Александр Шакилов
Сага о первой ласточке
Пятки мои,
что две вдовы -
холодно им...
Эгиль Скаллагримсон
Его травили собаками до самой кромки леса. Разъяренные волкодавы едва не обрывали цепи - и будь он проклят, если все эти "почести" не с легкой руки маркграфа. Хрупкий наст не выдерживал тяжести - по колени проваливался мощный кольчужник, но продолжал идти. От мороза трещали стволы кедров и сосен - ну и погода!!
Питер остановился и тщательно размял трехпалой медвежьей рукавицей заиндевевшее лицо - так и не смог привыкнуть к лютому холоду, конопатящему вязкой гадостью ноздри и жаркой мокротой грудь.
Устало опустился в сугроб: а к чему спешить? - везде одно и тоже. В последней деревне, где еще пять лет назад его привечали свининой и сладким вином, да норовили подсунуть девку на ночь, чтоб теплей спалось... - спустя проклятых пять зим его присутствие вытерпели всего две декады завьюженных ночей, хотя за постой он платил исправно - полновесной желтой монетой, и слова худого никому не сказал. Он сутками молча валялся на пропахшем клопами тюфяке, выбредая лишь по нужде и в трактир: куснуть гусиную ножку и запить оскомину прокисшим черным пивом - времена безрассудного мотовства миновали, как и не было: пора забыть о попойках и молочных поросятах... Не жизнь, а увядание вплетенного в венок василька: лепестки еще не засохли, но надолго ли красоты их хватит?..
Вряд ли: пьяная толпа поджигает постоялый двор. Хозяин, едва не плача, призывает односельчан образумиться. Ему умело, по-молодецки суют в морду кулак-другой - похохатывая от удовольствия и подзадоривая соседа на подвиг ратный: мол, все баловством забавляются, а ты чего?!.. Хозяин, сутулый худощавый старик, падает, глотая окровавленным ртом выбитые зубы. Жена его, глупая неряшливая баба, бьет поклоны и голосит. До нее никому нет дела: что с дуры взять? Была бы молодая - может, и потешились бы, а так...
Хотя бы потемок дождались, а то с факелами, да в полуденном свете... не по-людски как-то... Пламя жадно вгрызлось в просушенный годами сруб. Через щель в воротах конюшни наблюдал Питер тупую суету толпы, оплакивая гнедого Драсиля: перерезанное горло, отрубленные копыта... - прощай, друг.
Скоты! - резцами губу до крови: вернуться и отомстить!!..
Его заметили, когда он уже наполовину пересек выпас меж деревней и лесом. Взвыли-закричали - заметили, а значит: охота продолжается. К счастью, крестьянская рачительность взяла вверх над азартом погони: мужичье не спустило псов, ожидая от соседей большей расторопности. Своя, чай, собачка - не чужая, жалко. Хороший щенок на торжище на десять монет затянет. А ежели чертяка этот, валет поганый, возьмет да и попортит цуцика? - кто возместит? А? Ага! Пущай вон сначала Торольв-Кривец с мастифа-спинохруста ошейник сымет, а там и мы... может быть...
Лес отозвался на мольбы - лес принял Питера: верткая белка, сшибая с веток белый холодный пух, шмыгнула к верхушке кедра - и то был добрый знак! Питер обернулся, убедился: остановились, перетаптываются нерешительно - значит, видели. А чтоб окончательно образумить преследователей - мол, все вы правильно поняли: проваливайте, неча!.. - белка сорвала и уронила три встопорщенных шишки подряд - три темных огрызка слегли в снег у груды валежника.
Ну, ведь молодчина, пушистая! Ну, бусинки-глазки!
Мужики те шишки увидали, да в страхе вилы свои и побросали: яро перекрестились и поплевали через плечи. Питер тоже сплюнул, но по-другому - презрительно. Ага, а вот и патер пожаловал - лысый затылок в сутане. И предложил патер для храбрости мужичкам святой воды испить и таки догнать вражину, Питера то есть, - других вражин еще в том годе на остаток извели: последний задержался - так приналяжем, братья во Христе, дабы покарать нечестивца-язычника!
