Начальник Америки (Тихоокеанская сага-3) Сергей Фомичев
        Тихоокеанская сага #03
        Приключения продолжаются. В уютный уголок Америки, осваиваемый потихоньку нашими героями, пожаловали гости.
        Заключительная книга цикла. Продолжение истории, изложенной в книгах:
        1. "Сибирский фронтир"         Начальник Америки (Тихоокеанская сага-3)
        Зачин
        цикл: Тихоокеанская сага.
        Книга третья. НАЧАЛЬНИК АМЕРИКИ
        Заключительная книга цикла. Начало истории см.:
        1. «Сибирский фронтир» 2. «Быстрее империй»
        ЗАЧИН
        Я стоял на палубе, одной рукой держась за ванту, вторую положив на рукоять шпаги. На мне была рубаха с жабо, синий, расшитый серебром, камзол. На ногах - синие же кюлоты, белые шелковые чулки и туфли с золотыми пряжками. На голове - треуголка. На кожаной перевязи висела шпага и кобура с пистолетом. Мой взгляд был устремлен вдаль и в будущее. Истерзанное солёными ветрами бородатое лицо способно было вселить во врагов ужас, в друзей гордость, а в преданных слуг благоговение.
        Вот только жутко затекли плечи и спина, пот сбегал вдоль хребта мелкими струйками, щекоча и не давая расслабиться. Многие часы я проводил в одной позе, пока молодой художник делал наброски. Ванта была бутафорской, камзол с перевязью и оружием из реквизита. В мастерской пахло скипидаром и льняным маслом. По вечерам горящие свечи превращали этот запах в жуткую вонь. За окном шумел Париж. Была весна 1778 года.
        В нескольких кварталах от мастерской умирал в муках Вольтер. Его кончины ожидали со дня на день. По Парижу ходили мрачные слухи о криках и стонах умирающего старика, о демонах, что притаились в тёмных проулках, дожидаясь его души. Одни его ненавидели и злорадствовали, другие любили, но ничем помочь уже не могли. А я, позируя для эпического полотна, цинично прикидывал, как бы опередить агентов Екатерины и подрезать (по выражению Тропинина) знаменитую библиотеку философа.
        Охота за книгами, скульптурой, живописью и антиквариатом стала моей очередной блажью и своеобразным политическим манифестом. Мне захотелось превратить Викторию в подлинную столицу нашей Америки, а всякой приличной столице полагалось иметь свои очаги культуры. И если создать собственные произведения искусств нашим колонистам было пока не по силам, разве что некоторые эксперименты в архитектуре могли стать со временем достоянием, то уж собрать коллекцию мировых шедевров с моими способностями не представляло труда.
        Пока в Виктории строился музей искусств и книгохранилище, я мотался по Европе, скупая целые библиотеки и домашние собрания. Конечно, дешевле всего было покупать оптом имущество нищего художника или его наследников, скупать домашнюю обстановку разорившихся торговцев Амстердама и прихваченное беженцами из Брюсселя. Через двести лет любые произведения эпохи будут в цене. Но всё же мне хотелось шедевров. Я надеялся. что картинная галерея в Виктории станет когда-нибудь мировым центром живописи, а книжное собрание сможет поспорить с библиотекой Конгресса и Британским музеем.
        Поэтому я стал завсегдатаем книжных аукционов лондонской компании «Бейкер и Ли», где покупал и современные книги, и средневековые фолианты, и редкие рукописи. Там же в Лондоне я посещал и торги, устроенные самим Кристи, а когда было время заглядывал в поисках редкостей в старинные аукционные дома Стокгольма, Гётеборга и Уппсалы.
        Коллекционирование предметов искусства ещё не овладело умами широких народных масс, вторичного рынка практически не существовало. Лишь монархи, обустраивающие дворцовые комплексы, и нувориши, что желали по-быстрому приобрести дышащий веками декор благородства, стали мне серьёзными конкурентами. Порой я наступал на хвост агентам Екатерины, каким-то ещё мутным личностям, гребущим живопись безо всякой системы. Возможно среди них были и попаданцы, как называл нашего брата Тропинин. На всякий случай я не расставался с верным чезетом.
        Я стремился ухватить побольше, пока в Европе царил недолгий мир, пока многочисленные железные занавесы не начали опускаться здесь и там, словно лезвия в компьютерной игрушке про персидского принца. На горизонте уже разгорался новый цикл войн, когда шастать через границы станет опасно. Австрия уже сцепилась с Пруссией за Баварское наследство. Франция, а за ней Испания, Нидерланды и другие страны уже готовились влезть в американскую войну за независимость. А там, как известно, не заставит себя ждать и Французская революция с последующими за ней Наполеоновскими войнами. И хотя социальные потрясения вызовут потоки иммигрантов, которые вынуждены будут продавать за бесценок культурные сокровища, но и риски возрастут неимоверно. А риски я не любил. Шедевров искусства много, а голова у меня одна.
        В неё, единственную, во время охоты за полотнами, мне и пришла идея запечатлеть на картине себя самого. А заодно и построенный моей волей город. Я начал присматриваться к художникам. Английским, голландским, фламандским. Золотой век голландской живописи к сожалению уже отыграл свою партию, но в Париже искусство ещё процветало. Я нашёл неплохого, хотя и неизвестного художника по имени Жан-Батист, что рисовал с одинаковым умением и пейзажи, и портреты. Я мог бы выбрать любого из мастеров, средств бы хватило. Мне вполне подошёл бы кто-нибудь работающий в стиле Верне, что написал серию картин с панорамами французских портов. Однако мастера с именем отказывались работать по чужим эскизам, а я не мог привезти их в Викторию для зарисовок с натуры. Замысел же требовал соблюдения исторических деталей, я особо настаивал на использовании моих этюдов и словесных описаний. У молодого парня с заказами не ладилось, поэтому он быстро воспринял доктрину «клиент всегда прав».
        На заднем плане изображалась гавань и несколько пришвартованных кораблей, на одном из них развивался флаг с Большой Медведицей. Следующим планом шла набережная с нашей первой крепостью, гостиницей «Императрица», конторой, другими зданиями; расходящиеся в разные стороны улицы. В дымке у самого горизонта возвышались горы со снежными шапками.
        Жан-Батист скрепя сердце согласился с навязанной композицией, рядом важных деталей, но возможно отомстил, когда мне пришло время позировать для центральной фигуры. Он не использовал манекен или похожего по комплекции человека, как делали его придворные коллеги, не набрасывал отдельно лицо, фигуру, жесты, детали одежды. Мне приходилось стоять часами, почти не меняя положения. С другой стороны, я мог быть уверен, что на картине будет изображение, а не какой-нибудь фотошоп с моим лицом.
        Нудное позирование принесло, однако, неожиданный результат. Оно вырвало меня на время из беличьего колеса, в котором я пребывал почти без перерыва всё последнее время. Не то, чтобы я не мог остановиться и подумать, но что-то всё время гнало меня вперёд, к цели, и только вынужденный простой у чёртовой ванты дал возможность неспешно пораскинуть мозгами.
        Какой-нибудь чиновник какой-нибудь империи, отправляясь занимать высокий пост в колонию, имеет несколько недель, а то и месяцев сплошного безделья в пути, особенно во время плавания, когда забота о пище и дороге лежит на мореходах и слугах. Поскольку больше чиновнику заняться решительно нечем, то он, в идеале, конечно, употребляет сие время на размышления о благоустройстве вверенных ему территорий. Хотя бы в перерывах между штормами, когда его не выворачивает наизнанку от качки.
        Мне же зачастую приходилось принимать решения на бегу, а это неизбежно приводило к ошибкам. А назад не вернёшься, не переделаешь, позади щелкали челюстями динозавры и шевелили лапками трилобиты.
        Я потерял несколько лет на Кадьяке, готовясь к ненужной войне с тлинкитами. Затем ввязался в еще более ненужную войну с испанцами за кусок территории к югу от Золотых Ворот. А что толку? Сан-Франциско так и не стал настоящим городом. Он даже не стал портом. Многие капитаны предпочитали бросать якорь в заливе Онисима - там где отстаивался во время короткой войны с испанцами наш славный кораблик (и который на моих картах значился заливом Ричардсона). Место было удобное, спокойное, красивое, защищенное от течений, штормов и врагов и, что немаловажно, оно располагалось ближе к нашим поселениям в северных долинах, на одном с ними берегу. Городок здесь возник сам собой, без какого-то плана. Наши старые укрытия времён конфликта с экспедицией Гаспара де Портолы стали своеобразным историческим центром. В один прекрасный момент Варзугин не выдержал и перенёс туда штаб-квартиру компании.
        Наш прежний форпост на юге превратился в обыкновенную деревню, где несколько сотрудников компании и дюжина местных индейцев продолжали ухаживать за испанскими посадками. И ради этой малости мы испортили отношения с единственным европейским торговым партнером в Америке. Я бы с радостью вернул им контроль над территорией, если бы только можно было восстановить отношения. Но теперь закусили удила уже сами испанцы. Наших парламентеров отгоняли выстрелами в воздух и руганью. Ни северные меха, ни европейские игрушки не могли соблазнить упертых донов. Правда и наступать они не решались. Через дружественных индейцев мы отслеживали ситуацию в стане врага. А вот ему добывать информацию о нас было сложнее. Испанцы время от времени посылали разведывательные корабли в северные широты, но с моря многого не увидишь.
        Поскольку войны не намечалось, Алькатрас опустел тоже. Ему нечего стало прикрывать. На острове стояли теперь только фальшивые батареи.
        А Саусалито процветал. Честно говоря, доведись мне поселиться в Калифорнии, то я и сам бы остановил выбор на этом городке. Прекрасные виды, ландшафт, микроклимат. В моё время там проживали исключительно богатеи. Жаль, что историческое имя, которое означало на испанском ивнячок, прицепить к городку было сложно, разве что провернуть какую-нибудь специальную топонимическую операцию во главе с единственным нашим испанцем Хавьером.
        Проблемы вылезали и в мелочах. Нашу первую мостовую на набережной жители убили за несколько лет. Камни и кирпичи попросту утонули в грунте, а сверху народ натащил грязи из пригородов, переулков, дворов. Лошади вносили свою лепту (по причине их малой численности пока незначительную), дожди пригоняли с возвышенностей потоки глины и песка, отчего на улицах образовались широкие наносы. Можно было всё это очистить, отремонтировать, но проще казалось положить сверху новое покрытие. Теперь-то я понял, почему археологи в городах при раскопках находят многоуровневые мостовые, и как нарастают эти исторические слои.
        Тропинин предложил брать пример с римлян и выкладывать дорогу по науке. Внизу крупный камень, затем щебень, песок и поверх уже брусчатка. Затрат получалось на порядок больше, но и простоять такое покрытие могло веками. Для дождевых потоков следовало устроить дренаж или хотя бы направить стоки в общую канализацию, если не доходят руки до ливневки. Этим теперь и занимались бездельники, желающие заработать на лишнюю порцию выпивки.
        Не заладилось у нас с больницей. Вернее корпус отгрохали на славу, но стоял он пустым. Научный подход пока не утвердился и в более развитых странах. Разве что прививки оспы понемногу овладевали умами, да полевая хирургия шагала в ногу со временем и армиями. Терапевтические средства лечения, вроде ртути и других ядовитых веществ немногим отличались от варварства. Кроме глотания ядов, врачи любили отворять кровь, выписывать слабительное и утолять боль опиумной настойкой.
        Мы по-прежнему уделяли большое значение профилактике. Правила личной гигиены проповедовали вместо десяти заповедей. А для моряков потребление зелени и цитрусовых, как средства предупреждения цинги стало законом. С лечением же выходило хуже. Календула и прочие травы употреблялись как противовоспалительное, самогоном лечились от простуды (компрессами и внутрь), а малиновым сиропом сбивали жар. На этом средства исчерпывались. В теории я знал ещё несколько доступных препаратов. Например активированный уголь, который можно получить сухой перегонкой костей; горчичники или банки. Но это была капля в море.
        Литература мало что могла дать. Во время охоты за книгами, мне удалось приобрести несколько медицинских трудов. Научную и практическую ценность представляли лишь анатомические атласы (например, знаменитые «таблицы» Альбинуса). По крайней мере со строением человеческого тела наши предки к восемнадцатому веку разобрались. О большинстве же болезней, тем более о причинах их вызывающих, люди пока просто не знали.
        С персоналом дело обстояло даже хуже чем с лекарствами. Если повивальных бабок или травниц можно было теоретически одолжить у индейцев, то докторов среди переселенцев не нашлось. Мы с Тропининым на всякий случай пересмотрели дела колонистов, провели дополнительные опросы. Но тщетно. Никто из них никогда не служил по медицинской части, не работал в госпитале ни лекарем, ни санитаром, ни даже истопником. Я прозондировал почву на Камчатке, в Охотске, нет ли врачей среди ссыльных или каторжан? Докторов не оказалось. Ближайший, как мне подсказали, находился в Иркутске и вряд ли я мог бы сманить его на край света какими-то посулами.
        На Лёшку тоже надежды не было. Телевизионный канал «Дискавери», откуда он черпал мудрость веков, мало вещал про медицину. Получалось, что на северо-западном побережье самым квалифицированным медиком оказался я сам. И не только потому, что занимался в своё время спортивными травмами - собственными и товарищей, но и в общих чертах понимал основные принципы современной мне медицины. Во всяком случае я не стал бы лечить простуду мышиным помётом.
        Чтобы как-то привести мысли в порядок я завел блокнот, куда записывал, то что удавалось вспомнить. Затем засел на несколько дней в особняке и написал целую брошюру «Основы медицины». Оставалось отдать рукопись Комкову, чтобы он поправил орфографию, заменил непонятные термины понятными и можно будет пускать в тираж (то есть отдать переписчикам).

* * *
        Очередной сеанс стояния возле фальшивой ванты закончился. Я скинул надоевший гардероб, выпил поднесенный художником кубок красного вина и с удовольствием облачился в истёртую до состояния замши кожаную одежду фронтира.
        Что ж, дела шли своим чередом. Париж за окном по-прежнему шумел. Вольтер ощущал дыхание ада и шёпот демонов, но от этого ещё больше цеплялся за жизнь. Мне же следовало подготовиться к осаде его наследников. Поэтому я спустился к Сене, сел в лодку и отправился в Викторию, чтобы подсчитать активы. Покупка столь большого массива книг наверняка потребует кучи наличности и следовало заранее подумать, что можно вывести из оборота.
        Помощник Комкова в конторе огорошил новостью. Буквально пару дней назад в Викторию заходила почтовая шхуна и передала весточку из фактории, что располагалась на океанском берегу, где жили индейцы мака. Наш приказчик передавал, что его подопечные индейцы видели несколько европейских кораблей, что двигались на север. Это были большие корабли с пушечными портами, с двумя и тремя мачтами, причем мачтами составными и несущими прямые паруса. Наши гранёные, покрытые смолой и дёгтем шхуны узнавали на всем побережье. Вряд ли даже индейцы могли бы спутать их с настоящими кораблями.
        Вольтер сразу же вылетел у меня из головы. Незваные гости представляли собой опасность. Нам повезло, что они прошли мимо пролива, а значит Виктория продолжала скрываться от чужих глаз в естественном убежище лабиринта из фьордов. Но они в любой момент могли наткнутся на наши шхуны, промысловые ватаги, увидеть у индейцев европейские вещи и взять таким образом след.
        Кто это мог быть? Испания? До сих пор монахи, подкреплённые кучкой всадников и пехоты, понемногу просачивались на север, ставя там и тут миссии, но мелкие случайные стычки только держали в тонусе наших колонистов, не позволяя расслабиться среди миролюбивых индейцев Калифорнии.
        С другой стороны, наши заимки оставались костью в горле местного вице-короля. Ему хватило бы и одного серьезного рейда, чтобы отбросить мужичьё. И если на то случилась воля их католического величества, нам, конечно, пришлось бы туго. Но Испания находилась в упадке. Её легендарный флот давно растаял, а то что осталось, хранило берега метрополии и золотые галеоны. Посылать на северо-западное побережье она могла только небольшие корветы под стать нашим собственным. Не отрицая такую возможность совсем, я решил, что появление крупных сил испанцев маловероятно. Тем более на севере. Если бы они атаковали, то в первую очередь Сан-Франциско.
        Британия? Она только входила в силу и строго говоря даже империей себя ещё не считала. Но вздумай король Георг (хотя, конечно, вздумывать должно было правительство и парламент) сбить нас с американского берега, долго возиться им не пришлось бы. К счастью для нас, Британия пока была занята на другом берегу Америки и могла выслать сюда разве что разведывательную миссию.
        Быть может, французы или голландцы?
        Эти могли появиться у нас только случайно.
        Русские?
        Часть I
        Индийский поход. Глава первая. Петр Алексеевич
        Часть I. Индийский поход
        Так вперёд! - за цыганской звездой кочевой - К синим айсбергам стылых морей,Где искрятся суда от намёрзшего льдаПод сияньем полярных огней.Так вперёд - за цыганской звездой кочевойДо ревущих южных широт,Где свирепая буря, как Божья метла,Океанскую пыль метёт.Так вперёд - за цыганской звездой кочевой - На закат, где дрожат паруса,И глаза глядят с бесприютной тоскойВ багровеющие небеса.Так вперёд - за цыганской звездой кочевой - На свиданье с зарёй, на восток,Где, тиха и нежна, розовеет волна,На рассветный вползая песок.Редьярд Киплинг Цыганская тропа
        ГЛАВА ПЕРВАЯ. ПЁТР АЛЕКСЕЕВИЧ
        Цвела дикая вишня, фиалки, какие-то ещё первоцветы, наполняя город ароматами весны. Западный ветер налетал внезапными лёгкими порывами, поднимал опавшие лепестки в воздух, и они кружили подобно метели. Затем начинался дождь, и бело-розовые потоки пересекали мостовые, вынося лепестки в гавань и покрывая её, точно бассейн аристократа. Всё это весеннее великолепие должно было создать ощущение праздника. Но атмосфера в городе воцарилась суровая, нервная.
        Виктория готовилась к войне.
        Опытные туземцы делали схроны в лесах, бывшие зверобои закапывали припасы и ценности прямо во дворах, уложив их в бочки или завернув в просмоленную парусину. Особо осторожные и предусмотрительные вынимали из окон стекла, закрывали рамы щитами, ставнями. Делали запасы воды, солили мясо, рыбу.
        На месте недостроенных береговых фортов укреплялись батареи. Там, где пока не имелось стен, делались насыпи из камней и песка. Чистились пушки, ядра, натаскивались расчеты, проверялись бочонки с порохом. Анчо отправился на переговоры в соседние племена. Индейцы могли помочь войсками в случае вторжения, но еще больше разведывательной информацией. Мы не знали, где высадятся европейцы, а у индейцев кругом были родичи, или родичи родичей, так что информация передавалась от одного берегового племени к другому быстрее чем её могла доставить почтовая шхуна.
        Все силы мы сконцентрировали на защите Виктории. Вторую гавань оборонять было попросту нечем. Вражеская эскадра легко могла войти в Эскимальт и превратить в головешки верфи, опытные цеха, склады. Поэтому Тропинин отвёл все недостроенные шхуны в глубину залива, а деревянные постройки маскировал подручными средствами - фальшивыми деревьями, сетями, скальным камуфляжем, получая все оттенки серого смешением в разных пропорциях извести и сажи.
        Готовился к морскому сражению и наш небольшой флот. В гавани звучали команды. Матросы «Афины» - единственной вооруженной шхуны - отрабатывали боевые маневры, туземцы Ватагина тренировались с пушками и холодным оружием. Учебный «Онисим» тоже оснащали вооружением и готовили к выходу. На нём, случись сражение, предстояло принять бой курсантам училища. Третья шхуна - «Колумбия» пока стола без дела. У нас попросту не хватало на неё пушек, людей, пороха и всего остального.
        Мы понимали, что двум жалким шхунам с настоящей эскадрой не справиться.Одиночные испанские корабли пару раз наведывались в наши широты. Они не пытались высадиться на берег, заявить права. Возможно разыскивали нашу главную базу или просто составляли лоции. Их видели тут и там, они набирали воду в заливе Нутка, но обошлось без стычек. Мы не лезли на рожон, сидели тихо, и они вскоре повернули обратно.
        Испанцев мы не боялись, хотя и не дразнили нарочно. Их пакетботы были немногим крупнее наших, их экипажи подобно нашим набирались из местных индейцев, а также завезенных филиппинцев, не знающих ни европейской дисциплины, ни опыта морских сражений. Мы уже сталкивались с «Первооткрывателем», «Принцем» в заливе Сан-Франциско и даже победили их (хотя победа эта была весьма и весьма условной).
        Теперь же пришла настоящая эскадра. Фрегаты. Ядро шестифунтовых пушек будет им точно слону дробинка. В то время как единственный залп настоящих орудий способен оставить нас без боевых кораблей. Было отчего прийти в отчаяние. Поэтому наши вооруженные шхуны хоть и готовились к бою, в море выходить не спешили. Мы воспользуемся ими для поисковых операций, или прикрытия наземных сил.
        Закончив дела в Эскимальте Тропинин места себе не находил. Больше чем верфи, больше чем флот, больше чем город его волновала собственная семья. Спрятать её в лесу? Отвести к знакомым индейцам? Переправить в Калифорнию?
        В конце весны Лёшка собирался отправиться в путешествие. Подготовка шла полным ходом, но появление неизвестных кораблей смешало планы. Он не желал бросать родных на произвол судьбы. Какой бы ни уютной казалась Виктория, она еще не стала настоящим городом, вроде Амстердама, Копенгагена или Стокгольма, где можно спокойно оставить семью, отправляясь на другой конец света. Пираты, враждебная держава или даже подстрекаемые конкурентами туземцы запросто могли превратить нашу витрину цивилизации в груду битого кирпича.
        Кроме того, флотилия Тропинина могла пригодиться нам в случае серьёзной войны. Кто знает, вдруг увиденные индейцами корабли были лишь передовым отрядом значительных сил вторжения? Тогда нам понадобится каждое судно, пушка и мушкет, каждый солдат или матрос.
        Правда прямо сейчас обе шхуны, на которых Тропинин собирался идти в поход, находились в Калифорнии. Под командой под командованием Яшки Рытова и Софрона Ныркова они испытывали новое парусное вооружение, медную обшивку и прочие большие и маленькие усовершенствования. Но из Калифорнии они могли во всяком случае быстро вернуться. Это не то же самое, что пересечь два океана.

* * *
        Тропинин расхаживал по комнате взад-вперед, раскуривал трубку, забывал о ней, отчего она вскоре гасла, а ему приходилось раскуривать вновь. Я сидел в кресле-качалке, прикрыв глаза, чтобы не отвлекаться на мельтешение. Чужой флот пугал. Мы были недостаточно крепки, чтобы отстоять своё.
        Я перебирал в голове возможные варианты. Что из наших действий могло сдвинуть исторические пласты, кого мы могли притянуть к своим берегам? Мы отправили через пролив на полуостров Олимпик людей, которые опросили очевидцев более подробно. Сведения все равно получились обрывочные. Некоторые говорили о двух кораблях, другие о трёх. Количество мачт на каждом различалось тоже. Сходились лишь в том, что корабли были большие, гораздо больше наших. В ряде отчетов упоминался красный флаг. Он, конечно, мог быть сигналом или вымпелом, какие поднимали и торговые суда, и военные корабли, а мог и вовсе оказаться оптической иллюзией, отблеском заката или восхода в каком-нибудь брамселе. Но мог он обозначать и принадлежность к флоту. К чьему? Вряд ли в наше уютное прошлое пожаловали какие-нибудь маоисты. Испанские и французские боевые корабли поднимали белые флаги, голландские - неизменный триколор. Португальские корабли, кажется, тоже ходили под белым флагом, хотя тут я не был уверен на сто процентов. А красный флаг был, например, у датчан. Но откуда они здесь? Китов промышляют? Кроме того он мог означать
британцев. Королевский флот использовал несколько цветов, в зависимости от подчиненности эскадры тому или иному адмиралу. И красный вроде бы считался старшим. Но что с того? Флаг старшего адмирала мог нести любой корабль, не приписанный к станции или не входящий в эскадру. Посыльный, разведывательный, исследовательский.
        - Кук! - пришло мне вдруг в голову. - Это может быть Кук!
        От волнения я крикнул громче, чем следовало. За стеной заплакал ребёнок.
        - Кук? - Лёшка остановился, прислушался к плачу, мотнул головой. - А что? Вполне возможно.
        - Не возможно, а он самый и есть.
        - Но у него только два корабля, - заметил Лёшка.
        - За третий могли принять баркас, или облачко, или просто напутать.
        - Или история изменилась, и Кук прибыл на трёх кораблях, - выдвинул версию Тропинин.
        Он всегда отличался пессимизмом, а в последнее время тот только усилился. Но незримая волна облегчения затронула и его. Значит не надо воевать, рисковать родными, нарушать планы. Старина Кук всего лишь ищет щёлку, через которую можно проскочить из Тихого океана в Атлантический.
        Я отругал себя, что читая регулярно британскую прессу, пропустил начало знаменитой экспедиции, а быть может не придал значение. Кук ведь добирался сюда довольно долго. Но время вроде бы совпадало. Во всяком случае других европейцев в таких количествах не стоило ждать до начала девяностых годов.
        - Но тогда он должен зайти в бухту к индейцам нутка и встать там на ремонт. - вспомнил я. - То ли ему требовалось дерево для мачты, то ли понадобилось заделать пробоину, точно не помню, но то, что он первым из европейцев вступил в контакт с индейцами нутка, я помню отлично.
        - Это если не считать нас, - уточнил Тропинин. - И тех матросов с испанского корабля.
        - Если не считать нас и испанцев, которые были мексиканцами, - согласился я. - А ремонт парусного корабля без доков и прочего дело долгое. Мы, пожалуй, ещё успеем его перехватить.
        Я вскочил с кресла, точно собирался перехватить британского мореплавателя прямо сейчас.
        - Зачем? - удивился Лёшка. - Пусть чапает себе на север, ищет дурацкий проход. Лишний год о нас не будут знать, вот и отлично. Мы пока оборону укрепим, выучку подтянем.
        - Он и так сюда больше не заглянет.
        - Вот и не стоит ему лишний раз намекать.
        - Не понимаешь? - прищурился я.
        - Нет. Разве что посмотреть одним глазком на легенду, - Лёшка пожал плечами. Впрочем, судя по блеснувшим глазам, эта идея ему показалась заманчивой.
        - Не только посмотреть! - возразил я. - Из известных нам исторических событий нужно извлекать максимум.
        - Какой максимум можно извлечь из Кука? - Тропинин хихикнул, наверное, впервые за последние дни. - Всё что смогут из него извлекут гавайцы.
        - Поскольку штурман Измаилов сейчас бедует на Оаху с Беньовским, его роль в истории выпало исполнять нам.
        - А какая роль была у Измаилова?
        - Он вступил с англичанами в контакт, хотя и не знал языка. Но показал им карты, названия берегов. И этим стоит воспользоваться. Мы можем помочь Куку в поисках северо-западного прохода, и заодно уберечь наши территории от ненужных «открытий». А взамен мы постараемся получить то, что очень скоро может тебе пригодиться.
        - Мне? - Лёшка попытался затянуться, но обнаружил, что трубка опять погасла. - Что же это?
        - Подробные карты Бенгальского и Сиамского заливов, а, возможно, и китайских морей.
        Тропинин вновь раскурил трубку и кивнул.

* * *
        Всё началось со свадебного подарка. Я преподнёс молодожёнам заброшенную австрийскую факторию в Индии под весёлым названием Банкибазар, но Лёшка поначалу отнёсся к приобретению прохладно. Нет, он, конечно, радовался, как ребёнок красивой игрушке, всё же Индия являлась его давней мечтой, вроде острова сокровищ или собственного парусника. Однако при внезапной материализации мечты романтический ореол потускнел, а громадное расстояние не позволило осмотреть подарок между делом. Плавание в Индию требовало серьезной подготовки и как минимум года жизни, который Тропинин мог потратить с большей пользой находясь в Америке.
        Положение изменилось, когда у четы Тропининых родился сын.
        Лёшка назвал его Петром.
        - Пётр Алексеевич, стало быть? - усмехнулся на это я. Впрочем, ничего другого я от товарища не ожидал.
        А вот он, похоже, не предвидел всех нюансов семейной жизни. Леночку он, конечно, любил, а она любила его. Таких дружных и счастливых пар российский фронтир ещё, пожалуй, не видывал. При всей царящей здесь свободе, патриархальное общество отводило женщине второстепенные если не откровенно рабские роли. А Лёшка, попирая традиции, относился к супруге как к другу, как к равному. И это придавало особое очарование их отношениям.
        Рождение детёныша многое изменило. Тропинин привычно попытался взять процесс в свои руки, сам возился с ребёнком. Но получалось плохо. Даже держал на руках младенца он как-то опасливо, неловко, так что у меня сердце замирало от ужаса - того и гляди уронит, заденет за угол, поломает хрупкие косточки своими медвежьими ласками.
        Радость отцовства быстро сменилась усталостью, раздражением. Лёшка не высыпался от ночных криков и плача, его изматывали обычные для детишек недуги, на которые местные внимания не обращали, полагаясь на судьбу и высшие помыслы; и даже покидая дом по делам, когда всё было в порядке, Тропинин тем не менее нервничал и не мог сосредоточиться на работе. Он словно наткнулся на полном бегу на невидимую стену и теперь недоумённо сидел, потирая ушибы. Прежняя кипучая энергия быстро иссякла. Новые проекты он больше не мутил, да и к старым относился без рвения. Колесо прогресса вращалось едва заметно. Я даже не предполагал, как многое завязано на энергию одного человека.
        - Было бы ему ну хоть лет пять, - жаловался Лёшка. - Уж я бы взялся за воспитание, а так он и говорить-то пока не умеет.
        Ко мне товарищ сбегал, когда становилось совсем уж невмоготу. Он больше не ёрничал, не обсуждал грандиозные планы, а просто сидел молча или жаловался на хлопоты и сидящий в печёнках быт. А потом вставал и шёл выполнять то, что он считал своим долгом.
        Отношения между супругами несколько охладели. Нет, взаимное уважение сохранилось, но любовь потеряла прежний романтический ореол. Быт заедал. И хотя Леночка воспитывалась в традиционной культуре патриархата, сквознячок свободы прохватил и её. Тем более что Лёшка воспринимал патриархат на свой лад. Он возлагал на себя ответственность даже там, где мог полностью положиться на супругу.
        Петр Алексеевич скрашивал серые будни, но был ещё слишком мал, а Тропинин пытался контролировать то, чего контролировать не мог в принципе. И поэтому психовал. Из-за отсутствия молочных смесей (в которых в сущности не было необходимости), детского питания, удобных подгузников, влажных салфеток, даже элементарной присыпки.
        Развешенные всюду пелёнки, покрасневшая кожа Петра Алексеевича, его постоянный плач создавали гнетущую атмосферу.
        - Прививки! - сетовал Лёшка. - Тесты на генетические заболевания, анализы, шкала Апгар, шкала Баллард. Чем я смогу заменить всё это?
        - Откуда ты всего этого набрался? - удивился я такой осведомленности товарища.
        Про эти самые шкалы я даже не слышал.
        - У меня сестра дважды рожала, - отмахнулся он. - А муж у неё алкаш, так что психовала не на шутку. Всё эти термины впечатались мне в мозг!
        - По мне так ребенок выглядит нормальным, - говорил я. - Да и ты не алкаш.
        Лёшку это ничуть не успокаивало. Ему казалось, что и без проблем наследования опасности подстерегают ребенка на каждом шагу. И, по сути, так оно и было. Если для «местных» высокая детская смертность являлась делом привычным, то людей нашего времени она ввергала в ужас. Особенно когда дело касалось собственного детеныша.
        - Я ничего не могу сделать, вот в чем штука, - жаловался Лёшка. - Было бы ему, ну хоть пять лет, я мог бы взяться за воспитание. А так он пока и говорить-то не умеет!
        Отчаяние товарища было понятно. Я бы в такой ситуации просто пропустил бы лишние годы. Перепрыгнул в нужный момент и наслаждался бы воспитанием. Эгоистично? Разумеется. Если смотреть с колокольни нашего времени. А по меркам восемнадцатого века - нормально. Мужчины здесь вообще не занимались детьми, пока тех нельзя было приспособить к делу. Приставить к плугу, верстаку или поставить под ружье. Но Лёшка через время перепрыгнуть не мог, даже если бы захотел.
        - Тебе нужно отвлечься, - сказал я.
        - Как? Я пытался ночевать на верфи и просто не смог нормально поспать. Представляешь? Плача за стеной нет, и я беспокоюсь, не случилось ли что? Просыпаюсь, понимаю, что нахожусь не дома, пытаюсь заснуть опять и через полчаса всё повторяется. А иногда, наоборот, слышу плач, когда его нет. Это, знаешь ли, сильно выматывает.
        - Верфи слишком близко от дома, - рассудил я. - Тебе надо полностью сменить обстановку. У нас полно нерешенных задач. Нужно организовать экспедицию вверх по Колумбии и Змеиной, неплохо было бы застолбить устья крупных рек. Сходи вдоль берега под парусом, или на байдарках вверх по реке. Работа займёт твои мысли.
        Тропинин задумался и покачал головой.
        - Нет, это только испортит дело. Я постоянно буду дёргаться, торопить зря людей. Работы у меня и здесь полно. Но только возьмусь за что-то, как уже подбивает бежать к дому, смотреть, всё ли в порядке?
        - Леночка прекрасно справится и без тебя. Тут полно людей, которые ей помогут.
        Этот аргумент на Тропинина не действовал.
        Тут-то он внезапно и вспомнил о свадебном подарке.
        - Вот разве что Индия! - произнес он.
        - Индия? А что это вариант. Радикальное решение, так сказать. Оттуда не сбежишь и с половины пути повернуть будет сложно. А там неделя-две пройдет и успокоишься.
        - Может быть да, а может и нет, - он задумался. - Ты поможешь мне с информацией?
        - Помогу, но не прямо сейчас. Я устал, ты устал. Пелёнки, крики. Давай встретимся как-нибудь и поговорим.
        На самом деле мне следовало подготовиться к разговору, собрать побольше информации о текущих делах в Индии. А значит смотаться в Лондон, почитать газеты, поговорить с моряками, посидеть в кабаках, сходить в Ковент-Гарден или Друри-Лейн, выпить приличного кофе на Флит-стрит.
        Так я и поступил. Но прогулка, как это бывает, затянулась. Я соскучился по цивилизации, какой бы она ни была. За Лондоном последовал Париж, доживающий последние десятилетия перед революцией. Тогда-то мне и пришло в голову скупать предметы искусства, пока они не исчезли в пожарах и пороховом дыму очередной серии войн. В общем, наш разговор состоялся не скоро.

* * *
        Я пригласил Лёшку к себе, чтобы нам не мешал детский плач и вся эта суета. Особняк еще не был готов до конца, но кабинет уже выглядел шикарно. Возле широкого окна стоял большой стол со стопками бумаги, массивной чернильницей и перьями; Вдоль одной из стен тянулся стеллаж с книгами, на другой висели карты мира и северо-западного побережья Америки. В углу стоял медный глобус в красивой оправе из красного дерева. Не такой большой, как в фильме про арапа Петра великого, внутрь не спрячешься, но тоже внушительный и тяжелый. Несколько приборов (микроскоп, телескоп, секстант) стояли скорее для антуража. В общем здесь было уютно. Тем более что я выставил несколько бутылок хереса и разных сыров на закуску.
        Мы проговорили весь вечер и половину ночи. В истории Индии Лёшка разбирался гораздо лучше меня, по крайней мере ориентировался, кто там субадар, кто наваб и чем он отличается от набоба. Но Лёшка оперировал веками и эпохами, в то время как я, подержав руку на пульсе европейской политики, был в курсе последних дел. Во всяком случае прочтение лондонских газет и разговоры в кабаках дали мне некоторое представление.
        - Обстановка для похода сейчас самая благоприятная, - сказал я. - Британия разбила войска бенгальского короля, или как он у них там называется, и получила от шаха из Дели право на управление Бенгалией.
        - Тем более следует поспешить, - нахмурился Лёшка. - Думаю, через несколько лет они приберут к рукам её полностью.
        - Тебе виднее. Но пока что, считать Бенгалию абсолютно своей англичанам мешают европейские поселения.
        Я развернул на столе карту, исписанную едва разборчивыми пометами на английском языке и зияющую белыми пятнами (на которых изображались тигры, слоны, пальмы, отчего пятна не становились менее белыми). Копию карты мне сделали в Лондоне и хотя я просил делать подписи более разборчивым шрифтом, разобрать буквы удавалось не сразу.
        - Хугли, западный рукав Ганга, представляет собой эдакий Невский Проспект, где завели лавочки торговцы со всего мира, - я провел пальцем вдоль главной водной артерии. - Независимый от британцев анклав находится в среднем течении. Датчане владеют Серампуром, французы недавно восстановили Шандернагор, голландцы кроме Чинсуры, в сорока верстах от Калькутты имеют несколько факторий помельче.
        - Может это мухи насидели, - Лёшка ковырнул ногтем карту.
        - Может и мухи, но европейские, - буркнул я. - Ладно, слушай дальше. Европейцы владеют пятачком, а всей остальной территорией, ниже и выше по течению заправляют именем могола англичане. Они же контролируют устье реки.
        Ребром ладони я «нарубил» примерные границы.
        - Тут не указана наша фактория, - заметил Лёшка.
        - На той карте, что прилагалась к купчей, Банкибазар показан где-то здесь, верстах в тридцати от Калькутты и пока английская компания сидит на откупе, а голландцы с французами держатся за своё, у тебя есть хороший шанс закрепиться среди этого торгового интернационала. Потом, с усилением британской власти, сделать это будет сложней.
        - А голландцы с французами не будут возражать против ещё одного конкурента?
        - Они сейчас обрадуются любой силе, способной вмешается в расклад. Французы с британцами в Индии воюют уже лет тридцать и понемногу сдают позиции. С Нидерландами Англия на пороге войны, ибо те отказались выступать против Франции. Более того, голландцы поддержали Соединённые Штаты и теперь вовсю поставляют повстанцам оружие. А дабы конвои не трогали, они присоединились к декларации о вооружённом нейтралитете. Так что мы сейчас с голландцами и французами почти союзники. Но всегда следует помнить, что Индия отдельный театр действий. Там война может вспыхнуть независимо от европейских дел.
        - Это точно.
        - Но это всё ждёт тебя там, в Бенгалии, - добавил я. - А прежде чем оперировать в Бенгалии, до неё ещё предстоит добраться.
        - Избушка, избушка… - пробубнил Тропинин, проворачивая глобус. - Н-да. Тут, как ни крути, а выбирай любую половину шарика.
        Он преувеличивал лишь самую малость. Половина мира - есть половина мира. Можно идти через пролив Дрейка и воспользоваться западными ветрами ревущих сороковых. Можно идти вдоль азиатского берега, где помогут пассаты. В любом случае на такие расстояния наши шхуны ещё не плавали. Большинство капитанов предпочитало держаться родных берегов. Не имели мы ни лоций, ни даже приблизительных карт.
        В свое время, готовясь к «географическим открытиям», я не предполагал забираться за мексиканскую границу, на которой и кончалась подробная карта, созданная с помощью спутников и современных нам способов измерений. Южнее и западнее Гавайских островов располагалось Великое Белое Пятно. А кораблям Тропинина следовало наметить точки рандеву, остановки для пополнения запасов пресной воды, продовольствия и ремонта. Но как их наметишь? Эти и без того пустые пространства были изучены ещё очень слабо, современные карты помочь не могли, даже если бы их не прятали от чужаков морские департаменты. Нам приходилось полагаться на интуицию, отрывочные воспоминания.
        - Яшку просить, больше некого, - сказал я. - Но ты сам с ним поговори. Меня он отчего-то недолюбливает. Да и обычным фрахтом вряд ли заинтересуется. Его нужно чем-нибудь зацепить, кинуть приманку.
        - Индия, чем не приманка?
        Глава вторая. Залив короля Георга
        ГЛАВА ВТОРАЯ. ЗАЛИВ КОРОЛЯ ГЕОРГА
        На встречу с британской экспедицией мы отправились на «Колумбии». Капитаном на ней был Чихотка. После училища он некоторое время ходил на «Афине», но к боевому кораблю у старого промыслового моряка не лежала душа, и он попросил перевода на «Колумбию» - первое детище Лёшки. Тропинин до сих пор экспериментировал с прототипом - менял обшивку, оснастку, вооружение. «Колумбия» становилась то марсельной шхуной, то бригантиной, то военным кораблем, то краболовом. В остальное время корабль использовался для мелких поручений - плавал вдоль острова, в проливах. Так что Чихотка превосходно знал берег, в том числе и залив Нутка.
        Последняя версия шхуны не имела орудий, лишь небольшую вертлюжную пушку для обороны от туземцев и салютов. Но мы и не планировали атаковать британскую экспедицию. Гораздо больше меня волновали ходовые качества. Я боялся опоздать, так как не знал, сколь долго корабли Кука пробудут на ремонте. С того момента, как их у берегов Олимпика заметили индейцы мака прошло уже три недели.
        При полной свободе выбора я взял бы «Викторию» - шхуну, построенную некогда по моим эскизам. На текущий момент она являлась самым быстроходным судном нашего флота. И останется таковым до тех пор, пока не увенчаются успехом эксперименты с Яшкиными кораблями. К сожалению «Викторию» перехватить я не успел. Она постоянно находилась в плавании, обеспечивая почтовую связь между колониями, и как раз ушла на Уналашку парой недель раньше.
        Из остальных шхун, если не считать «Афины», готовой к немедленному отплытию была лишь «Колумбия». Нам оставалось уповать, что последние изменения в её обшивке (Лёшка испытывал пропитанный дегтем войлок в качестве промежуточного слоя между досками), не слишком испортили ход, а частичная механизация парусов не оставит нас рядом со скалами без управления. На «Афине» идти не стоило, так как её воинственный вид мало походил на обычное промысловое судно. Она непременно вызовет подозрение англичан если не в экспансионистских наших намерениях, то в пиратстве.
        Что ещё показалось мне важным - «Колумбия» являлась одной из немногих наших шхун, зарегистрированных в Охотске, а значит, имела полное право поднимать российский торговый флаг. Его мы и собирались продемонстрировать. Время показывать миру Большую Медведицу ещё не пришло.

* * *
        Опасения оказались напрасными. Проторенным маршрутом Чихотка дошёл до места за неполных два дня. Нам даже пришлось ждать рассвета, прежде чем войти в залив - туман закрывал берега и скалы, которые здесь торчали повсюду.
        Найти корабли Кука не составила труда, они не слишком углубились в одни из местных фьордов. «Колумбия» возникла перед ними неожиданно, в клочках утреннего тумана, точно призрак. Мы знали, что подаренная вождю китобойная шхуна месяцем раньше отправилась в проливы, где пыталась загарпунить какого-нибудь кита. Возле зимнего селения остались только каноэ. Не удивительно, что появление корабля, построенного по европейскому проекту, оказалось для британцев полным сюрпризом.
        Проходя мимо них «Колумбия» подняла российский триколор и салютовала пятью выстрелами. Мы решили сыграть в джентльменов. Толпу, вывалившую на палубы, приветствовали сдержанным поднятием шляп. Английские канониры замешкались, но к их чести успели ответить парой выстрелов, прежде чем наша шхуна проследовала дальше. На флагштоке поднялись флаги. Они выглядели светлыми, почти белыми, возможно просто выгорели на солнце. Когда полотнище раскрывалось от легкого ветерка на нем можно было различить красный георгиевский крест и неполный (без креста Патрика) очень блеклый Юнион Джек в уголке.
        - Кажется мы успели в последний момент, - заметил я. - Все мачты и стеньги у британцев на месте, корабли нормально загружены и, судя по всему, готовы к отплытию.
        Наша команда рассматривала корабли британцев не скрывая волнения. Со времени памятной многим стычки с испанцами не прошло и десяти лет. А британские корабли выглядели гораздо мощнее. Хотя фрегатами они всё же не были.
        - Вот корабль, в честь которого НАСА назвало один из шаттлов. - сказал я, показывая на меньший из кораблей - «Дискавери», и вдруг сообразил. - Ха! А ведь получается, что первый шаттл получит имя «Колумбии» в честь шхуны, на которой сейчас идём мы.
        - Получил бы, - поправил Лёшка. - Надеюсь, мы отстоим побережье, и американцам придётся поискать другие символы, если у них вообще в будущем будут шаттлы.
        Американцами Лёшка по старой привычке называл граждан Соединённых Штатов. И по старой же привычке недолюбливал их.
        - Да и не думаю, что они назвали бы что-то своё в честь русского корабля. А «Дискавери», между прочим, прославился позже, - добавил он, покопавшись в памяти. - И был это совсем другой корабль, и ходил он уже под руководством Ванкувера. Кстати, вот удобный момент решить проблему названия нашего острова.
        - Пока рано признавать его островом, - возразил я. - Пусть думают, что это часть берега.
        - Как знаешь, это ведь твой пунктик, - Тропинин пожал плечами.
        Да это был мой пунктик, но причины его мне раскрывать не хотелось. Я подспудно боялся изменений, боялся привлечь внимание гоблинов, что контролировали пространство-время. Хотя понятно, что названия играли куда меньшую роль, чем принадлежность земель той или иной нации. Мы меняли историю, чем бы не пытались замаскировать процесс. И предстоящая встреча с Куком лишь прибавляла тревог. Это был наиболее известный персонаж из всех, с кем нам довелось до сих пор пересечься. Известнее Портолы, Бичевина, Беньовского вместе взятых. Такие люди серьезно влияют на историю, а значит где-то рядом могут кружить гоблины.
        Тем не менее, я собирался свести наше вмешательство к минимуму. И даже исправить уже созданную историческую коллизию. Дать известному мореплавателю описание земель, которое он получил бы от штурмана камчатских зверобоев. И на этом всё. Никаких предостережений о подлых гавайцах, о том, что чистого ото льдов прохода в Атлантику не существует. пусть всё идёт своим чередом.
        Правда я намеревался помочь индийской авантюре Тропинина, а это никак не укладывалось в общую стратегию. Но одна заброшенная фактория среди многих вряд ли могла повлиять на историю. Кому бы она не принадлежала.
        Мы прошли ещё около мили и отдали якорь на привычном месте почти у самого берега рядом с зимним поселением индейцев.
        Бросаться в объятия иностранцев мы не спешили. Вместо нас в крохотной шлюпке отправился вестовой из гвардейцев Ватагина с запиской, составленной в самых изысканных выражениях. Мы обращались к капитану по имени, извинялись, что не можем пригласить славного путешественника на шхуну, которая пропахла тюленьим жиром и каюта которой слишком тесна для достойного приёма. Вместо этого мы предлагали встретиться на нейтральной территории - в доме местного вождя Макины , хорошего нашего знакомого.
        - Ты думаешь, он покажет тебе карты Адмиралтейства? - спросил Лёшка, наблюдая через трубу за суетой британцев.
        - Не знаю, в принципе они секретны. Но хоть что-то подскажет. Про Южную часть Тихого океана, острова, проливы. Мало ли куда тебя занесёт, а Кук в тех краях уже плавал.
        Вообще-то дневники Кука первых двух походов к этому времени уже были опубликованы и прочитаны мной, но как часто случается при наличии национальных интересов, цензура выковыряла из булочки весь изюм. При личной встрече я надеялся уточнить кое-какие детали. А для наживки хотел предложить здешние приискания. Для подобных случаев у меня всегда имелся в запасе комплект карт исполненных в стиле восемнадцатого века и столь же неверных, какими и положено быть картам восемнадцатого века. Почти всё, что предстояло открыть экспедиции Кука, на них отсутствовало, а береговая линия наших владений изображалась с большими пробелами.
        - И есть у меня еще одна идейка, - осторожно добавил я, словно гоблины могли заглядывать через плечо.
        - Колись, - усмехнулся Лёшка.
        - Капитан Кук очень популярен в Британии, - сказал я. - И его рекомендательные письма могли бы тебе помочь в переговорах с Бенгальским президентством. С этим самым Гастингсом, кто он там сейчас, вице-король, генерал-губернатор?
        - Губернатор. Это ещё не Империя.
        - Ну вот. Мы всучим Куку не слишком точную карту здешних мест, чего-нибудь из припасов, а взамен ты получишь ключики от Форта Вильям.
        - Так он и разбежался рекомендации раздавать, - недоверчиво усмехнулся Тропинин.
        - Придумаем что-нибудь, - хлопнул я товарища по плечу.

* * *
        Наш «вестовой» вернулся без ответа, и мы, прихватив полдюжины бутылок вина с полной корзинкой для пикника, сошли на берег. Судя по обстановке, индейцы к войне не готовились, занимались хозяйственными делами, с любопытством поглядывая на гостей. Однако, вождя мы застали встревоженным и даже немного растерянным. Он с опаской косился на чужие корабли, а наше появление вызвало у него едва заметный вздох облегчения.
        Все дни, что корабли экспедиции Кука находились в заливе, индейцы наносили на них регулярные визиты, а британцы сходили на берег, подбирая для ремонта деревья и набирая воду. Но дипломатию отложили до лучших времён. По крайней мере, натуралисты не изводили аборигенов составлением местного словаря, офицеры не пытались заключать сделки на покупку земли или признания местными вождями верховенства английского короля, а моряки лишь выменивали мелочи, вроде куска парусины или мотка верёвок на индийские амулеты, предметы одежды, маски и деревянные фигурки, которые нутка во множестве вырезали из плавника. О промене мехов к нашему удовлетворению речь даже не шла. А ведь именно матросам Кука предстояло открыть англичанам, а затем и американцам высокий спрос на калана в китайских портах, что в конечном итоге привлекло в эти края массу авантюристов. Очередной песочек в буксы исторического процесса - мы избаловали местных индейцев хорошей ценой за шкуры, поэтому никакие побрякушки их соблазнить уже не могли.
        Таковых, впрочем, никто и не предлагал. Похоже, все стеклянные бусы британцы потратили на Гавайских островах. Единственное, что оказалось в цене помимо морских припасов и оловянной посуды - медные пуговицы. С мелкой монетой у нас всегда были проблемы, а медь, как средство расчетов, нравилась и природным жителям, и зверобоям.
        Макина порылся в кожаном мешочке и показал нам одну из слегка приплюснутых пуговиц с ушком. На ней была отчеканена роза с пятью широкими лепестками.
        - Нам стоит задуматься о собственной монете, - подумал я вслух. - Дело-то нехитрое.
        - Но мудрёное, - поддержал меня Лёшка.
        Мы распили с вождем бутылку хереса из запасов, что прихватили с собой. Вопреки расхожему мифу местные индейцы не спивались. Возможно потому, что предпочитали «огненной воде» менее крепкие напитки, а морской ветер быстро приводил в чувство тех, кто хватил лишнего.
        - Я ничего не понял из их разговора, а они не понимали меня, - пожаловался нам Макина, едва пригубив вино. - Но ведь мои слова были словами белых людей!
        Как выяснилось, вождь дважды отправлялся на корабли англичан, предпочитая не выделяться из толпы соплеменников. Он присматривался к оснастке, сравнивал её с нашей. Особых отличий не находил, но отметил значительные размеры чужих кораблей, высоту мачт, а также большее количество людей (почти две сотни европейцев) и пушек. Хотя сами пушки оказались точно такие же шестифунтовки, какие стояли у нас. Однако встревожило его не столько это, сколько непонятный язык.
        - Белые люди тоже разделены на племена, - пояснил Лёшка. - Эти пришли из другой страны и говорят иначе.
        - В прошлом году сюда приплывали люди из другой страны, хотя те были темнее. Я не говорил с ними, но мне передали, что они были вашими врагами.
        - Испанцы, - отмахнулся Тропинин. - Мы имели с ними небольшую войну далеко на юге.
        - А эти тоже ваши враги? - спросил вождь. - Вы ведь стреляли из пушек. И они стреляли в ответ.
        - Это только приветствие, - пояснил Лёшка. - Вроде того, как вы потрясаете копьями и гарпунами.
        - Значит друзья, - ещё раз вздохнул с облегчением вождь.
        - И не друзья, - усмехнулся я. - Тут всё гораздо сложнее.
        Макина выпил, задумался и больше ни о чём не спрашивал.

* * *
        Исходя из каких-то соображений англичане не захотели встречаться на нейтральной территории. Или не желали выглядеть равными нам, или не знали, как себя вести, или опасались вероломства вождя и его соплеменников. Кук прислал молодого человека в синем потертом камзоле. Его сопровождала четверка матросов, которые остались в небольшой шлюпке.
        - Мидшипман Ванкувер, корабль Его Величества «Дискавери»! - представился молодой человек, протягивая записку.
        - Джорж? - уточнил я машинально.
        - Джорж, - подтвердил тот, ещё больше выпучив и без того выпученные глаза.
        - О’кей, Джорж.
        Слову «о’кей» он удивился куда меньше, чем собственному имени. Я был уверен, что «окей» ещё не ввели в оборот. Во всяком случае в памяти всплыла легенда о безграмотном президенте Соединенных Штатов. А сколько их сейчас тех президентов? Ни одного! С другой стороны, вряд ли мичман ожидал от иностранца идеального владения языком.
        - Вы от капитана Кука, мистер Ванкувер? - спросил я.
        В первой записке мы уже обращались к капитану по имени, так что и это не вызвало удивления.
        - От капитана Клерка, сэр, но он действует по поручению капитана Кука.
        - Они оба здоровы я полагаю?
        - Вполне здоровы, сэр.
        Развернув записку, я пересказал текст Тропинину.
        - Нас приглашают посетить «Резолюшн». И отобедать или отужинать. В любое удобное время, с тем только условием, чтобы мы передали через посыльного, какое именно время нам будет удобно.
        - Мне всё равно, - буркнул Лёшка.
        - Не стоит ради нас нарушать привычки, - заметил я мичману. - Когда у вас обычно обед?
        - У капитана в два часа пополудни сэр.
        Я достал часы, но глядя на циферблат подумал, что наше время может не совпадать. С другой стороны, мы жили по меридиану Виктории, а на кораблях отсчитывают день по астрономическим измерениям, то есть расхождения не должны быть значительны.
        - Э-э-э… не будете ли вы любезны, мистер Ванкувер, сказать, который сейчас час по корабельному времени?
        Часов у мичмана не было, но он разумеется отслеживал вахтенный распорядок.
        - Недавно пробили семь склянок, сэр.
        - И это означает…
        - Обед будет через два с половиной часа.
        - Мы прибудем на борт через два, - предложил Тропинин.
        Я перевёл.
        Мистер Ванкувер кивнул, попрощался и отправился к шлюпке.
        - По крайней мере, сэкономим на продовольствии, - заметил Лёшка.
        - Только если ты собираешься довольствоваться солониной и пресловутым пудингом на свином жире.
        Тропинин пожал плечами и задумался.
        - Так он выходит пока ещё гардемарин? Жаль. В честь гардемаринов острова не называют.
        - Мичман, - поправил я.
        - Гардемарин, - настаивал Лёшка.
        - Гардемарин - это курсант, а мидшипман выполняет обязанности младшего офицера.
        - Но он обучается морской науке на корабле, а не в училище, то есть по сути курсант и есть.
        Мы заспорили о правильности перевода, затем о чинах вообще и чуть было не потратили на споры оба отпущенных нам часа.

* * *
        Корабельная рында пробила трижды, когда нос нашей лодки уткнулся в борт Резолюшн. Лейтенант встретил гостей наверху, поприветствовал и, под изучающие, но скорее веселые взгляды матросов, проводил в просторную и светлую кормовую каюту.
        - Капитан Кук, капитан Клерк, лейтенант Гор, лейтенант Барни, лейтенант Кинг, лейтенант Филипс…
        В потертых и выцветших синих мундирах, коротких париках они мало походили на парадных героев с живописных полотен маринистов. Выглядели обычными европейцами. Но если честно я не помнил ни одного портрета Кука или его соратников. Так что и сравнивать было не с чем.
        Офицеров в каюте собралось восемь человек, один из которых носил красный мундир пехотинца. Присутствовал и штатский - мистер Веббер. Я представил себя и Тропинина, как промышленных магнатов и негоциантов, а Чихотку как шкипера нашей шхуны. На его прозвище я запнулся, потому что за столько лет дружбы так и не удосужился узнать настоящее имя. Бумагами заведовали Комков с Окуневым, а все остальные, как и сам Чихотка, привыкли к старому прозвищу.
        - Mr. Chikhotka, skiper of Columbia, - произнёс я.
        Англичане и ухом не повели. Да и впрямь, какие имена они ожидали услышать от русских? Чихотка, Чукотка, Камчатка, какая разница?
        Английским Чихотка не владел, отправился с нами неохотно и лишь потому, что шкипера шхуны упомянули в приглашении. Впрочем, пары фраз на испанском ему хватало, чтобы поблагодарить стюарда или отказаться от выпивки. Остальное товарищам переводил я. Мой английский двадцатого века худо-бедно юстировали прогулки по нынешнему Лондону, а Лешкин содержал слишком много поздних упрощений и неологизмов, так что он если и говорил, то изредка и осторожно подбирая слова.
        - Рады встретить представителей европейской нации здесь в заливе короля Джорджа, - произнес капитан Клерк, жестом позволяя слугам разлить вино по оловянным кружкам.
        Мы выпили за здоровье короля Георга (то бишь Джорджа) и императрицы Екатерины, а также скопом за всех членов монарших фамилий. Выпивки на столе хватало. Англичане выставили ром, разведенный водой с лимонным соком, а также тёмное пиво (я так и не понял, варили его прямо на корабле или везли аж из Великобритании). Несколько бутылок хереса, что мы прихватили в качестве презента, приятно разнообразили этот скудный набор моряка.
        Больше всего я опасался за основные блюда. До изобретения консервов оставалось каких-то четверть века, а пока моряки всех флотов потребляли главным образом солонину. Конечно, офицеры могли позволить себе куда большее разнообразие. На палубе мы приметили множество клеток с курами, слышали хрюканье поросята. Кое-что британцы добыли уже здесь на острове или выменяли у индейцев на медь. Так что опасения не подтвердились, угощение оказалось скромным, но достойным. Во всяком случае солонину нам жевать не пришлось, а кроме того, мы не обнаружили на столе пресловутого пудинга. Мясо было свежим, приготовленным вместе с овощами, зеленью и какой-то крупой. И лишь морские сухари свидетельствовали о скромном быте моряка этого времени.
        Общение поначалу вышло рваным. Главной препоной, конечно, оказался не язык, а взаимное недоверие. Мы слишком далеко забрались от Сибири и вызвали тем самым некоторую ревность у представителей конкурирующей империи. Недоверие довольно долго висело в воздухе. Два капитана - Кук и Клерк и несколько их офицеров разглядывали нас точно партнёров по покеру - беспристрастно, холодно, и в то же время, ожидая подвоха. Кук всё больше молчал, предоставив вести партию Клерку. Тот осторожно прощупывал почву, задавая вопросы о морской фауне, погоде, нравах туземцев.
        Правда после алкоголя и моего непринуждённого рассказа о промысле зверя и опасностях океанского плавания конкуренты понемногу разговорились.
        - Сперва мы приняли вас за пропавших моряков капитана Чирикова, - произнёс один из офицеров. - Или даже их потомков.
        - Вы знаете о Чирикове? - удивился Лёшка.
        - Разумеется, - холодно кивнул лейтенант. - Собираясь в эти воды, мы изучили все доклады по экспедициям Беринга и Шпанберга, которые только смогли найти.
        - Увы, - развел я руками. - Мы расспрашивали природных жителей о судьбе соотечественников, но не обнаружили ни единого упоминания. Этой загадке предстоит еще долго оставаться неразгаданной. Однако, как мы выяснили, на островах, что расположены на тех широтах, где пропали матросы Чирикова, обитают довольно свирепые племена. Так что мы вряд ли мы можем рассчитывать на благополучный исход.
        - Тридцать семь лет, - произнес Тропинин. - Довольно большой срок.
        Все вздохнули. Капитан Клерк предложил тост за пропавших без вести моряков, и мы выпили.
        Обед закончился, офицеры расстегнули по пуговице на камзолах, слуги убрали со стола посуду и мы перешли к картам. Географическим.
        - С определением долготы у нас проблемы, сами понимаете, - сказал я, разворачивая карту. - Но широты обозначены точно.
        Империи не доверяли друг другу. Правительство Екатерины засекретило все новые прииски на Востоке, в свою очередь Испания не делилась разведданными с британцами и те до сих пор имели представление о русском продвижении на основе искажённых карт Беринга. Так что наша помощь была воспринята джентльменами с благодарностью.
        Великий мореплаватель искал северо-западный проход из Атлантики в Тихий океан, которого в эпоху парусников просто не существовало. Убеждать его в тщетности попыток не имело смысла - пусть идёт и делает свои открытия. Но помочь снаряжением и советами мы были в силах.
        Я лишь ухмыльнулся, увидев на английских картах фальшивые острова, изобретенные мной для Никифора Трапезникова. Даже некоторая гордость обуяла, что наша фальшивка разошлась по Европе, наряду со многими другими вымыслами и мифами.
        - Этих земель не существует. Вы зря потратите время на их поиски, - сказал я, исподволь разглядывая маршрут экспедиции.
        Каким-то чудом британцы проскочили мимо всех наших поселений, так и не заметив ни одного из них. На Оаху корабли Кука бросили якоря у северного побережья, в то время как наши люди с самого начала облюбовали знаменитую бухту Пёрл-Харбор, укрытую как от ветров, так и от посторонних глаз, а люди Беньовского поселились ещё дальше - на склонах Коолау. Пройдись морские пехотинцы Кука вёрст на двадцать в глубь острова, и правда всплыла бы, но экспедиция сделала лишь короткую остановку, а все рассказы туземцев о белых людях англичане если и поняли, то восприняли, как часть местных преданий.
        Устье Колумбии, пролив Хуана де Фука британцы попросту прозевали. Изрезанная береговая линия хорошо маскировала и реки, и проливы, и бухты, а у экспедиции не хватило бы времени обшаривать каждый подозрительный изгиб. Не пересеклась она курсами и с десятком наших шхун, снующих вдоль побережья. Таковы они, просторы Тихого океана - здесь, не подозревая друг о друге, могли бы сосуществовать колонии многих держав. Испанские корабли, поднимающиеся регулярно в наши широты, подобрались ближе, но всё равно не наткнулись ни на одно из многочисленных поселений, не повстречали ни единого нашего судна.
        Покончив с географией, мы перешли к вопросу о припасах, из которых англичан более всего интересовали ягоды, зелень, мука и красное мясо.
        - Я передам с вами записку для моего приказчика на Уналашке, - предложил я, показав на своей «ухудшенной» карте Капитанскую гавань. - Вот здесь удобное место для стоянки. Приказчик предоставит вам всё, что потребуется. Только составьте список заранее, там никто не говорит по-английски.
        Затем мы поговорили о Ладронских островах, о Филиппинах, о берегах Китая; обсудили, каким проливом лучше идти в Бенгалию - Зондским или Малаккским. Хороших мест для остановок везде было много. Правда всё, что не контролировали испанцы, держали в руках голландцы. И те и другие на дух не переносили европейских конкурентов. А на всё остальное наложили лапу пираты.
        Удобного повода для того, чтобы выпросить рекомендательное письмо долго не представлялось, пока Капитан Клерк не спросил:
        - Сколь скоро доходят письма от гавани Петра и Павла до Петербурга или Риги?
        Вот оно! План созрел моментально.
        - Зависит от того, когда вы их отправите, - равнодушно ответил я. - Зимой до самого июня или даже июля связи с Охотском нет. Вдоль берега почту отправляют только в спокойные времена, а сейчас в разгаре очередное восстание туземцев. От Охотска до Якутска путь может занять месяц, дальше проще. Там работает государева почта. Но дорога все равно сложная. Весной и осенью - грязь, летом пересыхают малые реки, усложняя переносы. Лучшее время для сообщений, как ни странно, суровая сибирская зима. Тогда по замерзшим рекам быстро добираются на санях. Когда вы собираетесь посетить Камчатку?
        - Не ранее чем обследуем американский берег и пролив между Америкой и Азией.
        - Тогда, боюсь, ваши письма получат в Лондоне года чрез два, не раньше.
        Они вздохнули, привычные к отсутствию связи во время длительных морских путешествий.
        - Но, джентльмены, есть более быстрый способ, - добавил я с широкой улыбкой.
        - Вот как?
        - Да. Мой компаньон, господин Тропинин собирается по делам в Калькутту. Ему, скажем так, досталось небольшое наследство в тех краях. Он мог бы прихватить вашу корреспонденцию с собой и передать британскому губернатору, а через него любому адресату в Лондоне или где-то ещё.
        - Очень хорошо!
        - Господин Тропинин отправляется в Бенгалию буквально через две недели, а значит достигнет её с божьей помощью через полгода или около того. Так что даже если вы отправитесь на Камчатку прямо сейчас, письма вряд ли дойдут до Британии раньше.
        - Никогда не стоит пренебрегать запасными путями, - заметил лейтенант Барни. - Мы можем сделать копии.
        - Именно так, - Кук кивнул.
        - Сколько у нас времени? - спросил Клерк.
        - Мы подождем пар дней. У нас ещё есть дела к местному вождю.
        Разумеется, после столь щедрых обещаний мне оказалось проще озвучить небольшую просьбу черкнуть пару строк индийским колониальным начальникам. Теперь успех Лёшкиной миссии был и в их интересах.

* * *
        Пока англичане готовили копии писем, отчетов, составляли список необходимого снаряжения, прошло двое суток. Мы еще раз посетили Резолюшн, а кроме того побывали и на Дискавери. Оба визита обошлись без роскошных приемов, прошли, что называется, в дружественной и конструктивной обстановке. Мы уточняли карты, обменивались географическими сведениями, замечаниями о ветрах, течениях, приливах.
        Затем разразилась буря. Она заперла нас в заливе, временно носящем имя короля Георга, ещё на два дня.
        Наконец, корабли вышли в море и разошлись каждый своей дорогой. Англичане отправились на север, а мы - на юг, объяснив это предстоящим рандеву с кораблём, на которым Лёшка собирался отправиться в Индию. Что, кстати, было недалеко от истины.
        При нас находилась большая пачка писем офицеров, гражданских лиц, пехотинцев и простых матросов, отчетов, возможно шифрованных, но главное - рекомендательное письмо капитана Кука к губернатору Уоррену Гастингсу.
        - Раритет! - провозгласил Лёшка, убирая пакет с корреспонденцией в сумку. - Лет через двести его можно будет загнать с аукциона.
        - Этот раритет пригодится тебе гораздо раньше, - пробурчал я. - Возможно, даже спасёт шкуру.
        Хотя именно мой подарок послужил толчком для индийской авантюры Тропинина, я сильно сомневался в успехе. Морские путешествия всё еще вызывали у меня неприязнь и даже страх. С плаванием вдоль берегов я как-то свыкся, уповая на призрачную надежду спасения, но одна мысль о пространстве, которое занимало половину глобуса, заставляла меня поёжиться. Я, разумеется, не собирался сопровождать Тропинина лично. Мне просто не хотелось потерять единственного товарища из моего времени.
        Когда мы добрались до Виктории, то увидели на рейде два кораблика под флагом Большой Медведицы. С их оснасткой и сияющими медью бортами, они напоминали скорее спортивные яхты, чем промысловые шхуны.
        Это вернулся из Калифорнии Яшка.
        Глава третья. Яшка Дальнобойщик
        ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЯШКА ДАЛЬНОБОЙЩИК
        Появление Яшкиной компании стало следствием очередного экономического кризиса. Тогда мы вдруг осознали, что судостроительный конвейер не выполнил поставленных грандиозных задач. Локомотив экономики пробуксовывал. Чуда не случилось. Тихоокеанский тигр оказался котёнком. Рабочие верфей несколько оживили городскую жизнь, но круги, пущенные инвестициями, быстро затухали. Средства возвращались неохотно, готовые шхуны стояли в гавани без экипажей. Компания брала шхуны по три тысячи рублей в счёт уплаты вложенных средств. Но производство быстро перекрывало наши потребности. Куда девать остальное? Кому продавать? Без надёжного сбыта продукции, предприятие превращалось в воздушный замок. А откуда взяться продажам, если каждый гвоздь по эту сторону океана принадлежал компании? Продавать самому себе?
        Дело двигалось туго. Конкуренты брали шхуны время от времени в обмен на шкуры, всё же наше дерево было лучше того, что могли дать Охотск или Камчатка. Одну шхуну приобрела казна, да и та пошла в счёт уплаты пошлин. Свои же не спешили брать кораблики даже в аренду, потому что большинство «частных» заказов всё равно исходило от компании.
        Но изредка всходы свободного предпринимательства находили в мореходах питательную среду. И первопроходцем стал Яшка Рытов.
        Он единственный из старовояжных мореходов отделился от компании без лишних уговоров и с большой охотой занялся собственным бизнесом. Взяв в рассрочку сразу две шхуны, Яшка сколотил ватагу из дюжины отборных отморозков фронтира. Русских алеутов, коряков, индейцев. Шкипером на вторую шхуну он взял молодого креола Софрона Ныркова, с которым когда-то проложил морской путь на Гавайские острова.
        Я даже заподозрил поначалу, что парни решили заделаться пиратами. Легендарный путь между Манилой и Акапулько располагался где-то неподалеку от наших владений. Но манильские галионы ходили редко и нашим шхунам явно были не по зубам. Зато небольшая ватага легко могла нападать на конкурентов - камчатских промышленников, отбирая у них меха, или делать набеги на поселения коренных жителей с той же целью. Меня же больше заботила вероятность, что Яшка (кто его знает) мог покуситься на мои корабли и фактории. Даже работая на компанию, он постоянно демонстрировал нелюбовь ко мне и моим ближайшим соратникам, если не считать Лёшки. Причиной очевидно являлась старая история, когда я выкупил новенький корабль его погибшего отца и поставил к кормилу того же шкипера, что погубил прежний корабль вместе с командой.
        Опасения, однако, не подтвердились. Яшка и его ребята начали работать всерьёз и работали, надо отдать должное, как проклятые. За дерзкие дальние переходы, на которые не отваживались и старовояжные мореходы, их прозвали дальнобойщиками. Это словечко из двадцатого века, пущенное нами с Тропининым быстро укоренилось среди зверобоев и коренных жителей. Так что Яшку иначе как Дальнобойщиком и не звали.
        Компания Рытова, Ныркова сотоварищи не была официально зарегистрирована (договор скрепили подписями мы с Комковым и Тропининым, но лишь как простые свидетели). Она носила поэтическое название «Северная звезда».
        Эта звезда хранила Яшку на морских трассах. Он словно играючи пересекал Тихий океан по диагонали, прорывался сквозь тайфуны и чудом избегал прибрежных скал, мелей и камней. Его шхуны тёрлись бортами о кромки ледяных полей, где он охотился на моржей или торговал с чукчами, а через месяц-другой сочились смолой в тропиках.
        Яшка добился оборотов морских перевозок сравнимых с моими, но в отличие от меня, он добивался прибыли собственным трудом, не прибегая к потусторонним силам. Он чувствовал, что в моей торговле было не всё чисто и был тем более горд своим успехом.
        Он любил снимать сливки, но снимал их по праву первопроходца. С самого начала он не стал добиваться фрахта, а скупил в Калифорнии хлеб и привёз его на Камчатку. Операция позволила сразу же расплатиться за шхуны, а заодно лишила меня верного источника доходов. Впрочем я не был в претензии. Источников дохода у меня было много, а самодостаточность колоний всегда стояла на первом месте.
        Яшка продолжал заниматься поставками, пока они приносили сверхприбыль, а как только цены падали, переключался на другие маршруты. Он открыл прямое сообщение между Оаху и Уналашкой, доставляя на северные острова посреди зимы свежие фрукты, зелень и прочие радости жизни, хорошо зарабатывая и спасая народ от цинги. Но когда по проторенному маршруту пошли другие, с лёгкостью бросил дело и предпринял попытку пересечь океан.

* * *
        Мы с Тропининым за кружечкой хереса частенько говорили о китайской и индийской торговле, которая приносила европейским ост-индийским компаниям баснословные прибыли. Разумеется, в этих разговорах участвовали многие наши мореходы. Любили они послушать про дальние страны, чудных зверей, прекрасных дев и груды сокровищ.
        И вот однажды мы в очередной раз упомянули, что в Кантоне можно выручить за шкуры калана огромные деньги, потому что никто его туда больше не поставляет, а взамен можно дешево купить чай или шёлк, или просто взять серебряной монетой. Тут-то Яшка и вызвался сходить в Китай на своих двух шхунах.
        К этому времени он собственным опытом обнаружил то, чем давно пользовались европейские мореходы - пассаты или так называемые торговые ветры. Двигаясь от Камчатки к Американским берегам мы часто использовали попутный ветер. И это на наших кораблях все хорошо освоили. Яшка же, посещая Гавайские острова и Калифорнию обнаружил, что там, в районе тропика, ветры чаще дуют на запад. С точки зрения географии плавание на столь низких широтах увеличивало путь, но постоянный ветер для навигации был гораздо важнее.
        Сказано сделано. Собственного капитала у Яшки с товарищами не хватило, и он впервые обратился ко мне, как к инвестору. Я выдал меха, оговорив половину прибыли, и он легко согласился на такой грабёж. На всякий случай я передал ему корабельные крепости «Кирилла» и «Мефодия», зарегистрированные в Охотске. Их можно можно было предъявить властям, а кроме того, они позволяли поднимать российские флаги. Мы с Хавьером перевели документы на английский и испанский, а Комков заверил переводы печатью компании.
        Больше ничем мы помочь не могли. Точных карт в нашем распоряжении не оказалось, а старые английские и голландские карты грешили большими неточностями масштабов, долгот и очертаний береговых линий.
        Но Яшка верил в свою звезду, он почти не готовился к столь долгому переходу, что едва не погубило всё предприятие. На пути в Азию, почти у самых её берегов флотилия попала под жестокий тайфун. Несколько дней палубы почти не появлялись из-под воды. Часть парусов сорвало первым шквалом, остальные убрали, но даже без них мачты гнулись от ветра. Продовольствие и груз залило морской водой, а питьевая вода испортилась.
        Яшка потерял в той буре нашего ветерана. Самого старшего из зверобоев, что примкнул к ватаге. Василий сорвался и его унесло волной. А ведь мужик прошел с нами весь путь от Охотска, выдержал битву на Уналашке, войну с испанцами.
        Так или иначе, но океан они преодолели успешно, месяца за три. Затем прошли китайское море и, наконец, достигли Макао. Вот здесь молодой капитан впервые почувствовал себя неуверенно. Яшка Рытов не боялся ни штормов, ни льдов, ни диких туземцев, ни пиратов, ни конкурентов. Он жутко робел перед государственными чиновниками и предпочел бы вообще не иметь дел с властями, справедливо полагая, что китайские ничем не лучше камчатских или охотских. А визит в огромный порт неизвестной страны с неизученным языком и вовсе представлялся ему спуском в преисподнюю. Что, кстати, было недалеко от истины.
        Мы не располагали Вергилием или любым другим проводником, который подсказал бы, как вести дела с китайцами. Опыт Кяхты в этом смысле мало чем помогал. Там даже язык был другой. Поэтому Яшка придумал для начала остановиться на диких островах в дельте Кантонской реки, с тем чтобы разнюхать обстановку, перед тем как совать голову в пекло. Острова были покрыты лесом, кустарником и населены рыбаками. Несколько деревень стояло на берегу поодаль от той бухты, где бросили якорь шхуны. С точки зрения осторожного проникновения в китайские владения, решение выглядело разумным шагом, с точки зрения безопасности оказалось шагом весьма рискованным.
        На корабли напали в первую же ночь. Команда накануне даже не успела обследовать толком остров и не ожидала вероломства от простых рыбаков. Хотя обе шхуны стояли довольно далеко от берега, это не стало пиратам помехой. Почти бесшумно в сумерках к «Кириллу» подошло несколько лодок, и шлепанье босых ног по палубе стало сигналом тревоги. К счастью разбойники не ожидали что команда набрана из таких же сорвиголов, как они сами. А из-за жары никто не спал в трюме или в казёнке. По старой привычке все улеглись на крыше надстройки, а кто-то пристроился на марсовой площадке. Оттуда наши парни и посыпались на головы разбойников, точно кара божья.
        Стычка вышла яростной, ожесточенной, но короткой. Выстрелов не прозвучало ни с той, ни с другой стороны. Орудовали дубинками, ножами и саблями. Пыхтели, кричали, стонали. Поняв, что нахрапом корабли не захватить, разбойники отступили, оставив на окровавленных досках палубы несколько трупов и одного раненного. Яшка потерял убитыми трёх человек - двух индейцев сааниш и ещё одного русского зверобоя.
        Он не стал сдавать пленного пирата властям (доверия к ним не прибавилось), а всякий раз, выдавал его за члена команды, который будто бы получил увечье, работая с парусом.
        Китаец оклемался через неделю, его звали Шэнь. С позволения Яшки он остался в команде. Это оказалась разумная инвестиция. Хотя парень не смог помочь с продажей шкур в Кантоне, зато не раз выручал их в переговорах с разбойниками, рыбаками или крестьянами.
        Яшка посетил город лично. Договорился с рыбаками, а те указали ему на торговца который доставляет местную рыбу в Кантон. Серебряная монета и обещание ещё двух по возвращении решили дело. Яшка плохо знал английский и испанский, но быстро приспособился к языку жестов и выучил несколько фраз местного пиджина. Смуглый как черт, в островерхой шляпе и замызганной одежде он мало выделялся на фоне местных. Но владелец лодки спрятал его в тени под навесом.
        Они поднялись с приливом по Кантонской реке. Прошли мимо острова Вампу, где стояли европейские корабли. Яшка запомнил и зарисовал «Короля Дании» Азиатской компании, «Стаффорд» под полосатым флагом Британской Ост-Индийской компании, французский «Север» (что означало «строгий» а не часть света) - самый большой корабль среди всех им увиденных. Стояли здесь и шведский «Адольф Фредерик», и голландский «Тритон». И даже самый маленький из европейских кораблей - британский «Хантер» вдвое превышал водоизмещением любую из Яшкиных шхун.
        Затем лодка добралась до Кантона, о котором мы с Лёшкой столько рассказывали. Но никакие рассказы не могли заменить увиденное. Яшка родился в Иркутске, но был тогда слишком мал, чтобы запомнить, как выглядит город. За свою жизнь он провел в море больше времени, чем на суше. А на суше посещал в основном места самые дикие. Из городов Яшка видел только нашу Викторию, которая строилась у него на глазах, да Большерецк с Охотском, напоминающие большие деревни.
        Поэтому миллионный Кантон произвел на него сильное впечатление. Одних только плавучих лодок-кибиток под названием сампан он насчитал больше сотни. Встречались и настоящие плавучие дома в два этажа, убранные решетчатыми окнами, расписанные розами и листьями. Квартал «Тринадцати факторий» - европейских торговых домов с флагами наций, огромные территории плотной застройки за оборонительными стенами, торчащие тут и там пагоды, раскидистые пригороды, поместья на дальних холмах. Для дикой природы просто не осталось места.
        В розницу любой китайский товар продавался в многочисленных лавках на Китайской улице и на Хог-лейн, которые располагались в квартале Тринадцати факторий. Здесь бродили матросы с европейских кораблей, так что на Яшку никто не обращал внимания. Он осматривал товар, а когда другие клиенты выходили, доставал из под рубахи шкуру калана и показывал хозяину или приказчику. Такой способ торговли не привел к результату. Китайские торговцы только трясли головой и испуганно таращили на Яшку глаза. Они быстро говорили что-то на местном жаргоне и вежливо, но решительно подталкивали его к выходу.
        Яшка вернулся на рыбацкий остров и всё обдумал. За кораблями европейцев и даже за их командами следили. Соваться на шхуне в пасть к тигру не было никакого смысла. Он просто не потянул бы долгие переговоры.
        В конце концов Яшка нашёл покупателя в Макао, куда его отвез все тот же торговец рыбой. Это тоже была незаконная сделка, но португальские власти смотрели на всё сквозь пальцы, а партия была не так велика, чтобы операцию заметили мандарины. Яшка получил по пятьдесят пиастров за шкуру, что хотя и превышало охотские цены, не совсем отвечало надеждам. Говоря о великом спросе на калана мы с Лёшкой не учли фактор времени. Шкуры еще не стали известны в Кантоне, а в Макао не нашлось знатока. Для начала требовалось явить их народу, дать погладить густой мех.
        И как раз Яшкин визит всё исправил. Ценность калана местные торговцы теперь должны были распробовать. Яшка фактически проложил дорогу для нашей грядущей торговли на десятилетия.
        Впрочем и пятьдесят монет являлись деньгами немалыми. В накладе экспедиция не осталась. Кое что (чай, сахар, табак, несколько штук китайки) они купили у местной шайки, возможно той самой, что напала на них в первую ночь. Затем Яшка нанёс еще один тайный визит в Кантон. За деньги там продавали все без вопросов. Он накупил фарфора, картин, лакированных шкатулок, платков и прочих красивых мелочей для себя, семьи и команды.
        Товару оказалось немного, а команда за время ожидания уменьшилась. Помимо погибшего во время тайфуна ветерана и потерь в стычке с разбойниками они потеряли ещё двоих - алеута и индейца всанек, которые умерли от лихорадки.
        Чтобы увеличить прибыль Яшка решил продать «Мефодия». Тут-то и оказал помощь бывший пленник Шэнь. Он поспрашивал тут и там и быстро нашёл покупателей - мутных парней с «воровских» островов. Возможно тех самых, каким суждено стать Гонконгом. Они давно хотели заполучить корабль европейской постройки, так что особенно не торговались. Расплатились частью контрабандным чаем, частью испанской монетой, частью местными таэлями, которые были тяжелее, но чеканились из менее чистого серебра. В пересчёте на рубли получалось четыре с половиной или пять тысяч, что должно было удовлетворить и меня и Тропинина.
        Яшкина ватага вернулась на «Кирилле», потеряв в итоге шесть человек (к команде правда, добавился китаец), но с карманами полными серебра и трюмами полными чая, фарфора, шелков. Все кто вернулся стали нуворишами. Они построили добротные дома на улочке, что примыкала к Охотской, некоторые сразу же обзавелись семьями. Каждый из парней сделал состояние, но ни один не попросил отставки. Напротив, на место погибших оказалось столько желающих, что Яшка подумывал о расширении компании. для начала взамен проданной он купил ещё одну шхуну, благо документы пиратам оказались без надобности и новый «Мефодий» занял в строю место прежнего.
        Для пробы «Мефодий» с новобранцами сходил в Охотск, где Нырков выгодно продал часть китайского товара, а затем бедовая компания собралась предпринять еще один рейс в Кантон. Как раз в это время Тропинин загорелся идеей похода в Индию. А если кто и мог добраться туда из наших, то только Дальнобойщик. Тем более, что для Лёшки Китай мог стать хорошей промежуточной целью, где можно будет поправить оснастку, пополнить запасы и продать шкуры, чтобы запастись монетой перед Индией.
        Глава четвертая. Запах пряностей
        Глава четвертая. Запах пряностей
        Виктория понемногу приобретала не только вид, но и дух города. Кабаки играли в этом не последнюю роль. В них не столько пили, сколько общались, назначали встречи, заключали договора и отмечали небольшие торжества, для каких атриум «Императрицы» был слишком велик и помпезен.
        - Не зевай, Тыналей, «Нез?вай» ты налей!
        Популярная в кабаке на Чукотской улице присказка уже порядком достала нашего корчмаря, но он виду не подавал. Улыбался, наливал, отправлял молодого сынишку с полными чарками хлебного вина или кружками хереса к столикам, а сам тщательно записывал всё выпитое в книгу.
        Здесь мы и встретились вчетвером для важного разговора. Конечно, уж мы-то могли выбрать для встречи любое здание города. Но Тропинин не желал вести толпу в дом с грудным младенцем, а в моем особняке Яшка почувствовал бы себя скованно. Мы последовательно забраковали училище, здание компании, даже клуб капитанов при портовой конторе и выбрали привычную для горожан территорию. Четвертым к нашей компании присоединился Софрон Нырков, которому было всё равно где встречаться.
        - Можешь закрыть на время? - спросил я Тыналея.
        Формально кабак принадлежал компании, а значит мне, но я никогда не вмешивался в управление.
        Тыналей пожал плечами и двинулся к выходу. Днём посетители долго не засиживались. Пропустив чарку другую расходились по делам. А новых клиентов хозяин уже не впускал. Заведение опустело так же быстро, как наши кружки с хересом.
        - Вообще-то стоило бы завести отдельные кабинеты для таких дел.
        Я достал карты и разложил на столе. Общую, составленную по памяти, и несколько более подробных. Эти последние удалось прикупить в граверной мастерской на Флит-стрит. Одна описывала Бенгальский берег, другая - окрестности Кантона с Макао. Правда Кантонская река значилась на ней Тигрисом, видимо как наследие каких-нибудь древних португальцев, но карта всё равно оказалась точнее тех, по которым шёл в пером плавании Яшка. Он даже нашел тот островок, где отстаивались его шхуны.
        - Вот он. Винг-Боо.
        - Хороший остров, - одобрил Лёшка. - Ситуацией прекрасен, как говорится.
        Затем он изложил идею похода, описал возможные выгоды, но и предупредил об опасностях. Проследив за на пальцем Тропинина, упёршимся в дельту Ганга, Яшка спокойно заявил:
        - Пойду, если прибавишь хода моим шхунам.
        Он посмотрел на товарища. Софрон кивнул, соглашаясь.
        - Зачем? - спросил Лёшка.
        - Мы шли через океан четыре месяца, - пояснил Яшка. - Это слишком долго.
        - Лады. Увеличим площадь парусов вдвое! - заявил Тропинин.
        Я мог быть спокоен - два авантюриста нашли друг друга.

* * *
        Несколько дней и ночей Тропинин со своими конструкторами и Яшка с Софроном Нырковым просидели взаперти, разрабатывая мероприятия по модернизации шхун. Чертили, спорили, считали, обменивались идеями. Затем шхуны перегнали в залив Эскимальт и принялись перестраивать.
        В результате «Кирилл» и «Мефодий» превратились в гоночные яхты. Их оснастку переделали в гафельную, но предусмотрели в случае необходимости установку большого прямого паруса на фок мачте. Сами мачты заменили на более прочные, но укорачивать не стали. К их верхней части крепили галф-топсели. Основные паруса опустили почти к самой палубе, из-за чего пришлось сделать казёнку ниже, притопив её в корпусе. Гик на грот-мачте удлинили и вынесли на добрую сажень за корму. Теперь грот стал значительно большим по площади, нежели фок. С другой стороны, удлинили бушприт, что позволило добавить к вооружению лишний кливер.
        Корпус ниже ватерлинии обшили листовой медью, потратив почти все запасы судостроительного завода и в довершении всего Тропинин покрыл их экспериментальным лаком, созданным из живицы местных хвойных пород.
        Четыре шестифунтовые пушки убрали в трюм на самое дно, устроив шахту и хитрый подъемник, позволяющий быстро их поднимать, без риска, что сорвавшееся орудие пробьёт обшивку. Четыре вертлюжные пушки сделали съемными, их можно было быстро переставлять с одной позиции на другую. Во время походи их убирали в казенку. Фальшборт заменили низеньким ограждением из единственного леера. Правда для стрельбы из орудий пришлось изобретать особые крепления, которые одновременно выполняли роль стоек.
        Опущенные на самое дно трюма пушки и ядра, как и медная обшивка не могли компенсировать увеличение парусности. Для улучшения остойчивости пришлось добавлять балласт. На него пошёл местный чугун, которому другого применения пока не нашлось. Наша первая доменка в устье Стольной давала выплавку столь ужасного качества, что кроме как на балласт такой чугун никуда не годился.
        На первых испытаниях яхты показали себя отлично. Правда к их управлению требовалось приноровиться, а во время движения приходилось следить, чтобы не получить по затылку гиком и не свалиться за борт, споткнувшись о низкое ограждение. Зато, как утверждал Лёшка, при умеренном ветре шхуны легко давали пятнадцать узлов. Скорость возросла, однако, коммерческий тоннаж уменьшился до четырёх тысяч пудов.
        - Звучит солидно, но для колониальной торговли маловато будет, - заметил я.
        - Это смотря чего грузить четыре тысячи пудов.
        - Ну, и чего ты намерен грузить?
        - Да что угодно! - воскликнул Лёшка. - В Индии есть всё! От ладана до опиума! Две тысячи пудов чая или кофе, пряностей или индиго - это целое состояние!
        - В этом-то и загвоздка что в Индии всё есть, - осторожно заметил я. - Она самодостаточна, ни в чём не нуждается. Что ты повезёшь на продажу? Вот главный вопрос тамошней колониальной торговли. Стратегия на первый взгляд проста - продай каждому индусу по отрезу ткани, и, учитывая их численность, ты загрузишь работой всю текстильную индустрию Европы. А обратно вывози хлопковое сырьё, пряности, табак, чай, красители. Вот только чтобы всучить ткань индусам нужно разорить их собственное производство, а это требует политического вмешательства и кроме недовольства приводит к нищете, при которой твои ткани станут разбирать уже не так бойко. Замкнутый круг, со временем приведший к торговле опиумом, грабежам монастырей и прочим колонизаторским гадостям.
        - Покупать сырьё, продавать изделия, это мы проходили, - кивнул Лёшка. - «Англия вывозит необработанным только то, что нельзя обработать». А что если я поступлю ровно наоборот. Сыграю, так сказать, от противного. Буду продавать предметы роскоши всяким набобам, чиновникам, и скупать продукцию у бедных бенгальцев. Таким образом, деньги вытащенные поборами из карманов простых людей, вернутся к ним, а мы останемся с прибылью. Знать получит драгоценности, народ деньги, мы комиссионные и все будут довольны.
        - Драгоценностей там своих хватает, - припомнил я. - «Сокровища Агры», «Наследник из Калькутты», «Не счесть алмазов в каменных пещерах».
        - То камни, а меха? - ухмыльнулся Лёшка. - Сейчас они получают русские меха через Китай или того хуже через Лондон, а значит, платят втридорога. Мы же скинем пару рупий и все дела. Но это так, коммерческого баловства ради. Если уж играть в справедливость, то в чём нуждаются люди, чтобы купить товар?
        - В деньгах.
        - Вот и нужно вези туда деньги. Ну, пушнины, конечно, для пробы, ещё чего-нибудь, а больше рассчитывать на монету. Тогда нам принесут всё, что захочешь и полюбят, как братьев. Причём монету лучше везти английскую, другую британские власти наверняка понизят в курсе, и прибыль перекочует к ним.
        - Осталось найти деревья, на которых растут шиллинги, - пробурчал я. - Вообще-то у меня есть небольшой запас. Могу ссудить. Идея не лишена смысла, только вот деньги, которые ты впрыснешь в туземную экономику, всё равно отожмут британцы. И потом - идти с грузом в один конец невыгодно. нужен встречный товар.
        - О выгодах на время нужно забыть! - провозгласил Лёшка.
        - Это-то меня и беспокоит. Ты наступаешь на те же грабли что и австрийцы. геополитика, демонстрация флага, то сё, а в результате остаются в долгах и всё распродают по дешевке.
        - Нам всё равно придётся везти туда людей, оружие, боеприпасы, - пожал он плечами. - Факторию следует укрепить. Так что для товара места останется мало. А излишки оружия можно будет всегда толкнуть каким-нибудь повстанцам.
        - Англичане тебя за это повесят. Как смутьяна и контрабандиста. У тебя и так там птичьи права. Фактория расположена на территории пресловутых Двадцати Четырех наделов, которые они считают своими. А ты еще пушки намереваешься повстанцам толкать.
        - Значит наделов останется двадцать три, только и всего, - ухмыльнулся Тропинин. - Давно мечтал с ними схлестнуться.
        - Не надейся выиграть войну у британцев, - я постарался настроить товарища на серьёзный лад. - Они выставят против твоей куцей экспедиции целую армию. Кабы не опасности путешествия, я бы вообще посоветовал отправиться туда с голыми руками. Сражаться нужно на бумажном фронте. Твой козырь - частная собственность. Когда мои агенты составляли купчую и прочие документы, я указал им сделать на этом акцент. Ты владеешь не только факторией, а недвижимостью - каждым домом, каждым сараем, каждым плетнём на этом куске земли и что важно - самой землёй. Британцы глотку порвут за торговые привилегии, но частная собственность для них что-то вроде священной коровы. Глотку порвать могут, конечно, однако сперва начнут судебное разбирательство. Это позволит выиграть время, осмотреться, нащупать подходы.
        - Подходы? - Тропинин задумался. - Я когда-то читал, будто в Индии много армян. Среди купцов, среди чиновников и даже среди высших офицеров. Может через них как-то попытаться?
        - Греческие купцы, я слышал, есть даже в Калькутте. К русским они сейчас должны быть расположены. Армянские наверняка тоже есть. Но только это не те армяне, что говорят по-русски и в советском кино снимаются. «Я тебе умный вещь скажу, но только ты не обижайся». С другой стороны, конечно, всё испробовать надо. Почему бы и не через армян.

* * *
        Я оформил факторию Банкибазар на Тропинина, но упустил одну важную деталь, которая неожиданно всплыла во время подготовки к походу. Обладая документами на владения в Индии, сам Тропинин не имел никакого удостоверения личности. Конечно, я мог бы состряпать что-нибудь на коленке. Вряд ли британское представительство в Бенгалии будет направлять запросы в Российскую Империю. А если и направят, то пройдут годы, прежде чем где-то в недрах бюрократии соизволят ответить, что, мол, паспорта на такое имя выдано не было.
        Обычно для ведения дел в иностранных портах хватало судовых документов, выписок об уплате пошлин, а люди как бы прилагались к кораблям и товарам. Разумеется у шкипера имелся патент, а у купца паспорт, но на них мало кто смотрел, если не требовалось заключать договор. Однако ситуация в Бенгалии обещала быть сложной и лучше было прикрыть все возможные дыры. Как говорится, чем больше бумаги, тем чище задница.
        Провернуть серьёзную операцию с подлинными документами я уже не успевал. Создание новой личности или заимствование чужой не составило бы труда, с помощью Копыта или кого-то вроде него. Однако из Тропинина требовалось сделать человека со статусом, лучше всего купца первой гильдии, имеющего право на ведение иностранной торговли, а это означало объявление капитала, уплату гильдейских сборов, запись в городской посад, выправление различных справок. Целый ворох документов, настоящая полоса препятствий из инстанций, множество подводных камней, ловушек, возможностей потерпеть провал.
        Крутить такое тем более в отсутствие самого Тропинина было бы нелегко и во всяком случае потребовало бы много времени.
        Чтобы закрыть тему я отправился в Нижнекамчатский острог. Тамошний приказчик давно был у меня в кармане. Я проводил через него регистрацию некоторых новых кораблей, выплачивал пошлины за промыслы, оформлял всё, что требовало одобрения властей. Сделать из «родства не помнящего» купца приказная изба, разумеется, не имела власти, зато она выдавала казакам разрешения на торговлю с туземцами, промыслы на островах и дальних берегах. Этим я и воспользовался. Документ, однако, составил так расплывчато, что за туземцев можно было запросто выдать бенгальцев, а под понятие заморских земель подвести самою Индию. Нет, ну а что? Чем она не дальний берег?
        Совершив должностной подлог и получив мзду, приказчик вдруг наморщил лоб.
        - Тропинин, говоришь? - Он полез в ящик с бумагами и рылся в нем довольно долго. - Как же это я… вот здесь же лежало… или нет…
        Делопроизводство в Нижнекамчатске было не на высоте. Класть под сукно документы не требовалось, они запросто терялись сами. За исключением папки с особо важными делами, за которые приказчику могли снести голову, всё остальное хранилось грудой без какой-либо систематизации. И копилось годами.
        - Вот! - обрадовался приказчик, выуживая большой пакет с имперским гербом и протягивая его мне.
        Пакет уже был распечатан, а значит чёртов казнокрад знал содержимое. Я вытащил несколько листов плотной бумаги, заполненных размашистым почерком. Это оказались всего лишь копии, сделанные в Иркутской канцелярии.
        Бюрократический аппарат империи действует неторопливо. Только теперь довелось узнать о реакции властей на давнюю заварушку в Калифорнии.Почта, которую мы отправляли после дела с испанцами, всё же дошла до адресатов. И вот теперь, несколько лет спустя, старая история получила неожиданное продолжение.
        Нас не обвинили в самоуправстве, развязывании войны с нейтральной державой, что уже выглядело победой. Нас даже не велели допросить с пристрастием, дабы выяснить подробности. На нас неожиданно обрушились милости.
        Окунев, Рытов и Кривов как «зейманы», а Комков, как «прикащик», были пожалованы золотыми медалями. Мещанин Тропинин удостоился монаршей благодарности. А мой «племяш», как человек служивый, получил «по особому Высочайшему усмотрению» личное дворянство.
        - Так что с тебя, Иван, магарыч, - довольно произнес приказчик.
        Это было смешно. Я был ненастоящим. Мой племянник был ещё более ненастоящим. И вот теперь он, то есть я, получил дворянство, которое на фронтире не имело никакого значения. Хорошо, что ни в какую родословную книгу запись о личном статусе не вносили, не то могли бы возникнуть проблемы.
        - А медали где? - спохватился я.
        Даже в конверт заглянул, хотя судя по весу там и медной монетки не могло заваляться.
        - А грамота на дворянства? Чего обмывать-то будем?
        - То вам всем в Иркутск надо топать, - развел руками приказчик. - Лежит дожидается, ежели не стащил кто.
        - С меня магарыч, - согласился я.

* * *
        Сформировав основной костяк экспедиции, Лёшка созвал военный совет в гостинице «Императрица». В патио (так мы с лёгкой руки Хавьера стали называть атриум) витал запах пряностей. Источником его пока была не кухня, а воображение участников встречи. Лёшка постарался пробудить у всех жажду наживы.
        Он развесил на специальных подставках карты и схемы, объявил маршрут, цели похода и проблемы, с которыми предстоит столкнуться. Каждый солдат должен знать свой маневр, считал он, а что лучше живого обсуждения позволит изучить все нюансы?
        Гавайские острова сами просились на роль первой станции, разделяя Тихий океан на две части. Тем более, что всё равно следовало спуститься к югу, чтобы поймать пассат. Дальше следовали моря Южного Китая и Голландской Индии, после чего оставалось обогнуть Индокитай. Где-то здесь требовалось сделать ещё одну остановку, так как Яшка настаивал на минимум трёх переходах. После драматического плавания в Китай он тщательнее просчитывал варианты и, несмотря на возросшую скорость шхун, без дополнительной остановки идти не хотел.
        - Умнее всего будет сделать остановку в Макао или Кантоне, - предложил я. - Там можно продать часть шкур и получить монету или чай для продажи в Индии. Половину экспедиции окупите, если не всю.
        - Лучше бы не заходить в иностранные порты, - высказал пожелание Лёшка. - Ни в Макао, ни в Манилу, ни в Малакку. Мало ли какие проблемы возникнут с властями, да и вообще, экспедиция секретная, незачем предупреждать конкурентов.
        - Ты всё равно пройдёшь мимо какого-нибудь из портов. Там всего два пролива и оба контролируют голландцы.
        - Пройти мимо совсем другое дело. Кто мы, откуда и куда идём, пусть себе гадают.
        Яшка предложил завернуть к знакомым пиратам. Эти уж точно не донесут.
        - Мне они нравятся ещё меньше, чем англичане с голландцами, - поморщился Лёшка. - Зачем вводить в лишний соблазн симпатичных китайских парней кучей серебра и мехами?
        Вопрос с местом второй стоянки отложили до лучших времен. На тот случай если шхуны потеряют друг друга, рандеву можно было назначить на Винг-Боо. Ну а если паче чаяния пройдут весь океан борт о борт, то там на месте и решат, где лучше остановиться.
        - Следующая загвоздка вот в чём, - перешёл Тропинин к основному вопросу. - Наша цель - Банкибазар. Он стоит на реке Хугли, это рукав Ганга. Но путь к цели преграждают владения британцев. Форт-Вильям и большой город Калькутта. Чтобы предъявить права, следует сперва как-то оказаться в Банкибазаре, иначе нас и слушать не станут. Просто погонят пинками обратно в море, а то и потопят. Посему, главное - прорваться к городку. Это вроде игры в царя горы. Заберись наверх, и пусть попробуют оттуда спихнуть.
        Народ оживился. Сразу же набросал несколько тактических вариантов, каждый из которых страдал существенными изъянами. Молодой Лёшкин приказчик Храмцов, которого он собирался оставить в Индии на хозяйстве, предложил высадить десант в устье реки и пробираться до места сушей.
        - Такую сушу ещё поискать, - возразил я. - Тропики, болота, заросли; змеи, тигры, маугли. А если рисовыми полями топать, то другая забота - увидят, загонят в какую-нибудь дыру, окружат и прихлопнут. Лично я с большей охотой пересёк бы пешком всю Сибирь, чем кусок южной Бенгалии. Но головы на кону ваши и решать вам.
        - Тогда тайно на малых лодках, - не сдавался Храмцов.
        - А куда мы денем шхуны? - возмутился Яшка. - Без прикрытия они станут легкой добычей.
        - Укроем где-нибудь в прибрежных зарослях.
        - А пушки и припасы на себе потащите?
        Яшка наотрез отказался оставаться на берегу и предложил прорываться нахрапом, самым коротким путём - по Хугли.
        - Воспользуемся приливом. Он ведь поднимается до Калькутты?
        - И даже выше, - кивнул я.
        Этот вариант отверг Лёшка.
        - Там у британцев крепость с пушками, куча кораблей на рейде. А «индийцы» вооружены получше других купцов. Они только рады будут в стрельбе поупражняться.
        - Проскочим тайно, - предложил Яшка. - Под покровом ночи.
        - Кабы мы знали акваторию, фарватер… - махнул рукой Лёшка. - А так сядем на мель или на скрытую батарею нарвёмся.
        Мы долго спорили, перебирая раз за разом уже прозвучавшие варианты, и упирались в непреодолимые трудности. Пока вдруг Ныркова не осенила довольно странная и неожиданная идея.
        - Волоком! - сказал он, рассматривая карты. - Тут в дельте много проток. Мы поднимемся по соседнему рукаву и перетащим шхуны. В Сибири всю жизнь переносами пользовались.
        - Волоком? - Тропинин замер, точно пёс, почуявший след. - Второстепенные речки не охраняются, верно. Силёнок у англичан не хватит, все пути перекрыть. Но как протащить волоком шхуны?
        - Не лодки, конечно, - признал Нырков. - Но попробовать можно.
        - Буйволов разве что местных нанять. Катки какие-нибудь соорудить, - размышлял вслух Лёшка, присматриваясь к карте.
        - На карту можешь не смотреть. Эти протоки каждый год могут менять русло. Особенно после ураганов и сезона дождей.
        - Вот же! - воскликнул Лёшка. - Сезон дождей!
        - Я так и сказал, - нахмурился я.
        - Нет, я о том, что идти нам следует в сезон дождей. Тогда волок вообще может и не понадобиться. Там такие разливы возникают, что и по рисовым полям можно будет пройти. Разве что изредка на мелководье тянуть придётся.
        Он вновь подскочил к карте и принялся водить пальцем по водным путям.
        - Поднимемся вверх по протоке вот здесь или здесь. Затем перейдём на Хугли и спустимся до Банкибазара. В этом случае даже встретив заслон британцев, наша флотилия будет идти вниз по течению, что увеличит шансы прорваться. Тем более, укрепления в верховьях наверняка не столь сильны, как в Калькутте, да и не ждут нас там. А как доберёмся до голландцев или датчан, с ними сговоримся. Ну а если уж не получится по половодью обойти, испробуем другие варианты.
        Несмотря на безумие идеи серьезных возражений не последовало. На фронтире люди привычны корабли на себе таскать.
        - Когда в Индии сезон дождей? - спросил Яшка.
        - Летом. Вроде бы, - сказал я. - И в начале осени.
        - Значит, к концу августа мы должны быть на месте, - прикинул Тропинин. - Чтобы с запасом.
        - Тогда следует выходить где-то в начале мая, - сказал Яшка. - А пока время есть, сходим в Калифорнию, чтобы проверить команды и корабли в настоящем плавании.
        На том и порешили.
        Итак, Яшка с Софроном пошли на шхунах в Калифорнию, Лёшка занялся подготовкой припасов и снаряжения. Во мне же (не иначе как по причине обретения дворянства) пробудилась страсть к коллекционированию. Я отправился в Париж позировать для исторического полотна и ожидать смерти великого философа.
        А потом произошла историческая встреча с Куком.
        Глава пятая. Луидоров и пиастров звон
        ГЛАВА ПЯТАЯ. ЛУИДОРОВ И ПИАСТРОВ ЗВОН
        После встречи с Куком и возвращения Яшки из Калифорнии всё завертелось.
        Разговор с британскими офицерами ещё больше убедил нас в том, что заходить в Кантон по пути в Индию не стоит. Мореплаватели подчинялись смене муссонов. Корабли прибывали в Китай как правило с июля по сентябрь, а с ноября по январь покидали дельту Кантонской реки. Это было вызвано особенностями длительного переходи через Индийский океан, когда летний муссон становился попутным. И хотя для экспедиции Тропинина этих ограничений не существовало - она шла с востока и к тому же на шхунах, которые меньше зависели от торговых ветров, некоторые другие соображения делали заход в Кантон неудобным.
        Дело в том, что торговая инфраструктура, а тем более китайская бюрократия могли ориентироваться на заданный европейцами ритм. Лёшка мог элементарно попасть в мёртвый сезон, в своеобразную пересменку. Один из офицеров Кука вскользь упомянул, будто всех иностранцев выдворяют из Кантона, когда нет торгов. А сколько времени потребовало бы налаживание контактов и получение разрешений? Особенно в первый раз.
        - Были бы у нас налаженные связи мы смогли бы все просчитать заранее, - сетовал Лешка. - А так мы рискуем не успеть к окончанию сезона дождей. Что крайне нежелательно. Лучше я проведу в Индии дольше времени, и отправлюсь в Кантон вместе с европейцами. А если дело с факторией не выгорит то как раз успею запрыгнуть на отходящий поезд.
        - Шкуры могут и не пролежать целый год, - заметил я. - В такой-то жаре.
        - Зависит от выделки. Сырые мы брать не будем. Но, конечно, надо будет присматривать. Проветривать, чтобы не сопрели, отгонять всяких жучков, бабочек.
        - Но если не толкать меха в Кантоне, то тебе понадобится куда больше наличной монеты.
        - Вот с этим проблема, - признал Лёшка. - Придется у Бичевина попросить.
        - Попроси. Я тоже помогу чем смогу. А остановку вместо Макао можно сделать где-нибудь в Микронезии. Если наткнешься на что-нибудь подходящее. Вообще там полно островов, но мелких, а карты до конца восемнадцатого века грешат неточностями.
        - Попробуем разыскать, - сказал Лёшка. - Знаешь, а ведь многие из них были открыты русскими моряками. Литке, Коцебу, Крузенштерн…
        - Типичные русские фамилии, - фыркнул я по привычке. - Ничего странного. Они двигались по тому же пути.
        - Историю не объедешь! - провозгласил Тропинин. - Те острова, что будут открыты русскими, будут открыты русскими!
        Он прикинул, что уложится в тридцать тысяч рублей. Своих у него скопилось не больше тысячи серебром - всё что осталось от проданной Яшкой шхуны. Остальное предстояло собрать мне или попросить в долг у Бичевина.
        Такую сумму из оборота быстро не выведешь. Тем более, что Тропин хотел монету британскую. А крон, шиллингов и шестипенсовиков у меня тем более в запасе лежало немного. Так что в ход пошли рубли, флорины и пиастры.
        - Думаю, там в ходу любая серебряная монета, - сказал я, выдавая товарищу под расписку несколько увесистых бочонков.
        - Вот о чем я мечтал в детстве, - промурлыкал Лёшка, загребая ладонью из бочонка и прислушиваясь к звону падающих монет. - Абордаж испанских галеонов, набег на Картахену, остров Сокровищ…
        - Смотри, чтобы и эти бочонки не оказались в пиратских кладах, - сказал я
        - Нас голыми руками не возьмёшь, - усмехнулся он.
        Войско, которое «не возьмёшь голыми руками», формально числилось рабочей милицией судостроительного завода и других индустриальных проектов Тропинина. Ополчение предназначалось для отражения внезапного нападения индейцев или европейских пиратов. Костяк составляли несколько сержантов, которым Лёшка платил особо, но рядовых набирал из простых рабочих и тренировал в свободное от работы время. Это было тем более удобно, что заводы из-за недостатка спроса часто вставали, и людей следовало чем-то занять. На деле же, как мне показалось, Лёшке просто захотелось обзавестись собственной маленькой армией, поиграть в полководца. Он даже назвал парней мушкетёрами Эскимальта в пику моим гвардейцам. Намёки я пропускал мимо ушей, но шепнул Ватагину, чтобы его туземцы не поддавались на провокации. Так что спорили они больше на футбольном поле, ибо бойцы Тропинина составляли основу его команды «Арсенал», а бойцы Ватагина играли в «Гвардии».
        Во всяком случае обошлось без голубых плащей. А вот в армейскую амуницию Тропинин ввёл кое-какие новшества. Он разработал униформу и камуфляж (красить ткань пришлось крепким чаем за неимением нормальных красителей). Придумал разгрузочные жилеты со множеством карманов и газырями. В жару жилеты одевали на голое тело и, вкупе с широкополыми шляпами, униформа придавала мушкетёрам вид рейнджеров из американских боевиков. Для полноты картины не хватало помповых ружей и жевательной резинки. Впрочем, некоторые из них жевали табак. А что до ружей, то Тропинин, как и обещал, вооружил наши войска винтовками.
        Правда с созданием пресловутого унитарного патрона и магазином дело у него продвигалось туго. Не хватало точных инструментов, качественной латуни, стали, чистых химикатов для производства гремучей ртути и бездымного пороха. Пришлось прибегнуть к паллиативу, сделав нарезы в стволах фабричных ружей. Заряжались они по-прежнему с дула, но полой пулей, которую при выстреле распирало и вдавливало в нарезы. Пулю, правда, пришлось облегчить, чтобы не разорвало ствол, но это только повысило эффективность стрельбы. Скорострельность, дальность и точность выросли вместе с Лёшкиным авторитетом, хотя мне он признался, что идею позаимствовал из популярной телепередачи. Я же в свою очередь был рад экономии свинца, который на нашем берегу не добывали.
        Частная армия занималась маневрами, отрабатывая высадку десанта и взятие крепости. Прохаживаясь по площадке Старого форта, Тропинин наблюдал за бойцами с умеренным азартом опытного полководца. Я с кружкой хереса в руке наблюдал за наблюдающим. На мой взгляд, с такими силами можно было колонизировать разве что необитаемый островок. Или разогнать пингвинов с какого-нибудь айсберга в Антарктиде. Да и то с минимальными шансами на успех. Но излишний энтузиазм беспокоил меня.
        Как вскоре выяснилось не меня одного.
        - Сколько ты собираешься взять людей? - спросил Яшка, возникнув у Тропинина за плечом.
        - Как можно больше! - ответил тот.
        Его парни, используя обычные шесты, перепрыгивали через широкую полосу воды с палубы учебной шхуны на пирс. Выглядело это здорово, но вряд ли могло иметь тактическое применение.
        - Так не пойдет, - сказал Яшка.
        - Объясни, - Тропинин отвлекся, наконец, от маневров и повернулся к капитану.
        - Мы чуть не подохли от жажды когда шли в Кантон. Хорошо дождь пошел, набрали немного с парусов. А ведь нас по шесть человек на борт только и было.
        - Допустим, - кивнул Лёшка. - Но мы же прибавили парусов, как ты и просил.
        - Положим, два месяца мы не увидим суши, - начал загибать пальцы Яшка. - Пусть будет три, чтобы с запасом, мало ли что, а лучше сто дней для ровного счета. Сколько пресной воды выпьет за это время каждый человек на борту? Сколько её понадобится для других нужд? Сколько может испортиться, вытечь? Сколько каждый съест продовольствия? И если мы возьмем кур или поросят, им тоже потребуется вода и пища, прежде чем они сами ей станут?
        - И каковы цифры? - нахмурился Лёшка.
        - Допустим, по нашему опыту, ведра пресной воды едва хватает одному человеку на два дня. Это будет пятьдесят вёдер, то есть примерно половину ласта по весу. А ещё в половину от того еды нужно будет взять. Не считая самого человека, его гамака, личных вещей и прочего. Скажем, грубо - ласт на человека. Шестеро команды и десять пассажиров - вот тебе шестнадцать ластов или примерно тысяча пудов. А их, тысяч-то, всего четыре у нас теперь, после переделки, учитывая пушки и балласта. Четверть груза долой, как ни крути!
        Яшка вздохнул и показал рукой на маневры.
        - Или можно взять на борт вчетверо больше людей, и тогда не останется места ни для чего остального. Решать тебе.
        - Армию мы все равно не перевезем, - потер заросший подбородок Тропинин. - А двадцать бойцов или около сотни, разница невелика. Британцев там тысячи, а индийцев сотни тысяч. Другое дело всякие там пираты или сухопутные разбойники.
        - Против них у нас будут пушки, - заверил Яшка. - Картечь должна справиться с любым туземным пиратом.
        Умерив аппетит в количестве людей, Тропинин стал отдавать должное их качеству.
        В колониальный поход он отобрал из мушкетёров лучшую десятку. Но помимо войск Тропинину требовались специалисты. Писать, считать, переводить, торговать. А все специалисты давно были при деле. Так что пришлось отгонять Лёшку уже от моих ветеранов, которых он возжелал «вербануть». Это оказалось делом не простым. Едва я отстоял одного, как Тропинин принимался вертеться вокруг другого, соблазняя обещанием «тряхнуть стариной» и сокровищами.
        - Прекрати вредительство! - возмутился я. - Вербуй себе коряков, алеутов, индейцев.
        - Но они же большей частью неграмотны и вряд ли выдержат тамошний климат!
        - Тогда набери по дороге гавайцев, они привычны к тропической жаре.
        - Мне нужны русские, - упирался Тропинин. - Эти англичане страшные расисты и считаться будут только с белыми.
        - Мне самому не хватает грамотных людей. У Яшки в команде несколько русских, среди твоих телохранителей я видел одного светленького. Чтобы вести переговоры, вполне достаточно.
        - А кого я оставлю вести дела? - возмущался Тропинин. - А кого стану посылать с поручениями?
        - Выкручивайся, как знаешь, но моих приказчиков и капитанов не трогай.
        - Тогда уступи мне хотя бы Незевая, - неожиданно предложил Лёшка. - И Хавьера.
        Я задумался. Хавьер был калифорнийским индейцем и преподавал в наших учебных заведениях испанский язык. Но я готов был устроить его ученикам маленькие каникулы. Но Незевай…
        - А Незевай-то тебе зачем? Думаешь, его англичане в европейцы запишут? И где я найду ещё одного трезвенника ему на замену? У Бичевина, вон сколько пойла свои же выдувают пока работают. Пашка Тунгус уже пожелтел от битой печени.
        - Во-первых, он мусульманин и может помочь столковаться с единоверцами, а во-вторых, индийские и армянские купцы должны понимать тюркские языки. Они же торгуют со Средней Азией.
        Это правда. Незевай был единственным мусульманином в наших колониях. Хотя я мог бы поклясться, что ни разу не видел, как он молится.
        - У него спроси, - сдался я. - Захочет, пусть едет.
        Когда слух о наборе людей распространился по городу ко мне, как это водится, пожаловали ветераны - Тыналей и Чиж. На этот раз, правда, они просили не за себя, а за сыновей. Мальчишкам их стукнуло лет по двенадцать-четырнадцать. Но на фронтире такой возраст считался уже достаточным, чтобы встать на крыло.
        - Мы хотим отправить их с Алексеем, - заявили ветераны. - Пусть попробуют нашего хлеба, не всё им в городе штаны просиживать.
        - С ума сошли! - воскликнул я. - Вы хоть знаете что такое Индия? Это даже не Калифорния! Людям привыкшим ко льдам и морозам, будет там жарковато.
        Они пропустили предостережение мимо ушей. Стояли и ждали того единственного ответа, который их устраивал.
        - Вытащите из воды рыбу и посмотрите, как она себя чувствует. Вот что ваших детей там ожидает, - не сдавался я. - Загнутся от холеры, лихорадки, малярии и сотни других болезней, названий которым ещё даже не придумали.
        - Они должны попробовать, - разом улыбнулись старые друзья.
        - А зачем вам моё согласие? - заподозрил я неладное.
        Подростки-то на меня не работали и были вольны наниматься хоть к Яшке, хоть к Тропинину.
        - Алексей сказал, что без твоего разрешения он детей на борт не пустит.
        - Поумнел, значит? Или захотел спихнуть на меня ответственность? Ладно. Пусть берёт их гардемаринами или приказчиками, но только пусть весь поход не только морскому делу обучаются или там купеческому, но и всяким прочим наукам.
        На следующий день пришлось отпустить в Индию Расстригу.
        - Жаден я до познания, - завел он старую песню. - И потом, кто же гардемаринов наукам обучать станет?
        Но тут я согласился сразу. Можно сказать, заранее просчитал, что не выдержит Расстрига, попросится в поход. А у меня как раз имелось небольшое дельце, в котором он мог помешать.
        На этот раз хотя бы Комков с Окуневым не просились в поход. Старели ветераны. Родной дом стал им милее приключений или возможной наживы. Одно меня радовало, что родным домом они считали Викторию.

* * *
        Мы уложились со сборами за две недели и вышли из Виктории в середине мая. Я отправился с экспедицией, решив проводить товарищей до Оаху. Мне уже давно следовало проторить эфирную дорожку на Гавайские острова. Без осмысленной стратегии наша фактория прозябала. Свешников с двумя помощниками-индейцами крутился как мог, но ему сложно было определиться с местными товарами, ценами на них, а мутная вода тамошней политики обещала головную боль, если только не расставить все акценты заранее. Кроме того, я собирался, если получится, каким-то образом предупредить Кука, чтобы уберечь его от фанатиков-таксидермистов.
        То, что раньше считалось дальним плаванием, в масштабах индийского похода стало лишь первым самым простеньким перегоном. Но для меня и такое плавание оказалось едва ли не самым протяжённым за всю авантюру. Благо яхты действительно показали резвость, а Яшкины парни умели их укрощать.
        Сперва мы несколько дней шли вдоль берега, но однажды, поймав ночной бриз, повернули в открытый океан.
        - Двенадцать узлов, - сообщил матрос, вытаскивая лаглинь.
        Мой мозг непроизвольно начал подсчёт. Двенадцать узлов… это почти двадцать километров в час. То есть за сутки при такой скорости корабль покроет почти пятьсот километров. Но, конечно, ветры редко сохраняют постоянство. Вот и бриз вскоре ослаб, а привычный в этих краях западный ветер заставил умерить ход.
        - Шесть узлов, - произнес матрос.
        Культура мореплавания, насаждаемая Ясютиным, давала о себе знать. Люди меньше боялись моря, меньше полагались на предрассудки. Компас, песочные часы, секстант, карты стали привычными атрибутами, которыми умел пользоваться не только капитан или его помощник, но и любой член команды. Колышками на доске вахтенный обозначал время, курс, скорость. Затем заносил данные в судовой журнал. Всё это позволяло довольно точно идти по счислению, проверяя положение обсервацией. Хотя определять долготу нашим морякам пока приходилось с большим допуском из-за несовершенства часовых механизмов.
        Из за переделки парусов свободного места на палубе «Кирилла» оставалось немного, да и его занимал запасной рангоут, шлюпки, вёсла, шесты, бочки с водой. Когда команда перекладывала паруса, тренировалась, а также во время шторма или даже неуверенного ветра, пассажиры сидели взаперти в крохотных каютах казёнки, в трюме. И только когда ход был постоянным, Яшка разрешал выходить людям на палубу, а внутренние помещения проветривали с помощью виндзейля - длинной парусиновой трубы. Тропинин беспокоясь о сохранности мехов особо настаивал на регулярном проветривании.
        Пассажиры устраивались на наветренном борту, на страховочной сетке под бушпритом или за кормой, на крыше казенки. Но в любой момент мог прозвучать сигнал к повороту и тогда требовалось уклоняться от гака, веревок, бегающих матросов. В солнечную погоду за борт спускали шлюпки и брали их на буксир. Тогда можно было забраться в них.
        В одной из шлюпок Расстрига о чём-то спорил со Слоном, которого Бичевин отправил в Индию, чтобы тот присматривал за ссуженными Тропинину деньгами, а заодно присматривался и к самой Индии. На сетке за кормой приказчик Храмцов толковал о языках с татарином Незеваем и китайцем Шэнем - до меня доносились тюркские и кантонские слова. Сам Тропинин, свесив ноги за борт, говорил с Дышло, который только недавно вернулся из Чукотки и которого я с большой охотой уступил Лёшке, как человека безусловно европейской внешности. На борту «Кирилла» вообще оказалось много старых друзей или… детей старых друзей.
        Гардемарин, которого все звали Чижовым, поскольку был он сыном Чижа, взял на борт щенка. Странная семья Чижа, Коли и их жён (двух или трех) промышляла разведением собак той породы, которую лет через сто назовут хаски. Щенок был голубоглазым. Такие рождались не часто и очень ценились как горожанами, так и вождями соседних племен. Они стали своеобразной местной валютой, символом престижа и хорошим подарком на потлаче.
        Щенок забавлял пассажиров, матросов и даже Яшка смотрел на него без злости, хотя зверьё на корабле не переносил.
        - Трудно ему придётся в жарких странах, - заметил подошедший ко мне Тропинин.
        - Многим людям придётся там трудно, - ответил я не без раздражения. - Тут в поте лица подманиваешь людей в Викторию, а ты грузишь их на корабли и увозишь в Индию.
        - Дюжина человек тебе погоды не сделает.
        - Не скажи. Это ведь не самая ленивая дюжина. Можно было бы пару полноценных факторий на Колумбии поставить. Когда ещё новая партия переселенцев до Охотска доберётся? Кстати, ты не помнишь никакой точной исторической даты? Желательно, чтобы произошло нечто грандиозное, потрясающее основы.
        - Зачем тебе? Ставки на даты букмекеры пока что не принимают. Тут не разбогатеешь.
        - Хочу составить пророчество для староверов. Что-то они не шибко спешат переселяться на новые земли. Вот бы их подстегнуть чем-нибудь пафосным, чтобы до костей проняло. Чтобы призыв валить в Америку выглядел, как откровение. Единственный путь к спасению.
        Лёшка долго перебирал в голове то, что слишком давно было прочитано и большей частью уже стёрлось из памяти.
        - Великое наводнение, - припомнил он. - Ах черт, это же семьдесят седьмой, уже прозевали.
        - Наводнением в Петербурге никого не удивишь. Это все равно что пожар в Москве предсказать.
        - Девяносто третий год, - припомнил Лёшка. - Великая французская революция.
        - Девяносто третий год это не революция, а начало террора, - поправил я.
        - Тем более. Предскажи, что оттяпают голову королю, да и Марату заодно.
        - Марата зарезали в ванне.
        - Неважно. Получается Инь и Янь, так сказать. Под это можно подверстать какое-нибудь мистическое пророчество. Про волков и овец, которые суть твари обреченные на убой, хотя одни и питались другими.
        - Хороша идея, - согласился я. - Жаль только терять время. Девяносто третий год, он когда ещё наступит.
        - Не сразу Москва строилась, - ухмыльнулся Лёшка.
        Глава шестая. Гавайские острова
        ГЛАВА ШЕСТАЯ. ГАВАЙСКИЕ ОСТРОВА
        Ближе к тропику ветры постепенно отходили к востоку. Задували те самые пассаты, которым предстояло перенести наши шхуны в Азию.
        Мы шли фордевинд (то есть ветер дул нам прямо в спину) и приближались к Гавайскому архипелагу с северо-востока, что заставило Яшку поднять смешные паруса под названием брифок. Они выглядели на шхунах точно одежда для толстяков на лагерных доходягах, но при таком ветре оказались наиболее эффективны.
        Яшка в очередной раз доказал, что является превосходным навигатором. Не встретив по пути других островов архипелага, мы вышли сразу на Оаху, чуть севернее его. Сперва увидели горы, которые понемногу росли, открывая панораму всего берега. Он выглядел каменистым, а ветер, что дул нам в спину, нагонял столь мощные волны, что шум прибоя доносился даже до шхун. Но мы и не собирались здесь высаживаться, а пошли в обход, к югу, где нас ждала удобная и закрытая от бурь и прибоя гавань Перл-Харбор или Жемчужная гавань, если по-нашему. Мы оставили за ней историческое название. Явочным порядком. Просто нанесли имя на карту.
        - Парус! - раздался крик сверху.
        Марсовой площадки как таковой на шхунах не имелось. Наблюдатель сидел на дощечке (нечто вроде беседки, на которой поднимают на борт неопытных пассажиров, больных или раненных). Её подвешивали к тому же узлу, к которому крепились ванты и кливер-штаги, или как они там правильно назывались? Сооружение не выглядело надежным, особенно при большой качке, и матрос на всякий случай привязывал себя к мачте.
        - Право руля! - тотчас крикнул Яшка и побежал к штурвалу. - Ещё правее! Держи вон на тот камень.
        На «Мефодий» передали сигнал «делай как я». Шхуны повернули и приблизились к берегу так, чтобы оставить выдающуюся в море оконечность острова между собой и незнакомым парусником. Здесь их поджидала другая опасность - негостеприимный высокий берег с большим количеством рифов и небольшой бухтой, покрытой белыми бурунами. Яшка приказал убрать прямой парус и поставить штатные. С ними он чувствовал себя увереннее.
        - Кто бы это мог быть? - подумал вслух Лёшка.
        - Для Кука рановато, - сказал я.
        - Сколько там мачт? - крикнул Тропинин впередсмотрящему.
        - Две или три, - ответил матрос. - Идут на юго-юго-восток.
        - Испанцы? - предположил я.
        - Пушки наверх! - На всякий случай скомандовал Яшка. - Готовимся к бою.
        Возможно он просто хотел попрактиковаться в условиях близких к боевым. Потому что вступать в сражение с настоящим кораблем не хватило бы наглости даже у него. Поскольку пушкам требовалась обслуга, а штатная команда шхуны насчитывала всего шесть человек, то расчёты состояли из пассажиров. Так что теперь все получили законное право находиться на палубе. Вот только смотреть по сторонам времени ни у кого не осталось.
        Мы с Тропининым затащили на крышу казёнки и установили в гнездо вертлюжную пушку. Получив огонь от матроса (тот высекал его огнивом), Лёшка раздул фитиль, уложенный в кадушке, приготовил пальник и заодно раскурил трубку. Тем временем я открыл ящик с зарядами, вставил в один из них запал и передал Лёшке. Эта модель фальконета перезаряжалась с казенной части с помощью железных цилиндров, содержащих порох, запальную трубку, пыж и мешочек с картечью - своеобразного прообраза унитарного выстрела. Мощность такого выстрела была меньше обычного, подвижные детали замка быстро изнашивались, стенки на стыках прогорали, зато высокая скорость перезарядки позволяла поливать противника картечью почти без перерыва. Ну то есть в ящике имелось восемь готовых зарядов.
        Чтобы не заблокировать косой грот, пушка ставилась на небольшой высоте - около пары футов, а обслуживать её приходилось сидя на корточках. Я нервничал не столько от предстоящего боя, сколько опасаясь получить гиком по затылку, если Яшке вздумается изменить курс. Мне даже пришла в голову мысль, что глагол «гикнуться» изобрели именно в такой ситуации. Зато наша с Тропининым пушка имела лучший сектор стрельбы среди всех прочих. Мы могли ударить по противнику с правого борта или с левого, а если бы он решился на абордаж, то прочесали бы собственную палубу продольной стрельбой. В случае же атаки с кормы можно было оперативно переставить вилку в другое гнездо и прикрыть тыл.
        К счастью все наши приготовления оказались напрасны. С неизвестного корабля шхуны не заметили, или приняли их за туземные каноэ. Вряд ли они ожидали встретить в этих водах ещё одно европейское судно. Выступающий мыс закрыл от нас корабль на время, а когда шхуны вернулись на прежний курс, то матрос смог разглядеть лишь верхний парус на его грот-мачте. Даже если нас и заметили, то решили не возвращаться.
        А затем внезапно начался проливной дождь и корабль исчез за его завесой.
        - Отбой! - распорядился Яшка, решив что мокнуть под дождем смысла нет.
        Что удобно в нашем фальконете его не потребовалось разряжать выстрелом. Мы просто сняли заряд и, вытащив запальную трубку, убрали его обратно в ящик. Мы даже не успели промокнуть и наблюдали из казёнки за вознёй орудийных расчётов. Шестифунтовки сделали по выстрелу, их по одной передвинули к подъемнику и опустили на самое дно трюма.
        Через час с небольшим шхуны обогнули восточный мыс и направились к пологому берегу, где когда-нибудь вырастит местная столица Гонолулу. Если конечно мне придёт в голову способ протащить это название.
        Каноэ с гавайцами не бросились нам навстречу с предложением обмена товарами, как об этом рассказывали офицеры Кука. Яшка пояснил, что местные уже привыкли всё нужное менять в фактории. Их селение располагалось всего в паре вёрст выше по течению ручья, ближе к склону горы. К тому же сейчас лил дождь и все сидели по домам.
        Он показал рукой и я впервые увидел нашу гавайскую факторию, о которой знал лишь из писем приказчика и рассказов моряков. Она находилась на берегу лагуны, в том месте где заканчивалась широкая полоса песчаного пляжа и начиналась растительность. По одну сторону от фактории располагалось устье того самого ручья, а по другую, примерно в версте - вход в гавань Перл-Харбор. Состоял наш форпост из нескольких строений, загонов для скота, птичника. Между домами и складами вырос небольшой сад, а всё вместе окружал высокий бамбуковый плетень. Не столько для защиты от нападения дикарей, сколько порядка ради. Других хищников, помимо людей, на островах пока не водилось.
        - Не нравится мне это, - пробурчал Яшка.
        Он стоял рядом с нами в легкой курточке, презрев дождь. Вода стекала по его длинным черным волосам, по лбу, по скулам. Яшка лишь перенаправлял эти потоки подальше от глаз.
        - Что? - не понял я, поправляя капюшон парусинового плаща, чтобы расширить обзор. - Вроде на месте всё. Не сгорело, не разметало ураганом.
        - Кто эти люди? - шкипер показал рукой чуть в сторону от фактории.
        По берегу лагуны действительно слонялись какие-то фигурки. Причем слонялись безо всякого видимого смысла, не обращая внимания на плохую погоду. Мы с Тропининым разом посмотрели в подзорные трубы. На местных туземцев люди похожи не были, скорее на европейцев, хотя одежда представляла собой нечто среднее между дикарским нарядом и лохмотьями потерпевших кораблекрушение. Но европейцев на этом берегу быть не могло, за исключением Свешникова.
        - Может тот корабль, который мы заметили, каких-нибудь мятежников высадил? - предположил я.
        - Или это были пираты, - добавил Лёшка. - И таким образом они избавились от пленников.
        - Давай-ка, Алексей, поднимай своих мушкетеров, - проворчал Яшка.
        Поднимать их было без надобности, все давно уже сгрудились на палубе.
        - Эй, Босый! - крикнул между тем Яшка. - Сигнал на «Мефодия». Высаживаемся на берег.
        Спускаясь в шлюпку я мимоходом подумал, что сигнальную систему Яшкиной компании пора бы распространить на всём нашем флоте. Они пользовались белым и красным флагами, а также несколькими типами жестов и движений. Это была не азбука, вроде Морзе, а набор простых кодов, но их вполне хватало для координации.
        Мы высаживались с трёх лодок (одна из них была моей собственной) погрузив на них всю колониальную пехоту Тропинина и большинство пассажиров. Один человек на носу каждой лодки держал на изготовку оружие, прикрывая кусочком кожи затравку и кремень. Ещё один присматривал за винтовками товарищей. Остальные гребли.
        Три человека, что бродили по берегу, бросились наперерез. Но они не атаковали, напротив, всячески показывали дружелюбие и даже помогли вытащить лодки на сушу.
        - Кто вы? - спрыгивая на песок спросил Тропинин.
        - Матросы с галиота, - ответил один из них.
        На вид ему было лет сорок. Остальные выглядели моложе.
        - С какого галиота? - спросил Лёшка.
        Тем временем его мушкетеры разобрали винтовки и разошлись по сторонам, внимательно осматривая прибрежные заросли. Всё же кое-чему их Тропинин научил.
        - С «Петра и Павла».
        - Камчатские? - спросил я.
        - Камчатские, вернее, охотские, - старший рассматривал меня с какой-то настороженностью. - А говорили будто ты утонул, или ещё как преставился.
        Узнал, значит. Не удивительно. В Охотске моё имя было популярным некоторое время. Хотя вот я его припомнить не смог, как и его товарищей.
        - Значит, долго жить буду, - усмехнулся я.
        - Меня Иваном зовут, - представился он. - А это Григорий и Василий.
        - А что с галиотом?
        - Галиот-то? Да вот только что отошёл. Чуть-чуть вы разминулись.
        - Видели, когда к острову подходили, - сказал я. - Так это, выходит, Беньовский был?
        - Он самый.
        - И когда он вернётся?
        Матросы переглянулись.
        - Не вернётся он, - сказал Василий. - Совсем уплыл.
        Чёрт. Неужели мы лишились колонии.
        - А вы что же?
        - А мы остались, - ответил Иван. - Помогали ему с починкой. На том берегу и бухты толковой нет. Мы как приплыли на остров, так корабль в речку завели. А там камни кругом, точно в Охотском. Сильно побило. А как предводитель уходить собрался, так сюда перегнали галиот, чтобы удобнее чинить. И материала тут больше. И у вашего Свешникова нужного добрать можно. Веревок, парусов, гвоздей.
        - Остальные все ушли?
        - Да не, - улыбнулся Григорий. - Токмо со шведами своими ушёл и прочими немцами. Наших ссыльных да камчатских к нему пристало человек десять. Баб ещё местных прихватили.
        Корабль Беньовского, как я уже знал, пристал к северному берегу, несмотря на мои рекомендации. Как мне объяснял Анчо, корабль повредило штормом, поэтому выбирать им не пришлось.
        - Помочь-то с починкой мы всегда рады, но к гишпанцам не захотели идти, - добавил Григорий.
        - Так он к испанцам пошел?
        - Ну да, а от них дальше в Европу собирался, - сказал Иван. - Не понравилось ему здесь. Хотя вроде всё хорошо начиналось. И с местными поладили и женами обзавелись. С вашими промен вели. Но видно скука их заела.
        - Жаль. А доктор? Как его там…
        - Магнус? - переспросил Иван. - А тоже ушёл. Всего человеков двадцать.
        - Вот чёрт, не успел! - выругался я. - Единственный настоящий доктор на весь Тихий океан и тот уплыл из подноса.
        - Да ну, зато теперь колония наша, получается, - обрадовался Тропинин.
        Я изобразил на лице скепсис.
        - Иди уж в свою Индию, а мне здесь, чувствую, разгребать.
        Яшка успокоился, вернулся на шхуну и начал осторожно заводить флотилию в Перл-Харбор. Прибрежные воды были полны коралловыми рифами, о которые можно было запросто распороть борт. Невысокие приливы и отливы, чуть более пресная вода из гавани смогли проделать среди рифов лишь мелкий и узкий канал, каким и пользовались корабли. Нам следовало бы расширить проход в будущем.
        Пока моряки пристраивали корабли, пассажиры отправились в факторию. Свешников, как оказалось, был по горло занят делами, нашу высадку прозевал за шумом дождя, и только услышав гвалт на берегу, вышел навстречу.
        Сказать, что он обрадовался моему появлению, значит не сказать ничего. У него даже слеза по скуле пробежала. Хотя это могла быть и залётная дождевая капля, конечно.
        - Наконец-то, я уже и не чаял… сколько писал…
        - Ну вот он я. Показывай, рассказывай, как, что, а потом на шхуны продовольствие выдай. Им завтра дальше двигать.
        Яшка с Тропининым и правда не собирались задерживаться на Оаху.
        - Так ведь, что-то есть, а что-то надо получить у местных сперва, - сказал Свешников. - Долго-то ягода не лежит. Я отправлю Саньку Малого.
        Санек за их щуплый вид он окрестил Малым и Полпудом. Так и писал в отчетах. Сам-то приказчик был человеком крупным и даже жаркое гавайское солнце не смогло его иссушить.
        Сад представлял собой как местные виды, которые Свешников пытался разводить по моей просьбе, так и те, что я присылал ему с кораблями. Здесь росла смоковница, как и все остальные смоковницы на нашей территории, эта происходила от единственного дерева, высаженного испанцами во время их короткого пребывания в заливе Сан-Франциско. Несколько черенков лимона я привез из Европы для наших калифорнийских поселений, и одни из них позже доставили сюда. Из местных растений имелись кокосовые пальмы, судя по высоте росшие на этом месте ещё до основания фактории, кусты малины и молодые деревья, определить видовую принадлежность которых за их малостью не представлялось возможным.
        Лёшкиных людей Свешников отправил к «летней» кухне и баньке, где уже хлопотали Малой и Полпуда. Нужно было натаскать воды из речки, собрать плавник на ближайшем пляже. Не часто в фактории гостило разом столько людей. Трое камчатских матросов присоединились к нашим, а мы проследовали в главный дом.
        Он представлял собой широкое бунгало, центральную часть которого собрали из дощатых щитов, привезенных из Виктории, а периферию нарастили с помощью бамбуковых плетней. Крыша тоже оказалась разнообразной - веранды закрывали пальмовые листья и тростник, а центральный корпус покрывала черепица на обрешетке.
        Здесь было прохладно, не душно (несмотря на дождь), не летало никаких мух или комаров. В общем идиллия.
        - Самовар поставить? - спросил Свешников, словно дополняя картину.
        Самовары были редкостью на фронтире. Я завозил их для подарков вождям на потлачах или вот в такие отдаленные фактории. Следовало бы наладить собственное производство, тем более, что и медь помаленьку приискивалась на наших берегах, но у Лёшки до подобных мелочей не доходили руки.
        - Вместе со всеми чаю попьём, - сказал я и выставил на стол бутылку нашего фирменного виски «Нез?вай». - Рассказывай, что да как.
        Мы уселись на грубые стулья. Свешников достал глиняные чарки, больше похожие на японские чашечки для сакэ. Мы выпили за встречу и закусили маленькими бананами, гроздь которых лежала в плетеной корзине.
        - Что ж, - сказал Свешников.
        Он достал из шкафчика тетрадь, чернильницу и перо. Затем поставил перед собой кадку с образцами. Первым оттуда появился кокосовый орех.
        - Пальмовый орех, - представил товар приказчик. - Дикими называется ниу. Используют молоко, мякоть, волокна.
        - Кокос, - сказал я. - Его называют кокос.
        - Хорошо, - он сделал заметку в тетради.
        - Мякоть можно сушить, - сказал я. - Использовать в печении. Можно скармливать свиньям или масло давить. Молоко тоже годится, а в незрелых орехах оно вроде как слабительное действует. В общем покупай понемногу. Штук по сто в партию. Мы попробуем в Виктории пристроить.
        Свешников кивнул, сделал еще одну отметку.
        - Дальше. Большой овощ улу. Растёт на дереве. Едят свежим, очень сытный. Но долго не лежит, сразу гниёт. Парят, жарят. Впрок пластуют и сушат или квасят, но не по нашему квасят не в бочках или кадках, а в листьях в землю закладывают.
        Он достал из ларя пластинку сушеного плода.
        - Похоже, это хлебное дерево, - сказал Лёшка. - Можно попробовать и в кадках квасить, наверное.
        - Морякам можно на прокорм выдавать, но в Викторию везти я смысла не вижу.
        Приказчик сделал пометку. И перешел к следующему пункту.
        - Вот тростник сладкий. Дикими называется ко.
        Он выложил пучок красноватых стеблей.
        - Сахарный тростник, - поправил я. - Только уж больно хиленький. Но вообще это хорошее дело. Сахар всегда будет в цене. Они выращивают его или дикий собирают?
        - Не знаю.
        - Узнай. И постарайся добыть саженцы или что там у них. Попробуем на юге выращивать. И сахар фабриковать.
        - Как?
        - Надо дробилку сделать. Это две больших шестерни или зубчатых валика, через которые тростник пропускают. Потом нужно чем-то осадить примеси, я напишу в Европу, узнаю. И затем останется выпарить лишнюю влагу.
        - Сделаем, не проблема, - сказал Тропинин.
        - А из жмыха мелассу делают, насколько я помню. Это такой сироп. Из него дешевый ром гонят или в корм скотине добавляют.
        - Не жирно будет скотине кокосы с сиропом кушать? - усмехнулся Тропинин.
        - Можно особый сорт мяса культивировать для гурманов, - сказал я.
        - Осталось найти в наших краях гурманов, - ещё раз усмехнулся Лёшка.
        - Дальше майа, то есть бананы, - сказал Свешников, дождавшись паузы в нашей с Тропининым пикировке. - Но про них вы и так всё знаете.
        Да, это был едва ли не единственный предмет местной торговли, который мы регулярно получали. Благодаря Яшке маленькие бананы с Оаху ели уже даже в Охотске. Хотя с сохранением товара при перевозке далеко не всё ладилось.
        - Бери вдвое против прежнего, - распорядился я. - Съедим. Народу-то у нас прибавляется понемногу. А Тропинин придумает что-нибудь для их сохранности. Придумаешь ведь?
        - Этилен нужен для созревания, это я помню, - сказал Лёшка. - А для хранения что? Инертный газ? Азот, скажем. Только где же я тебе добуду азот с этиленом? И низкая температура нужна. Холод.
        - Здесь ты льда не добудешь, но на Большом острове вершины гор покрываются снегом, - припомнил я. - Мауна-кеа, так кажется. Можно использовать. Правда до тех мест мы ещё не добрались.
        Свешников вновь терпеливо ждал, пока мы обменяемся мнениями. В наших словах он понимал далеко не всё, но вопросов не задавал.
        - Теперь, значит, местный картофель, - сказал он и выложил на стол несколько клубней разных размеров и форм.
        Тропинин разлил из бутылки по чашкам. Мы выпили. Со стороны баньки уже запахло дымком. а со стороны кухни ещё и жареным мясом.
        - Вот этот главный овощ у диких, называется кало, - Свешников выдвинул вперед продолговатый клубень. - Его варят или перемалывают в муку и делают тесто. Также кормят свиней, а тёртым и кур. Растет хорошо, но требует полива. Хотя в иной год хватает одних дождей.
        Мы с Лёшкой осмотрели клубень и синхронно пожали плечами. Овощ был нам незнаком.
        - Вот еще один, - Свешников двинул вперед следующий образец. - Прозывается уала. Это сладкий овощ. И довольно сытный.
        - Батат, - предположил Лёшка.
        - Пожалуй, - согласился я.
        - Едят охотно сами, кормят свиней, молодые побеги едят також, - закончил представление приказчик.
        Следующий сладкий клубень назывался ухи, а другой не сладкий - пиу. мы осмотрели их внимательно и вновь пожали плечами.
        - Все клубни долгое время не гниют, не сохнут, - подытожил Свешников. - Их хорошо брать в дорогу. Ну я уже выдавал морякам, покуда не жаловались.
        - Покупай понемногу того и другого, но особенно вот этих сладких, как их там…
        - Уала.
        - Уала, - согласился я. - Попробуем. И Дерюгину отправь образцы, а узнаешь, как сажать, растить, всё опиши подробно.
        Свешников сделал пометки в тетради.
        - Что же, теперь у нас, значит, фрукты-ягоды, - сказал он. - Их тут немного всяких. Но образцов у меня нет, поэтому так расскажу. На первом месте, значит, охиа. Хороший фрукт по вкусу похож на яблоко. Его моряки тоже берут в дорогу. Не жалуются. Дальше идёт лама. Ну такая ягода ни то, ни сё. Ещё есть малина местная. Как по ихнему прозывается не знаю. Сладкая, вкусная. Тут под окнами пытаюсь её вырастить, посмотрим, что получится. Затем идет охело. Ягода навроде клюквы, но на таких крепеньких кустиках растёт.
        - Кислая? - спросил я.
        - Кислая.
        - Надо посмотреть, как её заготовить можно. И на северные острова переправлять, чтобы от цинги спасала.
        - Напоследок из фруктов у нас хала, - он нарисовал на бумаге нечто напоминающее шишковатую дыню. - Вот это заковыристый фрукт. Дольки у него сверху натыканы.
        - Ананас? - предположил я.
        - Дольки выкручивать надо, - продолжил Свешников. - А в каждой дольке, значит, орех имеется.
        - Нет, не ананас, - сказал Тропинин.
        - Сами дольки дикие едят, как фрукт, заваривают как чай, а ядрышки орехов тоже едят или давят на масло.
        - Хорошо, попробуй прислать для пробы с десяток.
        - Из несъедобного у нас есть кукуи, осветительный орех. Очень жирный и хорошо горит. Природные жители нацепляют их на прутик по несколько дюжин и хватает на час. но масло не давят и не едят. Есть ещё охе, то есть бамбук, как вы его называете. Ну то понятно, для плетня, стен хорошо подходит, крышу крыть опять же удобно. Лёгкий он.
        Свешников достал корень, похожий на имбирь.
        - Вот такой корешок ещё есть, - сказал он. - Дикие используют его для покраски. И ткани свои красят и самих себя.
        - Жёлтым? - я принюхался к корешку. - Куркума, наверное.
        - Можно попробовать нашим индейцам продавать, - предложил Лёшка.
        - Эх, и зачем тебе Лёшка, Индия? - сказал я ему. - Тут столько всего под боком.
        - А что берут гавайцы и поселенцы? - спросил Тропинин.
        - Ткани. Чугунки. Сковороды. Ножи. Гвозди. Стеклянные чашки. Так себе расторжка получается.
        Да, он был прав. За исключением сахарного тростника и ограниченного количества бататов, бананов, кокосов особо с гавайцев взять было нечего. Фрукты ещё следовало доставить в северные порты. Даже Яшка, который по нашему совету брал недозрелые бананы и плотно паковал их, смог довезти до Уналашки не больше половины, а до Охотска и вовсе десятую часть.
        - Не удивительно что Беньовский слинял, - сказал я. - тут для него никаких перспектив.
        - Здесь можно посадить мандарины и апельсины, - предложил Лёшка. - А также ананасы, специи, табак, кофе, чай и прочий южный товар. Я постараюсь раздобыть саженцы и семена.
        - Это всё и в Калифорнии можно выращивать, - возразил я. - Разницы никакой. Разве что корабли проходящие снабжать. А вот будут ли местные на плантациях работать, большой вопрос.
        - Баня готова! - крикнул со двора Полпуда.
        Глава седьмая. Алоха Оэ
        ГЛАВА СЕДЬМАЯ. АЛОХА ОЭ
        Шхуны простояли на острове полтора дня и две ночи, пополняя запасы воды и продовольствия, давая короткий отдых морякам. Рано утром третьего дня мы распрощались.
        Пока Яшка выводил корабли через канал в открытое море, я передал Тропинину возле шлюпки два плотных свёртка с золотыми гинеями и дублонами.
        - Это неприкосновенный запас. Золото пока недооценивают. Так что постарайся не тратить зря.
        - Постараюсь, - сказал он, перекладывая в сумку увесистые колбаски.
        - Значит к осеннему потлачу вас не ждать? - спросил я.
        - И к следующему скорее всего тоже, - сказал Тропинин.
        - Твой «Арсенал» будет играть вторым составом. Ватагин раскатает его.
        - Должна же и ему улыбнуться удача, - усмехнулся Лёшка. - Ты уже придумал, что подаришь вождям на этот раз?
        - Заказал несколько шарманок в Европе. Думаю, им понравится.
        Мы болтали просто так, чтобы убить время. Все деловые вопросы утрясли ещё в Виктории, а что забыли во время подготовки, сто раз обговорили в пути.
        Наконец, Яшка дал сигнал подниматься на борт, мы пожали друг другу руки, и Тропинн забрался в лодку.

* * *
        Шхуны ушли на запад. А я в сопровождении трёх матросов отправился на северный берег. Отплывая на Гавайские острова я не взял никого из охраны, потому что не собирался углубляться в страну. Я лишь хотел переговорить с приказчиком и присмотреть визуальные ориентиры для будущих посещений более удобным способом, нежели несколько недель плавания по океану. Но внезапный побег Беньовского заставил меня изменить планы. Мне следовало наладить связь с колонией, прояснить нынешнее положение дел. И к счастью камчатские матросы вызвались проводить до места.
        Наш путь лежал через всю центральную долину, через наиболее населенные места острова, в том числе мимо резиденции местного короля. Хотя мы и вышли рано утром, но до темноты могли одолеть лишь половину пути. Извилистые тропы сильно увеличивали дистанцию, а лето в тропиках почти не прибавляло световой день. К тому же горы, нависающие с запада, бросали на долину тень и сокращали вечерние сумерки.
        Иван утверждал, что опасности никакой нет, и можно спокойно заночевать в пути. Здесь нет ни змей, ни тигров, ни медведей, ни даже кусачих букашек. А местный князец Кахахана (русские называли его Каха хан или даже хан Каха) на редкость мирный и давно заключил с русскими договор.
        С небольшим заплечным мешком я легко шагал по тропинке, разглядывая диковинные деревья с приплюснутыми кронами, пальмы, бамбуковые рощи, роскошные цветы и не менее роскошных птиц. Мы обходили болотца, топкие берега ручьев, спотыкались о корни, превращающие порой тропу в стиральную доску. Иногда нам попадались аборигены. Я неизменно приветствовал их словом «Алоха!» - единственным известным мне по прошлой жизни. Дождь кончился, погода напомнила мне Канарские острова, на которых я бывал, когда только-только открыл способ перемещения в пространстве. Кстати, не пора ли наведаться туда? Кое-какой береговой ландшафт я помнил, испанский за последние годы подучил. Там и виноград, и цитрусы, и ананасы. А всё, что растет на Канарах, должно успешно прижиться здесь. Отложив эту мысль на потом, я сосредоточился на местных делах.
        Долгая дорога позволила прояснить политическую ситуацию и короткую историю русской колонии. Говорил в основном Иван, иногда вставлял пару фраз Григорий, а Василий отмалчивался.
        Камчатские мятежники обосновались в местности под названием Ваймеа, которую раньше занимало местное племя и какие-то жрецы. С русскими теперь живут многие местные женщины, детишки, несколько дюжин мужчин. Все остальные или сбежали, или были убиты при первом коротком сопротивлении, которое возникло спонтанно по какому-то пустяку на вторую неделю после высадки. Кроме того, часть жителей Ваймеа позже погибла от оспы, которую привезли с Камчатки зверобои и ссыльные.
        Узнав о стычке, князец, что управлял всем северным берегом, выступил против пришельцев с довольно большим воинством («сотни три», - уточнил Григорий), но камчатские мятежники встретили его залпом из ружей и фальконетов, снятых с корабля. Бой был выигран, но большая война отняла бы слишком много сил, поэтому пока впечатления от смертоносной силы пришельцев не утратили свежесть, Беньовский предложил верховному правителю острова переговоры. Через голову местного князца. Они со старым правителем встретились на берегу бухты и быстро (насколько позволяло знание языка) сторговались. В результате за правителем оставалась верховная власть на острове, а Беньовский получал независимый надел, где мог жить со своими людьми и теми местными, кто остался. А на следующий год старый правитель помер. Ему наследовал нынешний Каха хан. Дабы укрепить авторитет наследника перед простым народом и малыми вождями, русские поднесли Каха хану великие дары (медные детали корабельной оснастки, как пояснил Григорий), также были совершены подношения местным богам. Беньовский обязался всякий раз выступать на стороне Кахаханы
против его врагов, но оговорил, что будет делать это только на Оаху. Оставлять пустой крепость он не желал.
        Авантюрист успешно вписался в местную иерархию на правах «али». Поскольку он не был кровным родственником никого из местных княжеских семей, ему пришлось взять в жёны сестру Кахаханы. Кроме того он получил местное прозвище Лео Нуи, которое с удовольствием принял. Таким образом мир был восстановлен.
        Подобно морякам с «Баунти» камчатские мятежники расслабились, попав в своеобразный рай. Они не желали больше заниматься ни промыслами, ни торговлей с дикарями. Почти всё в долине Ваймеа росло само по себе, требуя минимального участия человека. Но и этот минимум русские успешно свалили на гавайцев, чьи селения захватили.
        Правда Беньовский требовал от всех соратников воинских упражнений. Во-первых, потому что не доверял ни Каха хану, ни местному вождю ни на грош, а во-вторых, он действительно ждал нападения с других островов.
        - Но видно наскучило им здесь, - повторил Иван прежнюю мысль. - Ушли.
        Хуже всего, что вместе с Беньовским ушло и большинство знающих людей - штурманов, бывших военных, чиновников.
        - И кто же у вас за главного теперь?
        - Ипполит Семёнович Степанов, - ответил Иван. - Наш корабельный комиссар.
        Имя звучало не как рабоче-крестьянское.
        - Купец? - с надеждой спросил я. - Ну, хоть что-то.
        - Ссыльный из дворян, - Иван махнул рукой. - Но токмо он князцу крест целовать не захочет и богам местным никаких подношений не подаст.
        - Что так?
        - Гордый уж больно. Но правильный. На нашем-то ручье, выше в горах самое почитаемое капище дикарей расположено. Говорят, человеческие требы они там приносили. Пленников резали почем зря. И предводитель наш на это глаз закрывал. А Ипполит Семенович не таков.
        - То есть Каха хан может напасть вновь?
        - Побоится. Ипполит Семёнович не хуже предводителя дело знает. И ружья ведал, и пушки. В драгунах служил. И по хозяйству умён. Три деревеньки имел в России-то. Небось, справится.
        Я не был столь оптимистичным. Во всяком случае до разговора с новым лидером колонии. Допустим местный король в драку не полезет, хотя кто его знает? А если начнётся вторжение?
        Всё что я помнил из истории архипелага это, что первым гавайским королем станет Камеамеа. Он завоюет все островные королевства и станет единственным верховным вождём. И он точно был не с Оаху. Потому что встречался с Куком и получил при разделе его волосы. Как проходила война, в какие точно годы, я не то, что не мог вспомнить, но никогда этого не знал. Но даже из известных мне фактов можно было сделать два важных вывода. Первый - война начнётся в ближайшее время, а второй - нашему островку историей отведена роль жертвы.
        Гавайцы в плане хозяйствования были более продвинуты чем индейцы, эскимосы или алеуты. Они занимались земледелием. А значит могли прокормить гораздо больше людей на одной и той же территории. Тем более, что климат островов позволял производить продукты круглый год.
        Принято считать, будто войны возникают из-за нехватки ресурсов. Но всё что я узнал о первобытных племенах, опровергало эту концепцию. Племена, живущие на грани выживания, сравнительно миролюбивы. Они не рискуют подвергнуть опасности хрупкий баланс из-за мелочных поводов, а если воюют то вынужденно. В то же время племена, обладающие избытком ресурсов, куда более воинственны и могут развязать резню по ничтожному поводу. Таким образом получается, что войны происходят от безделья. И начинают их бездельники - князья, цари, императоры. Не крестьяне же.
        Армии гавайских вождей должны быть многочисленны. Я попытался прикинуть численность населения, отталкиваясь от примерной площади островов. Отделив несколько процентов под армию, я получил по грубым прикидкам от десяти до тридцати тысяч. Это если армия являлась делом элиты. А если в строй ставили всё взрослое мужское население? И ведь Оаху не самое большое королевство.
        Вот ведь ещё головная боль. С точки зрения колонизатора, тут конечно открывались широкие возможности. Поддержать одного короля и потребовать в замен особых условий торговли, территорий под поселение, порт и прочее. Что собственно я и советовал провернуть Беньовскому, когда передавал карту Гавайского архипелага. Но он проблему не решил, а только сузил возможность политического маневра до фигуры местного короля. Хотя скорее всего я пошел бы точно по такому же пути. Оаху был интереснее других островов и поддерживая Кахахану можно здесь укрепиться. Вот только теперь нужно как-то отстоять позиции.

* * *
        Мы добрались до северного берега, повернули на восток, прошли берегом и еще раз повернули но уже в горы. Крепость камчатских мятежников занимала верхнюю часть пологого каменистого склона, на котором располагалась деревня. С тыла находилась отвесная скала, с юга - обрывистый берег ручья, а все доступные места перегораживал высокий, в два человеческих роста, частокол из толстого бамбука и стволов обычных деревьев. На углу и посреди длинной стены располагались бастионы с бойницами для фланговой стрельбы. Всё выглядело грамотно и надёжно.
        Матросы провели меня по улице из примитивных крытых листьями хижин. Я раздавал «Алоха» направо и налево, не различая туземцы передо мной или бледнолицые братья. В селении оказалось много детей и молодых женщин, которые без стеснения ходили обнаженными, оборачивая короткой юбкой лишь бедра. Маленькую их грудь не прикрывали даже пресловутые цветочные гирлянды. Девушки, кстати, оказались не такими стройными, какими их изображали туристические плакаты. А мужчины и вовсе выглядели коренастыми, точно гномы.
        - Рекламе верить нельзя, - пробурчал я.
        - Мишка, слепота! Открывай ворота! - крикнул Иван, оказавшись под стеной.
        Сверху упала веревочная лестница. Иван полез первым, я последовал за ним. Часовой посмотрел на меня странным взглядом, точно пытаясь узнать, но промолчал.
        Внутренний двор был до половины засыпан землёй вперемешку с камнями. Конструкция чем-то походила на крепость, какую построил Робинзон Крузо в известной книжке.
        Большинство туземцев и часть камчатских промышленников жили за пределами крепости. Внутри же имелось несколько больших домов, где хранились припасы и куда видимо собирались окрестные жители во время осады, а также две дюжины хижин, где раньше располагались господа офицеры и гарнизон. Здесь тоже бегали ребятишки и сидели за разной работой женщины. Это были жёны и дети камчатских мятежников, частью теперь уже брошенные.
        Огородов здесь не разбили, но росло множество банановых пальм, хлебных деревьев, кустов малины и деревьев с продолговатыми плодами охиа. Посреди крепости стоял сухой ствол, на котором восседала чёрная птица, похожая на ворона. Хороший знак. С подачи коряков и чукчей я теперь чувствовал с ней родство.
        Василий с Григорием сразу же улизнули к друзьям, делиться новостями, а Иван проводил меня к дому начальника.

