Имперский рыцарь
        
        Я, Савва Кобчик, студент Тимирязевской академии, когда я попал в этот мир, то мне просто надо было выжить. И я отдался на волю течения жизни. А та потащила меня по течению вверх. В сферы, в которые я никогда не стремился и которые для меня зачастую непонятны. «Это надо всосать с молоком матери», - говорил мне генерал-адъютант ольмюцкого короля, и он оказался прав. Я постоянно попадаю в неприятные ситуации именно потому, что я даже не столько не знаю местных реалий, сколько их не чую. И не только пресловутое придворное общество, но и горские обычаи того народа, к которому я тут официально принадлежу. Другие реакции во мне воспитаны. Я - русский крестьянин, кулак, если хотите. Проще всего мне здесь в армии, потому как армия везде армия. Я начальник - ты дурак, ты начальник - я дурак. Но именно служить в армии там, где я хочу - в воздухоплавательном отряде на дирижаблях, мне как раз и не дают. И вообще, все, что я создал для имперской армии, у меня отобрали. Бронепоезд, штурмовую роту… Надавали орденов, даже Рыцарский крест - аналог Героя России тут, а воевать не пускают. Как фабрикант я правителям
нужнее, чем как офицер. Офицеров у них много, а фабрикантов, особенно таких, кто выпускает пулеметы, мало.
        
        Горец - 3
        
        Фантастический боевик - 995
        
        
        
        
        Дмитрий Старицкий
        ИМПЕРСКИЙ РЫЦАРЬ
        
        1
        
        
        Меня сегодня император, сам того, может быть, и не желая, повысил в чине. Повелеть соизволил…
        Нет, я как был, так и остался лейтенантом имперского флота и штаб-фельдфебелем ольмюцкой гвардейской артиллерии, но тут такое дело… Его императорское величество Отоний Второй, лично наблюдая с фаса южного форта бомбардировку с дирижаблей полевых позиций противника, настолько впечатлился этим зрелищем, что в тот же вечер особым указом выделил воздушный флот империи из морского флота в отдельный род войск. И тем же указом он присвоил чинам воздушного флота преимущество в один ранг перед чинами морского флота. И стали воздухоплаватели как бы на положении гвардии, у которой перед армией преимущество в два ранга при одинаковом же названии чина. Впрочем, неофициально нас потом так и окрестили «воздушной гвардией».
        Звание «адмирала неба» и должность инспектора Имперского воздушного флота его императорское величество всемилостивейше возложил на самого себя.
        Так что наш Королевский воздухоплавательный отряд автоматом вошел в новую структуру под прямое подчинение императора. Радовало только то, что Плотто так и остался командовать нашим отрядом и даже был повышен в чине до фрегат-капитана.
        Финансирование достройки больших дирижаблей конструкции Гурвинека император также взял на свой кошт. Хорошо это или плохо - покажет ближайшее будущее. Воздушные крейсера - аппараты очень дорогие. Дороже только морские броненосцы.
        И другими плюшками нас император не обидел. Ввел двойную выслугу того дня, когда мы летаем, и полуторный оклад и так не маленького жалованья. Это не считая отдельных «подъемных» денег за полеты. Таким образом, каждый боевой вылет на войне учитывался как шесть дней календарной выслуги. А чтобы получать дополнительную летную надбавку к жалованью, достаточно было подняться в воздух пять раз в месяц.
        Натурально, получили мы усиленный летный паек, на котором настояли врачи. С импортным шоколадом. Швицким. С особого рода пеммиканом из прессованной смеси сушеного и растертого в крошку оленьего мяса, сала, тертых орехов и ягод. Его моментально в народе обозвали «летной халвой». Ну и по мелочи там еще разного вкусненького. Дефицитного по военному времени.
        Униформа у нас осталась морской, но на погоны добавили голубую выпушку, а вместе с ней и повышение в ранге автоматом. Вместе со всеми сподобился всех этих щедрот и я как занесенный в списки Ольмюцкого королевского воздухоплавательного отряда в качестве офицера по особым поручениям при его командире. Одним словом, снова пруха пошла.
        Вернувшийся из Будвица денщик привез мне новые полевые погоны уже с двумя капитанскими звездочками, но сам в морскую форму так и не переоделся - не любил он ее. Погоны, как и галуны на рукава, нам теперь полагались серебряные, а не золотые, как морякам. Чтобы отличать.
        Но пока о небе я мог только мечтать, ползая по рельсам в особом дивизионе бронепоездов. По крайней мере, до окончания этого осеннего наступления на восток.
        Вместе с погонами привез мне Тавор поздравления с повышением от королевского генерал-адъютанта Онкена. Разумеется, я понимал, что без встречи со своим куратором прикрепленный ко мне стукач не обойдется, и шельма-денщик это знал. Так что стучал он теперь в обе стороны. Меня это устраивало. Особенно то, что благодаря такому своеобразному положению всего лишь старший канонир лейб-гвардейской артиллерии умудрился без проблем выпихнуть из зоны боевых действий три эшелона с трофейным латунным ломом - стреляными снарядными гильзами, которые я захватил у моста, вызвав у Гоча на заводе нездоровый ажиотаж - куда все это складировать? Ну это теперь его проблемы… Главное, что Тавор привез мне от Гоча новые пулеметы взамен разбитых в бою.
        От созерцания новых погончиков на своих плечах в мутном обывательском зеркале на беленой стене комнаты, куда нас определили на постой, меня отвлек королевский фельдъегерь.
        - Господин капитан… - раздалось вместе со скрипом открываемой двери.
        В проеме появилась очень невзрачная фигура в чине вахмистра ольмюцких кирасир. В очень запыленном колете. Из-под кожаной каски по его запыленному лицу стекали ручейки пота.
        - Воздушного флота техник-лейтенант, - поправил я его.
        - Простите, господин лейтенант, мне сказали, что в этом доме квартирует королевский комиссар Кобчик. Ему пакет.
        - Присаживайтесь, вахмистр, - предложил я ему. - Сидр, вино, вода?
        - Сидр, если можно, - не стал тот отказываться от угощения. А с чего бы? Несмотря на начало сентября, на улице жарко.
        - Тавор, тащи сюда кувшин сидра из погреба, - крикнул я в открытое окно во двор денщику.
        И, повернувшись к вахмистру, представился:
        - Честь имею, комиссар Чрезвычайной королевской комиссии по борьбе с саботажем и пособничеством врагу, флигель-адъютант его королевского величества и воздушного флота техник-лейтенант Савва Кобчик, барон Бадонверт. К вашим услугам. Вот мандат, - достал я из планшетки свой страшный документ и офицерское удостоверение.
        В доставленном пакете находился королевский указ об учреждении медали Креста военных заслуг под знаковым названием «За отвагу». Мое предложение, между прочим. Как-то кронпринц, еще до осеннего наступления, обмолвился, что в этой новой войне массовых армий слишком много появилось солдат, чьи подвиги на полноценный крест вроде бы и не тянули, а вот отметить бы их стоило. Если по справедливости. Я тогда, не задумываясь, выдал готовое решение из моего мира. Вот ко двору и пришлось. Правда, вместо танков и самолетов на аверсе новой серебряной медали изобразили сам крест военных заслуг с мечами, а на реверсе надпись «За отвагу» и порядковый номер.
        Вместе с указом в пакете лежал королевский рескрипт на мое имя, предписывающий представить к этой новой медали весь личный состав отряда, который совершил стремительный ночной захват узловой станции, железнодорожного моста через Нысю, устроил погром на коммуникациях противника в его глубоком тылу, а потом полдня оборонял мост, пока его минировали. Весь состав, за исключением тех бойцов, кто действительно своим подвигом выделяется из общей массы и достоин военного креста. Понятно… Прецедент желает создать его королевское величество и одновременно приподнять статус Креста военных заслуг. Чтобы потом было чем в рыло тыкать возражающим.
        Что ж, мне легче. А то я голову сломал, сидя за наградными листами. Все же они должны отличаться друг от друга описанием индивидуальных подвигов, а у меня все как-то коряво да однообразно выходило: «стоял… стрелял… ранен, но остался в бою». А как еще сказать, что мы бойца раненого не могли оттащить в непростреливаемое место? Просто за неимением такового. Да и не литератор я ни разу…
        Вчера выбил у командующего первым армейским корпусом генерал-лейтенанта Аршфорта смену моим оставшимся у моста егерям. В обмен на оба тяжелых пулемета, которые они должны были оставить сменному пехотному взводу. И эскадрон драгун назначили патрулировать речной берег от проникновения вражеских пластунов и попыток царцев наладить временные переправы. Генерал хоть и молод, но далеко не дурак. Понимает, чем могут обернуться вражеские плацдармы в тылу наступающих войск.
        Генерал Аршфорт «в связи с изменившимися обстоятельствами на фронте» переиграл мое предписание и приказал после отдыха готовиться к броску на север.
        Кроме мотоброневагона мне подчинили еще шпальный бронепоезд «Аспид». В импровизированный броневой отряд вошли и все рецкие штурмовики - уже по моему требованию, которое с легкостью было удовлетворено: на броневой дивизион Безбаха и так работал целый огемский пехотный батальон, и командир бронедивизиона оставил горцев на охране и обороне вокзала, депо и многочисленных складов.
        Обрадовал меня комкор и дополнительным усилением - укомплектованным канонирами огневым взводом из двух 75-миллиметровых нами же затрофеенных на станции пушек.
        И даже требование, что такой отряд следует усилить саперной ротой на случай разрушения врагом мостов и железнодорожного полотна, возражений у командующего не встретило.
        Это просто праздник какой-то!
        Состав обеспечения приходилось импровизировать на ходу, потому как штатный обслуживал головной бронепоезд на юге. Да и тут мне полностью развязали руки, но только в отношении трофеев. Свое все у первого квартирмейстера было заранее расписано: куда, когда и кому. К тому же, как ни считали по максимуму в штабе перед наступлением, всего не хватало, за что ни возьмись.
        Формально мой отдельный отряд входил в броневой дивизион Безбаха, а фактически действовал самостоятельно как резерв командования корпуса на северном фасе фронта.
        На южном участке пехотную дивизию из корпуса Аршфорта вскоре должна была сменить гренадерская дивизия императорской гвардии, которая срочно перебрасывалась из центра страны по железной дороге. Император озаботился личным пиаром, чтобы смело заявить в случае ожидаемой победы, что это «МЫ пахали». И раз он лично здесь присутствует, то не отдавать всю победу вассалу - ольмюцкому королю. Думаю, что при необходимости его императорское величество найдет дополнительные резервы и кроме собственной лейб-гвардии. Это радовало. Как и то, что не вешают нам на шею имперских генштабистов.
        Аршфорту оперативно подчинили также отогузскую кавалерийскую дивизию и обе рецкие стрелковые бригады, прорвавшиеся в Приморье через «непроходимые» болота. Они уже резвились там вовсю. Но связь с ними была прерывистой. Так что действовали они автономно.
        Задача перед усиленным корпусом (фактически целой армией) была поставлена нетривиальная: в кратчайшие сроки взять морской порт под контроль королевских войск.
        Учитывая, что императорскую гвардию направляют на юг, можно считать, что король таки выбил из сюзерена согласие на присоединение всего Приморья к Ольмюцу. Точнее, получил монаршее соблаговоление на воссоединение исторически родственных земель в один субъект империи.
        Но за плюшками и ложка дегтя пожаловала.
        Аршфорт, убедившись, что все мои заявки нашли исполнителей, твердо сказал:
        - Я надеюсь, лейтенант, что свои комиссарские обязанности вы будете выполнять вне служебного времени. И они не отразятся на боевой работе вверенных мне войск. Мне хватает в корпусе и одного бездельника, - намекнул он на своего офицера контрразведки.
        Вот так вот. Силен мужик.
        Думаете, я стал возражать? На фига это мне, когда все мои требования исполняются влет? Так что молчаливое соглашение между нами было достигнуто. Да и нравился мне этот генерал своей толковостью. Не видел я никакой пользы от конфронтации, когда меня самого на фронт удалили из столицы от возможного гнева императора.
        Я только потребовал, чтобы разыскали мои раздерганные снайперские группы вместе с расчетами траншейных пушек и вернули в отряд, так как это есть единые части нашего штурмового подразделения. К тому же там все горцы рецкие, речь которых мало кто понимает из огемских офицеров. И не встретил возражений.
        Отдел первого квартирмейстера корпусного штаба работал четко. Нас быстро расквартировали всех в одном районе города, во вполне приличном частном секторе, как сказали бы у меня на родине в Калужской области. И отправили на трехсуточный отдых, пока бронепоезд «Княгиня Милолюда» обеспечивал поддержку дивизии, наступающей на юг вдоль рокады.
        И уже к вечеру персонально мне подогнали этот уютный домик с молодой симпатичной хозяйкой - двадцатипятилетней вдовой, у которой наличествовал приличный винный погреб, хорошая мебель, мягкая перина и не всех кур сожрали оккупанты.
        Пока хозяйка кормила фельдъегеря куриной лапшой в саду, я с рецкими офицерами согласно предписанию составлял наградные листы, удивляясь, как ловко у них из-под карандаша вылетают красивые и четкие формулировки.
        - Этому всех еще в военном училище учат, - просветили меня кадровые офицеры.
        К моему удивлению, капитан Вальд наотрез отказался от Креста военных заслуг, заявив, что ничего особого при захвате узловой станции он не сделал. Разве что обеспечил бесперебойную подачу боеприпасов штурмовым группам и организованно принимал пленных с трофеями. Традиционно ротой в бою командовать ему не пришлось.
        - Рутина. Я даже не выстрелил ни разу. Но если ваш король настаивает, чтобы всех в моей роте наградили новой медалью, то пусть я буду, как все, - закончил он свою вдохновенную речь.
        А после того как фельдъегеря с толстой пачкой наградных листов отправили обратно, мы сели в том же узком офицерском кругу обмывать мою новую звездочку на погонах. Почему-то мои рецкие субалтерны вбили себе в голову, что таким образом сам император отметил меня за прошедшую операцию, и я никак не мог их в этом разубедить, уверяя, что просто так звезды сошлись. А-а-а-а, что с них взять - реции. Их вождь достоин, и это главное. А как там на самом деле - их особо не волнует.
        Накушались в тот вечер сливовицы знатно. Расползались раком. До того, что хозяйка меня на своем плече дотащила до перины, сама раздела и - вот ей-богу, именно так и было - изнасиловала, пользуясь моим беспомощным состоянием. Вроде так пишут в полицейских протоколах.
        
        Опохмелился с утра капустным рассолом, что со смущением принесла мне хозяйка из погреба в холодной крынке. Ни на что другое я даже смотреть не мог - организм активно протестовал даже от одного вида богато накрытого завтрака.
        Мне бы выспать вчерашний загул и проснуться человеком, а тут извольте топать на службу. Черт бы побрал этого Аршфорта и его исполнительный штаб. Заказывали? Распишитесь в получении. Вздохнул и пошел принимать саперную роту.
        Обычную роту. Армейскую. Ольмюцкую. Из огемцев и удетов. Командовал ею капитан Такар, инженерил в ней старший техник-лейтенант Кропалик. Оба поднялись «от земли» уже в армии благодаря грамотности и хорошей службе. Оба в возрасте, так как порядком послужили еще в унтерах. Думаю, сработаемся. Правда, сами они на меня косо поглядывают, не зная еще, чего ждать от целого барона. Тем более такого «сопливого».
        Что да, то да… Капитанские звезды в двадцать три - ну ладно, почти в двадцать четыре года тут редко кто носит. Для многих чин капитана - венец военной карьеры. Потому как батальонных командиров требуется в четыре раза меньше, чем ротных. Да и в субалтернах по десять лет ходить тут норма. Здесь большинство в отставку выходят капитанами после четверти века службы в офицерских чинах. Это я как-то в струю попал… Спас от плена молочного брата кронпринца - и уже любимчик Фортуны.
        Вооружена рота старыми однозарядными винтовками Кадоша с длинными штыками-пилами. Топоры, ломы и прочий шанцевый инструмент в полном комплекте. Все четыре взвода в наличии. Даже группа ротного инженера есть со всеми потребными приборами. И большое хозяйство ротного фельдфебеля. Сто семьдесят восемь человек списочного состава, повозки и гужевые животные по штату.
        Вздохнул я и навесил на Тавора обязанности батальонного фельдфебеля - канцелярию вести. Все равно егеря в качестве второго денщика мне легкораненого молодого парнишку подогнали, пока Тавор в Будвиц катался. Из тех ребят, кто «был ранен, но остался в бою». Звали его Ягр. Типичный блондинистый горец с льдистыми глазами и наивным лицом. Никакого языка кроме рецкого он не знал.
        Начальником тыла всего отряда я назначил вахмистра из броневагона. С конно-горной батареей он справлялся и здесь справится. В его природной сметке я уже успел убедиться не раз.
        Первым делом своих уже саперов перевооружил на трофейные магазинные карабины, что в достаточном количестве нашлись на станции в одном из пакгаузов еще в пушечном сале. С рецких егерей охрану складов пока никто не снимал, а до тотального учета трофеев у интендантов руки еще не дошли. А мы что охраняем, то и имеем… тем более в последние дни. Да и не возражает никто.
        Самим егерям такие трофеи без надобности - роторную магазинную винтовку Шпрока, которую только-только внедряли в имперскую армию, они признавали как лучшую. А рецкий маркграф сумел не только наладить у себя производство новых карабинов, но и полностью вооружить ими роту Вальда, когда отправлял ее ко мне.
        С патронами на станции проблем не было - запасли царцы их на будущее свое наступление с избытком. Вот снарядов к пушкам было мало. Что да, то да… Полупустые склады. Не успевает царская промышленность пополнять фронтовую убыль боеприпасов. А снарядов, несмотря на немногочисленную артиллерию, фронт расходует намного больше винтовочных патронов. Такой вот парадокс.
        В целом саперная рота мне понравилась. Видно, что служба в ней поставлена. И самое важное состояло в том, что эта рота обстреляна на фронте. Знают уже саперы, что пулям кланяться не грех и не трусость, а благоразумие.
        Провозился на складах до обеда. Приватизировали несколько крепких фур. В комплект к здоровенным соловым битюгам, которых егеря нашли голодными и непоеными через сутки после захвата в железнодорожной конюшне. Передали их в обоз отряда, который сымпровизировали на основе четвертого взвода саперов и состава обеспечения.
        «Черный» паровоз прихватили себе хороший. Мощный. Паровозную бригаду я недолго думая призвал на службу из местных железнодорожников. Своей комиссарской властью. Выдав им документы о мобилизации, поставив на довольствие и приняв присягу.
        Многим еще поживились на станции, служившей центром снабжения полевой группировки царцев. Каждого унтера обеспечили биноклем. Не сравнить по качеству с изделием от «Рецкого стекла», но лучше такой бинокль иметь, чем вообще никакого. Офицерские планшетки также унтерам не лишними будут, хоть по уставу они им и не положены.
        Удобных трофейных револьверов было много. И здесь я законно основывался на королевском указе, предписывающем штурмовиков короткостволом вооружать «по возможности». Хватило на всех, кроме экипажа бронепоезда, но там давно автоматические пистолеты Гоча рулили. Даже винтовок у экипажа БеПо мало - только для караула.
        Уходя на обед, строго заявил фельдфебелям подразделений, что сегодняшний день на складах - их, но лишнее барахло в отряде перед наступлением безжалостно выкину на обочину дороги.
        - Так что без фанатизма. А то знаю я вашу praporskuju натуру. Вам волю дай - оси у вагонов погнутся.
        Переспрашивать меня, что означает незнакомое слово, они благоразумно не стали.
        По дороге на квартиру отловил на улице интенданта из отдела боевого обеспечения службы первого квартирмейстера. Попался, голубчик! Прижал его к ближайшей стене, сунул под нос длинный ствол пистолета и прошипел, что если через сутки не будет в отряде гранат столько, сколько мной запрошено, то я расстреляю его у этой же стенки за саботаж. Ибо штурмовик без гранат - это даже не полштурмовика, а простой пехотинец. Похоже, майор впечатлился.
        
