Жребий окаянный. Браслет Алексей Фомин
        Время московское #3
        И вновь «охотники во времени» отставного разведчика Лобова выходят на тропу войны против сущностей из мира «темной материи». Покой им даже и не снится. Ведь на кону не только судьба современной России, но и всего человечества. И… ох, как же непросто адаптироваться в новом времени, в новой исторической обстановке. Непросто, даже оказавшись в прошлом в роли высокопоставленного вельможи. Какая же судьба тогда может ожидать нашего современника, оказавшегося в эпоху Ивана Грозного нищим, бездомным мальчишкой? Сумеет ли он выжить в новом для себя мире и выполнить боевое задание?
        Алексей Фомин
        Жребий окаянный. Браслет
        I
        Валентин с трудом разлепил набрякшие, словно налитые свинцом, веки. Взгляд его скользнул вдоль длинной, ровной деревянной поверхности, уходящей в полутьму. «Стол, похоже. А я - мордой, значит, на нем…» Теперь уже этот стол он не только видел, но и ощущал его твердость своей левой щекой. С трудом оторвав голову от столешницы, Валентин сделал попытку выпрямиться. Спина, шея, руки, затекшие от долгого пребывания в неудобном положении, тут же отозвались тупой, саднящей болью, а взгляд, потеряв опору в столешнице, заметался из стороны в сторону, отчего в голове все завертелось с быстро растущей скоростью, и Валентину, чтобы не потерять равновесие и не завалиться назад, пришлось упереться грудью в край стола.
        «Эге, а клиент-то изрядно надрался».
        Усилием воли собрав наконец в пучок глаза, разбегавшиеся в разные стороны, как элементарные частицы после Большого взрыва, Валентин оглядел помещение, в котором он находился. По большому счету, больше всего оно походило на временный павильон-палатку, которые в летний сезон вырастают в великом множестве на центральных улицах его родной Ялты. Да и в Москве их можно встретить. Летом, право слово, так приятно укрыться в их тени и выпить там не спеша кружечку-другую холодного пивка.
        Три стены и высокая островерхая крыша состояли из длинных, соединенных меж собой жердей, образующих жесткий каркас, покрытый какой-то грязно-серой тканью. Четвертая стена была бревенчатой: видимо, павильон примыкал к какому-то капитальному строению. Свет в палатку проникал через небольшое оконце, прорезанное в одной из стен, и через частично закрытый подвернутым пологом вход в палатку.
        Прямо перед Валентином на столе стоял пузатый керамический кувшин, а рядом с ним - такой же стакан. Рука автоматически потянулась к нему. Стакан был пуст. Кувшин - тоже. В паре метров от Валентина, по другую сторону стола, уронив кудлатую башку на сложенные на столе руки, спал какой-то мужик. Перед ним тоже стояли кувшин и стакан. Больше за этим столом не было никого, но параллельно ему во всю длину палатки тянулись еще три стола. За ними сидело человек шесть - восемь, а может быть, и двенадцать. Валентину все никак не удавалось пересчитать их, и в конце концов он бросил это бессмысленное занятие, попытавшись сосредоточиться на собственном самочувствии. В голове - туман, сквозь который, как в окошке калейдоскопа, мелькают, сменяя друг друга, какие-то бредовые картинки. Желудок с неприятной настойчивостью раз за разом напоминает о себе легкими (пока еще легкими), но регулярными позывами к тошноте. Руки и ноги хоть и с трудом, но слушаются своего хозяина.
        «Похоже, вселение состоялось. Но почему я не могу отделить его сознание от своего? Пил-то он… Почему же пьяным чувствую себя я?»
        Валентин попробовал подняться на ноги. Хорошо еще, что и стол, и длинная скамья, на которой он сидел, были вкопаны прямо в землю (никакого пола в палатке, естественно, не было, его заменял белый речной песок). В противном случае Валентин после такой неуклюжей попытки рухнул бы наземь вместе со скамьей, а может быть, еще и стол умудрился бы на себя опрокинуть. Но, хвала всем святым, ему удалось встать и даже, крепко ухватившись за край столешницы руками, после нескольких безуспешных попыток перешагнуть через скамью сначала одной ногой, а потом и второй.
        Придерживаясь одной рукой за стол и балансируя второй, Валентин мелким-мелким шажочком двинулся к выходу. Самое главное теперь - удержать равновесие, а уж скорость - дело десятое…
        Тут в палатку заглянула какая-то морда и почти сразу же заорала:
        - Эй, Шеляга! Слышь!.. Подь сюды! Здеся он! Нашел я!
        Морда двинулась в палатку, оказавшись здоровым плотным парнягой. Следом появился чернобородый кряжистый мужик и вперился в Валентина пристальным взглядом.
        - Ага, - удовлетворенно произнес он, - нашелся. А набрался-то как! И когда только успел?! - Чернобородый всплеснул руками. - Слышь, Ваньша, берем его под руки и тащим на расшиву.
        И морда, и кряжистый появились в палатке явно по его, Валентинову, душу. Оба были пострижены «под горшок», одеты в прямые серо-белые рубахи-безрукавки навыпуск и того же цвета штаны, закатанные до колен. Еще Валентин успел заметить мощные икры на их босых ногах и гипертрофированные, культуристские бицепсы на голых руках. Попасть в руки этих качков Валентину совсем не улыбалось, поэтому он остановился и принялся усиленно соображать, что ему делать. А плотоядно ухмыляющиеся качки меж тем были уж совсем рядом, и Валентин не нашел ничего лучшего, как плюхнуться животом на стол и крепко ухватиться за него руками.
        Качки вцепились, как клещами, в Валентиновы плечи, руки и с остервенением принялись отдирать его от стола. Валентин исхитрился и умудрился тяпнуть одного из них зубами за кисть, заставив его отдернуть руку.
        - Мать-перемать… - длинно, забористо выругался укушенный качок. - Берегись, Шеляга, он кусается!
        Валентин конечно же вовсе не собирался дожидаться, пока укушенный предупредит своего товарища. Сразу после удавшейся атаки он повернул голову в другую сторону, собираясь повторить тот же маневр, но уже с другим качком. То, что он увидел, заставило его забыть о своем намерении.
        Кудлатая башка того самого мужика, что блаженно спал, сидя за столом, оказалась прямо перед глазами Валентина. Но дело было вовсе не в его кудлатой башке, а в руке, на которой та башка мирно покоилась. На ее запястье красовался тот самый браслет.
        «Вот это удача! - вспыхнул яркий транспарант в мозгу у Валентина, разгоняя своим светом алкогольный туман. - Надо же, как точно приземлился! Всего в двух метрах от браслета!»
        Он отцепился одной рукой от стола и схватил спящего мужика за запястье. Тот так и не проснулся, лишь только промычал что-то во сне. Валентин попытался содрать с него браслет одной рукой, но не тут-то было. Тот слишком плотно обхватывал запястье, и Валентину никак не удавалось просунуть под него хотя бы палец. Тогда ему пришлось задействовать и вторую руку, чтобы наконец-то избавить кудлатого от браслета. Этим сразу же воспользовались качки: они тут же подхватили Валентина и потащили к выходу из палатки. Слава богу, он успел все-таки снять браслет и зажать его в кулаке.
        Едва они выбрались из палатки наружу, как яркий солнечный свет больно ударил Валентину в глаза, заставив его зажмуриться. Нечто подобное, видимо, испытали и качки, потому что Валентин почувствовал, что они остановились и тот, что постарше и пониже ростом, сказал:
        - Вот уж Ярило жарит! В такое вёдро[1 - ВЁДРО - сухая жаркая погода.] ничего крепче родниковой водицы и в глотку не полезет, а этот умудрился нажраться, как свинья.
        - Да уж кому как, - отозвался второй. - Мне полезло бы. Дозволили б только…
        Хватка железных пальцев, сжимавших руки Валентина, ослабла. Резким движением он вырвал правую, сжимавшую в кулаке тяжелый оловянный браслет, и, не открывая глаз, с полуоборота кинул ее влево, на звук голоса. Удар пришелся во что-то мягкое, тут же отозвавшееся жалобным чавканьем, но Валентин даже не успел обрадоваться своей удаче, потому что тут же на его голову рухнуло что-то тяжелое, весом никак не меньше доброй кувалды, и бедное сознание его, и так ведущее неравную борьбу с алкогольными парами, не выдержав столь энергичного внешнего воздействия, отключилось.
        Очнулся Валентин под мерные, ритмичные протяжные звуки.
        - И-и… - Скрип одной металлической поверхности о другую. Голос, тянувший это самое «и», был не тих, но и не особо громок. А как бы в самый раз. Да и скрип совершенно не раздражал, а совсем даже наоборот - успокаивал. - Р-раз… - Здесь следовал короткий, но энергичный всплеск. - И-и… - Скрип. - Два-а… - Всплеск.
        И все это - на приглушенном фоне струящейся воды. Для того чтобы понять, что значат эти звуки, вовсе не нужно было родиться и провести первые восемнадцать лет своей жизни в приморском городе. Это - лодка, идущая по спокойной воде. Скорее всего, немаленькая. Раз гребут по команде - как минимум три ряда гребцов.
        Звук текущей воды расслаблял, успокаивал, умиротворял. Валентин различал не только всплеск взбуровленной веслами воды, но и журчание струй, послушно и прихотливо огибающих обводы корпуса лодки и даже тонкую капель с поднятых в воздух весел.
        Алкогольные пары, похоже, совершенно выветрились из головы. Еще бы им не выветриться на таком свежем воздухе. И не просто свежем, черт возьми, но и вкусном. Валентин вздохнул полной грудью: да, вкусном. Ему даже не надо было слышать всех этих водяных звуков - достаточно распробовать свежего, вкусного воздуха, чтобы понять, что находится он на плывущем куда-то судне. Нет, это не море. И дело не в отсутствии качки. На море порой бывают такие штилевые дни, что в стоячем болоте волна больше. Дело конечно же в запахе. Уж запах моря он ни с чем не спутает. А здесь пахло пресной водой.
        Валентин открыл глаза. Сверху - тряпка, справа, слева - тряпка и спереди, сзади - опять же тряпка. Снова палатка, только теперь - гораздо меньше. Он лежит на мешке, набитом чем-то мягким и душистым. Сеном, наверное. Кроме этого мешка в палатке еще один такой же.
        Валентин перевернулся на живот и встал на четвереньки. В теле еще чувствуется легкая похмельная заторможенность, но в целом - ничего. Голова только слегка побаливает. Не разберешь, то ли с похмелья, то ли от могучего удара одного из похитивших его качков. «Точно! Качки! Они схватили и потащили меня! А браслет я держал в правом кулаке… И я залепил отличный хук одному из них, а второй дал мне по кумполу. Так где же браслет?»
        Браслета не было ни в кулаке, ни на запястье, ни в одежде, ни на матрасе, ни под матрасом, нигде. Валентин похолодел. В том, что он перенесся, сомнений не было. Об этом свидетельствовало многое. Да что там многое… Всё! И сразу столько проблем! Мало ему этих странностей с объектом, собственное сознание которого он так и не смог нащупать, так еще и браслет потерялся. Конечно, он мог его не найти вовсе, тем более будучи в стельку пьян. Разве могли они с Лобовым предвидеть такое? Лобов заверял: «После перехода в прошлое и подчинения себе сознания объекта найдешь браслет. Он будет либо у тебя, либо где-то рядом». А теперь его еще и увозят от того места, где он обнаружил браслет. Валентин не был уверен, что он ему обязательно понадобится для возвращения. Может быть, и без него все получится, но, как говорится, береженого Бог бережет. Браслет надо будет найти, но для начала предстоит разобраться - кто его увозит, куда и зачем?
        Валентин подполз к пологу, закрывающему вход в палатку, и слегка сдвинул его в сторону. Ничего себе лодочка! Это было длинное, низко сидящее в воде судно, с каждого борта которого сидело по двадцать пять гребцов. Валентин не ошибся в своих ощущениях: судно двигалось по реке. Не Енисей, конечно, но метров сто пятьдесят - двести в ширину есть. И что это за река? Среди гребцов Валентин разглядел и мордатого, и кряжистого, вытаскивавших его из павильона-распивочной. Может, прямо сейчас подойти к ним и спросить про браслет?
        Валентин уж совсем собрался выбраться из палатки на палубу, когда услышал совсем рядом громкие голоса.
        - Куда ж ты правишь-то, старый хрен?! Эдак, гляди, прямиком на косу выскочим!
        - Гм, гм… Ты, Ермил, лучше б своим делом занимался, чем меня учить. Ты еще под стол пешком ходил, а я уж и всю Волгу, и Оку, и Каму, и многие другие реки от устья до истока исходил. И море Хвалынское тож не раз пересекал… А ты мне тут под руку… Я ж не учу тебя, что почем покупать да почем продавать. Ишь… - Видно было, что говоривший раздосадован и разобижен выходкой первого. - Да я все мели здесь назубок знаю.
        - Будет тебе, дед, обижаться. Я ж со страху, - принялся оправдываться первый. - Гляжу, летим прям на косу. Я понимаю, что ты все мели назубок… Хотя… Когда же ты успел тут побывать, когда город этот, Орел, только в этом году и построен был?
        - Много ты понимаешь! Говорю, лучше своим делом займись.
        - А какое мое сейчас дело? Я свое дело сделал. Зерно закупил, на расшиву доставил. Теперь дело за тобой, дед.
        - Да? А за хозяйским сынком присматривать?
        - А чего за ним присматривать? Он меду обтрескался и дрыхнет теперь. До завтрашнего утра и не проснется, чай.
        «Хозяйский сынок, получается, это мой клиент», - отметил про себя Валентин.
        - Ох-хо-хо, - завздыхал тот, которого собеседник называл дедом. - Когда ж такое было видано, чтоб в купецкой семье горький пьяница вырос? Вот уж времена… - Похоже, сокрушался он вполне искренне.
        - Да будет тебе, дед. Какой же он горький пьяница? Всю дорогу от Ярославля до Орла не пил и лишь позволил себе чуток, когда мы все зерно закупленное уже загрузили.
        - Всю дорогу не пил, потому что нечего было, - продолжал настаивать дед. - Ведь ни в города, ни в села никакие мы не заходили и не останавливались. А как появилась возможность, так и напился. А дома-то он пьян каждый день. Я знаю, наслышан. Такая семья… Батюшка его день-деньской в заботах…
        «Кажется, это он о семье моего клиента, - сообразил Валентин. - Вот с этого момента, пожалуйста, поподробней».
        - Да будет тебе, дед, - со смешком возразил Ермил. - Семья… Батюшка… Я на его месте тоже, может очень даже быть, каждый день глаза б заливал, чтоб семью эту не видеть. Какой ему Мудр Лукич батюшка? Отчим он и есть отчим. В другой бы семье мать своего старшего новому мужу в обиду не дала, а эта своему Мудрушке слова поперек не скажет, души в нем не чает. А ведь он пришел в семью, на вдовье наследство, почитай что с голым задом. Теперь у них девять своих детишек подрастает. А этот… Прибрал бы его Господь - все б только вздохнули с облегчением. К делам его Мудр Лукич не подпускает, а вздумай он долю из дела потребовать, так и вообще из дому вышибет.
        - Ну все ж таки Мудр Лукич отправил его в Орел зерно закупать. И деньги доверил.
        - Деньги он мне доверил, приказчику своему. И в Орел он послал, соответственно, меня. А пасынка просто услал с глаз долой, чтоб подольше его не видеть.
        - Ежели так, как ты говоришь… А нельзя ли ему через земской суд… Ну долю наследства для себя вытребовать? Мудр Лукич, слов нет, купец оборотистый оказался, но ведь митряевскую хлебную торговлю не он ставил. Не одно поколение купцов трудилось, да и родной батюшка…
        - Х-ха… Земской суд, говоришь? - перебил деда приказчик Ермил. - Нет такого закона, чтобы самую большую хлебную торговлю в Ярославле разваливать… Вот помрет глава семьи, вот тогда, наследнички, делите как хотите. А чтобы при живом главе семьи дело делить… Да и гильдия купецкая такого ни в жисть не допустит! Ведь это дозволь лишь раз! Такое начнется… Н-нет. Невозможно.
        - Нет, все одно… Ты как хошь, Ермил, а выход всегда есть. Что мешает Михайле приказчиком, вот как ты, к примеру, к чужим людям наняться?
        «Наконец-то прозвучало имя клиента, - отметил Валентин. Ермил же в ответ на эту реплику расхохотался:
        - Да кто ж митряевского человека, тем паче сына, к себе приказчиком возьмет? Сразу видно, дед, что ты, хоть и провел с торговым народом всю жизнь бок о бок, в купецком деле ничего не соображаешь. Потому и не стал сам купцом. Хотя мог бы.
        - А на что мне? Я кормщик. И тем доволен.
        - Так вот, дед. Никто к себе из наших, ярославских, к себе митряевского человека не допустит. Даже меня, ежели, положим, без работы останусь. Ведь каждый думает: «То ли работника честного беру, то ли тайного митряевского соглядатая». Ведь Митряевы за последние двести лет ни одного и не двух сожрали со всеми потрохами.
        - Так и необязательно по хлебной части идти, - продолжал упорствовать дед. - Можно к суконникам попроситься или к ремесленникам податься.
        - А то Митряевы мало и тех, и других проглотили? - Ермил скептически хмыкнул.
        - Так они ж только по хлебной части?
        - Верно, по хлебной. Но и всем остальным тоже никогда не брезговали. Лучше их никто никогда не умел довести человека до разорения и дело его перенять за копейку. Дело потом они приводили в порядок и перепродавали втридорога.
        «Сейчас это называется недружественным слиянием и поглощением с последующей реструктуризацией и модернизацией бизнеса, имеющей конечной целью его рекапитализацию и дальнейшую реализацию в соответствии с новой рыночной стоимостью. Вот так вот». Здесь в своем мысленном резюме Валентин, торжествуя, поставил жирную точку. В свои двадцать девять он принадлежал к когда-то многочисленному, а ныне вымирающему племени вечных студентов. Процесс получения им высшего образования являлся весомой и, наверное, единственной веской причиной для его стариков, по которой он уже более десяти лет «болтался», как они выражались, по съемным квартирам в Москве, вместо того чтобы вернуться домой в Ялту. Сначала учеба была для Валентина поводом, чтобы не делать этого, но со временем превратилась в нечто вроде хобби. Уж каких только курсов не довелось ему прослушать! Вот разве что по медицинской части был пробел, но на следующий учебный год он запланировал начать ликвидацию этого «белого пятна» в своем образовании. В университете никто и не думал ему препятствовать в его невинном увлечении. Ну хочет человек учиться! Так
ведь платит же. Работа с Лобовым давала Валентину неплохой заработок, не говоря уже о моральном удовлетворении. Хватало и на аренду квартиры, и на учебу. Что касается всего остального, то у Валентина были достаточно скромные запросы. Еще бы! Слиперство давало ему столько эмоций, и такие, что ни за какие деньги не купишь.
        Так что за последние двенадцать лет Валентин стал истинным студентом-профессионалом, умело и мудро сочетающим периоды погружения в различные науки с довольно-таки регулярно оформляющимися академическими отпусками. Но если уж он брался изучать какой-то курс, то делал это досконально, порой доводя своих преподавателей до белого каления. Нечто подобное с ним приключилось, когда довелось ему прослушать курс «Корпоративного права в странах англосаксонской правовой традиции». Частенько ему доводилось схлестываться в спорах с молодым преподавателем, читавшим этот курс. Потому-то и торжествовал сейчас Валентин, что только что из уст приказчика Ермила прозвучало доказательство его правоты в том академическом споре. «Подумаешь, Гарвард он окончил… Индюк надутый! - Препод утверждал, что этот вид бизнеса получил распространение и оформился в самостоятельную отрасль лишь в последней четверти двадцатого века. А Валентин доказывал ему, что дело не в стартовавшей тогда глобализации и новой, финансовой фазе развития капитализма. Просто в последней четверти двадцатого века общественная мораль перестала осуждать
бессовестных хищников-падальщиков. Но это не значит, что таких бизнесменов и такого бизнеса не существовало раньше. И сейчас митряевский приказчик Ермил убедительно доказал это. Митряевы испокон веку занимались этим неблаговидным делом. Купеческое сообщество за глаза осуждало это, остерегалось их, но поделать ничего не могло. Сила солому ломит. - А кстати, испокон веку - это когда? Неплохо бы все-таки узнать, в какой год я попал».
        - Все одно, Ермил, я с тобой не согласен, - продолжал упорствовать старый кормщик. - Можно и к иноземцам в работу наняться, и в люди пойти, да, в конце концов, вон… хоть гребцом наняться.
        («И раз… и раз…» - продолжал командовать Шеляга.)
        Приказчик вновь рассмеялся:
        - Смешной ты, дед. Ты что ж, не видал, какой он болезный да тощщой, Михайла-то? В люди пойти! В гребцы! Да он загнется через полгода от такой жизни. А так отчим ему какую-никакую копейку подбрасывают. На пьянку-гулянку хватает, а что еще душеньке надобно? Я б и сам, честно, окажись на его месте, такую б долю выбрал.
        - Ох и молодежь нонче выросла… - укоризненно произнес кормщик, откровенно и искренне сокрушаясь. - Разве ж так было ране-то? Да русский человек постеснялся бы и слова такие произнести.
        Ермил вновь хохотнул:
        - Старики всегда на молодежь сетовали. Не та, мол, молодежь пошла, что раньше.
        - Нет, не говори, Ермил, - не согласился кормщик. - Такого безобразия, как нонче, никогда и нигде не было. Когда ж такое было слыхано, чтоб государь от своего государства отказался, выделил себе опричный удел, а все остальное Земству отдал? А? Это где ж такое было? Вот тебе и молодой царь. Я так понимаю, что ежели нет у тебя сил государством управлять, так откажись совсем, а не устраивай безобразие.
        - То не нашего ума дела. - В голосе Ермила теперь не было и намека на усмешку. - За такие разговоры знаешь что опричные сделают, если кто донесет на тебя?
        «Ага, опричнина, земщина… Значит, попали мы точно, в нужное время. Одно только непонятно: при чем здесь молодой царь? - удивился Валентин. - Хотя…»
        - А кто ж на меня донесет, Ермилушка? Здесь только мы с тобой. Хозяйский сынок спит, гребцы далеко… Разве что ты?
        - Не болтай лишнего, дед. Знай себе держи кормило. Постой, постой…
        - Что такое, Ермилушка?
        - Погляди назад. Никак нас кто-то нагоняет. Не разбойники ли?
        Некоторое время собеседники молчали, видимо вглядываясь в догонявшее судно.
        - Споро идут, - раздался голос кормщика. - Лодка невелика. Вшестером на веслах, один на кормиле, один без дела на носу сидит. Мене чем через полчаса настигнут… Да ты не боись, Ермил. У нас пятьдесят человек, да у каждого дубина и нож имеются, да весла еще…
        - А если у них самопалы? Да не по одному на душу?
        - Не-э… Не могут быть разбойники. Разбойников надо было бояться, когда мы в Орел с деньгами шли. А теперь-то чего? Все видели, что деньги мы потратили, зерно загрузили и домой повернули. Нешто только… Зерно они надумали у нас отобрать? Да не-э… Не боись, Ермил. Не могут быть разбойники. А даже если и разбойники… Все одно их побьем.
        - А ежели они подойдут да из самопалов - в упор? И еще залп? А потом перезарядят да еще? А?
        - Так у нас же и денег уже нет. А зачем разбойникам столько зерна?
        - А ежели они сначала стрелять будут, а потом разбираться - есть у нас деньги или нет?
        Кормщик тяжело вздохнул:
        - Вот о том я тебе и толковал. Нет нынче в государстве порядка, а все потому, что молодежь вся порченая пошла. Ладно… Пойди Шелягу предупреди, что к берегу приставать будем. Все равно солнце на закат пошло, придется на ночлег останавливаться. А ежели нас разбойники с самопалами догоняют, то лучше их встренуть на берегу. Скажи Шеляге, чтоб, как к берегу пристанем, четверо пущай канаты вяжут, а остальные с дубинами на берегу затаятся. А я уж разбойничков здесь, на своем месте, встрену.
        - Добро, - согласился Ермил.
        Звук шагов перед пологом, закрывающем вход в палатку возник так быстро, что Валентин едва успел плюхнуться на матрас и притвориться спящим. Зашуршал отодвигаемый полог.
        - Эй, Михайла, проснись. - Ермил настойчиво потряс Валентина за плечо. - Проснись, к берегу пристаем.
        - А-а? Чего? - Валентин старательно изобразил только что проснувшегося человека. - Чего надо-то?
        - Лодка нас какая-то догоняет. Разбойники, может. К берегу сейчас пристанем. Так ты сразу сигай с расшивы да на берегу спрячься. - Дав указания, Ермил выбрался из палатки и направился на нос, к Шеляге.
        Команда у деда, судя по всему, была опытной, так как не прошло и пяти минут, как расшива причалила под высокий песчаный обрыв, а гребцы укрылись на берегу, наблюдая из-за кустов за приближающейся лодкой. На расшиве остался лишь кормщик. Валентин лежал на траве рядом с мордатым веснушчатым Ванькой, сжимавшим в руках увесистую дубину.
        - И че они испужались? - бубнил Ванька почти в самое ухо. - Всего-то восемь душ. Вот ужо мы их…
        Валентин не реагировал на это бормотание, молча глядя, как лодка врезалась носом в песчаный берег позади их баржи и прибывшие на ней люди выходят на берег.
        - Здравствуйте, добрые люди. По какой надобности путешествуете? - Кормщик решил начать разговор первым.
        - Это митряевская расшива? - уточнил один из новоприбывших, не отвечая на приветствие.
        - Ну…
        - Я орловский губной староста. Вот этот вот достопочтенный орловский горожанин, - говоривший указал на одного из своих спутников, - утверждает, что двое митряевских гребцов похитили его наручный браслет. А слова его подтверждает служка кабацкий. Вот. - И он указал пальцем на второго.
        Валентин сразу же узнал того, которого назвали достопочтенным орловским горожанином. Это был тот самый кудлатый, с чьей руки он содрал браслет. Узнал его, видимо, и Ванька, так как, едва лишь зашла речь о браслете, тут же перестал бубнить и начал внимательно вслушиваться в разговор, ведущийся у расшивы.
        - Да у меня гребцов пятьдесят душ, - ответил кормщик. - Это которые же из них? Как выглядят? - Он сокрушенно покрутил головой. - Однако, не верится мне, чтоб мои воровством занялись.
        - Один высокий такой, рыжий, а второй - пониже, смуглявый. Они из нашего кабака товарища своего забирали, - затараторил кабацкий служка.
        - Понял, о ком речь. - Кормщик кивнул. Он приставил ладонь ко рту и крикнул: - Эй, Шеляга, Рыжий, спуститесь-ка сюда. - Сам он тоже сошел по сходням на берег и подошел к орловскому губному старосте и людям, прибывшим с ним. - Ты сам видел, что это они? - грозно спросил он, подойдя вплотную к служке.
        - А кто ж еще? - слегка опешил служка. - Только они туда и подходили. Господин вот… - он указал на кудлатого, - спали. И ваш человек - тоже, но у другого конца. Вот так вот. - Он показал, как спали за столом Валентин и кудлатый. - А тут, значит, двое ваших подходят, товарища своего хватают и волокут.
        - И что? - переспросил кормщик. - Ты сам видел, как они снимали браслет?
        Шеляга и рыжий Ванька уже спустились к воде и, не торопясь, подходили к беседовавшим на берегу.
        - Так больше некому. Никто туда боле не подходил. Только они. А господин проснулись - а браслета-то и нетути.
        - Понятно, не видел. А что за браслет-то? - Он повернулся к несчастному хозяину браслета. - Небось золотой, с лалами[2 - ЛАЛ - рубин, алмаз.] да яхонтами? - Последнюю фразу он произнес с нескрываемым сарказмом.
        - Нет-нет. - Кудлатый выглядел слегка смущенным. - Обычное олово. В палец шириной, а на нем собака отлита.
        - Говорят, вы браслет наручный взяли вот у него. - Кормщик обернулся к подошедшим Шеляге и Ивану.
        - Кто?! Я?! Взял?! - заполошно заорал Ванька. - Вот глядите! - Он содрал с себя рубаху и бросил ее на песок, после чего одним рывком развязал узел веревки, подпоясывавшей порты. Они тут же свалились вниз, и Ванька предстал перед всей честной компанией в чем мать родила. Из всей одежды на нем остался лишь нательный крест.
        Шеляга был не столь экстравагантен. Он лишь почесал пятерней в затылке и уверенно заявил:
        - Не, не брали мы. Хошь, крест на том поцелую. - Он вытащил из-под рубахи нательный крест, поцеловал его и сказал: - Не брал я у него ничего, на чем и крест целую.
        Ванька тоже поцеловал крест.
        - Я к нему и пальцем не докоснулся. Я его даже и не видел, был он в том кабаке иль нет. - Ванька поднял портки и принялся подпоясываться веревкой.
        - Ну вот. - Кормщик развел руки в стороны. - Не брали мои ребята.
        - Пусть они с нами в Орел поедут для дознания, - не очень уверенно заявил губной староста.
        - Нет, - жестко отрезал кормщик. - У меня каждый человек и каждый час на счету. Мне груз хозяину надо к сроку доставить. Хочешь, проводи здесь свое дознание до завтрашнего восхода. Хотя… Вроде уж все провели. Тут и так все ясно. Служка толком ничего и не видел, ребята мои крест целуют, что не брали у него этого браслета. Чего ж еще?
        - Да, но… - Губной староста продолжал мяться.
        - Может, ты расшиву хочешь осмотреть? - предложил кормщик.
        - Пожалуй что, - обрадовался староста. - Я и два пристава со мной.
        Трое вслед за кормщиком поднялись на расшиву. Остальные из приехавших со старостой, потеряв интерес к происходящему, вернулись в свою лодку, и лишь кудлатый остался на берегу с Шелягой и Ванькой.
        - Ребятушки, - взмолился он, - бог с ним, с этим старостой, вы на него внимания не обращайте. Заплатил я ему, вот он и старается. Вы, если брали, уж верните мне браслет, я хорошо заплачу.
        - И сколько ж стоит такая игрушка? - поинтересовался Шеляга.
        - Пять, пять рублей дам. Семь…
        - Эвон как… - крякнул Шеляга.
        - Да не брали мы ниче… - Ванька лениво махнул рукой.
        - Десять…
        - Эх! - жалобно вздохнул Ванька. - Кабы знал, так я бы точно исхитил его у тебя. За десять-то рублев… Да за эти деньги я и родных отца с матерью продам. Эх, жаль, что нет у нас твоего браслета. Пойдем, Шеляга.
        С этими словами он отвернулся от кудлатого и, сопровождаемый своим товарищем, направился к тропинке, ведущей на верх обрыва.
        Губной староста с приставами же прошлись по всей расшиве и даже по предложению кормщика заглянули в трюм, по завязку набитый зерном. Староста даже, изображая дотошность, запустил в зерно руку по локоть, пошурудил там и, понятно, ничего не найдя, с виноватым видом обратился к кудлатому, так и стоящему на берегу:
        - Нет у них ничего…
        Кудлатый с досадой махнул рукой и направился к лодке.
        - Вы уж без обид… - молвил губной староста, обращаясь к кормщику. - Город наш молодой, так что мы каждому купцу рады. А уж таким, как Митряевы… Приходите и на следующий год.
        - А чего на следующий, - ответил кормщик. - Я и в этом еще успею конец сделать. Зерна ныне много.
        - Вот это дело. А с браслетом этим… Не обращайте внимания.
        - Да уж… Странно только, чтоб за простой оловяшкой губной староста погоню снаряжал да за столько верст гнался…
        - Вы уж без обид. Человек уж очень сильно просил. Дорог чем-то ему браслет этот. Промашка вышла, извините. - Эти слова староста произнес, уже сойдя с расшивы на берег.
        Кормщик дождался, пока нежданные гости загрузились в свою лодку и отошли вверх по течению на сотню сажен, после чего гаркнул во всю мощь своей глотки:
        - Эй, Шеляга, пошли караульных на расшиву!
        Над высоким берегом уже поднималась струйка белесого дыма, свидетельствующая о том, что проголодавшейся команде еще засветло удастся поужинать.
        Саламата - горячая подсоленная мучнистая масса, похожая на клейстер, - Валентину явно не пошла впрок. Душа отказывалась принимать. Зато уха из выловленных бреднем пескарей и плотвичек очень даже уврачевала его ноющий желудок, истерзанный пьянством. За ухой последовали пять крупных раков и добрый карась, испеченные для него Ванькой прямо на углях. То ли от волнения, то ли от свежего воздуха, но аппетит у Валентина проснулся волчий.
        - Вот Михайла наш разъелся сегодня, что твой поп, - беззлобно подтрунивал над ним Шеляга под дружный хохот сидевших вокруг гребцов. - А то обычно и не ест ничего, так, похлебает чуток… Значит, водочка на пользу пошла. - Новый взрыв хохота. - Или ты, Михайла, медком баловался?
        - Медом, наверное, - ответил Валентин, вспомнив липкую от сладкого посуду.
        - На-вер-но, га-га-га…
        - Ты доедай карася-то, - продолжал простодушный Шеляга, вообразивший себя великим остроумцем. - Рыжий-то для тебя особо старается. Прощение вымолить хочет за то, что по башке тебя сегодня огрел.
        - Га-га-га…
        - Это ж он тебя после того, как ты мне засветил, - объяснял Шеляга. - Ну я вам скажу, робяты, и удар у нашего Михайлы. Тощщой, тощщой, а кулак чижол. Как дал мне в нос, так я с копыток долой.
        - Га-га-га…
        Валентин держал перед собой за голову и хвост почти обглоданный скелет карася, когда вдруг почувствовал - все, насытился.
        - Не могу больше. - Он виновато посмотрел на Ваньку и улыбнулся. - Спать хочется.
        - Га-га-га, не может больше… - Этим, кажется, палец покажи, они ржать будут.
        - Ладно, будет вам ржать, - постарался урезонить сотоварищей Ванька. - Ну устал человек. Пойдем, Михайла, я тебя на расшиву провожу.
        Провожаемые дружным хохотом, они двинулись от костра в темноту, к реке. Отяжелев от горячей пищи, Валентин почувствовал, будто опьянение вновь вернулось к нему. Несильное, но все же. Однако едва они отошли за ближайшие кусты, как Ванька шепнул Валентину на ухо такое, что у него тут же испарились и остатки хмеля, и общее сытое благодушие.
        - Михайла, браслет-то у меня. Я его не отдал, хотя тот мужик десять рублев мне за него предлагал. Я-то тебя когда по башке треснул, так он у тебя из кулака и выпал. А я подобрал и спрятал. Думал, твой, хотя допрежь его у тебя и не видел. Но ты не беспокойся, я никому не сказывал. Шеляга и тот не видел. Браслет-то я тебе отдам, но с тебя десять рублев. Это я по дружбе, сам понимаешь. Я ведь мог тому отдать…
        - Хорошо, хорошо, - поспешно согласился Валентин. - Где он?
        - А там, где мы с тобой лежали по-над берегом. Я дерн ножом вскрыл и под него браслет спрятал.
        - Пойдем, достанешь его. Деньги я отдам тебе дома. Здесь у меня столько нет.
        - Понятное дело.
        Чего стоят здесь десять рублей, Валентин, естественно, точно не знал. Но сообразил, что это огромная, несоразмерно большая сумма. По косвенным признакам они с Лобовым не промахнулись и он попал во времена Ивана Грозного. В его памяти всплыл один фактик из курса истории России, который ему довелось прослушать лет шесть назад. В те времена полугодовая дань с Ливонии составляла десять тысяч рублей. Это с нынешних Эстонии и Латвии вместе взятых! А тут за дешевенький браслет из олова - десять рублей.
        - Ну нашел?
        Ванька ползал на карачках и гладил траву руками в поисках своего схрона, уже не один раз проходя по одному и тому же месту. Валентин стоял рядом и время от времени подгонял его.
        - Да темно же… Завтра с восходом найду.
        - Нет, сейчас, - настаивал Валентин. - Иначе ничего не получишь.
        То ли эта угроза возымела действие, то ли случай помог, но Ванька почти сразу же воскликнул:
        - Нашел!
        Валентин почти выхватил у него браслет из рук и спрятал его за пазуху.
        - Про деньги, про деньги-то не забудь.
        - Не забуду. Как вернемся домой, отдам.
        Валентин развернулся и побежал к тропинке, ведущей вниз к расшиве.
        Он решил не ложиться в палатке (спящий там же Ермил так громко сопел, что заснуть не было никакой возможности) и вытащил свой матрас под открытое небо, подальше от шумного приказчика. Вытянулся на матрасе, потом пару раз повернулся в поисках удобной позы. Сейчас главное - быстро заснуть и смыться. Объект неперспективен. Социальное положение - хуже было бы только попасть в крестьянина или, положим, в гребца. Полезные навыки отсутствуют. Возраст - вроде ничего, но здоровье и телосложение - тоже хуже некуда. И самое неприятное - Валентину так и не удалось нащупать собственное сознание этого алкоголика.
        Он еще раз повернулся на бок и сам не заметил, как уснул. Плотный белый туман, клубясь, начал наползать со всех сторон, заполняя собой весь его сон. Валентин скользнул в этот туман, оставляя тело объекта, и легко и быстро поплыл туда, где ждал его Лобов.
        II
        В Крыму уже закончился бархатный сезон; посвежевший ветер гнал по враз опустевшим улицам Ялты облетевшие с деревьев листья, а с тротуаров и из скверов убрали временные летние кафе, когда Валентин получил наконец весточку от Лобова. Значит, опасность миновала, в розыске он больше не значится и может смело возвращаться в Москву и приступать к работе. Для Валентина это было настоящим спасением, ибо курортная жизнь, что называется, достала его до самых печенок, а титанические усилия его матушки, предпринятые ею в области матримониальной, грозили ему скорой потерей личной свободы и независимости, так им лелеемой и охраняемой.
        От первых кандидатур на роль будущей жены, предложенных матушкой, он просто небрежно отмахнулся. Но от такой линии поведения вскорости пришлось отказаться. После очередного визита очередной матушкиной подруги, случайно зашедшей с дочерью к ним на чашку чая, в очередной же раз проигнорированного Валентином, у него состоялся «серьезный разговор».
        - Валя, ну нельзя же так наплевательски относиться к людям! - с места в карьер взяла его в оборот мать, когда он в одиннадцатом часу явился домой. - Анна Степановна с Варенькой два часа тебя дожидались!
        - Договаривались же, что ты в семь будешь дома! - сурово заявил отец, скалой возвышающийся над миниатюрной фигуркой своей супруги.
        - Ах, извините, совсем забыл, - попробовал отбрехнуться Валентин и, воспользовавшись их секундной растерянностью от столь откровенной и бесцеремонной лжи, скрылся в своей комнате.
        Но не тут-то было. Родители дружно встали на его пути.
        - Не понимаю, - принялась возмущаться мать, - что тебе еще нужно, Валентин. Секиринские - замечательные люди. Варенька - красавица, умница, а родители ее - очень приличные люди. Сергей Генрихович - бизнесмен, уже третью гостиницу построил. Не очень большую, правда, на двадцать номеров. Но это даже и хорошо. Двадцать номеров - в самый раз. Олигархом с нее не станешь, но ее вполне достаточно, чтобы обеспечить своей семье достойное существование. Анна Степановна так и сказала, что Сергей Генрихович не хочет нанимать чужого человека в управляющие новой гостиницей. «Это будет Варенькино приданое. А руководить гостиницей Сергей Генрихович поставит Варенькиного избранника» - вот так прямо она и заявила.
        - Мама, - простонал Валентин. - Не нужна мне Варенька Секиринская, не нужна мне гостиница в Ялте. У меня работа…
        - Ах, сынок… Что ты говоришь? Ну при чем тут работа? Тебе уже скоро тридцать. Жениться все равно нужно. Почему бы и не на Вареньке?
        - Сколько раз я вам уже говорил… - Валентин потихоньку начал раздражаться. - В Ялту я не собираюсь возвращаться! Я живу в Москве! И вообще, я - гражданин России!
        - Какое это имеет значение, сынок, - отмахнулся отец. - Россия, Украина… Все равно…
        - Как это все равно? Кому все равно? - возмутился Валентин. Он мгновенно ухватился за эту внезапно возникшую возможность с надеждой увести под шумок их дискуссию с магистрального направления. - Украина постоянно ведет себя как государство, потенциально враждебное России. Чего стоит одно только ваше стремление вступить в НАТО!
        - Это Украина-то враждебное? - с полоборота завелся отец. - Да малороссы и великороссы испокон веков…
        Но мать в отличие от отца на такой дешевый трюк не купилась.
        - Постойте, постойте! Мы не о том сейчас говорим! Валентин! Не хочешь возвращаться в Ялту, женись на Вареньке и забирай ее с собой в Москву. А гостиница… Что ж… Она вам не помешает. Мы с отцом за ней присмотрим. Все вам лишний рублик будет. Зачем же от этого отказываться?
        - Мама! - Валентин, казалось, уже готов был впасть в истерику. - Не нужна мне никакая гостиница! И Варенька Секиринская тоже не нужна! Я ее знать не знаю и знать не хочу!
        - Хорошо, - неожиданно легко согласилась мать. - Не хочешь Вареньку, я тебя с другой девушкой познакомлю. - В этой гонке на каждом возможном повороте она, похоже, уже заранее выставила свой знак, ограничивающий скорость. - На сегодняшний день у меня подготовлено шесть вполне достойных кандидатур. Женись - не хочу.
        - Я не могу жениться! - от отчаяния ляпнул Валентин. - Не имею права!
        На мгновение в прихожей, где и велась эта беседа, воцарилась недоуменная тишина.
        - То есть как это? - наконец-то проронила мать. - Как это не можешь жениться?
        - А ты, сынок, случаем, не этот?.. - растерянно пробасил отец.
        - Н-не… гей? - добавила мать.
        У Валентина мелькнула в мозгу мыслишка - взять да и ответить утвердительно на этот их вопрос. Пожалуй, это был бы самый кардинальный способ избавиться от назойливых попыток предков отправить его в ЗАГС с одной из подобранных матушкой девиц. Но трехсекундного размышления на эту тему ему хватило, чтобы отвергнуть столь кардинальный метод. Все-таки Ялта - это вам не Лондон и не Берлин. Бог его знает, к чему может привести заявление подобного рода. Реакция родителей на него была непредсказуема и вполне могла привести к самым неожиданным для Валентина последствиям.
        - Как вы только могли такое подумать! - с деланым возмущением воскликнул он. - И это мои родители!
        - Ф-фу… - с облегчением выдохнул отец. - Меня аж чуть удар не хватил.
        - Да, но… Все же я не понимаю, что может тебе мешать, Валя, если ты не… Если у тебя все в порядке. - Это уже матушка. Несмотря ни на что, продолжает гнуть свою линию.
        Валентину срочно предстояло что-то придумать.
        - Я ж вам говорю - работа, - не очень уверенно сказал он.
        - Что же за работа у тебя такая, что нормальному здоровому парню жениться не позволяет? - в один голос воскликнули отец с матерью.
        Валентин выдержал небольшую паузу и, сделав полшага вперед, вполголоса произнес:
        - Я работаю в спецслужбе.
        - Ну и что? - искренне удивился отец. - Вон сосед Василий Трофимыч в державной безпеке[3 - ДЕРЖАВНАЯ БЕЗПЕКА - государственная безопасность (укр.).] служит. Так уже в третий раз женился.
        - Это не обычная спецслужба. - Валентин продолжал говорить вполголоса, постаравшись напустить на себя как можно больше таинственности. - Это разведка. Я спецагент. Меня готовят для нелегальной работы. В любой момент меня могут услать в какой-нибудь Гондурас.
        - Ой, - тихонько ойкнула мать, прикрыв рот сразу обеими ладошками.
        - Так ты что же, сынок, и по-гондурасски умеешь? - вполголоса поинтересовался отец.
        - Папа, я же восемь языков изучал. А в Гондурасе, между прочим, говорят по-испански. - Это было чистой правдой. Валентин действительно изучал восемь языков, включая испанский. Правда, утверждать, что он их изучил, не взялся бы даже он сам. - И вот ушлют меня на нелегальную работу лет на тридцать… - Валентин продолжал развивать наступление, пока противник пребывал в состоянии шока после предпринятой им артподготовки. - А то и до конца жизни… А у меня, понимаешь, останется в Москве несчастная жена, еще, не дай бог, с ребенком на руках…
        - Что ты, Валечка, - быстро-быстро зашептала мать, - почему «не дай бог»? Ребеночек - это так хорошо. Мы воспитаем его, заменим ему тебя. Правда, отец?
        - Угу…
        - Нет. - Валентин покачал головой. - В разведке так не принято. Нехорошо девушек обманывать. Ведь, выйдя за меня замуж, она фактически может вскорости стать вдовой при живом муже.
        - А как же Штирлиц? Помнишь, отец, ему в «Семнадцати мгновениях весны» жену на встречу привезли? Помнишь? Они сидели в кафе и смотрели друг на друга. Там еще музыка играла такая замечательная: та-та-та, ла-ла-ла… Помнишь?
        - Угу…
        - Так то в кино, - сказал, как отрезал, Валентин. - В реальной жизни так не бывает. Никаких встреч.
        Победа была полной. Валентин торжествовал. Теперь предки до конца отпуска отстанут от него с этой дурацкой женитьбой. Но эта его уверенность улетучилась, как дым, уже следующим утром. Завтракать он уселся в самом радужном настроении. Мать, узнавшая вчера, что, возможно, в ближайшем будущем их ждет расставание с любимым сыночком на многие десятилетия, была еще нежнее и заботливее, чем обычно.
        - Спасибо, - поблагодарил Валентин, дожевав последнюю оладью и допив чай.
        - Какие у тебя планы на сегодня, сынок? - поинтересовалась мать.
        - Как обычно, пляж. Там встречусь с Витькой Сомовым. Он пару дней назад тоже домой в отпуск приехал.
        - А потом?
        - Ну… Потусуемся на пляже, может, познакомимся с кем-нибудь. Потом куда-нибудь сходим. А что?
        - Познакомимся с кем-нибудь - это в смысле с девушками?
        - Ну да… Мам, ну что, я тебе должен все рассказывать?
        - Нет-нет, сынок… Просто я подумала, что все равно с девушками ты встречаешься… Кстати, надеюсь, ты не забываешь позаботиться о своем здоровье? Ведь случайные связи…
        - Ма-ам…
        - Хорошо, хорошо. Просто я подумала, что зачем тебе встречаться с совершенно незнакомыми, случайными людьми? Кроме заразных болезней, ничего от этих встреч ждать не приходится. А я бы тебя познакомила с очень достойными девушками.
        - Мама, мне не нужны достойные…
        - Почему же, Валя? Жениться, как мне кажется, лучше все-таки на достойной.
        - Снова здорово. Я же объяснил вчера, почему не могу жениться.
        - Знаешь, Валентин, мы с папой сегодня всю ночь это обсуждали. И вот к какому мнению пришли. Ведь тебя же не завтра отправляют? Нет?
        - Нет.
        - Ну вот. А может быть, и еще на годик-два задержишься. А за это время у нас уже внук появится. И хорошо, что девушка из Ялты будет. Ребеночка, значит, обязательно сюда привезет. Будет нам с отцом хоть какая-то отрада. Ведь ты ж там будешь, в этом своем Гондурасе, а мы тут совсем одни-и… - Мать расплакалась.
        Валентин поднялся, обнял ее за плечи, неуклюже пытаясь утешить:
        - Будет тебе, мам. Может, еще и не скоро Гондурас-то…
        - Вот-вот, и я о том же, - сразу же ухватилась за его слова мать. - Женись, Валя…
        - Так нехорошо же девушек обманывать, - попробовал прибегнуть к последнему аргументу Валентин.
        - А мы и не будем обманывать. Мы им просто всей правды говорить не станем.
        Ну что тут будешь делать с такой вот постановкой вопроса? Валентин понял, что если он откажет матери и на этот раз, то попросту разобьет ей сердце. Пришлось ему знакомиться с ее «кандидатурами», проводить с ними время, изображая процесс ухаживания, как и положено послушному сыну. Хорошо еще, что модель поведения «очень достойных» мало чем отличалась от модели поведения «совершенно незнакомых и случайных», не то Валентин совершенно закис бы от скуки. И так - до самого конца отпуска, пока наконец-то не пришел вызов от Лобова.
        Границу между Украиной и Россией Валентин пересек на поезде. Погранцы в его сторону и носом не повели, чего конечно же и стоило ожидать. Однако ж у Валентина легкое волнение присутствовало. Мало ли… Встречал его Лобов, как обычно, на стоянке, в своей «тойоте». К удивлению, в машине он был не один.
        - Здравствуй, Валентин, - приветствовал его Лобов так, как будто они расстались только вчера и совсем не при экстремальных обстоятельствах. - Знакомься, это Саша Ракитин. Саша, это Валентин Василенко.
        Они пожали друг другу руки. Вообще-то Валентин с Ракитиным был заочно знаком. Он как раз проходил процесс восстановления, когда Саша впервые отправился в прошлое. То есть видеть-то его он видел, но только спящим. Общаться же им друг с другом еще никогда не доводилось.
        - Ну что, Роман Михайлович, теперь можно в прошлое дуэтом, а? Мы там таких дел наворотим! Да, Саш?
        Оттого, что закончилась его вынужденная временная ссылка, от ощущения скорой возможности интересной и опасной работы Валентин испытывал такой душевный подъем, что ему хотелось затискать в объятиях близких и родных людей, боевых товарищей Лобова и Ракитина. Жаль, что с ними не было Веры. Уж с ней бы он точно расцеловался, не то что с этими буками. Лобов был занят - крутил баранку, выезжая на Земляной Вал (лезть к нему с такими нежностями сейчас было бы несколько странно), а Ракитин смотрел на Валентина так, как будто перед ним был не живой человек, а промытое до состояния абсолютной прозрачности стекло. Валентин даже слегка опешил.
        - Роман Михайлович, случилось что-то? С кем? С Ниной Федоровной? С Верой?
        - С чего ты взял? - удивился Лобов, на мгновение оторвавшись от дороги, где в вялотекущем заторе его пытались одновременно притереть и справа и слева. - Все нормально. У нас даже есть определенные успехи. Саша поделился бы с тобой, если б ему сейчас не уезжать. Но ничего. Сейчас отвезем его на Ленинградский вокзал и поедем на базу. Мы теперь переехали в санаторий. По дороге я все тебе и расскажу. А Саша… Саша! - громко позвал его Лобов.
        - А… Да, Роман Михайлович, - отозвался тот сзади.
        Валентин, перегнувшись назад, с удивлением разглядывал его. Ракитин производил странное впечатление. Он вроде бы был здесь и в то же время - где-то в другом месте. Почти как в слиперском полете.
        - Саша, - продолжил Лобов, бросив быстрый взгляд в зеркало заднего вида, - Валентин предлагает попробовать полет в прошлое дуэтом, а я ему объяснил, что ты уезжаешь сейчас в Питер, к матери, чтобы немножко там отдохнуть.
        Ничего такого Лобов Валентину не говорил, но Ракитин совершенно не обратил на это внимания. Но эти слова Лобова все-таки произвели на него определенное впечатление. Он даже, можно сказать, загорелся этой идеей, если термин «загорелся» применим вообще к человеку, находящемуся в состоянии общей вялости и апатии.
        - Я согласен, Роман Михайлович, не хочу я отдыхать. Я ж вам сразу предлагал отправить меня снова на задание.
        - Ну-ну-ну, не горячись. Еще успеешь на задание. К матери тебе надо по-любому. И отдыхать там будешь два месяца, не меньше. Чтобы раньше и носа не показывал. И еще… Саша, с идеей вернуть отцовскую фамилию надо будет еще погодить.
        - Помню я, Роман Михайлович, помню все, что вы говорили.
        - Ничего, повторение - мать учения. А вот с переездом в Москву… Этим как раз и займись. Нужны будут деньги - сообщай. Канал связи…
        - Помню, Роман Михайлович.
        - И постарайся все-таки отвлечься, Саша. Не зацикливайся на своем…
        - Хорошо, Роман Михайлович.
        - Ты еще молод, Саша. Вся жизнь впереди. И… Мы на войне. А ты разведчик, Саша. На войне, сам знаешь, часто приходится терять близких людей. И это не первый раз и, к сожалению, не последний.
        - Не надо, Роман Михайлович. Я все понимаю.
        «Черт, какие сложности тут… И все это без меня… Жизнь, похоже, здесь била ключом, пока я на пляже пузо грел да курочек обхаживал», - сообразил Валентин. Он улыбнулся как можно более открыто и доброжелательно и протянул Ракитину руку. Тот пожал ее, и на этот раз это было рукопожатие живого человека, а не зомби, сознание которого витает в иных мирах.
        - Ничего, - сказал Валентин. - Слетаем дуэтом в другой раз. А то еще, может быть, у меня два месяца как раз уйдут на пробы и испытания. Я-то в прошлое не летал еще ни разу.
        - Ничего. - Ракитин тоже улыбнулся. - Все у тебя получится. Михалыч поможет, в случае чего. У нас уже определенный опыт наработался. - Лобов в этот момент остановил машину недалеко от вокзала. - Ну удачи тебе, Валентин. А вернусь - сразу подключусь к тебе.
        Ракитин, подхватив на плечо дорожную сумку, скрылся в здании вокзала, а Лобов с Валентином, преодолевая московские заторы и пробки, отправились на базу.
        - А чего он такой?.. Подмороженный как будто. А, Роман Михайлович? Или он всегда такой? - поинтересовался Валентин, когда они с Лобовым остались одни.
        Лобов ответил не сразу, как бы взяв небольшую паузу на размышления, прежде чем ответить на этот простой с виду вопрос.
        - Каждое новое дело начинается в темноте неопытности и недостатка знаний, на ощупь. А даже в нашем новом деле Саша Ракитин - первопроходец. Вот говорят, что в авиации наставления и правила безопасности при выполнении полетов написаны кровью погибших летчиков. Наши правила пишутся тоже кровью. И вот тебе первое и главное правило слипера, путешествующего во времени: никогда и ни при каких обстоятельствах не вступать в близкие отношения, подразумевающие определенную эмоциональную привязанность, с людьми прошлого. Для нас они не люди, а всего лишь объекты нашего прямого или косвенного воздействия. Нет… Они, конечно, люди, но… Нельзя ни на секунду забывать, что они уже умерли сотни лет назад. Их судьбы уже давно состоялись. И потому для нас они не равноценны нашим современникам. Короче говоря, к ним неприменимы общечеловеческие, гуманистические принципы и нормы. Понимаешь? Это как персонажи в кинофильме, который ты смотришь. Можно испытать определенный эмоциональный всплеск, глядя сегодня на историю любви несчастных Ромео и Джульетты, можно даже пережить катарсис при просмотре того или иного
художественного произведения. Нельзя только допустить, чтобы кино вмешивалось в твою жизнь! Понимаешь, Валентин?
        - Насчет правила понимаю, а вот какое это все имеет отношение к Ракитину - пока не очень.
        - Саша был первым, кто это правило нарушил. Вернее, именно его опыт и позволил сформулировать это правило. Дело в том, что, будучи в четырнадцатом веке, он… влюбился. Более того, он женился на этой женщине.
        - Ох, ничего себе! Ну за меня в этом смысле можете быть спокойны, Роман Михайлович, - уверенно заявил Валентин. - Если уж моей матушке не удалось меня на этот раз оженить, то уж не знаю, что должно со мной случиться, чтобы я кому-нибудь сдался. Так что если кто нарушит ваше главное правило, то только не я.
        - Что, пришлось пережить тотальный прессинг? - Повернувшись к Валентину, Лобов хитро улыбнулся.
        - Не то слово, еле отбился. Что поделаешь, люди мыслят старыми категориями, категориями семьи и семейных ценностей. А в современной действительности, в действительности постмодерна, человек должен жить один, сотрудничая с другими лишь по мере необходимости для достижения той или иной цели.
        - Хм-м, это твоя жизненная философия?
        - Почему только моя? А разве она и не ваша тоже?
        - Н-ну… - Лобов с сомнением покрутил головой. - Я бы не был столь категоричен в подмене любви взаимовыгодным сотрудничеством.
        - Это в теории, а на практике вы вполне со мной солидарны. В свои сорок пять семью так и не завели, предпочитая семье работу.
        - Был у меня в молодости небольшой, но отрицательный опыт по этой части, - обронил Лобов, то ли подтверждая, то ли опровергая слова Валентина.
        - Вот-вот. Вы пришли к той же самой жизненной философии методом проб и ошибок, а я - чисто теоретическим путем.
        - Дураки учатся на своих ошибках, а умные - на ошибках дураков. - Лобов вновь ухмыльнулся, бросив хитрый взгляд на расфилософствовавшегося Валентина.
        - Это не я. Это вы сказали. Я же всего лишь ваш ученик. Согласитесь, записывать в дураки собственного учителя, которого к тому же избрал добровольно, - несколько нелогично.
        - Ладно уж, философ…
        - Итак, вернемся к роли любви в современном обществе, - продолжил Валентин, несмотря на явное нежелание Лобова продолжать обсуждение этой темы. - Вы ее не отвергаете, но лишь чисто теоретически, на практике же вы ее гоните вон из своей жизни. И правильно! Так легче жить. Хотя Веру, если честно, жалко.
        - Постой, постой, - опешил Лобов, - а при чем здесь Вера?
        - Так она же влюблена в вас по уши. Я к ней клинья попробовал подбить, так она сразу дала мне по шапке.
        - Гм-м… Выдумываешь ты все, Валентин.
        - Не верите мне, так спросите у Нины Федоровны. Ракитин у нас без году неделя, так и тот небось заметил, как она к вам относится.
        - Гм-м, гм-м. - Правая рука Лобова непроизвольно, как бы сама собой, вне всякого взаимодействия с головой, сползла с руля и принялась мучить радиоприемник. Так и не остановившись ни на одной из радиостанций, рука вдруг упокоилась и вновь легла на руль. - Давай-ка оставим в покое это… Эту твою жизненную философию.
        Только теперь Валентин сообразил, что хватил через край. Все-таки все эти любови штука глубоко личная, и всегда есть опасность, что, даже ведя чисто теоретическую беседу, один из собеседников начнет примерять слова и доводы второго лично на себя. Поэтому, выждав пару-тройку минут, чтобы, так сказать, подвести черту под предыдущей частью разговора, Валентин спросил:
        - А какова общая диспозиция, Роман Михайлович? Вы обещали в курс дела ввести, а сами все молчите и молчите. Или мне не по чину знать общее состояние дел? - с наигранной обидой поинтересовался он.
        - Да, пожалуй, ты прав. Давно пора поговорить о деле, а не чепуху всякую языками перемалывать, - согласился Лобов. - Ракитин, как ты уже знаешь, работал в четырнадцатом веке. В определенном смысле ему повезло, потому что на Рыбаса и его рыбасоидов он вышел достаточно быстро. Правильнее сказать - наткнулся. Этому и, вообще, удачной в целом работе Ракитина поспособствовало то, что он занял весьма высокое место в тамошней феодальной иерархии. Как мы и предполагали, Рыбас в том веке еще не обладал теми способностями, какие у него имеются ныне. В целом стратегию Рыбаса в четырнадцатом веке можно охарактеризовать как стремление поставить под свой контроль высших должностных лиц государства и посредством разного рода интриг устроить гражданскую войну. Почему он это делает, каков его профит в этом случае, нам выяснить не удалось. Да и помешать ему, по большому счету, - тоже. Как ни старался Саша Ракитин выступить в роли миротворца, помешать Рыбасу кардинальным образом он не сумел. Главное наше достижение - это ликвидация правой руки Рыбаса, Кихтенко, а также около тысячи, без малого, рядовых рыбасоидов.
        - Ого! - воскликнул Валентин. - Это же настоящий, большой успех!
        - Да, это успех, - согласился Лобов. - В этом деле как раз и погибла… гм-м, гм-м, Сашина жена. Она взорвала пороховые погреба в Кремле, пожертвовав собой. Саша потому так и переживает случившиеся, что сделала она это, спасая его.
        - Вот дьявол! Теперь понятно, чего он такой замороженный… Роман Михайлович, давайте лучше не будем про чувства эти самые, а то они опять заведут нас куда-нибудь не туда.
        - Мы здесь, в двадцать первом веке, благодаря стараниям Нины Федоровны заметили резкое увеличение количества рыбасоидов. В «Газойле» новых сотрудников начали ежедневно принимать пачками. И все они без исключения оказывались рыбасоидами. Какую-то пакость Рыбас готовил, вне всякого сомнения. А в четырнадцатом веке вся эта банда собралась в Кремле. Ну Саша их… Также ему удалось установить, каким образом рыбасоиды появляются у нас. В Сходненском ковше есть, вернее, был портал, через который они и шныряли. Еще не знаю, хорошо это или плохо, но Саша добился его закрытия.
        - Э-эх ты! - В этом возгласе Валентин уместил целый спектр эмоций - от восхищения до зависти. - Какой молодчик! А, Роман Михайлович?!
        - Погоди, Валентин, это еще не все. Ему удалось допросить Кихтенко. Стопроцентного доверия его словам нет, но кое-какую информацию из них почерпнуть можно. Кихтенко, Рыбас и все они - из мира, в котором нет времени. В нашем же мире они существуют якобы в шести временных промежутках. Колдунам же четырнадцатого века они известны как «черные ангелы» и «слуги дьявола».
        - Постойте, постойте, Роман Михайлович. Я не претендую на глубокое знание физики, но кое-что мне в университете прослушать удалось. Не может быть такого мира, существующего вне времени. Времени не существовало до Большого взрыва, когда вся Вселенная была свернута в точку. А потом - бабах, и часики - тик-так… Частички летят во все стороны, а часики - тик-так…
        - Я конечно же никакой знаток физики, поэтому по Сашиному совету я нашел специалиста и проконсультировался у него. Пришлось маскироваться и целую легенду придумывать, чтобы после себя следов не оставить… Так вот, представь, Валентин, трехмерное пространство и точку, расположенную в нем. Точка не движется, не изменяется в размерах, не приобретает новых свойств. Абсолютный покой. Так вот, для этой точки времени не существует до тех пор, пока она не начнет двигаться либо как-то меняться.
        - Так она находится в покое относительно этой системы координат, - возразил Валентин, - а относительно другой она движется. Я ж вам говорил про Большой взрыв. Бах - и полетели частички во все стороны. Вселенная расширяется, то есть движется, значит, всегда будет существовать хотя бы одна система координат, в которой эта ваша точка изменяет свое положение.
        - Это верно, но только не для темной материи. Слышал про такую?
        - Вроде что-то припоминаю…
        - Так вот, темная материя составляет девяносто пять процентов массы Вселенной. И темная материя существовала до Большого взрыва, до того как полетели твои частички. Понимаешь? А какой она была до Большого взрыва, как себя вела и каковы ее свойства ныне, никто толком и не знает. Вот так вот. А Рыбас и его ребята как раз из такого мира. По крайней мере, так говорил Кихтенко.
        - И с кем же мы с вами связались, а, Роман Михайлович? Черные ангелы, существа из мира темной материи… А нас всего-то пять человек, из них две женщины, причем одна - пенсионного возраста.
        - Испугался?
        - Я? Ни на секунду! Я за пользу дела болею. Хорошо бы нам союзничков хоть каких-нибудь.
        - Есть у нас и союзнички. Во всяком случае, набивается кое-кто. Но об этом позже.
        За разговором Валентин и не заметил, как они пролетели больше сотни километров по шоссе, свернули с него в лес и, поплутав по лесной дороге, подъехали к внушительного вида воротам.
        - А вот и наша база, Валентин, - торжественно объявил Лобов, притормаживая перед массивными железными воротами.
        III
        В лобовском санатории Валентину бывать еще не доводилось, хотя слышал он о нем неоднократно. Картина, представшая перед ним, его впечатлила.
        - Здорово, Роман Михайлович, - одобрил Валентин после беглого осмотра территории базы. - Прям какой-нибудь там НИИ по изучению высшей нервной деятельности.
        - Ну до НИИ нам далеко, - отмахнулся от льстивой похвалы Лобов, - но кое-что в нашем распоряжении имеется. Конечно, не сравнить с теми условиями, в которых я начинал с Ниной Федоровной. Да и сами мы кое-чему с тех пор научились.
        - А где они, кстати? - поинтересовался Валентин. - Где Вера, Нина Федоровна?
        - В Москве. Нина Федоровна уехала разбираться со своей пенсией и застряла там. Ходит, обивает пороги казенных учреждений. Недельки через две, наверное, появится.
        - Ф-ф… - фыркнул Валентин. - Ей что, не хватает того, что она зарабатывает? Пенсия… Тысячей больше, тысячей меньше. Лучше вообще ее не получать, лишь бы не иметь никаких дел с государством.
        - Вот-вот. Примерно так же рассуждает большинство наших сограждан. Они не ждут от государства ничего хорошего. А должно быть, казалось бы, наоборот. Ведь государство создаем мы, граждане, и создаем его для себя, для решения своих проблем. Получается же все наоборот - не государство для граждан, а граждане для государства. Но теперь-то мы с тобой знаем, почему так происходит. Русское государство ныне фактически захвачено рыбасоидами и потому заботится исключительно об интересах рыбасоидов, а не русского народа. Так что… Пусть Нина Федоровна поборется с рыбасоидами и на пенсионном фронте. Дело ведь не в лишней тысяче, а в справедливости.
        - А Вера? Я, честно говоря, надеялся по прибытии сюда сразу же отправиться в полет.
        - Не торопись. Вера вернется завтра утром. Вот тогда и начнем отработку метода.
        - Хм-м, - удивленно хмыкнул Валентин. - Я-то думал, что у вас уже все отработано. Ведь Саша Ракитин столько времени провел в полете, да еще и не в один заход…
        - Понимаешь, прокол вышел у нас с Сашей. Он сам создал неразрешимую проблему, и сам же ее потом успешно преодолел. Он отправился в первый полет, забыв соорудить себе ментальный портал.
        - Ого! - воскликнул Валентин. - И умудрился остаться в живых! Видно, кто-то усердно молился за него.
        - Вернулся он с помощью средневековой ведьмы. И обратно ушел на ее зов, соорудив себе на этот раз портал по всем правилам. Кстати, тебе на заметку. Портал у него получился весьма капитальный. Крепостная стена, уходящая в бесконечность, а вход-выход через башню с двумя воротами. Не чета твоему домику.
        - Да уж, - согласился Валентин. - Домик оказался хлипким.
        - Домиком твоим пользоваться уже нельзя, он у рыбасоидов наверняка под надзором. Так что придется тебе сооружать новый ментальный портал. Думаю, ракитинский опыт может пригодиться.
        - Учту.
        - Так вот, помнишь, наверное, что, планируя полеты в прошлое, мы решили попробовать привязаться к древним капитальным сооружениям, в частности, церкви Рождества Богородицы в Симонове. В принципе расчет наш оправдался. Но из-за Сашиной неопытности у нас не получилось нескольких исследовательских полетов, а получился сразу заброс в прошлое, причем время отмоталось назад к самому началу постройки церкви, то есть даже не ко времени начала строительства ныне стоящего храма, а его деревянного предшественника. Можно ли остановиться где-либо еще на этой временной оси или она с каждым материальным объектом будет разматываться до самого начала - до момента создания этого объекта, мы не знаем. Более того, мы не знаем, обязательно ли находиться рядом, физически рядом с этим древним объектом при выполнении слиперского полета, или это необязательно и достаточно лишь установить с ним ментальную связь. Ведь как ты работаешь в настоящем? Ты смотришь на фотографию объекта, а заснув, подключаешься к глобальному информационному полю и уже знаешь, куда тебе двигаться, чтобы его найти.
        - Даже не знаю, а ощущаю, что ли… - поправил его Валентин. - Это на автомате происходит. И перемещаюсь я в пространственном смысле практически мгновенно. Ведь если объект находится где-нибудь в Бразилии, я же не лечу туда десять часов. Минуту, от силы две… Больше пары минут у меня перемещений и не было. А если объект в Москве, то - секунд двадцать - тридцать. Просто плыву в тумане и обязательно приплываю к тому, кто мне нужен.
        - А Нина Федоровна ходит по своему коридору - лабиринту с дверьми - и всегда знает, какую дверь ей отворить, чтобы выйти прямо к объекту, - добавил Лобов. - Но как быть с прошлым? Мы же не знаем, кто наш объект? Хотя вполне может быть, что тебе достаточно будет, подключившись к глобальному информационному полю, лишь пожелать: «Хочу попасть в такой-то год». А может быть, и нет. Проверять надо.
        Еще одно. Ракитин случайно попал в тело умственно отсталого молодого человека, то есть в физическое тело с нулевой информационной матрицей. И провел в этом теле весь свой полет. Следовательно, мы не знаем, можно ли, оказавшись в прошлом, перемещаться от объекта к объекту и воздействовать на их сознание. Мы даже не знаем, возможен ли выбор объекта по желанию слипера, или осуществляем лишь тот вариант, что произошел с Сашей, - замещение духовно-информационной матрицей слипера практически нулевой или близкой к этому матрицы объекта. Понимаешь? В первом случае ты можешь по своему желанию порхать от объекта к объекту, производя необходимые тебе операции с их сознанием, во втором - у слипера нет выбора, и на его долю остается лишь физическое действие в том теле, которое ему досталось. Кстати, возвращаясь к тому, о чем мы говорили выше. Последнюю часть своего полета Саша осуществлял уже отсюда, из санатория, без каких либо материальных привязок в виде древних строений, артефактов и тому подобного. И сразу же попал в нужное ему тело в прошлом. То есть получается, что когда связь между слипером и объектом
из прошлого уже прочно установлена, то возможен переход без каких либо материальных носителей времени. Универсально ли это правило? Или у Ракитина - сплошь исключения из правил? Короче говоря, Валентин, работы у нас сейчас много, и делать ее некому, кроме тебя. Это не считая коммерческих заказов. За последнюю неделю сразу три свалилось, а Нины Федоровны-то как раз и нет. Да и… - Здесь Лобов сделал небольшую паузу, словно раздумывая, сообщить ли Валентину некую информацию или нет. - Ты спрашивал насчет союзничков…
        - Ну. Вы обещали потом рассказать.
        Лобов глубоко вздохнул, покачал головой. По всему было видно: то, что он собирается сейчас рассказать, не очень-то ему и приятно.
        - Видишь ли… Вышел на меня не так давно один цэрэушник.
        - Кто-о? - удивился Валентин.
        - Ты не удивляйся. В том, что он нарисовался, в принципе ничего удивительного нет, так как первоначальную информацию о Рыбасе, рыбасоидах и подрывной их деятельности в России я получил именно от него. Я все ждал, когда он потребует ответной услуги. Не потребовал, правда, пока только попросил, но… Как говорится, только начни, остановиться потом будет невозможно.
        - И что за просьба, Роман Михайлович?
        - В каждой стране существует, как правило, одна масонская ложа. А в Соединенных Штатах своя масонская ложа есть в каждом штате. В определенном смысле это естественно и объяснимо. Ведь проект «Соединенные Штаты» изначально был задуман и осуществлен на практике масонами. Поэтому масонство там пронизывает и контролирует буквально все стороны и аспекты жизни государства и общества. Примитивизируя, можно сказать, что без разрешения масонов тебе там и чихнуть не позволят. И вот… В Америке началась настоящая эпидемия смертей руководителей масонских лож. Великие Мастера, Магистры и близкие к ним по положению Братья мрут как мухи. И все вроде бы от естественных причин. На их место приходят новые. Естественный, казалось бы, процесс, но катастрофически ускоренный. Поскольку у нас, в России, рыбасоиды установили полный контроль над масонами и используют их в своих целях, то неформальная группа людей в ЦРУ, называющих себя американскими патриотами, подозревает, что рыбасоиды таким образом осуществляют свое внедрение и к ним. И… они просят нас помочь разобраться им с этим вопросом.
        - Ну и что в этом такого? - Валентин искренне недоумевал, глядя на колебания Лобова. - Если это действительно рыбасоиды шалят, то получается, что у нас и у них один враг. Почему бы и не помочь? Может, и они нам чем-нибудь потом помогут.
        - Ох, - тяжело вздохнул Лобов. - Мне бы твою толерантность и широту взглядов. Мне как человеку, воспитанному «холодной войной», сама аббревиатура «ЦРУ» ненавистна. Для меня это синоним слова «враг».
        - Так вы же сами говорите, что это не ЦРУ, а группа людей из ЦРУ. Может, они действительно патриоты. Давайте пощупаем их, проверим. В конце концов, американские патриоты вместе с русскими патриотами против рыбасоидов. Люди против нелюдей. По-моему, нормально.