* * *
        Степанову было под пятьдесят. Волосы редкие, седые, кожа напоминала пергамент. Он сидел за настоящим столом и что-то записывал в амбарную книгу.
        - Вы кто? - спросил хозяин, едва мы появились на пороге.
        - Меня знают на Камчатке, как Ивана-Американца.
        - Вот как? - Степанов предложил жестом присесть на бочку, которая служила вместо табурета. - А говорили будто вы утонули.
        - Долго жить буду, - привычно отговорился я. - А среди туземцев меня звали Ворон. Или Куркыль, если по-чукотски.
        Корабельный комиссар наморщил лоб, будто что-то припоминая.
        - Так это вы надоумили Беньовского сюда плыть?
        - Точно так, - признал я.
        - А зачем?
        Хороший вопрос.
        - Как я понял, он хотел учредить общество на свободных и разумных принципах, вот я и предоставил ему карту земли, куда ещё не ступала нога европейца. Где же ещё можно воплотить идеи, как не среди дикарей, которые суть чистый лист бумаги.
        - А вам какая выгода в этом? Вы же купец, промышленник.
        - А вот и нет. Вернее, не совсем. Но сперва хочу вас спросить, Ипполит Семенович, а вы почему не пошли с Беньовским?
        - Повздорили мы с ним, - неохотно ответил тот. - Может и зря, не знаю. Не хочу говорить об этом.
        - И что теперь думаете делать?
        - Постараюсь здесь людям помочь, тем кто остался. Почти все грамотные с Беньовским ушли.
        - Хотите работать на компанию? - предложил я. - Положим вам оклад. Тысячу рублей в год. Притом тратить здесь их вам почти не придётся. Возглавите местное войско и управление колонией. Станете, так сказать, генерал-губернатором. Договоритесь с Кахаханой на тех же условиях, что и Беньовский. А я помогу чем смогу. Оружием, например.
        - С каких пор купеческая компания распоряжается землями и раздаёт оружие?
        - У нас, знаете ли, не простая компания. О британской Ост-Индийской слышали что-нибудь?
        - Слышал.
        - У них и армия своя есть, и землями они владеют в колониях. И цивилизацию дикарям несут, если можно так выразиться. Вот и мы так же. Я тоже хочу построить общество на свободных и разумных принципах. Только на американском берегу. И передавая карту, надеялся, что мы станем добрыми соседями. Но господин Беньовский не усидел.
        - Да уж, усидчивости в нем немного. Меланхолия заела.
        - Ну вот. Компания у нас такая же. Только вот британцы в Лондон отчитываются, а мы сами по себе.
        - Как то есть, сами по себе? - взвился корабельный комиссар.
        - А так.
        Я начал говорить и рассказал почти всю историю нашей колонизации, опуская только собственные возможности и их роль во всём этом процессе. Рассказал о вольном городе Виктория, о потлачах и состязаниях, куда стекаются вожди и воины всех окрестных земель. О вольных землепашцах Калифорнии, о верфях Эскимальта, о кирпичном заводе, о музее, больнице, мореходном училище. О канализации и водопроводе.
        И с каждым моим словом его глаза наполнялись смыслом, болью и блеском.
        - А знаете, я ведь и пошел за этим, - тихо сказал он. - Не для того, чтобы убежать, нет.
        - Поэтому и предлагаю вам должность губернатора.
        - Нет. Должность от частных лиц мне не нужна, да и деньги не нужны тоже. Зачем они здесь? А вот порох и прочий военный припас нам не помешает. С этими содомитами нужно ухо востро держать.
        - Содомитами? - удивился я. - Что правда?
        - Балуют, мерзавцы. Особенно князцы. У них это что-то вроде почести. Тьфу! Дикари, одним словом.
        - Нам с ними детей не крестить.
        - Это уж точно!
        - Но союзники нужны.
        - Мы захватили долину силой, - сказал Степанов. - Но большинство дикарей этой местности умерло от оспы. Когда уходили с Камчатки там как раз оспа лютовала, да вы знаете. Вот и завезли. Но потом как-то угасла сама собой, на другие жила не перешла. Думаю это нам пособило больше даже, чем пушки. Дикие восприняли прилипчивую болезнь, как волшебную силу. Ману, по-ихнему.
        Оказывается я знал ещё одно гавайское слово.
        - Теперь опасаюсь, что дикие от нас такого же волшебства будут ждать и против своего врага. А когда мы не сможем уморить противное войско, то станем виновны в поражении.
        - А пушки с ружьями на что?
        - Пустое. У нас из пушек один фальконет. Пороху двадцать фунтов, да и тот плох. Картечи на дюжину выстрелов. Остальное с кораблём ушло. Как и большая часть военных людей.
        - Сколько с вами осталось?
        - Сорок один мужчина и две женщины. Это все разом - русские, камчадалы и алеут. Ещё с полсотни гавайских мужчин, на которых можно положиться. Все они здесь живут, под стеной. Несколько сотен в других деревнях. Но те не особо надежные.
        Из-за плетёной занавески, заменяющий дверь, раздался громкий голос:
        - Можно войти, Ипполит Семёнович?
        - Заходите, Спиридон.
        В дом вошел человек, в котором я узнал большерецкого письмоводителя. Мы пересекались с ним пару раз по каким-то мелочам. Причем оба раза в Охотске.
        Увидев меня он от удивления зазевался да так, что споткнулся о какой-то угол. Едва устоял на ногах.
        - Вот это да, а говорили ты потонул! - сказал письмоводитель, присаживаясь на соседний бочонок.
        - Выплыл, - я решил разнообразить ответ.
        А про себя чертыхнулся. Вот же, сам наставлял капитанов, чтобы повсюду распространяли слух о трагической погибели Ивана-Американца. Но Беньовскому-то писал от прежнего себя. А он, похоже, ни с кем не делился корреспонденцией.
        - Какими судьбами? - начал было Спиридон, но осекся. - Простите, Ипполит Семенович.
        - У вас неотложное что-то? - спросил тот.
        - Уала к концу подходит. Прошлогодний гниёт. А нового уала канаки не несут, подлецы. А сбор давно уж объявлен.
        Я усмехнулся от сочетания привычного домашнего с местным колоритом.
        - Чего же смешного? - слегка обиделся Спиридон.
        - Европейцы называют этот овощ бататом или сладким картофелем.
        - Не несут, потому что почуяли перемену во власти, - сказал Степанов.
        - И что же, с матросами к ним сходить?
        Как я понял здесь весь рядовой состав называли матросами. Промышленников, казаков, камчадалов.
        - Обождите немного с матросами, Спиридон. Мы как раз об этом говорим.
        Пока они говорили, я выкладывал на стол то, что приготовил в подарок Беньовскому. Две бутылки виски «Нез?вай». Две упаковки по фунту байхового чая, фунт сахара, полфунта кофе (собственных обжарки и помола), бутылку оливкового масла, пару книг аббата Прево и «Монахиню» Дидро - всё на французском, а также пару прошлогодних номеров Санкт-Петербургских «Ведомостей».
        За подарками последовали свернутые в рулон карты Оаху и всех больших островов.
        - Фёкла! - крикнул Степанов.
        Из соседней комнаты появилась гавайская женщина, что называется, кустодиевского типа. Даже не думал, что полинезийки могут быть такими пышными. Им же в каноэ помещаться полагалось.
        - Прибери гостинцы, - распорядился Степанов.
        Фёкла начала с продуктов. Я положил руку на сверток с картами, давая понять, что его убирать не надо.
        - Как там в России? - спросил Степанов, разглядывая «Ведомости» и заметно сдерживая вздох.
        - Бунт самозванца подавили, - сообщил я. - Вы же слышали про него?
        - От ваших моряков только.
        Я в двух словах пересказал ход восстания и заметил, как блеснули глаза у обоих слушателей, когда пришлось описывать огромные территории, что попали под власть самозванца, перечислять дворян и податные сословия перешедшие на службу к нему.
        - Ну вот, - закончил я. - Самого Пугачева с товарищем его четвертовали на Болотной площади, многих ещё раньше повесили, остальных отправили на каторгу.
        - А война с турками? - спросил Степанов.
        - Благополучно завершилась. Присоединили к России Керчь, но Архипелаг греческий пришлось вернуть туркам.
        - Что ж, так-то?
        - А по той же причине, Ипполит Семёнович, по какой будет трудно удержать здешние острова.
        Степанов махнул рукой. Фёкла унесла подарки в другую комнату, Спиридон вышел наружу рассказывать услышанное товарищам. А я, наконец, развернул карту.
        - Да меня дошли слухи, что скоро начнётся большая война между гавайскими князцами. И Оаху не останется в стороне.
        - Скоро? - уточнил Степанов.
        - Может в этом году, может в следующем. Силы копятся. А англичане уже гостили на соседних островах.
        - Англичане? - нахмурился Степанов. - Много?
        - Два корабля. Пока ничего страшного. Путешествуют с учёными целями. Но и они возбудили среди местных князцов желание прирасти соседскими землями. Пока есть такая возможность. Ведь за учёными неизбежно придут торговцы, плантаторы, а там и военные. И с европейцами диким уже не сладить.
        - А Беньовский ушёл. Как же не вовремя!
        - Вот именно! И в связи с этим я опасаюсь трёх вещей. Во-первых, что с его уходом, ваш договор с Каха ханом утрачивает силу или во всяком случае может быть поставлен им под сомнение. Во вторых, в крепости стало меньше воинов и оружия, а вдобавок ушёл большой корабль, который сам по себе способен был внушить страх дикарям. Баланс сил нарушился. Кахахана может решить, что ему будет выгоднее захватить чужаков вместе с остатками оружия, нежели уповать на их помощь в войне.
        - Ну это он сильно просчитается, если так подумает, - хмыкнул Степанов.
        - А в-третьих, если паче чаяния договор силу не утратит, то чем вы сможете противостоять нашествию соседей?
        Я рассматривал карту острова и не мог понять, как его вообще можно защитить от вторжения? Обычная стратегия здесь не срабатывала. Европейский флот можно было бы ограничить контролем над удобными гаванями. Европейскую армию - заперев вход в долину, по которой только и возможно продвижение войск вглубь острова. Но туземцы приплывут на сотнях каноэ и высадятся в любом месте. А затем они смогут двигаться по горам и болотам, разоряя местные деревни, лишая нас ресурсов. Причём сами они не будут нуждаться в снабжении или коммуникациях, которые можно было бы перерезать.
        Чтобы противостоять туземцам требуются туземцы. Но местный король не выглядит надежным союзником и располагает ограниченными силами. А договориться с пришлым, если тот победит, будет ещё сложнее. Он уже почувствует собственную значимость.
        Другая стратегия - возвести сеть фортов по всему острову. Но где на всё взять людей?
        Я изложил сомнения собеседнику.
        - Туземные князцы могут напасть и с севера, и с юга, - сказал он, показав на общую карту с изображением всей подветренной части архипелага. - Того, что на северо-западе, зовут Камака Хелей. Он хотя и обладает двумя островами не имеет значительных сил. Другое дело два князца на юго-востоке. Один Кахе Кили владеет тремя островами, другой Калан Иопу только одним, но самым большим.
        - Тому, что на Большом острове, сперва нужно захватить другие три, - предположил я. - Не полезет же он через голову соседа?
        - Не полезет, - согласился Степанов. - Но может с ним сговориться. Тогда они нападут вдвоём.
        Он посмотрел на подробную карту Оаху.
        - Войска они могут высадить на юге или на востоке. Вот тут самые удобные места.
        Степанов показал пальцем на залив, где мы прятались от корабля Беньовского, приняв его за вражеский, а затем перевел палец на южный берег, где стояла фактория и располагался проход в гавань Перл-Харбор.
        - Противный ветер и неприятные течения затруднят им обход, - продолжил он мысль. - К тому же дикари лишены хитрости такого рода. В обход, тем более большим крюком, не пойдут. Поплывут напрямик. Лучше всего поставить наблюдательный пост на одной из береговых вершин. Наблюдатели смогут увидеть флотилию дикарей на подходе. В хорошую погоду даже Молокаи отлично видно с гор. Подадут сигнал дымом или ещё как.
        - Между островами около сорока вёрст, - подумал я вслух.
        - Так и есть. На их лодках при противном ветре плыть целый день.
        - Они могут дождаться попутного ветра, - возразил я.
        - Тогда домчат за несколько часов, - кивнул Степанов. - Хотя это здесь редкость, чтобы зюйдовый ветер целый день задувал.
        - В любом случае мы не успеем подтянуть войска отсюда за такое время, - сказал я. - Хоть и целый день они будут плыть. Им сорок верст, но и нам не меньше, только пешком.
        - Верно, - согласился Степанов.
        - Значит, нужна крепость на южном берегу. И вообще неплохо было бы перенести туда всю колонию. Там удобная гавань и наша фактория.
        - Там живет другое поколение дикарей. У них свой князец из мелких правит. Они не отдадут землю без боя. А у нас теперь не те силы.
        - Много земли не надо. Выкупим или договоримся об обмене, как с факторией получилось.
        - Факторию вашу не трогали потому как Беньовский такое условие Каха хану поставил.
        - Вот как? Не знал.
        - Не хотел связь терять, - пояснил Степанов. - С нашим-то кораблем всякое могло случиться. И разбить о камни могло во время бури. Бухта-то так себе защита. А пару раз дикие вроде как собирались растащить его на канаты, железо и медь. Приходилось там караул держать с пушкой. Чего тебе?
        Вопрос был обращен Фёкле, которая высунулась из соседней комнаты.
        - Кушанье готово, - сказала она вполне внятно.
        - Щей не хотите с лепешками? - спросил Степанов меня.
        - Нет, спасибо. Пока сыт.
        - Позже буду, - крикнул хозяин Фёкле и та исчезла.
        - Из чего же вы щи тут делаете? - удивился я.
        - Да, - махнул он рукой. - Местные листья какие-то, корешки. Одно название, что щи.
        - Хорошо, - кивнул я. - А как бы вы поступили, будь у вас всё необходимое? Я имею в виду оружие. При условии, что лишних людей до поры не будет.
        Он еще раз посмотрел на карту.
        - Обычно дикие атакуют большой толпой почти без всякого строя.
        - Откуда вы знаете?
        - Они часто проводят то ли потешные позорища, то ли военные экзерсисы. Иногда бьются до крови, вроде наших мужиков на Масленицу.
        - Стенка на стенку?
        - Можно и так сказать. Но воинского строя не знают и резерва не ведают. Оружие имеют всякое: пращи, копья, дубины, деревянные мечи. Но щитов не носят и доспех на них самый простой. Ещё украшения да регалия князца - шапка из перьев.
        - То есть картечи хватит, чтобы их разогнать?
        - Может и не хватить. Если их попрёт несколько тысяч. А ведь столько и попрёт. Но стену со рвом они не смогут преодолеть. Навыков нет. Ни машин осадных, ни даже лестниц примитивных, ничего. Так что хорошая крепость даст преимущество. Только Кахахан в крепость воевать не пойдет. Это не по их чести. Они хоть и содомиты, а воины со своим понятием.
        - Ну и пусть его, - отмахнулся я. - Убьют, так нового выберут или вот вас назначим. А что, не хотите королем заделаться?
        - Благодарю покорно. Не надо мне этого.
        Видимо слух о моем воскрешении разнесся по крепости, потому что в домик комиссара повадились заглядывать то один, то другой человек, якобы по какому-то делу. Некоторые из них мне казались смутно знакомыми, других я точно видеть не мог.
        Степанов не выдержал, прошелся ко входу, высунулся наружу и гаркнул:
        - Егор! Встань здесь, не пускай никого!
        Затем он вернулся к столу и хлопнул по карте всей пятерней.
        - Берег велик, где встречать не ясно. Ждать на Вайкики? А ну как они высадятся в Кихай? Или наоборот. Полагаю лучший способ - перехватить их флотилию на подходе. Ещё до высадки, - он повёл плечами, как бы показывая что его слова лишь фантазия. - Если бы у нас были надёжные баркасы и достаточно пушек… Мы поставили бы на нос по фальконету или даже по четырехфунтовому орудию. Тогда смогли бы выйти навстречу флотилии. Они на своих лодках сидят очень плотно. Картечь смела бы знатную часть войска, а местные туземцы довершили бы дело.
        - Предлагаете построить канонерки?
        - Можно и так сказать.
        - Хорошая идея. Можно было бы и на корме по ретирадной пушке поставить. И выровняли бы дифферент, и могли бы отстреливаться, случись кому уцелеть.
        - Для этого нужно вдвое больше орудий.
        - Оружие будет! - заверил я. - Баркасы с пушками и порохом будут у вас самое позднее через три месяца. Я отправлю из Виктории скоростную шхуну с припасами. На счет калибра не уверен. Может где-то у нас и четырехфунтовые завалялись, а если нет, придётся обойтись шестифунтовыми или фальконетами.
        - Завалялись, - фыркнул Степанов.
        - Я же не шутил… мы неплохо обустроились там. Эх, добыть бы карронады…
        - Карронады?
        - Это новоизобретенные англичанами пушки. Короткие, но мощные. Стреляют недалеко, зато требуют впятеро меньше пороха. И лёгкие. Как раз на баркасы ставить. Н-да, это хорошо, но остается всё тот же вопрос. Отсюда мы не поспеем на южный берег даже на баркасах.
        - Крепость нужна, согласен, - он провел пальцем по карте и задержался на острове посреди Перл-Харбора. - На вашей карте этот островок слишком большой, да и вся черта южного берега изображена неверно.
        Ещё бы. Американский флот здорово потрудился, чтобы изменить ландшафт.
        - Я чертил карту с чужих слов.
        - Но все остальные детали очень точны для черчения с чужих слов.
        Он пристально посмотрел на меня.
        - Вас не обманешь, - усмехнулся я. - Мне пришлось использовать рисунки американцев. А уж откуда они взяли не ведаю.
        - Нет, остров слишком далеко от моря, - размышлял вслух Степанов.
        - Вот здесь у входа в гавань есть небольшая возвышенность, - подсказал я. - Футов семь или десять всего, но от прибоя спасает. Можно поставить крепость там. Запрем и вход в гавань и всю лагуну сможем простреливать, препятствуя высадке. А баркасы можно разместить под стенами. И от нашей фактории всего верста. Правда воды пресной там нет. А в бочках много не напасешь.
        - Дикие не будут долгую осаду устраивать, - отмахнулся Степанов и задумался. - Так что, эту долину бросить?
        - Зачем же? Назначить наместника. Пусть местные трудятся и вам часть урожая отдают. Мы ещё подкинем разных растений, которые можно выращивать. И фабрику поставим для производства сахара.
        - Фабрику? Эх, мало нас здесь. На каждый баркас по дюжине гребцов нужно, да пушкарей несколько. А где взять?
        - Люди будут прибывать понемногу, - пообещал я. - Сманиваем из России и других стран. А пока можно попросить людей у хана. Обучить нашему строю, оружию. Стальные клинки всяко лучше их деревяшек.
        - Обучи их на свою голову. А потом они прирежут тебя среди ночи.
        - Есть такая опасность, - согласился я. - Смотрите сами. Теперь, что до вашей безопасности. Три месяца ведь ещё продержаться нужно. А я смотрю вам уже дань отказываются платить.
        - Справимся.
        - А ну как нет? - возразил я. - Сегодня уже поздновато, а завтра отправлюсь в факторию. Кое-что у меня там припрятано. Пороха немного, пара пушек. Но мне нужно будет одолжить у вас небольшую шлюпку. Тащить через весь остров такую тяжесть я не желаю. Да и диких вводить в соблазн не хочу.
        - Берите шлюпку и матросов, - охотно согласился Степанов.
        - Нет, матросов не нужно.
        - Как же вы по такому течению? А там прибой ещё. Не видели? Местные на своих хееналу и то не решаются выходить.
        - Справлюсь.
        Степанов кивнул, как бы предоставляя мне самому заботиться о себе, затем крикнул:
        - Егор!
        В дом вошёл туземец. Не местный. По виду - камчадал или коряк.
        - Егор устроит вас на постой у какой-нибудь вдовушки, а завтра утром пойдём за лодкой.
        - У вдовушки? - слегка напрягся я.
        - Наши-то русские большими любовниками оказались, - усмехнулся Степанов. - Завели себе по две или три жены. Но оно и к лучшему. Каждый взял этой радости сколько хотел, на чужих уже и смотреть не мог. Потому обошлось без блуда. А потом, кто умер, кто с Беньовским ушёл. Жены, что остались теперь русскими себя считают. А уж детишки тем паче. Не гнать же их обратно к диким? Вот и живут здесь в крепости вдовами.

* * *
        В хижине, куда меня отвел Егор, проживала каначка по имени Петала с маленькой дочкой. Чьей вдовой она являлась и была ли по-настоящему вдовой, провожатый мне не сказал, а я спрашивать постеснялся.
        Когда мы подошли к дому Егор просто позвал её по имени, а когда молодая женщина вышла из-за занавеси, передал приказ комиссара. Не дожидаясь ответа, он отправился к другому дому, а я остался стоять у порога.
        Я уже подметил, что русские отобрали себе более стройных женщин, чем те, что жили в селении за стеной. Ну, у кого какой вкус, конечно. Фёкла та была во всех смыслах барышня выдающаяся. А вот Петала оказалась сравнительно высокой и довольно миловидной.
        - Твоё имя? - спросила она немного уставшим голосом.
        Я оглянулся и вновь увидел старую чёрную птицу, сидящую на сухом дереве.
        - Как зовут эту птицу?
        - Алала.
        - Таково моё имя. Но русские чаще называют меня Иван.
        Петала чуть вздрогнула. Возможно, имя напомнила ей кого-то.
        - Алала, - повторила она. - Пошли.
        Хижина внутри была обставлена на русский манер. Только что без печки (здесь готовили на очагах под открытым небом). Длинная лавка вдоль стены (широкая корабельная доска на двух рассохшихся бочонках) и стол перед ней; нечто заменяющее красный угол (светильник без иконы, но с каким-то засохшим цветком), ближе ко входу стоял небольшой самодельный шкаф с утварью и продуктами - чашки, миски, ступка, корзина с кореньями. Почти впритык к нему поставили большой сундук, на котором уже спала девочка лет трёх-четырёх. Вместо настила на земляном полу лежала плетёная циновка. То ли из тростника, то ли из того грубого материала, из которого здесь делали одежду.
        Я выставил на стол последнюю бутылку виски, выложил большой кусок вяленого лосося, сухари, соль, варёные яйца - всё что осталось из дорожных запасов. Она добавила стопку лепёшек из очередного гавайского «картофеля» и кувшин с водой, куда были накрошены мелкие кусочки фруктов.
        В свою чашку с фруктовой водой я сразу же добавил виски. Голова просто трещала после стольких впечатлений, долгого разговора со Степановым. Петала заинтересовалась и проделал ту же операцию. Попробовала, поморщилась и отошла к кухонному шкафу.
        Вернулась она держа в руках большую глиняную чашку с простеньким узором явно не местной работы. Присела рядом, отпила из чашки, протянула мне.
        - Ава, - сказала она.
        Мутная жидкость не внушала доверия. Я сделал осторожный глоток. Меня передернуло от горечи. Правда почти сразу наступило облегчение. Это явно был не алкоголь. Возможно, какой-то легкий наркотик или тоник. Язык слегка пощипывало и холодило.
        Она жестами дала понять, что нужно допить. Говорила Петала по-русски плохо, вернее, почти вовсе не говорила. За весь вечер ни разу не улыбнулась, но и ничем не показала неприязнь.
        Я попытался разговорить её, задавал вопросы. Она отвечала коротко, предпочитая односложные «да» или «нет». От виски и местного зелья меня немного повело, как бывает, если выпить на голодный желудок. Хозяйка тоже выглядела разгоряченной. на её лбу выступили капельки пота. В какой-то момент она подошла вплотную и положила руки на мои плечи. Ладони её были грубыми, мозолистыми. Похоже в колонии даже вдовам приходилось много работать. Петала слегка потянула на себя. Моё лицо уткнулось в маленькую грудь. Я скорее машинально, нежели отдавая себе отчет, положил руки на её бёдра, прикрытые куском грубой ткани. Она поддалась вперед сильнее и ткань соскользнула вниз.
        Лавка оказалась достаточно широкой для двоих, а на жесткость мы уже не обращали внимания.

* * *
        Попав в реку времени я вскоре приучил себя не сходиться надолго с женщинами. С моим образом жизни, прыжками через континуум, любовь становилась бы якорем, мешающим двигаться дальше. Люди и без того слишком быстро старели в эту эпоху. Мне тяжело было видеть даже угасание друзей, что уж говорить о женщинах. Поэтому я старался избегать малейшей привязанности. Короткие встречи, быстрые расставания, короткая память.
        Когда я утром проснулся хозяйки с дочкой в хижине не оказалось. Что ж, те меньше забот. Возле комиссарского дома я нашел вчерашних спутников - Ивана с Григорием и Егора. Вчетвером мы отправились к небольшой бухте. Сделав несколько шагов вниз по тропинке я перестал думать о вдове. В голове уже копошились мысли, рождались идеи, строились планы.
        Малую шлюпку держали притопленной в устье реки, чтобы не рассохлась на солнце. Мы перевернули её, освободив от воды. Григорий откопал и принес спрятанные на берегу вёсла.
        «Алоха Оэ!» - мысленно попрощался я с Петалой.
        Провожатые навалились и вытолкнули лодку на глубину. За мысом, прикрывающим бухту от ветра, меня готовились встретить торчащие из воды камни и пенистые барашки прибоя. Чтобы пройти здесь даже на хорошем баркасе потребовалось бы много сил и удача. Но я не собирался пробиваться сквозь прибой.
        Разумеется никаких запасов пушек и пороха в местной фактории не завалялось. Я собирался наведаться в иные закрома. Меня ждала Виктория. Меня ждал Стоквелл и доки Лондона. Что же, мистер Слэйтер. Кажется у вас появилась ещё одна возможность заработать пару-другую фунтов стерлингов. И надо бы поспешить, пока война в Атлантике не разгорелась настолько, что даже самые жадные купцы решат попридержать пушки на собственных кораблях.
        Отступление I. Малаккский пролив
        Отступление I. Малаккский пролив
        (Текст составлен по рассказам участников, поэтому в повествовании могут встречаться фактические неточности, преувеличения и странные интерпретации)
        Счастливая звезда Яшки Рытова хранила их и во время этого путешествия. Обе шхуны благополучно прошли Тихий океан, уложившись в два месяца, если считать от Гавайских островов; не потеряли друг друга из виду, не пострадали от коротких, но мощных штормов, никто на борту не заболел, не свалился в воду. Пройдя между Филиппинами и Формозой, два капитана и командор устроили совещание, на котором решили, что пока ветер остаётся благоприятным, идти прямо к Малаккскому проливу, не заходя в дельту Кантонской реки и вообще не приближаясь к китайскому берегу.
        Следующие пару недель на пути через Южно-китайское море они умудрились не столкнуться ни с пиратами, ни с испанцами, ни с голландцами. Лишь несколько парусов местных джонок были замечены матросами, но те и сами не спешили навстречу с неизвестными европейцами, предпочитая быстро растаять в мареве горизонта.
        Длительное плавание через океан Тропинин перенёс превосходно. Всё в нём пело от предвкушения, от необычной свободы, словно чужой политический проект висел грузом и наконец свалился с плеч. Индия была его мечтой, его миссией и он был начальником сам себе.
        Морская болезнь быстро прошла, авральной работы на его долю выпадало немного, а как командор и хозяин предприятия Тропинин занимал вполне комфортную каюту, отделенную выгородкой от казёнки. В его распоряжении имелась кровать (она же большой рундук), письменный стол. На его долю пришлось одно из двух окошек - иллюминаторов, устроенных в торце шхуны по бокам от баллера.
        Единственное, что напрягало Лёшку - это солонина. К исходу третьего месяца он стал бы вегетарианцем, если бы на корабле имелось достаточно овощей. Но даже из овощей продержаться так долго смог лишь картофель, а его однообразный вкус изводил не хуже, чем жесткое как обувная подошва мясо.
        - Консервы, - бормотал Лешка, пережевывая грубую пищу. - Нам определенно нужно производить консервы.
        Его сотрапезники - Яшка и Расстрига согласно кивали, но вопросов не задавали. Они давно привыкли к размышлениям командора, его внезапным озарениям, и решили, что смогут всё увидеть, когда оно будет воплощено в металле. Ну или в дереве.
        - Если мы намерены властвовать на Тихом океане, это станет огромным подспорьем, а кроме того, выгодным бизнесом, - добавил Лёшка.
        В теории консервирования не было ничего сложного. Длительная термическая обработка продуктов без доступа кислорода - вот и весь фокус. Но производство консервов требовало жести, а производство жести нуждалось в олове. Как добывать олово, какой минерал искать, Тропинин не знал. Где покупать, не знал тоже. В Виктории имелось много оловянной посуды, пуговиц, но все это привозилось из Европы через Сибирь и стоило недешево. Кроме того, могла возникнуть проблема с оловянной чумой. Он смутно помнил, что именно по этой причине погибла какая-то из антарктических экспедиций. Олово на морозе могло внезапно рассыпаться. Всё что им спаянно могло дать течь. А чтобы этого не случилось нужны особые присадки. Их тоже предстояло найти.
        - Нам нужно олово! - провозгласил Тропинин, с трудом проглотив кусок вареного картофеля.
        Яшка с Расстригой вновь кивнули. Беглый монах взял оловянную кружку, поцарапал край ногтем. Затем пожал плечами и вернул посуду на место. Олово не считалось чем-то особенным или ценным даже на фронтире.
        Альтернативой могли стать стеклянные банки, если научиться их герметизировать. Притертые пробки слишком сложны для массового производства; каучук достать было сложнее, чем олово; свинец не годился. Так что же, заливать крышки смолой? Это, конечно, не выход. К тому же, хрупкое и тяжелое стекло не слишком подходило парусному флоту.
        Ещё одним способом хранения мог стать холодильник. Разумеется, при нынешнем состоянии химии Тропинину было не по силам получить аммиак или придумать ещё какой-нибудь хладагент, а к нему изобрести компрессор, испаритель и прочие устройства. Но со льдом он уже экспериментировал, когда пытался спроектировать рефрижераторное судно для поставок скоропортящихся товаров. На севере льда имелось в достатке, а на юге его можно было спускать с гор или закладывать ледники зимой, защищая от солнечного тепла слоем опилок. Даже в двадцатом веке такой способ активно использовали на железных дорогах.
        При устройстве хорошей изоляции бортов и переборок, льда должно хватить на несколько месяцев пути, если он, допустим, займет половину объема трюма.
        Размышления о консервах не были единственными мыслями, что вертелись в его голове. Тропинин вёл путевой дневник, но записывал в блокнот не только впечатления, а вообще всё, что приходило в голову, в том числе прежние отрывочные знания по части технологий и наук. Этим он занимался и в Виктории, но теперь в его распоряжении оказалось больше свободного времени и то, что раньше он продумать не успевал, на корабле приобретало вполне реалистичные очертания.

* * *
        Между тем пресная вода подошла к концу. Коротких дождей хватало лишь на то, чтобы смыть с парусов и палубы соль с пылью, а опреснительная установка (по сути самогонный аппарат) хранилась на крайний случай. Вернее на крайний случай хранился уголь для неё. Шхуны несколько дней шли в виду вьетнамского берега, но Тропинин не имел ни малейшего понятия о том, кому в это время принадлежит Вьетнам, и высаживаться они не рискнули. Затем они миновали открытые воды Сиамского залива и пошли вдоль Малайских берегов, которые наверняка принадлежал какому-нибудь султану. А впереди их ждал сложный во всех отношениях Малаккский пролив.
        Поэтому Тропинин решил провести совещание. Матрос дал сигнал, шхуны сблизились, Софрон Нырков с помощником перебрались на «Кирилл». На совещании высадку на малайский берег отвергли по той же причине, что и на вьетнамский, и решили сделать остановку на каком-нибудь подходящем островке. Даже если там и обнаружатся пираты, дикари или местный сатрап, вражеских сил не окажется слишком много, чтобы храбрым американцам не отбиться с помощью огнестрельного оружия.
        - Мало, это… не покажется. - подытожил Слон.
        Через два дня они увидели берег с красивыми белыми пляжами и пальмами. Он выглядел как картинка на туристическом буклете. Лёшке сразу же захотелось нырнуть в лазурную воду, доплыть до берега и поваляться в горячем песке.
        Но шхуны в таком месте запросто мог подхватить прибой или порыв ветра, выбросить на мель, поэтому они направились вдоль берега в поисках подходящей бухты. Гардемарины забрались на мачты и высматривали темную воду, которая означала бы глубину. Матросы кидали лот. Капитаны фиксировали показания в журналах.
        - Река! - крикнул первым Чижов.
        Его пёс крутящийся под мачтой, залаял в сторону берега, точно почуял добычу.
        Это действительно оказалось устье реки. На берегу стояли дома под крышами из пальмовых листьев, курились дымы от крупных печей и коптилен. А напротив деревни стояли большие лодки с мачтами и рубками на корме. Такие и для лова рыбы можно использовать и для пиратства, и для набегов на соседей.
        - Пушки наверх! - распорядился Яшка. - Давайте-ка, братцы, приготовимся к бою на всякий случай.
        Народ забегал по палубе, завертелась лебедка. Паруса убирали, чтобы не мешали бою. За долгие дни тренировок каждый знал свое место согласно боевого расписания.
        - Кидать лот! - распорядился Яшка.
        - Девять футов, ил, - сообщил через минуту Босый.
        - Подходить не будем. Бросать якорь!
        Небольшая вооруженная группа перешла в шлюпку и отправилась на берег. Тропинин не удержался и назначил себя командиром партии. Еще одна лодка отошла от «Мефодия».
        Деревня оказалась рыбачьей. Никаких пиратов, чужаков из других земель, никаких сатрапов, держащих население на положении рабов. Похоже, что и пришедшие шхуны не особенно испугали местных жителей. Возможно они увидели паруса загодя и успели попрятать в зарослях ценности да семьи. Во всяком случае ни ребятишек, ни молодых женщин Тропинин на обжитом берегу не увидел.
        Зато мужчины и старики охотно вступили в переговоры. Они не знали ни единого европейского языка, не знали даже китайского. Но язык серебра оказался доступен их пониманию. С помощью жестов «американским туристам» объяснили, что крупный торговый порт (жесты: монета, люди, корабль, много, ткань, украшение, рыба), находится с южной стороны острова.
        Туда и отправились, прикупив у селян немного рыбы, цитрусовых (похожих на помело) и набрав пресной воды. Водой запаслись на всякий случай. Вдруг порт окажется не таким гостеприимным?
        Волновались они зря. Ни малейшей враждебности в порту не возникло. Просторный залив наполняли корабли всевозможных размеров и конструкций, в некоторых из которых угадывались европейские черты. Но ни одного подлинно европейского корабля в гавани не оказалось. Корабли, лодки, пирсы, постройки на сваях, где-то среди всего этого хаоса заканчивалась вода и начиналась суша.
        Пришедшие с моря шхуны вызвали умеренный интерес. Их не донимала таможня или полиция. Никто ни о чем не расспрашивал, но на вопросы отвечали охотно. Сперва их приняли за голландцев, заговорили на дикой смеси языков, в которых Тропинин лишь угадывал отдельные немецкие или английские. В дело вступил Шэнь и сразу выяснилось, что здесь многие говорили по-китайски.
        Это оказался остров Бинтан или как называли его туземцы Негери-что-то-там-Лада. Понятно, что наши мореходы сократили название до последнего слова. Удача вновь улыбнулась им. В настоящий момент Бинтан или Лада не пребывал под властью какой-либо крупной державы. Тут правил то ли мятежный князь, то ли, наоборот, изгнанный из своего удела на материке законный властитель. Разобраться в местной политике на основании нескольких фраз было невозможно, тем более, что длинные имена претендентов походили одно на другое. Значение имело лишь то, что заботили правителя дела ближайших земель, а остров оказался предоставлен самому себе. Что благотворно сказалось на его развитии. Город Танджунг Пинанг давно уже занимался торговлей с многочисленными китайскими, индийскими, армянскими, яванскими, малайскими и европейскими купцами, скупал у пиратов награбленное, предоставляя им взамен весь спектр услуг. За последние годы в городе понастроили множество богатых домов. храмов, дворцов, ещё больше лавок и складов. Здесь продавалось и покупалось всё, никто не притязал на монополию, а понятия «контрабанда» просто не
существовало. Это был своеобразный региональный порто-франко, отчасти напоминающий какой-нибудь Порт-Рояль времен расцвета карибских пиратов.
        А ещё в городе встречались красивые женщины. И несмотря на внешнюю строгость, они строили бородатым морякам глазки.
        - Мы останемся здесь на неделю, не больше, - решил Тропинин, отметив, что его люди не прочь пожить на острове годик-другой. - Передохнем, поторгуем, поправим оснастку и в путь. Нам нельзя упустить сезон дождей.
        На небе сияло солнце, тучи если и набегали, то на короткое время. Даже не верилось, что в пяти сотнях миль к западу могут бушевать ураганы.
        - Прежде всего нам нужно найти проводника, - напомнил Яшка. - или хотя бы разузнать побольше о проливе и его опасностях.
        Малаккский пролив был наверное самой сложной частью всего путешествия. Он лишал скоростные шхуны главного преимущества - скорости и маневра, а значит и возможности уйти от нападения, если перевес окажется не на их стороне. Близкие берега позволяли пиратам атаковать прохожих купцов на веслах в безветренную погоду.
        Вэнь, как единственный переводчик флотилии, оказался нарасхват. Лёшке пришлось употребить власть, чтобы оставить его при себе. В конце концов он действовал в общих интересах. А с девицами матросы могли общаться и на языке жестов.
        Это был первый опыт колониальной торговли Тропинина. Он действовал осторожно. Продал часть каланьих шкур, других мехов в обмен на запас продовольствия, некоторое количество китайского чая (правда среднего качества), фарфор, кофе и некоторые другие вещи. Его наверняка надули, но полученный опыт стоил затрат. Он приобрел некоторые сведения о конъюнктуре и внутриазиатской торговле. Голландцы доминировали в ней и ревностно оберегали свои привилегии, контролируя местные государства и проливы.
        Так что опять все упиралось в лоцмана.
        Местный купец Ибрагим посоветовал человека, который поможет им пройти пролив. Человека звали Мамун, он был магометанином и относился к местной народности буги, что слегка развеселило Тропинина. Веселился он зря. Из разговоров стало понятно, что буги промышляют набегами, пиратством, наемничеством и даже вмешиваются в местную политику. Впрочем, Ибрагим заверил, что на Мамуна можно полностью положиться.
        В качестве встречной услуги купец заказал привезти из Бенгалии корень пачак, опиум, бетель, а также благовония и прочие радости жизни, пообещав дать за всё хорошую цену. Он вообще всячески намекал, что станет надежным контрагентом, если уважаемые американцы пообещают впредь ему первому предлагать товар. На что Тропинин сразу же согласился.

* * *
        С трудом собрав матросов по притонам (которые выглядели как обычные жилые дома), они покинули гостеприимный городок. Едва шхуны вышли из гавани, их капитаны приказали поднять пушки, так как дальнейший путь лежал в узких проливах между островами, с каждого из которых на них могли напасть. Кто его знает, городок наверняка кишел осведомителями, а Тропинин и Яшка по первому времени не доверяли и Мамуну.
        Целый день ушел на лавирование между островами, наконец к вечеру корабли вышли в широкий пролив.
        Следующие несколько дней Мамун давал советы, Вэнь переводил, Яшка принимал решение, а кто-нибудь из матросов передавал указания на «Мефодий».
        Где-то следовало держаться ближе к юго-западному берегу (то есть к острову), где-то к северо-восточному (то есть к материку), где-то приходилось сбавлять ход, чтобы оказаться на траверзе очередного городка среди ночи и не попасть на глаза рыбаков. На первый взгляд пролив выглядел достаточно широким даже для парусника, но Мамун утверждал, что рядом с берегами много подводных камней. И разумеется, никакие буйки или створные знаки фарватер не обозначали. Хотя основная опасность исходила всё же от людей, а не от моря. Поэтому в первый же день перехода Мамун посоветовал нарисовать на парусах продольные полосы, чтобы издали шхуны можно было принять за джонки.
        Яшка идею воспринял с энтузиазмом, поступив даже хитрее. На борту имелся набор парусов с латными карманами, куда вставлялись шесты на манер шпринтова, с упором в мачту. Их он и использовал. На нос натащили всякого хлама, часть бушприта обернули штормовым парусом с завернутыми в него пустыми бочками, корзинами, всё это перевязали канатами, точно сверток с подарком, так что издали он стал походить на продолжение корпуса. Похожий трюк проделали на «Мефодии». Затем корабли разошлись, и Яшка смог оценить принятые меры со стороны.
        - Пойдет, - решил капитан.
        Джонками они, конечно, выглядели лишь в сумерках, но именно сумерки считались здесь самым опасным временем. На ночь приходилось убавлять паруса, чтобы случайно не оказаться на прибрежных скалах, а медленный ход делал корабли лёгкой добычей. Поэтому вечером усиливались вахты, снаряжались фальконеты, поднималась из трюма пара пушек.
        В одну из тревожных ночей они прошли местную столицу - город Малакка, давший название проливу, реке, полуострову и стране. Хотя возможно всё обстояло наоборот, и город получил имя от местности или народа. Тропинин не был силён в этимологии.
        Самое оживленное (и узкое) место пролива шхуны проходили особенно скрытно. Погасили топовые огни, лампы и даже пушечные фитили. С палуб убрали всё светлое, и по предложению Мамуна, добавили сажи на паруса. Тропинин мимоходом подумал, не подобное ли желание стало причиной выбора черного цвета для пиратских кораблей?
        Их маленькую флотилию не заметили ни голландцы, ни их местные приспешники, ни враги, ни пираты. Голоса, крики, прочий шум всю ночь доносились то с материка, то с проходящих лодок, то с острова, что находился напротив города, однако, чужаков местные не обнаружили.
        Впрочем, проскочить совсем незаметно не удалось. Едва рассвело, со шхун увидели несколько лодок, пытающихся их догнать. Но с яшкиными кораблями преследователи могли тягаться только в полный штиль. А ветер был крепок. Яшка приказал прибавить парусов и погоня быстро отстала.
        Минул ещё один день.
        - Селангор, - сообщил Мамун, показывая на небольшое устье реки.
        Затем он произнес несколько фраз на кантонском диалекте.
        - Там камень ломать, блик добывать, - перевел Вэнь.
        - Блик?
        - Голландский блик, - пояснил Вэнь. - Англичан зовет тин. Но наше тин значит небо. Лучше блик.
        Тропинин метнулся в казёнку и вернулся с кружкой.
        - Олово? - спросил он.
        Вэнь с Мамуном дружно кивнули, подтверждая догадку командора.
        - Далеко? - поинтересовался Лёшка. - Добывают его, в смысле.
        - Дальше по реке.
        - Туда можно подняться?
        Выслушав перевод, Мамун посмотрел на Тропинина как на безумца, собирающегося проглотить ядовитую ягоду.
        - Нет. Сулейман пригласил голландцев добывай олово, - перевел Вэнь. - Но Сулейман нет власти. Салехуддин Шах прогнать голландцев. Салехуддин Шах народа буги, великий воин.
        Мой! Буги! - гордо добавил Мамун, ударив себя в грудь.
        - Он не любить европейца, - закончил переводить Вэнь.
        - Но мы не голландцы, - возразил Тропинин. - Мы по сути даже не европейцы.
        Мамун пожал печами. Как отдельная нация американцы пока не котировались. Затем он подумал с минуту и высказал новую мысль.
        - Ты можешь купить сколько хочешь олова у Ибрагима, - перевёл Вэнь Мамуна. - В Танджунг Пинанг есть всё.
        Поборов желание немедленно развернуться и отправиться на закупку олова, Тропинин заставил себя вновь думать об Индии. Возможно этот металл можно будет купить и там.
        После устья Селангора пролив становился шире с каждой милей, так что оба берега вскоре превратились в дымку и исчезли. С каждой милей портилась и погода. Штормы Индийского океана нагоняли сюда высокие волны. Дожди становились чаще, сильнее, продолжительнее, пока не превратились в один бесконечный поток. Декорации намокли, усилили дифферент на нос. Маскировку пришлось убрать. До самого океана пиратов они так и не повстречали.
        Глава восьмая. Форпост
        Глава восьмая. Форпост
        Я перебросил в колонию несколько легких пушек, якобы из запасов фактории. такой груз могла поднять даже маленькая шлюпка, одолженная у Степанова. Возле бухты Ваймеа теперь постоянно дежурил кто-то из русских. Меня встретили давние знакомцы и провожатые, камчатские матросы Григорий и Иван. Первый сразу же побежал за подмогой, чтобы затащить пушки на склон к крепости. Иван остался.
        - Не боишься один на лодке-то плавать? - спросил он. - Тут течения такие, что на камни бросит и поминай, как звали.
        - В тот раз не утонул, теперь мне всё одно.
        Я сделал глоток виски прямо из бутылки и предложил матросу. Тот не стал отказываться.
        - К нам не поднимешься?
        Мне вдруг захотелось ещё раз повидать Петалу, но я постарался подавить желание.
        - Не сегодня. Времени нет. Передай Ипполиту Семеновичу, что я отправляюсь в Америку за подмогой. Через три месяца встретимся на том берегу.
        Вернулся Григорий с десятком канаков и русских. Мы выгрузили пушки и я тотчас вернулся к делам.
        Когда есть четкий план, действовать легче, даже если не хватает людей и ресурсов.
        Я быстро поставил Викторию на уши. Всех, кого только застал, кто не был занят на других объектах (а таких бездельников оказалось на удивление много), я перебросил на новое направление. Все свободные корабли должны были взять на борт материалы, оружие, людей и как можно скорее отправиться на Гавайские острова. Даже Ватагину я на сей раз позволил тряхнуть стариной и принять участие в походе, хотя Окуневу опять отказал.
        Для форпоста на Оаху мы сняли половину пушек и припасов к ним со Старого Форта. Очистили арсенал от фальконетов, мушкетов, пистолетов, от трофейных испанских клинков, что хранили в качестве резерва. Но не оружию предстояло стать главным грузом. Создать укрепление требовалось с нуля, в очень короткий срок, а значит, следовало всё нужное привезти с собой.
        Первым делом я наведался на кирпичный завод. Запасов там оказалось даже больше чем я рассчитывал. Тропинин пару лет назад довел до ума концепцию непрерывного обжига. Сырец сушился на крыше кольцеобразной печи, затем загружался попеременно в её секции, расположенные вокруг трубы. В секции подавался угарный газ от генератора, сжигающего опилки, стружку, сучья и прочие отходы с верфей. Воздух же для сгорания проходил сквозь секции с уже обожжённым кирпичом и от него нагревался. В нужной секции газы встречались, производя сильный жар.
        Недостатком непрерывного производства была необходимость в постоянном потреблении, то есть в спросе. А спрос являлся узким местом всякого начинания Тропинина, поэтому он предпочитал сваливать эту проблему на меня. Я же старался как мог. Но строительство у нас проходило волнами, по мере высвобождения средств, прибытия новых людей, попадание вожжи под хвост племенным вождям и прочих важных геополитических факторов. Последний крупный строительный бум произошел после возвращении Яшкиной ватаги из Кантона, когда те кто выжил, застроили небольшую улочку особняками (горожане её так и называли Семь Домов). А как раз к началу Индийского похода наблюдался спад. Поселенцев из Охотска еще не перевезли, подаренных вождями на потлач пленников уже пристроили. Кирпича скопилось не меряно. И вот он я, готовый взять всю залежь, что только поместится в шхуны.
        Такой компактный груз только в радость любому шкиперу. Он придает судну остойчивость, позволяет поднять больше парусов при хорошем ветре. Вместе с кирпичом грузили известковую смесь для раствора. Тропинин так и не научился выделывать портландцемент, которому требовались особые высокотемпературные печи. Но и обычный известковый раствор у него получался достаточно крепким.
        Строительную артель я тоже изрядно проредил. Пообещав желающим туристическую поездку на острова вечной весны да еще и хорошие командировочные. А все для того чтобы быстро возвести основу для форта.
        Вторым номером шли плавсредства. Памятуя о желании Степанова получить канонерки, я изъял все наличные большие лодки и баркасы, что мы использовали для прибрежного рыболовства, промыслов на островках, буксировки бревен и мелких перевозок в проливах. Взамен я заказал очередную партию на Старых верфях, где теперь хозяйничал Кузьма и другие люди Бичевина. Это предприятие тоже простаивало и мой заказ оказался кстати.
        Три наших корабля, загруженные под завязку материалами, оружием, лодками и людьми отправились на Гавайские острова. В гавани осталась лишь учебная шхуна «Олимпия». Поначалу я подумывал отправить и её тоже. Для курсантов Ясютина поход на Оаху мог стать отличной практикой. Правда «Олимпия» была тяжеловата и медлительна, зато и припасов могла взять больше других. Однако Ясютин отговорил меня. Кому-то следовало остаться, чтобы присматривать за акваторией, а учебная шхуна как раз и являлась нашим воинским резервом. Ясютин указал на «Филимон» только что пришедший из Калифорнии с грузом пшеницы. Часть зерна можно было даже не разгружать, а прямо так и отправить на Оаху.
        На том и порешили.

* * *
        Пока шхуны шли через океан, я занялся восстановлением оружейных запасов Виктории и прежде всего отправился в Стоквелл. Там меня ждало разочарование. Славные деньки распродаж миновали. Лондонский смог уже пах войной. Стоимость страховки росла, следом за ней росли издержки владельцев корабельных компаний, что в конце концов, тянуло вверх цены на всё. Мне пришлось потерять две недели, да вдобавок сильно переплатить за несколько хороших орудий. А плохие я бы не взял и бесплатно.
        Следовало, однако, решать проблему кардинально. Тропинин уже пытался отливать чугунные пушки из местного материала, но выходило у него не очень удачно. Раковины, трещины, вкрапления шлака. Какие-то секреты ремесла предки явно утаили даже от вездесущего канала «Дискавери». Конечно, со временем и Тропинин нащупает нужные пропорции, технологии. Но времени-то как раз и не хватало. Не в первый раз.
        После некоторых раздумий я отправился к Баташёвым. Во-первых, чтобы прикупить пушек - в России-то все войны как раз закончились, а новая серия европейских сражений ещё не вовлекла империю в смертельный круговорот. Во-вторых, я решил предпринять очередную попытку ангажировать какого-нибудь горного мастера. Пусть он и обойдётся в кругленькую сумму. До этого я пару раз заскакивал в Выксу, пытаясь сторговать знатоков ремесла, но продавать крепостных братья отказывались наотрез.
        Старая задумка отыскать разорившийся заводик, чтобы прибрать к рукам приписанное к нему население, также окончилась ничем. Баташёвы первыми додумались до гениальной мошеннической схемы и сорвали банк. По слухам заводов, что выработали окрестное сырьё, было великое множество в Олонецком уезде. Но уезд, во-первых, располагался на другом конце империи, а, во-вторых и главных, там не использовали труд крепостных. Во всяком случае частновладельческих. Старые мастера работали на государство, а государства я опасался куда больше, чем промышленников с бандитскими замашками. На этот раз я придумал иной к ним подход и рассчитывал, что хоть одного рудознатца Баташёвы мне одолжат.
        Ну а третьей целью были знания. При каждом визите в Выксу я узнавал что-то новое в сфере железного производства. Мне не приходилось даже подсматривать исподтишка - младший Баташёв охотно показывал хозяйство (старшему я старался не попадаться на глаза, про него ходили совсем уж жуткие слухи). Так что я уже немало усвоил сведений про строительство плотин, домен, сыродутных печей.

* * *
        Родина встретила меня непогодой. Лил затяжной дождь. Я бы мог, наверное, появиться поближе к резиденции братьев, на каком-нибудь из заводских прудов, но со стороны это смотрелось бы странно, ведь пруды не соединялись с Окой. А мне еще предстояло загрузить лодку товаром, что на набережной пруда выглядело бы не менее странно. Так что я прибыл к заводской пристани на Оке, где грузился в прошлый раз. Обычно здесь было людно. Хозяйские возницы, доставляющие к пристани товар, приказчики на двуколках, гости. Кто-то всегда мог подбросить.
        Не в этот раз. Всюду царил упадок. Торговля встала. Пристань обезлюдела. В результате мне пришлось пройти пятнадцать верст до резиденции пешком, по грунтовой дороге, лишь кое-где присыпанной доменным шлаком и битым камнем, но в основном представляющей собой жуткую грязь. Даже деревенька по пути и та называлась Грязной.
        Дорога прошла между заполненным до краёв прудом и вечно работающим заводом. Стучали молоты, скрипели тяги водобойных колес, звенели цепи. Звучали короткие команды, редкая ругань или божба.
        Недалеко от заводской арки, чуть в стороне от особняка я увидел вкопанный в землю столб, а рядом прикованного к нему человека. Кандальник выглядел стариком и находился на последней стадии изнеможения. Он сидел в грязной луже, прислонив спину к столбу, и едва шевелился от слабости. Табличку с указанием вины, понятно, никто не позаботился поставить. Обитатели завода наверняка это знали и так.
        Дворецкий (а быть может простой слуга в ливрее) встретил меня у подъезда с большим подозрением. Слишком уж невзрачно я выглядел. Мокрый, пришедший пешком, даже не на двуколке. Не на двуколке, зато в треуголке и сюртуке.
        - Не узнал? - спросил я слугу.
        - Прошения просим, - ответил тот на всякий случай.
        - Передай господам Баташевым, что Иван Емонтаев пришел поговорить по важному делу.
        На моё счастье старший из братьев опять отсутствовал. Уехал в Петербург, как сообщил не слишком разговорчивый слуга. Тем не менее в этот раз встреча оказалась не столь радушной, как прежде. Никакого чая и плюшек. Меня провели в кабинет, где за массивным письменным столом восседал младший Баташёв. Бумаг перед ним было не особенно много, но промышленник выглядел серьезным, даже, пожалуй, встревоженным.
        Он не стал предлагать обсохнуть где-нибудь у камина, даже сесть не предложил. Но я подцепив ближайший стул, без спроса поставил его ближе к столу и нагло уселся.
        - Вот ведь какое дело, Иван Родионович, мне нужны пушки, - сказал я, опустив фальшивые приветствия и ненужные предисловия.
        - Пушки? - удивился Иван.
        Даже озабоченность с его лица сразу же стёрлась.
        - Именно. Мне нужны пушки. Большие, малые, гаубицы, фальконеты. Нет! - я поднял ладонь. - Ничего такого! Никакой крамолы, воровства. Я их ставлю на корабли, в острожки наши, чтобы отбиваться от диких. В тех краях слишком опасно ходить безоружным.
        - Не велено пушки-то абы кому продавать, - напомнил Иван.
        Но перо отложил и чернильницу захлопнул. Значит интерес имеет не малый. Не зря пристань пуста, не шибко дело идёт.
        - Знаю, что не велено. Но у меня есть разрешение.
        С этими словами я положил на стол стопку серебряных монет.
        - Казна-то тебе не скоро ещё платить будет, - пояснил я. - А ты можешь весь товар как чугунный балласт заявить или как лом. А то и вовсе ничего не заявлять. Кто тут у тебя считать будет?
        - У меня никто не будет, - Иван кивнул на окно. - Вон один голос подал, третий день у столба сидит.
        - Ну так, в чём дело?
        - А если тебя поймают?
        - Меня? - я рассмеялся. - Еще такой ловец не родился, что меня словит.
        - Дорога не близкая до Сибири-то. На телегах год до моря Камчатского пушки тащить будешь, не меньше. А то и два.
        - На почтовых отправлю.
        - Ишь ты, на почтовых. А подорожная?
        - Справлю и подорожную.
        - Прохор! Чаю принеси! И к столу что-нибудь.
        Ну вот, другое дело. Вскоре появился самовар, плюшки, пирожки с ливером. Бумаги были отложены. Серебро осторожно сдвинуто в сторону. И разговор совсем другой пошёл.
        Через час мы ударили по рукам и я, пользуясь хорошим расположением духа, вновь закинул удочку на предмет специалиста по рудам. На это раз я предложил взять мастера в аренду. Пообещал, что сам доставлю его на край света и обратно верну лет через десять. А за услугу готов был отдать братьям долю со всех его приисканий.
        С тем же успехом я мог впаривать им карту острова Сокровищ. Что старший, что младший Баташёвы строго блюли собственный интерес, но верили только лишь в то, что могли пощупать руками, или хотя бы увидеть. Тут в выксунских болотах от любого рудознатца польза, пусть и небольшая, но выходила, а до края Земли братьям было не дотянуться, а значит, пусть хоть и чистое железо там в недрах лежит, Баташёвых оно не интересовало.
        - А этот старик у столба? - спросил я. - Помрёт ведь не сегодня, так завтра. Какой вам с него прок?
        - А этот, - Иван презрительно махнул рукой. - Он из вечноотданных. Бывших государевых людей. Брыкается аки конь дикий. А толку с него чуть. У Демидовых, говорили, золотишко из кварцевой жилы ковырял, а здесь у нас другая история.
        При этих словах у меня словно металлоискатель в ушах запищал. Я сразу вспомнил о так и не состоявшихся планах по добыче золота и разумеется навострил ушки. Но про золото Иван не сказал больше ни слова. Не водилось здесь оно, так и говорить не о чем.
        - А железо, дурак, плохо ведает, - продолжил хозяин. - Одну дудку по его знаку отрыли, другую - везде руда бедная, глина одна. С домной или молотом работать дыханием не вышел. Никчёма человечек. Но спеси, что у барона немецкого. Не любит хозяйскую руку. Так пусть у столба поскулит. А как околеет, другим уроком послужит. И то польза.
        - Так отдай мне этого никчёму спесивого, - предложил я. - Мне хоть и такой сгодится. А я взамен соболями отдарю. В соболях-то я толк имею.
        - А бери так, - неожиданно засмеялся Иван. - Вот уж такая услуга немногого стоит. Но за пушечки монетой заплатишь по верхнему краю.
        Много возни оказалось с доставкой орудий до пристани. Телеги вязли в жиже, а пригнать много народу на тайное дело Иван не рискнул. Братья держали людей в чёрном теле, но кто его знает? Пушки - дело серьезное. Скажет кто «слово и дело», в самом Нерчинске придется горную карьеру продолжать. Продвигались медленно, так что даже едва стоящий на ногах Страхов - так звали подаренного мне никчёму - успевал за повозками.
        Большую лодку, груженную пушками я спустил до небольшой песчаной косы, где временно высадил Страхова. Бежать ему было некуда, да и силы переплыть реку вряд ли остались. Я быстро перегнал груз в Викторию, а потом на небольшой лодочке вернулся за Страховым и уже своим ходом мы сплавились за пару дней до Нижнего.
        По пути поговорили. Он действительно оказался если не стариком, то по меркам восемнадцатого века пожилым дядькой. И действительно разбирался в добыче золота. Правда россыпей Страхов в глаза не видел. Там, где он служил на Урале, добывали этот металл из кварцевой руды, которую сперва перемалывали до состояния песка. Но зато этот песок потом всё равно промывали тем же способом, что и природный. Так что я собирался использовать его опыт по максимуму.
        - Вот, Копыто, - сказал я старому знакомцу, что поселился в доме помершего купца Брагина. - Это Страхов, рудознатец. Мне он чрезвычайно нужен в Охотске. Живой и здоровый. И нужен как можно быстрее. Сможешь его подкормить подлечить, документом снабдить, да по эстафете отправить?
        - Садись, Страхов, выпей, - сказал Копыто гостю и повернулся ко мне. - Сделаем, не беспокойся.

* * *
        Через каких-то три месяца (по стандартному времени) после первого посещения Гавайских островов, я уже наблюдал за суетой на мысе у входа в Перл-Харбор, в прилегающей акватории. К моему облегчению все три шхуны дошли целыми и без видимых повреждений. «Колумбия», «Афина» и «Филимон» мирно покачивались на мелких волнах. Ради прикрытия строительных работ они встали между лагуной и входом в гавань, рискуя повредить корпуса о рифы, случись вдруг внезапный шквал.
        Флотилия прошла весь путь под командой Чихотки. Хотя шкипером он стал довольно поздно, зато моряцкого опыта ему было не занимать. Так что из парня получился отличный командор. «Из парня», - фыркнул я про себя. Парнем Чихотка был ещё при Елизавете, а увидел я его вместе с корешем Борькой и капитаном Окуневым, когда их еле живых после кораблекрушения сняли с голого островка и доставили в Охотск. Весь путь они, считай, со мной прошли. Плечом к плечу. И это я углы срезал, а им пришлось своим ходом время месить. И вот теперь и Чихотка командор, и Борька шкипер, а Окунев вовсе за адмирала. Хорошо хоть они уцелели.
        Между кораблями и берегом сновали баркасы и лодки. На суше и рядом на мелководье работали небольшие бригады. Возведением крепости руководил Качугин - бывший первый помощник Расстриги, а ныне глава всего строительного дела наших колоний. Сюда же прибыл с северного берега и Степанов. Как человек сведущий в военной науке, он присматривал за строительством и вносил по ходу дела мелкие правки, вроде оптимальной ширины бойниц, места для порохового погреба и прочего. В общих же чертах проект мы согласовали загодя.
        Наших американцев прибыло человек пятьдесят, ещё столько же подошло местных - как колонистов, так и их подопечных канаков. Интернационал впечатлял. Тут были и чукчи с коряками, из тех что первыми встали рядом со мной; русские, алеуты, саньки.
        Баркасы подвозили кирпич, доски, пушки, бочки с припасами. С помощью местных наши строители наскоро выровняли площадку у входа в гавань, и вскоре уже каменщики выкладывали фундамент. Собственно из кирпича и местного камня соорудили только основу - фронтальные и поперечные стенки, которые засыпали грунтом. Получалась низкая, но широкая стена с позициями на ней для пушек, стрелков, наблюдателей.
        Здесь нам не требовалась особо сложная фортификационная архитектура. Вроде рвов, эскарпов, бастионов и равелинов. Для обороны от дикарей годился простейший форт, фактически открытая батарея на возвышении, место, с какого можно вести огонь по акватории и берегу. Лишь со стороны суши гарнизон прикрывал парапет с неким подобие зубцов и бойниц. А к тому времени, когда сюда пожалуют европейцы с серьезным вооружением, мы придумаем ещё что-нибудь.
        Внутри форта сооружались казармы, погреба, арсенал. Часть зданий возводилась из привезенных с собой дощатых щитов - эту технологию мы уже опробовали в Калифорнии. Она позволяла поставить городок за пару дней, произведя впечатление на местных и предоставив кров своим. Но капитальные сооружения решили всё же делать из камня.
        Одна бригада большими пилами проделывала в коралловых рифах проходы для лодок, расширяла фарватер, ведущий в гавань. Пильщикам приходилась стоять по грудь в воде и погружаться ради работы с головой. Затем в ход пускали рычаги. Выломанные куски шли на строительные блоки. Возможно для настоящей крепости они выглядели не слишком прочными, ядро превратило бы такие стены в груду щебня, но местному примитивному оружию они были не по зубам.
        Примерно через неделю на строительные работы пришел посмотреть местный али. Он вышел из зарослей (не слишком густых чтобы называть их джунглями). Вождя, на котором была накидка, сопровождала дюжина воинов в пышных юбках. В разговоры с пришлыми ни вождь, ни его охрана не вступали, но кое-кого из местных наших работников расспросили. Через некоторое время отряд убрался обратно вглубь острова, а местные сразу же доложили нам, что это был али Вэйпио.
        - А Каха хан не спешит, что-то, - задумчиво проворчал Степанов. - Как бы чего дурного не надумал. За крепосцу опасаюсь, там наших осталось человек десять.
        - Схожу по-быстрому на лодке, узнаю, - сказал я.
        Степанов покачал головой, но возражать не стал.
        Разумеется, я не собирался обходить остров на вёслах, на что мог уйти целый день или больше, а сделав несколько мощных гребков, предпринял молниеносный бросок до устья Ваймеа.
        Дежурство в бухточке продолжалось, хотя человек был мне незнаком. Но во всяком случае это был русский.
        - Как тут у вас? - спросил я. - Каха хан не беспокоит?
        - Нет. Тихо, - ответил колонист.
        Мы на всякий случай притопили лодку и я поднялся вдоль речки к крепости. Там все тоже оказалось в порядке. На хозяйстве остался большерецкий письмоводитель Спиридон, а Фёкла на всякий случай приглядывал за ним. Отдав клерку письмо Степанова, я сказал, что заберу ответ завтра, а сам отправился в гости к Петале.
        Дочка на этот раз не спала. Я подарил ей шелковый платок и медный браслет с чеканкой. Здесь и женщины и мужчины носили браслеты на руках и лодыжках. Но медный выглядел необычным.
        Девочка убежала, а я, развернув второй платок, повернулся к Петале. Сперва я повязал платок ей на голову, но сразу понял, что вышло карикатурно. Тогда я снял её юбку из местной грубоватой ткани и повязал шёлк на бёдра.
        В общем-то мне не следовало бы привыкать к женщине. Но не мог же я вернуться на южный берег через несколько часов после отплытия? Да и выспаться давно не мешало.
        Отступление II. Бенгалия
        ОТСТУПЛЕНИЕ II . БЕНГАЛИЯ
        Они прошли Малаккский пролив, избежав внимания голландцев, бурь и пиратов, но затем потеряли ориентировку. Бенгальский залив встретил их спокойной погодой. Ураганы покинули море, переместились вглубь материка. Там, далеко на севере по ночам сверкали молнии. А на побережье ветер стих, и всё чаще пространство накрывало туманом или мелким тёплым дождем. Более двух недель Яшка не мог провести обсервацию, а шхуны отводил подальше от незнакомого берега, чтобы не налететь на мель.
        Когда прояснялось флотилия приближалась границе воды и суши, которую берегом можно было назвать только условно. Затопленный мутной бело-коричневой водой лес начинался прямо посреди моря. Бесконечный зеленый лабиринт мангровых зарослей не мог быть ничем иным, как обширной дельтой великих рек. Если добавить к пейзажу частые дожди, то казалось, будто три стихи - земля, вода, воздух - смешались здесь в единую сущность.
        Однажды прилив, усиленный небольшим ветерком, потащил флотилию под кроны этих сказочных дебрей. Увидев широкую протоку, которая могла быть рекой, Тропинин решился покориться приливу и углубиться внутрь материка.
        Рукава неизвестной реки поначалу были широкими, но чем выше по течению (оно не ощущалось из-за прилива и высокой воды), тем больше ветвились, сужались. В некоторых местах затопленные деревья, точно живые изгороди, полностью перегораживали надводное пространство, в других - кроны нависали над водой и смыкались в подобие арок. Яшка приказал убрать паруса, опасаясь за их сохранность. Так же поступил следующий за флагманом Нырков. Там где становилось узко и мелко, а течение ослабевало, матросы прекращали бросать лот, а брались за шесты и отталкивались от берега или дна, если удавалось его нащупать. В остальное время небольшое приливное течение позволяло маневрировать, хотя мачты иногда всё же касались ветвей. Ванты, точно струны триммеров, сносили ветки и листья, которые падали на палубу и за борт. Корабль с прямыми парусами и далеко выступающими реями наверняка застрял бы, но шхуны протискивались даже в очень узких местах. Затонувшие деревья скребли по бортам ветвями, но эти звуки можно было услышать только в трюме. На палубе они полностью растворялись в какофонии затопленного леса.
        Движение шхун сопровождалось криками, воем, ревом, писком. Птицы, насекомые, жабы, звери - все вносили лепту в общий несмолкаемый шум. Тропинин прислушивался к звукам, рассматривал местную флору, пытаясь определить, в какое же всё-таки место их занесло. Неожиданно на палубу вместе с очередной ветвью плюхнулась змея, затем ещё одна. Обе были ядовито-зеленого цвета. Только случайно они не попали кому-нибудь на голову. Поднялся крик. Лёшка схватился за пистолет, другие потянулись к ножам. И то и другое выглядело слабым оружием против вёртких гадин. Тогда молодой Чижов перехватил шест и ловко спихнул в воду сперва одну змею, а потом и другую. Эта пара оказалась предвестником настоящего нашествия. Как только лес подступил ближе, а мачты стали чаще задевали за ветви, змеи повалили на палубы скопом.
        Народ по примеру Чижова вооружился палками и абордажными саблями. Змей спихивали, рубили, некоторые ловкачи умудрялись сбивать их еще на лету. А потом вдруг все кончилось. Ветви продолжали падать на палубу, но змеи пропали.
        - Смотрите же! - воскликнул кто-то.
        С маленького островка из наносов грязи в воду резво забежал огромный крокодил. Северяне увидели такого монстра впервые. Даже верный пёс Чижова перестал изображать из себя охотника и предпочел укрыться в казёнке.
        - И это посреди дня, - проворчал Тропинин. - Я бы не хотел оставаться здесь на ночь.
        - А как мы теперь отсюда выберемся? - спросил с опаской Слон.
        - Будет отлив, выберемся, - спокойно произнёс Яшка.
        - Лодка! - крикнул Босый от бушприта. - Ещё одна.
        Они увидели плоский берег. Ближе к воде во влажной грязи лежало несколько лодок с поднятым носом. Некоторые из них явно требовали починки. Чуть глубже стояли шалаши или хижины. Кое-где поднимался дымок.
        На индийскую территорию Тропинин ступил с восторженным криком «хинди, руси бхай, бхай!». Он исполнил детскую мечту, но его приветствие напрасно сотрясло воздух. Никто не подхватил Лёшку на руки, его не принялись подбрасывать к небу, и не наградили гроздью бананов. Жители небольшого рыбачьего поселения частью попрятались в тростниковые, обмазанные местной грязью хижинки, а те что остались на виду, смотрели на пришельцев с опаской, словно имели уже печальный опыт подобных десантов.
        Небольшой остров среди затопленного леса стал первым клочком суши, обнаруженным экспедицией за почти неделю ежедневных заходов в прибрежные заросли.
        Торжественной встречи не вышло. Жители косились на пришельцев, готовые случись чего прыгнуть в свои хлипкие на вид лодки или разбежаться по острову, а гости не оставались в долгу и большей частью оставались на кораблях, держа под руками ружья и сабли. Тогда, выбрав одного из рыбаков, что показался ему менее пугливым, Лёшка попытался установить контакт.
        - Бенгалия? - спросил он.
        - Бангала, - подтвердил житель.
        Лёшка вздохнул с облегчением. Хотя возможно тот просто повторил его слово. С другой стороны, промахнуться мимо Бенгалии было почти невозможно.
        - Банкибазар, - произнёс Тропинин, изобразив мимикой вопрос.
        Рыбак не ответил. Лёшка достал монету и, зажав между пальцами, повертел ею перед глазами бенгальца.
        - Банкибазар, - повторил он.
        Судя по реакции, рыбак с шиллингами был знаком, но ответа всё равно не последовало. Вместо этого на окрик примчался мальчишка с круглой корзиной в руках. Корзину доверху заполняла рыба, похожая на леща. Прочие жители тоже осмелели и потянулись к берегу. Кто-то занялся ремонтом лодок, кто-то рассматривал корабли, самые предприимчивые тащили всякую снедь, главным образом рыбу и зелень.
        - Рыбу не надо, - замотал головой Лёшка. - Нот фуд. Банкибазар.
        Рыбак молчал. Его сородичи обменивались мнениями между собой.
        - Белые, уайт, - Лёшка коснулся собственного лица. - Кришченс, - он вытащил из-под рубахи нательный крест.
        Рыбак подумал немного и указал нерешительно куда-то на запад.
        - Нет, бхай, - замотал головой Тропинин. - Инглиш не надо. Калькутта не надо.
        Он махнул вглубь мангровых зарослей.
        - Форест, ченел, Банкибазар.
        - Бонбиби, - сказал рыбак, показав рукой на лес.
        - Гоу. Сэйлин, - Лешка изобразил работу веслом. - Ганг, Хугли, Банкибазар, андестенд?
        Бенгалец вновь показал на запад.
        - Ганг? - махнул в ту сторону Тропинин.
        - Колката, - кивнул рыбак. - Муршедабад, Касимбазар.
        Переговоры шли туго. Прибавив ещё один шиллинг и называя новые ориентиры, Лёшка утвердился во мнении, что экспедиция углубилась в джунгли сильно восточнее главных европейских поселений. Но вот узнать, есть ли где-то протока в верховья Хугли, ему так и не удалось.
        Они двинулись дальше на запад, стараясь держаться границы моря и леса. Тропинин решил проверять каждый подходящий речной рукав, а заодно рассчитывал укрыться в зарослях, случись им вдруг им встретить английское судно. Ему не хотелось раньше времени афишировать свой визит. Но среди туземцев слух, похоже, уже пошёл и в следующей деревне их приняли гораздо приветливей. Бананами, впрочем, вновь не одарили и на руках не носили, но встретили без испуга, деловито. Не успели шхуны пристать к острову, как дети уже тащили на обмен рыбу.
        - Хинди, Руси, бхай, бхай, - скорее проворчал чем крикнул Тропинин. - Если бы мы пришли покорять Индию ради рыбы, то уже возвращались бы домой с полными трюмами.
        - Не нравится мне это, - заявил ему Яшка. - О нас, похоже, знают уже на всём побережье.
        - У рыбаков есть лодки, - пожал плечами Тропинин. - Они наверняка передвигаются по протокам. Пока мы обходим морем, они успевают предупредить соседей.
        - Если бы только соседей, - мрачно возразил капитан.
        Чутьё не подвело Дальнобойщика. В одном из обширных заливов, шхуны внезапно встретили флотилию странных судов - длинных лодок, каждая с двумя невысокими мачтами и небольшой надстройкой на корме. Возможно это были дау или гальветты, или проа, никто из обеих команд не разбирался в местных типах судов. Даже Вэнь и Мамун могли только сказать, что это не джонки.
        - Поднять пушки! - распорядился Яшка. - Но без шума. Прикройте парусиной, мешками.
        Он предпочитал держать туза в рукаве.
        Издали флотилию можно было вполне принять за рыбачью, если бы лодки не направились прямо к шхунам. Рыбаки так себя не ведут. У них сети, ловушки, им некогда приветствовать чужаков. Мелкие торговцы? Но что они делают большой стаей в такой глуши? И что они могут предложить пришлым кроме всё той же рыбы?
        - Сигнал на «Мефодия», - спокойно произнес Яшка. - Готовность к бою.
        Сигнал был излишним. На консорте уже вытащили пушки и по примеру флагмана замаскировали их всяким хламом.
        Разглядеть приготовления на шхунах местные пока не могли. Зато Тропинин поднял подзорную трубу и отчетливо разглядел десятки слаженно работающих вёсел на каждой из лодок. Такие команды ни рыбаки, ни мелкие торговцы себе позволить не могли.
        - У них слишком много людей на борту, - заметил он.
        Яшка кивнул.
        - Убрать Медведицу, поднять триколор.
        По какой-то причине Дальнобойщик предпочёл принять бой под флагом регистрации. Хотя это мало что меняло. Пиратам на флаги было плевать, а морской арбитраж вряд ли находился ближе, чем в Европе.
        Чижов загнал собаку в казёнку и разносил по орудийным расчетам заряды. Расстрига командовал первой парой шестифунтовок (на разных бортах), Незевай с Шэнем возились у второй пары, готовые если что заняться гротом. Слон стоял облокотившись на вверенный ему носовой фальконет, прикрытый до поры мешковиной. Рядом стоял Босый, отвечающий за управление кливерами. Мушкетёры незаметно распределились по палубе, укрылись под защиту мачт.
        Тропинин отправился на казёнку к своей вертлюжной пушке. Он разложил на крыше заряды, кадку с фитилем, рядом положил клинок и пистолеты на случай абордажной атаки. Его мозг, словно отвлекаясь от предстоящей схватки, заработал в другом направлении. Глядя на заряжание и выкатку шестифунтовок Лёшка подумал, что они никогда не используют пушки обоих бортов и в принципе могли бы обойтись парой вместо четырех. Правда шхуна тогда накренилась бы, но это можно исправить противовесом. Но тогда придется передвигать не только пушки, но и противовес… да и какой смысл, если все равно поднимать снизу тяжесть. Лучше уж тогда иметь запасные орудия. Нет, это идея бесперспективна. Требовалось создавать легкие стальные орудия с малым калибром, но длинным стволом, скоростной стрельбой и разрывными снарядами. Трехдюймовка на поворотной раме - самое то…
        Размышления прервал выстрел.
        Посчитав, что имеют дело с простыми торговцами, разбойники потребовали лечь в дрейф, выстрелив из единственной маленькой пушечки на носу передовой лодки. Небольшое ядро булькнуло рядом с бортом, не причинив вреда. Странно что они вообще вздумали предупреждать.
        Численное превосходство было на стороне нападавших, но пираты проявили беспечность, приняв невооружённые на первый взгляд шхуны за лёгкую добычу. А когда на шхунах убрали все паруса, кроме кливеров (ветер задувал в левую скулу), налётчики совсем расслабились и направились к добыче, словно китобои к мёртвым китам. Помимо той, что дала сигнал, других пушек на лодках не было, да и ружья держали в руках немногие. Большинство пиратов вооружились саблями, пиками, ножами и даже дубинами. Одеянием они тоже не слишком отличались от рыбаков, то есть красовались смуглыми голыми торсами. Лишь один из них, по-видимому, предводитель шайки, был одет в некогда темно-зеленый, а теперь затёртый и выгоревший камзол и обут в давно не чищенные ботфорты. Отдавая команды, он размахивал пистолетами, наверняка ржавыми. Хотя цветом кожи предводитель не отличался от подельников, все его движения, жесты, команды, даже поза в какой он стоял на носу флагманской лодки, выдавали человека, прикоснувшегося к благам цивилизации.
        Между тем, Яшка с Нырковым убрали паруса вовсе не от испуга, а чтобы те не мешали бою. Всё на шхунах принесено было в жертву скорости и маневру, для батареи или стрелков просто не оставалось места. Поэтому приходилось убирать паруса, а гики закреплять на противоположенном от боя борту.
        - Готовсь! - крикнул Яшка и переложил руль.
        Шхуна повернула градусов на пятнадцать, Босый стравил шкот, кливер обмяк.
        - Вынести кливер на ветер! - крикнул Яшка.
        Босый быстро выбрал другой шкот, парус наполнился вновь, а шхуна повернулась нужным бортом к атакующим лодкам.
        - Пли!
        Волнения в дельте не наблюдалось, поэтому парни стреляли как на учениях. Шестифунтовки были заряжены картечью. Расходясь конусами, заряды вспенили грязную воду, точно дождевой шквал. Кипящие полосы быстро достигли передовой лодки, и свинцовые пули принялись рвать дерево. После того как пороховой дым отнесло в сторону, настал черед фальконетов. Третьей очередью стал залп из мушкетов. Затем ударили пушки «Мефодия» и его фальконеты, а к этому времени шестифунтовки «Кирилла» уже успели перезарядить. Вторую лодку разбойников разнесло в клочья. По воде пошли разводы крови, выжившие бултыхались, стараясь сориентироваться, куда плыть, некоторые тонули. А передовая лодка, получив очередную дюжину дырок, потеряла ход и погружалась медленно, как бы расползаясь под ногами неудачливых, но выживших разбойников. Одним из уцелевших оказался предводитель.
        - Ядрами по остальным! - крикнул Яшка.
        На плаву оставалось шесть лодок и они приближались. Однако не так быстро, чтобы не успеть получить свою порцию металла.
        Предводитель в зеленом камзоле это понял. Он метнулся к единственной пушке, навел на «Кирилла», а за неимением фитиля воспользовался кремневым замком пистолета. Тот дал искру с первого раза, пушка выстрелила, ядро ударило по носу «Кирилла». Раздался треск дерева и звон металла. Слон охнув повалился на бок, его фальконет выбило из гнезда и бросило на палубу. Кроме того, щепками перебило снасти. Кливер заполоскал, а в руках Босого оказался лишь обрывок шкота.
        - Шэнь тащи запасной трос! - крикнул он.
        Шхуну развернуло слабым встречным течением, потащило обратно в море и что ещё хуже - прямо на «Мефодия». Некоторое время это не позволяло консорту стрелять.
        А вражеская пушка продолжала посылать ядро за ядром, отвлекая на себя огонь Лёшкиного фальконета и мушкетов его спецназа. Предводитель не обращал внимания на ответные выстрелы, на тонущую лодку под ногами. Надо отдать ему должное, он был дерзок, а отвага привлекла ещё несколько человек, что помогали заряжать пушку, спасали от воды на руках бочонок с порохом и заряды.
        Тем временем с полдюжины лодок уже приблизились на расстояние мушкетного выстрела. Которые тут же последовали. Хотя большая же часть разбойников по-прежнему сидела на веслах. Они гребли изо всех сил, понимая, что только быстрое сближение и атака дадут им шанс не только уцелеть, но победить.
        Положение было серьезным. Два десятка человек не выдержат напора целой сотни головорезов, если те полезут на палубу.
        К счастью «Мефодий» уже обошел «Кирилла» и встретил пиратов огнем в упор.
        - Парус поставлен! - крикнул Босый.
        - Лодки по правому борту! - предупредил Чижов.
        Действительно от берега или вернее из зарослей леса, что располагались на востоке залива, отошло ещё с полдюжины лодок, которых в горячке боя никто не заметил. Теперь они приблизились к месту сражения.
        - Надо отходить, - предложил командору Яшка.
        Он был прав. Здесь не имелось ничего, что стоило риска.
        Тропинин осмотрел «поле боя». Четыре лодки из первой группы держались теперь за пределами картечной дистанции, ожидая подхода подкреплений. Три затонули, одна с предводителем на борту влекомая течением оказалась уже в десятке метров от шхуны. Она накренилась так, что пушка больше стрелять не могла. Ещё минута и нос полностью уйдет под воду. Человек в зеленом камзоле поставил ногу на борт, взглянул на противника и ухмыльнулся. Затем мощно оттолкнулся и нырнул. От толчка лодка окончательно потеряла плавучесть.
        - Возьмите его живьём! - заорал Лёшка. - Того парня в европейском платье! Мне нужен пленник.
        Хорошо, что он научил своих мушкетёров плавать, а это было непросто, учитывая холодное течение, что омывало Северо-западное побережье. Вот и пригодилось умение. Двое его людей отложили ружья, скинули разгрузки и бросились в воду. Стрельба с той стороны сразу же возобновилась. Она, впрочем, вышла слабой, не прицельной, пули летали над головами пловцов, плюхались с недолетом, но ущерба не нанесли.
        Плыть быстро предводителю не хватало умения или, возможно, мешала одежда и обувь. Так или иначе мушкетеры быстро настигли его, ударили пару раз по голове, лишая воли к сопротивлению, а затем потащили обратно к шхуне.
        - Берем их на борт и уходим, - сказал Тропинин.
        - Сигнал на «Мефодия»! Отходим! - распорядился Яшка. - Босый, Вэнь, готовьтесь поднимать грот.
        Лодки, почуяв неладное, рванули вперед. Их никто больше не сдерживал. Только Тропинин выпустил заряд для острастки. Остальные встали у парусов, готовые поднять их по первому слову, и внимательно следили за пловцами с пленником. Как только те оказались под бортом шесть пар рук ловко затащили их на палубу.
        - Поставить грот!
        Парус быстро подняли. Вместе с кливером грот образовал «бабочку» и шхуна пошла в сторону моря, влекомая и течением, и ветром. Лодки преследовали их некоторое время, но скоро отстали.

* * *
        Яшка запросил помощника о потерях и остался доволен исходом. Слона хорошо приложило оторванной от борта доской, а затем фальконетом, но он уцелел, ещё несколько человек получили легкие ранения от щепок или пуль. Этим и обошлось.
        - Раны промойте вискарём, потом перевяжите, - тут же распорядился Тропинин. - И не жалейте пойла. Здесь куча всяких болезней. Попадет в кровь зараза, придется резать. А резать некому.
        Командор обвёл людей взглядом и дождался кивка от каждого.
        - Пленника давайте сюда, - добавил он махнув на казёнку. - Кажется, он сможет рассказать нам больше, чем рыбаки.
        Тропинин не ошибся. Бенгалец говорил по-английски. Правда, говорил так, что Лёшка понимал его через два слова на третье. Но всё же кое-что уяснить удалось.
        - Он говорит, что здесь неподалёку живут европейцы, - доложил Тропинин товарищам, которые английский знали ещё хуже. - Какие-то изгнанники.
        - Изгнанники? - удивился Яшка.
        - Надо их навестить, - кивнул Лёшка.

* * *
        Искать очередной островок долго не пришлось. Пленник, что называется, согласился сотрудничать со следствием и уверенно показывал дорогу. Вскоре шхуны нырнули в зеленый лабиринт мангровых зарослей, а через каких-то два часа блужданий уткнулись в глинистый берег.
        Островок был окружен торчащими из воды верхушками деревьев и судя по всему когда-то представлял собой солидный кусок тверди, причем тверди созданной при участии человека. В ряде мест берег укрепили плетенками, пластами утоптанной глиной.
        Не затопленной осталась лишь верхняя часть, своеобразный бастион. Почти все деревья здесь были вырублены, кроме нескольких дававших тень и служивших опорами для растяжек. На одном из высохших стволов висела перевязь с пистолетами, прикрытая сверху плащом, рядом сушилась рубаха и панталоны.
        На растяжках держалась парусиновая армейская палатка с оттянутым в сторону дополнительным тентом, под которым хранились дрова, сучья, ветки. Рядом торчал остов большой лодки. Чуть в стороне дымился очаг. На бревне сидел бородатый человек в таком же потрёпанном мундире, какой носил пленник, с той лишь разницей, что мундир оказался белым и несмотря на окружающую грязь, он даже сохранил цвет. Одно плечо украшал тусклый потёртый эполет. Второго эполета не было. Возможно оторвался, или вовсе не был предусмотрен регламентом. В любом случае им повезло наткнуться на европейского офицера. Или вернее на кого-то, кто был некогда европейским офицером.
        Человек бросил быстрый взгляд на шхуну, на перевязь с пистолетами, но, видимо посчитав силы неравными, решил не дёргаться.
        Для швартовки крупных лодок на небольшом подходящем клочке берега были устроенны временные мостки. Доски опирались на ветви крупного дерева, которое из-за размытого берега сильно накренилось, но еще держалось. Судя по всему доски переставляли с ветки на ветку, то ниже, то выше, в зависимости от уровня воды.
        Проверив шестом глубину команда аккуратно подвела шхуну к пристани.
        - Могу я войти? - крикнул с палубы Тропинин.
        Он произнес это на английском, но не смог подобрать подходящий глагол. Сойти? Подняться?
        - Пожалуйста, - махнул рукой бородач.
        - Проваливайте! - одновременно раздалось из палатки.
        - Брось, Хельмут, - возразил бородач, рассматривая сошедших с корабля гостей. - Дай мне хоть поговорить с новыми людьми. К тому же с ними наш старый приятель.
        Он повернулся к пленнику.
        - Раш, я же предостерегал тебя от нападения на европейцев. Твои гальветты годятся пугать рыбаков, но против белого человека, даже если он путешествует на маленькой яхте, у твоей банды кишка тонка.
        - Я не думал что они европейцы, сэр, - ответил пленник. - Полосатые паруса ввели меня в заблуждение. А их флага я не узнал.
        - Куда тебе. Русские купцы и во Францию заходят нечасто.
        Бородач вновь повернулся к Лёшке.
        - Вы из Петербурга? Из Риги?
        - Из Виктории.
        - Не слыхал. Впрочем, на север меня занесло только однажды.
        - Виктория не на Балтике. Мы пришли сюда из Америки.
        - О, Америка! Приходилось бывать там. Какая прекрасная страна! Краснокожие сущие дети по сравнению со здешним населением. К тому же их мало. И это, пожалуй, главное преимущество. Нет, вы совершенно напрасно оставили Америку, месье…
        - Меня зовут Алексей Тропинин. Это Яков Рытов, мой капитан.
        - Шарль де Монтеро, лейтенант, к вашим услугам.
        - Мы не слишком потесним вас, если сделаем здесь привал? К тому же хотелось бы поговорить, дабы прояснить ситуацию.
        - Пожалуйста. Сейчас островок и правда невелик, нам даже пришлось отселить нескольких соплеменников Раша, но как только спадёт вода, станет вполне удобным для жизни.
        Яшка махнул рукой. Со шхун попрыгали матросы. Однако часовые на борту остались. Вторая шхуна тем временем пристала к первой, поскольку подходящего места у берега больше не было.
        - Однако угостить вас особенно нечем, - продолжил француз. - Мы не рассчитывали на такое количество гостей. Там в бочке дождевая вода. Но и её не хватит на всех, а пить из реки я бы не советовал.
        - Не беда, - отмахнулся Тропинин. - У нас остались кое-какие припасы и питьевая вода. И если три дюжины моряков грозят опустошить склады маленького островка, то три его обитателя нашим запасам ущерба не нанесут. Так что разрешите отблагодарить за приют хорошим ужином.
        Чижов принес несколько бутылок вина и корзину с продуктами (печеный картофель, местная зелень, мелко порубленная и отваренная солонина).
        - Вино? - удивился Шарль.
        - Испанское. Херес. Не знаю как перенесло путь, но неделю назад еще можно было пить.
        - Хельмут! Дружище! Выползай и промочи горло.
        Из палатки появился полный седой мужчина лет пятидесяти. Он жевал табак или бетель и передвигался с трудом. Видимо для разнообразия его камзол был синим.
        Подумав, Тропинин решил добавить к вину вискарь.
        - Этот точно не испортился.

* * *
        - Мы живём здесь уже полгода, - рассказывал Шарль после плотного ужина и доброй выпивки. - Служили в гарнизоне Шандернагора у губернатора Шевалье. Когда британцы вероломно напали на город, мы с Хельмутом, Рашем и парой солдат сопровождали лодку с товаром в верховьях. На обратном пути нас встретили друзья из местных и предупредили, что в Европе опять началась война и англичане, узнав об этом раньше нас внезапно напали на город. Ублюдки даже не сделали формального объявления.
        Шарль говорил много, видно соскучился по разговору. Судя по всему, его немецкий товарищ был большим молчуном, а туземец не слишком образован, чтобы поддержать разговор.
        - Мы разумеется не стали заходить в город. Вернулись вверх по Хугли, затем повернули на протоку, спустились по другому рукаву вниз и решили переждать на этом чудесном островке. Раш изредка наведывался в дальние деревни, узнавал новости, не закончилась ли война, не пришли ли подкрепления.
        Он вздохнул, давая понять, что подкрепления не прислали.
        - Не мы первые, впрочем, в таком положении, - усмехнулся француз. - Сам Гастингс прятался на островах в дельте Хугли вместе с губернатором Калькутты и комендантом форта Вильямс, когда Сураджа Доула взял город. Здесь так принято. Лучше бедовать на островах чем оказаться в Чёрной Яме старого форта.
        От того как Шарль произнес это название у Тропинина пробежали мурашки по спине.
        - Чем же вы тут живёте? - спросил он.
        - Карточной игрой.
        - Карточной игрой? То есть просто выигрывайте друг у друга провиант, тем и живёте? А мужики-то, дураки, и не знают. Землю пашут, чтобы прокормиться.
        Француз рассмеялся.
        - Тем не менее. Карты помогают бороться со скукой, а игра решает вопрос с пропитанием. Его добывает на всех проигравший. А поскольку проигрывал обычно Раш, он и занимался снабжением.
        - То есть вы жили за счёт пиратства?
        - Ну-ну, оставьте это, месье Тропини. Где добывал средства Раш, сугубо его личное дело. А карточный долг священен.
        Француз ещё раз взглянул на пленника, который сидел в сторонке под присмотром мушкетеров.
        - Собираетесь его повесить? - спросил он. - Ваше право, хотя парень славный. Сложись всё по иному, он стал бы добрым офицером.
        - Нет, вешать я его не стану, - сказал Лёшка. - Нам нужен проводник и он отработает жизнь и свободу.
        - Проводник? - заинтересовался француз. - Вы не пойдёте в Калькутту? Собираетесь углубиться в эту страну?
        - Именно, - подумав, Лёшка решил, что не случится большой беды, если он раскроет французу часть плана. - Мы хотим пройти к Банкибазару, причём пройти так, чтобы не заходить в британские порты.
        - Банкибазар? - удивился лейтенант. - Что он вам?
        - Я его нынешний владелец.
        - Вот как? - возбудился француз. - Становится всё интересней и интересней. А скажите, месье Тропини, не собираетесь ли вы случаем собрать войско, чтобы пободаться с англичанами?
        - Всё что я хочу это защитить свою собственность. Для этого у меня есть пушки и ружья и достаточно к ним припасов. Людей, конечно, маловато.
        - Отлично! А нет ли у вас офицерских вакансий для пары опытных европейцев?
        - Заманчивое предложение, месье де Монтеро. Правда, я не планировал набирать целую армию, а офицеров у нас пока в достатке.
        - Вас горстка, а армию из туземцев набрать проще простого. Сейчас не то чтобы затишье, на юге британцам еще урежут спеси. Но здесь на севере, после вероломного взятия Шандернагора у них не осталось серьезных врагов. По Бенгалии бродит много безработных солдат. Каждый будет обходиться вам по пять - десять сикка-рупий в месяц, в зависимости от опыта, офицер из туземцев обойдётся рупий в сто-сто пятьдесят.
        - Сикка-рупий?
        - Сикка - это бенгальские рупии, - пояснил француз. - Но они практически ничем не отличаются от бомбейских сират или мадрасских аркот. Можете платить ими, если хотите.
        Тропинин вообще не хотел платить туземцам. Но европейцы могли пригодиться.
        - Сколько это будет в пиастрах, Шарль? Можно называть вас по имени?
        - Легко. Считайте пять рупий за два пиастра, Алексисис, не ошибетесь.
        - А во что обойдутся офицеры из европейцев?
        - Можем поладить на двухстах рупиях, притом, что всё снаряжение мы берём на свой счёт.
        - Снаряжение? - улыбнулся Лёшка. - А где вы собираетесь приобрести русский мундир?
        - Хитрите, месье Тропини, - погрозил пальцем Шарль. - Ваши люди не есть регулярная армия Вы купцы и держите обычных наёмников.
        - Вот как купцы, мы и платим независимо от происхождения, цвета кожи и наличия патента, а исключительно за способности. Посему могу предложить вам лишь ту плату, какую получают все прочие наши офицеры и капитаны кораблей.
        - И сколько они получают?
        - Тысячу рублей в год.
        - И это будет…
        - Дай-те ка я прикину, - Тропинин сделал в уме пересчет из рублей в песо, а оттуда в рупии. - Где-то две тысячи рупий в год. Или пять тысяч ливров, если на ваши деньги.
        - Скорее четыре тысячи с половиной, поправил француз. - Не густо, но и не так плохо. Пожалуй, мы согласимся.
        - Говори за себя Шарль, я не двинусь с места, - пробурчал седовласый солдат.
        - Но, Хельмут, мне надоело жить среди крокодилов. А наш интендант схвачен на горячем и теперь смотрит на мир через петлю.
        - А мне надоела служба, - бросил Хельмут. - Не хочу работать на купцов, не хочу служить в колониальных войсках. Нигде не хочу. Всё что я желаю, это вернуться домой и завести своё дело. Скажем, лавку колониальных товаров. А что, понятие в них имею, цены знаю. И не смейтесь, Шарль. Послужите ещё лет двадцать и станете таким же, как я.
        - Хельмут из Саксонии, - пояснил Тропинину француз. - Он завербовался в колонии простым солдатом. Сперва служил у голландцев. Получил сержанта, но потом поцапался с их комиссаром и был отставлен.
        - Но этот гражданский вмешивался в мои дела! - возмутился немец. - Командовал солдатами через мою голову. Это недопустимо в нормальной армии!
        - Перешёл к нам, но и у нас прослужил недолго, продолжил француз. - Когда англичане взяли Орлеанский форт, они всех солдат и сержантов из европейцев заставили служить в собственной армии.
        - Я никогда не считал святой присягу, взятую под угрозой, - вставил саксонец.
        - И потому Хельмут сбежал от англичан при первом же удобном случае. Искал удачи у туземных повстанцев, наконец, ему всё надоело, и он пришёл к нам, чтобы с первым же кораблём вернуться домой. Англичане явились раньше французского корабля.
        - А откуда из Саксонии? - спросил Лёшка.
        - Из Ляйпцига.
        - Мы поставляем туда сибирские и американские меха.
        - О, туда сбегается пушнина со всего мира.
        - А знаете, что я подумал? У нас в России принято часть платы отдавать мехами. Как вам идея привезти домой калана? Это сравнительно новый мех, он должен вызвать фурор. Во всяком случае в Лондоне его берут нарасхват. А цены у нас раза в два ниже. Пожалуй, вы смогли бы начать дело или обеспечить старость.
        Тропинин хоть и прикидывался равнодушным, но выпускать европейцев из рук не собирался. Он увидел хороший шанс обзавестись не столько войском, сколько людьми хорошо знающими как страну, так и тех, кто пришёл её захватить.
        - Ну, так что, джентльмены?
        - Пройти по протокам сложно, - сказал Хельмут. - Все крупные рукава выведут прямиком на форт Вильям, в лапы британцев. Для того он там и стоит.
        - Именно поэтому мы выбрали сезон дождей и пошли на шхунах, - улыбнулся Лёшка. - Они пройдут где угодно, лишь бы было немного мокро.
        - Можно попробовать.
        Глава девятая. Тучи сгущаются
        ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ
        Крепость вчерне была готова. Теперь парни натаскивали внутрь грунт, чтобы поднять уровень на пару метров, ещё предстояло много возни с капитальной застройкой, но обороняться мы уже могли. Поэтому «Филимон», груженый местными фруктами и сахарным тростником, отправился в обратный путь, а два других корабля Чихотка завёл в Жемчужную гавань, которую местные называли Вай Моми и поставил на якорь примерно в том месте, где японцы потопили линкор «Калифорния». Вернее, ещё не потопили, конечно. Сделав в уме давно привычную оговорку я вдруг подумал, что когда придёт время, возможно, это будет уже наш линкор, и от такой мысли мне стало немного не по себе.
        В гавани шхуны и теперь выглядели беззащитными. Мы где пропилили, где пробили достаточно широкий проход в коралловых рифах, чтобы можно было вводить корабли в гавань под парусами, пользуясь слабеньким дневным бризом, а выводить рано утром на последнем дыхании ночного. В безветренную погоду их приходилось бы буксировать шлюпками, что делало команды уязвимыми перед атакой многочисленных каноэ.
        Зато вода всюду была прозрачной. При свете дня фарватер не нуждался ни в вешках, ни в бакенах, ни в створных знаках. И даже ночью при в отблесках фонаря или луны, рифы были хорошо различимы. Я подумал, что надо бы придумать, как замутить воду в случае нападения? Например, вывалить в океан какой-нибудь грязи, извести. Но технологии были коньком Тропинина, и я отложил эту идею до его возвращения.
        В местных делах наступило относительное затишье, что позволило мне заняться осуществлением маленького заговора.

* * *
        Пока Расстрига и Лёшка путешествовали в Индию, я решил устроить в наших колониях орфографический переворот. Первая причина заключалась в том, что мне никак не удавалось освоить глупую дореволюционную орографию. Проще оказалось выучить какой-нибудь новый язык, чем коверкать родной. Обычно я составлял текст, а потом отдавал на проверку Комкову или Расстриге, чтобы они расставили в нужных местах все эти твердые знаки и отделили «зело» от «земли», «ять» от «есть», а десятеричную «И» от «Иже», то есть «И восьмеричной».
        Орфография сильно ограничивала меня, замедляла дела, не позволяя составлять нужные бумаги на месте, где-нибудь в Нижнем или даже Петербурге. Мои каракули (с каллиграфией я, понятно, тоже не ладил) могли вызвать подозрение и всяко не прибавляли репутации. Купцы всё же считались людьми грамотными, хоть и малообразованными.
        Изменить имперскую орфографию я конечно не мог. Зато мог устроить реформы в Виктории. И тут нашёлся ещё один резон, помимо личного удобства. Лишние буквы в алфавите мешали продвижению языка. Обучение инородцев грамоте проходило медленно и часто не достигало желаемого. Лишние десять букв означали целую четверть алфавита. Так, что я собрался укоротить его до привычного мне и более удобного для распространения грамотности. Заодно можно будет убрать и твердый знак с концов слов. Это уже был вопрос здравого смысла, а также экономии места на бумаге и чернил.
        Прогрессивным начинаниям мешали консервативные взгляды грамотного меньшинства. А заводилой у них был Расстрига. Весьма либеральный в прочих вопросах, формальные правила он менять не желал. Для него грамота являлась замковым камнем, стержнем, гвоздем, фундаментом, на котором стоит здание культуры. А поскольку на беглом монахе держалось всё начальное образование, просто отмахнуться от него я не мог. Но и затягивать вопрос было нельзя. Пока грамотных на фронтире мало, а оборот документов невелик, реформа могла пройти относительно мягко, безболезненно. Однако мы уже создали школу, училище, вели делопроизводство. Вскоре появится образованный класс, а вместе с ним сопротивление усилится. Следовало ковать железо, пока горячо.
        И вот Расстрига отправился с Тропининым в Индию, а я, определив в помощники Чижа, который на мои перемещения внимания не обращал, занялся созданием типографии. Ей предстояло стать проводником и бастионом моих реформ.
        Мы расчистили одну из комнат на первом этаже конторы. Она имела отдельный вход и использовалась для хранения всяких строительных инструментов, когда к зданию пристраивали портик с балконом.
        Выставив на улицу носилки, корыта, лопаты и мастерки, я отправился в Нидерланды. Печатное дело было неплохо развито в Англии, Франции и Италии, но насколько я знал, разнообразные иностранные шрифты готовили на заказ в Амстердаме. А точнее в Харлеме, куда из Амстердама можно было добраться за три стюверта (голландских шиллинга) на быстроходном трексхёйте - своеобразной маршрутке, представляющей собой упряжку из лошадей, что тащила по трекварту небольшой пассажирский кораблик.
        В Амстердаме оказалось необычно прохладно для этого времени, вдоль каналов и улиц ползла сизая дымка, пахло горелым торфом. Салон «маршрутки» был заполнен буржуазной публикой до отказа. Местные пикейные жилеты обсуждали пять принципов международного права Бернсторфа, ход войны за независимость американских провинций и сентябрьский взрыв амстердамского фрегата «Альфен» на Антильских островах. Обсуждали, конечно, на голландском, в котором я понимал одно слово из трех. Кто-то читал брошюру, кто-то жевал булочку. Обычная маршрутка, что б её! Я бы не удивился услышав грозный рык: «передаём за проезд!»
        Неожиданное прикосновение к цивилизации сильно растрогало меня. Захотелось побыстрее приблизить будущее, где если не трексхёрт, то хотя бы конка будет оживлять улицы нашего города. Собственно приближением будущего я и занялся.
        В Харлеме в мастерских Эншеде можно было заказать любой шрифт, хоть эльфийский синдарин, были бы деньги. А деньги у меня пока ещё были. Так что за этим дело не стало. На основе собственных набросков я заказал простой шрифт в стиле модного в Харлеме мастера Флейшмана. Выбрав из нескольких вариантов (часть латинских букв как известно совпадает с кириллицей), я внёс аванс и расписался на бумажных эскизах. Литер пришлось заказать побольше. Я не знал, когда мы сможем наладить собственное производство и перестраховался. К тому же с таким запасом можно было набирать книги любой толщины, не рассыпая шрифт после каждого блока.
        В результате, когда я пришел забирать заказ, оказалось что мешки с буквами весили чуть ли не по десять фунтов на каждую. А букв выходило тридцать две (для ё время пока не пришло), да ещё столько же заглавных, да курсив с болдом, да несколько видов пробелов. Но проехав по трекварту раз, я уже не нуждался в трексхёйте.
        Там же у Эшенде я прикупил краску, бумагу на первое время, а главное - выдвинул условием сделки продажу мне одного из печатных станков, вместе с положенными прибамбасами. Типографии обычно сами мастерили себе оборудование, но мне для начала требовался образец, и я не желал ждать изготовления нового станка под заказ. Разумеется, никто не предложил мне современную модель, но технология в эту эпоху развивалась медленно и кроме внешнего вида старый станок ничем не уступал новому. Хотя с его перевозкой пришлось повозиться.
        За пресс на массивной деревянной станине я в итоге сильно переплатил, но рассчитывал, что Кузьма и другие наши мастера со Старой верфи смогут легко скопировать устройство. Для начала. Потом прибудет Тропинин и как всегда усовершенствует дело.
        Пока же производительности двести листов в час (формата примерно А2 по нашим стандартам) хватало за глаза. И первым делом, едва собрав машину и сколотив из деревянных планок наборную кассу (пока лишь для основного шрифта), я решил отпечатать для пробы реформированный алфавит. Всё приходилось делать тайно, ведь официально я находился на Оаху. Точно подпольщик я зашторивал окна, запирал двери, зажигал свечи и брался за набор. Да ведь подпольщиком я по сути и был, хотя и властвовал на этом куске побережья. Новая орфография не фунт изюма.
        На первый пробный набор у меня ушло несколько вечеров, малограмотный Чиж тут был не помощник. Затем я аккуратно смазал краской особые кожаные мешочки, что употреблялись пока вместо валиков, промокнул ими гранку и сделал пробный оттиск. Внимательно его вычитал, но обошлось без ошибок. Текста собственно было немного. Лишь сам алфавит да по несколько примеров слов к каждой букве.
        Наконец, дело пошло. Лист за листом я извлекал из-под пресса, рассматривал, отбраковывая первые неудачные оттиски. С каждым новым листом я чувствовал невероятный подъём. Хотя стоит признать, что запах типографской краски вовсе не пьянил, как это описывают в рассказах подпольщиков. Краска состояла из обыкновенной олифы с сажей, и в конторе Эшенде даже не думали скрывать рецепт приготовления. Свидетелем моего триумфа пока был только Чиж, но радикальные изменения уже проявлялись сквозь дымку грядущего.
        Алфавит был только первым шагом. Мы с Тропииным давно игнорировали звательный падеж, многие странные и архаичные обороты. Когда нарочно, когда невольно насаждали современную нам лексику. А поскольку наш авторитет был высок, как и словарный запас, то местный разговорный диалект уже сильно отличался от имперского. С изменением орфографии он со временем мог превратиться даже в отдельный язык. Чему я в тайне мог только порадоваться. Но этой радикальной мыслью я не посмею поделиться даже с Лёшкой. Очень уж он щепетилен в имперских вопросах.
        Размышления о новой идентичности привели меня ещё к одной революционной идее - переходу колонии на европейский (то есть Григорианский) календарь. Мы всё равно находились от ближайшего имперского порта не меньше, чем в двух месяцах пути. Одиннадцать дней разницы станут не столь уж заметны при таком переходе, а всесильной церкви, которая держалась за службы, посты, праздники и тем тормозила всё дело, у нас пока ещё не завелось.
        Сама по себе смена календаря не являлась в этом веке чем-то необычным, и меня, например, всегда удивляло, почему Пётр Первый, сместив отсчёт на несколько тысячелетий, а новый год на несколько месяцев, испугался урезать заодно эти жалкие одиннадцать дней? Священников-то он точно не боялся.
        Что ж, я сделаю этот шаг хотя бы на вверенной территории. Заговор в моей голове созрел окончательно, а типографии предстояло помочь с продвижением нового календаря.

* * *
        Между делом я заскакивал на Оаху, чтобы проверить, как идут дела и отоспаться. Спал я по больше части днём, потому что когда посреди Тихого океана царила ночь, рабочий день был в разгаре в Европе, а вечера я тратил на опыты с печатным станком.
        Мои исчезновения подозрений не вызывали. Степанов и другие камчатские бунтари считали, что я пропадал на другой стороне острова, где у меня (как все достоверно знали), имелась зазноба. Ну а гвардейцы с моряками из Виктории давно привыкли к странным передвижениям начальства.
        Примерно через два месяца после начала строительства гавайского форта (мне было сложно точно следить за временем) произошло событие, которое задним числом можно принять за тот мелкий камушек, что срывает лавину.
        Приближался к концу очередной тёплый, но не жаркий день. Закончив рабочий день, гвардейцы Ватагина решили сыграть в футбол с моряками. В малочисленную команду моряков Чихотка позвал нескольких камчатских знакомцев. Мир на фронтире тесен. Кто-то из бунтарей раньше ходил с охотскими артелями, некоторые встречались на пьянках и посиделках, не удивительно что многие знали или хотя бы слышали друг о друге.
        Площадка, что примыкала к форту со стороны суши, прекрасно подходила для игры. Её выровняли специально, чтобы проще было сметать картечью наступающие десанты. Но гвардейцы сразу же приметили побочное достоинство, убрали камни, поставили ворота и начали пинать мяч.
        Местные канаки и камчатские беглецы поглядывали на игру с любопытством. Похоже, и здесь идея Тропинина сработала, и через футбол мы сможем получить гораздо больше сторонников, чем с помощью оружия или вкусной еды.
        Мы со Степановым поднялись на смотровую башенку, точно в ложу для особо важных персон. Здесь стоял на карауле Полпуда, и вместе с ним мы наблюдали одним глазом за игрой, вторым за морем, третьим за сигнальной горой, куда отправили глазастого Санька Малого.
        - Что у вас с руками? - спросил Степанов.
        Я повернул ладони. Они выглядели так, словно мне недавно откатали пальчики в отделении милиции. Типографская краска отмывалась плохо, оставляя чёрные линии вдоль капиллярных узоров.
        - Решил лодку подкрасить, - соврал я.
        - Что, сами?
        - Люблю иногда повозиться, знаете ли.
        Он кивнул и вернулся к наблюдению за игрой.
        - Играют две команды, - пояснил я. - Нужно переправить мяч в ворота соперника. Касаться его можно только ногами или головой. Вратарь, ну привратник, может брать руками, но только рядом с воротами. Вот, собственно и всё.
        Сперва игра не произвела на него впечатления. Но поскольку Чихотка вовлёк в команду камчатских беглецов, ему нашлось за кого болеть, и я наблюдал, как постепенно азарт овладевает им.
        - Занятно, - сказал он через полчаса игры.
        - Это так, скорее упражнения, - отмахнулся я. - Обычно в это время у нас там в Виктории проходит нечто вроде праздника урожая. Местными дикарями называется потлач. Лучшие люди собираются в одном месте, бражничают, дарят друг другу подарки, устраивают состязания. И тогда мы проводим турнир по игре в мяч. Вот где настоящая битва! Страсти посильнее охоты на лис! Город разделяется на две части, каждая поддерживает свою команду.
        Вон те, которые наши бойцы из коряков и чукчей - это одна, а работники верфей составляют другую. Они уже несколько лет так соперничают. Моряки тоже пытаются собрать свою команду, но они постоянно в плавании, а потому пока игра у них плохо получается. Возможно, заодно с вашими людьми, Ипполит Семенович, дело пойдёт веселее.
        Степанов пожал плечами. В это время на горе мелькнул отблеск карманного зеркальца, которым мы снабдили Санька Малого. Случись что-то серьезное наблюдатель запалил бы костер с густым дымом, а зайчик от зеркальца или свеча, если дело происходило ночью, означали лишь некое происшествие, требующее повышенного внимания.
        Тем не менее Полпуда взял деревянный молоток и несколько раз сильно ударил по обломку от разорванной бронзовой пушки, который подвесили на смотровой башенке в качестве била. Гул наполнил окрестности, Ватагин свистнул, его парни бросили игру. Морякам сразу остановиться не удалось, они еще с минуту гоняли мяч без противодействия соперника. И то сказать, за весь первый тайм им редко удавалось заполучить его. Наконец, игра встала. Посмотрев на гору футболисты не увидели дыма, но гвардейцы с камчатскими послушно потянулись к крепости, а моряки попрыгали в лодку и погребли к шхунам.
        Некоторое время даже с дозорной башенки ничего не удалось разглядеть. Ни на воде, ни на суше. Однако вскоре причина тревоги прояснилась. Со стороны Молокаи показался парус, похожий издали на семечко череды. Потом стало видно каноэ с легким аутригером и единственным гребцом, что было необычно для здешних мест. Лодка пристала довольно далеко от нас, в районе Вайкики. Я наблюдал через подзорную трубу, как туземец убрал парус, вытащил каноэ на песок и, даже не взглянув в нашу сторону, убежал в горы.
        - Что-то назревает, - сказал я, складывая трубу.
        - Можно и так сказать, - ответил мрачно Степанов.
        На следующий день крепость посетил важный гость. Сам он был одет во что-то вроде тоги, голову венчал странный головной убор - нечто среднее между армейской каской и карнавальной маской. Воины, что его сопровождали, напротив, красовались голыми мускулистыми торсами. Как это уже повелось ни с кем из европейцев или азиатов, вождь в разговор не вступал, да и со своими соплеменниками говорил лишь через одного из охранников.
        Я было решил, что это сам Каха Хан, которого так и не довелось прежде увидеть, но Степанов покачал головой.
        - Это ихний верховный шаман Пулу-пулу. Демоново отродье. Беньовский с ним как-то еще разговаривал, а я не могу. Режет людей, точно скотину. Во имя богов своих поганых. Там выше нашего острога как раз одно из его капищ. Тьфу! Иной раз воду из ручья боюсь пить, когда они там мессу свою служат.
        Меня слегка передернуло. После многих лет контактов с примитивными культурами я стал относиться к ним без прежнего пиетета или детской восторженности. Конечно было бы превосходно, если бы краснокожие или смуглые братья смогли перерасти варварство, стать частью цивилизации со своими особенностями. Но, положа руку на сердце, сохранить идентичность не удалось даже многим вполне развитым европейским культурам. Глобализм сожрал всех. А консервировать примитивный образ жизни ради каких-то там этнографов или антропологов будущего, означало обрекать на смерть или во всяком случае жалкое существование многие поколения. Рабство, насилие, убийства в бессмысленных войнах, на жертвенном камне, от болезней, запретов глупых шаманов, плохой пищи и голода.
        С другой стороны, цивилизации пока что вели себя немногим лучше дикарей, и я был далек от того, чтобы считать природных жителей людьми второго сорта, устраивая на том основании геноцид. Скорее относился к ним как к Мауглям. Каковыми они в сущности и являлись.
        А ещё нам нужны были люди. Мы попытались создать рядом с примитивным более привлекательное общество и открыть двери для всех желающих. Индейцы, алеуты, канаки станут одним из ингредиентов плавильного котла, сохранив память о предках на страницах книг и рисунках, но отказавшись от старого уклада. Всё равно большинство племён обречены. Все, кто занимает территории пригодные для земледелия, скотоводства, промышленности очень скоро погибнут в неравной борьбе или станут изгоями. На их долю останутся полярные пустоши, безводные пустыни и холодные горы.
        Визит верховного шамана по крайней мере позволил нам прояснить ситуацию.
        - Говорят, что вернулся лазутчик с острова Мауи, - сказал Степанов, выслушав сбивчивые доклады союзных канаков. - Лазутчик доставил весть, что на острове собирается большое войско. Делают запасы, строят лодки. Но против кого Кахе Кили собирает войско, о том неведомо.
        Мы ужинали во времянке под тростниковой крышей, разговаривая и наблюдая за гвардейцами Ватагина. Игру в мяч они прекратили и занялись упражнениями с пушками. Пока без стрельбы, порох следовало экономить.
        - Кахе Кили, это который король трёх островов? - уточнил я.
        - Да. И, пожалуй, самый сильный князец среди всех. Вдобавок он дядя нашего Каха хана. Но вообще все набольшие промеж собой родственники. Что не мешает им совершать вероломства.
        - Презлым платят за предобрейшее?
        - Вроде того.
        - Думаете, этот Кахе Кили может напасть на Оаху?
        - Может быть, может быть, - задумчиво произнес Степанов, прожевав кусок мяса. - А быть может выступит против Калана Иопу, это тот, что на самом большом острове правит. Но важно не что думаю я, а что думает Каха хан.
        - Видать что-то почуяли, - предположил я. - Может про англичан молва до него дошла?
        - Про нас-то наверняка все знают, но никто не бузит, - возразил Степанов. - Нет, тут другое что-то. Тот что на Большом сидит, видать, много силы взял. Там у них ведь свои инсургенты имелись. И он их подавил.
        - Ну, я когда ещё говорил, что война скоро. Вот она и пришла.
        Мы помолчали с минуту. Степанов любил покушать, я же больше налегал на бананы. Затем разлил по стопочкам вискарь.
        - Жаль что третий корабль отослали, - подумал вслух Степанов.
        Мы выпили.
        - Пользы от него здесь было бы немного, - возразил я. - Зато я написал приказчику, чтобы по возможности подкрепление выслал.
        - Вот как? - удивился Степанов.
        На самом деле я ничего не написал, кроме обычного короткого отчета и распоряжений на счет потлача, но теперь собрался подать весточку через Чижа. Подобный трюк я уже наловчился проделывать в острых ситуациях.
        Вышел фокус и теперь. Перехватив «Филимона» на подходе, Чиж забрал письма для передачи Комкову. А пока нёс до конторы, подменил мою записку на новую с просьбой собрать во время потлача человек пятьдесят добровольцев из индейцев и отправить ко мне на Оаху с припасами и вооружением.
        Индейцы во время праздника охотно ведутся на разного рода вызовы и я рассчитывал, что Комкову удастся собрать под мои знамена хороших бойцов. А когда те протрезвеют, им уже честь не позволит включить задний ход.
        Отступление III. Властелин Индии
        ОТСТУПЛЕНИЕ III. ВЛАСТЕЛИН ИНДИИ
        (Текст составлен по рассказам участников, поэтому в нём могут встречаться фактические неточности, преувеличения и странные интерпретации)
        Итак, их армия увеличилась на двух европейских офицеров и туземного сержанта Раша, который быстро (но в сопровождении пары мушкетеров) разыскал в мангровых зарослях своих неудачливых подчиненных и отобрал из них десяток самых способных. Даже с новобранцами отряд Тропинина выглядел куцым для завоевания Индии. Но на большее Тропинин не согласился. Рисковать, что однажды он проснётся, ощутив сталь возле горла, ему не хотелось, да и деньги он пока предпочитал экономить. Неизвестно. как все повернётся. А собрать армию сопоставимую с британской ему бы все равно не удалось.
        Ведомые нечёткими указаниями Раша, шхуны пробирались вверх по мелким и крупным протокам, затопленной пойме. Иногда приходилось пробираться через сплошные заросли, поднимая с ветвей стаи птиц, иногда они выходили на открытую воду и распугивали косяки крокодилов.
        - Крокодилы расплодились неимоверно, заметил Шарль. - Но не испытывая затруднений в пище они ленивы.
        - Чем же они питаются? - поёжился Лёшка.
        - Главным образом бедняками, - хохотнул француз.
        - Крокодилы что же, разбираются в сословиях, или как собаки предпочитают грызть кости?
        - Всё проще. У богатых есть деньги на дрова и масло, чтобы спалить усопших, а беднякам приходиться отпускать покойников в последний путь по упрощённому обряду. Воды Ганга приносят каждый день тысячи трупов. А восемь лет назад во время голода их приносило десятки тысяч, так что нередко из трупов на отмелях возникали заторы. Вокруг стоял такой смрад, что невозможно было дышать. Вот почему мы не пьём здешнюю воду и не едим речной рыбы. При одном её жирном виде меня выворачивает.
        - Неудивительно, что здесь добывают селитру, с таким-то источником органики.
        - Селитру выделывают в пятистах милях выше Калькутты, в Чхапре, - поправил Хельмут. - А сырьё добывают в пещерах, где живут мириады летучих мышей.
        - Значит мышиный помет? Отлично. Я бы прикупил. Тонн десять для начала.
        - Так кто вы, Алексис, естествоиспытатель или купец? - прищурился Шарль.
        - И того и другого понемногу. Вообще-то мне принадлежат верфи, которые строят эти вот шхуны.
        - Суда невелики, - оценил Шарль. - Какой груз они берут?
        - Эти по четыре тысячи пудов.
        - Фунтов? - не понял француз.
        - Пудов. В английских фунтах это будет примерно сто шестьдесят тысяч.
        - Шестьдесят баррелей? - подсчитал француз. - Только-то?
        - Нам в Америке в самый раз. Мы же пушнину возим, а она лёгкая.
        - Ну-ну, а селитру куда грузить собираетесь? Если вам конечно её продадут. На этот товар англичане объявили монополию.
        - Монополию?
        - Вы опоздали явиться в Индию лет на пятьдесят, Алексис, - засмеялся Шарль.
        Местная публика, которую они взяли на борт, вела себя тихо, но Тропинин чувствовал исходящую от туземцев потенциальную опасность. Ещё несколько дней назад они вели пиратский промысел, даже если когда-то и служили солдатами. От греха подальше новобранцев рассадили по пять человек на каждую шхуну и всё равно не спускали с них глаз.
        Поэтому, когда один из оборвышей собрался зачерпнуть чашкой немного воды из бочки, что стояла на палубе для хозяйственных нужд, на него рявкнули сразу четверо или пятеро.
        - А ну назад!
        - Не трогать!
        - Осади, парень!
        Тот русского языка не понял, но интонации заставили его остановиться. Тропинин подозвал Раша.
        - Передай своим. Сырую воду не пить!
        Тот пожал плечами и перевел. Вскоре подошел с котелком Босый и молча налил в чашку оборвыша кипяченой воды.
        - У нас запрещено пить сырую воду, если только она не из горного ручья или ключа, - пояснил Тропинин французу и немцу. - Чистота залог здоровья!
        - Не сказать, чтобы ваша чистота могла соперничать с английской, - пробурчал Хельмут, кивнув на покрытую большими и малыми смоляными пятнами палубу.
        - Наша чистота заключается не в белизне палуб, - сказал Тропинин. - А дёготь, кстати, отличное средство против микроскопических организмов, которые вызывают кожные болезни.
        - Вот как? - удивился Шарль.
        - Эти организмы повсюду! Ещё Левенгук убедительно проиллюстрировал это. И эти организмы, поверьте, не сидят без дела. Они жаждут вцепиться в ваши жизнетворные органы, точно свирепый хищник.
        Поэтому у нас запрещено есть немытые фрукты. Запрещено есть сырое мясо или рыбу. Мы даже тратим пресную воду, чтобы помыть руки с мылом перед каждым приемом пищи. А раны, даже пустяковые порезы, обязательно обрабатываем алкоголем.
        - У вас слишком много запретов и предписаний, - заметил с улыбкой Шарль.
        - Зато мы большей частью избегаем лихорадок, холеры, дизентерии. Всех тех прилипчивых болезней, что победили не одну колониальную армию.
        На шхунах с самого начала похода все строго употребляли только кипячёную воду, пищу готовили на огне и (на радость староверам) ели каждый из своей посуды. Тропинин намеревался заставить придерживаться этих правил всех новичков, не исключая и офицеров.
        - Поверьте, - сказал он. - Большинство болезней проистекает от плохой воды.
        - А, допустим, чума? - поинтересовался Хельмут.
        - Чуму распространяют блохи, что живут на крысах. Не подпускайте их к себе и не заболеете. Тиф распространяют вши. Следует чаще мыть тело и менять одежду.
        - Оспа? - спросил Шарль.
        - Мы все привиты от оспы.
        - Болотная лихорадка? - не унимался француз.
        - Её распространяют комары. Если укусят больного, а после здорового. Но комары не летают слишком далеко. Просто не живите в местах, где царят болезни, защищайте комнаты от москитов. Мажьтесь отпугивающими мазями. И вы сведете к минимуму риск.
        - Вы всё же великий натуралист, Алексис! - восхитился Шарль. - Хоть и купец.

* * *
        Скоро мангровые заросли кончились, акватория разделилась на узкие протоки, которые обычно заканчивались болотцем или озером. Берега были насыщены влагой, как губка, лишь изредка попадалось то, что можно назвать сушей.
        Вместе с тем экспедиция углубилась в относительно населённые места. Иногда им встречались затопленные деревни и шхуны проплывали по улицам точно гондолы в Венеции. Там где наводнение пощадило деревни, местность выглядела не многим лучше.
        Всюду царило запустение. Это не могло быть следствием известного великого голода. За десять лет пустующие деревни должны были или исчезнуть под натиском джунглей или заселиться вновь. Но деревни стояли так, будто их бросили от силы пару месяцев назад.
        - Монополия, - сказал Шарль. - Всё дело в монополии. Здесь ещё можно купить индиго, рис, хлопок. Но самую прибыльную торговлю опиумом, солью, селитрой и бетелем англичане давно захватили. Ко всему прочему они обложили жителей крупным налогом, чтоб возместить расходы на войну. Многих довели до разорения. Люди бросают всё и уходят.
        - Почему не поднимут бунт? Их же много!
        - Бенгальцы никогда не восстанут, Алексис, запомните это. Они не воинственны. Их нет даже среди сипаев. Наш Раш и его парни, все они с запада или с севера. А бенгальцы предпочитают брать хитростью, а не силой. И когда не получается увернуться от схватки, они или умирают с улыбкой на лице, или уходят.
        - Куда?
        - Кто на север или на восток, туда, где ещё властвуют местные князья. Торговцы все больше предпочитают порты Кромандельского берега. Я и сам бы ушел в Маэ, если бы мог. Там Франция пока ещё сопротивляется. Хотя, не знаю, долго ли им осталось…
        Шарль вздохнул.
        - Давайте лучше к нам. - предложил Тропинин.
        - Я и так уже отправился с вами, Алексис.
        - Я имею в виду Америку. Там всегда найдётся место предприимчивому человеку. Не всегда же вам быть солдатом? Заведете виноградники или конезавод, или наладите сбор устриц на отмелях, или откорм гусей для фуа-гра. Что вам больше по душе?
        - Фуа-гра? - усмехнулся француз. - Так вы там неплохо живёте?
        - Неплохо. Вон видите матроса, - Тропинин показал на Босого, который строго говоря, занимал должность помощника, то есть подшкипера, хотя и не нашёл времени закончить курсы Ясютина. - У него, представьте себе, особняк в центре города. А рядом стоит особняк нашего китайца Шэня. И капитан наш само собой не в хижинке обитает. И капитан Нырков с «Мефодия». Все они люди богатые. Хотя одни ходят шкиперами, а другие простыми матросами. Расстрига служит учителем, у него свой скромный каменный дом. Отец нашего гардемарина - офицер, выходец из сибирских туземцев. А Незевай славен тем, что в честь него назван наш виски. Он заведует винокурнями.
        - Вот как?
        - Конечно так живут не все. Кому как повезет. Но возможностей много. Страна только развивается.
        - И что у вас нет нищих, пропойц, воров?
        - Все есть, как без этого. Но в тех местах трудно стать нищим. Есть лентяи и бродяги, которые просто не хотят много работать, а на пропитание им хватает случайных заработков. Пропойцы тоже встречаются, но с каждым годом всё реже. Как только мы обеспечили людям нормальную жизнь, они перестали спиваться. А воров мы просто выдворяем из колонии. Сибирь-то рядом, хе-хе!

* * *
        День за днём они проплывали мимо брошенных деревень, заросших бамбуком или тростником рисовых полей. Если же попадались жилые места, то их обитатели старались меньше попадаться на глаза проезжим.
        Время не было потрачено в пустую. Новобранцы учили язык хотя бы в пределах необходимого для боевых заданий. Хельмут и Шарль просвещали Тропинина на счет местной торговли, культуры и политической обстановки. Он только теперь осознал, как мало знал об Индии в целом и о колониальной торговле в частности.
        - Вы хотите взять Индию с наскока? - вопрошал Шарль. - Напрасно. Вы сильно ошибаетесь, если полагаете будто можно просто купить товар, предложив в обмен свой. Здесь так не торгуют Алексис. Вернее тот, кто так торгует, имеет мизерную прибыль, а то и вовсе разоряется. В Индии принято давать аванс местным поставщикам, чтобы они заплатили вперед фабрикантам, сборщикам, крестьянам. И тогда вы загрузите полные трюмы по низкой цене и товаром лучшего качества. А тот, кто покупает по наличию, довольствуется жалкими остатками низкого качества притом по завышенной цене. И в Китае, кстати говоря, дела обстоят похожим образом.
        Поэтому англичане и обошли всех остальных, что могут позволить себе платить вперед. Их аванс защищён войсками. У всех прочих европейцев есть лишь небольшие гарнизоны для охраны, но не для влияния. А теперь Гастингс пошёл дальше и подчинил себе страну полностью. Несколько лет назад он приказал повесить махараджу и все, наконец, осознали, чья здесь власть.
        Тропинин нахмурился. Индия всё больше переставала ему нравиться. Заметив перемену настроения, Шарль усмехнулся.
        - Но вам повезло, Алексис, - сказал он. - Сейчас самый удачный момент, чтобы ухватить свой кусок пирога. Система, выстроенная Гастингсом, подмыта со многих углов. Восстания на юге, европейская война, местные интриги, не говоря уж об интригах в самой Достопочтенной Компании. Тут и не скажешь, что для него страшнее - маратхи или «товарищи» заседающие в совете. Вроде Френсиса.
        - Что за Френсис?
        - Он интригует с самого приезда. Изначально в совете их было трое и они держали против Гастингса большинство, но двое недавно умерли, что по сути, спасло его положение. А сейчас всё зависит от решения правления Компании в Лондоне. Френсис претендует на место губернатора, у него может получиться.
        - А маратхи?
        - Что ж, британская администрация разделена на три части, между которыми нет сухопутного сообщения. Но Гастингс отвечает за все три. Он сам настоял на этом. И теперь не может быстро помочь тем или другим. Он не знает, чем закончится кампания армии Эджертона в Бомбее. Победой? Тогда можно бросить войска на другое направление. Поражением? Тогда нужно срочно собирать новую силу.
        Он находится в состоянии неуверенности, а тут появляетесь вы с целой империей за спиной. С тем весом, который можете бросить на чашу весов. На его чашу или чашу его противников. Вы можете стать соломинкой, что сломает ему хребет или сломает хребет его врагу. Тем более, что твёрдых законов здесь еще не установлено. Право силы важнее.
        - Вы узнали все это прячась на острове?
        - Не поверите, но карьера Гастингса началась ровно с того же, - засмеялся Шарль. - Вы даже не представляете, сколько всего можно узнать, находясь в дебрях дельты.

* * *
        Парусами капитаны больше не пользовались. Шхуны продвигались большей частью при помощи шестов. Иногда приходилось спускать лодку, чтобы завести верп или высаживать на берег отряд, чтобы он отыскал путь и просто дотащил корабли на буксире к нужному месту. В отряд назначали новобранцев во главе с Рашем. Пусть отрабатывают пайку, рискуя шкурой. Крокодилы не дремали и могли атаковать человека в любой момент даже при большом скоплении народа. Они были не столь умны, как тигры, что прятались от людей, если силы были не равны. Тем не менее, на ночь шхуны бросали якорь подальше от берегов и ветвей деревьев. Так всем казалось безопаснее.
        Несмотря на опасения Тропинина им так и не пришлось прибегнуть к волоку, хотя некоторые переходы из озерца в озерцо были близки к такому понятию. Скорее шхунам угрожала опасность завязнуть в топкой грязи.
        Но обошлось. Проплутав в лабиринте дельты и затопленных земель около недели, флотилия вышла на покрытый туманом водный простор.
        - Хугли, - объявил Раш с чувством выполненного долга и немалым облегчением.
        И то сказать, это было условием его освобождения от петли за пиратство.
        - Паруса ставить! - распорядился Яшка.
        Одноимённую английскую факторию прошли рано утром в тумане. А чуть позже оказались в виду довольно крупного города Чинсура, над главным зданием которого трепыхался голландский флаг с вензелем VOC. Обыватели просто опешили, когда флотилия пальнула салютом из пушек, а затем по просьбе Тропинина Яшка и Софрон подняли российские флаги.
        - Голландская торговля в упадке, - сказал Хельмут. - Англичане вернули им Чинсуру, но наладить прежние торговые связи не просто. Купцы прозябают на местной рознице. А корабли из Европы приходят всё реже.
        После некоторого промедления со стены небольшого форта или вернее того, что осталось от форта, выстрелила пушка. Выстрелила она холостым, что означало скорее приветствие, чем приказ остановиться. Лёшка, однако, направил флотилию к берегу.
        Тот как и везде оказался топким и грязным, но ближе к центру города его обваловали, укрепили брёвнами и камнями. Рядом была устроена пристань, возле которой стояло несколько мелких лодок. И ни единого морского судна ни у пристани, ни на рейде.
        То ли услышав выстрел, то ли увидев корабли, на набережную вывалила, наверное, половина населения города, во всяком случае половина его европейской части.
        С лёгкостью, словно они плыли на моторном катере, Яшка притёр «Кирилла» к причальному столбу. Течение здесь почти не ощущалось, так что в якоре потребности не возникло. Обмотав вокруг столба канат, Босый притормозил корабль, а Лёшка соскочил на дощатый настил.
        - Господа, мы тут несколько заплутали, - обратился Тропинин на английском. - Не подскажите, как попасть в Банкибазар?
        - От Банкибазара остались одни головешки, - после некоторого промедления ответил голландский офицер.
        На нём были белые бриджи и синий мундир с красным подбоем.
        - Эти головешки принадлежат мне! - с пафосом заявил Лёшка.
        - Вы русский? - усомнился тот.
        - Абсолютно! Так мы правильно двигаемся?
        Голландец кивнул.
        - Вы с верховьев? У вас есть товар? Какой? - спросили из толпы.
        - Нет, мы прямиком из Америки. Товар есть. Главным образом пушнина. Но пока мне нужно достигнуть места назначения. Я нанесу визит позже.
        Люди немного опешили. Возможно не все понимали его английский или английский вообще.
        - Кстати, не видели здесь англичан? - спросил Лёшка. - Меня пугали их несметными ордами, но пока что нам ни один красный мундир не попался.
        - Чуть ниже по реке вы увидите их в достаточном количестве, не без мрачного сарказма заметил офицер.
        Проплыв три мили вниз по реке они увидели следующий город.
        - Шандернагор. Лунный город, - сказал Шарль. - Во всяком случае мне сказали, что так переводится название с местного диалекта.
        - Не желаете к своим?
        - Нет. Разве вы не видите солдатские пикеты, Алексис?
        - Но они в серых мундирах! Я-то полагал, что британская пехота носит красные.
        - В Европе, - уточнил Шарль. - А здесь они надевают такой мундир лишь на поле боя или на параде. Во время марша или патрулирования сипаи предпочитают серый цвет. - Он задумался. - У ваших бойцов, кстати, тоже странные одежды. Какого они цвета не возьмусь утверждать, но меня поразило, что они все в разводах. Неудачная покраска?
        - Нет, - ответил Тропинин. - Это сделано нарочно с помощью чайного отвара и луковой шелухи.
        - Нарочно?
        - Да, так бойца меньше видно на местности.
        - Но какой в этом смысл?
        - Мы не воюем строем, Шарль. У нас просто нет столько людей, чтобы выстраивать их в колонну или линию.
        С набережной выстрелила пушка. Это была лёгкая полевая пушка на лафете с большими колёсами. Но шхуну при удаче могла потопить и такая.
        - Ответить? - спросил Яшка.
        - Сохраним гордое молчание.
        - Они донесут начальству в Форт Вильям еще до того как вы найдете свой Банкибазар, - сказал Хельмут. - По левому берегу проложена хорошая дорога, всаднику несколько часов ходу.
        - Или они просто отправят лодку, - добавил Шарль.
        Лодок вокруг действительно появилось много и самых разных - рыболовных с сетями, торговых, везущих груды стопок, тюков, фруктов, пассажирских с парусиновыми навесами на корме и совсем уж странных корабликов с развешенными всюду цветочными гирляндами и носовыми фигурами в виде сказочных существ, точно это платформы на карнавале в Рио. Различить, которая из лодок везёт гонца, было бы невозможно. Вряд ли британцы пошлют европейского солдата в заметном мундире. А если бы и послали, Тропинин не стал бы первым идти на конфликт.
        Теперь не только река наполнилась многолюдьем, весь правый берег представлял собой сплошную череду деревень, городков, поместий, переходящих одно в другое. Левый берег выглядел более диким, заросший лесом из кустов, обыкновенных деревьев и остролистых пальм.
        Не совсем так представлял себе Тропинин Индию, стонущую под пятой британцев. А где война? Где марширующие отряды, блок посты, патрульные корабли? Где пороховой дым? Такое ощущение, что все живут, как прежде.
        - Где-то здесь еще должны быть ещё и датчане? - спросил он.
        - Чуть ниже вашего Банкибазара, - ответил Шарль. - Для местных это Серампур, но датчане назвали город Фредерикнагор в честь одного из своих королей. Их индийская компания разорилась. С прошлого года город принадлежит короне. Там, кстати, говоря неплохо. Их нынешний губернатор позволяет свободно селиться, вести торговлю европейцам и местным. Никаких притеснений. Городок спокойный и тихий. Но прибыли особой там не получишь и для таких как я работы нет.
        Через пару часов и двенадцать миль пути, они приблизились к очередной излучине.
        - На правом берегу вилла Гаретти, - показал Шарль. - Во времена мира здесь проживал наш губернатор Шевалье, принимал друзей, офицеров, соседей. Включая и Гастингса. Возможно бедолага и теперь сидит тут под домашним арестом. Ну, а на левом берегу, Алексис, ваше имение!
        У Тропинина ёкнуло сердце. Он очутился в одном шаге от воплощения своей мечты. Вот только разглядеть её было сложно. Пальмы, деревья, высокие кусты покрывали берег сплошной стеной. Ни намека на строения, факторию или пристани. Но вот шхуны приблизились и в зарослях появился просвет. Мелкая речушка вливалась здесь в Хугли почти под прямым углом. Над ней явно поработали инженеры - слишком уж ровными и прямыми выглядели берега, даже несмотря на эрозию и наступление леса. Сейчас, в период большой воды речка казалась достаточно полноводной, чтобы можно было завести туда шхуны. Но в межень скорее всего она пересохнет или превратится в небольшой ручей.
        Шхуны осторожно зашли в устье притока и встали. Здесь можно было крепить их прямо к стволам деревьев.
        Тропинин распределил силы. Туземный отряд Раша во главе с Хельмутом он отправил исследовать окрестности, Яшку с моряками оставил на шхунах, а сам с мушкетерами и Шарлем направился к развалинам.
        Среди развалин жили какие-то бродяги. Завидев, что со шхун высаживаются люди, они убежали. Тропинин решил их не преследовать. На миг он вновь ощутил себя мальчишкой. Развалины, клады, джунгли - все это он представлял себе когда-то читая приключенческие книги. А теперь стал частью истории. Затем вернулось чувство ответственности, а наваждение исчезло.
        Фактория лежала в руинах. От форта или батареи сохранился только размытый земляной вал и заросший кустами ров. Казармы, склады, дома, хлева сгорели или были разрушены.
        - Британцы посадили своих чиновников на десятках местных рынков, - заметил на это Шарль. - А на которые не смогли посадить, те закрыли. Закрывают же они рынки вот таким вот надёжным способом.
        Главная резиденция, однако, почти уцелела. Она представляла собой нечто похожее на гостиный двор. Одноэтажное здание в плане имело форму каре. Фасад, что смотрел на реку, прорезали десять высоких окон и скромное крыльцо с колоннами посредине. По периметру плоской крыши шла балюстрада. Над входом Тропинин увидел барельеф с двуглавым орлом.
        - Отлично! - заявил он с деланным оптимизмом. - Не придётся менять.
        Конечно, это был орёл Священной римской империи. Но грубые очертания изображения делали его годным для любой вольной интерпретации.
        С трудом открыв перекосившуюся створку двери, они осторожно вошли внутрь. Здесь пахло гнилью, сыростью и дерьмом. Пол по большей части был земляным. В нескольких местах сохранились следы настила. Подпираемая множеством колон плоская крыша частью обвалилась, частью просела. Внутренний дворик, организованный на манер патио, оказался расположен не по центру строения, а был как бы сдвинут немного в сторону. Из-за этого меньшая из частей здания представляла собой череду небольших комнат, а большая - довольно просторный склад, разделенный на три помещения.
        - Место удобное, - сказал вернувшийся из разведки Хельмут. - Если обновить ров, то здание будет легко защитить. Там кажется осталось что-то от прежних фортификаций. А деревья вокруг лучше вырубить, чтобы очистить пространство. Но где мы возьмём столько рабочей силы?
        - Найдём, - отмахнулся Лёшка. - Всему своё время. Давайте-ка для начала наведем здесь порядок. Проверим, нет ли тут каких змей или скорпионов?
        Подчиненные Раша взялись за дело. Вскоре несколько комнат очистили от мусора, укрепили окна ставнями, поправили крышу. Со шхуны принесли железную печку и выведя трубу наружу, растопили, чтобы теплом и тягой освободить комнаты от затхлого воздуха и сырости.

* * *
        Обустройством они занимались следующие несколько дней. Рубили деревья, обновляли ров, устраивали пристань, чинили главное здание.
        По докладу Раша неподалёку стояла деревенька под названием Наваб Ганж. По бенгальским меркам небольшая - сотни в две жителей. Прошедший голод почти не затронул её в смысле смертей, но население порядком обнищало из-за поборов новых властей.
        - С ними и начнём торговать, - объявил Тропинин за завтраком. - А то наша солонина уже начала пахнуть.
        Местной дичи разведка раздобыла немного. На долю офицеров и капитанов пришлась пара куропаток и какая-то зелень, похожая на кинзу.
        - Вот увидите, Алексис, они побояться, - сказал Шарль, выковыривая зубочисткой остатки птицы.
        - Страх - дело не постоянное. К нему привыкаешь.
        - К петле привыкнуть сложно.
        - Верно. Какие у британцев пушки?
        - Полевые шестифунтовые.
        Тропинин подошел к оконному проему и осмотрел толщину стены.
        - И какую стену пробьет ядро такой пушки?
        - Смотря с какого расстояния. Но если они будут бить с той стороны ручья, то шести кирпичей должно хватить.
        - А здесь четыре. Нужно добавить ещё, - подумал Тропинин вслух.
        - Британцы брали крепости, высеченные из скал, имейте это в виду, Алексис.
        - Они брали их, потому что там скрывались огромные богатства. Для чего будут брать нашу?
        Кирпичей у них, однако, не было.
        - Раш, отправляйтесь в деревню, - распорядился Тропинин прямо через окно. - Передайте, что я буду платить по шиллингу за каждую сотню плетёных корзин. Дно в них делать не нужно.
        Несмотря на ранее время он достал бутылку виски и добавил в кружку с кофе. Вопросительно взглянул на француза, тот кивнул.
        - У меня в документах ещё значится селитряная фабрика в Баракпоре, сказал Тропинин, перебирая документы.
        - Это в трёх милях ниже по течению. Приходилось бывать там.
        - Покажете?
        - Давайте прогуляемся. Только прихватите с собой десяток ваших хм. мушкетеров. Здесь могут водиться тигры. И душители. Вы знаете про душителей?
        - Последователи культа Кали?
        - Именно. Тут рядом несколько храмов в её честь, да и Калькутта так названа не спроста. А та публика, что сбежала из ваших развалин при нашем появлении, показалась мне подозрительной.
        Дорога (это была именно дорога) заняла не больше часа. На месте селитряной фабрики они обнаружили такие же жалкие развалины, как и в Банкибазаре. Уцелело лишь несколько сараев. Рядом с ними из земли торчал длинный столб.
        - Зачем он здесь? - удивился Тропинин. - Флагшток следовало бы ставить у главной конторы.
        - Это мачта, - сказал Шарль. - До ваших владений она не имеет касательства.
        - Мачта? - удивился Тропинин. - В смысле корабельная?
        - Да. Это своего рода символ расплаты за бомбардировку нашего Форт д’Орлеан в Шандернагоре в пятьдесят шестом году. Мачту сняли с британского корабля «Кент» о шестидесяти четырёх орудиях. Он был флагманом эскадры. Во время боя наши смогли хорошенько его потрепать. Капитан был ранен, капитанскому сыну оторвало ногу и он вскоре умер. Корабль так и не дошёл до Калькутты. Ему оставалось ещё шестнадцать миль. Именно здесь «Кент» выбросился на берег. Команда разместилась в ваших сараях, они тогда уже были развалинами, а с корабля сняли лишь эту мачту. Адмирал Ватсон умер на следующий год. Не знаю, были тому причиной ранения или лихорадка.
        - Хорошие времена были?
        - В этих местах, Алексис, для французов не было хороших времён.

* * *
        Англичане не реагировали на иностранную экспедицию больше недели. Тропинин даже немного обиделся, неужто его не воспринимают всерьез? К тому же ему хотелось побыстрее отделаться от поручения капитана Кука и его офицеров. Толстая пачка писем висела грузом невыполненных обязательств. Он, конечно, мог сам отправиться в Калькутту, или поручить это дело кому-то из доверенных лиц. Но не хотел. Наличие важной почты следовало разыграть, как главный козырь. Побить им какой-нибудь ход британцев. Вот только пока никто не спешил сдавать карты.
        Что ж, письма в эту эпоху шли медленно, от нескольких лишних дней они не испортятся. А тем временем его парни стахановскими темпами возводили вокруг фактории лёгкие укрепления. Склоны старого рва подровняли, кусты и деревья вокруг вырубили, а их стволами усилили крышу. Достаточно, чтобы она выдержала небольшой габион, устроенный вдоль балюстрады, за которым разместились стрелки и вертлюжные фальконеты. Такую же защиту из засыпанных землей корзин построили перед стенами, но здесь уже поставили шестифунтовые пушки, снятые с кораблей. Окна главной конторы, частично заложенные камнем, представляли собой последнюю линию обороны.
        Неподалеку отрыли колодец и хотя вода в нем пахла болотом, она была все же чище то, что текла в речушке, и тем более в Хугли. Тропинин приказал кипятить и такую, а также заказал Раш прикупить древесного угля, чтобы соорудить фильтр.
        Фактория быстро приобретала черты обжитого места.
        Что до экономической части экспедиции, то она пока что развивалась ни шатко, ни валко. А вернее не развивалась никак. Тропинин рассылал солдат из отделения Раша по окрестным деревням с вестями о возобновлении старого базара, приглашал пожаловать с товаром, обещал работу, заказы. К фактории иногда приходили любопытные (часто весьма подозрительные личности), но никто не оставался, не ставил лавку или мастерскую, хотя место вокруг было достаточно, а Тропинин обещал самые льготные условия.
        - Раньше, когда рядом жил наваб, здесь проходила крупная ярмарка, - доложила вскоре разведка. - Торги начинались в конце сезона дождей, в августе или сентябре и продолжались до Джанмаштами.
        - Что за зверь?
        - Местный языческий праздник, - пояснил Раш, пожимая плечами.
        Его самого местные обряды нисколько не трогали.
        - Ну, так быть посему. Как дожди стихнут, откроем ярмарку.
        Теперь глашатаи делали акцент на Джанмаштами и традиционной ярмарке. Возможно именно слух об этом заставил британцев зашевелиться.

* * *
        Однажды днём по Хугли приплыла большая лодка с десятком смуглых гребцов, отрядом столь же смуглых солдат в красных мундирах, офицером и чиновником европейского вида. Похоже администрация решила не опускаться до переговоров.
        Местные предупредили о визите британцев заранее. Лодка сделала остановку в Баракпоре, а пока гребцы отдыхали, молодой бенгалец успел добежать до фактории, где обменял информацию на законную рупию (вернее два шиллинга) за труды. Политика пряника принесла первые плоды.
        - Не обольщайтесь, они продадут вас точно так же, если представится случай, - заметил на это Хельмут.
        Яшка успел поднять якоря и отвести обе шхуны на противоположенный берег Хугли, поближе к датскому Серампуру. С ним ушло и большинство моряков. Остальные распределились по боевым позициям, а Тропинин с группой офицеров поднялся на крышу.
        Если бы британцы выслали батальон, тот смог бы доставить им неприятностей. Но они слишком уверовали в собственные силы. Отправили неполный взвод. Даже пушек не взяли.
        - Словно против крестьян каких-нибудь выступили, - недовольно заметил Шарль. - Итак, у нас появился шанс задать британцам хорошую трёпку! Единственный шанс, так как в следующий раз их придет больше. Но зато сейчас, Алексис, вы можете заказать любое блюдо. Подать ли вам англичан жаренными, или тушёными, порезанными на ломтики или порубленными в лапшу.
        - Вы предлагаете блюдо, подразумевая, что, отведав его, мы вскоре сами окажемся на вертеле. Это называется задать корма бычку.
        - Браво! - оценил Шарль. - Но что же вы предлагаете?
        - Я постараюсь вступить в переговоры, - пожал Тропинин плечами. - У нас пока слишком мало сил для настоящей войны.
        - Не имеет значения, сколько у вас сил, - отмахнулся хмурый как всегда Хельмут. - Вы, Алексей, поставили факторию в пяти почтовых милях от главной конторы британцев во всей Индии. Думаете они спустят такое? Это все равно что поставить часовню в Мекке или синагогу на Ватиканском холме в Риме. Если вы прогоните взвод, они пришлют роту, прогоните роту, пришлют батальон или полк.
        - Зачем же вы присоединились к нам? - удивился Тропинин.
        - Мне не хотелось оставаться на том острове одному. К тому же в случае неудачи мы всегда можем прорваться на ваших шхунах к океану. Всего-то нужно подгадать отлив и подходящий ветер. А там хоть к французам в Маэ, хоть к португальцам в Гоа. Хотя конечно и те и другие католики и нашего брата не любят. Есть ещё Цейлон, но там жарковато.
        Пока Хельмут ворчал, Тропиинин осмотрел позиции, прошелся вдоль балюстрады.
        - Если дело дойдёт до стрельбы, выбивайте туземных солдат прежде всего сержантов, - приказал он мушкетерам. - Белых не трогайте.
        - Напротив, - возразил Хельмут. - Было бы разумней укокошить всех белых. Без грамотных офицеров мы легко разобьём отребье.
        - Если бы мы сражались с туземным войском, я бы так и поступил. Но мне нужно будет чем-то торговаться с британцами. И лучше торговаться пленниками, чем трупами.
        - Англичане не любят капитулировать, - заметил Шарль. - Если уж им понадобится повод к войне, они и последнего сипая выдадут за лучшего сына Англии.
        - Ну, так, а русские, скажу я вам, не любят сдавать крепостей.
        - Рад за вас, но одного лишь высокого духа тут недостаточно.
        - У меня есть рекомендации и пачка писем от английских моряков. Это хороший повод для переговоров. Но прежде мы должны показать, что располагаем силой.
        Хельмут кивнул и поспешил вниз. Батареей из четырех шестифунтовок командовал гардемарин Чижов. Ну как командовал? Все старики, что стояли за пушками - Слон, Дышло, Незевай, Хавьер, Расстрига - делали вид, что ему подчиняются. А немец собирался прикрывать батарею вместе с солдатами Раша.
        С приближением британского отряда, все те немногие местные, что поставили палатки и шалаши в ожидании ярмарки, сорвались точно торгующие на улице российские бабушки при появлении милиционера.
        Ворот, как и ограждения, соорудить ещё не успели. Каждый вход на площадь обозначался парой кольев в человеческий рост, на которые парни повесили глиняные горшки. Это они сделали с умыслом. Когда британский отряд поравнялся со входом прозвучало два выстрела и оба горшка разлетелись мелкими брызгами. Дистанция была велика для прицельной стрельбы из мушкетов - около двух сотен метров, но мушкетеры Эскимальта только назывались мушкетерами. Они были вооружены штуцерами, слегка доработанными Тропининым (полая пуля, кольцевой прицел, сошки) ради большей скорострельности и точного боя.
        Чиновник в черном сюртуке и шляпе, похожей на короткий цилиндр, аж подпрыгнул и тут же нырнул за спину ближайших солдат. Молодой офицер в красном камзоле и двууголке даже ухом не повёл. Он вытащил клинок, поднял его к небу и выкрикнул приказ. Солдаты рассыпались, образовав жиденький строй. В будущем именно индийские полки британцев первыми сменят цвет мундиров на защитный хаки, но пока англичане и сипаи расхаживали в ярко-красном.
        - Тонкая красная линия, - произнёс Тропинин.
        - Что? - не понял Шарль, который в это время занимался осмотром фальконетов и подсчетом зарядов.
        Тропинин перевел метафору на английский. Тонкую красную линию, ещё не воспели романисты и беллетристы, но красный цвет мундиров у многих народов ассоциировался прежде всего с британской пехотой.
        - Весьма поэтично, - согласился француз, ковыряясь в запальном отверстии.
        - Но вы вроде бы говорили, что они ходят в сером в обычные дни.
        - Это означает, Алексис, что день необычный, - Шарль отковырял кусок ржавчины или грязи, или нагара. - Они собираются построить взвод на вашей площади, зачитать прокламацию и, возможно, повесить кого-нибудь для острастки. Эта пушка никуда не годится, Алексис. В запальное отверстие скоро руку можно будет просунуть. Нужна втулка.
        - Эй, у пушек! - крикнул Тропинин вниз. - Если что стреляйте по их правому флангу, который от нас слева. Короче, туда, где нет европейцев.
        Линия медленно приближалась к главной конторе. Солдаты уверенно шагали по площади столь ровной, точно её подготовили для игры в крикет. У Тропинина скребли на душе кошки. Несмотря на браваду, он сильно опасался предстоящей стычки. Всё же это были чёртовы англичане, правители морей и половины земного шара. И они считали эту территорию своей.
        - Поднимите флаг, - распорядился Лёшка.
        Один из мушкетеров потянул за веревку и на коротком флагштоке над крышей поднялся российский триколор. В некотором роде это было самоуправство. Но империя была далеко и риск показался Лёшке оправданным. Не то чтобы флаг произвел на британцев впечатление. Они продолжали шагать и прошли около двух третей пути, когда Тропинин решил начинать.
        - Ещё один шаг, джентльмены, и я прикажу открыть огонь из пушек! - крикнул он.
        - Выкатить орудия! - приказал внизу тонкий голосок Чижова.
        Из проемов между корзин с песком высунулись пушечные стволы.
        Британский офицер приказал солдатам остановиться. Он не ожидал встретить здесь артиллерию. Но и отступить гордость не позволяла. Некоторое время у него похоже заняли расчеты оставшейся дистанции, возможных потерь от картечи, вероятности ворваться на габион хотя бы с половиной отряда.
        - Кто вы такой? - крикнул он, наконец.
        Услышав англичанина, встрепенулся Шарль, который все ещё инспектировал фальконеты.
        - Это вы, Роберт? - высунулся он из-за укрытия. - Я узнал вас по голосу.
        - Шарль? - удивился офицер. - Что вы забыли у этих разбойников?
        - Разбойников? Это русские, Роберт, и по крайней мере они не собираются нападать на наши владения, точно корсары. Слушайте, бросьте пустые угрозы. Поднимайтесь сюда, поговорим, как европейцы с европейцами.
        - Я не веду переговоров с контрабандистами и разбойниками. Эта земля принадлежит компании. Мы не потерпим здесь никаких нелегальных рынков, никаких притонов.
        - Тут вы дали маху. Господин Тропини и капитан Якоб вовсе не контрабандисты. Они настоящие джентльмены. Я лично прочёл документы. У месье Тропини полное право на владение факторией. Даже ваш продажный судья Импи, отправляющий в тюрьму конкурентов, не найдёт ни единой зацепки.
        - Вот пусть суд и разбирается.
        - Но подумайте, Роберт. Если вы атакуете городок, Россия расценит это как пиратскую акцию. Их императрица очень ревнива. Вы же не хотите, чтобы из-за такой пустяковины как Банкибазар, она выступила против вас на стороне Американских колоний и Франции?
        - Об этом пусть думают те, кому положено думать. Король, парламент, правление компании. У меня есть приказ.
        - Не говорите потом, что я вас не предупреждал.
        Молодой лейтенант, кажется, посчитал правильным вступить в бой. Чего нельзя было сказать о чиновнике. Поняв, что ему не угрожает немедленный залп картечи, тот выбрался из-за солдатских спин и принялся в чём-то убеждать офицера. Молодой человек нехотя согласился, отдал приказ по которому солдаты поставили ружья к ноге, а чиновник отправился к главной конторе на переговоры.
        - Внутрь его не пускать! - распорядился Тропинин. - Я сам спущусь.
        Они встретились перед габионом. Тропинин даже не подумал предложить незваному гостю чая или пригласить в прохладную комнату. Перехватил на подходе, рассудив, что незачем прежде времени раскрывать врагу диспозицию.
        - Я владелец этой фактории и подданный Российской империи, - с пафосом произнес Лёшка. - Моё имя Алексей Тропинин. Что вам угодно?
        - Моё имя Фокс, - чиновник приподнял шляпу - Вынужден объявить, что ваше пребывание здесь незаконно.
        - Ерунда у меня есть документы на собственность а также парвана, то бишь разрешение на торговлю, уступленные мне Австрийской компанией, - он вытащил из внутреннего кармана листок. - И вот, пожалуйста подтверждающая бумага от Чарльза Александра австрийского принца, нидерландского стадхаудера, великого магистра и прочая, и прочая. У вас есть сомнения в подлинности подписи и печати?
        Имя если и произвело впечатление на чиновника, то вида он не подал.
        - Прежде всего вы должны спустить флаг и прекратить незаконную торговлю. Что до ваших прав на собственность, то они должны быть верифицированы в Калькутте.
        - Вы можете верифицировать права своих подданных, к коим я не отношусь. Я собираюсь торговать. Иначе в фактории нет никакого смысла.
        - Это невозможно.
        - Послушайте, любезный, я не имею желания обсуждать подобные вопросы с мелким чиновником, который говорит «невозможно». Я хочу говорить с тем, для кого что-то возможно.
        - И с кем же вы хотите говорить?
        - С губернатором Уорреном Гастингсом.
        - Ха-ха.
        - Что за глупый смех? Между прочим у меня с собой депеши для Адмиралтейства, письма некоторым высокопоставленным лицам в Лондоне и рекомендательное письмо к Уоррену Гастингсу. Так неужели я стану передавать их кому попало?
        - И от кого все эти письма? - ухмыльнулся чиновник.
        - Вы что-нибудь слышали о капитане Куке? О его экспедиции? Об этом говорит вся Европа, но возможно сюда новости приходят с запозданием. Так вот он и его офицеры попросили меня об услуге…
        - Вы можете передать письма мне.
        - Дудки! Я вручу их лично Гастингсу. Таковой была просьба капитана. А в противном случае сам привезу их в Лондон. Но тогда они устареют на пару лет, и если, допустим, четвертый граф Сэндвич меня спросит, какова же причина столь неприятной задержки, я не стану скрывать вашей фамилии, мистер Фокс.

* * *
        Официальное приглашение от Гастингса посетить его резиденцию пришло на следующий день. На этот раз всё тот же чиновник обошелся без солдатни. Помимо гребцов Фокса сопровождала лишь пара слуг.
        - Ну, по крайней мере вы получили аудиенцию, - произнес Шарль.
        - И без единого выстрела, что меня особенно радует, - добавил Хельмут.
        Яшка промолчал. Они вчетвером сидели за столом в патио и играли в подкидного дурака. Игре их научил Тропинин, выдав её за любимую игру императрицы.
        - Но вы не можете идти на встречу просто так, - сказал Шарль, осматривая поверх карт его одежду - обычную куртку из оленьей кожи, латанную рубаху, нанковые штаны.
        - Почему же?
        - Это Индия, Алексис. Кстати ваш ход. Вы должны показать свою значимость. Вас должны принести к резиденции в богатом портшезе… это такой инструмент, чтобы нести человека.
        - Паланкин?
        - Паланкин. Кроме того, вас должна сопровождать свита, телохранители, толпа слуг. Слоны, верблюды, лошади, мулы. И всё должно выглядеть роскошно. И носилки, и одежда, и слуги.
        - Театральщина, - Тропинин зашёл с дамы.
        - Театр! - воскликнул Шарль, побивая даму тузом. - Верно! Это именно то, что здесь зачастую важнее реальности.
        - И где же я до завтрашнего дня найду слонов, верблюдов и сонм слуг?
        - Это не проблема, - сказал Хельмут. - Местные крестьяне, полагаю, согласятся сыграть свиту. Правда их лучше помыть и приодеть. А остальное проще всего нанять в Серампуре. Датчане охотно сдают в аренду животных, повозки, портшезы.
        - Серампур на другом берегу реки.
        - Милей ниже по течению есть паром, - сказал Шарль. - Он спокойно выдерживает слона.
        Тропинин немного подумал и покачал головой.
        - Но разве будет выглядеть престижно если я отправлюсь на наемных носилках, в которых протирали задницы бог весть сколько людей. Наверняка они все тут примелькались. И слоны с верблюдами тоже.
        - Хм, - француз кивнул. - В чем-то пожалуй вы правы.
        - Я отправлюсь на лодке с парой слуг. Вот и всё.
        - Можно взять наш ялик, - сказал Яшка.
        - Раш! - крикнул Тропинин. - У меня есть задание для вас.