Мужики-то воду высербали - небось, с перепою страдание и жажда - а вот под сень деревьев соваться не шибко спешили. Слуга Господа смирение быстро подрастерял - ругаться принялся. Громко. Да только Питеру речи его похабные слушать недосуг: взвалил он двуручник отцовский на плечо, поправил арбалет и...
...а в сугробе-то хорошо: как под собольей шубой. А раньше-то и не нужны были шубы - и так всем уютно было: круглый год... Э-эх, загубили землю предков! Загубили, не пожалели!.. А сугроб-то, как перина... Прости, Высокий, видать не судьба пасть в бою. Так что в Последней Битве как-нибудь без Питера, без честного валета, лишенного службы и уважения. А все из-за колдуна, трижды девять на восемь песен на голову его ненавистную - и каждая злобный нид! - чтоб исхлестало водянками и типунами змеиное жало!
Из какой же выгребной ямы он только выкарабкался, колдун этот?!..
Тишина.
Некому ответить.
Белка-Грызозуб, ты же знаешь?!.. Уж ты-то точно мудрее сельских повитух, перекусывающих пуповины умытыми брагой ртами...
Эх, приколоть бы сердечко копьецом к ясеню... да хотя бы вот к этому... да повисеть малехо; глядишь, и в мозгах просветление наладилось бы...
Погоди, Высокий, одноглазо коситься - будет тебе плата за помощь твою, будет. Легонечко прижать лезвие к запястью и смотреть, как алые капли пятнают снег. Натекла лужица? схватилась ледком? - знать, пора перетянуть надрез потуже, ремешком перехватить - ох, аж пальцы посинели, как чужие вроде... Вылить бы тебе, Высокий, всего себя - веришь, не жалко?! Но ты ведь сам учил: не переплачивать! А верный валет твой, Питер, всегда чтил заветы твои...
Отомстить бы... тогда бы сполна... до вздоха...
Еще не сообразив, что к чему, Питер сшиб свой же арбалетный болт брошенным вдогонку свинцовым шаром. Второй шар ткнулся в серое с зеленоватым отливом чешуйчатое тельце, вспорхнувшее из-за куста, - аккурат посередке меж кожистых крыльцев и стеганул: так, чтоб не на смерть зашибить, а на десяток вздохов соображения лишить.
Из сугроба Питер выскочил - и едва не упал: ноги судорогой свело - засиделся, значит. Но доковылять успел: зубастая тварь только и сподобилась, что когтями кольчугу почесать. У, гадюка гнездовая! Питер почти нежно, как учил наставник Сигурд, в три движения спеленал добычу, не забыв воткнуть в узкий клюв осиновый корешок - чтоб не вздумал кусаться, зар-раза! Мелковатый, конечно, но... Питер знал: это первая ласточка после долгой зимы. Хотя такого дракона и драконом-то назвать стыдно. Так, в лучшем случае - дракончиком, из тех, что на бабочек промышляют, но и воробьем не побрезгуют, коль пичуга зазевается поблизости. Раньше ни один уважающий себя валет на такую погань и не посмотрел бы. Однако харчами не перебирают, когда неурожай.
Засунув дракона-недомерка в нагрудный подсумок и смекнув, какое счастье само в руки прилетело, Питер сонно зевнул: наобратку что ли протоптать собственные следы?.. ...огромный ворон опустился на ветку рядом с белкой...
Когда Питер ввалился в трактир, початая буханка месяца уже раскрошила звезды на хмурую скатерку неба. По крайней мере, так о наступлении темноты пролепетал бы какой-нибудь трепло-скальд. Питер же просто щелкнул каблуками в центре просторного зала, среди дубовых столов и лавок.