        - Возможно, возможно, но… Я пока не созрел для такого шага. Во всяком случае, если мы решимся им помочь, то вот тебе и дополнительный объем работы. Одним словом, работы - море, только успевай поворачиваться.
        Вера действительно вернулась на базу следующим утром, и работа закипела. Для восстановления слиперских навыков Валентин за несколько дней шутя выполнил все три коммерческих заказа, а вот с полетами в прошлое получалось куда хуже. Вернее, ничего не получалось. Пробудившись после очередной попытки подключения к глобальному информационному полю, Валентин твердо заявил Лобову:
        - Не получится, Роман Михайлович. Нужен материальный носитель времени. Ракитин, когда стартовал отсюда с базы, уже имел жесткую привязку в прошлом - «свое собственное» тело. Я же даже не знаю, как сформулировать запрос, чтобы получить информацию. Хочу в прошлое - вот и все, что я могу пожелать. Нет такой информации в глобальном информационном поле, поэтому мой запрос остается без ответа. Там все конкретно.
        - Может быть, попробовать по фотографии? - скромно предложила Вера.
        - Как это? - не понял Валентин.
        - Нам ведь нужно отработать метод. Так? - продолжила она. - А для этого необязательно погружаться на глубину в несколько сотен лет. Возьмем фотографию человека, про которого точно известно, что он умер, положим, в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. И попробуем перенестись в восемьдесят второй год. Ну и отработать там все учебные задачи, которые мы формулируем.
        - Вы понимаете, что вы говорите? - с жаром воскликнул Лобов. - Хотите отправить слипера на тот свет?
        Вера с выражением глубокого недоумения и обиды на лице воззрилась на Лобова.
        - Я сказала что-то очень неприличное? - с ядовитой ноткой в голосе осведомилась она.
        - Нет, Вер, - принялся оправдываться сразу за двоих Валентин, - ты не обижайся, но так нельзя. Сейчас я тебе объясню. Когда берешь фотографию, первым делом чувствуешь, живой это человек или мертвый. Это ты и сама умеешь.
        - Ну да, - согласилась Вера.
        - Если человек живой, то есть находится в нашем мире, мире живых, я через энергоинформационное поле выхожу на него и внедряю свою духовно-нематериальную сущность в его тело. Если же он мертв и находится сейчас в мире мертвых, то информационное поле на мой запрос отправит меня не в прошлое, когда он был жив, а прямо к нему нынешнему - в мир мертвых. Таким образом, моя духовно-нематериальная сущность, то есть, попросту говоря, душа, покинет мир живых и отправится в мир мертвых. А оттуда не возвращаются. Поэтому нам для путешествия в прошлое нужен материальный носитель времени, информационная матрица которого не обладает духовной составляющей. То есть неодушевленный предмет из прошлого.
        - Ну извините, - обиженно молвила Вера, - что не разбираюсь столь досконально в ваших колдовских штучках.
        - А пора бы уж, - все еще раздраженно бросил Лобов. - Все ж таки не первый день…
        - Ну знаете, Роман Михайлович… - вспыхнула Вера и, энергично развернувшись, покинула комнату чуть ли не бегом.
        - Вера, Вера, постой, - попробовал остановить ее Валентин, но куда там. Верой сейчас руководил не только ее оскорбленный Лобовым профессионализм, но и поруганная, безответная любовь. - Зря вы с ней так, Роман Михайлович, ей-богу, зря. - Валентин самостоятельно отлеплял от тела датчики, собираясь броситься вдогонку за Верой.
        - Не торопись, Валентин, - остановил его Лобов. - Я нашкодил, мне и исправлять. Одевайся спокойно и выходи на двор. Поедем покатаемся по окрестностям - устроим себе небольшой отдых.
        Лобов ушел вслед за Верой, а Валентин, уже не торопясь, закончил снимать с себя датчики, выключил всю аппаратуру, оделся и легкой походкой свободного от тяжких забот и раздумий человека вышел из корпуса во двор санатория. Мирились Лобов с Верой так же быстро, как и ссорились, поэтому лобовская машина уже стояла у дверей с работающим двигателем, а Лобов с Верой сидели в ней и о чем-то мирно беседовали, будто и не случилось только что между ними эмоционального пробоя такого высокого накала, который других рассорил бы на годы.
        - Прокатимся в Ореховск, молодые люди, - сообщил Лобов, когда Валентин расположился на заднем сиденье. - Купим там бутылочку хорошего вина, торт, мороженое… Что еще? Одним словом, устроим себе вечером небольшой праздник.
        Из санатория Лобов выехал на лесную дорогу, но свернул не в сторону московской трассы, а - в обратную. Лесную дорогу сменила узкая, разбитая в пух и прах асфальтовая (асфальтовая в том смысле, что в тех местах на дорожном полотне, где не было ям и рытвин, лежал все еще асфальт) дорога.
        - А вот и Ореховск, - сообщил своим спутникам Лобов, свернув с разбитой дороги местного значения на широкую, закатанную свежим асфальтом улицу. - Население города Ореховска - одиннадцать тысяч человек, - сообщил он. - Вот и все, что я знаю о сем замечательном городе. Посмотрим, что здесь есть. Может быть, нечаянно и присмотрим какой-нибудь материальный носитель времени.
        «Понятно, - усмехнулся про себя Валентин. - А то - отдохнем, покатаемся…» Улица начиналась с большого щита, на котором белыми буквами по красно-синему фону было написано «Ореховск» и изображен герб города - какая-то пичуга на ветке, протянувшейся по диагонали песочно-желтого прямоугольного щита. На другой стороне улицы стоял небольшой одноэтажный дом с огромной вывеской «Автовокзал», с трудом умещающейся на фасаде. Возле здания автовокзала на центральную улицу города выходил одной стороной вполне себе городской скверик с чахлыми кустиками и кривыми болезненными березками. За сквериком начинался ряд частных домов, перемежающихся иногда зданиями общественного назначения. Всего на этой не самой длинной улице располагались кроме частных домов двенадцать магазинов, четыре отделения различных банков и солидный православный храм, сияющий новизной, как пятирублевая монета, только что вылетевшая из-под штампа. Заканчивалась улица перекрестком, образующимся при пересечении центральной улицы улицей поуже и поплоше. Метров через сто в каждую сторону от перекрестка асфальт на ней сходил на нет, превращаясь в
подсыпанную щебенкой грунтовку. В одном конце этой улицы маячила длинная кирпичная труба и старинное фабричное здание из красного кирпича.
        Сам же перекресток представлял собой солидных размеров площадь с клумбой посередине. В центре клумбы возвышался выкрашенный серебрянкой постамент, на котором громоздился посеребренный же Ильич. Скульптор, его изваявший, явно был либо диссидентом, либо просто двоечником, ибо результат его труда походил не на солидного и значительного вождя мирового пролетариата, а на бомжа Колю, выползшего из своей норы после трехнедельного запоя.
        С одной стороны площади находились крытые ряды продуктово-вещевого рынка и стеклянно-металлический параллелепипед торгово-развлекательного комплекса, а с другой - бетонный трехэтажный дом, при одном взгляде на который у Лобова кислой оскоминой, сводящей челюсть, возникла догадка-знание: «Райком партии». А рядом с казенным райкомом, то бишь нынешней администрацией, стоял - нет, красовался - большой двухэтажный дом-игрушка из темно-красного кирпича, кое-где по фасаду украшенный бирюзовыми изразцами. Было в нем что-то и от средневекового русского терема, и от особняка в стиле «русский модерн» одновременно.
        - Пойдемте глянем, что это за конек-горбунок такой, - предложил Лобов, остановив машину. - А уж после этого сходим вон туда за вином. - Он указал на здание торгового центра.
        - Ореховский краеведческий музей, - прочитал Валентин надпись на табличке, когда они поднялись на высокое крыльцо.
        Он широко распахнул входную дверь и, пропустив внутрь Веру и Лобова, шагнул вслед за ними. Они оказались в высоком, просторном холле, свет в который проникал сверху, через стеклянный фонарь. Прямо перед ними широкой белой лентой протянулась парадная мраморная лестница, ведущая на второй этаж. Ощущение безмерности внезапно открывшегося перед ними пространства было таково, что холл, в котором они находились, казался больше, чем все здание.
        - Ух ты, красотища какая! - констатировал Валентин, смущенно переминаясь своими запыленными кроссовками на наборном паркете.
        - Да, по такому паркету так и хочется скользить в невесомых туфельках неземной красоты, - поддержала его Вера. - И в соответствующем платье!
        - Вы хотели бы осмотреть нашу экспозицию? - прозвучал вопрос откуда-то сбоку.
        Лобов и его команда разом повернулись в ту сторону, откуда прозвучал вопрос. Его задала миловидная, смущенно улыбающаяся женщина средних лет, неслышно появившаяся в холле из одной из боковых дверей, только теперь увиденных Лобовым и его спутниками.
        - Экспозицию? Нет, не хо… - начал было Валентин, но его тут же перебил Лобов:
        - Конечно же хотим. Именно за этим мы сюда и явились.
        - Самостоятельный осмотр экспозиции у нас - бесплатно, а с экскурсоводом сто двадцать рублей для взрослых, для школьников - десять рублей, а для студентов - сорок.
        - У нас нет ни школьников, ни студентов, - уверенно заявила Вера.
        - Как это нет? - возмутился Валентин, доставая из заднего кармана джинсов студенческий билет.
        - Ах, простите, - съязвила Вера, - я и забыла, что вы у нас - вечный студент.
        Лобов извлек из кармана пятисотрублевку и протянул женщине.
        - Сейчас я принесу вам билеты и сдачу, - сказала она, собравшись вновь исчезнуть за одной из дверей. При виде лобовской пятисотки она стала выглядеть еще более смущенной.
        - Да постойте же, - остановил ее Лобов. - Потом сдачу, потом билеты… - Неизвестно отчего, но Лобов тоже смутился, внезапно ни с того ни с сего впав в легкое косноязычие.
        Мимолетное лобовское смущение под прямым взглядом больших серых глаз этой простодушной провинциалки не могло укрыться от Веры, и она, дабы не дать усугубиться этому пагубному обоюдному смущению, тут же взяла инициативу на себя, выступив вперед и прикрыв собой Лобова.
        - Здравствуйте! Как вас величать? Меня звать Вера. - Она протянула незнакомке руку для рукопожатия.
        Та, еще больше смущаясь, неумело пожала протянутую ей руку.
        - Ой, знаете, лучше я вовсе не буду брать с вас денег! - И она попыталась вернуть Вере лобовские пятьсот рублей. - Меня зовут Анастасия Федоровна. Это несправедливо - брать с вас деньги за осмотр экспозиции. Ведь вы могли бы осмотреть ее самостоятельно и бесплатно. Но у нас уже уволили смотрительниц залов, и пустить вас туда без сопровождения я не имею права. Извините, правила… Наш музей закрывают уже на следующей неделе. Так что я проведу экскурсию бесплатно: ведь вы, похоже, наши последние посетители.
        - Кто же посмел закрыть такой замечательный музей? - с возмущением поинтересовался Валентин. Он, еще не увидев экспозиции, был уже твердо уверен, что музей действительно совершенно замечательный, ибо только замечательный музей может располагаться в таком замечательном доме и иметь своим сотрудником такую замечательную женщину, как Анастасия Федоровна.
        - Давайте же приступим к осмотру экспозиции, - строго потребовала Вера, почувствовав, что и Валентин уже подпал под обаяние серых глаз.
        Анастасия Федоровна, так и продолжая комкать в руке злополучную купюру, проследовала вверх по широкой лестнице. Следом за ней гуськом потянулись Валентин и Лобов. Замыкала процессию с некоторым отставанием Вера.
        Экспозиция занимала собой весь второй этаж, состоящий из двух больших залов и восьми небольших комнат. Один из залов был отведен под небольшую картинную галерею из трех десятков полотен.
        - Это… Это ведь Лентулов? - не веря своим глазам, воскликнул Валентин, обращаясь к еще не успевшей ничего сказать Анастасии Федоровне. - А это… Мама дорогая! Шагал!
        - Да. И Лентулов, и Шагал… - подтвердила она. - У нас…
        - Послушайте, - перебил ее Валентин, - такие сокровища - и без всякой охраны…
        - Почему ж без охраны? - возразила она. - У нас на дверях и на окнах сигнализация имеется. - И указала рукой на допотопные датчики, наклеенные на стекла. - Это все наследие семьи купцов и промышленников Стрельниковых. Сейчас мы с вами находимся в особняке, построенном в тысяча девятьсот восьмом году последним представителем этого рода, жившим в нашем городе, Артемием Ивановичем Стрельниковым. После большевистского переворота он бежал за границу, по слухам в Китай, и канул там в неизвестности. Во всяком случае, до сих пор никто из стрельниковских потомков не объявился и никаких материальных исков музею не предъявлял.
        Дальше последовал рассказ о селе Ореховском, впервые упомянутом в официальных документах в эпоху Петра I, из которого впоследствии и вырос славный город Ореховск. Ореховское всегда славилось своими ткачами. Земля здесь была бедная, нормально родила через три года на четвертый. Вот крестьяне и вынуждены были заниматься еще и ткаческим ремеслом. После отмены крепостного права в Ореховском появились Стрельниковы. Они-то и построили здесь ткацкую фабрику. В следующем зале посетителям был продемонстрирован ткацкий станок, и Анастасия Федоровна сообщила, что в таком виде этот шедевр инженерной мысли Средневековья просуществовал века с пятнадцатого до самой отмены крепостного права. Лобов, тут же заинтересовавшись этим сообщением, потребовал уточнить:
        - А этот вот конкретный экземпляр, он какого века?
        - Ну что вы… Это реконструкция, - развеяла лобовские надежды Анастасия Федоровна. - В семидесятые годы прошлого века фабричные умельцы изготовили его специально для музея.
        Экспозиция Ореховского краеведческого музея оставляла у посетителей странное чувство. С одной стороны - шедевры русского изобразительного искусства, имеющие ныне, наверное, умопомрачительную рыночную стоимость. С другой - полнейшее отсутствие каких-либо экспонатов старше сороковых - пятидесятых годов двадцатого века.
        - Все очень просто, - объяснила сие странное обстоятельство Анастасия Федоровна. - Музей был создан в тысяча девятьсот семьдесят пятом году, к пятидесятилетнему юбилею Ореховска, ведь до двадцать пятого года Ореховское числилось селом. Созданию музея весьма поспособствовал первый секретарь Калужского обкома Иван Ильич Верховцев. Он был уроженцем и большим патриотом нашего города. Он же похлопотал и о передаче нам бывших стрельниковских картин из Калужского областного музея изобразительных искусств. А все остальные экспонаты сотрудники музея уж сами собирали здесь, в городе. Сами понимаете, немногое осталось у людей. Гражданская война, коллективизация, голод, потом снова война, снова голод… Вот и создается впечатление, что история города началась в сороковые.
        - Похоже, что так у нас не только с историей города Ореховска дела обстоят, - мрачно заметил Лобов.
        - Вполне возможно, - охотно согласилась Анастасия Федоровна. - Я-то пришла в музей в девяносто первом, как раз перед реформой, и всю свою трудовую деятельность провела в этих стенах. И в мои годы уже не стоял вопрос расширения и обогащения экспозиции. Старались сберечь хотя бы то, что есть. И к сожалению, наступил момент, когда все наши старания оказались напрасны.
        - В чем дело? - удивился Лобов.
        - Я же вам говорила уже - наш музей закрывают, вернее, он переезжает, а здание наше передают районному филиалу организации под названием «Облагрохолдинг».
        - А что же будет с экспозицией? - поинтересовался Валентин.
        - Картины останутся пока здесь, так как в новом помещении совершенно отсутствуют условия для их хранения, а вся остальная экспозиция переедет в бывшее здание ткацкой фабрики.
        - Это красное такое, с высокой трубой? - уточнил Валентин.
        - Да. Фабрика просуществовала до девяносто девятого года, но в двадцать первый век уже не переползла - обанкротилась окончательно. Сейчас там все разорено, даже оконные рамы порастащили. Как мы будем там существовать? Ума не приложу!
        - Кто же придумал эту рокировку? И что за агрохолдинг такой важный?
        - Глава районной администрации. Здание-то музея на балансе у администрации находится. А районный филиал «Облагрохолдинга» возглавляет супруга районного главы.
        - Тогда все понятно. Здание с довеском в виде картин - лакомый кусочек.
        Анастасия Федоровна лишь пожала плечами и печально улыбнулась.
        - У нас уже все уволились. Я доработаю до конца недели и тоже уйду. Музей в совершенно разгромленном здании - это форменное издевательство. И хотя у нас в городе почти невозможно найти работу, устраивать музей на руинах я не буду.
        - Вы не торопитесь, Анастасия Федоровна, увольняться, - посоветовал ей Лобов. - Может быть, мы сумеем вам помочь.
        - Каким образом? - У Анастасии Федоровны от удивления даже глаза округлились.
        - П-пока не знаю, - замялся Лобов. - Но не торопитесь прощаться со своим музеем. Скажите-ка нам лучше - есть ли у вас в музее, может быть, где-нибудь в запасниках, какой-нибудь предмет возрастом в несколько сотен лет?
        - Нет…
        - А какое здание самое старое в городе?
        - Фабрика. Тысяча восемьсот семидесятого года.
        - А церковь?
        - Что вы… Новодел. Построили за три последних года.
        - Мы так и подумали. Печально.
        - Печально? Почему?
        Лобов натужно рассмеялся:
        - Да так… Просто мы большие любители старины и нам очень нужна какая-нибудь старинная вещь. Необязательно дорогая.
        - Н-ну… - Она лукаво улыбнулась. - Если вы поможете мне отстоять музей, то, возможно, я тоже сумею вам помочь.
        - А фотография главы районной администрации в вашем музее имеется? - поинтересовался Лобов.
        - Как же… Вот она. - Анастасия Федоровна указала на небольшое фото в самом конце выставочной экспозиции. - Глава администрации вместе с коллективом музея. И супруга его здесь же. Между ним и мной стоит.
        - Можете мне ее одолжить?
        - Без проблем. - Она сняла фотографию со стены и, не вынимая ее из рамки, протянула Лобову.
        - Как его величать? - уточнил Лобов.
        - Стосуров Игорь Ростиславович.
        - Ничего не обещаю, - Лобов понизил голос до шепота, - но у меня в Калуге неплохие связи. Попробую надавить. Но как бы все ни сложилось, о нашем разговоре - никому. - Он дотронулся указательным пальцем до своих губ.
        - Заметано.
        Когда, вкусив плодов духовных, лобовская троица, выйдя из музея, направилась в сторону торгового центра, Вера, не удержавшись, подпустила шпильку:
        - Сознайтесь, Роман Михайлович, что эта хранительница древностей произвела на вас неизгладимое впечатление. Боже мой, вы были с ней так галантны… А на прощание даже шептали и пальчик к губкам прикладывали… Никак очаровать ее пытались?
        - Что вы, Вера? - изумился отставной разведчик. - О чем вы? Элементарная вежливость при ведении деловых переговоров с женщиной.
        - Ну-ну, рассказывайте… - не унималась раздосадованная докторша. - А то я не видела, как эта старая грымза пыталась вас охмурить. И голосок ангельский, и улыбочка за улыбочкой…
        - Ты неправа, Вера, - попытался вклиниться в разговор Валентин. - Никакая она не старая грымза. Очень даже милая женщина, слегка за тридцать.
        - И этот туда же. Вы только полюбуйтесь на себя, - зло прошипела Вера. - Тоже мне работники тайного фронта… Властелины сознания и подсознания… А пятидесятилетняя провинциальная кокетка очаровала вас и подчинила своей воле, как подростков.
        На счастье Романа Михайловича и Валентина, вход в торговый комплекс был уже в нескольких метрах, и ревнивая докторша вынуждена была умолкнуть, дабы не обращать на себя внимания посторонних. Запланированный коротким и точечным, шопинг получился долгим и, пожалуй, избыточным. Во всяком случае, после его окончания троица загрузила в багажник не только тортик и бутылочку вина, но и несколько огромных, набитых покупками пакетов.
        - Поедем смотреть на здание фабрики? - поинтересовался Валентин, когда они уселись в машину.
        - Восемьсот семидесятый год… - Лобов скептически скривил губы. - Слишком близко. Разве что только для отработки метода… Давай дождемся, что нам предложит Анастасия Федоровна, а потом будем решать, как нам быть. А пока в свою очередь поможем ей. Сегодня отдыхаем, как договорились, а завтра с утра ты, Валентин, заставишь этого Стосурова отменить его распоряжение насчет музея.
        Выполнение поставленной задачи для Валентина не составило особого труда, и к обеду следующего дня Лобов, Валентин и Вера вновь нанесли визит гостеприимной хозяйке Ореховского краеведческого музея. Анастасия Федоровна встретила их чуть ли не с распростертыми объятиями.
        - Представляете, - громко принялась рассказывать она своим посетителям, - я только что получила новое распоряжение главы районной администрации! Стрельниковский дом нам вернули! А «Облагрохолдинг» расположится в здании фабрики! И нам добавили еще две ставки охранников! И подняли на пятьдесят процентов зарплату! Это невероятно!
        - Я же говорил вам, что у меня есть кое-какие связи в Калуге, - спокойно отреагировал на ее сообщение Лобов.
        - Спасибо вам преогромнейшее, Роман Михайлович! Но… Не обманывайте меня, вы не из Калуги. Вы из Москвы.
        - С чего вы взяли? - спросила Вера. Может быть, спросила несколько резче, чем дозволяется правилами хорошего тона.
        - У вас у всех взгляд одинаковый.
        - И какой же у нас взгляд?
        - Оценивающий. Так смотрят все москвичи. Любой предмет ли, человека ли они оглядывают так, словно прикидывают, сколько он может стоить и смогут ли они его купить.
        Лобов рассмеялся:
        - Ох, чувствую, Анастасия Федоровна, не любите вы москвичей. Что ж нам, бедным, делать-то? Как заслужить ваше прощение за свои циничные, оценивающие взгляды?
        - Ничего. Ничего я не имею против москвичей. Просто условия жизни формируют определенные стереотипы поведения. - Анастасия Федоровна спохватилась: - Да что же я все не о том? Подождите, я кое-что для вас приготовила. - Она исчезала за дверью своего кабинета и через мгновение вновь появилась в холле. - Вот! Смотрите, что у меня для вас есть! - На ее открытой ладони лежал какой-то небольшой предмет.
        Осторожно, двумя пальцами Лобов взял предмет с ее ладони. Это был браслет. Невзрачный, темно-серого цвета, шириной в сантиметр-полтора и толщиной в полсантиметра. Внутренняя поверхность у него была гладкой, без каких либо клейм или значков, а на наружной поверхности была отлита или вычеканена собака. Туловище у собаки было длинным, а ноги - короткими. Ее можно было бы назвать таксой, если бы не длинный хвост, описывающий петлю вокруг собаки. Браслет был явно не женский. Судя по его диаметру, он был рассчитан на мощную мужскую руку. Тщательно осмотрев его, Лобов надел браслет на запястье.
        - Хм, мягкий… Что это за материал?
        - Олово, - ответила Анастасия Федоровна. - Вы же сказали, что вас интересует древняя, пусть и недорогая вещь?
        - Да, да, конечно! - воскликнул Лобов. - Эта вещь нас вполне устраивает. С вашего позволения я оставил бы ее у себя месяца на три-четыре.
        - Я дарю ее вам. Трудно сказать, сколько ему лет, но вроде бы он принадлежал нашему родоначальнику. Семейное предание гласит, что он был опричником во времена Ивана Грозного. Но даже его фамилию я вам сообщить затрудняюсь, так как браслет почему-то всегда передавался по женской линии - от матери к дочери или от бабки к внучке. Странная традиция, правда?
        - Да уж…
        - Не знаю, предание ли это или просто бабушкина интерпретация, но, когда она мне его передавала, взяла с меня клятву, что я никогда его не отдам ни сыну, ни внуку. Считается, что если браслет будет носить мужчина нашей крови, то в нем воплотится наш родоначальник, тот самый опричник. И станет этот мужчина душегубом, каких только поискать. А у меня, как назло, два сына. Так что передавать браслет по наследству мне некому. Разве что внучек дождаться? Но уж слишком долго ждать. Вот я и решила прервать традицию и удалить браслет из семьи навсегда. Владейте им, Роман Михайлович. Надеюсь, вы не боитесь проклятия браслета?
        - Я? Ни в коем случае, - уверенно заявил Лобов, а про себя подумал: «Вроде никакой отрицательной энергии на браслете не ощущается, но вернемся к себе, надо будет его тщательно протестировать самому и дать его на проверку Валентину. Одно дело - простой материальный носитель времени, и совсем другое - магический артефакт. Хотя семейное предание, скорее всего, просто сказка-страшилка».
        - Вполне возможно, что это просто сказка, но проверять, так ли это, на своих сыновьях, сами понимаете, у меня нет никакого желания. В пользу того, что владелец его был опричником, говорит вроде бы собака, изображенная на браслете. Но… Уж больно неправильная какая-то собака. То ли такса, то ли нечто похожее. Явно не звериного вида. И обратите внимание на ее странный хвост. Он закручен овалом, как бы описывая собой все тело собаки. Интересно, правда?
        - Но символ опричнины не собака, а собачья голова с оскаленной пастью, - влез со своим замечанием Валентин. - Так что вряд ли этот браслет символизирует принадлежность его хозяина к опричнине. Голова, именно собачья голова, а не собака целиком, символ опричнины.
        - Это верно, - поддержала его Анастасия Федоровна. - Историки даже отмечают, что отрубленную собачью голову опричники возили привязанной к своему седлу.
        - Ну это вряд ли, - возразил ей Лобов. - Такое мог придумать только человек, ни разу не покидавший своего кабинета. Во-первых, лошадь будет шарахаться, как очумелая, а во-вторых, вы представляете, какая вонь от этой отрубленной головы? Порой мне кажется, что историки - это банда… кх-м… не совсем адекватных фантазеров.
        - Ну что вы, Роман Михайлович, с чего это у вас сформировалось такое ложное представление об историках?
        - Ох, Анастасия Федоровна, я вам сейчас расскажу об эпохе Дмитрия Донского. Ведь они, эти ваши историки, все там наврали. А по глупости своей или по чьему-то заказу - надо еще разбираться.
        - С удовольствием вас выслушаю, Роман Михайлович. Но что это мы в холле стоим? Давайте пройдем в мой кабинет. И… Все-таки у меня сегодня такой праздник. Я даже успела бутылочку шампанского сбегать купить.
        Но тут намечающуюся идиллию одной лишь репликой умудрилась сломать Вера. Глядя на директрису музея «московским», по ее определению, взглядом, она жестко заявила:
        - Роман Михайлович, у нас же еще сегодня дела, мы не можем тут больше задерживаться.
        - Ах да, - спохватился Лобов. - Извините, Анастасия Федоровна, мы вынуждены торопиться. Как-нибудь в другой раз… Еще раз спасибо за браслет.
        Они еще пару минут раскланивались и благодарили друг друга, но главное было уже сказано Верой - обе стороны выполнили свои обязательства и настала пора попрощаться.
        - В принципе мы могли бы еще на полчасика задержаться в музее, - недовольно буркнул Лобов, когда он и его соратники уже сидели в машине. - Может, удалось бы получить еще какую-нибудь ценную информацию о браслете.
        - Все, что она знала, она нам уже выложила, - отрезала Вера. - Чего время тянуть? Успеем еще сегодня сделать пробный полет.
        - Скорей бы уж, - поддержал ее Валентин. - Кстати, Роман Михайлович, как нам эпоха Ивана Грозного? Подходит?
        - Вполне. - Лобов уже позабыл об Ореховском краеведческом музее и его миловидной директрисе и включился в работу. - Странное царствование, во время которого были совершены и великие дела, и великие злодеяния. Опричнина, земщина… Во всяком случае, без гражданского противостояния там не обошлось. Смута, кровь великая… А как подсказывает наш не очень богатый опыт, где кровь и смута, там и надо искать рыбасоидов.
        IV
        Более мерзкого сна Валентину за всю свою почти тридцатилетнюю жизнь видеть еще не доводилось. А сон меж тем - простой-простой. И в этой-то простоте и какой-то примитивно-натуралистической достоверности весь ужас и заключался. Снилась ему обычная метель. Подумаешь, метель. Ну кто не видел метели из окна своей теплой, благоустроенной квартиры? Но в том-то и состояла вся жуть этого странного сна, что смотрел Валентин на метель не со стороны, не из окна своей квартиры, а как бы изнутри.
        Ветер ревет и свищет, гоня мимо него снежные заряды. Черное ночное небо, едва подсвеченное тонким серпом полумесяца, все исчеркано снежно-белой штриховкой. Валентин до того окоченел, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Он лежит, привалившись спиной к какой-то стене, и ветер уже намел вокруг него приличный сугроб. «Снег - это хорошо, - думает Валентин. - Он поможет мне согреться. Когда меня полностью занесет толстым слоем снега, мне станет хорошо, тепло». Глаза его смыкаются, он уже не видит этой черноты частых белых линий, стремящихся в бесконечность. Метель перестает визжать, реветь, грохотать. Она теперь лишь поскуливает, как заблудившийся щенок, и ласково шепчет Валентину в уши: «Спать… Спать… Спать…» Валентин чувствует, что засыпает, и тут откуда-то в мозгу всплывает парадоксальная мысль: «Сон внутри сна. Это интересно. Как матрешка. Меньшее в большем. Воображаемое в сущем. Но если сон во сне, то что здесь воображаемое, а что сущее?» А метель, успокаивая и умиротворяя, продолжает насвистывать ему свою колыбельную, ненавязчиво предлагая забыться, впасть в нирвану покоя и перестать
задаваться дурацкими вопросами, не имеющими ответа. Но тут до его слуха доносится звук. Какой-то посторонний, неправильный, совершенно не соответствующий уже ставшему привычным метельному звукоряду. Это звон. Похоже не на колокольчик, но и не на колокол. А как будто кто-то увесистой связкой ключей звенит, преднамеренно потряхивая ею при каждом шаге. Звон становится все ближе…
        - Эй, паря! Живой ли?!
        Валентин открывает глаза и соображает, что вернулся из второго сна в первый. Ревет все та же страшная метель, но теперь перед ним лицо склонившегося человека. Ветер растрепал его волосы и бороду, набил их снегом, оледенил, и теперь человек напоминает сказочного льва со снежно-ледяной гривой. Он был странный, очень странный, этот человек. В такую-то метель, в такой-то жуткий холод он был одет явно не по погоде: в черный широкий балахон, прикрывающий ноги только до середины голени, а ниже… Ниже были голые ноги без какого-либо подобия обуви на них. Но самым странным было даже не это. На груди у человека висел огромный железный крест. Скорее, это правильнее было бы назвать не крестом, а большой, толстой пластиной, у которой были выбраны углы, что делало ее похожей на крест. Здоровущая железяка эта была подвешена на цепи чуть потоньше якорной. Причем цепь не висела на шее у человека, а шла за спину, опускаясь почти до самой земли, и уже оттуда поднималась к нижней части креста. Дополнялось это скобяное великолепие поясной цепью, обернутой вокруг талии несколько раз и не позволяющей необычному
нагрудному кресту свободно болтаться.
        Человек присел на корточки, и цепь, быстро складываясь в две железные горки, весело зазвенела.
        - Эй! Если жив, похлопай глазами! - Он приложил пальцы к Валентиновой шее, пытаясь, видимо, нащупать пульс. Пальцы у него были такими горячими, будто он не рассекал почти голышом по улице, обвешанный заиндевевшим железом, а только что выскочил из жарко натопленного салона своего автомобиля.
        Валентин несколько раз закрыл и открыл глаза, одновременно подумав: «Сумасшедший какой-то. Шел бы себе мимо… Скоро снег заметет, укроет меня, как пуховым одеялом, и станет мне хорошо, тепло…»
        - Эй, ты не спи! Не то замерзнешь и околеешь под чужим забором, аки пес бездомный. Ну-ка, поднимайся, паря.
        Человек тормошил Валентина, заставляя его подняться, а метель все так же выла, ревела, стонала. «Какой мерзкий сон, - подумалось Валентину. - Когда же он наконец кончится?» Теперь его уже не интересовало ни меньшее в большем, ни воображаемое в сущем. Ему хотелось лишь одного - наконец проснуться и не слышать больше этих жутких завываний, не чувствовать этого ледяного ветра, колющего острыми иголками его окоченевшее от мороза тело.
        Человек оставил попытки растормошить Валентина и заставить подняться на ноги. Ухватив его за грудки, одним рывком он вырвал его из сугроба и бросил себе на плечо. Кряхтя и отдуваясь, он поднялся во весь свой немалый рост и, придерживая одной рукой висящее у него на плече тело, зашагал в ту сторону, откуда только что пришел. Идти ему пришлось недолго - всего лишь квартал, он уткнулся в кованую решетку церковной ограды. Шаг за шагом, он добрел почти до самых церковных ворот, запертых в столь неурочный час на огромный замок, висящий на опутывающей створки цепи.
        Рядом с воротами, за решетчатой оградой, стояла сторожка привратника. Человек подобрал свою цепь, намотал ее на кулак и что есть сил заколотил в стену сторожки. В ответ раздался хриплый лай, и почти тут же из-за сторожки к ограде выскочили два огромных кобеля. Они с таким остервенением бросились на человека, что железные прутья решетки, казалось, недолго выстоят под этим бешеным напором.
        - Эй, привратник, - закричал человек. - Выйди наружу! Тут добрым людям нужна твоя помощь!
        Наконец из-за сторожки показался разбуженный сторож. Высоко подняв над головой зажженный фонарь, он пытался рассмотреть того, кто осмелился среди ночи ломиться в храм Божий. Но резкий, порывистый ветер раскачивал фонарь из стороны в сторону, и скудный желтый луч, даваемый им, так же скакал с места на место, никак не желая останавливаться на ночном госте.
        - Чего колотишь? - грубо выкрикнул привратник. - Иди себе мимо. Не то кобелей на тебя спущу!
        - Спускай! - спокойно ответил человек. - Своей волей я не уйду. - И чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений, он просунул руку сквозь прутья и вновь заколотил намотанной на кулак цепью в стену сторожки.
        - Ах так!.. - рассвирепел привратник и бросился открывать ворота.
        «Ну все, - обрадовался Валентин. - Сейчас эти церберы разорвут нас на клочки, и сон закончится». Сторож уже приоткрыл одну створку, и бешеные псы вырвались наружу. Но, подлетев к опутанному цепями человеку, они перестали рычать и лаять и мирно сели у его ног. При виде такой небывальщины сторож даже дар речи потерял. Человек же прошел к воротам, окончательно распутал цепь, сдерживающую створку, и, распахнув ее, вошел внутрь. Псы послушно трусили за ним, как если бы он был их хозяином. Человек прошел мимо остолбеневшего привратника, рванул на себя дверь сторожки и шагнул внутрь. Он снял Валентина со своего плеча и осторожно уложил на топчан, покрытый овчинным тулупом.
        - Прости, отче Василий, не признал тебя сразу, - прозвучало от дверей. - Темно.
        - Бог простит. Ты и не обязан признавать меня. Водка есть? Растереть его надо.
        - Есть, как не быть? - Подойдя к топчану, сторож нагнулся и, пошарив под ним, извлек оттуда глиняную бутыль. - Это ж каким надо быть изувером, чтоб в такую метель оставить человека в одном исподнем? - задал он сакраментальный вопрос, глядя на Валентина.
        - Не болтай, растирай скорей. Ступни - тщательней и кисти.
        Валентин почувствовал, как на него льют какую-то жидкость и жесткая мозолистая рука втирает ее в кожу, тут же загоревшуюся жарким пламенем. Его перевернули со спины на живот, потом обратно, закутали в тулуп, сверху набросали еще какого-то тряпья.
        - Влей ему водки внутрь, - велел человек, опутанный цепями.
        - Не, - ответил сторож, потянув носом, - этого добра у него внутри и так хватает. Теперь жить будет, а Бог даст, и пальцы все целыми сохранит.
        Жар от кожи постепенно, волнами распространялся по всему телу. Наконец-то дурной сон, терзавший разум Валентина, начал туманиться, размываться, расползаясь на отдельные клочки и фрагменты. «Вот и отлично, - возликовал Валентин. - Кошмар исчезает! Надеюсь, теперь буду спать без каких либо сновидений». Последнее, что запомнилось ему из этого дурного сна, - это диалог между привратником и человеком, опутанным цепью.
        - Куда же вы в такую метель, великий государь? Заночуйте здесь.
        - Нет никакого государя. Есть монах Василий. Пойду я. Открой мне.
        Морок кошмара окончательно рассеялся, и Валентин провалился в пустоту. Проснулся он от могучего храпа, похожего как две капли воды на звук работающего отбойного молотка. «Что за черт? Кто еще храпит в моей комнате? И почему стоит такая вонь?» Выпутавшись из кучи укрывавшего его тряпья (еще одна необъяснимая странность), он попытался опустить ноги на пол, но вместо этого ступил на что-то мягкое. Храп тут же прекратился, и совсем рядом прозвучал сонный голос:
        - Ах, чтоб тебя…
        От неожиданности Валентин прянул назад, а обладатель сонного голоса, спавший, видимо, на полу рядом с Валентином, громко сопя, кряхтя и чертыхаясь, принялся шумно возиться. Наконец вспыхнул огонек свечи и, по мере того как он, увеличиваясь, разгорался, тьма понемногу отступала, открывая Валентину окружающую обстановку. Это была будка привратника из ночного кошмара. А вот и сам привратник - стоит совсем рядом с Валентином.
        - А я признал тебя, - сказал он. - Ты старший митряевский сынок. Подвезло тебе, паря, этой ночью. С одной стороны, оно конечно, не подвезло - невелика радость быть ограбленным и остаться на морозе без одежи. А с другой стороны, подвезло, что ночью хоть кто-то на тебя наткнулся да сюда тебя дотащил. А то встречал бы ты сегодняшний рассвет уже на небесах. Как пальцы? Чувствуешь?
        Валентин пошевелил пальцами на руках и ногах. Вроде все в порядке. Он кивнул привратнику. Хриплым, не своим голосом попросил:
        - Пить…
        Привратник подал ему ковш, полный холодной воды.
        - Перебрал ты вчера, паря… - Он хихикнул. - Мучит небось похмелье-то? Жжет все изнутри? Водочки, может, дать?
        Стуча зубами о край деревянного ковша и проливая холодную воду себе на грудь, Валентин осушил весь ковш до конца.
        - Нет, не надо водочки, - отказался он.
        «Кошмарный сон - вовсе никакой не сон, - сообразил Валентин. - Это прошлое. Я в слиперском полете. И похоже, снова попал в этого козла, Митряева Михайлу. А он опять пьян, как свинья. Привратник прав, до рассвета я мог не дожить. Так бы и отправился на тот свет на пару с этим пьяным придурком. И почему я опять попал в него? Это что - неизбежность?»
        - Да, подвезло тебе, - повторил привратник. - Да что там подвезло… Это, считай, знак. Оттуда… - Он воздел палец кверху. - Храм-то этот построен на пожертвование твоего родного отца, Михайла. И зовется он в честь архистратига Михаила, твоего небесного покровителя. Вот так вот. Хранит тебя твой ангел. Это, Михайла, считай, чистое чудо. И на выручку он к тебе послал… Знаешь того, кто принес тебя сюда?
        - Н-нет, - прохрипел Валентин.
        - Святого старца, провидца, монаха Василия, прозванного в народе Блаженным. Знак это, Михайла. А вот к чему тот знак, не скажу. Не знаю. Хочешь, о том с благочинным потолкуем?
        - Н-нет, в другой раз.
        - Ну как хочешь. Сегодня заутреню не служат, храм можно бы и попозже открыть. Но все равно уж проснулись… Небось светать еще и не начинало.
        Привратник протопал в другой конец сторожки. Он наподдал плечом в разбухшую дверь, отворившуюся с глухим чмоканьем. Внутрь сразу же повалил густой белый пар, потянуло холодом. Только теперь Валентин сообразил, что сидит совершенно голый, тут же юркнув под кучу тряпья, которой был раньше укрыт.
        - Закрой дверь, холодно, - попросил он.
        Привратник, в последний раз глубоко вдохнув вкусного, чистого морозного воздуха, с видимым сожалением захлопнул дверь.
        - Ну и вонища у меня тут стоит, - самокритично заметил он.
        - Есть немного, - согласился Валентин.
        - Зарозовело самый чуток. Можно было еще немного вздремнуть… А метель уж стихла. Снегу намело… Привалило мне работенки.
        Церковный сторож, с которым его так неожиданно свела судьба, был, судя по первому впечатлению, мужиком невредным. К тому же, на данный конкретный момент, он был единственным в этом мире, с кем Валентин был знаком.
        - Тебя как звать, дед?
        - Кондратием зовут меня. Хочешь, так зови, а хочешь, дядькой Кондратом. Ты-то меня не помнишь, мал еще был, а я ведь у твоего родного батюшки приказчиком работал. А уж с отчимом твоим у меня не заладилось. Стар, мол, больно. Так и вышиб меня. С того дня жизнь моя и покатилась под откос. Пару раз попробовал я свое дело завести, да все как-то получалось, что отчим твой мне дорогу переходил. А потом и родные деточки мне подарочек преподнесли - выгнали из собственного дома. Слава богу, отец Феофан меня к себе взял да в сторожа определил.
        То, что сторож не только был благожелательно настроен по отношению к Михаилу Митряеву, но и, оказывается, был знаком со всем митряевским семейством, показалось Валентину добрым знаком. Какой-никакой, а источник информации. Не дале как пару дней назад он, отправившись в прошлое с помощью браслета, полученного от Анастасии Федоровны, в первый раз угодил в тело этого самого Михайлы. Тогда попавшийся ему объект показался неперспективным. Сомнительный социальный статус, явная склонность к алкоголизму, слишком юный возраст (парню девятнадцать всего)… С такими исходными данными только гусей пасти, а не с рыбасоидами воевать. К тому же впервые оказавшись в прошлом, Валентин обнаружил несколько непривычных и неприятных для себя моментов. Во-первых, он оказался жестко привязан к этому телу. Он не мог покинуть его и тут же проникнуть в сознание другого человека, что он с успехом неоднократно проделывал в своем времени. Во-вторых, вернуться обратно, в свое время, он мог не когда угодно, по своему желанию, а только во время сна. И в третьих, находясь в теле этого Михайлы, он не чувствовал его сознания. Ведь
даже у законченного алкоголика должны оставаться хоть какие-то остатки сознания. А к своим девятнадцати годам парень ну никак не мог стать законченным алкоголиком. Но получалось так, что, когда духовно-нематериальная матрица Валентина размещалась в этом теле, аналогичная матрица его хозяина пряталась так, что ее днем с огнем не сыскать. Оставались лишь условные рефлексы, типа дрожания рук при виде стакана с водкой.
        Все это вкупе и побудило Валентина в первый раз отказаться от продолжения полета практически сразу же. Но вот тебе на! Второй заход - и снова Валентин попадает на этого Михайлу Митряева. Что ему делать, Валентин еще не решил. Самое простое - заснуть прямо сейчас, в этой будке, и сразу же вернуться в настоящее. Но после некоторого размышления Валентин решил, что так поступить он всегда успеет, а пока суд да дело, попробует здесь осмотреться.
        - Дядька Кондрат, а одежда где моя?
        - Исподнее там же, на топчане рядом с собой, ищи, а боле никакой одежды у тебя и не было. Но не кручинься, что-нибудь я тебе подберу.
        Порывшись в куче укрывавшего его тряпья, Валентин разыскал белье и натянул его на себя. Кондрат, кряхтя, тоже принялся одеваться.
        - Пойду двор чистить, - пояснил он.
        - Дядька Кондрат, скажи на милость… Старец этот, Василий Блаженный… Ты его вроде великим государем назвал. Или послышалось мне?
        Кондрат, похоже, был так удивлен вопросом, что даже замер, позабыв натянуть до конца порты.
        - А ты что, сам не знаешь?
        - Нет, - совершенно искренне ответил Валентин.
        - Так то ж царь-батюшка наш Иоанн Васильевич.
        К тому, что в прошлом его могут ожидать сюрпризы, он, предупрежденный Лобовым, был готов. Теоретически. Но вот так сразу… Еще вчера он, по настоянию Лобова, пролистал соответствующие тома Карамзина и Соловьева, чтобы, что называется, освежить в памяти историческую обстановку. И тут сразу же, в первые часы пребывания в прошлом, - бах-трах - царь-деспот оказывается нищим монахом-правдоискателем, почитаемым в народе за святого. Святой и есть - с босыми ногами, почти голышом по морозу ходит, несколько десятков килограммов железа на себе таскает… Обычному человеку разве такое под силу?
        - Так это что же получается? Иоанн Васильевич и есть Василий Блаженный? - на всякий случай решил уточнить Валентин.
        - Ну да. Он как заболел в… забыл, в каком году. Сильно плох был. Все думали, батюшка-государь наш отойдет вот-вот. Бояре присягу сыну его, Дмитрию, принесли, а сам государь принял монашеский постриг с именем Василий. А через несколько дней смерть отступила, но государь уже был монахом. После же выздоровления отправился он в Кирилло-Белозерский монастырь.
        То, что поведал Валентину церковный сторож, в принципе соответствовало официальной исторической версии. С одним лишь исключением. Царь Иоанн, став монахом, не вернулся на трон.
        - Слушай, дядька Кондрат, а чего он, как выздоровел, вновь на царский престол не сел?
        - Ты что, Михайла, монах же не может быть царем, - с улыбкой в голосе, как несмысленышу, пояснил сторож.
        С точки же зрения Валентина, это старик-сторож был несмышленышем. Какие еще могут быть ограничения, когда речь идет о верховной власти? Какое имеет значение - монах, не монах… Вот она лежит рядом с тобой - необъятная, ничем и никем, кроме Бога, не ограниченная власть! Взять и самостоятельно отказаться от нее? Чушь! Дичь! Для современного русского человека это звучит невероятно. Взять и самостоятельно отказаться от власти? Не-ве-ро-ят-но!
        - И нельзя было переиграть все назад? Ну постриг этот самый? - засомневался Валентин. - В конце концов, знали об этом наверняка меньше десятка человек. Договориться с ними, приказать, пригрозить наконец…
        - Как же так, Михайла? А Бог? Бог-то он все видит. Он ведь каждому определяет свой крест по жизни нести. Царю - свой крест, а монаху - свой. И если он, Бог-то, решил, что хватит человеку нести крест царский, что пора пришла ему возложить на себя крест монашеский, то как же человек может этому противиться? А, Михайла? Ведь людей обмануть можно, а Бога-то не обманешь?
        «Черт возьми! - осенило Валентина. - Они тут, в прошлом, живут с совершенно иным мироощущением. Можно сказать, у них иная, принципиально отличная от нашей, экзистенция. Для них Бог - это не формализованная сущность, обитающая где-то за пределами привычного бытия, с которой человек вступает в договорные взаимоотношения, а постоянный собеседник, с которым ведешь непрекращающийся диалог. Для них власть - не средство удовлетворения амбиций и запросов, а миссия, служение, как выразился сторож, несение креста. Конечно, если мыслить в таких категориях, то шапка Мономаха ничуть не привлекательнее монашеских вериг, но… Во что бы мне одеться?»
        - Дядька Кондрат, подбери мне одежонку какую-нибудь, чтоб можно было домой дойти.
        Столь резкое изменение темы разговора вновь повергло церковного сторожа в недоумение.
        - Чего?
        - Одежду найди!
        - А-а…
        Кондрат взял свечу в руки и принялся ворошить тряпье, валявшееся поверх Валентина. Отобранное он сбрасывал на пол, чтобы вновь не попутать с лежавшим на топчане.
        - Не бог весть, - самокритично заметил он, - но, чтоб до дому добежать, сгодится. Одевайся пока, а я на двор - снег чистить.
        С этими словами сторож покинул свое жилище, а Валентин принялся разбираться с оставленными ему вещами. Особых проблем у него не возникло. Вместо поясного ремня для штанов он достаточно быстро нашел в хозяйстве Кондрата длинную бечевку и пламенем свечи отжег от нее кусок необходимой длины. Некое подобие удлиненного пиджака (кафтан, наверное) было ему почти впору, а наибольшие трудности возникли с обувью. Кондрат оставил пару сапог с портянками, а Валентин поначалу натянул сапоги на босу ногу (от одной мысли, что ему придется обматывать ступни этим вонючим тряпьем, его едва не стошнило), но, сделав в них всего лишь пару шагов, он вынужден был признать свою ошибку. С необходимостью использовать чужие, мягко говоря, не очень свежие портянки ему пришлось смириться. А поскольку с этим предметом мужского туалета Валентин был знаком лишь теоретически, то пришлось ему еще и поупражняться в наматывании портянок на ноги, прежде чем удалось добиться приемлемого результата. Полушубок и малахай он надевать не стал, а, сграбастав и то, и другое в руки, вывалился из сторожки на улицу.
        - Р-р-р… - утробно зарычали псы, высунувшись из-под сторожки.
        - Молчать! - грозно прикрикнул на них Кондрат. - Свои!
        Утренняя заря уже окрасила восток розовым светом, но дневное светило еще и не думало показывать миру свой румяный лик. Легкий морозец приятно пощипывал щеки, воздух был таким свежим, таким вкусным, а выпавший за ночь снег - таким белым и пушистым, что Валентин не выдержал - зачерпнул снег обеими ладонями и умылся им.
        - Здорово! - с изрядной дозой оптимизма в голосе воскликнул он. Валентин нацепил на себя полушубок, нахлобучил на голову малахай и поинтересовался у дядьки Кондрата: - Ну как?
        - Сойдет. Только ты сейчас домой не ходи. Дождись, пока отчим в контору уедет. Увидит он тебя в таком виде с ночной гулянки возвращающегося, придирок не оберешься.
        В этом предложении был смысл. Начинать знакомство с главой митряевского торгового дома с открытой стычки не стоило. Был и еще один скользкий момент. Ведь для того чтобы вернуться домой, надо еще знать, где тот дом находится.
        - Ты прав, дядька Кондрат. Давай-ка я тебе снег помогу сгрести, а как работу закончим, ты меня до дому проводишь.
        - Это еще зачем? - удивился сторож.
        - Так я ж тебе должен одежду вернуть…
        - Ничего. Занесешь потом.
        Простейшая хитрость не прокатила, и Валентину не оставалось ничего другого, как сказать церковному сторожу правду. Почти правду.
        - Знаешь, дядька Кондрат, я в последнее время, как крепко выпью, так не только то забываю, где пил и с кем, но и дорогу домой.
        - Иди ты… - Старик был поражен услышанным. - Ты же еще вьюнош совсем, Михайла. Какие твои годы… А уже такое… Бросай ты это вино совсем!
        - Да вот… Я тоже так думаю, - охотно согласился с ним Валентин.
        V
        Митряевская усадьба занимала целый квартал. Дом, выходящий фасадом на Никольскую улицу, по мнению Валентина, походил скорее на Ноев ковчег или крепость, чем на традиционную русскую постройку. Первый этаж был сложен из белого камня. Был он невысок, немногим выше Валентинова роста. Скорее, его правильнее было бы назвать высоким фундаментом, чем низким первым этажом. Окна, прорезанные в нем, были защищены толстыми прутьями решеток, а с ближнего к Валентину торца виднелась невысокая дверь. Второй этаж сделан из идеально подобранных по диаметру, потемневших от времени и непогоды почти до черноты, рубленных в лапу дубовых бревен. Он был шире и длиннее первого, выступая за его периметр и как бы нависая над ним примерно на полметра. Третий, тоже бревенчатый, выступал над вторым, как и второй над первым. Небольшие, узкие оконца второго и третьего этажей, более похожие на крепостные бойницы, были обрамлены резными наличниками, выкрашенными в белый цвет. Венчала это монументальное сооружение невысокая четырехскатная крыша из дубового же теса.
        Справа и слева, отступая от линии фасада метров на пять вглубь, к дому примыкали два флигеля, увенчанных высокими островерхими крышами. Зрительно они продолжали линию первого этажа, составляя с домом единое целое. Стены их были глухими, без окон, но и в правом и в левом флигеле имелись широкие ворота. К заднему углу правого флигеля примыкал частокол, огораживающий митряевскую усадьбу со стороны переулка.
        На углу этого самого переулка и Никольской и стоял Валентин, выслушивая последние указания дядьки Кондрата.
        - Вон та дверь, - сторож указал пальцем на торец дома, - она сразу на кухню ведет. Но ты туда не ходи. Там народу всегда много толчется. Все тебя сразу и увидят. Начнут судачить, мол, в каком виде Митряев-младший поутру домой вернулся…
        - Куда же мне идти, если не туда? - нетерпеливо перебил его Валентин, не давая старику вновь впасть в педагогический раж.
        - А вот ворота во флигель видишь?
        - Ну…
        От ворот к улице вела свежая санная колея, а одна из створок была слегка приоткрыта.
        - То санный сарай. Снег эти бездельники, митряевские слуги, перед воротами только и убрали. А дальше, вишь, до самой мостовой санный след? То отчим твой, Мудр Лукич, в контору небось поехал.
        - Отчима зовут Мудр Лукич?
        - Ох, Михайла, неужто и это забыл? - Сокрушаясь, сторож покачал головой.
        - Забыл, дядька Кондрат, забыл! Да сколько можно об одном и том же!
        - Никакой он, конечно, не Мудр и уж тем более не Лукич. Был он кучером у батюшки твоего, и звали его Ляпа из Лукова. Луково - это деревенька верстах в пятидесяти отсюда. А как умудрился он жениться на твоей матушке, так и велел себя звать…
        - Понятно, - вновь перебил словоохотливого старика Валентин. - Так куда идти мне?
        - Так я ж тебе уже в который раз твержу - в ворота. Юркнешь в них и пройдешь сарай насквозь. На той стороне ворота всегда открыты. А даже если и закрыты, то калитка в них вообще без запора. Дойдешь вдоль стеночки до дома - и сразу за углом дверь. То черный ход. Войдешь, а там лестница вверх ведет, в господские покои. А уж дальше сам смотри…
        - Ладно. Спасибо за все, дядька Кондрат. Я к тебе сегодня же заскочу и вещи твои верну.
        - Не к спеху. Бывай здоров, Михайла, и… не пей так больше.
        Валентин пересек переулок, скользнул вдоль стены флигеля и заглянул в узкую щель между створками ворот. Дед был прав. Ворота на противоположной стене были распахнуты настежь. По обе стороны от прохода стояли двумя аккуратными рядами повозки различных форм и размеров, а прямо посередине широкого прохода, усердно шаркая лопатой по полу, ковырялся какой-то мужичонка в коротком распахнутом полушубке.
        - Ведь сколь раз уже говорено этим охламонам-конюхам - впрягайте лошадь в санки во дворе, - ворчал он. - Нет, всенепременно скотину эту распроклятущую сюда заведут, а она всенепременно кучу наложит. Да еще и не одну… А я знай прибирай потом…
        Валентин скользнул между створками и смело пошел прямо по проходу. Мужичонка, увлеченный своим занятием, увидел его не сразу, но, обнаружив в сарае постороннего, тут же заорал:
        - Эй! Ты чего здесь шляешься?! Пошел вон отсюда! - Но уже через мгновение он, опознав хозяйского сына, сменил тональность с грозной на вкрадчиво-ехидную. - Минька, ты, что ли? Чего это ты в обноски драные вырядился? Ой, Минька… А кто ж тебе рожу-то так разукрасил?
        Валентин лишь ускорил шаг, стараясь как можно скорее миновать противного мужичонку. Судя по его реакции на появление хозяйского сына, Михайла Митряев явно не вызывал у здешней прислуги приступов уважения и почтительности. Попросту говоря, митряевская дворня обращалась с ним как с равным себе.
        Выйдя во двор, Валентин не стал задерживаться и разглядывать окружающую обстановку, а споро двинулся вдоль стены флигеля, как учил его дядька Кондрат. Уперевшись в дверь черного хода, он рванул ее на себя и заскочил внутрь. От двери в глубь дома уходил длинный коридор. Оттуда неслись приглушенные голоса, какой-то стук, бряканье и вкусные, раздражающие обоняние запахи готовящейся еды. «Ага, там кухня, помещение для прислуги и прочие подсобные помещения. А идти надо наверх, по лестнице», - вспомнил Валентин наставления дядьки Кондрата. Сдернув с головы дедов малахай и держа его в руках, Валентин уверенно двинулся вверх по лестнице. Пролет заканчивался площадкой, на которую выходили две двери, а вверх, на третий этаж, шел еще один лестничный пролет. Теперь у Валентина, как у сказочного добра молодца, был выбор из трех возможных маршрутов. Он на мгновение застыл на месте, решая, какой же вариант ему выбрать. Но поскольку, в отличие от сказки, ни один из представших перед ним вариантов не содержал никакой пояснительной надписи, то мгновение затягивалось, рискуя перерасти в вечность. Неизвестно, сколько
бы еще Валентин мучился проблемой выбора, если бы с площадки третьего не прозвучал вопрос:
        - Минька, ну чего ты застыл как истукан? Маманя вся извелась, уже третий раз меня посылает поглядеть, не вернулся ли ты.
        Валентин повернулся на голос. На площадке третьего этажа стояла девчонка лет пятнадцати-шестнадцати. Младшая сестра, наверное. Сводная? Родная? А может быть, и прислуга. С Михайлой Митряевым в этом доме, похоже, не очень-то церемонятся даже слуги. Как-то ей надо было ответить таким образом, чтобы самому ничего не сказать и в то же время побудить ее выложить побольше информации, поэтому ответ Валентина был сколь лаконичен, столь и нейтрален.
        - Ну…
        - Что «ну»? Что «ну»? - возмутилась девчонка и тут, заметив синяк под глазом, жалобно воскликнула: - Ой, Миня, кто ж тебя так, а? - Она сбежала к Валентину и совершенно бесцеремонно повернула его лицо таким образом, чтобы получше разглядеть синяк. - Примочку ледяную надо сделать, - заключила она.
        - Поздно, - отреагировал Валентин и мягко, ненавязчиво высвободился из ее рук.
        - Ой, Минька, а на тебе и одежда чужая… Так что ж с тобой было-то?
        - Не помню. Пьяный был.
        - А Силушка с тобой был?
        Силушка, которым она интересуется, - это, надо так понимать, некий человек по имени Сила. Михайла запросто мог не помнить, был ли тот с ним после пьянки, но не помнить, с кем он начинал пить, Михайла не мог. А если девчонка задала этот вопрос, Сила, судя по всему, имел обыкновение загуливать вместе с ним. Поэтому Валентин промычал нечто нечленораздельно-неопределенное.
        - М-мн-нда… - Пора было брать инициативу в свои руки, поэтому он твердо ей заявил: - Ну чего ты меня тут держишь? Пойдем к мамане. Сама ж говорила, что она меня ждет не дождется!
        - Ой, Минь, что ты… В таком виде лучше не надо… Зачем ее лишний раз расстраивать? - Она схватила Валентина за руку и потянула за собой. - Пойдем, ты хоть снимешь это рванье и в свое переоденешься.
        Она открыла одну из дверей и прошла вперед, Валентину же лишь оставалось следовать за ней. Они пересекли небольшое помещение, заваленное всяким хламом, вышли в коридор, свернули налево и вошли в комнату. Девчонка по-хозяйски закрыла дверь и велела:
        - Переодевайся.
        Нет, вне всякого сомнения, это была сестра. Причем отношения между братом и сестрой, похоже, были действительно братскими. Валентин бросил дедов малахай прямо на пол, туда же стряхнул с себя полушубок. Комната была не большой и не маленькой, как раз достаточной для того, чтобы разместить в ней кровать, большой, громоздкий шкаф и письменный стол со стулом. Одежда, надо полагать, в этом самом шкафу и находилась. Пока Валентин осматривался, девчонка что-то ему взахлеб рассказывала, причем старалась она это делать вполголоса, как будто таилась от кого-то. И, только уловив слово «батюшка», он скомандовал:
        - Остановись. Давай все сначала, а то я ничего не понял.
        - Какой же ты, Минька… - возмутилась она, но послушно принялась рассказывать сначала: - Я вчера разговор подслушала. Случайно… - Она сделала небольшую паузу. - Ермил что-то бубнил, бубнил про кожевенные дела, а батюшка ему и говорит: «Чусова надо на нашу сторону перетянуть». А Ермил отвечает: «У Чусова свои поставщики есть. Не нужны мы ему. И ценой мы их не перебьем». А батюшка засмеялся и говорит ему: «Вот женим его на Ксанке, и будет он наш. Вот тебе и сбыт будет». Понимаешь, Минь?
        - Что я должен понимать?
        - Как что? Ты совсем дурной, что ли? Он меня за Чусова замуж выдать хочет. А Чусов ведь совсем старик.
        - Так ты за него не хочешь потому, что он старик, или потому, что он Чусов?
        - Да я ни за кого вообще замуж не хочу!
        - А за Силу? - проинтуичил Валентин. - Ведь любишь его, признавайся.
        - Нет, ты точно дурак, Минька. Разве можно девушке такие вопросы задавать? Это же непристойно!
        Пока продолжался этот разговор, Валентин успел заглянуть в шкаф, выбрать себе одежду и снять с себя старье дядьки Кондрата. Теперь он стоял посреди комнаты почти голый, в одних лишь подштанниках.
        - Слышь, девушка, - поддел ее он, - а пристойно в комнате мужчины находиться, когда он переодевается? Выйди-ка на минутку.
        - Подумаешь, - фыркнула Ксанка. - Какой же ты мужчина? Ты брат мой родной. - Но с кровати, на которой только что сидела, все-таки поднялась и послушно направилась к двери. И, уже взявшись за ручку двери, вдруг воскликнула: - Ой, Минька, а где твой браслет?
        Этим же самым вопросом Валентин задавался все сегодняшнее утро с того самого момента, когда, поняв, что находится в прошлом, он тщательно обшарил тело Михайлы Митряева. Не найдя браслета, постарался утешить себя предположением, что браслет Михайла, наверное, не носит, а держит дома в укромном месте. Вопрос родной сестры Михайлы нанес по этому предположению сокрушительный удар.
        - Браслет? - переспросил Валентин. - Не знаю. Наверное, я его вчера дома оставил.
        - Вряд ли. - Поджав губы, совсем как взрослая, она покачала головой, демонстрируя свое полное несогласие с данной версией. - Ты ж его, как из Орла вернулся, всегда на левой руке носил, а поверх него еще и особый бархатный нарукавник на пуговках. Сам же мне говорил, что браслет волшебный и что должен он тебе удачу принести. Потому его тебе снимать никак нельзя, а чтоб не потерять его и от чужих глаз защитить, ты нарукавник тот заказал и носил не снимая. Ох, Минька! - Она ухватилась обеими руками за голову, словно стараясь удержать там какую-то особо ценную мысль. - Так тебя ж ограбили!
        - Ладно. - Валентин махнул рукой. - Выйди-ка. - Ксанка послушно скрылась за дверью. Валентин быстро закончил переодеваться, нашел в шкафу простыню и, расстелив ее на полу, увязал в нее все вещи дядьки Кондрата. Получился достаточно объемистый узел. - Входи! - крикнул он сестре.
        Войдя в комнату, она кивнула на узел:
        - Чье это?
        - Сторожа из церкви архистратига Михаила. Он меня ночью подобрал беспамятного.
        - Ой, Минька, так ты, значит, не помнишь ничего?
        - Ну…
        - А Сила с Ерошкой бросили тебя? Или их тоже побили?
        - Не помню.
        - А может… Может, тебя не просто ограбили? Грабители за браслетом охотились, потому и одежду с тебя всю сняли - браслет искали. Они, наверное, тоже знают, что браслет волшебный.
        - А сапоги с портянками и портки унесли зачем? - ехидно поинтересовался Валентин. - Тоже браслет искали? Не говори ерунды, Ксанка, никакой он не волшебный, просто вещица красивая.
        - Но ты ж сам говорил…
        - Мало ли что я говорил. Это я просто так трепался, шутки ради. Ладно, Ксанка, пойдем к мамане, покажемся. - Наметившаяся история с пропажей браслета сулила Валентину мало хорошего, тем больше причин у него появлялось, чтобы вживаться в новую действительность как можно основательней. А для этого нужно было побыстрей изучить привычный круг общения Михайлы Митряева.
        - А-а… - Она махнула рукой. - Это я так сболтнула, чтоб припугнуть тебя. - Что ты, маманю не знаешь? Ну спросила она действительно про тебя разок. Так я ей сказала, что ты вчера поздно явился и спишь до сих пор. Когда ей про тебя думать? Она вся в хлопотах с малышней. - «Прикрывает братца-то, - усмехнулся про себя Валентин. - Похоже, родная сестра. И они, Михайла и Ксана, друг за друга держатся, как бы противопоставляя себя всем остальным членам семейства. Ишь как она о матери - вся в хлопотах с малышней…» - Давай лучше браслет твой поищем. Может, ты действительно его вчера здесь оставил.
        Что ж, это предложение Валентину понравилось. Совместные поиски, несомненно, будут даже если и не более успешными, то, по крайней мере, более тщательными.
        - Давай, - согласился он. - Начинаем.
        Инициативу в этом деле он решил не проявлять, предположив, что такая дотошная сестренка, как Ксанка, в курсе всех дел своего непутевого братца. И даже если он что-то и пытался когда-либо от нее утаить, тайной это оставалось недолго. Так в итоге и оказалось. Они перерыли всю комнату, даже заглянули в два специальных тайника: один под подоконником, второй под кроватью, за плинтусом. Браслета нигде не было. Зато под подоконником обнаружился целый клад - восемьдесят шесть копеек медью и даже целый серебряный рубль. Судя по загоревшимся глазам Ксанки, сумма эта была немалая, и появилась она в тайнике не так давно, ибо сестренка, надув губы, заявила:
        - Минька, ты же на той неделе обещал дать на… - Валентин, даже не дослушав для какой цели ей нужны деньги, тут же принялся отсчитывать ей копейку за копейкой. После двенадцатой копейки тень обиды словно ветром сдуло с ее чела, она улыбнулась и молвила: - Хватит.
        Валентин добавил ей еще и тринадцатую монетку, после чего рассовал оставшуюся медь по карманам. Рубль он вновь положил в тайник.
        - Слушай, Ксанка, - пытаясь казаться совершенно равнодушным, поинтересовался он, - а почему ты у мамани не попросишь денег на эти свои?.. Как их?..
        Она посмотрела на брата так, будто впервые его увидела.
        - Нет, Минька, какой-то странный ты сегодня. Наверное, как вчера тебя по голове хватили, так у тебя чего там явно перещелкнулось. Какие у мамани деньги? Когда они у нее были? - «Так, понятно, - сообразил Валентин. - Я сделал ложный выпад. Надо аккуратнее зондировать обстановку». - Сам у батюшки постоянно клянчишь, а меня к мамане посылаешь. Ты меня еще к Ермилу или к Хорю пошли за деньгами! - с обидой заявила она.
        С Ермилом Валентин уже познакомился на барже, шедшей из Орла с грузом зерна. Это был митряевский приказчик. А вот с каким-то там Хорем он еще не был знаком. Но раз Ксана его упомянула наряду с Ермилом, это могло означать ровным счетом две вещи: во-первых, у него водились деньги, значит, на митряевской иерархической лестнице он стоял выше матери, у которой деньги не водились, и, во-вторых, степень родства с ним не дальше чем с Ермилом (Ермил хоть и не родственник, но человек очень близкий к главе семейства).
        Валентин постарался нацепить на лицо гримасу эдакой мудрой многозначительности, а руками изобразил нечто округло-неопределенное.
        - Н-ну когда очень нужно, можно и у Ермила в долг попросить, и у Хоря…
        Эта его сентенция буквально взорвала Ксанку, заставив ее разразиться целой бурей эмоций.
        - Нет, Минька, ты не дурачок. Ты просто умалишенный! Остаток своих мозгов ты пропил окончательно! Я-то думала, что у меня брат есть, пусть и не очень умный. А ты, Минька, чурбан! - Она чуть пригнулась и постучала кулачком по толстой ножке кровати. - Деревяшка! Ты забыл, как ты у Хоря копеечку занял, а он тут же к батюшке побежал и сказал, что ты у него украл? Забыл? А как тебя после этого пороли, тоже забыл? И для меня того же хочешь, да? А Ермил вообще денег взаймы не дает…
        - Гм-гм… - Валентин не ожидал столь бурной реакции на вполне нейтральное высказывание. - Успокойся, Ксана. Это я так… Глупость болтнул. - Подобное проявление чувств могло свидетельствовать только об одном - не все в порядке в митряевском семействе. Разговор же их с сестрой складывался так, что он почувствовал - вот он, момент, когда можно попробовать расставить все точки над «i». - Ты вот его постоянно называешь батюшка, батюшка… Ты что же, действительно относишься к нему как к батюшке? - При этих словах Ксанка даже побелела. Это был если еще и не бунт, то уже заговор.
        - А как же мне к нему относиться? - совершенно присмирев, еле слышно спросила она.
        - Как, как… - Валентин выдержал томительную паузу. - Говоришь, он тебя за старика Чусова предложил выдать… Так ведь выдаст обязательно. И вскорости. И тебя не спросит. Для него деньги важнее всего. Ведь Чусов что делает?
        - Обувь… - еще тише ответила она.
        - А батюшке надо куда-то кожу сбывать. Я в их дела не вникаю, но думаю, что кожевенное дело у них с Ермилом недавно появилось. Небось отобрали у кого-то.
        - Да, - смиренно подтвердила Ксанка. - У вологжанина одного.
        - Вот видишь. А теперь отдадут тебя Чусову и наладят таким образом сбыт своей кожи.
        - Не хочу я замуж, - буркнула она.
        - Так тебе еще хорошо, - продолжал Валентин, не обращая внимания на ее реплику. - Будешь женой не последнего в городе человека. Детишек ему родишь…
        - Не хочу рожать, ненавижу детишек. Они вон у мамани всю кровь выпили. Не хочу становиться такой, как она.
        - Детишек родишь, значит, появятся у Чусова прямые наследники. Всякие братья-сестры там - побоку. Чусов старый, скоро помрет, дело, следовательно, детишки унаследуют. Вот батюшка наш все к рукам и приберет. Ведь он на это большой умелец. Но тебя все-таки не выкинут. Ты ж при детишках будешь… А что меня ждет?
        - Ты же к батюшке бегаешь и денег у него просишь. И он тебе дает, - не очень уверенно попробовала возразить Ксана.
        - Что он мне дает? - возмутился Валентин. Он залез в карман и вытащил несколько медных монет. - Эти копейки? Да я, если хочешь знать, потому и пьянствую, потому и гуляю, что на эти деньги ничего больше сделать нельзя. К делу меня и близко не подпускают. А ведь это… - Он сделал неопределенное движение рукой. - Это все принадлежит нам с тобой, Ксанка, а не тому, кого ты называешь батюшкой. - А вот это уже был бунт. Ксана сидела ни жива ни мертва, сложив руки на коленках. - Кстати, знаешь, как звали Мудра Лукича до того, как он на нашей мамане женился? Ляпа из Лукова!
        И вот тут ее прорвало.
        - Как-как? Ляпа? Из Лукова? - Она захихикала. - Теперь я понимаю, откуда у Хорька имя такое. Это он его Хором назвал. Хор Мудрич - наследник митряевского дела! Звучит, да? А на самом деле - Хорек Ляпов!
        «О-ля-ля! Да тут самая настоящая ненависть! А Хор Мудрич, которого Ксанка предпочитает звать Хорьком, наш с ней, получается, сводный брат. Что ж… Начало положено. А как будут развиваться события, посмотрим».
        - Ксанка, то, о чем мы сейчас говорили… Тсс… - Валентин приложил палец к губам. - И вообще, меньше обо мне болтай…
        - А когда я болтала? - взвилась она.
        - И молодец, что не болтала. И дальше не болтай ни Мудру, ни Ермилу, ни мамане, никому. А я тебе обещаю, что выдать тебя замуж за Чусова не позволю. Понадобится, выкраду и спрячу. Но… Все это неправильно. Неправильно, что Мудр все к своим рукам прибрал, а нас с тобой сделал неимущими. И клянусь тебе, что я это положение изменю. Я вырву у него наши деньги, и уж тогда ты сможешь выйти замуж, за кого сама пожелаешь.
        - Ой, Минька! - Она вскочила на ноги и бросилась Валентину на шею. - Какой ты у меня умный, оказывается! Я тебе тоже клянусь, что буду во всем тебе помогать.
        Он легонько похлопал ладонью ее по спине.
        - Ладно, ладно, отпусти шею, задушишь. Я сейчас схожу в церковь, верну одежду сторожу, а потом пройдусь по городу, зайду к Ерохе и Силе. Надо с ними потолковать, может, они вспомнят что-нибудь о браслете.
