Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / СТУФХЦЧШЩЭЮЯ / Хватов Вячеслав : " №04 Полведра Студеной Крови " - читать онлайн

Сохранить .
Полведра студёной крови Вячеслав Вячеславович Хватов
        Артем Мичурин
        Еда и патроны #4 Новый фантастический боевик
        Мир после ядерного Апокалипсиса… Государства распались, а города превратились в укреплённые поселения, живущие по своим законам. Между городами - огромные безлюдные пространства, где можно напороться на кровожадных мутантов и просто бандитов. Неудивительно, что основной валютой стали патроны, ими платили не только за еду, но и за кровь. Коллекционер, или просто Кол, зарабатывал именно кровью. Долгие месяцы шёл он по следу наёмника по кличке Ткач. Цена на этот раз высока - сверхсекретное Хранилище, полное немыслимых в этом мире сокровищ, которые в наше время можно купить в любом супермаркете…
        Артем Мичурин, Вячеслав Хватов
        Полведра студёной крови
        
* * *
        Капли, падая на ледяной наст, прогрызали в нём алые червоточины.
        Бредущий по белой пустыне человек остановился и медленно, стараясь не делать резких движений, лёг на спину.
        - Всё. Хватит.
        Забранная в меховую перчатку ладонь поднесла пригоршню снега к растрескавшимся обветренным губам. Капля, сорвавшись с края заиндевевшего рукава, упала на автомат. Серое от мороза воронение на секунду почернело, впитав тепло, и снова покрылось инеем вокруг красного, примёрзшего к стали льда.
        Человек сел, утёр бороду и, развязав рюкзак, провёл ладонью по гладкой холодной поверхности своего сокровища.
        - Э-э. Врёшь. Врёшь, сука.
        Он завязал рюкзак и, с трудом поднявшись на ноги, хохотнул. Но смех вышел натужным.
        - Не для того я столько…
        Морозный воздух, обложив горло, превратил слова в кашель.
        - Дьявол…
        Человек сплюнул, подобрал тяжеленный рюкзак и, шатаясь, побрёл дальше сквозь бесконечную снежную целину.

* * *
        У меня всего два варианта - идти за ним или вернуться. Я выбрал первый. Почему? Ну, тут много причин: заказ, на который я подписался; подмоченный авторитет, который надо восстановить; профессиональная гордость, в конце концов, а ещё… Твою мать! Кого ты обманываешь, Кол? Всё это - полная херня. Плюнуть и растереть. Год! Дерьмовый год и два адски дерьмовых месяца я, как хвост за кобылой, подметая сыплющееся говно, волочусь за этим ублюдком! Ради авторитета? Ради профессиональной гордости? Да ебись они конём! Будь дело только в них, я бы встретил зиму под уютным метром бетона своего арзамасского бункера и топил бы досаду в самогоне. Всё лучше, чем яйца здесь морозить. Но нет. Я пойду дальше. За ней. Я знаю - она близко. Я хочу её! Хочу, как дитё конфету, как кобель течную суку, как торчок хочет дозу в свои чёрные вздувшиеся вены. Я. Хочу. Голову. Ткача. И я её заберу.
        Глава 1
        Фома был в бешенстве. Жирный обмудок скакал по келье и тряс святыми цацками так, что иконы в золотых окладах падали со стен. «Как так ушёл?! - орал он на всю крепость Святого воина великомученика Ильи Муромца, брызжа слюной. - Куда ушёл?!» Понадобилось приложить немало усилий, чтобы вернуть разговор в конструктивное русло. После уверений в том, что от всей группы остался один Ткач, отец-настоятель немного успокоился, сел и начал снимать ногтями стружку со столешницы, убивая меня взглядом.
        - Кол-Кол-Кол… - качал Фома головой. - Что ж ты, су…? Эх! - хватил он кулаком по столу и воззрился на меня, аки дьяк на голую девку. - Найди его. Верни то, что он унёс. Слышишь? Верни!
        - А из-за чего, собственно, такой кипиш? Ты ведь знать не знал, что за груз. Или…?
        - Не твоё собачье дело!!! - взорвался жирдяй, но быстро взял себя в руки, сел и, оправив бороду, нацелился в меня пальцем. - Просто верни то, что должен. Ага? Ты ж аванс взял? Так отрабатывай.
        - Уговор был…
        - Какой? Какой был уговор? - огрызнулся он, играя желваками. - Ты что мне тут дурочку теперь ломать собрался? Обосрал всё дело и в кусты? Нет-нет-нет. Мы уговорились, что кончишь всех шестерых и заберёшь груз. А ты что сделал? Нихера! Даже хуже, чем нихера. Раскрыл себя, Ткача спугнул. Вот теперь ищи-свищи его по ебеням!
        - Ориентировочка, - достал я из-за пазухи мятый лист бумаги с карандашным портретом виновника торжества. - Можешь ещё таких организовать? Штук двадцать.
        - Легко.
        - И ещё мне понадобятся деньги. Много.
        - Опять деньги, - поморщился Фома. - Ты сначала аванс, уплоченный мной, отработай.
        - Я хочу получить расчёт.
        Глаза настоятеля округлились, губы зашлёпали в беззвучном возмущении.
        - Ну, знаешь… - Он утёр набежавшую на бороду слюну и фыркнул.
        - Предстоят серьёзные расходы. Ткач - это тебе не шпана нашкодившая. Если он захочет лечь на дно, понадобится о-о-очень длинный багор, чтобы его поднять.
        - Очумел?! Простить тебе сорок золотых! С какого?!
        - Фома, - я облокотился о стол и придвинулся ближе, так чтобы моему упрямому нанимателю стал слышен шёпот, не доходящий до ушей охраны за дверью, - не знаю, что там унёс Ткач, но уверен - ты знаешь. И это нужно тебе гораздо больше, чем сорок золотых. А если я ошибаюсь… Что ж, готов вернуть аванс, и ищи другого охотника.
        Настоятель, выслушав, тоже подался вперёд и произнёс тихо, с полной всепрощения улыбкой:
        - Вынуть бы тебе кишки да затянуть вокруг шеи.
        После чего, не сводя с меня взгляда, достал из ящика кошель, и тот с приятным звоном бухнулся на стол…
        …Это было четырнадцать месяцев назад. И коли карта не врала, я теперь находился в самых что ни на есть ебенях, как, впрочем, и пророчествовал мудрый Фома. Предгорья Северного Урала. Если ад, вопреки устоявшемуся мнению, холоден, то я определённо стоял на его пороге. И сатана всё крепче прихватывал меня за яйца своей заиндевевшей лапой. Не спасали ни кисы с меховыми чулками поверх шерстяных штанов, ни кухлянка, ни толстенный свитер. Мороз пробирал настолько, что временами становилось трудно дышать, сердце билось через раз, и постоянно тянуло в страну сладких грёз, из которой уже не вернуться.
        Всё же что ни говори, а человек - вещь хрупкая. Чего не скажешь о моём спутнике. Не знаю, чья в том заслуга - естественного отбора или горнила радиоактивной Москвы, откуда он родом, - но Красавчик оказался на редкость выносливой тварью. Признаться, беря его в поход, я и не рассчитывал, что малец выживет. Думал - не бросать же, раз уж притащил, пусть следом идёт, а там будет видно, от чего издохнет. Ан нет. Вместо капитуляции перед жестоким миром мой четвероногий друг вымахал до размеров приличной собаки, нагулял к зиме жира и оброс плотной шерстью, от чего сделался похож на большую уродливую бесхвостую росомаху. Весной бурая шуба сменилась привычной жиденькой порослью, через которую просвечивала кожа. А обильные харчи дали новый толчок росту массы и габаритов. Жрал зверёныш всё подряд - от грибов до человечины - с равным аппетитом. Ко второй своей зиме Красавчик был уже едва ли легче меня и напоминал теперь медвежонка. Страшного, с плоской рожей и огромной пастью.
        Помимо незаурядных физических данных, животина вышел и умом. Говорят, интеллект годовалой собаки равен интеллекту двухлетнего ребёнка… Не знаю. По-моему, двухлетний ребёнок в сравнении со взрослой собакой - бестолковый кусок мяса, которому едва хватает мозгов не срать под себя. Красавчик же в свои полтора года был заметно умнее прочих хвостатых бестий. Если первое время с ним приходилось общаться, как с дауном, повторяя по сорок раз вязнущие в зубах команды, то сейчас это стало лишним. Мой лохматый товарищ быстро навострился распознавать обычную речь и с готовностью подчинялся приказам.
        Пока шли обжитыми землями, Красавчика приходилось прятать, дабы не навлечь гнев скорой на расправу деревенщины. Если к моим жёлтым глазам эти ребята ещё проявляли терпимость, руководствуясь остатками разума и тягой к жизни, то мириться с присутствием возле себя неведомой тварины было бы выше их сил. И Красавчик ночевал в лесу, один, там, где я указывал. Утром приходишь - сидит, ждёт распоряжений. Удивительная скотина. Думаю, будь у него мозгов чуть побольше, вот совсем ещё немного, и мы могли бы свободно дискутировать о природе добра и зла.
        Чем больше мы удалялись от тлеющих очагов цивилизации, преследуя неугомонного Ткача, тем меньше косых взглядов обращалось в нашу сторону. Странно. Казалось бы, что может испугать жителя, к примеру, Сарапула, имеющего под боком Ижевск со всеми его чудесными порождениями, и в то же время возбудить любопытство, начисто лишённое неприязни, у кочующих по краю земли оленеводов манси? Оказывается - практически всё. Непонимание рождает страх? У кого как. Если жить в страхе - да. Это такая штука, которая питает сама себя, разрастается и со временем вчистую пожирает разум. Незаменимая вещь в управлении толпой. Нужно только ухаживать за ней как следует, культивировать в массах. Запуганный человек склонен без раздумий отторгать всё новое в угоду хоть и дерьмовому, но знакомому и предсказуемому. Города - рассадники страха. Чем крупнее город, тем больше усилий приложено «отцами народа» ко взращиванию побегов тотального недоверия, злобы и нетерпимости. Это их скорлупа. И пусть внутри всё давно стухло, но снаружи ещё страшнее. А вонь… Что вонь? Не смертельно, потерпим.
        Ткач - сразу видно - вырос в городе образцовом с этой точки зрения. Чёртов параноик. Я нагнал его на окраинах Казани спустя месяц после нашего драматического расставания в московском бомбоубежище. Фома хоть и говнился, пытаясь сбить цену, но ориентировки выдал. Благо соглядатаев у него предостаточно, от Владимира до Чебоксар. Это здорово сэкономило мне время. Но… Я облажался. До сих пор кулак чешется садануть себе в лоб, как вспомню. Он был у меня в руках. Не больше ста метров. Тишь да гладь. Угольник прицельной сетки лежит под тазобедренным суставом Ткача. Мне нужно всего три выстрела, чтобы сделать из него гуттаперчевую куклу, которая ответит на все-все вопросы, лишь бы поскорее сдохнуть. Аккуратно выбираю спуск своей пристрелянной ВСС, которая ни разу не подводила, и… Так бывает. Это невероятно, это бесит до нервного зуда, и ничего уже не исправишь. Я промахнулся. Ткач ушёл в казанские руины. Погоня длилась почти сутки. Но ничего, кроме нескольких растяжек, я так и не нашёл.
        С тех пор эта мнительная сука постоянно настороже. Такие кренделя выписывает, что только поспевай - не зевай. Нигде не останавливается больше чем на неделю. Не берёт подельников. Не возвращается на старые лёжки. Дважды отращивал и сбривал бороду. И дважды же организовывал засаду на меня.
        Первый раз это случилось год назад. Я тогда летел что есть духу, ухватив свежий след, который вёл в Малмыж - захудалый городишко в ста двадцати километрах на северо-восток от Казани. Таких ещё немало осталось по эту сторону Уральского хребта. Бессмысленные, никчёмные. Они и полвека назад еле держали голову над болотом. Сорокаминутная война обошла их стороной, побрезговала тупить ядерную косу о всякий мусор на карте. И теперь они медленно умирали. Единственное, что держало тут людей, - привычка. Города привычки. Да, Малмыж был из них. К две тысячи шестьдесят восьмому году, когда этой дыре посчастливилось принять меня, здесь проживало не больше полутора тысяч голодранцев. Из примечательных мест в Малмыже имелся едва живой спиртзавод и постоялый двор при местном питейном заведении - сердце города. Именно сюда и пожаловал Ткач.
        Был вечер субботы. Кабак ломился от страждущих разбавить застоявшуюся кровь спиртом. Я подошёл к хозяину, заказал стопку и, оставив на чай два серебряных, попросил дозволения ознакомиться с гостевой книгой. Последней записью в полупустом журнале значился некто Сдравин-Охчинский Николай. Обладатель столь необычной фамилии и почерка Ткача оплатил комнату прошлым вечером, а съезжать собирался через трое суток. Весь день проторчал в номере. Вёл себя тихо. Продемонстрированный портрет разыскиваемого «врага общества» и ещё четыре монеты помогли хозяину проникнуться ко мне доверием и не препятствовать «вершению правосудия». Пока я шагал по коридору к указанным апартаментам, навинчивая «ПБС» на ствол, в голове всё крутилась эта дурацкая фамилия - Сдравин-Охчинский. Николай. Сдравин. Охчинский. Ни… До двери номера оставалось пять шагов, когда ноги, оказавшись сообразительнее головы, развернули меня на сто восемьдесят градусов и понесли обратно. Я влетел в первую же приоткрытую дверь, перемахнул через мертвецки пьяное тело на топчане и бросился в окно. Два взрыва, грохнувшие почти одновременно, превратили
большую часть кабака в братскую могилу. Те, кто выжил, контуженные, в дыму и пламени, пытались выбраться из-под обвалившейся кровли. Искали любую щель, как тараканы на сковородке. Слепые, задыхающиеся, скребли ногтями по смертельно пылающему дереву и вопили, истошно вопили, пока огонь не спёк их лёгкие.
        Да, Ткач умеет вдохнуть в серые будни искру праздника. Он был где-то поблизости. Я уверен. В этой дыре радиодетонаторов не достать. Значит, он пользовался обычным, электрическим. Крыльцо заминировать не сумел, слишком заметно. Иначе мои кишки в тот вечер падали бы на землю, словно бумажный серпантин. Наверняка кинул провода через окно своего номера. Одна бомба в комнате, вторая снаружи, насколько проволоки хватило. Где-нибудь у противоположной боковой стены. А сам засел в брошенном доме по соседству. Так и вижу этого ублюдка, гладящего кнопку подрывной машинки, едва сдерживая семяизвержение.
        Спасительное окно выходило на задний двор. Помню, как втемяшился башкой в жердь забора, раскроил себе бровь. Выбил доску и смылся. Ткач не мог меня видеть. Он должен был пребывать в полной уверенности, что я остался в той куче золы вместе с парой дюжин забулдыг. Он должен был расслабиться. Но этого не произошло.
        Вторую попытку Ткач предпринял спустя четыре месяца, возле Перми.
        То, что наймитская сволочь не утратила бдительности, стало понятно задолго до этого. И засаду я ждал. А потому предпочитал ходить неторёными путями, чуть в стороне от дорог, полей, степей, низин… Короче, ховался как мог. Время дорого, а шкура дороже.
        К выдвижению в мёртвый город-миллионник я подошёл ответственно - разжился картой, опросил старожилов окрестных сёл на предмет тамошних достопримечательностей. Узнал много интересного. Так, например, оказалось, что в Перми до войны действовали с дюжину предприятий оборонной направленности. По ним-то и был нанесён главный удар - то ли три, то ли четыре полумегатонных плюхи, в разные части города, и одна полуторамегатонная в Индустриальный район, где наряду с прочим находились нефтегазоперерабатывающие заводы и другое химическое говнище в промышленных масштабах. Один бойкий дедок поделился воспоминаниями о рассказах отца, как тот, будучи пацаном, наблюдал после ядерного удара над Пермью жуткий огненный вихрь. Говорит, полыхнуло так, что всем селом по околицам пожары тушили. А на нефтеперегонном комбинате потом с неделю столб пламени до неба взвивался, пока Пермь догорала. Может, и сбрехал его папашка, но район тот я на карте сразу заштриховал красненьким, решив не соваться от греха подальше. Ещё одна полушка ухнула по Камской ГЭС, но в цель не попала, отклонившись на километр. Русло Камы в том месте,
по слухам, заметно расширилось, а плотина ГЭС, хоть и сильно пострадала, стоит по сей день. На вопрос о переправах опрошенные заверяли, что западный мост, отмеченный на моей карте как отрезок шоссе Р-242, разрушен. Остальные же два моста находились в черте города, и к ним никто из моих собеседников не ходил, а с берега те было не разглядеть. Но одного знатока я всё же отыскал. Он клялся-божился, будто автомобильный мост, идущий из самого центра города, жив и вполне надёжен. Соврал сука. Видать, невзлюбил меня за что-то. Может, я был слишком настойчив в своих вопросах, к которым приступил после того, как оприходовал его миловидную дочурку и обчистил закрома? Нет. Если б я был действительно настойчив, то услышал бы чистую правду. В очередной раз убеждаюсь, что за милосердие люди склонны платить чёрной неблагодарностью.
        А вот чего клещами вытягивать не приходилось, так это баек. Каждый норовил внести лепту в распространение самобытного фольклора.
        Городские легенды есть везде. Даже в самом затрапезном городишке. Правда, чем он затрапезнее, тем и «легенды» мельче. В основном это побасенки о местных придурках, у которых переклинило в башке, и понеслась родимая: где больничку сожгли, где попа распяли, где чурку пришлого порвали лошадьми, а где и вовсе без затей гулящей бабе подол на башке завязали да на муравейник посадили. Банальнейшая бытовуха со временем обрастает «зловещими» подробностями и превращается в легенду. Многие вполне сойдут за анекдот.
        Но в мёртвых городах бытовухи нет. Потому и легенды у них другие. Тёмные, завораживающие. Была такая и у Перми. По тому, как доверительно, вполголоса рассказчики делились своими изустными преданиями, можно было понять, что для них это не пустая болтовня.
        Печальная история Перми, как, впрочем, и большинства городов почившей Российской Федерации, началась двадцать третьего июня две тысячи шестнадцатого года. Несколько ракет заокеанского партнёра принесли ядерные боеголовки к расположенным по всему периметру города целям. Ударная волна, пришедшая с разных сторон, раздавила центр. А огненный шторм, родившийся на месте нефтеперерабатывающего комбината, довершил начатое, прожарив раскуроченное чрево столицы Урала. Но история была бы слишком скучна, завершись она этим. Нет, не так всё просто. До сих пор была лишь присказка, а легенда впереди. И начинается она вопросом: «Знаешь, почему в Перми так и не построили метро?»
        - Грунт неподходящий?
        - Хе-хе, грунт, - усмехнулся приютивший меня дедок и цыкнул на жену-старуху, косо глянувшую, как благоверный в очередной раз наполняет стаканы самогоном. - Вот и начальство тамошнее людям так говорило, что, мол, река близко, воды там всякие подземные, плывуны… Ну, давай, пока не выдохлась. За души их грешные. - Мы опрокинули, закусили, и дед, потрясая солёным огурцом, возобновил вещание: - А на самом деле, чтоб ты знал, метро-то и копать уже некуда, потому как изрыто под Пермью всё! Да-да, - закивал он башкой, не обнаружив в моих глазах сияния веры. - А ты думаешь, почему ещё? В городе мильён человек, и метр? нету. Вокруг Казани, что ль, воды мало? Дохера её. А метро какое-никакое прорыли. Не-е, этими сказочками только детей тешить.
        - Ну, и что же там, под Пермью?
        - Да чего только нет! - оживился дедок, почуяв, что впервые за многие недели появился шанс присесть кому-то на уши и размять затёкший язык. - Целые производственные цеха! А промеж них туннели. Всё в едину сеть завязано, - изобразил он узловатыми пальцами хитросплетение дьявольских подземелий. - Тут на восток дорога одна есть интересная, хорошая такая, бетонка. До сих пор не развалилась. Так вот, идёт, значит, эта бетонка из города в лесок. Петляет там, петляет и заканчивается возле неприметного домика. Коробок такой кирпичный о двух этажах. Наверху одно окошко, ставнями железными забрано. Ворота тяжеленные с дверцей, на манер гаражных. А в остальном - домик как домик, вроде котельной. Только почто же в лесу котельная? Не знаешь? А я тебе скажу. - Дед прищурился и заговорил шёпотом: - Домик тот - верхний этаж. А внутри лифт здоровенный, что в самое логово-то их подземное и спускается. Во как!
        - В чьё логово? - осведомился я с неожиданной для самого себя заинтересованностью. Старикан, хоть и долго без практики прозябал, но навыков рассказчика не утратил.
        - Как в чьё? Ты не слыхал до сих пор? Ну даёт! - хохотнул он, хлопнув себя по ляжкам, и плеснул в опустевшие стаканы. - Тогда слушай. Началась вся эта херня годов тридцать назад. Я ещё молодой был, здоровый, - поиграл дед одрябшими бицепсами. - Помнишь, Зинка, как за мною увивалась в девках-то?
        - Сочиняй-сочиняй, пень старый, - донеслось из чулана насмешливое ворчание.
        - А чё сочинять-то? Скажи ещё - не сохла по мне.
        - Ты про логово говорил, - напомнил я ловеласу.
        - А, да. Вот баба вредная, - погрозил он кулаком старухе. - Так, значит, это… Волки нашу деревню тогда шибко одолевали. Этих тварей и сейчас полно, однако ж близко подходить опасаются, выучены картечью-то. А в те времена волчары лютые водились - жуть. Всех собак наших задрали. А уж скотину на выпас вообще страшно было выгонять. Резали - мама не горюй. Бывало, выйдешь ночью за дверь папироску скурить - королевна-то моя дыму табачного не переносит, - а по двору шнырь-шнырь огоньки жёлтые. Стая, значится, за довольствием пожаловала. А в деревне-то уже тишина. Какие собаки ещё остались, так тех в дом теперь на ночь забирают. И сидят они, голос подать боятся. Ну, вернёшься, возьмёшь ружьишко. Бах-бах - вроде разбежались. А на следующую ночь опять то же самое. Потом уже до того обнаглели - днём стали приходить. Так и разбойничали, пока мы тремя деревнями не собрались да облаву на них не учинили. Постреляли много. Две трети стаи точно полегло. Стало тихо. Мы обрадовались. Время идёт - всё спокойно. Начали даже скотину за околицей оставлять пастись. Месяца три минуло. И тут - на тебе, опять корову
зарезали. Причём не на месте стали жрать, а целиком унесли. Только крови лужа да кишки остались. След в лес уводит. Шли-шли - далеко тянется. А потом раз, и всё. Нету следа. И костей нет. Мы тогда этому удивились, конечно. Но не сильно. Волки - твари умные. Могли на куски порвать да припрятать объедки. Кроме волков и не думали ни на кого. Разве что медведь, но тот где убьёт, там и употребит, далеко нести поленится. Решили - стая пришлая, территорию охотничью у наших недобитков отняла и хозяйничает теперь. Придумали на живца их подловить. Договорились через неделю, как стая корову схарчит, собраться, привязать козу и с засидок взять нахалов. Козе для верности жилы на ноге подрезали. Она орёт-заливается. Сами по кустам да стогам с подветру засели, ждём. Час ждём, два, три… Ночь на дворе, а волков нету. Думали уже - всё, прочухали нас серые, не подойдут. И только стали перешёптываться, дескать, зря сидим, по домам надо, как глядь - кусты на опушке дрогнули. Тень оттуда нырк и быстро-быстро к козе. А за ней ещё одна. В темноте-то сразу не разберёшь, кто там, да и далеко поначалу. Но на волка вроде не
похоже. А поближе-то подтянулись - етить-колотить! Я, помню, со страху чуть назад, к деревне не ломанулся. Колька - товарищ - вовремя за шкирбот прихватил. Т-с-с, говорит. А сам даже голову не повернул. Как заворожённый всё равно. Смотрит на этих двух тварей, взгляд отвести не может. А они, знаешь, прям будто пауки движутся. Тело возле самой земли, а ноги-руки по сторонам враскоряку. И так ловко перебирают… Ой, - схватился дед за сердце, - как вспомню, аж оторопь берёт. До чего ж богомерзкие. Я-то к мутантам ровно отношусь, ты не подумай чего. Сам без наград от матушки-природы не остался, - оттянул он пальцем щёку, демонстрируя пару гипертрофированных, загнутых внутрь зубов на нижней челюсти. - Но разве ж это мутация в сравнении с таким отродьем? Ну, в общем, твари эти всё ближе-ближе, коза наша на трёх ногах скачет, орёт дурью, аж жалко. Но утерпели мы, подпустили, а потом как жахнем со всех стволов - обоих в решето! Один сразу затих, а второй поживучее оказался. На спину брык и давай трястись. Ногами-руками длиннющими машет, кровища в разны стороны - жуть. Сам весь жилистый такой, долговязый. Рот
разинул, хрипит, кровью харкает. Лампу запалили, чтоб получше рассмотреть, подносим - рожа вроде человечья, только вытянутая сильно и бледная, будто у покойника. А глаза, знаешь, ну чисто как яйцо варёное - белые все, мутные, ни зрачка, ни радужки. Слепой то бишь от рождения. И поди ж ты, по лесу бегал, о деревья башкой, чай, не бился.
        - А второй? Тоже незрячий?
        - Второму всю харю разворотило. В той каше и не разобрать - где глаза, где что. Но чует моё сердце, все они такие.
        - Это почему?
        - А с чего ж им зрячими-то быть? Как в шестнадцатом году пиздануло, так они небось лет двадцать в подземельях своих торчали, света не видя. Там и рожали. Народу-то много. Война войной, а организм требует, - усмехнулся дед. - Вот отродья разные и повылазили потом, едва на людей похожи, с бельмами заместо глаз.
        - Что-то немного их повылезло, если тебе верить. Всего-то парочка.
        - О-хо-хо! - откинулся старик назад, барабаня ладонью по столешнице. - Парочка! Кабы так, да разве ж я о них бы вспомнил? Это всё цветочки были. Самое-то говно позже началось. Мутов мы тех спалили и забыли. А по осени поехали из Кузнечихи в Паль сваты. Пять мужиков на двух телегах. Езды там - километров десять. А их ни к вечеру нету, ни утром, ни через сутки. Кузнечихинские забеспокоились. Сваты сватами, а и меру знать надо. Да и мужики-то были не так, чтобы сильно пьющие. В общем, послали за ними мальчонку, чтоб домой выпроводил пропащих. Мальчонку того долго ждать не пришлось. Примчался в мыле, всего колотит, слова не может вымолвить. Только рот разевает да рукой в ту сторону машет, откуда прибёг. Мужики местные, времени на расспросы не теряя, взяли ружья и пошли. Вернулись с двумя телегами, кучей кишок и шестью головами. Рассказали, что телеги на полдороге от Пали нашлись, оглоблями к дому. Видать, на обратном пути беда приключилась, под вечер. Вокруг всё кровью залито, на земле потроха раскиданы, а вдоль обочины головы стоят отрезанные: две лошадиных и четыре человечьих. А перед ними
аккуратненько глаза разложены и на те головы смотрят, в глазницы свои пустые таращатся.
        - Забавно. А что же пятый? Ты сказал - пятеро сватов было.
        - Да-да, - кивнул старик, набулькав в опустевшие стаканы. - Пришёл пятый. Через неделю. Говорят, жевал собственную губу, а штаны по земле волочились, полные навалены. Уходил - крепкий мужик, светлая голова. Вернулся едва живой, конченым идиотом. На все расспросы только одно повторял: «Мастер, мастер, мастер…» А спустя полтора месяца концы отдал. Лёг, рассказывали, на лавку, руки на груди скрестил да и помер с улыбкой блаженной. Видать, смерть ему милее жизни показалась.
        - Так он что, в Перми был? Где пропадал-то неделю?
        - Кто ж его знает? Может, и в Перми. А может, по лесам бродил, да только через неделю вышел. Но с тех пор скотина окрест регулярно пропадать стала. Две-три штуки за год с деревни. Вроде как дань берут. И всегда голову безглазую оставляют - метку свою. А людей не трогали больше. Тех, что к ним не совались.
        - А были и такие?
        - Да нашёлся один. Андрюшка - сынок попа кузнечихинского. Дурак дураком. Окромя Святого Писания знать ничего не знал, а туда же - надо всякую божью тварь разумную на путь истинный наставить. Всей деревней его отговаривали. Нет, попёрся, умоленный. Рясу батькину надел. Говорит, так, мол, представительнее. Ага. Посланник божий…
        - Не защитил Господь раба своего?
        Дед усмехнулся и достал папиросу.
        - Да на что мы ему? Миллиарды, вон, как хуем сбрило. А ты говоришь… Так, грязь из-под ногтей. Ладно, - он поднялся с табурета и пошаркал непослушными ногами к двери, - пойду, курну перед сном. Хорошо с тобой лясы точить, а организм-то на боковую просится.
        Глава 2
        От деревеньки с необоснованно городским названием Анинск, где я остановился, до Перми по прямой было пятьдесят три километра. И заканчивалась эта прямая аккурат на том месте, где в последний раз видели нефтеперерабатывающий завод. Руководствуясь заботой о здоровье, я снова вооружился линейкой и проложил маршрут вдоль железной дороги, иногда срезая лесочком. Вышло аж восемьдесят километров, но зато мой путь наделялся клеймом «Проходимость гарантирована геодезистами РЖД», что в условиях апрельской распутицы дорогого стоило, и Пермь меня встречала не токсично-радиоактивной могилой индустриального района, а почти чистыми руинами жилых кварталов. Дорога непосредственно через город должна была составить ещё семь с половиной километров в фарватере улицы Космонавта Леонова, шоссе Космонавтов - какую цивилизацию просрали! - и улицы безвестного Попова, которая заканчивалась якобы уцелевшим мостом через Каму.
        Кобыла, приобретённая в Анинске взамен околевшей из-за слишком тесного общения с Красавчиком, хоть и заметно нервничала, но двигалась резво, чем помогла здорово сэкономить время. Выехав в шесть утра, к пяти вечера я уже любовался пермскими видами.
        Сколько ни смотрю на городские руины, не устаю удивляться. Поразительно, до чего они все разные. А были ведь наверняка по одним планам сляпаны в прижизненную бытность свою. Даже сейчас погляди, к примеру, на Иваново и Ярославль с их кварталами многоэтажных коробок - не отличишь. Скука и уныние. А вот силуэты мёртвых городов не спутать. Люди создали их безликими, а война наделила индивидуальностью. Пусть не яркой, но без вычурности. О-о, сколько вкуса в этих суровых кружевах из кирпича, стали и бетона! Сколько изысканной утончённости. Монументальные снизу, они, устремляясь вверх, превращаются в ажурные узоры и словно растворяются, сливаясь с пасмурным вечерним небом. Мне нравится смотреть на руины. Их пустота более живая, чем больной мирок обитаемого города, с его вонью, грязью и бестолковой суетой. Нет ничего возвышенного в гомоне базара, так же как нет ничего низменного в этой великолепной пустоте.
        - Даже не думай, сволочь, - предостерёг я Красавчика, похотливо сверлящего глазами лошадиный круп. - Мне плевать на твои весенние гормоны. Я за эту кобылу двадцать монет отдал. У тебя есть двадцать монет? Что, на мели? Тогда найди себе барсука. Или оленя. Лося… Да хоть весь лес выеби, только не мою лошадь. Понял?
        Красавчик перевёл утративший маслянистость взгляд на меня и недовольно зарычал, отчего кобыла шарахнулась в сторону.
        - Зараза! - натянул я поводья. - Дождёшься - отхвачу бубенцы под корень. Сразу станешь покладистым. Ты, скотина неблагодарная, вообще представляешь, как с тобой тяжело, на какие жертвы я иду? Бля, дружище, да мне дешевле было бы нанять подручного. С ним хоть в городе показаться - не проблема. И поговорить можно. Что ты уставился своими зелёными? Хочешь про того подсвинка напомнить? Да в нём было не больше центнера. Я таких руками душу. А ты зубами еле справился. Похвала с моей стороны вовсе не означала, что я тебе жизнью обязан. А вот ты мне - бесспорно. Не пересекись наши дорожки, лежать бы тебе сейчас засохшим собачьим говном на московской мостовой. Так что…
        Закончить внушение мне помешал шорох, донёсшийся из руин прямо по курсу. Красавчик тоже услышал и, угрожающе опустив голову, стал принюхиваться.
        - Проверь. - Я спешился, вынул из седельной сумки ВСС и, воспользовавшись лошадиной спиной, будто упором, зацелил предположительный источник звука - руины здания, похожего на многоквартирный дом, от которого осталось пять этажей, метрах в семидесяти.
        Мой четвероногий друг принял влево и, тенью скользя по завалам, устремился к назначенной цели. Нырнул в проём и исчез.
        - Тихо, тихо, - погладил я переминающуюся с ноги на ногу кобылу по холке. - Не суетись.
        Ну, где он? Уже минута, как вошёл в здание. Чего тянет? Давай, дружище. Чёрт. Надо идти внутрь.
        Едва я поднял «ВСС» с седла, как гробовую тишину, нарушаемую лишь лошадиным дыханием, разорвал звук десятков бьющих по воздуху крыльев. Стая ворон, облюбовавшая последний из уцелевших этажей, взлетела и, каркая, понеслась прочь от беспокойного гостя. Через секунду в оконном проёме появилась довольная морда Красавчика.
        - Засранец.
        Мы продолжали углубляться в чрево Перми, а солнце, кидая багровые отсветы на облачное небо, всё ближе подбиралось к горизонту.
        То, что казалось красивым издали, вблизи производило совсем другое впечатление. Не сказать, что гадостное, просто… Жутковатое. Да, кто бы мог подумать. И дело не в завываниях ветра, гуляющего средь кирпично-бетонных костей города, не в завораживающей пустоте. Я вначале даже не сообразил, в чём причина. Стены. Обычно они серые или даже белые. В отсутствие источников копоти дожди, ветры и солнце способны придавать зданиям потрясающе чистый вид. Полвека такой мойки даже заводские цеха делают похожими на операционную. Но здесь все стены были чёрными, снизу доверху, будто огненный смерч прошёлся не пятьдесят шесть лет назад, а вчера. Кругом чернота, лишь подчёркиваемая остатками снега в тени чернильных руин, на фоне которых они смотрелись дырами, ведущими в противоположную ослепительно белую реальность.
        Я подошёл к ближайшей стене и тронул её слегка влажную, словно живую поверхность. В месте касания показался привычный серый кирпич, а на пальце осталось нечто, напоминающее плесень. Поднёс к носу - хм, совершенно ничем не пахнет. Странная дрянь. Я зачерпнул снега и, растворив в ладони, смыл чёрную слизистую массу с пальцев.
        - Чего там жрёшь?
        Красавчик, с хрустом перемалывающий чьи-то кости, сглотнул и обернулся. К растянувшейся в сытом оскале губе прилипло чёрное перо.
        - Не подбирай тут что попало. Ещё дрищ прошибёт. Мы и так из графика выбились.
        Это правда. Памятуя о местном фольклоре, я рассчитывал выйти к мосту засветло, но солнце уже скрылось, напоминая о себе едва различимой закатной полосой, а до реки было ещё пилить и пилить.
        Когда я добрался до предполагаемого места переправы, меня ждало озаряемое светом луны разочарование… Очередное разочарование в людях. Автомобильный мост, отрекомендованный как крепкий и надёжный, приказал долго жить, и, думается, не вчера.
        Полюбовавшись немного вскрывшейся Камой, дробящей лёд об уцелевшие опоры моей надежды на лучшую жизнь, я поборол желание вернуться к советчику для проведения воспитательной беседы и направился по единственно возможному теперь маршруту - к плотине ГЭС.
        - До чего же кругом народ озлобленный, - делился я переживаниями с Красавчиком. - Он мне благодарен должен быть за то, что дочуру его приласкал. Где она ещё в своём захолустье нормального мужика найдёт? Подумаешь, без её согласия. Ей небось лет пятнадцать. Буду я ещё у всякой сопли разрешения испрашивать. Она сама не понимает, что для неё лучше. И папашка такой же балбес. Думал, кровинушка его до сих пор - ангел непорочный. Ага, сейчас. И с кем только успела? Слушай, а может, он сам её дерёт? Вот ведь… А ещё про Закон Божий лепетал. Сволота лицемерная. Надо было всё же порешить гада. И ты бы нажрался от пуза. Давно уже мяса свежего не лопал? Ну, извини-извини, упустил из внимания. Погоди. - Я натянул поводья и замер, прислушиваясь к донёсшемуся с реки всплеску, совсем не похожему на шум ледохода, но Красавчик моего беспокойства явно не разделял. - Ты что, не слышишь? Вон там. Чёрт!
        Под дрейфующим по водам Камы льдом неожиданно возникло огромное тёмное пятно. Нет, не просто огромное. Оно было циклопических размеров! Метров сто в ширину и хер знает сколько в длину. И оно продолжало расти! Стремительно! Будто с глубины поднималось нечто невообразимое, готовое вот-вот распрямиться и, встав в полный рост, закрыть своей монструозной тушей небо.
        Ещё чуть-чуть, и я пустил бы лошадь галопом прочь от реки, но растущее тёмное пятно вдруг исчезло. Просто растворилось, будто и не было его.
        - Что за херня? - Я вытер со лба испарину, сердце колотилось, словно эпилептик в героиновой ломке.
        А вот кобыла моя не проявляла никакого беспокойства, за исключением опасливых взглядов в сторону своего пубертатного попутчика. Да и Красавчик оставался невозмутим, а уж он-то должен был почуять.
        - Ладно, всё хорошо. - Я тронул поводья, и кляча поцокала дальше, по тянущемуся вдоль реки железнодорожному полотну.
        Неужели опять мозги шалят, как в Москве? Нет, там совсем иначе было - просто дикий беспричинный страх, никаких галлюцинаций. Галлюцинаций? А чего же ещё? Что за невъебенные монстры в Каме? Да при её глубине он бы брюхом о дно скрёб. Бля, до чего же глупое занятие - искать объяснение бреду. Но с какого хера вдруг такой приход? Неужто старикан с бормотухой поэкспериментировал? Не похоже. Сутки уже минули, а только прихватило.
        Я поднёс к глазам правую ладонь, плюнул и стёр грязь с пальцев.
        - Етить твою.
        На крайних фалангах большого и указательного образовалось заметное покраснение. Ой, дурак. Говорила мне мама: «Избегай физических контактов с неидентифицированными веществами». Что? Какая нахуй мама?!
        - Чёрт, с ума по ней схожу, - донёсся из-за спины кажущийся знакомым голос. - Хороша, ух хороша. - Бредущий позади Красавчик пускал слюни, пялясь на круп моей кобылы. - Ты только посмотри. Жопа словно орех. Думаешь, у меня с ней выгорит?
        Я отвернулся и потряс головой, стараясь отогнать наваждение.
        Красавчик заткнулся, но на смену его озабоченной болтовне пришёл другой звук - далёкий трубный рёв, несущийся над городом, словно громовой раскат.
        От картины, представшей моим глазам, а точнее - мозгу, перехватило дыхание. Вдалеке, укрытое туманной дымкой, двигалось… На мгновение я усомнился в галлюциногенном происхождении речного монстра, потому что увиденное сильно походило на его сухопутную ипостась. Немыслимых размеров тело, похожее на слизня, медленно перемещалось с востока в сторону города. Голова титана, если это была она, терялась в облаках, а четыре сужающихся к концу щупальца молотили по земле, поднимая на воздух деревья и обращённые в пыль здания, разлетающиеся, словно травинки под ударами прута в руках шаловливого ребёнка. И волна обломков росла, приближаясь, как песчаная буря. Только осознание абсолютной невозможности происходящего помогло удержаться от паники, когда щупальца, сметя половину города, убили меня.
        Вот же говно! Столько раз костлявую промеж ног мацал, а самые яркие воспоминания остались от сраного нейротоксина. Или чем там эта чёрная хуйня заправлена. Обидно. Ведь сам себя до усрачки напугал.
        Я обтёр лицо от вымышленной пыли и на всякий случай потрогал седло - сухое.
        Странное дело - на Красавчика «плесень» не подействовала. А ведь он наверняка касался её лапами.
        - Эй, подойди. Ну-ка дай.
        Хм. На коже такое же покраснение, как и у меня. Почему тогда…? А может, и на него подействовало, просто галюны не такие суровые?
        - Чего в лапу вцепился? - недовольно прищурившись, спросил Красавчик. - Замуж позвать хочешь?
        Тьфу, блядь! Чтоб тебя!
        Я едва из седла не выпал.
        Красавчик, видимо, слегка опешивший от моей неадекватной реакции, дёрнулся назад, но тут же развернулся и замер, направив угрожающе опущенную голову в сторону ближайших кустов.
        - Вот и долгожданный приход?
        Но четвероногий друг уже не обращал на меня внимания. Он припал к земле и осторожно, словно большая уродливая кошка, пополз к зарослям возле правого откоса.
        Не успел Красавчик продвинуться и на десяток метров, кусты дрогнули, и оттуда с завидной прытью выскочило нечто белёсое. Рассмотреть тварь я не успел, потому что она в пять здоровенных прыжков пересекла расстояние между кустами и развалинами, где благополучно скрылась. Но Красавчика это не остановило.
        - А ну назад!
        Безрезультатно. Охотничий инстинкт, а может, и гормональный дисбаланс, уже гнал моего боевого товарища в атаку. И я последовал за ним, искренне надеясь, что всё увиденное нами - лишь очередная галлюцинация.
        Руины вдоль реки представляли собой по большей части останки то ли промышленных, то ли складских зданий - длинные, низкие, редко выше трёх этажей. Слева по ходу нашего движения, закрывая вид на Каму, раскинулся огромный комплекс таких коробок, справа - ряд отдельно стоящих строений, в одном из которых и скрылась неведомая тварь.
        Красавчик уже подбежал к входу, но отчего-то остановился и, глухо рыча, начал пятиться.
        Я, притормозив и без того неохотно идущую лошадь, вынул из кобуры «АПБ».
        В оконном проёме второго этажа мелькнуло белое пятно. Ещё одно. Ещё…
        - Отходим, дружище, отходим, - натянул я поводья.
        Кобыла с готовностью подчинилась, норовя перейти с шага в галоп.
        - Не так быстро.
        Белые пятна перестали мельтешить и замерли в окнах, множась с каждой секундой, пока одна из тварей не сиганула наружу. А за ней и остальные. Десятка два.
        - А вот теперь неси, родная!
        Повторять не пришлось. Битая жизнью кобыла вдруг обрела вторую молодость и припустила так, что я забыл о толпе белёсых мразей позади, больше беспокоясь - как бы не свернуть собственную горячо любимую шею, вылетев из седла.
        Красавчик среагировал не менее оперативно и нёсся справа, шустро лавируя промеж деревьев, остовов автомобилей и заросших травой каменных курганов.
        Приноровившись немного к галопу, я обернулся и дал очередь по преследователям. Двое белых сбавили ход.
        Одна из тварей, проявив незаурядные спринтерские способности, забежала Красавчику в правый фланг и, немного обойдя, прыгнула, но промахнулась. АПБ коротко прострекотал, опустошая магазин, и агрессивный ублюдок, поймав несколько «маслят», продолжил движение уже кубарем.
        Перезаряжать на скаку я не рискнул, а потому сунул пистолет в кобуру и сдёрнул с плеча «РГД». Говорят, дальность разлёта осколков у этой хлопушки - двадцать пять метров. Не знаю, всегда бросал только из укрытия.
        Не без внутренней борьбы убедив себя, что создатели гранаты знали, о чём пишут в спецификации, я выдернул чеку, отпустил рычаг и, досчитав до двух, уронил «гостинец» под ноги недоброжелателей.
        - …три, четыре.
        Когда взрыв хлопает за спиной и между ней и облаком осколков нет ничего, голова невольно втягивается в плечи, а тело сжимается, как мошонка на морозе, стараясь минимизировать собственную площадь и пропустить мимо разорванную тротилом сталь.
        Взгляд назад выхватил из клубов пыли кувыркающиеся тела. Посечённые конечности болтались, словно цепы, молотя землю. Некоторые из раненых выродков не оставляли попыток подняться, вставали на складывающиеся в непредусмотренных природой местах ноги и снова падали, визжа от боли и бешенства. Те, кому посчастливилось уцелеть, прекратили погоню, распрямились в полный рост - весьма, кстати, внушительный - и провожали нас, нюхая воздух.
        Кобыла, движимая адреналиновым ураганом, пронеслась ещё добрых километра три, прежде чем замедлила ход и начала хромать, припадая на правую заднюю ногу, пока в конце концов не остановилась.
        - Вот блядство, - тронул я лошадиное бедро возле обильно кровоточащей рваной раны, отчего разгорячённые мышцы прихватило судорогой. - Отскакалась, родная.
        Красавчик, почуяв кровь, возбудился сильнее обычного и бодро вышагивал взад-вперёд, не сводя глаз со своей возлюбленной, будто и не нёсся только что во весь опор.
        - Дождался, сволочь бессердечная? У тебя две минуты.
        Я, не желая созерцать акт противоестественного соития, снял багаж с обречённой животины, отошёл за ближайший курганчик и достал из сидора «Ф-1» с запалом.
        - Да, тебя, сука чугунная, рядышком не бросишь.
        Впрочем, дальше предстояло идти пешком, и поиск укрытия особых проблем не сулил, а потому «эфка» отправилась на левую лямку разгрузки. К ремню я прикрепил два подсумка по двадцать четыре патрона двенадцатого калибра с картечью и «четырьмя нулями» и повесил на шею дробовик. «Ремингтон 870». Отличная штука для душевного разговора накоротке. А ВСС, ввиду слабой вероятности предстоящего снайпинга, перекочевал за спину.
        Красавчик тем временем закончил отправление базовых нужд и, весьма довольный, чавкал, пережёвывая вырванный из лошадиного бедра кусок. Кобыла лежала там, где я её оставил, обильно покрытая кровью. Холка была вся покусана, из разорванной артерии натекла большая красная лужа.
        - Пойди сюда.
        Красавчик послушно подошёл и принял на спину седельные сумки.
        - Не туго? - затянул я ремни. - Хорошо. Можешь ещё пожрать. После тебя к этому всё равно никто не притронется.
        Ненасытный урод с треском лопающихся жил выдрал из лошади здоровенный шмат и побежал за мной, жуя на ходу.
        Солнце окончательно скрылось за горизонтом, не оставив и следа. Чуть прояснившееся небо снова затянулось облаками. Жёлтый диск луны едва проглядывал сквозь пелену. При обычных обстоятельствах я был бы рад такому раскладу. Ночь всегда играла на моей стороне. А безлунная - тем паче. Но не в этот раз. Наверное, впервые я ощутил себя неуютно в темноте.
        Ветер, нагнавший облака, стих. Кроме шума реки, ничто не тревожило покой мёртвого города. Запахи и малейшие звуки слышались так ясно, что я различал стук сердца идущего метрах в пяти Красавчика, чуял его тяжёлый звериный аромат и больше всего на свете желал, чтобы небо разразилось дождём.
        Камская ГЭС уже показалась над поредевшими остовами зданий. Железобетонная махина лежала поперёк реки, словно опрокинутый небоскрёб. Ближе к противоположному берегу плотина была сильно повреждена - два из пяти громадных быков раскрошило вместе с третью тянущегося на всю длину плотины здания ГЭС и проложенным по левой стороне автомобильным мостом. Но, судя по карте, справа имелись железнодорожные пути. И я на них здорово рассчитывал, поскольку лазать по неприспособленным для этого развалинам над бурлящей рекой очень не хотелось.
        Промахнувшаяся некогда ракета оставила после себя большую пойму, расширив русло перед плотиной в два с лишним раза. Так что пришлось делать крюк по краю нового берега.
        Чувствуешь себя дьявольски дискомфортно, когда с одной стороны река, грохочущая протискивающимся через шлюзы льдом, а с другой - чёрные руины, полные неведомых ночных тварей, питающих к гостям отнюдь не радушие. Поэтому шёл я быстро. Так быстро, что не заметил…
        Первым на атаковавшую меня тварину среагировал Красавчик. Он резко обернулся, и только благодаря этому я успел нырнуть в сторону, пропустив несущуюся с куском арматуры в лапе мразь. Она пролетела вперёд и грохнулась плашмя наземь, получив заряд картечи аккурат промеж лопаток. Вторая белёсая дрянь огребла прикладом в рыло и тут же поймала тридцать два грамма свинца, отчего над данным природой ртом образовался ещё один, в качестве компенсации за потерянные нос и затылок.
        Чёрт! Люблю дробовик! Даром что шумный и громоздкий, он куда ближе к ножу, чем пистолет или винтовка. А уж если примастырить к нему штык!.. Почти честное оружие. С его восемнадцатидюймовым стволом не шмальнёшь за полкилометра сквозь кирпичную стену, когда цель мирно дрочит на личную безопасность. Не привинтишь глушитель, превращающий убийство в рутинную последовательность навёл-нажал-ушёл. Двадцать метров, прямая видимость, адский грохот. Но что может сравниться с эффектом от снопа картечи, сносящего половину головы, выворачивающего наружу фаршированные осколками рёбер лёгкие, отрывающего конечности? Я не раз видел, как накачанные наркотой или просто взвинченные до предела человечьи особи летели в атаку, ловя пулю за пулей, а замечали это только к концу боя. Но я никогда не видел, чтобы кто-то оставил без внимания точный выстрел из дробовика. С близкого расстояния даже мелкая дробь способна накрутить такого фарша, что не залатаешь. Кучная осыпь в любую часть тела влечёт, если не мгновенный карачун, то чуть более медленный, от потери крови.
        Раж пришёл быстро. Адреналин забурлил в сосудах, и мир будто залило вязкой патокой. Всё вокруг замедлилось: летящие на меня пермяки; вспышки пороховых газов, вырывающиеся из ствола, словно жёлтый воздушный пузырь под водой; горячие алые брызги, покрывающие моё лицо; пермяки, летящие уже в противоположном направлении, кувыркающиеся в дымном шлейфе гильзы; Красавчик, разрывающий глотку недоброжелателю. Картины, рисуемые ражем, всегда прекрасны, но нападавших было слишком много, чтобы наслаждаться кровавым полотном. Отстреляв пять патронов, я уже не успевал пихать их в магазин, закидывал прямо в окно экстрактора и, дослав, тут же садил по первой подвернувшейся твари. Цевьё назад, и всё по новой. Я отступал, лавируя между недружелюбной пермской фауной, до того прыткой, что, даже несмотря на раж, не всегда мог поймать момент для спуска, и треть выстрелов уходила в никуда. Один подсумок опустел, а плотина приблизилась не больше чем на полсотни метров.
        - Сюда! - крикнул я Красавчику, добравшись до остатков ближайшей стены, и, разрядив дробовик в рожу очередного злопыхателя, сдёрнул с плеча «эфку».
        Магазин успел заполниться патронами наполовину, когда граната, взлетев по высокой дуге, ухнула в паре метров над головами преследователей.
        Не давая засранцам опомниться, я выскочил из укрытия и, положив троих, что есть мочи сиганул к плотине.
        Глава 3
        Жизнь - прекрасная штука. Никогда не понимал тех, кто утверждает, будто она - дерьмо. Раз так, хуй ли терпишь? Дело-то нехитрое, способов много. Нет, продолжают ныть, как всё херово, как всё заебло, однако же с жизнью просто так расстаться не спешат. Один подобный страдалец как-то сказанул, что жизнь для него - типа гниющей ноги - и носить больно, и оттяпать жалко. Говно вопрос. Колеблющимся всегда помогу. Но если честно, не представляю, какая беда должна случиться, чтобы жизнь стала в тягость. Да, я видел и слышал многих, кто просил о смерти. Такая уж работа. Но мне никогда не удавалось поставить себя на их место. Я пытался, в самом деле. Профессиональный интерес, так сказать. Однако до сих пор в неведении. Что заставляет разумное существо желать смерти себе ненаглядному? Основных причин, на мой взгляд, три.
        Причина первая - стремление защитить близких единственно возможным в данных конкретных обстоятельствах способом. Не понимаю. Близких у меня было всего четверо. Ни за одного я не отдал бы жизнь. А двое так и вообще пытались забрать её самостоятельно, даже мнения моего не спросив, за что и поплатились. В общем, близкие - не тот случай.
        Причина вторая, более популярная - отчаяние. Встречается, сколь это ни парадоксально, среди особей жизнью как раз-таки избалованных. О да, жизнь-кормилица постоянно держит их возле тугой и сладкой груди, ревностно следя за тем, чтобы у баловней ни в чём не было недостатка. Пока однажды это ей не надоест и сочащийся благодатью сосок с громким чпоком не выскользнет из слюнявых губёшек. Наверное, это тяжело. Вот у тебя всё, ты как сыр в масле, и тут - бац! Ни денег, ни дома, ни дружков-жополизов… Но ведь ты ещё жив. Руки и ноги на месте. Шансы наверстать потерянное есть, используй их. Хотя бы попытайся. А что они делают вместо этого? Вешаются, топятся, режут вены, вышибают себе мозги. Вот последних особенно не понимаю. Неужто, имея на руках ствол, нельзя найти ему более достойное применение?
        И наконец причина третья, самая распространённая - боль. Во всём её многообразии. Скажем, рак прямой кишки - неплохая причина сдохнуть? Пожалуй. Во всяком случае, она лучше предыдущих. Но случись такая неприятность, я предпочёл бы укоротить свой говнопровод, жрать, не отходя от сортира, сбросить десяток-другой килограммов, но жить. Да, быть может, не столь расчудесно, как с целыми кишками, но всё-таки - жить. А там будет видно, как карта ляжет. Другое дело - боль рукотворного происхождения. Она куда мучительнее той, что порождена хворью. Природа милосердна и причиняет минимум боли. Я - нет. Вот что интересно - когда моя трудовая деятельность только начиналась, в арсенале у меня имелись приемы, сопряжённые с большими потерями для пациента. Тот терял себя по кускам. Это наверняка было неприятно, но самое сильное впечатление производила не боль, а вид собственного мяса, лежащего теперь отдельно. Многие из моих подопечных проникались настолько, что впадали в глубокую прострацию и в качестве источника информации становились совершенно бесполезны. Они даже не просили о смерти, попросту утрачивая связь с
пугающей реальностью. Пришлось взять на вооружение более скучные методы воздействия. Оголённый нерв, пинцет, иглы, паяльная лампа… И дело пошло. Хотя, казалось бы, урон несопоставим. И потерпеть можно. Я знаю, о чём говорю. Мне рвали ногти, ломали кости, стреляли, кололи, резали, приходилось и принимать негашёную известь на открытое мясо - терпимо. Жизнь дороже. Люблю её, чёрт подери. Хоть иногда она бывает та-а-ко-о-ой сукой!
        Первый выстрел - по звуку «СКС» или «АКМ» метрах в ста пятидесяти - прозвучал с плотины, когда я едва взобрался на железнодорожную насыпь, примыкающую к ГЭС справа от шестиэтажной башенки - одной из двух, венчающих здание станции по краям. Висящая на ремне фляга брызнула, пробитая навылет.
        - Дерьмо!
        Наплевав на множащихся за спиной тварей - опасных, но - дай им бог здоровья - не садящих свинцом вдогонку, я бросился к укрытию.
        Вторая пуля зарылась в землю прямо под ногами, заставив изобразить горного козла и ощутимо добавив прыти. Третья - вышибла кусок бетона из угла коробки, за которую я успел нырнуть, после чего, не останавливаясь, забрался на стоящую вертикально цистерну и запрыгнул в окно третьего этажа башни.
        Для «таинственного» стрелка я стал недосягаем. Однако мой хитроумный манёвр не остался незамеченным аборигенами. Парочка тварей выскочила из-за угла бетонной коробки и попыталась повторить его, но была грубо остановлена картечью, что, впрочем, не послужило уроком для остальных. Место почивших товарищей тут же заняли их менее расторопные земляки, и мне пришлось, расстреляв оставшиеся патроны, отступать вверх по лестнице.
        - Ах, дьявол! - остановился я на середине пролёта, услышав внизу рычание Красавчика и визг одного из наших пермских друзей. - Ко мне! Живо!
        Пришлось вернуться к окну, чтобы вырвать отставшую животину из окружения.
        Пока заряжал ружьё, на лестничную площадку успели запрыгнуть три безглазые твари и бросились вниз, привлечённые шумом схватки. Я помог им в меру сил, придав ускорения тремя выстрелами. Ещё один достался пермяку, слегка не долетевшему до места назначения и скребущему когтями подоконник в отчаянной попытке забраться. Угодивший в лоб заряд картечи ополовинил ему голову. Тварь осталась висеть снаружи, заливая подоконник и пол кровью.
        - Два, три… - пихал я в магазин патроны, пока Красавчик с боем пробивался наверх. - Сука, - шаркнули пальцы по дну опустевшего подсумка и полезли во второй, с крупной дробью, - …четыре, пять.
        Очередная тварь запрыгнула через окно и, поскользнувшись на кровяной луже, втемяшилась в стену. Непредвиденный кульбит спас её от первого выстрела, но второй оставил на месте сердца сквозную дыру размером с кулак. Тварь, рассыпая алые брызги, грохнулась на жопу и замерла, будто изваяние.
        - Где тебя носит?!
        На лестничной площадке появился вымазанный в крови Красавчик и, не останавливаясь, сиганул мимо меня, наверх, а следом - два не на шутку рассерженных пермяка, успокоить которых едва удалось оставшимися тремя патронами. Но снизу по трупам уже лезли новые, тесня акробатов, продолжающих прибывать через окно.
        - Вашу мать!
        На перезарядку ружья времени не осталось. Я выхватил «АПБ» и помчался вверх по лестнице, на ходу опорожняя магазин и вставляя новый. Сложно промазать, когда ступеней не видно под серыми телами в три слоя. Одна беда - отбиться ещё сложнее.
        - Давай, родная! - дёрнул я что есть силы складную чердачную лестницу, добравшись до крайнего этажа. Та заскрипела, осыпала меня ржавчиной, но - хвала судьбе и вселенскому разуму! - опустилась. Я закинул патрон в окно дробовика, отстрелил замок и, взлетев по лестнице, со всего маху саданул плечом и - как ни старался уберечь - головой в крышку люка. Десятки лет заносимая землёй дверца не устояла перед отчаянным натиском и со следующим толчком откинулась в сторону.
        - Живее! - ухватил я, забравшись наверх, Красавчика за седельную сумку и втащил следом. Крышка люка упала на высунувшуюся безглазую рожу. Торжествующий визг твари сменился хрустом позвонков. - Прижми!
        Красавчик вскочил на подпрыгивающую от ударов дверцу, чем сильно затруднил настырным пермякам задачу.
        Удостоверившись, что веса моего питомца достаточно для сдерживания рвущихся снизу гостей, я убрал «АПБ», снял с плеча «ВСС» и поспешил к поребрику, дабы осмотреться. Но «таинственный» стрелок был начеку. Едва моя голова показалась над выщербленной кирпичной кладкой, с плотины грохнул выстрел, и каменная пыль заскрипела у меня на зубах.
        - Зараза!!! - нырнул я вниз, меняя позицию. - Ткач! Слышишь меня?! - В ответ прилетела ещё пуля, но на этот раз легла далековато. - Давно ждёшь? - Молчит, сука, выцеливает. - Да брось, я же просто хочу поддержать беседу. Неужто нам и поговорить не о чём? Ведь не первый день знаемся. Как сам-то? Сиплый просил тебе привет передавать. Помнишь Сиплого? А Гейгера помнишь? А Балагана? Кстати, он тоже подох. Жаловался на тебя перед смертью. Говорил - это ты его дыранул. Обидно ему было. Верил он тебе. Понимаешь? Жаль парнишку.
        - Жаль? - донеслось метров с пятидесяти, не больше. - Что ты можешь знать об этом, выродок?
        - О, Алексей, Алексей… Твои слова ранят меня. И у мутантов есть сердце.
        - Я проверю.
        - Ну, для этого придётся подойти ближе. Или решил измором взять? Так оно вряд ли выгорит. Тут внизу целая гора мяса. Думаю, часть его, что посвежее, направляется сейчас к тебе. - Я отполз немного в сторону и высунулся на секунду, этого хватило, чтобы разглядеть засидку Ткача на козловом кране.
        Очередная пуля просвистела над поребриком, но уже слишком поздно.
        - Патронов много?
        - На тебя, суку, хватит.
        - Ты неверно расставляешь приоритеты, Алексей. Не я сейчас твоя основная проблема.
        В подтверждение моих слов с крана прозвучало несколько пистолетных выстрелов. Падающее тело загремело по металлической лестнице и глухо ударилось о бетон. Внизу с десяток глоток разразились свистящими воплями.
        - Они недолго будут колебаться. Я бы на твоём месте оставил патрон про запас. Говорят, в местных традициях прессовать незваных гостей до полной потери личности. А это, думаю, чертовски неприятно. Судьба нас опять затолкала в ведро, закрыла крышку и поставила на угли. Так, может, подумаем, как выбираться, вместо того чтобы грызть друг другу глотки?
        С крана опять захлопали выстрелы, на сей раз больше и чаще.
        - Твои предложения? - Презрения в голосе Ткача заметно поубавилось.
        - Вот это другой разговор! Что в арсенале?
        - «Калаш», с полторы сотни «семёрок», «ПММ» с тремя полными магазинами, две «эргэдэшки».
        - Отлично! Будешь прикрывать мой отход.
        - Ты охуел?!
        - Спокойно. Я отойду на сто метров, и мы поменяемся ролями. Снайпер из тебя говённый, насколько успел заметить. А у меня «ВСС» и дрободан, несподручно будет прикрывать тебя отсюда.
        - За идиота меня держишь? Чтоб вас…! - «ПММ» снова захлопал, посылая свинцовые гостинцы наиболее активным пермякам. - Ты ж съебёшься, как только сможешь.
        - Я бы с радостью, да вот заказчик мой возражает. Просил разузнать у тебя кое-что. Не люблю обманывать возложенные на меня ожидания. Вот какая загвоздка. Ну? - поднялся я из-за поребрика. - Добро?
        - Если кинешь…
        - Не бзди, Лёха. - Я достал из сумки верёвку, привязал её конец к торчащему из поребрика куску трубы и проверил надёжность крепления. - Будешь спасён. Меняемся. - Я встал обеими ногами на крышку люка и привязал свободный конец верёвки к петле на седельных сумках Красавчика. - Марш за борт!
        Зверюга, опасливо поглядывая вниз, свесилась с поребрика.
        - Пошёл!
        Красавчик сверкнул напоследок полными сомнения глазами и отправился в полёт, стачивая когти о стену. Вибрирующая под его весом верёвка дрогнула и через секунду ослабла, перекушенная. Четвероногий альпинист рыкнул, сигнализируя об успешном приземлении.
        - Граната не помешала бы, - подумал я вслух, натягивая перчатки. - Ткач, готов?
        - Готов!
        - Ну, в гостях хорошо, а замочить вас придётся. Крой! - Я, дождавшись очередного толчка, прыгнул к верёвке и сиганул вниз.
        В следующую секунду с крана застучал автомат, поливая ворвавшихся на крышу тварей. Я едва успел отскочить в сторону, когда срезанная очередью серая сволочь, грохнувшись сверху, забрызгала мне ботинки содержимым пробитого черепа. А потом я побежал. Я нёсся вслед за лавирующим промеж ржавого железного лома Красавчиком по усеянной громадными трансформаторами крыше ГЭС и видел скачущие из-за моей спины тени, слышал сквозь автоматную трескотню скрежет когтей по бетону, свистящее дыхание и клацанье зубов так близко, что даже краткая остановка придвинула бы их вплотную к моему горлу. Говоря откровенно, на какой-то момент я распрощался с мыслью воплотить мною же предложенный план. Но чем дальше я бежал, тем реже раздавалось клацанье и меньше становилось скачущих за спиной теней. Когда отмеренные сто метров закончились и я обернулся, позади остались только две стоящие на ногах твари, которые через секунду пополнили мостовую из трупов, тянущуюся от самой башни.
        - Неплохо. - Я подбежал к краю крыши и заглянул в прицел «ВСС».
        У ближней опоры крана скопилось десятка два бледных засранцев, самые нетерпеливые из которых карабкались вверх, старательно избегая попадать на линию огня. Остальные, задрав безглазые морды и совершенно не интересуясь судьбами соратников на левом фланге, нюхали воздух в сладострастном предвкушении.
        - Простите, ребята, - взял я в прицел первого верхолаза, - и рад бы поглядеть, да обстоятельства не на нашей стороне.
        «ВСС» сухо щёлкнул, и мёртвая тварь полетела вниз, ломая кости о подвернувшееся на пути железо. Зрители внизу заволновались. Второй любитель острых ощущений схватил пулю в плечо, не удержался и, визжа, рухнул на бетон, прямо посреди любопытствующей публики, дружно развернувшей морды в мою сторону.
        - Ткач! - крикнул я, опасаясь, что внимание общественности сейчас полностью переключится на поиск источника звуков, сопровождающих гибель честных пермяков. - Пошёл!
        Мой невольный подельник начал спуск. Одновременно с этим четыре твари полезли наверх, и ещё шестеро, отделившись от комитета по встрече, пустились-таки на поиск.
        Решив не размениваться на одиночек, я зацелил плотную группу у подножия крана и, дождавшись, когда три долговязых силуэта выстроятся в линию, выбрал спуск. Пуля легла под левую ключицу первого в очереди на Страшный суд, затем разорвала сердце второго и нашла последнее пристанище в кишках третьего. Остальные, почуяв резкое ухудшение демографической ситуации, спешно рассредоточились. Пришло время заняться верхолазами. Чемпиона и его ближайшего преследователя Ткач успел уработать самостоятельно. Мне достался аутсайдер и замыкающий тройку лидеров.
        Тем временем поисковый отряд уже обнаружил источник проблем с демографией и полным ходом скакал ко мне, радостно клацая зубами. Пришлось ненадолго оставить Ткача без поддержки и переключиться на решение собственных проблем. Две из них разрешились возле башни, едва выскочив из окна. Ещё три устранились, не преодолев и половины пути по крыше. И последняя - самая сложная, получив пулю в бедро метров за десять до финиша, пошла на корм Красавчику.
        Ткач между тем спустился и, положив оставшихся тварей, рванул по шпалам в противоположную от негостеприимной Перми сторону. Я, как было обещано, прикрывал его отход, пока не удостоверился, что это уже ни к чему - преследователи закончились. Так я думал. Ну не может же всё всегда быть херово. Должна начаться и светлая полоса. Патронов почти не осталось, лошадь сдохла, разбитая о крышку люка башка гудела, как колокол. Но один взгляд вниз заставлял позабыть обо всех невзгодах и наполнял сердце почти детской радостью. Там, внизу, как на ладони, бежал он - моя неизменная уже полгода цель. Ни с одним заказом я не возился так долго. И ни одну голову не желал так сильно, как эту. В Казани я облажался. Но теперь… Угольник прицельной сетки, чуть опередив бегущего Ткача, повис возле его левого бедра. Палец нежно выбирал спуск. Нет, дружище, не в этот раз. Исчерпал ты лимит своего везения.
        Но жизнь - подлая сука. Не могу этого не признать, хоть и люблю её всей душой. Мерно отсчитывающий ногами шпалы Ткач вдруг ни с того ни с сего дёрнулся и припустил, как под хвост ужаленный. Я оторвал глаз от прицела, и… В первые секунды мне подумалось, что нейротоксин, описав несколько кругов по моей кровеносной системе, снова нашёл лазейку в мозг и забавляется теперь, подкидывая жёсткие галюны. К плотине со стороны Перми катилась волна. Огромная серая волна плоти. Она шипела сотнями глоток и брызгала во все стороны жилистыми телами. А посреди этой волны двигалось нечто… Не могу его описать. Оно было крупным. Очень крупным и тёмным. Плыло там, среди серой пены, будто большая лодка. Жаль, что не разглядел его в прицел. Но в тот момент мысль была лишь одна - не самая достойная с точки зрения науки, но однозначно самая здравая с точки зрения любви к жизни:
        - Съёбываем.
        Всего полминуты назад я, морщась, думал - как хорошо было бы сейчас сесть в кресло и вытянуть деревянные от усталости ноги. А теперь они несли меня со скоростью, которой позавидовали бы лучшие курьерские жеребцы.
        Но волна, несмотря на все мои старания, приближалась с каждой секундой. Ни одна серая тварь в отдельности не двигалась так быстро, как это громадное скопище. Оно перемещалось, словно единое существо с великим множеством ног и рук, ведомое одним мозгом.
        Я сам не заметил, как долетел до середины ГЭС, и едва успел затормозить, ухватившись за погнутую опору линии электропередачи. Ещё шаг, и уроки плавания в ледяной Каме стали бы неотвратимы. Прямо передо мной разверзлась пропасть. Частично обрушенная взрывом плотина уходила вниз бетонным утёсом, испещрённым ржавыми обломками арматуры. Так что кроме весенней прохлады под дрейфующими льдами падение обещало запомниться несколькими килограммами мяса и кишок, оставленными по пути.
        - Давай на рельсы! - крикнул я Красавчику, спешно подыскивая маршрут для спуска. Не придумав ничего лучше, схватился за свисающий кабель и прыгнул вниз. По левой ладони больно резануло. Торчащая из прогнившей обмотки жила разорвала перчатку и кожу. Рука соскользнула с кабеля, и я хорошо приложился бедром, грохнувшись на железную херню. - С-с-сука! - Вот теперь бежать стало по-настоящему тяжело.
        Через некоторое время меня нагнал вошедший в ритм Ткач. И что удивительно, даже не попытался пристрелить, воспользовавшись ситуацией. Я обернулся, предчувствуя неладное, и в очередной раз убедился в том, что честность и благородство среди наёмников - либо недоразумение, либо почудилось. Волна, вздымаясь и падая, шипела буквально в двадцати метрах! Отдельные твари выпрыгивали из бурлящей серой массы, пытаясь дотянуться до нас раньше остальных, и тонули в набегающем потоке.
        Положение становилось по-настоящему отчаянным. Настолько отчаянным, что в голову даже закралась мысль: «А не сигануть ли мне в Каму наудачу?» Но до края было слишком далеко. Поверни я в сторону, тут же оказался бы под грудой пермских уродов. Да и ебальник у удачи треснет от улыбки достаточно широкой, чтобы мне выжить при падении с плотины в ледоход. Вариантов осталось всего два - подохнуть, драпая, или подохнуть, встретив смерть лицом к лицу. Я выбрал второй. Как ни странно, Ткач поступил так же. Мы развернулись почти одновременно, добежав до конца плотины, и вскинули стволы.
        То, что произошло дальше, я и сейчас не смогу объяснить. Живая волна остановилась метрах в пяти от нас. Оказавшиеся на её гребне твари посыпались вниз и, упав, немедленно бросились назад в шипящую, визжащую и клацающую зубами массу, словно пересечение некой невидимой глазу черты грозило им всеми ужасами ада. Из глубины остановившегося потока к нам подкатил сотканный переплетёнными серыми телами огромный пузырь, и трубный, будто родившийся в костях черепа голос произнёс, едва не разорвав мне голову:
        - Убирайтесь! ВОООООН!!! Из моего… гооорода…
        Громоподобный бас затих, словно его обладатель выдохся уже на втором слове, и полный угрозы вопль стал едва ли не скучающим шёпотом борющегося с зевотой старика. Пузырь плоти дрогнул, будто его пробил озноб, и подкатил ближе. Сплетённые воедино тела изогнулись, открывая брешь в этом живом щите, откуда на меня взглянуло… Нет, не на меня. В меня. Оно смотрело прямо внутрь. Я вдруг почувствовал себя голым. Без одежды, без кожи, нервами наружу. Под сотнями пар глаз. Пустых. Но таких цепких…
        - Злооо, - сухо констатировал голос. - Иди прочь. Дааальше. Тааам… твоё… мееесто…
        Брешь в пузыре закрылась, и таинственный хозяин Перми отправился назад, в свою вотчину, уносимый серым потоком.
        Не знаю, как долго мы с Ткачом простояли, глядя ему вслед, но когда я очухался, плотина была уже чиста. Лишь редкие багровые пятна остались на бетоне напоминанием, что всё произошедшее не является плодом воспалённого сознания. А потом мы повернулись лицом друг к другу.
        Хм… «Друг к другу» - забавное выражение. Зарезали друг друга. Ненавидели друг друга… Русский язык полон абсурда.
        Секунды три мы просто стояли, молча, без движений, как два болвана. Трудно сказать, о чём в те мгновения думал Ткач, но я думал об углах, под которыми ствол его «калаша» направлен ко мне, а ствол моего «ВСС» - к нему, какой из них скорее достигнет девяноста градусов и по какой траектории. Четвёртая секунда показала, что мой расчёт был верен. Ткач вскинул автомат, целя мне в грудь - слишком долгий путь к успеху. Я же удовлетворился малым. Как только линия огня по кратчайшей траектории пересекла силуэт моего закадычного «друга», я нажал спуск. Пуля угодила Ткачу в правое плечо. Автоматная очередь ушла в небо. А сам Ткач, упав, покатился вниз с крутого берега. Вот на это я не рассчитывал. Прежде чем кувыркающийся наёмник попал в прицел, его поглотили тёмные воды.
        - Дьявол! - Я побежал по берегу, напряжённо всматриваясь в бурлящую льдом Каму, но Ткача и след простыл. - Блядь! Да что ж такое! Неужели всё зря? Полгода коту под хвост! Но… что это? - Ах ты, сучий потрох! - Далеко впереди, на белой льдине зачернелась крошечная точка. Я прилип глазом к прицелу. Точно! Он! Вот же везучий ублюдок. Молодец. Молодчина, чёрт тебя дери! Охота продолжается.
        Глава 4
        Долгая дорога учит ценить домашний уют. Нет, я не про любимый свитер и кресло-качалку у камина. Мне уютно там, где можно позволить себе крепкий сон. Бетонная коробка под землёй, с тоннелем для экстренной эвакуации на случай чего, вполне годится. Ах, дом, милый дом!.. Как же я скучаю по тебе, ночуя в сыром лесу на лапнике с вероломной тварью под боком.
        - Отвали, - пихнул я жмущегося к ногам Красавчика.
        Тот спросонья недовольно рыкнул, но тут же подошёл, понурив голову и встал напротив моего лица.
        - Что уставился? Не надо хлопать глазами. Ты слишком уродлив, чтобы быть милым.
        Я повернулся на другой бок, но настырное животное, обогнув меня, заняло прежнюю позицию.
        - Съебись, а. От тебя воняет хуже, чем от моих сапог.
        Красавчик облизнулся и, вывалив язык, задышал мне в лицо.
        - Господи. Что тебе надо? Хочешь об этом поговорить? Ладно, давай поговорим. Начнём, пожалуй, с того, как ты весело упиздывал за горизонт, оставив меня в компании Ткача и толпы агрессивных тварей… Нет, слишком мягко. В толпе агрессивных тварей - вот так будет правильно. Есть что сказать в своё оправдание? Э не, - отстранил я фамильярно лезущую мне под нос морду. - Слюнями тут не поможешь.
        Красавчик фыркнул и улёгся, положив голову на передние лапы.
        - Знаешь, у меня никогда не было друзей.
        Скотина участливо приподняла морду и заскулила.
        - Ну, таких друзей, о которых в старых книжках пишут. Чтоб и в огонь, и в воду, и себя не щадя… А знаешь почему? Потому что они мне нахуй не нужны. Да, рожа ты слюнявая. И даже если мне прям обосраться как понадобится друг, я выберу его из прямоходящих особей. А от тебя мне требуется безоговорочное подчинение и прикрытие тылов. Короче, если ещё раз так налажаешь… Всё, уйди с ветра, дышать нечем.
        Утром Красавчик принёс бобра, положил его у вещмешка и заныкался в кусты, подальше с глаз.
        Я развёл костёр и, освежевав тушку, насадил её на вертел. Через несколько минут над поляной разошёлся аромат жареного мяса. Но даже тогда Красавчик не высунул носа, демонстрируя чудеса самообладания.
        - Хорош выкобениваться. Обиженный нашёлся. Иди уже. Ну? Да и хер с тобой! Не хочешь - не жри. Мне больше достанется.
        Бобёр был жёсткий, слегка пованивал, но в целом - вполне себе ничего. Я быстро умял половину. Оставшееся мясо срезал про запас, а кости бросил в кусты. Скоро оттуда донесся робкий хруст, с каждой секундой всё усиливающийся. Наконец, смирившись с фактом того, что образ угнетаемого страдальца ему не по силам, Красавчик покинул место своего добровольного изгнания и бесцеремонно сунул морду в мешок с оставшейся бобрятиной.
        - Да, таким ты мне больше нравишься.
        Животное подняло морду от еды и довольно ощерилось.
        - Принципы приводят лишь к разочарованиям, дружба - к ссорам, а сидение на холодной земле - к простатиту. - Я встал и отряхнулся. - Ну, есть идеи, где нам теперь искать Ткача? Жри, не отвлекайся. Это был риторический вопрос. Так-так, - развернул я карту. - Что мы имеем? Если Ткача прибьёт к берегу, то к этому. Он продолжает идти на север. Но теперь он ранен. Ранен, измотан и вымочен. Вот наш Ткач выбирается из реки, чуть живой от холода и потери крови. Шатаясь, ковыляет, но очень-очень хочет прилечь, согреться и залатать дырку в плече. Где он может это сделать? - Палец пошёл вверх по реке, минуя немногочисленные деревушки. - Да где угодно, если найдёт там разумные неагрессивные формы жизни. Найдёт, как думаешь? Разумеется. В такой глуши ещё хватает непуганых идиотов. Нужно это исправить.
        Первые две повстречавшиеся нам на пути деревни оказались необитаемы, причём очень давно… Скособоченные избы дышали гнилью через пустые окна. Половицы заросли землёй без единого следа. Обычное дело. Мёртвые мегаполисы, словно очаги гангрены, распространяют вокруг себя смерть и запустение. И вовсе не обязательно, чтобы от них исходила реальная угроза. Неизвестность - вот что пугает больше всего. Даже чистые города имеют вокруг себя ареал пустошей. Однажды вымершие, они никогда уже не возрождаются. Это как гроб с мягким дорогим подбоем - там, быть может, и удобно спать, но мало кто предпочтёт его даже подстилке из гнилой соломы.
        Уже начало смеркаться, когда мы вышли к небольшой деревушке возле самого берега. Всё то же, что и раньше, - смерть и запустение. Но… с одним отличием.
        - Проверь, - кивнул я в сторону избы, возле которой сушилась на стропилах сеть с лохмотьями свежего ила.
        Красавчик подошёл ближе и, втянув носом воздух, глухо зарычал.
        Я расстегнул кобуру и пошёл к крыльцу.
        За дверью послышался кашель и звук льющейся воды.
        - Хозяин, - постучал я в дверь, встав к стене. - Эй, есть там кто?
        Все звуки тут же стихли. Казалось, обитатель дома и дышать перестал, настолько полная воцарилась тишина.
        - Мне бы на постой. Я заплачу.
        - Нет, - произнёс басовитый с хрипотцой голос.
        «Нет»? И как спорить с подобными аргументами?
        - Ладно. Будем честны друг с другом. Я ищу одного человека. Он ранен и наверняка попросил бы тебя о помощи, если б добрёл сюда. Так что, встречался тебе мой знакомый?
        - Не встречался! - отрезали из-за двери. - Здесь только я.
        - Что ж… Тогда пойду своей дорогой. После того, как внимательно осмотрю дом.
        - Зачем это? - поинтересовался голос, дрогнув.
        - На всякий случай. Вдруг ты что-то подзабыл.
        - Ничего я не подзабывал! Проваливай! У меня ружьё!
        Ого! Да наш малый не промах. Целое ружьё!
        - Не дури. Просто дай мне осмотреть твою берлогу, и распрощаемся.
        Я помотал кулаком, давая Красавчику знак постучать в дверь, а сам отошёл за угол, к окну, и, сунув кинжал между брёвнами, приподнялся, так что через мутное стекло мне стал виден глядящий на дверь негостеприимный хозяин с двустволкой в подрагивающих руках.
        - Пошёл к чёрту! Пока башку не отстрелил!
        Красавчик тихонько поднялся на крыльцо и дважды стукнул, прежде чем в досках над его головой образовалась продолговатая дыра.