* * *
        Прежний форт Вильям, превращённый в таможню, располагался рядом с портом. На рейде стояло несколько крупных парусных кораблей и множество речных лодок. Берег оккупировали индусы, совершающие омовения и тут же набирающие воду в большие кувшины. Напомнив еще раз, чтобы не пили речную воду, Тропинин оставил шлюпку на Босого и его моряков. Наверх он поднялся сопровождаемый только Рашем, который неплохо знал Калькутту.
        Столица британской Индии представляла собой, что называется, город контрастов. По одну сторону улицы строились роскошные особняки, настоящие дворцы, лишенные, правда, какой-либо растительности перед фасадом, по другую стояли хижины или даже обычные палатки, возле которых, точно на бивуаке сидели у очагов бенгальцы и прочие азиаты. Чуть дальше располагались старые кварталы, застроенные более скромными, но крепкими домами армян, персов, арабов, местных купцов. Каждое строение имело свой колорит, на первых этажах располагались лавки с красивой вывеской или выставленным на улицу зазывалой. У подъездов богатых домов стояли слуги в ливреях или солдаты. Тут и там безо всякой системы располагались христианские церкви, мечети, храмы местных божеств.
        И улицы, и площадь, на которую вышел Тропинин, выглядели на редкость оживленными. Белые, смуглые, черные мужчины и женщины в разнообразных шляпах, треуголках, двууголках, чалмах спешили по делам или стояли группками, что-то обсуждая. Мимо проезжали телеги, кареты, повозки на огромных колесах, носильщики проносили портшезы. Шагали слоны, верблюды, волы, лошади, мулы. Перевозились из порта и в порт тюки, бочки, стопы, рулоны, ящики.
        Посреди площади на массивном подиуме стоял высокий обелиск. Надпись сообщала, что это памятник погибшим в зловещей Чёрной дыре. Тропинин постоял с минуту в задумчивости. По итогам переговоров он и сам мог оказаться в каком-нибудь её современном аналоге.
        Новый форт располагался ниже по течению Хугли. Огромная лужайка под названием Майдан окружала его с трех сторон. С четвертой была река, которая в этом месте делала резкий поворот к западу. Над резиденцией развивался флаг цвета индиго с тигром, кораблём и неполным Юнион Джеком в углу.
        Возле ворот форта расхаживали пехотинцы Бенгальской армии в белых, слегка желтоватых от пыли мундирах. Жестокая всесильная компания понемногу превращалась в государство. У неё была армия, флот, деньги, бюрократический аппарат, она объявляла законы, взимала налоги и распоряжалась землями. Если не считать далекого лондонского правления, то наверху пирамиды находился генерал-губернатор Уоррен Гастингс. Властелин Индии.

* * *
        Губернатор был лет на десять старше Тропинина, но южный климат и отсталая медицина состарили его чуть больше привычного. Как и многие англичане, что пробыли здесь достаточно долго, он утратил белизну кожи. Она не стала коричневой, как у коренных бенгальцев, но скорее желтой, цвета старого пергамента. От длительного ношения парика или по какой-то иной причине череп губернатора облысел более чем наполовину.
        Видимо он не посчитал гостя важной фигурой, поэтому не стал прикрывать лысину буклями. Он также не посчитал нужным надеть черный камзол, который висел рядом, а принял Тропинина в серебристой жилетке.
        - Так вы встречались с Куком? - спросил властелин и вместо приветствия указал на кресло. - Но где?
        Тропинин сел, стараясь выглядеть вальяжно, но не нагло. Он выложил на стол пачку писем, а рекомендательное письмо протянул Гастингсу.
        - На охоте. Вернее охотился только я с товарищем. На морских выдр, как называют у вас этого зверя. А капитан Кук с капитаном Клерком и господами офицерами проходили мимо, исследуя американские берега. Я помахал им шляпой, они были столь любезны, что спустили шлюпку, и мы чудесно провели время.
        Губернатор осмотрел печать, сломал и быстро прочел письмо. Затем перебрал прочую почту, просматривая адреса. Позвонил в колокольчик.
        Вошел слуга. Индус, но похоже, из тех, что получили британское образование.
        - Добавьте эти письма к моей почте.
        Тот взял пачку, поклонился и ушел.
        - Через неделю в Мадрас уйдёт пакетбот, - произнес Гастингс. - Оттуда корабли компании чаще отправляются в Англию. Думаю, письма достигнут адресатов ещё до середины весны.
        Он посмотрел на Тропинина с большим интересом.
        - Признаться не ожидал здесь увидеть русского. Не считая почты Кука, любопытство стало еще одной причиной нашей встречи.
        - Чем же вам любопытны именно русские? А не, скажем, поляки?
        - По пути в Индию на «Герцоге Графтоне» я познакомился с одной молодой особой, которая родилась в Архангельске. Мне всегда хотелось понять, как мыслят люди, рожденные под сиянием Авроры.
        - Вот как?
        Губернатору удалось его удивить. Откуда здесь мог взяться житель Архангельска, да еще и дама? Впрочем, моряки Московской компании могли очароваться северной красотой… Кто-нибудь из них, допустим, увёз дочь северного сияния в Лондон, а потом нанялся в Ост-Индийскую компанию. Может такое быть?
        Властелин Индии чуть заметно вздохнул, улыбнулся, видимо переживая давнюю встречу.
        - Дело в том, что я не могу разрешить вам вести свободную торговлю во владениях набоба, мистер Тропинин, вернее сказать, в наших владениях. Вы можете, если хотите, обосноваться Калькутте или любом другом городе, покупать рис, сколько вам будет угодно, индиго, ткани. Но весь товар будет проходить через нашу таможню. И это не касается товаров, на которые у компании монополия.
        - Но я не собираюсь посягать на европейские рынки. Я знаете ли, веду дела на Дальнем Востоке, гораздо дальше Китая или Японии. У Ост-индийской компании не может быть там интересов.
        - У компании есть интересы везде.
        Слуга (не тот ученый индус, а другой, попроще) принёс в высоких стаканах охлажденный морс или возможно это был лимонад, или даже какой-то отвар.
        - Дело вот в чём, - Тропинин сделал осторожный глоток (наверняка в напитке полно вредных микробов) и отставил стакан. - Пока что Банкибазар частная собственность. И в таком статусе он может существовать при любом правительстве. Британском, французском, великомогольском. Мне всё равно. У меня скромные запросы. Но ведь если вы не дадите мне свободно торговать, я могу передать факторию в казну. То есть иными словами, подарю нашей императрице Екатерине. Конечно, это вряд ли принесет много денег, но, возможно, позволит получить какой-нибудь титул или место в коммерц-коллегии, уважение общества, в конце концов.
        А наше правительство обязательно ухватится за возможность поднять здесь флаг. Или даже уступит факторию королю Георгу, но уже в обмен на какую-нибудь услугу или уступку. Вы же не станете портить отношения с Россией сейчас, когда ваш главный европейский союзник Голландия встал на сторону американских колоний? У Британии почти не осталось друзей.
        - Вы полагаете, что разбираетесь в политике?
        - Уверяю вас. Я даже могу довольно точно спрогнозировать, чем кончится дело. Тринадцать колоний со временем разрастутся, приобретут новые земли, а затем станут сильнейшей державой мира, которая разрушит колониальную систему, откроет рынки и будет диктовать условия на суше и на море вместо Британии.
        - Сомневаюсь, - фыркнул Гастингс. Он быстро выпил свой лимонад и пару раз кашлянул в кулак. - Очень хорошо. У меня встречное предложение. И только потому, что вы мне симпатичны. Так вот. Вы можете набить ваши кораблики местным товаром под завязку. А потом уйдете отсюда, передав компании все документы на Банкибазар. И больше в Бенгалию не вернетесь.
        Даю вам на раздумье времени до зимних муссонов. Как задуют северо-восточные ветры, убирайтесь отсюда. Если же нет, я отправлю такое количество войск, что им не потребуется даже стрелять.
        - Зимние муссоны мне неудобны. Возможно вы забыли, но мне нужно двигаться на восток, а не на юг. К тому же я не успею закупить столько товара.
        - Ради исключения я позволю наполнить вам трюмы с наших складов. По местным расценкам, разумеется.
        - А куда я дену товар, что привёз сюда?
        - А что вы привезли?
        - Сибирские и американские меха, немного моржового зуба.
        - Меха? - удивился губернатор. - Вы не ошиблись с климатом? А моржовый зуб? Разве может он соперничать со слоновой костью?
        - Меха - это предметы роскоши, - возразил Лёшка. - Они ценятся даже в Чёрной Африке.
        - Возможно вам стоит туда и отправиться, - усмехнулся Гастингс. - В общем, подумайте. Пока у меня много дел на юге. А как с ними управлюсь, сразу возьмусь за вас.
        Жесткий сукин сын. Просто крокодил, вроде того, что водились в местных болотах. Всплеск тины, цап, и нет тебя.
        Тропинин вернулся в Банкибазар пребывая в задумчивости. Но хотя бы живой.
        Глава десятая. Сражение за Оаху
        ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. СРАЖЕНИЕ ЗА ОАХУ
        Дни тянулись за днями, а война всё не начиналась. Форт достроили, баркасы переделали в канонерки, соорудили для них узкую гавань под самыми стенами. Работы осталось мало, а кроме футбола других развлечений не было. Гарнизонная служба вызывала зевоту.
        Так продолжалось до тех пор, пока наши парни не прознали, будто остров посреди бухты Перл Харбор называется островом Прелюбодеяния. И будто бы там гавайцы и гавайки остаются на ночь с чужими мужьями и женами. Так, дескать, у них заведено. Сколько в этом было правды, а сколько моряцких баек, нам со Степановым узнать не довелось, начальству о таких вещах подробно не докладывали. Однако теперь многие просились в ночной караул на вышку, словно оттуда можно было бы хоть что-то разглядеть. Слухи подогревались моряками, что дежурили на шхунах, которые стояли в сотне метров от острова. Истории обрастали подробностями, что хоть как-то разнообразило гарнизонную жизнь.
        В Виктории уже заканчивалась осень, а на Гавайских островах продолжалась вечная весна. Мне пришлось пропустить привычную осеннюю инспекцию, собеседования с новобранцами, ежегодный отчет Комкова, а также традиционный потлач. Через Чижа я передал инструкции, Комков вручил вождям от моего имени по шарманке, получив в замен рабов, шкуры, участки под хутора и вырубку деревьев. На том и разошлись. Даже обычные состязания сократили, а футбол отменили вовсе.
        Калги на этот раз были отправлены в Калифорнию и розданы по крестьянским семьям в качестве батраков, но с обязательной оплатой за труды и возможностью покинуть хозяев в любой момент после сбора первого урожая.
        Там же на потлаче прозвучал призыв к походу на Оаху. В результате чего две шхуны - «Владимир» под командой Борьки и «Уржум» со шкипером по имени Томило отправились к нам на острова, полные военных припасов и индейцев, что жаждали приключения, но ещё больше добычи.
        Жизнь в Виктории затихла. Верфи почти не работали. В отсутствие Тропинина его люди занимались лишь починкой шхун, выполняли мелкие заказы от горожан. Остальные предприятия И даже промышленные ватаги, что вернулись на зимовку с северных островов, не наполняли город обычным шумом дебошей. Большую их часть Комков сразу приставил к охранной службе на верфях и стенах форта, которые опустели после ухода мушкетеров и гвардейцев. Вот что значит лишить колонию нас с Тропининым. Сонное царство.
        Таковым оно было и на Оху. Я пропускал два дня из трех, скрадывая остальные во время предполагаемых лодочных прогулок на другой конец острова. И лишь раз в неделю проводил ночь в крепости, отсыпаясь по-настоящему.
        Как раз после одной из таких ночей рано утром поднялась тревога. Я лежал в гамаке, в хижине, что служила временным прибежищем для гвардейцев Ватагина, когда во дворе форта послышался приглушенные голоса: «Идут». Разбуженные шумом захрюкали в загоне свиньи, которым мы скармливали не особо вкусные местные корнеплоды.
        Степанов распорядился не бить в колокол, когда в этом нет необходимости, то есть, когда большая часть людей находится внутри форта. Факторию и корабли на якорной стоянке должны были предупредить посыльные на байдарках. А крадущийся враг пусть думает, что застал гарнизон врасплох. Всегда хорошо иметь туза в рукаве.
        Поэтому будили друг друга по-тихому, и вскоре весь гарнизон оказался на ногах.
        Когда я вышел, свиньи притихли, получив корм, возле стен уже тянуло дымком от фитилей. Ядра протирали тряпками от выпавшей утром росы. Байдарка с вестовым отправилась к нашим шхунам. Команды спустились в баркасы, что отстаивались прямо под стеной в узкой гавани, отгороженной от моря небольшим рукотворным молом. Они были готовы поддержать крепость с моря.
        Я осторожно высунулся из-за парапета и осмотрел окрестности. Многое до поры скрывал туман, а когда он полностью развеялся, стали видны масштабы угрозы. Со склона горы на востоке спускалась длинная колонна вооруженных туземцев. Небольшой отряд двигался по направлению к нам вдоль берега Вайкики. Ещё один отряд гораздо крупнее двух первых, выдвигался и из зарослей, что лежали западнее бухты. На другой же её стороне собирались бойцы уже знакомого нам местного вождя. На этот раз он оказался не один. Рядом стоял молодой предводитель в ещё более цветастом плаще.
        - Каха Хан! - доложили мне.
        Всего на берегу гавани собралось несколько сотен воинов и нечто вроде двора - женщины, рабы-носильщики, прочая обслуга. Здесь же появился с собственной чисто мужской свитой верховный шаман Кау Пулу-пулу.
        Остальное население острова не осталось в стороне. К гавани и на пляж рядом с нами из неведомых схронов доставили дюжины две каноэ, кроме того натащили множество древесных стволов, из которых принялись ловко сооружать совсем уж крупные лодки. Рядом прямо на земле кроили паруса из местной растительной ткани.
        Стало понятно, что правитель острова не готовил нападение на нашу крепость. Нам соизволили сообщить об этом в последнюю очередь. Прибежал посыльный и показав пальцем на Степанова позвал за собой. Тот отправился, прихватив толмача из своих канаков.
        - Не боитесь к такой толпе идти? - спросил я.
        - Нет, подобное вероломство им не свойственно. Хотели бы убить или пленить, явились бы сюда сами.
        Он оказался прав. Проговорив с вождем не более пары минут, он вернулся целым и невредимым. А тогда и рассказал, в чём собственно дело.
        - Каха хан вздумал напасть на Молокаи, а возможно, что и на Мауи, пока тамошний вождь Кахе Кили на Хавайи с войском уйдёт.
        - Хитро.
        - Да. Но это палка о двух концах. А если не уйдет? А если успеет вернуться?
        - Так что, Кахахан вас с собой кличет?
        - Нет. Я строго настоял, что на чужбину не пойду, - Степанов вдруг фыркнул. - Вот ведь, уже чужбиной соседний остров зову, а этот как бы и родной, получается. - Он мотнул головой. - Нет. Решил наш Каха хан, что остров теперь мы охранять будем, а раз так, то можно побольше войска с собой взять, не опасаясь удара в спину.
        - Вот как? А не боится, что мы можем власть тут перехватить, пока он на стороне промышляет?
        - Ха-ха, нет. Мы же по их понятиям люди безродные а стало быть их бог Ку, или как его там, ни за что нам помогать в вероломстве не станет. Ещё Беньовского он может и побоялся бы в тылах оставлять, тот вроде как каикунане, то бишь в свойстве с вождями состоял. Ну а мы… - Степанов махнул рукой. - До сей поры наш-то князец слабым среди прочих считался, не опасаются они его. Да он бы и не посмел на соседе напасть. А тут нашу крепость увидел, да осмелел.
        Я задумался. Что если именно наша активность послужила поводом к обострению в местной войне? Развязала руки одному из вождей, а там пошло-поехало, как костяшки домино все попадают. Хотя теперь уже поздно «Боржоми» пить. А вот воспользоваться ситуацией для укрепления авторитета лишним не будет.

* * *
        Столпотворение на берегах продолжалось несколько дней. По ночам со стороны туземного лагеря звучали крики, и некоторые из камчатских утверждали, будто это верховный шаман приносит ради удачи в походе человеческие жертвы. Впрочем наши союзные канаки такой вариант отрицали. Жертвы следовало приносить в специально отведенных местах.
        Наконец великий день наступил. Большие каноэ были спущены на воду. Тихо, без речей и молитв в них погрузились воины и также тихо отправились в океан. Шаман и несколько его приспешников остались на Оаху.
        Вроде и не мы на войну отправились, а на душе у многих кошки скребли.
        - Нужно усилить оборону, начальник, - сказал на совещании Ватагин.
        - Как? - спросил я.
        - Снять пушки с кораблей, - ответил он.
        - Ну уж нет! - возмутился Чихотка. - На корабле мы сможем весь берег простреливать, если надобность будет, а с крепости только пару ближних кос.
        - Есть же баркасы с пушками, - возразил Ватагин. - Их хватит.
        - Баркасы для другого дела, - упёрся Чихотка.
        - Что думаете Ипполит Семёнович? - спросил я у Степанова.
        Тот ещё не привык с чукчами да коряками военные советы на равных устраивать, поэтому всё больше молчал, а после вопроса долго собирался с мыслью.
        - Вы уверены, что успеете вывести шхуны, случись что? - спросил, наконец, он у Чихотки.
        Что именно могло случиться мы не знали, но туземные войны редко заканчиваются однозначной победой одной из сторон. Всегда находились кровники, жаждущие возмездия. А в нашем случае сторон было четыре. Это если не считать мелких князей, которые никогда не пренебрегали возможностью ударить в спину. Добавляло тревоги и подозрительное поведение шамана. Почему не ушел вместе со всеми? Кто-нибудь, не тот так другой, мог воспользоваться отсутствием местного князца, затеять смуту. И наша крепость была первой целью, случись заварушка.
        - Переставим шхуны ближе к проходу, - Чихотка ткнул пальцем в разложенную на столе карту. - Заранее верпы заведем. И тогда сможем выйти при любом ветре. Да хоть и в темноте.
        - Хорошо, - кивнул Степанов. - Но обе шхуны нам всё равно не понадобятся. И на одной из них слабое вооружение. А мне люди нужны на баркасах.
        - Оставим на якоре «Колумбию», - неохотно согласился Чихотка. - Пойдём на «Афине».
        Он посмотрел на меня, возможно надеясь, что я прикажу выводить оба корабля. «Колумбия» была его судном и ему очень хотелось пойти в бой капитаном. Но я не собирался снимать с Чихотки груз ответственности. Пусть привыкает.
        - Ты командор, тебе и решать.
        - Так и поступим, - неохотно кивнул Чихотка. - Пушки и людей с «Колумбии» я вам передам, Ипполит Семёнович. Но сам на «Афине» пойду.
        - Может и не понадобится, - сказал я, чтобы разрядить обстановку.
        На меня все посмотрели с сомнением.
        - Надо бы перевести сюда людей из фактории, - посоветовал Степанов
        Я кивнул. Про подмогу никто вопросов не задал. Мало ли сколько времени на сборы могло уйти. Но я-то знал, что шхуны с индейскими добровольцами вышли из Виктории больше двух месяцев назад и давно должны были прибыть сюда. Я уже начал переживать, не случилось ли чего? Хотя рядом с островами океан был спокоен, на северо-западе по ночам иногда были видны отблески далеких гроз.

* * *
        Если раньше я позволял себе пропустить пару дней, то теперь появлялся на Оаху ежедневно, чтобы не прозевать возвращение туземного флотилии или какой-нибудь пакости от соперников. В основном отсыпался от трудов праведных. Ведь сон не мешал ожиданию. Как говорится, солдат спит служба идет.
        Ждать долго не пришлось. Через четыре дня около полудня от вершины горы, где дежурили наблюдатели, поднялся густой столб дыма. Караульный на башне ударил в било. Мы со Степановым поднялись туда почти одновременно и обнаружили, что нас опередило несколько человек. Пришлось согнать вниз всех любопытных, места на площадке уже не хватало.
        На горизонта появились паруса. Много парусов. Больше чем отправлялось каноэ от нашего берега.
        Быстро стало понятно что наш парень сражение продул. Его войско бежало, в смысле лихорадочно гребло вёслами, а враг с не меньшим упорством преследовал. Ветерок был противный и паруса помогали мало.
        Враг превосходил наших союзников и по числу лодок, и по числу людей, судя по энергичной гребле и сил у них осталось достаточно.
        Точно хищная стая флотилия преследователей проглатывала и рвала на куски всякого из беглецов, кто отставал. Расправа была короткой. Вражеские воины прыгали в лодку и били дубинками всех, кто в ней находился. Судя по всему пленных не брали. Мертвых или раненых, если они мешали, просто сбрасывали в воду. Враг спешил, рассчитывая на плечах отступающих ворваться на остров и быстро его захватить.
        - Готово, Ипполит Семёнович! - крикнул от стены один из камчатских промышленников.
        - Мы выходим! - сказал мне Степанов и отправился вниз.
        - Будьте осторожны, - напутствовал я.
        «Где должен быть командир? - вопрошал киношный Чапаев и сам же отвечал. - Впереди, на лихом коне». Семенов отправился на вооруженный баркас, чтобы вести в бой товарищей. Я же предпочёл остаться на башне.
        До изобретения беспроводной связи возможностей управлять войсками у командиров было немного. Я, впрочем, и не считал себя стратегическим гением. Степанов по крайней мере служил офицером, а значит понимал суть боя хотя бы поверхностно. Я же даже в компьютерных играх предпочитал строить башни и отсиживаться за стенами. Так я поступал на Уналашке, на этом настаивал во время стычки с испанцами в Калифорнии. Так поступил и теперь.
        Завидев наши канонерки, беглецы воспрянули духом и стали грести отчаяннее, затрачивая на бросок последние силы. Им даже удалось оторваться метров на пятьдесят от подступающей лавины.
        Битва еще не началась, а я понял, что мы допустили серьезную ошибку. Канонерки слишком рьяно взялись за дело, гребцы и небольшое течение, что огибает остров, придали им слишком высокую скорость. Они-то хотели зайти немного со стороны, чтобы отсечь преследователей от истекающей кровью флотилии Каха хана. Но не рассчитали сил. Уже после первого залпа, баркасы должны были врезаться во вражеские ряды. На перезарядку пушек им не оставалось времени, а биться с туземцами холодным оружием - означало неминуемую гибель. Наших было меньше и даже сталь не могла склонить чашу весов на их сторону в рукопашной схватке.
        Залп всё же отсрочил неминуемое, опустошив несколько ближайших каноэ врага. Пушечный гром на время ошарашил выживших, а пороховая гарь укрыла баркасы от вражеских глаз. Но следующая волна уже подступал,а и разгоряченные преследованием воины мало обращали внимания на непонятный грохот и дым. Огнестрельное оружие могло напугать толпу, которая и сама толком не знает, что хочет, а нас шло целеустремленное, азартное, накрученное преследованием войско.
        Ближайший к врагу баркас уже развернулся, но отойти не успел. Европейские лодки были медлительнее легких туземных каноэ. У меня сжалось сердце, когда я увидел, как два десятка дикарей перескочили в канонерку и принялись орудовать деревянными мечами. Матросы, конечно, сопротивлялись отчаянно, сталь была крепче дерева, но её было меньше. Канониры попытались развернуть пушку, но это был не фальконет, а полноценное шестифунтовое орудие. Оно вырвалась из рук, проехала по накренившемуся от тяжести вражеского десанта настилу и клюнуло чугунным стволом куда-то между днищем и бортом. Во всяком случае, баркас накренился, начал тонуть, затем вода ворвалась через борт и канонерка пошла ко дну.
        Степанов сорвал голос, пытаясь организовать отпор. Слышали его далеко не все. Тем не менее часть канонерок успела отойти за линию прибоя и перезарядить орудия, другие воспользовались вертлюжными пушками. Прозвучал ещё один залп, и второе облако дыма понесло в нашу сторону.
        Тут я заметил что пушки форта не сделали пока ещё ни одного выстрела. Только стрелки методично выцеливали наиболее активных врагов и убирали эти фигуры с доски. Не то чтобы это могло спасти ситуацию. Я быстро сбежал вниз, бросился к позициям, обращенным к морю. Здесь всем распоряжался Ватагин.
        - Почему не стреляете? - набросился я на него.
        - Однако, боимся попасть по своим, начальник, - спокойно ответил тот.
        Сарказм Ватагина заставил меня сбавить тон. Действительно, баркасы стояли на линии огня. А картечь била слишком широким веером. Мы никак не могли избежать попадания по своим.
        - А если ядрами? - сообразил я. - Ядрами можно стрелять точнее!
        - Против малых лодок? - Ватагин пожал плечами. - Там и бортов над водой не видно, во что стрелять-то?
        - Пусть хоть мимо пролетит, напугает, собьёт с толку.
        - Ядрами заряжай! - крикнул своим Ватагин. - Стрелять по готовности!
        Парни вытащили из стволов пакеты с картечью (что само по себе оказалось непросто), заложили ядра. Прозвучало четыре выстрела. Ядра ни в кого не попали но два из них отрикошетили от воды и прошли довольно близко от туземных голов.
        Из гавани тем временем уже выходила шхуна. Матросы выбирали последние сажени якорного каната заранее заведенного верпа. Но шхуна пока не могла стрелять по врагу по той же причине, что и пушки форта. «Афине» следовало сперва отойти в сторону и уже оттуда атаковать врага. На это требовалось время.
        - Чёрт! - выругался я. - Чёрт!
        Мы проигрывали морской бой. Туземцы с Мауи захватили ещё один баркас. Правда на этот раз моряки, что сидели на веслах, не стали сражаться, а просто попрыгали в воду и поплыли в сторону своих. Я мысленно возблагодарил Тропина за насаждение среди наших парней умения плавать, равно и местных богов, что не допустили на место битвы акул. Туземцы радостно взревели, осознав, что на этот раз захватили баркас целым, а вместе с ним пушку. Благо, что они не умели из неё стрелять.
        Тем временем бойцы Каха хана разобрались в ситуации и стали грести в сторону форта, который был ближе удобного для высадки пляжа. Я крикнул, чтобы они прикрыли баркасы, отходили вместе. Они, конечно, ничего не поняли. Тогда я выхватил кого-то из наших гавайцев и втолковал ему требование. Тщетно. Сколько он не надрывал голос, эффект был нулевой. В мировоззренческую концепцию гавайцев не укладывалось, что предводитель должен командовать оставаясь в тылу. Поэтому на мои слова просто не обращали внимания. В какой-то момент у меня возникло желание вжарить по союзникам, чтобы прекратить бегство.
        Туземцы Каха хана бросали свои каноэ под стенами в узкой гавани или даже у мола и начали просачиваться в крепость через морские ворота. Некоторые в нетерпении попытались перелезть через стены, но сил на это хватило далеко не у всех. Сердобольные гвардейцы и канониры протягивали беглецам банники, прибойники, или просто руки, помогая взобраться наверх.
        - Накажи того парня, что открыл этой шайке ворота, - сказал я Ватагину. - Дай ему пару нарядов вне очереди, лиши сладкого, или как ты там наказываешь?
        Тот насупил брови.
        - Нельзя открывать крепости бегущему войску, - пояснил я. - Вслед за ним внутрь часто врывается враг. Ты отличишь жителя Мауи от жителя Оаху? Вот то-то.
        Ватагин кивнул, но наказывать никого не спешил. Он лишь отрядил пару парней, чтобы присматривали за туземцами. Большая их часть сразу же садилась на землю и прикрывала глаза. Их ноздри раскрывались, точно дыхало у китов, грудные клетки часто вздымались от напряженной работы лёгких. Хотя многие тела покрывали ссадины и царапины, серьезных ранений не оказалось. Впрочем не удивительно, все раненые стали первыми жертвами преследователей.
        Редкие любопытные находили в себе силы встать на ноги, чтобы понаблюдать со стены за сражением. Сам Каха хан тоже стоял, уперев руки в парапет, но судя по его застывшему лицу, он смотрел скорее в никуда, чем на битву.
        Собственно битва уже заканчивалась. Выход из гавани «Афины» облегчил положение канонерок. Войско с Мауи мигом сообразило, что расклад изменился, сразу же прекратило атаку, а вместо этого вся шайка направилось к лагуне примерно в версте от крепости. Поскольку остатки армии Каха хана укрылись за стенами форта, перед чужаками лежал беззащитный остров, полный женщин, рабов и сочных плодов.
        Пока канонерки подбирали из воды уцелевших, наша батарея бросала вслед чужакам ядра. Большого ущерба враг не понес. Вытащив каноэ на берег, орда разделилась, причем меньшая часть отправилась в заросли, видимо, на разведку, а большая часть - человек в пятьсот бросилась к нашей фактории. Благо, что там уже ничего не осталось, кроме стен и огорода.
        Нам же вдруг стало не до военных действий. Мы пригрели на заднем дворе кучу дикарей, вооруженных деревянными мечами или дубинками. Беглецы составляли теперь половину гарнизона - больше сотни человек, а это были не те союзники, к которым следовало поворачиваться спиной. Пока они выглядели уставшими, даже напуганными, но вскоре их перышки пообсохнут и Каха хан может решить, что главный здесь он.
        Прибыла флотилия. Пока из баркасов вытаскивали пушки и раненых, я отозвал Степанов и Ватагина в сторону.
        - Надо что-то делать с этим сбродом, - сказал я.
        - Повернём в их сторону пару фальконетов, - предложил Ватагин. Стрелков на крышу казармы посадим.
        - А если они разбредутся по крепости, смешаются с нашими, то мы опять не сможем стрелять не рискуя попасть в своих, - сказал я.
        - Резонно, - кивнул Степанов. - Надо сделать так, чтобы не разбрелись, не смешались.
        - Давайте отдадим им времянку, - предложил Ватагин. - А всех своих переведём в казарму, укрепим окна, поставим пушки.
        - И хорошо бы перегородить рогатками проходы между казармой и пороховым погребом, а также между казармой и стеной, - добавил Степанов.
        - Так и поступим, - кивнул я. - И пушки от южной стены лучше убрать. Но постарайтесь сделать всё тихо, что бы наши гости ничего не заподозрили раньше времени.
        «Афина» фланировала возле берега, изредка посылая ядро по аккуратно расставленным (словно машины на паркинге), каноэ чужаков. А те уже разрушили факторию и теперь взялись за «Колумбию». Перетащив по суше несколько легких лодок к бухте, они взобрались на шхуну и принялись буквально растаскивать её по частям. Хотя Чихотка перед уходом забрал дорогие астрономические приборы, документы, а пушки с припасами передал Степанову, туземцам нашлось чем поживиться. Негодяи заполучили множество трофеев. В основном веревки, железо, медь, парусину, столь ценные у дикарей.
        Мы с болью наблюдали, как от палубы отдирают доски, выдергивают канаты, валят мачты, бушприт, пытаются вытащить якорь. Туземцы выглядели точно куча муравьев, облепивших обреченную гусеницу.
        В какой-то момент Чихотка не выдержал. «Афина» бросила якрорь перед входом в канал и встав носом к течению, открыла огонь левым бортом по захваченному кораблю. Дистанция оказалась самой удобной для шестифунтовок - около километра. Волнения здесь почти не было, линия прибоя отступала, а мишень не двигалась, так что прицельной стрельбе ничего не мешало. Канониры стреляли как на учениях и вскоре «Колумбия» получила одно за другим два ядра под ватерлинию и несколько ядер немного выше. Борта на шхунах были слишком тонкими для артиллерийских стычек. Ядра проделывали не аккуратные отверстия, но выламывали крупные бреши. Тем не менее, будь на шхуне обученный экипаж, он быстро наладил бы помпу, заделал течь подручными материалами, хотя бы мешками с тряпьём. Но дикари даже не заметили угрозы пока воды не набралось слишком много. А тогда они просто покинули обреченную шхуну, бросая в воду и утаскивая с собой доски, канаты, мешки, бочонки. Медленное погружение закончилось неожиданно быстрым рывком. Шхуна нырнула вглубь и вперёд, точно рыба или подводная лодка, ищущая спасения.
        - Надо было назвать её «Калифорния», - подумал я вслух.
        Лёшки рядом не было и черный юмор оценить оказалось некому. Хотя вряд ли он стал бы смеяться. Шхуна была его детищем, прообразом для серийного производства. Своего рода легендой. На ней исследовали берега, испытывали новые инженерные решения, на ней, в конце концов, мы встречали Кука. Как и «Онисим» она стала историческим кораблем, как и «Онисим» отправилась на морское дно.

* * *
        Союзничкам указали на времянку, передали немного картофеля, мяса и воды, всячески показывали дружелюбие, но любого, кто пытался пройти через баррикады с улыбкой отправляли обратно. На крышах улыбались стрелки, убрав ружья с глаз, внизу улыбались канониры, прикрыв мешковиной фальконеты. Пушки перетащили к северной стене, якобы с целью прикрыть форт со стороны суши. Всё пока выглядело мирно. Мы походили на разных лесных зверушек, что спасались от потопа на небольшом островке. До поры никто не трогал друг друга, не выяснял, кто на каком уровне пищевой цепи находится.
        - Однако теперь ночью глаз не сомкнуть. - пробурчал Ватагин, укладывая в оконный проем мешок с мукой.
        Как и прежде они послужили хорошей заменой бруствера.
        Первая ночь прошла без сна. Мы менялись, вскакивали от каждого шума. Днём отоспаться тоже не удалось. Туземцы отдохнули и стали проявлять любопытство. Завязались разговоры с нашими канаками. Они рассказали, что своё поражение воины Каха хана объясняют заступничеством за врага сильного божества с Мауи, способного играть с Солнцем. Оно, солнце, якобы и ослепило их во время битвы.
        Это заставило туземцев смириться с поражением. Но никак не облегчало нашего положения. Каха хан, судя по всему, решил обосноваться в крепости надолго, пусть пока и не предпринимал попыток утвердить власть или проникнуть на нашу сторону.
        Пока мы выстраивали отношения с союзниками, у нас совершенно вылетело из головы, что старый форт остался почти без охраны. Я вспомнил об этом посреди второй ночи и сразу же растолкал Степанова и Свешникова.
        - Я попробую пробраться к старому форту, а вы дожимайте клиента.
        - Клиента? - не понял Степанов.
        - Пока Каха хан в смятении постарайтесь получить у него привилегию на использование этого берега под строительство, право на торговлю, на пару участков под плантации. В общем, общипайте его как курочку. А мы взамен вернем ему власть над островом и поможем с вооружением армии.
        - Может проще его повесить, пока он в наших руках? - предложил Степанов.
        - За что?
        - За шею.
        Я даже не знал, что эта шутка была в ходу в восемнадцатом веке.
        - В общем, обсудите со Свешниковым, как лучше всё устроить. А я сейчас же выхожу в море.
        Сборы были недолги.
        - Давайте отправим «Афину», - предложил Степанов, разглядывая лодку. в которую я спускал припасы - воду, гроздь бананов, пару винтовок и перевязь с пистолетами.
        - Нет, ей понадобиться слишком много времени.
        - А вам на лодочке меньше?
        - Мне меньше. Хотя вы правы, пусть «Афина» тоже сходит туда. Мало ли что.
        Я написал записку для Чихотки и передал Свешникову.
        - Пусть Ватагин маякнёт шхуне и передаст приказ. Но как вы справитесь с Кахаханой без поддержки корабля? Всё же бортовой залп - сильный аргумент.
        - Справимся. Не беспокойтесь, - заверил Степанов.
        Я так понял, что от идеи повесить предводителя он не отказался совсем.
        Бухта Ваймеа встречала гостей традиционными мощными волнами, но я вошёл с чёрного хода. Меня подстерегали иные опасности. Это было крайне рискованно лезть в одиночку через заросли на чужой земле. Одно успокаивало - для воинов с Мауи этот остров был тоже чужой. Пусть они знакомы с природой, но не с ландшафтом, а я во всяком случае уже несколько раз прошёлся по этим местам. Тем не менее свой резерв и единственное надежное оружие в этом мире, я держал под рукой.
        От деревни под стенами старой крепости ничего не осталось. Точно ураганом смело. Валялись тут и там засохшие пальмовые листья, тростник, несколько жердей - вот и всё, что осталось от крыш и стен. Частокол, впрочем, выглядел целым и невредимым. Я подобрался поближе и тихо свистнул. Ответа не было. Никто не окликнул, не высунулся из-за стены. Я осмотрел укрепления более тщательно, размышляя, как забраться наверх без лестницы, и тут увидел на стыке частокола со скалой завал из камней и древесных стволов. Завал сделали недавно. И явно не друзья.
        Несколько часов я выжидал в засаде, прислушиваясь к звукам. Ничего. Ничего человеческого во всяком случае.
        Осторожно я вылез из укрытия и поднялся по насыпи. Внутри меня ожидала та же картина, что и снаружи. Разоренное селение. Посреди разбросанных обломков одиноко торчало сухое дерево с черной птицей алала на ветке. Ни трупов, ни пятен крови (сама кровь, понятно, быстро впитывалась в землю, но стаи мух обычно кружили над такими местами ещё пару дней). Это не слишком обнадеживало. Петалу с девочкой, как и всех остальных могли, конечно, взять в рабство. Но я помнил, что приносить жертвы тут принято в особо отведенных местах. Одно из таких мест как раз располагалось выше по течению речки. Туда я пойти не рискнул. Не в одиночку.
        Пришлось вернуться на берег ни с чем.
        «Афины» на горизонте не оказалось и я отправился к Жемчужной гавани своим ходом, не забыв пропустить лишние двое суток.
        Шхуна вернулась через день после меня и тоже ни с чем. Чихотка долго ходил вдоль северных берегов, надеясь получить знак, увидеть людей, следы. Но так и не нашёл ни своих, ни чужих.

* * *
        Вновь потянулись дни тревожного ожидания. Бойцы Каха хана делали осторожные вылазки в джунгли, в ближайшие горы. Возвращались не все. Враг скрывался где-то в глубине острова. Возможно обустраивался в столице. Его разведка присматривала за фортом, однако, когда союзники сделали набег на оставленные каноэ им не помешали. Неужели они не собирались возвращаться на Мауи? Возможно тамошний князец вместе с войском отправил на Оаху наместника.
        Бойцы Ватагина и Чихотки тоже не сидели без дела. Сопровождаемые офицерами Каха хана, они разведали на баркасах фланги - те берега, что отделялись от центральной долины хребтами. Как оказалось туда враг ещё не проник. Ему явно не хватало сил на полноценную оккупацию, а значит наши усилия в первой стычке не оказались напрасными.
        Я было понадеялся, что вождь отправится в одно из этих незанятых мест, чтобы начать оттуда движение за освобождение всего острова. Он, однако, оказался умнее. А быть может, дул на воду, обжёгшись на молоке. Свешников со Степановым получили от вождя карт-бланш на освоение острова, пообещав вернуть ему корону.
        Наступило затишье. Чихотка завёл «Афину» в бухту, поставив как можно дальше от берегов, а я вновь стал купировать время. Дикари обживались в крепости. Через какое-то время они могли бы стать частью нашего общества. Лет эдак через десять. Мысль о долгой жизни под одной крышей с каннибалами заставляла поежится.
        В войне сложилась патовая ситуация. Контролируя акваторию, мы могли перехватывать любых гонцов между Оаху и Мауи, а если бы к врагу прибыло подкрепление, то перехватили бы и его. С другой стороны, кораблей с подмогой, которая могла склонить чашу весов в нашу пользу, не было тоже.
        Я знал, что они вышли почти сразу после потлача, Полностью снаряженные, укомплектованные грамотными моряками. Обычно чтобы дойти до Гавайев хватало месяца-двух, даже с учетом штилевой полосы, что располагалась севернее обитаемой части архипелага. Но вот прошло три месяца, пошел четвертый.

* * *
        На исходе четвертого месяца возле берега появилась шхуна. Её паруса украшались заплатами, на канатах всюду виднелись узлы, а мачты и бушприт выглядели короче обычного. Причем грот-мачту явно собирали из обломков и запасного рангоута.
        Большая шлюпка пропала, с борта спустили малую гичку, куда перебрались два матроса, молодой индеец и шкипер.
        - Томило, - узнал я последнего, рассматривая шхуну в подзорную трубу. - Значит это «Уржум».
        - Отправьте баркас, - распорядился Чихотка. - Помогите им зайти в гавань.
        На шхуне прибыло три десятка бойцов - индейцы из разных племён, населяющих округу Виктории, а также пятеро моряков. Люди выглядели изможденными, но одновременно радовались завершению перехода.
        - «Владимир» не пришёл? - спросил Томило.
        - Нет, - лицо Чихотки омрачилось.
        На «Владимире» шкипером ходил его кореш Борька.
        Томило вздохнул.
        - Чуть не сожрали меня, - пожаловался он кивнул на индейцев. - Во время бури многие страдали в трюме, а как стихло, будто озверели. Еда вышла, вода испортилась, мачта сломалась, паруса в клочья…
        Чуть позже уже за ужином в узком начальственном кругу, шкипер поведал подробности, по каким удалось восстановить ход событий. Шхуны взяли хороший разбег прошли полтысячи верст в первые дни, но слишком рано повернули от берега к открытому океану. Сперва попали в полосу штиля, потеряв на этом недели две.
        - Потом вроде бы поймали нордостовый ветер и пошли в полветра, то бишь галфвинд, - говорил Томило, поедая жаркое прямо из горшочка. - По нашим-то расчетам выходило, что в аккурат к островам шхуны вынесет. Но нет. То ли каким течением протащило, то ли с обсервацией напутали, с долготой, но оказались очень далеко на западе.
        Он отодвинул горшочек, выпил стопку «Незевая», закусил бананом.
        - Там попали под тайфун и потеряли друг друга. Паруса почти сразу порвало, буря нас уже на обрывках тащила. Судя по карте едва ли не к самой Японии. Журнал размок, казёнку здорово затопило, так что всех цифр не скажу.
        Потом всё стихло. Пришлось как-то ладить паруса, мачты. Воду с дождя собирать. Рыбу ловить, мягкотелых тварей. Вторую шхуну мы больше не видели. И вот что я скажу, если бы не Калликум, пропали бы мы. Крепким он парнем оказался. И в бурю помогал нам на палубе, и соплеменников в кровь избивал, чтобы сражались, значит, за жизнь. А потом порядок среди них установил. Они-то из разных жил выходцы, единого начальника промеж них не имелось. Вот Калликум и стал таким вождецом. Вместе сладили с напастью. Течь в носу заделали, паруса сшили, а заместо грот-мачты поставили сборку из досок, что везли для форта.

* * *
        Отряд Калликума не сделал армию непобедимой, зато в крепости изменил хрупкий баланс в нашу пользу. Его люди хоть и представляли разные племена, после тайфуна все до одного поверили в молодого вождя. И готовы были пойти за ним. А Каха хан будучи битым, потерял часть божественной харизмы. Свешников обещал сохранить за ним власть, чем укрепил наше влияние. Однако люди, в особенности молодежь, слушая рассказы индейцев, всё больше переходили от Каха хана в отряд Калликума.
        Нейтрализовав внутреннюю угрозу, мы стали уделять больше внимания внешней.
        Калликум с Ватагиным решили открыть военные действия. Каха хан не мог остаться в стороне, чтобы окончательно не потерять лицо. Начали они с мелких вылазок в ближайшие джунгли. Когда американцы освоились с местностью, а местные новички с огнестрельным оружием, отряд стал предпринимать дальние рейды. На «Афине» или «Уржуме» они отправлялись на северный берег и уже оттуда устраивали набеги на захваченные деревни. Иногда договаривались атаковать с двух сторон, или даже с трех, когда удавалось подключать мелких али с западного берега. Вскоре появились первые перебежчики и выяснилось, что местный шаман оказался в сговоре с пришлым военачальником. То ли он предал Каха хана давно, то ли сговорился с врагом уже после высадки, этого мы не узнали. Но шамана в окружении воинов с Мауи видели на капище, приносящего человеческие жертвы.
        Понемногу наши восстановили старую крепость. А однажды вернулись с небольшой группой выживших и… головой Пулу-пулу.
        Калликум бросил её к ногам Каха хана. Тот придержал подарок ногой, как делают наши футболисты перед ударом. Затем голова отправилась в море.
        Выживших оказалось немного. Дочка Петалы, Иван с Григорием, большерецкий письмоводитель Спиридон и две женщины. Всех остальных пустили под нож, включая Фёклу, Петалу, Егора, Василия, Мишку, что стоял на страже, когда я впервые заявился к ним, других камчатских промышленников и местных, что жили в старой крепости или возле неё. Многих я даже не помнил. А вот Степанов помнил каждого поименно.
        Глаза его налились кровью.
        - Полагаю мы сможем протащить по суше несколько шестифунтовых пушек, произнес он.
        - Выступим разом, - предложил Чихотка. - Очистим весь чёртов остров!
        Ватагин кивнул, Каха хан ударил себя в грудь, Калликум произнёс что-то на языке нутка.
        Все посмотрели на меня.
        - Вы как? - спросил Степанов.
        Я поёжился. Наших было меньше, зато почти все они уже научились обращаться с огнестрельным оружием. Если они правильно разыграют карты, заставят туземцев пойти стенкой на стенку, а не бить из засады…
        - Нет. Резня это не моё, - сказал я, рискуя оказаться непопулярным у туземной части воинства. - Останусь на хозяйстве. А вы идите, конечно.
        На все про все у них ушло трое суток. И хотя первым ударом они освободили только южную часть острова - туземное княжество под названием Эва, исход войны стал очевиден.
        Отступление IV. Сделка
        ОТСТУПЛЕНИЕ IV. СДЕЛКА
        После встречи с Гастингсом Тропинин решил разделить риски. С одной стороны он собирался и дальше раскручивать возобновленный Банкибазар, вдруг да удастся найти подходы к британским властям. С другой стороны, он хотел взять от Индии всё, что сможет, на тот случай, если придётся смазывать пятки.
        Не только выигрыш времени стал следствием переговоров с британцами. Сам факт того, что англичане ушли восвояси, поднял авторитет новых хозяев Банкибазара. Дожди стихли. Слухи распространялись быстро. К фактории потянулись люди. На отведенной под ярмарку площади появились палатки, навесы. Люди присматривались к заброшенным плантациям, разрушенным постройкам, предлагали восстановить гхат (безопасный спуск к реке), начались потихоньку торги, предлагались товары, но больше услуги, рассчитанные на платежеспособных пришельцев, вроде стирки белья, строительства, перевозки. А в первый же день появился толстый индиец, который испросил разрешение поселиться и поставить на рынке особую лавочку.
        - Это шрофф, - сказал Шарль. - Если появился штроф, можете считать, что базар уже существует.
        - Что ещё за шрофф?
        - Меняла. Он может поменять любые деньги и возьмёт за услуги не больше одной-двух рупий с сотни.
        - Любые? Посмотрим! Незевай! - Тропинин покопался в кожаном кошельке и передал выловленную серебряную монету подошедшему Незеваю. - Спроси того парня, сможет ли он поменять российские рубли на рупии?
        Тем временем Шарль продолжил:
        - Если под стенами поселились банья, то можно сказать вас признало местное общество.
        - Но разве банья это не дерево?
        - Дерево называется баньян. А местное племя ростовщиков банья, хотя в некотором смысле у них похожая суть.
        - Он говорит, что будет давать по рупии за рубль, - сообщил Незевай и протянул Тропинину выменянную монетку.
        - Это не английская надпись, - сказал Тропинин.
        - Нет, - согласился Шарль. - Надпись на персидском. Точно не скажу, но звучит примерно так: Великий Могол Шах Алам, защитник веры Мухаммеда, тень милости Аллаха, чеканил эту монету для хождения в семи странах. Отчеканена в Муршидабаде в девятнадцатом году.
        - Но разве её чеканят не англичане и не в Калькутте?
        - Так и есть. Разумеется, вся чеканка теперь в руках англичан, а Шах Алам умер давным-давно. Но старая надпись придаёт… репутацию. Местные привыкли именно к такому виду и берут монету охотней.
        - Хитро.
        - И кстати судя по всему вас слегка обманули. Рупия даже по виду весит меньше вашего рубля.
        - Неважно. Пусть работает, - обрадовался Тропинин.
        - Что значит, пусть работает? - изумился француз. - Вы хозяин или кто? Надо назначить пошлину.
        - Сколько они обычно платят?
        - Понтия не имею. Я солдат, не коммерсант.
        - Пусть отдаёт десятую часть дохода.
        - Как вы узнаете его доход?
        - Обманет, пусть ищет другой базар. Не думаю, что их много осталось.
        Сейчас Тропинину важен был не столько доход, сколько статус. Индийская торговля шла не так лихо, как представлялось в уютном трактире Виктории. Местное нищее население мало что могло предложить на продажу. С другой стороны, оно не нуждалось в дальневосточных мехах и морских шкурах. Больше пользы принесли бы обычные сапоги из юфти, кабы Тропинин догадался сюда привезти сотню-другую пар. Он продал собственную запасную пару, как только увидел к обуви интерес, а затем убедил подчиненных расстаться с их запасами. Но сапог все равно оказалось мало для нормальной торговли. Чаще в ход шла монета. Тропинин раздавал заказы направо и налево, заставил мушкетеров и моряков сдать белье в стирку местным джоби, закупал кур и зелень в общий котел, но не забывая о «плане Б», расспрашивал каждого гостя, что может предложить индийская земля Виктории?
        Если бы экспедиция возвращалась в Европу, то с грузом проблем не возникло бы. Грузи всё что попадётся - пипл, как говорится, схавает. Но из колоний азиатских им предстояло возвращаться в колонии американские, где проживает слишком мало людей, а общество имело определённую специфику потребления. Пряности или наркотики имели ограниченный спрос, зато, например, сахар мог принести на первых порах баснословную прибыль. В Бенгалии он стоил сущую мелочь, а на фронтире до сих пор считался роскошью. В расчете на будущее Тропинин собирался прихватить с собой местные сорта тростника, машины для выжимки сока, очистки, извлечения сахара-сырца, а потом и дальнейшей переработки в товарный продукт. Заодно он хотел нанять и специалистов, которых в разоренной Бенгалии наверняка было пруд пруди.
        Те же планы Тропинин строил относительно ткачества, окраски тканей, выращивания хлопка, индиго и прочих местных культур, даже производства селитры. Если уж предстоит бежать, то только прихватив с собой всё, что позволит завести собственную маленькую Индию у себя под боком. В Калифорнии или на Гавайях - там, где позволят условия. Вот на поисках людей, знакомых с технологиями Тропинин и сосредоточился, пока его команда продолжала развивать Банкибазар.
        Одним из пунктов его повестки было производство джинсовой ткани. Лёшка сохранил более-менее приличный лоскут от своих старых давно истлевших штанов, а поход в Индию стал удобной возможностью найти аналог или умельцев, которые могли бы скопировать ткань с образца. Индиго здесь выращивали, хлопок тоже, ткачество было развито, оставалось подобрать нужную текстуру.
        С этой целью, а заодно на мир посмотреть и себя показать, сопровождаемый группой товарищей (включая обоих офицеров), Тропинин отправился в Серампур. До датской колонии от Банкибазара было всего каких-то пара вёрст. К тому же, рядом в селении Пулта Гаут работала паромная переправа, так что им не пришлось даже брать лодку и заботиться о парковке.
        По сравнению с Калькуттой Серампур выглядел провинциальным городком. Здесь попадалось меньше роскошных особняков, но не было и откровенных трущоб. Узкие улочки выглядели куда аккуратней пыльных площадей британской резиденции, а базары спокойнее, без лишней толкотни. Унылую охру местных глинистых почв разбавляла зелень посаженных тут и там европейских и местных деревьев. Кроме того, датчане не жалели белой и чёрной краски на заборы и стены. Неплох оказался и сервис. Проезжий мог остановиться в нескольких гостиных дворах в колониальном стиле, где подавали неизменные со времён принца Гамлета флескестай и пиво.
        Город являлся островком спокойствия в бурных водах бенгальской политики и своеобразным экономическим оффшором. Здесь можно было купить всё, включая товар, на который Достопочтенная Компания объявила монополию. В том числе немаловажные селитру и опиум, пусть и по завышенным ценам. А уж джутом, шелковыми и хлопковыми тканями местные склады были заполнены до отказа. К тому же, как рассказали Тропинину, совсем недавно к востоку от города начали выращивать индиго.
        Шарль с энтузиазмом, а Хельмут с несколько меньшим удовольствием водили Тропинина по местным конторам и лавкам. Тут только Лёшка осознал, насколько узок круг европейцев Бенгалии. Шарль был знаком с каждым третьим бюргером Фредерикснагора, притом, что он был солдатом, а не торговцем и к тому же французом, а его соплеменники чаще селились возле своих в Шандернагоре. Хельмут, кажется, знал половину города. В Серампуре кроме датчан проживали немцы, голландцы, шведы, а также традиционные для Индии торговцы - персы, армяне и арабы. Встречались здесь и кочинские евреи, что бежали из Каликута пятнадцать лет назад, когда город сжёг и разрушил знаменитый Хайдар Али.
        Вот как раз один из беженцев - торговец малабарским ситцем и местными тканями по фамилии Фреско дал, наконец, ответ на поиски Тропинина.
        - Эта ткань давно известна как Саржа де Ним, - сказал херре Фреско, внимательно изучив лоскут. - Или просто деним. Её выделывали во Франции еще до появления европейцев в Индии.
        Тропинин посмотрел на Шарля, но тот только пожал плечами. Аристократия, похоже, такое не носила.
        - Вы берете окрашенную индиго нить для основы и белую для утка, - сообщил херре Фреско. - Вот и весь секрет. Покажите местным ткачам в Акне, они справятся. Но потребуют платы вперед и провозятся до самого лета.
        - Так долго?
        - Готов поставить сколько нужно всего через две недели, - заверил купец. - Вы можете, конечно, обратиться к Басаку или Дхобе, но разве они смогут предложить настоящий товар?
        - Нет. Наверняка, нет. Я даже не знаю, кто они такие?
        Лёшка принял предложение, но готовая ткань годилась лишь на первое время. Его планы предусматривали получение технологий. А значит ему нужны были ткачи с их станками и пара крестьян, знающих в каких условиях выращивать хлопок и джут, а также семена того и другого. Что ж, это во всяком случае реализуемо.
        Тем временем в соседней лавке, где продавались джутовые мешки и канаты, Незевай встретил то ли соплеменника, то ли единоверца. Что характерно, он разговаривал с ним на своём ломаном английском.
        Заметив это, Шарль рассмеялся.
        - Господа, думайте как хотите, а сдаётся мне, что англичане получат Индию на серебряном блюде, - заявил он сквозь смех. - Нет, правда, вот взять хоть нас. Француз, саксонец, русский, бенгалец и этот ваш, Алексис, магометанин, мы разговариваем между собой на английском. И с торговцами, будь они азиатами или евреями в датском городе говорим на английском.
        - Так учите русский, Шарль, - немного раздраженно пожал плечами Тропинин. - В конце концов, вы поступили к нам на службу.
        - Я выучу русский, как только на нём заговорят сипаи, которыми я командую, - отмахнулся француз. - А пока и они лучше понимают английский.

* * *
        Посещение Серампура заставило Тропинина приуныть. Только там он наконец осознал, что сунулся с мякинным рылом в калашный ряд. Здесь, на Хугли, вся торговля давно уже была организована, связи налажены, поставщики разобраны. Аккуратные склады, лавки, пристани разных наций заполняли берега, купцы заселяли города, рассылая приказчиков по деревням. Вращались деньги, заключались контракты.
        И тут появляется попаданец с амбициями английского короля. Подай ему Индию!
        Тем не менее Тропинин старался не падать духом. Он был авантюристом, иначе не оказался бы на борту реплики в бушующем море, что и отправило его в путешествие по времени. Как и всякий авантюрист он поначалу недооценивал реальность, но в конце концов всё же умел находить решение.
        Сопровождаемый местными новобранцами, он предпринял серию путешествий по окрестностям Банкибазара. Разговаривал через Раша с селянами, осматривал хлопковые поля, затопленные рисовые чеки, плантации индиго (похожие на заросли акации), высокие джутовые насаждения и дикие бамбуковые рощи. Прикидывал, что можно с выгодой экспортировать, перерабатывать.
        Инвентаризация принесла некоторые плоды. Однажды Лёшка заметил у бенгальцев поделки из очень лёгкого материала, который его заинтересовал.
        - Это шола, - пояснили местные. - Их покупают малкары для изготовления украшений на свадьбу.
        - Покажите, где она растет.
        Шола оказалась болотной травой толщиной с тростник или бамбук. Но в отличие от них имела стебель пористой структуры, а не полый. При высыхании материал сохранял размеры, но становился лёгким, как пробка.
        - Отличная основа для композитов, - произнёс Тропинин, сминая пальцами образец.
        Это слово прозвучало под индийским небом впервые.
        Лёшкин пытливый ум сразу же нашёл с полдюжины областей, где можно с успехом применить шолу. Спасательные жилеты, утепляющие, герметизирующие или амортизирующие прокладки, упаковка, наполнитель для стройматериалов. А если подвергнуть шолу пиролизу, возможно получится хороший уголь для фильтров.
        - Мы закупим сколько сможем, - решил он. - Но не станем задирать цены. Это не тот товар, который приносит большой доход. И мне он нужен скорее для научных целей. И, кстати, Раш, хорошо бы достать побеги этих растений. А лучше семена.
        Кроме шолы из местной экзотики Тропинин обратил внимание на крокодилов. Вернее его внимание обратили местные жители. Крокодилов водилось вокруг целых три вида - морской, речной и болотный (научных названий для них ещё не придумали).
        Морской часто гостил в крупных реках, в том числе возле Банкибазара. Он был огромен и походил на того классического монстра, которого рисовали в детских книжках глотающим солнце или непослушных пионеров. Эта рептилия представляла опасность только на кромке берега или в воде. Речной крокодил был крупным, но редко попадался на глаза. Селянам же особенно докучала болотная разновидность, которая хоть и была поменьше двух других, славилась тем, что выходила далеко на сушу, пробираясь по арыкам, канавам, мелким ручьям, рисовым чекам, а то и прямо по земле. Болотный крокодил воспринимал людей как разновидность дичи, хотя чаще от него страдали куры и другая домашняя живность, что раздражало селян не меньше.
        Когда они убили одного такого хищника, Тропинин как раз оказался поблизости и привлеченный гвалтом подошел к толпе. Увидев мертвую рептилию метров двух с половиной в длину, он вдруг подумал, что кожа крокодилов по какой-то причине ещё не вошла в обиход цивилизованных стран. Во всяком случае она не являлась предметом торговли, если не считать чучел. Но на чучела чаще отлавливали небольших особей. Вероятно, чтоб поставить на полку, на шкаф. А вот сумки, ремешки, перчатки и прочую галантерею пока производили из обычных шкур. Тропинин задумался, а каков мог быть рынок таких изделий? И сумки и ремни пока что имели исключительно утилитарное назначение. С ними не выходили в свет, не красовались на балах или фуршетах. Однако всё стоит испробовать. Ведь спрос можно, в конце концов, и создать. Никогда не знаешь, какая идея попадет в десятку.
        - Переведите им, что я заплачу десять рупий за шкуру, если они снимут её крупными кусками и освободят от мяса и жил.
        Раш перевёл.
        - Нам потребуется соль для консервации, - заметил Тропинин на обратном пути. - А там посмотрим, не найдётся ли в Виктории хороший скорняк?
        На всяком парусном корабле имелся запас соли на тот случай, если нужда заставит заготавливать рыбу, пингвинов, бакланов, тюленей или сухопутное мясо в диких краях. Однако, если взяться за крокодилов всерьез, её потребуется гораздо больше. На соль, разумеется, распространялась монополия британцев, но Тропинин решил, что на другом берегу Хугли он закупит её свободно.

* * *
        Методично работая над «планом Б», Тропинин продолжал размышлять, как бы подобрать ключик к британцам. Он раз за разом воспроизводил в памяти разговор с властелином Индии, пытаясь нащупать уязвимое место. И в конце концов, нашёл небольшую зацепку. Загадочная девушка из Архангельска! Ну конечно! Возможно, Гастингс ничего не понимал в мехах, но она-то в мехах наверняка понимала. А властелин Индии к ней был явно неравнодушен, раз проговорился чужому по сути человеку. Вот только как её разыскать? Тропинин уже понял, что мир белого человека в Бенгалии тесен, а поэтому решил потихоньку прозондировать почву у господ офицеров. Но так, чтобы боже упаси не показать себя любопытствующим обывателем.
        Господ офицеров он обнаружил на крыше главной конторы фактории. Попивая кофе, они наблюдали за мушкетёрами Эскимальта. Те передвигались по площадке перед дворцом с завязанными глазами. Сперва осторожно, часто пробуя ногами землю, потом всё быстрее. Затем они стали приседать, перекатываться, вскакивать, перебегать с места на место.
        - Ваша национальное развлечение? - встретил Тропинина вопросом Шарль. - Вроде того катания с горы на санях?
        - Нет это воинское упражнение, - пояснил Тропинин. - Они хотят знать местность в условиях плохой видимости.
        Как раз в это время их товарищи подожгли горшки со смесью селитры и сахара. Площадку заволокло белесым дымом.
        - Не думаю, что это даст преимущество, - заметил Хельмут. - Можно конечно заполнить дымом всё поле и вырезать англичан по одному, но они не дураки и просто отступят, как только завидят дым.
        - Посмотрим, - рассеяно ответил Тропинин. - Кстати, кто-нибудь может мне рассказать о женщине или девушке из Архангельска? Она должна жить или гостить где-то в этих местах. Хотелось бы разыскать соотечественницу.
        - Я даже не знаю, где этот Архангельск? - фыркнул Хельмут.
        - Это на Белом море на севере России. Туда издавна ходили корабли английской Московской компании.
        Шарль помотал головой.
        - Нет, Алексис, вы первый русский, которого я увидел в этих краях, - сказал он. - Помнится в Капстаде был один то ли русский, то ли поляк. Но в Индии…
        В этот момент тугодумный Хельмут что-то сообразил.
        - Вам стоит обратиться к Хики, - сказал он.
        - К Хикки? - переспросил Тропинин.
        - Да, он ирландец, зовут Джеймс, это чтобы не спутать с другим Хикки, местным законником. По профессии помощник корабельного хирурга, если мне не изменяет память. Может вылечить подагру и снабдить вас порошком Джеймса. А кроме того, он владеет небольшим печатным станком.
        - И как он мне сможет помочь?
        - Хикки намерен издавать газету, - пояснил Хельмут. - А поэтому старается быть в курсе всех здешних сплетен, интриг и любых событий. Если кто и расскажет вам о некоей девушке из Архангельска, то только он.
        - Где мне его найти?
        - В тюрьме, в Калькутте.
        - Шутите?
        - Нисколько, - Хельмут помотал головой. - Он сидит за долги вот уже год или два. Что не помешало ему приобрести печатный пресс и выпускать объявления на заказ ради выплаты долга.
        - Хороший повод навестить его, - кивнул Тропинин. - Мне как раз требовалось напечатать рекламу.
        - Вы можете нагрянуть прямо в тюрьму, это не вызовет подозрений, - заверил Хельмут.

* * *
        Долговая тюрьма оказалась не таким мрачным местом, как представлял Тропинин. Во всяком случае не более мрачным, чем его собственная фактория до ремонта. Тюрьма походила на таверну с внутренним двориком и номерами-камерами вдоль галереи. Правда, чтобы попасть внутрь, требовалось пройти через особую комнату с двумя окованными железными полосами дверьми. В комнате этой как и во всей тюрьме распоряжался человек по имени Стерди - старший охранник, а может даже и начальник. Во всяком случае он был европейцем. Получив шиллинг, Стерди охотно впустил посетителя внутрь и провёл к нужной комнате.
        - Арестантам здесь не хуже чем в Маршалси, - заверил охранник по дороге. - Если есть чем заплатить, конечно. Можно спокойно уходить по делам, но обязательно возвращаться на ночь. С этим строго! Кормёжка по средствам. Своего ресторана у нас нет, всё же не Лондон и клиентов не так много, но если есть монета, мы всегда можем послать мальчишку за едой. А нет, так хлеб и вода.
        Навстречу им в патио и на лестницах попадались люди далеко не тюремного вида. Провожатый со всеми здоровался, но ради одних приподнимал похожую на ведро шляпу, а других удостаивал лишь легким кивком. Как понял Тропинин из объяснений, тюрьма являлась коммерческим заведение, чем-то вроде знакомого ему по прошлой жизни коллекторского агентства. С той лишь разницей, что здешним коллекторам не требовалось бегать за должниками и терроризировать их телефонными звонками. Те сидели под присмотром, отсортированные по степени платежеспособности, и целыми днями думали, как выплатить долг.
        Некоторые комнаты были забиты до отказа бедняками, точно ночлежки, выйти оттуда даже на отхожий промысел позволялось только под залог; другие скорее походили на места заключения членов королевской семьи - предметы роскоши, изысканные кушанья, любой каприз за ваши деньги. Если же комнаты по какой-то причине пустовали, то хозяин сдавал их обычным постояльцам, которых, что характерно, соседство с арестантами ничуть не трогало.
        - Мистер Хикки непростой человек, - сообщил между делом провожатый. - Одним словом ирландец. Разругался намедни с законником и теперь его интересы некому защищать. Так что, боюсь, он у нас поселился надолго.
        Дверь оказалась незапертой, а Стерди не счел нужным дожидаться ответа и вошел сразу, едва стукнув кольцом. Посреди комнаты стоял пресс, вроде того, у какого на иллюстрациях изображали первопечатника Фёдорова. Вдоль стены расположился шкаф с ящичками полными литер. Единственный обитатель - рыжеволосый мужчина лет сорока - лежал в одежде на соломенном тюфяке и смотрел в потолок.
        На вошедших он сперва даже не обратил внимания, но скосив глаза и приметив нового посетителя сразу же вскочил на ноги. Подбежал, остановился в метре, внимательно изучая гостя. На тюремщика даже не взглянул.
        - Мне нужно напечатать рекламу, - Тропинин протянул заключенному листок с набросками к объявлению. - Скажем так: Уважаемая российская компания собирается расширять свои дела в Индии. Ищет образованных работников, торговых партнеров… что-нибудь в этом духе.
        Тропинин не собирался расширять дело, уже нынешние масштабы проели огромную дыру в его бюджете. Но он желал пустить волну слухов. Дитя двадцать первого века знал силу прессы.
        - Сделаем, - ирландец небрежно бросил листок поверх стопки исписанной бумаги.
        - Я вижу вы договоритесь, - сказал провожатый и вышел.
        - Не вздумай подслушивать под дверью, Стерди! - крикнул вдогонку Хикки.
        Он быстро успокоился, показал рукой на табурет, сколоченный явно из старых корабельных досок (на ребрах виднелись потертости от веревок).
        - Чёртовы содомиты банья загнали меня в эту тюрьму, но дайте мне только выйти!
        - Собираетесь начать войну с ростовщиками? - стараясь скрыть сарказм, произнес Тропинин.
        - Мое оружие - слово! Я буду издавать газету.
        - Наслышан.
        - Вот как? - обитатель комнаты посмотрел на гостя с подозрением.
        - Да. И в связи с этим у меня к вам ещё одно дело. Деликатного, так сказать, свойства. Впрочем, я готов хорошо заплатить, что безусловно приблизит ваше освобождение. Сколько вы задолжали?
        - Четыре тысячи. Но, послушайте, я не собираюсь их отдавать. Лучше потрачу на хорошего адвоката, а не на эту бездарность, носящую одно со мной имя. Ведь плёвое дело доказать, что содомиты всё получили сполна да ещё сами остались должны. Но законникам только дай волю покопаться в ваших карманах!
        - Однако мне хотелось бы обойтись без лишних ушей, - заметил Тропинин.
        - Стерди! - крикнул Хикки. - Принеси нам чего-нибудь выпить!
        - У меня есть с собой отличный виски, - сказал Тропинин, доставая из потайного кармана бутылку.
        - Виски?
        - О да. Не какое-нибудь местное пойло. Отличный продукт. Пять лет выдержки в бочках из-под андалусского хереса или шерри, если по-вашему. Но закуска не помешает.
        - Стерди! - рявкнул ирландец.
        Охранник появился в дверях.
        Тропинин протянул ему крону.
        - Любезный, принесите нам покушать по своему усмотрению. Подойдет сыр, фрукты, зелень.
        - Мясо? - с готовностью спросил стражник, пряча монету на поясе.
        - Только если прямо с жаровни. Бога ради, ничего простывшего, пролежавшего целый день на жаре.
        Едва Стерди вышел, Тропинин откупорил бутылку и разлил по двум глиняным стаканам, которые оказались у заключенного под рукой, как раз на такой случай.
        - Пока нас не подслушивают я хочу вас спросить о главном, - произнёс вполголоса Тропинин.
        Они коснулись боками стаканчиков и сделали по глотку.
        - Мистер Гастингс, когда он путешествовала на корабле в Индию, встретил одну особу. Девушку. Всё что я о ней знаю, она из Архангельска. И мне бы хотелось узнать имя, а лучше адрес, по которому эту даму можно найти. Если она конечно ещё в Индии.
        - Что ж, господин Тропинин, - ухмыльнулся ирландец и быстро прикончил выпивку. - Я не возьму с вас и пени за такой пустяк.
        - Вот как?
        - Да! Вашу девушку зовут баронесса Имхофф. И она любовница Гастингса. Вернее была любовницей до последнего времени. Сейчас её зовут миссис Гастингс.
        Хикки хихикнул. Видимо от удовольствия видеть физиономию Тропинина. Некоторое время тот и правда находился в замешательстве. Но не от неожиданного попадания в десятку. Он перебирал в уме русские фамилии и размышлял, какую из них европейцы смогли так извратить?
        - Имхофф? Это не совсем русское имя, - заметил он наконец и на всякий случай разлил ещё по одной. - К тому же, насколько я знаю, в Архангельске никогда не водилось баронов. Хотя, конечно, туда могли сослать кого-нибудь во времена Елизаветы.
        - Возможно всё куда проще, - рассмеялся Хикки. - Ведь она была замужем за бароном немецким. Её имя в девичестве Шапусе. И не пытайтесь вспомнить такое среди родов вашего Архангельска! Это французское имя.
        - Час от часу не легче.
        - Тем не менее она утверждала, что родилась на севере, в Архангельске. Возможно чтобы придать себе некоторую загадочность. А может и правда её родители находились там в плену, после недавней войны.
        - Семилетней?
        Ирландец начал загибать пальцы, потом пожал плечами.
        - Смотря как считать. Но в общем возраст подходит.
        - Хорошо. А что же барон?
        - А он продал жену Гастингсу за десять тысяч рупий! - торжественно провозгласил Хикки. - Каков прохвост, а?
        Кажется ирландцу доставляло наслаждение перебирать грязное бельё местной знати. Из него определенно должен получиться отличный газетчик.
        - Продал?
        - Ну, сделка не являлась столь откровенной. Скажем так, барон получил богатый заказ от компании. Он ведь художник.
        - Я смотрю, вы смогли много узнать о закулисных играх находясь в долговой тюрьме. - с искренним уважением заметил Тропинин. - Что же будет, когда вас освободят?
        - О! Поверьте, мистер Тропинин! - Хикки вскочил и стал нарезать по комнате круги, точно акула в предвкушении добычи. - Мало никому не покажется. Это змеиное кубло… им удалось выставить отсюда беднягу Болтса, не дав ему даже выпустить пробный номер. Но об меня они обломают зубы!

* * *
        Между тем дела потихоньку двигались. Мамун искал товар для Ибрагима, а заодно помогал людям Тропинина разобраться в качестве местных зелий вроде опиума или бетеля. Другие тоже не сидели сложа руки. Храмцов с Незеваем занимался тканями и красителями в датских владениях, Яшка со Слоном отправились во владения голландские, а гардемарины рыскали в поисках крокодиловой кожи и прочей экзотики по английским уделам. Сам Лёшка посещал селитряные фабрики, потому что хоть и знал этот вопрос в теории, на практике выявилось множество мелочей, которые он обязательно упустил бы.
        Неожиданную популярность среди бенгальцев получил Расстрига. По поручению Тропинина он, быстро освоив язык, стал изучать местную жизнь. Но если Лешка имел в виду экономические возможности, товары, рынки и всё в таком духе, то Расстрига сосредоточился на мировоззренческих аспектах.
        Теперь его звали не иначе как Шри Раст Рига. А желающие поговорить с мудрецом стекались в факторию со всех окрестных земель. Популярность его возможно объяснялась тем, что Расстрига не навязывал местным свою версию христианства, а просто рассказывал поучительные истории, черпая их частью из Библии, частью из книг, а частью из собственного опыта.
        Бенгальцы слушали беглого монаха с большим почтением. Некоторые его идеи хорошо накладывались на местные суеверия, другие были внове, но не отпугивали категоричностью, подобно проповедям монахов католических орденов.
        Раздражённый толпами посетителей, которые умудрялись просачиваться даже сквозь охрану, Тропинин выселил Расстригу на площадь, где для него соорудили особый шатер, чтобы он мог принимать людей за пределами дворца. Между прочим они начали приносить ему подношения - еду, деньги и то, что Тропинин определил как сувениры. Поставили полочку с благовониями, понавтыкали всюду каких-то букетиков. Среди посетителей, жаждущих просветления преобладали женщины.
        - Так он, глядишь, создаст собственную религию, - заметил Лёшка. - Или хотя бы обзаведется гаремом.
        Банкибазар находился в подвешенном положении вплоть до нового года.Британские власти делали вид, что не замечают «подселенцев» (конкурентами маленькую колонию назвать было сложно), но и прежних угроз не отзывали. Видимо выжидали удобного случая для окончательного решения. К январю, однако, ситуация резко качнулась, и качнулась не в пользу англичан. Из Бомбея пришли слухи о крупном поражении их армии.
        Глаза Шарля зажглись мрачным торжеством.
        - Генерал Махаджи разбил англичан при Вадгаоне! - объявил он, выслушав давнего знакомца из Горетти. - Окружил их полки, точно Арминий римлян Вара в Тевтобургском лесу! Вот это победа! Мы должны обязательно отметить её, Алексис!
        Маратхи на тот момент считались союзниками французов. Поэтому торжество Шарля понять было можно. Тот же знакомец принес номер франкоязычной «Лейденской газеты» со статьёй о поражении британцев в Америке. Этот выпуск французы скупили большим числом (а возможно допечатали тираж сами) и распространяли в колониях, как пропагандистский материал, исходящий от независимого источника.
        Сам Тропинин, зная доподлинно, что Британия вскоре всё равно покорит Индию, вестям не особенно радовался. Но поляну, что называется, раскатал, а за выпивкой и шашлыком, раздумывал, как можно воспользоваться временным ослаблением англичан в регионе?
        Не то чтобы силы достопочтенной компании иссякли, но всё же им стало не до маленькой русской колонии, а для простых людей слух о поражении стал очередным знаком высших сил. Всё больше бенгальцев из подконтрольных британцам селений ослушивались запретов, приходили на торги в Банкибазар. А в самом лагере англичан подняли голову конкуренты Гастингса. Следовало ковать железо, пока горячо.
        - Словом шашлыки, господа, у нас называют не только блюдо, которое мы с вами имеем удовольствие вкушать, - сказал Тропинин поедая сочный кусочек свинины. - Но и самоё мероприятие, на котором его употребляют. Обычно - это разновидность пикника для друзей, иногда совмещенного с охотой или рыбалкой, но всё же в основе ритуала - приготовление мяса и вольные разговорам, обычно начинающимся со споров о том, как правильно его мариновать. Костёр поэтому является важнейшим атрибутом мероприятия.
        - Как и вино. - заметил Шарль.
        Местное молодое вино (кажется его делали португальцы) они потребляли безо всякой меры, точно мушкетёры в романах Дюма.
        - Верно! - согласился Тропинин. - Конечно, шашлыки хорошо устраивать весной или осенью. И костёр, и вино, которые суть вещи дарующие тепло, холодными вечерами придают посиделкам особый уют, а не только лишь служат один для приготовления пищи, а второе для поднятия настроения. Но в Дельте даже зима не приносит особой свежести.
        - Увы! - поддержал Шарль и отсалютовал кружкой.
        - Да, к сожалению, - Тропинин вернул салют. - Вы что-нибудь слышали о семействе Шапусе, Шарль?
        - Шапусе? - удивился тот не столько имени, сколько резкому повороту в разговоре.
        - Мне сказали, это французское имя.
        - Так и есть.
        - В девичестве так звали жену Гастингса, - пояснил Тропинин. - Анна Мария Аполония Шапусе. Именно она вроде бы и родилась в Архангельске.
        - Марианна? - француз пожал плечами. - Вот уж никогда не подумал бы. И вообще тут все полагали, будто она родом из немецких княжеств. Но это скорее из-за барона Имхоффа, её прежнего мужа.
        - Я слышал о неких Шапусе, которые бежали из Франции в Нюрнберг после того, как Король-Солнце отменил Нантский эдикт, - сказал Хельмут и посмотрел на Шарля, но тот и ухом не повёл. - Возможна она из этой семьи. Однако, Архангельск? Как я уже говорил, я прежде даже не слышал о нём.
        - Жаль, - вздохнул Тропинин. - Я надеялся что девушка с севера знает толк в мехах. И через это хотел найти ключик к ларцу с индийскими сокровищами.
        - Ну, - рассмеялся Шарль. - В мехах разбираются не только те, кто их добывает. И даже не столько они. Насколько я знаю Марианну, она обойдёт любого в спорах о предметах роскоши, будь то дорогие ткани, жемчуга или алмазы.
        Он сделал паузу, во время которой выдул целую кружку вина. Затем вытер рукавом рот.
        - Скажу больше, Алексис. Марианна способна устроить войну ради малейшей прихоти и Гастингс ей возразить не посмеет.
        - А где она обитает? Не в форте же среди солдатни?
        - Она вполне могла бы устроиться и в форте. - сказал Шарль. - Но у Гастингсов нет проблем с недвижимостью.
        - Я слышал губернатор заполучил имение старого Клайва Бурра Коти в Думдуме, - припомнил Хельмут.
        - Думдум? - Тропинин наморщил лоб. - Что-то знакомое. Кажется так называлась какая-то особенная пуля?
        - Никогда о таком не слышал, - пожал плечами Хельмут. - Наш Думдум это область к серверу от Калькутты, кстати, не так далеко отсюда.Но вряд ли старый хрыч будет держать прекрасную леди так далеко от гарнизона. Это небезопасно. Душители, дезертиры, тигры, крокодилы.
        - Скорее вы найдете Марианну в превосходном Бельведер Хауз в Алипуре, - сказал Шарль. - Это южное предместье Калькутты. Великий Мир Джафар подарил особняк Гастингсу, когда тот ещё не был губернатором. Пожалуй, он выглядит побогаче развалин в Думдуме, да и этого вашего дворца с двуглавым орлом.

* * *
        Через три дня во время совещания, посвящённому ремонту шхун, Шарль позвал Тропинина на палубу и показал ему Марию Гастингс (или Марианну, как здесь её все называли). Она совершала небольшое путешествие по Хугли на лодке, украшенной лентами и носовой фигурой - головой слона, вырезанной из дерева. Возможно то был Ганеша, местное божество, а возможно обычное украшение.
        Хотя дама находилась под навесом, да вдобавок закрывалась зонтом, Тропинину удалось разглядеть светлые почти рыжие волосы и кожу, сохранившую белизну несмотря на долгое пребывание под Солнцем южных широт. Темные спины гребцов, смуглые лица солдат из охраны только подчеркивали разницу. Марианна на фоне свиты и правда походила на северянку.
        - Куда она направилась, как вы полагаете, Шарль?
        - Скорее всего в Чинсуру.
        - К голландцам? - удивился Тропинин.
        - Гастингсы дружны с Россом, это директор голландской фактории. В этом нет ничего удивительного. Европейские губернаторы постоянно гостят друг у друга. До тех пор, пока не приходит время сажать друзей под арест, как беднягу Шевалье.
        Тропинин вздохнул. В некотором роде он тоже был европейским губернатором. Маленьким европейским губернатором. Но его пока никто в гости не зазывал.
        - У нас есть что-нибудь из России? - спросил Тропинин своего капитана.
        Под Россией он понимал Европейскую часть.
        - Все сапоги мы уже продали, - хмыкнул Яшка.
        - Я не имею в виду товар. Какой-нибудь пустячок, диковинка, чтобы подать кое-кому весточку с родины. Чтобы узнаваемо было.
        - Посмотрим, - сказал Яшка и отправился в казёнку.
        Через четверть часа он принес «Ежемесячные сочинения» Императорской Академии наук и гравюру с охотским или камчатским пейзажем. На гравюре изображался берег и несколько бревенчатых домов с частью острога. Яшка держал её в капитанской каюте в качестве украшения.
        «Ежемесячные сочинения» выглядели слишком потрепанными для подарка. А вот пейзаж запросто можно было принять за Архангельский.
        - Тебе не жалко расставаться с рисунком?
        - Для дела не жалко.
        Сойдя на берег Тропинин осмотрел своих мушкетеров, попутчиков и не нашел никого, кто родился бы западнее Иркутска. Разве что Расстрига, который упорно скрывал происхождение.
        - Не могли бы вы вытащить на просушку все наши меха, - попросил он Храмцова.
        - Все?
        - Именно.
        Приказчик отдал нужные распоряжения и вскоре под тень восточной стены дворца его люди выставили полдюжины сундуков. Храмцов снял с пояса ключи, открыл крышки. Два его помощника принялись вытаскивать пушнину на свет, вернее в тень.
        Помимо собственной добычи - калана, речного бобра, чернобурки, здесь были перекупленные у сибирских купцов соболя и доставленный с Чукотки песец. Меха были разобраны по фактуре, цвету, качеству и собраны в связки по сорок штук, как это повелось издревле. Одной такой связки соболей теоретически как раз хватало на шубу. На практике, правда, уходило немного больше - то ли зверь со временем измельчал, то ли люди подросли. Но Марианна выглядела женщиной хрупкой даже по британским меркам.
        - Сорок в самый раз будет, - решил Тропинин.
        Что-то пришлось забраковать. Хотя брака оказалось не так много. Всё же в Виктории научились выделывать сырые шкуры довольно качественно. А перед плаванием пушнину переложили пропаренным и высушенным мхом, оставив много пространства для тока воздуха. В пути её часто проветривали, а убирали только во время штормов или дождей. И всё же часть мехов потеряла товарный вид. При такой влажности и жаре это было неудивительно. Можно было справиться с чем-то одним но не с обеими напастями разом.
        - Соболь, песец и чернобурка, - отобрал Тропинин три лучших связки.
        - Не много ли для подарка? - засомневался Храмцов.
        - Это инвестиции.
        - Что?
        - Вложение в будущее.
        Он собирался насколько это вообще возможно ошарашить Марианну стоимостью подношения. Всё равно особого спроса меха здесь не имели, а до Кантона они могли попросту не дожить.
        - Полагаете мне стоит доставить презент самому? - спросил он у Шарля.
        - Ни в коем случае, - ответил тот. - Этим вы как бы будете набивать цену подарку. Лучше отправить обычного бенгальца. Только одеть поприличнее. И выделить охрану, а то он может и не дойти. Прирежут или придушат.
        - Понятно. Раш! Готовьте отряд к выступлению. Я отправлю вас в Калькутту с подношениями Марианне.
        Раш отправился в дорогу сразу, как только лодка с головой слона проплыла в обратном направлении. На этот раз Тропинин решил не экономить. В конце концов, краснеть за дешёвое представление предстояло Рашу, взявшему на себя роль посланца. Шкуры были убраны в ларец, который несли на носилках вслед за арендованным паланкином Раша. За ними шествовали слон, два верблюда, лошади, мулы. Животным везти было нечего, кроме сипаев, изображающих охрану.
        В ларец поверх мехов Тропинин положил картину и записку. Писать её пришлось Софрону, единственному человеку, освоившему каллиграфический почерк. Записка не содержала просьб, просто передавала горячий привет из холодной северной страны.

* * *
        Сорок сибирских соболей смогли умотать британского льва.
        Вскоре в Банкибазар прибыл на лодке давешний чиновник и со всем почтением пригласил господина Тропинина на встречу к его превосходительству генерал-губернатору.
        Вторая встреча оказалась гораздо теплее первой. Властелин Индии был в шелковой светлой жилетке и коричневом камзоле, но вновь без парика. Он держался свободно и больше не воспринимал Тропинина, как авантюриста или проходимца. Встреча проходила не в кабинете, а за чайным столиком в особой комнате для приёмов.
        Слуги поставили фарфоровые чашки, вазы с печеньем, розетку с мёдом, подали чай и молоко, причём сперва наливали в чашки молоко и только потом разбавляли его чаем. Губернатор поинтересовался здоровьем гостя, здоровьем его людей. Спросил, как идет торговля? Вежливо выслушал ответы и, наконец, перешел к делу.
        - Полагаю, вас не ввели в заблуждение временные трудности нашей администрации?
        - Нисколько. Думаю, здесь вы со временем справитесь и с маратхами, и с французским флотом, и с сэром Френсисом. Хотя часть Америки, как я уже говорил, Британия потеряет.
        - Америка не относится к моей сфере, пусть об этом болит голова у Клинтона, - отмахнулся Гастингс. - Что до наших с вами дел, то не думаю, будто Россия полезет в местную политику из-за маленького поселения, но усугублять и без того сложное положение мне действительно не хотелось бы. Однако, что вы знаете о том, как отсюда выставили ваших предшественников?
        - Австрийцев? - Тропинин пожал плечами.
        - Австрийцев, - кивнул Гастингс. - Ни нам, ни голландцам не пришлось сделать даже пистолетного выстрела. Небольшое количество золота, нужный шепоток в ухо нужным людям и Великий Могол сам отправил армию на Банкибазар. Вас, конечно, больше, чем было тогда австрийцев. Вы где-то подобрали беглых сипаев, этого бедолагу Хельмута и повесу Шарля. Однако даже теперь ваши силы невелики, а любой туземный князь без труда выставит целый полк.
        - Но вы объявили эти земли собственностью Компании, - заметил Тропинин. - Какой же туземный князь полезет в бой за чужие интересы?
        - А-ха-ха, вы плохо знаете Индию, господин Тропинин. Но… я не собираюсь вас запугивать.
        Он сделал длинную паузу.
        - У вас нашлись заступники, - сказал Гастингс. - И вот вам моё последнее предложение. Вы уступите нашей компании факторию со всеми строениями и правами за… скажем пять тысяч фунтов стерлингов. Но не монетой и не бумагами банка Англии, а товаром с наших складов. Кроме того, вы получите от компании лицензию на отправку в Калькутту и загрузку здесь товаром одного корабля в год.
        Предложение Тропинину понравилось. Он уже убедился, что торговля с Индией не даст столь больших оборотов, чтобы и дальше содержать из прибыли факторию. Но для дальнейших планов ему требовалась селитра, прочие приятные мелочи, которые ещё не скоро удастся производить самим. Так что трюмы корабля он всегда мог заполнить.
        - Одного корабля? - Тропинин сделал вид, что не слишком доволен условиями. - Я ведь могу продать факторию кому-нибудь ещё из европейцев. Частному лицу или компании, или короне. Мне без разницы. И получить взамен лучшие условия. Скажем, право на неограниченную свободную торговлю. Тут любой согласится. Во всяком случае из европейских наместников. Датчане, французы, голландцы.
        - Их собственные фактории на грани разорения. Зачем бы им покупать ещё одну?
        - Как знать… лишь бы они покрыли своим флагом мои товары.
        Гастингс усмехнулся.
        - Не забывайте, что вашим кораблям всё равно придётся проходить мимо Форт-Вильям. Для того он здесь и поставлен. Вы не сможете всякий раз пробираться по заливным лугами и болотам. Сегодня для нас законная добыча французский флаг. А завтра положение голландцев или датчан может стать не многим лучше французского.
        - Убедили! - Тропинин сделал вид что сдался. - Но добавьте к договору ещё один корабль. Дело в том, что я предпочитаю шхуны, а они не очень велики, как ваши «индийцы».
        - Договорились, - Гастингс ударил ладонью по столику, так что звякнул китайский сервиз. - Но общий груз не должен превышать четырёхсот длинных тонн.
        - Пятисот!
        - Ха-ха, пусть будет пятьсот.
        Властелин Индии с помощью колокольчика подозвал слугу, а тот пригласил клерка. Гастингс в нескольких словах обрисовал детали и отдал распоряжение готовить бумаги.
        - Как вам Индия? - спросил он, пока клерки скрипели перьями в соседней комнате.
        - Занятна страна, - обтекаемо ответил Тропинин.
        - Я давно изучаю местные культуры и языки. Персидский, санскрит. Вы знакомы с их литературой?
        Рабиндранат Тагор тут явно не подходил, да и его Тропинин честно говоря не помнил. А кто ещё?
        - Индийских не знаю. А вот из персидских довелось читать Омара Хайяма. В переводе, разумеется.
        - Омар Хайям? Не припоминаю. Это не тот учёный, что разработал персидский календарь? Кажется он жил в двенадцатом столетии?
        - Он самый, полагаю. Но кроме того, что учёный он ещё и поэт. Сейчас. Я постараюсь перевести на английский.
        Вино запрещено, но есть четыре «но»:
        Смотря кто, с кем, когда и в меру ль пьет вино.
        Положа руку на сердце, он больше ничего из Хайяма не помнил. Но пары строк хватило, чтобы произвести впечатление.
        - Занятно, - Гастингс прищурился. - Надо будет поискать оригинал. Так значит у вас в России переводят персидскую литературу?
        - Иногда. Скорее с ней знакомы в наших американских колониях. Там, знаете ли витает дух свободы.
        От хождения по зыбкой почве восточной литературы, Тропинина спас клерк, который наконец-то принёс бумаги. Договор на передачу имения, лицензию на торговлю с Индией для двух кораблей с освобождением от всех местных пошлин и сборов, а также ордер на получение товаров из магазинов компании на пять тысяч фунтов.

* * *
        - Губернатор Гастингс выдал вам разрешение на торговлю? - удивился Шарль. - да ещё и готов заполнить трюмы товаром? Поверить не могу.
        - Уж поверьте. Русские своих не бросают, даже если они не совсем русские. И это заставляет меня перейти к следующему делу.
        - К какому?
        - Мы отправляемся в обратный путь в мае, чтобы зайти в Кантон к началу торгового сезона. До этого времени мы плотно займёмся закупками, присмотрим в Серампуре домик для господина Храмцова. Но потом… как вы понимаете мне больше не потребуется здесь целая армия. Для небольшой резиденции хватит и пары охранников.
        - Что ж, мы и не надеялись прослужить с вами вечность, - Шарль развел руками.
        - Но я бы хотел пригласить вас в Викторию. С возможностью заняться собственным делом или таким же окладом на должности. А должность… думаю вам предложат большой выбор. Ваши знания и энергия помогут нам поднять колонию.
        - Думаю, что скорее всего приму предложение, - заверил Шарль. - Хельмут, вы как?
        - Нет, нет, я домой. - ответил тот.
        - И все же подумайте, Хельмут, - сказал Лёшка. - Время ещё есть.
        Глава одиннадцатая. Черная башня
        ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ЧЁРНАЯ БАШНЯ
        Однако моя командировка слишком затянулась.
        - Я возьму «Уржум» и отправлюсь в Викторию. - сообщил я товарищам. - Дел накопилось по горло. А вы тут и без меня управитесь.
        Каха хан перебрался на берег, вернулся в свою столицу. В крепости вздохнули с облегчением выпроводив гостей. Я попрощался с людьми, отдельно с дочкой Петалы. Девочку звали Каполи. Так что наши стали называть её Капелькой, а Степанов Полиной. Он на пару со Свешниковым взялся её обучать и воспитывать.
        Конечно, я не собирался терять еще полтора месяца. Возле необитаемого островка у восточного берега Оаху я перебрался в лодку, которую «Уржум» буксировал за кормой. Сослался на какое-о забытое дело. Но на Оаху само собой не вернулся, а в первую очередь занялся поисками пропавшей шхуны.
        Наши корабли разбивались на рифах и скалах довольно часто. Ветры или течения прижимали их к берегам, где не было даже пляжей, чтобы выброситься на берег. Люди гибли, гибли товары. Совсем рядом с Викторией напоролась на скалы шхуна, перевозившая из Охотска моих каменных львов. Их до сих пор можно увидеть в хорошую погоду при отливе на глубине двух метров. Белые звери на черном песчаном дне. Возможно, когда-нибудь это место станет сакральным для местных индейцев, обрастет легендами.
        Ещё чаще корабли пропадали бесследно. Многие из тех первых мореходов, что сорвались некогда в большой поход к американским берегам, нашли свой конец где-то в открытом море, во льдах, или на безымянных северных скалах. Как и о многих других смертях, я узнавал об этом с большим запозданием, если вообще узнавал. До сих пор я не ощущал никакой разницы, погиб ли человек в море или в стычке, умер от болезней или от старости. Но в этот раз я вместе со всеми ждал конкретный корабль. И он не пришёл. А Борька был один из тех, с кем я начинал.
        Я отправился в Викторию, чтобы переговорить с Чижом. Затем навестил Охотск, Камчатку, Уналашку. Используя фальшивые личины расспрашивал о «Владимире», о любых потерпевших кораблекрушение. Ни шхуны ни людей, не видели нигде. Оставалась призрачная надежда, что корабль вынесло в Японию или на Тайвань, или на какой-нибудь ещё остров. Но скорее всего он погиб.
        Прочие новости тоже не радовали. Выяснилось, что пока мы с Тропининым прохлаждались на стороне, если такое определение годится для тропических островов и Бенгалии, аборигены успели съесть Кука, Екатерина Великая заполучить библиотеку Вольтера, на Командорских островах съели последнюю морскую корову, а на южной оконечности залива Сан-Франциско испанцы поставили настоящий город, по имени Сан-Хосе-де-Гваделупе. Всё, что нажито непосильным трудом…
        Историю не объедешь, как говорил в таких случаях Лёшка.
        Новости простимулировали меня быстрее вернуться к запущенным делам. Но сперва я собирался закрыть проблему навигации. Потеря ещё одного корабля потребовала заняться поиском точных хронометров.
        Одной из главных причин того, что корабли терпели бедствие было неумение шкиперов определять точную долготу. Именно это заставляло капитанов держаться ближе к опасным берегам. А проблема долготы, как известно, решалась с помощью морского хронометра. Такого, что не сбивался с хода от волн, перемен температуры и влажности. Англичане использовали еще метод лунных расстояний, но нашим морякам без нужных таблиц и хороших математических навыков он был не по зубам. С хронометрами всё вычислялось гораздо проще и точнее. Их я и собирался отыскать.
        До швейцарских умельцев добраться было сложно, да они и не разрабатывали приборы для моряков; французы с голландцами ещё не добились высокой точности хода, а британцы уже опубликовали «Принципы хранителя времени мистера Харрисона», где изложили секреты. Поэтому я отправился в Лондон, чтобы отыскать если не партию, то хотя бы образец для копирования. В Виктории уже собралось некоторое количество умельцев, способных скопировать иностранный аппарат. Большей частью они работали у Тропинина в секретных конструкторских бюро или чинили игрушки, подаренные индейским вождям (это стало отдельной индустрией). Я был уверен, что они смогут собрать почти любой механизм.

* * *
        На лодочной пристани мистера Аткинсона царило необычное напряжение. Небольшой склад был открыт нараспашку и выглядел абсолютно пустым. По настилу шатались странные люди. Их одеяние сочетало грязные обноски и аксессуары настоящих джентльменов (вроде шелковых шейных платков и бобровых шляп), а преступные рожи намекали на то, как именно удалось им разжиться дорогими вещами.
        - Мне нужен Аткинсон, - сказал я одному из мордатых бандитов.
        - Старик помер в прошлом году, - бросил тот после продолжительной паузы.
        Всё это время он разглядывал мою одежду и груз в лодке, точно уже прикидывая, где и что можно продать? Я на всякий случай сунул руку в карман, где лежал верный «Чезет».
        - Тогда кто-нибудь из его сыновей. Ног или Пег.
        Мне пришлось сделать усилие, чтобы вспомнить их короткие имена.
        Мордатый неохотно кивнул в сторону. Я слегка оттолкнулся от столба и позволил едва заметному в этом месте течению протащить лодку вдоль пристани. Только там, где она сменялась кучей камней и грязи, я обнаружил обоих парней. Они находились в столь же запущенном состоянии, как сама лодочная станция.
        - Давно же вас тут не было, мистер Эмонтай, - со вздохом произнёс Пег.
        Выяснилось что дела у них шли из рук вон плохо. Отец оставил кучу долгов и братья рисковали остаться ни с чем. Лодочную станцию у них отобрали и теперь они вынуждены сами платить за стоянку и возможность работать.
        - Но какая теперь работа, - махнул рукой Пег. - Старые клиенты боятся сюда соваться.
        Я подумал, что, пожалуй, тоже не стану рисковать. Подберу для стоянки другую пристань. Но вслух парням этого не сказал. Лондон жил по своим правилам. Слабых не то чтобы обязательно поедали, но опускали на уровень ниже.
        - Поможете донести вещи? - спросил я.
        Оба охотно согласились.
        Лондон пребывал в некоторой растерянности от затянувшихся операций против восставших колоний. Война эта не была особенно популярна сама по себе, но ещё больше раздражало людей ограничение торговли, а вместе с тем и падение личных доходов.
        Не лучшие настроения царили и среди контрабандистов Стоквелла, куда я заскочил, чтобы выяснить имена мастеров, поставляющих приборы для флота. Как сообщил мне за бутылочкой «Незевая» мистер Слэйтер, здешних обитателей тревожило не столько падение торговли (они всегда умели найти свою нишу), сколько регулярные облавы флотских команд.
        - Это называется «пресс», мистер Эмонтай, - жаловался старый канонир, потягивая виски. - Хватают всех, у кого целы руки и ноги. Конечно, им прежде всего нужны опытные моряки, поэтому и заворачивают к нам. Здесь не ошибешься. Всякий раньше служил если не на кораблях Его Величества, то на индийцах или левантийцах.
        Нас конечно предупреждают. Точно лисы сидим по норам. В дома флотским вламываться пока что запрещено. Хватают, кого подловят около кабака или на Ламбетской дороге. Какая тут может быть торговля? А на побережье еще хуже. В Портсмуте на днях загребли пять сотен человек! Пять сотен за один раз!
        Кажется хорошие деньки закончились для всех. Газеты публиковали сообщения о беженцах из Нью-Йорка, отчеты адмирала Байрона из Вест-Индии, которые больше походили на оправдания собственного бессилия перед французской эскадрой. Распространялись слухи об альянсе колоний с Папой Римским. Британия понемногу втягивалась в серию войн, которая продлится с небольшими перерывами до самого Ватерлоо. Тем быстрее следовало решить собственные проблемы. Одно хорошо - мне не попались на глаза заголовки вроде «Русские вторгаются в Бенгалию» или «Осада Банкибазара». Об Индии писали лишь в смысле огромных богатств, которые оттуда продолжают привозить чиновники Компании.
        Мистер Харрисон был, как говорил в таких случаях Тропинин, вне зоны доступа. Попросту говоря он умер. Его сын занялся немного другими делами, а последователей, вроде Арнольда или Эрншоу осаждали военные и торговые моряки, аристократия, научные общества, государственные организации. Заказы на сложные и дорогие машины были расписаны на годы вперед. Мне же оставалось надеяться, что появились новые талантливые часовщики. Поэтому я устроил тотальный обход мастерских, которые расположились большей частью на «родной» Флит-стрит в Сити, а также на Пэлл-Мэлл или Стрэнд в Вестминстере.
        Настоящий морской хронометр добыть так и не не удалось. Похоже требовалось потерпеть ещё лет десять, а то и все двадцать, прежде чем они станут массовым продуктом, а до того времени морякам предстоит полагаться на счисление и астрономические наблюдения. Однако посещение одной из часовых мастерских на Пэлл-Мэлл натолкнуло меня на другую идею. Я увидел разложенные тут и там части большого механизма башенных часов, или возможно это были комнатные часы для какого-то особенно высокого зала.
        - Хочу! - сказал я.
        Мне пришла в голову поставить в Виктории что-нибудь вроде ещё не построенного лондонского Биг-Бена. Ведь жизнь у нас била ключом и давно требовала точного времени для назначения встреч, организации работы, часов приема и прочего в этом роде. Карманных часов на всех не напасешься. Но даже снабдив ими каждого жителя, требовалось все равно где-то сверять время.
        Конечно, куранты так запросто подобно «луковице» в магазине не купишь. Их следовало заказывать, а специалистов, готовых взяться за работу, осталось немного. Часовые башни строили редко, они ещё не приобрели викторианской популярности. Некоторые даже демонтировали вроде знаменитого столба на площади Семи циферблатов (впрочем их было шесть и они были солнечными). Дело усугублялось тем, что среди часовых мастеров возобладали идеи миниатюризации. Мастерство определялось размерами механизма. Особым шиком считалось встроить его в кулон или перстень.
        Однако даже старые часы на ратушах или башнях требовали ремонта или замены. Поэтому какие-то навыки сохранились и мне повезло наткнуться на нужных людей. Стоило такое удовольствие недешево, но когда я стоял за ценой?
        Мы проговорили с мастером и его учеником. Обсудили разные модели и остановились на простейшем устройстве. Схема выглядела как ходики, которые я помнил из детства в том смысле, что требовалось раз в несколько дней тянуть за цепочку, чтобы поднять гири. Здесь всё оказалось таким же, только и цепочки, и гири, и маятник, и циферблат были больше. Да еще огромный колокол. Зато он был единственным. Часы должны были отбивать по одному удару каждый час, что избавляло от более сложных деталей и веса. Детали и без того весили по пуду и мне предстояло все это таскать на себе а потом монтировать.
        Я выбрал дизайн с двумя белыми циферблатами, диаметром по десять футов каждый. Медные римские цифры (с нестандартной четвёркой из четырех палочек), медные же стрелки в четыре и два фута. И ничего лишнего. Никаких астрономических символов, орбит, никаких звезд или фигур.
        Записав основные размеры я отправился в Викторию сооружать башню.
        Прежде всего, конечно, предстояло подобрать место и разработать подходящий проект. Два циферблата могли располагаться лишь на противоположных сторонах башни, поэтому ставить её следовало посередине между избранными городскими локациями. Мне хотелось чтобы один циферблат можно было увидеть с кораблей в гавани, из окон гостиницы «Императрица» и Главное здания конторы, а другой смотрел бы на поле, где мы устраивали потлачи, ярмарки и спортивные состязания.
        Подходящее место располагалось ближе к мысу на Новой набережной, между школой и больницей, неподалеку от моего особняка. Причем плоскую башню следовало поставить не параллельно набережной, а под углом в сорок пять градусов. Это ломало красную линию, зато максимально отвечало потребностям.
        Что до архитектурного стиля, то я сразу же отказался от барокко, готики и прочей вычурности, потому что хотел сделать доминантой сами часы, а не прятать их среди украшений. Поэтому башне предстояло стать строгим чёрным прямоугольником, вроде монолита из «Космической одиссеи», но с белыми бросающимися в глаза циферблатами.
        Такую и построить будет проще, и часы внутри смонтировать. На крыше можно будет поставить временный кран для подъема частей механизма, а внутри как раз помещалась лестница, между пролетами которой предстояло болтаться маятнику.
        Набрасывая эскизы башни и общего вида с ней Новой набережной, я кстати вспомнил и о списке революционных преобразований, которые собирался предпринять в отсутствие Расстриги и Тропинина. Одной из моих идей-фикс было введение нормального европейского календаря. А что могло быть проще, чем ввести его явочным порядком?
        Я придумал поставить в башню два барабана или диска с табличками, на которых написаны месяцы и числа. Потом решил, что их не следует подключать к часовому механизму (что потребовало бы изменений в проекте), а гораздо проще поворачивать раз в день вручную, что заодно избавляло от учета неравного количества дней в месяцах. Проще значит быстрее. Быстрее и дешевле. Мне хотелось закончить дело до возвращения Тропинина из Индийского похода. Устроить товарищу небольшой сюрприз.
        Однако я слишком увлекся и фантазия понесла меня дальше нужного. Следующей гениальной идеей было прикрепить к башне термометр со шкалой Цельсия. Пустить большую стеклянную трубу по торцу, так чтобы её можно было видеть с двух сторон. Спирта у нас имелось в избытке (хвосты от перегонки виски), его следовало подкрасить, загнать в трубу и откалибровать шкалу. Затем, раз уж на часы предстояло смотреть морякам, я подумал об огромном барометре, флюгере с указанием направления и силы ветра, а также о каком-нибудь хитром приборе, сообщающем высоту прилива или отлива.
        Эскиз обрастал деталями. Башня становилась похоже на уродливый настольный календарь гипертрофированных размеров. Четкая симметричная архитектура прямоугольника нарушалась всеми этими флюгерами, шкалами, уровнями и циферблатами разных размеров и форм. Поэтому я с сожалением отказался от излишеств, оставив Чёрной башне лишь время и календарь. А для разнообразных погодных параметров решил соорудить еще одну башню, поставив её возле обсерватории морского училища. Все равно требовалось бы регулярно проверять приборы, а курсанты могли присматривать за ними, постигая заодно суть вещей. Ясютин был в восторге от идеи. Он даже подал идею, что в некоторых случаях, вроде приливов и отливов, проще поручить курсантам выставлять нужные цифры, чем тянуть от гавани трубы и создавать громоздкие автоматические системы. Так что я со спокойной душой свалил этот вопрос на него.
        Силуэту Чёрной башни предстояло украсить логотип новой газеты. Вместо герба, которого у нас еще не было, или орденов с медалями, которыми некому было нас награждать. Изданием я занялся, пока небольшая бригада строителей (основная часть ещё не вернулись с Оаху) медленно поднимала стены.
        Газету я назвал именем города, то есть «Виктория», как это было принято в итальянских землях. Правда ещё до того, как придумать название, я спохватился, что мне нечем его набирать. Шрифты, предназначенные для заголовков, были слишком малы, а от буквиц я отказался, полагая, что обойдусь без подобной вычурности. К тому же логотип они заменить все равно не могли. Его следовало заказать отдельно, а вместе с ним и разнообразные стандартные картинки, виньетки, уголки - всё, что позволяло разбавить текст.
        Так что пришлось вернуться в Харлем и под ухмылки работников типографии оформить дополнительный заказ.
        Статья о битве за Оаху стала первой в новой газете и занимала всю первую полосу. Она была выдержана в духе британских или французских морских релизов. Строгих, лаконичных, с умеренным пафосом.
        «…Флагманская шхуна „Афина“ бросила якорь у входа в бухту, откуда подвергла пушечному обстрелу захваченный корабль „Колумбия“, который спустя полчаса был покинут противником и затонул. Флотилия канонерок благополучно вернулась к форту, потеряв два баркаса и шестерых моряков убитыми, потерь в крепости не имелось…»
        Не то чтобы много людей смогли бы статью прочесть. Но ради неё я даже заказал серию отдельных рисунков - тонущую шхуну, крепость палящую из пушек, толпу дикарей с дубинками.
        Я сам написал и все статьи первого номера. Большая часть заметок касалась практических советов или торговых объявлений. Окунев предоставил выписку о нахождении наших шхун, кое-какую статистику грузоперевозок. Пара некрологов, поздравительных адресов. Вот пожалуй и всё. Но лиха беда начало.
        Дабы разбавить местные новости я разместил сообщение о смерти английского мореплавателя Кука («недавно удостоившего нас своим визитом»), сведения о ценах на зерно и пушнину в Охотске, на Камчатке. Несколько европейских новостей годичной давности. Среди прочего о вступлении Франции в войну на стороне мятежных британских колоний. О смерти Вольтера и Руссо, хотя я сомневался, что кто-нибудь кроме меня с Тропининым слышал эти имена.
        Получилось неплохо для первого раза.
        Наборщиком я нанял одного полуграмотного переселенца по прозвищу Хараган. Причем выбрал его для этой цели не случайно. В моем распоряжении имелось некоторое количество более образованных людей, но они-то как раз норовили исправлять слова на свой лад. А мне требовалось вводить новую орфографию. Так что Хараган оказался на своем месте. Мне не пришлось даже изымать из набора твердые знаки, как это делали большевики.
        Газета вышла тиражом в сто экземпляров. Тут как раз достроили башню. Готов к этому времени оказался и механизм. Отлит колокол, шестерни, выкованы цепи, маятник. Собирать всё это хозяйство предстояло мне самому, сперва как-то доставив в Викторию. Только колокол весил пятьсот стоунов и в лодку не помещался. Его нужно было доставлять на плоту.
        - Регулировать ход просто, пояснил мастер. - Вот здесь на конце маятника навешен груз, его можно вращать по нарезке поднимая или опуская. Постепенно подберёте нужное положение.
        Отступление V. Кантон
        ОТСТУПЛЕНИЕ V. КАНТОН
        На обратном пути Тропинину пришлось многое переосмыслить. Европейская колониальная торговля держалась на двух важных китах - рынке туземном и рынке европейском. Тропинин же не обладал ни тем ни другим. У него не было армии, чтобы взять под контроль значительные туземные территории и не было товара, который он мог бы им навязать. С другой стороны, внутренний рынок Виктории (даже если включить в него всех индейцев, алеутов, эскимосов и обитателей имперских тихоокеанских портов) не тянул даже на сотую часть любого из европейских.
        В этом смысле фактория в Индии не имела стратегического значения, и Лёшка был рад, что продал её. А вот другие возможности стоило исследовать тщательнее. Местные купцы (и пираты по совместительству) - китайцы, сиамцы, буги, малайцы, вьетнамцы - плавали на джонках, доу, проа и прочих типах судов между островами и портами на континенте, не обращая внимания на то, какая из европейских держав заявила на них свои права. В этом стихийном движении американцы могли при должной сноровке ухватить свой кусок пирога. Торговля велась повсюду. Мореходы с азиатской внешностью спокойно проникали туда, куда не пускали европейцев. И в порты Китая и даже Японии. А если куда-то чужаки не допускались, то всегда были под рукой пиратские рынки вроде того, что процветал на острове Бентан.
        Кстати, как и обещал Мамун, на острове им удалось легко купить местное кедахское олово, вернее выменять его у Ибрагима на пачак, бетель и часть опиума. Теоретически Тропинин мог отправиться за оловом прямо в Кедах, но тогда он рисковал упустить начало торгового сезона в Кантоне.
        - Ещё не вечер, - решил Лёшка.
        Несмотря на приверженность к индустрии, он вдруг почувствовал вкус к торговой экспансии. К тому, что в свое время вознесло Португалию, Голландию, Испанию и Британию. В бриллиантовом дыму перед ним раскрылись перспективы тихоокеанской торговой империи. Первое его детище - шхуны самым удобным образом укладывалось в новую стратегию. Он нашёл им применение, а значит и конвейер можно будет запустить на полную мощь.
        Со временем. А пока предстояло разобраться с единственным рынком, который потреблял основную продукцию американских колоний - меха, и таким образом был ключом ко всему предприятию.
        Они не стали соваться в Кантон всей толпой. По совету Яшки «Мефодия» оставили на пиратском острове, на котором он останавливался в прошлый свой визит. На карте эти острова назывались Ладронскими, что переводилось как воровские. Но такие названия в этой части глобуса встречались часто. Пиратство процветало. Даже мирные с виду рыбаки не прочь были при случае взять одинокого торговца на абордаж. Трофей отводили в тихое место, грабили, затем сжигали или топили, часто вместе с экипажем, а всё что оставалось растаскивали местные крестьяне. Поди потом выясни, по какой причине пропало судно? Рифы, тайфуны, внезапные шквалы здесь тоже не были редкостью.
        Вместе с «Мефодием» на острове оставили почти весь индийский груз и большую часть людей. Отряд Раша и половину мушкетёров оставили ради охраны, а полтора десятка завербованных крестьян и ткачей чтобы не путались под ногами. Людей вообще оказалось слишком много. Виктория нуждалась в них, но на корабле они занимали место, потребляли воду и продовольствие. Хорошо, что в Индии остались Расстрига с гаремом и Храмцов с парой помощников, а остановка на Бентаме позволила пополнить припасы. Однако переход через Тихий океан обещал то ещё приключение. Трюмы будут полностью забиты грузом и места для воды и продовольствия на всю ораву останется не так много.

* * *
        «Кирилл» налегке отправился к Макао, где и встал на якорь на рейде. В ожидании разрешения здесь уже стояла небольшая флотилия английских, датских, голландских кораблей. Тропинин насчитал девять вымпелов. Таким образом «Кирилл» стал десятым и самым маленьким среди всех. Несколько португальских кораблей стояло отдельно от прочих в удобной бухте. Это была их вотчина. Торговать в самом Макао могли только они, остальным предстояло после разрешения подняться вверх по реке к острову Вампу.
        А пока Продовольствием их снабжали китайские торговцы, а развлечений.
        Прибытие шхуны стало заметным событием. Русские корабли здесь пока что не появлялись, а флаг с Большой Медведицей ещё больше интриговал. Офицеры рассматривали шхуну в подзорные трубы, матросы глазели просто так. Похоже, что это стало единственным развлечением за долгое время ожидания, ведь в Макао никаких развлечений не было и европейские моряки даже не сходили на берег.
        Тропинин и сам себе не взялся бы объяснить, зачем ему вздумалось поднял Большую Медведицу, а не триколор. Он лишь рассудил, что европейские дела далеки от внимания китайцев, и в принципе им все равно под какими флагами плавают те или иные варвары. А рано или поздно заявить о Виктории всё равно придется.
        Визитов, от европейцев не последовало, вероятно, на рейде это было не принято. Зато на шхуну насели местные торговцы, снабжающие корабли продовольствием и новостями, а заодно разнюхивающие для властей подробности о грузе и команде. Шэнь вступал в перепалку с каждым. отказывался платить монетой, но предлагал
        Чиновник появился только на третий день. К борту подошла лодка-кибитка, как называл из Яшка. На шхуну поднялся чиновник с тремя помощниками.
        Его встретил Босый, который по распоряжению Тропинина протянул деревянный поднос со стопкой виски. Чиновник всё понял как надо. Выпил.
        - Хорошо, - сказал он.
        - Позвольте пригласить вас в каюту капитана, - предложил через Шэня Босый.
        Чиновник кивнул и проследовал с одним из помощников в казёнку, где его уже ждали Яшка с Тропининым, а также стол с угощениями. Главным из угощений был все тот же «Нез?вай».
        После еще одной стопки посыпались вопросы.
        - Какой нации корабль. Откуда идет? Куда?
        - Америка. Из Калькутты. Следуем в Викторию.
        Чиновник на некоторое время смешался, почесал лысую голову. Но, видимо, решил оставить этот вопрос на рассмотрение вышестоящих начальников. Он кивнул, а его помощник записал все на вощенной дощечке.
        - Кто коммодор?
        - Я коммодор, - сказал Тропинин. - Это мой капитан.
        Помощник записал с голоса имена того и другого.
        - Кто из вас будет дабан?
        - Дабан?
        - Человек, который ведает груз, - пояснил Шэнь.
        - Тоже я. Груз принадлежит мне, а корабль я арендую.
        - Один корабль?
        - В Кантон я пока отправил один. А там посмотрим, как пойдет дело.
        - Хорошо. Каков груз?
        - Меха. Калан. Лиса. Песец. Соболь.
        - Хорошо.
        После осмотра трюмов, некоторых измерений и зарисовок им выставили пошлину - полторы тысячи пиастров. Никого не волновало что часть груза не предназначалась для продажи.
        - С удовольствием бы выбросил урода за борт, - признался Яшка, когда чиновник, получив деньги, наконец, отвалил.

* * *
        «Кирилл» получил разрешение на проход к Кантону ближе к концу сентября, одновременно с английскими и датскими судами. Вместе с ними, пользуясь приливом они прошли пороги в дельте Кантонской реки и встали на якорь в эстуарии, который на картах значился как Боко Тигрис. Здесь им навязали лоцмана, а с обоих бортов от шхуны появился эскорт - сампаны (те самые лодки-кибитки) с надсмотрщиками от хоппо, местного министра коммерции. Точно такой же эскорт образовался у каждого из европейских кораблей. Так, в сопровождении флотилии лодок, они прибыли на следующий день к знаменитой якорной стоянке между островами Вампу и Французским.
        Только здесь морякам позволялось свободно сходить на сушу. Хотя ни кабаков, ни иных увеселительных заведений на островах не было. Бывалые европейцы всё своё везли с собой - разбили палатки, где выставили спиртное. Местные продавали еду с сампанов, а раскрашенные цветами и резьбой большие баржи с двухэтажными надстройками оказались ничем иным, как плавучими публичными домами. Хотя с большинства кораблей сразу же отпустили часть команды, Яшка с Тропининым до поры решили держать людей на борту.
        До их прихода на рейде стояло только шесть европейцев. Два англичанина, два датчанина, голландец и швед. Теперь число кораблей утроилось, и это был не предел. Ещё до их отхода от Макао на горизонте появились новые паруса.
        - Скоро начнутся торги, - озвучил очевидное Шэнь.
        Собственно никакого определенного времени для сделок не отводилось. Просто местные поставщики привыкли ориентироваться на общий для европейцев график, связанный с муссонами Индийского океана. Под это планировали приход караванов из горных районов. Теоретически, тот, кто приходил в Кантон раньше, мог перекупить товар по лучшей цене. Но только теоретически. В этом смысле кантонская торговля ничем не отличалась от индийской. Большая часть товара контрактовалась и авансировалась загодя. Рынок вообще оказался понятием условным, во всяком случае касательно чая. Связи были давно отлажены, а цены оговорены и колебались в разумных пределах. Влезть в устоявшуюся схему было делом непростым, если вообще возможным. У ост-индийских компаний уходили годы на утрясание вопросов с властями, хунами (уполномоченными торговцами) и хонгами, как назывались местные торговые дома. А терять годы Тропинин позволить себе не мог.
        У него, однако, имелось секретное оружие - шкуры калана. По сути промышленники Дальнего Востока являлись монополистами, пока в северные широты не пожалуют бостонцы или англичане. И в отличие от всего, что могли предложить европейцы, калан, как впоследствии и котик китайцами ценился высоко.
        Сопровождаемый Яшкой, Шэнем, Слоном и Шарлем, Тропинин высадился на набережную, где располагались те самые торговые дома - хонги, построенные в европейском колониальном стиле. Хотя район назывался Тринадцать факторий самих зданий оказалось семнадцать, и некоторые из них оказались пусты. Это навело Тропинина на мысль, что со временем он сможет получить свой кусок пирога.
        Чтобы не проходить каждый день по двадцать верст добираясь на шлюпке до города, они остановились на территории британского хонга. Там имелось нечто вроде гостиницы для независимых торговцев (Ост-Индийская кампания выдавала лицензии многим английским судам). Официально заведения не существовало, заниматься подобным бизнесом иностранцам было запрещено, но никому похоже не было до этого дела.
        Несколько дней они гуляли по улицам, приобретали мелкие сувениры, входили в курс дела. Выбирались и за пределы европейского анклава. За ними всюду следовали шпионы местных властей, но препятствий не чинили.
        Город особого впечатления на Тропинина не произвел. Прилегающий к факториям район недавно пережил сильный пожар, однако, дело было не в этом, китайцы отстраивались быстро. Прибудь он сюда сразу из Виктории, его бы поразил размах. Но после торговых городов Хугли и вольной торговли на островах, Кантон выглядел пародией на европейский город. Ещё больше раздражали сующие свой нос чиновники и шпионы. Лёшка только удивлялся терпению португальцев и голландцев, которые ради торговли веками унижались перед азиатской бюрократией.
        Их познакомили с торговцем шёлком Ченом Вен Кво, и другими известными хунами, продающими фарфор, мебель, украшения, с Ченом Денг Ваном и Паном Вень Яном, которые торговали чаем. Встреча проходила за встречей. Имена путались, лица мельтешили перед глазами. Цены, сорта чая, меры веса и средств платежа.
        Несмотря на опухшую от информации голову, Тропинин быстро подсчитал, что если продать калана за 200 таэлей (по сути тех же пиастров), то за каждую шкуру можно получить двадцать пудов среднего качества чёрного чая (он назывался бохи) или десять пудов лучшего (под названием тванкай). Долго таким ценам, конечно, не продержаться. За год-два они быстро снимут сливки, а потом спрос на шкуры упадёт. Но даже при цене в десять раз меньшей, они могли бы всякий раз загружать чаем полные трюмы.
        - Одна беда - столько чая Виктория потребить просто не в силах, - произнёс Лёшка за ужином, который состоял из отварной курицы и сарацинского пшена, то бишь риса. Из фруктов им предложили мелкие померанцы, в которых Лёшка узнал мандарины, алкоголя не было вовсе.
        - Мы могли бы продавать чай на российских берегах, - предложил Яшка, доставая из-за пазухи бутылку виски. - Чукчам, корякам, камчадалам, юкагирам, якутам.
        - В обход кяхтинского маршрута? - Тропинин кивнул. - Это мысль.
        Хотя обмен мехов на чай в Кяхте считался прибыльным, разница с Кантоном оказалась существенной. В первом случае шкурам калана требовалось преодолевать не только море, но охотский тракт, а затем долгий путь по Сибири. И это только половина дела, даже треть. Потом что до потребителя променянному чаю следовало добираться через всю Евразию. С другой стороны, и китайцам приходилось преодолевать в обе стороны знаменитую пустыню Гоби и монгольские степи. В то время как от Кантона чайные плантации находились недалеко, а американцам, как и европейцам требовалось всего лишь пересечь океан. При том, что морские перевозки, как известно, самые дешёвые из всех.
        - Они это… на такой даже не посмотрят, - заметил Слон. - Байховый, а тем паче листовой наши дикие за чай не считают.
        Он был прав. К их огорчению кирпичного чая в Кантоне не продавали и вообще имели весьма смутное представление о таковом. Это был чай кочевников, монголов, северных варваров, и хотя династия на троне была маньчжурской на народные вкусы любовь к императору не повлияла.
        - Мы можем фабриковать его сами, - подумав, сказал Тропинин, вытирая салфеткой пальцы и рот. - Нужно скупить все дешевые сорта, некондиционные остатки - пыль, стебли, подпорченный лист, перемолоть, добавить кедровой смолы и сунуть под пресс. Вот тебе и будет кирпичный чай.
        - Можно к хорошему чаю это… подмешать коры да соломы, - предложил Слон.
        - С другой стороны, не будет большой беды, если мы просто возьмём за шкуры серебром, - напомнил Яшка.
        - Это так.
        Китай был страной самодостаточной. Исключая три-четыре вида товаров здесь всё производилось на месте. Поэтому европейские купцы зачастую расставались с серебром. Отсутствие встречного товара вызывало торговый дефицит, что в своё время и приведёт к опиумным войнам. Но за эти три-четыре товара (меха, сандал, женьшень и кое-что по мелочи) китайцы сами были готовы платить монетой.
        Сдвинуть дело с мертвой точки долго не удавалось. Пушнина неизменно вызывала интерес, но хонги не желали иметь дело с непонятными русскими, тем более с не совсем русскими. Поговаривали, будто местные боссы уже отправили гонца к столичным чиновникам, чтобы те рассудили, как поступить с новичками. С людьми, что соглашались на покупку пушнины случались всякие неприятности. На следующий день они вдруг отказывались от сделки или пропадали. А однажды торговца по прозвищу Инкся люди хоппо, а быть может и самого губернатора арестовали прямо на глазах у европейцев. И хотя прошел слух, что причиной стало банкротство его компании, Тропинин на всякий случай вернулся с товарищами на корабль.
        Пока не улеглись страсти на берегу, он решил провести разведку среди европейских конкурентов, а для прикрытия прикупить у голландцев специй. Многие голландские корабли приходили сюда из Батавии, с островов Пряностей или других азиатских портов. Они заходили в Кантон, где сбрасывали часть товара и только потом двигались в Европу. Соответственно в их трюмах лежали специи и другие товары Голландской Индии - цветные металлы, прежде всего олово, сандаловое дерево, ткани.
        Те голландцы, что понимали Тропинина, говорили с ним охотно, особенно узнав, что он не просто из России, а из Америки и на гигантские обороты колониальным товаром не претендует. Несмотря на разгар торговли на кораблях царила скука, и каждому из капитанов было приятно поучать новичка.
        Все добытые сведения Лёшка мотал на ус. Но с закупкой вышла заминка. Сперва он переговорил с капитаном корабля ост-индийской компании «Блок», что торчал здесь с самого лета. Тот рассказал о плавании, о пребывании на рейде, но продавать специи отказался, поскольку уже распродал всё, что мог.
        В конце концов, за бутылочкой виски Тропинину удалось поладить с капитаном Ван Вурстом с корабля «Воорберг», который пришёл в Кантон одновременно с «Кириллом». Лёшка попросил продать ему перец, гвоздику, мускатный орех, корицу.
        - Мне не нужно много, - пояснил он. - По десятку фунтов того и другого, чисто для пробы. Посмотрим, если дело пойдет, в следующий раз можем закупить серьезную партию. Подумайте. Для вас это новый пусть и небольшой рынок. Мы же не повезем это в Европу. У нас свои города и поселения. А вы сами вряд ли когда-нибудь доберетесь до нашей Камчатки. Не говоря уже о том, что вас туда торговать и не пустят. Что до Европы, то сколько она того перца возьмет? Всё равно люди не смогут перчить мясо больше, чем требуется для хорошего вкуса.
        - А цены? - спросил капитан.
        - Цены местные, - твердо заявил Лёшка. - Но я могу расплатиться монетой. Или шкурами калана, или другими мехами. Ну же, Йохан, решайтесь. Мне намекнули, что вы везёте для себя большой запас товара. Так что не придется даже беспокоить компанию. Вы просто обменяете одно на другое. А меха сбыть с рук будет легче чем специи.
        - Не интересуют ли вас ткани? - спросил вместо ответа капитан.
        - У меня есть немного бенгальских тканей.
        - О это вчерашний день! Раньше компания тоже возила индийские ткани в Макасар, Батавию и Малакку. Из Бенгалии, Сурата, с Коромандельского берега. Но теперь на Яве выделывают ткани не хуже индийских, зато гораздо дешевле, и мы везем их в обратном направлении. Продаем и здесь в Китае, и в Индии и даже в Европе.
        - Какого сорта?
        - В основном хлопок. От грубых парусиновых тканей, до весьма тонких и раскрашенных особым образом. Мы называем их батик.
        - Батик?
        - Это набивная ткань. При окраске используют воск для того, что бы часть ткани оставалась не крашенной. Затем его убирают. В Европе для этого используют травление, но оно дает немного другой эффект.
        - Я смотрю вы увлекаетесь этим делом, Йохан.
        - Любой человек работающий на компанию должен разбираться в товарах.
        - На счет парусины вы подали мне идею. Но это как-нибудь в другой раз. Пока ограничимся специями.
        Они ударили по рукам.
        Благо партии были невелики, так что переправка нескольких свертков с корабля на корабль не вызвала подозрений у шпионов хоппо.
        После разговоров с голландскими капитанами, Лёшка, наконец, сформулировал стратегию, ту, что давно вертелась в голове, как набор смутных образов. «Внутриазиатская торговля» - вот как это называлось на самом деле. Голландцы съели на этом собаку, зарабатывая даже на торговле драгоценными металлами между Японией и Китаем, поскольку в одной стране больше ценили серебро, а в другой золото. А были еще испанские владения, куда другим европейцам тоже не было хода. Одна манильская пенька могла избавить Викторию от головной боли с организацией канатного производства.
        Разумеется влезть в эту щель не представлялось возможным. На то она и монополия. Но имелся один нюанс. Сами азиаты торговали по всему региону, теми же тканями, сандалом, чаем, металлами, пряностями. Даже закрытая Япония смотрела на азиатских купцов сквозь пальцы. Людей с белым лицом на этот рынок, понятно, не пустят. А что если снарядить пару кораблей с командами из коряков, чукчей, индейцев? В конце концов, у них были уже свои китайцы и бенгальцы.
        - Азиаты мы или нет? - риторически вопросил Тропинин.
        Ему захотелось побыстрее добраться домой в Викторию. Тетради распухли от заметок, а голова от идей. Ему не терпелось взяться за дело, разослать шхуны по азиатским портам, ещё чуток «подкоптить» атмосферу, ведь он не зря вёз с собой олово и селитру. А кроме того ему не терпелось увидеть сына. Как он там? Начал ли уже говорить? Наверняка начал! И наверняка слово «папа» в его лексиконе пока что не значится.
        Тем временем на рейд Вампу подходили все новые и новые корабли. К флотилии добавилось с дюжину англичан, как принадлежащих компании, так и независимых торговцев; пришло шведское судно «Луиза Ульрика», маленький голландский кораблик «Ява», всего раза в три больше их шхуны, и гигантский австрийский «Принц Кауниц», совершающий плавание через половину мира в городом одиночестве.
        - Каких только флагов здесь нет, - произнёс Босый.
        Он сидел на краю палубы, свесив ноги за борт и оперев грудь на леер. Большая часть экипажа находилась здесь же, потому что торчать в трюме было невыносимо.
        - Французских! - мрачно заметил Шарль.
        Лёшку точно молнией ударило.
        - Чёрт! - воскликнул он. - Вот же решение! Ха-ха, это же элементарно, Ватсон!
        - Ватсон? - переспросил Яшка.
        - Правильно ли я понимаю, что каждый торговец из этих хонгов торгует с одной иностранной компанией?
        - Мне так показалось, - согласился капитан.
        - Мне нужен тот, кто торгует с вашими земляками, Шарль, - произнёс Тропинин.
        Каждое утро на флагштоках перед факториями поднимались флаги тех наций или компаний, которые торговали в Кантоне. Лёшка пока не вступил в этот элитный клуб. Ни Большая Медведица, ни российский триколор не присоединилась к колониальному карнавалу. Однако сойдя на берег, они отметили, что и французский флаг (Ост-индийская компания имела красно-бело-красное полотнище с лилиями посредине) поднят не был.
        Тропинин с Шарлем без труда разыскали нужный хонг. Среди китайцев он значился под именем Фа Лан Си (или как-то так), а среди европейцев был известен, как Французская фактория.
        Здание выглядело пустым, что и неудивительно. Их проводили на второй этаж в небольшой зал, усадили за вполне европейский стол и предложили чаю.
        Затем вошел китаец в богатом халате. Он знал французский. И представился как майбан (старший приказчик местного хуна или что-то вроде того).
        - Последними ушли «Талейран» и «Дю Геклен». В конце января этого года, - сообщил китаец.
        - Больше кораблей не будет, - сказал ему де Монтеро. - Ни в этом году, ни почти наверняка в следующем.
        - Не будет?
        В голосе майбана послышалось разочарование, но такое, без удивления, будто китаец знал, что всё к этому шло.
        - Началась большая война, - пояснил Лёшка, а Шарль переводил. - Восстали английские колонии в Америке, а Франция пришла им на помощь. И теперь её флот занят в Индии. Это может затянуться надолго.
        - Когда началась война?
        - Недавно. Но мы в курсе потому что сами пришли из Америки.
        - Я думал вы прибыли из Индии.
        - А в Индию пришли из Америки.
        Китаец хоть и был образован, в географии, а тем более в европейской политике разбирался плохо.
        - Англичане не пустят сюда французские корабли, - добавил де Монтеро. - Если только флот пробьется силой. Но вряд ли Кантон будет главной целью морских операций. Британцы захватили несколько наших городов в Индии. Пока их не освободят, никто не будет тратить силы на обеспечение торговли с Китаем.
        - Но мы бы не побеспокоили вас просто ради дурных вестей, - заметил Тропинин.
        - Вот как?
        - Да. У нас есть предложение, - сказал Лёшка. - Пока французские корабли не могут сюда пройти, вы, я имею в виду ваш хонг, сможете вести дела с нами. Мы готовы скупить всё то, что вы законтрактовали для французов. Заплатим мехами. Шкурами калана. Они более ценны, чем все прочее, что вам могут предложить европейцы.
        Китаец думал долго. Выпил две чашки чая.
        - Я не могу вести дела с людьми которые здесь неизвестны, - сказал он, наконец. - Другие члены хонгов не позволят. А если об этом узнает господин Ту Минга?
        Господин Ту Минга был здешним всесильным хоппо. Главным надсмотрщиком над торгами, который подчинялся губернатору Кантона и вице-кролю Гуана.
        - Тогда вы попросту не будете вести дела ни с кем. И куда, позвольте спросить, вы денете товар?
        Контракты были палкой о двух концах, чем и решил воспользоваться Тропинин. Купцу со стороны трудно собрать крупную партию без предварительных договоренностей. Контракты на большие партии хорошего чая заключались за несколько месяцев до прибытия кораблей. Но и местному торговцу некуда будет сбыть товар, если его контрагент не придёт.
        - Быть может поискать французского консула? - спросил Тропинин. - Или кого-то вроде него. Представителя компании.
        - Зачем? - удивился Шарль.
        - Чтобы покрыть флагом наш товар.
        - В Кантоне иностранцы не живут, - сказал китаец. - Как только последнее ваше судно уходит, вы обязаны быстро закончить дела и переселиться в Макао.
        - А есть ли консул в Макао?
        - Не знаю, - пожал Шарль плечами. - Слышал, у Франции есть миссия в Пекине, но это скорее культурная миссия. Она не станет заниматься торговлей.
        - Да и Пекин слишком далеко.
        - Мне нужно говорить с хуном и другими хонгами, - сказал майбан. - Не думаю, что вы сможете выдать свой товар за французский. Но возможно мы придумаем, как устроить дело.
        - Хорошо. Но если вы станете тянуть время, мы обратимся к компании Чау-Чау. Нам намекнули, что они не столь привередливы и смогут найти применение нашим мехам.
        - Ерунда. Ни у кого нет лишнего чая высокого качества. Вам продадут какую-нибудь залежь. Вы ведь не особо разбираетесь в сортах чая, господин Тропинин?
        - Смотрю, здесь ничего ни от кого не утаишь, - усмехнулся Лёшка. - Однако вот чего вы не знаете - нас вполне устроит и залежь. Более того мы готовы впредь покупать чайный мусор и пыль в больших количествах. А пока подождем, нам спешить некуда.
        Спешить им было куда, но знать об этом майбану не следовало. Через неделю хонг Фа Лан Си спустил флаг. Вернее поднял. Большую Медведицу. Китайцы забрали все шкуры, даже слегка подпорченные, заплатив за них монетой и чаем.
        - Теперь нам нужно как-то унести отсюда ноги, - сказал Тропинин.
        Это могло стать проблемой, если из Пекина придет приказ задержать непонятных русских. Тропинин уже прикидывал, как станет прорываться к открытому морю. Благо шхуна могла пройти там, где ни один европейски корабль. Однако в Боко Тигрис у китайцев имелся хорошо укрепленный форт, вдобавок гарнизоны и пушечные батареи могли скрываться по всему берегу реки. А главное - бегство закрыло бы для них кантонскую торговлю на многие годы.
        Глава двенадцатая. Компания Южных морей
        ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. КОМПАНИЯ ЮЖНЫХ МОРЕЙ
        Белый циферблат выглядел на черной башне нелепо, медные стрелки и риски с цифрами на его фоне терялись. Пришлось закрасить его черным, что было не так-то просто - леса мы уже убрали и приходилось вылезать через небольшую щель, предусмотренную на случай ремонта или чистки. Я как раз заканчивал с тем циферблатом, что смотрел на гавань, когда в неё вошли две шхуны. Не узнать Яшкины корабли было невозможно. Увеличенный против обычного стаксель, лееры вместо фальшборта, низкая рубка, торчащий далеко за корму грота-гик. Я узнал бы эту конструкцию даже на забитой судами Темзе.
        Ветра не было, шхуны тащили шлюпками. Судя по энтузиазму гребцов они здорово соскучились по дому. Впрочем не все из них при ближайшем рассмотрении оказались местными. Бенгальцы, араб, африканец. Кажется Тропинину удалось собрать настоящий интернационал. Сам он стоял рядом с рулевым, вглядываясь в лица людей, что уже начали стекаться к набережной. Так что, оставив второй циферблат на будущее, я поспешил вниз.
        Пока я добрался до пирса, команды под присмотром Тропинина и капитанов уже выгружали кипы хлопка, металлические слитки, бочки, корзины. Всё это быстро переносили в главную контору компании.
        - Привет аргонавтам! - крикнул я.
        - Здоров будь, боярин! - взмахнул рукой Тропинин. - Вот разгружаемся. Пока самое ценное и опасное припрячем. Остальное завтра.
        - Опасное?
        - В бочках селитра и сера, - пояснил Тропинин.
        На набережную отовсюду валил народ. Парусные корабли по расписанию не ходили. Даже обычные баркасы, что доставляли дерево с материка могли задержаться из-за шторма. О прибытии знакомых люди узнавали друг от друга. А поскольку всё здесь вращалось вокруг морских промыслов и торговли, слухи распространялись молниеносно, хотя город уже давно перерос поселение обычных размеров.
        - Серы я взял немного, - пояснил Лёшка, кивая на бочки. - На первое время. Потом надо будет найти надежный источник. Она наверняка должна быть везде, где есть вулканы. А вулканы у нас тут на каждом шагу.
        - Не уверен. А зачем тебе столько серы?
        - Если есть сера и селитра, то что?
        - Что? - переспросил я. - Будешь бодяжить порох?
        - Лучше! - Тропинин поднял палец восклицательным знаком. - Из серы можно гнать серную кислоту, а из серы с селитрой - азотную. Это основа химии! А химия - один из столпов индустрии!
        - Как тебе башня? - кивнул я на своё последнее детище.
        - Башня клёвая. - согласился Лёшка и даже достал луковицу часов, чтобы сверить время.
        - А на дату обратил внимание? - не отставал я.
        - А что дата? - он наморщил лоб. - Дата как дата… ах вот ты о чём. Ха-ха, так мы на борту тоже после Индии на григорианский календарь перешли.
        Он хотел ещё что-то сказать, но в этот момент увидел свою Леночку с пацаном, который что характерно передвигался на своих двоих и даже за руку мамкину не держался.
        - Вот время-то летит, - пробормотал Лёшка. - Извини, старик, я к своим. Вечером! В Императрице! Накрываю поляну!
        Передав бразды правления капитану, он направился к семейству. Подхватил на руки мальчонку, затем обнял жену. Они отступили чуть назад, и вскоре прибывающая точно прилив толпа полностью скрыла их.
        В следующие полчаса одного за другим родственники, знакомые, друзья повыдергивали из суетящейся на пирсе команды почти всех остальных. Возле шхун остались только вновь прибывшие, Софрон да Яшка, которому уйти было никак нельзя, несмотря на обилие родственников и женщин. Он лишь косился на них время от времени и подгонял остатки команды.
        - Баста! задраивай люки! - капитан прозондировал взглядом толпу и выхватил нужное лицо. - Эй, Сарапул! Отстоишь вахту до завтрашнего утра? Я не обижу.
        - Могу и отстоять, чего же, - пожал плечами один из наших недавних переселенцев, прозванный по слободе, из какой он явился.
        - Вечером в Императрице! - Яшка громко повторил приглашение, распространив его, похоже на большую часть города.

* * *
        Вечером так вечером. У меня было время устроить парням небольшой сюрприз. Свежий номер газеты был готов к печати еще два дня назад. Я ожидал лишь отчета от Жилкина с Уналашки, чтобы дать обзор промыслов на северных островах. Но теперь появился повод и выпуск пришлось ускорить.
        Нам с Хараганом пришлось перенести (а это не так-то просто) на последнюю страницу статью про морское сражение у мыса Фламборо-Хед, где то ли американцы надрали задницу англичанам, то ли наоборот. Статья всё равно получилась сумбурной для передовицы, и малопонятной для жителей нашего берега. Я с удовольствием заменил её на короткое, но восторженное объявление о возвращении индийской экспедиции. Пришлось обойтись без подробностей. Я успел выяснить у Яшки, что вернулись они без потерь, хотя несколько человек остались в Индии по делам. Об этом и написал. Так что статья звучала мажорно и деловито. Сходили, мол, в Индию и Китай, вернулись с грузом (шло перечисление товаров), привезли новых людей (упомянуто несколько человек, в частности некий француз). Сообщалось, что все причастные отпразднуют возвращение в «Императрице», а в заключении отмечалось, что это открывает перед Викторией новые возможности, но без подробностей, какие именно.
        В четыре руки мы едва успели набрать передовицу и сделать сотню оттисков свежего номера. Так с черными от краски руками и свертком газет подмышкой, я заявился в наш ресторан.
        - С тебя полный отчет, - сказал я, протягивая Тропинину газету и раздавая экземпляры всем кто сидел рядом. - Дадим в следующем номере. Если места не хватит добавим еще один лист.
        - Чудной какой алфавит, - заметил Лёшка.
        Он знал о моих планах, но полагал, что я просто скопирую привычный нам с ним алфавит. Я же ввел некоторые усовершенствования.
        Отличия от современного нам с Тропининым алфавита все же имелись. Из двух «и» я сохранил ту которая с точкой, а букву «н» оставил с наклоном, как в латинице (это впрочем иногда использовали и в кириллице). Не обошлось без компромиссов с собственными представлениями об эстетике. Мне очень хотелось выкинуть букву «Ы». Она фактически состояла из двух знаков, что жутко раздражало. Но тогда пришлось бы оставить вторую «и», а это внесло бы путаницу.
        - Я просто хотел заиметь побольше букв одинаковых с латиницей. Это будет удобно в некоторых делах.
        - В каких?
        - Например, теперь ты можешь назвать свой дзайбацу, скажем, Алекс Тропинин Индастриз. И это будет иметь одинаковую аббревиатуру что на кириллице, что на латинице. А затем знай себе раскручивай бренд.
        Тропинин кивнул. Не соглашаясь, но отдавая должное аргументации.
        - Намучаешься ты со своими реформами, - только заметил он.
        - Дело того стоит.
        Между тем празднество шло своим чередом. Парни вернулись с серебром и не жалели его на лучшие угощения. Вино, виски, копченый лосось, оленина, медвежатина, мёд, фрукты, зелень. Атриум освещали лампы, свечи, факелы. В кадках стояли пальмы, экзотические растения, привезенные с Гавайских островов и Калифорнии, а в чаше фонтана стояла мраморная скульптура Афродиты, выходящей из пены морской. Для полноты картины не хватало разве что какого-нибудь джазового оркестра.
        Роскошная обстановка посреди диких земель особенно впечатлила наших новых товарищей. Лёшка познакомил меня с Шарлем, настоящим французским дворянином, с Рашем и другими индийцами, а затем начал долгий рассказ.

* * *
        По пути в Индию, экспедиция останавливалась на острове Бинтан, возле самого входа в Малаккский пролив. Переход от Оаху получился слишком большим. При серьезной поломке, внезапном изменении погоды, они рисковали остаться посреди океана без воды и припасов или искать источники на опасных берегах Филиппин, Китая, Вьетнама. Поэтому на обратном пути из Кантона, Лёшка договорился с капитанами подыскать подходящее место для остановки. После небольшого обсуждения они отказались подниматься вверх до Японии, как обычно поступали манильские галеоны и все, кто пересекал океан в восточном направлении - там на ревущих сороковых (хотя ревели они не так сильно, как южные сороковые) дули постоянные западные ветры. Капитаны с Тропининым решили спуститься вниз, то есть к экватору, чтобы там поискать подходящую станцию для будущих операций. Примерно на половине пути между Оаху и Островами пряностей.
        Карты Южных морей восемнадцатого века были неточны, а то что наносилось точно давно осваивалось испанцами или голландцами. Поэтому Лёшка для начала собирался найти остров Науру, о котором в своём времени много читал, а в детстве, как многие мальчишки, высматривал на карте, мечтая на него попасть. Так что местоположение он приблизительно помнил.
        - Где-то возле экватора, на меридиане Новой Зеландии, - усмехнулся Тропинин. - Чего уж проще?
        Но Тихий океан, это вам не Садовое кольцо. На поверку оказалось, что определить точную долготу не удалось ни Яшке Рытову, ни Софрону Ныркову, а потому и спускаться к самому экватору они передумали. Там легко можно было попасть в зону штиля и надолго застрять. Вместо этого шхуны пошли севернее и обследовали большой архипелаг под названием Лас Каролинас. Хотя все эти рифы и островки формально принадлежали Их Католическим Величествам, были они столь ничтожны, что испанские колонизаторы и монашеские ордена даже не подумали обосноваться на них. А Тропинин всегда был готов подобрать то, что плохо лежит.
        Продвигались они крайней осторожность. Наблюдатели забирались на мачты, ложились на бушприт, высматривая белые барашки рифов. А на ночь шхуны и вовсе отходили подальше от опасных вод. Две недели они прочёсывали восточные пределы Микронезии, пока не наткнулись на прекрасный остров Кусай. Европейцы его не знали, обнаружить остров мешали две гряды атоллов уводящих путешественника к северу подобно волшебной дудочке крысолова или прозаическим кусочкам колбасы профессора Преображенского. Но Тропинин проявил упорство и был вознаграждён.
        Одинокий остров лежал достаточно далеко от владений испанской короны, чтобы та могла предъявить на него претензии, и был достаточно велик по меркам Микронезии. Около десяти вёрст в диаметре, он имел удобные гавани, прикрытые коралловыми рифами, хороший лес, источники пресной воды, плодородную землю и население, которое впервые увидело европейцев (да и сородичи с соседних атоллов, как выяснилось, посещали удалённый остров нечасто). В поисках прохода сквозь рифы им дважды пришлось обойти Кусай и только к исходу длинного дня они смогли бросить якорь в удобной бухте на восточной стороне.
        Их уже ждали. Н встретили без вражды. На острове, как вскоре выяснилось, правила довольно продвинутая аристократия, а остальные жители находились на положении крепостных. Такая социальная система всегда на руку колонизатору или завоевателю. Гораздо проще запугать, подкупить или как-то ещё умаслить аристократа, чем родовую общину, считающую территорию сущностью неотделимой от племени.
        Туземцы не знали такого понятия как потлач, но их традиция оказалась похожей. Здесь было принято делать ответные подарки, так что Лёшка просто воспользовался нашей старой стратегией. Раздав вождям, что контролировали южную часть острова, сотни аршин бенгальского ситца, всякую железную мелочь и угостив сахаром, Тропинин без труда договорился об основании здесь фактории.
        Труднее оказалось уговорить кого-нибудь из своих остаться на хозяйстве. Парни не горели желанием зависнуть незнамо где, большинство стремилось к друзьям и семьям. Только пообещав двойную оплату, Тропинин с трудом уломал одного из мушкетеров отложить возвращение, пока не прибудет смена.
        Судя по восторженным отзывам Лёшка просто влюбился в находку. Сперва, он думал об острове лишь как о базе снабжения для будущих экспедиций в Индию, Батавию, на острова Пряностей.
        - Я подумал, мы можем купить джонку или перестроить под неё одну из наших шхун. Поставим капитаном Шэня, придадим ему разных туземцев в ассортименте, чтобы выглядели потемнее. И будем отправлять в голландские, испанские или португальские колонии под видом местных купцов. Никто ничего не заподозрит. А мы тихой сапой влезем во внутриазиатскую торговлю.
        Я кивнул. Идея показалась мне достойной. Однако, как вскоре выяснилось, она стала прелюдией куда более обширных планов. Три месяца плавания из Китая располагали к раздумьям, и в Викторию Лёшка прибыл уже с идеей покорения Южных морей.
        - И тогда я подумал, - продолжил он. - Ведь большинство архипелагов Океании даже открытых, не заявлены владениями европейских держав. Они ждут не дождутся купеческих кораблей. Так вот, базируясь на Кусай, мы заведём отношения с соседними островами и понемногу приберём их к рукам.
        - А нужны они, прибирать их к рукам? - спросил я.
        - Конечно. Найдём Науру, наконец. А потом расширим свое влияние на всю Полинезию. Прикинь, до острова Рождества от Оаху ближе чем до нас или даже до Калифорнии. Там идти-то всего ничего. И он необитаем, насколько я знаю.
        - Кук не высаживался на нём.
        - Но он говорил, что не видел никаких следов человека. Только черепах.
        Если выход на азиатские рынки я всячески поддерживал, то захват пустынных островов, как и островов, населенных воинственными полинезийцами, казался мне на этом этапе развития пустой тратой средств.
        - Есть три кита колониализма, - напомнил я и стал загибать пальцы. - Первый это рынок сбыта для твоих товаров, второй это получение встречных товаров для внутреннего рынка, а третий - это новая территория для заселения и освоения. Так вот. На тихоокеанских островах почти никакого рынка, почти нет никаких местных товаров и почти нет никаких территорий. Как ты думаешь, почему эти острова до сих пор свободны? Да потому что они никому не нужны. Слишком велики расстояния и ничтожна суша, слишком мало населения для эксплуатации. Какую торговлю ты заведешь с туземцами? Будешь выменивать гвозди на циновки?
        Я огляделся, не слушает ли кто наш разговор, ибо далее собирался говорить о вещах лишних для ушей обителей этого времени. И хотя все увлеченно праздновали удачное окончание похода, а рассказчиков хватало и без Тропинина, я предложил:
        - Давай прогуляемся.
        Лёшка согласился, только прихватил свою трубку. Мы вышли на почти пустую набережную. Тусклый свет нескольких факелов отражался от стрелок и цифр на чёрной башне, но сама башня точно растворилась в ночи. Несколько топовых фонарей стоящих в гавани шхун чуть заметно покачивались от легкого ветра, бросая зыбкие полосы на водную гладь. Огни города почти не засвечивали яркое звездное небо. Близилось лето, а потому наш тотем - Большая Медведица - тихо мерцала на северо-западе высоко над горизонтом.
        - Ну, допустим, проницательная Британия вот-вот возьмётся за крупные куски вроде Австралии и Новой Зеландии, - продолжил я, вдыхая свежий воздух.
        - Так она ещё не взялась?
        Лёшка подошел к факелу, вынул его из держателя и стараясь не опалить волосы, раскурил трубку.
        - Кук уже объявил британской Австралию.
        - Жаль вовремя не сообразил. Можно было опередить его и заявить права.
        - Ты и сейчас можешь урвать кусок. Кук, насколько я помню объявил британским восточный берег. Новый Южный Уэльс. Туда вскоре повезут каторжан. Но южный берег долгое время никто не будет осваивать.
        - Там же пустыня!
        - Я имею в виду ту часть, где когда-то появится Мельбурн.
        - Мельбурн? Это же Виктория!
        - Именно. Можно было бы назвать колонию в честь нашей столицы, - я усмехнулся. - Нет, это просто шутка. Давай оставим Австралию британцам. Каторжан для освоения тебе всё равно никто не выдаст.
        - Ладно, давай оставим, - нехотя согласился Лёшка.
        - Ну вот. А всякую мелочь разберут гораздо позже. Когда поделят и переделят крупные куски. Когда понадобятся угольные станции для пароходов. Когда Австралия станет относительно развитой страной, а Германия, осознав своё историческое предназначение, склеит себе империю чуть ли не на коленках из тех обрезков, что попадутся под руку. Но будет это в конце девятнадцатого века, Лёшка! Никак не раньше. А нынешним империям хватает для драки Америк с Индиями.
        - Вот и чудесно! Пока они пилят Индию, мы спокойно наложим лапу на Океанию. Как говорится, без шума и пыли. - Лёшка махнул рукой. - А в той Индии толкотня. Туда гораздо разумнее приходить простым купцом, чем тратить средства на содержание армии и поддержание на плаву фактории. Острова Южных морей в этом смысле гораздо приятнее городов Хугли. Во всяком случае там не плавают трупы в ручьях, не рыщут по джунглям толпы дезертиров, а поклонники культа Кали не собираются кончить прохожего просто забавы ради. И что главное - никаких конкурентов. Ты только прикинь - весь Тихий океан будет в наших руках.
        - Ты опять собираешься откусить больше чем мы сможем проглотить. Жадность фраера сгубила, слышал такую поговорку? У нас не хватает людей для освоения всего уже намеченного, а ты собираешься высаживаться на острова. Если у нас вдруг заведутся лишние люди, мы и без твоих островов найдём, где их использовать. Лёшка! У нас до сих пор пустуют огромные пространства в глубине материка, мы даже не можем перекрыть всех рек! О каких островах ты говоришь, о каких морях?
        - В этом и фишка. У нас мало людей для континента, но на островах много и не нужно, не Бенгалия какая-нибудь. Они же маленькие, острова. А вот водные пространства как раз огромны и с ними прекрасно справятся шхуны. Освоение Южных морей вообще оптимально подходит под наш формат. Зверобои привыкли промышлять небольшими ватагами. Мы просто заменим пушнину на продукцию островов. И это в добавок к азиатской торговле и всем прежним нашим забавам.
        - Что мы с тобой знаем об Океании? «Вы не был на Таити?». Пляжи, бунгало, яхты. Красивые туземцы, ныряющие со скал и соблазняющие богатеньких белых женщин, туземки с гирляндами цветов вместо одежды, соблазняющие богатеньких белых мужчин. «Чунга-чанга, постоянно, ешь кокосы, жуй бананы». Картинка хороша для индустрии туризма. А сейчас эти острова не принесут никакой выгоды.
        - Мы могли бы культивировать там табак, виноград, кофе, индиго, сахарный тростник, какао. Да мало ли что ещё?
        - Всё это можно возделывать под боком в Калифорнии. Да и Гавайские острова куда ближе.
        - Так что же, ждать пока их приберут к рукам англичане или американцы?
        - Но, Лёшка, ты всё время забываешь, что мы и есть американцы. Придёт время и наши мореходы доберутся до островов. Но только тогда когда это станет выгодно.
        - Зачем же откладывать? У нас есть главное преимущество - массовое шхуностроение, которое пока что страдает проблемой сбыта. И колонизируя Океанию, мы разом убиваем всех зайцев - загружаем конвейер, находим применение флоту, а с другой стороны захватываем обширные территории, которые пусть и не имеют ценности сейчас, но станут ценными после. Да с нашими шхунами и теперь торговля будет рентабельной. Это ведь европейцам далеко ходить нужно, а мы рядышком. От Кусая до Гавайских островов мы за месяц добрались, а если с ветрами повезёт и в три недели уложиться можно.
        Мы прошлись вдоль набережной. Лёшка махнул рукой Сарапулу, дежурящему на «Кирилле». Тот сидел на крыше казёнки и наблюдал за звездным небом.
        - А ресурсы, люди? - спросил я.
        - Мы же не будем ставить там города, - Лёшка пожал плечами. - Нам хватит небольшой колонии человек в пятьдесят, чтобы застолбить крупный остров. На мелкий и десятка хватит. Когда европейцы опомнятся, мы уже обоснуемся тут и там.
        Я вздохнул. Острова меня не прельщали. Мы и на Оаху толком не утвердились, а он был не самым крупным среди Гавайских. Я же постоянно помнил о британцах, наверняка уже топчущих прерии Саскачевана и Альберты, об американцах, что вскорости прикупят Луизиану. И те и другие вот-вот появятся на нашем берегу.
        - Пятьдесят? - переспросил я. - С одной стороны, конечно, немного. Но такой отряд смог бы создать отличный форпост в верховьях Колумбии, или на Сакраменто, или на Юконе. Поставили бы сеть факторий и не просто застолбили бы территорию, но быстро окупили бы все расходы на одних только мехах. А чем окупишь ты колонию на островах? Там нет никаких ресурсов. Это в двадцатом веке будут морскую экономическую зону прирезать к каждой скале. А до того на Южные моря внимания не обращают именно потому, что оттуда даже шерсти клок нельзя получить.
        - Согласен. Но потом-то их все равно прихватили и даже драки за них устраивали.
        - Да, пришли миссионеры, которые впаривали туземцам христианство, некоторых из них, кстати, съели. Потом появились каторжные тюрьмы, военные базы. Нам всё это не подходит. Это игрушки империй. Прибыли они не приносит. А я тебе уже говорил, чем оканчивается желание просто поднять флаг. Такие предприятия неизменно вылетают в трубу.
        - Не только базы и каторги, - возразил Тропинин. - Экономика всё же развивалась, парусники там точно шныряли. Сколько об этом книжек? Стивенсон, Пристли, Джек Лондон. Значит что-то дало толчок.
        - Дерьмо дало толчок, - вспомнил я. - В смысле гуано!
        - Вот! - Лёшка поднял палец. - Отличная идея. С дерьма и начнем. Нам будут нужны удобрения, связанный азот, фосфаты. А ещё, как я помню, на островах собирали кокосы, торговали копрой. Будем вывозить местные культуры. Сандаловое дерево, красное, чёрное.
        - Ну тогда добавь и разведение жемчуга в устрицах, - буркнул я. - Тут у тебя явно будет преимущество, ведь до искусственного разведения ещё никто не додумался. Всего-то и надо внедрить в моллюска крохотный кусочек инородного вещества.
        - В какого именно моллюска?
        - Вот тут тебе придётся идти методом проб и ошибок, - усмехнулся я.
        Мы прошлись до Старой верфи и вернулись обратно. Нет, очередная амбициозная идея Тропинина мне откровенно не нравилась. У нас под боком имелись целые Гавайские острова. Не говоря уж об обширном континенте.
        - Я финансировать это дело не стану, - отрезал я.
        - И не нужно, - улыбнулся Лёшка. - Я вложу туда выручку с Индии. Может ещё кого найду в компанию. Я уже и название придумал. Компания Южных Морей.
        Я расхохотался и мой хохот пронесся над гаванью, отражаясь от кораблей и пирсов. Сарапул бросил на нас подозрительный взгляд и вернулся к наблюдению за звездами.
        - Дать компании имя первой в мире финансовой пирамиды? В самую точку! Назови уж сразу Мыльный Пузырь Южных Морей.
        - Мой пузырь останется на плаву, вот увидишь.
        - А как же индийская тема? - поинтересовался я. - Ты собираешься оставить эту затею?
        - Индия? Куда она денется? Пайщики получили свою долю товаром. Вроде бы все довольны. Будем посылать туда оговорённых два корабля, да и ладно. А остальные средства на другие азиатские порты бросим. Кантон, Бинтан, острова Пряностей. Внутриазиатская торговля сулит хорошие барыши.
        А Компанию Южных морей я отдельно финансировать стану. Чтобы никого не напрягать. Потом, вот увидишь, сами запросятся. На пару шхун средства уже есть. Для начала хватит. Сманю у Яшки помощника. Команду наберу. Мы на южных маршрутах быстро парней натаскаем.
        Итак, на четверых (считая Яшку и Бичевина) у нас оказалось аж пять колониальных компаний. Две меховых, Индийская (или теперь уже Азиатская), Южных морей и «Северная звезда». Что ж…
        Собственно кто я такой, чтобы одергивать Лёшку? Если он будет тратить собственные средства, заработанные на технологиях или азиатских операциях, то пусть себе покоряет Южные моря. Но пусть тогда и производство шхун дальше сам дотирует. Кстати…
        - Постой, а как же твои промышленные проекты?
        - А что с ними не так?
        - Ты же не собираешься бросить всё ради этих твоих островов?
        - Ну нет! - расплылся улыбкой Тропинин. - Островами пусть моряки занимаются. А с промышленностью я разберусь. Многое обдумал в пути, в Индии, в Кантоне. Я и сырье там не просто так покупал. Одного только олова десять пудов.
        - Олова?
        - Попытаюсь сделать жесть. Помимо прочего жесть откроет возможности для производства консервов, а это добавочный элемент для успеха морской торговли. Всякий возьмет на борт консервы вместо солонины. А ещё я ведь не зря привез компоненты для производства кислот. Я и хлопок привез вовсе не для ткачества.
        - А для чего же?
        - Пироксилин! - Лёшка поднял палец. - Получив серную кислоту, мы легко получим и азотную. Вот тогда я развернусь. Нитрование всего и вся - любимое занятие мужчин в ближайшие два столетия.
        Я кивнул. В своё время, узнав, что в романе «Таинственный остров» то ли сам автор, то ли осторожные переводчики нагло исказили рецептуру приготовления нитроглицерина, я, как и многие советские подростки, озаботился поиском точных указаний. Искомое нашлось в дореволюционных словарях, где приводились не просто лабораторные прописи, но и способы фабрикации. Стало понятно, почему революционеры так запросто мастерили свои бомбы, и почему взяв власть, их коллеги убрали из доступной литературы опасные рецепты.
        Внезапно размышления натолкнули меня на гениальную мысль. Я даже остановился, чтобы не спугнуть удачу. Когда-то Тропинин предложил записывать все обрывки знаний, которые только приходили нам в голову. Чтобы потом свести в систему. Мы исписали уже сотню листов бумаги, которая лежала в конторе. И вот мне пришло озарение, как всем этим распорядиться.
        - Нам нужно издавать энциклопедию! - произнёс я. - Что толку от наших отдельных записок по тем или иным областям знаний? Они пропадут без системы. А так мы возьмем их за основу. Добавим информацию из справочников, которые закажем в разных странах и выпустим энциклопедический словарь!
        - Словарь? - Лёшка попытался успеть за ходом моей мысли.
        - Заодно и новую орфографию внедрим, - добавил с энтузиазмом я. - На этой базе мы вырастим новое поколение. Люди получат научную матрицу вместо того винегрета, что им скармливают сейчас. Освоят язык, терминологию, основные понятия.
        Многие великие свершения начинались с энциклопедий. И французская революция, и русская. И та что на Тарнторе.
        - На Транторе?
        - Это в романе Азимова.
        - Не читал.
        - Великая книга. Суть в том, что энциклопедия - это затравка, вокруг которой собирается новая цивилизация. Там про галактическую империю речь. Но в принципе, важен подход. Если подумать, то и французская революция началась с энциклопедистов, и русская с издания Брокгауза и Ефрона. Под революцией, понятно, я не вооруженные восстания имею в виду, а переосмысление обществом реальности, мировоззрения, его перестройку под новую парадигму, говоря по-научному.
        Глава тринадцатая. Витрины капитализма
        Глава тринадцатая. Витрины капитализма
        Товар поделили согласно паев, внесенных в индийский поход. Свою долю я сразу же переправил в распоряжение Комкова, а вот господа остальные пайщики (Яшка, Тропинин, Бичевин, Нырков и другие менее крупные) решили построить один на всех магазин колониальных товаров.
        За несколько недель наши строители возвели одноэтажное здание с арками по фасаду. Оно представляло собой типичный гостиный двор того времени - длинную галерею внутри которой располагались лавки, совмещенные с небольшими складами и погребами. Правда схожесть ограничивалась только фасадом. Внутреннего двора или пассажа здание не имело, как не имело конюшен, квартир для проживания, сараев, кухонь и прочей привычной инфраструктуры. Зато фасад при необходимости можно было наращивать до бесконечности, поскольку сооружение дало начало новой улице и пока оставалось на ней единственным.
        Новой улице предстояло соединить площадь Старого Форта с Внешней гаванью, которой пока пользовались лишь для выгрузки рыбы и упромышленного морского зверя, дабы не портить чопорный центр города чешуей, кровью и запахами, не только неприятными, но привлекающими массы птиц, что старались загадить наши архитектурные достижения. Однако, с ростом торгового флота мы предполагали перенести во Внешнюю гавань все грузовые и товарные операции. На берегу имелось много места для складов, а акватории хватало для устройства множества пирсов.
        Улица, пока не имеющая названия, проходила краем поляны, где проводились ежегодный потлач и футбольные состязания. Место оказалось удобным для устройства различных торгов, той же рыбой, к примеру. Таким образом у нас вырисовывался ещё один район. Ярмарочный.