        О друзьях-собутыльниках Михайлы Валентин помянул намеренно, надеясь, что упоминание их имен побудит весьма осведомленную о делах брата сестренку выдать новую порцию полезной информации. И он не ошибся в этом своем предположении.
        - Ой, Минь, ты только обед не пропусти, - забеспокоилась она. - Батюш… Мудр страсть как этого не любит. Не будет тебя за обедом, он так разорется… Начнет маманю опять шпынять… Не надо его злить лишний раз, особенно теперь, когда мы с тобой задумали… Да и зачем тебе Ерошку с Силой разыскивать? Разве ж они сами не прибегут сегодня?
        - Н-не знаю, вроде не договаривались.
        - Хм-м, не договаривались… - передразнила она брата. - А то они будто и без всяких договоров сюда не шастают. Либо тот, либо другой. Ты скажи им лучше, чтобы снежками тебе в окно не швырялись. Не дай бог, расшибут стекло, ору от Мудра потом не оберешься. Ты им вели, пусть лучше щепками и камушками мелкими запасутся.
        Валентин выглянул из окошка на улицу. Действительно, невысоко. Если кинуть умелой рукой снежок, то и в комнате будет слышно, и стекло не разобьешь. Тем более если умудриться попасть в переплет. А переплет здесь частый…
        - Говоришь, не стоит к ним ходить? Так и быть, сторожу вещи отнесу и сразу обратно. Не беспокойся, к обеду не опоздаю. Одна нога здесь, другая там.
        Ознакомление с городом Валентин решил отложить на потом. После знакомства с Михайлиными друзьями-приятелями с их помощью можно будет с большей эффективностью приняться за изучение окружающей обстановки. А пока на повестке дня у Валентина наметилось знакомство со всем митряевским семейством сразу. Надо было всего лишь не опоздать на обед, тем более что глава семьи, как следовало из слов Ксаны, весьма трепетно относится к этой традиции - собираться за обеденным столом всем семейством.
        Поход в церковь и обратно, включая и недолгую беседу с дядькой Кондратом, занял у него не больше часа, так что до обеда он еще успел повнимательнее ознакомиться с содержимым шкафа и письменного стола Михайлы Митряева. Ящики стола были абсолютно пусты, если не считать керамической чернильницы с присохшими к ее дну остатками чернил, пера с почему-то отгрызенным концом и тонкой пачки чистой бумаги. Шкаф же с одеждой в отличие от письменного стола, судя по всему, являлся предметом постоянного внимания Михайлы. Одеваться он, кажется, любил.
        Не секрет, что мужчины в отношении одежды делятся на две категории: на тех, кому все равно, что носить, и тех, кто умеет и любит одеваться. Михайла, похоже, относился ко второй, что не могло не порадовать Валентина. К обеду он надел рубаху темно-оливкового цвета с воротничком-стоечкой и широкими, пузырем, рукавами, схваченными внизу узкими манжетами на нескольких пуговицах. Материал, из которого была сшита рубаха, Валентин определил для себя как «вареный шелк». Штаны подобрал к ней темно-зеленые, почти черные, заправив их в невысокие мягкие сапожки изумрудного цвета на высоких каблуках с кокетливо задранными вверх носками. Довершала его костюм длинная, цветом под стать штанам, хламида из тисненого велюра или чего-то подобного. Воротника и рукавов у нее не было вовсе, а длиной она была чуть ли не до самого полу.
        Валентин крутанулся на каблуках перед зеркалом и вполне остался доволен внешним видом Михайлы Митряева. Если бы еще не синяк под глазом… Он обернулся на стук в дверь. Ксанка. Зашла за ним, как договаривались.
        - Ты чего это вырядился, как на праздник? - удивилась она. - Мудр этого не любит. - И добавила: - Просящий должен вызывать жалость, а не зависть.
        - А с чего ты взяла, что я собираюсь у него просить? - весело ответил Валентин. - Я собираюсь требовать.
        - Ох, - тяжело вздохнула она, как умудренная жизненным опытом зрелая женщина. - Ты уж поосторожней, Минь…
        Обедало семейство Митряевых в большом зале, таком же темном, несуразном и неуютном, как и все их жилище. Во главе длинного стола сидел хозяин дома Мудр Лукич, крепкий, коренастый мужик лет под сорок с цепким пронзительным взглядом, справа - пухлощекий пацан лет четырнадцати, похожий как две капли воды на своего отца. Это, как понял Валентин, и был пресловутый Хор Мудрич, наследник митряевских миллионов. Далее, по обе стороны стола, располагались еще четверо митряевских топ-менеджеров. Рядом с ними находились места для Михайлы и матери сего многочисленного семейства, госпожи Митряевой. За ней следовала Ксанка и еще восемь детей женского пола мал мала меньше, причем самые младшие садились за стол вместе со своими мамками.
        Маманя лишь ахнула и всплеснула руками при виде солидного фингала, украшавшего физиономию Михайлы, но сказать ничего не посмела, видимо боясь нарушить тишину, установившуюся за столом с появлением Мудра Лукича.
        Глава дома прочитал короткую молитву и взялся за ложку. Тут же по всему столу раздалось звяканье приборов, и почти синхронно захныкала малышня.
        - Лада! - Мудр Лукич кинул в сторону мамани строгий взгляд, и этого оказалось достаточно, чтобы она, сорвавшись со своего места, умчалась успокаивать самых младших членов семейства.
        За столом наконец установилось молчание, нарушаемое лишь шепотом, доносящимся с дальнего конца стола, да хлюпаньем и сопением, с которым поглощались горячие вкусные щи. Валентин, с трудом представлявший себе вкус щей, в которых напрочь отсутствует картошка, был приятно удивлен. Картошку успешно заменял то ли какой-то овощ, то ли корнеплод. Как бы то ни было, щи были чудо как хороши, а плававший в тарелке кусок говядины показался Валентину вообще бесподобным. Он еще не успел доесть первое, как услышал голос Мудра:
        - Ты что ж это, Михайла, подрался с кем?
        Валентин отложил ложку в сторону и оторвал взгляд от тарелки. Мудр Лукич уже расправился с первым и теперь сидел, откинувшись на спинку стула и отирая губы и бороду большой полотняной салфеткой.
        - Да… Вчера пристали одни… - Валентин постарался ответить как можно неопределеннее, совершенно не желая муссировать данную тему.
        - Ну ты, надеюсь, в долгу не остался?
        Слуга забрал у хозяина дома пустую тарелку, заменив ее на тарелку со вторым блюдом, а Мудр тем временем, закончив утираться, заправлял конец салфетки, к удивлению Валентина, за воротник.
        - Нет, батюшка, не остался. Мы с друзьями так им врезали, что им пришлось бежать. Только пятки сверкали, - соврал Валентин.
        - Молодец, молодец, - похвалил Мудр. - Мы, Митряевы, не должны долги неоплаченными оставлять. Доброе имя не позволяет.
        Мудр Лукич принялся за второе. Валентин доел щи, и перед ним тотчас же поставили целое блюдо с гречневой кашей. Каша лежала горой, а на вершине ее возвышался оплывающий от жара кусок сливочного масла. По периметру горы лежала свернутая кольцом, сочащаяся жиром жареная колбаска. «Черт возьми! - мысленно воскликнул Валентин, имея в виду Михайлу. - Как это он умудрился остаться таким тощим при эдакой-то диете!» Он отрезал кусок колбаски, съел его, чуть-чуть расковырял гречневую гору, и то лишь с целью получить представление о здешней еде. Для того чтобы составить свое мнение об этом предмете, Валентину больше не потребовалось - наелся уже до отвала. Заключение же его было таково - добротно, сытно, без особых изысков, но чертовски вкусно. А уж хлеб здесь был такого качества, что у Валентина не хватило эпитетов, чтобы выразить свой восторг.
        - Батюшка, - вымолвил Валентин, покончив с едой, - не могли бы вы уделить мне немного времени?
        Мудр от удивления даже издал какой-то горловой звук, похожий на хрюканье, едва не выронив из рук ложку с зачерпнутой кашей. Для Валентина так и осталось непонятным, чему же он так удивился. То ли тому, что кто-то посмел заговорить без его разрешения, то ли столь необычному для Михайлы речевому обороту.
        - Ну, - сердито рыкнул он, - чего тебе надобно? Опять денег просить? Я ж давал тебе на той неделе!.. Неужто все успел прогулять?!
        - Нет, батюшка, - смиренно и ласково ответствовал Валентин. - Не о деньгах я хотел говорить.
        - Так говори! Здесь чужих нет. Все свои.
        Градус эмоций, испытываемых Мудром, повышался, похоже, с каждой секундой этого разговора.
        - Я, батюшка, осознал всю постыдность и пагубность того образа жизни, которого придерживался до сей поры. Я должен и хочу работать. Поэтому прошу назначить меня на любое место, где бы я мог приносить пользу семейному делу.
        - Гм-м, гм-м… - В мгновенно установившейся в зале абсолютной тишине звяканье ложки, брошенной Мудром на тарелку, прозвучало как раскат грома. - Гм-м, подумать надо. Больно неожиданно. Да и… нашему торговому делу учиться надо. Все ступени пройти. Вон Хор с двенадцати лет уже… - Мудр кивнул в сторону сияющего, как начищенный самовар, сына.
        - Я готов учиться, батюшка. Приложу все силы! - поспешно заверил его Валентин.
        - Что скажешь, Ермил? - Глава дома попробовал перевести стрелку на своего ближайшего помощника, но тот, видимо, потому и был ближайшим помощником, что умел выпутываться из любых сомнительных ситуаций.
        - Работать - это дело хорошее, правильное, - рассудительно начал Ермил. - Но как и где - это вопрос. С одной стороны, ходил вместе со мной в Орел - зерно закупать. Кое-чему там научился. Какое зерно, что почем, опять же качество. Да как договор с продавцом учинять, да как торговаться… Опять же погрузка на нем была. Нет слов, справился. Всем хорош был Михайла. Но перед тем как домой возвращаться, сорвался. Корабельщики бегали, его по кабакам искали. Да на обратной дороге еще пару раз… Не знаю. Думать надо.
        - Не откажите, батюшка, - чуть ли не слезно взмолился Валентин. - Я любую работу готов делать. - Для него было принципиально важным выбить из Мудра согласие именно сейчас, когда их слышат все. - Клянусь, что на работе буду трезв, как… - Валентин хотел сказать «как стеклышко», но вовремя прикусил язык, сообразив, что вряд ли этот идиоматический оборот из этой эпохи, когда стекло еще оставалось достаточно дорогой вещью, не имевшей массового распространения.
        - Ладно, подумаю, - буркнул Мудр.
        Валентин усиленно соображал, что бы ему еще такое изобразить, чтобы Мудр дал свое согласие именно сейчас, как вдруг прозвучал голос мамани, дотоле хранившей молчание:
        - Мудр Лукич…
        - Цыть! - свирепея, цыкнул на нее глава семейства. - Еще не хватало, чтоб у меня бабы без разрешения начали говорить!
        В любой другой момент этого наверное бы хватило, чтобы заставить ее замолчать, но только не сейчас. Уж больно раскаявшимся, уж больно благонамеренным выглядел ее непутевый сынок.
        - Мудр Лукич, ради Христа, возьми, - взмолилась она. - Ведь он на любую работу согласен. Он же прирожденный Митряев. Как его можно вне дела держать?
        Мудр покраснел как вареный рак, но сдержался, не заорал.
        - Ладно, Михайла, беру тебя, - спокойно сказал он. - А куда тебя определить - подумаю. Завтра за обедом и скажу тебе.
        «На Мудра, конечно, подействовали не мои и не женины мольбы, - сообразил Валентин, - а публичное напоминание о том, что прирожденный совершеннолетний Митряев вне дела находится, в то время как заправляет всем черт знает кто. Манагеры все слышали. Завтра же, возможно, об этом узнают в городе. Что скажут коллеги-купцы, когда узнают, что Мудр Лукич парня к делу не подпускает лишь потому, что тот его пасынок? Вот и вынужден был согласиться мудрый Мудр».
        - Благодарствую, батюшка. - Валентин поклонился так старательно, что едва не уткнулся носом в кашу.
        Некоторое время над столом висела напряженная тишина, не нарушаемая даже хныканьем малышей, пока наконец Мудр шумно не отодвинулся от стола и, скомкав салфетку, бросил ее на стол.
        - Пора за работу браться, - изрек он, поднимаясь на ноги и направляясь к выходу из зала.
        Хор и приказчики тут же потянулись за ним. Валентин бросил взгляд на Ксану. Она улыбнулась, и не думая ни от кого прятать свою улыбку. Через пару минут с улицы послышались крики кучеров: «Но! Пошла, милая!» - стук копыт, звон колокольчиков. Обернувшись, Валентин глянул в окно. Трое саней удалялись от дома вдаль по Никольской.
        - Спасибо, маманя, - поблагодарил Валентин, - больше не хочется. Я уже сыт. - И улыбнулся Ксанке. - Я пойду к себе?
        - Иди, сынок… - Маманя так устало махнула рукой, будто перед этим ей пришлось сделать большую, физически тяжелую работу.
        Валентин поднялся из-за стола и с чувством выполненного долга направился в свою комнату - дожидаться Михайлиных дружков-собутыльников.
        VI
        Состоявшимся знакомством с семейством Митряевых Валентин был удовлетворен в полной мере. Более того, оказавшись в своей комнате и вспоминая перипетии состоявшегося с Мудром разговора, он вдруг ощутил себя кукловодом, манипулирующим людьми в своих интересах. И это было приятное чувство. Странно, но ничего подобного он не испытывал ранее, когда, проникая в сознание других людей, заставлял их действовать в соответствии со своими желаниями. Вот тогда-то он действительно был кукловодом. Но никакого удовольствия от этого не испытывал. Почему? Может быть, потому, что задание ему формулировал Лобов, а он, Валентин, выступал лишь транслятором чужой воли? Здесь же он ничего не мог навязать Мудру, не встретив соответствующего сопротивления. Это была борьба характеров, состязание двух хитростей - его и Мудра. И призом в этом состязании было состояние рода Митряевых. По большому счету, к слиперству и измененному состоянию сознания это не имело никакого отношения. Нечто подобное могло бы произойти и в реальной жизни. Хотя нет, не могло бы. Ведь для этого Валентину надо было бы стать как минимум пасынком
Березовского или Вексельберга. Как бы то ни было, но ситуация уже начинала нравиться Валентину. И хотя от вершин здешней власти и рыбасоидов, возможно в нее внедрившихся, он был по-прежнему бесконечно и безнадежно далек, у него появилось твердое ощущение, что он находится на верном пути.
        Это, конечно, не случай Саши Ракитина, умудрившегося сдуру, не прикладывая к тому никаких усилий, бухнуться в тело младшего брата главного соперника Дмитрия Донского. Но… тоже ничего. Теперь Михайла Митряев не казался Валентину столь уж бесперспективным, как пару дней назад.
        Однако браслет-хронопроводник обнаружить ему не удалось. И в этом-то и может быть заключена его главная проблема. Во всяком случае, связь с Лобовым необходимо проверить. А может быть, Михайла браслет не потерял, а спрятал? Но не в своей комнате, а где-то рядом. Еще лучше, если канал между прошлым и настоящим уже установился, и Валентину никакие хронопроводники не потребуются.
        Недолго думая он разоблачился и скользнул под одеяло. Короткая команда, отданная самому себе, и Валентин как истинный профессионал мгновенно погрузился в сон. Но это не был слиперский полет. Это был обычный сон, как ни старался он настроить свое подсознание на частоту, излучаемую Лобовым. Фаза быстрого сна, когда возможен старт в полет, миновала, а вслед за ней пришел глубокий сон, из которого Валентина вывел лишь сочный звук расплюснувшегося о стекло снежка.
        Валентин выскочил из постели и выглянул в окно. Уже темнело, но это не помешало ему разглядеть крепкого парня, стоящего под окном со снежком на изготовку. Валентин махнул ему рукой, давая знак, что спустится сейчас к нему.
        - Здорово! - приветствовал он приятеля Михайлы, выйдя на улицу.
        - Здорово, Минь. Ох ты… А чего это у тебя фингал-то?
        - Думал, ты мне скажешь. Мы вчера вместе были?
        - Вестимо.
        - Вести-имо… А как же я один оказался? У церкви Михаила архангела под забором валялся. Замерз бы, если б не местный сторож.
        - Иди ты… Мы как раз на Архангельской и расстались. Мы с Силой к себе в слободу двинули, а ты к себе, на Никольскую.
        «Ага, значит, это Ероха», - сообразил Валентин.
        - Ладно. Куда пойдем?
        Парень пожал плечами:
        - Как обычно…
        - А где Сила?
        - На место подойдет.
        - Ну пошли.
        По дороге Ероха несколько раз пытался завязать разговор, но Валентин предпочитал отмалчиваться, отделываясь лишь односложными репликами. Какую выбрать линию поведения при общении с этими парнями, он еще не решил. Что связывало эту троицу? Только лишь, выражаясь языком милицейского протокола, совместное распитие спиртных напитков? Или что-то еще? У него здесь пока не так много союзников. Раз-два и обчелся. Дядька Кондрат и Ксанка. Эти двое парней могли быть ему полезны, все-таки единственные друзья Михайлы. Но с пьянкой придется завязывать. Это условие непреложно. Интересно, как они на него прореагируют? Именно поэтому Валентин не торопился завязывать разговор с Ерохой, намереваясь сначала понаблюдать за друзьями Михайлы в привычной для них обстановке.
        Сила ждал их у входа. Валентин ожидал увидеть эдакого русского богатыря, вполне соответствующего своему имени. Но Сила оказался невысоким, тщедушным пареньком лет семнадцати-восемнадцати. Валентин даже почувствовал некую обиду за Ксанку - такой симпатичной девушке приглянулся эдакий заморыш.
        - Здорово! - приветствовал друзей Сила.
        - Здорово…
        - Это Мудр тебя так? - поинтересовался он у Валентина.
        - Пойдем внутрь. Сядем, все расскажу, - ответил он.
        Питейный зал был почти пуст, видимо, время было еще слишком раннее для работающего, занятого люда. Приятели уселись за стол в самом дальнем углу зала.
        - Что брать будем? - спросил Валентин.
        - Как обычно… - в один голос ответили оба.
        «Хорошо бы еще знать, что такое «обычно», - успел подумать Валентин, когда к ним нехотя, будто делая им одолжение, подошел мальчишка - трактирный служка.
        - Как обычно? - лениво поинтересовался он.
        - Э-э… Знаешь что, дружок… Пиво есть?
        - Есть, - ответил служка.
        - Вот. Тащи нам пива и… Жрать охота? - осведомился Валентин у приятелей.
        - А то…
        - И пожрать что-нибудь.
        - Свиной студень, - торжественно объявил служка.
        - Годится. Тащи, - распорядился Валентин.
        Служка отошел от стола все той же ленивой, развинченной походкой, а Сила с Ерохой синхронно вздохнули:
        - Э-эх… Водочки бы.
        Валентин сделал вид, что не заметил этого жалобного вздоха. Теперь у него уже не оставалось никаких сомнений по поводу того, кто финансирует все похождения этой троицы.
        - Вы интересовались, откуда у меня это. - Валентин приложил палец к своему глазу, заплывшему расцветшим всеми цветами радуги синяком. - Так вот, скажу вам прямо: ничего не помню. Открываю глаза - метель, холод, а лежу в одном исподнем. Ни рукой, ни ногой не могу пошевелить. Ну думаю, конец мой пришел. И тут склоняется надо мной человек. Босой, в одной лишь рясе, а поверх рясы вериги накручены.
        - Василий Блаженный! - воскликнули Сила с Ерохой.
        - Взвалил меня на плечо и понес. Благо там рядом церковь Михаила архангела. Вот он меня оставил церковному сторожу и ушел. Утром просыпаюсь - башка раскалывается. Помню лишь, что я Михайла Митряев, а боле - ничего. Домой вернулся, так сестру родную с трудом признал.
        - Вот это да… - Сила с Ерохой были, похоже, потрясены этим коротким рассказом.
        Служка притащил жбан с пивом, кружки и большой поднос со студнем.
        - Так что, парни, - продолжал Валентин, - это я у вас хочу спросить: что мы вчера делали? Не ссорились ли с кем? Может, подозрительное что-то кто из вас приметил? Кто мог меня по башке хватить и ограбить?
        Ероха тут же принялся терзать свою едва наметившуюся бороденку, погрузившись в глубокое раздумье. Сила нацедил себе пива из жбана, отхлебнул и, почесав пятерней затылок, уверенно заявил:
        - Нет, ничего такого не было. Мы вчера за тобой зашли, по городу чуток поболтались и сюда завалились. Посидели хорошо. Но уходили на своих ногах. Все трое. Никто к нам не приставал. Дошли вместе до Архангельской и попрощались. Мы с Ерохой к себе в слободу повернули, а ты к себе пошел по Архангельской. Метель, правда, уже начинала разыгрываться… Но ты твердо на ногах стоял, не то мы бы тебя проводили. Я еще спросил: «Проводить, Минь?», - а ты ответил: «Что я, пьяный? Сам дойду!»
        - Как видишь, не дошел, - промолвил Валентин. - Кто-то на Архангельской мне и врезал так, что всю память отшиб. А что, мы действительно вчера не были пьяными?
        - Были, конечно. И здорово пьяны были. - Ероха с досадой махнул рукой. - Батя меня вчера заметил, так утром грозился из дому прогнать. Слушай, Минька, говоришь, всю одежу с тебя сняли… А браслет? Браслет тоже унесли?
        Это уже становилось интересным. Друзья, оказывается, тоже знали о браслете. Интересно что?
        - И браслет унесли, - подтвердил Валентин. - И даже нарукавник.
        - Иэ-эх… - простонал Сила. - Как же мы теперь в Индию-то?
        Валентину это замечание, этот стон души показался весьма интригующим, но он ничего не успел спросить, потому что тут влез со своей репликой Ероха:
        - Слушай, Минь… Не знаю, имеет это отношение к делу, нет ли… Мы когда вчера к трактиру подошли, у крыльца малый какой-то отирался. Вы с ним поздоровались, как старые знакомцы, и сразу чуть в сторонку ты с ним отошел. А мы на крыльце тебя ждали. Потолковали вы с ним совсем чуть-чуть. Он пошел к себе, а ты на крыльцо к нам поднялся. Ну и зашли мы вместе. А дальше все было, как Сила рассказывал.
        - Как он выглядел, помнишь?
        - Здоровенный такой, еще на голову выше меня. И годков на восемь - десять постарше. Кожушок у него черного цвета, драненький такой… Так кажется, что он по швам треснул, когда тот здоровяк его первый раз на себя напялил. Треух обычный на башке… Да, рожа у него вся в конопушках, будто мухи ее обсидели.
        - Знаю я, о ком ты говоришь, - сообразил Валентин. - Это Ванька по прозвищу Рыжий. У него волосы почти красные.
        - Точно! - радостно воскликнул Ероха. - Волосы-то у него под шапкой были скрыты, а вот брови и ресницы - рыжие. Точно!
        - Он гребцом на расшиве был, когда я этим летом за зерном ходил.
        Валентин прекрасно помнил, что именно этот пресловутый Ванька отдал ему браслет, а взамен потребовал целых десять рублей. Сумасшедшая сумма! Отдал ли Михайла ему деньги? Вряд ли. Вот тебе и мотив для совершения, так сказать, преступления против личности. То есть для покушения на убийство и разбоя. Валентин по инерции, возникающей у каждого студента, прослушавшего курс уголовного права, принялся вспоминать номера соответствующих статей Уголовного кодекса, но тут же одернул себя. «Не номера статей нужно вспоминать, а найти этого Ваньку и поговорить с ним. Еще лучше - оказать на него силовое воздействие. Но с кем? - Валентин с грустью оглядел своих приятелей. - Однако, уже легче. Хоть какая-то зацепка появилась. А… Интересно все же, что наплел про браслет своим приятелям этот обормот Михайла? И при чем здесь Индия?»
        - Пиво жидковато. Водочки бы хоть немножко, - жалобно заныл Сила. - Целый день ждал, опохмелиться надеялся.
        Валентин сделал добрый глоток из глиняной кружки. Вкус напитка для него оказался несколько неожиданным. Во-первых, оно было значительно менее пенным, чем то, к которому он привык, во-вторых, оказалось сладковатым, а в-третьих, было, на его вкус, слишком плотным. А этому заморышу Силе жидковато, видите ли. Валентин никак не прореагировал на этот крик души, постаравшись вернуть разговор к интересующему его предмету.
        - Парни, а что я вам про браслет рассказывал? И при чем здесь Индия?
        - Так ты и этого не помнишь? - Сила сделал такие круглые глаза, будто ему под нос подсунули живую гадюку.
        - Дурак ты, Силка, - сурово одернул его Ероха. - Видел фингал? На полбашки… - Синяк на лице Михайлы действительно начал уже оттухать, расползаясь при этом все шире и шире. - Ежели б тебя так огрели, то не только б память вышибли, но и душу.
        - Да я что, я ничего, - принялся оправдываться Сила.
        «Что ж, Ероха, по-моему, парнишка неплохой. Не знаю пока, можно ли идти с ним в разведку, но в сообразительности ему не откажешь», - констатировал Валентин.
        - О браслете, Минь, ты нам сказал, что… - Тут Ероха пригнулся над столом и понизил голос до шепота, - что он волшебный. Ты его украл, когда ходил в Орел, у какого-то колдуна. И стоит тот браслет бешеных денег. Ты за зиму думал здесь, в Ярославле, колдуна какого-нибудь сыскать и браслет продать ему. А если не получится, то по весне, как потеплеет, мы думали в Орел добираться. Там колдуна того найти, у которого ты украл браслет, и продать ему. Ты говорил, что мы его легко найдем. Орел - городишко маленький. С десяток изб, пристань да амбары с зерном. А оттуда уж рванем в Индию.
        - В Индию-то зачем? - Недоумение Валентина было сколь велико, столь и искренно.
        - Это же наша общая мечта, - с обидой молвил Сила. - Как же ты мог забыть? Там город есть… Эта… Как его…
        Ероха, шутя, отвесил ему легкую оплеуху.
        - Эта, как его, - передразнил он Силу, - тебя по голове не били, а ты уже все перезабывал. Гора Голконда.
        - Во, точно, - обрадовался Сила. - Голконда. Там лалы и изумруды под ногами заместо песка валяются. Мы туда добираемся, набиваем лалами и изумрудами полные карманы…
        - А чего ж только карманы? - подначил Валентин. - Может, еще и сумки взять с собой?
        - Ну да, - охотно согласился Сила. - Сумки тоже. Едем оттуда в Константинополь, там продаем наши камешки и становимся богатеями. А уж потом… Хочешь, в Константинополе оставайся, хочешь, домой возвращайся или еще куда-нибудь отправляйся.
        «Детский сад! И это с ними я собираюсь сковырнуть Мудра и воевать с рыбасоидами?!»
        - В Европу, например, - предложил вариант Валентин.
        - Ты что, Минька, - ужаснулся Сила. - Да ну ее, эту Европу. Там же который год война идет. Послушаешь людей, что с той войны вернулись, так волосы дыбом встают. Тяжело там сейчас быть богатым человеком, все тебя ограбить норовят. А уж бедным быть - и подавно.
        «Вот это уже похоже на здравомыслие. Как же это уживается с бредом про путешествие в Индию? Что поделаешь, тинейджеры».
        - Ладно, Сила, убедил ты меня, - согласился Валентин. - Не поедем в Европу. Но… Разве грабят только в Европе? А по дороге из Индии в Константинополь, думаешь, не найдется желающих пощупать наши сумки и карманы?
        - Так для того мы и хотели сначала браслет продать, чтобы припасы всякие закупить, оружие…
        - А ты умеешь с оружием управляться? - Сам того не ожидая, Валентин нанес удар в самое слабое место Силиных планов.
        Ответом на этот вопрос послужил лишь его горестный вздох. Зато в разговор тут же встрял Ероха:
        - А я вам еще тогда говорил, что ничего не получится. В опричнину надо идти записываться, пока не поздно. Говорят, туда сейчас всех берут. Знатный, незнатный - все равно.
        Сила вновь вздохнул:
        - Меня не возьмут. Скажут, слаб больно.
        - Постойте, постойте, парни, - остановил их Валентин. - Ничего не понимаю. Не забывайте, что у меня… - Здесь он постучал пальцем по своей голове. - Ничего не помню. Давайте с самого начала.
        И они начали с начала, а Валентину уже через короткое время стало понятно, что именно объединяло этих трех таких разных парней. Дело в том, что все они были хроническими неудачниками. И стали таковыми практически в день своего рождения.
        Сила был последним, четвертым сыном городского стражника. А Ероха родился в семье подьячего из городской управы. В сословном обществе сын подьячего мог стать только подьячим, а сын стражника - стражником. Нет, они конечно же могли стать грузчиками или кем-то вроде этого. То есть выбрать для себя карьеру, существенно понижающую их социальное положение по сравнению с тем, что было достигнуто их предками. Делать же карьеру, предназначенную им от рождения, оба оказались неспособны.
        Когда пришло время, Силу отдали в городскую стражу в ученичество. В городской страже служили и отец, и три его старших брата, поэтому денег с Силы за ученичество не потребовали. Плату брали только с чужих. В учителя ему определили пожилого стражника, у которого ранее обучались Силины братья, но тот вскорости от Силы отказался. И дело было даже не в слабосильности паренька и его патологической неспособности совладать с каким-либо оружием. В конце концов, полиция не армия. В любой полиции, во все времена, находили себе применение люди самые разные по своим физическим кондициям и душевным наклонностям и интересам. Одно лишь качество противопоказано любому полицейскому - это неприятие насилия как такового. А именно таким оказался Сила. Он был просто неспособен поднять руку на человека.
        Силу отдали в ученичество другому стражнику, помоложе. И здесь с ним приключилась неприятная история. Он был со своим учителем в уличном дозоре, когда они заметили грабителей, взламывающих склад. Учитель смело вступил с ними в схватку, а Сила так и простоял в сторонке, остервенело дуя в свой свисток. Учитель его получил серьезные увечья в той схватке, а самого Силу после этого случая отчислили из городской стражи. Для вступления учеником в любую другую профессиональную корпорацию необходимо было платить, а лишних денег у Силиного отца не было. Вот и перебивался он сейчас случайными заработками, слоняясь целыми днями по обширному ярославскому торжищу.
        История профессиональной карьеры Ерохи была в некотором роде похожа на историю Силы. С небольшим лишь отличием. Если у Силы не было качества, необходимого стражнику, то у Ерохи, наоборот, наличествовало качество, просто-таки противопоказанное чиновнику. Ероха всегда резал правду-матку. И когда спрашивали его, и когда не спрашивали - тоже.
        Ероха был парнем грамотным и неглупым, и отец его надеялся, что уж сын-то, в отличие от него, сумеет сделать карьеру и дослужится до заветного дьяческого чина. Но этим планам, как оказалось, не суждено было сбыться. Ерохина карьера рухнула, едва успев начаться.
        Подьячий, к которому его отдали в ученики, сразу же начал шпынять Ероху за торопливость и дурной почерк, а вскорости объявился еще один повод для его недовольства. Подьячий велел Ерохе переписать бумагу, составленную им для подачи наверх. Было это нечто вроде проекта решения городской управы по какому-то вопросу.
        Ероха, вместо того чтобы начать старательно переписывать данную ему бумагу, не менее старательно ее прочитал. И нашел, как ему показалось, пару очевидных глупостей. О чем тут же сообщил своему учителю. Тот посоветовал Ерохе прикусить язык и садиться за работу. Другой бы так и поступил, но не таков был Ероха. Он взял бумагу и пошел к начальству. Начальство его выслушало и тут же вышибло из управы под зад коленом.
        Позапрошлой весной Ероха устроился гребцом в одну из артелей и всю навигацию ходил вверх-вниз по Волге. В прошлую же весну он пристал к ушкуйникам и ходил на Север, к самоедам, за ясаком. Разбогатеть не разбогател, но на зиму обеспечил лояльное отношение к себе со стороны отца.
        Как бы то ни было, и Ерохе, и Силе надо было что-то делать со своим туманным будущим. Взрослая жизнь уже началась, а у них - ни ремесла в руках, ни денег, ни собственности. То же самое можно было сказать и о Михайле. Это-то и объединило всех троих в одну компанию. Правда, дивидендов никому из них это не принесло, единственным результатом совместной умственной деятельности стал бредовый план путешествия в Индию.
        - В опричные, в опричные нужно подаваться, - вновь забубнил Ероха, закончив рассказ о своей неудачной карьере. - Им хорошо платят. Опять же дворянство светит. Ведь царевы же люди…
        - А как же Индия-то? - переспросил Сила. - Побоку уже? Совсем забыли? Да?
        - Постойте, парни, - остановил их Валентин. - Во-первых, об Индии. План неплохой, но надо честно себе признаться, мы его сейчас не осилим. Давайте отложим его лет на несколько. Деньжат поднакопим, опыта жизненного… Порасспросим получше тех же индусов, что на торжище нашем торгуют. Одним словом, подготовимся. Во-вторых, ты вот, Ероха, в опричники предлагаешь. А ведь они душегубы, каких свет не видывал.
        Ероха пожал плечами:
        - Кое-кто болтает, что, мол, видел, будто опричные целую деревню вырезали. Но… Болтовня это пустая, думаю. Как это можно, чтоб целую деревню ни за что ни про что?
        «Хм-м, сейчас здесь тысяча пятьсот шестьдесят седьмой год. Согласно официальной исторической версии - самый разгар опричного террора. А тут - кое-кто болтает… Понятно, что здесь нет средств массовой информации, но информация, хотя бы со скоростью пешехода, все равно должна распространяться. Значит, в этой действительности, в которой царь Иван Васильевич стал Василием Блаженным, опричники не развернулись еще на всю катушку».
        - Нет, Ероха, это не болтают. Это так оно и есть. Душегубы они. Но самое скверное даже не это, а то, что закончат они все очень плохо, - заверил его Валентин. - Ты уж поверь мне.
        - Ладно, - охотно согласился Ероха с доводами Валентина. - Не поедем записываться в опричники. И в Индию не поедем. А что же тогда нам делать-то, Михайла? Как жить будем?
        - Да, - поддержал его Сила. - Как жить будем?
        - Все очень просто, - уверенно ответил Валентин. - Для начала прекратим пьянствовать. А дальше…
        - А дальше… - эхом повторили вслед за ним Сила с Ерохой.
        - Я сегодня договорился с Мудром. Он меня берет на работу. Не знаю еще, что за работу он мне предложит, но куда я, туда и вы.
        - Это как это? - не понял Ероха.
        - Вы ж поймите, парни, - начал объяснять Валентин. - Ведь я прирожденный Митряев. Так?
        - Так.
        - Имеет ли право Мудр меня вдали от митряевского дела держать, если я трезвый, вменяемый и желаю работать?
        - Нет, не имеет.
        - И я так думаю. Любой суд в этом случае на мою сторону встанет. Поэтому я сегодня заявил Мудру, что с пьянством завязываю и желаю работать в митряевском деле. На благо семьи, значит. И Мудр был вынужден согласиться. Завтра он мне объявит, на какое место поставит меня. Вот так вот. А я уж, естественно, о вас не забуду.
        - Ох, Минька, все-таки здорово тебя вчера по башке хватили. - Сила смотрел на него таким жалостливым взглядом, что Валентин даже разозлился. - Так любому делу учиться надо, в том числе и купецкому.
        - Так я и буду учиться. Приставит он меня к какому-нибудь своему приказчику. К Ермилу, например. Я пару недель, месячишко за ним понаблюдаю, а потом смогу и самостоятельно дела вести.
        В ответ Валентин услышал дружный хохот. Его приятели ржали так, что чуть с лавок на пол не попадали. Поначалу он на них разозлился, но, поскольку смеялись они достаточно долго, у Валентина уже успела улетучиться не только злость, но и раздражение столь непредсказуемой реакцией приятелей на его слова.
        - Ты не обижайся на нас, Минь, - попросил Сила, вдоволь насмеявшись. - Нехорошо над тобой смеяться, ведь тебя ж по голове огрели. Вот у тебя все в мозгах и перепуталось.
        - Не понимаю, объясните, - спокойно, но жестко попросил Валентин. - Не понимаю, что смешного я сказал.
        - Как уже говорил Сила, - принялся объяснять Ероха, - всякому делу необходимо учиться. Ни к какому Ермилу тебя не приставят. Ермил - главный приказчик. А начинать надо с самых низов. Приставят тебя, к примеру, к кладовщику, что хлебным амбаром заведует. А ты нас туда грабарями - зерно грести пристроишь. Ну Силке полезно. Может, с хилотой своей расстанется. И будет так продолжаться годик-два. А у Мудра Лукича много всяких дел. Определит он тебя потом тканью торговать, потом лесом, селедкой, башмаками…
        - Да разве так он своего Хора обучает? - возмутился Валентин.
        - Так то Хор, а ты Михайла, - вполне резонно заметил Сила.
        Скрепя сердце Валентин не мог не признать, что в словах этих мальчишек есть доля истины. И еще какая большая доля!
        - Хорошо, хорошо, - вынужден был согласиться с доводами друзей Валентин. - Но, работая, мы хоть сможем скопить денег на какое-то новое дело. Хотя бы на ту же поездку в Индию.
        - А с чего ты взял, что тебе будут платить? - криво ухмыляясь, осведомился Сила. - Где это видано, чтобы ученику платили? Ученик, бывает, платит. А вот ему - никогда.
        - А того, что мы с Силкой заработаем, гребя зерно, катая бочки с селедкой и таская тюки с тканью, так того нам, дай бог, чтоб на хлеб хватило. Ведь от трудов праведных, как говорится, не наживешь палат каменных.
        Эту народную мудрость Валентину доводилось слышать не один раз. И в двадцать первом веке она была так же верна и непреложна, как и в шестнадцатом. Валентин сидел, покраснев как рак, и, чтобы успокоиться, прихлебывал небольшими глотками плотное, сладковатое пиво. Решение вопроса оказалось вовсе никаким не решением, а самой настоящей обманкой. Вернее, самообманкой. Он-то думал, что нагнул Мудра, а на самом деле он просто подставился. И все. А теперь эти восемнадцатилетние сопляки сидят и доходчиво разъясняют ему, тридцатилетнему мужчине, прописные истины.
        - Эх, Минька… - Здесь Сила горестно вздохнул. - Если б все зависело от того, будешь ты работать на Мудра или не будешь, ты бы уж давно работал. Но в том-то вся пакость и заключается: что бы ты ни делал, Мудр все себе на пользу, а тебе во вред обернет. Потому ты про Индию-то и придумал. Потому как выхода другого нет.
        «Что ж, - подвел итог состоявшейся беседы Валентин, - друзья у моего клиента не из самых худших. Даром что неудачники. Голова варит у обоих. Ероха не обделен силушкой и готов, похоже, ради достижения поставленной цели рискнуть собственной шкурой. Сила, черт его дери, толстовец-пацифист… Но со связями в правоохранительных органах. С Мудром я, конечно, лажанулся, но ничего, придумаю что-нибудь. Все-таки на моей стороне пятисотлетний опыт прогресса и развития человеческого общества. На поиски Ваньки и браслета надо будет Силиных братьев навострить. Что же касается обустройства здесь, то слишком несерьезно подошел я к этому вопросу. Подумал, что смогу все с налета разрешить. Ан нет, не получилось. Надо повнимательнее изучить местную обстановку, ознакомиться с городом, глядишь, решение само придет».
        - Вот видите, парни… - Валентин дотронулся ладонью до своего лба. - Беречь голову надо. Плохо, когда по ней бьют… Я ж вам говорил, что все на свете перезабывал и поперепутал. Вот и с Мудром, получается, тоже… Но ничего. Мы с вами с завтрашнего утра начнем придумывать, как нам дальше жить. И обязательно что-нибудь придумаем!
        Мгновенная реакция на происходящее, на изменившиеся обстоятельства была вполне в характере Валентина. Не годится одно решение - замечательно, будем искать другое. Не распускать же, в конце концов, нюни. Ведь это как минимум неконструктивно. По поводу же того, что кто-то стал свидетелем его промашки, он вообще не комплексовал. Ну разве что самую малость. Судя по всему, не таков был Михайла Митряев, и произошедшая с ним перемена не осталась незамеченной его друзьями.
        - Ну ты даешь, Минька, - восхитился Ероха. - Неужто думаешь, что взаправду придумаем?
        - Уверен, - не испытывая никаких сомнений, ответил ему Валентин.
        - Все-таки здорово, что тебе по башке вчера врезали, - совершенно искренне заявил Сила. - Ты, Михайла, стал какой-то другой. И не беда, что все перезабыл. Мы с Ерохой и Ксанкой тебе напомним все, что нужно будет. Главное, что теперь от тебя как будто сила какая-то исходит. Ведь недаром тебя вчера от смерти спас сам Василий Блаженный. Как хочешь, Минька, но это знак. С этого дня, получается, должна у тебя начаться новая жизнь.
        - Ладно, парни, давайте по делу. Приходите ко мне завтра с утра, и вместе отправимся на торжище. Дождитесь только, пока Мудр уедет. Сможете?
        - Конечно, - согласился Сила. - Я и так целыми днями на торжище околачиваюсь.
        - Мне батя вообще-то велел завтра по хозяйству… - замялся Ероха. - Да ладно, договорюсь с ним, - уверенно заявил он, слегка пристукнув ладонью по столешнице. - Чувствую, новая жизнь у нас с Силкой завтра начинается…
        На этом посиделки и завершились. Парни быстро доели и допили заказанное, Валентин расплатился, и они вышли из трактира. Сила с Ерохой предложили проводить его до дому, и Валентин даже не подумал отказываться.
        Слуга, открывший дверь на настойчивый стук, принялся ворчать, проклиная полуночников, шастающих туда-сюда в то время, когда все добрые люди уже спят, но Валентин, не обращая на него внимания, махнул рукой приятелям и вошел в дом. Пробравшись к себе в комнату, он быстро сбросил с себя одежду и завалился спать.
        Проснулся он оттого, что кто-то настойчиво тряс его за плечо. Ага… Сестренка Ксанка, уже умытая, румяная, глядит на него в упор своими кошачьими зелеными глазищами.
        - Доброе утро, Ксанка. - Валентин улыбнулся ей, но ответной улыбки от любящей сестренки не дождался.
        - Ой, Минька, - неожиданно зашептала она. - Не такое уж оно и доброе.
        - Что случилось? - сразу же насторожился он. - Мудр уже уехал?
        - Нет еще, тсс… - Она приложила к своим пухлым алым губкам изящный пальчик.
        Тут за окном раздался противный скрип промерзших петель, потом стук копыт и скрип полозьев по утрамбованному насту. Громко и азартно вскрикнул кучер Мудра, понукая лошадей.
        - Ты чего шепчешь? - спросил Валентин. - Нас кто-то подслушивает?
        - Нет! Это проклятый Мудр виноват! - ответила она, уже не таясь. - Перепугал меня до смерти! - И тут снова перешла на шепот. - Я сегодня всю ночь не спала, насилу дождалась, пока Мудр в контору свою уедет. Я, Минька, вчера такое слышала, такое слышала…
        И тут в оконный переплет ударил снежок. От неожиданности Ксанка даже вздрогнула всем телом, едва не подскочив на месте.
        - Это Ероха с Силой пришли, - успокоил ее Валентин. - Выгляни в окно, помаши им, мол, сейчас выйду. - Ксанка подошла к окну, а Валентин выбрался из постели и принялся одеваться. - Ну рассказывай.
        Она вновь обернулась к брату:
        - Ой, Минька, я такое слышала…
        - Короче…
        - Уже стемнело вчера, когда слышу, кто-то к нам приехал. Выглянула я из своей светелки, а это Ермил к нам на ночь глядя пожаловал. И заходит к Мудру, в рабочую комнату. Странно, думаю. Никогда он к нам так поздно не приезжал. Небось приключилось что-то. Ну и…
        - И давно ты Мудра подслушиваешь? - с совершенно равнодушным видом осведомился Валентин.
        - Недавно, Минь… Это я случайно, ты не подумай…
        - А я и не думаю ничего плохого. Очень правильно делаешь, что подслушиваешь. Продолжай в том же духе. Не попадись только…
        - Не, не попадусь. Рядом с комнатой Мудра - кладовка бельевая. И у них общее окошко слуховое. Это я недавно обнаружила. Зашла за бельем, когда у него кто-то был, и услышала… Ну вот. Ермил к нему, а я - в кладовку. Слышу, батюш… Мудр говорит: «Не хотел в конторе говорить об этом, потому сюда тебя и позвал. Что будем с Михайлой делать, Ермил?» «Да ничего не надо делать, - отвечает он. - Скоро он забудет о своем желании работать и опять в загул пустится. Вон сегодня, видели, Мудр Лукич, фонарь у него какой? А прислуга говорит, что явился он уже утром в чужом рванье. Верьте моему слову, Мудр Лукич. Он своей смертью не умрет. Либо прибьют в пьяной драке, либо замерзнет спьяну под забором». - «Нет, Ермил. Волчонок вырос уже и сегодня показал зубы. Так, как было раньше, уже никогда не будет. Надо что-то делать. Просит он работу, надо дать ему работу. Завтра за обедом я объявлю ему, что едет он в Вологду - учиться кожевенному ремеслу. А как ремесло изучит, станет там начальником над всем кожевенным делом. Ты поедешь с ним, Ермил. Ты уже с ним за зерном плавал, подход к парню имеешь». «А как же вы здесь
без меня, Мудр Лукич?» - забеспокоился Ермил. «Ничего, - отвечает. - Не на год едешь. Работа кожемяки тяжелая. С устатку обязательно выпить захочется. А уж чтоб обязательно захотелось - это твоя забота, Ермил. Пьяному же человеку в добрый мороз замерзнуть - как раз плюнуть. Месяц тебе на это, Ермил. От силы полтора. Да смотри, чтоб на теле никаких следов. Ни ран, ни ушибов. Чтоб маманя его чистеньким получила. Так замерзшего домой и привезешь. Понятно?» - «Понятно, Мудр Лукич». - «Вот и иди, собирайся в дорогу. Завтра после обеда сразу и поедете».
        Валентин почувствовал, как тело его охватывает легкий озноб. «Ай да Мудр Лукич, настоящий бизнесмен, - подумал он. - Режет подметки прямо на ходу. Совсем времени на подготовку мне не оставил».
        - Ксанка, ты меня сегодня не видела. Понятно? - Валентин кинулся к шкафу и принялся рыться в нем в поисках чего-нибудь похожего на сумку или баул. Не найдя ничего, он расстелил на полу простыню и стал сбрасывать на нее одежду Михайлы. Потом дернулся к тайнику и достал оттуда серебряный рубль. - Чего стоишь, Ксана? Брысь отсюда. Не дай бог, кто-нибудь увидит, как ты от меня выходишь.
        - Минь, ты что, бежать надумал?
        - А ты предлагаешь, чтобы я дожидался, пока он меня уморит?
        - Минь, а как же я?
        - Не бойся, он тебя не тронет. А соберется замуж выдавать, я тебя выкраду. Пока же надо жилье хоть какое-то подготовить… Черт, я даже не знаю, где твое окно находится!
        Валентин, прекратив суетливые сборы, на мгновение остановился и глянул сестре прямо в глаза. Щеки ее покрылись густым румянцем, но глаз она не отвела.
        - Сила знает…
        Валентин чмокнул ее в румяную щеку:
        - Я вернусь за тобой, Ксанка.
        Подхватив узел с одеждой, он, как танк, ринулся к двери. Приоткрыв ее, выглянул наружу.
        - Чисто. До встречи, сестренка, - торопливо бросил он и был таков, оставив Ксану в одиночестве.
        VII
        Известие о побеге Михайлы из дома произвело на его друзей прямо-таки удручающее впечатление. Еще вчера вечером они были воодушевлены необычной, невесть откуда взявшейся решимостью своего друга изменить свою и их судьбу. Нет, Михайла еще не сделал ни одного, даже самого малюсенького поступочка, который можно было бы расценить как более-менее удачный. Даже план действий, предложенный Михайлой, они же и раскритиковали, разбив его в пух и прах. Но было в его поведении что-то новое… Он перестал ощущать себя неудачником! И это новое мироощущение невольно передалось и Силе с Ерохой. Объясняли себе эту перемену, произошедшую с Михайлой, они очень просто. Божественное вмешательство, никак не меньше. А как же может быть иначе, когда их приятеля явился спасти от лютой смерти сам Василий Блаженный?
        Про блаженного монаха, бывшего когда-то царем, в народе многое болтали. Поговаривали, что и провидец он, и чудотворец, и многое-многое другое. Обитал он в основном в Москве, но иногда, отправляясь странствовать пешком по Руси, захаживал и в Ярославль. Но тут… Ни до, ни после происшествия с Михайлой никто его в городе не заметил. В противном случае к чудотворцу сразу начали б выстраиваться очереди из желающих получить благословение, стоило б только ему показаться где-нибудь на улицах города. Одно слово, чудо. С Михайлой произошло чудо! И они, Ероха с Силой, поверили в то, что теперь вовсе не обязательно любое дело, начатое Михайлой, должно закончиться неудачей и полным провалом. А поверив в Михайлу, они поверили и в себя. И с этой верой они прожили целую ночь и утро, до того самого момента, пока не услышали от Михайлы страшную новость - Мудр собирается убить своего пасынка.
        Это означало, что никакого чуда с Михайлой не случилось. Он как был, так и остался неудачником. Стоило ему всего лишь понадеяться на благоприятный для себя ход событий, как жизнь тут же опровергла эти надежды. Более того, его положение стало существенно хуже. Теперь он в довершение ко всему стал еще и бездомным, а противостояние с Мудром после бегства из дома фактически перешло в открытую фазу.
        Ероха с Силой были не просто удручены, они были раздавлены. Теперь на всех их жизненных планах можно было ставить крест. Но… Что-то с Михайлой в ту ночь все-таки произошло. Прежний Михайла предложил бы друзьям завалиться в кабак и заливал бы свою беду вином до тех пор, пока деньги не кончились. Нынешний же Михайла, слов нет, был расстроен, но рук не опустил. Первым делом, рассказав приятелям о подлом плане Мудра, он попросил их напрячь мозги и срочно подыскать ему жилье.
        Постоялые дворы, имевшиеся в богатом торговом городе Ярославле в избытке, для этой цели не годились. Во-первых, слишком дорого для Михайлы в его нынешнем бедственном положении, а во-вторых, именно там-то Мудр и будет его искать в первую очередь.
        Отвлекшись от переживаний по поводу собственной неудачливости, парни принялись рыться в памяти, вспоминая соседей и знакомых, могущих оказаться полезными в этой ситуации. Через полчаса список возможных адресов был составлен, а еще через час Валентин поселился у одинокой старушки, хозяйки небольшого домика в Гончарной слободе. Ероха с Силой ожидали, что после периода такой активности Михайлу потянет передохнуть, но опять ошиблись. Едва лишь Михайла договорился со старухой и приткнул свой объемистый узел, как тут же потащил приятелей на торжище.
        Ярославское торжище располагалось за посадом и слободами, на обширном лугу, на берегу Которосли. Торжище это было поистине огромным, напомнив Валентину своими размерами, разноязыкостью и разноплеменностью торговцев знаменитый московский Черкизон. Оно состояло как бы из двух частей, плавно переходящих одна в другую. Меньшей, представлявшей собой обычный городской рынок, где торгуют в розницу и мелким оптом всем, что нужно в повседневной жизни обычному горожанину, и большей, которая, выражаясь современным языком, оказалась не чем иным, как постоянно действующей круглогодичной торгово-промышленной ярмаркой, куда со своими товарами съезжаются гости со всего мира. Ярмарка эта имела еще как бы филиал верстах в ста от города, выше по Волге, там, где в нее впадает Молога. Но там в основном находились склады для товаров, предназначенных для отправки по Белому морю. Купеческие же конторы, амбары и склады с образцами товаров располагались на городском ярославском торжище. Так, в частности, было и у Митряевых. Основные амбары с зерном, предназначенным для отправки в Англию, находились на Мологе, а контора
Мудра Лукича - в Ярославле, на торжище.
        Валентин, получив эту информацию от друзей, старался обходить квартал, в котором располагалась митряевская контора, десятой дорогой, так и не сунув в него даже носа за всю прошедшую неделю. Всю же остальную территорию торжища они исходили вдоль и поперек не один раз. Иногда, когда удавалось, они нанимались на разовую работу, типа разгрузить-погрузить, но в основном просто болтались по территории торжища, наблюдая и общаясь с продавцами и покупателями.
        Ерохе и Силе Валентин сказал, что они таким образом пытаются разыскать рыжего Ваньку, укравшего, скорее всего, браслет. Ваньку, нет слов, искать было необходимо, но главной у Валентина была все же иная цель. Как гласил один из законов социальной антропологии (экзамен по курсу этой заумной науки Валентин умудрился сдать семестра три-четыре назад), если хочешь понять суть человеческого общества, в котором живешь, - отправляйся на рынок. Ибо рынок - это средоточие, квинтэссенция, концентрат всего, что делает человеческое стадо обществом, - и морали, и религии, и культуры, и науки, и проч., и проч., и проч…
        По прошествии этой недели Ванька так и не был обнаружен. Зато Валентин теперь прекрасно представлял, в каком мире он оказался и что за люди его окружают. А от такого знания до плодотворной бизнес-идеи - всего один шаг, как заверял своих читателей учебник по современному менеджменту в торговле и промышленности.
        Кое-что новое для себя Валентин подметил еще в разговоре с дядькой Кондратом. Теперь же он мог уверенно заявить, что понял этих людей, людей, живущих в шестнадцатом веке. Человек должен работать добросовестно и много. За деньги или без оных. За большие деньги или за малые, неважно. Добросовестно и много. Почему? Потому! Человек должен любить свою семью, уважать родителей своих и содержать их в старости. Человек должен хранить верность своей жене. Почему? Потому! Человек должен уважать своих соседей и помогать им всем, чем может, в случае нужды. Почему? Потому! Человек обязан нести свои повинности перед государством и преклоняться перед высшей властью. Почему? Потому! Каждому в жизни определена своя стезя, и человек должен пройти ею с достоинством и честью, не хитря, не ловча, не выискивая себе каких-либо преференций за счет других. Почему? Потому! Потому, что Бог видит все, а без Бога и его соизволения человек и шагу не ступит.
        Это позитивная, как определил ее Валентин, сторона поведенческой программы. Есть ли негативная? А как же, ведь люди же… А человек грешен еще с тех достопамятных времен, когда, благодаря стараниям праматери Евы, был изгнан из рая. И ловчат, и крадут, и прелюбодействуют. Но когда купец подкладывает гирьку на ту чашку весов, на которой лежит продаваемый им товар, он помнит, что Бог-то все видит. Он осознает, что грешен и понимает, что грех этот ему придется еще искупить. Совсем уж отмороженные, те, что преступают законы Божьи и человеческие направо и налево, не надеются на близорукость Творца. Сделав однажды свой выбор в пользу геенны огненной, они уж и не рассчитывают ни на прощение, ни на искупление.
        «Как же они отличаются от нас, людей постмодерна, живущих в двадцать первом веке! - изумился Валентин, подбив итоги своих недельных наблюдений. - Здесь Зло есть Зло, а Добро есть Добро, и никто не пытается рядиться в чужие одежки. А у нас? Любой негодяй, подручный рыбасоидов, наворовавший миллиарды, вылезает на экран телевизора и заливается соловьем. И получается, что воровство уже и не воровство, а предпринимательство, убийство - это благодеяние, а продажа Родины - это забота о ней. А кто у нас главные молитвенники? Уголовники-рецидивисты; убийцы и разбойники. Абсурд… Нет, эти, из шестнадцатого века, почестнее нас, получается. По крайней мере, однозначнее. Что поделаешь, люди традиционного общества с традиционной, еще не замутненной ничем моралью. Хотя… Не все так однозначно. Взять хотя бы Силу и Ероху. Как должны были они поступить, руководствуясь традиционной моралью? Не годишься в стражники? Так пойди, скажем, в гончары. Работай еще больше, еще добросовестнее, компенсируя этим отсутствие денег на обучение. И стань, в конце концов, специалистом, уважаемым членом общества. А они вместо этого что
удумали? Сорвать джекпот! Отправиться в Индию и набрать там дармовых бриллиантов. Потом бриллианты те продать, и вот тебе на - мы в шоколаде! Как-то такая модель поведения не вяжется с традиционной моралью.
        Похоже, что общество это находится на переломе. Помнится, кормщик на барже еще ворчал, что молодежь нынче какая-то не такая… И похоже, это правда. Идет слом прежних моральных императивов и поиск новых, долженствующих заменить прежние, носителями которых являются представители старших поколений. И молодой царь, как говорят, ведет себя не по-царски, и опричники… Да, опричники! Согласно традиционной морали это люди, сделавшие откровенный и осознанный выбор в пользу Зла. То есть отъявленные негодяи и мерзавцы по внутренней своей сути. Но этого просто не может быть! Уж слишком их много. Многие тысячи негодяев и мерзавцев? Вряд ли. Таковых там процентов десять, не больше. А остальные? Остальные - это, назовем их так, «новые» люди. Люди с «эластичной» моралью. Вместо беспрекословного следования заповедям и установлениям они выбирают путь индивидуального договора с Богом. Ведь они не как все, у них особые обстоятельства. Вот и отношения с Богом и, соответственно, с людьми у них особые. Ероха тоже собирался в опричники вступить. И вступил бы, если б я не удержал. А ведь неплохой парень, но убивал бы, жег и
насиловал, как и все остальные опричники. Потом придумывал бы себе оправдания. Не мы такие, жизнь такая…»
        От размышлений о подобного рода высоких материях до конкретной бизнес-идеи, казалось бы, расстояние межгалактического масштаба. Но это обманчивое впечатление. У Валентина всегда было так - прежде чем составить мало-мальски серьезный план действий, он всегда подводил под него некую теоретическую основу.
        Так было и на этот раз. Валентин поставил себе задачу - разбогатеть, серьезно разбогатеть не более чем за год. Время ведь не резиновое, а к выполнению задания он еще и не приступал. Некоторые идеи прямо-таки лежали на поверхности. Например, здешние женщины не знали чулок. Конечно, зачем им чулки, если на них больше десятка юбок? Но Валентин был уверен, идея должна сработать. Ведь женщины так любопытны и охочи до всяких новинок в своем гардеробе. Это у них просто в крови.
        Валентин конечно же не знал какой-либо чулочной технологии, но не сомневался, что стоит только связаться со специалистами, с какими-нибудь там швейниками-суконниками, и подать им идею, как положительный результат будет обеспечен. Правда, здесь как раз и начинались сложности. Как сохранить свой приоритет и не дать обойти себя по кривой? Нужен был стартовый капитал. Единственный имевшийся рубль таковым не являлся. Да и со сроками не все ладно получалось, хотя бизнес обещал быть успешным и красивым. Чулочки простые, чулочки шелковые, к ним подвязочки и так далее. А бюстгальтеры? Это вообще бомба! И запускать их можно вместе с чулками, а то и раньше. Но за год никак не раскрутиться. Скорее всего, три, пять, а то и десять лет.
        А деньги нужны как можно быстрее, буквально завтра. Но не зря Валентин пристально наблюдал за нравами и обычаями здешних жителей. Народ здесь азартный. А карт игральных не знают. Им бы картишки предложить и устроить нечто вроде казино. С печатью, правда, здесь туговато. Есть, правда, как говорят, печатный двор в Москве. Но разве туда пробьешься? Завалены небось заказами. Можно, конечно, рисованные карты наладить, но… Несерьезно все это. Азартные игры, такие, как кости и даже шахматы, запрещены здесь специальным постановлением церковного Собора уже почти два десятка лет. Народ втихаря играет, конечно… Но бизнеса нормального в таких условиях не построишь.
        А еще они очень любят любые зрелища. Особенно спортивные. В минувшее воскресенье Валентину довелось наблюдать рукопашную схватку стенка на стенку на льду Которосли. Зрители болели азартно и искренне. Такая же картина наблюдалась и на борцовских поединках. «Букмекерская контора! - вспыхнула мысль у Валентина при виде столь заводных болельщиков. - Конечно же! И «новые» люди, молодежь, жадная до удачи и легких заработков, охотно понесут нам свои денежки».
        Но радость Валентина была недолгой. Следующая же мысль была о том, что, для того чтобы букмекерская контора приносила приличный доход, надо иметь регулярные соревнования. То есть тех же кулачных бойцов и борцов надо организовывать, ставя их в определенный график. А чтобы не было срывов, типа боксер Ванька забыл о поединке, потому что милаха его на сеновал в тот день зазвала, надо им платить. Идеально - организовать чемпионат. По хоккею, например. А что? Очень русская игра, отвечающая всем запросам молодецкой русской души. Коньки Валентин здесь видел. Дорогущие, правда, заразы. Наладить производство клюшек и прочего снаряжения - не проблема. Шайбы? Деревянные, клееные, чтобы держались дольше. Красивая идея, но опять же сроки, сроки… Даже петушиные бои и тараканьи бега и те необходимо организовывать. И на все нужны время и деньги.
        Такие вот не очень веселые мысли терзали Валентина, когда спустя неделю после его бегства из митряевского фамильного гнезда к нему завалились Ероха с Силой. Все прошедшие дни они с утра забегали к нему, в Гончарную слободу, чтобы оттуда уже вместе идти на торжище. Вчера вечером при расставании он пообещал им, что утром у него будет готов план действий.
        - Здорово! - в один голос поздоровались друзья, вваливаясь из сеней в горницу. На их румяных физиономиях сияли довольные улыбки, как у детей, рассчитывающих на получение долгожданного подарка.
        - Да проходите же, ироды! Всю избу мне выстудите! - Это старуха-хозяйка. Она выходила в сени и открывала дверь гостям. Теперь же она пихала в спины своими сухими, остренькими кулачками Ероху с Силой, чтоб не задерживались у порога, напуская холода в избу.
        - Привет, - бросил им Валентин, сморщившись так, будто только что отведал незрелого яблока. - Проходите, раздевайтесь.
        - Что, на торжище не пойдем сегодня? - осведомился Сила, продолжая улыбаться.
        - Пойдем, но чуть позже.
        «Ишь какие они радостные, - подумалось Валентину. - Как же, они уверены, что их предводитель осчастливит их своим решением. Даром, что ли, я неделю их по рынку гонял? Если признаюсь сейчас, что нет еще у меня никакого решения, то рискую окончательно потерять свой авторитет в их глазах. Предводитель, который никуда не ведет, более того, который не знает, куда идти, уже не предводитель. Я рискую потерять своих немногочисленных помощников, если распишусь сейчас перед ними в своем бессилии».
        Валентину настоятельно требовалось что-то придумать, причем сейчас, сию же минуту.
        - Силка говорит, что сегодня можно будет с его старшим братаном встретиться, - пробасил Ероха. - Его, говорит, перевели в тот околоток, что на торжище находится.
        - И не простым стражником, а обыщиком[4 - ОБЫЩИК - сыщик, дознаватель. Тот, кто ведет расследование, а не несет патрульно-постовую службу.], - похвастался Сила. - Теперь мы Рыжего в два счета найдем.
        «Ну вот. Теперь на местном рынке у нас и «крыша» ментовская появилась, - автоматически отметил Валентин. - Гуляй - не хочу». Стоило ему мысленно произнести про себя слова «рынок» и «крыша», как в памяти начали всплывать яркие картинки из его боевой юности, проведенной в курортной Ялте. Молодые люди в приморских городах взрослеют рано. Уж очень способствует этому курортная жизнь, протекающая у них на глазах и при их деятельном участии. Любой мальчишка, живущий у моря, настоящий эксперт по преферансу, покеру, секе, буре и прочим карточным играм, ведущимся на деньги. Впрочем, не только по карточным играм. Не секрет, что местное население курортных городов относится к приезжающим на отдых с трогательной нежностью овцевода, регулярно стригущего своих овец. Подрастающее же поколение, как правило, старается не отставать от взрослых.
        В девяностые годы прошлого века этот процесс, впрочем, как и многие другие тоже, приобрел наиболее неприкрытые и до некоторой степени попахивающие криминалом формы. Так что юность Валентина, пришедшаяся как раз на это время, несмотря на все старания родителей, пытавшихся уберечь его от дурного влияния улицы, действительно получилась бурной.
        «Рынок, ментовская «крыша» - все сходится, - подумал Валентин. - Может быть, попробовать?» Ему в голову пришла идея, позволяющая убить сразу двух зайцев. Заяц первый - замазать глаза Силе и Ерохе, показать, что их предводитель умеет держать свое слово. Сказал - придумаю, вот и придумал. Хотя это, конечно, никакая не идея и даже не паллиатив. Баловство, хулиганство мелкое, не более того. Заяц второй - благодаря этому можно будет слегка пополнить подыстощавшую за последнюю неделю кассу.
        - Послушайте, парни, есть задумка, - уверенно заявил Валентин. - Обсудить надо. Я вас жду чуть ли не с рассвета, а вы черт знает где болтаетесь.
        Сказано это было с таким апломбом и даже не без некоторой доли показной обиды, как будто он действительно ждал их всю ночь, чтобы поделиться своей задумкой, а не придумал это сейчас, в их присутствии.
        - А мы что, мы ничего… - засуетился Сила.
        - Давай, Михайла, рассказывай, - поддержал смутившегося товарища Ероха. - Я сам полночи не спал, все гадал, что же ты придумаешь.
        - Это не рассказывать, а показывать надо, - ответил ему Валентин. - Бабуль, я стаканы возьму, можно? - обратился он к старухе, уже успевшей забраться на печку.
        - Возьми, - милостиво разрешила она. - Но есть покуда нечего. Я репу только-только париться поставила.
        Когда Валентин договаривался с ней о найме «угла», было оговорено, что старуха не только предоставляет жилье, но и дважды в день кормит своего постояльца. Дальнейшее развитие событий показало, что Валентину бабкина кормежка без надобности. Он рано уходил и поздно возвращался. Поутру у бабки, как правило, еще не готово, а поздним вечером лень слезать с печи, так что Валентину предлагалось самому возиться с горшками. Он как-то разок попробовал ее стряпни и окончательно и бесповоротно от нее отказался, сделав выбор в пользу снеди, продающейся на рынке.
        - Спасибо, бабуль, мы есть не хотим, - успокоил он старуху. - А стаканы мне так… Для забавы нужны.
        Отодвинув занавеску, Валентин залез на полку и извлек оттуда стаканы. Их оказалось ровно три. Один большой керамический и две деревянные маленькие стопочки. Одна из них была новой, сверкающей свежими яркими красками, а вторая была старой, облезшей, с обгрызенным с одной стороны краем.
        - Это что еще за забава? - Из-за печной трубы показалась морщинистая физиономия.
        На бабкину реплику Валентин решил не отвечать. Сдвинув в сторону занавеску, закрывающую полку с запасами, он внимательно оглядел содержимое стоящих там горшков. Выудив из одного из них крупную горошину, он положил ее на стол, рядом со стоящими там стаканами. Можно было начинать демонстрацию, если бы не одно «но». Бабкин стол не годился для этой цели. Нет, доски, из которых была сколочена столешница, за десятилетия эксплуатации стали идеально гладкими. Беда была в том, что каждая из них примыкала к соседней с изрядной ступенькой. Валентин, осматриваясь, покрутил головой вокруг себя.
        - Чего-то ищешь? - сразу же сообразил Ероха.
        - Стол неровный, - пояснил Валентин. - Нужно что-то такое… - Он поводил рукой в воздухе. - Гладкое…
        - А вот… - Не церемонясь, Ероха снял с печки заслонку духовки и положил ее на стол.
        Заслонка была железной, вполне подходящего размера, но идеально ровной она все же не была. На ней хоть и не было никаких уступов, но небольшие местные «возвышенности» и «впадины» наличествовали. «За неимением лучшего сойдет и это», - мысленно одобрил предложение Ерохи Валентин. Он переставил стаканы на заслонку, перевернув их вверх дном.
        - Вот, смотрите. - Валентин положил горошину под высокий керамический стакан, после чего произвел манипуляции со стаканами, передвигая их по поверхности заслонки. - Смотрели внимательно? Где горошина?
        Любой из наших современников наверняка неоднократно имел возможность наблюдать за работой наперсточников. Есть в ней что-то завораживающее, ибо даже наши современники, не единожды предупрежденные об опасности общения с ними, раз за разом оказываются в положении обманутых. Что уж говорить о людях шестнадцатого века, никогда прежде не сталкивавшихся с таким явлением, как мошенничество.
        - Здесь! - уверенно указал на керамический стакан Ероха.
        - Точно! Тут! - поддержал приятеля Сила.
        Валентин приподнял керамический стакан. Горошины под ним не было.
        - Вот это да! Где же она? - в один голос воскликнули не только Ероха с Силой, но и бабка, лежащая на печи.
        В этот момент из-под щербатого стаканчика, нависшего своим отгрызенным краем как раз над одной из «впадин» печной заслонки, самым предательским образом выкатилась горошина.
        - Как же она туда попала?! - И Ероха, и Сила были поражены так, как если бы они действительно увидели нечто чудесное.
        - Стаканы не годятся, поверхность неровная… - Валентин щелкнул ногтем по печной заслонке. - Ладно. Следите лучше. - Он спрятал горошину под один из стаканов и вновь проделал с ними нехитрые манипуляции. - Где?
        Ероха указал пальцем на керамический стакан, а Сила - на один из деревянных.
        - Внимание! Вот теперь начинается главное! - объявил Валентин. - Уверен в выборе? - спросил он у Силы.
        - Да! - заявил тот. - Я видел, как под него горошина скакнула.
        - Деньгами отвечаешь за выбор?
        - Как это - деньгами? - удивился Сила.
        - А вот так! Ты уверен, что горошина вот под этим стаканом, и ставишь на это, положим, полушку. А Ероха уверен, что под тем. И тоже ставит полушку.
        - Что значит - ставит?
        - Это значит, что если ты угадаешь, то Ероха отдает тебе свою полушку, а если нет, то наоборот.
        - А у меня нет полушки, - по-детски наивно заявил Сила.
        - Понятно, что у тебя нет полушки, - уже раздражаясь, бросил Валентин. - Я ж вам показываю, как на этом можно заработать…
        - Да ясно все, Минь. Не злись, - попытался успокоить товарища Ероха. - Это ж Силка. Он с детства тугодумом был. Ладно, показывай, где горошина.
        - И ничего я не был тугодумом… - обиделся Сила. Но любопытство все-таки пересилило обиду. - Давай, Минь, покажи горошину-то.
        Горошины не оказалось ни под стаканом, выбранным Силой, ни под стаканом, на котором остановил свой выбор Ероха.
        - Вот это да! - вновь воскликнули они.
        - На самом деле ничего сложного, - пояснил Валентин. - Да и не горошина со стаканами главное. Главное - народ развести, заставить его играть.
        - Как это - развести? - не понял Сила.
        - Говорю же, тугодум… - Ероха вздохнул и развел руки в стороны, как бы говоря этим: «С кем же я связался…» - Смотри, Силка. Михайла сидит себе и показывает эту забаву. Как бы для себя… Народ вокруг соберется?
        - Вестимо, - ответил ему Сила. - Еще бы ему не собраться. Забавно ведь…
        - А тут и мы с тобой в этой толпе. Я говорю: «Горошина здесь! Копейку даю!» А ты: «Горошина там! И я даю!»
        - Вы свои копейки кладете на стол, - Валентин продолжил повествование, начатое Ерохой. - Открываю стаканчики - Силка угадал. Значит, он забирает деньги. Но Ерохе тоже хочется выиграть, и он повышает ставку.
        - Что такое «повышает ставку»? - Это вновь бестолковый Сила.
        - Денег, значит, больше дает! - Ероха презрительно фыркнул.
        - Так вы продолжаете играть между собой, разжигая интерес толпы, до тех пор, пока в игру не вступает кто-то из зрителей. Понятно?
        - Здорово! - с неприкрытым восхищением в голосе воскликнул Ероха. - Это почище всякой Индии будет.
        - Эх, - мечтательно вздохнул Сила. - Как заработаю немного денег, сниму угол, вон как Минька, и уйду тоже из дому. Батя замордовал уже этой работой. А тут знаете чего удумал? Я с мясником, говорит, договорился. Пойдешь, мол, к нему учеником, будешь учиться забесплатно. Представляете? А я от одного лишь вида крови в обморок хлопаюсь. Не говоря уж о том, чтоб скотину своими руками резать… Брр…
        - Не бойсь, Силка. - Ероха хлопнул его по плечу своей увесистой ручищей. - С таким атаманом, как наш Михайла, мы с тобой не то что собственные углы снимем, мы скоро в хоромах жить будем и с золотой посуды есть.