        В обед пришел ко мне на дом представляться как новому своему начальнику командир БеПо «Аспид», хорошо знакомый мне лейтенант артиллерии Пехорка. С ним я и опохмелился, пригласив разделить со мной обед.
        Хозяйка вокруг меня порхала стрекозой, не зная, чем еще услужить, вызывая острый приступ зависти у лейтенанта - сам он квартировал у какой-то старой и жадной карги непонятной национальности. А тут молодая, красивая огемка, все при ней… но несколько не в моем вкусе. Большая женщина. Из тех, что «коня на скаку…». А я все больше стройных люблю да невысоких, как моя жена. Но увяз коготок - всей птичке пропасть. Слава ушедшим богам, через трое суток на фронт.
        Перед сном написал две депеши.
        Первая - рецкому маркграфу с просьбой о переименовании роты капитана Вальда в «1-ю Рецкую отдельную штурмовую горно-егерскую роту». За штурмовой бой при взятии узловой станции и оборону железнодорожного моста. И о даровании ее личному составу на головной убор коллективной награды - позолоченной медной ленты с надписью «Неясь - Ныся» с датой боя. Даже новую эмблему предложил для такой роты - скрещенные горский бебут и граната-колотушка. Красиво вышло и знаково.
        Вторая - кронпринцу, с предложением о создании при каждом фронтовом корпусе штрафной роты для трусов, паникеров и солдат, совершивших различные воинские преступления. А то на станции в пакгаузе, где до того пленных содержали, дюжина мародеров расстрела ждет. В основном «за курицу». И только один сидит за изнасилование местной девицы. Предложил для таких деятелей вместо расстрела ввести сталинский принцип «смыть позор кровью в бою». Не так много у нас в королевстве солдат, чтобы ими разбрасываться, даже такими. На войне нет отбросов, а есть ресурс, который требуется только правильно применять. А вот при повторном преступлении можно и к стенке ставить.
        Расписал примерное положение о постоянном и переменном составе таких рот. О льготах и преференциях постоянного состава - все же служба там специфическая и требует повышенного нервного напряжения с таким-то переменным контингентом. Необходимости непосредственного подчинения таких рот лично командиру корпуса и обязательного использования штрафников только на самых опасных участках фронта.
        - Касатик, я тебе баньку истопила, - обняла меня сзади хозяйка пышными руками, тесно прижавшись к, спине большой упругой грудью. - Жаркую…
        Банька - это на войне всегда хорошо. Даже с бабой гренадерского роста.
        
        
        2
        
        Как всегда, все пошло не так, как планировалось. Любой план не выдерживает столкновения с реальностью хотя бы потому, что у врага свои планы и по нашим начертаниям он действовать не желает. Да и ношу командование взвалило на себя далеко не рядовую - глубокую операцию по расходящимся направлениям, хотя по военной науке моего мира постулировалось все с точностью до наоборот. Клещи должны быть сходящимися. И основное мое опасение: выдержит ли такое напряжение интендантство.
        Да и враг нам попался непростой. Я бы даже сказал, странный. То бежит в панике, бросая все, а то на самом неудобном для обороны месте встанет насмерть и дерется, как на пороге собственного дома. Правда, в психические контратаки с прошлого года царцы больше не ходят. Здесь, на севере Восточного фронта, противник нам попался умелый, храбрый, обученный, от окопной грязи еще не уставший. Резерв для развития наступления, который придерживался царским командованием до поры. Один полк так вообще лейб-гвардейский против нас воевал. М-да… Уже воевал… За три дня сточился от геройской храбрости штыковых атак на пулеметы.
        Но вот коли у монархов до гвардии на фронте дошло, то война нынешняя вошла в новую фазу. Такого здесь еще не бывало. Гвардия - это всего лишь охрана монарха, а не заслуженная в боях часть, как было у меня на родине, в моем мире. По крайней мере, в моей стране.
        Что нам точно не удалось на северном фасе фронта, в отличие от других его участков, так это расстроить у врага управление войсками. После лихого захвата узловой станции и выдвижения нашей пехоты на север до первого железнодорожного разъезда, враг быстро опомнился и пригнал по «железке» достаточно войск для контрнаступления, которое у него захлебнулось, но из графика нас выбило основательно. И дальше начался «тяни-толкай» вдоль железнодорожного полотна. Сопка наша - сопка ваша.
        Справа нам ограничивала маневр река, слева - частые озера и болотца с узкими дефиле. И леса. Но точно в таком же положении, разве что зеркальном, находился и противник. Тут уже кто кого лоб в лоб передавит, как бараны в бодании за отару.
        На четвертый день наступления мой бронеотряд вступил в бой и выбил царцев с отбитого ими у нас разъезда. Легко. Те просто не ожидали такого непробиваемого шрапнелью монстра, который сам огрызается «избыточным», по показаниям пленных, количеством пулеметов. И орудия имел солидного калибра. У «Аспида» один вагон был даже с четырехдюймовой гаубицей в поворотной башне.
        Не раз и не два я хвалил себя за прозорливость включения в отряд саперной роты, которая чем дальше, тем больше превращалась в железнодорожную. Осознав в броневом отряде главную ударную силу наступления, враг, отходя, местами портил пути железной дороги. Увозил с собой рельсы. Выковыривал шпалы и укладывал их в огромные костры на насыпи, которые, уходя, поджигал. Приходилось ждать, когда подвезут нам с узловой новые. То, что мы везли с собой на контрольных платформах, быстро закончилось на первом таком участке. А логистика на то рассчитана не была. Вагонов и так не хватало. Все на это жаловались.
        Я не знал, кто командовал царцами в их «отступе к морю», но этот военачальник ни разу не дал нам загнать себя в «мешок», лихо выдергивая свои арьергардные полки из-под нашего решающего удара в самый последний момент. Фактически из-под нашего носа. Но и мы не давали ему основательно окопаться и создать позиционный тупик. Сбивали с обороны на неудобные для него позиции.
        Тактический десант царцев силами двух батальонов на речной берег в нашем тылу оказался успешным только на первом этапе. А именно на этапе высадки и марш-броска от берега с целью перерезать нам «железку». Это даже удалось им. И держались они там уверенно до тех пор, пока не подошли по железной дороге все наши наличные броневые силы. Под прикрытием БеПо сняли с проходящего эшелона восьмиорудийную батарею четырехдюймовых гаубиц, которыми потопили оба парохода, высадивших десант и корректировавших огонь царской артиллерии в его поддержку с противоположного берега. Остатки десантных батальонов сдались. Лишь некоторым удальцам посчастливилось переплыть на правый берег реки. Больше таких попыток царцы не производили.
        Нам же десант с реки высаживать было просто не на чем, уходя на север, царцы отгоняли к устью все, что маломальски могло по воде плавать. Имея в тылу морской порт, железную дорогу и речные суда, царцы перед нами не испытывали нужды в продовольствии, патронах и снарядах, в отличие от своих соратников на юге, у которых из линий снабжения остался только неторопливый железнодорожный паром.
        Мы давили.
        Враг отходил.
        Но все двигалось так медленно. Два пеших дневных перехода (полтора часа на поезде) корпус прогрызал с боями десять дней. В среднем по четыре километра в сутки, безнадежно отставая от графика достижения намеченных рубежей.
        Бронепоезд работал ежедневно по схеме «налет - отскок». Подвижной артиллерийской поддержкой наступающей пехоты. Только один раз мне удалось внахалку ввалиться бронепоездом с ротой штурмовиков на большую станцию и взять ее «на штык» без единого выстрела. Но там меня самого царцы быстро зажали в мешок. И пять часов пришлось отряду отбиваться в полном окружении, пока меня не деблокировала наша пехота, нависнув над флангом царцев угрозой второго кольца, которое уже их брало в окружение, прижимая к реке.
        На этой станции кроме неразгруженной гаубичной батареи на платформах затрофеили обширные склады ценного военного имущества, и самое главное - продовольствия, со снабжением которым у нас начались некоторые перебои.
        Большим откровением для меня стала находка в эшелоне с гаубицами трехкотловой полевой кухни моей конструкции, но царской работы. Они и в наши-то войска только-только стали поступать. Вот и думай, где у нас «течет»: в Будвице или в столице империи? На всякий случай оставил эту кухню при себе, заведя официальное дело о пособничестве врагу.
        На станции Троблинка, когда мы окончательно оставили ее за собой и отогнали царцев, я отделил комиссарский эшелон от состава обеспечения БеПо. И это было правильно, так как командир бронепоезда должен сам распоряжаться своим хозяйством, а я ему только приказы отдавать. Или передавать их от высокого начальства.
        Навел на эту мысль меня компактный экономичный паровоз небольшого размера без тендера с угольными танками над котлом. Новенький. На трех осях с высокими колесами почти в рост человека. Специально построенная машина для этой дороги на Соленых островах - даже бронзовая дарственная табличка была в наличии. К танк-паровозу прилагались почтовый вагон с большим несгораемым сейфом и комфортабельным купе для проводников и пара классных пассажирских вагонов, очень оригинальных, каждый на шесть купе, двери из которых открывались сразу на улицу, хотя и был с противоположной стороны узкий проход вдоль всего вагона для стюарда. В каждом купе имелось по шесть удобных велюровых кресел. Остальные вагоны этого состава были огемской постройки, по советской классификации «общие». Старые и обшарпанные. Мы их отцепили и добавили к творениям островного гения мой импровизированный салон-вагон.
        Получился короткий состав на четыре вагона плюс платформа с кухней. В почтовом вагоне склад, в пассажирских - два взвода моей физической поддержки и защиты. Эти странные вагоны своей конструкцией обеспечивали максимальную скорость высадки егерей из них, что немаловажно.
        Вахмистр прописался в почтовом вместе с писарем ЧК, которого я наконец-то себе завел. Писарь заведовал сейфом. В сейф складировались доносы, допросы и прочие бумаги, касаемые ЧК, но которым я не давал пока ходу.
        На вторую неделю операции к врагу стали приходить даже какие-то подкрепления морем. По крайней мере, мои егеря брали языков из новых частей, которых ранее, по мнению второго квартирмейстера штаба корпуса, на этом фронте не было. От них-то мы и узнали, кто так умело нам противостоит - полковник Куявски. Всех трех царских генералов, которые командовали северной группировкой, бронепоезд накрыл шрапнелью на их рекогносцировке ближайшего к узловой разъезда в первый же свой боевой выход.
        Надо же, «а мужики-то и не знали».
        Мы так и не соединились с рецкими бригадами и отогузской кавалерийской дивизией, которые вошли в Приморье через болота. Хотя такое воссоединение планировалось Ставкой на третий день наступления. Связи с ними считай что не было. Так… просачивались отдельные курьеры к нам через линию фронта или вкруговую через гать, лес и «железку». Но этого было явно недостаточно для согласованных действий. Доставляемые ими сведения чаще всего ко времени доставки «протухали».
        После того памятного боя в окружении на станции Троблинка командир корпуса перестал меня воспринимать как «папенькиного сынка» и стал относиться всерьез. Здесь в офицерской среде отчего-то стойко шептались, что я бастард рецкого маркграфа. Откуда взялась эта сплетня, я не знаю. Но, наверное, только так и можно было объяснить мою стремительную по местным меркам карьеру. Ведь еще два года назад я был всего лишь деревенским кузнецом в горах Реции. Без роду без племени. А сейчас я и барон, и королевский флигель-адъютант, и чрезвычайный королевский комиссар в чинах не по возрасту. Это еще в войсках не знают, что я и фабрикант до кучи.
        
        Мелкий грибной дождик вяло шуршал по натянутому брезенту.
        В штабной палатке командир корпуса генерал-лейтенант Аршфорт ходил резкими шагами перед строем генералов и взвывал:
        - …что ты его толкаешь? Ты его рассекай, дроби и дави по частям. Толку от того, что ты бьешь его в лоб, выталкиваешь противника от себя, никакого. Он отошел и снова закрепился. А ты в атаках свою бригаду наполовину уже сточил. И что мы имеем? Шматок голого поля остался за нами? А враг снова целехонек.
        Аршфорт был в страшном гневе. Его жертва - командир пехотной бригады - не знал, как ловчее ему сквозь землю провалиться. Публичность выволочки делала ее еще неприятней. И выражений комкор не выбирал. Самолюбия генеральского не жалел. Вот нисколечко.
        Офицеров в ранге ниже генерал-майора в палатке, кроме меня и адъютанта командующего, не было. Но я - королевский комиссар, допущенный к совещаниям и в Ставке. Это все знали. По крайней мере, с уровня начальников дивизий меня там все видели. Да и не носил я на своей кожанке знаков различия, чтобы не вносить диссонанса в генеральскую компанию капитанскими погонами.
        - Начальник дивизии? - взревел командующий.
        - Я! - откликнулся пожилой генерал-лейтенант в бородке клинышком и золотом пенсне, больше похожий на земского врача, чем на военного. Но мнение о нем было неплохое. Тактик. Только характером не вышел. Комбриги у него себя очень вольготно чувствуют. Такого бы в начальниках штаба держать… но ценз и старшинство выслуги сами вытолкали его на командную должность.
        - Вводи в бой свою вторую бригаду, а эту отправляй на переформирование на узловую, - и снова повернулся к проштрафившемуся комбригу, нависая над ним. - Но если и потом так же хреново воевать будешь - сошлю в тыл. Заведовать выставкой трофеев в детском парке. Вам ясно, генерал Вариас?
        Комбриг, судя по его блеснувшему взгляду, был бы даже рад такой перспективе. Он давно служил больше по привычке и должности получал по старшинству выслуги. Пенсию себе выслужил еще до войны и теперь добирал боевые проценты к ней. Вот и воевал, как в прошлую войну было принято, но без огонька. Хоть плотными колоннами солдат в атаку не гонял, и то хлеб…
        Комкор налил себе воды из розового хрустального графина рецкой работы. Жадно выпил ее и, подойдя к карте, сказал уже вполне успокоившимся голосом:
        - Теперь для всех. Прошло десять дней с начала наступления, а мы продвинулись на север всего на сорок пять километров. Это недопустимо медленно. По плану мы должны были уже выйти к морю и штурмовать береговые укрепления морского порта, а до него еще шестьдесят километров. Это с учетом такой льготы, что правый наш фланг прикрывает река. Станцию Троблинку взял с ходу бронеотряд без выстрела и полдня воевал в окружении, пока пехота не соизволила подтянуться ему на помощь. Но пехота еще ладно… Генерал Бьеркфорт!
        - Я, - вытянулся в струнку худой и длинный генерал, неуловимо похожий на де Голля.
        - Почему опоздали выдвинуться к плану развертывания?
        - ВОСО[1] виновато, экселенц. Не могло вовремя найти для нас вагонов.
        - Вы чем командуете, граф? - снова заревел Аршфорт.
        - Отдельной кавалерийской бригадой, экселенц, - спокойно ответил ему генерал.
        - Так какого подземного демона вы - конница! - торчали неделю в вагонах железной дороги? - Аршфорт сделал смысловой акцент на слове «конница». - От узловой до нас всего два дневных перехода! Думаю, у вас найдется о чем побеседовать с комиссаром ЧК. После военного совета.
        О-о-о-о-о… Аршфорт наконец-то нашел, как меня встроить в свою систему военной диктатуры. Похвально. Быстро соображает.
        - Теперь о приятном, господа. - Аршфорт мило улыбнулся. - Указом его императорского величества Отония Второго командир нашего броневого отряда барон Бадонверт с сегодняшнего дня причислен к когорте имперских рыцарей. По совокупности заслуг с начала наступления. За прорыв, за станцию и за мост… К сожалению, пока пришла только телеграмма. Знак Рыцарского креста вам вручат позже, барон. И не здесь. Мои поздравления.
        И в моей душе колокола забили малиновым звоном. Амнистия мне!!! Иначе зачем бы нужна была эта хитрая, такая обаятельная для тех, кто понимает, формулировка «по совокупности заслуг». Прямой же намек на мой налет на контрразведку в Будвице.
        Ноги самостоятельно сделали шаг вперед и слова, обгоняя мысли, сами выстроились в ритуальный формуляр.
        - Служу императору и Отечеству!
        - Вольно, барон, - улыбнулся командующий. - Ваши наградные листы на чинов бронеотряда его королевское величество Бисер Восемнадцатый утвердил. Засылайте гонца в наградной отдел ставки за знаками. И позовите меня на церемонию награждения. Все же такое впервые в моем корпусе, чтобы разом награждали целое подразделение.
        