        «АПБ» сухо затрещал, послав три пули в правую кисть агрессивного отшельника и в ствольную коробку.
        Пришедшее в негодность ружьё с грохотом упало на пол. Незадачливый отстреливатель бошек взвизгнул и согнулся, прижимая к груди изувеченную руку.
        - Дьявол! - вытащил я из щеки осколок разлетевшегося вдребезги стекла. - Видишь, что ты натворил? Живо снимай засов! Иначе спалю к ебене матери!
        Хозяин, скрючившись и поскуливая, поковылял отпирать дверь.
        - К стене, - указал я стволом, войдя. - Красавчик, следи за ним. Дёрнется - оторви левую руку.
        Хозяин - высоченный сухой мужик с нечёсаными сальными патлами и чёрной бородой едва не до пояса - забился в угол и вперился полубезумными воспалёнными глазами в неведомую ему тварь.
        - Будь объективен, - добавил я, видя, как верхняя губа Красавчика поползла к мочке носа в предвкушении скорого пиршества, и перевёл взгляд на бородатого отшельника. - Где? - В грязной, заваленной хламом избе трудно было ступить, чтобы не опрокинуть заросшую прогорклым жиром миску или не разворошить кучу вонючего тряпья. - Оглох? Я должен сам найти, да? Это такая весёлая игра? Красавчик, откуси ему…
        - Не надо! - вскрикнул бородач, оставаясь при этом совершенно неподвижен. - Он в подполе.
        - О! Засунул раненого бедолагу в сырой холодный подпол? Да ты настоящая душка.
        - Люк там, - опасливо мотнул головой бородач, видя мои бесплодные попытки отыскать крышку под слоем мусора.
        - Открывай. Ну!
        Он, не сводя глаз со своего безмолвного стража, отполз на жопе в сторону и, только оказавшись на некотором отдалении от Красавчика, решился медленно-медленно встать, после чего поднял крышку. Из дыры в полу дыхнуло затхлой сыростью.
        - Эй! Ткач! - позвал я, стоя поодаль. - Живой? - Тишина. - Он живой у тебя? - проконсультировался я с хозяином постоялого подпола.
        Тот опустил глаза и помотал головой.
        - Что?! Ткач! - снова крикнул я в темноту.
        - Он уже мёртвый был, когда его к берегу прибило, - виновато промямлил бородач и поднял здоровую руку, будто защищаясь.
        - Веди. Давай, пошёл вниз!
        Мой мрачный проводник взял с притолоки лучину и, запалив, стал спускаться по скрипучей лестнице. Свет крохотного огонька заплясал на блестящих влагой стенах, отразился от множества стоящих рядами склянок и остановился возле высокой бочки, мерцая на поржавевших ободах.
        - Тут он, - зловеще прогудел в каменном мешке голос бородача.
        - Покажи.
        - Да смотреть-то особо не на что… Ладно-ладно, как хочешь.
        Он снял крышку и, пошарив, вынул из бочки голову.
        От лица, покрытого солью, мало что осталось - глаз нет, на месте носа дыра, губы висят лоскутами. Волосы? Вроде похожи, но не уверен.
        - Льдом, должно быть, перетёрло, - любезно пояснил бородач.
        - Вещи при нём какие были?
        - Да какие ж при утопленнике вещи? Лохмотья только.
        - Где они?
        - Там, - кивнул он вверх. - На растопку оставил.
        - Показывай.
        Бородатый долго копался в своём приданом и наконец извлёк на свет божий выцветшее, когда-то чёрное, судя по всему, тряпьё.
        - Во, - продемонстрировал он находку, мрачный, как блядь в исповедальне.
        - Что? Это же… - перетряхнул я лохмотья. - Ряса?
        - Я ж говорю, он уже мёртвый прибился, - клятвенно приложил бородач к сердцу здоровую руку. - Чтоб я святого человека… Да ни в жизнь! Грех такой. - Но, видя плохо скрываемую радость на моём лице, воспрял духом и даже изобразил под спутанными волосами подобие улыбки. - Так вы это… не приятели с ним, что ли? Не? Уф. А я уж было подумал…
        - Напугал ты меня, леший, - бросил я лохмотья обратно в кучу. - Не друг он мне, нет. Похоже, Андрюшу кузнечихинского тебе река принесла.
        - Кого? - вытаращил глазищи бородач, поймав на лету рясу и наматывая её на свою покалеченную клешню.
        - Наплюй. Дальше по берегу ещё кто-нибудь живёт?
        - Это… Только Пётр-охотник с братьями, километрах в десяти, перед излучиной. Не пропустишь. У них там видный двор, - добавил он, заговорщически прищурившись.
        - Могли они друга моего приютить?
        - А почему бы и не могли? Запросто, - осклабился бородач, демонстрируя неровные ряды гнилых зубов.
        - Хм… Что ж, пойду, поспрошаю за товарища своего пропащего. Бывай.
        - Ага. Сам не сгинь, падла, - прошептал «радушный» хозяин, пребывая в полной уверенности, что эти слова остались неуслышанными.
        Только я спустился с крыльца, как дорогу мне преградил вылетевший следом Красавчик и, глухо рыча, уставился полными возмущения глазами.
        - Что тебе? Бобра мало? Ладно, давай, только быстрее.
        На ночь остановились в лесу. Не люблю спать в чужих домах. Особенно если подпол забит человечиной, а ляжки хозяина перевариваются моим питомцем. Кто знает, какие друзья-товарищи могут заглянуть на огонёк. Был у меня как-то заказ на одного ростовщика из Коврова. Так, подработка мелкая. Никаких видимых сложностей. Ветхий старикан держал ломбард в тихом переулке, куда каждый божий день ходил из своего дома в полусотне метров оттуда. Ни охраны, ни «крыши». Удивительно, как его до сих пор беда стороной обходила. Замочек, правда, на двери хитрый, ногтём не вскроешь. Ну, раз уж есть заказ, почему бы не испить от столь сладко журчащего золотого ручейка, после безвременной кончины его хозяина. Так я рассудил и, отдохнув пару дней, наблюдая за трудовой деятельностью своего подопечного, следующим утром вошёл на его плечах в тот ломбардик. Старикан оказался сговорчивым, тут же передал мне на сохранение ружьишко из-под прилавка и открыл сейф. Не бог весть что, но приятно - сотка серебром, три червонца и коробка с залоговыми цацками, среди которых здоровенная такая золотая челюсть. Вот, значит, сижу я вместе с
ростовщиком под стойкой, прикидываю невольно, какого же размера должен быть едальник под такую хлеборезку, и тут входная дверь открывается. Ах, мать твою за ногу! Почему не запер?! Но сожалеть уже поздно. Почти над самой головой слышу трубное с лёгкой шепелявостью: «Яков. Ты где? Ну? Я долг принёс. Давай зубы!» И в решётку херак! Та аж заскрипела. Пихаю старика локтём и челюсть в руки сую, мол, верни клиенту, чтоб отъебался подобру-поздорову. Яков - паскуда - глядит на меня молча и скалится. Ну-ка, дескать, разрули теперь. А хер этот беззубый и не думает уходить, молотит в решётку, орёт: «Гони зубы! Эй! Подох, что ли, наконец, жидяра пархатая?!» Что делать? Вынимаю «АПБ», поднимаюсь и, не представившись, стреляю быку в голову. Но пуля - никогда не доверял этим скользким тварям - рикошетит от решётки и застревает в бычьей шее. Ещё три в грудь - без видимого эффекта, если не считать смену эмоционального состояния моего визави с раздражительного на дико бешеное. Очумевшее от ярости животное, не обращая внимания на очередные три пули, засевшие в плече и объёмистом брюхе, одним рывком выдирает решётку и
бросается на меня. Больше двух метров ростом, под сто шестьдесят кило весом. «АПБ» летит в сторону. Нож! Бью в левый бок. Лезвие вязнет в сале, даже не коснувшись рёбер. Огромные лапищи хватают мою шею. В глазах резко темнеет. Режу по связкам. Захват чуть ослабевает. Бок, бок, шея! Кабан хрипит, истекает кровью, но продолжает идти к успеху - он уже сломал мне нос и пытается воткнуть свой палец в мою левую глазницу. Бью в подмышку и - слава провидению - цепляю нерв. Кабан визжит и корчится от боли. Голова наконец открыта. Клинок пробивает височную кость и скрывается в черепе по самую гарду. Всё. Лежу на полу под мёртвой тушей, и тут мне в лоб упирается ствол ружья. Пожалуй, так близко к смерти я ещё не бывал. Спасла случайность - то ли порох отсырел, то ли недокол капсуля. Второго шанса Якову не представилось. Но кто бы мог подумать, что ерундовое дело так обернётся. С тех пор я всегда руководствуюсь принципом - паранойя лучше геморроя…
        …Утром, перекусив экспроприированной у бородача вяленой плотвой, я продолжил путь. Красавчик к еде даже не притронулся. Объёмистое брюхо указывало на то, что в ближайшие сутки мой четвероногий спутник не проголодается. Поразительный объём желудка. Не жрамший два-три дня Красавчик, дорвавшись до харчей, мог набить пузо так, что оно едва не волочилось по земле. Думаю, если бы какой-нибудь барсук смог протиснуться через глотку Красавчика, то поместился бы в его желудке целиком, как жаба в уже. Отвратительно, но практично, как, впрочем, и всё остальное в этом создании. Человечеству, без сомнения, повезло, что подобные мутации не носят массового характера. Иначе дни людей на Земле были бы сочтены.
        В одной нудной книжке, пестрящей заумными словами, я как-то прочёл интересную мысль о том, что старик Дарвин, возможно, ошибся со своей теорией и твари, населяющие наш летающий вокруг Солнца комочек грязи, эволюционируют вовсе не за счёт естественного отбора. Автор утверждал, что главную роль в эволюционном процессе играют случайные мутации. Конечно, они должны быть полезными. В противном случае господин естественный отбор быстро утилизирует нежизнеспособного выродка. Но всё же, чтобы стать лучше, тварь не должна прогрессировать от поколения к поколению, совершенствуясь в охоте и маскировке. Достаточно случайности. Удачной комбинации геномов. Или как там эта хрень зовётся? Везунчик благодаря своим конкурентным преимуществам будет трахать больше самок и распространять своё благотворное влияние на популяцию. А потом произойдёт ещё один качественный скачок. И так до полного достижения совершенства. Мне нравится эта теория. С ней я чувствую себя венцом эволюции. А это, как ни крути, приятно. С другой стороны, все эти динозавры, звероящеры и прочие существовали на Земле в неизменном виде миллионами
лет. Миллионами! Не было предпосылок для мутаций? Ну да, ядерных войн в те времена не вели вроде как. Радиационный фон был ниже? Возможно. Но только ли в радиации дело? Миллионы лет природа не создавала ничего подобного, и тут - хуяк! - на Москву падает десяток-другой мегатонн, и природа срочно берётся за дело? С чего бы? Оружейный плутоний не такая уж волшебная херня, чтобы создавать мутантов, прародителей которых с первого взгляда не особо и определишь. Когда в восемьдесят шестом прошлого века пиздануло на Чернобыльской АЭС, дела с радиацией обстояли куда серьёзнее. Это вам не чистенькая боеголовка, после которой через две недели будет лишь чуток потрескивать. А каков эффект для эволюции? Люди из зоны отчуждения стали сверхсуществами? Приобрели телепатические способности? Отрастили по клёвой паре крыльев? Да хуй там! Они умирали от рака и рожали нежизнеспособных уродов. А самый значимый «эволюционный скачок» можно записать на счёт чернобыльских червей, которые слегка подросли и - о боже! - предпочли бесполому способу размножения здоровую и всеми любимую еблю, что, впрочем, и так было предусмотрено
их генами. Ну и где же созидательная сила атома? Нет, создания вроде Красавчика - не плоды случайных мутаций. Слишком уж они радикальны. Здесь что-то другое, совсем другое.
        Глава 5
        «Пётр-охотник с братьями», счастливо проживающие на своём «видном дворе»… Моя светлая, почти детская фантазия рисовала пасторальные картины с богатыми избами, аппетитно дымящей коптильней, крепкими сибирскими мужиками - косая сажень в плечах, сисястыми бабами в сарафанах и ребятишками, весело носящимися по двору за жирными курами… Обо всём этом любитель солонины из поповых отпрысков забыл упомянуть… Чудно. Должно быть, я всё же хороший человек, раз нарисовал себе такую сахарную поебень, основываясь на крупицах ни о чём не говорящей информации. Как тут ни крути, а тянется, тянется душа к прекрасному, тоскует по вечным ценностям.
        - Тш-ш, - шикнул я на не в меру громко заурчавшего перевариваемым бородачом Красавчика. - Поднимешь шухер - придётся убивать… даром.
        Помутневшая от времени оптика старого армейского бинокля приблизила отнюдь не лубочные картины быта сибирских охотников. Грязный, обнесённый частоколом посёлок из четырёх изб и шести бараков расположился на высоком берегу Камы с большим причалом и двумя внушительными подъёмными кранами. Внутренний двор, если можно его так назвать, представлял собой унавоженное скотом грязевое болото. В стойлах фыркали тощие лошади. Двое мужиков в засаленных куртках и с двустволками за спиной стягивали с распряжённой телеги босого человека, наполовину скрытого от глаз мешком, в который он был запрятан и обмотан верёвкой. Человека ли?
        Я присмотрелся к отчаянно дрыгающимся связанным ногам. Ах ты ж срань! Либо у несчастного адский артрит, либо он мутант. Да и педикюр гражданину не повредил бы. Такими когтями, неосторожно взбрыкнув, можно прохожему кишки выпустить.
        - Охотники, значит…
        Грязнули тем временем сволокли неведомую зверушку с телеги и потащили к одному из бараков, при ближайшем рассмотрении оказавшемуся двумя рядами клеток под общей крышей.
        - Ты бывал в зверинце?
        Мой четвероногий компаньон удивлённо приподнял морду и фыркнул.
        - Нет? Тогда пойдем, взглянем, пока это сраное шапито не свернулось.
        Мы тихонько спустились с холма, но едва приблизились к частоколу, не дойдя метров семидесяти, как загривок Красавчика ощетинился, а верхняя губа поползла вверх.
        - Что встал? Брось, ты же один из них.
        Не обращая на меня внимания, Красавчик потянул носом и попятился.
        Если бы у моего неизученного наукой напарника был хвост, уверен, он оказался бы плотно прижатым к яйцам. А Красавчика мало что могло напугать. Не считая последствий психотропной атаки в Москве да недавнего демарша на плотине, проявлений трусости я за ним не замечал.
        В начале зимы, когда зверёныш был габаритами едва ли вполовину от нынешних, мы по колено в снегу пробирались через нижегородские леса. Места это поганые. Ещё во времена беспечного детства мы с пацанами под шмаль и самогон пересказывали, сидя в коллекторе, байки о здешних вепрях, вспарывающих человека снизу доверху одним ударом, и об огромных волколаках, вырезающих за ночь обоз, не выдавая себя даже шорохом. Ходили слухи о тварях и пострашнее. Но о том, что встретилось нам в то морозное декабрьское утро, я ни от кого прежде не слышал. Можно ли не заметить с двадцати метров в зимнем лесу существо раза в полтора крупнее матёрого лося? Оказалось, можно. Думаю, я подошёл бы и ближе, не учуй Красавчик подвоха. Поначалу я решил, что перед нами попросту коряга, припорошенная снегом. Под такими любят устроить берлогу медведи. И то, что Красавчик забеспокоился, меня ничуть не удивило. В подсумке лежало с десяток двенадцатых «магнумов», снаряжённых точёными стальными болванками, а наши запасы провизии приближались к исходу. Я охочусь на двуногую дичь, её выследить и добыть умею, а что до прочей живности…
Никогда не питал тяги к убийству тварей божьих. Но уж растормошить заспанного медведя и пустить ему пулю в сердце сможет даже такой профан. А голодный профан - тем более. Я уже схватил подходящий дрын, когда Красавчик встал между мною и «корягой». Лохматый заморыш, чуть побольше средней собаки, прекрасно осознавая в отличие от меня, что перед ним находится, приготовился дать бой. И тут «коряга», видимо, поняв, что сюрприза не выйдет, ожила. Снег посыпался с твари, открывая грубую безволосую шкуру. Четыре длинных узловатых ноги пришли в движение, поднимая и разворачивая кряжистое туловище с низко расположенной, напоминающей огромный лошадиный череп головой. В провалах глазниц блеснуло отразившееся солнце. Чудовище опустило голову к самой земле, выдохнуло облако пара и, оскалив внушающие уважение клыки, попятилось. Похоже, это был его первый вдох-выдох за те несколько минут, что мы находились рядом. Будучи обнаруженным, мимикрирующий засадный хищник предпочёл убраться. Я не стал возражать. Только потрепал Красавчика по загривку, глядя, как жуткое существо, переставляя ноги-коряги, уходит в чащу. Если бы
не этот зубастый, подобранный мною в Москве комок шерсти, кто знает, возможно, мои ошмётки, разбросанные по близлежащим кустам, до сих пор служили бы источником пропитания для синиц и ворон, а в обглоданных, обсосанных костях по весне нашли бы кров мелкие лесные твари.
        И вот теперь матёрая зверюга, которая, будучи щенком, не позволила мне столь близко приобщиться к природе, даёт задний ход, едва не скуля от страха.
        - Да что с тобой?
        Ответом мне стал кошмарный, вгоняющий в оцепенение рёв. Он был настолько громким, что казалось, источник его находится не дальше десятка метров, даже при моём слухе. И я знал, что это за источник. Медведь. Но - чёрт меня дери! - какого же размера должен быть зверь, чтобы производить на свет божий такие звуки?!
        - Дьявол! Хочу на это посмотреть. Держись за мной, ссыкло.
        Я в сопровождении боязливо семенящего позади Красавчика приблизился к частоколу со стороны слепой зоны моего предыдущего наблюдательного пункта и, найдя прореху, прильнул к ней глазом. Но и отсюда главная сцена оказалась невидна. Хотя местная примадонна стала гораздо ближе. Тяжёлая звериная вонь шибала так, что чувствовалась даже не носом, а языком. Красавчик от такой близости совсем приуныл и, уже не смущаясь собственной слабости, трясся всем сжавшимся в комок существом. Казалось, он стал в два раза меньше, открыв в себе доселе неизведанный талант перевоплощения. Ещё немного усилий, и шестидесятикилограммовая тварь вполне сошла бы за напуганного барсука, готового броситься наутёк в любую секунду. Наверняка он так бы и сделал, если б не наша недавняя воспитательная беседа.
        Не имея возможности насладиться созерцанием звезды здешних подмостков, я стал слушать.
        - А ну заткнись! - выхватил потрясённый очередным рёвом слух из тревожного гомона обитателей местного зверинца. - Назад, скотина!
        - Легче! Шкуру попортишь.
        - Насрать. Пушной зверёк, бля. Заткнись, сказал! Эй! Какого хуя?!
        - Дай сюда. Дуров не заплатит сполна, если зверь будет выглядеть больным.
        Судя по интонациям, дрессировщик-самоучка только что получил пиздюлей и лишился дрына, которым самозабвенно тыкал несчастное животное.
        - У меня башка скоро лопнет от его рёва!
        - Он голодный.
        - Да он всегда голодный! Уже полкоровы сожрал!
        - Так дай ещё.
        - А сколько Дуров обещал забашлять? Эта тварь нас по миру пустит с таким аппетитом!
        - Не твоего ума дело! - сорвался на крик защитник животных. - Накорми! И не смей больше мне перечить, щенок! - Раздался звук смачной затрещины. - Ты меня понял?!
        - Да, пап.
        - То-то же.
        - Э-э… А с этим что решил? Оставь, а? Мы бы с Ганькой на нём Бурана натаскали.
        - От вашего Бурана, окромя говна по углам, никакого толку.
        - Так будет толк! Обязательно будет!
        - Я и так у вас на поводу пошёл, его не сбагрив. Теперь ещё и добро переводить? Нет уж. Дурову люди для боёв нужны. А этот, по снаряге видать, калач тёртый. Продам, авось по дороге не сдохнет.
        - Ну, пап!
        - Я всё сказал. И займись уже делом наконец! Игнат! Игнат!!! Где тебя черти носят?!
        - Тут я.
        - Баржа вот-вот будет! Почему клетки не на причале?!
        - Так ведь это… близнецы только вернулись. Мне что ж, с бабами клетки-то тягать?
        - Вернулись - пусть впрягаются!
        - Дай пожрать хоть! - донеслось из ближней избы. - Замордовал, бля, хуже старика!
        - Не поминай при мне эту гниду! Бардак, кругом бардак и дегенераты…
        Это точно. Надо же, насколько близки могут быть мысли двух совершенно разных людей. Признаться, я проникся симпатией к главе здешнего семейства. Или как тут у них называется? На секунду я даже задумался о возможности договориться, выкупить «таинственного» пленника. Однако учитывая, что нуждающийся в медицинской помощи, да и просто в элементарном человеческом сочувствии бедняжка Ткач вместо этого поимел перспективу стать мясом для неведомой зверушки местной детворы, либо тем же мясом, но для зверушек некоего Дурова, зародившаяся в моей голове мысль о цивилизованном диалоге дольше секунды не прожила, замещённая новой.
        - Ну, дружище, - повернулся я к глядящему из-под еловых лап Красавчику, - догадываешься, о чём я размышляю?
        Мой четвероногий напарник жалобно пискнул и полностью скрылся за хвоей.
        - О да-а. Ты угадал.
        Я прокрался к воротам со стороны пристани, те оказались не заперты. Люблю простых деревенских тружеников - открытые, гостеприимные, ни мнительности, ни паранойи. Люди от сохи, душа нараспашку. Жаль, что их осталось совсем мало. А скоро станет ещё меньше…
        Ряды клеток вдоль частокола были заполнены от силы на треть, но экспонатам, в них содержащимся, позавидовал бы зверинец любого уважающего себя города. Чего стоила одна только сука, кило под восемьдесят, похожая на миниатюрного быка с пастью от уха до уха - Красавчик бы оценил, будь он посмелее, - не говоря уже о недавно доставленной гуманоидной твари, покрытой словно выдубленной шкурой, хранящей на себе множество отметин от клыков, пуль и даже, как мне показалось, частично обросший плотью обломок клинка в высоком загривке. Прочие обитатели живого уголка тоже не отличались миловидностью и пристрастием к растительной пище, на что указывало обилие обглоданных костей в клетках. Держать таких в доме я бы не посоветовал. А вот на арене им самое место.
        О, арены! Я их обожаю! Дикие утехи дикой толпы? Жестокость ради жестокости? Да. Для чопорных обывателей Мурома, Коврова, Сергача и тому подобных «прибежищ человечности». Для того же, кто не кривит рожу, дабы прослыть гуманистом, арена - сама жизнь в миниатюре, её эссенция. Тот путь, что обычно занимает годы, здесь проходится за минуту, а то и быстрее. Придя без гроша на арену, будучи везунчиком, можно уйти богачом. Ну а неудачник рискует пойти зверью на корм. Лотерея? Ни в коем случае. Удача - лишь один из необходимых ингредиентов в рецепте счастья. Без должной ловкости, силы и смекалки удачей станет не победа, а быстрая безболезненная смерть. Зверь против человека. Неукротимая мощь против хитрости. Клыки и когти против кинжала в твёрдой руке. Вот что заводит толпу! Заставляет последнего скупердяя с готовностью отдавать золото в обмен на букмекерские купоны. Ставки, ставки, ставки! И здесь уже не важно, мутант ты или лац, то есть венец творения или грязное животное. Толпа любит победителей. А проигравших… Да кому нахуй нужны эти драные куски мяса?!
        Звук корабельного гудка застал меня на подходе ко второму ряду клеток. Выскочивший на крыльцо дородный мужик в видавшем виды костюме-тройке при заправленных в сапоги брюках поскользнулся и едва не нырнул вниз.
        - Бля! - с трудом сохранил он равновесие, после чего оправил свой парадный наряд и зашагал к воротам, на ходу отдавая приказы: - Кто-нибудь, в конце концов, оторвёт жопу от деревяшки?! Второго, третьего, седьмого и девятого на пристань! Живее!
        - Подождёт твой Дуров, не состарится, - донеслось из открытого окна, откуда сквозь тяжёлую звериную вонь потянуло щами.
        - Живо работать, я сказал!!!
        - Да ёб твою мать! - В избе заскрипели отодвигаемые от стола табуретки.
        Я, прибавив прыти, шмыгнул за угол и столкнулся с девчушкой лет десяти, которая от неожиданности уронила бадью, но крикнуть не успела. Моя ладонь плотно зажала ей нос и рот. Немного брыканий, и милое создание отправилось в страну грёз. Не вечных. Всего лишь лёгкое отравление углекислым газом. Хотя вряд ли она успеет очнуться до начала представления. Пожалуй, гуманнее было бы всадить ей нож в сердце, но… она же ребёнок. Ёбаная мораль. Это дерьмо сидит в мозгу, как клещ. Вроде вырвал, но чёртовы хелицеры остались и распространяют заразу. Нельзя переболеть моралью и полностью излечиться. Метастазы будут мучить всю жизнь. Так что извини, милочка. Тебя сожрут живьём. Ведь дядя Кол не детоубийца.
        - Твою мать! - приглушённо донеслось из ближайшей клетки, когда я, уложив обмякшее тело в грязь, двинулся дальше.
        А может, девчушке и повезёт.
        - Здорово, дружище, - присел я напротив озадаченно глядящего через прутья Ткача.
        Эка жизнь-то его потрепала. От былого лоска и следа нет. Щетиной зарос, под глазами круги чёрные, лоб в испарине горячечной, губы потрескались, мудак уделанный весь - чисто нищеброд.
        - Ну, - улыбнулся я самой доброй улыбкой, - оно при тебе?
        - А, - спохватился Ткач после недолгой паузы, - само собой. - После чего встал, отошёл в дальний угол и вернулся, неся что-то в руках.
        - Очень мило, - рассмотрел я выложенное мне под нос собачье дерьмо с соломой. - Жаль, у меня нет времени на гомерический хохот.
        - Зато у меня его сколько угодно. Можно начинать?
        - Тш-ш! - поднёс я указательный палец к губам, взяв юмориста на прицел. - Не глупи. Я - твоя последняя надежда. Или хочешь стать звездой арены?
        - До твоего появления как раз занимался выбором звучного псевдонима.
        - Просто скажи, где оно, и я тебя освобожу. Слово чести.
        - Че…? Чего?
        - Ну, ты знаешь… Вернее, слышал же от кого-нибудь. Такая штука… Короче, не трать моё время. Говори, где эта хуета, что ты спёр из бомбоубежища, и расстанемся друзьями.
        - А знаешь, Кол… - Глаза Ткача презрительно сузились.
        - Я слушаю.
        - Помогите!!!
        - Блядь! - Палец на спусковом крючке побелел, движимый жаждой праведной мести, но памятующий о деле мозг отвёл руку с пистолетом в сторону и пустил ноги вскачь.
        Вот уёбок! Подлая вероломная мразь! Мудило! - Я бежал между клетками, извлекая из недр памяти всё новые и новые эпитеты для Алексея - горисукаваду - Ткачёва, слыша за спиной суматошные окрики, пока не встретился нос к носу с главной звездой моей едва не переписанной пьесы.
        Подошвы заскользили по грязи на повороте, и я чуть было не поцеловал просунутую сквозь толстенные прутья чёрную, блестящую влагой мочку. Разинувшаяся пасть с отвислой губой и громадными жёлтыми клыками изрыгнула мне в лицо, как показалось, не меньше литра слюней, приправленных редкостным зловонием и децибелами ярости, а тяжеленная лапа, с явным намерением разорвать меня надвое, сотрясла клетку страшным ударом.
        - Ох ёпт!!! Тише, приятель, тише.
        Я оглянулся и, не обнаружив преследования, сменил «АПБ» на «Ремингтон», заряженный «магнумом» с подкалиберными стальными болванками.
        Глядя на направленный в замок ствол ружья, медведь сделал шаг назад, словно догадался о моих намерениях. Великолепное животное. Не меньше тонны весом, под два метра в холке. Никогда раньше не видел настолько огромных. Нужно отдать должное, эта семейка знала толк в охотничьем ремесле, раз сумела живьём взять такого монстра. Шатун. Весна только-только вступила в свои права, а он уже нагулял жира. Бурая мягкая шерсть лоснится, переливаясь волнами на могучих плечах. Здоровенная, как хороший бочонок, башка опущена к земле, маленькие круглые уши едва видны над покрывающим её густым мехом. Желтовато-карие глаза смотрят исподлобья. Уже без злости, но с подозрением: «Что надо этому двуногому? Не убивает. Значит, ждёт от меня чего-то». Да, он хорошо знает двуногих. Он - людоед.
        Я в последний раз огляделся, выбирая путь отхода, и нажал спуск. Точёная пуля пробила замок навылет, вынеся вон его железные потроха. Что происходило дальше, я уже не видел. Нёсся по скользкой грязи промеж клеток, стараясь вовремя убирать пальцы от щёлкающих по сторонам зубов и лязгающих о прутья когтей. И только слух сообщал мне о происходящем за спиной. А там уже началось представление. Дверь клетки с грохотом раскрылась. Громоподобный рёв отозвался воплями ужаса, хрустом костей и треском раздираемой плоти. Зверинец сошёл с ума, почуяв человеческую кровь. Клетки заходили ходуном, десятки глоток заорали на все лады. Среди этого безумного гомона даже выстрелы звучали не столь громко. Совсем рядом прошлёпали по грязи две пары ног, грохнул дуплет, и стрелки, матерясь на чём свет стоит, повернули обратно, преследуемые тяжёлой поступью. Затрещало дерево, заскрипело корёжимое неистовой силой железо.
        - Валите его!!! - орал кто-то, срываясь на визг, у ворот. - Разнесёт всё к хуям!!!
        Грохот ружейных выстрелов потонул в леденящем кровь рёве.
        - Бля!!! Стреляй! Стреляй!!!
        В стену ближней ко мне избы ударилось тело. Ударилось так, будто это был не рослый мужик под сто кило весом, а кошка, которую ухватили за хвост и швырнули, предварительно как следует раскрутив. Оно с хрустом втемяшилось спиной в бревно и, зависнув на мгновение, рухнуло бесформенной грудой окровавленного тряпья. Из окон жахнул залп. Медведь взвыл и бросился за угол. А я метнулся к крыльцу, надеясь застать обороняющихся врасплох и, если повезёт, отыскать пожитки Ткача. Но не тут-то было. Врасплох оказался захвачен я сам и - вот уж от кого не ожидал такой подлости - не кем-нибудь, а братом-мутантом, за свободу которого так отчаянно боролся в тот самый момент. Горбатая колченогая тварина с «дублёной» шкурой, откуда ни возьмись, появилась на крыше амбара и, в один прыжок махнув не меньше пяти метров, преградила мне путь.
        - А ну свали, - поднял я ружьё. - Не до тебя.
        Но неблагодарная скотина только пригнулась к земле и сместилась левее, явно улучая момент для атаки. Воспитания ей, конечно, недоставало, да и с этическими нормами наблюдались проблемы, однако в реакции было никак не отказать. Едва спусковой крючок выбрал ход, тварь метнулась вправо, да так резко, будто и не двигалась только что в противоположном направлении. Вместо фонтана крови из пробитого мяса пуля извлекла лишь струю грязи из продырявленной земли. В тот же миг тварь бросилась на меня. Накативший раж погрузил мир в вязкую патоку. Дымящаяся гильза вылетела из окна ствольной коробки, когда между мной и находящейся в прыжке тварью оставалось не больше двух метров. Цевьё пошло вперёд, увлекая за собой затвор, толкающий в патронник новый «магнум» со смертоносной цельностальной пулей. Но тварь была быстрее. Она сама казалась выпущенным из пушки снарядом. Закраина гильзы ещё не коснулась патронника, а чёрные когти уже дотянулись до меня, оскаленная пасть раскрылась, готовая сомкнуться в следующий миг на моём горле. И тут тварь швырнуло в сторону, будто ударом молота. Явно не ожидая такого поворота,
она ухнулась о землю в облаке чёрных брызг и, едва вскочив на ноги, снова завалилась, не удержав на себе вцепившегося в мясистый загривок Красавчика. Я прицелился и нажал спуск. Перед самым выстрелом лежащая на боку тварь повернула голову и заглянула мне в глаза, а потом пуля начисто снесла ей черепную коробку вместе с тем немногим, что было внутри.
        - Молодец, - похвалил я Красавчика, разжавшего наконец челюсти. - И сам бы справился, но всё равно…
        Дьявол! Как же тяжело это говорить. Одно простое слово, а язык костенеет. «Спасибо» - уже и не помню, когда в последний раз произносил такое. Да и с чего бы? Те блага, что мне выпадали, я получал в виде платы за работу, в качестве товара или трофеев. За это благодарить не стоит. А вот бескорыстная помощь… Не знаю, у кого как, но у меня в мозгу эти понятия плохо стыкуются. Людьми движет корысть. Так было и будет. Даже условно благородные поступки совершаются в корыстных целях. Вот герой спасает ребёнка из горящего дома. Бескорыстно? Да, на первый взгляд. Но стоит присмотреться повнимательнее, и что же мы видим? Наш насквозь моральный герой стоит перед горящим домом, смотрит на вопящего из окна милого, но чужого карапуза и решает непростую дилемму: «Рискнуть жизнью и броситься на помощь или пройти мимо и мучаться потом угрызениями совести?» Думает ли герой в тот момент, кем вырастет этот несчастный малыш, какую пользу сможет принести обществу? Нет. Он думает: «Как Я буду жить дальше, если пройду мимо? Смогу ли простить СЕБЯ?» Так что же получается? А получается, что наш герой и не герой вовсе, а
махровый эгоист, движет которым всё та же корысть, хоть и взращённая на морали.
        - …э-э… за мной.
        Я выглянул из-за угла во двор и остался доволен - хозяин тайги отыграл свою роль на совесть, перед тем как покинуть сцену. Трудно подсчитать, сколько трупов он после себя оставил - слишком уж сильно некоторые фрагментированы, - но никак не меньше пяти. Практичный зверь успел даже перекусить по ходу представления, хорошенько объев местного конферансье. Тот, судя по размотанным на весь двор кишкам, ещё пожил некоторое время, лишившись жира на брюхе и боках. Постояльцы клеток тоже не остались сторонними наблюдателями - кого приобщила к процессу шальная пуля, кого тяжёлая лапа, ну а кто-то сумел улучить момент и выбраться из застенков невредимым.
        - Не время расслабляться, - обратил я внимание на пустую клетку, в которой проживала примеченная мной ранее собака-бык.
        Но не только это меня насторожило. С реки доносился рокот мотора, а в избах… в избах стояла мертвенная тишина. Где же стрелки, отогнавшие медведя ружейными залпами? Почему затаились? Что-то здесь не так…
        - Красавчик, - кивнул я на дверь, а сам, стараясь не шуметь, взобрался на высокую завалинку под окном, - давай.
        Но и на стук никто не ответил.
        Я приподнялся и заглянул в окно - чисто. Встал в полный рост - ах ты ж бля! На полу в лужах крови две бабы и пацанёнок лет пятнадцати. Возле баб по ружью, а приклад третьего торчит из чулана. Вокруг следы рифлёных подошв. Хорошо знакомые следы.
        - К причалу! Перехвати его!
        Красавчик бросился из ворот вниз по берегу, а я вдогонку. Но поздно. На отчалившей барже застучала автоматная очередь, несколько пистолетных выстрелов, снова автомат, и всё стихло. Неуклюжая ржавая махина порожняком разворачивалась восвояси. Впрочем, одного зверя она всё же приняла на борт.
        - Блядь!!! - саданул я в сердцах кулаком о землю, но ничего, кроме грязи, брызнувшей в глаза, мне это не принесло. - Как?! В руках же был! Вот! Вот тут прямо! Ка-а-ак?!
        Красавчик сидел, склонив набок голову, и с интересом наблюдал за моим полным экспрессии монологом.
        - Всё, - поднялся я, скрипя зубами, и пошёл обратно, к посёлку, - в пизду дипломатию, нахуй переговоры. Заебал, сука. Красавчик, ищи живых.
        Забежав в центральный дом, мой бескорыстный товарищ покружил по сеням и, остановившись в углу, принялся скрести половик. Я отодвинул тот в сторону и, осмотрев крышку на предмет сюрпризов, открыл подпол.
        - Через три секунды после того, как я закончу говорить, вниз полетит граната, так что настоятельно рекомендую вылезать с поднятыми руками.
        Внизу зашебуршились.
        - Не надо, - раздался из дыры в полу девичий голосок, - мы выходим.
        Первой вылезла дрожащая, словно осиновый лист, девчушка лет восьми, несущая на одной руке замотанного в тряпки младенца, а вторую - держа поднятой. Следом, шмыгая носами и старательно задрав ручонки над головой, выползла целая гурьба детворы, ещё младше своей предводительницы, и построилась в рядок, боязливо зыркая то на меня, то на Красавчика.
        - Дьявол, - смерил я взглядом потенциальные источники информации. - Это всё?
        - Угу, - кивнула старшая.
        - Так, - открыл я дверь в избу, чем ожидаемо вызвал плач и распускание соплей у тех, что успели обзавестись мозгами. - Да, очень печально. А теперь заткнулись и слушаем меня. Это сделал дядька, которого посадили в клетку ваши ныне почившие предки. Сделал и сбежал. Уплыл на барже, пришедшей, чтобы забрать зверей. Ясно? Я на этого дядьку очень зол и очень хочу сделать ему больно. Но прежде мне нужно его найти. А для этого я должен узнать, откуда пришла баржа. Кто-нибудь из вас, сопляков, может дать внятный ответ?
        - Бе… Березники, - поборола старшая очередной всхлип.
        - Как добраться туда знаешь?
        - Ездила с отцом.
        - Дорогу помнишь?
        - Угу.
        - Славная девочка. Передавай дела, ты идёшь со мной.
        Глава 6
        Пока я впрягал лошадей, девчушка - даром что малая - бойко и чётко раздавала поручения остальной детворе, поспевая между делом успокаивать ревущих шкетов и собирать вещи в дорогу. Закончив с наставлениями, она вышла на крыльцо, оглядела заваленный трупами двор и пошла к телеге, стараясь не наступать в кровяные лужи.
        - Давай подсажу, - протянул я к девчушке руки, но та решительно отстранилась.
        - Сама могу. - Она кинула узелок на телегу и, ловко взобравшись, схватила вожжи. - Но, пошла!
        Ух ты. Я-то думал, отпрыски нормальных людишек к восьми годкам только-только переходят на твёрдую пищу и отучаются гадить под себя.
        - Как звать?
        - Меня?
        - Нет, кобылу.
        - Звёздочка.
        Бля, до чего ж трудно с детьми. Неужели и я был таким же?
        - Отлично. Ну а ты кто такая?
        - Оля… Ольга, - поправилась она. - Селеванова.
        - Далеко эти Березники, Ольга Селеванова?
        - Два дня пути.
        - А на барже?
        - Часов восемь, если без остановок.
        - Херово. Как Ткач очутился у вас?
        - Кто? - подняла она на меня голубые глазёнки.
        - Тот мужик, что в клетке сидел, а потом бойню в доме твоём устроил.
        - Его дядя Андрей привёл. Говорил, что на берегу валялся чуть живой.
        - Вещи при нём были?
        - Вещей много было. Автомат хороший, патроны, полный рюкзак добра всякого.
        - А что-нибудь необычное? Ну, такое, чего ты не видала ни разу.
        Ольга задумалась.
        - Пистолет у него чудной был. Навроде пээма, только ствол толстый-претолстый.
        - Нет, не то. Вспоминай.
        - М-м… Больше ничего не припомню. Но я же мельком видела. А что ты ищешь?
        - Кабы знать…
        Тем временем телега, под чутким руководством Ольги, выехала к берегу и остановилась против большого дощатого плота на жестяных буях.
        - Нужно вон ту штуку запустить, - указала она на небольшой, покрытый брезентом предмет с правого борта.
        Я взял лошадей под уздцы, завёл на плот и откинул полог. Под ним оказался дизель с лебёдкой, что меня немало обрадовало, развеяв опасения насчёт нецелевого применения моей мускульной силы. С третьей попытки дизелёк запустился, чихнул и, чадя, принялся наматывать стальной трос на катушку. Когда тот поднялся над водой, плот отчалил и неспешно двинулся к противоположному берегу.
        - Расслабься, - посоветовал я сжавшейся в комок Ольге, за спиной у которой улёгся Красавчик. - Он сыт.
        - Это ведь не один из наших? - спросила она, чуть дыша.
        - Нет, не из ваших. Звать Красавчиком.
        - Ручной?!
        - Ну, я бы так не сказал. Гладить и кормить с руки не рекомендую.
        Красавчик, смекнув, что стал объектом обсуждения, поднял голову и недовольно засопел.
        - А можно… - Ольга сглотнула и продолжила дрожащим голоском: - Можно он ляжет подальше от меня?
        - Без проблем. Красавчик, дружище, будь добр, сдрисни под телегу. Дама смущается твоей близости.
        Но гордое животное лишь надменно повело мордой и отвернулось.
        - Э-э… Ничего не выйдет. У него, похоже, другие планы.
        - Тогда я отойду, - сделала Ольга попытку отползти в сторону.
        - Это лишнее. Красавчик может обидеться. К тому же он не любит пустых мельтешений, как, впрочем, и я.
        Девчушка снова сглотнула подступивший к горлу ком и обречённо замерла на месте, готовясь вот-вот быть порванной в куски. По чумазым щекам, прокладывая новые борозды, покатились слёзы.
        Ненавижу плачущих детей. Они трясутся, корчат жуткие гримасы и издают слишком много шума. Это отвратительно.
        - Слушай, - легонько пихнул я Олю в плечо, - завязывай, кругом и так полно воды. Я взял тебя провожатым, а не на корм Красавчику. Значит, так и будет. Нравится тебе или нет, он останется рядом. Но ты можешь на него просто забить.
        - Забить? - повторила она, всхлипнув.
        - Ну да. Забить. Насрать, плюнуть и растереть, положить болт…
        - Болт?
        - Господи… Тебе старшие не объясняли такие простые вещи?
        - Нет. А теперь… теперь я - старшая. - Ольга последний раз всхлипнула и решительно утёрла рукавом сопливый нос, совладав с эмоциями. - Кто он такой?
        - М-м?
        - Тот, который убил мою маму и брата.
        - А, так это были… Его зовут - Ткач. Алексей Ткачёв в девичестве. Наёмник.
        - Почему ты идёшь за ним? Он и твою маму убил?
        - Нет, вряд ли.
        - Что-то украл у тебя?
        - Это уже ближе к истине.
        - Он не похож на местного. Издалека пришёл?
        - Да, протопали мы с ним немало. От самой… Издалека, в общем.
        - И как там, вдалеке?
        - Что, дальше Березников не бывала?
        - Нет. Отец говорил - дальше только лес, полный чудищ. Во все стороны лес. А там, где леса нет, мёртвые города, в которые лучше вовсе не соваться. Но сам-то в Пермь ходил, - добавила она слегка обиженно. - Правда это?
        - В основном - правда.
        - А ты откуда тогда взялся, если не с Березников? И Ткач этот?
        - Я же сказал: «в основном». Есть, конечно, ещё города, но их мало, и становится всё меньше.
        - Почему?
        - Делать там нехер, вот люди и уходят.
        - А куда уходят?
        - Туда, где лучше. В другие города, более успешные. Селятся вокруг, надеются откусить от большого пирога. Только мало кому удаётся. Так и гниют в своих трущобах. Батрачат, воруют, собой торгуют, детьми… Короче, выживают, кто как сумел.
        - А ты? Ты родом из такого города? А как он называется? Много там народу? А метро есть? А…
        - Стоп, - предостерегающе поднял я указательный палец. - Не слишком много вопросов в первый день знакомства?
        Оля со вздохом пожала плечами.
        - Арзамас. Это мой город.
        - Не слыхала.
        - И хорошо.
        - Почему?
        - Как тебе сказать… Население тамошнее придерживается несколько иного мировоззрения, чем твоя семья. Сложно было бы вам найти с местными общий язык. Таких там называют лацами. Нормальными то бишь. И, мягко говоря, не жалуют. А учитывая род занятий, ваша семейка закончила бы… - Я живо представил, как «гостеприимные» жители моего родного города окружают обоз переселенцев, под визг и улюлюканья стягивают с возов, забивают камнями, вспарывают животы, а то и впиваются зубами в ещё трепещущее лацовское мясо; ошалелые от крови лошади несут, раскидывая по грязным улочкам бесхозный уже скарб на радость дворовой шпане и зевакам. - Плохо. Вероятно, хуже, чем сегодня.
        Оля посмотрела на меня с подозрением.
        - Ты - мутант?!
        Я сдвинул капюшон чуть назад, и солнечный свет, отразившийся от жёлтой радужки, дал ответ вместо меня.
        Плот между тем пересёк реку, и я, сойдя на берег, вывел лошадей следом.
        - Надо лебёдку стравить, - потянула Оля вниз рычаг на дизеле, - а то баржа зацепит, и не вернёшься.
        Оптимистка.
        - Залазь уже. Ткач состарится и помрёт при наших темпах.
        - Сейчас. - Оля заглушила движок и села за вожжи. - Но-о!
        Пермская природа хороша. Жаль, не пришлось побывать тут летом или в пору ранней осени. Но даже слякотной весной здешние леса радуют глаз. Не такие дремучие, как муромские, с низкорослым подлеском и огромными мачтовыми соснами в два, а то и три обхвата. Скоро потеплеет, и их кора засочится смолой, источая повсюду дурманящий терпкий аромат. Что может быть лучше, чем дышать на берегу реки хвойным воздухом и слушать шелест зелёных шапок наверху, когда ветер проносится над ними, будто мозолистая ладонь над вихрами младенца. И ни души вокруг. Интересно, смог бы я жить здесь? Вот взять да и послать всё нахуй. Соорудить домик, удить рыбу, стрелять зверушек, собирать грибы, ягоды, вкусные коренья… Никаких тебе ткачей, никаких злоебучих заказчиков. М-м… Скучно. Грядочку-другую конопли? Сторчишься. А там и до зоофилии недалеко от одиночества. Социопатия социопатией, но сношать кабаних - это уже за гранью добра и зла. Стало быть, не судьба. Жаль.
        - Что ты сделаешь, когда найдёшь его, - нарушила Ольга размеренный ход моих мыслей, - убьёшь?
        - В конечном итоге - да.
        - Что значит «в конечном итоге»?
        - Ну, перед этим ещё много чего предстоит сделать.
        - Будешь пытать его?
        - Наверняка.
        Олины губки растянулись в довольную улыбку.
        - Это хорошо. А можно…
        - Желаешь присоединиться к захватывающему процессу?
        - Угу, - кивнула она, слегка смутившись.
        - Это ведь нескоро случится. Ткача нужно ещё выследить, поймать, да так, чтобы жив остался. Я, между прочим, с осени за ним бегаю.
        - Ничего, - Ольга решительно нахмурилась, - я потерплю.
        - А как же твои подопечные? Малышня, - уточнил я, видя непонимание во взгляде.
        - Они справятся… первое время. А через неделю тётка из Лысьвы вернётся, поможет.
        - У меня нет времени нянчиться с тобой.
        - И не надо. Я сама о себе позабочусь. Я - не малышня.
        - Неужели? Охотилась когда-нибудь на людей?
        - Нет. Но стрелять умею, - подняла она невесть откуда взявшийся в её детских ручонках «АПБ».
        - Твою мать! - схватил я направленный мне в бочину ствол. - Совсем спятила? Он же заряжен! Не хватало ещё сдохнуть из-за восьмилетней дуры, возомнившей себя ангелом мщения.
        - Я даже спуска не касалась! - заявила она обижено. - И мне девять!
        - С предохранителя зачем сняла?
        - Показать хотела, как стреляю.
        - Тебе этой железякой физиономию расшибёт.
        - Отдай! - вцепилась она в пистолет и решительно потянула, забыв в приступе негодования про Красавчика, сосредоточенно наблюдающего за происходящим прямо у неё за спиной. - Я умею!
        - Да хер с тобой, калечься. Только не ной потом.
        Ольга завладела наконец оружием и взяла наизготовку, едва удерживая тяжёлый громоздкий пистолет в маленьких ладошках.
        - Ворона, - предложил я цель метрах в двадцати.
        - Останови.
        Не успели лошади встать, как прогремевший выстрел заставил их сорваться с места, и только туго натянутые вожжи уберегли нас от прогулки по лесу верхом на оглобле. Вороне же повезло меньше. Точная пуля превратила божью тварь в облачко серых перьев.
        - Хм, неплохо.
        Завалившаяся навзничь Ольга поднялась, растирая ушибленный лоб и сияя улыбкой на сморщенном от боли личике.
        - Я же говорила, что умею.
        - Как ты смогла его у меня вытащить?
        - Да само получилось, - пожала она плечами.
        - И давно у тебя это получается?
        - Лет с пяти. Толя научил, брат двоюродный. Он в Соликамске живёт.
        - Карманник?
        - Лучший, - улыбнулась Оля и, помрачнев, добавила: - А ты много людей убил?
        - Много, но недостаточно. Мир всё ещё полон этого дерьма.
        - Больше десяти?
        - Одиннадцатого я записал на счёт, когда был годом старше тебя.
        - Ух! - Взгляд девчонки засветился неподдельным восторгом. - А как… что ты…
        - Чувствовал?
        - Угу, - кивнула она, предвкушая, видимо, эпическую историю о становлении выдающегося - чего скромничать? - охотника за головами, сдобренную толикой драматизма и душевных метаний.
        - Обиду. Мой первый покойник был весьма перспективным в плане дальнейшей разработки, но я всё обговнял, тупо выполнив приказ. Теперь вот морожу яйца в вашей сраной глуши, а мог бы…
        - И всё? - округлила Ольга глазёнки, будто её только что жёстко и цинично наебали, растоптав хрустальную мечту грязным сапогом пошлости.
        - Ну что ты? Было охуенно. Такое, знаешь, чувство непередаваемое, вот прям взлетел бы к самым звёздам, аж голова кружится, и вообще, заебись.
        - Правда? - произнесла она с придыханием, глядя на меня, как на икону.
        - Нет. Человек - это десять кило костей, пятнадцать - ливера, пятьдесят - мяса и полведра крови. Очень похож на свинью. И смерть их ничем не отличается. Как, впрочем, и жизнь у большинства.
        - Не любишь людей, да?
        - Видишь ли, многие ортодоксальные люди даже не считают меня представителем их биологического вида. А межвидовая любовь - нонсенс.
        - М-м?
        - Эх… Да, я не люблю людей.
        - А за что?
        - Боюсь наскучить тебе слишком долгим монологом.
        - Моно?..
        - Если опустить второстепенные причины, то, пожалуй, могу выделить основной побудитель к истреблению представителей твоего вида - люди задают слишком много глупых вопросов.
        Получив пищу для размышления, Ольга наконец заткнулась, заживо снедаемая нереализованным любопытством.
        Славься, Боже милостивый! Ты даровал мне час тишины! Неужели я в её годы был так же болтлив? А ведь нас тогда под одной крышей набралось четверо. Теперь понимаю, отчего Валет страдал «внезапными» приступами бешенства. Истинно великомученик. Упокой Господь его чёрную душу, если она была.
        Лошади мерно вышагивали, ломая копытами ледяную корку и выдувая облачка пара, телега успокаивающе поскрипывала, Красавчик, как обычно, пялился на кобыльи задницы, а Ольга боролась с любопытством. Безуспешно.
        - Сколько стоит убить человека? - спросила она, продолжая смотреть на дорогу.
        - Ну, согласно христианскому прейскуранту - вечность в аду.
        - Нет, сколько денег нужно заплатить тебе за убийство?
        - Ах, вот оно что. Тут всё сугубо индивидуально. Зависит от сложности целей.
        - Ткач - сложная цель?
        - О да. С каждым днём я всё больше убеждаюсь, что продешевил, договариваясь о цене за его голову.
        - И сколько… стоит его голова?
        - Сорок золотых.
        - Ого!
        - Надеюсь, ты по скудоумию не вообразила, что я возьму тебя в долю?
        - Я только хочу узнать, во что обойдётся…
        - Мне не послышалось? Ты желаешь кого-то замочить? Стоп, дай угадаю. Это мальчик из церковно-приходской школы, который дёрнул тебя в прошлом году за косичку!
        - Нет. - Ольга нахмурилась и посмотрела на меня со всей серьёзностью, на которую только способна девятилетняя девочка, так, что между плотно сведёнными бровями даже образовалась морщина. - Это дядя Степан.
        - Твой родной дядя?
        - Да.
        - И что же натворил этот негодяй? Щупал тебя, пока никто не видит? Или съел последнюю конфету на твоём дне рождения?
        - Отец взял у него деньги в долг, - проигнорировала Ольга мой сарказм. - Много денег. Я слышала, как разговаривали они с мамой. Отец говорил, что деньги нужно вернуть к следующей осени, а мама плакала и говорила, что он нас всех по миру пустит, что, если не вернём долг вовремя, лишимся всего. Теперь мы точно ничего не вернём. Дядя Степан - богатый человек, но терпеть нас не может. Если он заберёт ферму, мы окажемся на улице. Я знаю, где родители хранили деньги. - Ольга полезла в карман и достала кошелёк. - Тут немного, но, может, этого хватит?
        Шесть золотых и девятнадцать серебром. Невелико богатство. Ещё и монеты, похоже, легче приокских. Я достал из кармана жёлтый кругляшок с ковровским гербом и сравнил - ну точно, диаметр тот же, а толщина меньше. Тут не шесть, а хорошо, если хотя бы пять полновесных. На зуб вроде настоящее. Ладно, денег много не бывает, а искать заказы мне некогда, тут бы за Алексеем - какжетызаебал - Ткачёвым поспеть. Да и разве можно отказать ребёнку в невинной просьбе?
        - Ладно, поможем твоему горю. Рассказывай, что знаешь о любимом дяде. И поподробнее, время позволяет.
        Глава 7
        А дети умеют доходчиво излагать. Если очень захотят донести свою идею до нужных им ушей. И, надо сказать, Оля очень хотела. Хотела до того сильно, что в процессе повествования о любимом родственнике пришла к выводу, что порешить стоит не только дядю, но и всю его семью, в составе то ли восьми, то ли девяти особей. Милое дитя аргументировало сие умозаключение тем, что перешедший на неё по наследству долг точно так же перейдёт по наследству жене и многочисленным дядиным отпрыскам, только со знаком плюс. Ну и зачем плодить кредиторов? Логично, практично, ничего личного. Уважаю. Только вот заминочка - массовое убийство никак не укладывается в шесть неполновесных золотых.
        - Не с твоим капиталом, детка. И сразу хочу предупредить - натурой не беру.
        Ольга скорчила брезгливую гримасу.
        Чёрт. А я всегда считал себя симпатичным. Должно быть, у девятилетних совсем никудышный вкус.
        - Убив их всех, ты сможешь прибрать к рукам дядино добро, - парировала она.
        - Это вряд ли. Не люблю возиться со скотиной да и в торговле нихера не смыслю. Но…
        Дядя Степан, как выяснилось из содержательнейшего рассказа его любящей племянницы, был человеком состоятельным, держал большое стадо на ферме под Березниками и мясную лавку в городе, приносящую стабильный доход. Олин папашка, если верить всё тому же источнику, имел одно время долю в этом успешном предприятии, но крепко повздорил с братом и вышел из дела. Ясен хер, мучить несчастных мутантов куда веселее. Веселье он получил, а доходы оказались ниже ожидаемых. И вот непутёвый младший брат вынужден идти, потупив глаза, к старшему, клянчить денег. Дядя Степан, обладая, судя по всему, умом и сообразительностью в гораздо большем объёме, нежели меньшой братишка, с радостью одалживает под залог живодёрского хозяйства энную сумму, чётко зная, что вернуть её братик не сможет. С тех пор дела у Олиного клана шли из рук вон плохо. Один из двух заказчиков отказывается от их услуг, вероятно, подкупленный злопамятным дядюшкой. Ссуженные деньги быстро улетучиваются. А тут ещё такое несчастье со «случайно» освободившимися из заточения мишкой и Алёшкой.
        - …я мог бы убедить твоего дядюшку отказаться от имущественных претензий.
        - Это не поможет, - покачала Оля курчавой головой. - Как только ты уйдёшь, он заберёт нашу ферму.
        «Ферма» - забавное определение для зверинца. Хотя в остальном девчонка права. По всем понятиям опеку над сиротами должен получить дядька. Или тётка. Смотря кто больше даст на лапу местному царьку. Ведь за племяшками немалое приданое. Но и понятия здесь - не главное. Берёт тот, кто имеет силы взять. Владеет тот, кто имеет силы не отдавать. Можно заставить дядю Степана переписать на Оленьку хоть всё его имущество, с последующей отправкой подписанта в небытие. Но если оставшиеся родственнички не идиоты, богатая девочка Оля отправится следом за дядей без промедления, и всё вернётся на круги своя. Геноцид - эффективное профилактическое средство, но дорогое и требующее длительно курса приёма. Тут надо действовать быстрее, тоньше…
        - Когда, говоришь, тётка ваша вернётся?
        - Через неделю только. Не успеет она…
        - Думаю, я смогу сделать проблему отъёма твоей собственности наименьшей для дяди Стёпы. А там уж и правильная опекунша подтянется.
        - Как?
        - Уж что-что, а проблемы я создавать умею, поверь.
        А дорога до Березников особых проблем не доставила. Не считая волчьей стаи, преследовавшей нас ночью, но бздящей нападать из-за Красавчика, всё прошло гладко. Оля говорила, когда я велел говорить, и затыкалась, когда я велел заткнуться, а потому мы отлично поладили.
        Пытливый детский ум, казалось, впитал всю информацию о Березниках, какая только была ему доступна. Оно и понятно - единственный большой город… нет, единственный город на сотни километров вокруг их занюханной фермы, где Ольга родилась и выросла, откуда, по её словам, выбиралась считаные разы. И это самые яркие впечатления её недолгой жизни. Чёрт, да моё детство было счастливее. Неудивительно, что Березники стали для Оли сказочной страной, а реальные сведения неразрывно переплелись с городскими легендами и плодами собственной фантазии.
        Из восторженного повествования своей нанимательницы я понял, что Березники - город невероятно огромный, а людей в нём сотни тысяч, если не миллионы. На каждом шагу по его широким улицам путника поджидают чудеса, и просто удивительные вещи случаются ежеминутно. Но далеко не все жители сказочных Березников счастливы. И основная причина тому - некие эфемерные, но от того не менее жуткие и демонические субстанции под именем «Азот» и «Уралкалий». Древние чудовища, убитые «анериканскими» ракетами в незапамятные времена, и после смерти отравляли жизнь сказочному городу. «Азот» насылал тучи раков-убийц, а «Уралкалий» утягивал под землю целые улицы и отдавал их на растерзание неведомым тварям, обжившим его тёмную сырую могилу. Были в Березниках и свои достопримечательности, несмотря на общую сказочность, к коим относились: публичная библиотека, рынок в здании ДК металлургов и, конечно же, арена, разместившаяся там, где ей самое место - в Драматическом театре. По большей части на арене проводились кулачные бои - зрелище унылое, но позволяющее непритязательной публике скоротать время между субботними
представлениями. Вот уж там-то, с Олиных слов, было на что посмотреть: собачьи бои, травля крупных тварей мелкими, смертельные схватки среди представителей хомо сапиенс, и, разумеется, гвоздь субботней программы - венец эволюции против богомерзкого мутанта. Олин папка яростно болел за этих самых венц?в, но частенько оказывался наёбан судьбой-злодейкой. В чемпионах последнее время ходили всё больше богомерзкие. А это означало, что объём будущих продаж неуклонно снижался. Приходилось барыжить дешёвым ширпотребом, мрущем на разогреве, а отловленные «машины смерти» томились в домашнем зверинце, ожидая, пока сдохнет действующая звезда арены, и прожирая дыру в семейном бюджете.
        В общем, если абстрагироваться от детских преувеличений, Березники представлялись хоть и немного мрачным, но вполне культурным современным городом… пока мы к полудню вторых суток не достигли его границы.
        - Пру-у, - натянул я вожжи и поднялся в полный рост, стоя на телеге, чтобы лучше разглядеть развернувшуюся перед нами картину. - Что тут случилось, дьявол его подери?!
        - «Уралкалий», - прошептала Оля. - Одна из его могил. Надо ехать. Нельзя стоять здесь долго.
        Лежащий позади Красавчик поднялся и настороженно засопел.
        Я видел немало воронок, могу легко определить мощность заокеанского подарка и тип взрыва, но такое узрел впервые. Глубокий, относительно небольшого диаметра кратер расползался во все стороны уродливыми трещинами, словно пробоина в стекле. Кое-где трещины расширялись, образовывая чёрные зевы провалов, от которых ползли новые нитки. Бетонные развалины вокруг кратера покосились, теряя опору в ожидании своей очереди на путешествие к центру Земли.
        - Ну же, едем, - повторила Оля умоляюще.
        - Да, - передал я ей управление, - рули.
        Моя проводница тряхнула поводьями, и переминающиеся с ноги на ногу лошади без промедления пустились прочь от странной воронки.
        - Это всё шахты, - туманно пояснила Оля.
        - Шахты?
        - Ну да. Отец говорил, тут кругом шахты, всё изрыто. Даже под самим городом.
        Конечно, калий… Похоже, трудолюбивые рудокопы слегка увлеклись выемкой полезных ископаемых из недр планеты. И воронка - вовсе не воронка, а всего лишь провал грунта над пустотами, образовавшимися старанием жадных и недальновидных охотников за удобрением. В самом деле, с чего бы ебашить ракетами по калийным месторождениям.
        - С чего бы ебашить ракетами по калийным месторождениям? - озвучил я свою гениальную мысль спутнице.
        - А? Каким?..
        - Ты сказала, что здесь упали американские ракеты. Это от них воронка?
        - Нет, - покачала Оля головой, нахмурившись, - я так не говорила. Ракеты упали на «Азот», а тут «Уралкалий». Какой ты бестолковый, мутант.
        «Хуясе! Это я же ещё и бестолковый. Говорить по-русски научись, мяса кусок!» - подумал я, молча глядя на не в меру самоуверенного ребёнка, но высказываться не стал, решив, что в следующий раз просто отрежу язык.
        Чем дальше мы продвигались, тем более зловещей становилась картина. Постепенно лес, редея километр за километром, полностью уступил место мёртвой растрескавшейся земле. Тропа петляла между чёрными провалами, становясь уже с каждым ударом копыт. Кое-где приходилось спешиваться и везти напуганных кляч под уздцы, чтобы те не оступились на этом зыбком пути. Ещё не видя «Азота», я с готовностью поверил бы, что ядерный удар нанесли всё же именно здесь, причём совсем недавно. Но недоросль-краевед снова разубедила меня, ловко манипулируя загадочными выражениями: «шламонакопитель» и «солеотвал». Не знаю, что эта хуйня означает, но, по всему судя, ничего хорошего. И это ничегохорошее, будучи разнесенным ударной волной по округе, превратило и без того не слишком плодородный слой суровой северной почвы в безжизненную пустыню, а сейсмический эффект обрушил грунт в многокилометровые шахты. Вуаля! Ад на Земле готов. Сатана, трясясь от зависти, листает списки в поисках авторов проекта.
        Да, человек - удивительное существо. Как-то читал статейку одного довоенного философа, где тот сравнивал человечество со смертоносным вирусом, поразившим пациента-Землю. Занятно, но не верно. Не хватает основного компонента - эпидемии. Вирус распространяется, оприходуя всё новые и новые цели. Зараза-человечество летит по просторам Вселенной, пожирая на своём пути галактики, глотая целиком звёздные системы! Ух! Аж оторопь берёт. Я был бы горд стать микробом такого вируса. Но нет. Странное существо, облепившее Землю, как лишай, едва не сожрало само себя вместе с носителем. Это даже тупее, чем обычный паразитизм. Каждый вид подчиняется общему непререкаемому закону - выжить любой ценой. Но только не человечество. Плывя на утлом плоту посреди океана-космоса, оно умудрилось разжечь громадный костёр и устроить вокруг него пляски. Теперь костёр затух, но пляски на прожжённом обугленном плотике продолжаются и он вот-вот перевернётся. Заботит ли это плясунов? Да ничуть. Может, так задумано природой? Может, прочухав опасность, вселенский разум запустил механизм самоуничтожения ебанутого человечества? Решил
дать шанс другим видам? Что ж, если так, я с радостью помогу.
        Примерно через час нашего неспешного продвижения среди поредевших трещин начали встречаться следы жилья - фундаменты, печи, ямы погребов, тянущиеся ровными, насколько позволял обновлённый ландшафт, порядками. Позади останков Зырянки - как стало известно из разъяснений моей проводницы - раскинулось большое озеро, которое Ольга почему-то упорно называла прудом, а за ним уже виднелись обветшалые железобетонные коробки высотных домов.
        - Огромные, правда?! - с придыханием вопрошала Оля, глядя на латаные-перелатаные панельки, словно это были сверкающие дворцы. - Неужто их в самом деле люди строили?
        - Не глупи. Разве люди могут построить что-то выше трёх этажей? Нет, конечно. Это были добрые великаны.
        - Серьёзно?!
        - Сама подумай - какой человек способен поднять такую железобетонную дурину и примастырить её к другой?
        - Ну да… - На юной мордашке отразились нешуточные раздумья. - А где они теперь, эти великаны?
        - Сдохли.
        - От чего?
        - Люди плодились, как саранча, домов надо было всё больше и больше. Великаны пахали сутками напролёт. Тягали тяжести без продыху. Надорвались и сдохли. Кто от инфаркта, кто от грыжи, а иные - от тяжёлой затяжной депрессии.
        - Почему я об этом ничего не слышала? - На Олином лбу появилась морщинка сомнения.
        - Откуда мне знать? Тёмные вы тут.
        Морщинка углубилась, едва разделяя сошедшиеся к переносице брови.
        - Ты всё выдумал! Врун!
        - Нехорошо обвинять человека во лжи, не имея контраргументов.
        - Контр?.. Да и не человек ты!
        - С этим трудно спорить.
        - Я не глупая, - насупилась Ольга. - А врать грешно.
        - Вот как? А желать смерти родному дядьке с его домочадцами - не грешно?
        Оля задумалась, но всего на секунду.
        - Я не нарушаю заповедей.
        - Технически нет, - припомнил я десять библейских постулатов. - Но ведь и я не нарушаю.
        - Как так? Ты же соврал!
        - Напомни-ка мне девятый пункт сего ветхозаветного перечня.
        - Не лги! - отрапортовала весьма довольная собой Оля.
        - Твой отец был так скуп, что экономил на розгах? Не надо отсебятины, давай цитату.
        - Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего, - продекламировала она с выражением после недолгих раздумий и удивлённо воззрилась на меня, проникнувшись смыслом только что сказанного.
        - Вот видишь, я абсолютно чист перед Богом и ближними. Даже если буду выдавать себя за Мессию, это не пойдёт вразрез с заповедью. Изучай материал, на Страшном суде пригодится.
        - Так ты христианин?
        - Нет.
        - Но в Бога веруешь?
        - Нет. Впрочем, я и в Гусляра не верил, пока тот мне не сыграл как-то безлунной ночкой в пустошах. Так что лучше быть готовым к встрече с тем, во что не веришь.
        Миновав скопище старых полуразрушенных коттеджей вперемежку с лачужным новостроем, которое отчего-то носило гордое название «Дворянское гнездо», мы очутились в районе многоэтажек, и Ольга указала на дверь подъезда одной из них.
        - Вот тут мы с отцом останавливались в прошлый раз.
        - Постоялый двор или знакомые?
        - Не знаю, - пожала Оля плечами. - Там такой жирный дядька нас встречал, потом они с отцом поговорили, и мы пошли в комнату.
        - Ясно. Дай серебро. Не хочу светить неместными монетами.
        Мы оставили телегу с укрытым брезентом Красавчиком у крыльца и прошли внутрь.
        - Тут, - ткнула она пальцем на обшарпанную дверь.
        - Чего надо? - в ответ на стук донёсся из глубины квартиры пропитой голос.
        - На постой бы нам.
        - На постой, говоришь? - просипел голос, приблизившись. - А деньги есть?
        - Немного. Сторгуемся.
        Дверь приоткрылась, и в щели за цепочкой появилась бледная тощая рожа, осмотревшая мутными глазами вначале меня, а потом мою спутницу.
        - Это не тот, - прошептала Ольга, теребя мой рукав.
        - Покажи, - потребовал хозяин апартаментов, отравив перегаром и без того затхлый подъездный воздух.
        Я достал Олино серебро и продемонстрировал на раскрытой ладони.
        - Ага, - удовлетворённо крякнул источник смрада. - Надолго?
        - Дня три, может, чуть больше.
        - Десять монет.
        - А что не сотню?
        - Э? - не оценил юмора стяжатель.
        - И двух с тебя хватит. А то пойду по соседям, - добавил я, видя, как рожа в щели недовольно кривится.
        - Ладно, погоди. Давай хотя бы пять.
        - Три. И это только из-за моего необузданного человеколюбия.
        - Аргх… - Радушный хозяин вовремя поборол желание харкнуть мне под ноги. - Хули с вами делать? Заходи. Вон туда. Кидайте шмотьё. - Он похлопал себя по карманам и растерянно крякнул. - Сейчас ключи притащу.
        Убогая комнатушка вмещала в себя две тахты с воняющими сыростью матрасами, шатающийся стол, два табурета и ряд гвоздей в стене, заменяющих гардеробную. Но дверь была крепкой, открывалась наружу и имела внушительный кованый засов. Да и решётка на окне с прогнившей рамой вполне соответствовала моим требованиям комфорта.
        - Зараза… Да куда же они запропастились? - донёсся из соседней комнаты недовольный бубнёж.
        Оля виновато подняла на меня глазёнки и показала на раскрытой ладони связку ключей.
        - Бля, да ты ещё и клептоманка.
        - Кто? - не поняла она.
        - Эй, хозяин, не эти ищешь?
        - А? - высунулся тот в коридор. - Точно, они!
        - На столе валялись.
        - Поди ж ты, вот ведь память стала дырявая, - отцепил он со связки два ключа. - Лошадей с телегой можешь в сарай отвести, прямо перед окном, - мотнул башкой хозяин, вручая мне ключ. - За две монеты сверху. Там сена немного, вода в колонке рядом, увидишь. Умывальник в коридоре, сортир на дворе. Бесплатно. А если помыться - есть у меня тут корыто жестяное. Ну, и воды согрею. За монету.
        - Годится, начинай, - протянул я три серебряных кругляшка.
        - Ага, только на пол особо не лейте. - Он собрался было уходить, но обернулся и, смерив насупившуюся Ольгу взглядом, спросил: - Кто она тебе?
        - Племяшка. Настей звать.
        - Ну да, племяшка, - повторил он без особой веры в голосе. - Ты тут с ней того, поаккуратнее. Мне проблемы не нужны.
        - Не создавай - и не будет.
        - Лады. Василий, - протянул он сухую узловатую пятерню.
        - Андрей, - ответил я рукопожатием.
        - Издалека к нам?
        - Ты кипяточка, помнится, обещал. Зудит всё, мочи нет.
        - Ага, точно, пойду я, - проявил чудеса такта Василий и удалился.
        - Настя? - спросила моя «племяшка», как только скрип шагов стих за закрытой дверью.
        - Молодец, что запомнила. С этого момента так себя и называй. А меня…
        - Дядя Андрей.
        - Умница. Отведу лошадей в сарай. Запрись тут, открывай на стук, - я ударил костяшками о столешницу раз и после короткой паузы - ещё два. - И пока меня не будет, собери пожрать. Не могу думать о злодеяниях на пустой желудок.
        Глава 8
        Перекусив и помывшись, остаток дня я решил посвятить уже до блевоты привычному и основному в последние полгода своему занятию - поискам Ткача. Шататься по тайге с простреленным плечом - занятие не из приятных даже для такого отморозка. Поэтому шансы на то, что Ткач задержится в Березниках я расценивал как весьма высокие. А куда приткнуться покоцанному ублюдку в незнакомом городе? Расспросив аборигенов, удалось выяснить, где находится местный госпиталь. Вряд ли Алексей - менязовутпаранойя - Ткачёв задержался там до сего дня, но за помощью, возможно, обращался.
        Больничка, расположившаяся в обветшалом кирпичном здании о трёх этажах, где половина окон была заколочена досками, оказалась закрыта. На мой вежливый, но настойчивый стук ногой в дверь отозвался сильно выпивший сторож и любезно объяснил, что «Нехуй тут шуметь! Доктора нет!». А на вопрос «Где он?» ответил: «У Марго, наверное, с блядями. Где ж ещё?» Действительно, что делать доктору в больнице? Экий я бестолковый. Визитёров за последние двое суток сторож помнил весьма смутно и характеризовал их ёмкой фразой «уёбки калечные», что в целом соответствовало образу Ткача. А потому я отправился по ранее названному адресу.
        Бордель мне удалось обнаружить без затруднений. Похоже, это была одна из достопримечательностей города, не попавшая в Олин список. Надо бы расширить её кругозор. Быть страстным поклонником Березников и при этом обходить стороной притоны с кабаками - не дело.
        Заведение с простым и логичным названием «У Марго» находилось аккурат против здания местной управы в самом центре. И управа на его фоне явно проигрывала в помпезности, не говоря уже о посещаемости, так что не оставалось ни малейшего сомнения относительно того, какое из заведений важнее для города.
        Прямо за входной дверью страждущих встречала клетка с оконцем для сдачи лишнего в любовных делах барахла и два дюжих мордоворота по другую сторону решётки, вооружённые двуствольными обрезами. Так что, шагнув внутрь, клиент сразу начинал получать услуги сексуального характера, правда, при условии наличия у него мазохистских наклонностей. Мне с этим не повезло, а потому тонус под прицелом четырёх стволов в замкнутом пространстве сильно понизился.
        - Волыны сдать, - пробасил один из мордоворотов и указал обрезом в сторону окошка.
        Порадовавшись, что оставил большую часть арсенала на попечение Ольги, я разрядил «АПБ» и протянул его охраннику.
        - Поаккуратнее с ним. Подарок жены.
        - И нож, - кивнул тот на «НР-2», беспардонно проигнорировав мою блистательную шутку.
        - Шнурки можно оставить? - отцепил я с пояса инструмент.
        - Да, - подтвердил мордоворот со всей серьёзностью, отразившейся на квадратной физиономии с узкой полоской лба. - Проходи.
        Подвергнувшись напоследок мануальному надругательству, которое, впрочем, так и не выявило закреплённого между лопаток кинжала, я покинул коридор-пыточную и очутился в храме любви.
        Обожаю хорошие бордели. Даже не за их прямое предназначение, хотя это, безусловно, важная составляющая. Мне они всегда внушали чувство комфорта и прямо-таки домашнего уюта. Не буквально, разумеется. Моя бетонная конура, пропахшая солониной и оружейным маслом, - это совсем иной уют. А здесь… здесь мягкие диваны, алый бархат, золотая парча, накрахмаленные простыни и полуголые девки, пахнущие ванилью. Здесь другой мир. Оазис посреди суровой пустоши. Бывало, получив расчёт, я проводил по двое-трое суток в арзамасской «Загнанной лошади» безвылазно. Знал всех работниц в лицо, по именам и на вкус. Я жил бы там, будь моя воля. Но, увы, деньги имеют неприятное свойство заканчиваться, а с ними заканчиваются и сладкие денёчки. Дьявол… И откуда у меня такие пристрастия? Ведь казалось бы… Наверное, всё дело в Хашиме и упущенных возможностях. Слишком многого я был лишён в детстве.
        - Вечер добрый, - подрулила миловидная жрица любви, покачивая бёдрами в такт моему участившемуся сердцебиению. - Чего желаете?
        Чего я желаю? О, детка, поверь, после долгого воздержания я желаю такого, о чём ты не захочешь слышать.
        - К вам доктор из госпиталя заходил?
        - Простите, - учтиво улыбнулась она, запустив стандартную процедуру вежливого посыла нахуй, - мы не интересуемся личной жизнью и профессией клиентов, так что я не совсем понимаю…
        - У него дом горит.
        Кокетливо прищуренные глазки моей визави округлились и забегали, понукаемые сомнением в правильности стандартного подхода.
        - Я сейчас, - выдохнула она наконец и ускакала вверх по лестнице, стуча каблучками.
        Вот так всегда. Чем отработаннее схема поведения, тем легче её сломать. Это как пуля и ствол. Пока их калибр совпадает, всё летит на ура. Но стоит только подать на вход нечто иное, отличное от штатного, как жёсткую конструкцию разрывает к ебене матери.
        Буквально через пять секунд после того, как её каблучки отстучали последнюю ступеньку, на лестницу вылетел взлохмаченный тип в майке и расстёгнутых штанах с подтяжками. Он, едва не споткнувшись от поспешности, сбежал вниз и без лишних проволочек умчался вон как был.
        На такую прыть я не рассчитывал. А потому, забыв на время про реквизированный арсенал, выскочил следом и помчался за шустрым «погорельцем». До того шустрым, что нагнать его удалось в каком-то проулке, пробежав чуть ни полгорода.
        - Да стой уже! - ухватил я похотливого докторишку за подтяжки.
        - А!!! Пусти! Ты кто такой, бля?! - попытался он вывернуться, но был отправлен пинком на сыру землю и, закрывшись руками, приготовился получать пиздюлей.
        - Поговорить надо.
        - У меня дом горит!
        - Пока нет. Но если продолжишь орать, я это исправлю.
        - Что?! - взвизгнул доктор и, чуть отдышавшись, продолжил уже с меньшей экспрессией: - Как? Мне сказали…
        - Это я сказал. Не обессудь. Надо было тебя как-то вытащить из борделя. Кто ж знал, что ты такой импульсивный.
        - Какого хера? - проскрежетал он, поднимаясь на ноги.
        - Хочу поболтать о твоих недавних пациентах.
        - Да? А я хочу, чтобы ты мне отсосал, раз уж помешал сделать это шлюхе.
        - Знаешь, - схватил я грубияна за горло, - с вырванным кадыком тебе будет трудно отвечать на мои вопросы, а без этих ответов тебе будет трудно остаться в живых. Так что не усугубляй. Понял?
        - Понял, - прохрипел он, когда пальцы разжались.
        - Меня интересует наёмник с огнестрельной дырой в правом плече. Помнишь такого? И советую хорошенько подумать перед тем, как начнёшь говорить.
        - Да, - помотал доктор головой. - Да, помню. Он был вчера утром. Платил серебром, нездешним. Я его подлатал и отправил восвояси. Даже имени его не знаю.
        - Тебе и не нужно. О чём вы говорили?
        - Да ни о чём. Я вообще не особо люблю болтать за жизнь со свежеподстреленными наёмниками. Мало у нас общих тем для разговора.
        - Он что, ни слова не проронил?
        - Ну, почему. Пришёл, сказал, дескать, помощь нужна, рану обработать. Я его впустил. А чего бы и не впустить? Завёл в кабинет. Спросил, огнестрел ли? Он подтвердил. Рана оказалась сквозная. Промыл, заштопал, перевязал. Он ещё, когда уходить собрался, спрашивал, где тут упасть можно, отлежаться. Я посоветовал пойти в доки, там ночлежка какая-то была. Вот, собственно, и весь разговор.
        - Доки, значит?
        - Я только посоветовал. Пошёл он туда или нет - знать не знаю.
        - Где это?
        - У реки, понятное дело. Там, - махнул доктор рукой в сторону Камы. - Точнее не скажу. У местных поспрашивай. Ну, честно, не знаю я. В доки мало кто без особой нужды суётся.
        - А что такое? Неблагополучный район?
        - Для кого как, - ощерился доктор. - Ты, думаю, быстро освоишься.
        - Посмотрим.
        - Ну, всё? Можно мне теперь вернуться к неоконченному минету?
        - Да, валяй. И это, - окликнул я уже удаляющегося страдальца, - не распространяйся о нашем разговоре, если не хочешь, чтобы сегодняшняя сказка стала былью.
        Неудовлетворённый врачеватель в ответ лишь злобно сверкнул глазами и скрылся за углом, не пожелав составить мне компанию по дороге в столь спешно покинутый бордель.