* * *
        На открытие Гостиного двора Тропинин пригласил весь город, обещая устроить пробы различных сортов чая, табака, сухофруктов. Анонс я напечатал в газете вместе с отчетами об индийском походе. Хотя с такой долей безграмотных, газета пока что имела лишь историческое значение. Но слух разлетелся по городу и к назначенному часу на открытие собралось несколько тысяч человек. Здесь были промышленники, рабочие, индийцы, которые посчитали, что предстоит нечто похожее на потлач. Речей почти не было. Тропинин просто объявил об открытии нового магазина и отошёл в сторону.
        Если остальные пайщики (Яшка, Бичевин, Нырков и другие) ограничились каждый одной лавкой, куда свалили всё, что получили в качестве доли от похода - ткани лежали вперемешку с пряностями, чаем, фарфором, шкатулками, циновками, то Тропинин организовал особые отделения для каждой группы товаров. Располагая большим числом подчиненных, он мог себе это позволить.
        Первая его лавка полностью посвящалась чаю. Здесь он предлагался многих сортов, названных на кантонский лад - пеко или пекое (тот что в России позже будут называть цветочным), сушонг, бохи (самый дешевый, от которого пошло название байховый), конгу, а также сорта зеленого чая (империал, сонгло, хайсон и дешевый хайсон скин). Был здесь и привычный русским и сибирским туземцам - кирпичный (он же плиточный). Такой в Кантоне не продавали, но Тропинин с пайщиками быстро научился производить собственный из самого дешевого сорта бохи, чайной пыли, некондиции и кедровой смолы. Здесь же продавался фарфор и другие предметы, связанные с чаепитием. Тропинин не был бы Тропининым, если бы не устроил прямо в лавке небольшую чайную для угощения дорогих гостей и снятия проб. В довольно просторной и светлой угловой комнате стояли лакированные низкие столики, пуфики. Стены украшали картины на шёлке или бамбуковых циновках.
        Фарфор, но уже в большем разнообразии продавался во втором отделении. Третье отделение предназначалось для тканей, Здесь предлагался индийский муслин в полоску и клетку, ситец, шелка разного вида, популярная в Англии нанка. Образцы тканей свисали со стен, а Лёшка уже заказал на Старой верфи пару деревянных манекенов по образцу нашей мраморной Афродиты.
        Следующее отделение предназначалось для кофе, сухофруктов, специй, сахара и вообще всего съестного. Здесь Тропинин поставил лимонные деревья в кадках, а на прилавок водрузил красивые аптекарские весы (позаимствованные из моих запасов).
        Табак продавался отдельно. Наш, калифорнийский пока не поступил в продажу, поэтому Тропинин ограничился черкасским и голландским. Не было ещё сигар, сигарет, папирос, не было табака нюхательного и жевательного (я особенно возражал против его культивирования, с содроганием представляя заплеванные жвачкой мостовые, полы, палубы). Зато в большом ассортименте продавались трубки. Тропинин заказал их у местных умельцев и индейцев всевозможной формы, из разных пород дерева или глины.
        Несмотря на большое скопление людей, покупателей оказалось немного. Народ ходил от лавки к лавке разинув рты, точно деревенщина на ярмарке. От проб никто не отказывался, но дальше этого дело не шло. Быстро пройдясь вдоль галереи, большая часть людей начала расходиться, а Тропинин с грустью наблюдал за процессом.
        - Упаковка! - заметил он. - Вот что недооценивают современники.
        Он был прав. Образцы чая, как и большинства других товаров, как правило насыпали горками на прилавках. Основные запасы дожидались покупателя в тюках, бочках, корзинах. До многоцветия супермаркетов двадцатого века такой выкладке было далеко.
        - Да, - я кивнул. - Я как-то слышал по радио, что на разработку упаковки для духов компании тратят больше времени, чем на создание флакона и собственно аромата.
        - Именно! - воскликнул Тропинин. - Мы начнём фасовать чай, табак, специи в красивые жестяные коробочки. Напридумываем различных смесей и марок…
        - Сейчас именно так и поступают с дорогими сортами чая, - припомнил я.
        - Верно. Надо распространить это на сорта доступные. И кроме того, мы будем создавать бренды! Красивые названия, лого, придумаем девизы, слоганы.
        Мне его энтузиазм не понравился. Агрессивный маркетинг тут не поможет.
        Но общая ситуация заставила крепко подумать.
        Если прислушаться к звукам города и сравнивать Викторию с Лондоном, Амстердамом или Петербургом, да даже с Нижним Новгородом, то наша столица пребывала в тишине. Не в абсолютной тишине, конечно. Вдоволь матерились матросы, грузчики в порту, ссорились люди, орали песни пьяницы, играли дети. Но Викторию не наполняли особые звуки, определяющие в некотором роде его экономический пульс. Не было слышно криков молочницы, сборщиков тряпья, стекольщиков, точильщиков ножей. Не хвалили товар коробейники, не кричали зазывалы.
        Не было буржуазии.
        Чтобы получить буржуазию недостаточно поселить людей в отдельные дома или даже квартиры. Многие из промышленных даже продолжали питаться в складчину, точно всё ещё находились на промыслах или в море. Это было неудивительно, потому что склады компании, или магазины, как их привычно называли, представляли собой длинные темные помещения заставленные мешками, бочками, свертками, ящиками, кипами со всем, что только можно себе представить. Но отпуск товара по ордерам Комкова или других приказчиков, вёлся обычно крупными партиями. Никто не отвешивал чай унциями, муку фунтами, ткань аршинами. Бери мешок, сверток, бочонок и не жужжи. Так и брали на братчину, артель или на несколько соседских семей, сами затем распределяя между собой. Вместе с продуктами по ордерам выдавали и все хозяйственные товары - от чугунков и лопат до мыла и свечей. Даже то, что производили предприятия Тропинина люди предпочитали получать в компанейских магазинах. А если какого-то товара не находилось, его просто заказывали. Всё это делало Викторию похожей на многие российские города, в особенности сибирские. Там тоже недоставало
витрин, вывесок, таблиц с ценами или прилавков, выставленных на улицу (как впрочем и самих улиц).
        Чтобы все это появилась люди должны владеть собственным делом. А большинство числилось или работниками меховых компаний, или свободными промышленниками, сдающими шкуры и меха всё тем же компаниям. Лёшкины пролетарии в этом смысле мало чем отличались. Все они отоваривались на наших складах. Фермеры получали товары в обмен на зерно, а индейцы в факториях в обмен на шкуры.
        - Ты пытаешься ухватить за палку не с того конца, - заметил я. - Чтобы повысить внутренний спрос, нам нужно завести буржуазию.
        - Что? - не понял Тропинин.
        - Основа любой цивилизации - город, - пояснил я. - А основа любого города - буржуазия. Третье сословие, средний класс, называй как хочешь. Но без буржуазии у нас ничего не выйдет.
        Лёшка привычно полез за трубкой.
        - И Пётр, и Екатерина обломали зубы, пытаясь завести в России буржуазию, - резонно заметил он.
        - Пётр с Екатериной сами виноваты. Их возможности были не чета нашим. Им следовало сажать в лавки рекрутов. Именно так. Забирать крестьян из деревень и вместо ружья давать в руки весы и гири. Хватать за шиворот, спрашивать «Что умеешь делать? Сапоги тачать? Садись, открывай обувную фирму».
        - Пётр в таком духе и действовал.
        - Нет, нет, - возразил я. - Он раздавал мужиков заводчикам. И выходило у него на одного коммерсанта или промышленника тысяча рабов. А Екатерина наступает на те же грабли. Предприниматель для государства - это курочка несущая золотые яйца. Больше курочек - больше яиц. Они же думают, что большие курицы будут нестись лучше.
        Лёшка думал точно так же. Он делал ставку на индустрию.
        - Одним декретом коммерсанта из мужика не сделаешь, - осторожно заметил он. - Нужны знания, опыт.
        - Значит, надо было открывать коммерческие училища и сажать рекрутов за парты. Вот в морской корпус повелел брать «добровольно хотящих, иных же паче и со принуждением», а купцы с мастерами что, от сырости должны завестись?
        - Вот и попробуй.
        - И попробую. Тут главное отбросить либерализм.
        - Уже интересно, - сказал Тропинин с сарказмом и выпустил колечко дыма.
        - Наивно ожидать будто люди, не читавшие Адама Смита или Маркса, сами созреют до элементарных понятий. Значит надо действовать методами развитого социализма. Тем паче, что мелкая буржуазия в России едва сводит концы с концами и по социальному статусу больше напоминает пролетариат.
        - Методами развитого социализма, это как?
        - К стенке несогласных ставить буду! - буркнул я.
        - Как и всякий интеллигент, столкнувшийся с реальностью, в которой идеалы свободы отнюдь не находят отклика у народа, ты собираешься прибегнуть к презираемым тобой методам оппонентов и насаждать свободу посредством террора. И в этом твоя беда.
        - Это не беда моя, но вина. Беда интеллигенции как раз в том, что она не решается на жёсткие меры. А я как-нибудь справлюсь с угрызениями совести. Но если серьёзно, нужен системный подход.

* * *
        Системный подход заключался в просматривании личных дел колонистов и свободном полёте мысли. Я просто представил, что хотел бы видеть вокруг себя в городе.
        А хотелось мне многого. Меня удручали наши магазины, больше похожие на мрачные овощехранилища, хотелось видеть витрины, наполненные модной одеждой, сырами и копчёными колбасами, вывески, скрашивающие однообразие кирпичных фасадов. Хотелось гулять вечерами по набережной под фонарями, брать извозчика и катить, ну если не в номера, то на дружескую игру в покер. Хотелось умываться душистым, а не удушливым мылом, надевать почаще свежее бельё, ужинать в клубе, а завтракать с чашечкой кофе и газетой в руках. Чтобы в парках играла музыка, продавались пирожки и хот-доги. Чтобы детишки катались на каруселях, а по променаду прогуливались модистки, гризетки и дамы которых они одевали в прекрасные платья и шляпки. Разве многого я желал?
        Некоторые предприятия возникали естественным путем. Хуторянин приходил в город, чтобы продать зелень и овощи сперва в ресторан, а потом и другим желающим. Со временем по дружбе он стал брать на продажу продукцию соседей, которые были слишком заняты на своих фермах. Затем он вдруг понимал, что торговля приносит меньше хлопот, но больше прибыли, чем работа на земле и переключался на одну лишь торговлю, превращая свой хутор в имение. Наконец, у него возникала мысль завести в городе постоянную торговлю, а для закупки и перевозки продуктов нанять приказчика. И вот у нас строится новый дом с лавкой зеленщика на первом этаже. Вслед за зеленщиком появились мясники, а я надеялся что вскоре появятся и поставщики молочных продуктов.
        Продуктами дело не ограничивалось. Перебравшийся, наконец, на нашу сторону океана русский якут Коврижка устроил конезавод неподалеку от Туземного городка, а ветеран колонизации Чиж вместе с семейством прекрасным образом разводил собак. Хотя ездовые здесь были без надобности, охотничьи или сторожевые имели ограниченный спрос, а до сыскных и конвойных цивилизация ещё не додумалась, отбоя от покупателей у Чижа не было. Как ни странно, больше всего щенков приобретали индейцы, просто для развлечения.
        Но такой естественный путь приумножения буржуазии был большой редкостью. Пришлось засучить рукава.
        Среди беглецов из России мне удалось отыскать шорника, хмурого башкира по имени Габбас, который, как говорили, воевал в отряде Караная Муратова за армию Пугачёва (сам он, впрочем, отмалчивался). Хотя ассортимент его продукции был скуден, он по крайней мере умел делать седла и упряжь. Тропинин откуда-то добыл несколько кож крокодила и втолковывал Габбасу, что хотел бы сделать из них ремни, сумочки, портмоне и прочую галантерею. Ради такого дела я не поскупился и заказал пристроить ещё одну лавку к Гостиному двору и вскоре наш башкир обзавелся учениками из бывших калги.
        Одного бывшего зверобоя я посадил на торговлю скобяным товаром, другой начал торговать львами. Львы имели необыкновенную популярность в Виктории, большую даже чем статуи обнаженных наяд. В своё время Яшка с ватагой закупили целый зверинец ради украшения особняков, так что их улицу вскоре стали называть не иначе как улицей Львов. Парням в тот раз просто некуда было потратить деньги, что они привезли из Кантона, а я уж постарался не продешевить и содрал с них три шкуры. Но внезапно в городе возникла мода и чуть ли не каждый обладатель дома хотел видеть парочку львов у главного в хода.
        До сих пор я заказывал и покупал львов в Амстердаме и Лондоне. Бронзовых, каменных, изготовленных из искусственного камня на фабрике Элеоноры Коуд. Хорошего скульптора, который мог бы копировать европейские образцы, в Виктории не нашлось, поэтому я заказал Тропинину чугунные копии. Всё равно Лёшкин чугун больше никуда не годился. Он получался неоднородным хрупким. Пушки из такого использовать было бы опасно, применять его для несущих конструкций тоже. Вот и отливали декоративные решетки, украшения, тумбы, скульптуры. Всё это, как и прочие стройматериалы - изразцы, кирпич, известь, краску продавали вместе со львами.
        Не возникло проблем с посудной лавкой, куда я передал свою долю фарфора, запасы оловянных кружек со склада компании. Вдобавок мы давно уже обжигали разнообразную керамику на кирпичном заводе, а Тропинин пробовал изготавливать кухонную утварь из железа.
        С лавками вообще было проще. Был бы товар, а продавца несложно сделать из обычного зверобоя или мещанина. Считать-то худо-бедно умели все, четверть даже осиливала ведение амбарной книги. Другое дело, что товар следовало где-то брать. Не мог же я снабжать вдобавок к собственной компании ещё и мелкий бизнес? Для начала я мог завезти купленную где-то на распродаже партию, но затем лавочникам предстояло найти поставщиков. кроме лавок нам требовались мастерские. Всякие там сапожники, шляпники, цирюльники, часовщики, оружейники, портные. С услугами тоже выходило не так просто. Многие. вроде маляров или плотников просто не нашли бы у нас работы, потому что парни привыкли делать такие вещи самостоятельно. Разве что стекольщик сразу же обзавелся клиентурой. Тропинин как раз наладил производство оконного стекла, и мы принялись переделывать фасады, пристраивая к ним витрины. Внутри теперь было светлее и чище обычных лавок этого времени. Красивые вывески дополняли антураж, а несколько фонарей подсвечивали все это великолепие в тёмное время. Вместе с побеленными известью фасадами это здорово оживило улицы.
Мрачный красный кирпич понемногу отступал.

* * *
        Единичные успехи только подчеркивали, какими дырами зиял мой проект. Большую часть благ цивилизации пришлось собирать с миру по нитке. Я гулял по городам и странам, как по огромному супермаркету и сгребал с прилавков всё, на что ложился глаз. Я привозил пивные котлы из Амстердама, рессорные коляски из Парижа.
        Но особенный интерес представляла Англия. Лондон к этому времени насчитывал около миллиона жителей и если что-то вообще существовало в сфере городских занятий или развлечений, оно обязательно имелось в Лондоне или поставлялось в город обширными пригородами. От книг, часов и инструментов, до театров, теннисных кортов и опиумных притонов.
        Лодочная станция у Темпл вновь сменила хозяина. Вместо бандитских рож здесь теперь всем заправлял добропорядочный господин, который выкупил бизнес легально причем за сущие фартинги. Я, кстати, собирался заняться тем же. А то что у нового владельца не нашлось места для Пега и Нога только сыграло мне на руку.
        Я нашел обоих на берегу в лодке, явно нуждающейся в починке. Братья спали укрывшись грязной парусиной и завидев меня даже не выдавили улыбки.
        - Вот какое дело, мистер Эмонтай, - развел руками Пег. - Теперь или в разбойники или на флот.
        Я подумал, что разбойники из них выйдут аховые и дело быстро закончится виселицей. А вот флот от пары отличных гребцов не откажется. Но у меня имелись иные планы.
        - Читать умеете?
        - Умеем, - заверил Пег.
        Ног кивнул, хотя и не столь уверенно.
        - Отлично. У меня есть работа для вас.
        Устраивая базу в Лондоне, основную ставку я сделал на провинцию, где многое можно было приобрести гораздо дешевле. Подобно Шерлоку Холмсу я за несколько дней обзавелся отрядом пронырливых мальчишек, которые скупали у приезжих провинциальные газеты. Дилижансы или коучи, как их здесь называли, прибывали обычно к крупным постоялым дворам, имеющим конюшни, каретные дворы и множество комнат. Основные станции располагались в «Белой Лошади», что на Феттер-Лейн и в «Замке» на Вуд-стрит. Я поселил в одной таверне Пега, в другой Нога, а мальчишки крутились ещё в дюжине мест помельче, заодно выведывая новости, о которых газеты не пишут.
        Газетные объявления давали возможность прикупить по дешевке мебель, предметы искусства, техническое оборудование, сырьё или товарные запасы умершего хозяина или банкрота. Поскольку об аукционах сообщали заранее, мне требовалось появляться пару раз в неделю, чтобы выслушать отчеты и просмотреть отобранные братьями объявления.
        Узнав, что продаётся, скажем, хлопковая мельница вместе с ткацким оборудованием, которое можно было настроить на любые типы нитей, я сразу же отправлялся в путь. Разумеется привлекала меня не сама мельница или тем более плотина. Но что удобно в такого рода распродажах, всегда можно было предложить поверенному или аукционисту хорошую цену до начала торгов и выкупить только необходимое.
        В другом месте продавалась пивоварня с медными котлами для варки, чанами для приготовления затора, со свинцовыми трубами, змеевиками, бочками и запасами солода. Я зарисовывал схему, забирал всё, что помещалась в лодку, и переправлял в Викторию.
        Маслобойку я купил из уважение к аукционисту, который подробно обо всём рассказал и показал, так что я просто мог заказать подобный агрегат Тропинину. Он представлял собой вращающуюся бочку, приводимую в движение человеком. Лёшка привычно увеличил масштаб, предложив взять бочку побольше, а в действие приводить посредством водяной мельницы.
        Коров на хуторах было много, держали их и индейцы в Туземном городке, в летних стойбищах. Внедрить эту отрасль оказалось куда проще посадки картофеля или тем более зерна, достаточно было подарить молодую корову вождю на потлаче. Но молоко или простокваша далеко не всем приходилось по вкусу.
        Теперь же небольшая мастерская могла скупать излишки молока и поставлять в город сливочное масло. А я уже присматривал какую-нибудь прогоревшую сыроварню и расспрашивал знакомых на предмет кефира или йогурта.
        Кстати, чуть позже, базируясь на той же конструкции, что и маслобойка, Тропинин сделал для пары своих бенгальцев стиральную машину. Таким образом они устроили первую в Виктории прачечную.
        Несколько купленных на распродажах фаэтонов предназначались для открытия частного извоза. А вместительный вагон (еще одно название дилижанса) для открытия регулярного сообщения вдоль восточного берега острова. Вдоль него проходила наша единственная большая дорога. Здесь располагалась цепочка хуторов, известковый карьер, несколько индейских стойбищ, принадлежащих разным племенам. Лошади у нас уже имелись, имелись и люди, способные за ними ухаживать. Так что с организацией извоза получилось проще всего.
        Это был, пожалуй единственный достаточно освоенный нами плацдарм. Если формой остров походил на зубило, врубающееся в материк, то восточный берег - протяженностью километров сто, был его рубящей гранью. Берег был открыт солнечному свету большую часть дня. Горы защищали его от океанских штормов, а мелкие острова от ветров широкого пролива. Возможно под влиянием всех этих факторов здесь установился лучший в округе климат и самая плодородная земля. По прежней жизни я знал, что в этих местах выращивали даже виноград. Не случайно одним из первых пассажиров дилижанса стал Шарль - тот французский дворянин, которого привёз Тропинин из Индии. Когда я попытался пристроить его делу, француз высказался в том смысле, что ни к какому ремеслу его душа не лежит. Он был военным. Однако прежде чем вступить в офицерскую должность, Шарль по моей просьбе согласился предпринять путешествие, дабы присмотреть подходящие для выращивания винограда склоны и почвы. Не то, чтобы всякий француз разбирался в виноделии, но как раз у нашего имелся кое-какой жизненный опыт.
        Со временем я мечтал заиметь такую же плотную транспортную сеть, как в Англии, хотя на данном этапе это выглядело блажью. С дальними и ближними перевозками пока прекрасно справлялись шхуны и баркасы, а мы даже не имели двух крупных поселений на одном берегу, чтобы связать их дорогой. И пусть я не был уверен, что единственный сухопутный маршрут будет достаточно загружен, но со временем собирался учредить как минимум ещё один в Калифорнии, связав фермерские поселения с портом. Просто чтобы было. Эти слова «просто чтобы было» стали своеобразным девизом на первых порах.
        Говоря Тропинину о социалистических методах, я шутил лишь отчасти. Два противоречивых лозунга: «Кадры решают всё» и «Незаменимых людей не бывает» я задействовал на полную катушку.
        Я отбирал людей способных на мой взгляд к тому или иному делу и выдавал направления, как в моём детстве выдавали комсомольские путёвки на ударные стройки коммунизма.
        Готов выпускать пиво? Вот котлы, вот мельница, вот саженцы хмеля для посадок. Договаривайся с хуторянами о выращивании и поставках. Готов выпускать парусину, ткани, канаты? Вот тебе прядильный станок одна штука, вот ткацкий одна штука. Остальные закажи на Старой верфи, чтобы сделали по образцу. Если чего не понимаешь, спроси у бенгальцев, тех смуглых парней, что привез Тропинин из Индии.
        Я вкладывался в любое дело, которое только приходил в голову. Однако ни реклама, ни личный пример, ни беспроцентный кредит не привлекли в бизнес народных толп. Людям хватало предпринимательского духа, но не хватало идей, образования, опыта. Требовалась определенная среда, чтобы мысль фонтанировала, чтобы появился азарт, вроде того, что охватывал зверобоев при виде калана. Но создать среду оказалось не так-то просто.
        Свобода свободе рознь. Люди фронтира безусловно отличались стремлением к вольной жизни, иначе они не забрались бы так далеко от родных мест. Но русских викингов увлекало конкретное богатство. Набить побольше зверья, собрать знатную казну пушнины или моржовой кости - вот зачем они отправлялись через Сибирь, а затем через океан. Когда артельщики и промышленники добывали шкуры, перед ними маячила лёгкая нажива, пусть они и оказывалась чаще всего миражом. С городским бизнесом так не получалось. Его наскоком взять было невозможно, требовалась кропотливая работа и головой и руками.
        Чего я только не сулил тому, кто заведёт собственное дело. И беспроцентный кредит, и гарантированную клиентуру, и даже женитьбу на дочке вождя (я легко мог такое устроить). Добровольцев находилось немного.
        Парадокс, как мне представлялось, заключался в том, что большая часть людей хотя и относилась к вольному сословию, по сути состояла на службе и всё время подчинялась если не нашей компании, так камчатским промышленникам, у которых пребывала в долговой кабале, свирепым передовщикам или ясачным комиссарам, умеющим держать народ железной хваткой. Дух свободы выветривался, люди становились менее привычны к самоуправлению, менее склонны к принятию решений, поиску, инициативе.
        А потом они попадали в тепличные условия Виктории и превращались в потребителей, без особых устремлений.
        В спину им дышала империя - её законы, её чиновники, а разум терзали занозы исторической памяти и традиций. Рабство вытолкнуло людей на окраину, но его споры присутствовали всюду. И чтобы провести дезинфекцию требовалась нечто большее, чем раскалённая пустыня и сорок лет странствий. Тем более что сорока лет у меня не было.
        - Библейская мифология слишком упростила дело, - заявил я. - Бродяжничество само по себе не меняет мировоззрение. Можно ослабить влияние прошлого, но пока не вытеснить его чем-то иным, толку не будет.
        - Чем же?
        - Азартом. Вот увидишь, как только в кассе зазвенит монета, извилины начнут шевелиться.
        Возможно мой анализ грешил изъянами. У меня нередко возникло желание прекратить всё одним махом, уволить всех, выбить почву у них из-под ног, избавить от комфорта, посмотреть, как они станут исправлять ситуацию. Удерживало лишь понимание, что подобная «шоковая терапия» может создать слишком сильное напряжение в обществе и поставить на будущем колонии крест.
        Приходилось идти на хитрость. Все «малые предприятия» создавались как бы на паях с компанией. Новоиспечённый буржуа имел долю с прибыли, распоряжался хозяйством, но всегда чувствовал на плече длань могущественной конторы, которая и прикроет, случись чего, и ссудит деньгами, и поможет с доставкой припасов. Иллюзию следовало поддерживать до тех пор, пока люди не почувствуют запах наживы.
        Потребление тоже прорастало с большим трудом. Первые несколько месяцев я один брал извозчика, вместо того, чтобы пройтись сотню метров пешком, или отправлял служанку сдавать бельё в прачечную, вместо того, чтобы она полоскала его часами в холодной воде. Я покупал багет в пекарне, сливочное масло в молочной лавке, дорогое душистое мыло в парфюмерном салоне, заказывал рубашки у портного.
        - Чудит наш Иван, - поговаривал народ.
        Действительно, я чем-то походил на известный тип провинциального русского помещика, заводящего в своём захолустье двор, пажей, выезд, гвардию (всё как в Петербурхе), с той лишь разницей, что я обзавёлся карманной республикой.
        Народ же предпочитал ходить пешком, есть то, что готовят бабы и одевать, то, что они шьют или стирают, не волнуясь, как пахнет мыло.
        - Будь ты царём, то, по крайней мере, получил бы подражателей из числа придворных лизоблюдов, - смеялся Тропинин.
        - Ничего, ничего, - успокаивал я не столько подопечных буржуа, сколько самого себя. - Наладится дело, ещё повалят клиенты.
        Буржуа не спорили. Убытки все равно покрывал я. А сидеть в лавках особого труда не составляло. Лишь кучер на дилижансе зря трясся по сто километров на единственной грунтовой дороге, да извозчики стояли сиротливо на улицах, точно Козлевич под вывеской «Эх, прокачу!».
        - Нам нужны евреи, - сказал я во время очередного ужина в «Императрице».
        Во всяком случае здесь первые плоды кампании по мобилизации буржуазии выглядели наглядно. Зал перестал напоминать столовую. Воздух посвежел, стало слышно даже журчание воды в фонтане. После открытия нескольких харчевен, трактиров, таверн многие предпочли более дешёвые услуги. Освободились и номера гостиницы. «Императрица» перешла в категорию лакшери.
        - Евреи? - удивился Лёшка. - Но зачем?
        - Они понимают суть коммерции и внесут в жизнь колонии особый колорит, - произнёс я поднимая вверх на серебряной вилке кусочек откормленной на кокосовых орехах свинины.
        Блюда моими стараниями здесь тоже стали более изысканными. Хотя открытый очаг с тушей на вертеле напоминал о более простых удовольствиях.
        - Где же ты их возьмешь? - спросил Тропинин, смакуя свежевыжатый ананасовый сок.
        - Известно где, на родине, - вздохнул я. - После раздела Польши они оказались под властью империи, а она даже не знает что с ними делать. Кто-то их боится, кто-то ненавидит. Скоро их начнут притеснять, введут черту оседлости, запретят профессии. Вот тогда было бы неплохо сманить их сюда.
        Мы бы могли сманивать сюда изгоев тысячами. Но расстояния опять играли против нас. С другой стороны, только благодаря этому мы вообще заимели собственный кусок земли на планете.
        Тропинин только ухмылялся
        - Капиталисты не шхуны, их невозможно поставить на конвейер.
        - Лёшка но ведь ты единственный на всём побережье капиталист. Это у тебя целый концерн из верфей, механического завода и химических фабрик, с собственным конструкторским бюро, научным отделом и службой безопасности. Это ведь ты вкладываешь средства в колониальную торговлю и поиски новых рынков. Мелкий бизнес - это совсем другое. Он не оперирует финансовыми потоками, не занимается перспективными изысканиями. Буржуа просто живут и дают жить другим.
        - В таком случае твоя буржуазия это обычные иждивенцы, которые используют прогресс. И напрасно ты ждёшь, что они дадут толчок развитию экономики.
        - Не всё сразу, мой друг, не всё сразу. Буржуазия создаст питательную среду для взращивания капиталистов вроде тебя.
        Я любил подначивать Лёшку, наделяя его статусом от которого он всячески открещивался. Иногда перегибал палку.
        - Если я и капиталист, то лишь второй после тебя, - насупился Лёшка. - С твоей компанией конкурировать невозможно.
        - Ну, уж нет, - ответил я. - Моя компания по сути выполняет те функции, что обычно исполняет государство. Школа, университет, больница, армия, наконец, - всё финансируется из бездонного кошелька. На это уходит значительная часть годового дохода. И честно говоря, я не знаю, как сбросить эту обузу.
        Лёшка кивнул. Большинство его предприятий находились в зависимости от компании.
        - Армия ладно, - продолжил я. - Наши пионеры не хуже тех, что покоряли Дикий Запад. Когда петух клюнет, создадут и комитеты бдительности, и милицейские отряды, или что они там создавали? Парни, способные сдирать с милого калана шкурку, приучены решать такие вопросы. А собственный бизнес прибавит мотивации. Пусть попробует кто-то отнять его у людей.
        - Я слышал, ты открыл оружейную лавку?
        - Да. - оживился я. - В том домике, что построили напротив Гостиного двора. Развесили для антуража на стенах мою коллекцию ружей и клинков. Вышло неплохо. Хозяином я посадил туда Мемила, одного из стариков Ватагина. В оружии он хорошо разбирается, а для войны уже силы не те. Передал ему кое-что из арсенала для затравки, но дальше пусть заказывает у кузнецов или на твоих заводах. Ножи, мушкеты, пушки…
        - Сделаем, - кивнул Лёшка.
        - А вот с социальной сферой сложнее, - вернулся я к «нашим баранам». - Пока население необразованно, передавать её в частные руки означает прикрыть вовсе.
        - Милицейские формирования не выход, - сказал Лёшка. - Они будут защищать только собственные городки и грядки и не станут действовать в интересах всей страны. Им нет дела до удалённых на сотни вёрст общих границ, островов, факторий. Если ты хочешь, чтобы колонии сохранили независимость, им нужна настоящая армия, нужны штабы, крепости, арсеналы, разведывательная служба. Народ, который не хочет содержать собственную армию, будет содержать чужую.
        - Но Лёшка, это сказал Наполеон! - возразил я. - Вернее скажет ещё. И к чему приведёт его доктрина? Он потеряет и армию и страну. Русские казаки будут гулять по Парижу. Вот в казаков я верю больше. В настоящих казаков, не тех, что в наше время появились. Милиция хороша тем, что существует на добровольной основе. Её не нужно кормить, обувать, снаряжать. Я трачу кучу денег и едва могу прокормить сотню бойцов.
        Лёшка кивнул. Он и сам держал на балансе пару десятков мушкетеров.
        - Нужно ввести налоги, - сказал он. - Эти твои колонисты только жиреют и ни черта не тратят на общее дело. Чем ждать пока проснётся совесть, собери с них по рублику-другому в месяц, хватит и на армию, на школы, и на здравоохранение.
        - Только добровольно! - воскликнул я. - Убеди их, что защита границ необходима, и они сами профинансируют армию.
        - Много они финансировали водопровод и канализацию? - фыркнул Лёшка. - Срать так каждый готов, а платить нету их. Проще собрать налоги.
        - Не проще! - отрезал я. - За канализацию и водопровод пусть платят тебе. Создай компанию, все равно нужно расширять сеть и поддерживать в рабочем состоянии. И дворников пусть за свой счет содержат. Все привыкли к чистым улицам и дворам, но цену этого не понимают.
        Пока на уборку я отправлял бывших калга, подаренных мне вождями на потлачах. Ими назначение воспринималось скорее как наказание. Некоторые даже сбегали. Если же дворника будут нанимать обществом, то престиж профессии повысится.
        - Счета за ЖКХ - это первое что выбесит людей, - заметил Тропинин.
        - Не так как налоги. Тем более, что налоги приведут к появлению аппарата, который их собирает; экономистов, которые их вычисляют; юристов, которые от них избавляют и, наконец, как вершина цивилизации - политиков, которые обещают одним снижение, а другим увеличение. Большую часть сборов прожрёт эта орава дармоедов, сами сборщики и те, что крутятся рядом.
        - За всё надо платить, - глубокомысленно изрёк Тропинин.
        - Но я не хочу платить за всё. Я хочу платить только за то, что мне нужно.
        И я платил за то, что мне было нужно. Создавая легион мелкой буржуазии, я так увлёкся покупками, что спустил все сбережения и впервые наделал долгов. Благо до банкротства не дошло - кредит доверия соответствовал оборотам.
        Глава четырнадцатая. Бенгальский транзит
        ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. БЕНГАЛЬСКИЙ ТРАНЗИТ
        Если посадить на лавку новоиспеченного зеленщика не составляло проблемы, если сапожника еще можно было найти среди авантюристов фронтира, то как быть со шляпником, цирюльником, краснодеревщиком, гравером, каретным мастером, виноделом? А таких специальностей, где требовались особые знания или навыки, можно было насчитать сотни. Просто привезти станки или инструменты недостаточно. Дело продвигалось медленно.
        И тут я вспомнил о старой идее. Возможность её реализации стала ещё одним важным следствием Лёшкиного похода в Индию. Мы могли бы найти некоторых специалистов в родной Империи. Но раньше этот вариант упирался в крепостное право и длинный этап, по которому приходилось переправлять тех немногих, кого удавалось ангажировать. Помещики не желали продавать крестьян, сами крестьяне боялись Сибири как Геенны. Выходило дорого, долго, рискованно, а главное не давало нужного качества переселенцев. Свободные люди, которые нашли место в жизни, не стремились бежать на край света. А крепостные мало что умели.
        Среди новобранцев попадались иной раз специалисты, в тех, разумеется, рамках, в каких они вообще водились на просторах России, но соблазнить способного человека, который уже был при деле, покинуть сатрапию ради призрачной свободы где-то там за горизонтом было невозможно. С «открытием» Индии, мы могли попробовать альтернативный путь доставки людей. Морской.
        Конечно, просто так грузить завербованный народ в балтийских портах и перегонять корабли вокруг света мы не могли. Наши корабли числились промысловыми, их появление на Балтике вызвало бы мягко говоря сенсацию. А повышенное внимание властей нам было ни к чему. Какие бы тогда всплыли скелеты, какие бы учредили комиссии, предписания вряд ли можно себе представить. Зато из стран Европы мы могли отправлять людей через Калькутту, просто покупая им билет на какого-нибудь «индийца». В Англии с этим было просто.
        Маршрут через Европу снимал ещё одну проблему. Каждому человеку, подневольному или нет, требовалось выправить паспорт для пересечения границы - вопрос, который невозможно было решить в восемнадцатом веке простой взяткой. Однако дворянам позволялось путешествовать за границу, а отправляясь в путешествие, они могли брать челядь с собой. Кроме того, особо одаренных крепостных помещики могли отправлять на учебу к английским или швейцарским механикам, горных рабочих - к шведским или шотландским мастерам. Крестьянок - на обучение в итальянскую оперу или английскую драму. Паспорта обходились недорого, дорога тоже, во всяком случае дешевле пути через Сибирь.
        И, наконец, третье преимущество заключалось в том, что не будучи специалистами в той или иной области, крепостные могли научиться чему-то уже в Европе. Так что отправка на учебу не являлась только поводом выдернуть людей из Империи.
        Эту идею я и положил в основу новой стратегической операции.
        С помощью Копыта (вернее его друзей) мне удалось найти дюжину находящихся на грани разорения помещиков. Вообще обремененных долгами дворян в империи оказалось довольно много, но сговорчивых среди них найти было трудно. Большинство с каким-то фатализмом смотрело на будущее. Продолжало лезть в долги, точно крысы в море за звуками флейты. А поскольку это сословие не волокли в долговые тюрьмы, кредиты не погашалась, и заложенные имения продолжали находиться в их руках.
        Встречались изредка и такие, что хотели вырваться из необременительной, а скорее психологически неприятной кабалы. Одни решали поправить дело игрой и влезали в еще большие долги, другие расхищали казну. А это уже совсем другая статья и ради покрытия долгов они готовы были на многое.
        Друзья Копыто проводили предварительную разведку, а потом появлялся я. На арендованном в городе экипаже, в дорогом французском костюме, со шпагой на боку (на её ношение имел право мой липовый племянник).
        - Я представляю Экономическое общество, - доверено сообщал я. - И мы готовы покрыть ваши долги на определенных условиях.
        - На каких же?
        - Допустим, вы отправитесь во Францию.
        За этим обычно следовала длинная пауза.
        - Во Францию?
        - Ну или в Англию, раз уж меж ними теперь война.
        - А зачем?
        - Чтобы изучить тамошний опыт ведения сельского хозяйства. И разумеется возьмёте с собой всех этих людей, крепостных, которые должны будут воплощать по возвращении новые методы. Мало того, если не хотите путешествовать сами, можете остаться здесь, а людей отправить с приказчиком. Он присмотрит за ними в пути. А там на месте их встретят наши люди. Из Экономического общества. Они же и пристроят куда следует. Если согласитесь, я ссужу вас деньгами, дам все нужные адреса и сопроводительную записку. Решать нужно быстрее, чтобы до весны успеть выправить паспорта (это предстоит сделать вам самостоятельно) и по зимнику добраться до Петербурга или Риги. А там, едва вскроется лед, на первом же корабле в Англию. Или в Швецию.
        В зависимости от талантов крепостных того или иного имения, я представлялся эмиссаром Общества художеств, Театрального, Музыкального, приглашая на учёбу за границу способных к рисованию, игре или обладающих слухом подростков.

* * *
        Наступил май. Я готовился встретить первую партию человек в сорок от разных помещиков на трёх английских кораблях, вышедших из Кронштадта почти одновременно около месяца назад. Я нарочно выбрал английские суда, так как они добирались вдвое быстрее и вообще создавали меньше проблем в британских портах.
        Пег, который обосновался в «Белой Лошади» на Феттер-Лейн, должен был встретить бедолаг и разместить там же в таверне до моего появления. Хотя обычно о прибытии кораблей из иностранных портов в Лондоне узнавали гораздо раньше, чем те, дождавшись благоприятного ветра поднимались от устья Темзы.
        Тем временем мы с Ногом продолжили охоту за технологиями и однажды оказались на лодке, что шла вниз по Темзе до Дартфорда. Там нас ожидала встреча с клиентом, продающим мельницу для валяния шерсти. Под предлогом покупки я собирался осмотреть оборудование, чтобы, возможно, организовать производство войлока в Виктории. Валенки, как ни странно, ещё не вошли в обиход даже в Сибири, и мы могли стать пионерами этого дела.
        Устье Темзы было забито старыми кораблями. Фактически голыми корпусами без орудий, со снятыми мачтами. Обычно такие продавали на дрова, но эти крепко стояли на якорных стоянках, а на палубах можно было заметить солдат.
        - Халк, - ответил Ног, когда я показал на один из корпусов.
        Я потребовал пояснений. Оказалось, что списанные корабли королевского флота превратили в тюрьмы. Сюда свозили осужденных, для которых петля считалась излишне строгим наказанием. Ещё пять лет назад таких преступников вывозили в Американские колонии, теперь же этот путь оказался закрыт, а до Первого флота в Австралию оставалось десятилетие. Возможно предложение с идеей высылать преступников в Ботани-бей ещё даже не легло на стол Премьер-министра.
        Можно ли воспользоваться случаем, чтобы предложить забрать бедолаг к себе? Идея заманчивая, но вряд ли реализуемая. Дело государственное, его не доверят кому попало, тем более иностранцу. Ведь отправлять преступников в чужие земли означало снабжать противника потенциальными шпионами и инсургентами. Даже если Россию как противника не воспринимали. Жаль. Мне всегда становилось грустно, когда мимо рта проплывал жирный кусок. Большинство осуждённых, томящихся в халках, наверняка нарушили закон по нужде. Душегубов и профессиональных воров чаще вешали, чем высылали. Во всяком случае до основания каторжных тюрем.
        Мрачная картина, однако, натолкнула меня на мысль, что вместе с русскими я мог бы отправлять по индийскому маршруту и некоторое количество местных специалистов. Ведь бывшие крепостные (они и сами не подозревали что бывшие) не могли покрыть всех потребностей Виктории. Кроме того, многих «бизнесов» в России просто не существовало или круг мастеров был слишком ограничен. Какие-то знания я мог записать на бумажке, но записи не заменят навыков. Человека можно быстро научить взбивать масло, но процесс гравировки на пальцах не объяснишь. А граверы требовались хотя бы для печатного дела. Цари сами нанимали толпы европейцев для разных работ. Почему бы не последовать примеру монархов, вместо того, чтобы тратить время на обучение крепостных? Специалисты из Англии могли бы выступить менторами наших переселенцев уже на месте.
        Нам нужны были бондари, или купоры, как их чаще называли на море. Среди россиян таких не нашлось. А ведь бочки являлись основной тарой коммерческого флота. В них набирали воду, хранили солонину, перевозили зерно, селитру, любой товар, который могла испортить морская вода. Тысячи бочек разных размеров поступали в Викторию моими стараниями.
        Так что наше с Пегом и Ногом предприятие сменило профиль. Теперь они искали объявления о распродажах не для того чтобы перекупить оборудование, а чтобы завербовать самого банкрота. Газеты пестрели такими объявлениями. Экономику лихорадило из-за войны, потери американского рынка, нарушения торговли с Францией. Одни набивали карманы на военных заказах. другие разорялись. Я мог предложить некоторым из этих людей второй шанс. Конечно, собирать под знамена неудачников не самая лучшая стратегия. Так ведь процветающий человек и не поедет в дикие края, разве что от скуки, пересыщения жизнью. С другой стороны, мне не требовалось от банкротов выдающихся способностей. Они были лишь семенем того или иного знания, ремесла. Отправной точкой.
        Не надеясь только на поиск, я сам разместил множество объявлений под заголовком «Требуется» по три шиллинга за каждое. Мы искали, например, рудокопов и угольщиков. Я знал, что на Острове громадные залежи угля, но их следовало найти, организовать разработки. Каменный уголь в России ещё не добывали, а в Англии специалистов можно было найти без труда. А еще я хотел получить оркестр. Хотя бы один, чтобы играл по праздникам в парках. Конечно, переправлять толпу музыкантов, которых ещё предстояло соблазнить работой в колониях, стало бы слишком большой тратой средств. Поэтому я дал объявление, что ищу учителя музыки сразу на гобой, валторну, кларнет, фагот, флейты. Инструменты я готов был прикупить, но число учителей хотелось бы сократить.
        В общем я вновь дал волю фантазии. Мастера живописи, скульптуры, гравировщики, знатоки сельского хозяйства, инженеры и механики, каретные мастера, зодчие получали хорошие предложения (место в школе, морском училище или технологическом институте, место в одной из компаний, которые я создавал по ходу дела). В условиях продолжающейся войны перспективы перевешивали неудобства дальнего путешествия.
        Пегу (он был пошустрее брата) предстояло встречать претендентов в мое отсутствие и проводить предварительное собеседование. Я набросал ему список вопросов. Что до изобретателей, то приходилось отделять действительных умельцев от прожектеров. Но десять классов образования позволяли это сделать сравнительно легко.
        И конечно мы мы втроём постоянно мониторили газеты в поисках объявлений о пассажирских местах на «индийцах» или независимых торговцах, шедших в Бенгалию по разрешению Достопочтенной Компании.
        Когда дело уже дошло до покупки мест, я вдруг вспомнил, что о моих планах никто не предупредил Храмцова, оставленного Тропининым в Бенгалии. Я-то привык решать подобные проблемы по мере возникновения, внезапными визитами, однако, Индия оставалась закрытой территорией.

* * *
        Как не хотелось мне прокатиться с ветерком, добраться до Лёшкиных владений на пролетке пока было невозможно. От Эскимальта Викторию отделял длинный фьорд с нанизанными на него точно бусинки бухтами. Тропинин собирался построить мост через узкую часть фьорда. И построил бы. Но дело упиралось в мачты (а в будущем и трубы) наших судов. Вернее мачты с трубами упирались бы в мост, пожелай корабли пройти во внутренние гавани, которые рано или поздно предстояло освоить. Мост следовало делать разводным, а на это наших технологических возможностей пока не хватало.
        Желающим приходилось переправляться на лодке (что привело к возникновению отдельного бизнеса), а потом топать до Эскимальта несколько километров пешком. Правый берег (если принять фьорд за реку) был застроен типовыми домами. Такими, что позже назовут таунхаусами. Здесь проживала большая часть рабочих. Мастера и начальники селились в центре или Сити, как называли его мы с Лёшкой. Ветераны предпочитали держаться своих, несмотря на то, что каждый день им приходилось нанимать лодку.
        От рабочего района, называемого Сонги по имени местного племени, или просто Правым берегом, шла широкая гравийная дорога до промышленной зоны. Пройдя метров пятьсот, я было подумал, что до появления моста будет не лишним перебросить одного из извозчиков на этот берег, но вскоре увидел, что Тропинин приготовил иное решение. Посреди дороги рабочие укладывали шпалы.
        Лёшка давно планировал построить конку для перевозки на верфи леса от ближайших озёр. Прокат рельсов у него не заладился - возникли проблемы с разработкой вальцов и паровой машиной для них, но как временное решение он придумал класть на шпалы деревянный брус и для прочности набивать поверх стальную полосу.
        Я давно не появлялся на это стороне и не знал о результатах. Но видимо первые опыты привели к успеху, и Тропинин решил кинуть линию для перевозки рабочих.
        - Вот же неугомонный, - одобрительно произнёс я.
        На всё энтузиазма Лёшки, однако, не хватало. Верфи стояли. Вдоль сборочной линии ходила делегация мастеров во главе со стариками - Чекмазовым и Березиным. Члены делегации выглядели хмуро. По результатам индийского похода Тропинин внёс в основной проект несколько изменений. Теперь мастера меняли шаблоны, перестраивали алгоритм сборки, проверяли и перепроверяли расчёты.
        - Алексей здесь? - спросил я.
        - В Институте химичит, - буркнул Березин. - Дело-то нехитрое.
        - Здесь бы ещё один нагель вогнать для крепости, а то больно уж хлипко выглядит, - предложил Чекмазов, показывая на разметку под укладку шпангоута.
        - Пожалуй, мудрёнть, - ответил Березин, измерив расстояние растопыренными пальцами.
        Молодой подмастерье дождался кивка от начальства и сделал пометку в тетради.
        Я не стал мешать и отправился на розыски.
        Технологический Институт расположился в стороне от промышленной зоны, на берегу одной из пока ещё диких бухт в глубине большого залива. Добраться до него от Виктории можно было на лодке по фьорду, который постепенно отходил к западу и сближался с заливом, так что перемычка между ними составляла едва четверть версты.
        Институт представлял собой несколько одноэтажных корпусов. В главном располагались кабинеты и лаборатории. Здесь же предполагалось вести занятия, когда до учебного процесса дойдут руки. Во флигелях разместились опытные производства. А особое строение, помещенное на островке и окруженное бруствером, отвели под эксперименты с опасными веществами или механизмами под давлением.
        Я прошел по длинному коридору, имеющему с одной стороны окна, с другой двери ведущие в кабинеты. Табличек на них не было, я дёргал за каждую ручку, а если дверь открывалась, заглядывал внутрь.
        В одной из комнат я увидел на стене схему паровоза. Не какой-нибудь там рисунок, а настоящий макет, причем в натуральную величину. К стене крепились обыкновенные тележные колеса, соединенные дышлом, к которому шли тяги от поршня цилиндра, изображенного как бы в разрезе. В общем даже мне оказалось понятно, где топка, где дымогарные трубы, куда поступает пар.
        - Наглядно, - казал я отправился дальше.
        Лёшку я обнаружил только за пятой или шестой дверью. Он сидел за столом возле окна и изучал через увеличительное стекло лоскут от джинсов, в которых его выкинуло из нашего времени. Лохмотья он бережно хранил много лет и даже брал с собой в Индию. Рядом лежали образцы тканей, которые изготовили его бенгальцы, чуть дальше горка латунных заклёпок, пуговиц, ещё какой-то фурнитуры.
        - Вот хочу наладить производство. Вещь в хозяйстве полезная.
        - Хлопок нам не осилить, - возразил я. - Он относится к тем продуктам, что требуют дешёвой рабочей силы, а значит останется уделом Китая, Индии и рабовладельческих плантаций американского Юга. Нам бы сахарный тростник поднять.
        - Поднимем, - заверил Тропинин. - Машины почти готовы. - Он порылся в бумагах и протянул мне несколько листков с чертежами. - А хлопок будем возить из Азии. Теперь это не проблема.
        - Кстати, на счет Азии, - сказал я, отложив чертежи в сторону. - Мне нужно, чтобы ты написал письмо Храмцову в Индию. Несколько копий на всякий случай. Я постараюсь организовать пересылку людей из Европы на кораблях ост-индийских компаний или независимых.
        - Отличная идея.
        - Нужно чтобы Храмцов встретил их в Калькутте и устроил до прибытия наших кораблей.
        - Хорошо. Напишу.
        - Отлично. Отправлю твои записки моим агентам в Англию, Голландию и Францию, чтобы те снабдили ими пассажиров.
        - Из Франции вряд ли будут корабли в ближайшее время, - заметил Лёшка. - Что пишут, как там у них? Бастилию не взяли ещё?
        - Вроде стоит пока. Людей больше занимают романтические приключения королевы.
        - Французы, - бросил товарищ, изобразив немецкий акцент, как в фильме «Такси». - Скорее бы уж устроили свою революцию.
        - Чего у тебя вдруг до революции интерес проснулся?
        - Надоели эти дюймы, пуды, акры, бушели, баррели, - он кивнул на стопку бумаг с чертежами. - После их декрета я стану первым иностранцем, который перейдёт на метрическую систему.
        - Не знаю, я как-то привык.
        - Тебе не требуются точные расчёты, а у меня заворот мозгов возникает.
        - Для того, чтобы получить еще одно культурное отличие наших колоний, я готов даже опередить французов. Но ты забыл о календаре.
        - А что календарь?
        - Кроме метрической системы они введут ещё и самый удобный в мире календарь. Жерминаль, термидор… помнишь такие названия?
        Я демонически расхохотался.

* * *
        Надежды возлагались на Францию не просто так. Мы давно мечтали завести виноградники и организовать собственное виноделие. Оно требовалось в частности для замены привозного хереса местным продуктом, а значит избавления меня от очередной обузы. А специалистов в первую очередь следовало искать во Франции.
        Монархия издавала последние вздохи, однако, расскажи кому-нибудь, чем закончится дело - не поверят. Брожение в городах почти не касалось селян. Крестьяне сползали в нищету слишком медленно, чтобы осознать процесс. Я всё же мог бы, наверное, завербовать семью или две. Но Лёшка оказался прав - Франция была с Англией в состоянии воны, а её корабли больше не отправлялись в Бенгалию или Кантон.
        В Испанию мне пути не было, как и в Португалию, а в Нидерландах виноград не выращивали. Я уже собирался предпринять путешествие в Италию, но до того решил поискать виноделов в самой Англии. К сожалению, это ремесло тут оказалось не на высоте. Простые британцы вино не употребляли, предпочитали портер, аристократы же покупали испанское или французское. Кое-где из баловства виноград, конечно, выращивали, всё-таки англичане считались первыми садовниками во всем мире. Но выращивали его больше ради ягод или декоративной лозы. А вот виноделы исчезли. Раньше, по слухам, вино производили в монастырях, но монастыри давным-давно разогнали, а все их плантации пришли в упадок. Оставалась крохотная надежда, что кто-то из новых хозяев монастырских поместий продолжил дело. Поэтому я всё же разместил на удачу несколько объявлений.
        И вскоре был вознаграждён за упорство.
        Три парня, закутанные в грязные плащи со сдвинутыми на лоб шляпами, появились в «Белой Лошади» на Феттер-Лейн и тихо спросили мистера Аткинсона.
        Это были не англичане. Не природные англичане во всяком случае. И даже не французские эмигранты, первая волна которых даже ещё не обозначилась. Это были гессенцы, нанятые британцами для войны против американских колоний, и похоже решившие изменить судьбу. После крупного поражения от колонистов часть наемников заделалась американцами, часть осталась верна британцам, а некоторые, вроде нашей троицы, искали иные пути. Три парня выглядели относительно молоды, но не слишком. Им было лет по двадцать пять. Знаменитые усы были единственным, что выдавало в них немцев, если не считать акцента. Являлись ли они дезертирами или обосновались в Лондоне после истечения контракта, Пег благоразумно не выяснял. Главное, что все трое знали толк как в виноградарстве, так и в виноделии. Сын лодочника задал несколько вопросов (по толстому опроснику, который я составил на все случаи) и получил удовлетворительные ответы.
        Я встретился с гессенцами через несколько дней во время очередного обхода расставленных на специалистов силков. Поговорил. Они утверждали, что до вербовки работали на ферме, где производили так называемый хок, или рейнское вино, если по простому. Парни так наелись войны, что готовы были уехать хоть к чёрту на куличики, если конечно условия их устроят. Мы могли предложить им всю ту же Америку, но только с черного хода.
        - Вы получите подъёмные и столько земли, сколько сможете обработать, - пообещал я. - Причём получите не в аренду, но в собственность. Никаких сеньоров, никаких королевских судей, никаких налогов и прочего. Проезд за мой счёт. Инвентарь, инструменты и всё остальное, что нужно, мы изготовим или закажем здесь в Англии. Прессы, фильтры, бочки, саженцы, черенки, или что у вас там идёт на развод? Впрочем черенки я наверное доставлю отдельно.

* * *
        Черенки винограда стали только одной из целей моих путешествий. Я охотился за посадочным материалом, точно сумасшедший натуралист (каковым я чаще всего и представлялся), забирая всё, что удавалось достать в оранжереях, дендрариях, ботанических садах или аптекарских огородах Европы.
        У нас появилось три центра сельского хозяйства. Главной житницей конечно была Калифорния. Если Варзугин считался у нас за губернатора, заведовал крепостями, портами, отрядом рейнджеров и местной флотилией, то развитием сельского хозяйства, а значит и всей экономикой занимался Матвей Дерюгин. Его опытная станция, расположенная в Сосалито, со временем должна была стать по нашей задумке сельскохозяйственным институтом. А пока Дерюгин имел лишь пару помощников и вместе сними экспериментировал с адаптацией растений и животных к местным условиям, апробировал современные методы ведения хозяйства, изучал почвы, климат, натаскивал понемногу переселенцев. В общем заменял собой пока ещё несуществующий институт.
        Среди его внештатных сотрудников числился между прочими Скороход - тот самый местный индеец, которого завербовал Анчо, когда находился в испанском тылу во время памятной стычки. Вообще-то Скороход продолжил заниматься разведкой и даже создал целую сеть из индейцев-осведомителей на той стороне. Он получал сведения обо всём, что предпринимают испанцы. А поскольку за сведениями отправлялся сам, то по просьбе Дерюгина доставлял иногда между делом разнообразную рассаду с испанских плантаций. В частности именно он добыл несколько черенков оливкового дерева, что теперь росли на опытной плантации в Сосалито.
        Со временем мы хотели получать и масло и маслины, но дерево долго не плодоносило, дело затянулось и мы занялись подсолнечником. Оказалось, что подсолнечное масло ещё никто не додумался производить. Даже в Европе. Наши переселенцы небольшими партиями давили конопляное и льняное, но это был скорее побочный продукт. Подсолнечник в отличие от оливковых деревьев рос везде и рос быстро, а в отличие от конопли или льна давал больший выход. Семечки легко было собирать, масло из них отлично извлекалось, а жмых прекрасно годился на корм скоту.
        Основным недостатком Калифорнии была малолюдность. Хозяйства держались на вывезенных из России крестьянах и калгах, приставленных к ним. Местные индейцы возиться с землей не любили, предпочитали собирать устриц и прочих вкусных червяков в грязи приливной зоны. Тем и питались. К тому же обитало их в Калифорнии не то, чтобы много.
        Зато избыток приученного к земледелию населения наблюдался у нас на Оаху. Протоптав дорожку на этот остров я теперь мог перебрасывать множество полезных вещей, которые кораблями возить было невозможно или невыгодно. Например саженцы деревьев и рассаду.
        Местный князец Каха Хан после провального рейда на Мауи попал в сильную зависимость от Степанова со Свешниковым, а те не упускали ни одной возможности, чтобы дожать клиента. Разделение труда у них возникло такое же как в Калифорнии, только здесь роль военного губернатора играл Степанов, а Свешников занимался экономикой.
        Сохранить власть Каха хану предложили в обмен на некоторые реформы. Население острова по большей части осталось прозябать в феодальном обществе, но сельское хозяйство полностью изменило облик. Малопродуктивные и не особо вкусные клубни таро заменили картофелем. Породу местных хрюшек слегка улучшили трудами трофейных испанских хряков. Внедрение новых культур позволило обеспечить продовольствием жителей при меньших затратах труда. А высвобожденные ресурсы перенаправить на выращивание коммерческого продукта. Прежде всего сахарного тростника. Каха хан собирал тростником натуральный налог, а фактория приросла небольшим сахарным заводиком, пока примитивным, но уже выдающим продукт приемлемого качества. Свешников внедрял цитрусовые, ананасы, выменивая избыток производства на наши товары. Прежде всего железо и китайские ткани.
        Всё это к моему неудовольствие слишком напоминало европейский подход к колонизации. Но сделать из гавайцев горожан было еще сложнее чем из индейцев северо-западного побережья. Я надеялся, что постепенно, через общение с нашей колонией, наём к нам на службу, освободит население от власти феодалов. А землю мы потом понемногу выкупим.
        Вообще северо-западное побережье Америки отличалось богатством биоресурсов. При грамотном их использовании можно было без труда прокормить миллионы людей. Охота, собирательство, вроде заготовки грибов, ягод, орехов и прочих продуктов леса, ловля проходной рыбы издревле кормили индейцев. Правда с увеличением численности колоний здесь требовалось аккуратно поддерживать баланс, дабы не подорвать ресурсную базу коренных жителей. До сих пор мы старались сохранить за индейцами их угодья, но рост населения и промышленность требовали своё. Скажем, те же бочки для вина или виски по уму следовало делать из дуба. Но если хвойные породы нам позволяли рубить почти без ограничений, то дуб считался у индейцев неприкосновенным. Они даже высаживали регулярно желуди или пересаживали молодые побеги, чтобы увеличить сбор урожая. Индейцы желудями питались. Пища эта получалась не особенно вкусной, нуждалась в предварительном вымачивании сырья. Но привычка - вторая натура. Анчо вёл длительные и нудные переговоры с вождями, надеясь договориться, чтобы мы могли получать нужный купорам материал, поставляя взамен племенам
не менее вкусную пищу.
        С пищей было проще. Под боком имелся целый океан. Рыба, морские млекопитающие, моллюски, креветки, крабы, даже водоросли шли в дело. Мы расширили возможности с помощью известных нам технологий. Крабовые ловушки, переметные снасти, сети, гарпунные пушки. Лёшка охотно переделывал шхуны под потребности новых промыслов. Не ограничиваясь только кораблями, он на паях с индейскими вождями (Калликумой и Макиной) заложил в заливе Нутка большую коптильню и фабрику по переработке продуктов китоловного промысла.
        Океан, однако, не только поставлял морепродукты, но позволял быстро и дешево перемещать любые объемы продовольствия вдоль берегов. Таким образом проблема голода решалась даже с минимум землепашцев, посаженных на лучших землях. И важным следствием такого положения стало стратегическое преимущество: там, где решена проблема голода, начинается бурное развитие цивилизации - производство и потребление предметов роскоши, машин, технологий.
        В философском смысле еда - это своеобразный тыл в борьбе за существование. Если он обеспечен человек может браться за любые дела, сворачивать горы. Вдобавок, чем меньший процент людей занят добычей пищи, тем больший перетекает в другие сферы экономики.
        - Добыча, сохранение, транспортировка - вот три кита продовольственной безопасности, - провозгласил Лёшка.
        В деле транспортировки он продолжал эксперименты с рефрижераторами. Но сразу же признал, что это дело дорогое. Сбор и хранение льда требовал отдельной инфраструктуры, а до электричества или хотя бы паровых компрессоров с хладагентом мы пока что не доросли.
        Зато с хранением у нас всё складывалось как нужно. Роль крупных элеваторов и хранилищ государственного резерва выполняли склады компании. По предварительным расчетам они были способны сгладить последствия неурожая, замора рыбы или какого-нибудь ещё катаклизма, не исключая и большую войну. Правда перечень продуктов долгого хранения получался весьма ограниченным. Набор сводился к зерну, крупами, а также клубням картофеля или батата. Для клубней мы даже разработали особую песчано-меловую смесь, которой пересыпали урожай. Она поддерживала оптимальную влажность, что предотвращало гниение, одновременно не позволяя запасам усохнуть. Разнообразные соленья и маринады, вроде традиционных квашенной капусты и огурцов не вполне подходили для централизованной заготовки, ими занимались индивидуально. И вот, чтобы расширить ассортимент стратегических запасов, а также для снабжения моряков, Лёшка занялся изобретением консервов.
        Исторически (как и многие другие изобретения) консервы стали очередным детищем милитаризма. Армиям требовалась компактная и дешевая еда долгого хранения, что привело к появлению на свет таких чудес Великой французской революции, как маргарин и тушёнка. Мы, однако, могли обогнать французов, тем более, что немного знали теорию.
        С экспериментальными образцами проблем не возникло. Стеклянные банки забивались разнообразной жратвой, герметизировались и помещались в котел с соленой водой (чтобы поддерживать более высокую температуру). Через несколько часов получался вполне приемлемый продукт. Но Тропинин называл такие консервы паллиативом. Они выходили дорогими, тяжелыми, ненадежными и годились больше для домашних солений, чем для перевозки на кораблях. Настоящий прорыв обещала жесть. Консервные банки из жести стали одной из идей Тропинина, привезенных им из индийского похода. Наряду с производством джинсов, пироксилина и галантереей из крокодиловой кожи.
        В Китае и на каком-то ещё острове он раздобыл большой запас олова как раз для этого дела. Проблема однако заключалась в том, что для изготовления жести требовалось листовое железо, а его в эту эпоху выделывали слишком толстым.
        - Важно сразу создать индустрию, а не только технологию, - заявил Лёшка. - Тогда наш товар сможет конкурировать даже с европейским, когда тот появится на рынке, несмотря даже на транспортные издержки.
        Ему требовался металлопрокат. И вот с ним у Тропинина пока выходило не очень. Он пытался получать лист отбивая заготовки молотом. Листы выходили неоднородными по структуре, на разогрев тратилось много древесного угля, а на работу много человекочасов. И всё равно опытная банка получалась такой толщины, что годилась разве что в качестве грузила.
        - Будем искать, - извлекал из памяти Лёшка очередную киноцитату. - Будем искать.
        Глава пятнадцатая. Фрегат «Паллада»
        ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. ФРЕГАТ «ПАЛЛАДА»
        Покупка фрегата стала спонтанным решением. Я просто не смог устоять когда в The London Gazette за 29 мая 1781 года увидел анонс о предстоящих торгах в Лите.
        НА ПРОДАЖУ, в кофейне Lawson’s в Лите, в понедельник 11-го июня, между двенадцатью и первым часом…Фрегат LE CALONNEОколо 400 тонн, с небольшой осадкой. Построен во Франция для каперства. Ему всего два года, недавно им командовал Люк Райан. Является чрезвычайно быстрым парусником, несущим 32 девятифунтовых, 6 четырехфунтовых пушек и шесть двенадцатифунтовых карронад. Был захвачен Кораблями Его Величества Berwick и Belle Poule, имеет на борту полные морские и артиллерийские припасы, провизию для 200 человек на три месяца, и может быть отправлен в море в течение нескольких часов практически без каких-либо приготовлений.Нет сомнений, что это один из самых совершенных каперов, оснащенных во время этой войны. Сейчас он находится на якоре на Лит-роуд.
        До сих пор мне попадались объявления о продажи небольших вооруженных корабликов в пятьдесят-сто тонн, которые годились для набегов в акватории Канала и Северного моря на таких же мелких торговцев, моих приятелей контрабандистов из Флиссингена, а то и простых китобоев или рыбаков на Доггер Банке. Некоторые «домашние» каперы, вроде тех, что обосновались в Ярмуте, могли отваливать из порта после завтрака и возвращаться с добычей к ужину. Морские пути пролегали неподалеку. С другой стороны, они и сами нередко становились добычей конкурентов, промышляющих под другим флагом. Того же Люка Райана, например. Газеты Норфолка полнились объявлениями о продаже призов и выкупе у противника своих неудачливых приватиров.
        Целый и вдобавок полностью оснащённый фрегат был большой редкостью. Такие предпочитали дать бой и попадали в руки призовой команды сильно потрепанными. Этот же казался целёхоньким. Расклад оказался слишком неравным. Против двух линейных кораблей не отважился выступить и сам легендарный Райан.
        Готовность фрегата к выходу в море и наличие вооружения меня особенно подкупило. В памяти ещё шумела битва при Оаху. Вооруженные шхуны Тропинина были конечно эффективны против каноэ дикарей, но с фрегатом колонии чувствовали бы себя куда спокойнее. Кроме того, это радикально решало проблему переправки новобранцев из Англии. И не только трёх партий, что вот-вот прибудут из России, но и некоторого количества местных специалистов. Пожалуй, я даже мог остаться в выигрыше и уж тем более избежать многочисленных хлопот по рассаживанию людей на различные корабли.
        К этому времени я уже отправил в Бенгалию несколько рудокопов из Корнуолла. Удачная операция. Их племя прозябало в безграмотности и газеты читало редко, так что можно сказать мне повезло. Объявление попалось на глаза кому-то из родичей, шахтеры перетерли новость в своем кругу в местном пабе, после чего несколько из них решили попытать счастья. Всё тот же родич передал записку для Пега через кучера почтовой кареты, Пег выехал следующим же рейсом и привёз четверых знатоков своего дела (двух из них с молодыми жёнами). Они и стали первыми участниками «бенгальского транзита».
        Вскоре, однако, выяснилось, что мест на «индийцах» предлагалось не так уж много. Операция по уже намеченным вакансиям грозила растянуться на целый год. Всё это время за российскими крестьянами и местными новобранцами следовало присматривать, кормить их, чтобы не разбежались.
        И вот оно изящное решение - на продажу выставлен целый корабль, где найдётся место для всех, где можно при желании заняться обучением и всем чем угодно.
        Денег должно хватить. Я просмотрел сведения о предыдущих торгах и выкупах, сделал поправку на тоннаж и пришёл к выводу, что покупка обойдется мне не более чем в пятнадцать тысяч фунтов, а скорее всего в десять. Такую сумму я мог потянуть, хотя собрать наличность за столь короткое время будет непросто. Куда более сложным делом будет перегнать фрегат в Америку. Тут следовало всё хорошенько обдумать.
        За чашечкой кофе в известном заведении на Ломбард-стрит (многие посетители которого тоже обсуждали поимку капера и продажу фрегата) я составил план. Мистер Слэйтер и его друзья контрабандисты - вот кто поможет мне.
        Допив кофе и стряхнув с бороды крошки печенья я отправился в Стоквелл.

* * *
        Пригород выглядел пустынным, словно затаился в ожидании какой-то беды. Жители с опаской выглядывали из-за грязных окон, но на приветствия не отвечали, ни кивком, ни взмахом руки. К счастью, чтобы тут не произошло, мистер Слэйтер оказался дома и находился в добром здравии. Он впустил меня, быстро осмотрел улицу и запер дверь на массивный засов.
        Я не стал спрашивать, что случилось. Поставил на стол бутылку виски, а когда хозяин уселся на стул выложил перед ним Лондонскую газету и постукал пальцем по объявлению.
        Пара глотков «Незевая» успокоили канонира, а газетное объявление привело даже в несколько возбужденное состояние.
        - Собираетесь стать приватиром? - сразу же спросил он.
        - Нет, но купить этот фрегат подумываю. Мне нужно будет перегнать его в Америку.
        - Ха-ха, перегнать… - Слэйтер сделал большой глоток и вытер рот рукавом. - Перегнать и там чуток подёргать перья из французских хвостов!
        - Нет, не на атлантический берег, а на тихоокеанский.
        - Пощипать испанцев, мистер Эмонтай, а?
        Энтузиазм Слэйтера перехлестывал через край. Похоже он соскучился по запаху пороха, свисту ядер и скользкой от кишок товарищей палубе.
        - Просто перегнать. Мне нужен сам корабль, а не эфемерная добыча. Я не собираюсь ни на кого нападать. Но если вы смогли бы помочь с этим делом… то получили бы хорошее вознаграждение, мистер Слэйтер.
        Хозяин задумался. Почесал затылок. Заметно было, что он не прочь поучаствовать, но реально оценивал свои возможности.
        - Я канонир, если вы не забыли, мистер Эмонтай, - сказал он. - Перегнать - не моя работа. Конечно, случись что, смогу поставить на баркасе парус. Всё-таки столько лет в море. Но по уму вам нужны умелые моряки. И хороший шкипер. На тихоокеанский берег, вы говорите? Это же чёртов край света!
        - Вы правы. У вас есть кто-нибудь на примете?
        - Что ж… - он опять почесал затылок. - Сложно так сходу сказать, сэр. Есть один парень из Ипсвича… ходил помощником на «Гренвилле» с Барнетом Аберкромби. Но пропойца, каких мало. Однажды он просто не явился к отплытию и потерял работу. Теперь промышляет на подхвате у смуглеров в Саффолке. Ему нужен будет кто-то, кто будет стоять за спиной.
        - Вот вы и встанете, - забросил я удочку. - Но постойте, Ипсвич, это довольно далеко.
        - Могу съездить, - сцапал наживку Слэйтер. - Если обеспечите парой фунтов, то отправлюсь сегодня же вечерней каретой. И тогда… послезавтра утром доставлю его вам трезвого, как святой Бонифаций.

* * *
        Через день в пабе со странным именем «Городок Рамсгейт», что находился среди лондонских доков в Ваппинге, канонир познакомил меня с мистером Спиджиком - человеком средних лет, который выглядел угрюмым видимо по причине абсолютной трезвости.
        Мы не стали усугублять его депрессию и заказали местное пиво.
        - Спиджик, означает воробей на их варварском саффолкском говоре, - пояснил Слэйтер с усмешкой.
        - Это не фамилия, а прозвище, - заявил шкипер, сделав судорожный жадный глоток. - Ещё к родителю моему прилипло, а потом и на меня перешло. Так что привык.
        - Капитан Воробей? - не поверил я.
        - Можно и так сказать, - кивнул тот.
        Я предложил ему прочесть объявление. Он вернул газету, кивнул, давая понять что всё уяснил, а возможно и знал заранее.
        - Пушки скорее всего английские, - высказал мнение Слэйтер. - У французов сроду девятифунтовые не ставили. А вот карронады могут оказаться их чёртовыми обузьерами.
        - А четыреста тонн могут оказаться тремястами, - мрачно добавил Спиджик. - А фрегат корветом.
        - Ни то ни другое не имеет значения, - улыбнулся обоим я. - Если корпус хорош, а оснастка годная, я куплю этот корабль.
        - Что ж, мистер Эмонтай, деньги ваши, - кивнул Спиджик. - Но собрать хорошую команду в двести человек, это не шутка.
        - В двести? - выдохнул я.
        Экипаж в двести человек, даже если бы его удалось собрать, практически не оставит места для пассажиров. Ведь на каждого человека требовалось брать воду, много других припасов, а фрегату придется идти почти без остановок вокруг Горна и по всему Тихому океану. Это не короткие вылазки в Канал или Северное море. Да и нанимать такую ораву в мои планы не входило.
        - Ну, смотрите, - решил объяснить Спиджик после заминки, вызванной серией крупных глотков. - Матросы, петти-офицеры, морская пехота на случай абордажа, обслуга для пушек. Сколько их там?
        - Основных тридцать две, - сразу же ответил Слэйтер. - На каждую пару нужно по шесть человек. Это если не придётся палить сразу с обоих бортов.
        - Вот и получается, что двести, - подытожил Спиджик. - Никак не меньше.
        - Стоп, стоп, стоп, - я поднял руки. - Никакого абордажа!
        Кажется я возразил слишком громко потому что в нашу сторону обернулось сразу несколько красных рож - почти все посетители паба выглядели сущими разбойниками.
        - Никакой пальбы из пушек, - сказал я тише. - Часть орудий мы уберем вниз, пусть побудут балластом. На корабле нужны будут только матросы и специалисты. Сколько потребуется для управления кораблем?
        Мои товарищи переглянулись.
        - Никак не меньше шестидесяти человек, сэр, - ответил неохотно Спиджик. - Причём все они должны быть умелыми моряками.
        - Это слишком много, - тоскливо произнес я.
        Мы ещё не купили корабль, а дело уже обрастало непредвиденными расходами. Но тут я вспомнил выкладки Лёшки Тропинина насчёт преимущества шхун.
        - А что если бизань на время перехода оснастить только косыми парусами? Это ведь не очень сложно?
        Меня не поняли. Я задумался. Мне с трудом да и то не полностью удалось выучить ту дикую смесь поморских, сибирских и голландских терминов, которая утвердилась в промысловом флоте на Дальнем Востоке. Я до сих пор порывался сказать «сплесневеть», вместо «сплеснить». А ведь английские парни себе на уме, они не учились у голландцев. Поэтому некоторое время у нас ушло на выяснение терминов «бизань» и «косой парус», которые в английском флоте, разумеется, назывались иначе. Но «гафель» звучал похоже, а рисунок пальцем на мокрой от пива столешнице помог с пояснениями.
        - Но тогда у вас получится барк, сэр, - обескуражено и чуть ли не возмущенно произнёс шкипер.
        - Что с того? - фыркнул я. - Поймите, мне все равно, как он называется. В нём будут всё те же четыреста тонн.
        - Можно уложиться в сорок человек, - нехотя согласился Спиджик. - Но это предел, мистер Эмонтай! У парней будет чертовски много работы на мачтах. Они не смогут одновременно работать на палубе, заниматься починкой, палить из пушек. А если кто вдруг заболеет, или утонет, или сбежит?
        - Мне не нужно палить из пушек, - напомнил я. - А палуба… что вы скажете, если я добавлю к вашим морякам сорок или около того сухопутных парней. Они пока не знают английского, а море впервые увидели только в этом году. Но силой их природа не обделила.
        - Что ж, это может решить проблему, - сдался Спиджик. - Остаётся вопрос, где мы возьмем матросов? Пусть хотя бы их будет сорок.
        Мы почти синхронно огляделись. Несмотря на войну, матросов вокруг было много. Паб был полон, а «Городок Рамсгейт» считался не самым большим в Ваппинге. Но абы кого вербовать на столь сложный рейс не стоило. Многие здесь промышляли налётами на стоящие у доков корабли, скупкой краденного, а то и обычным грабежом на большой дороге.
        - Когда мистер Эмонтай купит приватира, от желающих принять участие в дельце не будет отбоя, - вполголоса заметил Слэйтер. - Уверяю.
        - Ещё раз, - я уже устал на них злиться. - Я не собираюсь промышлять этим бизнесом. Мне нужен только фрегат.
        - Надо бы отлить, - произнёс Спиджик.
        С этой целью мы вышли на задний двор, который по совместительству оказался набережной Темзы. Поскольку теперь был отлив полоса грязи простиралась на десятки метров от насыпи, на которой расположился ряд зданий. Посетители делали свое дело прямо с насыпи. Да и то сказать, этой грязи нельзя было навредить больше.
        - Опытных и надежных парней нужно чем-то привлечь, - сказал канонир, закурив трубку.
        - Сколько получает матрос на корабле Ост-Индийской компании? - спросил я шкипера.
        - Около двух фунтов в месяц.
        - Я буду платить вдвое больше.
        - Вы кое чего не знаете, - заметил Спиджик. - Оплата ограничена актом парламента, поэтому на неё обращают мало внимания. Но любой матрос компании имеет возможность приторговывать индийским или китайским товаром. Что и составляет его главный доход.
        - Вот как? Что вы скажете на счет морских выдр?
        - Морских выдр?
        - Матросы капитана Кука выручали в Макао по сто серебряных талеров за штуку. А в наших краях вы легко сторгуетесь с дикарями за двадцать.
        - Они предпочли бы долю от призов и бесплатная кормёжку, - отрезал Слэйтер.
        - Опять вы за свое… Лично вам двоим я могу предложить по пятьсот фунтов за этот рейс. Как и другим офицерам. Получите на месте деньгами или шкурами. А матросам готов платить по сотне. Но отберите лучших. И самых надёжных.
        - Пятьсот фунтов хорошие деньги, - согласился Спиджик. - Но правильно ли я понимаю, что вы не собираетесь получать письмо марки, мистер Эмонтай?
        - Каперское свидетельство? Нет. Задачи такой не стоит.
        - Но вы покупаете чёртов фрегат! И если откажетесь от патента, то у многих возникнет вопрос, а для чего вы его покупаете? Для торговли? Слишком дорого. А вдруг ради пиратства?
        - Допустим для перепродажи. Хотя нет, почему допустим. Именно для перепродажи в одну из колоний.
        - Мятежникам?
        - Нет конечно.
        - Хорошо. Но покупка всё равно привлечет внимание, а как я понимаю вы пытаетесь его избежать.
        - А как же тот старый декрет о том, что всякий человек волен выходить в море?
        - Закон об открытом море, - отмахнулся Спиджик. - Идет война. Все стали подозрительными.
        - Кроме того, свидетельство было бы удобно на случай столкновения с каким-нибудь французским кораблем, - добавил канонир. - Вы же не хотите быть повешенным, когда суд не разберётся в деталях? Такие случаи уже бывали. И кстати их вешают прямо здесь, в Ваппинге, чтобы другим неповадно было.
        - Вот как? - я вообще не собирался отправляться в плавание. Так что повешенными рисковали оказаться мои собеседники. - Пожалуй вы правы, мистер Слэйтер. Но дело в том, что я иностранный подданный.
        - Это не имеет значения, - сказал Спиджик. - Лорды адмиралтейства выдают письмо марки и репрессалиилюбому желающему. Тот парень-ирландец, чью посудину вы собираетесь приобрести, имел каперские свидетельства от трёх разных стран.
        - Тем не менее… я бы хотел, как бы это сказать, остаться в тени.
        - Что ж. Тогда вы можете создать консорциум из нескольких джентльменов, - сказал Спиджик. - Тогда ваше участие и происхождение не будут бросаться в глаза. Следует лишь расписать паи и заключить договор.
        - Хорошая идея, мистер Спиджик. Очень хорошая. И раз так, то мне стоит найти этих джентльменов еще до покупки фрегата. Пусть они и будут лицом нашего предприятия на торгах.
        - Я с богатеями не вожусь, - сразу заявил канонир. - Есть конечно парочка лихих людей, но как и вы, мистер Эмонтай, они вряд ли захотят вылазить на свет.
        - Хорошо. Я сам постараюсь найти нужного человека. Сколько займёт времени оформление патента? И насколько это дорого?
        - Не дорого, - сказал шкипер. - Но нужно будет внести в Адмиралтейский суд обеспечение на случай неправомерных действий.
        - Сколько?
        - Обычно полторы тысячи фунтов.
        - Приемлемо. Так и сделаем, мистер Спиджик. И вот что… мы вряд ли столкнемся с французским кораблем. Но вполне возможно на нас нападет испанский. Можем ли мы получить «письмо марки» в отношении этой нации?
        - Думаю это можно устроить.
        Времена были непростые. Англия не то чтобы проигрывала войну, но находилась в состоянии пата, что для империи было равносильно падению. Европа объединялась против неё и лишний капер на коммуникациях бросал вес на нужную чашу.

* * *
        Шляпник был стар и болен. Не столько даже стар, сколько болен.
        - Вам нужен морской воздух, мистер Уильямс, - сказал я. - Здесь вы скоро совсем окочуритесь.
        Мастерскую пуще прежнего наполняли запахи химических реактивов. Я тщетно попытался разогнать рукой эту вонь. Оставалось лишь надеяться, что в ней не было паров ртути.
        - Вы принесли шкуры? - спросил хозяин сквозь кашель. - Цены на бобра поднялись из-за этих американских мятежников, а заказов на шляпы прибавилось. Особенно от военных. Теперь каждый если не лейтенант ополчения, то какой-нибудь комиссионер. Я готов добавить по шиллингу против прежнего за хорошую шкурку.
        - Вы умрете на работе, если не позволите себе небольшой отдых. И зачем вам тогда эти шиллинги?
        - Бесполезно, - он махнул рукой. - Вы знаете, я каждый год ездил в Бат, и ничего не помогает. Сколько отмерено, столько и проживу.
        - В Бате вы скорее подхватите какую-нибудь заразу. Эти общие ванны… - я передернул плечами. - Я предлагаю вам отправиться в путешествие. Обещаю свежий морской воздух, интересные впечатления, умные разговоры.
        - Мне не до шуток, мистер Эмонтай, - слезящиеся глаза шляпника уперлись в меня лягушачьим взглядом.
        - Я не шучу. Бросайте вашу работу, я обеспечу вас другой и вдобавок прекрасными бобровыми шкурками. Только подумайте! - Я взмахнул руками точно раздвигая занавес. - Офис на центральной улице, клиентура - не кот насрал - лучшие люди города, что там города - целой страны! Новые фасоны шляп, которые войдут в историю и обессмертят ваше имя. А до того вы проветрите ваши легкие морским воздухом. Что вы скажете об Америке?
        - Мы воюем с колониями.
        - Америка большая, мистер Уильямс. И не одна.
        - Галифакс?
        - Гораздо дальше.
        - Дальше? - он тяжело вздохнул. - Я и до Галифакса не дотяну. Духота на корабле меня добьёт, мистер Эмонтай.
        - Вы предпримите путешествие не в качестве пассажира, а как компаньон. В отличной каюте с большими окнами.
        - Как компаньон?
        - Да, я приглашаю вас принять участие в небольшом славном дельце.

* * *
        В Ваппинге мы больше не встречались. Шляпник наотрез отказался соваться в этот рассадник зла и заразы. Спиджик со Слэйтером продолжали наведываться туда и в другие районы Ист-Энда, но для общих встреч мы выбрали забитую постояльцами таверну на Флит-стрит под смешным названием «Бык и Уста». Туда каждый день съезжалось большое количество самого разного народа всех сословий, наций и рас, двор заполняли массивные грузовые фургоны, крестьянские повозки, кареты, двуколки. Так что компания моряков с джентльменами на этом фоне не должна была привлечь лишнего внимания.
        - Мистер Скипджек, - представил Спиджик невысокого жилистого моряка с выбитым зубом.
        Я усмехнулся. Из прозвищ этих парней можно было составить отличную скороговорку.
        Скипджек (прозвище означало какого-то особо хитрого тунца), оказался боцманом с отличными рекомендациями знакомых шкиперу моряков.
        Ещё через день к нашей компании присоединилось несколько опытных матросов пиратского вида, которых шкипер с боцманом откопали в дебрях Ист-Энда. Наколки, серьги в ушах, грубые, привыкшие к канатам ладони - всё свидетельствовало о большом стаже.
        - У нас мало времени, - напомнил я. - Аукцион состоится в Лите, а туда ещё следует добраться. Боюсь, мистер Спиджик, мы не успеем набрать команду полностью. Но я добавлю вам пару способных лодочников. Грести и вязать узлы они умеют, остальному быстро научатся.
        - До Лита четыреста миль, - произнёс канонир. - Когда торги?
        - Одиннадцатого июня.
        - Что ж, есть три возможности. Первая - нанять лошадей и отправиться верхом. На это уйдет дней семь-десять. Лошадям придется давать отдых.
        - Слишком долго. И рискованно.
        Слэйтер кивнул, соглашаясь.
        - Можно отправиться пакетботом или на любом попутном торговце. Но тут многое зависит от ветра.
        Я поморщился. На побережье и в море мне без крайней необходимости соваться не стоило. Хотя к русским сейчас относились неплохо, надеясь получить армейский корпус для операций в Америке, и целую эскадру для работы в Канале, паспорта для выезда за границу у меня не имелось. А Британию между тем охватила охота на ведьм и шпиономания. В приморских городках собирали ополчение. Ловили французских поджигателей, дежурили по ночам на пляжах, чтобы не прозевать высадку десантов и диверсантов. Вырубали леса и кусты, чтобы не было где укрыться врагу, устраивали засады на прибрежных дорогах.
        Слэйтер вновь кивнул, понимая, хотя я не произнес ни слова.
        - Тогда скоростной каретой, - подытожил он. - Можно уложиться дня в два-три. Однако, мистер Эмонтай, такая карета возьмёт по четыре фунта с человека за место внутри. Никак не меньше. И места лучше заказать заранее. Иначе придется ехать снаружи, а это я вам скажу то ещё удовольствие.
        - В любом случае мы не сможем набить в карету всю команду, - сказал я. - Рисковать не будем. Мы с вами, Спиджиком и Уильямсом отправимся, как только уладим самые срочные дела, а мистер Скипджек останется здесь для найма остальной команды. Они могут подъехать позже. На лошадях или морем на попутном судне. Как уж получится.
        - Полагаю, нет смысла ехать в Лит всем, - заметил Спиджик. - Ваши пассажиры ещё не готовы, а корабль наверняка потребует каких-то работ. Идеальных покупок не бывает, чтобы там не написали в газете.
        - Согласен, - кивнул я.
        - Давайте поступим вот как: перегоним корабль поближе, в какой-нибудь небольшой порт. Спокойно доберём команду, дождёмся ваших пассажиров, загрузимся, подлатаем снасти, вы же хотели переоснастить бизань, не так ли? Ну вот, а для первого перехода наймем в Лите временную команду.
        - Хорошая идея, мистер Спиджик, - согласился я. - Давайте так и поступим. Какой порт вы предлагаете?
        - Харвич, - быстро ответил он. - В нём у меня много знакомых. Без труда доберем людей.
        - В Харвиче стоит королевский флот, - с опаской заметил Слэйтер.
        - Так и есть, - кивнул Спиджик. - Корабли заходят туда на ремонт или набрать воды.
        - Мы останемся без команды, если сунемся туда, - заявил Слэйтер.
        - Почему? - заинтересовался я.
        - Пресс, - произнес Слэйтер таким тоном, будто я должен был знать это слово с пеленок.
        - Пресс?
        - Прессовка, принудительный набор на флотскую службу.
        Видимо он не преувеличивал. Времена для Британии настали тяжелые. Буквально на днях парламент принял акт о разрешении комплектовать экипажи на три четверти иностранцами. Причем они получали британское подданство через два года службы.
        - Верно, - согласился Спиджик. - Тогда Грейт-Ярмут. Это создаст меньше всего проблем.
        - И там есть знакомые уже у меня, - добавил Слэйтер.
        - Отлично, джентльмены, - сказал я.
        Они взглянули на меня с подозрением. Так обращаться к простым людям было еще не принято. Однако это навело меня на очередную идею.
        - Если возникнут проблемы в Ярмуте, мы просто оденем матросов как джентльменов.
        - Напрасно потратитесь, - фыркнул Слэйтер. - Любой вербовщик отличит моряка по походке и манерам, одень вы его хоть в судейскую мантию.
        - Вот! - я щёлкнул пальцами. - Парик преображает человека! Вербовщик будет смотреть на букли, а не на походку. Если нужно мы закупим синие сюртуки, трости с набалдашниками. А мистер Уильямс одолжит нам дюжину дорогих шляп!
        - Разузнаю на счёт кареты, закажу места, - вызвался Слэйтер и покинул компанию.
        Пока мои компаньоны занимались поисками команды, наймом кареты и прочими хлопотами, я собирал наличность. Пришлось подмести все сусеки, забрать почти всё, что осталось от выручки с индийского похода. Расходы на учреждение буржуазии проели дыру в бюджете и теперь мне пришлось занимать монету у Яшки, Тропиинна, Бичевина, торговцев помельче, срочно мотаться в Иркутск, Охотск, сбрасывать зимние шкуры контрагентам по всему миру. Не забыл я и о контрабанде. Цены на нелегальный товар как раз пошли в гору. Усиленные патрули, милиция, береговые батареи и прочие мероприятия против французских десантов нанесли мощный удар по бизнесу. Стоквелл, как и другие пригороды Лондона, сидел на голодном пайке, чем и объяснялась мрачность его атмосферы. Я явился туда, как спаситель.
        У меня как раз оказались на руках большие партии самого разного чая, китайских тканей, фарфора. Кстати, наш виски оказался уже достаточно хорош, чтобы расплачиваться им с контрабандистами за мелкие услуги. Я даже подумывал загнать партию побольше не столько ради прибыли, сколько для продвижения бренда. Хотя конечно лондонские низы всему предпочитали голландский женевер, который бодяжили с пивом.

* * *
        Слэйтер нашел компанию, бравшую за место внутри кареты по три фунта семнадцать шиллингов и шесть пенсов.
        - Карета идёт через Ньюкасл до Эдинбурга. А там совсем рядом. Отправляется каждое утро от таверны «Георг и Синий Кабан», что в Холборне. Найдёте? - Он махнул рукой. - Конечно найдете, вам всякий покажет. Место довольно известное.
        - Чем же?
        - Там угощают осужденного последней выпивкой по дороге на виселицу.
        - Хорошее место, - согласился я. - Доброе.
        Мы не стали откладывать дело в долгий ящик и, как только я собрал нужную сумму, отправились в столицу Шотландии.
        Шляпника, который не переставал кряхтеть и жаловаться на здоровье, аккуратно поместили на лучшее место, обложили подушками. Я сел рядом с ним. В ногах расположился сундучок с монетой и банковскими бумагами. Убедившись, что все закреплено, как следует, я достал из сумки и протянул Слэйтеру футляр с парой пистолетов.
        - Будьте осторожны, они заряжены. Затравку сменил час назад.
        Четвертым внутрь поместился Спиджик. Два наших матроса устроились наверху рядом с кучером. Их я вооружил ещё одной парой пистолетов.
        В ногах лежало двадцать тысяч фунтов, а на дорогах часто появлялись грабители.
        - Если что, сделайте первый выстрел в воздух, - посоветовал я. - Надеюсь, никого не придётся убивать. Не то, чтобы мне жалко разбойников, но вовсе не улыбается разбираться с коронером или тем более в суде. У нас просто нет на это времени.
        Пег оставался на хозяйстве в «Белая лошади» на Феттер-лейн, а Скипджек планировал выехать завтрашним рейсом той же компании с Ногом и двумя или тремя другими матросами.
        Этого, конечно, не хватало для управления фрегатом. Мы договорились набрать временную команду на месте, в Лите, чтобы добраться до Ярмута. Сам я не собирался выходить в море, и планировал исчезнуть сразу после покупки. Мне следовало отработать долги, завершить сделки, встретить русских крестьян и провести собеседование со всеми, кто откликнулся на объявления. А кроме того, оставались текущие дела в Виктории. Давненько я не жонглировал столь большим числом горячих картофелин.

* * *
        Отправиться в плавание на фрегате стало вторым спонтанным решением после авантюры с его покупкой. Но я просто влюбился в аккуратный парусник, стоящий у набережной Лита недалеко от кафе, где проходили торги. Это не охотские галиоты с камчатскими шитиками и даже не шхуны Эскимальта. Настоящий боевой корабль со шканцами, полубаком, шкафутом, большой капитанской каютой, орудийной палубой, тремя мачтами и развитым рангоутом.
        Только поверхностный осмотр всех его помещений занял у меня целый час. И наверняка я многое пропустил.
        - Решено, я отправляюсь с вами, - заявил я сразу после торгов.
        - Вы хотя бы плавали на корабле? - с сомнением и даже некоторым вызовом спросил Спиджик, а Скипджек и другие моряки, что оказались рядом, разом затихли, повернув уши в нашу сторону.
        - Парни, давайте определимся, во избежание недоразумений, - доброжелательно улыбнулся я. - Мне довелось пересечь Тихий океан на кораблике в десять раз меньшем чем этот, причём в таких водах, где ветра дуют сильнее, чем у мыса Горн, а льдины встречаются даже летом. И чтобы не возвращаться дважды к вопросу, у кого круче яйца, скажу, что мне приходилось заниматься контрабандой в Польше и России, а это вам не можжевеловый ликёр из Голландии перевозить.
        Разумеется, я не стал уточнять, эпоху, масштабы и возможности.
        - Но нет, - добавил я. - В мои планы не входит вмешиваться в управление кораблем, мистер Спиджик. Вы капитан. Только вы.
        Тем не менее шкипер приуныл. Делить власть ему не хотелось.
        Мне и самому было боязно бросаться в бурные воды реальности. Я наверняка потеряю больше года жизни. Несмотря на выдающиеся способности корабля, он не мог пройти половину Земли быстрее, а у меня не было бы возможности «срезать углы». Взамен я мог присмотреть за кораблем и получал доступ в те порты, где мы сделаем остановки. Что касается безопасности, то в случае захвата или катастрофы, я всегда мог сбежать на шлюпке. Нет, не всегда. Во время бури шлюпку даже не спустишь. Риск, конечно имелся. Но я больше боялся самих контрабандистов. Они могли надышаться воздухом свободы и решить заняться иным промыслом.
        - Вы собираетесь сохранить кораблю имя? - спросил Спиджик, когда мы с Уильямсом и господами офицерами ещё раз осматривали кормовые каюты, уже как хозяева. - Нужно решить этот вопрос перед оформлением документов.
        - Нет. Я даже не понимаю, что оно значит. Не силён, знаете ли, в французском.
        - Кажется, Коллонн - это имя какого-то чертова лягушатника, - сказал Слэйтер. - То ли их графа, то ли герцога.
        - Нет, это название французской реки, - возразил Спиджик.
        - Неважно, - сказал я. - Мы назовем его «Паллада».
        Это первое, что мне приходило в голову при слове фрегат.
        - Паллада? - удивился шкипер.
        - Это греческая богиня, - пояснил я. - Сестра Афины или возможно другая её ипостась.
        «Какая удачная идея», - похвалил я сам себя. - «У нас уже имелась вооруженная шхуна „Афина“, и „Паллада“ станет ей старшей сестрой».
        - Ах, должно быть, вы имеете в виду Паллас, - пробормотал Спиджик.
        - Паллас? Но ведь это немецкий учёный. Ничего не имею против него, но…
        - Нет, нет, мистер Эмонтай. Это она самая, ваша богиня… не знал, что русские до сих пор ей поклоняются…

* * *
        Всю весну мне приходилось разрываться между Лондоном и Викторией. Дело в том, что без Расстриги проводить уроки в начальной школе приходилось всем миром. В частности я внедрял в неокрепшие детские умы свою упрощённую грамматику. Заодно приглядывался и к потенциальным репортёрам - в качестве домашнего задания предлагал написать заметку о каком-либо событии или составить коммерческое объявление. Довелось мне провести и урок анатомии (жаль, у нас не имелось того пугающего плаката, что изображал человека со снятой кожей - сильное впечатление, как я уяснил, всегда способствует запоминанию материала). На мне же повисла вся география. Я рассказывал о разных странах, их экономической и политической мощи, социальном устройстве и быте, выдавая за учебный материал опыт своих путешествий. Ясютин с Тропининым преподавали арифметику, геометрию, механику, Хавьер обучал детишек испанскому языку. Не то, чтобы у нас складывалась хоть какая-то педагогическая система, но дело потихоньку двигалось.
        С грехом пополам к началу лета мы довели до выпуска первую партию учеников. Встал вопрос, что делать дальше? То есть мальчиков-то разобрали быстро, кого в мореходное училище к Ясютину, кого в мастерские Тропинина, кого кадетами в туземную армию Ватагина, или помощниками факторов в распоряжение Комкова. А вот на девочек спрос оказался нулевым. Тропинин посмеивался, ведь это была моя идея, привлечь девочек к учёбе. Но я по-прежнему был убеждён в своей правоте. Тех, кто звёзд с неба не хватал, я устроил работать помощницами в учрежденных только что лавках (особенно связанных с миром моды). Но три девочки - Галка, Варвара и Дарья, проявили слишком много способностей, чтобы становиться простыми модистками. Все три были креолками, прижитыми местными индианками от наших зверобоев. Все три не знали отцов и воспитывались отчасти в Туземном городке, отчасти в компании, выполняя мелкие поручения. Они лучше всего символизировали нашу колонию.
        Что ж, в перспективных проектах имелось достаточно вакансий. Строго говоря, там ещё конь не валялся. Лёшкины руки доходили только до технических дисциплин, кое-как развивалось аграрное направление, а потому именно девочкам предстояло выйти на передовой край всех прочих наук.
        По сути юные креолки составили первый или скорее экспериментальный поток нашего нового заведения, которому со временем предстояло стать университетом. Пока же с тремя ученицами, без профессуры, материальной базы и даже отдельного здания, учреждение не тянуло даже на колледж.
        Три девочки интересовались сразу всем, тянулись к знаниям, как побеги сахарного тростника к солнцу. Начальная школа не выявила у них особых склонностей и предпочтений, да и не могла выявить при столь сумбурной программе, убогом уровне обучения, постоянно меняющихся преподавателях. Для какого-то внятного тестирования тоже не хватало ни методики, ни материала. И тогда Анчо подал великолепную идею - предоставить выбор вышним силам.
        Как раз на эту церемонию меня и занесло, когда я намеревался попрощаться с друзьями и оставить распоряжения на счет неотложных дел перед долгим отсутствием.
        Анчо превратил рутинную процедуру профориентации вмистическое действо. Дело происходило в Большом зале компании. Высочайшая комиссия (все наши ветераны и несколько вождей) нацепила свои лучшие рубахи, перья и шкуры из дедушкиных сундуков.
        Анчо в оленьей парке и торбасах (несмотря на теплую погоду), загрузив нервную систему мухоморами или ещё какой дрянью, возжёг тусклые светильники. Напевая шаманскую песнь, он положил в холщовый мешочек несколько глиняных фигурок, а затем, потряхивая мешочком в такт мелодии, стал наворачивать круги по залу. Когда круги сузились почти до точки, а песня закончилась, к Анчо стали подводить наших девочек. Мухоморщик протягивал им волшебный мешочек, предлагая пытать удачу. Все (кроме меня и Тропинина) отнеслись к жребию вполне серьёзно, как и подобает детям природы или полуграмотным обитателям фронтира. Предрассудки лучше любой мотивации или тем более назиданий закрепляли выбор жизненного пути.
        - Только не Слизерин, - пошутил Тропинин перед первым подходом.
        Но его шутку даже я понял с трудом.
        Галка выудила божка с тремя ртами, что в трактовке Анчо означало изучение языков. Старый Мухоморщик и стал её первым наставником. Мне даже показалось, что он немного передёрнул колоду богов, чтобы заполучить в ученицы именно разговорчивую Галку. Варваре достался глиняный медвежонок и её определили в натуралисты. А Даша вытащила фигурку человека, которая в наших кодах символизировала медицину. Менторов для этих двух девочек пока не нашлось.
        Тем не менее, учиться им выпало вместе. Потому что делить трёх студенток на группы, тем более факультеты было бы смешно, а ещё потому, что мы собирались давать слушателям универсальные знания. На то он и Университет, в конце концов. Преподавателей, однако, у нас не прибавилось, разве что Шарля можно было уговорить на курс французского языка. То есть учителя оставались всё те же, лишь материал усложнялся. Медицина, биология, астрономия, физика, экономика. Но, как утверждал принц датский: «есть много и такого, что нашим мудрецам не снилось». О некоторых предметах, вроде права, греческого, латыни, теологии, риторики мы имели смутное представление. Поэтому главным образом девочкам предстояло добывать знания самим. Из альманахов, записок научных обществ, книг, которых я навёз уже целую библиотеку. Среди них, между прочим, оказалось и первое издание «Богатства народов» Адама Смита.
        Пожалуй, будучи в Эдинбурге, я даже смог бы получить автограф, не окажись по горло занят фрегатом.
        Церемония закончилась. Девочки получили подарки (всякие бытовые мелочи) и отправились в общежитие - флигель при здании школы, взрослые в «Императрицу» - спрыснуть важное для колонии событие.
        - Лёшка, мне нужно уехать, - сказал я по дороге Тропинину. - И уехать надолго.
        - Куда?
        - Я отправляюсь в Европу. Собираюсь завербовать там побольше народу, прикупить кое-что, наладить связи. Составь список всего, что тебе нужно из того, конечно, что вообще можно достать. Каких специалистов завербовать?
        - О’кей, - товарищ пожал плечами.
        Он давно привык к моим долгим отлучкам, да и сам отлучался на гораздо большее время.
        Глава шестнадцатая. Грейт-Ярмут
        ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. ГРЕЙТ-ЯРМУТ
        Вряд ли я решился бы подвергать себя риску и отдать целый год жизни на бесполезное с точки зрения демиурга путешествие. Однако мне пришло в голову, что я мог употребить это время с умом.
        Я решил вплотную заняться энциклопедией. К этому времени мы с Тропининым уже набросали около тысячи коротких статей. затягивать дело до бесконечности не стоило. Идея заключалась в том, чтобы сперва выпустить краткий справочник, типа «понемногу обо всём», а потом раскатывать его объём и содержание с каждым последующим переизданием. Чтобы восполнить пробелы, я прихватил множество справочников по географии, химии, искусству, так что скука мне не грозила.
        Кроме того я собирался обучить своей версии грамоты побольше крестьян, а затем поставить пару из них к набору. Гравер и несколько рисовальщиков, которых мне удалось подцепить в Лондоне, смогли бы помочь с оформлением и таким образом, начали бы отрабатывать контракт еще находясь в пути.

* * *
        Почтовые кареты привозили новобранцев от Нориджа к таверне «Борцы» с периодичностью морских волн, что облизывают местные пляжи.
        По английским меркам Ярмут выглядел небольшим. Он занимал узкую полосу суши между рекой Яр и отмелью Северного моря, но даже это небольшое пространство ограничивала городская стена, за пределами которой строить не позволял какой-то древний закон. Плотная застройка породила частую насечку из узких улочек - роу, которые пересекали город почти параллельными рядами от моря к реке. Роу не мостили, подобно нормальным улицам, а засыпали галькой, которая вбирала в себя осадки и нечистоты. рукотворные ущелья наполняла вонь и даже среди бела дня здесь царил сумрак. Без нужды люди сюда не совались. Хотя у местных имелись специальные очень узкие и лёгкие повозки, передвигались по роу главным образом пешком. В некоторых местах приходилось разворачивать плечи, чтобы не застрять между стен. Жилые дома и хозяйственные постройки жались друг к другу и выглядели крохотными в сравнении с лондонскими, а за дверь открывающуюся наружу здесь беспощадно штрафовали.
        Несмотря на тесноту, кабаков и постоялых дворов в Грейт-Ярмуте хватило бы на три таких города. И не только удобный порт был тому причиной. Ещё до войны британцы взяли за моду выезжать на побережье, чтобы купаться в морской воде, и Ярмут, расположенный на песчаной косе, оказался одним из самых популярных курортов. Правда «купание» в восемнадцатом веке выглядело скорее как хождение по мелководью по щиколотку в воде. Самые смелые забредали в воду по колено. Разумеется, не то что бикини, но и купальников как таковых ещё не придумали. Погружение в морскую воду целиком устраивали в специальных ваннах, которые заводили у себя некоторые местные дельцы. Зато воздухом дышали без стеснения. Особенно на морском берегу, где не чувствовался запах рыбы.
        Курортная атмосфера царила в городе, начиная с июня, и мы попали как раз в самый разгар сезона. Атмосферу эту не могла испортить даже война.
        Война, впрочем, оживила местную экономику. Падение цен на рыбу компенсировал приток военных и моряков. По обе стороны устья Яра возводили фортификационные сооружения, запирая водный проход вглубь страны, а на холмах ставили батареи, которые прикрывали дороги на случай вторжения. О размещении батарей пытался договориться с землевладельцами присланный из Лондона лейтенант-полковник. И вот вам пример английского культа частной собственности - зачастую военным приходилось ставить орудия не там, где было выгодно с точки зрения тактики, а там, где позволяли владельцы участка.
        Желающим предлагали работу на строительстве укреплений, обещая билет с освобождением от принудительной вербовки. Джентльмены на собственные средства собирали ополчение, становясь таким образом временными офицерами - чем больше людей они ставили под ружье на собственный счет, тем выше обещался им чин. Приватиры получали свою долю новобранцев из бывших рыбаков. Как результат в кабаках города звенела монета.
        Наш корабль, как утверждал Спиджик, с трудом удалось завести в реку. Теперь он стоял у набережной Яра во всей красе. Сравниться с «Палладой» здесь не мог, пожалуй, никто. Два куттера королевского флота («Обезьяна» и «Либерти»), которые патрулировали эти воды, несколько местных приватиров, выглядели прогулочными лодками, а многочисленные рыболовные лодки и речные баржи - щепками рядом с «Палладой». Даже мэр города - Уильям Фишер эсквайр - соизволил лично подняться на борт и выразить надежду, что предприятие послужит общественным интересам по защите британской торговли и нарушению торговли вражеской.
        Сам я поселился в маленьком трактире «Чёрный лев» на Тюремной улице. Старинная тюрьма с лабиринтом мрачных подземелий была ещё одной местной достопримечательностью, наравне со Старым фортом и пляжами. Прямо сейчас в тюрьме томилось несколько пиратов, ожидающих казни, а также группа французских контрабандистов, потерявших своё судно в бурю. Время от времени одни или другие предпринимали попытку к бегству, ставя городок на уши, что оживляло провинциальную скуку. Если не считать пересудов в пабах, то основным развлечением горожан и гостей было выходить на пляжи, бродить по мелководью и наблюдать за проходом мимо Ярмута десятков судов - «индейцев», угольщиков из Ньюкасла, каботажных торговцев, балтийских купцов. Они сбивались в огромные караваны и жались к берегу, опасаясь атаки вражеских кораблей. Но не подходили слишком близко - здешние воды изобиловали отмелями, о чем предупреждали остовы погибших судов. Самая знаменитая мель - Скроби-Сэндс забирала по несколько кораблей в год. Ярмут отправлял рыбачьи лодки, чтобы спасти терпящих бедствие. Мы стали свидетелями гибели брига «Пегги и Бетси», а затем
наблюдали с борта, как на набережную доставили весь его экипаж. Счастливое спасение. К тому же оно дало нам одного новобранца.
        Война напоминала о себе каждый день. На батареях пристреливали тяжелые орудия, ополчение проводило на пустырях маневры, поднимая нестройную оружейную пальбу. Вскоре после нашего здесь появления взорвалась мастерская местного оружейника, который из-за большого числа заказов ускорил сушку пороха и недоглядел за процессом. Бедняга скончался через неделю от ожогов. Время от времени приватиры отваливали от набережной и выходили на охоту. Иногда они возвращались с добычей и устраивали распродажу призов в тавернах, иногда приползали побитыми псами, заплатив победителю выкуп. Это походило бы на спортивное состязание, но иной раз они не возвращались вовсе.
        С нашим появлением у жителей Ярмута появилось новое развлечение. Последние дни все только и говорили, что о грядущей экспедиции за богатым призом. Несмотря на наши заверения, никто не верил, что такой славный корабль снаряжается не для каперства. Ходили слухи об испанских галеонах, французских и голландских «индейцах», обсуждались перспективы охоты на торговые шхуны восставших колоний в Карибском море или на французские каботажные суда в Средиземном.
        Желающих поучаствовать в многообещающем деле оказалось куда больше необходимого. Народ охотно угощал наших моряков, чтобы выведать подробности и подобрать ключик к вербовщику. Всё это напоминало ещё ненаписанный роман Стивенсона «Остров сокровищ», когда неопытный, но слишком болтливый авантюрист Трелони набирал команду для тайного дельца, а весь Бристоль уже знал, что «Испаньола» отправляется за сокровищами.
        Мне, однако, совсем не улыбалось, чтобы славный кораблик захватили где-то в пути. Я постоянно напоминал товарищам, чтобы они не брали на борт ни единого подозрительного человека, никого без предварительной беседы и расспросов общих знакомых.
        - А если на горизонте появится какой-нибудь одноногий кок, который пообещает вам быстро набрать команду, гоните его в шею, - распорядился я.
        Собеседованием с новобранцами и «пробиванием» их данных занимался Слэйтер, который многих в Ярмуте знал по прежним делам. Он поселился у своего приятеля некоего Питера Нильсона, в таверне «Белый лев» на Королевской улице. Там и принимал кандидатов.
        Дело продвигалось ни шатко ни валко. Несмотря на большое число желающих, многие, узнав что им не предлагают долю в добыче, отказывались даже от сравнительно крупной платы. Но и тех, кому уже нечего было терять, тоже хватало.
        Мы отбирали лучших.

* * *
        Все наши моряки жили на борту, сходя на берег лишь ради развлечений, а вот пассажиры, которые уже начали понемногу пребывать, пока размещались в городе. На корабле они мешали погрузке, ремонту, работам с такелажем и рангоутом. Однако и на берегу всё оказалось непросто. Из-за начала курортного сезона самые престижные и крупные гостиницы, вроде «Звезды», «Короны и Якоря» были полны. Нам пришлось рассовывать людей по крохотным тавернам по всему городу.
        Деньги продолжали улетать в трубу. Расходы возрастали лавинообразно. А за скорость приходилось доплачивать ещё больше. Хотя корабль считался готовым к выходу, он был оснащён для каперства в районе Канала, но никак не для дальнего перехода в Америку.
        - Если хотите разорить небольшую страну, подарите ей фрегат, - переформулировал я известную фразу.
        Серебряная лихорадка тревожила и заставила меня задуматься об успехе предприятия. Если остановить проникновение в команду явных злодеев мы могли проверками и собеседованием, то за моральную устойчивость самих матросов никто поручиться не мог. Завышенные ожидания могли привести к бунту задолго до того, как на горизонте покажется Горн.
        Поэтому на самый крайний случай я разработал несколько вкусных наживок, которые можно было бросить бунтующей команде. Во-первых, если припрёт, можно будет рассказать парням о традиции таитянок дарить любовь чужеземцам. Во-вторых, если не проймет похоть, можно сделать ставку на жадность и объявить, что мы направляется на охоту за манильские галиотами. Эти набитые серебром, специями и китайским товаром огромные корабли были квинтэссенцией мечтаний всякого уважающего себя пирата. И я собирался убедить нетерпеливых, что мы сможем устроить засаду на испанцев в бухте Монтерея. А там уж как-нибудь выкручусь, оттуда до наших владений рукой подать.

* * *
        Мне ещё несколько раз приходилось мотаться в Лондон и обратно, к счастью уже не посредством «летающей кареты на стальных рессорах». Одолженная у братьев лодка и полноводная река позволяли вернуться к белее удобному транспорту.
        С помощью кого-нибудь из новых друзей я закупал навигационные инструменты, книги, лоции, карты. Последние приходилось внимательно просматривать перед покупкой. В ходу было много фальшивок. Разумеется, я не помнил расположение всех земель, но надеялся, что какое-нибудь несоответствие с виденным раньше всплывет в подсознании.
        Впрочем многое к этому времени было описано уже достаточно верно. Следовало лишь избегать старых карт и того, что во все времена пытались впарить букинисты наивным искателям приключений.
        - Пиратские клады меня не интересуют, мистер Блейн.
        Продолжалась работа и по поиску кадров. В Лондоне и пригородах обитало множество людей, у которых бизнес не задался. Мне удалось получить гравера, часовщика, мебельщика. К каждому из специалистов я прикрепил по паре учеников из помещичьих крестьян, чтобы не терять время.
        Пока Лёшка пытался изобретать на основе обрывочных знаний, я вносил свою лепту в прогресс занимаясь технологическим хищничеством и промышленным шпионажем. Тянул всё, чо попадалось под руку. Ведь на наших землях английские патенты не действовали. Поставив это дело на широкую ногу, мы станем своеобразным Китаем своего времени.
        Хотя многие отрасли находились под контролем ливрейных «достопочтенных» компаний, а люди пребывали в путах цеховой этики, недовольных всё же хватало. На них я и сделал ставку. Но действовал осторожно, чтобы не вызывать подозрение у сильных мира сего. Так, недавний бунт ирландцев в Спиталфилдсе позволил мне подобрать ключики к прежде закрытой корпорации ткачей. Заговорщиков, разумеется, повесили, многих отправили в тюрьму, а остальные влачили жалкое существование. Контракт на работу в колониях мог обеспечить некоторым из них безбедную старость. Но я не занимался благотворительностью. Проводя собеседование, исподволь интересовался, знакомы ли кандидаты с современными изобретениями, вроде машин Аркрайта? Знания всех деталей от них не требовалось, важно было понимание принципов. Остальное допетрит Лёшка или его КБ. В компанию к ткачам я нанял разорившегося красильщика из Нориджа. Он разбирался в тех красителях, что были в ходу в Европе, и мог дополнить наш бенгальский ассортимент.
        Все приобретения, как и новых пассажиров я отправлял с одним из проверенных моряков на карете. Иногда успевал сам их и встретить. Грузы, которые поднимались на борт, часто вызывал у бывалых моряков удивление. Токарный станок, пивные котлы, части мельниц, отжимных механизмов, машина для резки соломы. Дорогой мебелью из красного дерева мы могли обставить даже каюты простых матросов, если бы они жили в каютах. Причем я покупал лишь самые выдающиеся образцы - с хитрыми шкафчиками, дверцами, откидными столиками, тайниками и прочими придумками - собираясь использовать образцы для развития фантазии у наших столяров.
        Наиболее ценные вещи доставлял лично. На лодке.
        - Что это, мистер Эмонтай?
        - Это типографский пресс, мистер Спиджик. А там в лодке другое оборудование, краска, бумага, литеры. Будьте добры, распорядиться о погрузке.

* * *
        Когда большинство вопросом мы худо-бедно утрясли, то озаботились выбором маршрута. С этой целью я созвал на совещание компаньонов, офицеров и всех знающих навигацию моряков. Корабельные каюты в этот момент перестраивали под значительное число гостей, корму красили, украшали, продолжались погрузочные работы. Мы не смогли бы спокойно разговаривать в этом хаосе. Большинство заведений Ярмута были слишком тесны и полны народом, поэтому ради важного мероприятия мы арендовали просторный салон в таверне «Голова Герцога», что стояла на набережной неподалеку от корабля.
        Салон был светел и просторен, мебель удобна, слуги по первому требованию готовы были принести напитки или еду. За стеной в соседнем помещении играли в бильярд, и стук шаров придавал какую-то особо уютную атмосферу этому месту. Оно вообще показалось мне чрезвычайно подходящим для жизни. Я даже переговорил с хозяином, чтобы он маякнул, когда освободится приличная комната. Куда лучше жить рядом с кораблем, чем пробираться всякий раз по узким роу, рискуя получить нож в спину или ведро помоев на голову.
        Сдвинув два стола, мы развернули карты (в том числе сделанные нами с Тропининым отчасти по памяти, отчасти на основе известных открытий). Кроме того, я выложил на стол публикации о путешествиях, заметки мореходов, выдержки из судовых журналов - всё, что удалось достать по интересующему меня направлению.
        - Предлагаю идти по графику Кука, - предложил я. - Имея в виду его первое кругосветное плавание. Он прошел этим маршрутом сравнительно легко, в то время как многие просто не смогли обойти Горн.
        - Там жуткая обстановка, - согласился один из моряков.
        В эту эпоху еще не наработали достаточную статистику, хотя уже стало ясно, что Горн никогда не бывает приветлив.
        - Если не получится пройти Гон в течении месяца, можно повернуть на восток и пройти через Австралию. Будем рассматривать это, как запасной вариант.
        - Австралию, сэр? - не понял Спиджик.
        - Я хотел сказать Новую Голландию, - мой палец пробежал по сороковой широте общей карты. - Такой путь выйдет в два раза больше по расстоянию и в полтора по времени, зато ветер и течение попутные. Если всё время держаться этой широты нас просто вынесет к Тихому океану.
        - Если сперва не потопит, - мрачно добавил Скипджек.
        - Если не потопит. Но на всем пути нет ни островов, ни скал, насколько я знаю.
        - То есть негде будет набрать воды, случись что, - заметил Скипджек.
        - Да. В том числе поэтому Горн предпочтительнее. Но в основном мне бы не хотелось терять время.
        - Мы не пройдем Горн, если не сможем давать шесть узлов на галсе круто к ветру, - заметил старый помощник боцмана по имени Дэнни. - Противное течение соединяется с ветром и вас сносит к востоку, а волны столь высоки, что в ложбине между ними даже топсели опадают.
        - Приходилось бывать там?
        - Нет, мы шли к Мысу, потеряли конвой, и капитан, опасаясь голландцев зашел далеко к югу. Это было в пятьдесят девятом, сэр.
        Я подошел к окну и посмотрел на «Палладу». Матросы поднимали на борт стопку досок.
        - Газеты писали, что фрегат довольно резв, - сказал я и взглянул на Спиджека. - Как он вам показался?
        - Это правда, - заверил тот. - Французы умеют делать хорошие корабли. Если грамотно уложим груз и удифферентим, шесть узлов круто к ветру я вам гарантирую.
        - Отлично. Во время первого путешествия Кук прошёл от Англии до Таити за семь с половиной месяцев, а во время третьего - от Таити до Гавайских островов за сорок дней. Таким образом, я надеюсь уложиться в год.
        - Из-за войны с испанцами нам придется обойти Канарские острова, - заметил Скипджек. - Но мы можем зайти на Азорские, где заодно прикупим вина и фруктов.
        - Согласен.
        - И остров святой Екатерины, - добавил Спиджик.
        - Рио? - переспросил я. - Кажется они холодно приняли Кука. Там не возникнет проблем?
        - У капера? Не думаю. Португальцы, возможно, боятся флотских офицеров, те могут что-то разнюхивать. Но если мы просто зайдем, чтобы взять воду и продовольствие проблем не возникнет. Были бы деньги.
        - Хорошо. Деньги будут. Итак. Если придерживаться графика Кука, то выходить нам лучше в середине августа, имея, допустим, пару недель в запасе.
        - При всем уважении, сэр, Кук выходил из Плимута, - поправил Спиджик. - А мы в Ярмуте. Нам ещё следует пройти весь Канал, и тут многое будет зависеть от погоды.
        - Хорошо. Пусть будет только неделя в запасе. Мы успеваем подготовить корабль?
        - Думаю да, - Спиджик пробежал взглядом по лицам петти-офицеров, но возражений не последовало. - Успеваем. Если, конечно, получим письмо марки и репрессалии.

* * *
        С получением каперского патента и правда выходила странная заминка. Шляпник не был пробивным человеком, но это дело и не требовало каких-то особых связей. Обычно письма выдавались сразу, едва вы предъявляли корабль и уплачивали залог. Тем не менее, в Адмиралтейском суде начали волокиту. Мне даже пришлось выдернуть в Лондон Спиджика, чтобы разобраться с проблемой, но тот вернувшись из Монтджой Хаус лишь плечами пожал.
        - Говорят, что скоро будет решение, - сказал шкипер.
        И это «скоро» тянулось неделю за неделей. Мы рисковали пропустить график Кука, а значит столкнуться с более мощными ветрами и штормами.
        Продолжая наведываться в Лондон я совершал иногда необычные находки. Однажды, приобретая несколько морских барометров в лавочке на Корнхилл, я увидел каучук. Его продавали здесь в качестве стирательной резинки.
        - Три шиллинга за кубик, - ответил продавец на вопрос о цене.
        - И сколько в этом кубике?
        - Половина дюйма любая грань
        - Это выходит двадцать четыре шиллинга за кубический дюйм? - быстро подсчитал я.
        - Точно так!
        - Я бы купил кубический фут этого прекрасного материала. Но мне нужна скидка. Две тысячи фунтов слишком дорого.
        - Фут? - удивился продавец. - Зачем вам столько?
        - Я много пишу, рисую и делаю много ошибок.
        - Боюсь я не смогу вам дать скидку. Да и кубический фут у меня вряд ли найдется.
        Продавец держался нагло. Захотелось его осадить.
        - Очень жаль, мне придется поискать вашего поставщика.
        - Вряд ли вы преуспеете, - фыркнул продавец.
        - Как сказать… ведь это вещество - сок млечных деревьев из Южной Америки, я не ошибся? Не ошибусь также, если предположу их источником или северную Бразилию, или восточную часть Перу, или голландские колонии. Эссекибо и Демерара. В последней, кстати сказать, сейчас много британцев и они могли бы, пожалуй, присылать вам некоторые образцы. Однако у меня есть друзья в Амстердаме, а вскоре я собираюсь отправиться на юг, так что надеюсь получить к сырью прямой доступ.
        С каждым словом мой собеседник бледнел, а затем начал краснеть. Я все же купил у него один ластик для образца, а про себя пожалел, что не зайду в Южную Америку. Жесткий график не давал нам такой возможности.
        Патент всё не давали. Но однажды от «Борцов», куда прибывали дилижансы, в «Черный лев» прибежал мальчишка с письмом. Мне пришлось уплатить шиллинг ему и еще шиллинг передать для кучера, потому что письмо тот получил на пересадочной станции. Хорошо, что мы заранее договорились о подобной возможности. Письмо оказалось коротким. Шляпник требовал безотлагательной встречи.
        Я одолжил на Палладе лодку и отправился в Лондон. Само собой не через море.
        - Так что мистер Эмонтай, позавчера ко мне явился никто иной как сэр Джон Ламберт, баронет, - доложил Уильямс.
        - Это имя мне ни о чём не говорит.
        - Его предок был директором компании Южных морей.
        - Вот об этом я хорошо наслышан, - заинтересовался я. - Продолжайте, мистер Уильямс.
        - Он намекнул, что готов помочь в нашем деле.
        - В нашем деле? - не понял я.
        - С получением письма марки и репрессалий.
        - Ага.
        - Он хотел бы сделать некое предложение, но я сказал, что не могу решать один, и должен переговорить с компаньонами.
        Мы встретились с баронетом в таверне «Бык и уста» на следующий день. Аристократ оказался упитанным господином, был богато одет, но держался запросто.
        - Так и думал что сумасшедший Уильямс не самый главный в этом предприятии, - заявил он, едва пригубив вино, наверняка разбавленное и прокисшее.
        - Да, сэр, - не стал я спорить. - Идея принадлежит мне.
        - Хорошо, - баронет кивнул. - Я мог бы ускорить получение вами письма, но…
        - Нужно кому-то дать на лапу?
        - На лапу?
        - Подмазать?
        - Ах, вот вы о чем… нет, нет. Но я бы хотел войти в долю.
        Я задумался. Баронет наверняка имел в виду извлечение выгоды. Но ведь мы не собирались грабить караваны. Значит он попал под влияние все тех же слухов, а наше отрицание только придавало весомости потенциальному призу. Однако, что я теряю? Почему бы не подыграть страстям?
        - И какова должна быть эта доля?
        - Скажем, десятая часть.
        - У меня большая команда, - напомнил я.
        - Понимаю. Но без письма марки она всего лишь проедает запасы.
        Мерзавец думал, что загнал меня в угол.
        - Мне сказали, что я легко получу каперский патент в Гернси. Говорят, там не столь строгие правила.
        - Это верно. Но до Гернси ещё нужно доплыть.
        Кажется он намекал, что за нами пристально следят и при попытке выхода из Ярмута сразу же напустят стаю таможенников, флотских вербовщиков и разнообразных чиновников. Хотя и сам по себе заход в Гернси во время войны с Францией нёс определённые риски.
        - Хорошо, - я сделал вид что раздумываю. - Но одной лишь помощи в получении патента будет недостаточно для десятой части.
        - Что же вы хотите? - он кажется удивился.
        - Мне нужен хронометр Арнольда, - ответил я, стараясь выглядеть спокойным. - По типу тридцать шестой модели. И точные карты южных морей. Не те, которые можно легко приобрести в магазине, вы понимаете? А те, что хранятся в Адмиралтействе.
        - Вы собираетесь в Южные моря? - кажется он был заинтригован.
        - Не совсем, - я решил впарить ему ту развесистую клюкву, что приготовил для матросов. - Скажем так, моей целью будут манильские галеоны.
        - Вот как? - прищурился баронет. - На лёгком фрегате будет сложно взять такой галеон. Я слышал они огромные.
        - Ещё какие! - я постарался выставить энтузиазм на максимум. - Но у меня есть план. Я устрою засаду в одной примечательной бухте, куда испанцы обычно заходят после перехода через океан. Они делают остановку, чтобы набрать воды и свежей провизии. Там есть поселение. Но крепость хилая, а гарнизон невелик. С ним мы справимся. А потом останется только ждать, когда добыча сама попадёт в силки.
        - У вас будет хронометр Арнольда и лучшие карты! - пообещал баронет.
        Чтобы ещё такое с него стянуть, раз уж возникла оказия? Вот! Я давно хотел устроить в колонии что-то вроде экспресс-почты. И единственными, кто годился на роль курьеров при нашей географии, были голуби. К сожалению о голубиной почте в Европе знали лишь понаслышке. Её вроде бы использовали крупные компании в своих целях, аристократия, но массово этот вид связи не практиковался. И вот передо мной представитель той самой аристократии.
        - И если бы вы посоветовали у кого можно купить голубей, - намекнул я.
        - Голубей? - удивился баронет. - Вы собираетесь их есть в дороге?

* * *
        - Голуби? - удивился Спиджик, когда на телеге к пирсу подали несколько клеток с голубями.
        - Точно так, шкипер, - ответил я. - самые настоящие.
        - Мы будем их есть?
        - Ни в коем случае. Желательно доставить их до места целыми. Кстати, что нам нужно ещё из провизии? Я не знаю предпочтений английских моряков. Наверное в списке должен быть пудинг?
        - Что ж, пудинг это блюдо, - охотно пояснил капитан. - Его делают из нутярного жира с мукой. В этих местах любят добавлять сахар и ягоды, но я, если честно, не любитель. Можете заказать в таверне на пробу, думаю, они приготовят. А что до моряков, то предпочтения у них простые: солонина (говядина и свинина), сухари, сыр, топленое масло, овсяная мука, горох, уксус, ром и табак. Но почти все это у нас уже имеется в трюмах. Я проверял - качество отменное. Приватиры, а особенно французские, не станут кормить команду тухлятиной.
        - Отлично. Составьте список чего не хватает, я докуплю. И вот ещё что, я не услышал в вашем перечислении ничего, что помогало бы от цинги.
        - Потому что этот корабль не готовили к дальнему плаванию. Если идут в далёкие края, то обычно берут лимонный сок. Или закупают клюкву у вас в России.
        - Капитан Кук говорил мне о кислой капусте, - соврал я.
        Соврал в том смысле что эту тему мы в разговорах не затрагивали. Я помнил рассказы о квашенной капусте из детских книжек.
        - Так вы были знакомы? - удивился Спиджик.
        - Да, встречались примерно за год до его гибели.
        - Моряки не очень любят капусту.
        - Просто они не умеют её готовить.
        С соседнего одномачтового приватира под названием «Аргус» выстрелила пушка и облачко дыма поползло над рекой. Это вызвало оживление на палубе.
        - Начались торги, - сказал Спиджик.
        Наши матросы знали всех шкиперов города и принялись шумно обсуждать, кому из них достанется куттер? Недавно капитан «Аргуса» скончался, а его бизнес выставили на аукцион. Желающих попытать удачу на морских путях в Ярмуте было хоть отбавляй.

* * *
        Несмотря на присутствие двух кораблей королевского флота, наших моряков ни разу не попытались завербовать. Как и местные приватиры, флотские куттеры часто возвращались с добычей, а матросы получали свою долю призовых выплат. По этой причине их экипажи были полностью укомплектованы, и нам стоило опасаться лишь заходящих в Ярмут время от времени более крупных кораблей, которые назначались в конвойную службу. Тогда наши парни начинали игру в прятки или в маскарад. Всё же остальное время они вели довольно свободную жизнь в Ярмуте. В основном бродили по кабакам.
        Формально, чтобы не вызывать лишних подозрений, всех переселенцев мы записывали в судовую роль ландсмэнами - то есть матросами самого низшего ранга. Некоторых правда удавалось приставить к настоящему делу на время рейса. Помощником корабельного плотника стал краснодеревщик, помощниками парусного мастера - ткачи. Кузнец был настоящим, как и кок (отличны повар одной из лондонских таверн). У нас появился даже свой хирург, хотя уж эти-то джентльмены не испытывали дефицита вакансий. Я даже было заподозрил, что с нами отправился маньяк, скрывающийся от правосудия.
        Некоторые моряки хотели отправиться с женщинами, что считалось в порядке вещей на приватирах. Парни не учитывали одного - нам предстоял слишком долгий путь, где на счету возможно будет каждый галлон воды и каждый фунт хлеба. С другой стороны, наличие женщин увеличивало шансы на то, что после рейса моряки осядут в Виктории. Я вообще надеялся уговорить часть людей остаться в Америке. Нам не помешают грамотные моряки с иным багажом знаний и опыта, чем у камчатских зверобоев. А офицеры вроде Скипджека или Слэйтера вполне могли бы претендовать на высокие должности. Определять потенциал я поручил Слэйтеру. Запасов у нас хватало на пару десятков лишних ртов. Но я настаивал на проверке всех подруг, как и самих матросов, у доктора.
        Корабль всё больше напоминал плавучий город. Ещё до выхода в море я начал учить английскому русских, и проводить занятия по русскому языку среди английской части команды. Отдавать на это полчаса в день было одним из условий контракта. Обучая других, я не переставал учиться сам. Прежде всего морскому делу и английской терминологии. Вместо физических упражнений прохаживался по палубе и перенимал науку управления парусами.
        - Грот? - спрашивал я у Спиджика или Слэйтера.
        - Грот?
        - Та мачта, что посредине.
        - Мэйн.
        - Мэйн. То есть, главная мачта?
        - Именно так.
        - Отлично… кливер?
        - Джиб.
        Шкоты превращались в шиты, ванты в шруды, киль… киль оставался килем.
        Наконец, пришло время, когда все грузы надёжно улеглись в трюмах, а пассажиры и матросы поднялись на борт. Прилив достиг максимума и нам следовало воспользоваться полной водой для выхода в море.
        - Пора наполнить легкие кислородом, а мистер Спиджик? - подмигнул я шкиперу.
        - Кислородом? - переспросил стоящий рядом с нами шляпник.
        Мы находились на квартердеке (иногда я порывался назвать эту часть корабля квотербеком) - все старшие офицеры и компаньоны.
        - Воздух состоит из смеси газов, мистер Уильямс, - пояснил я. - Для жизни человеку нужен кислород. Его открыл недавно французский ученый Лавуазье. Но в чистом виде этот самый кислород ядовит. Поэтому мироздание в своей величайшей мудрости придумало разбавлять его другими газами, от которых человеку нет ни вреда, ни пользы. Подобно тому, как мистер Спиджик разводит ром водой, перед раздачей его матросам.
        - Наука великая вещь, да мистер Эмонтай? - сказал с ухмылкой шкипер.
        - Определенно.
        - Должен вам сообщить, что у нас на борту обнаружился беглец, - после внутренней борьбы произнес шкипер. - Один из арестантов с того смуглерского шасс-маре, что давеча попытались сбежать из местной тюрьмы.
        - Вроде бы их всех поймали, - заметил я.
        - Лягушатников переловили, как кроликов, сэр, - фыркнул Спиджик. - Немудрено, с их-то смешным говором. Но этот оказался американцем. Он ловко подсел к нашим парням в пабе, а потом пробрался с ними на корабль. Они дружно орали песни, а вахтенный не догадался заглянуть в лицо к каждому. Дело открылось только сегодня утром. Я не стал принимать решение без вас. По правде говоря, жалко парня. Но только скажите, мы выставим его на набережную в два счета.
        - Не стоит, - пожал я плечами.
        С высоты квартердека я еще раз взглянул на Ярмут. Городок мне понравился. Он больше походил на нашу Викторию, чем Лондон или любой другой город Англии. Здесь практически не ощущалась власть короля и парламента, снобизм аристократии, доминирование достопочтенных компаний. Здесь царил дух авантюры, приключений, предпринимательства. И лучше бы нам быть больше похожими на Ярмут, чем на Лондон.
        - Выводите нас в море, мистер Спиджик, - сказал я.
        Часть II
        Капитан. Глава семнадцатая. Начальник
        Часть II. Капитан
        Империя похожа на триремув канале, для триремы слишком узком.Гребцы колотят веслами по суше,и камни сильно обдирают борт.Иосиф Бродский. Post aetatem nostram
        ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. НАЧАЛЬНИК
        Признав, что проекты не всегда воплощаются в соответствии с замыслами, а запущенная однажды система развивается по своим собственным законам, я махнул рукой и понемногу отходил от конкретных дел. Худо-бедно отладив процесс, я заскакивал в Викторию несколько раз в год для профилактического осмотра и мечтал дождаться расцвета колоний, увидеть, во что выльются начинания. Манипулируя временем, я вовсе не стал бессмертным.
        Когда ушло напряжение, вызванное борьбой за существование и гонкой со временем, вновь проснулась страсть к путешествиям.После окончания войны за независимость в мире возникло небольшое затишье перед бурей революционных и наполеоновских войн. Торговля возобновилась, экономики пошли в рост. Я воспользовался недолгим миром, чтобы немного прошвырнуться по свету. Хотя скупка технических новинок, литературы и промышленный шпионаж оставались в списке приоритетов, путешествия по большей части путешествия носили познавательный характер.
        Я странствовал без определённой цели, удовлетворяя любопытство по мере попадания чего-нибудь на глаза. Славно послушать живьём немецких композиторов, а мне между прочим, удалось застать один из концертов Моцарта в Праге, где маэстро присутствовал лично. Понемногу я расширял доступную мне Ойкумену. Совсем не так, как в конце двадцатого века, где к моим услугам был предоставлен общественный транспорт и стандартизация топонимов. Здесь приходилось использовать примитивные средства. Иногда выручали повозки, парусные суда, но до внутренних территорий случалось добираться пешком.
        Годовой переход на «Палладе» научил меня разбираться в парусах и веревках. Я даже увлекся настолько, что по возвращении заказал мастерам Тропинина небольшую скоростную яхту, которую назвал «Американской Мечтой». Корпус её был идеальным, борта до ватерлинии обшиты медью. Чугунный фальшкиль придавал остойчивость, позволяя идти круто к ветру и не бояться внезапных порывов или сильного крена. Мы даже рассматривали возможность сделать пустотелые мачты и грот с закруткой внутрь. Разработка этой технологии, однако, затянулась, поэтому приходилось по старинке убирать паруса и брать рифы. С помощью системы лебёдок и блоков, я мог управляться с «Мечтой» в одиночку. Впрочем, ходить по океану даже на таком совершенстве одному было занятием рискованным. Когда возникала нужда в дальней дороге, я брал с собой небольшую команду. Зато если требовалось перенестись на судне через пространство и время, механизация приходилась кстати.
        Разумеется, далеко не во всякий порт восемнадцатого века можно было заявиться на собственном кораблике. Я использовал яхту по большей части на нашем берегу. Для путешествий по Европе и тем более для визитов в родную империю умнее казалось использовать обычную лодку. Она привлекала меньше внимания.

* * *
        В Петербург я прибывал каждый раз, как в логово врага. Во многом так оно и было. Если бы не меховой бизнес, не хлопоты по отправке крестьян на обучение в Англию, я предпочёл бы вообще не появляться в столице. Дыхание власти ощущалось здесь почти физически. От каменных фасадов, мостовых, от одеваемых в гранит набережных веяло холодом пыточных подвалов. В каждом перехваченном взгляде холёного чиновника или офицера читалась угроза. Даже гениальный Медный всадник внушал чувство далёкое от почитания. Он точно собирался растоптать меня копытами. А кроме казенной угрозы имелась ещё одна. Ведь где-то здесь на Васильевском острове должны были свить гнездо гоблины, что отслеживают активность разного рода попаданцев.
        Основным кругом общения, разумеется, были купцы. Европейская планировка и архитектура, европейское платье, парики, экипажи казались лишь театральными декорациями, когда приходилось встречаться с торговым сословием. Сравнительно с предпринимателями фронтира российские купцы производили удручающее впечатление. наши торговцы начинали большей частью зверобоями, промышленниками, предпринимали опасные поездки по туземным жилам ради промена ценных мехов. Здешние начинали с поставок деревенских или лесных продуктов в города, а высшим достижением считалось поставлять товар ко двору или для казенных нужд. Купеческое сословиенаходилось на положении обслуги, сохраняя крестьянское пресмыкание перед знатью и мещанское чинопочитание.
        С ними невозможно было говорить о политике, науке, вообще о делах отвлеченных. Их речь не несла и следа той образованности, широких взглядов, что отличало купца европейского. Но и дикой свободы фронтира в них не было тоже.
        Однако во всём, что касалось торговли, они разбирались отлично. Цены, спрос на товары, пошлины, прибытие и отправление торговых кораблей, последние постановления Императрицы, приговоры Сената или решения коммерц-коллегии - ничто не укрывалось от их чутких ушей.
        - Есть новости по вашей части, - сказал мне Тихон Лаврентьевич, принимая объёмный, но лёгкий мешок с пушниной.
        Он был моими глазами и ушами в петербургском купечестве. Обычно я растягивался у него на кушетке, якобы устав с дороги, и в таком положении принимал обстоятельный доклад по конъюнктуре, экономическому положению, новым веяниям. Выясняя обстановку прежде чем совать голову в пасть торговых или казенных учреждений. На этой кушетке я обычно проводил большую часть командировки в столице империи.
        На этот раз речь зашла не о купеческих делах.
        - Отправили к вам на Америку начальника от коллегии. Так что ваш дядюшка теперь вроде бы как в отставке.
        Сонливость пропала. Признаться, я принял новость близко к сердцу, ведь далёким американским дядюшкой являлся я сам.
        - Когда?
        - Да уж месяц как.
        Волна гнева охватила меня. гнева и раздражения.Проклятье! Петербургское чиновничество всё же прибирает Америку к рукам. И как всё у них просто выходит. Никаких экспедиций, походов, войн, дипломатических усилий, никакого капиталовложения. Взяли и назначили начальника. Вот что значит самодержавие. Я воспринял это как экспроприацию. Компанию домового комитета во главе с Швондером, что пришла отбирать лишние комнаты.
        Я там тружусь аки пчёлка, столько средств вложил в переселение людей, в постройку кораблей и городов, а они здесь возле императрицы пасутся. Вот чем обернулась пятилетка в год, вот как оно время скрадывать. Наезжай я сюда почаще, такое дело мимо меня не прошло бы. Вряд ли коллегия решила его с кондачка. Что-нибудь утекло бы, слушок или неосторожное слово. А так не вытащишь же меня из безвременья мобильным звонком, дескать требуется вмешательство? Обратная сторона медали.
        Значит, что? Всё коту под хвост? Я был властителем, почти что монархом, а теперь заправлять Америкой будет кто-то другой. И все мои замыслы, вся стратегия полетит к чертям.
        Хотя, стоп. Чего я паникую? Во-первых, мы рассматривали сценарий, когда империя обрат внимание на американские колонии. Конечно, не предполагали, что дело будет выглядеть так просто. Назначением начальника на всю огромную территорию. Без указов о преобразовании её в губернию или область. Без посылки контингента колонистов. Кроме того, Коммерц-коллегия не решала административные вопросы. Она занималась исключительно торговлей и промыслами. Какой статус может быть у назначенца коллежским определением?
        А во-вторых, само назначение состоялось всего месяц назад. Месяц! Так ведь не куда-нибудь в Тверскую губернию назначение - в Америку! Новость сколько ещё ползти будет. Телеграфа нет, значит почтой, на ямщиках, ну путь даже эстафетой. Через всю Сибирь, да потом на кораблике через океан. Уж не меньше полугода. И вовсе не обязательно, что предупреждать станут. Любят у нас чиновники внезапно появиться, шороху навести. А самому новому начальнику ещё собраться надо, войти в курс дел, добраться до места. «Но не летят туда сегодня самолеты, и не едут даже поезда». Значит, что? Значит вслед за новостью на почтовых. Зимой до Иркутска от столицы можно при желании в три недели обернуться, если бумага казённая на руках и копеечку лишнюю ямщикам положить. Но зимы ещё полгода ждать, а летом дорога ещё та. Кое-где допустим и летом на лодке удобно. По Оби, по Лене. Но по болотам лучше зимой. И от Якутска к морю в распутицу не пройти. А если до сентября-октября в Охотске не появиться, то считай навигация коту под хвост.
        А чиновник, пусть и не в высоких чинах, не пустым поедет. Наверняка добро с собой повезёт. Местные дворяне в деревню, когда на лето едут, возами добро везут. А тут в Америку, к дикарям!
        Так что время есть. Год как минимум. А там или ишак сдохнет, или падишах.
        - Кого назначили-то? - я вновь вытянул ноги вдоль кушетки.
        - Капитана вроде какого-то. Имя запамятовал.
        - Узнай, - попросил я. - И все подробности, какие сможешь, разузнай. Кто такой, откуда взялся на нашу голову и почему назначили именно его. Если понадобится кому дать, из пушнины бери. За мной не заржавеет.
        Этот оборот еще не был в ходу, но по интонации мой визави всё понял, как нужно. дело не хитрое, как говорится. У Тихона, как и у других купцов, имелись осведомители в коллегии из мелких клерков, которые с удовольствием выносили сор из избы за пару рублей прибавки к окладу. Не то, чтобы в коллегии часто обсуждали секретную информацию. В основном занимались бумажной волокитой, но иногда в пустой породе мелькали самородки.
        Я дремал под рассказ Тихона Лаврентьевича о прочих купецких делах, теперь уже менее важных. Хотя в другое время, пожалуй, уделил бы столь эпохальным событиям больше внимания. Императрица разродилась грамотой на права и выгоды городам. Теперь только и разговоров было, что о последствиях из той грамоты вытекающих, причем среди купцов доминировали опасения, что новые права наложат на них и новые обязательства, а тяжесть в итоге выйдет сильнее послабления.
        Я дремал, вернее делал вид, что дремлю, и размышлял.Что могло произойти? Что сдвинуло историю с накатанного пути? До Петербурга дошли слухи о наших успехах? Возможно. Мы и сами порой рапортовали, желая подрезать конкурентов. С другой стороны, торговля пушниной не являлась чем-то особенным, а государство получала свою долю с пошлин в Кяхте. Узнали о наших связях с Кантоном? О походе в Индию? Или же чиновников озаботила активность англичан на американском берегу?
        Хотя коллегию формально возглавлял дряхлый Миних, текущими делами по большей части заправлял Александр Воронцов. Он, как мне было известно, внимательно следил за дальневосточными промыслами. А его брат Семён занимал должность посланника в Лондоне. И весь прошлый год английские газеты перепечатывали отчеты об экспедиции Кука, цитировали дневники капитана Кинга, делая акцент на богатстве, которое таится на Американском берегу. чуть ли не все матросы экспедиции разбогатели, продавая меха морской выдры на Камчатке, в Макао. И теперь в Англии назревала меховая лихорадка.
        Мог посланник описать обстановку брату? Вполне. А тот озаботился упускаемой выгодой. За державу, так сказать, обиделся. Не исключено. А поскольку Воронцов пребывал в опале и ко двору Екатерины доступа не имел, то решил отправить на место своего представителя. Разобраться, посмотреть, что да как, наложить при случае государственную лапу.
        Этот момент в той истории, которую я знал, не значился. Или же, как вариант - факт имел место, но не получил развития, а потому затерялся в архивах. Быть может, этот человек умер в дороге или его отозвали с половины пути. такое случалось. Ведь экспедиция Муловского, назначаемая из тех же соображений, в конце концов сорвалась (должна будет сорваться, если быть точным). Я, например, о ней и не знал ничего, пока не появился Тропинин из эпохи с менее строгим каноном истории и более доступными источниками.

* * *
        - Колычев Борис Игнатьевич, - доложил Тихон Лаврентьевич на следующий день. - Дворянин, капитан, кажется артиллерийский, хотя и корабельный. Молодой, но повоевать успел. Участвовал в турецкой войне, ходил в Архипелаг. Недавно вернулся из Ливорно. Чем-то провинился или был ранен, тут разнятся слухи. Но от адмиралтейства его отставили и назначили в коммерц-коллегию. В Ливорно он корабельными закупками занимался, может быть поэтому. Сам Колычев пока в Петербурге. Принимает казну, получает предписания.
        - Хорошо.
        Между артиллерийским и морским капитанами имелась огромная разница в чинах - две-три ступеньки. Хотя случались морские капитаны и бригадирского ранга, то есть практически генералы. А это совсем другой уровень. Охрана, дворня, обоз, финансы. Артиллерийский капитан - мышка рядом с ними. Вряд ли при нем более одного слуги будет.
        Простого капитана на Америку! Империя в своём репертуаре.
        Всего больше меня смущало то, что наше дело взяла на себя коммерц-коллегия. Но возможно резон в таком подчинении имелся. Наши владения формально не являлись частью империи. Территория, освоенная первопроходцами, могла рассматриваться пока лишь как промысловая вотчина, да и то весьма условно, так как на те же земли претендовали испанцы и англичане. Поселенцы или числились служащими промысловых артелей, компаний или вовсе не значились в списках, города и крепости считались торговыми факториями, временными поселениями, если вообще учитывались в каких-либо бумагах. Туземцы российского подданства не принимали, даже инородцами не значились, поскольку ясака не платили. На самом деле это был огромный мыльный пузырь, который готов был лопнуть, как только пытливый капитан сунет в него острый нос.
        Короче говоря, только дело наладилось. А тут на тебе - начальник! Размеренной жизни пришёл конец. Мы уже выдержали состязание с Испанией и Британией, теперь предстояла битва с собственной империей и битва эта обещала куда больше проблем.

* * *
        Прежде чем поднимать панику в Виктории, я навестил все доступные точки по пути следования капитана. Нижний Новгород, Казань, Иркутск, Якутск, Охотск. Намекал контрагентам, что неплохо было бы задержать начальника. Споить, если пьет, возок испортить, ямщиков подговорить. Но действовать исподволь, не раскрывая себя. Не хотелось бы добавлять проблем себе и другим.
        К сожалению, верных людей у меня осталось в России не так много. Копыто всё реже вставал с печи, но он хотя бы имел друзей и обещал устроить всё, что сможет. А вот Данила, купец охотский, вовсе умом повредился. Уже пару лет как людей узнавать перестал. Нашли его однажды бродящим среди казенных складов с безумным взглядом и абсолютной потерей памяти. Отвели добре люди к дальнему родственнику, где Данила некоторое время жил нахлебником. Всё его состояние, понятно, растащили в несколько дней и когда я обнаружил старого приятеля, выглядел тот довольно запущенным. Смысла перевозить его в Викторию не было никакого, но памятуя о заслугах и дружбе я выдал родственнику крупную сумму на прокорм бедолаги и уход.
        Особенно я теперь жалел о Коврижке. Перегон между Якутском и Охотском представлял массу возможностей задержать начальника, а при необходимости и вовсе избавиться от него. Но как раз пару лет назад Коврижка понял что стареет, внял моим настойчивым просьбам и перебрался с лошадками и семьей на Кадьяк, где с моей помощью основал конезавод.
        Фактически я лишился всей старой гвардии. А новым контрагентам я уже не столь доверял, чтобы подговаривать против власти. Так что особой надежды на задержку начальника в пути я не питал, и в Викторию отправился в удрученном состоянии.
        Глава восемнадцатая. Шмуглер
        ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. ШМУГЛЕР
        С открытием торговой гавани, где теперь осуществлялась вся погрузка и разгрузка, внутренняя гавань, с которой начинался город, стала чем-то вроде Ви-Ай-Пи терминала. Или если угодно привилегированным яхт-клубом, совмещённым с военно-морской базой. Здесь отстаивались корабли наших ветеранов, которые с возрастом всё реже покидал дома, дежурила эскадра «береговой охраны», базировался учебный флот Морского училища, швартовались частные яхты, в том числе моя «Американская Мечта». По камчатским или охотским документам ради конспирации все такие кораблики проходили как промысловые шхуны - владеть яхтами, как и шкурками горностая, в империях позволялось только членам императорских фамилий.
        Обычно в акватории всегда стояло с дюжину кораблей, но сейчас гавань выглядела заброшенной. Лишь «Мечта» стояла у набережной напротив особняка, да одна из старых наших шхун, уже без мачт и оснастки торчала у причальной бочки. Шхуну давно следовало списать и продать на дрова, выходить на ней в море было опасно.
        Наиболее пустое место, если можно так выразиться, находилось на месте у входа в гавань, где обычно стоял единственный наш фрегат. "Паллада требовала слишком много людей, поэтому редко поднимала паруса. Её выводили в море только в самые критические моменты, набирая в команду резервистов, добровольцев и уповая скорее на абордаж, нежели на прицельную стрельбу.
        Отсутствие «Паллады» меня особенно встревожило. На время даже назначение на Америку начальника вылетело из головы. Тем более, что и людей на набережных оказалось не больше, чем кораблей в гавани. Даже меньше - выбираясь из лодки, я не встретил ни единой живой души. Где-то на примыкающих улочках слышались звуки города, кричали петухи, стучали топоры, ржали лошади, ругались люди, но пресловутая витрина пугала безлюдьем. С другой стороны, дома не дымились от пожаров или бомбардировки, город не лежал в руинах. Значит, что бы там ни случилось, оно случилось не здесь.
        Надеясь выяснить причины запустения, я первым делом отправился не в особняк, а в главную контору компании. Центральный фасад с роскошным подъездом выходил на главную набережную. Не проходило и года, что бы мы не добавляли к «витрине капитализма» пару новых штрихов. Теперь над подъездом нависала галерея, достаточно широкая и длинная, чтобы вместить господ приказчиков во время перекура. Мы изрядно помучились возводя арки и перекрытия, но результат того стоил. Попивая кофе, чай или вино, попыхивая сигарой или трубкой, с галереи было славно наблюдать за кораблями входящими в гавань, выходящими из неё, стоящими на ближнем рейде или возле стен. Я часто делал зарисовки с этого ракурса, предпочитая его всем другим. Однако сейчас исполинский ластик богов подчистил пейзаж.
        Гвардеец, что дежурил на входе поприветствовал меня, но не набросился с рассказами о каком-либо бедствии или войне. Впрочем я не был уверен, что он произнес бы хоть слово даже случись что-то действительно страшное. Парни Ватагина отличались молчаливостью и фатализмом. Я поднялся по лестнице.
        Большой зал на втором этаже предназначался для церемоний и торжеств. Несколько кабинетов вмещали в себя всевозможные легальные службы. Здесь принимали капитанов, туземных вождей, промышленников. Сюда можно было привести и имперского чиновника. когда придет время. Всё это являлось лишь фасадом. Тайны скрывались за неприметной дверцей, которая вела в северное крыло, выходящее окнами на Иркутскую улицу.
        Многочисленные пристройки превращали здание в настоящий муравейник. И все эти лабиринты из лестниц, коридоров, проходных комнат отлично маскировали единственный вход в святая святых, где сосредоточился подлинный контроль над колониями.
        Сперва следовало попасть в невзрачный кабинет - один среди многих. С таким же шкафами, ларями, стульями. За длинным столом, делящим кабинет надвое, обычно сидел один из наших ветеранов. Человек со стороны просто не понял бы, куда попал, пока ветеран вежливо выпроваживает его восвояси. И только людям, входящим в узкий круг управленцев была доступна едва заметная дверь в глубине комнаты.
        За ней располагался небольшой коридор с комнатами, где хранились личные дела колонистов, сведения о наших кораблях, факториях, активах, разнообразные архивы и секретная документация. Копии распоряжений, договоры, отчёты. Делопроизводство компании сильно опережало время. Нам с Тропининым удалось стандартизировать названия, терминологию. Много сил ушло на то чтобы заменить мутный стиль сказок восемнадцатого века на лаконичные доклады двадцатого или двадцать первого. Грамотная обработка информации сама по себе увеличивала коэффициент полезного действия. По крайней мере, наши парни получали исчерпывающие сведения и не наступали дважды на одни и те же грабли. Здесь же располагались несколько тайных отделов, особая комната, где хранилась денежная казна, а кончался коридор операционным залом, в котором проводились совещания и принимались решения.
        На стене висела огромная тщательно составленная карта Тихого океана. Такой не обладал пока ни один монарх мира. На карте отсутствовали белые пятна или вымышленные земли, впаренные тщеславными мореходами своим правителям. Зато имелись названия подлинные, которым, возможно, будет не суждено прозвучать под этими небесами. На карте обозначались торговые пути, промысловые зоны, племенные территории, все наши города, заводы, фактории, помечались особыми значками золотоносные районы, о которых пока не ходило и слухов, подробно расписывались прилегающие к океану материковые территории, куда ещё не ступала нога европейца.
        Силуэты кораблей на вонзенных в карту булавках, обозначали передвижение наших торгового, промыслового и боевого флотов, а перекрещенные пушечки соответственно обозначали дислокацию вооружённых формирований. Понятно, что без оперативной связи все эти картинки являлись чистейшей профанацией. Кораблик мог давно потонуть или благополучно пересечь океан, а мы узнавали об этом может быть через год. Однако даже несовершенная оперативная карта придавала делам упорядоченный вид.
        Обычно в зале находился Комков или кто-то из его заместителей, сидело с полдюжины людей, работающих с документами, постоянно заходили и выходили те, что обновляли текущую обстановку. Я же теперь застал только трёх молодых креолок, которые пили кофе и болтали - совсем как оставленный без присмотра начальника персонал в офисе какой-нибудь затрапезной фирмы. При моём появлении разговоры смолкли. Девушки смотрели на Самого Большого Начальника без испуга, скорее с любопытством.
        - Привет, дамы! - улыбнулся я. - Угостите кофе?
        - С удовольствием, - ответила Галка, самая бойкая из троицы.
        Она вытряхнула из ящичка мельницы остатки кофе, добавила кусочек сахара и, залив водой, поставила турку на спиртовку. Электрических машин ещё не придумали, но может оно и к лучшему. Мне всегда нравился кофе сваренный запросто.
        Мы молчали, разглядывая друг друга. Девушки являли собой первые плоды образовательной программы. Я помнил их ещё учениками, а потом и подростками, тянувшими жребий после начальной школы.
        С тех пор мне приходилось регулярно проведывать девушек, читать лекции по самым разным вопросам, а то и просто «говорить за жизнь», но с особым вниманием я следил за карьерным ростом протеже, когда они, наконец, закончили обучение. Пока что карьера развивалась не слишком бурно.
        Галина работала по дипломатической линии, переводила с туземных языков и всё чаще подменяла засыпающего на переговорах Мухоморщика. В остальное время составляла словари, имеющие, впрочем, слабый спрос в виду пока еще доминирующей безграмотности зверобоев и купцов, которым они предназначались. Гораздо больше её увлекало попутное занятие - изучение мифологии, обычаев, фольклора. Я потворствовал увлечению, хотя даже Тропинин считал этнографию лишней обузой на данном историческом этапе. Но ведь только сейчас и можно было собрать первичный материал, который чем дальше, тем больше засорят пришлые мифы и языки.
        Варвара занималась сельским хозяйством и промыслами. Работала вместе с калифорнийской лабораторией Матвея Дерюгина, где пытались возделывать табак и прочие колониальные культуры, но взяла на себя более умеренные широты. Мы построили небольшую оранжерею на территории будущего университета. В большей степени на Варваре держалось научное обеспечение промысловой отрасли. Мы пытались разработать систему разумного природопользования - чередовать запуски, нарезать заповедные зоны и собирались со временем добиться надёжного воспроизводства зверья, с одной стороны, и стабильности цен на пушных рынках, с другой. Информации, однако, не хватало, поэтому Варваре предстояло создать науку заново. Наши с Лёшкой источники, будь то канал Дискавери или детские книжки про пингвинов и лемуров рассказывали чаще, чем про бобров или лисиц.
        Дарья получила в распоряжение городскую больницу и несколько туземных помощниц. Ей было и проще, и сложнее. Основные медицинские достижения будущего базировались на технологиях нам пока не подвластных.
        Кофе зашипел, собираясь сбежать, и Галка едва успела снять со спиртовки джезву, или турку, как её называли в России.
        - Как дела, сестрички? - спросил я, сделав первый глоток кофе с привычным уже привкусом пыли от некачественных жерновов.
        Сестрички разом вздохнули.
        - Помаленьку, - ответила Галка. - Перевожу какую-то муть про распорядок британского королевского флота.
        - Это не муть, девочка. Я за эту бумагу бобрами заплатил. Хотя Тропинин, конечно, мог и сам перевести. Разведка - его епархия.
        Тропинин и правда озаботился созданием шпионской службы. При этом он смотрел в будущее и рассматривал нынешнюю игру в аналитику не более чем тренировку - сейчас мы находились столь далеко от европейских дел, как впрочем и азиатских, что физически не могли держать руку на пульсе, не то что влиять на политику. Чему лично я был рад. Но если удавалось, то охотно добывал информацию для анализа.
        - Алексей Петрович говорит, дескать почерк больно уж кудрявый, - пожаловалась Галка. - Буквы среди кружев не разберёшь. Но я думаю просто лень ему.
        Простота общения с начальством отличала трех девушек от всех других служащих. Большую часть жизни они находились под нашим влиянием, не удивительно что манера их поведения стала наиболее близкой нашей с Тропининым эпохе. Я любил болтать с ними просто так. Вот и сейчас не спешил переходить к делу. Если случилось что-то серьезное - сами первым делом расскажут.
        - Как твои бобры? - спросил я Варвару.
        - А что бобры? - пожала она плечами. - Бобры, как и прежде деревья грызут. Вот тут недавно белых медведей видели, это полюбопытней бобров будет.
        - Белых медведей? - удивился я. - Где?
        - На Острове, к северу, вёрстах в ста - ста пятидесяти.
        - Странно. На льдине шальной принесло?
        - Как я поняла по рассказам тамошних жителей, это не те медведи, что во льдах живут. Обычные гризли, как вы их с Тропининым называете, только шкурой белые с желтизной.
        - Такое бывает в природе, - улыбнулся я. - Альбиносы. Ничего особенного.
        - За исключением того, что там их много. Целая популяция, - Варвара произнесла умное слово без малейшей запинки. - Нет это не альбиносы, это порода, масть. Разновидность обычного лесного медведя.
        - И что думаешь делать? - заинтересовался я.
        - Хотела съездить туда, посмотреть, добыть одного для пробы. Если там их действительно много, то может есть смысл промысел затеять. Белая шкура, небось, подороже обычной пойдёт. И в Кантоне такие наверняка оценят. Да и просто взглянуть на диковинку любопытно.
        - Вот только мужики ушли, а девок не взяли, - не выдержала долгого молчания Галка. - Оставили нас город сторожить, как старух, право, каких-то.
        - А куда ушли? Неужели за медведем?
        - Как бы не за медведем, - проворчала Галина. - В проливах шмуглера заметили. За шкурами пришёл. Сразу же пришлые с индианцами стычку устроили. Ради шутки посадили одного на бочонок с порохом и фитиль подожгли. Калликум, понятно, обиделся, ударил по ним, но пришлые все вооружены, так что побили индианцев. Калликум с Макиной прислали гонца к нам за помощью, но пока тот добирался, шмуглер из залива Нутка ушёл дальше в проливы. Кораблик у него небольшой, но на борту пушки, индианцам такой не по зубам. Вот все наши и отправились на войну.
        - Ага, - дело прояснилось и я выдохнул с облегчением. По крайней мере не война с тлинкитами или хайда, какой я всегда побаивался, и не вторжение испанцев. - И давно вышли?
        - Два дня тому назад.
        Я подошел ближе к карте и обнаружил значок эскадры в одном из проливов.
        - Что так все и сорвались?
        - Все. Будто бес в них вселился. Дела побросали. Протрубили сбор-поход. Лязг железа, пальба, хвастливые обещания. Рожи раскрасили, перья нацепили и подались за победой.
        Я подумал, что у Галки определённо пропадает литературный талант. Впрочем, почему пропадает? Ещё не вечер.
        Мы давно хотели сцапать какого-нибудь иностранца на незаконном промысле или торговле, имея в отношении него далеко идущие планы. Европейцы заинтересовались нашими пределами после экспедиции Джеймса Кука. Но они понимали торговлю как разорение диких племён. И вот ведь - всё дно к одному. Здесь шмуглер объявился, а в Империи уже и начальника на нашу шею организовали.
        Лёшка знал, что делать, но мне хотелось поделиться с ним новостью, да и взглянуть на контрабандиста было бы не лишним.
        - Догоню, - решил я, но бить копытом не стал. Большому Начальнику такое не пристало. - Ещё какие-нибудь новости есть?
        - Яков Семёнович загрузил партию оружия, пороха и отправился продавать каким-то повстанцам в Азию. У них там большая война, а значит и спрос неплохой.
        Я ещё раз взглянул на карту. Два флажка с кораблями дальнобойщика находились в районе центрального Вьетнама. Я не знал, что там сейчас шла за война - династические разборки, отпор северному или западному агрессору, но наше оружие (главным образом легкие пушки) имело в регионе стабильный спрос. Рытов уже неплохо освоился в Южно-Китайском море, ходили туда и другие. Внутриазиатская торговля приносила постоянно растущий доход. Чего нельзя сказать о последнем прожекте Лёшки по колонизации тихоокеанских атоллов.
        Я перевел взгляд на Полинезию. Одинокий значок фактории расположился почти на экваторе строго к югу от Гавайских островов. Остров Рождества сейчас осваивала небольшая группа нанятых Лёшкой людей. Они высаживали кокосовые пальмы, разбивали огороды и разводили свиней, но даже на продовольственное самообеспечение пока не вышли. Главным образом по причине напряженки с пресной водой. Тропинин не отчаивался и уже внедрял систему сбора дождевой воды, капельный полив и другие новации.
        Именно возле острова Рождества, перегоняя «Палладу», мы встретились со шхуной его новой компании.
        Та встреча оказалась столь трогательной, что воспоминания о ней умиляли меня до сих пор. Мы не видели ни единого паруса с тех пор, как спустились к Южной Атлантике. Потрепанный ветрами Горна фрегат шёл около месяца пустынными водами Тихого океана. Мы не заметили ни клочка суши, ни хотя бы туземной лодки, и вдруг повстречали целую шхуну.
        Мистера Спиджика сразу же озаботил тот факт, что несмотря на явное наше преимущество, шхуна приготовилась к бою и подняла неизвестный флаг. Он чувствовал в этом какой-то подвох и внимательно осматривал горизонт в поисках возможных сообщников. Сыграли тревогу. Но наш фрегат с самого начала не являлся грозной силой и даже бой с небольшой шхуной мог оказаться фатальным.
        Я же, разглядев в трубу Большую медведицу, вернулся в каюту, достал из сундука сверток и протянул шкиперу.
        - Прикажите поднять этот флаг, мистер Спиджик.
        Трудно сказать, кто был ошарашен больше, но я получил настоящее удовольствие, когда увидел изумление на лицах моряков из Виктории. Встретить своих на краю света - это бесценно.