        Командир кавалерийской бригады зашел в мой вагон и удивленно оглянулся. Салон у меня переделан из стандартного пассажирского вагона второго класса, прихваченного по случаю на узловой станции. Но так, на скорую руку. Швы видны. Грубая отделка. Оставлены лишь пара купе для меня и денщиков. Узкое купе стюарда в другом конце вагона с микроскопической кухонькой и угольным титаном для кипятка. Ватерклозет с холодным умывальником. Остальное - салон. Мебель простая дубовая с какого-то вокзального кабинета - Тавор расстарался. Диван так вообще лавка из зала ожидания с маркой железнодорожной компании на высокой спинке. Карта на стене за шелковой шторкой. Конторский шкаф. Несколько керосиновых ламп на столе и потолке, и все.
        - Простите… - замялся генерал с обращением, так как на кожаной куртке я не носил знаков различий. - Барон, если я не ошибаюсь. Где мне найти королевского комиссара?
        - Я перед вами, генерал. Чрезвычайный королевский комиссар барон Бадонверт. Честь имею.
        - Честь имею представиться, - в свою очередь щелкнул каблуками генерал. - Генерал-майор граф Бьеркфорт. Командир Удетской отдельной кавалерийской бригады. Прибыл к вам по направлению командира корпуса… Э-э-э-э-э… для беседы.
        И замолк, надеясь, что я сам ему расскажу, зачем он здесь. А то он в полных непонятках пребывает.
        - Присаживайтесь, ваше сиятельство. Чай? Кофе? Что-нибудь покрепче?
        - Благодарю, ваша милость, - принял граф мою игру в отвлеченный светский треп. - Рюмку водки, если нетрудно.
        Позвонил в колокольчик и отдал приказ по-рецки заглянувшему в салон младшему денщику.
        - Вы не огемец, ваша милость? - удивленно спросил генерал.
        - Нет, ваше сиятельство. Рецкий горец по рождению. И барон тоже рецкий. А разве в империи это имеет какое-либо значение?
        - Нет, но… - слегка замялся граф. - Так какие у вас ко мне вопросы?
        Тут Ягр принес графинчик сливовицы от вдовушки граммов на четыреста, рюмки на полтосик, соленые огурцы, квашеную капусту и моченые в той же капусте яблоки, уже порезанные. Салфетки и приборы. Расставил все на столе на простой льняной салфетке, наполнил нам рюмки и удалился.
        - Прошу, ваше сиятельство, - сделал я приглашающий жест на натюрморт. - Чем богаты, как говорится… Со знакомством, - поднял я свою рюмку.
        Пил генерал вкусно, не закусывая, только крякнув. Настоящий кавалерист. Было в нем что-то от российского представления о гусарах, если бы не его кирасирский рост.
        Поставив рюмку на стол, он показал мне глазами «повторить».
        Повторили. Закусили моченым яблочком.
        - Хороша сливовица. Домашняя. С любовью делана, - оценил напиток генерал.
        Былое напряжение его, очевидно, отпустило. И он немного расслабился.
        - Так что вы хотели у меня узнать, барон?
        - Реальную причину вашей задержки от графика движения войск, - налил я по третьей.
        - Нехватка вагонов. А раздергивать бригаду по частям я не позволил - собери ее потом. Только квартирьеров вперед выслал.
        - Сколько вагонов вам требовалось?
        - Минимум две сотни. Но ВОСО одновременно не набирало и четверти. Отправляли ими пехоту частями. Фураж и еще какой-то интендантский вздор.
        - Интересно… - протянул я и жестом предложил выпить. - Когда мы покидали узловую неделю назад, то после очищения станционных и запасных путей пустые вагоны стояли вплотную чуть ли не на десяток километров в сторону разрушенного моста. Куда они все делись?
        Выпили. Крякнули. Закусили.
        - Толком мне никто ничего не объяснял, барон, но как я понял из обрывков разговоров, все вагоны в первую очередь пошли под вывоз трофеев и под пленных, чтобы скорее убрать их из района боестолкновения. Действительно эшелоны с закрытыми теплушками шли нам навстречу почти непрерывно.
        - Это где столько народа сдалось? Да вы закусывайте, ваше сиятельство… Может, сальца соленого порезать?
        - Всего достаточно, - улыбнулся граф и смачно захрустел малосольным огурчиком.
        - А куда делись вагоны, на которых вы прибыли на узловую?
        - Понимаете… Нас с них высадили. Дали сутки отдыха перед отправкой на фронт, а вагоны за это время ушли обратно, и новых нам не дали. Вот так как-то.
        - Понятно… А откуда столько пленных?
        - Сдалась группировка царцев у северного форта, которую в болота загнали. На третий день. Целиком вся дивизия. Со знаменами. Их с ходу отрезали от тылов, а патроны кончились быстро. Помирать с голоду в болоте им не захотелось.
        - А у южного форта как?
        - Те еще держатся. Но вот на том разъезде, где поворот на полевой укрепрайон, там тоже приличное поле окружено колючкой. С пленными. Под охраной. Даже вышка с пулеметом есть. Много пленных. С пехотный полк где-то. По мере возможности и их вывозят. Так что обратно не все вагоны доходят до узловой.
        - Понятно. А как себе все же вагоны выбили?
        - Пулеметом.
        - Как? - удивился я.
        - Поставил пулеметы на путях и сказал, что первый, кто попытается забрать пустой вагон, отправится вслед за ушедшими богами. Так вот за трое суток и накопил потребное количество на бригаду. Готов ответить по всей строгости за самоуправство.
        - Наливайте, - предложил я.
        Генерал несколько опешил, ожидая, видимо, совсем других слов.
        - Вы сколько бригадой командуете, ваше сиятельство?
        - Два месяца. До того командовал кирасирским полком. Моя бригада, собственно, и состоит из этого полка и полка конных стрелков, собранного из запасников. Но они скорее ездящая пехота. Даже не драгуны.
        - А пулеметы у вас какие?
        - Вот пулеметы у меня новые. Системы «Лозе». Такие же здоровые дуры, как и бывшие у нас ранее гатлинги. Разве что все же несколько полегче будут. Но у лафетов слабые колеса. Двухдневного марша своим ходом они бы не выдержали. Проверено еще на боевом слаживании полков. Еще в пункте постоянной дислокации.
        - Ну а сам этот пулемет как вам?
        - Дает задержки. Ленту перекашивает. Но терпимо. Я еще и прежние гатлинги не отдал. Так с собой и вожу. Старая надежная машинка. Парочку трофейных пулеметов я еще на узловой прихватил - никому не были нужны, - исповедовался мне генерал.
        - Механические?
        - Так точно. Как наши, только восьмиствольные. Патронов трофейных к ним у меня вагон целый. Я так понял, что лишними они в бригаде не будут. Когда еще мы сподобимся ручники от «Гочкиза» получить?
        - Так понравились? - спросил я с интересом.
        - Не то слово, ваша милость, это просто как для кавалерии специально делалось, - с чувством воскликнул комбриг.
        Что ж, не скрою, слышать такое было мне приятно. Но я не стал раскрывать свою принадлежность к созданию ручного пулемета. Сто пудов клянчить начнет. И ведь не отстанет, пока не получит вожделенного. Так что пора закругляться.
        - Итак, ваше сиятельство, Чрезвычайная королевская комиссия по борьбе с саботажем и пособничеством врагу в лице королевского комиссара барона Бадонверта, рассмотрев ваше дело, не нашла в ваших действиях ни саботажа, ни пособничества врагу. Со стороны ЧК к вам вопросов больше нет. По последней?
        Генерал удовлетворенно кивнул. Какой же кавалерист откажется от водки?
        
        
        3
        
        На четырнадцатый день наступления, согласно календарю, грянул первый настоящий осенний дождь. Затяжной, проливной и холодный. Небо все заволокло плотными тучами. Дирижабли перестали летать, и мы остались совсем без глубокой зафронтовой разведки.
        Аршфорт неутомимо гнал нас вперед, пока почвы окончательно не раскисли. К середине месяца наши войска отбили еще пятнадцать километров железной дороги. В качестве бонуса нам достался крупный разъезд на восемь ниток запасных путей. С большим поселком, который другой околицей упирался в речной порт с рыбоконсервным заводом, коптильней и пивоварней, что резко подняло в войсках боевой дух.
        Но пиво холодной осенью не самый полезный продукт, и я настоятельно потребовал от Аршфорта распорядиться насчет обязательной выдачи винной порции всем войскам на открытой местности. По сто грамм в день. «Наркомовские», так сказать. В чем меня активно поддержали корпусные лекари. Им также не улыбалось получить массу простудных заболеваний в личном составе.
        К этому времени рецкие горнострелковые бригады пробились от болот к железной дороге и перерезали ее в тылу царских войск до самой реки.
        Группировка полковника Куявски все же попала в окружение, как он ни старался этого избежать. А порт с городом сели в сухопутную блокаду. Но как-то все коряво выходило. Враг был рассечен, но сопротивлялся активно, имея подвоз боеприпасов по реке как от устья пароходами, так и с другого берега лодками по ночам.
        Сельскую местность в Приморье взяли под контроль отогузские конники, вылавливая остатки мелких царских гарнизонов. Пленных некуда было девать, потому что гать работала только в одном направлении днем и ночью и не справлялась с потребным потоком грузов. От нас же экспедиционные части по-прежнему были отрезаны полевой группировкой полковника Куявски.
        Ситуация грозила вылиться в патовое состояние. Несмотря на проливные дожди, подкрепления стали поступать в Приморье в основном не к нам, а к рециям и отогузам через гать, пока она еще проходима. А то зальет все, и болота поднимутся, затопив переправу. А обкладывать приморский город надо сразу, пока враг не нагнал морем подкреплений и не построил непреодолимой сухопутной обороны. Портовый город, как и везде, хорошо прикрыт только с моря.
        Ставка короля запросила у императора поддержку имперского флота, чтобы блокаду Щеттинпорта сделать полной. Или хотя бы почти полной, учитывая то, что правый берег Ныси все еще в руках царцев. И такой приказ был отдан. В море загрохотали большие пушки трех флотов. С переменным успехом, потому как четвертой стороной конфликта стала погода - туманы, дожди и шторма.
        В нашем корпусе, несмотря на нормально функционирующую железную дорогу, начались проблемы с боепитанием. Точнее, проблемы были с вагонами, которыми подвозили снаряды и патроны. Их количество медленно, но неуклонно сокращалось.
        Собрав документы и проконсультировавшись с первым квартирмейстером, я напросился на аудиенцию к командующему.
        - Ваше превосходительство, данный вопрос требует моего прямого участия как комиссара ЧК. Саботаж надо пресекать сразу и в корне. Иначе скоро нам не только стрелять, но и есть будет нечего. Зарываться в землю по такой погоде - хуже не придумаешь, тем более в местных глинистых грунтах. Кто-то крадет наши вагоны, и с этим преступным деянием пора кончать.
        - Не думаю, - возразил мне невозмутимый комкор. - Скорее это обычное наше головотяпство. Кто у нас идет в интенданты? Те, кому не хватает храбрости и ума служить в строю.
        И вот тут я показал ему царскую полевую кухню моей конструкции, которую заранее подогнал к его домику.
        - Это тоже, ваше превосходительство, можно объяснить обычным нашим головотяпством? Судя по шильдику, эта кухня-самовар сработана в Ракове в механических мастерских железнодорожного депо даже раньше, нежели документация на них пришла на наши заводы. Я это точно знаю, так как такая кухня-самовар - это мое изобретение, прошедшее через имперский комитет. Прогнило где-то в империи…
        Аршфорт почесал кулаком усы. Крякнул недовольно. Но ничего не сказал.
        А я продолжил:
        - У меня нет уверенности в том, что ВОСО и интендантство просто не справляются из-за некомпетентности. Либо пособничают врагу, либо возят ворованное частными рейсами и не возвращают обратно вагоны. По плану наступления вагонов было достаточно до конца операции, и на узловой мы немало их взяли трофеем. Как и паровозов.
        - Кого оставляете за себя? - только и спросил генерал, садясь за свой стол. - Исполняющим обязанности, конечно. Потому как снимать вас с командования отрядом я не намерен. У вас это хорошо получается, барон.
        - Благодарю вас, экселенц. За себя я оставляю капитана Вальда.
        - Вальда? - удивился генерал. - Он же всего лишь командир горно-егерской роты?
        - Вот именно, ваше превосходительство. Командир штурмовой роты, доказавшей свою эффективность при взятии населенных пунктов. И бронепоезд только обеспечивает работу этой роты. К тому же он в отряде самый старший по чину.
        - Что ж, будь по-вашему… - согласился генерал и поменял тему: - Вы увидите его величество в ближайшее время?
        - Надеюсь на это, экселенц, - ответил я неопределенно, потому как еще не решил, пора мне ехать в ставку или не пора.
        - Тогда подождите немного, я напишу ему депешу в Ставку и также отправлю с вами накопившиеся наградные листы.
        
        Узловая встретила меня полным бардаком: вавилонским столпотворением людей, лошадей, стирхов, повозок и вагонов, среди которых ловко протыривались торговцы всякой всячиной вразнос, подпирали стены вокзала скучающие и пока еще трезвые проститутки. Гам стоял круглосуточный. Гарь. Паровозный дым и пар. Причем гражданских толклось на вокзале не меньше военных. И это было странно.
        Сильнее всего меня удивило большое количество проституток. В основном молодых еще девочек. Те первые три дня, которые я провел на узловой, их вообще не было видно. Причем на развязных профессионалок они мало походили. Тихо стояли и ждали, когда их выберут те, кому приспичило. Сразу вспомнилось, что шутник Сталин во время Великой Отечественной войны приравнял триппер к членовредительству и за то, что офицер намотал на член гонококк, его отправлял в штрафбат на три месяца. А презервативы в вещевом довольствии Красная армия впервые увидела только в Румынии.
        Дежурный по станции с трудом нашел место, куда приткнуть мой эшелон. По великому моему «везению», на самых задворках сортировочной станции.
        Зато я сам наглядно убедился, что бардак бардаком, но в мутной воде кто-то ловит свою крупную рыбу. Иначе зачем, имея сквозные пути, сначала разгружать вагоны в пакгаузы, а потом снова загружать те же грузы в эти же вагоны, чтобы отправить в адрес нашего первого корпуса. Явно имеет место быть пересортица, усушка и утруска. Погрузочно-разгрузочные работы велись и ночью при свете керосиновых ламп.
        Скандалить не стал. Просто вызвал к себе на эти задворки в свой салон повесткой начальника пункта ВОСО и местного главного начальника по интендантскому ведомству. Поначалу вежливо, с посыльным. С вручением документа под расписку.
        И приказал раздать личному составу ужин, который готовился в полевой кухне, пока мы были в пути. Сам также с удовольствием поел из солдатского котла с бойцами на платформе - готовил рецкий повар простые и вкусные деревенские блюда, к которым я, оказывается, успел привыкнуть, пока жил на хуторе. Даже чем-то родным повеяло. Хотя повар у нас не профессионал, а выборный из бойцов.
        Начальник ВОСО - мелкий живчик с лисьей мордочкой, со смешной фамилией Мойса, в полевой форме с майорскими погонами, явился уже через полчаса в полной готовности к сотрудничеству. Я сделал ему замечание, что до сих пор на станции Троблинка нет его представителя. Он обещал исправиться в ближайшие же дни, а пока просто руки не дошли - и недели не прошло, как эта станция наша. Дал мне ценнейшую консультацию по максимальной пропускной способности нашей ветки, сверх которой неизбежны заторы. Обещал выслать роту железнодорожных строителей для постройки временных «усов» отстоя - складировать запасные шпалы и рельсы, чтобы не таскать каждый раз их издаля для боевого ремонта путей.
        Но главная для меня информация из уст майора прозвучала так.
        - ВОСО не распоряжается вагонами. Задача ВОСО - четко организовать прохождение составов с военными грузами целиком. Сами литерные эшелоны формируются интендантами. Часто ВОСО даже не знает, что именно находится в вагонах.
        В общем, встреча прошла плодотворно, и мы расстались довольные друг другом. Откровенно стучать на интендантов Мойса не стал, но позволил себе пару намеков, давших мне пищу для размышлений.
        А вот большая интендантская шишка не явилась даже на следующий день. И пришлось посылать за ней отделение егерей с ручным пулеметом и приказом о силовом приводе.
        Едва этого тучного подполковника втолкнули ко мне в салон, как он сразу встал в позу.
        - Что вы себе такое позволяете, молодой человек? Как вы смеете так обращаться с ответственным офицером ведомства кронпринца? Я этого так не оставлю. Вы у меня на фронт пойдете рядовым в пехоту…
        Его брылястое лицо тряслось, краснело и плевалось мелкими брызгами слюны. И что самое удивительное, он действительно чувствовал себя в полном праве «строить» всех вокруг себя. Удивительно, но когда вся армия давным-давно перешла на новую полевую форму с погонами, этот крендель все донашивает старый мундир с темно-синими обшлагами и серебряным галунным воротником.
        - Вы присядьте, господин подполковник, водички попейте, успокойтесь, - улыбнулся я, наливая в стакан воды. - Поставили бы мой эшелон на первый путь, глядишь, и идти было бы короче, не ломая ноги о шпалы.
        Воду он пил жадно, искоса поглядывая на приведший его конвой. Все же хоть и хорохорится и права качает, а побаивается.
        - Вы свободны пока, - отпустил я егерей, сказав эту фразу по-рецки.
        Поглядел на интенданта. Покачал головой и спросил:
        - Ваша фамилия будет Шперле?
        - Истинно так. Подполковник интендантской службы Йозе Шперле.
        - Тогда все правильно. Вас вызывали повесткой. Вы не явились. Поэтому пришлось осуществить привод для беседы. Но привод это еще не арест. А беседа пока не допрос.
        Выложил на стол планшет, раскрыл его. Под целлулоидной оболочкой внутри там у меня не карта, а с одной стороны указ о создании чрезвычайной комиссии, с другой - рескрипт о назначении меня королевским комиссаром в нее. Специально так сделал, чтобы не трепать такие важные документы. Ламината тут нет и долго еще не будет.
        - Читайте.
        Чиновник быстро пробежал глазами оба документа и расплылся в улыбке. Даже глазки довольно заблестели.
        - Так бы сразу и сказали, молодой человек, что вы и есть тот самый Кобчик из окружения принца, а то в повестке указан какой-то никому не известный барон, - откинулся интендант на спинку кресла. - Я только одного не понял, что означает фраза «право внесудебной расправы» в рескрипте его величества?
        - А то и означает, подполковник, что в условиях военного времени, обнаружив саботаж и пособничество врагу, я имею чрезвычайное право расстрелять саботажников без суда и следствия. На месте. Армия испытывает трудности со снабжением боеприпасами. Если я усмотрю в этом факт саботажа, виновные будут расстреляны незамедлительно перед строем. Дабы другим не было повадно. Время дорого в наступлении, чтобы изводить его на судебные церемонии.
        - А как же штрафные роты? - удивленно посмотрел на меня интендант.
        - Какие штрафные роты? - в свою очередь удивился я. - Не знаю никаких штрафных рот. Я сам только что с передовой. Нет там никаких штрафных рот. Но вызвал я вас вот по какому делу… От вас требуется справка о движении и обороте вагонов на узловой станции за последние две недели.
        - Ну, такое так сразу и не скажешь, господин королевский комиссар. Надо бумаги поднимать. Я же сам вагоны не распределяю. У меня для этого подчиненные есть специально этому обученные.
        Подполковник почувствовал себя уверенней «в своей луже», стал вальяжным и несколько покровительственным в тоне.
        - Там очень сложная документация для неспециалиста. Если вы позволите, то мы изготовим вам такую справку дня через три.
        - Это непозволительно долго, господин подполковник. Вы мне к завтрашнему утру предоставите все копии документов по этому вопросу. Гриф «с подлинным верно». Подписи ваша и исполнителя. Печать.
        - А это зачем?
        - В дело подшить.
        - В какое дело?
        - Уголовное. О фактах саботажа на железной дороге в прифронтовой полосе.
        - Ах на железной дороге… - облегченно выдохнул интендант. - Нет вопросов. Завтра копии у вас будут. Что еще от нас требуется?
        - Объясните мне, зачем вы сначала разгружаете амуницию, а потом снова грузите в вагоны перед отправкой на фронт.
        - Очень просто. У нас сейчас два основных фронта. Северный и Южный. Два получателя. Снабжение войск, которые сдерживают окруженные группировки противника, идет с фортов. Номенклатура довольствия одинаковая и часто для обоих адресатов находится в одном вагоне. Вот и приходится сортировать. К тому же на юг идет две ветки железной дороги.
        - Непонятно только, зачем эти манипуляции проводить с боеприпасами, которые расходуются вдень вагонами?
        - Согласно общей инструкции.
        - Инструкцию. Ее копию. Также мне предоставите.
        - Но это внутренний документ, господин комиссар. Гриф «Для служебного пользования».
        - Вам дать снова почитать указ о создании Чрезвычайной комиссии? Нет? Все дела, которые мы ведем, имеют гриф «Особой государственной важности». Все младшие грифы им поглощаются. Вместе с инструкцией я жду от вас также копии всех руководящих документов, касаемых движения вагонного парка. В том числе и трофейного. И учтите: если вы будете противодействовать комиссии, то мы вас отстраним от дела, а документы нужные просто изымем. С обыском. Только вот последствия для вас будут печальными, так как любое противодействие будет квалифицировано как саботаж. А теперь идите. К утру жду документы на этом столе.
        С этим напутствием я его и отпустил.
        А вот начальника сортировочной станции мне и приглашать не пришлось. Сам пришел. Воистину скорость стука превышает скорость звука. А я-то совсем забыл о такой должности. Собирался вызывать начальника вокзала. Но он мне популярно пояснил, что вагонами ведает сортировка, а вокзал только пассажирами.
        Сам пришел и откровенно сказал, что за военных долбодятлов он отвечать не собирается. Его дело эшелон собрать, паровоз заправить водой, углем, к составу прицепить и отправить по тому направлению, которое укажут. Так было и до войны, и при царской оккупации, так обстоят дела и сейчас. Все вагоны к нему поступают либо уже опломбированные, либо пустые.
        В результате наутро я стал богаче на три независимых комплекта копий учетных книг движения вагонов за последние две недели. От интендантства, от ВОСО и от гражданской службы сортировки. И даже беглое сравнение этих документов показало, что хоть у меня и чрезвычайные полномочия, но их мне явно не хватает. А потому после ознакомления с этими заверенными копиями затребовал я от ВОСО литер в Будвиц, который мне охотно предоставили уже через час. Лишь бы с глаз долой.
        По документам получалось, что на одной территории находились три совсем разные грузовые станции. Моей соображалки было явно недостаточно. Требовался хороший аналитик, и взять я его мог только в аппарате принца. А толковый консультант по железнодорожному складскому хозяйству служил в воздухоплавательном отряде в чине ефрейтора. Так что мимо Будвица не проехать.
        Отбил телеграмму Аршфорту и получил его добро на командировку. В случае чего эта телеграфная лента, свернутая в рулончик, есть мой главный отмазной документ от обвинений в дезертирстве с поля боя.
        К полудню в окнах моего салона показались кирпичные трубы столичных заводов. Состав, громыхая колесами на стрелках, ушел на окружную дорогу и с нее втянулся на частную заводскую ветку акционерной коммандиты «Гочкиз».
        Вызвал по телефону из дома карету. Охранник ответил, что кареты на месте нет - госпожа уехала за покупками. Выслали коляску с пафосными трофейно-подарочными рысаками.
        Дома привел себя в порядок, надел парадную морскую форму со всеми орденами и аксельбантами и двинулся в город на аудиенцию к младшему Бисеру. На коленях в простом свертке синей сахарной бумаги, перевязанном бантиком пеньковой бечевки, я вез бомбу.
        Информационную.
        