        Забрав свой арсенал и пообещав приветливым охранникам непременно вернуться, я покинул храм любви, поймал у входа мучимого стояком березниковца, подкинул ему монетку - дабы тот не занимался от безденежья самолечением, - за что получил подробнейшее описание искомого маршрута, и отправился в доки.
        Путь мой пролегал из центра через давно обезлюдевшую промзону и огромный пустырь с лесом. Если бы я не знал точно, что впереди Кама и расположившийся на её берегу неблагополучный район Березников, то решил бы, что город закончился, а дальше только дикая тайга. Но спустя некоторое время, уже затемно, исчезнувший было город снова возник, замелькав редкими огнями.
        И почему отбросы общества всегда льнут поближе к воронкам? Должно быть, виной тому тяга к саморазрушению, присущая человечеству в целом, но особенно ярко выраженная у наихудших его представителей. Если в радиусе километра-другого от выкопанной атомным ковшом ямы есть жизнь, можно быть уверенным - эта жизнь уродлива, агрессивна и лучше бы её не было. Дьявол. Начинаю рассуждать, как конченый лац. Слишком давно я покинул отчий дом, успел отвыкнуть.
        Между тем встречающие меня лачуги района доков здорово напоминали таковые же в родном Арзамасе - убогие, сляпанные из чего попало наросты на остатках довоенных построек, с крохотными оконцами под самой крышей и низкими дверями, чтобы удобнее было ебашить сверху по затылку незваных гостей. Никакой планировки, никаких улиц, как дома, с той лишь разницей, что хуй поймёшь, куда тут идти.
        - Вечер добрый, уважаемые, - подошёл я к трём гуманоидным особям, коротающим вечерок за распитием мутной, дурно пахнущей жидкости. - Не сориентируете, где тут переночевать можно?
        - Не местный, что ли? - поинтересовался через губу самый крупный и, видимо, самый авторитетный из троицы собутыльников.
        - Да, проездом.
        - Проездом? - переспросил тот, усмехнувшись, чем побудил двух подпевал помельче к натужному веселью над моей безобидной репликой. - И куда же путь держишь, уважаемый?
        - Прямо сейчас - к ближайшему месту, где можно кости уронить.
        - Хе, ну тогда ты пришёл, - запустил авторитет руку под куртку и вернул её сжимающей рукоять внушительных размеров тесака; его подельники, решив последовать примеру старшего товарища, тут же обзавелись кастетом и обрезком арматуры.
        - Полегче, - сделал я шаг назад, примирительно вскинув руки. - Разве так следует обращаться с гостями?
        - Выворачивай карманы, - порекомендовал авторитет, - и уйдёшь на своих ногах. Может быть.
        - Остыньте, парни. Я только лишь усталый путник в поисках ночлега и не хочу неприятностей. Давайте обсудим всё, как цивилизованные люди.
        Пока я нёс эту околесицу, мои примирительно вскинутые руки поднимались всё выше, к рукояти закреплённого на спине кинжала, а стайка охотников до лёгкой наживы медленно расходилась, беря меня в кольцо.
        Первый из них - жилистый недомерок с арматуриной - попытался сломать мне ногу, но был слишком безыскусен, за что поплатился рассечённой от губы до уха щекой и скорчился у стены, нервно ощупывая свою обновлённую физиономию. Второй подельник - высокий голодранец, вооружённый кастетом, - нанёс размашистый удар, целя мне в висок, и сложился пополам, отведав потрохами сталь клинка.
        Авторитет, перехватывая рукоять ножа вспотевшими ладонями и не решаясь напасть, призывно глянул на своего слишком широко улыбающегося сподручного:
        - Липкий, ты чё? Помоги давай.
        Но тот вместо самоотверженного штурма лишь отполз за угол и сиганул прочь, зажимая рукой распоротую щёку.
        - Липкий! Ах ты сука!
        Кому было адресовано последнее, сказать трудно - может, Липкому, может, мне, а может, и Господу Богу, так немилосердно подставившему раба своего грешного.
        - Ладно, - сделал авторитет шаг назад. - Ладно, - повторил он, будто заклинание, вытирая скользкую от пота ладонь о куртку.
        Я двинулся влево, обходя струхнувшего героя так, чтобы тот развернулся спиной к своему бездыханному товарищу, и, выбрав момент, резко шагнул вперёд.
        Пытающийся спасти себя организм отпрянул и споткнулся об организм, которому это не удалось. Нож выскользнул из руки, ноги отчаянно замесили грязь в попытке разорвать быстро сокращающуюся дистанцию между беззащитным телом и светящейся в темноте сталью кинжала.
        - Всё, хорош-хорош, - затараторил авторитет, продолжая сучить ногами и ёрзать жопой по грязи.
        - Вставай, - поднял я его, подцепив жалом клинка за ноздрю.
        - Не надо! Я всё расскажу!
        - А есть что рассказать?
        - Мужик, у меня к тебе тёрок нету. Нам заплатили.
        - Продолжай, - припёр я словоохотливого бандита к забору.
        - Какой-то стрелок, залётный. Раньше его тут не видел. Подрулил к нам, говорит, мол, работа имеется.
        - Дальше.
        - А не убьёшь?
        - Ты ведь всё ещё жив.
        - Э-э… короче, говорит, надо гаврика одного уработать. Высокий, говорит, худой, в капюшоне всегда, и глаза, говорит, жёлтые, будто у собаки. Так и сказал.
        - Опиши его.
        - Ну, это… наёмник он, сразу видать. Ростом с тебя будет, крепкий такой, рожа кирпичом. Серьёзный мужик. Мне с ним спорить не захотелось. Да и деньги он хорошие пообещал.
        - Сколько вас?
        - А? Банда-то? С дюжину будет… Было с дюжину, - глянул он на почившего соратника. - Не убивай, братан. Я сейчас же отбой дам на все посты.
        - Дашь. Но перед этим мы кое-что сделаем. Хватай-ка своего покойника и тащи вон туда, - указал я на развалины в сотне метров. - Да поживее. А то не ровён час подельник твой калечный с подкреплением прискачет.
        Воспылавший рвением авторитет без лишних слов взвалил труп на плечи и трусцой поспешил к означенной цели.
        - Сюда бросай, - указал я в угол.
        - Ага, - свалил он тело на груду битого кирпича. - Ну, всё? Я пойду?
        - Не так быстро. Какие доказательства моей смерти хочет заказчик?
        - Голову, - развёл авторитет руками.
        - Обрей его, - бросил я своему душегубу засапожник.
        - Зачем?
        - А сам-то как думаешь? - я снял капюшон. - Чтобы похоже было. И аккуратнее, мне не нужны порезы.
        - Понял-понял, - оживился авторитет, смекнув, что шансы на продолжение его аморального существования резко пошли вверх. - Ща всё будет.
        - Что за банда-то у вас?
        - А? - отвлёкся он на секунду от устранения сальных патл с мёртвой головы. - Содовыми зовёмся. Крышуем тут неподалёку пару кабаков и ночлежку. Не бог весть что, но с голоду не пухнем.
        - Ночлежку, говоришь? Там с Ткачом повстречался?
        - С кем?
        - Твой заказчик.
        - А, это да. Мы как раз одного ухаря метелели, на шару переночевать решившего. Ну, и приметил он нас, Ткач этот.
        - Всё ещё там живёт?
        - Не знаю. Мы забились в кабаке повстречаться, после того, как… ну, ты понял.
        - Что за кабак?
        - «Самоцвет». Это возле Белого моря.
        - Ткач там регулярно столуется?
        - Должно быть. На восемь вечера назначил. А может, и подошлёт кого. Я бы так и сделал, чтобы не светиться. И с ночлежки бы съехал сразу.
        - Дружище, а ты умнее, чем мне представлялось изначально.
        - Я уже гнил бы в земле, будь по-другому, - усмехнулся он.
        - Без сомнения.
        - Ну вот, - протянул мне новоиспечённый цирюльник вперёд рукоятью засапожный нож, - готово дело.
        - Хорошо, - оценил я гладко выбритую голову-доказательство. - Теперь возьми его кастет и сделай на месте лица кашу. Я хочу, чтобы кости были вмяты внутрь, а глаза порваны. Всё понятно?
        - Да, - неуверенно кивнул мой перевербованный агент и, глянув на меня, добавил решительнее: - Всё понял.
        Вооружённый кастетом кулак завис над мёртвым лицом и резко опустился. Сломанный нос влажно хрустнул. Следующий удар раскрошил зубы. Верхняя челюсть треснула и ввалилась под третьим. Четвёртый - раздробил скулу. Удары сыпались всё чаще и чаще, ломая кости лица, сдирая кожу и мясо. Наконец мой помощник с чавканьем вынул кулак из кровавого месива и стряхнул ошмётки.
        - Вроде готово, - прохрипел он, утирая взмокший и забрызганный кровью лоб.
        - Дьявол. Да ты настоящий художник. Не будь я уверен, что жив, всплакнул бы на собственных похоронах. Теперь отрежь её, - бросил я «художнику» «НР-2».
        - Бля…
        - Нехорошо?
        - Что-то на желудке тяжко.
        - Тебе недостаёт практики. Режь. Сильнее надавливай, ну же. Это не яблочный пирог. Тут пилой пройдись. Ниже бери, в позвонок упёрся. Раздели их. Вот так. В первый раз, что ли?
        - Да пошёл ты…
        Авторитет скорчился, сотрясаемый рвотными спазмами. Утёрся рукавом и продолжил.
        - Держи, - катнул он наконец мне к ногам отрезанную безлицую голову.
        - Оставь себе, пригодится.
        - Ах да…
        - И нож оставь. На клинке моё имя. Подарок жены. Передашь Ткачу вместе с головой. Надеюсь, это укрепит его веру.
        - Жены? - усмехнулся авторитет.
        - Чертовски жаль с ним расставаться, но я надеюсь его вернуть.
        Глава 9
        Человек по сути своей - животное, и ни умение читать правильные книжки, ни тупое следование своду правил, утвержденных некогда хитрожопыми любителями пожить за чужой счет, ни на миллиметр не отдаляет его от инстинктов, заложенных матушкой природой: много и вкусно хавать, отъебать самую красивую самку, сожрать самых сильных самцов в округе и нагнуть всех оставшихся, согнав их в послушное стадо, построить самую большую берлогу, заиметь самую большую пушку и наплодить столько потомства, сколько сможет выпростать та самая самка и сколько сможет вместить та самая берлога. А возможно, и больше.
        Дядя Степан уверенно двигался в этом направлении. Судя по словам мелкой прошмандовки, что уплетала напротив меня размоченную в кипятке галету, её проблемная родня проживала в деревне Чашкинцы, что в шести километрах на северо-восток от города. Сама она помнила только это и ещё то, что мясная лавка дяди отоваривала ливером сомнительного происхождения березниковский люд в двух кварталах к востоку от бывшего городского парка с огромным завалившимся колесом обозрения по центру. Туда я и направился спозаранку.
        Владения Стёпы-Хряка, прозванного так то ли за экстерьер, то ли за своё свинское отношение к окружающим, занимали целиком первый этаж третьего подъезда грязно-коричневой пятиэтажки, увенчанной двускатной крышей, давно не спасавшей ни от дождя, ни от снега. Впрочем, вряд ли удастся найти такого ебанутого на всю голову, что решится хотя бы переночевать в этом и соседних домах. Если сам магазин был сух, чист, уютен, обитаем и непрошибаем, то соседние подъезды, верхние этажи и прочие строения окрест мало отличались от заброшенных пятиэтажек моего родного Арзамаса и прочих городов, в которых я превратил в мясо с кровью не одну сотню прямоходящих, но плохо соображающих особей.
        При мысли о бифштексе, при нажатии на который ножом выступает алый сок, я сглотнул. С утра лишь одинокая галета нашла свою смерть на дне моего желудка, поэтому я был зол, да и время поджимало. Ткач мог не сегодня-завтра покинуть город, даже несмотря на известие о моей «смерти». Так что в сегодняшних моих планах была вылазка не только в мясную, но и во все оружейные лавки славного города Березники. Вряд ли Лёха рванул по одному ему известному маршруту, не обновив свою покоцанную рекой снарягу. А значит, есть шанс узнать что-то новое о моём заклятом друге.
        Не тратя время на затяжные обходные маневры и долгие задушевные беседы, я схватил за плечо пытавшегося прошмыгнуть мимо меня тощего мужичка с носом характерного фиолетового цвета.
        - А что, по средам у вас в городе наливают?
        - Так ить и по средам, и по пятницам, тока места надо знать. - Прощелыга подобрал свалившуюся с головы от резкой остановки шапку и улыбнулся во все свои три зуба.
        - Это вон там, что ли? - кивнул я в сторону узких запотевших окон.
        - Не-е-е. Там Хряк, мясной лавкой заправляет.
        - Степан?
        - Ага. Стёпа-Хряк, чтоб он сдох. А наливают тут за углом у Прохора.
        - Веди.
        Водка - самая универсальная платежная единица, для меня ещё и едва ли не основной инструмент по добыче информации. Конечно, монета или гвоздодёр развязывают языки куда быстрее, но по пьяни народ выбалтывает порой то, что ему мешает рассказать алчный блеск или кровавая пелена в глазах. Главное - уметь подогреть клиента ровно настолько, чтобы он уже потерял бдительность, но ещё не потерял способность ворочать языком.
        Вот и Вова-Бактерия живописно и обстоятельно поведал мне о житии-бытии известного мудака Стёпы-Хряка. Через полчаса я знал, что семейство Олиного дядюшки обитает в двухэтажном кирпичном замке с башенками, задние дворы которого выходят на поля, где нагуливает вес скотина. Тут же за лесополосой - коровники, пара свинарников и птичник. Чуть поодаль в низине - бойня.
        А чо? Всё по уму. И близко, и деревья не пропускают вонь к жилью.
        В самих Чашкинцах, по словам Бактерии, после того как там развернулся Хряк, больше никто не живет. Разве что невольнонаемные сельчане в двух крайних домах. Остальным Хряк надоел до смерти, буквально. Но несколько семей всё-таки унесли ноги. Нет, конкретных случаев душегубства Бактерия, конечно, не знал, но то у одного чашкинца дом сгорел, то у второго заворот кишок случился. А дёшево отделавшиеся - это те, кто, отдав Хряку в счет долга скотинку, подались от безысходности на заработки в город.
        - Вон вишь Матвей рукавом сопли утирает? - Вован ткнул пальцем в сторону крепко сбитого, но изрядно потрепанного жизнью детины. - Имел бычка, двух тёлок, свинок с десяток и курей, гусей там всяких, так всё Хряку отошло. Теперь тут шаромыжит.
        - И много таких?
        - Ещё двоих знаю.
        - А что у этого Хряка семья-то большая? - Я пополнил словарный запас Бактерии ещё чаркой, и речь моего собутыльника полилась в противоположном водке направлении, согревая мои уши ценной инфой.
        На ферме и скотобойне всем, конечно, заправлял глава семейства и его второй по очереди на наследство отпрыск. В лавке же успевал старшенький, что не отменяло наездов папаши раз в два дня с новой партией свежего товара и обязательных пиздюлей сынку, чтобы не расслаблялся. Как раз к следующему полудню намечался очередной визит.
        Жизнеописание березниковского мясника было бы неполным без рассказа о внутреннем убранстве лавки, и я его выслушал столь же внимательно, несмотря на то, что дрянная водка, поборов несколько соленых грибочков в моем пищеводе, добралась-таки до того места, где у меня уже сложился план дальнейших действий.
        То, что Стёпа-Хряк и сам та ещё скотина, я понял многим раньше, но настоящим сюрпризом стала воистину «народная любовь» всех тех, с кем он пересекался по своим делам. Например, ещё один фермер из соседнего Чашкинцам урочища Пашковка, которого звать-величать Мироном Черным, вынужден был продавать свой товар в два раза дешевле и только через магазин Стёпы-Хряка. А всё потому, что пытался он сбывать парное мясцо то с колес, то у знакомого на городском базаре, и вдруг у его коровёнок начался какой-то то ли гемор, то ли тремор. Сам Бактерия - житель городской и в этих делах не разбирался. Вова готов был ещё пару бутылей рассказывать мне о злоключениях Стёпиных соседей и партнеров, но я постучал костяшкой пальца по опустевшей пол-литровой емкости, требуя внимания.
        - А что, Мирон этот, серьёзный мужик или так - ссыкло?
        - Понял, о чём ты, братан. Деревня деревней. Пообтерся бы в городе - давно угандошил бы этого Хряка.
        - А Матвей и те двое, значит, пообтерлись?
        - Ебать, - всплеснул Бактерия руками.
        - Если сегодня к вечеру организуешь мне тут клуб обиженных Хряком селян с Мироном во главе, пять серебром твои. Понял?
        - Как не понять? - Рожа Бактерии расплылась в улыбке. - Миронова телега вон у крыльца стоит. Здесь он, в лавке. Матвей, ты видел, вона дрыхнет. А Фильку и Гришку я подгоню. Тока… - Вован поскреб прыщавый подбородок грязными ногтями, - задатку бы надо на хлопоты, братан.
        - Перетопчешься. Мужикам скажи, мол, новый хозяин Чашкинцев побазарить с ними хочет. - Я встал и вышел на улицу, оставив сидеть Бактерию с открытым на всю ивановскую ебалом.
        У крыльца действительно стоял тяжеловоз, запряженный в крепкую телегу. Я огляделся по сторонам, соображая, с какого оружейного лабаза мне начать, и обратил внимание на название забегаловки, которое в спешке и не заметил при входе.
        «Полная Чаша».
        Эта чаша, может быть, и полная, а вот Чашкинцы придется завтра опустошить…
        Ормагов в Березниках, как я успел выяснить, было аж три: «Крупный калибр» - по соседству с лавкой Стёпы-Хряка, метрах в ста левее, на противоположной стороне улицы Юбилейная; «Славный выстрел» - в начале той же улицы, ближе к реке, и какой-то унылый «Охотник» - возле пруда. Разумеется, первым делом я направился в ближайший. Тем более что крупные калибры мне всегда импонировали.
        - День добрый, - поприветствовал я с порога мрачного хозяина оружейной лавки.
        - Да уж, - отозвался тот и поскрёб щетину, на чём весь энтузиазм вкупе с радушием исчерпался.
        - Хм, - бегло осмотрел я полупустые стенды, приютившие несколько двустволок, два помповика и три карабина, самым крупнокалиберным из которых оказался «СКС». - А пятидесяток когда завоз будет?
        - Смешно. - «Бойкий» продавец, не меняя выражения лица, поковырялся грязным ногтем в зубах и сплюнул. - Ещё что-нибудь?
        - Да, есть одно дело, - снял я с вешалки «лифчик» под акашные рожки. - Юбилей у друга скоро. Хочу подарок ему сделать.
        - Ну так бери, хорошая вещь, - слегка оживился гений торговли, что, впрочем, не помешало ему в следующую секунду целиком погрузиться в изучение застрявших под ногтем ошмётков, только что выковырянных из зубов.
        - Пожалуй, - «заинтересованно» разглядывал я кривые с болтающимися нитками швы. - Только вот боюсь, как бы он - друг-то мой - сам такую не купил. А то ведь неловко получится. И радости от подарка никакой.
        - Да за последнюю неделю у меня их две штуки всего забрали.
        - А не припомнишь, не было ли среди тех покупателей крепкого мужика моего примерно роста, волосы русые, коротко стриженные, глаза серые, в комке таком пятнистом? - указал я на похожую тряпку. - Не особо разговорчивый, как ты прямо.
        - Не видал такого.
        - Совсем? Может, он ещё чего покупал?
        - Да говорю же - не заходил ко мне твой приятель. Я бы запомнил.
        - Ну, что ж… Благодарю за исчерпывающую консультацию, - открыл я дверь на выход.
        - А как же «лифчик»?
        - А «лифчик» придержи для меня, за деньгами схожу.
        Оставив горе-продавца томиться в предвкушении барыша, я направился к «Славному выстрелу». Однако там меня ждало разочарование в виде прибитой к двери таблички с надписью: «Продаётся» и адресом, куда следует нести деньги.
        Судя по всему, оружейный бизнес в Березниках переживал не лучшие времена. То ли поставок ждать было неоткуда, то ли народ совсем расслабился, лишённый внешних и внутренних угроз. И действительно - на улицах встречалось подозрительно мало вооружённых горожан. Не считая местной милиции, щеголявшей красными повязками на рукавах и «калашами» за спиной, редко у кого можно было заметить топорщащийся от пекаля карман или хотя бы нож за голенищем. Вопиющая безответственность, как по мне. Никогда не понимал идиотов, полагающих, что посторонний дядька с автоматом защитит их, случись какая хуйня. На мой взгляд, нет более нездорового общества, чем то, в котором вооружено два-три процента населения. Равно как нет общества более здорового, чем то, в котором вооружены все поголовно. Как тут не вспомнить крылатое: «Анархия - мать порядка»? Во-первых, оружие дисциплинирует. Мало кто решится дебоширить, зная, как легко можно схлопотать пулю. Да и просто мелкие ссоры сходят на нет, когда потенциальные скандалисты перед тем, как дать языку волю, прикидывают, а стоит ли дразнить судьбу. Во-вторых, оружие очищает.
Всегда найдутся те, кого остановит только пуля. Нет, это не герои, не храбрецы. Это уёбки, которые угрожают чистоте генофонда. Тем более что бабы таких любят. А пуля - этот маленький благословенный комочек свинца - не даёт уёбкам размножаться. Дисциплина и самоочищение! Только так общество может двигаться вперёд. И Березникам, по всему видно, давно пора пустить кровь. Хотя бы в медицинских целях.
        Магазин со «звучной» вывеской «Охотник» оказался расположен в цокольном этаже жилой кирпичной пятиэтажки с видом на пруд. Тяжёлая входная дверь внушала надежду на серьёзность заведения и не обманула её.
        - Ого! Так вот где все настоящие стволы, - забыл я о вежливости, рассматривая выставленный товар, среди которого нашлось место пяти модификациям «АК», «РПК», «ПКМ» и даже «АСВК», которой мне так недоставало в «Крупном калибре».
        - День добрый, - поприветствовал меня из-за стойки седой коренастый мужик лет пятидесяти с глазами, застывшими в подозрительном прищуре.
        - Осторожно, порог, - предостерёг меня - задравшего голову - сидящий в углу охранник с коротким помповым дробовиком неизвестной мне модели в руках.
        - Богато-богато, - продолжал я изучение выставленного на продажу арсенала и сопутствующей амуниции.
        - Ищете что-то конкретное? - поинтересовался седой.
        - Да. Юбилей скоро у друга. Хочу памятный подарок ему сделать - «ГШ-18». Он у меня, знаете, такой милитарист. А сам-то я в этом - стыдно признаться - ничего не смыслю, - улыбнулся я как можно добрее.
        - Есть у меня «ГШ-18», смотрите, - как ни в чём не бывало достал продавец с витрины весьма редкий экземпляр.
        - Чёрт, - глянул я на прикрученный к предохранительной скобе ценник.
        - Недёшево, - согласился седой. - Если это проблема, могу предложить «Грач», под тот же патрон. Честно говоря, он поудобнее будет и цена божеская.
        - Нет-нет, благодарю. Друг хотел именно «ГШ». Такой уж, понимаете, педант. Как втемяшит что себе в голову, оглоблей не вышибешь. Только вот…
        - В рассрочку товар не отпускаю, извините, - попытался предвосхитить мои жалобы седой.
        - Не в этом дело. Просто я опасаюсь, как бы мой друг уже не приобрёл себе такую игрушку. Накладно будет ошибиться с подарком.
        - Исключено. Во всей округе такой только один, и он, как видите, здесь.
        - Прекрасно. Но что же тогда он у вас покупал? Я точно знаю - захаживал сюда.
        - И кто он, этот ваш друг?
        - Ох, простите мою рассеянность. Сейчас постараюсь описать: ему скоро тридцать пять, моего роста, но не в пример крепче, русые волосы коротко стриженные, серые глаза, одет, скорее всего, был вот в такую курточку, - ткнул я пальцем в камуфлированную парку на вешалке. - Неразговорчивый. Расплачивался, вероятно, нездешним серебром.
        - Был у меня похожий покупатель, дня два назад, - кивнул седой. - Взял четыре коробки «семёрок», разгрузку акашную, масло, двадцатиметровый трос, пояс страховочный, репшнура пять метров, ледоруб и ещё кое-что по мелочи. Я ему, помнится, ещё засидку складную предложил со всей обвязкой в комплекте, но он отказался.
        - Интересно. Как думаете, для чего ему всё это понадобилось?
        - Видно, на кабана с дерева поохотиться решил, - пожал седой плечами.
        - Ну да… А ледоруб?
        - Вот чего не знаю, того не знаю.
        - А может, он в горы пойти собрался?
        Этот вопрос неожиданно вызвал молчаливую паузу. Продавец и охранник уставились на меня с таким видом, будто из моего черепа только что выросли рога.
        - Вы не местный? - нарушил наконец тишину продавец, а его прищур сделался ещё уже.
        - Мы с другом тут недавно. Прекрасный город у вас, кстати.
        - Здесь. Никто. В горы. Не ходит, - вкрадчиво проговорил седой, заметно помрачнев.
        - А… почему?
        - «ГШ» берёте? - нарочито проигнорировал он мой невинный вопрос.
        - Конечно. Зайду к вам завтра с деньгами. Увы, не имею при себе нужной суммы.
        - Буду ждать, - убрал седой с прилавка «подарок» и понизившимся голосом произнёс мне вдогонку: - Отговорите вашего друга, если не желаете ему смерти.
        - Конечно, непременно. Всего доброго.
        …В назначенный час следующего дня я вышел дворами к «Полной чаше». Ничего подозрительного перед кабаком: пара забулдыг замерзает в канаве, какая-то баба, не найдя своего мужика, стоит на крыльце с разинутым хавальником, соображая, где ещё, как не здесь, искать своего супружника. В общем, всё как обычно. Разве что Мироновский мерин опять дремлет в ожидании хозяина, но на этот раз в компании парня, одетого в синюю телогрейку, светлые шерстяные штаны и с рыжей шапкой на башке.
        - Вечер добрый. - Я вошёл и мельком оглядел зал. Вся честн?я компания расположилась за тем же столом, что и мы давеча с Бактерией, - в углу, недалеко от барной стойки, напротив дверей. Люблю я, понимаешь, держать главный вход под прицелом и запасной под боком. Есть у меня такая слабость.
        Сам Вован, сучёнок, всё-таки уже успел нажраться до остекленения в глазах. Ну и хер с ним, главное - дело сделал.
        - И тебе не хворать. - Меня внимательно изучали три пары глаз. И только детина, которого Бактерия представил утром как Матвея, лишь мельком зыркнув на меня, безучастно смотрел теперь в узкое закопчённое окно.
        - Вован сказал, что ты… - начал было дядечка лет пятидесяти с покрытым оспинами лицом и рыжими усами. Мирон Чёрный, наверное.
        - Да, и мне нужны работники, компаньоны и просто добрые соседи. Поэтому я предлагаю вам сделку: все получают своё честно проёбанное обратно, а Мирон - долю в тутошней лавке. Но… - я поднял вверх указательный палец, и все мои собеседники уставились на него, - …только после того, как я заебашу завтра Стёпу-Хряка.
        - Эта… а за каким хуем тогда мы тебе нужны? - спросил рябой, сразу повеселевший от мысли, что за него сделают то, на что он никогда бы не решился, хотя всегда этого хотел.
        - Родню Хрякову порешить, - ответил я без затей. - Ведь не зассыте?
        - Гриша, ты как? - посмотрел вмиг поскучневший рябой на долговязого мужика с ничего не выражающими бесцветными глазами.
        - Я в деле. Баба моя с голодухи уже не встаёт, и малой того и гляди откинется.
        - Филя?
        - И я. За батьку с мамкой покойных этих хряковых выблядков всех порву.
        - Матвей?
        - А я чо? Мне что ебать подтаскивать, что ёбаных оттаскивать.
        - Ик, - откликнулся Вован, хотя его никто не спрашивал.
        Атмосфера за столом разрядилась. Все заулыбались. Кто-то потянулся к бутылке, предвкушая дружескую попойку. Да. А ведь мы ещё даже не представились. Ничто так не сближает, как соучастие в будущем убийстве.
        Однако я решительно отодвинул стаканы и тарелки, перевернул меню обратной стороной и достал карандаш. - Давай рисуй, где там что у твоего соседа в Чашкинцах стоит.
        Глава 10
        Никогда всерьёз не воспринимал эти сказки святых отцов о бренной душе, навсегда покидающей тело убиенного и отправляющейся либо в райские кущи, либо к дьяволу на сковородку. Там, где нужны холодная голова, умелые руки и тонкий расчёт, не место этим бредням для сельских дурачков. Для меня приведение клиента в нужное заказчику состояние всегда было больше чем работой. Этот процесс сродни искусству, и лично мне долгими зимними вечерами, сидя у огня с бутылочкой, бывает приятно вспомнить, как красиво был «исполнен» тот или иной персонаж. Хотя нет, какое нахуй искусство? Заполучив интересный заказ, я чувствую, как кровь в жилах начинает бежать раза в два быстрее, будто заходишь в казино, заранее зная, что снимешь джекпот. Да, это можно сравнить со всеми азартными играми разом. Нужно расставить фишки, раздать карты, встряхнуть кости и припрятать козырного туза в рукав. Колесо рулетки крутится, шестёренки запущенного тобой механизма щёлкают, противники с алчным блеском в глазах потирают потные ладони, стрелка на циферблате неумолимо движется к назначенному часу, патрон дослан в патронник, дыхание
замерло. И когда колесо рулетки остановится, кости упадут на сукно стола и козырной туз ляжет в руку… Выстрел! Бинго!
        Такое сложно повторить, но я повторяю. «Повторяю», а не «повторяюсь». И не изъёбства ради, а для того, чтобы ни одна сволочь не могла сказать: «Вон того торгаша грохнул тот самый Кол». Правда, чего уж там, временами жалею, что не родился ещё засранец, способный оценить мои старания не только горстью золотых и тем более вычислить меня по почерку, несмотря на все мои ухищрения. Хотя тщательное планирование и долгие часы раздумий перед делом вовсе не влекут за собой обязательно каких-то хитровыебнутых ходов. Все должно быть просто, неожиданно и быстро. В этот раз дело, правда, осложнялось тем, что не хватало времени осмотреться, и тем, что валить всех без разбору я не мог. Дело не в том, что массовое убийство мне претит, и даже не в том, что на будущей ферме моей малолетней заказчицы некому будет работать, просто много жертв - много шума, да и времени это займёт немало. А времени у меня в обрез.
        …Размышляя об этом, я возвращался на постоялый двор слегка поддатый, сытый и довольный собой. Подельникам тоже бухать по-чёрному не дал, ибо нехер.
        И вот, когда до такого желанного продавленного дивана оставалось пройти пару кварталов, из-за покосившегося забора в моё светящееся улыбкой лицо швырнуло горстью колючего снега.
        Что за хрень?
        Я обернулся.
        Никого. Только ветер завывает в подворотне дома напротив.
        Впереди из переулка ручейком струится позёмка. Ручеек этот змеится, обвивается вокруг фонарного столба, как-то странно клубится и… Внушительная охапка снега снова летит мне в лицо.
        Какого хуя?!
        Я снова обернулся.
        Сзади из всех щелей, проулков и подворотен струились подобные первому снежные ручейки, но их были десятки, и они уже сформировались в невъебенных размеров кокон, перекрывший всю улицу и грозивший похоронить меня под собой.
        Блядь!
        Я побежал. Снежная волна, завывая и клубясь, устремилась за мной. Всё вокруг словно ожило, передумав отходить ко сну. Захлопали ставни в заброшенных домах, задрожал лист на потрёпанной временем крыше бывшего кинотеатра, рухнул в сантиметрах от меня ржавый рекламный щит, больно ударила по локтю внезапно открывшаяся калитка ограды детского сада, не видевшего детей вот уже пятьдесят лет.
        Всё будто старалось схватить, зацепить, задержать меня, но я бежал. Увернулся от качелей, вращающихся, как ручка мясорубки, едва не упал, заглядевшись на мигающий разноцветными огнями светофор, в котором давно уже нечему было мигать.
        Ебёна мать! Да что ж это такое?
        Я влетел на задний двор своего временного пристанища.
        Что-то тяжело бухнуло в забор, и сразу всё стихло.
        Я затравленно огляделся. Разбуженный шумом, из-под брезента, укрывающего телегу, как ни в чём не бывало выбрался Красавчик. Он потянулся, зевнул и, не выказывая никакого беспокойства, принялся вычёсывать блох.
        - Иди, прошвырнись.
        По ночам я выпускал его поохотиться, добыть себе жратвы, и Красавчик набивал своё брюхо крысами, собаками или припозднившимися гуляками. А днями, пока я работал, он отсыпался в телеге. Так мы поступали, если останавливались где-то более чем на одну ночь и менее чем на неделю. На однодневной стоянке, обычно в какой-нибудь маленькой деревеньке, Красавчик ночевал поблизости, на опушке, чтобы не нервировать домашнее зверьё, а больше трёх дней мы нигде и не задерживались. Это чревато при моей профессии, да и затянувшаяся ночная охота моей зверюшки могла бы спровоцировать охоту местных уже на нас.
        В Березниках же мы всего вторую ночь, поэтому я отпустил Красавчика, с интересом наблюдая, как тот перемахнул через забор.
        Ёбнет или не ёбнет его то, что гнало меня по улице?
        Нет, гляди ж ты, не ёбнуло. Видать, опять приход был или собутыльники в водку чего подмешали. Если второе, каждого найду и кадык вырву.
        С такими мыслями я ввалился в комнату, где Ольга, сидя за столом, уплетала здоровенную куриную ножку. Ещё на расстеленном полотенце лежала луковица, половина краюхи ржаного хлеба и стояла крынка с молоком.
        - Какого хера? У тебя завелись карманные деньги? - Я повесил одежду со снарягой на пару вбитых в стену гвоздей и плюхнулся на диван.
        - Есть хотела, - возмутилась она. - И вообще, это я тебе плачу.
        - Что? - привстал я, но затем махнул рукой и лёг обратно, отвернувшись к стенке.
        Ненавижу детей. Эти маленькие ублюдки несут всякую хрень, не задумываясь о последствиях. И ведь прокатывает! В другой раз отвесил бы такого леща за борзоту и крысятничество, но сон, стремительно пожирая остатки моего сознания, препятствовал занятию воспитательным процессом.
        - Как там наши дела? - продолжала ехидничать маленькая пиздюшка.
        - Работаю. - Я зевнул. - Скоро всё узнаешь. Потому что… Если… Может быть… Мы… Я…
        …Утром, выпив залпом остатки молока и дожевав горбушку ржаного, проверил наличность и кинул на стол серебряный. В зеркало на меня с подозрением посмотрела воспалёнными глазами небритая физиономия. Чёрная дрянь это или что ещё, но надо бы после дела снова навестить того похотливого доктора, пусть даст какую-нибудь пилюлю.
        Красавчик уже был на месте и поглаживал раздувшееся брюхо, сидя на мешке с овсом. Я запряг кобылу и попытался открыть ворота. Но их и калитку с той стороны что-то держало. Пришлось выйти через подъезд и обойти дом вокруг.
        Ёбаный в рот! Огромный сугроб. А ведь когда вчера входил, не было. Значит, на самом деле не почудилось.
        Провозившись с воротами, едва не опоздал к месту встречи с городской братвой, но савраска и на этот раз не подвела. Уже заметно тяжелее она пошла под грузом пяти невыспавшихся тел. Главное, чтобы Красавчик не всхрапнул под брезентом. Не хотелось бы непоняток перед делом. Его в Чашкинцах я планировал использовать только в крайнем случае, чтобы засранец в суматохе не порвал кого-то, кроме родни Хряка. Он может.
        В этом деле я и сам могу лажануться. Вся надежда на сынка Мирона - Сёму, которого мне отрядили в качестве опознавателя. А вот и он с папашей на телеге, всё в тех же нелепых шмотках.
        До фермы добрались без происшествий. Красавчик, ничем себя не выдавая, почивал на сене под брезентом, мои подельники всю дорогу молчали, видимо, обдумывая линию защиты на Страшном суде. А ведь как накануне вечером раздухарились, я даже собрался переносить наше совещание в какое-нибудь менее людное место, до того агрессивно руками размахивали и ухмылялись кровожадно. Да, утро вечера мудренее. Ну или просто поссыкливее.
        Прибыв на место проведения карательной операции, наш отряд рассредоточился для учинения возмездия по всем фронтам. Сёма залёг вместе со мной в кустах на пригорке напротив больших распашных ворот, тогда как Мирон с Филей должны были проникнуть в дом с заднего двора, а Гришка с Матвеем обязались разобраться на бойне.
        З?мок действительно впечатлял. На всех окнах первого этажа кованые ставни, а на втором - решётки. Вокруг всего этого высокий кирпичный забор. Настоящая крепость, с точки зрения деревенского мудака. На самом же деле херня полная, если говорить о реальной, а не показной защите. Сзади, прямо у забора, пристройки, по которым и заберётся во двор первая пара. Ну и решётчатые ворота, сквозь которые я сейчас наблюдал важно расхаживающего главу семейства, создавали лишь иллюзию безопасности.
        Товар в телеге был готов к отправке, и Хряк явно нервничал, поджидая кого-то. Времени у меня не так много.
        - Он? - повернулся я к Сёме.
        - Он самый.
        А дальше всё как обычно: устроился поудобнее, прицелился, задержал дыхание и плавно выбрал спуск.
        Алый фонтанчик прямо над переносицей, и Хряк оседает на землю, орошённую кровью и мозгами. Тут же чей-то визг, послуживший сигналом для двоих сзади. Теперь и шум, поднятый собаками похер, тем более что я отщёлкал из «ВСС» две штуки.
        Над Хряком склонилась какая-то баба в платке.
        - Это кто?
        - Жинка.
        - Понятно. - Я вогнал ей пулю в затылок и оглянулся. - А это?
        Но Сёмы не было. Он уже нёсся со своей двустволкой на помощь бате. Первая кровь пущена, моральный запрет на убийство снят. Теперь можно ни в чём себе не отказывать. Обычно в такие первые минуты у, казалось бы, добропорядочных ранее граждан рвёт крышу. Навидался я такого. Потом-то наступает отходняк или, что реже, человек прощается с самим собой навсегда. Но я уверен, что у Чёрных и компании всё будет в порядке.
        Оттолкнув носком берца бабу, запятнавшую своей кровью мужа, я наклонился и срезал с Хряка ремень вместе с кобурой и связкой ключей. Теперь к дому.
        В замке действительно было весело: крики, звон бьющейся посуды, треск ломающейся мебели, чей-то предсмертный хрип.
        Едва не поскользнувшись на внутренностях какой-то бабки, раскинувшей ноги в неприличной позе, вошёл в центральную залу. Тут, похоже, всё. И стар и мал были постреляны и порезаны с чувством. Разве что в правом крыле ещё кто-то шумит.
        Я прошёл по узкому коридору и, минуя кухню, зашёл в трапезную. Увязавшийся за мной Сёма пинками загнал обратно в кладовку двух девчушек.
        - Соседские, - поспешил пояснить сын Мирона, поймав мой удивлённый взгляд.
        Мы поднялись по винтовой лестнице одной из бутафорских башен и на втором этаже наткнулись на перепуганного паренька лет пятнадцати. Я схватил его одной рукой за плечи и лёгким движением второй свернул шею.
        - Соседский, - прогундосил сзади Сёма.
        - Какая жалость. - Я развернулся к нему и сделал шаг. Младший Чёрный попятился. - Ты же ничего не видел, правда? - Я продолжал наступать на него, а он продолжал пятиться, пока не споткнулся, уронив кадку с геранью.
        - Нет, - выдохнул Сёма и рванул вниз.
        Вот и отлично. Лишние глаза мне сейчас не нужны. Мне было похуй, скажет Сёма о невинноубиенном кому-то потом, потому что на «потом» мне было вообще насрать. Я не связывал своё будущее с Березниками и Ольгой, поэтому мне было похуй и на неё с её тетушкой. Отсюда и щедрые обещания Мирону и компании. Не сомневаюсь, что они по-любому возьмут больше, если не всё. А вот сейчас лучше не обострять. Я вовсе не собирался положить тут ещё и всю челядь в полном составе.
        Широкий коридор и ковровая дорожка говорили мне о том, что я иду в правильном направлении. Давно не обносил хаты, но хозяйский кабинет нашёл сразу. Пузатый сейф тоже невозможно было не заметить. Ключи подобрал быстро. Выпотрошил сейф ещё быстрее, но потом завис на несколько долгих секунд, пытаясь переварить удачу. Много, много золотых монет и россыпь самородков, но в ступор меня ввели не они, а мешочек с настоящими алмазами.
        Внезапно свалившееся богатство может запросто превратить человека в полного идиота, роняющего на пол слюни и пребывающего где-то далеко в своих мечтах, тогда как ему следовало бы внимательно смотреть по сторонам или хотя бы под ноги. Я вот тоже раззявил хлебало, ведь на поднятое можно было безбедно прожить годика три-четыре, но отсутствие движения со стороны бойни быстро вернуло меня к действительности. Взяв с собой обоих Чёрных, я подлеском отправился туда, откуда уже должны бы прий-ти Гришка с Матвеем.
        Внешне на бойне всё было спокойно. Возле выгребной ямы крутились несколько собак, а из открытых дверей сарая для инструментов доносились звук точила да чьё-то завывание, которое с натяжкой можно было принять за пение. Внутри тоже подозрительно тихо.
        Я взял в руки дробовик и показал Мирону, чтобы он встал под окном. Сёму же с его берданкой оставил за углом сарая, в котором упражнялся в вокале мясник из местных.
        Осторожно толкнул дверь и замер. Слева, у стены, на разделочном столе, прямо на свиных кишках, сидел до смерти перепуганный парень, в грудь которого были направлены вилы. Напротив стоял Матвей и смаковал трофейную папироску.
        - Слышь, ты это чо? Ты не рыпайся, а то мы тебя того, - стращал вилами Гриша парня, и так еле живого от страха. Тот бы и рад был не рыпаться, да его жопа постоянно съезжала на скользком ливере вниз, вынуждая дёргаться и извиваться.
        - Это кто? - Я закинул дробовик за спину и вытащил «АПБ».
        - Васятка. Хряков сын.
        Негромкий хлопок, и все страхи Васятки остались позади.
        - Ещё есть кто?
        - Не. Остальные из местных.
        - Ну, тогда заканчивайте хуйнёй страдать. У нас ещё в городе дела.
        Дважды селянам повторять не пришлось. Впечатлила их моя манера так коротко и лаконично общаться или просто не терпелось скорее прибрать к рукам мясную лавку, но уже через пять минут мы с Мироном, Матвеем и Гришкой катили в сторону города, оставив на хозяйстве Сёму и Фильку.
        - Андрей. Слышь, Андрей, - дернул меня за рукав старший Чёрный, когда мы остановились в трёх домах от лавки, и я не сразу вспомнил свой сценический псевдоним, - мы уж тут сами, по-свойски, без шума управимся. Не возражаешь?
        Ещё бы я возражал! Лабаз при штурме, будь внутри кто-то имеющий хотя бы малейшее понятие об организации обороны, мог стать проблемой и для двадцати до зубов вооружённых наёмников. С фасада на улицу смотрели узкие, заложенные кирпичом окна, больше напоминающие бойницы, а со двора высокий кирпичный забор с «егозой» наверху и вход, представляющий собой спуск в подвал с поворотом. Тут и «РПГ» не с первого раза проблему решит.
        Но Хряков наследник и его баба со своими папашей и мамашей, заправлявшие в лавке, к нашей акции возмездия явно не готовились, поэтому Мирон вкатил на Хряковой телеге, как к себе домой, и через несколько минут всё было кончено. Я даже пальцем на спусковом крючке не пошевельнул.
        - Слышь, Андрей, - на этот раз уже сильней дернул меня за локоть Мирон, - мы тут слушок решили распустить, что это, мол, соликамские на ферме всю семейку Хряка положили. Так и нам, и тебе будет спокойнее. Что скажешь?
        - Годится, - ответил я.
        - Во. Наши их давно не любят, чертей этих. Все в железяках каких-то да в шапках с черепами по соликамскому тракту на моцоциклах своих носятся, народ пугают. Легко поверят. А работники местные будут говорить, что им велено, - продолжал убеждать самого себя Мирон, но я его уже не слушал.
        Меня сильно беспокоило то, что Ткач закупил в ормаге снарягу для похода в горы. Раньше всё было предельно ясно - сукаблякакзаебавший клиент практически был в ловушке. Дальше Березников только один Соликамск, и всё. Обратно, в сторону Перми, он идти не дурак, а на север и восток только дремучие леса и горы. А теперь вот по ходу получается, что этот урод в эти горы и собирается. Нахуя? Непонятно. А когда я что-то не понимаю, меня это начинает выводить из себя. Вот в таком «весёлом» расположении духа я и завалился на нашу с Ольгой хату.
        - Есть будешь?
        - Нет. - Я с грохотом отодвинул миску со жратвой, освобождая место для оружейных причиндалов, и принялся чистить свои «АПБ» и «ВСС». Запах смазки раздражал. Никогда не замечал за собой такого. А тут ещё в глаза будто песку швырнули.
        - Сгинь отсюда. - Я потёр веки.
        Настопиздевшая Олина мордочка как-то потускнела и потеряла цвет. И не только она. Мир вокруг вдруг стал чёрно-белым. По стенам комнаты поползла паутина трещин, опутывая собой всё от пола до потолка. Лампочка на шнуре принялась мерно раскачиваться в такт пульсирующему в ушах:
        - Устал, устал, устал, устал, устал… поспи, поспи, поспи, поспи, поспи…
        - За ноги его, - произнёс чей-то незнакомый голос, - голову придерживай.
        - Водяры влей. Всегда помогает.
        - Пиздец, пиздец, пиздец, пиздец, пиздец…
        Откуда-то из тёмного угла выскочил местный доктор и верхом на грудастой шлюхе проскакал в сторону двери. Потом вернулся и, размахивая ледорубом, наклонился ко мне.
        - У меня дом горит! - улыбаясь во весь рот, сообщил он. Потом вдруг высунул огроменный, будто у Красавчика, алый язык и лизнул моё лицо по диагонали от правой скулы до левого уха. Язык был тёплый и влажный, но сразу после этого щеку начало сводить, словно на морозе. Холод быстро проник вовнутрь, и меня затрясло.
        Что это? Приехал Кол, что ли? Отбегался? Правда, пиздец, что ли? Бля! А ещё эти мудаки в рясах говорили, что гореть мне в аду. Какое там! А если это рай, то почему здесь так холодно?
        Стало темно, и только где-то вдали справа вращались огоньки алмазов, сверкающих от невидимого источника света. Они медленно приближались, превращаясь в волчьи глаза.
        - Здесь. Никто. В горы. Не ходит, - зашептали из темноты, - отговорите вашего друга, если не желаете ему смерти.
        - ВОООООН!!!
        Глава 11
        - Вставай, пойдём! - Я схватил её тонкие, почти прозрачные пальцы, боясь сжать их слишком сильно, а она не пошла даже, а словно поплыла вверх по тропинке меж двух холмов, укрытых зелёным плащом тайги. Всё, как я люблю: блондинка, фигуристая, но не сисястая. Только лица не разглядеть. Жаркое солнце рассыпается в мелких кудряшках ослепительным нимбом, заставляющим щуриться и утирать слезу.
        Шли в гору, но легко и быстро. Она чуть впереди, что позволяло мне любоваться её такими манящими округлостями. Однако долго я этой хернёй заниматься не собирался. Вот сейчас будет поляна с мягкой травкой, завалю и отдеру, как сидорову козу.
        Я ускорил шаг и…
        - Олька-а-а. О-о-ольк, гляди, батяня-то твой оклемался, - толстенная, в три обхвата, баба, сидя на телеге, продолжала орать, сложив ладони рупором, - совсем оклемался, - добавила она уже тише, глядя на мой хер, натянувший кальсоны, который, впрочем, тут же расслабился, реагируя так на бесформенное, да ещё и усатое уёбище, восседающее на мешке с капустой.
        Я огляделся. Тот самый посёлок звероводов, в котором Ткач покрошил всю семейку моей малолетней заказчицы. Один из четырёх ныне пустующих бараков уже разобрали на дрова. Слева за частоколом уцелевшая в переделке малышня гнёт спину на небольшом огороде, а дальше… Дальше огненно-жёлтый, начинающий уже облетать лес.
        Какого хуя? Вот только что же была весна. Снег уже совсем было собрался явить миру говно и осенние трупы, и на тебе - скоро опять «белые мухи» налетят и на то, и на другое. Как так?
        Во двор стремглав влетела Ольга.
        - Батяня? - Я посмотрел на неё. В ответ дитятко пожало плечами и оттопырило нижнюю губу.
        - Пошли в дом. Тебе лечь надо. - Ольга потянула меня к крыльцу.
        - Это чего, я семь месяцев валялся? - Меня продолжала удивлять окружающая действительность, напоминающая последние октябрьские деньки.
        - Пять. И ты иногда вставал и сам с собой разговаривал. Фёдор хотел тебя в лес отвезти и оставить, но я не разрешила. - Ольга приняла важный вид, уперев испачканные в земле руки в бока.
        - Кто такой Фёдор?
        - Тёткин хахаль. Помнишь, я тебе про тётку рассказывала?
        - Так какой же сейчас месяц? - спросил я, войдя в дом.
        - Август. Скоро сентябрь.
        - Ничего не путаешь? Точно не октябрь? - Я с сомнением посмотрел на маленькое запотевшее оконце.
        - Не-е-е. В конце сентября у нас снег ложится. А у вас не так?
        - Нет. - Я сел на измятую кровать и окинул взглядом скромное убранство хаты. В прошлый раз было не до того, а теперь я сидел и рассматривал старый почерневший сундук с накинутым на него дырявым матрацем, низкую, обмазанную глиной печку и рассохшийся стол, стоящий у стенки, к которой была прибита странная фигурка, похожая на рогатого зайца.
        - Это что?
        - Костец. Оберег от топтуна.
        - И что, этот топтун сильно досаждает? - Я сразу смекнул, что речь идёт о какой-то местной страшилке.
        - С тех пор как Красавчик сбежал, его не слышно. А раньше каждую ночь топал, лошадей и собак пугал. А теперь Красавчик лошадей пугает, а собак пожрал всех, и Фёдор сказал, что застрелит его, а сам боится. Не застрелит. А ещё Фёдор хотел Красавчика на бои продать, а Красавчик убежал, а…
        - Пожрать бы чего, - прервал я словесный поток.
        - Ага. Это сейчас. - Ольга бросилась к печке и достала теплый ещё чугунок со щами. Я выхлебал его до дна и завалился на кровать. Вырубился моментально, но в этот раз на десять часов, а не до весны.
        С опытом приходит понимание, что лёгкие деньги зачастую не приносят их обладателю ничего, кроме проблем. Поэтому я никогда не брался за заказы, если наниматель обещал золотые горы за плёвое дело. Сколько раз слышал о незавидной судьбе тех же наёмников, соблазнившихся на подобное, сколько раз возле притонов натыкался на трупы удачливых игроков, сорвавших куш. Легко пришло, да нелегко ушло. Вот и со мной случилось нечто подобное. Очухавшись, я не обнаружил в своих вещах ни самородков, ни алмазов, ни доброй половины монет. Ольга толком прояснить ситуацию не смогла. Сказала лишь, что шмотки мои какое-то время лежали в больничке без присмотра, пока доктор промывал мне кишки и делал уколы. Разве что вспомнила про несколько золотых и камешков, отданных врачу в благодарность.
        - А остальные где? - спросил я без особой надежды.
        - Пацаны ими играли. Сейчас посмотрю. - Девочка выскользнула из комнаты и пару минут спустя вернулась, держа на ладони три не самых крупных алмаза. - Остальные потерялись.
        Потерялись… Бля, да на эти камушки можно было… Ладно. Чего мне жаловаться на судьбу? Жив, относительно здоров и даже в приличном плюсе против того, с чем появился в Березниках. Вот только Ткача теперь ищи-свищи, и обратно хрен вернешься. Святые за заказ спросят. И как дальше? Шагнуть в реку судьбы и отправиться по течению. А что, здесь не так уж плохо. Рыбалка, охота, грибы, ягоды, кедровые шишки… Освоюсь. - Я вздохнул. - Дьявол. Не умею врать себе.
        Но что бы я там ни думал, а задержаться пришлось. Пять месяцев давить матрац без перерыва на поссать - такое ни для кого бесследно не проходит. Я был как младенец, выпавший из люльки. Если бы тогда кто-то мне сказал: «Что не убивает нас, то делает сильнее», я плюнул бы ему в рожу, потому как на большее сил не находилось. Нужно было нагулять жиру.
        - Пять месяцев. Пять месяцев! Чёртовы! Пять! Месяцев! - Я повторял это и не мог поверить собственным словам. Из-за чего хоть так торкнуло? Неужели чёрная пермская плесень? Через столько дней? Я взглянул на пальцы, которыми касался проклятого грибка. На крайних фалангах указательного и большого остались заметные рубцы, будто от кислоты. Вот дерьмо. Лишь бы эта хуета ещё чем-нибудь не аукнулась. Я тепло отношусь к братьям-мутантам, но превращаться в слепую серую тварь меня как-то не тянет.
        Судя по заверениям Ольги, моё состояние было чем-то сродни лихорадочному бреду. С поправкой на то, что большую часть времени я просто валялся на тахте трупом. Ох, лучше бы так было почаще. Кто знает, что слетело с моего неподконтрольного языка. Человека в бреду можно о многом расспросить, нужно только задать правильные вопросы. Да что там «расспросить»! Сука! Пять месяцев абсолютной беззащитности. Такое чувство, будто меня поимели, а я даже не знаю, кто. Дьявол! Хочется кого-нибудь зарезать. Для пущей уверенности лучше - всех.
        - Чего тебе? - огрызнулся я на пробежавшего мимо парнишку за косой, как мне показалось, взгляд.
        - Ни… ничего, - побледнел тот.
        - Катись.
        Малец подобрал выпавшую из ручонок удочку и припустил что есть духу.
        Нет, нельзя так. Нельзя бросаться на каждого из-за своих смутных подозрений. Я ж не параноик, в конце концов. Вот приду в себя, окрепну и тогда возьмусь за решение этой проблемы комплексно.
        И потянулись гнусные осенние деньки, в которые я занимался своим привычным делом - убивал. Но на этот раз всего лишь время. Я грелся на редком в этих местах сентябрьском солнышке, сидя на полене во дворе, и при этом наблюдал, как детишки заканчивают со сбором урожая. Несколько раз приезжала та самая толстуха - работница с фермы в Чашкинцах. Олина тётка со своим мужиком там развернулись не на шутку, так и не дав разгуляться в лавке семейству Чёрных.
        Прознав о моём воскрешении, вернулся партизанивший в лесах Красавчик. Сукин сын не только не отощал на самообеспечении, но и умудрился нагулять с десяток новых килограммов, заматерел. Учитывая уйму свободного времени, от которого уже начала ехать крыша, я решил натаскать моего питомца как охотничьего пса. Должна же быть от зверюги хоть какая-нибудь польза в этой новой жизни. Ещё когда он принёс мне того вонючего бобра, возникла мысль приспособить Красавчика таскать из лесу свежее мясо на регулярной основе. Но поскольку добыча поважнее бобра в тот момент ускользала у меня из рук, этот вопрос пришлось отложить на потом. И вот это «потом» наступило. Я толкнул перед Красавчиком проникновенную речугу на тему, что когда хозяин сыт и доволен, то и ему будет хорошо, и отправил животное в лес. И надо сказать, мой четвероногий товарищ начал делать успехи. Добычу он находил легко. Ведь здесь, на Урале, зверья и раньше водилось немерено, а с сокращением поголовья рода человеческого дичь размножилась просто в неприличных масштабах, явно требующих коррекции в сторону уменьшения.
        Но найти - это полдела. Поначалу Красавчик просто пожирал всё, что удалось поймать. Видимо, чувство вины там, у плотины, было сильнее чувства голода, а сейчас отхлынувшая от головы к желудку кровь уносила с собой всё, что было сказано накануне. Но на четвёртый день Красавчик всё-таки принёс тушку горностая, хотя и изрядно погрызенную. На следующий день был заяц, от которого осталось чуть больше. И вот к концу второй недели зверюга в буквальном смысле слова насобачилась приносить пригодные для употребления в пищу охотничьи трофеи, не забыв перед этим набить собственное брюхо. Однажды этот засранец притащил дохлого парнишку, на вид лет пяти, за что сразу же получил втык. Проблемы нам тут не нужны. Ну ничего, я вот окрепну и тоже заделаюсь охотником. Копаться в земле - это не моё.
        Вместе с первым снегом на ферму заявились Фёдор и Олина тётка. Про неё можно было сказать - невзрачная деревенская баба, умеющая, однако, взять быка за рога, и с какой-то злинкой в глазах. Он - краснощёкий удалец лет пятидесяти от роду, казалось, дышащий здоровьем из всех щелей.
        Поручкались. И пока гости столовались, я, ковыряя щепкой в зубах, размышлял - сразу завалить козла за его поползновения в нашу с Красавчиком сторону или пока погодить, присмотреться.
        Ольга, словно почувствовав моё настроение, весь вечер крутилась между нами, словно «мамка» между клиентом и шлюхой. Однако взаимной любви не вышло, но самогон сгладил углы и навёл мостки, позволив побазарить по делу и без оного.
        - А что, в городе спокойно? - спросил я, поглаживая свою такую непривычную бороду. За лето и башка, и морда заросли до неприличия, но бриться - сам не знаю, почему - пока не стал. Теплее так, что ли.
        - В городе спокойно, - Фёдор подцепил вилкой маслёнка и отправил его в рот, - а вот на соликамском тракте шалят. Никто не знает, что за люди. Наши говорят, что это соликамские после убийства Хряка, - дядька ухмыльнулся и снова потянулся за грибочками, - совсем с катушек съехали, а соликамские утверждают, что это гон и, наоборот, березниковские рамсы попутали и теперь на тракте лютуют. Короче, теперь им к нам, а нам к ним ходу нет.
        - И что, нынче никто чужой в оба города нос сунуть не может? - поинтересовался я, разливая.
        - Точно так. Наших от ихних легко отличить. У нас народ всё больше простой, а в Соликамске какой-то ёбнутый. Одевается странно, чуть что, по-английски базлает. Порядки там у них тоже странные. Даже толкучка какая-то не такая. Нашего там сразу пропалят и уделают. Так вот… Хотя погоди, появился там один не местный. Аж из самой Москвы. Лёхой-Москвой и кличут.
        - Да ладно.
        - Я вот тоже думаю, трепло. Хрен кто в наши края из самой Москвы доберётся. Да и за каким чёртом? Но мужик по всему виду отмороженный. Как нажрётся, так языком начинает мести что помелом. «Я, когда в Москве был… в Москве то, в Москве это…» Я и сам ту хренотень слышал, когда ещё в Соликамск проезд был. Мы с Марусей, - Фёдор кивнул в сторону пожирающей квашеную капусту Олиной тётки, - туда за дешёвой упряжью ездили. Зашёл в кабак обмыть покупку, а там этот Лёха-Москва распинается.
        - Старый, наверное. Маразм - штука не заразная, но косит наши ряды со временем почище гонореи. - Я пьяно хохотнул и захрустел огурцом.
        - Не. Твоих лет мужик. И в плечах поширше. Да вообще на тебя похож. Волосы тоже русые, и роста такого же. Только глаза обыкновенные, серые. Так что до маразма ему далеко. Чтобы так пить, как он, это сколько здоровья надо? Позавидуешь ещё. Хотя с головой точно не дружит. Какая Москва? Чую, допиздится мужик.
        - От водки у многих мозг судорогой свело. - Я подвинул к Фёдору стакан: - Ну, наливай.
        - И то дело. - Мой собутыльник заполнил опустевшую тару и рыгнул. Я опрокинул стакан, закусил и прислонился спиной к стене. Фёдор ещё что-то говорил. По-моему, жаловался на нынешние суровые времена, ранние заморозки, неурожай и ещё что-то. Я рассеянно слушал и кивал, думая о Лёхе-Москве.
        Слишком многое совпадает, чтобы это был не он. Не Ткач. Но с другой стороны, почему в Соликамске? Почему бухает, а не вернулся назад? И как с этим связаны горы? По-любому надо смотаться проверить. Вроде в силах уже.
        Я тряхнул головой и уставился на Фёдора. Тот с неурожая съехал на скотину, а со скотины, не замечая, что рядом сидит Маруся, на баб. После баб разговор пошёл о детях, и я вспомнил об Ольге.
        - Ну-ка иди сюда, дочурка, - я поманил пальцем крутившуюся возле печки хозяйку этого дома.
        - Ты не обижайся на неё, - подала голос тётка, - она, как папку с мамкой потеряла, нового батяню себе решила сообразить. Даже портрет твой нарисовала. Ребёнок же.
        - Да мне пополам. - Я обхватил левой рукой «дочурку» за плечи и заржал. Похоже, ещё пара стаканов и отрублюсь. - Неси портрет.
        Ольга скрылась в сенях и вернулась обратно со скатанным в трубку рисунком.
        - Вот.
        На меня с замызганного, грязно-серого листа смотрели два чучела. Одно побольше, с какой-то кочергой, в которой при извращенной фантазии можно было угадать мой дробовик, и с двумя большими жёлтыми фонарями во лбу. Второе чучело справа - с треугольником вместо туловища и цветком-мутантом в рахитичной ручке.
        - Это кто?
        - Я и ты.
        - А Красавчик где?
        - Места не хватило.
        - А с обратной стороны? - Я перевернул довольно большой листок с характерными следами от того, что его часто складывали вчетверо. Но с другой стороны рисовать было негде. Там была карта, и так исчерканная вдоль и поперек разноцветными карандашами, отчего рассмотреть что-то на ней в тусклом мерцающем свете было почти невозможно. Но я постарался.
        - Скажи, Фёдор, а с Чёрного Яра в Березниках кто-нибудь бывает?
        Зря я, наверное, это спросил в такой неподходящий момент. Дядька как раз что-то жевал, а после моих слов судорожно вдохнул и закашлялся. Я встал, похлопал Фёдора по спине и отошёл к окну, в котором отражалась единственная горящая на столе свеча. Мой собутыльник отдышался, но в полутьме всё ещё продолжало светиться его багровое лицо.
        - Оттуда, из-за гор, вообще никто и никогда не бывает. Там люди не живут.
        - А что так? - Я даже перестал зевать, до того стало интересно.
        - Тс-с, - Фёдор приложил палец к губам и скривился, - незачем об этом говорить, - перешёл он на шёпот. - Чего доброго, опять топтуна пришлют. Или кого похуже.
        - Расскажи. - Я придвинулся ближе, рассчитывая, что собутыльник и дальше будет говорить шёпотом, но он вообще замолчал и на все мои последующие вопросы только отрицательно мотал головой, не забывая подливать себе самогона.
        Так мы и провели остаток вечера в странной молчаливой пьянке, а утром, едва проснувшись, я вышел во двор и поманил пальцем уже бегающую там Ольгу, благо гости ещё дрыхли без задних ног и никто не мешал поговорить.
        - Откуда ты это взяла? - спросил я вкрадчиво и вынул карту, развернув её изрисованной стороной.
        - Ну там… это… у того человека в мешке.
        - Какого человека?
        - Что в клетке сидел. Ну тот, что маму…
        Я сразу просёк, что девчушка сейчас рассопливится от душещипательных воспоминаний, и повысил голос:
        - Я же тебя спрашивал тогда про что-то необычное из его вещей!
        - Ну так то про необычное, а это просто бумажка какая-то. Что в ней необычного? - всё-таки всхлипнула она.
        - Ладно. Фёдору и тётке ни слова. Поняла?
        - Поняла, - Ольга опять всхлипнула, - а ты надолго?
        До чего смышлёный ребёнок. Не по годам.
        …Способность к перемене мест присуща лишь малой части представителей рода человеческого. Это те, кто мотается по земле в поисках лучшей доли, заработка или - что реже - ради удовольствия. Остальные же не оторвут свою жопу с насиженного места, если под ними даже не припекает, а шкворчит. Известно, что если не бросать лягушку в кипяток, а медленно подогревать воду, лягушка сварится живьём, даже не попытавшись выбраться из кастрюли. Я никогда не понимал подобных людей. Ладно, когда ты сидишь на большом хозяйстве или у тебя успешное дело, предполагающее оседлый образ жизни, тут уж просто глупо ломиться в неизвестность. Но когда всё вокруг вызывает приступы блевоты, а каждый день начинается с похмелья, оставлять всё как есть - это то же, что вариться на медленном огне.
        Увы, я - не мизантроп, и избавление мира от ещё одного негодяя путём вливания в свою утробу декалитров самогона в мои планы не входило. Сразу после того, как Фёдор и его баба свалили восвояси, не ощутив должного гостеприимства, я собрал свои пожитки, оседлал и навьючил кобылу, проверенную в деле ещё весной, и отправился в Соликамск, транзитом через Березники. В Березниках я сделал два важных дела: сначала нашёл Вову-Бактерию и отдал ему четыре серебряных, потому как не люблю быть должным. Потом я нашёл доктора и сжёг его дом, потому что не люблю, когда должны мне. А док мне задолжал несколько самородков и камушков. Когда горит дом, обычно выносят всё ценное. Когда дом загорается посреди ночи со всех сторон разом, хватают самое ценное и выбегают на улицу. Я постарался, и доктор выскочил в пальто поверх панталон. Умер он легко, от нежного укола кинжалом в сердце - ведь я не какая-нибудь неблагодарная скотина и на добро отвечаю добром. Алмазов в карманах эскулапа оказалось гораздо меньше, чем ожидалось, а самородков и вовсе не было. Небось всё спустил на побрякушки бабам да на шлюх, сучара.
        Больше меня в этом городе ничего не держало, и, переночевав на уже знакомой хате, я продолжил путь. Утром хозяин квартиры полным тревоги голосом сообщил мне, что соликамские совсем охуели и убили местного доктора, спалив заодно его дом. А я-то хотел спросить его про дорогу к Солям, как называли этот единственный к северо-востоку город местные. Решив не искушать судьбу, спрашивать не стал, а открыл исчёрканную Ольгой карту. Ее я практически выучил и собирался заныкать в лесу. А пока ещё раз убедился, что ехать мне нужно по загривку зайчика к его левому уху, на мой взгляд, больше напоминающему конскую залупу, лежащую аккурат на бывшем автовокзале при выезде в Соликамск. Как чувствовал, что конская залупа - не к добру.
        Тут на мне буквально повис неприятно шепелявивший тип с «заманчивым» предложением доставить до Солей в лучшем виде. «Всего» за двадцать монет.
        - Сам доберусь, уважаемый, - ответил я со всей вежливостью, на какую способен ранним утром в дурной компании.
        - Ты не понял, парень, доставим тебя и твою кобылу в целости и сохранности по безопасным тропам. По прямой нынче не проедешь.
        - Конечно, нынче не то что давече. - Я положил руку на дробовик. - Отойди-ка в сторону, парень, а то я начинаю думать, что двадцать монет - цена за проезд в мир иной. К тому же у тебя из пасти разит. - Мой указательный палец лёг на спусковой крючок. - Ты вообще про гигиену слышал? С клиентами же общаешься.
        - Полегче. - Горе-проводник, нервно ощерившись, поднял обе руки и отошёл назад, а я краем глаза заметил, как Красавчик слезает с его задушенного напарника, так самонадеянно притаившегося в кустах неподалёку. Хорошо. Теперь зверёныш до вечера о еде думать не будет.
        - Полегче? Ты хотя бы осознаёшь, какую опасность таит запущенный гнилой зуб, если вовремя его не удалить? - Ствол моего дробовика поравнялся с головой ушлого дельца, озирающегося в тщетных поисках поддержки.
        - Жора, - позвал он наконец, не сдержавшись. - Жора, сучёнок, где ты?!
        - А у тебя, - продолжил я лекцию о гигиене, - их полный рот.
        - Не надо…
        Приклад мягко ткнулся в плечо. Голова пациента дёрнулась и вместе с мёртвым телом упала на землю, зияя алой дырой на месте нижней половины лица.
        - Так-то лучше.
        Соликамский тракт даже по нынешним временам дорогой назвать сложно. Под снегом, пусть ещё и неглубоким, его угадать можно только по ровной поверхности да отсутствию высоких деревьев. Говорят, раньше за дорогами ухаживали, как сейчас за своими бабами не ухаживают. Даже мыли с шампунем. Врут, наверное. Но по-любому это всё осталось в прошлом. Здесь все пятьдесят лет после войны тайга наступала на оставшуюся горстку людей, пожирая брошенные деревни, прииски, шахты и железнодорожные ветки. Покрытые растрескавшимися кусками асфальта дороги давались ей труднее, потому как ещё мало-мальски использовались. Вот и я вносил лепту в спасение былых завоеваний человечества, прокладывая себе путь в сторону Солей, дабы окончательно убедиться, что Лёха-Москва - не кто иной, как Ткач. А убедившись, наконец получить ответы на все свои вопросы.
        Глава 12
        Угрызения совести - симптомы опасного и не поддающегося лечению заболевания. Даже у подцепившего сифилис или гепатит гораздо больше шансов на то, чтобы его солнце появлялось над горизонтом ещё не один десяток лет. И дело тут вовсе не в еженощной бессоннице, рассеянном внимании или потере аппетита. Просто страдающий этой патологией в самые важные моменты склонен принимать решения, несовместимые с жизнью. С его жизнью. Мне посчастливилось приобрести иммунитет к этому недугу. Я - негодяй и подонок? Ну и хорошо! Ведь благодаря этому моё солнце восходит, несмотря ни на что. Вот и сейчас едва различимая линия между землёй и небом вспыхнула и, как раскалённое докрасна лезвие, распорола мягкое нежное подбрюшье облаков, расплескав при этом алое по снежному полотну. И вот уже огромный красный диск медленно отрывается от кровавой жижи восхода.
        Не могу сказать, что я не выспался, но любая монотонная дорога вырубает не хуже эфира. Направляя кобылу между припорошенными снегом остовами легковушек, я если и не дремал, то совсем чуть-чуть. Это едва не стоило мне жизни.
        Первым их услышал Красавчик, промчавшийся впереди меня поперёк дороги с одной обочины на другую. Я встрепенулся, натянул поводья и прислушался. Сзади, где-то за поворотом, тарахтели два или три движка, лишённые глушаков. По нынешним временам - целое состояние на колесах, и явно его обладатели - те самые ребята из Солей, хотя и едут со стороны Березников. Я не стал соревноваться в скорости с мотоциклами. Верхом на кляче да по дороге от них не уйти, а вот по лесу - совсем другое дело. Даже если соликамские заметят цепочку следов и начнут преследование, легко оторвусь. Я направил савраску в тайгу, левее того места, куда скрылся Красавчик. Как я и думал, мотоциклисты остановились там, где мы свернули с тракта. Они ехали на четырёх машинах: двух обычных мотоциклах, трёхколёсном и квадроцикле. В оптику своего «ВСС» я хорошо рассмотрел черепа на чёрных теплых платках, укрывающих головы ездоков. Порулив между стволами до первого поваленного дерева, которое на кобыле я с лёгкостью перескочил, мои преследователи остановились и дали длинную очередь из автомата. Чуть в стороне упало несколько срезанных пулями
еловых веток.
        Идиоты! У них там, в Соликамске, что, действующий патронный завод?
        Я не стал искушать судьбу и углубился в тайгу. Чем дальше в лес, тем толще бурелом. Объезжая очередное нагромождение сухих лиственниц, почувствовал, что заблудился. Значит, надо выбираться обратно по своим же следам. Я не спешил. Нужно дать время свалить этим любителям быстрой езды и пострелушек. Ну вот - на тракте ни единой души. Я свистнул Красавчика, и мы продолжили путь.
        По моим расчётам, первые строения Соликамска должны были нарисоваться в прицеле моей винтовки уже через полчаса, и лучше, если это будет происходить не посреди открытого всем ветрам тракта, а где-нибудь на опушке. Значит, пора забирать вправо и дальше двигаться лесом, насколько это возможно. Так будет дольше, зато без проблем.
        Слева тайга заканчивалась, и шоссе сходилось с железнодорожной насыпью, а потом начинались маленькие соляные заводики, построенные на отмелях Камы. Нам же нужно было выйти к городу с противоположной реке и железке стороны. Пришлось сделать приличный крюк. Благо дальше в тайге ели и лиственницы уступили место соснам, лес стал чище. Это радовало, поскольку передвигаться мы стали в два раза быстрее. А вот что расстроило, так это невесть откуда взявшаяся железная дорога. По карте здесь её просто не должно было быть. Но вот она: и насыпь, и рельсы, и ржавые ангары. Ещё одним сюрпризом стали быстро сгущавшиеся сумерки. Дни на северном Урале в октябре уже довольно короткие, но не настолько же.
        Я посмотрел на часы.
        Ебать! Полшестого! Пару часов назад рассвело - ведь светает тут в десять. Где пять с лишним часов, мать вашу?!
        Я двинулся вдоль ангаров, свернул к вымерзшим пятиэтажкам и к своему удивлению обнаружил, что еду по улице Березников, ведущей к бывшему автовокзалу, только в обратном направлении.
        Как так? Я точно помню, что от соликамских съехал на левую обочину, потом вернулся и двинулся дальше. Сам этот сраный тракт нигде не пересекал. Потом уже, как и было задумано, ушёл вправо от дороги, чтобы заехать в Соликамск со стороны улицы Сибирская. А получается, что вернулся-то я от погони уже с правой обочины и свернул не в ту сторону. Даже Красавчик сейчас и тот, наверное, ржёт надо мной в кустах, если умеет это делать. Херня какая-то. И со временем тоже. Был бы верующим, перекрестился. Но Бог нам не в помощь. Справимся сами. Придётся повторить всё сначала.
        На этот раз я решил сворачивать только в самом крайнем случае, но по пути в Соликамск нам больше никто не попался. Не рискует, видать, народ шариться по тракту в тёмное время суток. Оно и к лучшему.
        К восьми вечера редеющая тайга наконец уступила место окраинам Солей. Я, дабы лишний раз не светиться, оставил кобылу привязанной на лесной опушке, определил Красавчику ареал его временного обитания и, преисполненный энтузиазмом от предстоящей встречи, вошёл в город.
        Соликамск внешне от Березников отличался мало. Та же промзона и «частный сектор» на окраинах. Те же типовые многоквартирные коробки в центре, по большей части нежилые или использующиеся не выше второго этажа. Единственное, что бросалось в глаза по сравнению с южным собратом, - обилие надписей на латинице. Поначалу я решил, что сия странность объясняется полной деградацией соликамцев, утративших способность расставлять буквы в верном порядке и писать «Я» лапкой налево. Но вскоре, увидев вывеску «Shop», понял, что этот ребус мне не разгадать, как тут ни верти, и корень проблемы не в деградации. Ну, по крайней мере, не в ней одной.
        Мотоциклистов, с которыми у меня чётко ассоциировался Соликамск, я на улицах не встретил. Банда с тарахтящими железяками промеж ног составляла далеко не всё население города, как можно было подумать из россказней березниковцев. Так что отсутствие под моей жопой колёсной техники вовсе не выдавало меня с головой. Однако встречные аборигены, обряженные по большей части в изделия из здешних зверьков, нет-нет да и косились на меня с подозрением, задерживая взгляд на разгрузке поверх плаща, из чего я сделал вывод, что негоже смущать местных вызывающим нарядом.
        После недолгого наблюдения я остановил свой выбор на дедке примерно моих габаритов, что тянул гружённые дровами салазки по тихому проулку.
        - Уважаемый, - окликнул я его.
        Дед обернулся и осел с кинжалом, загнанным по гарду чуть выше кадыка.
        Я ухватил его под руки и оттащил к кустам, где стянул с конвульсирующего тела мешковатый заячий тулуп и вынул кинжал из горла, позволяя остывающей крови залить дедовскую рубаху.
        Ну вот, теперь меня от соликамца не отличить, будто тут и родился, - я поднял с земли воняющую п?том шапку-ушанку и пристроил на голову для полноты образа.
        Когда бородатый нищеброд в потасканном тулупе перешагнул порог питейного заведения с ебанутым в местном духе названием «Salvatore’s Bar», никто даже глазом не повёл.
        Беглое изучение немногочисленных посетителей желаемого результата не принесло, и я решил обратиться к сведущему человеку.
        Уж не знаю, как так выходит, но самые сведущие люди в любом городе, какой ни возьми, всегда находятся за барной стойкой. Иногда мне кажется, что они и народ-то поят не ради барышей, а исключительно с целью сбора информации. Откровенно говоря, я их побаиваюсь. Вот стоишь перед таким кабацким оракулом и чуешь, как он тебя срисовывает. Вроде и смотрит в сторону, своими делами занят, а всё сечёт, паскуда, всё запоминает.
        - Что налить? - бросил через плечо упитанный мужик в фартуке поверх красной рубахи с закатанными рукавами, протирающий бокал.
        - Э-э… - замялся я, стараясь не выходить из образа. - Для сугреву чего-нибудь, подешевше.
        - Это можно. - Мужик снял с полки литровую бутыль с намалёванной на этикетке белой клячей и плеснул в возникшую, как по волшебству, рюмку.
        Я поднёс желтоватое пойло к носу - пахнет самогоном и чем-то ещё. Дубом, что ли? Лишь бы не травануться. Опрокинул залпом рюмку - а вроде и ничего, даже неплохо.
        - Повтори.
        Гранёная тара вновь наполнилась чуть маслянистой жидкостью.
        - А что-то тихо у вас сегодня, - занюхнул я рукавом, опорожнив вторую рюмку.
        - Так не время ещё.
        - Даже завсегдатаев нет.
        - Это которых?
        - Лёхи-Москвы, к примеру.
        - На хую я видал таких завсегдатаев, - буркнул бармен, помрачнев. - Больше ему не наливаю.
        - Отчего так?
        - Да мне и одного погрома хватило.
        - Вон оно что… А казался смирным.
        - Полбара разнёс, мудак. Клиентов хороших искалечил. Парня моего поломал, - указал он кивком в сторону дебиловатого вышибалы с правой рукой на перевязи. - Ещё раз сунется - пристрелю.
        - Н-да… - причмокнул я, лучась сочувствием. - И где ж теперь этот дебошир столуется?
        - В «Серебряной лихорадке» его видели. Там теперь байки травит. До следующего погрома. А зачем он тебе?
        - Да про Москву спросить хотел. Больно уж любопытно.
        Я выложил на стойку монету и, распрощавшись, отправился по новому адресу.
        «Серебряная лихорадка» расположилась на втором этаже полуразрушенного супермаркета. Внизу, после того как вынесли витрины и всё содержимое в самые первые послевоенные дни, остался только бетон да стальные балки. А вот наверху стало очень даже уютно. Не знаю, что тут было раньше, но не удивлюсь, если этот же самый кабак. Здесь, недалеко от барной стойки, я и нашёл Ткача. Да, это был он. Поистаскавшийся, с опухшей, заросшей щетиной мордой, но всё с тем же цепким прищуром серых глаз, затуманенных, однако, местным бухлом. Это вкупе с обновлённым гардеробом дало мне фору. Ткач сидел вполоборота, держа в одной руке железную кружку, а в другой - початую бутылку «Джонни Уокер». Именно так называлось местное пойло. Весьма странно. Так же, как странно видеть бармена в дурацкой широкополой шляпе и слышать блеяние двух потасканных блондинок, считающих, что они поют… По-английски? Как-то раз я слышал запись американских музыкантов со странным названием «Металлика», которую Фома прокручивал на невесть где и за сколько купленном проигрывателе виниловых пластинок. Звучит… странно. Мало похоже на здешний кабацкий
диалект, но на русский и мордовский похоже ещё меньше.
        Я подошёл к столу Ткача и сел напротив.
        - Угости дядю выпивкой, любезный.
        - Мужик, какого хера тебе… - начал было он, но осёкся. - Кол?! - Ткач смотрел на меня, как на выбравшегося из могилы покойника. А ведь, наверное, я так и выглядел.
        - Тщ-щ-щ. Сейчас ствол моего пистолета смотрит аккурат тебе промеж ног. А мой указательный палец после перенесённой болезни сводит судорогой, стоит мало-мальски понервничать.