        - Ну-ну, вы полегче, - постарался приземлить размечтавшихся приятелей Валентин. - У нас еще ничего нет. Надо хорошо подготовиться и… вообще…
        - Пойдем, Минь, на торжище. Там и подготовимся. - Ерохе не терпелось приступить к активным действиям.
        - Слушай, а как ты это делаешь? А, Минь?.. - поинтересовался Сила.
        Валентин конечно же не был профессиональным наперсточником. Ну видел, как работают настоящие профессионалы… Ну пробовали с пацанами несколько раз подражать им… Так что ни большого «наперсточного» опыта, ни профессиональной «наперсточной» техники он не имел. То, что Ероха с Силой не замечали, как он перебрасывает горошину из стакана в стакан, так это от эффекта неожиданности. Слишком непривычное, неординарное зрелище для них. Но поглядят еще раз пять - десять, и все огрехи Валентиновой техники будут ими обнаружены. Соответственно, не только ими, но и любым внимательным зрителем. Валентин отчетливо осознавал это и, следовательно, понимал, что ничего серьезного из этой его «задумки» получиться не может. Да и не собирался он делать ставку на мелкое мошенничество, он всего лишь хотел поддержать свой авторитет в глазах приятелей и выиграть время, чтобы успеть придумать что-нибудь стоящее.
        Ероха же - человек действия, ему уже все ясно и не терпится опробовать новую «технологию» в полевых условиях. Валентин к такому обороту событий был не готов. Он рассчитывал, что ограничится демонстрацией, пару дней они будут якобы готовиться, а за это время что-нибудь да придумается. А тут вдруг Ероха решительно тянет его на люди, в толпу. Поэтому он уцепился за вопрос, заданный Силой, как за спасательный круг.
        - Вообще-то получается у меня плохо, - сразу признался Валентин. - Я это уже давно придумал и все время тренировался. А получается все ж таки неважно.
        - Да какое там плохо, здорово у тебя получается! - уверенно забасил Ероха.
        - Вот, смотрите… - И Валентин поэлементно, в замедленном темпе стал демонстрировать приятелям свой фокус.
        Реакция их была однозначной.
        - Здорово!
        И тут Валентина осенило, как затянуть процесс подготовки к выходу «на люди».
        - А попробуйте-ка вы, парни, - предложил он. - Давай, Ероха, садись на мое место!
        Ероха, ничтоже сумняшеся, сел за стол и взялся своими лапищами за стаканы. Попробовал раз, другой, третий. Но и с первого раза было понятно - не дано человеку. Не его это дело, что он и сам вскорости понял, заявив:
        - Не, не получается. Не мое это… Я лучше в толпе, среди людей буду это… Как ты сказал, Минь? А, во!.. Разводить!
        Вслед за ним за стаканы взялся Сила. В первый раз он, не торопясь, повторил все движения Валентина, потом сделал это чуть быстрее, следом - еще быстрее. С каждым последующим разом его движения становились все быстрее и четче, а комбинации, проделываемые им со стаканам, раз от раза все сложнее и изощреннее. Валентину доводилось видать ловкачей, но такого еще не приходилось. «Ого! - мысленно воскликнул он. - У парня талант от Бога! Может быть, действительно попробовать?»
        - Ай да Силка! - Судя по этому восклицанию, Ероха тоже был потрясен неожиданно раскрывшимися способностями друга. - Стой, хватит… Что скажешь, Минь? По-моему, у него неплохо получается. Получше даже, чем у тебя. А?..
        - Да что там неплохо… Здорово у него получается!
        - Вот я и говорю, - вновь зажегся Ероха. - Идем сейчас же на торжище и попробуем!
        - С чем? - постарался охладить его пыл Валентин. - С этим? - Он взял в руки стаканчик с обгрызенным краем и чуть ли не ткнул его в нос Ерохе. - С этим? А на чем стаканы двигать? С этой кривой железякой таскаться будем? - Валентин постучал согнутым пальцем по печной заслонке. - Так ее еще на что-то положить нужно. И стол с собой будем носить?
        Ероха зачесал пятерней затылок, видимо усиленно соображая.
        - Да, - вздохнул он. - Со столом таскаться как-то не очень…
        «Ну вот, - подумал Валентин. - Самый подходящий момент подвесить всю эту затею на неопределенный срок. А там посмотрим…»
        - Я ж говорю вам, парни, подготовиться нужно, - заявил он.
        Но тут вдруг последовало предложение с той стороны, откуда Валентин его никак не ожидал.
        - Стаканчики там же, на рынке, купим, можно простые деревянные, некрашеные. Они дешевле стоят, - подал голос Сила. - А стаканчики двигать лучше всего будет на барабане.
        - На чем?
        - На барабане. В каждом околотке есть. Большой такой… Нести его легко, тряпкой обернул и иди себе. Где захотел, поставил. Вот тебе и стол. А сам рядом на чурбачок сел. В барабане не только то хорошо, что шкура у него гладкая. По железяке либо по деревяшке когда горошину пускаешь, слышно, как она гремит. А на барабане от движения стаканов будет такой негромкий гул стоять. Вот горошину за ним и не различишь. Можно даже палец чуть-чуть в сторону отставить и по шкуре им задевать, чтоб гул, когда хочешь, больше или меньше сделать. - Силка тут же продемонстрировал приятелям, как он будет отставлять палец и задевать им поверхность барабана. «Ну точно прирожденный наперсточник, - подумал Валентин. - В такие дебри и тонкости сразу же полез, о которых мне и за всю жизнь не догадаться». - Кстати, горошину тоже надо заменить. В самый неподходящий момент расколоться может, - пояснил Сила. - Горошину надо шариком костяным заменить. Из таких бусы делают. Я знаю, у кого их можно купить.
        - Ну же, парни, пойдем на торжище, - вновь заныл Ероха. - Пойдем, чего тут рассусоливать… И так все ясно. Действовать нужно! - От нетерпения он едва не подпрыгивал на месте.
        - Что ж… Действовать, говоришь? - Валентин встал с лавки и потянулся к своему полушубку. - Давайте начнем действовать.
        Первой остановкой в их сегодняшнем маршруте значился околоток городской стражи. Когда троица подошла к высокому частоколу, окружавшему здание околотка, Сила велел друзьям ожидать его снаружи, а сам прошел внутрь. Ждать им пришлось недолго, ибо через несколько минут Сила вышел обратно. В одиночестве и с пустыми руками.
        - Что, неужто не дали? - с ноткой отчаяния в голосе воскликнул Ероха.
        В отличие от своих друзей Валентин и не сомневался в том, что никто им никакого барабана не даст. Чтобы надеяться на такое, надо было быть таким наивным щенком, как Сила. Так в итоге и оказалось.
        - Нет, - ответил Сила. - Брат ругаться начал, когда я ему про барабан сказал. Дураком меня назвал.
        - И-э-эх-х! - В этом возгласе Ерохи было столько отчаяния, что Валентину на миг даже стало жаль его.
        Но всего лишь на миг, не более, так как Сила тут же добавил:
        - Но он мне объяснил, где и у кого можно взять барабан. - Сила продемонстрировал друзьям записку, в которой его брат, обращаясь к какому-то Мамету, просил одолжить барабан «внаймы». - Он и сам подойдет туда скоро, - пояснил друзьям Сила. - Хочет поглядеть на нашу забаву.
        Тут до Валентина наконец дошло, что джинн, выпущенный им из бутылки, уже живет своей собственной жизнью и затолкать его обратно в бутылку нет никакой возможности. Остается либо отойти в сторону и предоставить приятелям право действовать самим, что однозначно приведет к потере лидерства, либо же самому возглавить процесс и продвигать его вперед.
        Следующую остановку приятели сделали у торговцев бусами и приобрели там несколько костяных шариков. Оттуда маршрут повел их к рядам с деревянной посудой, где они разжились тремя яркими, расписными стаканами. На стаканах Валентин решил не экономить, все ж таки средство производства, и взял те, что пришлись по душе. Не большие и не маленькие, а так, чтобы в самый раз. А расписные - чтобы внимание зрителей фокусировалось больше на самих стаканах, а не на том, что происходит между ними. Последней остановкой была лавка того самого Мамета, у которого они надеялись разжиться барабаном.
        Мамет, вопреки ожиданиям Валентина, оказался не краснобородым иранцем, не турком и не каким-нибудь индусом, а самым натуральным русаком. Торговал он не только барабанами, но и прочими музыкальными инструментами, большинство из которых Валентину так и не удалось идентифицировать.
        - А сам-то будет? - поинтересовался Мамет, прочитав записку, переданную ему Силой.
        - Обещался. Сказал, что вскорости подойдет, - ответил Сила.
        - Выбирайте… - Мамет махнул рукой в направлении стены, завешанной и заставленной барабанами и прочими ударными инструментами всевозможных форм и размеров.
        Пока выбирали барабан, и Силкин брат подошел. Был он лет на десять - двенадцать старше Силы, такой же невысокий и худощавый. Они вообще были похожи, если не считать пронзительного взгляда голубых глаз, которым старший брат буквально пронзал каждого встречного. «Ишь как смотрит, - подметил Валентин. - Натуральный следак». Он пошептался сначала с хозяином лавки, а потом подошел к брату и его друзьям.
        - Обыщик Надей Храбров, - представился он. - Ну что, подобрали барабан?
        - Ну да… - почему-то промямлил в ответ Сила.
        - Тогда показывайте, что удумали.
        - Лучше не здесь, - ответил ему Валентин. - Лишние глаза в этом деле не нужны.
        - Что так? - жестко спросил Надей. - Что-то незаконное удумали?
        - Да нет… - теперь настала очередь Валентина мямлить и жаться. - Просто… Коммерческая тайна.
        - Ладно. Мамет, мы пройдем на задний двор? - крикнул он хозяину лавки.
        Тот махнул рукой с тем же спокойствием и безразличием, что и раньше, когда указывал друзьям на барабаны. Полутемным проходом, меж залежей ящиков и коробов, Надей провел друзей на небольшой, почти полностью загроможденный задний двор.
        - Ну и беспорядок у него, не дай бог, искра, - процедил он сквозь зубы. - Наказ бы ему выписать да виру наложить, а из-за вашего барабана теперь молчать придется. Ладно, показывайте.
        Сила постелил прямо на снег холстину и поставил на нее барабан. Подобрав в Маметовых залежах всякого хлама небольшой чурбачок, он поставил его рядом с барабаном и сел. Валентин выложил из карманов стаканчики и костяной шарик. Силка размял пальцы и взялся за стаканы. Одна комбинация, вторая, третья…
        - Где шарик?
        - Здесь! - указал пальцем Надей.
        - А вот и нет… - Сила продемонстрировал брату его ошибку.
        После этого фокус был повторен еще несколько раз, пока Надей не воскликнул:
        - Занятно! Ну ты, Силка, и молодец! Народу много соберется на такую забаву поглядеть. Видел бы батя, не стал бы боле говорить, что ты ни на что не способен. Но… - Тут Надей оборотился к Валентину. - Суть-то в чем?
        Валентин подал знак Силке, и тот выстроил новую комбинацию.
        - Где шарик?
        - Здесь! - указал Валентин. - Копейку даю!
        - Нет, - возразил Ероха. - Вот здесь! И с меня копейка!
        - Понял, - сразу же отреагировал обыщик. - Ваша задача - вовлечь в это дело зрителей.
        - Ну да… - подтвердил Валентин. «Как он сразу своим ментовским умом фишку-то просек!»
        - Получается, игра на деньги. Запрещено.
        - Так это зернь[5 - ЗЕРНЬ - игра в кости.] запрещена и шахматы, - с горячностью возразил Валентин. - А наша игра не запрещена. Да и не игра это вовсе. А так… Забава.
        - Гм-м, гм-м… - Надей снял с головы форменный колпак с меховой опушкой и поскреб пальцами затылок. - Забава, говоришь… Но деньги…
        - А что деньги? - с жаром отпарировал Валентин, решивший ковать железо, не отходя от кассы. - Вот борьба… Разрешена?
        - Разрешена.
        - А если, положим, вы с Силкой боретесь, а я говорю Ерохе: «Надей победит, копейку даю». А Ероха мне отвечает: «Нет, Силка. На него даю». Это не запрещено.
        Надей вновь поскреб пальцами затылок:
        - Вроде не запрещено.
        - Так у нас то же самое, - просиял Валентин. - Только вместо борцов стаканы.
        Надей хмыкнул и сказал:
        - Ладно. Пробуйте. Поглядим, что получится. Но попам на глаза лучше не попадайтесь. Здесь уж я ничего не смогу поделать.
        VIII
        - Эй, эй, посторонись! Не играешь, так отойди в сторонку.
        - Да не пихайся ты, черт! Почему же это я не играю? Очень даже играю. Обождать просто маленько решил.
        - Вот и ожидай в сторонке, не мешайся. Эй, вьюнош, прими-ка от меня алтын. Вон на тот стакан.
        Толкотня и галдеж вокруг Силы, усевшегося с барабаном, продолжались уже часа три. Стоило им только устроиться на небольшом свободном пятачке в междурядье, как остановились двое зевак - поглядеть, что это трое парней удумали с барабаном делать. А когда Силка только задвигал своими стаканчиками, количество зевак сразу же увеличилось в несколько раз. Валентин хоть и подозревал местное население в избыточной, нерастраченной азартности, но такого он себе даже представить не мог. Разводить никого не пришлось. Валентин лишь в первый раз поставил копейку на один из стаканов и «угадал». Силка демонстративно отдал ему выигранную копейку. И понеслось… Валентина тут же отпихнули в сторону охотники за удачей, и игра с тех пор так и продолжалась без малейшей заминки и остановки. Место выбывающих игроков тут же занимали новые, а Сила трудился не покладая рук. Он, как и учил его Валентин, старался не жадничать, возвращая приличную часть полученных денег играющим в качестве выигрыша, чем еще больше разжигал их азарт. Валентину же с Ерохой лишь оставалось следить за Силкой, чтоб какой-нибудь шустряк не вздумал
пощупать его карманы, да, встав по обеим сторонам от барабана, сдерживать по возможности толпу, чтоб не слишком напирала.
        Глядя на этот пир азарта и страсти, бушующий вокруг него, Валентин даже усомнился в правильности выбранной им стратегии. Еще сегодня утром он предложил парням игру в «наперстки» лишь как средство занять свободное время и слегка поправить финансовое положение, пока он не придумает что-либо посерьезнее. Но раз за разом в голове его всплывала мысль о том, что это в двадцать первом веке «наперстки» - мелкое мошенничество, а в шестнадцатом - очень даже и не мелкое. О том, каков истинный масштаб подобного «бизнеса», можно будет судить лишь после того, как будет подсчитана сегодняшняя касса. Но, по ощущениям, получиться должно неплохо. «Эх и азартными были наши предки, - подумалось Валентину. - Представляю, какие очереди из желающих сдать свои денежки выстроятся, если им предложить «пирамиду». Точно, «пирамида»! Вот это уже посерьезнее будет. Это вам не «наперстки» по барабану гонять! - Ему только показалось, что решение задачи быстрого обогащения найдено, как в голову тихой сапой вползла противная, но оттого не становящаяся неверной мыслишка: - Какая еще «пирамида»? «Пирамида» подразумевает тысячи
обманутых вкладчиков и бегство ее создателя. А ты собираешься стать здесь равным среди равных, уважаемым человеком, своим для всех этих купцов и промышленников… Так что «пирамида» отменяется».
        Валентин поглядел на Ероху. Доволен, лыбится в тридцать два зуба, но сосредоточенности и внимания, похоже, не теряет - так и стрижет глазами по толпе играющих. Валентин внимательно оглядел свою сторону. Толпа, потихоньку напирая, уже обтекала сбоку его и Силку. Еще немного, и народ окажется у них за спиной. «Куда ж я раньше-то смотрел? - ужаснулся Валентин. - Ишь, размечтался, а про дело конкретное забыл». Энергично, вертясь волчком во все стороны, он принялся отпихивать назад напирающих игроков:
        - Эй-эй, осади! Не напирай! Осади назад!
        В этот самый момент взгляд его зацепился за каких-то людей, стоящих у лавки с битой птицей, метрах в десяти - пятнадцати отсюда, аккурат за спиной у Силы. Интенсивно потолкавшись, Валентин вернул толпу игроков в допустимые границы, после чего обернулся назад, чтобы разглядеть повнимательнее людей у птичьей палатки. Это был Ермил вместе с одним из митряевских приказчиков, имени которого он не знал. Они выбирали гуся. Хозяин палатки выбрался из-за прилавка и едва ли не жонглировал морожеными тушками, пытаясь впарить их возможным покупателям. Те же, чем-то, видимо, недовольные, отпихивались от предлагаемого товара, отражая посланные в них тушки не хуже футбольных вратарей.
        Валентин склонился к Силе и шепнул ему на ухо:
        - Силка, Ермил митряевский здесь. Дай двум-трем последним выиграть, и уходим. Быстро!
        Тройной подряд выигрыш вызвал бешеный прилив энтузиазма у играющих, но Сила неуловимым движением сгреб стаканчики и, забросив барабан за спину, объявил:
        - До завтра, господа хорошие, а на сегодня представление окончено.
        Толпа еще недовольно гудела:
        - У-у… Почему окончено? Как же так? - А троица друзей уже исчезла в ближайшем междурядье.
        - Эй, вы куда рванули-то? - Ничего непонимающий Ероха все ж таки дисциплинированно следовал за товарищами.
        - Минька Ермила митряевского заметил, - на ходу объяснил ему Сила.
        Они сделали пару поворотов, пробежали во всю длину скобяной ряд, еще раз повернули и остановились лишь у обжорного шатра, привлеченные раздражающим обоняние запахом вареного мяса.
        - Жрать хочется, со вчерашнего вечера ничего не ел, - пискнул Силка.
        - Один ты такой, что ли, - поддержал его Ероха.
        Есть действительно хотелось. Утром они впопыхах, разгоряченные предчувствием грядущей удачи, позабыли даже о голоде. А ведь действительно, ни хлебной крошки, ни маковой росинки со вчерашнего дня во рту не было.
        - Зайдем, - скомандовал Валентин, кивнув на шатер. - Перекусим.
        Взяв по полной миске горячего жирного бульона с рубленой требухой, остро пахнущего чесноком, парни устроились за столом.
        - А пахнет-то!.. - восхитился Ероха, потянув носом пар, поднимающийся из миски. Он запустил ложку в миску и, провернув несколько раз ее содержимое, старательно подул на поверхность хлебова. После чего, набрав полную ложку требухи, отправил ее, обжигая губы и язык, в рот. - Ух-ху-хо… Горячо! - Ероха вдохнул пару раз открытым ртом, стараясь остудить обожженный язык. - Но вкусно! Под такую закусь бы водочки…
        - И то, Минь, - поддержал его Силка. - Давно уж ни капли… А ведь день сегодня какой удачный.
        Валентин поднялся, подошел к прилавку и попросил водки. К друзьям вернулся, неся на небольшом деревянном подносике три стаканчика с водкой.
        - Ну за успех нашего первого дела! - торжественно провозгласил он и опрокинул в себя свою порцию водки.
        Водка оказалась какой-то странной, непривычной. Крепостью градусов в двадцать пять, не больше. К тому же настояна она была на какой-то пряной травке, придававшей напитку не только непривычный острый вкус, но еще и сладость. Одним словом, Валентин предпочел бы менделеевский вариант традиционного русского напитка.
        Бульон с требухой был невыносимо горяч, так что Валентину, прежде чем приступить к еде, пришлось долго дуть на него, отгребая в сторону расплавленный говяжий жир.
        - А фто, Минь, будут ефо дева? - спросил Силка, одновременно пытаясь жевать, дышать и говорить набитым ртом.
        - Будут обязательно, - заверил приятелей Валентин. - А пока требуха пусть остывает, мы же давай-ка сегодняшний прибыток пересчитаем.
        Сила принялся доставать из карманов монеты, складывая их на столе, а Валентин пересчитывал их и раскладывал на три отдельные кучки. Всего получилось три рубля двадцать четыре копейки. У Силки с Ерохой аж челюсти отвисли, когда Валентин назвал им сумму.
        - Иди ты… - только и смог вымолвить Ероха. - И это за каких-то полдня работы!
        Валентин пододвинул каждому его горку монет.
        - Так, парни, прячьте по карманам ваши деньги. Там у вас по рублю. У меня, соответственно, рубль двадцать четыре копейки. Из этих денег я хочу рубль Надею дать. Все ж таки, в случае чего, к нему побежим, да попросить его хочу поискать рыжего Ваньку…
        - Правильно, - поддержал Ероха.
        - Не очень честно получается, Минь, - подал голос Сила. - Нам по рублю, а тебе всего лишь двадцать четыре копейки.
        - Из этих копеек надо еще за найм барабана отдать, - напомнил друзьям Валентин. - Да и не радуйтесь особо. Этот рубль не вам предназначается. Мы все свои деньги вместе пока держать будем. И храниться они будут у меня. А тот рубль, что сейчас получили, отдадите родителям. Скажете, что нашли работу. В митряевском торговом доме приказчиками будете. В скором времени и жить туда переедете. А деньги эти - аванс вам.
        - Чего? - в один голос воскликнули Сила с Ерохой, не понявшие слова «аванс».
        - Задаток, значит, - пояснил Валентин. - Это нужно, чтоб родители ваши знали, что люди вы теперь самостоятельные и занятые, чтоб не лезли к вам со всякими пустяками и не загружали в будние дни какой-нибудь ерундой.
        - Правильно, - поддержал его Ероха, - а то батя мне уже неделю печень выедает, что я болтаюсь целыми днями незнамо где, а дома стоят дела непеределанные.
        - Нехорошо, однако, родителей обманывать. - Силка покачал головой. - Зачем же врать, что мы у Митряева приказчиками работаем?
        После этого замечания Силы Валентин еще раз подивился тому, насколько глубоко укоренены понятия о добре и зле, о том, что такое «хорошо» и что такое «плохо» у здешней публики. Даже его приятели, уже «поплывшие», в этом отношении и то нет-нет да и взбрыкнут. Удрать от семьи в Индию за дармовыми алмазами, значит, нормально, дурить народ тремя стаканчиками тоже нормально, а невинная ложь во спасение - это нехорошо. Ай да Силка - типичный резонер! Но Валентин решил не напрягать ситуацию, указывая другу на нелогичность и непоследовательность его поведения.
        - А с чего ты взял, что тебе придется врать? - спросил он у Силы. - А я разве не Митряев? И разве мы не работаем вместе? А не мою ли задумку ты в жизнь воплощаешь?
        - И то верно, - согласился Сила. - Как же это я сам не сообразил?
        - Подождите, парни. Скоро мы действительно свой торговый дом организуем. «Михайла Митряев и товарищи». Звучит?
        - Гм-м, - вступил в разговор Ероха. - Знаешь, Минь, я и раньше тебя поддерживал, хотя иногда и сомневался, что толк будет. Взять хотя бы ту же Индию… Но теперь, после того как тебя по башке треснули и сам Василий Блаженный спас тебя, я каждому твоему слову верю.
        - Ладно уж… - буркнул Валентин, слегка смутившись. - Доедайте, и пойдем барабан относить.
        Барабан вернули Мамету, договорившись напоследок, что выставлять на продажу он его не будет, а дня через три-четыре они его выкупят. После этого Валентин отправил Ероху домой (пусть закрывает свои долги перед семьей, пока время свободное есть), а сам вместе с Силой направился в околоток, к Надею. Тот, после того как Сила сбегал в околоток и позвал его, вышел не сразу. Пришлось потоптаться на холоде, и Валентин, глядя на тощий Силкин кафтанчик, отослал его домой. Чего парня зря морозить? Если б по делу, а то - так…
        Надей появился часа через полтора, не меньше. Бросил коротко, объясняя свою задержку:
        - Занят был. А где Силка?
        - Я его домой отослал, чтоб не мерз зря. Все одно, это я с тобой говорить хотел, а не он. - Валентин вытащил из кармана заранее приготовленный серебряный рубль и вложил его в руку Надею.
        - За что? - спокойно поинтересовался он, пряча монету в глубокий накладной карман форменного кафтана.
        - Да ни за что… - Валентин замялся. - За совет дельный и так… На будущее.
        - Советы мои столько не стоят, а то бы я давно богатеем стал. Деньги человек должен за работу получать, а если за просто так… То это нехорошо.
        «Тьфу-ты ну-ты! - подумал Валентин. - И этот туда же! Хорошо, нехорошо… Однако рубль в карман положил».
        - Чуть боле недели назад меня ограбили на Архангельской улице…
        - Так! Вот это уже понятнее, - перебил Надей Валентина. Он весь подтянулся, сразу же став похож на ищейку, взявшую след.
        - Меня ударили по голове и, раздев, оставили замерзать на улице. Кто это был, я не помню.
        - Что еще взяли, кроме одежды?
        - Браслет наручный. Оловянный, неширокий. На нем коротконогая собака изображена с длинным хвостом. Вроде безделица копеечная, но он мне дорог. Понимаешь, Надей?
        - Чего ж не понять. Подозреваешь кого?
        - Да. Мы с ребятами думаем, что это дело рук Ваньки по прозвищу Рыжий. В тот день, перед тем как в кабак зайти, я с ним о чем-то беседовал. Ребята не слышали, а я ничего не помню. - Валентин постучал себя пальцем по лбу. - Забыл.
        - Бывает, - согласился с ним Надей. - Приметы этого Ваньки?
        - Здоровый бычара. В плечах - во! Росту - вот такого. - Валентин задрал руку вверх, чтобы обозначить Ванькины габариты. - Годов ему двадцать пять - двадцать восемь. Рыжий, как огонь. Брови, ресницы тоже рыжие. Рожа вся в конопушках. Одежда… Не скажу какая…
        - Неважно. Занимается чем, знаешь?
        - Бог его знает, чем он сейчас занят, а в лето - гребцом ходил в артели у кормщика… Дай бог памяти… Ага! Дедом его все называли. Пожилой такой… А вот имени не помню… - Валентин виновато пожал плечами.
        - Почему в околоток не явился и не заявил открыто? - поинтересовался Надей.
        Вот черт! Ну какое ему дело, казалось бы? Тебе платят, чтобы ты сделал определенную работу. Хорошо платят. Подходят условия - берись. Не подходят - не берись. И чего тут турусы на колесах разводить? Почему да зачем… Валентин хотел вспылить, но сдержался. Ответил ему правдиво, вернее, почти правдиво:
        - Я из дому ушел. Втихаря, никому ничего не говоря.
        Надей скупо, одними лишь углами рта ухмыльнулся.
        - Хм-м… Думал, сейчас врать станешь. Сегодня мы бумагу получили. Мудр Лукич Митряев заявил, что сын его Михайла исчез бесследно неделю назад.
        Все ж таки профессия накладывает свой отпечаток на человека. Общаясь сейчас с Надеем, городовым стражником, живущим в шестнадцатом веке, Валентин буквально видел перед собой их ялтинского участкового дядю Лешу. Тот тоже так ухмылялся и вопросики любил задавать с подковыркой. Мент, он и в Африке мент. Хороший мент, разумеется. Впрочем, продажные менты тоже везде одинаковы.
        - Донесешь на меня? - бросил ему вызов Валентин.
        - В зависимости от того, что ты мне расскажешь. Но… Не думаю. Ты Силкин товарищ. А Силка хоть и лоботряс, но не дурак и не подлец. Если б ты был неправ, он бы тебя уговорил вернуться домой.
        Что ж, вполне понятная позиция. Старший брат доверяет младшему.
        - Ты действительно хочешь узнать, почему я из дома сбежал?
        Надей лишь пожал плечами.
        - Я думаю, что ты сам хочешь рассказать мне об этом. Во всяком случае, не для того, чтобы в Индию за лалами отправиться.
        Ай да Силка - балаболка! И про Индию успел братану своему растрепаться!
        - Да ну… Индия - это так, детство. Ты знаешь, что Мудр не отец мне, а отчим? - Вместо ответа Надей утвердительно кивнул. - Я тут заявил ему, что хочу работать в семейном деле и на все готов. На любую работу. А на следующее утро подслушал, как он велит приказчику своему везти меня в Вологду, якобы кожевенному делу учиться. А там подпоить меня да и бросить на морозе. Я уж не стал дожидаться, пока они меня порешат. Вот и драпанул.
        - Гм-м… Что-то подобное я и предполагал. С Мудром Лукичом связано несколько подозрительных смертей, но мои подозрения так и остались подозрениями. Но уж больно вовремя те люди умирали. К выгоде для Мудра Лукича. Но все своей смертью. Гм-м… - Надей сделал небольшую паузу. - Так, может быть, и не Ванька тебя по голове огрел, а люди Мудра Лукича?
        - Может быть, - согласился с обыщиком Валентин. - Но они вряд ли сняли бы с меня браслет. Цена-то ему - полушка.
        - А Ванька тогда зачем взял? Ему зачем такая дешевая безделица?
        Валентин и не заметил, как сам угодил в ловушку, расставленную Надеем. «Чертовы ментовские штучки! Так он у меня вытянет и то, что я сам тот браслет украл!»
        - Ванька - дурак! - безапелляционно заявил Валентин. - Может, решил, что это серебро. Может, еще какую-нибудь дурь. Типа браслет - волшебный. Мало ли что дураку в голову придет.
        - Ага, ладно, - согласился с ним обыщик. - А с Ванькой-то ты давно знаком?
        - Летом Мудр меня отправил с приказчиком в Орел за зерном. А Ванька на той расшиве гребцом был.
        - Там-то он браслет у тебя и приметил. Да?
        - Ну да… - подтвердил Валентин.
        - А браслет тот у тебя откуда?
        Валентин на мгновение замялся, но тут же, взяв себя в руки, уверенно заявил:
        - Там же, в Орле, и купил.
        - И он действительно не волшебный?
        Вот далось ему это волшебство!
        - Чушь это! Никакой он не волшебный. И вообще я в волшебство и тому подобное не верю.
        - Согласен. Но чем же тогда так ценен для Ваньки копеечный браслет, что он готов человека за него убить?
        - Говорю ж тебе, дурак он. Вот и все.
        - Но браслет этот ты все ж таки хотел бы себе вернуть. Несмотря на то что он копеечный и вовсе даже не волшебный. Да?
        «Ну что поделаешь с этим ментом? Пора, однако, сворачивать эту беседу, - решил Валентин. - Не то я разболтаю все: и про кражу в Орле, и про Лобова, и про полеты во времени…» Валентин постарался скорчить гримасу безразличия.
        - Да мне важно узнать, кто меня убить пытался. А если у него мой браслет или моя одежда обнаружится, так это будет доказательством вины того человека.
        Надей вновь покивал, соглашаясь с доводами Валентина.
        - А как же ты, Михайла, умудрился не замерзнуть в ту ночь?
        - Мужик меня какой-то обнаружил и в церковь Михаила архангела отволок. - Упоминать Василия Блаженного Валентин не стал, опасаясь, что этот факт вызовет новую серию вопросов. - Сторож там - дядька Кондрат. Вот у него в будке я и отогрелся.
        - Ладно. Найду я твоего Ваньку. Но… Брать его мне не за что, сам понимаешь. Дела-то нет.
        - Угу, понимаю.
        - Силке сообщу, а там подумаем вместе, как пощупать этого Ваньку. Ведь вы ж теперь каждый день вместе?
        - Угу…
        - Пусть Силка ко мне в околоток забегает. - Надей залез в карман, вытащил оттуда рубль, полученный от Валентина, покрутил его между пальцами и вновь опустил в карман. - Это хорошо, что вы нашли себе занятие. Уж, во всяком случае, лучше, чем лодырничать да пьянствовать. По крайней мере, заработок. И, как вижу, приличный. Но… Ты думай, Михайла, думай. Ты же в вашей шайке голова?
        - Вроде того.
        - Стаканчики эти ваши… Дело, конечно, это не запрещенное, но… Чувствую, ненадолго это. Как начнут о вас в городе говорить, так и запретят эту вашу… забаву. Больно у нее душок нехороший. Уж попы-то точно как прознают, так сразу вой подымут. Если уж они шахматы запретили… Одним словом, хорошо бы вам внешность свою как-то менять. Переодеваться, что ли… и имен своих никому не говорите. А то, боюсь, как бы потом скрываться не пришлось. Да тебе, Михайла, и сейчас скрываться надо. Но в нашем околотке я бумаге той хода не дам, так что наши стражники искать тебя не будут. А в город ты лучше и не суйся. Понятно?
        - Угу…
        - Так что думай, Михайла, думай.
        Утро следующего дня началось в соответствии с уже заведенным порядком. К Михайле, в Гончарную слободу, явились Ероха и Сила. Оба так и горели энтузиазмом продолжить сегодня то, что так успешно началось вчера.
        - Здорово! - поприветствовал их Валентин, выйдя на их стук из дома, и тут же огорошил известием, полученным вчера от Надея: - Мудр меня разыскивает. В городовую стражу заяву написал. Ты, Силка, беги сейчас ко мне домой и обязательно поговори с Ксанкой. Вызнай у нее обо всем, что за это время дома произошло. А мы пока с Ерохой сходим за барабаном и новые места присмотрим. Встречаемся там, где вчера работали.
        Не задавая лишних вопросов, Сила умчался выполнять приказание, а Валентин с Ерохой отправились на торжище убивать время и дожидаться товарища. Сила появился через два с лишним часа и вот какие новости принес из митряевского дома. Ксанка безумно рада, что ее непутевый братец наконец-то объявился. Хотя мог бы это сделать и пораньше. Разговоров о ее замужестве Мудр больше не заводил (здесь Валентин ухмыльнулся: да, это сейчас для него новость номер один). Исчезновение Михайлы из дома заметили в тот же день, за обедом. Мудр ругался, как черт. Все решили, что Михайла опять загулял. Матушка очень опечалилась. Особенно когда он не появился и на второй день, и на третий. Ксанке удалось подслушать разговор Мудра с Ермилом. Мудр был рад - считал, что Михайла сгинул и больше никогда не объявится. Ермил же убеждал его, что Михайлу надо искать. Найдут труп - хорошо, значит, вопрос решился сам собой. А если Михайла просто сбежал и сейчас где-то прячется? Так он потом еще и гадить начнет. Надо его отыскать и сделать так, как Мудр Лукич задумывал. Мудр озадачился. С Ермилом и матушкой стали осматривать Михайлину
комнату. Но толком, кроме Ксанки, его барахла никто не знает. А Ксанка сказала, что не хватает лишь одного комплекта одежды. Матушка расстроилась вконец, а Мудр вроде успокоился. Но Ермил продолжал подзуживать его, и Мудр все-таки пошел через несколько дней в управу городовой стражи и написал там бумагу о пропаже Михайлы. Из управы приходил обыщик. Опросил всех домашних и прислугу. Никто не видел, как уходил Михайла. Но обыщик оказался дотошным. Он опросил и соседей. И кто-то с другой стороны улицы рассказал ему, что в день исчезновения видел у митряевского дома двух молодых людей. Одного пониже, а другого повыше и покрепче. К ним вышел Михайла с узлом в руках, и они втроем ушли. Из этого обыщик сделал вывод, что Михайла жив, просто ушел из дома. Матушка обрадовалась, а Мудр стал чернее тучи. Зазвал обыщика в свою рабочую комнату и говорил с ним один на один. Но Ксанка весь разговор слышала (тут Валентин вновь улыбнулся). Обыщик ему сказал, что свое дело сделал. Михайла совершеннолетний и живет, где хочет. Он сознательно покинул отчий дом, и у обыщика нет оснований продолжать поиски. Он считает дело
законченным. Мудр же попросил его не прекращать поиски и, видимо, чем-то подкрепил свою просьбу. Ксанка не могла видеть, что он что-либо дал обыщику, но тот перестал вдруг отнекиваться и согласился продолжить поиски. Ксанка же ждет не дождется, пока Михайла наконец-то обустроится и заберет ее тоже из этого дома.
        Всю эту информацию Сила выложил им с Ерохой, что называется, на одном дыхании.
        - Ч-черт, - процедил сквозь зубы Валентин. - Теперь он мне сядет на хвост… Нет, с Мудром как можно скорее надо что-то решать.
        - И с Мудром надо решать, и с Ванькой Рыжим надо решать, - охотно поддержал его Ероха. - А для этого нужны деньги. Давайте начинать работать, а то народ вон собрался.
        Валентин быстро огляделся вокруг себя. Они стоят, как три тополя на Плющихе, а вокруг них, в радиусе десяти метров, уже собирается толпа. Похоже, что вчерашние игроки не только сами явились, но и друзей с собой привели.
        - Линяем отсюда, - шепнул Валентин приятелям. - Нехорошо, что они нас вместе видели. Пойдем на то место, которое мы сегодня присмотрели.
        Сначала, когда троица сорвалась с места, собравшиеся поклонники азартных игр не сообразили, что происходит. Когда же до них дошло, троица уже скрылась из виду. Начали на новой площадке, как вчера. Сила вроде бы для собственного развлечения фокусничает со стаканами, двигая их по барабану. Подошел Ероха, поставил копейку. Выиграл. Тут уж втянулись и любопытствующие. Общая картина была аналогична вчерашней. Валентин и Ероха совсем не вмешивались в процесс, лишь внимательно наблюдали и за игроками, и за окружающей обстановкой. Выручка этого дня составила почти четыре рубля.
        И так день потек за днем. Однако Валентин не мог сказать, что жизнь вошла в привычную колею, а их «забава» превратилась в рутину. Все ж таки ремесло наперсточника к спокойствию не располагает. Даже несмотря на то, что все проходило чинно-благородно, без каких-либо эксцессов, адреналинчик бурлил в крови. Да и необходимость быть все время настороже, постоянно обозревать окрестности и оценивать обстановку сказывалась. К концу рабочего дня парни были вымотаны, как если бы занимались тяжелой физической работой. По стихийно сложившейся традиции, как начинало темнеть, шли обедать и подсчитывали кассу. После этого расходились по домам. По дороге Силка один либо вместе с Валентином заходил к Надею в околоток. Вечером шестого дня Валентин решил пойти вместе с Силкой. Надей вышел сразу же. Был он улыбчив и вроде бы доволен собой.
        - Ну что, - сказал он после того, как они поздоровались, - пляшите. Нашел я вашего Ваньку.
        - Отлично! - не смог удержаться от радостного восклицания Валентин. - Когда брать будем?
        - Подожди брать-то, - охладил его пыл Надей. - Выслушай меня сначала. Ванька по прозвищу Рыжий, двадцати восьми лет от роду, проживает ныне в Нагорной слободе у вдовы Матрены Федотовой. Я имел беседу с этой вдовой. И она мне поведала, что с недавних пор Ванька ни дня не работал, хотя обычно зимой он занимается поденной работой на торжище. А теперь занимался тем, что пытался продать некий браслет, обладающий, как он сообщил вдове, волшебной силой. Якобы рука, на которую тот браслет надет, становится вдвое, а то и втрое сильней.
        - Я ж тебе говорил! - перебил Валентин Надея. - Ванька - дурак! Вообразил себе черт знает что. - Произнеся эти слова, Валентин вдруг вспомнил, как он, зажав браслет в кулаке, врезал по носу Ванькиному дружку Шеляге. Мало того что нос ему расквасил, так еще и с ног сбил. А Шеляга тот - как обломок скалы. Может быть, прав Ванька и браслет действительно увеличивает силу руки в несколько раз?
        - Так вот, - продолжил Надей свой рассказ. - Ванька два-три дня побегал по городу в поисках покупателя и исчез. Вдове же сказал, что едет в те места, где знают истинную цену волшебным предметам. То есть в городе он отсутствует уже дней десять. Больше вдова ничего не знает.
        - Черт! Вот обидно! Из-под самого носа, получается, ушел. И что теперь будем делать?
        - Ждать. Продаст он браслет или нет, но к вдове обязательно вернется. Это я точно тебе говорю. Вот тогда будем брать его и беседовать.
        «А что, если он умудрится продать его? - У Валентина по спине поползла струйка холодного пота. - Тогда придется остаться в этом времени до конца жизни, другой-то зацепки нет».
        IX
        Прошло еще две недели. «Наперсточный» бизнес не то чтобы процветал, но уверенно развивался. Во всяком случае, именно так определил для себя этот процесс Валентин. Теперь не было дня, чтобы они не заработали четыре-пять рублей. Валентин ушел от своей хозяйки и снял дом побольше и поудобнее там же, в Гончарной слободе. Сила и Ероха тоже покинули родительские гнезда и переселились к Валентину. Силка тут же, состроив гримасу полнейшего безразличия, внес предложение поселить в доме еще и Ксанку, благо дом велик и не одному человеку еще места хватит, а им без хозяйки вроде как несподручно, но Валентин сразу же пресек это поползновение к «разврату». Ксанке сейчас и дома неплохо, а к совместному проживанию шестнадцатилетней девицы и трех неженатых мужиков здешняя общественная мораль относится крайне неодобрительно. Зачем портить девчонке репутацию и к тому же злить лишний раз Мудра? Устраивать же сейчас их с Силкой женитьбу он счел нерациональным, неумным и даже вредным. Так что пускай пока женихаются втихаря.
        Утром до «работы» Силка бежал к Ксанке, а Валентин с Ерохой отправлялись в Нагорную слободу - проверить, не вернулся ли Ванька. Вечером надо было заскочить туда еще раз, да и с Надеем изредка тоже было необходимо пообщаться. Одним словом, занятий хватало.
        Валентин ожидал, что Ероха с Силой, вырвавшись из-под родительского надсмотра, попробуют удариться в загул, и готовился с этим бороться. Но парни о выпивке практически и не вспоминали, что лишний раз дало Валентину возможность убедиться в собственной догадке, что страсть к пьянству этой троицы проистекала от безделья и отчаяния, а вовсе не от наличия «лишних» денег.
        С этой стороны проблем у Валентина не возникало, зато с другой постепенно обрисовывалась даже не проблема, а проблемища. И речь не о чертовом Ваньке, исчезнувшем вместе с браслетом. Проблема была в другом. Валентину никак не удавалось придумать ничего стоящего, что позволило бы ему перейти от «наперстков» к легальному предпринимательству. Ну не начинать же, в действительности, чулочно-бюстгальтерный бизнес…
        Силка двигал стаканы по барабану вроде бы небрежно, с нарочитой ленцой профессионала, и в каждом его движении сквозь эту показную небрежность проглядывало изящество истинного художника. Словом, Дэвид Копперфилд отдыхает. Ероха, не сачкуя, «пасет» свою сторону. Валентин тоже внимания не теряет. Короче говоря, работа идет полным ходом.
        Толстого мужика в высокой собольей шапке и такой же шубе, крытой сине-серебряной парчой, Валентин заметил еще издали. Он вальяжно шествовал по середине ряда, окруженный то ли четырьмя телохранителями, то ли прихлебателями. Они остановились у крайней лавки, потолкались там, но так ничего и не купили, а потом, заметив людское сборище, направились прямо к нему.
        - Овсей, глянь, что за толпа, - раздался густой бас соболинопарчового мужика.
        Они, видимо, подошли вплотную к скопищу игроков и теперь скрылись из поля зрения Валентина.
        - Хозяин, забава какая-то. Мальчишка играется, а люди глядят и на спор меж собой деньги разыгрывают, - раздался секунд через тридцать ответ.
        - Деньги, говоришь? А ну, ребятушки, очистите для меня проход.
        Четверо (скорее все-таки телохранителей) взялись за дело, и уже через несколько секунд обладатель густого баса, большой окладистой бороды и высокой собольей шапки стоял прямо перед Силой.
        Как ни орудовали плечами и локтями секьюрити, расчищая дорогу для своего хозяина, но помешать игре они не смогли. Так что их хозяин, пробиваясь к Силе, успел разглядеть, в чем здесь суть заключается.
        - Ага, - сказал он, очутившись прямо перед Силкой. - Понятно. Давай, вьюнош, делай свое дело, теперь я отгадывать буду.
        От внимательного взгляда Валентина не укрылось, что Силка при виде этого богато одетого мужика весь сжался, от чего стал казаться еще меньше и тщедушнее. Он как-то неуклюже передвинул стаканчики и спросил убитым голосом:
        - Где шарик?
        - Здесь! - пробасил мужик, указывая пальцем на один из стаканов. - Рубль даю! - Он вытащил из кармана рублевую монету и положил ее на донышко выбранного им стакана.
        - Ой, дяденька, - совсем уж жалким голосом заканючил Сила, - у меня нет рубля, не смогу я с вами сыграть.
        Рубль у Силки, конечно, был. И не один. Не одной монетой, конечно, а россыпью. Но какое это имеет значение?
        - Экий ты, братец… Что же ты без денег играть садишься? Может, кто хочет против меня? - обратился он к толпе.
        - Мы ведь по маленькой, по маленькой… - запричитал Сила.
        - Я сыграю! - Валентин обошел толпящихся зрителей и встал рядом с Силкой. Он и не видел, под какой из стаканов Силка загнал шарик. Но для него сейчас результат не имел особого значения. Просто он почувствовал, что должен обязательно сыграть с этим мужиком. - На этот! - Он поставил свой рубль.
        - Открывай! - заревел мужик. - Сила поднял стакан, выбранный мужиком. Шарик был под ним. - А-га-га! Деньги к деньгам. Подай-ка мне его рубль!
        Публика молчала, во все глаза глядя на происходящее. Силка взял рубль победителя, присоединил к нему рубль Валентина и, привстав со своего чурбачка, протянул деньги мужику в соболях.
        - Пожалуйте, господин хороший.
        Голос его прозвучал чуть ли не униженно, что еще больше раззадорило Валентина.
        - Желаю сыграть еще раз! - дерзко, с вызовом заявил он.
        - Давай, - явно обрадовавшись, согласился мужик.
        - Три рубля ставлю, - объявил Валентин. - Давай, крути свои стаканы.
        - Что ж, три так три, - согласился мужик. - Двигай стаканы-то!
        Слегка приободрившийся Силка взялся за стаканы и выставил новую комбинацию.
        - Здесь! - указал пальцем Валентин.
        - Нет, здесь! - не согласился с ним мужик, указав на другой стакан.
        Сила по очереди поднял указанные ими стаканы. Ни под одним из них шарика не оказалось. Он был под третьим, что Силка всем и продемонстрировал.
        - Дьявол! - вскричал Валентин, стараясь показать всем свою досаду.
        - Хо-хо-хо, - загоготал мужик. - Ни он, ни я не угадал, это ж надо! Давай еще раз!
        - По правилам, - осторожно заметил Валентин, указывая на Силу, - деньги отходят ему.
        - Пускай, - согласился мужик. - Играем теперь по пять рублей. И ты играй, - обратился он к Силе. - Деньги теперь у тебя есть.
        Следующий раунд принес победу мужику.
        - А-га! - вскричал он, торжествуя. - Опять деньги к деньгам! Давай еще раз!
        Сыграли еще раз. На этот раз выиграл Валентин, Сила из-за отсутствия денег участия в игре не принимал.
        - А давай по десять! Слабо? - подначил Валентина разошедшийся мужик.
        - А давай! - вскричал Валентин, отсчитывая серебряные кругляши и выкладывая их на барабан. Туда же выставил свою ставку и его противник.
        Силка раскрутил стаканчики, и вновь ни Валентину, ни его сопернику не удалось угадать.
        - Опять деньги ему ушли! - с притворным ужасом воскликнул Валентин, указывая на Силу.
        - Ну ладно, - молвил мужик, как бы итожа произошедшее. - Потешили вы меня, ребятки. Но… Пора и честь знать. А забава знатная… Это откуда ж такая?
        - Это я из Греции с Афона привез. Был там в прошлом году на богомолье. Там монастырь есть, Симона Канонита называется. Так он стоит на скале с отвесными стенами. Подняться туда или спуститься можно только в корзине, которую монахи на веревке вниз-вверх таскают. Вот монахи и сидят там почти безвылазно. Молятся целыми днями. А когда надоест им молиться, забаву эту устраивают. На орехи играют. А посмотрел и подумал: «А ведь можно ж и на деньги…»
        «Ай да Силка, - мысленно восхитился Валентин. - Врет как гладью вышивает».
        - Хо-хо-хо, - заржал мужик. - Это ты здорово придумал. Ты всегда тут сидишь?
        - Угу. - Преисполненный смирения Силка лишь кивнул.
        - Зайду к тебе еще как-нибудь позабавиться, - пообещал он. - Пойдем, однако, восвояси, - скомандовал он своим секьюрити.
        Но расталкивать никого не пришлось. Толпа сама расступилась перед ними.
        - Кто это? Ты его знаешь? - шепотом спросил Валентин у Силы.
        - А то… Кто же его не знает? Это же Прозоров, один из самых богатейших купцов. Тоже хлебом торгует. Митряевский соперник, кстати.
        После столь блистательного представления, устроенного Прозоровым, играть всем, видимо, расхотелось. После такого шика трясти своими медяками было как-то даже неприлично. Толпа, состоящая из играющих и зрителей, начала постепенно рассасываться. Наиболее упрямым и непонятливым, продолжающим торчать перед барабаном в ожидании, когда вновь начнется забава со стаканчиками, Сила заявил:
        - Господа хорошие, забава на сегодня окончена. Устал я что-то. Приходите завтра.
        После таких слов стали расходиться и самые упорные.
        - Чего это вы? - высказал приятелям свое удивление Ероха. - Светло ж еще… Зачем народ разогнали?
        - Знаешь, сколько мы на Прозорове поимели? - спросил у него Сила.
        - Нет, не считал. А при чем тут это? Что у нас деньги, лишние? Народ стоит еще - играй и играй…
        - Будет тебе, Ероха, - постарался урезонить его Валентин. - В мгновение ока, почитай, семь рублей заработали. После такого как-то не хочется копейки опять считать.
        - Давайте лучше придем сегодня домой пораньше и спать завалимся, - предложил Сила. - А то, как увидел Прозорова перед собой, до того испугался, что аж поджилки затряслись. «Ну, думаю, не дай бог, не понравится ему наша забава, в порошок сотрут нас». Слава богу, обошлось. Да еще и семь рублей с него поимели.
        - Да кто он такой, черт возьми, чтобы в порошок кого бы то ни было? - возмутился Валентин.
        - Один из богатейших купцов в городе. Слово его везде вес имеет, - пояснил Сила.
        - Так ты ж говорил, что он вроде бы на равных с Митряевыми. Эдак нас и Мудр может в порошок?
        - Э-э, ты Мудра с Прозоровым не равняй, - влез в разговор Ероха. - Прозоров - законный потомственный купчина в двадцатом поколении, а Мудр - дворняжка, в чужой дом втершаяся.
        - Постой, постой, - решил уточнить Валентин. - Но я-то потомственный Митряев. Так? Почему ж у меня нет такого влияния и авторитета?
        - Вот когда отберешь у Мудра его денежки и объединишь их со своим происхождением, тогда, может быть, и сможешь равняться с Прозоровым.
        - Ну значит, не так долго ждать осталось, - уверенно заявил Валентин. Несмотря на явную показную браваду, прозвучавшую в этих словах, и Ероха, и Сила и не подумали усомниться. В последнее время они уже привыкли к тому, что их Михайла слов на ветер не бросает. - Я, парни, вот что вам скажу… На эту мысль меня Прозоров этот самый и навел. Надо нам на ту часть торжища перебираться, где солидные купцы свои конторы держат. Тогда и заработок у нас будет совсем иной.
        - А как же Мудр? Вдруг кто-нибудь из его людей тебя увидит?
        - Кто не рискует, тот не пьет… - Валентин вовремя остановился, сообразив, что слово «шампанское» неведомо его приятелям, - вкусных медов.
        На следующий день устроились на той половине торжища, которую Валентин определил для себя как «офисный центр». Хотя и здесь были открытые ряды и мелкие магазинчики наряду с солидными складами-амбарами и домами-конторами. Здесь же располагались и два постоялых двора для приезжих купцов. Одним словом, потенциальных клиентов хватало, причем большую часть из них составляли иностранцы.
        Для начала решили далеко вглубь не забираться и расположились невдалеке от городского рынка. Это на всякий случай - вдруг солидная публика не клюнет на забаву. Но опасения оказались напрасны. И иностранцы, и русские купцы оказались столь же азартными охотниками за птицей удачи, как и простые ярославские горожане. Дневной заработок приятелей сразу же вырос до двадцати рублей. Приходилось, конечно, проявлять повышенную бдительность, чтобы не быть замеченными Мудром или его людьми, но овчинка стоила выделки.
        А через несколько дней и эти опасения друзей остались в прошлом. Как-то в конце дня, когда Сила уже объявил, что забава окончена, и забросил барабан за спину, к нему подошел парень лет двадцати пяти и представился. Звали его Дик. Был он сыном английского купца и сидел уже четыре года в Ярославле безвылазно, в то время как отец его, сопровождая грузы, совершал челночные вояжи из Ярославля на родину и обратно. Дик довольно сносно говорил по-русски. Хоть и с акцентом, но бегло и без запинки. Он несколько дней наблюдал за Силой и по их прошествии решился сделать ему предложение. Валентин и Ероха поначалу не поняли, что происходит, посчитав намерения незнакомца агрессивными. Проталкиваясь через расходящуюся толпу, они подскочили к Силе, закрыв его собой от незнакомца.
        - Чего тебе надо? - грубо бросил ему Ероха.
        Эти двое с перекошенными от злобы лицами, неожиданно выскочившие неизвестно откуда, испугали англичанина.
        - Я Дик, - сбивчиво принялся объяснять он. - У нас с отцом здесь контора неподалеку. Здесь, за углом. Я просто поговорить хотел.
        Валентин уже понял, что незнакомец не представляет собой опасности.
        - О чем ты хотел поговорить, Дик? - спросил он.
        - Но… Я хотел говорить с ним. - Дик указал пальцем за спину Валентину, где стоял со своим барабаном Силка.
        - Можешь говорить со мной. Это все равно что с ним.
        - Хорошо… - Дик пожал плечами. - Мне очень нравится его забава. - Это есть хороший бизнес.
        - И что? Какое тебе дело до его бизнеса? - Валентин пока еще не определился, продолжать этот разговор или быстрее сматываться отсюда, а англичанин все мямлил, так и не переходя к сути своего интереса. - Ну говори скорей, что ты хочешь. Нам пора.
        - Здесь, на улице, слишком много случайные люди. Это есть небезопасно. Поэтому солидные бизнесмены боятся играть на большие деньги. Я предлагаю делать забаву в моей конторе. Там будут только люди, которых я приглашу. Это будет хорошая игра. Большая игра. Это есть выгодно всем. И мне, и ему. - При этих словах Дик вновь указал на Силу.
        - В чем твой интерес? What is your profit? - Валентин ткнул пальцем в грудь Дика.
        Услышав родную речь из уст собеседника, англичанин на радостях разразился длиннющей тирадой на английском. Но Валентин хоть и изучал в своем университете восемь иностранных языков, не обладал, видимо, в достаточной мере соответствующими способностями. Поэтому и знание всех этих языков было у него на уровне более чем посредственном.
        - No, no, no… - остановил он англичанина. - Говори только по-русски.
        - Я буду брать с игроков небольшую плату за участие. Это будет мой выигрыш. Может быть, иногда сыграю сам.
        - Что ж… - Валентин ненадолго задумался. - Мы подумаем над твоим предложением, Дик. Покажи нам свою контору. Если мы согласимся, то придем завтра утром прямо туда.
        Контора действительно оказалась поблизости. Распрощавшись с Диком, троица друзей ретировалась. Поразмыслить им было о чем. С одной стороны, предложение казалось им весьма заманчивым. Богатые люди, собравшиеся специально для игры на деньги - это вам не случайные прохожие, нежданно-негаданно наткнувшиеся на забавное зрелище. Да и теплое помещение куда заманчивей морозной улицы. С другой стороны, имелось и принципиальное неудобство. В конторе у Дика, среди ограниченного количества избранных игроков - Валентину и Ерохе не удастся сохранить свое инкогнито. Так что придется им либо играть на равных с остальными, либо не играть вовсе, надеясь лишь на ловкость Силкиных рук.
        Сходили к Надею, посоветовались, а утром направились к Дику. Их там, как оказалось, уже дожидалось более десятка поклонников азартных игр, в основном иностранцы. Первым делом Валентин поставил условие - все говорят только по-русски. Вторым - объяснил правила игры. Ну а третьим была уже сама игра. Работали недолго - часа два, а заработали почти сорок рублей. Примерно так же прошли и второй день, и третий, и четвертый. А на пятый произошло событие, давшее Валентину богатую пищу для размышлений.
        За эти дни как-то так получилось, что игроки внесли одно усовершенствование в правила, а Валентин не стал возражать ввиду очевидной выгоды для себя подобного усовершенствования. Игроки начали набавлять ставку в процессе игры, примерно так, как это делается в покере. То есть можно было, начав с рубля, сделать свой выбор, а потом поднимать ставку хоть до бесконечности, пока один из соперников не выдержит.
        Вот на пятый день и схлестнулись двое: низенький пузатый немец с круглым домашним лицом доброго старого дедушки и испанский дворянин, высокий, нескладный, весь будто состоящий из одних только острых углов. Подбородок его венчала узкая острая эспаньолка, а нафабренные усы были почти такой же длины, что и его шпага, за эфес которой он хватался при каждом волнительном моменте, как сердечник за сердце. А волноваться было от чего. Немец все набавлял и набавлял, а испанец не хотел уступать, уверенный, видимо, в своем выборе. Немца этого Валентин видел здесь каждый день, а испанец появился впервые. Несмотря на обманчивую домашнюю внешность, немец игрочищем был азартнейшим и просаживал каждый день сумасшедшие суммы. Каков в игре нервный, постоянно горячившийся испанец, Валентин не знал, но был почти уверен, что в этой схватке немец блефует, как всегда.
        - Сорок пьять! - поднял еще раз ставку немец, выкладывая на стол серебряные кругляши рублей.
        Испанец, нервно дергаясь, принялся копаться в складках своей одежды, выковыривая из карманов рублевые монеты. Пятую он искал особенно долго, но наконец добавил и ее к своей кучке серебра.
        - Шорок пят! - многозначительно изрек он. - Ты открыват?
        - Найн, - брякнул немец. - Пьятьдесять! - И добавил к своей горке еще пять рублей.
        Испанец вновь принялся копаться в карманах, наконец вытащив из-за пояса кожаный мешочек, он развязал его и извлек оттуда монету.
        - Золото! Дублон! - торжественно провозгласил он. - Болше пят рубл. Я открыват!
        - Найн, найн, - завопил немец. - Нельзя дублон! Толко рубл можно!
        Вслед за немцем загалдели все остальные, требуя от испанца убрать дублоны и играть только на рубли.
        - Каррамба! - вскричал он, в очередной раз хватаясь за эфес своей шпаги и вертя из стороны в сторону головой.
        Народ попятился от него, опасаясь то ли его шпаги, то ли острых кончиков его усов. Вперед выступил Дик и на правах хозяина попробовал призвать испанца к порядку.
        - В Руси можно рассчитываться только рублями. Разве идальго не знает этого?
        - Знает! - прорычал испанец. - Кто обменять дублон на пят рубл? Я открывай.
        Но в ответ он услышал дружное «нет».
        - Менять можно только в меняльной конторе, сэр, - пояснил Дик. - Никто из нас не имеет права менять вам деньги. Это есть нарушение закона, милостивый сэр.
        - Каррамба! - вновь взревел испанец. - Вонюший купчишки! Вы иждеваетс меня! - Тут же он не просто ухватился за эфес, но и потянул шпагу из ножен.
        - Эй, эй, стойте, стойте, идальго! - Валентин решил, что настал самый подходящий момент для вмешательства во взрывоопасную ситуацию. - Я займу вам пять рублей. Завтра отдадите. Или сегодня… Если выиграете.
        Он протянул испанцу монеты. Тот бросил их на стол и постучал пальцем по донышку стакана.
        - Мой выбор, - напомнил он всем присутствующим. - Открывай! - велел он Силе.
        Тот поднял стаканчик. Шарик оказался под ним.
        - Майн готт! - вскричал немец и схватился за сердце. А… А… - Он судорожно хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
        - Воды, воды! - закричал кто-то. - Он умирает! Лекаря!
        Вокруг поднялась суета. Кто-то бросился за водой, кто-то за лекарем, а испанец сгреб серебро, лежавшее на столе, в одну кучу, отобрал из нее пять монет и вернул их Валентину.
        - Шпасибо! Я ваш должник. Иван Фернандо Альба. - Он протянул руку Валентину.
        - Михайла Митряев.
        - Я живу постоялый двор «Золотой медвед». Буду рад видет вас.
        - Хорошо, хорошо. Еще здесь увидимся.
        Валентин похлопал испанца по плечу. Пока вокруг несчастного немца царила суета, самое время было смотать удочки. Он подмигнул Ерохе и Силке, помахал рукой Дику и направился к выходу.
        - Послушайте, парни, что за ерунду они там устроили с иностранными деньгами, обменом и прочим? - спросил Валентин у друзей, когда они уже покинули контору Дика и шли по улице.
        - Так запрещено же иностранные деньги давать и брать за что бы то ни было, - ответил ему Ероха.
        Странно, но до сих пор у Валентина не возникал вопрос - как же рассчитываются между собой многочисленные иностранные купцы, торгующие в Ярославле. А то, что они заключают сделки не только с русскими купцами, но и между собой, это он видел собственными глазами. Индусы везут в Ярославль драгоценные и полудрагоценные камни, золото в слитках, арабы - благовония и специи, китайцы - чай, шелк, персы - тот же шелк и всевозможные красители, немцы и голландцы - сукно и бархат, чехи - серебро в слитках, шведы - железо, англичане - шерсть. А в Ярославле, на торжище, происходит своеобразный микс. Каждый продает свое и покупает чужое, чтобы продать его дома. Получается двойная выгода. Продал свой товар - наварил, закупил здесь же чужой, отвез его домой, продал - опять же наварил.
        Как следовало из ответа Ерохи, торговля во всех случаях идет за рубли. Но откуда они их берут? Иностранцы-то?
        - Слышь, Ероха, - решил уточнить Валентин. - А откуда иностранцы наши рубли берут?
        - Знамо откуда, в конторах меняльных. Свои сдают, а наши в обмен получают.
        «Получается, что я почти месяц провел на этом торжище, а такой интересный факт, как существование валютных обменников, умудрился пропустить, - с досадой отметил про себя Валентин. - Однако важен не столько сам факт наличия обменников на ярославском торжище, сколько отношение здешней публики к валютнообменным операциям. Сказали им: «Нельзя!» - черт возьми, и они беспрекословно исполняют этот запрет. Даже в двусмысленной ситуации игры на деньги они не забывают безукоснительно следовать закону о, назовем его так, валютном регулировании. Да, они на нас непохожи. Они лучше, чище, что ли… Во всяком случае, законопослушнее. Хотя сей факт я уже отмечал раньше. Неизвестно, что дает такой результат: страх перед неизбежным наказанием за нарушение закона или же природная тяга человека к упорядочению, регламентации жизни. Но пусть с этим разбираются специалисты по теории права. Для меня важно другое. Я попал в эпоху, когда, похоже, нравственные устои, общественная мораль уже дрогнули. Уже появилось поколение, ищущее для себя «лазейки». Взять, к примеру, того же Дика и его «гостей». Валюту они менять
отказались. Чтут закон. Но в три стаканчика ведь играют! А от этой игры за версту разит уголовщиной! Но она, черт возьми, не запрещена законом. Хм-м… Обмен валюты… Это может быть интересно, надо будет подумать в этом направлении. Для начала же необходимо собрать об этом как можно больше информации».
        - Эй, парни, а вы когда-нибудь были в меняльной конторе?
        - А на что она нам нужна? Нет, конечно, - ответил за себя и Силу Ероха.
        - Ладно. Я зайду еще к Надею, а вы сгоняйте в Нагорную. Проверьте, не вернулся ли Ванька. Встречаемся дома.
        На том и порешили. Ероха с Силкой отправились в Нагорную слободу, а Валентин - в околоток городовой стражи - пораспрашивать Надея о заинтересовавшей его теме. Для начала Валентин рассказал ему о том, что произошло сегодня в конторе у Дика.
        - Хм-м… - Надей скептически скривил губы, услышав рассказ Валентина. - Бросать скорей вам надо эту забаву. Чувствую, добром дело не кончится.
        Валентин лишь глубоко вздохнул, услышав это замечание. А то он и сам этого не знает…
        - Да уж деньги больно хорошие, Надей.
        В этом господин обыщик и не сомневался, поскольку в начале встречи очередной рубль перекочевал из Валентинова кармана в его карман.
        - То-то и оно, что хорошие. Но все одно, закругляться вам надо. А если бы тот немец взял дублон? А если бы кто-то из видевших донес?
        - А если бы взял, тогда что?
        - И тому, кто платит, и тому, кто берет иноземные деньги, смертная казнь полагается, - разъяснил Надей. - Это для иноземцев. Для наших чуть полегче, но тоже немало. И лишение всего имущества, и виры, и торговая казнь… Как суд решит.
        - Слушай, Надей, а ты когда-нибудь в меняльной конторе бывал?
        - Приходилось. Службу нес. Наши городовые их охраняют. И иноземцев, что деньги на мену везут, тоже охраняют. И туда, и обратно. По их желанию, конечно. И из меняльных контор в государеву казну деньги тоже мы доставляем. Под нашим присмотром то есть… Постой, постой, Михайла… Уж не задумал ли ты чего?
        - Нет-нет-нет, что ты, Надей!.. - Валентин только хотел заверить бдительного городового, что он, как и Остап Ибрагимович, безусловно чтит Уголовный кодекс, но вовремя внес поправку: - Я Судебник уважаю. И ни одной буквочки из него нарушать не собираюсь. Но… Ведь бывает так, Надей, что не все еще законами предусмотрено. Правильно?
        - Бывает и так, - согласился Надей. - Задумал что-то?
        - Сам еще толком не знаю, - честно признался Валентин. - Скажи… как курс определяется?
        - Что определяется? - не понял Надей.
        - Сколько, например, рублей дают за золотой дублон?
        - Откуда я знаю… - Надей пожал плечами. - Оно мне нужно?
        - И то верно, - согласился с ним Валентин. - Но… Вот ты сказал, что городовая стража иноземцев охраняет. И туда, и обратно. Так ведь?
        - Ну… говорил.
        - Это как же? От самой границы и до Ярославля, до меняльной конторы? А потом обратно?
        - Нет, Михайла. До Ярославля иноземец сам по себе едет. Ты меня не так понял. Сидит он, к примеру, на постоялом дворе или в собственном доме. У них у многих здесь свои дома, знаешь? - Валентин кивнул. - Обращается он к нам: прошу, мол, сопроводить до меняльной конторы. Городовая стража пару человек на это выделяет. Дело-то ведь государственной важности. Государству-то нужны иноземные деньги.
        - А зачем государству иноземные деньги?
        Этот простой вопрос поставил Надея в тупик. Он сделал брови домиком и даже снял шапку, чтобы поскрести пятерней затылок.
        - А я почем знаю? Ну и вопросы ты задаешь, Михайла. Я ведь простой городовой стражник. Пусть и обыщик, но ведь не думный же дьяк, в конце концов.
        - Получается, что на границе меняльных контор нет, а есть только здесь. Да?
        - Ну да.
        - Значит, иноземец от самой границы до Ярославля преспокойно везет свои иноземные денежки. А если он их поменяет, не доезжая до Ярославля? Раньше?
        - Как же он их поменяет, если меняльных контор там нет? - удивился Надей.
        - А если человек какой-нибудь найдется и поменяет рубли на иноземные деньги?
        - Зачем же ему это нужно, если на иноземные деньги у нас ничего купить нельзя? - Надея все больше изумляли вопросы, задаваемые Валентином.
        - А если все-таки найдется такой человек?
        - Так на то закон есть: иностранцу башку срубят, да и нашего по головке не погладят.
        - Постой-постой, смертная казнь, ты говорил, за покупку и продажу товара на иностранные деньги. Про обмен денег ты ничего не говорил.
        - Ох, Михайла, запутал ты меня совсем своими вопросами. - Надей вновь принялся скрести затылок. - Ладно, обещаю все разузнать доподлинно про обмен этот самый.
        - Спасибо тебе, Надей. Но… Последний вопрос, можно?
        - Давай.
        - Ты вот сказал, что иностранцу голову срубят за обмен денег не в меняльной конторе. А как государство узнает, что он это сделал?
        - Донесет кто-нибудь. Тот, кто видел.
        - А если никто не видел?
        - Замучил ты меня, Михайла. Не пойму я что-то, зачем этому иноземцу невесть где деньги свои менять, когда меняльная контора есть?
        Поняв, что больше никакой информации выжать не удастся, Валентин быстренько свернул разговор и отправился домой.
        Сила с Ерохой уже были дома, топили печь и разогревали нехитрый, но обильный ужин. Ванька у вдовы в Нагорной слободе так и не объявился, что было хоть и весьма печально, но уже привычно.
        Вечер друзья провели как обычно, если не считать одного небольшого обстоятельства, имевшего, как выяснилось впоследствии, весьма серьезные последствия.
        Когда Валентин снял для себя новый дом, он первым делом устроил в подвале тайник. Накопления уже образовались серьезные и таскать их с собой было неразумно; во-первых, опасно, а во-вторых, просто тяжело и неудобно. Поэтому, возвращаясь каждый вечер домой, Валентин спускался в подвал, вытаскивал из кладки секретный кирпич и бросал в выкопанную за кладкой нишу очередной кожаный мешочек с дневной выручкой. Так было и сегодня. Валентин уж было собрался вставить на место кирпич, маскирующий нишу, когда ему в голову пришла мысль, что было бы неплохо подсчитать накопленное. Заработки их постоянно росли, и сказать, сколько у них уже собралось денег, Валентин мог только весьма приблизительно. В то же время неясная, туманная пока идея об операциях с валютой в любой момент могла неожиданно проясниться и превратиться из гипотезы в рабочую схему. И вот здесь-то необходимо было точно знать сумму, которой они располагали.
        - Ероха! Сила! - позвал он из подвала.
        - Чего тебе? - В проеме возникла физиономия Ерохи.
        - Спускайтесь сюда, деньги сейчас считать будем. И свечу еще одну прихватите.
        Для троих подвал был тесноват, но ничего, разместились. Свечи поставили на пол, между ними высыпали деньги, сами уселись вокруг на корточки. Начали считать, медь в одну сторону, серебро в другую. Рублевики складывали стопками по пять монет. Всего получилось триста двадцать восемь рублей с копейками. После подсчета в подвале установилась такая тишина, что было слышно, как трещат фитили свечей.
        Нарушил тишину Ероха:
        - Мать моя женщина! Да мы ведь можем каждому по имению купить, да еще на обзаведение останется.
        Силка же, облизнув шершавым, как наждак, языком враз пересохшие губы, только и смог выдавить из себя:
        - Много…
        Валентин принялся складывать деньги обратно в кожаные кошели.
        - Это только начало, парни. На эти деньги мы сможем завести настоящее большое дело. Чтобы не только нам до конца жизни хватило, но и нашим детям, внукам и правнукам.
        Произнося эту демагогическую тираду, он думал только об одном - не дай бог, парни забузят и потребуют разделить деньги. Но последовавшей с их стороны реакции даже он не ожидал.
        - Много, - согласился с Силкой Ероха. - Слышь, Михайла, такие деньги без охраны нельзя оставлять. Что там твой тайник… Если выследят нас да залезут в избу, им этот тайник найти - как раз плюнуть.
        - Кобеля надо сторожевого, - поддержал Ероху Силка. - А лучше двоих. Я знаю, где таких купить можно. Один на один волка загрызают.
        Валентин задумался. Сумма действительно собралась приличная, а их троица, особенно Силка, уже приобрела известность в определенных кругах. Бандиты запросто на хвост могут упасть. Наезд - ерунда. С помощью Надея они с любым наездом справятся. А вот если выследят и в их отсутствие в дом залезут… Это да.
        - Такие кобели тебя самого в дом не пустят, - резонно заметил Силе Ероха. - Его щенком в дом брать надо. И растить.
        - Не надо кобелей, - неожиданно влез в их спор Валентин. - Это, наоборот, подозрительно. То не было ничего, а тут вдруг целых два волкодава во дворе появились. Умный сразу смекнет: «Значит, появилось что охранять». Мы по-другому сделаем. Завтра, во-первых, дополнительные запоры купим и сами их поставим, а во-вторых, с завтрашнего дня один из нас остается дома. Для игры сейчас трое все равно не нужны. Играем-то постоянно у Дика. А там кроме Силки и одного хватит. Либо Ероха, либо я остаемся дома - стеречь.
        - Правильно, - поддержал Ероха. - Я согласен.
        - Слушай, Минь, - после секундной паузы подал голос Сила, - денег вроде немало, а ты говоришь: не хватает… Это сколько ж нам надо набрать?
        - А чтобы стать первыми богатеями в городе и Мудра к ногтю прижать, - ответил Валентин.