        Элика вид имела задумчивый и одновременно очень хитрый. Обычных бурных эмоций, обязательных для нее при нашей встрече после продолжительной разлуки, не выказывала, хотя видно, что жена мне рада и соскучилась. Моим проявлениям чувств не препятствовала.
        - Что-то ты не такая, как обычно, - констатировал я, после того как затискал.
        - Просто ты меня беременной еще не видел, - спокойно ответила она.
        - И?… - поднял я бровь.
        - Дочка будет, - уверенно сказала жена.
        - А если опять сын? - предположил я.
        - А если опять сын, то я тебя убью, - вспыхнула она синими глазищами.
        Во внешности Элики произошли изменения. Нет, она все еще оставалась такой же стройной и красивой, только напрочь утратила девичью угловатость. Мягче стала в обводах. Обабилась, что ли? Но ей это шло.
        В доме столпотворение егерей.
        Бедлам среди хлопочущей прислуги.
        Добро, что баню догадались заранее истопить. Сижу в парной один и думаю, почему это принц не был удивлен вываленной на него информацией? Похоже, что он все это и без меня прекрасно знал.
        К вечеру карета привезла штаб-ефрейтора Пуляка, простите - уже боцманмата Имперского воздушного флота. Как и было приказано, егеря его тут же раздели и впихнули ко мне в парную.
        - И что все это значит, Савва? - недовольно спросил он, разглядывая при слабом мерцающем свете «летучей мыши» меня, расслабленно потеющего на липовом полке.
        - Разговор есть, Ежи. На миллион, - отозвался я. - И вообще я тебя временно прикомандировываю к ЧК. С Плотто договорюсь сам. А сейчас время дорого. Ты мне как-то давно, когда мы вместе в штабе служили, говорил, что все махинации с железнодорожными складами и вагонами знаешь. Это так?
        - Дык… - пожал он плечами. - С десяти лет при них.
        - Тогда рассказывай.
        - Прямо здесь?
        - А где еще можно спокойно поговорить без лишних ушей? Заодно и помоемся.
        Выйдя из бани, мы с боцманматом с удовольствием приняли на грудь по сто грамм можжевеловки. Еще генералиссимус Суворов завещал, что после бани штаны продай, да выпей.
        Пуляк забавно выглядел во всем белом. Даже ботинки белые у пижона. Ну да, он же в увольнение собрался, когда его егеря из дома выдернули.
        Отвел боцманмата в беседку, попросил обождать меня, пока на стол накрывают.
        Вызвал начальника домашней охраны и поинтересовался:
        - Люди Ночной гильдии у тебя на связи или просто так со стороны за домом поглядывают?
        - Нет, командир, на глаза они не лезут, но если нужны, то я знаю, где их искать.
        - Тогда скажи им, что мне срочно нужен регент. Для важного разговора.
        
        
        4
        
        Регент Ночной гильдии сам не приехал, но прислал за мной закрытую карету со шторками на окнах. Простенькую такую с виду. Неприметную. Средний класс. Разве что лошади выбивались из общей неприметности редкой игреневой мастью.
        Кучер кареты, отдав поводья кому-то из егерей, подошел к беседке и передал мне личное приглашение регента с гарантиями безопасности. Устное.
        - …так что, ваша милость, можете сегодня ваших пулеметчиков с собой не брать, - закончил он свою речь с ехидной подколкой.
        Подумав, я решил согласиться.
        - Я буду не один.
        - Не имеет значения. Безопасность регент гарантирует и вашему спутнику, - кивнул на боцманмата кучер, который нам так и не представился.
        Я только зашел в дом и взял с собой компактный «бульдог» с горстью патронов в другой карман. И, подумав, еще «дерринджер» жены засунул в левый носок, благо парадная морская форма предписывала ботинки и длинные брюки. Кортик и так болтался на златотканом поясе, скаля львиные морды подвеса. Большой пистолет Гоча решил оставить - типа я на переговоры приехал без оружия.
        Элика выскочила за мной на крыльцо.
        - Ты это куда?
        - Дела еще есть, - ответил я. - Важные. Когда вернусь, еще не знаю.
        Уезжать от нее не хотелось - сам соскучился. Да и с сыном даже не повозился, как мечталось по дороге.
        - Знаю я эти ваши дела, - уперла моя благоверная руки в боки. - Небось к шлюхам намылились, раз жена в тягости?
        - Зачем мне к шлюхам ехать вооруженным револьвером? - переспросил я, оставив жену в ступоре.
        Поцеловал Элику в щеку и сел вслед за боцманматом в карету.
        Пуляк только ехидно посмеивался всю дорогу над этой семейной сценкой, а когда экипаж остановился, то зашелся смехом до икоты.
        Я отдернул шторку с окна дверцы. Карета привезла нас к черному ходу «Круазанского приюта».
        «Здравствуйте, девочки…»
        Нас встретил в прихожей молчаливый паренек, осветил лица переносной керосиновой лампой и проводил по темному коридору до кабинета на первом этаже.
        Будуар, куда нас завели, был роскошно, хотя и несколько аляповато декорирован в розово-красных тонах с позолотой и относился к классу люкс, категория «не для всех». Центральное место занимала большая квадратная кровать под балдахином на витых золоченых столбиках. Балдахин скрывал от стороннего взгляда зеркальный потолок этой конструкции. Надо же, куда дошел прогресс… Но розовое покрывало на кровати не было тронуто.
        У зашторенного красным бархатом окна низкий столик, на котором накрыта типичная бандитская «поляна», разве что слегка облагороженная сервировкой, произведенной явно умелой женской рукой. Куча бутылок в центре, закуска из солений, свежих овощей, копченой рыбы и мясной нарезки.
        Освещена комната была двумя газовыми рожками, дающими неровный, слегка дрожащий свет.
        Крон, не вставая, показал нам на кресла у столика. Наверное, потому что не хотел протягивать мне руки или не знал, как воспримется, если он потянет свои грабарки для приветствия, а их не пожмут.
        - Присаживайтесь, господа. Откушаем что есть, по нашей бедности. Не взыщите - война. Заморских деликатесов нет, - и немедленно поинтересовался: - Где это вас так? - невежливо показал он пальцем на пластырь у моего виска. Повязку с головы я снял дней пять назад.
        - На фронте, - не стал я вдаваться в подробности, но и такое объяснение вполне удовлетворило вопрошавшего. Главное, не в его городе.
        А вот Пуляк меня удивил тем, что сразу протянул руку регенту, и тот ее пожал.
        - Вы знакомы? - спросил я.
        - Чуть ли не с детства, - ответил мне регент, ухмыльнувшись.
        А вот боцманмат такой засветке рад не был, что читалось по его лицу.
        Глубокое кресло не давало мне возможности быстро выхватить из кармана брюк револьвер, но до левой лодыжки с «дерринджером» рука доставала свободно. И я несколько успокоился. Все же я не совсем доверял ночному регенту столицы.
        - Ну, тем мне проще, - перевел я свое удивление в практическую плоскость. - А собрал я вас, господа, вот по какому поводу… пришла пора послужить королю и отечеству.
        И посмотрел прямо в глаза регенту Ночной гильдии.
        - Не побоишься?
        - Ну ты и скажешь, начальник… - осклабился глава всех будвицких бандитов. - Зубов бояться - в рот не давать.
        - Тогда слушай, Крон, что нужно будет сделать еще вчера…
        
        - …через кольцо окружения у южного форта прорвалась группа царцев численностью около полка с целью оседлать континентальную железную магистраль в районе первого разъезда. Но, нарвавшись на легкий бронепоезд «Гадюка», который курсировал по ней боевым охранением, залегли в чистом поле под перекрестным пулеметным огнем бронепоезда и ротного опорного пункта разъезда. Потеряли кураж и были настигнуты двумя пулеметными батальонами быстрого реагирования из оперативного резерва корпуса. После непродолжительного боя в окружении царцы сдались. Командовавший ими генерального штаба полковник Цмок убит в бою, - голос генерал-адъютанта Онкена глуховато зачитывал последнюю сводку обоим монархам. - Приняты меры: кольцо окружения у южного форта усилено за счет войск, очистивших территорию напротив северного форта, и царцы снова прижаты к болотам. На этот раз очень плотно. Их сдача в плен - только вопрос времени. В ближайшие дни полевой Ставкой планируется подготовить временные лагеря и достаточный вагонный парк для приема пленных и доставки их в Рецию.
        - Не слишком ли велика нагрузка на Ремидия, ваше императорское величество? - подал голос король Бисер. - По моим сведениям, у него в марке и так больше двух третей всех пленных в этой войне скопилось.
        - Имперская казна помогает ему финансово содержать в праздности пленный офицерский корпус, - отозвался император. - А пленные солдаты активно у него работают на дорожном строительстве, что для Реции, где самая слабая транспортная сеть в империи, само по себе это неплохо. Запланировано строительство второй горной железной дороги из империи к Южному морю. Ваш Вахрумка подал интересный проект стальной магистрали сквозь горы через цепочку тоннелей. Я в ответ поздравил его инженер-подполковником.
        Император улыбнулся. Король склонил голову, молчаливо поблагодарив его за молочного брата своего сына.
        - Так что, - продолжил император, - как только горно-отогузская трасса будет сдана путейцам для укладки рельсов, Вахрумка сразу переедет в распоряжение к Ремидию. Финансироваться новое строительство будет на паях. Империя, марка и частных акционеров процентов на сорок привлечем, потому как, если смотреть в будущее, эта дорога сулит очень плотный товаропоток и соответственно большие прибыли, так что строить ее будут сразу двупутной, без разъездов. И вот тут дополнительные пленные нам лишними совсем не будут, даже если мы пленим весь южный фас фронта с царцами, если уж на севере так не получается. Кстати, Онкен, что там на юге?
        Генерал-адъютант вновь взялся за указку и стал ею тыкать в схемы.
        - На южном фасе нашего фронта, ваше императорское величество, войска прорыва с полевого укрепрайона вышли к реке на расстояние орудийного выстрела и ведут бой с царцами, охраняющими плацдарм у паромной переправы. Так что группировка генерала Мудыни оказалась в некоем полуокружении, прижатой к реке. Так сказать, между молотом имперских гвардейцев и наковальней ольмюцкой пехоты. Оставшиеся у ольмюцкой армии в тылу прижатые же к болотам, рассеченные на мелкие очаги сопротивления царские войска, наступавшие ранее на полевой укрепрайон, понемногу сдаются в плен. Но есть и отдельные упертые части, что отчаянно сопротивляются. Людей тут мы зря не кладем. Блокада сама оставит их без еды и боеприпасов. Дожди добьют. Артиллерийских снарядов у них уже нет. Так что их сдача в плен или гибель - только вопрос времени. У нас его достаточно.
        - Вейхфорт, - позвал император своего генерал-адъютанта. - Черкните у себя в блокнотике, чтобы пленных царцев еще в пересыльных лагерях рассортировали. И обязательно отделили от куявцев покоренные ими народы. И чтобы с этими представителями покоренных царем народов обращались хорошо.
        - Это здравая мысль, ваше императорское величество, - подал реплику король Бисер. - И очень своевременная.
        И не понять, то ли грубая лесть, то ли тонкая шпилька. Дворец - дело тонкое.
        - Могли бы и сами о таком догадаться, ваше королевское величество, - парировал император. - Онкен, что позволило ольмюцкой армии так успешно провести наступательную операцию своими силами? Преодолеть этот проклятый позиционный тупик?
        - Особо подготовленные штурмовые части и хорошее насыщение войск новыми автоматическими пулеметами, ваше императорское величество.
        - Вот, - вскочил император, - концерн «Лозе» действительно оказался выше всяческих похвал!
        - Простите, ваше императорское величество, но в ольмюцкой армии нет пулеметов от фирмы «Лозе». За редким исключением только станковые и ручные пулеметы системы «Гочкиз» и глубокая модернизация системы «Лозе», произведенная здесь же, в Будвице, все той же фирмой «Гочкиз». Так называемый тяжелый пулемет системы «Гоч-Лозе». Конструкторы Гоч и Кобчик здесь превзошли сами себя. Они не только модернизировали пулемет островной конструкции, но и поставили его на поток в производстве. Всего за два месяца.
        - Хотите сказать, что тут опять ваш Кобчик отличился? Ему мало имперского рыцарства? - В голосе императора прозвучали раздраженные нотки.
        - Никак нет, ваше императорское величество, - подал голос король Бисер, - но я бы осмелился настоять на том, чтобы вы лично отметили главного конструктора фирмы «Гочкиз» и ее директора, инженера Имрича Гоча. К сожалению, он не служил в армии и не имеет имперского гражданства. С нашей стороны он обласкан как гениальный конструктор стрелкового оружия и уже кавалер ордена Бисера Великого. Кстати, обе легкие пушки - пехотная и траншейная - это тоже его изобретения. Вместе с Кобчиком.
        - Да что у вас тут творится, ваше королевское величество? Куда ни плюнь, то попадешь в вашего Кобчика?
        - Он не наш, ваше императорское величество. Он рецкий горец. Маркграф Ремидий сделал его бароном.
        Император зыркнул глазами по сторонам, растопорщил усы, сложил ладони в замок за спиной и резко выговорил:
        - Так поздравьте от моего имени этого… Гоча? Правильно? - убедившись, что назвал конструктора правильно, повторил: - Поздравьте Гоча имперским бароном. Вейхфорт, какой у нас баронский замок выморочный?
        - Достаточно длинный список, ваше императорское величество. Но я бы порекомендовал баронию Ройн в столичном округе империи Цебсе. Очень живописное место. Старинный замок. Прекрасный парк. Хозяйство не обременено долгами. Железная дорога невдалеке, как и город. Большой земельный участок под любую хозяйственную деятельность.
        Адъютант императора лукаво улыбнулся уголками губ.
        - Так и запишите… Поздравить инженера Гоча из Будвица бароном Ройнверт. Рескриптом. Точнее… бароном Гоч-Ройнверт… И передать ему в наследственный лен баронию Ройн. Теперь вы довольны, ваше королевское величество? Император умеет достойно награждать отличившихся подданных. А вот с гражданством для Гоча я ничего поделать не могу, раз он в армии не служил. Но дам вам подсказку, ваше королевское величество. Призовите его в свою ольмюцкую гвардию и отправьте служить на его же завод. Через год, если так долго еще продлится эта война, он станет гражданином империи. Как все ветераны. Разрешаю в порядке исключения присвоить ему сразу офицерский чин. Он его заслужил своими пулеметами.
        Всю эту сцену мы наблюдали с принцем, спрятавшись за спинами членов Ставки, потому как к началу действа опоздали. На железной дороге был затор. Да еще раньше встретили и тормознули рецкий мотоброневагон, плетущийся в Будвиц починяться. Броневагон снова словил пяток шрапнелей на удар, и у него разошлись клепаные швы с левого борта, да и вмятины на броне впечатляющие. Старшим ехал инженер-ефрейтор Болинтер, что логично - в ремонт же. Ему я приказал на ближайшей стрелке перейти на наш путь и нас догонять. Догнали они нас к затору и прицепились к нашему составу.
        Бойцы мало что поняли в этих маневрах, но мне захотелось показать в Ставке, что и после стольких попаданий из полевой пушки броня все еще живет и защищает экипаж.
        Принц, осмотрев внимательно покоцанный броневагон, спросил:
        - А если вот так забронировать мощный рутьер, получится ли чудо-оружие поля боя?
        - До первой приличной ямки, ваше высочество. Блиндированный рутьер будет кататься только по приличным дорогам и застревать в первой же грязи после дождя, - ответил я. - Мы с Гочем рассматривали такой вариант в порядке полета фантазии. Разве что с гусеничным движителем, а он такой несовершенный, особенно сочленения гусениц - только по мягкой пахоте ему и кататься. К тому же шесть тонн - максимум возможного веса для всей такой конструкции, а броневагон - это почти полста тонн.
        - Угу… - только и ответил мне принц, но мысль о танках, чую, прочно засела у него в голове.
        К полудню добрались до полевой ставки Бисера. Но мероприятие уже началось, и, уведя меня за спины генералитета, кронпринц прошептал:
        - Не будем лезть нагло на глаза. Лучше издали послушаем. Часто так полезней.
        Конечно, полезней… По крайней мере, я узнал, что мое имя вызывает у императора раздражение, благодаря чему Гоч стал бароном. Я был рад за партнера. Даже такой ценой. А то пулеметы мы создавали вместе, а бароном стал только я.
        Вторым моментом, очень меня напрягшим, было откровенное лоббирование императором продукции концерна «Лозе». Мало мне Тортфортов? Хотя мой дед как-то говаривал, что если у человека нет врагов, то он ничего собой не представляет. Про таких людишек в Библии написано от имени Господа Бога: «…изблюю тебя из уст своих, потому что ты не холоден, не горяч, но тёпл…»
        
