Сохранить .
Справедливости - всем Евгений Владимирович Щепетнов
        Путь самурая #2
        Лихие девяностые…
        Бывший участковый Каргин становится оперуполномоченным. Под руководством некоего загадочного супермена Сазонова он набирает команду своих ровесников, с которыми в изнурительных тренировках оттачивает мастерство в боевых искусствах. Каргин ненавидит бандитов всех мастей и, чтобы раскрыть типичные преступления, зачастую идет на превышение власти. Согласно собственным соображениям, он успешно «чистит» свой город, и никто не способен его остановить. Но не знает, что сам является пешкой в чужой игре…
        Евгений Щепетнов
        Справедливости - всем
        
* * *
        Хотя самурай должен прежде всего чтить Путь Самурая, не вызывает сомнений, что все мы небрежительны. Поэтому если в наши дни спросить: «В чем подлинный смысл Пути Самурая?» - лишь немногие ответят без промедления. А все потому, что никто заранее не готовит себя к ответу на такие вопросы. Это свидетельствует о том, что люди забывают о Пути. Небрежение опасно.
        Хагакурэ. «Книга Самурая»
        Пролог
        - Что ты двигаешься, как беременная овца? - Сазонов холодно посмотрел на Витьку, и я едва сдержал улыбку, глядя, как здоровяк дернул щекой. Такое обращение ему явно не нравилось. Оно и понятно - сто девяносто семь роста, сто тридцать килограммов веса, и тут какой-то дед говорит ему такие слова! Да кто он такой, этот старый пердун, чтобы тявкать на того, кто придавит его одним пальцем?! Только щелкнет под каблуком, боровик червивый!
        - Чего как овца-то? - еще больше нахмурился Витька. - Нормально двигаюсь!
        - На кой черт ты столько мяса на себя нажрал? И жира! Лишняя масса уменьшает скорость, резкость удара. Ну что толку от твоего мяса?
        - Да мне только попасть, - ухмыльнулся Витька, сжимая и разжимая пальцы, в которых «макаров» смотрелся бы детской игрушкой. Сосиски, а не пальцы!
        - Попасть, говоришь? - Сазонов недобро посмотрел на парня, потом на выстроившихся вдоль окна восьмерых парней и спокойно пожал плечами. - Хорошо. Попробуй попасть в меня. Чего застыл? Ну?!
        Парни-зрители переглянулись, из них «старичков» было только трое - те, с кем я занимался с самого начала. Они и «подогнали» почти всех остальных, заверяя, что парни проверенные, не трусливые и вообще - готовы на все. Что значит - «на все»? А то и значит - на все что угодно. По приказу командира, конечно. А командир - это я.
        Посмотрим, чего уж там. Пока что я не подпущу их к Тайне. В курсе только Шурка Зайцев, он же Косой (по понятным причинам), а еще - Валера Инятин, позывной Янек, и Дима Мелехов, позывной Казак. Мы специально говорили - не «кликуха», не «погоняло», а «позывной». Чтобы отделять себя от бандитской шушеры. Этим ребятам я доверял - до определенной степени, конечно. Шурка служил в охране аэропорта, давно уже занимался карате, бредил единоборствами и сильно страдал от отсутствия денег. Два других парня - примерно то же самое - менты, не высоких должностей, из охраны. Сержанты. И тоже занимались карате, как когда-то и я сам. Только я бросил занятия после того, как погибла моя семья, а вот они не бросили.
        В отличие от меня семьи у них не было никогда. Парни молодые, по двадцать с небольшим лет, все после армии сразу ушли в ментовку, где быстро поняли, что палат каменных здесь не заработаешь, социального статуса не приобретешь, и все, что получишь в результате, - это радикулит от сквозняков да цирроз печени в конце своей скучной жизни - от постоянных выпивок после дежурства.
        Теперь они не пили. Совсем. Это было моим условием, когда парни шли работать ко мне. Не пили и не курили. Как и я.
        Заставить их выполнять мои правила было достаточно просто. Со мной они имели такие деньги, которых не видели никогда в жизни. И боялись потерять такой источник дохода. Какой именно источник? Да самый что ни на есть обычный в девяностые годы - плата за «крышу».
        Ох уж эти девяностые! Все как с цепи сорвались! Вдруг оказалось, что народ почти весь состоит либо из бизнесменов, либо из тех, кто желает защитить их от негодяев. Каких негодяев? Да всех негодяев, которые желают получить с бизнесменов проценты от прибыли.
        Стоило открыться магазину, ларьку, да просто встать на улице с лотком и начать торговать - к тебе тут же подходят молодые парни и начинают разводить: «Ты чо тут встал?! Тебе кто сказал тут стоять?! Под кем работаешь, кто у тебя «крыша»?! Нет «крыши»? Теперь мы твоя «крыша». Будешь нам платить по пятницам… вот столько!»
        И платили. А куда деваться? И пятнадцати минут не проработаешь - кто-нибудь из братков да подойдет.
        Вот и мы этим занялись - в свободное от работы время. Вернее, от службы. Ментовская «крыша» - она надежнее всего. Это знают все предприниматели. Бандиты живут одним днем, им сегодня сорвать куш - а завтра и трава не расти, завтра или «закроют», или убьют. Так чего заботиться о процветании барыги? О его здоровье и жизни? И вообще стремно - учитывать интересы барыги. Он на то и барыга, чтобы «греть» честных бродяг, настоящих пацанов! Такая его, барыжья, судьба!
        А вот менты - совсем другое дело. Менты думают о будущем, они нацелены на долговременное сотрудничество, им нет интереса тебя задушить непосильными поборами. Потому нашу защиту принимали даже с благодарностью, и я следил за тем, чтобы наши клиенты в нас не разочаровались. Поэтому, когда объем работы увеличился, понадобились дополнительные бойцы. Не всегда и не везде я мог вовремя появиться и урегулировать вопрос. Все-таки я на службе!
        В общем, ребята подобрали себе подчиненных, объяснив им то, что я потребовал объяснить. Не переходя за рамки необходимости. Само собой, одним из условий работы были тренировки с Сазоновым. И сегодня как раз была первая тренировка с участием новичков. Со мной и с тремя моими… Как их назвать - даже и не знаю! Подельниками? Ведь то, чем мы занимались, вообще-то было преступлением не только с точки зрения наших командиров и начальников, это была уголовная статья, «вымогательство» - вот как это называлось.
        Можно было, конечно, попробовать как-то прикрыть наши делишки туфтовыми бумагами, мол, нанялись в предприятие такое-то охранниками, подрабатываем в свободное от службы время. Но, как следует обдумав, я пока не стал этого делать. Фактически это все равно, что создать доказательства преступления своей собственной рукой. А так - взял деньги и ушел. И попробуй докажи, что я их брал. Тем более что я лично в руки денег давно не беру, посылаю подчиненных. Не по чину мне собирать мятые купюры от ларечников. А если будет договор на оказание охранных услуг? Так не имею я права устраиваться на вторую работу, если уже служу в органах внутренних дел. Нет уж, тут как все - не я первый, не я последний. Полным-полно ментов подрабатывает на охране в свободное от службы время. Платят им мало, зарплату задерживают - как жить? Начальство знает, да помалкивает. Прижмешь, разгонишь подчиненных - кто тогда служить будет? По головке не погладят за развал службы!
        Да и не принято выносить сор из избы, тем более что по большому счету у всех рыльце в пушку. Все берут, все крутятся как могут. Время такое…
        Нет, совесть меня не мучила. Я ведь отрабатывал эти деньги по полной. Во-первых, после того как мы с парнями измордовали человек пятьдесят всяческой шпаны, пытавшихся подоить наших клиентов, о группировке Самурая (так меня называли) пошли очень нехорошие слухи среди братвы. Мол, это ментовской беспредел, и лучше с ними не связываться. А значит, если сказали, что под «крышей» Самурая, то лучше и стрелу не забивать. Дурно закончится.
        До стрельбы пока не доходило, наши объекты защиты не те куски, ради которых стоило начинать войну, но я знал, что все еще впереди. Предприятий не такое уж большое количество, а вот аппетита у всевозможных группировок свыше всяких мер. Голодный, злой молодняк не видел никакой возможности выбраться из нищеты, кроме как единственным способом - пойти в организованные преступные группировки. И пополнял ряды пехоты ОПГ, а еще - ряды памятников на городском кладбище… мясом.
        Я ненавижу бандитов. Всех, без исключения. Меня буквально трясет от ненависти, когда я вижу их тупые морды с печатью деградации на хмуром челе, их «адидасы», их шапки-пидорки, натянутые на уши. И я жду. Терпеливо жду, когда Сазонов скажет: «Ты готов!» - и я смогу начать сезон охоты. Точнее - сафари.
        Но начну я с тех, кто некогда убил мою жену и мою дочку, проехав на красный свет и уничтожив всю мою прежнюю жизнь. Я знаю их по именам, я знаю, где, с кем и как они живут! Я знаю о них столько, сколько нужно знать о человеке, которого собираешься убить.
        А еще я искал преступников. Тех, кто осмелился напасть на моих клиентов, тех, кто их ограбил, кинул, нанес какой-то вред. То есть занимался своими непосредственными служебными обязанностями - как обычный опер. Коим я и служил уже несколько месяцев в городском УВД.
        Мы брали за нашу работу от десяти до пятнадцати процентов от дохода - вполне себе приемлемые цифры, если учесть, что бандиты брали от двадцати пяти до пятидесяти, а то и больше, и только лишь за то, что не будут трогать клиента. В отличие от нас, ментов, честно отрабатывающих бабло…
        Итак, тренировка. Сазонов стоял расслабленно, обычный человек неопределенного, старшего возраста - от сорока пяти до семидесяти лет. Сколько ему на самом деле - никто не знал. Никто - кроме меня, да и то я не был совершенно уверен, что ему именно столько лет, сколько было указано в чистеньком, будто только что сделанном паспорте.
        Честно сказать, я ничегошеньки о нем не знаю. Ну - совсем ничего! Знаю, что он служил в какой-то специальной службе, что изучал спецприемы, которыми владеет в совершенстве, что Сазонов великолепно разбирается в восточной философии и даже медицине (например, иглоукалывание он делает великолепно). Что разбирается и в фармакологии, а уколы, которые Сазонов делает мне и моим трем основным парням, делают из нас просто-таки боевые машины. Я заметил это не сразу, но заметил. И трудно не заметить, когда можешь выполнить то, чего никогда раньше не мог. Например, несколько раз подряд отжать лежа штангу в двести килограммов или поймать летящие со скоростью пули камни, брошенные в тебя сильной рукой тренера - так, будто эти камни просто зависли в воздухе.
        Два месяца понадобилось на то, чтобы я заметил в себе эти изменения, и, честно сказать, меня они очень порадовали. Потому что на огромный шаг приближали к Цели.
        Витька выбросил руку со здоровенным кулачищем, собираясь покончить с наглым стариком в первую же секунду. Что ни говори, а боксер-тяжеловес (а Витька был именно им) против «балеруна» с единоборствами типа ушу и нынешнего карате - это все равно как ландскнехт времен Ренессанса по сравнению с нынешними фехтовальщиками. Ну да, нынешние - они такие все из себя спортивные, ловкие, умелые! Смотреть на них - красотища! Вот только ландскнехт привык убивать. И готов быть убитым. Как боксер привык бить и всегда готов получить в морду. Если бы принимали ставки на бой между каратистом и боксером примерно равного уровня - я бы точно поставил на боксера.
        Вот и Витька прекрасно знал положение дел и считал Сазонова кем-то вроде «старого сенсея», который будет учить их «балетному» карате. Я не стал особо распространяться - кто наш тренер и что он может. Все равно бы не поверили. Такое нужно только показывать.
        Сазонов не стал уклоняться от удара. Он стоял неподвижно, расслабленно - слегка располневший пожилой человек с лицом, на котором оставила свой след вся его нелегкая жизнь. Обычный инженер или бухгалтер, который вышел на пенсию, а потому копается в грядках, ходит в магазин за хлебом и молоком, поругивая правительство за то, что оно творит со страной (и за дело поругивает!).
        Я сумел увидеть то, что сделал этот «пенсионер», потому что скорость моего восприятия действительности была в несколько раз выше, чем у обычного человека. Скорее всего, увидели и мои «адепты» - Янек, Косой и Казак. А больше - никто. Потому что случилось ЭТО слишком быстро.
        Рука с ударным кулаком отведена в сторону и взята в захват, свободная рука уже держит реципиента за горло, а сам он мягко опускается на пол спиной к противнику, хрипя и закатывая глаза. Секунда, две - и противник в нокауте.
        Так же умею делать и я. Очень полезное умение, если хочешь завалить противника, не лишая его жизни. Хотя надо сказать - подержи его чуть подольше, и он уснет мертвым сном.
        А можно и не усыплять, а просто воткнуть пальцы под трахею и вырвать ее «с корнем». Я так уже делал, когда меня хотели «наказать» кавказцы, которым я угробил их маленький бизнес. Кстати сказать, через два месяца после случившегося я узнал, почему Ибрагим так яростно держался за свой ларек. Он хотел толкать через него дурь, а я ему обломал всю малину. Ну вот и решил Ибрагим по своей глупости, что все дело только во мне.
        Хорошо, что я об этом узнал. Честно скажу - шевелился у меня в душе некий червячок, шепча: «Ну на кой черт это было надо? Порушил бизнес абреку, вот и вызвал его на агрессию. Не терроризировал бы торгаша, и ничего бы не было!» Но когда стало известно про торговлю дурью - сразу с души отлегло. Ненавижу наркоманов, а тем пуще - наркоторговцев. Буду убирать их по мере возможности. Чистить город от дряни! Вот - Цель! Вот он - путь Самурая!
        И для этого мне нужно крышевать торгашей. Деньги-то для работы где взять? Извините - на пути самурая кормить этого самого самурая никто не обещал! И тем более - обеспечивать катанами, броней, луками и стрелами. Сам должен добыть пропитание и оружие! Вот я и добывал. И себе, и своим «вассалам».
        Витьку откачали, и минут через пять он уже сидел на скамье, хлопая глазами и едва понимая, что с ним случилось. А через десять минут уже стоял на ногах - как ни в чем не бывало. Боксер, одним словом. Привычка давать, привычка получать. По мордасам, конечно.
        - А теперь Андрей. Против вас шестерых. Всех сразу! - Сазонов даже не ухмыльнулся, скосив глаза на мое поморщившееся лицо. - Можно - все.
        - Как это - все?! - недоуменно спросил Паша Желтяков, которому скоро предстояло стать… Желтым, наверное. Так легче запоминать.
        - Вам можно - все! - Сазонов пожал могучими плечами, в которых не было и грамма жира. - Ему позволяется только то, что выведет вас из строя, но не покалечит. Можете валять его, как хотите.
        - Это нечестно! - запротестовал я, чем вызвал улыбку моих соратников, - Какого хрена?! Я что, не могу никого убивать?!
        Соратники захохотали в голос, но Сазонов даже не улыбнулся. Он вообще редко улыбался и уж тем более - смеялся. Абсолютный контроль над эмоциями, не человек, а настоящий робот! И по силе, и отсутствию эмоций.
        Впрочем, как я могу знать о том, что творится в голове другого человека? Может, у него адреналин зашкаливает так, что сердце норовит выпрыгнуть из груди!
        Хе-хе… ага, смешно. У Сазонова - сердце норовит выпрыгнуть из груди! У этой глыбы камня!
        А между прочим - смешного мало. Запрет (и справедливый!) ограничивает арсенал моих средств защиты и нападения ровно в пять раз. Все те приемы, которым меня обучал Сазонов на протяжении нескольких месяцев, совсем не предполагали «балерунских» развлечений вроде ушу и тому подобного. Он учил меня убивать, голыми руками и с применением любых подручных средств - начиная со швабры и заканчивая шариковой авторучкой (кстати, очень эффективное средство нападения).
        В моем арсенале мало приемов, которые позволяют мне «работать» со взрослыми, достаточно подготовленными к бою людьми, не прибегая к смертельным способам их нейтрализации. В реальном бою я бы вырвал им глотку. Выбил глаз, сломал пальцы. А здесь - что? Как выключить того же Витьку, если и попасть-то по мастеру спорта по боксу большая проблема! А уж вырубить его - совсем уж проблемная проблема! Боксеры, которые не умеют держать удар, не доходят до мастера спорта.
        То же самое касательно остальных ребят. Мне стоило немалых усилий найти таких: одиноких, нищих, голодных, готовых на криминал, не боящихся крови, да еще и работающих в милиции. Большое дело, когда ты прикрыт «ксивой»!
        Потом буду брать к себе и не ментов - парней со стороны. Но пока нужно образовать костяк организации. Нужная своя ОПГ, которая будет бороться с преступными ОПГ. Эдакая контора по очистке города от нечисти!
        Я встал перед шестерыми парнями, задумчиво и слегка насмешливо поглядывающими на меня, и сразу же выбрал себе главную цель - как меня и учил Сазонов. Первым нужно валить того, кто опасней остальных. Если только нет цели завалить определенный объект.
        Кто в этой шестерке самый опасный? Ну, конечно, Витька! Если этот «центнер с лишним» поймает на удар, то снесет на раз, «три года перед глазами как живой стоять будешь!».
        Вторым нужно валить вот этого - боксера-средневеса Кольку Петрухина. Он резкий, как понос! Такого надо сразу «лечить»!
        Самые опасные, наверное, полутяжи - у них нокаутирующий удар, но двигаются они легко, как танцоры.
        Средневесы-скоростники. Нокаутеры среди них не все, но если попадет…
        Нет - все-таки они равны по степени опасности, и средневесы, и полутяжи. Попадет любой из них - мало не покажется.
        Что касается остальных, их я знаю хуже. Двое у Герова занимались, в секции карате, но уровень их подготовки мне неизвестен. Еще двое - бывшие десантники, но только дурак может судить о десантниках по фильмам, в которых «голубой берет» одной рукой забивает толпу хулиганов, а другой при этом щупает девушку. Действительность гораздо прозаичней. Большинство из тех, кто нацепляет на себя тельник и голубой берет, к настоящей десантуре имеет косвенное отношение. Ну да - служил в «войсках дяди Васи», только вот кем служил? Хлеборезом? Или возил комбата на «уазике»? Максимум - висел на турнике, как груша, под насмешками и матом похмельного командира. Не та теперь служба, и не та десантура. Хотя… кто знает? Не зря ведь притащили их мои ребята…
        - Начали! - хлопнул в ладоши Сазонов, и парни неуверенно пошли вперед, примериваясь, как бы получше намять мне бока. То, что у них это получится, ни на секунду не сомневались.
        Я не стал дожидаться, когда они наконец-то сообразят, как надо меня валить, бросился вперед, рыбкой нырнул под ноги Витьке и, кувыркнувшись через голову, так впечатал ему ногой в солнечное сплетение, что боксер улетел к стене, где и затих, зажав руками свой многострадальный организм. Сегодня ему досталось - вначале от тренера, теперь от меня. Ну, извини, Витя! Не мы такие - жизнь такая! Она тебя точно не пощадит! Скажи спасибо - я удар нанес не в полную силу, иначе бы твоей печени каюк! Вдребезги бы разбил!
        Следующим я завалил десантника, сработав его примерно таким же захватом, как сегодня сделал Сазонов, одновременно прикрывшись им от нападавших соратников. Когда десантник потерял сознание и обмяк, осторожный Петрухин попытался достать меня через голову «мешка» и едва не лишился гортани - я даже не ударил, а только лишь щелкнул ему по кадыку пальцем. И этого хватило, чтобы Колян схватился за горло и покраснел, давясь воздухом и пытаясь протолкнуть его в онемевшую глотку.
        Остальных пришлось гонять по залу и валить уже там. Они пытались броситься врассыпную, чтобы напасть потом сзади, пока я буду расправляться с одним из них. Само собой, не вышло. У меня ведь глаза на затылке. «Иметь глаза на затылке должен каждый порядочный диверсант» - так говорит мой дорогой тренер. А именно диверсанта и убийцу он из меня и готовит.
        Договоренность у нас с ним. Он обеспечивает возможность отомстить за мою погибшую семью, сбитую фургоном «Джи-Эм-Си», мчавшимся на очередную «стрелу» и проехавшим на красный свет, а я помогу ему расправиться с нехорошими людьми, которые портят жизнь людям нормальным. С бандитами, которых я ненавижу лютой ненавистью.
        С наркодилерами. Со взяточниками и подлецами, распродающими мою Родину оптом и в розницу.
        И самое смешное - его планы никак не расходятся с моими. Я этим и собирался заняться - после того как совершу свою, личную месть. Мне терять нечего, и нет у меня другой Цели, кроме как умереть. Ведь путь самурая - это смерть. И он всю свою жизнь готовится к смерти.
        Я давно умер. Умер в тот самый час, в ту самую минуту, в ту секунду, когда увидел на мостовой растерзанные тела моей жены и моей дочки. Умер и возродился - чтобы убивать.
        - Ну что же, теперь вы знаете, что может сделать правильно подготовленный человек, даже если против него враг в подавляющем численном преимуществе.
        Сазонов был так же спокоен, как и раньше, каким я помнил его все месяцы нашего знакомства. Да, именно месяцы, а казалось, прошла целая жизнь. Почти год прошел с тех пор, как я перешагнул порог его дома и… все изменилось. Совсем все. В лучшую ли сторону? Наверное, все-таки в лучшую.
        Впрочем, жизнь покажет.
        Глава 1
        - Каргин, получи бумаги! - из кабинета выглянул заместитель начальника уголовного розыска майор Игошин и, повелительно махнув рукой, снова исчез за дверью.
        Я вздохнул - сейчас навалят всякой дряни, не продохнуть! Я всего три месяца в отделе и уже не раз пожалел, что свалил из своего родного райотдела, где работал обычным, незамысловатым участковым. В городское УВД я попал после того, как прибил Ибрагима и его подельников, решивших преподать мне урок правильного поведения, да так, чтобы я запомнил это навсегда - на все оставшиеся мне пятнадцать минут жизни. Или пять. Это уж как получится.
        Учиться манерам я не захотел, «учителей» своих перебил (спасибо Сазонову за тренировки), и после моей эпической битвы поднялся необычайный шум - ну как же, милиционер, самый что ни на есть простой Анискин разобрался с целой бандой вооруженных негодяев! И это в то время, когда все твердят, будто милиция зажралась, работать не умеет, только поборами занимается да водку хлещет! А тут - молодой, непьющий (тогда я уже не пил), голыми руками всех разбросал!
        Статья в газете. Медаль на грудь и внеочередное звание - капитан. А самое главное - предложено перейти в городское УВД. Нет, не участковым, обычным оперативным уполномоченным.
        Честно сказать, думал недолго. Посоветовался с Сазоновым и на следующий же день дал положительный ответ. Все-таки у опера больше пространства для маневра: гражданская одежда, не привлекающая внимания, опять же - возможность носить с собой штатный ствол - и не только штатный, но в кобуре скрытого ношения. Да и зарплата опера была повыше, хотя что мне зарплата? Я за ней и ходил-то только потому, что так положено. Мне выше головы хватало моих левых доходов от крышевания предприятий.
        Честно сказать, я даже не особо знал, куда девать деньги. Пить я не пью, ем достаточно скромно, хотя и добротно. Ну да, квартиру отделал, купил новую японскую технику: телевизор, видик, магнитолу. И - все.
        Машина? Есть у меня машина. Досталась, можно сказать, в уплату за работу после того, как я нашел негодяев, убивших родителей одного олигарха.
        Могу купить хорошую иномарку, но - зачем? Во-первых, засвечусь возле УВД - у нас не любят, когда простые менты разъезжают на дорогих иномарках. Эдак можно попасть под пристальное внимание УСБ, а они вцепятся, и дорогого будет стоить, чтобы отвязались. Если что, доят они ментов по полной, семь шкур сдерут…
        Опять же, для моих целей лучше всего «девятка» - «мокрый асфальт». Незаметная, неброская серая мышь, которая заводится с первого толчка, а в городе носится не хуже самого быстрого «Мерседеса» или BMW - здесь мощность двигателя особого значения не имеет. Да и не жалко бить, если что. Надо будет, так я завтра еще одну такую же куплю. Или две, или пять!
        Сотовый телефон - тоже достался от олигарха. Только перевести пришлось на свое имя. Оно и понятно - разговоры-то пятьдесят центов минута! Охренеешь долго разговаривать! Само собой, не желает олигарх оплачивать мои переговоры.
        Дорого, да. Правда, первые девять секунд бесплатно, и, если умеешь говорить по существу и быстро, можно уложиться в восемь секунд. Хотя, по большому счету, что мне эти пятьдесят центов? Ерунда! Я в день зарабатываю столько, что могу говорить по телефону круглые сутки. Но все равно - святое дело надуть телефонную компанию! «Я не жадный, я рачительный!»
        Смотрели на меня в первый месяц службы на новом месте как на совершеннейшего выскочку. Ну как же - участковый, «от сохи», который стал опером! В участковые нередко ссылают оперов, которые провинились на фронте защиты правопорядка. Обычно ссылают за пьянку и дебоши, например, пригрозил таксисту пистолетом, отказавшись платить деньги. Или пострелял в потолок в ресторане, привлекая внимание замешкавшегося официанта. Само собой, не в трезвом виде. Обычного мента за такое давно бы уволили, да еще и по мотивам дискредитации, но операм обычно сходило с рук - круженые парни, со связями и с деньгами. Это надо быть совсем отмороженным, чтобы тебя поперли из органов. Например, зайти в магазин и начать стрелять в покупателей. Честно сказать, и такое бывало, но, правда, не у нас, не в нашем городе.
        И вот появляется некий «колхозник», претендующий на… нечто. На что именно претендую, честно сказать, я не знал, но встречен был именно так. Мол, непростой парнишка из райотдела, взял да и прыгнул в «город», да еще и на должность повыше! Рука, наверное, наверху! Мохнатая такая лапа! Бандитов побил? Глотки им повырывал? Ишь ты, крутяк какой! Медаль еще дали! Небось не все там так чисто, что-то не верится…
        На меня сразу навалили всякой хрени, навешали кучу отвратительных висяков. Каждый опер счел своим долгов перевалить на меня самые отвратные, самые глухие-разглухие «глухари», от которых давно уже смердело затхлостью древних гробниц и законным выговором тому, кто не сумел их раскрыть. И при этом я не мог пока полностью самостоятельно работать, будучи фактически стажером.
        Три месяца только и слышал нытье о том, что я веду недостаточно интенсивную работу по розыску, что я неправильно оформляю документы и тому подобное. Сто раз пожалел, что ушел из райотдела, с территории, где знал каждую «синюху» и где меня знал каждый пес, в очередной раз норовивший порвать форменные штаны…
        Город разделен на зоны, обслуживаемые зональными операми, одним из которых я и стал. Слава богу, зона, на которой я сейчас трудился, как раз перекрывала мой бывший участок. Иначе мне пришлось бы совсем уже тяжко. Все-таки здесь я знал контингент, имел осведомителей. Или, как это называется на ментовском суконном языке, «доверенных лиц».
        Судя по ментовским романам и сериалам, опера только и делают, что выпивают, хохмят, флиртуют с красивыми девушками и между основной своей деятельностью шутя находят преступников. Настоящих злодеев, но по сравнению с бравыми операми - совершенно тупых, хотя и хитрых зверюг. На самом деле главное умение опера - грамотно отбиться от заявления «терпилы». Чем меньше заявлений - тем лучше показатели. Чем больше заявлений, а значит, и «висяков», тем хуже показатели и тем вероятнее грядущие кары.
        За что кары? Да за все! За нераскрытие преступлений, за «зарезинивание» заявлений, за несвоевременное оформление документации, коей у нас не меньше, чем у участкового. А еще за отсутствие профилактики преступлений.
        Кстати сказать, последний пункт совершенно тупой и служит лишь для того, чтобы было на кого перевести стрелки. Ну, к примеру, совершено несколько убийств подряд, за короткое время. Нераскрытых убийств, что сейчас абсолютно нормально. Время такое, нехорошее время. Поднимается вой в газетах, демократическая общественность негодует: «Почему милиция не принимает меры?! Почему не работает?!»
        И власть решает показать, что она денно и нощно радеет за свой народ, из которого эта самая власть исправно тянет деньги и который ни в грош не ставит. В конце концов, если отзвуки и запах происходящего дойдет до самых верхов, могут последовать оргвыводы. А кому это надо? «Не работаете с милицией! Не направляете работу МВД в нужное русло!» И власть начинает направлять. Или, точнее, «заправлять» кому следует «по самое не хочу».
        А тут уже по нисходящей: «отодрали» руководство УВД - оно со вкусом и сладострастием «дерет» нижние чины. Ведь и на самом деле - это ведь ОНИ допустили, ОНИ просмотрели, ОНИ не предупредили преступления!
        Как опера и участковые (именно их и дерут все кому не лень) должны были упредить и предусмотреть? Как должны были предупредить преступление? Да кого это волнует! На чьей территории случилось ЭТО? На их зоне? Так теперь терпи и не пыхти. Радуйся, что не отправили в народное хозяйство за твою вопиющую профнепригодность…
        Справедливости ради опять нужно заметить, что увольняют тех же оперов редко и только за что-то совсем уже вопиющее. Если поймали на преступлении или если вообще перестал приходить на службу, уйдя в затяжной запой. В общем, по дискредитирующим обстоятельствам.
        В основном выговорешники, задержка присвоения очередного звания - ну, в общем-то, и все. Повыгонишь подчиненных - на кого будешь списывать свою некомпетентность и глупость? Да и кто-то же вообще должен работать, в конце-то концов!
        Вместе со мной служебный кабинет разделяли еще три опера: Петька Самойлов - старлей, Юра Семушкин - капитан и Федька Барсуков - тоже старлей. Семушкин из них самый старый, опытный, можно сказать, тертый калач. Хитрый - просто до безобразия. Меня в первый же день службы в отделе прикрепили к нему на стажировку. Нет, она официально не называлась стажировкой - перевели, так работай как все! Никаких тебе скидок! Но при этом начальник розыска Татаринов прекрасно понимал, что я ни уха, ни рыла не смыслю в тех документах, которые положено уметь составлять обычному оперу. Что участковый заточен совсем под другое - пьяные дебоши, мелкие хулиганы, алкаши всех видов и венец всего, как вишенка на торте, протоколы на граждан, выливающих на улицу продукты своей жизнедеятельности. Помои, проще говоря. И преступлениям в моей жизни если и было место, так только своим. Потому толку от меня - как от козла молока. И судьба моя на следующие три месяца - бегать с поручениями наставника да слушать его умные речи.
        Вот и учил меня Семушкин, что и как нужно заполнять. С тоской учил, с раздражением, но честно дал мне то, что положено знать каждому оперу. Благо, что я схватывал с ходу и повторять дважды мне не приходилось. Ну и гонял по своим делам: кого-то опросить, что-то выяснить, что-то отнести. Мальчик на побегушках, ага! Одно хорошо - на дежурство пока не ставили. Не доверяли. Или это плохо?
        Кстати сказать, с тех пор как я связался с Сазоновым, я вообще феноменально поумнел. Памятью и раньше не был обижен, но теперь мог легко, на слух запомнить длинные куски текста, совершенно неудобоваримые для произношения. Мне легко давались языки, и я по настоянию того же Сазонова за считаные недели изучил английский, а потом, в такие же короткие сроки, - французский и немецкий. Произношение, конечно, было «рязанское», но я понимал слова собеседника и худо-бедно мог построить фразу на этих языках. То есть изъяснялся без словаря. И читал без него! С письмом было похуже, но составить понятную записку я мог. Если бы позанимался немного больше - и эффект был бы выше. Но зачем мне языки? Я вообще никогда не стал бы их изучать, если бы не Сазонов, потребовавший это в приказном порядке.
        Когда я вошел в кабинет, в нем в одиночестве сидел Петька Самойлов, парень моего возраста - небольшой, круглолицый, крепенький, как боровичок. Он был… никакой. Ни злой, ни добрый - просто никакой. По большому счету он был таким же «случайным пассажиром», как и я. Я некогда пошел в участковые - за квартирой, когда вдруг пошла такая волна, что решили размножить «анискиных», заманивая на должность участкового людей со стороны, «от сохи», обещая им вожделенное жилье. И, само собой, всех благополучно с жильем прокинули. И если я сумел приспособиться к ментовской жизни, став костью от кости серых мундиров, то Петька как был, так и остался шустрым барыгой, устраивающим какие-то свои темные и даже грязные делишки. Вроде как на его жене числились ларьки и магазинчики, где точно, я не знаю, да и знать не хочу. И похоже на то, что держался Петька в милиции только потому, что ему нужно было прикрывать свой бизнес красными корочками. И не выгоняли его потому, что, во-первых, он умел составлять совершенно замечательные бумаги, из пальца высасывая и рапорты доверенных лиц, и рапорты о проведенных разыскных
действиях. А во-вторых, похоже, что он хорошенько подмазывал вышестоящее руководство, потому эта самая липа прокатывала у него на раз. Его не трогали.
        Откуда я все это узнал? Ну все-таки не первый год в ментовке, кое-что да понимаю в службе. Вижу, слышу, понимаю с полунамека сказанное и несказанное.
        Именно Петька скинул мне самые поганые, давным-давно протухшие дела. Например, дело об убийстве парня, которого забили арматурой на окраине города, почти у своего дома.
        Шел себе парень да шел, вечер, хорошая погода - чего не шагать-то? Но кому-то не понравилось его лицо. Или понравился сотовый телефон, который парнишка купил совсем недавно. Ну и отфигачили его обрезками стальной арматуры, которой в этом рабочем районе больше, чем грибов в хорошем лесу. И умер парень - умница, отличник, программист, аспирант университета. На самом деле хороший парнишка - о нем никто из знакомых ничего плохого не сказал. И вот какая-то мразь взяла и прервала его жизнь. А ведь мог он изобрести что-то такое важное, что перевернет жизнь людей. Или жениться и сделать ребенка, который осчастливит человечество. Или… да вообще - много чего хорошего мог сделать, если бы какая-то тварь не разбила ему голову грязным ржавым прутом!
        А вот еще: шла женщина по улице с работы домой. И кто-то воткнул ей в спину нож. Узкий такой нож, заточку. По раневому каналу ясно, что это было нечто, похожее на стилет. За что убили, почему? Кошелька нет, телефона нет. Вот за то, видать, и убили.
        Женщине сорок лет, учительница истории. Никто ей не угрожал, никто не обещал ее «наказать» за издевательство над учениками и за выставленные им плохие отметки. Безобидное, как божья коровка, существо, ползающее по миру тихо, беззлобно и незаметно. И вот - погибла.
        И, само собой, как и в случае с пареньком-программистом, абсолютный висяк. Такие дела если и раскрываются, то только по горячим следам (поймать прямо над жертвой) или случайно - эти уроды-злодеи начинают болтать по пьяному делу, хвастаясь своими «подвигами». А когда их собутыльников берут и настоятельно советуют сдать все преступления, о которых они знают, действуя убедительно и жестко, то они рассказывают все, что знают о болтуне.
        По этому поводу мне вспоминается фильм «Рожденная революцией», где старый спец-полицейский рассказывает о том, как в прошлые времена добывали признание у подозреваемых. Мол, вызывает следователь двух дюжих полицейских и начинают те подозреваемого бить, требуя, чтобы он рассказал все, что знает обо всем. Герои фильма, начинающие милиционеры, тут же возмутились, сказав, что это «не наш метод», но на самом деле сюжет этот - чушь собачья. Ничего не изменилось с тех самых времен. Только бьют не так откровенно. Официально - совсем не бьют. Только почему тогда стулья в кабинетах не имеют спинок и сиденья у всех у них оторваны напрочь?
        На второй день моей службы в ГОВД меня вызвал в свой кабинет Татаринов типа на беседу. Я его так до конца и не понял, даже сейчас, про прошествии трех месяцев после знакомства. Вот бывают такие люди, понять которых очень трудно - нужно прожить рядом с ними несколько лет, и только тогда можно сделать хоть какие-то выводы о личности и характере. Да и то не всегда. Скрытный, без лишних эмоций, непредсказуемый и хитрый, каким, в общем-то, и должен быть настоящий опер. А Татаринов и есть опер - тертый, жесткий, знающий. Наверное, один из последних монстров розыска, наследие советской эпохи.
        Я не раз думал на этот счет: вот уйдут такие, как Татаринов, и кто останется? Самойлов? Или я, который по большому счету в розыске ни уха, ни рыла?
        Хотя, вообще-то, я себя принижаю. Не такой уж я и плохой опер. Ведь нашел же убийц семьи олигарха! И даже заработал на этом деле. Если бы меня не душила куча бумаг, которую я должен составлять ежедневно, да задания Семушкина - так я бы показал, как умею заниматься розыском!
        Так вот, во время моего «задушевного» разговора с Татариновым как раз привели одного злодея, пойманного на хазе. По информации, был он кем-то вроде главаря банды, грабившей дачные дома. Выносили все, что попадалось под руку, благо хозяев на месте не было по причине осенней поры, а потом и зимнего времени. Но ладно бы выносили, так эти твари еще и поджигали дома. Зачем? Негодяй так и не смог сказать - зачем. Следы преступления они не скрывали, так зачем тогда поджигать? «Просто так», - ответила эта мразота.
        Как материал оказался в ГУВД? Твари подожгли дачу, в которой, на беду, оказался ее хозяин. Хозяину разбили башку, а потом бросили в горящем доме. И дача эта стояла в черте города. Так бывает - вначале все эти дачи находились в пригороде, но город рос, расширялся, и вот - границы его передвинули на несколько километров. То есть труп оказался на нашей территории.
        Само собой, экспертиза показала криминальность трупа, закрутилась машина розыска, и в конце концов опера вышли на этого самого Серого. Его вычислили, взяли на хазе и на радостях сразу же завели в кабинет Татаринова.
        И вот когда начали его колоть - при мне, ведь я уже «свой», Татаринов и предложил: «Каргин, ну-ка, врежь ему ногой в рыло! Давай!»
        Что это было, не знаю до сих пор. Может, он хотел меня проверить - насколько я подчиняюсь приказам, даже незаконным. Вряд ли он хотел меня подставить, хотя и это возможно. Опера потом покажут, что это я избивал задержанного, и меня как минимум спишут назад, в участковые. Или уволят. В любом случае - я этого не знаю, потому что не выполнил приказ, не стал бить Серого. Что, впрочем, ему никак не помогло. Через минуту у него на ушах уже висел стул, а еще через минуту он валялся у стены, зажав живот и пытаясь выблевать свои внутренности.
        Подельников, конечно, он сдал. А я ушел из кабинета Татаринова с ощущением того, что не прошел некой проверки. Или прошел. Только вот результат был не тем, какого от меня ожидали. Или - тем…
        С чего я решил, что меня могли подставлять? И зачем это надо начальнику отдела? Да легко это все можно объяснить. Вдруг в отделе появляется человек со стороны. Человек, которого назначили без ведома начальника отдела. Зачем назначили? Кто он такой, этот парень? Герой, понимаешь ли, злодеев пачками кладет! И его суют сюда, в розыск. С какой целью? «Освещать» деятельность отдела? Может, «соседи» заслали? То есть комитетчики? Так не лучше ли сразу его поставить на место?
        Не знаю, возможно, я на этой работе стал параноиком, а может, это результат деятельности у Сазонова, обучающего меня премудростям конспиративной работы, но только теперь я стал смотреть на мир совсем по-другому. И вижу его иначе, стараясь замечать во вроде бы простых, незамысловатых поступках и словах второй смысл. И третий, и четвертый.
        Я должен просчитывать свои действия на много ходов вперед и только так могу выжить и сделать то, что должен сделать. Осторожность, хитрость, предусмотрительность и скрытность - вот залог выживания такого, как я. Здоровая паранойя - только в помощь. Ни с кем не дружи, ни с кем не откровенничай, никому не верь, помни - весь мир против тебя!
        По большому счету, мне все равно - уволят меня или нет. Конечно, прикрываться красной корочкой выгодно. Но с другой стороны, служба отнимает слишком много времени, а время мне нужно для моей основной работы.
        Но если я все-таки еще не уволился - надо продолжать делать то, что обязан делать офицер милиции. То есть служить и защищать. Хотя звучит сейчас это довольно-таки смешно. Защитник, понимаешь ли, служака!
        Я слушал Самойлова, который нес какую-то малоумную хрень, и думал о том, что этот придурок заслуживает того, чтобы сломать ему нос. И о том, что, если такие придурки защищают честных граждан от негодяев, мне жаль этих самых честных граждан. И только когда в словах Самойлова дважды повторилась фамилия Татаринова, заинтересовался и уже осмысленно переспросил:
        - Что-что? Что Татаринов?
        - Я и говорю - ругается Татаринов! Говорит - два балласта у меня в отделе - Самойлов да Каргин! Один совершеннейший осел, которого непонятно зачем тут держат, и второй - герой-Рэмбо, участковый, которому только по помойкам лазить, а не преступников искать! Два кадра от мохнатой лапы! Которых гнать надо поганой метлой! Понял, что творит этот придурок?! Гнать нас поганой метлой, вишь ли!
        Я сидел и чувствовал, как мурашки бегут у меня по телу. Только что я думал о том, что мне все равно, если меня вышибут со службы, но, когда подошел к барьеру вплотную, это оказалось очень неприятным откровением. Я в одной компании с Самойловым, которого презираю всеми клеточками своего организма! Он считает меня подобным себе - таким же придурком, попавшим сюда по протекции некого мохнатолапого индивидуума! Это ли не унижение?! Меня аж дрожью пробило!
        - А откуда ты знаешь, что он это говорил? - мой голос даже охрип, и я едва не «дал петуха», каркнув, как старая ворона.
        - Знаю! - многозначительно подмигнул Самойлов, и я тут же сообразил - это у кого-то из замов ГОВД Татаринов распространялся обо мне и моем «соратнике». А может, и у «самого». Уточнять не стал, все равно не скажет. Да и не надо. Вполне очевидно, что тут и как.
        Впрочем, и спросить я ничего не успел. Дверь распахнулась, и в кабинет вбежал-ворвался Семушкин, мрачный, как туча. Ни на кого не глядя и не здороваясь, он уселся за свой стол и начал что-то искать в ящиках, выдвигая их один за другим. Похоже, что нужного ничего не нашел, откинулся на спинку старого офисного кресла и замер, глядя в потолок. А потом, ни к кому не обращаясь, сказал:
        - Татаринов уходит. Рапорт написал на увольнение.
        - О как! - обрадовался Самойлов, и Семушкин пристально, непонятно посмотрел на него, сфокусировав взгляд, как снайпер на дальней мишени:
        - Чему радуешься?! Тому, что уйдет настоящий сыщик? И кто тогда будет искать злодеев? Ты, что ли?
        - А что, какие-то претензии? - ощетинился Самойлов. - Чо тебе надо? Я те чо, соли на хвост насыпал?
        Семушкин снова посмотрел на него, махнул рукой, мол, что с тобой разговаривать?! И снова повисла гнетущая тишина.
        Впрочем - не такая уж и тишина. За окном, не так далеко, жужжали машины, проревел пневмосигналом какой-то автобус, а может, частник, поставивший на машину гудок от грузовика (сюда грузовики не пускали). Шумел ветер в ветвях дерева, стоящего рядом с окном. В коридоре кто-то протопал, бормоча что-то неразборчиво, с кавказским акцентом. Только мозг отсеивал весь этот привычный фон, оставляя лишь то, что было для него важным. Например, эта напряженная тишина, повисшая после слов Юры.
        - Юр, - неожиданно для себя спросил я, - а он вообще-то хороший человек, этот Татаринов?
        Семушкин удивленно поднял брови, будто впервые меня увидел, и недоуменно помотал головой:
        - Ты чего? Хороший, плохой - какое это имеет значение? Ты не породниться с ним сюда пришел. Служить. Но если уж так встал вопрос, он справедливый мужик. И отличный опер, с огромным стажем. И когда он уйдет, отдел потеряет очень много. Уходят профессионалы, а приходят…
        Он не сказал, кто именно приходит, но я понял: «Такие, как ты!» И мне вдруг стало стыдно, и я в очередной раз горько пожалел, что ушел из участковых. Вот на кой черт мне это было нужно?! Ну зачем я поддался и пошел в этот отдел?!
        - Каргин! К Татаринову! - Открылась дверь, и в нее заглянул помощник дежурного, сержант Васечкин. - Мухой давай! Он ждет! Злой, кстати, как черт!
        Во все времена дежурная часть - особая структура. Захотят осложнить тебе жизнь - для этого есть много, очень много возможностей. С дежурными лучше не ссориться. Васечкин так-то парень неплохой, вот только наглец необычайный, ни в грош не ставящий ни капитанов, ни целых майоров!
        Вообще-то, в ментовке не особо смотрят на звание. Важнее должность. Мне всегда было смешно, когда в каком-нибудь фильме про ментов сержант подходит к менту-летехе едва не строевым шагом, называя его «товарищ лейтенант». Идиоты-сценаристы ни малейшего представления не имеют о том, какие на самом деле отношения в описываемой ими государственной структуре, в просторечии именуемой «внутренними органами». Эти акулы пера считают, что милиционеры ведут себя так, как строевики в какой-нибудь воинской части! Дураки, самые настоящие дураки! Давно уже воспринимаю все фильмы про ментов как глупые комедии, ничего общего не имеющие с реальной жизнью, как, впрочем, и большинство моих сотрудников.
        Запереть свой сейф - дело нескольких секунд. В нем наброшенные на меня пачки уголовных дел, документы, которые я регулярно заполняю вместо того, чтобы ловить преступников, а еще - потертый, почти лишенный воронения «макаров», мой личный пистолет, который лучше всего никогда не брать с собой.
        Почему не брать? Да потому, что его сразу видит опытный глаз - кобура скрытого ношения оттопыривает рубашку или легкую куртку. А зимой, пока долезешь до пистолета, сто раз тебя убьют.
        Засунуть за пояс, как это делают киношные герои? Сзади засунуть - в машине сидеть неудобно. Спереди - его видно, да и упирается он тебе стволом в самое, так сказать, святое. Не дай бог случайно пальнет - останешься кастратом и до конца жизни будешь петь мелодичным тонким голоском. Службе, правда, это никак не поможет. Да и потерять на бегу этот самый ствол можно. И вот это уже гарантия увольнения. Что может быть страшнее потери личного оружия? Даже за утерю удостоверения не будут так терзать, как за потерю видавшего виды, древнего ствола.
        В общем, лежит мой ствол в сейфе, отдыхает и ждет, когда его призовут на стрельбы (раз-два в году) или случится что-то совсем уж экстраординарное - например, спецоперация по поимке сбежавших с этапа заключенных. Вот там уже без ствола никак. Хотя в этом случае могут выдать автомат. С «калаша» коренить сбежавших злодеев гораздо сподручней.
        А еще, если нет пистолета, значит, и нет соблазна его применить. Применишь - будешь отписываться долго и трудно, доказывая, что стрелял ты правомерно, что, прежде чем пристрелить говнюка, сообщил ему, что ты работник милиции, и он должен прекратить неправомерные действия по набитию морды этому самому работнику милиции, выстрелить в воздух (лучше дважды) и только потом прострелить ему ногу или руку. И не дай тебе боже «промахнуться» и попасть в тупую башку! Все газеты либерального толка будут полны статьями о беспределе распоясавшихся ментов…
        Всегда завидовал американским полицейским. Полицейский приказал - злодей не выполнил требования лечь на землю, и… бах! Бах! И все, отбегался, болезный!
        Постучав и не дождавшись ответа, я толкнул дверь с табличкой «Начальник ОУР». Кстати сказать, почему мы всегда входим в дверь, не дождавшись ответа на стук? Знаем, что нам не ответят, да? А если знаем, так зачем стучим? Это загадка русской души. Их много, таких загадок, и, если задумываться над каждой, можно сойти с ума. Потому я тут же выбросил из головы эту дурацкую мысль.
        Татаринов сидел за столом, читая какие-то бумаги. Когда я вошел, бросил на меня взгляд и тут же снова углубился в чтение, всем своим видом показывая, насколько я ему безразличен.
        Кстати, и этого не понимаю. Ну вот ты вызвал, я пришел - так на кой черт изображать из себя суперзанятого человека? Ну не нравлюсь я тебе, ладно - нам ведь с тобой не жить в одной квартире, и ты никогда не будешь моим тестем! Неужели нельзя быть хотя бы немного вежливее со своими подчиненными?
        Я стоял у стола, не делая попытки усесться. Если что и не любит начальство больше, чем попытки подкопаться под их должность, так это проявление явного неуважения к непосредственному начальнику. А что такое, как неуважение, если подчиненный вламывается в кабинет и нагло усаживается на стул, совершенно не думая о том, что совершает святотатство?!
        Наконец, мой непосредственный начальник закончил изучение невероятно важных бумаг и приступил к изучению более интересного объекта - оперуполномоченного Каргина, убогого и ничтожного (таковое определение легко прочитывалось во взгляде маленьких, недобрых глаз).
        - Садись, Каргин! - сказал так, что можно было легко представить Татаринова судьей, отправляющим преступника на отсидку. Только срок пока не назван.
        - Сколько ты у нас уже работаешь? Три месяца, так?
        - Почти три месяца, - не стал отпираться я, зная, о чем сейчас пойдет речь.
        - И каковы результаты? Что ты раскрыл за это время? Какую пользу принес обществу?
        «Большую пользу! - так и хотелось сказать в ответ. - Я подготовил команду чистильщиков и скоро начну убирать с улиц ту грязь, которую ты не смог убрать!»
        Само собой, я этого не сказал и не скажу. Никогда не скажу.
        - Я стажировался. Меня не допускали до самостоятельной работы, вы же знаете. А вместе с наставником я…
        - Знаю, что с наставником! - прервал меня Татаринов. - Твоя стажировка закончилась сегодня! У тебя есть розыскные дела, ты их принял. И что сделал по этим делам? Какие меры принял к розыску преступников?
        - Я же говорю, стажера… - начал я, уже злясь, и снова Татаринов меня прервал:
        - Знаю, стажер! И - что? Все равно ты должен был принять меры! Еще раз опросить потерпевших! Осмотреть место преступления! Ты это сделал? Нет! Ты вообще, что тут делаешь, у нас в отделе? Ты зачем сюда пришел? Просиживать стулья? Бумажки писать? В общем, так: две недели тебе сроку на раскрытие убийства на Миллеровской и убийства возле кинотеатра «Заря». Не будет результатов - я поставлю вопрос о неполном служебном соответствии. И ты отправишься на то место, которое тебя достойно, - в участковые!
        Не знаю, какой бес дернул меня за язык, но только когда уже ляпнул, сообразил, что же такое я сморозил:
        - Говорят, вы подали рапорт на увольнение?
        Татаринов тяжелым взглядом посмотрел мне в лицо и будто окаменел. Сидел, как статуя Будды, только Будда добрый бог, а от этого человека веяло неприкрытой угрозой. Холодной угрозой, как от нависшего над головой камня, едва держащегося на краю скалы и качающегося при порывах ветра.
        - Надеешься, что не успею? Уволюсь, прежде чем разберусь с тобой?
        Голос Татаринова был бесстрастным и холодным, как лед. Подумалось, с него станется учинить какую-нибудь пакость, чтобы выкинуть меня из органов напрочь и никакого приземления в участковых.
        - Товарищ полковник, почему вы меня так не любите? - снова вырвалось само собой, но теперь я не сожалел о своих словах. Ну, какого черта, правда! Уволят? Да наплевать мне! Больше времени будет на свои дела! На важные дела! Не на писание дурацких бумажек!
        - Тебя? - Татаринов задумался на секунду и тут же ответил, хотя я и не рассчитывал на ответ. Кто я и кто он?
        - Такие, как ты, дилетанты убивают уголовный розыск. Такие, как ты, бесполезный балласт! Из-за таких, как ты, уголовный розыск превращается в сборище… в сборище… в общем, зря ты сюда пришел! Зря!
        Татаринов как-то сразу осел, посерел, откинулся на спинку кресла, полуприкрыв глаза, и замолчал, будто уснул. Я сидел и молчал, не зная, то ли мне нужно уйти, то ли сидеть, глядя на спящего начальника. И снова меня толкнул бес:
        - А вы? Вы просто уйдете, зная, что в розыске останутся такие дилетанты, как я? Или мудаки вроде Самойлова? Вам не кажется это дезертирством? Совесть не замучает? Кто будет искать злодеев, когда вы уйдете?
        Татаринов открыл глаза, и взгляд его стал странным - будто он увидел меня впервые. Увидел и не узнал. С минуту смотрел на эту «неведому зверушку», которая звалась Андреем Каргиным, потом бесстрастно констатировал:
        - Две недели. Результаты мне на стол. Вперед! И с песней…
        Петь я не стал, дабы не выглядело слишком уж вызывающе, молча поднялся, вышел из кабинета, буквально физически чувствуя взгляд полковника всей своею спиной. Думал даже, что он что-то скажет мне вслед, что-то такое… эпическое, напутственное, типа: «Верной дорогой идете, товарищ!» Или: «Шел бы ты подальше, тупоголовый павиан!»
        Итак, брошен в воду - плыви или тони. Я решил плыть. Злость - вот двигатель многих человеческих поступков. Иногда она мешает жить, а иногда - только в помощь. Заело меня. И правда - какого черта этот Татаринов считает меня полнейшим идиотом? Между прочим, я в участковых был не на самом плохом счету!
        Уходя из ГОВД, пистолет оставил в сейфе. Зачем он мне? Я сам теперь… как пистолет.
        И сразу понятно, чем участковый отличается от опера: в руках нет здоровенного дипломата с бумагами. Странное ощущение - ты на работе, а руки свободны! Так и хочется взять в руки что-нибудь тяжелое, квадратное. Чтобы не было разрыва шаблона, чтобы как всегда!
        А пистолет у меня все-таки был. Только не дурацкий служебный «макаров». Честный трудяга «марголин», из которого я мог пристрелить муху на стене кабинета, даже не особо напрягаясь. Как персонаж одного рассказа, который именно так и развлекался - бил мух из дуэльного пистолета. «Выстрел» - так вроде рассказ называется.
        Под сиденьем лежит мой «марголин», ждет своего часа. Есть у него замечательная особенность - мягкие свинцовые пули, которые при попадании в кость плющатся так, что по ним нельзя установить, из какого конкретно оружия они были выпущены. И при всем при этом звук выстрела малокалиберного пистолета гораздо тише, чем у «макарова». А если еще и навернуть на него глушитель, сделанный мне по заказу на приборостроительном заводе, так звук вообще превращается в нечто похожее на то, как если бы рядом кто-то выдернул пробку из бутылки вина. Вот только мощность в этом случае падает процентов на тридцать, если не больше.
        «Девятка»-«мокрый асфальт» завелась с полтычка, я привычно включил заднюю передачу и плавно, без рывка отъехал от здания ГОВД. Миновав ворота КПП, осторожно ввинтился в поток машин и поехал по улице, приводя мысли в порядок.
        Итак, что я сейчас должен сделать? Найти убийц, совершивших преступление четыре месяца назад. Через четыре месяца - это никак не по горячим следам! Ей-ей, мне эти дела спихнули именно потому, что были они чем-то вроде бетонного блока на ногах жертвы. Гарантированный способ сделать так, чтобы несчастный никогда уже не всплыл со дна речного!
        Что я имею? Место преступления - заводской район, кинотеатр «Заря». Самый что ни на есть криминальный район города. Картинка: идет парень, разговаривает по сотовому телефону. Мечта любого парня - сотовый телефон. А у этого лоха - есть! А у них, у реальных пацанов, - нет! Несправедливо!
        Что мне делать дальше? Надо ехать туда, на место преступления. Но не сейчас, а вечером, в то время, когда возле кинотеатра, возможно, будут кучковаться те, кто мне нужен.
        А пока - к Сазонову. Общая тренировка будет вечером, сейчас - персональная. Почему персональная? Потому что Сазонов по непонятным мне причинам отказался обучать моих соратников специальным приемам. Особым приемам максимально эффективного убийства. Отказал без каких-либо объяснений. Сказал, что эта тема - табу. То есть он не будет отвечать на мои вопросы на данную тему. И даже спарринговать, применяя эти приемы, я могу только с ним. Ну и еще со злодеями, которые точно этого не переживут.
        Сазонов был дома. Вечером запланирована общая тренировка, в спортзале, который я взял в аренду. По большому счету, это был не спортзал, а что-то вроде теплого склада в одном из предприятий, благополучно «отпущенных» государством на вольные хлеба. И предприятие распустило большинство рабочих в отпуск без содержания, обрекая их практически на голод, и усиленно сдавало в аренду многочисленные производственные площади. А люди - как хотите, так и выживайте - вот лозунг нашего времени. Отвратительного, жестокого времени.
        Большой, чистый и теплый склад, некогда бывший хранилищем высокоточных приборов, стал нашим спортивным залом, благо что нам не нужно было ничего особого, кроме деревянного пола и уединенности (чтобы и заглянуть туда никто не мог). Осталось только повесить боксерские мешки и груши, поставить несколько штанг со скамейками да выгородить кабинет, который на время стал нашей штаб-квартирой и одновременно - бухгалтерией.
        И бухгалтер нашелся - Косой привел своего знакомого, Льва Семеныча Шварценфельда, утверждавшего, что родом он из поволжских немцев. У меня большие сомнения на этот счет, так как Лев Семенович точно не прошел бы исследование своего черепа в специальной службе Третьего рейха, определявшей по форме мозгохранилища принадлежность к очень хитрой, изворотливой и - я не побоюсь этого слова - мудрой расе. Он картавил, обладал копной черных с проседью курчавых волос и огромным, горбатым шнобелем, но при этом, как ни странно, был антисемитом и утверждал, что все беды государства идут от евреев.
        Когда я впервые это услышал от него лично - едва не расхохотался, и мне стоило большого труда сохранить каменное лицо и даже покивать в ответ на идиотические размышления о всемирном заговоре «жидов-рептилоидов».
        Не люблю нацизма, все-таки я был и остаюсь советским человеком, воспитанным простой советской школой в духе интернационализма. При этом я человек очень практичный и рациональный, и если мой работник хорошо исполняет свои обязанности, выполняет мои приказы и совершенно мне лоялен - пусть верит хоть в заговор карликовых бегемотиков-гомосексуалистов или в нашествие русалок-лесбиянок. У всех в голове свои тараканы. Вот я, к примеру, считаю себя живым мертвецом, случайно задержавшимся на этом свете, и хочу убить много всякого нехорошего народа. Так что же теперь, со мной дела не иметь?
        Шварценфельд выполнял свои обязанности не то что хорошо - с блеском! Он не только вел нашу бухгалтерию, учитывая поступающие в черную кассу деньги, но еще и распределял их согласно моим указаниям - что-то на развитие бизнеса, что-то на зарплату сотрудникам. А еще - и это очень важно - он осуществлял аудит фирм, которым мы «ставили крышу». Платили-то они от доходов. И как определить доход, от которого фирма заплатит законный «оброк»?
        Во-первых, Лев Семеныч разбирался с бухгалтерской документацией, которую ему предоставляли наши клиенты. Во-вторых, он отслеживал темную деятельность фирмы, закономерно полагая, что большую часть доходов она пускает мимо официальной кассы.
        Отследить не так уж и просто - попробуй отследи все финансовые потоки, если фирма занимается и торговлей, и строительством, и сдает в аренду помещения! Но для того и существуют умные, а еще - продажные люди. Там подмазал, тут подмазал, и всегда найдутся те, кого обидел директор, кому не нравится зарплата, просто те, кто за деньги продаст и мать родную, и родину. И они расскажут о родной фирме все, даже то, чего и сам директор с его замами не знают. И эти данные Лев Семеныч предоставлял уже мне для решения, какой данью обложить клиента, и для принятия мер, если тот занижает свой доход, обманывая «крышу»-благодетеля.
        Занижение доходов - у каждого второго. Почему-то люди считают себя умнее других и абсолютно уверены, что их делишки не сможет раскопать никто. Огромное заблуждение. Лев Семенович обладал чутьем акулы, чующей запах крови в морской воде за десятки километров. Он безошибочно определял доходы фирмы с погрешностью в два-три процента, снижая ошибку в расчетах до одного процента после проведения комплексной экономической разведки. В свои пятьдесят лет он был азартным игроком, который с наслаждением играл роль то ли сыщика, то ли Робин Гуда и при этом абсолютно не заморачивался вопросами морали.
        Странная личность, конечно, - смесь бессовестности и абсолютной лояльности. Лояльности к своим и бессовестности к чужакам.
        Плачу я ему очень хорошо. Очень. За один месяц он получает больше, чем какой-нибудь нищий профессор за целый год. Но Лев Семеныч стоит своих денег до последней копейки. И он самое удачное приобретение за все время моей новой жизни. Не знаю, что бы я делал без такой вот акулы капитализма.
        Само собой, я сразу его предупредил, чем занимаюсь, предупредил, что, если он попробует меня предать или обобрать, не проживет и дня. Но первое его ничуть не беспокоило, а второе он воспринял вполне нормально, сообщив, что предавать не собирается, потому как считает предательство тяжким грехом, а он человек верующий и грешить не будет по определению. Чем тоже меня очень насмешил - видал я и верующих подлецов, и неверующих бессребреников. Но потом понял - бухгалтер (или лучше назвать его финансовым директором) говорил все это вполне искренне, веря в свои слова так же, как верил в священную для каждого христианина книгу - Библию.
        Я читал, что самые истовые верующие христиане получаются из выкрестов - евреев, принявших православие. Но ведь Шварценфельд - немец! Наверное. Впрочем, мне нет никакого дела до его нации. Совсем нет дела. Как и до нации любого из моих работников. Или точнее - соратников. А может, подельников?
        Конечно, нас пытались обмануть. И не один раз. Но после того как мои миньоны устроили разгром в офисе одной фирмы, убедились, что обманывать нас бесполезно и очень опасно, и выплатили круглую сумму за обман. После этого число пытающихся нас надуть уменьшилось многократно. Слухами земля полнится.
        Шварценфельд уже не раз заговаривал о том, что стоит зарегистрировать что-то вроде охранной фирмы с правом вести коммерческую деятельность. Тогда можно получать деньги безналом, притом совершенно официально. В этом случае и не придраться: официальный доход - это не то, что мятая пачка купюр, залитых пивом и соусом из банки с килькой. Но я все-таки пока не решался.
        Правда, все-таки подумывал это сделать - и правда, наверное, будет удобнее работать. Посажу в кресло директора кого-нибудь из парней, а может, даже и самого Шварценфельда. И будем работать как работали, почему бы и нет? А уволят - так и черт бы с ним. И правда - чего я так держусь за ментовскую жизнь? Сейчас деньги все решают. «Корочка» уже вторична.
        Сазонов открыл мне, как всегда, молча возникнув на пороге дома, как призрак платяного шкафа - квадратный, бесшумный и твердый. Настоящий ниндзя. Не киношный. Киношных ниндзей этому «старичку» на один укус - штук двадцать.
        Вначале мы пообедали, и во время обеда я рассказал ему о том, как мне живется-можется в уголовке Главка. И как мне надоело такое ко мне отношение и такая жизнь. А еще - как вижу свое ближайшее будущее в этом бушующем мире, что на самом деле есть миг между прошлым и будущим. На что Сазонов мне настоятельно рекомендовал держаться за должность столько, сколько смогу продержаться, так как мой нынешний статус позволит максимально быть в курсе поисков меня самого. А если я покину ряды доблестной милиции - контролировать события будет труднее. Хотя и вариант с увольнением тоже будет вполне приемлем. В общем, решать мне самому. А то, что Татаринов принял меня в штыки, так это нормально. Какой начальник любит, когда к нему назначают сотрудника, не испросив его, начальника, согласия? Такой мутный сотрудник сразу же вызывает подозрения и, как следствие, неприязнь. Скорее всего, все утрясется. В любом случае - делай свое дело, и будь что будет.
        С таким оптимистичным напутствием я переоделся в форму для тренировок, и мы начали свой ежедневный - на протяжении уже нескольких месяцев - жестокий, злой тренинг моего многострадального тела, выковывая из него идеальное оружие против Зла. При этом оставляя за скобками тот факт, что выковывается клинок очень тяжко, получая по своей еще довольно-таки мягкой стали в высшей степени болезненные удары.
        Справедливости ради нужно сказать, что я уже совсем не тот лох, что некогда переступил порог дома Сазонова, дыша в сторону застарелым многодневным перегаром. Теперь Сазонову стало гораздо сложней оставить на моем теле синяки, шишки и растяжения. Хотя, увы, до его уровня мне еще далеко. Но какие наши годы? Посмотрим, что будет через год! Если, конечно, я его проживу…
        Глава 2
        Вначале собирался ехать один. Потом подумал и решил: нефиг геройствовать. На всякую хитрую задницу может найтись прибор с винтом. Шпана с Заводского района борзая, арматуры у них хватает, как и ножей, а в темноте, пока толкуешь с моральными уродами, лучше всего иметь нелишнюю пару глаз у себя за спиной.
        Нет, конечно же, есть и еще один способ разобраться сразу и радикально - подъехать и перестрелять к едреной фене всех козлов, которые окажутся на месте. Это хороший способ, и он меня привлекал. Но вот проку от него совсем немного - в плане моих первоочередных задач. Во-первых, покойник мне ничего не расскажет. Следовательно, я не могу быть уверен, что завалил того, кого нужно.
        Во-вторых, мне необходимо было не завалить, а найти убийц. А это совсем другое дело. Найти, притащить их в отдел и сделать так, чтобы эти самые убийцы раскололись до самых пяток. Последнее, вообще-то, несложно - я не собираюсь с ними миндальничать. А вот первое…
        Янека с собой взял. Валерку Инятина. Давно его знаю, в секции вместе занимались. Почему у него такой позывной? Да похож Валерка на парнишку из старого польского сериала «Четыре танкиста и собака». Был там такой парнишка, Янек, - небольшой, светловолосый. Так вот Валерка - ну копия того Янека! И фамилии созвучно: Инятин - Янек.
        Янек, вообще-то, интересный парень, на вид - совершеннейший лох. Ну такой - правильный лох! Который заступится за девочку и нормально огребет пилюлей, а девочка потом, сидя у постели, будет протирать ему героические кровоподтеки и ссадины. Только вот впечатление от его внешнего вида очень-очень обманчиво! Если кто и будет потом лежать на постели и ждать, когда ему протрут фингалы, так это не Янек. Более бесстрашного, более резкого и даже жестокого бойца трудно себе представить. Если он не сможет победить, то просто сбежит, но перед этим положит уродов немерено и половину из них покалечит до состояния нестояния.
