Знахарь Александр Васильевич Чернобровкин
        Были древних русичей #11
        Александр Чернобровкин
        Знахарь
        В просторной избе стоял сильный, густой запах сушеных трав, пучки которых висели на стенах и под потолком да в таком количестве, что казалось, не повернешься, не задев какой-нибудь, но узкоплечий сутулый старичок с птичьим носом, длинным и острым, с поджатым ртом, словно беззубым, и с козлиной бородкой, как-то умудрялся, двигаясь быстро и малость подпрыгивая, отчего напоминал кулика на болоте, проскальзывать между ними, не зацепив. Он то подлетал к печи, отодвигал полукруглую деревянную заслонку и совал птичий нос в топку, к трем чугунам, в которых булькала темно-коричневая жидкость, то отбегал к столу, освещенному лучиной, на котором стояли большое глиняное блюдо с густой темно-вишневой жижей, подернутой пленкой, ступа с пестиком, два туеска с сушеной малиной и черникой и лежали несколько мешочков с семенами трав. Старичок брал по щепотке из мешочков и туесков, бросал в ступу, толок быстрыми, резкими движениями, затем совал обслюнявленный палец в смесь и в рот, пробуя на вкус. Если вкус не нравился, добавлял щепотку-две из какого-нибудь мешочка или туеска и толок дальше, а если нравился, то
убегал со ступой к печке, где опорожнял ее в один из чугунов, помешивал варево деревянной ложкой с длинным черенком, и все время бормотал что-то: то ли заклинания, то липроклятия.
        В избу ввалился, втянув за собой волну сырого, холодного воздуха, безбородый мужчина, толстый и бледный, похожий на квашню, втиснутую в одежду. Он тяжело вздохнул, пошлепав вывороченными губами, сморщил пухлый нос, сердито посмотрел выпуклыми глазами на пучки трав, недовольно гмыкнул. Неуверенно переставляя толстые короткие ноги, подошел к столу, сцепил бледные и словно студенистые руки на огромном животе и, не поздоровавшись и не перекрестив лба, впился в хозяина тусклым желтоватым взглядом.
        Хозяин прыгающей походкой продолжал бегать от стола к печи и обратно, что-то толок, размешивал, обнюхивал - и делал это шустро и молча.
        - Бесиво варишь?- заговорил первым гость.
        - Варю,- неопределенно ответил знахарь.
        - Приворотное или отворотное?
        - Отворотное. Чтоб смерть отвадило.
        - А-а, ну, вари, коль делать больше нечего,- с презрительными нотками произнес гость и тяжело опустился на лавку у стола.
        Прямо перед ним стояло глиняное блюдо с темно-вишневой жижей. Внимательно присмотревшись к ней и принюхавшись, гость спросил:
        - Кровь некрещеных младенцев?
        Знахарь буркнул что-то нечленораздельное.
        - Отведаю?- попросил гость.
        - На здоровье,- разрешил хозяин.
        С трудом согнув короткую шею, толстяк припал к жиже вытянутыми трубочкой губами, шумно втянул в себя сразу всю. Сыто отрыгнув, облизал губы, а потом недовольно скривился.
        - Кровь-то нечеловечья!- пожаловался он.
        Знахарь обмакнул указательный палец в остатки жижи на дне блюда, попробовал на вкус.
        - И вправду, нечеловечья,- произнес он удивленно. Что-то припомнив, добавил: - Да и откуда взяться человечьей, я ведь ягненка резал.
        - А ты сказал!..
        - Это ты сказал,- перебил хозяин.
        - А ты подтвердил, что некрещеных!
        - Ну, правильно! Где же ты видел крещеных ягнят?!
        Гость шумно втянул воздух покрасневшим носом итак же шумно выдохнул, вдобавок пришлепывая вывороченными губами, смоченными кровью некрещеного ягненка. И сразу негодование сменилось смирением, покорным отношением к своей невезучей доле, и оплывшее лицо стало еще бледнее и размытее. Он уставился тусклым желтоватым взглядом в земляной пол и замер неподвижно, однако казалось, что жар от печи растапливает его, и гость расплывается вширь, становясь ниже.