        Генеральский сходняк прервали приглашением всех присутствующих на обед от первого квартирмейстера Ставки. И «полосатые штаны» неторопливо потянулись в легкий павильон по соседству, напоминая клубок целующихся змей.
        Я же, отпросившись у принца, направил стопы в наградной отдел Ставки, где получил мешок медалей и стопку наградных книжек на весь броневой отряд. Сдал наградные листы от Аршфорта и потопал, оттягивая руку мешком серебра, заесть это дело со своими солдатами. Кашка явно уже поспела в полевой кухне.
        Золотая осень полностью вступила в свои права, березовый лес, укрывающий Ставку, радовал взгляд и настраивал на мирные мысли. Не хотелось вообще думать об императоре и его камарилье, которой я почему-то встал поперек горла.
        По дороге меня догнал фельдъегерь и вручил пакет от Ремидия. Ничего особенного - просто теплое письмо и промежуточный отчет о прибылях в общих предприятиях, которые аккумулированы в рецком банке. И это правильно. Нечего все деньги держать в Будвице. Мало ли что?
        Я снова неприлично богатый человек. Только завод «Гочкиз» пока у меня лично генерирует убытки. Впрочем, эти убытки оформлены как долги. Долги завода партнерству «Гоч и Кобчик», а уже оно должно лично мне.
        Вспомнилась краткая, буквально на бегу, встреча на заводе в Будвице с моими зубрами-юристами, когда они меня огорошили тем, что застежка-молния запатентована в империи тридцать лет назад. Вот так… А не выпускают ее, потому как нетехнологично, а ручная работа не оправдывает себя ценой. Вот если бы кто-то ввел на нее моду, тогда да… А пока… Даже образцы мне привезли. Пригодятся на будущее. Главное, что лётную куртку из моего мира я могу носить свободно, не вызывая подозрений. Замотивировано. Могу даже пальцем показать на производителя и адрес дать.
        У себя в салоне отложил кресты и медали на всех присутствующих при эшелоне. А оставшиеся знаки складировал в сейф. До будущего награждения штурмовиков генералом Аршфортом.
        Принц обещал мне лично провести церемонию награждения героев из наличествующего личного состава, если такой возможности не выпадет у короля.
        - Сам понимаешь, Савва, форс-мажор… Это сродни стихийному бедствию.
        Я не тупой. Намек на императора понял. Даже столько не на самого императора, сколько на его свиту. Слава ушедшим богам, она была у него по-походному небольшой.
        И если отношения Бисеров и императора ко мне понятны и прозрачны, то благоволение ко мне рецкого маркграфа до сих пор для меня загадка. И не только для меня. Оттого и ползут по империи слухи, что я его бастард. От непонимания.
        Когда бойцы закончили обед и наводили порядок вокруг своего тупичка, прибежал вестовой из ольмюцких гвардейцев и приказал ожидать «их величества». После чего я перекинул всех на уборку с левой стороны эшелона, где мотоброневагон находился своей самой покоцаной и живописной стороной. Товар, так сказать, лицом. А мусора скопилось на путях прилично. Правы предки, которые утверждали, что «чисто там, где не сорят».
        Через час примерно выставленные мной махальные стали подавать условные знаки.
        - Так, бойцы, - прикрикнул я, - изображаем кипучую деятельность по уборке уже убранного. Ждем команду. Тавор - в салон. Приготовь стол, наградной комплект и жди отмашки.
        При приближении сдвоенной свиты монархов я рявкнул:
        - Отряд! Строиться!
        И мои бойцы, аккуратно закидав метлы и лопаты на платформу, где составленные в козлы стояли их винтовки, быстро выстроились вдоль состава. Можно было бы и лучше построиться, но и так неплохо, все же тут не ровный плац. Даже паровозная бригада пристроилась с краю, хоть и не обязана была этого делать. Но любопытно им. Когда еще вживую увидишь самого императора?
        Сам я, отдав необходимые уставные команды, встретил эту отару генералов у края строя.
        - Ваше императорское и ваше королевское величества, подразделение отдельного броневого отряда при первом армейском корпусе следует в депо Будвица для починки разбитого в бою мотоброневагона. Докладывает командир броневого отряда лейтенант воздушного флота Савва Кобчик.
        - Так вот ты какой… Кобчик, - покачал головой император. - Здоровая орясина.
        Сам император был тоже высок, но несколько пониже меня.
        - Рад стараться, ваше императорское величество, но моей заслуги тут нет - это родителей труды.
        - Ты ранен, барон? - участливо спросил старший Бисер, увидев на виске пластырь, торчащий из-под моего кепи.
        - Так точно, ваше королевское величество. Был ранен, но остался в бою при защите захваченного железнодорожного моста.
        - Можешь заменить свой знак за ранение на золотой. Насколько я помню, это третье твое ранение на нашей службе, - отметил король.
        - Так точно, ваше королевское величество. Третье.
        - Когда ты все успеваешь, Кобчик? - с ехидцей спросил император. - И завод, и пулеметы, и бронепоезда, и воевать, и в небе летать…
        - Я растягиваю сутки на лишний час, ваше императорское величество.
        - Как это? - откровенно удивился император.
        - Ложусь спать на час раньше, ваше императорское величество.
        В отаре свитских раздались приглушенные смешки.
        - Показывай свое воинство, клоун. - Император сделал каменное лицо. Видимо, он не любил, когда над ним подшучивают.
        Оба монарха прошли вдоль всего строя, внимательно вглядываясь в лица, потом обратно к его середине.
        - Здорово, молодцы, - воскликнул император.
        Бойцы заученно рявкнули:
        - Здвав желав, ваше императорское величество!
        Не подвели, орелики. Хорошо гаркнули.
        - Поздравляю вас со славными победами над исконным врагом с востока.
        - Рады стараться, ваше императорское величество, на благо императора и отечества.
        - Это хорошо, что рады стараться. - Глаза императора потеплели. - Награждать вас будем. Заслужили.
        Я дал отмашку. Тавор с двумя бойцами, до поры скрытые в салон-вагоне, споро вытащили узкий стол, красную бархатную скатерть, наградные книжки, сами медали и пакет с булавками. Стол быстро установили недалеко от их величеств, подбив под одну ножку камень, чтобы не косил. Аккуратно все разложили на столе. И замерли рядом навытяжку.
        - Встать в строй, - скомандовал я им.
        Император посмотрел на кучку сияющих новой чеканкой серебряных медалей на лентах Креста военных заслуг и обратился к Бисеру:
        - Твои награды, ваше королевское величество, тебе и награждать. Я рядом постою. Посмотрю на героев. Читал я донесения об их подвигах и, откровенно говоря, не верилось. А теперь смотрю на них воочию и понимаю: такие орлы могут даже чудо совершить.
        Сомнительный комплимент для ольмюцкого короля, учитывая, что в строю стоят в подавляющем большинстве радикально блондинистые рецкие горцы. А не огемцы или удеты. Так и угадывается, что в будущей истории этой войны, написанной в имперской столице, главную заслугу в нашей победе припишут именно горцам. Как гегемону победы. Потом имперским гвардейцам, а потом уже местным… на подхвате. История - вещь несправедливая по определению. Что в ней выпятить, а что затушевать, решат те, кто ее пишет, или заказчик тех, кто пишет.
        А император уже перевел свой взгляд на вмятины и разбитые швы в броне боевого вагона, покачивая черной лакированной каской с позолоченным медным кантом. Видно, что впечатлился.
        Начиная с вахмистра, вызывали по очереди награждаемых, и король прикалывал булавкой им медаль на грудь. Или крест.
        Тавор получил-таки свой вожделенный крест (за ночной бой с пластунами ему награду так и зажали, хотя я представлял).
        Следующего за ним в очереди инженера я представил особо:
        - Инженер-ефрейтор Болинтер, ваши величества. Механик автономного броневагона и изобретатель калильного двигателя внутреннего сгорания, установленного на нем. Именно благодаря его двигателю мы смогли воевать в отрыве от основного бронепоезда, движимого паровозом. Ефрейтор был ранен осколками, но остался в бою, заменив тяжелораненого пулеметчика. Представлен к Кресту военных заслуг с мечами.
        Совсем не боевой вид инженера, диссонирующий с бравыми рецкими бойцами, обратил на себя внимание монархов.
        - Поздравляю вас старшим фельдфебелем императорской гвардии, - вдруг заявил император Болинтеру, после того как король прицепил инженеру на грудь крест. - Останьтесь после церемонии, я хочу посмотреть на ваш двигатель.
        Тут вдруг над головами тревожно закаркал крупный лесной ворон. И я понял, что меня грабят, вот так среди бела дня, а в качестве компенсации вешают на мою шею рыцарский крест. Чернёную серебряную фитюльку вместо будущих моторов. Неравноценно.
        Я был последним, кого награждали.
        - Это всё награды за ваши прошлые заслуги, - сказал император после церемонии. - Что делал ваш отряд потом целых две недели после этого вашего подвига?
        - Воевали, ваше императорское величество, - ответил я. - Делали все, что и другие воины Ольмюца из первого армейского корпуса. Теснили врага к северу. Как все. Разве что отличился расчет орудия носовой башни. Они одним «золотым» выстрелом лишили северную царскую группировку всех их генералов. Причем выстрел был инициативный, без команды сверху. Как увидели их свиту на рекогносцировке, так сразу и ударили шрапнелью на пределе дальности.
        - В таком случае они достойны Солдатского креста за такое отличие, - оценил этот боевой эпизод император, и его адъютант, как факир, достал из воздуха четыре коробочки, обтянутые тонкой черной кожей.
        
        
        5
        
        - Что хотел от тебя император? - спросил я Болинтера, когда того отпустили высочайшие гости.
        Инженер, сидя в одной несвежей нижней рубашке на диване моего салон-вагона, сам пришивал к старому полевому кителю лейтенантские погоны.
        Эти погоны дал ему я - из своих запасных. Гвардейский старший фельдфебель равен по рангу армейскому лейтенанту. Видно, у монархов в этом мире это давно обкатанная домашняя заготовка - давать мещанам за заслуги звание фельдфебеля гвардии. Вроде и звание воинское на слух для нижних чинов, а по сути - офицер. Ступенька к дворянству.
        - Ты не поверишь. - Глаза инженера засияли мечтательным блеском. - Мне предложили собственный завод судовых двигателей.
        - В подарок? - только и спросил я, усмехнувшись.
        - Нет, на паях. Но с самим императором. Лично. Минуя министерство двора.
        Не зря ворон каркнул. Ой не зря. А «контриков» еще даже не осудили - следствие идет. Получается, что император приехал их отмазывать от ответственности? И «кражу умов» они не сами по себе выдумали, а это политика центра…
        - Твоя доля в чем будет выражаться? Что ты сам вкладываешь? - выказал я свой интерес, чтобы только не молчать.
        - Мои двигатели, которые есть и которые я еще создам.
        - Извини, что подставил тебя ненароком, - вздохнул я.
        Наивный будвицкий юноша. Сам не знает, куда сует голову.
        - Чем подставил? - искренне удивился инженер.
        - Тем, что своим представлением уничтожил твою спокойную жизнь. Слышал такое выражение: «Рядом с троном - рядом со смертью»?
        - Нет.
        - Теперь знай. Я это уже на своей шкуре испытал, когда «жалует царь, но не жалует псарь». А для императора ты всего лишь ресурс. Один из множества. Так что не обольщайся особо. Кстати, отметить свое нежданное повышение не хочешь?
        - А есть чем? - охотно отозвался Болинтер.
        - У меня всегда есть. Я все же из винодельческой страны. В любом случае простые напитки тут не пойдут, - заявил я, доставая бутылку зеленого вина и бокалы. Заодно похвалился: - Это особое вино, которое пьют по торжественным случаям. Делают его только в одном винограднике, принадлежащем рецкому маркграфу.
        Болинтер надел китель, скосил глаза на левое плечо и протер обшлагом рукава новенький крест на груди.
        - Зеркало сзади тебя в коридоре стюарда, - улыбнулся я. Сам такой был.
        - Знаешь, Савва, я в полных растрепанных чувствах сегодня. Голова кругом. - Болинтер, как жеманница, крутился перед зеркалом. - Когда я объяснил императору, что до окончания ремонта броневагона никак не смогу отъехать в столицу, потому что это будет дезертирство и предательство боевых товарищей, он меня понял и не стал торопить. Сказал ждать официального перевода. Что ты мне посоветуешь в этой ситуации?
        - Не складывать все яйца в одну корзинку. А именно, до того как тебе предоставят завод в столице, а скорее всего просто кусок чистого поля, на котором ты должен будешь построить такой завод, создай на стороне свой свечной заводик. Для страховки.
        - Зачем мне свечной заводик? Я ничего не понимаю в органической химии.
        - Это я так, образно. К примеру, фирмочку по выпуску твоих моторов для насосов. На старом патенте.
        - Денег нет на это, - поставил инженер пустой бокал на стол. - Что за кислятину ты пьешь? Отмечать надо было нашей огемской сливянкой.
        Я только руками развел: чего нет, того нет.
        - Деньги не проблема, - продолжил я. - Вложишь в партнерство свой патент и будешь консультировать технологию производства. Модернизацию.
        - Да кто вложится в такое производство? - выразил инженер свое сомнение. - Были бы такие энтузиасты среди денежных мешков, то давно бы уже нужный заводик стоял в Будвице. Но все только пересушенным паром грезят. Турбинами. Повышением КПД паросиловой установки.
        - Я вложусь.
        - Ты?
        - Я.
        - На каких условиях?
        - На тех же, что и император.
        - И где его поставим? Этот завод? В Будвице или где-нибудь в огемской провинции?
        - В Реции.
        - Почему там?
        - Потому что там качают нефть.
        А сам подумал, что мини-трактор в горах тоже будет к месту. Но не всё сразу.
        
        Я отправил Болинтера с его командой в Будвиц, в депо, так быстро, как только смог, пока император еще что-либо не учудил в его сторону. А так с глаз долой… У императора и без Болинтера других дел достаточно, так что нет тела - нет дела монарху до двигателей… А инженер мне еще нужен. Потом отдам. Никуда не денусь.
        Как только калечный броневагон, ритмично стуча двигателем, удалился в сторону трансконтинентальной магистрали, я вспомнил о своих тайных пассажирах. Вот я с ними страху натерпелся, пока с принцем ехал в Ставку всю дорогу в моем салоне, буквально через купе от них. Все же это был несколько «левый» проект, с кронпринцем не согласованный.
        Но обошлось.
        После того как, получив необходимые консультации, я отпустил боцманмата к девочкам, мы с Кроном, как настоящие деловые люди, с глазу на глаз разграничили, так сказать, «сферы влияния». Или, как заявил регент Ночной гильдии - «попилили темы». Ему остаются традиционные сферы крышевания криминального и полукриминального бизнеса (типа «заряженного» тотализатора на ипподроме) и черный рынок. В нормальную экономику - основу налоговых поступлений королевства он не лезет. Крон, правда, пытался отстоять себе поляну «серых схем», но, так как с них также шли налоги, они прошли мимо Ночной гильдии. И так ему кусок большой достался, если им правильно распорядиться.
        В ответ, в качестве «любезности», я тайно провожу через все фронтовые жандармские кордоны его «положенца» на узловую станцию. С прицелом на будущий его портовый паханат - крышевать контрабанду. Но прежде чем его люди прогнут под себя местный криминал, его адепты должны в первую очередь отработать на меня с принцем на самой узловой. Плюс на них связь с людьми Моласа по прежним договоренностям в области наружного наблюдения за возможными агентами врага.
        А как вы хотели? Бизнес не стакан вина - не выпьешь один. Особенно когда к нему примешивается большая политика.
        Крон, когда сбрасывал с себя блатной налет, был вполне вменяем в общении, умен, образован и хваток. Держал себя не хуже Штирлица, заглянувшего к Мюллеру на рюмку чая. Когда регент Ночной гильдии окончательно въехал, что я ставлю его паханом на всю контрабанду, которая пойдет через Щеттинпорт, то весь его светский лоск дал сбой. Ручонки у него вспотели, да так, что он, забыв обо всем, вытер их не только о скатерть, но непроизвольно и о полы своего дорогого светлого пиджака.
        - Тебе в этом какая маза? - хрипло спросил он, не веря своему счастью.
        - Война не вечна, - ответил я ему. - И даже, пока идет война, есть нейтралы, которые хотят на ней заработать. А через нейтралов можно получить товар, который есть только у врага. За свою долю будешь смотреть, чтобы в контрабанде не было «левых пассажиров» - вражеских агентов и прочих революционеров. А мой профит? Скажу так: будет день - будет пища.
        - Так порт еще не взяли? - засомневался Крон.
        - Вопрос времени, - ответил я ему утвердительно.
        Так состоялся мой второй договор с будвицким криминалом. Уже не с позиции силы, а вполне себе партнерский.
        - Девочку будешь? - предложил напоследок Крон. - Есть новенькие. Чистенькие. Смазливые.
        - Нет, - отказался я. - Я домой. К жене.
        - Красивая у тебя жена, - констатировал Крон. - Я бы тоже от такой по девкам не бегал.
        Невольным сидельцам в дальнее купе ужин принес я сам лично. Никому не доверил. Там бедовали взаперти, с ночным горшком под шконкой и без обеда, четверо адептов Ночной гильдии. Тихо сидели, как и приказано было. Даже карты спрятали, пока я ключом вертел. Только листок с росписью игры остался на столе.
        - Ша, братва, - сразу пресек я их недовольное бурчание и обрисовал сложившуюся ситуацию. - Раньше прийти не мог, сами видели, какой тут кипеш творился. Сам император нарисовался - хрен сотрешь! Хорошо хоть вас не спалил никто. Вовек бы не отмазались.
        - Да ладно, нам не впервой на матрасах отлеживаться, - примирительно прогудел Лось, поставленный Кроном «положением» на узловую станцию. Вроде как в ссылку. Но это только с виду как…
        Крон был обязан наказать его за косяк левого контракта. Но в иерархии Ночной гильдии Лось все же был не последний человек. Таким и оставался, хотя я и проредил из пулемета его бригаду.
        - Выпить хоть принес? - не то спросил, не то потребовал «положенец». - А то мы тут озябли, и тоскливо что-то на душе. Как кошак скребет.
        - Немного. Но согреться и тоску развеять хватит, - сказал я, передавая Лосю корзинку с провизией. - Время и без того упущено, так что в тему впишитесь сразу по приезде.
        - Ночью? - прохрипел из угла удивленно-раздраженный прокуренный голос. Кто - не разобрал, его лицо скрывала тень от верхней полки.
        - Ночью, - подтвердил я. - А кому сейчас легко? Вот вам ксивы на право хождения по городу в комендантский час. Пропуска настоящие. Почти. Для войскового патруля достаточно. Но полиция расколет, если будет придираться. Так что светите с умом, без дешевых понтов. Где взяли? Нашли на улице. На мостовой валялись.
        Документы были самые настоящие, но выписаны на реальных людей, умерших в госпиталях. Фотографий не имели.
        - И это… - добавил я напоследок. - Мне лично без разницы, как вы там местных деловых под себя нагибать будете, но завалите тему - я с Крона спрошу. А он… - не закончив фразы, я саркастически цыкнул зубом.
        Судя по кислым лицам адептов, огорчать регента Ночной гильдии им категорически не хотелось. Спрос в таких делах дорогого стоит. А вся «бригада» Лося и так состояла из накосячивших с точки зрения «правильных пацанов».
        - Вот и ладушки, - попрощался я с ними, удостоверившись, что возражений не последует. - И тихо мне тут, пока не выехали на магистраль. На будущее держите в черепе твердо, что полиция сама по себе, а мы сами по себе. Заметут по дурняку легавые, отмазывать вас никто не будет. Не то время.
        Закрыл дверь в купе и провернул ключ.
        Через тонкие доски двери услышал о себе довольно лестную в устах уголовника характеристику.
        - Лось, я чей-то не врубился: этот фраер какой масти? Фармазон, что ли? Ксивы подогнал ладные… - спросил хриплый голос.
        - Какой он тебе фраер? - донесся бас Лося. - Это он по замашкам фраер, потому как среди фраеров дела варит. Ему человека кончить, как тебе высморкаться. И за него такие люди подписываются… Н-да. Пулеметчик это…
        Тут на стрелке вагон качнуло, и пол под моими сапогами предательски скрипнул. Разговоры в купе разом смолкли.
        А я ушел в салон, переваривая свое уголовное погоняло. Сподобился.
        
        Опасался я не напрасно, так как выехать из Ставки мы смогли только с закатом. Тут охраны в Ставке двойной комплект - королевская и императорская. Только мой статус комиссара ЧК оберег меня от тщательного шмона моего состава. И то только потому, что я сразу поставил у своих вагонов караул из вооруженных егерей, у которых на все вопросы один ответ на имперской мове: «Мая твоя не понимай. Стрелять буду».
        Так что освободился я только после совещания с принцем и его доверенными чиновниками в ранге от майора до полковника опять-таки в моем салоне, где по определению не было чужих ушей.
        Принц им пообещал при мне, что в случае утечки информации их не только повесят без суда и следствия, но и все, что есть у них, конфискуют. Так что семьи их по миру пойдут. Интенданты с лица сбледнули, но никто не отказался от участия в деле, про которое еще ничего не знали.
        Я только мысленно воздал принцу овации - так вот на пустом месте одной фразой создать в тесном интендантском клане трех «крысиных королей». И нет им теперь пути назад.
        А потом младший Бисер их озадачил по самое не могу.
        Полковник уехал со мной на узловую - подхватить бразды правления в случае чрезвычайной ситуации, чтобы не страдали поставки в войска. Но официально - вздрючить по интендантской линии подполковника Шперле за лень, за то, что тот дал мне не общую справку, а реальные копии книг движения вагонов. А я с другой стороны надавлю на него требованием еще копий с документов… Пусть Шперле понервничает. Может, на нервах станет ошибки делать и сам подставится?
        Полковнику с его денщиком я отдельное купе предоставил в странном вагоне-омнибусе островной постройки. Нечего ему в моем салоне торчать. Тем более вагон пустой, после того как один взвод егерей я оставил в Будвице с особым заданием. Ну и возможным соглядатаям показать, что мы не вместе. Что полковник у меня случайный пассажир. Попутный.
        Майор возвращается в Будвиц. Ему принц отдельные инструкции выдаст. С глазу на глаз.
        Подполковник завтра уедет официальным инспектором на юг, в зону ответственности имперской гвардии. Выяснить, что там да как. Разрулить возможные конфликты между нашими и имперскими интендантами.
        Всех остальных в ведомстве кронпринца вроде бы играем втемную. Задача - выйти на действительный двигатель махинаций, реального главаря шайки. Главного бенефициара. Расстрелять исполнителей легко, но вскоре на их месте будут сидеть такие же перцы, разве что воровать станут осторожней, с оглядкой. А нам надо всю цепочку разом вытянуть.
        Ни я, ни принц не были идеалистами и считали, что воровство в интендантстве совсем искоренить невозможно. У гидры головы отрастают сами по себе. Не может человек сидеть у колодца и не напиться. Вопрос только в размере жажды. Генералиссимус Суворов, который свою стремительную карьеру честного снабженца сделал в интендантстве, когда провиантскую службу в Военной коллегии курировал его отец, любил приговаривать: «Двадцать лет в интендантах? Расстрелять без суда и следствия!» Но, по крайней мере, можно хищения в этом ведомстве ограничить какими-то терпимыми рамками. Сейчас же творится такое, что ни в какие ворота не лезет. Хапают, как за неделю до конца света южнее границ Белоруссии.
        