        Я потому его и выбрал - знал, что Янек готов на любой кипеж, кроме голодовки. Ему только дай «потренироваться», и лучше, чтобы это было с участием настоящих «кукол». Фанат, понимаешь ли, боевых единоборств. Он и ко мне пошел, скорее всего, не потому, что идейный борец с преступностью, и не потому, что хочет денег. Нет, стоило только услышать, что его будет обучать особый тренер, обучать приемам, которых он раньше никогда не знал, тут же и загорелся. Глаза заблестели, щеки порозовели - обо всем забыл! Даже не фанат он - фанатик! Так-то я по жизни не люблю фанатиков - в чем бы то ни было: в вере или в убеждениях. Страшные люди, которые ради своих убеждений ни друга не пожалеют, ни родню. Но тут случай особый, такие люди, как Янек, - это что-то вроде оружия, что-то вроде острого клинка. Которым можно и порезаться, но, если использовать правильно, если направлять его в нужную сторону, будет незаменим.
        Я позвонил Янеку перед тем, как ехать, вкратце объяснил ситуацию, и через час мы уже катились по широкой улице, слушая музыку и вдыхая запах мокрой земли и распускающихся почек.
        Весна! Начало мая! Только что прошел Первомай, скоро девятое - Праздник Победы. Хороший праздник, добрый. Только вот менты от всех этих самых праздников стонут и воют. Обязательно - усиленный вариант несения службы. Обязательно - драки, мордобой, поножовщина и убийства. Не умеет наш народ отдыхать без того, чтобы не набить морду ближнему своему. В ночь после праздника райотдел обычно забит перемазанными кровью пьяными ублюдками. Нет, я не про ментов (хе-хе!). Ментам в эту ночь не то что выпить - вздохнуть некогда. В одном углу кого-то вяжут на «ласточку», в другом участковый оформляет протокол по «пьянке». В дверь камеры барабанит совершенно потерявший ориентацию отморозок, и без того по жизни тупой, а от паленой водки совсем ополоумевший. Когда он начнет бросаться на соседей - его тоже положат на «ласточку». Это такой прием, когда «пациент» лежит на животе, руки назад, за спину, привязаны к согнутым ногам. Я не знаю, как это называется официально, но у нас это - «ласточка». Пятнадцать минут - и реципиент начинает блажить, горючими слезами оплакивая свою судьбу. Часа не выдержит никто - без того,
чтобы не завыть как волк, проклиная все и вся и умоляя палачей его отпустить.
        Впрочем, на такой долгий срок никого не вяжут. Чревато. Вдруг с негодяем что-то случится? Сердце, например, откажет. А потом отписывайся! Эдак не в народное хозяйство можно загреметь, а в Нижний Тагил, на ментовскую зону. А там не слаще, чем в обычной.
        Нет, праздники я разлюбил после того, как пришел работать в милицию. И весну разлюбил. После того как в мае погибла моя семья. Осень - сентябрь, октябрь - вот хорошее время года. И прохладно, и красиво. Летом - жарко. Зимой - холодно. А мой организм лучше всего переносит двадцать градусов тепла, не больше и не меньше.
        На место приехали раньше времени. Солнце уже садилось, но до темноты еще довольно-таки далеко. Так что у кинотеатра (давно уже не работавшего) никого не было. Нечисть не любит солнечного света. Нечисть выползает в темноте. «Час Быка» - это время, когда выползает вся нечисть, вся мразь, которой не нужно жить в этом мире.
        Наверное, кто-то может сказать: «Неужели тебе их не жалко? Ведь это заблудшие мальчишки из неблагополучных семей! Пьющие родители не смогли дать им хорошее образование, научить морали! Вот они и оказались на улице, где их подобрали все эти шайки! Мальчишек надо воспитывать! Надо прививать им бла-бла-бла…»
        Нет, не жалко. Во-первых, это не мальчишки. Шестнадцать-восемнадцать-двадцать лет - взрослые люди. Наши деды в этом возрасте в атаку поднимались! Фашистов убивали, погибали в бою! А эти твари, эти нелюди только и умеют, что сидеть на корточках, харкать и гоготать над дебильными анекдотами.
        А еще - бить по голове умных парнишек, которые могли осчастливить человечество своим светлым разумом. А теперь нет этого разума. Совсем нет! Черви его едят. Разве ЭТО справедливо?
        Мы проехались мимо кинотеатра, отсмотрев пути отхода от места тусовки. Его сразу можно было заметить, это - вытоптанный пятак возле скамейки советского еще производства. Тогда делали скамейки такой прочности, что разбить их можно только из танкового орудия. Чугун! Хотя теперешним отморозкам и такой подвиг по плечу.
        Вокруг пятака - ящики, на которых то ли сидели, то ли раскладывали хавчик и бухло. И весь этот пятак завален бычками разного калибра и модификаций, среди которых явственно выделялся всем известный «Беломорканал», будто специально производимый по заявкам наркоманов. Очень уж удобно забивать в него «косячок». Вытряс табак, смешал его с анашой и натолкал обратно в бумажную гильзу. Дешево и сердито!
        Осмотрев, отъехали подальше в сторону, чтобы не светиться. Благо что по дороге Янек заметил круглосуточный ларек со всякой (на мой взгляд) не очень удобоваримой снедью. Янек тут же сообщил, что, если он не пожрет, его вклад в борьбу с прогрессирующей преступностью будет невероятно мал, склоняясь к полному нулю или даже минусу. Ибо двигаться не может тот автомобиль, в который нерадивый хозяин вовремя не залил горючки.
        Пришлось встать у ларька и, задыхаясь от запаха фастфуда, слушать и смотреть, как Янек чавкает здоровенной шаурмой. Я есть не хотел (недавно ведь от Сазонова!), и даже запах этой неаппетитной дряни вызывал у меня непроизвольный спазм желудка. Настанет апокалипсис, и то - последнее, что я возьму пожрать, это будет шаурма, сделанная в Заводском районе, на улице Пролетарка. По слухам, делают ее из бродячих собак, грязными ссаными руками, а еще… еще… много чего еще делает этот потный, заросший курчавыми волосами продавец шаурмы. Этот луноликий джигит. О чем я тут же сообщил Янеку, перечислив все свои и народные подозрения относительно мерзкого морального облика продукта. Что подействовало на Янека меньше, чем никак; он с завидным наслаждением сожрал свою отраву, потянулся и, блаженно улыбаясь, сообщил, что теперь готов повести левой рукой, чтобы переулочек образовался во вражеском войске, и повести правой - чтобы улица! Илья Муромец, понимаешь ли, мать его за ногу!
        Потом мы долго сидели в машине, дожидаясь времени, когда тьма надежно укроет ненавидимый всеми прокураторами район города. Делать было нечего, только сидеть да говорить ни о чем. Вернее, больше говорил Янек, я же только слушал, вставлял междометия типа «Ага», «Точно!», «Угу». Что вполне устраивало моего собеседника, упивающегося своим словесным дождем. Или поносом.
        В основном Янек обсуждал тренировки, приемы, которые изучил вместе с напарниками у Сазонова, способы нанесения травм и увечий несчастным, которые в свой недобрый час окажутся на пути жестокосердного бойца, а еще - женщин, до которых Янек был очень большой охотник.
        Справедливости ради нужно заметить, что и женщины были большими охотницами до Янекова тела - похоже, что, увидев этого ботана, каждая вторая потенциальная жертва любовных страстей загоралась к Янеку чувством сродни материнскому. Им хотелось его накормить, напоить и в баньке напарить. Ну как Баба-яга - Иванушку. Только вот в сказке не рассказывается, что Иванушка делал с этой Ягой в той самой баньке. Янек же всегда горел желанием поделиться впечатлениями о встрече с очередной своей пассией. И, как ни странно, обычно это происходило именно в бане, то бишь в сауне.
        Я лично брезгую не то что заниматься сексом в общественной бане, коей, по большому счету, и является сауна, но даже и мыться в этом заведении. Слишком хорошо знаю, какой контингент посещает эти пункты раздачи продажной «любви». Можно такую там подхватить заразу - мало не покажется! Янек же может зависать в этих саунах днями напролет, не боясь ни болезней, ни разгневанных мужей, с женами которых он в бане и осуществляет свой гнусный разврат. В первом случае помогают современные лекарства, со слов Янека, вылечивающие все подряд за три укола, во втором - боевые способности, позволяющие справиться с законными мужьями, либо убежать, если те прибегают к нечестным способам ведения боевых действий вроде применения обрезов или «калашей». Впрочем, до последнего у него пока не доходило, хотя угрожали не раз.
        У Янека был свой путь самурая - эдакий путь сексуального отморозка, и этот путь когда-нибудь все равно закончится дурно, о чем я ему не раз уже говорил. Но кто слушает умных людей, тем более если наставляемому едва исполнилось двадцать два года? Хорошо хоть, что признает мое главенство и беспрекословно исполняет приказы. А то, что он секс-отморозок, так в нерабочее время и делу пока не мешает. Пусть дурит - кто из нас без греха?
        Кстати сказать, пока слушал, живо вспомнил свою бывшую любовницу, служившую в райотделе, в детской комнате милиции. Когда я перешел в ГОВД, мы с ней расстались. Наконец-то расстались. Тяжелая связь, хотя и очень бурная, и в высшей степени сладкая. Я знал ее мужа, потому встречаться с ним, здороваться было очень неудобно. Совесть-то у меня все-таки есть! Встречаешь его, и тут же в глазах - она! Ее глаза, лицо, грудь, бедра, ее стоны… И у тебя кровь бросается в лицо. Краснеть каждый раз, как ты видишь ее мужа, - что может быть глупее?
        Да и любовницу наша связь тяготила, хотя каждый раз, как мы попадали на дежурство в одни и те же сутки, она буквально требовала, чтобы мы занялись сексом. Признавалась, что я ей как наркотик и что рада бы от меня отказаться, да никак не может.
        Любви в общепринятом понимании у нас никакой не было. А тянуло друг к другу, как магнитом. До воя тянуло, до скрежета зубовного!
        Первые дни после расставания, когда я ушел из отдела, не один раз порывался приехать к ее дому, перехватить, вывезти за город и как следует… Но сдерживался. Заглушал мысли работой, суетой, и… потихоньку отпускало. И правда, это как наркотик!
        Потом все-таки отпустило. Хотя до сих пор, как вспомню - кровь бросается в пах. Так бы и бросил ее спиной на стол, схватил за упругие бедра и…
        А все чертов Янек со своими секс-рассказами! Маньяк чертов!
        - …и вот они обе встали на колени, первая взяла…
        - Пора! Поехали! - прервал я его яркий рассказ, достойный газеты «Спид-инфо». Завел уже порядком остывшую машину и, передернув плечами, включил вентилятор отопления. Все-таки ночью холодно - начало мая! Если поглядеть в овраге - еще и снег не растаял! И не только в овраге.
        Все-таки стоило мне надеть свитерок под тонкую куртку, да днем жара была, как летом. Ну, ничего, побегаю за злодеями - согреюсь. Хотя лучше бы согреться, сидя на сиденье своего персонального автомобиля. И не бегать. Бегать лучше трусцой, для здоровья, а не догоняя придурка, который сдуру вдруг захочет сунуть тебе в живот ржавый финарь. Говорят, это очень больно…
        Машину мы оставили в сотне метров от места рандеву, чтобы и недалеко, и чтобы мутные тени, помаргивающие огоньками сигарет, не заинтересовались моей неприметной «тачилой». Было бы слишком вызывающе подъехать к толпе и начать выспрашивать по интересующему меня вопросу: «Это не вы убили парня?»
        Вообще-то процесс, который я сейчас собирался производить, туп до невозможности и прост, как трехлинейка Мосина. И не изменился со времен царской охранки. Берешь подозреваемого и выколачиваешь из него правду. Разговоры по душам, доказательства с листом экспертизы в руках - это не про наших гопников. Клали они с прибором на эти разговоры! «Ничего не подписывай, ни в чем не сознавайся!» - вот их главный закон.
        И, кстати, очень эффективная тактика. Если у тебя нет реальных доказательств, а одни лишь подозрения, то выйдет мерзавец на волю и пойдет, смеясь над законом, который настолько беззуб и немощен, что можно теперь творить все что угодно. Я не хочу, чтобы эта гадость творила все что угодно. Терять мне нечего, я же мертвец! Так что берегитесь!
        Коротко посоветовавшись, закрыли машину ключом, не ставя на сигнализацию (звук постановки на сигнализацию в тишине вечера разносится едва ли не на километры вокруг), и медленно, оглядываясь по сторонам, пошли по направлению к кинотеатру.
        «Заря» - старый кинотеатр советских времен постройки - представлял собой грязно-розовое типовое здание. Если ты видел хоть один кинотеатр в рабочем районе областного города - ты видел их все. Сейчас он закрыт. Кино в наше время смотрят по видику или по ящику. В кинотеатрах открывают казино, ночные клубы, рестораны. До «Зари» очередь пока не дошла - скорее всего, боятся лезть на рабочие окраины, здесь контингент не тот, чтобы зарабатывать на них большие бабки. Будут беспрерывные разборки, драки, поножовщина и стрельбы. И, в конце концов, местному ментовскому начальству (точнее - местному населению) этот беспредел надоест, и клубешник закроют. Это знаю я, знают и все, кто хоть мало-мальски имел дело с местной гопотой. По большому счету - кто держит эти клубы? Та же самая гопота, только за счет жестокости, хитрости и беспредельной подлости поднявшаяся до уровня «авторитетных бизнесменов». Уж они-то точно знают, как обстоят дела в районах, из которых сумели выползти в богатый деньгами центр города, подняться над серой массой здешней гопоты.
        Вокруг «Зари» - пара ларьков с бухлом и всевозможной дребеденью вроде чипсов и ядовитого ситро «Колокольчик», чуть поодаль - единственный на всю округу фонарь с целой лампой. Как до него не добралась гопота, почему он все еще светит - одному богу известно. Впрочем, может, нарочно не добралась - как хабар делить, если ничего не видно? Зажигалкой светить - влом! Опять же, как увидеть жертву, если она крадется в темноте?
        Пустырь, заросший полынью, по весенней поре представленной голыми палками-стеблями, похожими на бамбуковые штыри на дне ловушки вьетнамских патриотов. Все это место, весь этот район - сплошная ловушка, из которой выбраться можно только вперед ногами. И эти парни знают свою судьбу. Но мечтают. Например, стать крутым бандитом, купить себе тачилу BMW и кататься, гордо свесив в окно левую руку с горящей сигаретой. А справа - вульгарная телка с нарисованными бровями и выгоревшими пергидрольными волосами. На большее они не рассчитывают, воображения не хватает.
        Кто-то скажет, что они не виноваты в том, что стали такими ублюдками, что это государство сделало из них мразей, которые ни в грош не ценят человеческую жизнь и наслаждаются страданиями людей. Но я отвечу: человек - сам кузнец своего несчастья. Много людей живет в Заводском районе, но только эти стали мразями, паразитирующими на других людях. А паразитов нужно убирать! Давить! Я так считаю.
        - Здорово, пацаны! - Янек вырвался вперед и с благодушной улыбкой во все свое лоховское лицо предстал перед толпой отморозков. Вот же сцука, любит он вызывать огонь на себя! И не придерешься! Мол: «И чего я такого сказал? Они сами начали!» Не начнешь тут, пожалуй, когда рожа так и просит: «Я маменькин сынок! Дайте-ка мне скорей по харе!»
        - И чо? - откликнулся кто-то из серой аморфной массы.
        - Да ничо! - снова расплылся в улыбке Янек и, надо сказать, в довольно-таки идиотской улыбке. У него в такие моменты глаза делаются какими-то стеклянными, как у куклы. Предвкушает кровь, упырь чертов!
        - Побазарить надо! Кто у вас тут самый авторитетный? - миролюбиво добавил Янек. Как я и требовал! Даже не добавил на что - рифмованную матерную гадость, что означало бы немедленный геноцид окружающих.
        - Все авторитетные! - буркнул кто-то справа, и тут же спросил, явно накручивая себя: - Чо ты тут выспрашиваешь, в натуре?! Ты что за хрен с горы?! От кого базаришь или так, залетный фуфел?
        - Ты метлу-то придержи! - посерьезнел Янек. - За фуфела и ответить можно!
        Ну, все, понеслось! Янек вошел в колею. Когда надо вызвать кого-то на конфликт - милое дело выставить его вперед. Почему он всех так раздражает? Сам удивляюсь. Хотя… сейчас он и меня раздражает, хе-хе…
        - Да ты кто такой, чтобы спросить за фуфела?! - из толпы выдвинулся парень чуть выше Янека, остролицый, уголовного вида. (Ну почему они надевают эти дебильные кепочки? В чем тут цимес? Выглядят полнейшим ведь говном!) - Ты, в натуре, рамсы попутал?! Приходишь к пацанам и начинаешь непонятки мутить? Чо замолчал, фуфлыжник? В штаны нассал со страха?
        Вот теперь стало понятно - если тут и есть кто-то старший, так это он, придурок в кепке. Не самый крепкий, не самый сильный, но дерзкий и духовитый. Если кто-то и знает за происходящее на районе, так это он.
        - Милиция. Уголовный розыск! - вмешался я, мелькнув красными «корочками». Конечно, никто ничего не рассмотрел, да мне и не надо. Я представился, они слышали, что еще-то? И тут же добавил:
        - Ты задерживаешься для…
        Закончить я не успел. Янек ударил парня кулаком в солнечное сплетение - без замаха, резко, жестко, как в боксерский мешок. И с такой скоростью, что даже я засомневался - сумел бы уклониться от такого удара, заблокировать его или нет. Парень молча так мешком и свалился на землю, а Янек выпрыгнул вперед и несколькими ударами свалил еще троих - так быстро, так легко, что казалось, зверствовал он не над отмороженными ублюдками, которых боится весь район, а над детьми детсадовского возраста. В который раз я видел, как он это делает, и каждый раз слегка удивлялся. Техника у него на высоте, точно. Но, кстати, я его валю на раз - спасибо Сазонову за спецтренировки.
        - Атас! Менты! - Толпа разбежалась в разные стороны, Янек рванул за каким-то типусом, намереваясь геноцидить и его, но я тут же остановил, успев уцепить за рукав:
        - Хватит! Нам этих-то таскать - не перетаскать! Ты их там не убил случайно? Только этого бы не хватало до полного счастья…
        Янек наклонился, пощупал глотки:
        - Не-ет! Все как в аптеке! Четко! Пульс глубокого наполнения, просто спят! Веревка-то есть? Не хотелось бы, чтобы они проснулись в самый интересный момент…
        Я сходил за машиной, оставив Янека бдить на месте, мы связали руки-ноги отморозкам (наручники у меня только одни! Да и таскать с собой их влом), а потом, кряхтя, матерясь сквозь зубы, перетаскали их на заднее сиденье машины. Благо что ублюдки все мелкие - то ли печать вырождения на зачатых в пьяном угаре индивидуумах, то ли употребление алкоголя и наркоты дало свой негативный эффект. В любом случае в машину все четверо поместились - штабелем, как четыре бревна.
        Кстати сказать, пока вязали и грузили, никто так и не подал признаков жизни. Крепко все-таки их приласкал Янек. О чем я ему и сказал, выразив свое глубокое неудовлетворение: когда-нибудь он ошибется, и останемся мы с трупом на руках. А оно нам надо? На что он тут же справедливо парировал, что, если бы не валил их наглушняк, вся эта затея могла завершиться совсем уж дурно. И что, если я такой умный, надо было валить их самому! А? Боишься завалить насмерть? Так вот и не гунди под руку! Все ништяк, а по-другому и быть не может!
        В чем-то он был и прав - когда на тебя летят пять человек на одного, думать о том, что надо сохранить жизнь ублюдкам, как-то бы и не с руки. Не до того.
        Машина хорошенько просела. Мягкая! Нас двое - я семьдесят с гаком кило. Янек… хрен его знает сколько - но килограммов полсотни точно. Или больше. Четверо ублюдков - грубо - килограммов по пятьдесят-шестьдесят. Вот и набирается три с лишним центнера. А теперь - по кочкам и рытвинам, пружины автомобильные сажать!
        Во мне проснулся рачительный хозяин, и я медленно, стараясь не раскачивать машину, повел ее по грязной, в дырках как от бомбежки дороге.
        Ехали мы минут двадцать - на Молочную Поляну. Есть у нас такое место отдыха и траха горожан. А еще - место захоронения тех, кого надо прикопать и сделать это поближе и покомфортней. Чтобы далеко не ехать. Вроде почти в городе, но - настоящий дубовый лес, кусты, трава. Прикопаешь - хрен кто найдет.
        Нет, мне пока не приходилось тут никого прикапывать, но вот на выкапывании останков бизнесмена, которого тут грохнули и прикопали, я бывал. Неприятное зрелище, скажу с полной ответственностью.
        Почему Молочная Поляна? Да кто ж ее знает. Может, потому, что некогда, в давние-предавние времена, здесь была ярмарка, сюда пригоняли скот степняки да и селяне с окрестных деревень. Хочешь купить корову или лошадь - пришел на ярмарку, выбрал, вот тебе и животина. И молоко от нее. Потому, наверное, и молочная.
        Это я хроники городские читал - от делать нехрена. Интересовался историей города. Тут у нас и скифы с сарматами некогда бегали, иногда даже наконечники бронзовые находят. Я так-то люблю историю, даже когда-то мечтал стать археологом, да вот… в ментах оказался. Жизнь, она такая…
        Когда поднимались в гору, как обычно, в первую очередь увидел кучу машин, не меньше десятка, стоящих на смотровой площадке, на самом верху над городом. Машины тонированные или зазеркаленные, что там делается, увидеть невозможно, но догадаться - как нечего делать. Часть тихо стоят, часть раскачиваются, будто под порывами ветра. Процесс пошел! Народ размножается.
        Янек радостно захихикал, показывая на это средоточие порока, и сообщил, что бывал тут, и не раз, - сделал дело и сиди, разглядывай город весь в красивых огнях! Приятно!
        У него есть старенькая «девятка» - купил с первых «гонораров», которые я ему выплатил. Как сказал Янек - это сняло много проблем с обеспечением процесса окучивания экземпляров женского пола. Тут тебе и стол, и дом, и… постель. Машина - это хорошо! Во всех отношениях. И как люди живут без машины?! Куда бабу вести, если машины нет?
        Мы поднялись на гору, по извилистой асфальтированной дороге доехали до незаметного съезда направо, надеясь, что в конце пути никого из развратников не будет, и через пять минут остановились на полянке, украшенной черными пятнами костровищ.
        Вообще-то жечь костры в природном парке запрещено, но и проследить за отдыхающими трудно, да и страшно - начнешь законом махать, можешь того и не пережить. Это я про лесников всяких. Мало ли тут какая шушера у костра расположилась! Лучше пусть жгут костры, за героизм в конторе не доплатят и на похороны не скинутся.
        Машину я заглушил, фары выключил, но габариты оставил. Хватит света и от подсветки. Глаза привыкнут - и все как на ладони. Тем более что ночь довольно-таки светлая - полная луна.
        Тут же обнаружилось, что пациенты пришли в себя и пытаются сообщить нам что-то интересное, например рассказать о наших сексуальных пристрастиях, естественно, извращенных. А также знают наших родителей, с коими, как ни странно, имели секс в извращенной форме. Бормочут, в общем, всякие гадости, не думая о том, что все это может закончиться очень плохо. А почему не думают? Да потому что мы представились им ментами, а менты на мокрое дело точно не пойдут. Побуцкать - могут, забить до смерти - тоже, но это если одного. А когда их четверо - никто не рискнет валить всех четверых, да и одного тоже при свидетелях не станут. Нас видела целая толпа народа, возможно, следили потом, когда мы вязали говнюков. Так что по большому счету ничего особого им и не грозит. Как им кажется.
        Первым мы взяли в оборот того, кого признали главарем. Остальных пока бросили на опавшие листья бурчать и извиваться. Один попробовал было поорать, что-то вроде: «Менты убивают!» - но Янек так ему пнул в живот, что гада закорючило и вырвало. В воздухе сразу запахло блевотиной, перебивавшей сладкий запах весеннего леса.
        Главаря поставили к дереву, примотав руки над головой к здоровенной ветке. И что характерно - как только он остался стоять навытяжку, сразу прекратился словесный понос, начавший мне уже крепко надоедать. Эти все «волки позорные» и «мусора» - с матерными добавлениями - не способствуют протягиванию ниточки доверия между допрашиваемым и вопрошающим.
        Наконец, реципиент все-таки понял, что дело швах, и уже почти нормальным человеческим голосом спросил:
        - Чо надо-то, в натуре? Чего беспределите? Да вы точно - менты?
        Я не стал его убеждать или разубеждать. Коротко ткнул сложенной «копьем» рукой в подреберье, и, когда жалобные стоны и пыхтение смолкло, тихо и вкрадчиво спросил:
        - Около трех месяцев назад в районе кинотеатра убили парня. Разбили голову арматурой. Забрали трубу и лопатник. Раздели. Уверен - ты знаешь, кто это сделал. Скажешь - и гуляй на все четыре стороны!
        Я врал, конечно. Что значит - на все четыре стороны? Надо у него узнать, какие еще преступления совершаются в этом районе. А по обстоятельствам - и вербануть. Взять с него расписочку, что: «…Вася Пупкин добровольно согласился сотрудничать с правоохранительными органами, освещать деятельность криминального элемента в городе Н». Правильная расписка привяжет гада ко мне, как цепью. Если ее пустить в ход, показать кому надо - Вася Пупкин и двух дней не проживет. Особенно если будет в это время сидеть в СИЗО. Или отдыхать на зоне. Не любят там стукачей.
        Но это в том случае, если подонок не замешан ни в чем серьезном - никого не убил, не изнасиловал, не покалечил. Таких негодяев-убийц надо уничтожать. А вот если это мелкий гоп-стопник, да еще и в авторитете среди своих придурков, он может высоко подняться (или опуститься) по карьерной лестнице криминального мира. А иметь компромат на уголовного авторитета бывает в высшей степени полезно.
        Ну что сказать, конечно, он никого не видел, о преступлении не слышал, и вообще к таким делам никакого отношения не имеет. Ангел, да и только.
        Когда Янек побил в него, как в мешок, это никак нам не помогло: «Не знаю, не видел, не слышал».
        Вот тут, конечно, вопрос - может, и правда не слышал и не видел, а может, и видел-слышал. И как дойти до истины? Только путем эксперимента. Трудным путем, неприятным.
        Развешали по веткам трех других кадров. Такие же парни, как и их главарь, только немного помладше. Ему на вид лет двадцать пять, им - лет по восемнадцать-двадцать. Печать вырождения на лицах, запах изо рта, и не только перегара. Они вообще какие-то вонючие, несет как из помойки! Ну один-то ладно, переблевался, а вот остальные? Неужели нельзя помыться, сменить одежду, чтобы от тебя не воняло луком, потом и ссаньем? Вот ведь в самом деле - отбросы!
        Сдались они довольно-таки быстро, и тогда я понял, почему молчал их предводитель. Ему было что терять. Это он и разбил голову парню - с двумя своими подельниками. Тех здесь не было, они остались внизу, можно сказать, не повезло. Нам - не повезло. Хотя это еще как поглядеть! Вообще-то, это раскрытие. То, чего от меня и ждали.
        Их даже не сильно побили. Так, слегка помутузили. Даже ребра не сломали, а они уже и поплыли. Главное - психологическое воздействие. Хотя и хороший пинок в ребра - славное подспорье умному психологу.
        Сдались они тогда, когда мы начали решать, где следует их закопать. Достали две лопаты, которые я заранее купил в хозяйственном магазине, отвязали двух выглядевших наиболее подавленными и заставили копать могилу. Вид ямы, в которой ты будешь лежать до второго пришествия, очень помогает прочистить мозги. И вопли «пахана», что: «Это менты, они не пойдут на мокрое!» - ничуть не испортили решимости поделиться с нами ценной информацией. Особенно когда я выбил их бывшему главнюку передние зубы. Обмотал тряпкой кулак и врезал, стараясь бить так, чтобы не сломать челюсть, - ему еще говорить будет нужно! Каяться!
        Теперь нужно добраться до подельников главнюка. Скорее всего, их у кинотеатра уже не было - долго мы провозились с допросом, да и разбежались гады во избежание. Твари чуют, когда дело пахнет керосином. Спалят ведь! Потому, скорее всего, они сейчас сидят по домам. Или по хавирам ныкаются.
        Мы выяснили, кто из пленных наиболее информирован, и подробно расспросили его об ареале обитания злодеев. Все узнали: явки, адреса, контакты. Уяснили, что без участия проводника поиски затянутся едва ли не до самого утра - скорее всего, на целые сутки. А потому - с нами отправился один из троих непричастных к этому делу, двух других оставили в лесу. Нет, не убитыми и не привязанными к дереву - мы же не древнее племя мордвы! Это у них, у мордвы, был такой обычай - встретили, понимаешь ли, чужого в своих краях и… - р-раз! К дереву его привязать. Навсегда. Комар до смерти не зажрет - так зверь попитается. И тут интересный факт - во многих языках «чужой» и «враг» обозначается одним и тем же словом.
        И, может быть, они были в чем-то и правы. Вот эти парни - точно заслуживают быть заеденными комарами - досуха выпитыми. Я знаю, что ничего хорошего из них не получится. Знаю, что, в конце концов, они совершат нечто подобное тому, что совершил их идейный вождь. Но только вот пока не могу так просто их прикончить. И дело не только в том, что могут привлечь к ответственности. Просто пока не за что лишать их жизни. Не перешли еще черту. Ни они, ни мы.
        На удивление оставшиеся в лесу негодяи не стали вопить, требуя отвезти их в людное место, дабы не утруждать свои худые ножки. Как только развязали им руки и ноги, тут же скрылись во тьме ночной - только кусты затрещали! Чуют, гады, край обрыва, с которого едва не свалились. Чего-чего, а жизнь гопника учит его нюхом чуять неприятности.
        Двух других загрузили на заднее сиденье. Туда же сел Янек, довольный, будто получил премию или наелся пирожных. Все-таки надо к нему внимательнее присмотреться. Излишне жесток, на мой взгляд. Нехорошо получать удовольствие, когда бьешь в живот беззащитного пленника. Да, это необходимость, по-другому никак, но получать от этого оргазм? Маньяк, что ли? Мне маньяки не нужны.
        Хотя, по большому счету, я его понимаю. С каким удовольствием я бил бы в живот того судью, который присудил, будто моя жена и дочка сами виноваты в том, что их задавили! Я потом навел справки - это продажный судья. Про него всякое говорили, но одно абсолютно точно - за моих близких ему забашляли хорошую сумму.
        В его бурной деятельности и еще были нехорошие эпизоды - например, сынок одного из авторитетных людей города на огромной скорости буквально снес выехавшую из переулка малолитражку. Погибших признали виновными, так как они должны были уступить дорогу. А то, что физически нельзя было увидеть машину, несущуюся с дьявольской скоростью, - это все ерунда. Недоказуемо! Скорость-то никто не замерял!
        Там и еще были дела - такие же мутные и тошные. Но даже вспоминать о них не хочется - об этих педофилах (не доказано!), о насильниках (насилие не доказано!), о кидалове с квартирами (договор не вызывает сомнения!).
        Прежде чем принять решение, я хорошо поработал. Многое знаю. Хотя и эпизода с гибелью моих близких хватит для справедливого приговора. Ей-ей, моя семья перевесит жизнь всего мира. Ради них я бы убил все и всех!
        Печально все, что происходит с нашей жизнью, и с судом в частности. Рушится страна, летит в пропасть, и некому ее остановить. Совсем некому! Рвут ее на части стаи злобных шакалов, и нет охотника, который их всех разгонит. Пьяный президент, олигархи во власти, продажные судьи и не менее продажные менты. Куда мы все катимся?
        На первый адрес мы попали примерно в три часа ночи. Это была обычная, стандартная панельная пятиэтажка, в подъезде которой пахло трупом. Нет, скорее всего, тут никто не помер - просто вот так тут пахнет. Заходишь, и аж с ног сшибает. Запах трупняка, падали, помойки. В подвале регулярно прорывается канализация, да плюс постоянно течет вода. Вся эта адская смесь настаивается на дохлых кошках и собаках, и получается то, что получается.
        Как тут живут люди - не знаю. Просто живут, да и все тут. Как крысы на помойке. Деваться-то некуда. «Панельки» давно уже должны быть расселить - у них срок службы двадцать пять лет, но стоят проклятые уже и по тридцать пять лет, и больше - пока на голову не свалятся, хрен кто будет расселять. Не то время, чтобы квартиры раздавать за просто так.
        Пришлось идти одному, Янека оставил стеречь пленников. Один никуда не денется, а вот второй… можно было бы его, конечно, приковать за руку к машине, но это только в кино преступники смирно сидят и дожидаются, когда полицейский соизволит вернуться. У нас за это время и ручку над дверью поуродует, пытаясь выбраться, или еще какую-нибудь гадость измыслит - вдруг он Кулибин и умеет открывать наручники спрятанной в заднице скрепкой? Ну его на фиг, пусть Янек стережет. Что я, один с арестом не справлюсь? Власть я или не власть?
        Квартира на третьем этаже, деревянная дверь, даже не обитая дерматином. Да и толку-то обивать - все равно испоганят. Порежут или подожгут - вон дверь напротив. Был дерматин, да, а теперь свисает клочьями, как шкура гнилого дракона. Здесь бы по-хорошему стальную надо дверь, но она денег стоит. Не по доходам здешнему контингенту.
        Сначала потянулся рукой к звонку, очень похожему на коричневый женский сосок, потом в свете тусклой пятнадцативаттной лампочки (на удивление сохранившейся на своем месте) увидел два оголенных провода, торчащих рядом со звонком. Дави - не дави на этот «сосок» - ничего не брякнет. А вот если соединить эти провода вместе, тогда может что-то и получится.
        Так и сделал. А когда сделал, с немалым удовлетворением услышал за дверью бодрую трель старого советского звонка. Умели делать вещи наши отцы! Небось лет тридцать звонку, а ревет, как будто вчера сваяли! Мертвого подымет!
        Как и следовало ожидать, меньше чем через минуту после такой какофонии за дверью послышалась возня, глазок загорелся световым пятнышком и снова потемнел - закрытый приблизившимся к нему глазом. А потом кто-то грубым мужским голосом - то ли спросонья, то ли с похмелья - спросил, будто решил убить меня напором содержавшихся в этом самом голосе яда и злобы:
        - Чо надо?! Чо звонишь посреди ночи, придурок?!
        - Милиция, уголовный розыск! - Я достал удостоверение, раскрыл его, продемонстрировал глазку. - Откройте! Мне нужен Сычев Сергей!
        - Мили-иция! Уголо-о-овный ро-о-озыск? Эй, уголовный розыск, иди на..! Санкцию прокурора давай! Козлы, мусора, совсем оборзели! Чо стоишь - на… пошел!
        Вот терпеть не могу людской наглости! Хамства! А еще - когда меня посылают, чувствуя свою абсолютную безнаказанность! Но я сделаю еще одну попытку, почему бы не дать людям шанс? Все-таки пришел в три часа ночи, нарушил, так сказать, покой. Они-то не убивали парня.
        Хотя… разве не убивали? А кто воспитал ублюдка ублюдком? Кто внедрил в его голову мысль, что убить другого человека, чтобы забрать его вещь, можно и даже правильно? Разве он уродился таким злодеем и сразу пошел молотить по голове прохожих стальным прутом? Нет, неуважаемые, это вы виноваты! Вы бухали, воровали, ловчили, говорили в спину трудолюбивым и непьющим всякие гадости! А он все запоминал. Рос и запоминал. Формировался как подонок и негодяй. А когда вырос, стал взрослым негодяем - пошел убивать. Так что получите все по полной!
        Я размахнулся и со всей дури врезал ногой по двери. Замок выдержал, но дверь ощутимо вздрогнула, подавшись назад. Открывалась она внутрь, так что вышибить ее не представляет затруднений. Никаких последствий, кроме вони в прокуратуре и у вышестоящего руководства. Но и тут можно отмазаться - пусть докажут, что дверь не была сломана! Свидетелей-то нет! Соседи? Да им на хрен ничего не надо! Никто и не выглянет, хоть тут всех по очереди убивай! Это же район такой и время такое. Не советское.
        Хотя и в советское время тут было несладко. Таксисты отказывались ездить в эти края: и дорога дерьмовая, и народ опасный. Благополучные, сытые, розовые граждане нашей великой страны и не поверят, что могут существовать такие районы и такие дома. Они живут в своем мире, где дети говорят «спасибо» и «пожалуйста», где на улицах горят фонари и вечерами бродят парочки, где скамейки имеют сиденья, а перила в домах не оторваны и не свисают с лестничных пролетов, как амазонские лианы. Параллельный мир, мир-сказка. А этот мир - реальность! Страшная, адова реальность.
        - Да ты чо, в натуре, охренел?! Ты чо дверь ломаешь?! Да я щас тебе башку разобью, волк позорный!
        Я застыл в радостном ожидании - вот этого и хотел! Ломать дверь - потом греха не оберешься, а если ты сам открыл…
        В руке этого орка была бейсбольная бита и выглядела она как карандаш. Потому что кулак - невообразимого размера. Принадлежал он окорокообразной руке, приделанной к бочкообразному туловищу, покрытому засаленной майкой рейтузного голубого цвета. Ниже майки - застиранные труселя с прорехой на боку, в которой проглядывала бледная, давно не видевшая солнечного света кожа. Этой ходячей стенобитной машине было на вид лет пятьдесят, не меньше, хотя красное, одутловатое лицо, мешки под глазами и застарелый запах перегара указывали на причину преждевременного старения этого субъекта. Пить надо меньше, если коротко, и не будешь выглядеть как Джабба Хатт.
        Между прочим, двигался он довольно-таки уверенно и быстро, из чего я сделал вывод, что некогда Джабба занимался то ли борьбой, то ли боксом, и под слоем жира кое-что из мышц сохранилось. А может, от природы всегда был таким - все-таки и рост располагает, потаскай-ка на себе весь этот вес, волей-неволей мяса нарастишь! Во мне сто восемьдесят пять, так он выше меня минимум на пять сантиметров! Сколько веса? Центнера полтора точно.
        Он на самом деле ударил. Я автоматически вошел в движение, захватил руку и, крутанув, метнул этого Куинбуса Флестрина через всю лестничную площадку, используя энергию его замаха по полной и практически не потратив своих сил. Если умеешь, это довольно-таки просто. А я умею.
        Слава богу, он не попал в дверь квартиры напротив, иначе высадил бы ее напрочь. Врезался в косяк, подняв пыль, изображая из себя выброшенного на берег кита. И затих, не шевеля ни единым плавником. А я вошел в квартиру.
        Уже когда сделал несколько шагов внутри этого вертепа, пахнущего потом, мочой и безнадегой, возник второй эшелон обороны - женщина с пергидрольными волосами, золотыми зубами и массой тела, сравнимой с массой поверженного мной мужика. И вот это было гораздо хуже, чем какой-то там отморозок с бейсбольной битой. Я так и не научился бить женщин, не испытывая при этом заторможенности и ощущения неправильности происходящего. Хотя встречались мне женщины такие, которых не то что ударить - их следовало убить.
        И опять мне не поверит розовый, благополучный обыватель - как это так?! Да что ты такое говоришь?! Это же Женщина! Как ты можешь говорить такие слова о ней, о Матери всего сущего!
        Не знаю насчет сущего, а вот насчет ссущего - она была его матерью, точно. И стоял этот ссущий в кухне, держа в руке здоровенный ржавый нож. А матушка отморозка повисла на мне стокилограммовой гирей и при этом - визжала, драла ногтями, пыталась вцепиться в глаза, вопила что-то вроде: «Чего вы привязались к моему сыну?! Я буду жаловаться в прокуратуру! Я вас запишу! Сыночка, беги! Беги!»
        Сыночка попытался прорваться к выходу, но, на его беду, мамаша обладала крупными габаритами, а если к ней добавить еще и меня - мы закупорили коридор так же верно, как пробка закупоривает бутылку с драгоценным столетним коньяком. И потому отморозок мог лезть или по нашим головам, или у нас под ногами. Отход через окно невозможен по причине третьего этажа и опасности сломать себе шею, не мытую пару недель.
        Пришлось взять «гирю» за голову и постучать оной о стену. «Гиря» сразу поплыла и осела на пол, цепляясь за отвороты моей куртки мертвой хваткой. Как оказалось, пальцы ее были невероятно сильны, и я потратил не меньше минуты, освобождаясь из ее будто стальных захватов.
        А потом на меня набросился сыночек - абсолютно неадекватный, с пеной у рта, с ножом в руке. В стене, крашенной голубой масляной краской, осталась глубокая царапина, и если бы я не успел уйти с траектории удара - то эта царапина была бы посередине моего живота, и в ней точно виднелась бы кучка резаных кишок.
        Я сломал ему руку. Одним движением, как спичку. Рука застыла буквой «Г» - перелом между кистью и локтем. Надо бы локоть сломать, чтобы на всю жизнь остался инвалидом, но тут уж было не до рассуждений - удар, увод в сторону, захват - треск кости, вопль, и все закончено.
        Теперь наружу, пока этот придурок в болевом шоке, не в силах ни вопить, ни оказать какое-либо сопротивление. Мне ведь его на себе тащить! Еще заблюет, скотина. Кстати, может и в машине нагадить…
        Настроение совсем испортилось. Сажать в свою «девятку» всякую грязную мразь - удовольствие ниже плинтуса. Это ведь не дежурка, вечно воняющая блевотиной, кровью и мочой. Это вообще-то моя личная машина, и, возможно, скоро я повезу в ней девушку! В конце концов, я давно без женщины (целых две недели!), а тут всякая мразь блюет! Непорядок!
        Когда проходил мимо Куинбуса Флестрина (он же - Человек-Гора), тот зашевелился, повернул ко мне голову и что-то попытался промычать. Я не удержался и с размаху пнул его в толстое брюхо. Ощущение было таким, как если бы врезал по стене, прикрытой мягкой периной. Нога утонула в этой «перине», а реципиент даже не вздрогнул. Пришлось врезать еще и по рылу, после чего негодяй наконец-то успокоился и затих.
        Янек нетерпеливо подпрыгивал возле машины, и когда я появился - бросился помогать тащить находящегося в полуобмороке клиента. Услышав грохот от падения чего-то тяжелого, напарник хотел броситься ко мне на помощь, но не решился нарушить приказ «Ждать и ни во что не вмешиваться!». Все-таки я хорошо вдолбил в головы моих соратников, что выполнение приказа - прежде всего!
        Дисциплина - прежде всего. Мы на войне, если что. На самой настоящей войне! И здесь нет места махновщине и отсебятине. Я так считаю. И Сазонов так считает. Прежде всего - он.
        Окна пятиэтажки так и остались темными. Ни одного огонька, никто не выглянул. Но я побьюсь об заклад на что угодно - хотя бы за одним темным окном стоит сейчас некто и жадно смотрит на происходящее, радуясь, что все это происходит не с ним.
        Пленный жалобно поскуливал, баюкая сломанную руку, но не кричал, не блажил, призывая кары на головы «волков-мусоров». Потому что я пообещал сломать ему и вторую руку, если он осмелится такое проделать.
        Загрузили всех трех на заднее сиденье (одного пришлось положить на пол), Янек сел рядом - чтобы не измыслили недоброе. Мало ли… терять им сейчас почти что и нечего. Ехать было недалеко, я так-то неплохо знал этот район, да и проводник имелся. Два квартала - и мы на месте, тем более что ночью никакого движения. Тихая майская ночь, в такую ночь только любить и быть любимым.
        Что-то меня и правда тянет не в ту сторону. Весна действует, что ли? Любви, видишь ли, захотел… « - Поручик, вы когда-нибудь любили? - Да, сношался!»
        Циник, ага… Какая, к черту, любовь? Выжжено все. Привязанность - да. Желание - да. Но любовь?! Моя любовь осталась там, на дороге…
        И снова пятиэтажка. Не панельная, кирпичная. И трупом почти не пахнет - почти чистый подъезд! На стенах, конечно, стандартная для этих мест наскальная живопись - интимные части человеческих тел, гипертрофированно большие - видимо, согласно заветной мечте живописца. Горит тусклая лампочка, в свете которой можно прочитать надписи, сделанные фломастером, а еще - чем-то коричневым, возможно, продуктами жизнедеятельности организма.
        Да, погорячился я насчет «почище». На площадке третьего этажа лежит куча человеческого дерьма, и на стене, над ней, некий пиит начал писать стихотворение. Но, видимо, вдохновение кончилось вместе с «красками» на пальце: «Последний раз пишу дерьмом…» Не закончил главный труд всей своей жизни.
        Вдохновенный здесь живет народ, точно. Что имеет, тем и пишет. Была бы кровь - кровью бы написал! Но пока в наличии только пахучее ОНО.
        Нужную квартиру нашел не сразу - номеров на дверях практически нет. Только на первом этаже один номер и на втором один. Пришлось путем сложных умозаключений вычислять искомое. Вроде как вычислил.
        Дверь, слава богу, такая же деревянная, и в этой пятиэтажке народ не вставляет стальные двери - дорого. В центре люди побогаче, там уже через одну стальные - скоро, чтобы попасть в хавиру, придется вызывать слесарей или подрывника с зарядом пластида. Шучу, конечно, - кто это позволит взрывать в жилом доме? А если серьезно, то хрен в стальную дверь войдешь без того, чтобы не наделать большого шума. А что касается отмычек, которыми так лихо открывают двери умелые сыщики, - так это для лохов-зрителей. Какие, к черту, отмычки? Не смешите!
        Звонок здесь работал - пронзительная трель слышалась в квартире так, будто никакой двери не существовало. Стены тонкие, дверь тонкая - вся жизнь наружу! Хочешь узнать, о чем говорят живущие в квартире люди, - просто постой минут двадцать на лестничной площадке и будешь знать все их секреты. Хотя какие у них, к черту, секреты? Где лежит заначка на черный день? Так нет ее, заначки. И будущего нет.
        Откликнулись минут через пять. Еще минут пять я убеждал хозяев квартиры открыть, демонстрируя дверному глазку свою красную книжку и пытаясь как можно убедительнее доказать, что закрытая дверь для меня не помеха и что я войду в квартиру даже тогда, когда они выстроят у двери пролетарскую баррикаду.
        Вероятно, убедил, потому что скоро лицезрел перед собой мужчину неопределенного возраста в застиранных пижамных брюках и голубой майке. Узкие плечи, выпирающий пивной живот, серое одутловатое лицо - полная противоположность своему собрату по несчастью, которого я посетил час назад. Общее только одно - тяжелый перегар из гнилозубого рта. Хотя еще и голубая майка, усыпанная пятнами то ли от кетчупа, то ли от дешевого вина.
        - Чо он натворил? - мужчина настроен был довольно-таки мирно, ему явно было просто-напросто наплевать. Лишь бы незваный гость сделал свое дело и как можно быстрее свалил, позволив погрузиться в недра пахнущей потом и перегаром нечистой постели. Сына хочет забрать? Да черт бы с ним! Только жрет да бухает - отцовское! Хоть раз бы что-нибудь в дом принес, все с дружбанами пробухивает, скотина!
        Это все хозяин квартиры сообщил мне, пока мы шли к комнате, в которой предположительно находился нужный мне объект. Он и был там - спал, лежа навзничь, обнявшись с засаленной подушкой. Чтобы поднять его, мне пришлось хорошенько потрудиться - парень нечленораздельно мычал, матерился и даже попытался меня пнуть. После чего я совсем озверел и как следует приложил парня по щекам, выбивая из него дурь и слезы пополам с соплями. Папаша пациента в это время стоял у меня за спиной и продолжал обличать нерадивого отпрыска, с явным злорадством в голосе сообщая, что подлец, после того как приперся ночью домой, выжрал полбутылки его, папы, собственной водяры. И хорошо бы его закрыли на как можно подольше! А лучше - вообще прибили!
        Тут я не выдержал и поинтересовался - неужели не жаль сына? На что «папаша» сообщил, что этот… вообще-то, ему не сын, а пасынок ныне покойной супруги, помершей год назад - отравилась продуктами. И что он не чает избавиться от этого подлеца.
        Запах «продуктов», которыми, скорее всего, и отравилась покойная супруга хозяина квартиры, витал в помещении и был таким насыщенным, что впору было закусить салом и луком, кои лучше всего подходят для закусывания самогона. И нажрался парень не каким-то там вином, а первоклассной брагой, бутыль с которой мой зоркий глаз заметил в соседней комнате. Трудно не заметить резиновую перчатку, «голосующую» на горле ведерной стеклянной бутыли.
        Вообще-то, это административная статья - самогоноварение. И можно даже привлечь самогонщика к ответственности. Я вдруг невольно, как старый охотничий пес, сделал стойку - дичь! Самогон! Но это во мне говорил участковый, для которого самогонщик - одна из главных статей его работы. Для опера, который в основном работает по тяжким, самогонщики совершенно не интересны. Если только они не соглашаются стучать на клиентов и соседей.
        Мыча и матерясь, слегка помятый негодяй оделся - не без помощи радостного отчима, и я потащил его вниз по лестнице, следя за тем, чтобы он раньше времени не разбил башку об угол или о каменную ступеньку.
        Потом я уберегал пленного от гибели в открытом канализационном люке, крышку с которого благополучно уперли добрые, но страдающие с похмелья люди, а когда подошел к машине, обнаружил возле нее три бездыханных тела. И Янека - свежего, довольного, как после пары часов в сауне с любвеобильными девушками. На мой недоуменный вопрос он пояснил, что граждане появились откуда-то из темноты и пожелали, чтобы их друзья, кои попросили у них помощи, были бы тут же отпущены на вольные хлеба. Во избежание изнасилования мусоров позорных в извращенной и неизвращенной форме и нанесения им тяжких телесных повреждений.
        Закончилось это все плохо - для группы поддержки, конечно. Но не так плохо, как можно было бы ожидать. Все трое были живы, хотя и слегка покалечены: у одного явно сломана челюсть, и придется пару месяцев пить через трубочку; у второго сломана рука и свернут нос; у третьего - нос и похоже, что пара-тройка ребер. Ничего страшного, жить будут. А привел их, скорее всего, наш проводник, которого мы выгнали, когда подъехали к нужному адресу. Где он добыл отморозков посреди ночи - для меня загадка. Какая-нибудь хавира рядом, не иначе. Впрочем, глубоко наплевать, откуда эти твари появились.
        Одно только меня озадачило - все трое были мокрыми, как после дождя. И воняли. Я тут же заподозрил неладное - и не ошибся.
        - А чо? Они обещали разбить мне башку и нассать в глотку! Я посчитал, что будет правильно сделать так, как они хотели. Нассать в глотки. Ничего страшного! Я вот слышал по ящику, что есть такие чудаки - они мочу пьют, все болезни ей лечат. Кстати, эй, придурок, хочешь свою руку полечить? А то я щас! Ради хорошего дела выдавлю из себя пару капель! Хе-хе-хе…
        Пленные в машине завозились, забормотали что-то угрюмо-угрожающее, но невнятное - не дай бог услышат!
        Минут двадцать ушло на погрузку. Пришлось вязать всех - вдруг на ходу попробуют выскочить? Хорошо, что я запас веревок с собой вожу - специально положил в багажнике, как знал, что понадобятся!
        Впрочем, знал. Не для этих злодеев взял, вернее, не обязательно только для этих. Вообще - для злодеев, которых когда-нибудь буду загружать в машину.
        Вообще-то я теперь задумался, а не мала ли машинка? Вот был бы у меня микроавтобус - загрузил бы злодеев, да не трех, а целую толпу! Замечательно бы получилось! Или не микроавтобус, а что-то вроде «крузака». Или «сабурбана». Вот сарай, так сарай этот «сабурбан»! И такой же заметный, как сарай. М-да-а… Нет, «девятка»-«мокрый асфальт» для моих целей все-таки поинтереснее будет. Незаметна, а это главное.
        Двери заблокировали, Янек уселся впереди, и мы поехали в ГОВД. Провозились со злодеями почти до утра, так что, когда подъезжали к отделу, город начал просыпаться - на улицах появились машины, первые, ранние прохожие спешили по своим делам. Куда можно так спешить в предрассветное время - не знаю. Даже мысли нет никакой, что могут делать люди, бегущие по делам в такое время! На рынок? Занимать места? Может, и на рынок.
        Дежурный, лишь только завидев распухшую руку злодея, которая так и торчала едва ли не под девяносто градусов, поднял хай, заявив, что не примет негодяя, пока ему не окажут медицинскую помощь. Что до пенсии ему осталось всего пять лет, и он намерен отработать их полностью, не рискуя выслугой лет и полагающимися ему льготами. А посему - рапорты на всех злодеев, протоколы задержания, досмотра и самое главное - не забыть указать, что злодей прибыл в отдел с уже поломанными конечностями, а другой - с выбитыми зубами и следами побоев на теле - если таковые имеются.
        Злодеи, само собой, видя такое дело, тут же воспряли духом и начали качать права, обещая мне и всем, кто мне помогает, неминучую кару вплоть до отсидки на мусорской зоне. Однако тут же поняли свою ошибку после незаметных, но очень болезненных ударов в подреберье, вызвавших у них удивленные и жалобные стоны. Дежурный и его помощник, само собой, ничего такого не видели, о чем тут же сообщили злодеям, отправляя их в разные камеры (как я и попросил).
        Затем вызвали «Скорую», а пока она ехала, я допрашивал раненого злодея, выясняя и занося на бумагу все подробности совершенного ими преступления. Того преступления, которое интересовало меня в первую очередь. Преступник каялся легко, взахлеб (стоило только потрогать его сломанную руку), рассказывая, что «тот лох» сам виноват, что не надо было ему так грубо отвечать, когда козырные пацаны попросили, в натуре, позвонить. Что его не хотели убивать, просто так вышло - темно же! А потом били еще несколько раз - чтобы не мучился. Ну зачем ему жить уродом? С проломленным черепом все равно останется полудурком! Вот ты бы хотел жить полудурком? Ну вот!
        Деньги? А зачем деньгам пропадать? И кроссовки у него были козырные.
        И вообще, виноват старший. Он и предложил заглушить лоха! И вообще, он страшный человек! Запугал! Про него еще много можно побазарить - чего он творит!
        Побаразить подольше нам не дали. Прервала «Скорая», которая ехала до нас час с лишним, наконец-то добралась, и женщина-фельдшер с усталым, помятым лицом (спала, наверное), категорически заявила, что пациента нужно везти в травмпункт, чтобы наложить на руку гипс. А перед этим сделать рентгеновские снимки. Пришлось мне остановить допрос и ехать с уродом в горбольницу, так как на месте гипс накладывать отказались. После недолгого размышления решил ехать на своей. Нельзя было терять из виду слишком шустрого пацанчика - мало ли что он выкинет, когда я исчезну из поля его зрения. Усадил на заднее сиденье, приковав наручником за здоровую руку, и повез в больницу.
        По дороге высадил Янека, хотя тот порывался ездить со мной и дальше. Ему, как ни странно, очень понравилось ночное приключение. Заводной парнишка, если его направлять в нужное русло, то лучшего оружия и представить трудно. Бесстрашный, как росомаха! И такой же опасный. Хороший все-таки я сделал выбор.
        В больнице злодей вел себя тише воды, ниже травы, всячески вызывая к себе жалость врачей и санитарок, поглядывающих на кровавого тирана (меня) так, будто я был палачом в утро стрелецкой казни. Ну как же - такой хороший, тихий мальчик, а мент ему руку ломает! Звери! Сатрапы! Нелюди! Одно слово, мусора!
        В конце концов я не выдержал косых взглядов и вкратце, в красках рассказал, что именно этот тихий парень совершил вместе со своими подельниками. И как получил свою травму. Тогда отношение контингента травмпункта переменилось на резко противоположное, и на злодея стали смотреть так, как он того и заслуживает. Делали-то все что положено, но без придыханий и жалостливых, участливых причитаний вроде: «Не больно? Ну, потерпи, потерпи!» Что, в общем-то, мне и было нужно. После бессонной ночи, мордобоя и окунания в мир злодеев терпеть еще и злобные ненавидящие взгляды от нормальных людей - это уже перебор.
        Провозились с рентгеном и гипсом часа два, не меньше, так что, когда садился в машину, день был в полном разгаре - солнце, теплый ветерок, запах пробивающейся из загаженных кошками газонов травы и запах кошачьего дерьма, густо усеивающего все укромные местечки земли. Весна в этом году была поздней, а зима снежной, так что в тенистых местах истекали грязным потом здоровенные глыбы льда, распространяя вокруг специфическое амбре замороженной кошачьей мочи.
        По приезде в отдел я тут же попал в круговорот утренней суеты. Все бегали, таскали бумаги, куда-то звонили, чего-то подписывали. В дежурной части менялась смена, подходили начальники, стягивались на рабочие места, готовясь к планерке, опера всех калибров и видов деятельности. Охрана, пэпээсники, обэхээсники, которых теперь называли обэповцами - всякой твари по паре, и все суетятся, все куда-то спешат, и все изображают бурную деятельность под недремлющим оком бдительного начальства.
        Во дворе строились рядовые милиционеры - ко всему прочему, здесь еще и курсы молодого бойца для только что устроившихся на работу ментов, большинство которых только после армии. Полгода их будут муштровать, пытаясь выковать из них карающий меч правосудия. Выкуют, ага. А обирать алкашей и гастеров они сами научатся.
        Скоро бурливое горнило успокоится, рассосутся толпы народа, и все пойдет как прежде - размеренно, скрипуче ржавая телега охраны правопорядка покатится по пробитой в земле грязной колее. Все как всегда, все как обычно…
        До двенадцати часов я занимался с задержанными, сидя в допросной при камерах временного содержания. Допрашивать у себя в кабинете, на глазах у соратников, - это не по мне. Слишком много глаз и ушей.
        Второй подельник поплыл так же быстро, как и первый: сдал вся и всех, нарассказав еще много интересного, то, что я в официальные документы не включил. Это мое. Мой «клад». И я его буду выкапывать.
        По конкретному преступлению рассказал без утаек, хотя ничего нового и не дал. Ну да - шел парень. Ну да - забили арматуринами. Обобрали. Ничего нового, ничего интересного. Такое бывало и раньше, но только без летального исхода. В самом деле - не хотели убивать. Видимо, из-за темноты не рассчитал удара. Ну а потом уже добивали, глумились, понтуясь друг перед другом. Ну как же - крутые! Лоха забили!
        С главным злодеем пришлось повозиться. И у него добавилось синяков. После обработки он все-таки написал. Сам. И подписался: «Написано лично и мной подписано».
        Теперь - все! Не отвертится! Два свидетеля, личное признание, осталось только похищенный телефон найти, но это вряд ли. Злодей его продал на рынке скупщикам. Скорее всего, уже изменили имэй, и… все.
        А может, и не изменили! Тогда есть шанс найти. Но для этого нужен запрос оператору сотовой связи. Запрос составить несложно, и… интересно, почему Самойлов до сих пор этого не сделал? Впрочем, как раз это-то и ясно. Бездельник проклятый!
        Подхватив весомо потяжелевшую папку с материалами уголовного дела, я пошел наверх, в свой кабинет. Уже поднявшись на второй этаж, передумал, повернул налево, к кабинету Татаринова. По большому счету, перед ним я и должен отчитаться по этому делу. Тем более после такого разноса. Да и в любом случае я сдаю дело ему, он - передает в дознание, и дальше пусть следаки пашут. Допрашивают под протокол, дают запросы оператору сотовой связи, ну и все такое прочее. «Вы хочете песен - их есть у меня!» Надо было найти - я нашел! На то я и опер. А дальше уж вы сами.
        Постучал, Татаринов, как всегда, не откликнулся. Тогда я постучал сильнее. Снова молчание. Я ухмыльнулся и забарабанил - почти в полную силу, кулаком. И тогда уже раздался хриплый, недовольный голос, которым можно было отчищать сковородки от накипи - таким он был шершавым и жестким:
        - Ну да, да, черт подери! Войдите!
        Я аккуратно открыл, просочился сквозь щель между дверью и косяком, оказавшись пред темными очами своего непосредственного начальника, воззрившегося на меня так, будто я обделался, а после этого еще забрался на стол и щелкнул полковника по носу.
        - Ну и чего барабанишь?! - рявкнул Татаринов, видимо, увидевший в моем громком стуке тень глумления (оно так и было, но я этого ему не скажу). - Что, тихо войти нельзя?
        - Прошу прощения, товарищ полковник, но я же не могу ворваться в ваш кабинет без вашего разрешения. Я постучал, вы не ответили - думаю, может, занят? Еще постучал. Опять не отвечаете. Может, думаю, человеку стало плохо, раз он не может подать голос? Хотел уже и ворваться, а вы ответили. Еще раз извините.
        Татаринов чуть прищурился, как бы соображая - то ли меня обматерить, то ли промолчать. Выбрал второе - я ведь и в самом деле сделал все то, что сказал. И правда, а вдруг он занят или что-то случилось?
        - Ну и чего ты хочешь, капитан Каргин?
        Он так выделил «капитан», что стало ясно - звание мной получено абсолютно не по делу, и вообще - я обмудок, каких мало. И капитан я на неопределенное, совсем даже недолгое, время.
        Хм… а может, мне кажется, придумываю? Паранойя? И Татаринов ничего такого не думает и ничего особого не хочет?
        Кстати, на его вопрос я мог бы ответить честно - чего именно хочу. Но вряд ли он это поймет. А может, и поймет, но только не оценит. Заниматься поиском убийцы придется ведь ему.
        - Я раскрыл преступление на Миллеровской. Преступники задержаны, сидят в камере. Вот дело.
        Татаринов приподнял левую бровь, пристально посмотрел на меня, затем кивнул на стул слева от стола и углубился в чтение. Читал он минут десять, затем захлопнул папку и посмотрел мне в глаза:
        - Только вчера ты получил задание и сегодня уже раскрыл? Признайся, ведь ты работал над этим делом раньше! Не может быть, чтобы вот так взял и раскрыл! А зачем тогда молчал, прикидывался? Ну-ка, расскажи мне, как это все выглядело, как ты их вычислил, как брал.
        Мой рассказ занял тоже не больше десяти минут. Ну что я мог ему рассказать? Что возил «языков» на Молочную Поляну? И «работал» по ним, как по грушам? Нет уж, эти подробности не для него. Официально - мой «источник», который существует у меня еще с времен работы участковым, сообщил, что ему рассказывали, будто некто убил и ограбил парня. Я поехал к этому некто, взял его, и тот выдал мне сообщников. Обычная история, ничего экстраординарного! Таких историй можно было бы рассказать тысячи и тысячи.
        Большинство преступлений раскрываются не мудрыми аналитиками вроде Шерлока Холмса, хотя элемент дедукции присутствует всегда. Обычный опер тупо вытаптывает информацию, добывая ее, в том числе, и через стукачей. И это довольно-таки скучно, недостойно крутых ментовских сериалов. Не смешно, не интересно и даже глупо.
        - Ты врешь! - безапелляционно заявил Татаринов. - В твоем рассказе полно дыр. Например, как ты удержал в машине двух злодеев, пока брал третьего? Говоришь, что так просто попал в квартиру подозреваемого? Сами открыли? Членовредительство было?
        - Было, - кивнул я, - я же описал. Пришлось руку сломать уроду. Он меня пырнуть хотел.
        - Читал. Но я не про подозреваемого, а про его семейку. Уверен, они так просто не сдались, не тот народ. Итак?
        - Почти без последствий, - нехотя сознался я. - Сотрясение мозга, наверное. У мамаши и у папаши. А другого злодея отчим сам сдал. Достал его урод. Товарищ полковник, можно я сегодня отдохну? Я ночь не спал. Как от вас вчера вышел, так сразу делом занялся. С ног валюсь.
        - У тебя еще одно дело, не забывай, - буркнул Татаринов, глядя в столешницу и постукивая пальцами по краю стола. - Иди, отдыхай. Завтра жду. И вот еще - надеюсь, что на самом деле не поступит жалоба о том, что ты там всех покалечил… Рэмбо!
        Он вдруг ухмыльнулся, и я неожиданно для себя ухмыльнулся в ответ, отрицательно помотав головой. Потом Татаринов махнул рукой, будто отгоняя муху, и я, сообразив, тут же выскользнул из кабинета. Если тебя отправляют на выходной, значит, нужно бежать, пока начальство не передумало. Выходной в ментовке - великая драгоценность, и его нужно беречь как зеницу ока. Впрочем, как и везде. Даже если ты работаешь ассенизатором.
        Глава 3
        - Ложись.
        Сазонов отвернулся к столику, чем-то на нем погремел. Я же сбросил полотенце и улегся на живот, подставив голый зад под привычные уже, хотя и не очень приятные, уколы. Да что там «не очень»! Боль такая, что глаза на лоб лезут! Конечно, потом Сазонов как-то ее, эту боль, снимает, но все равно - отвратительно! Если бы не мое обещание участвовать в этих экспериментах…
        Так и не знаю, что за уколы он мне делает. Но то, что они мне помогают, - это точно. Как и ребятам - троим посвященным, костяку нашей группы. Им он прокалывает перед тренировкой. Не каждый день, как мне, а примерно через день.
        - Скоро отменю курс, - обрадовал Сазонов, и я невольно глубоко вздохнул: наконец-то!
        - Ну что так вздыхаешь? - Сазонов ухмыльнулся и недовольно покачал головой. - Терпеть должен! Вся наша жизнь - терпение! Боль, страх, голод - все человек вытерпит. А когда вытерпит - станет сильнее! Все, что нас не убивает…
        - Делает сильнее! - выпалил я, скорчив отвратную гримасу, долженствующую выражать мое отвращение к автору строк. - Слышал уже! Немчура всякая сочинила, а мы повторяем! Вон инвалиды в колясках - что, стали сильнее?! А их ведь не убило! Так что бред это! Самый настоящий бред!
        - А может, и сильнее… - задумчиво протянул Сазонов, толчком отправляя меня назад, на кушетку, - расслабься, и вообще, не перебивай старших! Сильнее - понятие растяжимое. Один считает, что быть сильнее - это поднять штангу в триста килограммов весом. Другой - победить на математической олимпиаде. Третий - сожрать гамбургеров больше других в единицу времени. И каждый из них считает, что именно он самый сильный.
        - Ну а чем сильнее безногий инвалид?! - не унимался я, пока Сазонов втыкал в меня длинные, тонкие иглы. Больно не было - покалывание, как от слабого электротока, и… расслабуха. Сразу захотелось спать. Впрочем, я ночь не спал, еще бы не захотелось!
        - По-разному. Например, развил свой мозг. Стал сильнее духовно.