* * *
        Мы называли наш остров просто Островом. Подобно тому, как англичане называли Мадейру. Местного названия он не имел, потому что был слишком велик и не воспринимался особой географической единицей. Ну, а Ванкувер пока ещё служил только мичманом.
        Подобно могучему древу Остров врастал в материк множеством мелких островков, скал, проливов, фьордов и заливов. Корневая система представляла собой запутанный лабиринт, в котором легко потеряться даже имея подробную карту. Горы, нависающие со всех сторон, искажали перспективу. Было невозможно заранее предсказать, куда повернет узкий водный проход на следующей версте, не закончится ли тупиком? Приливы и отливы скрадывали или являли свету скалы, отмели, иногда полностью перекраивая ландшафт. Даже старожилы могли заблудиться в шхерах.
        На нашей стороне были местные индейцы, что и решило дело. Однако совсем без потерь не обошлось. Когда «Американская Мечта» перенеслась на две сотни километров к северо-западу, я увидел вехи Большого похода. Одна из шхун выскочила на берег, другая крепко сидела на мели посреди пролива. В обоих случаях вроде бы обошлось без пробоин, но корабли застряли, и чтобы их снять требовалось дождаться большой воды и помощи, а помощь могла прийти лишь после окончания миссии.
        Тропинин, как видно, спешил. Со шхун сняли экипажи, пушки, но весь остальной припас оставили на борту. Ту, что налетела на отмель, оставили под охраной юнги, а выброшенную на берег уже растаскивали местные индейцы. Парусина, канаты, доска - ценились у них куда больше стеклянных бус или ракушек.
        Юнга опасливо косился на индейцев и ловил рыбу. В первый момент он даже испугался когда рядом возникла яхту, видимо подумал, что индейцы пришли и за его кораблем. Хоть мы и считались союзниками, стянуть то, что плохо лежит, оставалось традиционным показателем удали.
        Увидев Большого Начальника, юнга перевел дух.
        - Куда пошли остальные? - крикнул я.
        - Вон у того мыска затаились, - показал рукой мальчишка. - А разбойник дальше промышляет.
        Ветерок был слабый, я поднял грот и через четверть часа яхта вошла в небольшую бухточку, где сосредоточились почти все наши силы - несколько шхун, баркасы, приспособленные под канонерки, каноэ индейцев. Я узнал «Афину» «Память Онисима», «Новую Колумбию» - все три наших вооруженных шхуны. «Паллады», которая стала флагманом военного флота, здесь, однако, не было. Сердце ёкнуло, не сучилось ли что с фрегатом? Вдруг да не справилась неопытная команда? Из британских моряков, что отправились с нами из Ярмута, в Виктории осталось больше половины, но они занялись каждый своим бизнесом, а команда «Паллады» состояла теперь в основном из местных. Правда капитаном на ней остался мистер Спиджик.
        Появление в бухточке яхты не вызвало удивления. За мной сразу же прислали лодку (на «Мечте» имелась байдарка в должности ялика, но при полной свободе выбора, я предпочитал шлюпку побольше). Сопровождающий провёл меня по едва заметной тропинке через каменистую и заросшую пихтами территорию на другую сторону мыса. Там в секрете на высоком утёсе расположился Лёшка с несколькими его головорезами, Анчо с гвардейцами и капитаны шхун. Здесь же вертелся восьмилетний Петя.
        Тропинин старший кивнул, как будто мы расстались только вчера, и, указав на пролив, протянул мне трубу. Двухмачтовое судно с прямыми парусами, то есть бриг, выглядело немногим меньше нашей стандартной шхуны. Разобрать, какой нации оно принадлежит было сложно - ни флага, ни вымпела, ни униформы. Союзные индейцы мало что могли добавить. Для них все европейцы выглядели на одно лицо.
        Бриг стоял на якоре в версте от нашего утеса и примерно в кабельтове от ближайшего берега, где под охраной пары матросов, на чёрной песчаной косе сушилась шлюпка. Располагая огнестрельным оружием, разбойники явно чувствовали себя в безопасности. Им и в головы не могло прийти, что заходя в эти места, они миновали крупнейший на побережье город. По численности населения и экономическому развитию на всём протяжении от мыса Горн до Берингова пролива с Викторией могли соперничать лишь Акапулько, Лима и Вальпараисо.
        - Человек семь с корабля в лес ушли, - сообщил Лёшка. - А всего их не больше двух дюжин. Но у них есть пушки. Четырехфунтовки скорее всего. И фальконеты.
        - А с «Палладой» что?
        - Фрегат мы отправили в обход. На борту Окунев, Спиджик, много ветеранов. Запрут пролив с той стороны и разбойнику некуда будет деться.
        - Англичанин?
        - Скорее всего. Ну, не испанцы точно. В команде полно светлокожих. И пара китайцев в довесок.
        - Далековато забрался. С другой стороны, а кому кроме англичан или испанцев здесь появляться? Бостонцам рановато ещё.
        - Вот и я так подумал.
        - А зачем столько народу пошло на одного браконьера?
        - Давно никакой заварушки не было, - пояснил Тропинин. - А парням нужно порой упражняться. Так что пусть поиграют в войнушку.
        - Ясно.
        - Эй, Пётр Алексеевич, сбегай до Тимура, скажи, мол, отец зовёт.
        Лёшка брал пацана в каждую экспедицию, пытаясь сделать из мальца полководца, морского волка, учёного, изобретателя и купца одновременно. Называл он сына не иначе, как Пётр Алексеевич, но тот мало походил что на папашу, что на тёзку-царя, что на князя-революционера, и вообще рос флегматичным ребёнком. Но преклоняясь перед отцом, старался изо всех сил.
        Некоторое время я размышлял, стоит ли отвлекать товарища во время операции или подождать с новостью? Но решил сказать.
        - Я что тебя искал-то… тут из Питера весточку подогнали.
        - И?
        - Твои мечты сбываются. Империя решила всерьёз заняться американскими владениями. Назначили нам правителя. Ну как правителя, скорее комиссара от коммерц-коллегии. Капитана Колычева из мелких дворян. Думаю, скоро он доберётся сюда.
        На Лёшкином лице отразились противоречивые чувства. Да в своё время он мечтал увидеть флаг империи над Америкой, но за прошедшие годы почувствовал себя одним из хозяев огромной страны. Магнатом, как минимум. Этот статус ему явно пришелся по вкусу, и вот теперь на него покушается непреодолимая сила.
        Тропинин мотнул гривой.
        - Когда Окунев со Спиджиком займут позицию, то запустят ракету, - сказал он. - А мы выйдем из бухты и отрежем путь к отступлению.
        Я понял, что новость об имперском начальнике ему требовалось обдумать.
        - Что слышно про резню на Кадьяке? - спросил я.
        Из-за назначения Колычева, я забыл заскочить туда, чтобы выяснить подробности лично.
        - Шелеховские, - ответил Тропинин. - Как мы и подозревали. Давно дело к этому шло.
        Появление на горизонте известного исторического персонажа стало еще одной ложкой дёгтя. Мы не забывали, что именно он в нашей реальности продавил монополию на промыслы и тем самым превратил Русскую Америку в один огромный колхоз. Следовало предупредить этот паровой каток, пока он не прошелся по нам. Первый раунд мы проиграли. В прошлом году произошла резня на Кадьяке и поскольку меня в тот момент не оказалось, Тропинин отправил на севера отряд мушкетеров, чтобы они разобрались с происшедшим.
        Не то чтобы мы собирались начинать войну с Шелеховым. Но около тысячи рабов следовало освободить. Тем более, что этим дело не кончится, и рабов он использует, чтобы увеличить добычу калана, расширить промысловую территорию, влияние на местные племена.
        - Сигнал! - крикнул гвардеец.
        Мы увидели в небе ракету. С шипением, дымным зигзагом она рвалась вверх и лопнула фейерверком. Среди предполагаемых англичан поднялась суета. Наши капитаны поспешили к бухте, а мы остались наблюдать.
        Из бухты, огибая мыс, в пролив вышла разношерстная флотилия. Индейцы потрясали гарпунами и дубинами в жажде отмщения, шхуны осторожно маневрировали, стараясь перекрыть фарватер, но не налететь на скалы, а канонерки пошли прямиком на разбойника. Когда ордер более или менее выстроился, на «Афине» подняли Большую Медведицу и выстрелили из пушки, предлагая противнику сдаться.
        Тут предполагаемые англичане, наконец, поняли, что попали в переплёт. Из леса выскочили недостающие матросы, причем самый дюжий тащил на себе оленью тушу. Вместе с караульными они спихнули в воду ялик и погребли к судну. А там уже ставили паруса и выбрали якорный канат. Разумеется, они и не думали спускать флаг, которого впрочем не поднимали. Бриг считался судном шустрым, мог легко оторваться от шхун на большинстве курсов, его команда работала слаженно и не имей мы подавляющего превосходства, он выскочил бы из ловушки.
        Но тут с противоположенной стороны канала из-за лесистого острова появился фрегат. В сравнении с остальными корабликами этих вод он выглядел великаном. Ему не пришлось даже стрелять, но флаг с созвездием мистер Спиджик, конечно, поднял. На бриге, наконец, поняли, что им не уйти и прекратили работы. Только матросы в лодке прибавили ходу, не желая попасть в плен к дикарям отдельно от остальной команды.
        - Ну что, пошли? - предложил Тропинин.
        Сопровождаемые Анчо и несколькими гвардейцами мы спустились к воде и уселись в баркас. Ощетинившись ружьями, абордажная команда осторожно подошла к кораблю. Ещё одна шлюпка отвалила от «Паллады». Каноэ и канонерки остановили атаку (как я понял, с индейцами о слаженных действиях договориться было сложнее всего), но продолжали демонстрировать противнику дымящиеся фитили и холодное оружие.
        Глава девятнадцатая. Вербовка
        ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. ВЕРБОВКА
        Мы успели раньше шлюпки с «Паллады».
        - Приготовить судно к осмотру, - крикнул Анчо последовательно на нескольких европейских языках.
        Сопротивления нам не оказали. Команда оставила все работы и принялась растеряно ходить по палубе.
        - Джентльмены, вы арестованы, - сообщил Лёшка на неплохом английском. - Матросам отойти на ют, шкиперу предъявить журналы.
        Человек одетый лучше других (по-видимому это и был шкипер) скрылся в низенькой надстройке, матросы потянулись к носовому люку. Их было больше, поэтому подчинились они неохотно. Но в тот же момент прибыла шлюпка с «Паллады», что удвоило наши силы. Переведя дух, Анчо и пара гвардейцев принялись мерить палубу раскладным футом.
        - Пятнадцать футов, четыре дюйма по миделю, - сообщил один помощник другому, а тот тут же записал цифры в тетрадь.
        - Сколько это выйдет, тонн пятьдесят? - поинтересовался Анчо.
        - Пожалуй что, больше. Семьдесят пять. Где-то так.
        Спокойные, даже какие-то рутинные действия произвел на моряков нужное впечатление. А переговоры смуглых азиатов на английском языке только запутали дело.
        - Джеймс Ханна, - представился шкипер и протянул бумаги. - Судно «Хармон», Макао. Хожу под португальским флагом. В чём меня обвиняют?
        - Вы капитан этого судна, господин Ханна? - Тропинин со скукой на лице листал судовые документы.
        - Да.
        - А кто владелец?
        - Я и есть владелец, на паях с товарищами, которые ждут меня в Макао.
        Он ткнул пальцем в одну из бумаг.
        - И вряд ли дождутся, - пробурчал Тропинин и вдруг воскликнул. - Джон Генри Кокс? Знакомое имя.
        - Вряд ли вы его знаете. Он давно живет в Кантоне.
        - Мне приходилось бывать там, - заметил Тропинин, продолжая изучать бумаги. - Впрочем с британцами я дел не имел. Джон Рид. Тоже живет в Кантоне?
        - Это австрийский консул.
        - Имя не похоже на австрийское.
        - Он шотландец.
        - Вот как?
        Тем временем гвардейцы обыскали кораблик и вытащили из чрева на палубу еще несколько человек. Они выглядели помятыми. Похоже отсыпались после хорошей попойки.
        - Чёртовы содомиты, - бросил сквозь зубы один из них.
        - Имя? - рявкнул мистер Спиджик так грозно, будто всю жизнь служил на королевском флоте.
        Парень не ожидал такого и вытянулся перед нашим капитаном.
        - Блоу, сэр.
        - Удивительное дело, мистер Эмонтай, - обратился ко мне Спиджик. - Флаг португальский, но на борту одни англичане. Наверняка сплошь разбойники и дезертиры. Сдается мне, тут нет ни одного паписта, если только не затесался какой-нибудь ирландец. А как известно, португальцы все сплошь паписты.
        - Вы англичанин? - уставился на него Ханна.
        До сих пор он слышал от нас английскую речь в несовершенном исполнении.
        - Можно и так сказать, - хмыкнул Спиджик.
        - А что у вас за флаг?
        - Независимая колония Виктория, - отчеканил Спиджик.
        - Не слыхал о такой. Где-то рядом с Вирджинией?
        - Мы не имеем отношение к мятежникам, мистер Ханна. Это тихоокеанская колония. И прекратите расспрашивать. Вы не в том положении.
        - А в каком я положении? - все же спросил Ханна. - В чём меня обвиняют?
        - Убийство, - сообщил я. - Вы посадили нашего товарища на бочонок с порохом и взорвали.
        - Это был дикарь, а не ваш товарищ. И то был не бочонок с порохом а небольшая шутиха под стулом. Этот дикарь стащил у нас долото, после чего парни решили его проучить. Он испугался взрыва и убежал в лес.
        - И его больше никто не видел. Слабая отговорка. Быть может вы скормили тело рыбам?
        - Да какое вам дело до дикаря? - возмутился шкипер.
        - Он наш союзник, - отрезал Тропинин. - А мы своих не бросаем.
        - Затем началась стычка, в которой вы убили еще дюжину человек, - добавил я.
        - Дикарей, - поправил Ханна.
        - Наших союзников, - нажал Тропинин.
        - Послушайте, - шкипер развел руками. - Они собирались взять меня на абордаж, что я должен был делать?
        - Кроме того вы обвиняетесь в незаконном промысле, - добавил Тропинин и торговле с подданными Ея Императорского Величества.
        - Ея Императорского Величества? - теперь Ханна выглядел абсолютно потерянным.
        - Русская царица Екатерина, - пояснил Спиджик.
        - Ах вот оно что. Но разве это русские земли? И почему здесь запрещён промысел?
        - А вы как полагаете? - нарочито удивился Тропинин. - Мы желаем сохранить зверя, равно как и народы, промышляющие его. А иноземным судам сюда и подавно нет хода. Попробовал бы я сунуться во владение вашей Ост-индийской компании!
        Именно это он и проделал совсем недавно, и видимо какие-то счеты с британцами у Лешки остались, потому что он выглядел злым.
        - Промысел на территории запуска, нелегальная скупка пушнины, продажа туземцам спиртного, убийство… - загибая пальцы, вновь вступил я в игру. - Тут, джентльмены, виселица вырисовывается. В лучшем случае каторга. Не доводилось бывать на российских рудниках? Ничего особенного, если уж честно, Такая же каторга как в любой цивилизованной стране. Не хуже и не лучше вашей Принстонской тюрьмы.
        Тюрьма эта вряд ли уже существовала, я даже не был уверен, реальность она или выдумка Конан Дойла, но речь прозвучала убедительно.
        Гвардейцы разделили пленных матросов на несколько партий, часть заперли в носовом кубрике, других повели к шлюпке, чтобы переправить на «Палладу». Шкипер поёжился.
        - Но может быть, мы сможем как-то договориться? - пробормотал он.
        Это вопроса мы с Тропининым ждали, словно голодная собака кости.
        - Мы мзды не берём, - почти хором воскликнули мы. - Нам за державу обидно!
        На английском прозвучало не столь пафосно. Господин Ханна, однако, сник, а мы, довольные собой, плюнули на червячка и забросили крючок в воду.
        - Есть одна возможность избежать каторги, - как бы подумал вслух Тропинин.
        «Как бы» - поскольку произнёс он мысль на английском, и предназначалась она конкретным ушам. Но капитан не заметил подвоха, а возможно напротив всё понял и ухватился за соломинку.
        - Не хотите ли пройти в мою каюту, господа? - встрепенулся он.
        - Пожалуй, - кивнул Тропинин. - Всё равно следует опечатать имущество. И присмотреть, чтобы до него не добрались союзные индейцы.
        Шкипер извлёк бутылку рома из формально уже конфискованных нами запасов, мы добавили к ней «Незевая». Нашлись и закуски.
        Шкипер нам понравился, а мы, судя по всему, понравились ему. Что-то такое было в нём от наших угрюмых зверобоев, хитрых и беспощадных купцов, бесшабашных капитанов. Он выглядел как типичный представитель фронтира.
        - Вы поднимались до Японии? - спросил я, листая судовой журнал.
        - Да.
        - А затем шли по сороковой параллели?
        - Да. Там хорошие попутные ветры. Мы дошли за три месяца.
        - Разумно. Если честно, арест вашего корабля и команды нам мало что даст, - признался я. - Просто предостережение для прочих. Наказать вас или кого-то другого нам без разницы. Как говорится, ничего личного. Гораздо полезнее будет, если вы согласитесь сотрудничать.
        Он немного подумал и спросил, осторожно подбирая слова:
        - В чем именно, вы полагаете, может заключаться это сотрудничество?
        - Прежде всего нам нужен доверенный человек в Макао, - вступил Тропинин. - Так, чтобы наши парни могли сбрасывать товар прямо там, не заходя в Кантон. Да и в Кантоне лишние связи не помешают. Мы сотрудничаем там с хонгом Фа Лан Си, но сами понимаете…
        - Французы вернулись в дело, а вы остались немного в стороне? - догадался Ханна.
        - Вроде того. Это первое.
        Лёшкиной шпионской службе и торговой компании требовались глаза и уши в китайских портах, хорошая агентурная сеть. Но этот вопрос пока оставался как бы за скобками.
        - Второе, - продолжил он. - Парижский мир открыл для британцев Малаккский пролив и голландские колонии в Азии. Мы хотели бы воспользоваться вашим флагом, не португальским, а британским разумеется. Для некоторых операций.
        - Для торговли в голландских колониях нужна лицензия Ост-Индийской компании.
        - Торговые монополии сильно тормозят дело, вы не находите? - спросил я.
        - Не то слово! - вырвалось у шкипера, точно он сам все время об этом думал. - Не раскрою большой тайны, если сообщу, что в Кантоне и Макао собралась довольно сплоченная группа предприимчивых людей, которые ищут возможности приложить силы и капитал помимо Компании. Собственно, часть из них и отправила меня сюда. Но этот круг, скажем так, более широк. Тут и торговцы из Бенгалии, и кантонские европейцы, и искатели приключений. Кто-то прикрывается консульскими документами, как Джон Рид или Даниэль Бил. Кстати, этот последний представляет Пруссию.
        - Тоже шотландец? - поинтересовался Тропинин.
        - Верно.
        - Отлично, - сказал я. - Мы могли бы помочь друг другу. Шкуры выгодный бизнес, кто бы спорил. Но нам нужны товары, которые мы действительно готовы обменивать на пушнину. Индейцы уже знают настоящую цену меху морской выдры, не обольщайтесь на их счет, просто мы держим наших союзников на голодном пайке. Вам повезло потому что вы стали первым из европейцев, если не считать Кука. Теперь мы поднимем закупочные цены и больше никто не сможет выменивать на первосортный товар всякую залежь.
        - Разумеется, о стеклянных бусах разговор не идет. С куда большим успехом вы смогли бы всучить индейцам медные монеты, их они используют, как украшения, - пояснил Тропинин. - А железные полосы, что вы привезли, имеют здесь ограниченный спрос. Честно говоря, мы уже производим железо сами, хотя предпочитаем продавать готовые стальные ножи.
        На самом деле железо пока приходилось добывать с потом и кровью. Готового у нас имелось немного (в основном всякий лом привозили из Охотска), поэтому приходилось выделывать дедовским методом кричное железо. Болотная руда выходила низкого качества. Сперва её прожигали в кострах прямо на месте добычи, затем несколько сыродутных горнов, поставленных в устье Стольной на материковом берегу получали губчатое железо. Его уже везли на Остров, где проковывали и укладывали в плавильные печи. Всё это требовало большого количества сил, транспортных издержек и расхода древесного угля. Его Тропинин производил путем сухой перегонки, заодно получая и разнообразные смолы с которыми он экспериментировал. При наших масштабных планах мы могли вскоре остаться без леса, который еще предстояло выкупать у индейцев. Правда мои корнуэлльцы нашли каменный уголь к северу от Виктории, но месторождение у горы Ваке Сиа только начали разрабатывать.
        Зато мы научились выплавлять сталь в регенеративной печи. Для этого кроме железа туда требовалось загрузить чугун. Экспериментируя с пропорциями, Лёшке удалось получить сталь относительно высокого качества. Чугун же большой проблемой больше не являлся. Его мы получали в небольших домнах, а затем отливали пушки, различные украшения, вроде львов, заборов и даже ажурных лестниц. Но сталь - дело другое, сталь открывала новые возможности.
        Стальные пушки теоретически давали большой выигрыш в весе и размерах. Однако отливать их готовыми подобно чугунным не получалось, слишком большую усадку давал этот сплав. Следовало сперва отлить болванку, а затем проделать в ней канал ствола. Раскаленную заготовку требовалось продавить прессом или проковать молотом, а затем, когда она остынет, рассверлить канал до нужного диаметра. Для этого требовались инструменты, машины, создание которых требовало других инструментов и машин. Всё это ещё предстояло создать.
        Доступные нам технологии сильно ограничивало длину ствола. Тем не менее, выпуск относительно коротких и легких карронад Тропинин наладил. Надо было назвать их тропинадами, но скромный Лёшка пока выбирал между эскималадой и викториадой. Последнее мне резало слух, очень уж походило на викторину.
        Эти самые пушки, наряду с традиционными чугунными фальконетами, мы и продвигали на внешний рынок. Причем довольно успешно.
        - Меха не единственный товар, который мы могли бы предложить, - закинул я наживку.
        - А что ещё? - удивился Ханна.
        - Ну, мы добываем уголь, выращиваем зерно, хотя их перевозка через океан, пожалуй, выйдет дороговато. Но, скажем, возить сахар будет вполне выгодно. А весь остальной наш товар - фабричные изделия.
        - Вот как? Вы фабрикуете товар прямо здесь?
        В его словах слышалось недоверие. Вокруг простирались леса, горы, фьорды. И ни одной фабричной трубы.
        - Именно здесь, - гордо ответил Тропинин. - Мы можем предложить туалетное мыло, зубные пасты, духи, с ароматами, которые не снились парижским парфюмерам. Но это так, баловство. Мы производим короткие пушки малых калибров из стали. Они легки и удобны в обращении, требуют небольшого заряда пороха, занимают мало места на корабле.
        - Неужели?
        - А кроме того, можем продавать и сами корабли, - добавил я.
        - Вы называете кораблями эти ваши шхуны? - Ханна кивнул в сторону правого борта. - Они не выглядят слишком надёжными.
        - Я бы согласился с тем, что они не слишком красивы, - сказал я. - Но за надежность ручаюсь. Зато их можно приобрести по доступной цене и в любых количествах. Везите сюда людей, мистер Ханна, и сможете вернуться в Макао с целой эскадрой груженной товаром.
        - Надо полагать груженной мылом? - съязвил капитан. - Потому что пушки в Макао без надобности.
        - Думаю на азиатских рынках и мыло найдёт спрос, - пожал я плечами, разливая остатки виски по оловянным кружкам.
        - В свою очередь мы готовы покупать железный лом, медь, олово, свинец и другие металлы, - начал перечислять Тропинин. - Мы также не откажемся от хорошей парусины и канатов.
        - Если же говорить о европейских товарах, то нам нужны хорошие породы животных. Мериносовые овцы, йоркширские свиньи, такие упитанные, знаете, голландские коровы, - продолжил я, памятуя, что породистые животные всё ещё оставались проблемой.
        - Но главным образом оборудование, - вернулся к больной теме Тропинин. - И не хлам какой-нибудь. Лучшее, что производят в Британии, Швейцарии, Франции или Швеции. Приборы, машины, станки, инструменты. Морские, химические, медицинские. Хронометры, термометры, манометры. Телескопы, микроскопы. Ткацкие станки, прядильные машины, мюль-машины Кромптона, горное оборудование, металлообрабатывающие станки.
        - Мы заплатим много больше, если вы привезёте заодно механиков, умеющих делать машины, управляться с ними и желающих перебраться на вольные хлеба наших колоний, - добавил я.
        Мы словно играли лису Алису и кота Базилио, делающих наперебой заказы в таверне «Три пескаря». Я больше упирал на животных и людей, которых не мог доставлять сам, вкусы Тропинина фиксировались на машинах и технологиях.
        Конечно, многое из всего перечисленного я мог бы добыть сам. Но мне хотелось побыстрее добиться независимости колонии, а значит освобождения меня от тягостного обязательства сновать, точно челнок, через пространство-время. Пусть парни сами налаживают связи, пусть Тропинин заводит своих контрагентов в Европе, сам делает заказы, ведёт дела.
        - Половину названий слышу впервые, - прервал нашу игру капитан.
        - Ничего страшного, - пожал плечами Лёшка. - Мы вам списочек памятный составим.
        - Там француз один на шаре в воздух поднялся, вам не привезти? - спросил Ханна. - Я имею в виду шар, а не француза.
        Ага. Шутит. Хороший знак.
        - Привезите латекс, - небрежно бросил я. - А шар мы сами смастерим. И водород добудем.
        - Короче говоря, думайте, - закончил Лёшка. - В случае согласия, корабль вы получите назад хоть завтра. Команду отпустим. И с вождями дело уладим.
        Оставив купца наедине с сомнениями, мы вышли на палубу. Спиджик с частью пленённой команды уже отбыл на «Палладу». Гвардейцы караулили входы и выходы, всё было тихо. Флотилия тоже вернулась в бухту к очевидному недовольству индейцев.
        - Значит, капитана назначили? - спросил вдруг Лёшка. - Какого-то мелкого капитанишку на всю Америку?
        - Мне тоже не понравилось такое пренебрежение к нашим грандиозным масштабам.
        - Может его того? - Тропинин чиркнул ребром ладони по горлу. - И в колодец!
        - Лёшка! - удивился я. - Но он же представитель твоей любимой империи! Да и смысла нет. Пришлют другого. Мало ли в империи отставных офицеров?
        - Ну, там ишак сдохнет, или халиф преставится.
        - Ты Екатерину под халифом подразумеваешь? Ей недолго осталось, но боюсь нам при Павле хуже будет. Так что пусть уж лучше сейчас всё решиться…
        - А ведь этот твой капитан, он не знает тут ничего! - осенило Тропинина. - Ему что Виктория, что Уналашка. Что если привезти его в какую-нибудь глухую факторию? В Павловскую гавань или ещё куда. И пусть там бумаги перебирает, командует полутора землекопами.
        Виктория оставалась сокрытой от глаз европейцев, хотя по Камчатке и Восточной Сибири ходили разнообразные слухи, больше похожие на сказки. В «город со львами и каменными домами» никто не верил, но в то, что где-то там на американском берегу живут русские, растят зерно и собирают диковинные фрукты не верить было нельзя. Зерно, мука, фрукты, превосходная доска, стекло, гвозди поставлялись в имперские порты регулярно. Иногда местным промышленникам продавались целые корабли, а народ, что приходил по эстафете из России грузился на другие корабли и уплывал в неизвестность.
        Ближайшее к нам поселение конкурентов располагалось в Чугацкой губе, совсем недалеко от Кадьяка, но до Виктории ни один чужой корабль пока не добрался. Правда от нас еще в самом начале колонизации ушло несколько промысловых ватаг, однако, зверобои плохо представляли географию. Несколько недель пути от Кадьяка - вот и всё что они могли бы рассказать. Месторасположение главной твердыни, как и самое её существование, мы опускали даже в тех документах, направляемых в Охотск, Иркутск, Петербург, в которых хвастались успехами.
        Виктория спряталась между створками материка, как жемчужина в раковине, росла понемногу и дожидалась момента, чтобы явить себя миру во всём великолепии. На картах побережья, которые копировали для наших шкиперов, Виктория не значилась. На её месте был обозначен фьорд и хотя любой из наших людей знал, что здесь находится город, попади такая карта к кому-нибудь постороннему, он не прочтет по ней ничего лишнего. Свои же предпочитали молчать. Чему способствовали наши с Тропининым разговоры, строгий надзор Окунева, да и осознание возможных проблем, укорачивало языки болтливых. Даже Яшка Дальнобойщик, ни в грош не ставящий меня или Окунева, тайну соблюдал строго.
        Перед английскими моряками, что помогли перегнать фрегат, пришлось разыграть настоящий спектакль. Никто из них увидели города. Кроме тех, конечно, кто решил остаться. Остальные получили расчет мехами и монетой в заливе короля Георга, а сверх того в качестве премии я передал им одну из наших шхун, на которой британцы и убрались восвояси. За наше поселение они приняли недостроенную салотопную фабрику Тропинина и индейскую деревню.
        Но всему приходит конец. В нашем случае конец персонализировался в имперском капитане.
        - Идея красивая, - согласился я. - Вот только когда он раскусит обман, нам придётся ещё хуже.
        - Хотя бы время выиграем. Тут бы кое-чего подправить.
        - Время у нас есть. Капитан скорее всего ещё из Питера не выехал. А всей своей агентуре я отправил инструкции, чтобы всячески задерживали его продвижение.
        - Как?
        - Обыкновенно. Водочкой.
        - Много ли водочкой русского офицера задержишь?
        - Не скажи. Иногда и лишнего дня хватит, чтобы на дорогу опоздать. Там лёд пойдёт, там река встанет, там, наоборот половодье, распутица. Где-то зимник ещё не проложат, где-то перевалы снегом закроет. Опытный купчина, готовясь Сибирь пересечь, по дням путь расписывает, а столичный офицерик вряд ли сообразит слёту. А уж когда он Урал и Сибирь преодолеет, когда через хребты дальневосточные перевалит, новое дело будет - океан. Экспедиция казённая вон за два года трудов только от Камчатки смогла отвалить. А им никто препятствий не чинил. Так что думаю, время у нас есть.
        Лёшка раскурил трубку.
        - Допустим, согласился он. - И какая у тебя стратегия? Ну, когда капитан доберется до нас.
        О, я много размышлял на сей счёт, догадываясь, что империя рано или поздно нагрянет на фронтир.
        - Стратегия, основанная на научной теории, - я поднял вверх указательный палец.
        - То есть?
        - Учёные считают, будто при столкновении более развитая цивилизация всегда поглощает менее развитую, независимо от того, кто из них совершает захват другой. Как показательный пример обычно приводят империю Юань, основанную Хубилай-ханом. Монголы захватили Китай, поставили своих правителей и даже использовали ресурсы Китая для вторжения в Японию. Но чем всё закончилось? Китай переварил их.
        - Просто учёные объявляют победившую сторону более развитой, только и всего, - Тропинин фыркнул, выпустив облачко дыма. - Варвары взяли более развитый Рим, но тот так и не восстановился на прежнем месте. Возникали города-государства, королевства, Римская курия, фашистская диктатура, республика - всё что угодно, но не былая империя.
        - Всякое, конечно, бывает, - согласился я. - Однако даже осколки империи были более продвинутыми чем варварские племена. И думаю, эту теорию можно распространить не только на народы, но и на отдельных людей. Единственный способ переиграть приезжих - ошарашить их. Очаровать так, чтобы в Россию им возвращаться не захотелось. Разве что по делам, но уже будучи накрепко привязанными к нашему проекту.
        - Считаешь, этот твой капитан простой деревенский парень, и мы запудрим ему мозги музыкальной шкатулкой?
        - Каким бы он ни был, мы ослепим его роскошью цивилизации! - предложил я. - Затмим Петербург. Затмим европейские столицы. Говорят он долго пробыл в Ливорно. Хотя Ливорно с его крепостями нам не затмить, но сделаем Викторию по-своему прекрасней. Особенно если клиент годик помаринуется где-нибудь на Уналашке. Заставим его полюбить нашу Америку! И дело в шляпе.
        - Или заставим полюбить богатство, которое он постарается прибрать к рукам, верноподданнически поднести императрице, - скептически заметил Лёшка.
        - Не исключено. Тогда посмотрим, как империя попробует проглотить этот кусок, - не без злорадства заметил я. - Я так думаю, что поздно в Питере спохватились. Теперь нас голыми руками не возьмёшь. Лет десять-пятнадцать тому назад она могла прихлопнуть компанию одним махом, как жирную ленивую муху, а вместе с компанией захватить и колонии. А теперь им придётся гоняться за стаей мелких мошек. У нас уже есть сотни, а вскоре будут тысячи свободных людей с независимым источником дохода. Каждому из них будет, что терять, кроме своих цепей.
        Лёшка осторожно выбил трубку, чтобы не подпалить угольками чужую посудину.
        - Я бы не стал слишком уповать на патриотизм твоих буржуа, - пожал он плечами. - Скорее всего, они воспримут новую власть как неизбежное зло. Поворчат, не без этого, но драться не станут.
        Отчасти Тропинин был прав. Одна из проблем заключалась в том, что в России любой чиновник считался большим начальником, независимо от полномочий или департамента, который его прислал. И чем дальше от столицы, тем большим оказывался его вес. Люди, успешно сражающиеся со зверем, природой, дикарями, часто пасовали при появлении самого незначительного начальника. Прятались, заискивали, льстили, интриговали, намеревались всучить взятку там, где в ней не было необходимости. Отказаться от этого для многих было сложнее, чем разучиться ездить на велосипеде. Нам оставалось уповать на тех, кто прожил в Виктории достаточно долго, чтобы пропитаться духом достоинства и свободы, а особенно на тех, что уже родились здесь.
        - Посмотрим, - сказал я. - Посмотрим. Но твоя идея с фальшивой факторией неплоха. Надо бы её покрутить. Всегда лучше иметь несколько планов, чем ни одного.
        Глава двадцатая. Снова в поход
        ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. СНОВА В ПОХОД
        Маленький бриг ушёл в Макао, имея на борту команду, добытые меха и нашего консула - двадцатилетнего Тимофея Федоровича Ясютина, сына славного морехода и директора Морского училища. Про отца говорили, что он готов содрать три шкуры с курсантов, вбивая в них тригонометрию и астрономию, а с собственного сына всегда сдирал на одну шкуру больше. Но и результат получился отменным. Тимофей знал несколько языков, овладел математическими дисциплинами, картографией, неплохо разбирался в торговом деле, финансах. И хотя училище числилось морским, а значит выпускало подшкиперов или старпомов, говоря нашим языком, тратить такой бриллиант на управление шхуной показалось нам расточительным. Так что нагрузив парня мешком с пушниной и не меньшим мешком инструкций, мы отправили его с мистером Ханной налаживать контакты с китайцами, португальцами и вращаться в независимых торговых кругах Дальнего Востока.
        Ну, а нам прежде чем готовиться к встрече с представителем Империи, предстояло решить ещё одну, не терпящую отлагательства проблему, связанную с далекой родиной.
        Военный совет проходил в операционном зале северного крыла конторы. Девушек здесь уже не было, до тайных дел их пока что не допускали, поэтому хозяином выступил сам Комков, а мы с Тропининым назначили себя сопредседателями собрания. Присутствовали ответственный за контакты с туземцами Анчо, адмирал Окунев, командор Чихотка, капитаны военных кораблей, включая Спиджика и Чижова. Гвардию представляли Монтеро и Ватагин, мушкетеров Эскимальта - Шелопухин (он возглавлял группу, которая плавала на разведку). Из союзных индейцев доступ сюда имел лишь Калликум - наиболее европеизированный из местных вождей.
        Для наглядности к общей карте Тихого океана добавили (выдвинув по направляющим рейкам) подробную карту Кадьяка и окрестностей. Все кроме Шелопухина расселись за овальном столом, на котором стояли кувшины с морсом, чашки, большой чайник с кофе. Ни алкоголя, ни еды. Курить здесь тоже было не принято - вентиляция оставляла желать лучшего. И без табачного дыма хватало духоты от плотно задернутых штор и горящих свечей.
        - Итак, - начал Лёшка, покашляв. - Мы доподлинно установили, где базируются шелеховские, где они удерживают туземцев.
        Он кивнул Шелопухину и тот ткнул указкой в залив на юге острова.
        - Бухта Трёх Святителей, как они прозвали её, - пояснил командир мушкетеров. - Наши коняги заходят туда редко, только если ненастье переждать. Берег не ахти.
        - Сколько всего пленников? - уточнил я.
        - Точно неведомо, - доложил Шелопухин. - Говорят несколько сотен, может вся тысяча. Пока всех аманатов согнали в главное поселение компании. Но некоторых из них, по слухам, уже приспособили к промыслам.
        - А каковы силы этого вашего Шелехова? - поинтересовался Шарль.
        - Сами опять же не видали, - развел руками Шелопухин. - Расспрашивали наших, кто там промышляет, союзных коняг. Так что сведения неточны.
        - Ну, уж какие есть.
        - Всего русских и тех, кто с ними пришёл, человек сто пятьдесят будет. Но в бухте постоянно сидит от силы треть. Остальные плавают на ближайшие острова, на Афон, на материк. Промышляют зверя.
        Афоном наши по-прежнему называли Афогнак, хотя на карте значилось местное название.
        - И что тысяча не может такую малость опрокинуть? - удивился Калликум.
        - У них пушки, - пояснил Шелопухин. - Три корабля, лодки.
        - Ясно.
        - Что за типы кораблей? - спросил Спиджик на ломанном русском.
        - Корабли невелики. Галиоты. Полторы-две мачты. Каждый вмещает по пятьдесят рыл с припасами. Пушки большей частью фальконеты, но кто знает, могут быть и тяжелые. А також ружья, сабли, пики, всё как полагается.
        - Против ветра галиоты идут плохо, - добавил Окунев, обращаясь к Спиджику. - Этим можно воспользоваться. И ещё. Если даже у них есть большие пушки, то с палубы они стрелять непривычны.
        Спиджик кивнул, принимая слова адмирала к сведению.
        - Как будем действовать? - вопросил Тропинин, обращаясь ко всем.
        - Войдём в гавань с приливом. Ударим по поселению из всех стволов, - сразу же предложил Спиджик.
        Чихотка и капитаны разом кивнули. Окунев пожал плечами.
        - Там женщины и дети, - напомнил он.
        - Ударим по сараям, - внёс поправку в план Спиджик.
        - Там могут быть пленники, - возразил Окунев.
        - Хорошо, - вздохнул Спиджик. - Ударим над городком, по скалам. Напугаем малость, вышлем парламентера, предложим сдаться, выдать всех пленников.
        - А если не согласятся?
        - Высадим десант, - подал голос Шарль.
        Оба иностранца неплохо прижились на нашей почве, однако, ещё не проявили себя в деле. Если не считать караульную службу и недавнюю охоту за бригом. Но одно дело маленький торговый бриг и совсем другое - полторы сотни вооруженных зверобоев.
        - И что потом? - спросил Комков.
        - Аманатов отпустим. Шелеховских трогать не будем, пусть промышляют дальше, - предложил я.
        - Что, и не накажем никак? - удивился Шелопухин.
        - Нет у нас власти их наказывать, а конягам выдать, считай обрести на мучения. А там и женщины с детьми, как уже отмечалось.
        - Выдавать нельзя, - кивнул Анчо.
        Мы вообще-то не были уверены, что парни Шелехова начали убивать первыми. Они могли спровоцировать коренных обитателей хищническим промыслом, а уже в ответ на нападение устроить резню. Собственный опыт стычек с алеутами был тому подтверждением.
        - Сюда перевезти? - предложил Чихотка.
        - Зачем? - возразил я. - Чтобы они тут зарубу учинили?
        - Ладно, - согласился Лёшка. - У кого какие идеи?
        Мнения разделились. По крайней мере самого Шелехова многие хотели привезти в Викторию на расправу (то есть на суд). Но мне эта идея не нравилась. Мы готовились к визиту начальника и снабжать его возможным союзником не хотелось бы. У нас и так выходило слишком много неизвестных. А Шелехов так просто не сдастся, будет писать в Иркутск, Петербург…
        - Оставим на Кадьяке, - настаивал я. - Позже, как остынет немного, попробуем договориться.
        - Ну да, как же, - пробурчал Чихотка. - С ним договоришься.
        Он был невысокого мнения о пришлых купцах.
        Шарль подлил себе кофе и поморщился сделав первый глоток. Кофе успел остыть.
        - А что с конягами освобожденными делать? - спросил Комков. - Там оставлять нельзя, они тогда сами всех русских вырежут.
        - Жила их опустошены, припасы забраны, - сказал Шелопухин. - Зимой не протянут долго.
        - Переправим в нашу факторию, - предложил Спиджик.
        Он подошел к карте и, забрав указку у Шелопухина, показал, как будет огибать остров.
        - Тысячу людей? - усомнился кто-то.
        - Тут всего семьдесят миль, ну сто, - сказал Чихотка. - Если всем флотом выйдем, да баркасы прихватим, то запросто перевезем.
        Мне вдруг тоже захотелось принять участие в деле. А заодно и проследить чтобы миссия по освобождению не переросла в карательную экспедицию. Люди Шелехова нам и самим могли пригодиться, когда все утихнет. Но тратить несколько недель на переход по океану я себе позволить не мог. К счастью у меня имелась яхта, чтобы прикрыть появление где угодно.
        - Зайдите сперва в Павловскую гавань, в нашу факторию, - предложил я. - Пусть подготовят дома к приему. Тысяча дикарей не шутка. С местными семьями свяжитесь. Толмача прихватите. Я постараюсь догнать вас. Но долго ждать не нужно. Три дня. Не появлюсь, выступайте без меня.
        - Решено, - Тропинин хлопнул ладонью по столу.
        - Сам-то пойдёшь? - спросил я Окунева.
        - Нет, - ко всеобщему удивлению отказался тот. - Чихотка за главного пойдёт.
        На том и порешили. Самое любопытное, что никто не задался вопросом, а нужно ли вообще лезть не в своё дело, чтобы освободить туземцев. Причин было несколько. С одной стороны, всем хотелось показать, кто тут главный, кто застолбил землю первым, с другой стороны, наша с Тропининым этика уже укоренилась среди соратников. Рабство не привечал никто. А несколько сотен освобожденных людей могли стать добрыми союзниками.
        После совещания Лёшка пригласил меня в свою вотчину, чтобы продемонстрировать очередную техническую идею. Мы переправились через фьорд на лодке Аткинсонов, но вместо того, чтобы взять извозчика, который уже караулил состоятельных клиентов на правом берегу, решили прокатиться на конке. Она как раз дожидалась отправления.
        Лёшка, наконец, достроил рельсовый путь. Конечно всё это выглядело пока весьма примитивно. Единственная лошадка тянула вагончик на двадцать сидячих и примерно столько же стоячих мест. Ни рессор, ни освещения, ни нормальных дверей и окон. На конечных остановках лошадку перепрягали с одного конца вагона на другой, или заменяли на свежую, потому что разъездов и поворотных кругов на однопутной линии пока ещё не установили.
        - От старой идеи с железными полосами пришлось отказаться, - сказал Тропинин. - Положили более дешевые и короткие чугунные рельсы. Но это увеличило частоту стыков и ограничило скорость движения.
        И всё же конка стала первым общественным транспортом Виктории, потому что извозчики и лодочники скорее выполняли работу такси. Правда Пег и Ног Аткинсоны уже создали целую сеть лодочных станций, и с моей подачи подумывали запустить единый маршрут через весь фьорд - нечто типа водной маршрутки, того самого голландского трексхёйта, но движимого не лошадью (конную тропу вокруг фьорда устроить было бы невозможно), а силой пара. Братья всё ещё дожидались обещанных Лёшкой паровой машины с гребным колесом, поэтому конка опередила речной трамвай.
        - Пока она работает бесплатно и только в определенные часы, когда на фабриках смена, - заметил Лёшка. - Мы по чистой случайности застали вагон здесь.
        Вагон и правда был уже полон. Работники, что проживали в жилом районе Правого берега, заняли все скамейки и места в проходе, оставив нам пятачок на задней открытой площадке. Конечно, многие, завидев больших начальников, предложили уступить место. Но меня место под открытым воздухом вполне устроило. Кучер (или вагоновожатый) взялся за вожжи и мы отправились вместе с рабочей сменой к верфям Эскимальта.
        Верфями они назывались лишь по традиции. Линия по производству шхун занимала лишь малую часть пространства. Тропинин вырастил здесь настоящий промышленный городок. Металлургия, деревообработка, производство механизмов и машин. Он брался за всё и сразу. Что в конце концов привело его к энергетическому кризису.
        Возможности водяного колеса очень быстро исчерпали себя. Мы не могли сооружать пруды вроде тех, что заливали огромные пространства в России. У нас не имелось столько места, не имелось и достаточного стока воды. Поэтому паровые машины быстро стали насущной необходимостью для всех авантюр Тропинина. Хорошо, что особых проблем с ними не возникло. Основные принципы конструкции Лёшка знал, быстро объяснил их соратникам, и те даже не имея теоретической подготовки, успешно подбирали параметры методом проб и ошибок.
        Возможно машины получались тяжелее, чем могли бы, с запасом прочности, лишними деталями, но они работали.
        Куда хуже дело обстояло с металлопрокатом. Сталь являлась материалом капризным, отливать из неё получалось лишь всякую ерунду - не слишком точные, не слишком крупные и не слишком прочные вещи. Для товарного производства жести, гвоздей, цепей, стальных тросов, рельсов, мостовых ферм и многих других полезных изделий Тропинину требовалось освоить прокат. Холодный и горячий, листовой и фасонный. Но если паровой молот он создал всего лишь со второй попытки (и даже первая модель вполне успешно работала, когда требовалось отковать какую-нибудь мелочь - багор, например), то с прокатом все оказалось сложнее. Отлитые из чугуна вальцы не вращались как нужно, заготовки норовили завернуться вокруг них, застрять в ручьях, приводы разрушались от перегрузок. В конце концов, Лёшка плюнул и свалив доводку на помощников, занялся другими проектами.
        Одним из них стала химическая промышленность. Привычная нам номенклатура химических веществ только зарождалась. Кислоты назывались водками, в научном обороте химиками употреблялись несуществующие элементы. Порой трудно было найти нужный нам реактив, не зная названия. А то что всё-таки находилось производилось в восемнадцатом веке в мизерных количествах и стоило дорого.
        Лаборатория технологического института производила в небольших свинцовых кубах кислоты из селитры и серы, в экспериментальных пиролизных ретортах получали из дерева метанол и смолы, из бересты гнали дёготь. Теперь же Лёшка переходил к промышленным масштабам. От конечной остановки мы прошли к огороженному пустырю и Тропинин повёл меня через новое хозяйство.
        - Это только первая фаза переработки, - заявил он. - Химическая промышленность во многом основана на полупродуктах, То что является отходом в одном процессе, используется как сырьё в другом. Сперва мы научимся делить продукт перегонки на фракции, а потом начнем обрабатывать кислотами, другими реактивами, и вновь смешивать…
        Мы шли мимо чугунных колонн, недостроенных кирпичных фундаментов, штабелей материалов. Часть будущих цехов обносили валами, в которых устраивали нечто вроде ворот. Но ворота эти выходили не на аллею, по которой мы шли, а в сторону леса.
        - Если рванет, то взрывная волна уйдет вверх и в проем, тогда другие цеха не пострадают, - пояснил Лёшка.
        - Звучит зловеще.
        - Мы научились фабриковать кислоты. А кислоты - ключ к прогрессу! Мы получим бездымный порох, взрывчатку, сможем производить красители, протравы, гальванические элементы, наконец. Заложим целую отрасль!
        - Знаешь сколько народу потеряло головы, пока эта отрасль достигла успеха? А у нас на всей планете только твоя голова вмещает рецептуру получения пироксилина. Потеряешь её и остальным придется ждать ещё лет сто.
        - Во-первых, моя рецептура всё равно не точна, надо подобрать пропорции, а во-вторых, я изложил на бумаге основные принципы и веду прописи. Ты сможешь начать с того места, где остановлюсь я.
        - Нет уж, спасибо, - я передернул плечами.
        - Не парься, - засмеялся Лёшка. - Я пока работаю на уровне гранов с аптекарскими весами. А для опытов использую помощников. Но я пригласил тебя не за этим.
        Мы остановились перед очередной времянкой больше похожей на сарай и Лёшка сделал рукой приглашающий жест.
        Посреди сарая стояла привычная уже реторта для пиролиза. Но на этот раз она была заправлена не деревом, а каменным углем. Его пока добывали немного. У нас ушёл целый год, чтобы получить от тамошних индейцев снунейму разрешение на разработку в районе их священной горы Ваке Сиа (надо сказать, всякая примечательная гора была у индейцев священной). По сложившейся традиции участок поднесли мне в качестве дара на потлаче, а я переуступил его корнуэлльцам, получив взамен десять процентов в их предприятии.
        Со временем мы собирались пустить новую линию дилижанса до этого места. Остров имел два восточных берега, разделенных глубоким фьордом, один из них давно покрыла цепочка хуторов и небольших поселений, а второй пока только осваивался. Там и дороги-то толком не имелось. Однако, возить уголь всё равно было дешевле баржами, и первая из них (по сути переделанный баркас) прибыла с севера пару недель назад.
        Обычно Тропинин размещал экспериментальные печи под открытым небом, на этот раз по какой-то причине поставил внутри помещения. К реторте присоединялась батарея из ряда чугунных емкостей, в которых газ постепенно охлаждался, после чего медная трубка отводила его в закрытый сосуд с водой и только потом, через другую трубку остатки выходили наружу под устроенную особо вытяжку, где сгорал бледно голубым факелом.
        На отводной трубке Лёшка пристроил резную обечайку из меди. Её назначение недолго оставалось для меня неясным.
        - Смотри.
        Лёшка взял бутыль с отрезанным донышком, а быть может это была специально созданная конструкция, и установил её на обечайке. Огонь, попав в стеклянный плен, сразу же сменил цвет на оранжевый. Вернее таковым стала часть пламени.
        - Это конечно не газовый уголь, но что есть, то есть, - пояснил Тропинин. - Многое зависит от тяги и объема воздуха. Я экспериментировал с соотношением, ну то есть дырочки сверлил в обечайке, менял высоту лампового стекла, форму горелки, пока не добился самого яркого света. Посмотри на таблицу…
        Он показал на дальнюю стену сарая, где висел белый лист, исчерченный горизонтальными линиями.
        - Что это?
        - Говорю же таблица. По ней я проверяю яркость. Насколько тонкие штрихи сможет разобрать глаз? Ради этого, собственно, в помещении аппарат установил. Закрываешь окна ставнями и тестируешь, хоть днем, хоть ночью.
        - Здорово придумал, - одобрил я.
        - Вообще-то мне нужны продукты коксования, ну там аммиачная вода, смолы, а газ только мешает, - продолжил Лёшка. - Придется его сжигать. Во всяком случае пока не придумаю способ хранения. И тут я подумал, зачем же зря коптить атмосферу? А что если построить маяк? Корабли не рискуют заходить в гавани ночью, дожидаются на рейде. Теряют время. А тут - пожалуйста. Сразу двух зайцев убьем. Мореходам вершки, так сказать, в виде факела, а мне корешки. - Тропинин расхохотался от собственной шутки. - А потом можно и в других опасных местах маяки поставить.
        - Хорошая идея, - одобрил я. - Очень хорошая. Только знаешь, не лучше ли для начала осветить город?
        Лёшка поморщился.
        - Думал об этом. Получается на порядок сложнее. Газ - дело опасное. Нужны трубопроводы, вентили, столбы, газгольдер, всё такое… в маяке-то его напрямую выпускать можно.
        - Когда ты пасовал перед трудностями? Зато мы всем покажем, на что способны. Давай! Хотя бы набережные для начала и патио «Императрицы». А я вложусь средствами.
        Конечно, вложусь. Без электричества всё великолепие Виктории меркло вместе с солнцем. Свет факелов, свечей и масляных фонарей только усиливал мрачность. Точно показывая, что до цивилизации нам пока далеко. Не доросли. Рылом не вышли. Газ отчасти решил бы проблему. Если корабли смогут заходить среди ночи, а деловая жизнь продолжится до рассвета, это оживит экономику, а заодно придаст городу неповторимый шарм. Газового освещения пока нет ни у кого в мире.

* * *
        Лёшка от участия в походе отказался, но помог мне подготовить яхту. Это некоторым образом напоминало сборы его сынишки для зимней прогулки.
        - Там будет холодно. По ночам палуба может обледенеть. Или мокрый снег облепит снасти, - бубнил Лёшка, помогая натягивать дополнительные леера. - Даже не думай работать на палубе, пока не уберешь весь лед.
        Хотя от свирепых штормов Берингова моря Павловскую гавань прикрывали горы Аляски и самого Кадьяка, ближе к зиме шторма распространялись южнее, а снег был обычным делом уже в октябре.
        В общем-то я не собирался идти до Кадьяка обычным ходом, а за пару часов, что потребуются на вход в Павловскую гавань, яхта вряд ли успеет обледенеть. К тому же лебедки позволяли управлять парусами и рулем высунувшись по пояс из каюты. В гавани я собирался оставить яхту под присмотром нашей фактории и перебраться на «Палладу», чтобы во время операции находиться на ней.
        Тем не менее на борту «Американской мечты» имелся топорик для скалывания льда, лопата, спиртовка с запасом спирта, теплый спальник и прочее снаряжение.
        Закончив с утеплением каюты, мы выбрались на палубу чтобы перекурить. Вернее курил Тропинин, а я просто рассматривал нарядные набережные и улицы, на которых становилось всё больше витрин.
        - Лепота, - в который раз с удовлетворением заметил я.
        Тропинин до сих пор скептически относился и к попыткам насадить буржуазию, и к буржуазии как таковой. Он верил в экономических монстров, в индустриальных гигантов, которые можно поднять только за счёт поддержки государства или за отсутствием такого в нашем конкретном случае - за счёт моих средств. А уж гиганты-то, по его мнению, вытащат всё что угодно.
        - Сам по себе буржуазный класс мало что даст, - сказал Лёшка, раскуривая трубку. - Мы поддерживаем высокий уровень жизни в колониях только потому что он базируется на хищническом разграблении природных ресурсов и высоком спросе на шкуры калана. Когда цены выровняются или станет меньше ресурсов, мы провалимся точно так же как голландцы со своей болезнью. Заменить это могут технологии, но их еще нужно выпестовать.
        Тропинин не знал всего, в частности моих возможностей, которые значительно увеличивали маржу. Но в принципе был прав.
        - Меховая лихорадка поддержит некоторое время экономику, - сказал я. - Калан, котик, бобр. Затем возникнет лихорадка китобойная. Если правильно разыграть карты, можно будет прокатиться на этом гребне волны какое-то время. Китобоям понадобятся базы для снабжения, отдыха, ремонта кораблей, скупки сырья. Тут и острова в Полинезии кстати будут. Ну а следующим станет золото. Приток новых тысяч людей, которым понадобятся лопаты, продовольствие и, что немаловажно - политическая система, обеспечивающая их права и безопасность.
        - Стало быть к тому времени, когда иссякнет россыпное золото мы должны стоять на ногах, - выпустив дым, подвел итог Лёшка. - С технологиями, развитым обществом и вооруженные до зубов?
        - Именно.
        - Я смотрю ты продумал все на много лет вперед.
        - В этом и заключается стратегия.
        - Проблема в том, что у нас с тобой нет на это времени. Столько не живут.
        Мне еще раз пришлось смолчать. Я-то мог протянуть достаточно долго, чтобы увидеть результат.
        - Вот для этого и нужна буржуазия, - ответил я. - Она будет воспроизводить идеи. Хотя бы из шкурных интересов.
        Трубка погасла. Лёшка раскурил её вновь. Он потреблял наш калифорнийский табак, но его пока не научились толком обрабатывать. просто сушили листья на солнце и затем нарезали.
        - А не лучше ли самим изъять всё то золото о расположении которого мы знаем? - предложил Тропинин.
        - Не лучше, - поморщился я. - Старательство - это лотерея. Заниматься добычей самим все равно что скупить все лотерейные билеты и ожидать прибыли. Нет. Мы должны продавать билеты а не покупать их. За счет этого мы привлечём людей, разовьем экономику.
        Не просто людей, хотелось бы мне добавить, а людей с духом фронтира. Диких и необузданных. Только такие и смогут поднять малонаселенный регион. Но я промолчал. Лёшка любил порядок, а к авантюристам всякого рода относился осторожно, хотя по сути сам был таковым.
        - Ладно. Меня любой расклад устраивает, - он ухмыльнулся. - Все три «лихорадочных» этапа потребуют огромного числа шхун, паровых машин и прочего. А индустрия удержит страну на плаву даже если ты налажаешь с буржуазией.
        Глава двадцать первая. Кадьякский десант
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. КАДЬЯКСКИЙ ДЕСАНТ
        Процветание и безопасность нашей фактории на Кадьяке базировались на простом основании - коняги не трогали нас потому что мы не покушались на их ресурсы. Городок служил перевалочным пунктом для колонизации, пристанищем для кораблей, а торговая фактория лишь обменивала меха на товары. Даже строительный лес мы предпочитали привозить с Острова, чем рубить здесь.
        Стычки конечно случались и у нас, причем с самого основания городка, но они носили исключительно локальный характер. Мы не занимались хищнической охотой, не устраивали карательных миссий, не брали аманатов, а если и покупали рабов у местных племен, то для временной службы и вскоре предоставляли свободу. Во всяком случае нас коняги терпели.
        Но появление огромной и агрессивной компании Шелехова серьезно нарушило баланс. Конкуренты устроили резню, а теперь принялись с энтузиазмом опустошать угодья, что подрывало местную экономику и вызывало недовольство аборигенов. Один из отрядов уже высадился на Афогнаке, другие шуровали на самом Кадьяке, расходясь по долинам, и было лишь делом времени, когда они доберутся до пределов наших союзников.
        Фактория не могла защитить территорию аборигенов, да и не ставила такой задачи. Много лет назад мы отказались от попыток прижать конкурирующие меховые артели силой, сделав ставку на относительно высокие закупочные и относительно низкие товарные цены, чем добились расположения как аборигенов, так и небольших промышленных ватаг. Теперь же на горизонте появилась компания с большими амбициями и возможностями.
        - Мы можем прогнать пришлых русских, - сказал Анчо вождям. - Или заставим их держаться подальше от ваших угодий, не нападать на жила. Но на будущее нам тоже будет нужна ваша поддержка.
        Мухоморщик не стал бы первым лицом дипломатии, если бы не умел использовать любой подходящий шанс для укрепления наших позиций. Для начала мы получили в качестве помощи небольшой отряд, проводника, переводчиков (одного Анчо не хватило бы на все отряды и корабли). Но вообще собирались плотнее интегрировать конягмиутов в свои проекты.
        Эскадра подняла паруса и направилась вдоль юго-восточного берега. Противные ветры сделали продвижение медленным. Пришлось идти короткими галсами, заставляя матросов бегать больше обычного. По крайне мере такой труд согревал лучше чугунной печи. Не занятые лавировкой офицеры собрались на шканцах и вглядывались в берег. Черные песчаные пляжи и свежий снег, лежащий чуть выше литорали, давали изумительный контраст. Столь же контрастными выглядели горы - снег не задерживался на отвесных склонах. Захотелось взять черную доску и набросать мелом пейзаж.
        - Веселенькое будет дельце, а, мистер Эмонтай? - потирал руками Спиджик.
        Руки он потирал скорее от холода, чем от предвкушения стычки.
        Плавание в холодных водах напомнило мне старые добрые времена первого перехода через Берингово море. Не думал, что ещё когда-нибудь придется ёжиться от вида каменных стен, дикого прибоя, опасных туманов. То что теперь под ногами была палуба фрегата, не прибавляло уверенности. Не слышно было и птиц.
        Нам помогало течение, которое в этих местах было довольно мощным, но все равно за один день пройти весь путь мы не успели. На ночь отошли мористее, чтобы не налететь в темноте на скалы и только с рассветом, а он начинался поздно, продолжили путь.
        Выбранный Шелеховым залив на самом деле являлся проливом, что проходил между Кадьяком и крупным островом к югу от него. Причём восточный проход оказался сложным в навигационном смысле. Повсюду торчали скалы, виднелись отмели, а перед самой гаванью канал сильно сужался.
        Чихотка решил оставить здесь «Новую Колумбию», чтобы заблокировать выход, а поскольку искать фарватер не оставалось времени, шхуна принялась патрулировать в широкой части канала, заодно проводя контурную съемку береговой линии и промеры глубин.
        Основная часть эскадры направилась в обход. Такой маневр лишал нас элемента неожиданности, если, конечно, зверобои Шелехова вообще следили за морем. Но мы стремились избежать ненужного риска. Слишком много кораблей уже потонуло или разбилось на скалах между Охотском и Викторией.
        Юго-западный проход оказался гораздо удобнее и шире, а ветер позволил нам идти в бакштаг и уверенно маневрировать. При этом корабли старались держаться посередке между двух островов, оставляя примерно по миле воды с каждого борта. Ближе к берегам виднелись опасные отмели, а ветер, отражаясь от скал, становился непредсказуемым. Моряки вглядывались в воду, регулярно бросали лот.
        «Память Онисима» устремилась вперёд, исполняя роль авангарда. За ней величественно шла «Паллада» с «Афина» в качестве консорта.
        Трехсвятительская гавань представляла собой удобную стоянку между двумя частями пролива. Небольшой поселок вытянулся вдоль берега и состоял из нескольких приземистых длинных построек, похожих на алеутские барабары, большого сарая и лабазов на высоких столбах. С одной стороны от домов начали насыпать вал под крепость, но ни стен, ни хотя бы фашин поставить ещё не успели.
        Хотя давно перевалило за полдень, людей мы не увидели. Но поселение не казалось покинутым.
        - Прячутся в домах, - предположил Чихотка. - А может померли все от скоробута.
        Столь крупного корабля в этих водах явно не ждали. Тем более целой эскадры. Ответить поселенцам оказалось нечем. Все три их судна мы застали в бухте разоруженными. Два из трёх уже вытащили на берег для ремонта или зимовки. Но даже окажись они на плаву, фрегат справился бы легко со всеми тремя. С другой стороны, это означало, что большинство пушек находилось в поселении. Мы вглядывались в насыпь, надеясь обнаружить их жерла в проемах, но ничего не увидели.
        - Сожжем для верности галиоты? - предложил Спиджик.
        - На чем же они тогда уберутся отсюда? - возразил Чихотка. - Нет. Будем действовать по плану.
        В командование я не вмешивался. Стратегию утвердили на совещании, а от тактики, при нашем подавляющем преимуществе, мало что зависело. Чихотка командовал на море, Шарль - на суше. Моей задачей было предотвратить ненужную эскалацию и принять участие в переговорах.
        Спиджик отдал приказ. Фрегат дал залп по крутому склону ближайшей сопки. несколько пушек дали осечку, и мистер Слэйтер умчался на орудийную палубу перемежая русские матюки с английскими. Ветер быстро отнес пороховую гарь к корме, так что мы со шканцев смогли увидеть, как брызнули от ядер осколки камня, земля, пучки жухлой травы. Через минуту ударили и со шхун. Только теперь из барабар всыпал народ. Людей в городке оказалось не больше сотни, но двигались они так хаотично, что выглядели внушительной толпой. Кто-то бросился к недостроенным укреплениям, кто-то сразу же вернулся в дом, некоторые побежали в сторону сопок.
        - Шлюпку на воду! - крикнул Спиджик.
        Кроме шестерки гребцов в лодку перебрались Шелопухин, несколько мушкетеров, Шарль. Передовой отряд поднял белый флаг и направился к берегу.
        План поначалу казался простым. Показав силу, мы хотели усадить Шелехова с его передовщиками за стол переговоров, чтобы предложить посредничество, а заодно навязать наши условия мира. Имея за спиной настоящий фрегат, нам казалось делом простым убедить шелеховских не перегибать палку с ассимиляцией, насильственной вербовкой, вернуть аманатов, и вообще оставить коняг в покое вместе с их охотничьей территорией. Взамен конкуренты могли бы воспользоваться нашими поставками продовольствия, мастерскими, гаванями, другими бонусами сотрудничества. В этих водах оставалось достаточно островов и диких берегов для промыслов, а выменивать шкуры у коренных жителей выходило даже выгоднее, чем отбирать.
        Я отдавал себе отчет, что открытая ссора с сильной промысловой компанией могла повредить нашему делу, потребовать привлечения куда больших сил для охраны торговли и промыслов. Я полагал, что и Шелехову ссора с нами будет невыгодна. Здесь на севере случались уже стычки между ватагами, грабежи чужих стоянок, нападения на корабли. Развязывать большую междоусобную войну никто не желал.
        Выяснилось, однако, что обитатели нового поселения не собираются идти на переговоры. Не собирались они впрочем и воевать. В нашу сторону не прозвучало ни выстрела. А вот тонкий ручеек беглецов, спешащих укрыться в глубине острова вдруг превратился в бурную реку. Люди тащили мешки, свертки парусины, пожитки. Тяжелое снаряжение и пушки тянули на волокушах. Большая часть двинулась по долине вдоль небольшого ручья, но небольшие группы, отделяясь от общей массы, карабкались на ближайшие сопки.
        Один из лабазов загорелся. Явно не от нашего залпа. Его могли поджечь только сами беглецы.
        - Уйдут, мерзавцы! - Чихотка ударил кулаком по планширю.
        - У кого-то, похоже, рыльце в пушку, - заметил я.
        - Шелопухин, давай! - крикнул Чихотка.
        - К шлюпкам! - крикнул Спиджик.
        Мушкетеры, гвардейцы, отряженные в десант моряки, бросились к талям. Тем временем шлюпка с белым флагом достигла берега, но небольшой отряд сделать ничего не мог. К тому же Шарль опасался засады, поэтому его бойцы продвигались по поселению с большой осторожностью. Основной же десант запоздал. Пока спускали баркасы, шлюпки, пока грузили в них оружие, вести переговоры оказалось не с кем - хвост толпы беглецов исчез в дальнем распадке. Лишь те из них, что прятались на сопках, следили оттуда за нашими действиями.
        Промышленники провели здесь больше года и наверняка изучили местность. Знали тайные тропки, удобные места для засад, для схронов. Поэтому десант благоразумно не стал отходить далеко от берега. Но сам городок тщательно обыскали. В большом сарае обнаружили с полсотни пленников, о чем на фрегат доложил вестовой.
        Шарль занял оборону в брошенной крепости, Анчо присматривал за освобожденными конягами, пытаясь выведать подробности происшедшего, а Шелопухин с небольшим отрядом попытался установить контакт с теми, кто ушёл в горы.
        Я так и не решился сойти на берег. Наступил вечер, а кто его знает, какую пакость могли приготовить нам люди Шелехова? Он слыл человеком решительным, и быстрое отступление могло быть военной хитростью, чтобы оторвать нас от поддержки кораблей.
        Уже стемнело, когда Шелопухин доставил на «Палладу» перебежчиков. Пятеро охотских промышленников, трое алеутов, калмык, а также молодое русское семейство из Якутска. Алеуты оказались из союзного нам племени кавалан - ин с Уналашки, которое давно уже возглавлял мой приятель по прежним делам Чикилжах. Они, собственно, и подбили остальных на бегство, ибо мобилизованы были не вполне добровольно. Остальные, добровольцами они пошли или нет, тоже разочаровались в предводителе и тиранических порядках, которые установил Шелехов. Калмык сказался беглым крепостным одного из его партнеров. Молодые охотские парни были мне незнакомы, а сбежали они потому что залезли в долги. Как и отец семейства, который, как мне сообщили, занимал в экспедиции должность лекаря.
        - Ну наконец-то! - воскликнул я. - У нас будет настоящий доктор. Если мы, конечно, поладим.
        Между тем, сам лекарь настойчиво напрашивался на разговор, обещая рассказать некоторые полезные сведения. Переговорив с алеутами (они не помнили мой первый визит на Уналашку, но были наслышаны о полумифическом Вороне), я отправился в капитанскую каюту, чтобы выслушать перебежчика вместе с другими командирами.
        - Мирон Семенович Бритюков, подлекарь, - представил Шелопухин человека.
        Оказалось тот лишь исполнял в экспедиции лекарскую должность за неимением более квалифицированных кадров. Впрочем даже подлекари в наши края забредали нечасто. По сути, если не считать Магнуса, который ушёл с Беньовским и корабельных хирургов Кука, Бритюков стал первым медицинским работником с каким-никаким формальным образованием на нашей стороне океана. А то, что знаний у него с гулькин хрен, так то дело наживное.
        Вместе с лекарем в каюту привели женщину, держащую на руках младенца.
        - Евдокия Федоровна, супруга, - представил Шелопухин.
        Семейство усадили на стулья. На столе кроме виски ничего не было, а спиртное мы предлагать не стали.
        - Мирона господин Шелехов рассчитал за то, что он не смог уберечь его людей от цинги, - доложил Шелопухин, который уже успел со всеми побеседовать.
        - Почему не смог? - спросил я лекаря.
        - По их природной лени. - пожал тот плечами. - Не хотели мерзавцы ничего делать, сидели в духоте и сырости землянок, отчего болезнь до них добралась.
        - Вам следовало давать им лимон, кислую капусту, клюкву, чернику шикшу, любую кислую ягоду. Я кажется всем здесь плешь проел на счет этого, а всё без толку.
        - Позвольте не согласиться, - возразил Бритюков. - Еды у нас было довольно всякой. А суть болезни в стеснении, духоте и безделии.
        - Модус вивенди, конечно, играет свою роль, - я не стал спорить. - Но свежевыжатый лимон, поверьте, творит чудеса. Так Шелехов рассчитал вас?
        - И оставил ни с чем, - лекарь скривился как от зубной боли. - Умеют Григорий Иванович долгами человека опутать, даром заставить работать.
        - Тут все так умеют.
        - Все да не все. Этот куда как злее. Он тут сразу заявил, что будет казнить любого, кто поперек станет. И дикарей многих умертвил почем зря.
        - Давайте поговорим об этом, - предложил я. - Но прежде устроим ваш жену с ребенком. Незачем им лишний раз слушать подробности. Наверное их нужно накормить?
        - Я займусь, - вызвался Шелопухин и увел женщину.
        Остались мы с Чихоткой и Спиджиком.
        - Хотите виски? - предложил Спиджик.
        - Виски?
        - Хлебное вино, - пояснил я.
        - Что ж, не откажусь.
        Спиджик разлил виски по серебряным стопкам. Одну подвинул гостю.
        - Мы высадились здесь в гавани в прошлом июле, - выпив залпом, начал рассказ лекарь. - Природные жители, как только узнали, сразу же бросили свои жила и отошли на соседний остров. Они называют его Ситка Лидак или как-то похоже. Там все их роды начали собираться с силами. Есть у них укромное местечко, что-то вроде крепостцы. В небольшом заливе на той стороне острова.
        Мы разом повернули головы к окнам кормовой галереи. Спиджик опустил фонарь под стол. Это мало чем помогло. Рассмотреть на фоне почти беззвёздного неба удалось лишь силуэты гор. В любом случае их высота не позволила бы увидеть отсюда океанский берег. Мы шли вдоль него, когда обходили остров, но ничего похожего на укрепление не заметили. Просто потому что не искали.
        - Там высокий утес, саженей пять, а то и больше. А на нём домы стеной к стене, - пояснил гость. - С моря не подберешься, разобьет о камни волнами. С берега только во время отлива можно пройти по узкой косе. Но пока дойдёшь, дикие с камня перебьют стрелами.
        - Просто какой-то Мон-Сен-Мишель, - заметил я.
        Название никому ничего не сказало, а наш француз Шарль находился на берегу с десантом.
        - Добрая крепость, что и говорить, но против пушек с мушкетами ей не устоять, - продолжил Бритюков. - Григорий Иванович собрали людей и сказали, мол, умышляют дикие против нас, хотят напасть. Предложили первыми ударить.
        Лекарь посмотрел на ополовиненную бутылку виски, Спиджик подлил ему, потом подумав разлил и по остальным.
        - Но как пушки на тот берег перетащить, если надо через весь остров пробираться, а кругом горы, овраги? - поставил вопрос Бритюков. - Нашёлся, однако, калга один, которого те коняги у себя насильно держали, показал фьорд, что через весь Ситка Лидак идёт и ровно почти до самой до той скалы.
        Наши на лодках подобрались, ударили из пушек и мушкетов. Многих убили. Сотню или две, бог весть. Женщины, старики, детишки. Дикие прыгали со скалы от страха или не желая попасть в полон. Тех посчитать невозможно.
        Каким-то удалось утечь, других поймали. Самых вывели к сопкам, а там кого застрелили, кого порубали, кого запытали до смерти.
        Остальных ясаком обложили или в услужение взяли. Кому как повезло.
        - Ясаком? - удивился я. - На каком основании?
        - Основании? - прищурился Бритюков. - Да разве нужно Григорию Ивановичу основание?
        - Что ж, за это можно зацепиться, - подумал я вслух. - Хотя вряд ли Шелехова за рвение сильно осудят. А то и наградить могут, если дело подаст как надо.
        Этого жука так просто не раздавишь. Настучишь, он запросто выдвинет встречную жалобу о нападении на мирное русское поселение. И пойди потом, доказывай.
        - У него знакомцев много в начальниках, - подтвердил Бритюков. - И с губернатором Якобием в друзьях. А ежели сам не сможет за себя постоять, так его товарищи по компании похлопочут. Они уж в дворянстве. И живут в Петербурге. Им проще.
        Расклад сам по себе выглядел плохо, но кое-что было до поры скрыто даже от соратников Шелехова. Их патрон собирался утвердить на американском берегу как российскую монархию, так и торгово-промысловую монополию. Ради этой цели он устроил террор работникам и аборигенам, ради этого будет интриговать, давать взятки, подминать конкурентов. Политическая система империи была таковой, что достаточно настырный человек, если он оказался ближе других к Петербургу, сможет сорвать банк. Мне же к большим властям путь был заказан.
        Так что эти парни, хотят они того или нет, пришли не за одними только мехами. Как и мы они собирались наложить лапу на всю северную часть Тихого океана. И если такое случится, нам придется выйти из тени, чтобы отстоять своё. А я не уверен, что мы уже достаточно подготовились к открытой схватке.
        - А много ли среди работных людей недовольных Шелеховым? - спросил вдруг Чихотка.
        Хороший ход! Как он мне самому не пришёл в голову? Но Чихотка начинал с низов и отлично чувствовал, где можно найти поддержку.
        - Много кто недоволен, - махнул рукой Бритюков. - Из набольших Измайлов с Олесовым, шкиперы наши, да все передовщики: Семачев, Сакутин, Патраков. А работных так каждый второй.
        - Поможете нам с ними переговорить? - предложил я. - А я вам должность дам хорошую. В лазарете. Оклад годовой положу в пятьсот рублей. Для начала. Дом на семью от общества выделим. Нам лекари нужны.
        - Это где же так? - поёрзал Бритюков на стуле. - В городе с каменными львами, про какой у нас сказки бают?
        - В нём самом. Ну так как, по рукам?
        - Я за Охотской конторой числюсь, - вздохнул лекарь.
        - Что с того? - фыркнул я. - Сам в Камчатской избе служу. Только не видели меня там ни разу. Подумайте, Мирон Семенович. Инструмент любой, библиотека лучше чем в Лефортовской госпитали.

* * *
        Шелопухину при посредничестве лекаря удалось наладить контакт с другими беглецами, что прихватив под шумок запасы алкоголя, укрылись в сопках отдельно от шелеховских. Часть из них согласилась перейти на нашу сторону. Другие хотели подождать, куда вывернет дело.
        Даже мне такое приобретение не казалось особо выгодным. Ясно что на Острове прибавится разве бродяг, а сними и хлопот. С другой стороны, заранее нельзя предвидеть, какие таланты могут раскрыть работники, когда с них спадут путы долгов, а крик начальства утихнет. Суровых морей и диких островов люди боялись, от того и буянили, а в уютном городе часто становились вполне милыми людьми.
        Мы не тронули поселение. Разорять дома и магазины, означало обречь отступивших вглубь острова беглецов на голодную зиму. Вряд ли они тут много охотой добудут, вряд ли что-то осталось в туземных жилах. Для нас это означало бы окончательно закрыть дорогу к переговорам с шелеховскими.
        - Оставьте им всё, - предложил я Чихотке.
        - И шкуры? - удивился тот.
        В одном из лабазов нашли кипу шкур, которые могли потянуть на несколько тысяч рублей по охотским ценам. Законный трофей.
        - И шкуры, - вздохнул я. - И от цинги лекарство надо бы добавить. Да они, дураки, всё равно не поймут.
        Взяв на борт перебежчиков и освобожденных коняг, эскадра отправилась к Павловской гавани. На обратном пути, Бритюков показал нам одинокую скалу, которую едва можно было отличить на фоне прибрежных гор.
        - Вот на ней всё и случилось, - произнес он.
        Белая пена прибоя конкурировала со снегом. За прошедший год здесь не осталось ни тел, ни костей, ни истлевшей одежды или вещей. Море, дожди и ветры полностью стёрли следы резни, а что не стерла стихия, растащили птицы.
        Оставив эскадру в Павловской гавани, чтобы присматривала за конкурентами и прикрывала союзных конягмиутов, сам я поспешил вернуться в Викторию.
        - Теперь у нас нет другого выхода, кроме как перехватить Колычева до его возможной встречи с Шелеховым, - сказал я Тропинину. - Тут как в том кино «или я веду ее в ЗАГС, или она ведет меня к прокурору».
        - Думаешь, он поверит ему?
        - Запросто. Тем более у Шелехова в партнерах дворяне из Питера, могут найти общих знакомых. А вообще жаль, что не довелось поговорить. Шелехов достаточно амбициозный человек и мог бы принести много пользы, направь мы его энергию в нужное русло.
        - В нужное нам, - ухмыльнулся Тропинин.
        - Верно. Но как и ты сам прежде он верит в Империю, в монополию, а времени чтобы переубедить его у нас нет.
        Да, время сейчас играло против нас. Я собирался быстро пробежаться по контрагентам в империи и отменить все указания о задержании начальника. Теперь напротив, ему следовало помочь в продвижении, а потом и перехватить, как можно раньше. Желательно встретить прямо в Охотске и доставить без остановок по адресату.
        Красивая идея Тропинина с фальшивой факторией, где бы Колычев мог начальствовать не принося никому вреда, тоже отправлялась в архив. Обман повышал ставки. Теоретически мы могли бы устроить начальника где-нибудь в небольшой фактории, например, в устье реки Стикин. Но когда правда выплывет наружу, он уж точно не займет нашу сторону в споре с Шелеховым.
        - Теперь только Колычев может стать нашим союзником, - сказал я. - И нам нужно спешить.
        Несмотря на скептицизм Тропинина, я по-прежнему стоял на своём, считая буржуазию основой городской цивилизации. Одна беда, Викторию по больше части населяли наёмные работники, служащие, люди зависимые. Причем служили они в основном в одной компании. А поскольку компания фактически выполняла роль государства, их смело можно было назвать чиновниками. Это заставило меня несколько лет назад взяться за проекты по насаждению мелкого бизнеса. Я учредил кучу лавок, мастерских, предприятий. Свою лепту внесли привезенный на фрегате британцы, заселившие целую улицу в ярмарочном районе (Её так и назвали Английской).
        Назначение начальника от Империи заставило ускорить реформы. Новая буржуазия меняла город недостаточно быстро, а превратить сотни свободных людей в тысячи было задачей тем более непростой.
        - Мне следует убить множество зайцев, - сформулировав задачу, я принялся загибать пальцы. - Во-первых, рассредоточить собственность, чтобы её стало труднее отнять, если вдруг европейцы заявятся сюда со своими законами и традициями. Неважно какие. Русские, испанцы или британцы. Во-вторых, мотивировать людей, чтобы они переживали за собственное дело, а в конечном итоге за город и всю страну. В третьих, увеличить на порядок экономически независимый класс, который бы сам работал на экономику, а не тянул средства из бюджета компании. В-четвертых, избавиться от расходов на бюрократию.
        Пятая цель осталась не озвученной. Она заключалась в освобождении меня от поставок в колонию всего необходимого - от вещей прозаических до предметов искусства и роскоши.
        В идеале я хотел получить такую экономическую систему, чтобы всё само собой делалось, а мне бы оставалось лишь подправлять время от времени стратегическую линию, да приторговывать дорогими мехами, пуская прибыль на развитие проекта.
        - И как ты собираешься эти задачи решать? - Тропинин ещё привычно раскурил трубку, а я задумался.
        Огромная часть колонистов числилась за компанией, занимаясь тем ремеслом, к которому лежала душа, или там, куда их направляли приказчики. Меньшинство работало на хозрасчёте, сдавая шкуры, строя дома, работая на карьере, кирпичном заводе, лесопилке. Несколько в стороне существовали верфи Тропинина, его технологические центры, впрочем, и они финансировались компанией, а значит мной, почти полностью. Только несколько заведений Бичевина, отдельные моряки, вроде Яшки, да крестьяне существовали относительно автономно. Ну ещё дети и домохозяйки.
        Главная проблема заключалась, конечно, не в расходах. Их я пока тянул, и по приблизительным прикидкам смог бы вытянуть втрое больше. Главная проблема заключалась в управлении. Компания превращалась в неповоротливое чудовище. С расширением дела и территории, росла бюрократия. Эффективность же, напротив, падала. Как только я исчезал с горизонта, работы замедлялись, снижалось качество.
        Для надзора за делами требовалось всё больше приказчиков, которыми за неимением специалистов становились случайные люди - в основном ветераны из зверобоев. Я уже подумывал основать какую-нибудь школу менеджеров, но вовремя притормозил. Плодить бюрократию и дальше означало окончательно загубить дело.
        - Приватизация, - произнёс я страшное слово.
        - Я так и знал, что этим закончится, - ухмыльнулся Тропинин, выпустив облачко дыма. - Все твои разговоры о свободе и демократии вылились в старый добрый разбой.
        - Да я и так всё имею! - возмутился я. - В этом-то и проблема. Нет, я хочу раздать собственность людям, а не отобрать у них последнее.
        Как всякого «рожденного в СССР» меня в юности удивляла экономическая политика капиталистических стран, когда их правительства приватизировали прибыльные предприятия и национализировали убыточные. Казалось бы, если есть доходное дело, то пусть себе работает, а денежка в бюджет капает. Только теперь, когда пришлось самому стать некоторым подобием правительства и вертеть сотней отделений и подразделений компании, я понял, что пропади он пропадом этот доход, если на него требуется столько нервов и времени. Но и доход сокращался, вот в чем дело. Потому что управление всё одно приходилось отдавать на откуп приказчикам. Хорошо, если они верные друзья вроде Комкова или энтузиасты вроде Лёшки. Но таких можно было по пальцам одной руки пересчитать. В основном же приказчики не горели душой за хозяйское дело. Были или ленивы, или вороваты. Вроде Жилкина, что заправлял факторией на островах. А учитывая огромные расстояния, частую порчу товара, возможностей урвать кусок они находили немало.
        Приставлять к каждому контролёра? А кто будет контролировать контролёров? Нет, заставить работать такую систему, можно только при помощи регулярной чистки в духе товарища Ежова. Но и чистка не является панацеей, как подсказывает история.
        - Административная система это как тромбоз, - сказал я. - Бюрократы очень быстро закупоривают ток крови. Они по природе своей паразиты. Им не прикажешь мзды не брать, за державу обидеться. Они просто не поймут, для чего ещё существует тёплое место?
        - До сих пор тебя это мало волновало, - заметил Лёшка. - Напротив, ты всех загонял в компанию.
        - На первом этапе колонизации авторитарная система имела некоторые преимущества, - признал я. - Давала возможность посылать людей туда, куда нужно, не считаясь с их желаниями. Однако теперь негативные последствия начали перевешивать. Люди не надрываются, работая на чужую мошну. С энергией берутся за дело единицы, а подавляющее большинство старается не перетруждать руки и мозг, используя для отлынивания вековой опыт зависимого русского человека.
        - Отпустишь их на свободу, они и вовсе перестанут работать.
        Лёшка был прав, но как всегда лишь отчасти.
        Несколько лет назад я рассчитал около двух сотен зверобоев. Всё равно основной упор теперь делался на скупке шкур у индейцев. Некоторые из промышленных отправились к конкурентам, другие устроились работать на верфях или заводиках. А около сотни остались совсем без работы. Я надеялся, что парни не захотят возвращаться в студёный Охотск или на бесплодную Камчатку, что они волей-неволей займутся каким-нибудь бизнесом или хотя бы сельским хозяйством. С первым предположением я угадал, а со вторым ошибся.
        В результате возникла прослойка бездельников, что предпочла слоняться по острову, собирая грибы или ягоды, ловя в силки мелких зверушек, рыбу и лишь изредка подрабатывая добычей всё тех же шкур. Их сдавали в фактории, в компанейские магазины, в обмен на мелкий товар или табак. Вместо дальневосточных промышленников я получил классических американских трапперов.
        К ним понемногу присоединялись новые люди. Солнечный остров благоволил бродягам. И хотя меня по большому счёту устраивали любые колонисты, основной проблемы это сословие не решало и даже создавало новую. По местным индейским традициям любой мог охотиться на территории племени, если дело касалось пропитания или выживания. Но бить зверьё для обмена или торговли считалось покушением на устои, на родовые владения. Пока трапперов было мало это не приводило к конфликтам, но кто знает, то нас ждет дальше?
        - Свобода не даёт такой концентрации усилий, зато обеспечивает стабильный напор во всех направлениях, а также создает резерв из людей. Малой трещинки достаточно, чтобы просочиться интересу. А кто знает, которое из направлений окажется полезнее завтра? Но главное - это моя личная свобода. Свобода от тысяч дел.
        - Устал? - с сочувствием спросил Лёшка.
        - Устал, - согласился я. - И тем больше причин энергично браться за дело.
        Глава двадцать вторая. От заката до рассвета
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. ОТ ЗАКАТА ДО РАССВЕТА
        Мы взялись за дело.
        Тропинин, невзирая на наступающую зиму, перекапывал многострадальные набережные, уже перенесшие благоустройство, прокладку водопровода, канализации, ливневых стоков и дважды замощенные, согласно последним изобретениям сумрачного гения. Печи он расположил в недрах недостроенного Нового форта (тот фактически представлял собой насыпь для размещения орудийной батареи). Оттуда магистраль проходила вдоль набережных, снабжая фонари на полых чугунных столбах, а также светильники в атриуме «Императрицы».
        Пока Лёшкиными усилиями создавалась первая с мире газовая сеть, я занимался экономикой как таковой. Создать почти с нуля социально-экономическую систему - задачка немногим проще сотворения мира. Причём мы спешили, а значит и запустить её следовало в короткий срок, сравнимый с тем, что потребовался библейскому демиургу.
        Я исчертил бумаги не меньше, чем Тропинин, когда он планировал конвейерное производство или металлургический комплекс. Увязывал в единое целое цепочки экономических связей, рассчитывал объёмы производства, потребности в сырье и рабочей силе. Это не лавки, не мелкие мастерские, тут перепроизводство грозило банкротством целой отрасли, огромной дырой в бюджете.
        Но свободе претит жесткое планирование, поэтому всё равно оставалось множество дыр и изъянов. За экономические просчёты предстояло расплачиваться собственными шкурами котикам и каланам. Весь дисбаланс я собирался покрывать за счёт меховой торговли.
        Первым делом мы с Комковым расчленили мою огромную компанию на куски. Крупные и помельче. Отпустили в свободное плавание хозрасчётные отделения - стекольную, бумажную и кирпичные фабрики, кожевенный завод, карьеры, каменоломню, лесопилки, гостиницу, винокурню Незевая и кабаки Тыналея (их было уже четыре - по одному в каждом районе города). Строительное подразделение поделили на несколько артелей, чтобы создать конкурентную среду. Отпустили на вольные хлеба дилижанс, конюшню, несколько кузниц и столярок, что работали на Старой верфи, и даже газету с типографией. Реформа коснулась не только Виктории. Независимыми стали сахарная фабрика на Оаху, опытная звероферма на Уналашке, коптильни, засолочные рыбные фабрики. И конечно мы приватизировали почти весь промысловый и транспортный флот компании.
        Алгоритм я уже отработал на лавках. Компания вела взаимозачеты, а также сохраняла небольшую долю в бизнесе, отдавая его в рассрочку или даже даром зарекомендовавшим себя квалифицированным работникам. Памятуя, чем закончилась приватизация в родной стране, посторонних людей мы к активам не допускали. Только тех, кто зарекомендовал себя в каждой конкретной сфере. В отдельных случаях создавались паевые товарищества, иногда семейные предприятия. Люди со стороны могли рассчитывать на мою поддержку, но лишь в абсолютно новом деле.
        Для новоиспеченных хозяев поначалу почти ничего не менялось. Обычно они уже знали, где брать сырье и куда отдавать готовый продукт. Новизной являлась лишь система оплаты, но поскольку расчеты пока что шли безналичным способом через Комкова, то и здесь поначалу мало что изменилось. Во всяком случае до тех пор, пока не начнут расходиться цены. Я надеялся, что это будет происходить постепенно.
        Сложнее оказалось разобраться с многочисленными предприятиями Тропинина. Индустрия Эскимальта представляло собой неорганизованное чудовище из больших и малых заводиков, мастерских, вспомогательных служб. В большинстве из них моя компания, будучи основным инвестором, имела значительный пай. Чем я и воспользовался.
        Лёшка поначалу сопротивлялся, но после нескольких попыток мне удалось подобрать к нему ключик.
        - Ты должен сосредоточиться на заводе заводов! - заявил я.
        - Заводе заводов?
        - Да! У тебя не хватает сил и времени на всё. Везде успеть и невозможно. Ты должен сосредоточиться на производстве средств производства. Так нас учили в эпоху исторического материализма. Не нужно самому тянуть проволоку или фабриковать гвозди. Сделай линию и продай её или отдай в долг надежному человеку. Пусть тот парень сам думает о спросе, продвижении и прочем. Ты высвободишь массу времени и создашь ещё один завод, вместо того чтобы суетиться с отладкой производства и сбытом.
        Лёшка задумался потянулся за трубкой.
        - Да, это многое расставило бы на свои места.
        Надо сказать он быстро вошел во вкус и нередко использовал открытую мной для мелкого бизнеса кредитную линию, чтобы пристроить некоторые из своих технологий. Если я создавал лавки, он создавал целые отрасли.
        Между прочим Тропинин внедрил две замечательные мелочи, которые повлияли на образ жизни - мясорубку (сколько я не искал образец, так и не смог найти, видимо его ещё не изобрели) и экструдер для производства макарон. Следствием стало «изобретение» макарон по-флотски, которые сразу завоевали популярность в нашем морском сообществе. Суть инновации заключалась в переработке солонины в более удобный для потребления продукт. Вымачивание засоленного большими кусками мяса традиционным способом требовало больших объемов воды и времени. Затем воды требовала варка, которая тоже занимала много времени (а значит и расхода дров или угля). Но стоило вам пропустить мясо через мясорубку и бросить фарш в кипящую воду, как лишняя соль и жир за пару минут выходили из него, а в этой же воде после изъятия мяса и снятия накипи можно было приготовить макароны, убивая таким образом несколько зайцев разом. Вода же, наряду с дровами или углем, лимитировала дальность переходов и грузоподъемность.
        Ещё одним эпохальным изобретением стала сгущенка. Разработанный для производства сахара вакуумный аппарат (работал он за счет конденсации пара в большом цилиндре наподобие атмосферной машины Ньюкомена) Тропинин приспособил для выпаривания молока. Из-за проблем с производством жести он не мог создать привычную нам упаковку и пока что разливал продукт по стеклянным банкам. В свою очередь сгущенка и вареная её разновидность стали толчком для реализации старой моей мечты - кондитерской. Рецепты я вспоминал сам, собирал по Европе и выпытывал из Тропинина. Пришлось немного экспериментировать, но результат превысил ожидания. Тортики, пирожные, обычные пирожки со сладкой начинкой, ириски (та же вареная сгущенка смешанная с карамелью и маслом), леденцы и другие конфеты быстро завоевали популярность среди горожан.
        - Горячие пирожки расходятся…
        - Как горячие пирожки, - закончил за меня Тропинин и мы рассмеялись.
        - Шутки шутками, но сладости - ключ к сердцу буржуазии, - заметил я.
        Вскоре оказалось, что не только буржуазии. Среди индейцев кондитерская лавка на Торговой улице стала даже более популярной, чем кабаки Тыналея.
        Из всех технологичных производств мне удалось опередить Тропинина только в фармакологии. В этом веке лекарства готовили аптекари, но поскольку грамотных аптекарей взять было неоткуда, я решил основать настоящее производство, оставляя аптекам только дистрибуцию. Новая компания получилась небольшой, а фабрика расположилась прямо в городе, потому что не требовала больших печей, машин и прочего индустриального безобразия. Привезенную Тропининым небольшую партию индийского опиума я пустил на изготовление лауданума (уже получившего признание европейских лекарей), составил рецептуру неплохой противоожоговой мази (спермацет, кокосовое масло и опиум). Здесь же готовились противовоспалительные настойки на травах, эфирных маслах (особенно на местном пихтовом), высушивался лимонный сок, как противоцинготное средство (тут вновь пригодилась вакуумная установка Тропинина), а также сахалинские водоросли в качестве слабительного. Не брезговал я и Европейской фармакопеей. Правда пришлось переработать текущие инструкции по применению, выбросив из них наиболее дикую чушь. Ядовитые металлы и их соединения (каломель и
прочее) я оставил лишь для наружного применения, да и то на самый неприятный случай, вроде венерических заболеваний.
        Я долго мучился с выбором бренда и уже хотел назвать компанию «Веселый фармацевт», но Тропинин обозвал идею постмодернистской и отговорил меня. В эту эпоху названия чаще всего брались от имён владельцев. И хотя все мои имена были липовыми, название «Эмонтай Фармаком» показалось не лучше и не хуже других. Но в бренд я вложился, разработав логотип и упаковку - все эти красивые баночки с мазями, пузырьки, бутылочки и коробки.
        В чём мы с Тропининым полностью совпадали, так это в ставке на производство шхун. Я до сих пор считал этот Лёшкин проект ключевым, повлиявшим на судьбу колоний. И пусть он видел в верфях индустриального гиганта, тянущего за уши все остальное, для меня кораблестроение стало рассадником частной инициативы.
        Мы оба продолжали дотировать верфи, хотя они задыхались от кризиса перепроизводства. В конце концов, Лёшке пришлось отказаться от регулярной работы. Теперь конвейер запускался пару раз в год на месяц или два, а выпустив партию шхун, останавливался. Рабочие переходили на другие объекты или брали отпуск, пока мастера занимались усовершенствованием процесса и внедрением новшеств.
        Чтобы создать местный спрос Тропинин расширил производство в заливе короля Георга. К прежней коптильне и лесопилке он решил добавить фабрику по переработки китового жира, а к ней пристроить мыловаренный и свечной заводики. Все предприятия создавались, разумеется, на паях с Калликумом и другими вождями нутка. Они предоставили людей для строительства и работы, Тропинин - технологии и материалы. В его планах было развернуть тут же и консервное производство, но эту отрасль пока тормозила всё та же проблема с производством жести.
        Ещё не достроив корпуса, пайщики объявили о скупке ворвани, китового уса, амбры, спермацета, а также рыбы и других морепродуктов у окрестных племен и свободных промысловиков. Согласно Лёшкиному замыслу растущее производство должно будет увеличить спрос на шхуны и снаряжение.
        Со временем Тропинин собирался поставить такие же фабрики на Уналашке, Кадьяке, Оаху. А пока алеуты, гавайцы, конягмиуты наряду с русскими обучались новому делу в интернациональной команде Калликума.

* * *
        Залив короля Георга становился понемногу фокусом колонизации, привлекающим авантюристов и деловых людей со всего мира. Гавани, удобные для отстоя; племена, занимающиеся добычей ценных мехов; возможность набрать воду, пополнить съестные припасы, найти хорошее дерева для починки кораблей - всё это сделало залив первым пунктом в планах большинства экспедиций. А дневники Кука, рассказы Кинга, слухи о ценах на меха в Макао и Кантоне распаляли воображение торговцев.
        В начале лета в гости к нутка пожаловали британцы. На этот раз корабли пришли под полосатым флагом достопочтенной Ост-индийской компании, что само по себе являлось событием примечательным, ведь американское побережье относилось к исключительной сфере влияния их конкурентов - компании Южных морей.
        Упорства британцам было не занимать. Они готовились осесть здесь надолго. Но прокололись дважды, что поставило экспедицию на грань провала. Во-первых, лучшие меха ко времени их прибытия уже скупили наши приказчики. Во-вторых, стараясь втереться в доверие к племени нутка, британцы начали раздавать подарки вождям и напутали с иерархией. Приняв Калликума за главного (он выглядел побогаче с точки зрения европейца, окружил себя лучшими воинами разных племен), они начали искать подходы к нему, проигнорировав Маккину. Этого делать не следовало.
        Маккина сразу же запретил торговлю с пришлыми невеждами. И большая часть индейцев, разумеется, послушалась его. Даже Калликум не стал бросать вызов и прекратил все отношения с британцами.
        Тут-то мы и нагрянули в залив. Вернее сперва нагрянул Тропинин, собираясь перетереть с Калликумой расширение бизнеса по переработке рыбы, краба и китов. О двух чужеземных кораблях ему доложили ещё на подходе. Один корабль разведка определила как бриг, чуть меньше «Паллады». Второй с вооружением сноу или шнявы, по балтийской классификации, размером был с нашу стандартную шхуну. Что разведка прошляпила так это высадку на берег большого отряда в красных мундирах.
        На Лёшку знакомая униформа подействовала, как красная тряпка на быка. Быком он, однако, не был, поэтому не бросился сходу в атаку, напротив, натянул самую доброжелательную из своих улыбок и вступил в контакт. Параллельно с этим он отправил голубя с просьбой подмоги, что, кстати, стало первым практическим использованием создаваемой голубиной почты. По правде сказать при наших расстояниях она имела ограниченное применение, но как раз для обслуживания области вокруг Виктории, так сказать, ближних подступов, вполне оправдывала себя.
        Получив весточку, мы подняли тревогу. «Паллада» находилась в учебном плавании где-то в проливах, поэтому в путь отправились все наличные шхуны, погрузив на борт гвардейцев и добровольцев из горожан и индейцев (их всегда имелось в достатке).
        К нашему приходу Тропинин уже познакомился с британцами и «раскатал поляну» на берегу бухточки, скрытой мыском от того места, где обычно бросали якорь европейцы. Эта территория стала вкладом племени нутка в общее предприятие. Здесь располагались действующие и строящиеся предприятия.
        Поляна выглядела роскошно и в то же время подчеркивала местный колорит. Отварные крабы (омары на нашем берегу не водились), копченый лосось местного производства, поджаренный на гриле морской окунь, щупальца кальмара в кляре и кипящем масле. От устриц по случаю «месяца без буквы р» Лёшке пришлось отказаться. В качестве гарнира чудесно подошел местный картофель и привозной рис, а в качестве соуса - сметана с зеленью, чесноком и сыром. Я в свою очередь прихватил несколько бутылок фирменного виски «Нез?вай».
        Рядом с очагом натянули парусиновый тент, под ним поставили раскладные стульчики (парусина на деревянной раме), низкий столик. Посуда была местного производства, в основном из стекла.
        Разговор предстоял серьёзный. Поляну вне зоны слышимости окружили воины нутка, мушкетеры и гвардейцы. Возле берега стояли вооруженные шхуны. Британские корабли («Капитан Кук» и «Эксперимент») держались поодаль, а их пехота по взаимной договоренности поднялась на борт брига.
        Высокие договаривающиеся стороны были представлены двумя британцами, двумя местными вождями, нами с Тропининым и Анчо в качестве модератора. Слуг на встречу не позвали, ухаживали за собой сами.
        - Мистер Стрэндж, суперкарго и начальник экспедиции, - представил Лёшка британцев. - Мистер Уокер, командир над отрядом бомбейской пехоты.
        Первый обладал вытянутым лицом с массивной челюстью, чем-то напоминал капитана Смоллетта из мультфильма, второй был круглолицым. Оба оказались не англичанами, как я думал, а шотландцами.
        Для начала они принесли извинения Маккине, сдобренные подарками в виде серебряного сервиза (Анчо оговорил все предметы заранее). Вождь извинения великодушно принял. Напряжение спало, на лицах появились улыбки.
        Мы разлили по стопкам виски и выпили за знакомство.
        - Вы же понимаете, господа, что по британским законам для торговли в этих водах недостаточно иметь лицензию Ост-индийской компании? Вы должны иметь разрешение от компании Южных морей, - заявил я, выдавливая на кусок лосося половинку лимона. - Нам-то всё равно. Доносы писать не станем. Но мы имеем свой интерес. И поддержим всякого, кто поддержит нас.
        - В чём же заключается этот ваш интерес? - осторожно спросил Стрэндж.
        - Нам нужно политическое признание наших колоний. Нашего флага, наших кораблей, наших консулов и офицеров. Может быть, вы не в курсе, но мы обосновались здесь довольно давно, что может подтвердить любой из команды капитана Кука. Я имею в виду не ваш корабль, а того, в чью честь он назван.
        - Вы были знакомы с Куком? - удивились шотландцы.
        - Представьте себе. Сидели с ним и его офицерами за одним столом, вот как сейчас с вами.
        - Под признанием вы подразумеваете независимость, вроде нынешнего положения наших американских колоний? - спросил проницательный Уокер.
        - Мы не уполномочены решать такого рода вопросы, - чуть ли не перебил его Стрэндж.
        - А мы и не требуем немедленного решения, - ответил я, а Тропинин положил каждому на блюдо по половинке окуня. - Просто хотели, чтобы вы уяснили себе направление, в котором могут развиваться наши отношения.
        - Что до торговли, то она пока достаточно свободна, - добавил Тропинин, пока я разливал виски по стопкам. - Но большинство товаров мы способны поставлять сюда сами. У нас есть торговые агенты в Макао, Бенгалии, некоторых других местах.
        Суперкарго кивнул. Товары из Индии, в основном ткани, нашли определенный спрос у местных индейцев. Однако те готовы были давать за них продовольствие или дерево, но за хорошие шкуры требовали монету. К счастью британцы не успели закупить все товары, что собирались впарить дикарям, и у них осталось на руках некоторое количество рупий, фунтов, пиастров.
        Мы немного поговорили о ценах, об обменном курсе. Просветили британцев на счет рублей.
        - Монеты у нас немного, - признал Стрэнж, закусывая окунем. - Нам пришлось зайти в Батавию и встать на ремонт. Боюсь, так мне не удастся окупить плавание. А неудачная экспедиция подорвет мои позиции в достопочтенной компании.
        - Лучше бы вы прихватили из Батавии олово, - заметил Тропинин. - На него у нас есть постоянный спрос.
        Анчо пошептался о чем-то с Маккиной, потом с Калликумом. Оба ещё недостаточно знали английский, поэтому в разговоре участвовали через посредника.
        - Они готовы взять медью, - сказал Анчо и забросил в рот кусочек сушеного гриба.
        - Медью? - удивился Стрэндж. - У нас нет столько меди.
        Анчо на мгновение закатил глаза, словно советуясь с богами, потом пояснил:
        - Ваши борта обшиты медью. Индейцы готовы её взять в обмен на шкуры.
        - Как они себе представляют такой обмен? - спросил круглолицый Уокер.
        Пока шотландцы отведывали щупальца в кляре под очередную стопочку «Незевая», Анчо переговорил с вождями.
        - Полтора пуда меди за шкуру морской выдры, - произнес он.
        - Пуда?
        - Пуд это примерно сорок фунтов, - подсказал я. - Если тонна меди стоит около ста фунтов стерлингов, а на ваш кораблик пошло где-то тонн десять…
        - Девять.
        - Пусть девять, - согласился я. - За каждую тонну вы сможете получить примерно по сорок шкурок калана. То есть вам это обойдется всего в два фунта и десять шиллингов за шкуру. А цены в Кантоне никак не меньше восьмидесяти таэлей за шкуру среднего качества, что составляет около двадцати фунтов. Триста шестьдесят шкур в обмен на девять тонн меди принесут вам шесть тысяч триста фунтов чистой прибыли.
        - А вы хорошо разбираетесь в этом, - Стрэндж покачал головой. - Но ведь медь защищает борта от червя и обрастания ракушками…
        - Они знают об этом, - махнул рукой Анчо. - До Кантона вы сможете добраться с деревянной обшивкой, заделав пробкой и замазав варом дыры от болтов.
        - Я собирался пойти на север, поискать там удачи, - напомнил Стрэндж.
        - В холодных водах червя опасаться не стоит, - лениво заметил Анчо.
        - На север идти не советую, - заявил я. - Наши фактории уже скупили все хорошие шкуры. Лучше согласитесь уменьшить маржу, но остаться с небольшой прибылью, чем рискнуть всем.
        Шотландцы перебросились парой слов.
        - Есть ещё один вопрос. Мы собирались оставить здесь небольшой гарнизон, - сказал Стрэндж.
        - Это очень деликатный вопрос, - я покачал головой. - Вы можете основать здесь поселение если хотите, и если договоритесь с вождями, но пусть это будут гражданские лица, желательно не связанные с Ост-индийской компанией. Во всяком случае до тех пор, пока мы не уясним её позицию по интересующему нас вопросу.
        Шотландцы разом кивнули. Но я всё же посчитал нужным пояснить:
        - Солдаты иностранной армии, как и крупная европейская монополия могут вызвать нежелательные последствия и привести в движение весьма грозные силы. Российская и Испанская империи пристально наблюдают за равновесием в этом регионе.
        - В таком случае мы оставим здесь нашего корабельного хирурга, - предложил Стрэндж. - Мистер Маккей, уже знаком уважаемым вождям. Пусть поживет среди племени, пока мы не придем вновь. Будет врачевать, а заодно изучит язык.
        - Пусть он сохранит свой красный мундир и ружьё, - добавил Анчо, выслушав вождя. - Таково слово Маккины.
        Хирург меня заинтересовал. Я уже было подумал что наконец-то заполучу настоящего британского врача! Но как и в случае с Мироном Бритюковым, меня ждало разочарование.
        Сошедший на следующий день на берег с припасами на год молодой ирландец оказался лишь помощником хирурга и вообще числился при колониальных властях Бомбея обычным пехотинцем. Во всяком случае на нем был злополучный красный мундир. Плавание в Америку стало для бедолаги возможностью вырваться из армейских силков, а кто мы такие, чтоб лишать парня шанса?
        - Однако из двух подлекарей одного лекаря не соберешь, - произнес я вслух.
        - Во всяком случае он образован, - заметил Уокер. - Если честно мне бы хотелось остаться здесь самому. Я так бы и поступил, кабы не ответственность за солдат… у меня пока нет лейтенантского патента и не хотелось бы получить отказ из-за небрежения долгом.
        - Так приезжайте сюда как-нибудь частным порядком, - предложил Лёшка. - Ей богу, мы всегда рады образованным людям.
        Помощник хирурга поселился в летнем поселении нутка.
        - Как надоест, дайте знать, - сказали мы ему на прощание. - У нас уже есть довольно подробные словари местных племен. Есть и люди, которые занимаются их составлением. Вы смогли бы поработать вместе, а заодно помочь нам поставить на ноги госпитальную систему.

* * *
        Между тем интенсивность иностранных вояжей всё нарастала. От вождей нутка мы узнали о других европейских кораблях, которые начали торговлю с местными племенами на севере Острова, то есть в четырехстах верстах от Виктории. Тамошние индейцы не торговали с нами напрямую, фактория была от них далеко, поэтому неизвестные торговцы смогли довольно выгодно выменять меха.
        Сразу после ухода британцев мы отправили в ту сторону «Память Онисима» - одну из наших патрульных шхун, но европейцев уже след простыл. Местные рассказали патрульным, что кораблей приходило два, были они небольшими (размером с наши шхуны, если не меньше) и оба ушли дальше на север к островам Хайда. Передав в Викторию сообщение, шхуна направилась следом.
        Всего через месяц после бомбейцев в залив короля Георга пришёл наш старый знакомый Джеймс Ханна. Он неплохо поднялся на продаже первой партии мехов и теперь в его распоряжении имелась монета, а также интересующие нас товары: олово, свинец, ртуть, цинк, китайский ревень, селитра. Под командованием Ханны оказался новенький бриг, куда крупнее прежнего. Назывался он «Морская выдра» и нёс, как и предшественник португальский флаг, хотя ни одного португальца на борту не имелось. Шкипер доставил письмо от Ясютина и заверения своих компаньонов о готовности сотрудничать с нами.
        - Я намекнул друзьям на ваше желание получать знающих людей и машины, - доложил Ханна. - Возможно кто-то из них вскоре отправится в Британию. А сам покуда буду ходить из Макао сюда.
        «Морская выдра» ещё не отправилась в обратный путь, как с Оаху пришла шхуна «Мефодий», и её шкипер Босый сообщил о том, что на Гавайских островах видели европейские корабли. Чуть позже вернулась с севера «Память Онисима» (патрулю пришлось забраться куда дальше островов Хайда) с сообщением о двух кораблях, но вовсе не тех, на поиски которых они отправлялись. Эти шли под французским флагом и видел их приказчик нашей фактории в заливе Якутат. «Побольше нашей „Паллады“ будут» - передали патрульные его слова. Судя по описанию это были настоящие фрегаты, а не переделанные угольщики, как у Кука. Что до национальных флагов, то вряд ли здесь вышла какая-нибудь ошибка. Мы заставили выучить морские регалии всех сотрудников компании.
        - Однако, в наших водах становится жарковато, - подытожил общее мнение Окунев, когда мы собрались на флотское совещание.
        - Просто проходной двор! - воскликнул Тропинин.
        - Спокойные времена кончились, - пожал я плечами.
        - У нас были спокойные времена? - фыркнул Комков.
        Кажется мой приказчик познал сарказм. С кем поведешься, как говорится.
        - Думаю, с каждым годом гостей будет только прибывать, - заключил Окунев. - Стало быть, нам нужно больше патрульных кораблей, чтобы перекрыть побережье.
        - Не вопрос, - обрадовался Лёшка. - Мы можем построить и вооружить полдюжины шхун в течении месяца. Запас компонентов на складах имеется, осталось только собрать.
        - Мы не можем себе позволить больше кораблей! - сказал я. - Ни одна страна не потянет содержание военного флота, если он будет превышать по тоннажу несколько процентов от коммерческого. А у нас один только фрегат съедает всю квоту.
        - Россия потянула, - пожал плечами Тропинин.
        Я попытался взглядом прожечь в нём дыру, но к сожалению такие способности не числились в моем арсенале.
        - Мы могли бы выдавать каперские свидетельства промысловым шхунам, - предложил Чихотка. - Подбросить им больших пушек, пусть заодно отгоняют иностранные корабли.
        - Не вариант, - покачал головой Тропинин.
        - Нас тут же обвинят в потаканию пиратству, - согласился я. - А мы и так на птичьих правах.
        - Милиция, - сказал Спиджик. - На «Палладе» половина команды это добровольцы, которые поднимаются на борт только ради похода.
        - Морская милиция? - я задумался.
        Мобилизация горожан во флот, пусть и добровольная, ни к чему хорошему привести не могла. С другой стороны, у нас многие так или иначе знали морское дело. Мало кто добирался на край света простым пассажиром.
        - Это может сработать, - сказал Чихотка.
        - Только против торговцев, - внёс поправку Тропинин. - Настоящий боевой флот раздавит добровольческий, как стаю мошек.
        Я подумал, что стаю мошек не так-то и легко раздавить, но тут же вспомнил испанцев, британцев и неведомые корабли под французским флагом.
        - Бостонским мятежникам удалось эффективно противодействовать Королевскому флоту, опираясь на волонтеров, - заметил Спиджик.
        - Но большинство этих волонтеров некогда служили у короля, - возразил я.
        Обсуждение зашло в тупик. Последнее слово всё равно оставалось за мной. Финансировать флот, профессиональным он будет или добровольческим, предстояло именно мне, а средств на всё не хватало.
        - Вы слишком увлеклись схватками, - заявил я. - Задача патруля не в том, чтобы препятствовать иностранной торговле, а в том, чтоб держать её под контролем и демонстрировать наш приоритет в этих водах. Так что давайте отложим вопрос до прояснения ситуации.

* * *
        Тем временем сухопутным маршрутом в нашу сторону продвигался капитан Колычев.
        Разведка донесла, что капитан путешествовал в казенной кибитке. С ним ехало несколько сундуков с бельём, сундучок с книгами, ларец с картами и бумагами, ещё один с казной, - вот и всё что составляло его багаж. По меркам восемнадцатого века сущий пустяк. Так ездят разве что в соседнюю деревню на обед, а вельможи, перебираясь из летнего поместья в зимнее, везли с собой мебель, картины, посуду, статуи, шторы, подсвечники, мышеловки…
        Отправился он в Америку, однако, не один. Это стало неприятным открытием. Спутника звали Царёв Алексей, служил он при Колычеве секретарём или кем-то вроде того, а состоял в чине коллежского регистратора. Багажа при секретаре оказалось еще меньше, так что ехали они налегке, лишней копейки ямщикам не жалели и продвигались довольно быстро.
        После заварушки на Кадьяке мне пришлось вновь навестить своих контрагентов, изменяя распоряжения на прямо противоположные. Теперь моим людям предписывалось максимально способствовать движению начальника.
        Однако зимой я в Россию предпочитал не соваться, и в одну ловушку клиенты всё же успели угодить. Приключение задержало их правда не больше, чем на пару недель, хотя запросто могло кончиться и трагедией.
        Люди Копыта прибыли под видом купцов, подпоили смотрителя почтовой станции, а дежурящего там ямщика отправили на перегон якобы по срочному делу. Когда прибыл начальник, его кибитку подцепили к собственным лошадям и увезли в сторону от дороги верст примерно на тридцать.
        У знакомцев Копыто имелся старый домик на Ветлуге. Его срочно привели в порядок и выдали за следующую почтовую станцию. Сменных лошадей на фальшивой станции понятно не оказалось, Колычеву и его спутнику предложили выпить с дороги, перекусить и подождать у печи, где обоих благополучно сморило.
        Возможно, братство не раз потрошило здесь проезжих купцов, сбрасывая трупы под лёд Ветлуги, но мои распоряжения смертоубийства не предусматривали, а поэтому путников просто оставили в хижине без лошадей, запаса еды и дров. По ночам ещё случались морозы, а оголодавшие за зиму звери шастали по округе. Путники запросто могли замерзнуть, если бы остались в хижине, или стать добычей волков, приди им в голову отправиться пешком за помощью, а случись ранее вскрытие реки и весеннее половодье, их могло отрезать от цивилизации на целый месяц.
        Какое решение принял Колычев, поведать никто не мог. Но через три недели его уже видели в Казани. Причём ни жалоб на станционного смотрителя, ни разговоров о разбойниках, даже шутки о происшествии ни от него, ни от секретаря никто не услышал.
        Мне захотелось увидеть Колычева хотя бы издали и самому оценить, что за фрукт наш капитан? Из-за зимы я прозевал его появление в Казани, не попадал в нужное время в сибирские города. Наступила распутица, и капитан завис где-то в пути между Колыванью и Енисейском. Перехватить его удалось только в Иркутске уже на исходе лета.
        Терёха (на самом деле давно Терентий Васильевич) показал мне стройного не очень высокого человека лет тридцати пяти. Он был в чёрном мундире, принадлежность которого я определить не смог. На волевом лице капитана виднелись следы пороховой гари. Герой! Физиономистика определённо является лженаукой, но мне показалось, что с таким человеком будет сложно поладить.
        - Этому палец в рот не клади, - подумал я вслух.
        Капитан задержался в столице Восточной Сибири, чтобы мобилизовать казаков для сопровождения, согласовать с властями поездку и получить дополнительные инструкции.
        Оказалось, что и без моих прежних усилий продвижение затягивалось. Колычева приглашали в купеческие дома, заваливали прошениями о послаблениях в торговле мехами с китайцами, какими-то проектами, имеющими слабое отношение к Америке. Среди казаков распространяли небылицы про тяжести морского перехода и жизни на северных островах, так что добровольцев долго не находилось, а капитан благоразумно удерживался от насильственного призыва, предвидя с какими сложностями столкнётся, если рекруты разбегутся посреди бескрайних пустынь севера.
        Капитан никак не успевал к закрытию навигации от Охотского порта. Всё это увеличивало риск его встречи с Шелеховым, который вот-вот должен тронуться в обратный путь. Но сделать я уже ничего не мог и понадеялся на удачу.

* * *
        На перестройку экономической системы ушло полгода. Остались сущие пустяки - заставить систему работать. Понятно, что проекты запускались по мере готовности, но мне захотелось обозначить начало эпохи - перерезать ленточку, разбить бутылку с шампанским, переключить рубильник.
        Рубильник мне предоставил Тропинин. К началу осени он как раз закончил строительство первой линии газового освещения. Мы собирались продемонстрировать его индейцам, что прибудут на традиционный потлач.
        - Ну с богом! - напутствовал Лёшка.
        Я повернул вентиль, газ устремился в магистраль.
        - Со временем проведём газ в дома, - пообещал товарищ, показывая хозяйство. - Такой пускать не стоит, в нем полно примесей, угара, а очистку я сейчас не потяну.
        Хозяйство состояло из коксовой батареи, поделенной на несколько секций, которые должны были работать попеременно, а затем остывать. Газ проходил через многоступенчатый охладитель, пропускался через воду и уходил в газгольдер, а оттуда поступал в магистраль.
        Газгольдер представлял собой перевернутый котел, погруженный в бак с водой, что обеспечивало гидрозатвор. Будучи небольшим устройство не могло запасать газ от целого дня работы печей, а служил лишь демпфером и регулятором давления. Каждая секция батареи была рассчитана на одну ночь работы. Пока первая будет остывать (на что Тропининым отводилось несколько дней), к газгольдеру подключат другую.
        - Конечно, следовало бы сделать непрерывное производство, но пока это слишком сложно. Так что ребятам предстоит работать ночами. Так сказать, от заката до рассвета.
        «Ребята» - бывшие мастера-углежоги, своего рода художники, умеющие подбирать древесину, складывать её в особые кучи и поддерживать нужный режим обжига, стали обыкновенными кочегарами, придатком индустриальной машины, всё искусство которых сводилось к умению шуровать кочергой в топке.
        Мы вышли на набережную и начали зажигать фонари.
        Они разгоняли темноту едва-едва, как зашоренные маскировкой фары военных грузовиков. Полная луна давала примерно столько же света.
        - Но всё же мы опередили Париж и Лондон, - с удовольствием констатировал я.
        - Иногда я думаю, что Герон Александрийский, Леонардо да Винчи, это заблудшие путешественники во времени, вроде нас с тобой, - произнес Лёшка. - Они просто попали не в ту эпоху.
        - Смелая мысль, - усмехнулся я. - Тебе следовало больше читать фантастики, чем смотреть телевизор.
        - Не думаю, что фантастика помогла бы мне провернуть такое, а вот канал Дискавери… - Лёшка показал рукой на ближайший фонарь.
        При искусственном освещении набережные выглядели как на картинах Гримшоу. Всё изменило цвет. Тёмную воду гавани исчертили золотистые дорожки. Многочисленные окна домов и витрины давали желтые блики. Вишни тоже стали похожи на сказочные денежные деревья. Мне всё не удавалось добыть саженцы настоящей сакуры. Я заказывал их и Яшке, и всем, кто отправлялся в сторону Кантона. Безрезультатно. Поэтому «за неимением гербовой» мы засадили набережную местной разновидностью дички.
        Новая набережная, наконец, приобрела законченный вид. Госпитальный комплекс, школа, мой особняк выстроились по линии, заданной Морским училищем. Вернее по линии выстроились ограждения, потому что большинство зданий скрывались в глубине парков. Впрочем и парки пока не заросли, так что фасады просматривались с променада отчетливо. Строительные леса убрали, стены побелили, дорожки посыпали каменной крошкой, бронзовых львов и пушки начистили до блеска. Всюду царила гармония.
        За исключением пустующей правой ниши портика Морского училища. Она зияла, как выбитый зуб на белоснежной улыбке.
        Нишу слева давно заняла статуя Нептуна. Морское божество имело высоту в два человеческих роста и сжимало трезубец. Смотрелось неплохо. Ещё бы, я отвалил за него него полторы тысяч флоринов. Нептуна пришлось расчленять и доставлять по кускам, а потом собирать на месте, точно конструктор лего, но мастера знали свое дело, так что швы между блоками можно было увидеть лишь подойдя вплотную.
        В правую нишу я планировал поставить статую Колумба. Но не родился ещё тот Церетели, чтобы сваять нечто оригинальное. Эскизы, что предложили в нескольких европейских мастерских, меня не устроили. Хотелось бы получить нечто в духе Бэкона, который умело сочетал современный стиль с античным. Недавно установленная статуя короля Георга в Сомерсет Хаус произвела на меня сильное впечатление. К сожалению скульптор был завален государственными заказами, а его конкуренты слишком строго придерживались канонов.
        - Почему бы не поставить туда Беринга или русского первопроходца? - предложил Тропинин.
        - Чирикова? - переспросил я. - Хм. Идея неплоха. Надо её обдумать.
        Теоретически я мог попробовать себя в скульптуре. А по модели уже можно заказывать статую хоть в той же мастерской Элеоноры Коуд, где подвизался Бэкон и где я раньше покупал львов. Правда никто из старожилов не помнил, как выглядели Беринг или Чириков, чтобы создать убедительную модель, а если кто и помнил, то не имел возможности изобразить, описать. Из школьных учебников и детских книг в памяти осталось лишь толстое холёное лицо командора, но без каких-либо подробностей. К тому же я путал Беринга с Баренцем и мог изобразить не того. Облик же Чирикова и вовсе оставался белым пятном.
        - Чириков чем-то походил на Арамиса в исполнении Люка Эванса.
        - Даже не слыхал о таком.
        - Как же? Ах да. Ну изобрази усредненного Арамиса. Только не Старыгина, он вышел слишком худым.
        Я обещал подумать.

* * *
        - Пиролиз древесины даёт лучший газ, с большей интенсивностью света, - признал Тропинин через неделю работы городского освещения. - Похоже я поспешил с углем…
        - Что мешает переделать систему под дерево?
        - Ничего. Пожалуй, я так и сделаю. Некоторое время спустя. А пока мне нужны продукты именно перегонки угля.
        Городское освещение как до этого водопровод с канализацией являлось социальным проектом. Но в отличие от двух первых Тропинину не приходилось взимать за него абонентскую плату, он получал свою долю натурой.
        Когда оборудование остывало, рабочие выламывали из печей кокс, сливали из конденсаторов дистиллят в одну бочку и выбирали смолу в другую, третья наполнялась аммиачной водой. Кокс шёл для питания паровых машин, бочки отправлялись в Эскимальт для дальнейшего выпаривания, перегонки и переработки содержимого.
        Из всех производных по запаху Тропинин смог определить только аммиачную воду и креозот (этот знакомый мне фенольный дух шпальной пропитки). Оба продукта оказались востребованы. Первый в качестве удобрения, второй, как средство обработки деревянных конструкций, в том числе шхун. Пиролиз дерева давал немного другой выход, в том числе ацетон и метиловый спирт. Не считая изготовления красок широкого применения им пока не находилось. Метанол я и вовсе предлагал уничтожать, дабы у наших варваров не возник соблазн внутреннего употребления, но Лёшка хранил его в бочках для будущих нужд.
        Тропинин не успокоился, пока не выжал из нового предприятия всё что мог. Поскольку при охлаждении продуктов коксования нагревались большие объемы воды, Тропинин вместе со своими бенгальцами джоби перенес сюда прачечную. Некоторым образом усовершенствованное оборудование напоминало стиральные машины-автоматы конца тысячелетия. Большие барабаны, частью погруженные в котёл, заполнялись бельем и вращались. В зависимости от режима в котёл запускали то кипяток, то горячую воду с мылом, то холодную для полоскания. Вращение пока осуществлялось силой самих джоби, но Тропинин уже думал, как приспособить к делу паровую машину, используя всё то же тепло от коксовых батарей.
        Всё это было не так важно, как то, что теперь по главным улицам можно было ходить даже по ночам. Хотя особо ходить пока ещё было некуда. Разве что в кабаки или в гости друг к другу. Но я уже задумывался над развитием ночной жизни. От заката до рассвета? Почему бы и нет?
        Глава двадцать третья. Деньги
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ДЕНЬГИ
        В любом европейском городе я чувствовал себя обыкновенным человеком. Прохаживался по улицам или паркам, смешиваясь с толпой, или наблюдал за течением жизни сидя в кофейне, трактире, пабе. В Виктории смешаться с толпой было невозможно. Невозможно было остаться неузнанным в кабаке или даже инкогнито проехать на фаэтоне. Точно на голове моей мигал синий проблесковый маячок, а на лбу выжгли тавро. Тавро начальника.
        Всесильная организация, которая даже не имела названия, запустила свои щупальца во все сферы жизни. Компания купца Емонтаева, как значилась она в бумагах империи, являлась лишь малой частью огромной структуры и выполняла скорее представительские функции. Ни туземная гвардия, ни береговые укрепления, ни большинство кораблей, ни куча коммерческих или социальных проектов ни в каких официальных бумагах не числились. Только в особой росписи Комкова. Но каждый в городе, да и на всем побережье, знал, кто держит в руках рычаги приводных механизмов.
        Хорошо, что наш народ достаточно отравился свободой и большей частью не опускался до примитивного лизоблюдства. Никаких подношений, подарков (за исключением обмена таковыми во время потлача), приветственных адресов, попыток задобрить лестью, соблазнить. Улыбки, кивки, приподнятые шляпы, взмах рукой - вот чем обычно высказывали почтение горожане. Но даже такое внимание иногда утомляло. Особенно когда следовало поразмыслить над серьезной проблемой, вроде той, что возникла теперь.
        Чтобы укрыться от чужого внимания я иногда запирался в особняке, а чаще отправлялся на природу, благо яхта всегда была под рукой. Мне нравилось ловить рыбу прямо с борта на поплавочную удочку в какой-нибудь живописной безлюдной бухте. Чтобы легкий ветерок разгонял комаров и мошек, но не поднимал больших волн. Наблюдая за поплавком, я отдыхал. А мозг продолжал работу.
        Несколько суматошных дней традиционного осеннего заседания с Комковым выжали из меня последние соки, вызвав насущную необходимость обмозговать новые реалии. Так что я загрузил в яхту удочки и отправился на рыбалку.

* * *
        Взрывной рост экономики вызвал определенные сложности. Колесо прогресса вертелось толчками, с хрустом, выплёвывая из подшипников и шестерёнок железную стружку. Ему не хватало смазки.
        Смазкой и кровью любой экономики являются финансовые инструменты, а прежде всего деньги, и если спина моя болела от грузов, тщетно дожидаясь того момента, когда все наконец заработает само собой, то голова быстро распухла от взаимозачётов. Приходилось сводить сотни счетов, выплат по паям, зарплат, субсидий. Часть хлопот взял на себя Комков, часть другие приказчики, но слишком многое находилось в теневом обороте, завязанном на мои тайные способности. Так что приходилось держать в голове как белую, так и черную бухгалтерии.
        В северных отделениях и в одиночках (так назывались фактории с единственным служащим) расчеты проводились по бартерной схеме. Беря за основу охотские цены, люди меняли шкуры на оружие, порох, еду и предметы обихода. Монета там даже не звенела. Однако в крупных поселениях развитие экономики ушло на пару шагов вперёд. На Оаху распоряжался Свешников, договариваясь с мелкими вождями али о разведении сахарного тростника и тропических фруктов, поставке встречных товаров в обмен на сырец, он же курировал сахарных завод, в то время как Степанов получал через него средства на содержание крепостей и ведение внутренней политики. В Калифорнии Дерюгин принимал зерно и другую продукцию у фермеров, взамен выдавал со складов всё нужное и если чего-то недоставало составлял «списки желаний», а средства на оборону получал соответственно Варзугин. Все расписки, документы, расчеты приказчики отправляли в центральную контору. Там-то и происходило основное действие.
        Раз в год осенью (после сбора урожая, конца промыслов, возвращения большинства кораблей, но перед традиционным потлачом) приказчики, лавочники «буржуазного призыва», владельцы бывших отделений компании, фабрик, мастерских, гостиниц, кабаков, лодок и упряжек приносили в главную контору пухлые бухгалтерские книги с сотнями имён и тысячами записей, с векселями и записками.
        Комков доставал из сейфа Главную Роспись Компании и с помощью полудюжины счетоводов подбивал баланс. Начислял зарплаты, дивиденды, взимал долги, высчитывал рентабельность.
        Сводить баланс удавалось довольно легко пока экономически активное население не превышало тысячи человек, было сконцентрировано в одном городе и работало в рамках единственной крупной организации. Если работник, стоящий у компании на зарплате, тратил меньше оговоренной платы, излишек переносился на следующий год. Если же превышал сумму, то попадал в черный список должников, кредит которых ограничивался во всех заведениях компании или подотчетных ей частных предприятиях.
        Но росли обороты, росла численность населения, довольно крупные поселения со своими экономическими субъектами появились в Калифорнии, на Оаху, в устьях Колумбии и Стольной, не говоря уж о великом множестве хуторов, крупных факторий и станций, разбросанных по всему океану. Развивался независимый бизнес, да и торговля с конкурентами, индейцами или имперскими портами тоже требовала удобного способа расчетов. Чем больше вовлекалось в систему участников, тем сложнее было обходиться бартером.
        На первых порах для облегчения ситуации приходилось выписывать сотни векселей, чтобы люди могли отовариться в магазинах другой компании, заплатить шкиперу, независимому торговцу, но это всё же являлось паллиативом. Существующий порядок выглядел неповоротливым, неудобным, привязывал людей к определенным торговым точкам, источникам поставок, что мешало развитию предпринимательства и конкуренции.
        Экономика жаждала настоящих денег. Наличности. Кэша. А денег не хватало.
        Когда Екатерина осознала, что нехватка наличных средств тормозит её смелые прожекты (главным образом войны с соседями), она ввела ассигнации. Они оказались весьма удобны в расчетах и могли бы отчасти поправить дело, но за пределы России бумаги такого рода вывозить запрещалось. Кроме того, далеко не все из нас доверяли далекому Петербургу. А звонкая монета на фронтире считалась дефицитом. Туземцы выводили её из оборота, употребляя как украшения, а горожане любили откладывать полновесное серебро на черный день. Всё это я уже видел на Дальнем Востоке в начале пути, видел на ярмарках, когда торги подолгу не начинались из-за того, что все приезжали с товаром и должны были его продать, прежде чем что-то купить.
        Гордиев узел следовало разрубить одним махом.

* * *
        Вытащив за пару часов из воды полдюжины рыбок (местной разновидности корюшки), я наметил пути решения, а тогда быстро смотал удочки и вернулся в Главную гавань. На всём белом свете имелся только один человек, с которым я мог обговорить столь щекотливое дельце без обиняков, смело ссылаясь на прецеденты или научные знания ещё не пришедших веков, а равно получить массу встречной информации или идей.
        Человек этот как раз стоял на набережной у Старых верфей, наблюдая за погрузкой шхуны, а заодно провожая сынишку в первый дальний поход в качестве юнги. На ловца и зверь, как говорится.
        Шхуна Компании Южных морей называлась «Еленой», а шкипером на ней ходил Софрон Нырков, сманенный Тропининым у Яшки. Сейчас корабль готовился предпринять вояж к острову Рождества.
        Большинство островов Океании окружали опасные рифы, незаметные с уровня палубы. Они затрудняли или даже делали невозможным проход в лагуну большого судна. Потеряв три года назад одну из шхун, компания приняла меры. Команды стали больше, а суда, предназначенные для колонизации островов, получили особое оснащение. Они снабжались лодками различных конструкций, в том числе туземными каноэ и байдарками; на борт брали большое число стандартных якорей и якорей плавучих - парусиновых конусов, аккуратно сложенных в ящиках и готовых к применению в любой момент; вдоль бортов лежали толстые шесты, какими можно отталкиваться от камней, большие весла для работы непосредственно с палубы; имелся и запас удлиненных веревочных кранцев.
        Не то чтобы всё это могло сильно помочь при столкновении с рифом. Шкиперы больше полагались на зоркость матросов, которых загоняли на мачты и бушприт при подходе к островам. Вперед на разведку высылались легкие лодки, которые расходились веером, точно вельботы китобоев в поисках добычи. Баркасы втягивали шхуну на буксире в лагуну, если находили проход. Если проход не находился, на шлюпках перевозили людей и грузы, пока шхуна крейсировала у наветренного берега острова. Меры и повышенное внимание возымели действие, больше потерь не случалось и колонизация продолжалась полным ходом.
        Пока что в островные колонии приходилось отправлять почти всё, что нужно для жизни, а большую часть груза составляло фуражное зерно для откорма животных и стройматериалы. Вот и теперь Тропинин одним глазом наблюдая за работой Петра Алексеевича, другим присматривал за погрузкой стеклопакетов. Ну то есть того, что он смог создать в качестве таковых, базируясь на доступных технологиях. Точная подгонка размеров, пазов, обработанное паром дерево, герметик из мела, угля и олифы.
        Пакет представлял собой стандартное английское окно - прямоугольник, поделенный на одинаковые застекленные квадраты. Их аккуратно собирали в стопки и плотно пеленали холстиной. Так хрупкий груз легче переносил качку и шторм. Я заметил, однако, что для стандартного домика окон получалось слишком уж много. Их бы, пожалуй, хватило на средних размеров дворец. А в тропиках, если на то пошло, окна вообще не пользовались спросом. Тростниковые хижины, пальмовые листья в качестве кровли - вот любимая архитектура аборигенов, которой не чурались и европейцы. Во всяком случае до изобретения кондиционеров.
        - Собираешься построить на острове Рождества целый город? - спросил я, подойдя сзади.
        Меня настораживали любые попытки создания крупных поселений за пределами Виктории, ведь они оттягивали на себя людей.
        - Это будет оранжерея, - ухмыльнулся Тропинин. - Как тебе пацан?
        - Шустрый, - согласился я. - Оранжерея на тропическом острове? Что-то новенькое.
        - Там хватает солнца, но постоянная напряженка с водой, - пояснил Лёшка. - Большинство необитаемых островов Полинезии засушливы, потому они собственно и необитаемы. Но тут Варвара подала гениальную в своей простоте идею, ведь оранжерея сохраняет не только тепло, но и влагу. Помнишь эти эксперименты с растениями запечатанными в бутылях? Там образуется как бы локальный круговорот воды, своя экосистема. Тут мы ожидаем тот же эффект. А регулируя температуру, влажность и состав почвы, сможем выращивать на островах всё что угодно, а не только кокосовые пальмы.
        - Варвара умница, не правда ли? - заметил я.
        - Согласен.
        - А ты, помню, выступал против женского образования.
        - Признаю, - хмыкнул Тропинин. - Но свою лепту в обучение неразлучной троицы всё же внес. И кстати, вот тебе недостаток - сама Варвара на остров плыть не пожелала. Не захотела, видишь ли, терять время или расставаться с подругами. Я отписал Дерюгину. Он обещал отправить из своих учеников кого посмышленей.
        - Отлично.
        - Сперва я думал построить отдельно пассивный опреснитель на тех же принципах, но потом решил совместить его с оранжереей. Если устроить внутри желоба с морской водой, ну например вдоль стен на стыках, то вода будет испаряться и конденсироваться на стёклах или впитываться в почву уже как пресная. Кроме того мы будем собирать стекающую по внешней стороне дождевую воду. То есть всю жидкость, что мы изымаем за счет сочных фруктов, зелени и овощей, можно будет легко восполнять. А места одна конструкция займет вдвое меньше.
        - Если ты сделаешь оранжерею плавучей, она и вовсе не займет места, - заметил я. - Пусть себе плавает по лагуне.
        - Соображаешь, - ухмыльнулся Тропинин, постукав себя по лбу указательным пальцем. - Посмотрим, как первый прототип зарекомендует себя, а потом модернизируем, масштабируем и всё такое.
        - Масштабируем? Но ведь это огромные капитальные затраты. Небольшой колонии много овощей не нужно.
        - Ерунда. Если сделать все по уму, защитить от тайфунов, птиц, то оранжереи смогут служить веками. А что до масштабирования… ты же сам говорил, что нам следует по максимуму использовать китобойную лихорадку. А тут мы фактически сеть супермаркетов в океане поставим. Пусть заходят, затариваются свежатиной.
        - На острова заходили редко, ну то есть, будут заходить.
        - Это на пустые острова китобои только за водой высаживались, а мы предложим весь спектр услуг - гостиницы, бани, кабаки, еда, ремонтные мастерские, снаряжение, почту в конце концов. Можем даже скупать ворвань, если нужно. К тому же у нас будет собственный китобойный флот, ему тоже потребуются базы. А излишки будем поставлять соседним туземцам в обмен на ресурсы и дружеское расположение. Ты же сам призывал брать пример с Израиля. А они фрукты в пустыне выращивают. Чем мы хуже?
        - Ничем, - я вздохнул. - Есть разговор. Как только закончишь, зайди в «Императрицу».

* * *
        Я успел плотно перекусить собственным же уловом, который мне приготовили на жаровне, когда, наконец, подошёл Тропинин и угостился тем, что осталось.
        За бутылочкой хереса, он пожаловался мне, что переживает за сына, которого впервые отправляет в столь дальний поход без присмотра родителей. Мы немного погрустили и порадовались, а затем я коротко описал товарищу ситуацию с финансами.
        - Пора нам вводить собственные деньги, - предложил я. - Когда наличность начнёт переходить из рук в руки, у горожан появится азарт, интерес к делу. Обороты вырастут, вырастет скорость торговых сделок. Деньги для экономики - это как смазка для машины.
        Поначалу Тропинин отнёсся к моей затее скептически, если не сказать больше.
        - Это же все равно, что объявить суверенитет! - заявил он.
        На самом деле у нас в той или иной степени имелись все основные признаки суверенитета. Границы пока не являлись актуальными, тем более, что они постоянно раздвигались, но во всяком случае мы имели свои армию и флот, а также много приятных мелочей вроде орфографии или календаря. Можно сказать что установилась на этих территориях и власть, пусть неформальная, никем не узаконенная, не признанная. Имелся даже свой флаг. А вот денег не было.
        - Суверенитет? - повторил я после раздумий. - Не этого ли мы хотели?
        - Нас просто повесят, - Тропинин ухмыльнулся, точно пират, и сделал большой глоток вина.
        Эмиссия собственных денег частным лицам в Российской империи, разумеется, возбранялась. Но случалось всякое. Все эти истории с подпольной чеканкой монеты Демидовым не на пустом месте возникли. Выпускались и различные денежные суррогаты. Насколько я помнил, в своё время Русско-Американская компания мастерила средства платежа из кожи - самого доступного здесь материала. Чисто эстетически кожаные деньги мне нравились. Кусочек замши приятно держать в руках, а кроме печатного штампа, его можно украсить красивым тиснением. Кожа долговечна, практична, не боится воды и гораздо легче меди или серебра. Но приходилось заглядывать вперёд, а столь варварскую валюту вряд ли воспримут всерьёз цивилизованные соседи.
        - Мы можем поставить в городе казино, - выдал я одну из заготовленных идей.
        - Казино? - Тропинин потянулся за трубкой. - Это как-то спасет нас от виселицы? Ты не заболел?
        - Да нет, здоров, как граф Калиостро. Дело в том, что казино выпускает всякие фишки, ну, как бы игрушечные деньги.
        - Да. Я помню.
        - Игрушечные, но вполне весомые и имеющие ценность, просекаешь?
        На жест Тропинина примчался метрдотель и дал прикурить от свечки. Нас вообще обслуживали здесь по высшему разряду. И я и Тропинин имели по крупной доле в этом бизнесе.
        - Мы можем назвать казино, как угодно. «Русская Америка», например, - я изобразил рукой горизонталь, словно обозначая будущую вывеску. - На деньгах будет название заведения, но без кавычек. Представляешь?
        - Так-так, красивая идея, - Тропинин слегка прищурился. - Фишки, значит? А котелок у тебя варит. Несмотря на возраст.
        В биологических годах Лёшка давно меня обогнал. Он, конечно, не знал об этом, что помогало мне поддерживать на должном уровне авторитет.
        - Но разве игорные дома разрешены? - спохватился Тропинин, выпустив дымное колечко. - Какая разница, будут нас вешать за настоящие деньги или за игрушечные? За игрушечные будет даже обиднее.
        Игорные майданы существовали при государственных кабаках, но это были просто столы для игр, хозяева не контролировали честность партнеров или соблюдение каких-то правил. Содержание же игорных заведений частными лицом уже несколько лет являлось уголовным наказанием. Хотя разница с мятежом всё же имелась.
        - Одно дело государственное преступление против казны и другое - азартные игры. А если казино даже прикроют, деньги уже пустим в оборот. Нам ведь важно выпустить их.
        - Да, важно выпустить…
        Лёшка задумался и начал пыхтеть трубкой как его первая паровая машина.
        - Нет, казино не подойдет, - помотал он головой. - Оно на виду. Легко найти организаторов. Да и доверия у людей к вертепу будет немного. А что если бить монету несуществующего государства? Анонимно. Ну то есть мы, допустим, будем тайно чеканить, но никому не скажем об этом.
        У него явно обнаружилась тяга к мистификациям. То предлагал создать фальшивый форпост, чтоб заманить начальника, теперь целое государство.
        - Подпольное государство? Неплохо. Но почему бы этому несуществующему государству стать нашим будущим государством?
        - Каким? - насторожился Лёшка.
        Эту тему я обдумывал давно. Будущее понемногу приобретало очертания, которые пока не имели формальных названий. Однако сейчас новый спор будет не к месту… Или наоборот?
        - Что ты думаешь о Тихоокеанских штатах?
        - Час от часу не легче.
        - Ты же всерьёз Полинезию осваиваешь? - нажал я. - Даже сына отправил в такую даль. А мы, чтобы запутать гипотетического гражданина следователя, каждую банкноту посвятим разным колониям. Оаху, остров Рождества, Кусай, Калифорния, Кадьяк. И надпись на трёх языках. Pacific States и всё в таком духе. Пусть ищут виновника по всему океану.
        - Банкноты? - нахмурился Тропинин. - Так ты говоришь о бумажных деньгах?
        - Ну смотри. Медь для разменной монеты мы допустим найдем. Страхов вон медную гору обнаружил на восточном берегу, скоро обещает выдать первую партию руды. А не хватит своей меди или заминка какая выйдет, у Макины выкупим то, что он с бомбейцев содрал. Но при наших зарплатах шкиперы, офицеры, приказчики по тонне в год должны медью получать. Вот и считай. Тех девяти бомбейских тонн нам на девять человек только хватит.
        Тропинин вздохнул.
        - А вот серебра у нас маловато. Так что лучше всего начать с бумажных денег.
        - Кто же в нынешнее время будет ценить бумагу? - возразил Тропинин.
        - Екатерина.
        - Ты себя с ней не ровняй. Она использовала авторитет власти, и всё равно её ассигнации постепенно потеряют в цене.
        - Она увлеклась эмиссией. Тут главное меру знать. А авторитет наш зиждется на торговле мехами. Ими и обеспечим бумажки.
        - Если выпускать деньги анонимно, то твой авторитет ничего стоить не будет. А меха вообще актив сомнительный. Сопреют, сгорят, потеряют цену. Что изобретать велосипед, когда у нас под боком полно золота? Отправим экспедицию к Ному, в смысле на тот берег, наберем сколько нужно, отчеканим полновесную монету.
        - Почему к Ному?
        - Потому что там прямо на берегу золото лежит. Не надо по горам карабкаться, копать, искать.
        - Ну допустим, - согласился я. - В будущем можно и золотою монету в дело пустить. Но это займет много времени, а мне хотелось бы всё устроить быстрее. Анонимность всё равно будет весьма условной. А для обеспечения первого выпуска какое-то количество серебряной монеты я наберу. Русской, испанской, английской. Если каждый сможет в любой момент обменять бумажки на полновесное серебро, курс мы удержим. А там привыкнут.
        - Будет умнее обеспечивать бумагу только медной монетой, - Тропинин пожал плечами. - Иначе все серебро быстро выйдет из оборота.
        - Надо будет обдумать этот вопрос, - согласился я. - Мы можем привязать бумагу к меди, а серебро менять по плавающему курсу. Но «золотой запас» нужно собрать из всего, что сможем. Вторая же фишка бумажных денег заключается в том, что вовсе не обязательно обеспечивать мёртвой монетой всю их массу. Достаточно четвёртой части, чтобы погасить случайный бум или первую атаку, буде такая возникнет. Никому не по силам предъявить к оплате разом все ассигнации, а значит всё остальное можно смело записывать в приход. Так что эмиссия весьма выгодное дело. Мы получим дополнительный капитал. И станем получать добавку всякий раз, когда экономика будет расти. Если не будем зарываться.
        Эта идея Лёшке понравилась, но скептицизм он сохранил.
        - У нас слишком мало населения, чтобы оправдать выпуск бумажных денег.
        - Зато высокие зарплаты и обороты, - парировал я. - Один наш буржуа стоит трех Московских аналогов, а зарплата приказчиков и шкиперов больше, чем у генералов или статских советников.
        Лёшка поднял вверх руку и показал подошедшему метрдотелю на пустую бутылку. Херес все еще был привозным (то есть доставлял его я и по большей части ради бочек, в каких мы выдерживали потом виски).
        - Конечно, лучше всего привязать бумажные деньги к испанским песо, - сказал я. - Они популярны на всех берегах Тихого океана, да и в других местах. Можно сказать доллар нашего времени.
        - Доллар это производное от талера, - поморщился Лёшка. - Давай оставим его американцам.
        Нам принесли ещё одну бутылку хереса.
        - В России его называют ефимок, - сказал я. - Но по сути большинство нынешних серебряных монет та или иная вариация песо. Так что даже если сейчас мы будем покрывать выпуск медью, то в будущем стоит ориентировать на очередное производное от пиастра.
        - Астра! - вырвалось у Тропинина. - В смысле звезда, а не цветок, конечно.
        Возникла небольшая пауза. Лёшке потребовалось переварить собственную идею.
        - Чёрт! - произнёс я. - Это гениально. Звёзды к звёздам, так сказать. И символично и свежо. Решено. Нашей валютой будут астры. Астры Тихоокеанских Штатов.
        - Что ж, звучит неплохо, - согласился Тропинин и наполнил бокалы, чтобы отметить рождение новой валюты. - Сколько нынче пиастр к рублю?
        - Один к двум, если грубо.
        - Нам ведь тогда и серебряную монету проще будет выпускать, - заметил Лёшка. - Будем перечеканивать пиастры. Раз их вес и содержание серебра всем привычны, то охотнее будут брать в Макао и других местах. Считай дополнительная реклама. Но как ты собираешься все это провернуть? Я имею в виду в техническом смысле.
        - Я всё продумал. Золотой запас разместим в мощной крепости, там же поставим печатный станок, ну и пресс для чеканки.
        - Алькатрас! - предложил Тропинин. - А что? защищенное место, к тому же на виду у города. Вряд ли кто-то осмелится штурмовать остров на глазах у жителей.
        Это было сильным преувеличением. Сан-Франциско пока представлял собой небольшую колонию.
        - Какая-нибудь пиратская шайка не осмелится, а иные государства запросто. особенно испанцы. Вместе с городом и приберут к рукам наши денежки. Нет уж, лучше расположить запас подальше и от чужих государств и от своего.
        - Да тут же кругом пограничье. Где ты спокойное место найдёшь?
        - Я думал о Лисьих островах. От ближайшего испанского порта далеко, а Российская империя ещё долго не будет иметь на Дальнем Востоке серьёзных морских сил. Так что на островах нашему золотому запасу будет спокойно.
        - Лисьи острова?
        - Точно. Как там у американцев их хранилище будет прозываться?
        - Форт Нокс.
        - Ну вот, а у нас будет Норд Фокс. А-ха-ха…
        Эту идею Тропинин разгромил в пух и прах.
        - Любая шайка возьмет одинокую крепость штурмом, а ты даже не узнаешь об этом. А гарнизон, служащие? Отправишь в северную ссылку целую кучу народа, которому там и сходить будет некуда? А мне постоянно по ушам ездишь, чтобы я людей на острова не отвлекал, а сам вон что удумал.
        Пришлось согласиться. Я-то мог запросто попасть на Алеутские острова в любой момент, но другим пришлось бы потратить на это пару месяцев. Не слишком удобно.
        - Надо поступить так, как советуют в детективах! - Лёшка сделал глоток вина и пыхнул трубкой. - Спрятать ценность на самом виду.

* * *
        Мы выбрали самую высокую точку в окрестностях Виктории - Каменную горку. Кажется здесь в наше с Тропининым время стоял замок то ли управляющего Новой Каледонией, то ли первого губернатора Британской Колумбии, то ли ещё какого важного чиновника. А мы вот решили поставить казначейство. Здесь стояла водонапорная башня первого в городе водопровода, ниже выстроились отдельным переулком книгохранилище и музей, достраивался университетский городок. Так что новое здание вполне вписывалось в общий стиль.
        Прикрытием послужила дезинформация о строительстве дополнительного университетского корпуса для проведения опасных опытов. Здание так и назвали - Лаборатория. Кирпичные стены в два человеческих роста скрывали внутренний двор. Внешне всё выглядело скромно, но две мощные кладки шли параллельно и соединялись между собой кованой арматурой. Пятифутовый промежуток между ними забутовали камнем и залили бетоном. Это ещё не был настоящий бетон, Тропинин только подбирался к портландцементу, но и смесь кирпичной пыли с известью после обжига давала неплохое качество.
        Массивные ворота не имели просветов. Они не распахивались, а задвигались внутрь стены. Здания внутри двора лишь немногим превышали стены. С крыши можно было видеть подходы, при необходимости вести стрельбу, а вот с улицы, из соседних зданий или с водонапорной башни внутреннее пространство совсем не просматривалось.
        Таким образом у нас получился еще один форт. Тайный. Он правда не был рассчитан на артиллерийские обстрелы, морские битвы, но отразить атаку индейцев, бандитов или даже европейской пехоты ему было вполне по силам.
        Тропинин из скептика быстро стал горячим сторонником бумажных денег. Не потому, что уверовал в их насущную необходимость, просто он увидел в этом хороший повод для реализации своих технологических затей. Прежде чем я спохватился, мы обзавелись гидравлическим прессом с небольшой паровой машиной, секретной бумажной фабрикой, секретной же граверной мастерской и целой химической лабораторией, под предлогом разработки стойких красок. Всё это располагалось внутри Лаборатории, вместе с подземным хранилищем «золотого запаса». Пока совершенно пустым.
        - С таким расходами мы его не скоро заполним, - ворчал я. - Я-то полагал, что деньги принесут облегчение, а с ними выходит одна морока.
        - Мы же хотим получить приличный товар, - невозмутимо заметил Лёшка.
        Всё было так спланировано, чтобы хозяйством управляло небольшое число доверенных людей, которых ещё следовало отобрать. Им же предстояло осуществлять внутреннюю охрану, пока внешнее охранение несли бы гвардейцы или мушкетеры, будучи даже не в курсе, что именно они охраняют. Предполагалось, что по решению триумвирата - меня, Тропинина и Комкова, нужная сумма будет напечатана и перевезена в контору компании, а оттуда уже станет распределяться дальше.
        Когда придет время легализовать наши структуры, внутреннюю охрану можно будет увеличить, но пока именно секретность давала основную защиту.