        - Дерьмо, - ощерился Ткач после затяжной паузы. - Сколько ты заплатил березниковской гопоте, чтобы «умереть»?
        - За это платил ты. А мне услуги оказывают безвозмездно - сила обаяния.
        - Выпьешь? - приподнял он бутылку, и мой палец на спусковом крючке в самом деле едва не свело.
        - Воздержусь.
        - А я выпью, - плеснул он в опустевшую кружку. - За мечту. Не чокаясь.
        - Давай-ка пересядем в уголок. Разговор, чую, будет долгим.
        - Мне и здесь неплохо.
        - Какое из яиц тебе нужно меньше? - взвёл я курок «АПБ». - Пошёл в угол!
        - Ладно-ладно. Какой ты вспыльчивый стал после смерти. - Ткач пьяно хохотнул и, взяв с соседнего стула шмотки, проковылял в заданном направлении. - Ну, - уронил он тело на скамью и привалился спиной к стене, - чего дальше?
        - Рассказывай.
        - Что?
        - Всё. Цель твоего появления в этих краях, результат твоей вылазки в горы, что там возле этого Камня?
        - Не знаю, как начать.
        - Начни с того места, когда ты в Москве свалил от нас с Сиплым. А нет, лучше с того, где ты придумал хуету про центнер герыча.
        - Хуетуне хуету, а ты повёлся. - Ткач налил себе полную кружку, осушил её залпом и, глядя на кривляющихся певичек, продолжил: - Я должен был добыть для Святых список всех довоенных хранилищ, в которых вроде как должно быть немерено продуктов, оружия, амуниции и даже исправной техники. Да, список из того самого бомбоубежища. Но мы не сошлись в цене. Эти суки потратили целое состояние на информацию о нём, а мне предложили жалкую подачку.
        - Но ты всё равно согласился.
        - Да. Согласился поработать на себя. Одно большое дело. Последнее дело. И на покой, в новую счастливую жизнь…
        - Список у тебя?
        - Списка нет. Почти все бумаги испортила вода. Остались только координаты Камня.
        - С этого места подробнее.
        - Была карта и коды доступа. Цифры здесь, - Ткач постучал указательным пальцем себе по лбу, - а карту я запомнить не смог.
        - Топографический кретинизм?
        - Типа того. Она, как я понимаю, у тебя?
        - Да, и тоже в голове. Так что мы нужны друг другу живыми, если ты, конечно, не сделал копию. А ты её не сделал.
        - Сделал, но она размокла, когда я в Каму упал.
        - Не везет тебе с водой. И ты всё равно пошёл, без карты?
        - А ты бы не пошёл? Не пошёл бы? - Ткач подался вперёд. - Я на это поставил всё, что у меня было. Распустил отряд, профукал все накопления, мосты сжёг. Я же не знал, что… А, не важно.
        - Не знал что? Мне всё важно. Продолжай.
        - Это… бредово звучит. Не поверишь.
        - Сделай попытку.
        - Эх… Я действительно купился на твой трюк с головой и спокойно начал готовиться к походу на Камень. Бабла на лошадь у меня уже не хватало, да и бесполезна она тут с местными речками и болотами, как оказалось. Краем уха я слышал, что уходившие в горы никогда не возвращались. Местные несли какую-то чушь о злых духах, движущихся горах, проклятых местах. У меня были подозрения, что такие слухи распускает тот, кто давно вскрыл хранилище под Камнем, чтобы местные не совались. Плохо, но всё равно надо было проверить. Я хотел выйти, как только сойдёт снег, но проторчал в Березниках до конца апреля. Сначала долго искал проводника. Думал как-нибудь заменить им карту. Но ни один местный не соглашался пойти в горы, хоть убей.
        - У тебя же почти не осталось денег?
        - А кто говорит, что я собирался расплачиваться? - ощерился Ткач. - В общем, с проводником не получилось, я плюнул и решил идти наобум. Думал: «Тут всего полторы сотни километров по прямой». Как же я ошибался.
        - Не узнаю тебя, Алексей. Ты, как баба, стал после этой вылазки. Тебе там яйца прищемили, что ли? - Я щёлкнул пальцами, подзывая официантку. Облезлый тулуп я давно сбросил, так что теперь публика от меня не шарахалась, опасаясь обзавестись тифозными вшами.
        - Посмотрел бы на тебя. - Ткач печально изучал дно кружки. - На том озере ты бы и остался со своими подъёбками.
        - А ты?
        - А я, как видишь, здесь.
        - И что это за озеро такое расчудесное?
        - Обычное озеро. И охотничий домик на нём. Таких домиков по всей тайге дохера понатыкано. Те, что поближе, вполне себе обжитые, а возле гор - много лет заброшены. Как и тот, на берегу. Однако в нём и печка есть и крыша не дырявая. А что ещё надо? К нему я на шестой день вышел. Рассчитывал к этому времени добраться до посёлков, что вверх по Яйве. Там целый куст их, промахнуться сложно.
        - Но ты промахнулся.
        - Я на север чутка забрал.
        - Сильно забрал. - Я посмотрел на потолок, представив разинутый синий клюв, к которому были подрисованы глаза и субтильное тельце. - Знаю там только одно озеро в семи километрах от посёлка Усть-Сурмог.
        - Это я потом понял, когда сюда еле ноги унёс. А ты что, вот так всю карту помнишь? - Ткач с сомнением посмотрел на меня.
        - Да. Не отвлекайся. Что там с этим чёртовым озером?
        - Кто бы мне сказал. Переночевал я там и дальше на восток пошёл, а через три часа опять к этому озеру вышел с севера.
        - Ну так тебя всё время налево заворачивает. Ты что, компасом пользоваться не умеешь?
        - Иди ты…
        - Дальше рассказывай.
        - Так вот… Снова пошёл. Ещё несколько часов по оврагам и склонам лазал, смотрю - опять впереди этот домик маячит. Третий раз попёрся. Даже отдыхать не стал, так мне там всё обрыдло. И что ты думаешь?
        - Обратно к дому на озере пришёл.
        - Вот-вот. Тут уж я плюнул и завалился спать на топчан. Утром снова выдвинулся, но уже на юг. Дай, думаю, с разворотом крюк такой заложу.
        - И?
        - И опять к озеру вернулся. И ещё два раза так. На третий день пошёл обратно к Березникам. Испугался я, Кол, вот что. Сразу те байки о проклятых местах в голову полезли. Сдался я. Обратно не пошёл, побежал даже. Язык на боку, пот глаза заливает. Я его вытер, и снова передо мной этот домик. Так разозлился, что хотел спалить его к ебеням. Потом смеяться начал, потом опять от злости землю ногтями скрести. День в траве провалялся. Хорошо, в полдень уже тепло стало.
        - Ну и как же ты оттуда выбрался? - спросил я, обеспокоенно оглядывая зал. Слишком многие клиенты этого заведения смотрели в мою сторону, и взгляды их не сулили мне ничего хорошего. - И это, давай чуток потише.
        - Короче. - Ткач придвинулся к столу и заговорил шёпотом: - Я так решил: раз по земле мне оттуда ходу нет, по воде выберусь.
        - По какой воде?
        - Из того озера речушка вытекает, неширокая, но быстрая. Нашёл я в лесу колоду и в обнимку с ней по речушке сплавился. Как ногами по дну скрести начал - вылез и на запад потопал. Так вышел к Соликамску. С тех пор тут и кантуюсь.
        Ткач крякнул и с тоской покрутил порожнюю бутылку.
        - Чего желаете? - приковыляла наконец неспешная тётка с блокнотом и огрызком карандаша.
        - То же самое, - указал я на пустую тару, - и вторую кружку.
        Тётка со вздохом убрала блокнот в карман передника и удалилась, а Ткач заметно повеселел, даже принялся настукивать пальцем плясовую. Натуральный алкаш. Так опуститься за полгода…
        - Даже убивать противно, - слетел у меня с языка обрывок мысли.
        - Чего?
        - Да вот гляжу на тебя, и блевать тянет. По вене-то хоть ещё не вмазываешься?
        - Не. - Он схватил принесённую официанткой бутылку и набулькал в кружки. - Только старое доброе бухло. А чего это ты о здоровье моём печёшься? Ты теперь доброхот, что ли? Бороду вон отпустил, словно у попа. Может, и Богу молишься?
        - Молятся те, у кого своих силёнок нет.
        - Ну да, ну да… - опрокинул он кружку себе в глотку и уткнулся в рукав. - Ахррр. Херово пошла.
        Я понюхал содержимое своей тары и отодвинул в сторону.
        - А знаешь, - заговорил Ткач, продышавшись, - я молился, раза три или четыре. Сразу после возвращения.
        - О чём боженьку просил?
        - Смелости дать на второй заход.
        - Помогло?
        - Нихуя, - снова наполнил он кружку и тут же опорожнил, в этот раз даже не поморщившись. - Это, - указал Ткач на бутылку, - куда лучше помогает. Да и скука в церкви смертная. А в кабаке всегда жизнь бурлит. Каждый день новости. Вот позавчера в Березниках доктора зарезали, а дом его сожгли.
        - Вчера, вообще-то.
        - Э-э… Да нет же, позавчера, как сейчас помню. Я ещё подумал - твой почерк, один удар точно промеж рёбер в сердце. А потом спохватился - так ведь сдох же ты! - Ткач хлопнул ладонью по столу и заржал.
        - Уверен?
        - Если б не припёрся сегодня, был бы уверен, а теперь…
        - Уверен, что позавчера?
        - Мне, может, побожиться? А что не так-то, вообще?
        - Доктора я зарезал. И было это вчера, - произнёс я по слогам для лучшего усвоения.
        - Забьёмся?
        - Чего?
        - На бутылку. Ты говоришь - вчера. Я - позавчера. Сейчас спросим у людей, они и рассудят. Слышь, любезный, - обратился Ткач без отлагательств к мужику за соседним столом, - когда в Березниках доктора зарезали?
        - Так… два дня тому. Свои же пырнули, а теперь на нас…
        - Всё, свободен, - вернулся Ткач на место, бестактно прервав диалог, и перевёл совсем мутный уже взгляд на меня. - Гони бутылку.
        - Как же так? Я же… Не может такого быть.
        - Может-может, - снова плеснул он горячительного и зашептал, пододвинувшись ко мне, отчего дышать стало трудно: - А в горах ещё и не такое бывало. Не удивлюсь, если эта хуйня скоро везде… Везде! - сделал Ткач, вытаращив глаза, широкий жест руками, - …свои сети раскинет. Ик. - Он тяжело засопел, уставившись в дно кружки, потом приподнял бровь и воззрился на меня, как на подсудимого. - А за что ты доктора зарезал?
        - Он задолжал мне.
        - Вон оно как… Ну да. О чём это я? Странно, что вообще была причина. Ты ж и со скуки мог вполне. Ты ж у нас великий Коллекционер. Мочишь людей походя, счёт потерял. А мужик-то был неплохой, доктор этот. Помог мне как-то раз.
        - О своём человеколюбии расскажи Гейгеру с Балаганом. Или… Ах, дьявол! Память моя дырявая. Ты же их пристрелил.
        - Сука ты, Кол, подлая. Я ж не по своей воле тогда… Да с какого хуя мне перед тобой оправдываться? И вообще, задрал ты своей болтовнёй. Делай чего хотел или уёбывай. Мне с тобою говорить больше не о чём.
        - Не вопрос. Напиши коды доступа и можешь продолжать своё движение к циррозу.
        - А вот это видел? - продемонстрировал он мне кукиш, предварительно на него плюнув. - Всё в голове, в голове, да… Там оно и останется.
        - Что ж… В таком случае твоя голова пойдёт со мной.
        Глава 13
        Алчность. Мне всегда нравилось, как это звучит. Будто слизываешь мёд с липких пальцев. Сладкое-сладкое слово. Лишь одному существу на планете известно, что оно означает. Это существо ненасытно. Это существо убивает больше, чем способно съесть. Это существо забывает о любой опасности, как только перед носом замаячит весомый куш. Оно едва не уничтожило себя из-за алчности. Но алчность же подняла его на самый верх пищевой пирамиды. Одно неотделимо от другого, как жизнь и смерть.
        Я хорошо знаю, на что способна алчность. Поэтому позволил Ткачу уйти. Ему нелегко далось решение встать из-за стола. Уверен, всю дорогу до своей грязной берлоги он ждал - когда же, когда за спиной раздастся приглушённый выстрел и пуля, войдя в затылок, сделает из мозгов кисель. Он запомнил каждый шаг, потому что каждый шаг мог стать последним. Но не стал. И я точно знаю - утром Ткач будет блевать, пока выхолощенный желудок сам не попросится наружу. Но не от похмелья, а вспоминая момент, когда повернулся ко мне спиной. Но я знаю и другое - проблевавшись, он снова и снова будет прокручивать в голове наш разговор, вспоминать каждую деталь, каждое слово. Потому что в этом его шанс, последний шанс. И Ткач скорее сдохнет, чем упустит его.
        После нашей дружеской попойки я не стал далеко ходить, снял на сутки комнатушку в «Серебряной лихорадке», отвалив аж пять монет одноимённого металла, и провалялся на тахте до шести вечера, заказав жратву в номер. А после, с комфортом устроившись в баре, два с половиной часа знакомился с его меню, к слову, довольно скудным, так что это занятие вскоре наскучило, и я уже стал посматривать на часы, когда - сюрприз-сюрприз! - порог моего благословенного приюта переступила нога Алексея Ткачёва. Он - бледный как полотно - проковылял к моему изобильному столу и сел напротив.
        - По беленькой? - снял я пробку с запотевшего графина.
        - Нет, - мотнул Ткач головой и поморщился.
        - Хорошо. - Я налил себе. - Люблю пить один. Отрежь себе курочки.
        - Я согласен, - проигнорировал он моё щедрое предложение.
        - Согласен на что?
        - Передать тебе коды доступа.
        - Так, продолжай. - Я глотнул холодной водки и закусил бужениной.
        - Мне нужно сто золотых.
        Кусок чудесно приготовленного мяса едва не перекрыл мне доступ воздуха к лёгким.
        - А почему не тысячу? Почему не миллион? - поинтересовался я, откашлявшись.
        - Я пришёл говорить о деле, а не всякую хуйню молоть.
        - Тогда почему ты именно этим и занимаешься? Несёшь всякую хуйню. Откуда, думаешь, у меня возьмутся сто золотых? Это ж… две с половиной твоих головы. А я вижу только одну. Может, пойдёшь к Фоме и набьёшь себе цену?
        - Ладно. - Ткач снял шапку и бросил на стул, расставшись с мечтами о быстрой и выгодной сделке. - Твоё слово.
        - Десять.
        - Что?! Ты в своём уме?
        - Как никогда. Ну посуди сам, - я отломил жареную цыплячью ножку, - я плачу за какие-то цифры из твоей не самой светлой головы. Откуда мне знать, что они верные? Ты не смог запомнить карту, а коды запомнил - верится с трудом. Не говоря уж о злонамеренной лжи, чего, как понимаешь, я совершенно не могу исключать. Пожалуй, я погорячился с десятью золотыми. За такую сомнительную информацию довольно будет и пяти.
        - Да пошёл ты нахуй!
        - Ну и зря возмущаешься, Алексей. Этих денег тебе месяца на два красивой жизни хватит. А уйду я, и с чем останешься? С цифрами в голове? Так ведь ими за бухло не расплатиться. Ты своими побасенками московскими репутацию себе обеспечил на годы вперёд. Я - твой единственный покупатель.
        На каменном когда-то лице Ткача промелькнула тень смятения. Да, потрепала его жизнь в последний год, поломала хребет. Что ж, тем лучше. На самом деле платить за содержимое ткачёвской головы я не собирался. Зачем? Чтобы обнаружить в ста пятидесяти километрах от неё, что циферки не те. Нет. Голова должна быть при мне, рядом, чтобы в случае чего можно было потыкать в неё ножиком, освежая память.
        - Слушай, - продолжил я, обращаясь к закручинившемуся собеседнику, - это честная сделка. По крайней мере, с моей стороны. Но если тебе этого мало… ты всегда можешь повысить стоимость своих кодов.
        - Пойдя с тобой? - невесело усмехнулся Ткач.
        - Да. Нужно только сперва отыскать твои яйца и вернуть их на место. Если, конечно, ты их не с концами проебал.
        - Этого не будет.
        - Что, без яиц уже привычнее?
        - Ты не понимаешь, о чём просишь.
        - Отлично понимаю. Пойдёшь со мной к Камню, мы вскроем его и вернёмся богатыми, счастливыми героями. В старости будешь, сидя у камина в роскошном зале своего особняка, травить внукам охуенные байки про то, как обчистил в паре с величайшим охотником за головами неприступное хранилище, чем обеспечил безбедную жизнь им, их детям, внукам и правнукам. Хотя с другой стороны, ты можешь отказаться и встретить старость здесь, годам к сорока, один, нищий, больной, всеми забытый. Решать тебе, Алексей. Ведь ты и без меня осознаёшь собственные перспективы. Верно?
        - Верно. Идя с тобой, я поимею одну перспективу - замёрзнуть нахуй, кружа по тайге. Я летом не смог, а ты в холода предлагаешь?! Это же самоубийство! Нет, - Ткач откинулся на спинку стула и налил себе водки, - уж лучше сдохнуть здесь.
        Компания из четверых бородачей в кожанках за соседним столом, выхватывая обрывки фраз из нашего не слишком приятного их ушам разговора, начала подозрительно коситься.
        - Скажи, Алексей, ты когда-нибудь травил тут истории о своём неудачном походе в горы? - поинтересовался я, наблюдая, как четвёрка медленно встаёт из-за стола, не сводя с меня глаз.
        - Шутишь? Здесь это непопулярная тема.
        - Вот и я так подумал.
        - А ну-ка подняли жопы и пошли вон, - поделился советом рослый бородач с болтающимся на плече собольим хвостом.
        - Мы чем-то нарушили ваш отдых? - осведомился я, соображая, в каком порядке резать обступивших меня советчиков, если беседа зайдёт в тупик.
        - В чём дело, Джо? - обернулся Ткач к хвостатому.
        - Кто это? - кивнул тот в мою сторону.
        - Мой друг. Давно не виделись, решили выпить. А что не так?
        О, лестно.
        - Капюшон скинь, - потребовал от меня хвостатый. - Чего за столом в капюшоне сидишь?
        Я медленно обнажил голову и посмотрел любопытствующему аборигену в глаза.
        Должно быть, ему что-то не понравилось в увиденном, потому как лицо хвостатого ксенофоба исказилось гримасой отвращения.
        - Бери своего друга и уёбывай отсюда подобру-поздорову, - процедил он, обращаясь к Ткачу.
        - Мы уйдём после того, как доедим, - отрезал я ломоть буженины, чувствуя, как первые всполохи ража подогревают кровь. - Что оплочено, должно быть проглочено. Не слыхал?
        Большой палец хвостатого скользнул по застёжке набедренной кобуры. Стоявший справа от меня мордоворот запустил руку под куртку. Левый прилаживал пальцы в кастет, пряча пятерню в кармане. Четвёртый встал Ткачу за спину, намереваясь вывести того из игры первым делом.
        Пока остро отточенный столовый нож резал кусок запечённой телятины, раж стремительно набирал силу. Я отчётливо слышал, как всё чаще и чаще стучат пять сердец вокруг меня, как хлюпает сглатываемая слюна в горле громилы с собольим хвостом, как шуршит вытягиваемая Ткачом из рукава заточка. Я уже парил над столом, видя каждое своё действие, что произойдёт в ближайшие секунды, каждое движение стоявших вокруг ублюдков, блеск ножа, сменившего холодную буженину на живое тёплое мясо, рассекаемое так быстро, что кровь не успевала замарать клинок…
        Всё испортил сука бармен, с лязгом передёрнув цевьё.
        - А ну прекратили! - нацелил он в нашу славную компанию вытащенный из-под стойки дробовик. - Никаких разборок здесь.
        - Ты чего, старый? - усмехнулся виновник ссоры, чуть повернув голову - Убери пушку. Мы просто разговариваем.
        - Знаю я ваши разговоры. - Бармен тряхнул стволом в сторону выхода. - Катитесь на улицу и там решайте свои проблемы.
        - Да не кипятись…
        - Больше повторять не буду, Джо. - На дробовике щёлкнул снятый предохранитель. - Выметайтесь из моего бара. Босс уже достаточно выслушал из-за тебя. И думаю, не сильно расстроится, когда узнает, что на сей раз тебе не повезло.
        Бузотёр убрал с рожи усмешку и повернулся ко мне:
        - Мы ещё не закончили.
        После чего гордо проследовал на выход в сопровождении свиты.
        - А вам что, особое приглашение требуется?! - рявкнул воодушевлённый триумфом бармен.
        - Ещё раз повторяю, - возобновил я нарезание буженины, - мы уйдём после того, как доедим. Или хочешь вернуть мне деньги?
        - Жри и убирайся, - опустил он дробовик.
        - Джо? - обратился я с мучающим меня последние десять секунд вопросом к хлопнувшему рюмашку Ткачу.
        - Не совсем, - усмехнулся тот. - Говорят, пизданутая мать в детстве заставляла этого выродка играть на скрипке. Разучивать сольфеджио. И когда пацанва звала его во двор, тот отвечал: «Не могу, у меня сольфеджо». Так к нему эта кликуха и приклеилась. Пришлось много-много усилий приложить, чтобы сократить её до Джо.
        - Забавно.
        Снаружи затарахтели четыре движка - точь-в-точь как те, что встретились мне на соликамском тракте.
        - Если напомнишь ему эту историю, он тебя убьёт. Ну, по крайней мере, попытается.
        - Буду иметь в виду. А куда эти забавные ребята умчались? Я думал, они нас дождутся.
        - Наверняка к начальству почесали с докладом. Так что проблемы только начинаются. Бля, умеешь же ты их создать на ровном месте. - Ткач погрустнел и снова наполнил рюмку.
        - Вообще-то не я истерил на весь бар: «Мы все умрём в треклятых горах! Прямо как в прошлый раз!» Кончай ныть, как баба. - Я поднялся из-за стола. - Ты за себя-то в случае чего ещё в силах постоять?
        - Отобьюсь.
        - Тогда жди тут, а я пойду шмотки заберу. Только не напивайся.
        Едва я успел вернуться и подсесть за стол к беззастенчиво жрущему и, что особо возмутительно, пьющему Ткачу, как в кабак завалилась странная компания из трёх обмудков. Ничуть не удивился бы, окажись они бродячими циркачами, но разговор пошёл не о фокусах.
        - Нам нужно поговорить с вами, джентльмены, - произнёс тот, что постарше. Его можно было бы принять за главного, кабы не клетчатое одеяло, накинутое на плечи, словно у нищеброда, ищущего, куда бы приткнуться.
        - Валяй. - Я тихонько расстегнул кобуру, видя, что подходить ближе они не собираются, а значит, и планов на рукопашную не имеют.
        - О’кей. Боссу не понравилось, что в его городе так много чужаков. - «Одеяло» посмотрел на Ткача. - Тебя, Лёха-Москва, здесь ещё терпели как местного дурачка, но этого мутанта нам тут не нужно.
        В иные времена посмевший сказать такое капитану наёмников как минимум уже разглядывал бы свои зубы на полу, а этот клоун всё ещё лыбился во все тридцать два целёхоньких и постоянно ими что-то жевал. Второй придурок в колпаке с козырьком на затылке жевал тоже. Я вообще заметил, что многие из местных постоянно двигали челюстями, но не глотали. Болезнь у них, что ли, какая-то?
        - Кто такой Босс? - позволил я себе, недостойному, поинтересоваться.
        - Шит! Находиться в городе второй день и не знать, кто такой Босс, - это очень опрометчиво с твоей стороны, бой! - воскликнул тот, что в колпаке.
        - Босс - это Босс, - пояснил «одеяло». - Это человек, благодаря которому всё ещё существует этот город и который в этом городе решает всё. Например, сколько будет стоить овёс в следующем году, в какие дни можно колотить своих жён и когда вам выметаться отсюда: сегодня или чуть погодя.
        - Понятно. - Я посмотрел на Ткача, задумчиво ковыряющего вилкой в зубах.
        - Велл. Босс любезно даёт вам сутки на сборы, и гуд бай. - Словоохотливая парочка и промолчавший всё это время верзила в куртке с выцветшей надписью «NBA» развернулись и вышли из кабака.
        - Ты это специально, - нацелил в меня вилку Ткач, разговаривая будто сам с собой. - Специально всё это замутил, да. В людном месте, бухло… развести на пьяный базар про горы, чтобы все слышали… чтобы спровоцировать. А я только-только работу постоянную нашёл…
        - Господь с тобой, Алексей. Не вали с больной головы на здоровую. Кстати, а что за работа?
        - Какая теперь, нахуй, разница?
        - Да просто интересно, чем занимается отставной капитан наёмников - посуду моет или сортиры чистит. А может, ты это… того… своим суровым тренированным телом приторговываешь?
        - Сейчас допиздишься.
        - Ладно, не кипятись. Помогу я твоему горю.
        - Пополам.
        - М-м?
        - Барыш с хранилища. Я хочу половину от найденного. И все расходы на тебе.
        - Не вопрос.
        - Тогда нам пора приступать к сборам.
        - Вот это я понимаю - боевой настрой! Молодчина. Только, боюсь, в это время немного найдётся торгашей, способных удовлетворить наши насущные потребности.
        - И то верно, - сверился Ткач с часами.
        - Бармен! - щёлкнул я пальцами. - Уверен, что не хочешь продлить мне аренду на ночь?
        - Катитесь нахуй! - донеслось из-за стойки.
        - Вот такой сервис, - развёл я руками, апеллируя к Ткачу. - Придётся у тебя клопов кормить. Не возражаешь?
        - Надеюсь, ты без зверюги.
        - Его зовут Красавчик. И сегодня он нам компанию не составит.
        - Тогда лады.
        Ткачёвская конура оказалась скромной даже по меркам нищих окраин Соликамска. Перешагнув порог комнатушки на цокольном этаже полуразрушенного монстра из красно-чёрного кирпича, бывшего некогда котельной, я подумал: «Не лучше ли будет поискать ночлег в заброшенных многоэтажках?» Но Ткач растопил «буржуйку», и это, с учётом ночных заморозков, убедило меня остаться.
        Отсветы огня, пляшущие по выщербленным кирпичным стенам, создавали зловещую атмосферу, а крохотное оконце с решёткой под закопченным потолком вызывало воспоминания о тюремных казематах. Да и мебели здесь было не больше, чем в апартаментах казённого дома: сколоченный из едва отёсанных досок топчан с жиденьким матрасом, стол, табурет и две полки, заставленные кухонным скарбом. Ну хотя бы чисто и не воняет крысиной мочой.
        - Держи, - бросил мне Ткач драное пальто.
        - А разве по правилам гостеприимства ты не должен уступить мне кровать?
        - Перебьёшься.
        - Эх, не командный ты игрок, Алексей. - Я расстелил в свободном углу пальтишко, скрутил в качестве подушки плащ и улёгся, но сон не шёл. - Прости.
        - А? - обернулся Ткач, слегка ошарашенный.
        - Прости меня, Алексей, за то, что испоганил тебе жизнь.
        - Стебись-стебись, - вернулся он к взбиванию пролёжанного матраса.
        - Нет, серьёзно. Ведь у тебя наверняка были планы на будущее. А тут появился я как снег на голову и всё разрушил. Н-да… Здесь чувствуется отсутствие женской руки. Ты не думал остепениться? Сколотить вторую кровать, может быть, даже пару-тройку вешалок. А там и о детишках подумать можно.
        - Ага. Я - завидный жених, между прочим. У меня есть «буржуйка». Тут многие очагом обходятся с дырой в потолке.
        - Дьявол. Прекрати. Меня снедает стыд.
        - Охота поболтать за жизнь? - Ткач улёгся, поставив автомат к изголовью, «ПМ» под подушкой тоже не ускользнул от моего внимания. - Расскажи тогда, что с Сиплым? Давно хотел узнать.
        - Сиплый? А что с ним сделается? В последний раз, как я его видел, был жив-здоров. Ну относительно здоров, для наркомана.
        - Почему ты его не убил? Ведь Фома наверняка заказал всех. К тому же, насколько я заметил, вы не слишком ладили.
        - Знаешь, как говорят: «От любви до ненависти один шаг». В обратную сторону столько же. Сиплый мне… нравится.
        - Ого какие откровения.
        - Ну а что ты хотел? После твоей выходки мы остались в том бомбоубежище. Только мы двое. Тишина, лишь мерный плеск воды нарушает покой подземелья. А когда погас фонарь, мы погрузились в полнейшую непроглядную темноту. И… пятнадцать часов кряду разбирали устроенный тобой завал. А это, знаешь ли, сближает.
        - Понимаю.
        - Кстати, Сиплый обещал при первом же удобном случае вырезать твои коленные чашечки и бросить тебя в лесу на радость зверушкам. А я предложил запустить рыжих муравьёв на твою оголённую печень.
        - Как мило. Вы обменялись кольцами?
        - Спокойной ночи.
        - Ага, и тебе сладких снов.
        Глава 14
        Закупаться в дорогу мы начали с самого утра. Пришлось даже потоптаться возле дверей лабаза, ожидая открытия. А перед этим Ткач проснулся в полпятого, схватил листок бумаги с карандашом и, как буйнопомешанный, начал строчить что-то, бубня себе под нос. Оказалось, он полночи обдумывал список покупок и, как только тот полностью сформировался в голове, бросился его записывать. Да, с чердаком у этого мужика определённо проблемы.
        Список вышел на две страницы убористым почерком. При этом всё, что касалось одежды, обуви и спальных причиндалов, имело пометку «Ч2». Увидев, сколько всё это стоит, я потребовал умерить аппетит, на что Ткач ультимативно заявил о своей готовности немедленно выйти из дела, если я лишу его второй пары рукавиц или шерстяных панталон. Лыжи, палки и снегоступы были также продублированы с обескураживающим своей простотой пояснением: «А вдруг сломается». Единственной моей победой стала удачная попытка уговорить его на покупку двух ледорубов вместо четырёх и ограничиться одной спиртовой горелкой. Дороже всего вышла палатка из двухслойного брезента, напоминающая крохотный железнодорожный вагон и обошедшаяся мне в три золотых с копейками. А всё потому, что мой ебанутый напарник пускал коту под хвост все попытки торговаться, просто указывая на товар и говоря: «Это берём по-любому».
        Перечень провианта, который Ткач планировал жрать в походе, превысил ассортимент двух продуктовых лавчонок, так что нам пришлось изрядно помотаться по Соликамску, чтобы в небазарный день удовлетворить непомерные аппетиты покорителя тайги. Крупы, соль, сахар, чай, сухари, полмешка чеснока - «от цинги», вяленое мясо, солонина, копчёная рыба, сало в совершенно непомерных объёмах, сушёные грибы, какая-то овощная хуета, и конечно же, шестидесятиградусный спирт в двух пятнадцатилитровых канистрах «для горелки». Всю эту гору барахла нужно было на чём-то везти.
        Изначально я думал прикупить один из виденных у аборигенов трициклов с громадными колёсами низкого давления - такой и по болотам, и по снегу не забуксует. И купил бы, не опустоши Ткач мой кошелёк. После марафона по лабазам трицикл стал мне не по карману. Положение не выправила и продажа моей клячи. Более того, денег не хватило даже на ездовых собак, которых здесь звали лайками. К тому же использование собак осложнялось наличием в нашей команде Красавчика. Ткач - финансовый гений - предложил «из соображений экономии» его и запрячь в сани. И я уже почти согласился пожертвовать своим прикрытием, но тут нам на выручку пришёл «Птичий рынок». Не знаю, почему птичий. Торговали на нём исключительно двуногим товаром, даже и не помышлявшим о крыльях. Цены приятно удивляли.
        К покупке ездовых рабов я отнёсся куда как серьёзно. С одной стороны, физиология прямоходящих мной изучена изнутри, но с другой, шестёркой двуногих управлять никогда не доводилось. Поэтому ездовых я осматривал и ощупывал с особой тщательностью. Первые трое были забракованы сразу. У двух вместо зубов одно гнильё, а третий согнулся пополам при слабом тычке пальцем в печень. Ещё одну бабу отсеяли из-за того, что при ходьбе она приволакивала ногу. Это Ткач настоял, чтобы ездовые прошлись и попрыгали. Начинает соображать напарник, это радует. Что интересно, шестеро из выставленной на продажу десятки ездовых были особи женского пола. Самцы отловленных в тайге представителей местных северных народностей как-то очень быстро дохли в неволе. Продавец утверждал, что самки и в дороге повыносливее будут. Они, конечно, за раз способны перетащить много меньше самца, но мы и не грузчиков покупаем. Тут гораздо важнее, чтобы ездовые не окочурились на всей длинной дистанции до Камня и обратно. На первый взгляд подобранная нами шестёрка должна была справиться с поставленной задачей.
        Мудрецы утверждают, что миром правят законы. Не стану спорить с покойниками, но по мне так вся жизнь - это цепочка случайностей. Вот, например, монетчик Савелий из Кинешмы непрерывно пёкся о своём здоровье. И жратву покупал только у проверенных людей, и баб брал исключительно девственницами, и бухло пил своё собственное. Он мог себе это позволить. А всё равно умер от несварения желудка. Не смогло его брюхо переварить пятьдесят граммов свинца, и всё тут. И ладно бы Савелия заказали поставщики драгоценных металлов для его монетного двора по причине того, что у монетчика слишком много сырья прилипает к прессу. Так нет же! В своих делах, так же как в еде, Савелий был очень аккуратен. Он умер в результате несчастного случая. Да-да, того самого случая. Неосторожное обращение с оружием. Всякое бывает. Тебя может застрелить твой собственный «ижак», десятилетиями висящий на гвозде, вбитом в стену над кроватью, ты можешь по пьяни оступиться и сломать себе шею, выйдя из кабака в окружении дюжины телохранителей-мордоворотов, как это сделал пару лет назад водочный король Иваново.
        Со мной тоже может произойти что угодно. Например, случайная пуля случайно проснувшегося на рассвете доброго человека, решившего поживиться за счёт одинокого путника, несмотря на трясущиеся от похмелья руки горе-стрелка, может случайно попасть мне в голову. Дело случая. Он и решил всё, когда я, целиком погружённый в мысли о предстоящей дороге, подходил к нашему с Ткачом пристанищу и не заметил двух молодцов, притаившихся за углом. И теперь мне в живот смотрел короткий ствол диковинной машинки, явно заокеанского производства, а в область почки уткнулся кончик ножа.
        В принципе, я бы мог войти в раж, и тогда хозяин местного похоронного бюро стал бы сегодня на несколько монет богаче. Но раз эти двое не попытались убить сразу, значит, чего-то определённо хотят.
        - Сорри, мен, но тебе придётся сдать своё оружие и пройти с нами, - изрек всё на той же странной смеси английского и русского тот тип, что стоял спереди. Одет он был тоже необычно. Высокие кожаные краги в заклёпках заканчивались штанами режущей глаз голубизны, забранными в свою очередь в широкий кожаный ремень, тоже с заклёпками. На ремне две здоровенные кобуры, в одной из которых покоился обрез импортного ружья, а вторая пустовала, ибо второй «иностранец» всё ещё смотрел в мою сторону. На плечах у парня была опять же клёпаная кожаная куртка с меховым воротником, на голове - кожаный шлем с необычными, похожими на слесарные очками.
        - С чего бы это? - Я незаметно для собеседников чуть отступил в сторону и раздвинул локти, чтобы было удобнее выхватить нож.
        - Босс хочет тебя видеть, бой.
        - Мне-то что?
        - Если Босс что-то хочет, он это получает, - подал голос тот, что сзади, - релакс. Все будет о’кей. Прокатишься с нами до ранчо и обратно - всего делов. Слово джентльмена.
        - Чего? - Я обернулся.
        Стоявший у меня за спиной был ещё смешнее. Короткие меховые сапожки со шпорами, чёрные штаны с цветастыми продольными полосами, короткая тёплая парка с огромной брошью в виде шестиконечной звезды на груди и почти такой же на синей шляпе с узкими полями. Из оружия помимо убранного в ножны ножа пистолет в нарядной белой кобуре и короткий дробовик «Бенелли» на плече. Я видел такие пылящиеся на полке в арзамасском ормаге. Стоили они дорого и популярностью не пользовались.
        - Ладно, давайте прокатимся, - согласился я, видя, что мои новые знакомые теряют терпение. - В конце концов, не каждый день получаешь приглашение от хозяина города.
        Да. Судя по всему, это были те самые ушлёпки, что гоняли от нечего делать по соликамскому тракту и распугивали одиноких путников. Двое ждали нас, не слезая со своих железных коней, а между ними стоял квадроцикл с двумя прицепами: одним - похожим на крытые четырёхместные сани, и вторым - привязанным цепью за ноги.
        - Коммон, - сделал приглашающий жест хмырь со звездой на груди, которого остальные почтительно величали шерифом.
        Странно. На чурку не похож, а погоняло восточное.
        Я сел по ходу движения, а напротив меня устроился шериф, положив дробовик себе на колени. Второй вскочил в седло квадрика.
        - Не вздумай дурить, бой. Пока мы френдли, тебе ничто не угрожает. Босс приказал доставить тебя в лучшем виде. Но если что, будь уверен, эта рука не дрогнет. - Шериф сжал пальцы на ложе «Бенелли». - Рили.
        - Что?
        - Рили, говорю. Реально не дрогнет.
        Я предпочёл промолчать. Тем более что мы уже подъехали к так называемому «ранчо».
        По сути своей это была такая же ферма, что и у Хряка в Чашкинцах, но не в пример более укреплённая и… странная, как всё в этом городе. Если Соликамск, как, впрочем, и Березники, размякший вдали от таких весёлых городов, как мой Арзамас или Владимир, не очень многочисленный отряд любителей лёгкой наживы распотрошил бы без особого труда, то об это «ранчо» многие бы обломали зубы.
        Как только в прямой зоне видимости показалась одна из конюшен, нам навстречу попался дозор, гарцующий на лошадях и одетый в нелепые короткие шинельки с двумя рядами блестящих пуговиц и во всё тех же широкополых шляпах. С узкой площадки на силосной башне в нашу сторону смотрело дуло крупнокалиберного пулемёта. Другой такой же был установлен на треноге внутри дозорной вышки, сложенной из толстенных брёвен и охраняющей восточные подступы к ранчо. Наверняка есть и другие: на северной и на западной сторонах. Стационарными турелями арсенал местной общины не исчерпывался. Когда мы уже въезжали в ворота, за каменной стеной, отделяющей отстойник от двора, удалось рассмотреть два пикапа с крупным калибром у каждого в кузове. От такого в зимнем лесу уже не спрячешься. У самого хозяйского дома, куда меня уже откровенно конвоировали, стояли приземистый бронированный монстр неизвестной мне породы и разухабистый вездеход с высокой подвеской и большими колёсами. Над тем и над другим явно не один день трудился талантливый механик. Так же, как над самим домом. Это стало понятно по тому, как практически бесшумно
открылись тяжёлые роль-ставни на втором этаже. Меня уже ждали.
        Внутри мы прошли через просторный холл и дальше по широкой винтовой лестнице поднялись на второй этаж. Там, возле массивной дубовой двери, за таким же солидным, покрытым зелёным сукном столом сидел молодой парень с тонкими чёрными усиками на бледном худом лице.
        О! А этот босс знает толк в мальчиках. Куда я попал?
        - Подождите здесь, вас вызовут, - прогудел помощник босса совершенно не подходящим к его внешности баритоном. - А вы можете быть свободны, - кивнул он моим сопровождающим.
        Серьёзно, что ли? А если я сейчас порежу этого их босса на лоскуты? Мои нож, дробовик и пистолет, конечно, остались в квадроцикле, но кинжал между лопаток не был обнаружен и при нынешнем досмотре.
        - Это хорошо, что вы так быстро прибыли, - снова подал голос помощник, - босс не любит, когда его заставляют ждать.
        Судя по тому, как этот сучёнок командовал и каким тоном говорил со мной, обязанности его выходили далеко за рамки писаря.
        Я так и представил себе невысокого лысого толстяка, подминающего под себя этого тощего недоноска, обложившегося стопками бумаг. Во рту стало сразу будто насрано и захотелось сплюнуть. Я даже поискал глазами, куда. Горшок с цветком подошёл как нельзя лучше.
        Хлыщ за столом неодобрительно покосился, и как раз в этот момент за дверью зазвонил колокольчик.
        - Входите.
        Я толкнул дверь и ввалился в кабинет босса. Первое, что бросилось в глаза - это ещё больший, чем у помощника, стол, на котором стоял бочонок, похоже, из-под пива, валялся длинный хлыст и россыпь «семёрок». Прямо по центру лежала толстая потёртая конторская книга, а на ней покоились ноги, обутые в видавшие виды, однако сшитые из качественной кожи сапоги, с подковами и шнуровкой. Их обладатель развалился в обитом серым плюшем мягком кресле и дымил вонючей сигарой, надвинув на лоб широкополую шляпу, из-под которой справа выбивались длинные светлые локоны.
        Всегда с подозрением относился к патлатым мужикам. Тот, у кого внешний вид бабский, и характер имеет такой же. А это значит, что в любой момент жди подляны или как минимум нелогичного решения, грозящего обернуться геморроем для всех вокруг. Пожалуй, женообразные мужики хуже самих баб.
        Я провёл рукой по своей вновь обритой голове и шагнул к столу:
        - Давайте выкладывайте адрес и приметы клиента, а лучше всего ещё и его портрет, обговорим цену, и я пошёл, а то дел невпроворот.
        - Вау! А ты не промах, май френд! Ты и с чиксами так же прямолинеен и напорист?
        - С кем? - Я уставился на скинувшую со стола свои длинные ноги блондинку и от неожиданности отступил на шаг.
        - Упс. Ну что же ты, бой, назад сдаёшь? Чикса - это гёрл, женщина. Держал когда-нибудь такое в руках? - Босс, оказавшийся бабой на первый взгляд лет тридцати, продолжал наступать. Я не из тех, у которых при виде самки хер остаётся единственным работающим органом. Конечно, можно спустить пар и покувыркаться с одной или двумя шлюхами, но только тогда, когда дело сделано, а гонорар приятно позвякивает в кошеле.
        - Да мне похуй, как вы там бабцов называете. - Я плюхнулся на новёхонький диван, обтянутый кожей с едва ли не вчера заколотых свинок. Подумав, что негоже так уж совсем грубо вести себя с главным в этом городе, улыбнулся и постарался изобразить как можно более доброжелательную мину.
        - Если собираешься вести со мной дела, бой, придётся привыкнуть к местному диалекту и ещё много к чему.
        - Без проблем. Только вот дела собиралась вести со мной ты, если не ошибаюсь.
        - Йес, йес. Ноу проблем, бой. Би хеппи. - Блондинка рассмеялась. - Вот из ю нейм, бой?
        - Э-э-э?
        - Как тебя папа с мамой величают?
        - Единственного, кого при определённых обстоятельствах можно было бы назвать моим «папой», давно сожрали трупные черви.
        - Но имя-то у тебя есть?
        - Ещё скажи, что ты его не знаешь.
        - Я многое о тебе знаю, а вот имя - нет.
        - Зови меня Андреем. - Я хотел ещё добавить «детка», но вовремя прикусил язык.
        - Эндрю. Хм. У меня тоже не стало папы, когда я была совсем маленькой, и его тоже звали Эндрю. А меня зовут Саманта, но ты можешь называть просто Сэм. Пойдём, покажу тебе отца.
        Она взяла меня за руку и потащила к боковой двери, которую я заприметил ещё в самом начале разговора. За ней оказались не пара до зубов вооружённых охранников, а апартаменты молодой симпатичной бабы, каковой она передо мной, по сути, и предстала, в отсутствие толпы подчинённых и прочих лизоблюдов.
        Небольшой коридор: слева все удобства, справа какая-то кладовка и впереди спальня, которую я принял за детскую. Вся её обстановка говорила о том, что тут обитает скорее подросток, нежели молодая девка. И опять никакой охраны. Но при всём при этом я никак не мог отделаться от чувства, что за мной откуда-то постоянно наблюдают. Мне нечасто приходилось корячиться под огнём снайпера, но здесь мой лоб будто жгло перекрестие его оптики.
        - Вот мой фазар. - Сэм кивнула в сторону изголовья, где на большом портрете какой-то круглолицый мудак выпятил грудь и раззявил рот, выставляя напоказ свои неестественно белые зубы.
        - Ноу. Это Элвис, - сказала она, заметив мой полный скептицизма взгляд, - Эндрю вот, на маленькой фотографии в лодке сидит.
        - Наёмник? - оценил я нешуточный прикид сидящего в не менее дорогой резиновой лодке загорелого мужика с короткой стрижкой.
        - Нет. Папа был кадровым военным.
        - Каким?
        - Профессиональным.
        - Ну, я ж и говорю - наёмник.
        - Нет. - Сэм рассмеялась и нежно провела мне по плечу ладошкой. - Он служил в «Морских котиках».
        - Нда… Слыхал я об отрядах и с более удачными названиями.
        - СИАЛ - по первым буквам от «море», «воздух» и «земля». А вместе это слово «тюлень» или «морской котик». Спецподразделение ВМС США.
        - США? - переспросил я, не сумев помешать собственному лицу сложиться в красноречивое выражение «А баба-то на всю башку ёбнутая».
        - Да, понимаю, - ухмыльнулась Сэм, заставив меня переживать: «Уж не взболтнул ли я чего вслух?» - Звучит инкредибл, но это правда. Их группу забросили в Карпинск перед самой войной. Задание было - найти и обезвредить «Мёртвую руку». Так американцы называли «Периметр» - автоматическую систему нанесения ответного ядерного удара. Моему отцу тогда было двадцать пять - самый молодой в группе. Он считал участие в этой операции огромной честью. Так же, как все они.
        - Но у них не вышло… - прошептал я, сглотнув вязкую, подсохшую в разинутом рту слюну.
        - Не вышло, - кивнула Саманта. - И весь мир полетел к чёрту. Когда для выполнения поставленной задачи стало уже поздно, группа оставила почти полностью эвакуированный к тому времени Карпинск и перебралась в Соликамск. Двух десятков «морских котиков» хватило, чтобы сменить власть в стотысячном городе. Как рассказывал отец, они захватили здание городской управы, укрепили его, организовали огневые точки и созвали народ на площадь, чтобы сделать заявление. Связь тогда уже не работала. Ни радио, ни телевидения, ничего. Все только гадали, что же происходит. А тут двадцать американских спецназовцев в центре Соликамска! Представляешь? И капитан Метьюс объявляет о разгроме российской армии, о полной капитуляции, о переходе города под его управление. Настоящая американская оккупация! Никто и подумать не мог, что этим ребятам просто некуда возвращаться, что это - акт отчаяния. И выгорело! Им поверили. Пусть ненадолго, но этого хватило, чтобы собрать вокруг себя достаточно сил и не отдать власть, когда всё прояснилось.
        - Смелость города берёт, - припомнил я слышанную однажды поговорку.
        - Отец говорил: «Иные слывут храбрецами, потому что побоялись убежать». А ещё он говорил, что единственный лёгкий день был вчера. - Сэм грустно улыбнулась и тронула фотографию, будто человек на ней мог это почувствовать.
        - Так ты получила город в наследство?
        - Типа того.
        - И давно?
        - Семь лет.
        - Ты молодо выглядишь для такого почтенного родителя, - блеснул я обходительностью.
        - Поздний ребёнок, - пояснила она. - Родилась, когда папе было уже пятьдесят два.
        - А мать?
        - Мать… Карпинка. Из эвакуированных. Ей было девятнадцать. И… Не люблю о ней говорить.
        Когда Саманта начинала волноваться, все эти сраные английские словечки сразу исчезали из её речи. Но стоило разговору войти в обычное русло, всё начиналось сначала.
        - Смотри, какой блок-шот! Супер? - Хозяйка «ранчо» указала на картинку, где, будто обжаренный на углях до хрустящей корочки, мужик в цветастых трусах и майке в прыжке тянулся тощими длинными пальцами к обручу, подвешенному на большой высоте. Я, наверное, должен был восхищаться, но вместо этого подумал, с каким приятным хрустом и как легко переломятся эти пальцы, если опустить на них приклад.
        Мы болтали ещё несколько часов кряду, и отчего-то мне совсем не хотелось напоминать о заказе. Саманта тоже говорила о чём угодно, но только не о нём. Она долго расспрашивала меня о том, что творится как южнее Перми, так и в самом этом кладбище миллионов, удивлялась рассказу о Навашинских бригадах и Святых, пыталась вытянуть что-нибудь о моем детстве. Спрашивала и о Москве, но я, памятуя, какую репутацию себе заимел такими рассказами Ткач, перевёл разговор на другую тему:
        - А это кто? - Я взял в руки плотные скользкие листки, скреплённые металлическими скобами, на первом из которых опять же лыбился загорелый, коротко стриженный тип с неестественно разбухшими бицепсами.
        - Шварц. Гляди, какие у него сильные руки. Но ведь и у тебя они тоже сильные. - Сэм вдруг прильнула ко мне.
        - Просто для информации, - запустил я сильную руку ей под куртку, - время ультиматума истекает, через два часа я должен покинуть город.
        - Не беспокойся об этом, - потянула она за мой ремень.
        Ну что же, пусть попробует настоящего крепкого мужского хера. Надоело, поди, девке кувыркаться со слащавыми пареньками. Да и я спущу пар, пожалуй. Главное - сделать так, чтобы девка не нащупала кинжал, и закрыть на засов дверь. Я, конечно, отдавал себе отчёт в том, что за нами сейчас и так следит не одна пара глаз, но это меня совсем не волновало. Просто не хотелось, чтобы в разгар борьбы полов под одеяло юркнула какая-нибудь срань типа того бледнолицего помощника с тонкими усиками. Да и спать я обычно ложился в запертом изнутри помещении, будь то конура во вшивом бараке или апартаменты местного босса. Шлюх, кстати, на ночь никогда не оставлял. Даже в борделях выставлял их из комнат, предпочитая давить на массу в одиночестве. Поэтому проснуться утром в одной кровати с бабой для меня было необычно. Примерно так же я себя чувствовал, когда после очередного аппетитного куска говядины выловил из чана варёный человеческий глаз. Было дело под Нижним, да.
        Поживиться человечинкой не прочь любая из представительниц слабого пола. Что уж говорить о солдатской дочке? Такие вцепятся в тебя и будут пить кровь и другие живительные соки, пока не останется ничего, кроме как сдохнуть. При всём при этом жертва зачастую ещё и испытывает чувство благодарности к паразиту, а тот, в свою очередь, считает, что ему должны и обязаны. Так, например, за проведённую с ней ночь баба если не берёт звонкой монетой, то ждёт вознаграждения чем-то другим.
        Вот и Сэм посчитала, что теперь-то уж я должен выполнить её заказ, и никак иначе. И каково же было её разочарование, когда я назвал свою цену и озвучил сумму аванса. Рискованный поступок. Если вспомнить тех висельников, что болтались на столбах по всему периметру площади Вашингтона, и тело, что всю дорогу волочилось на цепи за прицепом квадроцикла, даже очень недалёкому станет понятно, Босс - не тот человек, которого стоило бы огорчать.
        Однако мои условия были приняты. Но вряд ли это результат моих дипломатических талантов. Просто заказ не из плёвых, странен сам по себе и стоил жизни двум предыдущим исполнителям.
        - Ты должен убить мою тётку, - сообщила мне Саманта. - Она сейчас в Карпинске.
        - Но ведь на востоке никто не живёт.
        - Это не совсем так.
        - И как я её узнаю? Ты же сама её ни разу не видела. Верно? - поинтересовался я больше для того, чтобы Сэм не усомнилась в моём намерении выполнять этот заказ.
        - Она приходит каждую ночь… Но это не важно. Отевах сказал, ты поймёшь, что это она, но я вот тут нарисовала по памяти. - Сэм протянула мне листок, на котором довольно сносно была изображена старая бабка с крючковатым носом. Учитывая, что ныне до такого возраста просто не доживают, проблем с опознанием не возникнет.
        - Адрес давай. Головы в доказательство достаточно будет?
        - Адрес на обратной стороне рисунка, а головы не надо. Отевах сказал, я узнаю, что тётки больше нет.
        - Да что это за…
        - Это шаман племени Манси. Очень авторитетный. Никогда не ошибается. Живёт в избе на Подгорном логе. Тебе к нему тоже нужно съездить. Он сделает так, чтобы вас пропустили на восток.
        - Один вопрос: те двое, что не вернулись обратно из этого Карпинска, тоже к Отеваху ходили?
        - Да.
        - Ну, это ваши дела. Однако голову всё равно принесу, - заявил я, пряча десять золотых аванса и прекрасно осознавая, что выполнять этот заказ не буду. Обратно мы с Ткачом, скорее всего, поедем мимо этого Соликамска и даже мимо Березников. За свою репутацию я не беспокоился. Вряд ли меня ещё когда-нибудь занесёт в эти края, и из этих мест туда, где я собирался прожигать свою жизнь дальше, тоже никто не доберётся. Тем более сам этот город полон чудиков, которых никто всерьёз воспринимать нигде не станет. Это идиотское поклонение фетишам прошлого, эти нелепые костюмы, чудн?я речь и не менее чудн?е поступки… всё это многие жители Соликамска подхватили от своей неадекватной правительницы, как бубонную чуму. Поэтому и шарахаться от них везде будут, как от чумных. Да и о чём это я вообще? Какая репутация? Я же уеду отсюда богатым человеком. Содержимое хранилища позволит мне всю оставшуюся жизнь заботиться только о том, чтобы не откинуть копыта от переедания и не задохнуться однажды утром под грудой длинноногих шлюх.
        Глава 15
        От босса я возвращался удовлетворённый во всех отношениях. Огромную дыру в бюджете, прожранную ткачёвскими хотелками, я подлатал, а подзабытые представления о женских особях человека удалось обновить так, что они заиграли новыми красками. Теперь предстояло разобрать кучу барахла и подготовить всё к отъезду.
        Напарник мой тоже, видимо, был преисполнен оптимизма. Я ожидал, что Ткач начнёт сушить мне мозг по поводу моего внезапного отсутствия, но он занимался тем, что, как ребёнок игрушки, перебирал и перекладывал наши покупки. Ими был завален весь пол и даже топчан. Ткач лишь обернулся и бросил мне мимоходом, будто я только что выходил поссать и вернулся:
        - На спички не наступи и соль не просыпь. Она там, в углу у печки стоит.
        - Боишься, поссоримся?
        - Я в приметы верю.
        - Даже не спросишь, где я был?
        - Босса полировал?
        - А ты смышлёный, иногда. Заканчивай играться, выезжаем.
        - Что за спешка? Саманте не понравилось?
        - Шутишь? Я, можно сказать, от алтаря сбежал. Но дело не в этом. Нужно проведать тут одного проходимца, что даёт добро на посещение нужных нам с тобой мест. Я особо в эту херню не верю, но тот чмырь может рассказать что-то полезное.
        - Тогда уже нужно начинать грузить всё барахло на сани, а печка пока ещё горячая.
        - Печка? Ты бы ещё всю свою мебель с собой взял.
        - Будет надо, и возьму. А без буржуйки в палатке вымерзнем к чертям.
        - Ладно, хер с тобой. Всё одно не мне тащить. Выноси её сам, на морозе остынет. А лыжи где?
        - Вон у стены стоят.
        Узнав, что нам придётся завернуть в Подгорный лог, чтобы обзавестись пропуском в неизведанный мир Уральских гор, Ткач даже не ворчал, а наоборот, только обрадовался. Пару дней назад я бы и упоминать об этом шамане не стал, посрав на рекомендации Саманты, но блуждания между Березниками и Соликамском сделали из меня того ещё суеверного параноика. Хотя в этом вопросе Ткач далеко впереди. Похоже, уверовал он во всё, во что только можно уверовать. Не удивлюсь, если у него под фуфайкой висит и нательный крест, и звезда Давида, и пучок оберегов на все случаи жизни.
        Суетясь и пререкаясь, часам к десяти мы наконец упаковали все пожитки на сани.
        - Так, - Ткач поправил капюшон, - печка, гречка, прочее - вроде всё на местах. А с ездовыми что?
        - А что с ними?
        - Так они цепями скованы. Непорядок.
        - Километров десять от города отъедем и раскуём. Иначе разбегутся ночью.
        - Лады, - махнул рукой напарник и отправился в бойлерную, где под провалившейся крышей ютились шесть ездовых, а я надел лыжи и сделал пробный круг. Снег в ноябре тут уже достаточно глубокий и рыхлый. Здесь, в городской черте, ещё ничего, а в лесу тяжело идти будет. Но ждать, пока наст затвердеет, тут нам никто не даст. Можно было бы перекантоваться у Ольги с месячишко. Так ведь другая напасть - морозы ударят. Хрен редьки не слаще, а время потеряем.
        Ткач уже после того, как запряг ездовых, заставил меня присесть на дорожку. Снова он с этими приметами и верованиями. «На посошок», дождичек в дорогу и прочая ерунда. Вместо дождичка в дорогу начался снегопад, подсыпавший и без того уже солидные сугробы, по которым, впрочем, и мы с Ткачом, и сани скользили легко. Оказывается, надо было только войти в ритм. А вот ездовые бежали, проваливаясь по щиколотку, несмотря на снегоступы. Цепи, заставляющие наших эрзац-лаек семенить, тоже не добавляли скорости.
        Надолго ли их хватит?
        В Подгорный лог вкатились к обеду. Это не поселок даже, а всего лишь несколько домов, которых не хватало и на одну полноценную улицу. Выстроились они по левую сторону дороги. По другую же извивался местами пологий овраг, в котором и протекала мелкая речка Подгорный лог, давшая название поселению.
        Отевах жил чуть поодаль на возвышении. Прямо за его обнесённым высоким забором домом располагалось капище, скрытое от чужих глаз грядой камней и плотными зарослями ивняка.
        Сразу туда мы не пошли, а постучались в дом, из печной трубы которого струился дымок. Хотелось разузнать что-нибудь про шамана. И мы разузнали.
        Оказывается, зовут его Сергей Собакин, а Отевах вроде бы погоняло. Сам он не из манси, а полукровка. И поэтому, как часто бывает у полукровок, презирает своих манси и ненавидит соликамских. Мне подумалось - может, от этого он и стращает всех горожан карами небесными? Мужичок, поделившийся с нами разведданными, к шаману тёплых чувств явно не питал, но при этом говорил шёпотом и с большой осторожностью, словно боялся сболтнуть лишнего.
        Услышанное лишь подтвердило мои догадки относительно шарлатанства, о чём я и сообщил Ткачу. Но тот с ходу отмёл предложение по-быстрому допросить шамана на предмет мистической хуеты в тайге и продолжить путь:
        - Ни за что! Только после обряда.
        - Бля, Алексей, это же банальное кидалово.
        - Не обеднеешь.
        - Как сказать.
        - Слушай, - нацелил он в меня указательный палец, - не веришь - дело твоё, а я верю. Если он шут гороховый, так и что с того? Хуже не сделает. А если настоящий шаман, так его шаманство может жизнь нам спасти.
        - Слышал бы ты себя в прошлом году.
        - Вот именно, что в прошлом. Я за это время такого понасмотрелся - не приведи господи. Вон, - указал Ткач на потирающих скованные кандалами ноги рабынь, - давай у местных спросим, они лучше знают.
        - Да, конечно, ещё с ветром поговори.
        - Ты, - поднял Ткач за шиворот скуластую плоскомордую девку, - по-нашему балакаешь? Ну?!
        Та, напуганная, сжалась в комок и часто затрясла головой.
        - Что скажешь про здешнего шамана? Отевах. Слыхала о таком?
        Ездовая захлопала раскосыми глазами, переводя взгляд с Ткача на меня и обратно.
        - Говори, не бойся, - дал я отмашку.
        - Отевах злой, - начала та, будто выплёвывая слова. - Тёмный шаман. Он предал свой род, предал племя. Теперь Шайтан - его племя.
        - Да мне один хуй, - парировал Ткач. - Главное, чтобы работало. Есть у этого Отеваха силы?
        - Силы есть, - прищурила рассказчица глаза, отчего те превратились в узкие чёрные щёлки. - Большие силы.
        Она хотела сказать что-то ещё, но Ткач её прервал:
        - Вот и славно. Значит, мы пойдём к нему и заплатим. - Он перевёл взгляд на меня. - Не жмотись. Через две недели вернёмся богачами. Так ведь?
        - Ну да.
        Открыл нам сам Отевах. После того как сани загнали во двор, а ездовых устроили на подстилке под навесом, мы прошли в крепко сложенный, но почерневший от времени дом. Внутри тоже не блистало, зато было тепло. Шаман жестом предложил нам расположиться на старой медвежьей шкуре, расстеленной прямо на полу возле очага.
        - Чем могу, гости дорогие? - поинтересовался он услужливо.
        Я посмотрел на старика. Красная, дублёная морозом кожа, тонкая седая бородка клинышком, хитрые глаза-бусинки. Заметно, что Отевах привык видеть в собеседниках лохов, готовых расстаться с последним имуществом, чтобы решить свои проблемы.
        - Да вот по тайге прогуляться захотелось, отец, - начал Ткач. - Твоя помощь нужна.
        - Далеко идёте?
        - Полторы сотни километров, если по прямой.
        - Значит, до больших камней. Туда вас она точно не пустит.
        - Что за «она»?
        - Золотая Баба. Хозяйка этих мест.
        - То есть никак? - спросил я, предвидя, что за этим последует.
        - Моление, смирение, жертвенность. Золотая Баба пропустит вас, если её как следует ублажить, и задобрить, и накормить.
        - Накормить?
        - Да. Она питается золотом и кровью. Нужно много золота и крови. Золота… - Глаза у Отеваха разгорелись, а борода затряслась.
        - Ну, с золотом понятно, - я усмехнулся, - а кровь…
        - Если Бабу просят об удачной охоте или спрашивают имя для сына, достаточно помазать ей губы и глаза кровью добытого зверька. Тогда она сыта, довольна и лучше видит. Но вам нужна настоящая человеческая кровь.
        - Любая?
        - Лучше ваша. Она напитается вами, и больше ваша кровь ей не понадобится.
        - Да ты охуел совсем, старик. - Я привстал.
        - Погоди, не кипишуй, - Ткач сделал примирительный жест, - ради такого дела мне своей кровушки не жалко.
        - Хорошо, - сразу повеселел шаман, - завтра с рассветом нужно будет совершить это жертвоприношение у меня на капище.
        - С рассветом? - переспросил я. - А пораньше никак? Мы всё же золотом башляем, мог бы и поторопить своих духов. Или как их там?
        - Хорош! - пихнул меня Ткач локтем в бок.
        - Раньше нельзя, - ощерился Отевах. - Баба дары только на рассвете принимает.
        - Хуёвый у тебя сервис, отец, - попенял я старикану. - Ладно, теперь расскажи, зачем нам ублажать эту твою Бабу.
        - Золотая Баба владеет этими местами испокон веков. Она может превратить час в день, а день в месяц, и тогда для тебя завтра станет вчера, север - югом, а Соликамск - Березниками. Она может сделать тайгу бесконечной, а жизнь мизерной, может превратить твоё ружьё в корягу, а твоего друга в оленя.
        Услышанное заставило меня задуматься. Если насчёт Ткача я не беспокоился - трансформация из барана в оленя - не великое дело, то мутные намёки Отеваха на мои блуждания по соликамскому тракту меня напрягли. Откуда он знает?
        - Замётано. Где у тебя тут можно кости кинуть? - осмотрелся я в поисках подходящего угла.
        - Обычно путники ночуют у меня на чердаке.
        - Годится. - Я засунул под мышку парку и направился к указанной Отевахом лестнице наверх.
        Шаман ещё долго возился внизу, а потом вышел.
        - Как думаешь, что там? - спросил я, поправляя выбившуюся из-под скатанной парки солому.
        - Где «там»? - буркнул недовольно Ткач, делая вид, что разбужен моим вопросом.
        - В бункере. Какие сокровища ждут нас за стальными вратами?
        - Я не знаю.
        - Что, и не задумывался никогда?
        - Какой в этом прок? Мои думки ничего не изменят.
        - Бля, до чего же ты скучный, Алексей. А я вот люблю помечтать. Помнится, в детстве - лет в шесть, наверное, - мне за особое прилежание к Новому году был обещан подарок. Представляешь? Настоящий, мать его, новогодний подарок! Правда, ёлки у нас не было, и про Деда Мороза я первый раз услышал годам к восемнадцати… Но кому они нахуй спёрлись? Подарок - вот что главное. Мне хотелось кинжал. Хотелось безумно, до дрожи, до зубной ломоты. Тот, кто обещал подарок, знал об этом. И я знал, что он знает. Я две недели мечтал о своём кинжале. Непрерывно. Даже ночами мне грезился его стройный, холодный, острый, как жало, клинок. И знаешь, что я получил в новогоднюю ночь? Карамельного петушка на палочке! Я просто охуел. Не мог поверить. У меня в голове не укладывалось. А тот кинжал… Мой кинжал. Он висел на поясе у… Этот гад лыбился, держа у меня перед носом своего сраного петушка, а потом ещё удивлялся, отчего это я - неблагодарный сучёнок - несчастлив.
        - Что за кинжал такой?
        - Этот, - вынул я из ножен пятнадцатисантиметровый клинок.
        - Хм. Так ты всё же его получил?
        - Да. Много позже. Снял с трупа своего… благодетеля. Но это было уже не так приятно, как мечтать о нём.
        - В последний Новый год я подарил сыну деревянный поезд. Он был счастлив.
        - Сколько ему было?
        - Три.
        - Да… Михаил, кажется?
        - У тебя и впрямь хорошая память.
        - В прошлый раз ты так и не рассказал, что случилось с твоей семьёй.
        - Зачем тебе это?
        - Ну, я обычно не без интереса отношусь к людям, с которыми иду туда, куда-никто-не-ходит.
        Ткач усмехнулся.
        - Своей историей я не добавлю тебе уверенности.
        - Не переживай. Уверенности у меня в достатке.
        - Что ж… Это случилось… - он задумался, вспоминая, - восемь лет назад. Или уже девять? Чёрт. Знаешь, иногда я ловлю себя на мысли, что забываю лица своих сыновей. В голове есть образ, но я больше не уверен, правдив ли он. Я в то время работал на лесосеке, днём. А ночами подрабатывал вышибалой в игорном доме. Ничего особенного, просто следил за порядком в заведении, иногда утихомиривал особо буйных. Но большую часть смены сидел в своём углу и потягивал чаёк, наблюдая за игроками. Непыльная работёнка. Я справлялся, и на жизнь хватало. Всё было хорошо… до той проклятой ночи. Тогда за карточным столом появился этот недомерок в очках. Я его раньше не видел. Он не был похож на тех, кто создаёт проблемы. Маленький, щуплый, средних лет. Начал с небольших ставок. Разыгрался и пошёл по-крупному. Но удача от него отвернулась. Один проигрыш, другой, третий… Он заказал выпивку. А тут ещё, как назло, юмористу, сидящему за тем столом, вздумалось блеснуть остроумием по поводу везения. Да не раз. В общем, вдрызг проигравшийся и поддатый недомерок разбил шутнику стакан об рожу, а когда я вмешался, выхватил нож. Мне
пришлось сломать ему руку, после чего пинками выставить вон. На этом всё и закончилось, как я думал. Прошёл день, другой… неделя. И вот однажды, под утро, я возвращаюсь домой и ещё на подходе чую запах гари. Раннее утро, а на улице народу полно. Они идут туда же, куда и я. Идут поглазеть… У моего дома стоит пожарная подвода. Мужики в плащах и шлемах скатывают рукав. Я смотрю на окна, а там сплошная чернота. Всё чёрно. Захожу внутрь… Моя жена и двое сыновей лежат в кроватях. Примотанные проволокой. Рядом валяется пустая канистра…
        Ткач сглотнул и замолчал.
        - Ты нашёл его?
        - Да. Этот недомерок… Он оказался большой воровской шишкой. А такие не прощают унижения.
        - И что ты сделал?
        - Выследил гада. Потратил на это месяц, каждый день которого мечтал, как разделаюсь с мразью. Дождался удобного случая. Оглушил, отвёз в лес, привязал к дереву, облил керосином и поджёг. Но глядя, как он горит, я не почувствовал никакого облегчения. Ничего не изменилось. Ты прав. Мечты куда привлекательнее реальности.
        …Рассвет в середине ноября тут наступает в половине десятого, к этому времени мы с Ткачом уже проснулись, успели позавтракать, два раза сцепиться по поводу грядущего жертвоприношения и устать ждать пройдоху Отеваха. Наконец внизу скрипнули половицы и раздался зычный возглас хозяина. Вчера он не казался таким бодрецом, а сегодня так и скачет вокруг. Не иначе предчувствие золота и крови старика возбудило.
        Капище представляло собой площадку, укрытую с трёх сторон камнями от ветра и любопытных взглядов. Посреди неё на небольшом возвышении стоял каменный уродец, из живота которого выглядывал ещё один поменьше, а из живота того - третий. Как только мы приблизились, внутри истукана что-то завыло, а Отевах бухнулся на колени и затараторил на манси.
        Я и не заметил, как в руках у него оказались бубен и колотушка.
        Бух. Шаман закружил вприсядку вокруг уродливого идола. Бух. Из стариковского горла полилось странное гортанное пение. Через пять минут, когда я уже начал скучать, Отевах подскочил к Ткачу, и тот щедро отсыпал ему в чашку выданные мной накануне золотые монеты. Я посмотрел на Алексея. Его оловянный взгляд застыл на истукане. Шаман подскочил ближе и полоснул костяным ножом Ткачу по кисти. Брызнула кровь. Отевах, не мешкая, вымазал в ней ладонь и провел ею по губам и глазам истукана.
        Бух. Шаман подскочил ко мне.
        - Золото! Много золота!
        - Погодь. Ты говорил, что ей всё равно, чья кровь?
        - Да. - Отевах в ужасе попятился от меня. - Нет! Золотая Баба не простит тебя!
        Калёное лезвие перехватило старику яремную вену, и его кровь щедро окатила всё каменное изваяние. Шаман завалился на снег, из его рта пошли розовые пузыри.
        - Бог простит.
        - Ты что? - Пришедший в себя Ткач удивлённо моргал.
        - Тебя сейчас порезали и обобрали, вот что. - Я вывернул карманы Отеваха. Там кроме монет лежал пакетик с каким-то белым порошком. - Он ещё и вмазался, чтобы в раж войти.
        - М-м-м… - Ткач взял у меня из руки один золотой и положил к подножию истукана. - Пусть будет.
        - Алексей, ты неисправим.
        - А вдруг он не успел что-то важное сделать?
        - Что именно?
        - Ну, пошаманить как-то, чтобы нам проход был. Бабу эту золотую умаслить. Вон она, как выла вначале, так и воет, - Ткач кивнул в сторону каменного истукана.
        Я ухмыльнулся, взял горсть снега, подошёл к идолу и заткнул дырку в его животе. Завывания сразу прекратились.
        - Ещё вопросы есть? Тогда пошли собираться. Часов через пять-шесть стемнеет уже, а у нас ездовые ещё в дорогу не кормлены.
        Глава 16
        Когда выходишь один на один с коварным, не знающим сомнений и жалости противником, который не собирается прощать и малейшей ошибки, не собирается соблюдать какие-то сраные «законы чести», который обязательно добьёт и поглумится над твоим бездыханным телом, ты, само собой, даже не задумаешься о том, чтобы просить пощады, и не будешь рассчитывать на снисхождение с его стороны. Одновременно и сам готов перегрызть ему глотку, если заняты руки, выдавить ему глаза, если до другого не дотянуться, и при этом обманывать, изворачиваться, заходить сзади, бить исподтишка, заговаривать зубы перед тем, как нанести удар, душить спящего, толкать в пропасть незрячего и есть живьём голодного. Тайга - тот самый противник. Мы вступили на территорию, где никакие договорённости, условности, правила и законы не действовали. Разве что закон природы: жри сам или сожрут тебя. Поэтому ни о какой лыжной прогулке и речи быть не могло, хотя бежалось по зализанному ветром снегу довольно легко, и к середине дня наша процессия выкатилась к огромному заброшенному комбинату, за которым высилась рукотворная гора из выработанной
породы.
        Ещё издали я услышал странные ухающие звуки со стороны бетонного монстра, казавшегося мёртвым и необитаемым. Будто гигантский дровосек раз за разом опускал свой топор, но в самый последний момент передумывал бить. С расстояния метров в двести к уханью прибавилось завывание ветра, год за годом подтачивающего стены исполинских цехов, похожие теперь на вставные челюсти, раскрошившиеся до такой степени, что из-под бетона выглядывала ржавая арматура. За тёмной коробкой здорового бункера и пристроившимся к нему транспортёром с давно сгнившей лентой что-то мерцало слабым нездешним светом. Вокруг комбината всё стало безликим и серым. В это время природа и так не балует яркими красками, но внезапно сгустившиеся сумерки не оставили даже намёка на зелень в темнеющей за спиной стене из елей и пихт. Наши ездовые начали заметно нервничать.
        Мы по широкой дуге обогнули этот памятник бесполезных людских усилий, от которого исходила волна леденящего душу страха, и припустили по почти заросшей мелкой осиной просёлочной дороге в сторону посёлка Попова-Останина. Ещё до того как стемнело, наша запыхавшаяся шестёрка ездовых вкатила на единственную улочку этого селения, состоящего всего-то из семи домов и ныне пустующего магазинчика. Обитаемыми и вовсе оказались четыре хибары. Люди в посёлке выглядели потерянными. С одной стороны, они спокойно пошли на контакт, открывая двери своих жилищ после первого же стука и не впадая в истерику при упоминании о нашем маршруте, с другой - при разговоре отводили глаза и старались поскорее свалить обратно в свои норы. У меня сложилось впечатление, что живут они тут только потому, что кто-то просто не оставил им выбора, и очень боятся разгневать этого «кого-то» неосторожным словом или взглядом.
        По-правде говоря, мне особо и не до разговоров было, устал смертельно. Так что, уточнив у местных маршрут и выбрав под ночлег самый крепкий из пустующих домов, я отпустил Красавчика и запер ездовых во дворе. Хорошенько отоспавшись перед трудной дорогой, ещё затемно наш табор отправился в путь. Двигались довольно споро по просеке, которая только и осталась от «бетонки», обозначенной на карте, покоящейся в моей голове. Ни на какой обед останавливаться не стали, стараясь пройти как можно больше в светлое время суток, когда ещё не так холодно и спутники видят, куда идут, а не тыкаются в ели, как слепые котята.
        Ненавижу холод. Самое лучшее, что может предпринять живое существо зимой, - это впасть в спячку. Но я так не умею. Поэтому обычно на три месяца в году просто закупориваюсь в своей арзамасской берлоге и коротаю время за книгами под рюмочку-другую хорошего самогона, лишь изредка выбираясь в бордель да за съестным, если совсем уж осточертеет жрать свои припасы. Делами занимаюсь редко. Да и не так уж много заказов зимой - мёртвый сезон. Мертвее не бывает. Я бы и сейчас не затевал всю эту лыжную канитель, кабы не Ткач. Уж больно хороша возможность, чтобы упускать её. Ведь к весне мой заклятый товарищ вполне может оклематься и свалить либо, наоборот, - отдать концы, замёрзнув спьяну под забором. Нет, всё правильно, тянуть было нельзя. Если идти, то сейчас. Но, сука, все эти правильные решения нихуя не согревают.
        Пока шли, было ещё ничего, даже взопрел слегка, несмотря на не слишком тёплый плащ поверх лёгкого свитера. Но в первую же ночёвку на свежем воздухе я прочувствовал все прелести зимнего похода. Да какого там «зимнего»? Осень ведь на дворе! Что же будет, когда обратно пойдём?
        Как стемнело, поднялся ветер. До того обжигающий, что пришлось заматывать лицо шарфом, чтобы не заработать обморожения. В тёмный лес с санями не углубишься особо, а редкие деревца от порывов не спасают.
        Ночёвка в лесу, когда холод начинает медленно подбираться снизу сквозь многие слои одежды к твоему уставшему от долгого дневного перехода телу, даже несмотря на подстилку из пышных еловых лап и хорошо протопленную палатку, - не самая приятная в этой жизни вещь. И спирт тут никак не в помощь, а скорее наоборот. На короткое время он, конечно, согревает, но скоро становится просто лишней жидкостью, просящейся наружу и охлаждающей изнутри и без того остывающий организм. Ой, бля, никогда ещё не ждал наступления утра с таким нетерпением. Трижды проклятая палатка, так легко собиравшаяся в лавке, оказалась невообразимой хуетой в тайге. Она перекашивалась, в ней дуло, труба сраной ткачёвской печки не пролезала в предусмотренную для неё дыру, а сама буржуйка на сырых дровах чадила так, что мы едва не угорели.
        К тому же мы с Ткачом опытным путём выяснили, что оставлять без присмотра эту буржуйку не стоит. Нам просто повезло, что загнанные в дальний угол ездовые начали поскуливать и подвывать, чем и разбудили. Иначе лет через пятьсот потомки нашли бы две замерзшие мумии с блаженным выражением на лицах. Одну так точно, поскольку снилось мне в этот момент, как я сижу на берегу необыкновенно голубого озера, держу в руках брата-близнеца того бочонка с пивом, что видел недавно на столе у Саманты, и собираюсь опрокинуть его содержимое себе в глотку. Однако вместо пусть и мнимого, но от того не менее приятного занятия пришлось в спешном порядке снова растапливать печку, а потом помогать матерящемуся напарнику присыпать снегом раздёрганную шквалистым ветром палатку. Накануне мы вырыли казавшуюся нам достаточной яму под костровище, а вот жилище своё заглубить не удосужились.
        В конце концов я плюнул и пошёл спать в санях, потеснив Красавчика. Ему-то хорошо, он может и на снегу переночевать. Напялил на себя всё: второй свитер, кухлянку, меховые чулки, унты, заячий треух, двое рукавиц - шерстяные и меховые. Залезть во всём этом в спальный мешок - ясное дело - не смог, поэтому просто накрылся им. Стало жарко - скинул мешок и лузан со второй парой рукавиц. Заснул. А утром проснулся от клацанья собственных зубов. Хуй знает, как тут одеваться. Ткач, впрочем, тоже особо отдохнувшим не выглядел, что немного повысило моё настроение. А вот наши ездовые пережили ночь как ни в чём не бывало. Наверное, стоило бы выгнать их на улицу, вонь от шести немытых тел в палатке была невыносимой.
        …Даже самый отчаянный головорез или осевший на жизненном дне нищеброд по большому счету никогда не мечтает сменить свою привычную среду обитания на что-то чуждое и неизведанное. Да, они спят и видят возможность разбогатеть, чтобы больше и лучше жрать, не предпринимая для этого лишних телодвижений, но делать это они планируют всё в том же затхлом городишке, где прозябают и сейчас. Я тоже не испытывал прилива благодарности судьбе за организованную ею прогулку по живописным местам североуральской тайги. Возможно, когда-то сюда и съезжались в поисках приключений на свою задницу охуевшие от безделья горожане, но сейчас всякий попавший в эти места чувствовал, как его поглощает нечто тёмное и неизбежное. Даже забравшись в искорёженное нутро Москвы, я не испытывал такого давления. Здесь же не успели мы углубиться в засыпанные снегом леса на три-четыре километра, как этот мир сомкнул свои челюсти, отсекая нам всякую надежду вернуться назад. Начался медленный и неумолимый процесс переваривания очередных жертв, так неосторожно сунувшихся в пасть к этому раскинувшемуся до северных морей монстру. После первых
же часов пути по тайге мне стало ясно, что всеми моими расчётами и прикидками можно смело подтереться.