        - О-о-о… началось! Духовно! Я вот ни разу не спрашивал, вы в бога верите?
        Я замер - ответит или нет? Вопрос вообще-то интимный! Но мы уже достаточно долго знакомы, да и за спрос ведь не побьют.
        - Ну как тебе сказать… - Сазонов не замедлил движений, голос его оставался спокойным, слова четко размеренны. Впрочем, как и всегда. - Я верю, что мы никуда не деваемся. То есть наши личности. Мы уходим куда-то в неведомое, вроде как записываемся в некое информационное поле. И если это не бог, то что? И верю, что каждому воздастся по его делам.
        - Ад?
        - И ад. Кстати, а тебе не приходило в голову, что мы как раз в аду и живем? Что наша нынешняя жизнь - это наказание за проступки нашей души где-то там, в хорошем месте? И пока не искупим, пока Провидение не решит, что нам пора, - домой не вернемся!
        - То есть вы считаете, что моя семья… Нет! Я не могу этого принять, не могу!
        Голос у меня сорвался, и я едва не каркнул, как ворона. Горло перехватило, глаза защипало, и минуты три я ничего не мог сказать. Впрочем, от меня ничего и не ждали.
        - Не можешь принять? А ты с другой стороны посмотри. Уйдя ТУДА, ты встретишься со своими близкими. Наверное, встретишься. До конца ведь никто ничего не знает. Но скажу тебе одно - я долго занимался этой проблемой. Годы и годы. И точно знаю, что там что-то есть. И это вселяет надежду. Согласись, зная, что ты умрешь не навсегда, не превратишься в корм для червей, умирать легче. Умрет только тело. Личность останется.
        Я был согласен. Нет, не с тем, что есть загробная жизнь. С тем, что, если ты в нее веришь, умирать легче. Я не верил. Я вообще ни во что уже не верил. Кроме как в себя. И, наверное, в Сазонова.
        Для меня этот «пенсионер» был чем-то вроде утеса, могучего, непобедимого, о который разобьются любые волны бурного моря Жизни. Честно сказать, я даже не представляю, что именно его может убить. Это какой-то танк, «Тигр» - против монстров-танков времен Первой мировой. Понимаю, что это иллюзия, что Сазонов так же смертен, как и все остальные люди, но… ощущение его непобедимости и вечности никуда не уходит.
        - Все, закончили! Теперь на тренировку! - Сазонов бросил на поднос последнюю иглу, извлеченную из моего плеча, и я невольно заныл:
        - Да я ночь не спал! Злодеев искоренял! Какая, к черту, тренировка?!
        - И что? Ну и не спал! Вперед и с песней! С боевой! Спеть тебе песню викингов?
        И Сазонов вдруг звучным, слегка хриплым голосом запел, глядя в мои вытаращенные от неожиданности глаза:
        Виллеманн гйекк сег те сторан га,
        Хаи фаграсте линделявья алле
        Дер хан вилле гуллхарпапа сылл
        Фор де рунерне де люстер хан ла виинне.
        - И что это значит? - спросил я, натягивая штаны и рубаху. Обычные, не тренировочные. Заниматься в тренировочных слишком просто и не для меня - так всегда говорил Сазонов. Тренироваться нужно в том, в чем ты будешь биться с противником. В повседневной одежде.
        Наточим ножи о камень,
        Настало иное время…
        Подросток мужчиной станет,
        Доставши ногою стремя…
        Развеются наши стяги,
        И кровью врага напоим…[1 - На самом деле эти строчки переводятся примерно так:Филлеман шел к реке,К самой красивой липе.Там хотел он поиграть на золотой арфе,Потому что руны обещали ему удачу. (Прим. ред.)]
        - Кровожадно как-то! - заметил я, оглядываясь в поисках обувной ложки. - И вообще, эти самые викинги были редкостными тварями! И примерять их на себя - все равно как равняться по бандитам и грабителям!
        - Они и были бандитами и грабителями, - пожал плечами Сазонов. - И хорошо дали просраться наглам! У тех до сих пор существует молитва: «Убереги нас господь от викингов!» То, что плохо нашим врагам, хорошо нам.
        - А что, англичане - наши враги?
        - Тебе нужно побольше читать исторические хроники. Развивает, знаешь ли. Все заговоры против России, а потом против Советского Союза, вся гадость - от Британии! Ты знаешь, что, если бы не Англия, возможно, история пошла бы по другому пути? Мы не вступили бы в войну с Германией на стороне Англии, приняли бы сторону немцев и поделили бы с ними всю Европу! Возможно, не было бы и Второй мировой. Я бы много мог тебе рассказать о том, что творили англичане, но это ты и сам можешь узнать, почитав правильные книги. Одно скажу - я не помню таких стран, кроме африканских, где государство продавало бы своих подданных в рабство. Англичане же продавали. Десятками тысяч вывозили ирландцев на плантации в Новый Свет, где те умирали тысячами и тысячами. А их женщин скрещивали с неграми - для получения более устойчивого к тропикам потомства. Кстати, и первые концлагеря тоже сделали англичане. А что они творили у нас на севере во время Антанты - уму непостижимо! Мрази!
        Я впервые видел Сазонова таким разгневанным. Холодная, тяжелая ненависть - дай ему кнопку, и не будет «Острова», не будет бывшей «владычицы морей». А вот про ирландцев, честно сказать, я не знал. Нужно будет почитать!
        - Да, после того что вы рассказали… викинги кажутся просто душками!
        - Вот и я о том же. Знаешь, они чем-то похожи на твоих любимых самураев. Кстати, те тоже не отличались особым человеколюбием. Чик! И головы нет у простолюдина, потому что посмотрел не так! Так вот, викинги вынуждены были создать свой путь, наподобие пути самурая. Просто потому, что им негде было жить и нечем питаться. Голые скалы с клочками земли не могли прокормить много людей. А значит, надо сокращать поголовье. Вот они и сокращали - в поединках и в набегах. И друг на друга, а потом - на Англию, на другие страны. Так что все не так и просто. Ну, все, ликбез закончен. Пойдем, разомнем кости! Только еще пару слов: эта вот мелкая шпана, которую ты гонял ночью, не так страшна, как внешне вполне благополучные, добропорядочные люди, которые ради своих прихотей, ради власти, ради денег посылают на смерть тысячи и десятки тысяч людей. Уничтожив гопника, ты спасешь нескольких, уничтожив негодяя-политика, ты спасешь десятки и сотни тысяч. Но это так… философское. А теперь за дело!
        Два часа изнурительной тренировки, после которой я если и не валился с ног, то потом покрылся, как скаковая лошадь после многокилометровой скачки. С меня едва ли не пена слетала!
        В этот раз я освобождался от различных видов захвата - начиная с обычного «предплечьем на горло» и заканчивая удавкой по типу гарроты.
        Кстати, самая что ни на есть страшная штука эта гаррота. Не зря итальянская мафия ее так обожает! Ну, по крайней мере судя по прочитанным мной книгам. Если гаррота в виде струны - выжить практически нет шансов. Если, конечно, душитель знает, как правильно творить свое грязное дело.
        Тут ведь нужно правильно блокировать голову жертвы и его ноги. И по возможности - руки. Для чего необходимо вжиматься в тело противника, захватывая его ногами и как можно активнее работая руками. Если к тому же гаррота сделана из упругой струны, которая мгновенно рассекает кожу, как ножом, то… понятно, что потом. У жертвы «потом» уже не будет.
        Я умею душить. И умею освобождаться от удушения. Даже от удушения струной. Кожу не убережешь, да, но сонную артерию - можно. А если мышцы шеи у тебя сильны и нервы крепки, то шанс выжить все-таки имеется. Но в любом случае лучше не подпускать к себе со спины никого, совсем никого. Ни женщину, ни ребенка, ни ветхого старичка, согнувшегося дугой под тяжестью прожитых лет. Внешность обманчива, это я знаю лучше многих. И умею эту самую внешность менять.
        Иногда я думаю - а если ошибусь? Убью Сазонова в одном из спаррингов? Или его рука дрогнет, ведь он уже не молод и меня пришибет? И все на этом закончится. Весь мой путь самурая. И путь викинга - тоже.
        Как-то это все стремно… С другой стороны, без приближения к реальному бою у нас ничего не вый-дет. Тренировки - пусть и с не очень заточенными ножами, но и не с резиновыми. Настоящие ножи, которыми можно пропороть брюхо. И даже попилить шею.
        Палки - самые настоящие, которыми можно разбить череп и переломать ребра. Камни - выбить зубы и сломать челюсть - запросто!
        Первые дни я ходил в синяках с ног до головы. Теперь - изредка синяк, но не такой, о котором следует говорить. Так… ерунда, а не синяк!
        Когда вышел из душа и тяжело уселся на скамью возле навеса, Сазонов подошел, сел рядом и, не тратя время на долгие разговоры, сообщил:
        - Ты готов. Стрельба у тебя хороша, мне уже доложили, рукопашка на «хорошо», хотя до мастера тебе еще далеко. Специальные дисциплины вполне неплохо. Я считаю, что ты можешь перейти к делу.
        Он не стал пояснять, к какому делу. Это и так было ясно. Я готов убивать и при этом сохранить свою жизнь. Убить легко. Трудно потом избежать расплаты за убийство. Вначале нужно уйти с места преступления. А потом - замести следы, чтобы не добрался закон. Чтобы не нашел такой, как я.
        Не нужно недооценивать моих коллег. Не все там такие, как Самойлов. Есть и профессионалы, да такие, что я им и в подметки не гожусь. Найдут.
        Другой вопрос, что если нашли - молодцы! А теперь докажите! А вот это очень, очень непросто. Не зря я до сих пор не ушел из ментовки. Закрыть мента гораздо сложнее, чем обычного гражданина, а закрыв - принудить его к «сознанке». Тем более такого, как я. Бить меня, скорее всего, не будут, а всякие там приемчики вроде «Да мы и так все знаем! Колись, и тебе будет снисхождение!» мне просто смешны.
        Мы еще поговорили, обсудили мои «грязные делишки» по крышеванию барыг, и я наконец-то потащился спать, усталый, выжатый как лимон. Нужно было поспать хотя бы часа четыре. Вроде как Наполеон говорил, что спят больше четырех часов в сутки только бездельники. Я не знаю, что он делал целыми днями, этот самый Наполеон, но он точно не ползал по пятиэтажкам, выколупывая злодеев из их вонючих нор. Сидеть во дворце и рассуждать о том, сколько должен спать нормальный человек, гораздо легче, чем выбивать признание у полнейшего отморозка, которого хочется просто прибить. Устаешь. И не только физически.
        Уснул я, наверное, прежде, чем голова моя коснулась подушки. У Сазонова за последний год я провел времени больше, чем в своей квартире, у меня тут была своя комната, и на этой жесткой кровати спалось очень даже сладко. Три тренировки в день на протяжении нескольких месяцев - и как я это выдержал? Уму непостижимо. Маньяк, да и только!
        Проснулся ровно через четыре часа, ближе к ночи. В доме тихо, Сазонова явно на месте нет. Скорее всего, ушел тренировать моих соратников. Минут двадцать с наслаждением потягивался, раздумывая - вставать или наплевать на все и остаться в постели. Чувство долга пересилило, тем более что ощущал себя отдохнувшим и свежим, как если бы спал целые сутки.
        Это все сазоновские штучки, знаю. Это и то, что он закачивал мне в ягодицу, и иглоукалывание, и энергетические воздействие, типа как от наложения рук. Я в этом не особенно разбираюсь, да и интереса большого никогда не было. А сам Сазонов особо не распространяется. Помогло? Лучше стало? Усталость ушла? Вот и радуйся. И не лезь в то, что тебе не пригодится. Ты же не лечить хочешь, а убивать! А это немного другое дело.
        А еще думал о тех странных словах, которые сказал мне Сазонов, когда мы с ним сидели на скамейке. Почему-то он стал расспрашивать о том, нет ли у меня приступов ярости, не теряю ли я разум, когда бью, нет ли у меня сексуального возбуждения, когда бью человека. Глупые вопросы, но на них я отвечал обстоятельно, как мы и договорились с Сазоновым. Я тоже имею право задавать ему любые вопросы. Вот только я не могу ему ни соврать, ни утаить, а он - может. Скажет свое «табу!» - и все. Вопрос спущен на тормозах.
        Хотя вот тут интересно. Если задавать правильные вопросы, то, даже получая на них «табу!», можно кое о чем догадаться. При желании и при достаточном уме. А я достаточно поумнел, чтобы суметь. Но это уже - «на потом».
        Нужно думать о другом. О том, что Сазонов сказал в самом начале. О моей мести. О том, что я могу начать убивать.
        Давно знаю, где кучкуются эти уроды. Знаю, где их штаб-квартира. И знаю, что войти в нее достаточно легко - негодяи не боятся, справедливо рассудив, что никто не решится войти в их логово, нанести какой-либо вред и выйти оттуда без ущерба своей безумной голове. И это хорошо! Это очень хорошо! Лучшая тактика - это та, которой никто не ожидает. И та, которая принесет максимальный эффект.
        Теперь надо решить, какое оружие применить. Мой любимый «марголин»? Нет, глупо. «Марголин» - оружие для одиночного тихого выстрела. Когда я пойду убивать всю эту свору, мне нужен пистолет мощный, способный пробить даже легкий бронежилет. А значит - это или «стечкин», или «ТТ». Скорее всего, «ТТ», потому что и дешево, и сердито. Пули из тэтэшника прошивают бронежилет, как картонный.
        Кстати, а почему «пистолет» - в единственном числе? Нужно два «ТТ». Вдруг один откажет - осечка там или какой перекос. Хотя китайский «ТТ» я брать не буду - на фиг не нужен. Их иногда клинит, я знаю. Только старый, добрый советский ствол. Но в любом случае лучше - два. Стреляю я с обеих рук практически одинаково. Куда целюсь, туда и попадаю.
        Конечно, можно притащить и автомат - эдакий «калаш» с деревянным прикладом, 7.62 калибра. Он и легкую броню пробивает!
        Только не представляю, как подойду к офису конторы, где сидят злодеи с таким вот веслом! За километр отследят и попытаются заглушить.
        Зачем мне лишние проблемы? Вошел, положил пяток уродов и вышел чисто, аккуратно, без шума и пыли. Как и положено. А стволы там же и скину, только не забыть надеть резиновые перчатки. А еще - протереть все части пистолетов. И не только для того, чтобы убрать смазку, в которой стволы хранились со времен войны. Отпечатки пальцев могут остаться и на магазине, и даже на патронах - если они останутся в этом самом магазине. На мелочах горят многие преступники. Считают ментов дураками, пренебрегают осторожностью, ну и отправляются туда, где и нужно быть всем дуракам, - на зону. Умные преступники зону не топчут. Умные преступники сидят во главе банков и выдают кредиты лохам педальным. Чтобы потом нормально отжать их сладенький бизнес.
        Итак, заказываю оружейнику стволы и побольше патронов. Нужно проверить оружие, пристрелять, набить руку. Кстати, неплохо было бы и снайперку взять. «СВД», например. Обычную «СВД» - никаких «СВДМ» или «СВДС». Все равно бросать после акции, а эти жальче, чем обычный незамысловатый винтарь. Для моих целей и такой хватит за глаза.
        Помню, читал, как в Афгане один снайпер из «СВД» снял душмана за 1350 метров. Рекорд не только для «СВД», но и вообще для штатных винтовок с калибром 7.62. До такого рекорда мне как до Москвы раком, но на пяти сотнях метров я всажу пулю в башку практически при любых условиях. А большего мне и не надо.
        На секунду вдруг пожалел, что купил малокалиберный охотничий карабин - зря только выбросил деньги. Но брал я его тогда, когда у меня этих самых денег практически не было. Сейчас у меня бабла, как у дурака фантиков, так что о чем жалеть? Если только о том, что хорошего глушителя к «СВД» так и не сделали. Было что-то такое малосерийное, но, если верить моему нынешнему тренеру и оружейнику, толку от этого ПБС практически никакого. Никто не рассчитывал, что некто сделает «СВД» снайперской винтовкой для киллера.
        Кстати сказать, что-то я сделался жадным - просто до глупости. Чего я экономлю, если деньги все равно некуда девать? Почему обязательно «СВД», а не какую-нибудь импортную охотничью винтовку? Да, скорее всего, потому, что все ввезенные импортные винтовки стоят на учете. И бросить ее на месте преступления невозможно. Точно выведет на меня. И бежать с ней тоже нельзя - спалиться очень просто.
        Нет, куплю простую «СВД». Две простые. И патронов. Пристреляю, положу где-нибудь, спрячу. Не у себя, это точно. Если начнется заваруха и меня попытаются закрыть, то, без всякого сомнения, сделают обыск. Где именно положить - позже подумаю. У Сазонова? Или в спортзале?
        Медленно встал с кровати, натянул штаны, носки, рубаху. Отыскал куртку, тоже надел. Спохватился, сбросил ее на кровать, потянулся к тумбочке и, расстегнув рукав рубашки, нацепил на предплечье узкие черные кожаные ножны, в которых лежит небольшой, острый как бритва клинок. Без него я теперь не выхожу. Ствол стараюсь не носить, а вот нож, с которым теперь работаю достаточно хорошо (как сказал Сазонов), теперь всегда со мной. С ним меня взять не то что трудно - практически невозможно. Если только не расстрелять на месте. Да и то под вопросом. Что я, буду тупо стоять и ждать, когда мне прострелят башку? До тех пор я засажу этот нож прямо в глаз стрелку, шагов с десяти - точно! Глазомер у меня теперь, как у ниндзя! А может, и покруче…
        Дом закрыл на ключ, ключ положил туда, где его законное место (под столбик ворот), - Сазонов сказал сюда класть. Открыл ворота, выехал. Снова закрыл, калитку замкнул и только собрался отъехать, как заметил женщину, что стояла у ворот соседского дома и усиленно мне махала. Моя стукачка, самогонщица-шинкарка. Денег я с нее не беру, хотя и крышую. Она поставляет мне информацию и разок дала такую, что можно на всю жизнь взять ее под «крышу» совершенно безвозмездно. С ее подачи я некогда нашел убийц родителей олигарха и заработал на этом очень-очень хорошие деньги! Так что нельзя игнорировать ценного агента хотя бы из благодарности за прошлые заслуги. Да и давно уже я у нее не был, с месяц, не меньше. Может, и правда что-то дельное узнала?
        Как оказалось, ценной информации у нее для меня нет. Только жалоба и просьба: новый участковый, что пришел вместо меня, ее притесняет. Положил оброк такой, что ее деятельность будет остановлена напрочь. Не верит, что она не торгует наркотой. Говорит, что шинкари все как один наркоторговцы, а раз она бабки имеет, значит, должен их иметь и честный участковый. Иначе ведь несправедливо!
        С новым участковым я был согласен только в одном пункте - участковый должен иметь деньги. А вот крышевать наркоторговцев - это нехорошо. Паскудно, если точнее! Шинкари, они же бутлегеры, были и будут всегда. Народ всегда пил и будет пить. А вот наркоту надо искоренять со всем своим пролетарским гневом. И я не люблю ментов, крышующих наркоторговцев. Если ты крышуешь мразь, то и сам становишься мразью и убийцей, помогающим травить население страны.
        Прежде всего, конечно, я грозно вопросил, не торгует ли баба этой самой наркотой. Когда она испуганно и яростно затрясла головой, отрицая данный факт, я ей поверил. Такое не сыграешь, тем более что она меня боится до колик в животе (сама говорила). После того как я вырвал глотку Ибрагиму, меня тут многие боятся. По крайней мере те, кто меня знает. И то, что я перешел в опера, только прибавило мне ореола ментовского беспредельщика. Иногда это даже хорошо.
        Пообещав шинкарке разобраться с вопросом, я поехал вдоль улицы, раздумывая, куда направить свой аппарат - по дороге к спортзалу или все-таки заехать в опорный и посмотреть на этого самого новичка?
        Кстати сказать, шинкарка ему сказала, что я ее крышую (но не сказала, что находится «на связи», то бишь стучит). И этот, понимаешь ли, осел, заявил, что я ему пох и что вертел он на одном месте и меня, и всех, кто «не он». А потому очень хочется на него поглядеть и узнать, как он собирается меня вертеть. И вообще есть ли у него то, на чем он меня вертеть вознамерился. Эдак пойдет слух, что меня в грош никто не ставит, и как потом собирать информацию о злодеях? Боятся и уважают только тех, кто доказал, насколько он силен. Безнаказанно оскорбляют только слабаков.
        В опорном пункте горел свет. Оно и понятно - время еще не позднее. Дежурный участковый работает до одиннадцати вечера. Конечно, если особенно делать нечего, сваливает пораньше. График кажется странным, даже каким-то диким: к девяти часам - в отдел, планерка и накачка через естественные отверстия комиссарского тела, а потом еще и работай до 23.00. Но только не надо забывать, что день-то вполне свободен и никто не может проконтролировать, где ты находишься и что делаешь. Только вечером приди в опорный пункт правопорядка к семи часам, прими посетителей, ну и все в норме. Да еще результат дай. Какой результат? Обычный - бумаги разреши, протоколы составь, заявления прими и объяснения возьми. Когда это делать, если днем ты дрыхнешь или шастаешь по своим делам? Да кому какое дело! Результат дай - и делай все что захочешь. В разумных пределах, конечно.
        Примерно то же самое - опер. Дай результат, а что ты делаешь днем - кого волнует? Раскрытие дай! Бумаги правильные оформи и вовремя сдай! И будет тебе счастье.
        Конечно, не без шизы. У начальства всегда какая-нибудь шиза - усиление, обеспечение, месячники и месячные. Но куда без этого? Такова жизнь. Не нравится - иди в народное хозяйство! Быкам хвосты крутить…
        Я не знаю, как это - быкам хвосты крутить, но отец всегда говорил: «Не будешь учиться - в пастухи пойдешь! Быкам хвосты крутить!» Ну вот, я выучился. И что? Может, и правда надо было в пастухи подаваться? Всегда на воздухе, ближе к народу. Надо только уметь орать дурным голосом и материться. И еще - кнутом щелкать!
        Все это мелькнуло у меня в голове, пока переступал порог родного пикета. Все тут как обычно. Словно и не уходил! Запах сортира - вечно канализация протекает. Запах сырости и затхлости в узком коридорчике, опять же, труба! Стены, отделанные ламинированным ДСП, и на них - стенды со всякой хренью, дурацкими плакатами из милицейской жизни.
        Длинный стол, составленный из двух столов торцами друг к другу, упирающийся в массивный стол-аэродром, явно списанный с шефствующего предприятия. Раньше даже дежурные машины от организаций выделяли, в советское-то время. Теперь, при капитализме, клали они на нас с прибором.
        За столом капитан Городницкий - раскрасневшийся, важный, размахивающий руками в процессе разговора, как какой-нибудь хренов итальянец. Не люблю, когда машут руками перед лицом, - раздражает, хочется перехватить эту руку, оторвать и забить оной хозяина до полусмерти. Ну да, да, - злой я! Но какого черта так размахивать? Что, слов для этого нет? Спокойно сказать нельзя?! Бездари чертовы!
        - Здорово! - интеллигентно приветствовал я своего бывшего сослуживца. - Тут у вас новый участковый появился, Григоренко вроде как. Здесь?
        - Там! - Городницкий кивнул на закрытую дверь кабинета участковых и тут же выбросил меня из головы. И правда, на кой черт держать в голове такие мелкие детальки, как некий оперуполномоченный уголовного розыска ГУВД Каргин? Мало ли какие вши ползают по этой земле!
        Не любит он меня, без всякого сомнения. После нашей с ним размолвки по поводу того, кто будет получать с Ибрагима. Да и хрен с ним. Что мне с ним - детей крестить? Хреновый он участковый, да не мне ставить ему оценки. Пусть живет как может.
        Дверь знакомо скрипнула, и я вошел в кабинет, в котором прошли три года моей жизни. Не самые лучшие годы, но… каждому дается то, что он заслужил, разве нет? Видимо, я заслужил эту вот комнатку с четырьмя столами, четырьмя сейфами и несколькими стульями с засаленными, потемневшими от грязи сиденьями.
        М-да… все знакомо до жути! Не скажу, чтобы у меня екнуло сердце, но что-то ностальгическое я все-таки ощутил. Не без того.
        Новый участковый сидел за моим столом (само собой!), за бывшим моим столом, возле бывшего моего сейфа, и что-то писал шариковой авторучкой, выкладывая на лист красивые, с завитушками буквы. Я вот никогда не умел писать красиво. Мой почерк разобрать трудно, как почерк старого врача. Как курица лапой пишу. Но, честно сказать, на службе это не сказывается совсем никак. Ты можешь писать даже ручкой, вставленной в зад, но только чтобы бумага была изготовлена в срок. Прикрыться хорошей бумагой - это половина умения любого мента. Или даже больше, чем половина.
        - Здравствуйте! - предельно вежливо информировал я о своем приходе, но капитан даже не поднял головы и уж тем более не поздоровался. Откуда он такой взялся, тупорылый? Вояка, точно. Или пожарный. Много их сейчас в менты рвануло после сокращения контингента, очень много!
        - Что хотели? - скрежетнул капитан, наконец-то соизволив меня увидеть. От него так и веяло непомерной властью! Ему бы фараоном быть, а не простым участковым! Ха! Где-то за бугром вроде бы так и называют полицейских? Фараонами. Или это до революции у нас так называли? Не помню где - но назвали так неспроста! Насмотрелись на таких вот чудаков.
        - Капитан Каргин, - представился я. - Вы - кто?
        - Григоренко, - ответил он, и в глазах капитана мелькнуло узнавание. - И что хотел?
        - Не трогай шинкарку! - я был зол и не расположен к политесу. - Она ведь тебе сказала, что работает со мной. Какого хрена ты ее щемишь?
        - Вон что… с тобо-о-ой… - протянул участковый, ухмыльнувшись правым уголком рта. - Это как работает? Бабло тебе относит, что ли? Ты вообще какого черта сюда лезешь? Работаешь в городе и работай! Чего у нас хлеб отбираешь?
        У меня просто-таки закипело. От сохи чувак, точно! Опытный никогда бы так не стал себя вести. Наглец! И вроде бы не юнец - лет сорок на вид, даже чуть седина. Вроде должен был ума набраться, а он с опером из УВД рамсит!
        - Я ни у кого ничего не отбираю. Она мне ничего не платит. Еще раз повторяю: эта баба под моей защитой! Прошу тебя, не трогай ее, не приходи к ней, не разговаривай с ней! - я кипел, но говорил тихо, вежливо, даже вкрадчиво. Негоже показывать свои эмоции, нельзя терять лицо. Настоящий самурай всегда вежлив, холоден и сосредоточен.
        - О, как! Значит, стучит тебе? - догадался капитан. - И что теперь? Раз стучит, значит, может заниматься противоправной деятельностью? Спаивать народ? Нет уж. Прикрою я ее на хрен, и ты мне не указ!
        Я прикрыл глаза, будто они резко заболели. Больше всего мне сейчас хотелось врезать этому козлу в нос так, чтобы хрустнули кости. Так, чтобы смачно хлюпнуло и полетели брызги. Ну вот как, как с такими ослами искоренять преступность? Зачем он это делает? Нагадить городскому оперу? А смысл какой? Ну, какой в этом смысл, выгода?
        - Еще раз говорю, - я проследил, чтобы голос не сорвался и не сильно хрипел от сдерживаемой ярости. - Не трогай эту бабу! Иначе огребешь большие неприятности! То, что я тебя прошу сделать, - оперативная необходимость. И своим поведением ты наносишь вред общему делу!
        - А мне кажется, это ты наносишь вред общему делу, - ухмыльнулся капитан, ничуть не испуганный моим выпадом. - И мне плевать, что ты такой весь из себя герой! Опер, понимаешь ли! Да мне насрать, что ты опер! Это мой участок, и я буду на нем делать то, что сочту нужным! Если у тебя все - вали отсюда на хрен и не порть мне атмосферу!
        Я встал и вышел прежде, чем моя рука размозжила его лицо. Давно не был в такой ярости. И хуже всего - когда уходил, заметил взгляд Городницкого, и пусть меня убьет молнией, если в этом взгляде не было радостного торжества. Он знал! Я это понял так же ясно, как если бы нужные слова были написаны на лбу чертова подонка. И, скорее всего, это он и настропалил Григоренко поступить со мной так, а не иначе. Эдакая месть за старые обиды. Мстительный козел, что еще можно сказать…
        Садился в машину, испытывая «личные неприязненные отношения» - так это пишется в протоколе и объяснении после мордобоя. Только вот не могу я заниматься мордобоем в отношении офицеров милиции, да еще и на их рабочем месте. Не поймут-с, осудят! В буквальном и переносном смысле этого слова.
        И что делать, как мне защитить агента? Сдашь одного - слухи быстро разойдутся. И кто тогда со мной будет сотрудничать? Работа опера - это не только и не столько мордобой и стрельба. Некоторые опера за всю свою жизнь ни разу не стреляли в реальных боевых условиях и даже по-настоящему не дрались. Это же не кино и не книжки про крутых сыщиков. Это жизнь!
        Время вечернее, а еще довольно-таки светло. Подумалось, а может, смотаться к родне убитой женщины? Той, которую зарезали негодяи и которых мне нужно найти! Подумал и отбросил мысль. Хоть и не ночь, но уже достаточно поздно. Я ведь не преступника буду брать, так что ломиться в неурочное время в приличную квартиру - верный способ заработать конкретный «геморрой» на свой худой, измученный уколами зад.
        Нет, все-таки странно, что Сазонов спрашивал меня про приступы неконтролируемой ярости. Про наслаждение от насилия. Неспроста это все, ох, неспроста! Ведь он насчет уколов расспрашивает, побьюсь об заклад, что это так! А что это значит? Значит, что у меня могут проявляться такие пакости. И в этом плане - Янек! Вот у кого ярко проявляется радость от насилия! Он наслаждается, когда бьет людей! Результат действия уколов? Но я ничего такого не чувствую и прекрасно осознаю, что происходящее с Янеком неправильно. И что это тогда значит?
        Подумав, посидев еще минут пять, повернул ключ в замке зажигания, машина заурчала, зашелестела и после моих манипуляций со сцеплением и газом тронулась с места.
        Люблю я кататься на машине! И машины люблю. Хорошие машины люблю. Может, и правда купить что-то здоровенное - для души! Покататься и кого-нибудь покатать. Девушки сами будут прыгать в такую машину, только предложи!
        У меня вдруг заныло в паху - я вспомнил Таню. Ее ладную фигурку, ее гладкую кожу, ее глаза, затуманенные поволокой наслаждения. Ох, я бы много отдал, чтобы она сейчас оказалась в моей машине, рядом со мной - горячая, желанная, пахнущая сексом и тонкими духами! Она никогда не надушивалась, как это делают вульгарные, глупые бабы. Возможно, даже вообще не пользовалась духами. Я не спрашивал, но от нее всегда неуловимо тонко пахло чем-то свежим, травяным, приятным. Шампунь? Или какие-то кремы? А может, и правда наносила на себя капельку хороших духов и пахла потом ими целую неделю? Не знаю. Да и есть ли смысл гадать? Все теперь в прошлом…
        Очнулся от мыслей и вдруг увидел, куда заехал, вертя баранку бездумно, полностью автоматически. Так бывает - уходишь в свои мысли, а руки, тело делают то, что требует подсознание. И вот это самое клятое подсознание привело меня к городской больнице! Вернее, туда, где некогда я похмелялся в большом ларьке-забегаловке, закусывая бутербродом сто граммов водки.
        Помню, как ко мне подошла девушка-продавщица и посмотрела на меня странным взглядом, будто знает меня много лет. Будто ждала меня и дождалась. Я тогда почему-то разозлился, видимо, потому, что она увидела меня выпивающим среди белого дня, да еще и в милицейской форме. Ушел не оглядываясь, но запала эта девица мне в душу. Как там ее звали? Вернее, зовут? Надя?
        Копия моей бывшей любовницы Тани. Только чуть вульгарнее. Нет, не вульгарнее… я даже не знаю, как это назвать, может, попроще? Да, наверное, так - попроще. Таня все-таки похоленее. И даже не в этом дело… как бы лучше сформулировать? Вот! Работа, накладывающая отпечаток. Таня - словно аристократка, знающая, что весь мир к ее услугам и только люди более высокого статуса (но такие же аристократы) имеют право ей что-то приказать. Надя же - крестьянка, которая ниже всех, ниже даже горожан. Продавщица. Она прислуживает всем, это ее работа. И эта работа въелась и в лицо, и в душу.
        Сколько я не видел Надю? Да почти год. Небось уже и не работает в ларьке-то. В таких местах надолго не задерживаются.
        Я приткнул машину метрах в двадцати от ларька, благо места было предостаточно. Это днем тут всунуть машину некуда - в больницу приезжает куча народа, а парковки рядом нет. Сейчас свободно.
        Ларек светился на всю округу, заманивая местных алкашей, будто пламя свечи - глупых мотыльков. Лети, получи свою порцию пламени и сгори, сдохни, такая твоя судьба! И летят. Вон толкутся, человека четыре. Бухают. Или нет?
        Сердце у меня вдруг толкнулось, засбоило, переходя в ускоренный режим. Оно и так у меня стучит чаще, чем у обычного человека, и есть я хочу чаще - ускоренный обмен веществ, так сказал Сазонов. Поэтому я и двигаюсь быстрее, потому и сильнее многих. Но и старюсь быстрее. Сжигаю себя. То есть проживу я не лет восемьдесят, как обычные люди, а гораздо меньше. Сгорю на работе в буквальном смысле слова!
        Я сам этого хотел, так что нечего об этом сейчас думать. А думать надо о том, зачем вон тот мудак закрыл дверь, а другой схватил продавщицу за волосы. Грабеж ведь, ей-ей, банальный грабеж! А я опер. И что это значит? А значит это только одно - если ты опер, иди и разбей им бошки!
        Машина моргнула поворотниками, становясь на сигнализацию, а я пошел к ларьку, все ускоряя и ускоряя шаг, надеясь, что успею до того, как… До чего именно успею, я развивать не стал. Все может закончиться и простым тасканием за волосы, и ножом в живот. Алкаши и наркоши непредсказуемы. Одни ограничатся литром водяры и закуской, другим захочется молодого женского тела. Так что лучше поспешить.
        Дверь была закрыла изнутри, и я настойчиво постучал - раз, два, три, надеясь, что стекло выдержит под моими ударами. Вообще-то, на мой взгляд, это полная глупость, замешанная на жадности, - держать распивочную открытой в такое время суток! Неужели нельзя додуматься, что это обязательно привлечет нежелательных посетителей?! Вокруг старый жилой фонд и частные дома, в которых живет туева хуча алкашей и нарков, и какого черта ты не закрываешь свой шинок на ночь?! Идиоты, ох, идиоты! И как это до сих пор тут никого не убили?!
        Тьфу-тьфу…
        Тот, кто закрывал дверь, подошел к ней и сквозь стекло посмотрел на меня мутным взглядом:
        - Закрыто! Не работает!
        Я бросил взгляд внутрь - троих других не было, и продавщицы не было. За прилавком - вход в подсобное помещение. Вот там, похоже на то, и совершается акт Марлезонского эротического балета. Или собирается совершиться.
        - Открывай! Ты, козел драный, фуфлыжник, открой! Эй, обиженка, открой, волчара позорный!
        Ага! Расчет оправдался! Вот как все-таки люди ведутся на подначки! Ну что значат слова, если ты совершаешь преступление и точно не хочешь, чтобы об этом знал кто-то еще? Ушел от двери, да и присоединился к корешкам, рвущим сейчас кружевные трусы с гладкого, сочного тела! И пусть этот болван на улице прыгает вокруг дверей - они из небьющегося стекла, хрен разобьешь! Да если из бьющегося и разобьешь - и что? Не мое же, не жалко.
        Но уголовник не может стерпеть огульных обвинений от какого-то там лоха! Наказать «попутавшего рамсы» - святое дело! Перо в брюхо - и это будет правильно!
        Он открыл дверь, хотел что-то сказать, протянул левую руку, видимо, желая меня придержать для того, чтобы ударить зажатой в правой то ли заточкой, то ли отверткой, но я не дал ему этого сделать. Ударил так сильно, как только мог, проломив ему переносицу и вогнав осколки черепной кости прямо в мозг. Он умер мгновенно, рухнул как подкошенный. Но его ноги еще несколько секунд дергались, поскребывая по заплеванной, с прилипшими окурками земле. Но я уже не смотрел на труп, я знал, что это труп. Ноги еще продолжали дергаться, когда я втащил бандита в ларек и запер за собой дверь. Не надо лишних свидетелей!
        Они распялили ее на лежанке, сделанной из досок и накрытой толстым лоскутным одеялом. Зачем тут эта лежанка - непонятно. Но никакого значения не имело - зачем она тут. Лежанка была, были штабеля ящиков с пивом, водой, водкой, коробки с чипсами и конфетами, три здоровенных промышленных холодильника и три ублюдка лет двадцати пяти от роду, находящихся в состоянии алкогольно-наркотического безумия. Эти люди уже не соображали, что делают. Им было все равно.
        Впрочем, и людьми-то назвать их трудно. Три особи, руководимые лишь инстинктами и желанием. Они не думают о том, что будет потом. Они не соображают, что их все равно найдут, так как изнасилование входит в разряд особо тяжких и, по большому счету, найти злодеев нетрудно. Продавщицу-то они вряд ли убьют. Но даже если убьют, останется столько следов, что найдет их даже тупой, умственно отсталый опер. Если такой вдруг заведется в рядах доблестной российской милиции. Эти типы, скорее всего, ранее судимы, а значит, в ИЦ (информационном центре) имеются их отпечатки пальцев, их приметы, их возможные места обитания. И взять гадов - дело нескольких часов. Или дней, если они сообразят и пустятся в бега. Они не могут бегать вечно, преступники не могут оторваться от среды обитания. А значит, их найдут. Но я не собирался предоставлять тварям несколько лишних дней свободы. И вообще - дней.
        Первым был тот, что лежал на женщине, отсвечивая голым, молочно-белым задом. Судя по всему, он никак не мог попасть куда надо, потому что девушка вертелась, дергалась, едва не подбрасывая его над собой. Двое подельников удерживали ее за руки и ноги, но удивительно сильная для своей субтильной комплекции девушка вертелась, как угорь, и, что меня удивило, не визжала, не плакала, только рычала, как собака, и сквозь зубы материла насильников отборной площадной бранью. Те не оставались в долгу, тоже матерились, а когда я появился из дверного проема, насильник как раз дважды хлестко ударил жертву по лицу то ли ладонью, то ли кулаком, после чего девушка сразу обмякла.
        Тут бы все у насильника сладилось, если бы я не ударил его кулаком в основание черепа - так сильно, что услышал, как явственно хрустнули позвонки. Наверное, я их сломал.
        Двое других тут же отскочили от «любовного ложа», достали ножи, но это им не помогло. Одного я убил его же ножом, перенаправив его в подреберье хозяина. При этом злодей держался за рукоять этого ножа. Сазонова школа!
        Второй упал с разбитой гортанью, хрипя и выплевывая кровь вперемешку с осколками зубов. Когда я успел засветить ему еще и в зубы, сам того не заметил.
        Девушка в это время безуспешно пыталась скинуть с себя бесчувственное тело, тихо повизгивая то ли от натуги, то ли от страха, но у нее ничего не получалось. Тот, что на ней лежал, был довольно-таки крупным парнем.
        Кстати, я не раз замечал, что мертвецы весят гораздо больше живых людей. Доказать этого не могу, но уверен - это точно так. Мертвец невероятно тяжел! Его как песком набивают!
        Уцепился за воротник куртки, отвалил покойника и в тусклом свете увидел ту, которую только недавно вспоминал и, по большому счету, к которой и ехал. Вот только обстоятельства встречи были совсем не такие, каких я ожидал.
        Девушка находилась в полубессознательном состоянии - глаза закатились, виднелись почти одни белки. Она не понимала, что лежит передо мной практически голая - платье разорвано до самой груди, ноги раздвинуты, не скрывая ничего интимного, совсем ничего. И меня вдруг почему-то удивила аккуратная интимная стрижка на ее лобке. Мой взгляд, к моему некоторому стыду, тут же остановился на этом самом месте, и стоило немалого труда оторваться от такого великолепного зрелища. Вот что значит окунуться в пучину целибата аж на две долгие недели!
        С кем я занимался сексом две недели назад? С профессионалкой, конечно, с танцовщицей из ночного клуба. Так-то я не любитель проституток, но, черт подери, не Дуньку Кулакову же бодрить! Я молодой мужчина! И мне нужен секс! Чистая девушка, ухоженная, со спортивным телом - танцовщица же. Дорого. Даже для меня.
        Взгляд скользнул выше - и снова прилип! Теперь к груди. Аккуратной такой, симпатичной грудке нерожавшей женщины. Мерзко, черт возьми, - девица тут едва концы не отдает, глаза закатывает в глубоком обмороке, только что вырвалась из-под негодяя, а у меня безумная, дикая эрекция! Хоть ложись на красотку и довершай то, что начали насильники!
        Нет, боже упаси! Я же не маньяк и не подлец! Поправил платье, прикрывая стройные ноги и главное - то, что между ними. Закрыл грудь, не удержавшись, чтобы коснуться кончиками пальцев гладкой, шелковистой кожи (нет, все-таки немножко от маньяка во мне есть!), и, завершив акт целомудрия, начал искать способ привести девушку в чувство. Пока искал, чем бы ее полить, тянулся за бутылкой минералки - девушка пришла в себя и, простонав, коснулась разбитого в кровь аккуратного носика, который скоро превратится в распухший, багровый шнобель:
        - Ох, больно! Как больно!
        Я наклонился, протянул руку - девушка отшатнулась, зажимаясь в комок, будто стараясь сделаться как можно меньше. Потом вгляделась, глаза ее расширились, и она явственно выдохнула, как если бы долго плыла под водой, не имея возможности вдохнуть свежего воздуха.
        - Ты? Откуда? Как?! А где…
        Она охнула, заметив возле лежанки тело со спущенными штанами, потом перевела взгляд на два других тела, вздрогнула и снова посмотрела на меня:
        - Это ты их?! Там еще один был!
        - Был и нет. Успокойся! Попей водички, - я подал ей бутылку. - А потом расскажи, что тут было. Нам сейчас вызывать группу, так что лучше ты мне заранее расскажи, что случилось.
        А случилось, как она рассказала, не совсем то, что мне увиделось с первого взгляда. Вернее, то, но, в общем, все я сделал правильно, хотя и не совсем верно оценил ситуацию.
        Надя знала насильника. Это был ее бывший муж Витька. Он нашел ее в этом ларьке, кто-то, видимо, подсказал. Он как раз «откинулся» с зоны, где сидел за хулиганство - разбил голову прохожему, сделавшему замечание за пьяный мат. Дали три года, отсидел год и вышел - за хорошее поведение скостили. Первоходок, так что это бывает.
        Бухал с корешками, такими же уродами, как и он. Пить стало нечего, пошли к бывшей жене Витьки требовать спиртное. Она отказала, и тогда бывший муж сказал, что возьмет все сам, а ее еще и трахнет вместе с друзьями - по очереди. Потому что она точно шлюха - развлекалась с мужиками, пока Витя тянул срок. Ну вот и потащили ее в подсобку. А дальше она не помнит. Сопротивлялась как могла, а когда он дал ей в нос - потеряла сознание.
        Когда я спросил Надю, какого черта распивочная работает по ночам, она пояснила, что у ларька сменились хозяева. Его купил некий Геворг Мовсисян и потребовал, чтобы продавщицы торговали и ночью - нужно ведь отбивать цену ларька! Раньше ночью не работали, а на этой кушетке (она показала на лежак) спал сторож, который гасил свет, запирал дверь и сидел в ларьке безвылазно до шести утра. Ну, вот и все.
        Действительно - все. И теперь нужно было решать, как выкручиваться из ситуации. Четыре трупа - не хухры-мухры. Предстоит расследование, да еще такое, что мало мне не покажется. Одно дело - если меня собирались убить, и другое - если я убил того, кто хотел изнасиловать женщину и не угрожал жизни ни ее, ни моей. И не просто женщину, а бывшую жену.
        Надо сказать, что в головах обывателей до сих пор витает такое заблуждение, что жену, пусть даже и бывшую, можно трахнуть и помимо ее воли. Мол, жена же! Ей положено раздвигать перед мужем коленки! Хотя даже законная жена всегда может подать заявление об изнасиловании, и мужа посадят. Люди в это не верят: «Как это так, это же жена!» Но точно знаю, что на весь Союз или теперь - на всю Россию имеется несколько таких фактов. Сажали, да. При неопровержимых доказательствах. Нельзя насиловать даже жену!
        А тут еще одна проблема: попытка изнасилования - это не само изнасилование. Вот если бы я дождался, когда он ей присунет, да не просто присунет, а еще и кончит в нее - тогда да! Неопровержимо! А сейчас? Может, он ее просто хотел поцеловать? Соскучился!
        Двое при этом держали? Ну и что? Он же не изнасиловал! Это было просто хулиганство!
        Девушка что говорит? Хотел изнасиловать? Да это она своего любовника спасает! Оперативника! Они ведь знали друг друга раньше! Ее коллега по работе показала - этот оперативник расспрашивал о девушке, интересовался ею. И, скорее всего, был ее любовником! А убил бывшего мужа потому, что приревновал!
        Я сел на табурет в углу подсобки и замер, глядя на взволнованную, дрожащую Надю. Впрочем, она уже заметно успокоилась и смотрела на меня вполне осмысленно, и даже с некоторым обожанием, и точно - с надеждой. И тогда я решился. Все зависело от нее!
        - Вот что, подруга моя дорогая… - начал я задумчиво и тут же споткнулся, увидев, как порозовели Надины щеки. Ну надо же! Когда лежала передо мной практически голая, хоть бы чуть порозовела! А теперь, когда я назвал ее подругой, вдруг взяла да распереживалась! Подругой? А разве я не за этим ехал? Хм, кстати, вот чем ее можно связать, чтобы держалась, не сдала!
        - Слушай меня внимательно, моя дорогая! - снова начал я, не обращая внимания на расширившиеся глаза девушки. Кстати, а ведь ей максимум двадцать два - двадцать три года! А может, и меньше… Мне казалось, она постарше. Или я ориентировался по Тане? Той-то уже под тридцатник.
        - Ты должна будешь сделать вот что!
        И я коротко обрисовал ей то, что она должна сделать. А потом добавил, что скоро найду ее и мы поговорим. Что я ехал к ней, хотел ее увидеть, так как запала она мне в душу. Коротко и почти правда. Почти. Потому что настоящей правды вообще нет в целом свете. Я это знаю точно.
        А потом я ушел. Сел в машину и уехал, не оглядываясь, положившись на волю волн. Куда вынесет, туда вынесет. Если ее все-таки расколют - а что она знает? Что видела некоего милиционера, который ей понравился. Год назад видела. А сегодня он пришел и спас ее от насилия, убив всех насильников. Ну, знает она мое имя - и что? Скорее всего, напарница ей сказала, что искал ее некий Андрей. Хороший опер сможет связать ниточку, потянуть и выудить мою личность на свет божий. Но, во-первых, это хороший опер. А хороших оперов не так уж и много.
        Во-вторых, даже у хорошего опера должна быть мотивация. Он должен хотеть, очень хотеть найти убийцу. А какая мотивация найти убийцу насильников, уголовников, кроме служебных обязанностей и яростных воплей начальства? Личной - никакой. Только порадуются, что город стал немного чище.
        Ну, хорошо - нашли. Вычислили. Так докажите, что это сделал я! Девушка? Да она обозналась! Мало ли что она показывает! Кто-то еще видел? Нет? Темно было? И вы думаете, ваши обвинения прокатят в суде? Да я лично раздолбаю эту вашу херь просто-таки вдребезги! Без всякого адвоката! Лучше адвоката! Я же мент!
        Нет, не будут педалировать расследование, если нет особой заинтересованности. Ну да, повесить на отдел висяк - хорошего мало. Но мало ли их таких, висяков? Одним больше, одним меньше. Газеты пошумят, либеральные потребуют найти убийц, обвиняя милицию в плохой работе. Криминальные листки посмакуют факт того, что некий герой-одиночка уработал четверых отморозков. Построят версии, а потом все успокоится, как это было и будет всегда. Теперь каждый день сообщения о разборках да массовых драках, перестрелках и убийствах! Так что убийство в каком-то там занюханном ларьке никак не тянет на долговременную новость. Впрочем, посмотрим, подождем. Что сделано - то сделано. Выкручусь, если что.
        Отъехав подальше, я остановился у обочины так, чтобы в зеркало заднего вида можно было рассмотреть происходящее у ларька. Видно было хорошо: народа на улице нет, а фонари возле больницы светят, это не в переулках, где они выжили бы максимум сутки после замены ламп.
        Я видел, как уже переодетая в штаны и свитер Надя вышла из павильона (Все-таки не ларек, это я уж так, простецки. Торговый павильон, «стекляшка»), перешла улицу и, подойдя к висевшему на стене больницы телефону, приложила трубку к уху, минуты две стояла - видимо, вызывая милицию. Потом ушла к себе в павильон. Что она там делала, я не видел - стены павильона обшиты металлом, да и спереди примерно на метр над землей сплошной металлический лист. Опусти железные ставни - вот ты и в бункере, который только подрывать или расстреливать из пушки…
        Милицейский «уазик» подъехал минут через двадцать, сияя проблесковым маяком на крыше монстра, который, как я знал, заводится через раз и ездит только лишь на железной воле его водителя. Это подъехали местные, из РОВД.
        Потом появился белый «жигуленок» - и его я знал. Наши, из ГУВД. Из «жигуленка» вылез Юра Семушкин. Поздоровался за руку с ментами из РОВД, исчез в ларьке.
        Машина правосудия, громыхая ржавыми болтами и поскрипывая несмазанными подшипниками, начала свое неспешное движение.
        Я постоял еще минуты три, потом завел двигатель и, не включая ходовых огней, тихо снялся с места. Семушкин - это уже серьезно. Первое, что он сделает, - осмотрит окрестности ларька в пределах видимости. И его точно заинтересует одинокая автомашина, стоящая не так уж и далеко от места происшествия. Номер известен, так что связать меня и происшедшее - как два пальца об асфальт. Тем более что стиль убийства очень походит на то, как я несколько месяцев назад перебил бригаду кавказцев. Опять же, ничего не добьются, но кто помешает передать сведения в УСБ или даже «соседям»? Фээсбэшников еще никто не отменял, и в этой стране, охваченной безумием хаоса разграбления, они все-таки сохранили подобие организованной структуры. И если кто-то еще и может докопаться до истины - так это «соседи». Мне так кажется.
        Конечно, я могу ошибаться. Что я знаю о том, что происходит в недрах этой, ранее всемогущей организации? Помню, как взахлеб смотрел фильм «Противостояние», где гэбэшники искали предателя Родины всего лишь по завязанному им на мешке с трупом специальному узлу, которым вязали только немецкие диверсанты. Вот это был настоящий детектив! Вот это торжество дедукции и демонстрация невероятных возможностей этой организации! И книга (по-моему, Юлиана Семенова), и фильм по книге как бы говорили: «Негодяи! Смотрите! Вы все равно не уйдете от ответственности! Берегитесь!»
        И что для таких великих сыщиков жалкое раскрытие преступления в ларьке? Они бы вычислили меня на раз, а потом бы заставили признаться в содеянном, применив специальные препараты, развязывающие язык!
        Хе-хе-хе… вот меня понесло! Чтобы целые гэбэшники разыскивали убийцу жалких уголовников? Чушь и бред! Кому я нужен, такой убогий? Вот когда грохну федерального судью, прославившегося своим потрясающим мздоимством, тогда гэбэшники меня и начнут ловить. Вот это их уровень. А пока… могу спать спокойно. Судью оставлю «на сладкое»…
        Сазонов не спал, будто ждал меня, сидя у себя под навесом. Благо что комаров пока не было. Ненавижу проклятых кровососов! Не меньше чем всякую бандитскую шпану! Впрочем, они, почитай, одного роду-племени. Все кровососы. И всех нужно уничтожать.
        Мой учитель тут же углядел капельку крови у меня на рукаве и потребовал отчета - что было и где я был. И я, как послушный ученик, согласно нашей договоренности - все ему рассказал. Почти все. Не стал говорить, зачем поехал в ларек. Сказал, что хотел зайти что-нибудь купить и наткнулся на грабителей-насильников. Ну и уработал негодяев.
        Сазонов довольно долго, молча и тяжело смотрел на меня, потом разродился холодной, жесткой отповедью, сообщив, что я болван и что вычислить меня просто-таки на раз-два. Если девчонка расколется («А она расколется! Или я чего-то не знаю?»), то завтра меня уже будут ждать крепкие парни с усталыми, нарочито добрыми лицами, которые посоветуют мне не держать в себе знания о неких обстоятельствах, а поделиться ими со своими коллегами. И тогда я испытаю настоящее блаженство, ведь Правда - она так приятна! А когда я не расколюсь, меня будут крутить. Не добившись, на меня начнут охоту. Установят слежку, отследят контакты и сделают все, чтобы закрыть. И тогда все, что мы с ним делали целый год, пойдет насмарку.
        Ну что я мог ему сказать? Рассказать, как вижу ситуацию со своей колокольни? Ну да, можно было вырубить негодяев, сдать их в ментовку, а потом ходить на суд и рассказывать, как и что делал. Но кто меня учил убивать? Не задерживать, а именно убивать! Я заточен совсем под другое, потому претензии предъявлять совершенно бесполезно! Скажи клинку, что он должен бить плашмя, а не вонзаться в сердце!
        Скажи пуле, что она должна оглушать, а не дробить череп!
        Ты меня выковал, так теперь не гунди и не требуй от меня невозможного! Я таков, каков есть! Смертоносный клинок!
        Но ничего такого я Сазонову не сказал. Промолчал. А он не стал продолжать разговор. Коротко приказал, и мы с ним пошли на тренировочную площадку. Я лишь только снял хорошую, новую одежду и накинул на себя тренировочный комплект, вымазанный землей и в нескольких местах пробитый клинком тренировочного ножа.
        Я все-таки продержался - целых двадцать минут. Когда мы отпрянули друг от друга, я тяжело дышал, мышцы звенели от прилива крови и перенапряжения. Но все-таки выстоял. Обошлось без переломов и серьезных травм. Никогда еще Сазонов не был так жесток. Именно жесток! Жесткостью назвать его поведение было нельзя. Он будто на самом деле пытался нанести мне травму или даже убить. Голыми руками, без оружия - зачем ему оружие? Он сам - оружие.
        И вот что я понял из этого нашего то ли спарринга, то ли боя - при определенной удаче я смогу его убить! Настолько я стал быстр, силен и вынослив!
        Мне не хватало техники, ну как можно всего лишь за год стать «чемпионом»? Люди посвящают искусству единоборств всю свою жизнь и все равно не могут назвать себя Великими Мастерами! Великих в истории единоборств - считаные единицы. Мастеров же - много. Я мастер, но не великий. Но меня это, честно сказать, никак не волнует. Знаю себе цену. Знаю, что стою дорого.
        Больше мы сегодня не тренировались, хотя назвать тренировкой происшедшее было трудно. Экзамен? Может быть, и так. Испытание, эксперимент? Может быть. Или попытка поставить меня на место? Так я знаю свое место, на чужое не стремлюсь, но и со своего не соскочу.
        Ладно, потом разберусь. Глубокая ночь, а мы тут все еще бродим. Спать пора! Если, конечно, не нужно делать уколы.
        Но про уколы речи не было никакой, Сазонов кивнул мне на накрытый полотенцем ужин, выставленный на стол (пирожки, булочки, масло, сыр, сок), а сам ушел в дом, где скоро хлопнула дверь - хозяин удалился в свои монаршие покои.
        Ну и ладно. Чего мне тут изображаешь свое неудовольствие? Что сделано, то сделано. Ладно-ладно - сглупил! Не надо было убивать этих! Ну да, виноват, накрыло. Не мог думать ни о чем, кроме как «будет приятно их убить»!
        Черт! Приятно?! Мне было приятно, точно! Так приятно, что я… едва не кончил?! Ох ты ж, охренеть! Это что еще такое?! Такого раньше не было!
        Впрочем, а что, я так часто убиваю людей?! Второй раз, если честно. И я испытал такое наслаждение в тот момент, когда позвонки ублюдка-насильника хрустнули под моим кулаком, что это было сравнимо с оргазмом!
        И когда я убивал первого, раздробив ему переносицу, - то же самое! Меня просто колбасило от наслаждения! Когда разделался с третьим, меня аж трясло, так хотелось убивать, убивать и убивать!
        А еще - хотелось женщину! Нет, не убивать - взять женщину! Грубо, сильно, чтобы она визжала, стонала, извивалась в моих руках!
        Меня снова буквально затрясло, горло перехватило - я представил себе Надю, голую, беззащитную… тонкую полоску волос на лобке, указывающую дорогу к источнику наслаждения, крупные коричневые соски, сжавшиеся в твердые ягоды под дуновением холодного сквознячка из приоткрытой двери в подсобку…
        О господи, да что со мной?!
        Я поднялся, почти не сознавая, что делаю, встал под ледяной душ, и кожа тут же покрылась мурашками. Вытерся насухо, до красноты, но возбуждение не уходило. Перед глазами - снова Надя, снова трупы, в висках билась кровь, сердце колотилось, грозя разорваться или выскочить из грудной клетки.
        И тогда я быстро оделся, открыл ворота, завел машину и выехал в ночь.
        Через двадцать минут был уже на трассе, там, где всегда стоят уличные проститутки. Сейчас их почти не было, кого-то уже увезли по хатам, кто-то из них подался спать. Остались только самые страшные, те, на кого не позарились даже пьяные хачики. Или самые жадные, те, кому очень-очень нужны деньги.
        Проехав мимо стайки девиц, мерзнувших в своих ярких, аляповато-колхозных нарядах, остановился возле одной - худенькой, простоволосой, покачивающейся на стройных ногах, как береза в поле под порывами ветра. Девка явно была или обколота, или пьяна до изумления. Когда остановился, она, как робот, механически подошла к дверце, не спрашивая ничего у меня в заранее приоткрытое окно, потянула за дверную ручку и медленно, как больной, берегущий свое нездоровое тело, уселась на сиденье. Откинулась на спинку, прикрыла глаза и расслабленно махнула рукой, обдав меня облаком перегара:
        - Пъехали! Дгваримся!
        Я поддал газу, и с минуту мы ехали молча, не говоря ни слова, я только лишь искоса разглядывал это чудо, впершееся в машину, как метеорит в земную атмосферу. Боковое зрение у меня великолепное, это даже Сазонов говорил. За окном череда ярких фонарей - здесь их никто не трогает, в такие места пешие гопники не добираются, а тем, кто на колесах, лень останавливаться и вылезать. Так что фонари никто не бьет, и в их свете я сумел подробно разглядеть это существо - медленно, но верно сходящее в ад.
        Вполне симпатичная девка. Если не знать, что она шлюха, никогда бы на нее не подумал. Больше похожа на студентку, которая приехала из глубинки и еще не научилась одеваться так, как принято в городе. Дурацкие лосины в обтяжку, даже (хо-хо!) леопардовые!
        Топик обнимает еще крепкую, небольшую грудь. Волосы, само собой, выбеленные, почему-то считается, что все мужчины любят блондинок, а значит, и все проститутки должны быть блондинками. Личико милое, хотя и вульгарно-потрепанное, с потеками размазавшейся туши, с наведенным румянцем.
        И меня снова накрыло. Даже затрясло от желания схватить эту девку в охапку, сжать ее, войти в нее и не отпускать, пока не пройдет дикое наваждение!
        Я тормознул, оглянулся по сторонам и через двойную сплошную повернул налево, туда, где вдоль железнодорожного пути проходила огромная труба городской теплотрассы. Вдоль нее пустырь, под трубу можно заехать - никто мне тут не помешает. Когда остановился, девица чуть приоткрыла глаза и скороговоркой пробормотала слегка заплетающимся языком:
        - Двадцать баксов, деньги вперед. Минет - десять баксов. Все в презервативе. Анал дороже, но щас без анала - болит. Другой раз.
        И начала раздеваться, так же механически, как и шла к машине, - будто робот с раз и навсегда включенной программой. Тело ее было гладким, молодым, но я тут же заметил на сгибах рук следы уколов. Недолго этому телу оставаться молодым.
        На вид ей было лет восемнадцать. Мне сейчас все равно. Взрослая женщина, у которой сегодня было… не знаю, сколько мужиков, и думать даже об этом не хочу.
        Я отдал ей деньги - в рублях, по курсу, она деловито убрала их в сумочку, откуда достала презервативы. Зубами надорвала пачку и села, уставившись на меня усталым, мутным взглядом. Я понял - стянул штаны, и она сама надела мне презерватив, внимательно осмотрев со всех сторон, видимо, убеждаясь в его сохранности. Я не стал дожидаться, когда она начнет меня возбуждать, сдвинул пассажирское сиденье назад, откинул спинку, насколько это было возможно, - выдернув подголовник, перескочил через ручку переключения скоростей, волоча за собой штаны, застрявшие на правой ноге, развернул девушку спиной и вошел в нее так, что она охнула, выгнулась и возмущенно оглянулась на меня:
        - Тише! Озверел, что ли?! Ты мне все порвешь, жеребец чертов! Нежнее! Баб никогда не видел, что ли?! Ой! Черт! Ой! Ой!
        Меня почему-то возбудили ее слова. Возможно, потому, что она говорила их девчачьим нежным голоском, а может, потому, что меня сейчас возбудило бы все, что касается женского пола. Наверное, я бы мог в эту минуту трахнуть даже одну из «крокодилиц», которых не захотели трахать даже самые отмороженные и неприхотливые торгаши с овощного рынка. Мне было все равно! Главное - ощущение податливого женского тела в руках, звук хлопков моего лобка о ягодицы, когда вонзался в сочную плоть девицы, ее стоны, вскрики, хлюпанье и неприличные звуки выходящего изнутри воздуха - меня все это заводило так, что я тоже застонал, задергался, обмякнув на ошеломленной, вжатой в спинку сиденья девке. И так застыл, не в силах разомкнуть свои руки, впившиеся в тело партнерши и, наверное, оставившие на нем приличные синяки.
        Пришел в себя только минут через десять, с ощущением того, что после долгого похода по пустыне я приполз к грязной, мутной луже, пахнущей лошадиной мочой и дерьмом, и напился из нее, забив желудок благословенной влагой, чувствуя, что меня сейчас вырвет фонтаном этой мерзкой дряни.
        - Ну ты и силен! - девушка уже не была сонной и вялой, как зомби, она смотрела на меня с выражением то ли восхищения, то ли страха, а может, того и другого вместе, - давно меня так не драли! Давно не попадался такой жеребец, как ты! Тебе бы я и бесплатно дала! У меня до сих пор матка трясется, вот же продрал! Щас мужики пошли - только бухать! Вставит вялый перец, два раза дернется и спать! А ты… ох, здоровский парень! Я тебе визитку оставлю, ладно? Если чо - звони. Меня Нюся звать. Скажешь, мол, жеребец звонит! Я скидку тебе сделаю! А если под настроение - так просто так потрахаемся! А хочешь - сейчас еще трахнемся? Давай? Бесплатно!
        - Нет, хватит… - Я чувствовал себя отвратительно. Совершенно отвратительно! Хорошо, хоть презервативы у нее были. А я ведь до того дошел - если бы у нее их не было, я бы ее и без них, и плевать, сколько мужиков у нее было до меня! Этой ночью, например. И чем она болеет - все равно! А из этих девок процентов восемьдесят - заразные, я точно знаю!
        - Жалко! - искренне посетовала она и, натягивая топик, попросила: - Ты меня брось туда, где взял, ладно? Или это… ты в город щас поедешь, да? Выброси меня ближе к центру? Я на набережной хату снимаю, может, подбросишь?
        Я кивнул, и через пять минут за окнами машины снова замелькали фонари. Один за другим, один за другим… желтые пятна на грязном асфальте. Выбоины на дороге. Темные ларьки с закрытыми «кормушками», над которыми горят тусклые лампочки… холодный ветер и никакого ощущения весны.
        Кажется, так будет всегда - желтые фонари, ночь, грязный асфальт и ничего впереди. Кроме неизвестного и совсем не радужного будущего.
        Уже когда подъезжали, я не утерпел, спросил:
        - Давно колешься?
        - А с какой целью спрашиваешь? - тут же ощетинилась Нюся. - Хочешь герыча подогнать? Так есть у меня. И подгонщики есть. Или хочешь мне мораль прочитать? Так мне пох на твою мораль! Попробовал бы ты всю ночь жопу свою подставлять без герыча - небось не то бы заговорил! Так что не порть мое впечатление о тебе - не писти лишнего, ладно? Тебя как звать?
        Она спросила не «как твое имя», а «как звать», и это понятно - кто из клиентов представляется уличной шлюхе? Впрочем, может, кто-то и представляется. Но на всякий случай - вот так.
        - Самурай. Зови меня - Самурай! - криво усмехнулся я и припарковался на углу Лермонтова и Смурского переулка. Девушка еще раз оглядела меня, вздохнула и примирительно бросила:
        - Ты это… не парься! Вижу, что парень хороший. Не хотела тебя обидеть. У каждого своя жизнь, правда? Зачем лезть туда, куда лезть не нужно? В душу, например. И в задницу! Ха-ха…
        Помолчала секунды три, нерешительно спросила:
        - Может, все-таки зайдешь? На кофе? Сегодня так не хочется оставаться одной… такая хреновая ночь, что…
        Она не закончила, но я понял. Не у одной тебя хреновая ночь, которая, кстати, уже кончается - вокруг светло, а я и не заметил. Розовеет полоска неба, и хотя до рассвета еще далеко, но и ночью этот сумрак назвать уже нельзя.
        - А может, я маньяк? - усмехнулся, хотя смеяться-то и не хотелось. - Может, задушу тебя в постели! Откуда ты знаешь, кто я такой? Не боишься?
        - Честно? - девушка горько усмехнулась - А мне уже насрать! Придушишь, так и хрен с ним! Только перед этим отдери как следует, чтобы было не жалко помирать! Хоть на том свете будет что вспомнить! Ладно, что уж там…
        Нюся вдруг всхлипнула и, прежде чем я успел додумать мысль, что не хватало мне под конец ночи рыдающих шлюх, жалующихся на свою несчастную жизнь, выскочила из машины и побрела к подъезду старой, покрытой потеками пятиэтажки, где растворилась во тьме так, будто старый дом ее мгновенно пожрал.