        - А меня опять побили,- после долгой паузы произнес он безразличным тоном.
        - Кто на этот раз?- не отрываясь от работы, поинтересовался хозяин.
        - Дьячиха - короста сухоребрая. Ухват вчера об меня сломала. До сих пор болит..
        - Ухват?
        - Поясница,- точно не заметив издевки, ответил гость.- Кабаном я оборотился, хотел поесть у нее: наготовила прорву, сегодня у дьяка именины, полсела пирует. Ну, залез я в подклеть, пока нашел в темноте, пока распробовал что где, пару горшков, видать, и перевернул. Ее на шум и принесли…
        - Черти?- подсказал знахарь.
        - Черти меня носят, а ее… неведомо какая сила, но ни добрая, ни злая. И все за волосы ее таскает - совсем лысая уже.
        - Как ты в темноте рассмотреть умудрился?
        - Не смотрел я. Хотел ее за патлы оттаскать, а не нашел, за что ухватить.
        - Ай-я-яй!- посочувствовал хозяин то ликолдуну, то ли дьячихе.- Ухват хоть короткий был?
        - Толстый он был. И крепкий. Дубовый, что ли,- ответил гость.- Почему мне все время не везет? За какую пакость ни возьмусь, ничего толком не сделаю. Пошел к старостихе корову доить - нарвался на быка. Подсыпал кузнецу отравы в медовуху - жена выдула. Кузнец уже месяц на радостях пьет. И ведь не угорит, сволочь. А жена у него была - ну, ты сам знаешь. Сколько я с чертями вожусь, попривык к их образинам, а ее как увижу, так неделю на. улицу боюсь выйти. Не баба, а лихо двуглазое.
        - Вроде ты по молодости сватался к ней,- припомнил знахарь.
        - Нечистый путал, хотел, чтобы я побыстрей ему душу продал. Теперь не нарадуется,- с усмешкой произнес колдун, и лицо его маленько оживилось.
        Он надолго замолчал, вспоминая что-то веселое, и незаметно для себя заснул. Нижняя губа обвисла, легла на подбородок. Колдун с присвистом втягивал воздух, становясь ниже и уже, чем был до вдоха. Когда он сравнялся по сложению с хозяином, тот как бы случайно стукнул пестиком по ступе.
        - Погоди, сделаю!- сквозь сон буркнул колдун, глубоко вздохнул, увеличившись до первоначального своего размера, и, еле продрав глаза, налившиеся краснотой, тупо уставился на знахаря.- А-а, это ты…
        - Да вроде я. А ты думал кто?
        - Черт - кто ж еще?! Житья от нам не стало. Только прилягу, начинает бодаться: иди, мол, пакости делай. А что делать, если ничего не получается?! И не могу ничего путного придумать, чтобы он надолго отстал,- пожаловался колдун и с надеждой посмотрел на знахаря.- Может, ты что подскажешь? Чтобы я чертям за целый гад отработал, а? Ну, хотя бы за месяц.
        Хозяин, казалось, не слышал его, продолжал помешивать варево в чугунках.
        - Если до полуночи не возьму грех на душу,- не договорив, гость еще больше выпятил нижнюю губу, отчего она сползла с подбородка и легла на грудь.
        - Что тогда?- поинтересовался знахарь.
        Сербнув воздуха, гость подобрал губу и ответил:
        - Проветривать будут. Это на первый раз. А если не поможет, тогда,- он собирался отчаянно махнуть рукой, но поленился и махнул указательным пальцем, отчего жест получился пренебрежительный: подохну - и черт со мной и с чертями!
        Знахарь вынул ухватом ближний чугунок из печи, поставил на стол. Темно-коричневое варево еще булькало и урчало почти по-собачьи. Знахарь провел над ним рукой и, видимо, бросил незаметно в чугун щепотку какого-то зелья, потому что варево перестало урчать, посветлело и загустело, напоминая подошедшее тесто.
        - Здорово!- оценил колдун.- И зачем тебе это бесиво, кого морить думаешь?