        По прибытии на узловую мой эшелон сразу подогнали к деревянному дебаркадеру первого пути - прогнулись, оказали почет по статусу. Перрон вровень с дверью вагона. Так что будвицкую братву пришлось выпускать на грунт с другой стороны. В претензии они не были и моментально растворились в ночи, поднырнув под соседний состав.
        Подполковник Шперле к очередной встрече с комиссаром ЧК подготовил «жертвенного барашка» - нашел вора в своей богадельне. Настоящего вора, без булды, с хорошей доказательной базой. Воровал лейтенант консервы и табак с трофейного склада и толкал на местном черном рынке. Ящиками. И видно, не поделился добычей. В другое время отделался бы он выволочкой от того же Шперле, «штрафом» и повышенным оброком. А тут такая оказия, что Шперле надо срочно собственную задницу прикрывать… Не повезло парню. Хотя везение это дело такое… Не повезет, так на родной сестре микроб поймаешь.
        Следующим утром в присутствии войск гарнизона, при стечении массы обывателей на вокзальной площади я сам зарядил дюжину винтовок и раздал их отделению жандармов. Сказал громко, чтобы все слышали:
        - В одной винтовке холостой патрон. В какой - сам не знаю теперь.
        Пусть жандармы думают, что именно в его винтовке был этот самый патрон без пули. В моем мире такой ритуал не зря придумали. Своих убивать далеко не просто, даже по закону.
        Зачитал приговор ЧК об увольнении этого лейтенанта с военной службы «с позором», с пояснением его преступлений и санкцией - «за пособничество врагу» смертная казнь через расстрел.
        Сдирание «с мясом» погон.
        Залп жандармов по команде и тонкая фигура с завязанными глазами, сломавшись, падает на брусчатку у глухой стены бревенчатого пакгауза.
        Казненному интенданту даже закурить перед смертью не дали… «Пособникам врага» не положено.
        Зрители, пережившие оккупацию, отнеслись к экзекуции с пониманием и даже одобрением. Хотя именно они и были основными потребителями ворованного им продовольствия. Парадокс…
        Я же с трудом сделал вид, что полностью доволен своим расследованием и его итогом. Тем более что Шперле за прошедшее время успел нагнать на северную ветку оговоренное количество вагонов и клятвенно заверил, что это количество будет на ней постоянно поддерживаться.
        Вернувшись после мероприятия в салон-вагон, я приказал никого ко мне не пускать и, закрывшись в своем купе, в одиночку надрался в лохмуты, несмотря на то, что день только начался. Первый раз по моему личному приказу убивают живого человека. Своего, не врага, не в бою. И пусть я внутренне готов был к такой работе, но оказался совсем не готов к тому, что меня к ней вынудят те, кого действительно надо ставить к стенке. А ведь поставили меня в ситуацию, что по-другому я поступить просто не мог. Интриганы чертовы…
        Как позже донес Лось, железнодорожники в депо бухтели, что не того надо было стрелять. Сопутствующие сплетни легли в особую папочку. А папочка - в сейф. До поры…
        
        «Бей своих, чтобы чужие боялись». Старая русская мудрость. Народная. После казни интендантского лейтенанта с чьей-то злобной подачи меня стали за глаза обзывать Кровавым Кобчиком.
        Ага…
        Именно то… «Ах, злые языки страшнее пистолета».
        Но и бояться меня стали тыловики до недержания сфинктера. Не стало никакой необходимости в допросах третьей степени - все стучали друг на друга сами. Я бы сказал, с энтузиазмом. А побеседовать я успел за несколько дней не только со всеми немногочисленными офицерами интендантства, но также с фельдфебелями и унтерами со складов, что так похожи были на родных российских прапоров с окончанием фамилий на «-ко».
        Моя фраза, сказанная в узком кругу интендантского начальства: «Кто работает - тот делает, а кто не хочет работать, ищет причины ничего не делать, так вот поиск причин ничего не делать квалифицируется как саботаж», - разлетелась по умам быстро и широко. А как наказывается саботаж в военное время, все видели сами на вокзальной площади.
        В течение нескольких дней фронт получил все недоимки по снабжению с начала наступления.
        Аршфорт передал мне свое удовольствие телеграммой.
        На третий день показательной инвентаризации и тряски всех складов из Ставки приехал скромный техник, который к телеграфному аппарату на вокзале приделал приставку, дублирующую ленту, выдаваемую адресату на руки. Саму аппаратную отделили от посетителей глухой перегородкой с окном, а не как раньше - только барьером с балясинами. Телеграфистов призвали на военную службу в департамент второго квартирмейстера, дали им под расписку обязательство соблюдать режим секретности и запретили передавать телеграммы с голоса. Официальных бланков еще не существовало, но сдать образец почерка на простой бумаге с текстом телеграммы был обязан каждый. Такие письменные запросы на телеграммы инструкция обязывала хранить полгода подшитыми в особые укладки, что себя оправдало в будущем.
        Начальником телеграфной станции стал человек Моласа. Скромный, неприметный фельдфебель-аккуратист, флегматичный и нечувствительный к истерикам и скандалам.
        Почту военизировать не стали. Разве что всех почтарей обязали сотрудничать с ЧК и департаментом второго квартирмейстера. Во избежание, так сказать…
        Мавр сделал свое дело - Мавра может уходить.
        Надо дать подследственным расслабиться после напряжения от моих эскапад с допросами и требованиями копий документов мне на стол. Поиграл в злого полицейского, и ладушки. Пусть теперь люди принца поиграют в добрых… Все же один мундир с фигурантами носят…
        Получил пять ящиков трофейных цветных сигнальных ракет и десяток пистолетообразных ракетниц царской работы. Оказывается, тут есть и такие, а я все голову ломаю, как сделать осветительную на парашютике, какая у немцев во Вторую мировую войну была. Сама сигнальная ракета царцев напоминает охотничий патрон, большой, правда, и толстый - восьмого калибра. На слона, не меньше, если пулей зарядить. Ракетница тоже увесистая. Но лучше такие иметь, чем вообще никаких… А то у нас из сигналов только цветные флажки да паровозный гудок в наличии. В поле команды подаются свистками, типа судейских на футболе. Орать бесполезно в грохоте боя. А вот свисток слышен далеко.
        Интенданты были бы рады эти ракеты вообще мне подарить, но я как порядочный выписал официальное требование на броневой отряд, и получал их на складе вахмистр по фактуре. Моей подписи, господа, на получение матценностей вы не получите… Кобчик взяток не берет! Особенно такой мелочью.
        И отбыл на фронт. Подальше от большого начальства.
        
        База броневого отряда располагалась на станции Троблинка. В девятнадцати километрах от фронта, где царцам удалось закрепиться на выгодных позициях. Там же на станции стоял и штаб корпуса, которому логично сидеть на телеграфе.
        Там же на станции меня догнала телеграмма от принца, сообщающая, что на Западном фронте пал смертью храбрых командир горно-кавалерийской бригады граф Битомар Рецкий, единственный сын и наследник маркграфа Ремидия. Тридцатилетний генерал-майор.
        Вышел с вокзала, сжимая в кулаке телеграфную ленту.
        Небо прояснилось.
        Дождя не ожидается.
        Вроде как бабье лето незаметно подкралось на радость солдатам, сидящим в сырых окопах.
        Хорошо тем, кто курит, - им есть чем руки занять. А мне что делать?
        В салоне накатил сто грамм можжевеловки за помин души раба божьего Битомара, которого никогда в жизни не видел. И сел писать телеграмму Ремидию с соболезнованиями от имени всех рецких горцев Восточного фронта.
        Потом собрал их всех на вокзальной площади и огорошил известием. Приказал в знак траура надеть на левые рукава черные ленты.
        - Вахмистр, - позвал я своего тыловика в конце краткой речи.
        - Слушаюсь, господин комиссар, - появился он как из-под земли.
        - Извернись змеей, но вина найди. Будут нужны деньги - только скажи сколько. Сегодня каждый горец должен выпить свою печальную кружку и оросить вином землю.
        А сам ушел на телеграф отправлять послание во Втуц. Жалко мне стало старого Ремидия. Хороший он человек, такого поддержать в горе не грех.
        А горцы плавно перетекли с брусчатки площади на деревянный перрон у моего поезда. Появились музыкальные инструменты типа волынок, барабаны, флейты, даже губные гармошки. И импровизированный оркестр заиграл что-то архаическое, настолько древнее, что даже сравнить не с чем.
        Горцы стали парами выходить на перрон и, заткнув полы шинелей за пояс, выделывали под эту музыку незамысловатые па. И в конце короткого танца с силой втыкали с высоко поднятых рук в доски перрона по два кинжала. Следом выходила следующая пара, и все повторялось с несколько убыстряющимся темпом.
        На все это завораживающее некой примитивностью действо я смотрел во все глаза из окна салон-вагона. И не узнавал своих солдат.
        А это действо все продолжалось и продолжалось уже второй час. Никаких выкриков. Никаких песен. Только музыка, перестук каблуков по доскам и звук втыкающихся кинжалов. Каждой следующей паре предстояло выделывать свои па, не задевая уже воткнутых клинков, которые стали образовывать на перроне какой-то узор.
        И все повторялось и повторялось…
        Пока в ткань музыки не стали врываться выстрелы. Горцы стреляли в воздух. Но не беспорядочно, а в контрапункте с барабанами.
        В салон стремительно влетел генерал Аршфорт, колыша красной подкладкой распахнутой шинели. С ходу высказал мне с возмущением:
        - Кобчик, что это у вас тут происходит? Мы все же на фронте, в конце концов, а не в запасном полку на празднике урожая.
        - Тризна, - ответил я кратко.
        - Какая тризна?
        - Тризна по большому вождю.
        - Кто у вас умер?
        Я вынул из кармана рулончик узкой телеграфной ленты и протянул ее командующему.
        - Понятно, - сказал он, возвращая мне телеграмму. - Я пришлю вина. Бочки хватит на всех? Чтобы не допьяна.
        - Вы хотите стать новым большим вождем у горцев? - спросил я, глядя в глаза генералу. - Вино выставляет претендент. Вождь умер - да здравствует вождь.
        - Хм… - поднял брови Аршфорт и улыбнулся, примеряя мои слова к себе. - Возможно, это было бы неплохо.
        - Тогда приготовьтесь к тому, экселенц, чтобы, когда они отгорюют, лично повести их за собой отомстить врагу с одним холодным оружием в руках. Творить уже «кровавую тризну», - повторил я то, о чем мне совсем недавно поведал вахмистр после доклада о том, что вино найдено в нужном количестве.
        - Куда? Когда? Почему без приказа? - затряс щеками командир корпуса.
        - Возможно, уже сегодня ночью. Для мести им не нужен приказ, экселенц. Это горцы. Лучше приготовьте войска поддержки и запустите их в бой, когда мы вырежем первую траншею царцев.
        - Почему царцев, граф же погиб на Западном фронте? - Генерал искренне не понимал.
        - Какая разница, кого из союзников резать? - ответил я вопросом на вопрос. - Эти, по крайней мере, в шаговой доступности. И это… экселенц, очень прошу, не забудьте артиллерией ударить по второй траншее по сигналу красной ракеты и перенести обстрел на третью траншею по сигналу зеленой.
        - У вас и ракеты есть? - удивился генерал.
        - Трофейные, - улыбнулся я.
        - Я не понял, - проговорил командующий. - Вы что, сами пойдете впереди них на царские траншеи с одним кинжалом?
        - Положение обязывает, экселенц, - гордо ответил я и тяжко вздохнул. - Разве хочешь? Надо! Надо было отказываться раньше. До того как они меня кидали в небо после боя у моста.
        - Я пришлю лично вам бочку вина и карту с местом, где надо сделать прорыв. Если вы все так жаждете смерти, то пусть она будет не напрасной.
        Волынки слегка притихли, и рокотали только барабаны. Странным рваным ритмом.
        - Прекрасная боевая музыка, - восхитился Аршфорт. - Осталось только показать пальцем и крикнуть «бей!». Дайте и мне на рукав траурную ленту.
        - Вы пойдете с нами, экселенц?
        - Нет. У меня в подчинении не одни горцы. Но я хочу уважить память графа.
        Под звуки барабанов горцы снова выходили на перрон, танцевали свои незамысловатые па с высоко поднятыми коленями и походя вынимали из досок настила свои кинжалы. Также в очередь.
        Потом музыка смолкла, и они ушли.
        - Куда это они? - Голос генерала был озабоченным.
        - Обедать, - ответил я, повязывая на рукав его шинели черную ленту. - Еще впереди выборы военного вождя, который их поведет в бой. И не обязательно это будет офицер. А сама «кровавая тризна» состоится ночью.
        - Кобчик, у вас есть чего-нибудь выпить и покрепче? - спросил командующий. - Помянем графа. Пока не началось. С ума можно с вами, горцами, сойти.
        - Надеюсь, теперь вы поняли, экселенц, почему до изобретения огнестрельного оружия рецкие горцы никогда не имели поражений?
        Говоря это, я сам ощущал себя настоящим рецким горцем. К большому своему удивлению.
        
        Темной безлунной ночью, которая не сулила никаких бед обеим армиям, горские штурмовики легко пересекли ползком нейтральную полосу, на которой не было никакой проволоки. Тихо ввалились в траншею, перерезая глотки заранее высмотренным полудремлющим часовым, и растеклись по ходам сообщений творить «кровавую тризну».
        Лица горцев светились неподдельным счастьем. Те, что находились рядом со мной, белозубо скалились, слизывая кровь врага с клинков. Даже мазали ею свои щеки, также с клинка. Весь налет цивилизованности слетел с этих людей, как его и не было. Они сейчас не жили, они творили древний обряд, о котором столетиями будут петь песни в высоких горах. Потому как никто в роте не мог припомнить, чтобы «кровавая тризна» проводилась на поле боя, по крайней мере, при жизни их отцов и дедов.
        Минут восемь по царским позициям беззвучной тенью носилась тихая смерть, пока кто-то из царцев не поднял тревогу. Тогда в блиндажи полетели гранаты. Сразу по две штуки. Одну ловкий человек и обратно выпихнуть может, а вот две разом вряд ли кто сподобится. Я на этом настоял перед боем. Мы сюда не умирать пришли, а отомстить.
        - Ракету. Красную, - приказал я денщику, который не отходил от меня ни на шаг, таская тяжелую ракетницу.
        Не успела ракета, рассыпая искры, упасть на землю, как по второй траншее врагов загрохотала вся наличная артиллерия корпуса. Как только успели выкатиться на позиции и корректировщиков выслать с телефонами?
        А мы в траншее раздались в стороны, вырезая уже фланги и освобождая место для атаки линейной пехоты, которой в первой траншее оставили от врага только окровавленные трупы.
        Так мое прозвище, данное мне злобствующими интендантами, получило совсем другое звучание.
        Кровавый Кобчик.
        Вышел я из этого боя без царапины, но весь в крови. В чужой крови.
        Горцы смотрели на меня с восторгом.
        Огемцы - с опаской.
        
        
        6
        
        В штабе корпуса на другой день мне устроили овацию.
        Еще бы! Фронт проломили.
        Группировку полковника Куявски рассекли уже к рассвету.
        С рецкими бригадами соединились, как в Калаче при окружении Паулюса.
        Куявски с остатками своего войска ушел на лодках и наспех сколоченных плотах на правый берег Ныси налегке, бросив всю артиллерию, пулеметы, боеприпасы и обозы. Даже большинство винтовок.
        Некоторые солдаты, которым не хватило места на плотах, просто поплыли в холодной сентябрьской воде. И, кажется, доплыли до царского берега не все, хотя в убегающих по реке царцев мы не стреляли. Зачем? И так пленных наловили по берегам столько, что не хватало ни конвоиров, ни мест их временного размещения. Ну не были мы готовы к такому…
        Отогнанная от берега царская драгунская дивизия добровольно сдалась в болоте со всем своим прекрасным конским составом. Великолепные лошади. Чистокровные. Дорогие.
        И вообще пленных царцев было очень много. Сильно деморализованных видом своей первой траншеи. Хотя и в остальных, особенно в недокопанной до полного профиля третьей траншее, отдельных кусков человеческой плоти было немерено. Но то от привычного и понятного артиллерийского огня. А тут их сослуживцев резали просто как скот.
        Щеттинпорт лежал перед нами как на блюдечке. Осталось только до него дойти. Серьезных царских войск между нами и городом больше не было.
        Основную тяжесть наступления вынесли на себе шедшие за нами ольмюцкие войска. Дальше первой траншеи мы не пошли. Но на моих горцев все смотрели как на былинных героев. Безбашенных таких отморозков. Берсерков. Все же первую траншею мы практически ножами вырезали, как в древности.
        И почти без потерь, что очень всех удивило.
        По тому, как меня носили с ликованием на руках (часто в буквальном смысле этого слова) соединившиеся с нами рецкие горно-стрелковые бригады, я понял, что стал Сорокиным и меня если не уберут с фронта в ближайшее время, то грохнут, как того же Сорокина Троцкий. Даже рецкие генералы, командовавшие бригадами горных стрелков, общались со мной с пиететом. И это шло у них от сердца. От восхищения нашим подвигом, достойным былинных героев славной рецкой древности. От гордости. Оттого, что мы заставили говорить о рецких горцах весь мир с придыханием.
        А вот у огемцев стали проскальзывать в общении с нами нотки какого-то неясного опасения. Видно, примерили нашу ночную атаку на себя… и ужаснулись. Некоторые офицеры так даже вслух осудили нас за «излишнюю жестокость, недостойную цивилизованного человека».
        По случайному совпадению на нашем участке фронта именно в это время гуляли корреспонденты газет нейтральных стран. То, что осталось в траншее царцев от нашей атаки, они видели сами и даже все сняли на фотопластинки. Кровавый Кобчик стал в мировой войне знаковой фигурой. А моя фраза, украденная у Александра Невского: «Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет», - мировым медийным хитом.
        А уж когда всплыла телеграмма, которую Безбах послал Мудыне от моего имени…
        Не удивлюсь, если союзники объявят меня военным преступником. С них станется…
        На следующий день после победы на всех парах примчался из Ставки литерный поезд с императором и королем.
        Монархи сами обошли поле боя и остались под сильным впечатлением.
        Вся рота удостоилась Солдатского креста. Наверное, это единственное подразделение среди армий всех воюющих стран, которое дважды удостаивалось почетных наград в полном составе. Кроме роты наградили и моих денщиков и охранников, которые также приняли участие в «кровавой тризне». Только Тавор Горлеш из них не был горцем.
        Награждал «на костях» сам император. Под многочисленные вспышки магния.
        Аршфорт получил на плечо ленту Имперского креста и стал полным генералом.
        Король Бисер генерал-полковником.
        Вальд майором.
        А мне кроме креста первого класса досталась еще бешеная слава. И как ее следствие - недоуменные косые взгляды монархов. Бисер даже обмолвился, что мне пора в отпуск на родину. Отдохнуть, сменить обстановку.
        - Заездили мы тебя в последнее время, Савва, - обронил король. - Ты уж извини. Зато победа!
        