Языки огня облизывали ребра барашка, и заодно - два дела одним махом - передергивали танцем теней изумленные испитые рожи. Пышнозадые девицы застыли на коленях бородатых кавалеров, не решаясь поправить задранные до пупков юбки. Обросшие рыжим ворсом мосластые пальцы почему-то поспешно сменили упругие выпуклости шлюх на костяные рукоятки ножей.
Ты?!..
Я.
Питер вдруг отчетливо вспомнил, как пять лет назад (пять зим; не лет - зим) сальный толстяк, староста этой же дрянной деревушки, ползал перед ним на коленях, на словах передавая нижайший поклон и просьбу маркграфа: спаси, благородный валет, оборони от супостата!
Питер отослал тогда пузана: закон изначален и соблюдаться обязан неукоснительно - оплату же должно взимать приличествующими почестями и только потом уже звонкой монетой... И перед заутреней молодой своенравный маркграф коленями вытер пол у сапог Питера.
И валет не отказал. Помог. Выполнил свой долг.
А что было потом? Люди-волки, трусливые псы, это они привезли из студеной державы финнов и саамов колдуна по прозвищу Андвари! Голод - его блюдо, Истощение - его нож, Лежебока - слуга, Соня - служанка, Напасть - падающая на порог решетка, Одр Болезни - постель, Злая Кручина - полог его! Ибо день, когда днищем Нагльфара был осквернен песок Чечевичной бухты, стал Рагнареком для убийц драконов...
Ты?!! - десятка два жбанов, расплескавшись, покатились по земляному полу.
Я, - Питер сладко зажмурился и потянулся: проснулся, наконец, - выспался; делишками пора заняться.
Ты?!! - радостно оскалился череп горного трупоеда. Прихвачен гвоздями к стене - чем-то на коровий похож, но рога длиннее, да и челюсти выпирают иначе, и коренные не для травы, и... - да кто ж в добром здравии и трезвом уме спутает черепа дракона и коровы?! Ведь ничего же общего!
Ты ли, валет? скажи, это ты?!..
Я, дружище, я... - Питер кивнул замерзшему насмерть трупоеду, которого здесь почитают чуть ли не за Нидхегга.
Я! - медленно расстегнуть подсумок, не спеша развязать ремешки...
ТЫ?!!!
Я!!! -...и выпустить малыша.
...Андвари приняли с распростертыми объятьями: как же - поклялся избавить королевство от всех драконов и сразу. Вот только есть маленькое условие... Да какие мелочи?! Брось, старик, - все что угодно! Мочи нет терпеть кровопийц! Сотню девственниц ежегодно - для расплода! Сотню девок! вынь да положь! А хоть одна порченая окажется - лютовать, твари, начинают! А оброк бычками?! А пошлины на границах баронств?! А... Да чего там, ты сделай, дедушка, а мы не обидим...
Малыш кувыркнулся в воздухе - в перегарном смраде трактира - и, не успев расправить крылышки, шмякнулся об угол стола. Не удержался - бороздки от когтей - свалился на пол. Да прямо в лужу прокисшего пива...
...Андвари долго не упрашивали. Весть о том, что завтра передохнут все драконы, мгновенно облетела королевство - почтовые сороки не зря свою крупу клюют, балаболки неугомонные...
Сумерки перетерлись в порошок в ступе костра, перемешались с дымом жертвенных голубей. Кишки отдельно - посвященный во влажном переплетении увидит будущее. Белесые десна давят сушеные шляпки мухоморов - камлание до судорог и запавших под веки зрачков...
И наутро выпал снег...
Малыш изгваздался от мягкого кожистого гребешка до чешуйчатого кончика хвоста. Взгляд Питера, подбадривающий дракона, был ласков и нежен - за всю свою меченную рубцами жизнь ни одна из женщин, разделивших с валетом ложе, не удостоилась подобной почести. Ни одна.