        - Какая разница Лишь бы человек хороший попался. Могу тебя угостить.
        - Меня не возьмет. В худшем случае прохватит. Из-за той гадости, что ты мне в прошлый раз скормил, меня так раздуло, что всю ночь до ветра бегал. Шуточки у тебя!
        - Что ты! Знал бы ты, что я по молодости выкидывал!- скромно молвил знахарь, доставая из печи второй чугунок.- Ты же просил чего-нибудь такого, чтоб до утра есть не хотелось. Разве тебе хотелось есть?
        - Не до того было.
        - Чем же ты недоволен?! Что просил, то и получил!
        Знахарь провел над вторым чугунком сначала левой рукой, затем правой. Темно-коричневое варево сперва покраснело, потом постепенно выжелтилось и как бы усохло, на дне осталась тягучая кашица. Знахарь набил ею баранью кишку, которую завязал с двух концов, соединил их вместе и повесил сушиться кольцо-колбасу на стену у печки.
        - Кому это?- спросил гость.
        - Старосте. Захворал. Болезнь неизлечимая, но попробую,- ответил хозяин.- Вот если бы ты помог, справились бы с ней. Хотя, вылечишь его - беду на него накличешь.
        - Что так?
        - Разве не слышал про его сына?
        - Откуда?! Дома безвылазно сижу, а ко мне никто в гости не ходит, боятся.
        - Знаю,- сочувственно произнес хозяин.- Так вот, сын его жениться хочет. Девка не из нашего села, красавица писаная, но бедная. Староста-жила ни в какую не хочет ее в невестки. Грозился убить сына за ослушание. Получается, вылечу его - две души эагублю.
        - Хитер ты!- позавидовал колдун.- Может, уступишь его мне? Голова у тебя светлая, найдешь еще кого-нибудь.
        - Что мне за это будет?
        - Ну-у…- задумался гость.- Ивана Купала скоро, покажу, где папоротник цветет, клад выроешь.
        - Клад я и сам найду!
        - А хочешь, разрыв-траву дам?- предложил колдун.- К железу прикоснешься - на кусочки мелкие разлетится. И рану от любого железа вылечит: хоть от сабли, хоть от пули.
        - Это подойдет. Принесешь ее, получишь снадобье для старосты.
        - У меня все с собой.
        Колдун засунул руку в складки одежды на животе, пробурчал невнятно заклинание и вытащил маленький пучок травы, похожей на петрушку, но с цветочками, у которых было по три разноцветных лепестка - красный, синий и желтый.
        Знахарь взял пучок, обнюхал, осмотрел, помял губами цветок.
        - Давно ищу ее. Думал, врут люди, не растет на земле такая. Ан нет, растет!- Он спрятал разрыв-траву за пазуху.- Где нарвал?
        - На Лысой горе в Воробьиную ночь. Есть там одно местечко, неподалеку от ведьминых лежбищ.
        - Покажешь?
        - Может, и покажу. Будешь мне помогать - я в долгу не останусь,- сказал колдун.- Снадобье давай.
        Знахарь снял с колышка на стене у печи только что приготовленную колбасу со снадобьем, отдал гостю.
        - Пусть сохнет ночь и день.
        - А сегодня нельзя?- перебил колдун.- Мне до полуночи надо что-нибудь сотворить, иначе беда!
        - Сегодня нельзя,- отрезал знахарь.- Завтра ровно в полночь разведешь в колодезной воде, подождешь, пока отбурлит и остынет, и прочтешь заговор. Какой - не мне тебя учить, твои сильнее. Пусть староста пьет три дня на утренней и вечерней заре и ничего не ест. Соблюдет все - хворь как рукой снимет. А что дальше будет - на то воля божья.
        - Наша, а не божья,- поправил гость.- Весело будет: сыновья душа без покаяния в ад отправится за ослушание родителя, а отцова помыкается по острогам и на встречу с сыновней полетит.
        - Что будет, то и, будет,- сказал хозяин и опять засновал от стола к печи и будто позабыл о госте.