        Войска пошли дальше на север, сопровождаемые шпальным бронепоездом «Аспид».
        Рецкая штурмовая рота и охрана моего эшелона остались на станции прикрывать штаб корпуса до тех пор, пока не будет захвачена новая станция с телеграфом. Таким образом, мы освободили фельджандармов второму квартирмейстеру, который быстро нашел им работу в поле.
        Штурмовики несли караулы и отправляли в тыл эшелоны с пленными. Пленные при виде рецкого конвоя вели себя как паиньки. Репутация горцев-отморозков работала на подконвойных с дикой силой. За все время ни одного побега, ни одной попытки бунта, даже простого неповиновения не случилось.
        Что удивительно было лично для меня - никто из горцев на судьбу не жаловался. В смысле что таких героев - и в караул засунули, пленных охранять. Все воспринимали эту службу как заслуженный отдых от боев. Два почетных награждения за неполный месяц несколько притушили их жажду подвигов.
        Через неделю я получил приказ, согласно которому рецкая штурмовая рота майора Вальда выводится из состава Броневого дивизиона и самого первого армейского корпуса и прикрепляется к выездному комиссару ЧК барону Бадонверту в качестве подразделения обеспечения. Обеспечения чего? Не сказано.
        Пришла почта из Втуца. Маркграф сердечно благодарил в моем лице всех рецких егерей за «кровавую тризну» по его сыну. В честь этого события он приказал выбить памятную медаль. Сама рота причислена к рецкой гвардии в тех же наименованиях чинов, что егеря носят, то есть с повышением всех на два ранга. Теперь ее наименование: лейб-гвардии отдельная Рецкая штурмовая горно-егерская рота.
        Егеря, которые служили в моей физической защите при ЧК, почувствовали себя обойденными и приуныли.
        Майор Вальд, то есть уже гвардии майор Вальд, что равнялось армейскому полковнику, подсказал выход из такой ситуации. Всех участников «кровавой тризны» занести в список роты для утверждения его во Втуце. А он своим приказом возвращает их мне, но уже в качестве прикомандированных к ЧК. Конкретно к охране комиссара Кобчика.
        - Хитрый ты, - констатировал я, качая головой.
        - А то! - ухмыльнулся Вальд. - Неделю назад я был всего лишь армейским капитаном. Если кто и сомневался в сегодняшнем указе Ремидия, то я нисколечко.
        - Тогда гадай, что теперь будет дальше? - подколол его я.
        - Уберут нас отсюда. Домой отправят.
        - С чего взял?
        - Да взгляды от штабных ловлю нехорошие. Нет, повод найдут благородный, знамя, к примеру, получать из рук маркграфа… У меня же теперь отдельная часть.
        - И как быстро вас отсюда уберут?
        - Приличия соблюдут. Но не более того. Лишнего дня держать нас тут не будут, - ванговал Вальд на всю катушку. - Боятся они нас. Особенно тебя. И больше всего тебя вместе с нами.
        От себя я придумал для гвардейских егерей особый знак отличия. Шеврон углом вниз на левый рукав из ленты георгиевских цветов «огня и пороха». Такие ленты быстро нам выткали в маленькой галунной мастерской на узловой станции. Все же безработица там еще большая. Все заработки крутятся пока вокруг железной дороги и поставок продовольствия в армию. Так что вышло это недорого для моего кармана.
        Пока егеря сортировали пленных, я по привычке занимался проверкой тылового снабжения, но пока все было в относительном порядке, насколько порядок вообще возможен в бардаке прифронтовой полосы. Скажу, что за этот месяц стал немного разбираться в запутанной кухне интендантства. Это был плюс. Нужные знания. Пригодятся по жизни.
        Свободное время, которого оказалось неожиданно много, я посвятил разбору бумаг, скопившихся в сейфе почтового вагона. Еще человек Моласа через два дня на третий привозил свою папку с тем, что накопали на тыловиков адепты Ночной гильдии. А нарыли они много. Самое главное - связи интендантов при реализации ворованного имущества. И не только на узловой, но и в Будвице. Никто из интендантов от Ночной гильдии такой подлянки не ждал, а потому были излишне откровенны, даже бравировали своими связями «в верхах». А я все это брал на карандаш. Даже непроверенные слухи.
        Отправил телеграмму принцу о том, что документы по «сенокосу» готовы, но в ответ прибыл за ними фельдъегерь в сопровождении пятерки дворцовых гренадер. Принял у меня папки по описи, завернул каждую в крафт-бумагу и запечатал рядом с моей печатью еще и своей. Нисколько не задержался и в тот же день отбыл обратно. Никаких письменных распоряжений он мне не доставил, а на словах передал от кронпринца, чтобы я оставался на месте и «ждал дальнейших распоряжений».
        Уже желтый лист стал облетать с деревьев, бабье лето кончилось и опять зарядили противные холодные дожди.
        Штаб корпуса передвинулся квартировать на отбитую у царцев станцию ближе к городу и порту, а я все куковал в Троблинке, не получая иного приказа. Казалось, что монархи забыли меня на этом полустанке.
        Забыли, но сознательно. Просто держали в отдалении от столицы королевства, пока рассматривалось «дело контрразведки», которое в итоге благополучно слили в унитаз. Хоть я заранее опасался подобного, но все равно известие это стало для меня неожиданным. Как обухом по голове…
        Слухов было много. Но достойный доверия с моей точки зрения только один. Император навестил арестованных аристократов из бывших контрразведчиков в узилище. О чем-то там с ними беседовал с глазу на глаз минут по пятнадцать и ушел, оставив каждому «дерринджер» с одним патроном.
        Суд не состоялся ввиду смерти обвиняемых, «поступивших, как люди чести». В этой империи еще бы харакири ввести для полного счастья - обелять лицо, вспоров живот, намного эстетичней, чем пускать себе пулю в лоб. Соответственно не было и увольнения «контриков» из армии «с позором». Их семьи получили военные пенсии согласно чину. Сыновья приняты в Пажеский корпус на казенный кошт. Дочери в Институт благородных девиц также за счет императорского министерства Двора.
        Дело замяли и изъяли из военно-полевого суда «за смертью подсудимых». Не будешь же предъявлять претензии самому императору.
        Боюсь, что такая двойственность поведения монарха еще аукнется империи. А может, император просто дул на воду, ожидая окончания реформы государственной службы - всего-то пара лет осталась. Реформа ему важнее оплеухи аристократии? Или он не хотел давать против себя публичного козыря Бисерам и прочим электорам?[2] Гадай тут о его действительных мотивах. У него одна дорога, у нас - сорок. Но все шито-крыто. И все приличия соблюдены.
        Функции контрразведки в ольмюцкой армии перешли к ведомству второго квартирмейстера в отдел дофронтовой разведки, который и так этим занимался уже полгода. В остальной империи пока все осталось по-прежнему.
        Удивительно, но ко мне никаких претензий со стороны императора заявлено не было. Даже намека от его свитских. Как и не было никогда погрома имперской контрразведки в Будвице с пулеметной стрельбой.
        Нулевой вариант.
        Так почему же я чувствую себя так, будто меня предали?
        
        После «ликвидации» неприятностей для императора и отъезда его свиты (сам Отоний решил опробовать в качестве транспорта дирижабль, и Плотто повез государя в Химери по воздуху) меня срочно отозвали в Будвиц. Вместе с ротой гвардейских егерей.
        Интенданты на радостях, что избавляются от меня, подогнали нам состав с классными вагонами вместо теплушек. Вахмистр, щеголяя новенькими лейтенантскими погонами, аж лучился от счастья, распределяя их по подразделениям. Шесть вагонов второго класса для нижних чинов и вагон первого класса для офицеров. Пара теплушек для ротного хозяйства. Багажный вагон для личных вещей егерей. Его не хватило. Пришлось для этих барахольщиков выбивать еще одну теплушку.
        Трофеев набрали горцы… боюсь, что вагонные оси погнутся. Но осуждать не могу - сам такой же хомяк. Единственное, что смог для них сделать, так это опечатать упомянутые вагоны пломбами ЧК, чтобы посты жандармерии на пути в тыл они прошли без досмотра.
        Ну и кто я после этого?
        Борец с коррупцией?..
        И был еще специальный вагон для перевозки восьми трофейных лошадей, которых Аршфорт подарил нашим офицерам «за боевые заслуги в качестве ценного подарка». Имеет право, так как на днях получил все прерогативы командующего отдельной армией в составе двух корпусов. Мне достались две кобылы и племенной жеребец, Вальду - верховая кобыла. Остальным офицерам - по строевому мерину. Царский подарок, учитывая стоимость таких коней в империи.
        Мы с Вальдом сразу прикинули, что в его имении в предгорьях получится хороший конный завод на паях. У него там уже выращивают стирхов особой вьючной породы, очень выносливых. Так что с квалифицированным персоналом проблем не будет. Инициатива, естественно, исходила от Вальда - жеребец-то у меня… А я что? Я за любой кипеш, кроме голодовки. Тем более что это дело в перспективе обещает быть прибыльным.
        Мой эшелон прицепили к этому составу с холодным паровозиком. Потому как локомотив нам подогнали интенданты из трофеев - просто загляденье. Островной постройки красавец на четыре оси огромных колес в рост человека с водотрубными котлами, которые пока только на флоте применение нашли на скоростных миноносцах.
        Все для меня - только уезжай, дорогой Кобчик.
        Избавился я и от всего лишнего. Всегда удивлялся, как моментально человек обрастает барахлом, дай только место, куда его складывать. Оставил это «лишнее» на балансе броневого отряда - там разберутся. Кроме трофейной полевой кухни. Я еще не успокоился и считаю, что расследовать это дело просто необходимо. Пригрожу даже тем, что, пока не выявят крота в имперском комитете по изобретениям, не буду я им выдавать ничего нового. Не желаю вооружать врага. Но к этому делу я подключу Ремидия - именно у него во Втуце кухни такой конструкции клепают теперь.
        Много времени сборы не заняли, и в тот же вечер Аршфорт устроил для рецких офицеров отвальную. Банкет прошел в теплой дружеской обстановке, как написали бы в газетах. Но в глазах огемских штабных чувствовалось большое облегчение от осознания того факта, что мы от них уезжаем. Наверное, потому так широко и расщедрились, в общем-то, прижимистые по жизни огемцы на «поляну», хотя всё на столах - от напитков до закуски и посуды было из трофеев. Но очень высокого качества.
        «Кровавая тризна» по графу Рецкому никого не оставила равнодушным.
        Под самый отъезд примчался с фронта «черный паровоз» с командиром «Аспида» гвардии лейтенантом Пехоркой, который сразу начал общение с объятий и упреков.
        - Что ж ты так, Савва? Уехать не попрощавшись. Нехорошо это. Не по-товарищески.
        - Да вот так вышло… - оправдываюсь я. - Отзывают срочно. Даже для самого неожиданно.
        - Э-э-э нет, я тебя без отвальной и без подарков не отпущу. Вон там, в конце моего эшелона, вагон и платформа. Видишь?
        - Вижу. Фуры на платформе. Те самые, что мы на узловой прихватили?
        - Они, они. И две четверные упряжки в вагоне. Меринов мы оставили себе, а вот жеребцов забирай - намучились с ними. И шесть кобыл до кучи. Два пленных конюха при них. Не куявцы, а какие-то косоглазые. Куявскую речь понимают с пятого на десятое, но послушные и за конями смотрят хорошо. Лишними не будут. Проведешь их приказом как добровольных помощников. У меня уже все ездовые в обозе из таковых. Это вы, горцы, пленных не берете, а у нас они за троих работают.
        Маневровый паровозик уже тащил эти вагоны с пути на путь, через стрелку, цеплять к нашему эшелону.
        - Фуры-то хоть пустые? - спросил я с надеждой.
        - Не-а, - улыбнулся Пехорка. - Стреляные гильзы от снарядов там. Царские. Тебе в коллекцию.
        И смеется, аспид.
        
        По приезде в Будвиц мне первым делом устроили полное медицинское освидетельствование как призывнику. И - кто бы сомневался - врачи нашли у меня сильное нервное истощение с рекомендацией «для восстановления нервических функций организма» провести минимум три месяца в специальном санатории или в тихой сельской местности. Ни о каких полетах в небе даже разговора не может быть до нового освидетельствования.
        Попадать в специальный санаторий - читай «психушку» - мне не улыбалось, посему я выбрал сельскую местность на родине. Мне в этом не препятствовали.
        Строевой отдел выписал мне семейный литер до Втуца. Отпускные документы на три месяца. Требование обязательного медицинского освидетельствования после этого срока трижды раненного и контуженного героя. В случае необходимости отпуск для лечения продлить на срок по усмотрению Военно-медицинской комиссии Рецкого округа.
        Ох, Вальд, ты настоящая Ванга.
        На всякий случай я через Маару устроил себе частную консультацию у профессора психиатрии, не связанного с армией. Должен же я знать правду. Вдруг действительно имеется у меня сдвиг по фазе. Чего только не случается? Тем более на войне.
        Частный доктор был действительный доктор медицины и профессор местного университета - этакий диссидент от медицины, не желающий попусту терять время во всяких там комиссиях. Время, которое можно потратить на нормальную работу. И что самое важное, у него была обширная частная практика в верхних слоях будвицкого общества, так как он свято хранил врачебные тайны. Что мне и требовалось.
        Визит, тайно обставленный в будуаре «Круазанского приюта», обошелся очень дорого - в половину золотого, но оно того стоило. Осмотрев меня анонимно, этот здоровенный мужик с лапами кожемяки и буйными рыжими кудрями, нисколечко не похожий на психиатра или невропатолога в моем представлении, заявил, убирая карточки с кляксами в портфель вслед за никелированным молоточком:
        - Что вам сказать, молодой человек… - Он сделал паузу.
        Глядя на эти кляксы, мне так хотелось похулиганить, выдав ему фразу из старого анекдота: «Что вы, доктор, мне все голых баб показываете? Вы маньяк?» Но, учитывая место обследования, решил, что это будет уже чересчур. Я же не откосить от армии его пригласил…
        - Пустырника попить не помешало бы вам, - тем временем продолжил он вещать профессиональным тоном. - Впрочем, как и любому человеку, побывавшему в боях. А так я у вас не только патологий не нахожу никаких, даже нервической лихорадки не вижу. У вас, молодой человек, на редкость крепкая психика. А то, что у вас лопатка болит перед дождем после ранения, то это чистая физиология, к психике отношения не имеет. Видно, не так какой-то нерв вам армейский коновал зашил. Или ухода надлежащего не было. В любом случае в моих услугах и услугах моих коллег вы не нуждаетесь. Но если хотите, я вам официальную справку выпишу.
        - Нет, профессор, не нужна мне справка. Я вас позвал для собственного успокоения, а то мне твердят, что у меня нервическое истощение, и прописывают длительный отдых.
        - И что, вы отказываетесь от отдыха? Отдых даже здоровым людям никакого вреда не приносит. Мой совет - езжайте отдыхать. Если можете это сделать официально. И обязательно смените обстановку. Новые впечатления способствуют, знаете ли…
        Когда врач ушел, я спросил Маару:
        - А он точно не связан ни с военными, ни с Дворцом?
        - Точно, точно, - заверила меня маман «приюта». - Военных он сам терпеть не может, иначе как «сапогами» не называет, а во Дворце его недолюбливают за то, что он всем и всегда в лицо говорит правду, а они к этому непривычные. Так что его уровень ниже Дворца. В основном купечество, которое правду ценит. А чтобы отсечь публику ниже среднего достатка, он держит высокий гонорар. Но девочкам моим он реально помогает, когда те временами вразнос идут.
        - Этим-то чего не хватает? - усмехнулся я.
        - Всем хочется быть хорошими в собственных глазах, - тоном учительницы просветила меня Маара. - А в ночные бабочки даже от безысходности не все пойдут. В основном мой контингент - это инфантильные девочки, которым нужна строгая мама с наказаниями, чтобы потом они могли со сладострастием себя жалеть.
        