Питер преклонил колени - крылатая ящерка гордо вытянула шею: солнечная кровь напомнила о том, кто раб, а кто хозяин. Резко, клювом в раскрытую ладонь - выдранный кусочек плоти исчез в зубастой пасти. В глазах потемнело, но Питер нашел силы выпрямиться: давай, малыш, покажи им всем!
Из-под ближайшей лавки выскочила крыса, жирная, прикормленная хозяевами для отпугивания чумных мышей. И дракон не растерялся: упругие мышцы швырнули тельце вперед. Быстрый удар в горло - и крыса задергалась в агонии.
Тишину искромсал протяжный женский вопль.
...пурга проталкивала ледяную пыль сквозь щели в ставнях. Птицы падали с веток. Старики умирали в постелях - от холода сводило суставы: не могли подняться и выпрямить затекшие ноги. Не выжил ни один младенец - молоко в грудях кормилиц загустело и превратилось в мерзлое крошево. Трижды ночь сменила день - но не было ни дня ни ночи: снег и ветер, ветер и снег. Рискнувшие покинуть стены домов ослепли: глаза их потрескались от мороза и отогретые у огня излились мутными ручейками, обнажая провалы под инистыми бровями.
На исходе четвертых суток слегка поутихло. Закутанные в шкуры и холстины люди отодвигали засовы и с трудом откапывали занесенные сугробами двери. Именно в ту ночь в небе появилась Полярная Звезда - раньше ни один пастух, водивший стада в предгорные долины, ни один рыбак, насаживающий креветок на крючок, никогда не видел ее блеска.
Никогда.
Раньше.
Злаки опали и почернели, плоды фруктовых деревьев осыпались, не успев созреть...
Плач: отцы и дети - земля не принимает вас! Заступы и мотыги тупятся и гнутся, и не будет вам покоя, как не будет крестов на могилах ваших... Трупы сжигали на кострах. Не один лес сгорел в те дни...
Когда в двух полетах стрелы от королевского замка нашли окоченевшего огнедышца, первую драконью жертву зимы, уже никто не верил колдуну. Серебряная цепь удерживала седокосого старца в самом глубоком, самом темном подвале темницы, и трижды девять по девять горнов раздули пламя, и палач успел погладить худые ребра раскаленным прутом и вырвать желчную печень.
Но король справедлив - король прислал гонца с приказом: пытки незамедлительно прекратить. Ведь Андвари исполнил обет: драконы не устояли против зимы, кусок которой колдун щедро откромсал от Нифльхейма.
Андвари, истощенного и полумертвого, привели к королю - король, шурша мантией, обнял старика и, не таясь, плакал от счастья: драконы же вымерли! - ну как не плакать от счастья?!
Люди тоже радовались - радовались, что живы. Пели и смеялись, издалека поглядывая на застывшие трупы ящеров. Когда заканчиваются слезы, приходится петь и смеяться. Чтобы не сойти с ума от горя...
На тинге двое ратников поддерживали Андвари копьями. Королевская дружина пыталась угомонить озябшую толпу. Колдун долго молчал, собирая в пучок растрепанные косы, но когда он заговорил, даже самые громкие сердца перестали биться: "Тс-с-с!" - Лето без конца - это неправильно, - сказал Андвари. - Я посетил множество стран, пересек Срединное море, исколесил восемь сторон света, и где бы я ни был, везде есть четыре времени года: два теплых и два холодных. Так заведено и там, где чтут Распятого и где жертвуют шестых сыновей капищам идолов... И в посевах зла всегда отыщется поляна сорной травы добра, как заря отсекает мглу, а зима гонит лето. И это Закон, это правильно. Вы кланялись мне, умоляя извести крылатых змиев, а ведь за все надо платить! За каждый не случившийся огненный вздох, за не отданных в рабство дев, за не сожранных бычков, нагуливающих бока на радость хозяевам! - платить! Зима - ваша плата! Примите неизбежное!