        Утро следующего дня началось в соответствии с утвержденной накануне вечером диспозиции. Ероха остался дома, а Валентин с Силой отправились работать. Но едва они вышли за дверь, как тут же появились индивидуальные, если можно так выразиться, толкования принятого вчера плана.
        - К Дику идти пока рано, - принялся рассуждать вслух Валентин. - Давай заскочим в скобяной ряд, купим там запоры и задвижки и отнесем их Ерохе. Пусть устанавливает, пока нас не будет.
        - Минь, отпусти меня, - взмолился вдруг Силка. - Я, понимаешь, кровь из носу, обещался Ксанке сегодня прийти. А пока я к ней сбегаю, ты сам запоры купишь и в Нагорную сходишь. Встретимся же у Дика. А?
        В Нагорную слободу обычно ходили вдвоем. На тот случай, если Ванька вдруг оказывается дома. Тогда одному полагалось бежать к Надею за подмогой, а второй оставался следить за домом. Но у Силки была такая жалобная гримаса на физиономии, что Валентин, поколебавшись чуть-чуть, решил отступить от им же придуманного правила.
        - Черт с тобой. Беги к Ксанке, - согласился он. - Один схожу.
        Сначала Валентин отправился за задвижками для дверей и ставен, потом, закупившись, вернулся домой. Некоторое время поболтал с Ерохой, обсуждая то, как следует установить приобретенные запоры, после чего направился в Нагорную слободу.
        Была ли вдова, приютившая Ваньку Рыжего, лишь его квартирной хозяйкой, или же их связывали более близкие взаимоотношения, ребята так и не разобрались. Поначалу она встретила в штыки шнырявших возле ее дома молодых людей и ничего не хотела сообщать им об интересовавшем их Рыжем. Но всего лишь копеечка, подаренная ей одним из парней, в корне изменила всю ситуацию. Вдова тут же стала словоохотливой и откровенной. Время от времени парни поддерживали этот ее позитивный настрой, подбрасывая ей то полушку, то копейку, и она вполне искренне заверяла их, что ни в коем случае не станет покрывать этого рыжего обормота и тут же донесет им, лишь только он переступит порог ее дома.
        В Нагорной слободе селились не самые бедные горожане. В основном ремесленники и купцы средней руки. Дома в слободе ставили крепкие, и дом вдовы ничуть не выбивался из общего ряда. Добротным, в четыре окна, фасадом дом выходил на улицу. Вход в него был во дворе, а чтобы попасть во двор, следовало пройти через калитку, врезанную в высокий, глухой забор.
        Валентин остановился возле нее и уже было протянул руку к висящему справа шнуру с кольцом, чтобы позвонить, как что-то заставило остановиться. Некое смутное чувство, неведомо откуда появившееся.
        Он прошел к дому, влез на завалинку и попытался заглянуть в окна, но те были так основательно изукрашены изморозью, что, как ни старался Валентин разглядеть хоть что-нибудь, ничего не получилось. Спустившись с завалинки и переминаясь с ноги на ногу, он окинул улицу взглядом. По-хорошему, надо было бы спросить у соседей или хотя бы у играющих на улице ребятишек. Валентин только собрался пересечь улицу наискосок, чтобы подойти к стайке громко галдящих мальчишек, как те, словно стоя воробьев, разом снялись с места и умчались в близлежащий проулок. «Да что это со мной сегодня? - разозлился он сам на себя. - Уж сколько мы сюда ходим, и все было нормально. А тут чего-то передрейфил…»
        Валентин вновь прошел к калитке, взялся за колечко, привязанное к шнуру, и несколько раз решительно дернул его вниз. Звонка колокольчика он не услышал, но почти сразу же во дворе хлопнула дверь, и раздался хрустящий звук шагов по утрамбованному снежному насту. Стукнула отодвигаемая задвижка, и заскрипели промерзшие петли. Калитка приоткрылась, и в образовавшуюся щель высунулась рыжая физиономия.
        - Михайла?! Ты?! Живой?!
        От неожиданности Валентин сделал полшага назад.
        - Ванька?!!
        Столько дней он мысленно рисовал себе эту встречу!.. И ни один из продуманных им вариантов не предусматривал такого сценария - один на один, нос к носу, без свидетелей.
        Рыжий неожиданно метнул свою длинную ручищу и ухватил Валентина за ворот.
        - Ты заходь, Михайла, заходь… - ласково приговаривал он, втаскивая Валентина во двор. - А то что ж мы с тобой через калитку разговариваем, как чужие, ей-богу.
        X
        Стукнул засов запираемой калитки. Ванька теперь стоял, скрестив руки на груди и привалившись спиной к калитке, как бы подчеркивая этим, что путь на улицу Валентину отрезан. Был он без полушубка, в одной лишь рубахе с распахнутым воротом и закатанными по локоть рукавами. На правой его лапище, теряясь наполовину в зарослях густых рыжих волос, красовался столь необходимый Валентину браслет. И это был факт, которому Валентин не мог не порадоваться, несмотря на сложность ситуации, в которой он оказался. Испуг, вызванный неожиданным появлением наглой Ванькиной морды, уже прошел, и к Валентину вновь вернулась способность здраво и логично мыслить. Собственно говоря, ничего страшного или фатального в его нынешнем положении не было, если не считать, конечно, того, что один раз Рыжий уже пытался его убить.
        - А ты, Рыжий, оказывается, убивец, - твердо заявил Валентин, глядя Ваньке прямо в глаза. - И в городской страже о том уже знают.
        - Это что же ты такое-то, Михайла, говоришь? - вдруг засуетился Ванька. И куда только подевалась глумливая улыбочка с его толстых слюнявых губ… - Какой же я убивец?
        - Самый настоящий! - продолжал свою атаку Валентин. - Разве не ты меня убить пытался?
        - Да бог с тобой, Михайла! Я ж тебе только один раз и засветил по башке. Легонечко… Мне ж мой браслет нужен был, а ты ни браслета не возвращал, ни денег за него не платил. Вот я и решился свое добро вернуть.
        - Легонечко, значит, говоришь… Браслет… А зачем же ты с меня всю одежду снял и замерзать оставил?
        - Так то по недомыслию, Михайла, ей-богу. Ты ж браслетом пользовался, а денег не заплатил. Вот я и взял твою одежду. Должон же мне быть какой-то прибыток за то, что браслет у тебя был. А про то, что ты замерзнуть можешь, я и не подумал.
        - Ой ли? - Криво ухмыльнувшись, Валентин недоверчиво покачал головой. - Что же ты тогда так удивился, меня живым увидев? Сейчас вот… Когда калитку только открыл? А?
        Ванька смешался. От его былого победоносного вида не осталось и следа.
        - Ну а чё ж мне не удивляться? Удивился, понятное дело… Не виделись-то вон уже скоко… Нет, ну, ей-богу, Михайла, и не думал я тебя жизни лишать…
        Разговор получался хоть и дурацкий, но на равных. Разнообразные сценарии, разработанные Валентином совместно с Надеем, сводились в принципе к одному. Ваньку нужно выманить на улицу и спровоцировать на драку, а тут, словно из-под земли, Надей с парой стражников объявляется. Ванька отправляется в городскую каталажку, а браслет возвращается к Валентину. На деле же получилось совсем не так. Ни Надея со стражниками, ни даже Ерохи с Силкой. Так что сценарий пришлось писать по ходу пьесы.
        - Слышал, ты его продать хочешь, - Валентин мотнул головой, как бы указывая на браслет.
        - О-о, Михайла… - Рыжий явно обрадовался, что разговор съехал с неприятной для него темы «убивства». - Знал бы ты, сколь я побегал. В Орел даже ездил.
        - Ну?
        - Точно. Хотел лохматого того найти, у которого ты браслет… Гм-м, гм-м… позаимствовал.
        - Нашел?
        - Нет, говорят, что он то ли в Москву подался, то ли еще куда.
        - Слушай, Иван, так за чем же дело стало? Продай его мне. - Валентин вытащил из кармана кошель, развязал его и высыпал деньги на ладонь. Пересчитал. Ровно десять рублей. Все правильно. Именно столько они с собой и брали, отправляясь поутру на «работу». По десять рублей на душу. - Держи, здесь десять рублей, как ты и хотел.
        - Не-эт, Михайла. - Ванька закрутил своей рыжей башкой. - Это я хотел десять рублей, когда не знал, что браслет-то, оказывается, волшебный. А теперь он стоит двадцать, никак не меньше.
        Двадцати рублей у Валентина с собой не было. Эх, был бы с ним Силка или Ероха!.. Но Ероха остался охранять дом, а Силку он сам отпустил. Валентин порылся по карманам и набрал еще два рубля мелочью, оставшихся у него после сегодняшнего похода в железно-скобяную лавку.
        - Брось, Иван. Какой еще волшебный? Не дури. Вот тебе еще два рубля. Бери их и давай мне браслет.
        - Нет, Михайла. Я тебе точно говорю - волшебный. Как его на руку наденешь, так руки вдвое сильней становятся.
        Валентин не сдержал скептической улыбки:
        - Так уж и волшебный? Выдумываешь ты…
        - Точно говорю. - Ванька истово перекрестился. - Как Бог свят! Я вот давеча с одним схлестнулся… Пятеро их было. И все конные и оружные. А я с голыми руками на лесной дороге. Так я молодую сосенку сломил и ею отбился. Ей-богу, не брешу. Трое ускакали, а двоих с коней сшиб, так они пешки чесанули. А коней я домой привел. Не веришь? Пойдем покажу, они в сарае стоят.
        - Ладно… - Валентин махнул рукой. - Так и быть. Держи десять рублей. Это пусть задаток будет. Никуда не уходи. Сейчас я тебе еще десятку принесу. - Валентин сделал строгое лицо. - Но без дураков! Чтоб потом не оказалось, что он еще и золотой, и еще черт знает какой, и что стоит он уже тридцатку!
        - О чем речь, Михайла… Я-то свое слово завсегда держу. Договорились: двадцать, значит, двадцать.
        Ванька отодвинул засов, распахнул калитку и отодвинулся в сторону, освобождая проход.
        - Скоро буду! - заверил его Валентин и, выскочив на улицу, понесся к себе, в Гончарную слободу.
        - Открывай, Ероха! Это я! - Добежав до двери своего дома, Валентин заколотил в нее что есть сил. Бежать ему пришлось километра три с лишним, и, хотя почти половину этой дистанции Валентин не бежал, а прошел ускоренным шагом, сил у него почти не осталось.
        - Минька, ты? - удивился Ероха.
        - Я, я… Открывай.
        Защелкали отодвигаемые засовы, и наконец дверь открылась.
        - Ты чего, Минь? А Силка где?
        Оттерев Ероху в сторону, Валентин, тяжело дыша, ввалился в дом.
        - Ванька приехал. Браслет у него. Деньги нужны, - объяснил он.
        Едва отдышавшись, он полез в тайник и достал оттуда десять рублей. Потом, слегка поразмыслив, добавил к уже вытащенным еще десять монет.
        - Я с тобой пойду, - безапелляционно заявил Ероха, когда Валентин собрался вновь уйти из дома. - Одному опасно…
        - Да нет же, Ероха, - постарался успокоить его Валентин. - Я уже с ним обо всем договорился. Сейчас только отнесу деньги и заберу браслет.
        - Точно?
        - Точно, охраняй дом.
        Валентин вышел на улицу. Бежать он уже не мог, быстро идти - тоже. Как только он пробовал ускориться, сразу же начинало колоть сначала в левом боку, а потом - и в правом. Физическая форма Михайлы Митряева была ни к черту, и Валентин, вышагивая в направлении Нагорной слободы, то и дело корил себя, что так и не нашел времени заняться хотя бы элементарной физподготовкой своего клиента. Ноги его постепенно наливались свинцом, а легкие горели адским пламенем от морозного воздуха, который он то и дело хватал открытым ртом. Скорость, с которой он двигался к Ванькиному дому, постепенно падала и метров за сто до намеченной цели достигла нуля.
        Решив немного передохнуть, Валентин уселся на завалинку и перевел дыхание. В принципе можно было и не торопиться. Не бежать сломя голову… Ну пришел бы он к Ваньке на полчаса позже, и что с того? Главное сделано - договоренность достигнута, и браслет, считай, уже у него в руках. Рассуждая подобным образом, Валентин бросил взгляд вдоль улицы, туда, где находился Ванькин дом.
        То ли раньше их там не было, то ли он просто не обращал на них внимания, но… У Ванькиного дома стояли четыре вороных красавца-коня. И стояли они не сами по себе, а держал их за поводья мужик, одетый под стать коням во все черное.
        Еще не отдавая себе отчета, почему он именно так поступает, Валентин поднялся с завалинки и, перейдя на другую сторону улицы, двинулся потихонечку вперед. Поравнявшись с домом вдовы, у которого сейчас стояли те самые кони, он вновь опустился на завалинку, намереваясь чуть обождать и разобраться, что же за гости посетили скромную вдову. Долго ждать ему не пришлось.
        Отворились ворота (не целиком, а только одна створка), и из вдовьего двора вышли три мужика, ведущих за собой двух коней. Точно таких же, как и те, что ждали на улице. Незнакомцы прикрыли за собой створку ворот и вскочили в седла. Улица была неширокой, и всадники были у Валентина как на ладони. Двое из них бородаты, один носил лишь усы, а четвертый, видимо по молодости лет, не имел ни того, ни другого. На головах бархатные шапки с меховой опушкой, а одеты в крытые черным бархатом же полушубки с вышитой бисером оскаленной песьей мордой на спине. Спереди полушубки были украшены серебристыми шнурами.
        Придерживая одной рукой свои длинные, пристегнутые к поясу сабли, всадники спокойной рысью устремились вдоль улицы, ведя за собой в поводу двух заводных лошадок. Дождавшись, пока они исчезнут из виду, Валентин перешел улицу и осторожно надавил рукой на калитку. Она легко подалась, жалобно простонав своими петлями.
        Сразу за порогом, в утоптанном снежном насте, страшно зияла красная проталина размером чуть побольше ладони. А от этой проталины протянулась тонкая красная дорожка, ведущая к дому. При виде этого свежего кровяного следа Валентин почувствовал, как к горлу комком подкатывает тошнота, а ноги предательски слабеют. «Эй, эй, не распускай нюни! - прикрикнул он сам на себя. - Главное сейчас - вернуть браслет. Ванькины разборки из-за лошадей с совершенно незнакомыми людьми тебя не касаются. Итак, вперед! Найди Ваньку и забери у него браслет!»
        Собрав волю в кулак, Валентин двинулся вдоль кровавой дорожки. Поднялся на крыльцо, толкнул дверь в сени. Заглянул туда - никого. Валентин открыл дверь, ведущую в избу.
        - Эй! Росава (так звали вдову)! Иван! - Ответом ему была абсолютная тишина. Он заглянул в комнату. Тьма египетская! Кто-то зачем-то позакрывал все ставни. - Иван… Росава… - вновь позвал он хозяев, но на этот раз почему-то шепотом.
        Он двинулся на ощупь вдоль стены. Добравшись до ближайшего окна, отворил ставни, и в избу сквозь слюдяное оконце заструился серый свет зимнего утра. Нехитрая мебель, составлявшая обстановку этого дома, за исключением громоздкого, окованного железом сундука, почему-то была разломана и разбросана невесть как. У сундука же была всего лишь открыта крышка, и теперь из него свешивались на пол какие-то серые тряпки.
        - Иван… Росава…
        Двинувшись к следующему окну, Валентин зацепился носком сапога за что-то мягкое. Он открыл ставни еще одного окна и увидел. Это был Ванька. Он лежал под окном, вжавшись в угол своим богатырским телом. На шее, прямо под кадыком, у него была небольшая колотая рана. Рубаха спереди вся напиталась кровью, видимо сочившейся из нескольких ран.
        Превозмогая страх и отвращение, Валентин склонился на ним.
        - Эй, Иван… - Он потряс его за плечо. Тот был еще теплый, но, вне всякого сомнения, мертвый. - Ах, черт… Угораздило же тебя…
        Осторожно, преодолевая брезгливость, Валентин осмотрел его руки. Браслета там не было. Тогда он обшарил его одежду, перевернул труп и посмотрел под ним. Нет браслета. Это открытие привело Валентина в состояние, близкое к панике. Если раньше браслет был утерян, но к нему вела вполне надежная ниточка, то теперь… Теперь - все, конец. Браслет у каких-то совершенно незнакомых мужиков, хладнокровных убийц, к которым не то что ниточки нет, но и самой тончайшей паутинки. Даже намека на нее.
        Валентин раскрыл остававшиеся до сих пор закрытыми ставни и бросился обыскивать избу в поисках браслета. Поиски эти нельзя было назвать ни системными, ни эффективными. Уж слишком много эмоций и переживаний переполняло его. Но тщательными они, пожалуй, все же были, поскольку Валентин, мечась, как тигр в клетке, по нескольку раз осмотрел каждый квадратный метр в этом доме.
        Наконец он добрался и до запечного закутка. То, что он там увидел, потрясло его больше, чем потеря браслета и труп Ваньки Рыжего. Там лежала Росава, вдова, хозяйка этого дома. Ее, видимо, сначала насиловали, а потом кромсали мечами, а может, и наоборот. Сам черт едва ли разберется в предпочтениях этих маньяков-нелюдей.
        При виде такого зрелища Валентин не сдержался - выскочил на свежий воздух и повис на перилах крыльца. Его вывернуло. Он спустился вниз и прошелся по двору. Найдя место, где лежал чистый, нетронутый снег, умылся им. В принципе избу он осмотрел всю. За исключением того места, где лежала вдова. Вернее, то, что от нее осталось. Но ворочать этот кровавый фарш, искать под ним браслет - это было выше его сил. Скорее он предпочтет до конца жизни застрять в этом времени. Значит, больше его тут ничего не задерживало.
        Третье за последние три часа возвращение Михайлы домой не столько удивило Ероху, сколько испугало. Да и выражение лица товарища тому способствовало.
        - Ты что, Михайла? Случилось что-нибудь? С Силкой что-то? - засыпал его вопросами Ероха.
        - Не знаю, что с Силкой. Работает, наверное, у Дика.
        - Один.
        - Да не знаю я… - разозлился Валентин. - Не виделся я с ним с самого утра. Я от Ваньки иду.
        - Выкупил браслет?
        - Нет.
        - Почему? - удивился Ероха.
        - Почему!.. Почему!.. - взорвался Валентин. - По кочану! Убили его! И Росаву убили! А браслет исчез…
        От такого известия у Ерохи отвалилась челюсть, а руки отвисли вдоль тела, как плети.
        - Иди ты… - Но, видя, в каком состоянии пребывает друг, Ероха собрался и захлопотал вокруг Михайлы. - Ты присядь, Минь. - Он взял Валентина за плечи и едва ли не насильно усадил на стул. - На, попей водички. - Валентин принял из его рук ковш с водой и жадно, одним махом осушил его. - А… Кто убил, ты видел?
        - Видел. Четыре мужика. Все в черном и на вороных жеребцах.
        Ероха вздохнул:
        - К Надею надо идти…
        - Сам знаю, - огрызнулся Валентин и уже спокойнее добавил: - Сейчас отдохну и пойду.
        Застать Надея на месте не удалось, пришлось дожидаться, пока он вернется в околоток. Выслушав рассказ Валентина, обыщик лишь головой покачал.
        - Дохлое дело, Михайла. Те мужики в черных полушубках с песьими мордами на спинах, которых ты видел, ближние царевы люди, опричники. Никак мы до них не доберемся. Если бы сразу их взять, когда они еще в городе были… А теперь они уж далеко. Просить же царя выдать их - себе дороже. Так что останутся Ванька со своей сожительницей неотмщенными.
        - Да не о мести я сейчас думаю и не о справедливости. Понимаешь, дом я вроде осмотрел, но не весь. Там такое…
        - Понимаю. - Надей покивал головой. Опытному городовому порой не по себе становится в такой обстановке. Что уж говорить о неподготовленном обывателе.
        - Браслет должен быть где-то там, просто я его не нашел. Либо в доме, либо во дворе. Сам говоришь, что мужики эти - люди серьезные. Зачем им копеечный браслет снимать с мертвого босяка? Не верится мне, что они его взяли. Другое дело - лошади. Ванька хвалился передо мной, что несколько дней назад побил каких-то людей и двух лошадей у них отобрал. Выходит, это он с опричниками поссорился. Вот они и навестили его - должок забрать. Лошадей себе вернули, а Рыжего на тот свет отправили. Это я понимаю. И то, что бабу Ванькину, позабавившись, отправили вслед за ним, тоже хоть как-то объяснить можно. Но зачем им браслет-дешевка? Тогда бы уж они с Ваньки и порты, и рубаху снять должны были. Да там тряпья этого - сундук полный. Ткани всякие штуками лежат… Ничего не взяли. Без надобности им это. Вот и браслет без надобности. Там он, Надей. Я уверен. Надо бы сделать так, чтобы его нашли. - Удрученный случившимся, Валентин пытался искать не там, где потерял, а где, ему казалось, светло.
        - Гм-м, гм-м… Нагорная к нашему околотку не относится, но я ребят знаю. Поговорю, Михайла. Если браслет там, они его обязательно найдут. А если уж нет, то не взыщи… - Надей развел руки в стороны, словно расписываясь в собственном бессилии.
        Домой Валентин вернулся уже затемно.
        - Ну что? Принес браслет? - встретив его, в едином порыве воскликнули Ероха с Силой.
        Валентин за сегодня так устал, что у него не осталось даже сил удивиться наивности своих приятелей.
        - Нет, не принес, - ответил он, вешая на вбитый в стену колышек свой полушубок.
        - А что же Надей? Не помог? - опять в один голос воскликнули друзья.
        - Не помог. Я его с трудом дождался. Пока рассказал ему… Завтра он туда пойдет. - Пересказывать подробности разговора, расписывая возможные перспективы поисков, ему не хотелось. - Лучше расскажи, как ты сегодня один работал, - попросил Валентин, обращаясь к Силке.
        - Да как, как… - Он махнул рукой, явно с досадой. - Ничего, считай, сегодня не заработал. Одному нет никакой возможности. Какой-нибудь хлюст обязательно подкрадется да под один из стаканчиков заглянет. Если там шарика нет, то двое других норовят игру начать. Это чтоб мне ничего не досталось. Либо одному, либо другому. Я, конечно, этому противился… А они тут же галдеж на своем тарабарском языке начинают. И, вообще, сегодня народ какой-то был… весь незнакомый. Никого из тех, что раньше играли.
        - А что Дик?
        - Устранился, исчез куда-то. Я его только в начале и в конце игры видел. Одним словом, пришлось по их правилам играть. Вот я ничего и не заработал.
        - Понятно-о…
        - Эх-х, - вздохнул Ероха. - Жаль, меня там не было. Я бы парочке наглецов носы расквасил, сразу бы наглеть перестали.
        - Вот и иди с ним завтра, - поддержал его Валентин. - А я дома поваляюсь. Устал что-то сегодня.
        - Нет, Минь, не получится, - возразил ему Силка. - Когда расходились, Дик ко мне подошел и просил, чтоб ты обязательно завтра был. С каким-то нужным человеком хочет он тебя познакомить. Большой этот… бизьнис большой, говорит, получится. Так и сказал: «Большой человек, большой бизьнис».
        Поужинав, друзья легли спать. Валентина всю ночь, неоднократно повторяясь, как диск, поставленный на перезапуск, терзал один и тот же кошмар. Ему снились Лобов и Вера, стоящие над его неподвижным телом. И никак было не понять, отчего он столь неподвижен. То ли пребывает в глубоком сне, то ли… Лобов возмущался поведением слипера Василенко, совершенно позабывшего о своем задании и занимающегося обделыванием собственных делишек. А рыбасоиды меж тем все ближе и ближе к последнему рубежу, защищаемому подполковником Лобовым. «Пора прекращать этот бессмысленный эксперимент», - говорил Лобов, протягивая руку к пакетнику, от которого запитывалась вся аппаратура жизнеобеспечения. «Все-таки это лучший наш слипер», - робко возражала ему Вера. «Заклинило парня на этом браслете. Смерти он боится, Вера. А раз боится смерти, то нет уже бойца», - возражал ей Лобов. Валентин пытался проснуться, чтобы объяснить, что вовсе его не заклинило на браслете. Просто он сейчас решает задачу социализации в местном обществе, а параллельно ищет браслет. Ведь рыбасоиды обитают в высших слоях общества. И именно туда и надо
пробиться Валентину. А как иначе? Ну не заходить же в каждый дом с вопросом: «У вас тут рыбасоиды случайно не пробегали?»
        Но проснуться Валентину все никак не удавалось. Даже веком не пошевельнуть. «Наши предки с гранатой на танк шли, а он…» Рука Лобова все тянется к пакетнику… Валентин пытался заорать, остановить его, но все тщетно. Лобовский палец ложится на выключатель и… Все начинается сначала.
        Признаться, за ночь этот нелепый сон так утомил Валентина, что, проснувшись и обнаружив себя по-прежнему в теле Михайлы Митряева, он даже обрадовался сему обстоятельству. «Однако, - пронеслась в голове мыслишка, - доля истины в этом сне есть. Если уж сейчас я и не могу достать рыбасоидов, то хотя бы размышлять на тему, как это сделать, я просто обязан».
        Ночью в город пришла оттепель, и Валентин с Силой шли на «работу» в распахнутых полушубках, держа меховые треухи в руках.
        - А как думаешь, Минь, - приставал к Валентину Силка, - что за бизьнис этот человек нам предложит? Небось что-то, связанное с нашей забавой…
        - Посмотрим, - отмахнулся от него Валентин.
        - Нет, слышь, Минь, если он предложит в ихнюю Англию поехать? Как, будем соглашаться?
        - Нет. Нам и здесь неплохо.
        Занятые подобной пустой болтовней, приятели и не заметили, как подошли к конторе Дика. Силка подергал рычажок звонка, и дверь тотчас же открылась.
        - О-о! Доброго здоровья, господа. Сегодня, слава богу, и господин Майкл с нами! - обрадовался гостеприимный хозяин. - Проходите в зал, все уже собрались, вас ждут.
        - Большой человек, о котором ты вчера говорил, тоже здесь? - поинтересовался Валентин, заходя в контору.
        - Нет, он будет позже. Проходи, Майкл, играем, где обычно.
        Валентин толкнул знакомую дверь и вошел в комнату, переделанную под игровой зал. Из всей мебели, бывшей здесь ранее, остался лишь один большой шкаф, занимавший всю дальнюю стену. Убрать такую махину, под завязку загруженную гроссбухами и прочими деловыми бумагами, было невозможно да, наверное, и не нужно. Дик лишь завесил его простым серым полотном, чтобы, видимо, у любопытных посетителей не возникало соблазна ознакомиться с его бухгалтерией. Посередине зала, ближе к одной из стен, стоял небольшой стол с идеально гладкой поверхностью и стул для Силки. На противоположной стене находились два больших окна, а между ними был забыт либо с какой-то целью оставлен аккуратненький письменный столик, скорее даже бюро, рядом с которым стоял стул с высокой резной спинкой. На этом стуле, облокотившись на бюро, во время игры иногда сиживал Дик. Для этой цели, наверное, эти предметы интерьера и были оставлены в комнате.
        В игровом зале уже находились восемь человек. Обычно публики собиралось поболе. Но странным было не это. И даже не то, что среди собравшихся не оказалось ни одного знакомого лица. А то, как выглядели собравшиеся. Валентин уже достаточно освоился в этом мире и, как выглядят здесь богатые, знатные люди, представлял неплохо. Эти же были похожи скорее на мастеровых, вырядившихся в свою праздничную одежду. Но Дику, в конце концов, виднее, кого зазывать на игру. Это его обязанность. Силка прошел к своему стулу и выложил на стол стаканчики.
        - Начинайте, - шепнул Дик Валентину на ухо, - а я пойду встречать большой человек.
        Игра началась вяло, публика почему-то предпочитала отмалчиваться, лишь наблюдая со стороны, словно ожидая чего-то. Пришлось Валентину вступить в игру по маленькой в надежде разжечь аппетиты собравшихся. И дело вроде бы потихоньку, со скрипом начало двигаться. «Что за вахлаков он сегодня собрал?» - недоумевал Валентин, мысленно адресуясь к Дику. И тут случилось то, о чем ему вчера рассказывал Сила. Один из играющих склонился к столу и, приподняв один из стаканчиков, заглянул под него.
        Валентин ухватил его за рукав и вполне миролюбиво заметил:
        - Эй, приятель, здесь так не принято. По правилам этого делать нельзя.
        На что тот, ощерившись в хищной улыбке, коротко бросил в ответ:
        - Fuck you!
        Валентин никогда не был драчуном и уж тем более знатоком боевых искусств. Да и тело Михайлы Митряева к агрессивному поведению не располагало. Но столь откровенного хамства он снести не мог. Собрав всю свою ненависть к таким хамским типам в кулак, он метнул его прямо в ненавистную харю. Удар получился хорошим. Максимум для Михайлы Митряева. Пожалуй, даже процентов на пятнадцать - двадцать повыше максимума.
        Хамскую морду мотнуло назад, ее обладатель даже покачнулся. Облизав разбитые губы, он сплюнул на пол и повторил:
        - Fuck you!
        Не дожидаясь его реакции, Валентин отпрыгнул назад, туда, где между двумя окнами стоял письменный стол-бюро. Как ему помнилось, на столе всегда стояла массивная керамическая чернильница с торчащим из нее пером, а рядом с пачкой бумаги лежал нож для ее разрезания. Не бог весть какое оружие, но все ж…
        - Дик! - что есть мочи заорал Валентин, пытаясь одной рукой нашарить нож у себя за спиной. - Помоги!
        В это время трое набросились на Силу и, ухватив его, будто это не живой человек, а свернутый в рулон ковер, рысью двинулись на выход. Остальные полукругом, потихоньку приближаясь, наступали на Валентина.
        Словно в ответ на призыв, в зале появился Дик и, закрыв дверь и привалившись к ней спиной, громко скомандовал:
        - Take, take him! Quickly!
        Валентин еще не осознал до конца, что же здесь, в конце концов, делается, но кое-что он уже знал точно - Дик их предал. Рука его нащупала наконец чернильницу, и Валентин только собрался швырнуть ее в ближнего к нему врага, как от могучего удара, снося со своего пути Дика, распахнулась дверь.
        - Одни дверь открыто, другой - закрыто, а я хочу играт. - На пороге зала стоял азартный испанец. Только вымолвив эту фразу, он наконец сообразил, что то, что он видит, не очень-то похоже на игру. Даже азартную. - Каррамба! Что ждес происходит?
        - Спаси, дон Альба! Убивают! - завопил в ответ ему Валентин.
        Благородному дону не надо было повторять дважды. Его длинный меч, вылетев из ножен с быстротой молнии, сразу же ранил в плечо одного из тех, что держали Силу под мышкой, как какое-нибудь бревно. Раненый вскрикнул и выпустил Силу из рук. Два его товарища тоже бросили свою ношу и, вытащив из-под одежды спрятанные тесаки, сделали шаг вперед. Пятеро, окружавшие Валентина, позабыв о нем, тоже бросились на помощь своим товарищам, доставая на ходу здоровенные тесаки. Воспользовавшись возникшей сумятицей, Сила на четвереньках, лавируя среди множества ног, пополз к двери. Конечно, если бы не помощь дона Альбы, вряд ли бы ему удался этот маневр. Но испанец, с аристократической изощренностью орудуя своим мечом, постоянно создавал угрозу одновременно всем, оказавшимся в первом ряду, заставляя их неуклюже отмахиваться своими тесаками. Безусловно, будь у него желание, он в мгновение ока искромсал бы всех восьмерых, но…
        Валентин, видя, что Силка уже находится в безопасности, скрывшись за дверью, а дон Альба надежно удерживает всех восьмерых «гостей» Дика, сообразил, что наступил самый подходящий момент для того, чтобы и ему покинуть негостеприимную контору. Дверной проем заблокирован дерущимися, значит, надо пробовать через окно. Валентин только успел подумать, что тяжелый стул с высокой резной спинкой идеально подойдет для пролома оконного переплета, как заметил поднимающегося на ноги Дика, еще не отошедшего от нокаута дверью. Швырнув в него чернильницу, которую он до сих пор держал в руке, Валентин схватил стул и что есть сил ударил им в окно. Хрустнул деревянный переплет, посыпалось, разлетаясь на мелкие осколочки, драгоценное стекло. Валентин ударил еще раз, расширяя пролом, и поставил стул под окно.
        Перед тем как выпрыгнуть, он успел переглянуться с испанцем и сделать ему ручкой, что должно было означать одновременно и «спасибо, друг», и «еще встретимся». Валентин прыгнул, сгруппировавшись, удачно приземлился и, пару раз перевернувшись, вскочил на ноги. Но перекувыркнувшийся во время прыжка мир еще не успел в его голове вернуться в свое естественное состояние, как Валентин ощутил удар по ногам и вновь рухнул наземь. Тут же в него вцепились крепкие руки, кто-то тяжелый навалился ему на живот. Валентин попробовал трепыхнуться, выскользнуть из-под груды тел, навалившихся на него, но не тут-то было. Держали его крепко, и уже кто-то начал вязать ему ноги, а следом за этим и руки. Нападавших на него было четверо, и он их не видел среди «гостей» Дика.
        Напавшие поднялись и стояли теперь вокруг него, спеленутого веревками по рукам и ногам. Валентину только и оставалось, что извиваться всем телом, пытаясь ударить кого-нибудь из супостатов связанными ногами, да мычать от бессилия сквозь забитый в рот кляп.
        - Смотри, какой злобный барчук, - сказал один из них, увернувшись от Михайлиных ног. - Весь повязанный, а все одно драться пытается. Ничего, дружок, скоро и тебе достанется.
        Это замечание почему-то вызвало дружный хохот стоящих над ним мужиков.
        - Ладно, - сказал другой, видимо старший. - Надевай ему мешок на голову и неси в сани.
        Валентина подняли, поставили на ноги и надели мешок на голову.
        - Что, уже получили? - раздался сзади знакомый голос.
        - Да он сам к нам в руки свалился, - ответил старший. - Мы идем по проулку, а тут он из окна сигает. Ну мы его и прибрали.
        - Гм-м, чертовы англияшки… Так это не они вам его передали?
        - Да нет же. Сами мы его повязали. Здесь, в проулке. А от них он убег.
        - Ну тогда им денег платить не за что. Поехали.
        Заскрипели полозья - подъехали сани. Валентина забросили в них, сверху на него навалились еще двое, запрыгнувших в сани на ходу. Заорал кучер, щелкая кнутом, застучали копыта, зазвенел колокольчик, заскрипел снег, подрезаемый полозьями на поворотах. «Что-то слишком часто поворачиваем», - отметил Валентин. Уже на четвертом повороте он потерял ориентацию и перестал тщиться хотя бы примерно запомнить маршрут, которым его везли. Он переключился на голос, показавшийся ему знакомым, но сразу не смог вспомнить того, кому он мог бы принадлежать. Дальнейшие его размышления на эту тему были прерваны командой кучера:
        - Сто-ой!
        Сани остановились, и Валентина вновь подняли и понесли. Несли недалеко - несколько десятков метров, потом, судя по положению тела в пространстве и пыхтению несущих, поднимали по лестнице наверх. Наконец его поставили на ноги и стали развязывать веревки.
        - Мешок-то с головы снимите, олухи. - Это опять был тот же самый знакомый голос.
        Мешок слетел с головы, и Валентин увидел перед собой развалившегося в кресле Мудра. Чуть поодаль от него, опустившись на краешек стула и смиренно сложив руки на коленях, сидела маманя. А вот и обладатель знакомого голоса. Слева от Валентина, в паре метров, стоял Ермил.
        - Ну здравствуй, сынок, - ласково промолвил Мудр Лукич. - Добро пожаловать домой.
        XI
        - Михайла!
        - Я здесь, дед Влас.
        - Что с шестым чаном?
        - Сейчас Онцук с Чурилом шерсть заканчивают снимать и в дозолку загружать будут.
        - А седьмой?
        - Сегодня как раз третьи сутки дозолки закончились. Сейчас будем доставать и в мочильню понесем.
        И в сарае, возле чанов со шкурами, - это вам не Хургада и даже не Ялта, но какой-нибудь, а все же плюс. А вымачиваются шкуры в проточной воде невеликой речки Лихоборки. Мочильня - одно название. На самом деле это большая прорубь, над которой с берега на берег переброшены пеньковые веревки. Отяжеленные развешанными на них мокрыми шкурами, они опускаются так, что шкуры полощутся в воде. Развешивать мокрые шкуры на морозе - удовольствие ниже среднего. Всякие там КЗоТы, охрана труда и санитарные нормы отдыхают. Наверное, поэтому профессиональная хворь всех кожемяк - хроническая болезнь легких. Свою лепту, конечно, сюда вносит и всякая дрянь, вроде щелочей, кислот и дубильных веществ, испарениями которых приходится постоянно дышать.
        Ермилу хватило одной лишь вони от размораживающихся шкур, внесенных со склада для оттайки. Он добросовестно намеревался выполнить требование хозяина - ни на мгновение не спускать глаз с Михайлы, но жизнь оказалась куда богаче и разнообразней его представлений о ней. Покрутившись в сарае для золения полчасика, он дружески хлопнул Валентина по плечу и, стараясь казаться как можно дружелюбнее, сказал: «Ну что я буду за тобой приглядывать, как за маленьким. Пойду-ка я домой. Тебе ж, в конце концов, учиться, а не мне». На том и был таков. Сподручных своих, псов, правда, оставил. Но и те дежурили снаружи, предпочтя дышать свежим морозным воздухом. Двое гуляли-караулили, а двое в это время с Ермилом дома сидели.
        - Сам не ходи. Кто там работает?
        - Сипко и Фурсик.
        - Вот пусть они и развешивают шкуры мочиться. А ты гречневой золы еще две меры приготовь.
        - Это для первого и второго чана?
        - Ну…
        - Так я ж для них все приготовил: и известь, и шадрик[6 - ШАДРИК - серый поташ, калий углекислый.], и золу…
        - Видел я все, что ты приготовил. Золы мало. Ты не спорь со мной, Михайла. Говорю: мало, - значит, мало.
        - Я и не спорю. Сейчас пойду золу нагребать.
        - И без меня не засыпай. Под моим присмотром рассол делать будешь.
        Дед Влас - высокий, худой старик, с чахоточным румянцем на впалых щеках, горбоносый и большеглазый, как святые угодники на иконах Феофана Грека. Он здесь главный. Здесь - это в большом бревенчатом сарае метров двадцати в длину и шести - восьми в ширину. Это - сарай для золения, или, как его обозвал Валентин, цех. Но дед Влас главный не только здесь. У него несколько таких сараев. Каждый - для отдельной операции. И для хранения сырых шкур, и для золения, и для кисления в «киселе», и для дубления, и для окончательной доводки кожи, и для ее окраски, и для хранения готовой продукции. Одним словом, фабрика, она и есть фабрика. И в Африке, и в шестнадцатом веке. Строго говоря, дед Влас на фабрике не хозяин, а управляющий. Фабрика же принадлежит Митряевым. Наверное, поэтому Влас поначалу воспринял приезд Митряева-младшего в сопровождении главного митряевского приказчика как покушение на свою самостоятельность и относительную независимость. Ведь изначально хозяином этого дела был он. Но погорел, как это часто бывает с хорошими профессионалами, но неудачливыми дельцами, на кредите. Производство-то он
расширил, а спрос возьми да и упади. Вот дело это кожевенное Мудр Лукич к рукам и прибрал. Власа оставили управляющим и до поры до времени не трогали. А тут и надобность с Михайлой что-то делать приспела. Вот Мудр Лукич и вспомнил об имеющемся у него кожевенном деле близ Вологды.
        Но стоило Ермилу в первый же день смыться из цеха, как Валентин честно и откровенно, без утайки рассказал Власу о том, с какой именно целью прислал сюда Мудр Лукич своего пасынка в сопровождении приказчика Ермила и еще четырех охранников. Лед недоверия был сломлен.
        - Да, плохи твои дела, парень, - сказал тогда дед Влас. - Мудр Лукич серьезный соперник. Это я по себе знаю. Но ты все ж таки дерись, не давай им себя заморозить.
        - Подставляться я им не намерен и напиваться так, чтоб можно было меня заморозить, как баранью тушу, тоже. Но сам понимаешь, дед Влас, ведь можно сначала человека придушить подушкой во время сна, а уж потом и заморозить. И никаких следов насилия. А уж сказать потом можно, что я ведро водки выкушал, вот и замерз сдуру. - Произнеся эти слова, Валентин грустно улыбнулся. - Я и так уже три ночи не сплю. Но до наступления весны мне не выдержать. - Он вновь улыбнулся.
        - А ты вот что сделай, Михайла… - Дед Влас на короткое время замолк, прикидывая в уме, судя по всему, возможные варианты выхода из сложившейся ситуации. - Ты сходи к нашему губному старосте. Всего ему не рассказывай, а скажи ему, что охотятся на тебя какие-то людишки. Ты, мол, и сюда-то приехал, чтобы спрятаться от них. Так что ежели найдут тебя мертвым, пусть даже без признаков насилия, пусть даже просто замерзшего, то пусть знает, что тебя убили. И убили, как ты думаешь, не без помощи Ермила, ибо прислан он сюда тебя охранять и наказ от твоего батюшки имеет глаз с тебя не спускать.
        - А он меня умалишенным после таких слов не посчитает?
        - Не беспокойся, не посчитает. А чтобы не удивлялся - кто такой, мол, и откуда, ты ему поклон от меня передашь. Доброй черной юфти на две пары сапог для него и красного сафьяну на сапожки для жены.
        - Это ж взятка, дед Влас!
        - Какая ж это взятка, дурной? Это просто поклон от меня, чтоб губной староста знал, что ты мне не чужой. Взятка - это когда ты просишь, чтобы он для тебя что-то противозаконное сделал. А ты разве просишь этого?
        - Нет.
        - Вот. После этого придешь к Ермилу и сообщишь ему, что был ты у местного губного старосты и предупредил его. Замерзнешь ли ты, иль поскользнешься и голову проломишь, или просто исчезнешь куда, то виноват в этом Ермил. Он хочет твоей смерти. Так ему и скажи - случись что со мной, губной староста тебя, Ермил, убийцей считать будет.
        - Дед Влас, так он тут же к губному старосте побежит и просто перекупит его. Он ведь может и десять рублей дать, и двадцать…
        Дед лишь покачал головой на это его замечание.
        - Деньги, конечно, хорошие, слов нет. Но не возьмет их у него губной староста и говорить с ним не станет. Ты сам посуди, Михайла, как же он может мзду взять, если он от народа и народом же на это место выбран?
        «Эх, нам бы в двадцать первом веке такую убежденность в человеческой порядочности и таких людей, как этот губной староста», - подумал Валентин и не стал разубеждать деда Власа в его вере в человечность и неподкупность народных избранников. Другие времена, другие песни.
        Валентин так и поступил, как посоветовал ему дед Влас.
        - Меня к губному старосте послали, вот это передать, - сообщил он своим сторожам, подскочившим к нему, едва он вышел из сарая. - Айда со мной.
        Не заподозрив никакого подвоха, охранники сопроводили его до местного околотка и обратно. Губной староста превзошел даже самые смелые ожидания Валентина. Парнем он оказался хватким, из тех, о ком говорят: «Палец в рот не клади». Валентина он понял буквально с полуслова.
        - Ступай смело по своим делам, Михайла, - напутствовал он уходившего Валентина. - И волос с твоей головы не упадет, я тебе это обещаю.
        От губного старосты Валентин вернулся к Власу.
        - Договорился? - поинтересовался тот.
        - Договорился, - ответил ему повеселевший Валентин.
        - Неизвестно, сколь ты у меня пробудешь…
        - Пока не сбегу. - Валентин ухмыльнулся. Теперь он был уверен, что и на этот раз выскользнет из-под твердой руки Мудра.
        - Неволить тебя не могу, поступай, как хочешь. Хочешь - учись ремеслу, хочешь - просто приходи сюда да дурака валяй.
        - А чего ж не научиться? Время у меня есть. Пока снег не сойдет, никуда не побегу. А учиться я люблю. Так что командуй мной, дед Влас.
        Так начался его первый день в Вологде. Закончился же он разговором с Ермилом.
        Прибрав к рукам местное кожевенное производство, Мудр Лукич распорядился построить здесь же, в слободе, дом. Вот в этом-то доме и остановились Валентин, Ермил и четверо охранников. Вернулся домой Валентин поздно вечером, запредельно уставший и от непривычной физической нагрузки, и от обилия впечатлений и новой информации.
        - Ну что, Михайла, как первый день? - Ермил встретил его слащавой улыбочкой, пытаясь, видимо, изобразить с ее помощью целую гамму чувств: радость, участие, заботу… Но актером, надо признать, он был скверным. - Устал небось? Так мы уже и баньку для тебя истопили. - Здесь он нервно задергал ноздрями, не сдержавшись. - Дух-то от тебя какой тяжелый… Попаришься быстренько, и ужинать сядем. По шкалику водочки пропустим…
        - В баню не пойду, - отрезал Валентин. - В бане, бывает, и угорают. Прикажи своим псам, пусть горячей воды сюда принесут, я здесь, на кухне, помоюсь. И… По поводу шкалика, Ермил. Хочу предупредить, чтобы у тебя не было никаких заблуждений на этот счет. Я сегодня был у местного губного старосты и сообщил ему, что меня хотят убить. И если меня вдруг найдут замерзшим, утопленным, зарезанным или удавленным, то это дело рук приказчика по имени Ермил. Даже если всем будет казаться, что это смерть от несчастного случая, пусть он этому не верит. А если я вдруг исчезну без предупреждения из его околотка, то это значит лишь, что Ермил меня убил, а труп мой спрятал.
        Во время этой тирады, произнесенной Валентином спокойно, можно даже сказать, равнодушно, приветливая улыбка сползла с лица Ермила, как рисунок на песке, смытый набежавшей волной.
        - О чем ты, Михайла? Что-то я не пойму тебя.
        - Не прикидывайся дураком, Ермил. Я знаю, что от Мудра ты имеешь задание убить меня здесь и домой труп мой доставить. Расчет у вас на то, что я буду здесь пьянствовать, а ты должен так все подстроить, будто я якобы замерз по пьянке. Так вот, повторяю для непонятливых. Местный губной староста предупрежден, и, случись что со мной, он тебя сразу на плаху потащит.
        На этом разговор и закончился. Ермил как-то сразу скис, затосковал. Все же он обычный торгаш, а не хладнокровный киллер. Ужинал Валентин в одиночестве. Утром Ермил не только не пошел с Валентином на работу, но даже и из комнаты своей не вышел.
        В середине дня к деду Власу заглянул губной староста. Поблагодарил за кожу, обменялся с дедом парой дежурных фраз, после чего задал вопрос Валентину:
        - Что ж ты мне вчера всей правды не рассказал?
        - То есть? - Такая проницательность действительно поразила Валентина.
        - Был я сейчас у твоего Ермила. Вот он мне, считай, всю правду и выложил. - Губной староста рассмеялся. - И что Мудр Лукич не родной отец тебе, а отчим, и что есть у него желание от тебя избавиться… Я его маленько припугнул, вот он и потек. Думаю, он тебе теперь зла не сделает. Но ухо держи востро все-таки. Особенно если Ермилу на смену другого человека пришлют. А лучше - беги отсюда. Только, когда побежишь, меня предупреди. Вон хотя бы через деда Власа.
        - Не могу пока, стерегут меня.
        - Так у сараев это твои барбосы прогуливаются?
        - Мои.
        - Ничего, - успокоил Валентина губной староста. - Недельки две-три пройдет, поднадоест им это дело, глаз замылится… Самое оно будет для побега.
        - Да я хотел дождаться, пока снег сойдет…
        - Снег сойдет, распутица настанет. Ни на полозьях, ни на колесах не проедешь. Опять же ждать придется… Ну смотри сам.
        А Ермил с того дня запил. Пил неделю. На восьмой день поутру разбудил Валентина. Сам почерневший, опухший до безобразия.
        - Я попрощаться, Михайла. Уезжаю я сегодня домой, в Ярославль.
        - За новыми распоряжениями? - съязвил Валентин. - Как меня убить да за это не поплатиться?
        - Да будет тебе… - Ермил махнул рукой. - Болезнь у меня нутряная. Лечиться буду. Поклеп ты на меня возвел, от того у меня все нутро огнем горит.
        - Водки жрать меньше нужно. Однако… - Валентин выбрался из постели и принялся одеваться. - Это ты здорово придумал. Ты, значит, смываешься, а барбосы твои меня через день-другой прикончат. А ты, получается, и ни при чем вовсе. Такое, точно, только спьяну придумать можно. Если ты уезжаешь, дорогой Ермил, то мне здесь тоже делать нечего. Я уезжаю вместе с тобой. Помнишь, что батюшка говорил?
        Когда связанного по рукам и ногам Михайлу доставили пред светлые очи Мудра Лукича, тот, строя из себя заботливого папашу, озабоченного будущим сына, велел Ермилу срочно везти Митряева-младшего в Вологду - учиться кожевенному мастерству, чтобы по окончании обучения тот мог возглавить кожевенное дело, принадлежащее Митряевым. И повелел Ермилу заботиться о Михайле, не расставаться с ним ни на мгновение, чтобы кожевенное дело он прилежно изучил. И свидетелем тех слов была маманя Митряева, по причине небольшого ума принявшая мудровские слова за чистую монету. Валентина тогда сразу после этой речи Мудра загрузили в возок и под надзором Ермила и четырех охранников отправили в Вологду.
        - Ты не можешь поехать со мной!
        - А что мне помешает?
        - Охрана. Они удержат тебя здесь.
        - Значит, Ермил, ты идешь на прямое нарушение указаний, данных Мудром Лукичом в присутствии моей мамани?
        - Пусть так. Плевать. Я сегодня уеду, а ты останешься под надзором охраны.
        - Ох… - Валентин тяжко вздохнул. - Ну и тупой же ты, Ермил. Как только до главного приказчика выслужился? Ладно… Объясняю для особо одаренных. Случай первый. Охрана меня держит дома, на работу не пускает. Дед Влас тут же посылает человека к губному старосте. Тот является сюда и видит четырех обормотов, незаконно лишающих свободы совершеннолетнего, обладающего всеми правами человека. Случай второй. Я иду на работу под надзором охраны. Сообщаю деду Власу, далее смотри случай первый. Понял? Как только ты уедешь, барбосы твои тут же в каталажку отправятся!
        От этих слов Валентина Ермил почернел еще больше.
        - Что же мне тогда делать? - с легкой дрожью в голосе спросил он.
        - Не знаю. Делай что хочешь. Водку только не пей больше, а то подохнешь. Что мне потом с тобой делать?
        Валентин ушел на работу, оставив Ермила размышлять над сложившейся патовой ситуацией. Остаться в Вологде у него ума все-таки хватило, но вместо себя Ермил отправил в Ярославль одного из охранников. С донесением, видимо.
        Дни меж тем сменяли один другой, а Валентин исправно продолжал постигать тонкости кожевенного мастерства. И вот на пятнадцатый день ученичества дед Влас объявил ему, что ставит его начальствовать над отделением для золения.
        Признаться, Валентину это польстило. За свои почти тридцать лет жизни опыта руководства кем-нибудь или чем-нибудь он пока не приобрел. Так что за порученное ему дело взялся со всем жаром неофита. Дед Влас же изредка заходил в зольный сарай присмотреть за своим учеником и по необходимости придержать его или поправить. Вот и сейчас остановил, когда Валентин сообщил ему, что собирается вместе с Сипко и Фурсиком развешивать шкуры в мочильне. И правильно, не начальническое это дело. Но Валентин дождался, когда дед Влас ушел, и выскочил из сарая на речку - помогать мужикам. Втроем сподручнее, быстрее получается. Один из короба шкуру вытаскивает, двое ее подхватывают, расправляют и на веревку накидывают. Делать это надо быстро, чтобы мороз не успел прихватить шкуры, пока они в сложенном виде находятся. Тогда их надо нести обратно в сарай и оттаивать. Или же бегать с каждой парой шкур из сарая на речку. Одним словом, удобнее втроем, правильнее.
        Мужики только вынесли короб, поставили его на лед, расправляют первую шкуру.
        - Эй! - крикнул им Валентин. - Я сейчас.
        Сарай стоит на самом берегу речки, да и речка не широка. Барбосы-охранники поначалу приглядывали и за этим выходом, пока не сообразили, что отсюда никуда не убежишь. Если бежать в сторону слободы, то обогнешь сарай и опять же на них наткнешься. Бежать же под прикрытием сарая в противоположную сторону, через речку, - там лес и снегу по пояс. Далеко не убежишь.
        Мужики расправили шкуру, набросили ее на веревку. Валентин трусцой подбежал к коробу, вытянул новую шкуру, подал один край Сипко, другой Фурсику. Те подхватили шкуру, растянули ее. Понесли к веревке. И тут в Валентина, как раз когда он снова нагнулся к коробу, угодил снежок. Валентин выпрямился, посмотрел в сторону сарая. Никого. Новый снежок попал ему прямо в шапку. Валентин обернулся в сторону леса. Ероха! Машет руками, как ветряная мельница.
        - Фурсик, давайте сами, - бросил он мужикам. - Мне по нужде отойти надо.
        Разделяющий его и Ероху десяток метров он преодолел в два прыжка, вскарабкался на высокий берег, чуть было не утонув в глубоком снегу. Последний шаг сделал с помощью Ерохи, протянувшего ему руку.
        - Здорово, Минька! - Друзья обнялись, и Ероха, вспомнив об осторожности, могучей рукой пригнул Валентина и присел на корточки сам.
        - Здорово, Ероха! Как ты меня нашел? - Валентин огляделся. Ероха здесь целый наблюдательный пункт устроил, вытоптав в глубоком снегу целое лежбище. Валентин завалился на бок и вытянулся во весь рост. - Чтоб с того берега не увидели, - пояснил он.
        - Некогда вылеживаться, Минька. - Ероха выглядел встревоженным. - Про то, как нашли, не спрашивай. Мы эту Вологду и ее окрестности, считай, всю излазили. Они тут все либо лесозаготовители, либо кожевники. Еле нашли. Третий день за тобой наблюдаем, все не было возможности позвать тебя. Слава богу, ты сюда без охраны вышел. Но об этом обо всем - потом. Сейчас же надевай лыжи, и побежали. - Ероха указал на широкие охотничьи лыжи, воткнутые в сугроб. А Силка нас уже с санями ждет.
        - Здорово придумали, - похвалил его Валентин. - Но мне нужно вернуться туда. - Он мотнул головой в сторону сарая. - Предупредить одного человека. Он нам поможет погоню придержать.
        - Ой, смотри, Минька. Может, не пойдешь? Сегодня утром, когда ты уже здесь был, к Ермилу еще трое человек проехало. По виду - чистые звери. Не дай бог, сюда нагрянут…
        - А-а… Посланец, значит, вернулся. И не только с инструкциями, но и с новыми исполнителями.
        - Чего?
        - Потом объясню, Ероха. Жди меня тут. Я до сарая и обратно. Чуть задержимся, зато у нас помощь местного губного старосты будет.
        Валентин выбрался из Ерохиного убежища и скатился кубарем вниз. Сипко с Фурсиком продолжали развешивать шкуры, ни на что не отвлекаясь. У сараев - пусто. Похоже, никто не мог заметить его встречи с Ерохой. Валентин забежал в сарай, позвал во весь голос:
        - Дед Влас, ты здесь?
        - Здесь… - Голос прозвучал откуда-то из дальнего угла.
        Валентин двинулся на голос, лавируя между чанами.
        - Михайла!
        Это дед Влас. Он оказался гораздо ближе, чем показалось Валентину. А кто это еще с ним? В полутьме сарая Валентин сразу и не разглядел стоящих рядом с Власом людей. И только приблизившись, распознал Ермила, прикрывающего нос носовым платком. С ним двое незнакомцев. Если это те, о ком говорил Ероха, то он прав на сто процентов. По виду чистые звери. И четверо ермиловских барбосов совсем не институтки, но эти - самые настоящие маньяки-убийцы.
        - Михайла! - К Ермилу вновь вернулась уверенность и доброе расположение духа. И теперь он - сама любезность. - От батюшки письмо пришло. На, прочитай. - Он передал Валентину скрученную трубочкой бумагу.
        Валентин подошел поближе к висящему на стене фонарю и, встав прямо под ним, развернул бумагу. «Дорогой сынок! Рад, что ты так успешно и быстро овладел кожевенным ремеслом. Теперь ты готов и для больших дел. Срочно возвращайся домой. Будешь теперь в конторе под моим руководством изучать торговое дело, чтобы вскорости смог ты меня заменить. А мне уже пора на покой, чтобы дому и деткам малым больше внимания своего уделять. Твой отец». «Похоже, несмотря на донесение Ермила, он продолжает считать меня полным придурком. Что ж, это неплохо», - сделал заключение Валентин.
        - Ермилушка, спасибо тебе, дорогой! - Валентин заключил его в объятия. - Батюшка домой меня зовет! Спасибо, что хорошие слова ему обо мне и учебе моей написал!
        Ермил слегка опешил от такого бурного проявления чувств, но быстро взял себя в руки.
        - Да, Михайла, домой надо ехать. Мудр Лукич зовет. Пойдем, соберемся да сразу и поедем.
        - Дед Влас, слышь, батюшка меня домой зовет! - Влас в ответ только лишь покивал головой. - Одного жаль. Дед Влас меня сегодня начальником назначил над этим отделением. Обидно, и дня не проначальствовав, уезжать. К тому же мы с дедом Власом сегодня зольный рассол должны были составлять. Без этого нельзя считать обучение оконченным. Правда, дед? - Влас вновь покивал. - Ермилушка, ты уж позволь мне сегодня доначальствовать до конца дня, а домой поедем утром. А то что ж мы на ночь глядя в дорогу-то отправимся?
        - Есть смысл в том, что говорит малец, - поддержал Валентина Влас.
        Ермил уже весь извертелся, измученный стоящей в сарае вонью.
        - Ладно, ладно, - согласился он. - Поедем утром. Я - на свежий воздух. - Он уже рванул было на выход, но остановился, видимо вспомнив нечто важное. - Да, дед Влас, это два наших новых сотрудника. - Он указал пальцем на пришедших с ним убийц. - Они побудут вместе с Михайлой.
        С этими словами он и был таков, выскочив за дверь. Валентин выразительно посмотрел на Власа, затем скосил глаза на приставленных к нему соглядатаев. К счастью, они с дедом Власом уже научились понимать друг друга без слов.
        - Ну что ж, сотрудники, берите лопаты, пойдем зольный рассол делать, - обратился Влас к оставленным Ермилом мужикам.
        - Каки таки лопаты? - прохрипел низким осипшим голосом один из них, но второй пихнул его локтем в бок и послушно направился туда, куда указывал дед Влас.
        Дед Влас привел их и Михайлу к первому чану и указал на короба с химикатами, которые заранее заготовил Михайла.
        - Ты вот из этого короба пересыпаешь в чан, а ты - из того, - приказал он Михайлиным соглядатаям. - Ты же носи воду с речки, - обратился он к Валентину.
        - Есть! - Валентин схватил бадейки. - Дед Влас, ты уж сообщи, кому надо.
        Добежать до двери, ведущей на речку, было для Валентина делом пары секунд. Его сторожа даже глазом моргнуть не успели.
        - Куда это ты его услал? - поинтересовался один из сторожей у Власа.
        - На речку, за водой.
        - А ну-ка, пойдем глянем. - Сторож бросил лопату и направился к двери, ведущей на речку. Следом за ним двинулся и второй.
        Когда они выбежали из сарая, Валентин уже заканчивал прилаживать лыжи по ноге, подтягивая сыромятные ремешки.
        - Убег! - в голос заорали сторожа и бросились на ту сторону речки.
        - Быстрей, быстрей, Минька! - торопил Валентина Ероха. - Погоня!
        Валентин выпрямился, сделал шаг, другой, выбрался из вытоптанного лежбища на нетронутый снег. Лыжи держали хорошо. Валентин перешел на бег, двигаясь вверх по течению реки и чуть в глубь леса. Ероха отбежал от лежбища и остановился, наблюдая за погоней. Сторожа уже перебрались на эту сторону реки, взобравшись на высокий берег, но дальше нескольких шагов в глубь леса они сделать не смогли, по пояс увязнув в снегу.
        - Назад! Назад! - заорали преследователи, застряв в сугробах. - Здесь не достанем! По тому берегу!
        Они принялись выбираться обратно, а Ероха устремился догонять Михайлу.
        Шли по следам, оставленным Ерохой меж стволов вековых сосен. В лес далеко не углублялись, стараясь лишь, чтобы не было их заметно с противоположного берега речки Лихоманки. Версты через три вышли на берег, пересекли замерзшую речку. Огляделись окрест. Погони не наблюдалось.
        - Не снимай лыж, - предупредил Ероха. - Здесь недалеко дорога на Вологду проходит. До нее на лыжах пойдем, а там нас Силка с санями ждет.
        Меж тем начинало уже смеркаться. Ясное до того небо заволокло плотным облачным покрывалом, скрыв заходящее солнце. С неба посыпалась снежная крупа. Идти стало тяжелей. В лицо ударил злой колючий ветер. Он то принимался дуть изо всей силы, облепляя путников снегом с ног до головы, то вдруг стихал, и тогда снежная крупа манной небесной с тихим шелестом ложилась на снежный наст.
        - Хорошо, что непогода нас не в лесу застала, - констатировал Валентин. - Не видно ни черта стало. Смотри, дорогу не прозевай.
        - Не прозеваю, - успокоил его Ероха. - Совсем чуть-чуть осталось.
        До накатанной широкой дороги действительно оказалось недалеко. Но когда приятели на нее вышли, ни саней, ни Силки там не оказалось.
        - Пойдем по дороге в сторону города, - предложил Ероха. - Авось и Силку по дороге встретим.
        - Ты с ним где договаривался встретиться? Здесь?
        - Ну… Сам видел, мы по моим старым следам шли. Здесь, значит, мы с Силкой расстались. Сюда он и сани пригнать должен был.
        Но дорога в пределах видимости была пустынна, хотя и пределы эти из-за разыгравшейся непогоды ограничивались пятьюдесятью метрами в одну сторону и пятьюдесятью - в другую.
        - Будем ждать здесь, - принял решение Валентин. - Заляжем у дороги и будем наблюдать. Здесь ведь и Ермил со своими головорезами проехать может.
        Долго ждать им не пришлось. Сначала они услышали колокольчик со стороны слободы, а потом уже увидели и лошадку, впряженную в розвальни.
        - Сила! Силка! - заорали приятели, когда сани поравнялись с ними.
        - Стой! - отозвался Сила.
        Сани остановились, и Валентин с Ерохой, догнав их, плюхнулись на сено рядом с Силкой.
        - Чуть мимо не проехал, - укорил его Ероха.
        - Да мы уж давно тут стоим, - ответил Сила. - Кучер изнылся весь: «Лошадка замерзнет, лошадка замерзнет…» Вот и разрешил я ему проехаться в одну сторону, потом в другую.
        На этом приятели вынуждены были прервать только начинающийся разговор, потому что возница громким «тпру-у» сначала остановил свою лошадку, а потом принялся разворачиваться в обратную сторону.
        - Ты куда? Не надо теперь поворачивать, - попробовал остановить кучера Сила. - В Вологду правь теперь, в Вологду.
        Лошадка остановилась, перегородив дорогу в обе стороны, а кучер оборотился к своим пассажирам:
        - Метель вишь какая подымается. Не… Не поеду в Вологду. А вот до слободы могу довезть…
        - Что-о? - Возмущению Ерохи, казалось, не было предела. - Ты до Вологды подряжался?
        - Ну…
        - Так вези.
        - Так метель же подымается.
        - Да что тебе метель… Держись дороги, через три версты и город будет.
        - Все ж таки до слободы сподручнее.
        - Чем? До нее тоже три версты.
        - Там изба моя.
        - Так чего ж везти нас подряжался?
        - Тогда метели не было…
        Происходящее уже начинало напоминать сказку про попа и его собаку. Валентин толкнул локтем в бок раскипятившегося Ероху:
        - Ероха, слышь, дай ему рубль.
        - Это еще за что? - удивился тот. - Он же нас везти отказывается!
        - Ты дай, дай…
        Ерохе эта просьба приятеля явно не понравилась, но, кряхтя и чертыхаясь, он ее выполнил, сунув монету в руку кучеру.
        - Вот спасибо, господа хорошие, - обрадовался он, вновь натягивая вожжи. - Н-но, поворачивай, родная.
        - Уважаемый, ты не понял. Мы не едем обратно. Мы просто покупаем у тебя лошадь и сани, - попробовал объяснить ситуацию Валентин.
        - Чево?
        - Ероха, вышвырни его из саней и сам берись за вожжи, - велел Валентин, вконец устав от препирательств. - Не дай бог, погоня, а мы тут раскорячились поперек дороги…
        Ерохе не надо было повторять дважды. Едва до него дошел смысл сказанного, как он, ухватив обеими руками кучера за армяк, сдернул того с саней. От неожиданности, оказавшись на дороге, кучер даже вожжи из рук выпустил, чем не преминул воспользоваться Ероха.
        - Но, пошла, - скомандовал он лошадке, встряхнув вожжами.
        - Грабют! - заорал кучер, все еще продолжая сидеть на дороге.
        - За эти деньги ты себе новую купишь, - попытался успокоить пострадавшего кучера Сила, но тот уже вряд ли услышал его, потому что Ероха, то и дело потряхивая вожжами, заставлял лошадку бежать все быстрее и быстрее.
        А снег продолжал идти. Мелкую крупу теперь сменили большие снежные хлопья, похожие на пух, выпущенный из распоротой перины. Ветер уже не затихал, а дул постоянно. Он, капризничая, все время менял направление, кидая снежные заряды то в лицо, то в спину, так что казалось, будто дует со всех сторон одновременно. Но, несмотря на сгущающуюся темноту и снежную круговерть, дорогу было видно хорошо, а лошадка, хоть и сбавила ход под напором ветра, послушно бежала в задаваемом возницей направлении.
        Валентин не мог определить более-менее точно время, в течение которого они уже находились в пути. Но по ощущениям, уж никак не меньше часа. «Даже если мы движемся со скоростью пешехода, - рассуждал он, - и то уж давно должны были приехать в город. Или мы сбились с дороги, или до Вологды от того места не три версты».
        - Ероха! - Валентин подергал приятеля за рукав, обращая на себя внимание. - Мы с дороги не сбились?
        - А как с нее собьешься? Вот она - перед глазами. - Ероха указал рукой вперед. И действительно сквозь пургу дорога просматривалась хорошо.
        - А ты уверен, что от того места, где мы сели в сани, до города три версты?
        - Ну примерно. Мы с Силкой эту дорогу не один раз ногами промерили.
        - Но тогда мы уже должны были приехать в Вологду. Едем-то долго. Может, поворот какой-нибудь просмотрели?
        - Нет на этой дороге никаких поворотов. Держи все прямо и прямо - и будешь в городе.
        - Точно, - поддержал Ероху Силка, - так оно и есть. Нет на этой дороге перекрестков. Мы ее наизусть изучили. Почти десяток раз по ней протопали туда-обратно.
        - Ладно, - согласился с друзьями Валентин, решив полностью довериться их познаниям в области местной топографии.
        Но прошел еще час, а может, и больше. Окончательно стемнело, и не стало видно ни зги. Лишь сплошная стена гонимого ветром снега. Ероха остановил лошадь.
        - Дороги не видно, - констатировал он очевидный факт.
        Валентин выбрался из саней и прошел вперед. Дороги не просто не было видно, ее не существовало как факта. Когда едешь через лес, по просеке, то вне зависимости от того, как она накатана и освобождена от снега, дорога задается самим лесом. Сбиться с нее невозможно, иначе угодишь в какое-нибудь дерево.
        Но теперь вокруг них не было никакого леса. А в чистом поле все направления, когда засыпана колея, равновероятны. Велико ли это поле или просто просека расширилась за пределы видимости, Валентин сказать не мог. Ему тут же вспомнилась пушкинская «Метель». Там тоже и места были знакомы героям, и искомые населенные пункты находились недалеко друг от друга, однако ж все закончилось не очень здорово. Хотя вроде бы все остались живы, но что-то там с женитьбой не сладилось, как помнилось Валентину. «Черт бы с ней, с женитьбой, тут бы не замерзнуть сдуру. То-то Мудр Лукич обрадуется», - подумал он. То обстоятельство, что, убегая от убийц, намеревавшихся его заморозить, он почти что умудрился заморозить себя сам, раззадорило и разозлило Валентина.
        - Разворачивай лошадь! - приказал он Ерохе. - Правь по нашему следу, а я пойду рядом, буду высматривать поворот.
        - Да не было там никакого поворота, - попробовал посопротивляться Ероха, но уже не столь рьяно, как раньше.
        Лошадь развернули. Валентин теперь шел рядом с ней, держась одной рукой за оглоблю. Силка тоже слез с саней. Он раскопал в соломе заботливо припасенный заранее факел и теперь, умудрившись зажечь его на ветру, тоже шел впереди, освещая путь. Колея, положенная их санями, поначалу была видна, но уже минут через пятнадцать - двадцать перед путниками предстала нетронутая снежная целина. Колею занесло.
        Мороз был не очень силен. Вряд ли ниже минус пяти градусов, но, для того чтобы окончательно замерзнуть, хватило бы и такого легкого морозца. «Двигаться, двигаться, не останавливаться!» - пульсировала в мозгу одна мысль.
        - Дорога! - заорал вдруг Силка, ушедший вперед метров на пять.
        Это действительно была дорога. Несмотря на наносы свежего снега, дорожный профиль отчетливо просматривался.
        - Правее, правее бери… Видишь?
        Валентин вновь вскочил в сани, Сила, затушив факел, забрался вслед за ним. Ероха подбодрил лошадь легким ударом вожжей, и та, вновь почувствовав под копытами твердый наст, даже перешла с шага на легкую рысь. «Теперь точно приедем либо в Вологду, либо обратно в слободу. В слободу тоже неплохо, - успокаивал себя Валентин. - Узнаем, где дом губного старосты, и подъедем прямо к нему».
        Ветер начал вроде бы слабеть, лошадка небыстро, но бежала. Уже и лес появился по обе стороны дороги. Но время шло, а человеческого жилья все не было. Ни города, ни слободы, ни хоть какой-нибудь зачуханной деревушки. Постепенно стих и снегопад, а ветер разодрал в клочья облачную пелену. В прореху выглянула большая желтая луна и улыбнулась путникам. По обе стороны дороги черной стеной стоял вековой лес, а дорога, посеребренная теперь лунным светом, тянулась вперед, насколько мог видеть глаз.
        - А метель-то стихла, - объявил Ероха, такой довольный, будто произошло это исключительно благодаря его стараниям. - И дорога теперь видна. Куда-нибудь да приедем.
        Собственно, примерно то же самое подумал и Валентин за несколько секунд до того, как Ероха произнес эту сакраментальную фразу.
        - Главное, - отозвался из саней Силка, - чтобы лошадь не встала. Устала небось, бедная.
        А устать было от чего. По прикидкам Валентина, после того, как они вновь нашли дорогу, прошло часа три-четыре. И, как бы отвечая на эти их опасения, лошадка начала замедлять ход. Ероха принялся на чем свет стоит ругать ленивую лошадь, ее дурака хозяина и чертова Силку с его глазливым языком. Но не успела лошадка окончательно встать, как вдруг из лесной черноты раздался длинный, переливчатый вой. И тут же этот жуткий призыв, от которого кровь, казалось, застыла в жилах, был подхвачен еще в нескольких местах. Уставшая лошадь вздрогнула и, вместо того чтобы остановиться, пустилась вскачь.
        - Волки! - пронзительно завопил Сила.
        - Факел, факел зажигай! - заорал в ответ ему Валентин.
        Кроме Силкиного факела и охотничьих лыж, ничего, что можно использовать в качестве средства обороны от серых хищников, у них не было. Силка принялся чиркать кресалом, но то ли руки у него тряслись от волнения, то ли еще что-то мешало, зажечь факел все никак не получалось. «Скорее он солому в санях запалит, чем этот факел разожжет», - совершенно спокойно, даже равнодушно, подумал Валентин.
        Вой продолжал сопровождать их, но на дороге волки все еще не появились. «Сегодня странный день, где удача чередуется с неудачей, - заключил он. - Может, вслед за появлением волков нас ожидает какой-нибудь приятный сюрприз? Например, АКМ с тремя запасными рожками свалится с неба прямо в руки». Но стоило ему столь мрачно пошутить, и приятный сюрприз не замедлил объявиться. Лес внезапно оборвался, и перед путниками открылся длинный пологий спуск-тягун. Похоже, там, внизу, протекала какая-то речушка, потому что пологий спуск заканчивался коротким, но крутым подъемом. И подъем этот вел к человеческому жилью. На том берегу речки на фоне серебристо-белого снега чернела деревушка. И даже не одна.