        - Пойду я,- произнес колдун, тяжело подымаясь с лавки.
        Знахарь словно бы не слышал, продолжал, засунув голову в печь, обнюхивать птичьим носом третий чугунок, но едва за гостем закрылась дверь, выхватил посудину из топки и перелил варево в глиняную миску. Выбрав из выменянного пучка самый маленький цветочек с красным, синим и желтым лепестками, ударил им по чугунку. Послышался еле различимый треск - и на столе оказалась груда мелких осколков вместо посудины. От осколков шел пар. Казалось, не капли варева испаряются с них, а чугун дымит от внутренней огненной мощи, разорвавшей его.
        Знахарь удивленно покачал головой, повертел перед носом хилую травинку, слабенькую и безобидную на вид. Он перелил варево из миски в кувшин с узким горлышком, кинул туда цветок, заткнул деревянным чопом и перебултыхал. Кувшин он поставил в углу избы, подальше от печи. Остальную разрыв-траву замотал в лоскут от старой рубахи и подвесил под потолком. Грязную посуду знахарь долго тер золой, потом обрызгивал розоватой водицей из толстостенной бутылки темно-красного стекла и полоскал в кадке. Осколки лопнувшего чугунка смел рукой в подол рубахи и пошел выбрасывать.
        На дворе распогодилось, ветер стих, небо вызвездилось. Яркие звезды словно бы подмигивали светлой и чистой луне, круглой и как бы набухшей от дождя. На фоне ее, казалось, совсем близко и в то же время очень далеко, пролетел колченогий черт с длинным хвостом, закрученным спиралью. В руках черт держал за неестественно вывернутые стопы колдуна. Тот летел вверх тормашками и повернутый лицом назад, видимо, чтобы не запомнил дорогу, и то правой, то левой рукой проверял, не слетела ли с головы шапка, надвинутая на уши. На лице колдуна застыла радостная улыбка: то ли полет ему нравился, то ли доволен был, что с погодой - хоть с чем-то!- повезло, то ли, что до сих пор не потерял шапку, и авось она смягчит удар об землю, если его нечаянно уронят.
        Спустя две недели знахарь сидел за столом, перебирал семена трав. Плохие смахивал на пол, а хорошие раскладывал на три кучки: в двух набралось помногу, а в третьей - самая малость. На вид семена были одинаковые, и трудно было понять, почему знахарь не жаловал последнюю кучку. Перебирая, он все время подергивал головой, почти касаясь носом стола, и создавалось впечатление, что склевывает особо понравившиеся семена.
        В избу ввалился колдун, остановился у порога, тяжело переводя дух и колыхаясь, как потревоженный студень. Не поздоровавшись, он неуверенными шагами добрел до стола, опустился на лавку напротив хозяина. Оплывшее лицо было красным и в мелких ранках, отчего напоминало опаленную квашню - подрумянившуюся, подсохнувшую и потрескавшуюся. Вывороченные губы распухли, как после долгого битья.
        Колдун заглянул в стоявшую на столе кринку, жадно сглотнул слюну.
        - Медовуха?
        - Да,- ответил хозяин, не отрываясь от работы.
        - На травах?
        - Угадал. Можешь выпить.
        Колдун опасливо отодвинул кринку подальше от себя:
        - Как-нибудь в другой раз.
        Он сложил на животе бледные студенистые руки, скользнул тусклым взглядом желтых глаз по развешанным на стене пучкам трав, задержался на иван-да-марье. Засохшие цветы ожили, зашевелились, стараясь отодвинуться друг от друга, отчего напоминали поссорившихся влюбленных. Колдун перевел взгляд на руки знахаря. Семена вдруг начали артачиться, падать не в свою кучку или переползать в соседнюю. Хозяин какое-то время возвращал беглецов, а потом начал бросать семена так, чтобы, подправленные гостем, попадали в нужную кучку.
        Колдун понял, что козни его разгадали, потупил глаза.
        - Что за семена?- спросил он.
        - Эти,- знахарь показал на дальнюю большую кучку,- от страха. Эти,- показал на ближнюю большую,- от тоски-печали. А эти,- накрыл ладонью маленькую,- ума-разума прибавляют.