        Я же, выждав минуту, завел двигатель и медленно тронулся с места, сам не зная куда еду. К Сазонову не хотелось, в свою квартиру - тоже, да и на службу скоро идти. И тогда я отъехал метров пятьсот, нашел укромное место под одним из старых тополей, закрыл двери на стопора и, откинувшись на спинку сиденья, попытался заснуть. Что мне и удалось буквально минуты через три. Оно и немудрено - после такой-то ночи!
        Глава 4
        - Я установил, что убийца был один. Девчонка описывает его как среднего роста азиата, одетого в джинсы и смесовую или болоньевую куртку-ветровку с американским орлом на спине.
        - С чем? - Татаринов недовольно посмотрел на Семушкина, но тот спокойно пожал плечами:
        - С орлом. Гербом США. Ну продаются такие на рынке, китайские! Дешевка, вся шелупонь в таких ходит, гопота.
        - Какая гопота? - сердито бросил начальник отдела уголовного розыска, вертя в руках шариковую авторучку. - Согласно заключению эксперта, это профессиональный убийца! Знаток единоборств! Один удар - один труп! Где тут гопота, в каком месте? Вот если бы он их заточкой пришил, да и то - я бы не поверил! Одного - еще куда ни шло, но четверых?!
        - Это к Каргину, за единоборствами, - хмыкнул Семушкин, и у меня похолодело где-то в области солнечного сплетения. - Я откуда знаю, что там за гопота! Может, они кунг-фу занимаются! Что скажешь, Каргин, может кунгфуист быть гопотой?
        Все повернулись ко мне, все десять человек, и я застыл, будто через меня пропустили осиновый кол. Потом собрался и все-таки ответил, надеюсь, непринужденно:
        - Сомневаюсь. Занятия единоборствами уже предполагают отказ от прежней жизни, дисциплинируют, и гопник вряд ли достигнет уровня мастера. А если все-таки достигнет, то уже перестанет быть гопником. Если касаемо конкретного случая (Татаринов хмыкнул, мол, мы что, новые кроссовки обсуждаем?), то усматривается специалист, которого следует искать где-нибудь у вояк. Кстати сказать, то, что он азиат, как раз и указывает, что единоборства для него не пустой звук. И еще - я знаю, что к нам время от времени приезжают участники чеченской. Я сам встречал двух таких, их патруль загреб и ко мне в опорный доставил. Пьяные были - в умат! Два бурята, снайперы. Хорошие парни. Всю жизнь на войне, здесь расслабляются. Вполне мог попасться и такой. Зашел в ларек за водкой, на него напали эти уголовники, он их убил. Вот и все.
        - Вот и все! - слегка насмешливо повторил за мной Татаринов. - Видите, и все! Нашему коллеге все понятно! А мы тут догадки строим! А может, тогда ты знаешь, где искать этого бурята? Раз уж все рассказал?
        - Не знаю, - я вдруг рассердился, оттого успокоился и решил без боя не сдаваться. - Тут сидят гораздо более опытные товарищи. Вот они пусть и скажут, где искать бурята или гопника. Я отдыхал после раскрытия, ночь не спал, на месте преступления меня не было! Товарищ полковник, как я, не видя места, не читая дела, могу делать предположения? Вы меня спросили - я ответил! Ну и все!
        - Ладно, нечего строить из себя жертву начальнического произвола! - снова хмыкнул Татаринов. - Раскрыл дело - молодец! Но вообще-то это твоя обязанность - раскрывать! Кстати, а по второму убийству? Этой самой, учительницы, что у тебя? Ах, да, забыл - ты отдыхал!
        Он сказал это так, что прозвучало: «Бездельничал, козел! В народное хозяйство пойдешь, гад!» Но я ничего не ответил. А что вообще-то я могу на это ответить?
        - Итак, какие у вас будут предложения? Какие мероприятия предлагаете? - Татаринов уже забыл обо мне, обратившись к костяку отдела - старым операм, хмуро вперившимся в пол под ногами. - Что молчим? Работать надо! С девкой работали? Только она его видела!
        - Плохо она его видела, - Семушкин пожал плечами. - Это и понятно. Ее только что пытались изнасиловать, ей сломали нос - вы бы видели ее физиономию! Ужас! Фингал на пол-лица! («Бедная Надя!» - подумал я.) Изнасиловать он ее не успел, исцарапал всю. Этот самый… азиат как раз вовремя подоспел. Картина так-то ясная…
        - Очередной висяк! - негромко в сторону бросил капитан Грачев, который курировал центральную зону. - Ни хрена никого не найдем. С кем поспорить?
        - Разговорчики! - Татаринов прихлопнул ладонью по столу. - Распустились! Работать надо, и не будет висяков! Осмеливаетесь еще при начальстве такое говорить! Гнать вас надо за такие слова!
        - Гоните, товарищ полковник! - Грачев скривился, помотал головой. - Зарплату пусть вовремя дают, черт подери! Неделю уже задерживают! В банк устроимся, там платят хорошо!
        Это он зря. Знаю я, кого крышует Грачев. Трепать языком о зарплате - не в его положении. Денег у него хватает. Вот зачем вызывать на себя огонь? Сейчас Татаринов ему задаст!
        Но Татаринов промолчал. Поморщился, но промолчал. Почему, я не знаю. Я вообще еще многого тут не знаю, хотя и проторчал в отделе три месяца. Так всегда бывает на более высоком уровне - какие-то «политические» дрязги, какие-то группировки, личные связи с вышестоящими, интриги и подсиживания. Впрочем, и не стремлюсь узнать. Как-то наплевать на это. Работаю, пока работается, а там видно будет.
        Планерка дальше покатилась по накатанным рельсам. Спросили про другие дела - уже не у меня. Опера докладывали, мямлили, вяло трепыхались, отвечая на разнос, иногда справедливый, иногда - нет. Мало чем отличается от планерок участковых, только лейтмотив другой. Там - побольше протоколов «по пьянке», на мелких хулиганов, на выливающих помои грязнуль. Здесь - раскрытие, планы оперативной работы, но суть остается прежней: накачка от начальства, бумажная работа и показуха. Каждый должен прикрыть зад правильной бумажкой, в том числе и начальство. Рутина, однако!
        Полтора часа выброшены на ветер. Полтора часа, в которые я мог бы потренироваться в рукопашном бою или пострелять в тире. Или просто лечь и поспать. В машине я немного поспал, но не сказал бы, что очень уж сладко. Снились тяжелые, тревожные сны: кровь, голые девушки с перекошенными от страха лицами, бегущие вдоль улицы, будто спасаясь от неминучей гибели, потом - люди в черных комбинезонах. Они бегут на меня, стреляя на ходу, и я чувствую, как пули рвут мое тело, выбивая фонтанчики крови. И я ничего не могу сделать, совсем ничего! Мои ноги погрузились в горячий асфальт, густой, жидкий, как размешанная глина. И только одна мысль: «Все! Конец! Кончился мой ад!»
        Проснулся весь в поту, мокрый как мышь. Не рассчитал, припарковался так, что утреннее, уже по-летнему горячее солнце накалило крышу моей машины, превратив ее внутренности в подобие духовки. А каким может быть сон в духовке? Только кошмарным!
        Все разошлись с планерки с чувством огромного облегчения. Может, и не все, но я точно. Слава богу, мне не поручили искать самого себя - сейчас это было бы выше моих сил. Семушкину придали еще троих оперов, которые пойдут опрашивать соседние дома и больных с медсестрами - окна больницы выходят на улицу, ларек оттуда видно. Может, кто-то что-нибудь да заметил. Хотя я очень в этом сомневаюсь. Если только видели силуэт машины? Номер рассмотреть в темноте и на таком расстоянии невозможно, вряд ли свидетель обладает зрением совы или орла. Хотя и расслабляться не стоит, всякое может быть. От случайностей никто не застрахован.
        Выйдя из ГОВД, минут пять стоял в тени, думал. Поехать отсыпаться? Дел куча, не до спанья. Вопрос в том, куда податься в первую очередь!
        И тут у меня зазвонил сотовый телефон, который молчал почти сутки. И сразу же решился вопрос, куда ехать в первую очередь.
        Лев Семенович сидел в нашем «офисе», весь в растрепанных чувствах и при битой физиономии. Лицо его украшал здоровенный фингал, расположившийся под левым глазом. Впрочем, Лев Семенович хоть и был возбужден, и даже сверх меры, но присутствия духа не потерял, боевой настрой его был выше всяких похвал.
        - Андрей Владимирович! Вы видите? Видите! - Он потыкал пальцем в свою боевую травму, потянувшись ко мне, чтобы я как можно тщательнее оглядел нанесенные повреждения. - Видите, что они творят!
        - Кто - они? - Я сел в кресло на колесиках, откинулся на спинку и обвел взглядом кабинет. На стульях сидели пятеро, не считая Шварценфельда. Вся моя личная гвардия, начиная с Янека и заканчивая Витькой Борисовым, тем самым боксером-тяжеловесом ста девяноста семи сантиметров роста.
        Выглядит Витька, конечно, зверски. Его хорошо брать с собой, чтобы стоял и всем своим видом внушал трепет неразумным супостатам. Каким именно супостатам? Да всем, кто покусится на нашу финансовую свободу. И жизнь.
        Впрочем, если он и недотягивал до моего уровня или уровня Сазонова по рукопашке, то большинство обычных, не подготовленных и не наколотых спецуколами людей он может просто размазать в кашу. Сильный парень. Да и по характеру вроде как человек адекватный - лишнего не спрашивает, нос не в свое дело не сует, дисциплине обучен - выполняет все, что ему скажешь. Хороший работник. Ну а моя гвардия - это и есть моя гвардия. На них вся надежда. Звери, а не люди! В хорошем смысле. Ей-ей, зверям я доверяю больше, чем людям. Те же собаки - никогда не предадут. В отличие от людей.
        - Парковские на нас насели, стрелу забили! - пояснил Косой, спокойный как танк. - Типа ночной клуб их, они его будут доить, а также Первый гастроном, ну, и еще с десяток объектов. Семеныч тут ломбард новый, что на прошлой неделе мы окучили, взялся проверять, доходы вычислять, так туда бригада парковских приперлась, Семенычу физию начистили. Нас не было, Семеныч все сам хочет, мол, не нужна охрана! Сам с усам! Ну вот и нарвался. Нельзя его одного отпускать на аудит, другой раз и башку проломят.
        Лев Семеныч пожал плечами, сел на место:
        - Всего лишь работа с документами! Откуда я знал, что может быть такое безобразие! Я им сказал, кто такой и от кого приехал. Так они офис в ломбарде побили, стулья поломали. Сказали, что мы никто и что ломбард теперь будет платить им. Ну и назначили встречу - на пять часов вечера, на пустыре возле мукомольного завода. Говорят, будут разговаривать. А мне один из них в глаз ударил! Мерзавец!
        - Пять часов, - кивнул я и посмотрел на Косого. - Я с вами поеду.
        - Стволы брать, командир? - Казак с надеждой посмотрел на меня и, когда увидел, что я отрицательно покачал головой, нахмурился и вздохнул. - А если они шалить начнут?
        - Среди белого дня? Вряд ли, - подумав, ответил я. - А в рукопашную мы их повалим.
        - Повалить-то повалим, а завтра что? Так и будут ходить по пятам и нам пакостить? - разумно заметил Косой. - Это ведь уже не первый раз. Нужно сделать так, чтобы больше не ходили!
        - Завалить их! Наглушняк! - кровожадно потребовал Янек. - Чего с ними чикаться?! И каждый раз, как увидим, - валить!
        - И сядем! - буркнул я, мучительно обдумывая ситуацию. - Нет, братцы, сейчас их валить нельзя! Впрочем, посмотрим.
        - Я ничего не слышал! - тут же заявил встревоженный Лев Семеныч. - У меня свое дело, и я его делаю хорошо! Кстати, Андрей Владимирович, ребята собрали очередные взносы, я тут посчитал, разбросал по категориям. Проверьте!
        - Потом, Лев Семеныч, все потом! - прервал я трудовой энтузиазм финансового директора. - Это не главное.
        - Как это - не главное?! - не унимался бухгалтер. - Деньги - всегда главное! Кстати сказать, я взял на себя смелость перевести взносы в твердую валюту. Основную сумму, ту, что остается в предприятии. Так гораздо удобнее! Не все, конечно, но большую часть. Время смутное. Лучше всего большие суммы не держать в рублях. Доллар - он всему голова!
        - Хорошо, - терпеливо, стараясь не раздражаться, ответил я. - Пока что погуляйте, подышите воздухом. Мы сейчас тут проведем совещание, и, если вам не нравится обсуждение силовых акций, лучше выйдите. Меньше знаете - хорошо спите.
        Лев Семеныч выскочил из кабинета, и скоро его каблуки гулко застучали по деревянному полу зала.
        - Ну так что, командир, стволы берем? - снова спросил Казак. - Как бы это все не вылилось в красивую, но очень кровавую пьесу. Разрисуют нас красным - не отмоемся!
        - Ладно. Только пистолеты! - решился я. - Но без команды не применять. Если будет рукопашка - по обстоятельствам. Роняем их, но стараемся не убивать. Мы потом их достанем. Есть у меня одна мыслишка… всех сразу, скопом. Они ведь по пятницам у себя собираются. Как там называется их поганая конторка? «Ураган», так, что ли? Ну и вот. Но на стрелке валить не будем, вони потом не оберешься.
        Потом мы немного потренировались. Вернее, я лично немного, а парни остались. Подтянулись и остальные, так что тренировка пошла по полной. Основная группа выступала за тренеров - пока не придет Сазонов. Я же решил пообщаться с родственниками убитой женщины. Может, что-то и проклюнется… вот чувствую, пованивает это дело. Женщину незачем убивать. Пригрозили, отняли кошелек, сережки сняли - и все. Но зачем же на мокрое дело идти? Впрочем, был маньяк, который в каком-то городе бил всех женщин молотком по голове. Грабил и уходил. Может, и тут такой же? Но вообще-то подобных случаев больше не было. Не было серии, значит, не маньяк.
        Я уже отъехал на несколько кварталов, когда вдруг зазвонил телефон. Мой номер знало ограниченное число людей, так что никто чужой звонить не мог. На всякий случай тут же свернул к обочине, одной рукой нажал кнопку приема, прижал трубку к уху.
        - Алло! Алло! Это Каргин?!
        - Каргин, - насторожился я, - кто это?
        - Это Витек! Сын (он назвал фамилию шинкарки, моего агента)! Убили ее!
        - Что?! - у меня трепыхнулось сердце, я не поверил своим ушам. - Что ты сказал?
        - Убили ее. Зарезали. А перед тем пытали.
        - Ты где сейчас? Дома?
        - Дома. Щас мусора… щас менты приезжали, допрашивали. Я мамку нашел утром.
        - Чьи менты приезжали? Городские или местные? С РОВД или с города?
        - Да я хер их знает… вроде местные. Участковый был - тот еще козел!
        - Все, сейчас я подъеду, будь там!
        Я тут же развернулся, оставляя на нагретом весенним солнцем асфальте черные следы горящих покрышек, и рванул вперед, не обращая внимания на обиженные бибиканья попутных и встречных машин. Внутри у меня все звенело: кто?! Кто это сделал?! И чуял - все неспроста. Совсем неспроста!
        Заходить к Сазонову не стал. Не заезжая во двор, бросил машину возле ворот и пошел пешком - идти-то всего ничего, через два дома.
        Дверь с «кормушкой», через которую шинкарка выдавала товар, была распахнута, везде следы ног. Здесь прошлась целая толпа - начиная с сына шинкарки и его друзей-гопников, заканчивая постовыми милиционерами и понятыми.
        На кухне все перевернуто: выбрасывали посуду, вываливали мешки, мешочки. Деньги искали?
        Сын шинкарки был здесь. Противный парень, массивный, рыхлый, одутловатый. Через его посредство я некогда и познакомился с Сазоновым. Этот самый придурок, сынок хозяйки дома, докопался до Сазонова и огреб от него по полной. Со всеми своими дружбанами. Ну а я расследовал это дело. Побитый, само собой, подал заявление о том, что ему нанесли побои. Мне пришлось пригрозить и ему, и его мамаше, чтобы написали встречное заявление об отказе. Мол, сам упал. А потом мы с шинкаркой «подружились», и она мне шибко помогла. И вот теперь ее кто-то убил…
        - Кто это сделал? - не тратя времени на условности, спросил я. Здороваться, то есть желать здоровья этому моральному уроду, я не хотел, выражать соболезнование - тоже. Хотя бабу, честно говоря, было жаль. При всей своей криминальности она была совсем не злой, деловитой и, можно сказать, верной.
        - А я откуда знаю?! - Парень был искренне расстроен, это я видел сразу. Все-таки моя работа предполагает некое умение разбираться в искренности собеседника. Недаром говорят, что бывших ментов не бывает, а я ведь и не бывший. Мент. Потому первое, что делаю, - впиваюсь взглядом в лицо собеседника и пытаюсь понять - врет он или нет.
        - Пришел, а она мертвая! Привязана к креслу! Они ей пальцы ломали, резали, а потом задушили проволокой. На шею проволоку, палку туда вставили и крутили. Так и оставили.
        - Как думаешь, деньги нашли? - спросил я, оглядываясь по сторонам.
        - Думаю, нашли. Она мне показывала заначку, где прячет, - нет заначки! Значит, все рассказала. Как не рассказать, если тебе пальцы ломают! - парень вдруг всхлипнул, отвернулся, вытерев глаза запястьем:
        - Твари! Найду - убью! Мамка!
        Я почему-то даже удивился, хотя удивляться, по большому счету, было глупо - мать же! Пусть этот отморозок - почти животное, но что-то человеческое у него все равно осталось! Мать заботилась о нем, содержала, помогала. Вытаскивала из дерьма, в которое он все время попадал. Кстати сказать, насколько я слышал, он вроде как у парковских сейчас тусуется. Вместе со своей мелкой бригадой. Как там его звать-то… дай бог памяти… Царьков Виктор Васильевич. Вот! Есть память, ага. Год прошел с того случая, а я помню.
        - Вот что, Виктор Васильевич… - я сделал паузу, и отморозок удивленно воззрился на меня. Так я с ним никогда не разговаривал. Больше - презрительно или с угрозой. Как он того и заслуживал.
        - Пойдем, поговорим! - Я кивнул ему на выход в сад и пошел под навес, где обдувал уже теплый ветерок и сияло весеннее солнце. Торчать в залитой кровью, пахнущей смертью кухне очень уж не хотелось. Лучше разговаривать на просторе, где видно - подслушивает кто-то или нет.
        - Ты знаешь, что твоя мать работала на меня? - задал я лобовой вопрос, пристально глядя в красное, блестящее от испарины лицо парня.
        - Знаю… - неохотно кивнул он. - Говорила, что поможете, если что. Помогли, ага!
        - Ты хочешь найти убийц? - не стал я педалировать свое раздражение.
        - Ясное дело, хочу! - вскинулся парень. - Я порву их, как тузик грелку! Я им кишки вырву! Я их…
        - Заткнись и слушай! - перебил я этот фонтан справедливого гнева. - Если хочешь найти убийц, давай, рассказывай, что мать говорила в последнее время. Кто к ней приходил, кто, может быть, угрожал. Какие проблемы были - если они были. Все рассказывай! Кстати, ты под кем сейчас?
        - К-хм… с парковскими я! У них Аким - бригадир. Ну и кодла моя тоже со мной.
        - А чего там делаешь? Обязанности какие?
        - Какие обязанности? - даже удивился собеседник. - На ларек какой наехать… стекла побить. Деньги собрать - когда скажут. Ну и вообще - на подхвате. Как обычно в бригаде. Пехота, чо. В натуре, ничо особенного. Не киллеры, точно!
        - Ты бы мог мне помочь… а я тебе! - Я посмотрел парню в глаза и увидел в них злой огонек и ненависть. Он меня ненавидел еще с того раза. И ничего не забыл.
        - Я не буду стучать, в натуре! - собеседник презрительно прищурился. - Я не мусорская прокладка! Не подкатывай ко мне с такими заявами!
        - А если я пущу слух, что твоя мать стучала мне о том, что ты ей докладывал? Ты давал ей расклад на своих пацанов, а она передавала мне. За «крышу». Тогда что ты запоешь?
        - Ты чо, в натуре, охренел?! - у парня даже голос сорвался. Видимо, в горле пересохло. - Ты… ты…
        - Я сделаю, придурок! Ты какого хрена тут передо мной строишь из себя крутого?! Ты - козел! Падаль! И ты будешь мне барабанить! Иначе я тебя угроблю, просто - угроблю! Понял, дебил?! Ты вообще с кем разговариваешь?! Ты что себе думаешь, перед тобой постовой мент? Лох какой-то? Я - опер! Из ГУВД! Целый капитан! А ты мне тут строишь героя! Сейчас возьмешь листок бумаги и напишешь заяву о сотрудничестве, понял? Понял, я спрашиваю?!
        - Понял…
        Парень мечтал меня убить. И не просто убить, а так, чтобы я мучился, и как можно страшнее. Но мне было глубоко плевать. Я потерял одного агента - получу другого. Работа такая!
        - Шагай домой, неси бумагу и авторучку. Быстро!
        Я прикрикнул, и парень едва заметно вздрогнул. Потом молча поднялся и ушел домой. Не было его минут пять, потом появился - с авторучкой в одной руке и листом бумаги в другой. Еще минут десять я диктовал ему то, что нужно написать, и он написал. Все написал, начиная с фамилии-имени-отчества и заканчивая своим нынешним «местом службы», с перечислением имен бригадиров и самого главного авторитета. Впрочем, их там было трое - братья Сапегины. Бывшие боксеры, как это частенько и бывает. Большинство бандитских группировок так или иначе связаны со спортом. Кроме шахматистов и шашечников. Впрочем, тоже не факт.
        - Ну вот, теперь как следует поговорим! - Я сложил лист вчетверо и с удовлетворением опустил его во внутренний карман куртки. - Вспоминай, что тебе говорила мать!
        Ничего нового я не узнал. Или парень ничего не знал, или… мог соврать, конечно. Зачем? Например, из вредности. То, что я взял с него расписку, ничего не значит. Заставить что-то сделать можно, а выдать информацию невозможно - скажет, что не знает, и что ты сделаешь? Увы, насильная вербовка имеет свои слабые места. Но что есть, то есть, приходится работать и с такими агентами.
        В общем, никто не угрожал, никто не приходил, кроме участкового. Тот требовал платить за «крышу», считал, что шинкарка торгует наркотой. Но это я и так уже знал.
        Похоже, что висяк. И, как обычно, раскроют случайно, через месяцы или годы. Или не раскроют. Кому нужна какая-то там самогонщица?
        Была у меня вначале мысль, что грохнул мамашу ее сынок. Чаще всего так и бывает - убивают близкие родственники. Но потом я отказался от этой версии, слишком этот тип глуп, чтобы суметь сыграть горе о смерти матери. Не тот контингент. Вот был бы он интеллигентом… актером каким-нибудь!
        Потом я пошел и осмотрел место происшествия - внимательно, сантиметр за сантиметром. Посмотрел на разгром и в других комнатах и тоже ничего особого не увидел. Единственное, что точно понял, - обыск производили тщательно, не пропуская ни сантиметра.
        Снова вернулся в сад, увлекая за собой нынешнего хозяина дома, ходившего за мной, как пес на поводке. Похоже, он боялся, что я найду спрятанные матерью деньги и заберу их себе. Усевшись на скамью, я изобразил из себя рентгеновский аппарат и выпустив лучи проницательности, веско спросил:
        - Кто сегодня едет на стрелку к мукомольному?
        Глаза парня расширились, и я понял, что он знает!
        - Откуда вы…
        - Кто поедет?
        - Ну… наша бригада. Еще - бригада Клима. Человек двадцать все вместе. Сказали - лохи какие-то залетные будут, надо их поучить так, чтобы забыли, как лезть туда, куда не надо.
        - Оружие?
        - Сказали - биты взять, ножи, кастеты. Про стволы не знаю ничего, может, у старших и есть.
        - Не езди сегодня на стрелку. Понял? Не езди! Отмазка у тебя есть - мать убили. Позвони им, скажи. Не езди. И не вздумай сказать, что я интересовался. Узнаю - плохо тебе будет.
        Ответов слушать не стал. Поднялся, вышел на улицу и побрел к дому Сазонова. Версий убийства шинкарки не было никаких, кроме одной - пустила кого-то знакомого, не ожидая проблем. Ну и огребла. И снова определил, что это преступление будет раскрыто не скоро, не по горячим следам.
        Сазонов был спокоен и деловит. Как всегда, начал с обеда, справедливо предположив, что поесть я не успел, а мой организм, подстегнутый уколами, требует горючего не меньше, чем трактор желает солярки. Он не спросил, куда я уехал ночью. Вообще ничего не спросил. В том числе и о том, куда я ходил сейчас, когда оставил машину под окном. В принципе это и так было ясно - его уже опрашивали на предмет того, видел он чего-то или нет. Обычная практика. Кого еще опрашивать, если не соседей?
        Но он ничего не видел и не слышал. Спрашивать меня о том, какие я имею версии по поводу этого убийства, Сазонов не стал. Знает, что и так бы поделился, если бы что-то раскопал.
        С интересом послушал о том, как я завербовал сына убитой. Заметил, что вербовка проведена достаточно грамотно, хотя и излишне грубо. Когда я рассказал о будущей стрелке с бандитами, нахмурился. Потом встал, сходил в дом и принес откуда-то из его недр лыжную шапку с прорезью для глаз. Для чего - это и так было понятно. Говорить о том, что такая же шапка уже лежит в багажнике моей машины, я не стал. Зачем? Показать, что я не такой дурак, каким он меня считает? Так он не считает дураком, просто перестраховывается.
        Мы еще посидели, помолчали, щурясь на весеннее солнце, и я даже немного задремал: после плотного вкусного обеда поспать - святое дело! Сазонов готовит великолепно, мне до него в этом деле - как до Москвы пешком. Он бы точно мог работать поваром в хорошем ресторане! Если бы не был матерым убийцей. Впрочем, одно другому не мешает.
        Примерно через час Сазонов позвал меня на тренировку. Стрелка - не стрелка, а изменять нашему распорядку он не собирался. Как и позволить расслабиться. О чем тут же и заявил, мол, расслабляться не нужно, тот, кто расслабляется, долго не живет. Нужно жить «на щелчке» - это когда оружие снято с предохранителя и готово к стрельбе.
        Интенсивной тренировки не было. Сазонов все-таки меня в этот раз щадил - нападал довольно-таки медленно, так, что я мог вполне легко и свободно ставить блоки и уходить от ударов. А еще было ощущение, что он готовит меня к сегодняшней схватке, делает так, чтобы я был к ней абсолютно готов. То, что это будет схватка, я не сомневался. Эти парни придут нас гасить, а не разговоры разговаривать.
        Дикое время пришло. Совершенно безумное. Жизнь не стоит и ломаного гроша. Не жалеют ни своих, ни чужих. И тем более конкурентов. А мы реальные конкуренты, потому нас будут гасить по полной.
        Потом я принял душ и немного отдохнул, вытянувшись на твердой, уже привычной кровати в «своей» комнате. Разбудил меня Сазонов, коснувшись плеча, после чего я подскочил, как подброшенный мощной пружиной. Сна как не бывало, в голову билась кровь, мышцы звенели, звуки слышались мощно, усиленно, будто проходили через громкоговоритель. Даже подумалось: а может, Сазонов мне что-то подсыпал? А что, с него станется! Химик чертов!
        Прежде чем ехать, быстро снял с машины номера. От гаишников отобьюсь, «на фуражке» проеду, а идентифицировать меня по номеру машины будет уже невозможно. Да, я готовлюсь к поездке, будто знаю, что все закончится трупами. И не будто, а знаю. Теперь откуда-то знаю.
        Еще немного посидел, попил чаю, раздумывая о том, во что я теперь превратился и во что это все выльется, но погрузиться в дебри самоанализа по самую макушку не успел, время поджимало. На досуге порассуждаю, какой бандитской зверюгой стал и чем теперь я лучше настоящих бандитов. Бывает, что накатывает, ага. Тут главное - не углубляться. Делай то, что должен, и не думай лишнего. Все равно сдохну рано или поздно. Но сделаю все, чтобы это произошло как можно позднее.
        У спортзала подхватил Янека и Косого. Казак поехал на своей «восьмерке» (с которой я заставил его тоже снять номера) вместе с Витей. Витю решили звать Боксером. Сначала Боксера на стрелку брать не хотел, но Казак за него поручился, мол, свой парень, крутой и не болтливый.
        Мукомольный завод - место глухое. Казалось бы, до центра - тьфу. Но… тут почти никто не ходит, особенно вечером и в такое время года. Здоровенный бордюр закрывает от реки, справа - железнодорожные пути, по которым когда-то сновали вагоны с зерном и мукой. Теперь - затишье, как и везде в производстве. Люди сюда лишний раз не заходят - если только на лодочные базы, раскиданные вдоль набережной, но пока еще не сезон для поездок на моторках, да и не особо сейчас покатаешься - зарплаты задерживают, а бензин дорог. Попробуй, накорми эти чертовы «Вихри» и «Нептуны», которые просто-таки лопают горючку, пьют ее в три горла! В советское время река гудела от пролетающих по ней катеров и моторок, звенела, как разбуженный улей. Теперь редко-редко где-то далеко прозудит подвесной мотор «Казанки» либо «Прогресса», и то, небось, Рыбнадзор катается либо водная милиция. Не до покатушек теперь народу…
        Мы приехали раньше назначенного времени минут на двадцать. Так будет вернее. Осмотреться, рассчитать пути отхода. Машины оставили выше, у спуска к набережной - мало ли что случится, вдруг заблокируют? А так хоть можно добежать. Вернее, убежать. Мест, где можно скрыться, спрятаться, более чем достаточно. Строительный мусор, бетонные плиты, какие-то склады, полуразрушенные строения… Обыватель даже предположить не сможет, что в этом месте, прикрытом от глаз старинными, еще дореволюционными постройками, может находиться такое… безобразие. Хорошее место для разборок! И до центра недалеко, и до городской больницы два шага… до морга.
        Бандиты подкатили на четырех машинах, забитых полностью, даже сверх меры, - из «девятки» вылезли сразу шесть человек. Кстати, номера эта шпана даже не попыталась укрыть. Или снять. Если только эти самые номера не были фальшивыми. Что, впрочем, совсем даже не обязательно. Бандиты в последнее время совершенно обнаглели. Уже и оружие перестали прятать. В советское время на каждый огнестрел выезжал сам городской прокурор. А как же! Стреляли! А теперь стреляют ежедневно - не успевают убирать трупы. И ничего, все в порядке вещей!
        Мы стояли тесной группой - пятеро, я и Косой впереди, трое позади нас. В руках ничего. Ни стволов, ни бейсбольных бит. А вот у некоторых парковских в руках были биты. И они держали их с таким видом, как если бы собирались этими битами разогнать не пятерых парней, а целый полк морской пехоты США. Героические такие пацаны, много о себе мнящие, видимо, от безнаказанности.
        Впереди шел неприметный парень лет тридцати, одетый не как остальные, вырядившиеся в спортивные костюмы, кроссовки и кожаные куртки. Нет, у него был кожаный плащ, нормальные, не пацанские брюки и приличные черные ботинки, начищенные до зеркального блеска.
        Подойдя к нам на расстояние пяти шагов, парень в плаще остановился и замер, сунув руки в карманы своей «козырной» одежонки. Замерли и все остальные, встав за ним полукругом, как стая бродячих псов за вожаком.
        На первый взгляд - парни как парни. Ничего зверского - спортивные, молодые, некоторые даже симпатичные. Но впечатление обманчиво. Это - шакалы, самые настоящие шакалы. Падальщики, никчемные твари!
        Кстати, зря я шакалов обидел. Во-первых, они прародители собак, а я собак люблю. Во-вторых, у падальщиков своя задача - убирать гниющие трупы. С чем они справляются великолепно. А у этих - ничего, кроме инстинктов и желания красивой жизни за чужой счет! Бесполезные гады. И опасные.
        - Ну и кто тут у вас Самурай? - спросил парковский вожак, покачиваясь, переступая с носка на каблук и обратно.
        - Я Самурай! - откликнулся, разглядывая собеседника.
        - А чего морду-то прячешь? - спросил парень, криво усмехнувшись. - Тут все свои, чего боишься-то?
        - Ты чего звал? - спросил я, не желая вступать в долгие и бесполезные разговоры ни о чем.
        - Чего звал? - парень посерьезнел, и лицо его окаменело. - Сказать, чтобы вы, мудаки, не лезли туда, куда вам лезть не нужно! Это наша территория! И ломбард наш! И все - наше!
        - А кто нашего бухгалтера ударил? - спокойно спросил я, чувствуя, как накатывает желание убивать. Именно накатывает - по-другому это назвать нельзя. Красная волна захлестывала мозг, в ушах звенело, во рту вкус железа - то ли язык прикусил, то ли щеку, сам не понял, что именно!
        Заставил себя успокоиться. Замер в ожидании.
        - Я врезал вашему жиду! - парень справа от авторитета довольно ощерил зубы, «украшенные» золотом и сталью. - Еще раз его увижу - убью!
        - Ясно, - кивнул я. - То есть вы хотите, чтобы мы больше никого не крышевали? Может быть, у вас есть еще какие-то пожелания? Просьбы? Мольбы?
        Главарь этих придурков наконец-то допетрил, что над ним издеваются, нахмурил брови, побагровел и громко рявкнул:
        - Валим их, пацаны! Только без стволов!
        Толпа ринулась на нас со скоростью тепловоза. Молча, только лишь сопя и топая, как стадо коров, несущееся к водопою после длительной засухи.
        Нет, не прошли даром уроки Сазонова. И тренировки с моими соратниками в спортзале - тоже. Именно там, в спортзале, я отрабатывал бой против нескольких противников сразу, и сейчас мне это здорово пригодилось.
        Первым на меня набежал парень с битой, признавшийся, что ударил бухгалтера. Он замахнулся оружием ударно-дробящего типа, но, что я немедленно отметил, сделал это будто в замедленной съемке. Парень еще поднимал биту над головой, а я уже оказался рядом и будто на тренировке ударил его в горло костяшками прижатых к ладони пальцев правой руки, гарантированно ломая ему гортань.
        Вторым был крепкий, плечистый парень пониже меня, но шире в плечах и гораздо массивней. В руках он держал короткую дубинку, скорее даже обрезок металлической трубы, я не рассмотрел. Парень очень медленно и даже комично поднимал дубинку, всем своим видом изображая движение, и тоже нарвался на удар в горло, только теперь левой рукой, предплечьем. И пока он висел в воздухе, медленно и плавно опускаясь на грязную каменную мостовую, я проскочил дальше, не задерживаясь возле него, чтобы ударом в переносицу свалить третьего - высоченного громилу с удивительно идиотским лицом, больше подходящим дауну, а не обычному человеку. Только вот дауны по сути своей люди добрые, и даже светлые, и точно не бегают по набережным, надев на пальцы стальные кастеты, и не пытаются вышибить мозги окружающим. Этот пытался и был гораздо быстрее, чем его соратники, несмотря на огромный вес и рост. Вероятно, он был хорошим боксером. Был - потому что я убил его так же быстро, как и двух своих первых противников. Короткий удар в переносицу, хруст проламываемых костей, входящих в мозг, и вот уже эта громадная туша заваливается
назад, раскидывая в стороны свои окорокообразные руки с надетыми на них стальными кастетами.
        Вообще-то это очень логично - боксер привык бить кулаками, дубинкой ему несподручно - вот ему кастеты. А если не умеешь как следует убивать руками - тебе бита. Все как и положено!
        Надо отдать должное предводителю этой шайки-лейки. Звериное чутье с первых же секунд драки дало ему понять, что дело вообще-то швах. Что соратники, коих было четыре на одного нашего, ложатся наземь, как трава под ударами косы, и что нужно спасаться, если хочет сохранить свою жизнь. И он помчался сохранять, на ходу вытаскивая ствол, надеясь успеть добежать до одной из бригадных автомашин.
        Я отчетливо видел, как бандит дергает из-за пояса пистолет, вырывая вместе с ним подол рубахи и пытаясь передернуть затвор.
        Вот напрасно ты недооценивал противника, и еще более опрометчиво - идти на стрелку со стволом, но при этом не загнать патрон в патронник и не снять пистолет с предохранителя. Это секунды, но этих секунд может не хватить для того, чтобы сохранить свою драгоценную жизнь. Жить надо «на щелчке», парень! Ты должен всегда быть готов к бою и к смерти! Вот не было у тебя такого учителя, как Сазонов. И слава богу, что не было!
        Я легко вывернул у него из руки ствол, направив в живот хозяину, и дважды нажал на спуск. «ТТ» рявкнул - раз, два, не так громко, как следовало ожидать, потому что пороховые газы ушли не в атмосферу, а в полость живота, нанося организму урон едва ли не такой же, как и тупоносая пуля калибра 7.62. Плотно прижимать не стал во избежание задержек, но что такое сантиметр расстояния для тугой струи раскаленных пороховых газов, следующих по раневому каналу следом за своей свинцовой подружкой?
        Остальные пули я выпустил со скоростью пулемета - по всем, кто оказался в пределах досягаемости и не успел попасть под удар. Затем сорвал с шеи бандита щегольское кашне, тщательно вытер им пистолет, стараясь не пропустить ни сантиметра поверхности и не касаясь руками, бросил его на землю.
        И тогда мир снова обрел привычную скорость движения и ясность звуков - такую, как до начала боя. В висках у меня стучала кровь, в ушах звенело, а еще - ужасно хотелось жрать. Не есть, а именно жрать - разрывая куски мяса голыми руками, слизывая капельки жира, текущие по пальцам, давясь и урча от наслаждения. Шашлык бы сейчас съесть! Да запить горячим чаем с лимоном! И огурчиков - свежих, пупырчатых! Пусть даже и тепличных. И помидорку - красную, терпкую, посыпать солью и…
        - Уходим, командир! - в сознание врезался голос Косого, хрипловатый, напряженный. - Щас тут будет куча ментов! Валим!
        - Добить надо! - мой голос прозвучал как-то издалека, будто принадлежал и не мне.
        - Я проверил. Добили. Все готовы! Уходим!
        И мы пошли. Не побежали, а именно пошли - чтобы не привлекать внимания своим бегом. Ничто так не забавляет взор любопытных граждан, как зрелище бегущих взрослых мужчин, особенно если у одного на физиономии черная лыжная маска с прорезью для глаз. Кстати, хорошо, что вспомнил. Снял и положил в карман.
        Отъезжали тоже медленно, плавно, не привлекая внимания. И в разные стороны - как договорились.
        Я развез ребят, куда они сказали, - оба вышли в центре, проехал пару кварталов, остановился, расслабившись в кресле машины, стал думать. Обсасывать, обгладывать ситуацию с разных сторон. Хотелось есть, голод туманил голову, но я решил прежде все хорошенько обдумать. Как меня учили. Как Сазонов учил. Нужно планировать свои действия наперед, и много проблем испарятся сами собой. Но не все.
        Сегодня мы убили двадцать человек. Шум поднимется - невероятный! Все-таки у нас не Москва и не Питер, такие массовые разборки с убийством для нас - пока еще экзотика. Четверых убили - шум до небес! А тут - двадцать человек!
        Конечно, я сделал все, чтобы подумали не на нас. Но слишком уж это грубо, слишком очевидно. Тем более что верхушка группировки осталась на месте. Погиб один из трех братьев и два десятка быков. И сейчас на нас начнется охота.
        Впрочем, а разве она раньше не началась? Сегодня нас хотели замочить, и мы их положили, а что нам оставалось? Да плевать на этих быков - ничего, кроме радости, от их убийства не испытываю! Другой вопрос, как из всего этого выкрутиться?!
        Дело передадут нам, в ГОВД, это точно. Массовое убийство - это не шутка. Значит, я буду в курсе расследования. Это уже неплохо. Дальше они начнут трясти своих агентов и пойдут к братьям этого черта. И что скажут братья? Сдадут они того, с кем затевалась «стрелка»? Скорее всего, нет. В этой среде не принято сотрудничать с ментами. Даже если это касается смерти близкого человека. Западло, как они говорят.
        Но не факт. На словах они могут многое утверждать, а на самом деле с ментами у них тесные связи. И точно могут рассказать, что «стрелка» затевалась с неким Самураем.
        Я посидел еще минут пять и после недолгих окончательных размышлений пришел к одному-единственному выводу - всех нужно валить. Всех! Оставшихся братьев и всю верхушку группировки. И как можно быстрее.
        И тогда позвонил Косому и Янеку, вызвав их на встречу.
        Парни ничуть не удивились тому, что я их позвал, хотя расстались мы всего ничего - меньше получаса назад. Само собой, ситуация была не просто экстраординарной - она была очень, очень тревожной! Среди нас нет дураков, все мы менты и прекрасно понимаем то, как все может закончиться.
        - Как там Витька? - спросил я, когда оба парня уселись в мою машину.
        - А что - Витька? - не понял Янек, от которого явственно пахло спиртным. Похоже, успел пригубить граммов сто, не меньше. Но страшного ничего нет, не возбраняется. Не каждый день убиваешь людей. У него это впервые. Впрочем, как и у Шурки.
        - Нормально - Витька! - понял Косой. - Созванивались с Казаком. Он с ним говорил. Со слов Казака, Витьке плевать. Говорит, меньше говна в мире стало. Единственное, о чем жалеет, что обшмонать их не дали. Мол, опергруппа все бабло из карманов потырит!
        - Крохобор! - фыркнул Янек.
        - Голодный! - ухмыльнулся Косой. - Не привык еще. Денег хочет. Перспективный парень. Двоих уработал. Не на глушняк, но повалил крепко. Я их добивал. А ты здорово их, командир! Я оглянуться не успел, а ты уже человек пять повалил! Голыми руками! И что характерно - наглухо! Трупаки! А потом этого козла! И стрелял так, что я ахнуть не успел, а эти уже валяются с простреленными башками! Ты человек десять завалил, не меньше!
        - Двенадцать, - меланхолично заметил Янек, медленно засовывая в рот что-то длинное, пахнущее рыбой. Косой заметил и тут же вырвал пакетик из рук соратника:
        - Не будь свиньей! Чего один жрешь-то?! Нет бы угостить боевых товарищей! А он хавку втихомолку пожирает! Командир, рыбку сушеную хочешь? Я тут гада раскулачил!
        - Чой-то гада?! - обиделся Янек. - Я хотел угостить, да не успел! Ты уже вырвал! И вообще - ты грубая ментовская свинья! Тьфу на тебя!
        - Можно подумать, ты воспитанная ментовская свинья! Мусор поганый! Волк позорный! Хе-хе-хе, - хохотнул Косой, протягивая мне пакетик. Я взял, достал оттуда кусочек рыбы, и рот сразу же наполнился слюной. Хотел откусить от куска, похожего на твердый сучок засохшего дерева, да передумал.
        - Вот что, парни, а пошли в ресторан? Пожрем! И поговорим! Хочу шашлыка! Весь вечер хочу, аж скулы сводит!
        - Тогда поехали в «Арарат». Уж если они не умеют делать хороший шашлык, то кто умеет?
        Они умели. В пафосном, огромном ресторане вкусно пахло, все блестело, все сверкало, и мне, пролетарию, не привыкшему к хождениям по ресторанам, вдруг подумалось о том, что все время кажется, что вот сейчас подойдет какой-то важный человек и скажет нам, одетым в простые джинсы и куртки: «Вы что тут делаете?! Кто вас сюда пустил?! Ну-ка, вон отсюда, гопники хреновы!»
        Пока ждали шашлык, успели обсудить все, что собирались. И парни тоже пришли к выводу - группировку нужно вырезать. Всех, начиная с верхушки. И как можно скорее.
        Где найти контору парковских, мы знали. Да что там искать? Предприятие под названием «Ураган», контора которого находится в промзоне. Мы все это время, пока крышевали предпринимателей, не теряли времени зря - собирали информацию о возможных конкурентах и врагах. То есть обо всех преступных группировках города, о самых крупных и о мелочи, которая может развиться в крупняк.
        У всех крупных группировок есть ахиллесова пята - их привязанность к определенному местообитанию. Всегда есть место, которое служит базой любой группировке. Где-то они должны собираться, где-то хранить документацию. Тем более что на определенном этапе каждая ОПГ задумывается о том, что пора бы вкладывать награбленное в относительно честный бизнес. То есть отмыть криминальные деньги. И тогда точно не обойдешься без офиса и всего, что присуще нормальному бизнесмену.
        Такой офис был и у парковских. Там они собирались, там они планировали и обсуждали свои дела. И мы наверняка знали, где тот офис.
        Быстро закончив ужин, загрузились в мою машину, и я отвез ребят по домам. Пока они должны сработать без меня. Сам же поехал к себе домой, в свою квартиру, в которой не был уже с неделю.
        Квартира встретила меня запахом нежилого помещения. Когда в доме давно никто не живет, жилье будто умирает, становится неживым, похожим на номер в гостинице или придорожном мотеле. То есть никаким. Я уже год здесь почти не бываю, даже после того, как сделал в квартире ремонт. Привык жить у Сазонова. А теперь, как мне кажется, нужно отвыкать. И мне спокойнее, и ему.
        Из тайника в прихожей достал сверток, не раскрывая, прошел на кухню и сел за стол, предварительно плотно занавесив окно. Напротив стоит такая же точно пятиэтажка - зачем давать людям возможность смотреть на то, что я сейчас буду делать?
        А посмотреть было на что: два черных здоровенных пистолета и при каждом - два магазина, полные патронов. Два «ТТ», пуля которых пробивает легкий бронежилет.
        Пистолеты давно уже как следует оттерты от смазки, в которой хранились десятки лет на армейских складах, испытаны в тире - с каждого я отстрелял по три магазина. Мощные пистолеты и довольно-таки точные. На пятидесяти метрах все пули ложатся в круг пятнадцать сантиметров в диаметре, то есть - в башку. Я читал, что «ТТ» вообще-то американский кольт, переделанный под патрон 7.62, но точно этого не знаю. Слухи такие ходили, но я не болтун-депутат, чтобы говорить всякую непроверенную ерунду!
        Еще раз осмотрев пистолеты, пощелкав магазинами, выбрасывая их наружу и снова вставляя на место, я почувствовал, как совсем успокоился. Главное - принять решение. Единственно верное решение, а там - будь что будет.
        Снова завернул пистолеты в тряпку, положил в старую болоньевую авоську, оставшуюся еще с советских времен. Умели делать вещи в СССР… износу нет! В таких авоськах носили на работу свои обеды сотни тысяч моих сограждан.
        Хорошее все-таки тогда было время! Никто не голодал - просто не дадут голодать! Заставят работать, даже силой заставят. Или покормят - на зоне. Тунеядца.
        Ну да, не было у нас видеомагнитофонов, не было «мерседесов». Так мы о них и не мечтали! Мы совсем о другом мечтали! О том, чтобы полететь в космос! Чтобы построить коммунизм во всем мире! Чтобы на Марсе яблони цвели, а все люди были счастливы! А теперь что? Деньги, деньги, деньги! Готовы удавить за эти деньги любого, даже мать родную! Квартиры в советское время давали бесплатно! А теперь?
        Я вдруг задумался… а кто теперь живет в квартире зарезанной на улице учительницы? И кто жил до убийства? Вроде как сын у нее был… Надо поговорить с соседями… Но это завтра. Сейчас не о том надо думать. Совсем не о том!
        Телефонная трубка издала резкий, противный вопль, так громко и гадко, что я едва не вздрогнул. Включил, и тут же в ухе загрохотал возбужденный, довольный голос Косого:
        - Командир, ты был прав! Все тут! Съехались, видать, перетирают за сегодняшнюю «стрелу»! Давай скорее, пока не разбежались!
        - Ждите. Не рисуйтесь. Отъедьте подальше!
        Я отключил трубку и поспешил к двери. Все-таки здоровское это изобретение - сотовая связь! Ни тебе дурацких тяжелых раций, ни тебе «Прием! Прием! Как слышите меня?!». Всегда с тобой, всегда ты в курсе дел! Дорого, конечно, пятьдесят центов минута, но оно стоит того, если вопрос стоит: «Жизнь или смерть?»
        Машина стояла в свете фонаря, и я привычно осмотрел ее на предмет прокола шин или царапины на борту. Народ у нас тут пакостный и завистливый - оставлять машину возле дома, особенно в не очень благополучных районах, строго противопоказано - или шины снимут, или магнитолу выдернут. А скорее всего, и то и другое сразу. Хорошо еще, если не подожгут. Ночью - на стоянку, пятнадцать минут хода до дома. Вот хорошо у Сазонова - загнал во двор, и никто тебя не видит! И ходить до стоянки не надо! Нет, надо подумать о своем частном доме. Хорошая, однако, штука! Понимаешь это только тогда, когда немножко в таком поживешь. Как я, к примеру.
        Ехал я до места минут сорок, честно говоря, весь изведясь в нетерпении. А что, если и правда свалят из офиса? Как их потом собрать вместе? Придется отлавливать по одному! А стоит завалить одного, другие попрячутся. Такого случая, как сегодня, может уже больше и не случиться! Нет, все-таки хорошо, что я заранее установил за ними слежку и выяснил, где твари кучкуются. Целую картотеку завел на гадов! Не хуже, чем в каком-нибудь ИЦ УВД. А может, и получше. И ребята поработали на славу, даже фото негодяев имелись - практически на всех руководителей ОПГ города.
        Впрочем, а как могло быть иначе? Ведь к чему я готовлю своих? Что я хочу сделать? Большую Чистку. Вот она и началась! У меня есть даже списки чиновников, сотрудничающих с ОПГ, и судей, которые на них работают!
        Вот эти, кстати, самые паскудные. Человек, который должен блюсти закон, который СУДИТ, но работает на бандитов! Ну как так можно?! Бандитов еще можно понять - их такое дело волчье, бандитское, но ЭТИ?! Нет им прощения!
        Машина ребят стояла метрах в трехстах от офиса бандитов. Улица возле офиса была достаточно хорошо освещена - кто рискнет бить фонари под окнами ОПГ? Только самый что ни на есть тупой наркоман, да и то вряд ли. Только если какой-то приезжий. Здесь все знали, что это за «фирма», и мечтали когда-нибудь стать ее «директором». Высшее достижение, высшая карьера!
        - Командир, они там! - негромко буркнул Косой, когда я сел в их машину. Свою я оставил неподалеку, в пределах видимости.
        - Сколько?
        - Внутри человек десять, не меньше. Снаружи трое. Типа охрана! Все пойдем?
        - А смысл? Вы страхуете, я иду.
        - Один?!
        - Один.
        - А я не переживаю за командира, - ухмыльнулся Янек, сверкнув белыми зубами. - Видел сегодня, как он мочит козлов! Аж позавидовал! Машина смерти какая-то, а не командир! Чак Норрис отдыхает!
        - Да фули там Чак Норрис, - пренебрежительно скривился Косой. - Против наших-то? Против Самурая?! Говнюк этот америкос, а не боец! Вот Брюс… Интересно, командир смог бы Брюса Ли положить? Как думаешь, командир, осилил бы Брюса?
        - Мля, парни, вам это что, игра?! - рассердился я. - Людей щас мочить буду, а вы чушь какую-то несете! Вы что, совсем не боитесь, что ли? После сегодняшнего, кстати, - как? Внутри ничего не ворохнулось? Людей же замочили!
        - Какие они, на хрен, люди? - скривился Косой, и его жест повторил Янек. - Мы - менты! Мы освобождаем мир от этого говна! И почему я должен переживать? Беру лопату и кидаю дерьмо в яму! Пока летит - отдыхаю! Вот и все! Так что не болей за нас, крыша у нас не едет. Все мы понимаем, и риск понимаем. Но все ништяк. Лучше вот что скажи: что нам щас делать? А если у тебя не заладится? Стволы так-то с нами! Может, все пойдем?
        - Нет. Один! - я решительно помотал головой. - Трое сразу вызовут подозрения. Они шум поднимут, забеспокоятся. Нет уж. Если долго не будет, или что-то особое случится… не знаю, что именно, - идете меня выручать. А пока сидите тут и смотрите за обстановкой. Понятно?
        - Да понятно, чо там… - Янек вздохнул и потянулся. - Бабу бы сейчас… я, когда переживаю, всегда бабу хочу!
        Косой захихикал, я тоже невольно улыбнулся и укоризненно помотал головой. Потом нащупал пистолеты в сумке, вынул и, взяв в руки лежащую между передними сиденьями чистую тряпку, которой Косой протирал стекло, начал методично стирать с пистолета отпечатки пальцев. Дома я уже протирал - обоймы, все, на чем могли остаться мои отпечатки, но лучше еще раз пройтись.
        Поработав тряпкой (Косой покосился на меня, но промолчал, он очень не любит, когда кто-то берет его тряпку для стекла и вытирает руки), достал из кармана резиновые хирургические перчатки, натянул их и воткнул пистолеты в оперативные кобуры в левой и правой подмышках. Для «ТТ» кобуры из-под «макарова» пришлось переделывать, расширять для ствола.
        - Готов! - сам себе сказал я и, взявшись за ручку двери, замер, будто перед прыжком в воду с высоченной вышки. Не то чтобы я боялся, совсем нет. Чего мне бояться? Убьют - так скорее встречусь со своими близкими. С семьей. Если загробный мир, конечно, существует. А не существует - так просто усну, и… все. Совсем все. Ни боли, ни кошмаров, ни этого адского мира. Легко умирать, когда нечего терять! Жить трудно.
        - Удачи, командир! Удачи! - сказали мои соратники, но я их уже не слушал, будучи весь там, впереди, где краснеют угольки сигарет.
        Выйдя из машины, пошел не по направлению к офису, а в сторону, чтобы зайти не со стороны автомобиля, а как бы возникнув из пустоты, из темноты, из теней, падающих от грязных стен ближайшей пятиэтажки. Порождение серых домов, эдакий смертоносный вирус, взращенный в кишках этого города.
        На предстоящую акцию надел старую смесовую куртку, которую, по большому счету, стоило использовать только для ремонта автомобиля или возни в огороде. Нормальная одежка бедного инженера, коих в нашей просвещенной стране больше, чем крыс на помойках Заводского района. Их тут много таких - технологов, проектировщиков, тех, кто не умеет ловчить, воровать, ломать руки и отнимать у людей последнее. Нормальных людей, ради которых я это все и делаю.
        Сгорбился, стал припадать на левую ногу, поднял воротник, на голове - невероятно дурацкая смешная «инженерская» шляпа. Она меня старила лет на двадцать, если не присматриваться, и делала из меня «шляпу», «пинжака». Спеца это никак не обманет, а вот для таких ублюдков, что собрались в своем логове, я обычный бродячий лох, который за каким-то там хреном вылез на воздух в неурочное время и болтается там, где совсем болтаться ему не нужно. Неопасный тип. Пендаля ему под жопу, и катись к своей воняющей жареным луком толстой бабе!
        Они так и продолжали стоять, как стояли, - двое возле входа, один к ним и к улице спиной, опершись на здоровенный черный джип. Я не особо разбираюсь в марках иностранных машин - это был бегемотообразный гигантский ящик, на котором только и пристало ездить козырным пацанам. Поблизости стояли и еще несколько машин - в основном «девятки» и какая-то красная иномарка потрепанного вида - обычный набор приблатненной шпаны более высокого, чем обычно, уровня. Провинция, чего уж там! Небось, московские бандиты ржали бы, увидев, на чем ездят их провинциальные «коллеги».
        Меня подпустили почти вплотную. Когда до троицы осталось шагов пять, один из стоящих у входа парней, не меняя позы и продолжая попыхивать сигаретой, удивленно заметил:
        - О! Это еще что за мудила? Ты куда прешь, убогий?
        Никто из них больше не успел даже вымолвить слова. Нож мягко, без шума выскользнул из ножен на предплечье левой руки и вонзился в глотку первого охранника.
        Второй успел схватиться за перерезанное горло, а тонкое, отточенное до остроты опасной бритвы лезвие рассекло гортань третьего.
        Максимум полторы секунды, и все закончено. Клекот, хрип, бульканье рассеченной трахеи и три тела, дергающиеся на земле. Одного, последнего, пришлось придержать, чтобы он не упал на машину, иначе грохот был бы, как если бы кто-то ударил в барабан. А так он «сдулся», как проколотый надувной матрас, и осел на землю, придерживаемый моими ласковыми руками.
        Я даже почти не испачкался - успел отпрыгнуть в сторону, когда кровь из рассеченной артерии заливала все вокруг.
        Нож бросил. Зачем таскать на себе улики? У меня еще есть, и не один, так что насчет этого не беспокоюсь. Следы крови с лезвия ножа убрать довольно-таки трудно, да и не нужно. Только идиоты жадничают, унося с места преступления орудия совершения этого самого преступления.
        Дверь не скрипнула, пропуская меня внутрь здания. За ней - освещенный неоновыми плафонами недлинный коридор, упирающийся в деревянную, покрытую лаком дверь. Пахнет деревом, краской, похоже, что тут делают ремонт.
        Голоса - там, за дверью. Кто-то яростно спорит - о чем именно, я не разбираю. Ощущение, что гудит улей пчел. Но это и понятно - им есть что обсудить. Небось, такого еще не случалось, чтобы некто взял, да и перебил на хрен как минимум две бригады ублюдков. Беспредел, однако! Никто не имеет права мочить ИХ! Это ОНИ имеют право мочить, кого хотят, и только так!
        Пистолеты уже в руках, предохранители сняты, курки взведены. Дверь открывается наружу, так что пришлось делать это аккуратно, чтобы не грохнуть по ручке стволом «ТТ». Зачем мне стучаться при входе? Незачем мне стучаться! Я к себе домой иду! В Ад!
        Вытаращенные глаза - представляю, как удивились, перед тем как умереть! Открывается дверь, и в нее входит некое чудо в дурацкой курточке, глупой шляпе, дешевых джинсах. И в руках - два здоровенных черных пистолета!
        Только вот недолго удивлялись. До тех пор, пока пистолеты не начали оглушительно рявкать, наполняя комнату звоном и запахом пороховых газов.
        Я стрелял со скоростью автомата, не выбирая цель, не сажая ее на мушку - нет, совсем нет. Как меня учил Сазонов - протягивается некая линия, нить от моего пистолета до искомой цели, как огромная указка, которой я касаюсь своей «мишени». Нажатие на спуск, и голова разлетается красными брызгами.
        Попадание пули в голову не оставляет маленькой аккуратной дырочки, как это показывают в кино. В лучшем случае получается входное отверстие, в которое легко пролезет большой палец руки, и выходное - размером в полголовы. А в основном - просто сносит верхушку черепа, разбрызгивая серо-желтую массу мозгов по стенам комнаты. Хрупкое существо человек, очень хрупкое! Маленький кусочек металла - и такие разрушения.
        Один выстрел - один труп. И только так! Только в голову, только наповал! Только один успел встать с места и сделать ко мне шаг навстречу, чтобы быть отброшенным назад ударом тяжелой пули и застыть на полу возле дивана, оскалив зубы и подогнув под себя ноги.
        Шестнадцать патронов. Двенадцать человек. Когда закончил отстрел, осталось четыре патрона - по два в каждом пистолете. Я стрелял сразу с обеих рук и ни разу не дал промаха.
        Осматривать тела на предмет их состояния смысла не было никакого. С ошметками вместо головы люди не живут, а в корпус я не стрелял. С расстояния три-пять метров промахнуться невозможно. По крайней мере, для такого стрелка, как я.
        Держа пистолеты в руках, открыл дверь ногой, вышел - настороженный, готовый стрелять по любому шороху. Но никого не было. Охранники у ворот затихли, вокруг них расплылись черные пятна крови. Я ухмыльнулся и вложил пистолеты в руки двум охранникам. Потом выпустил оставшиеся патроны вверх, в небо. Пусть теперь разбираются, кто стрелял, зачем стрелял и кто резал глотки, нож вложил в руку третьему парню. Если просто вложить пистолет в руку, легко определить, что человек не стрелял - парафиновый тест докажет этот факт совершенно неопровержимо. А теперь пусть поломают головы! Существовала опасность, что кто-то меня увидит - после выстрелов на улице, но что он может увидеть? Неясную фигуру в шляпе? Да и машины хорошенько перекрывают вход от взглядов, особенно этот дурацкий джип.
        Не снимая перчаток, пошел прочь и освободился от них только тогда, когда отошел подальше от места преступления. Нашел мусорный ящик, заполненный мерзко воняющими отходами, скинул с себя куртку, выпачканную кровью, шляпу, тоже в брызгах крови и мозгов, забросил их в ящик, напугав запищавшую толстую крысу, сверкнувшую красным глазом.
        Крыса - это хорошо. Сейчас она и ее товарки хорошенько «почистят» и куртку, и шляпу. Поужинают мозгами, кровью, а заодно и пропитанной ими тканью. В ящик отправились и джинсы, под которые я надел тонкие спортивные штаны типа «Адидас», в которых так любит щеголять отребье, которое я сейчас зачистил.
        И тут же выругался - не взял с собой ботинки! Мои испачканы кровью, и если впереться в них в мою машину - неминуемо оставят замечательные улики для тех, кто захочет меня достать. Пришлось идти к машине в одних носках, что совсем не улучшило моего настроения. Да и вести машину в носках - удовольствие ниже среднего.
        Не зажигая фар, на одних габаритах выехал на дорогу, следом за мной, выждав несколько минут, - моя гвардия.
        Через десять минут мы были уже далеко от места событий. Вокруг все тихо, никаких тебе милицейских машин, сирен и всего такого, что возникает вокруг героя в дурацких голливудских фильмах. Это у них соседи сразу звонят в полицию - как только заслышат стрельбу в неком доме. У нас же выключают свет и сидят тихо, как мыши, радуясь, что пристрелили не их. Палят себе в бандитском логове - ну и пусть палят! Такое их дело - палить! И не нам вмешиваться в дела сильных мира сего!
        А сильные сейчас они, бандиты. Увы.
        Через двадцать минут я был у дома Сазонова. Мелькнула мысль поехать к себе домой, но я ее отверг. Во-первых, нужно было обсудить происшедшее и наметить план следующих действий. Честно сказать, мне не с кем больше поговорить откровенно, ничего не скрывая, зная, что тебя поймут на сто процентов. С моими соратниками? Нет. Они смотрят на меня как на небожителя, эдакую помесь Геракла и Аполлона, который и пасть льву порвет, и стрелой всем башку прострелит. И все знает наперед. Это и хорошо, пока чувствуют, что я выше их и по уму, и по силе, - подчиняются мне беспрекословно. Как вожаку стаи. А если решат, что я такой же, как они, только почему-то получаю денег больше во много раз, тогда могут возникнуть проблемы. Так было и так будет всегда. Человек слаб, я на этот счет не обольщаюсь. И тем более им нельзя говорить о том, что, по большому счету, я живой труп и жизнь свою дальше чем на несколько лет вперед не планирую. У них свои планы, и самоубийца в командирах моих парней точно не устроит, я это знаю.
        Во-вторых, мне просто не хотелось оставаться одному в ту минуту, когда я осознал, что сегодня сделал. Два с лишним десятка трупов - это не шутка! И если в случае с кавказцами год назад я честно защищал свою жизнь, то сегодня вульгарно шел убивать. И убил. Эффективно, быстро, как если бы раздавил тараканов. И получил от этого удовольствие. Нет, не удовлетворение от хорошо выполненной правильной работы. Не чувство выполненного долга, когда понимаешь, что твоя работа нужна людям. Вульгарное наслаждение от вида того, как разлетаются мозги, как брызгает кровь, как тело моего врага дергается в последних судорогах вытекающей из него жизни. Это никакая не рефлексия - я слишком для этого прагматичен. Надо было убить, и я убил. Но вот этот «оргазм» от смерти, выпущенной при моем участии, - это ненормально. Совершенно ненормально! И я это прекрасно понимал.
        Когда подъехал, ворота открылись будто сами собой. Сазонов не ложился спать, он, как всегда, меня просчитал и, только лишь услышал двигатель «девятки», открыл ворота и, скорее всего, даже не смотрел, я это или не я. С него станется - узнать двигатель и по звуку. Старый волк, чутье и слух высшего уровня!
        Молча закрыл за мной ворота, так же молча ушел на кухню, где загремел плошками и чашками, после чего я тут же ощутил дикий, сжигающий внутренности голод. Сазонов всегда знает, что мне нужно. Чертов провидец!
        Я хлебал горячий борщ, заедая его пирожками с мясом, Сазонов же сидел напротив, прихлебывая из высокой фарфоровой кружки что-то темное, пахучее, пахнущее травами и пряностью. Какой-то из своих отваров - бодрящих, поддерживающих силы, восстанавливающих. Интересно, где он все-таки научился таким умениям? И единоборствам, и вот этим всем травяным и акупунктурным премудростям? Не иначе как где-нибудь в Китае. Или в Индии. Только все равно ведь не расскажет, чертов дедок!
        Когда дно здоровенной чашки наконец-то показалось из-под красного ее содержимого, замутненного белой сметаной, а в моем желудке исчезли как минимум четыре пирожка с мясом, Сазонов отставил кружку, откинулся на высокую спинку стула-кресла, сцепил руки на животе в замок и мягко, глядя мне в глаза, сказал:
        - Ну что же… давай, рассказывай, Самурай. Как далеко ты продвинулся на своем пути к смерти?
        Глава 5
        Нет, а что я хотел? Моих рук дело, вот и отдуваюсь теперь! Любое хорошее дело не остается безнаказанным, это закон природы. Или не природы? Или это закон кармы?
        Хм… а разве карма - не природа? Совсем запутался в своих же философских выкладках. Голова кругом идет от философии. Или потому кругом, что в нее слишком много нагадили?
        И нудит, сука драная, и нудит… Ну почему проверяющий из Центра всегда должен быть таким нудным козлом? Собрал бы всех, дал напутствие: «Идите работать!» - мы бы и пошли работать! Почему все это надо сопровождать таким количеством пустых слов? «Необходимо обеспечить…», «Недостаточно проведена работа…», «Имеются явные промахи…» Так иди сам и сделай без промаха! Я вот не промахиваюсь! Р-раз! И башки нет! Сможешь так? Нет? Тогда и не нуди! Я понимаю, что тебе нужно отчитаться перед министром, сказать, что работа проведена, что ты как следует нас накачал, но… хватит, в конце-то концов! Из нас уже льется! И все места болят! Хватит, скотина!
        - На этом мы пока что завершим нашу беседу. Начальник отдела, займитесь работой.