        Конечно, весь бурелом и валежник в лесу уже были засыпаны метровым слоем снега, но всё ещё настолько рыхлым, что ездовые, часто проваливаясь в него, спотыкались о стволы и ветви рухнувших деревьев. Из-за этого скорость нашего передвижения была вчетверо ниже, чем я ожидал. В довершение всего реки, по руслам которых мы должны были двигаться в направлении к нашей цели, представляли собой взбугрившуюся ледяными обломками поверхность. Многие из льдин время от времени с треском продвигались по течению. Осенний ледоход - обычное для этих мест явление, о котором нам никто не удосужился рассказать. Какой уж тут лыжный забег, если речки Мешалку и Берёзовку, которые повстречались нам на пути, удалось форсировать, потратив по несколько часов на каждую, чтобы найти более-менее ровный и пригодный для переправы участок. Таким образом, стало понятно, что ни о каких двух неделях пути до Камня не может быть и речи. Месяца два с половиной как минимум. А это означает, что… Это означает пиздец. Вот что это означает. В декабре и январе ночью тут бывает полтинник по старику Цельсию. Да и жратвы у нас и на половину
дороги не хватит, а на охоту надеяться - это всё равно как садиться срать, не сняв портки, в расчете, что в нужный момент резинка лопнет.
        Любой, не обременённый нашей целью человек, наверное, уже развернул бы лыжи в обратном направлении, но блеск огромного количества монет разгонит любую тьму, а манящие глубины подземного хранилища согреют даже на расстоянии сотен километров в самую лютую стужу. И мы упорно продолжали продвигаться на восток. Собираться теперь наловчились затемно, и дневной переход у нас не ограничивался скудными шестью часами короткого ноябрьского дня. Шли и после захода солнца. Ночи, к счастью, стояли морозные и ясные. Мерцающий свет ярких звёзд пусть слабо, но освещал лес, и Ткач уже не тыкался носом, как слепой щенок, во все пни и сучья, не спотыкался о ездовых и не матерился, пытаясь перехватить обе лыжные палки и ручку динамо-фонарика. А когда поднималась луна, тайга озарялась её голубым светом, снег начинал отливать фосфорическим блеском, и скорость нашего передвижения ничем не отличалась от дневной. На ночёвку мы вставали только тогда, когда ездовые напрочь выбивались из сил и не реагировали ни на окрики, ни на удары.
        Мороз потихоньку крепчал. Теперь нам с напарником приходилось спать по очереди, дежуря у пожирающей поленья печки, а о том, чтобы выгнать ездовых на воздух, не могло быть и речи. Заготовка дров каждый божий день тоже отнимала до хрена времени и сил. Но все былые невзгоды оказались сущей ерундой в сравнении с тем, что нас ожидало.
        Это случилось на двенадцатые сутки пути. Ясным погожим деньком, когда сердце наполнялось радостью от девственно белого, искрящегося под солнечными лучами снега, повсюду, насколько хватало глаз, а наши сани, весело поскрипывая, катились вслед неунывающей шестёрке ездовых, идиллия была разрушена непредвиденной хуйнёй.
        - Бля! - Я отскочил в сторону, услышав треск и почуяв, как земля уходит из-под ног.
        - Тяни!!! - заорал Ткач. - Вперёд!!!
        Ровная снежная целина, не сулившая никаких проблем, вдруг провалилась под санями и набухла поднимающейся снизу влагой.
        - Тяни, сука! Тяни!!! - присоединился я к настойчивым рекомендациям моего мудрого компаньона, видя, что наш транспорт стремительно погружается в воду, и рванул на помощь упирающимся изо всех сил ездовым.
        - Давай! Ещё! Ну же!!!
        Треск ломающегося льда послышался ближе, и замыкающие ездовые, бухнувшись на колени, едва не оказались в воде.
        - Выкидывай барахло! - прокричал я, что есть мочи налегая на лямку вместе с нашими плоскомордыми подругами.
        - Что?! - вылупил глаза Ткач.
        Блядь, как же он меня иногда бесит!
        - Барахло нахуй из саней!!! Не удержим!
        Со второго раза дошло. Изъеденный алкоголем головной мозг передал необходимые команды спинному, и Алексей, нелепо раскорячившись над растущей трещиной, принялся вышвыривать наши пожитки из тонущего транспорта.
        - Быстрее, твою мать!
        - Заткнись и держи!
        - А-а-а!!! - Одна из ближайших к саням ездовых соскользнула в воду и забарахталась, безрезультатно пытаясь выбраться.
        - Я режу упряжь!
        - Нет! Держи!
        - Все потонут!
        - Похуй! - Ткач, стоя на карачках, пытался дотянуться до торчащей из воды канистры, но я прекратил его мучения, перерезав ремни.
        Сани вместе с невезучей ездовой моментально ушли под воду, остальные, избавившись от непосильного груза, рванули от полыньи прочь.
        - Нет! - Алексей в сердцах намеревался садануть кулаком о лёд, но вовремя одумался. - Это конец, - выдохнул он, глядя в расцветшую пузырями чёрную полынью.
        - Не ной, - подобрал я сброшенные лыжи.
        - Всё прахом. - Ткач вдруг перевёл полыхнувший ненавистью взгляд на сбившихся в кучу ездовых и, сделав три размашистых шага по направлению к ним, засветил ногой в ебальник первой подвернувшейся.
        Та крякнула и завалилась на спину, орошая снег кровью из разбитого носа.
        - Полегчало? - спросил я, расстегнув на всякий случай кобуру.
        - Не совсем. - Забрызганный алым сапог снова описал короткую дугу и врезался жертве в челюсть.
        - Хорош.
        - Ещё немного. - Армированная стальными набойками подошва опустилась несчастной на голову, и ещё раз, и снова…
        - Завязывай, сказал! - толкнул я Ткача.
        Тот замахнулся на меня кулаком, получил в зубы, упал и рассмеялся, искоса поглядывая на совсем не весело скалящегося Красавчика.
        - А знаешь, - отёр он снегом лицо, - я даже рад. Рад, что так вышло. - Ткач поднялся и скинул рукавицы. - Давай. Закончим с этим прямо сейчас.
        - Не пори горячку.
        - Ну, давай! - поднял он кулаки. - Или зассал по-честному схлестнуться?
        - Ты что, в детство впал?
        - Когда я закончу, от тебя останется только пятно на снегу.
        Дьявол. Не люблю рукоприкладства. Это же глупо - махать кулаками, когда есть волына. Но как по-другому утихомирить драчуна, который нужен живым?
        - Ладно, - застегнул я кобуру и дал Красавчику отбой, махнув рукой в сторону. - Хочешь новое лицо - оно у тебя будет.
        Ткач ощерился красными от крови зубами и пошёл на меня.
        Ездовые, так и не удосужившиеся скинуть ненужную теперь упряжь, открыв рты, наблюдали за происходящим.
        Глубокий, чуть не по колено снег оставлял мало возможностей для манёвра. Тут главное - не подпустить Ткача близко. Перевод боя в партер мне ничего хорошего не сулил. Всё-таки разница в весе ощутимая, и если этот бузотёр меня повалит, придётся забыть про честные методы, или от меня и впрямь останется большое красное пятно.
        В детстве, когда мир ещё был иным и пускать в ход нож при выяснении отношений считалось зазорным, я дрался часто. На вид был щуплым, но жилистым. Худоба многих вводила в заблуждение. Более высокие и упитанные пацаны норовили подойти вплотную, едва не упираясь грудью в мой нос, чтобы сверху вниз смерить взглядом дерзкого шкета. Обычно моя макушка была последним, что они видели перед тем, как полюбоваться небом. Короткий правый в подбородок, и детина падал навзничь. Правда, бывало и наоборот. Драться меня учил Валет. Он говорил: «Если надумал бить, бей так, чтобы убить. Сомнения в драке - последнее дело». Хотя сам он кулаки в ход пускал редко - только когда под рукой не было ничего, чем можно отоварить. Однажды я видел, как мой благодетель отхуярил собутыльника геранью в горшке.
        Ткач шёл вперёд, казалось, без малейших опасений. Самоуверенный поганец. Стоит его осадить.
        Я выждал, пока тяжело ступающий по глубокому снегу драчун приблизится на расстояние удара, и, пользуясь преимуществом в длине рук, пробил первым. Ткач пошатнулся, схлопотав двойку в рыло, и рванул вперёд. Мне стоило немалых трудов вовремя отскочить в сторону. Алексей-давайпочестному-Ткачёв, схватив вместо моих ног воздух, споткнулся и нырнул мордой в снег.
        - Может, хватит уже? - осведомился я, благородно позволяя сопернику с честью выйти из поединка.
        - Я тебе зубы в глотку затолкаю, - отверг он моё щедрое предложение, поднимаясь.
        - И что дальше?
        - Дальше? Пойду назад.
        - К чему, Алексей? К бутылке?
        - А хоть бы и так.
        Он заревел и, по-медвежьи ринувшись вперёд, нанёс размашистый крюк правой.
        Кулак лишь чиркнул мне по скуле, но поспешное отступление вынудило меня завалиться на спину.
        Ткач, ни секунды не раздумывая, прыгнул. И откатился, схлопотав каблуком в нос.
        Однако это его не остановило. Он ухватил меня за штаны и потянул на себя. Через мгновение я уже лежал под его стокилограммовой тушей и закрывал голову локтями от падающих сверху ударов.
        Но бить лежачего в толстой зимней одежде - дело неблагодарное. Очень скоро Ткачу надоело месить мои рукава, и он решил попытать счастья, закормив меня снегом.
        Сукин сын. Я сожрал, наверное, с полкило этой дряни, лишь бы не задохнуться, прежде чем сумел нащупать большим пальцем левый глаз Ткача.
        Гадёныш заорал и откатился в сторону.
        - Тварь!
        - Уймись!
        Но не тут-то было. Воспылавший жаждой отмщения, Ткач рванул в атаку, снова получил в едальник, но сумел тем не менее схватить меня за ворот обеими руками и неожиданно резко сунул мне в морду лбом.
        Вспышка боли сменилась накатившей чернотой, сквозь которую я почувствовал, как что-то тяжёлое врезается мне в скулу, и упал на колено. Должно быть, это меня спасло. Следующий крюк просвистел над моей головой, и я ударил, не глядя. Как оказалось - очень удачно.
        Ткач завыл и, сложившись пополам, бухнулся набок.
        - Су-у-ука!
        Я чуть отполз и тоже растянулся на снегу, переводя дыхание, пока мой визави страдал от своего ущемлённого достоинства.
        - Подлая тварь, - продолжал скулить Ткач, корчась.
        - Это случайность, Алексей, - успокоил я его. - Если бы я бил зряче, ты уже ссал бы кровью. Ну, на сегодня закончили?
        В ответ Ткач промычал что-то неразборчивое, уткнувшись мордой в снег.
        - Вот и славно. У нас ещё полно дел.
        Глава 17
        Вещи. Насколько сильно мы зависим от них? Если лишиться в одночасье значительной части барахла, ответ станет очевиден. Эволюция не просто поставила обезьяну на две ноги, она дала ей в руки палку, что гораздо важнее. Обезьяна раскроила палкой несколько черепов. Это пришлось ей по вкусу. А что, если привязать к палке вон тот острый камень? Охуенно! Теперь можно раскалывать черепа побольше и сдирать с их обладателей шкуры. В шкуре тепло. С камнем на палке не страшно. К чёрту животное существование! Пора выйти из пещеры и поставить этот убогий мирок раком!
        О да, упакованные под завязку обезьяны отымели всю планету. Как только они осознали окружающий мир не просто средой обитания, но строительным материалом, эволюция стала им не нужна. Обезьяна окончательно распрямила спину и назвала себя человеком - венцом творения. Собственного творения.
        Но что случится, если лишить человека основных завоеваний, тех, что ставят его несоизмеримо выше любого существа на планете, - вещей? Он окажется беззащитен. Беспомощен. Жалок. С вершины пищевой пирамиды голый и замёрзший человек скатится прямиком к её подножию, где даже обезьяна, по привычке опирающаяся на все четыре лапы, сможет употребить его как заблагорассудится.
        Выводы? Человек - не высшее существо. Человек - вещи вокруг деградировавшего организма, который знает, как ими пользоваться. Уберите вещи и получите…
        - Пиздец. - Ткач сидел над уцелевшим барахлом, сваленным в небольшую кучу, и сокрушённо качал головой: - Это полный пиздец.
        - Ты же спас печку! - пнул я пузатого чёрного монстра. - А говоришь, «пиздец».
        - Иди нахуй со своими шутками, - устало огрызнулся Алексей, не оборачиваясь.
        - Знаешь, за последние десять минут ты уже трижды послал меня по этому адресу. Должен заметить, что такое поведение контрпродуктивно. Оно ведёт к эскалации конфликта и совершенно не способствует выходу из сложившейся ситуации.
        Ткач обернулся, и губы его скривились, не обещая ничего нового.
        - Стоп, - предостерегающе поднял я указательный палец.
        Алексей, зажав кулаком одну ноздрю, шумно высморкался, встал и надел лыжи.
        - Далеко собрался?
        - Я возвращаюсь.
        - Куда?
        - В Соликамск, а там посмотрим.
        - Я бы на твоём месте этого не делал.
        - И почему же? - Ткач закинул на плечи сидор и натянул рукавицы.
        - За твою голову там объявлена награда. - Заметив удивление на решительной до того ткачёвской физиономии, я поспешил исправить свою «промашку» и объясниться: - О… Я не говорил тебе? Извини. Видишь ли, в чём дело, Саманта - эта милая женщина - решила воспользоваться столь удачно сложившимися обстоятельствами с нашим походом и дала мне задание. В Карпинске. Это недалеко от Камня. Надо замочить одну старушку - делов на день, не больше. Не мог же я отказать ей в такой мелочи.
        - И? - Ткач смотрел на меня не мигая.
        - И, памятуя о твоей ключевой роли в этом походе, я попросил Саманту об ответной услуге - замочить тебя, если вернёшься один. Ей идея понравилась.
        - Ах ты… - скрипнул Ткач зубами.
        - Я же извинился.
        - Иди к чёрту! - Его указательный палец даже сквозь рукавицу так агрессивно смотрел в мою сторону, что, казалось, из него вот-вот вылетит пуля. - К чёрту!
        - Однажды - возможно. Но сейчас у меня другие планы. И ты по-прежнему в них. Так что прекращай истерить и давай-ка займёмся делом.
        Среди спасённого Ткачом барахла оказалось следующее: буржуйка, палатка, один спальник, две подстилки, часть тёплой одежды, используемой на стоянках, котелок, канистра со спиртом, ящик с инструментами и…
        - Мешок чеснока?
        - Я не видел, что там, - попытался оправдаться Алексей. - Брал, что под руку подвернулось.
        - Мешок чеснока…
        - Хватит уже! Заладил.
        - По крайней мере, цинга нам не грозит.
        - Что жрать будем?
        - То, что подстрелим или поймаем. Красавчик поможет.
        Животное, услышав свою кличку, настороженно склонило набок лохматую голову.
        - Я за всё время ни разу не видел тут следов. А что, если здесь дичи вообще нет? - не унимался Ткач.
        - Алексей. - Я подошёл к нему и, взяв за плечо, отвёл в сторону. - Хватит тупить.
        - Чего?
        - У нас как минимум два с половиной центнера питательной белковой пищи, способной передвигаться своим ходом.
        - Ну… - Ткач исподлобья глянул на пятерых уцелевших красавиц.
        - Только не надо убивать их раньше времени. И пугать не надо. Чем дольше они будут надеяться на благополучный исход, тем меньше у нас возникнет проблем. Усёк?
        - Мне не нравится эта идея.
        «Да, блядь! Как ты заебал своими капризами! Ей-богу, сука, ещё раз выведешь меня - самого разделаю и скормлю нахуй этому вьючному гарему! Жирнее будут!»
        - Алексей, - примирительно развёл я руками, задавив в себе гневную тираду, - мы сейчас не в том положении, чтобы воротить нос.
        - Я не…
        - …каннибал? А никто и не говорит об этом. Ты не каннибал, я не каннибал. Мы оба предпочтём свинину или говядину человечине. Но, Алексей, так уж вышло, что у нас нет ни свинины, ни говядины. И не надо тут целку из себя строить. В Москве парную кровь хлестал и не морщился, а тут - глядите-ка - идея ему не нравится.
        - Это совсем другое.
        - Серьёзно? А в чём разница?
        - Кровь - не мясо.
        - Ешь печень, я уступлю скрепя сердце. Могу, кстати, и его пожертвовать. Ливер человечий тебе религия жрать не запрещает?
        - При чём тут религия? - скривился Ткач. - Это просто… скотство какое-то.
        - Я не говорю, что мы прямо сейчас вопьёмся зубами в ляжку твоей подруги. Это крайняя мера. Но если другой жратвы не добудем… И вообще, какого хера я тебя уговариваю? Жри, что хочешь. Из саней нихуя не спас, охотиться не умеешь, так давай… накопай себе вкусных кореньев. Или кору пожуй. Она, говорят, питательная. Но мою мясную скотину больше портить не смей.
        Ткач криво ухмыльнулся, но смолчал.
        - Эй, ты, - подозвал я смышлёную бабёнку, с которой в прошлый раз перетирали за шамана, и протянул ей нож. - Собери хворост и разведи костёр, вам надо обсохнуть. Спички внутри.
        Она нерешительно потянулась к рукояти и тут же отдёрнула пальцы.
        - Бери, не бойся, потом вернёшь. Будешь за старшую. Как звать?
        - Урнэ. - Она быстро спрятала нож под шкуры, отступила и замерла на месте.
        - И чего ждём? Всё, пошла работать!
        Я попытался мысленно воспроизвести карту, когда отвлекающих факторов поблизости не осталось.
        По всем прикидкам, никаких водоёмов в радиусе десяти километров от нас не должно было встретиться. Но сани точно ушли не сквозь землю. Карта неточная или?..
        Тревожные догадки я решил оставить при себе. Делиться ими с Ткачом - всё равно что рассказывать шизофренику об ужасах ада. Но как бы там ни было, если принять за истину то, что солнце по-прежнему всходило на востоке, мы двигались в верном направлении.
        Закончив с костром для своих промокших товарок, вернулась Урнэ и отдала мне нож.
        - Я возьму? - продемонстрировала она лежащую на ладони блесну с леской и указала в сторону полыньи: - Рыбачить.
        Хм, а я уже и забыл, что у меня в этом НЗ запрятано.
        - Валяй.
        За полчаса, пока кучка безработных тружениц гужей и хомута грелась у огня, Урнэ вытащила из полыньи две рыбины вполне пристойного размера и, зажарив на углях, торжественно преподнесла одну мне, а вторую Ткачу.
        А не такая уж она и страшная, эта Урнэ. Если отмыть да причесать… Скуластенькая, глаза озорные, зубы целые, с виду - лет двадцать. И пощупать есть за что. Съем её последней.
        - У тебя проблема, - подошёл Ткач, сплёвывая обсосанные рыбьи кости.
        - Неужели?
        - Плоскомордая, похоже, догадалась, чем дело пахнет. Но мне это нравится, - потряс он скелетом, от которого всё ещё шёл пар.
        Ну, раз уж даже Алексею-мнененравитсяэтаидея-Ткачёву пришлось по вкусу, грех не запастись рыбой в дорогу, воспользовавшись случаем.
        - Эй, как там тебя, - свистнул я Урнэ, не желая показывать, что запомнил её имя с первого раза. - Поднимай своих подопечных, пусть отыщут берег и организуют нам костёр с лежанками. А сама живо к воде и ловить, пока клюёт! Красавчик, присмотри за барышнями.
        - Если не будешь, - указал Ткач на мою непочатую рыбину, - я съем.
        - Премного благодарен, но как-нибудь сам справлюсь. Через три часа. Если ты к тому времени не подохнешь.
        - И это у меня-то паранойя? - возмутился он.
        - Притупилась алкоголем. Но с ней ты мне больше нравился. В самом деле, прекращай этот похуизм. Ты мне живой нужен.
        - Как приятно, - ощерился Ткач, ковыряя длинной костью в зубах. - Так бери меня на полное довольствие. А то с голоду помру - что делать будешь?
        - Скормлю Красавчику. Не переоценивай свою значимость. К тому же умрёшь ты далеко не сразу.
        - Тридцать дней, я слышал.
        - По-разному. Голодал когда-нибудь? Не просто недоедал, а совсем без жратвы, чтоб только вода?
        - Двое суток. Однажды.
        - Тяжко пришлось?
        - Приятного мало.
        - Это сущая ерунда. За двое суток и проголодаться в действительности не успеешь. На четвёртые-пятые сутки чувство голода ослабевает. Организм переходит на внутреннее питание. Сколько в тебе? Килограммов сто? Из них примерно двадцать кило жировой клетчатки, восемь кило мышечного белка, двести граммов гликогена мышц и сто граммов гликогена печени. Это в общей сложности около двухсот тридцати тысяч килокалорий. В течение двух с половиной, а то и трёх недель будешь чувствовать себя вполне нормально, если откажешься от перекуса. Он только вредит. Заставляет желудок работать впустую, сбивает организм с толку. А так потеряешь килограммов двадцать пять, но без серьёзных последствий. Нужно лишь правильно восстановиться, не жрать сразу жирного, белкового, да и вообще не налегать, постепенно увеличивая порции. Через месячишко грамотной диеты будешь крепче прежнего. Ну а если дольше придётся голодать, тогда… К четвёртой неделе начнутся обмороки. Так вот идёшь себе, идёшь, и вдруг - хуяк! Будто прикладом в жбан зарядили. Поднимаешься, в глазах темно, пару шагов сделал - хуяк! Опять в отрубе. Забавно. Но скоро
и это пройдёт. Станут выпадать волосы. Ногти сделаются хрупкими. Зубы будут шататься. Слюнные железы разбухнут так, что голову не опустить. Желудок будет судорожно сокращаться, пока не превратится в тугой комок. Внутренности начнут отмирать. Будешь ссать собственными почками. Потом начнутся провалы в памяти, бред… И вот тогда я склонюсь над твоим полумёртвым телом и прошепчу: «Алексей. Коды. Назови мне коды». И ты назовёшь. А потом… я скормлю тебя Красавчику.
        Остаток дня Ткач проходил смурной, но на здоровье не жаловался, а потому я съел свою рыбину и ещё две.
        До того как клёв прекратился, Урнэ успела натаскать целую дюжину этих обитателей невидимой под снегом реки, где теперь покоилась вся наша провизия вместе с санями. Небольшая компенсация, но лучше, чем ничего.
        Заночевать решили здесь же. Благо вечер выдался тихий, а на пути дующих последнее время с севера ветров стоял плотным частоколом лес, метрах в двухстах от нашего маленького лагеря.
        Человеческое подсознание устроено очень причудливо и по большей части нелогично. Почему-то, когда случается особо жёсткая херня, которую тем не менее удалось пережить, человек расслабляется. Идёт, к примеру, испытуемая особь по дороге, а навстречу ей откуда ни возьмись упряжка обезумевших лошадей несётся, сметая с пути всё и вся. Единственное, что успевает сделать особь - зажмуриться и покрепче сжать яйца в мошонку. Но… адская упряжка пролетает мимо, лишь задев особь оглоблей. Обошлось! Пронесло! Ух!!! Несколько сломанных рёбер - ерунда, могло и насмерть зашибить. Особь стирает со лба холодную испарину и ковыляет дальше, уверенная, что проблемы закончились. Ну а как иначе? Судьба выпустила пар, дала затрещину и на этом должна успокоиться. Стало быть, в ближайшую неделю крупных неприятностей можно не ждать. Но тут расслабившаяся особь поскальзывается, падает головой на камень, и пиздец. В чём ошибка этой особи? В том, что она посчитала судьбу справедливой и умеющей соизмерять силы, прилагаемые к подопечным. Но судьба - не мудрый ментор. Она - шаловливое и жестокое дитя.
        Ночью налетел западный ветер, поднялась вьюга. Нашу многострадальную палатку едва не унесло, так что пришлось спешно складывать её, чтобы не потерять вовсе. Кое-как справившись с этой непростой задачей, все сбились у костра. Но вскоре и его раскидало ветром, после чего ещё недавно пышущие жаром головни быстро затухли и скрылись под снегом. Опустилась кромешная мгла.
        В такую вьюгу моё зрение - плохой помощник. Тут дело не в темноте. Снежная пыль застит глаза. И свет луны даст мне преимущество над и без того подслеповатыми товарищами, от силы в десяток-другой метров.
        Оставшись без огня, наш дружный коллектив не придумал ничего лучше, как сгрудиться поплотнее и хоть так уберечь себя от переохлаждения. Разумеется, в центре оказались мы с Ткачом.
        Должен признать, при морозе за минус тридцать и обжигающем, норовящем содрать кожу ветре даже компания Ткача представляется тёплой и дружеской. Не говоря уж о пяти бабах по кругу. Просиди мы так ночь, и кто знает, чем бы дело кончилось.
        Ткач как раз вспомнил о спасённой канистре, когда к завываниям ветра прибавился новый, явно не вьюгой производимый звук. Это было похоже на свист, но не обычный, а прерывистый и с меняющейся тональностью.
        Я, натянув шарф повыше, поднял голову над нашим уютным кружком и прислушался. Звуки, приглушаемые плотной завесой снега и ветром, сплетались в некое подобие речи. Я бы даже сказал - диалога. Да, так и есть, кто-то или что-то переговаривалось с себе подобными.
        Красавчик тоже заметил чужое присутствие и стоял по брюхо в снегу, нюхая морозный воздух.
        - У нас, похоже, нарисовалась компания, - прошептал я Ткачу, опустившись внутрь нашего гнёздышка.
        - Кто? - стянул он правую рукавицу.
        - Не знаю. Я только слышу их.
        - А они? Они нас заметили?
        - Не думаю.
        - Их много? Что они говорят?
        - Как минимум двое. Они не говорят. Свистят. И это не люди.
        - А кто?
        - Конь в пальто. Откуда мне знать?
        - Это менквы, - выдохнула Урнэ чуть слышно.
        - Что ещё за?..
        - Лесные жители. Злые. Убьют нас, если найдут. Съедят нас.
        Конкуренты? Это плохо.
        Одна из товарок Урнэ вздрогнула и что-то быстро залепетала на своём, пытаясь выбраться из круга, несмотря на краткие, но весьма экспрессивные отговоры.
        - А ну назад! - схватил её Ткач за воротник. - Сиди тихо!
        Однако сей жест оказался недостаточно убедителен, и истеричная барышня, оставив Ткачу на память следы своих зубов между большим и указательным пальцами, бросилась наутёк.
        - Сучка!
        - Нет, - остановил я Урнэ, попытавшуюся кинуться следом, чтобы вернуть беглянку. - Забудь про неё. Красавчик, ко мне.
        Лохматая скотина, отнюдь не горящая желанием познакомиться с нашими новыми соседями поближе, с готовностью заняла вакантное место в круге.
        - Всем молчать. - Я снова поднялся на ноги, пытаясь определить местоположение загадочных визитёров.
        На сей раз вой ветра нарушался только неуклюжими шагами по скрипящему снегу. Беглянка сумела уйти метров на двадцать, но её всё ещё было видно за белёсой пеленой. Я стоял и смотрел, как тёмное пятно с размытыми вьюгой очертаниями бредёт во мглу. Всё дальше и дальше. Тридцать метров. Сорок… Мгла уже поглотила её, когда раздался вопль. Дикий, пронзительный. Так кричат не от боли, не от бессилия. Так кричат от ужаса, к которому готовились, но и представить себе не могли всей его полноты. А через секунду вопль резко оборвался, будто его отрубили от частоты вещания, и эфир снова наполнил лишь вой вьюги. Ожидание результатов не принесло.
        - Они уходят, кто бы это ни был, - прошептал я, опустившись в кружок, дрожащий больше от страха, чем от холода. - Урнэ, скажи им. Успокой. Ясно?
        Она кивнула и, пролепетав что-то ободряющее своим нервно заулыбавшимся товаркам, обратилась ко мне:
        - Менквы вернутся. Это их земля. Будет охота.
        - Что ж… Тогда попроси своих богов, чтобы она была удачной для нас.
        Глава 18
        Вьюга унялась только под утро, превратив нашу дружную компанию в большой рыхлый сугроб. Поспать удалось от силы часа два. Из-под снега я выбрался в чертовски плохом настроении и сразу организовал поисковую операцию, чтобы испортить его и остальным. Ведь известно - порча чужого настроения как ничто другое помогает поднять собственное.
        - Урнэ, - подозвал я свою верную со вчерашнего дня помощницу. - Скажи товаркам, чтобы развели огонь и от него не отлучались. Пойдёшь со мной.
        - Куда это? - осведомился Ткач, раздирая смёрзшуюся бороду.
        - И ты тоже. Хочу выяснить, что за хрень паслась тут ночью.
        - А разве мы это не выяснили? - развёл он руками.
        - Лесные жители?
        - Да-да, - быстро закивала Урнэ. - Это они. Менк…
        - Стоп, - поднял я указательный палец. - Расставим точки над «i». Мне не пять лет. Но и в пять лет я не верил сказкам. Я сто раз слышал, что восточнее Соликамска никто не живёт, и вот этому я верю, потому что с качеством жизни здесь хуёво. А раз так, я хочу получить вменяемое объяснение произошедшего.
        - И каково оно, по-твоему? - сплюнул Ткач.
        - Волки, например.
        - Общающиеся свистом?
        - Да. Такие вот необычные волки. Ты что, мало необычного встречал в разной глуши?
        - Я тебя хотел о том же спросить.
        - А ты, стало быть, веришь?
        - Верю. И в богов ихних верю, - кивнул Ткач на Урнэ, - и в Золотую Бабу, и особенно верю в то, что нам надо валить отсюда, пока ещё можем.
        - Всё, хватит этого соплежуйства! Заколебал уже! Ноешь, как девка! Ты девка, а?! - схватил я Ткача за яйца, приставив кинжал к горлу, отчего Алексей слегка опешил и поднял руки. - Тогда иди к костерку! Перетри там с подружками, как всё хуёво! Как мы скоро все сдохнем! Только мне больше мозги этим не еби!!! - Я отпихнул охуевшего Ткача и зашагал в направлении, куда отчалила ночью плоскомордая дура. - Красавчик, Урнэ, за мной!
        Вьюга почти замела следы, оставив лишь едва заметное углубление на ровной снежной целине. Мы прошли вдоль него около сотни метров, пока запорошенная борозда не прервалась, пересечённая другой - значительно более широкой и глубокой.
        - Менквы большие, - пояснила узкоглазая всезнайка, видя задумчивое выражение на моём лице.
        - Заткнись. - Я присел и осторожно смахнул мягкий ещё снег с пересекающихся следов.
        Под невесомым белоснежным покровом обнаружились алые комки и шерсть - то ли с одежды потерпевшей, то ли со шкуры нападавшего. Больше ничего. Ни тела, ни его частей. Следы от места убоя вели в лес.
        - Волки так не делают, - не унималась Урнэ. - Волки в клочья рвут.
        - Она права, - подоспел отошедший от потрясения Ткач. - Не зверь поработал. Крови мало совсем. Одним ударом убили.
        - А шерсть? - указал я на редкий ворс в снегу. - Она чья? С менквов ваших? Красавчик, ну-ка нюхни.
        Тот нехотя подошёл, склонился над бурыми волосами и отпрянул, трусливо съёжившись.
        - Вот как? - усмехнулся я, радуясь пусть и косвенному, но подтверждению моей гипотезы о животном происхождении источника опасности.
        - Что это значит? - нахмурился Ткач.
        - Красавчик боится только одного существа на этой планете - медведя.
        - Чушь. Будь то медведь, мы бы не капли крови нашли, а красную яму в снегу да кишки по всей округе размотанные. И свист медведем не объяснишь.
        - Насчёт свиста я и ослышаться мог. Наверное, ветер в дупле каком-нибудь гулял, а мне почудилось. Да, я тоже могу ошибаться. И с чего ты взял, что медведь не сломал девахе шею и не уволок её тушку в лес, чтоб употребить без спешки? Ты что, твою мать, специалист по медведям?
        - Смотрите! - вскрикнула Урнэ, протягивая для всеобщего обозрения лежащий на ладони шарообразный камень.
        - Хм, - взял его Ткач. - Тут кровь. Похоже, именно этим камушком наш мишка и прихлопнул бабёнку. Да, чудные дела твои, господи.
        На камне действительно были следы крови. Да и сам камень сильно напоминал ядро, тщательно обработанное для использования в неведомом метательном орудии.
        - Праща? - высказал я предположение, усомнившись в верности ранее озвученной мной гипотезы.
        - Даже не знаю, - издевательски протянул Ткач, осматривая находку. - Может статься, этот камень образовался в медвежьих почках и был с трудом выссан, что в свою очередь объясняет наличие крови на нём. Годится версия?
        - Да, забавная. Продолжай.
        - Ну, исходя из вышеизложенного, нам бы следовало привязать одну ездовую к дереву. А когда медведь вернётся, чтобы снова поссать перед ней почечными камнями, как он это любит, пристрелим его. И никакого больше беспокойства.
        - Молодец. Так и сделаем.
        - Что?!
        - Только привязывать не будем. Слишком очевидно. К ночи устроим засидку на дереве и выпустим одну бабёнку попастись рядышком. Тогда и узнаем, что тут за зверь пасётся.
        - А куда остальных денем?
        - Кого?
        - Баб. Их же четверо. Сами на дерево залезем. А их что, в снег зарыть?
        - Да, незадача, - глянул я на бледную, раскрывшую в беззвучном вопросе рот Урнэ. - Придётся вас всех к делу приобщать.
        - Нет, - выдавила она наконец. - Нет-нет-нет, пожалуйста.
        - Ну-ну, спокойно. Вы же будете под надёжным прикрытием.
        - Они убьют нас, - кинулась Урнэ мне в ноги, заливаясь слезами. - Всех убьют!
        - Не обсуждается. Встань и утрись. Напугаешь своих товарок - шансов выжить у вас станет совсем мало. А так - они весьма недурны. Шансы, разумеется. Всё, сворачиваем лагерь. Пора выдвигаться навстречу новому дню, чтоб его…
        С помощью моего ножа и кожаных шнурков наши плоскорылые подруги довольно споро соорудили волокуши из жердей и прутьев, погрузили на них уцелевшие пожитки, после чего вся честная компания позавтракала и двинулась на восток.
        Несмотря на потерю большей части груза, наша скорость заметно понизилась. Волокуши - не сани, да и тянуть их могут только двое, хотя и посменно. Перспектива лишиться ездовых и тащить всю эту тряхомудию самостоятельно мне совершенно не нравилась, и я даже начал подумывать - а не заменить ли наших четырёх живцов Красавчиком. Но потом вспомнил, что баб в лесу один чёрт не спрячешь, и смирился. К тому же Красавчика, если что, можно запрячь. Да и жалко его - на приманку-то. Как-никак давно с ним знакомы, не чета Урнэ, хоть та и посимпатичней.
        Дневной переход завершился без эксцессов. Шли в основном по лесу, который теперь редко сменялся прогалинами. К вечеру наши северные красавицы умаялись так, что от утреннего беспокойства не осталось и следа. Вполне допускаю, что они приняли бы смерть как избавление. Но сохранить такой продуктивный настрой до ночи не удалось. Пока мы с Ткачом сооружали засидку, наш не соображающий от усталости гарем успел отдохнуть и занять свои головы деструктивными мыслями о скорой, неминуемой и совсем уже нежелательной смерти. Это вылилось в нытьё, слёзы и робкие попытки бегства. Так что пришлось позволить Красавчику слегка пожевать одну из смутьянок - другим в назидание.
        Когда засидка была наконец готова, а мы кое-как уселись, я дал команду Урнэ разводить огонь и жарить оставшуюся рыбу. Вскоре пустующий с утра желудок начал жалобно урчать, томимый идущим снизу аппетитным ароматом.
        - Твою мать, - проскрипел Ткач спустя полчаса этой изощрённой пытки. - Ещё немного, и я их сожру. Какого хера мы вообще делаем? А если не придёт никто, до утра будем сидеть?
        - Заткнись.
        - К тому же я ни черта не вижу. Куда стрелять-то? Наугад?
        - Блядь. Как с тобой тяжело. Совсем слепой, что ли?
        - Это всё из-за сраного костра. Пусть потушат.
        - Нельзя. Огонь должен привлечь их. Огонь и запах.
        - Надо было хоть одну самим съесть. А так все задарма пропадут.
        - Ты пересмотрел отношение к каннибализму?
        - Я про рыбу, больной ублюдок.
        - Ничего, скоро это у тебя пройдёт.
        - Что пройдёт?
        - Наивная вера в собственную человечность. Скольких ты убил, Ткач?
        - Я уже говорил - не считаю.
        - Не считаешь… Да всех и не упомнить, наверное?
        - Зачем мне их помнить?
        - Незачем? То есть тебе похуй, кого ты замочил? А ведь у многих наверняка были семьи. Скольких детей ты оставил голодными сиротами? Скольких стариков-родителей вверг в безутешное горе? Скольких вдов наплодил? Неинтересно?
        - Нет.
        - А знаешь почему? Да потому, что ты, Алексей, - чёрствая, аморальная скотина с рудиментарными представлениями о человечности вообще и о нормах поведения в частности. Замочить человека для тебя - раз плюнуть, а съесть его - табу. Но это же лицемерие. Вот скажи, ты, когда бабу трахаешь, извиняешься в процессе за то, что ненароком узрел её наготу? Ах, простите, вы неодеты. Чпок-чпок-чпок. Приношу свои извинения, мне не стоило входить без стука. Чпок-чпок-чпок. Боже мой, как неловко.
        - Сравнил хуй с пальцем.
        - А чего не так? Может, ты считаешь, что, отужинав хорошо прожаренным куском человека, нанесёшь ему больше вреда, чем уже нанёс, убив?
        - Да не ему, дурья твоя башка. Не ему я вред нанесу, а себе.
        - У тебя что, несварение от человечины?
        - Иди ты… С тобой, бля, невозможно разгова…
        - Тс-с-с! - поднял я руку, давая своему слепому балаболу-напарнику знак умолкнуть.
        Вдалеке за деревьями мелькнула едва заметная тень.
        - Они? - подобрался Ткач.
        - Не знаю. Помолчи.
        Я обратился в слух. За треском костра, шуршанием одежды наших «подсадных уток» и урчанием собственного желудка слышался слабый, но вполне различимый скрип снега под тяжёлыми шагами метрах в пятидесяти. Чёртов костёр и впрямь слепил, ярко освещая всё рядом и делая почти непроницаемой тьму чуть поодаль.
        - Туши, - прошипел я, свесившись с засидки, и бросил вниз шишку. Та, попав Урнэ точно по макушке, заставила обратить на меня внимание. - Туши костёр, говорю!
        Урнэ что-то пролепетала своим товаркам, и они все вместе принялись лихорадочно заваливать огонь снегом.
        Надеясь, что светомаскировка была применена не слишком рано и таинственные недоброжелатели успели заметить наш милый пикничок, я поднял «ВСС».
        - Что там? - не унимался любознательный Ткач. - Куда стрелять?
        - Не мешай, - убрал я прицел от глаза.
        Сбитое с толку огнём зрение постепенно возвращалось к норме. В неясной тёмной массе поверх яркого пятна заснеженной поляны стали проявляться очертания отдельных деревьев, кустов…
        - Чё-ё-ёрт, - невольно протянул я вслух.
        - Что?! - всполошился Ткач, будто его позвали по имени.
        - Там, - указал я в сторону кого-то, скрывающегося за кустами. - Видишь его?
        - Нихрена не вижу, - протёр Ткач окуляры вытащенного из-за пазухи бинокля.
        - Да, блядь! Вон же! Метров сорок всего.
        - Зараза, - опустил Ткач свою бестолковую оптику. - Стреляй.
        - Рано. Пусть ближе подойдут.
        - Он не один?
        - Второй за деревьями, - собрался я указать местоположение другого противника, но решил на сей раз воздержаться от неблагодарного занятия.
        Здоровенные твари. Метра под три ростом, если не больше. Тощие, с длинными руками. И голова… Не разглядел. Что у них такое с головой? Неужели…
        - Их две.
        - Бабы, что ли? - не понял Ткач.
        Прячущийся за кустами великан тем временем переместился правее и не спеша пошёл к кострищу. Его подельник, напротив, двинулся влево, обходя насмерть перепуганных ездовых с противоположного фланга.
        - Твою мать! - выдохнул Ткач. - Я его вижу. Вижу суку, - поднял он автомат.
        - Жди, - уткнул я приклад в плечо и огляделся.
        Чёрт. А где Красавчик? Куда делась эта скотина? Ведь должен был позади нашего дерева сидеть. А там только снег примятый и следы в лес уходят. Ладно, ещё побеседуем.
        - После меня, - припал я глазом к резиновой накладке окуляра.
        - Готов, - отозвался Ткач.
        Угольник прицельной сетки подёргался в районе того, что я отметил для себя как головы, и опустился к груди. Тут как-то понятнее. Палец нежно выбрал спуск, и «ВСС», сухо щёлкнув, отправил шестнадцать граммов свинца в цель.
        Великан дрогнул, но вопреки ожиданиям не завалился навзничь, а, брякнувшись на четвереньки, с удивительной скоростью метнулся прочь.
        Почти одновременно с моим выстрелом застучал «АК» Ткача, посылая вниз длинную очередь.
        - Блядь! - Я перебросил винтовку за спину и, взяв дробовик, дал четыре незрячих выстрела пулевыми по близлежащим кустам, после чего тут же напихал в магазин картечи.
        Внизу разразился диким визгом девичий квартет.
        - Мой ушёл! - заорал Ткач, рыская стволом вокруг кровавых пятен на снегу.
        - И мой!
        - Дьявол! Я в него полмагазина всадил!
        Высоченный силуэт снова замелькал среди деревьев, удаляясь, и я вскинул ружьё. Но меня отвлёк звук, стремительно нарастающий с противоположной стороны. Чертовски неприятный звук ломающихся веток и тяжёлого свирепого дыхания огромной, несущейся во весь опор твари.
        - Так не бывает…
        Громадный медведь с седоком на спине под оглушительный треск вылетел из чащи и, в считаные секунды миновав поляну, обрушил свой вес на облюбованное нами дерево.
        - Бля!!! - Ткач едва удержался от падения, но неосмотрительно снятый с шеи автомат этим похвастать не смог и исчез в сугробе.
        - Стреляй по морде!!!
        Я направил ствол в разверзшуюся внизу окутанную облаком пара пасть и нажал спуск, но чудовищный удар, сотрясший дерево, увёл сноп картечи в сторону.
        Пистолетная пальба Ткача заметных результатов также не дала.
        - Гранаты есть?!
        - «РГО»! - крикнул Алексей, перезаряжая «ПММ» и отчаянно борясь с земным притяжением.
        - Кидай!
        - Самих заденет!
        Очередной удар громадной лапы с треском расколол ствол дерева.
        - Кидай!!! Блядь! - Я насилу увернулся от просвистевшего возле головы камня, не в состоянии обнаружить метателя из-за постоянной тряски. - Живее!!!
        Ткач наконец-то изловчился вытащить гранату из подсумка и, выдернув чеку, отпустил алюминиевый «жёлудь» с гексоген-тротиловой начинкой в полёт.
        Но взрыва не произошло. Видимо, рыхлый снег слишком мягко затормозил падение гранаты, и ударная цепь взрывателя не сработала.
        Я уже начал беспокоиться, когда внизу раздался громкий хлопок, а медвежий рёв захлебнулся хрипами. Звериная вонь ненадолго сменилась приятным ароматом выгоревшего ВВ.
        Медведь отшатнулся в сторону от только что терроризируемой берёзы и побрёл прочь, орошая снег кровью из раскуроченного бока. Наездник остался лежать под деревом, судорожно сжимая культю, образовавшуюся на месте левой ступни. Секунду спустя припорошивший его снег взвился, поднятый пулями и картечью.
        - Сдохни, сука! - в сердцах заорал Ткач и тут же затих.
        Обмякшая тушка Алексея качнулась и повалилась набок.
        - Дерьмо! - метнулся я на выручку компаньону, но не успел.
        Ткач сорвался с засидки и, треснувшись по пути о ветку, составил компанию своему автомату в сугробе.
        Пожалуй, никогда ещё не испытывал я столь смешанных чувств. С одной стороны, смотреть, как Ткач мешком летит вниз, было чертовски приятно. Область мозга, отвечающая за примитивные низменные эмоции, воодушевлённо генерировала наслаждение. Но прагматичная область портила картину жирными мазками тревоги и сожаления.
        Дерево - не слишком удобная для боя позиция, когда ты обнаружен. На засидке особо не поманеврируешь. Так что, не дожидаясь, пока камень прилетит и в мою голову, я поспешил спуститься.
        Получивший изрядную порцию свинца наездник, как ни странно, был всё ещё жив и даже предпринимал слабые попытки достать меня причудливым, похожим на косу оружием.
        Повысив на два заряда картечи содержание тяжёлых металлов в организме недобитка, я двинулся в сторону, откуда, по моим предположениям, прилетел едва не нокаутировавший меня камень.
        Ткач в сугробе не шевелился, но всё ещё выдыхаемые им облачка пара внушали надежду на благополучный исход падения. Метрах в десяти от нашего дерева, свесив голову в воронку подтаявшего от натёкшей крови снега, распласталась одна из баб. Подойдя ближе, я убедился, что это не Урнэ, и с немалым для самого себя удивлением порадовался этому факту. От трупа в чащу тянулась вереница кровавых капель. Резонно предположив, что бабе с разломанным надвое черепом ни к чему было возвращаться к костру, чтобы умереть, и эта кровь принадлежит её убийце, я пошёл по следу.
        «Где спрятаться раненому трёхметровому гиганту в зимнем лесу?» - такой вопрос встал передо мной, когда след неожиданно оборвался возле каменных валунов. Беглый осмотр места таинственного исчезновения показал, что один валун явно сдвигали. Попытка повторить сей трюк с моей стороны успехом не увенчалась, и я, несолоно хлебавши, отправился на поиски второго великана. С этим мне повезло больше. Изуродованную тушу «лесного жителя» удалось обнаружить по хрусту костей и треску разрываемой плоти.
        - И как на вкус? Ничего?
        Красавчик вынул перемазанную в крови морду из своего позднего ужина и довольно оскалился.
        - Когда вернёмся, я запру тебя в одной клетке с медведем и буду там держать, пока он не станет тебя бояться. За мной, ссыкло.
        Глава 19
        Организм человека - загадочная штука. У него имеются защитные приспособления на все случаи жизни, от соплей и мурашек до сложнейшей иммунной системы. Но в самых критических ситуациях, когда организм оказался перед лицом действительно жуткой угрозы или когда уже огребает по полной, этот умник не находит ничего лучше, как отключить мозг и остаться абсолютно беззащитным. Пиздец как страшно? Отключить! Пиздец как больно? Отключить! Серое вещество ударилось о черепную коробку? Отключить к хуям, и не ебёт! Как по мне, более халатного отношения к делу сложно и придумать. Организм - слюнтяй и тряпка - решительно не желает бороться с угрозами, имеющими моментальный эффект. Но если ущерб растянут во времени, есть шанс, что ленивая размазня таки соберётся с силами и даст отпор.
        Желая проверить свою теорию, я склонился над пребывающим в сладостной неге Ткачом и зажал ему нос со ртом рукавицей. Дремлющий организм смекнул, что если не прекратит заниматься хернёй, ему очень скоро настанет кирдык, включил мозг и послал в него запрос на электрошоковое реанимирование. Ткач дёрнулся всем телом и, вылупив глаза, замахал руками.
        - Всё-всё, с возвращением, - поприветствовал я пациента, позволив воздуху свободно заходить в его лёгкие.
        - Какого… хера?! - хватал он ртом живительную газовую смесь.
        - Нужно же было как-то разбудить тебя.
        - Дьявол… - Ткач сел в сугробе и тронул рассечённую бровь. - С-с-с… Зараза. Что произошло?
        - Так… дай вспомнить. Ты бросил гранату под медведя, потом радостно что-то орал, потом схлопотал камнем в дыню и ёбнулся с дерева, без особой грации, но довольно удачно.
        Крутя ушибленной башкой по сторонам, Ткач наконец-то заметил дохлого менква и схватил автомат.
        - Остынь, - положил я руку на вскинутый ствол. - Он мёртв.
        - Точно? А остальные? - нахмурился Ткач, от чего рассечённая кожа на брови разошлась и кровь заструилась по щеке. - Отвали, урод! - недобро зыркнул Алексей на подошедшего и заинтересованно принюхивающегося Красавчика.
        - Двое готовы. Я проверил. Третий исчез. И не надо называть моего питомца уродом, а то он обидится и нассыт тебе в ботинок… или откусит что-нибудь.
        Красавчик в подтверждение моих слов склонил голову и угрожающе зарычал.
        - Херово, - дал экспертную оценку Ткач, не уточнив, чему конкретно. - А медведь?
        - Ушёл искать место поспокойнее.
        - Дерьмо. Башка трещит. - Алексей, встав на ноги, привалился к дереву. - У тебя кровь, - кивнул он в мою сторону.
        Действительно. Левый рукав на плече порван и с пальцев капает.
        - Должно быть, осколками задело, - подвигал я рукой. - Переживу.
        - Сзади! - вдруг крикнул Ткач и вскинул автомат, целясь мне за спину.
        Я обернулся, подняв «ВСС».
        Из чащи на поляну, боязливо озираясь, выбрались две трясущиеся бабёнки, одной из которых оказалась Урнэ.
        - Фух, - облегчённо выдохнул Ткач, опустив ствол. - А остальные где?
        - Не видела, - покачала головой моя мансийская протеже. - Они в другую сторону побежали.
        - Одна вон там, - указал я в направлении недавно обнаруженного трупа, изучая диковинное существо. - Мозги проветривает.
        Урнэ с товаркой синхронно охнули и поспешили на опознание.
        - Надо двигать отсюда, - обтёр Ткач лицо снегом. - И поживее.
        - Знаю.
        - Этот недобиток, что утёк, спалит нас.
        - Знаю.
        - Тогда какого хера ты расселся?!
        - Посмотри, - кивнул я на распластавшегося в снегу менква, - разве не чудо?
        - Ты о чём?
        - У него две головы и, судя по всему, два сердца. Но при этом единая нервная система. Это тебе не сиамские близнецы-уродцы. Это - одно существо, с дублирующими органами. Потрясающе, правда?
        - По мне, так это самый настоящий урод.
        - Да? А я бы не отказался от запасного ливера. Интересно, как он сохранял тепло в таких лохмотьях? Глянь-ка, - откинул я полу куцой одёжки из шкур, которая не имела даже рукавов. - Мы в таком околели бы за минуту. А кожа… Ты посмотри на его кожу. Будто дублёная. Серая. Видимо, кровеносная система очень глубоко…
        - Всё, хорош. Зови своих баб - и уходим. - Ткач вытащил из почерневших углей рыбину и тут же принялся жрать её, прямо как выдра какая-нибудь, омерзительно чавкая.
        - Ты охренел?! Это же треть всех наших продуктов!
        - Можешь съесть вторую, - промямлил он с набитым ртом. - Сомневаюсь, что удастся позавтракать. А подыхать на голодный желудок я не собираюсь.
        Вернулись зарёванные дамы. Урнэ рассказала, что нашлась вторая пропавшая и что у неё обглодано лицо.
        Тоже мне потеря. Небось сильно страшнее не стала. А Красавчик даже не наелся.
        Кстати о еде…
        - Ладно. Подберите сопли, девочки, хватайте пожитки и двигайте за мной. Проведаем мишку.
        - Нужно похоронить Энны и Татью, - проскулила Урнэ.
        - Кого? Я тебя умоляю, только не начинай.
        Широкая кровавая борозда уходила глубоко в чащу. Звериная вонь до сих пор витала в стоячем воздухе. Следы лап всё чаще перемежались отпечатками туши, валящейся на снег от изнеможения. Метко брошенная Ткачом граната, судя по всему, повредила артерию, и кровь хлестала, как из пробитого ведра. Далеко медведь уйти не мог. И вскоре мы в этом убедились.
        - Не дышит, - констатировал я, заглянув зверю в морду.
        Пар поднимался только от раскуроченного бока. Мочка носа уже успела покрыться ледяной коркой. Остекленевшие жёлтые глаза смотрели в таёжную тьму. Громадный медведь, казалось, хотел подняться после короткого отдыха, чтобы продолжить путь, но так и не смог. Габаритами он едва ли уступал освобождённому мной чудовищу с фермы. Но у этого шея была значительно длиннее, а шерсть необычно светла и даже становилась вовсе белой ближе к холке. Голову и грудь зверя укрывало что-то вроде деревянной брони, скреплённой кожаными ремнями. Рядом лежало седло с порванной осколками подпругой.
        Ткач, не тратя времени на разговоры, достал нож и принялся полосовать медвежью ляжку.
        - Помоги, - воткнул он окровавленный тесак в снег. - Берись тут и на счёт «раз» тяни. Раз!
        Большой лоскут шкуры с треском отделился от мяса.
        Ткач соскрёб слой жёлтого вонючего жира и, ловко орудуя ножом, откромсал хороший оковалок. Затем этот латентный мясник взял пилу и, методично вжикая, отпилил несчастному животному все четыре лапы.
        - Это зачем? - поинтересовался я. - Какой-то ебанутый ритуал?
        - Мясо в лапах самое нежное, - ответил Ткач, обтирая руки снегом. - И готовится быстро. А ляжку - это уж на чёрный день. Не ужуёшь её, да и вонять будет неотмоченная. Собери! - бросил он нашей плоскомордой спутнице, тревожно озираясь. - И валить надо. Побыстрее да подальше.
        - Откуда такие познания в кулинарии, - догнал я Ткача, с поразительной скоростью пробирающегося сквозь лесную чащобу.
        - Был опыт. Под Архангельском, лет пять назад.
        - Ого! Архангельск? А я-то думал, ты - домосед.
        - Поначалу и дальше заносило. Наёмнику без нужных связей на одном месте особо не засидеться. А там медведи - не редкость.
        - Как и здесь, впрочем. Видел когда-нибудь, чтоб на медведе верхом разъезжали? Может, они их ещё и доят? Молочная порода бурого медведя…
        - Он не бурый. Это гролар.
        - Кто?
        - Помесь бурого с полярным. Видел, какая у него шкура? А лапы широченные?
        - Откуда здесь полярным взяться?
        - Говорят, после войны в Арктике резко потеплело, льды начали таять. Тюленей стало меньше. Мишки с голодухи и дёрнули вплавь на континент. А здесь - не будь дураки - переебли бурых самок. Ну а местные в отместку белых баб оприходовали. Вот и народилось полукровок. Здоровенные, твари.
        - А белых видел?
        - Видал разок. Чудной зверь. На собаку немного похож. Кстати, прикинь, под шкурой они чёрные. Сейчас полярных редко встретишь. Льды наросли со временем, и большинство вернулось назад. Но некоторые остались. Они… Бля!!! Что это?!
        Откуда-то издали донеслось протяжное «У-у-у-х», отозвавшееся в кишках. Мерзкое чувство. Так бывает, когда спускаешься по лестнице, делаешь шаг и понимаешь, что ступеньки под ногой нет. Секундная паника, завязывающая потроха в узел. Такое же «У-у-у-х» я слышал возле давно оставленного позади комбината.
        - Кабы я знал.
        - Дьявол! С какой стороны?
        Звук, казалось, шёл отовсюду.
        - Там, - указал я за спину только для того, чтобы Ткач перестал метаться и суетить. - Давай вперёд! Не стой!
        Помогло. Алексей ломанулся, как бульдозер, с треском прокладывая путь сквозь хитросплетение сухих веток. И остановился только спустя минут десять, когда зловещее уханье перестало сотрясать воздух.
        - Вроде оторвались, - просипел он, утирая со лба катившийся градом пот. - Чёрт. Я бы и не понял, куда бежать. Как ты узнал?
        О боже… Ну и что я должен был ответить, глядя в эти светлые наивные глаза?
        - Угадал. Надеюсь.
        - Что?!
        - Ага. Возможно, мы прискакали прямо в лапы неведомой тварине. Но пока этого не знаем. - Я поднёс к губам указательный палец и прислушался. - А может, и нет.
        - Ну ты козёл.
        - Когда источник опасности неизвестен, я предпочитаю, чтобы все панически пизданули в одном направлении, а не врассыпную. Не согласен? То-то же. А теперь заканчивай плакать и продолжай движение. Менквы - или кто они там? - ждать не будут. Кстати, неплохо было бы поставить растяжку на нашей тропинке.
        - Так поставь.
        - Давай гранату, поставлю.
        - Свои надо иметь.
        Что? Он действительно это сказал? Вот сука прижимистая. В Казани и Малмыже взрывчатки не жалел, чуть не лопатой разбрасывал. Ну, ничего, Алексей, погоди, ещё вернутся золотые деньки.
        Мы продолжали идти, пока безветренная звёздная ночь не сменилась ветреным утром. Не знаю, как моим подслеповатым в темноте спутникам, а для меня видимость сильно ухудшилась. К тому же колючий снег отчаянно хлестал по лицу, и я не раз пожалел, что отказался от очков. С ними можно было хотя бы не жмуриться. Да и усталость брала своё. Почти сутки на ногах - не дело. В сон клонит, озноб пробирает. Шансы приболеть или проморгать засаду стремительно растут. А в сложившихся обстоятельствах и то, и другое чревато самыми мрачными последствиями.
        Когда я предложил сделать привал, возражений не последовало. А наши вьючные барышни так и вовсе упали в снег, где стояли. Пришлось надавать по румяным щекам, чтобы вернуть в тонус. Кое-как поставили палатку и растопили печь. Да, не самое гениальное решение, учитывая более чем вероятную погоню, но замёрзнуть во сне - совсем глупо. Дежурить договорились по три часа, сменяясь. Первая вахта выпала мне.
        Чертовски тяжело сохранять бодрость духа, когда кругом храпящие на все лады тела. Даже Красавчик - скотина - свернулся клубком у печки и мерно посапывал, нагоняя дремоту. Растирание рожи снегом помогало, но ненадолго. Какое уж тут бдение, когда большая часть сил уходит на поддержание век разомкнутыми, а рта - закрытым? Впрочем, со своей задачей я справился и три часа отдежурил честно, не допустив поползновений врага в сторону своих верных товарищей. Наконец пришло время передать вахту Ткачу, растолкать которого удалось далеко не сразу.
        Как только зевающий и трущий глаза часовой занял свой пост, я лёг и провалился в сон ещё до того, как голова коснулась подстилки.
        Обычно, когда ложусь спать сильно уставшим, снов не запоминаю. Читал, что они есть у всех и всегда, просто измученному мозгу не до сохранения порожденных им же видений. Но в этот раз я запомнил.
        Мне снилось поле. Бескрайнее поле зелёной сочной травы, колышущейся на ветру, лазурное небо над ним. И свежесть. Воздух, чистый и прохладный, благоухал пьянящими ароматами. Но что-то было не так в этой идиллии. Какое-то беспокойство, переходящее в тревогу. Что-то заставляло вибрировать барабанные перепонки в низких частотах. На грани слуха. Звук этот сначала скорее ощущался, чем был слышим. Минута, и вот его уже невозможно не замечать. Теперь не только перепонки, но и всё внутри сотрясалось от ритмичного рокота. Едва различимый поначалу среди умиротворяющего шороха зелёных волн, он набрал силу, и вот уже нет от него спасения. Хочется зажать уши и бежать, бежать. Но тщетно. Рокот всепроникающ. Грубый, механический и совершенно не вписывающийся в реальность этого райского места. И тут среди запахов травы и полевых цветов появилось ещё что-то. Едкое, ядовитое. Идеальная картинка начала блёкнуть, трава пожухла, синева затянулась жёлто-серыми тучами. Вдалеке, на горизонте, возникла тёмная точка и стала расти, приближаться, испуская в мрачнеющее с каждой секундой небо ленту жирной копоти. Тух-тух-тух -
нарастал рокот, едва не вышибая дыхание из лёгких. Всё гуще отравляющая небо копоть, всё бледнее краски вокруг. По полю увядшей травы двигался уродливый железный монстр. Таких мне за долгие годы скитания по останкам цивилизации приходилось видеть немало. Но те были мертвые, а этот живой. Ржавый, зияющий дырами в грязном чёрно-буром панцире, локомотив. Он шёл без рельсов, прямо по земле. Или скорее плыл над нею, распространяя вокруг черноту и губительные миазмы. Тух-тух-тух - адский механизм замедлил своё движение возле меня, не заглушая двигатель. В заполненной будто живым, колышущимся мраком кабине машиниста сверкнула пара жёлтых огоньков. Что-то неосязаемое оторвало меня от земли и понесло вперёд над бурлящей жирной грязью. А я только смотрел на приближающиеся огоньки и не мог пошевелиться. Тух-тух-тух. Я завис возле кабины, как тряпичная кукла. Как муха в паутине. Тух-тух-тух. Мрак сгустился, жёлтые огоньки придвинулись вплотную к моему лицу. ТУХ-ТУХ-ТУХ. Липкая зловонная слизь на коже. Мрак поглотил меня…
        - Твою мать! - отпихнул я Красавчика, утирая рукавом со своей рожи его вонючие слюни. - Какого хера?!
        Набрав в лёгкие недостающего воздуха, я с удивлением обнаружил, что наши ездовые жалобно поскуливают в углу палатки, а Ткач нервно теребит цевьё автомата, переминаясь с ноги на ногу возле двери.
        - Что это было? - спросил он, тяжело дыша.
        - Маленькому кошмар приснился? В штаны не напустил?
        - Иди к херам собачьим. Там за рекой что-то… не могу объяснить. В общем, рокот какой-то был. Такой… Аж до печёнок пробирает. - Ткач уставился на меня, явно ожидая, что сейчас я всё объясню, разжую и разложу по полочкам в его пустой голове.
        - Ну раз не обосрался, тогда в темпе собираем манатки и двигаем в противоположную этому рокоту сторону.
        Даже не вспоминая про завтрак - или что там положено, когда просыпаешься в полдень? - мы быстро покидали всё барахло на волокуши и встали на лыжи.
        - Так ты в самом деле ничего не слышал? - Алексей закинул автоматный ремень на шею и взял лыжные палки.
        - Видел… кое-что.
        Следующие четыре часа мы молча продирались сквозь заснеженную тайгу, время от времени подгоняя двух оставшихся ездовых. Красавчик, как всегда, куда-то свалил, видимо, не собираясь лишаться приёма пищи, на манер своих бестолковых прямоходящих спутников.
        Топографическая память подсказывала, что вскоре наша процессия выберется к реке Яйве и дальше дело должно пойти веселее. Конечно, не так весело, как с санями, ушедшими в полынью, покрытую тонким льдом и слегка припорошенную снегом. Одну из тех, что образуются, когда с берега в замерзшую уже реку несут свои ещё теплые глубинные воды горные ручьи. Теперь-то я знаю, что под скалистыми берегами лучше не ходить - всезнайка Урнэ просветила, - но тогда уж очень хотелось укрыться от пробирающего до костей ветра.
        Вот и сейчас желание упростить себе жизнь сыграло с нами злую шутку. Если бы пошли напрямую через бурелом, ныряя в изрезавшие местный лес овраги, возможно, они бы нас и потеряли, а так по следам от волокуш, петляющим между редкими деревьями, грех было не найти и не нагнать таких долбоёбов, как мы. И менквы это сделали.
        - Чщ-щ! - вскинул я руку, давая своим слабослышащим из-за усталости и дурных генов друзьям знак остановиться. - У нас компания.
        Мы стояли посреди большой поляны, окружённой ельником. Так и не утихший с утра ветер, роняя на землю сбитый с буровато-зелёных лап снег, будто опустил лес в молочную сыворотку.
        - Где они? - надрывно прошептал Ткач, сжав автомат так, что полиамидное цевьё заскрипело.
        - Везде.
        Сквозь клубящуюся белую мглу то тут, то там проступали высоченные силуэты, медленно и неотвратимо сжимая кольцо вокруг нас.
        - Не стреляй, - схватил я ствол ткачёвского «АК», устремившегося вверх. - Не сейчас.
        Дьявол. Да их десятки. Целая толпа. Ни одного просвета вокруг. Если начнём палить во все стороны, сдохнем мигом. И что же? Совсем без шансов? Нет, не бывает так. Шанс всегда есть. Прорубить коридор впереди, кинуть барахло, и тогда можно… нужно. Нужно попытаться.
        - Ткач, - позвал я, продолжая следить за медленно наступающими из молочной белизны менквами.
        - Да, - отозвался он чуть слышно.
        - По команде «Огонь!» разряжаешь магазин в сторону, куда мой ствол глядит.
        - Понял.
        - И сразу рвём туда.
        - Понял.
        - Урнэ, берите по куску мяса. Слышишь? - Я на секунду обернулся.
        Наши северные красавицы сидели возле волокуш, обнявшись, и тряслись.
        Страдая от недостатка внимания, я отвесил пинка ближайшей. Но, вместо того чтобы возблагодарить хозяина за мягкость и приступить к реализации моего гениального плана, неблагодарная сука вцепилась зубами мне в правую ногу чуть выше колена. Прокусить, конечно, не смогла, но я упал и, заорав от неожиданности, выписал заразе каблуком в лоб.
        Не знаю, как можно спутать «Бля!» с командой «Огонь», однако Ткачу это удалось. Длинная автоматная очередь - сигнал к прорыву - застала меня лежащим возле неразгруженных волокуш в компании двух оцепеневших от ужаса идиоток.
        Вот и всё. У нас был шанс, но мы его просрали. Теперь конец.
        Глава 20
        Мне часто доводилось встречаться со всякими полоумными, сующими в лицо засаленные, скверно намалёванные иконки или бродящими по улицам в облаке дыма и с побрякивающими на темени колокольчиками. Больше всего их ошивается либо возле кабаков, либо на базаре, что само за себя говорит о намерении облегчить твой кошелёк и при этом ещё сделать так, что ты будешь благодарен им за это, а то и вовсе умрёшь от счастья. Все эти деятели, будто скальпелем, вскрывают грудную клетку обывателя в поисках некой души, которую потом якобы и лечат. Ещё они любят говорить о вечной жизни этой субстанции, о её переселении в животных и только что народившихся младенцев. Я лишь посмеивался и обходил этих засранцев дальней стороной, чтобы карманы уберечь и заразы какой не подхватить. А вот теперь нечто реально пытается вытрясти из меня эту самую душу.
        Началось всё с того, что менквы вдруг и сразу будто растворились в клубящейся снежной взвеси. Вот только что были, и нет их. Однако ни радости, ни успокоения это не принесло. Наоборот, как было и в том недавнем сне, меня охватил лёгкий мандраж, постепенно переходящий в панику. Поджилки затряслись и вошли в резонанс с вибрирующим от знакомого звука воздухом. Ткач вцепился зубами в воротник своей кацавейки, а барышни захрипели и попытались зарыться в сугроб под волокуши. Урнэ это худо-бедно удалось, а её товарка вдруг отскочила в сторону и на четвереньках быстро-быстро почесала как раз туда, откуда нарастал рокот. А там, над качающимися верхушками елей-великанов восходило Оно, словно чёрное глянцевое солнце, поглощающее белизну тайги.
        Никогда бы не подумал, что тьма может слепить глаза. Сквозь прищур грозившее вот-вот взорваться глазное яблоко всё-таки зафиксировало нечто огромное, с треугольной головой-наростом, плавно переходящей в плечи. Иссиня-чёрная кожа, казалось, сейчас лопнет от мощи, распирающей эту тварь изнутри. Циклопические размеры завораживали даже на таком большом расстоянии, а пронзительные жёлтые глаза стремительно сокращали его, давая почувствовать себя той самой трепыхающейся в паутине мухой из давешнего сна.
        Ездовая уже почти скрылась в белом мареве, когда я опомнился и, ткнув своего напарника стволом дробовика в рёбра, рванул в глубь леса. Ткач не заставил себя упрашивать и зашуршал лыжами вслед за мной. Урнэ заметно отстала. Оглянувшись в очередной раз, я едва не упал, увидев, как сноп алых брызг из разорванной на куски безымянной ездовой окропил заснеженные еловые лапы. Рокот между тем постепенно ослабевал, тогда как страх, наоборот, всё больше сковывал движения.
        Больше не оборачиваться! Чёрт с ней, с Урнэ, чёрт с этим Ткачом! Тем более со шмотом, оставшимся на волокушах. Сейчас главное - оторваться от этого непонятного и смертоносного.
        Поднявшийся буран подталкивал в спину, словно живой, и, как всё живое, стремящийся быстрее убраться вон из этих мест. Белая пелена создавала иллюзию защищённости, завывания ветра поглощали непонятные звуки, монотонный ритм лыжного хода успокаивал. Страх отпустил. Отпустила нас, похоже, и тварь. Ткач бежал за мной, не отставая, хорошо держа темп, а вот Урнэ нигде не было видно. Эта ездовая, хоть и была самой выносливой, и двигалась быстрее остальных, пешком угнаться за лыжниками всё равно не смогла.
        Да и мои силы подходили к концу. Укрывшись от ветра на дне балки в небольшой пихтовой роще, мы с Ткачом расположились так, чтобы видеть друг друга и одновременно держать каждый свой сектор. Жизнь научила, что следующая порция неприятностей прилетает как раз тогда, когда расслабляешься, посчитав, что всё хреновое уже позади и на сегодня ничего подобного произойти с тобой больше не может.
        Привалившись спиной к стволу и отдышавшись, я сорвал варежки и принялся растирать коченеющие пальцы. Вместе с вечером на эту неприветливую к таким, как мы, бродягам землю наступает не только темнота, но и лютый мороз. Пора уже было подумать о ночлеге, пусть он и имел неплохие шансы стать последним. Перспектива околеть в сугробе меня никогда не прельщала, а значит, нужно идти. Тем более что вон на пригорке маячит башка Урнэ, и эта зараза идёт себе вразвалочку, будто её только что выгнали пинками из палатки после долгого сна. Двужильные они, эти манси, что ли?
        - Ты видел? Я ему в лоб целый рожок засадил, и хоть бы хны! - вывел меня из состояния задумчивости голос Ткача.
        - О чём ты, Алексей?
        - Как так «о чём»?
        - Не могу припомнить ни одного выстрела в сторону этого громилы.
        - Какого нахер громилы? Бредишь? Он же ростом чуть выше тебя.
        - Постой, постой. Эта тварь… её треугольная башка была выше самой высокой ёлки. Чёрная такая с жёлтыми глазами…
        - Глаза да. И пасть с тремя рядами зубов. Но только невысокий он и прозрачный весь такой, и… склизкий, что ли. Очередь сквозь него прошла. Как в желатин. Я видел.
        - Хорош пиздеть. Не стрелял ты. - Я начал уже по-настоящему злиться. Вместо ответа Ткач отсоединил рожок и кинул его мне.
        - Хм… - потряс я пустым магазином от его «калаша» и швырнул обратно. - Чудно. Похоже, эта тварь являлась нам в разных обличьях. Но эту проблему мы с тобой решим сразу после того, как найдем, куда кинуть свои кости на ночь. Вставай, простатит заработаешь.
        …Не знаю, как в былые, довоенные времена, но нынче помощь ближнему - большая редкость. Как там говорилось?.. «Помирать будешь, стакан воды никто не подаст»? Окстись, милейший. Будешь помирать - разуют, разденут, поимеют и сожрут. Альтруизм? Хлебосольство? Элементарное гостеприимство? Нет, не слыхали. Нынче человек - это в первую очередь рот. Лишний рот. Тем приятнее было получить столь щедрый подарок из прошлого.
        В охотничьей избушке нас будто бы ждали. Заботливо сложенные в углу дрова, топор рядом, обёрнутая холщёвой бумагой коробка спичек, увесистый куль соли, рассыпавшаяся трухой пшёнка в расползающемся бумажном пакете, пыль в жестяной коробке, бывшая когда-то травяным чаем, и даже свечи. Большая часть этого добра нашлась в незапертом сундуке, помимо которого интерьер составляли наспех сложенная печка, пара похожих на пни табуреток, нары в дальнем углу, проржавевший жестяной светильник и деревянная бадья.
        Что удивительно, избушку эту, расположенную неподалёку от замёрзшей реки, по которой мы тащились из последних сил, нашёл вовсе не глазастый Красавчик и даже не я, а бубнивший себе что-то под нос Ткач. В скачущих лучах своего фонаря он заметил несколько деревьев, на верхушках которых явно не случайно были обрублены все ветки. На ближайшем из них мы обнаружили старый, едва заметный затёс. Ещё несколько таких манили в глубь леса или, наоборот, предупреждали о чём-то.
        Сам домик издалека выглядел как большой сугроб, и если бы не кривая печная труба из проржавевшей насквозь жести, можно было спокойно пройти мимо. Но, хвала случаю, не прошли.
        На коллегиальном совете мной было принято единогласное решение провести под этой хоть и ветхой, но всё же крышей текущую ночь и следующие сутки, чтобы немного отоспаться и избавить вымотанные организмы от угрозы нервного истощения. Хотя, сказать по правде, покой нервишкам не светил.
        Никогда бы не подумал, что заскучаю по так ненавистной прежде рутине. Когда сидишь в своей арзамасской берлоге долгими зимними вечерами во время починки сапог или приготовления нехитрой стряпни, мозг услужливо заполняет пустоту ненужными воспоминаниями и бестолковыми фантазиями, развлекая по мере сил своего хозяина и позволяя скоротать время. Спокойно и безмятежно.
        Здесь, в тайге, такое поведение жителя твоей черепной коробки приравнивается к дезертирству. Нельзя с отсутствующим видом перебирать пожитки или медитировать, точа нож, когда за каждым кустом может притаиться двухголовое трёхметровое уёбище, а там, за холмами, шастать давешнее жёлтоглазое чудо. Совершенно непонятно, кто и где выскочит в следующий момент и чем всё это кончится. Конечно, ежедневное обустройство места ночлега остопиздело и мне, и Ткачу до колик, чего уж говорить о заготовке дров два раза в сутки, но из рутины это занятие превратилось в опасный и непредсказуемый геморрой. Даже посещение отхожего места напоминало теперь боевую операцию на территории противника. Ходили всегда по двое - один гадит, другой бдит. Для такой интимной процедуры Урнэ в напарники не годилась, а вот в лес я её с собой взял. Пусть крутит башкой во все стороны, пока рублю дрова.
        Выбрав деревце, как мне показалось, себе по силам, я замахнулся и ударил. Топор, как всегда, задорно отскочил от мёрзлого ствола среднего размера пихты, оставив на нём лишь неглубокий рубец. Но моё желание согреться и съесть что-нибудь горячее вынесло приговор этому растению. Я даже успел заготовить несколько поленьев из его ствола, когда ни с того ни с сего работать просто расхотелось. Накатила какая-то тоска, немедленно превратившаяся в тревогу. Я бросил топор в снег и отправился до хаты. По дороге к ней меня обогнала всхлипывающая Урнэ. Едва различая дорогу от выступивших вовсе не от мороза слёз, я ввалился в охотничий домик, где чуть не был сбит с ног мечущимся по единственной комнате Ткачом. Напарник искал пятый угол, бросаясь на стены и выкрикивая при этом что-то нечленораздельное. Сжавшись комком на нарах, в голос рыдала Урнэ.
        Чего это они? А я чего реву?
        Брызги из глаз и спазмы в горле, а как это ещё назвать?
        Паника! Вот что было написано на наших лицах внезапным мазком безумного художника, заставившего дребезжать стёкла в маленьких оконцах. Он пришёл, и он знает, что нам никуда не деться.
        Урнэ с воем выскочила наружу. Ткач рванулся за ней, и только моя нога помешала ему совершить это ритуальное самоубийство. В два прыжка я оказался у двери и задвинул тяжёлый засов.
        - Какого хуя? - проблеял Ткач, поднимаясь с пола.
        - Обождём здесь, - ответил я, с трудом поборов всхлипы.
        Рокот нарастал. С потолка посыпалась древесная труха, дыхание спёрло, голова наполнилась омерзительным разрывающим мозг писком. И в этот миг округу огласил истошный вопль, оборвавшийся так резко, будто кто-то повернул отключающий звук тумблер. Дышать сразу стало легче, рокот сошёл на нет.
        - Теперь валим. - Я подобрал все свои шмотки и вышел наружу.
        Безмятежно. Бело. Пусто. Будто и не было ничего. Только алая прерывистая дорожка уходит с края поляны в глубь леса и несколько поломанных веток с лохмотьями одежды, мяса и потрохов обозначают последний путь самой умной и удачливой из наших ездовых.
        - Двигай! - крикнул я Красавчику, с интересом обнюхивавшему развешанный по деревьям ливер, и подкрепил слова личным примером. Дорога предстояла долгая.
        К вечеру следующих суток мы, едва волоча ноги, выбрели на цепочку следов, оставленных кем-то похожим на человека - по крайней мере, ступнёй - и полозьями салазок. Резонно рассудив, что ничего хуже недавно виденного уже не повстречаем, а ночь обещает быть чертовски морозной, мы легли на новый курс. Спустя час следы привели к землянке. Если б не они, небольшая дверца, заглублённая в подножии холма, скорее всего, осталась бы незамеченной. Даже я в сумерках легко мог бы спутать её с лазом берлоги.
        - Ебани пару раз картечью, и войдём, - предложил Ткач.
        - Знаешь, Алексей, хотел тебя в гости позвать, когда всё закончится, но теперь сомневаюсь.
        Я встал сбоку от двери и вежливо постучал стволом дробовика.
        - Есть кто дома?
        Тишина.
        - Ну вот, теперь эта тварь предупреждена, - сплюнул Ткач и утёр с бороды моментально замерзающую слюну.
        - Алексей, не будь таким ксенофобом. Есть там кто? - попытался я ещё раз. - Мы охотники. Заблудились в тайге. Можем обменяться. У нас есть спички, порох и соль.
        Ткач взглянул на меня с усмешкой, явно не веря в силу доброго слова, не подкреплённого добрым калибром. Но через секунду его закостеневшие взгляды на мироустройство подверглись серьёзному испытанию.
        Из землянки послышался частый топот, стих секунд на пять, будто кто-то остановился, раздумывая в нерешительности, и по толстым дверным доскам заскрипел снимаемый засов.
        - Вежливость, Алексей, вежливость.
        Дверь чуть приотворилась, из дыхнувшей паром и мясным ароматом щели высунулась ржавая острога и угрожающе ткнула воздух.
        - А ну подойди, - раздался скрипучий голос. - Не вижу.
        Я, сдвинувшись влево, встал напротив отверстия, манящего теплом и обещанием горячей еды.
        - А-а… Так ты человек. - В голосе существа, прячущегося под копной шкур и тряпья, слышалось нешуточное удивление.
        - Не все согласятся с этим утверждением, но в целом оно верно.
        - А другой? - попыталось существо выглянуть в щель. - Э-э-х, кхе… Пусть подойдёт тоже. Где он?
        Ткач нехотя встал рядом со мной.
        - Хм… - смерило его взглядом существо. - Соль, говоришь?
        - Плюс порох и спички, - напомнил я. - Даже мыло есть.
        - А это кто там? - пригляделся хозяин землянки промеж нас, заметив Красавчика, и тут же захлопнул дверь.
        - Вежливость? - развёл руками Ткач.
        - Он смирный, - снова постучал я. - Проблем не создаст.
        - Чёрта не впущу, - донеслось изнутри.
        - Ладно, не кипишуй. Он тут останется. Слышь, Красавчик, до утра свободен! - нарочито громко крикнул я недовольно насупившемуся «чёрту» и снова обратил свой дар убеждения на негостеприимного домовладельца. - Всё, он ушёл. Тут только мы двое.
        Дверь снова приоткрылась.
        Убедившись наконец в отсутствии чертей у родного порога, бдительное существо сняло цепь.
        - Входите.
        С трудом протиснувшись в низкий лаз, мы оказались внутри довольно просторной для одного жильца землянке. Прямоугольная, уходящая в глубь холма изба, сложенная из массивных брёвен, дощатый пол, застеленный шкурами, и бревенчатый потолок с тяжёлыми балками, подпираемый резными деревянными колоннами в полтора обхвата толщиной. Вдоль стен разместились широкие скамьи с разной утварью. Дальний конец землянки облюбовал накрытый медвежьей шкурой топчан. А центр этой колыбели уюта в демонической тайге занимала приземистая каменная печь, на которой, источая непередаваемо манящий аромат, грелись два чугунка.