        - А чего третьих так мало?
        - Люди считают, что от ума-разума и прибавляются страх и тоска-печаль. Дураком веселее жить.
        - Веселиться они умеют,- согласился колдун.- Староста уже неделю гуляет, всю деревню поит: сына женил. На той, на нищенке,- и с упреком посмотрел на знахаря.
        - Поговаривал он, что если выздоровеет, совсем другим человеком стану. Но чего только со страху не наобещаешь?! Кто же думал, что он сдержит слово!
        - А на счет сына не сдержал слово.
        - Хоть маленько, да согрешил - тебе зачтется.
        - Не зачтется. Там,- показал гость пальцем в пол,- по-своему оценивают поступки наши. Черт меня всю ночь мучил, обещал, что если до восхода новой луны не загублю какую-нибудь душу, то он загубит мое тело. И будет терзать до тех пор, пока не передам кому-нибудь дело свое или пока не перенесут меня через огонь очищающий. А кому передашь, кто с чертями захочет связываться?!- Он посмотрел на хозяина.- Может, тебе?
        - Мне хватает своего.
        - Не хочешь - не надо. Да и не собираюсь я отдавать. Такой грех сегодня на душу возьму, что на всю жизнь чертям отработаю.
        Колдун достал из-за пазухи узелок, развязал его, положил, на стол, показывая зернышки, маленькие, круглые и черные, похожие на маковые. От зернышек исходило синевато-зеленое свечение.
        - Лукавый дал. Говорит, от них мор будет пострашнее, чем от чумы. Высыплю в колодец. Через месяц все перемрут в деревне, потом зараза по другим деревням пойдет, по всему свету. Столько народу загублю, что черт до конца дней моих ко мне не заявится.
        Знахарь наклонился к зернам, подергивая носом, будто принюхивался, протянул к ним руку. Колдун накрыл зерна уголком тряпицы, не давая прикоснуться. На оплывшем, обветренном лице появилась мстительная улыбка.
        - Славные зернышки, да?!- произнес он.
        Знахарь пожал плечами: мол, может, и славные, да видали и получше.
        - Вон та трава - показал знахарь на висевший под потолком позади колдуна пучок желтых цветов,- противоядие от этой заразы.
        - Какая?- Гость развернулся, подошел к указанному пучку, понял руками, попробовал на вкус.
        Пока он делал это, хозяин пересыпал чертовы зернышки в кринку с медовухой, а вместо них положил в тряпицу семена из маленькой кучки.
        - Не поможет,- объявил колдун, возвращаясь к столу.
        - Я заговор сильный добавлю.
        - Твой против моего не потянет,- с усмешкой сказал колдун и показал на пучок травы, висевший позади хозяина: - Вот если той травы добавить, то справился бы.
        - Какой?- Знахарь обернулся.
        - Прямо перед твоим носом, слишком длинным,- произнес колдун и всадил знахарю в спину длинный узкий нож с костяной рукояткой, выхваченный из складок одежды.- Не будешь совать его в чужие дела.
        Ойкнув, знахарь упал ниц, похрипел чуть и затих.
        - Одного загубил,- вытерев пот со лба, сказал колдун. Завязав узелком тряпку, в которой должны были лежать чертовы зернышки, спрятал за пазуху. Двумя руками он взял со стола кринку, опорожнил зараз и шваркнул об стену, разбив.- Теперь пойдем остальных изводить.
        Едва за гостем закрылась дверь, как хозяин медленно и стараясь не делать резких движений, пополз в дальний от печи угол избы. Костяная рукоятка ножа, всаженного в спину, покачивалась в такт движениям тела, словно сама себя расшатывала, чтобы полегче было высвободиться, и на рубахе все шире расплывалось ярко-красное пятно. В углу знахарь обхватил двумя руками кувшин с узким горлышком, полежал, набираясь сил. При выдохе из его рта с присвистом вытекала струйка крови, а при вдохе что-то надсадно клокотало в горле. Вытянув чоп, знахарь наклонил кувшин. Темно-коричневая вязкая жидкость неспешно вытекла из горлышка, упала на щеку человека, заползла в уголок рта. Бледный язык помог ей попасть в рот. Знахарь с трудом сглотнул.