        Начальство из Центра плюс наши главнюки в полном составе покинули актовый зал, оставив нас перед лицом Татаринова, который был гораздо более хмур, чем обычно, злее, чем обычно, и, что касаемо потенции руководства, активнее обычного. В общем, перед нами сидел сексуальный маньяк, а не начальник отделения, и этот маньяк точно готов доказать свою исключительную социальную опасность. Вон как таращится, так бы и разорвал всех и каждого в отдельности!
        - Доигрались! - рявкнул Татаринов, не прибегая к дипломатическим ухищрениям. Но без мата. Он всегда старался без мата - если на людях. Вернее, если люди могут услышать. Опера не люди, потому не в счет.
        - Я вообще-то хочу уйти на пенсию, а не быть уволенным по несоответствию с занимаемой должностью! Понимаете, олухи царя небесного?! Но если мне придется по несоответствию, то я и вас за собой утащу! В народное хозяйство! Быкам хвосты крутить!
        - Товарищ полковник, а чем мы-то виноваты?! Вы же понимаете, что обеспечить то, чего они от нас требуют, невозможно!
        Опять Грачев. Нет, так-то он неплохой мужик, и даже умный, но вот язык его… Ну кой ляд ты лезешь? Больше всех надо, что ли? М-да. После выступлений Грачева чувствуешь себя эдаким мудрецом, который знает, как надо жить. Ведь я-то с дурацкими заявлениями не вылез! Значит, я умный!
        - Не мы же их убивали! Бандитская разборка! И что? Какая-то одна группировка жахнула другую! Нам бы убийцам этим самым памятник при жизни поставить нужно! Избавили нас от троих козлов, которые с каждым днем набирали силу! Нет больше парковских, больше нет, и слава богу!
        - Я этого не слышал, Грачев! - Татаринов взревел, как пожарная сирена. - Ты чего несешь?! Убийство! Тридцать с лишним человек! С применением огнестрельного оружия! Тебе что, замминистра тут только привиделся? Ты видишь, что происходит?! Ты лучше скажи, кто их всех убил?! Что ты сделал за эти два дня?!
        - Да чо я-то?! Я один, что ли, в оперативной группе по этому делу? Все работали! Все вместе! Семеныч старший, он и доложит! И Семушкин с ним!
        - Игошин доложит! А вот ты доложи лично, что сделал по этому убийству за двое суток?
        - Как и все - поквартирный обход, - Грачев оглянулся на хмурых соратников (на нас), уткнувшихся взглядами в пол. - Никто ничего не видел. Слышали выстрелы, но выглядывать побоялись. Вот и все! Здание - отдельно стоящее, если бы где-то в офисном центре, тогда да, кто-нибудь чего-нибудь да увидел бы. А так - никто и ничего. Да вы сами все знаете!
        - Если бы я все знал - не то бы было! - Татаринов уже немного успокоился и посмотрел на своего зама. - Игошин, доложи, что сделано за последние сутки.
        - Проведен поквартирный обход, задействованы доверенные лица, - монотонно загундел Игошин, явно уверенный в том, что и вопрос, и его ответ имеют лишь ритуальное значение. Положено спрашивать на планерке, что сделано, вот и спрашивают. Положено отчитаться, вот и отчитывается. Это надо пережить, и все пойдет так, как надо.
        - Как мы знаем, основная версия - разборка с конкурирующей ОПГ. Это доказывает тот факт, что накануне убийства в «Урагане», точнее, в этот же день, было совершено массовое убийство возле мукомольного завода, где усматриваются признаки серийности, а именно - выстрелы из пистолета «ТТ» в голову.
        - Какие, к черту, признаки серийности? - рявкнул Татаринов. - Ты чего? Выстрел в голову - уже серийность? Это когда так стало?
        - Не просто выстрелы, - невозмутимо парировал Игошин, - а выстрелы в голову, и с такой точностью, что ясно - стрелял профессионал. Одна пуля - один труп. Скорее всего, пистолет принадлежал бригадиру, одному из братьев, нападавший отнял пистолет и расстрелял из него хозяина пистолета. А потом положил и еще шесть человек. Снайперская стрельба, такая же, как и в «Урагане». Там, кстати, только один успел встать с места, остальные полегли где сидели. Скорее всего, убийца вошел с двумя пистолетами «ТТ» в руках и, стреляя сразу с двух рук, расстрелял всех, находящихся в комнате.
        - А почему ты отбрасываешь версию о том, что стреляли охранники? Пистолеты ведь были у них в руках? - Татаринов чуть прищурился, глядя в глаза заму. - Экспертиза показала, что из этих пистолетов и было совершено убийство. И самое главное, что охранники из них точно стреляли.
        - Возможно, что они и участвовали в убийстве, но кто тогда убил их? - разумно предположил Игошин. - Кто им глотки перерезал? В мусорном контейнере найдена одежда, предположительно бывшая на убийце в момент убийства. Он ее сбросил, дошел босиком до своей автомашины и уехал. И он был не один - свидетели видели две автомашины. Само собой, номеров не видели. Мне видится это так: убийца подошел к зданию «Урагана», перерезал глотки охранникам, вошел внутрь, расстрелял всех, кто там был. Вышел, вложил пистолеты в руки мертвым охранникам, выстрелил, чтобы следы пороха остались у них на руках, вложил нож в руку третьему охраннику. И ушел. По дороге разделся, выкинул одежду в мусорный контейнер, видимо, рассчитывая на то, что ее не заметят, а если и заметят - до тех пор над ней поработают крысы, которых там… как крыс! Ну и уехал.
        - А кто тогда был во второй машине? - Татаринов снова прищурил глаза, будто стараясь пронзить пространство и время.
        - Да кто ж знает? Может, случайные свидетели. А может, группа обеспечения. Например, следили за «Ураганом», потом вызвали киллера, тот приехал и всех завалил.
        - Да что же это за чувак такой? - Грачев фыркнул, недоверчиво помотал головой. - Один да всех? Может, их все-таки несколько было?
        - Вот ты и должен это узнать, Грачев! Это я пока что могу не знать. А ты должен знать! А ты сидишь тут и ворон за окном считаешь!
        - Так я бы пошел да поискал убийц! - вяло трепыхнулся Грачев. - Чего я тут сижу да получаю без вазелина! Смысл какой?
        - Смысл - чтобы не забывался! Чтобы работал! Вот какой смысл! Смышленые больно стали! А раскрываемости нет! А замминистра приезжает, чтобы вас научить работать! Это как так? Подождите, еще и опергруппа из Москвы приедет! Вас учить работать!
        - Ученого учить… - завел старую песню Грачев, но Татаринов тут же его прервал:
        - Молчать, капитан Грачев! Шагом марш работать! Игошин, останься! И Семушкин! Остальные - согласно рабочему плану! Вперед! И с песней…
        Народ, не мешкая, но и не слишком торопясь, потянулся из актового зала на выход. И я среди них - не первый, но и не последний. Где-то в серединке. Лучше не высовываться. Для такого, как я, это закон - «не высовываться».
        Два дня нас всех гоняли, как стаю гончих, - поквартирные обходы, опросы, осмотры. Бросили все текущие дела, сосредоточившись только на этих двух - у мукомольного и в «Урагане». Приехала комиссия из Москвы - замминистра с присными. Наставлять нас на путь истинный. Хотя мы и так работали не покладая ног. Ну и рук тоже, но главное - ноги. Ходить по квартирам и опрашивать возможных свидетелей - отвратительное, нудное, но и достаточно эффективное дело. В этот раз не принесшее совсем никакого результата, что меня откровенно порадовало.
        Честно сказать, у меня было, конечно, слабое место. У всех преступлений есть свои слабые места, но у моего - это даже не пятка, которая избежала погружения в воды Стикса, это… поболее того! Ну вот как опер будет искать тех, у кого были напряги с парковскими? Первое, с чего начнет, - пройдется по своим стукачам и даст им задание выяснить, кого крышевали парковские и с кем они так резко зарубились. А еще - с кем у них вообще были напряги. На самом деле ведь я не всех выбил. Я убрал верхушку, основных. А мелкая шелупонь теперь рассыплется по другим ОПГ и расскажет, что и как было в старой банде. Другое дело, что их точно никто не станет посвящать в дела группировки, если они не участвуют в деле. И не будут рассказывать, кого крышует ОПГ и уж тем более - сколько получает с клиента. Но ведь они могли просто случайно услышать, например, что есть некий Самурай, который претендует на крышевание некого предприятия, и что надо его поставить на место. Как сын шинкарки, к примеру, - он-то в курсе!
        Кстати, зря я его оставил в живых, ох, зря! Пусть бы он поехал на стрелку! Похоже, что мне это еще аукнется… Может, завалить его, пока не сдал? Сам не знаю, почему я оставил его в живых. Может, чувствовал вину перед матерью? За то, что не смог ее уберечь? Кстати, надо бы найти ее убийцу, обязательно надо найти! Мой ведь агент она была. Нельзя оставлять убийцу безнаказанным!
        Ну, ладно, пошли опера по предприятиям, выяснять, не крышевали ли их парковские. Смешно, но именно такое указание нам дали умные приезжие из Центра. Что делать? Пошли опрашивать, ага. Так нам едва не смеялись в лицо! «Вы что, какие крыши? У нас не протекает!» Идиотом надо быть, чтобы подумать, будто предприниматели так вот просто возьмут и сдадут свою «крышу».
        Сдадут, а дальше что будет? Особенно зная, что некто взял да и покрошил этих самых парковских! То есть они расскажут, что их хотели крышевать парковские, хотя крышует Самурай, и потому Самурай взял и всех поубивал? Выложат это ментам? Да не смешите мои тапочки!
        Кстати, я ни в одном крышованном предприятии не появлялся. Ни разу. Никто не знает меня в лицо. По крайней мере, пока не знает. Но я ведь на долгий срок и не загадываю…
        А вообще, все шито белыми нитками. Если я выкручусь из этой мясни, то другую точно не переживу. Это не «мягкий» одиночный отстрел авторитетов, после которого тоже были бы неприятности, но такого шума точно не припомнится. На всю страну прославились, даже в новостях показывали. По крайней мере Татаринов так сказал, сам-то я не видел.
        Я еще не успел уйти из своего кабинета, только что в сейф залез, чтобы посмотреть дело с той учительницей, как явился, точнее, прибыл Семушкин. Хотя и то и другое определение неверно: являются, как известно, только черти, а для «прибытия» Семушкин не та величина. Вот если бы он был хотя бы полковником, тогда да - прибыл. Да и то…
        В общем, дверь открылась, и Семушкин тихо, тяжело ввалился в кабинет, и от его усталого, кислого лица могло бы скиснуть молоко, если бы таковое каким-то образом оказалось в этом кабинете, пропахшем табаком и еще чем-то неуловимым.
        Кстати сказать, будучи некурящим, я очень негативно отношусь к курению в кабинете и не даю курить сослуживцам - только через мой труп! Но все равно курят, мерзавцы. Во время дежурства, когда никто не видит.
        Завтра я сутки дежурю по отделу. Не забыть бы что-нибудь пожрать с собой взять - ночью хрен где поешь, да и не будешь же мотаться по городу, искать жратву? Все-таки на дежурстве, вдруг выезд! Нас вообще-то можно назвать «убойным» отделом, на кражи колес и постельного белья не вызывают. Хотя вообще-то я не люблю это претенциозное название, будто из дурного детектива: «убойный отдел». Ну да, нам скидывают самые тяжкие преступления, а что может быть тяжелее убийства? Но все-таки мы не только поисками убийц занимаемся. Еще и всем, что с этим связано. Наркота, оружие, вымогательство. Все понемножку и все вместе сразу.
        Семушкин уселся за свой стол, молча, глядя в пространство, откинулся на спинку стула и замер, скрестив руки на груди. Я тоже молчал. О чем говорить? Захочет - сам скажет, его дело. У меня свои дела…
        - Фигня какая-то! - не глядя на меня, заявил Семушкин. - Это какая-то фигня!
        Я снова промолчал. Мало ли что он имеет в виду под фигней! Может, у него сегодня не встал на жену, и что теперь, я должен расспрашивать его о таком прискорбном факте?
        Юра - мужик хороший, но лучше особо не лезть к нему в душу. Впрочем, как и всегда, и ко всем в ментовке. Тут ведь как - ни с кем не дружи, ни с кем не откровенничай и помни - твой товарищ вполне спокойно может стучать на тебя «соседям». Гэбэшникам то бишь. А что - запросто! Прихватят мента гэбэшники, возьмут за задницу: «Или стучишь - или на нары!» И что он выберет? Вот я что бы выбрал? К примеру, у меня жена, дочка, хорошая работа и мне делают такое вот предложение. Что я выберу?
        Нет, у меня никогда не было такого выбора, хотя я бы самому дьяволу начал стучать - лишь бы жена с дочкой были живы! Плевать мне на все и на всех! Ради них - что угодно! Душу бы продал, на муки бы пошел!
        - Прикинь, Татаринов хотел уходить на пенсию, теперь не уходит. И как я понял - после разговора с тобой. Что ты ему такое сказал, что он передумал?
        Я промолчал. Надо тебе - спроси у Татаринова. Какого хрена у меня спрашиваешь? Я что, тебе докладываться должен?
        - Слушай, Андрюх, а почему ты никогда не берешь с собой пистолет?
        Вот это вопрос так вопрос! Правда - почему? Что ему ответить? И то же самое - тебе-то какое дело?
        - А почему я должен его брать?
        - Ну… все берут, а ты - нет. Единоборствами опять же занимаешься… А где занимаешься, в каком зале? У кого?
        - Юр, ты решил меня допросить? С какой целью спрашиваешь?
        - А что, ты не можешь ответить?
        - Да могу… почему нет? Меня учит знакомый. Я часто ночую у него дома, вот он и учит. А что такого-то?
        - Да больно ловко ты тех хачиков уложил… умеешь ты убивать!
        Куда он ведет разговор? И зачем? Чего ему надо?
        - Ходят разговоры, что парковских убил некий Самурай. И что это - мент. И что Самурай этот самый владеет единоборствами так, что ему уложить человека - как высморкаться.
        - И к чему ты ведешь? - голос у меня даже не дрогнул, только заледенел.
        - К чему я веду? А ты как думаешь?
        - Если тебе есть что предъявить - давай, Юр, предъявляй! А до тех пор не надо языком зря трепать, ладно? Считаешь, что я Самурай, и есть тому доказательства - предъявляй! Нет - так и не болтай!
        - Повторяешься, Андрюх… - Семушкин так и смотрел в пространство, задумчиво, внимательно, будто разглядывая далекое далеко. - Понимаешь, какая штука… это же город. А город - то же самое, что большая деревня. Кажется, народу до хрена, никто ничего не видит, никто ничего не знает. Но выходишь на проспект - и на тебе! Три-четыре знакомых рожи увидишь, хотя и не хотел! В одном конце города кто-то пернул - в другом эхо, и все уже знают - Пупкин обосрался! А наша ментовка - вообще прозрачная ванна. И в ней плаваем мы - рыбы. Кто-то как пиранья, кто-то просто жрет и срет, а кто-то не поймешь - то ли хищник, то ли прилипала.
        - Слушай, Юр, на кой хрен ты это все несешь? - внезапно я на самом деле рассердился. - Ты что, решил мне курс ихтиологии преподать?
        - Нет. Я решил тебя предупредить.
        - О чем же? Ты все аллегориями грузишь, а я человек простой, незамысловатый, как трехлинейка! Не понимаю намеков. Говори впрямую или вообще не говори. Так считаю.
        - Как трехлинейка, говоришь? Такой же убойный? Слыхал, что трехлинейка типа рельс пробивает? Если бронебойной пулей? Так вот не верь - брехня это. Не пробивает. Я сам пробовал, лично. Но вмятину оставляет, точно. Сильная винтовка, пинается - только в путь! Синячина на плече потом - как лошадь копытом лягнула. Но не самая лучшая винтовка. Скорострельность слабая. Ей до той же «СВД» далеко.
        - Так. Еще раз. Ты что-то хочешь мне сказать?
        - Да я все вроде бы сказал. Тот, кто слышит, да поймет. И вот еще что - какие-то силы упорно тормозят расследование. Делают все, чтобы преступление не было раскрыто.
        - Я, что ли?! Ты чего?!
        - Ты? Может, и ты… Но как это делаешь, сказать не могу. Сверху пришло указание - быстренько закрыть это дело. Мол, охранники перестреляли своих, а потом убили друг друга.
        - А как же у мукомольного? Этих - кто?
        - Между собой передрались. Поубивали друг друга. Что смеешься? Смешно, да? А мне - нет. Во что превратилась эта контора?! Мы, сыщики, во что превратились? Во что страна превратилась? Тошно, ох, тошно!
        Я промолчал. А что сказать? Что я вообще могу ему сказать? И вообще - разве Семушкин не прав?
        - Андрюх, ты вообще - кто? Ты зачем здесь? Что, ваша контора не могла сделать это как-то по-другому? Тихо, без шума и пыли? Вот на кой черт мы теперь отдуваемся? А ты небось смотришь на нас и хихикаешь, да?
        - Еще что мне припишешь? Юр, да ты спятил, ей-ей!
        - Еще что припишу? Это ведь ты завалил тех четверых. Век свободы не видать - ты! То, что описала девка, - полная противоположность тебе. Азиат, твою мать-то! Маленького роста! Девка описала антитебя! Мне вначале это все как-то не бросилось в глаза, а потом как осенило - а вот же! Ты пришел к этой девке, а ее там грабят и насилуют! Ну ты их и завалил! А с ней договорился, чтобы молчала. Ты ведь ее знаешь. Я нашел продавщицу, которая тебя узнала. Ты парень видный, интересный, она тебя хорошо запомнила, тем более что ты ведь в форме был, а такие бабы любят мужиков в форме. Она и рассказала, что ты эту девку искал. Ну и нашел. Тихо-тихо! Не оскорбляй мой разум! Это ты, точно! Я двадцать лет в операх! Мне не надо рассказывать сказки! Я сам их тебе сколько хошь расскажу!
        - Чушь. Все - чушь! Считаешь, что это я, - докажи!
        - И не собираюсь. Во-первых, я бы этих тварей сам завалил, если б мог. Если бы смог и если бы решился. Таких мразей надо давить. Во-вторых, ты ведь все-таки опер, хотя и не очень опытный. Я наблюдал за тобой три месяца и знаю - ты парень умный, хитрый, круженный, как поросячий хвост! Но при этом по-своему порядочный, по-ментовски порядочный. Есть у тебя понятия о справедливости. Но речь не о справедливости. Речь о том, что ты замел следы так, как это сделал бы опер. То есть ни малейших следов. Почти. Только девка, которая может на тебя показать. Но она в тебя влюблена, ведь так же? Ее режь - только тогда, может быть, скажет. А так - нет. До тех пор, пока влюблена. А других свидетелей нет. Никого! Кстати, алиби на это время у тебя нет, ведь правда же? Нет алиби, уверен. Итак, что мы имеем? Массовые убийства, которые связаны с тобой. И, если ты еще что-то выкинешь, мы уже будем знать, с кого спросить.
        - Мы? - неприятно удивился я. - Это кто мы-то?
        - Татаринов, например. Игошин. Я. Достаточно?
        Честно скажу - мне слишком достаточно. Три опытных, тертых опера считают меня убийцей-Самураем! И как дальше жить?
        - Я не понимаю, почему ты именно до меня докопался! Ну не беру я пистолет, и что? Может, я оружие не люблю! Ну да, занимаюсь единоборствами, так это не означает, что я положил кучу народа! Может, я и стрелять-то не умею!
        - Врешь. Я все узнал. Ты стрелок, каких мало. И ходишь стрелять в тир! Тебя там видели! Я же тебе сказал - это большая деревня! И все всех видят!
        Замолчал. В комнате тишина. За дверью - топочут ноги, ходят люди, голоса что-то бубнят. Нормальная рабочая атмосфера. А у нас тут - звон в ушах от прилива крови и тишина.
        - Что ты от меня хочешь, Юра? Чего тебе надо? Ты хочешь, чтобы я сознался в том, чего не совершал? Так не будет этого, и не надейся.
        - И не надеюсь. Просто хочу, чтобы ты знал: я знаю. Вот и все.
        - Орешек знаний тверд, но расколоть его поможет киножурнал «Хочу все знать»! - вдруг вспомнил виденный очень давно, еще в детстве, журнал перед началом фильма в кинотеатре. Тогда показывали или какие-нибудь политические нудные события, совершенно не интересные любому нормальному ребенку, или вот такой журнал - и тогда это было счастье. Можно сказать, второй фильм за те же деньги! А вот сейчас всплыло в голове. Глупо, конечно…
        Больше мы не говорили. На эту тему - не говорили. Я молча закрыл дело, которое просматривал в который уже раз, выписал на листок адрес, по которому жила покойная учительница, снова положил дело в мой личный сейф, закрыл этот стальной ящик, сохранившийся, наверное, с дореволюционных времен, и вышел из кабинета - не прощаясь и не глядя на Семушкина.
        За то время, что я стажировался в отделе, мы с ним как-то даже сдружились, хотя настоящей дружбой назвать это было бы сложно. В ментовке не дружат, здесь лишь приятельствуют. Но сейчас и приятелями нас назвать было уже нельзя. Казалось - нас разделила каменная стена. Юра остался на той стороне. Я - здесь.
        Когда садился в машину, невольно посмотрел на окна нашего кабинета, выходившие во двор. Зачем - сам не знаю. Но показалось, что оттуда на меня кто-то смотрит.
        Уверен, смотрели. Я вообще стал довольно-таки чувствителен на этот счет, что, впрочем, и немудрено - как тот зверь, который всегда готов убить жертву и быть убитым сам. Сазонов мне как-то сказал, что нужно приучать себя - не смотреть на цель-мишень очень долго и пристально. Человек чует взгляд и тут же может насторожиться. А раз насторожился, значит, убить его будет уже труднее.
        Хм… интересная мысль возникла! А если Семушкин именно для того мне все это и выложил? Чтобы я был настороже и чтобы меня труднее было убить? Может, он на моей стороне стены, а я этого не понял? Только как узнаешь, не поговорив с ним откровенно? А говорить откровенно нельзя.
        На самом деле у них на меня ничего нет. Совсем ничего! А вот если я начну рассказывать, советоваться, то могут найти зацепку. Вполне вероятно, что Юра подослан. Кем? Да тем же Татариновым! Он волчара еще тот!
        Кстати, а что я знаю о Татаринове? Узнать бы о нем получше… Может, я как-то сумею его обуздать? Ну не обуздать, так хотя бы смягчить по отношению к себе! И почему я раньше об этом не подумал? А у кого информацию можно найти?
        Знаю у кого. Сазонов. И пусть не отнекивается, что не сможет, - соврет! Как так вышло, что комиссия вдруг успокоилась и решила удовольствоваться моей грубой подставой? «Охранники всех убили и друг друга прирезали»! Чушь и бред! Это я уж так, на всякий случай соорудил «замутку», чтобы на какое-то время запутать сыщиков! А оно вон как вышло - некто сверху решил, что дело надо спустить на тормозах. И спустили! Вернее, спустят! Почему? Зачем? Кому это надо?
        Ладно, хватит! Интриги интригами, но работать-то надо. В конце концов - я ведь опер и мне нужно искать убийц! А потому через сорок минут я остановил машину у подъезда обычной девятиэтажки, ничем не отличающейся от сотен и тысяч своих собратьев.
        Мусорные контейнеры на противоположной стороне дороги, скамейки, засиженные бабками и вечерними алкашами, газон, из черной земли которого пробивалась первая трава, удобренная собачьим дерьмом. Солнце печет! Почти лето! Нормальная весенняя картинка, идиллия, да и только!
        На скамейке три бабки, уставившиеся на меня с такой ненавистью, будто это я нагадил на газон и теперь, на их глазах, подтираюсь, радостно хихикая и показывая им дулю.
        Никогда не понимал ненависти бабок к владельцам автомашин. Ну какого черта, за что? За то, что сумели заработать на машину? Почему нельзя поставить машину прямо возле подъезда, если она никому не мешает? «Ездют тут и ездют! Понакупали машин и ездют! Ворюги!»
        Особо продвинутые бабуленцы настропаляют своих детей, внуков - те пригоняют автокран и перегораживают въезд во двор бетонными блоками. Чтобы не ездили! Так и хочется сказать: «Дура! Ты же будешь лежать, подыхать, и «Скорая» не сможет к тебе подъехать! ЗАЧЕМ ты это делаешь?!»
        Спрашивать - бесполезно. Есть люди, которые и в молодости не отличались умом, а в старости и совсем уже… При полной уверенности в собственной непогрешимости. Ну как же, ее сын - помощник прокурора! А на пенсию она вышла заместителем главы администрации! Уж точно знает, как жить и кому жить!
        Да и те, кто попроще, тоже почему-то преисполняются чувством собственной значимости. Величия! Даже если она всю жизнь проработала продавщицей либо швеей в ателье.
        Сложный это народ - бабки у подъезда. Но если ты найдешь с ними общий язык - узнаешь много, очень много интересного! Вот только как его найти, этот самый общий язык? Непросто, очень непросто! И начал я сейчас не с нужной ноты, это точно. Впрочем, не все еще потеряно.
        - Здравствуйте! - поприветствовал я эту живописную группу. В центре сидела дама с позывами на элегантность - крашенные в голубой цвет волосы, кокетливая розовая кофточка. Небось, некогда работала секретаршей крупного чиновника, была, так сказать, осенена его могуществом. Теперь очень высокого о себе мнения.
        Слева от нее - женщина попроще, круглолицая, с глазами-дулами, из которых так и вылетают пули ненависти к чужаку, испортившему воздух своей автомашиной. Они бы и своего не пожалели, эти мегеры, а тут - чужак! Что во многих языках синоним - «враг».
        Справа - худенькая, сухая бабка с поджатыми в ниточку тонкими губами. Просто икона сатанистов, а не бабка!
        - И чего сюда заехал? - вместо «здрасте» ответствовала голубоволосая. - Чего тут потерял? К кому пожаловал-то?
        - Можно присяду? - я улыбнулся как можно более широко и белозубо. Ничто так не раздражает, как улыбка неприятного тебе человека! Особенно если ты стар, болен и глуп. И ненавидишь весь мир.
        - Не куплено! Сиди, коль ноги не держат! Молодые, а как старики! Гнилые все изнутри! В наше время… - еще более приветливо, чем товарка, заявила бабка с глазами-стволами.
        - Я из милиции, - достав удостоверение, показал этим церберам, и, как уже не раз наблюдал, лица зверюг смягчились и стали почти добрыми. Старое поколение - если и не любят власть, то стараются этого не показать. К тому же их приучили, что власть всегда права, она если не от бога, то все равно от кого-то такого, на которого батон крошить себе дороже. Подавишься! Страшно, ага… не отучились еще бояться власти! Ну да все еще впереди…
        - Вы в курсе, что у вас соседку зарезали? - спросил я, внимательно следя за лицами бабок.
        - Еще бы не в курсе! - худенькая сделала скорбное лицо, покачала головой. - Так-то хорошая была женщина, да. Страшно по улицам стало ходить! Вот вы, милиция, почему не ловите убийц? Почему они ходят и убивают граждан?
        О господи! Мне только этого не хватало! Разговор пошел точно не туда.
        - Вы ее хорошо знали? - загнал я автомобиль в нужную колею, перебив разглагольствования ревнительницы правды-матки.
        - Чо б не знать-то! На наших глазах выросла! Училась! Я ее мать хорошо знала! Рано померла, мать-то! Ей жить да жить! Муж-то ее давно бросил, еще по молодости. Или она его… Как посадили, так и бросила! (Она даже не замечает, насколько противоречивы ее слова! Свидетель - типичный, однако.)
        - У нее муж сидел?
        - Сидел, ага! - довольно кивнула синеволосая. - Убийца! Говорят, ограбил кого-то с дружками своими, а милиция их и нашла! Ему пятнадцать лет дали! Или двадцать… не помню сколько, только ему вначале расстрел дали, а потом вроде как заменили. А Танька его быстренько выписала из квартиры, ну и жила сама! Мужики у нее бывали, да. А что - баба молодая, погулять хочется!
        - То есть она замуж вышла после того, как мужа посадили? Или просто гуляла?
        - Погуливала Танька, погуливала! - худенькая снова поджала губы. - Каждый год новый мужик! И не стыдно - сын-то взрослый! Все видит! А потом сына оженила. А вообще бесстыдная баба, да.
        - Почему бесстыдная? Потому что гуляла?
        - Гуляла-то одно… - заговорщицки подмигнула голубоволосая. - Квартира-то - ее мужа! Его родители получили - от завода. От «Хрущевского». У них квартиры хорошо давали. Вот и получили! А потом в аварию попали, разбились. Сын-то в квартире и остался. А Танька его выписала! Это щас не выписывают, а тогда выписывали! Из его собственной квартиры - взяла да выписала! Бесстыдная девка!
        - Говорят, не все там ладно было. Вроде как по залету она за него вышла. Пашка-то еще тот был… жиган! - «Глаза-дула» многозначительно подмигнула. - Хулиганил! Изнасиловал ее, вот она и забеременела. А потом женился на ней - куда ей деваться? Не любила она его. И поговаривают - с ее подачи он сел! Пашка ограбил, а она стуканула! Его и взяли тепленьким!
        Я сидел, слушал и тосковал. Ну вот какого хрена? Дело-то выеденного яйца не стоит! Ведь ясно же все! Но почему Самойлов сам это не сделал?! Почему не поговорил с соседями? Ведь шито все белыми нитками! Какой, к черту, уличный грабеж? Месть! Самая настоящая месть!
        - А этот самый… Пашка… где он сейчас? Не видали его? Он вышел, нет?
        - Да кто ж знает? - не удивилась синеволосая. - Может, и вышел. Может, и Таньку зарезал. А что, запросто! Он такой был… о-о-о… весь район от него стонал!
        - Да, он Таньку и зарезал, точно! - «Глаза-дула» просто-таки сочилась довольством. - Отомстил! А что, она тоже неправа! Квартира-то его! Зачем выписала? И настучала на него!
        - Да откуда вы знаете, что это она настучала? - не выдержал я. - Может, его просто так нашли!
        - Ага… - синеволосая скептически хмыкнула и ехидно улыбнулась, - найдете вы! Вон уже сколько времени, а Пашку все не нашли! И даже не знаете, что это он ее зарезал!
        - А почему же вы моим коллегам ничего не сказали?
        - А кто нас спрашивал? Вот ты пришел и спрашиваешь! Мы тебе и сказали! А больше никого и не видали!
        Ох, сука ты, Самойлов! Ну и сука же! Ты вообще делаешь что-нибудь или нет? Ну какого хрена ты сидишь в ментовке и не можешь просто прийти, опросить соседей потерпевшей? Тварь. Ей-ей - тварь!
        - А где может быть сейчас этот Пашка… если он вышел? Вы не знаете, с кем он тут дружил?
        - А чо не знать-то? С Петькой Егоровым! В седьмом доме живет! Они с ним и ходили! И посадили их вместе! Там его, Пашку-то, и надо искать! Если только не убежал. Вы бы еще через год пришли, он бы вас тут поджидал прямо под дверью!
        Бабки захихикали, и я сокрушенно покачал головой:
        - Ну вот почему вы в милиции не работаете? Я бы весь отдел выгнал - а вас бы оставил! Вы бы всех преступников переловили, точно! Они бы на улице боялись показаться!
        Бабки снова довольно захихикали, и синеволосая уже доброжелательно заявила:
        - Ты, если что надо, спрашивай! Милиции надо помогать! А то совсем распоясались, совсем обнаглели! Власти не стало! Сталина на них нет!
        Тут я мог бы поспорить - при Сталине, после войны, такой был разгул преступности - мама не горюй! Только напоминать об этом не стал - зачем разрушать хрупкую «дружбу»? Мало ли что придется узнать - ценные бабки! Впрочем, как и обычно. Перемрут эти кладези информации - у кого будем спрашивать, узнавать, где прячутся преступники?
        Я посидел еще минут десять - больше для приличия, узнал, кто в доме хулиганит, где живут уголовные элементы, кого надо давно прижать к ногтю - ибо ворюга. Попытался узнать номер квартиры этого самого Егорова, погоняло - Егор. Но тут мне уже не повезло, номера квартиры бабки не знали. Что, впрочем, меня не удивило и не расстроило. Я и так узнал все что хотел, и даже более того. Фактически - вышел на след и сейчас гоню, взлаивая, подгоняя добычу под ствол охотника. Я - гончий пес, и след, на который встал, отчетливо виден.
        Нет, я не сбрасываю со счетов и другие версии, но если все так, как рассказали бабки, то стопроцентное попадание. В преступлениях редко бывают особые заморочки по типу Конан Дойля, всякие там сложности с дрессированным змеями и стреляющими отравленными иглами папуасами. Все просто до вульгарности и даже глупости. Обманутый муж сидел себе на строгом режиме и мечтал, как выйдет и накажет неверную, подлую жену. Вышел и наказал. Оставалось только его найти. А для этого - посмотреть, с кем он сидел и кто уже освободился.
        Преступник не может разорвать круг общения. Не может уйти из своей среды обитания. И этим он уязвим. Если бы, совершив преступление, порвал все связи, уехал куда-нибудь на край света, туда, где его никто не знает, - никогда бы не нашли. Жил бы себе тихо, мирно до самой своей смерти. Но ведь не могут. Ни ума не хватает, ни умения.
        Но это и к лучшему. Что бы стали делать мы, менты, если бы все преступники вдруг сделались умными? Мы и глупых-то иногда найти не можем - вот как Самойлов сейчас. А с умными точно бы не справились.
        Что сделал Самойлов? Пришел домой к родственникам убитой, опросил. Ткнулся в пару квартир рядом, для очистки совести опросил пару соседей. Сходил на работу - опросил коллег убитой. Ну и все… успокоился, забросил дело в сейф!
        Почему соседи ничего не сказали насчет ее бывшего мужа? Да всякое может быть! Например, буквально ничего о нем не знали. Разве мы много знаем о соседях, живущих на одной с нами лестничной площадке? Да ни черта не знаем! Потому что неинтересно. А дальше Самойлов спрашивать никого не стал. Фактически - наплевал на это дело.
        Может, ему пакость какую-нибудь устроить? Вложить его Татаринову? Ну как держат этого говнюка на службе?
        Нет… вкладывать кого-либо, это не по мне. Да и не поможет. Если такого уродца держат на службе, значит, это кому-нибудь нужно. А вот что не нужно конкретно мне, так это наживать врагов из числа моих дорогих сослуживцев. Себе дороже!
        Итак, еду в седьмой дом. Попрощался с благостными, довольными мегерами и ушел, провожаемый их добрыми взглядами. (Чуть не ручкой помахали! Если чего-то и должен уметь участковый, так это налаживать контакт с людьми на участке!)
        Вообще-то, можно и пешком дойти - вон он, седьмой дом-то, наискосок через дорогу. Но я поехал на машине. Глупо стаптывать ботинки, когда у тебя есть тачанка! Я скоро и в сортир буду ездить на машине, вот же избаловался!
        Седьмой дом был хрущевкой - серой, скучной, кирпичной хрущевкой, возле стены которой отгородили что-то вроде клумбы и посадили цветы. Наверное, георгины, мощные побеги которых уже пробили землю и рвутся к небу, сияя свежей изумрудной весной. Почему георгины? Они многолетние, вот и сажают их везде, где не лень. Потом будут поливать, высунув из окна кончик пластикового шланга, соединенного с кухонным смесителем. Будут жужжать шмели, порхать бабочки, а на раскаленном асфальте быстро высыхать лужицы воды, добавляя к жаре ощущение повышенной влажности и запах мокрого асфальта.
        Эх, скорей бы лето! Жара, конечно, но можно сходить и на пляж! А там, в кустиках, зажать продавщицу Наденьку, и… «Лето, ах, лето, лето звездное, будь со мной!»
        Лето еще не началось, а к Наденьке надо сходить. Теперь чего уж… теперь все равно! Семушкин знает, Татаринов - тоже. Просчитали, гады!
        У подъездов не сидело ни одной бабки-гэбистки. Спросить, где живет уголовник с погонялом Егор, не у кого. Только по квартирам идти - дело нудное, неблагодарное и в наше время даже опасное.
        Через месяц после того, как я оказался в уголовном розыске, Семушкин послал меня сделать поквартирный обход, справедливо не доверяя местному участковому, заявившему, что обход сделал и что никто ему ни в чем не признался. Ни хрена он ничего не сделал, чертов врун (как Самойлов) зашел в пару квартир, составил рапорт, да и скинул проблему со своей толстой, багровой от давления и пьянки шеи. На нас скинул - это уж само собой.
        Впрочем, и его можно понять. От поквартирного обхода «палок» у него по работе не прибавится. Он другие «палки» реализует - протоколы по мелким хулиганам, по «пьянке», по мусору и помойкам. Зачем ему делать показатели городским операм? Плевать он на них хотел с высокой вышки!
        Ну и вот - пошел я опрашивать соседей, не видел ли кто-то, как мужика под окном били по башке то ли монтировкой, то ли арматурой. И надо же было так случиться, что, когда я сидел на кухне с опрашиваемой дамой (довольно-таки молодой, симпатичной и явно слабой на передок. Глазками так и стреляла!), пришел ее муж, находящийся в средней степени опьянения и в связи с этим очень желающий покарать любовника своей неверной супруги. Он ее давно подозревал в неверности и только поймать гадов на горяченьком никак до сих пор не мог. И то, что мы сидели на кухне, были полностью одеты, передо мной лежал лист бумаги - его никак вообще не смутило. Умеют же развратники запутывать следы! «Ах, ты еще и с «мусором» связалась, шлюха!»
        Что интересно, начал он не с меня. Вначале получила благоверная - великолепным прямым справа прямо под ее голубой, затянутый поволокой желания глаз. Желание сразу исчезло, оставив после себя великолепный фингал.
        И только после того, как уложил жену, ревнивец добрался до меня. С предсказуемым, очень печальным для себя и для обстановки кухни результатом.
        Что характерно, писали на меня жалобу оба супруга. Типа это я набросился на хозяина квартиры и нанес ему телесные повреждения, от которых он потерпел физические и моральные страдания, едва не приведшие к его безвременной гибели. О своем фингале поганка ни слова не сказала. Как и о том, что вышла ко мне в коротком халатике, полурасстегнутом на торчащей вперед упругой груди.
        Меня к Татаринову вызывали, проверяющий из прокуратуры приходил. Слава богу, прокурор мужик попался адекватный, опытный, быстро разобрался. А на подлецов выписали протокол по мелкому хулиганству. Можно было бы и уголовное дело возбудить - за нападение на сотрудника при исполнении. Но… дело это точно перспективы в суде не имеет. Напал-то он на не представившегося ему сотрудника! Вот если бы я не по гражданке был, а в форме… но и тогда - вилами по воде писано. Административка максимум.
        Впрочем, я и настаивать не хотел. Хотя бы не убил его и не поломал, а ведь мог. Тогда бы точно не отписался.
        В общем, когда ты бродишь по квартирам в гражданской одежде, тебя могут поджидать неожиданности и неприятности. Но при этом ничего не остается, кроме как ходить и спрашивать. Как и Свидетелей Иеговы - опера ноги кормят. Только подход к делу у нас с ними разный. Они начинают: «Я хочу вам рассказать о боге!», а опер с ходу: «Что вы можете рассказать о боге?» Отличается подход, как плюс и минус.
        Нору Егора я вычислил после того, как прошел три первых подъезда снизу доверху и сверху донизу. Три квартиры на этаже, на пять этажей - люди только в трех квартирах. День-деньской, работают все! А попробуй прийти вечером, когда все собираются у зловредного ящика, чтобы посмотреть отвратительный сопливо-сахарный сериал, - скажут, что милиция жить не дает! Мол, ломится в квартиру ночь-заполночь!
        Егор жил в сорок седьмой квартире, в четвертом подъезде, на первом этаже. Это мне сообщила опять же бабулька, или, скорее, - пожилая женщина, полушепотом рассказавшая, что Егор вернулся года три назад и как был сволочью, так ей и остался. Когда-то он тиранил детей, теперь тиранит взрослых, а суть осталась прежней - бандитская рожа, век бы ему свободы не видать!
        Судя по всему, Егор сейчас подвизался в какой-то из ОПГ, что совершенно неудивительно и немудрено - ну чем же еще заниматься уголовнику, севшему за разбой и убийство? Книги писать? Теорему Ферма разбирать?
        Первый и, наверное, главный способ поимки уголовников - это вычислить его родню и тех, кто с ним когда-то тянул срок. Прошелся по адресам - или нашел преступника, или нашел тех, кто может его сдать. И тут уже дело техники - как ты сумеешь раскрутить дельного свидетеля.
        Я не обольщался, вряд ли Егор сейчас у себя дома. Как, впрочем, и убийца жены. Скорее всего, где-то сейчас ползают, выполняют приказы непосредственного командира, ларек громят, деньги собирают, ну и все такое прочее. То, что должен делать «правильный пацан». Однако попробовать все-таки стоило: а вдруг?
        Обитая дерматином дверь, ничего особенного в ней нет. Звонка тоже нет - вместо него только круглое темное пятно, доказывающее тот факт, что звонок здесь некогда стоял. И почему это шпана так не любит звонки? Возможно, это напоминает им зону? Или тюрьму? То-то у них говорят: «Оттянул срок от звонка до звонка!» Возможно, поэтому они уничтожают все звонки на своих хавирах? Загадка! Куда там Марсу с его: «Есть ли жизнь на Марсе…»
        Пришлось стучать, и даже кулаком. Само собой, никто мне не откликнулся, не открыл. Придется ждать вечера, и только тогда… К тому же в темноте видно, есть кто-то в квартире или нет. Толку, если я сейчас эту хлипкую дверь возьму да и высажу! Ну - высадил, и что? Нож - орудие убийства найду? Преступник, скорее всего, его давно выбросил! И тогда получится, что я незаконно проник в чужое жилище - совершенно ни к чему, глупо, тупо, достойно осла и заслуживаю справедливой кары по всей строгости революционного закона. И опустится на мою шею сверкающий меч революции, блеснув в вышине красным лучом. В общем, нахрен-нахрен. Мне и без того теперь забот хватает.
        Отложив до вечера поимку злодея, я уселся в машину и, как положено солдату на службе, покатил на поиски «полевой кухни», желательно - с грузинским акцентом. Захотелось мне, понимаешь ли, хинкалей съесть. И лучше всего с бараниной, и чтобы сок брызгал, чтобы остро, вкусно, красиво! Что я, на хинкали не заработал?
        Кафе нашлось буквально в трех кварталах от логова Егора. Обычная хинкальная при рынке, который ушлый предприниматель выстроил около года назад. Самая настоящая хинкальная с поваром-грузином, что не могло не радовать, уж этот-то повар должен уметь готовить свои национальные блюда?
        Вообще-то, я стараюсь никогда не есть на рынках. И не покупать на улице всяческие пирожки, чебуреки и шаурму. Печальный опыт имею. Шел однажды в центре города и возле закусочной увидел, как жарят чебуреки - красивые такие, зажаристые, пышные! Купил. Съел - с некрасивой жадностью, отдуваясь и запивая холодным ситро. Три дня! Три дня я лежал пластом - в те минуты, когда не рычал на унитаз и не сидел на нем, белый как мел, покрываясь потом от усилий выдавить из себя кишки. Чуть не помер. И это навсегда отбило у меня доверие к подобным предприятиям общественного питания.
        Но конкретно эта хинкальная меня порадовала - чисто, уютно, и хинкали точно такие, какие я люблю, - огромные, сочные, с зеленью и ароматным мясом. И совсем даже недорого. На удивление недорого!
        Всегда было интересно, как это кавказцы умеют выживать, содержа подобные заведения. Прибыль должна быть мизерная! Наш, русак, давно бы уже прогорел, а эти кудесники вроде как процветают. Каким образом они выживают, не задирая цены, да еще и умудряясь готовить вполне себе приличную еду? Загадка, однако! Довольствуются малым? В отличие от нашего брата, который хочет много и сразу - сорвать куш, а дальше хоть трава не расти!
        А вот чай был гадким. Не то чтобы совсем уж помойным, но я такой не люблю. Зеленый чай, да с лимоном - вот самый лучший чай для опера Каргина!
        - Привет!
        Я невольно скривился - что, пустых столов нет? Ну на кой черт лезть за мой стол? Посмотрел на источник звука и удивленно поднял брови:
        - Ты? И что ты тут делаешь?
        - А ты как думаешь? - девчонка хихикнула и машинально поправила волосы. Поправлять там особенно было и нечего - я не помню точно, но вроде как волосы у нее были подлиннее. Что-то вроде каре. А теперь - почти лысая!
        - Ты постриглась? - почему-то спросил я, не думая, просто пришло на язык.
        - О! Заметил?! - Нюся расхохоталась, и смех ее был мелодичным, звонким, как колокольчик. - Мужики никогда ничего не замечают, а ты заметил! И запомнил! Что, понравилась, запала в душу? Может, влюбился?
        - Хм… - Я поднял брови, и Нюся поняла это по-своему, нахмурилась. Или, вернее, как-то сразу погасла.
        - Да ладно, ладно… шучу! Как ты можешь влюбиться в шлюху?! Хотя я тебе скажу. Если бы кто-то меня полюбил, взял бы такой, какая есть, то я была бы верной, как тыща праведниц! Вот!
        - Врешь, - я был спокоен и знал, что говорю. - Миф это. Мол, все попробовала, все испытала, и теперь нечего искать. Теперь только семья, только муж и никаких других мужиков! Это шлюхи придумали. Только так не бывает.
        - Не бывает, - скривившись, кивнула Нюся. - Только на хрена портить настроение? Что, нельзя было подыграть? Сказать, что я была бы охрененной женой? Что меня впереди щастье ждет и ва-аще - ништяковская жизнь? Сука ты, Самурай!
        - Не называй меня Самураем, - попросил я, ругая себя за глупость. - Это я так… ляпнул, не подумав. Подыгрывать тебе? Зачем? Чтобы ты ушла с хорошим настроением отсасывать хачику в сортире? Втыкать себе в вену иглу? Зачем ты это делаешь? Ты красивая, молодая - зачем?
        - А что мне было делать? - Нюся оскалилась, как Медуза Горгона из мультика об аргонавтах. - У меня мать в деревне! И сеструха младшая! А у нас дом сгорел! А в деревне работать негде! А здесь, в городе, - кидалово одно! Устроилась в магаз - на испытательный срок, думала, отработаю, кассиршей буду! И что? Полтора месяца отработала: «Ты нам не подходишь!» Дали гроши, считай, я и должна осталась! И что мне делать? Пошла на улицу, не с голоду же подыхать! Колюсь? Ну, да, колюсь! Так ты попробуй, сцуко, всю ночь зад подставлять всяким уродам - с ума спятишь! Или повесишься! Без наркоты-то! Умник, млять! Я думала, ты нормальный парень, а ты такое же говно, как они все!
        - А с чего ты думала? С какого такого хрена? - завелся я. - Потому что продрал тебя хорошенько и по морде не дал? И ты решила, что я хороший?! Я же тебе говорил, может, я маньяк, убийца! А ты тут сопли сахарные мечешь!
        - Не знаю почему… - Нюся устало вздохнула, покосилась на меня. - Слушай, можно у тебя занять тысяч сто? А лучше пятьсот! Я отдам. Потратилась, а есть так хочется… до вечера еще далеко. А с хачиками не хочу - они жадные, да и все без презика норовят. Не уследишь - так и воткнут, идиоты, заразят дрянью какой-нибудь. Я ведь чистая, хоть и с наркотой… слежу за собой. А хочешь, я тебе минет сделаю? В туалет отойдем, и сделаю! Дешево, по блату!
        - На! - Я достал из кармана комок мятых купюр, бросил на стол. - Бери. И не надо ничего отдавать. Пока. Удачи!
        Я встал и, не глядя на девушку, пошел на выход. Уже когда подошел к дверям, услышал вскрик, гневный возглас, что-то вроде: «Отвали, урод!» Оглянулся - возле Нюси стояли двое молодых кавказцев - высоких, плечистых, заросших черной щетиной. Один из них держал в руке комок денег - тот, что я бросил на стол, другой - саму девушку, оттаскивая ее за шею назад, прижимая к стулу. Нюся вцепилась в запястье того, что взял деньги, и не отпускала, что было довольно-таки удивительно для такой субтильной девицы. Кавказец выглядел крепким и совсем неподходящим спарринг-партнером для молоденькой девушки.
        Почему-то вдруг подумалось, что короткая прическа для проститутки не прихоть, а средство самозащиты. Попробуй-ка, ухвати ее за волосы! Рука-то и соскользнет!
        Развернулся, пошел к столу. Подошел в тот самый момент, когда первый кавказец наконец-то победил девчонку и, радостно ухмыляясь, отправил во внутренний карман куртки мои деньги. Мои, сцуко! Деньги! Наглая тварь…
        - Уважаемый, что происходит? - Надо быть вежливым, пока не придет тот миг, когда надо будет убивать.
        - Эй, прахади! Не твае дело, слушай!
        - Как это не мое? Ты взял мои деньги и говоришь - дело не мое?
        Кавказцы уставились на меня, и первый тяжело вздохнул:
        - Ты такой тяжелый, да? Сказали - отвали! Девочка денег нам должна!
        - Ничо я им не должна! - Нюся тяжело дышала и с ненавистью прожигала взглядом первого парня. - Я все отработала! Они говорят - плохо работала! Деньги забрали и хотят, чтобы я бесплатно обслужила! Твари! Сто раз зарекалась - с хачиками нельзя связываться, так ведь бабла не было! Отдай, гад! Это мои деньги!
        - Это мои деньги! - тут же заявил я. - Не знаю, что она вам должна, но ты забрал мое. Верни!
        - Ты такой тугой, да? Неприятностей хочешь, да? Щас получишь неприятностей!
        - Эй, хозяин! - я до последнего не хотел шума и, решив задушить дело в зародыше, обратился к хозяину харчевни. Если только это был хозяин, мужчина лет сорока пяти, выглядывающий из окошка раздачи. - Объясни парням, что гостей обижать нельзя! Так всех клиентов разгонишь!
        Парни разулыбались, а «хозяин» тут же будто испарился, исчезнув в недрах кухни. Из чего я сделал вывод, что он тут ничего не решает. Скорее всего, оба парня были из его «крыши». Сейчас по городу действует несколько этнических группировок - армянская, азербайджанская, грузинская, чеченская. Судя по всему, это армянская.
        - Вали отсюда! - почти ласково предложил мне второй парень. - А девочка отработает, отдаст долг и тоже свалит. Можешь ее потом иметь. После нас! Если от нее что-то останется!
        Второй кавказец говорил почти без акцента, чисто и даже литературно. Таких сейчас в городе много - дети осевших здесь еще в советское время переселенцев.
        Кстати сказать, сколько раз замечал - как бы давно кавказцы ни осели в наших краях, они всегда сохраняют свою национальную идентификацию. Живут по своим законам и не смешиваются с местными, образуя анклавы посреди города - где-нибудь поближе к центру, но не на самом виду. Эдакие национальные деревни посреди русского города, живущие по своим горским законам. Не выходит у них ассимиляция. Почему - это уже другой вопрос. Не хотят, наверное.
        Парень потянулся ко мне правой рукой, видимо, хотел схватить за ворот, и тут же дико завопил, а в воздухе явственно послышался хруст. Я сломал ему запястье - одним движением, как ветку. Второй качнулся ко мне, сунув руку в карман - я не понял, что у него там было, может, нож (скорее всего, это фишка всех «черных»), может, пистолет (что вряд ли, не тот контингент). Но выяснять я не стал - коротко ударил парня в печень. Чем вызвал болевой шок и, как следствие, потерю сознания.
        Надо отдать должное Нюсе, она не теряла времени и, как только первый кавказец пал в неравной борьбе, тут же бросилась к нему и сноровисто прошлась по карманам. Выудила оттуда те деньги, что я ей дал, и следом - небольшую пачку купюр, перетянутую цветастой резинкой. Все это я отметил совершенно автоматически, не думая и не заморачиваясь на этот счет. Забрала, ну и правильно сделала. Сто бед - один ответ.
        Убивать этих придурков я не стал - и слава богу. Наубивался уже! Сделанное бы расхлебать…
        - Я с тобой! - Нюся так же сноровисто обшмонала второго, молчаливого парня, закатившего глаза и сверкающего белками, и шмыгнула к двери, не задерживаясь ни на секунду.
        Тот, что со сломанным запястьем, тут же заверещал на тему: «Мы тебя найдем! На куски порэжем! Ты п…ас!», поэтому я шагнул к нему и вырубил ударом наподобие того, что применил к его сотоварищу. Только теперь в солнечное сплетение. И покинул гостеприимное заведение.
        - Куда идем? - Нюся бежала рядом, как собачка, мелко семеня и время от времени оглядываясь назад, а я шагал широко, но не быстро, размышляя о том, как неприятности ищут меня сами, даже и напрягаться на надо.
        А еще думал о том, не стоит ли разобраться с этой группировкой. Не люблю я национальные преступные группировки, есть такой грех. Хотя к любым нациям отношусь абсолютно терпимо, все-таки я рожден в СССР, для нас заморачиваться на национальности человека было не то что недопустимым делом - глупо! Какая разница, кто какой нации? Был бы человек хороший.
        Я ждал, что нас попробуют догнать, покарать и все такое прочее, но никто так и не появился. Может, не заметили, куда мы ушли, а может, просто не успели - парни ведь лежали без сознания. Пока очнутся, пока соберут погоню, а мы уже сидим в машине.
        Пять минут, и моя ласточка катится по дороге, не обгоняя, но и не отставая от общего потока автомобилей. Как и положено правильной воспитанной машине.
        - Спасибо! - Нюся уже успокоилась и смотрела на меня едва ли не с обожанием. - Ты все-таки настоящий мужик!
        - Мужики в поле пашут! - интеллигентно и, самое главное, свежо ответствовал я. - Что это вообще было? Какого черта?
        - Ты точно хочешь это знать? - Нюся вздохнула, помотала головой. - Да козлы они. Я правда им ничего не должна. Просто наехали по беспределу, и все. Бабу захотелось. Если бы не ты, то отняли бы деньги, отодрали, да и выкинули бы на улицу. А теперь… теперь я не скоро работать выйду. Не дай бог поймают! Изуродуют, черти.
        - То есть я виноват? Зря вмешался? - неприятно удивился я. - Ты бы и сама разобралась?
        - Сама бы, точно, - снова вздохнула Нюся. - Но все равно спасибо! Приятно, когда тебя кто-то защищает! Слушай, а может, ты у меня сутенером будешь? Парень ты крутой! Я еще девчонок подтяну! Мы тебе платим - ты нас кроешь! Сидим в машине! А я еще и объявление дам - массаж! Бабки будем иметь! Ты кто по жизни? Чем занимаешься? Спорт-смен, из бандитов?
        Я вдруг расхохотался, до слез, не мог остановиться минут пять. Дожил, твою мать! Осталось стать сутенером! А что? «Крыши» барыгам ставлю, почему бы и девок не покрышевать?! Узнали бы в отделе - просто бы охренели!
        Хотя… что смешного? Крышуют ведь, уверен. Массажных салонов с девками пруд пруди. Обязательно менты крышуют, без этого не продержишься. Или бандиты, или менты. Без разницы, что продаешь - водку или девок, в любом случае без «крыши» - никуда.
        Вот же дожил! А ведь, когда шел в ментовку, думал, что стану эдаким Анискиным! Буду людям помогать, преступников ловить, и меня все будут за это уважать! Наивняк. Был…
        - Кроме как зад подставлять, что-то умеешь делать? - неожиданно для себя спросил я. - Работу какую-то делать? Что там у вас в деревне делают - коров доят? Быкам хвосты крутят?
        - Хе-хе… чой-то я быкам хвосты крутить буду?! Нет, ну так-то крутила, но это были не хвосты! Хи-хи-хи…
        - А если серьезно?
        - Если серьезно… я так-то на бухгалтера училась. Курсы закончила. И вообще - математику хорошо петрила. Мне нравится бухгалтерить!
        - Бухгалтерить… - хмыкнул я. - Слово-то какое. А чего не пошла… бухгалтерить? Они вроде бы неплохо зарабатывают. Неужели приятнее…
        - Зад подставлять! - зло фыркнула Нюся. - Задолбал ты меня этим своим задом! То есть моим задом! Достал уже! Почему не пошла? Да кто меня бухгалтером возьмет, дуру деревенскую? Хотела, да! Деньги за курсы отдала… дура! Никому не нужна я! Совсем никому! Мамке только да сеструхе! И то пока бабки даю! В общем, никто никому ничего не должен. Вот так! А с какой целью спросил? Хочешь меня на работу пристроить? Наркоманку? Шлюху? Тогда дурак ты, если думаешь, что у тебя что-то получится! Я конченая! Сдохну - не от наркоты, так от клиента! Так что не трать время! Лучше пойдем, потрахаемся да спать ляжем! Если хочешь, конечно! Вот и все!
        - А ты зарыдай еще, - холодно бросил я, выбирая место для парковки. - Пожалей себя, несчастную такую! А потом выкопай из тайничка ложку, «баян» и зафигачь порцию зелья. И когда проспишься - снова на дорогу, грязные вонючие члены мусолить!
        - Сука! Ты такая же тварь, как и все! - Нюся тряслась от ярости, вперившись в меня ненавидящим взглядом. - Все вы такие! Твари!
        Однако полученными от меня деньгами мне в морду не кинула. Практичность у таких девок просто-таки зашкаливает. Деньги, они и есть деньги, ничего личного!
        Но сколько видал таких девиц - лживы они до мозга костей. И не потому, что с рождения такие лживые твари, нет, у них работа такая. Не сумеешь разжалобить, развести клиента - бабла не получишь. А вот в морду получить - это запросто.
        - Слушай меня внимательно, - начал я жестким, таким холодным, как жидкий азот, голосом, что Нюся замерла, заткнувшись на полуслове. - Жизнь твоя теперь не стоит и драного червонца. Как только выйдешь на дорогу - тебя возьмут. Изувечат, будут выспрашивать про меня и, в конце концов, убьют. Потому что ты даже не знаешь, кто я и где меня искать.
        Глаза Нюси как-то странно блеснули, чуть прищурились, и я понял:
        - Знаю - номер срисовала. А ты не учитываешь, что он может быть от другой машины? Или я по тому адресу и не живу? В общем, это плохо кончится. Очень плохо.
        - Ты мне прямо открытие сделал! - Нюся злобно оскалилась. - Я тебе то же самое говорила десять минут назад! Ну вот сказал, и чо? Толку-то?
        - Уезжать тебе надо. Кстати, а какого черта ты не пошла в массажный салон? Полно же досуговых фирм? На хрена на улицу?
        - Была я в массажном салоне. Выгнали, когда наркоманить стала. Там же дисциплина! Вовремя приходи, не бухай, не колись. Да еще и денег только тридцать процентов отдают. Безопаснее, конечно, но зато я тут сама себе хозяйка! И денег больше. И выхожу, когда хочу, а не когда хозяева желают. Вот так вот…
        - Ладно. Дело не в том. Тебе уезжать надо. Ты не выдержишь, снова встанешь на улицу, и тебя убьют.
        - Да что ты пристал? Чего такой простой-то?! Куда я уеду?! Что буду делать?! Без герыча уже не обойдусь, так здесь я хоть знаю, где его взять! И на что я уеду? Денег-то нет! Глупости это все. Отсижусь, забудут про меня как-нибудь, да все и рассосется. Ох, зря ты за меня встрял, зря!
        - Дам тебе денег, - вздохнул я и, вытащив из кармана пачку купюр, отсчитал из них десять штук. - Вот. Штука баксов. Отдашь, когда сможешь. На улицу не вылезай. Купи жратвы и сиди тихо, как мышь! Месяца два сиди. Может, и забудут. Домой никого не водила?
        - Нет! - Нюся не сводила глаз с денег в моей руке. - Только я не знаю, когда отдам! Я же не буду работать! Может, зайдешь, а? Хорошо будет, не пожалеешь! Я никого, кроме тебя, к себе не приглашала!
        - Номер квартиры какой?
        - Одиннадцатая. Первый подъезд, четвертый этаж. Дверь направо, там звонка нет, стучи. Телефон же есть! Вот! - она вынула из сумочки бумажку, быстро написала цифры, - звони! Тебя как звать? На самом деле?
        - Андрей.
        - Так кем ты работаешь? Чем занимаешься?
        - Мент я. Разве не поняла? Что, не любишь ментов?
        - Хм… да мне пофиг, если честно. Что менты, что бандиты… Прости. Андрей, может, все-таки зайдешь? И это… а рублями есть у тебя? А то менять идти…
        Я добавил ей рублей, хотя и помнил, что деньги у нее есть - у хачиков взяла. Проводил взглядом - худенькая фигурка, вся какая-то помятая, потертая, как попугай после встречи с кошкой. Жалкое существо, без будущего, без настоящего.
        Кто там сказал - что человек сам кузнец своего несчастья? Так все и есть. Наказания без вины не бывает. И вины без наказания. Закон кармы, однако. Что с ней будет? Вряд ли что-то хорошее.
        Интересно, на самом деле - наркомания лечится? Я слышал, что нет. Не бывает бывших наркоманов. Им достаточно только посмотреть на порошок и - готово, все по новой!
        Никогда этого не понимал, наркоманию эту самую. Лучше бы водку пила. Противно, когда бабы пьют, но наркомания хуже в разы. По крайней мере, я так считаю.
        Ну что же. Закончив с актами благотворительности, пора приниматься за искоренение злодеев. Законными, замечу, методами. Никаких убийств! Сегодня. Пока что. Наверное.
        Развернулся и поехал туда, где предположительно должен был обитать убийца учительницы. Вообще-то, это все шито белыми нитками - вероятность того, что мужик именно там обитает, довольно-таки мала. Но розыск частенько основывается на совершенно шатких и даже тупых зацепках. А еще более часто на том, что преступник недооценивает своих противников, то есть нас, ментов.
        Вот почему так трудно бороться с бывшими или действующими ментами? Потому что менты знают, как работает Система и как ей противостоять. Они просчитывают на несколько ходов вперед и никогда не недооценивают противника.
        Обычный же преступник - это на самом деле необразованный, недалекий и даже глупый человечишка вроде тех гопников, которых я сдал в отдел. Если бы они хотя бы читали детективы, я уж не говорю о специальной литературе, то найти и взять их было бы очень трудно. Но, слава богу, девяносто процентов злодеев пусть даже и хитрые, но при этом глупые и самоуверенные придурки. Суперзлодеи существуют только в книгах. Обычные же преступления глупы и банальны. Вот как сейчас - вышел из тюрьмы и зарезал свою бывшую супружницу. Банально, просто-таки до скуки!
        Дом никуда не делся, я нормально припарковал машину метрах в двадцати от подъезда, чтобы не мешать никому и чтобы не светиться на глазах у потенциальной «жертвы». Время уже подходящее, и я не стал его долго тянуть. Не особо спеша, но и не мешкая, пошел к подъезду и вскоре уже стоял перед знакомой дверью, соображая, что в первую очередь сделать - заглушить всех, кого обнаружу в квартире, или вначале поговорить. Дилемма, однако!
        Но только лишь поднял руку, чтобы постучать, как дверь открылась и на пороге возник человек - обычный человек, мимо которого пройдешь и не заметишь. И ничего в нем злодейского - ни крючковатого носа, ни тоненьких черных усов. Да и брюнетом он не был, этот убийца. А ведь всем убийцам обязательно положено быть брюнетами! Или, по крайней мере, рыжими. Не мной заведено, не мне и менять!
        Но этот был блондином, бесцветным почти до степени альбиноса. Убийца своей жены. Преступник и злодей.
        Увидев меня, злодей не испугался и даже не удивился. А когда я достал удостоверение и показал, кивнул головой, будто подтверждая свои умозаключения, вздохнул и заявил:
        - Я вас ждал. Самому прийти как-то стремно… глупо же лезть в руки ментам самому, правда? Только я вам скажу - не убивал. Не убивал я ее! Любил! Да и сейчас люблю. Вы меня в отдел?
        - В отдел, - кивнул я и протянул ему наручники. - Надевай.
        Глава 6
        - Я не убивал!
        - А кто убивал?
        - А я откуда знаю?!
        - Где был во время убийства?
        - У кореша! Дома!
        - А откуда ты знаешь, когда именно было убийство, если ты не убивал?
        - Так все знают! Писали в газетах и по ящику говорили!
        И вот такая чушь два часа. Два битых часа! Я смотрел на подозреваемого и медленно, но верно впадал в ступор. Так можно просидеть и три, и пять часов. Но и это ничего не даст! И что тогда делать? Бить его? Честно сказать - не могу. Одно дело - долбить гопников, которых я ненавижу лютой ненавистью, и другое дело…
        Хм… а что есть другого-то? Почему - другого? Задумался. Почему этот уголовник, на котором клеймо ставить негде, не вызывает у меня такой шипучей ненависти, как шпана из Заводского района? Что я такого мог узнать о нем, чтобы отнестись совсем по-другому? Тот факт, что именно жена его и посадила? Так это, наоборот, ему в минус! Великолепный мотив для убийства!
        - Хорошо, ты не убивал. И говоришь, что любил бывшую жену. Тогда помоги найти настоящего убийцу! Разве ты не хочешь его найти?
        Мужчина вздохнул и посмотрел на меня усталым, пустым взглядом бесцветных глаз. Пожал плечами, чуть усмехнулся:
        - Начальник, тебе же это не надо. Тебе нужно закрыть дело, и я понимаю, что подхожу тебе лучше всех. Жена когда-то сдала меня ментам, и вот я вышел и убил. Отомстил типа. Зачем тебе искать настоящего убийцу? Сейчас ты вот сидишь и думаешь: а что с ним делать? Может, ему почки опустить, чтобы ссал кровью! Или попробовать взять на доверие, мол, поговорю с ним по душам, он расплачется и покается? А то, может, сунуть его в пресс-хату, и пусть с ним займутся как следует! Он не выдержит и напишет все что нужно! Напишу, чего уж… продержусь сколько могу и напишу. А на суде откажусь. И нет у тебя на меня ничего, кроме мотива. Ножа нет, крови нет, ничего нет! Тебе сейчас меня или пытать, пока я не сдамся, или отпускать. И лучше - отпустить. Я хоть и уголовник, но у меня тоже есть права. И тебе мало не покажется, если ты начнешь меня пытать. Я ведь не баклан какой-то, ты же знаешь. Надолго ты меня на закроешь. Самое большее - на три дня. Сделаешь обыск, но ничего не найдешь, потому нет у меня ничего. Не виноват я! Понимаешь? Я правда не виноват! Вот и все.