Толпа молчала: плечи ближе, ближе - сохранить телесный жар, дыханием обогреть пальцы, завернуться потуже в медвежью шкуру - сколько лет под ногами валялась бурая, а, поди ты, как пригодилась!.. кто и подумать мог? Зато драконы передохли. Вроде веселиться надо - куда там свадьбе! - да только что-то силенок не хватает: от улыбки и то покачивает.
- Сочную зелень лета укроет листопад осени, осень - бураны зимы... - Андвари поперхнулся страшными словами, закашлялся.
Люди ждали.
- Но и зима не вечна - она боится первых ласточек. Есть такие птички. Маленькие, черненькие. Они прилетают - и снег тает. Первые ласточки весны!..
Крыса затихла: отмучалась. Дракончик принялся деловито шматовать добычу, не отвлекаясь на трактирную суматоху. Дракончик был голоден: первой в раздувшемся зобе исчезла откушенная голова, дальше - задняя лапа; поднатужившись, малыш заглотил истерзанные ошметки серого грызуна. Похоже, в переполненном животе для крысиного хвоста не хватило места: черный шнурок свисал из приоткрытого клюва.
Любуясь исконным врагом, Питер и сам облизнулся - с утра ни маковой росинки.
Женский визг внезапно оборвался.
Ужас перекосил и без того отвратные рожи: ДРАКОН!!! ЗИМОЙ!!! ЖИВОЙ ДРАКОН!!! - спрятаться, вжаться в стены, размазаться костями по бревнам; и никто не догадался бежать в распахнутые сквозняком двери.
Тихо-тихо: натужное сопение, и всхлипы согнувшейся вдвое милашки, успокоенной ударом в поддых. Кто-то осторожно тронул Питера за плечо:
- Валет! Убей его! Убей его, валет! Христом-богом заклинаю: убей!
Нестройный хор голосов из-за спины Питера, заикаясь и гнусавя, подхватил просьбу. Но Питер не обернулся. Комок тошноты стал поперек горла: еще днем эти тупицы травили его собаками, а сейчас умоляют спасти их от маленького безобидного дракона, которого заклюет даже сойка. Трусы!..
...трупы драконов занесло сугробами.
То была первая зима - поминальные застолья сменялись заунывными отпеваниями. Вьюги и морозы, морозы и вьюги - для тех, кто не знал ничего, кроме ласкового лета. В аду не жарко, ад - это ледяная короста на щеках: скреби-счищай - не поможет, за все надо платить...
Но однажды - никто уже и не надеялся - из Муспелльсхейма (откуда ж еще?!) прилетели маленькие черненькие пташки - и снег превратился в лужи, лужи напоили землю, земля раскисла грязью, в грязи валялись гниющие туши.
Жизнь потихоньку наладилась.
Король отправил в монастырь очередную жену, молодицу вздорную и до любовных утех охочую, погрустил чуток и опять надумал под венцом постоять - соскучился по брачным узам.
Колдуна Андвари определили при замке гадателем-звездочетом и по совместительству знахарем-травником - хлебная, надо, заметить, должность: там пошепчешь, здесь предскажешь - трудов с гулькин нос, а почету и уважения через край.
Как только солнышко пригрело, бароны, понятно, за старое принялись - надумали бунтовать да купеческие обозы грабить, чем никого не удивили.
А драконьи туши уже пованивали: смрадный ветерок гулял по королевству, ни один двор, ни одну землянку стороной не обошел. В каждое окошко заглянул: чуете? нравится? радуетесь? Нету боле ваших мучителей - когти откинули. Всем скопом взяли и откинули.
И народу нравилось - народ резвился: пляски да хороводы - это аж бегом, это ж не сеять и не жать. Тут особый подход нужен: без жбана, а лучше трех, не разберешься. Вот и хлестали пиво пенное да бражку с горчинкой, а кто побогаче - винишком брызгались. А потом супружницу зажать в коровнике, чтоб детишки не увидели, да осчастливить пару раз перед заходом в трактир; опосля же вряд ли получится.