* * *
        Одновременно со строительством Лаборатории, мы разрабатывали дизайн банкнот и технологию изготовления. Примитивные технологии и унылый дизайн ассигнаций Екатерины нас не устраивали.
        Я набросал общий эскиз. На одной стороне банкноты под надписью «Тихоокеанские штаты» на трех языках изображалась стилизованная карта наших континентальных владений и часть океана с фигурками китов, рыб и корабликов. Если в очертаниях Северной Америки в меркаторской проекции при толике фантазии можно увидеть дракона, с телом Скалистых гор, крылом Ньюфаундленда и Великих Озёр, хвостом Мексики и шпорой Юкатана, а голова представляла собой Аляску с огненным языком Алеутских островов… то наши владения, если их выделить, очертаниями походили на моржа, которому вывернули бивни вверх как у мамонта. Звёздочки обозначали города. Причём их оказалось куда больше чем мы до сих пор основали.
        - Не переделывать же всякий раз, верно? - ухмыльнулся я на вопрос Лёшки.
        Для обозначения номинации к привычным нам с Тропининым арабским цифрам я добавил изображения пальцев на пятерне или головы индейца, которую приравнял к двадцати астрам. На десятке было нарисовано две растопыренных пятерни, а на сотне соответственно пять голов.
        На другой стороне банкноты предполагалось поместить живописные гравюры. Для каждого номинала свою. Гавань Виктории с парой шхун и набережной на заднем плане; алеутов, что охотятся на калана с байдарки; индейцев нутка, гарпунящих кита с большой лодки; тропический островок с рощей кокосовых пальм и хижинами; отжимной пресс на фоне плантации сахарного тростника и гор; собиратели устриц на отмели с пушечной батареей Алькатраса на заднем плане. Эскизов получилось даже больше чем предполагалось номиналов.
        - Викторию лучше изобразить не на сотке, а на одной астре, - заметил Тропинин во время обсуждения.
        - Но это же столица! - воскликнул я.
        - Главные символы следует помещать на самой ходовой купюре, - пояснил Лёшка. - Пока твоя газета не лежит в каждом почтовом ящике именно мелкие банкноты напоминают гражданам, в какой стране они живут и кого обязаны благодарить за тучные годы и счастливое детство.
        Что ж, это выглядело разумным.
        - А ещё лучше пока вовсе обойтись без Виктории, - неожиданно закончил Лёшка. - Поместив её на деньгах мы тем самым поставим себя под удар.
        Он вновь был прав. Эскиз с моим излюбленным сюжетом пришлось отложить в сторону. На остальных рисунках я попытался пояснить, где какие цвета лучше сделать, но товарищ сразу же замотал головой.
        - Печать будет в основном синяя, - заявил он.
        - Почему синяя?
        - Потому что зелеными будут доллары, - Лёшка засмеялся. - А у нас полно индиго. К тому же это цвет нашего флага.
        - А цветными напечатать никак нельзя? Боюсь, синие рисунки будут похожи на тюремные татуировки или казенные штампы «Уплочено».
        - Есть многое на свете, друг Гораций, что недоступно нашей фабрикации, - продекламировал Лёшка. - Мы сделаем насыщенный синий. Добавим и других цветов для надписей, цифр, узоров, но не будем смешивать их. А бумагу слегка подкрасим охрой. Должно смотреться неплохо.
        - Ясно.
        - Со временем освоим и полноцветную печать, - ободрил Лёшка. - Я уже прикидывал. Там нужно будет сделать четыре одинаковых матрицы и доработать каждую под свой цвет. Но без компьютера трудно будет заранее рассчитать их соотношение, а ты же сам хотел побыстрее.
        Тропинин предложил более простой вариант - разделить пластину клише на сегменты. Неровные заходящие один в другой, как пазлы головоломки. Центральный многоугольник отводился под сюжетное изображение, отдельные сегменты - для различных надписей и декора, вроде рамок, уголков, линий или фигур. Это было тем удобно, что мы могли сильно ускорить работу, поручив её разным гравировщикам. А я так и вовсе мог смотаться в Европу и заказать пазлы там, придумав для товарищей историю про каких-нибудь способных гавайцев, сменивших ремесло с татуировки на гравировку.
        Предполагалось, что каждый сегмент будет откатываться своей краской отдельно, после чего кусочки соберут воедино и можно будет сделать оттиск. Причем Тропинин обещал весь процесс механизировать.
        - Кулачковый механизм будет выдвигать определенный элемент, а соответствующий валик окрасит его в нужный цвет.
        Причем эти сложности требовались лишь для одной стороны, потому что вторую мы решили печатать в один цвет.
        Производство обычной бумаги Лёшка уже освоил. Теперь он придумал выпускать непрерывную ленту шириной в банкноту, потому что печатать листами, имея лишь одну пару матриц для каждого номинала, будет неудобно. Так мы могли напечатать любую серию, потом разрезать полосу, провести выбраковку и уже на прошедших комиссию купюрах штамповать номер. А заменив механизм с валиками приступить к печати другой банкноты.
        Нам ещё следовало подобрать подходящий состав бумажной массы, комбинируя коноплю, хлопок, лен, картофельный крахмал, хмель и другие ингредиенты. Лёшка предложил добавить в бумагу нарезку из меха чернобурки, чтобы создать неповторимую текстуру. Кроме того, мы предусмотрели защиту в виде перфорации, водяных знаков с градиентом, что достигалось переменной толщиной проволоки на сетке, а в качестве скрытой защиты решили добавить в бумажную массу окалину, способную притягиваться магнитом.
        На этом доступные нам технологии исчерпывались.
        Глава двадцать четвертая. Индейцы
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ИНДЕЙЦЫ
        Мы уже закончили с наладкой оборудования, составом бумаги и делали серию пробных оттисков, чтобы доработать клише, а также подобрать оптимальную густоту и оттенки красок, когда поднялась тревога.
        Первыми её вестниками стали почтовые голуби. Прилетело их сразу три штуки, но ни один не принёс хотя бы краткого сообщения. Такое могло случиться лишь в том случае, если на какой-то из станций была вскрыта или разрушена клетка с птицами. А вот о причинах оставалось только гадать. Было ли это следствием стихийного бедствия, непрочности конструкции, а быть может, намеренного действия человека или животного? К сожалению, хотя наш смотрящий за голубятней дядя Потап различал своих подопечных и даже придумывал им нехитрые имена, никаких записей, куда отправлялась та или иная партия, не велось, а значит и понять, где случилось то что случилось, мы не могли. Голубиных станций насчитывалось уже больше дюжины, вдобавок птиц получали патрульные корабли, изыскательские и разведывательные группы. Кто-то из них сейчас возможно нуждался в помощи.
        Слух о возвращении голубей быстро пронесся по городу. Как всегда в таких случаях, на набережной у здания Адмиралтейства собрались добровольцы, готовые отправиться на горячее дело.
        Чихотка сыграл сбор-поход. Правда в его распоряжении оказался только один корабль. «Палладу» ради мелкого ремонта успели завести на верфи Тропинина и там разоружить, «Новая Колумбия» патрулировала у берегов Калифорнии, а «Память Онисима» ушла на север. Так что командор поднял флаг на «Афине».
        - Если что, мы усилим вас парой компанейских шхун, - пообещал Лёшка. - На них даже фальконетов нет, но для высадки десанта хватит.
        У компании Южных морей шхун всегда имелся избыток, так как Лёшка поддерживал собственное производство. А найти шкипера и матросов не составляло проблемы. Под командованием Спиджика на фрегате ходили два лейтенанта, которые теперь остались не у дел.
        - Знаете, Шарль, на всякий случай готовьте своих бойцов тоже, - сказал я.
        Француз кивнул и отправился в Старый форт собирать войско.
        Мы ждали хоть каких-нибудь новостей больше суток. Все нервничали. Новостей не поступало. За это время в Эскимальт вернулась шхуна из залива короля Георга с грузом перетопленного китового жира. Её шкипер сообщил, что у наших друзей нутка всё тихо - ни европейцев, ни тлинкитов, ни русских. Лёшка уже собирался разослать шхуны по остальным местам, но вскоре надобность в уточнении отпала.

* * *
        Вести прибыли откуда не ждали - из глубины Острова. Я как раз завтракал на балконе яичницей с беконом, разбавляя кофе свежим воздухом осеннего утра, а поэтому смог увидеть всё с самого начала.
        Небольшое каноэ с единственным гребцом пришло сверху по фьорду. Слегка задержавшись на развилке, оно повернуло в гавань и уткнулось в набережную напротив Старого форта. Из лодки выбрался молодой индеец. Он с трудом поднялся по лестнице (устроенной как раз для высадки с лодок), добрался до форта и там устало осел, прислонив спину к воротам.
        Город вставал рано, а форт находился уже во всеоружии. Караульные индейца заметили, вышли, обступили его. Почти сразу же послали за начальством. Благо Контора, Адмиралтейство и дома, где проживали отцы-командиры, находились неподалёку. Тем временем вокруг индейца начала собираться толпа.
        Я прибыл одним из первых. Прямо в халате, с дымящейся чашкой кофе в руке. Лишь обул мокасины - для ходьбы босиком было холодно и грязно.
        Индеец не говорил по-русски вовсе, а на местном диалекте изъяснялся столь нескладно, что даже саньки не смогли разобрать больше нескольких слов. Людей его говора в наших рядах не оказалось. Зато рядом оказался Анчо. Обменявшись с гостем серией фраз, он быстро настроил своего внутреннего божка-переводчика на нужную волну и вскоре, не забывая жевать грибочек, начал переводить.
        - Его зовут Саем. Он из племени Сумас, что обитает недалеко от устья Столо.
        - Стольной? - переспросил кто-то.
        - Похоже так. Говорит, что большая ватага неизвестного ему племени и языка, напала на поселение и лесопильную мельницу в устье.
        Окружающие разом вздохнули. Ачно поднял руку, требуя тишины.
        - Саем говорит, что они убили или увели с собой всех, кто там находился, плотину разрушили, а саму мельницу, дома и магазины подожгли. Саем - охотник с севера, его племя живёт неподалеку. Он обычно выменивал у Ефима шкуры речного бобра на железо и ткани. В этот раз появился, когда уже всё кончалось. С каноэ он увидел дым от пожара.
        - Может быть это были домны? - с призрачной надеждой спросил Тропинин.
        Анчо попытался пояснить гостю непонятный термин. Тот затряс головой.
        - Нет. Дым от печей он знает. Тот курится много дальше к югу от поселения. И потом он сам видел угли.
        - Понятно, - кивнул Тропинин.
        - Саем высадился раньше, чтобы подойти незаметно, - продолжил переводить Анчо. - Но чужаки его все равно заметили. Погнались. Он едва успел добежать до лодки и отойти от берега. Чужаки что-то кричали на непонятном языке. Они не стали преследовать его по воде, лишь послали вдогонку стрелу. Саем почти увернулся. Его ранило в бок. Несильно. Тогда он отправился сюда, ибо знал, что много бородатых людей проживает на земле племени сонги, а великий вождь Ганхада обитает в большом каменном доме с синим флагом на длинном шесте. И что большой вождь всегда награждает за помощь.
        - Это так, - подтвердил я.
        Парень окинул меня изучающим взглядом и видимо решил, что халат подходящая одежда для вождя.
        - Саем грёб весь день, а ночью тащил каноэ через перешеек, а потом опять грёб по ручью, через внутренние гавани и совсем выбился из сил.
        В подтверждение собственных слов, индеец тут же повалился на бок.
        - Отнесите его в госпиталь, - крикнул Тропинин и повернулся ко мне с перекошенным лицом. - Поднимай всех, зови ветеранов!
        - Не ори и успокойся, - сказал я. - Вон, посмотри, они уже грузят припасы на «Афину».
        Действительно, Ватагин и Чиж, едва услышав о нападении, отправили человека на Чукотскую улицу собирать народ. Старики поднялись быстро и без лишних вопросов принялись потрошить арсенал. Шарль не препятствовал им, а спокойно готовил своих бойцов. Шумел на всей набережной один только Лёшка. Его мысли разбредались.
        - Надо поднять больше добровольцев, - возбуждённо сказал он. - Чёрт! Я пойду к рабочим на Правый берег, подниму всех. У нас есть несколько построенных шхун. Мы отправимся туда и устроим негодяям кровавую баню.
        Итак, у нас под боком назревала война.
        Мы слишком расслабились в окружении миролюбивых на первый взгляд индейцев Острова и материкового побережья. Мы не тянули их в подданство и не взимали ясак, не грабили селений и не отбирали женщин. Наши артели даже особо не промышляли в проливах. Мы понемногу торговали с племенами и сделали ставку на подарки, которыми успешно разложили вождей, вынуждая их идти на ответные шаги.
        Мы почему-то решили, что со стороны коренного населения претензий к нам быть не может.
        - У шхун может уйти больше суток, чтобы обойти Остров, - заметил я, допивая уже холодный кофе. - Зависит от ветра. Но есть другой вариант. Мы можем воспользоваться тем путём, по которому прибыл индеец.
        - На байдарках? - переспросил Тропинин. - Отлично! Соберем все, что есть в наличии.
        Байдарок в городе имелось много, а вот грести почти сотню верст да ещё с переносом мне не улыбалось. Мы наверняка выбьемся из сил и будем выглядеть не лучше парня принесшего весть.
        - Если хочешь иди на байдарках, - пожал я плечами. - Но вообще-то я имел в виду дилижанс. Он как раз отправляется на ту сторону Острова через два часа или около того. А там уже возьмем лодку. С парусом.
        - Но в карету поместится всего человек шесть?
        - Восемь. Четыре места первого класса и четыре второго. Можно взять и больше. Посадим вместо груза на крышу. Но лучше прихватить оружие.
        - Восемь всё равно мало.
        - Остальные пусть идут на шхунах. Мы просто разведаем обстановку.
        Короткая линия дилижанса шла вдоль восточного берега через весь полуостров Саанич. Длинной около тридцати верст она имела единственную станцию для смены лошадей, а путь занимал четыре часа, включая короткие остановки у хуторов, карьеров, лесопилок и получасовую у станции. Шхунам же требовалось столько времени только за тем, чтобы выйти из гавани, пройти фьорд и выбраться на относительно широкий простор проливов, где можно использовать паруса. Да и потом предстояло огибать мысы, осторожно пробираться между островками, отмелями и скалами. Правда нам все равно предстояло пересечь внутренний пролив. Однако сорок верст по прямой и относительно спокойной воде не то же самое, что сто верст с кренделями по волнам. Их можно было относительно быстро пройти на баркасе или тех же байдарках.
        Дилижанс стоял возле «Императрицы». Пассажир оказался лишь один и ехать он собирался до известкового карьера. Мы быстро уговорили его воспользоваться извозчиком за счет компании, получив карету полностью в свое распоряжение. Это позволило выехать на полчаса раньше расписания.
        С нами отправились каждой твари по паре. От гвардейцев Шарль с Рашем, от мушкетеров Шелопухин с Тимуром, от флотских пара мощных матросов с флагмана. Ветеранов за исключением Анчо мы не позвали, имея в виду предстоящую тяжелую греблю. Вещей взяли минимум, а из оружия только мушкетоны, новоизобретенные дробовики и пистолеты.
        Дорога оказалась ухоженной и сухой, карета шла быстро и мягко. Мы почти не говорили в пути, стараясь сохранить силы для морского перехода. Но я не удержался - полдороги смотрел в окно, а потом даже поменялся с одним из матросов, чтобы проехаться наверху рядом с кучером.
        Хутора уже ничем не напоминали починки. Добротные усадьбы с большими домами, сараями, конюшнями, банями. И я достоверно знал, что в подвалах зреют сыры, висят окорока и колбасы, а погреба полны разнообразных солений. Мы проносились мимо аккуратных полей, пастбищ, огороженных заборами из жердей; разросшихся садов со множеством плодоносящих деревьев. Хотелось вопросить из кареты, как глупый король: «А чьи это земли?», чтобы услышать в ответ: «Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса». Всё увиденное, разумеется, принадлежало разным хозяевам, но я всерьез приложил к этому руку и законная гордость переполняла меня.
        Конечная станция и вовсе превратилась в настоящий городок. Мы увидели даже несколько каменных домов, а уж на кирпичном подклете стоял каждый второй. Всяких построек насчитывалось с полсотни. Здесь жили рыбаки, несколько индейских семей, работники трёх станций - почтовой, дилижанса и лодочной. Стояли лесопилка, коптильня, лавки, склады, отделение меховой компании.
        И ни каких укреплений.
        - Надо бы хоть какой-то блокгауз поставить на всякий случай, - заметил Лёшка. - А ну как нападут с моря.
        Для приема шхун в море уходил пирс на деревянных столбах, но обычные лодки и баркасы здесь просто вытаскивали на пляж.
        - Давно ли был кто с того берега? - спросили мы лодочника.
        - Вчерашняя почтовая байдарка не пришла, - ответил он. - Но такое и раньше часто бывало.
        Мы подобрали баркас футов двадцати пяти с четырьмя парами вёсел.
        - Чей? - спросил я.
        - Ваш. В смысле компанейский.
        - Отлично. Мы забираем его.
        Лодочник с нашими матросами принесли весла, канаты, парус, хранящиеся отдельно на складе. Погрузив оружие, сумки, бочонок с порохом, мы дружно столкнули баркас в воду и залезли внутрь. Анчо уселся за руль, остальные за весла.
        - Будет выглядеть глупо если шхуны опередят нас, - заметил Лёшка.

* * *
        Половина пути проходила среди россыпи островов, но в основном вдоль самого крупного из них, который индейцы называли Ханен. Под парусом здесь ходили с большой осторожностью. Ветер постоянно менялся. Иногда задувал, точно в аэродинамической трубе, иногда бесновался, бросаясь сразу со всех направлений, а иногда вовсе стихал внизу, хотя над головой продолжали носиться облака. Нам приходилось, то убирать мачту и браться за весла, то ставить её вновь.
        Зато вторая половина пути пришлась на чистую воду пролива, где ветер дул ровно, а небольшое течение, которое поначалу сносило нас к югу, потом повернуло к северу. Так что, заложив дугу, баркас быстро добрался до устья Фрейзера.
        Шхуну мы увидели неподалеку от дельты. Но это оказалась не наша шхуна. В смысле не одна из тех, что собирались выйти с десантом из Виктории.
        - «Кирилл», - доложил самый глазастый из матросов.
        - Яшка? - удивился Тропинин.
        - Нефрит, - произнес я. - Уж не в нём ли всё дело?

* * *
        Некогда мы с Тропининым распределили лихорадки по шкале времени, собираясь устраивать их по мере необходимости для придания импульсов экономике и привлечения людей. Мы учли каланов и котиков, золото и китов, вспомнили даже о нефти и крабах, время которых вряд ли придёт при нашей жизни. Но про нефритовую лихорадку даже не подумали. Мало того прозевали её начало.
        Камешек, что сорвал лавину был брошен Яшкой с подачи Шэня.
        Несмотря на накопленные богатства Дальнобойщик продолжал «жечь», как выражался Тропинин (большинство его «мемасиков», как он называл идиомы, я не понимал, но этот вполне подходил случаю). К этому времени Яков Семенович выдал замуж обеих сестер, построив им по особняку на улице Львов в качестве приданного. Одна из сестер успела уже овдоветь, но вместе они обеспечили Яшку целым выводком племянников и племянниц. Парней помладше он сразу определил юнгами на свои корабли, а тех, что уже набрались опыта, пристроил в Морское училище; девочек отдал в школу и затем в Университет, пожертвовав каждому заведению по десять тысяч в испанской серебряной монете. Сам он так и не женился и хотя в его доме поселилась красивая китаянка, детей не имел. Судя по всему именно племянникам предстояло унаследовать бизнес империю. А компания «Северная звезда» росла как на дрожжах, набрав силу и став крупным игроком на тихоокеанском рынке.
        Пока его капитаны и приказчики окучивали уже проторенные пути, Яшка открывал новые. Он предпринял экспедицию на Ладронские острова (те, что принадлежали испанцам), затем посетил Филиппины. Испанцы не позволяли другим европейцам торговать в своих владениях, но местная торговля велась полным ходом. В неё и влез Яшка, доведя до ума старую Лёшкину идею. Он обменял одну из своих шхун на настоящую джонку, а шкипером на неё поставил опытного Шэня, придав ему всех, кто имел азиатскую внешность. Сам Яшка побывал и там, и там, выдавая себя за простого матроса, а для маскировки перепачкал лицо жиром и сажей.
        Затем Дальнобойщик отправился в Тайваньский пролив, где посетил несколько неизвестных островов и, как говорили, поладил там с пиратами, а может быть, с повстанцами. Впрочем, разница между теми и другими была чисто формальной. Между прочим он выгодно загнал этим бандам несколько шхун, за что заслужил респект от Тропинина.
        Не брезговал Яшка содрать при случае тысчонку-другую рублей и с моей компании. Одно время приказчики выплачивали шкиперам или приказчикам по десять рублей за каждого привезённого в Викторию человека, при том условии, что он говорит по-российски и не числился среди тех, кто прибыл по моим каналам. За иноземца же платили только, если тот являлся специалистом в интересующей нас области. Таким образом я хотел создать дополнительные стимулы для миграции. Наши часто бывали в имперских портах, камчатских поселках, и время от времени сманивали оттуда людей или даже нелегально переправляли ссыльных.
        Что сделал Яшка? Он отобрал несколько китайцев давно уже ходящих на его шхунах матросами, а то и помощниками и потому вполне освоивших русский язык. Затем отправился в Макао с мехами, а на обратном пути заскочил на разведанные им ранее острова, где набил шхуну бедняками-переселенцами. Китайские бедняки ели немного, да и сами по себе были щуплыми, а потому помещалось их на шхуне изрядно.
        Во время перехода через океан Дальнобойщик заставил их учить русский язык. Возможно, прибегал к кнуту, возможно, к прянику, а быть может, сказалось китайская усидчивость. Но уроки, как мне потом говорили, продолжались по восемнадцать часов в день.
        Когда Яшка предъявил полсотни людей Вазургину в Сан-Франциско, они все весьма сносно лопотали по-русски, а некоторые умели даже писать. И таких рейсов Яшка совершил целых три, пока я не отменил бонусы.
        - Это всё твоя склонность к политкорректности, - смеялся тогда Лёшка. - Нет бы прямо сказать, что платить будешь только за русских.
        - За русских? - воскликнул я. - Да среди этих русских больше половины якутов, тунгусов и камчадалов.
        Между прочим Яшка первым подобрал ключик к Японии, куда никаких европейцев за исключением голландцев не допускали. Правда японцы не пускали на внутренний рынок и китайских торговцев, так что номер с джонкой здесь не прошел. Но Яшка нашел выход. Он встречался с японскими купцами на небольших островах где-то возле Тайваня и там совершал взаимовыгодный обмен. Шкуры калана ценились у японцев втрое дороже нежели в Кантоне или Кяхте, имел большой спрос сахар. Яшка выгодно покупал у купцов серебро, отдавая за него кантонское золото. В Китае же, напротив, серебро ценилось дороже золота. На этих рейсах до сих пор неплохо зарабатывали голландцы. И вот теперь в бизнес бочком влезла одна из наших компаний.
        На следующий источник дохода она наткнулась случайно. У Яшки с Шэнем возникла заминка с отправкой флотилии в Азию. Пока суть да дело, они решили «сгонять» в ближние проливы, чтобы самим посмотреть, какие из кантонских товаров могли бы найти спрос у индейцев. Хотя мы всячески внедряли в умы индейцев идею денег, натуральный обмен иногда получался выгоднее. Вот только никогда нельзя было сказать заранее, какая диковинка приглянется детям природы - китайская акварель, японский зонтик или шведская никельхарпа, вымененная Шэнем на рейде Макао у офицера с судна «Адольф Фридерик».
        Они остановились в одной из деревень и пока Яшка разговаривал с вождями, Шэнь наблюдал за работой индейских лодочников. Подойдя поближе он вдруг сильно возбудился и как только Яшка закончил переговоры, оттащил его в сторону. Оказалось, что индеец тесал дерево инструментом сделанным из цельного куска нефрита. И Шэнь объяснил, что такой камень можно толкнуть в Китае за хорошую цену. За очень хорошую.
        Вечером у костра они разговорили индейца. И хотя тот мало что мог рассказать, поскольку получил инструмент от предков, однако, припомнил, что подобные вещи в их деревню привозили сверху по реке Столо.
        Это уже была ниточка, за которую стоило потянуть. Яшка оставил на время морские походы (благо у него нашлось достаточно опытных шкиперов для подмены) и, снарядив небольшой отряд, включая единственного нашего геолога, отправился вверх по Стольной.
        Они прошли сто пятьдесят вёрст, делая остановки, чтобы тщательно проверить гальку на пляжах, обломки скал на берегах. И в конце концов, нашли некоторое количество бледно-зеленого камня в том месте, где Стольная резко меняла направление, выходила из теснины и разливалась. Весь найденный нефрит располагался в наносной породе недалеко от поймы, а то и прямо среди усеивающих дно камней. Среди скал его не нашли. Изучив информацию, полученную от Страхова, я предположил, что коренное месторождение лежит выше по течению. Страхов в эволюцию горных систем не верил, он даже ракушечник объяснял Всемирным потопом. В любом случае Яшкина команда для начала ограничилась тем, что нашла.
        Пробный рейс в Кантон превзошел даже смелые ожидания Шэня. За нефрит хонги без разговоров платили серебром, причем готовы были брать его в любых количествах, ибо спрос казался бездонным.
        Яшке не удалось удержать успешный рейс в тайне. По Виктории прошел слух и наши бродяги быстро смекнули, что единственный мешок с камнями может обеспечить любому из них сытую жизнь и безбедную старость. Порыв оказался заразительным, ему поддались даже люди вполне обеспеченные, имеющие стабильный доход. Толпы (по нашим, конечно, меркам) рванули вверх по Стольной, переворачивая по пути каждый булыжник, разгребая наносы, стараясь добраться до дна в заводях и даже на стремнине. Выбрав всё, что можно в низовьях, они двинулись дальше. Внутрь каньона.
        Мы с Тропининым тогда решили не вмешиваться. Люди нашли себе занятие, чего же ещё желать? Но как видно вмешаться стоило. Хищническое старательство могло разозлить индейцев. В конце концов, река кормила их, а пришельцы перерыли берега, замутили заводи, затоптали родники, повалили кучу деревьев и навалили груды мусора.

* * *
        Яшки на борту шхуны не оказалось. Помощник шкипера Матвеев сильно нервничал. Он сообщил, что Яков Семенович с группой старателей ушёл вверх по реке две недели назад. Они собирались поставить городок перед каньоном, а может и в глубине его, чтобы использовать место как базу для дальнейших изысканий. А позавчера ночью, под утро, моряки увидели пожар на месте фактории. На всякий случай «Кирилл» отошел южнее, ближе к тропининским домнам. Для высадки или разведки у подшкипера не было сил. На шхуне оставалось всего два человека.
        Что ж, у нас силы были. Мы высадились, держа наготове мушкетоны и дробовики. Но оружие уже не понадобились. Небольшое поселение в устье Фрейзера перестало существовать. Сожжённые дома и сараи ещё дымились. Тут и там лежало несколько трупов. Все наши. Анчо отметил, однако, что их было много меньше, чем жителей городка. Слабое утешение.
        - Надо бы похоронить бедолаг, - вздохнул Лёшка.
        Чем мы и занялись.
        Зато металлургическое производство, к облегчению Тропинина, полностью уцелело. То ли индейцев оно не заинтересовало, то ли те убоялись извергающих дым печей и домен. За пару дней горные рабочие значительно усилили оборону - понастроили в проходах множество рогаток, баррикад, расставили часовых. Послать за помощью они не успели, потому что все лодки остались в захваченном посёлке. Поэтому наш отряд встретили с заметным облегчением.
        Здесь мы нашли несколько беглецов. Но далеко не всех.
        - Не знаю, с чего лиходеи напали? - причитал Ефим, держатель компанейской фактории. - Зла мы тут никому не желали. И с индианцами пришлыми торговали спокойно.
        - Пришли они запросто, вроде как торговать, - сообщил его заместитель, который в тот день стол за прилавком и все видел с самого начала. - Кто же думал, что с мыслями такими? Да и немного их сперва было. Осматривались, потом стали в дома заходить. Ну, мы думаем - люди дикие, обращения человеческого не знают. Попытались сказать им. А они давай вещи тянуть, кому что приглянулось. Наши в ответ ругаться стали, по рукам бить. Слово за слово и началось. Тут и остальные дикари с реки прибежали. Тьма тьмущая. Вопят, как черти в аду. Испугались, мы, врать не стану. Оцепенели. А диким времени хватило.
        - Пойдём вверх по Стольной, - сказал Анчо.
        - Почему ты так решил? - набросился на него Лёшка, как будто Мухоморщик подстроил все безобразия.
        - Саем говорил, что не понял их речи, но береговые люди друг друга знают. Значит эти пришли издалека, из глубины земли, а как они могли прийти, кроме как сплавиться по реке?
        - А может гудзонобейцы уже перевалили через Скалистые горы? - озаботился Лёшка. - Подослали своих дикарей, как это водится у бритов?
        - Да вроде не время ещё, - пожал я плечами. - Но возможно они оттеснили на нашу сторону какое-нибудь враждебное к белым племя.
        Пока мы собирали предварительные сведения и делились впечатлениями, подошли наши шхуны. С них на берег сошла целая армия. Гвардейцы, мушкетеры, моряки, союзные индейцы. Всего человек сто. Половине из них предстояло восстанавливать городок в устье, охранять домны и шхуны, остальные собирались двинуться вверх по течению.
        Лодки наполнялись припасами и заводились в реку. Вдобавок к ним, уже на суше собирали байдарки. Река хоть и считалась судоходной до самого каньона, годилась для гребли лишь на первой половине отрезка. Дальше становилась слишком бурной и быстрой для тяжелых лодок. Тогда их тянули бечевой. Не всегда это получалось, тропа иногда пропадала, приходилось брести по отмелям или перетаскивать вещи на руках.
        Другое дело байдарки. Груза они брали не много, зато шустро двигались против течения. На них и отправилась передовая группа, в то время как тылам с припасами, фальконетами и основной частью войска, предстояло медленно продвигаться следом. На этот раз мы с Тропининым пошли с основной группой, для разведки имелись парни и помоложе.

* * *
        Мы продвигались нестройной колонной. В лодках сидели рулевые и стрелки, держащие наготове мушкеты. Остальные тянули за веревку. Тут и там по берегам возникали проплешины вырубок. Пеньки, кучи обрубленных ветвей, щепки. Артели лесорубов не удалялись далеко от реки, иначе стволы приходилось бы таскать на руках. Дерево рубили по склонам и спускали к воде по слегам. Вырубив всё подходящее, артели уходили вверх к новым делянкам.
        - Не слишком ли далеко забрались? - удивлялся Тропинин, когда мы заночевали в одном из временных бараков, поставленных лесорубами. - Тут и возле дельты за сотню лет всего не вырубишь.
        Он просто не оценил масштабы собственных преобразований. Лес требовался строителям и корабелам, но главным образом его изводили ради растущей металлургии.
        Кроме наших времянок по пути попадались пустые индейские деревни. Не оставленные по доброй воле, а брошенные. Когда индейцы перемещаются из летних деревень в зимние, они забирают с собой всё. Мы же видели остатки построек, волокуши, жерди для сушки лосося, разбросанные предметы обихода. Точно кто-то разграбил деревни коротким набегом. К нашей нынешней войне это, однако, не имело отношения. Как и к войне вообще.
        - Оспа, - пояснил Ефим.
        Эпидемия черной оспы разразилась в этих местах в тот год, когда я огибал мыс Горн, перегоняя «Палладу» в Викторию.
        Мы серьезно относились к прививкам и даже держали на изолированном островке специальное стадо коров намеренно зараженных оспой. Животным оспа вредила меньше чем людям, некоторые даже вылечивались, передавая «эстафету» другим. Мы пытались избавить животных от неприятной миссии, вырастить возбудитель на питательной среде, но пока не очень успешно. Лишь иногда удавалось получить сухой материал, который сохранял способность заразить коров через некоторое время. Разумеется, мы экспериментировали только с коровьей оспой. Браться за её черную сестру с нашими скудными знаниями и возможностями стало бы слишком большим риском.
        Выяснилось, однако, что прививка коровьей оспы давала лишь временный иммунитет. И поскольку люди про эту особенность не знали, то и не боялись вступать в контакты с заболевшими на Камчатке. Уверенность в защите сыграла с нами злую шутку. Заболели, конечно, не все, лишь те, кто прививался больше десяти лет назад. Этого, однако, оказалось достаточно. Около дюжины наших людей умерло, несколько десятков переболели. Настоящей эпидемии на наших территориях не возникло, поскольку все, кто привился позже, иммунитет пока сохранили. В том числе и ближайшие индейские племена. А вот индейцы материкового берега - дело другое. И чем глубже уходила зараза внутрь континента, тем лучшую пищу находила для себя. В сорока верстах выше по течению привитых не оказалось вовсе. Вот там мор разгулялся в полную силу.
        Многие деревни пришли в упадок, чем воспользовались соседи, прихватив некоторые спорные территории или опустевшие угодья.
        Так что мы получили ещё один возможный мотив нападения. Ослабленные племена могли иметь зуб на виновников болезни, которыми они, разумеется, считают бледнолицых пришельцев.
        Глава двадцать пятая. Осада
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. ОСАДА
        Отряд прошел сто пятьдесят верст за три дня. Там, у поворота реки, мы увидели следы ещё одного побоища. Меховая фактория сгорела, лабаз был повален и разграблен, от барака лесорубов тоже остались одни головешки, но приготовленный к сплаву лес остался лежать нетронутым. Трупов на этот раз не нашлось, но их могло растащить зверьё. Здесь неизвестный враг побывал гораздо раньше.
        - Куда пойдём дальше? - спросил Лёшка. - По Стольной или по притоку?
        - Никуда не пойдём, - ответил я. - Этот городок, похоже, последний. Поставим здесь небольшой блокгауз, и посмотрим, чем они нам ответят.
        - Известно чем, нападут.
        - Тоже результат, - кивнул я. - Но думаю, что скорее пришлют переговорщика.
        - Почему?
        - Слишком мало жертв с нашей стороны, - сказал Ватагин.
        - Ну ты счетовод! - разозлился Лёшка.
        - Не ругай, однако, начальник, - ответил тот с улыбкой. - Если бы они хотели просто уничтожить поселение и запугать остальных, то убили бы много больше людей.
        - Их обратили в рабство, чего тут непонятного, - пробурчал Тропинин.
        - Есть ещё один момент, - сказал я. - Непонятно, куда делся Яшка? С ним были опытные бойцы, которых убить или пленить не так-то просто.
        - И где он собирался поставить лагерь, мы тоже не знаем, - добавил Лёшка.
        - Если он собирался искать нефрит, то искать надо где-то в каньоне, - предположил я. - Хотя он вполне мог начать поиски и на притоке.
        - Надо подождать здесь, - сказал Чиж, почесывая холку собаки. - Если кто уцелел, спрятался, то увидит, что мы пришли и выйдет к блокгаузу. Тогда и выясним, где остальные и куда ушёл Рытов.
        Тропинин посмотрел на Шарля. Тот кивнул. Лёшка пожал плечами. Гвардейцы выставили часовых, быстро возвели новый блокгауз, используя для строительства оставленные лесорубами брёвна. Вышло тесновато для полусотни человек, но вполне надежно. Древесные стволы надежно защищали от стрел, а вырубка вокруг убежища позволяла увидеть противника загодя, не позволяя подобраться незаметно, чтобы поджечь блокгауз или внезапно напасть. Через узкие бойницы мы могли простреливать все подступы из мушкетонов, а с крыши наблюдать за обстановкой и стрелять выборочно.

* * *
        Мы все ошиблись, а Лёшка оказался прав. Хотели индейцы затеять переговоры или нет, но сперва нас всё же проверили чужаков на вшивость. Под утро индейцы напали на крепость, пытаясь застать защитников врасплох. Но наши парни не сплоховали.
        Тихо подняв стрелков, они разобрали цели, а потом, не мудрствуя лукаво, дали залп по всему что шевелилось в тусклом свете звезд. Послышались крики. Кричали не раненные, то вожаки подбадривали воинов. Индейцы пошли в атаку.
        У нас к этому времени проснулись уже все. Ухнули фальконеты, добавив смертоносной картечи к дроби мушкетонов и ружей. Индейцы, теряя людей, сразу же откатились в лес, и на некоторое время всё затихло. Наверняка за нами наблюдали из-за деревьев, но скорее из осторожности, чем желая повторить приступ.
        Утром, однако, выяснилось, что мы фактически оказались в блокаде. Индейцы не могли захватить блокгауз, зато успешно простреливали все подходы к реке. А река являлась не только связью с внешним миром, но и единственным источником воды.
        Гвардеец, что отправился за водой к берегу, как раз и стал первой жертвой. Парень впрочем остался жив, хотя ему пришлось бросить вёдра, чтобы добежать до укрытия со стрелой в плече. Чтобы прикрыть отступление, часовые на крыше блокгауза сделали несколько выстрелов по кромке леса, где заметили шевеление. На этом первая стычка закончилась.
        - Да, этот вопрос мы как-то не продумали, - почесал голову Лёшка.
        Я тем временем надрезал кожу бедолаги, чтобы извлечь стрелу. За неимением полевого хирурга кровавое дело как всегда оставили на меня.
        - Копайте колодец, - распорядился Ватагин.
        - Где?
        - Прямо здесь, - он указал на середину помещения.
        Наше укрепление стояло в низине. Возможно это место даже заливало во время весеннего паводка. Грунтовые воды вряд ли залегали здесь слишком глубоко, однако, земля была неподатливой, каменистой. Тем не менее полсотни мужиков смогли выкопать достаточно глубокую яму, чтобы начала просачиваться вода. Выкопанным камнем выложили стены колодца, а землю утрамбовали вокруг. На это ушел почти целый день.
        Места внутри блокгауза осталось ещё меньше (колодец имел скорее форму воронки, чем цилиндра), зато теперь мы могли продержаться в осаде довольно долго. Запасов продовольствия хватало, а топливо для огня валялось повсюду в виде обрубленных сучьев, веток, коры и прочего мусора.
        Когда мы забрались на крышу, чтобы ещё раз осмотреться и обсудить варианты, это навело Чижа на мысль.
        - Можно соорудить из веток плетеные щиты и под их защитой пробраться к лодкам, - предложил ветеран. - А там…
        - Просто добраться до лодок не проблема, - возразил Лёшка. - Можно, например, залить подступы картечью и под прикрытием огня быстро смотаться отсюда. Или устроить дымовую завесу, когда поднимется подходящий ветер. Вот только мы пришли сюда, чтобы узнать, в чём проблема, освободить наших людей и как-то договориться с индейцами.
        - Если выбить дикарей с того склона и поставить там пушки, мы могли бы держать под прицелом лес на восточном фланге до самого притока, - предложил Шарль. - Это даст нам больше пространства для маневра.
        - Картечь вряд ли выкурит индейцев из леса, - возразил Лёшка.
        Они заспорили.
        - Тихо! - прошипел Анчо, который с первых часов блокады обустроился на крыше.
        Приставив ладони к ушам, он прислушивался к долетающим до блокгауза выкрикам, фразам, громким разговорам и пытался понять язык индейцев. Мы прекратили обсуждения. Услышав что-то знакомое, Мухоморщик переместил ладони от ушей ко рту и выкрикнул несколько слов. Голос его сохранил прежнюю силу, хотя лицо покрывали глубокие морщины. На минуту всё вокруг затихло. Ответа из леса, однако, не последовало, а вот громкие разговоры продолжились как ни в чем не бывало. Кажется индейцы даже не пытались скрыть присутствие.
        - Они считают что мы слабы, а значит нет смысла в переговорах, - объявил Анчо.
        - Так они решили? - уточнил Лёшка.
        - Нет, - Анчо медленно покачал головой. - Так я оцениваю наше положение.

* * *
        Поедая вяленую рыбу и сухари из компактных походных запасов, мы устроили совещание. Шарль слегка изменил свой прежний замысел и теперь настаивал на захвате сравнительно небольшого участка леса к востоку от блокгауза. Тот был ограничен скалами, вырубкой и рекой с притоком. Если бы нам удалось очистить его от индейцев, то удержать с помощью огнестрельного оружия будет довольно легко, а вся тактическая ситуация резко изменится. Мы получим надежный тыл, доступ к воде и горам, а блокада утратит смысл. Французу возражали. Такая атака могла обернуться большими потерями. Индейцы прячутся за толстыми сосновыми стволами, нашим же пришлось бы долго бежать по открытой местности. Это уравнивало туземные стрелы, копья и топорики с картечью и пулями.
        На совещании рассматривались различные идеи. Выдвинуть вперед фальконеты, прикрывая их фашинами или щитами и таким образом продвигаться понемногу к границе леса. Кто-то предлагал отступить и вернуться с подмогой. И тогда уже сразу брать под контроль и лес и доминирующий над местностью склон горы. Звучали и предложения прорваться на другой берег Стольной, откуда уже атаковать противника с флангов.
        Это последнее предложение выглядело недурно, с тем только условием, что противоположный берег не занят индейцами. В противном случае наше положение станет катастрофическим. А как узнать? Разведку туда не вышлешь - её перехватят, как нашего водоноса.
        Ночью мы получили сведения оттуда, откуда не ждали. Анчо, продолжая осуществлять круглосуточную акустическую разведку, неожиданно расслышал русскую речь. Вернее он уловил лишь несколько окликов, донесшихся с той стороны реки, но и это взбудоражило нас не на шутку. Кто? Откуда? Много ли?
        Враждебные нам индейцы голоса тоже услышали, а когда на том берегу загорелись костры, переполошились всерьез.
        Мы залезли на крышу и стали прислушиваться не подадут ли нам какой знак. Прошел час, другой, но знака не последовало. И тогда Лёшка вдруг громко затянул:
        - На речке, на речке на том бережочке…
        Первым его поддержал Чиж, потом Ватагин, затем присоединилось несколько голосов внутри блокгауза, возможно от скуки, а возможно подозревая, что запели на крыше не случайно. Песня эта, с лёгкой руки Тропинина, стала популярной в Виктории, её часто исполняли во время застолий наряду с той, что про мороз. Так что к концу первого круга почти пятьдесят глоток дружно ревели:
        - Будут Марусю за косу таскати, за косу таскати, в дому запирати…
        А за первым кругом сразу же зашли на второй, а потом на третий. Душевная песня. Она гремела среди диких гор, точно гимн.
        Мы приготовились к любому повороту событий, внимательно наблюдали за рекой и противником. Утром индейцы предприняли вылазку на тот берег Стольной. Там ещё курились остатки костров, рядом лежали какие-то вещи, вроде мешков или одежды, но людей не было видно.
        Большой отряд индейцев осторожно поднялся по склону и вошел в кленовый лес. Тот уже начал желтеть, но еще не просматривался насквозь, как это бывает поздней осенью. Поэтому мы быстро потеряли отряд из виду.
        Однако почти сразу неизвестное нам воинство напало на противника с другого берега, но не Стольной а её небольшого притока. Оборонять лесок индейцы оставили не так много людей, приток был мелким, несколько десятков человек быстро перебежали его вброд. Вновь послышалась русская речь, затем ружейные выстрелы.
        - Мы должны ударить навстречу, - крикнул Шарль.
        На этот раз никто с ним не спорил.
        Оставив несколько бойцов в блокгаузе - прикрывать спину, мы выскочили на лесосеку и понеслись так быстро, как могли, учитывая тяжелое вооружение и захламленную пнями и ветвями землю.
        Эх, давно мы так не ходили в атаку! Я даже не смог припомнить, ходил ли когда-то вообще? Обычно я придерживался оборонительной тактики.
        Подбежав ближе к лесу мы сходу открыли огонь из дробовиков, даже не видя целей, просто для острастки. Многозарядный дробовик Тропинина внешне напоминал револьверный гранатомет и был своеобразным компромиссом между использованием унитарных патронов, которые так и не удалось создать, и однозарядными мушкетоном.
        Такие годились лишь для ближнего боя, уступая по дальности не только штуцерам, но и обычным ружьям. Однако и оружию индейцев было далеко до английских длинных луков времен средневековья. Зато дробовики позволили вести очень плотный огонь и были гораздо легче многоствольных ружей. Их можно было нести одному человеку и стрелять с рук.
        Нам почти не оказали сопротивления. Мы ворвались в лес, укрылись за стволами и кочками, но дальше не пошли, опасаясь попасть под дружественный огонь. Атакованные с двух сторон индейцы сообразили, что будет лучше вовремя отступить. Они поднялись вверх по склону, а затем склоном же, стараясь держаться подальше от огнестрельного оружия, перебрались на другой фланг осады. Лес на той стороне был нам уже не по зубам, несмотря на подмогу.
        Подмогой, конечно, оказалась пропавшая Яшкина группа.
        Пока Шарль расставлял пикеты на окраинах завоеванного плацдарма, мы перекинулись парой слов.
        - Одному из здешних лесорубов удалось спастись, - сказал Яшка. - Он прятался на том берегу Стольной, а когда дикие взяли вас в оборот, добрался до нас, предупредил. Ну мы подошли, отвлекли внимание, а потом напали.
        - А вы где были всё это время? - поинтересовался Лёшка.
        - Мы поставили крепость выше верст на десять. Уже в ущелье.
        - И вас не тронули? - удивился Лёшка
        - Нет, - Яшка пожал плечами. - Но мы хорошо укрепились. Нашли удобный уступ на скалах.
        - Может они с притока пришли? - предположил я.
        - Или их возмутило что-то ещё, а не поиски нефрита, - сказал Лёшка. - Я всё же думаю на британцев. И корабли их сюда зачастили, и с той стороны гор наверняка движуха какая-то идёт. Трудно ли подкупить пару племён?
        - Не знаю. - сказал я. - Не знаю… надеюсь выясним скоро.
        Между тем противостояние продолжилось. Индейцы отступили только с одного участка, с двух других сторон за нами по-прежнему внимательно наблюдали. Но атаковать не решались.
        Используя передышку, Анчо вернулся к дипломатической работе. Он прислушивался к лесу, затем выкрикивал из-за укрытия то одно слово, то два, менял языки, интонации, словно подбирая ключ к шифру. Теперь ему начали отвечать. Сперва коротко, потом более длинными фразами. Его лицо, сохраняя общее безразличие, иногда чуть озарялось догадкой, и тогда он конструировал новую фразу.
        Наконец отмычка вызвала щелчок в его сложной системе мышления. Шкатулка сыграла музыку и приоткрылась. Мухоморщику ответили длинным осмысленным предложением.
        - Есть, - довольно заявил он.
        - Скажи им, что здесь большие вожди бородатых людей, - предложил Тропинин. - И они хотели бы поговорить с их вождями.
        Анчо обменялся с лесом звуковыми дипломатическими депешами. Разговор затянулся. Только поздно вечером мы получили ответ.
        - Они согласны говорить, но просят подождать, когда их вожди прибудут сюда.
        - Подождём, - сказал Лёшка.
        На следующий день после полудня во вражеском стане появилось начальство. Несколько человек с опаской покинули лесное укрытие и двинулись через просеку к блокгаузу. Мы двинулись навстречу. Посреди вырубки сохранилось несколько молодых сосен, там две делегации встретились.
        Внешностью индейцы несколько отличались от привычных уже нам береговых племен. Эти были круглолицыми и лопоухими, казались чуть ниже ростом.
        - Их народ называет себя окана-кен. - сообщил Мухоморщик. - Они живут в горных долинах на притоках реки Столо.
        Для начала Анчо попытался проделать с вождями тот же трюк, что он успешно проделывал с прочими туземцами. Рассказал о вороне и его живом воплощении. О племени, несущем безопасность, сытость, победу над болезнями. Оказалось, однако, что ворона окана-кен хоть и почитают, но особого пиетета не испытывают. Их тотемом был орёл, но ещё больше они уважали Матерь, понятие весьма неопределённое, но священное и очень похожее на былинную Мать-сыру-землю.
        - Они предлагают нам уйти назад к морю, и тогда они нас не тронут.
        - Но они тронули наше поселение у моря, - возразил я.
        - Там укрылись рубщики леса.
        - Рубщики леса? Я думал дело в нефрите.
        - Нас-то не тронули, - заметил Яшка.
        - Они говорят, что мы сводим леса.
        - Скажи им, что нам нужно дерево, - сказал Тропинин. - Мы строим лодки. Большие лодки.
        - Они говорят, что знают об этом, что говорили с пленниками. Но знают они и другое - там, откуда мы пришли много деревьев. Очень много. И вот они спрашивают, зачем, мы пришли вырубать леса их Матери?
        - Понятно, - Тропинин вздохнул.
        Мы переглянулись. Вряд ли было уместно объяснять здесь и сейчас идею простоты сплава и сложности доставки материала волоком. Скорее всего индейцы имели в виду совсем другое.
        - Скажи им, что, обладая двумя ногами и всего лишь одной головой, люди не сидят на месте, - кажется у Лёшки вновь пробудилась страсть к слогу приключенческих романов. - Каждый народ движется, хотя движение это не заметно глазу. Их предки когда-то тоже пришли сюда. А теперь пришли мы. Мы пришли из-за моря и будем жить здесь.
        - Скажи, что мы не берём леса больше, чем нам необходимо, - добавил я. - Мы не собираемся изводить его весь. Скажи, что мы бережно относимся к лесу и каждое бревно делим на доски.
        - Они говорят, что наши печи, плотины, жилища невозможно накормить досыта. А наших лодок становится все больше. Им не нравится видеть, как деревья превращаются в пни. И они будут защищать свой лес.
        - Нам нужно посоветоваться между собой, - сказал я. - Согласны они подождать до завтра?
        Вожди согласились.

* * *
        Мы откладывали решение индейского вопроса как могли. Однако дальше откладывать было уже попросту некуда.
        - Что с ними делать? - спросил я у Лёшки. - Огненной водой их так быстро не споить, к потлачу они равнодушны, Ворона не почитают. Может предложить им плату за каждое срубленное дерево?
        - Ты ведёшь неверную политику, усмиряя враждебные племена подачками, - возразил Тропинин. - Шальные деньги развращают всех, а диких тем паче. Настанет время и они захотят большего.
        - Но это их лес, - возразил я.
        - Земля эта тоже принадлежит индейцам, - возразил Лёшка. - Однако ты не очень переживаешь, устраивая повсюду колонии.
        - Мы могли бы заплатить и за земли, и за лес, и за пользование рекой.
        - Дерево станет дороже, что отразится на всей цепочке поставок. мы потеряем конкурентоспособность.
        - Что ты предлагаешь?
        - По-моему ресурсы надо выбрать как можно быстрее. Чтобы потом перейти на следующий уровень.
        - Или исчезнуть, как цивилизации в Центральной Америке и Азии, которые свели весь лес, но на следующий уровень не перешли.
        - Мы же европейцы, - пожал Лёшка плечами.
        - Если честно у меня нет решения.
        - Ни у кого нет. Колонизация порочна по природе. Но у нас есть оружие! Это достаточный аргумент.
        - Геноцид? Только не в мою смену!
        - Что ж сразу геноцид? Но с позиции силы можно навязать выгодный нам договор.
        - И заложить в их культуру идею реванша, мести?
        - Они все равно проиграют европейцам. Рано или поздно.
        Лёшка был прав. Коренные народы проиграют так или иначе. Даже если не будет силового изгнания, геноцида или какой-нибудь особо опустошительной эпидемии. Просто живя бок о бок с европейцами они будут поступаться всякий раз, когда им потребуется еда во время голода, одеяла в мороз, лекарства во время болезней и прочее. Даже в малонаселенных местах, не представляющих никакого интереса для белого человека, они смогут рассчитывать лишь на резервации или занятие традиционными промыслами, вроде оленеводства. Сохраняя идентичность они будут жить меньше тех, кто согласился на компромисс и хуже их. И это будет означать что такую жизнь они выберут не только для себя, но и для своих детей.
        - Всё это печально, как по мне. Но как им объяснить, что сохранить культуру в первозданном виде всё равно будет невозможно? Либо резня, либо ассимиляция, иного пути нет. Мы можем лишь смягчить влияние цивилизации, сохранив какие-то элементы языка, культуры, можем растянуть процесс поглощения, сохранив за туземцами их родовые леса.
        - Резервации? - поморщился Лёшка.
        - Нет, не резервации. Туда сгоняют насильно, мы же ни кого не сгоняем. Скорее совместное проживание. Нас мало, мы кучкуемся по городам и можем прокормить себя с мизерных территорий. А они охотники, собиратели, им нужен лес. Много леса. Думаю, было бы правильно сохранить большую часть территории за индейцами, оставив в общем пользовании пути сообщения.
        - Как бы не так! То, что ты оставишь индейцам, ты оставишь британцам и американцам. Свято место пусто не бывает. Они придут и захватят всё. Они не станут церемониться с аборигенами. В лучшем случае сгонят их в те же резервации и вся недолга. А скорее всего просто вырежут.
        - Пожалуй, эту мысль стоит довести до сведения вождей. Однако нужно предложить лучшие условия. Одно дело когда цивилизация предлагаем им статус людей второго сорта, другое дело - равное партнерство. Мы можем предложить выбор. Быть на нашей стороне, оставляя за собой значительную часть территории и передавая нам, так сказать внешнюю политику. Или предоставить дело естественному ходу истории. Понятно, что если бы они могли предвидеть, то охотно заключили бы с нами союз. Хотя бы как меньшее зло. Вроде того вождя, в честь которого назвали город…
        - Сиэтл?
        - Да. Но как прямо сейчас доказать это? Ведь пока они на шкуре не испытают они не поймут, не поверят. А когда испытают, будет уже поздно. Вот если бы привезти сюда какого-нибудь спившегося делавара с атлантического побережья, тот бы рассказал им во что превращается народ.
        - После такого рассказа они скорее взялись бы за томагавки, - хмыкнул Лёшка.
        - Не знаю…
        - Ты же Ворон, - ещё раз усмехнулся Тропинин. - Выдай им пророчество. Может они и не сильно уважают Ворона, но зато суеверны и прислушаются к его слову.

* * *
        - Можно попробовать, - кивнул Анчо.
        Я выдал мутную «песню» о людях на больших кораблях (гораздо больше наших), о тысячах охотников по ту сторону хребта, которые выбивают все, что носит мех, о машинах, которые грызут горы и пережёвывают леса. А потом предложил договориться.
        - Скажи им, что мы не боимся войны, - сказал я. - Нас много, гораздо больше, чем пришло сюда в этот раз. И они видели, что у нас есть оружие, которое убивает с большего расстояния, чем их стрелы. Скажи им, что времена изменились. Много белых людей переплывает море и с каждым годом их будет всё больше. Самые храбрые воины леса не устоят перед этой лавиной. Скажи, что мы не станем мстить за убийство наших людей, если сможем договориться.
        Дело продвигалось сложно. Звучали возражения. Угрозы. Индейцы не боялись войны с нами, а что до выбора из двух зол, то второго они не видели, а пророчеству верили мало. мы подключили к переговорам союзных индейцев. Саньки рассказывали о совместном проживании с европейцами, о преимуществах города, обилии пищи, тканей, оружия, а нутка о совместных предприятиях, торговле с иностранцами, использовании для добычи наших кораблей и гарпунов.
        В конце концов, мы решили обойтись минимумом.
        - Наши люди будут платить за каждое срубленное дерево. А вы укажете, какие из них рубить запрещено. Можете даже вовсе отказаться, но тогда мы будем покупать дерево у других племён. В любом случае мы получаем исключительное право среди европейцев на покупку шкур животных, дерева, участков под строительство или пашню. Кроме того, мы получаем свободный проход через территории, право строить дома у реки и на перевалах, а также право собирать камни.
        В замен мы берем индейцев под защиту. Ставим крепости на водоразделах. Продаем союзникам огнестрельное оружие. А если кто поселится в наших городах он будет пользоваться теми же правами, включая и право на представительство в наших советах.
        Эти наброски могли стать прообразом договоров со всеми племенами.
        - Но прежде чем торговать, вы должны отпустить пленников. И мы не будем платить выкуп за них.

* * *
        Уже ближе к Новому Году в Викторию вернулась промысловая артель из Чугацкого залива. Передовщик доложил, что видел затёртый льдами небольшой корабль, без флага, но точно не русский - не похож он был ни на шхуну, ни на галиот, на на баркас. Не относился он и к замеченным ранее французским кораблям - слишком мал для фрегата. Пробиваться к кораблику зверобои не рискнули - лёд по краям обширного ледового поля был ещё тонок даже для лыж.
        Глава двадцать шестая. Культурный код
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. КУЛЬТУРНЫЙ КОД
        Охотск стал последним препятствием на пути питерского начальника к месту назначения. Казённые мореходы не рвались выходить в море поздней осенью. Капитана пугали противным ветром, сильным прибоем, плавучими льдинами, баром в устье реки, который невозможно преодолеть без особо благоприятных условий. Всё, что испокон веку мешало мореходам во время промыслов или экспедиций, вновь предъявляли столичному гостю. Колычев поначалу прислушивался к голосу старожилов. Могильные холмики, обломки кораблей возле устья подтверждал их правоту.
        Хотя сам я из-за беготни с индейцами не мог отслеживать продвижение начальника, на случай если тот успеет к закрытию сезона принял меры. Старейший из всё еще стоящих за штурвалом компанейских шкиперов Роман Кривов на третьем по счету «Онисиме» дежурил в Охотском порту до последней возможности. Льдины уже проносило мимо берега, и любой следующий день мог закрыть навигацию, а то и потопить шхуну.
        Наша проблема заключалась в том, что конкретного места назначения, то есть какого-то конечного пункта в сопроводительных бумагах, по всей видимости, не значилось; во всяком случае название не прозвучало ни на встрече с охотским начальством, ни в разговорах со старожилами. Судя по всему Колычеву предписывалось инспектировать промыслы, вновь открытые американские земли, а стало быть начинать с Алеутских островов. Такая инспекция могла затянуться надолго, и во время неё начальник мог попасть под влияние Шелехова или камчатской мафии, сформировать предвзятое отношение к нашему проекту или даже получить материальную заинтересованность в виде пая в компании или кипы мехов. А не он сам, так сопровождающий его секретарь.
        Однако уже в Охотске Колычев услышал сказки про «город с каменными домами и львами», увидел в лавках множество экзотических товаров, отметил изобилие продуктов по весьма умеренным ценам. Это заставило его задуматься. Тут-то мой шкипер и улучил момент.
        - Уже ноябрь, - сказал он Колычеву. - Если выходить, то теперь. В противном случае застрянете здесь до следующего года. До июня, а то и до июля. По суше-то зимой едва в Большерецк доберетесь. И то если коряки бунтовать не надумают. Я же могу прямо сейчас доставить вас до Уналашки или до Кадьяка, а весной и сам город со львами покажу.
        И начальник решился.

* * *
        Всю зиму, пока Лёшка занимался установкой и отладкой оборудования, чеканил первую партию медной монеты, я решал проблему золотого запаса. Казна компании в очередной раз опустела. Пришлось нагрузить мешок выходными шкурами и отправиться на гастроли. Большинство пунктов моих операций зимой оказались недоступны, а потому я занялся старой доброй контрабандой в теплых портах Европы.
        Собирая валютные резервы, я наткнулся на ещё один способ обогащения, ранее мною почему-то упущенный. Оказалось, что в разных концах Европы деньги колеблются в курсе не меньше, чем цены на пшеницу на противоположенных краях Иркутской губернии. Разница в курсе порой достигала двукратной величины.
        Решив, что мешочки с пиастрами таскать веселее, чем кули с чаем, ящики с фарфором и бочонки с голландским джинном, я пробежался по банковским конторам и компаниям. Правда в самые злачные и нажористые места мне ходу не было, но и мотаясь между предреволюционным Парижем, постреволюционным Бостоном, олигархической Венецией и казённым Петербургом, заскакивая время от времени во всё ещё процветающий Амстердам и столицу контрабандистов Флиссинген, мне удалось собрать значительные средства. Я не только поправил дела, но и создал достойный запас для будущих авантюр.
        Велик был соблазн забросить весь прочий бизнес, отдав должное валютным махинациям, но всему есть предел, а всякая система стремится к равновесию. Человек с мешком полным звонких монет не мог не заинтересовать криминальный мир упомянутых городов. А возможно в дело решили вмешаться иные регуляторы. Сперва я заметил осторожную слежку. Слежка переросла в преследование. И я вдруг осознал, что в очередной момент просто не успею скрыться под аркой моста, чтобы воспользоваться калиткой пространства-времени; что счастье не в деньгах и пора остановиться.
        Тем не менее серебра оказалось достаточно и даже больше необходимого. Настало время пускать наши красивые бумажки в оборот. Комков собрал внеочередное собрание участников Большой росписи. Баланс был подведен, а вся разница выплачена бумажными деньгами. Ими же выплатили первые в новом году зарплаты и закрыли кредиты промышленникам.
        - Теперь сами, ребята. - напутствовал их я. - Больше никаких взаимозачетов. Только наличные.
        Впрочем, учетные книги предпринимателям всё равно предстояло вести, а осенью предъявлять Комкову, чтобы он мог вычитать причитающуюся нам долю.
        В Виктории и Калифорнии всё пошло как по маслу. Капитаны, лавочники, промышленные восприняли астры с облегчением. Фермеров, как и простых работяг, бумажки сперва настораживали. Они пожимали плечами и брали новые деньги лишь из доверия к всесильной компании. Однако, как только происходили первые обмены бумаги на кружку пива, фунт чая или отрез материи, и те и другие сразу же успокоились. Поначалу нововведение даже вызвало дополнительный рост потребления. Одни желали побыстрее избавиться от непонятной валюты, другие экспериментировали, на это наложились сезонные закупки. Обороты росли.
        Другое дело фактории.
        Я немного волновался, распределяя пачки банкнот по приказчикам. Примут ли нововведение индейцы, независимые охотники, конкуренты? На случай недоверия вместе с бумажками выдавал каждому фактору мешок с медью и сундучок с серебряными пиастрами, рублями, британскими кронами. За перечеканку серебра мы ещё не взялись.
        Внедрение новой валюты происходило примерно следующим образом:
        Старовояжный промышленник, несколько зимних месяцев охотящийся где-нибудь на Лисьих островах, как только позволяла погода прибывал в контору Жилкина на Уналашке. Здоровался с приказчиком, выкладывал перед ним ворох шкур. Тот сортировал добычу, сообщал сумму в новой валюте.
        - Астры? - удивлялся охотник. - Что ещё за астры?
        - Теперь торгуем только на астры, - пожимал Жилкин плечами. - По два рубля за одну астру.
        Для удобства счета мы поначалу установили ровный курс.
        Чаще всего первой реакцией охотника было забрать шкуры и уйти. Однако ему хотелось выпить, сделать запасы, а все нужные товары продавал тот же Жилкин. Что в конце концов приводило клиента к мысли, что средство расчета не имеет особого значения.
        Он вновь спрашивал сумму, соглашался сразу или сперва пытался накинуть астру-другую, но потом всё равно соглашался. После чего долго выбирал товар, считая в уме и ругаясь на нововведение.
        Жилкин выставлял требуемое.
        - Ещё на три астры можешь взять, - сообщал он, когда посетитель решал, что довольно.
        - Запиши на мой счёт. Завтра может зайду.
        - Счетов больше не ведём, - заявлял Жилкин. - Хочешь, бери наличными, а нет добирай товар.
        Тот, дивясь такой блажи, ведь всё одно собирался в ближайшие дни спустить всё до копейки, соглашался.
        Жилкин протягивал охотнику наши купюры.
        - Что это? - удивлялся тот, отдёргивая руку.
        Лицо охотника наливалось кровью. Он начинал подозревать, что его хотят надуть. А на северных островах авторитет компании не был столь сильным, как в Виктории.
        - Это они и есть, астры, - отвечал спокойно приказчик. - Ты в любой момент можешь поменять их на серебро.
        - Именно сейчас и настал такой момент, - говорил промышленник и бросал на прилавок банкноты.
        - На рубли, пиастры, английские фунты, гульдены? - спрашивал Жилкин, открывая ларец, заменяющий ему кассовый аппарат.
        - Рубли! - ревел охотник без малого в бешенстве.
        Приказчик спокойно забирал бумажки и выкладывал перед посетителем несколько монет с вензелем Екатерины.
        - Другое дело, - довольно говорил тот, успокаиваясь.
        Но серебро жгло руку совсем не так, как запись в амбарной книге. Ещё не доходя до порога, охотник возвращался к прилавку.
        - Дай-ка мне ещё полфунта сахару. И полуштоф «Незевая».
        - На рубли не торгуем, - отвечал Жилкин. - Хочешь, меняй рубли на астры и покупай.
        - Вот же напасть! - ругался тот и менял монеты обратно.
        Затем он долго разглядывал рисунок на купюре, одобрительно кивал и покупал товар.
        Возможно всё происходило не совсем так, а более драматично, особенно если меняла и приказчик не совмещались в одном лице, а сидели в разных концах конторы. Торговля в факториях не была ключевой для наших замыслов, но мы все же надеялись, что понемногу астры завоюют и независимых промышленников.
        - Ну вот, - сказал Тропинин. - Армия с флотом есть, деньги есть, флаг, язык, календарь, часовой пояс, все в наличии. Осталось только провозгласить декларацию независимости.
        - В Штатах все делалось в обратном порядке, - засмеялся я. - Вернее делается ещё.
        Так оно и было. Время своего доллара еще не пришло. В таком качестве у бостонцев пока ходил всё тот же испанский пиастр.

* * *
        К прибытию начальника все было готово. Ну как готово? Я не был уверен, что мы обязательно перетянем Колычева на свою сторону, но поразим размахом наверняка. А вот дальнейшее во многом зависело от того, удалось ли нам создать настоящее общество или освоение Америки на поверку окажется просто игрой.
        Иногда это и правда смахивало на хобби, вроде того, как взрослые дядьки кропят над макетами городов и железных дорог, расставляя дома, машинки, деревья, фигурки людей. Только мой макет был выполнен в натуральную величину, а фигурки не только двигались, но спорили, воровали, строили козни.
        До сих пор я делал с обществом примерно то же что Тропинин с конвейером, на котором производились шхуны. То есть наблюдал, расшивал узкие места и смазывал везде, где скрипит. Как раз в этом веке были популярными всевозможные механические аналогии. С часовым механизмом сравнивали и человеческий организм, и природные системы, и общество. И если в отношении других стран аналогия сильно хромала, то наша колония, создаваемая искусственно, фактически с нуля, во многом походила на сложную и капризную машину. А в моих руках сосредоточилась власть над этой машиной.
        Но власть развращает. Многие правители получив её уподобляются дикарям. Начинают заниматься мелким крохоборством, воплощать сексуальные фантазии, или высвобождают потаённую жажду насилия. Между тем единственное верное употребление власти - это созидание. Воплощение идеи или даже мечты. Не больше, не меньше. Лишь созидание доставляет истинное наслаждение.
        Однако даже при наличии великой цели власть способна развратить соблазном легкого пути и простых решений.
        В какой-то момент я стал опасаться, что пазл не сложится. Что вместо изящной фигурки Галатеи мы создадим нечто бесформенное, требующее постоянной подпитки финансами, идеями, пинками и затрещинами. Я боялся, что Северная Галатея станет похожа не на изящную снегурочку, а на снежную бабу доктора Франкенштейна, грубо слепленную из огромных комьев грязного снега. На бабу, которая постоянно проявляет норов, грозит придавить каблуком, но самостоятельно жить не желает.
        Нашей главной опорой оставался авторитет и личный пример. Мы накачивали город не только техническими или экономическими инновациями, но и своими представлениями о жизни, комфорте, отношениях между людьми, своим видением будущего. То что Тропинин называл культурным кодом, а я парадигмой, хотя это не было ни тем, ни другим, но и тем и другим вместе взятым.
        Мы фактически закладывали основы, писали историю на чистом листе. Пока населения немного, пока оно собрано с бору по сосенке и не обзавелось собственной идентичностью, ему можно сравнительно мягко навязать любой закон, традицию, менталитет. Наш с Лёшкой авторитет, подкрепленный деньгами и технологиями, стал основным инструментом продвижения. Нам верили, потому что мы всегда могли достать кролика из шляпы и даже когда лажали, всё же умудрялись как-то выворачиваться, переигрывать.
        Заложить в головы людей нужные смыслы было проще простого, ведь ничего иного в них раньше никто не закладывал. И следовало это сделать лишь однажды. Все, кто родится здесь или даже подъедет позже, будут воспринимать сложившуюся ситуацию как должное. Гости обычно не лезут в чужой монастырь, а к тому времени, когда перестают быть гостями, уже свыкаются, видят преимущество местных обычаев. Воспроизводство. Так это работает.
        Мы насаждали санитарию, правильное питание, научную медицину. И люди видели результат - одни болезни вроде цинги исчезли полностью, другие вроде оспы стали менее опасны, резко уменьшилась детская смертность. Мы пропагандировали образование, подкрепляя это высокими зарплатами грамотных людей. И народ стал приводить детей в школу, хотя раньше всячески старался избежать «напрасной потери времени».
        Наше образование и без того отличалось от традиционного, а мы вдобавок слегка приправляли его пропагандой. На уроках местной истории рассказывалось об освоении края людьми независимыми, ищущими свободу. Сухие цифры оживляли экскурсии - в Косой дом, Старый форт, на «Варнаву» - единственный уцелевший галиот из построенных ещё в Охотске. Вытаскивать его на берег мне отсоветовали, мол, рассохнет, поэтому корабль хорошенько почистили, просмолили и поставили возле набережной напротив Морского училища. Внутри сохранилась убогая обстановка первых промысловых экспедиций.
        Показав результат на вещах практичных, мы могли браться за внедрение более абстрактных понятий, служащих между тем основой мировоззрения. Одним из этических императивов, что мы усиленно вколачивали в головы подопечных, являлось чувство собственного достоинства.
        Здесь не существовало прямого пути. Простое написание на школьной доске фразы «мы не рабы, рабы немы», как показывал опыт, не приводит к нужному результату. Поэтому мы начинали с более понятных категорий вроде собственности, личной безопасности. Мы нарочно культивировали всеобщее вооружение, как гарантию равенства и основу системы обороны. И значительная часть горожан вскоре прикупила себе дробовик или ружьё.
        Даже с такой прозаичной штукой, как мода пришлось разбираться нам самим. На первый взгляд мода никак не затрагивала мировоззренческих основ, была лишь продолжением коммерции. На самом же деле одежда занимала в культурном коде заметное место. Она не только следовал за общественными отношениями, но часто определял их. Эмансипация, равенство, взаимное уважение находили воплощение в одежде, но и стиль одежды в свою очередь влиял на умы. Одежда меняла мир столь же уверено, как социальные институты, медицина или образование.
        Если мужской костюм эпохи был достаточно практичным и требовал немногих упрощений (превращающих сюртук в пальто или куртку), то женское платье страдало избытком пышности. Зажиточные горожане Европы пытались копировать аристократический стиль, предназначенный для аудиенций, балов, жизни во дворцах и особняках, а не для грязных улиц или рынков. Обыденная же одежда нижних сословий выглядела слишком примитивно, блекло. Она почти не изменилась со времён средневековья, а пожалуй, что и с античности.
        Нам требовалось нечто среднее. Стильное, но в тоже время сохраняющее натуральные формы. Без волочащихся по земле юбок и шлейфов, без излишеств вроде фижм и турнюров, без вредных для здоровья стягивающих корсетов. Простота, удобство и элегантность - вот что стало нашим девизом. Не забывали мы и о коммерции. Тропинин настоял на введении в обиход сумочек, ремешков, зонтиков, бижутерии, прочих аксессуаров. Ему требовалось найти применение крокодиловой коже, китовому усу и другим материалам.
        Пока я поставлял в созданный на паях Дом моды европейские образцы, Тропинин внедрял эстетику будущего. Главным его нововведением стали футболки и джинсы, которые с помощью бенгальских друзей Лёшке удалось допилить до нужных кондиций. Подходящие шляпы в ковбойском стиле нам изготовлял мистер Уильямс, держащий мастерскую и лавку на Английской улице.
        Единственное что пока Тропинину не удалось, это соорудить нормальные туристические ботинки. Без каучука и синтетических тканей они получались слишком жесткими и тяжелыми. Поэтому он подступился к делу с другого конца. Взяв за основу орегонские мокасины (местные индейцы предпочитали ходить босиком), начал понемногу усовершенствовать их. Он усилил подошву и пятку, добавил боковые вставки, заменил дырки на медную фурнитуру - крючки, петли, люверсы.
        У континентальных индейцев мы позаимствовали кожаную куртку с бахромой, а у тлинкитов накидку чилкат, которую вывели из обрядовой в повседневную.
        Деревянные манекены, упакованные по полной, походили отчасти на героев спагетти-вестернов, отчасти на пижонов с рекламы сигарет мальборо.
        Как ни странно, но при всём размахе у нас до сих пор не родилось приличного прилагательного, чтобы обозначить принадлежность к колонии. Роскошное слово «викторианский» было пока незанято, но его можно было приложить только к городу. А «тихоокеанский» пока еще звучало бы слишком амбициозно.
        - Кто мы есть? - вопросил я за традиционным пятничным ужином в особняке, куда приглашал Лёшку, чтобы обсудить продвижение дел.
        - Вопрос в другом, - поправил товарищ. - В том, кем мы станем? Соединенными Штатами, Мексикой или Канадой.
        - Мы станем сами собой, - возразил я.
        - Это понятно, - пожал он плечами. - Тем не менее, мы можем превратиться в нищую перенаселенную страну, контролируемую криминалом, в передовую индустриальную державу или же тихую провинцию под патронажем заморской монархии.
        - Не думаю, что мы когда-нибудь сможем задавать тон в мировой политике или экономике. Здесь никогда не будет много европейского населения. Не превратимся мы, надеюсь, и в подобие Мексики. Однако, пребывать под патронажем российской короны не хотелось бы тоже. Но мы в любом случае станем фактором стабильности в разборках между Штатами и Британией, или Штатами и Мексикой. Система из трех конкурирующих стран куда более стабильна. Потому что две слабые объединяются против сильной. Так считали некоторые ученые в мое время.
        План выглядел простым - люди, для которых созданная нами среда станет обыденной, будут воспроизводить её, а затем и оказывать влияние на соседние территории. Нечто похожее Пётр пытался провернуть с Петербургом, но как всегда ограничился полумерами, замешав их на самодурство и тиранию.
        Мы намеревались пойти дальше столичной витрины. Наши шхуны со временем заполнят всю северную часть Тихого океана, двинутся на юг и будут разносить по дальним землям наше культурное и экономическое влияние. Оно уже чувствовалось в Охотске и городках Камчатки, которые потихоньку сходили с исторической колеи. Окраины империи стали крупнее, многолюднее благодаря поставкам из Америки и встречному потоку переселенцев. Их экономика всё больше ориентировалась на нас. Любая доставка из Калифорнии обходилась дешевле, чем из Якутска, и со временем всё побережье должно будет выйти на нашу орбиту.
        Куда отправится зверобой или китобой, чтобы отдохнуть или пополнить припасы? Уж точно не в Охотск, холодный, открытый всего лишь несколько месяцев в году, с безобразным портом, вернее его полным отсутствием. Нет, наглотавшийся северных ветров и пург, зверобой отправится на Оаху или в Викторию. Где тепло, сочные фрукты, прекрасные туземки, приличные условия для проживания, возможность выгодно продать упромышленное и закупить на сезон всё необходимое. Но это поначалу. А затем к нему неизбежно придёт осознание, что нет нужды вообще возвращаться в Империю. Зачем? Что там есть такого, чего нельзя найти в колониях? Кроме налогов и произвола чиновников. Деньги же, заработанные на промысле, позволят купить домик и обеспечат старость. Или, если человек молод, он может обзавестись каким-нибудь доходным дельцем, вроде скромного трактира.
        Мы, разумеется, не помышляли об аннексии Дальнего Востока, сама мысль о стычке с Империей порождала холодок на спине. Мы рассматривали этот регион как транзитную территорию и источник людей.
        Культурный код не являлся исключительно продуктом наших усилий. Естественный ход событий вносил свой вклад. Наш диалект русского языка обогащался европейскими, китайскими, индейскими заимствованиями. Помимо него на наших территориях стал возникать индейский лингва-франка. Активная торговля, смешанные семьи, общие мероприятия, вроде нашего Большого Потлача породили языковой коктейль. Собранный из десятков местных наречий, русского и английского, он быстро распространился по побережью, а потом и закрепился в особом словаре благодаря Анчо и его ученице Галке, одной из нашей перспективной троицы.
        Всё же мы разожгли пламя под плавильным котлом. Пока только северо-западного побережья, но потом, кто знает, возможно и всего океана.
        А история шла своей колеёй. И между прочим в Англии произошло событие, бросающее в плавильный котел Тихого океана ещё один ингредиент, а заодно создавая нам сильного конкурента на юге. Первый флот, загрузив на борт войска и пересадив заключенных с плавучих тюрем «халков», вышел в Новую Голландию, или точнее в Новый Южный Уэльс.
        Ну а до нас тем временем наконец-то добрался начальник.
        Глава двадцать седьмая. Прибытие
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. ПРИБЫТИЕ
        О прибытии «Онисима» мне доложили, когда шхуна только показалась в проливах. Пока она добиралась до главной гавани, я успел подравнять бороду, одеть лучший костюм эпохи, роскошный парик, сапоги, треуголку. Не забыл и про перевязь со шпагой. Следовало сразу показать гостю, что он попал не в мужицкую артель и не в один из заштатных российских городков. Жаль, что Шарль с отрядом проводил тренировки в Эскимальте. Там же отстаивался фрегат, там же, как всегда, пропадал с инженерами Лёшка. Компанию мне составил лишь Комков, в то время как Окунев и другие наши ветераны предпочли поначалу остаться в тени.
        Шхуна пришвартовалась возле форта рядом с замузееным «Варнавой». Увидев на палубе Колычева я улыбнулся и слегка приподнял треуголку. Он коснулся полей в ответ, хотя наверняка гадал, кто я такой? В Иркутске он меня не приметил, а Кривова я попросил держать язык за зубами и рассказывать пассажирам лишь о природе, торговле с индейцами и промысле калана.
        Виктория явно произвела на капитана впечатление. Он старался не показывать вида, но время от времени бросал взгляд то на башню с часами, то на белые фасады главной набережной, на особняк, на морское училище, на старый форт. И это не считая того, что он уже увидел с палубы, пока шхуну буксировали через фьорд мимо торговой гавани. После аскетизма сибирских городов, после убожества Охотска и скромности промысловых поселений на островах, попасть в настоящий город с каменными домами, рынком, портом и набережной казалось, наверное, чудом.
        Подали сходни и капитан ступил на набережную, сопровождаемый шкипером.
        - Иван Емонтаев, - представил меня Кривов.
        Он мог не знать, как вести себя с купцом или промышленником, пусть и ворочающим большими деньгами, но всё же человеком, по меркам империи, второго сорта. Мало того, коммерц-коллегии как раз и предписывалось начальствовать над такими людьми. Но шпага на боку намекала, что её владелец возведен в дворянское достоинство.
        - Борис Игнатьевич Колычев, - сказал Кривов, показывая на капитана.
        - Рад знакомству, - сказал я и показал рукой на товарища. - Это мой первый помощник Макар Комков.
        - Так это вы тот Иван-Американец, про которого по всей Сибири легенды ходят? - спросил капитан.
        - Наполовину, - скромно признался я.
        - То есть?
        - Ванькой-Американцем прозвали моего дядюшку, который заварил всю кашу. Стоял, так сказать, у истоков конквисты. Ну а когда дядюшка потонул, царствие ему небесное, я унаследовал дело, а вместе с тем и прозвище как-то само собой на меня перешло, благо что тёзки мы с ним. Правда, уважения прибавилось. Теперь не Ванькой, а Иваном зовут.
        - А по батюшке? - встрял спутник капитана, сошедший со шхуны минутой позже. - Что же, одним именем обходитесь, как подлый народец?
        Не зря он мне не понравился. Ещё когда в Иркутске издали показывали. Слишком уж вертелся он перед начальником. Такие на всех кто послабее предпочитали отыгрываться.
        - Нас, господин Царёв, не представляли, и вы мне не хамите, - широко улыбнулся я. - Мне дворянство пожаловали не за красивые глаза или там лизоблюдство какое, а за калифорнийское дело, и оно, поверьте, было жарким. Стреляю я неплохо, да и на шпагах смогу спор продолжить. Если будет угодно. А обращаться ко мне можно по-простому «господин Емонтаев».
        Колычев усмехнулся, но вмешиваться не стал. То ли сам недолюбливал Царёва, то ли решил проверить обоих на вшивость. Пауза продлилась не больше минуты. Казаки как раз начали выгружать с «Онисима» сундуки, кадки и секретарь сделал вид, что озаботился их сохранностью.
        - Осторожнее, бесово семя, не попортите вещь! - бросился он к сходням.
        - Кстати, на счет вещей, - сказал я как бы раздумывая. - Казенных домов у нас тут не завелось. Вот разве что гарнизонный домик в крепости пустует. А нет, так найдем хорошие номера в гостинице и трактир для ваших солдат подходящий.
        - Отчего же? - Колычев слегка нахмурился. - Гарнизонный дом, думаю, подойдет.
        Задолго до приезда начальника мы перегнали все вооруженные корабли в Эскимальт от греха подальше. Большую часть пушек тоже убрали с глаз. На батареях старого форта стояли лишь шестифунтовки времен нашей стычки с испанцами - скорее экспонаты, чем вооружение. В пороховом погребе остался минимум запаса, предназначенный для салютов. Мы даже перестали убирать территорию форта, чтобы понемногу привести его в запущенный вид. Незачем было колоть глаза приезжим нашими боевыми возможностями.
        Гарнизонный дом не отличался по нашим меркам роскошью, но выглядел обжитым и достаточно удобным. На первом этаже располагались казармы личного состава, общая столовая, кухня и оружейная, На втором - три офицерских комнаты.
        Шарль давно уже перебрался на Охотскую улицу в собственные апартаменты, поэтому верхний этаж пустовал, ну а нижний и раньше гвардейцы занимали только в период угрозы вторжения.
        - Не желаете перекусить с дороги? - предложил я. - Боюсь, ваши казаки не скоро освоятся в этом доме. Зря вы не привезли с собой служанку.
        - Не хотел везти женщину в такую…
        - В такую глушь, - закончил я за него.
        - Честно говоря, ожидал увидеть срубленный наскоро острожек и кучку заросших зверобоев.
        - С этого и начинали, - усмехнулся я. - Так как на счёт обеда? Там и поговорим спокойно.
        - Приглашаете к себе?
        - Нет. У меня перестраивают комнаты, - соврал я.
        На самом деле решил, что не стоит так вот сразу смущать приезжего капитана роскошной обстановкой с европейской живописью, библиотекой на несколько тысяч книг, коврами и дорогой мебелью.
        - Тут рядом есть неплохое местечко, - я показал рукой через окно. - Ресторан вон в той гостинице. Не пожалеете, даю слово.
        - Ресторан?
        - Да. Так мы на французский манер называем обеденный зал. И кстати ваши люди, наверное, тоже проголодались. Выдайте им по двугривенному, а я покажу, как добраться до обжорного ряда. Ну, ряд - это сильно сказано, но пельменный балаган там имеется.
        - Будь по-вашему, - согласился капитан.
        Он подозвал к себе бородатого десятника, пятидесятилетнего на вид мужика, и выдал ему четыре полтинника. Четыре русских полтинника, разумеется.
        - Пройдёте вот этой вот улицей до перекрестка, там свернете направо и дойдете до самых торговых рядов, - показал я. - В угловом доме на первом этаже пельменная. Собственно и не балаган даже, а нормальный трактир. А на вывеске большой пельмень нарисован. Не ошибетесь.
        - Водочку нальют там? - тихо, чтобы не расслышал начальник, спросил десятник.
        - Отчего нет? Хлебного вина, или виски по здешнему. Правда, на ваши деньги немного выйдет.
        - Найдём и ещё, - казак подмигнул мне словно сообщнику.
        Видимо капитан не баловал своих парней выпивкой. Неужели любитель спускать с подчинённых три шкуры?
        Казаки шумной толпой отправились к Ярмарке, Царёв вызвался караулить пожитки и казну, а мы по просьбе капитана немного прогулялись по набережным и прилегающим улицам, чтобы размять на суше ноги и нагулять аппетит. День был в разгаре и город предстал перед гостем во всей красе. Мостовые, аккуратные тротуары, хорошо одетые горожане, пролетки и ломовые извозчики. По сторонам побеленные фасады со стеклянными витринами. Многие устраивали лавку на первом этаже - место-то бойкое. По первоначальному плану между домами оставалось пространство, но постепенно его застроили, оставив лишь низкие арки для прохода на задний двор к флигелям и сараям. В результате центральные улицы утратили раздолье фронтира и стали похожи на европейские, где здания лепились одно к другому.
        - Всё же не пойму, как удалось в таком месте выстроить каменный город, - заметил капитан, когда мы вернулись к «Императрице».
        - Жители сами его построили, - пожал я плечами. - Вы даже не представляете, на что способны люди, если…
        Я хотел завести старую песню про свободу и инициативу, но оборвал себя, рассудив, что с казенным человеком такие разговоры будут не уместны.
        - Сами? - усомнился он. - А стекло, кирпич, чугунное литьё?
        - Построили печи, намяли глины, сформовали, обожгли, в других печах плавили стекло и железную руду. Дело-то нехитрое.
        Атриум «Императрицы» произвел на гостя впечатление не меньшее, чем город. На входе нас встретил человек с кувшином горячей воды, полотенцами и мылом с запахом яблок. Пока мы мыли руки над медным тазиком, прибыл Архипов. Хозяином лучшего в городе заведения он стал совсем недавно, после приватизации, но до этого превосходно справлялся с делом в качестве приказчика.
        Часть атриума была застеклена. Металлические арки стянутые тросиками отчасти напоминали конструкции инженера Шухова, отчасти мостовые фермы. Не имея возможности осуществить точный расчёт, Лешка перестраховался и разделил крышу на несколько крупных секций, так что конструкция выглядела не столь ажурной, как могла бы быть. С другой стороны, небольшая высота строений давала лучший доступ дневному свету.
        Пока Тропинин смонтировал лишь две фермы, перекрыв половину дворика. Нужный нам столик как раз находился в этой половине. Он располагался между Афродитой,, и жаровней, на которой готовили мясо. Здесь, под прикрытием растущих в кадках пальм, фикусов, лимонных деревьев, калифорнийских кипарисов, так похожих на бонсай, обычно сиживали мы с Лёшкой, вспоминая старые добрые деньки будущего. Под стеклянной крышей растения чувствовали себя отлично даже в холода, и патио понемногу превращалось в зимний сад.
        Архипов вызвался проводить нас к столику. Мы задержались у фонтана, чтобы Колычев смог разглядеть нашу фишку - мраморную скульптуру Афродиты, выходящей из воды. Конечно это было современное произведение, созданное по античным мотивам. Зато с руками и ногами. Колычев хмыкнул, но оставил украшение без комментариев. У дальневосточных старожилов и крестьян из центральной России статуя вызывала куда больше эмоций. Вот что значит человек из столицы.
        - Желаете выпить для пробуждения аппетита? - спросил Архипов, рассадив нас по креслам.
        Пока капитан разглядывал конструкцию крыши над головой, я нарочито равнодушно поинтересовался:
        - Что есть сегодня из аперитивов?
        - Мадера, портвейн, херес.
        - Пожалуй, портвейн, - сказал я. - Вы как?
        Капитан отвлекся от осмотра и кивнул.
        - К сожалению местного вина пока нет, - пояснил я. - Приходится завозить крепленое из Европы. Мы уже заложили виноградники на южном берегу Острова и в Калифорнии, в следующем году собираемся попробовать на одном из Гавайских островов. Но в этих местах никто никогда не возделывал виноград. Поэтому мы пробуем так и эдак. Разбиваем участки в разных почвах на разных склонах, добавляем галечник, ракушку, черный песок. Лет через десять-двадцать станет ясно, какие условия каким сортам лучше подходят. Вот тогда виноделие пойдет в рост.
        Хозяин меньше чем через минуту принёс кувшин с вином и два хрустальных бокала. Налил в них до половины, поставил кувшин на стол и стал неспешно называть блюда. Видимо решил утопить нас в слюне - вычурных французских имен кушанья пока не получили, поэтому презентовались простым перечислением входящих в них компонентов со способами готовки. Сколько раз говорил Архипову, что следует заказать в типографии прейскурант и винную карту. Кстати и портвейн я просил его не подавать ледяным сразу из погреба. Мелкие недочеты стали следствием отсутствия конкуренции в элитном сегменте общепита.
        Я поболтал вино в бокале, подогревая его и давая немного выдохнуться. Затем сделал первый глоток и, остановив жестом хозяина, предложил капитану:
        - Могу посоветовать гавайскую свинину с овощами. Свиней на островах откармливают на кокосовой мякоти и патоке, она просто чудесна. А овощи совсем не такие, к каким мы привыкли. Картофель сладкий, а бананы напротив пресные. Наши-то ребята, что там поселились, неохотно такое сажают. Подозрительные они. Так что меняем у гавайских туземцев на доску, на стекло, на медь.
        - Давайте свинину, - согласился капитан.
        - На первое суп, бульон? - спросил хозяин. - Имеется уха, борщ и гороховый.
        - Пожалуй первое будет лишним, - сказал я. - Свинина достаточно жирная и сытная, а у меня еще много дел.
        Колычев чуть наклонил голову в сторону, как бы оценивая мои гипотетические дела и сравнивая их с собственными, потом кивнул. Хозяин умчался готовить, а я, сделав ещё один глоток портвейна, похвастал:
        - Мы здесь стараемся питаться разнообразно. И бедные и богатые. Выращиваем и привозим отовсюду всевозможные фрукты, зелень, бобы, зерно, а также мясо, птицу, рыбу и черепокожих многих пород. Разнообразие питания защищает от болезней, а движение товаров даёт заработать людям. Кроме того, таким образом мы застрахованы от неурожая. Даже если случится засуха или наводнение в одном месте, другое даст всё нужное для пропитания людей. А море позволяет быстро и дешево доставить продукты до места.
        Рассказав немного об экзотических фруктах, я перешёл к делу. Вернее попытался осторожно прощупать почву.
        - Можно вопрос?
        - Давайте, - пожал капитан плечами и допил вино.
        Я подлил ему ещё. Портвейн с Альто Дору был превосходен. Прежде чем попасть в погреба «Императрицы» бочки с вином сменили несколько хозяев. Следуя в Англию они стали призом французского приватира, который сбыл их парням из Флиссингена, а они уже переуступили мне.
        - Прежде всего многих нас здесь озадачил ваш статус. Не сочтите за неуважение или невежество, но коммерц-коллегия не та организация, что может осуществлять прямое управление территориями или людьми.
        В Виктории я давно уже не следил за языком в том смысле, что перестал подбирать слова, имеющие хождения в эту эпоху. Друзья привыкли, освоили нашу с Лёшкой лексику, но для Колычева это могло стать препятствием. Возможно из-за этого он довольно долго молчал, а быть может раздумывал, стоит ли вообще говорить на тему его полномочий. С другой стороны, у него не имелось приводных механизмов власти, за исключением дюжины казаков, и чтобы держать руку на пульсе ему потребуется сотрудничество с кем-нибудь вроде меня.
        - Что ж, вы правы, - сказал наконец он. - Управлять землями территориями может лишь Сенат посредством губернских учреждений и полиции.
        - Проблема в том, что эти земли не принадлежат Российской Империи, - заметил я. - Тем более они не входят ни в одну из губерний. Нет здесь ни управ благочиния, ни магистратов, ничего…
        Ни один мускул не дрогнул на лице капитана.
        - Кому же они принадлежат, эти земли? - спросил Колычев, впрочем без всякого раздражения. Скорее его забавлял разговор. - Меня доставили сюда на шхуне вашей компании, и теперь я вдруг понял, что совершенно не знаю, где мы точно находимся? Я знаете ли военный, привык к картам, но на карте вашего шкипера город не значился, а из него самого и слова не вытянешь. Мне же немного не по себе, когда я не могу определить местоположение.
        Разговор прервало появление Архипова, сопровождаемого двумя официантами. Перед нами поставили большие блюда с ломтиками свинины, бананов, батата и разнообразной зеленью. Керамические чашечки заполняли горчица, хрен, майонез, сметанные и ягодные соусы, а от прикрытой тканью корзинки расходился аромат свежеиспеченных булочек. Большой кувшин с лимонадом (со льдом, но без газа, разумеется) и два глубоких бокала завершали композицию.
        Так же быстро обслуга во главе с хозяином удалилась.
        Я добавил к свинине немного ягодного кислого соуса и положил кусок в рот. Капитан решил не рисковать и поступил точно так же.
        - Превосходно, - одобрил он, разжевав мясо.
        Я решил, что момент подходящий, чтобы продолжить разговор.
        - Конкретно Виктория расположена на огромном острове. Он простирается на четыре сотни верст в длину и отделен от Америки сетью узких проливов. Мы его называем просто Островом. Беда в том, что он фактически находится на землях испанской короны. Поэтому наши поселения здесь, не говоря уж о Калифорнии, существуют примерно на тех же правах, что и английские колонии в Гондурасе или на берегу Москитов. Вы слышали о них?
        Колычев кивнул.
        - Там добывают красное дерево, насколько мне известно, - сказал он.
        - Верно. Эти колонии не подчиняются ни одному из королей, но не считают их и независимыми, подобно Соединенным Штатам. Испанцы время от времени пытаются выбить непрошеных колонистов, но те умеют за себя постоять, а на большую войну у испанцев не хватало сил. Америка слишком велика.
        Я съел ещё один кусочек свинины, приправив на этот раз горчицей со сливками.
        - Это одна сторона вопроса, - продолжил я. - Другая заключается в том, что поскольку Британия не ищет приобретений на берегах Гондураса, во всяком случае не заявляет об этом открыто, то испанцы отчасти смирились с поселенцами, оставили колонию в покое. А вот на Берегу москитов британцам закрепиться не удалось. Враждебные племена индейцев, беглые рабы. Белому человеку там пришлось нелегко. И берег вернулся под власть их католических величеств. Землями невозможно владеть, не заселив их людьми…
        Эти аргументы были частью стратегии защиты от притязаний Империи, которую мы заранее продумали вместе с Лёшкой. Аналогия с британским Гондурасом хотя и не являлась полной, хорошо подходила нашему случаю. Была ещё конечно Тортуга, был Нассау, другие независимые образования, но мы не хотели у кого-либо вызывать ассоциацию с пиратами. Да и несостоятельность пиратских республик была очевидна.
        Предоставив капитану переваривать вводную, я отдал должное обеду. Он впрочем тоже предпочел покушать и подумать, вместо того, чтобы сразу перейти в контратаку. Когда, наконец, со свининой было покончено, Архипов принес банановый пирог, жаренные орехи и сыр, а мы вернулись к портвейну и разговору.
        - Похожая ситуация и с нашими поселениями, - сделал я следующий логический шаг. - Пока Российская Империя не пытается поднять здесь свой флаг, испанцы не будут особенно дёргаться. А если вдруг дёрнутся, у нас достаточно сил для ответа. С другой стороны, и Российской Империи не стоит ускорять события. Потому что тогда испанцев всерьез озаботит судьба территорий. А им куда проще перебросить сюда подкрепления. Им не нужно тащить армию через Сибирь. У них всей суши - небольшой перешеек между океанами. И вдобавок несколько крупных портов на этом берегу.
        Я откусил от пирога. Он напоминал шарлотку, но только с бананами вместо яблок.
        - Отлично! Попробуйте.
        Капитан придвинул к себе блюдце.
        - Гораздо большее беспокойство вызывают англичане.
        - Вот как?
        - Да. Англичане сожрали Новые Нидерланды, французскую Канаду, испанскую Флориду, а малонаселенную Русскую Америку они сожрут не поморщившись. И никакая помощь от Империи ничего не изменит. Но…
        Я поднял палец восклицательным знаком.
        - Но?
        - Но самих англичан сожрали американцы, - завершил я мысль. - То есть бостонцы. И в этом есть наша надежда. Потому что мы тоже своего рода американцы.
        - Не слишком ли смело?
        - Не думаю. Для Российской империи гораздо выгоднее было бы уподобиться англичанам и высылать сюда всех неисправимых преступников, гулящих девок, бродяг. Дикая природа или исправляет или убивает.
        - Для этого есть Сибирь, - заметил Колычев.
        - Сибирь недостаточно удобна.
        - Отчего же?
        - Понимаете, у меня есть философская идея, - признался я. - Представьте, что есть человек, склонный, допустим, к разбою. Но станет ли он обязательно разбойником? Думаю. что нет. Он может отправиться на край света, чтобы попытать удачи в каким-нибудь предприятии сулящем еще больше золота чем разбой. Тут полно таких людей. Если честно, каждый второй.
        Колычев кивнул.
        - Но! - продолжил я. - Если его не отпустить, натура никуда не исчезнет. Он выйдет на большак или начнет бунт, устроит вторую Пугачевщину. Мало того что сам сгинет, так совратит и вполне добропорядочных крестьян. А сколько солдат и офицеров будет за ним гоняться, и сколько их сложит головы? А здесь он приносит пользу. А если не дай бог, учинит какой вред (случается и такое), то местные быстро с этим разберутся. Без казаков и армии. Сук, петля, вот и весь суд.
        Я думал, что размышлениями в конце концов, выведу из себя капитана. Для того и начал разговор, чтобы прощупать почву. Капитан, однако, лишь усмехнулся.
        - Всё вами сказанное только подтверждает мудрость императрицы, - заявил он. - Ведь коммерц-коллегия не ведёт войн. Не занимается она ни подавлением мятежей, ни надзором за порядком. Коллегия всего лишь ведает торговлей, в том числе с Америкой, присматривает за торговым мореплаванием, ярмарками, строительством портов; постройкой, продажей и наймом купеческих кораблей, продажей товаров шкиперами и матросами. На нашем ведомстве таможенные сборы, их откуп, осмотры судов и конфискации, тарифы и регламенты. А кроме того, коллегия выдает купцам разрешение на торговлю с иностранными городами.
        Перечислив все это, Колычев с удовольствием выпил залпом бокал лимонада, а затем бросил в рот несколько орешков.
        - Перечислять можно долго, - сказал он затем. - И полагаю, что большая часть ваших здесь дел так или иначе попадает под внимание коллегии. А войну предоставим армии и флоту.
        Да, этому палец в рот не клади.
        - Не боитесь зарезать курицу, несущую золотые яйца? - поинтересовался я. - Человек он ведь как калан. Начнете снимать шкуру с одного, остальные уйдут в другое место.
        - Про золотые яйца это аллегория?
        - Да. Эллинская или латинская. Уже не припомню.
        - У меня еще есть время во всем разобраться.
        Что ж, я и не надеялся вот так сразу перетащить Колычева на свою сторону.
        - Как вам обед? Мясо во рту тает, не правда ли?
        - Здесь неплохо готовят, - признал капитан.
        - Вы еще не пробовали всего! Уверен, что многие блюда смогут удивить вас. - Ещё бы! Половину рецептов я надиктовал хозяину лично. - Всегда ужинаю здесь, когда бываю в Виктории.
        - А почему, кстати, поселение назвали Викторией?
        - В ознаменование победы над суровой природой здешнего края и усмирения диких народов Америки, - процитировал я нашу легенду.
        - Всё же странно.
        - Ну а как его ещё назвать, Владиамерика?
        Шутки капитан не оценил.
        Нагуляли мы аж на четыре с половиной астры. Но большая часть стоимости пришлась на портвейн. Расплатился я, разумеется, нашими деньгами. Сдачу хозяин выдал такими же.
        - Позвольте взглянуть? - заинтересовался капитан.
        Я протянул ему астру с изображением охотящихся алеутов и другую с кокосовыми пальмами.
        - Деньги?
        - Астры, - пожал я плечами. - Местная замена деньгам. Ассигнации вывозить за пределы России запрещено, векселя не всегда удобны, серебра мало, а медь таскать тяжело. Вот кто-то и придумал пустить в оборот бумажки.
        Капитан повертел «бумажку» превосходящую по качеству печати и защиты любую купюру этого времени и вернул мне.
        - Однако я смотрю у вас и своя монета в ходу?
        На наших медных монетах не было надписей. Лишь арабские цифры с одной стороны и Большая медведица с другой. Большинство русских называло их копейками, англичане могли назвать пенсами, а индейцы говорили «теле» или вовсе не называли никак.
        - Монету бить подсудное дело, - улыбнулся я. - А эти… мало ли с какой целью их могли отчеканить? Медали, жетоны, пуговицы, украшения…индейцы точно используют их как украшения.
        Колычеву явно было что возразить, но он промолчал.

* * *
        Когда мы вернулись к гарнизонному домику, казаки ещё не появились и Царев обрадовался появлению начальника. Впрочем, увидев меня, секретарь сник и убрался на первый этаж.
        Обведя взглядом голые стены капитан вздохнул.
        - Как же здесь жить? И как работать? Ни стола, ни шкафов. Ничего!
        Это правда. Шарль перебираясь на новое место жительство забрал с собой всю мебель. Здесь осталась лишь сработанная под китайскую ширма да чугунная ванна, которая стояла за ней. Компанию им составляли два сундука и несколько узлов с капитанскими вещами.
        - Могу посоветовать хорошего краснодеревщика. Сделает мебель не хуже дворцовой. Правда за работу берёт немало, но так и качество отменное.
        - Я уже не удивляюсь, что у вас есть краснодеревщик и не сомневаюсь, что он может поставить мне обстановку. Но что делать в пустых комнатах пока он не закончит работу?
        - Можете снять номер в гостинице, или вообще целый дом. Здесь часто сдают дома, когда уезжают по делам. Капитаны, то есть, прошу прощения, мореходы. Или купцы, или промышленники.
        - Нет, это как-то уж слишком.
        - Ну не знаю… хотите я одолжу кое-что из компанейских запасов. Тотчас и отдам распоряжение, а вы пришлите казаков, когда они вернутся.
        - Прислать куда?
        Я подошел к окну.
        - Вон в тот дом, последний на набережной. Это главная контора компании. Не перепутают.

* * *
        Комков встретил меня с тревогой на лице.
        - Ну как прошло? - спросил он.
        - Трудно сказать. Легко с ним не будет. Но человек умный.
        Отдав распоряжение на счет мебели (софа, небольшой стол, пара кресел, конторка, вешалка) и пересмотрев нужные бумаги, я решил из интереса заскочить в пельменную.
        Пельменную мы с Тропининым основали на паях, когда предались неожиданной ностальгии по общепиту. Все остальные заведения такого рода обычно совмещали кабак, гостиницу и харчевню. Там было много суеты, требовался большой персонал, а кухня и кладовка отбирали довольно большую площадь. Мы же сосредоточились на пельменях, тем самым сократили расходы на обслуживание, готовку. Заведение получилось демократичным, обеспечивая моряков и рабочих торговой гавани дешёвой и калорийной пищей. Более того, пельмени оказались удобны, чтобы брать обед с собой, поэтому их стали продавать на вынос в плетеных из лыка или бересты коробках.
        Заведовать пельменной поставили Прохора - старого сибиряка, потерявшего на промыслах пальцы правой руки. Травма эта стала поводом для городской легенды, что хозяин якобы потерял пальцы в мясорубке. В помощь отрядили пару выкупленных индейцев-калги, а женщину он нанял уже сам после приватизации.
        Я расспросил Прохора о казаках.
        - Ничего парни, - сказал он. - Вели себя прилично. Выпили, поели. Заплатили честно. Интересовались, как тут жизнь, как люди живут?
        - О девках, небось, расспрашивали?
        - Нет, не угадал, - хозяин улыбнулся. - Спрашивали о шкурах. Где, мол, диких найти, да промен устроить. Навезли они стекляшек и всего такого.
        - А ты?
        - Я сказал, что на ярманке. Рядом тут она, ярманка-то. По воскресеньям, мол, и дикие приходят, бывает что с мехами. Но, сказал, что со своим бисером они много не наторгуют. Так как дикие наши не то чтобы вовсе дикие и в стоимости пушнины понятие имеют.
        - А они?
        - Ругались на корешка какого-то, что, мол, надул их, когда сюда сватал. Они с дуру охотниками и вызвались.
        Я усмехнулся. Кореша этого я подослал, чтобы ускорить набор команды.
        - А ты что?
        - Сказал как есть. Дескать, у нас всяко лучше службу тянуть, чем в Нерчинске среди каторжан или в Нижнеколымске в ожидании чукотского нападения морозиться.
        - Угу. Давай сюда русские деньги, я тебе нашими выдам.
        Он протянул мне четыре полтинника и несколько пятаков. Я дал ему астру.
        Глава двадцать восьмая. Пристрелка
        Глава двадцать восьмая. Пристрелка
        Город быстро узнал о прибытии начальника из метрополии, но виду не подавал. Никаких верноподданнических митингов, никаких делегаций с подношениями предполагаемой новой власти, никаких адресов. Жизнь шла своим чередом, люди спешили на работу, отгружались товары, корабли покидали гавань.
        Мне пришло в голову исчезнуть на недельку, чтобы предоставить всё естественному ходу и посмотреть, насколько стабильна созданная нами система? Возможно я совершил ошибку. Возможно, не стоило давать гостям время, чтобы осмотреться. Не столько даже самому капитану, сколько его свите. Но вышло, как вышло.
        Я вернулся после довольно сложной контрабандной операции в Лондоне (мистер Слэйтер поселился у нас, а его приятели в Стоквелле оказались теми ещё пройдохами) и долго отсыпался. А утром, приняв ванну, отправился в кондитерскую, чтобы выпить чашечку кофе и прочитать утреннюю газету. Утреннюю, потому что газету я читал утром, а вообще «Виктория» выходила раз в неделю и время суток особой роли не играло.
        Листок, формата «Пионерской Правды» наполовину состоял из объявлений, главным образом коммерческого характера, а на треть из разной свежести и разной достоверности коротеньких новостей. Шестую же часть газетной суши занимала какая-нибудь программная статья, продолжающая дело внедрения культурного кода.
        В прошлом номере она посвящалась спорам о возможном открытии индейского театра. После успеха с музеем (восемь посетителей в день открытия), тема театра активно обсуждалась среди городской интеллигенции (мы с Тропининым, Ясютин, Шарль, Анчо и три неразлучные креолки). Некоторые из них (Тропинин) предлагали сперва открыть русский театр и сманить актёров из Петербурга, Москвы, Ярославля или Нижнего Новгорода. Другие (Галка с подругами) настаивали на индейском театре, справедливо полагая (с моих слов), что в русском всё одно ставят итальянские и французские пьесы, в то время как красочные представления туземных масок и постановка местных сюжетов могли, по их мнению, неплохо смотреться на сцене и внесли бы свой вклад в мировую культуру.
        Лично я держался над схваткой не собирался тратить деньги ни на то, ни на другое. Музей не требовал значительных текущих расходов. Экспонаты лежат, стоят и висят по стенам смирно, кушать не просят, а зарплату смотрителя компания как-нибудь потянет. Иное дело такой неспокойный коллектив как театр. Хотя, наверное, определенный шарм, он городу бы придал.
        Дочитать статью в свежем номере я не успел. В дверях возникли Колычев с Царевым. Вряд ли они взяли привычку посещать кондитерскую по утрам. Скорее заметили меня или им доложили и они решили поговорить. Что ж…
        - Кофе? - предложил я.
        - Не откажусь, - сказал Колычев, а его спутник молча кивнул
        Хозяин, не дожидаясь заказа, принёс две чашечки горячего кофе, несколько кусочков сахара и овсяное печенье на блюдечке.
        Колычев глотнул кофе, куснул печенье и остался доволен. Успех следовало развить.
        - Свежую газету, Борис Игнатьевич?
        - Газета? - удивился он. - Английская? Если так, то как она может быть свежей?
        - Обижаете. Самая что ни на есть местная газета, - я протянул два последних номера.
        - Здесь издаётся печать? - спросил Царёв.
        - Надо же где-то публиковать объявления, - пожал я плечами.
        Развернув «Викторию», словно мешок с гадюкой, Колычев пробежался глазами по столбцам.
        - На каком языке эта газета?
        - Можно сказать, что на русском. Вы привыкнете. Вчитаетесь. Букв меньше и слова иногда иначе записаны, но смысл понятен. Дело в том, что зверобои были людьми полуграмотными и сделали всё на свой лад. Ну, а потом все привыкли, не переделывать же?
        Колычев пожал плечами и продолжил чтение. Уже зная, где о чём написано, я следил за движением его глаз и реакцией. Колонки под рубрикой «Из Европы пишут» капитан пропускал не читая. На новостях из России его взгляд задерживался, словно что-то выискивая, но так и не находя скользил дальше. Местные новости и объявления Колычев читал внимательно, видимо надеясь почерпнуть полезную информацию. Новость о восстании в Массачусетсе оставила его равнодушным. На известии об основании испанцами Санта-Барбары он усмехнулся. Объявление о благополучном прибытии с острова Рождества шхуны Компании Южных морей с грузом копры заставило его бровь дёрнуться. Информация об отправке экспедиции под командованием Чихотки к терпящему бедствие неизвестному иностранному судну в Чугацком заливе удостоилась одобрительного кивка.
        Как я и ожидал, споры вокруг театра не произвели на капитана впечатления, я, признаться, и сам зевал, читая передовицу. Гораздо более любопытный материал помещался в свежем номере.
        Большая статья рассуждала о предстоящей парусной гонке и в ехидном ключе напоминала о победителях регаты прошлых лет. По мнению автора статьи, приз в две тысячи рублей (или на новые деньги тысячу астр) никому из них не пошёл на пользу. Один шкипер спился, разбил шхуну о камни и потонул, другой ударился в коммерческие авантюры и разорился в итоге. Третий просто отошёл от дел.
        - Как-то вы скоро управились, - заметил я, когда капитан отложил газеты. - Я предпочитаю растягивать наслаждение часа на два.
        - Вас тут ругают, - заметил Колычев не без удовлетворения, но вместе с тем с большим подозрением.
        - Разрешите? - попросил Царев.
        Колычев протянул ему газету и секретарь метнулся к статье, точно ястреб к отставшему от курицы цыпленку.
        Оба ещё больше бы удивились, узнав, что автор критической статьи молодая креолка. Хотя Галка пока публиковалась под псевдонимом, я был уверен, что вскоре город обретет своего первого писателя. Она прибавляла в мастерстве с каждой строчкой, но что гораздо важнее переняла от нас с Тропининым сарказм и иронию.
        - Автор не прав, - спокойно ответил я. - Шальные деньги возможно и не идут на пользу победителям, но сама гонка сильно способствует развитию корабельного дела. Люди придумывают всевозможные ухищрения, чтобы сделать шхуну быстрее, устойчивее, маневреннее. Изобретают всякие механизмы, позволяющие ловчее управлять парусами, снастями. Меняют крой парусов, высоту мачт. Всё это потом используется мастерами на верфях. Благодаря гонке мы имеем приток матросов и учеников в мореходную школу. Благодаря гонке хлеб апрельского урожая вовремя прибывает на северные острова, а оттуда и на Камчатку, в Охотск.
        - В Охотске мне что-то говорили о привозном американском хлебе, но я не особо доверял слухам, - заметил Колычев.
        Царев тем временем лихорадочно бегал глазами по строчкам, пытаясь, видимо, отыскать в статье какой-нибудь компромат.
        - В своё время гонка собственно и затевалась, чтобы обеспечить северный завоз, - добавил я. - Ну, а кроме того, это большое культурное событие. В городе к нему готовятся, устраивают праздник на Поляне. Приходят вожди соседних племен…
        - Почему бы не заставить газету написать правду? - выглянул из-за газеты секретарь.
        - Зачем? - я вскинул брови. - Автор высказал собственное мнение, а я, если время появится, напишу ответ. Читателям будет интересно узнать разные точки зрения.
        - Знаете, господин Емонтаев, - Царев сложил газету и положил на стол. - Вам может быть и доставляет удовольствие, когда про вас пишут всякие домыслы. Но мне такое положение кажется опасным.
        Он взглянул на капитана в поисках одобрения или возражения. не получив ни того, ни другого, продолжил уже не так уверенно:
        - А ежели завтра они начнут подвергать сомнению петербургские распоряжения?
        - На моей памяти ни разу такого не случилось, господин Царев.
        Я опустил тот факт, что на моей памяти до нас не доходило ни одно петербургское распоряжение.
        - Не случилось, так скоро случится, - дожимал секретарь.
        - Бросьте, Царев, - усмехнулся я. - Петербургские распоряжения не смеет критиковать даже европейская пресса.
        - Мне послышался нехороший намек, - капитан вскинул брови.
        - Да и вообще о чём тут спорить! - вдохновленный поддержкой продолжил Царев. - Согласно закону, любая печать должна проходить цензуру.
        - Мы же не губерния, не провинция и даже не уезд и не волость, - сказал я. - У нас нет начальника, который проверял бы пробный оттиск. Не возить же каждый выпуск в Россию? Объявления устареют.
        - Теперь у вас есть кому проверять, - осторожно заметил Царев. - Извольте сообщить, где расположена типография.
        Не много ли он на себя берет? Я взглянул на капитана, тот улыбнулся, но промолчал. Что ж, господин секретарь, жаждете войны?
        - Улица Алеутская, дом семь, - назвал я адрес, куда съехала типография из конторского здания.
        - Улица Алеутская, - проворчал Царев.
        - Она рядом с Чукотской.
        В следую же пятницу газета не вышла. В холле типографии, где обычно принимаются объявления и встречаются корреспонденты с редактором сидел бородатый десятник по фамилии Бушков. Он с некоторой долей вины посмотрел на меня, мол, служба и промолчал. Зато Хараган, исполняющий обязанности редактора, оказался более разговорчив.
        - В четверг этот казара секретарь прислал вот их, - он показал рукой на десятника. - И приказал предоставить ему пробник.
        - А ты что?
        - Я принес, а он даже читать не стал. Потребовал с меня денег за подпись. Ну я, как мы и договаривались, отказался платить. Тогда он сказал, что закрывает газету.
        - А капитан?
        - Капитана там не было.
        В то, что Колычев оказался обыкновенным вымогателем и взяточником, но достаточно хитрым, действующим через секретаря, верилось с трудом. В этом случае парочка взялась бы в первую очередь за меховую компанию, за её руководство. У них и полномочия были как раз по части коммерции, а не цензуры. К тому же именно в компании крутились огромные деньги, а газета пока что была убыточной. Тем не менее как раз Комкова никто не трогал, даже намеков никаких не подавал. Так что поразмыслив я пришел к выводу, что Царев или Колычев с его помощью, хотели показать, кто тут главный… расставляли, так сказать, точки над i.
        Мы легко могли обойти запрет, устроив типографию в любом другом месте, в Эскимальте, в одном из многочисленных городков, на хуторе, в фактории. Но я решил посмотреть, что будет дальше? Многие в городе уже привыкли к газете. У людей появится повод к недовольству. Вот и отлично. Что имеем, не храним, потерявши, плачем. Пусть почувствуют на себе длань самодержавия. С другой стороны, существовала опасность, что мою инерцию могут признать за слабость.
        Чтоб это исправить следовало осадить Царева. Если война нужна Колычеву, пусть он выступит в открытую, не прикрываясь жалким миньоном.
        Повод нашелся на следующий день, когда секретарь позволил себе не заплатить за обед и выпивку в трактире «Тыналей».
        - Мне пришлось оплатить ваш счёт в таверне.
        - Старый дурак чукча прибежал к вам жаловаться?
        - Ничуть. Просто у нас с ним договор. Я оплачиваю все счета гостей, если они отказываются платить.
        - Зачем?
        - Ну, это справедливо, по-моему. Ведь он не может набить вам морду и выкинуть на мостовую, не может заставить отработать хлеб распилкой дров или мытьём посуды.
        На самом деле Тыналей, несмотря на возраст, был настоящим эрмэчином и запросто мог скрутить Царёва в бараний рог. Но эскалация была пока не в наших интересах.
        - Вот ещё! - фыркнул секретарь. - От него не убудет.
        - Конечно, не убудет. Он богаче нас с вами, - соврал я. Соврал на счёт своей бедности, разумеется. - Я что хочу сказать, он не может набить вам морду, но я могу. Так что постарайтесь оплачивать счета, господин секретарь.
        Империя нанесла ответный удар через день. В особняк прибежал десятник Бушков и передал через горничную приглашение от капитана посетить его как можно скорее. Хотя это звучало именно как приглашение, я понял, что назревает какая-то стычка. Так и вышло.
        - Хотелось бы разобраться, как тут устроено питейное дело, - сказал Колычев.
        - Обычно. В смысле все держится на обычае. У нас не принято продавать хмельное диким, ну то есть тем диким, которые живут в дикости, а которые цивилизованные, те имеют полное право. А в городах не принято торговать на отлив. В тавернах же и кабаках, продажа свободна.
        - Кто держит питейный откуп? - спросил меня Колычев.
        - Всякий желающий может сидеть вино.
        - Это непорядок.
        - По-моему непорядка как раз больше с питейным откупом. Сколько голов на нём сложено.
        - Чересчур вольные речи. Кстати, среди моих наставлений есть высочайшее пожелание разобраться с делом иркутского откупщика Бичевина. Он бежал из-под ареста, как вам возможно известно, поднял бунт, злоумышлял против прокурора. Согласно донесениям с Камчатки, беглец скрывается где-то на американских берегах. И мне отчего-то кажется, что начать поиски нужно с поселения, которое вы именуете Викторией.
        - Насколько я понимаю, дело давнее, а того прокурора после жалоб местного купечества отправили в отставку.
        - Произвол прокурора не отменяет умысла против власти, - строго заметил Колычев.
        - Пойдемте, - вздохнул я. - Так и быть, покажу вам Бичевина.
        Мы прошли вверх по Охотской улице, миновали новостройки под Каменной горкой, перевалили через неё саму и ближе к восточному окончанию Острова вышли к кладбищу.
        - Вот, - я показал крест с именем и инициалами. - Старик прожил долгую жизнь и умер, окруженный заботой.
        - А его сообщники?
        Я провел капитана чуть дальше и показал на два других креста.
        - Насколько я знаю, их было двое. Один умер от перепоя, второй от старости.
        Я не упомянул корабельщика Кузьму, который до сих пор хозяйничал на старых верфях, а также Кирилла, которому все трое покойников отписали имущество за неимением собственных детей, а старый купец передал ещё и фамилию. Теперь Кирилл Бичевин стал одним из местных богатеев. Он владел кораблями, винокурней, паями в других компаниях. Хотя и предпочитал ходить шкипером на одном из своих кораблей.
        Тем временем в Эскимальт прибыл Чихотка с тревожным сообщением, что со спасательной экспедицией в Чугацкий залив он опоздал. Затертое во льдах неизвестное иностранное судно было освобождено другим неизвестным иностранным судном. И оба они ушли в неизвестном направлении.
        С этим «неизвестиями» в город наведался Тропинин. Он нашел меня в музее, в холле которого как раз монтировали скелет кашалота. На манер прочих музеев естественной истории, мы решили выставить у себя местного левиафана. Скелет на мой дилетантский взгляд походил скорее на ихтиозавра чем на кита. Его с трудом удалось собрать вновь после разделки и обработки костей. Дело оставалось за малым: закрепить это всё в нужном порядке.
        Вид костей некогда мощного животного настроил Тропинина на философские размышления.
        - Нам идти до Южных морей меньше, чем парням с острова Нантакет. Нам не нужно огибать Горн. И у нас будут станции на нескольких островах. Неужели мы не сделаем янки? Неужели станем такими же реликтами, как эти киты?
        - Китов жалко, - заметил я, представив эту гонку за ворванью и спермацетом. - Впрочем как и калана. Почему большую цену имеют такие милые и смышленые животные?
        - Единственное что их может спасти - технология, - заявил Лёшка. - Как только во Львове придумают керосиновую лампу, китовый жир упадет в цене. С изобретением полимеров, в цене упадет китовый ус, а синтетические материалы сделают ненужным истребление калана.
        Мы отправились в компанейскую контору выпить хереса. И так, с бокалами в руках, вышли на балкон. Пока Тропинин раскуривал трубку, я по-хозяйски осмотрел окрестности и вдруг наткнулся на встречный взгляд капитана. Тот стоял у открытого окна гарнизонного дома и взирал на окружающее великолепие с каким-то непонятным мне раздражением. Я помахал капитану рукой. Он не ответил на приветствие, сделав вид, что не заметил. Развернулся и скрылся в комнате.
        - Начальник не в духе, - сказал я Тропинину.
        - Играешь с ним как кот с мышью, - нахмурился Лёшка, выпустив облачно дыма.
        - Пока я не знаю, кто из нас кот, а кто мышь, - заметил я. - Капитан не прост. Заметь, он не издал ещё ни одного указа или приказа, если не считать закрытия типографии. Понимает, что наскоком здесь ничего не сделаешь, а потому выжидает, присматривается, ищет союзников, единомышленников.
        - Да кто же добровольно в хомут полезет?
        - Всегда найдутся любители. Вроде его секретаря. Кого лаской приманит, кому власти даст над другими. Вот подожди, увидишь.
        - Правильнее было бы всадить ему нож под рёбра ещё по пути в Уналашку. И за борт.
        - И это говоришь ты? Ты, который всё время радел за присоединение колоний к империи? Единственное, чего мы можем достигнуть в такой ситуации, это заставить Петербург признать нашу особенность. В конце концов, североамериканские провинции показали, чем заканчивается излишнее вмешательство.
        - Проскочить между струйками? Империя консервативна.
        - Да, но никто не раздаёт земли в Сибири под поместья. Сибирь живёт иначе. Мы можем получить ещё большую автономию, если не получится с независимостью.
        - Надеешься приручить империю? - ухмыльнулся Лёшка.
        - В противном случае придётся воевать с ней.
        Глава двадцать девятая. Прогулки
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ. ПРОГУЛКИ
        Войну отложили из-за парусной гонки. Каждый день горожане стекались на площадь торговой гавани, где Потап зачитывал свежие сообщения о ходе регаты. Возбуждение местного сообщества захлестнуло даже гостей из империи.
        Регулярные парусные гонки мы начали устраивать после той, на которой испытывали прототипы шхун для массового производства. Сперва просто ради отработки новых идей, затем мне пришло в голову использовать участников для быстрой доставки зерна на северные острова. Компания учредила приз в тысячу рублей и это не считая собственно оплаты за перевозку, а Тропинин добавил ещё тысячу при условии раскрытия секретов, которые позволили увеличить скорость. Лучшие идеи использовались для усовершенствования выпускаемой верфями модели.
        Первоначально шхуны загружались зерном майского урожая в Сан-Франциско и шли до Уналашки, оставляя определенное количество кулей в каждом прибрежном порту. Оттуда зерно потом лодками развозили по факториям и городкам, а с Уналашки ещё и в имперские порты - на Камчатку, в Охотск.
        Несколько лет назад маршрут изменили. Теперь шхуны выходили от Оаху, имея на борту груз сахара и фруктов, догружались в Сан-Франциско зерном и далее следовали уже привычным маршрутом.
        В Капитанской гавани Жилкин принимал оставшийся груз, расплачивался за доставку и выписывал победителю чек, который тот отоваривал уже в главной Конторе.
        Без телерепортажей или радиосообщений гонка получалась не особо зрелищной. В некоторые годы интерес пропадал совсем и тогда на маршрут выходило всего несколько шхун. Единственным местом, где за гонкой можно было следить в реальном времени была Виктория. Мимо неё шхуны проходили дважды когда заходили в торговую гавань сдавая груз и затем, когда возвращались от устья Стольной, а до этого гонец со сведениями о ходе гонки успевал опередить шхуны пройдя от устья Колумбии сушей и на байдарке проливами к Виктории. До последнего времени это было единственным предварительным сообщением.
        Но с появлением голубиной почты всё изменилось. Теперь первое сообщение приходило с Океанского Берега, а последнее от залива короля Георга. Тем самым жители Виктории могли следить за состязаниями на протяжении десяти-двенадцати дней подряд. Это вдохнуло в гонку новую жизнь. В ней стало участвовать больше шхун, иногда специально подготавливаемых в складчину группой горожан, нередко присоединялись ветераны, когда оказывались свободными от коммерческих плаваний. Птицеграммы, как называл их Тропинин, зачитывались на площади торгового порта при большом стечении народа. Торжественное действо быстро превратилось в праздник. Новоявленный мелкий бизнес разбивал балаганы с закусками. В пивнушке «Якорь» на ближайшей к пирсам Английской улице заключались пари на победителя. Кульминацией становилось прибытие и выгрузка в торговой гавани участников регаты, что занимало иногда несколько дней, настолько растягивался караван, и ещё несколько дней люди могли наблюдать с берега, как шхуны возвращаются проливом и уходят дальше на север.
        Ничего удивительного что в первый же день я встретил у пирсов Колычева, Царева и почти всех казаков. Народ на них даже не косился, воспринимал как гостей, вроде индейский делегаций, которые приходили посмотреть на торги или гонку.
        - Первой на косе Океанского Берега разгрузилась шхуна «Архангел» шкипера Береснева, - громко сообщил Потап.
        Я украдкой взглянул на капитана. Герасим Береснев был старым опытным матросом, одним из мятежников Беньовского, что остался с Семёновым. После расширения наших дел на Оаху, он устроился в компанию Тропинина помощником шкипера, а в прошлом году купил себе подержанную шхуну, набрал в команду гавайцев, чтобы самому заняться торговлей сахаром и сандаловым деревом.
        Колычев на фамилию не отреагировал. Да и вряд ли он помнил всех мятежников поименно. Я просто стал излишне мнительным после его расспросов о Бичевине.
        - Через три часа от него вторым пришла шхуна «Кирилл» шкипера Матвеева.
        На специальном табло вывешивали таблички с названиями. Позже стрелками будут обозначать продвинулась ли шхуна выше или опустилась в гонке.
        Птицеграмма была одна, но зачитывал её Потап с перерывами, давая возможность болельщикам выплеснуть чувства криками одобрения или гулом. Постепенно табло заполнилось более чем наполовину. О четырёх шхунах информация не пришла, значит они отставали больше, чем на сутки.
        Народ отправился по кабакам.

* * *
        Когда через несколько дней «Архангел» вошёл в торговую гавань народу собралось втрое больше прежнего. С мыса заранее предупредили о подходе шхуны и слух быстро обежал весь город. Мы с Колычевым заняли места в матерчатых шезлонгах под особым навесом, который по праву учредителя гонки Компания ставила на небольшом возвышении. На столике между шезлонгами стояли напитки, вина и легкие закуски, а хороший обзор и удаленность от толпы превращали позицию в аналог ложи для важных персон.
        Торговая гавань была относительно открытой, войти в неё можно было прямо под парусами, не пользуясь буксиром, завозными якорями, веслами или шестами. Но подход к пирсу требовал определенной сноровки. Как и последующая разгрузка, проходящая по условиям гонки силами исключительно команды. Пока двое подтягивали шхуну причальными канатами, остальные уже готовились к перегрузке мешков на вагонетки, стоящие на пирсе. Опытные гонщики поднимали на палубу мешки заранее, ещё на подходе к порту. Поговаривали, что некоторые шкиперы помногу раз отрабатывали с командой подход и выгрузку в различных местах. При должном умении это позволяло выиграть час или больше на каждой из остановок.
        Возле пирса собирались знакомые, болельщики, подбадривая команду и расспрашивая о новостях. Обычно шкипер успевал только мельком переговорить с роднёй, бросить несколько пафосных слов толпе. Но у Береснева здесь родни не было, а на болельщиков ему было плевать, поэтому он таскал кули наравне со всеми. Пара матросов взваливала куль на спину товарищу, тот переносил его по коротким сходням и укладывал на вагонетку. Не прошло и часа, как "Архангел отвалил от пирса и, подняв кливеры, потянулся к выходу из гавани.
        Работники Комкова криком разгоняли толпу и толкали вагонетки к компанейским складам, стараясь освободить их до похода следующей шхуны. Вагонетки, кстати, бегали по рельсам и могли за раз перевозить пятьсот пудов груза силой всего пары человек или лошади. Это тоже было новшеством Тропинина.
        - Признаюсь, это увлекательно, - заметил Колычев. - Но почему гонка проходит в начале лета? Разве хлеба успевают собрать?
        - В Калифорнии собирают два урожая в год, - ответил я. - Первый собирают в мае, его и развозят по островам, в Охотск и на Камчатку, вместе с остатками прошлогодних запасов. Обычно после зимы цены растут, а мы их сбиваем крупными поставками.
        - Сколько же нужно крестьян, чтобы снабжать оба побережья? Где столько пахотной земли?
        - О! Земли в Калифорнии сколько угодно. Тамошние природные жители хлебопашеством не занимаются. Предпочитают собирать ракушки на отмелях и ловить рыбу. А что до крестьян, то их удивительно мало. Думаю чуть больше двух сотен семей.
        - Всего? Это же несколько деревень.
        - Наши крестьяне не селятся плотно, так что настоящих сёл всего три, по одному в каждой долине. Многие предпочли поселиться особняком. И, заметьте, этих двух сотен семей хватает, чтобы прокормить… ну где-то тысяч пятнадцать уже, если не считать туземцев.
        Да, на пятнадцатый год поднятой целины нам удалось, наконец, вывести колонии на самообеспечение. Поэтому вместе с гонкой я втайне от всех праздновал День Освобождения От Великой Обузы. Именно в эту весну сельское хозяйство Калифорнии и колониальная торговля впервые должны были покрыть все насущные продовольственные потребности наших колоний, равно как и имперских портов. В это лето я не повезу на своем горбу ни пуда пшеницы, ни фунта сахара, табака, кофе или чая. С железом тоже проблему удалось снять. Домны начали давать чугун приличного качества из местной руды, а печи Тропинина (в наше время их называли мартеновскими) переплавляли этот чугун и сыродутное железо в сталь.
        За мной пока оставалась парусина и пенька. Но если ужаться, я мог освободить себя и от этого груза. Местное производство набирало обороты, к нему добавлялись поставки из Азии. В конце концов наши корабелы могли выдержать небольшой рост цен, если придется все возить из Китая. Что я пока не собирался выпускать из рук, так это поставку мехов на европейские рынки, скупку предметов роскоши, искусства, а также технических новинок. Но это был процесс скорее творческий.
        - Кстати некоторых индейцев нам удалось приохотить к хлебопашеству. Компания выкупает пленников обоего пола, так называемых калги, и приставляет их батраками к зажиточным крестьянским семьям, а те потом охотно женятся на мужицких дочках или выходят замуж за сыновей. Раньше это ремесло не считалось почетным, но сейчас крестьянин живет не хуже горожанина: имеет несколько лошадей, ездит на двуколке, покупает на ярмарках лучший китайский товар. У некоторых столько денег, что их начали приглашать в компании.
        - Неужели? - удивился Колычев. - Но как такое возможно?
        - Ну, смотрите. Если на российские деньги, то крестьянин получает по пятидесяти копеек или даже рублю с пуда зерна. Перевозчик накидывает еще рубль-полтора с пуда, если до Охотска. Ещё около рубля набегает на расходах по погрузке, потерях при порче, купеческих наценках, помолу и прочему. Охотский или камчатский житель покупает муку по три рубля за пуд. Что в два-три раза дешевле того, что привозили раньше из Иркутска. Мало того, иногда получается выгодно поставлять зерно из Охотска дальше в Якутск.
        Теперь посмотрим на объемы. Крестьянин с семейством отводит под хлеба около двадцати пяти десятин. Собирает с каждой в среднем по сто пудов хлеба. При двух урожаях в год получается что-то около пяти тысяч пудов. Из них десятую часть он оставляет для посева, а десятую часть для кормов и собственного потребления. Остальное продает нашим скупщикам или на Калифорнийской сельской ярмарке. Получает на руки от двух до четырёх тысяч рублей. Это только за зерно. А еще есть овощи, птица, яйца, мясо, молоко, шкуры, шерсть. Некоторые выращивают хмель, лён, коноплю. Мы покупаем сырье для производства канатов и парусины в любых количествах.
        Поняв, что поймал вдохновение, я наполнил бокал хересом и отсалютовал собеседнику.
        - Годовой доход на одно хозяйство приближается к пяти-шести тысячам рублей. Это на шест-семь членов семьи и пару батраков. А у нас, заметьте, компанейский капитан, ну то есть шкипер, обычно получает рублями тысячу в год.
        - Шкипер? Тысячу?
        - Здесь привыкли к большим деньгам, потому что раньше всё стоило очень дорого, - пояснил я. - Так вот, значительная часть крестьянского дохода уходит на приобретение необходимых для ведения хозяйства товаров, удобрений, остальное на одежду, предметы быта, лакомства, развлечения и прочее. Наш крестьянин может позволить заплатить учителю и за визит лекаря. Правда с докторами у нас беда. Их попросту нет. Хотелось бы иметь по одному практикующему врачу на сто семей, но пока вся медицина сосредоточена в госпитале Виктории, а на селе услуги предлагают весьма сомнительные личности.
        Колычев задумался. Выпил вина, съел небольшой банан. И все время что-то обдумывал.
        - Хотите сказать, что ваш землепашец получает урожай сам-десять? - неожиданно спросил он.
        Как и всякий дворянин, имеющий поместье, он кое-что понимал в сельском хозяйстве.
        - Около того, - я пожал плечами.
        - Как такое возможно?
        Я улыбнулся и, оседлав свой любимый конек, принялся загибать пальцы.
        - Во-первых, удобрения.
        - Удобрения?
        - Мы продаём крестьянам удобрения. Его изготавливают из дохлой рыбы, оставшейся после нереста или отходов от рыбного промысла, аммиачной воды, которую получают в качестве побочного продукта при дистилляции дерева или угля, остатков селитряных куч, угольной крошки, гуано.
        - Гуано?
        - На некоторых островах птичий помет слежался за многие века и превратился в камень. Это и есть гуано. Отлично удобряет землю.
        Всё это на фабрике смешивается с торфом и получается отличная добавка к природным веществам. Правда почвы везде разные по составу и нужно проводить опыты, где какие пропорции использовать. Этим у нас занимается особая лаборатория.
        Во-вторых, мы приучили людей сортировать зерно, отбирая самое здоровое и крупное для посева. Кроме того, у нас есть опытные делянки, на которых мы проращиваем зерно после различных экспериментов. Например, отбираем то, что выжило после засухи и вновь сеем его на засушливой земле. Этим так же занимается лаборатория. Что до овощей, то через использование рассады удалось добиться больших урожаев. Мы смогли выращивать даже китайский ревень.
        В третьих, техника. Мы уже разработали косилку, которая помогает обрабатывать в два раза больше земли, чем ручная коса. Собираемся доработать её под уборку хлеба. В четвертых - орошение.
        - Орошение?
        - Полив. Вода - основная проблема на юге. Мы роем колодцы, прокладываем системы акведуков, водонапорных башен, особых труб, вода в которых просачивается через малые дырочки и напитывает землю.
        - Любопытно, - кивнул капитан.
        - В-пятых, разумное чередование культур. Наша лаборатория рекомендует засевать бобовые культуры один раз через два посева пшеницы. Крохотные организмы, что живут в корнях бобовых культур, улучшают качество почвы. Хотя, если использовать гуано, этого не потребуется.
        Таким образом из нескольких лабораторий мы создали целый институт, который работает над такими решениями.
        Пальцы на руке закончились. Я переместил бокал с хересом, высвободив вторую руку.
        - В-шестых, большие подъемные. Каждой новой крестьянской семье мы выдаем лошадь, корову, лес для строительства двора. Без возврата. если честно, самым трудным было заставить крестьян поверить, что наши новшества принесут пользу. Они не хотели менять то, что и так приносило прибыль. Но все же потихоньку мы продвигаем улучшения.
        Капитан вновь задумался. Но на этот раз ничего не сказал.
        - Колонии столько хлеба не потребляют, - сказал я, сделав большой глоток хереса. - Это раньше, когда ничего другого не было кушали один хлеб и то, что смогут собрать сами - рыбу, тюленье мясо, устрицы. Сейчас в пищу чаще используют более дешевый картофель. Его собирают по четыреста пудов с десятины. Причем собирают и на юге, и здесь в пригородах Виктории, и даже некоторые индейцы держат огороды. Теперь хлеба едят в три раза меньше. Не более десяти пудов в год на человека, зато сахар раньше почти не употребляли, а теперь потребляют по двенадцать фунтов на человека в год. И с каждым годом спрос растет в среднем на один фунт.
        Поэтому значительная часть хлебов идёт на винокурение или на прокорм скотины, в том числе лошадей, которых у нас развелось порядочно. Перевозки, поездки, прогулки. В городе каждый второй держит лошадь.
        Вот так и вращается здешняя экономика.
        - Откуда вы берете цифры?
        - При нашем… хм… учебном заведении есть группа по экономике. Там всего два человека пока. Они делают подсчеты цен, потребления, передвижения товаров, структуру посевов и прочее. Это довольно просто, ведь каждая лавка хранит книгу с записями. Раньше все это давалось в долг, теперь за деньги, но привычка записывать сохранилась. Это очень удобно. Сведения помогают нам планировать торговлю. Если у человека все средства уходят на пищу, то нет смысла везти на продажу парижские шляпки. Верно? Экономический бюллетень читают даже крестьяне, чтобы представлять что лучше сеять.
        - Шхуна на подходе! - выкрикнул кто-то.
        Народ вновь потянулся к пирсам.
        - «Кирилл»!
        Флагман компании Рытова вёл шкипер Матвеев, а помощником при нём ходил один из Яшкиных племянников. Поэтому у пирсов торговой гавани появился сам Яков Семёнович в окружении приспешников, многочисленной родни и под руку с девушкой-китаянкой.

* * *
        Вместе с последним сообщением о ходе парусной гонки мы получили из залива Георга весть о приходе туда очередного иностранного судна. И на этот раз пожаловала действительно крупная рыба. Согласно короткой записке корабль был огромен, превосходя размерами нашу «Палладу». Мы сразу же подумали на тех французов, которых зверобои видели у берегов Аляски. В таком случае их нужно достойно встретить. Франция хотя и была на пороге революции, могла стать ещё одной переменной в уравнении местной политики. А чем более мутной получалась вода, тем больше у нас было шансов выловить главный приз.
        - Это может быть Лаперуз, - предположил Тропинин. - Во всяком случае других французов в этих местах я не припомню.
        Мы решили больше не разыгрывать представление с таможней. Тем более выставлять наш фрегат против пришлого выглядело не лучшей затеей. Напугать мы никого не напугаем, да и смысла нет, а любая стычка доставила бы нам больший ущерб, чем мы могли возместить даже обобрав чужака до нитки.
        - Пойдём на «Американской Мечте», - предложил я Лёшке. - Она скромная, но быстрая. За два дня легко доберемся.
        - А девушек не пригласите на прогулку? - спросила Галка, бессовестно подслушивающая наш разговор. - Хотелось бы посмотреть на французов одним глазком.
        В прошлый раз, когда впервые на нашем берегу появился бриг из Кантона, их с собой не взяли, на переговоры с шотландцами девушек не позвали тоже. Я чувствовал вину, потому что всегда твердил им о равных возможностях. А им страсть как хотелось расширить горизонты познания.
        - Не вижу препятствий, - произнес я как можно более равнодушно.
        Тропинин свирепо зыркнул, но промолчал.
        Места на яхте хватило бы и на десяток пассажиров. Я попросил Кривова поработать шкипером, пока «Онисим» проходит ремонт, а насквозь сухопутного, но мечтающего о море Сарапула, к его большому восторгу, пригласил матросом. Со мной и Тропининым рук хватало с избытком. Да и девушки не были белоручками, могли и шкоты подтянуть при случае. Помимо них с нами отправились Анчо и Шарль для налаживания контактов с французами.
        Галка, Варвара и Дарья оделись по мужски - в джинсы и парусиновые ветровки, на ногах усиленные мокасины. Мы с Тропиным предпочли к джинсам кожаные куртки и ковбойские шляпы, а Шарль с Анчо оделись на европейский манер.
        Маршрут был известен и наиболее изучен из всех наших. Мы выбрались из пролива засветло, а потом отошли мористее, чтобы обезопасить себя от скал, но продолжили путь строго на северо-запад. Летними ночами было достаточно светло, чтобы разглядеть силуэты далеких гор, прибрежных утёсов и густых лесов, зато под утро часто наползали густые туманы.
        Яхта была хорошо оборудована для отдыха. На безопасной, подвешенной на шарнирах печке можно было готовить даже во время качки. Но и волн-то особенных не было. Следующий день мы провели за игрой в лото, рассматривали живописные берега, даже попробовали троллить рыбу на изобретенный Лёшкой воблер, но неудачно. В общем неплохо провели время.
        Иностранный корабль стоял почти на том же месте, где раньше бросал якорь капитан Кук. Наше появление не застало его врасплох. Дав салют из фальконета, мы подняли Большую медведицу, а корабль уже через минуту ответил выстрелом на выстрел, и на его флагштоке появился черно-желтый стяг.
        - Что это за флаг? - спросил Тропинин.
        - Посмотри на щит.
        Щит был приколочен к корме скорее в качестве украшения. На нём был изображен двуглавый орёл. Он же был и названием судна, аккуратно выведенным над кормовой галереей. «Императорский орёл».
        - Я видел точно такую птичку над входом в факторию в Банкибазаре, - признал Лёшка.
        Так оно и было. Птица о двух головах представляла не Россию, но Австрийскую монархию, как её тогда называли.
        - С французами вышел облом, девушки, - сказал я.
        Галка пожала плечами.
        - По крайней мере Вена не хуже Парижа.
        - Во всяком случае там есть канализация, - сказал я.
        Летнее селение нутка давно перестало быть летним и превратилось в нормальный городок, хотя и лишенный европейского шарма. Общинный уклад препятствовал развитию мелкого бизнеса, но племя участвовало в дюжине совместных проектов, а потому склады, коптильни, пильная рама и другие постройки дополняли длинные индейские бараки. Значительную часть деревни индейцы обнесли высокой стеной с бойницами. Имелся теперь здесь и пирс, далеко выдающийся в море, так что яхта смогла причалить, а мы перебрались на сушу не замочив ног.
        Внутрь крепости чужаков не пускали. Все переговоры и торговля проходили на полосе земли между стеной и пирсом. Оставив Кривова с Сарапулом охранять яхту, мы отправились на поиски вождей, но искать не пришлось - к нам почти сразу же подошел Калликум. Молодой вождь выглядел довольным. По его свидетельству торговля у австрийцев шла ни шатко, ни валко. Хотя они пришли раньше других европейцев, наши приказчики помнили о прошлых ошибках и уже скупили лучшие шкуры, накинув где астру. где две. Но у этих парней оказалось при себе серебро и индейцы охотно доставали заначки.
        - Наши цены им не понравились, - усмехнулся Калликум. - Но они понимают, что придут в Кантон раньше других и снимут, что вы там снимаете с молока?
        - Сливки.
        - Да, - он махнул в сторону сараев. - Найдете их капитана там.
        Мы нашли австрийскую делегацию под навесом, где люди Маккины обычно торговали с иноземцами. Сам вождь уже находился там, а с ним довольно активно спорил круглолицый, белокурый и хорошо одетый джентльмен лет тридцати, наверняка капитан или суперкарго. Рядом стоял матрос с кипой шкур и еще два господина, скорее скучающих, чем заинтересованных в успешном ходе торгов. Увидев наших креолок оба встали в стойку.
        Мы поздоровались с Маккиной, затем представились гостям. Вернее Анчо назвал наши имена, указав на каждого рукой.
        - Чарльз Баркли, капитан «Императорского орла», - представился в ответ джентльмен на чистом английском. - Это мой старший помощник, мистер Фолджер, а это казначей Бил. - Матроса представить он не посчитал нужным. - Вы я так понимаю с того небольшого парусника? Прекрасные обводы и наверняка хороший ход! Что за флаг поднят на нём?
        - Тихоокеанские Штаты, - скромно ответил я.
        - Тихоокеанские Штаты?
        Удивились все четверо, даже матрос.
        - По сути несколько небольших промысловых колоний тут и там, - махнул я рукой. - В основном русских, но есть и другие европейцы. А вы, надо полагать, австрийцы? Честно говоря не ожидал.
        - Из Остенде, - кивнул капитан. - Австрийская Ост-Индийская компания.
        Я хмыкнул и обменялся взглядами с Лёшкой.
        - Что-то не так? - нахмурился Баркли.
        - Не хотелось бы вас разочаровывать, мистер Баркли, - медленно сказал я. - Но вашей компании больше не существует.
        - Вот как? - улыбнулся тот.
        - Да. Причём уже как лет пятьдесят. Я почему так уверенно говорю, потому что сам лет десять назад прикупил кое-что из её наследства. Факторию Банкибазар на Хугли в Бенгалии, если слышали. Подарил вот товарищу на свадьбу, - я показал на Лёшку. - С сопроводительными бумагами самого принца Карла. Всё как положено.
        Тропинин кивнул.
        - Фактория оказалась в весьма запущенном состоянии, - сказал он. - Пришлось уступить её мистеру Гастингсу.
        - Итак, с кем мы имеем дело? - спросил я.
        - Ха-ха, вас не проведешь! - шкипер развел руками. - Обстоятельства заставили меня прибегнуть к хитрости.
        - Обстоятельства по имени Достопочтенная Ост-Индийская компания?
        - Да. Но с другой стороны, мы не совсем самозванцы. Вы же знаете, что Мария Терезия восстановила компанию незадолго до смерти. И хотя та разорилась, её консул в Кантоне, мистер Рид, вошел с нами в долю. Таким образом мы можем считать себя в некотором смысле продолжателями дела…
        - Это не имеет значения, - махнул я рукой. - Вы можете поднимать здесь любой флаг. Кроме чёрного с черепом и костями, ха-ха…
        В этот момент из-за угла сарая появилась девушка. Возрастом с наших креолок но белая, как китайский фарфор, а её рыжие волосы играли на солнце точно начищенная медь. Девушку сопровождала коренастая гавайка или возможно туземка с каких-то еще островов Полинезии, а также пара матросов с корзинами полными зелени и рыбы.
        - Дорогой…
        Молодая женщина запнулась и посмотрела на нас с интересом. А уж с каким интересом разглядывали её наши ребята, да и креолки тоже. Европейских женщин тут ещё не видели. Русских и тех было мало, в основном сибирячки, но дело было не только в светлой коже и рыжих волосах - манера держать себя выдавала именно европейку, причем из страны, где горожанкам позволяют появляться в обществе и повелевать мужчинами.
        - Моя жена, Фрэнсис, - представил Чарльз. - Это господа Эмонтай, Тропинин, де Монтеро, Анчо, госпожи Галка, Дария, Барбара.
        Как он только запомнил всех с первого раза.
        - Прекрасно выглядите, миссис Баркли, - произнес я.
        Француз приподнял треуголку, а Тропинин прикоснулся к полям. Но, конечно, никаких поцелуев рук и всего такого.
        Она на чистом французском поблагодарила Шарля и на английском всех остальных.
        - Вы из Франции? - уточнил я.
        - Я родилась в Англии, в Сомерсете, если быть точной, а потом папенька переехал в Остенде. И мы с ним.
        - Значит из Фландрии, - подытожил я. - Мне приходилось бывать по делам во Флиссингене. Впрочем вы теперь противники с Соединенными провинциями.
        - Зато благодаря блокаде Шельды Остенде процветает.
        - Это правда, - перехватил инициативу в разговоре Чарльз. - Я зашел в порт, чтобы сменить флаг, а нашел жену! И оттуда мы направились прямо сюда! Заскочив лишь на Сандвичевы острова.
        Интересно, на какой остров они высаживались? На Оаху они наверняка узнали бы о нашем поселении. Но возможно Баркли решил скрыть от нас это знание. В конце концов, Британия могла претендовать на острова, несмотря на группу отщепенцев, устроивших там колонию.
        - Когда вы вышли из Остенде? - нейтральным тоном поинтересовался я.
        - В конце ноября прошлого года.
        - То есть дошли за семь месяцев? Однако! Мы отправлялись из Грейт-Ярмута и потратили на полтора месяца больше.
        - Так вы добирались сюда из Ярмута?
        - Точно. Шесть лет назад. Купили с компаньонами бывший приватир Люка Райана, на нём и добрались.
        - Наверное нам повезло с ветрами, да и «Лаудон» отличный корабль, - он заметил наше удивление и пояснил: - так назывался «Императорский орел» до того, как сменил имя.
        - Обратная сторона дела заключается в том, что это слишком большой корабль для торговли мехами, - заметил Лёшка. - Здесь торговцы предпочитают небольшие шхуны или бриги с малой командой. Так выходит дешевле. Ведь груз почти ничего не весит.
        - В следующий раз я так и поступлю. С другой стороны, идти через половину света лучше на чем-то более надежном, чем шхуна. Тем более с дамой. Путешествие действительно было быстрым, но отнюдь не простым. Я и сам провалялся с лихорадкой несколько недель.
        Мы поговорили немного о тропических болезнях, цинге, перешли на торговлю мехами. Тропинин продвигал наши прежние предложения по покупке цветных металлов и других недоступных нам нам товаров. Тут у меня возникла немного дикая идея и я, оставив наших креолок упражняться в английском и французском, отвел Лёшку в сторону.
        - Нам всё равно пора открывать Викторию. Мы больше не сможем удерживать её в тайне и всё больше рискуем, что нас опередит кто-нибудь с не сопоставимыми возможностями.
        - Никто не сможет поставить такой город, как у нас.
        - Поставят бюджетную версию, для заявки на территорию будет достаточно и малого поселения.
        - И что ты предлагаешь.
        - Меховая ярмарка! - провозгласил я.
        - Ярмарка?
        - Да. Меха манят сюда людей. Мы раскрутим бренд, создадим ажиотаж, подадим дело так, что ярмарка давно и традиционно проходит именно в нашем городе. Зарядим европейскую прессу, пустим слухи, распространим буклеты. Используем все фишки развитого капитализма. А когда все нагрянут, заявим о правах на все эти места.
        - Но мы еще не сделали всего, что хотели. Ни финансы толком в порядок не привели, даже банк не организовали. Я не говорю уже о политической системе. А ещё я собирался перебросить мост через фьорд. Да много чего собирался.
        - У нас будет еще несколько лет. Все равно за год много народа к ярмарке не соберешь. Им всё же плыть из Европы.
        - Но ты же неспроста завел этот разговор именно сейчас? Выкладывай, что у тебя на уме.
        - Нам понадобятся союзники для раскрутки идеи. И для начала я хочу показать город чете Баркли. Просто прогуляемся с ними по городу, посидим в ресторане, покажем наши модные лавки. Женщины гораздо более чувствительны к таким вещам, чем грубые моряки. Это будет лучшей рекламой. Они вернутся в Лондон и раззвонят о Виктории, а я через своих людей подброшу дров в костер ажиотажа.
        - Разумно. Но ведь тогда они заранее узнаю местонахождение.
        - Нет. Мы отвезём их на «Американской Мечте», а потом вернем обратно. Даже если Баркли поймёт, что мы двигаемся вдоль берега к юго-востоку, вход в пролив он не увидит и будет думать, что мы где-то на коренном берегу.
        - Решай сам, - пожал Лёшка плечами. - Только не перегни палку.
        Через два часа, когда фальшивые австрийцы садились в шлюпку, чтобы вернуться на корабль, я перехватил их.
        - Как долго вы планируете оставаться здесь?
        - Еще пару недель, - ответил Чарльз. - Маккина обещал доставить некоторое количество шкур из какой-то своей деревни. Потом мы пройдемся вдоль берега, поторгуем с другими племенами.
        - Пока ваши люди дожидаются здесь товара, позвольте пригласить вас с супругой погостить в нашем скромном селении.
        - У вас здесь селение?
        - Небольшое, но гораздо более удобное для жизни, чем индейская деревня или корабль. Это недалеко, пара дней пути на яхте. Обещаю доставить туда и обратно, а также хорошую компанию и познавательные беседы.
        Капитан посмотрел на супругу.
        - Я бы хотела взять Вайни, - сказала Френсис.
        - Это служанка, - пояснил мистер Баркли. - Мы наняли её на Овайхи.
        Название звучало как Гавайи, но могло означать и Оаху, что подтверждало прежние опасения, что англичане могли увидеть наше поселение и разведать удобную гавань. Форсировать вопрос я, однако, не стал.

* * *
        Мы с девушками допоздна играли в лото и подкидного дурака, пили вино, Шарль с Чарльзом (в некотором смысле тезки) нашли много общих индийских знакомых и за бутылочкой «Незевая» вспоминали славные деньки колониальных войн. На правах покорителя маленького кусочка Индии, к ним присоединился Тропинин. А рано утром Кривов вошёл в проливы и успел преодолеть большую часть внутреннего пути, пока гости отсыпались. Лишь далеко за полдень мы поднялись, чтобы умыться и выпить кофе, и почти сразу же показался строящийся маяк на островке у входа во фьорд.
        Да, Виктория выглядела великолепной для кого-то, кто обогнул мыс Горн и не видел цивилизации на протяжении многих месяцев. Яхта причалила к пирсу торговой гавани и первой улицей, на которую мы вышли после портовых сооружений, пакгаузов и торговых рядов, была улица Английская. Вымощенная брусчаткой, с аккуратными чугунными столбиками привязей, палисадниками, табличками с номерами домов. Особняк мистера Спиджика, шляпная мастерская мистера Уильямса, пивнушка «Якорь» мистера Слэйтера, угольная компания братьев Пирран из Корнуолла, лодочная компания братьев Аткинсонов, кофейня, книжная лавка, аптека. Вывески и афиши на двух языках. Смешанная речь. Фаэтоны, ждущие пассажиров.
        - Это конечно не Пэлл-Мэлл, - заметил я. - Но вполне его нам заменяет на этих диких берегах. Зато здесь чистый воздух, потому что мы не топим печи углем или, боже упаси, торфом. Дерева пока хватает для всех.
        - Выглядит превосходно, - произнес мистер Баркли.
        С короткой Английской мы вышли на длинную Торговую улицу. Лавки колониальных товаров, мастерские, особняки. Дом моды выделялся среди других зданий вычурной архитектурой барокко, пусть и немного упрощенной в соответствии с нашими пока еще скромными возможностями.
        - Дамы! - обратился я к креолкам. - Не сочтете ли слишком обременительной просьбу, показать миссис Баркли и мисс Вайни наш дом Моды? Мы же с мистером Баркли пока зайдём в оружейную лавку. И таким образом сильно сэкономим время. А встретимся в «Императрице».
        Возражений не последовало и мы разделились.
        Перед оружейной лавкой стола пара пушек, скорее для форсу - большие калибры здесь не продавались. Всё остальное - холодное и огнестрельное оружие, боеприпасы, а также разнообразное снаряжение было представлено, что называется, в ассортименте. Несколько деревянных манекенов несли образцы того и другого.
        - Разгрузочный жилет, - пояснил я. - Заменяет нам ранец, патронташ, перевязь и прочую сбрую. Мокасины на шнуровке с усиленной подошвой и берцами, противомоскитная сетка, то что мы называем плащом-палаткой, раскрашенной в цвета окружающей местности. Этот деревянный парень держит классическую «Смуглую Бесс», а в руках этого парня шестизарядный дробовик местного производства. Хотите опробовать?
        - С удовольствием.
        Старый Мемил до сих пор молча сидевший к кресле за стойкой, кивнул, вытащил из под прилавка еще один образец, прихватил патронташ с готовыми зарядами в картонных гильзах и рукой показал на боковую дверь.
        На заднем дворе оружейной лавкой располагался оборудованный под тир овражек или вернее складка местности, углубленная и обсыпанная дополнительным бруствером.
        Мемил показал гостю картонный цилиндр.
        - С одной стороны медный ударный капсюль, - пояснил я. - В середине порох, а на другой стороне пыж и крупная дробь. Все плотно запрессовано. Так что остается лишь вставить картонку в трубку барабана.
        Это Мемил и проделал с поразительной легкостью. Дробовик не преломлялся подобно револьверу, не откидывался барабан и в сторону. Но на его задней и передней стенках имелось по отверстию, которые использовались для заряжания и чистки после выстрела.
        - Всё это, конечно, отнимает время, но не столь значительное, как многоствольные ружья. А весит дробовик куда меньше. Отличное средство для абордажа или десантных операций.
        Барабан вращался отклоняемой в сторону рукояткой, это движение заодно взводило курок, темп стрельбы получался высоким. Калибр был небольшим. Три четверти дюйма. А достаточную мощность обеспечивал изобретенный Тропиныным порох. Бездымный он создать так и не смог - вещество получалось слишком нестабильным, могло вместо горения вызвать взрыв. Зато в смеси с черным порохом прекращало чудить и давало достойное давление газов. Правда дыма все равно получалось много и после серии выстрелов он заполнял овражек почти полностью, а чтобы увидеть результаты стрельбы приходилось ждать, пока его вытянет благодаря виндзейлям, устроенным на манер корабельных.
        Гость остался довольный показом. Мы взяли фаэтон и отправились на рандеву с дамами в «Императрицу». Вечером я собирался поразить их газовыми фонарями на набережных, а на ночь поселить в люксе с ванной и горячей водой, поступающей по трубам от гостиничного бойлера.
        Приглашая чету Баркли в Викторию я преследовал ещё одну цель - показать Колычеву, что этими землями не только русские интересуются, а с другой стороны, показать и англичанам, что здесь не одно мужичьё отирается. Живой имперский чиновник отлично подходил для демонстрации. Пора было поднимать ставки.

* * *
        Когда через пять дней мы вернулись в пролив, там стояло на якоре ещё два корабля. Назывались корабли «Принц Уэльский» и «Королевская Принцесса», чтобы это не значило, а принадлежали они недавно созданной Компании Залива короля Георга.
        Как вскоре выяснилось эти люди также обошли Горн, хотя по совокупному тоннажу уступали «Императорскому Орлу». Возглавлявший экспедицию капитан Колнетт был настоящим морским офицером. Он поднялся из низов и за неимением войны был выставлен на половинное жалование. Он не гнушался любой работой и согласился возглавить коммерческую экспедицию к нашим берегам. Кук поднял его из простых матросов, а то что мы с Лёшкой встречались здесь с прославленным капитаном расположило английского офицера в нашу пользу.
        - Я служил мичманом на Резолюшн, когда экспедиция открыла Новый Южный Уэльс. Но в эти края попал впервые.
        Зато земляков Колнетт и Дункан (капитан второго корабля) встретили, как врагов.
        Они сразу набросился на Баркли с претензиями, что тот прикрылся фальшивым флагом, в то время как им самим пришлось потратить деньги и время на получение разрешения от Ост-Индийской компании на продажу в Китае, а от компании Южных морей на торговлю вдоль тихоокеанских берегов. Казалось, что только присутствие прекрасной Френсис сдерживало джентльменов от мордобоя. Расстроенный Баркли вернулся с женой на корабль и тот сразу начал готовиться к отплытию.
        От Колнетта мы между прочим узнали, что еще несколько английских судов рыщут где-то в этих водах. Некоторые из них как и он сам, имели, лицензии, другие действовали незаконно. Несмотря на вражду у моряков обеих экспедиций нашлось много общих знакомых. Меховая береговая торговля только набирала ход и узок оказался круг первопроходцев.
        По сути британцы поступали так, как до этого поступали русские предприниматели вроде Трапезникова или Холодилова. Они снаряжали корабли сами и входили во множество компаний с другими торговцами или авантюристами, распределяя таким образом риски. Корабли возвращались или гибли, но сверхприбыль хотя бы от одного успешного вояжа покрывали расходы.
        Кто-то поднимал португальский флаг, кто-то придумывал вымышленную австрийскую компанию, кто-то брал лицензию у Ост-индийской компании и компании Южных морей. Монополия раздражала многих и понемногу трещала по швам. Корпорация не могла прихлопнуть мелких предпринимателей, напоминая крупного хищника, с тучей мошек перед окровавленной пастью.
        Шкур добывалось все больше. После начала регулярной торговли Кантон поглотил пять сотен каланьих шкур в первый год, тысячу во второй, две тысячи в третий. Объемы росли, цены понемногу снижались и вскоре я почувствовал приближение кризиса. Нам следовало спешить. Поговорив с Комковым, мы решили поставить несколько новых факторий, чтобы перекрыть все удобные для торговли места. Приказчики должны были предлагать по десять пиастров за шкуру, а во время наплыва иностранцев и все двенадцать.
        Зато китайцы наконец распробовали котика. Так что промысловые ватаги вернулись к привычному делу, а за счет большего скопления бедных животных, их организованное избиение стало на время даже более прибыльным против торговли каланом с индейцами.