        Я молчал. Что еще сказать? Точно он все расписал. Абсолютно точно. Тупик! Это полный тупик! Все с начала?
        - Хорошо. Давай просто поговорим…
        - Как два друга, да? - мужчина криво усмехнулся. - По душам?
        - По душам, - сухо парировал я. - Именно что по душам. Хочешь найти убийц - поможешь. Итак, что сам думаешь, кто ее убил? Ну, чисто, так… как близкий человек, - кто? Давай порассуждаем вместе. Я - как опер, ты - как ее бывший муж. Кому было выгодно ее убить?
        - Выгодно? - мужчина помотал головой. - Да никому. Мне? Кроме мести, никаких мотивов. А если бы ты спросил людей обо мне, то знал бы - я никогда ничего не делаю просто так, от дури. И бабе мстить не буду. Да, отжала у меня квартиру. Ну и черт с ней! Я больше заработаю. Сейчас время такое… веселое. Пусть живет дочка! Моя же кровь, чего уж там. А Танька… да бог ей судья. Я виноват перед ней. Силой взял, замуж за себя заставил пойти. Так чего я должен был от нее ждать? Хорошо, хоть дочку против меня не настроила…
        - Дочь взрослая?
        - Ага. Внук скоро будет! Или внучка, - мужчина улыбнулся, и его жесткое, хищное лицо вдруг будто осветилось изнутри. - Живут с зятем. Я иногда с ними общаюсь. Денег даже подкидываю.
        - А откуда деньги? - не выдержал я. - Ты же не так давно вышел?
        - Достаточно давно, - поднял бровь мужчина. - Откуда деньги? Из тумбочки! Откуда в тумбочке берутся? Я их туда кладу! Начальник, ну зачем глупые вопросы задавать? Я же не спрашиваю, какие у тебя заработки! Одно скажу - инкассаторов не граблю! Хватит уже грабежей. Времена веселые пришли! Деньги сами по себе с неба падают! Только руки подставляй! В общем, так. Думаю, что это была случайность. Танюха не в том месте, не в то время оказалась, и никак иначе. Или в карты проиграли, или просто сумасшедший какой-то, маньяк. Пырнул и убежал. Сам знаешь, сколько дураков сейчас по улицам ходит. А мне незачем ее трогать. Я даже предлагал ей сойтись - я дом строю за городом, большой дом! Дела идут нормально. А Танька еще вполне себе в теле была, даже после родов не испортилась. Она вообще красивая была, моя Танька! - он вздохнул. - Убил бы мразей, что ее пырнули! Лично бы задавил!
        - А как так вышло, что она сдала? Если такая безобидная? Неужели взяла и так вот просто - сдала мужа?
        - Так говорю же, что силой ее взял. А когда забеременела, предложил пожениться. Любовь-то у нас была, но только моя. Она меня только терпела. Когда мы взяли кассу… в общем, пришлось завалить инкассаторов. Они начали стрелять, пришлось и мне… В общем, Танька услышала, как я с корешами базарил… дурак! И сказала, что терпеть меня не будет. И сдала. Вначале я ее ненавидел, мечтал - выйду, накажу. А потом… потом ее понял. И простил. Глупо, да, но я ее простил. Знаю, что одна она не была, знаю, что мужики у нее были… так что теперь? Пятнадцать лет - это срок! Что ей, похоронить себя? И развелась со мной - правильно сделала. В общем, не за что мне ее винить.
        Я смотрел на подозреваемого и медленно, но верно впадал в тоску. Да, это тебе не гопников «потрошить», участковый Каргин! Вернее, опер Каргин. Увы, до сих пор себя ощущаю не опером, а участковым. Первое время странно было - я в отделе и на мне нет формы! Да и в плане отношения «клиентов» - привык, что встречали меня по одежке. То бишь по форме. А теперь надо махать красной книжечкой, иначе и в морду могут попробовать заехать. И пробуют.
        Оформив показания подозреваемого протоколом, отвел его в камеру. Затем взял этот самый протокол и, поднявшись наверх, постучал в кабинет Татаринова.
        - Войдите! - услышал я, чуть улыбнулся и аккуратно просочился внутрь.
        Татаринов что-то писал, взглянул на меня быстрым взглядом, кивнул на стул возле длинного совещательного стола:
        - Присаживайся. Хочешь похвастаться раскрытием? Или поплакать, что ничего не получается? Что не колется злодей?
        - Откуда знаете? - оторопело вытаращился я, и Татаринов довольно ухмыльнулся:
        - Ты первый, что ли? Тут или раскололся, или нет. Это тебе не гопников колоть! Кстати, с гопниками - ты молодец. Раскрутил по полной! Они и еще несколько эпизодов сдали. Мрази еще те. Следак теперь их крутит. Ну, что по задержанному, помощь нужна? Или сам справишься?
        - Мне кажется, он не виноват… чую - не виноват!
        - Чует он! - скривился Татаринов. - Чуют знаешь что? В жопе? А остальное все ощущают! И не кривись так! Интеллигенция! Ладно, пусть посидит пока, а ты на него копай. Копай, копай! Где он сейчас, что делает, чем занимается!
        - В носу ковыряет, товарищ полковник, - мрачно парировал я, - сидючи в КПЗ.
        - Ты мне еще поюмори! Петросян! - хмыкнул Татаринов. - Завтра дежуришь, не забыл? Не дежурил еще по городу? Ну вот и поработаешь с подозреваемым. Что у тебя там, протокол допроса? Дай-ка сюда…
        Татаринов углубился в чтение и минуты через три бросил протокол на стол:
        - Туфта! Все - туфта! Проехал тебе по ушам, и все! Но ты все-таки молодец, сработал. Самойлов сколько времени продержал дело и не удосужился проверить! А ведь в первую очередь надо было бывшего муженька крутить!
        - Зачем тогда Самойлову дело дали? - не выдержал я. - Если он такой… хм… придурок!
        - Ну что-то он должен делать, в конце-то концов? - вздохнул Татаринов. - Так-то, если его направлять куда надо, держать в ежовых рукавицах, он сделает все что нужно. Хм… а чего я тебе это рассказываю? Ты своими делами займись! У нас тут войны бандитские! Трупы горами, а вы сопли жуете! Почему я все время должен вас направлять? На путь истинный наставлять? Иди, работай и помни - у тебя три дня, чтобы расколоть этого кадра. Уж поверь, это его рук дело, точно! А что он тебе втирал - туфта! Иди, Каргин. И… будь поосторожней.
        Уже когда вышел из кабинета, вдруг задумался - чего это вдруг Татаринов озаботился моей безопасностью? К чему это: «Будь поосторожней»?
        Вообще не понимаю, что происходит. Будто плаваю между небом и землей, летаю, как мячик. Не принадлежу себе. Скачу от ракетки к ракетке и думаю, что свободен в своих поступках.
        Из отдела поехал в офис. Служба службой, а тренировки запускать не надо! В конце концов, я не киношный мент, который нигде и никакими единоборствами не занимается, но валит всех так, будто он не мент от сохи, а настоящий Брюс Ли. Я вот, чтобы гарантированно валить людей, год занимался минимум три часа в день! Да еще и уколы какие-то мерзкие колол, от которых задница болит, будто ее ножом истыкали! Да и то - не знаю, смогу ли сладить с тем же Сазоновым, который, похоже, всю жизнь свою посвятил этому самому делу.
        Ребят в офисе еще не было - кроме Косого, который отсыпался в углу, удобно устроившись на новеньком, только что из магазина, диване. Недавно купили, до тех пор приходилось спать прямо на матрасе, брошенном на пол. Зачем спать здесь, а не дома? А почему бы и нет? Потренировался, да и решил отдохнуть. Ничего такого страшного. Только девок я запретил им приводить, чем Янек был очень недоволен, однако высказывать недовольство не стал. Все-таки я командир, а он подчиненный.
        Кроме Косого в офисе находился и финансовый директор, который, увидев начальника, встрепенулся и начал пространно рассказывать мне о последних финансовых новостях, вводя в курс дела. Я слушал его вполуха, думая о своем, и только когда бухгалтер назвал сумму, причитающуюся мне к получению, встрепенулся:
        - Сколько?! Ох ты ж, черт… откуда столько?
        - Ребята прошлись по точкам парковских, теперь те работают на нас. Вот у меня отмечено! И ночной клуб, и магазины, и еще куча предприятий.
        - А откуда узнали, что эти точки парковских?
        - Шли подряд! По всем! - вдруг откликнулся сонным голосом Косой. - Как узнавали, что мы от Самурая, тут же сдавались. Оброк собрали, принесли. Потом Семеныча на них напустим, пусть проверит финансы. Командир, а чего мы правда не сделаем охранную фирму? Мы бы только тут и работали! На кой нам эта ментовка? И все было бы чики-пуки, все при деньгах и все законно! И вот еще что. Зачем нам геморрой с процентами от прибыли? Назначать сумму, и все! Как думаешь?
        - Правильно говорит Шура! - вмешался Шварценфельд. - Хлопот много, а толку мало! Понимаете, Андрей… я по бумагам-то все могу рассчитать. Так кто теперь по бумагам работает? Это порочный метод - определять прибыль предприятия по бумагам. Хотя и на глазок ничего сказать нельзя. Тут нужна финансовая разведка. Но и она не даст полного результата. Честно скажу, я не знаю, как тут поступить. Знаю только, что сейчас нам недоплачивают как минимум процентов пятьдесят, а то и больше. Чую!
        Нос Шварценфельда зашевелился, будто он и вправду ухватил ветерок, несущий запах денег, а я с досадой подумал о том, что, по большому счету, мне неинтересно, сколько я зарабатываю и буду зарабатывать. В могилу денег не унесешь! Но тут другое дело - мои люди. Их-то я привлек! Они-то должны жить! Это моя война, а им жить дальше! И деньги им нужны, это точно.
        - Лев Семеныч! - после недолгого молчания начал я. - Найдите юриста. Пусть оформит документы. И как можно быстрее. Вы оба правы, надо оформлять все официально, иначе влипнем. Только вот как обойти закон о милиции? В нем четко прописано, что менты не имеют права заниматься приработком на стороне. Как только просекут, что я зарегистрировал предприятие, меня тут же уволят.
        - А вы так сильно держитесь за свою службу? - Шварценфельд саркастически усмехнулся. - Только за сегодня вы получите столько, что это сравнимо с вашим жалованьем за… сколько лет? Зачем вам эти красные корочки? Эта книжечка? Вы и без нее решаете все что захотите! Деньги все решают, уважаемый директор. Деньги! И надо ковать их, пока есть возможность! У вас имеется коллектив, у вас есть гениальный финансовый директор, есть те, кто хочет, просто-таки мечтает отдать вам деньги! Зачем вам милиция?
        Честно сказать, я не нашелся, что сказать. И правда - зачем? По инерции? Отнимает у меня время, которое я мог бы потратить более продуктивно. И, кстати, случись что со мной, что будет с ребятами? Нужно сделать так, чтобы те, кого я приручил, не пострадали после моего исчезновения. Глупо как-то звучит - «исчезновения». Но как еще назвать? Не хочется говорить: «когда я сдохну!» Неприятно как-то звучит. Пессимистичненько.
        Возник еще один вопрос: куда мне девать деньги? Нет, речь не о том, куда их потратить, а где хранить наличку? Предприятие хранит деньги на счетах. А где их держать частному лицу? В Сбербанке? Доллары? Не смешите мои тапочки! Сбербанку вообще нельзя верить, впрочем, как и другим банкам. Кинут - на раз! Было уже, знаем.
        Можно дома хранить, да. Или в землю закапывать. Но если ты каждый день - или через день - будешь приносить в Сбербанк крупные суммы денег, то, во-первых, наведут грабителей. Во-вторых, заинтересуются те, кому интересоваться не нужно. Например, УСБ. Мент, который регулярно кладет деньги на свой счет, - отличная мишень!
        Можно купить недвижимость - тоже выход, кстати. Можно сдавать квартиры. Опять же, квартиры со временем только дорожают. Хорошее вложение средств. Хотя наличные нужно всегда иметь под рукой, это закон. Без наличных у нас ничего не делается.
        И, кстати, можно деньги и в другое дело пустить. Магазин открыть. Или тот же ночной клуб! Почему бы и нет? С девками ночной клуб! Стриптиз, выпивка - все как полагается. Только без наркоты, к черту наркоту! Наркоманов и наркоторговцев надо убивать! Вот девки - это хорошо. Это правильно. Это от природы. Наркота - нет!
        Почему-то вспомнилась Нюся. Я сам не знаю, почему дал ей денег. И почему вообще о ней обеспокоился. Кто она мне? И на кой черт она мне? Ну да, красивая девка. Но мало ли их, красивых девок? Наркоша! А я ведь терпеть не могу наркош! Шлюха. Нет, у меня ненависти и презрения к профессиональным шлюхам не имеется. Я к ним просто равнодушен. Есть они и есть. И пусть будут! Лучше они, чем гомики.
        Опять же, я никогда не испытывал желания топтать гомиков и всех на них похожих. Занимаешься ты своим грязным содомитским делом, да и черт с тобой! Только не завлекай! И детей не трогай - отрежу член и в глотку засуну! А в остальном - мне плевать, что вы там творите за закрытыми дверями. Извращенцы поганые.
        Нюся. Что с ней? Вернее, что с ней и со мной? На кой черт она мне? Спасти ее? Зачем? Ну вот зачем мне ее спасать? За красивые глазки? За шикарную фигуру? За крепкую грудь и стройные ноги? Этого недостаточно, чтобы я потратил свое время и подверг опасности свое дело.
        Но вот, черт подери, запала она в душу, и все тут! Нет, не любовь, какая, к черту, любовь? Уличная шлюха! Не смешите меня! Чтобы я полюбил уличную давалку? Тьфу!
        А может, у меня, как у студента из купринской «Ямы», проснулось желание спасти падшую девицу? Эдакий русский синдром - нам только дай кого-нибудь спасти! Национальный комплекс - «спаситель мира». Вечно закрываем грудью амбразуры, спасая мир от фашистской чумы и от произвола капиталистов.
        А может, и не надо искать оправдание? Перед кем мне оправдываться? Перед собой, перед людьми? На людей мне, по большому счету, плевать, мало ли что они обо мне думают. Пошли они!.. Главное, чтобы не мешали. А я свободный человек, и если хочу что-то сделать - кто мне может запретить? Конечно, как якобы сказал Маркс: «Свобода - это осознанная необходимость», но тем и отличается свободный человек от раба, что он может делать то, что не может раб. А конкретно - послать нахрен все необходимости и делать то, что хочет! Просто по своей прихоти, не задумываясь, зачем это нужно!
        Вообще-то даже странно ощущать себя хозяином. Нет, даже так: Хозяином. У меня свое предприятие, которое приносит деньги, очень серьезные деньги! И будет приносить еще! Больше, гораздо больше! Я уже и забыл, как это - жить от зарплаты до зарплаты. Другие проблемы настали - как уберечь заработанное. Как там сказано в Писании? «Не скрывайте себе сокровищ на земли, идеже червь и тля тли, и идеже татие подкапывают и крадут». Подкапывают, падлы, точно. И крадут, мрази!
        Смешно. Именно тогда, когда мне деньги, по большому счету, и не нужны, они посыпались на меня как из рога изобилия. Дьявольщина какая-то. Ха! Может, это именно потому, что я теперь служу дьяволу? Тьфу! Какому, к черту, дьяволу?! Я что - злодей?!
        Хм… если убиваю людей - разве не злодей? Но ведь я делаю это ради доброго дела! Только ради Добра! Но убиваю. Впрочем, а разве те же крестоносцы не убивали во имя Христа? Хотя вот тут большой вопрос. Нет, лучше об этом вообще не думать. Не думать, и все тут!
        Из офиса отправился в свою квартиру. А где еще хранить деньги? Окна - в решетках, дверь стальная, мощная, с двумя сейфовыми замками. Настоящая банковская ячейка! Не так уж и много сейчас в ней денег, несколько сотен тысяч баксов, ну и в рублях некоторая сумма (приличная сумма, ей-ей! О такой даже мечтать не мог!), но для многих людей это - запредельные деньги. За них они сделают все что угодно.
        Кстати, это не все деньги, что у меня есть. Столько же лежит у Сазонова. Не рискнул я класть на сберкнижку, и все-таки, наверное, зря. Какая теперь разница - есть у милиционера деньги или нет? Это в советское время, чтобы купить автомобиль, милиционер должен был писать рапорт на имя генерала, начальника УВД, мол, «хочу купить автомобиль, прошу разрешить. Деньги на приобретение…», и рассказываешь, где взял деньги. Теперь все по-другому. Теперь - возле УВД куча дорогих машин, и никому не интересно, где ты взял деньги на приобретение. Изменилось все, ох, как изменилось! И не в лучшую сторону, это точно. Другой стала Система.
        Сазонов был дома. Впрочем, как и всегда. Не помню случая, чтобы я приехал, а его не было. Как он общается со своими контактами, как на них выходит - для меня загадка. Сотового телефона я у него не видел. Да и кто доверит эфиру важные тайны? Только не такой тип, как Сазонов.
        Сегодня он был добр и даже благостен. Встретил меня своими обычными пирогами - как будто ждал, что я вот-вот появлюсь. Расспросил о том, что со мной происходило. Я рассказал, умолчав о ненужных подробностях, вроде моей разборки в хинкальной. Сазонову это ни к чему, а мне было как-то даже неудобно рассказывать о том, как встрял в мелкий «бытовой» конфликт. Да еще и ради кого? Уличной девки, не стоящей и доброго слова! Ради смазливой шлюшки!
        Черт! Да что у меня мысли все время возвращаются к этой девке?! Спаситель нашелся, черт подери! Добрый самаритянин!
        Уже когда мы пили чай со сладкими пирожками с яблоками, я неожиданно для себя решился:
        - Василий Петрович… вы же разбираетесь в лечении… Хм… ну… в нестандартном лечении.
        Сазонов слегка поднял брови.
        - Скажите, наркомана можно вылечить? Можно сделать так, чтобы у него полностью пропала тяга к наркотикам?
        Сазонов нахмурился, его губы сжались в тонкую полоску. Лицо - и так каменное, безмятежное, как у изваяния Будды, сделалось буквально гранитным. Он был явно недоволен. И зол.
        - Рассказывай! - приказал он, вперившись в меня взглядом-шпагой. - С кем связался? Что за наркоман? Или… наркоманка?
        Я рассказал ему. Прямой вопрос - прямой ответ. Такая у нас договоренность. А я всегда выполняю свои обязательства и тем горжусь. На меня можно положиться, на мое слово. И это знают все. И я не намерен скрывать что-то от Сазонова, если он спросил впрямую. Вот если бы не спросил…
        После моего рассказа он задал еще несколько уточняющих вопросов и бесстрастно констатировал:
        - Идиот. Ты - идиот! Чтобы связаться с уличной девкой, да еще и наркоманкой, патологически лживой, продажной, да еще и назвать ей свой позывной, - надо быть полнейшим идиотом! Не ожидал от тебя такой глупости.
        - Так я спросил - ее можно вылечить? - я разозлился и на Сазонова, и на себя.
        - Ее надо пристрелить, а не лечить! - отрезал Сазонов. - Ее могила исправит! Женщины устойчивее к алкоголю и наркотикам, но они практически не поддаются лечению! Понимаешь? Алкоголичек и наркоманок меньше, чем мужчин - алкоголиков и наркоманов - в разы! На порядки! Но они практически не вылечиваются. Что у тебя за комплекс самаритянина такой возник? Сам только едва-едва вылечился от алкоголизма, и вдруг понадобилось спасать шлюху?! Ох, дура-ак… Тебе нужно свернуть ей башку. Она подставит - и тебя, и меня!
        - Нет! - внутри у меня все заледенело, будто выпил поллитровку жидкого азота. Казалось, дыхну, и у меня изо рта вылетит облачко пара. Морозко, да и только!
        - Ты должен. Иначе поставишь под удар твое дело! Наше дело!
        - Если я это сделаю, чем буду отличаться от тех, кого хочу убрать? Она мне ничего не сделала! Она вообще никому ничего не сделала! Она просто оказалась не нужна этому миру и живет так, как может!
        - Пойми, если делаешь важное дело, нужно быть готовым к неприятным решениям. Например, ты на войне, в разведке и, если тебя кто-то обнаружит, поставишь под удар тысячи, а может, и десятки тысяч жизней. Представь, что лежишь в схроне, и на тебя наткнулся пастушонок со стадом. Он ничего никому не сделал, и в том числе тебе. Но ты знаешь, что если он уйдет и кому-то расскажет, то задание будет сорвано. Погибнут твои соратники. Погибнут тысячи людей! Представь весы - на одной чаше жизнь этого пастушонка, на другой - тысячи жизней хороших людей. Что ты выберешь?
        - Сейчас не война! Я не буду ее убивать! Не буду, и все тут! И это не обсуждается! Я только спросил, можно ли ее вылечить, и все! Зачем вы мне всю эту чушь втираете?!
        - Разве не война? - Сазонов пристально посмотрел мне в глаза. - А кто тебе сказал, что не война?
        Мы замолчали. Я не смотрел на Сазонова, он не смотрел на меня. Сидели, обдуваемые весенним, уже почти летним ветерком, и не говорили ни слова. Я чувствовал, что Сазонов прав, знал, что я дурак во всю шею (как говорила моя бабушка), и это меня злило. Но что бы там ни было, убивать Нюсю я не буду. Пусть даже Сазонов считаем меня полным идиотом. Есть кое-что, некая черта, через которую я не переступлю. Баста!
        Уже когда уходил (решил поехать к дочери убитой учительницы, поговорить), Сазонов мотнул головой и приказал:
        - Сядь. Поговорим!
        Я сел, уже в общем-то зная, о чем будет речь, и тут же расставил точки над «i»:
        - Я не буду ее убивать! Вопрос закрыт!
        - Ее можно вылечить. Шанс пятьдесят на пятьдесят - зависит от крепости организма и от того, насколько далеко зашло дело. Насколько наркотик вошел в систему обмена веществ ее организма. Для того чтобы начать лечение, нужно уединенное место, что-то вроде подвала, откуда не будут слышны крики. Лечение очень болезненное и опасное. Возможны изменения в психике, а в самом худшем случае - смерть. Хотя разве это худший случай? Лучше смерть, чем лежать овощем и делать под себя. Если ты готов пойти на все это, я постараюсь ее вылечить. Но не здесь. Здесь никто не должен находиться, кроме тебя. Понятно?
        - А вы ее нарочно не убьете? Типа по ошибке? Или скажете, что организм не выдержал?
        Сазонов мрачно и пристально посмотрел мне в лицо:
        - Я держу слово. Я ее нарочно не убью. И сделаю все, чтобы вылечить. Обещаю. Готовь место. И, кстати, насчет охранного агентства - это правильная идея. Теперь тебе нет необходимости быть в милиции. Но держись за место, пока это возможно. Как только все будет готово, можно и уволиться.
        - Подождите! - вдруг встрепенулся я. - Вы так ничего и не сказали, почему комиссию московскую отзывают? И как Татаринов с Семушкиным догадались, что это я в ларьке уродов положил?
        - Глупые вопросы, - пожал плечами Сазонов, - сам такие вещи должен додумывать. Комиссию отозвали? А откуда ты знаешь, что ее отозвали? И если так, то почему отозвали? И насчет ларька - от кого ты все знаешь? От Семушкина? Он сказал? И про Татаринова - он? А ты уверен, что все так и есть, как он сказал? Семушкин, конечно, персонаж интересный… непростой! Может, проверяет тебя. Он тебя обвинил в том, что ты работаешь на гэбэшников? А у тебя не возникала мысль, что, может, он как раз на них и работает? А тебя проверяет! История с уничтожением банды кавказцев известная, Семушкин - опер старый, тертый, для него раскопать о твоем знакомстве с девушкой - раз плюнуть. Но ведь еще и доказать нужно. Мало ли что он там себе напридумывал! Сам прикинь - Семушкин, к примеру, взял да и пошел к начальству, мол, у меня есть подозрения, что мой коллега Каргин убил нескольких хулиганов! И что ему скажут? Ну, как ты думаешь, что ему скажут? Ведь ты прекрасно знаешь Систему!
        - Никто не захочет выносить сор из избы. Если меня закроют, полетят головы или скорее - погоны начальства. Я ведь под их началом! Не поверит ему никто. Орденоносец, герой и - убийца из ларька. Не смешите мои тапочки!
        - Ну вот ты и сказал. Кстати, я вполне допускаю, что Татаринов знает - от Семушкина. Они давние знакомые, вместе работают уже двадцать лет. И вроде как даже дружат. Только не спрашивай, откуда я это знаю, все равно не скажу! Птичка на хвосте принесла! И таким способом они не только тебя предупредили, но и фактически предложили свалить из отдела. В народное хозяйство, как у вас говорят! Пока тебя не прихватили. А то, что тебя в конце концов прихватят, они не сомневаются.
        - А вы?
        - Что - я?
        - Вы - сомневаетесь, что меня прихватят?
        - Нет. В конце концов прихватят. Рано или поздно. Хотя я сделал все, чтобы поздно. Я тебя научил всему, чему можно научить за год. Но ты ведь знал, на что идешь, так? Знал. И ты прекрасно представляешь, что чем дольше находишься на войне, тем больше шанс, что тебя убьют. Ты ведь не просто так решил предприятие сделать, не хочешь, чтобы твои соратники остались ни с чем? Вот только ты не думал над тем, что без тебя они пойдут вразнос? Превратятся в обыкновенную банду убийц? Подумай над этим. А еще подумай, на кой черт тебе заморачиваться с какими-то там девками! Спасать шлюх! Устраивать любовь-морковь! Ты должен сделать свое дело и отдать мне долг! И держаться в своей огневой точке максимально долгое время, вычищая пространство от всяческой дряни! Как это делает солдат с пулеметом на войне! А ты заигрался в доброго самаритянина! Жалко ему, видишь ли, стало смазливую шлюшку, увидел и тут же растаял! Ладно там, сделал свое мужское дело и дальше пошел. Нет, тебе нужно большего!
        - Все равно не понимаю, как Семушкин меня так легко раскрыл!
        - Он опер, Андрей. Старый, тертый, незашоренный опер. На таких, как он, все и держится. Ты еще зеленый, хотя и умный парень, а он - просто ищейка. Любого можно найти, лю-бо-го! А вот доказать… Кстати, ты нашел убийцу моей соседки? Есть версии?
        - Нехорошая картина вырисовывается. Очень нехорошая! Даже говорить противно. Не хочу верить. Честно - в советское время такое вряд ли было бы возможно. Все-таки тогда ментов проверяли, был какой-то отбор.
        - Я что-то такое и подозревал, - Сазонов поджал губы. - Только аккуратно. Это не гопнику по печени настучать. И, кстати, он никогда не сознается.
        - Посмотрим! - я скривился, как от зубной боли. - Да, непросто будет. Даже не знаю, как подступиться. Кстати, а у вас, случайно, нет какой-нибудь гадости, чтобы вколоть, и человек все рассказал? Я читал о такой штуке, вроде как гэбэшники применяют. Или применяли. Нету?
        - Нету! - ехидно хмыкнул Сазонов, поднимаясь с места. - Придется тебе башкой как следует поработать, расколоть негодяя. И я не про то, чтобы ты БИЛ головой! Я о работе мозгом! Все, шагай! И кстати, раз уж разговор зашел, когда собираешься заняться своими… недругами? Теми, ради которых ты все и затеял? Или передумал?
        - Не передумал. Сейчас утихнет все, и займусь. Всему свое время. Информация собирается, накапливается.
        Сазонов кивнул, отвернувшись, занялся грязной посудой, стоявшей на столе, как бы подчеркивая, что разговор закончен. А я пошел на выход. Работать надо. Злодея искать. Если убил не бывший муж, то кто?
        В этот раз старушек у подъезда не было. Разбежались по своим гэбэшным делам. Так что я вошел в подъезд и стал подниматься к нужной мне квартире. Благо что кодовый замок на двери подъезда открыть не составляло никакого труда - нужные кнопки, как обычно, были вытерты до серебристого блеска. В отличие от других, нетронутых, ржавых кнопок.
        Идиотство, конечно. Нормальный человек не сможет войти в подъезд, не зная особенностей обращения с кодовым замком, а любой вор, грабитель, негодяй точно знает, как таким делом ему воспользоваться. Зачем тогда нужна эта самая кодовая дверь? Люблю я Россию. Ей-ей, люблю! Но почему в ней все через жопу?! Вроде и мелочь с дверью, но сколько таких мелочей в нашей жизни? Или это я уже брюзжу, как старик, и ничего такого в этой истории нет?
        В квартире никого не было. Видимо, еще рано. С работы приходят после шести-семи часов вечера, а сейчас еще… Насколько помню, у молодых, что жили сейчас в квартире, детей пока не было, так что все жители квартиры работали, дома не сидели.
        Я досадливо поморщился. Перспектива непонятно сколько времени дожидаться хозяев квартиры меня не прельщала. Оставалось только пообщаться с соседями, но что даст эта беседа?
        Прозвонил все квартиры возле нужной - полное молчание. То ли на самом деле никого нет, то ли попрятались. Когда в одну звонил, показалось, что дверной «глазок» потемнел, но, когда покричал в дверь, что пришел из милиции, не откликнулись. Затихарились.
        Уже когда спускался по пыльной, пахнущей кошачьей мочой лестнице, подумалось, а на кой черт мне все это надо? И правда, на кой черт я этим занимаюсь? Платят жалкие гроши! Уважения - ноль! И, что характерно, нет уважения ни со стороны начальства, ни со стороны граждан, для которых я только «мусор» и «мент поганый»!
        Меня всегда удивляло, что те же граждане, которые называют нас «мусорами» и «козлами» (я не имею в виду уголовников), которые нас презирают, случись что, бегут с заявлением к этим самым «мусорам». Все-таки уголовный элемент в этом отношении более последователен - попробуй заставь их бежать с заявлением к врагу! К «мусорам»! Они сами все решат, без милиции. А эти? Обыватели, которые всем своим видом показывают неуважение к ментам, - эти почему требуют от нас помощи и защиты? Разве не стремно принимать помощь от тех, кого ты только что поливал грязью?
        А-а-а… налоги платите, да? И потому имеете право требовать? А мы должны тут же на цырлах бежать исполнять? Ну-ну… ждите!
        Из подъезда вышел в совершенно отвратительном расположении духа. Еще полгода назад все было ясно, светло и правильно, а теперь? Зря я ушел из участковых, ох, зря. Все было проще. А теперь - какие-то интриги, сплошные кружева и безобразия! А я-то думал - наоборот, мне станет легче работать! Идиот…
        - Эй, милиционер!
        Терпеть не могу «эй!». Почему-то кавказцы любят именно так обращаться к незнакомцам. «ЭЙ!» Язык вырвать подлецу!
        Но это был не кавказец и вообще не мужчина. Одна из тех старух, которые просветили меня в прошлую мою с ними беседу. Именно просветили - как рентгеном. Та самая, с ехидным взглядом и поджатыми тонкими губами.
        - Иди сюда!
        Бабка махнула рукой, и я послушно, как воспитанный мальчик, подошел. Бабушка ведь плохого не посоветует!
        - Садись!
        Сел на скамейку, посмотрел в блестящие, горящие любопытством глаза представительницы местного «гэбэ». От бабки ощутимо пахло жареным луком, а еще чем-то неуловимым, вроде нафталина, которым старухи пересыпают свое барахло - от моли. У моей бабушки всегда так пахли ее вещи.
        Кофте этой старушенции небось лет двадцать, не меньше! Несчастная моль помрет, не только коснувшись этого древнего артефакта, просто пролетев в метре от сладкой отравленной приманки. Брр… ведь говорят, что нафталин - канцероген, рак вызывает! А вот на бабок не действует! Их, как тараканов, и атомная бомба не возьмет.
        - Слышь, милиционер! - бабка понизила голос. - Я говорила с Марь Михалной, а она вспомнила, как говорила с Фаиной Константиновой, как Зойка Михоркина ей сказала, что разговаривала с покойной Танькой, что Пашка, муж-то бывший, ей угрожал! Убить хотел!
        - Кто с кем разговаривал? С какой покойной? Духов вызывали, что ли?
        - Ты что? - бабка подозрительно блеснула глазками. - Какие духи? Когда Танька живая еще была! Так вот, Танька Зойке жаловалась, что Пашка ее встретил и сказал, чтобы Танька ходила и оглядывалась! И что Танька уезжать собиралась!
        - А как же дочь? Почему она ничего не сказала, что ее матери угрожали?
        - А не сказала ей Танька. С заявлением она собиралась в милицию.
        - Так почему эта самая Зойка молчала все это время?
        - А кто ее спрашивал? Да и не скажет она ничо. И тебе не скажет! Зачем ей надо? Пашка или дружки его убьют! Таньку зарезали и ее убьют! Сам знаешь, время-то какое. Это я тебе по секрету сказала, так как парень ты вроде неплохой, а так бы никому и не сказала! Вот!
        - То есть дочь и зять ничего не знают об угрозах? И больше никто не знает? А почему Танька Зойке сказала?
        - Так подружки они были. С детства. И потом дружили, когда уж бабами стали. Вот и сказала. А Файка-то с Зойкой тоже дружит! Только и Файка тебе ничего не скажет! Потому что…
        - Пашка убьет… - закончил я, глядя в пространство.
        - Пашка убьет, ага! - бабка покосилась на меня и добавила: - И я тебе ничего не говорила! А скажешь кому, так я откажусь! Скажу, что врешь ты все! Наговариваешь! Понял?
        - Понял… - я вздохнул. - Спасибо за помощь правоохранительным органам. Если бы все были такие, как вы, внимательные и законопослушные, преступники бы вообще исчезли из этого мира!
        Бабка посмотрела на меня едва ли не с любовью, я изобразил что-то вроде пиндосского армейского салюта и бодрым шагом побрел к своей машине. Бодрым - это снаружи, внутри же никакой бодрости у меня не было, только опустошение, злость и разочарование. Все-таки это он. А я - болван. Ведь все указывает на бывшего мужа, так какого черта я придумываю новые версии? Почему мне захотелось думать, что он этого не совершал? Сам не знаю. Гипноз какой-то. Хотелось новой, крутой версии? Чего-нибудь эдакого, странного, как в детективе с выкрутасами? Когда виноват не тот, на ком сходятся все логические выкладки, а некто, на кого не подумаешь?
        Ну, например, дочь жертвы. А что? Захотелось ей жить с мужем вдвоем, чтобы мама не мешала. Вот муженек и постарался. Устранил раздражитель. Может быть? Может.
        Или прилетели инопланетяне и зарезали учительницу истории. Или напали цыгане. Почему цыгане? Да хрен его знает… они с ножиками ходят. А раз ножик есть, то можно им и зарезать. Или кто там еще с ножиками ходит и может зарезать? Берберы? Туареги? Это как с членом - раз член есть, значит, может насиловать. Тьфу!
        Девяносто процентов преступлений совершаются тупыми, недалекими людьми. И преступления эти тупые, как носок валенка. К примеру, реальный случай. Новый год. Идут с гулянки два скотника колхоза и жена одного из них. У скотника, который назюзюкался до состояния «грогги», нож для колки свиней. Привычка у него такая, с ножом ходить. Хороший такой нож, по заказу сделанный, что-то вроде кинжала - сантиметров тридцать или сорок длиной, острый, как игла. И вспомнилось этому скотнику, как коллега-скотник подозрительно шептался с его женушкой, явно замышлял наставить рога ему, правильному мужику! Достает скотник свой нож-кинжал, и… в живот супостату. Аж с другой стороны вылезло!
        Вот и все преступление. Ни тебе сложных замыслов, ни хитросплетений - р-раз! И нож в брюхе. Самое интересное в этом деле, со слов сельского участкового, что жертва выжила. Другой бы сдох, а этому хоть бы хны - зашили, и пока коллега в СИЗО сидел - бегал к его жене. Мстил, так сказать…
        Я поехал в отдел. А что еще делать? Надо как-то этого скота колоть. Рупь за сто - его рук дело. Теперь я в этом уверен.
        Добрался за полчаса, расписался в журнале и повел задержанного наверх, в кабинет. По дороге встретил Татаринова - он как раз закрывал дверь в свое логово. Увидел меня, кивнул головой, мол, давай, крути злодея! Коли гада!
        Буду колоть, а что еще-то делать?
        В кабинете никого не было, пришлось доставать ключи, открывать. Задержанный в это время стоял лицом к стене. Наручников на него я надевать не стал - никуда не денется. Уверен, что я его не расколю, и зачем тогда бежать? Усугублять свое положение.
        Приковывать не стал, закрыл дверь на ключ, сел за свой стол и стал молча смотреть в глаза этому гаду.
        Ну вот мужик как мужик! Пройдешь мимо, и смотреть-то на него не будешь! Руки только - синие от наколок, а так и не скажешь, что отсидел пятнадцать лет. Ломброзо все-таки брехливая тупая сволочь. Если бы все преступники выглядели как преступники - да они вообще не смогли бы ходить по миру! Их давно бы всех выловили! Этот больше похож на учителя труда, чем на убийцу-уголовника.
        - Ведь это ты ее убил, Паша! - бросил я, следя за реакцией «клиента». Что-то хоть в лице его изменится?
        - Я же сказал - я ее любил. А то, что вы, менты, напридумаете, мне неинтересно. Ну что ты мне повесишь? То, что я был ее мужем? Что она меня посадила? И что? Ну - посадила! Квартиру отжала! Дальше-то что? Ты никогда не сможешь доказать, что это я ее грохнул. Нет ни орудия убийства, ни свидетелей. Даже если ты меня запытаешь до полусмерти и я подпишу бумажку, что это изменит? Я же тебе уже говорил - в суде скажу, что меня заставили подписать, и откажусь от показаний. А у тебя на меня нет ни-че-го! Да и быть не может. Так что отстань от меня, подпиши пропуск, и я пойду по своим делам. Не хочу шконку полировать боками, надоело. Еще есть вопросы? Или будешь бить? А я сейчас кричать буду, а потом «Скорую» вызовут. А я весь в крови буду. И заявлю, что ты меня бил. Скандал будет несусветный! Ну, что молчишь? Начинай уж что-нибудь делать!
        - А давай поговорим без протокола, - предложил я. - Просто так, как два мужика. Ведь ты же ее убил. Я знаю! Ты ей угрожал и в этот же день и убил. Она успела рассказать своей подружке.
        - Какой именно подружке? Не подскажешь? Очень хотелось бы с ней поговорить - с какой стати напраслину на меня возводит! Оговор это все, ерунда! Без протокола? С подходцами хочешь, да? А сам запишешь на диктофон? А что, молодец! Прогрессивно подходишь к делу!
        - Нет у меня диктофона, - поморщился я, - просто хочу узнать - зачем? Зачем ее надо было убивать?
        - Зачем? - мужчина нахмурился, и глаза его сделались колючими. - Ясно зачем! Оценку плохую кому-нибудь поставила, а родители взяли и зарезали! Или ученик зарезал - не дала ему! Хе-хе-хе… Что так вытаращился? А что я, должен плакать? Она меня киданула, она меня сдала! А я ее любил! И даже сейчас люблю! Вот выйду из мусорни, съезжу к ней на кладбище. Цветов положу. В часовенку зайду, поставлю свечку ей за упокой. Чтобы горела в аду пожарче! Хе-хе… А вообще - заслужила. Нехрен стучать было. Со стукачами знаешь как поступают? Да ладно-ладно, чего вытаращился? Это не я! Все равно ведь не докажешь. Ножа нет, сознанки нет. И свидетелей нет. Так что у тебя еще двое суток, чтобы доказать. Или выписывай из своей богадельни!
        Больше он ничего не сказал. Ни слова. Впрочем, я и спрашивать не стал. Смысл какой? Тут все ясно как божий день. И да, я в заднице. Доказать его вину просто невозможно.
        Кстати, так бывает, если человек неглуп и тщательно готовит преступление. А у него было время, чтобы как следует все продумать. Целых пятнадцать лет. И еще два года.
        Увел задержанного в камеру и пошел сдаваться Татаринову. Тот выслушал меня молча, не задавая вопросов, а когда я закончил, мрачно сказал:
        - Плохо. Сработал - плохо. Уйдет, точно.
        На чем наш разговор, в общем-то, и закончился. А о чем было говорить? Ну - плохо, да, и что? Не все и не всегда мы можем доказать. И уж старому оперу это должно быть известно как никому другому. Ну, хорошо, найду я эту самую Зойку, застращаю, заставлю дать показания против убийцы. Мол, слышала она, как подруга ей говорила, что бывший муж угрожает. И что? Да мало ли что слышала! Это даже не косвенные, это недопустимые доказательства, основанные на слухах. Ни один суд (кроме купленного, да и тот вряд ли) не примет такие доказательства к рассмотрению. Они потому и называются «недопустимые доказательства», из-за того что основаны на непроверенных слухах.
        Но я сделал все что мог. Пусть другой сделает больше меня. Другой «я»? Убийца? Подумаю. Но только не сейчас. А кроме того, заслуживает ли этот тип смерти? Вообще-то, что бы ни было, но она его предала. Выдала милиции своего мужа. То, что говорили, мол, не по любви за него замуж вышла, - это недопустимые доказательства. Слухи. Не захотела - не вышла бы за него. В советские времена такого разгула бандитизма не было. Кто бы смог ее заставить выйти замуж за нелюбимого? Чушь! Шито тут все белыми нитками, так что торопиться с действиями не надо. И вообще торопиться не надо - лучше выждать. А то ведь как получится - только что вышел от меня, я не смог доказать вину, и тут - бах! Отпущенный вдруг р-раз, и убит. На кого могут подумать? А оно мне надо?
        Пусть пока топчет землю. Потом разберусь, что с ним делать.
        Из отдела поехал в офис, раздумывая о том, что предстоит сделать в ближайшее время. Офис (он же спортзал) встретил меня шумом, грохотом ударов по мешкам и грушам, яростными выкриками моих соратников, увлеченных мордобоем. Здесь были почти все, кроме тех, кто находился на службе, дежурстве. Я поприветствовал соратников, помахав рукой, и быстро исчез в комнатушке, где Шварценфельд, высунув кончик языка, сосредоточенно выписывал что-то на лист бумаги. На меня он не обратил никакого внимания, занятый своим важным делом, а когда все-таки заметил, радостно покивал:
        - Я вызвал юриста, он уже готовит документы! Еще - нашел хороший офис в офисном здании! Кстати, они могут продать целый этаж и даже в рассрочку! Ребята с хозяином поговорили, он и согласился! И вполне недорого! Считай, в самом центре! Там и спортзал можно сделать, и комнат много! Я там был - хорошее место, дельное! Как мыслите на этот счет?
        Мыслил я на этот счет очень хорошо, о каковом факте и сообщил своему финансовому директору, чем вызвал его благожелательное одобрение. А потом улегся на диван, предварительно сбросив башмаки (я же не пиндос какой-нибудь, в башмаках забираться на кожаный диван), и стал думать, как мне поступить с убийцей шинкарки. В том, кто это сделал, я не сомневался. Но тут все сложнее. Это не гопника замочить! Тут все надо спроворить по уму! Валить его, конечно, нужно, это без всякого сомнения, но так, чтобы комар носу не подточил.
        Полежав, прикинув, как и что сделать, переключился на другое. Что мне делать с Нюсей? Вернее, где ее держать? То, что все-таки займусь ее «перевоспитанием», я не сомневался. Раз решил, надо делать. Но где ее держать? Если все так, как сказал Сазонов (а оно так, Сазонов никогда мне не врет), Нюся будет шибко орать, когда ее начнет корежить. А корежит нарков не по-детски. Да что там корежит?! Их просто выворачивает наизнанку!
        Тем более что я не знаю, какую дрянь для лечения даст мне Сазонов. Если лекарство - такая же болезненная штука, как то, что он мне колол, пожалуй, взвоешь! А раз взвоешь, то никто не должен слышать этот самый вой. И потому - нужен дом, где-нибудь на отшибе и с хорошим подвалом. Эдаким зинданом, как мне такое представляется. Да и удобнее в доме, привык я уже к житью-бытью в таких домах, Сазонов избаловал. Мне теперь в свою квартиру и возвращаться не хочется.
        Впрочем, не потому мне в нее не хочется. Тяжело. Как ни старайся я забыть о том, как жил с женой и дочкой в этой квартире, забыть не удастся. Хоть тысячу ремонтов сделай-переделай, все равно помнишь. Сердце рвется. Уж лучше что-то другое купить, какое-нибудь иное жилье. Квартиру, конечно, продавать не буду - пусть себе стоит. Память все-таки. Но жить там… нет, не хочу. Не могу. Деньги там буду держать. Часть денег.
        Хм… кстати, а почему я не думаю о том, что Нюся может банально умереть от лечения? Сердце не выдержит, или печень откажет. Или злое лекарство ее убьет. И что тогда?
        А ничего - тогда. Совсем ничего. Заверну ее в ковер да и вывезу за город. В леске закопаю. Чем жить так, как она живет, лучше совсем не жить. С лечением у нее есть шанс, без лечения - никакого. Долго не проживет, сдохнет.
        Буду ли я переживать по поводу смерти девчонки? Буду, конечно, что я, нелюдь какой-то? Красивая девчонка, очень красивая! Западные модели просто отдыхают со своими костлявыми, наштукатуренными рожами! Эта - просто как с картины! Хорошей картины.
        Когда умирает красота - это досадно и жалко. Может быть, я даже слезу пущу. Немножко так. Слегка. Но и все! Жалко кошку - красивую, умирающую. Но если вылечить нельзя - только усыпить, чтобы не мучилась. Или попробовать новое средство, которое, может быт, вылечит, а может, и убьет. Что в этом случае выберет человек? Это очевидно.
        Потом я немного поспал. Час, не больше. Заказал себе проснуться через час и проснулся. Как всегда, будильник в голове работает четко, как часы. Заказываю себе время, когда нужно проснуться, и просыпаюсь.
        Финансовый директор так и сидел над бумагами и, по-моему, даже не заметил, как я уходил.
        Нет, все-таки хорошее приобретение - Шварценфельд. Не скажу, чтобы я ему так уж верил, я и самому-то себе не на сто процентов верю, но мне кажется, что он лоялен. И не будет работать против меня. Хотя бы потому, что боится. Страх - отличное средство сдерживания для слишком активных сотрудников, которые могут возомнить себя умнее начальника. А это, если разобраться, каждый второй индивидуум. Считать себя умнее начальника - это не национальная черта какого-либо народа, это свойство вообще человека, «гомо сапиенс». Стремление возглавить, стать вождем - естественный инстинкт любого члена стаи. А люди - они такие звери… даже если вылезли из пещер, нацепили на себя штаны и ботинки, научились делать сотовые телефоны.
        Тренироваться в зале вместе со своими соратниками я не стал. То, что они изучали, мне было неинтересно. После множества совместных тренировок я давно уже понял, что, кроме Сазонова, соперника для меня нет. Не могут соратники меня повалить, по крайней мере, пока не могут. Оно и хорошо. Опять же, я верю моим соратникам, но… Всякое может быть. Деньги пошли слишком уж хорошие, а там, где деньги, дружба как-то быстро заканчивается.
        Усевшись в свою машину, задумался, куда поехать? В отдел, документы оформлять? Так на это будет время и завтра. Мне же дежурить в отделе, безвылазно, так что время точно найдется. Тогда куда ехать? До темноты еще далеко. Есть одна мыслишка…
        Через полчаса я уже поднимал руку, чтобы постучаться в знакомый дом. Вернее, в знакомые ворота, из-за которых этот самый дом и виднелся. То, что в доме кто-то есть, я не сомневался - зарешеченные окна, прикрытые изнутри плотными шторами, были освещены. Если бы дело происходило днем, при ярком солнечном свете, тогда заметить трудно, но сейчас, в вечерней тени, окна светились как фонари, на свет которых мечтают прилететь мотыльки. Мотыльками, само собой, были местные алкаши, для которых этот дом - не дом, а пещера Аладдина.
        Не постучал. Отошел подальше, к деревьям на противоположной стороне улицы, наискосок, присел на отполированный задами чурбак возле старой деревянной лодки-«гулянки», стоящей на козлах и накрытой листами рубероида, и стал ждать. Чего именно ждать? Хотелось посмотреть, что теперь происходит в доме. Чем занимается его нынешний хозяин. В рамках некой теории, которая возникла в моей голове за последние дни, я должен был увидеть подтверждение этой самой гениальной теории. Или не увидеть.
        Ждать пришлось минут двадцать. Двое парней неопределенного возраста появились в переулке, быстро переместились к воротам дома, и один из них нажал на пипку звонка, которую я почему-то не заметил раньше. Хотя и понятно - почему не заметил: пипка была укрыта жестяным коробом, сделанным из банки, и находилась очень низко, почти у самой земли. Не будешь знать, где этот самый звонок, не найдешь. Эти - знали. И кстати, при прежней хозяйке никакого звонка не было, это новое произведение. А может, и был - но в другом месте.
        В воротах открылась «кормушка», кто-то с той стороны осмотрел посетителей, те сунули деньги, кормушка закрылась. Вскоре вновь открылась, и в руки посетителей перекочевало что-то маленькое и совсем не бутылочной формы. Получив товар, покупатели сорвались с места и зашагали так же быстро и целеустремленно, как и пятнадцать минут назад.
        Я выждал с минуту и тоже сорвался с насиженного места, легкими прыжками, как волк стадо баранов, догоняя эту парочку. Нагнал, и… два удара в затылок - один, другой! Парни свалились как подкошенные, не издав ни звука. Живые, я проверил.
        Пошарил по карманам - есть! Два пакетика. Маленькие, прозрачные, с белым порошком. Сунул в свой карман и было отвалил от парней, но… передумал. Снова пошарил по карманам - у одного нашел паспорт - забрал, у другого - какая-то корочка с фотографией, то ли пропуск на завод, то ли удостоверение с курсов техника-моториста. Пусть будет. Пригодится!
        И пошел к месту выдачи «сладкого».
        «Кондитер» открыл кормушку, осмотрел меня, загремел запором. Радости от моего появления он явно не испытал. Впрочем, как и особого горя. Дома он был один, что меня немного удивило. Ожидал, что этот кадр будет сидеть в окружении своих корешков, но по здравом размышлении понял, что не нужны ему лишние свидетели. Бизнес идет, деньги текут рекой, лучше, чтобы эту реку видело как можно меньше лишних глаз. Негодяй явно не доверял своим дружбанам - и был совершенно прав. В наше время доверять нельзя никому. Не то что друзьям - даже своей родне!
        - Что хотели? - рыхлое лицо парня было недовольным, и я его прекрасно понимал. Самое время для бизнеса, а тут приперся «мусор поганый», всю малину обломает!
        Обломаю. Я коротко и хлестко ударил его в солнечное сплетение, подхватил бесчувственное тело и волоком, держа за руки, оттащил в пристройку-сарай, примыкавшую к дому. Я еще по прошлым посещениям шинкарки обратил внимание - насколько крепко, даже излишне крепко сделано это помещение. Сейчас только присмотрелся - скорее всего, это старый склад, что-то вроде пакгауза дореволюционных времен. Толщина стены - метр, не меньше! Зачем во времена оны строили такие мощные сооружения - у меня нет ответа. Я не строитель, может, для того, чтобы меньше тратить на отопление? Толстые стены хорошо хранят и тепло, и прохладу. А еще, как доказывает опыт, старые строения стоят сотни и сотни лет.
        Когда-то люди строили на века, чтобы дети, внуки, правнуки пользовались тем, что выстроил им прапрадед, и вспоминали его добрым словом! Кто вспоминает сейчас прораба, построившего дома на улице Луначарского? Те самые дома, кухни которых недавно отвалились, задавив старушку и мужика, на его беду проходившего мимо этой мерзкой «панельки»? Впрочем, я ошибаюсь - вспоминают, точно, да так, что у него зад горит, как от адова костра, на котором он и окажется после своей безвременной кончины.
        Здесь шинкарка держала свои емкости с брагой, здесь же выгоняла из них це-два-аш-пять-о-аш, мерзко воняющий сивухой и горячей резиной.
        Честно сказать, уж лучше так - сивуха, которой если и отравишься, так только из-за лишнего ее перебора, чем хлебнуть пол-литра метилового спирта, разбавленного водопроводной водой. От сивухи подыхаешь медленно, годами, тогда как от метилового пойла «крякнешь» за считаные часы. Проверено!
        Тут же я нашел веревку, заботливо приготовленную бывшей хозяйкой точки. Конечно же, приготовленной не для того, чтобы вязать людей. Хотя… что я знаю об этой бабе? Только то, что она торговала сивухой, да еще то, что у нее есть мерзкий сынок, шпаненок, делающий жизнь соседей и всех, до кого дотянутся его руки, совершенно невозможной.
        Есть такие люди, которым жить не нужно. Один из них - вот эта тварь, медленно и неуверенно приходящая сейчас в себя. Я хорошо его связал - руки за спину, к ногам. Не «ласточка», но почти она. Хорошая поза, и не вырваться, и передвигаться не сможет. Даже как червяк не подползет, мразь поганая!
        - За что? - простонал придурок, щурясь на яркую лампу под крышей. Ватт сто пятьдесят, не меньше, хозяйка явно не экономила на электричестве. Видимо, где-то на халяву подключилась, или я не знаю нашего человека!
        - Вот за это! - я достал из кармана пакеты, и помотал в воздухе перед глазами негодяя. - И не только за это. Ты, мразь, зачем убил мать? За что?
        - Да ты чо?! - негодяй аж побелел, потом закашлялся, и его вырвало чем-то желтым, таким же мерзким и вонючим, как и он сам. - Никого я не убивал! Отстань от меня! Чо пристал! И вообще, я все про тебя знаю! Будешь на меня наезжать - я тебя вложу! Гэбэшникам вложу! И вообще - у меня «крыша» есть! Ментовская! Вот с ним и решай! Самурай!
        - «Крыша», говоришь? Точно - «крыша»?
        Я изобразил то, как сильно обеспокоился, и парень приободрился:
        - «Крыша»! Он сказал - если что, ему звонить! И все решит! Понял?! А ты если дергаться будешь - сядешь! Потому что про тебя все знаю!
        - Звони ему. Позови сюда. Пусть решает, - кивнул я и, достав из кармана сотовый телефон, нажал на кнопку включения.
        - Номер помнишь? Только лишнего ничего не говори, скажи, что на тебя наехали, мент, и что пусть подойдет, решит вопрос. Скажешь лишнего - я тебе зубы выбью. Все ясно? Да я подержу, не беспокойся. Звони!
        - Я номера не помню…
        - А я сам наберу. Я - помню. Этот номер, да? - я продиктовал, и парень кивнул. - Ну вот и замечательно. Говори!
        Когда прозвучал сигнал звонка, я сидел во дворе, на скамье под навесом. Вечер теплый, почти лето, когда еще подышишь свежим воздухом вот так - сидя под темнеющим синим небом. Хорошо было бы сейчас сидеть вместе с семьей и нюхать запах шашлыка, шипящего на красных, мерцающих в сумраке углях. Ничего больше в жизни не нужно - ни богатства, ни власти, ни хороших машин или яхт - просто сидеть рядом со своими и слушать, как они лепечут ни о чем. Какую-то ерунду, на которую нужно обязательно отвечать, иначе будешь подвергнут немедленному наказания в виде страшных покусов в ухо и тычков в бока.
        Но ничего нельзя вернуть и что-то изменить. Если только в фантастических романах, которые, в общем-то, не выдерживают совсем никакой критики. Времени как измерения - нет. Есть «сейчас» - и «потом». А прошлое - это только воспоминания и не более того.
        Честно сказать, я и в загробный мир не верю, хотя и пытаюсь заставить себя поверить. Мне очень хочется в него верить, но… я не могу.
        Ладно. Живут люди без веры, ну я живу. Вроде как живу. Зачем? Да кто знает, зачем он живет… Поступай правильно, и будь что будет.
        И я пошел поступать правильно.
        Он не удивился. А чему удивляться? Кто еще мог наехать? Только вот этот чертов Григоренко был не один. Вместе с ним - еще двое, парни лет двадцати пяти в штатском, с повадками ментов. Ментов сразу видно - поведение если не хозяина жизни, то человека, знающего себе цену, и эта цена довольно-таки высока. Внимательный, ищущий взгляд, оценивающий, просвечивающий как рентген, подозрительный и самодовольный. Ну как же! Кто я и кто они?!
        - Что тут за беспредел? - Григоренко был очень уверен в себе, и, хотя не смотрел на спутников, было видно, что он чувствует их у себя за спиной, как командир пехотной части чувствует танковый полк поддержки.
        - А это кто такие? - я спросил спокойно, ничуть не волнуясь и не переживая, хотя задача моя немного осложнилась. - Ты же должен был прийти один!
        Григоренко усмехнулся, покосившись на парня справа:
        - Это сотрудники ФСКН. К нам поступил сигнал, что ты пытаешься терроризировать граждан, проживающих в этом доме, собираясь устроить здесь точку по продаже наркотиков. Где хозяин дома? Что ты с ним сделал?
        - Он там… - я указал на пристройку, повернулся через плечо и пошел вперед, чувствуя, как впиваются в спину взгляды «гостей». Интересно, что они мне приготовили? Судя по всему, решили действовать официально. Подбросить наркоты, заставить «сынка» написать заяву, ну и убрать меня на долгое время - может, и навсегда. Грохнут в СИЗО, и нет раздражителя. Легко и просто. Достаточно бросить меня в камеру с уголовниками. А что, вполне приличный план! Этим и должно было все закончиться - с их точки зрения. Кстати, я же ведь чувствовал, что за Григоренко кто-то стоит. Почему только вот он сразу не устроился наркополицейским? Места не было? Скорее всего, так оно и есть.
        «Сынок» валялся на полу - там, где я его и оставил. Когда я, сопровождаемый «конвоирами», вошел в комнату, негодяй задергался, засучил ногами, и тут же объявил, что хочет сделать заявление. На что его «крыша» благосклонно закивала, довольно ухмыляясь и переглядываясь, как коты, собравшиеся возле сметаны. Ну как же они все предсказуемы, эти уроды!
        - Развяжи его! - приказал один из парней, крупный, немного рыхловатый, мордатый отморозок. - Незаконное лишение свободы налицо!
        - Григоренко, зачем ты убил хозяйку дома? - спросил я, не сделав ни малейшей попытки исполнить приказ «варяга». - Сколько ты с нее бабок поимел?
        Двое сопровождающих переглянулись, и я понял, что они не знали. Григоренко на секунду окаменел лицом, потом укоряющее помотал головой:
        - Ты сумасшедший. Как тебя держат в органах такого? Но мы поправим дело, обязательно поправим!
        - Она не хотела торговать наркотой, - ровным голосом начал я. - Вернее, хотела, это же хорошие деньги. Но я ей запретил, а меня она боялась. У нее сынок, мелкий подонок, которому - после смерти матери - перешел этот дом и, соответственно, продажная точка. И теперь твои друзья-наркоменты могут нормально сбывать свой порошок через эту самую точку. И, наверное, через много других точек. Чего охраняешь, того и имеешь, как сказал наш незабвенный юморист. Оставалось только убрать несговорчивую хозяйку. Ведь ты предлагал ей торговать наркотой, Григоренко. А она сослалась на меня, мол, я запрещаю. И ты ее убрал. ТЫ убрал, точно! У этого козла духу бы не хватило! - Я с размаху пнул в бок «сынка», после чего тот застонал и заскулил.
        - Но он точно был в курсе. И он тебя впустил. И, скорее всего, был рядом, когда ты ее убивал. Мразь, ведь она тебя столько раз вытаскивала из того говна, в которое ты влипал! Да она просто тебя родила, мразь! Мать же!
        Я снова пнул лежащего - раз, два, а когда Григоренко шагнул ко мне, поднимая руку (я не понял для чего - то ли схватить за воротник, то ли вцепиться в запястье), я ударил и его. Сильно, хлестко, но стараясь не переборщить и не порешить сразу.
        Наркоменты тут же потянулись за пистолетами, и один даже успел достать ствол, но тут же завопил от боли в сломанных пальцах, а пистолет перекочевал в мою руку. И тут же грохнул выстрел - девятимиллиметровая пуля попала прямо между глаз второго парня, напрочь высадив ему затылочную кость. Девять миллиметров - это серьезно. На коротком расстоянии - убойная штука. Тут и целиться-то не надо, нажимай на спуск да смотри, чтобы не забрызгаться кровью и мозгами.
        Следующим ударом я вырубил того, что подвывал, баюкая выгнутые под девяносто градусов пальцы правой руки, а затем приступил к увязыванию бесчувственных тушек, внимательно следя, чтобы не наступить в лужу крови, и стараясь не обращать внимания на вонь, волной поднявшуюся от «сынка». Похоже было, что он обделался - на штанах сзади расплылось темное пятно.
        Я с искренним неудовольствием подумал о том, что, если придется вывозить его на природу, машина точно провоняет запахом сортира. А потом перестал отвлекаться - связал и стал дожидаться, когда эти мерзавцы очнутся.
        Через пять минут начал шевелиться Григоренко. Все-таки недостаточно крепко я его приложил. Каждый организм - «черный ящик», и как он отреагирует на раздражители - неизвестно.
        Сазонов мне как-то раз сказал, что мой организм отреагировал на снадобье более радикально, чем организмы моих соратников. Оно, это снадобье, создано будто специально для меня. Такого результата, какой показал я, ни у кого из других пациентов нет, хотя парни точно прибавили и в силе, и в скорости. Организм такой у меня, чего уж там! Мутант!
        - Да ты спятил! - Григоренко сфокусировал взгляд на мне, и видно было, что удалось это ему с трудом. - Ударить милиционера при исполнении! Ты сядешь!
        - Он его убил! - взвизгнул «сынок», и только сейчас участковый увидел лужу крови, вытекающую из-под неподвижного тела. И, видимо, понял, насколько влип.
        - Договоримся! Давай договоримся! - Григоренко бросал слова лихорадочно, как в бреду, кося на меня дурным глазом обезумевшей, понесшей лошади. - Деньги! Я тебе дам денег! Этих - завалим, сделаем так, будто они друг друга загасили! Этот козел торговал наркотой, они пришли, он их загасил, а последней пулей - и они его! И все! И концы в воду! А я тебе денег дам! Много!
        - Говоришь, друг друга загасили? - я задумался, почесал нос. - А сколько дашь?
        - Сто тысяч! Зеленых! Сразу поедем, и я тебе отдам!
        - Сука ты, Григоренко! - наркополицейский застонал, повернулся ко мне:
        - Не верь ему! Это самая продажная сука, какого я знаю! А я тебе точно денег дам! Сотрудничать будем!
        - Какую знаю… - поправил я автоматически, думая о своем.
        - Что - какую? - выдохнул наркополицейский, выплевывая слова вместе со слюной и кровью. Наверное, при падении прикусил язык.
        - Сука - женского рода. Значит, какую, а не какого, - пояснил я и спросил, обращаясь к Григоренко: - Зачем ты ее убил?
        - Ну ты же сам все рассказал! - Григоренко хмыкнул, вздохнул, дыша с присвистом, тяжело. - Нам точка нужна была. Налаженная, крепкая. Эта дура мозги крутила! Что еще оставалось? Договорился с сынком ее - мразь еще та, редкостная тварь! Ну и завалил. Денег приподнял, да. И дуру убрал. Ты вот что, освободи меня. Сейчас этих завалим, поедем, и я дам денег. И забудем все как дурной сон! Мы же свои, менты! Участковые! Обещаю, никакой подставы с моей стороны не будет! И потом будем сотрудничать, ты мне поможешь, я - тебе! Я же знаю, что ты крутой парень. Вон как бабу зашугал, молодец! Она до последнего держалась! Грозилась, кстати, мол, придешь и всех завалишь! И правда, ты крутой, теперь я вижу, что она не врала!
        - Не врала… - я подошел к столу, на котором лежал здоровенный, ржавый кухонный нож, взялся за рукоять, примерился - в руке лежит хорошо. Эдакий тесак, почти мачете!
        Трое пленных следили за мной бараньими глазами, и я не стал тянуть резину. О чем говорить? Все и так ясно.
        Наклонился над «сынком» и медленно, как в масло погрузил ему в грудь ржавый клинок, тихо, почти неслышно скребнувший по кости грудной клетки. Пленник даже не ойкнул. Дернулся, напрягся, затрепетал и тут же обмяк, как тряпичная кукла.
        Двое других что-то говорили, но я не разбирал слов. Словесный шум, будто треск в наушниках, когда кажется, что вот-вот различишь слова, кажется, что сейчас поймешь, что шум что-то значит, но… это всего лишь «белый шум», язык Вселенной, тебе не предназначенный и совсем даже не интересный.
        Вроде бы они угрожали, обещали, рассказывали о том, что меня ожидает. Но я и так знал, что меня ожидает, потому их слова тронули меня меньше, чем никак. «Белый шум». Всего лишь «белый шум».
        Наркомент получил ножом два удара в живот - в печень и в солнечное сплетение. Участковый умер от пули из его пистолета. Пусть потом думают - кто кого убил. И зачем.
        Всех развязал, нож вложил в руку участковому, пистолеты - один в руку «сынку», другой - второму наркоменту. Теперь сам черт башку сломает, пытаясь понять, кто кого убил и чем убил. А чтобы затруднить дело доблестным операм и не менее доблестным криминалистам, мне придется потрудиться. Сильно придется потрудиться! Таскать дрова - не самое любимое из моих занятий. Благо что вообще они есть, эти дрова, - целая поленница во дворе.
        Зачем тут дрова? В баню, конечно. Газ, это хорошо, но многие любят, чтобы с дымком.
        Опять же, самогонщики любят обычную печь. Видишь, что в неурочное время над крышей дома курится дымок, значит, точно самогон варят! Верная примета, любой участковый знает.
        Обложил трупы дровами, не пожалел труда. Много дров притащил! Целый пионерский костер создал!
        Тут же нашел канистру с керосином и две с бензином. Не ждал такого подарка, но чего только не бывает в домах рачительных хозяев! Особенно если они торгуют самогоном и с ними иногда расплачиваются «натурой», то есть тем, что поперли у честных граждан.
        Нашел еще и с десяток покрышек для «жигулей» - сложил там же. Гореть будет - любо-дорого!
        Хорошенько все полил горючкой - и пристройку, и дом. Гореть - так уж гореть. Чиркнул спичкой о коробок и бросил горящую палочку, тут же едва уклонившись от жахнувшего в лицо огненного языка. Совсем забыл, как опасно поджигать разлитый бензин. Эдак можно не только без ресниц и бровей остаться, но вообще без волос! И без кожи.