        - Там садитесь, - указало существо на свободную скамью у входа. - Снега понатащили…
        Сам же ворчливый хозяин оказался скорее… хозяйкой. Хотя с полной уверенностью утверждать не взялся бы. Низкое, метра в полтора, сгорбленное коренастое создание было, несмотря на жар от печи, до того плотно укутано в тряпки и шкуры - кажется, всей представленной в этих широтах фауны, - что разглядеть наличие или отсутствие вторичных половых признаков совершенно не представлялось возможным. А из дыры глубоко надвинутого капюшона торчал только кончик крючковатого мясистого носа да сильно выдающийся вперёд подбородок с жиденькой седой порослью, что в равной степени могло свидетельствовать как о принадлежности оного к самцу северной народности, так и - самке с постклимактерическим гормональным дисбалансом. Впрочем, кто этих ёбаных мутантов разберёт…
        - Выкладывайте, что там у вас, - приказала хозяйка, уперев вполне себе убедительные кулаки в бока.
        Я послушно вытащил из сидора ранее обещанное добро.
        - Нам нужны жратва и ночлег, - хамски вклинился в нашу милую непринуждённую беседу Ткач.
        - Аха! - подскочила карлица к представленному ассортименту и, отодвинув в сторону незаинтересовавшие её спички с порохом, сунула обслюнявленный палец в тканевый мешочек с солью. - О-о… - слизнула она налипшие кристаллики, будто это была несусветно вкусная штука.
        - Её что, торкает? - задался вопросом Ткач, не особо заботясь о такте.
        - Сколько? - жадно сглотнула карлица. - Сколько у вас этого?
        - При себе только то, что видишь, - ответил я, туго завязывая «драгоценный» мешочек. - Но в нашем лагере такого добра полно. Если есть что предложить, мы готовы к обмену.
        - Ахахах! - подпрыгнула на месте карлица, едва не хлопая в ладоши. - У меня есть! Есть на что меняться! Да-да-да! - быстро протопала она к только сейчас замеченному мной проёму в стене и, откинув полог, исчезла минуты на две, после чего вернулась с кипой горностаевых и собольих шкурок. - Вот! - сложила она пушное богатство на пол, не отрывая взгляда от вожделенного мешочка. - Давай меняться!
        - Не так быстро, - осадил бойкую менялу Ткач. - Я же сказал, нам нужны жратва и кров, на первое время. Нас в твою глушь, между прочим, не ветром занесло. На своих двоих по сугробам хуярили. Пожрать дай и отдохнуть с дороги, а там уж и о делах поговорим.
        Карлица с подозрением крякнула и после недолгих раздумий кивнула.
        - Ладно. Но соль вперёд, - протянула она раскрытую ладонь, которую я по недоразумению хотел пожать, но старушенция отдёрнула пятерню и настойчиво потрясла узловатым пальцем в сторону мешочка: - Соль!
        - Как скажешь, - отсыпал я щепотку.
        Карлица, получив желаемое, лихо ускакала из комнаты и вернулась через минуту, облизывая ладонь.
        Честное слово, я слышал, как её язык скребёт по мозолям, едва не сдирая их.
        - Вам этот, - указала карлица на один из чугунков. - Плошки здесь, спать там, - сдёрнула она со стены линялую волчью шкуру и открыла дверь.
        - В кладовке, что ли? - возмутился Ткач.
        - Плохо? Улица там, - уверенно парировала старушенция. - И я вас запру.
        - Стоп-стоп, - вмешался я в беседу. - Так мы не договаривались.
        - Жратва и кров, - резонно напомнила карлица. - Вы их получите. Я живу одна, в лесу, и я - не дура. - Из-под тряпья показалась пара воронёных стволов. - Живо взяли и пошли!
        Ткач одарил меня многозначительным взглядом.
        - Ладно, - примирительно развёл я руками, ища полотенце, чтобы ухватить горячий чугунок. - Будь по-твоему. Но учти, что цена на соль только что поднялась вдвое.
        Воинственная бабуся крякнула, однако слабины не дала.
        - Не ожидал от тебя, старая, такого свинства, - посетовал Ткач, снимая с полки посуду.
        - Иди-иди, молодой.
        - Ты ж понимаешь, что этот твой засов улетит с первого выстрела? - поинтересовался Алексей, когда задвижка на двери клацнула, ложась в пазы.
        - Выстрел разбудит, я выстрелю, - донеслось снаружи.
        - Да у тебя небось и порох-то отсырел давно, и капсули сгнили.
        - Сунься - узнаешь.
        - Чёртова карга, - сдался Ткач.
        Глава 21
        В кладовке было темно и зябко в сравнении с протопленной избой, но всё же куда лучше, чем на улице. Я нашарил в подсумке зажигалку и запалил лучину, торчащую в прибитом к стене светце. Огонёк, отразившись от воды в широкой миске, что стояла на полке ниже, заплясал по стенам и потолку. Кладовка, четыре на два метра, была заставлена корзинами сушёных грибов, лука, любимого Ткачом чеснока и орехов. Всё это гастрономическое великолепие наполняло воздух густым щекочущим ноздри ароматом, отчего и так зверский аппетит сделался нестерпимым.
        Перетащив несколько корзин в дальний конец кладовки, мы освободили две скамьи и приступили к трапезе.
        В выделенном нам от хозяйских щедрот чугунке оказалось тушёное мясо с картошкой. Судя по костям - заячье.
        Сожрав свою порцию, Ткач довольно рыгнул и отхлебнул из фляги.
        - Будешь? - крякнув, протянул он мне пойло, от паров которого в моём носу тут же погибла половина рецепторов.
        - Из тех канистр?
        - Этиловый. Семьдесят градусов.
        - Плесни чуток, - подставил я кружку. - Всё, хорош.
        - Ну, за крышу над головой, - предложил Алексей тост.
        - И за плечи под головой, - ударил я кружкой о подставленную флягу. - Ух! Дьявол… Ты себе так язву наживёшь.
        - Ага. Успеть бы. Слышь, старая! - двинул Ткач носком ботинка в запертую дверь. - Не спишь ещё?
        - Чего надо? - донеслось снаружи.
        - Тебя звать-то как?
        - Это зачем? - ответила хозяйка вопросом после долгого молчания.
        - Да поболтать с тобой хотел. Вредно на полный желудок спать ложиться.
        - Не помню.
        - Как так?
        - Давно не звал никто. Давно не говорила.
        - Сколько ж тебе лет, что и имени своего не помнишь?
        - Живу пока. Значит, не слишком много.
        - Хе, до маразма не дожила - и то дело, - усмехнулся Ткач. - Ну а как ты оказалась тут, в тайге одна?
        - Как погнали отца с матерью из города, так и оказалась.
        - Из какого города?
        - Не помню.
        - А погнали-то за что?
        - За меня. Другая была, не как все остальные. Люди не любят других. Хотят, чтобы все одинаковые. Чтобы все красивые.
        - Жертва ксенофобии, - вынес я экспертную оценку. - А что забрались так далеко? Здесь и городов-то поблизости нет.
        - Отец охотник был. Месяцами тут пропадал. Хорошее место, богатое на дичь. Сюда и перевёз нас. Подальше от одинаковых.
        - Хм… Насколько я успел заметить, в здешних городах отбросы… прости, мутанты, ну, другие, ты понимаешь, селятся на окраинах, а не забираются в самую жопу.
        - На окраине и жили. Выгнали с окраины.
        - Ого. И за какие же заслуги?
        - Раздавила голову одной одинаковой, красивой. Смеялась надо мной.
        - Бабские тёрки, - прокомментировал Ткач со знанием дела. - Только там обычно за патлы таскают, на худой конец - рожу расцарапают. А про раздавленную голову первый раз слышу. Чем раздавила-то?
        - Руками, - буднично ответила хозяйка. - Словно орех. Не рассчитала.
        - Вот чёрт, - невесело усмехнулся Алексей.
        - А местные не беспокоят? - решил я осторожно затронуть тревожащую меня тему.
        - Местные? - не поняла хозяйка.
        - Ну, двухголовые великаны верхом на ручных медведях. Встречала здесь таких?
        - А, эти… Я зову их опятами, - засмеялась старуха. - Тонкие, длинные и грибами пахнут. Приходят иногда. Меняемся.
        - Меняетесь?! - Брутальный голос Ткача сорвался на фальцет от удивления. - Это как?! Они же… Эти твари нас чуть на мясо не пустили!
        - Хе-хе, они могут, да. Любят человеков. Глядишь, и меня скоро пустят. Но пока нет. Пока меняемся. Я им корзины плету. Они не умеют. Слишком большие пальцы.
        - А что за корзины дают? - полюбопытствовал я.
        - Когда как. Молоко, ягоды, орехи… вещи разные, с охотников добытые. Им-то ни к чему, а мне пригодятся.
        - Разве охотники сюда забредают? - продолжил удивляться Ткач. - Ну, кроме нас.
        - Нет, давно уж не забредают. Опята сами ходят к городам ближе. Охотятся на охотников. Хе-хе-хе.
        - Ты ж говорила, у тебя самой отец охотником был, - напомнил я развеселившейся карге. - Как же так? А где взаимовыручка, сострадание, в конце концов?
        - Чего?
        - Он намекает, что папашка твой в гробу переворачивается от такой коммерции, - подсказал Ткач. - Если есть у него тот гроб. Небось опята-то твои батяню и употребили?
        - Не, - снова засмеялась старуха. - Отец своей смертью помер. На говно изошёл.
        - Поясни.
        - Дизе… Дизент…
        - Дизентерия?
        - Точно. Всего себя выдристал. Чудно. Это помню, а лицо его забыла.
        - И не опасаешься так вот рассказывать нам - охотникам - о своём приработке? - осведомился я, страдая от ущемлённого столь наглым образом самолюбия.
        - Да какие вы охотники, - без следа доверия в голосе ответила прозорливая хозяйка. - От вас за версту смертью разит.
        - И кто же мы, по-твоему?
        - Убийцы, бандиты… Почём мне знать? Главное, что у вас есть соль. А у меня - ружьё и сухой порох.
        - Дьявол. Я, кажется, влюбился, - раскрыл я душу Ткачу.
        - Но зачем вы здесь? - продолжила старуха.
        - Ну, - взял слово Алексей, - раз уж ты в людях так охуенно разбираешься, сделай предположение.
        - От хорошей жизни сюда не идут. Видать, бежите от кого-то. Или ищете что-то. Если бежите, то зря. Из огня да в полымя. А коли второе, так…
        - Договаривай.
        - Видала я искателей. Проходили здесь. Да не вернулся никто. Разжевала их тайга. Горы проглотили.
        - Кто проходил? - прильнул Ткач к двери, будто ожидал услышать сквозь щель божественное откровение.
        - Люди. Злые люди. Много.
        - Отряд?
        - Может, и так. Отряд. Дюжина, не меньше. Ружей много, вещей лишних много. Сгинули все.
        - Давно?
        - С десяток вёсен назад, или два… Позабыла.
        - Значит, дело было по весне?
        - Только снег сошёл.
        - А откуда знаешь, что сгинули?
        - Я много чего знаю, - захихикала старуха. - Давно живу.
        - Чего искали?
        - Смерти своей, не иначе. Как вы.
        - Э нет, старая, мы тут за другим.
        - В сторону Верхней Косьвы шли? - перебил я их непринуждённую беседу.
        - Вроде так, - ответила старуха после подозрительно долгой паузы.
        - От чего погибли? Только на этот раз давай без хуйни про тайгу и горы.
        - Хм. Так известно, от чего тут гибнут. Кто в болоте утоп, кто гадюку не приметил, кого звери задрали…
        - Это называется - по глупости. Не могли двенадцать человек так подохнуть. Кто-то должен был дойти.
        - Куда дойти? - подловила меня карга на слове.
        - Куда путь держали.
        - Может, и так. Только не вертались. Должно быть, и сейчас там живут. - Старуха прыснула со смеху, довольная собственной шуткой.
        - А в остроумии ты давно не упражнялась, да?
        - С кем тут?
        - Это заметно. Расскажи-ка лучше, что здесь за дерьмо ухающее по лесам бродит?
        - Осторожно, - прошипела старуха, резко оставив беззаботный тон. - Он такого не любит.
        - Он? Что за хер такой? - поинтересовался я.
        - Ар-р-гх… Он всё слышит. Не зли его!
        - Тогда рассказывай. Или я эту поебень так обложу…
        - Молчи!!! - взвизгнула карга, разрываясь между гневом и ужасом. - Я говорю, ты слушаешь. Не сквернословишь!
        - Да, лучше не стоит, - поддержал хозяйку дома Ткач, глотнув из фляги. - Серьёзно, завязывай.
        - Лады.
        - Он - демон, - будто выплюнула это слово старуха. - Сильный, очень сильный. Сильнее него только Золотая Баба.
        - Начинается…
        - Не перебивай! Баба сильнее, но она не защитит. Никто не защитит. Он всегда берёт своё. Если заприметил, не отступится.
        - А что ему нужно? - выдохнул Ткач, чутко прислушиваясь к местному изустному фольклору.
        - Души. Ваши бессмертные души.
        - Он убил двух манси, что были с нами, - поведал я о трагических потерях. - Мог бы и нас прихватить заодно, раз такой всемогущий. Вряд ли засов его бы сдержал. Но, как видишь, мы здесь, и души при нас.
        - Ты уверен? - спросила старуха с ехидцей.
        - Что это значит? - прошептал Ткач, припав губами к щели.
        - Тех, кто ему не нужен, он не убивает. Гонит прочь. Зверей, птиц, опят… Тех, кто пуст. И тех, чья душа чернее сажи.
        - Всегда знал, что злодеем быть выгодно, - утешился я очевидным выводом.
        - Почему он не идёт к городам? - спросил Ткач с таким видом, будто надеялся, что ответ даст ему повод рассчитывать на спасение той самой души, что даже сраному демону нахуй не спёрлась.
        - А мне почём знать? Может, там все пустые. А может, он не настолько силён.
        - Но ведь и ты живёшь здесь уйму лет и не нужна ему. Стало быть…
        - Стало быть, - повторила старуха, соглашаясь с невысказанным предположением. - И хватит болтовни. Утро близко.
        Как тут поспоришь? Да и в сон, несмотря на задушевную беседу, клонит, будто каменной плитой.
        - Ты первый на вахте, - известил я Ткача о планах на ночь, стаскивая ботинок. - Разбуди в четыре. И не смотри так на меня. Знаю, о чём думаешь. Мой ответ - нет.
        - Почему? - проскрежетал он так жалобно, что я насилу сдержался, чтобы не обнять беднягу. - Мы могли бы…
        - Хватит.
        - …до весны…
        - Хватит, сказал. Я шёл сюда… сам знаешь для чего, а не зиму с тобой коротать. И потом мне нравится эта милая старушка.
        - Подохнем же. Ты сам слышал. Никто не возвращается.
        - Завязывай на сегодня со спиртом, - пристроился я на скамье, кое-как укрыв ноги кухлянкой. - Будет обидно, если дни мои прервутся от руки старушенции, хоть я к ней и неравнодушен. Бди.
        Утром, впервые за несколько недель умывшись тёплой водой и навернув бабусиной стряпни под неотступным контролем шеф-повара с двустволкой, мы перешли к деловой части.
        - Я возьму всё, - ткнула хозяйка толстым узловатым пальцем в мешок с солью.
        - Ишь ты! - усмехнулся Ткач. - А рассчитаться-то будет чем? Натуру не предлагать.
        - Вот, - тряхнула старуха собольими шкурами.
        - И на что они нам сейчас?
        - Нужны припасы, - подсказал я. - Мясо, крупа, котелок там, миски, пару больших шкур на подстилку, да и патроны лишними не будут. У тебя двенадцатый?
        - Шестнадцатый, - расстроила меня старуха. - Но я погляжу. Может, и завалялось чего.
        - А «семёрок» нет? - поинтересовался Ткач. - Или девять на восемнадцать хотя бы. Ты меня вообще понимаешь?
        - Вроде не дура, - оскорбилась хозяйка. - Но за это я хочу всё, - снова ткнула она пальцем в мешок.
        - Неси, - кивнул я. - А там видно будет.
        - И самогона прихвати. Не поверю, что у тебя нет! - крикнул Ткач ей вдогонку. - А что? - повернулся он ко мне. - Я пустой.
        - Ты за четыре часа всю флягу этого говна выхлебал? И не подох?
        - Практика - великая вещь.
        - Вот, - вернувшись из своих потаённых кладовых, бухнула старуха на пол два мешка: с вяленым мясом и с сушёным горохом. - И вот, - выложила она на скамью патроны: восемь «двенашек», дюжину «маслят» и три «семёрки».
        - Негусто, - почесал бороду Ткач и взял один из патронов с тёмно-зелёной довоенной гильзой. - Они хоть годные?
        - А мне почём знать? - бросила старуха. - Я ими не стреляю.
        - Котелок, миски, две шкуры, - напомнил я.
        - Любые бери, - указала хозяйка на полки с утварью и застеленный шкурами пол.
        - А где обещанный самогон? - снова поднял Ткач, похоже, единственную волнующую его сейчас тему.
        Старуха покачала головой и, снова скрывшись в недрах холма, вернулась с бутылью мутной жидкости.
        - Во! Это дело! - схватил Ткач вожделенный сосуд и, откупорив со смачным хлопком, нюхнул содержимое. - Годится!
        - Обожди, - остановил я его руку, запрокидывающую бутыль в подставленную пасть. - Что ты, как свинья? С хозяйкой выпей.
        - Э-э… - опустил Алексей склянку. - И то верно. Прошу простить меня за отсутствие манер, - отстегнул он с карабина алюминиевую кружку и, набулькав в неё половину, протянул старухе. - За удачную сделку.
        - Я это не пью, - отступила та на шаг. - Мне для компрессов. Суставы ломит.
        - Не обижай моего друга, мать, - вежливо попросил я, расстёгивая кобуру. - У него бзик на это дело. Уважь.
        - Да, уважь, - почти обиделся Ткач. - Будь любезна.
        - Нельзя мне, - отступила хитрожопая ещё на шаг. - Язва у меня. И желтуха.
        - Пей, - направил я ствол «ПБ» ей в голову за секунду до того, как показавшиеся из-под тряпок стволы успели подняться.
        Старуха замерла, но всего на мгновение, быстро рассудив, что слабый шанс на жизнь лучше верной смерти.
        «ПБ» хрустнул, и девятимиллиметровый комочек свинца зарылся в скрытую капюшоном голову.
        - Паскуда! - швырнул Ткач бутыль в стену, раздосадованный больше отсутствием выпивки, чем попыткой отравить его. - Чёрт… А ведь мы её стряпню жрали.
        - Из общего котелка. А вчерашний чугунок старуха не успела бы травануть, он всё время на виду был. Я за этим слежу, в отличие от тебя - беспечного алкаша. Да и не рискнула бы она в своём доме. На дорожку яду подкинуть - это другое дело. Потом взяла бы след и обобрала наши скорчившиеся в мучительной агонии трупы.
        - Я не беспечный, просто привык видеть людей, даже таких, с положительной стороны.
        - Ну хотя бы не отрицаешь, что алкаш. Это шаг в верном направлении.
        - Заткнись. Что с мясом и горохом делать будем?
        - Возьмём другие мешки. Не могла же она все свои запасы потравить.
        - А может, тогда и самогону…
        - Вот тут не уверен. Возможно, старая не врала, что не употребляет. А потому логично предположить, что спиртное у неё только для гостей.
        - Сука…
        Проинспектировав бесхозное жилище на предмет съестного, мы разжились половиной свежей тушки зайца, предположительно чистыми мешками мяса и гороха, тремя десятками дробовых патронов двенадцатого калибра, плюс к тем восьми, что достались нам по договору, и крепкими салазками для транспортировки экспроприированного добра. Правда, вяленое мясо на вкус оказалось не лучше говна, так что тягать целый мешок этих неудобоваримых останков неизвестного происхождения мы не стали, ограничившись небольшим кульком на самый голодный день.
        Около получаса ушло на то, чтобы отговорить Ткача от идеи остаться здесь навсегда. Не помогали ни аргументы про отсутствие баб, ни убеждения в бесперспективности автономного существования без навыков охоты и огородничества. Только напоминания об ошивающихся поблизости менквах и неумении плести корзины возымели эффект, и мы наконец-то покинули «гостеприимный» дом.
        Человеку, впервые попавшему в тайгу зимой, может показаться, что она полностью необитаема. Но это только первое впечатление. Проходя по краю вымерзшего до дна болота, можно заметить на покрытых инеем берёзах угольно-чёрные точки косачей, если, конечно, тебе не отбили глаза в пьяной драке или ты не Алексей Ткачёв. Всю ночь эти аппетитные птички проводят под снегом, и лишь утром голод выгоняет их на мороз. В этом мы от них мало отличаемся. Разве что мёрзнуть нас заставляет желание прожить всю оставшуюся жизнь в тепле и сытости, и чтобы для этого больше ничего не надо было делать. Этакое авансирование в беспечную старость.
        Нажравшись почек и серёжек, тетерева снова, сложив крылья, бросаются с дерева в рыхлый сугроб. Облюбовав место, делают под снегом лунку и садятся на всю ночь. Имея такое чутьё на эти мешки с кровью, как у Красавчика, можно не беспокоиться о пропитании. Но дело в том, что конкурентов у любителей подснежных куриц тут тоже немало. Не говоря о том, что сами мы уже не раз и не два становились предметом охоты.
        Если быть внимательным и не щёлкать ебалом, то вовремя замеченные следы на снегу расскажут о жизнедеятельности многих четвероногих обитателей этих мест. Вот тонкая цепочка следов горностая ведёт к старому полуистлевшему стволу кедра, под которым этот зверёк ищет норку полёвки; вот петляющий след зайца пересекается с чётким следом лисицы. Хитрожопая рыжая тварь хорошо разбирается в заячьих петлях, и тут Красавчику, похоже, уже ловить нечего. Но вот между соснами по снегу будто ступал кто-то, обутый в чайные блюдца. Широкий шаг, твёрдая поступь… Что-то хищное. Скорее всего рысь. След лося вообще сложно с чем-то перепутать. Его, так же как росомаху, соболя, северного оленя, природа наградила широкими лапами, позволяющими им не проваливаться и быстро передвигаться по рыхлому снегу в лесу. Ну а у нас для этого есть лыжи, что несут вот уже которую неделю по заснеженной тайге к такой далёкой горной гряде, хранящей в себе либо несметные богатства, либо лютую смерть.
        Сосны, сопки, балки, крутые берега покрытых уже толстым льдом рек. Холмистые пейзажи постепенно уступают место гористым, но это ещё даже не предгорья. Хотя всё больше встречается присыпанных снегом камней, иногда выстраивающихся в целые гряды. Идти от этого становится труднее, но хоть немного веселее. Однообразие этой глухомани с её бесконечной чередой стройных сосновых стволов и белым полотном под ногами утомляет человеческий глаз. Тем более глаз городского жителя. Бесконечное желание согреться и что-нибудь съесть высушило меня, превратив в одну сплошную натянутую жилу. Последняя ночёвка была «холодной». Мы просто не нашли места, где можно было бы развести костёр. Ещё одной такой ночи мой организм может и не вынести. Грызть мёрзлую галету или кусок вяленого мяса, укрываясь при этом от ветра за толстым стволом лиственницы, каждый божий день он не согласен и об этом уже подаёт недвусмысленные сигналы своему владельцу.
        Верхняя Косьва. На посёлок мы вышли к ночи. Поэтому порадоваться увиденным впервые за несколько недель правильным геометрическим очертаниям рукотворных жилищ homo sapiens в темноте Алексею не довелось. Он едва не втемяшился в стену сослепу.
        Из всех домов хоть что-то, обладающее крышей, нашли лишь на дальней окраине посёлка. Да и та перекрывала хату только наполовину. Зато вторая обрушившаяся часть образовала нечто вроде шалаша, надёжно укрывавшего обитателей от ветра. Тут мы и разожгли костёр.
        - Красота. Теперь можно и умереть. - Ткач облизал ложку, сложил её и, убрав мультитул в разгрузку, откинулся на спинку скелета кресла, найденного в развалинах соседнего дома.
        - Две жирные кроличьи тушки - не повод к самоубийству, как мне кажется. - Я кинул обсосанную косточку в угол и уставился на напарника. - Вот у меня на свою жизнь другие планы.
        - Какие?
        - Какие планы могут быть у человека, ухватившего удачу за яйца? Начну спускать всё, чем мы разживёмся под Камнем. Закуплюсь обещанным тобой герычем - и вперёд.
        - Не хочешь, не говори. Тем более что мне похуй.
        - Значит, интересно?
        - Раз уж начал, валяй.
        - Сначала ты. Колись, на что планируешь потратить навар за нашу добычу?
        Ткач закряхтел и оглянулся, будто хотел попросить у кого-то помощи в ответе на столь нелёгкий вопрос. Но из темноты подсказывать не собирались. Лишь ветер рванул остатки драни на рухнувшей крыше.
        - Я… я… я не думал об этом.
        - Ка-а-ак? Ты сам говорил, что поставил на карту всё, вложился последним, что-то ещё про свою банду, почившую в бозе, нёс, а в итоге ты даже не можешь ответить, ради чего было проёбано это всё? Я с тебя хуею, Алексей!
        - Погоди ржать-то, - насупился Ткач. Могу поклясться, что он даже покраснел. Хотя пляшущие на его лице отблески костра не позволяли настаивать на этом. - Я привык решать проблемы по мере их поступления и не забивать голову лишним. Сначала надо бы подумать, как заполучить эти богатства, потом, как превратить их в звонкую монету и не склеить при этом ласты. А уж потом я бы придумал, на что потратить всё это.
        - Хм. До чего интересно. Мотовство и геморрой, по-твоему, одного поля ягоды. Обращать удовольствие в проблему - это твой конёк, как я заметил. Возьмём хотя бы выпивку. Этот приятственный процесс, Алексей, ты умудрился превратить в болезнь. А в тот момент, когда под тобой кричит баба, ты, конечно же, думаешь, что делать, если подцепил от неё трипак?
        - Иди нахуй! - Ткач махнул рукой и принялся укладываться возле костра. Там он полежал немного, потом не выдержал гнёта тяжёлых мыслей и вскочил. - А вот ты, ты на что потратишь бабло?
        - Во-первых, - я загнул мизинец и мечтательно уставился на кирпичную стену, где кривлялись причудливые тени, - я куплю себе трёхэтажный бордель. Баб много не бывает, а я их люблю. И вообще надоело шляться по чужим углам. Представляешь, семь-восемь тёлок мылят всего тебя с ног до головы пахучей пеной, а ещё одна разливает вино по бокалам. И всё это - твоё.
        - Ни хера ты на месте долго не усидишь, я-то тебя знаю, - ухмыльнулся Ткач. - Снова ломанёшься куда-нибудь, а когда вернёшься, твоих баб и след простыл. Они - товар скоропортящийся и спрос имеют. Растащат.
        - Тут ты прав, - признал я. - Тяга к путешествиям умрёт вместе со мной. И поэтому под бордель я приспособлю трёхпалубный пароход. Найду спеца, чтобы поставил на него движок, и вниз по Каме до самого моря. Может, вдоль берега пойду, а может, вообще через море к далеким берегам. Как думаешь, Алексей? А? Тьфу, бля! Спит зараза.
        Глава 22
        Любо-дорого смотреть, как хорошо отточенный клинок рассекает податливую плоть или как тёмно-синее грозовое небо внезапно делит пополам раскалённая нить молнии. Мгновенное и непредсказуемое разрушение, есть в этом что-то прекрасное. Медленная смерть, растянутый во времени распад, постепенное угасание не интересны никому. Тем более тому, кто является непосредственным участником процесса. «Отмучился» - говорят о безнадёжном больном, на самом деле мучающем своих близких и рядом живущих, большинство из которых готовы поспособствовать болящему с переселением в мир иной. Раньше не задумывался о собственной смерти в этом разрезе, но когда придёт время, я предпочту, чтобы всё произошло без посторонней помощи и как можно более комфортно. Пожалуй, замёрзнуть - то что надо. Заснул в сугробе - и всё. Это утро обещало справить панихиду ещё до восхода солнца, но мы с Ткачом упрямо шли сквозь пургу, сыплющую снег в наши укрытые намордниками лица. Относительно тихо стало лишь тогда, когда, спустившись с холма, мы вошли в сосновый бор, обступивший нас стройными рядами стволов практически одинакового калибра. Весь
дневной свет, до этого хоть как-то проникавший сквозь снежную пелену, остался там, наверху, за плотным игольчатым куполом. Сумрак не разбавляла и нехоженая белизна под ногами, а лучи от наших фонарей странным образом растворялись в нём, не достигая и третьего по ходу дерева. Однако полной темноты не наступило, просто мы двигались словно в мутной воде. Со звуками тоже творилось что-то неладное. Ни обычного для этого времени пощёлкивания клестов или других пичужек, ни шелеста хвои на ветру. Только снег поскрипывает под лыжами да порой «выстрелит» на морозе ствол сосны.
        Ткач, похоже, ничего особенного не заметил. Идёт себе который час и бубнит что-то о жратве и привале. Мне же неуютно здесь. Не так, как может быть неуютно у чёрта на рогах в лютый мороз - это дело привычное. Нет, тут по-другому, по-плохому. Лес становится теснее, приходится тщательнее выбирать дорогу и особо не разгонишься. Вот и Красавчик впереди уже слился со сплошной шеренгой сосен. Ещё через пару минут мой питомец вернулся назад. Глаза навыкате, кончик языка свесился набок. Он тоже это чует. Ссыкотно ему что-то. Если вспомнить, как перед каждым появлением нагоняющего панику Рокотуна этот шельмец заранее сваливал в неизвестном направлении, а сейчас едва не жмётся к ногам, становится ссыкотно и мне.
        - Ткач, ты ничего не замечаешь?
        - Ты про что?
        - Будто бы деревья становятся теснее и впереди, и там, откуда мы пришли.
        - Да хуйня. Сейчас выйдем на свободное место.
        - Думаешь? Вон, гляди, где сейчас только прошли, уже не вернуться.
        - Э-э… И что делать? - встревожился Алексей, особо остро воспринимающий всё странное, если потыкать его в это носом.
        - Рвать когти отсюда.
        - Да вроде и так идём, не останавливаемся.
        - Значит, надо налечь.
        Следующие полчаса мы метались между соснами, незаметно, медленно, но верно скрадывающими пространство между собой. Бабкины салазки пришлось бросить, потому что они постоянно застревали и тормозили нас. Иногда казалось, что ловушка окончательно захлопнулась, но всякий раз Красавчик находил лазейку, и мы с трудом протискивались в неё. Это напоминало странную игру, ставкой в которой была наша жизнь, а главный приз едва просматривался среди обступающих нас сосен. В один такой просвет я и рванул впереди Красавчика, но он обошёл меня, просочившись между деревьями. Ткач, тяжело дыша, бежал следом за мной. Вот уже близка вожделенная опушка! Красавчик выскочил наружу без проблем и закрутился на поляне, будто дразня нас. Я протиснулся между соснами, сломав одну лыжу. Едва выдернув вторую, отполз на спине подальше. А вот напарнику моему не повезло. Даже кинув мне рюкзак, он так и не смог пролезть там же, где я. Не помогло и то, что Ткач скинул верхнюю одежду и остался едва ли не в исподнем.
        - Давай сюда. - Я освободился от второй, ставшей обузой лыжи и, сразу провалившись по пояс в снег, подполз к ещё широкому просвету между деревьями метрах в пяти от Ткача.
        Тот окольным путём доковылял до спасительной щели и попытался в неё протиснуться. Лыжи при этом этот идиот не снял да и с автоматом расстаться не поспешил.
        - Иех! - потянул я своего напарника за «калаш», который он зачем-то держал в руках. Голова и жопа прошли, одна лыжа, оставшись среди деревьев, тут же лопнула, раздавленная ими, а вторая разделила её участь чуть позже, когда мы уже вдвоём барахтались в глубоком снегу на опушке.
        - Бля! - только и смог выдохнуть Ткач.
        Страх заставляет человека двигаться, но никогда не способствует мыслительному процессу. Конечно, одномоментно кто-то и цепенеет от накатившей волны ужаса, но потом она всё равно гонит человека прочь. А вот думать при этом он даже не пытается. Казалось бы, остановись, прими единственно верное решение, но нет, продолжает бежать куда глаза глядят. А в нашей ситуации ничего другого и не оставалось, хотя без лыж продвигались со скоростью плетущейся на погост клячи. Хорошо ещё Красавчик притащил двух жирных тетеревов и одного зайца. Определённо судьба решила вознаградить нас за все мытарства последних дней, а может быть, кто-то там, наверху, решил ещё немного понаблюдать, как эти два червячка извиваются на иголочке. Пожалуй, неделя-другая и я тоже стану слезливым и набожным. Вон Ткач, забравшись в тёмный тоннель рудника, молится украдкой. Этот заброшенный рудник пришёлся как нельзя кстати для двух почти замерзших и выбившихся из сил бродяг. Местность тут совершенно не способствовала ночлегу под открытым небом. Тайга к вечеру сменилась перелесками из полярной берёзы с кривыми, будто скрюченными артритом
стволами, перемежающимися зарослями багульника. Ветру раздолье. Ни костер развести, ни за деревом укрыться. А постоянные спуски и подъёмы вымотали почище дневного барахтанья в глубоком снегу. Так что, преодолев последнюю впадину, мы едва дотащились до небольшой расселины, оказавшейся входом в шахту. Остановились недалеко от входа, чтобы не угореть. Кое-как развели костёр из наломанных по дороге веток. Сквозняк хорошо вытягивал наружу дым, а из тёмного чрева старой шахты тянуло затхлым и сырым, но тёплым. Висящие вниз башкой летучие мыши и ползающие по стенам чёрные слизняки в ладонь величиной лишали это место ощущения необитаемости. Какие-никакие, а соседи.
        Говорить о том, что произошло с нами, не было ни сил, ни желания. Тем более не имело смысла пытаться хоть как-то объяснить необъяснимое. К агрессивной фауне мне не привыкать, но вот флора пыталась со мной покончить впервые. Видимо, прав был тот шаман насчёт чертовой Золотой Бабы, и напрасно я поскупился стерве на дары. Теперь выживает нас из тайги, всеми мыслимыми и немыслимыми способами пытается не пропустить халявщиков к цепи камней, среди которых прятался тот самый, с брюхом, набитым добром, которое сделает нас сказочными богачами.
        Времени варить горох или тем более зайчатину уже не было совершенно, поэтому уснул я с недожёванным куском вяленой дряни в зубах, даже не чувствуя её вкуса. Утром пришлось пожалеть, что спирт закончился и нечем прополоскать рот, в который будто кошки насрали.
        - У меня для тебя хорошая новость, - заявил я Ткачу, как только он продрал глаза и сел.
        - Не может быть, - зевнул напарник. - Жрачки на два дня, патронов на полчаса боя, тонны снега вокруг, и тьма тьмущая голодных до человечины тварей. Это ты называешь хорошей новостью?
        - Всё так, да, но до нашей цели, Алексей, осталось дня два пути.
        - На лыжах или без?
        - Хороший вопрос. На лыжах, конечно.
        - А без лыж сколько топать?
        - Нисколько. Спешу тебе сообщить, что до того соснового бора, что нас едва не схарчил накануне, минут двадцать бодрого бега. Ну, может, про двадцать я и загнул, - поспешил оправдаться я, глядя на удивлённую рожу Ткача, - но полчаса точно. А шли пешком мы с тобой, если ты помнишь, полдня.
        - Пиздец! И это ты называешь хорошей новостью?
        - Таки да. Потому что лыжи у нас будут!
        - Твоя американская шлюха из Солей на вертолете пришлёт?
        - Нет. У местных разживёмся. - Я поманил напарника пальцем. - Гляди сюда. Видишь?
        Ткач подошёл к небольшой нише, выдолбленной в стене, и инстинктивно прикрыл лицо тыльной стороной ладони.
        - Воняет.
        - Правильно! Потому, что подох недавно. И подох не своей смертью, - кивнул я в сторону полуразложившегося трупа, застывшего в позе с заведёнными назад руками и воткнутым в макушку необычным ножом.
        - Костяной, - морщась при виде вываливающихся наружу мозгов, прокомментировал мой напарник, пока я со скрежетом вынимал клинок из черепушки безвременно усопшего.
        Покойник, похоже, сам из местных, и перед смертью с ним явно не церемонились. Одет он был не то что не по погоде, а в домашнее: драные кожаные боты, обмотанные во что-то типа онучей ноги, рубаха до колен и никакой шапки.
        - Прямо из дома взяли и везли, думаю, недалеко, ибо нахера далеко везти, чтобы убить?
        - Ну и как мы их найдём? - Ткач с сомнением посмотрел на проветривающий мозги труп.
        - Красавчик их уже нашёл, - показал я пальцем на зверюгу, радостно виляющую жопой возле выхода. - И, судя по его животу, осталось только пойти и собрать то, что нам принадлежит по праву.
        - А если их там целая деревня? Не мог же твой ублюдок сожрать целую деревню.
        - Сожрать нет, - я поднял руку, останавливая Красавчика, готового прыгнуть на Ткача, - а вырезать запросто. Если аборигены используют костяные ножи, стрелковки у них явно нет, а без стволов десятку-другому гуманоидов против нашего парня делать нечего. И перестань называть Красавчика ублюдком. Я его не на помойке нашёл, а в столичной теплотрассе. Быдло ты колхозное.
        Ткач что-то пробухтел в ответ, но обострять не стал, и мы отправились вслед за моим питомцем, кубарем скатившимся с обратного склона этого высокого холма, который можно было назвать и маленькой горой. Там, внизу, снова начинался лес, в который мы благоразумно заходить не стали, а потащились вдоль, по его опушке. Красавчик в нетерпении наворачивал круги по окрестным кустам, оставив нас наедине с тоннами снега и собственными мыслями.
        Смерть. Жаль, что никто никогда не поделится своими впечатлениями об этом таинстве, не расскажет за рюмкой, как случилось умереть и понравилось ли оно ему. Тот жмур в заброшенной шахте получил ножом в репу - подумаешь, великое дело! Таких, воняющих нутряным салом и сопревшей оленьей кожей, шляется по местным лесам навалом. Одним больше, одним меньше. Однако умело обработанная медвежья лопатка, превращённая в острое лезвие, взорвала, расщепила на атомы целый мир, наполненный страхами и желаниями, заботами и радостями. Она превратила в разлагающуюся массу детские воспоминания, юношеские мечты и весь накопленный годами опыт. Погиб целый мир, целая вселенная перемешалась с грязью на сыром каменном полу тоннеля. Да и хер бы с этим оленеводом. Там мирок так себе. Вот когда в пьяной разборке во Владимире пуля вынесла мозг местного оружейных дел мастера, была похерена жизнь не одного десятка семей, кормившихся с этого бизнеса в городе. Потому что, можно сказать, целую отрасль владимирской промышленности разбрызгало по залитому пивом столу, и конкуренты из Коврова захватили этот рынок, безжалостно
вышвырнув местных на помойку. Рук, жоп и ртов в любом месте всегда полно, а вот качественные мозги - они даже не на вес золота. К слову, та же стремительно пустеющая голова Ткача всё ещё содержит столько информации о городах и весях, сколько не сможет себе даже представить какой-нибудь урод, запихивающий в магазин патрон, которому, возможно, суждено продырявить чердак Алексею.
        Красавчику же были неведомы все эти премудрости. Поэтому он легко и просто разорвал кхуям пятерых крепких взрослых манси, расположившихся на ночлег в небольшой юрте. Не оставил целой ни одной одёжки, стервец.
        То были охотники, если судить по их оружию и сваленным в углу жилища тушкам и шкуркам. Не повезло им, повезло нам. Отличные широкие лыжи, много вяленого мяса и рыбы, сушёных ягод и грибов… Ткач был в восторге. Перетряхнув охотничьи котомки, мы нашли кучу бесполезных нам ловушек на зверьё разной масти и запчасти для их примитивного оружия. Долго размышляли, стоит ли задержаться, поскольку не обнаружили ни собак, ни саней, а это значит, что за охотничьими трофеями скоро пожалуют соплеменники пошедших Красавчику на корм. Собачья упряжка сейчас была бы очень в жилу, но хер его знает, сколько ждать. Между тем и у меня, и у Ткача уже зудело. Весёлая беспечная жизнь в двух днях пути на восток, и это после бесконечно долгих недель в тайге! Да ебись оно всё конём! Хотя насчет двух дней я погорячился. Привык мерить километры на плоской местности. Здесь же, в предгорьях, лес, конечно, был свободен от буреломов, но скользить по рекам и просекам - совсем не то, что подниматься и спускаться по горам, пусть даже и на лыжах. Подъём - это бесконечное петляние и переступание мелкими шажками там, где подниматься
зигзагами нет возможности. А спуск - это далеко не весёлое скольжение по прямой, как мы выяснили опытным путём, улетевши пару раз в заснеженные, слава богу, расселины. Одним словом, на спуск уходило тоже дохера времени. Но главное - мы приближались к нашей цели. Осталось выяснить, стоило ли оно того.
        Заночевали на обратном склоне безымянной горы, где не так свирепствовал ветер и нашлась подходящая расселина. Накидали поверх неё нарубленных заранее берёзок и еловых лап. Из них же сделали подстилку и легли возле костра жопа к жопе. Проснулись же мы совсем в другой компании.
        Манси было штук десять. Разбудили они меня ударом обрезиненного приклада моей же винтовки по голове. Идиоты! Это же как гвозди «ПНВ» заколачивать - башке ничего, а оптика на «Винторезе» полететь может. При этом один из них сидел у меня на ногах, двое держали руки, а четвёртый вязал. Спеленав нас с Ткачом, как младенцев, наши упакованные тушки манси привязали сзади к своим саням и отправились в путь. Я рёбрами пересчитал все ледышки по дороге в деревню. Хорошо, их было не так много, а вот Ткачу не подфартило. Он несколько раз переворачивался лицом вниз, и кроме того, что вдоволь нажрался снега, проверил своей физиономией крепость уральского льда. По-моему, ему даже зуб выбило. Хотя через распухшие губы не понять.
        - Ну и рожа у тебя. - Я сел поудобнее и принялся рассматривать напарника в свете совсем неяркой лампадки, чадящей вонючим жиром.
        - Рожа заживет, а вот головы у этих блядей обратно вряд ли прирастут, когда я им их оторву. - Ткач сплюнул красным на плетёный пол юрты.
        Почему нас не убили сразу? Это был второй по важности вопрос, который волновал меня сегодня. Первый - как отсюда свалить. Над этим я и работал, вертя во все стороны головой, когда вместе с облаком морозного воздуха в юрту вошли пятеро вооружённых короткими копьями молодых и один старый манси с какими-то плетёными верёвочками в руках. Он мне сразу напомнил того шелудивого шамана из Подгорного лога. Такая же хитрая морщинистая морда, и тоже небось служитель культа. Но оказалось, я ошибся. Этот был аж целым вождём, а шаманом тут подрабатывал его сын - молодой и наглый, ухмыляющийся в углу. Неплохо семейка бездельников устроилась. Мамаша, поди, всему племени целебные благовония впаривает за пойманную рыбу и добытую дичь.
        - Твоя глюпый человека совсем плехо себя вести. Глюпый человека Куль-Отыр дружит. Куль-Отыр порвал много насых человека. Нуми-Торум сердица. Нуми-Торум требовай к себе твоя глюпый человека, - затараторил старик.
        - Бля, я говорил, твой уёбок нас до добра не доведёт, - сверкнул глазами в мою сторону Ткач. - Теперь порешат нас из-за него. Надо было пристрелить мутанта ещё в Соликамске.
        - Сделать это без голов им будет трудно, Алексей. Или ты уже берёшь свои слова обратно?
        - Но если твоя глюпый человека позовёт Куль-Отыр утром в амбар-юрта, Йир будет не больна. Щохри в башка. - Вождь вынул из рукава костяной обоюдоострый нож и помахал им перед моим носом. - Не позовёт - Ийр будет осень, осень хатнэ.
        - Что он лопочет? - скривился Ткач. - Нихуя не понимаю.
        - По-моему, предлагает сделку: Красавчика в обмен на лёгкую смерть.
        Ткач ничего не ответил. Не сомневаюсь, он легко бы променял и голову Красавчика, и мою, но только не на собственную смерть. Даже на лёгкую. Это там, в Соликамске, он мог прожигать жизнь, растрачивать и пускать под откос, потому что конец её был в призрачной дымке. А здесь он будет за неё цепляться зубами, рвать за неё глотки, ломать шеи. А я постараюсь ему в этом помочь. И не из альтруизма. В одиночку тут не выжить, да и вообще друг Лёха - мой ходячий ключ.
        Утомившись от долгого ожидания своей участи, я, кажется, немного поспал. А мой напарник после безуспешных попыток высвободиться из пут как-то сник, но глаз, похоже, не сомкнул.
        Когда за нами пришли, было уже темно. Или ещё темно. Подталкиваемый острыми копьями в задницу и влекомый крепкими руками в темноту, я особо не сопротивлялся, выбирая момент, когда врагов станет меньше, а верёвки хоть чуть-чуть ослабнут. Вели нас недолго. Довольно большое сооружение, которое и называлось амбар-юрта, было возведено на отшибе стойбища манси и освещалось снаружи двумя воткнутыми в снег факелами. Внутри, прямо по центру, на перекладине, закреплённой в двух продолговатых идолах с вытаращенными глазами и разинутыми ртами, висел большой котёл, в котором уже парила вода. Рядом на столе стояло ещё несколько котелков, мисок и чаш. Нас с Ткачом толкнули в угол и поставили на колени рядом с молодым парнем из местных. Его же, наоборот, подтянули к костру, но перед этим всем троим на шеи повязали несколько верёвок разной длинны.
        - Да вы совсем тут охуели. - Мой напарник дёрнулся, но, почувствовав у горла острие копья, затих.
        Тем временем сынок вождя зажёг чагу и принялся окуривать дымящим грибом голову паренька. Затем шаман взял щохри и надрезал у жертвы шею за ухом. При этом его помощник подставил одну из чаш и начал собирать кровь. Несколько раз эти милые парни повторили данную процедуру с различными частями тела несчастного, постепенно перейдя от надрезов к отсечению шматов, годящихся на приличный шницель. Они буквально кромсали беднягу заживо. Тот сначала мычал сквозь кляп, а потом затих. Куски мяса складывали прямо в большой кипящий котёл, а всякие обрезки - в котелки поменьше.
        Я посмотрел на Ткача. Зуб дам, что в тот момент он молился про себя и крестился мысленно. И думалось мне о том, что напрасно мы брякнулись оба дрыхнуть в той расселине, а не стали дежурить по очереди. Что ж, расслабились, почувствовали близкую цель. Надо было хотя бы Красавчика при себе держать. Он бы нас предупредил о гостях. Кстати, а почему я решил, что этим Куль-Отыром вождь считает моего питомца? Может, это он про того Рокотуна говорит? Да уж, та тварюга нам сейчас бы не помешала. Разогнала бы всю эту шелупонь к чертям собачьим.
        - Твоя глюпый человека позовёт Куль-Отыр? Не позовет, Ийр будет осень, осень хатнэ, - снова обратился ко мне вождь и показал на лужу крови в центре ритуальной юрты.
        - Обойдётесь, неудачники. Вы даже зарезать толком не умеете, - попытался я изобразить надменную ухмылку, но, подозреваю, вышло так себе, - вон сколько ценного продукта перевели.
        - Няйт хум пуссын в-а-г, - засмеялся вождь, - шамана всё каласо знает.
        - Ага. Только покормить этих парней забыл, - я показал на идолов с большими ртами, - а Отевах из Подгорного лога, когда шаманил с Золотой Бабой, нашей кровушкой таких потчевал.
        Вождь аж переменился в лице. Он выронил щохри, будто тот обжёг его ладони, и отскочил в угол.
        - Что же ты сразу не предупредил, придурок?! - чисто и без малейшего акцента воскликнул он. - Чуть не наделали беды!
        После чего махнул своим подручным и остался с нами наедине.
        - Не силён я в ваших камланиях. Думал, квалифицированный шаман помазанника божьего за версту чуять должен? - протянул я вперёд связанные руки, наивно полагая, что уж теперь-то конфликт исчерпан.
        - Ишь какой прыткий, - осклабился вождь. - Твой мутант пятерых наших загрыз и ещё одному… - Он огляделся и продолжил шёпотом: - Причинное место оторвал. Бедняга едва кровью не изошёл, насилу спасли. А жена молодая. Представляешь?
        - Какой мутант? - попытался я закосить под дурачка.
        - Вот только не надо этого, - поморщился дед, будто его носом в говно макнули. - Откуда ни возьмись объявляется лохматая тварь в упряжи, режет моих людей. А утром охотники, идя по её следу, находят вас. Ты меня совсем за тугого на голову держишь? У меня, к твоему сведению, пять классов образования.
        - А зачем слова коверкал?
        - Так убедительнее выходит. Разве нет? - обратился он к Ткачу.
        - Соглашусь, - кивнул тот, до сих пор не отойдя от устроенного нам представления.
        - Чисто ради интереса, - решил я уточнить одну несущественную деталь, - за что парнишку порезали?
        - В подношения руку запустил. Золотой Бабе.
        - Так ты что же, в самом деле веришь?
        - Больше, чем в тебя, - ответил старик без тени сомнения. - А ты нет?
        - Ещё как верит! - поспешил засвидетельствовать мою набожность Ткач. - Просто он туповат слегка. Да ещё оголодал. Соображает плохо. И я, кстати, тоже… верю. Иначе стали бы мы с Отевахом обряд-то мутить? Сам подумай.
        - Давно не видал этого подлеца, - усмехнулся вождь, слегка подобрев. - Как он?
        - Жив-здоров, - на голубом глазу заверил Алексей.
        У меня аж кишки сжались от ожидания, что он сейчас добавит: «Шлёт привет». Но, слава богу, обошлось.
        - Хе, а ведь мы раньше… - начал вождь, но махнул рукой, не договорив. - Ладно. Раз вы под защитой и свои руки в крови моих людей не замарали, будете жить. Но тварюгу лохматую мне отдайте. Я перед всей деревней ответ держать должен. И если вскоре этого мутанта не освежуем, народ потребует вашей жертвы.
        - Он не придёт, - потупил я опечаленный взор.
        - Отчего так?
        - Разругались мы. Совсем неуправляемый стал, команд не слушает. Ну и пальнул я разок в его сторону. С тех пор шараёбится вокруг, а близко не подходит. Должно быть, ждёт удобного момента должок вернуть. Так что не мой он теперь, мутант этот. Забирай, не жалко.
        - Кабы я мог, давно бы забрал и спрашивать не стал. Мои охотники уже вторые сутки за ним гоняются, а толку нет.
        - Как нет? Он наелся, - не смог я сдержаться.
        - Шутки шутить вздумал? - Вождь подобрал жертвенный нож. - Смотри… Как звать его? - приставил он острие к моему горлу.
        - Ты чего, старый? Золотая Баба нас от самого Соликамска к тебе вела, ото всех напастей защищала, а ты вот так, значит, с ножом к горлу? Не уважаешь работодателя своего?
        - Хе, - ощерился мой плоскомордый дознаватель. - Убивать я тебя, может, и не стану. А вот глаз, к примеру, выколю.
        - Эй-эй! - отпрянул я, чуть не завалившись на угли, от тычущего мне в светлые очи костяного жала. - Полегче, папаша!
        - И ноги переломаю, - добавил тот с доброй улыбкой. - А потом отпущу, и посмотрим, так ли ты нужен Золотой Бабе. Говори, сучёнок, как тварюгу твою звать!
        - Красавчик, - подал голос примолкший до поры Ткач. - Красавчиком его звать. Кличка такая. Только он всё равно не подойдёт. Своенравная тварь. Но…
        - Говори, - перевёл вождь испытующий взгляд на моего напарника.
        - Есть у него одна слабость. Медведей боится до усрачки. Вы его флажками обнесите, медвежьей мочой смоченными, и он ваш.
        - Ах ты, сука! - У меня аж ком к горлу подкатил.
        - Я ж тебя, дурака, спасаю, - обронил Алексей через губу покровительственным тоном.
        - Ага, - крякнул удовлетворённый подсказкой вождь, указывая на Ткача пальцем. - Хороший друг. Береги его.
        - Сберегу, не переживай. Лишняя банка с формалином найдётся.
        - А теперь, - снова направил кровожадный старикан нож в мои зенки, - говори, куда лыжи навострили.
        - На восток, - выпалил я первое, что пришло на разгорячённый ум.
        - Зачем?
        - Хранилище с богатствами несметными вскрыть надо.
        В этот момент глаза Ткача противоестественно округлились и совершили едва не окончившуюся успехом попытку покинуть орбиты.
        - Косьвинский Камень, - продолжил я фонтанировать секретной информацией. - Может, слыхал? Так вот, есть серьёзная наводка, и мы её отрабатываем.
        - Ты что несёшь?! - прошипел Алексей сквозь зубы.
        - Можем в долю взять, если будешь покладистым, - проигнорировал я нападки «хорошего друга».
        - Да ну? - осклабился вождь, плохо скрывая заинтересованность. - Прямо-таки и в долю? А много ли мне перепадёт?
        - Треть.
        Эх! Широка душа моя хлебосольная!
        - Ты охуел?! - едва не прыснул слезами Ткач, чуя, как несметное богатство сделалось в один момент чуть более сметным.
        - Треть… - повторил старик, продолжая на пару со мной игнорировать протестующего Алексея-всёсъемсамникомунедам-Ткачёва. - А не маловато, за одиннадцать-то лет?
        - Чего? - не понял я таинственных расчётов своего визави.
        - По два года за убитого да годик - так и быть - за калечного. Не, - почесал вождь жиденькую бородёнку. - Дёшево отделаться хотите. Давай так - мне всё, а вам доброе напутствие в обратную дорогу и моя сердечная благодарность.
        Ткач уставился в пол, беззвучно оплакивая свою несбыточную мечту.
        - А то, - продолжил вождь, играя щохри возле моего носа, - могу и совсем задаром.
        - Нет, я согласен. Сердечная благодарность - это то, чего мне всегда не хватало.
        Глава 23
        Тем же вечером Елдан, понукая своими сподручными, вытащил нас из амбар-юрты на мороз и двинул проникновенную, судя по всему, речь перед собравшейся толпой соплеменников. Те вначале недоверчиво щурили свои и без того узкие зенки, но по ходу представления начали перешёптываться и сдержанно кивать, соглашаясь с озвученными Елданом тезисами, а после кульминационных завываний и потрясаний растопыренными руками вождя по направлению к небу совсем растаяли, едва сдерживая слёзы от признательности своему мудрому руководителю.
        - Ну всё, - бросил Елдан, проходя мимо нас по завершении пламенной речи. - Утром в дорогу.
        Ох уж эти политики…
        Ночь мы провели связанными, под присмотром двух дюжих молодцов из личной Елдановской гвардии. Ткач молчал, обиженный, будто я поимел его и не женился. Да и мне с этим ксенофобом болтать не слишком-то хотелось. К тому же не было уверенности, что наши сторожа не придуриваются так же, как Елдан, и не шарят в русском гораздо лучше, чем я в мансийском. А ведь достаточно им уловить «Елдан», «убить», «бежать» - и наша песенка спета. А что ещё можно обсуждать с Ткачом, кроме планов по избавлению от лишнего компаньона? Поэтому хитроумные схемы отлучения жадного старца от бразд правления нашей операцией я доверил только собственным мыслям.
        Мысли были в целом оптимистичные. Они крутились вокруг того, что своими ногами высокопоставленный старпёр в путь вряд ли отправится. Значит, будут нарты и ездовые собаки. Это добро в племени есть, но, как я успел заметить, не так чтобы много. Учитывая это и то, что Елдан не производил впечатления человека, готового честно распределять материальные блага, сопровождающих будет по минимуму. Останется только с ветерком преодолеть большую часть пути и ближе к пункту назначения избавиться от нежелательных попутчиков. Как конкретно избавиться? Об этом я на тот момент не думал. Слишком мало вводных. Да и дорога дальняя. Утро обещало прояснить спорные моменты и дать новую пищу для размышлений.
        Пищи оказалось много. Больше, чем я ожидал.
        - Что за херня? - будто читая мои мысли, пробурчал Ткач, подведённый к нартам без какой-либо вьючной живности. - Э! Хорош, сказал! - начал он возмущаться, когда Елдановские провожатые со знанием дела принялись впрягать его в упряжку, на пару со мной.
        - А куда собачки подевались? - осведомился я на всякий случай.
        - Никуда, - ответил Елдан, забираясь на устланные шкурами нарты. - Тут останутся.
        - М-м… Я, конечно, лучше собаки, но…
        Ответ на мой незаданный вопрос дал один из манси, опрыскавший нарты, нас, Елдана и себя с подельником мутной вонючей жидкостью.
        - Да-да, - оскалился Елдан, - наши лайки медведей тоже не любят.
        - Ах вот оно что, - перевёл я пламенеющий взор на своего напарника. - Надеюсь, Алексей, ты доволен. Потому как я доволен безмерно. Всегда мечтал потаскать по тайге мансийского деда и кучу барахла, будучи обоссан медведем.
        Ткач что-то пробубнил под нос, брезгливо обнюхивая окроплённый защитным зельем воротник.
        - Ну, - бодро похлопал Елдан в укрытые рукавицами ладоши, - вперёд-вперёд! Чего встали?
        Нацепив казённые снегоступы, мы двинулись в путь.
        Без лыж и с прицепом двигались медленно. Сопровождающая парочка манси то и дело уходила вперёд и потом дожидалась нас, поправляя трофейную снарягу. Крайне безответственное поведение двух долбоёбов, на которых Елдан зачем-то повесил в дополнение к луку и копью наши разгрузки и стволы, меж тем вовсе не облегчало задачу чистки рядов. Вождя я мог бы и зубами загрызть, но уйти на снегоступах от двух вооружённых лыжников, с младенчества привычных совершать многокилометровые марш-броски и бить белок стрелой в глаз, представлялось затруднительным. А ведь они медлить и разбираться в ситуации не станут, порешат, оставшись без вожака.
        Один из горе-телохранителей, тот, что был экипирован ткачёвским добром, имел при себе лук, колчан со стрелами, короткое копьё, «АК», перекинутый стволом вниз по диагонали за спину, и нож на свободном подвесе с правого бока. Второй, помимо короткого лука и прилагающегося колчана, тащил мой «Винторез», нахлобученный тем же ебанутым манером, и неизменный холодняк справа. Пистолетов и моего кинжала я у наблюдаемых представителей северного этноса не обнаружил. Видать, разошлись на сувениры, жаль.
        Вначале я выбрал манси с копьём. Этот доисторический инструмент убийства при должном везении было легче всего сорвать и затем пустить в ход. Но вот с последним у меня вырисовывалась нешуточная проблема. Мало того что связанные руки, очевидно, плохо стыкуются с древковым оружием, так ещё и в развязанных руках я его ни разу не держал и вообще с трудом представлял себе, как это делается. Нож мне куда привычнее. Но почикушкой с клинком, едва ли достигающим десяти сантиметров, хорошо если удастся просто пощекотать через толстую плотную одежду.
        Второй манси копья при себе не имел, но мог похвастать небольшим - сантиметров в тридцать пять - тесаком, вытащить который было не так сподручно, как копьё, однако загнать его в кишки владельцу никакой проблемы не представляло.
        Выбор сделан. Осталось только сблизиться с первой по плану жертвой и осуществить задуманное.
        - Слушай, Елдан, - начал я издалека воплощать идею в жизнь, - на кой хер ты им наши стволы выдал? Они же сами себя застрелят. И где мой кинжал с «АПБ»? Надеюсь, ты не решил, что это подарок.
        - Не переживай, - усмехнулся старикан в укрывающие его по самые глаза шкуры, - разберутся. А пистолетик твой с ножиком у меня. Вернее, мой пистолетик с ножиком. Хе-хе.
        Так и запишем - призрачная угроза на шесть часов.
        - А мой «ПММ» куда дел? - подал голос Ткач.
        - Няроху отдал. Сынку, - пояснил вождь. - Говорит, казнить из него буду. В затылок. Чтобы рожа сама в подставленный котёл улетала. Такой он у меня затейник, - снова захихикал старый хрен.
        Ткач выматерился сквозь зубы и сплюнул.
        - Ладно, - продолжил я разговор, - хрен с ними, с пекалями. Но винтовку - будь добр - отдай. У нас с тобой на добычу уговор был. А про моё добро разговора не шло. Винтовка моя. Понял?
        - Поглядим, - укутался дед в шкуры поплотнее.
        - К ней и патроны редкие. Вам таких не отыскать. А при себе у меня и было-то всего десяток. Закончатся - ворота в свинарнике подпирать ею будешь. Или что там у вас?
        - Да всё, всё! Разнылся. Получишь ты свою винтовку. Как дело сделаем, так и получишь.
        - И автомат мой верни, - упал на хвост Ткач.
        - А-а-ай! - отвернулся Елдан и закрыл глаза, нарочито игнорируя докучливых просителей из упряжки.
        - Эй, ты! - крикнул я, переведя дыхание, гордому носителю «ВСС». - Да, ты. Пойди сюда. Расскажу, как с винтовкой обращаться, чтобы в говно не превратить.
        Тот обернулся и замедлил ход, но после отмашки Елдана задвигал лыжами в прежнем темпе.
        - Брось, отец, - делано возмутился я. - Это же технически сложное изделие. Он её убьёт кхерам. Дай хоть азы объясню.
        - Нет! - отрезал Елдан.
        - Не параной. Я к ней не притронусь. У меня и руки-то связаны.
        - Умный шибко? - направил злобный дед на меня «АПБ». - У нас шибко умные долго не живут.
        - А ты как же?
        - Дураком прикидываюсь, - прохихикал старик за спиной. - И ты прикинься. Если не хочешь… Что там?! - неожиданно сменил тему Елдан, привстав и глядя в сторону леса, тянущегося серой полосой метрах в двухстах.
        А у старого хрена неплохое зрение.
        Красавчика я заметил ещё около часа назад. Он шёл за нами по опушке, стараясь лишний раз не высовываться. Видно, принюхивался и изучал этих странных двуногих, подозрительно воняющих медведем. И вот теперь, раскусив наёбку, решил подойти ближе.
        - Куль-Отыр!!! Куль-Отыр!!! - заорал вождь, тыча рукавицей в сторону моего милого пушистого питомца. - Стреляй!!! Стреляй!!!
        Облачённый в шмотки Ткача манси кое-как скинул со спины автомат и, карикатурно раскорячившись, выпустил весь рожок «в молоко», после чего занялся непосильной для себя задачей смены магазина. Второй, приложившись к прицелу «Винтореза», судя по удивлённой роже, потерял из виду рванувшего вперёд Красавчика, опустил винтовку и, вновь обнаружив цель, принялся шмалять навскидку. Решивший оказать посильную помощь Елдан секунд десять трясущимися руками в варежках снимал пистолет с предохранителя, а когда догадался их скинуть и нажал на спуск, получил взбрыкнувшим «АПБ» в лоб и завалился на спину, так никуда и не попав.
        Тем временем Красавчик, бегущий по причудливой траектории, словно громадный уродливый заяц, уже поравнялся с незадачливым снайпером и, не останавливаясь, ткнулся тому мордой под короткую кухлянку. Этого краткого мига близости хватило, чтобы манси завалился на снег, визжа не своим голосом и заливая всё вокруг алым.
        Автоматчик, так и не решивший «сложнейшую» головоломку из двух магазинов и затвора, потянулся к копью, но слишком поздно. Челюсти Красавчика сомкнулись на его правом колене и рывком превратили ногу в слабо связанные друг с другом голень и бедро, после чего обхватили лицо упавшего навзничь стрелка.
        - А ну дай сюда, - забрал я «АПБ» из ослабших рук низвергнутого диктатора.
        - Не убивай, - вскинул тот лапы. - Я… я отдам вам половину.
        - Ебануться, - сплюнул Ткач, на секунду отвлёкшись от разгрызания пут.
        - Мой друг говорит, что восхищён твоим великодушием, - перевёл я Елдану.
        - Ладно-ладно! - вжался тот в сложенное за спиной барахло, уставившись на окровавленную морду подошедшего Красавчика. - Две трети. По рукам? Я могу быть полезен! Правда! Я знаю эти места!
        - Охуеть можно, - усмехнулся Ткач, растирая освобождённые запястья.
        - Мой друг пребывает в культурном шоке от щедрости и гостеприимства твоего народа, - снова пояснил я смысл ёмкой фразы.
        - Чёрт с вами, - ещё выше поднял руки Елдан, наблюдая за облизывающимся Красавчиком. - Забирайте всё. Только не убивайте.
        - Ты, сука плоскомордая, - склонился над вождём Алексей, - ещё за «ПММ» и рожок «семёрок» мне отработаешь. Пару годков за первого да годик - так и быть - за второго. А ну сдриснул с саней!
        Елдан молча шмыгнул носом и перевалился за борт.
        - Разрежь, - протянул я Ткачу связанные руки.
        Алексей помедлил секунду, но стоящий у меня за спиной Красавчик помог напарнику принять верное решение.
        - Заткнись нахер. - Ткач вскрыл горло голосящему «снайперу» и, едва не ткнув мне в живот остриём окровавленного тесака, перерезал верёвку на моих запястьях.
        - Свобода, - вдохнул я полной грудью, разминая затёкшие суставы, стянул с мёртвого манси свою замаранную кровью разгрузку и поднял со снега «Винторез». - Вот мудила, восемь патронов сжёг. Хотя, - взгляд упал на алую яму под жопой покойника, - с «мудилой» я погорячился. Красавчик, отрывать людям яйца - дурная привычка.
        Мой лохматый компаньон облизнулся, видимо, выражая таким образом своё твёрдое нежелание менять гастрономические приоритеты.
        - Бля, - возмутился Ткач, стащив с одноногого автоматчика свой жилет. - Всё уделал, слюнявый уродец. Твою мать!
        Алексей отпрянул от неожиданно ожившего «трупа», начавшего вдруг хрипеть раздавленной гортанью и двигать переломанной как минимум в трёх местах челюстью, что вкупе с освобождёнными от кожи, разодранными до костей мышцами лица и поднимающимся от них паром производило действительно сильное впечатление.
        - Живучая, тварь, - навалился Ткач на воткнутое в грудь недобитку копьё, так что оно прошло сквозь тело и выгнулось, встретив на пути мёрзлую землю.
        Привычный, казалось, к подобным сценам Елдан предпочёл отвернуться. Наверное, отождествлять себя с жертвой было не столь приятно, как распоряжаться её жизнью.
        - Кобуру верни и кинжал, - обратился я к деморализованному вождю, заглянув в пустой патронник «АПБ», и, получив требуемое, приладил его на законное место. - Последний, - продемонстрировал я Ткачу вынутый из кармана магазин.
        - Да, - покивал тот. - И у меня небогато. Чем отбиваться - хуй знает. Может, этим? - выдернул он из трупа копьё. - Слышь, Елдан, как там дальше с живностью? Отмашемся такой хернёй в случае чего?
        - Не-не, - решительно замотал вождь головой. - Если не знать, куда идти, можно там и остаться. Нечисти здесь много разной. Да и волков хоть отбавляй. А волки здесь лютые, - сделал он испуганное лицо. - Вмиг задерут.
        - Ну а ты, конечно же, знаешь, куда идти, чтобы этого не случилось? - предположил я.
        - Знаю! - закивал Елдан с неподдельным энтузиазмом. - Я тут всё кругом знаю! Где хошь прокрадусь! Так, что никто и ухом не поведёт!
        - Не верю я этому пидорасу, - поделился мыслями Ткач, активно вживаясь в роль копьеносца и пробуя разные хваты. - Заведёт нас в ебеня какие-нибудь, тамошнему зверью на радость, а сам сдриснет, - сделал он эффектный выпад. - Дай-ка я его лучше в качестве тренировочного манекена попользую.
        Елдан попятился, безуспешно стараясь спрятаться за нартами.
        - Не надо. Я пригожусь. Честно, пригожусь, - перевёл он на меня умоляющий взгляд. - Вот увидите.
        Остаток дня Елдан, ни разу не жалуясь, бежал на снегоступах за нартами и почти не отставал. Красавчику лишь иногда приходилось сбавлять ход, чувствуя, что вождь тормозит движение, волочась на верёвке по снегу. Алексей предложил впрячь его на пару с «Куль-Отыром», но это оказалось плохой идеей, потому как нарты то и дело наезжали на спотыкающегося Елдана, а Красавчик начинал нервничать и норовил откусить вождю выступающие части тела.
        Заночевали мы на открытом месте. К лесу Елдан приближаться категорически не рекомендовал, утверждая, что злые лесные духи только того и ждут, чтобы ночью выйти из чащобы и уволочь незадачливых путников в своё мрачное урочище. Рассказывал он это - надо отдать должное - весьма красочно. Даже слишком. Хватило бы и половины приложенных усилий, чтобы убедить легковерного Ткача не соваться на «землю учи».
        Несмотря на это, ночёвка оказалась отнюдь не из худших, хотя поначалу я готов был уйти с Красавчиком в лес, оставив двух долбоёбов замерзать в поле, раз им так хочется.
        Елдан провёл краткий ликбез по азам выживания в морозных ебенях, и под его чутким руководством нам удалось соорудить так называемый балаган - нечто вроде односкатного шатра из жердей, укрытых оленьими шкурами снаружи, и выстеленного ими же внутри. Открытая сторона этого нехитрого сооружения обращена к костру. Закрытая - отлично защищает от ветра, если тот не поменяется за ночь, и неплохо удерживает тепло. По другую сторону костра ставится отбойник - простейший экран из брёвен или, как в нашем случае, тех же шкур, накинутых на жерди, который помогает сберечь ещё больше тепла.
        - А эти учи, - прошептал Ткач, глядя в темноту, - не придут к нам на огонёк?
        - Нет, - заверил Елдан, устраиваясь в углу балагана. - Учи боятся огня. И всё лесное его тоже боится. Огонь для них - погибель. Подойдут, только если на их земле разведём. А тут - нет.
        - Чёрт… И откуда вся эта нечисть повылезла? Ведь раньше-то, до войны, не было такого, как пить дать. Только в мифах ваших ебанутых. Да в сказках.
        - Они всегда здесь были, - усмехнулся вождь. - Раньше самых первых людей. И всегда будут. Просто… осмелели теперь. Чем слабее человек, тем они сильнее. А так слаб, как сейчас, человек давно не был.
        - Что верно, то верно. А Золотая Баба? Кто она?
        - Она - хозяйка Урала. Строгая и справедливая. Кто ей не по нраву придётся - тому несдобровать. Ну а кто угодить сумеет, тому она удачу пошлёт и блага разные.
        - А почему «золотая»?
        - Эх… Был давным-давно идол её, к которому люди с просьбами своими приходили. Так вот был он отлит из чистого золота.
        - Большой? - заинтересовался Ткач не на шутку.
        - В полтора человеческих роста.
        - Нихера себе! А где он теперь?
        - Никто не знает, - пожал Елдан плечами. - Раньше, говорят, на горе возле устья Оби стоял. А как русские в Сибирь пришли, так местные его спрятали. Да и сами забыли, куда. Может, оно и к лучшему.
        - Ты ебанулся? Это ж не меньше тонны золота!
        - Вот и я о том, - вздохнул Елдан.
        - А ты, Алексей, всё же материалист, - вклинился я в их беседу.
        - Тонна золота, - повторил Ткач, будто это объясняло всё на свете.
        - И что же, она поможет тебе забыть обо всё страхах?
        - Знаешь, уж если судьба приведёт меня к тому идолу, не будет ли это означать, что Золотая Баба на моей стороне и награждает меня? А? Она ведь «строгая и справедливая». Небось разбирается в людях. Должна знать о моих склонностях.
        - Ну… логично, да.
        - А раз так, у меня карт-бланш.
        - Нельзя осквернять идола, - помотал головой Елдан. - Совсем нельзя! Никакое золото в радость не будет. Да и что о нём говорить? Пять веков уже никто Золотую Бабу не видал.
        - Аминь, - положил я конец беседе. - Теперь на боковую. Алексей, раз уж ты всё равно не заснёшь, мечтая о золотых прелестях, первая вахта твоя. Только без рукоблудства. Если сильно расфантазируешься, можешь воспользоваться Елданом.
        - Иди ты…
        - Разбуди через три часа. Красавчик, присматривай за этими двумя. Попытаются сбежать… Ну, ты разберёшься.
        Глава 24
        Утро встретило нас прохладой, а не лютым колотуном, как обычно. Минус двадцать пять, не ниже. Впору скинуть тряпьё, почти сросшееся с телом от грязи, и начать приём солнечных ванн. Какая же всё-таки красотища вокруг! Вот так всякий раз, идёшь-идёшь тупо вперёд, ебальник от вьюги пряча, и не замечаешь ничего. А сегодня тихо, ни ветерка, и небо ясное, синее, аж до рези в глазах. Снег сверкает, будто алмазной пылью посыпанный. Только одно облачко над самой высокой горой висит, прямо брюхом за её макушку цепляется. А вчера и не видно было этой горы, не говоря уж о её соседках-недомерках.
        - Подъём, - ласково пихнул я Ткача носком ботинка в бочину.
        - А? Что? - нащупал тот первым делом лежащий рядом автомат и уж потом продрал глаза. - Ты достал уже, козлина! Я тебе в следующий раз в жопу твой ботинок затолкаю! Вместе с ногами!
        - Спокойно, Алексей. Лучше направь свою неуёмную энергию в конструктивное русло. Для начала встань и оглядись вокруг.
        - Если опять твои подъёбки… - выполз Ткач из балагана и, повертев башкой, присвистнул. - Чёрт. И что же, по-твоему, это…
        - Да. Мы, кажется, почти у цели.
        - День пути, - прикинул Алексей.
        - Вроде того.
        - Эй, вождь, поднимай жопу! - растолкал он ногой свернувшегося калачиком Елдана. - Что это за гора?
        - Это… - Тот зачерпнул снега в ладонь и утёр заспанную физиономию. - Ай, - сощурился он, загораживаясь рукой от восходящего солнца. - Похоже, Камень.
        - Какой камень?
        - Косьвинский. Какой же ещё? Он самый здоровый тут… - Речь Елдана прервалась хрипами и бульканьем.
        - Спасибо, - вытер Ткач клинок о его плечо, сделав шаг в сторону, чтобы не попасть под струю бьющей из перерезанного горла крови. - Эти манси, как дети, ей-богу, - изрёк мой напарник, убирая нож.
        - Хуже, - возразил я, вспомнив Ольгу. - Но ты от них недалеко ушёл.
        - Это почему?
        - Только последние дебилы убивают проводников.
        - А на кой он нам теперь? Ты же сам сказал, что мы у цели.
        - Я сказал «кажется».
        - Он подтвердил, что это Косьвинский камень.
        - Он сказал «похоже».
        - Слушай, - скривился Ткач, - не будь таким занудным мудаком. Лучше оставайся привычной бесчеловечной мразью. Этот гад, - пнул он конвульсивно подёргивающийся труп, - прекрасно знал, чем для него всё закончится. Не сегодня завтра он завёл бы нас в ловушку. Постарался бы. Разве нет? Ему ведь терять нечего. А я не люблю бродить по кишащей нечистью тайге с тем, кому нечего терять и кто хочет моей смерти.
        - В таком случае, Алексей, мне следует убить тебя прямо сейчас. Разве нет?
        - Точно, - ощерился Ткач. - Но почему же ты этого не сделаешь? - состроил он нарочито задумчивую гримасу. - Ах да! Ты ведь не знаешь кода.
        - Ты переоцениваешь мою практичность. Я частенько принимаю импульсивные решения.
        - Пустишь всё коту под хвост из-за дохлого манси? - «невзначай» приподнял Ткач автомат, чем заставил Красавчика насторожиться.
        - Может, и пущу. Но не из-за дохлого манси, а из-за твоей самодеятельности. Признаться, она меня здорово раздражает. А терпение моё небезгранично. К тому же у меня слишком мало радостей в жизни, чтобы отказывать себе в такой ерунде, как спонтанное убийство ради удовольствия. Я - мутант. С меня спрос какой? Но ты-то, Алексей, человек. Эталонный, если не считать алкоголизма. Так будь любезен, постарайся соответствовать высоким стандартам своего биологического вида. И не буди, пожалуйста, животные инстинкты, свойственные таким продуктам вырождения, как я. Договорились?
        Ткач сглотнул и со второй попытки сумел-таки заставить себя опустить ствол.
        Давно заметил, что спокойный вкрадчивый тон производит на человека куда более действенный эффект, чем бурное негодование с криками и экспрессивными телодвижениями. В этом плане человек похож на собаку. Лающий пёс атакует с куда меньшей вероятностью, чем тот, что тихо рычит, прижав уши. И желание отогнать последнего поленом уступает желанию осторожно отступить, не провоцируя конфликта.
        - Договорились.
        - Вот и славно. Разбирай эту халабуду, выдвигаемся.
        Целый день толкая в гору нарты, которые Красавчик тянул всё с большим трудом, мы были несказанно рады обнаружить к ночи ещё одну охотничью избушку. Но, к сожалению, от неё остались лишь три почерневшие бревенчатые стены. Нас, однако, это обстоятельство не смутило, и через час в углу остатков этого искусственного укрытия от ветра красовался балаган. Третья же стена пошла на дрова. «Глюпый» Елдан знатно позаботился о наших желудках. Одно плохо - сытому и разморенному в тепле костра, мне, согласно очерёдности, первому выпало охранять покой и сон напарника. Это было непросто. Глаза сами собой закрывались, а перед ними время от времени мелькали картинки из нашего долгого пути от Соликамска до Косьвинского камня.
        Не люблю воспоминания. Они всегда приходят не вовремя. Или лишают сна, когда выдается часок-другой, чтобы восстановить силы, или, наоборот, притупляют внимание и навевают сон, когда надо бодрствовать, как сейчас. К тому же тени прошлого не способствуют пищеварению и вызывают стойкое желание накачать себя бухлом под завязку, что не в плюс ни здоровью, ни делам. Но иногда перебрать пробежавшие дни, как чётки, бывает необходимо. Тем более вход в хранилище вот он, совсем рядом. Крест, ставший глазом медведя в шаловливых Ольгиных руках, разрисовавших всю карту. Но Ткачу совсем необязательно об этом знать. Завтра утром туда и полезем, а пока есть время, почему бы не прикинуть, каким образом нам выбираться отсюда в случае чего.
        Нет, конечно, я уверен в успехе нашего предприятия, иначе бы и не пошёл, но соломку в виде нескольких запасных вариантов отхода подстелить надо. Не исключено, что придется сваливать налегке, и по тем же самым местам не хотелось бы. Когда только вступали во всё это дерьмо, казалось, что хуже пермских слепых подземных тварей быть ничего уже не может. Но природа-матушка, вернее, та чокнутая старуха, в которую она превратилась после войны, подбрасывала нам раз за разом всё новые сюрпризы. Сейчас мы с Ткачом, конечно, оба в жёстком минусе, но после всего того, что произошло, можно считать, что легко отделались.
        Могло ли быть лучше?
        Хер его знает. Я особых косяков за собой не припомню. Разве что Бабе этой золотой нужно было отсыпать монет, не жаться. А так даже Ткач показал себя молодцом. Вот только в конце подгадил. Не стоило кончать Елдана. Мы бы его сейчас первым в подземелье запустили, а так придётся кому-то из нас лезть. Кстати, за этим Алексеем теперь нужен глаз да глаз. На уме у него явно неспокойно. Я как носитель карты свою ценность вот-вот потеряю, а он всё ещё ценный хранитель заветных цифр. Как бы не пострелять нам друг друга из-за взаимной паранойи. Хотя, будь я на месте Ткача, я бы не стал пускать напарника в расход. Обратно ещё ровно столько же пиздовать, и в одиночку выжить будет сложновато. Но я - не Ткач.
        Одно радует, на какое-то время, на несколько дней уж точно, можно будет забыть об этом колотуне, без устали сковывающем руки и обжигающем лицо. Там внизу будет просто холодно. Разве я когда-нибудь мог представить, что стану мечтать о том, чтобы просто дрожать от холода? Лёгкий и приятный морозец - это совсем не то, что чувствовать, как отваливаются от ломоты заледеневшие пальцы, будто по ним лупят розгами.
        …Больно. Чертовски больно. Но я терплю, стиснув зубы так, что они едва не крошатся.
        - Ты всё понял, сучёнок?! - орёт мне в лицо Валет, потрясая отмоченным в солёной воде ивовым прутом.
        Я молча киваю.
        - Скажи, что всё понял! - снова орёт он, раскрасневшийся от бухла и от злости, что не может выдавить ни слезы из упрямого сопляка, посмевшего без спросу тронуть его драгоценное барахло.