        - Н-но, пошла, пошла! - взревел от радости Ероха, нахлестывая многострадальную лошадку. Но она и сама, почувствовав, видимо, близость человеческого жилья и некоторую разгрузку на спуске, понеслась так, как не бегала, наверное, еще никогда в жизни.
        Волки появились, когда они уже были на середине спуска. Издали это были безобидные черные точки, отделившиеся от темной громады леса и двигавшиеся теперь наискосок к дороге. Пока они бежали по снежной целине, у лошади даже было преимущество в скорости, но, как только они вырвутся на дорогу, положение изменится самым кардинальным образом.
        - Ероха, слышишь… - Валентин постучал приятеля по спине.
        - Ну… - ответил тот, не оборачиваясь.
        - Правь к ближнему дому. Видишь, самый большой…
        - Ну…
        - Там свет вроде горит в крайнем окошке. Если не успеют открыть, мы просто через забор переберемся. А лошадку бросим.
        - Н-но! - Ероха вновь огрел лошадь вожжами по крупу. - Я эту замечательную лошадь теперь до конца жизни не брошу. Успеем, не бойтесь!
        Услышав столь оптимистический прогноз, Силка лишь вздохнул, а Валентин вновь перевел взгляд на преследующих их хищников. Волки уже выбрались на дорогу, но и сани уже были в самом конце спуска.
        - Держись! - весело закричал Ероха. - Сейчас качели будут.
        Сани скользнули со спуска на короткий ровный участок, и тут же начался подъем. Лошадка с разбегу вытянула сани наверх и тут же встала, едва не падая от усталости. Но до ближайшего дома было уже рукой подать. Силка, соскочив с саней, добежал до ворот и принялся колотить в них что есть сил черенком своего факела.
        - Эй, хозяин, отворяй ворота, не то волки добрых христиан сожрут!
        Ближайшая к этому обнесенному высоким частоколом дому изба находилась не менее чем в сотне метров. И там в ответ на душераздирающие Силкины вопли громко забрехала собака, следом за ней залаяли и остальные деревенские псы. Лишь в том самом дворе, куда они ломились, царило молчание. Валентин подпрыгнул и ухватился за заостренные верхушки частокола, подтянулся и постарался, оперевшись носками сапог о частокол, взобраться на него. Но не тут-то было. Сапоги скользили, и приходилось висеть на одних лишь руках.
        - Силка, поди сюда! - позвал Валентин.
        Тот подскочил, и Валентин, опершись ногой о его плечо, взобрался на частокол. Оставалось только спрыгнуть вниз, но полушубок зацепился за острия кольев, и Валентин повис на заборе. Пришлось расстегнуть полушубок и, выскользнув из него, свалиться на землю.
        - Скорей, Минька! Они уже у речки! - Это уже Ероха орет.
        Найти засов, сдвинуть его, толкнув воротину, дело пары секунд. Сначала в чужой двор Ероха заводит свою лошадку с санями, затем забегает Силка и прикрывает створку ворот. Валентин закладывает обратно засов, и тут в ворота следует сильный удар, сопровождаемый грозным рычанием.
        - Вам что здесь нужно?
        Валентин повернулся на голос. На крыльце дома стоит человек. В левой руке он держит фонарь, высоко подняв его над головой, а в правой… Кажется, эта штука называется арбалет. Во всяком случае, это определенно было оружие. И направлено оно было на них.
        - Добрый человек! - жалобно заныл Силка. Эти нотки в его голосе Валентину уже доводилось не раз слышать. Это уже не страх. Это он уже играет. - Прости нас, что вломились в твой дом. Мы в твоей власти. Хочешь, убей нас, не выгоняй только за ворота. Лучше принять смерть от руки доброго человека, чем от клыков лютого зверя. От волков спасались мы, добрый человек.
        За воротами вновь раздалось рычание, перешедшее в протяжный вой, подхваченный еще несколькими волками. В ответ на этот концерт разом забрехали все собаки деревни. Хозяин поставил фонарь на перила и опустил свое оружие.
        - Знаю я этих волков, - сказал он. - Третьего дня я их вожака убил. У них вожаком матка была. Матерая, страсть… Совсем волчата, видать, без матки обезумели. В деревню явились…
        - Ничего себе волчата… С меня величиной, - очень вежливо возразил хозяину Сила.
        - Не-э… - засмеялся хозяин. - Они еще молодые. - Но тут же вполне серьезно добавил: - Хотя вас с лошадкой вашей задрать для них ничего не стоило. Одурели без вожака. Надо их пугнуть, а то как бы не нашкодили в деревне.
        - Значит, вы разрешите переночевать у вас? - спросил Валентин.
        - Ночуйте, конечно. Пойдем, покажу, куда лошадь поставить.
        Хозяин спустился с крыльца и подошел к Ерохе, выпрягавшему лошадь. «Пусть они делают что хотят: гоняют волков, ухаживают за лошадью, а я…» Мысль эту Валентин так и не смог додумать до конца: сил на это не хватило. Он потихоньку, крадучись, взошел на крыльцо, прошел через сени, вошел в горницу и тут же, у двери, присев на корточки и привалившись спиной к стене, заснул. Закончился еще один длинный непростой день в шестнадцатом веке.
        Проснулся он от шума голосов, шагов и стука расставляемой на столе посуды. Солнце уже сияло вовсю.
        - Здоров же спать ваш приятель.
        - День у него вчера был трудный. Пожалуй, потруднее, чем у нас. - Это уже Силка отвечает, похоже, хозяину дома.
        Валентин открыл глаза, поднялся на ноги.
        - С добрым утром.
        Спал он на полу, на тулупе. Ребята, видимо, уложили. Даже сапоги сняли.
        - Дай бог, чтоб это утро оказалось добрым для нас всех, - ответил ему хозяин дома. - Садись за стол, Михайла.
        - Сейчас, умоюсь только.
        Валентин надел сапоги и выскочил из дома на двор. Яркий солнечный свет, отражаясь от снега, ударил в глаза, заставив его зажмуриться. Попривыкнув, Валентин сошел с крыльца, набрал в обе горсти снега, умылся им. Снег был рыхл, влажен, зримо напоминая о том, что весна уже не за горами.
        Хозяин и двое его гостей уже завтракали, когда Валентин вернулся в горницу.
        - Садись, Михайла, отведай, что бог послал, - радушно предложил хозяин, симпатичный молодой человек примерно одних лет со своими гостями.
        Бог, может быть, и не был скуп, посылая этот завтрак, но уж точно не позаботился о разнообразии яств. На столе стоял большой горшок с каким-то варевом, солонка с крупной серой солью и лежала половина каравая. Валентин занял предназначенное ему место. Силка тут же подсуетился. Отставив свою миску, он взял Валентинову и черпаком переложил в нее из горшка несколько кусков мяса с бульоном.
        - Ешь, Минь. Вкусно-о… - сказал он.
        - Это оленина, - пояснил хозяин. - Вчера у меня была удачная охота. Часть мяса на хлеб сменял. Вон… - Он кивнул в сторону каравая.
        Валентин отрезал себе краюху хлеба, пододвинул поближе миску.
        - А волки что? - поинтересовался он больше для приличия, чем из истинного интереса.
        - Мы их огнем пугнули, так они сразу отсюда убрались, - ответил за всех Ероха.
        Валентин попробовал бульон, потом мясо. Очень даже ничего. Соли только не хватает. Все молчали, занятые процессом поглощения пищи. Ероха вон уже доел и полез за добавкой. «Хорошо, что у хозяина вчера была удачная охота. В противном случае завтракать пришлось бы кипяточком», - подумал Валентин. Он окинул взглядом комнату, в которой они сидели. На самом видном месте, на голой бревенчатой стене висят скрещенные меч и кривая сабля. Под ними круглый железный щит. Рядом с ними лук в саадаке и арбалет, похоже, тот самый, что Валентин видел ночью в руках у хозяина. И два колчана. Один со стрелами для лука, второй - для арбалета.
        Для крестьянской избы убранство непривычное. Да и сама горница размерами своими совсем не была похожа на крестьянское жилище. Но если хозяин - местный землевладелец, то почему он так нищ? Почему добывает свой кусок хлеба охотой? Почему огромная горница практически пуста? Ведь, кроме длинного обеденного стола и четырех грубо сколоченных табуретов, другой мебели в комнате не было.
        Доев мясо, хозяин поднялся и поставил на стол четыре разнокалиберных кружки и еще один горшок с каким-то варевом. Наполнив кружки какой-то горячей жидкостью, он предложил гостям:
        - Пейте. Добрый взвар, клюквенный.
        Валентин отхлебнул из кружки. Ничего себе компотик. Но ни грамма сахара. Экономия? Вряд ли. Скорее всего, парень уже забыл, когда последний раз видел сахар.
        - Спасибо тебе за гостеприимство, добрый человек, - искренне поблагодарил хозяина Валентин. - Спасибо и за кров, и за хлеб-соль. Если бы не ты, туго нам пришлось бы. Боюсь, загрызли бы нас волки.
        - Пустое, - махнул рукой хозяин. - На моем месте так поступил бы каждый.
        - Но за кого молиться нам, как зовут тебя?
        - Федор, князь Линский.
        Князь, значит. До сих пор Валентину не доводилось иметь дел с представителями так называемого благородного сословия. С богатеями типа Мудра и Прозорова доводилось, а вот с князьями - нет. Черт его знает, как с ними надо обращаться! Силка с Ерохой лопают вовсю и молчат. А может, этого Федора надо величать «ваше благородие»? Или «ваше сиятельство»? А то возьмет да и обидится. Хотя… Парень он вроде не кичливый. Да и беден, судя по всему, как церковная мышь.
        - Слушай, Федор, а далеко ли отсюда до Вологды? - Вопрос этот Валентин задал вовсе не потому, что хотел получить на него ответ. Он был уверен, что они так и проплутали вчера между слободой и Вологдой. Он лишь хотел увидеть реакцию хозяина на простое обращение по имени. Но ответ оказался для него неожиданным.
        - До Вологды? Да верст тридцать с хвостиком будет.
        - Ничего себе…
        - Это все ты, Ероха, виноват, - прореагировал на это известие Сила. - Все твердил вчера: «Нет на этой дороге перекрестков, нет…»
        - Да ты и сам так говорил! - возмутился Ероха. - Скажи, Минь… Говорил же?
        - Не ссорьтесь… - остановил приятелей Валентин. - Метель вчера такая была, что и немудрено было сбиться. Федор, а не мог бы ты нам дорогу показать? Мы не здешние. Боюсь, опять с дороги собьемся… - Судя по реакции хозяина, вопрос Валентина не то чтобы поставил его в тупик, но заставил ощутить некую неловкость, что ли… Ему показалось, что это как-то связано с деньгами, вернее, их полным отсутствием у князя Линского. Поэтому, спохватившись, он добавил: - Не думай, мы не бесплатно. Ероха!
        Ероха достал рубль и шлепнул его на стол. Валентин кивнул ему - верно, мол. Ероха пододвинул рубль хозяину дома и, видимо осознавая щекотливость ситуации, попросил:
        - Уж не побрезгуйте…
        Щеки князя Линского залились алым цветом. Подобное предложение, похоже, было для него оскорбительным, но уж больно хорош был серебряный кругляш, лежащий перед ним.
        - Князь Федор, ты уж извини нас, если что не так, - начал Валентин издалека, слегка придуриваясь. - Мы люди торговые, благородному обращению не обучены. Но мы… с самыми лучшими побуждениями, - заверил он хозяина.
        - Да я бы вас и так проводил, но обратно засветло не успею, придется в Вологде ночевать. А там у меня никого, значит, придется идти на постоялый двор. А с деньгами у меня плохо.
        Сказав это, он взял со стола соблазнительный кругляш и спрятал его. Значит, согласился выступить в роли проводника. Теперь можно было не торопясь собраться и выезжать в Вологду. Но правила хорошего тона, по крайней мере в интерпретации Валентина, требовали выказать хозяину дома благодарность за прием. Одним лишь «спасибо» не обойдешься. Положено проявить интерес к человеку, к его делам и жизненным обстоятельствам. Да и сам по себе молодой князь показался Валентину фигурой достаточно интересной и стоящей того, чтобы с ним немного поговорить о житье-бытье. Одно его признание, что с деньгами у него плохо, многого стоит. Часто ли вам доводилось видеть восемнадцатилетнего парня, готового признаться сверстникам, что у него с чем-либо плохо?
        - А скажи-ка, князь Федор, - начал Валентин, - не в обиду тебе будет сказано, но сдается мне, что этот дом знавал лучшие времена.
        - Совершенно верно, - согласился молодой князь, но дальше развивать эту тему не стал.
        Тогда Валентин решил зайти с другой стороны:
        - Князь Федор, ты один здесь живешь?
        - Один.
        - А где твои слуги, где родители?
        - Был у меня один старый слуга. Так и тот помер не так давно. Сорока дней еще нет. Я уж решил, что как справлю по нему сороковины, дом запру и уеду отсюда. Больше меня уж здесь ничего не держит.
        - Стало быть, родителей твоих тоже уже нет на этом свете?
        - Матушку я и не помню. Умерла, когда я младенцем был. А вот батюшка…
        - Что - батюшка?
        - Батюшка мой был очень необычным человеком. Дело в том, что владения князей Линских, во время оно быв велики и обильны, с каждым поколением все уменьшались и уменьшались. Здесь сказалось все: и нерадивое хозяйствование, и неудачные браки, и наша семейная невезучесть, и еще много чего. К тому времени, когда мой отец стал полновластным хозяином, в его вотчине оставалось несколько тысяч десятин лесной глухомани да всего лишь две деревеньки, что по обе стороны моего дома располагаются на берегу речушки Лины. Одна поближе, другая подальше. Да вы их, наверное, ночью видели.
        - Что-то вроде этого наблюдалось, - пробурчал Ероха. - А особо рассматривать было как-то недосуг.
        - Так вот, - продолжал молодой князь Линский, - земельные угодья там немалые, но деревеньки-то небольшие. Особо с них не прокормишься, но концы с концами все ж таки сводить можно было. И вот решил мой батюшка изменить то положение, при котором каждое последующее поколение в нашем роду беднее предыдущего. И решил он этого добиться не за счет удачной женитьбы (к тому времени он женат был и я успел на свет народиться), не за счет военной службы царю, что вполне соответствовало бы его княжескому достоинству (ведь с хорошей войны удачливый воин привозит домой такие богатства, что многие поколения его потомков могут существовать безбедно), а за счет дела, приличествующего скорее купеческому званию (не в обиду вам будет сказано), а не представителю древнего благородного рода. Надумал мой батюшка на своих землях серебро сыскать. Уже не знаю, кто его и подбил на безрассудство такое. - Молодой князь, прикрыв глаза, покачал своей русоволосой головой. Понятно, что столь безрассудное поведение своего папеньки он осуждает безоговорочно.
        Валентин же при слове «серебро» сделал стойку, как добрый охотничий пес, почуявший дичь. Он и предположить не мог, какое отношение это имеет к нему лично, но чувствовал почему-то, что с серебром связано нечто важное.
        - Серебро? - переспросил он. - Действительно странная идея. - Валентин принялся усиленно рыться в собственной памяти, стараясь припомнить карту, виденную им при пролистывании учебника по минералогии: «Дальний Восток - это точно… Башкирия, Северный Кавказ - вроде бы… И… И, кажется, Архангельская область. А Вологодская соседствует с ней. Чем черт не шутит? Может, папенька этого недоросля был и не таким уж сумасбродным типом, как представляется сыночку?» - Но продолжайте, князь. Интересно, чем же закончилась ваша история.
        - Ничем хорошим она закончиться не могла. Не княжеское это дело. - Молодой человек вновь с осуждением покачал головой. - Привез батюшка откуда-то рудознатца, и начал тот серебро искать. И на мою беду, нашел-таки. - Здесь Валентин прямо-таки почувствовал, как уши его поворачиваются навроде локаторов, стараясь не упустить ни одного звука. - В одном из ручьев, притоков Лины, он нашел несколько небольших кусочков серебра. После этого отмерил, как по их рудознатской науке положено, нужное расстояние от того места, поставил метку и велел на этом месте копать.
        Батюшке б моему оставить рудознатца да дождаться, пока первое серебро будет раскопано. Но деньги тогда у батюшки закончились. Вот и отпустил он рудознатца. Сам же поднарядил людей и начал шахту копать. Но то ли копал неправильно, то ли еще что-то, но серебра все никак не было. Однако с людьми необходимо было расплачиваться, ибо работа велась не один день и не один год. Сначала батюшка продал все, что было ценного в доме (слава богу, оружие не тронул), потом продал монастырю обе деревеньки вместе с землей. А серебра все не было. Три года назад закончились последние деньги. Работы прекратились, а батюшка заболел с тоски и вскорости помер. Остался я один со старым слугой и этой проклятой шахтой. Жить пришлось тем, что лес дает. Пробовал я продать принадлежащий мне лес на вырубку, но никто не покупает. Древесина-то хороша, но везти отсюда дорого. А речушка наша слишком мелка для того, чтобы по ней лес сплавлять. А дальше… Похоронил я своего старого слугу, который мне, почитай, ближе родного батюшки был. Решил справить сороковины по нем и отправиться ко двору нашего молодого царя. Вступлю в службу хоть
бы и рядовым воином, все лучше, чем здесь прозябать.
        - А что же шахта? - решил уточнить Валентин. - Она не продана?
        - Кто ж ее купит? - Князь Федор усмехнулся. - И шахта, и земля, на которой она находится, все в целости и сохранности. Только никто не даст за это ни копейки.
        - Э-э, князь Федор… - Валентин не знал, почему он это говорит, но был абсолютно уверен, что сказать должен. - А сколько ты хотел бы получить за свое имение? Вернее, за то, что он него осталось.
        Прозвучавший вопрос был столь неожиданным, что у молодого князя даже челюсть отвисла.
        - А-а-а… - Тут он закрыл рот и внимательно оглядел присутствующих, переводя взгляд с одного на другого. Потом, собравшись с духом, заговорил осторожно, с опаской, словно боясь спугнуть улыбнувшуюся ему удачу:
        - Мне бы рублей восемь, тогда бы я сумел купить настоящего боевого коня с хорошим седлом и прочим… Но я понимаю…
        - Ероха! - Валентин сделал жест рукой. Тот достал кошель и протянул его своему предводителю. В абсолютной тишине, повисшей вдруг над столом, Валентин расшнуровал кошель и извлек из него пять рублей.
        - Держи задаток, князь Федор. Мы покупаем твое имение. Еще пять рублей получишь, когда мы в Вологде оформим сделку.
        XII
        Дорога домой, в Ярославль, обошлась, к счастью, без приключений. Уже почти на самом подъезде к городу Валентин, решив перестраховаться, предпочел сделать крюк и въехать в город не с севера, а с юга.
        В свой дом решили не возвращаться. Наверняка мудровские соглядатаи держат его под своим контролем. Решили временно, до тех пор пока не сыщется новое жилье, разойтись по домам родителей. Валентину Силка предлагал идти с ним, но тот вдруг вспомнил о церковном стороже Кондрате. Уж там-то точно его искать не будут. Была и еще одна причина, по которой Валентин хотел увидеться с дядькой Кондратом.
        Всю дорогу до Ярославля он пытался выстроить схему предстоящей аферы с серебром, привязав к ней еще и новоприобретенную шахту. Но все тщетно. Схема никак не хотела выстраиваться. Итак, на входе у него была идея делать чейндж с иностранцами по выгодному курсу. Далее, у него был стартовый рублевый капитал, который предстояло обратить в серебряные талеры. Что дальше? Что делать с талерами и как из этого извлечь выгоду? Ведь их, в конце концов, необходимо было опять обратить в рубли, чтобы процесс стал перманентным. Чеканить самому фальшивые рубли? Нет, это не для Валентина. Это уже не мошенничество, это совсем другая статья.
        Дальше по ходу дела, ближе к концу схемы, как представлялось Валентину, возникала та самая шахта. И что? Что дальше? Чем сердце успокоится? Ответа нет. В голове непроницаемый туман и ни намека на прояснение. Похоже, для того, чтобы схема выстроилась окончательно, необходима еще какая-то информация. Вот за ней-то Валентин и ехал к дядьке Кондрату.
        Церковного сторожа Валентин застал в его убогом жилище. Дядька Кондрат отдыхал: утреню давно отслужили, а до вечерни было еще несколько часов. Когда Валентин подошел к будке сторожа, из-под нее с ворчанием показалась огромная голова волкодава. Но пес, видимо, узнал посетителя, потому что ворчание тут же прекратилось. Нагнувшись, Валентин ласково потрепал кудлатую морду.
        - Ишь ты, узнал…
        То, что видевшие его всего лишь дважды собаки признали за своего, показалось ему добрым знаком. Он открыл дверь и вошел в будку. Церковный сторож спал, негромко похрапывая.
        - Дядька Кондрат!
        - А… Кто тут? - От неожиданности сторож подпрыгнул на своем ложе и сел, протирая глаза кулаками.
        - Это я, Михайла Митряев, дядька Кондрат.
        - А-а… Здравствуй, здравствуй. И не думал я, что ты вспомнишь о старике. Рад, что зашел. Давай-ка мы с тобой, Михайла, во двор выйдем. Там и поговорим. А то темновато у меня. Да и с непривычки дух тут для тебя, наверное, тяжеловат.
        В будке было не темновато, а темно хоть глаз выколи. Ни свечи, ни лучины Кондрат не зажег, а малюсенькое оконце, затянутое рыбьим пузырем, света практически не пропускало. Что же касается царящих здесь ароматов, то… Да, признаться, попахивало отнюдь не луговой свежестью. Но Валентина после кожевенной фабрики деда Власа никакими запахами уже не запугаешь и не заставишь отступить. Разве что нервно-паралитическим газом.
        - Не могу я, дядька Кондрат, во двор. Я к тебе прятаться приехал.
        - Прятаться? От кого?
        - От Мудра.
        - От Му-удра? Ты что, Михайла, из дому сбежал?
        - Из дома я сбежал уже давно, дядька Кондрат.
        И Валентин рассказал церковному сторожу все, что произошло с ним с момента их предыдущей встречи до сегодняшнего дня.
        - Да-а… - Сторож лишь головой покачал, выслушав Валентина, - далеко у вас зашло.
        Слушая рассказ, дядька Кондрат зажег свечу и теперь внимательно разглядывал молодого человека. Удивительное дело! Чтобы мальчишка сумел противостоять такому волчаре, как Мудр! Однако! Здесь дядька Кондрат вновь покачал головой:
        - Вижу, что ты, Михайла, похож на своего родного батюшку не только внешне. Похоже, у тебя и характер батюшкин. Порадовался бы он, глядя на тебя. Жаль, что я слишком стар для того, чтобы участвовать в этих играх. Не помощник я тебе, Михайла. А жаль.
        - Это ты зря, дядька Кондрат. Еще как можешь помочь! Для начала разреши мне пожить у тебя несколько дней, пока ребята не найдут новый дом.
        - Да о чем речь, Михайла! Живи, сколько хочешь. Мне хоть поболтать будет с кем. А хочешь, я с благочинным переговорю? У него в доме места много. Скажу ему, что племянник ко мне из деревни приехал. Он не жадный, не откажет.
        - Ни в коем случае, дядька Кондрат. Чем меньше людей обо мне знает, тем лучше. К тому же как мы с тобой беседовать будем, если я в поповском доме буду обретаться?
        - Тоже верно, - согласился сторож. - А о чем ты хотел побеседовать? Думаю, ты ж не просто так, язык почесать? Нет? Ведь за делом, а?
        Валентин не выдержал, рассмеялся:
        - Точно, дядька Кондрат, угадал. За делом. Скажи, ты, когда у батюшки моего работал, с иностранцами дело имел?
        - А как же…
        - Многие из них сейчас в Ярославле обретаются?
        - Смотреть надо, Михайла. Приказчики, конечно, многие могли смениться. Кой-кого из хозяев сынки наверняка сменили. А кто-то, думаю, работает по-прежнему. Но… Всякое может быть. Времена-то нонче неспокойные. Европа, почитай, вся в огне. Уж столько лет проклятущая Ливонская война длится. Всякое с людьми могло случиться. Смотреть надо.
        - А если я тебя попрошу посмотреть? Пройтись по людям, восстановить старые связи?
        - Да бог с тобой, Михайла! Кто ж со мной станет разговаривать? Ведь кто я такой? Церковный сторож. Разве будут серьезные люди со сторожем говорить? И на порог не пустят. Еще подумают, что по старой памяти явился милостыню клянчить.
        - Со сторожем точно не будут, - согласился Валентин. - А вот с главным приказчиком торгового дома «Михайла Митряев и товарищи» будут.
        - Это откуда ж торговый дом такой? А, Михайла? Ты что, в купецкую гильдию вступил?
        Валентин даже не ожидал, что придуманное им по ходу разговора название выдуманного торгового дома произведет на дядьку Кондрата такое впечатление. Мало того что он теперь на Михайлу смотрел по-иному, но и сам приосанился, будто сбросил с плеч лет десять - пятнадцать.
        - Пока не вступил, но в ближайшие дни вступлю обязательно.
        - О-ох… - Такого вздоха разочарования Валентину не доводилось слышать еще ни разу в жизни. - А я уж поверил было… Для вступления в гильдию деньги нужны огромадные. Целых пятьдесят рублей!
        - У меня есть такие деньги.
        Похоже, уверенность, с которой было сделано это заявление, вновь произвела на Кондрата благоприятное впечатление, заставив его несколько воспрянуть, но тут же, словно вспомнив что-то, он опять поник и махнул рукой:
        - Так нужно ж еще согласие самой гильдии. Разве ж Мудр тебе позволит?
        - А Прозоров? Прозоров может помочь?
        - Про-зо-ро-ов? Так ты и с Прозоровым знаком?
        - Ну… Водку вместе не пили, на охоту не ездили и в бане не парились. Но… знаком. Приглашал обращаться к нему, если что.
        - Прозоров большой человек, и слово его в гильдии решающий вес имеет. И Мудра он ненавидит.
        - Тогда, дядька Кондрат, считай, что ты уже главный приказчик в новом торговом доме.
        Разговор, несмотря на убогий антураж будки церковного сторожа, получался серьезным и деловым. Более того, он получался продуктивным. Валентину, видимо, и не хватало именно тех крупиц опыта и информации, коими обладал дядька Кондрат, для того чтобы рождать новые идеи. Только возникла идея торгового дома «Михайла Митряев и товарищи», а уже до Валентина дошло, что это - самый простой способ легализации. Как только он станет членом гильдии и главой независимой фирмы, Мудр от него отстанет. По крайней мере, он потеряет над ним ту власть, что имеет отец над сыном в традиционном обществе. Да, Мудр наверняка будет вести против него войну, но он уже не сможет запросто схватить его и увезти в какую-нибудь Вологду, прикрываясь отцовской заботой. Не сможет, ибо Михайла Митряев становится самостоятельным человеком, купцом, налогоплательщиком, гражданином, черт возьми. Пожалуй, за это стоило отдать пятьдесят рублей.
        - А для чего, Михайла, тебе иноземцы понадобились? Чем торговать решил? Или еще какая задумка имеется?
        Похоже, дядька Кондрат окончательно поверил в Михайлу, раз уже начал примериваться к своим новым обязанностям.
        - Есть одна мыслишка, дядька Кондрат, но… Сначала кое-что спросить у тебя хочу.
        - Спрашивай. Если знаю, обязательно отвечу.
        - Дядька Кондрат, как стать менялой?
        Сторож вопросу удивился, но ответил сразу же:
        - Никак не станешь. Менялой родиться нужно. Сын наследует отцу, и так из поколения в поколение. И все они служат нашему государю, правда, и себя не забывают.
        - А как обмен происходит, знаешь? Талеры, например, как обмениваются?
        - Знаю, конечно. В одном качественном талере серебра по весу на сорок четыре копейки. А в меняльной конторе иноземец получает за свой талер тридцать три копейки. Разница - одиннадцать копеек с каждого талера - идет в доход государству. Что-то из этих одиннадцати копеек менялы себе оставляют. Но сколько именно, не знаю. Врать не буду.
        - Так это получается, - решил уточнить Валентин, - что-то вроде налога на иноземцев, желающих на Руси торговать. Так?
        - Вроде того, - согласился дядька Кондрат. - Едут иноземцы и с востока, и с запада, и с юга, и с севера. Везут свои товары. И у нас здесь торгуют друг с другом и с русскими купцами. А государство Русское со всей этой торговли доход получает.
        - Здорово придумано! - Валентин не смог сдержать своего восхищения остроумием и изобретательностью средневековых русских чиновников и администраторов, придумавших и осуществивших столь простую и действенную финансовую схему: «Это ж надо было додуматься! Обложить налогом практически всю мировую торговлю! Двадцать пять процентов с оборота! Теперь понятно, почему западноевропейцы так настойчиво искали морской путь в Индию и Китай».
        - Еще бы не здорово, - согласился дядька Кондрат. - Они бы и рады друг с другом торговать помимо Русского государства, да кто ж им позволит? С какой бы стороны ни ехал иноземец, дальше Ярославля его не пускают. Вот они и вынуждены здесь торговать по этим правилам.
        - Значит, не рады иноземцы существующему порядку?
        - Рады, не рады… Таков наш ордынский порядок. Так было всегда. По крайней мере, с той поры, как Русь правит миром.
        - А если мы с тобой им предложим менять не в меняльной конторе, а у нас? Но не по тридцать три копейки за талер, а по тридцать семь или по тридцать восемь?
        Когда до церковного сторожа дошла суть вопроса, на его лице появилась гримаса, выражающая одновременно удивление, страх и восторг.
        - Ох, Михайла… За такое ведь по головке не погладят, - шепотом произнес сторож.
        - Конечно, не погладят, - охотно согласился с ним Валентин. - Если только узнают. Но кто же признается? Мы с тобой? Ни за что. Иноземец? А зачем ему это надо? Он же с нашей помощью свои деньги экономит. Да и признайся он, первым же и пострадает. Мы с тобой, дядька Кондрат, рискуем имуществом своим, а иноземец - головой. Так что будет он молчать как миленький. А все остальное от нас зависит. Естественно, дело надо так обстряпать, чтобы ни одна живая душа о том не узнала. Поэтому и прошу тебя, дядька Кондрат, возобновить знакомство с иноземцами. Отберешь среди них надежных людей. Вот с ними и будем дело иметь.
        Какое-то время, глубоко задумавшись, дядька Кондрат молчал, поглаживая свою бороду.
        - Ну хорошо, - наконец-то сказал он. - Положим, обменяли мы копейки и рубли на талеры. Что потом? В чем выгоду свою искать будем?
        Теперь уж настала пора задуматься Валентину. Правда, думал он не так долго, как церковный сторож. Никакие новые идеи его в момент этого короткого раздумья не посетили, а потому он решил сказать правду:
        - Не знаю я пока, что делать дальше. Знаю точно одно - фальшивые деньги мы чеканить не будем. Но чувствую я, дядька Кондрат, есть выгода в этом деле. И хорошая выгода. А то, что не придумалось пока ничего, не беда. Придумаю, вот увидишь.
        - Гм, гм… Тут и придумывать нечего. Если не чеканить фальшивые копейки, то талеры надо переплавлять в слитки, а слитки продавать у нас же на торжище. Серебро в слитках ныне дорого, и мало привозят его. А спрос хороший. Это я знаю точно. Наш благочинный уже третий месяц крест нагрудный себе купить не может. Мелочовка всякая на рынке имеется, а хороший большой крест на толстой цепи - нет такого. Мало везут серебра из-за войны. Вот и дорого оно нынче. Да и по дорогой-то цене не купить. На нашем торжище сейчас серебро в слитках до пятнадцати копеек за золотник[7 - Золотник - 4,266 г.] доходит. Вот давай и прикинем, что за барыш мы можем получить. В одном талере шесть с половиной золотников серебра. Положим, купим мы его за тридцать восемь копеек. Тогда один золотник серебра обойдется нам… - Дядька Кондрат поднял вверх голову, как будто искал ответ на потолке своей будки. - Обойдется нам… Чуть дешевле шести копеек. Пусть шесть с накладными расходами. А переплавленные в слитки талеры мы будем продавать по двенадцати копеек за золотник. Итого, каждая вложенная в это дело копеечка принесет с собой еще
одну копеечку барыша.
        - Как, оказывается, все просто! - с восторгом воскликнул Валентин. - А я-то, дурак, голову ломал! Кругами ходил вокруг очевидного, а сообразить не мог.
        - Ну не так уж все и просто, - постарался охладить его пыл дядька Кондрат. - Во-первых, литейня нужна. Талеры в слитки переплавлять. А это такое дело, что в городе его никак не спрячешь. Да и в окрестностях тоже. Опять же народишко там у тебя работать будет. Как его заставить молчать о том, что он талеры переплавляет? Но это еще полбеды. Каждый производитель серебра на слитки свое клеймо ставит. И производителей этих не так много. Везут к нам серебро только немцы и чехи. И, помнится мне, разновидностей клейм этих - три, ну четыре от силы. Наперечет, одним словом. Как ты поступишь? Подделаешь чужое клеймо? Так те немцы, что торгуют слитками с таким клеймом, сразу заподозрят что-то неладное. Свое клеймо выдумаешь? Так у тебя сразу поинтересуются, где это серебро добыто. Что отвечать будем? Врать? Что? Ведь те немцы, что с вопросами придут, получше нас с тобой родину свою знают. Боюсь, вранье наше против них и пяти минут не устоит. Вот это вот настоящая беда.
        - Нет никакой беды, дядька Кондрат. И врать нам по поводу чешских и германских рудников не придется. Мы будем русским серебром торговать.
        - Что значит - русским? Все знают, что на Руси серебро не добывают. У нас и рудника-то ни одного нет.
        Валентин торжествовал. Вот и наступил момент, когда все связалось. По крайней мере, в первом приближении. Не зря, получается, купил он эту дурацкую шахту. Теперь и она пригодится. Еще как пригодится!
        - Неправда твоя, дядька Кондрат, - хитро улыбаясь, возразил Валентин. - Есть на Руси один серебряный рудник. Находится он в лесу, в тридцати семи верстах от Вологды, во владениях князей Линских. И принадлежит он теперь мне, так же, впрочем, как и сами владения князей Линских.
        Церковный сторож, досадуя, даже рукой махнул на Валентина:
        - Да ну тебя, Михайла… И зачем мы только турусы на колесах разводили? Зачем считали, хвост к носу прикидывая? А у тебя, оказывается, целый серебряный рудник имеется! Просто бери и работай!
        Валентин рассмеялся:
        - Как ты сам сказал, дядька Кондрат, не все так просто. Рудник есть, а серебра нет.
        - Как это?
        - А вот так. Лет десять назад князь Линский пригласил в свое имение рудознатца. Тот нашел несколько небольших серебряных слитков и заложил шахту. На том князь Линский с ним и расстался, посчитав, что дальше он и сам справится. Но сколько ни копали его люди, серебра они так и не нашли. Так что… Рудник есть, а серебра нет. Но теперь будет обязательно. Мы, дядька Кондрат, там, под Вологдой, будем менять талеры. Едущие в Ярославль иностранцы будут по дороге заезжать туда и совершать обмен. Плавильню же устроим в шахте. А отлитое в слитки серебро под своим клеймом мы будем доставлять в Ярославль, где будем продавать за рубли. Рубли же вновь повезем в Вологду для обмена. Как видишь, все складывается. Благодаря тебе, дядька Кондрат. Так что ищи надежных иноземцев.
        Прятаться в будке церковного сторожа Валентину долго не пришлось. Уже утром следующего дня, во время заутрени, к воротам ограды храма Архангела Михаила подкатил крытый возок. Из него выскочил Силка и бросился к будке церковного сторожа, но у самой двери, узрев вдруг вылезающих из-под будки волкодавов, резко отскочил назад.
        - Эй, Минька, выдь скорей, а то сожрут они меня!
        Валентин сидел в будке один (дядька Кондрат во время службы помогал в храме), чувствуя себя под охраной Кондратовых волкодавов в абсолютной безопасности. А тут вдруг Силка вопит на весь двор! Не дай бог, прихожане обратят внимании. Приоткрыв дверь, Валентин высунул наружу нос:
        - Прекрати орать, Силка. Сейчас люди вокруг тебя начнут собираться.
        - Так сожрут же, Минь, - жалобно простонал Силка, кивая на глухо порыкивающих волкодавов. Валентин негромко присвистнул, отзывая собак, и те послушно вновь полезли под будку. - Минь, мы дом сняли. Ероха там остался, а я - за тобой.
        Это была хорошая новость. Не придется тратить столь драгоценное время на дурацкую игру в прятки. Ведь схема уже продумана до мелочей, и теперь предстоит лишь действовать, действовать и еще раз действовать.
        - Где возок?
        - За оградой.
        - Жди меня там, я сейчас, лишь дядьку Кондрата предупрежу.
        Одевшись, Валентин покинул сторожку и, поднявшись на высокое каменное крыльцо, вошел в храм. Служба была в самом разгаре. Протиснувшись сквозь плотно спрессованную толпу прихожан, он подобрался к дядьке Кондрату, исполнявшему сейчас роль церковного служки.
        - Дядька Кондрат, я уезжаю, - шепнул он ему на ухо. - Поедешь со мной?
        - С Богом. Действуем, как договорились.
        А договорились они вчера о том, что дядька Кондрат остается при храме и совмещает свои новые обязанности с обязанностями церковного сторожа до тех пор, пока не найдется ему замена. Уж больно не хотелось ему подводить своего благодетеля, предоставившего в трудный час и работу, и крышу над головой.
        Обстоятельство это хоть и притормаживало несколько общее дело, но Валентин особо и не возражал. Дядька Кондрат вел себя как нормальный, порядочный человек, и Валентину оставалось только порадоваться, что не ошибся, остановившись в своем выборе на этой кандидатуре.
        Новое жилище Ерохе и Силке удалось снять там же, в Гончарной слободе, через три улицы от их прежнего обиталища. Домик был похуже предыдушего, но дорого было то, что удалось найти его быстро.
        - Не бог весть, - признался Ероха, демонстрируя новый дом Валентину. - С прежним, конечно, не сравнить.
        - А какой там у нас был тайник… - поддержал Ероху Силка. - Какие ставни, двери… А какие замки и запоры Ероха там поставил… Кстати, Минь, деньги будем сюда перевозить или пока пусть у отца моего побудут?
        Перед отъездом в Вологду большую часть денег Ероха и Силка под охраной Надея перетащили в дом к Силкиному отцу, взяв с собой лишь небольшую часть.
        - Все одно… И тайник надо делать, и ставни, и запоры, - буркнул Ероха. - Михайла будет пока от Мудра прятаться, а мы с тобой, Силка, начнем работать - стаканчики по барабану гонять. Пойдем вновь на торжище…
        - Никуда вы не пойдете, - остудил пыл приятеля Валентин. - Новая задумка, парни, у меня вчера родилась.
        И он принялся рассказывать друзьям план, возникший в беседе с дядькой Кондратом.
        - Вот это да! - с нескрываемым восхищением воскликнули оба, едва лишь Валентин остановился, чтобы перевести дыхание.
        - Действовать начнем уже сегодня. Потому и говорю вам, что неважно, каков дом, в котором мы нынче поселились. Мы здесь ненадолго. Сегодня же после заутрени дядька Кондрат отправится оборудование для плавильни покупать. Поедете вместе с ним. Дядька Кондрат договорится с литейщиком, чтобы взял вас в ученичество. Походите к нему пару-тройку дней. Плавит он, правда, медь, но это особого значения не имеет. Первую плавку проведем здесь, в сарае. Плавить будете сами, поэтому учитесь прилежно, дурака не валяйте.
        - Понятное дело, - обиженно пробасил Ероха. - Мог бы этого и не говорить.
        - Извини, глупость действительно ляпнул. Дальнейшие плавки будем делать в том имении под Вологдой. Туда и иноземцы будут заезжать со своими талерами. Вам обоим придется жить там. Я же буду мотаться между Вологдой и Ярославлем, слитки перевозить. Наймем на месте несколько мужичков, пусть ковыряются в шахте, создают видимость какой-то деятельности. Но отрытый грунт промывать, якобы промывать, будем сами. А там, глядишь, вдруг действительно серебро обнаружится. Вот, собственно, все, что касается организации дела. Нерешенным остается один вопрос, причем не самый последний по важности. Охрана. Но здесь, Силка, я надеюсь на тебя, вернее, на твоих братанов.
        - Верно Михайла говорит, - поддержал его Ероха. - Дело такое, что лучше лишний раз рта не раскрывать и чужих людей в него не посвящать. В охрану своих нужно. С другой стороны, если все вокруг будут знать, что шахта серебро дает, то какую охрану ни держи, все равно не убережешься. Ведь всегда можно собрать ватагу большую числом, чем охрана. Разбойники раз собрались, пограбили и разошлись, а охрану постоянно кормить нужно. Можно, конечно, нанять столько охраны, что только на нее работать и будем. Но зачем? Лучше держать язык за зубами и отвечать интересующимся: «Как не было серебра, так и нет». А от случайных неприятностей действительно и одного Надея хватит.
        - Да ну его, этого Надея, - с самым серьезным видом заявил Сила. - Слишком молод еще. Скажешь ему службу оставить, поинтересуется зачем. Еще и долю в деле потребует. Нет уж. Я лучше батюшку с матушкой своих в бывшем княжеском доме поселю. Отцу ничего платить не придется. Он все мечтал, что, когда его младший сын на ноги встанет, он службу бросит и на мой кошт жить будет. Вот и дождался. А охрану он наладит не хуже Надея, да и Ероху обучит оружием владеть.
        «Вполне трезвый взгляд на жизнь, - согласился с Силой Валентин. - Нам лишние компаньоны ни к чему. И зачем платить за то, что можно получить бесплатно? Ай да Силка, ай да бизнесмен! Кстати, дело уже крутится вовсю, а о долях я с ребятами так и не договорился».
        - Ерофей, Сила, друзья мои! - торжественно начал Валентин. - До сих пор все, что у нас было, находилось в общем владении. Теперь мы начинаем большое серьезное дело. Свою купеческую контору будем открывать - «Михайла Митряев и товарищи». По-моему, настала пора договориться о наших долях в этом деле. И ту часть дохода, что не пойдет на развитие дела, мы будем делить в соответствии с этими долями, а уж тратить каждый будет по собственному желанию.
        - А зачем еще чего-то придумывать? - искренне удивился Ероха. - Доли какие-то… Пусть все будет, как было. Все, что заработаем, все общее. А тратить по общему совету будем.
        - Гхм-м… - Сила ядовито усмехнулся. - Простой ты, Ероха, как правда. Или прикидываешься? А ежели Михайла у Мудра все митряевское дело оттяпает, ты его тоже в общее достояние запишешь?
        Ероха аж подавился от возмущения.
        - Да ты что такое, Силка, говоришь? Или мы не с пяти лет дружим? Или мы не знаем друг друга как облупленных? Митряевские дела - это митряевские дела, а наши - это наши. Я хотел только сказать, что мы с тобой, Силка, без Михайлы ничего бы не добились. Все придумал он. И я ему доверяю. Как он скажет, так и будет. Сколько даст, столько и хорошо. Вот что я имел в виду. А ты, Силка, разве по-другому думаешь?
        Тот смешался под столь яростным напором простодушного Ерохи.
        - Да нет… Я что… Я согласен… Конечно…
        Валентин поднял руку, прерывая их спор:
        - Будет вам. Каждому из нас будет принадлежать третья доля в нашем общем деле. А какую часть дохода в дело вновь пускать, какую же на собственные нужды тратить, будем решать вместе, - изрек он, а про себя подумал: «Силка сегодня просто сорит идеями. Оттяпать у Мудра все митряевское дело. Почему бы и нет? Недружественное поглощение, или наезд в просторечии. Как это у нас в двадцать первом веке делается? Очень просто. Первым делом на фигуранта заводится уголовное дело со всеми вытекающими отсюда последствиями. Надо будет обдумать на досуге».
        - Минь, - извиняющимся тоном начал Силка, - ты не думай, я согласен с Ерохой, как скажешь, так и будет…
        - Да что ты все заладил…
        - Не, я не о том, Минь… Мы ж про охрану не договорили.
        - То есть?
        - А деньги и слитки возить из Ярославля в Вологду и обратно? Один будешь?
        - Ну… с ямщиком… Да, - признался Валентин, - об этом я как-то не подумал. Одному несподручно.
        - Я знаю, кто нам нужен, - торжественно провозгласил Силка. - Испанца того помнишь? Ивана Альбу?
        - Еще бы…
        - Как он тогда… Один против восьмерых! Шутя. Если б захотел, порезал бы их всех, как поросят.
        «Кстати, еще одно дельце. По счетам нужно платить. С Диком Ричардсоном надо бы поквитаться за его подлянку».
        - А он согласится? - усомнился Валентин. - Знаешь ведь эту дворянскую спесь. Как это человек благородных кровей на купчишек работать будет?!
        - А ты поговори с ним. Зачем-то ж он приехал на Русь. За чем, если не за заработком? Он хочет продать свой меч, а мы его купим.
        Последовавшие после этого разговора события закрутились со все возрастающей скоростью, что Валентин, несмотря на безделье и одиночество в течение большей части суток, чувствовал буквально кожей. Ероха и Силка поступили в ученичество к литейному мастеру и по вечерам шумно, перебивая друг друга, делились впечатлениями. Силка умудрился найти время и встретился с Ксанкой, и та поделилась последними новостями из митряевского дома. Мудр, узнав, что Ермил упустил Михайлу, бушевал так, что весь дом сотрясался. Теперь все, кто хоть раз в жизни видел мудровского пасынка, рыщут по городу в поисках Михайлы. Все митряевские слуги и работники заняты теперь исключительно этим делом.
        Дядька Кондрат подобрал двух клиентов на обмен, и те в два захода обменяли талеров почти на двести рублей. Приобретенное для плавильни оборудование установили в сарае, там же сложили и простейшую печь, а чтобы не угорать, разобрали над нею часть крыши. Наконец дядька Кондрат привез заказанное им ранее клеймо, сделанное по эскизу Валентина. На клейме красовались три буквы «М», вписанные в овал. С одной стороны, хулиганство, конечно, а с другой - почему бы и не присвоить своей афере имя другой великой аферы, прогремевшей в конце двадцатогого века?
        На вопрос Силки, что же значат три буквы «М» на клейме, Валентин ответил:
        - Михайла Митряев.
        - Это две «М». А третья? - допытывался настойчивый Сила.
        - А третья так… Для красоты.
        Почти день готовились к первой плавке, и наконец первый слиток с клеймом «МММ» был вынут Ерохой из тигля. Еще теплый слиток нянчили и передавали из рук в руки, как младенца.
        - Теперь есть с чем и к Прозорову идти, - важно изрек Валентин, покачивая на руке серебряный брусок. - Так, парни, за сегодня-завтра переплавляем все оставшиеся талеры, а послезавтра отправляем оборудование на рудник.
        Все это время дядька Кондрат, работая в поте лица, закупал необходимое для жизни в бывшем поместье князей Линских. От оборудования и инструментов до мебели и посуды. Все эти грузы свозились в их новое жилище, загромождая и двор, и сараи, и сам дом. Так что, когда настала пора отправлять эти грузы в Вологду, составился целый обоз.
        Силка с Ерохой, прихватив Силкиных стариков, уехали с обозом. В арендованном доме, враз опустевшем и кажущемся теперь огромным, после того как заполнявшие его вещи были наконец-то вывезены, остались Валентин и дядька Кондрат. Помимо отправки обоза на сегодня у Валентина было запланировано еще два дела. Второе из них можно было бы назвать важным, но не более того. К Валентину должен был зайти с визитом испанский кабальеро дон Альба. Человеком он был, по предварительным оценкам друзей, надежным и боевым. Заполучить такого бойца в качестве личного телохранителя было бы неплохо, но если испанец и не согласится на предложение Валентина, то ничего страшного не произойдет: небо на землю не рухнет и всемирного потопа не случится. Валентин был почему-то уверен, что так ли, эдак ли, с испанцем или без оного, но этот вопрос решится без особых усилий с его стороны.
        Первое же дело из двух предстоящих ему сегодня было не просто ответственным. Оно было, без каких-либо преувеличений, определяющим для всей его дальнейшей судьбы. Ему нужно было сегодня встретиться с самим Прозоровым. Дядька Кондрат предварительно навел справки - Прозоров сегодня весь день пробудет в своей конторе. Но это вовсе еще не означало, что он захочет говорить с одним из митряевских отпрысков. И уж тем более не было никаких гарантий, что один из богатейших купцов Ярославля возьмется ему помогать.
        Дядька Кондрат, бывший за кучера, остановил возок прямо у крыльца прозоровской конторы, так что Валентину понадобилось лишь мгновение, чтоб выскочить из экипажа и, опрометью взлетев по лестнице, очутиться внутри конторы. Но сразу же у порога он был остановлен дядечкой грозного вида.
        - К-куда разбежался? Ходить по-человечески не умеешь?
        Могучая рука так крепко ухватила его за рукав, что вырваться из этого захвата было просто нереально. А Валентин и не пытался.
        - Извините, это я по молодости да по глупости своей скачу через ступени. Разбежался, а остановиться-то и не успел вовремя.
        Такая самокритичная речь произвела на охранника благоприятное впечатление. Он довольно ухмыльнулся:
        - Это хорошо, что о глупости своей понимаешь. Кто таков и с какой надобностью?
        - Зовут меня Михайла Митряев, - с видом глубочайшего смирения начал Валентин. - Надо мне с господином Прозоровым поговорить. Прошу его уделить мне немного времени и выслушать меня, ибо то, что хочу сказать, важно и для меня, и для него.
        - Митряев, говоришь? - «Секьюрити» нахмурился, благодушная улыбка сползла с его лица. - Эй, Сом! - крикнул он и, когда в прихожей появился еще один дядечка столь же грозного вида, сказал: - Вьюнош тут… - Он мотнул головой в сторону Валентина. - Говорит, что Митряев…
        - Михайла Митряев, - перебил его Валентин.
        - К Гурьян Гурьянычу просится. Говорит - важное дело.
        Сом ушел, а вернувшись через пару минут, поманил Валентина пальцем:
        - Ступай за мной.
        Они поднялись по длинной, в несколько маршей, лестнице на второй этаж и, пройдя по коридору, остановились перед закрытой дверью.
        - Погодь-ка, - скомандовал «секьюрити» Валентину и ловко, так что тот и не успел даже глазом моргнуть, обыскал его. - Что это у тебя? - Его рука скользнула Валентину за пазуху и выудила оттуда металлический брусок. Он подбросил его на ладони, как бы взвешивая, и тут же вынес свое заключение: - С этим нельзя к Гурьян Гурьянычу.
        - Болван! - взорвался Валентин. - Это же серебро! Я с этим делом и иду к твоему хозяину!
        Сом вновь покачал на ладони брусок, хмыкнул и, деликатно поскребшись в дверь, сладким голосом спросил:
        - Гурьян Гурьяныч, можно?
        - Заходи!
        Прозоров сидел за столом, заваленным конторскими книгами, и с интересом смотрел на дверной проем - кто ж это там появится из-за мощной спины его телохранителя. Но Сом и не думал никого пропускать. Он прошел в кабинет и положил перед хозяином металлический брусок.
        - Что это такое? - по инерции спросил Прозоров, взяв в руки брусок. Он уже прекрасно видел, что это серебро, и теперь с интересом разглядывал незнакомое клеймо с тремя буквами «М».
        - Это мое серебро, - услышал он ответ.
        Прозоров поднял голову. Прямо перед его столом, оттерев в сторону охранника, стоял молодой человек.
        - Постой, постой… Я тебя знаю! Это ты выиграл у меня… чертову уйму рублей. - Прозоров сделал знак рукой, веля охраннику выйти.
        - Не я, - поправил его Валентин, - а мой приятель, что двигал тогда стаканчики. Я тогда тоже проиграл.
        - Хрен редьки не слаще. А я потом приходил на то место, искал вас, хотел сыграть еще. - Похоже, один из самых богатых людей Ярославля был совсем не в обиде на мальчишек, обыгравших его. - Так ты, стало быть, Митряев?
        - Митряев, Гурьян Гурьяныч. Михайла Митряев, - уточнил Валентин. - А на то самое место я тоже не смог больше прийти. И вот почему, Гурьян Гурьяныч. Я не родной сын Мудра Лукича Митряева, а пасынок. Я и есть природный, законный Митряев. А Мудр никакой не Митряев, а бывший кучер, женившийся на моей матушке и таким образом пролезший в нашу семью.
        Прозоров кивнул - знаю, мол. Видя, что слушают его с благосклонностью, Валентин вдохновился еще пуще и в самых ярких красках живописал всю историю своих взаимоотношений с Мудром. Прозоров выслушал его внимательно, а когда Валентин закончил, сказал, осуждающе покачав головой:
        - Это ж надо до такого дойти… Ты можешь чем-нибудь доказать, что Мудр Митряев добивается твоей смерти?
        - В том-то и дело, что нет. Со стороны это видится как хлопоты заботливого папаши, который пытается наставить на путь истинный непутевого сына. Подумаешь, хочет изловить сбежавшего из дома мальчишку…
        - Гм-м… Чем же я тогда могу помочь тебе, Михайла?
        - Перед вами лежит слиток. Это серебро, Гурьян Гурьяныч. Прячась от мудровских наемных убийц, во время своих вологодских скитаний я наткнулся на серебряный рудник, принадлежащий одному из местных княжат. Рудник практически не давал серебра, принося своему владельцу одни убытки. У меня было с собой немного денег, данных мне матушкой, и я, пожалев несчастного владельца, выкупил у него задешево этот рудник. Каково же было мое удивление, когда рудокопы через несколько дней наткнулись на жилу. Жила та бедна, серебра дает мало, но я надеюсь на Божью милость.
        - Ты хочешь сказать, что это серебро добыто у нас?
        Прозоров покачал слиток на ладони.
        - Да, Гурьян Гурьяныч. Под Вологдой. В этом-то серебре и кроется смысл моей просьбы. Для меня оно дорого не само по себе, а как предлог для открытия самостоятельного дела. Ведь если у меня будет собственное дело, а купеческое сообщество признает меня как равного, как члена гильдии, Мудр не посмеет тронуть меня.
        - Гм-м… А ведь верно говоришь! - Прозоров пригладил свою ухоженную бороду обеими руками. - Но за вступление в гильдию надо платить…
        - У меня есть эти деньги, - перебил его Валентин. - Поспособствуйте только, прошу вас, моему принятию. Ведь Мудр будет противиться изо всех сил.
        - Не все коту масленица. - Прозоров усмехнулся. - Ничего ему в этот раз не обломится. Пиши, Михайла, прошение в гильдию. Прямо сейчас пиши! Вот тебе бумага… - Он пододвинул к торцу стола лист бумаги и чернильницу с торчащим из нее пером. - Но чую: ты, Михайла, несмотря на все старания Мудра, рано или поздно станешь хозяином всего митряевского дела. А Митряевы испокон веков соперниками Прозоровых были…
        - Неправильно это, - вновь перебил купца Валентин. - Пора с таким положением покончить. Прозоровы только зерном торгуют, а у Митряевых еще всяких дел полно. Я вам обещаю, Гурьян Гурьяныч, что как только стану главой митряевского торгового дома, то сразу всю торговлю зерном сверну, а деньги высвободившиеся в другие дела перенаправлю. А в доказательство… вот что я сделаю. - Валентин присел к столу, пододвинул к себе бумагу и начал писать: «Обязательство. Сим обязуюсь никогда не покупать и не продавать хлебное и иное злачное зерно там, где покупает и продает Гурьян Прозоров и его прямые потомки. Михайла Митряев».
        Закончив писать, он достал из кармана свою печатку и пошарил глазами по столу в поисках сургуча. Гурьян Гурьяныч, сообразив, что он ищет, протянул ему небольшой темный цилиндрик и горящую свечу. Растопив сургуч, Валентин накапал небольшую лужицу под своей подписью и притиснул печатку. На застывающем сургуче отпечатались три буквы «М» в овале. Дождавшись, пока сургуч застынет окончательно, Валентин для порядка подул на него и протянул бумагу Прозорову. Тот внимательно прочитал ее, сравнил оттиск на сургуче с клеймом на слитке и хмыкнул:
        - Гм-м… Две буквы «М» - это Михайла Митряев. А третья?
        - Для красоты. Или для большей значимости…
        Прозоров вновь хмыкнул:
        - Гм-м… И много у тебя серебра?
        - Пока на несколько таких слитков только и набралось, - постаравшись изобразить задушевную откровенность, посетовал Валентин.
        - Ничего, еще повезет, - успокоил его Прозоров. Он положил перед ним еще один лист бумаги. - Ты пиши прошение в гильдию, Михайла. Быть тебе вскорости почтенным ярославским купцом. Я тебе в том ручаюсь.
        После того как удалось заполучить в союзники самого Прозорова, Валентин поневоле впал в состояние, близкое к эйфории. Все проблемы, страхи, сомнения стали казаться не то чтобы мелкими и несерьезными, как раз наоборот, но свои силы, проницательность, понимание человеческой натуры, везение и удача наконец вдруг выросли в его собственных глазах, достигнув размеров почти титанических. В душе поселилась спокойная уверенность в том, что все запланированное у него получится - и добиться серьезного положения в здешнем обществе удастся, и рыбасоидов разыскать, и вернуть себе потерянный браслет.
        Иван Альба заявился к ним поздним вечером, когда Валентин уже и перестал ждать его. Позднего визитера впустил в дом дядька Кондрат.
        - Доброго здоровья тебе, благородный дон, - приветствовал Валентин гостя, с интересом разглядывавшего убогую обстановку нынешнего Валентинова жилища. Заметив этот взгляд, Валентин счел нужным дать гостю пояснение:
        - Это временное жилище. Скоро мы съедем отсюда.
        Дон Альба огляделся и лишь после этого ответил хозяину:
        - Приветствую тебя, Михайла. Зачем звал?
        - Хотел поблагодарить, - слукавил Валентин. - Если б не твое заступничество тогда в конторе у Дика Ричардсона, то стали бы мы с Силой добычей чертовых англичан. Тебе это происшествие никак не повредило?
        - Н-нет… - Испанец пожал плечами. - Я всего лишь перестал после этого ходить к Ричардсону. Но, как я понимаю, вас там тоже не было. Значит, я ничего не потерял. - Говорил он по-русски бегло, не запинаясь, хотя и с заметным испанским акцентом.
        - Точно, - подтвердил Валентин. - Нам там больше побывать не удалось. Хотя, думаю, надо бы навестить Дика и вернуть ему должок.
        - Что ж, это правильно, - согласился с ним дон Альба.
        - Ты вот удивился, что я в таком убогом доме живу… - Испанец из вежливости собрался было возразить хозяину, но Валентин остановил его движением руки: - Не возражай, я видел твой взгляд. И я с тобой согласен, домик действительно убогий. И в том, что я здесь оказался, есть часть вины и Дика Ричардсона. Дело в том, что я вынужден прятаться от своего отчима, мечтающего покончить со мной. Причем сделать это он хочет изощренно, так, чтобы моя смерть была приписана либо несчастному случаю, либо еще какой-нибудь случайной оказии. Дик же действовал по договоренности с ним. Ты избавил меня тогда от Дика, но я тут же угодил в лапы присных моего отчима. К счастью, мне удалось бежать с помощью моих друзей. И теперь я вынужден скрываться. Но в ближайшее время все должно разрешиться в мою пользу.
        - Надеюсь на это, - весьма учтиво заметил благородный дон.
        Теперь, когда со вступительной частью разговора было покончено, Валентин решил, что настала пора перейти к самой сути их беседы.
        - Я принадлежу к одному из самых богатых купеческих родов Ярославля. Но, как видишь, разногласия с отчимом… Короче говоря, я со своими друзьями начал новое дело. И хочу спросить у тебя, Иван Альба, не считаешь ли ты для себя зазорным служить не верховному государю, не своему сюзерену, а купцам и купеческому делу?
        Задавая этот вопрос, Валентин ожидал услышать либо «да», либо «нет», а уж если испанец даст свое согласие на службу, то тогда он намеревался расспросить его, чтобы поближе познакомиться с «анкетой» нового «сотрудника». Но расспрашивать не пришлось, ибо испанец, не давая прямого ответа на поставленный вопрос, начал рассказывать о себе.
        - Я отпрыск древнего и славного кастильского рода. Правда, принадлежу к младшей его ветви, не уступающей старшей в доблести и геройстве, но значительно уступающей в богатстве.
        Я был еще младше тебя, Михайла, когда отправился на службу в Новый Свет. Естественно, я хотел и разбогатеть, и поддержать славу своего рода геройскими поступками и свершениями. Что же я там увидел? Подлость и мародерство. Благородные дворяне именем Великого Белого Государя грабили и убивали. Они уничтожали великие государства, созданные нашими предшественниками, и расхищали их богатства. Они убивали местных жителей, восстанавливая их против нас. Для того чтобы прославиться и разбогатеть ныне в Новом Свете, надо стать предателем, изувером и грабителем. «Почему?» - спросил я себя. «Потому что всем в Новом Свете заправляют сейчас чертовы еретики», - нашелся ответ. («Точь-в-точь как у нас рыбасоиды», - подумал Валентин.) Тайные или явные. И там с ними не разобраться. Слишком много их, и слишком далеко Великий Белый Государь. Я вернулся на родину, поняв, что борьбу с еретиками надо начинать у себя дома. Я сражался с ними во Франции, Фландрии и Германии. И безуспешно. Взамен каждого убитого еретика встают трое, а то и пятеро. «Почему?» - вновь спросил я и не нашел ответа. А когда я задал этот вопрос
своему отцу, то получил совет. «Что-то странное происходит в этом мире, Иван, - сказал он. - Боюсь, что здесь нам не разобраться. Поезжай-ка ты на Русь, туда, где восседает на троне Великий Белый Государь, туда, откуда прибыл в Испанию наш родоначальник, туда, откуда произошли все благородные семейства Европы. Может быть, там, вблизи, тебе и удастся разглядеть первопричину всей этой смуты».
        И я приехал на Русь, мою историческую прародину. И что же я увидел? Великий Белый Государь, совсем еще мальчишка, сбежал из своей столицы и живет в путевом дворце, в провинции, окруженный все теми же еретиками. У вас их зовут жидовствующими. Гибнет Великая Мировая Империя, а он, хозяин всего мира, выделил себе, как какому-нибудь мелкому княжонку, опричный удел, отдав все остальное в управление Боярской думе, назвав это Земством. В Думе же без государя, без его твердой руки - разброд и шатание. Война с еретиками в Европе ведется из рук вон. Кому служить? Земству? Вступить в земское войско и отправиться в Европу бить еретиков? Это я уже проходил. Вступить в новое войско, набираемое молодым царем? Это значит самому стать еретиком. - Иван Альба покачал головой, состроив грустную мину, отчего его нафабренные усищи опустились книзу. - Вернуться домой? Не знаю… Что я скажу своему отцу? - Он сделал небольшую паузу, будто действительно раздумывая над этим сакраментальным вопросом. - Ты еще очень молод, Михайла, а мне уже почти тридцать. И я не знаю ни кому служить, ни во что верить.
        - Верь Господину нашему Иисусу Христу, - с показной набожностью заявил Валентин и перекрестился.
        - Только это и остается, - грустно улыбнувшись, сказал испанец. - Но еретики говорят то же самое. - Он вновь усмехнулся. - Я буду тебе служить, Михайла. И надеюсь, что ты не обманешь моих надежд.
        Во время этой пространной речи Валентин несколько раз порывался задать уточняющие вопросы, но вовремя останавливал себя. Многое из того, что рассказал ему испанский кабальеро, показалось странным, не соответствующим его представлениям и знаниям о мире шестнадцатого века. В конце концов, решил он для себя, человек, проживший в этом мире тридцать лет, знает о нем все-таки поболе, чем он, обитающий здесь всего несколько месяцев. Да и его личный опыт, приобретенный здесь, свидетельствовал о том, что с историей, как ее понимают в двадцать первом веке, не все в порядке. Но главным было все-таки другое. В лице Ивана Альбы он приобретал не просто опытного человека с немалым боевым опытом, а принципиального противника всего, что связано с опричным порядком. «А это огромный плюс, - рассуждал Валентин. - Во-первых, браслет находится у опричников. Во-вторых, главный признак нахождения рыбасоидов в каждом историческом эпизоде, как учил меня Лобов, - это ситуация гражданской войны. А тут… Опричнина, земщина, жидовствующие… Гражданская война еще не началась, но вот-вот… Если и искать рыбасоидов, то в окружении
молодого царя, в Александровской слободе. Вот там и будем искать. И Иван Альба будет мне в том хорошим помощником».
        Перегнувшись через разделявший их стол, шепотом, хотя в доме, кроме них, никого не было (дядька Кондрат вышел во двор еще в самом начале разговора), Валентин произнес:
        - То, что я тебе сейчас скажу, Иван, не должен знать никто, кроме нас с тобой. Даже мои друзья. Моя главная цель - не богатство и не положение в обществе. Я, Иван, собираюсь уничтожить опричнину, сиречь еретиков.
        XIII
        Чем отличается хороший бизнес-план от плохого? Задайте этот вопрос яйцеголовым профессорам из лучших бизнес-школ и университетов, и они вам наплетут кучу всякой заумной всячины, в которой не будет ни грана здравого смысла, а уж тем более правды. Не верьте яйцеголовым, ибо ни один из них в своей жизни ничего не продал. Даже коробка спичек. Жизнь, в том числе и бизнес, они знают лишь по учебникам. А она, эта самая жизнь, отличается от учебника примерно так же, как Земля от своей фотографии из космоса. Из космоса смотришь - голубая планета. А на самом деле ни черта не голубая. Почва - коричневая, красная, серая, желтая, черная. Лес - зеленый. И даже вода в морях и океанах какая угодно, но только не голубая. А вот человек практический, в отличие от яйцеголовых, скажет вам, что лишь тот план хорош, который приводит к намеченной цели. Если же он не приводит к цели, а лишь намечает направление в ее сторону, то он не хорош, а плох. Скверен, отвратителен, никуда не годен…
        Подобные мрачные мысли переполняли сознание Валентина, откинувшегося на мягкие подушки экипажа и притворяющегося спящим. Напротив него сидел дон Альба. Он тоже развалился на сиденье и прикрыл глаза. То ли спит, то ли притворяется, как и Валентин.
        Экипаж, влекомый парой лошадей, споро катится по лесной дороге, мягко покачиваясь на толстых, многослойных кожаных лентах-амортизаторах. Валентин с доном Альбой везут в Ярославль очередную партию, почти шестьдесят кило серебра. Поначалу испанский кабальеро все пытался приохотить Валентина к верховой езде, но тот на эти провокации не поддался. Легко ему, этому кабальеро, он, почитай, и родился в седле. А Валентину учиться ездить, задницу себе набивать… Нет уж, в карете оно как-то сподручнее. Опять же груз…
        Птички поют, заливаются. Теплынь, август, конец лета. Лето в этом году выдалось урожайное. Когда нужно - солнышко светит, когда нужно - дождички теплые идут. Идиллия, да и только. Все довольны и счастливы. Довольны Ероха с Силкой, хотя и пашут они, как черти. Ведь на них весьма приличный объем работы. И выплавка слитков на них, и промывка добытой рудокопами породы тоже. Хотя промывка эта самая и делается лишь для отвода глаз, Силка с Ерохой относятся к этому занятию со всей серьезностью. Смешно, но какие-то крохи серебра из извлеченной из шахты породы они каким-то непостижимым образом умудрились намыть. Уж сколько убеждал их Валентин просто смывать раздробленную породу в речку, нет, не слушаются. Промывают на полном серьезе. От этой дурацкой работы сильны стали, как буйволы. Даже Силка.
        И все это, не считая своих прямых обязанностей - приема иностранцев и обмена талеров. А иностранцы заезжали в имение частенько, чуть ли не каждый день.
        А уж как были довольны Силкины старики… Сынок-то за ум взялся. И денежки появились немалые… Сытая старость теперь обеспечена. Силкин старик ежевечерне устраивал занятия-игрища - обучал молодых людей правильному владению бердышом и дубиной (с ума сойти, у этих двужильных Ерохи с Силкой еще и на это силы оставались). Когда Валентин с доном Альбой бывали в имении, испанец обязательно к ним подпрягался, внося в эти занятия некоторое разнообразие.
        Доволен и дядька Кондрат. Еще бы… Считай, из небытия, из церковных сторожей вернулся к привычной жизни главного приказчика в солидном торговом деле. Дом свой прежний выкупил, переселился в него и даже с дочерьми умудрился помириться.
        Один лишь Валентин недоволен. Прошла весна, лето уж заканчивается, а он ни на сантиметр не стал ближе ни к царскому двору, ни к рыбасоидам, ни к браслету. Вот вам и бизнес-план! Так хорош он был или нехорош? С тем же успехом можно было, наверное, и чулками с бюстгальтерами заняться. Нет, нельзя сказать, что ничего не получилось. Счет капитала торгового дома «Михайла Митряев и товарищи» уже идет на многие тысячи. Однако, несмотря на это, выдвинуться в первый ряд ярославских купцов Михайле Митряеву не удалось. Богат город Ярославль, и народишко в нем живет небедный. Тысячников среди ярославских купцов и владельцев производств, считай, каждый второй. А вот этого-то в своем бизнес-плане, разработанном совместно с дядькой Кондратом, и не учел.
        Всем хорош бизнес-план. Дело процветает, денежки текут, только мало этого Валентину. Он-то хотел встать вровень с Прозоровым, чтоб первые люди Земства, бояре родовитые, смотрели на него не как на мелочь пузатую, а как на полезного для государства человека, пусть и купеческого рода. Вместо этого он стал, хоть и богатым, но простым аферистом.
        Скверно на душе у Валентина. Недоволен он тем, как идут деда, а что придумать - не знает. Все довольны, а он недоволен.
        - Михайла, ты когда хочешь ехать к царскому двору? - раздался спокойный, чуть-чуть даже сонный голос из противоположного угла кареты.
        Нет, похоже, не только Валентин недоволен тем, как идут их дела. Иван Альба - тоже. Валентину хочется взорваться, выплеснуть на кого-нибудь свое раздражение, но он берет себя в руки и спокойно отвечает:
        - Видишь ли, Иван… Нам пока не с чем ехать туда.
        - То есть? - не понял его испанец.
        - Ну хорошо. Представь - приехали мы с тобой сейчас в Александровскую слободу. Кто нас встретит? Какой-нибудь старший помощник младшего конюха. Что он нам скажет? В опричные записываться? Ступайте на задний двор снаряжение получать да топайте после этого на ристалище - воинские навыки оттачивать.
        - Ну и что? Все равно возможность увидеть царя у нас будет. На пиры государь не только приближенных своих зовет, но нередко и простых воинов.
        - Окстись, Иван! Да их там тысячи! Что же, всех за стол?
        - Ладно… На ристалище увидим, на охоте, во дворе случайно, наконец.
        - И что ты тогда сделаешь, когда увидишь его?
        - Упаду в ноги и спрошу: «Великий Государь, почто губишь Великую Империю, предками твоими созданную? Почто пригрел еретиков у сердца своего? Гони их прочь, Великий Государь, то враги твои!»
        - Гм-м… Боюсь, что после столь пламенной речи ты и пяти минут не проживешь.
        - В нашем роду никто не боялся смерти!
        - Умереть легко, дело сделать трудно.
        - Каррамба! Так делай же, Михайла, делай! Придумывай, дьявол тебя раздери! Вспомни, как мы договаривались полгода назад! Ты думаешь, а я мечом машу. Помнишь?
        - Помню, - нехотя признал сей факт Валентин. - Видишь ли, Иван, я хотел ехать к царю как посланец Земства, уполномоченный Боярской думой. Чтобы каждое мое слово веско звучало. Да еще это звучание звоном монет подкрепить.
        - А что для этого нужно?
        - Деньги… И положение. Как у Прозорова, например, или моего отчима. Побывал я пару раз на собрании купецкой гильдии… Там не то что имени моего никто не запомнил… А-а… - Валентин с досады махнул рукой.
        - Так чего проще, давай спихнем твоего отчима, а ты усядешься на его место.
        Легко сказать! Как ты его спихнешь? Валентин даже не знал, с чего бы это у дона Альбы столь легкомысленное отношение к такому серьезному противнику, как Мудр. Может быть, он делает такие выводы из своей единственной с ним встречи? Встреча эта состоялась в тот день, когда Михайла Митряев стал членом гильдии. Вечером того же дня Валентин, из хулиганских побуждений, наверное, решил нанести визит Митряевым. Дон Альба сопровождал его в этой вылазке.