        Сделав дело, выскользнул из калитки и зашагал, стараясь держаться в тени забора. Пускай тут люди и не любопытны, но лучше все-таки не светиться. Хорошо, что фонари в переулке совсем не горят. Ни одного. Темнота - друг молодежи, так вроде говорилось? Ну я как бы не совсем уж старик, так что она сейчас и мой самый лучший друг. Сейчас на пламя выскочит куча народу, но я уже буду в надежном месте. За стенами дома Сазонова.
        Глава 7
        Скандал был-таки несусветный. Снова прислали высокую (весьма высокую!) комиссию, и это понятно - убиты три милиционера! Да не просто три - два из них из ФСКН!
        Кстати, я никогда не понимал, почему это у нас людей из ФСКН считают чем-то эдаким элитным! Что-то вроде гэбэшников! Ну, гэбэшники-то понятно - все-таки безопасность государства. А эти-то каким боком относятся к безопасности?
        Как-то при этом забылось, что убит еще и участковый - ну, что такое участковый? Расходный материал, пушечное мясо! А тут - оперативники из отдела по борьбе с наркотиками!
        Когда дом начал гореть вовсю, кто-то из соседей вызвал пожарных. И те, само собой, приехали, благо до пожарной части - меньше километра. Вот только, как обычно это бывает в последние годы, у приехавших вначале не оказалось воды.
        Вот спрашивается, на кой черт вы ехали на пожар без воды?! Рассчитывали, что подсоединитесь к пожарному гидранту? А кто чистил люки? Давно чистили? А кто их заварил? А-а-а… это чтобы бомжи крышки на чермет не поперли? Люки-то денег стоят, да? Ну вот и… обгадились по полной. Пока вызвали заправленную водой машину - тушить, собственно говоря, осталось нечего. Вместо дома - пепелище. Дом-то был деревянный, из толстых досок с засыпкой опилками, и та самая пристройка дореволюционной постройки. На самом деле стоило бы дом называть пристройкой, а это кирпичное сооружение - капитальной постройкой. Но дело не в том.
        В кирпичном сарае были обнаружены останки четырех человек. Именно останки, я хорошо постарался, обкладывая трупы дровами, и кирпичная комната превратилась в подобие крематория. Пламя было таким жарким, что даже кости рассыпались в труху. Почти все кости.
        Покойных определили по пистолетам, номера-то на стволах никуда не делись. Конечно, теоретически это могли быть и другие люди, не хозяева стволов, но оперативники не вышли на службу, так что версия, что убили именно их, нашла свое подтверждение. Как и то, что вместе с оперативниками был убит участковый Григоренко.
        Хозяина дома вычислили логикой - его не могли найти, а значит, скорее всего, это именно он и есть - четвертый труп. Кстати, тоже сомнительное утверждение, но что делать? Участковый-то исчез! А машина его осталась возле пикета.
        С покойниками определились. А вот с версиями - нет! Во-первых, очень трудно определить причину смерти по большой берцовой кости. Вернее, по ее остаткам. Потому что все меньшее размером напрочь сгорело. Спасибо покрышкам!
        Нашли стреляные гильзы, из чего сделали вывод, что была перестрелка. Нашли и лезвие кухонного ножа. Определили, что, скорее всего, имел место поджог. Вот только кто именно поджигал, зачем, как там оказались оперативники - никто ответить не смог. Опросили всех соседей (и Сазонова тоже) - не видели ли они чего-то странного? Чужих людей? Что-то подозрительное?
        Никто ничего подозрительного не видел, а если и видел, то помалкивал себе в тряпочку. На кой хрен влезать в непонятки? Им еще тут жить и хочется пожить подольше. И я их прекрасно понимаю.
        Комиссия пробыла неделю и уехала, сопровождаемая мысленными матерками и притворно-доброжелательными улыбками.
        На две недели я «залег в спячку». Не совсем, конечно. Дела шли очень недурно, деньги лились рекой. Через неделю, как раз после того, как уехала комиссия, я уже был владельцем частного охранного предприятия под названием «Самурай». Да, именно так - «Самурай»! Зачем особо заморачиваться, измышлять всякие там хитрые придумки? То, что название совпадает с именем некого криминального авторитета, известного тем, что он якобы (якобы!) уничтожил всю ОПГ парковских, так это чистое совпадение. И не более того. Попробуй доказать обратное, если кишка не тонка!
        Зарегистрировать предприятие оказалось до смешного просто, особенно если у тебя есть деньги. Сложнее получить разрешения на хранение и ношение оружия, гладкоствольного и нарезного. С последним - полный швах, но мне пообещали, что в конце концов лицензию сделают. А вот гладкоствольное - сколько угодно. Помповики и всякое такое, лишь бы оружейная комната была и проведен инструктаж сотрудников ЧОПа.
        Меня даже неприятно удивила такая легкость открытия подобного предприятия. Ведь ясно же, что под крышей ЧОПа обязательно укроется полукриминальная или полностью криминальная группировка! Тут ведь надо сто раз просветить, подумать, рассмотреть под всеми углами - а можно ли этим людям доверить оружие, пусть даже и гладкоствольное? Но нет - собери нужные документы, дай денег кому потребуется и вперед, оказывай услуги по охране и защите!
        После регистрации предприятия настал черед недвижимости. Не на себя же офис покупать? Нет, так-то можно и на себя, на физическое лицо, кому какое дело? Захотел - купил! Но тут уже возникали трудности с финансовыми делами. Куча лишних бумаг, куча перечислений - в том числе и налоговых. Так что мне популярно объяснили - лучше всего, чтобы офис был оформлен на ЧОП.
        Я внес на счет предприятия нужную сумму, оформив это займом у физического лица, и работа закипела. Теперь нам принадлежал целый этаж офисного здания, бывшего КБ некого строительно-проектного института, огромный комплекс помещений, из которого можно сделать все что угодно - от офисных кабинетов до тренажерного зала и татами. Даже тир, и тот можно сделать. Хотя насчет этого у меня были другие планы. Зачем тир у себя на этаже, когда можно сделать его в подвале, как и положено?
        Кстати сказать, у меня вообще была мысль выкупить все здание, в котором мы купили этаж! Но это позже. Слишком серьезные деньги. Пока что не тянем. И сейчас у меня вылетела почти вся наличка, хорошо хоть поток денег не давал «засохнуть» до предела. И это притом что купил я этот самый этаж довольно-таки дешево! Взятка хозяину здания, директору «ООО», туманные пожелания долгой жизни - и целый этаж ушел за триста тысяч долларов и такую же сумму в рублях. Половина - черным налом. За эти деньги - тысячи метров недвижимости на третьем этаже десятиэтажного здания, плюс наша стоянка-парковка позади здания, плюс приоритетное право на выкуп других помещений (согласно договору).
        Смешно. Год назад я искал в своем холодильнике хоть что-то, способное утихомирить желудок, и находил только треснутое сырое яйцо и протухший сыр. Теперь - я владелец недвижимости ценой в сотни тысяч долларов. А то и в миллионы. Владелец предприятия, под началом у которого уже полтора десятка человек. И будет гораздо больше. Гораздо больше!
        Я не стал включать в число владельцев ЧОПа никого из моих соратников, хотя и мог бы это сделать. И хотел сделать, но передумал. Нет, я все-таки сторонник самодержавия или скорее - единоначалия во всех аспектах нашей жизни. И тем более - на войне. Вспомнить только, какой идиотизм начался на фронтах Первой мировой войны, когда большевики учинили свое безобразие, когда так называемые солдатские комитеты решали, стоит ли идти в атаку или же подождать, посидеть в окопе! Большей тупости и представить, на мой взгляд, нельзя. И в моем подразделении такого не будет. Ни-ког-да. А кому не нравится, пусть валит на все четыре стороны.
        Впрочем, соратники никак не были против моих организационных решений, наоборот, они были совершенно и абсолютно счастливы. И это не только с их слов - я видел, как их просто-таки распирало от гордости, ну как же, они теперь не рядовые и сержанты вневедомственной охраны, подпирающие стену за жалкие гроши и получающие выговоры от начальства за недостаточно активное несение службы. Они теперь - заместители директора ЧОПа, курирующие различные секторы деятельности предприятия!
        Сама структура моего ЧОПа выглядит так: наверху я, генеральный директор. Подо мной четверо заместителей или директоров, из них три - силовики (сиречь «бригадиры», если перейти на жаргон нынешнего времени). Силовые бригадиры курируют каждый по нескольку десятков предприятий, подгребая под себя все больше и больше объектов (с учетом интересов своих соратников). Подгребать эти самые объекты у них есть прямой и непосредственный интерес - кроме того, что каждый из них получает хорошую, а по нынешним реалиям просто-таки феноменально большую зарплату, директора имеют проценты от финансовых поступлений. В каждом отдельном случае оговаривающиеся индивидуально. От пяти до десяти процентов. И на круг это выходит очень и очень недурно. Силовых директоров - три: Косой, Янек, Казак.
        И есть еще финансовый директор - Лев Семенович Шварценфельд. Он ведет всю нашу финансовую деятельность, начиная с обычной бухгалтерии и заканчивая аудитом и финансовой разведкой тех предприятий, которые мы курируем. Он же пока и исполнительный директор (пока!) - ведь кто-то должен заниматься хозяйственной деятельностью предприятия? Нанимать тех же бухгалтеров, вахтера, даже уборщицу. К кому они пойдут? Не к Косому, это точно, и не к Янеку. Мои боевые соратники хороши, но только для специфической работы. Хозяйственники из них - как из дерьма пуля. Увы.
        Хотя… зачем мне их хозяйственные умения? Мне их воинские способности нужны. Тактические. А стратегию уже я создам.
        Дело мое развивалось так бурно, что это напоминало взрыв. Взрыв суеты, беготни. А еще - водоворот, в который меня затягивало с головой и несло в потоке, будто жалкую веточку, брошенную в горную реку. Я разрывался между службой и нынешней деятельностью и прекрасно понимал, что совместить все это не будет совершенно никакой возможности.
        Ни на что больше у меня не было времени. Никакой личной жизни. Я ходил на службу, занимался служебными делами, а в свободное время - деятельностью, приносившей мне деньги. В этой суете, честно сказать, мне было не до женщин. Где-то там обитала Нюся, где-то Надя, продавщица из ларька, но мне было не до них. Совсем не до них. Будет еще время. Вот разберусь с делами, и…
        С Сазоновым все было как прежде. Только интенсивность тренировок снизилась раза в три. Не было такого изнуряющего марафона, как прежде. Но два часа в день - это «святое».
        Честно сказать, я уже и не понимал, зачем мне это нужно. При моей скорости и силе я бы даже без специальных приемов мог раскидать толпу крепких, тренированных мужчин, зачем мне тогда еще шлифовать умение убивать людей? Зачем все эти ежедневные спарринги, на которые Сазонов вытаскивал меня, даже если я едва приплетался домой, высунув язык как собака после многокилометровой пробежки?!
        Ему было все равно - устал я, болею, хочу спать или просто у меня нет настроения. Молчаливый, жесткий, как гранитная скала, он не слушал возражений и требовал, требовал, требовал… не объясняя, зачем мне это все нужно и с какой стати вытягивает из меня последние силы.
        Уколы возобновились, но уже довольно-таки нечасто - раз в неделю, по воскресеньям. И не такие болезненные, как раньше. Тут Сазонов пояснил, что мой организм, во-первых, перестроился, привыкнув принимать в себя очередную порцию злого снадобья, а во-вторых, у меня теперь повышенный болевой порог. То есть я могу вытерпеть боль такую, от которой обычный человек упадет и умрет, задавленный болевым шоком. Хорошо это или плохо, я не знаю. И зачем мне это нужно - тоже не знаю.
        А еще я заметил, что стал почти равным Сазонову по силе и скорости. И вообще, сдается, что при определенных условиях я бы мог его победить. Мне так кажется. Хотя я и не уверен.
        Про участкового Сазонов знал. Он вообще с самого начала все знал. Я уверен в этом. Но спрашивать его не стал. Про пожар Сазонов сказал, что в принципе я сделал все грамотно. Звонить только с моего телефона не надо было, но с другой стороны - я ведь звонил на телефон пикета, а почему я не могу позвонить в свой родной пикет, в котором проработал три года? Мало ли какие у меня и служебные в нем дела. Конечно, лучше бы этот телефон был зарегистрирован на «левого пассажира», в будущем надо таким вариантом озаботиться. Пока что - пусть все так, как оно есть. Буду осторожней.
        Через две недели после пожара я понес в отдел рапорт на увольнение.
        Татаринов взглянул на мой рапорт, потом еще раз, медленно перечитал сверху донизу, помолчал. Поднял взгляд на меня и смотрел секунд десять не моргая, как змея на жертву.
        - Знал я, что ты не наш человек, знал. Не твое это дело. Ты - Рэмбо. Тебе только крошить да взрывать! С тобой одни проблемы! Правильно сделал, что рапорт написал.
        - Спасибо за добрые слова! - криво ухмыльнулся я, почему-то задетый словами начальника.
        - А что ты ждал? Что я буду жалеть, мол, уходит такой ценный кадр? - Татаринов хмыкнул, недоверчиво помотал головой. - Понимаешь, какая штука… ты умеешь работать, да. Только вот чую я - проблемы от тебя будут просто-таки выше крыши! А оно мне надо? Мне нужен работяга, который тихо-мирно, без героизма и кровищи вытопчет злодея и засадит его в зиндан. А ты… тебе бы только шашку наголо и давай рубать! Или грудь в крестах, или голова в кустах. А такое только на фронте бывает, да и то заканчивается дурно. У нас не фронт, Каргин! Ладно. Все равно не поймешь.
        Татаринов размашисто расписался на рапорте, написал: «Не возражаю» и толкнул бумагу ко мне:
        - Прощай. Надеюсь, ты не доставишь мне хлопот. Хотя очень в этом сомневаюсь. Ты попробовал крови, как тот волк. А волки бывшими не бывают.
        Он снова углубился в бумаги, которые лежали перед ним, а я повернулся и молча вышел из кабинета. Говорить было, собственно, и не о чем.
        Уволился я буквально за один день, что не просто удивительно, а даже невероятно. Это ведь не с завода уволиться, да и там - побегаешь, прежде чем подпишешь обходной лист. Здесь же все случилось с космической скоростью - отдел кадров - склад - народное хозяйство! Фантастика, да и только! И не в обходном листе дело - из ментовки так просто не уволишься. Тебя вначале будут долго уговаривать, чтобы ты этого не делал - начиная с непосредственного начальника и заканчивая заместителем начальника УВД, а то и самим начальником. Тебе будут долго доказывать, что ты не имеешь права покинуть службу в трудную для Родины минуту и что ты должен отработать несколько месяцев, прежде чем рапорту будет дан ход. А когда ты не согласишься, популярно расскажут, что увольняются из МВД только по состоянию здоровья, или по дискредитации честного имени советского… хм… российского милиционера. Остальные же честно тянут лямку, и не возбухают, как и положено порядочным ментам.
        Я все это прекрасно знал. Потому что однажды имел наглядный пример того, как пытался уволиться Мишка Шарапов, участковый из нашего РОВД. Его категорически отказывались увольнять, и тогда он просто перестал выходить на работу. Перестал выходить, забухал, а когда его пришли увещевать сразу начальник и замполит, объявил, что если еще раз получит в руки табельное оружие, то начнет из него стрелять по тем, кто окажется у него перед глазами. И пусть поскорее уволят его, если не хотят больших, просто-таки огромных неприятностей.
        Уволили Мишку. По состоянию здоровья. Потому что по дискредитации пострадала бы куча начальников, не усмотревших и не разобравшихся.
        Потому я был просто-таки потрясен скоростью, с которой вылетел из теплого гнездышка прямиком в народное хозяйство. И нечего врать даже себе - если бы кто-то высокопоставленный, тот, с которым связан Сазонов, не нажал бы на нужные кнопки, то дешево я бы не отделался.
        То, что Сазонов связан с кем-то из руководства МВД, я уверен. Ну не дурак же я, в конце-то концов! Даже наша встреча с ним, и та совсем не случайна. Слишком много подтверждений я этому вижу - по здравом-то размышлении. И при всем при том, осознавая это, спокойно воспринимаю все происходящее. Почему? А потому, что так мне удобно. Вначале было странно и даже подозрительно, не верилось, что такое может быть (ну кто я, простой участковый, и кто те, стоящие за Сазоновым). А потом я долго думал, упорно, крепко думал - зачем, почему это все происходит? И все понял, уверен, что понял.
        Из меня выковали оружие. А я уже выковываю свои клинки, может быть, и менее опасные, чем я, зато много. Если милиция и гэбэшники не могут по каким-то причинам поддержать порядок в государстве, то могут это сделать такие, как я. Не хочется называть себя ассенизатором, но… ведь так оно и есть! Я вычищаю дерьмо из этого мира!
        Вот только чем все закончится, я не знаю. Знаю только одно - вряд ли чем-то хорошим. Впрочем, я это знал с самого начала, так что нечего теперь самокопаться и стенать. Все там будем…
        Я даже не ожидал, что на меня так подействует расставание с удостоверением личности. Без красной книжечки как голый. Когда мои «корочки» исчезли в папке с личным делом, я проводил их взглядом и едва удержался от вздоха. Привычка - чуть что, показываешь книжечку - и все становится проще. Например, с гаишниками. Хотя так-то я не нарушаю, но гаишник умеет докопаться даже к столбу.
        Сдав на выходе из областного УВД свой разовый пропуск, я вышел на улицу и невольно улыбнулся, сразу сбросив с себя плохое настроение. Лето, теплынь, все зеленеет, все цветет! Новая жизнь!
        Сел в машину и поехал куда глаза глядят. Бездумно, не заботясь о направлении. Опустошение и облегчение - вот закончился некий период жизни, наконец-то я выскочил из колеи!
        Потом часа два бродил по набережной, сидел на скамейке, глядя, как мимо пробегают стайки девчонок, вырядившихся не просто в легкие, но даже в вызывающие наряды - суперкороткие юбочки, микрошортики, облегающие грудь топики, не оставляющие ничего на долю фантазии. И волей-неволей вспомнил о том, что в последний раз был с женщиной больше двух недель назад, с Нюсей. И если уж я изменил свою жизнь настолько радикально, не пора ли заняться и этой стороной своей жизни? Ну в самом деле - как может нормальный, здоровый мужчина так долго обходиться без женщины? В конце концов, я же не пустынник какой-то, не святой, живущий в пещере и питающийся саранчой и манной небесной!
        Выбор: Нюся или Надя? Нет, с Нюсей не хочу. Не потому, что брезгую, хотя, если честно, и это есть - пусть вначале проверится, анализы сдаст! До тех пор - только «платоническое» общение.
        Остается Надя. Тем более что даже просто из благодарности надо ее навестить. С тех пор как я видел ее в ларьке, прошло уже… Хм, много прошло. Почти месяц? М-да… нехорошо! Девушка-то, небось, ждет! Да и просто… хочется ее увидеть. И не только увидеть.
        Я решительно поднялся со скамейки, зашагал к своей машине, оставленной под знаком «Стоянка запрещена». Больше нигде места не было - машин везде куча, люди сидят по ресторанчикам, кафешкам, гуляют, так что пришлось, как обычно, бросить там, где нельзя. И, как следствие, обнаружил возле своей машины гаишника, деловито прохаживающегося вправо-влево, как часовой на страже важного поста.
        Когда машина громко дважды пискнула, отпирая заблокированные двери, гаишник встрепенулся, как стервятник, заметивший падаль, и направился ко мне, с четко отслеживаемым намерением потерзать мою плоть острыми когтями и клювом. Смочить клюв в моей горячей крови.
        Я тут же автоматически сунул руку в нагрудный карман в поисках заветного удостоверения, и… на секунду остолбенел - нет же его теперь, родимого! Все! Закончилась моя «особость», теперь - как все! Это раньше я мог сказать, что остановился под знаком по служебной, оперативной необходимости, и гаишник с кислым видом от меня отставал, но теперь - я простой гражданин, которого нужно драть нещадно и который служит кормом целому сонму всевозможного рода чиновников. Одним из которых, по сути, и является гаишник.
        Кстати, одним из самых безобидных и дешевых. Те, кто сидит на распределении благ - квартир, льгот, денег из федерального бюджета, по сравнению с гаишниками - как сам Сатана в сравнении с легионом мелких бесят.
        В общем, закончилось все не такой уж и большой суммой штрафа, да еще и уполовиненной, в связи с передачей наличными в руки доблестного стража дорог. Нет, никакой обиды, он на своем месте, службу несет честно, а я нарушитель, который заведомо знал, чем это кончится. А если знал, так плати! За все в этом мире нужно платить. Это, вообще-то, аксиома.
        Прежде чем ехать к Наде домой, я решил заглянуть в ларек, где она работала. Само собой, как почему-то мне и думалось, Нади я там не обнаружил. Со слов незнакомой продавщицы, Надя давно уже отсюда уволилась, видимо, как раз после случившегося в ту ночь. Оно и понятно - работать в таких опасных условиях, да еще и после того, как тебя чуть не изнасиловали, возможно, и едва не убили, это могла бы только абсолютная дура. Тем более что, на мой взгляд, в ларьке совсем ничего не изменилось с тех пор, когда я вошел сюда в первый раз. Спрашивать, работают ли они теперь круглосуточно, я не стал. Какое мое дело? Теперь я не мент. А если эти продавщицы не понимают, чем рискуют, и готовы работать на таких условиях, то это их личное дело. Человек сам кузнец своего несчастья. За всех не подумаешь, всех не пережалеешь.
        Адрес Нади у меня был. С тех самых пор, как я расследовал преступление, совершенное «неизвестным азиатом», потому, не раздумывая, поехал на улицу Чайковского, дом двадцать восемь, - фактически через весь город.
        Ни много ни мало, дорога заняла у меня полтора часа, и это на автомобиле! Как сюда добиралась Надя - одному богу известно. Часа два, не меньше! Даже странно - неужели не нашла работы поближе?
        Дом двадцать восемь был из категории так называемого старого фонда - двухэтажка, построенная еще пленными немцами. Тут когда-то их было много, пленных немцев. Впрочем, как и везде по другим городам. А кто еще должен заново отстраивать то, что они, поганцы, и поломали? Вот и строили немцы свои «чудо-дома», притом явно по проектам, оставшимся в головах невесть как оказавшихся в числе солдат немецких архитекторов.
        Хотя что значит «невесть как»? Под конец войны немецкие власти загребали под ружье всех, даже мелких, малолетних немчиков, отправляя их затыкать своими телами дыры на Восточном фронте.
        Не знаю в точности насчет проектов этих домов, но точно знаю одно - все дома немецкой послевоенной постройки походят друг на друга как две капли воды - двухэтажные, на несколько квартир, а самое главное отличие этих домов, по которому можно распознать «гениальные» произведения немецких архитекторов от строений «лапотной России», так это странные, просто-таки дурацкие выступы-полубеседки на фасадах. Какую функцию несли эти выступы, зачем немцы их сделали, почему они не учли российские реалии (морозы, ветра!) и не отказались от этой ерунды, я не знаю. Только факт обстоял именно так - розового или бежевого цвета грязные, полуоблупившиеся уродцы немецкой постройки конца сороковых годов вырастили в своем нутре толпы людей, которые никогда не будут не то что олигархами, но даже и чиновниками хотя бы районного масштаба.
        Сын работяги, скорее всего, тоже будет работягой, а дочь швеи-мотористки не займет престижную должность пресс-секретаря российского посольства в Англии. Жители этих домов служат только кормом для стервятников-чиновников всех мастей и видов. И не имеют никаких перспектив, чтобы изменить свою жизнь хоть чуточку к лучшему. В наше время расслоение населения стало таким явным, таким катастрофичным, что все это напоминало уже некое обращение к кастам - как в Индии, где самые низшие, самые убогие и несчастные назывались кастой «неприкасаемых». Так вот здесь, в таких домах жили именно «неприкасаемые».
        Вообще, этот район очень напоминал район Заводской, тот самый район, где я не так давно занялся общественно-полезным геноцидом, пересажав и физически устранив кучу гопоты и бандитов. Здесь люди так же пытались выживать, и здесь, как и в Заводском, высшим ориентиром для молодежи служили местные знаменитые бандиты, разъезжающие на дорогих автомобилях и строящие дорогие дома. Впрочем, а что тут удивительного? Одна страна, одна область, один город. Обычный миллионник, которых пруд пруди по нашей великой стране, со всеми его радостями и проблемами. Увы, проблем много, а радостей мало.
        Дверь в подъезде висит на одной петле, вытертые ступеньки (деревянные!) ведут на второй этаж мимо исписанных матерными словами оштукатуренных и покрашенных стен, краска с которых свисает мерзкими струпьями, показывая, что дом давно и тяжело болен. И что лечить его - только время терять. Легче усыпить, как страдающую, больную старую кошку.
        Но кто будет «лечить»? Кто снесет этот дом и построит на его месте новую красивую девятиэтажку, если можно строить на новом, чистом месте и не нужно будет выделять кучу квартир тем маргиналам, которые живут в этом доме со времени его постройки? Коснись этого дела, и ты узнаешь, что в каждой квартире прописаны как минимум по четыре-пять человек, и ты должен на каждую снесенную квартиру выделить переселенцам минимум две-три! Это не центр, где даже такие расходы оправдывают затраченные рубли. Это окраина, где стоимость квартир в три раза меньше, чем на набережной или в центре!
        На удивление дверь в квартиру Нади хоть и исцарапана, опоганена неизвестными вандалами, но стальная, мощная, вставлена в кирпичный косяк и закреплена в нем могучими штырями, выбить ее или вскрыть смог бы только специалист, имеющий весь набор специальных средств. Такая дверь стояла и у меня. Первые двери фирмы, что их изготовляла, делались буквально на века. Тогда еще фирмачи не научились ловчить, обманывать, используя вместо честного стального листа металлическую «фольгу», легко прорубаемую обычным плотницким топором.
        Даже звонок цел - квадратный, новый, видимо, недавно поставленный. У меня почему-то сразу дрогнуло сердце - взгляд опера (теперь бывшего!) сразу отметил для себя эти подробности, и напрашивался логический вывод, что в квартире есть мужик. Мужчина, который и звонок приделает, и дверь хорошую поставит. Хотя… дверь-то старая, ставили ее лет пять назад. Может, и нет никого? В смысле, никакого мужчины? В любом случае узнать это можно, только позвонив. Что я тут же и сделал.
        Звонок за дверью просвиристел веселой птичкой, и я прислушался - что там, за дверью? Есть кто-то или я зря пробивался через весь город, через автомобильные пробки, составленные из машин бедного народа?
        Кто-то есть. Я услышал, как за дверью завозились, и глазок прикрылся чем-то темным - надо полагать, глазом. Вот так люди и попадаются. Посмотрел в «глазок», а туда, снаружи, из пистолетика - бах! И даже входить в квартиру не надо, чтобы добить. Гарантированный результат!
        Замки загремели, и дверь медленно приоткрылась. На пороге стояла Надя - в домашнем застиранном халате, в каких-то дурацких голубых тапках с помпонами, болтающимися на подъеме, слегка помятая и всклокоченная, будто со сна. Посмотрела на меня и молча отошла назад, будто приглашая войти внутрь. Что я тут же и сделал.
        - Долго же ты шел! - спокойно и даже как-то горько сказала Надя, и мне вдруг стало немного стыдно. И правда, что я, не мог зайти раньше? Хотя бы узнать, как поживает. Досталось-то ей не слабо! Сейчас уже и следов от синяков не осталось - даже желтизны, все-таки… сколько времени прошло? Ох ты же черт! Больше трех недель?! И я за все это время так и не приехал. А ведь она могла меня сдать коллегам. Решила бы, что я ее предал, забыл, и сдала бы! Предал? Да, предал - для женщины это и есть предательство. Взял да и забыл о ней!
        - Я не забыл о тебе. Комиссия приехала, а потом еще массовое побоище было, нас затаскали. Как освободился, так сразу к тебе. Кстати, я уволился!
        Почему я ей об этом сказал, сам не знаю. А кому еще мог сказать? Кто у меня есть? Соратники? Они - подчиненные. А она - никто! Нет, не совсем никто, в смысле, она от меня не зависит. Подруга. Хм… или будет подругой. Наверное.
        - И я уволилась… - Надя стояла передо мной, теребя отвороты халатика, будто он норовил с нее упасть. - Как мама заболела, я и уволилась. А потом похоронила ее.
        У Нади по щекам потекли слезы, она вдруг шагнула ко мне, обняла, уткнулась лицом в рубашку. Та сразу намокла, захолодела, а я стоял, пытаясь сглотнуть комок, вставший в горле, и думал даже не о Надином горе, не о том, зачем я сюда пришел (понятно, зачем!), а о несправедливости. Вот есть на свете хорошие люди. Живут они обычно в нищете, тянут свою лямку по жизни, пока не уходят на тот свет. И есть подонки, у которых все - деньги, власть, все, что хочется их душеньке. И живут эти твари долго и счастливо, и не берут их ни болезни, ни неприятности. А хорошие люди мрут. Разве это справедливо? И вообще - как, на чем держится мир, если первыми умирают хорошие люди? В конце концов, ведь мир тогда должен до отказа заполниться подонками! И их потомками! Если мрут хорошие и выживают подонки!
        Впрочем, а разве все не так? Посмотреть вокруг, так каждого второго надо стрелять на месте! Потому что заслужил! Армагеддона на них нет, мать их за ногу!
        Хотя, скорее всего, во мне говорит сейчас бывший мент, а теперь Самурай, глава ОПГ, убийца и бандит. Если ты считаешь людей подонками, то их легче убивать. Потому что они того заслужили. Базу нужно подвести, иначе жить будет трудно. Себе-то я давно уже не вру…
        - Пойдем пить чай? - Надя вдруг отстранилась, посмотрела мне в глаза. - И ты мне расскажешь, кто ты такой и зачем ко мне пришел. Хотя я знаю зачем. Вы все, мужчины, - такие!
        - А ты - не такая? - спросил вдруг я, тут же ругнув себя за длинный язык.
        - И я - такая… - вздохнув, согласилась Надя. - Только надо же соблюсти какие-то приличия, правда же? Тебя Андрей звать, да? Пойдем?
        И мы пошли в кухню. Надя усадила меня за стол, а сама извинилась, сказала, что сейчас придет, что никого не ожидала, а потому ходит по дому как бомжиха. И ей стыдно принимать меня в таком виде. И что сейчас она придет и мы будем пить чай.
        Не было Нади минут десять. За это время успел вскипеть чайник, который перед уходом Надя поставила на плиту. Я выключил газовую конфорку, и тут как раз объявилась и Надя.
        Слава богу, она не стала сильно краситься - так, лишь слегка подвела глаза, не накрасила даже губы. Что мне понравилось - терпеть не могу, когда девушки, уберегая крашеные губы, едва касаются чашки с чаем, манерничая и следя, чтобы не стереть драгоценную помаду. Или, наоборот, заляпывают чашку, как пьяные маляры стену общественного туалета. Хочешь есть, пить - сотри помаду и делай что хочешь! То же самое касается сексуальных утех…
        Оделась Надя в скромный сарафанчик. Вернее, выглядящий скромным, но сделанный из какой-то импортной ткани золотистого цвета, воздушной, облегающей фигуру, полупрозрачной и очень красивой. На ногах - босоножки, не на высоком каблуке, бежевые, держащиеся на ногах за счет тонких ремешков, поднимающихся до самой середины икр. Прекрасное зрелище! И очень меня радующее. Потому что, честно говоря, я не ожидал от Нади проявления особого вкуса в одежде и обуви. В ларьке она выглядела совсем по-другому, более вульгарной, более… пошлой, если можно так сказать. Сейчас она была похожа на семнадцатилетнюю выпускницу школы или студентку первого курса университета. И если бы не припухшие от слез веки, не грустные глаза, то ее можно было бы считать идеальным примером, как должна выглядеть красивая, здоровая и счастливая российская девушка.
        Кстати, только сейчас заметил, что она совсем коротко постриглась с тех пор, как я ее видел в ларьке, распятой под руками мерзких насильников. Тогда волосы у нее были точно длиннее, и бывший муж держал ее за волосы достаточной длины, чтобы удержать бывшую жену от попыток откусить ему нос или ухо. Или какую-нибудь еще интересную часть тела.
        - Ты прекрасна! - не покривил я душой, и Надя просветлела лицом, улыбнулась, после чего на ее щеках образовались прелестные ямочки. Ей-ей, она была симпатичнее, красивее моей бывшей любовницы Тани Краюхиной. Да и моложе, честно сказать. Но была на нее очень, очень похожа, как младшая сестра!
        Надя засуетилась по кухне (чистенькой, ухоженной, вполне симпатичной, хотя и бедноватой), достала из шкафчика на стене печенье, варенье (вроде клубничное), заварила чай в маленьком заварочном чайнике с веселым слоником на боку. А потом мы молча сидели друг напротив друга и прихлебывали из чашек - больших, какие я люблю. Терпеть не могу «интеллигентские» чашечки, пригодные только для понтов! Когда чай в чашках закончился, а наши взгляды как следует обшарили друг друга, Надя опять спросила:
        - Так кто ты? Расскажи о себе!
        Я помолчал, думая, что именно могу рассказать, и начал:
        - Был участковым. Потом перевелся в оперуполномоченные. А сегодня вот уволился. Совсем. Мое имя - Андрей. Фамилия - Каргин. Не женат. Вдовец.
        - Вдовец?! - Надя удивленно захлопала длинными ресницами. - А что случилось с… женой?
        - Жена и дочка погибли. Их на переходе сбил автомобиль, - коротко пояснил я, не желая вдаваться в подробности, а Надя охнула, схватившись за щеки:
        - Ох! Бедненькие! И ты… бедный, бедный… как мне жалко!
        Я чувствовал, что ей правда жаль. Уж если я чему и научился в милиции, так это различать фальшь в словах, интонациях. Волей-неволей научишься различать оттенки эмоций, если каждый день общаешься с теми, кто врет, уклоняется, вводит в заблуждение. С теми, кто и составляет основную массу обычных людей.
        Люди врут почти всегда и везде: для выгоды, для спокойствия и для того, чтобы выглядеть не теми, кем являются. Лицемерие - это сущность любого человека, без исключения. Редкие люди не врут и всегда говорят правду. Но как же трудно бывает рядом с ними жить! Впрочем, они долго и не живут.
        - А ты… расскажи о себе. Ты была замужем?
        - Была… - Надя нахмурилась и помотала головой. - Говорила мама, не связывайся с Витькой… он - подонок! А меня как накрыло… влюбилась, дура. Мне месяца хватило понять, какая он сволочь! А потом он сел, и я с ним развелась. В общем, гадкая история. Даже вспоминать противно. Ты сам видел, что получилось. Кстати… я тогда так ругалась! Когда они пытались меня изнасиловать! Мне так стыдно перед тобой, что ругалась матом! Я не такая! Ты, наверное, думаешь, что я какая-нибудь хабалка, да? А я книжки читаю! В институт поступать хотела! Мама мне вот платье купила и босоножки… чтобы я красивая была. Последние деньги собрала. И… не получилось.
        Надя опять заплакала, и по щекам потекли уже черные дорожки туши. Ясное дело, на дорогую, несмываемую тушь денег у нее нет. Вот и результат. Затем девушка успокоилась, аккуратно вытерла глаза и щеки, но краситься не пошла. И правда, что толку, если ее постоянно пробивает на слезы? Снова потечет, так зачем краситься?
        - А чем ты сейчас будешь заниматься? После того как уволился? - Надя спросила спокойно и вроде как с интересом, но я чувствовал, что ее не особенно интересует, чем я занимаюсь. То ли ей не до того, занятой своими мыслями, то ли она, как и все женщины, считала, что взрослый, здоровый мужик уж всегда найдет чем зарабатывать на жизнь. В любом случае спросила она, скорее всего, из вежливости. Из вежливости я и ответил:
        - Бизнесом. У меня охранное предприятие.
        И похоже, что она пропустила это мимо ушей.
        Потом Надя рассказывала, какая хорошая у нее была мама, и как та заболела, и как внезапно, за считаные дни, умерла от пневмонии, и врачи ничего не смогли сделать, чему я очень удивился. В наше время и умереть от пневмонии?! Оказалось - такое бывает, и нередко. Есть такие виды пневмонии, от которых нет спасения. Не берут никакие лекарства.
        И как Надя уволилась, не в силах работать там, где ее едва не изнасиловали и не убили, скорее всего, точно бы убили. Бывший муж совсем съехал с катушек. И как она сидела возле матери и у них не на что было купить лекарства, а в больнице ничего не было.
        Тут уже я проклял все! Черт подери, ну почему раньше не пришел?! Ну чуть бы, на неделю-две раньше, и Надина мать бы жила! Наверное, жила бы.
        Озаботился даже судьбой уличной проститутки, а о хороших, правильных людях забыл! Кстати, надо и к Нюсе зайти, она-то как там? Две недели прошло. Если уж собрался делать доброе дело, так не надо его откладывать.
        И тут я засобирался уходить, о чем тут же сообщил Наде. Мол, «труба зовет в поход»! Надя заметно расстроилась, снова едва не заплакала. Не знаю, чего она от меня ждала, что я буду до вечера сидеть и слушать ее грустные рассказы? Или что я наброшусь на нее прямо с порога? Отнесу в спальню, и…
        Была мысль, чего уж там. Но, когда уселся пить чай… меня и тормознуло. Тут или сразу, или… все как положено.
        Опять же - у нее горе, мать недавно умерла. И что я сейчас - займусь с ней сексом, с первого же свидания, с рыдающей от горя девушкой? Я же не маньяк какой-то…
        Уже стоя возле дверей, прощаясь, я посмотрел в глаза Наде и подумал: странно, ведь на самом деле я ее практически не знаю! Ну сколько раз я с ней общался? Первый раз в ларьке, когда похмелялся. Второй раз - когда на нее напали. И вот - третий раз, сегодня. Но ощущение, будто знаю ее целую жизнь! Будто мы выросли вместе, учились вместе, будто это не первое наше свидание…
        А в глазах Нади была тоска. Вот сейчас я уйду, и останется она одна со своими мыслями в пустой квартире на краю города, в доме, построенном пленными немцами, и медленно разваливающемся под ударами неумолимого времени и жадного ЖКХ. А я пойду дальше, как тот поезд, увозящий пассажиров в красивую, интересную, незнакомую жизнь.
        Помню, еще мальчишкой стоял рядом с железнодорожными путями, смотрел на проносящийся мимо поезд и представлял себе, как в купе сейчас люди пьют чай, едят жирную курицу с вареной картошкой, смеются, разговаривают, а потом лягут спать. И колеса отстучат им колыбельную… тук-тук… тук-тук… А в конце пути пассажиров ждут море, пляжи, рестораны, красивая, счастливая жизнь! Ведь само собой - такой красивый, быстрый, пахнущий дымом поезд везет их к Празднику! И только так! А я останусь здесь, в темноте, у железнодорожной насыпи, воняющей креозотной пропиткой и загаженной дерьмом из вагонного туалета.
        И мне было очень-очень грустно. Так грустно, что я едва не заплакал. Жизнь неслась мимо, позвякивая стаканами в красивых «серебряных» подстаканниках, сверкая вагонными окнами и не замечая меня, маленького и убогого, соринку возле полотна их прекрасного жизненного пути.
        И я решился. Шагнул вперед, властно обхватил Надю за плечи и впился в ее полные губы, так похожие на губы Тани, но… другие. Совсем другие.
        Она вначале стояла без движения, не отвечая на ласку, а когда моя правая рука прошлась по ее бедру, остановившись на Надиных ягодицах, вздохнула и, оторвавшись от меня, вдруг несмело улыбнулась:
        - Я уж думала, что ты никогда не решишься. Я сейчас загадала - если поцелуешь, то все будет хорошо. Очень хорошо!
        Нам было хорошо. И очень хорошо. И очень-очень хорошо! Не скажу, чтобы Надя была очень уж раскованна в постели, но то, что отдавалась она с энтузиазмом и страстью, - это без всякого сомнения. Свою некую скованность и даже стыдливость она компенсировала великолепной фигурой и упругой, пахнущей персиком кожей.
        Впрочем, ее стыдливость меня, откровенно говоря, возбуждала. У моей предыдущей любовницы в сексе не было никаких запретов, и занималась она сексом как в последний раз, как будто этот сеанс любовных утех будет самым-пресамым, а после него - хоть потоп. Ни стыдливости, ни брезгливости, только желание, желание и еще раз желание. Надя же была похожа на старшеклассницу, у которой за всю ее жизнь были два опыта секса: один раз по пьянке на встрече Нового года и второй - с молодым учителем в подсобке, по-быстрому, скучно и «животно». И еще страшно - а вдруг застукают?
        Еще Надя отличалась от Тани строением тела. Нет, не только и не столько строением интимных его частей - там, по большому счету, никаких особых отличий ни у кого нет. Надя была потоньше, постройнее слегка обабившейся Тани, да это и немудрено - после родов редкая женщина не набирает вес и не отращивает небольшой животик. Надя же больше походила на спортсменку, гимнастку или пловчиху - без присущих тем излишне широких плеч. Плоский животик, небольшие, торчащие вперед крепкие девичьи груди, удивительно стройные ноги. Надя была необычайно хороша! Если бы не маленький рост - быть ей моделью. Супермоделью!
        Кстати, никогда не понимал - какое значение для моделей может иметь рост?! Неужели эти самые модельеры считают, что все женщины выглядят вот так - рост не меньше ста семидесяти, тонкие ножки, худая спина и полное отсутствие груди! Откуда взялись эти самые критерии при отборе девушек в модельный бизнес? Кто и когда установил, что девушка должна выглядеть как деревянный шест?!
        Вот оно, влияние загнивающего Запада! Все у них не как у людей, и нас приучают к ненормальному! Больному!
        - Мне так не хотелось сегодня оставаться одной! - Надя прильнула ко мне всем телом, ее носик уперся мне в подмышку, и было щекотно от выдыхаемого воздуха. Я поежился, и Надя поняла это по-своему.
        - Да, я понимаю, глупо! Вот так, на первом свидании, взять да улечься с тобой в постель! Ты считаешь меня шлюхой? Нет, правда, считаешь?
        - Нет, не считаю, - без эмоций сказал я, чувствуя в голове пустоту и бездумье. Не хотелось думать, не хотелось никуда идти. Вот так лежать бы да лежать! Рядом красивая девчонка, готовая на все ради меня, за дверью - отвратительный, жестокий мир, в котором правят только сильные и злые. Так зачем туда выходить? Лежать и лежать… «Какое вам дело до жестокого мира? Спите, храбрые воины! Тихое счастье… тихое счастье! Спите! Спите!» Так вроде пела птица Феникс из старого фильма «Садко». Да, лежать и вечно наслаждаться счастьем… покоем.
        - Хорошо, - Надя успокоилась, и я это чувствовал. - А то я боюсь, что ты теперь будешь относиться ко мне… плохо. Не будешь?
        Я помотал головой - не буду.
        - А я тебя тогда в ларьке увидела и… пропала! Смотрю - ты такой высокий, красивый… (рука погладила мой живот и опустилась ниже). У меня аж в животе захолодело! Я представила твои руки у себя на плечах, и… я знала, что так будет! Увидела, как во сне!
        - Я тогда пил водку. Прямо в милицейской форме. Тебя это не удивило?
        - Удивило. У тебя были такие глаза… как у бродячей собачки. Я сразу поняла, что у тебя какое-то горе. А то зачем бы ты пил прямо посреди дня? У тебя ведь было горе, правда?
        - Правда… - слова едва протолкнулись через глотку, и я сел, убрав руку Нади с бедра. - Я тебе уже говорил - у меня семья погибла. Жена, дочка… машина сбила. Вот я и пил, не просыхая.
        - Прости… - Надя тоже села, прижалась к моей спине, положила на нее голову. И так мы сидели - долго, пока мне не стало холодно. В квартире вообще было холодно, как в леднике. Не знаю - почему. Северная сторона, наверное. Не прогревает. Или это потому что отключили отопление, а ночи еще холодные. Хотя… июнь ведь уже. А может, у меня мурашки пошли по коже потому, что я стал вспоминать. А лучше было не вспоминать, хотя бы сейчас.
        Мы накрылись тонким одеялом и снова занялись любовью. Долго, нежно, лаская, баюкая друг друга. Я давно не занимался любовью так долго, уже и забыл, как это бывает. И чтобы вот так - нежно и одновременно страстно. Наши встречи с Таней больше походили на нечто среднее между боем быков и насыщением голодного после длительной скудной диеты. Здесь было совсем другое.
        А между «сеансами» секса мы разговаривали. Обо всем и ни о чем. Надя рассказала о себе, о родителях, которых теперь нет, о соседях, которые иногда доставляют массу неудобств, впрочем, как и многие соседи в этом мире. О муже, в которого она когда-то влюбилась, потому что он казался ей мужественным и сильным. Он защищал ее во дворе, красиво за ней ухаживал, и только после замужества оказалось, что муж - обычный мужлан, шпана, и с ним на самом-то деле не о чем и говорить. И прожила она с ним всего полгода, ужасных полгода, которых ей хватит на всю ее жизнь. А больше у Нади никого из мужчин не было - кроме меня. И хотя я ей не особо поверил (я вообще теперь никому не верю), все равно мне было приятно.
        Ушел я от нее только глубокой ночью, испытывая глубокое облегчение, и не только потому, что получил разрядку после долгого сексуального воздержания. Не в этом дело. Когда ты встречаешь в своей жизни женщину, которая тебе не безразлична и которая ради тебя пойдет на все, - это не просто приятно, это будто нашел клад.
        Другое дело, как этим кладом распорядиться. Как его сохранить, сделать так, чтобы клад этот не нес на себе проклятье и не испортил оставшиеся мне в этом мире дни.
        Наверное, будет бесчестно давать Наде какие-то надежды - на нашу совместную жизнь, на счастье семейной жизни. Не собираюсь я жениться - трупы не женятся. Но сделать все для того, чтобы проведенные со мной часы, дни и недели она запомнила на всю свою жизнь, - это я могу. И хочу. Хоть кто-то вспомнит меня добрым словом, когда я уйду.
        Когда уходил, хотел оставить ей денег. Не работает ведь и на похороны поиздержалась. Знаю, что с деньгами у нее плохо. Но ничего оставлять не стал. Не дай бог решит, что это я ей… за секс. Тогда точно подумает, что я считаю ее шлюхой. Не хочу этого. Не хочу ее обижать. И не собираюсь.
        Договорились, что приеду завтра, что она будет меня ждать. Оставил ей номер своего сотового и решил, что надо будет купить и ей сотовый телефон. И вообще - надо переселить Надю поближе к себе. Только - куда? В свою квартиру не хочу - слишком много воспоминаний. Но и оставлять ее в квартире матери тоже не хотелось - там для нее тяжело. Нужно будет над этим хорошенько подумать. Потом.
        Можно было бы остаться на ночь, но я все-таки решил уехать. Завтра останусь на ночь. Но сначала привезу продуктов, каких-нибудь вкусняшек, сока-газировки, и закатим пир! А потом будем лежать в постели и говорить ни о чем. Сейчас же мне слишком многое нужно обдумать. Одному.
        По дороге заехал в круглосуточный магазин, купил колбасной нарезки, сока, хлеба, пирожных, яиц, и… поехал к себе домой. В свою квартиру. Сегодня я больше никого не хотел видеть. И в первую очередь - Сазонова. Сейчас потребует тренироваться, начнет задавать вопросы, например, где это я пропадал весь день. Врать, раз обещал этого не делать, я не буду. А потому - выложу все о Наде. А я этого не хочу. Почему-то не хочу. Поэтому надо побыть одному.
        Машину оставил под окном дома. Фонарь горит, время позднее, шпана уже должна дрыхнуть, да и до утра недолго, авось ничего с машиной не случится. На всякий случай «марголин», который всегда возил под сиденьем, забрал с собой.
        Пожарил яичницы с колбасой, усмехнувшись мыслям о том, что давно уже не питался такой едой, а ведь когда-то она была основным (а частенько и единственным!) моим блюдом. Напился апельсинового сока, который, как я подозреваю, весь делается на Малой Арнаутской в Одессе и к соку имеет отношение такое же, как я к балету. И лег спать, тут же провалившись в черноту, как в глубокий колодец.
        Проснулся в восемь часов, как себе и заказал. Пять часов сна вполне для меня нормально - и выспался, и особо не залежался. Якобы - это Наполеон сказал, что спят больше четырех часов в сутки только бездельники. Но я оставляю это высказывание на совести Наполеона или на совести тех, кто его придумал. Кстати, никогда не понимал, чего так носятся с этим самым Бонапартом! Маленький, гнусный урод… пришел в Россию поганить и закономерно получил тут по сопатке.
        Наполеон вообще был извращенцем - любил грязных, немытых женщин, мне же нравятся такие, как Надя, - чистенькие, пахнущие абрикосовым шампунем, с бритыми ногами и гладким лобком. Вот такой я бездельник и сибарит, предпочитающий спать ну никак не меньше пяти(!!!) часов.
        Машину, слава богу, никто не тронул. Неприятно было бы осознавать, что кто-то рылся в твоих вещах, лазил в твоей машине, совал грязные руки в «бардачок», скромно именуемый перчаточным ящиком. Это что-то похожее на изнасилование, если кражу из автомобиля можно сравнить с таким гнусным деянием. Противно, гадко, и хочется убить.
        Поехал я к Нюсе. Раз уж пошла такая пьянка, режь последний огурец. Один «огурчик» сейчас сидел в своей квартире, отходя от вчерашнего секс-марафона, надеюсь, и этот «огурец» сейчас сидит в квартире на Набережной и ждет моих ценных указаний. Нет, не указаний на тему, в какую позу ей встать. Я не собираюсь заниматься сексом с Нюсей, пусть даже она выглядит… Хм… кстати, если поменять головы Нюси и Нади, то их тела точно будут похожи как две капли воды! Вот это у меня глаз! И это у меня… прихоти, что ли? Нравятся мне маленькие, стройные «модельки», ну что теперь поделаешь? Грешен-с! Каюсь!
        Сегодня место под машину на парковке было. Рано еще, не вечер! Вот вечером, да, приткнуться будет негде. А пока - утренний ветерок, стайки девушек по набережной, и никаких тебе проблем с местом парковки! Ну… почти никаких. Пара мест свободны, еще чуть-чуть бы задержался, и снова пришлось бы встать под знак.
        Дверь в подъезд, где живет Нюся, опять на таком вот кодовом замке, якобы недоступном для злых супостатов. Три кнопки отполированы до зеркального блеска, нажимаю… и… чудо! Замок щелкает, дверь открывается! Слава тебе, технический прогресс! Или - не слава…
        Поднимаюсь на четвертый этаж в поисках нужной квартиры. Ага, вот она! Звонок не оторван, и за то - плюс местным аборигенам. Набережная, тут народ вроде как почище? Или мне кажется?
        Жму, и за обычной, даже не стальной, дверью раздается трель звонка - громкая такая, бодрая! Но шагов нет. А ведь вообще-то утро… в такое время приличные и особенно неприличные девушки сидят дома и нос на улицу не кажут, их время вечер, сумерки, когда хочется любви и поцелуев. Дрыхнет, небось, мерзавка!
        Хм… главное, чтобы куда-нибудь не свалила. А что, может просто взять да уехать в свою деревню Запердяевку Жопогонского района. Деньги у нее теперь есть - немного, но есть. Хотя… что такое тысяча баксов в наше время? Тьфу одно! Особо не разживешься.
        Может, съехала? Открыла свой бордель и жирует теперь, развозя девок по адресам! На это как раз денег-то и хватит. Ну и ладно. Не хочет, чтобы я ей помогал, - наплевать и забыть. Ее дело. Человек сам кузнец своего несчастья!
        Потолкался у дверей, позвонил еще раз пять - в последний раз держал кнопку звонка так долго, что думал - сгорит механизм, такое бывает. Звонки - они не любят, когда их эксплуатируют на износ. Впрочем, а кто любит?
        Уже спустился на пару ступенек, когда вдруг вернулся (сам не знаю почему) и подошел к двери. Приложил к ней ухо, прислушался, опираясь на косяк и на дверную пластину, нажал чуть сильнее, и… ап! Едва не влетел в квартиру. Дверь легко, почти без скрипа открылась, и в нос мне ударил знакомый, до ужаса знакомый запах. Запах смерти, запах трупа.
        Нюся действительно будто спала. Она сидела на стуле с высокой спинкой, нагая, и глаза ее были широко раскрыты. Только видеть ими она уже ничего не могла. Потому что была мертва минимум несколько дней. Под стулом, к которому Нюся была привязана, скопилась лужа выделений и крови, пахнущая тухлой рыбой и трупом. Ноги девушки были сине-фиолетовыми - так всегда бывает, когда кровь скапливается в нижних конечностях, и это был признак, что труп после смерти никто не трогал.
        Умерла она плохо. Очень плохо. Ее пытали. Груди изрезаны, разорваны в клочья, кожа на животе и спине в пятнах ожогов, скорее всего, от горящих сигарет. Зубы спереди выбиты, остались только белые пеньки вместе ее крепких, белых зубов - на удивление белых и крепких для девушки, которая ведет нездоровый образ жизни.
        Скорее всего, ее задушили - на шее глубокая странгуляционная борозда, оставшаяся от чего-то, напоминающего удавку. Например, вот от этого куска веревки, в который некто вставил ручку от вантуза. На шею Нюси накинули петлю, а потом закручивали, используя вантуз в качестве рычага. Медленно, мучительно удавливали, наблюдая, как вываливаются в муке ее глаза, как она пытается хватать разбитыми губами сладкий воздух, как дергается ее тело, исторгая из себя съеденное и выпитое - как это частенько бывает с повешенными и удавленными.
        Ее и насиловали - гениталии тоже изувечены. Этот маньяк сделал все, чтобы и надругаться над телом, и сделать так, чтобы она больше никогда не была красивой, даже после смерти.
        Я стоял, и мозг, в котором хранится память обо всем, что я видел во время своей службы, обрабатывал полученную информацию - независимо от меня, механически, как некий компьютер, укладывая все, что я увидел по отдельным ячейкам. У меня не было никаких эмоций, кроме огромного, бесконечного сожаления и горечи - такой великой горечи, что рот мой наполнился нестерпимо горькой, как противное лекарство, слюной. Мне хотелось сплюнуть, но я не мог. И не потому, что плевать в комнате рядом с трупом девушки, которую я знал и с которой некогда занимался сексом, было бы неприлично и нехорошо. Не только потому. Главное - надо сделать так, чтобы никто не мог связать меня с этим убийством. Теперь я не милиционер. Теперь я простой гражданин, и, если меня застанут рядом с покойницей, неприятности могут быть просто огромны.
        Такие прецеденты были, и я об этом знал. Система всегда найдет, на кого списать нераскрытое преступление, и не надо давать ей возможность сделать из себя жалкого «терпилу».
        В комнате ничего не касался - это я помнил точно. Дверной звонок, дверное полотно - это надо будет вытереть. Ну и все. Отсюда надо валить, и как можно быстрее. Пока соседи не принюхались и не вызвали наряд из местного РОВД.
        Не знаю, что меня толкнуло, но я не смог уйти просто так. Осторожно, чтобы не наступить на пятна крови и нечистот, я подошел к Нюсе, протянул руку и коснулся ее головы - медленно, осторожно погладил ее по «шерстке», прощаясь навсегда с Красотой.
        И меня накрыло!
        Бах! Волна дурноты, волна эмоций, волна ужаса!
        И я увидел! Я увидел все так, как будто был Нюсей! Я видел все ее глазами, слышал ее ушами!
        Я видел, как она бросилась к дверям, чувствовал ее восторг. Он пришел! ОН!!!
        Нюся ждала меня. Она думала, что это я к ней пришел! И открыла дверь, не глядя в глазок, глупо, совсем по-женски распахнув дверь тем, кто пришел ее убивать.
        Она держалась долго, очень долго. Так долго, как нельзя было ожидать от уличной шлюхи, для которой я всего лишь случайный знакомый, по глупости одолживший «телке» тысячу баксов. Ее вначале насиловали - втроем, по очереди, и все сразу. Жестоко, мучительно, разрывая внутренности и стараясь сделать как можно больнее. Она пыталась кричать, но рот зажимали, а потом заткнули кляпом и завязали скотчем. А когда кляп вытаскивали и спрашивали - приставляли к глазу нож, угрожая выколоть ее прекрасные глаза.
        А потом ее пытали, снова и снова, страшно, невероятно мучительно, и только тогда, уже изувеченная, мечтающая лишь умереть, рассказала им все, что знала обо мне.
        А что она знала? Да ничего! Совсем ничего! Кроме того, что езжу на «девятке», что звать меня Андрей и что я ее случайный знакомый, который один раз занимался сексом с ней в своей машине и подарил ей тысячу баксов.
        Они забрали все деньги, что нашли. А потом снова пытали - скорее всего, уже для того, чтобы просто насладиться мучениями беззащитного существа. Распаленные похотью, пьяные от водки и крови, три ублюдка, двух из которых я некогда встретил в кафе на центральном рынке. Ну да, я ведь вытер ноги об их гордость! Гордость настоящих джигитов! Разве могли они поступить по-другому?!
        Как нашли Нюсю, я не знаю. Картинки, которые я увидел, мне этого знания не дали. Только то, что я видел, что происходило здесь, в комнате, как погибла Нюся.
        Что было со мной, я не знаю. Как сумел все это увидеть - непонятно, просто невозможно. Но об этом можно подумать и потом. Сейчас надо уходить.
        И я ушел. Вытер двери, звонок, дверные ручки и ушел не оглядываясь, чтобы не смотреть в полные муки глаза девчонки. Я не смог заставить себя их закрыть. Не смог…
        Желание было прямо сейчас рвануть туда, в кафе, найти ублюдков и положить их прямо на месте. Всех, кто там окажется! Но я заставил себя успокоиться, на деревянных ногах дошел до машины, уселся в нее и долго сидел, упершись головой в руль и пытаясь собрать воедино все свои мысли. А это было очень непросто.
        Потом завел двигатель и поехал к Сазонову. Все нужно делать правильно. А в этом случае правильным будет - разведка, подготовка и только потом исполнение. И лучше всего не одному. Пара ребят на подхвате мне точно не помешает.
        - Откуда ты знаешь, что это они? - Сазонов пристально посмотрел мне в глаза, но я не отвел взгляда:
        - Существует вероятность того, что это кто-то из клиентов, но девяносто процентов за то, что это именно они, те самые кавказцы. Нюся… девушка говорила, что домой клиентов не водит. Боится.
        - А как они ее вычислили? Как нашли ее квартиру?
        - Не знаю. Могу только предполагать. Например, она вышла для того, чтобы купить еды, и наткнулась на кого-то из них. Или за наркотиками - она ведь была наркоманкой. Если девушка их знала, значит, были какие-то общие знакомые - те же торговцы наркотиками. Наркотиками, как мне известно, торгуют этнические группировки. В основном цыгане, но много и кавказцев. Так что ничего удивительного в том, что ее нашли, нет. Но разве это важно, как ее нашли? Нашли. При желании, достаточном умении и настойчивости можно найти практически всех. Вы прекрасно это знаете.
        - Знаю, - Сазонов прикрыл глаза, будто солнечный свет доставлял ему боль. - И что ты намерен делать? Нет, вернее, так - когда ты намерен это сделать? И как? Ты не забыл, что у тебя имеются и другие планы? И кстати, ты еще должен мне. Помнишь свое обещание?
        - Помню. И все сделаю.
        Сазонов сунул руку в нагрудный карман рубашки, достал вчетверо сложенный тетрадный листок:
        - Прочитай. Это те люди, которых ты должен убрать для меня. Уберешь - и делай все, что посчитаешь нужным. Долг будет исполнен. Но прежде - вот эти.
        Я взял листок, развернул, вгляделся в столбик имен и адресов. Их было много - несколько десятков, не меньше, и я удивленно воззрился на Сазонова:
        - Вы что, решили устроить локальный геноцид? Кто эти люди? Я обещал, что сделаю, но только тогда, когда вы объясните мне, в чем вина этих людей. Почему они должны умереть. И еще - не пора ли объясниться? Без всяких там табу, как два взрослых человека? Кого вы представляете, какую организацию или какого человека. И зачем вам надо было делать из меня и моих подчиненных боевую группу киллеров. Итак, будем говорить? Или снова начнем изображать учителя и ученика? Не пора ли перейти к уровню «партнеры»?
        - Начнем, как говорят, сначала, - голос Сазонова был холоден и спокоен, как и обычно. И мне вдруг подумалось: что же может вывести его из себя?
        - В списке указаны те люди, что живут в этом городе и делают ему очень плохо. Часть из них - главы преступных сообществ, присутствуют даже два вора в законе. Есть чиновники, доказать преступления которых официальным способом не представляется возможным, но то, что они совершили преступные деяния, - это абсолютно точно. И совершают сейчас. Взятки, распил государственных средств, сращивание с преступными сообществами. Все, вплоть до работы на иностранные государства.
        - Шпионы, что ли? - я иронически хмыкнул, ухмыльнулся. - Неужели всемогущие гэбэшники ничего не могут сделать со шпионами!
        - Это только в книжках гэбэшники могут все, - мрачно парировал Сазонов, - когда-то могли многое. Очень многое. Теперь там такой же бардак, как и везде. И непрофессионализм, и крышевание различных организаций и сообществ, и просто случайные люди, которых в прежнее время и близко не подпустили бы к государственной безопасности. И даже откровенные враги государства - на самом высшем уровне. И эти - самые опасные. Только представь - какой надо быть сволочью, чтобы выдать американцам все закладки прослушки в американском посольстве! И выдал это сам председатель КГБ! Враг! Настоящий враг! Так что выбрось из головы мысли о том, какие в Комитете служат светлые, чистые люди с холодной головой и горячим сердцем. Всякие там люди. И хорошие и плохие. Кстати, в списке два человека из безопасности в чине полковника. Они крышуют несколько крупнейших преступных группировок, буквально выкачивающих из региона львиную долю федеральных денег. Их ты должен устранить в последнюю очередь.
        - Чтобы потом успеть спрятаться? - криво усмехнулся я. - Ведь без поддержки из Москвы никто из них не мог бы заниматься тем, чем они занимаются! И когда я их уберу, тут такое начнется…
        - Начнется. И, возможно, тебе придется на время скрыться. Потому я и не хотел, чтобы ты связывал свою жизнь с какой-либо женщиной. В этом случае ты становишься уязвимым.
        - То есть смерть Нюси - это хорошая новость? И теперь я неуязвим? - Я снова усмехнулся, и улыбка вышла гадкой, неприятной, не улыбка, а оскал. Я это почувствовал, увидел, будто смотрел на себя со стороны. Но мне было все равно. Говорим на равных, и никак иначе!
        - Не надо делать из меня какого-то изувера! - тон Сазонова ничуть не изменился, но я бы поставил сто тысяч долларов против старого башмака, что в нем появилась нотка гнева.
        - Мне жаль девочку! И я бы убил тех негодяев, не задумавшись ни на секунду! Но только так, чтобы их убийство не помешало боевому заданию! И только так!
        - Так вы не ответили - какое-такое боевое задание? Что происходит? Только не надо мне втирать про случайность нашей встречи! Башка у меня работает очень недурно, я вас заверяю! И я не верю в то, что вы появились в моей жизни просто так! Выбрали пропащего, отчаявшегося мента, который хорошо стреляет и которому некого и нечего терять, и начали лепить его под задачу! Если убьют, так вроде он в любом случае должен сдохнуть - от пьянки или от ножа преступника! А если получится - очень хорошо! И все-таки какая у меня задача?
        - Ты прекрасно знаешь какая! - Сазонов пожал литыми плечами. - Ты должен вычистить город и область от нечисти. От уголовного элемента. От преступников всех мастей. От предателей родины, от тех, кто грызет ее нутро! От тех, кто пытается ее уничтожить! Фактически - ты должен стать главой эскадрона смерти, который станет главной силой в борьбе с преступностью! Здесь, в этом регионе! Ты должен освободить от бандитских «крыш» бизнес, задыхающийся под пятой преступников всех мастей, ты должен убрать из региона всех, кто мешает жить людям! И тебе дан на это карт-бланш! Ты что думаешь, тебя не могли найти после всех тех убийств, что ты совершил? Думаешь, ты один такой умный? Нет хороших оперов, которые могли бы тебя вычислить? Если бы мы не тормозили расследования, если бы не нажимали на все тормоза - ты бы уже сидел в кутузке, а скорее всего, был бы на том свете! Что смотришь волком?
        Ты все прекрасно понимаешь. Ты - хороший опер, кто бы что там ни говорил, а с моей помощью стал гораздо умнее и более умелым, чем раньше! И это тоже наша заслуга! Теперь ты богат, у тебя выгодное дело, и ты можешь пользоваться всеми благами этого самого дела. И будешь еще богаче! Да, существует опасность, что тебя убьют. Нет никакой гарантии, что останешься в живых по окончании операции. Но это война! Тут убивают! И в твоих силах сделать риск минимальным! В твоих! Я же сделал все, чтобы этого не случилось, и сделаю еще. До тех пор пока ты работаешь так, как нам нужно. И это ты должен осознавать. Пока выполняешь наши приказы, пока идешь правильной дорогой - мы сделаем все, чтобы защитить, помочь. Сойдешь с дороги, и… ну, понятно.
        Даже с твоей силой и скоростью, с твоим умом ты не бессмертен, и убрать тебя - пара пустяков. Ведь ты даже не страхуешься! Лезешь, будто бессмертен, суешь нос туда, куда не нужно! Встрял вот за проститутку. Создал опасную ситуацию. Теперь тебе придется вырезать все землячество! Они все повязаны, понимаешь?! Они все будут мстить! И будут присылать по твою душу киллера за киллером потому, что у них так принято. Нельзя не мстить за близких - уважать перестанут!
        Кстати, в списке есть и руководители трех крупнейших кавказских землячеств, которые превратили местные организации в махровые рассадники криминала. Они настолько обнаглели, что купили даже начальника областного ГАИ! Ты видел номера, начинающиеся с двух нолей? Так вот, их выдает только сам начальник областного ГАИ, и только этому землячеству. Всех, кто ездит с этими номерами, можно спокойно пускать в расход! Бандит на бандите! Идиоты… как будто мишень повесили на свою спину.
        - А меня, в конце концов, не пристрелят? Ваши, когда я все закончу?
        Я посмотрел в глаза Сазонову, но это было все равно как смотреть в глаза статуе Командора. Или змее, скрадывающей жирную мышь, подтачивающую горбушку хлеба.