        Я снова киваю и снова получаю прутом по пальцам.
        Блядь! Всё-таки заснул. Это Красавчик, мой недоношенный пёс, кусает меня за рукавицы.
        Растереть рожу снегом и обойти вокруг нашу стоянку, иначе опять кто-нибудь возьмёт нас тепленькими.
        Ну, ничего, совсем недолго осталось. Утром начнётся новая жизнь.
        Утром началась метель. Здесь, в горах, в отсутствие вековых елей, мощных разлапистых кедров и плотного шатра из сосновых крон её уже ничего не сдерживало. Время шло, а этот ёбаный вход всё никак не находился. Мы вдоль и поперёк облазили склон, где на карте в виде крестика был обозначен искомый объект.
        - Ну и? - Ткач зло поглядел на меня, воткнув лыжную палку в наст.
        - Должен быть тут. Погоди. Это такой большой крест. Его эта маленькая сучка сделала глазом у нарисованного медведя.
        - А что было вторым глазом?
        - Вторым глазом? Блядь! Вторым глазом тоже был крест, но он там нарисован прямо на дороге и я подумал…
        - Что?
        - …Я подумал, что ни один идиот прямо на дороге не будет делать вход в секретное хранилище.
        - Кол, ты голова. Я восхищён твоими аналитическими способностями.
        - Заткнись.
        - Я заткнусь, а ты пока подумай, что вход мог быть замаскирован под что-то безобидное. Попробуй, пошевели своими гениальными мозгами, - всё больше и больше заводился Ткач, - а я пойду посмотрю, так ли оно на самом деле.
        Оно было так. На неприметной, продуваемой всеми ветрами просёлочной дороге, возможно, когда-то и заасфальтированной, стояла полуразрушенная автозаправка и небольшой ремонтный бокс при ней. Причём правое его крыло было уничтожено огнём, и за обломками перегородки отчётливо виднелся наклонный въезд, закупоренный массивными подъёмными воротами. Судя по всему, пожар произошёл очень давно. Как бы не пятьдесят лет назад. Но следы его были всё ещё заметны. В том числе и под воротами, опущенными не до самой земли. Впрочем, пролезть под ними ни я, ни Ткач всё равно бы не смогли. Зато рядом с металлической махиной обнаружилась дверь без единого намёка на замочную скважину. Нам она и ни к чему. Механический кодовый замок прятался за ржавой панелью на стене справа. Ее-то и поддел ножом мой напарник.
        - Э-э-э… Кхм-кхм. - Ткач что-то слишком долго отогревал закоченевшие пальцы.
        - Ну что там? Не томи. - От меня не укрылось, как мой напарник снял свой автомат с предохранителя и как бы невзначай направил его ствол в мою сторону. Я и сам давно развернул дробовик так, чтобы Ткач не смог увернуться от горсти картечи, случись что.
        - Да ща…
        - Забыл, что ли?
        - Хуюшки.
        - Тогда открывай. Кстати, кто первым пойдёт - ты или я?
        - Граната.
        - У тебя есть?
        - Я думал, у тебя есть.
        - Понятно. Значит, бросаем жребий.
        - Нет. Я пойду.
        - С чего бы такой героизм?
        - Ну, хочешь, иди ты, - пожал плечами Алексей, всем видом стараясь показать, что ему всё равно. И тут до меня дошло - больше, чем получить пулю в живот от незнакомца за воротами или угодить в пасть подземному монстру, он боится, что я кину его, закрывшись изнутри.
        - Нет уж, только после вас.
        Ткач вздохнул и принялся крутить колёсики кодового замка. Вся процедура заняла от силы две минуты, лично мне показавшиеся целой вечностью. Но когда внутри замка что-то щёлкнуло и из паза под ним выехал прямоугольник с узкой прорезью, вместо облегчения я почувствовал, как земля уходит из-под ног.
        - Всё, пиздец…
        - Что? Что это такое? - побледнел мой напарник.
        - Кода твоего недостаточно, - пояснил я. - Нужна ещё такая металлическая пластина. Вот сюда вставляется, - мой палец лёг на прорезь.
        - Почём знаешь?
        - Приходилось сталкиваться. Помнится, один клиент прятал такую карточку между своими полужопиями. Туда мы ему эту металлическую пластину и засунули обратно после её использования. Правда, предварительно раскалив в очаге этого негостеприимного хозяина.
        - В записях об этой пластине ничего не было, - пропустив мимо ушей мой ответ, пробубнил Ткач. - И что нам делать теперь?
        - Под ворота подкопаться нельзя, - сразу включился я в решение проблемы, - там под ними рама забетонирована. Рвануть их тоже не можем. Нет у нас лишнего грузовика взрывчатки.
        - Поищем другой вход или сразу обратно домой.
        - Фоме что рассказывать будешь? - поинтересовался я. - Мол, прости, святой отец, мы стучали, но нам не открыли?
        - Э-м-м… А что, если действительно… постучать?
        - Нахуй. Во-первых, действительно поищем ещё входы. Минимум один аварийный должен быть. Вдруг хозяева впопыхах закрыть забыли? Во-вторых, насколько я знаю, у подобных сооружений должно быть дохера вентиляционных шахт. Может, какие-то из них окажутся проходными. Ну и в-третьих, навестим Кытлым.
        - Что за Кытлым? - спросил Ткач, натягивая рукавицы.
        - Посёлок неподалёку, - я завёл дробовик за спину, - там мог жить кто-то из персонала хранилища, а у него дома могла остаться такая вот карточка.
        - Пошли.
        Ничто так не спасает от тоски-печали, как новое, очень важное дело. Если честно, я сам не верил в то, что нам теперь удастся проникнуть внутрь хранилища. Второй вход наверняка так же плотно запечатан, как первый; в посёлке, скорее всего, кроме мусора и ветра, мы ничего и никого не найдём, а вентшахты представляют собой сотни метров узких каналов, пробитых в скалах, где просто не за что зацепиться при спуске. Но, само собой, ничего этого говорить Ткачу я не стал. Не хватало ещё возврата напарника в его привычное депрессивное состояние или, не дай бог, вообще в суицидальное. Сам убьётся и меня за собой утащит.
        К вечеру, после долгих карабканий по склонам, поросшим чахлой полярной берёзой, мы отыскали-таки второй вход в хранилище. Это тоже были массивные автоматические раздвижные ворота, утопленные в скале, и они тоже оказались закрытыми. Но на этот раз вообще плотно. С дверью повторился тот же фокус, что и с первой. Мы выматерились и вернулись на исходную, к автозаправке. Там и переночевали на пожарище ремонтного бокса. К Кытлыму мы выдвинулись следующим утром. Дошли до посёлка по всё той же почти заросшей сосняком дороге.
        Километра за два до него встретилась бетонная надпись «Кытлым», подпираемая лезвием то ли косы, то ли серпа. Тоже бетонным. Таких памятников уже несуществующим городам я навидался на подступах к их руинам вдоволь. Наверное, их современники думали: «Нахера ставят эти метровые бетонные буквы?» А вот гляди ж ты, пригодились. Городов и посёлков уж нет, а памятники им остались. Бетон прочнее, чем дерево и сталь. Хотя и с этими надписями солнце и вода рано или поздно покончат.
        Все деревянные постройки Кытлыма выгорели дотла, не миновала чаша сия и каменные строения. Одни фундаменты. Стены более-менее сохранились только у однотипных кирпичных трёхэтажек. Казармы, наверное. Но о том, чтобы найти нужное нам среди засыпанных снегом останков квартир, не было и речи.
        - Что дальше? - спросил Ткач, мрачно разглядывая развалины с холма, на склоне которого мы организовали свой НП.
        - Пройдёмся по склонам Камня, поищем оголовки вентшахт. - Я постарался ответить как можно увереннее, но, по-моему, Ткача обмануть не получилось, ибо он сорвал с себя автомат и швырнул его на снег. Сейчас начнётся.
        - Только не начинай! - Я шагнул чуть в сторону и вперёд. - Второго мордобоя кто-то из нас не переживёт.
        - Да на хуй сдалась мне твоя гнусная рожа, - махнул рукой напарник и покосился на Красавчика, готового вцепиться ему в глотку. - Выпить охота. - Он пошарил по своим карманам, как будто не помнил, что выцедил последнюю каплю своего термоядерного пойла ещё в землянке.
        - Внутри хранилища тонны спирта. Залезем - упивайся хоть до смерти.
        Как ни странно, эти мои слова возымели поразительный эффект. Ткач поднял автомат и покатился с холма в сторону Косьвинского камня. Алкоголики - они такие. Ради призрачного шанса выпить горы свернут. В буквальном смысле.
        Меня не обрадовала, а насторожила первая же вентшахта, которую мы нашли. Это был просто ствол, перекрытый тщательно очищенной от снега решёткой. Иначе мы просто прокатились бы по ней и ничего не заметили. Но кто-то постарался обеспечить доступ воздуха внутрь.
        Етить-колотить!
        От размышлений на эту тему меня отвлекла тёмная точка у подножия склона, на котором мы сидели. Через оптику можно было лишь разглядеть нескладную мужскую фигуру, склонившуюся над чем-то отсюда неразличимым. Через секунду незнакомец распрямился и поковылял в сторону автозаправки.
        - Давай за ним. - Я схватился за палки и заскользил вниз. Ткач рванул следом.
        Сначала мы держались на значительном расстоянии от сутулого хромающего типа, но он так громко разговаривал сам с собой и ни разу не обернулся, что я решил подобраться на несколько шагов, достаточных для финального рывка.
        - Мамуля будет довольна. Сегодня Альбертик не пустой. Сегодня Альбертик с подарками. Он тебя сегодня порадует, ма! - С этими словами доходяга достал из объёмистой бесформенной сумки пучок металлических прутьев с тряпичными клочьями на концах. - Гляди, какой хороший зонтик! Мамочка теперь не будет мокнуть под дождём. Альбертик позаботится о своей мамулечке. А посмотри, что за прелесть я тебе ещё принес. - Хлыщ извлёк из сумки большую помятую металлическую кружку, узкую у основания и расширяющуюся кверху. - Отличная импортная кофемолка, мама! Теперь мы с тобой будем варить каждое утро чудесный кофе. Я обещаю! - Он распрямился и впервые за всё время преследования обернулся.
        С торжествующей улыбкой этот съехавший с катушек местный житель обвёл взглядом окружающие горы, но нас так и не заметил. По крайней мере ничем не выдал обнаружение «хвоста». Вдруг он проворно спрятал свои находки и ускакал за те самые развалины охотничьей избушки, в которых всё ещё оставались разбросанные ветром остатки нашего костра.
        Я сбросил лыжи, взял в руки дробовик и осторожно обошёл бревенчатую стену, за которой скрылся доходяга. Там совершенно неожиданно для нас обоих обнаружился плохо замаскированный вход в нору. Я вынул нож и решительно двинулся внутрь.
        Если бы вместо меня туда пошёл Ткач, он бы наверняка пропустил этот удар, прежде чем его глаза привыкли к темноте. Я же легко увернулся от летящей в лицо сковородки и оттолкнул задохлика так, что тот пролетел от одной стены погреба к другой и, рухнув на свою лежанку, затих. Хоть и безумный, а понял, что дергаться не стоит.
        - Что там? - За моей спиной с ноги на ногу уже переминался Ткач.
        - Заходи, гостем будешь.
        Безумие пожирает человека по частям. Сам он этого никогда не замечает и будет яростно спорить с окружающими, доказывая им свою вменяемость, пока ещё способен на это. Альбертик и сейчас не считал себя психом. Надо сказать, что для стебанутого он довольно неплохо справлялся с хозяйством. Мама, наверное, научила. Вообще, если бы он молчал, сошёл бы за умного. Еду добывает, готовит её, дерьмо и помои наружу выносит. Воняет, конечно, в его берлоге, ну так и от нас с Ткачом не розами пахнет. При минус сорок купаться негде.
        Берлога у Альбертика, кстати, мечта. Лежанка, стол со стульями и нечто вроде печки. Видимо, пока мы тут ночевали наверху, остерегался её топить. Вот придурок, а сообразительный, однако!
        Над столом пожелтевшее фото молодой женщины. Маман, не иначе. На столе хаотично разбросаны детские рисунки, карандаши, несколько грязных плюшевых игрушек и толстая тетрадь в синей засаленной обложке. Как только я протянул к ней руку, Альбертик вскочил и вцепился зубами мне в запястье. Я, не ожидая такого, отмахнулся от ебанутого, и он прилично приложился своей дурной башкой о кирпичную стену возле лежанки.
        - Дай, - Ткач протянул руку.
        - Ты что, ещё и читать умеешь?
        - Представьте себе, ёптыть!
        - Не могу.
        - Тогда бросаем жребий, кто первый.
        - Приготовь пожрать, тогда вслух почитаю.
        - Замётано. А я вслух поем.
        - Вали, набирай снег. - Я сунул Ткачу котелок и открыл тетрадь. Это был дневник. Писала женщина. Судя по всему, мать нашего сумасшедшего Альбертика, который уже пришёл в себя и рыдал в уголке, размазывая сопли.
        - Сначала чай. - Ткач брезгливо отставил с печки хозяйский чайник, покрытый отслаивающимся нагаром. - Читай уже.
        «27.09.2016
        Я долго не решалась писать. Зачем? Всё равно через несколько месяцев мы с Альбертиком умрём. Но потом я подумала, что кто-то из убежища найдёт этот дневник и передаст ему. Константину. Моему любимому Косте, отцу Альбертика. Я не сомневаюсь, что он жив и что он там, внутри. Нам с Альбертиком ведь совсем чуть-чуть не хватило везения. Я, дура, когда собиралась, взяла с собой и золото, и деньги, и паспорт, и медицинскую страховку, и даже зачем-то жировки за последний год. А карту доступа не взяла. Вспомнила на выезде из города и хотела сойти с автобуса, но они не остановили. И правильно сделали. Автобус всё равно был последний.
        Но я-то надеялась, что нас пропустят. Глупая. А теперь мы тут, он там, а бесполезная карта доступа погибла вместе с Карпинском. Хотя что ей будет, железке, лежащей в железном сейфе. Смотрю сейчас на ключ, на этот символ напрасной надежды, и плачу. И Альбертик плачет…»
        Я встал с табурета, вынул нож и шагнул к Альбертику.
        - Правильно, Кол, пусть старик больше не мучается, - осклабился Ткач.
        - Всё-таки ты неисправимо кровожаден, Алексей. - Я срезал ключ со шнурка, болтающегося на грязной, словно у трубочиста, шее хозяина норы. - Лучше помоги найти паспорт его мамаши. А, вот, сам уже вижу. - Мятая книжица обнаружилась в жестяной коробке на полке, вместе с фотографиями, на которых была запечатлена всё та же женщина и усатый мужик в военной форме.
        - Улица Мира, дом пятьдесят шесть, квартира тридцать два. Хм. - Я достал из разгрузки рисунок, что дала мне Саманта. - Это совсем рядом. У тётки Сэм улица Мира, пятьдесят девять. - Рисунок и паспорт легли рядом в разгрузку.
        - Читай ещё. - Ткач устроился поудобнее в предвкушении этой занимательной истории о том, как один персонаж умер, а второй сошёл с ума.
        Я его понимаю. Человек легко, как губка, впитывает чужую трагедию, пропуская её через себя, и так же легко забывает о ней уже через несколько минут. В подсознании остаётся лишь «хорошо, что не со мной» и «со мной-то такого не будет».
        - Вынужден тебя разочаровать, Алексей.
        - Что такое?
        - История короткая. Всего в три листка. В середине какая-то муть с рецептами каши из корешков и травяных настоек, а в конце вот это:
        «12.11.2017
        Мне осталось совсем мало. Не знаю, найду ли сил написать что-то ещё в следующий раз. Не могу есть. Нет аппетита. Во рту только вкус собственной крови и волос. Волосы везде: на подушке, на полу, на столе и в этой мерзкой каше. Не представляю, как мой бедный Альбертик это ест. Меня вчера вырвало прямо в миску. Осталось только два зуба. Ногти тоже сходят, и карандаш держать неимоверно больно. Холод и темнота. А Альбертик барахтается. Носит воду, занимается стряпнёй. Вчера нашёл где-то немного масла, и теперь мы иногда зажигаем лампу.
        Я всё. Сколько ещё протянет Альбертик, не знаю. Что можно требовать от десятилетнего ребёнка?»
        После этого риторического вопроса на полстраницы легла жирная загогулина, заканчивающаяся кляксой от раскрошившегося грифеля. Видимо, мамаше Альбертика поплохело.
        - У бабы, похоже, была лучевая, - прокомментировал Ткач, ковыряясь щепкой в зубах.
        - Не факт. При цинге все те же дела: кровь из дёсен, зубы, ногти и волосы летят. Да и Альбертик этот не выжил бы, получи он дозу.
        - Ну, хер его знает. Тебе виднее.
        - Хорошо если цинга. Иначе топать в Карпинск стрёмно.
        - А где он, этот Карпинск?
        - Недалеко. Кстати, Ткач, ты в курсе, что дежуришь первым? Лично я - спать.
        Глава 25
        - И как попасть в этот твой Карпинск? - Ткач явно не горел желанием тащиться неизвестно куда, неизвестно зачем и уходить от такого близкого, но пока недоступного хранилища. Мне его настроение понятно. Вот он - чемодан без ручки, набитый ништяками. Унести нельзя, а бросить жалко.
        - Пойдем опять до Кытлыма, а там всё время по дороге Кытлым - Карпинск, никуда не сворачивая. Да… Кому я объясняю? Ты всё равно не запомнишь, - махнул я рукой.
        - Километров-то сколько?
        - Около шестидесяти, - ответил я, и мой напарник присвистнул. - Но не по тайге, поэтому дойдем быстро.
        - Твоими бы устами мёд пить, а почему-то всё дерьмо хлебаем.
        - Зато живы и в деле. Или тебе опять на промятый диванчик в Соликамск захотелось? Так вали, каких-то полторы сотни километров с этими менквами на шее. Ты мне всё равно уже нахер не сдался. Без тебя пластину эту достану.
        Мой расчёт оказался верным. Больше, чем убитым, Ткач боялся стать лишним, никчёмным и никому не нужным. А быть при этом ещё и наёбанным компаньоном являлось для него верхом непотребства.
        Играть на струнах человеческой души мне и до этого приходилось довольно-таки часто. То выманивал клиента на улицу из неприступного дома, сфабриковав любовную записочку его жене, то полировал самолюбие и гордыню цели, втираясь к ней в доверие. Брал «на слабо», вызывал на банальное «пойдём выйдем». Чем туже натянуты струны: ярость, алчность, ревность - тем сложнее сфальшивить на них. Ткач в этом смысле вообще был идеальным объектом для практики. Простой, как три копейки. Через два дня, когда мы уже подходили к Карпинску, мой напарник был готов сожрать всех менкв без соли, выебать и высушить Рокотуна и вскрыть хранилище консервным ножом. От былой ипохондрии не осталось и следа. Я даже загордился собой. Однако чувство гордости быстро вытеснилось удивлением, смешанным с тревогой, когда показались окраины нужного нам города.
        Вроде бы обычные пятиэтажки, как везде, но первая же из них блеснула на солнце целыми незамутнёнными стёклами окон по всему фасаду! Странной мне показалась и сама дорога сразу после стелы с рельефной надписью «Карпинск», с которой мы были вынуждены сойти на обочину. Эта дорога была очищена от снега и убегала вперёд тёмной шершавой лентой.
        Мы разгрузили нарты, без того изрядно полегчавшие с начала их пути, распихали провиант по вещмешкам и отпустили Красавчика на вольные хлеба до утра, условившись, что лохматый любитель мансийских яиц будет ждать нас у стелы.
        - Гляди, - Ткач показал на расстилающуюся перед нами улицу Мира. Нарядные целёхонькие домики по обеим сторонам, стёкла у всех тоже на месте, по убранным от снега тротуарам туда-сюда снуют одетые в яркие шмотки совершенно безоружные горожане, по мостовой изредка проезжают грузовики и легковушки. Все чистенькие, и ни одного наваренного металлического листа! Поразительная беспечность и расточительство!
        На перекрёстке, неподалёку от искомого дома, мы встали и, раскрыв рты, уставились на сверкающую надпись «Банк «Рассвет» - ваши деньги, наши гарантии». Ткач даже вздрогнул, когда эти светящиеся буквы побежали за край стены.
        - Мужики, на лося ходили? Ну и как там оно? - Сзади притормозила большая, красивая машина. Была она чуть больше обычной легковой, но недостаточно велика для грузовика. Непрозрачное, будто закопчённое стекло передней дверцы плавно опустилось, и на нас уставился мордатый лысый гражданин с отягощёнными золотом пальцами обеих рук.
        - Ничего, - ответил Ткач, и глаза его заблестели, словно у кота, нацелившегося на хозяйскую сметану.
        - Не сейчас, - я положил руку на ствол ткачёвского автомата, - сначала дела.
        - А это у вас «Сайга»? - продолжали задавать несвоевременные и глупые вопросы из чрева автомобиля. На этот раз, кажется, голос принадлежал подростку.
        - Ехали бы вы, граждане, к ебене фене, - посоветовал я.
        Стекло точно так же плавно поднялось, и автомобиль мягко и бесшумно тронулся с места. Показалось, что его колёса даже не касаются земли. И отчего-то я сразу вспомнил приснопамятного Бойню с его двухместной, сотрясающейся в чахоточном кашле «Ласточкой», на которой он подвозил меня до обители.
        - Пожрем? - отвлёк меня от созерцания удаляющегося чуда местного автопрома Ткач. Он стоял возле весёленького, выкрашенного в зелёный цвет ларька, вкусно пахнущего выпечкой.
        - Давай. - Я пошарил в карманах, выудил оттуда серебряную монету, подошёл к окошку и хлопнул неровным кругляшом об деревянный прилавок. - С чем пирожки у тебя, красавица?
        - С капустой, с картошкой, с яблоками, с грибами и с мясом, - пропищала лавочница в удивительно белоснежном переднике, покосившись на серебряную монету.
        - Мясо крысиное или собачье? - решил уточнить я.
        - Ну и шутки у вас, мужчина. Вам сколько?
        - Думаю, один серебряный десятка на полтора тянет? - Я пододвинул пальцем монету поближе к писклявой пирожнице.
        - Что это? - спросила она.
        - Чистое серебро. Бля буду.
        - Не хамите, мужчина. С вас шестьсот рублей. Пятнадцать пирожков с мясом по сорок рублей.
        - Ткач, о чём это она? - Я беспомощно обернулся к напарнику, чувствуя, что наш разговор с лавочницей заходит в тупик.
        - Так вы будете брать или как? У меня смена через пять минут заканчивается.
        - Пойдём отсюда, - Ткач дёрнул меня за плечо, - темнеет, а мы ещё дом не нашли.
        Я пожал плечами, сгрёб с прилавка серебряный, и мы двинулись дальше по улице.
        Пятьдесят шестой дом был братом-близнецом пятьдесят восьмого и пятьдесят четвертого. Все они выстроились по чётной стороне улицы. Обычные четырёхподъездные пятиэтажки. На нечётной та же картина. Пятьдесят девятый - тёткин - стоял себе там и светил начинающими зажигаться окнами. Тридцать вторая квартира находилась на четвёртом этаже второго подъезда. Когда мы с Ткачом поднимались наверх, то наткнулись на бабу, поливающую цветочки, расставленные на подоконнике в керамических горшках и на полу в деревянных кадках.
        Идиллия, ёптыть.
        - Кто там? - спросили из-за обитой кожей двери с номером «32» в ответ на стук кулаком.
        - Мы к Ирине Воропаевой, - назвал я имя усопшей матери Альбертика. - Посылку отдать надо.
        А что ещё мне было говорить? Торговцы подержанными дробовиками? Не желаете почти новый «Рем» по сходной цене?
        - Её нет сейчас, что передать? - сквозь зевоту ответили с той стороны. Эта неожиданная новость породила паузу в минуту эдак длиной.
        Хороши дела! Вышла старушка, которой, на секундочку, должно быть лет эдак под сто, за молочком и сейчас вернётся. А Альбертик-то и не знает.
        - Я принёс ей два килограмма шпика от младшего брата, - начал импровизировать я, уже собираясь выстрелить в замок, если переговоры не увенчаются успехом.
        Хотя шуметь до смерти не хотелось.
        - Странно. У неё вроде только сестра была, но вы можете оставить сало в её холодильнике, я сейчас открою. - За дверью зазвенели ключами.
        Как только между ней и косяком образовалась щель, я вставил туда своё плечо, а Ткач ударил в полотно ногой. Мы один за другим ввалились в квартиру, где в прихожей, под вешалкой, в куче одежды барахтался её хозяин. Кровь из расквашенного носа уже залила и его поношенный сальный свитер, и треники. Ткач вынул нож и поднял страдальца, приставив кончик лезвия к его кадыку. Ощутимо запахло мочой.
        - Как тебя зовут, болезный? - Я мельком осмотрел кухню с ближайшей комнатой и уставился на трясущегося хозяина хаты.
        - Илья.
        На нас испуганно смотрел жалкий маленький человечек из давно минувшей эпохи. Типичный довоенный обыватель: тапочки, майка, заправленная в кальсоны, поверх этого треники с лампасами и заляпанный жиром растянутый свитер с протёртыми локтями, заплывшая шея и двойной подбородок, блестящая лысина и вьющиеся островки волос над ушами.
        - Послушай, Илья, сейчас ты нам покажешь, где тут сейф у твоей жены, и пойдёшь менять портки. Если мы не найдём взаимопонимания в этом вопросе, то этот злой дядя отрежет тебе голову.
        - Я… я… я… она не жена мне, а жиличка.
        - Да, - встрял Ткач. - Того Константином звали.
        - Насрать. Где сейф?
        - Там, - указал Илья на дверной проём трясущейся пятернёй, - в их комнате.
        - Отлично! - Я отправил Илью пинком в ближайшую пустующую комнату, а сам направился в указанную. Ткач пошёл за мной, но остался на пороге, чтобы контролировать входную дверь.
        Сейф стоял почти рядом со входом в комнату и выполнял роль тумбочки. Сверху он был накрыт кружевной салфеткой, на которой стояло до чёрта всякой мелочи: от тикающего будильника и нескольких фаянсовых статуэток до вазочки с конфетами и шкатулки с нитками. Да и вся комната выглядела так, как будто её оставили полчаса назад. Ни пыли, ни паутины, и даже торшер горит.
        Удивляться уже надоело, и я, достав ключ, принялся ковыряться в замке.
        Щёлк.
        В тот самый момент, когда тяжёлая металлическая дверца со скрипом подалась вперёд, торшер замигал и погас, погрузив нас с Ткачом, изнывающих от нетерпения, в полную темноту.
        - Ёб твою… - подал голос напарник.
        Где-то недалеко попробовала на вкус тишину длинная автоматная очередь.
        - Посвети. - Я взял в руки дробовик и отошёл, чтобы не маячить в проёме окна. Ткач завёл динамо своего фонаря, и по комнате заплясали причудливые тени от тех самых статуэток на сейфе. Я сунул руку в его холодное чрево и извлёк пригоршню трухи, когда-то бывшей, наверное, ценной бумагой. При этом внизу в темноте что-то брякнуло об пол.
        - Она! - рассмотрел я пластину в свете фонаря. - Валим отсюда.
        - Илью этого так оставим?
        - Заземлим на всякий случай. - Я вынул нож и пошёл в комнату, где, забившись за шкаф, сидел хозяин квартиры.
        Должен был сидеть. Но ни шкафа, ни другой мебели в полностью выгоревшем помещении я не обнаружил, как не обнаружил и входной двери в квартире, давно лишившейся обоев, оконных рам и прочих атрибутов мирной жизни. В то же время я готов был поклясться, что ещё минуту назад всё это, включая электрический свет, наполняло вполне себе уютную и обставленную квартиру. А теперь исчез даже паркет, видимо, кем-то отодранный на дрова. И вместо люстры в потолке торчал ржавый крюк с обрывками проводов. На лестничной клетке нас ждал ещё один сюрприз. Никаких цветочков в горшочках тут не было, зато зиял провал в лестничном марше между третьим и нашим четвёртым этажом. Не хватало целой секции, а из перекрытий с весёлым плиточным орнаментом торчали ржавые зубы арматурин. Но в принципе перепрыгнуть можно, кабы не наша зимняя одежка и лыжи с оружием за спиной. Пришлось повозиться, раздеваясь, одеваясь и передавая снарягу, стволы и вещи друг другу. В конце этого интересного занятия нас и застали заполошные выстрелы буквально у самого подъезда, не меньше чем с пяти стволов. Пришлось ломиться в квартиру, что находилась
под той, в которой только что были, и затаиться, прислушиваясь к каждому шороху во вновь установившейся тишине.
        - Если полезут сюда, будет туго, - прошептал я.
        - Да, рано с четвёртого спустились, - согласился Ткач.
        - Здесь окна в спальне тоже на другую сторону выходят, - сообщил я. - Пойду гляну, может, получится выбраться незамеченными. Прикрой, если что.
        - Принято.
        Я прополз на карачках сначала к окнам, выходящим на улицу. Темень, сулящая нам лёгкий выход из этой переделки, мне совершенно не мешала сориентироваться на месте. Да и светить фонарём в сторону, откуда стреляли, мне бы мама не разрешила, будь у меня таковая. Я вообще-то, если честно, сильно позавидовал Альбертику. Он с детства был окружён материнской заботой и лаской, что, впрочем, не прибавило ему умственного здоровья.
        Насколько я смог разглядеть ещё днем, Карпинск по своей архитектуре мало чем отличался от Березников, но был раза в три меньше. Улица Мира, центральная и единственная, застроенная высокими пятиэтажными домами, со всех сторон была окружена низкорослым частным сектором. Так что если незаметно проскочить открытое пространство между пятиэтажками, потом можно затеряться среди заборов, пристроек и сарайчиков.
        Внизу тем временем кого-то поймали. Или приволокли подранка из дома напротив. С ним, кстати, произошли те же метаморфозы, что и с нашим. Фасад справа обрушен наполовину. Скатной крыши вообще нет. А его сосед под номером пятьдесят девять и вовсе лежит в руинах.
        Всё! Заказ Саманты накрылся. Где я там, среди обломков, её тётку искать буду? Похоже, в Соликамск нам теперь обратной дороги нет. А вот к Косьвинскому камню очень надо.
        Однако тех, внизу, наши планы не интересовали. Расположились они там капитально. Развели костерок. И не один даже. С той стороны, куда я планировал наше организованное бегство, доносились крики поджариваемого пленника.
        Суровые ребята, а главное - много их. Да ещё подошли. Пора возвращаться к напарнику. Обрадую его.
        - Не хотел тебе говорить, Ткач, но положение у нас хуёвое, - прошептал я, устроившись у входа на кухню.
        - Что, хуже, чем тогда у менкв на поляне?
        - Пожалуй. И даже хуже, чем у дикарей на жертвенном обеде. Тут твари шибко разумные, с огнестрелом и в большом количестве. Обложили нас со всех сторон. Одно хорошо - о нас пока ничего не знают. Но, думаю, это ненадолго.
        - Что предлагаешь?
        - Ночуем здесь. А утром видно будет. Может, и само рассосётся. Только, чур, не храпеть.
        …Мы уже и выспались на славу, и уничтожили приличное количество Елдановых запасов, а эти обормоты и не думали уходить.
        Рассвет, обещающий ещё один короткий северный день, обнажил всю глубину перемен, произошедших с городом за эту странную ночь. Вернее, за один её миг, отделяющий электрический свет лампочки в торшере от кромешной тьмы. Карпинск лежал в руинах. Дом Самантовой тётки не один был разрушен вплоть до фундамента. На стенах многих пятиэтажек следы крупняка и пробоины от снарядов. Почти все панели закопчённые, а под сугробами угадываются остовы битой техники. Похоже, когда-то давным-давно в городе шли нешуточные бои. Но ведь ещё вчера ничего этого не было! И именно это обстоятельство, а не толпа людоедов внизу, побуждало меня убраться отсюда как можно скорее. Как поступить с сегодняшними вооружёнными оборванцами, я знал, а вот как быть с тем, что вчера навеяло морок на целый город, представления не имел. А когда не знаешь, что делать, надо бежать.
        - Какие мысли? - поинтересовался Ткач, глядя на снующих внизу засранцев.
        - Обычные. Убьём их всех.
        - Серьёзно? Я насчитал тринадцать.
        - Ты суеверный?
        - Да. Я верю, что пяти патронов не хватит на тринадцать ублюдков.
        - Вот тебе ещё два, - передал я Ткачу ВСС, перевёл «АПБ» в одиночный режим и двинулся к выходу. - Начну с улицы. Не вмешивайся, пока не услышишь предсмертные крики и беспорядочную пальбу. А как только услышишь - прореди двор.
        - Замётано. - Алексей потащил свой арсенал к противоположной стене.
        Первые два карпинца, встретившиеся по ходу моего трудового пути, мирно сидели на лестничной клетке нижнего этажа возле разведённого прямо на полу костерка и обсасывали рёбра, сильно напоминающие человеческие.
        Клинок, только что разделивший шейные позвонки одного из гурманов, описал короткую дугу и, встретив небольшое сопротивление в виде подъязычной кости, утонул в горле второго.
        Кровь мертвецов зашипела на углях. А моя кровь начала закипать от просыпающегося ража. Время замедлило свой привычный ход. Парящий в воздухе снег почти остановился. Языки пламени над жестяной бочкой, вокруг которой собрались четверо горожан, лениво пожирали сваленные внутрь доски. Двое сидящих лицом ко мне недоброжелателей потянулись к стволам, как только я показался в дверном проёме. Но оружия коснулись уже мёртвые пальцы. Проткнув сердце одному, я оставил кинжал в черепе второго и, опрокинув огнедышащую бочку на ноги их приятелей, выхватил «АПБ». Два сухих щелчка - два полупустых черепа и восхитительные алые узоры на белоснежном полотне. Обожаю свою работу. Обожаю людей. Простых - мать его - вооружённых людей. Старых добрых ублюдков. Как же я скучал по вам, парни!
        Должно быть, кто-то всё же заорал. Наверное, тот, что с дырой в сердце. Хотя для меня это был низкий и протяжный «а-а-ах-х-х».
        Со стороны двора захлопали одиночные выстрелы. Пять. И ещё два щелчка, слышных больше из-за эха в пустой каменной коробке, чем из-за самого выстрела.
        Я выдрал кинжал из цепкого черепа и рванул за угол, где столкнулся с отступающим впритирку к стене засранцем, неотрывно следящим за оконным проёмом, из которого только что вёлся огонь. Клинок вошёл ему под левое ухо и, совершив оборот на сто восемьдесят градусов, почти отделил бесполезный нарост от шеи. Потерявшее управление тело сделало ещё два шага и повалилось с запрокинутой на спину головой. Всё ещё бьющееся сердце выплёскивало на стену сокращающиеся с каждым ударом порции крови.
        Глядя на «улыбающегося» во всю шею мертвеца, мне отчаянно захотелось обнять его, словно друга после долгой разлуки, но я сдержался.
        - Чисто! - крикнул я Ткачу, сосчитав остальные шесть трупов во дворе. - Собери патроны, и валим отсюда.
        Глава 26
        Если пойманную в сети рыбу швырнуть на нагретый полуденным солнцем камень, можно долго наблюдать, как раздувает она жабры и таращит глаза. Только самые первые секунды живность, лишённая привычной среды обитания, трепыхается, выражая таким образом своё несогласие с новым порядком вещей. Потом просто агония. Пусть и растянутая во времени. Но стоит бросить полудохлую рыбёшку обратно в воду, она моментально сориентируется и свалит под корягу.
        Я посмотрел на идущего впереди Ткача. После стычки с карпинским отребъем он снова стал похож на самого себя полуторагодичной давности. Будто в его сосуды вместо бодяги залили кровь молодого бычка. Даже цвет лица поменялся. Встреча с понятным и привычным противником взбодрила и меня. С ними приятно было иметь дело. Всё равно что сменить чужие жмущие сапоги на родные разношенные берцы. Но держать в руках ключ-карту от хранилища было ещё приятнее. Хотя и тревожно. Завышенные ожидания никогда ни к чему хорошему не приводят, поэтому я постарался не поддаваться эйфории, когда после вставленной в прорезь пластины дверь щёлкнула замками и сдвинулась.
        И я был прав. В предбаннике нас ждали только запах плесени, сырого бетона и оглушающая пустота. В шлюзовой камере транспортного тоннеля на брюхе и голых дисках стоял одинокий сожжённый БТР. Запах гари тут давно выветрился через те самые приподнятые ворота, под которыми мы не смогли пролезть, но почерневший корпус не оставлял сомнений в судьбе машины. Судьба экипажа, таращащегося на мир пустыми глазницами, была не менее очевидна. Общая картина заброшенности и тлена не вселяла оптимизма, и под гулкое эхо собственных шагов мы с напарником двинулись в глубь подземного комплекса по довольно широкому тоннелю. Заканчивался он просторной площадкой, позволяющей накапливаться здесь более чем десятку единиц техники. Потолок над ней был намного выше, чем в тоннеле, а по периметру в стенах на уровне второго этажа чернели тёмные проёмы, в которых было бы очень удобно организовать огневые точки. Возможно, когда-то они там и находились, и все вновь прибывающие тотчас попадали под прицел крупнокалиберных пулемётов, но сейчас на нас с Ткачом уставились лишь несколько летучих мышей, висящих вниз головой под сводами
этих рукотворных гротов. Впрочем, мой напарник не мог видеть и этого, не посветив туда фонарём. От света же крылатые грызуны шуганулись в разные стороны, напугав Ткача и заставив расхохотаться над этим меня. Что в свою очередь привело напарника в ярость.
        - Заткнись, - зашипел он. - Может, вон там, за углом, нас уже поджидают.
        - Там карман для автотранспорта. - Я направил луч фонаря на схему этого уровня, закреплённую на стене, возле которой мы стояли. - Если кто и затаился, то вон за той дверью, где лестница, или в гараже. Но там вряд ли. Поверь, Алексей, сейчас вокруг нас на многие километры нет ни одной живой души, если не считать Альбертика.
        - То есть ты хочешь сказать, что они все умерли? - Ткач снял рукавицу и почесал бороду, видимо, серьёзно призадумавшись.
        - Хорошо бы. Но те, кто здесь выжил, могли и уйти, например, на восток, прихватив с собой всё самое ценное.
        - Бля! - расстроился Алексей.
        - Не переживай, - успокоил я его. - Если всё, что я слышал о таких местах, правда, то они были не в состоянии утащить даже десятую… нет, даже сотую часть добра, хранящегося здесь. А если и утащили, то и к лучшему. За все эти годы сожрали бы и попортили в разы больше.
        - А если они всё ещё здесь? - вернулся к своей паранойе мой напарник.
        Попав внутрь, он вообще как-то сдулся, хотя, казалось бы, до счастливого финала осталось всего ничего. Единственным на данный момент обстоятельством, способным поднять ему настроение, было отсутствие необходимости постоянно ходить в наморднике и стряхивать с него лёд, образующийся от дыхания. В наших кухлянках, унтах, меховых штанах и треухах уже было жарко. Ткач полностью рассупонился и, скатав всю тёплую одежду в один тюк, приторочил его к рюкзаку. Я поступил точно так же. Единственный, кому всё было фиолетово, - это Красавчик. Устав гоняться за летучими мышами, он раздобыл где-то крысу и принялся со страшным хрустом её жрать, устроившись возле грузовой клети.
        Я подошёл к нему и отвесил хорошего пинка. Этот паразит постоянно исчезает с горизонта, когда так нужна его помощь, а всё остальное время крутится под ногами, мешая думать и создавая лишний шум.
        - Да-а-а, впечатляет! - Ставшая хрупкой сетка ограждения клети не выдержала прикосновения моей руки и осыпалась внутрь бездонной шахты. Рядом на многие десятки метров под землю уходила ещё одна такая же, перекрытая грузовой платформой, висящей на стальных канатах сомнительной прочности.
        - Ну что, вниз? - как-то неуверенно предложил Ткач.
        - Сначала наведаемся в гараж. - Я перехватил дробовик поудобнее и направился к воротам. Перед ними отчётливо просматривались следы шин, которые не смогло стереть даже время. - Прикрой, если что.
        - Принято.
        Нам повезло, что толстая плита ворот, коими тут перегораживались все отсеки, уже была отведена в сторону. Иначе о поездке с ветерком в обратном направлении можно было бы забыть. При беглом осмотре этой конструкции сразу стало понятно, что брошенные на произвол судьбы механизмы не то чтобы пришли в негодность, а превратились в груду ржавого железа. Шестерни и муфты просто намертво приварились друг к другу.
        - Не нравится мне это, - пробормотал Ткач. - Если в хранилище всё в таком состоянии, то нам тут ничего не светит.
        - Не кипишуй. Даже если нам с тобой удастся вытащить отсюда по рюкзаку золотых зубов с местных жмуров, считай, что уже не зря всё это затеяли. А там отожмём у манси упряжку собак и домой.
        - Ха-ха-ха, как смешно. Пытаешься плоскими шуточками снять своё нервное напряжение? Лучше подрочи в углу или найди уже обещанное бухло и вместе оттянемся.
        - Без твоей помощи тут никак. Твой нос должен вывести нас к складу горячительного. Таков был мой план с самого начала. А вообще-то, по правде говоря, я тебе ничего не обещал. Скорее это ты заманил меня сюда, прощелыга. - Я засмеялся собственной шутке и оттолкнулся от массивной створки. Она неожиданно легко отошла к самой стене, наполняя пространство подземного паркинга душераздирающим скрежетом. Ткач первым шагнул внутрь гаража и, не сдержавшись, присвистнул, хотя ещё недавно шипел на меня за громкий разговор.
        Удивляться тут действительно было чему. Стройными рядами вдаль уходили покрывшиеся пылью десятилетий машины. Правый ряд начинался с покрашенных в красный цвет грузовиков. Некоторые из них имели сверху нечто вроде лестниц, а у других вместо обычного кузова были цистерны. Всё-таки странные люди раньше жили. Ну нахера так разукрашивать машины? В такое ярко-красное пятно попадёт даже малец, недавно взявший автомат в руки.
        За странными грузовиками шли не менее цветастые вездеходы. Мне особенно понравился один с говорящим названием «Тайга». Не устраивал только его ярко-оранжевый окрас, светящийся в луче фонаря даже под толстым слоем пыли.
        За вездеходами и прицепами к ним стояли грузовики и легковушки уже правильной защитной окраски, а из ряда напротив луч фонаря выхватывал тупые морды броневиков разной масти. Не было тут разве что танков. Мы с Ткачом медленно шли вдоль этого гигантского автопарка, который сам по себе мог бы принести целое состояние, если б не одно «но». Все эти железяки никогда никуда больше не поедут. Ржавчина местами насквозь проела их бока, покрышки превратились в труху, время и сырость завершили то, что не успели сделать люди. А они тут тоже постарались, это было видно по отсутствию некоторых деталей и целых частей автомобилей. Вот, например, в движке скуластого грузовика с буквами «ЗИЛ» явно кто-то копался, лишив его доброй половины агрегатов. От трактора и вовсе остался только каркас. Таких калек, гниющих по канавам возле деревень, я видел до фига и больше. Один хитромудрый крестьянин приспособил коленвал от умершей техники к колодцу, другой определил кабину под сортир, третий армировал дом-крепость траками. Вопрос только в том, растащили здешнюю технику в стародавние времена или кто-то продолжает делать это
и сейчас? Возник он у меня потому, что в дальнем углу второго отсека гаража стояла совсем целая техника, без явных следов увядания. Конечно, у колёсной тоже не было резины, но вот на гусеничную хоть прямо сейчас садись и езжай, предварительно протерев стёкла и зарядив аккумуляторы, естественно. Это если считать, что внутри всё в ажуре.
        - Вот эти выглядят получше, - приободрился мой напарник.
        Он подошёл к приземистому вездеходу на гусеничном ходу и похлопал по его зелёному боку. Шасси этой машины напомнили мне «маталыгу», которую пытались реанимировать в Муроме тамошние гвардейцы.
        - Умеешь? - кивнул я на открытую дверцу кабины.
        - А что тут уметь? Жми педали да дёргай за рычаги, - отозвался Ткач.
        - Звучит чересчур самоуверенно, Алексей.
        - Что?
        - Не пизди, моя черешня. Если я в первый раз неясно выразился.
        - Да мне пох, что ты там думаешь, - цыкнул языком Ткач. - Доводилось мне как-то драпать на похожей штуковине из весьма негостеприимного местечка. Выезжали восьмером. До места было километров двадцать, когда водила сдох от пули в брюхе. Я хоть был занят, отстреливаясь от уродов на хвосте, но успел заметить, как тот управлялся с этим драндулетом. Так что, когда покойный выпал наружу, я без проблем довёл железяку до форта. Парни были признательны, все двое.
        - Да уж…
        - Не веришь?
        - Я бы меньше удивился, увидев за рычагами такого вездехода менква, чем тебя, но раз ты так сказал…
        - Побожиться?
        - Ха-ха.
        - Вот те крест, - Ткач перекрестился.
        - А, ну тогда да, тогда я спокоен за нашу обратную дорогу. Только как ты собрался заправляться и заряжать аккумуляторы?
        Ткач нахмурился и засопел. Морщины на его лбу и отрешённый взгляд говорили о напряжённой умственной деятельности.
        - Не напрягайся, я тебе помогу. Горючее здесь хранится так же, как всё остальное, а аккумуляторы можно зарядить от генераторов, которые работают на том же бензинчике. Вон один такой в виде прицепа. Наверняка есть и поменьше. Осталось только найти всё это.
        - Ну… может, ты в этом и разбираешься.
        - Поговорим об увеличении моей доли?
        - Нахера? Здесь же всего столько, что не вынесешь. Твои слова?
        - Смотрю, чувство юмора у тебя барахлит.
        - Я на голодный желудок смеяться не привык.
        Обратно мы возвращались по другой линии, и здесь нам было не так интересно, потому что техника с обеих сторон попадалась на редкость чудная и, на мой взгляд, бесполезная. То колымага с передком в виде большой лопаты, вместо ручки у которой какая-то узенькая лестница, то точно такая же, но с барабаном гигантского лототрона впереди. За ними стояли обычные грузовики с цистернами вместо кузова, а после них с кузовами-ковшами или с вытянутыми решётчатыми конструкциями с крюком на конце. И все они имели следы расчленения.
        - Мутанты почище твоего Красавчика, - ощерился Ткач. - Кстати, а где он? - Было видно, что отсутствие моего питомца доставляет ему натуральное удовольствие.
        - Да по вентиляции где-нибудь за крысами гоняется, - легкомысленно ответил я. Хотя хранилище - не лес и в этих лабиринтах животина может легко заблудиться. - Но ты не беспокойся, как только мы попадём в беду, он нас спасёт.
        - Как же, спасёт, - хмыкнул Ткач. - Свалит, как на поляне с менквами.
        - Чувство иронии, Алексей, тебе ещё более чуждо, нежели чувство юмора.
        - Да пошёл ты!
        Выйдя из гаража, мы направились к узкой лестничной клетке, по спирали уходящей вниз, слева от шахты с грузовыми подъёмниками. В центре её располагался своеобразный колодец с толстым шестом посередине, подобным тем, на которых извиваются шлюхи в дорогих кабаках. На каждом этаже, или скорее уровне комплекса, в стенке колодца чернел проём. Шест этот, видимо, предназначался для быстрого спуска вниз в экстренной ситуации и был отполирован не одной сотней промежностей тутошних обитателей. Нам же с Ткачом предстояла долгая и трудная дорога по истерзанным временем ступеням. В таком тесном ходе рюкзаки и локти цеплялись за стены, а стволы и приклады то и дело пробовали на прочность отслаивающуюся штукатурку. Через два пролёта мы с белыми, словно у покойников, лицами, чертыхаясь и отплёвываясь, прибыли на второй уровень, если считать сверху. В ближайших помещениях нас не ждало ничего, кроме сырого, стылого воздуха с запахом мышиных экскрементов и нескольких грибниц устрашающего размера, расползшихся по углам. Перемножив количество провалов в стенах уходящего вниз колодца на количество дверей тянущегося в
никуда коридора этого уровня, я пришёл к выводу, что только на обход всего хранилища нам понадобятся не один и даже не два дня. И это при условии, что такой винтовой спуск тут единственный! Размеры подземного комплекса впечатляли, но количество заброшенных комнат, коридоров и залов удручало. Для того чтобы найти иголку в стоге сена, необязательно прыгать на нём жопой, вот и мы решили устроить привал с перекусом, дабы хорошенько обмозговать наше положение. Вернее, Ткач только жевал, а я ещё и думал за нас двоих.
        С одной стороны, никаких признаков массового вывоза содержимого хранилища, как то: разбросанная пустая тара и оставленные на погрузке припасы, что не поместились в транспорт, я не заметил, и это обнадёживало. С другой - лазить сутками напролёт по тёмным закоулкам этого подземелья мы тоже не можем. У нас просто нет столько жрачки и воды.
        - Ты особо-то не налегай, - предупредил я Ткача, отправляющего одну горсть сушёной клюквы за другой в свою зловонную пасть, - неизвестно, когда ещё удастся разжиться жратвой.
        - А что, твой Красавчик уже не в состоянии натаскать десяток-другой крыс, или ты уже не надеешься на его появление? - хмыкнул мой напарник.
        Я только зевнул в ответ. Сытный обед в относительно комфортных условиях не способствовал выплеску агрессии. В этом наше отличие от упомянутого всуе Красавчика, чтоб ему там икнулось в вентиляционном коробе. Тот, как пожрёт, сразу норовит взобраться на всё, что движется или только-только подаёт признаки жизни. Круговорот энергии в его паскудной природе: сожрать и трахнуть, трахнуть и сожрать. Хотя от местной природы Красавчик в этом смысле мало отличается. Та если и не сожрала нас до сих пор, то имела регулярно.
        - Вставай, пошли. - Так ничего и не придумав, я решил, что нынешнее наше бездействие - наихудший вариант из возможных. Под лежачий камень вода не течёт. Под нас тоже не текла, а это верный признак того, что где-то в этой системе есть электричество. Иначе бы мы сейчас не возлежали у импровизированного костерка, а бултыхались по пояс в дерьме. Дымок от костра, кстати, тоже непринуждённо улетучивался сквозь ржавые вентиляционные решётки. Этими своими наблюдениями с Ткачом я делиться не спешил. К тому же где-то на грани слуха, как мне казалось, я улавливал ровный тяжёлый гул. Стараясь прислониться ухом к холодной шершавой бетонной стене так, чтобы мой напарник ничего не заподозрил, я откинулся назад и задержал дыхание.
        Да. Так и есть! Гудит! Вроде бы где-то там внизу, в той стороне, откуда мы пришли по коридору. Значит, нужно вернуться к лестнице и спускаться до тех пор, пока гул не станет громче.
        - Придумал чего? - Ткач наконец перестал вытирать об себя руки и повернулся в мою сторону.
        - Видение было мне. На два уровня вниз и направо ожидают нас врата в рай земной…
        - Чего, опять приход у тебя? Накрыло? То-то я смотрю, взбледнул чего-то ты. Поначалу подумал, грибы бабкины сушёные брюхо твоё скрутили, а оно вон как. По мозгам шандарахнуло.
        - Попустись, Ткач. Шутка это. Идём вниз. Всё равно выбора у нас нет.
        Наверное, не одна сотня лет приёму, когда на дорогу выбрасывается пустой кошелёк на веревочке, который чудесным образом движется и приводит жадного прохожего к неприятностям за углом. Мы с Ткачом тоже оказались в этой огромной многоуровневой ловушке, влекомые жаждой наживы, совсем как тот глупый прохожий. Ставки, конечно, были разные, но суть-то одна.
        Примерно через три часа наших блужданий по четвёртому сверху уровню мне стало казаться, что за нами кто-то наблюдает. Ткачу ничего говорить не стал, дабы не раскормить его паранойю до чудовищных размеров, но дробовик свой взял поприкладистее. Напарника я пропустил немного вперёд, потому что постоянные метания луча его фонаря заставляли привыкать мои глаза к темноте раз за разом, мешая сосредоточиться на остальном. Поэтому и без того запоздалый возглас Ткача пробился к моему занятому адаптацией изображения мозгу с большой задержкой. Массивная металлическая дверь закрылась у нас перед носом. Секундой позже её судьбу повторила и та, через которую мы только что вошли. Мышеловка захлопнулась, а сыра мы так и не увидели.
        - Какого хуя происходит? - Ткач взял автомат наизготовку и встал на колено, озираясь.
        Лишняя суета. Нас отрезали в абсолютно пустом коридоре, не имеющем ни оконных проёмов, ни люков. Только вентиляционные решётки, в которые не смог бы просочиться даже Красавчик.
        Читал, что две с лишним тысячи лет назад элитных вояк отбирали, без предупреждения окуная их по уши в дерьмо. Например, бросали в клетку со львом. Если лицо солдата белело, он шёл лесом. Если краснело - добро пожаловать в элиту! Вся херня в том, что организм разных людей по-разному реагирует на такую встряску. У кого-то кровь отливает от башки, и он впадает в ступор. Те же, чей кровоток устремляется к мозгу с удвоенной силой, приобретают способность решать возникшие проблемы за долю секунды.
        Должно быть, моя рожа здорово раскраснелась, потому что серое вещество тут же нарисовало мне план действий. Первым пунктом в нём значилось: «Убить Ткача». Вторым: «Спустить с туши кровь». Третьим: «Терпеливо ждать подвижек в сложившейся ситуации, подкрепляясь товарищем». Но приступить к его реализации не удалось.
        Через секунду-другую после щелчка в запирающем механизме двери я ощутил лёгкое движение воздуха, за которым пришёл резкий едкий запах. Обсудить откуда и нахуя всё это, мы не успели. Ещё никогда в жизни я так быстро не засыпал.
        Глава 27
        - Ты обещал, что на этот раз его пайка будет моей, - проскулил кто-то, кого мне пока так и не удалось рассмотреть сквозь никак не разлипающиеся веки.
        - Да нахуй она мне сдалась? У меня от этой консервированной фасоли уже изжога, - пробасили ему в ответ. - Получишь, как только с кухни придут за мисками. А так вдруг этот хмырь проснётся и запалит тебя. Мне проблемы не нужны.
        - Сколько ещё ждать? Живот с голодухи сводит, - продолжал ныть первый.
        Теперь я его разглядел. Невысокий, щуплый, лысеющий тип с сальным, прилипшим ко лбу хохолком, глубоко посаженными глазами и оттопыренными ушами. Одет в линялую чёрную робу и мешковатые штаны того же цвета, заправленные в стоптанные башмаки с высокими голенищами. Его собеседник - бородатый здоровяк в неопределённого цвета комбинезоне, натянувшемся на его пузе, как на барабане, - ковырялся щепкой в зубах и периодически рыгал. Этот ближайшие несколько часов от голодной смерти уже не умрёт. А вот плюгавый нацелился на плошку дурно пахнущей фасоли всерьёз. Моей, между прочим, фасоли. Испытав острый приступ рези в давно пустом желудке, я стряхнул с себя остатки сна вместе с дырявым солдатским одеялом и в последний момент выхватил из трясущихся костлявых рук оголодавшего прощелыги склизкую алюминиевую миску. Моему конкуренту что-то всё же досталось. Что именно, в тусклом свете масляного фитиля, чадящего в коридоре, разглядеть не удалось, но, скорее всего, это был кусок хлеба или галета.
        - Ого! - произнёс толстяк, вскочив с деревянного табурета и отодвинув его подальше от решётки, отделяющей мою камеру от помещения охраны. - С этим нужно быть начеку. Вон какой живчик.
        - Ничего, вот ребята Малая с ним поработают, и не будет живчиком, - захихикал тощий, после чего продолжил грызть свою добычу.
        Опустошив отвоёванную миску, я огляделся. Всё убранство тесной каморки составляли грубо сколоченные двухэтажные нары, прикрученные к бетонной стене, стол и сидушка да параша в углу. Ткача нигде не было видно. Похоже, что таких камер, с решёткой вместо четвёртой стены, дальше по коридору ещё несколько штук, но все они пусты. По крайней мере, жрать приносили только мне одному.
        - Слышь, красивый, - обратился я к своровавшему мой хлеб заморышу, с трудом подавив зевок, - сколько раз в день у вас кормят?
        - В день? - Рожа паршивца вытянулась. - Тебе хавку ещё раз принесут послезавтра. Если доживёшь.
        Ага. Значит, мои выводы об отсутствии Ткача преждевременны. Может, его кормят по чётным, а меня по нечётным.
        - А какой вам интерес, если сдохну? Многого о том, что происходит там, наверху, и не узнаете. - Я встал и подошёл к решётке, стараясь незаметно обследовать запоры на предмет крепости.
        - А у нас и без тебя есть…
        - Заткнись! - рявкнул бородач. - С заключёнными разговаривать запрещено. Хочешь, чтобы тебя вышвырнули за пределы, как Сеньку Кислого?
        Маленький мужичок осёкся на полуслове, весь сжался и потерялся в углу. Видимо, не было в жизни страшнее наказания для этого замухрышки, привыкшего с рождения шестерить за похлёбку, чем оказаться снаружи на вольных хлебах.
        - А ты пошёл на место! - Толстяк неожиданно резво для его комплекции вскочил с табурета и ударил крепкой, блестящей отполированным деревом дубинкой по тому месту на решётке, где ещё секунду назад были мои пальцы.
        Следующие два часа прошли в бездеятельной тишине. Тощий обиженно сопел в углу. Бородач сидел на табуретке, и было непонятно: то ли он дремлет, то ли в задумчивости. Я грыз ногти и прикидывал, с кого мне снимать шмот, потому что сидеть в исподнем среди бетона прохладно. Не подходили оба. Роба и брюки с заморыша на меня не налезут, а в комбинезоне толстяка я утону. Нет, его, конечно, надеть можно, но спотыкаться о волочащиеся штанины и путаться в рукавах… ну его нах.
        Эти мои размышления прервал топот в дальнем конце коридора. Толстяк вскочил и вытянулся так, что его огромный живот вдруг исчез, словно и не было. Щуплый тоже уже стоял по стойке «смирно», дрожа и пошатываясь. Впрочем, из своего угла вылезать он не стал.
        - Выводи «семнадцатого»! - прогремело под низкими сводами.
        А и вправду, на стенке камеры, возле решётки, белой краской намалёвана цифра 17.
        - Шевелись! - Толстяк, не церемонясь, отвесил мне подзатыльник, как только я притормозил на выходе из камеры и обернулся, пытаясь рассмотреть что-нибудь за решётками других казематов.
        Затем был долгий путь вниз, но не по узкой винтовой, а по обычной широкой лестнице. Меня вели быстро, коридоры и двери мелькали с такой скоростью, что запомнить подробности я не смог бы и при обычных обстоятельствах. А тут мои конвоиры ещё и пинали меня всем подряд при малейшей попытке осмотреться. В ход шли стволы, приклады, дубинки, кулаки и обувка, которая, надо сказать, у всех без исключения была неважная. Такое впечатление, что им всем не терпится меня отпиздить, и как можно скорее, но сделать это они могут только в определённом месте, куда и ведут. В глаза бросилось лишь то, что масляные фонари в один момент сменились на электрические лампочки, а грязный бетон стен - на масляную краску.
        Наконец тот, что шёл первым, остановился возле обитой деревом двери и нажал на утопленную в стене кнопку. Почти сразу же дверь открылась, и меня втолкнули в хорошо освещённую проходную комнату. Напротив, на стене возле перетянутой кожей двери, красовалась табличка «Начальник следственного отдела Малай Н. П.». Туда меня и завели, после чего приземлили на металлический стул, стоящий посередине довольно богато обставленного кабинета. Приёмной Саманты в Соликамске он, конечно, уступал, но после бабкиной землянки и берлоги Альбертика казался роскошным: полированное дерево, сукно, паркет, резные ножки стоящих вдоль стены стульев… А вот ножки моего цельнометаллического стула были намертво привинчены к стальной плите в полу, что немного напрягало и мешало в полной мере насладиться комфортом.
        - Можете идти. - Из-за стола встал невысокий, но широкий в плечах тип, облачённый в неброский мундир без цветастых погон и аксельбантов, какие любят у нас на Волге большие и не очень начальники. - Приступим, - обратился он ко мне. - Меня зовут Малай Николай Петрович. Назовите ваше имя, фамилию и отчество.
        - Чего?
        - Повторяю, - крепыш повысил голос, - назовите ваше имя, фамилию и отчество.
        - Коллекционер. Но друзья зовут просто Кол. Так что не утруждайте себя формальностями. Мы ж почти тёзки.
        - Зафиксируйте, - бросил куда-то себе за спину Малай, - допрашиваемый назвать свои имя и фамилию отказался. Назвал кличку.
        В дальнем углу что-то защёлкало.
        - Нет, подождите, - поднял руку Малай, щелчки прекратились. Он встал и прошёлся передо мной туда-сюда. - Подозреваемый, вы должны осознавать, что сотрудничество со следствием полностью в ваших интересах. Сокрытие истины не поможет, а наоборот, только навредит вам. Если вы будете честно и прямо отвечать на наши вопросы, то сможете рассчитывать на снисхождение и смягчение приговора.
        О чём это он? Чего-то я нихуя не понимаю. Сейчас я нахожусь в таком положении, что местные могут сделать со мной что угодно: нажарить из меня котлет, изнасиловать всем стадом, утопить в яме с дерьмом или отправить в какую-нибудь лабораторию на опыты, но какой такой нахуй приговор? За что? Что мы с Ткачом тут успели натворить? Проникновение со взломом? Так мы даже и не сломали ничего. По карточке вошли.
        - Сколько себя помню, меня все называют Коллекционером, если отбросить период далёкого детства. А в чём нас обвиняют?
        - Вас? - удивился Малай.
        - Вы захватили меня вместе с моим товарищем…
        - Товарищем… хм. - Следователь вернулся за стол. - Я бы не назвал этого второго вашим товарищем. Скорее корешем или как там у вас называют подельников.
        Я постарался изобразить на своём лице крайнюю степень удивления, что наверняка получилось очень натурально, а Малай продолжал: - Некто Ткачёв Алексей Иванович утверждает, что вы с помощью шантажа и обмана заставили его вступить с вами в преступный сговор с целью расхищения государственной собственности.
        - Чего?
        - Ткачев также характеризует вас как маньяка и серийного убийцу. Он утверждает, что по пути к объекту № 075 вы вырезали целую деревню, населённую одной из народностей Крайнего Севера, а также подожгли тайгу, уничтожив тем самым насколько тысяч гектаров леса.
        - Чего?!
        - Вот, ознакомьтесь с показаниями вашего подельника. - Следователь взял картонную папку, лежащую на зелёном сукне стола, открыл её и протянул мне несколько листков отпечатанного на машинке текста. В нём вычурным казённым языком говорилось, что я по наущению некоей религиозной секты отправился в путь с целью незаконно завладеть государственным имуществом, хранящимся на объекте № 075, неся по дороге разрушения и смерть мирным жителям городов Березники, Соликамск и прочих. Кажется, я понял, что напарничек свалил на меня всё, что можно, дабы выглядеть на моём фоне невинной овцой. Но, по-моему, он перестарался. Нахуя было обвинять меня в скотоложестве и содомии, если это всё грехи Красавчика, а никак не мои? Ещё этот гад заявил, что именно я заставил его и его друзей пить человеческую кровь, после чего умертвил этих друзей одного за другим в течение нескольких дней. Там, на этих листочках, много чего было написано. Бумага всё стерпит. Я - нет.
        «Да они здесь все ебанутые!» - первая же мысль о местных обитателях, возникшая у меня после прочтения этого опуса. Кажется, я это не подумал, а произнёс вслух, вскочив на ноги, потому что Малай сразу нажал на кнопку под столешницей, и в комнату ввалились два дюжих молодца.
        - Уведите, - скомандовал следователь конвоирам.
        Обратную дорогу я вообще не запомнил. Ярость застилала глаза настолько, что помешала мне подписать подсунутый Малаем протокол допроса.
        Ну, Ткач, ну, сука!
        В тюремном блоке между тем произошли изменения. Тощего нигде не было видно, а толстяк выглядел таким довольным, будто съел своего напарника на обед. Теперь вертеть башкой мне уже не запрещали, и я спокойно рассмотрел пустующие камеры. Ткача здесь не было. Зато в моей каморке на верхних нарах лежал, согнув ноги в коленях, какой-то старичок.
        …Когда говорят, что человек ко всему привыкает, всегда имеют в виду кого-то другого, а не себя. Жрать баланду, валяться на драном матраце сутки напролёт и всё это время чесаться от вшей может войти в привычку только у конченого урода. Поначалу здесь у меня были два развлечения: вылавливать червей и насекомых из казённой жратвы и трепаться с новоявленным соседом. Но очень скоро второе превратилось из развлечения в наказание, потому что выудить из старикана что-то полезное и даже просто что-то интересное было гиблым делом. Как я только ни старался, как ни разводил старого хрыча на интересующие меня темы, тот всё время соскакивал с крючка и выворачивал разговор на новые рельсы, чем всё больше утверждал меня в мысли, что казачок-то засланный. За три дня в перерывах между редкими допросами и приёмами, прости господи, пищи мне не удалось ничего узнать ни о размерах и устройстве хранилища, ни о составе его жителей, ни о хранимых запасах. Зато Максимыч, как он представился, прожужжал мне все уши о порядках, законах и обычаях этого места. Из его рассказов выходило, что живут тут практически при военном
коммунизме. Жратвы, одёжки и прочего мало, но всем всего поровну. За малейшую провинность преступника ждёт суровое наказание, но есть нюансы. Вот об этих нюансах Максимыч и трындел без устали. Типа если начнёшь сотрудничать со следствием, признаешь вину, раскаешься и пообещаешь вести себя хорошо, то тебе скостят срок и вообще всё будет в шоколаде. Когда же я его спросил о грозящем мне наказании, старик, пожевав губу, ответил:
        - Оно, конечно, дело серьёзное, и тебе светит вышка, но при определённых обстоятельствах могут заменить на ссылку или работы.
        - Это наверх, что ли? - оживился я.
        - Не. Наверх - это вышка. Голышом на морозе ещё никому выжить не удалось. А ссылают у нас за предел. В нежилые уровни то есть. Там выживают… иногда… говорят. Но я бы на твоём месте постарался сделать так, чтобы присудили работы.
        - Каким образом?
        - Ну, уж это тебе виднее. Расскажи там, зачем на самом деле сюда шёл, откуда узнал о хранилище, сколько ещё людей с тобой было, где они все сейчас, тогда следак запишет в дело, что ты очень хороший человек, и на суде тебе будет поблажка.
        Да, да, да!
        После этих слов мне стало окончательно ясно, что никакой Максимыч не библиотекарь, которого запихнули сюда за то, что он давал местным неправильные книжки, и через пару дней, выписав месяц принудительных работ, его вынут отсюда.
        Казачок-стукачок ты, Максимыч. Или как там тебя на самом деле.
        Другой на моём месте придушил бы старика подушкой после таких выводов, но мне было похуй. Я был готов обещать этим пизданутым всё что угодно и каяться во всех смертных грехах, но только в обмен на хорошую жратву. О чём и сказал Малаю на очередном допросе на следующий день. А старичку я всё-таки свернул шею, заявив охраннику, что старый мудак упал с верхнего яруса нар во сне. Но сделал я это не из неприязни к стукачам, а потому, что старый пердун регулярно портил воздух и терпение моё лопнуло.
        На следующий день весь красный от злости Малай услышал всё, что хотел: и о засадном полке, затаившемся неподалёку в ожидании отмашки от нас с Ткачом, и о многолюдной экспедиции из Обители, которая обязательно нагрянет сюда как только, так сразу, и ещё много всякой ерунды, в том числе и про наших союзников из Соликамска и Карпинска. Пусть суки испугаются, а у меня будет время, чтобы придумать, как свалить из этого паскудного местечка. Пусть там будет хоть ссылка, хоть работа, хоть вышка в их понимании. Там, наверху, разберёмся, кому в сугробе лежать, а кому дальше портить этот мир своим существованием.
        Всю ту пургу, что я нёс вначале, Малай выслушал не моргнув глазом, а вот насчёт карпинских заинтересовался.
        - Эти гаврики нам много крови попортили, - пожаловался он мне, как старому знакомому, - лезут и лезут, черти, во все дыры. Мы ведь сначала подумали, что вы тоже из карпинских. С той же стороны пришли. Ну давай, рассказывай, что да как там у них. - Малай достал из верхнего ящика стола кисет, после чего принялся неспешно набивать пахучим табаком нутро простенькой ореховой трубки. Было видно, что за своего стукача он уже не сердится. Или, по крайней мере, делает вид, что не сердится, по причине крайней заинтересованности в информации о жителях замороченного города, прозябающего к северу отсюда.
        - Если расскажу, всё равно не поверишь. - Я решил больше не гнать пургу и выложить всё как есть.
        - Говори, чего уж там, - улыбнулся следователь. - Ты здесь столько всякой хуйни нагородил, что одной меньше, одной больше, не суть.
        От меня не ускользнула перемена в поведении Малая. Судя по тому, что о нём говорили покойный дедок и тот хлыщ охранник, этот местный держиморда был не прочь вместе с показаниями вытрясти из заключённого и душу, оставаясь при этом в рамках их ебанутого закона, берущего свои традиции ещё с довоенных времён. Эдакий бюрократ-садист. А теперь мужик перешёл на «ты» и вещал доверительным тоном.
        - Ну что ж. - Я устроился поудобнее на металлическом стуле, с которого то и дело норовила соскользнуть моя изрядно похудевшая за последние дни задница. - Тамошние карпинские пацаны - не самая первая проблема. Те, которых мы с Ткачом встретили, к вам уже не наведаются. Зато сам город - это просто пиздец какой-то. Зайдёшь в него, и начинает штырить по-страшному. Натурально. Идёшь и не различаешь, где явь, а где морок.
        - Это нормально. - Малай выпустил кольцо дыма и принялся наблюдать, как медленно оно тает в воздухе. - Ещё мой отец рассказывал, как наш поисковый отряд забрался далеко на север от Ивдели. Тоже, как вы, на лыжах шли. Не знаю, на кой их туда занесло, но в один прекрасный момент парни скатились с горки и за густыми зарослями сухого камыша обнаружили озеро. Да. Когда они сняли лыжи и продрались сквозь сухостой, то встали как вкопанные, потому что перед их глазами раскинулась голубая водная гладь, над головой светило яркое солнце, а вокруг среди зелени носились стрекозы и порхали бабочки. - Малай сделал блаженное лицо и изобразил пальцами порхающих божьих тварей. - Парни сразу сопрели и принялись скидывать полушубки и меховые штаны. Хорошо, один из них зацепил ремнём спусковой крючок ружья и заряд дроби в бок вернул его приятеля к действительности. Шкуру только немного попортило, но зато мозги на место встали и не замёрз никто. Сразу обратно все оделись и свалили оттуда. Потом уже у дикарей узнали, что это было священное озеро Ваткотур, где на острове стоит статуя Золотой Бабы. Причём на карте оно в
двухстах шестидесяти километрах на север отсюда. Не мог тот отряд так далеко зайти. А до того две группы, ушедшие в этот проклятый город, так и не вернулись. И позже ещё несколько человек пропали. Это уже при мне. А вы вот, значит, вырвались. Я вас даже зауважал слегка.
        - Может, по этому поводу выпьем на брудершафт и разойдёмся, - прервал я красноречивого следователя. Сейчас он играл роль доброго, и надо было ковать железо, пока горячо.
        Кстати, нехилый кадровый голод у них тут. Малай тебе и добрый, и злой следователь одновременно, и ещё опричник заодно. Может, мне палачом у них тут на время устроиться?
        - Разойдёмся, когда время придёт. - Малай выбил трубку в мусорную корзину и достал стопку чистых листов с карандашом. - А пока нарисуй мне, где вы с карпинскими схлестнулись. Помнишь?
        Я вздохнул и представил себе карту. Прижали они нас где-то под хвостом птички, в Ольгиной интерпретации больше похожей на слона.
        - Какой мне с этого интерес?
        - Послезавтра суд будет. Я там на стороне обвинения. Замолвлю за тебя словечко.
        - Ух, ёбтыть! Так у меня ещё и защита будет?
        - Конечно.
        - Адвокат?
        - Да, если пожелаешь.
        - Хороший адвокат-то?
        - Так себе. Профессия эта у нас непопулярная. Платят мало. Есть такой Калабин Игорь Максимович. Адвокат и по совместительству библиотекарь.
        Бля! Это что же, ему ещё не доложили или издевается, сука? Ну хер с ним. Доживём до суда, увидим.
        Глава 28
        Удивительно, но при моей профессии я ни разу не был судим, хотя попадался. Дважды.
        Первый раз это случилось на заре трудового пути, когда недостаток опыта компенсировался лихостью и задором. Дело было в Сергаче. Чудной город с чудными людьми. Валет передал мне заказ на владельца тамошнего рынка. Я забрался к нему в спальню, но блядская собака подняла шум, и охрана застала меня с поличным - метящим кинжалом в сердце их спящего безмятежным сном хозяина. Крик, стволы, набат! Будто война началась. Я в окно. Неудачно приземлился, подвернул ногу, был схвачен и отхуячен. Но самое интересное началось позже, когда ко мне в камеру пришла строгого вида тётка и, узрев изрядно помятого пацанёнка лет тринадцати в кандалах, подняла такой хай, что вся кутузка на ушах стояла. Наибольшую интенсивность имели вопли: «Это ведь ребёнок!!!» и «Садисты больные!!!» Меня расковали, помыли, накормили и устроили аудиенцию с шумной посетительницей, где я, конечно же, пустил слезу и двинул проникновенную речь о своей тяжёлой жизни и отсутствии любви в ней. Баба лет сорока. Нестрашная, но явно страдающая без мужской ласки. Наверное, слишком занятая, чтобы быть не одинокой. Как же она на меня смотрела… Будто я
из чистого золота. Когда сердобольная особа потянулась, чтобы погладить мою многострадальную коротко стриженную голову в шрамах, я схватил тонкое запястье, рванул на себя и, вытащив из аккуратного комелька давно запримеченную шпильку, приставил её к сонной артерии, пульсирующей любовью. Через десять минут, оказавшись по другую сторону тюремной стены, я выпустил любовь наружу. А спустя три дня, отсидевшись после безумного кипиша, вернулся к хозяину рынка и закончил начатое, предварительно замочив злосчастную псину.
        Во второй раз я попался совсем глупо. Дело сделал чисто, а вот уйти красиво не смог. Ноябрь был, подморозило уже прилично. Впопыхах не разобрал дороги, поскользнулся и кубарем в реку. Промок до нитки. А холод собачий. Не такой, конечно, как теперь снаружи, но за мокрую жопу-то хорошо прихватывает. Пришлось костёр развести, чтобы обсохнуть. Хоть и знал, что идут за мной по следу, а делать нечего. Ребята оказались шустрее, чем я предполагал. Выследили, окружили, а дальше по известному сценарию: схвачен, отхуячен, в клетку брошен, жду суда. Но опять не судьба. В ночь перед этим интригующим процессом загорелась чья-то баня, огонь перекинулся на избы, и пошло-поехало. Не воспользоваться суматохой я не мог, как бы ни хотелось мне поучаствовать в торжестве правосудия. Задушил цепью охранника, решившего изъять для нужд пожаротушения мою парашу, и был таков.
        Но в этот раз, похоже, Фемида настроена серьёзно, и вырваться из её цепких объятий не удастся.
        Следующие сутки я провёл, бездеятельно валяясь на нарах и экономя энергию, оставшуюся со вчерашней кормёжки. Силы в решающий момент лишними не будут. А в том, что момент это наступит без промедлений, сразу после так называемого суда, я не сомневался.
        Ночь перед казнью - это особенная ночь. Во всяком случае, в классических приключенческих романах, где томящийся за решёткой герой строчит мемуары в назидание потомкам, а перед рассветом в камеру к нему приходит дюже горячая девка, и они ебутся на соломе в последний раз. Эх, романтика!.. Но ко мне перед рассветом никто не пришёл. И даже мемуары кропать не потянуло. Единственное, на что хватило моего творческого запала, - накорябать ложкой на стене «Ткач - мудак». А потом меня повели судить.
        Нарезав километра два по лестницам и коридорам, я со своими конвоирами в конце концов оказался в большом зале, со стенами, обшитыми фанерой, выкрашенной в ядовито-зелёный цвет, множеством скамеек, высоченной трибуной перед ними и клеткой справа от неё.
        Моя надежда забраться наверх для произнесения бравурной речи в свою защиту не оправдалась, и я был помещён в клетку, довольно низкую, где наверняка выглядел виновным без всяких доказательств, не имея возможности даже гордо распрямить спину, чтобы посмотреть на своих обвинителей с должным презрением. Тем не менее я изыскал возможность устроиться на узкой скамье с максимальным достоинством и прочистил горло, готовясь отстаивать собственную невиновность.
        - Ах, сука! - возмутился один из моих конвоиров, когда смачный плевок нашёл последнее пристанище на его ботинке. - Сделай так ещё раз и…
        Я приготовился удовлетворить просьбу представителя власти, но тот, не дождавшись, отскочил в сторону.
        - Чёртов выродок! Ничего, скоро ты своё получишь.
        - Тут ты прав. Я своё всегда получаю.
        Конвоир собрался что-то возразить, но нашей беседе помешал дедок в дурацкой чёрной мантии, быстро просеменивший по проходу и взгромоздившийся на стул за кафедрой. Следом за дедком в зал вошёл долговязый мужик в чудн?м костюме из давно полинявшей серой ткани и в очках с треснувшим стеклом. Положил папку на стол, стоящий против кафедры, и, усевшись за него, переключил своё внимание на мою скромную персону.
        - Какие-то проблемы? - поинтересовался я, весьма быстро устав от игры в гляделки.
        - Простите?
        - Чего пялишься?
        Долговязый вздрогнул и, поправив очки, отвернулся.
        - Тихо, подсудимый! - подал вдруг голос дед с кафедры и треснул по ней здоровым молотком. - Вам ещё дадут слово. Впустите граждан, - махнул он рукой конвоирам, один из которых тут же метнулся к центральному входу.
        - Хуясе! - присвистнул я, когда через распахнувшиеся двери в зал хлынул поток народа. - Требую свою долю с проданных билетов!
        - К порядку! - снова треснул дед молотком, сердито зыркнув из-под седых бровей.
        Стоящий возле клетки конвоир пихнул меня дубинкой в рёбра и довольно залыбился, получив одобрительный кивок с кафедры.
        - Встать! - скомандовал крикливый молотобоец. - Суд идёт!
        Заполнивший зал народ послушно поднялся со скамеек и замер в ожидании дальнейших распоряжений.
        - Вставай, ты… - прошипел конвоир, просунув дубинку между прутьев для очередного тычка.
        Пришлось кое-как приподняться.
        - Садитесь, - благосклонно дал отмашку дед. - Сегодняшнее заседание суда, - продолжил он, после того как затих скрип скамеек и топот, - посвящено рассмотрению дела номер триста восемьдесят два о… Да много о чём. В числе прочего: убийства, грабёж, разбой, мошенничество, изнасилования…
        - Вот только пиздеть не надо! - выдвинул я протест.
        - К порядку, подсудимый!
        На этот раз тычок пришёлся по затылку.
        - …изнасилования, - повторил служитель Фемиды, - а также незаконное проникновение с целью посягательства на государственную собственность.
        - Какое впизду незаконное?!
        - Тихо, подсудимый! Не то прикажу вывести из зала! Так, - вернулся старый брехун к бумажкам, - а кто у нас подсудимый? Коллекционер. Подсудимый, вы подтверждаете, что носите кличку Коллекционер?
        - Нахуя спрашивать, если вам Ткач - сука - всё уже расписал?
        - Подтверждаете или нет?
        - Подтверждаю.
        - Вы осознаёте, что происходит, где находитесь?
        - В ёбаном цирке я нахожусь.
        - Подсудимый! - направил дед молоток в мою сторону. - Последнее замечание!
        - Не нравятся мои ответы - нехер спрашивать.