Короче, мир да любовь. А что благоухает повсюду, так и раньше не жасмин нюхали - все больше по хозяйству: вилами навоз подцепишь - чем не розы в цвету?
Все хорошо: дома соломой утеплили - зима же будет! понимать надо! Медведей до последнего косолапого на шубы извели - не леса теперь, а райские кущи; живи да радуйся. Да вот только чернобурки от драконьей гнили заразу переносят, кого ни попадя за ляжки зубками щупают. Нехорошо? Во-во, совсем гадко. И надо бы дохлятину землицей, что ли, присыпать, да боязно как-то - а вдруг?.. И понятно, что раз воняют, значит неживые, но - а вдруг?
А кто у нас по драконам?! А подать сюда валетов! Совсем что ли нюх потеряли, колодники мастевые?! - драконов везде раскидано: куда не шагнешь - в дракона вступишь, а валеты с наставниками, небось, в потолок плюют да меды кружками употребляют, сладкую жизнь проповедуют да содомией грешат. Непорядок?! Не то слово!
Если и думая, то недолго, король (науськали-таки лизоблюды-советники) указ повелел накарябать - на благо-дело и пергаментов не жалко; чай, казна не опустеет. Так, мол, и так, в семидневный срок... обязаны... иначе... такова наша монаршая воля...
Да только рослые кольчужники указов королевских не дожидались: снег сошел - в горы полезли, в логово змиев: трупы сжигали да глыбами поверх курганы выкладывали. Последнюю дань хозяевам вернуть надо и попрощаться, как подобает.
Попрощались. И в долины спустились. Здесь тоже непогребенных хватало...
И почувствовал Питер, как язык его двоится жалом песчаной эфы, как собирается в пружинные кольца, норовя хлестнуть тварей неразумных просоленной волной шипастых слов, чтоб разворотило тупым селюкам носы до хрящей, да уши откинуло за крестец.
Сдержался.
Не напомнил о Великой Тризне, подлой Бойне. Не гаркнул громогласно, призывая почтить память наставников и валетов, захмелевших поминальным вином и прямо в капище перебитых королевскими наемниками-варягами... Исподтишка... безоружных... Немногим тогда повезло уйти. Питеру вот повезло.
Повезло ли?!..
- Убей, валет! Убей! - слезливо-то как; жалко их, глупых.
И дракончика жалко: сидит себе, клювом растяжки под крыльями чешет, отрыжкой подмышки протирает, чтоб блошки не досаждали. Маленький, беззащитный, но гордый.
Расплывчатые тени - сквозь слезы.
Питер ухватил десницей двуручник, примериваясь как бы мягче, сразу, без мучений: не заслужил малыш болезненной смерти; прости, малыш...
Взмах - меч вниз и за спину - и наскоком, кончиком в череп... Ох! - рукоятку не удержать, скользит оплетка в ладони, вырывается из крепкого силка пальцев - да что ж такое?! да почему вдруг?!..
Маленький дракон, которого и драконом-то назвать стыдно, так, в лучшем случае, дракончиком, из тех, что на бабочек промышляют, но и воробьем не побрезгуют, коль пичуга зазевается поблизости, расправил перепончатые крылья и вылетел в распахнутую дверь. В ночь. В пургу.
На земляном полу трактира умирал пронзенный собственным мечом валет. Обычное дело, бывает - добрая половина старых саг об этом. Да-да, добрая половина.
Мужичье крестилось и плевало через плечи. Перед смертью Питер, последний валет, тоже сплюнул, но по-другому - кровью, презрительно...
За все нужно платить?.. сполна... до вздоха...
Да, Высокий?..
***
В ту ночь стая мохнатых, обросших теплой шерстью драконов дотла спалила семь баронств и обрюхатила всех способных к деторождению баб: сыпался снег, и сыпались с неба огнедышащие пташки.
Первые ласточки долгой зимы.
|