        - А это уже зависит от тебя, - медленно, тяжело роняя слова, сказал Сазонов. - Это война, Андрей… тут все бывает. Но хочу только, чтобы ты знал, - я за тебя. Я всегда за тебя! Пока за тобой правда. Но я тебе уже об этом говорил. А сейчас хорошенько посмотри список, выучи его, и я сейчас же его сожгу.
        И ты никогда, ни при каких обстоятельствах не должен рассказывать о том, о чем мы сейчас с тобой говорили. И вот еще что - я должен тебя кое-чему научить. Например, отключать боль. И еще - вводить себя в подобие комы, в летаргический сон. Для чего? Да мало ли для чего может пригодиться. Например, для того, чтобы тебя посчитали мертвым. Поверь, это очень хорошее умение! Я тебе дам лекарство, немного пошаманю, а потом мы с тобой потренируемся в этом умении. Ты готов?
        - Всегда готов! - автоматически сказал я и тут же добавил: - Список я запомнил. Не помню, говорил или нет - теперь мне достаточно один раз посмотреть на текст или на человека, чтобы запомнить навсегда. И еще - вот что. Мне нужны фотографии тех, про кого вы говорили. Тех, что в списке. Это бы очень ускорило дело. Очень.
        Сазонов кивнул, и мы пошли в дом, где я уже привычно, будто нерадивый ученик в дореволюционной гимназии, улегся на кушетку вверх задом, чтобы получить свою порцию боли. Не от розг - от уколов. Ненавижу уколы! Но куда теперь деваться? Если только на тот свет…
        Глава 8
        Я был везде и нигде. Сон. Смертный сон. Но я осознавал себя и знал, что мне нужно очнуться. Встать. Сбросить с себя смертную одурь. И не мог.
        Сердце билось медленно-медленно, так медленно, что никакими инструментами обнаружить это биение было бы нельзя. Но я жил. Это я знал совершенно точно! И самое главное, знал, что со мной. Вот только не знал, как сделать так, чтобы я жил в прежнем ритме.
        Летаргический сон. Говорят, Гоголь всю жизнь боялся, что его похоронят живым. И, в конце концов, так и случилось. Не знаю, правда ли это, но якобы, когда вскрыли гроб Гоголя, - труп лежал на боку, а крышка была исцарапана, будто кто-то пытался ее драть ногтями.
        Мысли текли медленно… и чтобы заставить себя разогнать мозг до прежнего уровня, чтобы дать ему нужную команду, пришлось очень крепко потрудиться.
        Но я все помнил. Помнил, как Сазонов меня инструктировал, помнил, какую команду должен подать самому себе, команду, внедренную в мой мозг моим… кем? Учителем? Или командиром?
        Я все помнил. Но чтобы мое замедленное до уровня смерти сознание сделало нужный шаг, и чтобы потом по моим нервным окончаниям полетел - нет, пополз нужный приказ, понадобилось много, очень много времени.
        Сколько? Не знаю. Час? Два? Может быть. Но только вся эта странная тренировка заняла несколько часов. И я не представлял, зачем мне это нужно. Изобразить из себя мертвеца, чтобы потом меня в морге вскрыли живым? Ну не глупо ли?
        Блажь. Самая настоящая блажь старого спеца! Вот только я уже привык выполнять его указания до такой степени, что даже мысли не было отказаться. Считает, что это мне нужно, - пусть так и будет, ему видней.
        За обеденный стол мы сели около часа дня. Я был голоден - все эти манипуляции с моим телом и сознанием вызывают ужасный голод. Сазонов объяснял, что мое тело испытывает гигантские перегрузки, мутируя в свою боевую форму, так что дикий, всепоглощающий аппетит всего лишь побочное явление «агрегата», требующего усиленного питания. То есть моего тела.
        Из ничего «нечто» не сделаешь. На все нужны затраты энергии, а чтобы выработать энергию, необходимо хорошее горючее.
        Вот сейчас я и поглощал это самое горючее, наслаждаясь вкусом красного борща.
        Обожаю борщ! Женщины даже не представляют, какое значение в жизни мужчины имеет этот «овощной суп». И хорошо, что не представляют, иначе они вертели бы нами как хотели. Шутка, конечно, но в каждой шутке есть доля шутки…
        Чеснок, пироги с мясом, наваристый борщ со сметаной, горячий чай, и вот я уже сижу под навесом, отдуваясь, прихлебывая из здоровенной кружки. Сазонов напротив меня, молчит, задумчиво глядя в пространство.
        Опять строит какие-то свои козни! Вот бы залезть к нему в голову и прочитать мысли! Интересно - кто он, откуда взялся, кто за ним стоит, и вообще, каким образом Сазонов влез в это дело! Старый спец, гэбэшник - в этом я уверен. Кто еще кроме спецслужб смог бы придумать и провернуть такое дело? Только они… всемогущие!
        - Ты уже подумал - как это будет сделано?
        - Что именно? - вздохнул я, оставляя кружку с чаем. Допивать уже не хотелось. Перебил аппетит злой старик!
        - Не прикидывайся. Ты знаешь, о чем я.
        - Пойти и всех убить! - я пожал плечами, удивленно подняв брови. - Пойду в кафе, найду ублюдков, пристрелю на месте. А на лбу вырежу звезду.
        - А серьезно? Может, хватит ерничать? Ты не должен делать опрометчивых шагов. У тебя долг.
        - Долг, долг! - я вспылил, и мне ужасно захотелось врезать кулаком по столу. - Я всем и всегда должен! Когда я перестану быть должен всем сразу и вам в частности?!
        - Когда умрешь.
        Ну да, ну да… на глупый вопрос - глупый ответ. Впрочем - разве глупый? Человек всегда и всем должен - детям, родителям, государству. А иначе как? Даже пустынник, забравшийся в пещеру и проводящий свои дни в молитвах и постах, тоже должен. Богу.
        - Ладно. Серьезно. Я уверен в том, кто это сделал. Я знаю, где их искать. Установлю наблюдение, выясню, где они обитают. Захвачу, и… все. Вывезу за город и сделаю то, что они заслуживают. А если пойму, что возможности захватить нет, убью на месте. Торопиться не буду, пусть успокоятся. Не считайте меня идиотом - все сделаю так, как положено.
        - Ну вот это другое дело. Хорошо. Как развивается твой ЧОП? Есть какие-то проблемы?
        - Есть. Нужно разрешение на личное нарезное оружие охранников. Пистолеты. Но тормозят. И, в общем-то, все. Развивается быстро, на удивление быстро.
        - Проблемы с предприятиями есть? Платят?
        - Платят. Без проблем. Бандиты всем надоели. Сами начали приходить, просить защиты.
        - О как! - Сазонов поднял левую бровь. - И много приходят?
        - Пока не очень много, но идут. Заключаем договоры на охрану. Людей не хватает. Люди нужны. Бывшие менты, вояки.
        - С этим, скорее всего, проблем не будет… - Сазонов как-то разом погрустнел. - Государство для этого делает все, что возможно. Увольняет, плюет на настоящих спецов. У тебя будут сотрудники, и много. Вот только как понять, что они те, кто тебе нужен? Самое главное в любом деле - найти нужных подчиненных. Тех, кто тебя не подведет, тех, кто не ударит в спину.
        - Но это же аксиома, - я позволил себе усмехнуться, - это знает любой руководитель!
        - Знает-то знает, вот только… ладно, не о том речь. Куда сейчас поедешь?
        Я удивился. Никогда еще Сазонов не спрашивал меня, куда я поеду в ближайшее время и что буду делать. Что изменилось?
        - Заеду в офис. А там по обстоятельствам… - Я на самом деле не знал, что буду делать до вечера. А вечером - к Наде.
        - Понятно… - Сазонов задумался, и мне показалось, хотел что-то сказать. Но не сказал. Лишь кивнул и налил себе кипятка из блестящего никелированного чайника.
        А я вдруг подумал, что вода в чайнике уже остыла. И хорошего чая теперь не получится. Почему это меня вдруг заинтересовало - не знаю. Возможно, сама атмосфера так действовала? Расслабляющая, умиротворяющая… солнце… яблоня цветет? Запах сладкий такой, приятный… Или не яблоня? Не разбираюсь я в запахах. Впрочем, как и в цветах. Нет, все-таки хорошо иметь свой дом! Обязательно куплю. Или построю. Да, лучше построить. Я такой построю - закачаешься! Крепость! Хрен возьмешь! Как Буденного! Это его якобы собрались арестовывать гэбэшники, пришли в дом, мол, «Рус, сдафайся!». Нет, это немцы так кричали. Гэбэшники, наверное, как-то иначе кричали: «Буденный, сдавайся!» Наверное, так. А Буденный и не думает сдаваться! А у него на чердаке пулемет! «Максим». И запас патронов на целую войну. Мол, вы шпионы и агенты Антанты, Сталин не мог отдать приказ меня арестовать! И я сейчас вас буду немножко стрелять!
        Подумали гэбэшники, подумали, да и позвонили Сталину. Мол, такие вот дела - не сдается командарм! Пулеметом пугает! Посмеялся Сталин, сказал, якобы дословно: «Не трогайте дурака!» Почему дурака? Да потому, что только дурак мог думать, что гэбэшники без позволения Хозяина могли бы прийти к самому Буденному с ордером на арест. А может, и без ордера. В общем, иногда очень неплохо сыграть под дурачка. Может, и прокатит.
        Я не Буденный, и «максима» у меня нет. Так что прощение мне не светит. И потому - нужно быть очень-очень осторожным. И хитрым. И не надо выдавать даже Сазонову все, что со мной происходит. Например, то, как я увидел лица убийц Нюси. Кстати сказать, так я в этом эффекте и не разобрался. Картинка была такой яркой, такой четкой и реальной, что я не могу определить ее как случайное видение. Мол, от переживаний и расстройства стукнуло в голову, потерял сознание на долю секунды, вот и привиделся сон. Такое бывает, я знаю и это про сны. Ведь что такое сны? Отголоски тех событий, той информации, которая попала в голову человека. Не более и не менее. Не верю в вещие сны и во всякую такую чертовщину. Вернее, не верил… И пока не разберусь, что со мной было, - никому ни слова.
        От Сазонова я поехал в офис, чтобы снова окунуться в «бурливое горнило». Выслушал доклады моих замов, сложил в сейф деньги, которые выдал мой финансовый директор (сейф поставил в первую очередь - здоровенный такой, дореволюционный, «ка-азырный», как сказал Янек). Порадовался, как идут дела, да и грех быть недовольным, очередь стоит - под защиту «Самурая» желают уйти! Сами деньги несут!
        И еще одна очередь - тех, кто хочет устроиться на работу. А вот эта очередь уже не радует. Очередь из бывших ментов. И не только тех, которых выгнали за взятки и паскудства различные. Хотя, если быть честным, и таких хватает. Нет, большинство - вполне приличные работяги, вот только не желающие служить государству за жалкие гроши, за жалкую пенсию.
        Никогда этого не понимал. Как государство может защитить себя, если так паскудно относится к тем, кто на самом деле поставлен его защищать?! Как можно платить гроши, да еще их и задерживая, буквально толкая своих защитников на должностные преступления, взятки, поборы? Будь я человеком, который решает этот вопрос, сделал бы ментам большие, очень большие зарплаты! Дал бы им огромные права! И карал бы «оборотней в погонах» за преступления самым жесточайшим образом! Двойные, тройные сроки! Вплоть до смертной казни! Вот тогда, наверное, менты стали бы настоящими ментами! Тогда бы воцарился порядок!
        Ну да, да… я идеалист. Эдакий революционер в серой шинели. Хм… да и шинели теперь у меня нет. И от этого немного грустно.
        После офиса - в магазин. Да не в ларек какой-нибудь, а в настоящий гипермаркет! Где можно купить хорошие продукты, вкусняшки! Но без алкоголя. Я о нем теперь и думать не могу - сразу с души воротит. Спасибо Сазонову, постарался. Впрочем, я и не расстраиваюсь, что не могу пить алкогольные напитки. На самом деле - что в алкоголе хорошего? Вкус противный. По башке бьет, одуряет, лишает разума. И зачем? Если только забыться… как я когда-то делал. Зальешь мозги паленой водкой - спишь и не видишь сны. Сны - жестокая штука. Потому что во сне ты очень часто счастлив, а ведь придется проснуться.
        Надя открыла сразу, как только я нажал кнопку звонка. Дверь распахнулась, и девушка повисла у меня на шее эдакой гладкой, теплой, желанной гирей. Ага, тяжеленькая! Не сказал бы, что такая уж худышка! И где в ней этот вес помещается? Вроде и не толстая… скорее наоборот.
        Когда отцепилась, отодвинулась на расстояние вытянутой руки, я вдруг заметил у нее под глазом явственную гематому. Фингал, проще говоря. Сердце трепыхнулось, но Надя, четко определив направление моего взгляда, смущенно улыбнулась:
        - Да это я о шкафчик ударилась! Полезла за сахаром, и о дверцу - р-раз! Аж искры из глаз! Не обращай внимания! Пойдем чай пить! Я тебя весь день ждала, все из окна глядела, думала - придет, не придет! Может, что-то не то сказала. Может, чем-то обидела. Или в постели что-то не так делала…
        Надя смущенно хихикнула, разрумянившись, а я пообещал принести ей видеомагнитофон с порнушкой, чтобы она просвещалась и делала все как надо. Шутил, конечно, получилось глупо и даже пошло, но, на мое удивление, Надя вдруг подхватила идею и сказала, что, если я хочу, она сделает все как в порнушке. Главное, чтобы мне было хорошо!
        М-да. Наверное, это глупо, но мне вдруг стало так тепло, так хорошо на душе, что даже… нехорошо. Нельзя мне влюбляться! Хотя бы ради памяти покойной жены! А еще - помня, кто я такой и зачем все еще копчу небо этого мира. Хотя давно уже должен быть на том свете. И как ни противно себе признаваться, на тот свет мне хочется все меньше и меньше. Жизнь веселая пошла! Странная, иногда страшная и злая, но веселая!
        Мы недолго ели. Какая там еда?! Когда думаешь только о сочных, пухлых губах, о гладкой, пахнущей персиком коже, о крепких, небольших, но и совсем не маленьких грудках, которые вздрагивают в такт моих движений, будто дирижируя стонами хозяйки! Мы раздевались так, как будто от скорости разоблачения зависит сама наша жизнь. И на два часа выпали из жизни.
        Из полудремы, сладкой истомы меня вырвал шум, грохот - квартира тряслась, будто рядом проезжал гигантский бульдозер. Музыка. Какая-то иностранщина. Попса, так это сейчас называют. Бабы вопили на английском так, что все тряслось и колыхалось - что за колонки стояли в квартире, можно было только представить! Концертные?
        - Это еще что такое? - я обернулся к Наде, усевшейся в постели и сжавшейся в комок. Губа закушена, глаза закрыты.
        - Дружок покойного мужа Димон. Развлекаются! - бросила она зло и обреченно. - Вернулся с зоны… притон устроили! Он через стенку живет. Житья от него не стало!
        Я посмотрел на Надино лицо, и на глаза опять попался синяк на скуле. Не рассуждая, не раздумывая - протянул руку и коснулся Надиного голого плеча.
        И меня накрыло! Я увидел! Увидел все ее глазами!
        Она шагнула к двери, постучала - звонок, само собой, не работал. Открыл молодой мужик с помятым, отекшим лицом. Надя ему что-то говорила, что-то о том, как он мешает людям отдыхать и что так делать нельзя. Что если он будет хулиганить, она напишет заявление участковому.
        Право слово, люди такие чудаки… Они на самом деле верят, что как только напишут заявление участковому, так сразу все их беды и закончатся. И что может сделать участковый с таким типом, как Димон? Ну да, включает музыку. Да, любит погромче. А кто замерил - КАК громко он включает? Он в своей квартире и с семи до двадцати трех часов имеет право хоть на голове ходить! И на соседей ему плевать! А если участковый станет его запугивать, мешать жить, то напишет на него в прокуратуру. И участковому не поздоровится!
        И самое интересное, что так и будет. Участкового будут «таскать», пока не затаскают до умопомрачения. И он трижды потом заречется реагировать на подобные заявления. Ведь если разобраться, на самом деле - никакого нарушения общественного порядка и нет! А если соседи желают обязать человека вести себя так, а не иначе, то пусть обращаются в народный суд, «самый гуманный суд в мире»!
        А потом Надя получила в глаз. Несильно, но ощутимо. И обидно. И ушла под хохот, мат и обещания устроить ей, сучке, веселую жизнь, потому что именно она загубила замечательного пацана Витька.
        - Никогда больше мне не ври! - холодно сказал я, подобрал с пола трусы и быстро натянул их на бедра. Следом - штаны.
        - Прости… - глаза Нади наполнились слезами. - Не хотела тебя расстраивать! Ты уже уходишь? Не уходи, а? Останься! До утра… мне грустно и страшно.
        - Я к соседу схожу, - мрачно пообещал я, - поговорю!
        - Не ходи! - Надя вцепилась в меня так, будто целыми днями только и занималась тем, что поднимала гири. Хватка у нее была железная! Кстати, надо спросить - спортом она не занималась? Стало очень интересно. И фигурка спортивная, без лишнего жира, мускулистая, и хватка - как у кальмара, который кашалота утаскивает на глубину.
        - Пожалуйста, не ходи! Он не один там! Друзья у него собираются, собутыльники! Пьянь! Хулиганье! Шпана всякая! Димон вышел, так они теперь отсюда и вылезать не будут! Не дай бог побьют тебя! Пожалуйста, не ходи!
        Я сел на краю кровати, держа в руках носок. И застыл. Может, и правда не ходить? Ну на кой черт мне это надо? Забрать сейчас Надю и уехать. Куда? Да хотя бы на мою квартиру. Но спать с чужой женщиной в супружеской кровати, в которой занимался любовью с женой…
        Хм… с чужой? Чужая? Вроде бы уже и не чужая… и все равно неприятно. Купить другую квартиру? Или дом… подумаю.
        Надел второй носок, ботинки, рубаху. Надя уже за меня не цеплялась - поняла, что бесполезно. Ну и правильно. Я мужчина! И сам буду решать, куда идти, а куда - нет! И зачем.
        Да, вопрос - зачем? Ну не убивать же их, в самом-то деле! Я же не маньяк какой-то. Ну да, человек этот пакостный, гадит окружающим специально, но ведь за такое не убивают! Или убивают? Ладно, на месте разберусь.
        - Оденься. Собери с собой вещей. Ко мне поедем. Там никто не помешает.
        Чему не помешает - и так понятно. А Надя протестовать не стала - соскочила с кровати и начала одеваться. Я даже специально задержался, чтобы полюбоваться движением ее стройного, красивого тела.
        Такое тело не заработаешь на тренировках в спортзале. Такое дается от природы немногим счастливицам. В спортзале такое тело только лишь немного улучшают, делают рельефнее, еще красивей.
        Меня Надя уже совершенно не стеснялась. Да и глупо стесняться, когда только полчаса назад стояла на коленях передо мной с задранной вверх голой попкой и постанывала от наслаждения! Какие теперь от меня секреты? Я видел ее во всех видах, разглядел во всех подробностях и без колебаний скажу - эти подробности мне понравились. Очень понравились!
        Уже когда стоял в дверях, снова подумал, а может, не надо туда идти? Ясное дело, что без потасовки не обойдется. И зачем мне это нужно? Все равно сейчас уезжаем.
        Чуть не повернул назад, и только мысль о том, что не люблю бросать незаконченные дела, а самое главное, что нужно обязательно наказывать Зло, снова развернула меня к двери и отправила в новую «задницу», встретившуюся на моем пути.
        Даже странно - почему это все мои проблемы от женщин? Та же самая Нюся - не встретилась бы мне в кафе, и не собирался бы я за нее мстить! И вот сейчас - Надя. Какой-то придурок подбил ей глаз - я что, обязан его убить? Может, и обязан. Он МОЮ женщину обидел! Мою!
        У меня вдруг заныло внутри, как от предвкушения оргазма. Да, знаю, это нехорошо, но с некоторых пор мне нравится насилие. Я получаю от этого удовольствие сродни оргазму! Может, потому я так рвусь наказать этого скота? И тут еще надо разобраться - я получаю удовольствие, потому что просто бью человека или от того, что я бью плохого человека? То есть наслаждаюсь наказанием Зла или я чертов маньяк, которому только дай кого-нибудь побить? Надеюсь, первое. Иначе… иначе все очень плохо.
        Занятый этими мыслями, я дошел до деревянной двери, украшенной свисающими с нее дерматиновыми лохмотьями обивки, и сильно постучал в нее кулаком, надеясь, что сквозь грохот «хэппи нейшен» меня все-таки услышат. Никакого эффекта. Постучал еще. И еще. А затем начал бить ногой, повернувшись спиной к двери, ну не носком же ботинка долбить? Ботинки у меня хорошие, прибарахлился. Даже слишком хорошие - итальянские!
        Кстати сказать, никогда не понимал, как так получается, что из одной и той же кожи можно сделать такие ботинки, которые напрочь уничтожат тебе ноги, или ботинки, которых ты даже не замечаешь, влезая в них будто в старые, мягкие перчатки. Ну как так?! Почему итальянцы могут сделать такую обувь, а мы - нет?! Лучшее в мире оружие - у нас. А ботинки, как и автомобили… м-да. Больная тема! И думать над ней, когда ты долбишь ногой в дверь негодяя, кажется совершенно глупым делом. Вот только жалко обивать классные ботинки о мерзкую дверь. Впрочем, как и кулаки. Опера ноги кормят, так что хорошая обувь для него не роскошь, а… ну да, средство передвижения! Хе-хе… именно так.
        Опять забыл - я же теперь не опер. Я гражданское лицо! Я теперь занимаюсь «народным хозяйством», как мне и грозилось любимое начальство. И очень неплохо занимаюсь. Выгодно. Что вы там пели про это самое страшное «народное хозяйство»? Сказочники!
        - Эй! Ты чо, в натуре, ох…л?! Ты чего тут долбишь?
        За своими мыслями я и не заметил, как музыка стихла, а дверь открылась. Услужливая память тут же вытащила воспоминание о том, как грохот от моих ударов разносился по всему подъезду. Шибко громкий - грохот!
        Да, это был он, тот самый, с отекшим, крупным лицом. И воняло от него мерзко. И от лица, и от всего мужика. Пот, перегар, а еще - запах анаши. Я этот запах чую, как кот валерьянку. Уж очень приметный запах - будто во дворе жгут траву. Даже приятный запах, но… наркота.
        Марихуана, она же анаша, на самом деле не так уж и вредна. Не вреднее алкоголя. Но только если употреблять ее не часто, а изредка, как и рюмку за праздничным столом. Но вот какая штука, анаша, если употреблять ее каждый день, помногу, постоянно - перестает штырить. И хочется продолжения банкета. Хочется таких же, уже испытанных ощущений. Но анаша уже этого не дает. И на свет появляется «герыч». А вот это полная задница. От героина нельзя излечиться. Организм не отторгает его, включает в обменную систему, и через довольно короткое время человек уже не может без него существовать. Он попросту умирает, если ему вовремя не дать наркоты. Если же постепенно вывести наркомана из употребления героина, то он в любом случае когда-нибудь да сорвется. Потому что, во-первых, организм все равно требует и требует этой отравы, а во-вторых, наркоман не может выскочить из круга своего общения. Не может и не хочет обрывать все связи - друзья, приятели, все те, с кем он загонял в свои вены смертельно опасную отраву. И они все равно затянут его в свой круг. И все пойдет по новой. Наркомана можно вылечить одним
способом - убить!
        Мужик протянул руку, видимо, чтобы толкнуть меня в грудь, и я мгновенно схватил его за пальцы, вывернул их вверх, на излом, и через секунду хозяин квартиры бежал впереди меня в полусогнутом состоянии, мордой в пол, матерясь, завывая и хрипя от боли. Я знал, каково это, вот так, с вывернутыми пальцами. Если бы я закончил прием, пальцы были бы сломаны, а моя нога погрузилась бы негодяю в солнечное сплетение.
        Однако сегодня я не собирался убивать. Наказать - да. Но убивать… это надо заслужить.
        Дым. Над столом, заваленным остатками какой-то жратвы, заставленным пустыми и наполовину полными бутылками, висит что-то вроде смога, образованного из табачного дыма и дыма анаши. За столом - четверо мужчин. Двое - молодые парни лет по двадцать, типичные гопники, «быковатые», с налитыми кровью и алкоголем глазами. Смесь «алкоголь плюс анаша» - убойная штука. Выносит мозги просто-таки на раз, при этом не лишая способности к движению. Что эти два бугая и собрались мне доказать в ближайшее время.
        Двое других - постарше, лет под сорок, с синими, татуированными фалангами пальцев. «Сидельцы», это уж без всякого сомнения. Похоже, что недавно «откинулись», вот и отмечают этот замечательный факт, сидя в уютной компании.
        Колонки, исторгавшие пять минут назад фонтан низкопробной попсы (а разве есть высокопробная попса?), были и в самом деле могучие: огромные, видимо, концертные, они были размером с холодильник и весили, вероятно, столько же, сколько самый большой холодильник, если не больше. Провод тянулся к двухкассетнику, стоявшему на деревянном, древнем табурете, видавшем, вероятно, еще и портреты Сталина, любовно развешиваемые на стенах.
        - Это что за нах?! - молодые парни привстали, а те, что постарше, с любопытством людей, радующихся любому новому событию, воззрились на меня со своих стульев. - Ты чо на Димона наехал, козел?! Отпусти, ты, пи…р!
        Я отпустил Димона, толкнув его в угол, потом шагнул к тому, что так опрометчиво причислил меня к сексуальным меньшинствам, и резким, хлестким ударом, без всяких изысков и приемов расквасил ему нос. Просто расплющил, да так, что собирать этот выступ на черепе придется только с помощью хирурга.
        А нечего приписывать мне то, что я никогда не делал и никогда не сделаю!
        - Метлу привязывать надо, - спокойно сказал я, глядя, как по лицу находящегося в полуобмороке парня катятся струйки крови. - Скажи спасибо, что не убил.
        А потом посмотрел на всю остальную компанию и так же спокойно бросил:
        - Приветствую компанию.
        - И тебе привет, гость незваный! - нараспев затянул один из «синих». - И зачем пожаловал в нашу хату? И кем будешь, такой резкий?
        - Подруга моя тут живет, - я кивнул головой на стену. - Ей мешает громкая музыка. И мне мешает. Я прошу вас больше так громко не включать. Димон, ты слышал?
        - Да я, в натуре, тебя попишу! - Димон схватился за здоровенный нож, больше похожий на тесак, лежавший на краю стола, бросился ко мне с явным намерением оросить этот самый клинок моей драгоценной кровью. Но двигался он так медленно, так скучно, так банально, что мне стало немного смешно. Ну разве сравнится этот увалень с Сазоновым?! Вот тот ножом работает быстро, как змея в броске, как скорпион жалом! Тебе ли пробовать запороть этим свинорезом меня, меня, ставшего практически равным великому убийце!
        Опять - без изысков. На одной скорости. Перехватил за лезвие, легко вывернул из руки и встречным ударом сломал нос. Сегодня день носов! Это как «день жестянщика».
        - Ну вот сами представьте, парни, вы приходите к девушке, у вас с ней, понимаете ли, все в порядке. И тут какой-то мудак включает эту хрень! От которой все аж падает. Вам понравится?
        Мужики переглянулись, но по их непроницаемым лицам я не понял, как они отнеслись к моей речи и к тому, как я уложил двух их собутыльников.
        - Да ты кто, пацанчик?! Обзовись! - потребовал один из «синих», тот, что сидел ближе ко мне, и я почувствовал всей кожей его недобрый, колючий взгляд. Теперь было ясно, как они ко мне относятся. Совершенно ясно.
        - Самурай, - вдруг ответил я, не задумываясь, потому что это была правда. Я уже не Андрей Каргин - участковый, затем опер. Теперь я - Самурай. Плохо это или хорошо - время покажет.
        - Не слыхал, - пожал плечами «синий» и, встав с места, задумчиво вытащил из нагрудного кармана финку с наборной рукоятью, явно - зоновское произведение.
        - Ты вот что, пацанчик… ты пришел в чужую хату, избил людей, лезешь в чужой монастырь со своим уставом. Придется ответить! Серый, давай!
        Синие были на удивление ловкими парнями. На полусогнутых ногах они начали двигаться в мою сторону, охватывая меня с двух сторон. У каждого в руке - обоюдоострая финка, которой они явно очень неплохо умели работать. По центру, чуть левее, возник пока еще здоровый гопник, держа в руке пружинную дубинку, которой запросто можно проломить череп или рассечь кожу до мяса. И не надо забывать про двух покалеченных типусов - они хоть пока и не вполне работоспособны, но в любой момент могут осознать важность момента и попытаться помочь своим корешам. Ну и как при этом сохранить жизнь и здоровье и не убить негодяев?
        Хруст! Рука парня с дубинкой повисла, сломанная в локте. Резкий удар в кадык, хрип, судороги - перестает дышать. С расплющенной трахеей не подышишь. И не покричишь. Зачем мне шум, крик? С этим - все!
        Синий, что меня допрашивал, метнулся ко мне, в его руке рыбкой серебристой блеснул нож. Короткий тычок - целил в печень. Мгновение, нож у меня в руке, взмах! И нападавший схватился за горло, а между пальцами у него бьют красные струйки.
        Второй замер в нерешительности, вроде как соображая, стоит ли нападать или нет? Главный-то уже явно готов! Отправился в страну вечной охоты!
        Но я не дал ему подумать. Финка вылетела из руки, и через мгновение в глазнице противника вырос экзотический полосатый цветок. Точное попадание! Сазонов был бы доволен. Наверное.
        - Эй, в натуре, я не знал, что ты Самурай! - Хозяин квартиры отползает в угол, упираясь пятками и сидя на заду, а из свернутого на бок носа вздуваются кровавые пузыри. - Ты бы сразу сказал! Я бы понял! Я никому не скажу! Не убивай!
        - Поздно!
        Я нагнулся над Димоном, схватил его за голову и рывком, с выкручиванием потянул вверх. Хруст, и голова повисла на грудь.
        Последнего живого я добил финкой второго синего, убитого через глаз. Он так и сидел на полу, бессмысленно размазывая по лицу кровь, и, когда финка вошла ему в затылок, даже и не вскрикнул.
        Минут пять я потратил на то, чтобы вспомнить, чего касался в этой комнате. На всякий случай все протер, хотя и не собирался оставлять так, как оно есть. Следы надо стирать радикально, так, чтобы никто ничего не унюхал и никаких отпечатков не осталось вообще. Так что - только огонь. Но прежде разместил трупы в те позы, в которых они оказались якобы после того, как начали драку и друг друга поубивали. Создал, можно сказать, композицию. Когда обугленные трупы найдут, уже трудно будет определить точно, кто и как их убивал. Вот только пожар никаким боком не укладывается в стройную теорию массового самоубийства. Однако, зная нашу правоохранительную систему, я прекрасно представлял, как это все будет. Для оперов гораздо легче не лезть в глухие дебри, а списать этот прискорбный случай как пример антиобщественного поведения особо неприятных типов, злоупотреблявших на свою беду дешевым алкоголем, вроде лимонной водки, производимой на центральном рынке из спирта «Роял» и лимонной эссенции. Напились, подрались, да и поубивали друг друга - на радость обчеству и, в частности, всем их соседям. Меньше зла в мир
принесут, подонки!
        Собрал все горючее, что нашел: какие-то советские книги, порнушные журналы, плакаты голых девок с неестественно торчащими протезными сиськами, старые газеты - все пошло в дело. Главное, как следует распушить, а сверху еще и побрызгать поганой паленой водкой. Она очень неплохо горит, если разжечь как следует.
        Спички нашлись на кухне. Заодно прошелся по комнатам и как следует осмотрел квартиру - на предмет семьи и детей. Нет, у Димона не было семьи. По крайней мере - сейчас. Вообще не было. Иначе я бы заметил следы воздействия женской воли. Или хотя бы следы жизнедеятельности женского пола в виде белья и женских шампуней.
        Впрочем, что я знаю о тех женщинах, что тут могли обитать? Может, они не любят женские шампуни! Хм… эдак можно и еще до чего договориться. До голубизны, к примеру.
        В любом случае мысли о сущем не помешали мне работать быстро и эффективно - куча тряпья, драной бумаги, деревянных стульев и столов водрузилась посреди комнаты, выглядя как баррикада на улицах Парижа времен революции.
        Нашел и с десяток бутылок сивухи, самого что ни на есть натурального самогона. Попробовал на язык (Бы-р-р-р! Чуть не вытошнило!) - неплохо, крепость градусов пятьдесят, не меньше! И как вишенка на торте - в стеклянной старинной керосиновой лампе - добрые пол-литра пахучего, славного керосина! Замечательно. Просто великолепно!
        Полил кучу самогоном и едва не задохнулся от сивушного духа. Затошнило. Чертов Сазонов! Ему бы наркологом работать, или экстрасенсом, лечащим от алкоголизма! На золоте бы ел! Весь в бриллиантовых перстнях ходил! Сделать так, чтобы алкоголик не то что перестал пить, чтобы его еще мутило от запаха алкоголя, - этого может добиться только колдун! Настоящий колдун!
        Хм… что-то меня в мистику ударило. Хватит. За дело!
        Полил поверх самогона керосином, чиркнул спичкой - поехали, как сказал Гагарин! Пламя занялось бодро, тут же задымили книги, выпуская черный дым от сгорающих обложек. Святотатство, да! Но Мухину-Петринскую плюс сочинения Ленина (было подложено под ножку дивана) - можно пожечь. Вот Жюля Верна было бы жалко. Или Кира Булычева. А эти - пусть горят.
        Ручку двери обтер, все места на двери, которых мог коснуться, - тоже. И снаружи. Кто знает, вдруг тут пожарные пошустрее наших, с другого конца города. Успеют потушить, а когда начнется расследование, тут и всплывут отпечатки пальцев. Да, огонь, тепло, копоть - скорее всего, ничего не останется, но есть такая вещь, как закон подлости. Ты не ожидаешь, вернее, чего опасаешься, то и случается. Я не знаю, кто так шутит - бог или черти, но факт есть факт. И я не собираюсь оставлять дело на волю случая. Все-таки я мент… бывший мент и знаю, как такое бывает. Пусть дураки сидят по зонам, а я не собираюсь. Ментовская зона в Нижнем Тагиле ничуть не лучше обычной уголовной зоны. Там тоже совсем даже не хорошо.
        Дверь защелкнулась на английский замок (ура!), и теперь возникла классическая ситуация для детективного романа - за закрытой дверью куча трупов. Кстати, можно было бы и не поджигать, но… то ли у меня уже выработался некий «преступный почерк», то ли привычка к перестраховке, но я сделал так, как сделал. И об этом ничуть не жалею. Пусть горят в аду.
        Надя, похоже, ждала у двери - только лишь я позвонил, тут же выскочила и первым делом осмотрела меня с ног до головы, будто ожидала, что выйду я без рук, без ног, вернее, выползу, раз уж конечностей не будет. Но все было цело, и она облегченно вздохнула:
        - Ты с ним поговорил? Он драться не лез?
        И я честно ответил, что драться сосед не лез. И был совершенно правдив - ведь он не драться лез, он лез меня убивать. «Драться», по моим понятиям, - это когда два субъекта тузят друг друга, заливаясь юшкой из разбитых носов и громко пыхтя. А когда один из «собеседников» идет на тебя с кухонным ножом, - это совсем не драка. Уверен.
        - Готова? Быстро поехали, а то мне некогда! Нам еще через весь город пилить!
        Надя заторопилась, вытащила из комнаты здоровенную сумку вроде тех, с которыми ездят несчастные челноки, добывающие пропитание в дальних странах, - бывшие инженеры и учителя. Девушка умудрилась набить ее так, что сумка была похожа на здоровенный полосатый шар. И что она могла туда впихнуть?! Ведь надо-то было пару платьев на первое время, трусики-маечки и больше ничего! Ох уж эти женщины…
        Я подхватил сумку, которую Надя тащила перекосившись, страдальчески закусив губу, и пошел вперед, таща девушку за руку, как паровоз тащит состав. Сумка и правда оказалась довольно-таки тяжелой, удивительно тяжелой! Но разбираться в том, чего она туда насовала, я не стал. Не до того. Валить отсюда надо!
        Машину я оставил на стоянке в квартале от дома - еще в прошлый раз заметил это средоточие автомобилей и бравой охраны в лице толстой тетки и ее пухлого сына с добрым лицом настоящего дауна. Оставлять автомобиль на улице, в криминальном районе, было бы верхом глупости. А здесь хоть какая-то гарантия, что машину не разуют или вообще не отправят в те места, где растут мандарины и мужчины любят носить длинные-предлинные бороды.
        Сумку - на заднее сиденье, запрыгиваем в машину и под удивленными взглядами сторожей - на волю, в пампасы! Чего удивляются? Да как не удивиться - заплатил за сутки, а сваливает сейчас! И деньги назад не требует, не скандалит! Плохо. Запомнят. Странные поступки всегда хорошо запоминаются.
        Впрочем, а что запомнят? Ну, приходил я к своей девушке, и что? «Не убивал ли ты пятерых отморозков?» Нет, не убивал. И попробуйте доказать обратное.
        И опять же, кто будет искать? Кому это нужно?! Пятеро уголовников вместе бухали, потом перерезали друг другу глотки, а упавшая сигарета зажгла барахло! В притоне много всякого ветхого барахла, оно хорошо горит. И, кстати, могут даже и не определить имен погибших на пожаре, это зависит от пожарных, быстро приедут, так, может, что-то останется и на отпечатки.
        Когда проезжали мимо дома, из окон квартиры Димона уже активно валил дым, и на улице начала собираться толпа. Люди показывали пальцами на окна, за которыми металось пламя, и обсуждали случившееся с таким видом, будто это был не пожар, а нечто красивое - салют или северное сияние.
        Не раз замечал - случись какая-то беда с соседом или просто прохожим - машиной собьет или сам за рулем разобьется, тут же собирается толпа народа и жадно смотрит на труп, на искалеченное тело, пыхтя и едва не кончая от сексуального возбуждения. Почему людям так нравится смотреть на страдания ближних? Я считаю, тем самым люди пытаются себе доказать, что жизнь их не такая тусклая, жалкая и бесперспективная. Что есть люди, которым повезло гораздо меньше, чем им. И на фоне этих несчастных они успешные, богатые и счастливые. Богатые пусть и не деньгами, а хотя бы тем обстоятельством, что у них есть жизнь, а у этого неудачника ее уже и нет. Стервятники!
        Минут двадцать мы ехали молча, потом Надя вдруг посмотрела на меня и тихо, вполголоса, спросила:
        - Ты их убил?
        Я даже закашлялся и едва не нажал на тормоз, так это было неожиданно. И что ответить?
        - Кого?
        - Димона и его друзей. Ты их убил?
        - Нет, - я соврал без всякого раскаяния. Не хочешь слышать ложь - не спрашивай об очевидном.
        - Ты их убил… - Надя вздохнула и замолчала, глядя в пространство. А меня вдруг охватил прилив… нет, не злости - досады!
        - А если и убил, так что?
        - Да ничего… - Надя снова вздохнула и выставила руку из открытого окна машины, ловя встречный ветер. - Значит, ты плохой парень. И почему это меня всегда тянет к плохим парням? Вот нет бы влюбиться в какого-нибудь скрипача! Или учителя!
        - Учителя труда? Они запойные! - ухмыльнулся я.
        - Нет, запойного не надо. Наелась!
        Мы замолчали, и я вдруг подумал о том, что поступаю с ней нехорошо. Приручаю, а потом что? Что с ней будет? К примеру, привез я ее в свою квартиру. Живет она на иждивении, как подруга… как жена. А меня - бах! Ба-бах! И все. Дальше что она будет делать? Квартира отойдет государству, а ее выселят. И пойдет она в свою квартиру, вернется к тому, с чего со мной начала.
        Ну да, можно дать ей денег. Только вот с души воротит - дам денег, а ее за них убьют. Защиты-то никакой! Или сойдется с каким-нибудь прощелыгой, он ее выдоит да и бросит. И снова окажется у разбитого корыта. Я же ведь Самурай! Я иду к смерти! И не боюсь ее! Но только при чем тут Надя? А что, если…
        - Слушай, у тебя какое образование? Ты вообще чем можешь заниматься, если только не продавщицей работать?
        - Ты думаешь, я необразованная дура? - улыбнулась Надя. - Вообще-то я по образованию экономист. Наш «Эконом» заканчивала. Могу и бухгалтером работать! Только вот работы-то и нет. Ты же знаешь, что делается. Бухгалтеров, экономистов - как собак нерезаных. А мест для них - раз-два и обчелся. Тем более что стажа-то у меня нет! А без стажа вообще нигде я не нужна, даже в каком-нибудь кооперативе. Хотя сейчас уже «ООО» всякие и акционерные общества. В общем, нет для меня работы!
        - Есть, - сказал я задумчиво и на перекрестке, вместо того чтобы поехать прямо, свернул направо. - Хочешь, устрою работать бухгалтером? Будешь получать очень хорошую зарплату. Гораздо большую, чем продавщица. Но должен предупредить - работа хлопотная, серьезная и можно даже сказать… опасная. Пойдешь?
        - Ты хочешь взять меня в свой ЧОП? - Надя удивленно подняла брови. - Андрюш, я не справлюсь. Честно. Я бы пошла, но обманывать тебя… я же ничего не знаю о ЧОПах, об их бухгалтерии, я напортачу тебе, ты расстроишься. Нет, Андрюш, не смогу. Ты не беспокойся, я сидеть у тебя на шее не буду! Я найду работу! Я вот обзванивала, пока тебя ждала. Требуется продавщица в магазин одежды на проспекте. Там надо внешность и английский язык.
        - Да на кой английский-то?! В нашем городишке?! Они что, идиоты?! Ну с внешностью понятно, но английский?! Приедет лорд, и ты будешь ему впаривать турецкую рубаху с английским лейблом?! О господи, мир катится в пропасть! Идиоты правят миром, тебе не кажется?
        - Я даже в этом уверена, - Надя вздохнула и посмурнела, а я посмотрел на нее и усмехнулся:
        - Ты не одна будешь. Ты попадешь в руки финансового гения, моего заместителя по финансовой части. Есть такой - Лев Семенович Шварценфельд. Аферист и антисемит.
        - Кто? - не поверила Надя. - С такой фамилией - и антисемит! Шутишь?
        - Ничего подобного. Он считает евреев виновными во всех преступлениях в мире. При этом выглядит как самый настоящий еврей и фамилию носит соответственную. Говорит, что он немец. Ты только когда увидишь его - не смейся, ладно? Он хороший мужик, вот только такие у него тараканы в голове. У всех свои тараканы, правда же? Так что… Вот у тебя какие тараканы?
        - Я даже не знаю. Влюбляться в плохих парней, наверное, но это ты уже знаешь. - Надя улыбнулась. - Ну что еще… хочу ругаться матом во время секса. Мне так стыдно! Меня это возбуждает… я, наверное, кажусь тебе такой грязной девкой! Но ничего не могу с собой поделать! Не могу, и все тут! Патология…
        - Не самая худшая патология, если честно, - я вспомнил Янека, который наслаждался, когда бил злодеев, и вздохнул. Да и сам я в этом отношении не ангел. Такой же, только вслух об этом не говорю. Нравится мне, да. И раньше такого не было! И в сексе я всегда был нежным, ласковым… а теперь вот…
        Кстати, наверное, в Надьке есть черты мазохистки. Влюбляется в сильных, плохих парней, в сексе любит то, что не любит большинство женщин, - грубость, жесткость, и когда ее обзывают - тоже любит. Сама сказала, краснея и щурясь. Ну да… и я ее пообзывал. Так… слегка. Максимум: «Грязная шлюшка! Плохая девчонка!» Ну и так далее. Ох, и заводит ее! Кстати, а что там насчет «влюбляюсь в плохих парней», она что, такая любвеобильная? Может, и правда шлюшка? Хотя та продавщица говорила, что Витька взял ее в жены девственницей. А может, при нем изменяла? Честно сказать… мне все равно, кто и как изменяет. И кому. Но только не моя женщина. Ну, собственник я, что поделаешь! Не хочу ни с кем делить!
        Хм… кстати, как же внешность обманчива! В сравнении с Танькой Надя просто нежный цветок! А в постели - сущая тигрица. Не думал, не ожидал.
        - А ты часто влюблялась в плохих парней? - голос мой был спокоен, я очень постарался, чтобы он не дрогнул.
        - Ревнуешь? - Надя посмотрела на меня и помотала головой. - В двух. В Витьку и в тебя. И Витьке я не изменяла, хотя и сволочь он был. И вообще у меня только двое мужчин было за всю жизнь, если не считать Ваську Ефремова из девятого «А». Но мы с ним только целовались. Он сильный был… драчун. Вечно дрался! А потом его посадили.
        - И слава богу! - с чувством сказал я. - Иначе бы ты за него замуж вышла!
        - Точно! - Надя хихикнула, посерьезнела. - Ты не беспокойся. Я тебя не предам. Что бы ты ни сделал. Я знаю, ты хороший! Ты не такой, как Витька! И я все для тебя сделаю, все!
        - Почему? Почему все для меня сделаешь? Мы ведь почти не знаем друг друга! А может, я маньяк! Убийца! Людей режу просто-таки пачками! И ты все сделаешь? А если я скажу - вот тебе нож, иди, зарежь! Ты и это сделаешь?
        - Смотря кого, - Надя сжала губы так, что они превратились в тонкие полоски. - Если ради того, чтобы спасти тебя, зарежу! Убью! А что касается того, что мы друг друга мало знаем, - достаточно знаем. И даже такое, о чем никому не расскажешь!
        Она снова захихикала и покраснела:
        - Ну вот такая я! Да! Прими такой, какая я есть! Ненормальная!
        - А есть ли сейчас нормальные… - задумчиво протянул я, нажал на тормоз. - Приехали. Пойдем знакомиться с твоим рабочим местом и с твоим начальником. Пока - начальником. И вот что, Надя… он хороший человек. И как я тебе уже сказал, гениальный финансист. НО! Надя, там большие деньги. И у человека, который касается таких денег, возникает очень большой соблазн. Какой? Ты понимаешь - какой. И мне нужно, чтобы ты вошла в курс дела как можно быстрее. Само собой, у нас имеется двойная бухгалтерия. Идиотом надо быть, чтобы платить все без исключения налоги. И ты должна быть в курсе всего. Я тебе доверяю. Но если ты меня хоть один раз обманешь, мы с тобой расстанемся. Ты понимаешь?
        - Понимаю… - Надя так нахмурилась, что я побоялся - заплачет. Потому добавил как можно мягче: - Я должен был это сказать, Наденька. Я хочу, чтобы ты была моим человеком со стороны в этой структуре. На тебя у меня большие планы (глаза Нади подозрительно блеснули). Знаешь, что мы сейчас делаем? Я тебе скажу. Мы берем под охрану все фирмы, до которых можем дотянуться. А что это значит?
        - А как же «крыши»? - Надя удивленно подняла брови. - Они не против, чтобы вы охраняли?
        - В том и дело. Мы их просто убираем, прогоняем. Очищаем город. Ты все равно это узнаешь, потому я должен был сказать. И грядет война. Потому я тебе и сказал, что это может быть опасно. Но интересно! И денежно. Даже если со мной что-то случится, ты останешься при деньгах. Ну что, пойдем?
        - Ох… что-то ты меня напугал! - Надя застыла на сиденье машины, съежившись, потирая лоб запястьем. - Даже голова закружилась!
        - Это от слишком интенсивного секса! - ухмыльнулся я. - Давай, решай! Не можешь, я не настаиваю. Обойдусь. Решаешь - пойдем, дело делать будем. Времени на раздумья нет.
        - Ну, что же… пошли! - Надя решительно потянула за ручку открывания двери. - Погибать, так вместе! Научишь меня стрелять?
        - Научу, - усмехнулся я и подумал о том, что действительно надо подобрать ей ствол. И разрешение выправить. А что, бухгалтер, который перевозит большие суммы, имеет право на ношение оружия. Для охраны кассы. Есть такой закон, о котором не все знают, а если знают, то не все могут получить нарезные огнестрелы. Закон, как всегда, не для всех. Деньги рулят.
        Я дождался его в подъезде, зная, в котором часу он приходит. А приходит он поздно, когда на улице уже темно, и одинокий фонарь, стоящий возле винного магазина, именуемого в народе «Полосатый», ничего не дает одинокому прохожему, кроме страха и неуверенности в себе. Ведь в освещенном круге безопасно, а за ним, в темноте, - царство упырей и нежити. Но этот сам был упырем, и бояться ему ни к чему. Если только других упырей. Конкуренция за право напиться человеческой крови у этих тварей просто-таки зашкаливает. В переносном смысле «напиться крови» - это уж само собой. Внешне многие из упырей вполне приличные, даже симпатичные люди, по лицам которых никак нельзя определить, кто они и чем занимаются.
        А занимался этот подлец плохими делами. На самом деле - плохими. Так что было его за что казнить. Не только за то, что он убил мою жизнь. Мою жену, мою дочку. Походя, растоптал колесами американского легкового фургона.
        И даже не остановился, чтобы посмотреть на дело своих рук. Потом он сказал, что не заметил, что спешил, а они сами выскочили ему под колеса.
        И защищал его хороший, известный адвокат - жирный клоп, который за деньги оправдает любое преступление, «отмажет» от тюрьмы почти любого. Время такое. Сейчас за деньги можно все что угодно! Вон один правительственный чиновник - наворовал миллиарды! Взятки брал немерено! Все думали, что пойдет на нары, раз им занялись. Ан нет! Девять лет условно! Это ли не издевательство над правосудием?! Условно! Девять! Лет!
        Твари. Настоящие твари! Нелюди.
        Я никого не стал брать с собой. Один. Это только мое дело, касающееся меня и моей семьи.
        Я бы мог убить его легко, без каких-то там изысков. Просто свернуть шею, воткнуть нож, перерезать глотку или же применить еще десяток способов убийства, которые я знал в совершенстве, и, не задумываясь, осуществил бы в деле. Но это было слишком для него легко. И просто. Он должен был умереть, видя перед собой мое лицо. Зная, за что умирает. И умирать он должен трудно и долго. А потому альтернативы не было. Только захват, только вывозить за город.
        И когда он переступил порог подъезда, я встретил его ударом в солнечное сплетение, коротко, сильно и точно. Коронный удар, натренировался!
        Мужчина обмяк, а я поймал его, не дав упасть, пошарил по карманам, нашел ключи от автомобиля. Он так и ездил на том самом фургоне, который убил моих близких, «Джи-Эм-Си Савана», здоровенный такой сарай. Очень удобная машина для того, чтобы посадить туда десяток боевиков и отвезти их куда надо с максимальнейшим комфортом.
        Черный фургон, наглухо тонированный со всех сторон, принадлежал одной из крупнейших группировок центровых, одним из бригадиров которых и являлся некий Штыров Алексей, в миру, само собой, прозываемый просто и со вкусом: Штырь. Под началом у него были десять отморозков, которые в тот раз ехали на стрелку и, торопясь не опоздать (кто опоздал, тот и виноват!), походя растоптали мою жизнь.
        Перекинув через плечо стокилограммового мужика, я пошел к его машине. Сюда я приехал на такси - вышел за три квартала от места, возле технического института, и дошел пешком, проверяясь и страхуясь от слежки. Но слежки никакой не было. За меня еще как следует не взялись. Но когда-нибудь возьмутся, и, скорее всего, скоро. Потому расслабляться не надо.
        Сам удивился - насколько легко я поднял здоровяка. Не сказать, что я был отягощен огромными мышцами. Скорее наоборот - из-за ускоренного обмена веществ жира и крупных мышц у меня не было. Кости, жилы и тонкие, твердые, как стальные, мышцы. Мумия, да и только! Впрочем, внешность меня никогда особо не беспокоила. Как выгляжу, так выгляжу. Плевать! В общем, тощий я и жилистый. Но поднял негодяя как мешок с картошкой! Мутант, ага.
        Загрузил «груз» внутрь фургона, связал ему руки и ноги изолентой, которую заранее взял с собой. Не порвет, кишка тонка. Такие быки вроде бы и здоровые, мясистые, но на самом деле рыхлые. Давно не занимаются спортом, пьют, курят - в общем, полный комплект нездорового образа жизни и его последствий.
        Завел машину и осторожно, следя, чтобы ни во что не врезаться, повел ее прочь со двора. Я никогда не водил иномарки с автоматической коробкой передач, тем более такие огромные сараи, но оказалось - это очень легко. Мощный двигатель рокотал без малейшего напряга, передвигая тело машины в пространстве, тормоз откликался на малейшее прикосновение ноги - отличная тачка! Купил бы себе такую, если бы не была так заметна. «Понты колотить» - это для бандитов. Я же - диверсант, антибандит. Мне нужно что-то быстрое, шустрое, но маленькое и как можно понезаметнее, эдакую мышку, серую и неприметную.
        Ехать до подъема в гору недалеко, так что я не боялся, что остановят гайцы и проверят документы. Хотя и этого не боялся. Пачка денег в кармане (и зеленых в том числе!) подбадривала, с деньгами можно проехать по всей России и без документов. Все зависит от цены вопроса. А теперь у любого вопроса есть цена, в этом я был совершенно уверен. Вот только если бы остановили, я мог засветиться. И это было бы хуже всего.
        Любимая Молочная Поляна. Никто меня не остановил, никто не преследовал, намереваясь узнать, куда же я повез отморозка.
        Кстати сказать, такие машины гайцы не очень-то рвутся останавливать. Тем более такие известные. Себе дороже. Можешь бабла огрести, а можешь и пулю в лоб. Мало ли лохов по дорогам? Лох - вот это настоящая добыча, жирная, вкусная, приятно попискивающая при поедании. А бандиты пусть себе катаются. По большому счету, они почти братья, тоже «стригут» лохов.
        Нет, не буду покупать такую машину. Низковата! Еле-еле перевалил через бугорки на дороге, уходящей в глубь леса. Моя «девятка» и то повыше. Понятно, что у америкосов дороги ровные, как стол, зачем им высокие машины? Им скорость нужна! Безопасность на скорости! А чтобы безопасно при большой скорости - машина должна быть пониже. Брюхом скреб в некоторых местах, а в одном думал, вообще застряну. Низина, да еще и с грязцой. Слегка буксанул, но проехал.
        Знакомое место. Тут я допрашивал гопников на предмет их преступной деятельности. Ничего, раскололись! Атмосфера хорошо влияет. Тишина, покой… как на кладбище. Отсюда и до трассы не докричишься - кусты и деревья гасят звук.
        Но я не стал вытаскивать пленника. Просто влез в салон через боковую дверь, нашел выключатель, зажег плафон над головой и сел на сиденье прямо над бандитом, время от времени отгоняя комаров.
        Негодяй уже очнулся, вращал глазами, мычал, пытаясь вытолкнуть изо рта кляп. Но я на совесть его затолкал, не получится. Лента не дает.
        - Узнаешь меня? - голос мой был не холоден, но и не злораден. На меня вдруг навалилась усталость. Не физическая, нет, - душевная. Вот я и взял того, кто убил мою семью. И что? Никакой радости, никакого счастья от исполнения мечты. Поймал и не знаю, что с ним делать, но вот только это никак и ничего не исправит. Совсем ничего. Пустота. Бессилие и злость.
        Глаза связанного замерли, он прищурился, вглядываясь в мое лицо, потом брови поползли вверх - узнал!
        - Я боялся, что не узнаешь. А ты помнишь, да? Хорошо. Помнишь, как стукнули в кенгурятник тела моей жены и дочери? Как забрызгала стекло их кровь? Ты и капли этой крови не стоишь. Помнишь, как ты улыбался в суде и говорил, что они сами бросились под колеса? Ты посмел обвинить ИХ, СВЯТЫХ! Мразь! Ты мразь!
        Я помолчал, глядя на застывшего пленного. На его лбу выступили крупные капли пота, и в салоне явственно завоняло несвежим телом, а еще - мочой. Похоже, что он обмочился.
        Достал из ножен на предплечье узкий, тонкий нож, очень острый и удобно лежащий в руке, сунул лезвие под изоленту на голове пленника и одним движением ее перерезал. Рывком сдернул ленту на сторону (пленник замычал от боли), уцепился за кляп и выдернул его изо рта бандита. Пусть скажет. Пусть что-нибудь скажет. Зачем? Просто хочу понять, что представляет из себя эта мразь. А еще - кое-что узнать об их группировке. Они у меня в списке, так что допросить бригадира лишним не будет.
        - Ты… ты… - бандит тяжело дышал и не мог вытолкнуть слова из глотки. Видимо, пересохла. - Ты что творишь?! Ты знаешь, с кем связался, ментяра? Да тебя на части порежут! Порвут!
        - А кто именно? Расскажи подробнее. Кто будет рвать, как они меня найдут. Все расскажи, все, что знаешь. А если я почувствую, что ты врешь, - накажу. Итак, какое место в структуре организации ты занимаешь? Каковы твои обязанности? Начинай каяться.
        Конечно, ничего он не начал, как, впрочем, я и надеялся. Но через пять минут уже подвывал, а из проколов на его ляжке сочилась кровь. А уж когда я поднес нож к его левому глазу, запел соловьем, выдавая на-гора все, что мне было нужно. Сазонов научил меня, как вести допрос в полевых условиях. Это очень грязно и очень больно, но… эффективно. И я это делал. Без малейших угрызений совести и душевных волнений. Я получал от этого двойное удовольствие: и нужная информация, и наказание моего врага.
        А в конце я взялся за его руку, и… погрузился в чужие воспоминания. Мне нужно было проверить - врет он или нет. Грех не воспользоваться своим странным умением!
        Проверил. Не врал. Но лучше бы я не проверял. Все-таки правильно Сазонов и иже с ним задумались о том, что надо вычистить эту мразь. Выжечь каленым железом. То, что я увидел, меня не напугало, нет - глубоко озаботило. Я видел, что творят негодяи, а если не видел - знал, что они делают. И хуже всего - это сращение с властью. Бандиты становились властью. И если этого не пресечь - страну разорвут на лоскуты.
        С одной стороны, «новые демократы», с другой - бандиты. Но все думают только о власти, о деньгах и ни разу - о стране. Главное для них - как можно больше хапнуть, утащить в свою берлогу, а потом как следует пожить. И какими средствами это будет достигнуто - им совершенно наплевать. Никаких ограничений! Никаких угрызений совести! Стадо баранов, и они - пастухи. Впрочем, как это всегда и было. Увы.
        Затыкать рот не стал. Вышел, закрыл дверь, бросив ключи от машины на грудь пленнику. Он было успокоился, вероятно, решил, что все закончено. Но я не закончил.
        Обошел машину, посмотрел на крышку бензобака - нет, туда не долезть. Это тебе не «жигули»! У иномарок извилистые, длинные горловины, так просто бензин не откачаешь. Да в принципе и не нужно откачивать - зачем? Подлез под корму «сарая», нашел бензобак, укрепленный под днищем. Как и ожидалось - пластмассовый. Взмах рукой, удар! Из дырки тонкой струйкой полился остро пахнущий бензин.
        Отошел в сторону, нашел хороший сухой сук - в свете ходовых огней, довольно-таки ярких, белых, ходить по поляне и в лесу поблизости было вполне комфортно. Сук сунул под струю горючего, отошел в сторону, щелкнул зажигалкой, которую взял у бандита. Импровизированный факел ухнул и вспыхнул - ярко, очень ярко! Даже глаза на секунду потеряли способность видеть. Учтя опыт, отошел как можно дальше, но так, чтобы добросить, и с силой метнул горящий сук под машину.
        Ба-бах! Жахнуло так, что я и не ожидал! Будто огромный великан втянул воздух толстогубым ртом, да так, что ветер понесся к центру пожара, жаждая раздуть огонь попышнее! А потом выдохнул!
        Пламя вначале поджаривало днище проклятого, дьявольского автомобиля, выскакивая по бокам, на которых уже пузырилась черная краска. А потом взорвался бензобак, и столб пламени ввинтился в ночное небо.
        Я уже этого не видел, только слышал. Я шел по лесной дороге, наслаждаясь летней теплой ночью, и дорогу мне подсвечивал очищающий огонь инквизиции, на котором освобождалась поганая душа бандита. Он верещал, сгорая заживо в очень дорогой духовке, но потом замолк - то ли потерял сознание от боли, то ли был отравлен продуктами горения. Но мне очень хотелось, чтобы он до самого конца чувствовал свою боль и боль тех, кого он убивал, пытал, унижал и мучил.
        Идти довольно-таки далеко - километра четыре, но за час хорошего хода доберусь. Машину я оставил внизу, под горой, у одной из пятиэтажек, так что дошлепаю как-нибудь, ничего страшного. Можно было бы, конечно, оставить машину и в лесу, а потом на нее пересесть. Но мало ли что… заметят номера, свяжут со сгоревшим фургоном, зачем мне это? А так - кто-то напал на бригадира, может, какая-то из его жертв. Какая именно? Да мало ли их таких? Да еще и конкурентов кучи - кому-то перешел дорогу. А на меня вряд ли подумают. А если и подумают - попробуй, докажи! Я ведь не лох педальный, как-никак - мент, опер! Пусть и бывший. Да и денег теперь у меня хватает, а суд, он любит деньги. И жирные клопы-адвокаты ради денег вытащат меня из любого блудняка. Знаю, видал!
        Эпилог
        Я, прихрамывая, согнувшись крючком, как настоящий старик, поковылял к новенькому, блестящему «Мерседесу». Его хозяин только что припарковался, приоткрыл дверцу и нагнулся к пассажирскому сиденью, видимо, собираясь что-то оттуда достать. Я сунулся в салон, «споткнулся», упал на водителя и очень быстро, три раза вонзил ему нож в почку. Тут же поднялся, извинился, демонстративно согнувшись и приложив руку к груди. Если кто-то и видел сцену из окна - старик упал на водителя, и ничего другого. Ноги его оставались в машине, так что не скоро заметят, что с ним случилось, тем более что он мгновенно потерял сознание из-за болевого шока и падения кровяного давления.
        А уже когда я поднимался, вонзил нож ему в печень. Теперь - все. Никаких шансов выжить. И никаких следов. Отпечатков пальцев нет - руки в медицинских перчатках. Одежду я выброшу, как и парик, как бороду и усы.
        Это был судья, который судил сожженного мной бандита. Продажный судья, и он был в списке. Следующим будет нотариус, который работал на черных риелторов. За ним… решу, кто за ним. Потом. По обстоятельствам. Я буду ползать по городу, как смертоносный, ядовитый паук, и убивать, убивать, убивать! Чистить город, сколько смогу, сколько будет сил! И пока меня не остановят. Но остановить меня трудно, очень трудно, спасибо учителю! Поборемся!
        Завернув за угол, я пошел быстрее, ускоряясь и ускоряясь, но не так быстро, чтобы не привлекать внимания. Зашел в двухэтажку, двери которой болтались на ветру, скрипя ржавыми петлями, сбросил там куртку, парик, верхние штаны, оставшись в тренировочных адидасах. Теперь я был молодым парнем, каких бродит по улицам в наше время так много, что кажется - каждый первый мечтает стать бандитом или хотя бы внешне на него походить. Мимикрия, наверное, - похож на «своего», авось не тронут.
        До машины дошел за двадцать минут. Номера с нее все-таки снял - так, на всякий случай. Уже автоматически - проверился, осмотрелся по сторонам и сорвал «девятку» с места, поглядывая в зеркало, нет ли слежки. Конечно, если будут вести профессионально, пустят три-четыре экипажа наружки, и черта с два я их обнаружу. Но есть способы сбросить с хвоста, и я ими воспользовался, к примеру, подгадал, чтобы подъехать к перекрестку на желтый, и, когда загорелся красный, рванул с места и ушел вперед с провизгом задымившихся шин. Опасно, да - не дай бог какой-нибудь джигит выскочит да в бок насадит. Но ничего, обошлось.
        И так три раза. Каков бы ни был ловкий хвост, я его стряхнул. А если не было хвоста - пусть будет для тренировки. Все впереди. Будут хвосты, да такие, что ай-яй! Уверен в этом. Но пока все тихо. Тихо, как перед грозой.
        «Дед - Центру.
        Операция «Возмездие» идет по плану, немного опережая предположительный график. Агент Самурай, как я уже сообщал ранее, обладает выдающимися организаторскими способностями, что позволило ему в кратчайшие сроки создать эффективное подразделение, методично вычищающее из местного бизнеса особо одиозные криминальные элементы. Он обладает способностью находить на ключевые должности своего ЧОПа тех людей, которые будут исполнять порученные задачи максимально эффективно, и притом не оспаривая приказов командира.
        За период, прошедший с момента передачи Самураю списка фигурантов, подлежащих устранению, в их адрес были проведены более трети акций, закончившихся успешно. Исполнителем был «Самурай», что исключает распространение информации куда-либо на сторону.
        За период после создания Самураем военизированной структуры в рамках операции «Возмездие» было устранено несколько десятков представителей местного криминалитета, начиная с низшего звена и заканчивая руководителями ОПГ. Среди них и те, кто имеется в списке. Эти ликвидации были списаны на разборки между криминальными группировками, так что наши фигуранты в этом списке особого интереса не вызвали.
        Самураю рекомендовано временно затормозить акции, чтобы не привлекать к себе особого внимания, но при этом я отдаю себе отчет, что такая деятельность, какой занимается ЧОП «Самурай», неминуемо встретит ожесточенное сопротивление криминалитета, что выльется в полномасштабные военные действия. Самурай это осознает и готовится к будущей войне с полной ответственностью. Закупается оружие, спецснаряжение, тренируются бойцы, многие из которых ранее участвовали в боевых действиях в Афганистане, Чечне и т. д.
        Опыт работы с «Самураем» показывает, что эффективность такой внегосударственной структуры при поддержке патриотических сил выше всяких ожиданий. Главное - подобрать нужного человека на роль агента».
        «Центр - Деду.
        Благодарим за службу. Ваши предыдущие запросы и пожелания учтены. Вам дается «зеленая улица» - полный контроль агента Самурая. При малейшем намеке на выход агента из-под контроля - его уничтожить. Структура с такой эффективностью, не подчиняющаяся власти, - очень опасна».
        Конец книги
        notes
        Примечания
        1
        На самом деле эти строчки переводятся примерно так:
        Филлеман шел к реке,
        К самой красивой липе.
        Там хотел он поиграть на золотой арфе,
        Потому что руны обещали ему удачу. (Прим. ред.)

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к