* * *
        Мы расстались друзьями как с Колнеттом, так и с Баркли. Они пошли каждый своей дорогой, а мы с Лёшкой вернулся к местным делам. Впрочем я оказался слишком самонадеянным, полагаю, будто Баркли не найдет вход в проливы. Всего через неделю его корабль заметили неподалеку от Виктории. Несколько дней он исследовал внутренние воды, выдержал стычку с индейцами после чего вернулся в океан. Вряд ли с корабля видели город, все же большая часть домов располагалась в глубине фьорда, но следы деятельности Баркли мог заметить вполне, а заметив, зафиксировать в бортовом журнале или дневнике.
        Но механизм все равно был уже запущен. Часики тикали.
        Глава тридцатая. Кризис
        ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ. КРИЗИС
        Колычев меня раздражал. Скорее не как человек, а как должность с мутными полномочиями. Как человек он был мне непонятен. И похоже это было взаимно. Взаимный фактор раздражения и непонимания. Во многом по этой причине наши отношения с капитаном напоминали американские горки. То он становился любезен, как будто мы только что встретились в английском клубе; расспрашивал о чём-нибудь, разговаривал на вольные темы. То вдруг становился настоящей занозой в заднице, начинал предъявлять претензии, завуалированно угрожать. Просто доктор Джекилл и мистер Хайд российского бюрократического разлива. Я был уверен, что темная его сторона подпитывалась кознями Царёва. С другой стороны, капитан не выглядел человеком, которым можно легко манипулировать. А значит склонность к интригам имелась в нём сама по себе. Мне требовалось найти противоядие.
        Лёшка давно мечтал о создании мощной разведки. К этому времени у нас уже имелась сеть индейцев-осведомителей на испанских территориях, созданная Скороходом и Варзугиным; мы отправили младшего Ясютина консулом в Макао, регулярно получая от него сведения о торговле и политике; благодаря Анчо и его дипломатической службе у нас имелись информаторы почти во всех окрестных племенах; при мушкетерах Тропинина работала полевая разведка под командой Шелопухина; наконец, кое-что добавлял я сам из поездок по Европе и России, объясняя знания якобы получаемой корреспонденцией. Вся эта разнообразная информация стекалась в секретное крыло главной конторы компании и там анализировалась. Но настоящей добывающей агентуры, способной охмурять, подкупать, вербовать, а также взламывать сейфы и бегать с пистолетом по крышам у нас ещё не было. С прибытием Колычева, Лёшка решил восполнить этот пробел. Отобрав несколько человек из мушкетеров, он стал натаскивать молодую агентуру на гостях.
        Подступов к самому начальнику нашлось немного. Тот был осторожен в контактах, питался в основном в крепости тем, что приготовит денщик из казаков, гулял всегда в сопровождении свиты. Секретарь Царёв, напротив, сам искал встреч, пытаясь видимо найти компромат на купцов, а также выйти на людей, склонных к сотрудничеству или недовольных положением дел. Казаки тоже не чурались общения и часто заходили в ближайший к форту кабак Тыналея. А поскольку денег у них водилось немного, то Тропинин превратил заведение в центр своих операций, уговорив хозяина, чтобы тот отпускал гостям пойло в долг.
        Здесь всегда сидел кто-нибудь из новоиспеченных агентов, воспитанных Лёшкой лишь на том странном субстрате, что он почерпнул в шпионских романах и фильмах.
        - Дело наживное, - говорил Тропинин, - постепенно сами дойдут до всего.
        Агенты или сидели за соседним столом, подслушивая, или угощали гостей, завязывая разговор. Казакам рассказывали истории о том, как можно неплохо подняться, если к примеру завербоваться матросом на индийский корабль или фактором на удаленный торговый пост, или даже заведя ферму и поставляя в город зелень, молоко, овощи. Большинство бедолаг отправилось на край света как раз, чтобы заработать, поэтому рассказы попадали на удобренную почву. В ответ звучали жалобы на нелегкую жизнь, упертость начальства, невозможность получить мзду от русских купцов или пощипать дикарские поселения - обычный промысел их собратьев на Дальнем Востоке.
        Из болтовни казаков между прочим выяснилось, что основная проблема Колычева заключалась в ограниченности средств. Как в смысле денег, так и в смысле власти. Казна, выданная в Петербурге, как это часто случается, не учитывала уровень местных цен, которые хоть и понемногу снижались, всё же были гораздо выше российских. И уж тем более никто не рассчитывал держать на довольствии целый казачий отряд. Говорили, что на черный день у Колычева имелись векселя, но здесь их просто некому было принять.
        Что до власти, то Колычев находился почти в том же положении что и мы. Земля эта считалась в лучшем случае ничьей, а в худшем - территорией иностранной империи. Власть же уполномоченного представителя коммерц-коллегии ограничивалась только экономическими вопросами.
        К сожалению дальше разговоров дело у разведки не двигалось. Почти все казаки были безграмотными и даже завербовав кого-то из них, агентам Тропинина вряд ли удалось бы получить доступ к документам секретаря или капитана. А именно в них, как он считал, находилась кощеева игла. Точные инструкции коллегии, сроки командировки, полномочия - любая мелочь могла сослужить нам службу, дать зацепку, рычаг воздействия.
        - Но! - Лёшка поднял указательный палец. - Есть и хорошая новость. Колычев собирается отправить письмо с отчетом в Петербург.
        - Нашей почтой он вряд ли воспользуется, - скривился я.
        - Верно, - усмехнулся Лёшка. - Он отправит письмо с курьером. С кем-нибудь из казаков. Но на нашем корабле. Других-то здесь нет. И тут у нас будет несколько вариантов действий. Бросить курьера за борт, напоить или завербовать, Похитить письмо, подменить или хотя бы тайно прочесть. А из содержания мы узнаем, чего нам ждать, чего опасаться.

* * *
        Дефицит денежных средств у начальника давал нам рычаг влияния. Но подходящей ситуации, чтобы предложить ему взятку, нам пока не подвернулось. К тому же казаки жаловались, что капитан был излишне честолюбив, честен и не желал заниматься привычными на фронтире делишками, вроде грабежа туземцев и вытягивания денег из купцов.
        Будь Колычев здесь один, он наверняка затянул бы пояс потуже, пытаясь протянуть до прихода подмоги или смены. Царев, однако, имел другой склад мышления. Он, видимо, и убедил начальника пойти на «военную хитрость».
        Однажды прогуливаясь по набережным, я увидел, как казаки, возглавляемые Царевым, идут всем отрядом вдоль Охотской улице, заходя то в один, то в другой двор. Сперва я подумал, что они ищут кого-то или чего-то, возможно подозреваемого в краже или украденную вещь, а может даже решили поискать наудачу кого-нибудь из списков беглых каторжников и ссыльных. На всякий случай я заскочил в особняк и, наскоро нацепив сюртук, треуголку и шпагу, поспешил наперехват.
        На улице уже собралось достаточно людей, чтобы ощутить тревожность ситуации. Они стояли кучками и что-то обсуждали. Некоторые злобно косились на казаков. Так что я просто подошел к первой группе и спросил.
        - Вот дело какое, - пожаловался один из горожан, в котором я узнал отставного зверобоя из ещё той, первой волны колонистов. - Заселяются ироды в домы наши.
        Остальные загудели, поддерживая обвинение.
        - Как то есть? - не понял я. - Забирают ваши дома себе?
        - Забирать не забирают, - ответил другой старожил. - Просто на иждивение садятся, что те пруссаки.
        Ничего не поняв, я пожал плечами и направился к главному виновнику всей заварушки.
        - В чём дело, господин Царёв? - спросил я, положив руку на эфес.
        Тот выглядел победителем, как минимум устроившим вторую Чесму.
        - Хотя вас это не касается, господин Емонтаев, - размеренно ответил он. - Потому как вы дворянин и посему освобождены от тягот, всё же отвечу: Мы распределяем военных по домам на основе уложения о воинском постое. Ибо предписано семьям обывателей, будь то крестьянское сословие, мещанское или купеческое, давать пищу и кров войскам, вне их зимних квартир находящихся. А також и баню, и воду, и постель и другие потребности по их надобностям.
        - А вы снимете с себя обузу за их содержание? - сложил я два и два - Лихо задумано.
        Я не был юристом. Думаю никто в Империи того времени не был юристом. Поэтому найти какие-нибудь правовые закорючки, чтобы избавить нас от этого самодурства не смог бы никто. С другой стороны, в городе к этому времени насчитывалось уже больше тысячи жилых домов, квартир, таунхаусов и разумное чередование в прокорме и размещении небольшого отряда в дюжину человек хоть и было обременительным, но не настолько, чтобы вызвать бунт.
        На Охотскую улицу тем временем прибыл Лёшка, другие наши старики. Я лишь руками развёл, объясняя им новое дело.
        - Ты это, - сказал Тропинин. - Давай влюбляй в Викторию своего начальника побыстрее, а то как бы не полыхнуло.
        - Не хотелось бы, чтобы полыхнуло, - сказал я. - Не время нам ссориться с империей. Но что я могу? Насколько я понимаю постой не ограничен только имперской территорией. Если войско на какой-нибудь Париж идет оно тоже в любой дом заходит, враг он там или союзник.
        - Так то во врем войны, - зло бросил Тропинин.
        - У тебя закон есть под рукой? - рассердился я.
        - Нет. Идея была твоя. Найди решение.
        Народ недовольно расходился. Если бы речь шла о дикарях или иностранцах, им бы сразу дали отпор, но тут пришли как бы свои. А большинство наших обывателей ещё не потеряло ментальную связь с Россией. Наш авторитет находился под угрозой.
        Лёшка тоже махнул рукой и ушел.
        - Нам нужно вырастить новое поколение, - пробурчал я в спину товарищу.
        Отведя в сторону десятника Бушкова я прошептал:
        - Предупреди своих, чтобы даже не подумали к женщинам приставать. Иначе порвут вас ту на мелкие шматки и никакие ружья не помогут.
        Тот хоть и выполнял со всем рвением распоряжения Царёва, в бутылку лезть не пожелал, обещал предупредить. А я отправился в Старый форт.
        Колычев выслушал меня вежливо, но отказался вмешиваться в произвол секретаря, да и произволом это считать отказался.
        - Мы же предоставили вам гарнизонный дом по доброте душевной, - упрекнул я. - А вы презлым ответили на предобрейшее.
        - Это освободит нас от поиска дома под штаб, унтер-штаб и лазарет, - спокойно ответил Колычев. - Всё что могу посоветовать вашим людям, это выбрать квартирмейстера. И пусть он справедливо распределяет казаков по домам.
        Ответ сперва не обрадовал, даже разозлил, но мгновение спустя у меня вдруг зародилась смутная идея, как использовать этот демарш в нашу пользу. С паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок.
        - Я могу сослаться на ваше распоряжение о выборе квартирмейстера?
        - Разумеется, - фыркнул Колычев.
        - Отлично, - я коснулся полей треуголки. - Желаю здравствовать!
        У нас до сих пор не было никаких органов власти. Даже если закрыть глаза на спорность территории, на промысловые поселения не распространялась Жалованная грамота городам, как и другие подобные законы. И это, если подумать, делало город и вообще все колонии уязвимыми перед любым кризисом. Компания, которая де-факто осуществляла исполнительные функции, не вечна, не вездесуща и не всесильна, а любые попытки учредить структуры власти могли вызвать как внешнее так и внутреннее сопротивления из-за низкой их легитимности. Легитимность, хоть и весьма зыбкую, только что предоставил мне капитан.
        Выборы квартирмейстера могли стать той маленькой затравкой, вокруг которой начнёт расти кристалл самоуправления.

* * *
        В нашем с Тропининым времени и месте выборами занимались главным образом школы. Просто потому что их было много, а единая система подчинения объединяла их. В восемнадцатом веке наиболее распространенными общественными заведениями считались кабаки и трактиры. В Англии их так и называли - публичные дома. Там не только выпивали и болтали, но и устраивали деловые встречи, заключали сделки, получали новости из газет и слухов. Так что, после некоторых размышлений, я решил свалить организацию первых городских выборов на держателей кабаков и ресторанов.
        Виктория состояла из четырех районов (Сити, Ярмарка, Туземный городок и Правый берег), каждый со своей экономической спецификой и демографическими особенностями. Мне показалось логичным сделать их избирательными округами.
        Из ситуации следовало извлечь максимум. Мы собирались громко объявить о предстоящих выборах и дать время жителям переварить идею. Предполагалось, что затем все желающие соберутся в назначенных кабаках и прямым голосованием выберут из своего числа делегатов, а те уже в узком кругу назначат квартирмейстера, которого я и представлю Колычеву.
        Но это было лишь поверхностным слоем. Мой хитрый план заключался в том, чтобы сразу после назначения квартирмейстера вывалить на делегатов целую кучу городских проблем, начиная с уборки улиц и заканчивая определением красных линий, выделением новых мест под застройку и содержанием пожарной команды. Тем самым город мог обрести некое подобие Совета и избавить компанию от множества мелочей.
        Я бы обязательно сам занялся столь важным делом, как организация самоуправления, но как раз в этот момент пришла пора выплачивать июньские зарплаты и встревоженный Комков потребовал неотложной встречи.
        - Мы ушли в минус, - сказал приказчик, едва я переступил порог его кабинета. - На самом деле мы ушли в минус ещё раньше, но сезонные закупки несколько сгладили яму.
        Итак, мы стояли на пороге финансового кризиса. Причина стала понятной, стоило лишь просмотреть бумаги, гроссбухи, ведомости, которые старый товарищ выложил на стол. То что освободило меня от обузы товарных поставок, привело к черте, когда текущие расходы превысили доходы от операций. Общий баланс уходил в минус и раньше, но причиной тому были крупные затратные проекты, вроде покупки фрегата или создания казначейства. К ним я готовился заранее и восполнял недостачу с помощью межпространственной контрабанды.
        Но сейчас дело другое. Сейчас обычная текучка вдруг превысила наши финансовые возможности. И даже покрой я дефицит из кубышки, проблемы никоим образом не решалась, а собиралась только нарастать.
        Бизнес-модель исчерпала себя. С ростом местного производства цены на потребительские товары понемногу падали, а закупочные цены на пушнину, напротив росли. Маржа становилась всё меньше, а расходы оставались в лучшем случае на прежнем уровне.
        - Давай-ка сперва пробежимся по расходам, - я помассировал виски. - А потом посмотрим, где можно получить дополнительных доход. Кто-нибудь, принесите кофе!
        Последняя фраза была адресована через полуприкрытую дверь сотрудникам Комкова, что собрались перед кабинетом в приемной. Большинство из них предпочло сразу ретироваться, кроме паренька-индейца, выполняющего роль мальчика на побегушках. Он привычно направился к столу со спиртовкой, мельницей и кофейником. Паренька некогда одолжил Комкому я сам, но сейчас убей, не мог вспомнить имя.
        - Что ж, - Комков выложил из стопки бумаг первую роспись. - Вот выплаты жалования сотрудникам.
        За исключением промысловых артелей, участники которых имели долю мехами или деньгами после продажи, все остальные сотрудники получали зарплату регулярно, и они оставались столь же высокими, как и раньше, когда цена пшеничной муки доходила до десяти рублей за пуд. Снижать благосостояние людей мне совсем не хотелось. Это ввергло бы экономику в депрессию, привело бы к стагнации. Но если нельзя сократить зарплаты, то может быть можно сократить количество ртов?
        Я пробежался глазами по списку. Судя по нему около полусотни человек получали по высшей ставке - тысячу рублей в год, или пятьсот астр на новые деньги. То есть пятьдесят тысяч рублей улетало только на «генералитет». Среди них были капитаны, офицеры гвардии, приказчики первой категории, вроде Жилкина и Комкова, многие ветераны. Последним выплачивались зарплаты скорее по инерции. Березин с Чекмазовым последние годы появлялись на производстве только для виду. Тропинин давно вырастил новую поросль, которая мыслила иначе, чем старики. Ватагин с Чижом, как и многие их соратники первой волны стали слишком старыми для войны, а получали жалование больше, чем кто-либо их происхождения и даже больше многих офицеров империи.
        - Половине из них давно уже пора на пенсию, - решил я. - Чего зря стариков мучить?
        - На пенсию? - удивился Комков.
        Само понятие пенсии в эту эпоху относилось к милости императоров и касалось лишь лиц особо заслуженных.
        - Ну а что? - сказал я. - Учредим от компании пенсию. Допустим сто астр будем выдавать всем, кто получал пять сотен. Тем кто получал двести пятьдесят положим семьдесят пять, а остальным пятьдесят. На пятьдесят при нынешних ценах можно прожить без труда, а захотят найдут подработку. Да оно и не нужно. У многих уже дети к делу приставлены. Вот пусть отдохнут, рыбу ловят, внуков нянчат.
        Молодой индеец, имя которого я так и не смог вспомнить, принёс кофе, сахарницу с коричневым сахаром и вазу с печеньем. Расставив всё на свободном участке письменного стола он поспешил убраться подальше от наших тяжелых взглядов.
        Попивая кофе, я ставил галочки в ведомости против ветеранов, назначенных к выходу на пенсию. Затем перешел к мелким сошкам.
        - Треть приказчиков и помощников просто уволим! А их фактории выставим на торги. В общем всех, кто собирает недостаточно мехов для получения прибыли, отправим на улицу.
        - И куда они пойдут? - встревожился Комков.
        - Если научились с индейцами торговать, то работу найдут. А если не научились, то нам тем более такие не нужны. Пусть в матросы идут. У нас матросов всегда нехватка.
        Подсчитав потенциальную экономию, я немного повеселел. Комков же наоборот нахмурился. Ведь это ему предстояло сообщать всем этим людям, многие из которых считались товарищами, о неожиданном повороте в их жизни. Но мне сейчас нужна была работоспособная система, а не кружок по интересам.
        - Что у нас следующее по затратам?
        - Флот, - Комков выложил еще одну ведомость.
        Имелся в виду не коммерческий флот компании, а боевой или патрульный, как его называли. Ремонт и содержание только «Паллады» обходился нам в несколько тысяч астр ежегодных затрат. И это несмотря на то, что большинство матросов и канониров там служили волонтерами. Три шхуны съедали ещё столько же, но их мы могли хотя бы использовать для перевозки грузов, «Паллада» же была для этого слишком крупной и требовала сравнительно большой команды.
        - Хочешь разорить небольшую страну, подари ей фрегат, - в который раз повторил я известную истину. - С этим мы сделать пока ничего не можем. Я подумаю. Возможно надо собрать всех богатеев города и предложить им разделить расходы на флот. Пока этот вопрос отложим. Что дальше?
        - Бизнесы, - пожал плечами Комков и выложил еще две росписи.
        Первая касалась субсидий на обзаведение делом, которые мы выдавали в обмен на долю. Иногда вклад делался оборудованием или сырьем, которое мне приходилось таскать на горбу чёрт знает откуда, но в гроссбухе все расходы проводились как денежное вложение. В отличие от флота или гвардии, эти вложения потенциально окупались. Но суммы все равно получались огромные.
        - Значит так. Временно закрываем программу. Будем вкладывать только в такие проекты, которые нужны нам самим.
        Вторая статья расходов состояла из покрытия убытков в уже существующих бизнесах. Когда-то я обещал всем, что поддержу их на плаву, случись что. Вот и поддерживал. С одной стороны, это давало неопытным первопроходцам время на то, чтобы вникнуть в дело, набраться опыта, однако, с другой стороны, расхолаживало, снижало мотивацию. И кажется пришло время отпустить всех в свободное плавание.
        - Объяви, что поддерживать теперь будем только в течение первого года. Затем всё. Кто не справился, пусть ищет другую работу, а бизнес будем выставлять на торги.
        Мы сделали перерыв на обед (прогулялись до «Императрицы», а затем продолжили великое дело секвестра. Комков выкладывал на стол росписи как игральные карты. Школа. Университет. Морское училище. Сельхозинститут. Адмиралтейство (рука не поднялась отправить Окунева на пенсию). Госпиталь. Подъемные для переселенцев. Почта. Призовые деньги (их вскоре предстояло выплатить победителю нынешней регаты). Подарки на Потлач (вечная головная боль, чем покорить сердца вождей).
        Мы послали за Ясютиным и вместе с ним попытались обмозговать, как поступить с Морским училищем. На самом деле это оказалось самой легкой из наших проблем.
        - Родители готовы платить, - заверил он. - Уже предлагали деньги, чтобы пристроить неуча. Сейчас многие увидели пользу от обучения. Шкиперы и подшкиперы хорошо зарабатывают, пользуются уважением. Так-то не хватило бы если бы с самого начала. Но теперь все дорогие инструменты куплены, здания построены, а на текущие расходы выплат от родителей хватит.
        - Сколько?
        - По сотне рубликов в год с недоросля думаю хватит. Сейчас в обучении двадцать пять человек. Мое жалование - тысяча, если на рубли, мой помощник ещё пятьсот, да пятьсот мажордому, остальное на дрова, бумагу, чернила…
        - Значит пятьдесят астр с носа? Однако не у всякого способного моряка есть родители с таким доходом.
        С Университетом все обстояло сложнее. За образование, не имеющее практической пользы родители и вовсе не готовы были платить.
        - Займы на обучение, - предложил я. - Пусть возвращают потом с зарплаты. А самым одаренным выпишем стипендию. То же и для моряков, у которых не будет средств на оплату обучения. Со шкиперской зарплаты в первый же год отдадут.
        - На выдачу займов тоже деньги нужны, - прокряхтел Комков.
        - Это так, - согласился я.
        Начальную школу оставили бесплатной, но решили что ученики могут отрабатывать содержание, а заодно приобщаться к труду. Разносить почту, товары из лавок, ходить юнгами на шхунах, мыть посуду в ресторанах, убирать улицы. Поскольку мы еще имели влияние на большинство бизнесов устроить такое будет несложно. Со временем её можно будет свалить на городской совет и пусть уже он решает, откуда брать средства.
        Адмиралтейство я предложил отделить и передать ему в управление все наши морские сооружения. Пусть дальше живут с портовых и маячных сборов, причальных и пирсовых выплат, буксирных услуг, бункеровки водой, призов за спасение грузов, лоцманских проводок и прочего в этом роде.
        - Шкиперам это не понравится, - сказал Ясютин.
        Наши шкиперы привыкли пользоваться бесплатной инфраструктурой. Но вот пришло время считать деньги.
        - Пусть попробуют построить пирс за свой счет, или проложить водопровод.
        Ясютин ушёл, а мы с Комковым взялись за почту. Моя гордость - скоростные шхуны оказались при ближайшем рассмотрении лишним звеном. Они доставляли почту на неделю быстрее прочих шхун, но всё это не имело значения при столь редких рейсах и больших расстояниях.
        Становым хребтом почты был морской маршрут, вернее два пересекающихся маршрута. Почтово-пассажирские шхуны заходили в наши города и базовые фактории, расположенные в устьях рек, а чаще даже не заходились, а оставались на внешних рейдах и принимали почту с лодок. Дальше письма, посылки по договору с кем-то из местных отправлялись вверх по реке, вглубь фьорда, по тропам и дорогам на лодках, верховых лошадях. Из Виктории её отправляли вдобавок на дилижансах. В крупных городах и прилегающих к ним селах почту по адресам разносили мальчишки за добавочную плату или она дожидалась предъявителя на станции. В имперских городах мы станций не учреждали. Находили уполномоченного человека, принимающего и выдающего отправления.
        Письмо обходилось в четверть астры (серебряную монету так и звали четвертаком, хотя отчеканили их немного, скорее для пробы). В принципе служба могла выйти на самоокупаемость.
        - Решено, шхуны продадим сразу. Почту сперва реорганизуем. Поставим на это дело кого посмышлёнее Пусть договаривается с попутными кораблями, попутными лодками и дилижансами. А если не окажется попуток, пусть нанимает туземцев на каноэ, байдарках, на собачьих упряжках. За почтовой службой останутся только станции. А как дело наладится, акционируем этот бизнес.
        Глава тридцать первая. Большая игра
        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ. БОЛЬШАЯ ИГРА
        Мы совещались с Комковым несколько дней, вызывая то одного, то другого эксперта, проводя чистки персонала, ликвидируя убыточные отделы, урезая социальные расходы. Мы спорили иногда возвращались к уже решенным вопросам и отыгрывали назад. От чернильных строчек и пометок рябило в глазах, мы начали заговариваться, делать элементарные ошибки в расчетах, роняли бумагу, которая планировала под шкафы и стулья.
        От полного поглощения трясиной нас спас шум на улице.
        «Парус!», «Парус в проливе!» - кричали мальчишки.
        Это означало прибытие либо какой-то из наших шхун, либо неожиданных гостей.
        - Прогуляемся? - предложил я.
        Комков кивнул и кряхтя поднялся из кресла. Старик передвигался медленно, шаркал ногами, хотя и обходился пока без клюки или трости. Я не стал проявлять прыть. Комков считал, что мы с ним ровесники, хотя лет двадцать у обычного течения времени я украл.
        - Возьмем фаэтон? - предложил я.
        - Пожалуй.
        Несмотря на ажиотаж, вызванный прибытием шхуны, один экипаж всегда оставался на дежурстве возле конторы. Извозчики знали, что здесь всегда хорошо платят.
        Пока на острове у входа во фьорд достраивали маяк с примитивным семафором (несколько флажков днем или фонарей ночью) горожане узнавали о прибытии кораблей от бездельников или мальчишек, что постоянно торчали на берегу пролива в версте от торговой гавани. В хорошую погоду паруса были видны за десять верст, когда шхуна огибала выдающийся в пролив мыс, времени хватало чтобы добежать до города и сообщить новость.
        На этот раз толпа в Торговой гавани собралась внушительная. Я со дня на день ждал сведений от Анчо, который вёл непростые переговоры с тлинкитами, Комков надеялся на скорое прибытие шхуны из Кантона с долгожданными пиастрами, которые помогли бы поправить дела, Тропинин волновался из-за задержки очередного индийского корабля. Весь город ждал вестей с севера с результатами регаты, а кроме того, многие хотели увидеть родственников, получить письма или товары.
        На этот раз счастливый билет вытащил Лёшка.
        - «Варяг»! - узнал он, едва шхуна показалась в гавани.
        Вместо того, чтобы подойти к торговым пирсам, как делали теперь все корабли с товаром, шхуна прошла мимо и народ потянулся следом за ней вглубь города на набережные Главной гавани.
        - Что за притча, - нахмурился Лёшка, поспешив пешком вслед за другими.
        Мы же с Комковым забрались обратно в фаэтон. Пешком по тропке через Поляну до Главной гавани выходило немного быстрее, чем если ехать по мостовым, заложив серьёзный крюк. Но мы не искали быстрых путей.
        На набережной неожиданно выяснилось, что вместо долгожданного груза из Бенгалии прибыли пассажиры. По договору между компаниями люди считались приоритетом, и шкиперам предписывалось брать их в первую очередь. А поскольку каждый пассажир «съедал» полторы тонны общей грузоподъемности, учитывая воду, еду, багаж, то брали его за счёт индийских тканей, селитры, металлов. И оплачивать проезд предстояло мне по программе привлечения переселенцев.
        Впрочем не сегодня. Хотя пассажиров оказалось больше обычного и Лёшка остался почти совсем без товаров, мы с Комковым вздохнули свободнее, осознав, что эти пассажиры уплатили за себя сами.
        Потому что первым в просторном бесформенном одеянии, напоминающем римскую тогу, на набережную степенно сошёл Расстрига.
        - Возвращение блудного попугая, - произнес все ещё раздраженный Тропинин.
        Попугай пожаловал не один. По толпе пронеслись вздохи, возгласы удивления и восхищения, когда за вслед Расстригой из-за пузыря спускающегося паруса, словно из мифической волны появились нимфы. Ну или гурии, тут уж кому как нравится.
        Учение Шри Раст Риги объединило многих. Здесь были бенгальки, телужанки, банджарки, маратханки, представительницы многих племен, каст, сословий, населяющих Индостан и прилегающие земли. Целая антропологическая галерея лиц, фигур и оттенков кожи. То же касалось и одежды. Шальвары, туники, лехенги, сари, ткани всевозможных цветов и фактуры трепыхались на легком ветру и сливались в единый радужный вихрь.
        Пестрый гарем перетёк с палубы на набережную, окружив Учителя стайкой испуганных цыплят. Взоры, устремленные на них со всех сторон, воплощали спектр эмоций от любопытства до похоти.
        До сих пор мы получали от шкиперов и приказчиков сведения о богатеющей секте Расстриги и его осторожных расспросах на предмет возвращения на родину. Видимо час настал. Шкипер сразу же заверил недовольного Тропинина, что Учитель заплатил золотом сполна, а он готов вновь отправиться за товаром через неделю-другую отдыха и пополнения припасов.
        - Возможно у нас теперь будет и собственная религия, - заметил я.
        Ирония заключалась в том, единственный возведенный храм так и остался стоять памятником псевдорусской архитектуры. Храм даже нельзя было назвать храмом, так как никто не подумал его освятить, тем более проводить какие-то службы. Староверы его чурались, их вообще в Виктории осталось немного, а у легальных православных не нашлось никого с саном. Церковь не успевала за первопроходцами, а тащить её в Америку за уши мне совсем не хотелось.
        Прибытие красочных, пахнущих восточными ароматами девушек оживило городскую жизнь. А мы с Комковым с новыми силами приступили к реформам.

* * *
        Перерасход бюджета являлся лишь частью проблемы. Причем меньшей её частью. Траты компании можно было сократить, закрыв таким образом брешь. Но более общая проблема никуда не девалась, поскольку касалась не только компании, но экономической системы в целом.
        Деньги не возвращались в экономику. Они выводились из оборота, прятались под матрасы, вешались на шею в качестве монисто, складывались в кубышки. Деньги попросту не находили иного применения. Их нельзя было потратить даже на храмы, как это практиковалось у хищных купцов на Руси.
        Избыток денежной массы привел бы к инфляции, если бы не твердая привязка к испанскому серебру. Цены снижались, а не росли. И всё из-за того, что раньше они были слишком высоки. Поэтому повсеместно происходило банальное накопление.
        - Куда ты тратишь заработанные деньги? - спросил я Комкова. - Дом мы тебе построили за счет компании, на еду, одежду много не нужно. Живешь скромно. Даже экипаж собственный не завел. Стася твоя тоже скромница. Детей двух вырастил, так они теперь и сами зарабатывают.
        - Да никуда не трачу, - пожал плечами Комков. - Вон они мои рублики, все на листочке записаны. Тыщу в прошлом году перевёл в серебро, отложил на чёрный день.
        - На чёрный день?
        Чёрные дни не входили в мои планы.
        - Никто не молодеет. Когда ослепну, оглохну, с чего кормиться стану?
        В учрежденную на днях пенсию товарищ очевидно не верил.
        Раньше каждый из сотрудников тратил большую часть полученных средств, покупая у компании хлеб, продукты, ткани, инструменты. Теперь на это шла малая толика зарплаты. У многих возникла психология накопления. В то время как нищие жили одним днём, зажиточные начинали думать о будущем, о спокойной старости, о детях и внуках. А что лучше серебра могло сохранить капитал в целости?
        Ещё один неожиданный нюанс заключался в том, что с появлением живых денег люди стали бережнее их расходовать. Оказалось, что под запись в гроссбух они брали больше товаров, чем когда рассчитывались наличными. Психология.
        Выданные на руки людям деньги следовало вернуть в оборот. А поскольку компания фактически подменяла собой государство передо нами встала та же задача - изъятия у населения свободных средств. То для чего у всякого государства имелась налоговая система, а мы раньше использовали монопольное положение и высокие цены на продовольствие.
        По сути в наших колониях установилась экономическая структура подобная Швейцарии позднего времени - высокие цены и высокие зарплаты. Но в отличие от Швейцарии мы не взимали столь же высоких налогов. В общем-то никаких не взимали.
        Компания могла, наверное, повысить отпускные цены на зерно, но это привело бы к краткосрочному эффекту. А может, и не привело бы к эффекту вовсе. Люди просто переключились бы на картофель, овощи, бананы, рыбу, в рацион скотины добавляли бы больше сена, а алкоголь выгоняли бы из фруктов и сахара, пока конкуренты не скупили бы в Калифорнии достаточно зерновых. Причем конкуренты не позаботятся о создании запаса на случай засухи или нашествия саранчи.
        Повысить цены мы могли только на монопольную продукцию, например, на шхуны. Но как раз на шхуны поднимать цены не следовало. Они являлись тем стратегическим товаром, который тянул на себе не только экономику, но и развитие колоний как таковых.
        Получался замкнутый круг. А мне не хватало экономических знаний, чтобы его разорвать.
        Часть денежных средств удавалось изъять классическим образом - через водочную торговлю. Мы сговорились с Кириллом, который унаследовал бизнес-империю Бичевина и держали цены на уровне астры за чарку или пяти астр за бутылку. И хотя в колониях винокурение не регламентировалось, серьезных конкурентов на горизонте пока не появилось. Я просто не поставлял дистилляторы на внутренний рынок, а Тропинин не производил их на своих фабриках. Но если поднять цены на алкоголь, люди быстро сообразят, как построить перегонный куб.
        Некоторое время я делал ставку на роскошь - каменных львов, частных экипажей, яхт, предметов искусства. Ставка, однако, не сработала. Экономность засела в крови у людей. Лишь некоторые сорвиголовы, вроде Яшки и его людей, вели себя как нувориши и порой сорили деньгами.
        Итак, деньги не находили применения, а с другой стороны потребность в них имелась. Мы только что сократили расходы на подъемные для переселенцев, субсидии на обзаведение хозяйством, покупку дома или шхуны. Качугин жаловался, что заказов на строительство домов стало крайне мало, что ему придется сократить артель. У новичков, прибывающих из России или других стран, не находилось таких средств.
        Имелось и множество перспективных проектов, под которые у компании не хватало свободных финансов или не имелось знаний. Та же добыча золота, например. Или нефрита.
        Людей следовало приохотить к инвестициям. Но как это сделать? Они вкладывались в паи, как и многие на фронтире, однако, эти операции ограничивались только разовыми торговыми или промысловыми операциями и держались на личных знакомствах. Никто не хотел бросать деньги в трубу и финансировать непонятные прожекты.
        В развитых странах квалифицированным вложением лишних средств населения занимались посредники - инвестиционные фонды, акционерные общества, банки, фондовые биржи. Наши же финансовые учреждения находились в зачаточном состоянии. Хотя при полуподпольном монетном дворе существовало нечто вроде казначейства, оно занималась лишь хранением «золотого запаса» и выдачей денег по высочайшему распоряжению триумвирата.
        Для начала нужен был настоящий банк, который бы принимал частные вклады, выдавал кредиты, обслуживал расчетные счета, делал переводы, погашал векселя и прочее. С банка начался расцвет Великой Британии. Почему бы не повторить этот путь?
        - Кто у тебя лучший счетовод? - спросил я.
        - Хомутов Илья Павлович, - ответил Комков без раздумий.
        - Зови его!
        Я проговорил с молодым человеком целый день, объясняя основные принципы банковской деятельности, как сам её понимал. Ему предстояло стать главой правления, а мы с Тропининым, Комковым и другими инвесторами (их ещё предстояло собрать) составили бы совет директоров, чтобы держать руку на пульсе.
        - Один не останешься, - напутствовал я Хомутова. - Мы будем всегда под рукой. Посоветуем, предупредим, остережем от ошибки.
        В принципе, когда дело наладится, мы сможем пристегивать к банку и лизинг шхун и страхование грузов, и прочие финансовые институты.

* * *
        Ещё одно решение возникло случайно. Мы уже закончили с делами. Я, разминая шею, подумывал о том, не взять ли недельку отпуска, погулять по Лондону, Амстердаму, а Комков наводил в кабинете прядок после нашего марафона. Заметив уголок бумаги, торчащий из-под шкафа, он с кряхтением нагнулся, поднял листок, сдул пыль и разгладил ладонью.
        - Вот ещё пропустили по расходам, - сказал он устало. - Футбольная команда. На последнюю игру с «Арсеналом» нам пришлось купить новую форму…
        В мыслях я уже прогуливался по магазинам и антикварным лавкам на Бонд-стрит и ворчание Комкова пробудило воспоминание о матче лондонского «Арсенала» против ПСЖ в полуфинале Кубка Кубков, который мне довелось посмотреть воочию. Быстрый гол, рёв трибун «Хайбери»… И тут на меня снизошло озарение.
        - Боженьки! Ну конечно же! - воскликнул я.
        Городу не хватало развлечений. Я как-то не придавал значения тому факту, что большинство жителей не путешествует по Европам, как я, или хотя бы по Азиям, как Яшка с Тропининым. Весь их досуг тратился на посиделки в кабаках и редкие праздники вроде Большого потлача.
        Чтобы вытащить из людей деньги и сделать их жизнь радостной (а это крайне важно для стабильности и развития) алкоголя явно недостаточно. Следовало насадить индустрию развлечений. Занятно, что как раз в это время на противоположенном берегу Америки Континентальный конгресс попытался запретить развлечения, как таковые. Превратить США в скучную пуританскую окраину цивилизации. У Конгресса не выгорело. Но религиозная подоплека на долгие годы определила вектор культурного развития наших соседей.
        Я же всегда был эпикурейцем и сибаритом. Считал, что человек рожден, чтобы получать удовольствие. Не только в упрощенном виде чревоугодия или секса. Удовольствие доставляло и воплощение смелых замыслов, и саморазвитие, и творчество.
        Что могла предложить нам эпоха? Театр, возможно, цирк? И то и другое требовало профессионалов, школ мастерства и долгих лет работы.
        А вот игры другое дело.
        - Деньги, конечно, не сказать, что большие… - продолжил по инерции Комков.
        - Нет, нет, - перебил я его. - Дело не в том, что команда требует денег, дело в том, что она их не приносит! Пока! Но будет приносить!
        Профессиональный футбол у нас еще не возник. Затраты на любителей были невелики и составляли только форму, мячи, уход за игровым полем и небольшие призовые. Но почему бы не переложить эти расходы на болельщиков?
        На следующий день часть Поляны, на которой обычно проходили футбольные матчи начали огораживать забором. Качугин стягивал рабочие бригады, завозились на тяжеловозах стройматериалы. Мы строили зрительские трибуны.
        - Странный способ экономии - строительство стадиона, - ухмыльнулся Лёшка.
        - У нас обычно несколько сотен зрителей собирается, - пояснил я ему. - Будем брать по одной астре с носа. И команды прокормим, и содержание стадиона.
        Футбол стал только началом. Он был хорош как зрелище, но подобно другим спортивным играм имел и множество ограничений. Чаще чем раз в неделю матчи проводить не имело смысла. Тропинин пообещал подумать над качелями-каруселями и более сложными аттракционами вроде американских горок. Я же решил сформировать клубную культуру и, после изучения европейских тенденций, остановился на бильярде, дартсе и боулинге или вернее кегельбане, которые мы могли организовать почти в каждом кабаке.
        На заднем дворе заведения Тыналея раньше располагалась винокурня. Но теперь её перенесли в пригород, так как места для расширения бизнеса в городе не хватало. Бывшие сушилки для солода перестроили в боулинг. Тропинин быстро наладил производство деревянных кеглей на токарном станке с копиром, а вместо шаров использовались пушечные ядра. Разумеется, никакой автоматики. Кегли расставляли вручную мальчишки, заодно подрабатывая себе на карманные расходы. С дартсом и бильярдом получилось ещё проще.
        Имелся у этих игр и недостаток - сами по себе они не приносили большого дохода, хотя и способствовали потреблению алкоголя с закусками.
        Раньше я уже задумывался над открытием казино. Оно интересовало меня как способ выпустить денежные знаки без риска попасть на виселицу. Но и в плане изъятия свободных средств населения азартные игры мало чему уступали.
        Вот только это штука сродни наркотикам. Я помнил, как на заре игровой индустрии люди подсаживались на азарт и тащили в ломбарды всё нажитое поколениями предков, чтобы скормить монетки одноруким бандитам. Сперва автоматов было немного и кушали они двадцатикопеечные советские монеты, но аппетиты росли, а игра превращалась в монстра.
        Я не желал такой судьбы никому и приступил к делу со всей осторожностью. В моем заведении будут ограничены ставки, запрещена игра в долг или прием в залог вещей. Азартные игры находились под запретом в Империи, поэтому я не спешил с рекламой и яркими вывесками. Пусть люди узнают о злачном месте друг от друга, это добавит флёр таинственности и привлечет клиентуру.

* * *
        Тем временем жизнь в Виктории шла своим чередом. К моему облегчению Расстрига решил не возвращаться к обучению детей. Он даже не особо обратил внимание на новый алфавит, внедренный за время его отсутствия, а к реформированному календарю привык, похоже, еще в Бенгалии. Не заметил он и прочие новшества. Скорее всего потому, что паства занимала все его помыслы.
        Уже через пару недель численность секты удвоилась. Не в последнюю очередь благодаря притягательности экзотических юных дев. Местные молодые парни, как русские, так и туземные, вертелись вокруг них, точно стая касаток у туши кита. И единственным местом, где юноши и девушки могли сидеть рядом, были проповеди, устраиваемые в большом и красивом шатре на Поляне.
        Парни сперва просто «заглядывали на огонек», затем попадали под влияние царившей там атмосферы, исполняемых вместе песен, похожих на псалмы или гимны, наконец, начинали прислушиваться к словам и волей-неволей попадали в паутину убедительных речей Учителя.
        - Плевать, - сказал я на это Тропинину. - Пожертвований он не требует, отречения от светской жизни тоже. Пусть себе несет если не разумное, то доброе и вечное.
        - Пока не требует, - хмуро заметил Тропинин. - Вопрос времени, когда не ему, так его последователям придет в голову слегка разбогатеть.
        Меня больше занимало противоборство с Колычевым или вернее с Царевым, потому что сам капитан предпочитал оставаться в тени. Как и всякому индивидуалисту, мне становилось не по себе, когда за руль хватались другие.
        - К рулю явно тянется слишком много рук, - бормотал я под нос, составляя планы контрнаступления.
        С выборами всё прошло как по маслу. Надо отметить, что в буржуазия в восемнадцатом веке как правило не стремилась опустить задницы в руководящие кресла. В республиках. конечно, заправляли магнаты. Однако, там где на долю буржуазии приходилось лишь самоуправление, добровольцев появлялось немного. В некоторых городах Британии, насколько я знал из газет, даже штрафовали за отказ от занятия должности. Общественность поручила - будь добр тянуть лямку. Но для Виктории это было ещё делом новым, что вызвало у людей поначалу некоторый энтузиазм.
        Народными представителями выбрали мистера Слэйтера от Ярмарки, индейца по имени Шкекел от Туземного городка (позже оказалось, что это не имя, а слово собственно и означающее представителя, но переигрывать никто не захотел и слово, как случается часто, прилипло к индейцу в качестве прозвища), Архипова от Сити, то есть Старого города, Захара Бубнова (сманенного кораблестроителя из Охотска) от Сонги или иначе Правого берега.
        Четверка избранников собралась в атриуме «Императрицы» и, подняв стопки за новое дело, быстро выбрала квартирмейстером приказчика бичевинской империи Кытманова. С чувством выполненного долга делегаты собрались приступить к прощальной вечеринке, чтобы наутро разбежаться по своим делам, но тут пришел я и выложил перед господами депутатами повестку на ближайшие лет десять.
        Между тем Кытманов резво взялся за дело. Обошёл дома обывателей, составил график, распределил тяготы равномерно среди всех жителей города. Казаки теперь меняли «прописку» раз в неделю. Это, однако, не сильно сняло напряжение, напротив, число недовольных только росло. Недовольны оказались и казаки. Частая смена адреса действовала на них как стробоскоп.
        В этот момент Царев нанес ещё один удар и на этот раз он затронул не только частную жизнь, но саму основу нашего процветания - торговлю мехами.
        Казна Колычева истощалась и пополнить её привычными средствами он не мог. Хотя пошлины на звериный промысел и относились к ведению коммерц-коллегии, зверопромышленники платили их на входе в империю, то есть на Камчатке или в Охотске, но никак не за её пределами.
        С другой стороны, продавая меха в Кантоне или Макао мы, как подданные Ея Величества, нарушали таможенное уложение. Тут имелось серьезное юридическое противоречие и оно, как многое на фронтире, решалось согласно поговорке - «Кто смел, тот и съел».
        Платить пошлину добровольно дураков не нашлось, а чтобы изъять у нас хоть какие-то средства Колычеву требовалось иметь репрессивную систему, которой в распоряжении капитана не оказалось. Дюжина казаков на таковую никак не потянет. Их не приставишь к каждому кораблю, складу или фактории.
        Не то, чтобы Царев не попытался. Однажды мы увидели казачий пост на торговых пирсах.
        - Велено отдавать в казну каждую десятую шкуру со всех кораблей, что отправляются с мехами в китайские порты, - заявил старый десятник.
        - Как ты узнаешь, куда отправляется шхуна? - спросили его.
        - Велено брать со всех.
        Принять решение не то же самое, что добиться его исполнения. Американский берег простирался на тысячи верст, и наши корабли могли отправиться в Кантон с каждой из них. Можно поставить надзирателя в гавани, но не в каждом заливе или устье на побережье.
        Следующим утром шхуны меховых дельцов снялись с якорей и перебрались в Эскимальт. Обойти жиденький пикет Царева не составило труда, другое дело, что его самоуправство бросало сообществу вызов. Люди уже почувствовали себя хозяевами и вновь надевать хомут не желали.
        Колычева я подловил на набережной за вечерним променадом. В кабаки и рестораны он не ходил, то ли экономя личные средства, то ли не желая оказаться в окружении не слишком дружелюбных простолюдинов. Но по набережным при свете газовых фонарей гулял охотно. Всё же чем-то его зацепила наша цивилизация.
        - Зря вы так, - казал я капитану. - Для империи здесь масса польз и без отбирания глупых пошлин. Само существование освоенных земель - огромная польза.
        - Если они не приносят дохода казне, то какая же с них польза?
        - Ну, во-первых, мы удерживаем территории, которые в противном случае давно осваивали бы англичане, испанцы или бостонцы. Во-вторых, мы снабжаем продовольствием и многими жизненными припасами весь Дальний Восток. Раньше приходилось каждый пуд груза доставленный из Якутска оплачивать кровью и потом. А теперь в Охотске можно запросто купить все необходимое. А в-третьих, наши промышленники допустим не уплачивают пошлину с кантонской торговли, но ведь шкуры идут не только в Кантон, а только «десятина» собираемая в Охотске с морских промыслов даёт казне около миллиона рублей в год.
        - Если вы станете платить пошлину за Кантон, то казна получит еще один миллион. Вы получаете доход, значит должны платить пошлину.
        - Китайская торговля сопряжена с большим риском. А на прибыли с неё мы развиваем эту территорию. Вы разозлили людей постоем, а потом фактически закрыли порт. Это вызовет только неприятие. Наши шкиперы просто поднимут португальские флаги, подобно некоторым англичанам. Знакомые в Макао у них имеются, торговля мехами там хорошо известна. Или вообще станут действовать через индейцев. А что будет, если наши корабли прекратят привоз дешёвого хлеба на Камчатку и в Охотск?
        - Будут поставлять его как раньше, - пожал капитан плечами. - Сплавом по Лене, через Якутск.
        - Как раньше не выйдет, - усмехнулся я. - И народ, и начальство привыкли к дешёвому хлебу. Там и население приросло из-за этого. Платить снова по восемь-десять рублей за пуд никто не захочет. Знаете что они сделают?
        - Поднимут бунт?
        - Нет. Они переберутся сюда, в наши города. Просто для того, чтобы не помереть с голоду. А если вы прижмёте и здесь, пойдут дальше. На Гавайские острова, на экваториальные атоллы.
        - Пусть это заботит камчатские власти.
        - Вы же знаете, в чём обычно заключается подобная забота - главное найти виновного. А кто с точки зрения высших властей отвечает за поставки из американских колоний?
        Колычев сжал зубы, прекрасно представляя, кого могут сделать виновником.
        - Вы будто бы угрожаете?
        - Ничуть. Вы сами, собственным решением, лишаете владельцев шхун возможности заработать. Чего ради они теперь отправятся через океан? И с постоем, полагаю, люди скоро вопрос решат, - решил я плеснуть в пожар керосину. - Сколько тех ваших казаков? Дюжина? Скинутся всем миром, каждому по дому поставят. Деньги-то у людей пока есть. Но когда казаки собственным хозяйством обзаведутся, на чью сторону они встанут?
        - Не играйте с огнем, господин Емонтаев, - пригрозил Колычев, прежде чем развернуться и отправиться в форт.
        На фронтире было в привычке играть с огнем. Люди, которые пересекали океан на лодках с надстроенными бортами могли себе позволить иной раз дернуть бога за бороду.
        Хотя, что бы там не говорили историки и писатели, а народ наш бунтовать не любит. И если он всё же бунтует, то исключительно от скудости ума властителей. Нужно сильно разозлить людей, чтобы они схватились за топоры. В тех же случаях, когда власть давит не так откровенно и нагло, народ прибегает к иному ответу - асимметричному, как бы сказали в нашей с Лёшкой эпохе. Обычно начинают тянуть волынку, устраивать род итальянской забастовки. Но иногда действуют и более тонко.
        Мою идею купить казакам дома в складчину и тем радикально решить проблему господа городские советники одобрили, но постановили с этим делом не спешить.
        - Капля по капле и камень долбит, - сказал Архипов. - Поговорим с нашими, может кто их доходным делом соблазнит. На торг к индианцам или ещё куда.
        - Ну смотрите, дело ваше, - сказал я. - Мне-то кажется, что соблазнить человека отхожим местом, которое не пахнет проще, чем деньгами.
        - Не всё сразу, - хитро прищурился Архипов.
        Тем временем люди Тропинина в Эскимальте уже закончили работу над новым типографским станком и наборной кассой, а Хараган ещё раньше малыми партиями перетаскивал шрифт из закрытой типографии, точно подпольщик времён Первой русской революции. Дежурный казак не препятствовал посещению и выносу мелких вещей. Он лишь следил, чтобы станок не работал.
        Однажды утром газета с парусником на логотипе и под названием «Эскимальт» появилась почти в каждом заведении Виктории. Её предлагали в кабаках, лавках, кофейне, кондитерской. Она лежала в особом карманчике каждого фаэтона, выдавалась пассажирам дилижансов. Помимо традиционных объявлений, некрологов и рекламы новая газета содержала официальную информацию об избрании Городского Совета Виктории, статью «О растущем год от года числе посещений пределов наших англичанами и судами других европейских наций», практическую рекомендацию «О повышающем цену способе выделки котовой шкуры, таким образом, чтобы на ней оставался лишь нежный подшерсток» и карикатуру без подписи или комментария. Мне хватило мудрости не задевать Колычева. На карикатуре был изображен похожий на секретаря человек с длинным носом, который он сунул в котел, из которого ела большая семья. Мне редко удавалось добиться сходства лиц, но тут уж я постарался. Секретаря опознал бы любой, кто хоть раз с ним сталкивался.
        Царёв разъярился не на шутку. Он носился от заведения к заведению, пытаясь изъять весь тираж. Тщетно. Над секретарем открыто смеялись, пряча газету под стол, передавая друг другу. В ряде случаев это приводило к конфликтам. А казаков для наведения порядка, как его понимал Царев, уже не хватало. Один сидел в типографии, двое дежурили на пирсах, еще двое находились в крепости при капитане, остальные подменяли первых. К тому же до сих пор силу против людей они старались не применять, чувствуя грань отделяющую простое недовольство самозваными властями от их низвержения. Не стали казаки лезть на рожон и по столь ничтожному поводу как карикатура.
        Тогда Царев затребовал информацию.
        - Мне нужно просмотреть документы за последние десять лет, - сказал он Окуневу, которого нашел дремлющим в своем кресле в здании Адмиралтейства.
        - Кого рода документы? - поинтересовался тот.
        - Судовые крепости, журналы, роспись команды, документы на груз.
        - Все бумаги находятся у капитанов, - пожал Окунев плечами.
        - Почему вы называете ваших мореходов капитанами? - фыркнул секретарь. - Это воинское звание, его не раздают просто так направо и налево!
        - Мы зовём их так не по званию, а по должности, - спокойно ответил Окунев. - Подцепили от англичан.
        Он выглядел равнодушным, но как только Царев ушел, послал за мной и в двух словах изложил беседу. Это были опасные воды. Большинство наших корабельных крепостей с точки зрения российских законов были липовыми. Судовые журналы и роспись команды капитаны, конечно, вели. Но большую часть торговых и логистических сделок наши люди заключали на словах, поэтому никаких коносаментов или накладных в обороте не имелось. Я впрочем не был уверен, что они вообще уже были в ходу.
        - Записи дадут ему сведения о том, кто и сколько возил мехов в Кантон и Калькутту. Надо бы предупредить всех, чтобы были осторожнее.

* * *
        Через несколько дней секретарь пропал. Обнаружилось это утром и в течении дня казаки прочесали весь город. Они заглядывая в каждый двор, на каждый пустырь, но не нашли ни самого секретаря, ни его тела, ни хотя бы одежды.
        Колычев заявился прямо в «Императрицу», где я ужинал с Дашей, одной из наших университетских креолок. Время от времени я приглашал то одну, то другую барышню, пообедать или поужинать. Обычно мы болтали о том, о сём, я слегка флиртовал, но это скорее была игра, чем ухаживания. Хотя девушки мне нравились. Все три.
        - Это уже слишком, - заявил мне капитан. - Тут ничего не происходит без вашего ведома и я хотел бы знать, где Царев?
        - Хотите верьте, хотите нет, но я не имею отношения к пропаже вашего помощника. Если хотите давайте вместе проведём следствие.
        - Каким же образом? казаки перетрясли весь город.
        - Они плохое его знают. А мы просто расспросим людей. Вашим нукерам они не хотят говорить, а мне скажут.
        - Выдадут виновника? - не поверил капитан.
        - Нет, - я покачал головой. - Виновника, пожалуй, не выдадут, но если знают, что где-то тело прикопано или след какой видели, то обязательно подскажут.
        Я извинился перед Дашей посадил её в фаэтон и отправил в университетский кампус, а затем пошел с Колычевым к ближайшему кабаку.
        Долго расследовать не пришлось. Мы заглянули всего в три заведения, прежде чем обнаружили след секретаря в пельменной Прохора.
        Выяснилось, что накануне Царев зашел туда поужинать. За еду и выпивку он как всегда не заплатил. Но выпил порядочно и все пытался завести с кем-нибудь разговор. Тут на ловца и зверь пожаловал - в пельменную заскочили морячки после долгой работы с такелажем. Они угостили секретаря выпивкой, поведали о дальних странах, пожаловались, что в команде один человек приболел и они ищут подмену.
        «Вот вам товарищ для плавания» - сказал секретарь ударив себя в грудь кулаком.
        - Так и ушел с ними. -закончил рассказ Прохор. - Правда на ногах едва уже держался.
        - С какого корабля были матросы? - спросил я.
        - Кажись, с «Варяга».
        «Варяг», как и многие корабли после объявления о пошлинах перебрался в Эскимальт. Чтобы прояснить дело, мы с Колычевым взяли извозчика и отправились к Тропинину на Иркутскую улицу. К счастью Лёшку удалось застать дома и не пришлось на ночь глядя ехать в Эскимальт.
        - Ушёл «Варяг», - сказал Тропинин.
        - И куда он отправился?
        - В Банкибазар. Прошлый-то рейс мне Расстрига сорвал.
        - Банкибазар? - не понял Колычев.
        - Такое дело, - развёл я руками. - Боюсь, раньше чем через год вы своего секретаря не увидите.
        Глава тридцать вторая. Короли пиара
        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ. КОРОЛИ ПИАРА
        После внезапного отплытия секретаря на поиски приключений, Колычев резко отыграл назад. Арест с типографии и пикеты с пирсов были сняты, а сами казаки перебрались обратно на первый этаж гарнизонного домика Старого форта. Но только совсем наивный человек мог бы решить, что Колычев сдался. Нет. Он наверняка вынашивал другую стратегию и, в отличие от modus operandi шедшего напролом Царева, предугадать действия капитана было невозможно.
        Затишье, однако, наступило и я воспользовался им, чтобы начать подготовку операции «Явление Виктории миру». План был давно разработан и согласован с Тропининым. Он заключался в проведении огромной ярмарки, на которую предполагалось собрать как можно больше народа со всего цивилизованного и не очень цивилизованного мира.
        Привлечь негоциантов в столь отдалённые земли могла только нажива. А из всех видов наживы мы пока что могли предъявить лишь меха. На них и был сделан акцент.
        Поэтому в фокус операции мы поместили именно меховую ярмарку. Это определило время. С одной стороны, торговлю мехами имело смысл проводить в конце весны, когда лучшая зимняя пушнина успевала прибыть с отдаленных островов. Однако мы решили не довольствоваться только американским товаром и придумали добавить к нему пушнину сибирскую, отчасти с наших расторжек с чукчами и коряками, отчасти пригласив с товаром сибирских купцов и промышленников. Соболь и байкальская белка ценились высоко даже за пределами России. И впервые потоку мягкого золота предстояло пойти в обратную сторону. Но добраться до нас от Охотского порта можно было лишь к осени. Поэтому открытие Виктории назначили на октябрь.
        Кроме того, как минимум два года требовались на подготовку и разогрев. Быстрее мы бы просто не успели достаточно раскрутить дело и вытащить европейских негоциантов. А на них была сделана особая ставка.
        Итак: сентябрь восемьдесят девятого. Вот что мы выставили на воображаемом таймере.
        - Ты уверен, что к нам придёт хоть один иностранный корабль? - спросил Лёшка, осматривая работы по расширению пирсов в торговой гавани.
        После окончания возле них смогло бы разместиться не меньше двух дюжин торговых судов размерами с нашу стандартную шхуну.
        - Да у нас свободного места не будет! - пообещал я. - Не то что пирсы, весь рейд забит будет. Я задействую все свои связи, заряжу всю европейскую прессу!
        Европейская пресса того времени представляла собой не столько газеты, сколько отдельные брошюрки и даже листовки, распространяемые в народе и формирующие общественное мнение. Карикатуры на политиков соседствовали с серьёзными экономическими работами, социальные манифесты и памфлеты с четверостишиями и куплетами.
        - Европейскую? - Тропинин задумался. - Знаешь, у меня есть знакомый издатель в Калькутте. Он сможет раскрутить любую идею так, что последний дервиш достанет из лохмотьев заначку и рванет закупаться шкурами калана. Если только его опять не посадили за что-нибудь.
        - Отлично. Напиши ему письмо, мы приложим основные идеи и немного денег.
        Хотя понятие пиара в этом веке ещё не было в ходу, его интуитивно использовали особенно проницательные люди, вроде нашей императрицы. В Британии все оказалось проще, чем в других странах. Здесь издавалось много газет, а у меня после поисков специалистов и участия в распродажах появилось несколько приятелей в разных изданиях. К тому же определенное внимание публики уже привлекли публикации офицеров Кука и первых торговых экспедиций британцев.
        Я поместил заметки о меховой торговле в газетах, а некоторое время спустя с целью подогреть ажиотаж выпустил пятистраничный фундаментальный труд «Обзор меховой торговли Сибири и Русской Америки», где между делом упомянул о ярмарке в Виктории, как о явлении давно устоявшемся, привычном, известном среди природных жителей. Брошюры свободно лежали в кофейнях и пабах. Но вопреки моим ожиданиям труд вызвал слабый резонанс.
        Решив, что мой уровень языка недостаточен, а слог не соответствует понятиям лондонцев о жаренных фактах, я нанял профессионального памфлетиста и с его помощью выпустил трёхстраничный трактат «К вопросу о русских мехах», где с сарказмом и прибаутками высмеивал автора предыдущей работы, обвинял его в некомпетентности и разносил в пух и прах его выкладки. Такой подход привлёк куда больше внимания.
        Оба документа, как и газетные заметки не давали точных координат Виктории и вообще не упоминали о нашей столице, как о городе. Из контекста можно было подумать, что это форпост, небольшое поселение, фактория, куда стекаются индейцы со шкурами и жаждой обменять их на зеркальце или нитку бисера.
        Материалы ссылались на множество вымышленных имён, на легендарного Кука с Берингом и на рассказы господ Ханны, Стрэнджа и прочих шотландцев. Разыскать первых было невозможно, известные мореплаватели ушли в вечность, поэтому заинтересованные буржуа начали искать выход на тех, кто первыми решили поторговать мехами. Одни однако были далеко - в Макао, Бомбее, а то и вовсе бороздили океаны. И лишь один человек, на которого ссылались в статьях, оказался доступен. Его звали Миллер и судя по упоминаниям в статьях, он знал всё о торговле мехами на северо-западном берегу.
        На самом деле упомянутый господин ни разу не выходил в море дальше Пролива. Миллера мне посоветовал Слэйтер и после недолгого разговора он был нанят мной для поддержания операции.
        Когда на него вышли люди, желающие получить информацию из первых рук, Миллер стал надувать щёки, каков и был наш уговор. Он охотно подтверждал высокую маржу в торговле каланом, но намекал, что полную информацию придержит для себя самого и своих компаньонов.
        - Я собираюсь снарядить большое судно с товаром, господа, и отправиться к тихоокеанским берегам Америки.
        - А как вы собираетесь обойти монополию достопочтенной компании? - спрашивали его. - А ведь еще есть компания Южного моря!
        - Один из моих компаньонов, сэр Джон Ламберт, обещал договориться с обоими компаниями и получить от них лицензию.
        Всё так. Не увидев ни пенни прибыли от «каперского» предприятия, Ламберт получил от меня в качестве компенсации некоторое число прекрасных мехов (соболь, речной бобер, медведь) и согласился поддержать легенду. Тем более, что это была не совсем легенда - предприятие действительно могло принести прибыль.
        После известий о таком патронаже никто больше не сомневался в реальности дела. Одни принимали решение войти в компанию с Миллером, другие опередить его и провернуть собственную операцию. В любом случае меховая ярмарка Виктории оказалась у всех на слуху. А я продолжал подбрасывать полешки в костер ажиотажа. Немного денег, оставленных там и тут, позволили пустить слух по обе стороны океана о необычайном богатстве торгов в Виктории, о низких ценах и высоком качестве пушнины. Причём английские торговцы были уверены, что скупку мехов вот-вот приберут к рукам голландцы или бостонцы, а голландцы косились на англичан. Я очень жалел, что не мог подключить к игре другие нации: Франция уже размашисто шагала к революции, а Испания смотрела на частную торговлю прохладно.
        Зато на западных берегах Атлантики во всю поднималась новая экономическая сила. Ещё не прошедшие через биржевой крах и финансовые аферы, американцы были доверчивы, как дети. Достаточно оказалось небольшого слуха о двухстах процентах прибыли, как владельцы доброй дюжины шхун начали готовить их к маршруту вокруг Горна.

* * *
        Жаль, что деревья еще не выросли достаточно высоко, чтобы закрыть балкон моего особняка от взоров из окна гарнизонного домика. Отдыхая с бокалом вина в руке от трудов праведных по продвижению интересов наших колоний в Европе, я опять нарвался на суровый взгляд капитана.
        Это лицо, смотрящее на меня сквозь мутное стекло, сразу же испортило хорошее настроение. Да. Капитан ничего не забыл.
        Он перевел взгляд вниз. Что-то крикнул. Казаки на территории форта засуетились. Двое принялись рубить дрова, один ощипывал птицу. Вскоре из трубы потянуло дымком. Я вдруг почувствовал, что проголодался. Подходило время обеда.
        Я не держал личного повара, потому что не так часто появлялся дома. Предпочитал перекусывать по ходу дела в странствиях, а если выдавалось свободное время обедал в одной из харчевен или в «Императрице». Там неожиданно и столкнулся с Колычевым, если не нос к носу, то достаточно близко. Оказывается казаки готовили не для него, что было странно, ведь капитан раньше игнорировал весь наш общепит.
        Мы сидели за разными столиками, но заполненное кадками с растениями пространство имело просвет, что превратило обед в игру в гляделки. Не очень-то это способствует пищеварению.
        Тем не менее я смог получить удовольствие от хорошей порции говядины с кислым сливовым соусом. Затем выпил кофе. Когда же приступил к хересу капитан неожиданно подошел ко мне.
        - Всё равно работать пока невозможно, - буркнул он после обмена приветствиями. - Не согласитесь показать мне хозяйство?
        Он забыл добавить слово «ваше», но не рискнул пока сказать и «моё».
        - Извольте, - подчёркнуто вежливо ответил я. - С чего желаете начать?
        - У вас очень много судов местной постройки. Хотелось бы взглянуть на верфи.
        - Хорошо. Но давайте перенесем это дело на завтра. Мне нужно переговорить с владельцами, чтобы они были на месте и все нам показали. А сегодня пройдемся по городу.

* * *
        Коммерцией имперского чиновника было не удивить. На кипы мехов и шкур он смотрел как на источник дохода, а малый бизнес воспринимал, как занятие для низших классов. Другое дело наука и технология. Поэтому я не стал ему показывать торговые ряды, склады и мелкие мастерские, а повел вверх по Охотской улице к кампусу.
        Университетский городок еще только строился. Возводилась спортивная площадка (футбол, лаун-теннис, атлетика), столовая, многочисленные лаборатории. Уже был готов главный корпус, оранжерея, библиотека, несколько домов для студентов. Всё остальное размещалось во времянках - дощатых сарайчиках или парусиновых палатках.
        Мы направились к одной из них - большому шатру, откуда раздавался звон бутылок и скрип мебели, а также оживленные голоса подростков. Случайный прохожий, приняв эти звуки за студенческую вечеринку или даже за оргию, сильно ошибся бы. Летом занятия в Университете не велись, а вот научная работа шла полным ходом.
        - Обучение по книгам мы совмещаем с практическими исследованиями, - пояснил я. - Важно добиться понимания научного метода, привить пытливость, а потом они сами смогут делать открытия в тех областях которые им интересны.
        - Бутылки? - удивился Колычев.
        - Исследование океанических течений, - сказал я, открывая полог.
        Мы зашли внутрь. Здесь было человек десять студентов. Одни печатали записки на старом прессе, другие насыпали в бутылку песок, чтобы она не слишком высоко торчала над водой, третьи сворачивали записки трубочкой и запечатывали бутылки пробкой, а затем заливали сургучом. Сургуч был красным, чтобы привлечь внимание.
        Несмотря на фабричное производства бутылки всё еще были в дефиците и для научных целей нам удавалось собрать партию не чаще нескольких раз в год. Как раз теперь такая партия собралась. Само собой на бутылках стояло клеймо «Нез?вай» - лишней рекламой я не пренебрегал.
        При нашем появлении разговоры смолкли, работа пошла быстрее.
        Я протянул одну из стандартных записок Колычеву. Там значилось, что каждый, кто передаст шкиперу, купцу и любому представителю Виктории эту записку с точным указанием долготы и широты, где выловлена или найдена бутылка, получит испанский доллар.
        Текст повторялся на многих языках. А каждая партия записок имела свой номер и какой-нибудь символ, по которым легко определить, когда и где она была выпущена в море.
        - Мы пытаемся как можно точнее отследить все основные океанские течения. Их направления, скорость, сезонные изменения. Когда идешь на корабле этого сделать невозможно. Мы отправляем студентов с гардемаринами на учебной шхуне «Олимпия» в нужный район или договариваемся с какой-нибудь торговой шхуной, чтобы выпустить партию в определенном месте. Обычно шкиперы идут навстречу, понимая важность опытов.
        - И сколько бутылок в каждой партии? - поинтересовался капитан.
        - Обычно тысяча.
        - И за каждую вы платите по пиастру?
        - Готовы платить, - заверил я. - Но ответов пока получили немного. В основном записки привозили наши же моряки. Раз или два бутылку выловили китайские рыбаки, но они не смогли назвать точное место, хотя все равно получили награду. Несколько бутылок прибивалось к островам и туземцы передали их шкиперам. В океане пока слишком пусто. Но мы засеиваем его по несколько раз каждый год и со временем наберем достаточно сведений.
        В разговоре с Колычевым приходилось избегать многих терминов (статистика, информация, анализ), к которым в Виктории уже привыкли.
        В просторном холле главного корпуса мы неожиданно наткнулись на гавайскую делегацию.
        - Какими судьбами? - спросил я у Свешникова.
        - Вот, привезли детишек для продолжения учебы, - ответил гавайский приказчик. - Грамоте их обучили, счёту, немного французскому языку, истории. Но у нас грамотеев не хватает.
        Оказалось, что пока я занимался пиаром в Европе, с Оаху прибыла шхуна. А на ней тамошние соправители с выводком юношей и девушек, главным образом от смешанных браков. И среди них наша общая протеже - Капелька.
        Пока другие подростки осматривали здание, разглядывали красивые медные инструменты, глобус, другие пособия, стоящие в холле, Капелька сидела в сторонке и читала «Всеобщую историю пиратов» Чарльза Джонсона в Тропининском переводе на русский. Не то чтобы Тропинин тратил свое драгоценное время на переводы подобной литературы, но как оказалось, в прошлой жизни он зачитал эту книгу до дыр и помнил многое почти наизусть. Так что перевод а вернее диктовка с листа студентам не заняли у него много времени.
        Девушка сильно изменилась, но я узнал её по платку, который сам и подарил много лет назад. Раньше она надевала его как юбку, но теперь он был строго повязан на голове. Степанов предпочитал консервативное воспитание.
        В этот момент по лестнице, видимо возвращаясь из кабинета директора (у нас был директор, как в Империи, а не ректор, как в других странах), спустился сам Ипполит Семёнович. Он пожал мне руку и вопросительно посмотрел на Колычева.
        Я представил дворян друг другу.
        - Вы, кажется, участвовали в мятеже Беньовского? - тут же спросил капитан.
        Видимо я ошибся, полагая, что этот вопрос находился вне сферы его интересов. Колычев куда серьезнее подготовился к поездке на Дальний Восток. С другой стороны, он вряд ли имел полномочия арестовать беглеца. Хотя я бы не поставил на это большую сумму. Разведке Тропинина так и не удалось добраться до всех документов. Важные бумаги капитан хранил при себе.
        - Не скрываю, - спокойно кивнул Степанов, добавив с вызовом: - И не раскаиваюсь.
        Колычев улыбнулся, что было редкостью.
        - А вы знаете, Ипполит Семёнович, что Императрица в неизмеримой доброте своей помиловала всех участников вашего мятежа?
        Степанов вздёрнул брови. Это и для меня стало новостью. Конечно, сообщения такого рода не публиковали на первых полосах газет, не обсуждали в трактирах, но ведь даже слушка никакого не пробежало…
        - Вот как? - Степанов покачал головой. - Польщен. Но возвращаться не стану.
        - Воля ваше, - пожал Колычев плечами.
        - Воля - хорошее слово, - сказал Степанов.
        На том и расстались. Мне ужасно хотелось переговорить с гавайцами, но не бросать же капитана? Я сам вызвался его сопровождать, в конце концов.
        Мы поднялись на второй этаж и заглянули в лабораторию к Варваре, одной из троицы креолок. Она числилась в Университете аспирантом и занималась натуральной историей, но с подачи Тропинина бралась и за прикладные исследования.
        Книжный шкаф был заставлен томами Бюффона, Палласа, Стеллера и Линнея (у естествоиспытателей, казалось, была мода на сдвоенные буквы в именах), а также нашей ещё незаконченной энциклопедии. Но большую часть кабинета занимали лабораторные столы. Там под стеклянными колпаками находились насекомые, а студенты-помощники запускали внутрь различные дымы и песочными часами замеряли время, которое понадобится букашкам, чтобы околеть.
        - Алексей Петрович хочет получить фумигатор, - пояснила Варвара. - Чтобы по крайней мере очищать дома и шхуны от разных тварей. Мы уже экспериментировали с растениями и грибами, стараясь найти те, которые придутся насекомым не по нраву. Потом перешли к химическим веществам. Под колпаки поступают продукты сгорания разных смесей в разных концентрациях.
        - У нас на флоте жгут серу или порох, - заметил Колычев.
        - Верно, - кивнула девушка, оценивающе глядя на капитана. - Обычный угарный газ тоже хорошо действует. Но мы хотим найти более сильное средство.

* * *
        Промзону мы посетили на следующий день, взяв лодку компании братьев Аткинсонов. Она проплыла вдоль фьорда, который делал крюк, потом шел строго на северо-запад до того места, где лишь небольшая перемычка отделяла его от залива Эскимальт. Там мы и высадились, начав визит с Технологического института и исследовательской базы.
        Получив мою записку, Тропинин подготовился. Спрятав главные секреты, он выставил напоказ самые яркие из своих игрушек.
        - Технологический институт одна из четырех наших высших школ, - сообщил я тоном скучающего экскурсовода. - Как и в сельскохозяйственных лабораториях Калифорнии, здесь не столько учат, сколько проводят опыты, исследуют, создают и проверяют всевозможные механизмы, приборы, устройства, а также изучают возможности их фабрикации.
        Нас с Колычевым встретили у полигона, но приглашать внутрь корпусов не стали, а усадили в шезлонги, стоящие прямо под открытым небом.
        - Кухонный комбайн, - провозгласил Лешка, выкатив из сарая медную машину весом в центнер, не меньше. - Топка устроена по принципу самовара, топливо загружается через трубу.
        Для ускорения процесса он залил в котёл горячую воду из чайника, потом заложил топливо - тоже уже готовые горящие угли, добавил стружки и щепок, а потом раздул пламя с помощью сапога. Мы стали ждать, когда пар в котле достигнет нужной упругости, как выражались в то время.
        В восемнадцатом веке такой аппарат посчитали бы лишь дорогой игрушкой. Для приготовления пищи проще было содержать кухарку, а еще дешевле загнать на кухню супругу. Даже в крупных тавернах обходились ручным трудом, а высокооплачиваемые повара аристократов, богатеев и монархов располагали дешевой рабочей силой из целого сонма помощников и поварят.
        Но у нас имелась проблема с численностью населения, а кроме того, мы провозгласили равенство женщин. В том числе собирались облегчить им домашний труд. Не для того, конечно, чтобы женщины предавались безделью, но ради вовлечения их в экономику.
        - Малые размеры парового котла позволяют поднять в нем очень высокое давление, в смысле упругость, - рассказывал Лёшка. - Перегретый пар поступает затем в машину с тройным расширением.
        - Тройным расширением? - переспросил Колычев.
        - Сперва сильно сжатый и горячий пар поступает в малый цилиндр, из него в уже менее сжатом виде толкает поршень среднего, и наконец, переходит в большой. Таким образом один и тот же пар совершает тройную работу, что значительно увеличивает… э-э…
        Он хотел сказать КПД, но догадался, что выйдет совсем уж непонятно.
        - Силу, - предложил я.
        - Ну пусть будет силу, - нехотя согласился Тропинин. - От цилиндров тяги идут к мультипликатору… э-э… системе из шестерней, которая увеличивает скорость вращения. Сюда мы можем присоединять различные насадки. Сейчас, например, стоит мутовка.
        Он разбил в медную миску несколько яиц, добавил сахар, подставил под миксер. А затем повернул рычаг. Засвистел пар раздался шум, стук клапанов, лязг шестерней. Мутовка завертелась, разбрасывая часть содержимого и взбивая то, что осталось.
        - Есть насадка для резки или измельчения овощей, - крикнул Тропинин, соревнуясь с шумом машины. - А сейчас мы работаем над соковыжималкой. В принципе можно добавить к набору небольшое сверло, точильный камень, пилу. Но тогда комбайн уже не будет кухонным…
        Лёшка рассмеялся. Колычев не понял и половины из сказанного, но явно был впечатлён сверкающей медью, пыхтением цилиндров и вращением шестерней.
        Взбитые яйца и контроль за агрегатом Лёшка передал помощнику, а мы прошли по выложенной кирпичом тропинке к длинному ряду небольших конструкций из стекла.
        - Здесь мы проводим опыты с приборами для… э-э… добывания пресной воды через воздействие солнечных лучей. Так, наверное.
        Несколько моделей пассивных опреснителей отличались конструкцией стеклянной крыши. Одна имела форму домика, другая перевернутого конуса, третья походила на волну. Вода конденсировалась на стенах и стекала по желобкам или сразу в центральную чашу.
        - Лучшую модель начнем фабриковать и поставлять на острова.
        - Мне кажется, такое устройство не даст много воды, - произнес Колычев.
        - Верно, но зато мы сможем построить их сколько угодно. Для корабля этого вряд ли хватит, но на островах достаточно места.
        Затем мы прогулялись до верфей, осмотрев по пути ещё несколько разработок. Прототип парового трактора (неудачный), реторта для разделения жира паром на глицерин и жирные кислоты (требовала доработки), опытную мостовую ферму, поставленную на два кирпичных блока. У последней с помощью свинцовых палочек и листов картона фиксировалась продольная и поперечная деформация при нагрузках, при изменении температуры воздуха и прочих вводных. Наконец, миновав лесопилку, штабели бревен и досок, мы вышли к корабельным цехам.
        Тропинин за день успел подготовить верфи к визиту. В отсутствие постоянной работы его пролетариат превратился в сезонных рабочих. Некоторые работали на других фабриках, но большинство, отработав пару месяцев на конвейере, искало пропитание на стороне или бездельничало. К нашему приходу людей вытащили из отпусков. Не всех, но на сборочную линию хватило. Материалы для постройки десятка-другого шхун лежали на складах, в штабелях, а из готовых полуфабрикатов можно было собрать несколько штук в любой момент.
        Мы начали с цеха обработки древесины. Посреди него стоял длинный и довольно грубый цилиндрический котел. К нему подводилось несколько труб от котлов поменьше. Все они словно состояли из заплаток и были сплошь покрыты заклепками
        - Приходилось собирать из небольших листов, - пожаловался Лёшка. - Пока прокат не позволяет достигнуть нужной прочности и стальные листы мы отбиваем молотом.
        Он открыл массивную дверцу на торце основного котла. Внутренний объем был разделен перфорированными стальными полками.
        - Сюда мы загружаем заготовки из сырого дерева. Доску, брус.
        Он закрыл дверцу, прошел дальше и показал на трубу с массивным бронзовым краном.
        - Через эту трубу запускаем перегретый пар от вспомогательного котла и держим высокое давление около часа. Затем сливаем воду через вот этот кран внизу, и вновь запускаем пар, но уже обычный. Через этот разбрызгиватель подаем на стены цилиндра холодную воду. Это приводит к конденсации пара, как в машинах Ньюкомена. Внутри котла образуется вакуум.
        - Что образуется? - переспросил Колычев.
        - Безвоздушное пространство. Разреженное. Пустота.
        - Но зачем?
        - Чтобы из дерева выходила влага и вредные вещества, поддерживающие гниение, - пояснил Тропинин. - Как верно сказал Аристотель, природа не терпит пустоты. А заполнить её могут лишь жидкости, что находятся внутри дерева.
        Капитан кивнул, хотя вряд ли понял объяснение.
        - Затем мы сливаем сок, - продолжил Лёшка. - Открываем ещё один клапан и запускаем в котёл разогретый каменноугольный дёготь.
        - Каменноугольный?
        - Он дешевле древесного и действует… э-э… лучше. Мы стремимся сделать шхуны дешевле и не обшиваем их медью, - пояснил Тропинин. - Пропитанные смолой обшивные доски защищены от гнили, менее ломки, не разбухают от воды, но и не высыхают. Кроме того, это ускоряет сборку. Нам не требуется больше смолить и красить корабль вручную перед спуском на воду. А раньше это занимало неделю на каждый слой.
        Колычев кивнул.
        - В результате получаются вот такие доски, - Тропинин взял со стола мастера отрезок бруса и протянул капитану. - Как можно увидеть на срезе, смола или деготь проникают в тело бруса с каждой стороны примерно на дюйм. А доска пропитывается полностью. Это дает защиту от гниения на много лет.
        - А от червя?
        - Нет, только от гниения, - Тропинин покачал головой. - От червя помогает, но мало. Для этого нужны окислы металлов - меди, цинка, мы пытаемся их вводить в смесь, но пока не нашли правильных пропорций и способов.
        Затем Лёшка провел нас по примыкающим к конвейеру цехам, откуда потоки деталей стекалась к сборочной линии, точно мелкие ручейки к реке. Шаблоны на огромных верстаках представляли собой намертво укрепленные габариты из железных полос. Рабочие укладывали внутрь дюймовые дощечки, точно кирпичи в кладку. Затем через прорези в полосах наживляли гвозди. Так получался шпангоут. Другие детали делали сходим методом.
        - Ошибиться трудно, - прокомментировал Тропинин. - Даже индеец, только что вышедший из леса, справляется с такой работой уже через неделю.
        Затем мы забрались на вышку с которой просматривался весь конвейер. На верхней площадке стояли кресла, стол, над головами был устроен навес, а оконные проемы оказались открытыми, не застекленными. Обычно здесь сидел дежурный гранд-мастер с помощником, а ярусом ниже несколько мальчишек, готовых бежать с запиской на тот или иной участок.
        На этот раз к гранд-мастеру (им оказался Захар Бубнов) присоединились мы, так что места едва хватило и помощника попросили спуститься к мальчишкам. Слуга подал кофе и печенье. Тропинин положил перед собой часы, откинул крышку, затем выставил из-под навеса пистолет и выстрелил.
        Тут же из первого цеха по рейкам на тележках спустился киль с уже прикрепленными штевнями, разметкой под шпангоуты и степсами (или гнездами по нашей терминологии) под установку мачт.
        Из бокового цеха кран подал первый из шпангоутов. Он был уже в сборке с бимсом причем с бимса свешивался отвес, ориентируясь по которому, несколько рабочих точно установили конструкцию в паз, а затем забили несколько нагелей. Тот же кран подал второй шпангоут и третий. Мастер с медальоном на цепи проверял расстояние с помощью контрольного шаблона и давал разрешение рабочим на забивание очередного нагеля.
        Дело двигалось быстро. Не только светлейший Потёмкин или де Рибас умели пустить пыль в глаза в восемнадцатом веке. Шхуна обрастала ребрами, бортами, палубой, причем борта монтировались с русленями, бархоутом и буртиками, а сегменты палубы имели готовые люки с комингсами, битинги, брашпили, нактоуз, лебедки для поднятия парусов и прочие механизмы и дельные вещи. Шхуна переходила от цеха к цеху и понемногу спускалась вниз по склону, а на смену ей на конвейер уже выползал новый киль.
        В отличие от Потемкина, который делал фрегаты заранее и лишь спускал их на глазах удивленной публики, Тропинин смог показать сборку в реальном времени и это особенно поразило Колычева. Даже я, зная что нас ждет, был заворожён слаженной и быстрой работой сборщиков, а Колычев и вовсе отставил в сторону чашку и наклонился, как болельщик перед телевизором, когда в футбольном матче ожидался красивый гол. На самом деле шли часы, но казалось, будто сборка идет минуты.
        Борта не имели ни одного изогнутого фрагмента и набирались словно самолет F-117 из одних лишь прямых панелей. Это стоило шхунам узла хода, по утверждению Тропинина, а также делало нос более тяжелым и почти непригодным для размещения людей или груза - там находилось чудовищное переплетение массивных шпангоутов, стрингеров, брештук и других силовых элементов даже не имеющих названия. Эта часть набора собиралась отдельно и монтировалась на киль и форштевень единым блоком. Полдюжины рабочих растягивали веревками груз, пока кран опускал носовую часть в нужно место. Ещё столько же караулили у пазов и стыков чтобы закрепить конструкцию, когда пазл сойдется.
        Пока одни рабочие конвейера возились с носом, другие навешивали баллер с рулем, прокладывали штуртросы, а потом ещё один кран подавал поверх всего этого хозяйства уже собранную казёнку - с перегородками, иллюминаторами, люками.
        На последнем этапе сборки на корпус ставили бушприт и мачты с уже готовыми гафелем и гиком, закрепляли ванты, штаги, другой такелаж. Но здесь его ставили по упрощённой схеме - достройкой и отладкой занимались позже, уже на плаву.
        Мастер, отвечающий за ход сборки конкретного экземпляра, всё это время шел вместе с шхуной и отмечал на особом листе выполненные операции. В завершении он прикладывал раскалённое клеймо к кормовой доске. «02016» - значилось под вензелем верфи. Тропинин штамповал шхуны как немецкие подводные лодки, имена придумывали владельцы. Первые две цифры означали серию, следующие три - номер.
        - Мы ставим клейма поменьше на шпангоуты и киль, что позволит узнать шхуну, если её захватят пираты.
        - Пираты? - удивился капитан.
        - Морские разбойники, - пояснил я.
        - Я знаю что такое пираты, - с легким раздражением заявил Колычев. - Приходилось встретить берберийскую галеру. Но откуда пираты здесь?
        - Не исключено нападение кого-то из конкурентов, - ответил я. - Люди здесь суровые, не брезгуют и разбоем, если решат, что им сойдет с рук. Но в основном мы имеем в виду китайских пиратов. Они кишмя кишат на подходах к Кантону, и южнее, у берегов Вьетнама, и восточнее, возле Формозы и даже Кореи.
        Мы успели дважды перекусить, когда наконец, первая шхуна сползала в воду, а рабочие веревками отбуксировали её к пристани, в то время как другие вытаскивали из воды колесные тележки, чтобы затащить их наверх. Тем временем из первого цеха появился третий киль.
        - Этот последний на сегодня. На большее сейчас нет покупателей, - виновато сказал Лёшка. - Одну заказали зверопромышленники, а две пойдут вот ему.
        Он показал на меня. Пришлось признать:
        - Я имею в долю в верфях и привилегию приобретать суда по внутренней цене.
        - И сколько же это выходит?
        - Три тысячи рублей или полторы тысячи астр.
        - Так дёшево? - удивился капитан.
        - Серебром, не ассигнациями. Но зато цена включает всю основную оснастку.
        - Однако!
        Кое что в снабжении кораблей он понимал, не зря провел столько времени в Ливорно при казенных закупках.
        - Правда взамен я обязался поставлять верфям железо по ценам не выше сибирских. И поначалу это было делом убыточным, но теперь налажена добыча на континенте. Железо там пока скверное, много угля уходит на выделку, однако это лучше чем тащить через всю Сибирь.
        Мы не стали дожидаться достройки второй шхуны, тем более третьей, а отправились вниз. Демонстрация заняла пять часов и Лёшка уверял, что это был рекорд сборки, а обычно уходило восемь.
        - Конечно, сегодня я нагнал вдвое больше народу, а в цехах имелся запас всех узлов и деталей, - признался Тропинин. - Тем не менее, при желании мы можем выпускать шхуны быстро и в любых количествах.
        Сюда мы добирались на лодке Аткинсонов, но обратно Лёшка решил прокатить капитана на конке. Почти все рабочие были на верфи и пассажиров кроме нас не оказалось, так что мы могли говорить свободно.
        - Это не просто коммерческий флот, - сказал я, покачиваясь из стороны в сторону из-за неровных рельсов. - Случись, скажем, большая война, каждый второй судовладелец выкатит из сарая запасные пушки и поставит на палубах батареи. А волонтеров в городе всегда было с избытком.
        - Что смогут ваши канонерки против настоящей эскадры?
        - Ну, пожалуй, эскадру линейных кораблей мы не осилим, - согласился я. - Однако кто решится посылать сюда эскадру? А главное, что она сможет здесь сделать? Тысячи вёрст побережья не удержать кораблями. Пока они будут гоняться за нами по всему океану и обыскивать бухты, мы отстоимся в проливах, или спрячемся в заливе Сан-Франциско под защитой береговых и островных батарей.
        И что дальше? Линейные корабли, даже фрегаты - дорогие игрушки. Рано или поздно запасы иссякнут, а пополнения в этой части океана нашим противникам взять негде. Даже многочисленные испанские миссии вряд ли прокормят тысячи ртов. Рано или поздно, эскадра уйдёт восвояси. Тут-то мы вылезем из щелей и отыграемся на тех, кто замешкается. Поверьте, налёт на Макао, Батавию или Манилу для нас не вопрос, не говоря уж об испанских портах этого берега. Только головешки от их торговли останутся. Мы можем блокировать коммуникации вплоть до Индостана.
        Глава тридцать третья. Вызов
        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ВЫЗОВ
        Наши с Колычевым отношения двигались к поединку. Нет, не к тривиальной битве на шпагах или дуэльных пистолетах. Там многое зависит от случайности, пусть даже от хладнокровия, выучки или опыта; там выявляется превосходство личного плана, но никак не высшая истина, чего бы не утверждали предки, превозносящие поединок. Мы с Колычевым не соревновались в крутости, но жаждали утвердить именно правду. Каждый свою. И потому шли к какому-то особому поединку, эпическому, способному расставить точки над «и».
        Я вложил в дело душу, мозги и большую часть сознательной жизни. Разумеется, после этого я считал, что всё вокруг создано моей волей и должно оставаться в ней (что немного входило в противоречие с желанием получить самодействующую систему). Капитан же считал, что монаршая воля, которую он пусть и опосредовано представляет, главнее моей. И, конечно, не только и не столько борьба за власть были корнем наших разногласий. Мы были продуктом разных эпох, причем он находился в своей, а я вломился без спроса. Это определяло различную ментальность, опыт, подходы к общественному устройству и экономике. Как я, так и он вполне понимали противоположную точку зрения, но не принимали её.
        Для меня в этом противостоянии имелся ещё один важный аспект. До сих пор я бросал вызов самой природе, историческому процессу, социальным законам, чему-то умозрительному или слишком обширному, аморфному, а трудно бороться с тем, что не имеет сущности, либо сущность эта запредельна. В Колычеве я, наконец, персонифицировал противника. Причём он был посланцем обеих суровых дам - истории и империи.
        Выбор «оружия» я оставил за собой. И так все удачно сложилось, что как раз в это время вернулся с задания Анчо.

* * *
        В наших завоеваниях до сих пор оставалась серьёзная прореха. Мы втянулись в освоение прибрежных земель и развитие городов, затем увлеклись заморскими походами, оставив до лучшей поры земли тлинкитов, а вместе с ней и внутренние территории Аляски. Мы просто не знали, как одолеть первых и подступиться к белому безмолвию. Небольшие экспедиции не приносили успеха. Меховщики пытались проникнуть вверх по небольшим рекам, вроде Медной, но натыкались на неприступные горные хребты. Лазейки наверняка были, но их ещё следовало отыскать. И нужно было спешить. В противном случае мы рисковали опоздать.
        Из пяти плацдармов, запланированных в самом начале авантюры, мы захватили четыре (Уналашку, Кадьяк, Викторию и Сан-Франциско). Два первых и два последних. Загнув на ладони все пальцы кроме среднего можно было составить ту самую фигуру, которой дразнила нас мать История.
        В принципе с тлинкитами можно было и вовсе не связываться, оставить в тылу и подождать пока колонии не разрастутся настолько, чтобы задавить туземцев числом. Однако их владения запирали наиболее удобный путь вглубь материка. Путь, ведущий к золотым россыпям Клондайка. И не следовало забывать, что Компания Гудзонова Залива продвигалась к этим территориям с другой стороны, почти не испытывая сопротивления.
        Многочисленные племена тлинкитов нам приручить так и не удалось. Никакие подарки на Потлач не могли убедить их вождей потесниться. Воинственные племена сохраняли независимость и неохотно сотрудничали с чужеземцами. Я подумал, что если бы у них нашёлся кто-то похожий на героев восточногерманской киноиндустрии, кто-то, кто смог бы объединить разрозненные и соперничающие кланы в нечто похожее на нацию, этот народ смог бы долго сопротивляться и американцам, а возможно и создать собственное королевство, подобно гавайцам нашей реальности.
        Анчо пытался объяснять местным вождям, что горстка поселенцев из России гораздо меньшая угроза для племён, чем сотни тысяч европейцев, что придут на смену русским. Но вожди не вняли предостережению. Они вообще оказались не такими рассудительными, как принято показывать в ревизионистских вестернах.
        Поэтому мы сосредоточили усилия на узком участке. И несколько лет назад старания Анчо, богатые подарки и заверения в больших возможностях союза, привели к единственному успеху, всё значение которого понимали до поры только я и Тропинин. Небольшое племя чилкат, в обмен на привилегию в торговле и защиту пушками от враждебных соседей, позволило создать факторию на месте, которое они называли Дей-шу - узкой полоске земли на полуострове, разделяющем крупную реку и глубокий морской фьорд. Место удобное для торговли, складирования, стоянки судов, перевалки грузов с морского пути на сухопутный или речной. Это то, что видело большинство. Я же видел немного больше и не зря указал Анчо это место на карте. Оно было ключом для продвижения вглубь континента.
        Мы устроили там небольшой форпост, понемногу торговали, но к основному плану ещё не приступали. Приход на наш берег английских торговцев и назначение Колычева спутали карты, заставив отложить экспедицию на несколько лет. Теперь пришло время наверстать упущенное.
        В этот раз перед Анчо стояла ещё более сложная задача - уговорить индейцев чилкат провести наших людей через горы во внутренние области континента, или хотя бы не мешать экспедиции. По многим причинам они не желали указывать путь и пускать кого-либо на свои тропки. Но Мухоморщик каким-то чудом (может, с помощью тех же мухоморов) справился с заданием. По части чудес на переговорах с ним мало кто мог сравниться.
        Чтобы заслушать отчет мы собрались в операционном зале северного крыла Конторы.
        Подробная карта Аляски, неизвестная никому в этом мире, висела на стенде в качестве наглядного пособия.
        - Проводников нам дадут, но носильщиков придется искать самим, - закончил Анчо доклад.
        - Значит возьмем больше людей, чтобы проводили нас до озер, - заключил я. - И соответственно, больше шхун. А что с основным отрядом?
        - Снаряжение готово, - доложил Комков. - Разборные лодки, инструменты, продовольствие, теплая одежда, упряжки и корм для собак. Всё на сорок человек. Собак Чиж с Колей обещали поставить в любом числе и уже обученных. Так что до конца лета экспедиция вполне успевает выйти.
        - Отлично, - подхватил я. - Значит до октября перемахнем через перевал и сплавимся по Юкону. Возле Клондайка поставим городок, перезимуем. А весной посмотрим по обстановке. Скорее всего оставим человек пять в фактории, а остальные налегке по реке сплавятся к устью, где нас будет ждать шхуна. К следующему августу уже вернемся сюда.
        Совещание длилось недолго. Народ разошелся на перерыв полный энтузиазма.
        - Что это было? - наехал на меня Лёшка, когда мы вышли на балкон. - Что значит твоё «мы»?
        - Я решил отправится на Юкон сам! - пафосно заявил я. - А с собой позову Колычева. Там и посмотрим, кто чего стоит.
        - Тратить почти год на то, чтобы решить у кого из вас круче яйца? - усомнился Тропинин. - У тебя дел других нет?
        - Тебе не понять нас, людей из второго тысячелетия, - усмехнулся я.
        Лёшка почему-то обиделся. Полез за трубкой. Запыхтел, выпуская дым.
        - Ну тогда я отправлюсь вверх по Змеиной, - пробурчал он, наконец.
        Это направление было следующем в списке, но оно не считалось срочным.
        - У нас есть и более насущные задачи.
        - Но ты, кажется, только что собирался потерять год лишь на то, чтобы помериться причиндалами с имперским чиновником, - усмехнулся Лёшка. - К тому же Змеиная станет частью главной тропы между центром материка и тихоокеанским побережьем. Нам нужно прибрать столь удобный путь к рукам раньше бостонцев.
        - Но они ещё даже не приобрели Луизиану!
        - Кто знает, какой камушек истории мы сдвинули. - возразил Лёшка. - Как только дойдет слух о Виктории, могут рискнуть. Не те так другие.
        Мы вернулись в оперативный зал и выдвинули карту Орегона. Столь же секретную, как и карта Аляски.
        - Ну это просто, - подумал я вслух. - От слияния Колумбии и Змеиной поднимитесь до водопада Шошони и поставите форт. Таким образом, перережете тропу с востока и застолбите весь Орегон.
        - У меня другое предложение, - возразил Лёшка. - Мы пойдём вверх по Змеиной реке, но не до водопада, а до самого озера Джексона. Оттуда переносом доберёмся до истоков Зелёной реки. По ней сплавимся до речки Ямпа и поставим там пограничный пост.
        - Ха! - взглянул я на карту. - Сто седьмой градус! Хочешь прихватить сразу весь Дальний Запад?
        - Для нас это Дальний Восток.
        - Но там же сплошь горные реки.
        - Мы пойдём на байдарках. Их удобно переносить.
        - Ладно, дальше-то что?
        - Сплавимся по Зелёной реке до Колорадо, а по ней через Большой Каньон до вот этого озера.
        - Это не озеро, это водохранилище. Его пока что не существует. Чёрт, надо отредактировать карту.
        Я похлопал себя по карман, словно в поисках ластика.
        - Тогда сразу до озера Мид, - продолжил Тропинин. - Там поставим ещё одну крепость. Она прикроет границу с Новой Испанией.
        Я ещё раз посмотрел на карту и хмыкнул.
        - Будешь в Лас-Вегасе, поставь за меня пару астр на чёрное. Но если серьезно, даже в том случае, если тебе удастся забраться так далеко, это будет лишь половиной дела. Вопрос в том, как ты выберешься из этой задницы? Обратно вверх по горным рекам тебе не пройти. Это, на минуточку, тысяча километров с гаком. Отправишься через пустыню? Но это ведь не просто пустыня, это Долина Смерти. Сплошное пекло и ни капли воды. А у тебя ни лошадей, ни мулов. Пешком?
        - Мы могли бы сплавиться дальше до Калифорнийского залива.
        - И попасть в лапы испанцам? Думаешь, им понравится, что кто-то «открывает» их земли?
        - После того как я расставлю пограничные посты, я готов попасть и к испанцам, - не без пафоса заявил Тропинин. - Ты пойми, это возможность поставить жирную точку. Одним походом установить окончательную границу наших притязаний, а не отгрызать куски наскоками. В такое дело можно вложить любые средства. Игра стоит свеч. Да при такой цели можно и жизнь на кон поставить.
        - Да уж. Но понимаешь, мне сдаётся, тебя малость заносит. Я предлагаю дойти до водопада - это пятьсот вёрст по прямой, а по реке, которую недаром прозвали змеёй, наверняка больше тысячи. Но это хотя бы реально. И принесёт реальную пользу - мы получим пригодные для освоения территории и отодвинем границу от океана. Твои же планы какое-то прожектёрство. Пространства огромные, но большей частью пустыни и горы.
        - Это говоришь ты, который собирается на Аляску, где те же самые пустыни и горы только что покрытые снегами?
        - Там есть золото!
        - Золото есть везде!
        - Но у тебя не хватит сил перекрыть все тропки. Знаешь, вот собачка бежит вдоль проспекта и писает под каждым столбом. Она полагает, будто метит территорию и значит весь проспект принадлежит ей по праву. Но только другим собачкам глубоко плевать на её старания, они могут легко пописать и сами. Замысел твой сопоставим по сложности с какой-нибудь гималайской экспедицией, с переходом через Тибет. Задуманный маневр грандиозен, а территория охваченная им огромна. Но большая её часть является бесплодной пустыней. Стратегически такое положение весьма уязвимо. Тонкая пограничная линия тянется по горной реке, а в тылу хребты и пустыни. Гораздо разумнее в будущем оставить бесплодные земли между нами янки.
        - Вот пусть и будут, но под нашим контролем.
        - Допустим, американские власти признают границы, но колонисты не слишком законопослушны. Почему бы тебе тогда уж сразу не отправиться на Миссури? Это даже проще. Там перенос километров тридцать и горы поменьше. Дойдёшь до Канзаса, а то и до Сент-Луиса. Оттяпаешь половину Америки.
        - Тебе надо ты и оттяпывай, - обиделся Лёшка. - А мне хватит и Колорадо. И чего ты всё время язвишь, ищешь какие-то препятствия, огрехи? Нет бы, подсказал что-то полезное.
        Я стал изучать карту подробнее. Затем достал из сейфа ворох старых копий. Лёшка ориентировался на расстояния между истоками рек, выбирая кратчайший путь. Но водораздел водоразделу рознь, а горные системы на моей схеме обозначались весьма приблизительно. Я же набив шишек на якутских дорогах, относился к перевалам с почтением. Однако не зря я в своё время старательно переводил на бумагу несуществующие шоссейные и железные дороги.
        - Ямпа тебе не нужна, - высказал я мнение. - Вот смотри где проходят через горы дороги. Шоссе и железки тут в одну нитку сливаются, а значит выбор у строителей был ограничен. Там наверняка ущелье или долина. Дефиле, одним словом. Одна такая дорога идёт в ста верстах севернее Ямпы, другая в ста верстах южнее. По ним и попрут переселенцы с мормонами. Там и нужно ставить пограничные крепости.
        - Пожалуй, - согласился Лёшка.
        - Это что касается крепостей. Ума не приложу, как ты собираешься их снабжать и поддерживать, но об этом потом. Теперь что касается пути. До озера Джексона подниматься не имеет смысла. По карте там перенос короче, но какие горы неведомо. А дорога, смотри, поворачивает от реки раньше. Тут километров триста, но зато наверняка по долине.
        - Триста километров, это не шутка. Можно в первый раз добраться до Джексона, и разведать дорогу. А в следующую экспедицию рвануть через равнину. Там на месте посмотрим.
        Лёшка умел вовремя сдать назад. И теперь его планы смотрелись вполне реалистично.

* * *
        Сделать вызов капитану на столь необычный поединок оказалось проще простого. Я развернул перед ним карту побережья (гораздо менее подробную, изобилующую белыми пятнами и ошибками) и сообщил:
        - Мы стоим на побережье, словно на одних носках узеньком порожке, и малейшего толчка в грудь хватит, чтобы опрокинуть нас в океан. А по ту сторону Скалистых гор как за плотиной скапливается огромная сила. Британцы, французы, бостонцы, испанцы. Когда она прорвётся, она сметёт всё.
        Затем я неожиданно переключился на его статус:
        - Вас здесь не воспринимают всерьез не потому что считают чужаком или фискалом. Вам не хватает местного духа, сплочения с людьми, единства целей и совместно пережитого, если угодно. Здесь не принято почитать чины, как по ту сторону моря, всё держится на взаимном уважении, даже если его завоевали в драке или истреблении бедных животных. Сходите в один из наших походов и сразу прибавите в глазах обывателей.
        - Один из походов? - уточнил капитан.
        Он сразу догадался, что я призывал его вовсе не к популистской акции, которую дворянин мог воспринять как оскорбление. Это было продолжение нашего с ним личного негласного соперничества.
        - Мы запланировали два похода на этот год, - пояснил я. - Один отряд отправится вверх по Змеиной. - Мой палец уткнулся в «белое пятно» нарочно оставленное на карте для непосвящённых. - Там он попытается пройти через водораздел и спуститься по реке Колорадо к испанским владениям.
        Палец переместился к югу.
        - Кто поведет отряд?
        - Алексей Петрович Тропинин и наш французский волонтер Шарль.
        - А второй? Я так понимаю, что с ним отправитесь вы?
        - Верно, - сказал я. - Это перевал Чилкат.
        Я показал нужное место. И капитан долго разглядывал куцые указания карты. Он будто пытался угадать, что может скрываться такого ценного за топографическими значками.
        - Если преодолеть перевал, за ним окажется цепочка озёр, - палец уткнулся в ещё одно «белое пятно». - Из озёр сих, по некоторым полученным от индианцев сведениям, берёт начало большая река…
        - И… - поторопил капитан.
        - Эта река скорее всего Квихпак, - сообщил я главную «новость». - Исток той самой великой реки, что пронзает всю северную землю и вливается в Камчатское море почти напротив Чукотки.
        Мы помолчали.
        - Это ключ ко всем территориям внутри материка, - решил я добавить. - Вместо того чтобы пробираться через горы на севере, или грести вверх по течению, мы можем добраться довольно легко до самого сердца Аляски.
        - Любопытно…
        - Поставим крепость где-нибудь в среднем течении, - сказал я. - Устроим мену мехов. Но боюсь нужно спешить. Гудзонобейская компания вот-вот перевалит через горы.
        - Да-да, - задумчиво кивнул капитан. - Да-да.
        Глава тридцать четвертая. Чилкутская тропа
        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЧИЛКУТСКАЯ ТРОПА
        Близился конец лета и нам требовалось успеть до того как встанет Юкон. Дело осложнялось тем, что ни я, ни Тропинин не знали даже приблизительно, когда это происходит. Требовалось выйти как можно скорее.
        На счастье у нас всегда имелись под рукой запасы снаряжения. Просто потому что мы торговали им. Поскольку у компании часто появлялись излишки второсортных мехов, или мехов подпорченных, или потерявших товарный вид, мы наловчились пускать их в дело. Занимались изготовлением северного снаряжения - спальников, парок, унт. Даже меховую обувку для собачьих лап придумали. А раз начали одно, то вскоре к этому добавились и палатки, и рюкзаки, и нарты, и всё прочее походное снаряжение и даже кое-что из альпинистского - кошки, шипованные ботинки, крюки, ледорубы. Никто пока не собирался покорять вершины и разгуливать по глетчерам, но всё же мы жили среди гор. Я даже задумал создать отдельный бренд и назвать его «Хаски» в честь собак Чижа, но пока производство снаряжения являлось отделением компании.
        Так что все было готово, а мы в любом случае собирались проникнуть на Юкон. Если бы Анчо не договорился с индейцами, то попытались бы со временем пройти вверх по реке от устья. Для этой цели Тропинин обещал создать мореходный пароход. Конечно, его пришлось бы перегонять проливами или вдоль берега с частыми остановками; пришлось бы идти осторожно, избегая открытого океана и штормов. Но зато, войдя в реку, он позволил бы нам обрести контроль над огромным регионом.
        Теперь же дело ограничивалось разведкой, причем поход требовал гораздо больше людей на пешем этапе, чем водный маршрут, а индейцы отказались давать для переноски грузов даже невольников.
        Мы напечатали объявление в газете, чтобы призвать волонтеров, но это оказалось лишним. Чтобы возбудить ажиотаж хватило одних только слухов. Городское общество, рожденное на процветании меховой торговли, вообще не пришлось агитировать, оно приняло живое участие в подготовке экспедиции.
        От волонтеров не было отбоя. Народ осаждал контору, точно там раздавали жирные подряды. Хотя заместитель Комкова Наволочный, который отвечал за подготовку экспедиции, заверял, что предприятие не сулит выгоды, каждый в Виктории знал, что новые земли всегда открывают и новые возможности, даже если на первый взгляд там лишь один лёд и скалы.
        Такого энтузиазма не случалось давно. Наверное, со времени похода на Калифорнию. Экспансия понемногу выдыхалась. Обретя спокойствие городов и относительный уровень жизни, люди больше не рвались осваивать дикие территории. Даже Индия привлекла только старых друзей. Но видимо суровый север показался жителям города более привычным, чем далекие южные страны.
        Они просились в экспедицию. Они предлагали услуги. Они интересовались возможными выгодами.
        - Что если я заведу там постоялый двор? - спросил Сарапул.
        - Где там? - рассмеялся я. - Мы ещё не знаем, где точно остановимся.
        - О! Точное место не имеет значения. Раз вы идёте, значит подыщите то, что нужно. Я тут скопил немного денег и хочу открыть собственное дело. Но еще один трактир в Виктории не нужен.
        - Ты думаешь, там у тебя будет больше посетителей?
        В ответ Сарапул скорчил хитрую рожу.
        - Он что, действительно рассчитывает обогатиться на постое прохожих в медвежьем углу? - усмехнулся Наволочный, когда проситель ушёл, получив согласие.
        - Думаю, он больше надеется на продажу виски индейцам.
        Старики из первых промышленных тоже засобирались в дорогу.
        - А как же без нас? - спрашивали они. - Небось, север не шутка.
        Но по большей части старики оказались уже слишком старыми, чтобы трясти стариной. Зато у нового поколения давно прорезались зубки и они жаждали откусить кусок пирога.
        - На это раз мы пойдем с вами, - заявила Галка от имени подруг.
        Я, разумеется, не возражал. Но у Колычева это вызвало недоумение.
        - С нами идут женщины? - с удивлением спросил капитан, наблюдая, как Галка командует погрузкой на «Новую Колумбию» тюков с личными вещами. - Даже не женщины, а молодые девчушки!
        - Это не девчушки, - сказал я. - Это опытные старожилки. Даша лучший в Виктории лекарь, Галка, та что занимается погрузкой, неплохо владеет туземными языками, она будет составлять словари тамошних племён. Варвару вы уже видели в Университете. Она изучает природу и промыслы. Думаю поручить ей вести метеонаблюдения. Нам здесь вообще не хватает грамотных людей.
        - Но это поход в дикие земли! Не привлекать же к нему женщин?
        - Да почему нет? - удивился я. - Это вам не петербургские горожанки и не крепостные крестьянки. Они родились здесь… Кстати, заметили, как они экипированы? В смысле одеты? Советую и вам подобрать индейскую куртку с прочными штанами. Сапоги тоже лучше сменить. Природные жители веками приспосабливались к здешним условиям, а наше европейское облачение может в любой момент подвести.
        - Не вижу необходимости. В Сибири мне не помешал мундир, а природа там полагаю не лучше здешней.
        - В сапогах неудобно идти через горы, - ответил я. - А если порвёте мундир, то новый вы там не справите.
        Я отправился в Эскимальт за оставленным на «Палладе» после кадьякской экспедиции снаряжением, и там неожиданно вновь повстречал Степанова. Фрегат должен был нанести визит на Оаху (по слухам на соседних островах появились какие-то мутные англичане или бостонцы) и капитан Спиджик согласился взять на борт пассажиров. Я опять спешил, но на этот раз со мной не было капитана и мы смогли переброситься парой слов.
        Степанов впервые прибыл в Викторию и поразился нашим успехам, как на его месте был бы поражен всякий мыслящий человек. Одно дело слушать рассказы под сенью пальм на Оаху, другое дело увидеть всё собственными глазами. Он уже посетил фабрики возле Туземного городка и теперь исследовал вотчину Тропинина. Заводы, учебные заведения, сам город - все вызывало у старика неподдельный восторг. Понравился ему и фрегат.
        - Помню, я обещал камчатским вернуться на фрегате и освободить всех, - грустно заметил Ипполит Семёнович.
        - Те из них, кто хотели свободы, давно перебрались к нам, - успокоил я ветерана мятежа.
        Пора было двигать в путь. Благодаря воцарившейся атмосфере, мне удалось собрать неплохую команду добровольцев. Я прихватил несколько гвардейцев во главе с Рашем. Капитан взял пару казаков под началом старого казака Белоконя. С нами отправились промышленники, несколько студентов и две молодые семьи, что вызвались поселиться в новом городке, который нам предстояло основать на Клондайке. Я превратил горно-химический факультет в просто химический, забрав оттуда единственного геолога Страхова. Всего около пятидесяти человек вошло в отряд и ещё сотня собиралась помочь нам на дороге до истоков Юкона.

* * *
        Без малого тысячу морских миль шхуны прошли всего за три недели.
        Наше появление оживило Дей-шу, превратив на время небольшой форпост в настоящий город. Четыре шхуны встали на рейде. С них спустили десяток лодок и баркасов. На берег свезли более ста тонн различных припасов. Полторы сотни людей, сотня собак. Места в небольшом форте на всех не хватило, поэтому люди разбивали палатки под стенами и помогали местным расширить укрепления.
        В отличие от Виктории, дух первопроходчества здесь являлся повседневным явлением. Он не возникал время от времени из-за романтических или ностальгических чувств. Выживание, работа, получение прибыли - вот что определяло его. Добыча и обмен мехов у индейцев были основным занятием небольшого сообщества, а воинственная натура тлинкитов заставляла держать порох сухим.
        Возможно, я возводил напраслину на этот народ, поддавшись читанным книгам о русской Америке. Их свирепость, коварство вряд ли значительно отличалась от общей культуры индейцев. Во всяком случае, мы время от времени сталкивались с агрессией в разных уголках побережья. Возможно, тлинкитов сделали агрессивными действия промышленников, которые решили обойтись с ними как с алеутами или эскимосами, но нарвались на более организованное общество. А возможно в их культуре и правда были заложены более воинственные паттерны. Лучше было перебдеть, как говорится.
        По праву больших начальников мы с Колычевым и Наволочным остановились в избе местного приказчика. Им Анчо несколько лет назначил своего племянника по имени Милюта. Несмотря на корякское имя тот был наполовину русским.
        - Несколько людей прибыли с Кадьяка накануне, - доложил Милюта. - Мы перевезли их к устью Тайи, чтобы освободить лодки. Там же ждут проводники от чилкатов.
        Выяснилось, что хотя племя и предоставило нам проводников, многие индейцы волновались, а наши люди, видя это, относились с недоверием даже к тем, кто сотрудничал.
        - С колошами пока перемирие, но можно ожидать какого-нибудь подвоха, - сказал Милюта. - Слухи расходятся быстро, о походе знает уже всё побережье.
        - Почему индейцы должны волноваться? - спросил капитан. - Мы не желаем воевать их земли. Напротив, собираемся уйти от берега.
        - В том-то и дело, - сказал Милюта. - Тойоны чилкат ведут мену с родственными племенами, что живут по ту сторону гор, а их меха выгодно перепродают нам. Теперь они испугались, что компания построит там поселение и перехватит торговлю.
        - Мы пообещали, что уйдем дальше вниз по большой реке, туда, куда тлинкиты не ходят, - сказал я
        - В любом случае, лучше быть готовыми к стычке, - пожал плечами приказчик.
        Для меня в его словах не прозвучало ничего нового, а капитана предостережение даже взбодрило. Он достал пистолеты, почистил их, перезарядил. Пару пристроил на себе, хотя прямо сейчас нам вряд ли угрожало нападение. Остальные, обмотав затравку сухой кожей, упрятал в мешок.
        Уже на следующий день мы начали перебираться небольшими партиями к исходной точке нашего похода - реке Тайя. Высадиться там сразу со шхун не позволяли огромные наносные отмели в устье реки. От форта Дей-шу пришлось доставлять грузы и людей на баркасах и лодках. А это около тридцати верст по фьорду. Причем против сильного ветра, который дул в заливе как в аэродинамической трубе и поднимал сильные волны. Так что выдвижение на исходную заняло у нас ещё два дня.
        Люди, грузы, собаки, лодки, палатки превратили пустынный берег в подобие лагеря беженцев. Постоянного поселения мы ставить не собирались - место оказалось не очень удобным, а несколько дней можно было переждать и в хаосе. Здесь нас уже ждали индейцы-проводники. Кроме них, я с удивлением обнаружил полтора десятка знакомых якутских лошадок, а при них старика Коврижку с сыновьями.
        Старик давно уже поселился на Уналашке и пытался разводить там якутскую породу, а в прошлом году, после наших переговоров с местными племенами, перебрался на более благоприятный Кадьяк. Но я не ожидал встретить лошадей здесь.
        - Милюта ничего не сказал. Но как они пойдут в горы?
        - Ерунда! - сказал Коврижка. - Сколько той этой тропы?
        - Вёрст пятьдесят. - сказал я. - Дальше пойдём водой.
        - Пустяк, - Коврижка сплюнул. - Вот из Якутского в Охотский тысячу вёрст. И горы на пути не меньше и реки… куда этим ручейкам до наших рек.
        Он был прав. Охотский тракт был во много раз тяжелее чилкутской тропы, а половина наших людей преодолела его, прежде чем попала сюда. Другая половина родилась здесь и также имела представление о трудностях севера.
        Чихотка не стал дожидаться выступления экспедиции. Он забрал половину матросов и лодок, чтобы побыстрее выйти с «Афиной» и «Памятью Онисима» на Уналашку. Там ему предстояло зимовать, а следующим летом отправиться на встречу к дельте Квихпака. Мы условились с ним о сигналах (дельта была большая), о контрольных сроках, о заливах, где можно укрыться от штормов, о запасных вариантах. Ещё две шхуны флотилии оставались возле форта Дей-шу, чтобы затем вернуть в Викторию вспомогательные силы.
        - Дождись нас, - попросил я Чихотку. - Самим нам оттуда не выбраться.
        - Дождусь, - пообещал он.
        С собой в горы мы лодки не потащили. Но терять время на строительство плавсредств у истоков Юкона тоже было нельзя. Поэтому мы прихватили разобранные байдары и умиаки - большие и относительно легкие лодки из дерева кости и кожи, которые мы могли перетащить через перевал.

* * *
        Юношеское увлечение Джеком Лондоном сослужило добрую службу. Вместе с Китом Белью, я прошёл каждую милю на пути от Чилкутского перевала до Доусона, превращаясь дорогой в Смока; вместе с неутомимым Харнишем и Ситкой Чарли мчался на собачьей упряжке в обратном направлении. Лондон заставил любить эту суровую страну, страну снега и стужи, хотя его пугающие «фаренгейты» при переводе в «цельсии» оказывались не такими уж страшными. По крайней мере для человека пересёкшего по диагонали Сибирь.
        С другой сторон, как однажды сказал Тропинин: минус сорок есть минус сорок, хоть в цельсиях хоть в фаренгейтах.
        Взвалив на себя рюкзак, я с ухмылкой заметил, что и капитан не намерен идти налегке. Он нагрузил на спину те же два пуда, что и все остальные. Правда, тут я малость смухлевал. Мой мешок - бестселлер будущей компании «Хаски» был гораздо удобнее. Его конструкция вобрала в себя лучшие достижения далёкого будущего, по крайней мере те из них, что я или Тропинин смогли воплотить. Широкие лямки с меховыми накладками под плечи, полужёсткий каркас с вставками из китового уса, ровная поверхность под спиной, а также пояс, передающий нагрузку на бедра.
        Кроме того, часть вещей я распихал по карманам разгрузочного жилета. Подобные жилеты с подачи Тропинина появились в колониях давно. Сперва как часть экипировки его мушкетеров они постепенно завоевали популярность среди обычных людей - трапперов, лесорубов, моряков.
        - Ну, двинулись, чечако! - громко кликнул я.
        Индейцы обернулись. Не знаю, поняли они нет или нет. Доверять более поздней литературе в этом деле не стоило.
        - Столько лет мечтал ввернуть это словечко, - пояснил я им.
        Большая колонна потянулась вверх по правому берегу реки. Под ногами уже шуршали желтые листья, но над головой ещё полно было зелени. Лес сперва походил на ветлужские чащи - хвоя и листья, сырые стволы, мхи, грибы, но постепенно становился горным, похожим на леса Восточной Сибири. Старательскую тропу ещё не проторили, туристические указатели тем более не стояли на каждом повороте, не размечены были места для лагерей и привалов. Я знал лишь общее направление (путь в этом смысле был довольно простым), но на карте не увидишь каждого завала из камня, удобного брода через ручей или реку, прохода среди камней.
        К счастью с нами шли индейцы чилкат, которые использовали этот путь задолго до золотоискателей. До конца мы им не доверяли, поэтому Раш организовал боевое охранение, рассылая вперед разведчиков, выставляя пикеты во время привалов и ночевок, отправляя сопровождение с носильщиками. До Юкона людей хватало на всё, а дальше, как я надеялся, будет легче. Тем более с нами были собаки, которые не только сигнализировали об опасности, но и отгоняли большую часть зверья.
        До подножья перевала, до того известного по фотографиям и кинопленкам места, где во время золотой лихорадки люди карабкались по вырубленным в снежной стене ступеням, путь занял у нас пять дней. Налегке мы прошли бы его за день, но большой объем припасов заставлял группу поддержки делать по три ходки в день. В перевалку грузов вносили свой вклад и собаки, которые когда надо превращались во вьючных животных и каждая из них несла по десять-двенадцать фунтов, но главным образом нам помогали лошадки.
        К сожалению мы не могли затащить их вверх по отвесному склону и взять выносливых животных хотя бы до озера Беннетт, от которого можно спокойно сплавляться на лодках. Путешествие тогда превратилось бы в легкую прогулку.
        Я знал, что помимо чилкутского существовал и другой легендарный путь, что вел через перевал под названием Дохлая Лошадь. И само название перевала означало, что животные этого вида по той тропе хаживали, и видимо не все из них дохли, а уж наши якутские лошадки выдержали бы путь наверняка. Вот только разведка второго прохода потребовала бы времени, а мы и так здорово рисковали.
        - Лошадки вполне взберутся и здесь, - заверил меня Коврижка. - Есть, где проложить для них тропку.
        - Не стоит зря калечить животных. За перевалом лежит цепь озёр, мы пересядем на лодки, а значит всё равно придётся расстаться с животными.
        Я повернулся к Милюте, который провожал нас до этой точки:
        - Следующим летом попробуйте отыскать путь восточнее. Он будет немного длиннее, но там вьючные лошади смогут пройти легко до самой реки.

* * *
        Наутро мы попрощались с погонщиками, матросами, частью волонтеров и проводников. Испытание севером началось.
        Легендарный перевал оказался не так уж высок и представлял собой (то есть собственно верхняя его часть - седловина) россыпь камней, валунов с узким проходом между ними. Кое-где в низинках лежал снег, но везде, куда попадал солнечный свет было ещё относительно сухо. С погодой нам повезло.
        - Канадская граница, приготовьте паспорта, - буркнул я под нос, увидев за перевалом открытое пространство долины.
        Вместо ответа в лицо ударил холодный ветер. Странное свойство у горных ветров. Не припомню случая, когда какой-нибудь из них задул бы в спину.
        Через несколько часов осторожного спуска, уже в сумерках отряд достиг берегов горного озера. Не лучшее место для ночлега. Рядом ни деревца, а мы предпочли взять с собой лишний пуд провианта, чем поленницу дров, полезную лишь на коротком отрезке пути. От костров пришлось отказаться. Правда у нас были свечи и спиртовки, способные согреть небольшой объем палатки, а также много теплой одежды. Так что, поужинав холодной рыбой, сухарями и запив всё это ледяной водой, мы разбили лагерь и устроились на ночлег.
        Когда я поднялся, Колычев брился. Я давно отметил, что капитан брился в любых условиях, пусть и не всегда сам. Чаще бритвой орудовал бородатый казак по имени Белоконь, который похоже получал удовольствие от манипуляций острым лезвием вблизи начальственной шеи. После бритья капитан спустился к озеру, разделся по пояс и принялся плескать на тело ледяную воду.
        Мои представления о правильном утре были проще - я пил кофе. И вот попивая приготовленный на спиртовке кофе, я наблюдал за капитаном и размышлял, не является ли весь этот утренний туалет демонстрацией его превосходства? Не следует ли и мне скинуть теплую куртку и позволить ледяной воде слегка пощипать кожу?
        От одной только мысли мне стало зябко. Нет, пусть наш спор решается на длинной дистанции, а не на этих вот популистских играх.

* * *
        Озеро Кратер, озеро Глубокое, озеро Долгое. Подобные нехитрые названия набили мне оскомину ещё в прошлой жизни, когда приходилось работать с военными картами. У генштабовских топографов фантазия иссякала, видимо, ещё в детстве. Обилие «рощ Круглых», «рек Быстрых», «оврагов Крутых» вызывало ощущение зеркальной комнаты. Военным топографам, конечно, недосуг было расспрашивать местное население, тем более что не всегда оно говорило на том же языке. Мореходы и первооткрыватели отличались похожими привычками. Если не считать увековечения собственных имён, или имён патронов, они предпочитали брать уже готовое. Новые Англии, Шотландии, Голландии, Зеландии, Каледонии… несть им числа. Хотя, казалось бы, чего проще - спроси туземца и положи на карту правильное имя. Пусть оно будет и десятое подряд Долгое озеро, но на местном наречии приобретёт оригинальное звучание. В этом смысле русские промышленники оказывались куда восприимчивей к местной топонимике, предпочитая называть именами святых только собственные города и бухты, но оставляя местные названия за обитаемыми островами и реками, пусть даже искажая их
до неузнаваемости.
        Когда-то я читал, будто краеведы считают перетаскивание старых названий на новые территории неким признак ностальгии… дескать люди хотят сохранить привычное им окружение. Мне кажется, что чаще это дело рук, а вернее языков разных шутников. Обзовёт такой в шутку Волгой убогую речку, а остальные от лени не возразят, вот и закрепится название.
        У меня в этом деле был собственный пунктик - я придерживался раз заведённой традиции сохранить где это только возможно «старые» топонимы. Я методично выкладывал на карту этого времени то, что давно знал по книгам.
        - У ваших никого нет с фамилией Линдерман? - весело спросил я казака на берегу длинного, зажатого крутыми склонами озера.
        Встретив в ответ хмурые взгляды, я погасил улыбку.
        - Н-да, можете не отвечать. Вижу, что никого.
        - Зачем вам? - с ленивым интересом спросил капитан.
        - Хотел назвать озеро этим именем.
        - Что за блажь? - интерес чуть подрос.
        - Не знаю, - пожал я плечами. - Порой смотрю на озеро или реку, на остров или гору и будто вижу, что это должно называться так, а это иначе. Словно кто-то в моей голове шепчет истинные названия.
        - Отчего он не шепчет вам что-нибудь русское?
        Мои шутки редко достигали успеха. Психиатрия ещё только зарождалась и голоса в голове могли отнести скорее на счёт бесов или ангелов. Можно себе представить, какую версию выбрал Колычев. Добропорядочным христианам ангелы, по его мнению, должны шептать на церковнославянском, в крайнем случае на греческом.
        - Озеро тянется вдоль ущелья, - сказал капитан. - И судя по вашей карте весьма далеко. Будем собирать лодки?
        Прелесть ситуации заключалась в том, что мы так и не разобрались, кто из нас главный. Я отдавал приказы Рашу и гвардейцам, капитан распоряжался казаками, а экспедиция, как таковая, шла под начальством Наволочного. Формально он и был главным. Но так как компания принадлежала мне, то Наволочный само собой посматривал в мою сторону. Тем более, что я, будучи посвященным, размечал маршрут. С другой стороны, к нам присоединилось несколько человек не входящих в компанию, а капитан считал, что больше нашего понимает в морском или военном деле. В общем ситуация оказалась запутанной. Все мои наставники по юношеским походам делали страшные глаза, предостерегая от отсутствия иерархии. Но возможно они просто набивали себе цену.
        Так или иначе мы продвигались пока без проблем старшинства. Ни я, ни Колычев с самого выхода из Виктории не поднимали этот вопрос. Тут ничего удивительного, ведь мы и пошли на край света только затем, чтобы ответить на него. К счастью, пока мы шли по заранее намеченному плану, это не имело значения и мелкие проблемы вроде нынешней, не становились принципиальными. Мы оба с лёгкостью могли уступить или оставить вопрос на решение Наволочному, а потому всегда соглашались на том, что казалось полезней для дела.
        Конкретно сейчас капитану показалось полезным для дела собрать байдары.
        Идти по сыпучим склонам с тяжелым грузом на плечах было и долго, и опасно - здесь легко можно сломать ногу, а то и шею. С другой стороны, байдары не могли вместить всех. Их готовили для сплава по Юкону основной группы, а с нами пока шло гораздо больше людей. Потребуется минимум два рейса по озеру, чтобы перевезти всех, а это заняло бы больше времени, чем даже продвижение пешком. А ведь байдары потом придется перетаскивать волоком между озерами, или разбирать, если переход окажется сложным.
        - Мы можем положить весь груз в лодки, а сами пойти по склону налегке, - предложил я. - Таким образом выйдет быстрее всего.
        Капитан кивнул. Мы посмотрели на Наволочного. Он пожал плечами и крикнул:
        - Собираем байдары!

* * *
        Через пару дней цепочка озёр, соединённых протоками, осталась позади. Мы миновали Оленью переправу, прошли по истокам Юкона и сделали последний привал перед легендарными порогами Белая Лошадь. На небольшом и удобном пятачке имелись следы костров, жерди для сушки рыбы или мяса, но самих индейцев мы не встретили. Здесь нам предстояло расстаться с последним отрядом группы поддержки и проводниками чилкат, которые шли до конца не столько показывая дорогу, сколько желая убедиться, что мы отправимся своим путем вниз по реке и не станем мешать их торговле.
        Пороги оказались действительно бурными, как о них и писали во всех книгах. Сплошные пенистые перекаты. Особенно самый первый, при входе в стремнину. Вот только проблемы для нас они не представляли. Относительно пологий правый берег позволял обойти опасное место посуху. Я так и не понял, во имя чего люди из книг предпочитали риск? Боялись потерять время на перегрузку и волок? Возможно. Но мы явно успевали до ледостава. Хотя по ночам и даже днем иногда шел снег, сильных морозов не было.
        Обратно волонтеры пойдут налегке, прихватив минимум одежды и продуктов. Им не придётся карабкаться на вершину перевала с уровня моря, поднимая на плечах два пуда груза. Несколько дней ходу, опасный, но всё же спуск, затем тридцать верст на лодках с попутным ветром и наши волонтеры окажутся под защитой форта, а оттуда на шхунах вернутся домой.
        Нам же предстояли семь сотен вёрст сплава через дикие земли, о которых мы не знали почти ничего. И у нас больше не будет никакой связи с внешним миром. Имея это в виду люди писали письма родственникам, чтобы передать их с волонтерами. Культура письма понемногу входила в обиход.
        Тем временем наши девушки, как всегда прекрасные в своих любимых джинсах и парусиновых ветровках, уже занялись работой. Галка беседовала с одним из проводников и пыталась записывать тлинкитские слова используя лишь наш сокращенный алфавит. Кажется у лингвистов существуют (вернее будут существовать) специальные методы записи туземных языков. Но это была область знаний, полностью закрытая и от меня и от Тропинина. Варвара забросила донку в мелководный заливчик перед самым входом в полосу порогов, а Даша, достав луковицу часов, проверяла пульс у одного из волонтеров.
        Остальные волонтеры чуть в стороне от индейского стойбища строили под командой Белоконя бревенчатую хижину для остановки последующих экспедиций или почтовых упряжек. На собаках люди могли добираться сюда даже зимой.
        - Если бы у нас было больше людей, мы могли бы поставить посёлки через каждую сотню вёрст, - сказал я Колычеву. - Тогда освоение края пошло бы быстрей.
        - Вы слишком много хотите. Даже в Сибири так часто острожки не ставят.
        - Однако вдоль дорог люди селятся охотно, а этот путь со временем станет сродни сибирскому тракту.
        Я забрался в спальник прямо под открытым небом возле костра и наблюдая за строительством хижины подумал с улыбкой, что хотя бы на сей раз не придется ломать голову над сохранением исторического названия. Белоконь или Белая лошадь, разница невелика. На карте я просто помечу лагерь его именем.
        До сих пор всё шло по плану. Группы сопровождения отваливались от нас как ступени ракеты-носителя, выводящие на заданную высоту полезную нагрузку. Перед последним этапом мы имели довольно оружия и пороха, чтобы отбиться от волков и людей, выдержать любую осаду. Мы имели достаточно припасов, чтобы провести зиму в самых суровых условиях, а весной продолжить сплав к устью.
        Однако всё это касалось единственной разведывательной экспедиции. Полноценное освоение юконской территории не обещало стать лёгким. Каждый год снаряжать такие караваны будет слишком накладно. До появления пароходов, железных дорог и самолётов любым продуктам цивилизации в этой стране суждено оставаться дефицитным товаром. Я в который раз опережал время. Но у нас не оставалось иного выхода. Ибо вместе со временем мы опережали и конкурентов.
        Раньше это меня не озаботило бы слишком сильно. Я мог задействовать для снабжения форпоста потаенные ресурсы. Смешно, но всё что тащили с таким трудом сотни людей, я мог бы переправить куда угодно за несколько рейсов. И пусть я взял курс на создание самообеспечивающейся системы в колониях, сделать исключение ради первых лет освоения новых территорий не казалось большим отступлением от принципов. В противостоянии с природой, а тем более с историей годятся любые средства.
        Почему же я не сделал этого теперь? Тут было о чём задуматься.
        Капитан, вот в чем дело. Меня захватила борьба, а играть с человеком я решил по честному. Я желал чистой победы и потому даже не помышлял прибегать к скрытым возможностям. Однако не слишком ли большое значение я придаю игре? Видимо это не просто игра. По крайней мере не какая-нибудь политическая интрига. Поединок с капитаном превратился в поединок с империей. В борьбу с её ценностями с её традициями. Но вместе с тем это был поединок двух личностей.
        Сомнения всё равно терзали меня. Честно ли, что я вообще имел запасную лазейку. Какое уж тут равенство. Ведь случись катастрофа, я в отличие от Колычева, всегда смогу выйти сухим из воды.
        Из воды - вот в чём дело. Как только река встанет, я окажусь с капитаном на равных. А реки здесь скованы льдом по семь месяцев в году.
        Было в этом поединке ещё нечто такое, что не позволяло мне прибегнуть к старому проверенному способу транспортировки припасов. В некотором роде я бросил вызов самому себе. Вся моя конкиста висела на мне лишь как на обладателе фантастического ресурса. А чего я стою как человек? Чего стоят мой разум и моя воля?

* * *
        Сплав по Юкону оказался не таким уж трудным. Узкие быстрины и каменистые островки представляли опасность, если проходить их в темноте, но нам хватало и светлого времени суток. Семьсот вёрст мы прошли за неделю, не потеряв при этом ни одной лодки и ни одного человека. Знакомый якут Коврижка был прав. Легендарный путь оказался гораздо легче охотского тракта.
        Пункт нашего назначения я выверял тщательно. При взгляде на карту, всё казалось проще простого. Юкон в искомом месте менял генеральное направление с северного на северо-западное. Но поди попробуй определить эту точку на местности. Карта имела слишком мелкий масштаб, а река петляет среди гор, поворачивает в каждую из четырёх сторон света, не желая никакую обидеть. Мы пытались определить долготу и широту, но с нашим оборудованием результаты получались приблизительными. Плюс-минус десять верст. И этот только в том случае, если будет солнце. Запросто можно прозевать нужный поворот.
        Приметы конечно имелись. Где-то возле несуществующего пока Доусона в Юкон впадает легендарный Клондайк. К сожалению, я не мог остановить какого-нибудь прохожего индейца и спросить, правильно ли мы двигаемся. Названия моей эпохи были здесь бесполезны. Я даже не знал, которые из них имеют индейское происхождение, а какие привнесены европейцами. И даже коренные названия часто искажали до степени неузнаваемости.
        Чем ближе была искомая долгота, тем медленнее мы продвигались, осматривая каждый подозрительный приток. Наконец, с некоторой долей уверенности я указал на ровный участок берега возле слияния двух рек. Удобное место для строительства, защищённое от ветров холмами, а от наводнений небольшим подъёмом. Возможно, это и есть золотой перекрёсток. Хотя ошибка, конечно, не исключалась.
        По ночам подмораживало, но до наступления настоящих холодов оставалось достаточно времени, чтобы поставить острожек, несколько домов, сделать запас дров и изучить окрестности. В голове крутился навязчивый вопрос, как бы убедить общественность назвать городок Доусоном?
        Глава тридцать пятая. Клондайк
        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ. КЛОНДАЙК
        Из записной книжки вычёркивался очередной пункт. Компанию Гудзонова залива мы опередили, а горы Маккензи пока что надёжно разделяли двух коммерческих хищников.
        Впрочем, я изначально не относился к экспедиции, как к коммерческому предприятию. Здесь, на краю земли, налаженная в колониях финансово-экономическая система теряла смысл. Здесь не было продавцов и покупателей, поэтому стоимость денег равнялась цене пошедшему на них металлу. Даже тот, кто пришёл сюда по своей воле и не служил компании или империи, держался коллектива.
        Последние годы я делал ставку на развитие личной инициативы, и это оказалось эффективным в городах, там, где существует развитый товарообмен, специализация, разнообразные интересы, но сейчас мы вернулись к первым дням конкисты, когда в узком кругу люди вполне доверяли друг другу, а взаимопомощь являлась стратегией выживания. Прибыль, конечно, всегда имелась в виду, но только как результат совместных усилий.
        Я начинал понимать, почему весь наш путь от побережья поразил меня своей лёгкостью. Тут дело не только в сибирском опыте людей, которые, разумеется, знали много больше о выживании в суровых условиях, чем авантюристы из южных стран. Я готовился встретить трудности, упомянутые на страницах книг и показанные в фильмах о героях золотой лихорадки. Но эти трудности по большей части являлись следствием индивидуализма. Большой и сплочённой командой, мы легко преодолевали пороги, перевалы, болота и горные тропы, на которых герои Лондона ломали ноги, хребты, расставались с имуществом и жизнью.
        Вся эта масса неудачников, костьми которых была устлана чилкутская тропа, и вообще весь золотоносный край, являлась по сути теми же «разгонными ступенями», жертвующими собой ради подъёма к вершинам успеха меньшинства. С той лишь разницей, что от нас группы обеспечения отделялись планомерно, а у старателей вследствие жестокого естественного отбора. Единицы делали состояния, в то время как сотни возвращались ни с чем. Если вообще возвращались. Они гибли на переправах, потому что никто не желал утруждать себя возведением нормальных мостков. Зачем, ведь следом идут совершенно чужие люди, конкуренты. Они гибли на порогах, потому что разгружать лодку и перетаскивать её самою и груз по суше непосильная задача для малочисленной ватаги или тем более одиночки. Они срывались с гор, тонули в полынье, не имея страховки и того, кто эту страховку обеспечивал. Они гибли от голода и холода, угасая среди сотен людей, которых не могли назвать товарищами. Жертв золотой лихорадки могло бы быть во много раз больше, если бы канадские власти не спускали с перевала пинком под зад тех, кто отправился налегке.
        Наши люди, как я надеялся, уже вернулись на корабли целыми и невредимыми и притом никто из них не почувствовал себя облапошенным неудачником. Они внесли лепту в общее дело и могли спокойно заняться своими.
        Не поспешил ли я, провозглашая в колониях свободный рынок? Американцы только на Аляске поняли, что нельзя есть деньги. Многие поняли слишком поздно. Нет, что-то я раскис. В конце концов, немного позже именно частная инициатива привела к появлению железной дороги, пароходному сообщению, сервису.
        Но ведь с этим справилась бы и империя. Или нет? Сможет ли государство освоить край лучше авантюристов? Я живо представил на этом месте городок вроде Охотска или Большерецка. Начальников, грабящих казну и подданных, вымогающих подношения и отбирающих у обывателей жён и дочерей. Жадных ясачных комиссаров и купцов, сдирающих три шкуры с аборигенов. И беспросветную серость существования большинства населения.
        А на другом социальном полюсе власть денег, эгоизм, мошенники и шулеры, вытягивающие у старателей с трудом добытый золотой песок, те же сдирающее по три шкуры торговцы.
        Можно ли избежать и того, и другого? Ах, да оставался ещё Юконлаг. Благодарю покорно!

* * *
        Экспедиционный «коммунизм» затрагивал все сферы жизни. Общие инструменты, запасы продовольствия, однообразное питание, совместный труд, единое для всех жилище. Последнее было хуже всего.
        Все пятьдесят с лишним человек поселились в одном длинном бараке, срубленном как обычно у первопроходцев из сырого леса. Малые оконца, три буржуйки с воздушным контуром, возле одной из них устроили кухню, поставили длинный стол с лавками. Остальное пространство должны были заполнить ряды двухъярусных нар. Пока досок на всё не хватало люди ложились на земляной пол, подстелив палатки, куски парусины, кожаную обшивку лодок, тюки. Лишь для девушек и женщин устроили выгородку за кухней, мужчинам же предстояло провести зиму в тесноте общего помещения. И хотя с возведением нар оно должно будет стать просторнее, чем нижние палубы парусных кораблей, всё же это больше напоминало исправительный лагерь, чем цивилизованное жилище.
        Колычев сразу же выиграл у меня очко в необъявленном соперничестве. Несмотря на благородство происхождения людская скученность, спертый воздух, храп и прочие прелести общежития его не напрягали. По крайней мере, он не подавал виду. Долгая служба на флоте приучила к тесноте и всему что с ней связано. Я же успел позабыть первые дни нашей экспансии, когда приходилось делить жилплощадь с кучей грязных промысловиков, недели проводить в еще большей тесноте трюмов.
        Капитан обустроился как ни в чем не бывало. Можно сказать с офицерским шиком. С помощью казаков он отделил себе уголок перегородкой из парусины недалеко от печи, сундук превратил в письменный стол (лампа, чернильница, стопка бумаг). Пара колышков вбитых в стену стали вешалками, а под лавкой, на которой он спал, нашлось место для ночного горшка.
        Я поступил подобным образом и всё равно первую ночь провел без сна. Мне хотелось вернуться в особняк, где можно растянуться на атласных простынях кровати хоть вдоль хоть поперек, а слуг, если нужно, отправить в отпуск. Или хотя бы в парусиновую палатку со всеми её неудобствами. Жизнь среди людей изматывала меня хуже морской болезни. Раньше я мирился с временными трудностями, зная, что они не продлятся долго, а я всегда могу удрать или подрезать время обычным своим способом.
        Здесь я этого сделать не мог. Я сам поставил себе ограничения, собираясь пройти тот же путь, что и соперник. А зима обещала быть долгой.
        К счастью у меня нашлась работа, которая позволила снять напряжение.
        - Мы со Страховым отправляемся на поиски металлов и руд, - объявил я Колычеву через несколько дней.
        Я умолчал о золоте. Даже если я угадал с местом, металл отнюдь не дожидался хозяев, разложенный в слитках на берегах. И даже россыпи не обозначались на картах. Золото пряталось, его предстояло найти. А потом уж решить, что с ним делать? Вопрос не был праздным. Мы с Лёшкой долго размышляли на этот счет. И пришли к выводу, что слишком ранний старт золотой лихорадки пойдет нам только во вред. Мы не привлечем новых людей, поскольку им неоткуда появиться, зато наши собственные сограждане вполне могут поддаться порыву и рвануть за призрачным счастьем побросав бизнесы, дома, семьи. А ещё золото могло притянуть внимание империй. И если ради каланьих шкур они вряд ли усилят натиск, то золото может привести сюда целые эскадры. Так что мы решили, что металлу лучше оставаться в земле, пока мы не сможем использовать ажиотаж во благо колоний. Что не означало, будто запасы не стоит разведать и застолбить территорию.
        Вот этим мы и занялись.

* * *
        Капитан с Рашем и небольшим отрядом казаков и гвардейцев отправились добывать мясо. С ними пошла Галка на случай контакта с индейцами и ещё несколько человек. Остальные продолжили вырубать лес и выделывать доски на пилораме, чтобы обшить до сильных холодов наш барак снаружи, а внутри устроить достаточно спальных мест и выгородок.
        Мы со Страховым взяли байдарку (или скорее маленький умиак), которая отличалась от привычных конструкций тем, что не имела отдельных люков для каждого гребца и не герметизировалась, а грести приходилось сидя на коленях, отчего с непривычки ужасно затекали ноги. Во время сплава по Юкону несколько таких байдарок шли впереди основного отряда в качестве авангарда. Пока один человек правил, другой держал наготове ружьё.
        В байдарку погрузили палатку, инструменты, припасы на две недели, прихватили многозарядный дробовик для обороны и обычное длинноствольное ружьё для охоты и отправились исследовать золотоносную реку.
        Если не считать наш с Тропиным багаж, почерпнутый из книг и фильмов, мой попутчик был единственным человеком во всей Русской Америке, кто имел хотя бы отдалённое представление о золоте. Некогда он подвизался на уральских рудниках Демидовых и в своё время я выпросил его у братьев Баташёвых в надежде использовать по назначению. Можно сказать я снял рудознатца с дыбы, потому что прикованный к позорному столбу Страхов долго бы не протянул.
        В байдарке мы могли легко выгребать против течения, но по осеннему времени река оказалась мелкой, изобилующей песчаными косами, островками, так что мы чаще волокли байдарку на буксире и лишь иногда, когда берег не позволял идти, брались за вёсла, не столько гребя ими, сколько отталкиваясь от дна.
        Чем хороша осень, так это отсутствием гнуса. Холод не так досаждал, как лезущая в нос и рот мошка. Холод побеждался теплой одеждой, костром. А днем, когда грело солнце, можно было и вовсе наслаждаться природой.
        Мой эксперт по золоту сильно удивился, узнав, что мы не полезем в горы, не станем откалывать от скал пробы с кварцем, перемалывать их, а будем всего лишь промывать береговые наносы. Именно поэтому мы не взяли кувалду, ломик, наковальню, ступку и прочие тяжелые инструменты. Кайло, штыковая лопата, широкая лопата и лоток с грабельками - вот и всё снаряжение. В крайнем случае для раскалывания камня мы могли воспользоваться топориком. Лёгкость передвижения являлась нашим ключевым преимуществом, поскольку я желал охватить как можно большую территорию. Но Страхов принимал лёгкость за легкомысленность.
        - Золото, если оно вообще есть, спрятано в камне, уж поверь мне, - говорил рудознатец, работая веслом. - Нужно искать жилу, дробить скалу и только затем промывать.
        - Зачем нам самим дробить камень, если об этом позаботилась природа? - возражал я. - Морозы, ветры и вода веками разрушали горную породу, ручьи и реки выносили всё это в долины. Нам нужно только найти, где осело золото.
        Горная теория, даже такая примитивная как у меня, оказалась для Страхова откровением. Передовая наука того времени считала, что золотые россыпи водятся только в жарких странах, а на северах его нужно выковыривать из скальной породы, точно изюм из булочек. Страхов больше доверял не моим рассуждениям, а тем шарлатанам, что копали Урал. В этом имелся определенный резон. Они могли предъявить добытое золото, а я пока нет. Однако начальником здесь был я и Страхов согласился попробовать.
        - Золото оседает там, где замедляется течение. - сказал я ему, стараясь выглядеть уверенным в себе и оптимистичным. - На внутренней стороне изгиба, при расширении русла. Или там, где есть перемычка, заставляющая воду бурлить. Или там, где всё это было когда-то давно, а при смене русла оказалось под слоем наносов.
        Подходящая излучина попалась нам всего лишь в версте от базового лагеря. Там и сделали первую остановку. Мне не терпелось вонзиться когтями в сокровища Клондайка. Мы даже палатку не поставили, а сразу же взялись за промывку пробы. То есть Страхов промывал, а я учился.
        Ещё в Виктории с его помощью я соорудил лоток, который он называл колыбелькой. Он не походил на тарелку, а сколачивался из прямых дощечек и напоминал перевернутую двускатную крышу кукольного домика. К нему прилагались такие же игрушечные грабельки, которые я соорудил собственноручно из куска стали. Осталось научиться владеть ремеслом.
        Всё оказалось немного не так, как я себе представлял. Лежащий на поверхности песок не представлял интереса, его наносило тоннами каждый год, а в следующий год переносило в другое место. Золото же суеты не любит, оно любит покой.
        Страхов предложил копать до тех пор, пока не появятся обломки твердой породы. Так мы и поступили. Из-за близости реки яму заливало водой, края обваливались, приходилось копать наобум, но все же вскоре мы подняли первую подходящего грунта.
        Затем оказалось, что просто болтать в лотке мутную воду недостаточно. Нужно перетирать грунт грабельками, несколько раз удалять крупную гальку, трясти лоток из стороны в сторону, покачивать от себя и на себя, понемногу спуская воду вместе со взвесью легких фракций, набирать новую порцию воды и промывать вновь. И только потом на остатках воды и материала «отбивать» золото.
        - Не черпай сильно, твою мать, смоешь, - ругался Страхов.
        Он ругался не от злобы, просто таков в его представлении был единственный метод обучения. Хорошо ещё, что я был начальником и он воздерживался по этой причине от подзатыльников.
        Я уже пытался искать золото в ручьях неподалеку от Виктории, но тогда я не владел навыками и не ощутил никакого азарта. И только теперь, находясь на легендарной реке и делая все как положено, я отметил возникновение того чувства, что назвали лихорадкой.
        Стоя по колено в реке, и покачивая лотком, я чувствовал себя ребёнком, что впервые взял в руки удочку и напряжённо следит за поплавком с тайной надеждой вытащить на глазах у опытных рыбаков крупную рыбу.
        - Так будет всякий раз, - заверил Страхов. - Ты берёшь колыбельку, погружаешь её в воду и ожидаешь чуда. Золото завораживает, даже если его долго не видишь.
        В пробе не оказалось ни песчинки сводящего с ума металла.
        - Я же говорил камень надо дробить, - фыркнул Страхов.
        - Ерунда, - отмахнулся я. - Нужно двигаться вверх. До наступления холодов мы успеем пройти вёрст двадцать, а как начнёт подмораживать быстренько сплавимся к устью.
        Страхов пожал плечами.

* * *
        Мы повернули назад после первых же заморозков. Все пробы оказались пустыми. Страхов лишний раз убедился в своей правоте, но я-то знал, что золото здесь есть, и именно россыпью. И даже если я ошибся с точным местом, следы золотых залежей должны были быть повсюду.
        - Не беда, - сказал я Страхову. - К следующему лету обучим этому делу ещё несколько человек и расширим поиски.
        - А тут вообще есть золото?
        - Есть, - заверил я. - И много. Поэтому держи пока язык за зубами.
        В самом устье Клондайка, когда уже показались стены острожка, я увидел впадающий в реку ручей. Мы не заметили его раньше, так как отправлялись вверх по правому берегу, а отмели и косы в нижнем течении Клондайка замаскировали его среди лабиринта проток.
        - Чёрт! Неужели…
        В голове возникло название Бонанза. Не менее легендарное, чем Клондайк. Вместо того чтобы повернуть к городку, я направил лодку к противоположному берегу.
        - Что случилось? - удивился Страхов.
        - Да так. Думаю, нам стоит исследовать этот ручей.
        - Поздно. Земля уже как камень.
        - Не везде. А там где как камень мы отогреем её кострами. Поставим избушку, а лучше такой переносной маленький сруб, вроде домиков в которых рыбаки ловят на льду рыбу.
        - Рыбаки? В домике? - усомнился Страхов.
        - Ты не видел. Это было на Байкале, - отговорился я. - Возьмем одну из малых печей, прихватим котел, будем промывать пробы горячей водой. Город рядом, нам не нужно будет устраивать большой лагерь. Мы всегда сможем вернуться, случись чего. Так что будем копать понемногу всю зиму, наезжая сюда на неделю-другую. И постепенно станем продвигаться вверх по ручью. Всё дальше и дальше, пока не найдем золото.
        План был хорош. Я рассудил, что первые старатели вряд ли копали глубоко. Они брали пробы на берегах ручьев, следуя той же стратегии быстрого поиска. Нам нужно проверять верхний слой и идти дальше, а рыть ямы станем уже после первой находки. Главное её сделать.

* * *
        Работы зимой для пятидесяти человек оказалось немного. Варвара вела метеонаблюдения и высаживала кедры (саженцы выращивали в университетском питомнике с надеждой ввести эту культуру в местный обиход). Гвардейцы занимались разведкой, картографией, налаживали контакты с индейцами. Галка часто отправлялась с ними чтобы пополнить словарь и переводить. После одной из таких вылазок к нам пришёл местный индеец народности хан, которого прозвали Махси, так как он часто повторял это слово (Галка утверждала, что слово просто означает «спасибо»). Он стал частым гостем у нас. Возможно просто шпионил за чужаками, быть может, и правда искал другого общества, чем его сородичи.
        Все остальные в основном занимались обустройством, охотой, заготовкой дров и дерева для последующей застройки городка.
        Свободного времени хватало с избытком, что могло стать проблемой. При подготовке экспедиции мы упустили этот момент и теперь люди импровизировали, кто во что горазд. При тусклом севе свечей играли в карты, шахматы, боролись на руках. Но главным развлечением стали рассказы. У каждого из обитателей барака в запасе имелось несколько интересных историй из собственной жизни, или нечто занимательное, услышанное от других. Довольно быстро выработалась особая культура рассказа. Никто не начинал историю из своего угла, но обязательно выходил к кухне и усаживался ближе к печи. Туда сползались все, кто желал послушать и продолжить вечер собственной историей. Даже капитан несколько раз включался в беседу и рассказывал о своем пребывании в Средиземном море. О графе Орлове и княжне-самозванке, о Ливорно и Порт-Магоне, о российских кораблях и греческих приватирах, что шныряли по Архипелагу, нарушая турецкую торговлю. В Чесме и других крупных сражениях ему участвовать не довелось, но преследований и мелких стычек было достаточно, чтобы приобрести героический ореол в глазах наших людей.
        И всё же чаще он предпочитал беседовать с ровней, то есть со мной. Обычно мы выходили на свежий воздух, дабы не смущать «простолюдинов» спорами о материях, как считалось, им недоступных.
        Мой образ мыслей удивлял капитана. Я не выдавал сложных философских построений, однако мой прагматизм сильно отличался от меркантилизма, доминирующего в умах чиновников коммерц-коллегии. Они, разумеется, не читали Адама Смита с его невидимой рукой рынка, ну а Маркс с его прибавочной стоимостью ещё даже и не родился.
        Постепенно разговоры становились всё более откровенными. Суровые северные ветра срывали листья иносказаний, уклончивых ответов и дипломатических оборотов. Как ни странно, это не обостряло конфликт. Напротив, откровенность имела как минимум одно неожиданное следствие - слово за слово, мы стали понимать образ мыслей друг друга. Понимать, но не принимать.

* * *
        Тем временем зима устоялась, лед на реках окреп достаточно, чтобы по нему можно было передвигаться без риска, а сугробы покрылись настом. И мы со Страховым вернулись к поискам золота, заменив лодку на упряжку собак.
        Наши цели оставались тайной для большинства, хотя многие догадывались, что мы ищем нечто более ценное, чем красивые камни. Возможно, вспоминали недавний ажиотаж, вызванный находкой нефрита, или ставили на медь. Медь колонии могли потреблять в любых количествах.
        У меня уже был некоторый опыт езды на упряжке по старым делам на Уналашке, но тогда рядом был Чиж или Коля, а времени прошло много даже по моей укороченной мере. Так что пришлось учиться почти с нуля. Собаками Чижа в походе заведовал Комос - один из индейских работников его питомника. Он довольно быстро обучил нас со Страховым, как готовить нарты, упряжь, как управлять собаками. Использовались корякские и чукотские команды, которые я уже слышал раньше. Крик «Ках-ках!» означал поворот направо, «хуча!» - налево. «Кей-кей» - газ, «цы!» - тормоз.
        - Проще чем водить машину, - буркнул я, подозревая, что простота обманчива.
        Так оно и вышло. Я не набил крупных шишек только потому, что падал в снег. А наше обучение стало очередным развлечением для обитателей базового лагеря.

* * *
        Мы брали пробы через каждые пятьдесят шагов и постепенно поднялись вверх по ручью вёрст на десять от базового лагеря. Первое золото произвело на меня неизгладимое впечатление. Поплавок дёрнулся, ушёл в глубину, и карапуз вытащил на берег свою первую рыбину. Несколько блестящих крупинок на дне колыбельки показались целым состоянием, как когда-то казалось неимоверно здоровой пойманная плотвичка. Мне хотелось сплясать джигу (если бы я ещё знал как это сделать).
        - Оно, - подтвердил Страхов, пальцем катая крупинки по лотку. - С ума сойти, в обычной грязи!
        На счёт сойти с ума это он вовремя вспомнил.
        - Покуда молчок! - напомнил я, отдышавшись.
        Мы оставили находку в секрете. Затевать миниатюрную золотую лихорадку среди участников экспедиции было опасно. Люди у нас проверенные, но золото ломало и не таких. Даже капитан до поры тоже не знал о находке. Для него, как и для всех прочих мы занимались поисками меди и железа.
        Жизнь вносила коррективы в первоначальные планы. Вахтовка оказалась слишком тяжелой и неустойчивой, чтобы передвигать её с помощью собак. Она представляла собой узкий фургон, поставленный на лыжи, причем колея совпадала с той, что была у нарт, но борта выдавались далеко по обе стороны от колеи. При малейшем крене передвижной домик грозил опрокинуться на бок, а в сугробах застревал, загребая снег точно бульдозер.
        Поэтому мы занимались перемещением вахтовки собственными силами примерно раз в неделю, когда выпадала хорошая погода, а грунт для промывки привозили на упряжке. Очень скоро выяснилось, что копать вдвоём, а потом вдвоем разогревать воду и промывать грунт невыгодно. Мы изменили подход. Теперь один из нас отправлялся за пробой на собаках, в то время как сменщик согревал воду в котле, а заодно готовил обед или ужин.
        Это значит, что я стал часто оставаться один.
        Когда выпадал мой черед доставлять грунт, я останавливал упряжку в нужном месте и вместо того, чтобы сразу разводить костер, некоторое время просто сидел на нартах, прислушиваясь к лесу. Мне нравилось быть одному в заснеженной тайге. Поначалу я опасался зверья или индейцев - дробовик давал лишь иллюзию защиты, но постепенно стал наслаждаться одиночеством. Не из-за острых ощущений, не из глупого героизма, дескать, вот, один на один с природой. Наоборот, в такие минуты меня охватывал покой. Мысли сразу приходили в порядок, обретали чёткость, хотя их бег несколько замедлялся.
        Причём если я просто сидел на нартах, мысли появлялись одни, какие-то возвышенные, а когда разводил костёр и смотрел на горящие поленья - совсем другие. Отвлечённые размышления о сути бытия мне нравились больше, но дело не терпело простоев.
        Определив на глаз под сугробами берег ручья и потыкав для верности шестом, я расчистил от снега небольшой пятачок. Топориком сбил корку льда, сделал несколько насечек на мёрзлой земле и разложил костёр. Сухие дрова и кору я привёз с собой. Слишком хлопотно каждый раз рубить сучья.
        Когда костёр прогорал, я сдвигал угли в сторону. Они зашипели сердито в снегу и затихали. Наковыряв в корзину с пуд оттаявшей породы, я грузил её в нарты. Киркой можно было нарубить грунта и без костра, с большим запасом, потом отогреть в хижине и взять для промывки сколько нужно. Но работа киркой требовала больших усилий, которые я попусту прилагать не стремился, а разведение костра стало своего рода ритуалом.
        В вахтовке мы переливали горячую воду в корытце и промывали грунт все той же колыбелькой. Порция за порцией, отбирая золотинки, самородки и мелкий песок. Затем я взвешивал добычу на аптекарских весах и отмечал на карте место, указывая концентрацию металла в архаичных долях и золотниках на пуд породы. Пересчитывать это дело на тонны и граммы я даже не пытался. Теперь я лучше понимал страдания Лёшки из-за отсутствия десятичной системы мер. В пуде сорок фунтов, а в фунте девяносто шесть золотников, в которых в свою очередь девяносто шесть долей. Сам чёрт ногу сломит. Я плюнул и считал старыми мерами. В конце концов, для локализации россыпей мне требовались относительные цифры.
        Мешочек из сыромятной кожи мало-помалу наполнялся золотой крупой. Попалось несколько крупных самородков. Я подумывал о том, чтобы поручить Страхову летом заложить шурфы, или дудки, как он их называет, чтобы проверить глубину залегания золота в самых обнадеживающих местах. Но меня терзали сомнения. Глубокая разведка потребует на порядок больше работы и вовлечения в секретное дело новых людей.
        - Нужно построить что-нибудь для быстрого обогащения породы, - сказал я Страхову. - Есть же такой прибор, похожий на длинный жёлоб.
        - Колода? Здесь от неё толку не будет.
        - Почему?
        - Я же говорил, у нас породу сперва измельчали. Она поступала на промывку однородной. Оставалось лишь отделить шлих. А здесь булыжники вперемешку с галькой, песком и глиной.
        - Надо будет переговорить с Тропининым. Он придумает что-нибудь.
        Золото не давалось легко. Мои волосы, одежда, спальник из соболя пропахли костром. Лицо обветрилось, руки потрескались от воды и морозов. Из-за плохой тяги чадила печь, слезились глаза, болела голова, но маленькое помещение всё равно выстуживалась, как только пламя переставало получать пропитание. Мы окапывали вахтовку снегом и за неделю стоянки он успевал слежаться, заледенеть от тепла, так, что потом приходилось отбивать топориком.
        Мы рисковали угореть или сгореть в пожаре, попасть под бурю или внезапный сильный мороз. Нападение зверей или индейцев полностью тоже не исключалось. Собаки были хорошими сторожами, но во время ветра запросто могли прозевать приближение врага.
        Что нам не грозило, так это голод. Даже после того, как однажды какие-то звери, скорее всего лисы, забрались в наш «багажник» с продовольствием (мешки висели на заднем торце вахтовки), пока мы со Страховым и всеми собаками разведывали путь, даже тогда это не стало угрозой. Ведь мы в любой момент могли вернуться в базовый лагерь.
        Кстати, много лет назад я заметил, что моя продовольственная страховка перестала работать. Даже сильное чувство голода больше не привлекало интерес гоблинов. То ли они потеряли меня, то ли махнули рукой, посчитав неопасным. Я и правда соблюдал рамки приличий. Не лез в дворцовые интриги, не пытался перекраивать политический ландшафт, а маленький кусочек Америки не имел для этой эпохи никакого значения.
        Но даже появись теперь передо мной тюремная пайка, я не притронулся бы к ней. Я вёл спор с капитаном и в этом споре читерство исключалось.
        Налаженный ритм позволял брать по несколько проб в день, пока дни не сократились настолько, что мы едва успевали обернуться один раз. Длинные ночи бездействия добавились к прочим испытаниям. Мы стали чаще возвращаться в базовый лагерь. К веселью и людской толкотне.