        Они постучались в дверь парадного входа, и, когда дворецкий открыл ее, Валентин попросту отпихнул его в сторону и взбежал по широкой парадной лестнице. Испанец последовал за ним. Далее Валентин проследовал на женскую половину, а Иван Альба, опершись на свой длинный меч, как на трость, остался сторожить у входа.
        Радости Ксанки не было предела, да и младшие обрадовались появлению старшего брата. Даже на худом, изможденном лице матушки появилась счастливая улыбка. Валентин тогда провел с ними минут десять. Главное, что он хотел сделать, - это наябедничать матушке на Мудра, что он с успехом и проделал. Рассказал, как охотились на него Ермил и другие мудровские наемники, собираясь его убить таким образом, чтобы матушка поверила в смерть от несчастного случая.
        Дольше задерживаться он там не стал. Когда вышел с женской половины, увидел стоящего у двери дона Альбу, по-прежнему опирающегося на свой меч, и человек десять митряевской прислуги, полукольцом окружившей его. Чуть поодаль стоял Мудр. Черт его знает, о чем он говорил с испанцем. Валентин не спрашивал. Как бы то ни было, Иван почему-то сделал ошибочный вывод, что Мудр - фигура несерьезная. А может быть, он ожидал, что Мудр кинется в драку? Но ведь сила Мудра не в кулаках и не в оружии, и даже не в количестве дворни, которую он может натравить. Сила Мудра совсем в другом.
        Здесь Валентин вдруг подумал, что прошло почти уже полгода, а Мудр о себе даже не напоминал. Ведь так было и в прошлый раз, когда его схватили и отправили в Вологду. Пока Валентин с друзьями беспрепятственно бегал по торжищу, Мудр готовил свою комбинацию с Диком Ричардсоном. А потом - бац - и нанес удар. Вполне возможно, что и сейчас готовит нечто подобное.
        И тогда, когда Валентин с Иваном Альбой были у него дома, он промолчал, ничего не ответив на выкрик Валентина.
        - А-а, Мудр! Я все рассказал о тебе матушке, убийца!
        Иван оторвал кончик своего меча от пола и прочертил им в воздухе широкую дугу. Кольцо окружавшей их дворни тотчас же распалось. Валентин прошел к лестнице. Иван шел рядом с ним, но спиной вперед. Поводя мечом из стороны в сторону, он держал на безопасном расстоянии последовавшую за ними митряевскую дворню. Они тогда спокойно спустились по лестнице, вышли из дома и сели в свой возок. Митряевская дворня с дубьем в руках, бешено вращая глазами, сопровождала их до самого низа, но никаких агрессивных действий так и не предприняла. Смолчал и Мудр.
        Что ж, если из этого Иван сделал заключение, что Мудр испугался, то он очень серьезно заблуждается.
        - Не так уж и просто спихнуть моего отчима, - ответил Ивану Валентин. - По крайней мере, мне в голову ничего умнее покушения на его жизнь не приходит.
        - Так давай попробуем, - вдохновился дон Альба.
        - Каким образом? Ты вызовешь его на поединок? - с издевательской улыбкой на устах осведомился Валентин.
        - Зачем? У нас в Испании есть такие специальные люди - профессиональные убийцы. Уверен, они есть и здесь. Давай найдем такого человека и заплатим ему.
        - Ох, - тяжело вздохнул Валентин. - Не пройдет. Ты даже не представляешь, как он хитер и осторожен.
        - Ну тогда не знаю, - буркнул Иван. - Что бы я ни предложил, все тебе не по нраву. Думай сам. - Некоторое время он сидел молча, изображая несправедливо обиженного, но вскорости природный темперамент взял верх, и испанец воскликнул: - Слушай, Михайла, давай, в конце концов, накажем хотя бы Дика Ричардсона!
        Эти несколько минут, пока дон Альба демонстрировал свои актерские данные, Валентин напряженно думал над тем, где, когда и каким образом Мудр может нанести ему удар. Полгода срок немалый. За это время Мудр вполне мог раскусить их аферу, поняв ее суть. Вполне может так статься, что именно сейчас он и готовит какую-нибудь гадость.
        Валентин высунулся в окно.
        - Эй, Пров! - крикнул он кучеру. - Поворачивай назад в имение!
        Карета остановилась и осторожно, в несколько приемов, стала разворачиваться на узкой дороге.
        - Ты что, Михайла? - удивился дон Альба. - Зачем в имение?
        - Ты же хотел расправиться с Диком Ричардсоном?
        - Ну да…
        - А с Мудром?
        - Конечно…
        - Вот мы и поедем расправляться с ними.
        - Но их нет в имении, они в Ярославле.
        - Зато там есть Силка.
        Воспоминания о том, как его в прошлый раз выловил Мудр, подставив ему иностранца с очень выгодным предложением, натолкнули Валентина на два вполне конкретных соображения. Первое - из требований безопасности приостановить обмен до тех пор, пока… И вот тут возникает соображение второе - пока с Мудром Митряевым не будет покончено раз и навсегда. А если уж начинать войну с Мудром, то без разведки не обойтись. Свой агент в стане противника у Валентина есть. Это Ксанка. Ну а к агенту необходим связной, роль которого всегда успешно исполнял Силка. Исходя из этих соображений, Валентин и приказал повернуть обратно.
        В имении их встретили с удивлением. Еще бы, ведь они выехали отсюда всего лишь два часа назад… Еще большее удивление вызвали распоряжения Валентина - Силке срочно собираться и ехать с ними в Ярославль, Ерохе же оставаться в имении и продолжать создавать впечатление нормальной работы рудника. Иностранцев же больше не принимать и обмен талеров на рубли не производить до особого распоряжения.
        Силке собраться в дорогу что голому подпоясаться. Через несколько минут карета вновь покинула имение, оставив провожавшего друзей Ероху в полном недоумении.
        После вольных просторов, после лесов и полей, по которым пролегала дорога, человеческая сутолока, суета, пыль и теснота городских улиц и площадей, встретившие путников в Ярославле, живо напомнили Валентину ощущения, испытываемые человеком, вновь попавшим в московское метро после недели, проведенной где-нибудь на природе. Остановились прямо перед конторой торгового дома «Митряев и товарищи». Путники еще не успели размять ноги, выбравшись из экипажа на мостовую, а из дверей конторы уже выбежал дядька Кондрат.
        - Ну наконец-то! С приездом! - приветствовал он их. - Ого, да с вами и Сила приехал…
        - Здравствуй, дядька Кондрат, - ответил за всех Валентин. - Какие новости?
        - Новости у нас только одни - покупатели топочут ногами и вопрошают: «Когда ж наконец слитки привезут?»
        - Да уж привезли… Берись! - Валентин махнул рукой своим путникам.
        Сундук с серебром сняли с экипажа и занесли внутрь конторы.
        - Уф-ф, - выдохнул дядька Кондрат, отирая лоб тыльной стороной ладони. Наверное, это должно было означать, что он таким образом стряхивает пот, выступивший от тяжелой работы. - Добрый вес в этот раз. Это сколько же?
        - Сто пятьдесят слитков, - ответил Валентин.
        - Хорошо. Почти сотня уйдет прямо сегодня. Надо только покупателей известить, что товар пришел. Вы как?.. Отдохнете с дороги или?..
        - Некогда отдыхать. Посылай посыльного да и нам давай адреса. Мы тоже за посыльных поработаем, - распорядился Валентин.
        Остаток торгового дня ушел на то, чтобы известить, принять и рассчитаться с покупателями. Дядька Кондрат оказался прав - спрос на серебро накопился изрядный. В один день ушло сразу сто восемь слитков. Ну а после того как контора была закрыта, все собрались за обеденным столом.
        - От Мудра ничего не слышно? - спросил Валентин, когда все, проглотив с устатку по первой, со зверским аппетитом набросились на закуску.
        - Не… Тишина, - ответил дядька Кондрат, с хрустом разгрызая огурец.
        - Плохо. - Выпив свою чарку, Валентин съел лишь небольшой кусочек соленого залома[8 - ЗАЛОМ - каспийская сельдь.] и теперь, облокотившись о стол, в упор смотрел на дядьку Кондрата.
        - Чем же это плохо? - удивился тот, отложив в сторону свой огурец.
        - Да Михайла чего-то вдруг решил, что если Мудр ведет себя тихо-мирно и палки в колеса нам не вставляет, то это значит, что он готовит какую-то большую пакость, - пояснил Силка, не переставая жевать. - У нас так в прошлый раз было. Сначала ничего, ничего, а потом бац - и накрыл он нас.
        - Гм-м… - Дядька Кондрат положил на стол огурец и двузубую вилку, которой только что перед этим наколол добрый кусок свиного окорока. - Уж полгода Мудр Лукич ведет себя тише воды ниже травы… Ох, непохоже это на него! Пожалуй, ты прав, Михайла. Надо ждать от него какой-нибудь пакости…
        - Ум-ум-ум… Михайла распорядился обмен пока прекратить, - все так же продолжая жевать, сказал Силка.
        Дядька Кондрат крякнул, почесал лысеющий затылок, пригладил бороду.
        - Эх, и дело жаль останавливать, и…
        - А скажи-ка, дядька Кондрат, - перебил его Валентин, - как иноземцы за зерно рассчитываются? В предоплату или по поставке?
        - Это у кого как. По-разному. Ежели покупатель с продавцом никогда не работал, а то еще и впервые в Ярославль приехал, то норовит сначала загрузиться на Мологе, а потом уж и расплачиваться. Но зато ему и цену приходится существенно большую платить. А если у людей отношения давние, то покупатель может заранее и предоплату внести.
        - И когда вносят предоплату? - вновь перебил его Валентин.
        - Как договорятся. Бывает, что в июле… А когда год худой и уже ясно, что урожая толком не будет, то покупатель чуть ли не в начале июня деньги свои норовит всучить. С одной стороны, это вроде бы выгодно, а с другой - лишние обязательства для продавца. Тебе б, допустим, товар надо придержать, потому как по осени цена на него каждый день расти будет, а ты уже сдуру его продал еще в начале лета. Так что по-разному бывает. И от давности отношений зависит, и от того, есть ли у продавца свободные деньги в наличии… От многих вещей.
        - Понятно. А положим, Митряевы как торгуют?
        Дядька Кондрат хмыкнул:
        - Митряевы никогда предоплаты не брали. Еще чего… У Митряевых свободная денежка всегда водилась. Так что в предоплате не было никакой необходимости. Митряевы торгуют день в день. И только тем зерном, что у них уже на складе лежит.
        - Что ж… Это уже хорошо. - Валентин улыбнулся. Силка, дон Альба и дядька Кондрат внимательно смотрели на него, усиленно пытаясь понять, куда же он клонит. - А с торговым домом Ричардсонов Митряевы работают, не знаешь?
        - О-о… Ричардсоны - это стародавние клиенты. Еще дед твой им зерно продавал. И отец твой родной… Думаю, и Мудр с ними работает. Они зерна каждый год много берут. И разного. У них, у Ричардсонов этих, всегда так было заведено - старший сын здесь, в Ярославле, сидит в конторе, а отец - в Англии да сюда иногда наведывается. У них принято старшего сына в роду Ричардом называть. Получается, по-нашему, Ричард Ричардов Ричардсон. А Ричардсон - это, значит, сын Ричарда, то есть Ричардов опять же по-нашему. Так что поколения меняются, а в Ярославле так и сидит Ричард Ричардов Ричардсон. Со старым Ричардом-то я хорошо был знаком, а вот молодого совсем не знаю.
        - Зато мы знаем! Оч-чень даже хорошо знаем! - Дон Альба так сурово глянул на дядьку Кондрата, будто это он был ближайшим родственником Дика Ричардсона, ответственным за все его грехи.
        - Точно! - подтвердил Силка. - Сволочь еще та…
        - Погодите вы, - урезонил Валентин друзей. - Дядька Кондрат, а как расчет между покупателями и продавцом происходит?
        - Как, как… - удивился тот вопросу. - Как обычно. Деньги отдал, товар забрал. Ты ж сам сегодня товар отпускал. Забыл, что ли?
        - Я не о том, дядька Кондрат. Какая у нас торговля… Мелочовка. Я спрашиваю о покупке больших партий. Того же зерна, например. Там же суммы большие, и отгрузка не сразу…
        - А, ты вот о чем… Да все то же. Привозят деньги в сундуках…
        - И что? Все пересчитывают? А если не один сундук, а два, три, четыре? Замучаешься считать.
        - Ну если покупатель незнакомый, то, конечно, все надо пересчитывать. Но незнакомцы таких крупных покупок и не делают. А когда старые знакомые деньги привозят, то просто сундуки взвешивают, и все. Ну разве что еще крышку у сундука поднимут, чтоб убедиться, что в сундуке деньги лежат.
        - А как вес сундука учитывается?
        - А чего его учитывать? Вес сундука и так известен.
        - Как же известен, дядька Кондрат? Ведь все сундуки разные.
        - Это у баб в светелках они разные. А для денежных расчетов серьезные люди используют только сомовские сундуки. Они для перевозки денег и делаются. И делаются неизменными уж и не знаю сколь десятилетий. И для хранения денег сундуки делают они же. Но те побольше, гораздо тяжелее и с замками преизрядными. Такой без специального ключа никакой ухарь не вскроет. И разломать его почти невозможно - уж больно добротно сделан. Сундук же для перевозки легок, и замок на нем - тьфу, ногтем открыть можно. И это конечно же правильно. При перевозке денег вся надежда на охрану, а не на замки. Если охрану перебьют и сундук твой с деньгами увезут, то какой тебе прок от крепких замков?
        - Ага. Теперь мне все понятно. Взвешивают, значит, деньги вместе с сундуком, вычитают оттуда вес сундука и делят на количество золотников в рубле. В результате получается количество рублей.
        - Правильно, - поддакнул Валентину дядька Кондрат.
        - А скажи-ка, дядька Кондрат, ты, когда среди иноземцев искал желающих с нами работать, к Ричардсонам в контору не заходил?
        - Зашел. Но как увидел, что там вместо знакомого Ричарда сын его сидит, ничего говорить не стал и сразу ушел.
        У Валентина даже испарина на лбу проступила. Ведь это его личный прокол. Как он мог забыть про Дика Ричардсона и не предупредить дядьку Кондрата, чтобы тот не смел соваться к нему? Получается, что лишь случай спас их аферу от провала. Старого Ричардсона не было на тот момент в Ярославле. А если бы был? В дополнение к испарине на лбу Валентин почувствовал каплю холодного пота, скользнувшую меж лопаток вниз по спине.
        Как бы то ни было, хранил ли их случай или Господь Бог, самого страшного не случилось. Теперь же настала пора самим нанести удар по Мудру.
        - Правильно поступил, дядька Кондрат, - одобрил действия своего приказчика Валентин. - Я виноват, должен был тебя предупредить, что у нас с Диком Ричардсоном личные счеты. Это он нас Мудру выдал.
        - Да-а… Хорош бы я был… - Дядька Кондрат, смутившись, покрутил головой. - Дело в самом начале загубили бы.
        - Так что ты, даже если и старого Ричарда встретишь, ничего ему не говори.
        - А я его и не встречу. Я теперь ричардсоновскую контору десятой дорогой буду обходить.
        - А вот этого делать как раз и не надо.
        После такого заявления и дядька Кондрат, и Силка с доном Альбой выпучились на него так, словно впервые в жизни увидели. Еще бы им не удивляться, если только что Михайла убеждал дядьку Кондрата не иметь никаких дел с Ричардсонами.
        - Что-то я, Михайла, престал тебя понимать, - заметил дядька Кондрат.
        - С Ричардсонами встречаться не надо, - пояснил свою позицию Валентин, - а вот найти среди их служащих человека, готового за плату сообщать нам обо всем, что в ричардсоновской конторе делается, очень даже желательно.
        - Ага, теперь понятно. Думаю, найду я такого человечка.
        Валентин повернулся к Силке:
        - А ты, Сила, завтра встретишься с Ксанкой. Передай ей мою личную просьбу - следить за Мудром и Ермилом во все глаза и слушать во все уши. К Хору пусть подольстится. Он горделив, но, по-моему, глуповат. Да и молод еще. Такие на лесть хорошо ведутся. Короче говоря, мы должны знать не только то, что Мудр каждый день делает, но и то, что замышляет. Понятно?
        - Угу… А что?..
        Валентин, недослушав Силкиного вопроса, обратился к дону Альбе:
        - Нам с тобой, Иван, тоже предстоит кое-что сделать. С завтрашнего дня начинаем подготовку к решающему сражению с Мудром. Готовиться надо серьезно, потому как придется свести вместе и разные обстоятельства, и разных людей.
        - Эй, Михайла, погоди, - перебил Валентина дон Альба. - Может быть, они что-то поняли… - Он указал на дядьку Кондрата и Силку. - Но я не понял ничего. Вы тут сидели, свои торгашеские дела обсуждали, а вот как из этого вытекло сражение с Мудром, я не понял. Растолкуй поподробнее. И вообще… Какова твоя диспозиция?
        - Да и я, честно сказать, ничего не понял, - поддержал его дядька Кондрат.
        - Что ж… Слушайте. Если вкратце, диспозиция предстоящего сражения такова…
        XIV
        Настроение у Дика Ричардсона с самого раннего утра было приподнятым, можно даже сказать - праздничным, хотя никакого праздника сегодня не было и в помине. Обычный будний день. Но… Имелось некое обстоятельство, позволившее ему почувствовать себя сегодня именинником. Сегодня Дик совершает большую сделку с Мудром Митряевым. Но не сам факт сделки, как таковой, вдохновил и обрадовал Дика. Ведь это уже далеко не первая сделка, заключенная им самостоятельно. Отец, старый Ричард, безоговорочно доверяет Дику. И Дик уже несколько лет работает в Ярославле самостоятельно. Старый же Ричард бывает здесь изредка, наездами.
        Дик закупает зерно и у Митряева, и у Прозорова, и у других торговцев калибром поменьше. Такая диверсификация бизнеса - это его, Дика, нововведение. Отец его работал только лишь с Митряевыми. Качество у Митряевых всегда отменное - это абсолютная правда. И на складах у них четкий, почти армейский порядок. Можешь всегда получить свой товар в удобное для тебя время. И никто не будет там ворчать, что, дескать, приехал ты в неурочный час, и не будет выжимать из тебя копеечку, обещая за это закончить погрузку в два раза быстрее. Но Митряевы никогда не возьмут у тебя предоплату и не сделают скидку ни за ранние сроки платежа, ни за большой объем закупаемой партии. Прозоровы - те гибче, не говоря уж о всякой мелкоте. Правда, с ними Дик влетел пару раз… Один поставил ему зерно, траченное жучком, и вскрылось это по его недосмотру лишь в Лондоне… А другой, взяв двести рублей предоплаты, пустился в бега. Городовая стража, правда, его поймала, но денег при нем осталось лишь тридцать шесть рублей. Выдали его Дику головой. Ну поставил он его на правеж… Крепок мужик оказался, ни за что не говорит, куда деньги
припрятал. Потратил, и все тут. А-а… Огорчение одно.
        Так что от Митряевых отказаться совсем Дику так и не удалось. А тут пару дней назад приглашает Дика к себе Мудр Лукич и просит его о помощи. Разговор шел о непутевом сыне Мудра Лукича. Один раз Дик уже пытался помочь старшему Митряеву с воспитанием его дерзкого отпрыска, но тогда вмешался какой-то сумасшедший испанец и поломал тщательно готовившуюся почти целую неделю комбинацию всего за несколько минут. Митряев-младший сбежал, и Дику так и не удалось в обмен на свою помощь выколотить из Мудра Лукича каких-либо преференций.
        Сейчас же Митряев завел речь о совсем уж сложной комбинации. Дик и не пытался вникнуть в подробности, запомнив лишь, что, для того чтобы Мудр Лукич смог вернуть блудного сына в лоно семьи, ему придется послать своего менеджера куда-то под Вологду. Будет в этой операции небольшой криминальный момент, но это не должно беспокоить Дика, ибо с местной полицией все будет договорено.
        А завершил свою просьбу Мудр Лукич специальным предложением - двадцатипроцентной скидкой на объем… «Ну, пусть будет тысяча рублей», - милостиво предложил Мудр Лукич. Но Дик парень не промах, ему палец в рот не клади. Недолго думая, он потребовал за свою помощь зерна на четыре тысячи. В итоге сошлись на двух с половиной.
        Сегодня Дик едет отвозить ему деньги. С полученной от Митряева скидкой он фактически заработает сегодня пятьсот рублей. Это очень хороший бизнес. А то, что за это придется оказать Мудру Лукичу услугу, о которой тот просит, так это пустяк по сравнению с пятьюстами рублями.
        - Хозяин, повозка готова. - Это Пол, менеджер.
        - Хорошо, Пол, уже иду.
        Дик набросил на себя камзол и спустился вниз. На улице, перед входом в контору, стоял экипаж, a-ля будка на колесах, запряженный парой лошадей. На козлах сидели двое, и двое же ричардсоновских работников стояли на запятках. И те, и другие были вооружены солидными тесаками, длиною с короткий меч, и увесистыми дубинами с железными пиками на конце.
        - Аркебуза? - спросил Дик, обернувшись к своему менеджеру.
        - Там, внутри, на вашем сиденье. Уже заряжена, - ответил Пол.
        Сам он кроме тесака был вооружен еще и здоровенным пистолетом, засунутым стволом вниз за широкий кушак. На голову сегодня вместо обычной фетровой шляпы-треуголки надел черную косынку, повязав ее на манер вест-индийских флибустьеров. Так же поступили и другие четверо его парней, сопровождающих карету. Дик ухмыльнулся. В таком обличье они больше похожи на разбойников, чем на добропорядочных торгашей. Хотя еще неизвестно, кто отчаянней и рискованней - разбойники или торгаши. Иногда так бывает, что одно включает в себя другое. В этом жестоком, несправедливом, завистливом мире, где любой воспринимает каждый твой фартинг, каждую твою копейку как отобранные у него лично, торгаши уже давно научились защищать себя. С такими молодцами, как те, что служат у Ричардсонов, никакие разбойники не страшны. Потому-то Дик и не стал просить сегодня помощи у ярославской полиции. Ведь им за это придется заплатить. А зачем, если можно обойтись своими силами? Да и не слышал никогда Дик, чтобы на ярославском торжище разбойники орудовали. Вот карманники, мелкие воришки, те наличествуют. Вытащить копеечку из кармана,
срезать кошелек у зазевавшегося простофили - такое здесь происходит ежедневно. Но чтобы целые шайки грабителей и разбойников орудовали на Ярославском торжище… Нет, такого никогда не бывало. О таком ни отец, ни дед Дика не поминали никогда.
        - Грузите деньги, - распорядился Дик.
        Пол вошел в контору, а вернулся вновь на улицу в сопровождение двоих работников, несущих сундук. Эти двое поставили сундук внутрь кареты и пошли за следующим. Так они проделали эту операцию четырежды.
        - Деньги загружены, хозяин, - доложил менеджер Дику, как будто тот и сам этого не видел.
        Дик важно кивнул в ответ (когда видишь собственные деньги в таком количестве, волей-неволей переполняешься уважением к самому себе) и забрался в карету.
        - Пошел, - рявкнул Пол, уже стоя на подножке, после чего уселся напротив Дика и закрыл за собой дверцу.
        Экипаж, в котором они ехали, был старым, но добротным. Хотя на нем не было всех этих новомодных штучек типа рессор или подвесок-амортизаторов, Дик не спешил менять его, ведь он не какой-нибудь спесивый лендлорд, живущий на ренту, а честный купец, зарабатывающий на жизнь ежедневным нелегким трудом и потому знающий цену деньгам.
        Митряевская контора относительно офиса Дика располагалась не то чтобы очень далеко, но и не близко. Поэтому Дик, откинувшись на подушку, подложенную под спину, постарался устроиться поудобнее, чтобы каждый камень мостовой, переезжаемый колесом, не отдавался резким толчком в позвоночнике. Аркебузу, чтоб не впивалась в зад, он поставил вертикально, прислонив стволом к углу кареты, а ноги вытянул, положив их поверх сундуков с деньгами. Пол, естественно, не посмел сделать то же самое, поэтому, стесненный сундуками, сидел скорчившись, поджав ноги, как курица на насесте, наискосок от Дика.
        Лошади, подбадриваемые кучером, перешли с шага на легкую рысь, и ричардсоновская колымага, до того осторожно ползшая, как некое доисторическое животное, запрыгала по дороге наподобие подраненного зайца, производя при этом неимоверный шум и грохот. От подобной езды физиономию Пола перекосила гримаса, вызвавшая у Дика легкую усмешку (пятьдесят три года все-таки почтенный возраст, пора бы Полу и на покой. Дик давно бы уже отправил своего генерального менеджера в Англию, заменив его на более молодого, если бы не батюшкин запрет). Теперь Пол походил не на бравого пирата, а на самого себя, то есть на измученного подагрой и почечуем[9 - ПОЧЕЧУЙ - геморрой.] старикана.
        - Долбаная дорога! Долбаная колымага! - сквозь шум и грохот донеслись до Дика из-за стенки кареты восклицания его парней.
        Через несколько мгновений последовала новая порция, состоящая из смеси английских и русских ругательств.
        - Плохо работаешь с персоналом, Пол, - сделал замечание своему менеджеру Дик.
        - Д-да, хоз-зяин, исправлюсь, подтяну, - клацая зубами от тряски, заверил его Пол.
        Так как ругань сразу же прекратилась, Дик не стал дальше развивать эту тему, вновь погрузившись в приятные раздумья о сделанных сегодня пятистах рублях. Но не успел он еще восстановить в памяти во всех деталях свою встречу с Мудром Лукичом, как карета внезапно остановилась.
        - Что за черт!
        Отодвинув занавеску, Дик высунулся в окно и не успел еще ничего рассмотреть, как был ухвачен чьими-то могучими руками за камзол и одним рывком выдернут из кареты. Дик упал на мостовую, больно ударившись затылком, но сознания не потерял. Первое, что он увидел, были его парни, ехавшие на запятках. Но стояли они не на запятках и не рядом с каретой, а валялись на мостовой ярдах в ста отсюда. Тут кто-то наступил ему на грудь, и Дик взвыл не столько от боли, сколько от неожиданности. А человек, использовавший Дика вместо подножки, заскочил в карету, и тут сразу же раздался выстрел. «Пол, молодец, Пол, - обрадовался Дик. - Но где же кучер и еще один охранник?» С трудом повернув влево гудящую, как медный котел, голову, он увидел лежащего на мостовой кучера, сдавленного поперек туловища петлей аркана. А на козлы тем временем взбирался какой-то человек с головой, полностью закрытой маской. Дик перевел взгляд вниз. А вот и еще один охранник. Лежит неподвижным по ту сторону кареты. «Пол, в карете еще остается Пол! Он застрелил грабителя!» - успел подумать Дик, перед тем как карета тронулась с места,
управляемая незнакомцем.
        Дик приподнялся, опершись на локоть, и постарался заорать, но вместо крика из его гортани вырвался лишь какой-то приглушенный сип. Тут же он увидел, как по ту сторону кареты на мостовую шлепнулось нечто мягкое и тяжелое. Это был Пол. И вот он-то, в отличие от Дика и остальных, принялся вопить во все горло:
        - Грабят! Помогите!
        И сразу же этот призывный крик о помощи подхватили лежащие на мостовой охранники:
        - Помогите! Развяжите нас!
        - Убивают! Стража! Сюда! Стража! - заорал Дик, наконец-то прочистив горло.
        Из близлежащих контор и лавок начали выбегать люди, а ричардсоновская колымага, свернув в ближайший проулок, уже исчезла из виду. Пока выбежавшие люди развязывали и поднимали кучера и его товарища, подоспели еще два охранника.
        - Хозяин, нас сдернули с запяток арканами… Мы ничего и понять не успели… - затараторили они, поднимая на ноги Дика.
        - К черту! - заорал Дик. - Оставьте меня, ищите полицию. Полиция! Стража! - вновь закричал он.
        - Что здесь происходит? - Прямо перед Диком, выросши словно из-под земли, стоял городовой стражник с умным лицом и проницательными глазами.
        - Ограбили! Среди бела дня ограбили! - взревел, как белуга, Дик. - Угнали повозку с двумя тысячами рублей!
        - Куда? - только и спросил городовой.
        - Туда! - махнул рукой Дик, указывая на проулок.
        Стражник стартовал с такой скоростью, что сердце Дика радостно екнуло: «А вдруг догонит?» Уже на бегу стражник достал свою дудку и что есть сил засвистел, сзывая своих товарищей на подмогу. Через мгновение и он, вслед за каретой, исчез в проулке.
        Голова у Дика гудела, словно большой церковный колокол, а по спине будто бы пробежался целый табун лошадей.
        - Как вы, хозяин? - поинтересовался один из охранников. - Не надо ли лекаря?
        - Пошел вон! - грубо пихнул его в грудь кулаком Дик. Он прошел несколько шагов и остановился перед Полом. Небольшая толпа, его окружавшая, тут же расступилась. Пол, видимо сильно ударившись при падении, так и не смог встать на ноги. Теперь он сидел на мостовой и виноватыми глазами смотрел снизу вверх на Дика. - Это твоя хваленая охрана? - взревел Дик. - Никто даже рта раскрыть не успел! - Вид у Дика был - грознее не бывает. Казалось, еще чуть-чуть, и он набросится на Пола и начнет топтать его ногами. - Ты же стрелял, Пол, дьявол тебя раздери! Как ты умудрился не попасть в него?! А где был твой тесак, старая ты развалина?
        - Хозяин, я стрелял в упор, прямо в его лицо, закрытое платком, но он успел ударить меня по руке, и пуля прошла над его головой, - пролепетал Пол, пытаясь оправдаться.
        - Почему же ты не выхватил свой тесак и не вонзил его в пузо грабителю?
        - Я не успел, хозяин. Этот грабитель был силен, как медведь, и быстр, как рысь. Я только успел схватиться за свой тесак, а он уже вышвырнул меня из кареты.
        - Это не он силен и быстр. Это ты слаб и медлителен, Пол. Тебе уже скоро пятьдесят три года. Тебе, Пол, давно пора сидеть у камина со своей старухой и сопливые носы своим внукам подтирать, а не генеральным менеджером торгового дома «Ричардсон и сыновья» работать.
        - Простите, хозяин… Со всяким может случиться…
        - Со всяким?! - не выдержал Дик. - Старый болван, ты считаешь, что потерять две тысячи рублей может всякий?! Да столько не стоишь ты сам вместе со всей своей семьей и принадлежащим тебе имуществом! Сегодня же, старый дурак, отправлю тебя в Англию! И пусть там батюшка думает, как взыскивать с тебя две тысячи рублей! Ты больше не менеджер, Пол. - Дик обернулся назад и поманил к себе пальцем охранника. - Эй, Уэйн, поди сюда. Возьми под охрану этого старого пердуна, - шепнул он ему на ухо, когда тот приблизился. - Отвечаешь головой за то, чтобы он никуда не сбежал.
        - Есть, хозяин! Давай, вставай, Пол. - Охранник ухватил Пола под руки и потянул вверх.
        Кряхтя и морщась от боли, Пол с помощью Уэйна наконец поднялся на ноги. Подтянулись и остальные охранники, встав вокруг Дика и как бы отгораживая его и Пола от собравшейся толпы. Только теперь Дик заметил окруживших их зевак и быстро стал вспоминать, не сказал ли он чего-нибудь такого, что не предназначалось для чужих ушей. По большому счету, все, что было сказано, не предназначалось. И хотя разговор велся по-английски, среди разноплеменной толпы, окружившей их, наверняка найдется достаточно людей, понимающих родной язык Дика. Сплетен и разговоров теперь не оберешься. А то еще найдутся доброжелатели, которые по приезде старого Ричардсона распишут ему это происшествие соответствующим образом, выставив виноватым в потере двух тысяч рублей самого Дика.
        Пока Дик озирался и соображал, что ему делать дальше, раздался радостный крик:
        - Едет! Карета едет!
        Дик рванулся на крик, расталкивая толпу. Точно! По улице ехал его рыдван, этот чертов сундук на колесах! На козлах сидел и правил лошадьми давешний городовой. Справа и слева от экипажа, сопровождая его, бежали еще двое городовых стражников.
        - Тпру-у! - Лошади остановились перед Диком, стражник соскочил с козел и подошел к нему. (Сердце молодого купца замерло в ожидании слов городового). - Сударь, - начал стражник, - нам не удалось задержать грабителей. Мы настигли их, когда они остановились и стали взламывать замки сундуков. Едва завидев нас, они, побросав все, пустились наутек. Мы не могли преследовать их, сами понимаете…
        - Де… Д-деньги целы? - прошептал Дик, держась из последних сил, чтобы не потерять сознание.
        - Разве ж я не сказал? - удивился городовой стражник. - Конечно, целы. Разбойники только замки успели сломать. Ну, может, успели по горсти монет хватануть… Не знаю. Но на вид все в целости. Мы потому и не стали преследовать их, что сочли своей главной задачей сохранность денег. Но разбойников этих мы все равно поймаем…
        - Ура! Слава ярославской городовой страже! - закричала сразу на нескольких языках собравшаяся вокруг Дика толпа.
        Дик бросился к карете, откинул крышку одного сундука, второго, третьего, четвертого… Все деньги на месте. Стражник прав. Если грабители что-то и успели ухватить, то лишь по горсти, не больше. В порыве чувств, вызванных созерцанием возвращенных ему в целости и сохранности двух тысяч рублей, Дик бросился к городовому и обнял его на радостях.
        - Ты теперь мой названый брат! - заявил он, перестав стискивать в объятиях стражника. Залез в свой карман и вытащил из него горсть копеек - столько, сколько поместилось в руку. - Держи! Спасибо тебе, брат!
        - Нет, - вежливо, непреклонно ответил стражник. - Это мзда. А городовая стража мзды не берет.
        - Какая ж мзда? - вскричал Дик. - Я ж от чистого сердца…
        - Пожалуйте, господин, в свою карету, - весьма деликатно предложил стражник. - Мы проводим вас до места назначения, чтобы, не дай бог, опять чего не приключилось.
        Странным парнем оказался этот русский - брататься не хочет, предложенного от всей души вознаграждения не взял… Дик уже давно жил на Руси и сам отчасти стал русским. Странность городового заключалась не в том, что он чего-то не сделал, а в том, что он не почувствовал, что Дик раскрыл перед ним душу. А вот это-то русские чувствуют всегда и на такой эмоциональный порыв всегда так или иначе откликаются. То есть он мог и отказаться от всего предложенного Диком, но сделать это иначе. Мягче, что ли… Душевнее. А этот повел себя как немец. Есть инструкция, в рамках инструкции и действуем. Но он все-таки не немец. И если он так поступает, то это означает… Что же это означает, Дик додумать не успел, поскольку чертенком в мозгу запрыгала мыслишка: «Да черт с ним, не хочет - и не надо. А я сегодня пятьсот рублей заработаю. Мне лишь надо доехать до конторы Мудра Лукича и подписать бумаги».
        - Так вы проводите нас? - решил уточнить Дик.
        - А как же…
        - Забирайся тогда на козлы к кучеру, а твои люди - на запятки. Мои же следом побегут.
        - Как скажете, господин.
        - За каретой бегом, и не отставать! - грозно велел своим работникам Дик, встав на подножку кареты. Он заметил, что Пол подтянулся к карете и, похоже, собирается влезть в нее вслед за Диком. - Бегом, я сказал. И ты тоже! - велел он Полу.
        Карета тронулась под аплодисменты и приветственные крики свидетелей чудесного спасения ричардсоновских тысяч. Диковы охранники теперь бежали следом за экипажем. Последним, заметно прихрамывая, ковылял Пол.
        До митряевской конторы доехали без приключений, если не считать потери отставшего Пола. Дик по этому поводу хотел было наехать на Уэйна, недосмотревшего за разжалованным приказчиком, но потом все-таки решил, что предстоящая ему сделка куда важнее всех внутренних разборок. Главное, что деньги целы. А если разжалованный менеджер вздумал сбежать, опасаясь разбирательства, то туда ему и дорога. Дику же лучше - не придется объясняться с батюшкой.
        Мудр Лукич встретил радушно, почти по-родственному. Троекратно расцеловался с Диком, приветствуя его:
        - Здравствуй, Дик. Что-то припозднился ты.
        - А-а… Пол - дурак. Ничего организовать не может. То у него деньги не посчитаны, то лошадь захромала… Прогнал его сегодня.
        - Постой, постой… Это как прогнал? Мы ж с тобой договаривались его в Вологду по моему делу послать. Помнишь?
        - Не извольте беспокоиться, Мудр Лукич. Сегодня-завтра нового приказчика назначу. Нет - так сам в Вологду съезжу. Я для вас на все готов.
        - Нет, Дик. Ты не годишься. Они тебя знают. Нужен незнакомый человек.
        Дик даже не хотел вникать в то, кто его знает, зачем нужен незнакомый человек, кому незнакомый… Сейчас нужно подписать договор, а для этого необходимо успокоить Мудра Лукича.
        - Не беспокойтесь, Мудр Лукич. Мне просто нужно сделать выбор среди трех достойных приказчиков. Сегодня же я определюсь, а уже завтра утром мой новый главный приказчик будет у вас, и вы объясните ему, что он должен сделать в Вологде.
        Тем временем все сундуки были внесены в контору, и Ермил незамедлительно приступил к взвешиванию.
        - Все верно, - заявил он Дику и Мудру Лукичу после взвешивания и необходимых расчетов. - В одном сундуке только немного лишку. Итого две тысячи шестьсот рублей получилось.
        - Ерунда, - сказал Дик. - Погрешность взвешивания. А может, и дурак Пол ошибся. Но больше не меньше.
        - Ерунда, - согласился с ним Мудр Лукич. - Пойдем, Дик, бумаги подпишем.
        После того как бумаги были подписаны, Мудр Лукич, взяв Дика под руку, предложил:
        - Давай-ка, Дик, обмоем нашу сделку да и обговорим еще кое-что.
        Но едва они, перейдя в соседнюю комнату, сели за накрытый стол, как прибежал Ермил и встревоженным голосом объявил:
        - Мудр Лукич, там чего-то городовые пришли, говорить с вами хотят.
        - Городовые? - удивился Мудр. - Простые городовые? Не начальник городской стражи, не один из его товарищей[10 - ТОВАРИЩ - заместитель.], а простые городовые?
        - Так точно, Мудр Лукич. Пятеро простых городовых. Начальником у них обыщик какой-то. Не запомнил его имени. А с ними еще двое не пойми кого… бродяжки какие-то.
        - Чего хотят?
        - Не знаю. Не говорят. Вас просят. И… Еще Ричарда Ричардовича.
        - Гм-м… Где они? На улице?
        - Да я пытался их удержать, а они внаглую прямо в контору влезли… - виновато пожимая плечами, принялся оправдываться Ермил. - Что ж я мог…
        - Ты, надеюсь, догадался их хотя бы в другую комнату провести?
        - Так они, Мудр Лукич, прямо сюда вломились…
        - Как это сюда? А деньги?
        - Так наши ж люди и люди Ричарда Ричардовича присматривают…
        Мудр в бешенстве вскочил из-за стола:
        - Пойдем, Дик, разберемся…
        Выставив вперед бороду, расправив плечи и выпятив грудь, он, как флагманский корабль на всех парусах, ворвался в общую комнату, где собралось почти два десятка человек. Но почему-то митряевские и ричардсоновские работники стыдливо, как красны девицы на смотринах, жались к стенкам, а посреди комнаты возле сундуков с деньгами по-хозяйски стояли пятеро городовых. Четверо из них были с бердышами, будто в ночной дозор собрались, а не в гости, хоть и непрошеные, к одному из самых уважаемых ярославских горожан. Впереди них стоял невысокий, сухощавый, будто из одних лишь костей и жил состоящий, городовой.
        - Я обыщик Надей Храбров, - представился он. - Кто здесь Мудр Луков Митряев и Ричард Ричардов Ричардсон?
        - Я Ричардсон, - неожиданно тонким голоском пискнул Дик, неведомо почему вдруг испугавшийся этого маленького городового.
        Все происходящее очень сильно не понравилось Мудру Лукичу, напомнив ему времена, когда он, простой крестьянский сын, ходил по купеческим конторам и просил Христа ради хоть какой-нибудь работы. Работники, встречавшие его в дверях, смотрели на него примерно так же, как этот городовой. Мудр Лукич, переполняясь гневом, побагровел так, что казалось: еще чуть-чуть - и его хватит апоплексический удар.
        - Ты… Ты… Да я тебя… В порошок! - заорал он.
        - Ага, - совершенно спокойно ответил ему городовой, - а это Мудр Митряев. Земскому суду стало известно, что вы заключаете сейчас преступную сделку. Суд уполномочил меня проверить это.
        Мудр Лукич, перевозбудившийся от столь небывалой наглости, еще не успел и рта открыть, как его опередил Дик Ричардсон.
        - Да помилуйте, что ж здесь незаконного? - засуетился он. - Обычная сделка… Вот, сам погляди.
        Он достал из кармана договор и протянул его городовому. Тот бегло пробежал бумагу глазами, убедился в наличии подписей и печатей, свернул ее и сунул в свой карман.
        - А-а… - только и смог выдавить из себя удивленный Дик.
        - Ну все… - наконец-то произнес Мудр Лукич. - Вышвырните их из дома! Охрана, ко мне! - завопил он.
        Ричардсоновские люди, хоть и были вооружены в отличие от митряевских, так и продолжали стоять у стеночки, даже не пошевелившись в ответ на этот призывный вопль Мудра Лукича. Митряевские слуги лишь попробовали сделать по полшажочка, как городовые взяли бердыши на изготовку, а самый шустрый из митряевских тут же получил удар бердышом плашмя по голове и разлегся на полу - отдохнуть. За дверью раздался топот ног спешащей на выручку Мудру Лукичу охраны, но один из стражников сразу же занял позицию в дверном проеме. Этого хватило, чтобы желающих попасть в комнату не стало.
        - Ай-яй-яй… - Надей покачал головой. - Сопротивление представителям власти…
        Как ни странно, но обострение обстановки успокоило Мудра Лукича. Кровь отхлынула от его лица, он полностью взял себя в руки.
        - Обыщик, я обо всем этом расскажу начальнику городовой стражи. Ты ж, дурачок, до конца жизни кровью харкать будешь.
        - Может быть, - охотно согласился с ним Надей и, не став дальше препираться, шагнул к сундукам с деньгами.
        Поддев носком сапога крышку сундука, он отбросил ее, а потом, ухватив сундук с одной стороны, вывернул его содержимое на пол. Внимательно оглядел образовавшуюся кучу серебра и перешел к следующему сундуку. Мудр Лукич напряженно следил за тем, что он делает. Обыщик же таким образом вывернул на пол содержимое второго сундука, за ним третьего и четвертого. И лишь когда на полу образовалась четвертая груда монет, обыщик радостно воскликнул:
        - Талеры! Так здесь не просто незаконная сделка, здесь преступление против государства! Эй, вы, подите сюда! - Из-за спин стражников выступили двое мужичков, которых Ермил принял за простых бродяжек. - Видите талеры?
        - Видим, видим… - закивали те, как китайские болванчики.
        - Какие еще талеры?! - вскричал Мудр Лукич. - Дик, что это значит? Ты положил в сундук талеры вместо рублей?
        - Что вы, Мудр Лукич, там нет никаких талеров! Я сам готовил эти деньги!
        Мудр и Дик шагнули к сундукам. Городовые чуть расступились, и они теперь собственными глазами могли убедиться, что одна из куч наполовину состоит из талеров.
        - Этих в другую комнату. - Надей кивком указал одному из стражников на слуг, до сих пор смирно стоявших у стен.
        Пока городовые выводили слуг в соседнюю комнату, Мудр Лукич молчал, напряженно размышляя над чем-то, а потом, сделав шаг в сторону от Дика, заявил:
        - Слышь, обыщик, это подстава. Этот вот, - он указал пальцем на Дика, - положил талеры в сундук. Я ж не проверял его содержимого. Взвесили, и все тут. Так все купцы делают.
        - Что вы такое говорите? - заныл Дик. - Мудр Лукич, не клал я в сундук талеров. Я не понимаю…
        - Клал, клал, - уверенно сказал Мудр. - Это ты с моим пасынком стакнулся! Он спит и видит, как бы меня сковырнуть и до моих денежек добраться! Слышишь, обыщик, это подстава…
        - Суд разберется, - равнодушно-весело ответил Надей. - Вяжи их, ребята.
        Человеку, даже не то чтобы могущественному, а просто нормальному, по-свойски устроившемуся в жизни, угнездившемуся в ней, знающему все житейские ходы и выходы, кажется практически невозможным оказаться в ситуации, когда от него ничего не зависит. В ситуации, когда оказывается человек в положении перышка, подхваченного могучим ураганом. Ведь у него, у этого человека, в жизни все схвачено, все дорожки проторены и ко всем нужным дверям ключики подобраны. На любой случай, на любую неожиданность имеется соответствующий противоход. В одной ситуации звякнуть Иван Иванычу, в другой - пожаловаться Петру Петровичу, в третьей - приказать Сидор Сидорычу, в четвертой - просто дать денег, кому надо, а в пятой - можно и силушку употребить.
        А уж непростому человеку, положим, олигарху какому-нибудь и политику первого разбора, вообще кажется, что они Бога за бороду держат. Но как учит нас история, в том числе и совсем недавняя (хотя уже давно доказано, что история ничему нас не научила, ибо мы не хотим учиться), - сегодня ты живешь в несусветной роскоши, перемещаешь миллиарды долларов с континента на континент, распоряжаешься судьбами целых народов, а завтра ты никто. Пыль лагерная. Или того хуже - окровавленный кусок мяса, терзаемый на площади буйной толпой.
        Вот и Мудр Лукич Митряев, если спросить у него: перед кем при встрече он готов склонить голову первым? - ответил бы: «Перед купцом? Ни перед одним. Я всех круче. Дворяне, дети боярские, княжата и князья провинциальные? Шваль! Все у меня в должниках. Пусть первые кланяются, приветствуют меня. Бояре? И их в ту же кучу! Исключение делаю лишь для князей и бояр самого первого ряда, тех, что в Боярской думе заседают. Ну и, само собой, для царя и, пожалуй, патриарха». Вот как ответил бы Мудр Лукич. И в этом не было бы никакой рисовки, одна лишь чистая правда.
        Поэтому он не то чтобы представить, но и в кошмарном сне увидеть не мог такой ситуации, когда явится в дом к нему какой-то мелкий обыщик всего лишь с четырьмя городовыми и скрутит его, Мудра Лукича, вместе со всеми его деньгами, людьми, связями и прочим в бараний рог. И не сможет Мудр Лукич противопоставить этой мелкой сошке ни-че-го. Подул ветер, подхватил перышко и понес, понес… Ты думал, что ты скала и любой ураган тебе нипочем? Ан нет. Ты - перышко. Всего лишь перышко.
        То, что казалось невероятным, произошло, и Мудра Лукича вместе с Диком доставили в городской суд. И за все это время у одного из самых богатых людей земли Русской не было ни единой возможности, чтобы пресечь творящееся безобразие. «Но в суде все должно быть по-другому, - думалось ему. - Уж там-то обязательно встретится кто-нибудь, кто поможет мне прекратить это издевательство».
        Первый, кого увидел Мудр Лукич в большом, просторном зале со сводчатым потолком, был Пров Фролыч, восседавший в судейском кресле. «Точно, - обрадовался Мудр Лукич. - Мы ж его в прошлом году в судьи выбирали!»
        Старый Пров был купцом средней руки, дело имел крепкое, но уж несколько лет как передал его сыновьям. Когда же хозяйствовал сам, неоднократно пересекался с Мудром Лукичом и всегда по взаимной выгоде и удовольствию.
        - Пров Фролыч, - прямо от входных дверей закричал Мудр Лукич, - ты погляди, что за безобразие здесь творится! Этот вот сукин сын, - он мотнул головой в сторону Надея, - посмел меня повязать и в суд приволочь! Вели сообщить начальнику городовой стражи, чтобы он своих псов на цепь посадил!
        - Подсудимый, - ледяным голосом ответил старый Пров, - ко мне надо обращаться «господин излюбленный[11 - ИЗЛЮБЛЕННЫЙ - здесь: выборный.] судья» либо же «ваша честь». Здесь же не безобразие творится, а честной суд. Городовые, проведите обвиняемых на их место!
        Если бы Мудра Лукича огрели дубиной по голове, у него в глазах потемнело бы, наверное, и то меньше, чем после этих слов старого Прова. Поэтому все, что происходило следующие полчаса, когда его усадили на место и судья, невнятно бубня, открывал заседание, представлял целовальников[12 - ЦЕЛОВАЛЬНИК - присяжный.], дьяка, записывающего дело, и подсудимых, Мудр Лукич наблюдал словно сквозь густую пелену тумана.
        В себя Мудр Лукич пришел, когда судья уже опрашивал наглого обыщика. Ничего нового от него Мудр Лукич не услышал, кроме того, что в околоток городовой стражи, что на торжище, поступило заявление некоего иноземца. В заявлении том говорилось, что Мудр Митряев и Ричард Ричардсон готовят незаконную сделку. Городовая стража решила проверить это заявление и обнаружила подписанный договор и иноземные талеры в его оплату.
        Мудр Лукич даже зубами заскрипел, услышав это. Мерзкий обыщик обдурил его, заявив, что есть у него полномочия от земского суда. А таковых-то у него и не было. Всего лишь кляуза какого-то иноземца. Да и сам Мудр хорош был в этой ситуации, нечего сказать. Ему бы холодной голову надо было сохранять, а он злобиться и беситься начал. Обыщика этого просто надо было спокойно вышвырнуть из дома, а еще лучше вообще не пускать в контору. Не было у него таких полномочий. «Но я же приказал его выкинуть… - вспомнил Мудр Лукич. - Охрана моя струсила! Стольких дармоедов содержу, а как понадобились они по-настоящему, так все - в кусты. Побоялись, что им сопротивление представителям власти припишут! Вернусь домой, всех разгоню! Трусы! Мерзавцы! Предатели!»
        Вслед за обыщиком перед судьей и целовальниками появились те самые бродяжки, что были в митряевской конторе вместе с обыщиком. Бродяжки один за другим охотно засвидетельствовали, что видели талеры, принятые купцом Митряевым в качестве оплаты, своими собственными глазами, в чем и крест целовали.
        И вот тут-то Мудра Лукича, впрочем, как и Дика Ричардсона, ожидал сюрприз. На свидетельском месте появился ричардсоновский приказчик Пол. На голубом глазу старый знакомый (Мудр знал Пола ну никак не меньше пятнадцати лет), только что поклявшийся перед всеми говорить одну лишь правду, заявил, что от хозяина стало ему известно о том, что Мудру Митряеву для какой-то цели нужны талеры, и его хозяин собирается предстоящую сделку с Митряевым оплатить частично талерами, чтобы удовлетворить нужду старого партнера. Пол же, зная, что торговля на талеры запрещена, счел своим долгом сообщить о готовящейся незаконной сделке в городовую стражу.
        - Пол, бесстыдник, зачем же ты врешь?! - выкрикнул с места Мудр Лукич. - Ни о каких талерах я с твоим хозяином не договаривался!
        - Не знаю, Мудр Лукич, что мне хозяин сказал, то я здесь и повторяю, - ответил ему Пол.
        Тут очнулся и Дик, завопив во весь голос:
        - Эй, Пол, ничего такого я тебе не говорил! Ваша честь, - обратился он к судье, - мой главный приказчик наговаривает на меня за то, что я хотел его уволить! Это все выдумка и вранье! А Пол Хоутоп лжесвидетель! И присягу он принес лживую!
        В зале раздался негромкий ропот.
        - К порядку! Тишина! - выкрикнул судья.
        - Ваша честь! - продолжал Дик. - Об оплате сделки талерами не может быть и речи. Зачем они Мудру Лукичу? Ведь все знают, что торговлю свою он ведет только здесь, в Ярославле. За пределами Руси ни сам торговлю не ведет, ни людей своих не посылает. А талеры могут быть полезны только там, за пределами. Здесь они бессмысленны. Вы все знаете купца Мудра Лукича Митряева. Скажите, когда он совершал бессмысленные поступки? И разве сумел бы он так разбогатеть, как сейчас, если бы делал бессмысленные вещи?
        - А он и не богател, он на все готовое устроился! - раздался выкрик со стороны зрительских скамей.
        Мудр Лукич стрельнул туда глазами. Сказавшего это он рассмотреть не успел, зато увидел кое-кого другого. На заседании суда присутствовал купец Прозоров. «Этого-то сюда каким ветром занесло?» - удивился он. Вся эта возня вокруг талеров не стоила бы выеденного яйца и не смущала бы Мудра Лукича совершенно, если бы не одно «но». Дело в том, что не дале как вчера он говорил с менялой Асейкой как раз об обмене рублей на талеры, необходимые Мудру для комбинации против пасынка. Асейка от разговора отмахнулся, сочтя его несерьезным.
        - Зачем тебе, Мудр Лукич, менять у меня? Мало того что незаконно, так еще на курсе обменном потеряешь, - сказал тогда меняла. - Проще тебе у иноземцев взять оплату талерами. И выгоднее будет. Вес на вес. И не узнает никто.
        И вот теперь Мудр Лукич более всего боялся появления в этом зале Асейки-менялы. Но пока на свидетельском месте стоял Пол и отвечал на вопросы судьи. По его словам выходило, что деньги для оплаты готовил сам Ричардсон, а он, Пол, к проклятым сундукам и не прикасался. И тут вновь раздался крик Дика Ричардсона:
        - Ваша честь, я все понял! Я понял, как талеры попали в сундук! - (Заинтересовавшись сказанным, судья жестом позволил Дику продолжать.) - По дороге в митряевскую контору на нас напали грабители и угнали нашу карету с деньгами. Но вмешательство городовой стражи позволило быстро вернуть и карету, и деньги. Так вот! Я понял! Это грабители подменили рубли на талеры!
        Смех возник сначала среди зрителей, сразу, как лесной пожар, распространившись по всему залу. Уже смеялись и целовальники, и сам судья. А тут еще кто-то подбавил жару, выкрикнув:
        - А заодно и старую ричардсоновскую колымагу поменяли на новую карету, а водовозных кляч, ее тащивших, на текинских скакунов!
        Шутки, надо признать, не из самых умных, но смешат народ, как это ни прискорбно, именно глупости. И чем глупее шутка, тем больше смеются. Вот и сейчас - расхохотались, будто не в суде, а в балагане находятся.
        Отсмеявшись и вытерев со щек струящиеся от смеха слезы, судья отпустил со свидетельского места Пола и предоставил слово обвиняемым.
        Сначала говорил Дик. Говорил долго, сбивчиво, горячо, но, как показалось Мудру Лукичу, бестолково. Ни новых фактов, ни новых аргументов в свою пользу он не привел. За себя Мудр Лукич уже не опасался. Раз Асейка-меняла до речей обвиняемых не появился на свидетельском месте, то уже не появится. Значит, нет у суда ничего против него. Ну обнаружили талеры, привезенные Ричардсоном, у него в конторе. Ну и что? Всем теперь понятно, что это результат разборки Ричардсона и его главного приказчика. Хоть Пол и божился, что не он их в сундук положил, но все всё поняли. И судья человек торговый, и целовальники все сплошь либо купцы и мастеровые, либо приказчики. Все люди уже пожившие, что такое человеческие взаимоотношения, не на один зуб попробовавшие. Как могут складываться отношения хозяина и его главного доверенного лица, все понимают. Дело это чисто ричардсоновское. Мудр Лукич здесь сбоку припеку.
        Жаль, конечно, Дика, неплохой мальчишка был, да и для комбинации с пасынком придется нового помощника искать, но ничего не поделаешь. Дик сам виноват. Хочешь уволить своего приказчика, так не болтай об этом заранее. Он же все твои тайны знает и нагадить тебе сможет в любой момент.
        Дик закончил говорить.
        - Купец Митряев, твое слово, - обратился к Мудру Лукичу Пров Фролыч.
        Мудр лишь покачал головой:
        - Я уже все сказал. Невиновен я. А больше - чего зря воду в ступе толочь…
        - Объявляется перерыв, суд удаляется на совещание, - провозгласил судья и стукнул деревянным молоточком в медное било.
        Все поднялись со своих мест. Целовальники, а за ними и судья покинули зал. В зале началось шевеление, Дик Ричардсон схватил Мудра за руку и принялся канючить:
        - Мудр Лукич, почему же вы не сказали, что знали о том, что я собираюсь уволить Пола? Ведь это он…
        - Да уймись ты… Дурак! - Мудр Лукич вырвал свою ладонь из потных рук Дика.
        Стража, заметив движение на скамье подсудимых, схватила Дика, продолжавшего ныть и цепляться за полу митряевского кафтана, и усадила на место. Теперь Мудру Лукичу никто не мешал, и он постарался взглядом поймать глаза Прозорова. И когда, как ему показалось, это удалось, он крикнул:
        - Гурьян Гурьяныч! Купец Прозоров!
        Но Прозоров тут же отвернулся в сторону и заговорил со своим соседом. То ли действительно не расслышал, то ли сделал вид.
        В зал вошел судья и прошел на свое место, следом за ним потянулись целовальники. Едва они расселись, как судья обратился к их старшине:
        - Старшина, составили ли целовальники свое мнение о вине обвиняемого Ричарда Ричардова Ричардсона?
        - Да.
        - Огласите его.
        - Виновен.
        Мудр Лукич даже не обернулся в сторону Дика, услышав лишь, как тот мягким кулем повалился со скамьи, потеряв сознание. «Слабак, - презрительно скривив губы, подумал он. - Мальчишка… А не берись тягаться со взрослым мужиком. Даже если это твой подчиненный».
        Судья произносил приговор Дику, закончившийся словами: «…к смертной казни через повешение». Стража схватила бесчувственное тело Дика и поволокла его вон из зала.
        - Старшина, - вновь обратился судья к старшему целовальнику, - составили ли целовальники свое мнение о вине обвиняемого Мудра Лукова Митряева?
        Мудр Лукич хоть и был уверен в благоприятном для себя исходе, однако же поневоле напрягся.
        - Да, - ответил старшина.
        - Огласите его.
        Старшина почему-то замялся, и в зале на несколько мгновений воцарилась такая тишина, что пролети по нему муха, все услышали бы шелест ее крыльев.
        - Виновен!
        Мудр Лукич вскочил со своего места и, размахивая руками, заорал что есть сил:
        - Как это виновен, мерзавец! Да я вас всех в порубе за долги сгною! Да как ты смеешь…
        Два стражника ухватили его за кафтан и дернули с такой силой, что Мудр Лукич, стукнувшись задом о скамью, прикусил язык. «Отомщу, всем отомщу, и стражникам этим тоже отомщу, - думал Мудр Лукич, внимательно разглядывая лица своих врагов, в то время как судья произносил ему приговор.
        - …приговаривается к торговой казни - десяти плетям.
        «Перетерплю, снесу унижение, - думал Мудр Лукич, - но потом всем отомщу! Ох как страшна будет моя месть!»
        - А также… - продолжал судья, - к лишению купеческого звания и изгнанию из города Ярославля…
        - Эй, эй, эй! - заорал Мудр Лукич, вновь вскочив на ноги. - Это что ж за законы такие?! Это где такое написано?!
        Судья в ответ лишь строго глянул на стражников, и те вновь шваркнули Мудра Лукича задом об скамью, а один из них еще добавил древком своего бердыша по почкам так, что Мудра Лукича согнуло в три погибели.
        - …а также к лишению всех гражданских и имущественных прав!
        - Не имеете права, - едва слышно прохрипел Мудр Лукич. - Вот ужо я вас… Дайте только до Боярской думы добраться.
        - А также изъять десятую часть всего достояния, которым владел Мудр Луков Митряев, в доход государства! Купеческой гильдии Ярославля назначить своего попечителя за исполнением этого приговора и за надсмотром состояния семьи Митряевых до совершеннолетия всех наследников мужеского пола! Здесь представитель гильдии?
        - Я здесь. - С места поднялся Гурьян Гурьяныч Прозоров. - Господин излюбленный судья, гильдия уполномочила меня принять такое решение. Я предлагаю попечителем старшего сына в семье Митряевых Михайлу Данилова Митряева. Он уже совершеннолетний, более того, он член гильдии и, несмотря на свою молодость, весьма успешный купец.
        - Не возражаю. - Судья кивнул.
        Только теперь Мудр Лукич заметил рядом с Прозоровым этого ненавистного сучонка Михайлу. «Где же он был раньше? Где прятался? Или только что пришел? Опередил… Опередил, сучий сын!» Мудр Лукич набрал в легкие воздуха и успел только выкрикнуть:
        - Михайла, гаденыш, ненавижу! - как на спину ему вновь обрушилось древко бердыша, заставив его замолчать.
        - Приговор привести в исполнение немедля, - продолжил свою речь судья. - А буде Мудр Луков Митряев посмеет нарушить сей приговор и вернется в город, то повинен будет смерти. Любой стражник ли, горожанин ли, носящий оружие, имеет право лишить его жизни именем ярославского земского суда. Судебное заседание закончено.
        Два дюжих стражника, до того заботливо усаживавших Мудра Лукича на скамью, моментально скрутили ему за спиной руки, ухватили за кафтан и поволокли вон из зала навстречу злодейке-судьбе, так неожиданно перевернувшейся всего за несколько часов.
        XV
        В открытое окно вместе с теплым сентябрьским воздухом вливался глухой шум гигантского торжища. Гурьян Гурьяныч Прозоров и Михайла Митряев расположились за рабочим столом хозяина и, потягивая тягучее сладкое вино, вели неспешную беседу.
        Едва хозяину доложили, что к нему явился Михайла Митряев, Гурьян Гурьяныч распорядился провести к нему гостя и подать восточных сладостей с фруктами и португальского вина. Михайла Митряев, несмотря на свои юные годы, уже успел доказать многим, в том числе и Гурьяну Гурьянычу, свою серьезность и деловитость, поэтому солидный, уже в немалых годах купец Прозоров принимал его не просто с охотой и доброжелательством, но и как равного себе.
        Началась беседа, как водится у приличных людей, с приветствий, расспросов о здоровье и благополучии домочадцев. А тут и прозоровский слуга подоспел с большим серебряным подносом.
        - Угощайся, Михайла. - Прозоров сделал приглашающий жест рукой, после чего взял с подноса большую пузатую бутылку и, вытащив торчащую из горлышка пробку, налил вина в высокие стеклянные бокалы на длинных ножках. - Португальское. Попробуй, Михайла.
        И гость, и хозяин сделали по глотку великолепного портвейна, наслаждаясь его вкусом и ароматом.
        - Я, Гурьян Гурьяныч, пришел поблагодарить вас за помощь, - сказал Валентин, поставив бокал на поднос. - Уж так в суде здорово получилось… Куда уж лучше.
        Прозоров ухмыльнулся:
        - Это надо не меня благодарить, а старого Прова. Я-то хоть и говорил с ним, как ты просил, но насчет лишения имущественных прав - это он уже сам.
        - У него что, свой зуб на Мудра был? - удивился Валентин.
        - Насколько мне известно, нет. Мудр Лукич его, в отличие от многих, умудрился ни разу не задеть. Но… - тут Прозоров замялся, - уж не знаю как сказать, чтобы невольным словом не задеть твою матушку…
        Валентин пожал плечами:
        - Чего уж там… Мы люди дела. Как есть, так и говорите.
        - Видишь ли, Михайла, Мудр Лукич - это ужасный сон каждого купца, ставший явью. Ты еще очень молод, не знаю, поймешь ли…
        - Постараюсь. Вы продолжайте, Гурьян Гурьяныч.
        - Ладно. Так вот… - Прозоров сделал еще один добрый глоток. Его примеру последовал и Валентин. - Пока ты молод, ни о чем таком не думаешь. Работаешь себе, как черт, здоровья своего не жалея, и хоть бы хны. Но вот вошел ты в возраст. Дело твое расцвело и окрепло, дети твои подрастают, дом у тебя - полная чаша. Живи, казалось бы, и радуйся только. Но… - Прозоров взял с подноса сливу, разломил ее, косточку положил на поднос, а сливу отправил в рот. - Появляются у тебя первые болезни. То тут заболит, то там… К лекарям когда обратишься, а когда и нет за недосугом. А тут еще слышишь: тот скоропостижно скончался и этот скоропостижно… И ведь все твои ровесники. Ну… Или чуть-чуть постарше. И волей-неволей начинаешь ты думать о неизбежном. Ведь все под Богом ходим. А вдруг завтра и я эдак вот сковырнусь? Как оно все без меня будет? И вот в такой вот момент составляет человек свою первую духовную[13 - ДУХОВНАЯ - завещание.]. Кому все оставить? Понятное дело, жене. А дело кто вести будет? Редкая женщина на такое способна. Старший сын? Так он не дорос еще. Кто же? И начинаются у тебя мучения. Думаешь, баба
ведь сдуру доверит все приказчикам, а те разворуют, и к гадалке не ходи… А то еще думаешь, вдруг кто-нибудь к ней, к бабе твоей, присоседится, под теплый бочок подкатится, место твое займет. Ты, значит, будешь в земле сырой лежать, а они будут как сыр в масле кататься, проживать все, что ты трудом непосильным создал. Страсть, одним словом. Потом проходит еще время, дети твои достигают того возраста, когда ты начинаешь их делу учить, и страхи твои постепенно улетучиваются.
        Когда Мудр на твоей матушке женился и стал Митряевым, старому Прову было чуть меньше пятидесяти. Женился он тогда во второй раз только-только. На молоденькой, в дочери ему годилась. А тут, видишь ли, бывший митряевский кучер сам становится Митряевым и огромное дело к своим рукам прибирает. Наверное, Пров Фролыч тогда не единожды среди ночи в холодном поту просыпался. Вот за тот свой страх нынче и отыгрался. Понимаешь?
        Теперь уже настал черед ухмыльнуться Валентину:
        - Понимаю.
        Гурьян Гурьяныч взял большое краснобокое яблоко и небольшим ножичком принялся срезать с него шкурку, краем глаза наблюдая за собеседником. Действительно ли понял? Понял, по глазам видно, что понял. Парню ведь нет еще и двадцати. Причем раньше, говорят, любимым и единственным занятием его было - пить и гулять. А тут, поди ж ты, взявшись за ум, меньше чем за год сумел из ничего крепкое дело сколотить… А уж как он своего отчима с дороги убрал… Гурьян Гурьяныч здесь даже головой невольно покачал. Да, конечно, он ему помогал. Но это надо было еще суметь - сделать самого Прозорова своим помощником. Да и то - помощь Гурьяна Гурьяныча ему лишь в суде и купеческой гильдии понадобилась.
        Необычный парень, ничего не скажешь. Гурьян Гурьяныч невольно сравнил его со своими сыновьями. Те тоже ухари - палец в рот не клади. Но против этого - нет, слабоваты будут, хотя и несколькими годами постарше. Прозоров и раньше задумывался, чем Михайла Митряев от всех отличается? А сейчас понял. Он каким-то неведомым образом самое потаенное желание человека прозревает. Прозревает, извлекает его наружу и предлагает осуществить. Вот как в случае с ним, с Гурьяном Прозоровым. Десятилетиями Гурьян мечтал о том, чтобы стать единственным крупным зерноторговцем. Но понимал, что это неосуществимо. Никуда ему не деться от Митряевых. Не один век уже Прозоровы с Митряевыми сосуществуют и дело это делят. Проскакивала, правда, иногда у Гурьяна Гурьяныча мыслишка извести Митряевых под корень, но он тут же гнал ее прочь и потом долго замаливал свой грех. А для Михайлы нет ничего запретного. Легко и ловко убрал он соперника с дороги Гурьяна Гурьяныча. Сбылась давняя прозоровская мечта. Казалось бы, странно ведет себя парень - пожертвовал интересами всей семьи, лишь бы устранить своего врага. Но Гурьян Гурьяныч
понимал, что ничего странного здесь нет. С такими способностями парень не пропадет. Ну уступил он рынок зерна. Значит, уже задумку имеет, куда деньги вложить и еще больше заработать, чем на зерновой торговле.
        Стоило только ему подумать об этом, как тут же прозвучали слова Михайлы, подтвердившие его догадку:
        - Гурьян Гурьяныч, я хоть и молод, но слово свое привык держать. Обещал вам свернуть митряевскую зерновую торговлю - теперь настала пора выполнять свое обещание. Новые закупки я уже распорядился прекратить, а все, что уже закуплено, предлагаю выкупить вам вместе со складами, амбарами, баржами, причалами и прочим имуществом.
        - Эка ты… - крякнул Гурьян Гурьяныч. - Круто завернул. Зачем же так торопиться? Я вовсе не требую исполнить твое обещание немедленно. И зачем закупки останавливать? Ведь это прибыток недополученный! Торгуй себе спокойно, а лет за пять - семь я потихонечку у тебя все зерновое дело выкуплю.
        Валентин вздохнул:
        - Нет у меня этих семи лет, Гурьян Гурьяныч. Наличные нужны. Новое дело я задумал.
        - Это какое же? - Прозоров хитро прищурился. - Поделись, ежели не очень большая тайна. Ты ж знаешь, я только зерном занимаюсь, так что никак тебе не помешаю.
        - Ну… Тайны великой в том нет. Во-первых, судебную виру надо выплачивать Земству. А это десятая часть всего достояния Митряевых…
        - Это ты брось, Михайла, - перебил его Прозоров. - Неужто в действительности собираешься десятую часть платить? Суд ведь тебя же ответственным и назначил. Даром, что ли, я Прова упрашивал? Заплатишь им тысяч десять - двенадцать, и будет с них. Никто за тобой все митряевское хозяйство перепроверять и пересчитывать не будет.
        - Хорошо, - охотно согласился Валентин. - Так и поступлю. Спасибо вам, Гурьян Гурьяныч. Хоть одна забота с плеч долой. Но есть и во-вторых. Я с Асеем-менялой договорился деньги ему в рост дать.
        - Ты ему? - поразился Прозоров. - Обычно купцы у менял деньги на дело берут, а у тебя все наоборот.
        - Ну да, - согласился Валентин. - Я ему сто тысяч даю, а на них за год набежит четыре тысячи росту.
        - Зачем тебе это? Митряевское дело с тех же ста тысяч даст в пять - семь раз больше.
        - Да, но… Я же всю зерновую торговлю сворачиваю и вам продаю, а семье на что-то жить нужно. Я прикинул, что им четырех тысяч в год хватит за глаза.
        - Им? А тебе?
        - Я, Гурьян Гурьяныч, собираюсь покинуть Ярославль. Все остальные наличные, что удастся выручить от продажи зерновой торговли, я с собой заберу.
        - Ох… Это на что ж ты, Михайла, такие деньжищи потратить хочешь? Ведь, я так прикидываю, митряевская зерновая торговля на полмиллиона тянет!
        - Правильно прикидываете, Гурьян Гурьяныч.
        - И зачем же тебе столько денег сразу?
        - Я, Гурьян Гурьяныч, царя перекупить хочу.
        - Что-о-о?! - Недочищенное яблоко выскользнуло из рук Прозорова, шлепнулось на ковер и закатилось под стол. - Царя? З-зачем?
        Нужное впечатление на собеседника было произведено, в результате чего собеседник пришел в соответствующее психоэмоциональное состояние. Теперь можно было начинать разговор по существу.
        - У меня есть друг, Гурьян Гурьяныч. Он испанский дворянин. Человек опытный. И по миру попутешествовал, и не в одной войне участие принял. Когда я его спросил, что же его привело на Русь, зачем он сюда приехал, то он ответил: «Где бы я ни был - везде одно и то же. В результате - людские страдания, разорение хозяйства и война, бесконечная война. Приехал я на Русь, чтобы увидеть царя, пасть ему в ножки и рассказать всю правду, а также спросить, почему же его непобедимые орды не пронесутся по Европе, сметая изменников-еретиков? А когда приехал сюда, то узнал, что молодой царь закрылся от всех в Александровской слободе, окруженный теми же самыми еретиками. Ничем наш царь не управляет, а дела все идут сами по себе. И все это на пользу только чертовым еретикам». Вот что говорит мой друг, Гурьян Гурьяныч. И я с ним согласен. Если мы не изменим это положение, то скверно будет всем.
        - Не нашего, не купеческого ума это дело, Михайла. Наше дело - торговать и налоги и пошлины государству платить. Вот в чем наша польза для государства. - Прозоров сказал как отрезал. Теперь он уже не считал, что каждое задуманное Михайлой дело обречено на успех. Парень он, конечно, интересный, необычный, но, как только что выяснилось, и он ошибаться может. Если собирается утопить в болоте все состояние Митряевых, скатертью дорога, но в этом он ему не помощник. И уж тем более не соучастник.