        Судья сокрушённо вздохнул, но дальше замечаний так и не пошёл. Видать, туго у них тут с досугом, чтобы такое феерическое представление лишать главного действующего персонажа. Вон зевак сколько собралось. Сотни полторы, не меньше, аж вдоль стен все места заняли. Того гляди бунт поднимут, если останутся недовольны.
        - Подсудимый, - продолжил местный конферансье в мантии, - у вас есть право на защитника, но вы можете защищаться и самостоятельно, тем более что единственный наш адвокат вами убит.
        - Протестую! - взял я с места в карьер. - Максимыч просто навернулся с нар. Не надо было ко мне в камеру старого больного человека подсаживать. Так что смерть его на вашей совести, и нехер валить с больной головы на здоровую.
        - Протест отклонён. Но раз вопрос с защитой мы решили, слово предоставляется стороне обвинения.
        После этих слов долговязый очкарик закончил наконец теребить бумажки в папке и, поднявшись со своего места, отвесил короткий поклон судье - «Ваша честь» - и собравшимся:
        - Граждане Убежища. Хочу сказать несколько слов, прежде чем перейти к сути нашего разбирательства. Сегодня утром я встал с постели, оделся, умылся, позавтракал и отправился в суд. - Долговязый сделал многозначительную паузу. - Задумайтесь над этим. Кров, одежда, водопровод, канализация, пища и - самое главное - закон! У нас с вами всё это есть. И ответьте, благодаря чему у нас есть всё это? Благодаря нашей общности! Только она позволила нам не просто выжить после атомного апокалипсиса, но и сохранить оазис цивилизации в этом отдельно взятом убежище, ставшим домом для нас, наших детей и внуков. А теперь скажите, кто сидит перед вами, - указал долговязый на меня длинным узловатым пальцем. - Кто этот… пришелец из земель смерти и отчаяния? Он - одиночка! Одиночка, - развёл руками обвинитель, продолжая монолог с публикой в зале. - Кто стоит за ним? За кого стоит он? Сам за себя. И нет ничего, что было бы ему дороже собственных интересов. Его жизнь лишена смысла. Это и не жизнь даже, а существование. Животное существование. И нет в нём места ни любви, ни дружбе, ни взаимовыручке. Сегодня вам придётся
услышать о чудовищных преступлениях, от описания которых кровь стынет в жилах. Но посмотрите на этого пришельца в клетке. Он ухмыляется. Для него злодейство - не преступление, а неотъемлемая часть собственной извращённой сущности. Он пришёл к нам издалека. Из заражённых земель на западе. Оттуда, где царит власть одиночек. Таких же, как он. Где сильный пожирает слабого просто потому, что способен. Где человек человеку враг. Он пришёл к нам, оставляя за собой смерть и разрушения. - Долговязый взял со стола бумаги и набрал в грудь воздуха, приготовившись оглашать длинный список моих злодейств: - Малмыж. Поселение несчастных, выживших неподалёку от сгинувшей в ядерном огне Казани. Страдающие немощные люди, пытавшиеся хоть как-то поддерживать порядок на руинах цивилизации, по роковому стечению обстоятельств оказались на пути подсудимого. Более чем для сотни из них эта встреча стала смертельной. Они сгорели, запертые в местном доме культуры.
        Зал встревоженно зашумел.
        - Ебануться.
        - Безымянное поселение близ Перми, - продолжил очкастый сказочник, игнорируя мой пассаж, - где мирные люди добывали себе пропитание тяжёлым трудом и охотой в смертельно опасной тайге, было уничтожено подсудимым с особой жестокостью. Мужчины, женщины, старики и даже дети погибли от клыков и когтей, затравленные дикими зверями.
        Зал потрясённо наполнил лёгкие воздухом в едином порыве.
        - Но этого подсудимому показалось мало, и он надругался над трупами несчастных, без разбора используя мёртвые тела для удовлетворения своей похоти.
        Зал полуобморочно выдохнул.
        - Единственную оставшуюся в живых девочку семи лет от роду подсудимый сделал своей пленницей. Ребёнок страдал около полугода, прежде чем умер от постоянного недоедания, побоев и сексуального надругательства.
        Одной из баб в зале сделалось дурно.
        - То, что подсудимый творил в Березниках, иначе как геноцидом назвать язык не поворачивается. После кровавого набега на этот город подсудимый переместился в Соликамск, располагающийся по соседству, где зверски убил представителя одного из малых народов Севера, чтобы не платить за ритуальные услуги, а также выследил и угрозами склонил к сотрудничеству главного свидетеля обвинения - Ткачёва Алексея Ивановича, буквально чудом уцелевшего благодаря нашему с вами вмешательству. Дальнейший путь подсудимого пролегал по глухой тайге и уральским предгорьям. Но и в этих, казалось бы, безлюдных краях подсудимый уничтожал всё живое, что встречалось ему на пути. Первыми жертвами кровавого похода стали шесть девушек манси, которых подсудимый использовал в качестве ездовых животных. А когда несчастные стали измождены настолько, что не могли уже тянуть сани с поклажей, он хладнокровно убил их и… - рассказчик запнулся, словно борясь с приступом тошноты, - и употребил останки в пищу. Да-да, вы не ослышались. Он их съел. Следующей жертвой пала одинокая старая женщина, пустившая подсудимого на ночлег. За кров и пищу
он отплатил ей пулей в голову, предварительно надругавшись. Но и это ещё не всё. Целое стойбище охотников манси было превращено подсудимым в братскую могилу, как всегда, безо всякой на то причины. И вот этот… монстр, людоед, настоящее чудовище с повадками бешеного пса, - указал долговязый на меня трясущейся от праведного гнева пятернёй, - приходит в нашу обитель мира и благоденствия с целью разграбить её, уничтожив всех, кто попытается ему помешать! Слава нашей сплочённости и нашему мудрому руководству, благодаря которым мы смогли обезвредить этого опаснейшего головореза и теперь имеем возможность судить его честным беспристрастным судом, как подобает истинно цивилизованным людям. У меня всё, Ваша честь.
        - Прекрасно, - кивнул судья, то ли отдавая должное ораторскому таланту долговязого, то ли радуясь окончанию этой высокопарной хуйни. - Слово предоставляется защите.
        - Эй, милашка, - обратился я к стенографистке, старательно отстукивавшей по клавишам всю дорогу, - сделай приписочку к той поебени, что ты настрочила: «Тут и сказочке конец, а кто слушал - долбоёб».
        - Подсудимый! - раздул щёки старый пердун за кафедрой. - Держитесь в рамках приличий.
        - Прошу прощения, Ваша честь, - перенял я манеру обращения долговязого, - но мне, как животному, чудовищу, людоеду и некросодомиту, не пристало следовать человеческим нормам поведения. Это было бы кощунством с моей стороны. Так что можно я уж по-простецки, как нашему брату некросодомиту полагается?
        - А-ащ, - махнул рукой дед после недолгого раздумья.
        - Ну так вот, - продолжил я, - давайте по порядку. Малмыж. То, что тут нёс этот очкастый выблядок, даже враньём назвать нельзя. Это чистой воды бред. Начнём с того, что инцидент сей произошёл ни в каком не в доме культуры, а в кабаке. И было там не «более сотни» невинных обывателей, а десятка два забулдыг. И закончим тем, что спалил этот оплот малмыжской культуры не я, а как раз-таки Ткач, известный присутствующим под давно забытым в остальном не настолько ебанутом мире погонялом Ткачёв Алексей Иванович. Это была расставленная на меня ловушка. Но я выжил, а культурные малмыжцы запеклись с хрустящей корочкой. Вообще ваш драгоценный Алексей Иванович заботится о жизнях окружающих чуть менее, чем никак. Он вам, наверное, не рассказывал, как собственноручно замочил двоих из своего же отряда, чтобы не делиться координатами и кодами этого убежища? Да-да-да. Это именно Ткач планировал «незаконное проникновение» с целью грабежа и разбоя, а я ему только на хвост упал.
        В зале зашушукали.
        - И ферму под Пермью он разорил, - приврал я слегка, чуя растущий успех у местной публики. - Выпустил медведя из клетки и, пока тот устраивал кровавый бардак, ходил по избам да расстреливал семью за семьёй. А потом появился я и спугнул Ткача, чем спас с десяток ребятишек. А одну девчонку действительно с собой взял, но только в качестве провожатой. Теперь она живёт на той же ферме со своей тёткой. Сиротинушка.
        Баба, которой недавно подурнело, достала платок, чтобы утереть набежавшую слезу.
        - Дальше были Березники, - продолжал я завоёвывать народную любовь. - И вот тут действительно пришлось кое-кого попрессовать. Троицу местной гопоты, которую Ткач нанял, чтобы меня замочили. И зарезал-то всего одного дегенерата. Обороняясь! Вообще говорить не о чём. Геноцид, блядь. Я бы вам рассказал про геноцид… - едва не соскочил я на невыгодную для себя тему, увлёкшись. - А что до шамана под Соликамском, так я тут опять же ни при чём. Он ритуал жертвоприношения неудачно провёл. Хотел Золотой Бабе крови в презент преподнести, да перестарался и не рассчитал с количеством. И девок мансийских я пальцем не тронул в отличие от Ткача, который им регулярно зуботычины выписывал. Но подохли они без нашего участия: одна в полынье утонула, троих менквы завалили, и ещё двух какое-то ухающее говно в клочья порвало. К мясу их не притрагивался. Хоть Ткач и подначивал постоянно. Бабку-отшельницу не убивал. И уж точно не насиловал. Если б ты, дрыщ очкастый, её увидел, то постыдился бы своих обвинений. А концы бабуля отдала, схлопотав пулю от Алексея Ивановича, когда не нашла ему бухла в своих закромах. Да. А вы
не в курсе, что Ткач - запойный алкаш, крайне неуравновешенный по трезвянке? Стучи, милая, стучи, ничего не упускай.
        Перешёптывание в зале сделалось активнее и громче.
        - Теперь перейдём к стойбищу охотников. Здесь ситуация вообще вопиющая по степени абсурдности обвинений. Эти плоскорылые уроды повязали нас спящими и выпытали про ваше ненаглядное убежище, после чего запрягли в сани и погнали за добычей. Нам с Ткачом по пути удалось освободиться и обезоружить говнюков, благо было их всего трое. Золотая Баба - свидетель, я пытался уладить дело миром, но Ткач заземлил всех троих глазом не моргнув. Вот так вот! У вас наверняка возникает вопрос - как же мне удалось выжить в компании этого отъявленного маньяка? Ответ прост - он потерял карту с координатами вашей норы, а я её нашёл и запомнил. У Ткача же в голове были циферки на этих металлических колёсиках от кодового замка вашей входной двери. Такой у нас был тандем. Но теперь ведь мы внутри, и я ему больше не нужен. Вот и полился поток говна из голословных обвинений и переваливания своих грехов на меня. Всё просто, соплежуи вы легковерные. Я закончил.
        Тело попыталось закинуть ногу на ногу и сложить руки на груди, но кандалы помешали это сделать, поэтому я ограничился тем, что демонстративно отвернулся, выражая тем самым своё презрение здешней судебной системе.
        Зал недовольно загудел, расколовшись на две противоборствующие группы. И даже дед за кафедрой почёсывал подбородок, задумавшись.
        - Обвинение, вам есть что добавить? - обратился он наконец к долговязому.
        - Да, Ваша честь. Я хочу вызвать первого свидетеля - Малая Николая Петровича.
        - Пригласите свидетеля! - крикнул судья дежурным у двери.
        Войдя в зал, Малай подошёл к свободному столу напротив кафедры и положил правую руку на лежащую там книжицу.
        - Малай Николай Петрович, - обратился к нему дед, - клянётесь ли вы говорить правду и только правду?
        - Клянусь, - ответил тот.
        - Обвинитель, приступайте.
        - Свидетель, - встал долговязый перед Малаем, лицом к залу, - вы служите начальником службы безопасности уже…
        - Девять лет, - подсказал Малай.
        - Да, верно. Ваш опыт и умение разбираться в людях не подлежат сомнению. Вы проводили допрос каждого из пришельцев. Как, по-вашему, кому из них стоит верить?
        - Ткачёву, - ни секунды не раздумывая, выпалил тот.
        Вот сука.
        - Почему?
        - Так подсказывает мне опыт.
        - А что можете сказать о подсудимом?
        - Абсолютно антисоциальный элемент, не поддающийся перевоспитанию. Более аморальных личностей мне встречать не доводилось, а я повидал немало выродков. Не верю ни единому его слову. Он глазом не моргнув расскажет вам что угодно, лишь бы избежать наказания. У него нет понятия ни о совести, ни о чести. Считаю, что его показания не должны повлиять на вынесение вердикта.
        - С каких пор свидетели указывают суду, как выносить вердикт?! - крикнул я с места, рассчитывая заронить в благодатную почву снобизма зерно неприязни между судьёй и обвинителем.
        - Свидетель, - проскрипел дед недовольно, - попрошу вас воздержаться от обсуждения порядка делопроизводства.
        Малай покивал, с трудом сдерживая усмешку.
        - Обвинитель, - обратился дед к долговязому, - вы закончили?
        - К вызванному свидетелю у меня вопросов больше нет, - ответил тот, явно довольный услышанным от Малая.
        - В таком случае возможность задать вопросы свидетелю предоставляется защите.
        - Отлично, - потёр я ладони в предвкушении допроса, на котором мы с Малаем наконец-то поменяемся местами. - Малай, скажи-ка мне, любезный, за что тебя сделали начальником по безопасности?
        - Вопрос не имеет отношения к рассматриваемому… - начал было долговязый, но судья прервал его:
        - Пусть свидетель ответит.
        - Я хорошо выполнял свою работу, - прогудел тот, даже не глядя в мою сторону.
        - Что за работу? Ну, Малай, дружище, расскажи нам.
        - Я охранял главу Убежища и его семью.
        - Все знают, - встрял в нашу беседу очкастый глист, - что Николай Петрович спас главу Убежища, героически заслонив его от пули.
        - Вот как! Стало быть, ты получил свой чин в знак признательности? За личную преданность, а вовсе не за способность разбираться в людях и расследовать сложные дела. Да?
        - Свидетель, ответьте на вопрос, - нарушил молчаливую паузу судья.
        - Я был верен присяге, добросовестно исполнял свои обязанности, и глава Убежища посчитал меня достойным этого поста.
        - Угу, понятно, - не без удовольствия погружался я всё глубже в роль дознавателя. - А чем ты занят теперь? Приходилось заниматься расследованиями на новом посту? Настоящими расследованиями, со сбором настоящих улик, настоящим опросом настоящих свидетелей? Или ты со своими ребятами просто драчунов разнимаешь да следишь, чтобы пьянь по углам не ссала?
        - Разумеется, мне приходилось заниматься расследованиями.
        - Когда было последнее, и в чём заключалась суть дела?
        Малай снова взял продолжительную паузу, и зал настороженно зароптал.
        - В прошлом году, - наконец заговорил выдающийся борец с преступностью. - Это было дело о краже. Я раскрыл его и поймал преступника.
        - Что он украл?
        - Коробку консервированной фасоли со склада.
        - Негодяй. Надеюсь, все ценности были возвращены в закрома Родины.
        Я уже получил, что хотел, и фраза про возврат ценностей была сарказмом. Дальше должен был следовать мой воодушевлённый монолог о несопоставимой серьёзности дел и об очевидно низкой квалификации Малая. Но главный безопасник всё молчал, глядя в стол.
        - Прошу прощения, - вклинился я в ход его неспешных мыслей, - так фасольку нашли? Голод предотвратили?
        - Нет, - будто сплюнул Малай через губу. - Банки пропали. Наверное, он успел часть сожрать, а другую - обменял.
        - «Наверное»? Я не ослышался? То есть никаких улик против этого ужасного преступника так и не обнаружилось.
        - Какие улики?! - взорвался Малай. - Да тут каждая собака знает, что Гришин был вором и сволочью, каких поискать!
        - Другими словами, пропавшей фасоли при осуждённом не нашлось?
        - Я уже сказал! - раскраснелся Малай, как рак в кипятке.
        - Стесняюсь спросить, но всё же… Какой приговор был вынесен этому Гришину?
        - Его депортировали.
        - То есть, говоря общедоступным языком, это означает, что человека, якобы укравшего несколько банок фасоли, без каких-либо доказательств его вины вытурили из вашего уютненького убежища навстречу верной смерти только потому, что Малаю показалось, будто украл именно он? Не слышу ответа, - с трудом приложил я ладонь к уху, звеня цепями. - Угу. И вот теперь этот же самый Малай заявляет, что я виновен во всех смертных грехах. А на чём, собственно, основано его заявление? На опыте! На том самом опыте, представление о котором мы все только что могли сформировать для себя, послушав историю об испарившейся фасоли и «наверное» укравшем её Гришине, упокой Господь его душу.
        Зал молча уставился в затылок Малаю, подогревая флюидами осуждения и без того разгорячённую голову, от которой вот-вот должен был пойти дымок.
        - Су-у-ка! - прошипел тот, ретранслируя на меня негатив, многократно усиленный собственными мощностями. - Да кто ты такой, чтобы задавать мне вопросы?! Ты!!! Мне!!! Какого хрена вы его слушаете?! - повернулся он к публике, после чего выдернул рукав из боязливо теребящих его пальцев обвинителя и, чеканя шаг, отбыл для дальнейшего прохождения героической службы вне зала суда.
        - Требую вернуть свидетеля! - заявил я, войдя в роль настолько, что с ней не хотелось расставаться. - Я не закончил допрос!
        - Подсудимый! - указал на меня судья молотком. - Знайте меру. Обвинение, у вас есть ещё свидетели?
        - Да, Ваша честь. Я прошу вызвать для дачи свидетельских показаний Ткачёва Алексея Ивановича.
        Вот это дело! Уж сейчас-то я его раскатаю в блин!
        Судья сделал знак рукой, и в зал вошёл Ткач, которого я не сразу признал. Чисто выбритый, причёсанный, розовощёкий, лоснящийся, в цивильных брюках и глаженой рубашке. Ещё бы белозубую улыбку в комплект, и можно хоть сейчас на страницы глянцевого довоенного журнала.
        - Ваша честь, - кивнул он судье, - дорогие граждане Убежища. Пользуясь случаем, хочу засвидетельствовать вам своё уважение и поблагодарить за радушный приём.
        Блядь! Что они с ним сделали?!
        - Моё спасение, - продолжил неправильный Ткач, - это полностью ваша заслуга. И я чрезвычайно признателен всем здесь собравшимся за возможность находиться среди вас и за ту человеческую теплоту, что ощущаю ежесекундно и которой был так долго лишён. Спасибо вам.
        Я и не предполагал, что эта пропитая сволочь способна запомнить такой длинный текст.
        - Ткачёв Алексей Иванович, - взял слово судья, - клянётесь ли вы говорить правду и только правду?
        - Клянусь, - водрузил Ткач пятерню на книжицу.
        - Можете приступать к допросу.
        - Алексей Иванович, - обратился к Ткачу долговязый, - расскажите, при каких обстоятельствах вы познакомились с подсудимым.
        - Это было около месяца назад, - после тяжёлого вздоха начал тот. - В Соликамске. Я влачил жалкое существование, перебиваясь случайными заработками, спуская всё в кабаке и приумножая долги. Там и нашёл меня подсудимый. Пользуясь моим отчаянным положением, он предложил совершить поход до - как он сказал - заброшенного и потерянного хранилища Госрезерва. Обещал безбедную старость. Эх… И я купился. Мне ужасно стыдно. Но тогда я действительно не предполагал, что это так называемое хранилище может быть обитаемо, что это дом для множества замечательных людей. Однако подсудимому данный факт наверняка был известен. И думаю, он изначально рассчитывал проникнуть в хранилище и произвести масштабную диверсию с целью недопущения возможного сопротивления со стороны его хозяев. То есть с вашей стороны.
        Зал сдержанно загудел, бросая в мою сторону обеспокоенные взгляды.
        - Вы являетесь свидетелем множества жестоких преступлений, совершённых подсудимым, - взял слово долговязый. - Почему вы не помешали им свершиться?
        - Я пытался, - виновато потупил глаза Ткач. - Видит бог, пытался. Но подсудимый слишком силён. Я ничего не мог поделать.
        - Слишком силён? - приподнял бровь долговязый, глянув в мою сторону. - Хм. Он не производит впечатления силача. В отличие от вас, Алексей.
        Что это? Какой-то спектакль? Они явно что-то задумали. И мне это не нравится.
        - Дело не в комплекции, - помотал головой Ткач. - Просто… подсудимый - не человек.
        Зал охнул, будто вокруг меня внезапно заполыхало адское пламя и черти пустились в пляс, вырвавшись из преисподней.
        - Поясните, - нахмурился долговязый.
        - Он мутант.
        По залу прокатилась волна вскриков, некоторые повскакивали со своих мест.
        - И он способен на такое, что обычному человеку не под силу, - продолжил Ткач.
        - Чем вы можете подтвердить свои обвинения? - привстал за кафедрой судья.
        - Его глаза.
        Ах паскуда!
        - Ну… - прищурился долговязый, - они немного светловаты для карих, но это вряд ли что-то объясняет.
        - Погасите свет.
        - И что тогда произойдёт?
        - Вы увидите, что я прав.
        - Погасите свет, - распорядился судья.
        Дежурный у дверей щёлкнул тумблером, и зал погрузился во тьму, в которой через секунду чиркнула кремнем зажигалка, и жёлтый огонёк осветил ухмыляющуюся рожу Ткача, подошедшего к клетке.
        - Смотрите, - указал он пальцем в мою сторону.
        На несколько мгновений в зале воцарилась гробовая тишина. И в этой тишине, как взрыв, прогремел истеричный бабий визг. Происходящее далее можно описать одним словом - пиздец. Нет, не просто пиздец, а ПИЗДЕЦ!!! Чёртовы ксенофобы, переворачивая скамьи и друг друга, голося на все лады, ломанулись к выходу. Ни включённый тотчас же свет, ни надрывные призывы к порядку под стук судейского молотка не возымели эффекта. Зал, наполнявшийся минут пять, опустел за десять секунд. Кое-где на бетонном полу остались размазанные подошвами следы крови из чьего-то разбитого в суматохе носа.
        Ткач с чуть не лопающимся от улыбки ебалом захлопнул зажигалку и отошёл назад, к своему долговязому дружку, выглядящему неподдельно удивлённым.
        - Обвинитель, - просипел судья пересохшими голосовыми связками, - у вас есть ещё вопросы к свидетелю?
        Долговязый молча развёл руками, глядя на пустой зал.
        - В таком случае, - продолжил дед с кафедры, - суд готов вынести приговор. Подсудимый Коллекционер признаётся виновным по всем пунктам обвинения и приговаривается к депортации из Убежища. Приговор вступает в действие немедленно и обжалованию не подлежит. Осуждённый, вам есть что сказать в своём последнем слове?
        - Да, - кивнул я, глядя в ухмыляющуюся рожу Ткача. - Не спускайте с вашего свидетеля глаз. Иначе все вы тут подохнете. А впрочем… идите нахуй. У меня всё.
        Глава 29
        Частенько наши представления о жизни, вернее, то, что нам навязывают в качестве этих представлений другие, похожи на маринованный помидор, накачанный уксусом. С виду красный и крепкий, как свежий, при первом же сильном прикосновении он лопается, изрыгая фонтан кислой субстанции, не имеющей ничего общего с тем, что мы видели ещё секунду назад. То же и с общественным укладом Убежища.
        Дорога от зала суда до тюремного блока заняла меньше времени, чем в обратную сторону. Конвоиры сильно торопились. Но до своей койки на этот раз я так и не добрался.
        Как только все формальности судопроизводства были соблюдены, те цепные псы Малая, что охраняли и таскали меня на допросы, изнывая от невозможности располосовать арестанта на ремни, наконец получили своё.
        Меня завели в глухую тёмную комнату и, не дав осмотреться, мощным ударом сшибли с ног. Били долго, умело и в охотку. Сдерживала их только всё та же формальность. Тело заключенного № 17 было необходимо выдворить за предел согласно оглашенному десять минут назад приговору.
        Ведро воды в лицо и контрольный тычок носком ботинка под ребра - это то, с чего началась моя новая реальность. На какое-то время я остался один на один со своими проблемами. Только тень охранника на противоположной стене коридора, просматриваемой в светлом прямоугольнике дверного проёма, маячила, дергаясь в мерцающем свете лампы. Вскоре к ней добавилась ещё одна. Новая тень сунула первой объёмистый сверток, похлопала по плечу и подтолкнула прочь. Тут же сам проём был перекрыт широкоплечим силуэтом.
        - Здорово. - Ткач наклонился надо мной. Наверное, чтобы убедиться - способен я ещё свернуть ему башку или нет.
        Извини, Алексей, я взял паузу. Но ты не обольщайся.
        - Пришёл просить прощения? - Я с трудом разлепил распухшие губы.
        - С чего бы это? Какой смысл разговаривать с трупом?
        - Ты уже… - Кашель не дал мне закончить фразу.
        - Только чтобы узнать, подох ты или нет.
        - Ты сильно рискуешь. Твои новые друзья могут заподозрить тебя в двойной игре.
        - За меня не беспокойся. Я у них на хорошем счету, и моё новое положение меня устраивает. Здесь я нашёл то, чего мне не хватало по этой жизни; порядок, закон, дисциплина. Мои предки были военными. Можно сказать, я из семьи защитников Отечества. Охранитель. Хранилище - это моя стихия. Сохранить и преумножить для грядущих поколений запасы, накопленные нашими предками, это по мне. Я как нельзя лучше подхожу для этой работы.
        - Охуеть!
        - Убедительно получилось? - Ткач засмеялся. - Малаю понравилось. И остальным тоже.
        - На что ты рассчитываешь, Ткач?
        - Все уже на мази. Я присмотрел себе колымагу в гараже, что в секторе «Б». На ней мы и свалим.
        - Мы? Ты уже и новым компаньоном обзавёлся! - Я приподнялся и сплюнул кровь.
        - Алчность, Кол, - болезнь, пожирающая личность без остатка. Она легко подминает под себя и совесть, и рассудок. Ты сам был как малец, которого подразнили блестящей игрушкой. Думал, что хищник, что охотишься за мной, да? А в результате лежишь в собственной крови и блевотине. - Он воровато оглянулся и склонил голову к моему уху: - Тут есть доктор, имеющий доступ к сейфу с золотом. Местные шишки тоже любят хорошие зубные коронки, знаешь ли.
        - Зачем ты мне всё это рассказываешь? Я же тебя заложу. Или встречу там, снаружи.
        - Нет. Эту проблему я сейчас решу. - Ткач извлёк откуда-то из-за спины арматурину и замахнулся.
        Я едва успел закрыться правой рукой, но после первого же удара она перестала слушаться и сползла на пол. То же самое произошло с левой. Ещё пару раз мне удалось увернуться, перекатившись к стене, но Ткач поставил колено мне на грудь и в очередной раз замахнулся.
        В коридоре послышался звук шагов. Мой бывший напарник вскочил и метнулся прочь, едва успев разминуться с местными заплечных дел мастерами, пришедшими по мою душу.
        - Этому можно клешни не связывать, - критически осмотрев меня, изрёк один из них. - И так подохнет.
        - Давай хотя бы мешок на голову наденем, - ответил второй. - Вдруг побежит за нами и кусаться начнёт. Был у меня один случай…
        - Давай свой мешок, - прервал его третий.
        И наступила темнота. Меня долго куда-то вели, задавая правильное направление пинками и тычками. Потом заскрипела последняя дверь.
        - Здесь, - произнёс тот, кто предложил мешок, и в следующий момент меня толкнули. Короткий миг полёта и смех - последнее, что я помню.
        …Холод, так же как курево, может усыпить, а может, наоборот, взбодрить и привести в чувство. Я пришёл в себя именно от него. Сознание, зрение и слух возвращались постепенно и нехотя, словно им был обещан более продолжительный отдых, а теперь вот насильно вернули к работе. Вместе с проступающими угловатыми контурами бетонных сводов в мой мир проникала звонкая капель сочащейся из стены воды, шорох крысиных лап и далёкие визгливые крики.
        Попытка встать на ноги отозвалась тошнотой и болью в голове. К тому же обе руки мне теперь не помощницы. Правую я совсем не чувствовал, а левая зашлась в такой боли, что лучше бы я не чувствовал и её тоже.
        Кое-как медленно встав при помощи одних только ног, я прислонился к холодной шершавой стене. Уже надо было отдохнуть.
        Вырвало. Хотя вроде бы и нечем.
        Похоже, в этот тоннель меня, как мусор, выбросили вон из той дыры под потолком, и при падении я неплохо приложился головой об заваленный всяким хламом бетонный пол.
        Не очень-то тут заботятся об осужденных. А если я вздумаю подать апелляцию и меня оправдают?
        Ни справа, ни слева света в конце тоннеля не было, зато со стороны сбойки пахнуло гарью. Где гарь, там огонь. А где огонь, там человек. А где человек, там уж как повезёт.
        Я только двинулся в сторону ответвления тоннеля, когда откуда-то позади прилетел звук упавшего на бетон железа. Я замедлил ход и прислушался. Сквозь крысиное «пи-пи-пи» сквозняк, дувший как раз с той стороны, теперь доносил звук неторопливых шагов. Я остановился. Шаги прекратились. Немного подождав, я продолжил ковылять к сбойке. Шаги возобновились.
        - Твою мать! - Эхо подхватило фразу и понесло её гулять по тоннелям.
        - Кто здесь?
        Тишина. Только завывание ветра в вентиляционном коробе, журчание ручейка мутной воды под ногами и всё тот же крысиный писк.
        Ну и пошли нахуй! У меня своих дел полно, чтобы играть тут с вами в жмурки.
        Сбойка явила мне своё нутро внезапно и напористо. В нос шибануло запахом жжёных костей и гнили, а под ногами захлюпала основательно разложившаяся субстанция.
        Мухи здесь, на такой глубине и при такой температуре, видимо, не выживают, иначе над тёмной склизкой массой их роилось бы уже целое облако.
        Что это? Местные отверженные во сне угорели или их на этом костре готовил кто?
        Кстати, костерок бы не помешал. Болевой шок отпустил, и я в своём «неглиже» начал замерзать.
        Не задерживаясь у местной достопримечательности, я прошёл дальше, в ещё один тоннель, оказавшийся шире и светлее предыдущего. Хотя для меня это было даже хуже. Мигающая люминесцентная лампа мешала рассмотреть, что творится в тёмных закоулках, превратив для меня пространство под собой в большое яркое пятно. Умение видеть в темноте в таких случаях играло против меня.
        Дзинь.
        Где-то далеко звякнула железка по одной из труб, тянущихся вдоль стен. Здесь они местами всё ещё имели истлевшую изоляцию, в отличие от тех, что доводилось видеть наверху.
        Дзинь, дзинь.
        Нескончаемый тоннель повернул направо, и я заметил блики живого света на бетонной стене.
        Дальше по ходу был дверной проём и несколько ступенек, ведущих в небольшую комнату. Там горел факел.
        Я не мог не зайти.
        То, что я увидел, напомнило мне бойню на ферме у Хряка. Те же разделочные столы, те же инструменты, развешанные на стене. Даже плотный фартук, висящий на гвозде, похож. Вот только на крюках болтаются несколько иные туши.
        Кап, кап. Тяжелая густая кровушка. Кап, кап. Это с крайнего. Видать, свежий.
        - Бля…
        Услышав мой голос, на столе в тёмном углу что-то зашевелилось.
        - Помоги-и-и-и! - возопили оттуда.
        Я сделал шаг в направлении источника голоса, но…
        Дзинь, дзинь.
        Где-то совсем близко.
        - Нет, не уходи. Уходишь, гад. Не уходи. Он и тебя поймает. Всё равно поймает. От него ещё никто не спрятался. Не уходи, гнида-а-а-а!..
        Теперь я ковылял раза в два быстрее, чем прежде. Однообразные бетонные стены тянулись от поворота к повороту. Всё так же со всех сторон капала вода, всё так же в щелях, коробах, трубах и шахтах подвывал сквозняк. Разнообразило картину только направление ветерка. Он приносил то смрад гниения и дерьма, то миазмы затхлости, плесени и сырости, то вонь гари. Один раз пахнуло бензином.
        Мне показалось, что я плетусь по замкнутому кругу.
        Да, точно! Вон та дыра, откуда я вывалился.
        Дзинь, дзинь.
        Он преследует меня?
        Дзинь, дзинь.
        Нужно быть внимательнее и как следует осматривать тёмные уголки. Должен же быть выход из этого лабиринта. Ага! А вот этого не было!
        По бетонной поверхности пола будто щедро мазнули гигантской кистью, предварительно окунув её в бордовую краску.
        Ну и кровищи! Волокли кого-то уже изрядно распотрошённого, но живого. Вон отпечаток пятерни на стене. Этот чей-то последний путь, чья-то кровавая тропинка в ад заворачивала… заворачивала… заворачивала в ту самую комнату с горящим факелом на стене.
        Нет! Больше я туда ни ногой. Надо проскочить быстрее, но…
        Дзинь, дзинь.
        Это уже впереди. Повернуть назад? Да, и поскорее!
        Дзинь, дзинь.
        Силы начали покидать меня. Вернее, тот их сгусток, что удалось собрать после всего происшедшего. Нет больше сил, и выхода нет. Третий раз тащусь мимо дырки, откуда…
        А может, туда? Может, это и есть выход? Но нет, не для меня. Слишком высоко, а с моими перебитыми руками вообще без шансов.
        Дзинь, дзинь.
        Надо спрятаться. Болтаться освежёванным на крюке не входит в мои планы.
        Дзинь, дзинь.
        Постукивает, гад, по трубе, словно знает, где его жертва, и не спеша загоняет её куда надо. Нужно спрятаться.
        Я подошёл к трубе. Она была здоровенной и… тёплой. Наверное, какая-то до сих пор функционирующая теплосеть. Весь фокус в том, что забраться на неё в моем нынешнем состоянии не так просто. Кое-как, помогая себе локтями, я всё-таки вскарабкался на трубу и закатился в просвет между нею и стеной. В этот момент методичное позвякивание сменилось душераздирающим скрежетом. Теперь металлом не стучали, а просто вели по моей ржавой трубе. Скрежет всё нарастал по мере приближения этого кровавого жестянщика, и когда он был уже совсем рядом с тем местом, где спрятался я, внезапно прекратился.
        - Куда же ты ушла, моя девочка? - спросили вкрадчивым, леденящим душу голосом. - Я ещё не закончил наряжать тебя.
        - Не-е-ет! - завизжали прямо передо мной, и в трубу, едва не оцарапав мне рожу чёрными расслоившимися ногтями, вцепилась тощая рука, вслед за которой появилась лысая голова с выпученными глазами. Похоже, это был тот мужик из разделочной. Каким-то образом ему самому удалось освободиться и удрать.
        - Не играй со мной, моя малышка. Твой папочка сегодня слишком устал, - донеслось из-за спины лысого.
        - Помогите, помогите-е-е-е! Он всех нас убьёт!!! - заорал доходяга и резко пропал из моего поля зрения, заскрежетав ногтями по ржавому металлу. Однако долго ещё слышались удаляющиеся истошные крики пойманного беглеца.
        На какое-то время всё стихло, но я ещё долго не решался выбраться наружу. Наконец решился. Теперь я уже примерно представлял, где находится злосчастная живодёрня, и, стараясь миновать её, начал обыскивать тоннель на предмет какой-нибудь полезной утвари. Чего-нибудь такого, что можно было подставить, чтобы долезть до спасительной дырки под потолком. Вскоре мне попалась железная бочка. При попытке её дотащить до дыры эта зараза издавала слишком много шума. Так что мне приходилось часто останавливаться и прислушиваться, не идёт ли кто. Наконец дело было сделано, и я опять отправился на поиски строительного материала. Нашёл две разбухшие от влаги доски, приподнял их, но…
        Дзинь, дзинь.
        Опять! Значит, опять на трубу! Больше некуда.
        Дзинь, дзинь.
        И опять заскрежетало. На этот раз «жестянщик» не остановился.
        Я набрался смелости и выглянул.
        От меня уходил раздетый по пояс верзила с огромным тесаком в правой руке. Именно его лезвием он царапал по шершавой поверхности трубы.
        - А кто это у нас там? - Верзила будто почувствовал мой взгляд, остановился и, резко обернувшись, пошёл обратно.
        Я скатился вниз и вжался в холодную бетонную поверхность, отчаянно желая стать маленьким-маленьким и пролезть в спасительную щель между трубой и стеной.
        - Не прячься, детка. Я знаю, что ты там, - сказали совсем рядом, и тут же мощный удар сотряс трубу.
        Мне заложило уши.
        - Иди к папочке.
        Плечо сжала стальная клешня. В глазах потемнело от боли, и мне пришлось податься вперёд. Тут же вторая клешня верзилы ухватила меня за шиворот.
        Здравствуй, разделочная!
        Сюда меня дотащили волоком, как до этого всех остальных. Тащили за шею, время от времени приудушивая, чем совсем сломили волю к сопротивлению. Я будто выныривал из воды на секунду, хватал ртом воздух и тут же погружался обратно. Слышал, что Святые таким образом допрашивали пленных. Я бы раскололся после первого же нырка, учитывая мою «любовь» к купанию.
        Верзиле не составило никаких проблем растянуть меня на разделочном столе с помощью толстой бечёвки. Он сделал круг по комнате. Потом ненадолго замер, уставившись на грязную кафельную стену, покрытую засохшими кровавыми подтёками. Взял в руки тесак и пошёл ко мне.
        Пиздец!
        Холодная сталь легла мне на грудь. Толстый палец с длинным ногтём, изуродованным грибком, прочертил на моём животе две линии.
        - Так будет хорошо. Тебе должно понравиться, - произнёс верзила.
        Он развернулся и пошёл к дальнему углу. Тесак остался лежать на моей груди.
        - Так, так. Мы чем-то недовольны? - обратился хозяин разделочной к кому-то.
        Я повернул голову и увидел, что это был давешний беглец, висящий вниз головой на крюке. Кожа его живота и груди была отделена от мяса и свисала, почти закрывая голову. Бедняга всё ещё дёргался и хрипел. Верзила подошёл, взялся за кожу и дёрнул вниз, сделав так, что голова стала укрыта полностью.
        - Ты снова недовольна, моя девочка, а я ведь и жениха тебе нашёл. Вот и свадебное платье почти готово.
        Беглец не отвечал, и верзила повернулся ко мне.
        - Будет отличная пара. - Он подошёл к моему столу и взял в руки тесак. - Потерпи ещё немного, моя девочка, мы с твоим парнем только примерим свадебный костюм, - с этими словами верзила сделал на моем животе два неглубоких, слава богу, разреза. Засочилась кровь.
        - Славно. А вот здесь нужно укоротить, - тесак лёг на мою шею.
        В этот момент у моей «невесты» отошли газы, и что-то полилось на кафельный пол.
        - Фу, как нехорошо! Разве я не учил тебя манерам в приличном обществе? Так ты мне всех гостей распугаешь. - Хозяин разделочной обвёл взглядом изуродованные трупы, тут и там разбросанные по столам и висящие на крюках, вытер руки о фартук и вышел из комнаты.
        Тем временем моя собственная кровь ручейком добежала до моей левой руки. Верёвка, обмотанная вокруг запястья, намокла, и я попытался вывернуть свою кисть из петли. Было больно, но у меня получилось. Хотя при этом я, кажется, закричал.
        - Уже иду, - раздалось из коридора, и в дверном проёме, подтягивая на ходу штаны, появился верзила.
        Он подошёл к одной из человеческих тушек с распоротым животом, под которой изрядно натекло, и, вытянув у той из брюха кишку, лихо перехватил её тесаком. Этот инструмент служил ему и скальпелем, и топором, и ножницами, и перочинным ножом одновременно.
        - А вот и галстук. Сейчас примерим. - Верзила подошёл ко мне и замахнулся. Тесак перерубил бечёвку, крепившую руки и ноги к столу.
        Бля! Я только освободил левую руку, мог бы попытаться освободить и правую, а там и ноги. Что за непруха?!
        Мерцающий цветок факела отражался в пузырящейся на полу луже. Печально и торжественно проследовав через комнату с моим телом на плече, «папаша» подвесил его за ноги на крюк и заново связал мои руки. Отступив на пару шагов, гигант оценивающе смерил меня взглядом и, оставшись, судя по всему, доволен, снова вышел. Только частый стук сердца, отдающийся в ушах, и возня пирующих внизу крыс разбавляли звенящую тишину. Я согнулся и предпринял слабую попытку развязать свои ноги, но единственное, что мне удалось, - зацепиться за крюк бечёвкой, стягивающей запястья. В таком положении и застал меня вернувшийся верзила.
        - Что, сбежать решил?! Не нравится моя девочка?! - пришёл он в ярость.
        Легко, словно бублик со связки, громила снял меня с крюка, поднёс к освежёванному беглецу и принялся тыкать лицом в кровавые ошмётки кожи и оголённое мясо.
        - Не нравится, не нравится, не нравится?! Тогда пошёл отсюда! - Он приподнял меня над головой и швырнул в коридор.
        Удар о стену на какое-то время погасил и без того еле тлеющее сознание. Когда снова пришёл в себя, этой сволочи в комнате напротив уже не было. Попробовал встать. Теперь меня подвела ещё и левая нога. Тогда ползком.
        Я должен выбраться отсюда. Должен. Для этого нужно притащить к пролому под потолком что-то ещё, пока этот ублюдок не вернулся. Он-то, сука, считает, что я никуда отсюда не денусь.
        В разделочной ничего подходящего мне не попалось. Разве что железный ящик с какими-то инструментами, но он, зараза, тяжёлый. А в тоннеле и этого нет.
        Я подполз к ящику и попробовал сдвинуть его с места, приложившись плечом. Получилось, но совсем немного. Такими темпами я буду его двигать очень долго, а верзила может вернуться в любой момент.
        А если упереться головой? Так! Дело пошло быстрее. Я вытолкал ящик в тоннель и, боднув его с другой стороны, продолжил своё движение к спасительному пролому. Сейчас доползу, поставлю бочку на ящик, доски на бочку, а потом…
        Дзинь, дзинь.
        Сука! Да он издевается!
        Сжав зубы, я прибавил хода. Ящик гремел, цеплялся за мусор и всеми силами сопротивлялся.
        Дзинь, дзинь.
        Уже совсем близко.
        В какой-то момент моя непосильная ноша упёрлась в невидимое препятствие на полу. Я поднажал, она подалась и тут же застряла. Этот ёбаный ящик наехал на чугунную канализационную решётку в полу, отчего та встала дыбом.
        Ну-ка что там? А там, под решёткой, лаз в водосток. Похоже, Фортуна решила, что я уже достаточно пялюсь на её зад, и развернулась вполоборота.
        Я, не мешкая, просочился вниз и рухнул, как мешок с дерьмом.
        - Где же ты, зайка? Куда ты подевался? - Огромные лапы протопали прямо надо мной.
        Я пополз. Внутри жестяного короба было очень тесно и практически нечем дышать, но зато безопасно. Может, хотя бы теперь я найду выход?
        Мне повезло, что этот водосток оказался недействующим. Не знаю, сколько удалось проползти, прежде чем силы окончательно покинули меня, и я отрубился.
        Пробуждение было не из приятных. Голова гудит, как после хорошей попойки. Обидно только, что самой попойки не состоялось. Темнота, тишина и узкое пространство по бокам и над головой. Может, меня уже похоронили и нашёлся добрый человек, сколотивший мне гроб? Нет, это всего лишь водосток, а над головой ещё одна решётка. А там голоса. Они-то меня и разбудили.
        - Ты точно сделал всё, как договаривались? - спросил кто-то, и я готов был поклясться, что это голос Ткача!
        Значит, там, наверху, за решёткой, обитаемый сектор.
        - Да. Подложил прямо под заслонку на водозаборе, - ответил Ткачу голос, похожий на бабский.
        - Сейчас проверим, - зазвучали удаляющиеся шаги, а потом на некоторое время установилась тишина.
        - А ты принёс, что обещал? - продолжил писклявый голос спустя минут пятнадцать, когда шаги вернулись.
        - Держи. Как договаривались.
        - Тяжёлый.
        - Тринадцать с лишнем кило. Девятьсот девяносто девятой пробы.
        - Да-а-а. Значит, поедем на юг уже завтра?
        - Ш-ш-ш, погоди. - После этих слов где-то в глубине сильно бухнуло и сотрясло бетонные своды.
        - Но ты же обещал, что взорвёшь завтра! А я… грх-х-х. - Говорящий словно подавился своими словами.
        В ту же секунду о бетон звякнуло что-то металлическое, а за этим послышался звук падения тела. Мне на лицо закапало тёплым.
        Глава 30
        Существует ли предел говна? Когда говно случается, мы расстраиваемся: «Вот говно!» Когда говно усугубляется, мы расстраиваемся сильнее: «Твою ж мать! Сколько можно?!» Когда говно накрывает нас с головой, мы опасливо задумываемся: «Ну, это всё, закончилось?» Когда это не заканчивается, мы ломаемся: «Говно…» Но и это не всё. Есть следующая ступень. Она приходит нежданно, как пожар в разрушенной ураганом живодёрне. И тогда… ты начинаешь наслаждаться говном.
        Я старался дотянуться плечом до глаза, чтобы стереть накапавшую сверху кровь, когда услышал позади журчание.
        - Нет-нет-нет…
        Рефлекторно попытавшись оглянуться, громко треснулся головой о решётку слива.
        Но Ткачу было плевать. Не утруждая себя проверкой водостока, он поспешил прочь, лязгнув напоследок подобранным с пола слитком.
        Шум воды усиливался, и усиливался быстро.
        - Дьявол!
        Я, извиваясь, словно гусеница, пополз вперёд по коробу. Мне было уже всё равно, куда я выползу: в тюремную камеру, в разделочную мясника, в сортир к Малаю. Куда угодно, лишь бы там не было воды. Быстрее, дальше, выше!
        Действуя в полном соответствии с олимпийским девизом, я пробирался вперёд по водостоку. Я помогал себе всем, чем можно: ногами, жопой, лицом, даже сломанными руками, перестав ощущать боль. Но это не спасло. Ледяной поток нагнал меня. Подхватил и понёс. Единственное, на что я был способен теперь - сделать последний вдох и держать глаза открытыми, чтобы не втемяшиться башкой на повороте.
        Свет всё ещё проникал через решётки водостока - значит, жилой сектор пока не затоплен и вода поднимается снизу. Это хорошо. Есть шанс вынырнуть. Но так будет недолго. Сквозь шум бурлящего в коробе потока уже слышались крики и суматошный топот.
        А я всё летел вперёд, гонимый вырвавшейся из оков стихией. Раза два или три эта стихия успела хорошо приложить меня о стену. В первый раз было больно. Второй - окоченевшее тело едва почувствовало. А в третьем я уже не был уверен. Помню, темнеющая картинка перед глазами дёрнулась, пузырей вокруг стало больше, и меня потащило наверх.
        Очнулся я на залитом водой полу от того, что приложился о бетон своей посиневшей рожей. Кроме неё пострадала ещё и грудь, принявшая основной удар. Кажется, я сломал ребро. Зато избавился от воды в лёгких и в желудке заодно.
        Пополз вперёд. Просто вперёд, как лежал, так и пополз. Я понятия не имел, где нахожусь, вокруг бурлила грязная ледяная вода, а голова уже не соображала от недостатка кислорода и переизбытка свалившегося на неё говна. Нужно было двигаться. Хотя бы для того, чтобы не окоченеть.
        Не уверен, но, по-моему, я хохотал. Во всяком случае, мне было чертовски весело. В один прекрасный момент всё вокруг сделалось будто бы нереальным, происходящим не со мной, но перед моими глазами. Уставшее от объективной реальности серое вещество отказалось воспринимать её. Это было не отчаяние, нет. Это было счастье. Чувство абсолютной свободы, когда даже собственная жизнь не является ценностью достаточной, чтобы её утрата испортила мне настроение. Я радовался тому, что есть здесь и сейчас. Глотал затхлый воздух и радовался, что дышу. Грёб сломанными руками и радовался, что не тону. Хватал проплывающие рядом трупы и радовался, что есть опора для передышки. Если бы в тот момент я умирал, то радовался бы, что узнаю нечто новое.
        Но я не умер. Ледяной поток протащил меня, кажется, по всей утробе Убежища и отрыгнул, будто непереваренную кость, в удивительно знакомый коридор. Тёмный, сырой и жутко холодный. Настолько холодный, что почти лишившееся чувствительности тело скорчилось от боли, будто уколотое тысячами игл.
        Неужели я наверху? Неужели здесь выход?
        Я кое-как поднялся на ноги и заковылял к свету, ежесекундно ожидая, что со следующим шагом замёрзшие чресла треснут и рассыплются осколками, оставив меня беспомощно вмерзать в быстро нарастающий снизу лёд.
        Да. Да-да-да! Вот он - родной ангар! Ряды машин… Это выход! Но… Стоп. Откуда этот свет? Мой путеводный свет, мать его! Ведь я прикрывал дверь, оставил только небольшую щёлку. Дьявол. Ворота… они открыты.
        На воду, искрящуюся в трапеции света, упала тень.
        Я, стараясь не шаркать натурально обледеневшими ногами, отполз за колесо ближайшего грузовика и продолжил наблюдать из своего тёмного угла.
        Из-за оранжевого гусеничного вездехода вышел человек, приладил стартёр в гнездо под решёткой радиатора и несколько раз крутанул.
        Это был Ткач.
        «Загрызу суку».
        Я бросился вперёд, когда оживший мотор вездехода взвыл, дверца кабины захлопнулась и машина начала выруливать к воротам. Правда, «бросился» - сильно сказано. Начал переставлять ноги в темпе чуть выше прогулочного шага. Но и это отняло у меня все оставшиеся силы. Я упал. И пополз. Примерзая локтями и коленями к полу, оставляя на нём куски кожи. Я прополз ангар. Выполз наружу. И ещё какое-то время толкал окоченевшее туловище одной ногой по следу гусеничных траков, пока не отключился…
        На следующий сеанс связи реальность вышла внезапно, застав меня врасплох. Разлепив глаза, я долго не мог сообразить, что происходит. Почему я двигаюсь спиной вперёд? Что за коряга волочится позади? И откуда эта вонь? А потом сеанс так же внезапно прервался…
        - Отойди. Отойди отсюда, - слышалось где-то далеко-далеко недовольное ворчание, топот и пыхтение. - Уйди, глупый кот. Ошпарю же. Погуляй. Ну, давай, всё тепло выпустишь.
        - Зеркала… - разлепил я губы.
        - Чего? - произнёс тот же голос, но уже ближе.
        - У него были зеркала? - Я всё ещё не открыл глаза и пребывал в собственных мыслях.
        - Какие зеркала?
        - Заднего вида?
        - Э-э… Не знаю. Правда, не знаю, - обратился голос к кому-то ещё извиняющимся тоном. - Где зеркала? У кого?
        - У Ткача, на вездеходе. Он видел? Видел меня?
        - У Ткача? Это твой друг?
        - Друг… Да. Мы добрые друзья…
        Похоже, я заснул, так и не успев до конца проснуться.
        Повторное пробуждение было куда жёстче предыдущего. В первое мгновение я решил, что горю.
        - Тише-тише! - подскочил ко мне тощий дед, закутанный в тряпьё. - Не шевелись. Лежи.
        - Дьявол!!! Что со мной?!
        - Ты весь отмороженный.
        - Да, мне такое уже говорили. - Я пригляделся. - Постой. Ты же…
        - Альберт, - ощерился дед наполовину заполненными дёснами.
        - Точно. Как я здесь оказался?
        - Это всё кот. Большой кот, пушистый.
        - Что ты несёшь? Какой кот? Дьявол! Почему так больно?
        - Ты весь во льду был. Кожа волдырями пошла, местами почернела даже. А сейчас оттаял чуток и распух. Альбертик думал, помрёшь. И руки у тебя сломаны. Альбертик вот досочки к ним приладил, как в книжке нарисовано, чтобы срастались. Лучше не двигайся. А то опять кричать будешь. Альбертик такого не любит. - Умалишённый закрыл уши ладонями и поморщился. - Голова болит от такого. У Альбертика с голоду всегда голова болит. А от шума того гляди треснет. Но Альбертик это поправит. - Старик перестал гримасничать и, щерясь, подковылял к печке. - Супец, - ткнул он пальцем в стоящий на огне котелок. - Из зайца. Это кот утром принёс. Хороший кот. Отдам ему кости. Он и тебя принёс. Но не дал… Эх-хе… хе-хе-хе.
        Снаружи раздался скрежет, будто кто-то дерёт доски когтями.
        - А вот и он, нагулялся уже. - Альбертик поднялся по ступенькам и открыл дверь. - Супец почуял? Ну, заходи. Скоро обедать будем.
        В берлогу, вместе с холодом и облаком снега, звеня примёрзшими к шерсти ледышками, ввалилось лохматое существо.
        - Красавчик! - Я, пересиливая боль, приподнялся на локте.
        - Кто? - растерянно улыбнулся Альбертик.
        - Где же ты, скотина, пропадал?
        - Э-э… Он погулять ходил. Он всегда так…
        Блудный питомец прыгнул ко мне и лизнул в лицо, едва не содрав обмороженную кожу шершавым языком.
        - Так вы знакомы? - промямлил старик.
        - Давно я здесь?
        - Ну… это… - Мой вопрос поставил старика в тупик.
        - День, два?
        - Вчера был, - начал загибать Альбертик пальцы, - позавчера был, за день до того был, за день до того, как до того…
        - Ясно. Можешь не продолжать.
        - У Альбертика с памятью-то не очень, - виновато пожал старик плечами. - Бывает, выйдет Альбертик из дому, а зачем вышел - не помнит, ну и обратно. А потом, глядь, в штаны напустил. Пописать, значит, собирался. Мамуля ругает…
        - Из дому, чтоб поссать? Заведи себе парашу.
        - Так это ж по теплу. Правда, забывает иногда Альбертик, как там, снаружи. Однажды вот спросонья пошёл по большой нужде да и отморозил себе всё. Во, глянь, - потянулся он к ширинке.
        - Избавь, - отвернулся я, но тут же, терзаемый внезапным приступом паники, приподнялся на локтях и откинул одеяло. - Фух.
        - Цел вроде, - подтвердил мой диагноз Альбертик. - Покраснел только.
        - Что с Убежищем? - снова упал я на скрученное тряпьё, заменяющее мне подушку.
        - Нет-нет-нет, - замотал дед башкой, съёжившись, будто его собираются побить.
        - Что «нет»?
        - Альбертик не ходит к Убежищу. Больше нет. Мамуля сердится. Мамуля говорит, что плохие люди из Карпинска крутятся у входа, и даже… - Старик на полусогнутых подковылял ко мне и зловеще прошипел в ухо: - И даже внутри. Да-да-да. Ворота открыты. В Убежище что-то случилось. Что-то плохое. Плохие люди выносят оттуда мертвецов! Я сам видел! Ой! - прикрыл Альбертик рот ладонью и затараторил, озираясь: - Прости, мамуля, прости меня. Я случайно там… Совсем недолго, только одним глазком. Прости-прости.
        - Кто они такие?
        - А? - прервал старик сеанс общения с духом усопшей мамаши.
        - Плохие люди из Карпинска. Кто они?
        - Просто люди, - пожал Альбертик плечами. - Которые едят других людей. Если смогут поймать.
        - Их много?
        - Альбертик не знает, - попытался он съехать с темы. - Не спрашивай про них. Они плохие. Мамуля не разрешает…
        - Она не слышит тебя.
        - Что?
        - Твоя мамаша отдала концы полвека назад.
        - Нет, - нервно ощерился Альбертик. - Зачем ты так говоришь? Это неправда.
        - Последняя запись в её дневнике от ноября. Она ведь умерла зимой, да? А ты - совсем пацан. Нихера не умеешь. Без жратвы. Один, с трупом в землянке. Как ты поступил с ней, дружище? В жизни не поверю, что сумел вытащить наверх и похоронить. По крайней мере, целиком. Ты разрубил её, да?
        - Замолчи, - прошипел Альбертик, попятившись в дальний угол.
        - Разрубил топором, как свиную тушу.
        - Замолчи, - обхватил он голову руками.
        - Она ещё не успела стухнуть. Только небольшой душок. О… Так много мяса. А ты так голоден. Безумно голоден.
        Альбертик сел и зажал голову между согнутыми коленями.
        - Замолчи-замолчи-замолчи…
        - Я не виню тебя. Я всё понимаю. Но ты должен признать, что мамули больше нет. И это не твоя вина. Просто так вышло.
        Плечи старика затряслись от всхлипов.
        - Знаешь, - продолжил я, - думаю, она бы одобрила твоё решение. Уверен, что одобрила бы. Это тебя спасло. А что может быть важнее для матери, чем жизнь своего ребёнка?
        Альбертик не выдержал испытания жалостью и зарыдал в голос. А когда взял себя в руки и успокоился, начал говорить. Обо всём, не затыкаясь.
        Из безудержного потока слов удалось выяснить, что квартирующие в Карпинске людоеды вовсе не местные, а пришлая лет пять назад банда, свихнувшаяся в полном составе на творящихся в этом городе странностях. Народу там - человек сорок. Сейчас уже за вычетом дюжины. А заправляет ими некая старуха, известная в банде как Чёрная Анна. Старуха, судя по всему, реально древняя, потому что даже Альбертик, отнюдь не вчера родившийся, называл её старой каргой. Анна, по его словам, была кем-то вроде колдуньи, если я верно помню обширно цитируемую моим информатором сказку о Бабе Яге, и могла управлять мороком. Но самое главное, что мне удалось выяснить, так это то, что банда Чёрной Анны частенько совершает набеги на окрестные поселения, в том числе и на Березники с Соликамском. А из этого следует, что у них есть транспорт.
        - Ты видел у них машины? - спросил я Альбертика, когда тот приготовился присесть мне на уши с очередной историей о своём моральном разложении.
        - Машины? Нет, не видел. Но слышал. Звук мотора. Когда твой друг Ткач проезжал по этой дороге, Альбертик как раз решил, что это они, и спрятался. Потому что, знаешь, если они поймают Альбертика…
        - Да-да, я помню. Спустят с тебя шкуру, выпотрошат и засунут в кипящий котёл.
        - Нет-нет-нет, - помотал головой Альбертик, возмущённый моим неточным пересказом. - Сначала засунут в кипящий котёл, а уж потом выпотрошат!
        - Как скажешь.
        - Это не шутки, - испуганно округлил старик глаза. - Ты не видел, что они делали с разведчиками из Убежища. А Альбертик видел. Хуже этого ничего быть не может.
        - Может. Поверь.
        - Хуже, чем свариться живьём?!
        - Ну подумай сам. Сколько ты протянешь в кипящем котле, да ещё со спущенной шкурой? Минуты. Я на месте плохих людей предпочёл бы запечь тебя в шкурах.
        - Как это? - выдохнул Альбертик.
        - Ничего сложного. Берётся один связанный старикан, две больших шкуры, большая игла, жилы и верёвка. Шкуры кладутся крест-накрест, старикан сажается в центр. Шкуры сшиваются жилами промеж собою. Нужно сделать так, чтобы башка начинки наружу торчала, но больших дыр между шеей и шкурами не было. Получается этакий кожаный кувшин. Вся эта конструкция подвешивается в метре над землёй, а снизу разводится костерок. Преимущество данного способа приготовления в том, что длится это дело несколько часов. Начинка медленно тушится в собственном соку. Причём первый час обычно уходит на вырабатывание этого самого сока. Начинка пытается слезть с огня и раскачивает мешок, извивается там, орёт благим матом. При этом обильно потеет, опорожняет кишечник и мочевой пузырь. Ко второму часу выбивается из сил, и начинается собственно готовка. Сначала готовятся ноги, жопа и гениталии.
        - Чего? - пискнул Альбертик, насилу разомкнув побледневшие губы.
        - Причиндалы твои.
        - А.
        - Потом, к четвёртому-пятому часу, когда низ уже покрылся румяной корочкой, жар добирается до ливера. Тут хорошо бы взбодрить начинку шмалью позабористее, иначе отключится. А так будет в сознании, пока кишечник и почки доходят до кондиции. Подыхает начинка уже наполовину пропечённой. Время приготовления может быть и больше, если грамотно поддерживать нужный огонь. Говорят, особо умелые повара пекут по десять часов кряду.
        В землянке повисла молчаливая пауза. Альбертик смотрел на меня не мигая и, кажется, перестал дышать.
        - Эй, - повёл я забинтованной клешнёй у него перед носом.
        - Кто ты? - прошептал старик. - Кто ты такой?
        - Человек. Просто человек. Который убивает других человеков. Если сможет поймать. Но перед этим я говорю с ними.
        - Ты убьёшь Альбертика?
        - Возможно.
        - Почему?
        - Потому что возможно всё. А я не даю обещаний, которых не могу сдержать. Но если ты будешь вести себя хорошо и я пойду на поправку, мы расстанемся добрыми друзьями. Скажу больше. Если поставишь меня на ноги, я избавлю тебя от соседей.
        - Правда? - воспрял духом Альбертик. - Ты сможешь?
        - Смогу.
        - Один?!
        - Нас двое, - кивнул я на Красавчика.
        - Но их сорок!
        - Тогда тебе лучше поторопиться с моим излечением, чтобы успеть до весны.
        - До весны? - нахмурился старик.
        - Будет обидно, если столько мяса пропадёт, стухнув.
        - А что ты будешь делать потом?
        - Потом… Двину на запад. Хочу повидать старого друга. В последний раз…
        Эпилог
        Молодая голубоглазая женщина с «СВД» за плечом сидела на корточках возле врытой вертикально металлической плиты и водила ладонью по сухой, прогретой солнцем земле перед нею.
        - Мы ради этого сделали такой крюк? - раздражённо спросил стоящий рядом мужчина в степном камуфляже, поправляя висящий поперёк груди «АКМ».
        - Да, - ответила женщина.
        - Ну, и кто здесь лежит?
        - Кол, - кивнула женщина на плиту с тремя выбитыми на ней буквами.
        - Спасибо, я умею читать. Кто он?
        - Охотник за головами, убийца и просто хороший человек. - Женщина поднялась на ноги и отряхнула ладони.
        - Должно быть, он последний из хороших людей, похороненных в Нижнем Новгороде, - язвительно заметил мужчина.
        - Вероятно, - согласилась его спутница без тени иронии.
        - Что он тут забыл?
        - Проплывал мимо, - указала женщина на обгоревший остов двухпалубного парохода, зарывшийся в песчаный берег напротив развалин Кремля.
        - Это была его посудина?!
        - Да.
        Мужчина присвистнул.
        - Небедный сукин сын.
        - Он много и усердно работал. И всегда доводил начатое до конца.
        - Я тоже много работаю и довожу до конца. А на пароход так и не скопил.
        - Хм… - усмехнулась женщина, глядя на каменистую землю возле надгробия. - Когда-то, очень давно, он связался с одним человеком, и они вместе отправились на Северный Урал за богатой добычей. Без транспорта. Зимой. Не имея чёткого плана. Не зная местности…
        - Сумасшедший. Это ж самоубийство.
        - Верно. А они дошли. Но человек, с которым он отправился на поиски, предал его и бросил умирать.
        - Эка невидаль. Похоже, этот Кол не так уж и крут был, раз его кинули, как лоха, - ощерился мужчина белозубой улыбкой.
        - Он сумел выжить, - продолжила женщина, лишь поиграв желваками в ответ на неосторожную реплику, - и добраться до ближайшего города. Правда, чуть не остался калекой. Из него вынули девять пуль. Восстанавливался шесть лет.
        - Везунчик, - хихикнул мужчина.
        - А потом он ушёл на запад. Искать своего бывшего компаньона…
        - Идиот. Это ж всё равно что иголку в стоге сена искать. Через шесть-то лет. По ходу ему из башки десятую пулю достать забыли.
        - И нашёл. Он его выследил. Подкараулил в ночлежке на окраине Иваново…

* * *
        Стоящая на подоконнике керосиновая лампа тускло освещала голые тёсовые стены и закопчённый потолок небольшой комнаты. За столом сидели два человека: крепкий мужчина лет сорока в майке и камуфляжных штанах, заправленных в расшнурованные берцы, и тёмноволосый парень, на вид не старше двадцати пяти, одетый в униформу защитного цвета.
        - Выпей с нами. - Старший откупорил бутылку и выставил на стол третий стакан.
        Сидевшая на топчане заплаканная голубоглазая девушка боязливо откинула укрывающее её покрывало и спустила босые ноги на пол.
        - Ну же, - наполнил стаканы старший.
        - Вообще-то хозяин не… - прошептала девушка, присаживаясь за стол.
        - Мне плевать, что говорит твой хозяин, - перебил её мужчина. - Пей. За Михаила. У него сегодня день рождения.
        Девушка испуганно посмотрела на парня, сидящего по левую руку от неё.
        Тот, поджав губы, кивнул: «Лучше выпить».
        - Не чокаясь, - добавил старший, видя, как девушка осторожно тянет к нему поднятый стакан, после чего опрокинул свой, снова наполнил, достал папиросу, открыл форточку и закурил, выпуская дым в вечернюю прохладу за окном.
        Парень наклонился и, пошуршав брезентом, выудил из вещмешка кусок хлеба.
        - Держи, - усмехнувшись, отдал он его беспомощно хватающей ртом воздух девушке. - А ты молодец. До дна.
        - Я раньше никогда… - выдохнула та и закашлялась.
        - Серьёзно? Тебе сколько?
        - Пятнадцать, - застенчиво улыбнулась девушка и поправила съехавшую с плеча порванную вязаную кофту, спускающуюся до середины бёдер.
        - Ему было бы столько же, - прохрипел курящий возле окна мужчина.
        - А кто это - Михаил?
        - Его сын, - шепнул парень, кивнув на старшего, и помотал головой в знак того, что не стоит развивать затронутую тему.
        - Ну, рассказывай, что там произошло, - вернулся мужчина к столу, забычковав папиросу о стену, и наполнил два опустевших стакана.
        - Я… я просто зашла… чтобы убрать в комнате, - сбивчиво начала девушка, раскрасневшаяся от выпитого. - Он сидел и смотрел, как я убираюсь, а потом, ни слова не говоря… - Она всхлипнула. - Повалил меня на пол и… Я оцарапала ему лицо, сумела отпихнуть. Кажется, он ударился затылком. А я сразу побежала и стала стучать во все двери. У вас оказалось открыто. Там мои туфли и юбка остались…
        - Он сейчас в комнате?
        - Нет. Когда я бежала, видела, что он пошёл в другую сторону.
        - Вещи при нём были? - уточнил парень.
        - Нет. Так и пошёл в одной рубашке.
        - Значит, вернётся, - поскрёб щетину старший. - Так чего ты от нас хочешь?
        - Я… я хочу, чтобы вы его проучили.
        - Проучили? - усмехнулся мужчина.
        - Сделайте так, чтобы он исчез отсюда. Иначе мне придётся исчезнуть. А я не знаю, куда идти. - Девушка прижала колени к груди и, обхватив их, затряслась от беззвучных всхлипов.
        - Эй, - тронул её парень за плечо. - Давай без этого. Мы поможем.
        - Стас, - одёрнул его мужчина, после чего обратился к уткнувшейся лицом в колени девушке: - А что, тутошняя охрана нихера не может?
        Та лишь помотала головой, отчего золотистые волосы упали на лоб, поблёскивая в отсветах лампы.
        - Как будешь платить?
        - А… - всхлипнула девушка, подняв глаза. - А сколько нужно?
        - Пятьдесят серебряных.
        - Москва… - развёл парень руками.
        - Не называй меня так. Я уже сто раз говорил, - огрызнулся мужчина и повторил: - Пятьдесят.
        - У меня нет столько, - утёрла девушка слёзы. - Но… я что-нибудь придумаю.
        - Слышь, - кивнул парень мужчине на дверь, - пошли, переговорим. - И, выходя, подмигнул улыбающейся ему гостье.
        - Ну? - донеслось из-за неплотно прикрытой двери.
        - Ты чего сегодня сволочной такой?
        - Слова выбирай.
        - Не видишь, девке помочь надо?
        - Ага, помощник. Он ей помогать будет, а мне потом расхлёбывать.
        - Я сам всё сделаю. Будто в первый раз. Глаза-то протри. Ну? Пожалуйста.
        - Кобелина. Хер с тобой, делай.
        Они вернулись в комнату и сели за стол. Парень выглядел заметно повеселевшим. Мужчина же, наоборот, помрачнел. Казалось, ему нехорошо. Но рука снова потянулась к стакану.
        - Подняли. За справедливое возмездие!
        - Так вы мне поможете?! - засияла девушка.
        - А то как же? - просипел мужчина и шумно втянул ноздрями воздух через приложенный к носу рукав. - Или мы не добрые самаритяне? - качнулся он, поднимаясь. - Ого. Что-то… э-э… Пойду я обратно, на воздух. А вы тут пока…
        Мужчина проковылял к выходу и, не рассчитав силы, громко хлопнул дверью.
        - Как хоть зовут-то тебя? - улыбнулся девушке парень.
        - Ольга, - представилась та, улыбнувшись в ответ.
        …На улице заметно потемнело. Разбитую просёлочную дорогу в десятке метров от крыльца было почти не разглядеть. Даже стоящая совсем рядом телега едва видна. Или это не из-за темноты?
        Мужчина привалился плечом к стене и потёр глаза, но тьма только сгустилась… когда чьи-то крепкие как сталь руки сомкнулись на его шее.

* * *
        - Придушил прямо на крыльце, когда тот вышел подышать, - продолжила женщина, глядя на могильную плиту. - Кинул в телегу и увёз.
        - Зачем? Над трупом поглумиться.
        - Он не убивал его. Нет…

* * *
        - А тебя так просто не пронять, да? - прозвучал возле уха хрипловатый и насмешливый голос, такой знакомый…
        - Что?!.
        - Тс-с-с, - прошипела обвившаяся вокруг мужчины тень. - Ещё потолкуем. А теперь баюшки.
        Человек в чёрном подхватил обмякшее тело и, перенеся его на телегу, укрыл брезентом, после чего бросил на веранду поднятый с земли камень.
        - Ну, мне пора, - девушка встала и, неловко ступая по затоптанному глиной полу, направилась к двери.
        - Уже? - нахмурился парень. - А…
        - Сначала дело, потом оплата, - улыбнулась она. - Ты знаешь, где меня искать.
        - Конечно, - нехотя согласился тот.
        - Чего так долго? - повернул голову сидящий за вожжами человек, и янтарные огоньки блеснули под капюшоном, преломив свет из окна. - Я чуть яйца не отморозил.
        - Это, знаешь, не раз плюнуть, - ответила запрыгнувшая на тронувшуюся с места телегу девушка, уже натягивая штаны неброской камуфляжной расцветки.
        - Всё нормально?
        - Да, если не считать стакана дрянной водки, с которого я, похоже, сейчас блевану. И не делай вид, будто беспокоился за меня.
        - М-м… ладно. А что со вторым?
        - Ничего.
        - Ты должна была…
        - Я не убиваю за компанию.
        - Дурная привычка. Избавься от неё.
        - К тому же, - девушка улыбнулась, - он милый.
        - Вот дерьмо, - усмехнулся человек в чёрном, и тонкие, иссечённые шрамами губы сложились в кривую ухмылку. - А я милый?
        - Нет.
        - Ты разбиваешь мне сердце.
        - Не ври. Если бы у тебя было сердце, ты был бы мёртв. Я помню ту дыру в твоей груди.
        - Это жестоко.
        - Значит, тебе должно понравиться.
        - Свяжи его, - кивнул человек на укрытое брезентом тело позади себя.
        - Не помешает, - согласилась девушка, достав из вещмешка верёвку. - Здоровый, сволочь. Пришлось два раза подливать. Можно, я отрежу ему палец?
        - Извини, детка, он нужен мне целиком.
        - Так нечестно. Эта падла убила моих родных, а не твоих. Я должна что-то забрать.
        - Потерпи до Арзамаса. Не хочу, чтобы он истёк кровью по дороге.
        …Единственная лампа в конусообразном жестяном абажуре, висящая под потолком бетонной коробки без окон, освещала прикованного к металлическому стулу мужчину и поблёскивающие инструменты на расстеленной у его ног мешковине.
        - Где я? - прохрипел мужчина, часто моргая от направленного света.
        - Хм. Он не догадывается? - донёсся из-за спины знакомый девичий голос.
        - Это ты?! - дёрнулся мужчина что есть силы, но привинченный к бетонному полу стул даже не шелохнулся. - Чёртова сучка!!! Это ведь ты?! Ну! Покажись, тварь! Паскуда! Я тебе!..
        Гневная тирада оборвалась, когда возле затылка мужчины хрустнул взведённый курок.
        - А-а… Решила попугать? Не на того напала, сучка. Я сейчас…
        Выстрел, отразившись от стен, пола и потолка, прозвучал настолько оглушительно, что следующую минуту контуженый слуховой аппарат воспроизводил только монотонный писк, через который в конце концов пробился звонкий смех, вторящий мерзкому хрипловатому хихиканью.
        - …обожаю, чёрт подери! - подавился кашлем хриплый.
        - Давай делать так каждый раз, как он скажет «Я», - хохотала девушка.
        - О, боюсь, что не могу себе этого позволить. Ты даже не представляешь, насколько велико его чувство собственного величия.
        Разговор затих, а прикованный к стулу мужчина всё вслушивался в тишину, желая услышать ещё раз тот странно знакомый хриплый голос.
        - Этого не может быть, - заговорил он, так и не дождавшись возобновления беседы за спиной.
        - Чего? - прошипело возле самого уха, и чей-то палец стёр бегущую по щеке кровь. - Чего не может быть?
        - Ты умер, - ответил мужчина без особой уверенности в голосе. - Умер там, в Убежище.
        - Серьёзно?
        - Я сломал тебе руки. Я отправил тебя на смерть. Я тебя утопил…
        - Ну вот, - обратился хриплый голос в сторону. - Минус двенадцать серебряных. А ты говоришь…
        Обогнув стул, в круг света вышли двое: девушка лет пятнадцати в лесном камуфляже и армейских ботинках и высокий худощавый человек в плаще, с покрытой капюшоном головой и с револьвером в руке.
        - Ну, - его освещённая половина лица расплылась в зверином оскале, - здравствуй, Алексей. Скучал?
        Мужчина, всё ещё не веря собственным глазам, смотрел на склонившегося к нему человека в капюшоне и мотал головой.
        - Как? - произнёс он наконец.
        - Не хочу быть банальным, но… - человек взял с расстеленной мешковины скальпель, - тут я задаю вопросы. - После чего передал скальпель своей юной спутнице и отступил в тень.
        - Палец? - спросила та, приняв инструмент.
        - Ухо, - ответил человек в капюшоне. - Для начала.
        - Эй, - заёрзал мужчина на стуле. - Эй, слушай! Девочка… Как тебя? Нет-нет-нет! Не делай этого! Ты не знаешь, с кем связалась. Не представляешь себе, что это за мразь.
        - Ошибаешься, - пропела та, неспешно шагая вокруг обездвиженной жертвы, - я хорошо тебя знаю.
        - Смешно, - нервно ощерился мужчина. - Дьявол! - резко дёрнул он головой, почувствовав, как скальпель касается волос над ухом. - Ты не понимаешь! Этот урод использует тебя. Он… Он же больной. Ему это в кайф. А тебе зачем?
        - Левое или правое?
        - Что?
        - Ухо. Левое или правое?
        - Да послушай же меня. Я ведь ничего тебе не сделал. А он… Это всё из-за денег. Понимаешь? Золото. Он хочет золото, вот и притащил меня сюда. И у меня оно есть. Это правда. Я поделюсь с тобой. Половина. А? Что скажешь? Мало? Бери семьдесят процентов. Восемьдесят. Ну же! Тебе этого до конца жизни хватит и детям останется. Просто убей его. Убей. И мы всё решим полюбовно.
        - А ты забавный, - донеслось из темноты. - Раньше не замечал. Всё-таки люди меняются…
        - Ладно, - заговорила девушка, остановившись у мужчины за спиной. - Я сама выберу.
        Тонкие, но сильные пальцы вцепились мужчине в правое ухо, оттянули его, и скальпель с хрустом полоснул сверху вниз, после чего мощный рывок полностью отделил ушную раковину вместе с лоскутом щеки.
        Вопль боли заполнил комнату, рождая звенящее эхо.
        - А-а-а-а-а!!! Тварь!!! Ёбаная тварь!!! Тебе конец, сука!!! Лучше убей прямо сейчас! Потому что иначе я тебя порву кхуям! Зубами порву!!! Блядь тупая!
        - Сколько экспрессии, - хихикнул голос из темноты, когда брань прекратилась, сменившись тяжёлым дыханием и скрежетом зубов. - Ну брось, Алексей. Было бы из-за чего так переживать. Это всего лишь ухо. У тебя же есть второе. И вообще много чего ещё есть.
        - Я всё расскажу, - прохрипел мужчина, глядя в пол.
        - Так скоро? - печально донеслось из темноты. - Я надеялся на более насыщенную прелюдию.
        - Спрашивай. Что тебе нужно знать? Где золото? А там оно, километрах в тридцати от Камня. Лежит, тебя дожидается. Та оранжевая жестянка с гусеницами заглохла, чуть отъехав. Пришлось золотишко на горбу тягать. Но пятьдесят три кило плюс к остальной поклаже - это, скажу тебе, не хер собачий. Чуть не сдох, пока его пёр. Так и бросил в лесу. Ветками закидал и пошёл себе дальше. Представляешь? Сорок килограммов чистого золота в снегу похоронил! Один кирпич только оставил себе. Да и тот бросить пришлось вместе с рюкзаком, когда от волков драпал. Так-то вот. - Мужчина исподлобья взглянул в темноту и ощерился. - Видно, не судьба нам с тобой, Кол, жить на широкую ногу. Ну а потом…
        - Мне неинтересно, - раздалось из тени, и янтарные огоньки вспыхнули, отразив свет лампы. - Ты рассказываешь об очевидном. Меня же занимает другой вопрос, - человек присел, взял ножницы и медленно разрезал штанину на правой ноге прикованного к стулу мужчины, - сколько ты продержишься, прежде чем твои кишечник и мочевой пузырь начнут самопроизвольно опорожняться при слове «золото».
        - Ублюдок. Прекрати… Твою мать! Не надо!!! Я же… Чёрт… А! А-а-а!!! АААААААААААААА!!!

* * *
        Женщина обхватила себя за плечи, пытаясь унять нервную дрожь.
        - И? - спросил мужчина, с недоверием поглядывая на могильную плиту. - Он своего добился?
        - Разумеется. Очень быстро.
        - А дальше?
        - Дальше… посадил на цепь и заставил рыть тоннель. Подземный ход длиной в сто пятьдесят метров. Строительство заняло два года. Когда работа была закончена, он просто наблюдал, как его потерявший человеческий облик землекоп медленно умирает от голода. А потом скормил его труп Красавчику.
        - Кому?
        - Дай мне лопату, - протянула женщина руку, игнорируя вопрос своего спутника.
        - Что за Красавчик?
        - Его ручной мутант. Дай лопату.
        - Ты серьёзно? Ручной мутант?! То есть это какая-то уродливая хищная тварь?
        - Да. Он привёз его из Москвы. Дай лопату.
        - Из Москвы?! Надо быть совсем больным, чтобы туда соваться!
        - Дай уже мне чёртову лопату! - В голосе женщины появились едва заметные металлические нотки.
        - Зачем? - Мужчина вытащил из рюкзака требуемый предмет. - Ты что, собираешься откопать этого чокнутого ублюдка?
        - Я должна убедиться.
        - Ну, держи, - усмехнулся мужчина и в следующую секунду рухнул с раскроенным пополам черепом.
        - Спасибо, - упёрлась Ольга подошвой в его лицо и, вырвав из мёртвой головы остро отточенную «сапёрку», воткнула её в землю.
        Плотная каменистая почва поддавалась с трудом. Дующий с Волги ветер швырял пыль в лицо, а солнце немилосердно пекло на лишённом тени берегу. Но наконец лопата коснулась содержимого могилы.
        Ольга копнула ещё несколько раз, отбросила «сапёрку» и, встав на колени, принялась отбрасывать землю руками, пока не замерла, глядя вниз.
        - Кол… - на её покрытом пылью лице засияла улыбка, а взгляд голубых глаз устремился вдаль, будто высматривая кого-то на заросших ивами берегах. - Сукин ты сын…

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к