* * *
        Между тем на Юконе жизнь шла своим чередом. Никто не отлучался надолго из барака, подобно нам со Страховым. Люди втянулись в зимовку, сдружились, находили новые развлечения.
        Индианка Моек из саньков, жена нашего старожила Ивана, что собирался поселиться здесь насовсем, научила всех танцу под названием толо, вся суть которого была в том, что дамы приглашают кавалеров. Раш, впрочем без особого успеха, изображал нечто бенгальское, а быть может тамильское. Капитан не остался в долгу и научил желающих европейскому менуэту и польке.
        С аккомпанементом, правда, выходило не очень. Вместо музыки - нестройное завывание промышленников, хлопки руками и стук ногами. В Виктории музыкальные инструменты понемногу входили в обиход, но никто не догадался прихватить в поход хотя бы скрипку или флейту, вместе с человеком, умеющим играть. В этом смысле я был как все, хотя будь здесь пианино, я бы смог, пожалуй, исполнить собачий вальс. Зато застольные песни можно было петь и без сопровождения. Про Марусю, про Черного ворона, про мороз.
        Я вдруг заметил, что мне неприятны растущие симпатии между Колычевым и креолками. Но ничего поделать не мог. Я уходил на разведку, а капитан оставался. И он был слишком хорош, чтобы его игнорировать. Девушки вообще вызывали естественный интерес у мужчин и это могло вызвать проблему. Хорошо, что их комната запиралась на тяжелый засов.

* * *
        Всё изменилось, когда Страхов сломал ногу. Он должен был сломать шею после такого полёта, но отделался пустяком. Какого чёрта его понесло на гору? Лично меня в свободный от работы день было не вытащить из барака ни за какие коврижки. Как будто мало мы барахтаемся в снегу во время поисков. Обычно я лежал возле печи и дремал, размышляя о будущем, или делал наброски к энциклопедии, или слушал чьи-то рассказы. Но Страхова потянуло на приключения. Он так и не отказался от своей вздорной идеи искать золото в кварце и других твердых породах. А поскольку снег покрыл большую часть гор, то наш геолог самоучка отправился на другой берег Юкона и полез вверх к тому месту, где ветер обнажил скалы. И сорвался.
        Ему повезло, что за ним увязалась одна из наших собак. Не зря он подкармливал её чаще чем остальных. Она, во-первых, согрела неудачливого геолога, точно какой-нибудь сенбернар, а во-вторых, начала громко лаять всякий раз, когда ветер стихал. Собачка надрывалась несколько часов, пока кто-то, вышедший по нужде, не обратил на неё внимание и не поднял тревогу. Будь метель в этот день чуть сильнее, собаку просто не услышали бы.
        Лечебницу устроили в небольшой выгородке рядом с женской комнатой. Хотя за врачебную помощь в экспедиции отвечала Даша, должность хирурга, а значит и травматолога, пришлось вновь исполнять мне (занимаясь в юности легкой атлетикой, я немного изучил анатомию и разбирался в травмах). Познания наших лекарей всё ещё оставляли желать лучшего. Таковы были реалии времени. Даже эскулапы, что пользовали императорскую семью, привыкли чаще пускать кровь, чем сражаться с болезнью. Благодаря войнам хирургия развивалась более быстрыми темпами, но из-за тех же войн, люди этой специальности всегда были в дефиците.
        Настоящего хирурга колониям заполучить так и не удалось. Тот профи, что отправился с нами на «Палладе», не захотел оставаться в колониях, несмотря на обещание хорошего гонорара и роскошных условий жизни. Парень ушел на шхуне вместе с частью нанятой в Британии команды и я даже не знаю, добрался ли он до дому живым. Кое-что мне удалось у него перенять за время рейса, но наше плавание оказалось на редкость спокойным и проводить, например, ампутацию я так и не научился. То есть, книги соответствующие я прочел и, наверное, перепилить кость и перехватить сосуды лигатурой у меня хватило бы умения, но шансы пациента на выживание были бы все равно мизерны.
        В этом смысле Страхову повезло ещё раз. Хотя перелом оказался неприятным, геолог не успел отморозить ноги, что наверняка привело бы к осложнению, а возможно и к гангрене. Так или иначе, резать и пилить не пришлось.
        Даша неплохо разбиралась в травах, некоторых современных препаратах, но в том что касается хирургии и травматологии, в её знаниях зияли существенные пробелы. Не говоря уж об отсутствии практики. В Виктории с такой ерундой, как переломы и вывихи справлялись наши малообразованные эскулапы - Бритюков и Маккей. А те, кто получил сложные травмы, просто не доживали до оказания медицинской помощи. Не вошло у докторов в привычку и тренироваться на трупах. Родственники ни в какую не соглашались, а безродных бродяг у нас было не так уж много.
        Помогая Даше, я надеялся про себя, что не придётся самому попасть в лазарет. Как раз в этот момент за выгородку зашёл Колычев и стал молча наблюдал за нашей работой. Кого другого я обязательно прогнал бы, но капитан пусть смотрит.
        Под моим наблюдением, руководством и с помощью Даша выровняла кость, наложила шину. Возражения и даже стона со стороны пациента не прозвучало. Добрые спасатели влили в его глотку столько спиртного, что он уснул ещё по дороге.
        Но как только мы зафиксировали ногу, незадачливый помощник очнулся. Он оглядел уголок и виновато посмотрел на меня. Мне не хватило духу его выругать. В конце концов, в том, что Страхов отправился на гору, было немало и моей вины. Я слишком часто оставлял его в вахтовке, предпочитая сам выезжать за пробами. Человек устал от нудной работы. Вот и полез навстречу приключениям.
        - Придется отложить наши поиски, - сказал я помощнику.
        - Я бы могла отправиться с вами, - неожиданно предложила Даша.
        Просьба стала для меня неожиданной. Я чуть чаем не поперхнулся. А ведь я ещё не решился открывать кому-либо тайну.
        - Там придётся работать, - сказал я.
        - Это меня не пугает. Осточертело торчать в бараке. У всех есть хоть какие-то дела на воздухе, но не у меня.
        Внезапно я поймал на себе мрачный взгляд Колычева.
        Глава тридцать шестая. Оттепель
        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ. ОТТЕПЕЛЬ
        Ещё около недели мы оставались в базовом лагере. И только когда стало понятно, что осложнений с переломом не будет, отправились на золотоносный ручей. Даша мне всегда нравилась больше своих подруг, кроме того, забота о Страхове объединила нас. Но я заметил, что и Колычев с большим интересом поглядывал на девушку. Эти новые обстоятельства в нашем с капитаном соперничестве меня озадачили. Не хватало нам банально поцапаться из-за женщины и свести принципиальный спор, от исхода которого зависела, возможно, судьба колоний, к этологии, к выяснению, кто тут самый-самый альфа.
        Даша улыбалась нам обоим, словно не замечая напряжения. Возможно, её просто тянуло к власти. Тропинин некогда утверждал, что в этом и состоит женская природа. Его взгляды всегда отдавали архаикой. Но ведь и общество, в котором мы оказались, несмотря на все наши усилия, во многом оставалось архаичным. Так что вполне возможно Тропинин оказался прав, а я как всегда пребывал в медовом плену идеализма.
        Так или иначе Даша вызвалась помочь с геологоразведкой и капитан на время остался с носом. Мы запрягли собак, загрузили припасы на две недели и отбыли на ручей.
        И вот глухая свирепая зима, заваленный снегом вахтовка. Точка на карте, оторванная от всего мира. И нас двое под Млечным путем. Там на ледяном берегу золотоносного ручья всё и случилось. Не то, чтобы я совсем не ожидал развития, но мы вошли в эти воды естественно, словно так было предопределено.
        Задав корму собакам, я втащил в вахтовку корзину с грунтом и заметил, что пол был мокрым, помещение протоплено больше обычного и его наполнял пар. Даша сидела возле печки, завернутая в простыню. Её волосы были спутаны после мытья, но уже просохли. Лицо было красным от жары и пара.
        На доске, которую мы использовали в качестве стола (иногда обеденного, иногда рабочего, иногда письменного) стояла миска с мясом и кашей и запотевшая бутылка хереса из моих стратегических запасов.
        - Я подумала, что из вахтовки получится отличная баня, - сказала она.
        Мы так и не успели построить нормальную баню в базовом лагере, обходились кадками с нагретой водой. А тесное помещение вахтовки и правда подходило для этого. Здесь была печь и котел с водой, лавка вдоль стены, а Даша добавила булыжники из отвала, чтобы сохранять жар и генерировать пар.
        - Вот только все вещи пропитает влага, - заметил я.
        - Небось, высохнут.
        Итак. Промывку золота откладывалась. Вода в котле ещё оставалась, а мне тоже не мешало бы смыть с себя грязь. Но не выгонять же девушку после бани на холодный воздух?
        - Отвернись, - попросил я.
        Она залезла в спальник, отвернулась и сказала:
        - Я буду ждать здесь.
        Слово было произнесено и не подразумевало других толкований.
        Я давно выработал привычку не привязываться к женщинам. Они старели, я же прыгал по времени через несколько ступенек. Иногда женщины погибали, не успев постареть, такое уж было время. Независимо от причины потеря приносила боль. К счастью физические нагрузки и дикий темп, который я задал себе, не оставляли много места для увлечений. Людские лица мелькали калейдоскопом, и ни одно женское не задерживалось перед глазами достаточно долго, чтобы всерьез зацепить душу.
        На этот раз я просчитался.

* * *
        Это было необычное ощущение, лежать рядом с ней, уже расслабленной, умиротворенной, но все ещё желанной. Пространство наполнилось жизнью, а жизнь особым вкусом. Правда вместе со вкусом пришла и тревога. Я как-то сразу понял, что наши отношения не ограничатся короткой интрижкой или даже служебным романом. Это надолго, это требовалось осмыслить.
        Я осознал, что не могу бросить её. Если я буду прыгать по времени, а она отправится своим ходом, вместе со всеми, то мы попросту разойдёмся. Даже если я украду один лишь единственный день, я украду его у нас с ней. Что ещё хуже, перескочив через этот украденный день я встречу совсем другую Дашу. Да так оно и будет. Она станет другой в этом «завтра», а той, которую я оставлю «вчера» уже не будет.
        Я понимал, что мужчинам случается уходить из дома, иногда очень надолго. особенно в эпоху конных повозок и парусных судов. Но всё равно не мог уравнять эти вещи. Мужчина уходит, зная, что женщина остаётся. Он может думать о ней каждую минуту, поглядывать на портрет в медальоне, на фото, или просто вызывая воспоминания. А о чём буду думать я, проскакивая время в мгновение?
        А ведь потом станет ещё хуже. Она будет стареть, а я скакать по вечности, точно архангел… Нет, мне не хотелось терять любовь.
        - Когда вы отправитесь за следующей партией грунта? - спросила она, чуть приподняв ресницы.
        - Давай на «ты», - предложил я. - Нелепо разговаривать на «вы» в общей постели.
        - А по-моему в этом что-то есть, - сказала Даша. - Но, как хочешь.
        - Мы еще не промыли предыдущую партию, так что весь завтрашний день проведём вместе.
        Неожиданно для себя я ощутил, что золото перестало быть мне интересно. Золотую лихорадку сменила любовная. Обдумывая эту мысль, я непроизвольно притянул Дашу к себе.
        - Я хочу от тебя детей, - сказала она, поддавшись.
        Я растерялся. Я ещё не осмыслил предыдущие вводные. Они резко меняли жизнь, но дно дело связать судьбу с женщиной и совсем другое завести детей.
        - Ладно, не отвечай пока ничего, подумай, - сказала Даша. - Анчо говорил, что ты знаешь много сказок. Странных сказок, он говорил.
        - Знаю, - кивнул я.
        - Расскажи что-нибудь.
        - Что тебе рассказать? Есть сказки короткие, смешные и не очень. Есть длинные, которые можно рассказывать всю ночь.
        - Я хочу послушать долгую-долгую сказку.
        Порывшись в памяти, я выудил самую длинную из всех.
        - Что ж, речь у нас пойдёт в особенности о хоббитах…
        Не то чтобы я знал гениальное творение дословно, но постарался максимально придерживаться оригинала. Некоторые имена, особенно эльфийские позабылись, и я заменил их более простыми, затянутый сюжет пришлось малость сократить.
        Даша дремала рядом, положив голову мне на плечо. Дремала, но слушала внимательно, и когда я замолкал, думая, что девушка заснула, крепко сжимала рукой плечо, требуя продолжения. Ну, чисто ребёнок.
        - И как только Горлум исчез в жерле сопки, а вместе с ним исчезло императорское кольцо, крепости Врага рухнули, а сам он развоплотился и его дух с воплями промчался над землёй и исчез среди тёмных гор.
        - Всё? - недоверчиво спросила она.
        - Всё. Ангелы ушли. Серафимы и херувимы также покинули мир. Остались люди, - закончил я, опустив эпилог про национально-освободительное движение хоббиов. Сейчас это было лишним.
        - Кто ты? - спросила Даша после длинной паузы.
        - Ворон, - ответил я.
        Она подняла голову и заглянула в глаза.
        - Ты такой же Ворон, как я ворона.

* * *
        Наш медовый месяц растянулся на большую часть зимы и начало весны, а свадебное путешествие, если его так можно назвать, свелось к буксировке вахтовки на семь вёрст верх по ручью. Мы изредка заскакивали в базовый лагерь, чтобы навестить Страхова и пополнить припасы, отпраздновали вместе со всеми Новый Год. Вот во время праздника наши отношения и стали явными для всех, хотя никакого специального объявления мы не сделали.
        Капитан стал подчёркнуто холоден и ко мне, и к Даше. Но я уже не обращал внимания. Я вдруг ощутил, что не только золота лихорадка отпустила меня, я понял, что вообще не хочу больше заниматься колониями. Пора было остановиться. Я достаточно вложил в проект нервов и мог с чистой совестью отойти от дел. Закрыть последние обязательства и сразу же на покой. А если без меня система не потянет, значит туда ей и дорога, значит она изначально задумывалась неправильно.
        Я больше не спорил с капитаном. Я больше ни с кем не спорил.
        Тем временем Страхов к весне поправился полностью и я решил передать ему все дела. Загвоздка была в том, что геологу требовался помощник, потому что я ведь не один собирался отойти от дел, а вместе с Дашей. Больше же в тайну никто посвящён не был.
        Мы присматривались к людям, и браковали одного за другим. Иван, которому предстояло здесь поселиться, был самой приемлемой кандидатурой, вот только я плохо его знал. Пристал он к нам недавно, в Виктории себя никак не проявил. От того и решил попытать счастья на новом месте. Мутный тип. Как, впрочем, и большинство наших спутников. Обратное сторона фронтира. Его развивают те, кого в обычном обществе скорее всего давно повесили бы. Соблазнять этих людей золотом я бы не рисковал. Другие, вроде Сарапула, были, напротив, слишком наивны. Они не смогли бы удержать разведку в тайне, а ажиотаж под контролем.
        Мы не посещали золотоносный ручей больше недели, что сразу же отметил Колычев.
        - Вы кажется не собираетесь возобновлять свои поиски?
        - Я полностью вымотался, - признался я. - А Страхову там нечего делать одному, без помощника.
        - Отправьте меня, - предложил капитан.
        Предложение было неожиданным.
        - Достойно ли такое ремесло дворянина?
        - Ерунда, - отмахнулся он. - Изучение природы ближе к науке, чем к ремеслу. И знали бы вы, чем мне пришлось заниматься на флоте.
        - Нам нужно поговорить с глазу на глаз, - сказал я.
        Что будет если империя узнает о золоте Клондайка? Отправит сюда рудознатцев, пришлёт казаков, армию? Возможно нагонит каторжан? Но большие силы она точно не выделит. Слишком далеко, слишком неопределенно. Россыпи это азартная игра для старателей, а для империи не стоит свеч. Хуже если власти отдадут добычу на откуп богатеям.
        С другой стороны, любые российские поселения, кто бы их не поставил, сразу же попадут под наше влияние. И в плане снабжения, и в плане культурных ориентиров, и в плане уровня жизни. Мы явно получим симпатии простых работяг.
        Нет, это рискованно. Или же риск оправдан? Мне следовало как минимум посоветоваться с Лёшкой, а он далеко. Придется принимать решение самому.

* * *
        - Золото? - удивился Колычев.
        Мы забрались на гору, с которой хорошо был виден базовый лагерь, обе реки и золотоносный ручей, впадающий в Клондайк. На небольшом костре грелся кофейник с длинной ручкой. Еду мы прихватили с собой.
        - Здесь его полно, - заверил я. - Но золото и благо, и проклятье. В какую сторону повернёт зависит от людей. Мне не хотелось бы, чтобы люди посходили с ума и принялись резать глотки друг другу. И ещё меньше мне хочется, чтобы здесь устроили каторгу, вроде Нерчинской или отдали прииски на откуп кровососам, у которых рабочие мало чем отличаются от каторжан.
        - Чего же вы хотите? - удивился Колычев. - Будете добывать сами?
        - Нет. Я хочу просто застолбить место.
        - Застолбить? - не понял Колычев.
        - Да, вроде как поставить межевой столб. Объявить своей по праву первой заимки, primo occupanti, как говорили римляне.
        Я разлил кофе по оловянным кружкам (в сплав Тропинин добавил меди и ещё каких-то примесей, чтобы олово не распадалось на морозе). Мы жевали подогретое на палочке вяленое мясо и запивали горячим кофе. Сочетание то ещё, но такова уж юконская кухня.
        Довольно скоро беседа о золоте переросла в беседу обо всем. Капитан спрашивал, я отвечал. Никаких споров, возражений, никаких вопросов, откуда, мол, такая уверенность в суждениях. Редкие уточнения, но в основном кивки согласия. В свою очередь я удержался от сарказма и не пытался навязать чуждую ему систему ценностей.
        На миг мне даже показалось, что я элементарно сдавал дела капитану. Но, конечно, он не мог перехватить управление колониями. Не тот у него был статус. Против меня и компании мог выступить сейчас только крупный олигарх вроде Демидова, Шувалова, Шереметева, или генерал-губернатор с войском.
        Колычев переиграл меня не вообще, а в этом конкретном необъявленном противостоянии. Не то чтобы он показал моральное превосходство или особое благородство, но ему удалось сохранить целостность, остаться верным единственной цели похода, в то время как я разрывался между обязательствами и чувством. Да и разрывался недолго. Чувство победило с разгромным счетом.
        Когда пришла весна, капитан по-прежнему излучал напор, уверенность, а я словно находился в разобранном состоянии. Мне совершенно не хотелось возвращаться к оставленным в Виктории делам. Долгая зимовка на Юконе прошла тихо, спокойно, совершенно изменив ритм жизни. Прежний бешеный темп был нарушен, дыхание сбилось. Я некоторое время прожил как обычный человек, без фокусов со временем и пространством, без изматывающего сражения с морем, как во время перехода на «Палладе». Прожил вместе с любимой женщиной. И такая размерность или размеренность затянула меня.
        Лишившись вместе с вахтовкой и любовного гнёздышка (что стало упущением), мы с Дашей часто гуляли по окрестностям базового лагеря. В апреле уже вовсю пахло весной, припекало солнце, оседали и темнели сугробы. Но ветер приносил с окрестных гор стужу, иногда снежную крупу, а лёд на Юконе оставался крепким. И только возле безымянного острова, что располагался выше лагеря по течению, на стремнине образовалась длинная полынья.
        - А в Виктории уже зацвела вишня. - вздохнула Даша, прижимая ворот меховой куртки к горлу.
        Вода в паре метров от нас журчала, точно и правда началась весна. Но мы знали из расспросов индейцев хан, что остальной реке еще с месяц предстояло стоять подо льдом.
        Пока я наблюдал за потоком в моей голове сформировалась дикая на первый взгляд идея. Дикая, но не совсем безнадежная. Во всяком случае она стоила того, чтобы попробовать.
        - Хочешь, мы прямо сейчас вернёмся в Викторию? - спросил я. - Только помоги мне дотащить умиак до полыньи.
        - Прямо вот так на лодке? - засмеялась она.
        - Да, прямо на лодке. И прямо сейчас.
        Мой серьёзный вид заставил её прекратить смех. Она выжидающе посмотрела на меня.
        - Ладно.
        Мы вернулись к лагерю и выкопали из-под сугроба наш со Страховым умиак. Остальные лодки были разобраны, но умиак мы использовали до самых морозов и вернув, просто оставили возле барака. К счастью непогода не повредила его.
        Спускаться в полынью выглядело сущим безумием, но со стороны острова к кромке имелся довольно надежный подход, а сама кромка казалась достаточно прочной. Этим путем мы и воспользовались.
        Умиак скользнул в воду, Даша забралась первой. Я сел позади и обнял её.
        - Прикрой глаза, оставь лишь маленькую щёлку для света.
        Я оттолкнулся от кромки и тоже прикрыл глаза. Умиак подхватило течением.
        - Опусти весло в воду и легонько оттолкнись им…
        Я провел ладонью по её щеке, а потом обнял ещё крепче.
        - Тебе тепло?
        - Тепло.
        - Хорошо. Представь, что мы сейчас плывем по нашему фьорду, огибаем мыс с новым фортом и газовым заводом и вот-вот покажется башня с часами, гостиница, старый форт и морское училище, - полушёпотом говорил я. - Ты видишь здание конторы, цветущие вишни. Лепестки падают с них в воду, делая гавань розовой…
        В нос ударили запахи весны. И прежде всего цветущая вишня.
        Мы всё же переместились. Вдвоем.
        Я с удовольствием смотрел на её круглые удивлённые глаза.

* * *
        Мы конечно сразу же вернулись, а когда растаял лед на Юконе, покинули базовый лагерь вместе со всей экспедицией. На Клондайке осталась небольшая фактория, где поселились Иван с Моек, да Сарапул со Страховым. Последний, наконец, поверил в россыпи и решил летом исследовать на предмет золота другие притоки.
        Основная часть экспедиции сплавилась до устья без приключений, если не считать крупного ледяного затора почти у полярного круга, который задержал нас на несколько дней. Но затем все прошло гладко и достигнув моря, мы увидели одну из шхун Чихотки, лавирующую неподалеку от берега. Едва завидев паруса, я сразу начал думать об ускоренном возвращении в Викторию. Правда исчезать с Дашей посреди диких земель подобно сказочному колдуну Черномору, похитившему Людмилу, значило вызвать ненужные подозрения. Пришлось прогуляться вместе со всеми до Уналашки. Там мы с Дашей взяли старый добрый умиак и объявили друзьям, что хотим навестить моего друга Чикилжаха, вождя местного племени. Сами же, едва перекинувшись с вождем парой слов, переместились в залив короля Георга.
        Мы не рискнули появиться в Виктории с бухты-барахты да ещё и на утлой лодочке, а поселение нутка идеально подходило для временной базы. Хотя Каликум сразу же предложил подбросить нас до столицы на своем китобое, я отказался. Мой план был хитрее - подсесть на проходящий корабль, желательно шедший с северных островов. Это позволило бы сочинить удобоваримую для всех легенду.
        До столицы отсюда оставалось рукой подать и, что важно, на высокой горе перед входом залив недавно поставили семафорную мачту. Мы подняли соответствующий случаю синий флаг с белой диагональю, добавляли к нему по ночам три фонаря, а уже через несколько дней проходящее мимо судно приняло нас на борт.
        Глава тридцать седьмая. Без названия
        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. БЕЗ НАЗВАНИЯ
        Когда любовная лихорадка перешла в стадию ремиссии, я попытался обдумать всё произошедшее. Времени на размышления было достаточно. И пока мы сплавлялись по Юкону, и пока шли к Уналашке и пока гостили у индейцев.
        Размышляя, я вдруг понял, что дико протупил. Свалял такого дурака, какой стоит мессы (метафора эта кажется слишком запутанной, но вполне отражает воцарившийся в моей голове хаос). Многие годы мотаясь по времени и пространству, я почему-то уверовал в уникальность своих способностей и совсем позабыл, что уникальными они как раз и не являлись, что при должной вере в успех всякий сможет овладеть тайной. Доказательством доступности путешествий были гоблины, которые запросто перемещались по континууму. И именно надеясь вызвать бурю перемещений, там, в далёком прошлом (которое на самом деле будущее), я оставил подробные инструкции для всех желающих, для людей совершенно мне незнакомых.
        Почему же потом я забыл об этом? Почему не поделился с товарищами? Почему, в конце концов, не подумал об этом, когда океан времени дал подсказку, выбросив на мой берег Тропинина? Как дурак все эти годы я в одиночку мотался через полмира, доставляя припасы, пушнину и пушки… вместо того, чтобы открыть знание товарищам и вместе с ними перекроить чёртов мир. Я всё сокрушался, что не могу перемещать в пространстве и времени людей, а даже не подумал, что они сами прекрасно могут это сделать. Стоит только раскрыть метод, научить, заставить поверить в возможность…
        Сколько было бы сделано, имей я целый отряд таких ходоков? Сколького теперь не наверстать? Конечно, восемнадцатый век плохо годился для подобных вещей. Колдунов не так часто сжигали в срубах, но неприятности можно было огрести, что называется, по полной программе.
        Было, правда, одно «но». Когда-то давно один из гоблинов утверждал, будто мой способ путешествий не подходит людям с рациональным мышлением, что я открыл собственный путь. Ассоциативный или как-то так. Но, если подумать, вокруг меня было полно детей природы, которые восприняли бы слова Ворона подобно тому, как европейский человек из двадцатого века воспринял бы инструкцию по эксплуатации микроволновой печки. Даже продвинутые креолки сохранили в душе веру в магию, несмотря на все наши с Тропининым усилия. Чиж, Анчо, Ватагин, все наши чукчи, коряки, камчадалы, что присоединились к походу в Америку, могли бы стать особым племенем, с особыми возможностями.
        Но тогда зачем бы нам был нужен этот дикий кусок Америки? Мы могли бы неплохо устроиться в любом месте и перемещаться по всему миру. А при случае могли бы дать бой и самим гоблинам.
        На мгновение возникла мысль, почему бы не попробовать теперь? Обучить этому всех, особенно Лёшку. Но я вздорную мысль отогнал. Мне не было жалко тайного знания.
        Но халява расслабляет. Эльфы и маги должны покинуть Средиземье. Людям предстоит самим заботиться о своём мире.
        Вот таким задумчивым я и прибыл в Викторию.

* * *
        - К чёрту! - сказал я Тропинину. - Достала эта возня. Я уже подумываю, не поступить ли как Александр Второй?
        - То есть?
        - Продать Америку к бесам!
        - Но…
        - Шучу, - улыбнулся я. - На счёт продажи шучу. Но и правда достало всё. Денег у меня довольно. Отправлюсь с Дашенькой в путешествие. Вокруг света. На яхте. Ну а что? Не заслужил разве непосильным трудом? Покажу ей Париж, Лондон, Амстердам, Ярмут.
        - Путешествие на «Снарке», а? - ухмыльнулся товарищ.
        Мы беседовали за нескромным ужином в «Императрице», поглощая превосходную цивилизованную пищу, от которой мы с Дашей успели отвыкнуть. Молоко, сметана, свежие яйца, зелень, фрукты, морепродукты. Сидр от прошлогоднего обильного урожая яблок.
        - Короче говоря, ухожу на покой, - сказал я, салютуя бокалом. - Как говорится, я устал, я ухожу.
        - Ха, так ты застал эту комедию?
        - Комедию?
        - Ну там… - Он посмотрел на Дашу и осекся. - Неважно. Но, как ты можешь все бросить не доведя дело до конца?
        - Конца этому не будет - вот что я понял после длительных размышлений. Знаешь, мне нравилось творить. Писать, так сказать, социально-политическую картину. Но только совсем больной человек останется торчать у полотна всю жизнь, поправляя какие-то детальки. Меня увлекал чистый лист, дух фронтира, а здесь его почти не осталось.
        - Не осталось? - возмутился Тропинин. - Но перед нами целый океан!
        - Это уже твоя игра Лёшка, - я улыбнулся. - Вот и играй. Кстати, на Уналашке мы узнали, что тот француз, ну тот, что бродил по нашим водам в позапрошлом году, и правда оказался Лаперузом. Он потом заходил на Камчатку, откуда и разошлись вести. И так уж получилось, что я помню название тех островов, где его корабли разбились. Насколько я помню, несколько человек выжило, но так и не дождалось европейской спасательной миссии. Ты мог бы заработать на этом приличный политический капитал.
        В отличие от Тропинина я не стеснялся говорить при Даше о вещах, связанных с будущим.
        - Что за острова? Есть ли они на карте? На современной, я имею в виду.
        - Это Соломоновы острова. И да, они есть на карте. Проблема, однако, в том, что этих островов где-то около тысячи. И раз там опытный Лаперуз потерял на скалах или рифах оба корабля, то у твоих шхун будут все шансы разбиться.
        - За это не беспокойся, - отмахнулся Лёшка. - Мы уже выработали методику приближения к опасным островам. К тому же все равно собирались организовать несколько экспедиций в те воды. Соломоновы острова? Это же не очень далеко от Кусая. Скорректируем малость планы, только и всего.
        Тропинин откинулся на спинку кресла.
        - Боже, - закатил он глаза. - У меня и так дел по горло. Знаешь, пришлось отложить экспедицию вверх по Змеиной. Я правда отправил людей чтобы заложить базы на будущее. А тут ты со своими новостями. Меня не хватает на всё.
        - Я прожил в этой шкуре долгие годы. Именно поэтому и решил отойти от дел.
        Тропинин раскурил трубку.
        - И что же? Ты противился созданию надежных институтов власти. И теперь всё рассыпется, как только твоя компания перестанет играть ключевую роль. Или предлагаешь ждать пока само всё возникнет? Ну так, я тебе скажу: вакуум власти чреват хаосом и распадом.
        - Когда-нибудь наверняка возникнет и полиция, и армия, и суды, и жандармерия, и национальная безопасность, и прослушка, и тюрьмы. Таково свойство общества - навешивать на себя гири. Но для начала я придумал более мягкую форму.
        - Какую?
        - Всему свое время, - я усмехнулся. - До ярмарки еще целый год, вот на ней и увидишь.

* * *
        Пока не вернулась большая часть экспедиции, мы с Дашей решили улизнуть из Виктории и немного потренироваться в перемещениях. Локации были ограничены её личными воспоминаниями. Пролив Нутка, Уналашка, Залив Сан-Франциско, устье Колумбии, Гавайские острова - вот и весь набор опций. Оаху оказался самой дальней точкой, которую мы могли посетить вдвоем. К счастью Даша однажды посещала остров ради изучения сандалового дерева. К слову, его так и не удавалось вырастить ни в Калифорнии, ни где либо за пределами Оаху.
        Небольшой перечень локаций, известных нам быстро приелся. Мне хотелось показать Даше весь мир. К сожалению сперва предстояло добраться туда своим ходом. Я пытался схитрить. За неимением фотографий, подумывал о гравюре или картине, чтобы дать визуальную привязку. Мы провели несколько экспериментов, но из этого ничего не вышло.
        - Придется добираться в Европу так, - вздохнул я.
        После некоторых размышлений, мне пришел в голову план.
        - Мы выйдем на яхте из Сосалито и пройдем сколько сможем вдоль Американского берега. При первой же серьезной опасности, будь то буря или испанский корвет, мы переместимся обратно в Викторию. Денек отдохнем и вернемся на прежнее место, чтобы продолжить путь.
        Идея была неплоха. Важно было зафиксировать в памяти привязку. Поэтому я и выбрал путь вдоль берега. Мы могли уменьшить риски, используя для путешествий только световой день, а на ночь уходя в убежище. Таким образом мы могли пройти даже опасным Магеллановым проливом. Это сэкономило бы месяц пути и позволило бы избежать сурового пролива Дрейка, хотя течение и ветры являлись для восточного направления попутными.
        Единственной проблемой было время. У меня оставалось много дел. В Европе, в имперских портах и во всех уголках наших владений. Мы потеряем не меньше года. Зато потом весь мир будет у нас в кармане.
        - Давай поступим проще, - сказала Даша. - В Оаху я сяду на шхуну до Калькутты или Кантона, там пересяду на английский корабль, а ты потом встретишь меня в Лондоне.
        - Отпускать тебя одну?
        - Как раз успеешь закончить дела.
        В этом был смысл. Но это не на самолет или поезд девушку посадить. Путешествие в восемнадцатом веке таило массу опасностей, начиная с болезней и бурь, заканчивая пиратами и враждебными флотами. С другой стороны, трюк действительно решал кучу проблем, а Даша имела возможность сбежать на лодке, что снимало часть угроз.
        - Одну я тебя не отпущу, - заявил я. - Тропинин все равно собирался отправить младшего Ясютина в Британию, как агента и консула. Вот с ним и отправишься. Заодно доставите письма в Калькутту и переговорите с Лёшкиным приятелем, как его там… с мистером Хикки. Нам будет нужна хорошая реклама для ярмарки.
        - Не боишься оставлять меня надолго с молодым человеком?
        - С которым из них?
        - С Тимофеем, - Даша пожала плечами. - Хикки я даже не знаю.
        - От судьбы не уйдешь, - сказал я в ответ.
        Хотя конечно, где-то в душе боялся.

* * *
        Отправив Дашу в долгое и опасное путешествие, я занялся своими делами. Как раз вернулась наша экспедиция. Чихотке пришлось ремонтировать шхуны на Кадьяке, поэтому мое раннее появление никого не насторожило.
        Я же, не теряя времени даром, занялся подготовкой своего последнего проекта, вернее двух его составных. Прежде всего я начал скупать паи в чужих предприятиях, стараясь охватить всех. У жителей Виктории, у Лебедева-Ласточкина, у Киселева, у Мыльникова, у других промышленников-конкурентов. Игнорировал я лишь Шелехова, испытывая к нему не вполне обоснованную предвзятость.
        В империи лишних денег не водилось, поэтому мое предложение о вступление в компании принимали охотно. Со старожилами колоний по большей части тоже всё прошло гладко. Многие из них и без того имели бизнес на паях с моей компанией, и я просто вывел эти паи в отдельный фонд. Тех же, кто на паях со мной ещё не работал, пришлось уговаривать, что не составило труда. Продажа десятая доли не несла угрозы поглощения, поэтому владельцы бизнесов соглашались отдать её в обмен на инвестиции или на паи в меховой компании. Мне все же доверяли в Виктории, а десятых долей для моего замысла было как раз достаточно.
        Единственной загвоздкой стала компания Яшки. Целую операцию пришлось провернуть, чтобы заполучить в ней десятипроцентную долю. Я подговорил Сафрона Ныркова, чтобы он от своего имени предложил Яшке обмен паями, а потом продал долю мне. Тот сперва сопротивлялся. Но я заверил, что никакого предательства здесь нет, Яшкин бизнес я поглощать не собираюсь, а доля в его компании мне нужна для общего дела, и что Нырков вскоре сам все увидит.
        Второй задачей была раскрутка меховой Ярмарки, которой предстояло стать событием, открывающим наши колонии для всего мира. Открытие можно устроить лишь один раз, и мне хотелось собрать аншлаг.
        Перекупая паи у конкурентов на Камчатке, в Охотске, в Иркутске, я не забывал приглашать на ярмарку, как их, так и других меховых торговцев. Я расписывал богатство торгов, обещал шальную прибыль с продажи мехов, гарантировал закупку по бросовым ценам многих припасов, китайских товаров, а также массу всевозможных развлечений. Я обещал, что шхуны компании заберут всех желающих в Охотске и Нижнекамчатске в сентябре и доставят к январю в Викторию, где зимовать куда комфортнее и дешевле, чем в любом из городов Сибири.
        Подбить на поездку русских купцов оказалось несложно. Торговлю в Кяхте постоянно лихорадило, а добираться до европейской России получалось не многим проще, чем до Виктории.
        В Макао и Калькутту я отправил инструкции с Дашей и Ясютиным. Расчет был на то, что независимые английские торговцы, которые посещали Кантон, уже имели лицензию достопочтенной компании и могли воспользоваться ей, чтобы забежать к нам на огонек. Для кораблей других наций лицензии не требовалось вовсе, их ост-индийские компании в разное время были лишены монопольных прав. В Калькутту, по словам Тропинина, иностранных кораблей тоже заходило довольно, а небольшая сумма в серебряной монете должна была перетянуть на нашу сторону единственного в Бенгалии газетчика.

* * *
        Между тем, жизнь в Виктории шла своим чередом. Колычев почувствовал себя увереннее, но казаки понемногу смывались от начальника. Один умотал в Калифорнию, пока мы осваивали Юкон, другой буквально накануне возвращения ушёл к индейцам. Половина из тех, что остались, были разложены либерализмом и присматривались, не войти ли в какой-нибудь бизнес? Хотя другая половина - сущие бандиты - всё ещё искали возможности взять своё. Но на этот раз Колычев не собирался их покрывать.
        Выходила как прежде газета, цокали по мостовой лошади, запряженные в пролетки и дилижансы. На другой стороне фьорда по линии конки бегал опытный паровой трамвай, похожий чем-то на первый самогонный аппарат моего папаши. Столь же несовершенным плюхал плицами по воде паровой буксир. Технические новшества появлялись на заводах, на мелких фабриках, в быту. И Лёшка утверждал, что большая часть вещей разрабатывалась почти без его участия. Вроде всё шло по плану. Мы понемногу становились технологически развитой страной.
        На общественном фронте тоже произошли перемены.
        Секта Расстриги развалилась так же быстро, как до этого и возникла. Произошло это не в следствии утраты веры, а по чисто технической причине - многие дамы вдруг обнаружили беременность. Виной тому был не Расстрига, а юноши, которых привлекла в секту красота бенгалок. Игрались одна за одной свадьбы. И если до этого весь «гарем» жил в большом шатре на Поляне, то теперь молодым семьям потребовалось отдельное жильё.
        Расстрига пришел за советом в компанию и поскольку мы уже прекратили финансировать строительство домов для поселенцев, я предложил Расстриге взять кредит в банке. В ответ он лишь покачал головой, а на следующий день появился в конторе строительной компании Качугина с сундуком, который с трудом тащили молодые женихи.
        Сундук оказался полон серебра.
        Так рядом с Английской у нас появилась Бенгальская улица.
        То ли благодаря истории с внезапной одновременной беременностью индийских дам, то ли под влиянием на восприятия мира любви (пусть этот мир создан был мной самим), я вдруг стал обращать внимание на детей. Их в Виктории оказалось на редкость много.
        Сперва я подумал, что это сознание шалит со мной, я часто думал над словами Даши и ничего удивительно, что стал замечать детей. Но постепенно я понял, что их и правда много. Я видел их бегающими по улицам, подрабатывающими в мелком бизнесе, поедающими стритфуд на Поляне. Особенно поедающими стритфуд.
        Поляна, которая раньше превращалась то в арену для состязаний, то во временный городок, где размещались прибывшие на потлач гости, то в ярмарку, когда все свободное место занимали шатры, балаганы, прилавки и развалы… Поляна теперь стала ещё и одним из мест отдыха горожан - здесь устраивали пикники, которые несколько лет назад ввёл в моду Тропинин. В пасмурный день обычно делали шашлыки, в солнечный приносили корзинки с едой. Появилось множество лотков со стритфудом. Каленые орешки, кебабы, гамбургеры, хот-доги, блины. Фруктовые тележки с прессами предлагали свежевыжатые соки, лимонады.
        И теперь я обратил внимание, что некоторые разновидности уличной еды явно рассчитывались именно на детей. Леденцы (и классические петушки и что-то типа чупа-чупса), мороженое (Тропинин, оказывается, запустил небольшую фабрику). Не хватало, пожалуй, только попкорна.
        Озадаченный такой оказией, я отправился в Университет в тот самый отдел, что занимался статистикой. Оказалось, что население действительно росло бешеными темпами. Свой вклад вносили и перебирающиеся в город индейцы окрестных племен, завербованные мое агентурой европейские авантюристы, использующие индийский маршрут, поселенцы из России, Китая, Индии и даже немного гостей с Оаху. Но неожиданно на первый план вышел естественный прирост, в котором, конечно, приняли участие все перечисленные категории.
        Разумеется, в эту эпоху много детей в семье было обычным делом. Высокая детская смертность уносила каждого второго ребенка в большинстве цивилизованных стран, и даже у нас, несмотря на все санитарные мероприятия, она взимала огромную дань. До появления антибиотиков мы не могли бороться с целым рядом болезней и рассчитывали скорее на естественный иммунитет от здорового образа жизни, витаминов, солнца и свежего воздуха. Но демографический взрыв все равно стал неожиданностью. Дело в том, что на фронтире настоящие семьи были редкостью, а число внебрачных детей по какой-то загадочной причине уступало числу законных (ведь у нас не водились цари, великие князья и вельможи, стругающие ублюдков целыми деревнями).
        Записи определили время переломного момента - около десяти лет назад. Примерно в то время и Лёшка женился, и другие товарищи семьями обзавелись, а мы начали массовое домостроение. Похоже именно тогда многим стало понятно, что Виктория «всерьез и надолго». Это вызвало качественное изменение в отношениях мужчин и женщин и, как следствие, скачок рождаемости. Пять-шесть детей было обычным делом в семье и три четверти рожденных благодаря нашим усилиям добирались до подросткового возраста.
        - Переход качества в количество, - сказал я, просматривая бумаги.
        - Что? - переспросила Галка.
        - Переход качества жизни в количество населения. Но это не продлится долго.
        Глава тридцать восьмая. Бык и уста
        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ. БЫК И УСТА
        В наших водах становилось тесновато, и круги вокруг колонии сужались. Мы рисковали вступить в открытое противоборство с кем-то из конкурентов ещё до того как сами откроем карты (как в географическом, так и в игровом смысле).
        Конкуренты вдруг навалились сразу со всех сторон. На имперском берегу очередная казённая экспедиция разнюхивала удобные пути в Америку. Пока одна её часть готовила корабли для исследования в Охотске, другая часть пыталась проложить северный маршрут с Чукотки. В пролив Нутка (который пока ещё звали заливом короля Георга) прибыли англичане под фальшивыми португальскими флагами. Причем капитанами на кораблях («Феличе Адвенчер» и «Ифигения Нубиана») были те самые парни, что зимовали затертыми во льдах в Кенайском заливе два года назад. Ложные португальцы привезли с собой китайских рабочих и начали возводить факторию. Ещё одно английское судно из Макао «Жаворонок» потерпело крушение на острове Медном. Уцелевших бедолаг сняли с острова русские промышленные.
        Появились в наших водах и первые американцы, в смысле бостонцы. Южнее устья Колумбии они высадились с судна «Леди Вашингтон» и попытались торговать бусами, варганами и ножами с местными индейцами, в то время как второй американский корабль прибыл позже сразу в пролив Нутка. Это была та самая «Колумбия», в честь которой должны были назвать реку, весь регион, а потом и орбитальный корабль, если бы мы не внесли в хронологию коррективы.
        Но больше всего нас встревожили испанские корветы, что появились на северных островах. Причём первый, название которого нам узнать не удалось, побывал на Кадьяке ещё до того, как мы отправились домой от устья Юкона. Он бросал якорь в гавани Трех святителей, и его офицеры встречались с шелеховскими передовщиками. В наш городок они не заглянули. А уже после возвращения шхун Чихотки в Викторию, другой испанский корабль «Принцесса» посетил Уналашку.
        Испанцы плавали в наших водах давно и регулярно, просто потому что считали их своими, но на контакт со зверобоями пошли впервые. Это больше всего заставляло нервничать. Вряд ли кто-то из промышленных знал испанский или любой другой европейский язык. А вот знали ли испанцы русский? До сих пор я думал, что нет. Но теперь сомневался. Их миссия носила явно разведывательный, а не исследовательский характер. И даже без языка можно было многое выведать от неискушенных в политике людей.
        Виктория всё ещё оставалась тайной, но на всякий случай мы укрепляли форты и приводили в порядок боевые корабли. О шашлыках с европейцами, что остановились в проливе Нутка, об обмене визитами больше не шло и речи. Мы лишь попросили людей Маккины присматривать за гостями и передавать нам новости. За время нашего здесь пребывания, племя достаточно изучило белого человека. Вместо того, чтобы выменивать шкуры калана на блестящие штучки, индейцы продавали европейцам съестные припасы, дерево и другие ресурсы для починки судов, в общем все, что только могли продать. Причем требовали монету и неохотно соглашались на бартер.
        Когда липовые португальцы из Макао задумали остаться здесь на зимовку, они решили построить небольшое судно для отправки первой партии выменянных шкур. Расчет был прост. Конкуренция росла, а они, сидя на базе, будут первыми собирать лучшие меха, а заодно исследовать побережье в поисках более сговорчивых племён. Но гонять туда-сюда через тихий океан корабль из основной флотилии со всем экипажем не имела смысла. Другое дело шхуна. Она с небольшой командой станет переправлять добычу в Макао и возвращаться с товаром для обмена.
        Британцы - нация мореходов. Умелых плотников в их командах было более чем достаточно, гвоздей, дельных вещей, канатов и парусины тоже имелось с запасом, тем паче, что индейцы больше не собирались продавать душу за любой кусок железа или ткани. Проблема, однако, возникла в строевом лесе. И не сама по себе.
        Калликум обладал коммерческой сметкой и наполовину европейским типом мышления. Узнав о замысле англичан, он провернул небольшую интригу. Когда иностранные шкиперы пришли к Маккине, тот наотрез отказался продать им необходимые полсотни стволов. Он долго говорил о святости леса, упоминал о Великом Квагутце, перечислял прочие мистические сущности, что не позволяют людям рубить деревья иначе как с целью самого необходимого ремонта.
        Опечаленные англичане вернулись в свой лагерь. Они могли отказаться от затеи, или отправиться в другой район побережья, чтобы попытать там удачу, но в этом случае потеряли бы много времени. Тогда Калликум и пришел к ним с предложением раздобыть хорошую и, что важно, готовую к плаванью шхуну по доступной цене. Он утверждал, что владеет судном европейской постройки, как раз таким, которое нужно его новым друзьям.
        Он не соврал. Его китобой промышлял на севере Острова с опытной командой из представителей разных наций. Хитрость заключалась в том, что продавать своё судно молодой вождь вовсе не собирался. Вместо этого он отправился на лодке в Викторию.
        Возле причальной стены Торговой гавани всегда стояло три-четыре шхуны старой постройки, которые были выставлены на продажу. Не все из новичков выдерживали конкуренцию, а старожилы иной раз получали травмы или отходили от дел, скопив достаточно средств для покупки бизнеса на суше. Так что шхуны время от времени меняли хозяев. Подержанную посудину в хорошем состоянии можно было купить за каких-то семьсот пятьдесят астр или полторы тысячи рублей, а кораблик похуже сторговать за пятьсот, а то и за четыреста монет.
        Что Калликум и проделал. Кое-какие деньги у него водились и он, покупая потрепанную, но прочную шхуну рассчитывал на тройную прибыль со сделки.
        - У тебя уже есть шхуна, - сказал Окунев, в обязанности которого входила регистрация смены собственника корабля. - Будешь охотиться на кита целой флотилией?
        - Мне нужна не китобойная шхуна, а обычная.
        - Неужели собрался сам плавать в Кантон? Что ж, дело хорошее.
        - Нет, - улыбнулся Калликум. - Я собираюсь перепродать корабль.
        - Ещё лучше, - одобрил Окунев. - Не забудь потом сообщить, кому именно продашь. Мне нужно будет записать в журнал.
        - Можешь записать сразу. Англичанин Джон Мирс из Макао.
        Окуневу было всё равно, он только радовался, что у кого-то дела идут хорошо, а вот Тропинин, узнав о сделке, расстроился.
        - Мы могли бы всучить им новую шхуну, - с долей обиды заявил он.
        Тропинин вообще недолюбливал вторичный рынок, который серьезно подрывал его собственный бизнес.
        - Не расстраивайся, - ободрил я. - Когда мы откроем Викторию миру, ты сможешь торговать шхунами, как горячими пирожками. Нам всего-то нужно продержаться до следующего сезона, а тогда мы будем готовы бросим карты на стол.

* * *
        Очередную ложку дегтя в наш славный бочонок мёда я заполучил будучи в Лондоне.
        Баронет сэр Джон Ламберт явно вёл какую-то свою игру. Возможно в пользу правительства Великобритании, возможно в пользу одной из достопочтенных компаний. Он мог использовать меховую ярмарку, как повод протащить какой-нибудь закон или даже отправить к нашим берегам военные корабли. Но пока наши интересы совпадали, я не обращал внимания на его интриги. В лондонском высшем свете баронет был единственным контактом. И очень полезным. К тому же, помимо дел связанных с отправкой корабля Миллера, я хотел заручиться его поддержкой нашего консула Ясютина.
        Мы встретились как всегда в таверне «Бык и Уста», где неплохо готовили (тучный баронет любил хорошо покушать), а встреча людей из разных сословий была делом обыденным.
        - Вы напрасно подняли столько шума вокруг меховой торговли, - сказал Ламберт, делая глоток портвейна в качестве аперитива. - Испанцы и так танцуют на горячих углях. Раньше меха их не особенно привлекали, всё же казна сделала ставку на серебряные рудники. Но недавно один пробивной торговец Висенте Васадре создал испанскую компанию по добыче морской выдры. Вы слышали об этом?
        - Нет. В наших водах он не появлялся.
        - Неважно, - отмахнулся баронет. - Это было так, к слову.
        Я кивнул понимая, что целью баронета было продемонстрировать мне информированность и возможности.
        - В торговле испанцы слабаки, - продолжил тот. - А вот к территориальным покушениям относятся весьма и весьма серьезно. Их министр по делам Индий просто вне себя от ярости. У короля Карла в Консепсьоне служит очень проницательный военный губернатор по имени О’Хиггинс.
        - Звучит не вполне по-испански…
        - Он чёртов ирландец! - приглушенно воскликнул Ламберт. - Что только добавляет проблем всем нам.
        Баронет сделал большой глоток портвейна. Я тоже пригубил бокал.
        - Как стало известно, О’Хиггинс посылает в Мадрид один доклад за другим о русской активности. А все началось с того, что на карте Лаперуза, когда тот шёл на север, ему удалось разглядеть русское поселение в заливе короля Георга.
        - Хиггинс встречался с Лаперузом?
        - Я же говорю, чёртов ирландец доставит нам всем хлопот.
        - Но откуда Лаперуз мог знать…
        - Есть о чем подумать, не правда ли? - баронет усмехнулся. - Амбассадор царицы, граф Семен Воронцов душевный человек и понимает, что к чему. Это по моему совету он рекомендовал вашему адмиралтейству мичмана Биллингса и штурмана Тревенена, как надежных офицеров, которые плавали с Куком. Но напрасно Императрица Екатерина затеяла сейчас кругосветную экспедицию. Вы, конечно, слышали о Муловском?
        - О Муловском? - я сделал вид что вспоминаю имя. - Ах, да! Его действительно назначали на командование какой-то экспедицией. К сожалению, война со Швецией помешала…
        - О, мистер Эмонтай, могу вас обрадовать, - мрачно заметил баронет. - Я лично посетил эскадру, когда она сделала остановку в Плимуте. И видел все пять кораблей собственными глазами. Вооруженные «en flute» они представляют тем не менее серьезную силу.
        - Муловский? В Плимуте? - я чуть не подскочил.
        На моем лице вряд ли отразилась радость, потому что собеседник немного озадачился. Он даже не стал развивать мысль.
        - Надеюсь их отозвали обратно в Балтику? - уже спокойно спросил я.
        - Ничего подобного, - завидев прислугу с подносом, баронет залпом прикончил портвейн. - Они отправились к Мысу. Наше правительство поддерживает в этой войне Швецию и не захотело бы сейчас прибавления русских сил на Балтике.
        Новость следовало переварить. Вместе с ростбифом, который нам только что подали. Не знаю, что меня напугало больше - внезапная смена исторических декораций или выглядящая абсолютно сырой серединка мясного куска.
        - Знаете почему эта таверна называется «Бык и Уста»? - спросил Ламберт.
        - Название, как название, - пожал я плечами.
        - К быку оно не имеет отношения, - баронет прожевал кусок. - Раньше заведение называлось «Булонское устье» в память об одной военной кампании на французском берегу. Но народ наш тёмен и сократил название до более понятных слов. К чем я это говорю?
        - К чему же?
        - Как нам стало известно, - он не уточнил, кому именно «нам». - Некоторые отщепенцы, что живут в Макао, использую в торговле с индейцами ложный флаг. Это может обмануть простаков, но не людей, которых я представляю.
        Он подождал моего кивка и продолжил:
        - Кроме того, нам стало известно, что один из этих изгоев, мистер Кокс, сейчас находится при шведском дворе и убеждает госсекретаря барона Эрика Руута, чтобы тот выдал ему каперское свидетельство против ваших поселений и кораблей.
        - Спасибо за предупреждение!
        - Пустое! - отмахнулся Ламберт. - Шведский флаг пройдохе нужен лишь затем, чтобы прикрыть торговлю с индейцами. Так вот, люди, которых я представляю, хотели бы положить конец нелегальной торговле. А вам, находясь на месте, это будет сделать проще.
        Я кивнул, пережевывая отрезанный с самого края кусок мяса. Он выглядел поджаристым даже подгорелым, зато в нём вряд ли уцелели паразиты. Что до слов баронета, то я всегда занимал противоположную позицию. Мы были заинтересованы в свободной торговле с английскими моряками. А если бы и сговорились с какой-то одной компанией, то только в обмен на встречные преференции. И отнюдь не экономического плана.
        - Что люди, которых вы представляете, могут предложить взамен?
        - А что вы хотите?
        - Политическое признание наших колоний.
        - Ого! - баронет качнулся так, что заскрипело кресло. - Это не тот вопрос, который достопочтенные компании могут решить.
        - Но они достаточно влиятельны, чтобы поспособствовать решению, разве не так?
        Его взгляд изменился. Кажется я немного прибавил в глазах толстого интригана. Хотя возможно он просто думал, как меня лучше сожрать.

* * *
        После встречи с баронетом я посетил собрание пайщиков, устроенное Миллером, который вел свою интригу. Она заключалась не столько в том, чтобы оснастить собственный корабль, сколько в создании ажиотажа среди других английских торговцев. Но играть следовало до конца и собрание, конечно же, было самым настоящим.
        Благодаря связям баронета, Миллеру удалось добыть разрешение на торговлю, как от компании Южных морей, так и от ОИК. После этого в предприятие пожелало вступить множество мелких торговцев, что подбирали крохи со стола монополий. Одни развозили уголь по британскому побережью, другие ходили в европейские порты, в Средиземное море. Конкуренция была высокой, прибыль низкой, и американская пушнина многих манила возможностью быстро разбогатеть.
        - Но какой груз мы повезём туда? - вопрошали пайщики Миллера.
        - Господа, мы не ошибёмся, если повезём туда свинец, олово, железо и даже чугун.
        - В каких изделиях?
        - Не в изделиях, господа, в прутах, полосах, слитках, чушках. Я так же предлагаю везти серу, селитру, каучук.
        - Но Англия сама завозит и железо, и серу, и селитру.
        - Что с того? Мы набьем кошельки монетой, так или иначе.
        - Много ли заработаешь на железе? Даже если по вашим словам мы накинем по пять шиллингов на каждый фунт.
        - Зато сбыт гарантирован, господа, а это половина успеха. Кроме того, богатеть мы будем на другом. Подумайте сами. Сицилийскую серу, шведское железо и английское олово мы повезём туда, где их возьмут по хорошей цене. Там мы набьём трюмы дешёвыми американскими и сибирскими мехами. Часть можно привезти сюда, или в Голландию, но большую часть мы с выгодой продадим в Макао, и на выручку возьмем на борт чай, фарфор, ревень. За одну такую поездку свинец превратиться в золото, причём без всякой алхимии, господа!
        После собрания я переговорил с Миллером.
        - Не могли бы вы устроить мне встречу с кем-нибудь из Компании Гудзонового Залива.
        - Попробую.
        - Кроме того, меня интересует другая меховая компания, конкурент, как её там…
        - Северо-Западная?
        - Да.
        - Что ж, я попробую помочь и с этим. Но вам лучше бы навестить их главную контору в Монреале.

* * *
        Я возвращался в Викторию хмурым. Нас с метрополией разделяли пространства огромные и малодоступные. И пока ни Колычев, ни сама Империя не имели средств помешать развитию, даже если бы увидели в нас опасность. Это британцы могли перебрасывать через Атлантику против мятежников крупные армии и флот. Но даже они, при всей своей мощи, смогли удержать лишь Канаду и некоторые острова. Тем большим шоком стало известие о выходе экспедиции Муловского. Получается, что пока мы осваивали территорию Юкона, заодно пытаясь приручить капитана, к нам зашли с тыла!
        Мне так и не удалось узнать подробности. Мои осведомители в Петербурге не были вхожи в Адмиралтейство или канцелярию императрицы. Но и без того было ясно, что флотская экспедиция не подчинялась коммерц-коллегии, скорее составляла ей конкуренцию. Причем у флотских имелись пушки, натуралисты, корабли, а у Колычева лишь небольшой казачий отряд, наполовину разложенный либерализмом.
        - Ты же говорил, что экспедиция Муловского не состоится из-за войны! - проворчал я, встретив Тропинина. - А он взял и вышел. Все пять кораблей.
        Муловский вышел в поход полгода назад и петербургские новости легко могли добраться до Охотска. Чем я и прикрыл свое знание.
        - Этого не может быть! - Лёшка смутился. - Как же он проскочил мимо шведов?
        - Не знаю как, но сведения точные.
        - Они наверняка зайдут сперва на Камчатку. Мы выиграем время.
        - Выиграем, но у Муловского пять кораблей! Это сила нам не по зубам, если придется выступить против империи.
        - Историю не объедешь, - печально заметил Лёшка, потом встрепенулся. - Но всё же мы на Ванкувере! Получается, объехали-таки злую старуху?
        - Пока ещё нет. Но испанцы обязательно поставят всех на уши. Корветы были только разведкой. А узнав о Муловском, их вице-король рассердится пуще прежнего. Кажется мы движемся к развязке.

* * *
        Зима прошла в перемещениях. Мне пришлось предпринять довольно неприятную прогулку от бостона до Монреаля.
        Зато весной я встретил в Лондоне Дашу и Ясютина. У них, кажется, обошлось без адюльтера или они хорошо это скрывали. Ясютина я сразу сунул с головой в лондонскую жизнь, познакомил с нужными людьми, посвятил в нюансы местного общества. А с Дашей мы наконец-то смогли прошвырнуться по Европе. Благо Канал был невелик, по документам я значился как представитель компании «Миллер и партнеры», а революция во Франции ещё не началась.
        Мы гуляли по европейским столицам и провинциальным городкам, а когда надоедала цивилизация, выбирались на безлюдный южный берег острова Рождества, до которого пришлось доплыть от Оаху. Поселение, основанное Тропиным, располагалось на севере, по другую сторону большой лагуны, а там, где обосновались мы, имелся прекрасный океанский пляж и множество маленьких лагун на любой вкус с чистой водой. Мы купались то в одной, то в другой, лежали на пляже под солнцем или бродили по берегу нагишом. Слушали галдящих повсюду птиц, ловили рыбу. Во время жары прятались от жаркого солнца в тени местного аналога гигантского лопуха, по вечерам жгли костер из привезенных с собой дров, подогревая привезенный же ужин. А потом одевались, садились в лодку и отправлялись посмотреть спектакль в Дури-Лейн или послушать оперу в Сан-Карло.
        Муловский, как и испанцы не позволяли мне расслабится полностью. Но сделать я уже ничего не мог. Оставалось лишь ждать, кто успеет раньше и время от времени прерывать отпуск, чтобы наведаться в Викторию и узнать новости.
        - Ничего, - сказал я Даше. - Вот проведем ярмарку, я сдам дела и отдохнем по-настоящему. Можем даже забрать себе необитаемый остров. Здесь должно быть неподалеку несколько штук. Как тебе такая идея?
        Покачивая бедрами, она направилась к океанскому берегу. Волны накатывали на белый слегка красноватый песок, поднимались до её колен и медленно отступали назад.
        - А как же Европа? - спросила она. - Мы еще не всё осмотрели.
        Я подошел сзади и обнял девушку.
        - На всё нам не хватит и целой жизни. А Европа скоро погрязнет в большой войне.
        - Жаль. А что там? - она показала на горизонт.
        - Ничего. Такие же острова, вроде этого. А верстах эдак в пятнадцати тысячах расположен огромный ледяной континент.
        - Там водятся белые медведи, песцы, моржи?
        - Ничего из этого. Но там есть пингвины. Думаю они тебе понравятся.
        Глава тридцать девятая. Мексиканская ничья
        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ. МЕКСИКАНСКАЯ НИЧЬЯ
        Испанцы пришли в пролив Нутка в начале мая на двух кораблях - сравнительно крупной «Принцессе» (двадцать шесть пушек) и небольшом «Сан-Карлосе» (четырнадцать пушек). И сразу же взяли с места в карьер. В проливе зимовало три три корабля. Два американских и британский под португальским флагом. Американцев испанский капитан не тронул, а вот «Ифигению» с капитаном Дугласом арестовали. Как следует допросив и застращав, британца через несколько дней выдворил восвояси (то есть в Макао).
        Мы не вмешивались. только наблюдали. Сообщения присылали с голубями или курьерами из местных. Следить за испанцами помогало несколько индейцев с юга, владеющих языком. Хотя южане внешне заметно отличались от нутка, на взгляд европейца вполне могли сойти за местных. Калликум и Маккина с большой охотой прикрывали шпионов. Им, как и нам, требовалось больше информации о чужаках.
        Поставки воды, продовольствия, услуги проводников для плавания в местных водах и походов в ближайшие леса, позволяли нашим людям находиться среди испанцев и подслушивать разговоры. Не то, чтобы те болтали при посторонних обо всём, но общая картина понемногу складывалась.
        Возглавлял экспедицию ветеран испанских исследований в северных водах Хосе Эстебан Мартинес, которого мы называли между собой командором, пока разведка не выяснила, что он имел звание всего лишь младшего морского офицера. У испанцев были свои принципы продвижения людей по воинской иерархии.
        Цели прихода испанцев постепенно прояснялись. И пленных англичан, и бостонцев, и коренных жителей они постоянно расспрашивали о русском поселении, находящимся по их сведениям где-то в этих местах. Европейцы ничего толком сказать не могли, а индейцы давали спутанные ответы, показывая то на юг, то на восток, то на север.
        Лешкины фабрики по переработке морепродуктов находились довольно далеко от места высадки испанцев, в устье реки Моойя, прикрытом от незваных гостей скалистым мысом. Испанцы же высадились примерно там, где и капитан Кук и все прочие посетители - в первой же удобной бухточке. По этой причине все предприятия оставались неизвестны гостям. Но даже если бы они завернули за угол, то приняли бы постройки за индейские, тем более что Лёшка на всякий случай распорядился отозвать оттуда всех работников европейской внешности и припрятать наиболее технологичную часть оборудования. Пусть думают, что Калликум все это построил сам, приобретя у русских только котлы и печи.
        Не спросясь ни у нас, ни у индейцев, Мартинес начал возводить поселение. Мы же продолжали наблюдать, стягивая понемногу силы, тренируя волонтеров, накапливая порох, свинец и ядра.

* * *
        В начале лета в пролив вернулась наша бывшая шхуна, проданная Калликумом англичанам. Теперь она называлась «Северо-Западная Америка». Её шкипер и представить не мог, что товарищей по промыслу выдворили вон, а в проливе хозяйничают испанцы. Он направился прямо в капкан.
        Шхуну конфисковали, переименовали в «Святую Гертруду» и подняли на ней испанский флаг. По иронии судьбы нашу бывшую шхуну отправили обшаривать мелкие бухты с целью отыскать русское поселение, а также в поисках других нарушителей испанского суверенитета.
        Молодой испанский штурман, назначенный на шхуну командиром, проявил должное усердие и только чудом не открыл нашей тайны. Хорошо, что мы вовремя замазали грязью белоснежный маяк на входе во фьорд, а на ночь не зажигали огни. Шхуна прошла мимо и углубилась во внутренние проливы.
        - Мы слишком поспешили со строительством маяков, - заметил Тропинин, когда миновала опасность.
        - Недолго осталось, - пожал я плечами.
        События ускорялись. Весной в Испании сменился король, но сведения об этом достигли Мартинеса только теперь. Не то, чтобы это что-нибудь изменило.
        Тем временем британские авантюристы и торговцы решили отложить до поры распри и объединились в единую компанию, чтобы закрепиться на Острове. С этой целью они отправили из Макао несколько кораблей под португальскими флагами общим командованием Колнетта с инструментами, материалами и нанятыми китайскими рабочими. Первой пришла «Наследная Принцесса» и встала неподалеку от «Принцессы» Мартинеса.
        - Две «Принцессы» в одной гавани это перебор, - решили испанцы.
        Их «Принцесса» была втрое крупнее и лучше вооружена. Англичанам пришлось уйти. Между тем бостонцы торговали и исследовали окрестности Острова, как ни в чем не бывало. Пока они не претендовали на территории испанцы относились к ним благосклонно. Несмотря на прошлогоднее преследование одного из бостонских кораблей в южном полушарии, американцы ответили на расположение Мартинеса взаимностью. Когда вслед за «Наследной Принцессой» из Макао пришел «Аргонавт» с душой всего предприятия Джеймсом Колнеттом на борту, бостонцы встали на сторону испанского капитана.
        Конфликт возник из-за припасов и рабочих. Мартинес сразу понял, что британцы собираются обустроиться в его владениях, и велел им убраться. Колнетт возражал, ссылался на прежние договоренности с индейцами. И был в конце концов арестован вместе с судном, экипажем и рабочими.
        Приказав согнать пленных англичан и китайцев на центральную площадь нового городка (названного им Санта-Круз), пригласив в качестве наблюдателей бостонцев и индейцев, Мартинес торжественно провозгласил окрестные земли владениями испанской короны.
        Для привезенных Колнеттом китайцев мало что изменилось. Вместо английского форпоста они принялись возводить испанскую крепость Сан-Мигель.

* * *
        До сих пор мы сидели на заборе и наблюдали за схваткой двух тигров. Когда прелюдия закончилась, настала пора нам вмешаться. Мы объявили мобилизацию. Испанская крепость, если оснастить её хорошими орудиями, могла запереть вход во внутренние области Острова. Правда испанцы не знали, что они захватили не залив, а пролив и что мы в любой момент могли появиться с тыла. Но даже закрыв одну дверцу они создали бы нам массу хлопот. В конце концов, даже ради обслуживания фабрик Тропинина кораблям пришлось бы делать большой крюк, причем пробираться довольно узким и опасном каналом.
        К открытому противостоянию с настоящим военным флотом мы готовы не были. Давняя калифорнийская стычка была по сути пограничной. С сильно ослабленным цингой и долгим переходом отрядом противника. Теперь же испанцы пришли с явным намерением закрепиться. И отступать не собирались. И в этот раз мы не станем для них сюрпризом.
        Мы готовились тщательно. В совещательной комнате даже построили макет местности.
        - Мы должны вынудить их уйти, - огласил Тропинин политическую задачу. - Во всяком случае убрать военных. Желательно сделать это бескровно, переговорами, иначе мы рискуем развязать большую войну, которая, даже если мы её потянем, нас разорит.
        - Демонстрация силы, - предложил я. - выставим все что у нас есть. Корабли, канонерки. Поднимем флаги и предложим переговоры.
        - На суше, вот здесь и здесь можно поставить батареи, - предложил Шарль, указав на другую сторону входа в пролив. - Девятифунтовые пушки достанут до испанской крепости.
        Пушки эти были приобретены вместе с «Палладой», но мы заменили их на шестифунтовые и мощные карронады, так как нам требовалось повысить мореходные качества, а достойного противника для крупного калибра все равно не находилось.
        Теперь он появился.
        - Может лучше вернуть их на фрегат? - спросил Спиджик.
        Мы заспорили. Сделать ли ставку на дальнобойность береговых батарей или сконцентрировать главную огневую мощь на флагмане? В конце концов решили, что главная задача - оказать давление на противника, и в этом смысле от береговых батарей пользы будет больше. А в случае, если стычка все же начнется, «Паллада» при поддержке флотилии сможет сблизиться и применить карронады или вовсе пойти на абордаж. Людей у нас хватало.
        Неизвестным фактором оставались американцы. При примерно равном раскладе они могут бросить свои ресурсы на вражескую чашу весов, чтобы получить от испанцев преференции.
        - Значит надо сделать так, чтобы наше преимущество выглядело подавляющим, - сказал Шелопухин.

* * *
        Волонтеры прибывали в Эскимальт, где стояла «Паллада» и вооруженные шхуны, небольшими партиями. Погрузка, разработка деталей и распределение ролей заняли несколько дней. Пока суть да дело, Тропинин сводил меня на секретный полигон. Он располагался в одной из небольших бухт Эскимальта и предназначался для испытаний как надводных, так и сухопутных прототипов.
        - Торпеду до ума еще не довели, - Лёшка похлопал по сигарообразному «изделию», стоящему на тележке под навесом. - Боюсь, с ней еще будет много возни. Запаса сжатого воздуха едва хватает на сто морских саженей.
        - Это тоже немало, - заметил я. - Сейчас корабли по большей части сражаются борт к борту.
        - Да, для начала было бы неплохо, если бы она ещё шла напрямик. Но проклятая штуковина плывет куда попало, только не в цель. Выныривает на малейшей волне, сбивается с курса. Как я не бился, придумать рабочую систему стабилизации не удалось. Тут нужен гироскоп или что-то типа того.
        Зато второе изделие было полностью готово. Долгие годы Лёшка пытался разработать не только многозарядную винтовку, но и орудие, превосходящее артиллерию потенциального противника по дальности, точности и могуществу. И кажется был уже близок к цели.
        Изделие под номером два представляло собой длинный стальной ствол трехдюймового калибра с массивным дульным тормозом на конце. Ствол размещался в ложе с противооткатным и наклонно-поворотным устройствами на чугунной станине. Предполагалось намертво укрепить станину на палубе ближе к носу корабля и стрелять по курсу или в обе стороны, в том случае конечно, когда не мешают паруса и такелаж. Некоторым образом схема походила на китобойную, только стреляла пушка не гарпуном и выглядела намного сложнее.
        - Вот, - Лёшка открыл ящик, в котором лежало три продолговатых снаряда. - Пока всего три штуки. Очень сложно воспроизводить продукцию с большой точностью, а без этого толку будет немного. Но мы уже налаживаем оборудование для максимальной повторяемости деталей.
        Пушка стояла на массивном помосте, изображающем палубу, и была уже направлена в сторону мишеней в виде ростовых фигур, мачт и снастей, что стояли на другой стороне гавани примерно в километре от нас.
        - От нарезов я отказался. Слишком сложно сейчас для нас, мы и гладкий-то ствол сверлили и шлифовали два месяца. Поэтому я остановился на танковой схеме, когда при выходе из ствола снаряд распускает оперение на хвостовике. Для начала мы использовали обычные ножевые лезвия, а дальше посмотрим, какая форма лучше. Оперение обеспечит прямой полет и вдобавок при попадании порежет снасти или запутается в них. А там, если не сработает контактный взрыватель, он рассчитан только на прямое попадание, то сработает дистанционный запал.
        Двое помощников достали снаряд из ящика и зарядили с казенной стороны пушки. Затем наложили винтовой затвор (он хранился отдельно) и провернули рукоятку несколько раз. Подцепив спусковой шнур, они протянули его к кирпичному убежищу. Мы спрятались за стеной и Лёшка предложил мне конец шнура.
        - Дёрнешь?
        - Сам дёргай, - отказался я. - Твоя игрушка.
        Он осторожно потянул. Раздался выстрел, а мы, едва поняв, что орудие уцелело и осколков не будет, высунули головы.
        Снаряд летел не особенно быстро, его можно было легко разглядеть на подлете к мишени. Он врезался в то, что изображало ванты, но не прорвал их, как возможно надеялся Лёшка, а повис вниз головной частью.
        - Если в таком положении рванет, то сломает мачту, как минимум, - сказал с надеждой Тропинин.
        Но снаряд не рванул на весу, а вывалился из плена и упал вертикально на помост, изображающий палубу. Вот тогда-то он и взорвался, согнав с ближайших камней стаи птиц. Доски и щепки взметнулись ввысь, мачта повалилась на бок, мотая оборванными канатами, точно пьяница хлыстами. Обломки падали на берег, в воду. Затем вся конструкция мишени осела и накренилась, словно действительно собралась затонуть, несмотря на твердь под ней.
        - Впечатляет, - сказал я.
        - Жаль на это раз придется обойтись старым вооружением, - Лёшка вздохнул. - Ради двух выстрелов вряд ли имеет смысл монтировать пушку на корабле. Тем более, что это потребует изменить некоторые снасти на носу.

* * *
        Тем временем от разведки поступили сведения, будто испанцы собираются отправить пленных британцев в Сан-Блас (или в Святой Власий, как называли его наши обыватели). Это заставило вооруженные силы Виктории поспешить с выходом, так как британцев, тем более находящихся в бедственном положении, мы собирались использовать на возможных многосторонних переговорах для продвижения собственных целей.
        Не все было готово, но к войне никогда не бывает готово всё.
        На метафорический флагманский мостик поднялся старик Окунев. Я пытался отговорить его от участия в походе, но на этот раз товарищ настоял на своем. Он сказал, что стал слишком стар и скорее всего больше никогда не выйдет в море. Ему захотелось напоследок тряхнуть стариной. До пролива же здесь было всего ничего - пара сотен верст. Такое завершение карьеры ему было по силам.
        Появление Окунева стало не единственным сюрпризом. Подтянулись почти все ветераны, а с последней партией волонтеров прибыл Колычев и с ним десятник Бушков, Белоконь, и еще пара казаков.
        - Я решил отправиться с вами, - заявил капитан.
        - Не боитесь, что в случае стычки, ваше присутствие поставит империю в неудобное положение? Все же вы официальное лицо, а мы только торговцы, которые защищают своё.
        - Не боюсь. В мои обязанности входит присматривать за купцами. Буду присматривать.
        В Эскимальте Колычев впервые увидел фрегат. Столь крупный корабль в этих водах произвел на него впечатление.
        - Сами построили?
        - Купили на торгах в Англии, - сказал я. - Вернее в Шотландии. Впрочем, это не важно. Постройка французская. Корпус прочный, скорость высокая. Мы заменили на опердеке девятифунтовые пушки шестифунтовыми ради сокращения обслуги и улучшения мореходных качеств. А кроме того, поставили на открытой палубе восемнадцатифунтовые карронады собственной фабрикации. Они легче английских, весят всего пять английских центнеров.
        - Любопытно, - сказал капитан.

* * *
        Флотилия состояла из фрегата, трех вооруженных шхун, одной транспортной, экспериментального парового буксира, способного когда необходимо идти под парусами, и дюжины баркасов, на которых перевозили девятидюймовые орудия. Перегружать их на лодки в открытом море было рискованно, а подойти близко к берегу в нужном месте корабли не могли - побережье у южного входа в пролив изобиловало подводными камнями.
        Сухопутную часть операции предстояло возглавить Шарлю. Его силы были высажены вечером на южной стороне полуострова Хескиайт. Отряду предстояло пересечь полуостров, перетащив пушки на небольших тележках (полевых лафетов для них не имелось) и поставить их напротив испанского городка. Ширина пролива в том месте составляла около трех верст и, за счет смешанного с пироксилином пороха, девятифунтовки могли обстреливать крепость по навесной траектории, пусть не особо прицельно.
        Вместе с Шарлем на берег высадился Раш. Его легкому отряду предстояло перевались через горы и выйти к фабрикам и поселению в устье Моойи, чтобы прикрыть их от возможной атаки испанцев. Шелопухин остался на флагмане и возглавил морскую пехоту на случай десанта или отражения вражеского абордажа.
        Попрощавшись с армейскими силами, флотилия отошла мористее и сам вход в залив прошла уже ночью. На то чтобы обогнуть остров Нутка и пройти проливами в тыл испанцам планом отводилось два дня.
        Паровой буксир сдох на половине пути, выбросив огромное облако пара и чуть не ошпарив обслугу.
        - Я предупреждал, ему не выдержать долго вдали от базы, - сказал Лёшка.
        Буксир поставили возле берега на якорь, а Спиджик приказал спустить шлюпки и матросы в две смены принялись буксировать флагман. Шхуны за счет маневренности продвигались своим ходом, но им все равно нельзя было отрываться от фрегата. Мы потеряли половину дня и не успевали на рандеву к нужному времени. К счастью без «Паллады» представление всё одно не могло начаться.
        - Начальство не опаздывает, начальство задерживается, - провозгласил Лёшка, одарив сообщество Виктории очередным афоризмом из будущего.
        - Мы могли бы выйти вперед, чтобы провести рекогносцировку, - предложил я. - Чего время даром терять?
        Со мной согласились Колычев, Окунев и Тропинин. С «Новой Колумбии» прибыл Чихотка и тоже присоединился к вылазке. Несколько волонтеров вызвались добровольцами, разведчики из местных индейцев согласились показать подходящее место, а с Колычевым само собой отправились и казаки.
        Взяв самый большой баркас, мы отправились вперед. Ветер позволял идти под парусом, так что к вечеру мы прошли большую часть пути и в сумерках уже высадились на островок, с которого отлично просматривалась акватория, всё ещё носящая название залива короля Георга.
        На следующий день мы смогли осмотреться. «Принцесса» Мартинеса стояла на якоре посреди пролива в кабельтове от строящейся крепости. Положение позволяло ей быстро поднять паруса и отправиться в открытое море, а при необходимости открыть огонь по берегу с того или другого борта. Второй испанский корабль - «Сан-Карлос» стоял в глубине бухты, возле строящегося испанского городка и загружался водой или припасами. Плененный «Аргонавт» стоял на якоре рядом с ним. Его португальский флаг был спущен, а на борту распоряжались испанские пехотинцы, все ещё носящие архаичные кожаные кирасы и шлемы.
        Крепость Сан-Мигель еще только строилась, но орудия уже могли открывать огонь. Правда мы насчитали их не так много - дюжину или возможно полтора десятка, и калибр, как нам удалось разглядеть, был невелик. Скорее всего это были испанские восьмифунтовые пушки.
        Бостонцы занимали соседнюю бухту и активности не проявляли. Больше нигде никаких следов испанских или иных европейских отрядов мы не заметили и собирались уже возвращаться к флотилии, но дальнейшие события заставили нас задержаться.
        В открытом море, примерно в миле от берега показалось еще одно судно. Сперва мы увидели только марсели над горизонтом и отметили суету в стане испанцев. Тогда мы поднялись по склону горы повыше, чтобы разглядеть корпус. Судно не представляло собой угрозы. Это был шлюп тонн в пятьдесят, он медленно проплывало мимо устья пролива и кажется не собиралась заходить внутрь. На испанцев он, однако, подействовал как красная тряпка на мулете их любимых тореадоров.
        Они подняли тревогу, словно увидели вооруженный корабль, минимум фрегат. И хотя неизвестное судно успело уйти далеко, приготовлений не оставили. На «Принцессе» принимали людей, открывали порты, зажгли фитили возле орудий. Затем корабль поднял якорь и неспешно направился к выходу из пролива. За его кормой шли на буксире три крупных шлюпки, полные вооруженных людей.
        Испанцы не ошиблись. Едва они сдвинулись с места, неизвестное судно вновь показалось напротив южного входа в пролив. «Принцесса» ждала этого, сразу же добавила парусов, выстрелила из пушки и рванула наперехват. Теоретически преследование в море могло продолжаться целыми днями, но испанцы хорошо подготовились, а их оппоненты оказались не в лучшем состоянии. Уже через шесть часов «Принцесса» вернулась с трофеем. Над португальским фальшивым флагом реял испанский.
        - Это тот англичанин, что уже был здесь в начале лета, - сказал один из наших шпионов-индейцев.
        - «Наследная принцесса»?
        - Да, она. Капитан Хадсон.
        Итак, две принцессы встретились вновь.

* * *
        Мы вернулись к флотилии, чтобы обсудить новые данные. Боевой настрой испанцев заставил нас соблюдать осторожность. Поэтому при подходе к заливу короля Георга флотилия разделилась. «Паллада» пошла строго на юг по широкому и короткому каналу, где можно было уже оперировать парусами, а шхуны под командой Чихотки, отправились в обход большого острова (остров Блай по карте Кука), с целью зайти на испанцев с востока.
        Южный вход со стороны моря мы изначально не собирались перекрывать. Не потому, что оставляли испанцам путь к отступлению, а потому что погода возле Острова была непредсказуемой и долго держать корабль вблизи берега было опасно. Тем более, что батарея Шарля должна была прикрыть это направление. То что его отряд с орудиями достиг места назначения, мы узнали ночью во время рекогносцировки - француз развёл на склоне горы условные два костра, видимые, как мы надеялись, только с наших позиций.
        Решив, что фрегат подошел к нужной точке Спиджик скомандовал
        - На Брасы!
        Как всегда половина волонтеров его не поняла.
        - К вожжам, - проревел один из них, переводя команду для тех, кто раньше с англичанином не ходил.
        - К повороту! - крикнул Спиджик.
        Оттеснив рулевого, он сам схватился за штурвал. Корабль начал медленно разворачиваться.
        - Носовой якорь отдать!
        Суета на палубе усилилась. Одни канаты выбирали, другие травили. Манипуляции с парусами, якорями и рулем привели, наконец, корабль к нужному положению и зафиксировали в нем.
        - Поднимите флаг, - тихо распорядился Окунев.
        Флаг подняли.
        - Отвязать орудия! - распорядился Спиджик.
        Народ разобрался по расчетам (тут не обошлось без путаницы) и бросился к пушкам.
        - Выкатить орудия! - проревел Спиджик.
        Порты открыли, пушки выкатили вперед.
        Слэйтер переходил от расчета к расчету, проверяя фитили, брюки, ядра, пыжи, ободряя людей, большинство из которых не только в битвах, но и в банальной пьяной перестрелке участия не принимало.
        - К бою готовы, - сказал канонир, когда вернулся на шканцы.
        Наше появление из глубины канала стало для испанцев полной неожиданностью. Возможно они узнали Большую Медведицу, но вряд ли хоть раз встречали фрегат.
        «Принцесса» Мартинеса стояла на прежнем месте и была в полтора раза меньше нашего флагмана. Правда она имела обученную команду, в то время как экипаж «Паллады» состоял по больше части из волонтеров, к морским сражениям непривычных. Горстка опытных морских волков вроде Слэйтера, не могла заменить полноценную боевую машину, каковой в эпоху парусного флота надлежало быть команде. В отличие от британского королевского флота, на нашем не насаждалась жесткая дисциплина, в отличие от испанского не господствовала аристократия, отдающая приказы по праву рождения. Скорее горожанам следовало равняться на флот США или на удачливых приватиров. Заменять дисциплину энтузиазмом и патриотизмом.
        Наше превосходство в огневой мощи тоже не являлось очевидным. Во всяком случае на дальней дистанции. А вот при стычке борт о борт стальные карронады Тропинина будут, конечно, мощнее любого, что могут выставить испанцы. Дополнительными преимуществами были знание местной акватории и дружба с индейцами. Их и следовало реализовать в случае стычки.
        Второй испанский корабль «Сан-Карлос» относился к пакетботам и мог стать достойным соперником нашим шхунам. Они появились из восточного канала получасом позже флагмана и встали на якорь рядом с большим островом, на который сразу же высадили десант. Таким образом мы отсекли испанцев от внутренних водных путей, а местные горы и леса надежно прикрывали союзные племена.
        Происходящее на американских кораблях мы разглядеть не смогли. Их пушки были прикрыты мешковиной, а команды демонстрировали миролюбие. Что конечно не означало, что бостонцев не стоило принимать в расчет.
        Войска между тем разворачивались и на суше. Шарль выкатил пушки из-за временных земляных укреплений и тоже поднял над батареей синий флаг с желтыми звездами. Индейцы Калликума в свою очередь выставили несколько легких пушек в тылу у испанцев. Их позиция, находясь ниже крепости, была уязвима, но все равно добавила чугуна на нашу чашу весов.
        Мы решили выждать некоторое время, чтобы дать противнику проникнуться положением, а потом выслать группу на переговоры. Ничего так не стимулирует мысли о мире, как нависшая над головой угроза.
        - Что ж, фигуры на доске расставлены, - произнес Тропинин.
        Не тут-то было. Едва он закончил фразу, как чья-то божественная рука провернула калейдоскоп и тактическая обстановка в который раз переменилась. У входа в пролив появился ещё один корабль. Он показался крупнее, как испанской «Принцессы», так и нашей «Паллады».
        - Неужели вернулся Лаперуз?
        Мы уже знали, что и «Буссоль» и «Астролябия» превосходили наш флагман размерами, хотя, как и у всех экспедиционных кораблей, их вооружение было сокращено.
        Вскоре от неизвестного корабля отделилось пороховое облачко выстрела. Что это означало, предупреждение или салют, сейчас сложно было сказать.
        Испанцы заметно нервничали. На «Сан-Карлосе» начали выбирать якорный канат. Часть моряков пыталась привести в боевое состояние трофейный «Аргонавт», а с «Наследной принцессы» начали свозить на берег пленников, очевидно, собираясь использовать в бою и этот корабль.
        Тем временем на флагштоке неизвестного корабля поднялся флаг и тот сразу перестал быть неизвестным. Это был Андреевский крест.
        - Муловский! - воскликнул Тропинин.
        Я достал записную книжку, пытаясь обнаружить записи о кораблях Муловского, которые сделал со слов баронета Ламберта.
        - Муловский? - удивился Колычев. - Григорий Иванович?
        - Знаете его? - спросил я, лихорадочно перелистывая страницы.
        - Видел в Ливорно, когда он командовал «Давидом». Но лично говорить не приходилось.
        - Возможно, его отправили подменить вас.
        - Не думаю.
        - Вот, - сказал я. - «Холмогоры» шестьсот тонн, «Соловки» пятьсот тридцать. остальные три корабля примерно с наш фрегат или чуть больше.
        Определить на таком расстоянии точный тоннаж было невозможно. Это мог быть любой из пяти кораблей Муловского.
        - Где же остальные? - спросил Лёшка.
        - Возможно обшаривают другие заливы, или направились к Охотску, или на Камчатку, да мало ли куда? Могли встать на ремонт или потонуть по дороге.
        - Типун тебе на язык, - выругался Лёшка. - Как бы дать им знать, кто мы есть?
        Отправить шлюпку мимо испанцев мы, понятно, не могли.
        - Они знают наш флаг? - спросил Спиджик.
        - Хороший вопрос, - сказал я.
        Теоретически кто-то из промышленных мог донести в Петербург и о нашем флаге. А раз так, то в сопроводительных бумагах эти сведения могли быть упомянуты. Но с секретностью в империи все было в порядке и ничего в точности сказать я не мог.
        - Лучше исходить из предположения, что они не знают, чей этот флаг, - подытожил я.
        - Может быть поднять российский? - предложил Окунев.
        - Только не на «Палладе». По бумагам она принадлежит консорциуму из британских граждан.
        - Поднять британский? - спросил Спиджик.
        Чёрт. Куда не кинь всюду клин.
        - Россия сейчас в состоянии войны со Швецией, - напомнил я. - А Великая Британия поддерживает именно шведов. Не думаю, что Юнион Джек внесет ясность в ситуацию, скорее запутает её окончательно.
        - Мы могли бы поднять российский флаг на «Онисиме», - предложил Окунев. - У него охотская крепость.
        - Верно.
        «Онисим» (третий этого имени) шел с флотилией в качестве транспорта.
        - Я отправлю шлюпку, - сказал Спиджик.
        Он передал приказ своему помощнику Бересневу, а тот отправился к матросам.
        Российский корабль встал в самом устье пролива и теоретически мог держать под прицелом как испанцев с американцами так и нас, если мы пойдем на сближение. Правда положение это было опасным - вдоль Острова шло течение, а в воронке входа в пролив оно завихрялось самым чудным образом и, в зависимости от времени суток, ветра, приливов и отливов, могло протащить корабль в любую из сторон света.
        - Пушек у него немного, - сообщил старпом, опуская трубу.
        На шканцах, или квартердеке, если говорить в английских терминах, вообще собралось слишком много людей. Командиры толпились, точно в приемной Адмиралтейства. Капитан Спиджик, старпом Береснев (он был одним из моряков Беньовского), Окунев в качестве адмирала, капитан Колычев в качестве наблюдателя с десятником Бушковым, мы с Лёшкой, мистер Слэйтер, как главный канонир, господа вахтенные офицеры. Не считая двух рулевых и полдюжины вестовых.
        - У самого крупного корабля должно быть тридцать шесть стволов, - я посмотрел в записи. - У другого - двадцать, у остальных по шестнадцать.
        Хорошо, что британцы дотошны во всем что касается флота, и исследуют каждую проходящую по Каналу посудину.

* * *
        Довольно долго ничего не происходило. Испанцы справились с трофеями, начали возводить некое подобие тактического порядка. В центре его была недостроенная крепость, а корабли выстроились линией, или скорее дугой в глубь залива, так что могли поддержать крепость и друг друга огнем.
        Если бы «Паллада пошла на сближение с "Принцессой», то подставилась бы под продольный огонь её соседей. И пусть корабли всех сторон были оснащены по-экспедиционному, с облегченной артиллерией, ничего хорошего от флангового удара ждать не стоило. Даже дюжина ядер, пройдя от кормы к носу над палубой, могла натворить множество бед.
        Итак, наши пушки смотрели на испанские корабли, береговая батарея индейского ополчения на строящуюся крепость. Батарея Шарля взяла под прицел весь залив, но могла при необходимости повернуть орудия и против российского корабля. Тот, в свою очередь, кажется не доверял никому и готовился на всякий случай обрушить чугун на любого, в ком увидит опасность. Американцы в драку пока не лезли, но их парни вертелись возле пушек в готовности изменить свой статус в любой момент.
        - Мексиканская ничья, - произнес Лёшка.
        - Что? - переспросил Спиджик.
        - Неважно. Надо бы отправить парламентеров, пока не началась пальба.
        Раньше нас эта мысль пришла в голову индейцам. Мы увидели самого Калликума. В праздничном одеянии (нечто похожее на чилкат), в большом раскрашенном узорами каноэ, точно на автомобиле с аэрографией, он направился к захваченному испанцами «Аргонавту», который стоял ближе всего к берегу. Судя по большому количеству хорошо одетых людей там сейчас находился и сам Мартинес.
        Народ на палубе немного расслабился. Пошли шутки, прибаутки, обычные после сильного стресса. Бойня откладывалась. С квартердека «Паллады» за молодым вождём наблюдали в подзорные трубы полдюжины человек. Я же видел только маленькие фигурки и больше ориентировался на комментарии Береснева.
        - Молодой тойон поднялся на борт, - сообщил старший помощник. - Его окружили солдаты. Подошел офицер. Они спорят. Молодой тойон показывает рукой на крепостцу, потом вниз под ноги. Офицер мотает головой. Молодой тойон плюёт, офицер хватается за шаблю.
        Теперь все, кто находился на палубе наблюдали за ссорой, кто в трубу, кто просто так. Свидетелей произошедшего дальше оказалось много. Сперва возникло пороховое облачко. Каликум попятился к борту, перевалился и упал в воду.
        Я достал собственную трубу, разложил, посмотрел на «Аргонавта» и сразу же увидел безжизненное тело вождя, плавающее возле борта. А ещё увидел, как испанские солдаты добивают из ружей тех, кто находился в каноэ. Оттуда успели ответить лишь единственным пистолетным выстрелом.
        Индейская батарея почти сразу же дала залп, от которого никто из испанцев не пострадал, потому что фальконеты годились лишь против живой силы. Зато испанская крепость ответила полновесными ядрами.
        - Чёрт! - выругался я.
        Проклятия сыпались со всех сторон. Люди бежали к своим боевым постам, сталкивались и мешали друг другу.
        - К бою! - проревел запоздало Спиджик.
        В перестрелку вступила «Принцесса», затем прозвучал залп «Паллады» и несколько выстрелов от одной из наших шхун, кажется «Новой Колумбии». После чего машина войны быстро втянула всех, а залив наполнил пороховой дым.
        - Кто-нибудь видел, «Онисим» успел поднять российский флаг? - спросил я.
        Молчание стало мне ответом. Вернее сказать, всюду звучала ругань, крики, приказы, но ни одно слово не адресовалось мне.
        Я встал как на картине, заказанной французскому художнику, лишь одежда была другой. Я стоял на палубе, одной рукой держась за ванту, вторую положив на рукоять шпаги. На кожаной перевязи висела шпага и кобура с пистолетом. Мой взгляд был устремлен вдаль и в будущее. Истерзанное солёными ветрами бородатое лицо способно было вселить во врагов ужас, в друзей гордость, а в преданных слуг благоговение.
        Наверное с полчаса мы избегали попаданий. Но и сами палили в белый свет, как в копеечку. «Паллада» стреляла залпами, а значит равнялась на самый медлительный расчет. Учитывая, что пушкари из горожан были никакие, между залпами проходило по несколько минут. Испанцы успевали выстрелить дважды, а то и трижды.
        - Где порох? - слышалось с палубы. - Куда ты его понёс? Сунь банник в кадку!
        Слэйтер носился как угорелый, то пробегая по верней палубе, то ныряя в люк на опердек и выныривая на другом конце корабля. Он скинул рубаху, явив миру старые шрамы, и повязал лоб банданой. Справляться с двумя палубами одному ему было тяжело и в какой-то момент Колычев не выдержал, крикнул ближайшему расчету:
        - Береги ногу, а то будешь бегать на деревяшке!
        А затем как-то незаметно переместился со шканцев ближе к орудиям и вот уже наш капитан скидывает камзол и в одной рубахе распоряжается, то там, то здесь:
        - Держи рожок подальше от фитиля, а то спалишь весь корабль!
        - Убери с дороги ядро! Вон туда!
        - Наводи точнее!
        Затем сам принялся подбивать клин у одной пушки, поворачивать ганшпугом другую. В какой-то момент он столкнулся со Слэйтером возле одного из орудий. Некоторое время канониры смотрели друг на друга с непониманием, потом Слэйтер кивнул.
        - Так что давайте, сэр, вы возьмете на себя все орудия от грота к корме, а я возьму те, что к носу.
        - Д’аккордо! - перешел вдруг на итальянский Колычев.
        Но кажется Слэйтер его понял.
        Уже через четверть часа путаницы стало меньше, а ядра ложились ближе к цели.
        Основной целью оставалась «Принцесса». На испанском флагмане это заметили и в свою очередь сделали главной целью нас. Идти на сближение Спиджик не рисковал, а с дальней дистанции сильного вреда мы друг другу причинить не могли. Лишь через десяток залпов одно из ядер все же попало в носовую часть нашего флагмана, и через квартердек в нижние каюты, где был устроен медпункт, пронесли раненного матроса.
        «Сан-Карлос» отошел южнее и обменивался залпами с флотилией Чихотки. Ему помогала трофейная «Наследная Принцесса». Крепость Сан-Мигель, подавив туземную батарею, стала бить по российскому кораблю, просто потому что до батареи Шарля не доставала. Крепость поддерживал «Аргонавт». Российский корабль стрелял и своих, и в чужих. Хаос боя охватил всех.
        За исключением американцев. Я навел подзорную трубу на «Леди Вашингтон». Бостонцы явно не собирались вмешиваться в битву. Команда стояла, опираясь на планширь, поплевывала за борт табачной жвачкой и наблюдала за сражением. На палубе второго американца людей не было видно вовсе. Что ж, мы припомним им это при дележе территорий.

* * *
        Капитан российского корабля не знал местные воды. А удержаться напротив входа в залив было сложно. Ветер зашел всего на полрумба к северу, а течение радикально изменилось. Корабль попытался отойти мористее, но течение потащило его в сторону отмели на камни. Место это представляло собой застывшую буграми древнюю лаву, похожую издали на лежбище котиков. Неопытные зверобои частенько обманывались и пытались приблизиться к гиблому месту. С борта разглядеть камни было проще. Поэтому увидев опасность, моряки бросили якорь. Дрейф замедлился, хотя и не прекратился совсем. Только когда с корабля бросили ещё один якорь наступило неустойчивое равновесие. Корабль застыл всего в десятке саженей от выпирающего из-под воды зуба, но убраться с опасной позиции не мог - мешали ветер и течение, а торчащие вокруг рифы ограничивали маневр.
        - Без буксира ему не выбраться, - заметил старпом Береснев.
        - Прилив изменит течение, - возразил Спиджик. - Сколько до прилива?
        - Черт его знает. Часа четыре.
        На испанской крепости добавилось еще несколько пушек. Их пехотинцы при помощи пленных китайцев продолжали улучшать позиции прямо под огнем. Хотя, сказать по правде, по ним мы почти не стреляли.
        У нас выдалась передышка. Испанцы снизили темп стрельбы, а наши воспользовались этим, чтобы перестроить боевые порядки. Спиджик рискнул подвести корабль ближе к противнику, чтобы задействовать карронады. Две «Принцессы» готовились достойно принять нас, а «Сан-Карлос» прикрывал их от возможного покушения со стороны наших шхун.
        Тем временем российский корабль развернуло кормой и кто-то из глазастых волонтеров смог прочитать название.
        - Турухтан, - сказал он. - Только с твердым знаком на конце.
        - Да, так пишут в России.
        Я полистал записную книжку.
        - Транспорт. Архангельская постройка восемьдесят второго года. Шестнадцать орудий. Командует князь Трубецкой.
        - Кто из Трубецких? - заинтересовался Колычев.
        Он как раз забежал на квартердек, чтобы забрать людей от вертлюжных пушек ради усиления расчетов у карронад. Его белая рубаха носила следы подпалин, а лицо стало серым от пороховой копоти.
        - Инициалы «Д. С», - ответил я.
        - Если Дмитрий Сергеевич, то я с ним знаком, - улыбнулся Колычев. - Встречались в Ливорно несколько раз.
        - Не завидую я вашему товарищу. - заметил Спиджик.
        Колычев помрачнел, кивнул и повел людей к карронадам.
        Вскоре противоборствующие стороны возобновил стрельбу, но уже с близкой дистанции. Её пока не хватало для стрельбы картечью, зато карронады принялись швырять более массивные ядра.
        Раненых стало гораздо больше. Появились убитые.
        Мимо меня пронесли матроса с перебитыми окровавленными ногами. Я его не узнал, хотя был знаком с каждым на «Палладе». На коже волонтера были видны ожоги, а боль исказила лицо.
        - Приложился к пушке, - не очень внятно пояснил один из санитаров.
        - Хирургу нужно помочь, - сказал мне Спиджик.
        Он сказал это с нажимом, не желая напрямую отдавать приказ, но давая понять, что ждет от меня только согласия.
        - Чёрт!
        Звание хирург звучало лишком громко в отношении паренька, орудующего мясницким ножом. И я не горел желанием занимать его место. Меня мутило от вида крови. Особенно от вида крови друзей.
        Я вздохнул. И отправился вниз, потому что альтернатива означала для многих раненых смерть. Я же мог побороться за их жизни или хотя бы облегчить страдания с помощью опиумной настойки.
        Находясь внизу я больше не мог следить за ходом боя. Корабль сотрясался от выстрелов, трещало дерево, скрежетало железо, слышались крики боли и торжества, короткие приказы.
        Каюту, отведенную под лазарет наполняли стоны и запах крови. Я делал что мог. В основном обрабатывал раны спиртом, перевязывал, накладывал жгуты, давал лауданум внутрь и накладывал противоожоговые повязки. Почти весь мой предыдущий опыт врачевания спортивных травм был здесь бесполезен, я даже обрадовался когда одному моряку пришлось просто вправить вывихнутое плечо и наложит бандаж. Я хотя бы понимал, что делаю.
        Через полчаса вниз прибежал Пег Аткинсон. Он выглядел бледнее бледной трепонемы.
        - Квартердек, - произнес он.
        - Кто? - крикнул я. - Почему не несете сюда?
        Оттолкнув Пега я бросился наверх.
        Палуба представляла собой хаос из обломков дерева, обрывков канатов, в одном месте занимался огонь, но его уже гасили под руководством Слэйтера, в другом матросы заводили дополнительные снасти, взамен утраченных. Больше всего пострадал квартердек. Он был разгромлен. Штурвал отсутствовал полностью, от нактоуза остался огрызок; балюстрада или релинг в терминологии британцев, отлетела к борту, а перебитые ванты грот-мачты змеились среди людских тел, точно щупальца кракена.
        Палуба пропиталась кровью. Рулевого перерубило пополам, тело Окунева было растерзано ядром или картечью, голова Спиджика раздроблена, словно кузнечным молотом, еще одно тело лежало вовсе без головы. Несколько человек еще шевелились, Лёшка сложился в позу эмбриона и стонал, а из его груди и голени торчали острые обломки дерева. Сидел среди всего этого хаоса только старпом Береснев. Он получил множество царапин, но во всяком случае находился в сознании.
        Я даже не стал проверять пульс Окунева. Помочь старому другу больше не мог никто. У Спиджика пульса не было, а запястье уже остывало.
        Прибежал Колычев.
        - Это Бушков, - он показал на обезглавленное тело. - Я оставил его вестовым. Кто командует кораблем?
        - Береснев, - я кивнул на старпома. - Но его нужно привести в чувство.
        - Я займусь, а вы помогите раненым, - бросил Колычев. - Белоконь! Кадку воды сюда, живо!
        Пришли еще люди. Тело нашего первого адмирала положили на парусину и отнесли на корму к флагу. Туда же отнесли и остальных. Колычев облил Береснева водой, предложил сменную рубаху и тот принял командование.
        Тем временем я аккуратно извлекал из Тропинина деревянные иглы и молился атеистическим богам, чтобы не возникло абсцесса. Товарищ пришел в сознание и мычал всякий раз, когда рана вскрывалась и когда прижигалась спиртом. Затем я взялся за других.
        Лишь через полчаса я смог оглядеться. Наше положение выглядело безрадостным. Всё же испанцы оказались профессионалами. «Паллада» дрейфовала в сторону моря, а Бересневу никак не удавалось наладить управление. Одна из наших шхун, похоже, погибла, во всяком случае её не было видно. Испанскому «Сан-Карлосу», впрочем, тоже досталось. Он выбросился на берег небольшого островка. Берег напротив контролировали индейцы и экипаж готовился оборонять заваленный на бок пакетбот.
        Две «Принцессы» и «Аргонавт» оставались с деле, и хотя «Наследная Принцесса» потеряла грот-мачту, но сохранила боеспособность.
        Бостонцы не вмешивались.
        В этот момент на горизонте показался ещё один корабль. Он шёл прямо ко входу в пролив, точно зная, что нужно спешить.
        - Ещё один корабль Муловского? - с надеждой спросил Тропинин.
        Он сидел на комингсе и прижимал рукой к груди тампонирующую повязку. Опиумную настойку товарищ пить отказался и время от времени, когда накатывала боль, сжимал зубы.
        - Вполне возможно, - ответил я. - Больше-то вроде некому.
        Испанцы тоже увидели новых гостей и начали понемногу отводить корабли в бухту под защиту крепости. Мы не преследовали их из-за сломанного руля. Да и желания особого не возникло. Битва понемногу затихла. Кончались огнеприпасы, исчерпались людские силы, требовали починки снасти, а солнце близилось к закату.
        Дальнейшее во многом зависело от того, что за корабль прибыл к проливу и решит ли он присоединиться к драке? Если ни одна из сторон не захочет отступить или мы не заключим перемирие, битва утром продолжится.
        - Шведы! - неожиданно воскликнул Тропинин.
        Он продолжал сидеть на комингсе и разглядывал горизонт в трубу через пролом в фальшборте.
        - Ад пуст, все бесы здесь, - произнес я.
        - Что-то знакомое, - заметил Слэйтер, вытирая тряпкой от крови подзорную трубу Спиджика.
        Канонир теперь находился на квартердеке и поддерживал Береснева, чем только мог. В основном помогал репетованием приказов нового капитана, используя свой громоподобный голос.
        - Hell is empty and all the devils are here, - процитировал я оригинал.
        - Шекспир, - Слэйтер уважительно коснулся костяшками пальцев лба.
        - Шведы-то здесь откуда? - прохрипел Береснев.
        - Это «Густав Третий», - сказал я. - Но не компанейский, а некоего Джона Кокса из Макао. У него каперский патент от короля. Раньше посудина называлась «Меркурий», но став капером, он переименовал корабль, чтобы выглядеть настоящим шведом.
        - Откуда ты знаешь? - спросил сквозь зубы Лёшка.
        - Ходили слухи. А больше здесь взяться некому. Из шведов я имею в виду. Вряд ли из их ост-индийской компании кто забредёт.
        Тем временем Кокс, если это был Кокс, кажется вознамерился взять на абордаж всё еще стоящий на якорях и борющийся с коварным течением «Турухтан», который показался ему легкой добычей. Время до сумерек еще оставалось, а закат хорошо освещал и берег, и вход в залив, хотя в самой акватории уже темнело из-за высоких окрестных гор.
        В захват я не верил.
        - Лишь бы он не решил потопить российский корабль, когда увидит, сколько на его борту людей. Вряд ли сам Кокс имеет большой экипаж. Он собирался пощипать промысловые поселения, а не сражаться с настоящим военным кораблем.
        Положение спас Шарль. Видимо ему удалось ещё раньше наладить связь с «Турухтаном». И теперь, поставив на баркасы пушки, он отправил канонерки на помощь российскому кораблю.
        Это заставило шведский корабль отступить в море. Он не ушел совсем, но предпочел держать безопасную дистанцию.
        - Самое время предложить переговоры, - сказал я. - Господин Береснев, прикажите спустить шлюпку.
        - Ты же не собираешься отправиться к испанцем сам? - воскликнул Тропинин и сразу же сморщился от боли.
        - А кто ещё? Я уже вел переговоры с испанцами, забыл? Ничего сложного.
        - Ты не имеешь формальной власти. Они могут объявить тебя инсургентом или пиратом и спокойно повесить.
        Мне было все равно. Я только что потерял товарища вместе с которым начинал эпопею и другого товарища, с которым обогнул Горн. Мартинес не пугал меня.
        - Алексей прав, - сказал Колычев. - Я мог бы переговорить с ними. Итальянский похож на испанский, я использовал его в Порт-Магоне. А моё положение дает мне право вести переговоры.
        - Вам лучше бы отправиться на российский корабль, - возразил я. - Вы говорили, что знаете князя? Вот и отлично. Значит вам с ним и переговоры вести. А я отправлюсь в пасть к испанцам. И не беспокойтесь, у меня есть что им предложить. Если индейцы начнут настоящую войну мало никому не покажется. Убит их вождь. А кроме нас природные жители никого не послушают. А заодно попробую переговорить с пленными англичанами.
        - И что мы должны обсудить, по-вашему? - скептически спросил капитан.
        - Я бы предложил всем сторонам отложить схватку за территории и передать решение этого вопроса в руки лиц, наделенных большей властью. Пусть болит голова у иностранных коллегий, офисов и министерств.
        - Согласен, - подумав с минуту, кивнул Колычев.
        Потеря товарища сделала меня более откровенным.
        - Я вам одну вещь скажу, только вы не обижайтесь, - заявил я Колычеву. - Россия эти земли не удержит. Слишком долог путь от столицы, от центров промышленности, слишком мало людей. И испанцы их не удержат по той же причине. Четыре английские компании, не говоря уже о британской короне, растерзают эту огромную территорию, как касатки кита. Никогда не видели, как они нападают стаей? Кровавое зрелище.
        Но если наша колония сохранится хотя бы на положении британских поселений в Гондурасе, Россия приобретет гораздо больше. За счет поставки товаров для казны и коммерции в Охотск, на Камчатку. Корабли, строевой лес, чугунные изделия, включая пушки и ядра, а также порох, ткани, зерно и другие продукты. Империя сможет надежно укрепить свой берег до того, как сюда понаедут англичане и бостонцы. А они понаедут, дайте срок. И вот уж с ними вам будет договориться куда сложнее.
        Поэтому большая просьба к князю Трубецкому и его офицерам - пока все не уляжется, относиться к нашим людям, как представителям союзной нации. Например, как к грекам в Архипелаге. Мы сейчас едва балансируем на пороге большой войны и не хватало нам еще разругаться.
        Колычев кивнул, но комментировать не стал.
        - Господин Береснев, одолжите мне лодку.
        - Берите мою. - предложил я. - Вам идти дальше.
        - Лучше пройти на лодке вдоль восточного берега, сэр, - посоветовал Слэйтер. - Там вы сможете высадиться на батарею нашего лягушатника, а уже оттуда сноситься с кораблем вашего товарища.
        Старый контрабандист проложил маршрут в голове, точно спутниковый навигатор.
        - Что ты задумал? - спросил Тропинин когда лодка с Колычевым и его уцелевшими казаками отошла от борта.
        - Затянуть переговоры и ввести в политический оборот эти земли, как особую территорию. Пусть наши границы зафиксируют головы европейцев, а позже посмотрим. Если бы спорили только две страны, они бы, конечно, рано или поздно договорились, но теперь претендентов больше. Даже Британия не решится выступить против Испании с Россией, если те договорятся. Таким образом договор троих станет гарантией.
        - И что ты собираешься предложить британцам?
        - У Британцев проблема четырех компаний. На промыслы здесь и торговлю с индейцами могут претендовать Гудзонобейская, Северо-Западная и компания Южных морей. А продажу мехов в Кантоне контролирует Ост-индийская. Я хочу воспользоваться противоречиями. Мы дадим зеленый свет тому, кто признает наши притязания на эту территорию и убедит правительство это сделать. Цена вопроса - калан и прочие морские ресурсы.
        - Логично.
        - Эх, привлечь бы в это дело ещё и шведов с бостонцами. Переговоры пяти стран затянулись бы на целую вечность.
        - Шлюпка готова, - доложил волонтер.
        И я отправился в форт Сан-Мигель.
        Глава сороковая. Явление Виктории
        ГЛАВА СОРОКОВАЯ. ЯВЛЕНИЕ ВИКТОРИИ
        Переговоры прошли даже лучше, чем мы ожидали. Мартинес поначалу сильно упирался, не желая отдавать ни пяди родной земли. Стрельбу он согласился прекратить, но все переговоры сводил к требованию, чтобы иностранцы убирались с его глаз, как можно скорее. особенно его раздражали британцы, поднявшие португальский флаг. Пытаясь (не слишком успешно) провести этим трюком родную Ост-индийскую компанию, они не учли Tratado de Tordesilhas - древний договор о разделе сфер влияния между Португалией и Испанией и влезли с чужим флагом на пажити испанцев.
        Впрочем приказы Мартлинеса предписывали ему арестовывать любое иностранное судно. Бостонцев он до поры не трогал, но уже после битвы в залив вошел «Честный Американец», что переполнило чашу терпения командующего и он на нервах арестовал судно. Это ввело в уравнение конфликта Соединенные Штаты. Мартинес повышал ставки, а мы прикидывали, чем сможем ответить. Как вдруг примерно через неделю всё неожиданно кончилось.
        Из Сан-Бласа пришел транспорт «Арансасу» с приказом вице-короля Флореса покинуть территорию индейцев нутка и эвакуировать оттуда всех подданных их католического величества.
        Приказ стал для Мартинеса шоком. Все что «нажито непосильным трудом» ему предлагалось бросить. Просто так, без выкупа, встречных уступок или хотя бы гарантий. Капитан сразу как-то поник, потерял интерес к драке и согласился закончить спор. Британцев с бостонцами отпустил на свободу, корабли вернул хозяевам (за исключением «Святой Гертруды», которая ушла в Сан-Блас), а нанятые Колнеттом китайские рабочие достались нам. Строить никто более ничего не собирался, а у нас имелась для них работа.
        С другой стороны, инструкции, выданные Муловскому (и доведенные им до сведения капитанов) хотя и однозначно приказывали занять все земли к северу от гавани Нутка и препятствовать иностранному или совместному торгу пушниной на этой территории, в тоже время предусматривали отказ от конфронтации в том случае, если американский берег будет занят представителями другой европейской нации. И поскольку на Острове на момент появления «Турухтана» уже обосновались испанцы, англичане и бостонцы, капитан Трубецкой не решился поднимать здесь флаг империи, ставить чугунных орлов или раздавать индейцам заготовленные монетным двором медали.
        Таким образом два шара выбили из игры друга друга, два других обрели свободу благодаря нашим усилиям, шведский приватир Кокс благоразумно согласился на нейтралитет, признав нас независимой от Российской империи политической структурой. А мы остались при своих и даже немного продвинулись в статусе.
        Понесенные во время битвы потери не позволили испанцам стать нам друзьями, но как и других участников конфликта, мы всё же пригласили их на ярмарку. От приглашения не отказался никто. Это было тем более кстати, что многие корабли требовали починки, которая в условиях дикой природы затянулась бы на многие месяцы. Мы же пообещали обслуживание по первому классу и любые материалы за разумную плату.
        К тому же моряков манила пушнина.

* * *
        Участники битвы составили лишь малую часть гостей. Несколько десятков кораблей разных наций заполнили торговую гавань еще в сентябре, за месяц до открытия собственно меховой ярмарки, и почти каждый день прибывало новое судно - иностранное или наше.
        Иностранцев встречали у живописного и опасного мыса Флаттери на входе во внутренние проливы. На островке, выкупленном у индейцев маки, построен был маяк и лоцманский домик. На время ярмарки услуги лоцмана предоставлялись бесплатно (то есть оплачивались из моего бездонного кошелька).
        Вместе с лоцманом на каждый иностранный корабль забирался инспектор от Адмиралтейства, который выяснял язык, спрашивал о больных, а потом протягивал офицеру отпечатанный на его языке листок с предписаниями «флотской комиссии». В порту запрещалась пользоваться открытым огнем у пирсов или на рейде вблизи прочих судов. Запрещалось бросать за борт мусор или ходить по нужде иначе как в ночной горшок. Моряки и пассажиры могли свободно пользоваться специально устроенными на берегу отхожими местами. Якорные канаты и причальные концы должны были быть снабжены тарелками от крыс или змей, а всякий запакованный груз проверяться собаками на этот же предмет. Запрещалось вербовать местных матросов иначе как на портовой бирже, тем более забирать их в команду насильно или в пьяном виде. Перечень вышел длинный, но ничего, требующего сверхусилий в документе не содержалось.
        Была небольшая приписка в конце - замеченный в нарушениях корабль подлежал сожжению.
        Для недоверчивых на островке возле Торговой гавани виднелся остов неизвестного сожжённого корабля. На который лоцман или инспектор не преминули указывать шкиперу. На самом деле шхуна сгорела года три назад от неосторожного обращения с огнем и её успели отбуксировать к островку, чтобы не занялись соседние корабли. Но в качестве демонстратора репрессий она продолжала служить городу.
        Портовый сбор составлял для торговых судов шиллинг (двадцать викторианских копеек или теле, как говорили индейцы) с тонны водоизмещения, которая определялась английским способом. Команда могла сходить на берег свободно, торговать разрешалось без ограничений и пошлин любым товаром.
        Вся эта бюрократическая мишура устраивалась не столько для сбора денег, сколько чтобы показать, кто здесь хозяин.
        Для жителей Виктории такой наплыв иностранцев стал культурным шоком и возможностью заработать. Для моряков культурным шоком стал цивилизованный город посреди диких американских земель. Во многом более цивилизованный, чем их собственные портовые городки. Газовое освещение, конка, паровой катер, черная башня с часами, аттракционы на Поляне, футбольный стадион - все вызывало если не восхищение, то интерес. Наши магазины и лавки были более просторны и светлы, чем угрюмые норы большинства европейских столиц, наши кабаки отличались культурой обслуживания, а наши моды выглядели столь непривычны, что моряки покрой сворачивали шеи, провожая взглядами молодых дам.
        Как мы и рассчитывали матросы оставляли большую часть личных денег в кабаках и лавках. Привычные развлечения матросов заставили вновь мобилизовать волонтеров теперь уже для охраны порядка. С драками наши парни умели справляться, вмешиваясь лишь тогда, когда стороны брались за ножи. Единственного о чем мы не подумали заранее, так это о борделях. Наверное, именно в них и заключалось главное отличие нашего фронтира от восточноамериканского. Казаки, зверобои и мореходы не привыкли покупать любовь, они брали её даром. Жён хоть «держимых», хоть венчанных могли в любой момент бросить, те могли овдоветь. Женщины часто переходили из рук в руки. Дети воспитывались без отцов. Таковы были реалии времени (Чем мы, кстати, пользовались, давая сиротам воспитание по своим стандартам).
        Отсутствие публичных домов могло стать проблемой, тем более что никто из горожан не горел желанием вкладываться в грязный бизнес. Но «природа не терпит пустоты» и «невидимая рука рынка» справилась с этим без их участия. Несколько индейских вождей быстро смекнули, что к чему, и завели нелегальный бордель в Туземном городке. Нелегальный, потому что рабство мы с Тропининым искореняли по мере сил и возможностей, а вожди предлагали матросам именно рабынь. О проституции, как свободной профессии у нас еще не задумывались.

* * *
        Виктория менялась на глазах. Как я и задумывал изначально, город стал своеобразным аттрактором. Он притягивал людей просто за счёт того, что здесь имелось всё, что нужно для жизни. Вкусная еда, хороший климат, работа, друзья, даже развлечения вроде футбола или ежегодного Великого Потлача.
        Если раньше люди, что занимались промыслами мечтали заработать и вернуться в свои города, а многие них приехали с северных европейских губерний, то теперь они видели место ничуть не хуже, а во многом даже лучше родного города. Хотя бы отсутствием бюрократии и аристократии.
        Главное, что теперь Виктория могла вполне обойтись без меня. Её население достигло того предела, за которым начинается самовоспроизводство экономики.
        В прошлом году мы выделили две шхуны с бесплатным провозом из Охотска и с Камчатки для всякого, кто желал привезти на ярмарку собственный промысел, а для прочих товаров установили льготную цену. Некоторые сибирские купцы или их приказчики воспользовались «акцией» и прибыли в Викторию ещё в январе. Они стали первыми настоящими гостями, на которых отрабатывали умения наши бизнесмены. Многие, кстати, познав цивилизацию, уже присматривали дома, чтобы если и не поселиться здесь навсегда, то завести представительство. Люди зарабатывали на чём только могли. Гостям сдавали в аренду склады, комнаты, целые дома, в предвкушении ярмарки строили новые таверны, кофейни, лавки возле Торговой гавани. Компанию Качугина и несколько строительных артелей завалили заказами, так что полученные от испанцев китайские рабочие пришлись весьма кстати. Они даже выиграли, потому что у нас оплата труда была во много раз выше, чем предлагал им Колнетт.
        К концу лета в торговой гавани стояло три американских (бостонских) судна, четыре британских под португальским флагом и один под шведским - все те, кто застал битву в заливе Нутка, как теперь его называли. Британцы под собственным флагом тоже прибыли в большом числе, причем не только из метрополии (где мы с Миллером смогли устроить ажиотаж), но и из Калькутты (благодаря дружбе Тропинина с выдающимся газетчиком Хикки). Из Кантона прибыли не только британцы (компанейские и частные). Пришел датский «Марс», шведский «Гётеборг», французский «Бретань», голландский «Лейден». Появились даже испанский торговец «Руфина» из Кадиса, побывавший до этого в Лиме, Маниле и Кантоне. Стояли в гавани и корабли Мартинеса, что принимали участие в битве, а также транспорт «Арансасу». они уже эвакуировали городок (хотя мы предлагали оставить гражданское поселение) и перед возвращением домой ремонтировались в нашем порту.
        Российский «Турухтан» стоял наравне с остальными гостями. К нему в начале осени присоединился «Сокол» капитана Фон Сиверса - еще один корабль экспедиции Муловского того же типа, что «Турухтан». Таким образом в городе обитало более двух сотен российских моряков, подвергая себя быстрому разложению цивилизацией.
        Господа офицеры придерживались наставления князя и относились к горожанам подчеркнуто нейтрально. Наш диалект русской речи не давал им полного ощущения заграницы, но все же подчеркивал некоторую инаковость. Наверное так я ощущал себя, когда посещал в детстве советскую Прибалтику.
        Прибывали суда конкурентов с Камчатки, возвращались из разных уголков океана шхуны наших компаний. Торговая гавань оказалась забита полностью. Корабли стояли у пирсов, у причальной стены набережной, на рейде. Наш фрегат сторожил вход во внутренние гавани, куда пропускал только своих. Его прикрывал западный фас Нового форта (восточную часть занимал газгольдер и печи городского освещения). Мы нарочно не ремонтировали фрегат, лишь поправили такелаж и рангоут. «Паллада» так и стояла со снесенным фальшбортом и разрушенным квартердеком, с проломами в бортах между пушечными портами и подпалинами. Мрачный Герасим Береснев находился на палубе почти весь световой день, волонтеры стояли у пушек.
        Мы как бы намекали, что готовы отставать свое, несмотря на жертвы. На тот случай если кто-то из торговцев решит заняться промыслом или скупкой мехов самостоятельно, в проливы вышла береговая охрана.
        Никаких международных законов или конвенций по морским ресурсам ещё не существовало, а у нас к тому же не существовало закрепленного права на территории. Мы понемногу реализовывали право сильного. Пока только в отношении торговцев.

* * *
        Военные моряки - местные, испанские, российские - отдыхали, ремонтировали корабли, наносили друг другу визиты. Купцы, промышленные и индейцы ждали торговли мехом. Но пушнина в нашем плане являлась лишь заманухой. Колониям было что показать и кроме традиционного промысла. Горожане вывалили на прилавки всё что имели - вдруг да приглянется что-нибудь. Но главную партию в этой симфонии играла индустрия Тропинина.
        Нынешняя ярмарка выглядела необычно для жителей Виктории. Они привыкли к небольшим покупкам сезонной продукции, в основном продовольствия, а тут прямо на земле выкладывались большие партии промышленного товара, отчего территория, прилегающая к Торговой гавани оказалась заставлена пирамидами и штабелями одинаковых изделий, которые просто не помещались на складах.
        Если не считать санитарного контроля и питейных заведений, первыми встречали гостей ряды с припасами для кораблей. Канаты, парусина различной толщины, деревянные, медные, стальные дельные вещи. Гвозди, болты, скобы, цепи, смола, вар, краска. Здесь же стояли горы пустых бочек различной вместимости - основной тары парусных кораблей. Братья Пирран предлагали местный уголь для корабельных камбузов. В небольших лавочках продавались приборы - компасы, подзорные трубы, секстанты, термометры, барометры, хронометры (английские, швейцарские, скопированные нашими умельцами). Аптека предлагала хирургические инструменты и снадобья. Для господ офицеров, чиновников и бюрократов компаний имелись магазинчики с одеждой, обувью, пистолетами, шпагами и всевозможными аксессуарами.
        Особый ряд занимали пушки, карронады, дробовики, а также ядра, дробь и прочие боевые припасы. Образцы пороха тоже имелись, хотя сам порох хранился на особом плавучем складе на дальнем рейде. Стоил пушечный порох по астре за фунт, что выходило почти втрое дороже английского, но пороховой завод Тропинина и не стремился стать экспортером. В Виктории был дефицит селитры, несмотря на все усилия по её добыче. Программа по развитию селитряных куч и индийский импорт не покрывали потребностей. Тропинин даже жалел, что построил канализацию, так как использовать городской сток для обогащения куч было невозможно из-за множества посторонних веществ.
        Следующий сектор ярмарки занимали продовольственные припасы - от гавайских или калифорнийских фруктов до местного топленого масла, солонины, копченостей. Все в крупной таре - бочках, мешках или корзинах. Всё высокого качества. Продавался и алкоголь наших ведущих брендов. Как бочками, так и в бутылках. Виски «Незевай» и «Бичевин», бренди «Виктория», гавайский ром «Капелька». Всё доброй выдержки и высшей очистки. Винокурни использовали различные методы, известные в более позднее время. Например, кокосовый уголь для очистки жидкостей стал единственным применением ореховой скорлупе, которое нашел Тропинин, а он стремился к безотходным технологиям. Для продвижения брендов каждый шкипер или капитан получал в подарок по бутылочке на пробу.
        Минуя ярмарку гости попадали в район города этого имени. Пирсы переходил в торговые ряды, а те в городские улицы. Отчего пирсы стали называть по улицам, а некоторые улицы по торговым рядам. Встречались и милые европейскому сердцу названия улиц - Английская, Французская, Испанская и Голландская. Они превратились в ловушки для легковерных. В частных домах порой проживали выходцы из этих стран или их колоний, но большую часть гостиниц, таверн, всю сферу обслуживания, кормящуюся от порта, содержали в основном местные старожилы. Только на Китайской улице делами заправляли настоящие китайцы.
        Основную часть ярмарки и лавок на прилегающих улицах занимали товары, которые, как мы надеялись, могли найти спрос в других городах и странах. Разнообразный ширпотреб - мыло, шампуни, зубные пасты, бальзамы, духи и одеколоны с разнообразными ароматами и в красивой упаковке.
        Удобрения в бочках под разные почвы с инструкциями на нескольких языках. Дистилляторы, опреснители, эффективные чугунные печи и ванны с подогревом. Тропинин выложил весь свой технологичный товар за исключением некоторых секретных разработок.
        У демонстрационного пирса стояли шхуны, полностью оснащённые и готовые к плаванию - транспортная, китобойная (с гарпунной пушкой на носу), военная (с бортовыми батареями), скоростная роскошная яхта. Особенно хорошо смотрелась новинка - стопятидесятитонная трёхмачтовая шхуна «Модель Б» по номенклатуре Тропинина, которую он сперва хотел поставить на конвейер вместо прежних малюток, но потом передумал и оставил в единственном экземпляре. Кораблями интересовались многие, но по большей части не как товаром, а как предметом для изучения. У камчатских, которые были бы не против обзавестись прочным судном из хорошего дерева, просто не имелось достаточно денег. Они больше посматривали на причал, возле которого продавались поддержанные шхуны.
        Вообще деньги никто не спешил тратить. Ярмарка наша страдала извечным недугом всех торгов того времени - финансовым запором, когда каждый, приехав с товарами не продав их, не мог ничего и приобрести. А те, немногие, что свободными средствами располагали, ждали меховых торгов.
        - Когда мы скупим их товары, дело пойдёт веселее, - пообещал я.
        Проблема в том, что далеко не у всех имелась интересующая нас продукция.
        Хотя мы, раскручивая ярмарку, акцентировали внимание на потребности, многие проигнорировали советы и опирались на прежний опыт торговли с дикими землями. Кто-то привёз старые добрые корольки и бисер и теперь, поняв, что такое добро местные сами фабрикуют в промышленных масштабах, не знал, как избавиться от груза. Приказчики компаний, торгующих с южными островами, могли бы скупить товар, но предлагали низкую цену. Кто-то угадал, привезя из Европы музыкальные инструменты. Городу и впрямь не хватало музыки. Хорошо расходились заводные игрушки, которых один из голландцев привёз несколько дюжин. Вообще-то опытные торговцы знали, что в колонии нужно вести всего понемногу. Сборный груз легче пристроить, а, прогадав на одном, всегда выиграешь на другом.
        - Везите нам хлопок из Джорджии, - говорил им Тропинин. - Везите каучук из Перу, везите платину, которую выбрасывают в реку на испанских приисках. Везите олово, кобальт, никель, сурьму, ртуть. Везите селитру. Мы возьмем всё по хорошей цене и в любых количествах.
        Друзья Миллера стали наглядным примером для всех. Они привезли всего лишь часть из большого списка, который мы запрашивали, но не прогадали ничуть. Металлы, каучук и кое-какие машины, привезенные ими, Тропинин взял по самым высоким ценам, так что англичане потирали руки, предвкушая хорошую прибыль на встречном товаре. Они даже начали приобретать всякие пустяки от скуки и оставляли солидные суммы в «Императрице».
        Во что на фабриках Тропинина превращаются шведское железо и английское олово, хозяин продемонстрировал в первые же дни ярмарки. Ещё летом посреди Поляны установили помост. Пригласив всех желающих на презентацию, Лёшка сорвал занавес, и взглядам публики предстала пирамида из жестяных банок.
        - Джентльмены! Господа! Сеньоры! Довольно питаться солониной! Забудьте о цинге и матросских бунтах! Мы предлагаем самые изысканные блюда, которые могут храниться годами вот в этих жестяных коробках. Нежнейшая ветчина, паштеты, котлеты по-киевски, сардины, тушёное мясо, птица, овощи. Фаршированная капуста - блюдо известное в России, как голубцы. всё, что только угодно вашему чреву!
        Он выдержал паузу и поднял вверх указательный палец.
        - Новый способ сохранения продуктов разработан нами на строго научной основе. Вы можете видеть здесь разные по размерам коробки. Бочонки весом в пуд - чтобы накормить команду и маленькие полуфунтовые жестянки для одинокого путешественника, господина офицера или прекрасной пассажирки.
        Всё это прекрасно поместится в ваших трюмах, не будет блеять, хрюкать, кудахтать, гадить на палубе, просить корму и воды. Коробкам не страшна даже морская вода, по крайней мере в течение несколько недель. А когда нужно, их достаточно вскрыть вот таким ножом, содержимое разогреть в котле или прямо в жестянке, а если возникнут трудности с огнём, например во время бури, можно употребить даже в холодном виде. Представьте только, какая экономия выйдет на одной только воде! Не нужно вымачивать соленое мясо, а затем долго варить. Раз и готово! Это сэкономит вам не только воду, но и уголь.
        Еда едой, но мы подумали о питье. Ром хорош, но валит с ног и плохо утоляет жажду. Прекрасные соки, морсы, компоты, не будут тухнуть или скисать. А как вам понравится сгущённое молоко? Это не просто ценный питательный продукт, но и отменное лакомство.
        Он обвел взглядом внушительную толпу.
        - Но я слышу недоверчивое ворчание! - Тропинин усмехнулся. - Вот что, господа, я оставляю коробки прямо на площади, под открытым небом! Мало того, вы можете нацарапать на стенках имя или поставить какой-либо знак. Любая пища на жаре испортится за пару дней, любой напиток скиснет, но мы с вами откроем коробки в разгар меховой ярмарки и отведаем их содержимое.
        Презентация прошла успешно. Во всяком случае заинтересовала моряков.
        - Ты думаешь, что интенданты поедут в такую даль за консервами? - спросил я Лёшку. - Сейчас не эпоха глобального копирайта. Их просто начнут производить каждый у себя дома, а ты даже не имеешь патента.
        - Есть несколько секретов, которые сразу не раскусят. Тут важна герметичность, температурный режим, в ряде случаев вакуумная обработка. Да и закатывать крышки как мы никто без специального станка не сумеет, а пайка вручную обойдётся дорого. Вот увидишь, ещё не один изобретатель отправится на тот свет, отравившись свинцом или заполучив ботулизм, при попытке скопировать технологию.
        - Всё равно возить отсюда накладно. Ты бы мог получить в Англии патент на пару с Миллером. На одних поставках британскому флоту вы бы озолотились.
        - Вот тогда точно станет накладно возить отсюда. Все станут отовариваться в Англии и развивать её экономику. А русским, конечно, не хватит средств. И получится, что британцы будут лопать консервы, а наши жрать солонину. Нет уж, кому надо пусть покупают здесь. Если накинуть всего лишь гривенник на каждую пудовую жестянку, то сумма выйдет немалая.
        - Я бы всё же подумал о патенте. Пусть не сразу, лет через пять. Переговори с Миллером. Будешь получать хороший процент с европейского рынка используешь его для инвестиций.

* * *
        В самый канун открытия меховой ярмарки вернулся «Варяг» из Калькутты с изрядно потрепанным, но полным энергии Царевым на борту. За время его отсутствия многое изменилось в наших отношениях с Колычевым. Но секретарь словно не чувствовал перемен и взял с места в карьер.
        - Вы не имеете права устраивать ярмарку, тем более с иностранцами без особого монаршего повеления, - заявил он мне и обернулся к Колычеву: - Я предлагаю отменить торжище и вообще запретить торговать с иноземцами. Императрица дала им позволение на промысел, не более того.
        На этот раз он не нашел поддержки начальника. Мир изменился.
        - В какой порт вам теперь не терпится попасть? - спросил с ухмылкой Колычев.
        Царев поник, а через час его заметили у шлюпки с «Турухтана». Он вел беседу с мичманом Епанчиным, который присматривал за матросами.

* * *
        Первую неделю торговля мехами шла вяло. Имея возможность сдавать шкуру калана приказчикам на месте по десять испанских долларов, и индейцы, и промышленники просили на ярмарке за такую же не меньше двадцати астр или сорока российских рублей.
        Некоторые европейцы стали роптать.
        - Наши дикие не то чтобы вовсе дикие, в мехах понятие имеют, - в сотый раз повторяли горожане.
        - Господа, подождите камчатских купцов. Цены обязательно упадут, - увещевали одни.
        - В Кантоне все равно получите втрое против этого, - говорили другие.
        Одна шхуна с камчатскими промышленниками действительно задерживалась, мы лишь надеялись, что она не попала в беду. Но вряд ли дюжине человек даже с самыми лучшими мехами удалось бы сбить цены.
        Я ждал шхуны с Камчатки не только ради лишней партии мехов и покупателей. Явление Виктории миру было лишь половиной моего плана. Я твердо решил уйти на покой и приготовил себе замену. Но в роль личности я не верил. Хотя передо мной был пример Тропинина, сумевшего поднять целю индустрию, передо мной был и его образ утыканный щепками как дикобраз. Все мы смертны, а хорошая система должна работать независимо от личностей. Поэтому я оставил коллективного наследника.
        Более четырех сотен людей собрались в центральном зале моего особняка. Окна были зашторены, горели свечи. Было жарко и душно. Зал с трудом вместил всех. Никто из приглашенных не знал, зачем я собрал их вместе, но от приглашения не отказался никто. Мой авторитет, любопытство, предвкушение интересного предложения. Мотивы разнились. Некоторые были не в курсе, что я завладел акциями или паями их предприятий. Но таков был мой план. Я хотел охватить максимум деловых людей фронтира и колоний, даже если их бизнес сводился к содержанию конюшни или ломовому извозу.
        Прислуги не было. За исключением лимонада на сдвинутом к стенам столах, никаких угощений.
        Дело серьезное.
        - Буду краток, - сказал я из кресла, поставленного на специально сооруженном подиуме, и поднял обе руки, в каждой из которых держал по тетради. - Вот два списка. На первом значатся все компании, в которых я имею десятую часть. И которые вы все здесь представляете.
        Я обвел людей взглядом.
        - Мне не нужны эти деньги. Я отхожу от дел. Все свои доли в ваших предприятиях я передаю в общественную казну. Назовем её Складчина. Управлять Складчиной вы будете сами. Изберете правление, председателя, будете следить за расходами.
        Для многих сама идея общественного блага была чужда. Дав небольшое время на осознание новшества, я продолжил:
        - Во второй тетради список того, что следует содержать на эти деньги. Но вы вольны добавлять или убирать отдельные параграфы. Вы так же вольны вовлекать в Складчину новых людей, если они передадут десятую часть паев на общественное благо.
        Ещё одна пауза.
        - Первым председателем правления я назначаю Макара Комкова, но через год вы можете избрать из своих рядов другого человека. Некоторые процедуры расписаны во второй тетради, чтобы сэкономить время.
        Затем я прошелся по перспективам. Ставил задачи, заострял внимание на проблемах, очерчивал инструменты, которыми можно их решать. Лица сидящих в зале менялись. Многие начали осознавать, что прямо сейчас получают власть над целой страной. Самые проницательные из них начали осознавать, что вместе с властью получают ответственность.

* * *
        В разгар торгов в гавань вошла еще одна шхуна. Тропинин всегда узнавал собственную продукцию, обычно даже мог назвать год выпуска, так как проект постоянно модернизировался.
        - Она с моих верфей, вторая серия, вот и всё что я могу сказать.
        В прошлом году Лёшка поставил на конвейер третью серию. Таким образом вторая получилась переходной и была выпущена в небольшом числе. Отследить их владельцев не составило бы труда.
        - А что это за флаг?
        Это не был флаг в европейском понимании. Скорее кусок холста с неразборчивыми символами, нанесенными коричневой краской.
        Шхуну привели к пирсу. Два десятка команды высадились на берег. Были они смуглые узкоглазые, а их шляпы походили на корякские шалаши. Вместо того, чтобы отправиться в кабак, как все приличные моряки, они двинулись толпой к оружейному ряду.
        Во главе процессии шёл человек в обычных парусиновых штанах и рубахе, в каких ходили простые китайцы; так же, как и простые матросы, он шёл босым. Однако поверх рванья был наброшен богатый кафтан, а голову прикрывала европейская широкополая шляпа. Будь его борода погуще, поокладистее, он вполне сошёл бы за сказочного гнома. Но борода его была жидкой, волосы заплетены в косу, а сам он походил на китайца.
        - Понаехали, - произнёс Лёшка с досадой.
        - Брось. Может это торговец какой из Кантона?
        - По записям Адмиралтейства Яшка не продавал шхуны второй серии ни в Макао, ни на островах Южно-китайского моря, он продавал их только в проливе у Ильхо Формозы, или Тайваня, как называют его в наше время.
        - Пираты? - удивился я.
        - Пропал наш городок. - вздохнул Лёшка. - Сейчас этот крёстный отец отправится на Китайскую улицу и начнёт собирать пошлину с соплеменников. Оглянуться не успеем, как заведёт здесь триады. Заставит лавочников торговать опиумом, организует при кабаках проституцию. Вот об этом я и говорил, когда остерегал тебя от чайна-таунов.
        - Я думал, ты имел в виду этнический аспект и трудности ассимиляции.
        - Для мафии этническая колония лучшая питательная среда. Их проще запугать, контролировать, там проще насадить кодекс молчания.
        - Мне кажется, существует более простое объяснение. Если он пират, ему нет нужды щипать мелкий бизнес, он просто присматривает на ярмарке купца, которого встретит потом в море.
        - На одной шхуне?
        - Кто знает, может его приятели дожидаются где-то неподалёку.
        Между тем гости закончили беглый осмотр оружия, а с корабля сошла женщина в кимоно. Красивая китаянка или японка, а может быть малайка. Рядом с ней шёл толстый слуга, держа над дамой большой белый зонт. Пират встретил женщину полупоклоном и позволив взять себя под руку, повел спутницу мимо пушек, пирамид пустых бочек к лавкам с мелочами и инструментами.
        Я разыскал Шелопухина и попросил его послать несколько парней на Китайскую улицу, чтоб понаблюдать, а также передать нашей береговой охране, чтобы пошарила по соседним заливам, не скрываются ли где китайские джонки или шхуны.
        Возле пирсов появился Яшка со своей любовницей-китаянкой. Он встретил китайца в шляпе, как доброго знакомого. Женщины тоже видимо знали друг друга, потому что обменялись улыбками и перебросились парой фраз. Пират выслушал Яшку внимательно. Несколько раз взглянул в нашу сторону. Но без злобы, скорее с интересом.
        Через час в здание конторы доставили ящик. В нём оказался богатый сервиз китайского фарфора. Очень тонкой работы, расписанный в необычной манере. Сервиз точно не был заточен под европейский рынок, как практиковалось в Кантоне.
        Как вскоре выяснилось, такие же презенты получили Тропинин и Колычев.
        - А китаец не дурак. - заметил я. - Англичане подносили дары только Колычеву, а этот, похоже, знает, кто в городе главный.
        - Он наверняка узнал всё у Яшки.
        Мы отправились к Рытову. После образования Складчины, тот стал относиться ко мне меньшей неприязнью. Но оставался все тем же Яшкой - сорвиголовой, не терпящим чьих либо указаний.
        - Ну, пират, что ж тут такого? - ухмыльнулся Рытов. - Потомок самого Чжен Чен-гуна, как утверждают его соратники. Зовут его тоже Чен Гун. Могу вас успокоить, он приехал сюда не разбойничать, а торговать.
        - Каким же товаром? - спросил Лёшка.
        - У него образовался избыток серебра, - ещё раз ухмыльнулся Рытов.
        - Передай ему, что нам будет неприятно, если он затеет какие-то ссоры с местными китайцами, - попросил Тропинин.
        Яшка кивнул Это большее, что мы могли от него добиться.
        То ли уважив нашу просьбу, то ли изначально не собираясь заниматься рэкетом, пиратский предводитель даже не навестил местных сородичей. На следующий день он вновь сошёл с корабля в сопровождении дамы с белым зонтиком. Но на этот раз без толстого слуги.
        Вдвоем они отправились на ярмарку, словно супруги, желающие присмотреть что-нибудь из домашней утвари.
        Пират покупал всё, что нравилось даме. Духи, мыло, одежду, чугунную ванну с подогревом, консервы. Много консервов. По щелчку его пальцев словно из воздуха возникал кто-то из команды и уносил покупки на корабль. А пара продолжала шоппинг.
        - Жаль, что он не привёз с собой целый гарем. - заметил я.
        Новая трехмачтовая шхуна приглянулась Чен Гуну. До сих пор он не вступал в разговор ни с кем, кроме своего кореша Рытова, а тут, выцепив взглядом Лёшку, обратился к нему на ломаном английском:
        - Сколько вы хотите за этот корабль, господин Тропинин?
        - Десять тысяч испанских долларов. И только потому, что шхуна единственная, в серию не пойдет, а вы, господин Чен Гун, в некотором роде наш постоянный покупатель.
        Китаец едва заметно улыбнулся.
        - Двадцать тысяч вместе с оснасткой? - уточнил он.
        - Вместе со всем, что вы найдёте на борту. Включая и четыре трёхфунтовые пушки.
        - А шестифунтовые вы могли бы поставить? И, скажем, не четыре, а дюжину?
        - За особую плату.
        - Разумеется.
        Вечером мы обсудили эту сделку в ресторане. Заодно и обмыли, хотя Тропинина терзали сомнения морального плана.
        - Если честно мне всё равно кто он такой, - сказал я. - Покупает твои пушки, шхуны, вот и чудесно. Мы же не возражали, когда Яшка перегонял корабли на пиратские островки рядом с Тайванем, хотя прекрасно знали, кому они предназначались. Наши шхуны у берегов Китая пираты не трогают. А с кем и за что они воюют - плевать.
        Не плевать оказалось европейцам. Они как-то узнали, кто явился на корабле, и направили депутацию к Колычеву. Тот, понимая слабость собственной позиции, предложил нам встретиться на нейтральной территории. Каковой опять же оказался атриум «Императрицы».
        - Что вы думайте об этом? - спросил капитан.
        - Для нас все гости равны, - ответил я.
        - А купцы желают повесить негодяя.
        - Повесить на основании слухов? - спросил Тропинин.
        - На основании слова уважаемых купцов.
        - А если кто-нибудь скажет слово против них? - возразил Лёшка. - Их вы тоже повесите?
        - Ну, тогда следует хотя бы арестовать его.
        - Давайте не будем спешить, - предложил я. - Возможно, он воюет с императрицей Цин, а вовсе не грабит проходящие суда. Это их китайские дела. Не нужно нам лезть в них.
        - Если я не приму меры, купцы завтра отправятся к Мартинесу, - заметил Колычев.
        - А тот, кто возьмется за наведения порядка, поставит себя в положение хозяина, - со вздохом добавил я. - Давайте мы поговорим с купцами, возможно найдем решение.
        - А русские корабли? - спросил Тропинин.
        - Князь Трубецкой и Фон Сиверс выполняют инструкции Адмиралтейств-коллегии. Пока здесь стоит испанский фрегат, они не будут проявлять рвение.

* * *
        Прибыл последний галиот из Нижнекамчатска, последняя шхуна с Аляски, а цены на меха оставались по-прежнему высоки.
        Тут европейские купцы заподозрили, что их малость надули. Стоимость мехов оказалось вовсе не той, бросовой, на какую они рассчитывали. Конечно, какую-то прибыль обещала и такая маржа, но европейцы жаждали большего, для того и пошли на край света. Они возмутились и чуть не побили Миллера. К его конторе на Английской улице (наш британский друг обзавелся ей в первый же день) пришла рассерженная толпа и потребовала ответа. Зазвенели стёкла. Но этим пока дело и закончилось. Я мысленно поставил галочку против Федьки-стекольщика. Вот и он получил с меховой ярмарки свой кусок пирога.
        - Но джентльмены, чего вы хотели? - отбивался Миллер. - Здешние индейцы торгуют давно и имеют понятие. Двадцать долларов за морского бобра вовсе не такая плохая цена. В Макао вы получите втрое больше.
        - Я отправлюсь к индейцам и стану торговать сам, - заявил один из шкиперов.
        - Не советую, - сказал Миллер.
        - Ваши советы как оказалось немногого стоят.
        - Отчего же? Тот, кто меня послушал, продал железо, олово и остался доволен ценой. Теперь вы надеетесь обмануть судьбу и взять меха по дешёвке? Я скажу вам, чем это кончится. Индейцы всё равно не станут торговать с вами, а сообщат своим союзникам и они спалят ваше судно за браконьерство.
        - Ерунда. Я слышал у русских здесь десять человек регулярного войска на две тысячи миль побережья.
        - Вы слышали не о тех русских, мистер.
        Гнев схлынул. Купцы отправились в ближайший кабак (это оказалась пивнушка «Якорь» мистера Слэйтера) и устроили там совещание. Они сговорились не покупать ничего и ждать падения цен. Наши ребята не унывали и на шантаж не поддавались. На этот случай у нас имелся в запасе ещё один трюк.
        - Пусть подождут, - говорил Комков. - Всё равно обратно пустыми не уйдут.
        Хоть торговцы, соблюдая бойкот, стали редко появляться на ярмарке, сидеть на кораблях и в гостиницах им было тошно. Любопытство взяло верх и к обещанной Тропининым дегустации консервов пришли почти все. После освидетельствования, что жестянки не подменили, их вскрывали, содержимое подогревали и раскладывали по тарелкам на установленном здесь же столе.
        Лёшка остался доволен, хотя смог распродать лишь половину пробной партии.
        - Ничего, - говорил он. Распробуют на обратном пути, сравнят с гнилой солониной, отварными ремнями и подошвами. В следующий раз возьмут все, что поместится в трюм.
        Вскоре новая проблема вытеснила из мыслей купцов и шкиперов недовольство высоким ценами на меха. С кораблей и судов стали бежать матросы. Европейцы, малайцы, индийцы, филиппинцы.
        Дезертирство было обычным делом в эпоху парусных кораблей. Далеко не всем приходился по душе тяжелый труд, риск, теснота и духота, отсутствие женщин и развлечений. Бежали и с военных кораблей, и с коммерческих судов. Европейские моряки, ошалев от долгого плавания, убегали даже в Кантоне - посреди чуждого им народа, языка и культуры; бросая личные вещи и не выплаченную за полгода зарплату. Что уж говорить о таком благословенном месте, как Виктория. Приличный городок в европейском стиле, можно найти соплеменников, да и среди коренных обитателей встречаются те, что владеют английским или испанским.
        Общение с местными коллегами лишь подогревало желание сменить флаг. Достойный уровень жизни и высокий социальный статус моряков привлекал людей наряду со свободой и возможностью быстро разбогатеть.
        В общем, матросы, как военные, так и гражданские, начали понемногу исчезать. Это заставило купцов даже забыть на время и о высоких закупочных ценах на каланьи шкуры и о китайском пирате. Что толку в страхах, если некому будет тянуть шкоты?
        Вновь делегации направились к Колычеву. Но тот только руками разводил.
        Затем начали пропадать и моряки с испанских и российских военных кораблей. Тут уже вступали в дело воинская дисциплина и Устав. Капитаны сколачивали команды по розыску дезертиров, обшаривали ярмарку, город. Но розыски не привели к результатам. По слухам беглецы с военных кораблей скрывались у индейцев, а выступить против них капитаны разумно воздерживались. они сделали проще - запретили сходить на берег всем неблагонадежным.
        Купцы запретить увольнительные не могли. А набрать взамен местных матросов оказалось не так-то просто. Кто же добровольно захочет идти туда, откуда бегут? Поэтому шкиперы прибегли к старому доброму способу вербовки - спаиванию людей по кабакам.
        Возле пирсов их встречали ребята Чихотки и отбивали пьяных рекрутов.
        - У нас запрещено забирать на службу силой, обманом или в кабаках, - спокойно втолковывал Чихотка на своем ломаном английском. - Хотите нанять человека, пожалуйте на биржу.
        Но и на бирже соискатели места не стремились попасть на иностранные корабли.
        Европейцев выручили китайцы. Они сами попросились в команды.
        - Это же не те, что прибыли с пиратами? - заподозрил один из наших.
        - Прибыли с пиратами? Да они есть пираты. А зачем пиратам наниматься на торговое судно простыми матросами?
        Началась паника. В конце концов, китайцы оказались не пиратскими, а теми, которых привез из Кантона Колнетт, потом забрали испанцы, а затем получили мы. Парни неплохо заработали на строительстве и ярмарочных работах, а теперь решили прокатиться до Кантона матросами, получив еще немного денег. Там они, конечно, собирались сбежать, но помощь в пересечении Тихого океана даже в этом случае не была лишней.
        - Пора закрывать лавочку, - объявил Комков и дал отмашку на реализацию нашей последней операции.
        Яшка вдруг принялся скупать меха не торгуясь. Демонстративно, при большом скоплении конкурентов, отбирая самые лучшие и дорогие экземпляры. Его матросы (и совладельцы компании) молча таскали мешки на пирс и грузили на шхуну «Мефодий». Причем шкипер Босый столь же демонстративно налаживал такелаж, всячески показывая готовность выйти в море в любой момент.
        Это привлекло внимание купцов. Они вновь собрались в «Якоре» на совещание. Тут-то и вступил в дело наш джокер в лице мистера Слэйтера.
        - Вот что я вам скажу мистеры, - лениво бросил старый контрабандист, протирая барную стойку. - Этот парень, про которого вы говорите, имеет самую быструю торговую шхуну на всём побережье. Однажды он прошел отсюда до Калькутты за четыре месяца и десять дней против обычных шести месяцев.
        - И что? - спросил один из шкиперов.
        - А вы подумайте, кто получит львиную долю прибыли? Тот, кто первым доставит в Кантон лучшие бобровые шкуры или тот, кто прибудет две недели спустя с мехами похуже?
        Господа коммерсанты задумались, но и только.
        Тут вступил в дело Миллер. В отличие от Яшки, он начал скупать меха в тайне от других. Однако мы подстроили дело так, что слух об этом быстро дошёл до англичан, датчан и других европейцев. Неспортивное поведение Миллера подогрело интерес конкурентов. Уже на следующий день начался лавинообразный ажиотаж. Меха раскупили по самым высоким ценам, а корабли лихорадочно готовили к плаванию, спеша добраться до Макао раньше других. Лихорадка распространилась и на янки, часть из которых до этого в Китай вовсе не собирались.
        Суда одно за другим отваливали от пирсов, снимались с рейдов. Началась гонка по Тихому океану, в которой любой житель Виктории поставил бы на Яшку и Босого. Мотивации к быстрому ходу добавил Чен Гун, выведший новую красавицу шхуну через несколько часов после отбытия последнего купца. Точно тунец за косяком скумбрии.
        - Один раз их надули, и больше они сюда не придут, - предположил Тропинин.
        - Ещё как придут.
        - Но цены оказались слишком высоки.
        - Когда по возвращении в их карманах зазвенит прибыль, он наплюют на цены.

* * *
        Трехмачтовая шхуна Чен Гуна не успела скрыться за мысом Флаттери, как оттуда появилась почтовая «Виктория».
        - Камеамеа, этот чертов ублюдок, захватил Мауи и собирает армаду против нашего Каха Хана, - сообщил шкипер. - Ипполит Семёнович просит помощи.
        Новость быстро разлетелась по городу. Война стала уже делом обычным. Береснев начал приводить в порядок фрегат, Шарль набирать добровольцев. Старых знакомых среди волонтеров становилось с каждым разом все меньше. Одни умирали, другие гибли, третьи дряхлели.
        Мы с Дашей и Тропинин с Леночкой ужинали вчетвером в «Императрице». За порогом гостиницы у причальной стены стояла «Американская мечта». Полностью готовая к дальнему плаванию.
        - Тряхнёшь стариной? - спросил Тропинин, имея в виду Оаху.
        - Нет, я пас. Дальше без меня. Верю, у вас всё получится. Кстати, вот завещание, - я протянул ему конверт. - Копия есть у Комкова и Чихотки.
        - Завещание?
        - Мы отправимся в путешествие, как планировали до этого. Посмотрим мир. Будем появляться здесь раз в несколько лет. Просто, чтобы выпить кофе, прочесть газету и посмотреть, как идут дела. Возможно напишем, если повстречаем кого-то из наших. Но на тот случай если мы пропадем с концами, океан все же штука серьезная, я составил завещание. Вскроете его, если мы не появимся здесь или не дадим знать о себе в течение пяти лет.
        Тропинин с грустью кивнул. Мой уход мы уже не раз обговаривали, но завещание придавало делу определенный трагизм.
        Здесь же в «Императрице», только в другом углу атриума, в компании Колычева ужинали оба российских капитана и господа флотские офицеры - Шелтинг, Свистунов, Быченский. Колычев сам подошел ко мне и опередил с прощанием.
        - Я ухожу на «Турухтане», - сказал капитан. - Князь собирается посетить Гавайские острова, возможно посмотрит на войну дикарей, а к весне планирует прибыть в Петропавловскую гавань. Там назначено рандеву с Муловским.
        Мы пожали друг другу руки.
        Что ж, пора было прощаться с городом и мне. В тот момент я даже не предполагал, что это прощание станет последним.
        Эпилог
        ЭПИЛОГ
        Нам так и не суждено было больше увидеть Викторию. Мы путешествовали, придерживаясь старого плана и наслаждались свободой. Теперь у нас было несколько отправных точек и следовало просто расширять географию короткими перебежками.
        За последние два года я ни разу не сократил время. Год проживал за год. Двигался вместе со всеми по календарю. Сперва меня отвлёк поединок с капитаном, после чего белое безмолвие сделало перемещение невозможным. Затем роман с Дашей, война в заливе Нутка, бешеная подготовка к ярмарке, сама ярмарка.
        А потом мы путешествовали от порта к порту, посещали города и деревни. Частенько сокращали пространство, но ни разу не пытались перескочить через время. Нам было хорошо в любом времени.
        Идея пропустить зим возникла неожиданно, когда захотелось продолжить наслаждаться Эдинбургом, а там уже начались холодные затяжные дожди. Я предложил совершить каскад из нескольких прыжков через время, используя мою старую технологию - смену времени года.
        Я не учел одного и вспомнил об этом слишком поздно, лишь за мгновение до прыжка, когда отменить его не успевал. Для Даши будущее было будущим. А будущее было под запретом. Я успел обнять её крепче и пожелал лишь одного. Куда бы нас не забросило, пусть нас забросит вместе.
        Что дальше?
        ЧТО ДАЛЬШЕ?
        Закончились приключения главного героя, который успешно построил свою утопию, но не сможет увидеть результат. Надо признать, что у героя имелось слишком много возможностей, что разрушало интригу и смягчало конфликт. Но мир получился интересным и автору самому стало любопытно, во что мог вырасти со временем проект независимых колоний на Северо-западе Америки. Как бы он развивался без волшебных способностей лидера, когда люди смогли бы рассчитывать только на собственные силы и те немногие знания, которые привнесли персонажи первой трилогии.
        Итак. Новая трилогия!
        В ней сохранится некоторое число старых персонажей и появится много новых. Это будет уже не хроноопера, а скорее приключенческий роман в антураже альтернативной истории, потому что и единственный уцелевший попаданец станет действовать большей частью подспудно, из-за кулис. Зато больше будет приключений на суше и на море, политических интриг, вооруженных столкновений. Во всяком случает так задумано.
        ХОЗЯЕВА ОКЕАНА
        Начало 19 века. Эпоха Наполеоновских войн. Европа в огне. Атлантика и Индия стали ареной битв. Но на Тихом океане своя атмосфера. Китайские пираты, корейское сопротивление, независимые государства Юго-восточной Азии. Спор между Британией и Голландией за Зондские острова, начало экспансии Соединенных Штатов на запад, распад испанских колоний.
        В этом котле варится небольшая колония русских первопроходцев, коряков, чукчей, индейцев и авантюристов из разных стран, которая обосновалась на Северо-Западе Америки. Их государство никем не признано. Оно, собственно, и не вполне государство. Население не велико, но их корабли властвуют на всём Тихом океане.
        Сотни шхун, спускаемых с верфей Виктории, режут волны на гигантском пространстве от Новой Зеландии до Чукотского носа. Они торгуют, перевозят людей, грузы почту, промышляют кита, котика и калана, добывают удобрения и собирают кокосы на отдаленных островах. Их шкиперы себе на уме, в командах служат настоящие сорвиголовы. Когда потребуется они могут стать пиратами, а когда призовет долг - воинами. И пусть они по большей части индивидуалисты, что заботятся прежде всего о собственном достатке, за их спинами стоит тайная организация под названием Складчина и новая родина.
        Текст будет публиковаться по адресу: О дальнейшей судьбе главного героя можно будет прочитать в другом предполагаемом сиквеле под названием «Остров»