        - Гурьян Гурьяныч, - вкрадчиво начал свою речь Валентин, - я понимаю, что в государстве каждое сословие свою роль играет и свою ношу несет. Крестьянин всех кормит. И это его главное предназначение. Купец и мастеровой товар привозят и торговлю налаживают, чтоб обмен товарами, здесь произведенными и иноземными, осуществлялся. Чтобы нигде ни в чем недостатка не было. Духовенство о душе нашей печется. Бояре, дети боярские и дворяне царскую службу несут. В мирное время советом или как государь поручит, а в военное - саблю в руки берут и на коня садятся. Есть в нашей стране еще одно сословие. Это казаки. Те вообще только воинскую службу несут и в военное, и в мирное время. И так было на Руси испокон веков. Правильно?
        - Правильно, - согласился Гурьян Гурьяныч. В голосе его уже сквозил холодок. Уж не собрался ли этот мальчишка его жизни учить?
        - Но из того, что так было раньше, вовсе не следует, что так будет всегда. - Жизни учить Прозорова Валентин не собирался, а вот прочесть небольшую лекцию о разных стадиях и фазах развития феодализма хотел, но вовремя уловил изменения в тоне хозяина. Гурьян Гурьяныч, похоже, напрягся, а его симпатия к гостю мгновенно улетучилась. Валентину пришлось вносить поправки в задуманную речь по ходу дела. Прозоров человек практический. А что для такого человека может быть более доказательным, чем примеры из реальной жизни? - Вот, например, я слышал, что раньше, лет двадцать - тридцать назад, торговля, не в пример нынешней, куда лучше была. Так, Гурьян Гурьяныч, или врут люди?
        - Почему ж врут? Так оно и было.
        - Наверное, Гурьян Гурьяныч, из-за войн постоянных, что в Европе начались. Верно?
        - Верно. - Льдинки, зазвеневшие было в голосе Прозорова, растаяли. Мальчишка, получается, вовсе и не собирался учить солидного купца жизни, как показалось Гурьяну Гурьянычу. Наоборот, хочет, чтобы Прозоров с ним своим жизненным опытом поделился. - Я-то только в отрочестве застал те золотые времена. А потом все хуже и хуже торговля с каждым годом делалась. А началось все с Лютера проклятого. Хотя сам-то Лютер, наверное, и не думал, что дело его к смуте приведет. Он лишь порядка и правды для церкви искал. Уж больно попы там, в Европе, оскоромились. Да что там оскоромились… Оборзели совсем, так вернее. Торговля отпущением грехов - это самое невинное из того, что они делали. Вот Лютер и выступил против этого. Народ простой его поддержал. А тут и тамошние князья с боярами сообразили, как это для своей пользы приспособить. Не хочешь имперскую дань платить? Объявляй себя лютеранином, верховную власть не признающим, и не плати. А следом за князьями и герцогами и короли европейские стали на сторону поглядывать - а не объявить ли себя независимыми от государя нашего? Вот и начала междоусобица разгораться.
Тех, кто верен Империи, против тех, кто самостоятельности захотел. Причем сегодня воюют, а завтра договариваются. Сегодня какой-нибудь князь на одной стороне воюет, а завтра - на другой. А для простого человека это - самое худшее. С одной стороны пришли, ограбили. Смотришь, завтра с другой стороны идут те же самые и опять грабят. До того дошло, что отряды воинские в разбойничьи шайки превратились.
        Сначала одному князю свои услуги продадут, потом другому, а в промежутках между службами князьям сами за себя воюют.
        Государю нашему отправить бы войско в Европу да выжечь всю эту скверну каленым железом, пока она еще не разрослась. Но в том-то и беда была, что государь наш Иван Васильевич еще младенцем был. А бояре почему-то не очень-то и торопились свой долг исполнить. Атаманские турки, наши союзники извечные, попытались, правда, в одиночку порядок в Европе навести, но дальше Вены не прошли, застряли.
        Наконец достиг Иван Васильевич совершеннолетия, венчался на царство и так за дело взялся, что все честные люди возликовали. Но не успел он подготовиться к походу в Европу, как проклятая лютерская ересь у нас дома объявилась. Жидовствующие[14 - Жидовствующими на Руси называли приверженцев протестантизма. Так называемая «ересь жидовствующих».] размножились вдруг в Казани несть числа. Хана булгарского прогнали из Казани и объявили там хазарский каганат. Пришлось Ивану Васильевичу Казань замирять, а потом и Астрахань, куда из Казани остатки жидовствующих бежали.
        Думали мы, что великий царь, разгромив еретиков дома, двинет свои орды, чтобы покончить с ними по всему миру. И начались уже приготовления к большому походу, но наш царь внезапно заболел. Все лекаря говорили, что царю жить осталось несколько часов, вот и возжелал он перед смертью согласно царской традиции принять монашеский постриг. Так царь Иван Васильевич стал монахом Василием, а бояре принесли присягу его сыну царевичу Дмитрию Ивановичу.
        Эх, поторопился, как оказалось, Иван Васильевич. Болезнь его отступила, но было уж поздно. Из монахов в цари не возвращаются. И опять мы остались с малолетним царем. Бояре наши еще лет пять собирались и готовились и наконец начали поход в Европу. Так началась Ливонская война.
        Поначалу наши орды вихрем пронеслись через Польшу и Германию, раздавая тумаки налево и направо. Казалось, на том и всем войнам конец. Ан нет. Чертовы еретики опять начали головы поднимать. Тогда стали разбираться, кого ж там надо бить, а кого поддерживать. А как только стали это делать, то раздробили силы и оказались втянуты в бесконечную междоусобицу, в которой Европа уже много лет маялась.
        А в шестьдесят третьем году царь Дмитрий Иванович, так и не достигнув совершеннолетия, погиб как-то совсем нелепо. То ли утонул, то ли из окна выпал… Принесли, значит, бояре новую присягу младшему брату его, царевичу Ивану Ивановичу. Лет десять ему, может, двенадцать тогда было. Про него и вспомнили-то, только когда старший брат погиб. Воспитывался он у родственников матери своей покойной, у Захарьиных-Юрьевых[15 - От Захарьиных-Юрьевых произошел род Романовых.]. Воспитания и образования, достойных царя, мальчонка, как говорят, не получил. Захарьины же сами - рода незнатного и небогатого. Побоялись они, что другие бояре их от трона ототрут, как было со старшим царевичем, Дмитрием Ивановичем, вот и решились племянника своего, царя Ивана Ивановича, увезти и спрятать от всех. Бросили они царский стольный град Суздаль, забрали с собой всю царскую казну и уехали в Москву, в которой Захарьины жили. Но того не учли, что в Москве той и жилья даже, подобающего царю, нет. Кремль, построенный еще Дмитрием Ивановичем Донским, сильно обветшал и местами даже разрушился. Поэтому решили они остановиться за сто
верст от Москвы, в путевом дворце деда нынешнего молодого царя, в Александровской слободе. А тем временем мастеров иноземных выписали и по новой начали кремль московский отстраивать.
        Пока бояре наши думали, как им толковать такое поведение молодого царя и что им в связи с этим делать, пришел указ Ивана Ивановича. Этим указом царь выделил себе небольшой опричный удел, а всем остальным велел Боярской думе руководить. Почесали бояре затылки - ничего не понятно. Царь, великий князь, владыка мира от всего отказывается, предпочтя участь удельного княжонка.
        Вот и подумай сам, Михайла, как же не быть при таких делах смуте? Не только в Европе, но, боюсь, как бы и у нас не началось… Больше тридцати лет, считай, без царя нормального живем. В таких условиях, слава богу, что хоть какая-то торговля есть.
        За неполные десять месяцев, что провел Валентин в этой реальности, ему неоднократно доводилось слышать от разных людей упоминания о недавнем прошлом этого мира, но вот так последовательно и более-менее связно историю последних тридцати - сорока лет ему изложили впервые. Главное отличие от версии, с которой Валентин познакомился еще в школе, - три царя, правивших последовательно друг за другом, вместо одного Ивана Грозного. Но сейчас для него важнее было другое - Прозоров, рассказывая о событиях недавней истории, фактически лил воду на его, Валентинову, мельницу. Чем Валентин не преминул тут же воспользоваться.
        - Что же получается, Гурьян Гурьяныч?! - с возмущением воскликнул он. - Почему же боярство так скверно исполняет долг свой перед государством? Ну мал царь, неразумен… Но среди первых бояр, думаю, и в летах люди есть, и разума немалого. Чего ждут они? Чего время впустую тянут? Плохи Захарьины? Так соберитесь, поезжайте в Александровскую слободу да и укажите этим Захарьиным их место!
        - Ну ты сказал, Михайла… - Прозоров не смог удержаться от усмешки. - Они же там не просто так сидят… За эти годы дружину свою опричную собрали. Боярин Адашев на что уж отчаянной доблести человек был… Поехал к Захарьиным, чтобы все с головы на ноги вернуть… И чем кончилось? Убили его, и все тут.
        - Понятное дело, - согласился с ним Валентин. - Так и будет, если действовать поодиночке. Но если бы бояре сговорились вместе действовать, ну хотя бы самые наипервейшие десять человек, и собрали вместе свои дружины да прокатились бы до Александровской слободы… Они бы и дружину эту опричную, и Захарьиных этих самых в порошок стерли бы. Остался бы мальчишка-царь с ними один на один. Вот и учи его тогда уму-разуму.
        - Согласен. Но это если сговорились бы… Но они почему-то никак не хотят сговариваться. Сидят себе в Ярославле и ждут чего-то.
        - А дружина опричная меж тем с каждым днем все сильнее становится, - добавил Валентин. - На пользу ли это государству Русскому? Вряд ли. Ведь Захарьины, как народ говорит, еретики известные, давно в ереси жидовствующих замечены были. Да и с происхождением у них не все ясно. Родоначальником их был, как я слышал, некто Андрей Кобыла, родом из Пруссии. Так?
        - Верно, - согласился Прозоров.
        - Вот и получается, что непонятно, в чьих интересах Захарьины действуют. Вы, Гурьян Гурьяныч, сказали, что не купеческое, мол, это дело об интересах государства печься. Боярское, мол, это дело. А между тем бояре сидят себе преспокойненько и затылки даже не чешут, когда в государстве невесть что происходит. А все потому, что живут они от земли своей. И что ни случись, земелька худо-бедно родит и крестьяне им их долю отдадут. А то, что царь куда-то сбежал и их не трогает, то даже к лучшему. Живется спокойнее. Подрастает же царь, все одно, бояре ему и так и так понадобятся. Одними Захарьиными не обойдется. Вот так примерно наши бояре рассуждают, Гурьян Гурьяныч. - Валентин взял со стола бокал и сделал глоток, исподволь наблюдая за реакцией Прозорова. Тот молчал, потягивая портвейн, и смотрел куда-то в сторону, будто Михайлы Митряева и не было рядом с ним. - Мы же, купцы, живем торговлей. От неурядиц, войн, междоусобиц всяких всегда торговля страдает. Да вы и сами говорите, что торговля год от года хуже становится. Вот и получается, что купечество в первую голову заинтересовано в порядке, а
следовательно, в сильном, желательно толковом, царе. И если никого это не беспокоит, никто ничего не предпринимает, чтобы сделать государство сильным, то придется нам, купечеству, этим озаботиться. - Прозоров продолжал молчать, и Валентин решил добавить еще один веский аргумент. - Есть еще одно соображение, Гурьян Гурьяныч. Мы привыкли к тому, что иноземцы все не только для торговли с нами, но и для торговли между собой в Ярославль едут. И покупают-продают здесь только на русские деньги. А ведь они на этом четверть оборота теряют. На денежном обмене-то. Продал - четверть потерял. Купил на вырученное и опять же четверть потерял. Вам бы понравилась такая торговля, Гурьян Гурьяныч?
        - Так испокон веку было, - нехотя выдавил из себя Прозоров. - Мне бы, конечно, не понравилось бы. Но я ведь русский, а они иноземцы.
        - Правильно, Гурьян Гурьяныч. Они вынуждены так вести торговлю, потому что мы их к этому принудили. Сильное Русское государство, подчинив их себе военной силой, продиктовало иноземцам правила жизни и правила торговли в том числе. Теперь же, когда мы слабеем на глазах, а они пытаются вырваться на волю, иноземные купцы первым делом постараются установить между собой связи в обход Руси. Не удивлюсь, если выяснится, что какие-нибудь португальцы или англичане уже ищут дорогу морем и к арабам, и в Индию, и в Китай.
        Прозоров допил вино, поставил бокал на стол, и освободившаяся рука автоматически ухватила в горсть бороду, принявшись ее оглаживать. При всей бредовости своих намерений, мальчишка, мать его перемать, похоже, весьма близок к истине. Свояк Гурьяна Гурьяныча торгует вином, в том числе и тем замечательным портвейном, который они сейчас пьют. У свояка с португалами хорошие отношения, одним лишь делом не ограничиваются. Бывает, что и посидят за бутылочкой доброго вина, покалякают… Так вот свояк Гурьяну Гурьянычу еще пару недель назад сказал, что португалы уже проложили морской путь в Индию. Прозоров тогда этому и значения не придал, впрочем, так же, как и его свояк. А мальчишка-то митряевский, не зная ничего, прозрел это дело насквозь. И к чему это приведет, и от чего это происходит. Получается, зря дулся на него Гурьян Гурьяныч, решив, что этот недоросль его жизни учить собрался. И о государстве, опять же получается, кроме купечества, позаботиться некому. Эх, был бы жив боярин Алексей Адашев, к нему можно было бы прислониться и предводителем своим сделать. Купечество все-таки лишь в деньгах толк знает.
Деньги - его стихия, а вовсе не государственные дела. Деньги-то собрать можно. Гурьян Гурьяныч уже представлял даже, как и какими словами будет убеждать коллег дать денег на святое дело. И те дадут денег, никуда не денутся. Но кому их доверить? Князю Старицкому Владимиру Андреевичу?[16 - СТАРИЦКИЙ В. А. - двоюродный брат царя Ивана Васильевича.] Так он даже тени своей боится. Боярской думе? Услышав такое предложение от Прозорова, каждый из думских бояр первым же делом примется строчить донос на Гурьяна в Александровскую слободу.
        В конце концов, Гурьяну не больше всех надо. Плевать ему на Индию. Индусы у него зерно не покупают. И китайцы не покупают. Зерно его почти все идет в Европу. Пятую часть оборота берут, правда, арабы и персы, но это не так уж и много. Хотя… не так уж и мало. Да и, в конце-то концов, не всегда своя рубашка ближе к телу. Если всем станет скверно, то, хошь не хошь, и на торговом доме Прозоровых это скажется.
        - Как ты намерен это сделать?
        - Что? - Валентин, несколько расхоложенный подзатянувшейся паузой, не сразу и сообразил, о чем его спрашивает Прозоров.
        - Как царя собираешься перекупить?
        Это было уже кое-что. Похоже, его аргументы все-таки произвели на Прозорова нужное впечатление.
        - Ну… Царь молод, и я молод… Надеюсь стать его другом, ну и… влиять на него. Капля за каплей, каждый день… Воспитывать, одним словом. Жидовствующие и немцы его в одну сторону толкают, а я со своими друзьями буду в другую.
        - То есть поселиться там хочешь? В Александровской слободе?
        - Ну да…
        - А на что деньги тратить собрался?
        - Во-первых… появиться там надо красиво. И чтоб сразу за своего приняли. А для этого, сами знаете, Гурьян Гурьяныч, и тому дать надо, и второму, и третьему, и четвертому. Может быть, и перекупить кого удастся… По-хорошему, подчинить бы опричное войско себе…
        - Звучит не очень убедительно.
        Валентин разозлился, хотел ответить как-нибудь язвительно, но все же сдержался. Он и сам понимал: под такой бизнес-план инвестиций не дождешься. Все слишком туманно и расплывчато. Но не мог же он заявить: «Для меня, Гурьян Гурьяныч, главное - разыскать там Рыбаса и прикончить его, а также найти ублюдков, покромсавших Ваньку Рыжего, и отобрать у них свой браслет. Засим счастливо вам всем здесь оставаться, уважаемые. Разбирайтесь в своих делах сами. Со слиперским приветом, Валентин Василенко».
        В конце концов, он у Прозорова не инвестиций выпрашивает. Он лишь просит, чтобы Прозоров выполнил со своей стороны достигнутую ранее договоренность. Валентин, естественно, понимал, что никто, даже Прозоров, не в состоянии единовременно выкупить митряевский зерновой бизнес. Да и не нужно ему было столько денег сразу. Но тысяч на пятьдесят (а именно столько, по предварительным оценкам, ему потребуется на первое время) он рассчитывал.
        - Гурьян Гурьяныч, убедительнее, хоть режьте, не получится. Ведь никто толком не знает, что там происходит. Доходят только слухи, что Александровская слобода - это Содом и Гоморра, вместе взятые. А боле ничего. Потому и денег хочу взять с собой побольше.
        - Ну… - Прозоров перестал с отсутствующим видом пялиться в окно и теребить свою бороду. Теперь он буквально сверлил Валентина своими глубоко посаженными маленькими глазками, как буравчиками. - Зерновую торговлю я у тебя, Михайла, сейчас выкупать не буду. Пусть дело крутится и все идет своим чередом. И с Асеем тогда тебе связываться не придется. Поезжай спокойно в Александровскую слободу, а вместо себя оставь приказчика. Приказчиком у тебя Кондрат?
        - Кондрат, - подтвердил Валентин.
        - Тот самый, что еще у отца твоего работал?
        - Точно, он самый.
        - Этому смело и дело можешь доверить, и всю семью на него оставить. Он с голоду помирать будет, а чужого не возьмет. Старого закала человек. Теперь о деньгах. Их тебе потребуется много, но уж никак не четыреста тысяч. И даже не сто. Пятидесяти, я считаю, хватит за глаза на первое время. Понадобятся еще, сообщишь мне. Ты, кстати, думал, как связь держать будем?
        Вот это новость! Такого Валентин не ожидал. Он-то рассчитывал использовать именитого купца разово, а тот, оказывается, уже готов стать союзником.
        - Нет, Гурьян Гурьяныч, не думал еще…
        - Эх, молодо-зелено! - Гурьян с удовольствием утер нос сопливому союзнику. - Без связи ни одно серьезное дело не делается. А следующую партию денег как тебе передать? Ты, кстати, как появиться там хочешь, в Александровской слободе-то? - Он сделал жест рукой, призывая собеседника подумать, прежде чем ответить. - Ты уже говорил, что красиво. Но в качестве кого? Михайлы Митряева? Пусть и богатого, но простого купчишки?
        - Н-не знаю, Гурьян Гурьяныч… А быть просто богатым купцом - разве этого мало? - Валентин с удовольствием изобразил на лице и смущение, и даже легкий испуг. Прозоров, похоже, завелся на полную катушку. Проникся, что называется. Усилия Валентина не пропали даром. Теперь надо дать ему возможность почувствовать себя не просто партнером, а руководителем проекта.
        - Купец, Михайла, - назидательным тоном начал Прозоров, - для боярства такая же черная кость, что и простой крестьянин. - Здесь он лукаво усмехнулся. - Если только у тебя нет общих дел с боярами. - Валентин подчеркнуто внимательно слушал, внимая каждому слову Прозорова. - Просто так приезжать не годится, Михайла. Эдак тебя и не пустят дальше заднего двора. - Поедешь ты… - Тут Прозоров поднял палец, как бы подчеркивая этим торжественность момента, - посланником от всего Земства. И от Ярославской купеческой гильдии, и от Боярской думы. Деньги на святое дело, на то, чтоб вернуть царя и вновь воссоединить святую Русь, соберет ярославское купечество. А ты начинай готовиться, Михайла. Неделя у тебя на сборы. Я же за это время добьюсь поддержки и купеческой гильдии, и Боярской думы.
        XVI
        Сто пятьдесят верст до Александровской слободы, с которыми при хорошей езде, со сменой лошадей, можно было справиться за день, земское посольство одолело более чем за шестеро суток. Последнюю ночь этого длинного пути предпочли ночевать снова в поле, не доезжая лишь пяти верст до Александровской слободы, ибо представление и знакомство - мероприятие слишком серьезное для того, чтобы проводить его с бухты-барахты в неурочное время суток.
        Посольский поезд двигался не торопясь, сообразуясь со скоростью самых медлительных. А самыми медлительными оказались волы, тянувшие клетки с дикими кошками.
        Когда Валентин сказал Прозорову, что хочет приехать в слободу красиво, он еще сам не знал, что же скрывается за этим емким словом «красиво». Он лишь подразумевал, что должен появиться перед царем так, как никто еще не представал. Михайла Митряев должен не только сразу же завоевать его симпатию, но и поразить, вызвав искренний неутоляемый интерес к собственной персоне. И только после разговора с Прозоровым Валентин вместе со своими друзьями принялся думать на эту тему.
        Идея предстоящего представления выкристаллизовалась сама собой, едва только друзья определились, с кем и с чем им придется иметь дело. Перед ними мальчишка тринадцати лет. Непростой, но все же мальчишка. Распущенный, развратный, слишком рано познавший вино и женские ласки, но все же мальчишка. К тому же как говорят, невежественный и необразованный. У Захарьиных он читать-писать с грехом пополам выучился - вот и все его образование. Поговаривают, что считать даже толком не умеет. Так чем же поразить такого мальчишку? Роскошью? Серебром и златом?
        Нет, только не этим. Этого у него сейчас с избытком, так же как драгоценных каменьев, мехов, слоновой кости и священных реликвий. Говорят же знающие люди, что Захарьины из Суздаля не только всю царскую казну вывезли, но и в церквах, что было ценного, посдирали. Все это теперь хранится в Александровской слободе, пока в Москве новый кремль с царским дворцом строится. Так чем же все-таки сразить его наповал, чем вызвать интерес и доверие к себе?
        «Геймбокс бы ему подарить с запасными аккумуляторами часов на двести и стрелялку средней степени ложности - и парень был бы мой безоговорочно. Романовых, сукиных детей, тут же на плаху, опричников просеять - выявить среди них рыбасоидов. Рыбасоидов ликвидировать, остальных, вручив им подарки за службу, распустить по домам. Вот вам и решение всех проблем. Жаль только, что нет у меня здесь ни компа, ни аккумуляторов, ни стрелялки, - с грустью подумал Валентин. - Хотя… Постой, постой…»
        - Знаю! - прервал громким восклицанием всеобщее раздумье Силка. - Все пацаны охоту любят!
        «Ах, позвольте с вами не согласиться, милейший», - только и успел подумать Валентин, как Силкину идею подхватил и развил дон Альба:
        - Прекрасная мысль! Каррамба! Мы купим царю самых лучших охотничьих соколов! И конечно же коня для охоты! Для хорошей охоты нужен очень резвый, легконогий конь! А лучше кобылица! Я здесь, на торжище, видел подходящих! И… и… мы ему подарим боевого коня! Андалузского жеребца! Андалузцы в бою гораздо лучше русских лошадей! Настоящий андалузец не так высок, зато силен и мощен. И при этом быстр! И при всей своей мощи он, каррамба, красив! Не то что какой-нибудь вестфальский тяжеловес…
        Неизвестно, сколько бы кабальеро длил свой панегирик андалузской породе, если бы его не перебил самым неучтивым образом скептик Ероха:
        - А то у них там кобыл с жеребцами мало… И соколов этих самых… Да их там как грязи! Думайте, о чем говорите. Не кому-нибудь - царю подарок выбираем!
        И вновь на мгновение воцарилась унылая тишина. На мгновение, потому что Валентин тут же влез со своим предложением, не дав всем снова впасть в тягостное раздумье.
        - Да будет тебе, Ероха, - миролюбиво предложил он. - Надо же с чего-то начинать… Ну есть у него соколы и кони… Ничего, мы постараемся подарить лучших. Начнем собирать подарки, а там, глядишь, и придумается что-нибудь особенное. И соколов купим самых дорогих, и кобылу для охоты. Иван верно говорит, я тоже видел здесь подходящих, туркменской породы. И боевого коня купим. Можно было бы и доспех еще, но мы размеров не знаем. Зато купим ему мушкет. С резьбой, травлением, золочением и всякими такими делами. Чтоб не столько богато было, сколько красиво.
        - А на приклад - накладки из моржовой кости с искусной резьбой, - добавил Сила.
        - Тогда уже и пару пистолей к этому надо добавить, - предложил Ероха.
        - Но имейте в виду, - заметил испанский кабальеро, - в оружии главное не красота, а…
        - Тебе и оружие в руки, дон Альба, - подытожил Валентин. - Сам подберешь, пристреляешь, а уж потом мы на него украшения закажем. Но кроме этого мы ему подарим то, чего у него точно нет и быть не может.
        - Чего?!
        - Собак охотничьих.
        Ответом Валентину был громкий гогот товарищей. Силка с Ерохой, смеясь, даже на пол повалились. Дон Альба из природной учтивости и благовоспитанности, естественно, не мог позволить себе такого, но и он не смог сдержать улыбки. Хотя смеялись они зря. Валентин знал, о чем говорил. Он этого мужика среди собачников еще зимой заприметил, когда они целыми днями околачивались на торжище. Только у него одного были собаки этой породы. Вернее, это нельзя еще было назвать породой. Порода еще не устоялась. Но у отдельных представителей все признаки были налицо. Высокий рост в холке, длинные ноги, сгорбленная спина и вытянутая вперед голова с длинными, узкими челюстями-щипцами, которыми так сподручно хватать на бегу зайца. Порода русских борзых официально появится гораздо позже, но Валентин был уверен, что здесь он столкнулся с тем самым заводчиком, от которого и пошла эта замечательная порода. Так что в Александровской слободе таких собак точно нет. Один шанс из миллиона. А эти дураки гогочут…
        С того и начали собирать и готовить для царя Ивана Ивановича всевозможные подарки и сюрпризы. А только начали, и в голову стали приходить идеи одна интереснее другой. Так что на сборы ушла не одна неделя, а целых три. Правда, и Прозоров в неделю не уложился. Боярская дума, вопреки его ожиданиям, дала свое согласие на земское посольство в Александровскую слободу довольно-таки легко. Стоило Гурьяну лишь упомянуть, что от бояр не требуется ничего, кроме одобрения, как это самое одобрение в письменной форме было почти тотчас же и получено. С купечеством же пришлось повозиться, убеждая их в полезности и нужности посольства. Нет, дело было не в формальном одобрении. Соответствующую грамоту Прозорову в гильдии выписали примерно с той же скоростью, что и в Боярской думе. А вот со сбором денежных средств было сложнее. «К чему нам это посольство? - вопили смутьяны-заправилы. - Вон в прошлом годе Земской Собор собирали. Постановили войну продолжать, и денег мы на то дали. И что же? Ни денег, ни победы…» Пришлось помаяться Гурьяну Гурьянычу, доказывая каждому, что потому и нет победы, что все врозь. Царь сам
по себе, боярство тоже, а купечество, как сироты беспризорные, от этой розни лишь страдает. И это только начало. Дальше страдать и мучиться будет больше. Короче говоря, Гурьян Гурьяныч за две недели управился, а Валентин после того еще с недельку или больше провозился, готовя свое посольство к отъезду. Благо еще, что октябрь выдался сухой и не холодный.
        И лошадей, и сбрую, и оружие, как планировали, приобрели. А кроме того и много еще чего. И мастеров лучших наняли, которые оружие это изукрасили, доведя его до уровня шедевра. И даже собак борзых удалось найти, хотя оказалось это не так просто. Заводчик-то тот самый торговал только щенками, а Валентину нужны были собаки взрослые или как минимум годовалые, чтоб показать товар лицом. А у заводчика, как назло, только одна заводная пара и осталась. Естественно, он ее отказался продавать за любые деньги. Пришлось побегать вместе с ним в поисках его прежних покупателей. В результате Валентин стал обладателем прекрасной пары молоденьких борзых с такими четкими признаками породы, что хоть на собачью выставку их отправляй.
        От покупки соколов, по здравом размышлении, решили отказаться, зато нашли такое… Гепардов, как отличнейших помощников в охоте на крупную дичь, на Руси знавали в былые времена. Но от этого самый быстрый в природе зверь не перестал быть для Руси самой что ни на есть экзотикой. Такого ни царь молодой, ни его окружение уж точно никогда не видели.
        Первым клетку с гепардами в собачьем ряду углядел дон Альба, пока остальные беседовали с заводчиком. Самому Ивану не приходилось охотиться с этими дикими кошками, но наблюдать за такой охотой у себя в Испании ему довелось.
        - Михайла, Михайла! - Дон Альба стал делать знаки руками, призывая к себе остальных.
        Гепарды в клетке вели себя спокойно - один стоял, второй лежал, высоко подняв голову. Зато собаки в соседних вольерах заходились в хриплом лае. Продавал гепардов пожилой перс с длинной бородой, выкрашенной в ярко-рыжий цвет.
        - Твои гепарды? - поинтересовался Валентин.
        Перс кивнул увенчанной тюрбаном головой:
        - Мои.
        - К охоте приучены?
        - Очень даже. Ох какой хороший охотник. Муж и жена. Очень спокойный. Ошейник видишь? Приучены. Сейчас цепь прицепим, и можешь идти. Ни на кого не кинутся, пока сам не прикажешь. Спокойный. Хороший охотник.
        Перс, наверное, еще продолжал бы нахваливать свой товар, если бы Валентин его не остановил вопросом:
        - Обращаться с ними умеешь?
        - Конечна.
        - Служить ко мне пойдешь - за гепардами ухаживать?
        - Нет, дарагой, не могу. Торговля у меня. Купи раба. Он ухаживать знает. Охоту знает.
        - Где он? Покажи.
        Откуда-то из-под прилавка поднялся невысокий, худющий негр.
        - По-русски понимаешь? - спросил у него Валентин.
        - Мала-мала. Охота все понимать.
        И гепарды, и их проводник были тут же приобретены и отправлены в митряевскую усадьбу. Но в этот день сюрпризы для Валентина и его друзей не закончились. Силка уехал отвозить покупки, а Валентин с доном Альбой и Ерохой продолжили бродить по торжищу. Но едва они прошли еще один ряд с живностью, как окрестности потряс могучий рык, заставивший всех присесть от испуга и начать вертеть головами - откуда же идет этот трубный глас?
        - Горный лев, - уверенно заявил дон Альба. - Или кугуар. Только они могут так кричать. Уж я-то их наслушался в Вест-Индии. Ни с чем не перепутаю.
        Друзья двинулись туда, откуда, как им показалось, раздался этот чудовищный рык.
        За торговыми рядами, в отдельном закутке, стояла то ли будка, то ли огромный ящик из средней толщины бревен, рубленных в лапу. В передней стенке было сделано окно, забранное железной решеткой. И в этом окне красовалась великолепная усато-полосатая тигриная морда.
        - Это не горный лев, - увидев зверя воочию, решил уточнить дон Альба. - И не кугуар. Я не знаю, кто это. Этот зверь крупнее.
        - Ну и пасть у него, - восхитился Ероха. - Такой запросто башку откусить может. А вонища от него какая…
        - Ты бы посидел взаперти, и от тебя не меньше воняло б. А зовут этого зверя - тигр, - заявил Валентин.
        Рядом с будкой стояли двое. Судя по линялым, выгоревшим на солнце черкескам и мохнатым папахам, кавказцы.
        - Откуда зверь? - спросил у них Валентин, указывая на будку.
        - Терек, - равнодушно ответил один из них. Похоже было, что продать зверя они пытаются давно и порядком уже устали от зевак и просто интересующихся. - Не подходи, решетка, - предупредил он, когда Валентин шагнул в направлении будки. - Сразу гам-м… Нет рука.
        - Сколько хочешь за него?
        Этот вопрос, видимо, хозяину тигра тоже приходилось слышать не один десяток раз за день, поэтому он остался все таким же невозмутимым и равнодушным.
        - Тысяча, - нехотя обронил он.
        - Ты с ума сошел, джигит, - возмутился Валентин. - Пятьдесят рублей.
        Теперь уже и продавец зажегся, увидев, что перед ним реальный покупатель. После получаса торгов и споров сошлись на двухстах рублях.
        Вот так в посольском поезде оказались хищные звери. Кавказцы-продавцы были охотниками и наотрез отказались наниматься на службу, чтобы ухаживать за тигром. Но тем и замечательно ярославское торжище, что там можно найти все, что только душа пожелает. Через несколько часов активных поисков друзьям удалось нанять индуса, пообещавшего им не только ухаживать за тигром, но и выдрессировать его, сколько б ни было тому лет.
        Едва поезд после ночной стоянки вновь растянулся по дороге в Александровскую слободу, как почти сразу же последовала остановка. Валентин выглянул из окна кареты (карета эта также предназначалась для царя. Купили ее у лучшего ярославского мастера, причем по подсказке Валентина подвеску ей доработали, оснастив ее рессорами).
        - Что там такое? Не видно? - спросил он у Ерохи, ехавшего рядом верхом.
        - Встали чего-то… А чего - не пойму… Постой, постой, едет кто-то.
        Теперь уже и Валентин увидел кавалькаду всадников, скачущих от головы поезда вдоль стоящих повозок. Через минуту он уже мог разглядеть, что во главе этой небольшой кавалькады на вороном жеребце скачет человек, одетый во все черное. Остальные же были людьми Валентина.
        - Опричник, - заметил Ероха.
        - И сам вижу.
        К ним подъехали Сила с доном Альбой, скачущий опричник тоже был уже в десятке метров.
        - Кто такие и зачем в слободу едете? - крикнул он, осаживая лошадь.
        - Федор! Князь Линский! - радостно заорал Ероха и, спрыгнув с лошади, поспешил навстречу опричнику.
        - Ероха? - удивился тот, но от объятий старого знакомца, которого когда-то спас от волков, не уклонился.
        Пока Ероха и Силка обнимались с встретившим их опричником, Валентин вышел из кареты и тоже подошел к Федору Линскому.
        - Здравствуй, князь!
        - Здорово, Михайла!
        Они обнялись.
        - Осуществил, значит, желание свое? Поступил на цареву службу?
        - Ну… Когда я сюда приехал на добром коне да с оружием знатным, так меня сразу же в десятники и зачислили. А еще через месяц государь меня и поместьицем пожаловал в своих опричных землях.
        - Значит, сделка наша тебе, князь, на пользу пошла?
        - Еще бы…
        Валентин достал из кармана обе грамоты - от Боярской думы и от ярославского купечества - и протянул их князю Линскому.
        - Вот, князь, грамоты к царю от боярства и купечества ярославского. С посольством мы едем от Земства к царю Ивану Ивановичу, подарки ему везем.
        Линский грамот в руки не взял, но с величайшим почтением оглядел подвешенные к ним золотые бляхи с сургучными оттисками, потом перевел взгляд на своих старых знакомцев и на длинный поезд посольства.
        - Гляжу я, парни, вам наша сделка тоже на пользу пошла, - не без некоторой доли зависти в голосе констатировал князь Линский. - Неужто и впрямь серебро нашли?
        - Серебро мы действительно нашли. Но там его очень мало. С него не разживешься. - Взгляд князя Линского не остался незамеченным Валентином. - Ты не гляди, князь, на платье наше богатое да поезд обширный. То все не наше. Все на деньги купечества ярославского куплено. Мы же лишь послами едем - доставить царю подарки. Когда стали решать, кто поедет, все солидные люди поотказались. Боятся. Говорят, у вас здесь непотребства всякие творятся, а то и вовсе смертоубийство. Вот мы и вызвались. Нам-то чего бояться? Верно, ребята? - обратился Валентин к Силке и Ерохе.
        - Верно, верно, - поддержали они своего атамана.
        - Да вы не слушайте, чего там болтают, - попытался разуверить их Федор Линский. - Просто весело живем. Без попов.
        - Ну мы так и думали. Старичье всегда против молодых было, - поддержал его Валентин. - И мы с удовольствием здесь повеселимся.
        - Ладно, я поеду, прикажу своим, чтоб пропустили вас. - Князь ухватился рукой за луку седла и вставил ногу в стремя. - Моему разъезду скоро меняться. Вернусь, поговорим подробнее. Хотя… Ах, дьявол… - Он отпустил седло и хлопнул себя этой пятерней по лбу. - Совсем забыл. Царь-то уехал. Сегодня может и не вернуться. А Никита Романович в его отсутствие вас в слободу не пустит. Придется на лугу, перед воротами, вам табором становиться.
        Когда князь поднял руку, потянувшись к луке, рукав его кафтана чуть съехал, обнажив могучее запястье. А на нем неширокой полоской, туго охватывая его, сидел металлический браслет. Сердце Валентина екнуло. «Неужели?.. А вдруг это мой браслет? - Но тут же он одернул себя. - Нет, не может быть. Когда опричники убили Ваньку Рыжего, Линского не было и в помине. Не может быть. Наверняка это какой-то другой браслет».
        - А кто такой Никита Романович? - спросил он у князя.
        - Царев дядька. Он тут, почитай, самый главный. Раньше ворота весь день нараспашку были. Скоморохи табунами туда-сюда ходили, купчишки мелочовкой всякой вразнос с лотков торговали… А теперь Никита Романович велел ворота закрытыми держать и пускать в слободу только с его или государева дозволения.
        - Ну что ж… Табором так табором. Нам не привыкать. Поезжай, князь, а то воины твои небось уж обеспокоены твоим долгим отсутствием.
        Линский вскочил в седло и, уже тронув коня, крикнул:
        - Буду из дозора возвращаться, заеду.
        - Насколько я понял, - спросил дон Альба, когда князи Линский уже отъехал, - это бывший хозяин нашего вологодского прииска?
        - Он самый, - подтвердил Валентин.
        - Михайло, а ты браслет на руке у него видел? - поинтересовался Ероха.
        - Видел. А что за браслет, не разглядел. Далековато было. А ты разглядел?
        - Нет, но… Может, это он?
        Но тут голова колонны двинулась вперед, и Валентин, не считая нужным отвечать на подобный вопрос, занял свое место в карете. Посольский поезд полз по направлению к Александровской слободе. Через полчаса неспешного движения вновь последовала остановка.
        Справа от дороги, делавшей здесь крутой поворот, возвышались укрепления Александровской слободы. Сначала слободу опоясывал земляной вал четырехметровой высоты с частоколом поверху, а следом за валом стояла засыпная стена из дубовых бревен.
        - Хм… Неплохо, - сказал дон Альба подошедшему Валентину, кивая на представшую перед ними крепость. - С хорошим гарнизоном в такой крепости серьезную осаду можно выдержать.
        - Чью осаду-то? - не понял простодушный Сила. - Это они кого… Нас берегутся, что ли?
        Столь наивно-детский вопрос и ответа не требовал, поэтому Валентин, не обращая на удивленного Силу никакого внимания, отдал команду Ерохе:
        - Поезжай к воротам, передай страже, что земское посольство приехало. Ответа можешь не дожидаться. Вели в голове поезда съезжать с дороги, разбивать шатры и готовить пищу. Дон Альба, а ты распорядись в хвосте и в середине. Будем ждать царя здесь.
        Ероха с доном Альбой ускакали в противоположные стороны выполнять полученную команду, и только тогда Валентин ответил Силе на его вопрос:
        - Да, Силка, нас они берегутся. Всех честных русских людей берегутся. Впрочем, и нечестных тоже. Здесь враги, Силка, я тебя предупреждал. Не сможешь ты здесь, не выдюжишь. Ты ж насилия ни в каком виде не переносишь! А здесь этого насилия будет - во!.. - Валентин провел пальцем воображаемую черту у себя над головой. - И драки ты побаиваешься…
        - Да не боюсь я драки! - обиделся Силка. - Мне просто от рож этих, злобой искаженных, да от вида крови тошно делается!
        - Так я об этом и говорю. Эх, Силка, не послушал ты меня… Надо было тебе дома оставаться.
        Этот спор продолжался у них уже три недели и сейчас вспыхнул с новой силой. Валентин был уверен, что в специфической обстановке Александровской слободы, в атмосфере враждебности, жесткости и насилия, царящих здесь, Сила будет скорее балластом, чем полезным членом команды. Поэтому он предлагал ему остаться в Ярославле и даже, чтобы прельстить его, предложил по-быстрому поженить их с Ксанкой. Но Силка даже такую наживку не заглотил, предпочтя разделить с друзьями все трудности и испытания грядущей неизвестности.
        - Нет, Михайла, ты послушай меня все-таки, - начал Сила. - Руки у меня самые быстрые среди всех. Это раз. Пальцы гибкие. Это два. Может понадобиться? Может. Вспомни-ка, как у меня со стаканчиками получалось? И глаз у меня верный. Это три. Кто лучше всех стреляет?
        - Да ты, ты… Спору нет. И друг ты настоящий, и парень надежный. И ловкий, и умный…
        - И бердышом, и саблей за это лето биться выучился. Гораздо лучше тебя, между прочим.
        - Это верно. Но… Силка, а вдруг, как уже было… Если драться придется, а у тебя руки сами собой опустятся, и дурно тебе станет? Убьют ведь в тот же миг.
        - Убьют так убьют. Это с каждым из нас может случиться. А друзей в беде не оставлю. Руки опустятся зубами грызть буду.
        Разнообразные повозки посольского поезда уже съехали с дороги и встали на стоянку обочь ее, на просторном лугу перед воротами в слободу. Народ уже суетился, выпрягая лошадей, разводя костры и разбивая шатры. Поскольку сегодня после ночевки сразу тронулись в путь, не завтракая, не разводя костров, сейчас, когда время предстоящей стоянки было никому не известно, работали с удвоенным старанием.
        Валентин с Силой перешли дорогу и побрели по вырастающему на глазах лагерю.
        - Ладно, Силка. Чего уж тут обсуждать? Уже приехали на место. Как получится, так и будет.
        Сила заметно повеселел. Наконец-то атаман перестал донимать его своими обидными домыслами. А Валентин лишь печально вздохнул. Мысленно. Чтобы никто не видел этого вздоха, ибо претензии его были не к Силе, а к себе. Ведь если все сложится оптимальным образом - Рыбаса он обнаружит и ликвидирует, а также найдет браслет, - то исчезнет в тот же час, бросив своих друзей на произвол судьбы. Предупреждал его Лобов - ни к кому не привязываться! Черт, а как тут не привяжешься? Как к ним не привязаться, если ты с этими парнями в течение года ежедневно делил хлеб-соль, горе и радость и даже смертельную опасность? Как к ним не привязаться, сохранив в себе изрядную долю здорового цинизма по отношению к этим людям? Можно, конечно, напомнить себе слова Лобова о том, что это прошлое и судьбы всех людей, его населяющих, уже давно состоялись. Эти люди давно уже мертвы, и даже их тела успели истлеть в земле. Можно. Все можно. Но эта дурацкая привязанность, между прочим, дружбой называется. Понятно, конечно, что в эпоху постмодернизма и всеобщей инфляции все девальвировалось, в том числе и дружба. Но здесь-то, в
шестнадцатом веке, она - самая что ни на есть настоящая. Ероха с доном Альбой как-нибудь выкрутятся, а вот Силка… Силку жаль.
        Каша уже протомилась в походных котелках, и все население лагеря расположилось кружками на траве, черпая ложками горячее, пахнущее дымком варево. Валентин съел пару ложек и остановился, искоса наблюдая за тем, с каким аппетитом едят его товарищи. Есть не хотелось. Вернее, от тоскливых мыслей ком вставал в горле.
        Из слободы был получен ответ точь-в-точь такой, как и предсказывал князь Линский: царя в слободе нет, а когда вернется, тогда и решится, захочет ли царь принять земское посольство. Завтрак уже подходил к концу, когда в крепости открылись ворота и на дорогу выехали пять всадников. «Смена, Линского менять», - предположил Валентин. И точно. Эти всадники ускакали прочь от слободы, а через несколько минут к слободе подъехал разъезд Линского. Ворота приоткрылись, пропуская их внутрь, а вскоре, вновь приоткрывшись, выпустили наружу князя Линского, уже пешего.
        - Федор Линский к нам идет, - оповестил друзей Валентин. - Вы всю кашу-то не съедайте, оставьте и ему чуток.
        - Да там еще полкотелка осталось, - буркнул Ероха, отправляя в рот очередную ложку.
        А тут и Федор подошел. Не дожидаясь приглашения, сел рядом со всеми, вытащил из-за голенища ложку.
        - Ну-ка, потеснитесь, - весело попросил он. - Дайте-ка и мне в котелок заглянуть!
        Он потянулся к котелку, его рукав, прикрывающий запястье, начал потихоньку съезжать, обнажая руку… Валентину показалось в этот момент, что Ероха ложкой даже подтянул слегка котелок к себе, чтобы князю пришлось дальше тянуться. Рукав съехал, открывая браслет. Это был серенький невзрачный браслет из олова, на котором была изображена длинная собака с короткими ножками и неправдоподобно длинным хвостом, завязавшимся в знак бесконечности.
        У Валентина в голове будто тонна тротила взорвалась: «Он!» Это был он, его браслет! И это увидел не только Валентин, но и Ероха, и Силка. И дон Альба.
        - А скажи-ка, князь Федор, - осторожно начал Валентин, - почему в твоем разъезде было четыре человека, а менять вас поехали пятеро?
        - Хм… Заметили. Глазастые. - Князь Федор с явным одобрением покрутил головой. - Нет, менять нас приехали четверо, а пятый дальше поехал. Это гонец к государю.
        - О нашем приезде известить?
        - Ну да. Скажу вам по секрету… - Федор приложил указательный палец к губам и даже слегка пригнулся. - Государь здесь недалече. Утром, незадолго до вашего появления, мимо меня проехал. Так что вы с ним разминулись совсем чуть-чуть. Это он в набег отправился.
        - Что значит - в набег?! - не смог сдержать удивленного восклицания дон Альба. - Разве здесь вражеская территория?
        Князь Федор смутился. То ли устыдился, то ли испугался, что сболтнул лишнее и теперь придется объясняться.
        - Ну это мы так называем - набег… Есть здесь в шести верстах сельцо земское… Богатые. А у государя с утра настроение что-то было скверное. Даже службу до конца стоять не стал, ушел. Вот и решил развеяться, а заодно и холопов тех пощупать, что они прячут от государя.
        «Понятно, - подумал Валентин. - Опричнина начинает пробовать силы. Разворачиваются потихоньку, прежде чем развязать полномасштабную гражданскую войну».
        - И ты, Федор, в этом тоже участие принимаешь? - спросил прямолинейный Ероха. В его тоне осуждение даже не сквозило, а вопило во весь голос. Это было так явно, что Валентин вынужден был бросить в сторону Ерохи гневный, испепеляющий взгляд. Еще этого не хватало! Не успели приехать в слободу, а уже начали морализаторством заниматься. Ничего себе - бойцы невидимого фронта!
        - Ероха завидует тебе, князь. - Валентин изо всех сил пытался смикшировать промах друга. - Он в свое время сам мечтал в опричные записаться, да не сложилось. А теперь его завидки берут по молодецкой жизни.
        К счастью, князь Линский ни особой наблюдательностью, ни особым умом, кажется, не отличался.
        - Конечно, Ероха, и я тоже. Ведь государево только то, что в опричнине, а что в Земстве, то, считай, вражеское.
        И тут в разговор вступил Сила:
        - Но это, наверное, не так интересно, как настоящий бой с равным соперником? Ведь что сложного в том, чтобы простого крестьянина отходить нагайкой и забрать у него корову?
        - Э-э… Не скажи. Эти простые крестьяне порой так дерутся… Послали меня тут с одним по делам. А он мне и говорит: «Давай, мол, заскочим в одну деревеньку. Там мужик живет бога-а-тый. Глянем, что он там прячет». Заехали. А мужик тот - за вилы. А с ним еще два сына. Так я оттуда еле ноги унес.
        - А товарищ твой? - наивно поинтересовался Сила.
        - Вот! - Князь Линский выставил вперед руку, демонстрируя всем браслет, сидящий на запястье. - Все, что от него осталось. Да еще одежда и сапоги. А сам исчез бесследно.
        - Как - бесследно? - заинтересовался насторожившийся Валентин. - Так не бывает.
        - Еще как бывает. Я-то тогда за подмогой бросился, а он остался с этими тремя биться. Когда вернулся, увидели мы трех мужиков зарубленных и одежду нашего товарища. А рядом с одеждой сабля его и браслет вот этот. В деревне еще бабы с детишками были. Они, видно, и забрали тело товарища нашего. Забрали его коня, мертвое тело, и в лес убежали. Мы тогда прочесали опушку, а вглубь не пошли. Одежду и оружие ключарю нашему сдали, а браслет я себе на память забрал, тем более что он мне должен остался.
        - Странные бабы какие-то, - с сомнением в голосе произнес Сила. - Коня доброго забрали. Это понятно. Но вот своих покойников оставить, а чужого забрать… Да еще и раздев его перед этим… Странно и непонятно.
        Для Валентина же ничего непонятного не было. Сердце его радостно забилось. Он прекрасно помнил предупреждение Лобова - трупы убитых рыбасоидов испаряются в считаные минуты. Вот это удача! В один день удалось и браслет найти, и получить достоверное свидетельство о том, что среди опричников есть рыбасоиды. Или, по крайней мере, были. А сейчас надо успокоить дотошного Силку, чтоб не тревожил князя своими «странно» да «непонятно».
        - Ничего тут странного нет, - уверенно заявил Валентин. - Бабы эти небось язычницы. Труп врага своего забрали, чтоб надругаться над ним и за своих отомстить. А может быть, он и живой еще к тому времени был. Одним словом, хватит об этом. Говоришь, товарищ твой должен тебе остался? - обратился он к князю Федору. - И сколько же?
        - Да целых три гривенных[17 - ГРИВЕННЫЙ - 10 копеек.], - с явной досадой молвил Линский. Похоже, воспоминания об этом неоплаченном долге до сих пор царапали его сердце.
        - Да уж… Досадно. Такой безделицей трех гривенных не окупить. - Валентин кивнул на браслет. - Досадно мне, что близкий нам человек понес денежную потерю. Хочу возместить тебе ее, князь. Продай мне эту безделушку. - Валентин достал из кармана три рубля и протянул их князю. - Мы теперь в родовом гнезде живем. Почитай, почти что родственники. Ты, князь, надеюсь, не брезгуешь родственниками-купцами?
        - Нет, нет, что ты, Михайла… - Князь взял деньги и, сняв с себя браслет, протянул его Валентину. - Вот уж не ожидал. Спасибо тебе, Михайла!
        Пока Валентин надевал браслет на свою руку, прилаживая его, чтобы поплотнее сидел, Ероха, приобняв князя Федора за плечи и склонившись к его уху, нашептывал:
        - Советую тебе, князь, держись Михайлы, и в кармане у тебя всегда тяжело будет. Мы с Силкой еще недавно нищими были, а теперь смотри - купцы знатные, посольство к самому государю царю Ивану Ивановичу справляем. Я тебе точно скажу: Михайла - голова. Да что там… Скажу тебе по секрету: его сам Блаженный Василий благословил.
        Неизвестно, сколько б еще разомлевший от горячей еды Ероха пытался учить жизни князя Линского, но тут раздался крик дозорного, передаваемый по цепочке:
        - Едет, едет, царь едет!
        XVII
        Предупреждающий сигнал о приближении царя моментально поднял всех на ноги, приведя лагерь в движение, подобное броуновскому. Со стороны могло показаться, что в этом движении не было ни смысла, ни порядка. Но это было отнюдь не так. Каждый в лагере, как суворовский солдат, знал свой маневр и вполне осмысленно его выполнял. Недаром все-таки почти месяц готовились.
        Первыми, слегка оторвавшись от остальных, ехали четверо. За ними колонна всадников - тридцать или около того. Одеты все были одинаково - в черное. Царь если и выделялся среди всех, то только одним своим юным возрастом. Правда, и те, кто ехал с ним в одном ряду, были ненамного старше. Все с длинными, завитыми волосами, локонами спадающими из-под шапок на плечи.
        «Федор Романов, двоюродный брат царя по материнской линии, 17 лет, сын боярина Никиты Романовича Захарьина, - всплыло у Валентина в памяти. - Братья Басмановы, Петр и Федор, 15 и 17 лет, сыновья Алексея Басманова. Ближайшие дружки и соратники Ивана по всяким проказам и шалостям. Среди шалостей народ числит кроме патологической жестокости и страсти к убийствам еще и склонность к сексуальным извращениям навроде трансвестизма, гомосексуализма и тому подобного. Что ж, поживем - увидим, чего стоят эти субчики и с чем их можно съесть».
        Царь со своим отрядом приближался к лагерю. Вдоль дороги выстроился почетный караул, которым командовал дон Альба, встречающий, по сценарию Валентина, царя первым. Едва Иван Иванович оказался в нескольких метрах от него, как дон Альба громовым командным голосом проорал:
        - Смирна-а! На кра-аул! Равнение на государя императора!
        Солдаты, как их называл про себя Валентин (парни соответствующего роста и внешности были подобраны по всему Ярославлю и две недели усердно учились шагистике), пристукнув прикладами о землю, выполнили команду, и тут же грянул приветственный марш. Что это был за марш, Валентин не помнил. В музыке он был не силен. Просто, покопавшись в памяти, наткнулся на подходящую мелодию и насвистал ее музыкантам. Оркестр им удалось собрать вполне приличный. Конечно, это не был классический военный оркестр из грядущих веков, но звучание у него получилось очень даже ничего. «Солдаты», выстроенные в соответствии с Валентиновым представлением об «Уставе строевой службы» вообще и красоте воинского строя в частности, взяв мушкеты «на караул», «ели глазами» царя, дон Альба, вытянувшись в струнку и вытаращив от усердия глаза, салютовал своим мечом, а оркестр играл что-то торжественное.
        Юный царь доехал до середины строя и, пораженный происходящим, остановился. Вслед за ним остановился и весь его отряд. И тут, повинуясь незаметной для постороннего глаза команде, «солдаты» рявкнули в сто пятьдесят луженых глоток:
        - Здрав жлав, гдарь имп-ра-тор!!!
        Наиболее нервные лошади в царском отряде шарахнулись от этого рева, отчего среди опричников возникла сумятица.
        Валентин внимательно наблюдал за реакцией Ивана. Тот хоть и был несколько ошарашен происходящим, но, похоже, уже прочувствовал, что действо, за которым он следил широко открытыми, округлившимися глазами, устроено в его честь. Здесь бы царю ответить бравым усачам: «Здорово, братцы!» - но никто не учил его правилам поведения перед парадным строем, да и не мог научить, ибо вся эта парадная мишура со своими правилами и этикетом возникнет лишь лет через сто пятьдесят - двести. Но мог бы сообразить, ведь еще великие князья, его предки, имели обыкновение устраивать перед битвами смотр своим войскам. Наверное, как-то они приветствовали своих ратников.
        Как бы то ни было, но в представлении возникла томительная пауза, и Валентин почувствовал, что наступил тот самый момент, когда он должен появиться на сцене. Валентин вышел на дорогу, и оркестр тут же смолк. Он поклонился в пояс юному царю и отчетливо произнес, стараясь, чтобы голос звучал как можно слаще:
        - Многая лета благословенному и богооберегаемому царствованию вашего императорского величества!
        Теперь, когда перед этим необычным строем воинов, участвующих в какой-то незнакомой ему церемонии, появился этот человек и приветствовал его, царь вновь почувствовал себя в своей тарелке. Он тронул лошадь и подъехал к Валентину.
        - Как ты меня назвал?
        - Ваше императорское величество.
        - Что это значит?
        - То, что ваше величество унаследовало от своих предков не только титул царя, хана и великого князя, но и императора. В вашу Империю входят все известные ныне земли, а также могущие быть открытыми впредь, весь земной шар и все государи, владеющие своими государствами, являются вашими подданными, и ни один из них без вашего одобрения и дозволения не может занять свой трон. Империю олицетворяет держава, которую ваше величество во время торжественных церемоний, восседая на троне, держит в левой руке.
        Царь кивнул. Валентина он слушал с огромным вниманием, впитывая информацию, как губка.
        - Да, я помню. Что-то про Империю мне говорил дядюшка Юрий.
        Валентин в процессе подготовки имел долгую беседу с пожилым, умудренным жизненным опытом и знаниями дьяком, присланным к нему из Посольского приказа. Так что в области здешней политики, политической географии, истории и политологии он теперь был подкован если уж и не на все сто, то близко к этому.
        Дядюшка Юрий - родной брат царя Ивана Васильевича. Судя по тому, что Захарьины-Романовы его до сих пор не устранили, опасным для себя они его не считают. Хотя и предпочитают держать в отдалении от царя. Зачем мальчику лишние знания? Сейчас князь Юрий, прозванный Долгоруким за то, что одна рука у него длинней другой, живет в Москве, приглядывая за строительством царского дворца и нового кремля.
        Валентин сделал знак рукой, и тут же перед царем появился огромный глобус, принесенный расторопными слугами.
        - Смотрите, ваше величество. Вот город Ярославль, вот Суздаль, вот Москва. А вот Александровская слобода. - Валентин слегка крутнул шар, проведя по нему растопыренной пятерней. - А вот Русская земля. - Заинтересовавшийся царь спрыгнул с лошади и встал рядом с Валентином, разглядывая диковинный шар с нарисованными на нем землями. - А вот Европа. Она невелика, а народу там живет много. Поэтому живут скученно, бедно и скаредно. А вот…
        - Русская земля такая огромная? - с замиранием сердца спросил царь.
        - Да, ваше величество. Это ваша вотчина от предка вашего Рюрика, первым княжившим на Русской земле. Сотни лет назад ярославские горожане, оставшиеся без князя, послали в местечко Варягово, что в шестидесяти верстах от Ярославля, называвшегося тогда Новым Городом, посланца. Посланец прибыл в Варягово и просил тамошнего князя Рюрика прийти в Новый Город и сесть там на княжеский стол. Так Рюрик стал князем Нового Города, а потомки его подчинили себе всю Русь. От этого Рюрика и пошел род ваш. Сам же Рюрик происходил от Пруса, родного брата ромейского императора Цезаря. Цезарь был первым императором, а империи его подчинялся весь мир. От имени Цезарь и происходит ваш титул - царь. От него же, от Цезаря, через Пруса и Рюрика вы унаследовали не только имя его, отразившееся в царском титуле, но и имперское достояние. - Валентин, тихонечко поворачивая глобус, тыкал указательным пальцем в материки и страны, называя их. - Все это принадлежит вашему роду и вам как его наследнику.
        Юный царь, похоже, был потрясен. До сих пор вся вселенная в его представлении замыкалась треугольником Москва - Суздаль - Ярославль. Ну было что-то где-то там еще… Но это уже несущественно. А оказалось… очень даже существенно. Оказалось, что мир огромен и загадочен. И еще оказалось… что он - владыка этого мира. Почему же до сих пор никто не говорил ему об этом? Нет, дядюшка Юрий при редких встречах что-то подобное бормотал, но уж как-то совсем неубедительно. Иван, видя отношение к дяде Юрию другого своего дядьки, Никиты Романовича, и его многочисленной родни, не воспринимал Долгорукого всерьез. Какой-то он был… не от мира сего. Больше с книжками любил общаться, чем с людьми.
        - Это твои воины? - мотнув головой в сторону строя, так и стоящего по стойке «смирно», спросил царь.
        - На Руси все воины ваши, ваше величество. Это воины Ярославского Земства, следовательно, они ваши.
        - А что они делали? - Царь изобразил руками в воздухе некую вопросительную фигуру.
        - Это церемония торжественной встречи государя, чин которой был разработан и утвержден вашим дедом Василием, - соврал Валентин.
        Царь помолчал несколько секунд, как бы переваривая услышанное, а потом спросил:
        - А ты кто?
        - Михайла Митряев, - представился Валентин, - купец Ярославской купеческой гильдии, уполномоченный посланник Земства земли Русской.
        Поклонившись в пояс, Валентин протянул Ивану Ивановичу обе грамоты: от Боярской думы и от купечества. Царь взял их, а его дружки, уже спешившиеся и толкавшиеся у него за спиной, вытянув шеи, попытались заглянуть из-за его плеча в текст грамот. Но царь, лишь рассмотрев печати, не стал вскрывать их, а спрятал грамоты в карман нераспечатанными, молвив:
        - Потом прочитаю.
        Валентин не успел еще ни рта раскрыть, ни пальцем пошевелить в ответ на реплику царя, как один из его дружков то ли из-за неудовлетворенного любопытства, то ли в силу глупости и злонравия, скорчив презрительную мину, бросил, покосившись на Валентина:
        - Совсем уж Земство людьми обнищало. Не уважают они тебя, Ванька. Даже не бояришку замухрыженного прислали, а купчишку драного, мать-перемать!
        Этот любитель яркого, образного матерного слова был среди четверых самым старшим. Пониже царя, но пошире в кости, на верхней губе уже образовалось некое подобие усиков, а на подбородке торчали три длинных черных волосины.
        Сделав вид, что не заметил этой хамской выходки, Валентин продолжил разговор с царем:
        - Ваше величество, ярославское купечество смиренно просит вас принять в дар двадцать тысяч рублей. - Пока Валентин произносил эту фразу, на обочине дороги выросла пирамида из сундуков. - Эти деньги, ваше величество, вы сможете использовать на свои личные нужды и забавы.
        - И без тебя разберемся, на что их использовать, хорек вонючий, - вновь влез в разговор длинноволосый любитель русского матерного языка.
        - Как жаль, ваше величество, что среди ваших слуг нет, видимо, знатока древнего царского чина[18 - ЧИН - здесь: этикет.]. Тогда бы ваш слуга обращался к вам подобающим образом. Ведь он всего лишь невежа и неуч. А кто не знает этого, может подумать, что он намеренно оскорбил ваше величество. При вашем дедушке за такое не сносить бы ему головы.
        - Эй, ты… - выкрикнул молодой человек, но царь не дал ему продолжить:
        - Пошел вон, Федька. Фуникова сюда вызови. Скажи: деньги надо принять.
        - Что мне сказать батюшке? Почему в слободу не едешь? - с нажимом произнес молодой человек.
        «Ага, понятно, - сообразил Валентин. - Ты, милок, и есть, значит, Федька Романов». До сих пор Валентин тщательно игнорировал присутствие царских дружков, теперь же решил изменить тактику.
        - Как смеешь ты, пес смердящий, у царя отчета спрашивать? Иль тебе жизнь не дорога? - рыкнул он.
        Расчет оказался верным. Федька стушевался, отступил и, вскочив на коня, поскакал к воротам.
        - И вы пошли вон, - велел он братьям Басмановым.
        Те, в отличие от Федьки Романова, и не вздумали ерепениться, сразу же выполнили команду.
        - Не желает ли ваше величество осмотреть повнимательнее строй встречающих его воинов? - осведомился Валентин елейным голосом, едва назойливые мальчишки их покинули.
        Царь в ответ лишь утвердительно кивнул. Они прошли на правый фланг, после чего проследовали вдоль всего строя, сопровождаемые криками «ура». Едва миновали последнего «солдата», как дон Альба отдал команду, строй повернулся и удалился вдоль дороги шагов на двести. Царь бросил удивленный взгляд на Валентина, но тот успокоил его:
        - Сейчас, ваше величество…
        Оркестр вновь грянул марш, зарокотали барабаны, задавая темп, и три «коробки» «солдат» (вернее, актеров) двинулись к царю строевым шагом. Для пущего эффекта обочь дороги заранее были уложены щиты из полубревен, имитирующие мостовую. Когда подкованные солдатские сапоги загрохотали по этой импровизированной мостовой, царь, похоже, впал в эйфорию, а Валентин, исподтишка наблюдавший за ним, мысленно торжествовал. Не бывает мальчишек, никогда не хотевших стать военными. И парады любят отнюдь не только генералы. Юный царь смотрел как зачарованный. Три «коробки» по сорок восемь человек каждая промаршировали в одну сторону, потом, после короткой остановки, повинуясь знаку Валентина, - в другую.
        - Мне кажется, вашему величеству по душе военные потехи и забавы, - шепнул Валентин на ухо остолбеневшему царю. Тот лишь утвердительно кивнул, не в силах оторвать взгляд от удалявшихся солдат. - Тогда прошу ваше величество пройти вот сюда. - Они отошли от дороги с десяток метров и подошли к большому низкому столу. - Любой военачальник перед битвой пытается представить, как будет проходить сражение. Хочу преподнести вам, ваше величество, чрезвычайно полезную в военном деле вещь. Благодаря ей, вы сможете изучить и разыграть прошлые битвы, проведенные великими военачальниками, а также представить себе свои собственные сражения.
        Пока Валентин говорил, умелые руки проворных слуг покрыли стол зелеными квадратами тонких пластин. По пластинам заструилась извилистая голубая речка, а на речке появились деревянные мосты. Потом на плоскости появились холмы и возвышенности, несколько небольших деревень, рощицы и отдельно стоящие деревья. И наконец из ящиков стали извлекать фигурки воинов, окрашенных разноцветными красками, и выстраивать их по обе стороны реки.
        - Я сам! - вдруг вскрикнул царь и выхватил ящик из рук ближайшего к нему слуги.
        Но в планы Валентина не входило, чтобы царь, забыв обо всем, погрузился в игру в солдатики.
        - Ваши предки, ваше величество, - промолвил он, выждав минут пять, - все были великими полководцами. Они одерживали великие победы, завоевав многие страны. Уверен, и вы продолжите эту традицию, а эта вещица поможет вам в этом. - Он мягко, но уверенно забрал ящик с солдатиками из рук царя. - Упакуйте все тщательно, - велел он слугам и тут же поманил к себе рукой опричников, до сих пор с интересом взиравших на происходящее. - Эй, вы! Подойдите сюда! Пятеро!
        - Да! - крикнул вслед за ним царь. - Пятеро! Ко мне!
        Когда опричники, спешившись, подошли, Иван, насупив брови, грозным голосом повелел им:
        - Доставить ко мне в покои! И осторожнее! Кто уронит - руки поотрубаю! И охранять! Неотрывно! Не давать никому!
        Опричники, нагруженные ящиками, вереницей двинулись к воротам, а Валентин, подобно змею-искусителю, зашептал царю в ухо:
        - Любит ли ваше величество охоту? У меня для вас приготовлены презанятнейшие подарки.
        - Люблю, конечно, - на едином выдохе произнес юный царь.
        Представление продолжалось. Сначала Ивану Ивановичу были продемонстрированы самые лучшие в мире борзые, на глазах у всех догнавшие одного за другим пятерых матерых зайцев, потом настала очередь гепардов, шутя обогнавших лошадь, имевшую перед ними гандикап метров в двести. Следом пошло оружие, из которого поочередно стреляли царь, дон Альба и Силка и снова царь. Подарочные кони тоже прошли «на ура». Карета, правда, несмотря на богатую, искусную отделку и техническое совершенство, воспринята была едва ли не равнодушно (что поделаешь, мальчишка!). Валентин уже готовился извлечь, словно фокусник, своего рыже-полосатого джокера, как представление было прервано появлением самого Никиты Романовича в сопровождении казначея Фуникова и двух сотен опричников.
        Валентин старательно не замечал процессию, выехавшую из ворот Александровской слободы, и оглянулся лишь тогда, когда за спиной прозвучал властный голос:
        - Почему не едешь домой, твое величество? И что это за люди вкруг тебя?
        «А папаша-то поумнее сынка будет, - мысленно усмехнувшись, подумал Валентин. - Прилюдно царя Ванькой хотя бы не величает».
        - Кто это, ваше величество? И почему он смеет так властно с вами говорить? - зашептал он на ухо.
        Царь скривился, как от кислого.
        - А-а-а… Дядька мой, Никита Романович. Боярин. - Он повернулся к дядьке. - Я принимаю послов от Земства. Они подарки мне привезли… И деньги. - Тут взгляд царя упал на казначея. - Эй, Фуников, Никита Яковлевич, прими-ка мои деньги. Они вон у дороги, в сундуках. Да не путай их с опричными, это мои личные.
        Как только царь переключился на казначея, Валентин поклонился царскому дядьке:
        - Здрав будь, боярин Никита Романович. Послан я от Земства к царю с дарами и пожеланиями доброго здравствования ему и всей родне его. Зовусь я Михайла Митряев, купец Ярославской гильдии.
        Никита Романович, в отличие от сына, нисколько не удивился, что в роли посла выступает купец. Его удивило скорее, что посол так молод.
        - Уж не Мудра ли Митряева сын? - спросил он.
        - Мудр мой отчим, - ответил Валентин, - но сейчас он за свои преступления отрешен судом от всех прав, и митряевский торговый дом вынужден был возглавить я.
        После этих слов взгляд Никиты Романовича несколько потеплел, он только раскрыл рот, собираясь что-то сказать Валентину, как окрестности потряс громоподобный рев. Лошади при этих звуках словно взбесились. Никита Романович еле удержался в седле на шарахнувшейся в сторону лошади.
        - Это он, тигра? - обрадовался царь, до появления дядьки с нетерпением ожидавший проанонсированный номер.
        - Тигр, - поправил его Валентин.
        Клетку, завешенную полотном и установленную на телегу, подкатили почти что к царю. Валентин кивнул, давая разрешение, завеса была сдернута с клетки, и во всем своем великолепии предстал красавец-тигр.
        Один из слуг сквозь решетку принялся донимать его длинной палкой, на что зверь вновь ответил грозным рыком. Никита Романович, как человек предусмотрительный и осторожный, к тому времени уже успел спешиться и подойти к племяннику в тот самый момент, когда Валентин говорил ему:
        - Примите, ваше величество, в дар этого могучего зверя.
        Царь еще не успел издать ни звука, как Никита Романович прореагировал:
        - А на что он надобен? Медведь хотя бы плясать умеет.
        - Чуть позже, в соответствующей обстановке, и тигр продемонстрирует свое умение.
        - А с медведем его стравить можно? - задал детски невинный вопрос царь.
        - Можно, - разрешил Валентин.
        - А на человека натравить? - зловещим тоном поинтересовался Никита Романович.
        - Нельзя. Ибо, попробовав раз человечьего мяса, он не остановится. Он тогда станет в десять раз опасней.
        - Ладно. - Никита Романович лениво махнул рукой своим. - Забирайте подарки. - После этого он обернулся к Валентину. - Мы тебя примем. Но дружину свою отошли обратно. Нет в слободе для них места. И вот это все… - Он сделал круговое движение пальцем, указывая на поляну, на которой расположился лагерем посольский поезд. - Все, что не подарки, отправляй обратно. Скудны мы местом. В тесноте живем.
        «Ладно придуриваться, старый хитрован. Не то я не понимаю, откуда проистекает та теснота. Боишься ты», - подумал Валентин, а вслух сказал:
        - Разреши только взять с собой трех товарищей да слуг-мастеровых числом менее десятка. Еще не все подарки вручены. - Валентин улыбнулся. - На то и мастеровые надобны.
        - Да!!! - воскликнул царь, не дожидаясь дядькиного одобрения. - Я вас всех у себя во дворце устрою!
        Никите Романовичу лишь оставалось согласно кивнуть.
        В постель, состоящую из горы перин, подушек и одеял Валентин ложился сегодня не только с чувством выполненного долга, но и с радостью. Еще бы, браслет на руке, за рыбасоидов зацепился… Что еще нужно для полного счастья? Разве что убрать самого Рыбаса…
        Поворочавшись, он наконец угнездился среди этой массы птичьего пуха, заточенного в полотно, зевнул и тут же заснул. Сначала он падал куда-то в абсолютной темноте, но перед ним заклубился знакомый туман, и Валентин, сделав мощный гребок, поплыл, поплыл… Скоро портал, а за ним Лобов, Вера, Нина Федоровна и, может быть, Саша Ракитин. Сражение еще не окончено, но может уставший боец позволить себе кратковременный отдых?
        notes
        Примечания
        1
        ВЁДРО - сухая жаркая погода.
        2
        ЛАЛ - рубин, алмаз.
        3
        ДЕРЖАВНАЯ БЕЗПЕКА - государственная безопасность (укр.).
        4
        ОБЫЩИК - сыщик, дознаватель. Тот, кто ведет расследование, а не несет патрульно-постовую службу.
        5
        ЗЕРНЬ - игра в кости.
        6
        ШАДРИК - серый поташ, калий углекислый.
        7
        Золотник - 4,266 г.
        8
        ЗАЛОМ - каспийская сельдь.
        9
        ПОЧЕЧУЙ - геморрой.
        10
        ТОВАРИЩ - заместитель.
        11
        ИЗЛЮБЛЕННЫЙ - здесь: выборный.
        12
        ЦЕЛОВАЛЬНИК - присяжный.
        13
        ДУХОВНАЯ - завещание.
        14
        Жидовствующими на Руси называли приверженцев протестантизма. Так называемая «ересь жидовствующих».
        15
        От Захарьиных-Юрьевых произошел род Романовых.
        16
        СТАРИЦКИЙ В. А. - двоюродный брат царя Ивана Васильевича.
        17
        ГРИВЕННЫЙ - 10 копеек.
        18
        ЧИН - здесь: этикет.