        Костяная рукоятка вдруг подалась вверх, точно выдавливаемая из спины, появилось тонкое узкое лезвие, чистое, поблескивающее, словно и не касалось окровавленного мяса. Нож полностью вылез из человеческого тела, скатился на пол.
        Знахарь еще раз глотнул жидкость из кувшина - и подскочил на ноги, бодрый и здоровый… Сняв рубашку, он долго рассматривал дырку и пятно крови, неодобрительно качал головой. Рубашка была единственной, поэтому постирал ее в кадке, неумело зашил дыру большими стежками и повесил сушится у печи. Ожидая, пока она высохнет, знахарь сел за стол и возобновил переборку семян. Белая дряблая спина его была цела-целехонька, без шрама, не найдешь, где нож торчал.
        Знахарь заработался до третьих петухов. Рубаха давно уже высохла и на спине была с желтым пятном. Знахарь надел ее, накинул поверх зипун, снял с гвоздя у двери шапку, нахлобучил на голову и вышел из дома.
        Вот-вот должно было взойти солнце, а в дальнем конце деревни еще не спали, от избы старосты доносились смех и девичий визг. Знахарь, стараясь не попасться никому на глаза, прошел огородами к жилищу колдуна. Большая изба осела на ту сторону, где было крыльцо, будто под тяжестью хозяина, целыми днями дремавшего на верхней ступеньке. Крышу и деревья в саду обсели тучи ворон и воронов, за ними листьев не было видно. Птицы сидели тихо, направив клювы в одну точку, расположенную где-то внутри избы.
        Знахарь осторожно взошел на крыльцо, бесшумно открыл дверь. Посреди горницы на столе лежал колдун. Руки его покоились на груди; как у мертвого, а изо рта вывалился, доставая до пола, черно-синий язык, который извивался, как змея, все сильнее выкачиваясь в пыли. Почти вылезшие из орбит глаза были переполнены мольбой о помощи.
        - Твое дело мне не нужно,- ответил знахарь на немой вопрос,- а от мук избавлю, на то я и знахарь, перетащу через огонь очищающий.
        Он попробовал поднять колдуна.
        - Эк, отъелся, не сдвинешь!
        Глаза колдуна забегали, моля не оставить в беде.
        - Не бойся, придумаем что-нибудь,- успокоил гость.
        Он обошел горницу, собрал все, что может гореть, сложил в кучу у стола, у того конца, где была голова колдуна. Взятым из печи угольком поджег кучу, а когда языки пламени начали лизать крышку стола, знахарь схватил колдуна за плечи, потянул на себя. Толстое, тяжелое тело с трудом проползло по столу, пригнуло знахаря почти к полу, и руки его оказались в самом огне. Лишь малость поморщившись, знахарь поднатужился и рванул на себя еще раз. Тело колдуна сползло со стола полностью, ноги упали в костер. Знахарь вытащил их, потушил загоревшиеся штаны. Избу наполнила вонь подпаленной шерсти и мяса.
        Словно привлеченные этой вонью, в избу через печную трубу влетели во роны и воро ны. Птиц набилось в горницу так много, что знахарь оказался прижатым к стене и не то, что пошевелиться, дохнуть не мог. Птицы каркнули в один голос, оглушив знахаря, и вылетели из избы, утаскивая с собой колдуна. В топку колдуново тело протиснулось более-менее свободно, а вот в трубе пошло туго, развалило ее. Горница наполнилась клубами известки и сажи.
        Чихая и отплевываясь, знахарь выскочил из избы. На улице было уже светло, в ближнем конце деревни люди затапливали печи, доили коров, а в дальнем было тихо, видимо, легли спать. Знахарь огородами добрался до своего подворья, остановился там и посмотрел, как к пылающей избе колдуна сбегаются люди, как пламя разгорается все сильнее, но никто не тушит его.