        Все же мне удалось несколько задержаться в Будвице, так как рецкий мотоброневагон Бисер решил подарить Ремидию и таким образом избавиться от крайних моих горцев в своей гвардии. А тот пока был в ремонте. А выпихнуть нас им требовалось почему-то всех разом.
        Под это дело я и Болинтера с собой забрал. Пусть император хоть в чем-то обломается. Официально, по документам, инженер в рецком подразделении все же механик. И еще пяток инженеров сманил по его рекомендации - энтузиастов двигателей внутреннего сгорания. Пару химиков-органиков и одного просто химика. Я им пообещал конструкторское бюро и завод. И нефть в неограниченном количестве.
        Сборы напоминали великое переселение народов. И чтобы не будоражить излишне публику, мой эшелон собирали и загружали на заводской ветке за высоким забором. Там же король и прощальную благодарственную речь нам произнес, без журналистов. Только Шибз с фотоаппаратом запечатлел этот митинг для истории. По замысловатым протокольным словам короля можно было подумать, что это мы его покидаем одного бодаться с царцами. Я худею с этих политиков.
        Маленький танк-паровозик своего боевого эшелона я под шумок приватизировал вместе со всеми вагонами, благо они официально нигде ни на кого записаны не были. Как и один из трех трофейных грузовых паровозов «латунных» эшелонов. Этот мощный грузовой паровоз на пяти осях был имперской постройки, знаменитой фирмы «Трампет», почти новый, выпущенный всего за год до войны. С двухцилиндровой машиной перегретого пара. Он мог тащить до тридцати пяти полностью груженных вагонов. Никто мне на это и слова не сказал. Наверное, потому, что второй паровоз - поменьше - на трех осях, остался в собственности завода и за него списали часть долгов казны, а третий паровоз царской постройки мы с Гочем отдали Бисерам вместе с лишними трофейными вагонами.
        Кронпринц алаверды подарил мне еще тот красавец-паровоз островной постройки, что выдали мне интенданты на дорогу в Будвиц. Лично мне подарок. С дарственной грамотой. А те два просто вписали в будвицкий железнодорожный реестр как мою собственность. Итого у меня во владении неожиданно оказалось целых три паровоза.
        Три поезда - это уже серьезно.
        Вот приеду «на родину», и в Реции появится новая железнодорожная компания с перспективой работы на той горной дороге, что построит Вахрумка. Маршрут Риест - Химери - Колон. Теплое море - столица империи - холодное море, с заездом на зимние курорты Реции.
        «Кобчик-экспресс» для вашего копчика.
        Озадачил народ поиском крепеньких пенсионеров - опытных железнодорожников-эксплуататоров, согласных переехать жить на юг?. А что? Работать только на войну - дохлое дело. Война когда-нибудь обязательно закончится, а вот ездить народ не перестанет, как и грузы возить. Сколько тогда будут покупать пулеметов?
        Так же вдумчиво подбирал я и вагоны с прицелом на дальнейшее их использование в будущей своей рельсовой компании. Целый отстойник был забит у депо трофейными пассажирскими вагонами, не записанными пока в реестры. И теми, что захватили мы на узловой, и теми, что побросал Мудыня, отступая.
        Дорогих спальных вагонов было мало - им быстро «приделывали ноги» имперские интенданты, а вот «сидячих» вагонов хватало. Самых разных классов. Только хитрые интенданты, видимо, проводили слишком беглый осмотр и проворонили «пульмановские» вагоны, очень похожие на те, что показывали в кинофильме «В джазе только девушки». А там сидячие места, расположенные вдоль окон, очень легко трансформировались в спальные. Достаточно было спинку сидения поднять, а якобы багажную полку опустить. И на три посадочных места получалось три полки для сна после довольно несложных манипуляций. К тому же в торцах этих вагонов находилась такая роскошь, как эмалированные умывальники и унитаз типа «гнездо орла» с водяным сливом. Заход, правда, из холодного тамбура.
        Нашел я там и островитянские «омнибусы», почти такие же, как и у меня в составе, только короче на две оси и три купе, каждое с дверью на улицу. Интерьер их был даже побогаче, чем в моих. Класс «люкс» на короткие расстояния.
        Подобрали и несколько жестких сидячих вагонов с максимальной загрузкой полезной площади, как в российских электричках. Вот уже и готовый поезд под мой трехосный паровозик. Так… километров на двести пятьдесят - триста пассажирским плечом. И можно переделывать танк-паровоз на жидкое топливо. Хватит в оба конца.
        В итоге к моему удовольствию получилось так, что никто из моих людей: ни солдаты, ни гражданские специалисты в теплушках не поехали. Всем нашлось лежачее место, хотя бы вдоль сидячей лавки вагона типа «русской электрички». Почти пять суток в пути - это вам не на дачу съездить. Поедем со всеми остановками на разъездах. Воинский литер если и присвоят, то только моему эшелону. А их у меня три.
        А вот груз… Груз по-разному. И в специальных багажных вагонах, и в теплушках, и на платформах.
        В каждый состав мне в депо переделали три сидячих жестких вагона в вагоны-столовые, чтобы кормить народ на ходу. Назвать это безобразие вагоном-рестораном у меня язык не повернулся. Интерьер как в строительной бытовке. Ну вот представьте себе, что в электричку в каждую пару лавок впихнуть еще и длинный стол. И специальных вагонных кухонь у них не было. Сзади цепляли короткую платформу с полевой кухней-самоваром. И набором простой посуды. Кухню обслуживает в пути обычный армейский наряд. Зато сваяли это безобразие железнодорожные рабочие быстро и недорого.
        А заявку на патент нормального вагона-ресторана перед сном я на всякий случай набросал. Странно мне, но такая лежащая на поверхности идея тут пока еще никого не посетила. Особенно на трансконтинентальной магистрали.
        Собирался я так, чтобы в случае чего сюда больше не возвращаться. Обида душу глодала даже не на то, что меня использовали как прокладку с крылышками в монархических играх, к этому я был готов, когда на такие игры подписывался. А на то, что мне не говорят правды, отводя глаза даже не виновато, а как бы это выразить… Виноватыми мои кураторы себя не чувствовали. Неловкость некоторую - да, вину - нет.
        Оттого и откупались от меня Бисеры паровозами, вагонами, деньгами и прочими материальными благами, чтоб совесть не мучила.
        Я прекрасно понимал, что для них я - ресурс, но от этого менее обидно не становилось. Зачем принцу надо было ко мне в друзья набиваться? Чтобы потом так кинуть?
        Однако на обиженных воду возят…
        Поэтому я взял себя в руки и с головой ушел в переезд.
        Но того пиетета, который я испытывал к королю, и того чувства дружбы, которое вызывал во мне кронпринц, в душе не стало. Как выжгло. Наивный калужский юноша, считающий, что все должно быть по-честному. «Кто ж на Плюке правду думает»?
        Вот кто был искренне огорчен моим отъездом, так это Гоч. И не потому, что я забирал с завода с собой часть инженеров и всю рецкую часть нашего ФЗУ.[3] Просто не хотелось ему со мной расставаться. Привык он «точить» об меня свои задумки.
        - Будешь сам ко мне ездить, - сказал я партнеру, - якобы на ревизию филиала завода во Втуце, а на самом деле на праздник первого вина или просто на шашлык в горах. Может, когда и я здесь появлюсь. Но пока меня тут не хотят видеть. Политика. Дом мой используй по доверенности как захочешь. Хоть сам живи, хоть посели кого нужного. Продавать его я пока не собираюсь. Мало как жизнь повернет.
        - Кстати, совсем забыл тебе сказать, - улыбнулся Гоч. - Казна с нами расплатилась полностью. Завод отдал все долги товариществу. И я как товарищ готов отдать товарищу все, что за это время ему задолжал.
        Как же он был горд собой в эту минуту. Я даже побоялся предложить ему оставить часть этих денег… чтобы не оскорбить ненароком.
        - На развитие хватает? - только и спросил я его.
        - Да, все идет по финансовому плану, - заверил он меня. - Рутина. Печём пулеметы как пирожки. Расходятся так же. Ресурсами завод обеспечен. Кадрового голода уже нет. Ну… такого, как был. И это… На, держи… - Гоч вынул из ящика стола узкую кобуру рыжей формованной кожи. - Там на месте испытаешь и пришлешь мне свои замечания.
        И улыбается смущенно.
        Я открыл крышку и вынул нечто, внешне похожее на «парабеллум», только затвор был почти такой же, как у пистолета Гоча. Калибр пистолета был 11 миллиметров. Под новый патрон без закраины. Сидел пистолет в руке просто замечательно, идеальная развесовка в отличие от первых моделей Гоча, которые все норовили стволом «клюнуть». И вес не больше килограмма.
        - Ствол можно делать разной длины, - пояснил Имрич. - Но здесь я остановился на десяти сантиметрах. Я теперь считаю, что дальше пятидесяти метров стрелять из пистолета - только патроны тратить. А вот магазин удалось сделать сменный на восемь зарядов. Латунный пока. И пружина из бериллиевой бронзы. Но ищут мне металлурги формулу нужной стали на пружины. Ищут… И найдут. Не сомневайся. Я назвал его «Миротворец». Тебе нравится?
        - Да я в восхищении, Имрич. - откликнулся я и ничуть не погрешил против истины. И сразу поинтересовался: - Хоть запатентовал?
        - Подал заявку. Гражданскую, - широко улыбнулся он.
        - Как тебе это удалось? - пришло время мне удивляться.
        - А у меня что, нет на руках отказа имперского ГАУ[4] от автоматических пистолетов моей конструкции? - И тут Гоч мерзенько так захихикал, видимо, представляя рожи имперских генералов, когда те осознают, что мимо них пролетело.
        Отсмеявшись, он выдал еще одну новость:
        - Из ГАУ, пока тебя не было, толкач прибегал… Целый полковник…
        - И?.. - оживился я.
        - Что и?.. Технологическую карту хотел на «Гоч-Лозе». Задарма. Ну, как ты и советовал, я встал в позу. Он мне стал грозить карами. Я на это пожал плечами и сказал, что я человек гражданский, а завод частный, и если он и дальше будет быковать, как на плацу, то я вообще завод перестрою только на свои пулеметы. Потому как до сих пор ГАУ не удосужилось нам премию выплатить за модернизацию системы Лозе, хотя обещало премию не просто большую, а очень большую… И ткнул ему в нос той визиткой, которую ты мне оставил.
        И хохочем оба. При этом Гоч представляет мне в лицах, какие гримасы морщил этот полковник. И как он сам изображал поруганную невинность.
        - А как только он заикнулся про хотелки концерна «Лозе», так я сразу отрезал, что концерн этот частная фирма. К государству отношения не имеет. Полный комплект подробных чертежей он уже получил через ГАУ. Мы все обязательства выполнили. Мало им? Так все, что надо, он у нас получить может в любой момент, но по отдельному договору, но за дополнительные деньги. До сих пор едут…
        - А что там у «Лозе» нехорошего?
        - Да все. Попытались они наш образец скопировать, так не выходит ничего. Даже если доработать напильником. У них там совсем другие допуски приняты, станочный парк не тот. И вообще руки из задницы растут… - смеется Гоч.
        - Крепись, Имрич. Все, что вышибешь с них свыше наших затрат, то твое. От всей суммы, что сдерешь с «Лозе». Так что требуй с них как можно больше. Как раз под этот случай даже хорошо, что меня тут не будет, не смогут генералы надавить на завод ничем. Что взять с контуженого, который лечится за пять суток пути отсюда?
        
        У дверей заводоуправления топтался Зверзз, нервно стуча костылями по брусчатке.
        - Ваша милость… - увидел он меня в дверях и обратился на рецком наречии: - Заберите меня с собой. Вы же там обязательно что-нибудь строить будете? Грамоту на гражданство я уже получил. В отставку вышел подчистую. Даже с пенсией по увечью. Семьи нет. Никто меня здесь не держит.
        - Ты же не горец?
        - А-а-а-а-а… - махнул бывший фельдфебель рукой. - Я с вашим братом столько уже отслужил, что сам теперь не знаю, кто я, ваша милость. А в Реции хоть тепло. Не так нога болеть будет.
        - Пошли, - согласился я. - Вещи насколько быстро соберешь?
        Дельные прорабы на дорогах не валяются. Да и человек Зверзз хороший. Как там в той сказке, что мне мама в детстве на ночь читала: «Мы все в ответе за тех, кого приручили». Правда, поначалу это Зверзз меня приручал.
        - А что там собирать, ваша милость, - переступил прораб костылями. - Только подпоясаться.
        - Расчет не оформляй. Скажи, я приказал отправить тебя в командировку во Втуц на филиал. Пока на три месяца. А там видно будет. И чтобы жалованье и командировочные выдали сразу за три месяца вперед. Э-э-э-э… лучше я тебе записку напишу бухгалтеру.
        
        Рецкую штурмовую роту вывели из состава ольмюцкой армии и переместили в Будвиц для отправки домой «по ротации». Вместе с ней во Втуц уезжал и я. С семьей и скарбом. Официально - в отпуск. И, наверное, надолго… Судя по тому, как меня одарили Бисеры, скорее всего навсегда.
        Паровоз вот трофейный подогнали. Новенький. Островной конструкции с новейшим водотрубным котлом, как на флоте на скоростных миноносцах. Это чтобы я утащил все свое барахло за один раз и не возвращался.
        Даже все долги перед заводом казна оплатила полностью и разом, чтобы завод мог рассчитаться с паевым товариществом «Гоч и Кобчик», а товарищество со мной.
        Создавалось такое ощущение, что меня мягко выпроваживают из королевства, хотя из списков воздухоплавательного отряда и состава королевских флигель-адъютантов меня никто не вычеркивал. Даже комиссаром ЧК, и тем я остался, хотя больше поручений по этой линии мне не давали. В отпуске я.
        Мундиры и шинели новые мне пошили быстро и вне очереди в гарнизонной швальне. Амуницию выдали всю положенную до последней иголки. А денежное довольствие так на три месяца вперед. Порционы и рационы деньгами выдали, не натурой. Все, кроме «подъемных» за воздух. Я тут, оказывается, в последние месяцы аж три зарплаты получал: в ЧК, в гвардии и в отряде воздухоплавателей, где оклад аж полуторный. Про ЧК вообще не говорю - там платили мне как генералу. Разве что узнал я об этом только сегодня.
        Заказал я на заводе на каждого бойца, принимавшего участие в «кровавой тризне», по офицерскому пистолету Гоча в подарочном исполнении. На рукояти миниатюрное изображение Солдатского креста на внешней ее щечке, что выступает из кобуры и всем видна. На внутренней щечке наградная пластина из серебра, на которой по-рецки выгравировано, что это памятная награда бойцу (тут имя и фамилия и воинское звание награжденного) лично от меня, их военного вождя, за храбрость в бою. (Ох и намучился гравер копировать то, чего не понимает.) На коробке магазина выбита дата и красивая надпись: «Кровавая тризна». Будет это оружие переходить в их роду от отца к сыну и носиться с гордостью. Непременно. Как нынче прадедовские кинжалы горцев.
        И погибшим в той ночной атаке бойцам я также заказал пистолеты - для передачи их на хранение в семью, вместе с их собственными кинжалами и личными вещами. И толикой денег от меня лично. Сколько передать - это уже мне горцы посоветовали, - чтобы не казалось такое пособие оскорбительной мелочью. Но ведь и неприличным богатством тоже можно обидеть. Тонкий вопрос.
        В общем, выгреб я на заводе склад готовой продукции. Обождут заказчики, не переломятся. Мне понты дороже денег. Эту партию пистолетов я оплатил заводу из своих средств.
        Поначалу я хотел бойцам богатые бебуты заказать, но вовремя понял, что кинжал, побывавший в том бою, хоть видом беднее, но ценнее. Он - реликвия, омытая кровью врагов.
        
        
        7
        
        Проворовавшихся интендантов в высоких чинах повесили на центральной площади столицы королевства. Числом пять тушек. Вместе с ними «высоко и коротко» народу показали еще двух огемских графов из придворных чинов Бисера. В городе эта показательная казнь всех ввергла в шок. Наверное, впервые так позорно в Будвице казнили столь высокопоставленных людей.
        За банальное воровство.
        А полная конфискация имущества казненных только добила публику. Тут уже все поняли, что все всерьез и игры кончились.
        Особенно ударило по психике подданных короля Бисера, что это был не привычный суд, длительный, обстоятельный и волокитный, а особый трибунал, состоящий из трех комиссаров ЧК. Скорый и беспощадный.
        Еще три десятка разных чинов интендантства из аппарата принца и армейских корпусов приговорили к штрафным ротам, которые по моему предложению с охотой ввели в ольмюцкой армии. По иронии судьбы командирами штрафных рот назначили оставшихся не у дел бывших офицеров армейской контрразведки. Или это очередная такая шпилька от короля, вставленная в трон императору?
        Но сам я этого зрелища не видел - был уже в пути, влекомый большими красными колесами дарственного паровоза, и узнал я все из газет в Гоблинце, где мы сделали большую остановку - на полдня.
        Элике захотелось именно в этом городе обновить свой гардероб. Как шьют женские наряды огемские модистки, ей не нравилось. А вот те тряпки, что мы здесь купили ей по дороге в Будвиц, были ее любимыми нарядами. Гоблинц все же крупный центр текстильной промышленности и законодатель имперских мод.
        Катались по городу в собственной коляске с красивыми рысаками, мерили шубки и шляпки. Что-то покупали. Элика цвела и пахла от шопинга.
        Я даже себе прикупил мягкую велюровую шляпу цвета ультрамарин, дюжину белых сорочек и штатскую темно-синюю «тройку», в каких тут ходили предприниматели выше среднего, - чтоб была. И пальто игривого бежевого цвета. И там по мелочи: галстуки, заколки для галстуков, запонки, платочки в цвет… Ботинки на выход и к ним тонкие кожаные калоши.
        Коляска тащилась за нами, не отставая, играя роль багажника. В конце концов, зачем я деньги зарабатываю, если не могу побаловать собственную жену. С особым удовольствием я покупал ей пояса для чулок, сработанные по моему патенту, убивая наповал приказчиков глубоким знанием предмета.
        Приодели и няньку. По последней моде местных горничных. Провели эти тряпки как премию за ее хорошую работу, а то дуреха отказываться решила от подарков. Особенно от нижнего белья. «Как честная девушка…»
        Прекрасна осень в Гоблинце своим ласковым дыханием. Яркие желтые листья взвихрялись с красноватой темной брусчатки, пытались угнаться за колесами экипажей. А на их место ветер приносил свежий листопад. Фланирующая толпа улыбчива и приветлива. Атмосфера умиротворения просто разлита по воздусям. Как будто и нет нигде войны.
        Центр империи тут, а воюют, однако, окраины ее.
        Обедали в уютном ресторанчике в «ЗОО», на террасе, с которой были видны слоны и бегемоты в открытых вольерах, приводившие Элику в восторг своим экзотическим видом, как мороженое дюжины сортов своим вкусом.
        Я бы и дольше в этом красивом городе прожил, отпуск у меня как раз для этого - нервы лечить, но люди в эшелоне меня бы не поняли. Я же их с места сдернул. А так и я, и они лишь «ноги размяли» от долгой дороги. Возвращались пассажиры к поезду все довольные, со свертками и коробками. Никто не отстал.
        А у меня так обновки жены заняли треть салона. Женщины… С ужасом жду, когда она мне скажет, что ей опять надеть нечего.
        Экипажи закатили на платформы. Лошадей загнали в их вагоны. И ту-ту-у-у-у… С поворотом на юг. На однопутную меридианную магистраль, где скорость нашего продвижения ощутимо замедлилась из-за стояния на разъездах.
        Зато в салоне поставили манеж для сына. И впервые у меня выдалось достаточно времени на игры с ним. За это времяпровождение я даже готов был все простить Бисерам.
        
        Реция встретила нас календарным ноябрем, а по погоде началом огемского сентября. Здесь золотая осень только еще робко вступала в свои права. Да и вечнозеленых растений было в достатке. Ласковое утреннее солнце и чистое голубое небо радовали после холодных огемских дождей. Хорошее дело отпуск, только ходить в него надо максимум с семьей, а не таким табором. Главное, лошадей пристроить, а то они бедняжки шестой день в вагонах маются. Лошади не люди - они к себе достойного обхождения требуют.
        По перронам втуцкого вокзала среди степенных пассажиров носились торговцы фруктами, надеясь соблазнить ими отъезжающих северян. Торговали, не скупясь - ведрами. Дешево. По желанию могли продать и самодельный деревянный ящик с дырками - высокий и узкий, с ручкой, чтобы нести было удобно и не мялась нежная вкусняшка в дороге. Или небольшой овальный бочонок молодого вина. На три или пять литров. Сам бочонок стоил дороже содержимого. По заказу доставят и десятилитровую стеклянную бутыль, оплетенную рогозом.
        Наши три эшелона, появившиеся друг за другом вне всякого расписания на главном пути, поставили в ступор начальника станции. И вокзал стал напоминать разворошенный муравейник.
        А когда узнали от наших солдат, что прибыли герои «кровавой тризны» по молодому графу, то к имеющемуся уже вокзальному бардаку сбежался народ со всей округи на стихийный митинг.
        Море людей. За их головами ничего не видно.
        Все равно выйти из вагона невозможно - сразу людская стена. Пришлось спешно цеплять на полевую форму все ордена и аксельбанты и из тамбура залезать на крышу вагона. А там, зажав в руке кепи, толкать речь о единстве династии и народа Реции, сплоченных кровью наших предков за прошедшую половину тысячелетия.
        Слушали меня, затаив дыхание. Даже не пришлось сильно напрягать голос. Если бы сегодня были выборы, я бы точно их выиграл.
        Запоздало появились фотографы и издали стали жечь магний. Потому что также не могли пробиться через плотную толпу наших восторженных фанатов.
        - Если ушедшие боги за нас, то кто может быть против? - закончил я свое выступление на пафосной ноте.
        Народ ошалел и проникся моей речью по самое никуда. Они еще тут телевизора не видели в предвыборную кампанию. Прививки к демагогии не имеют. Толпа сначала замолкла, а потом так взревела, что чуть не снесла меня с крыши вагона акустическим ударом. Но послушно замолкла, стоило мне только поднять руку.
        Я улыбнулся и попросил:
        - А теперь, милые мои, дайте нам нормально занять свое место на запасных путях и отдохнуть после дальней дороги.
        Чую, они чего-то еще от меня ждут. Откровения, не иначе… И я выдал:
        - Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами! Там где рецы - там победа! Слава Реции!
        Охудеть. Сам становлюсь политиком.
        И кто мне доктор?
        Толпа взрослых людей повела себя, как на рок-концерте подростки, выбивающие из себя эмоции на всю стоимость билета. Задорно и звонко кричали почти хором:
        - Слава! Слава! Слава!
        Я огляделся. Солдаты повылазили головами со всех окон. Часть их переместилась на платформы и во все глаза ошарашенно смотрели на сдержанных обычно соотечественников.
        - Не мне! Не мне! - закричал я, стараясь всех переорать. - Это все им! Они герои!
        И показал рукой на штурмовиков.
        «Ну все… - подумал я. - Неделю, не меньше, будут мои хлопчики хлебать халявное пиво от пуза. Никак газеты сюда раньше нас добрались».
        - Люди добрые… - пустил я в ход последний козырь. - Позади нас по рельсам идет санитарный поезд. Если мы не освободим ему главный путь, то многие ваши сыновья, братья и мужья не получат вовремя медицинскую помощь. Поэтому предлагаю торжественную встречу считать закрытой. К тому же мы сюда надолго. Дежурный по станции, командуй путейцам, куда уводить наши эшелоны.
        На этот раз меня послушали, поверили и нехотя стали расходиться.
        А я им соврал.
        Ну не совсем соврал. Какой-нибудь санитарный поезд за нами точно идет… Наверное. Где-нибудь. Может, даже и не во Втуц. Но на магистрали он есть и явно даже не один. В Винданбоне, когда по железнодорожному мосту пересекали широкий Данубий, такой санитарный поезд стоял на первом пути. Так что я и не соврал, по большому счету.
        Санитарный поезд все же пришел через пять часов. И всем стало не до нас.
        А на запасных путях я сразу выставил у поездов вооруженный караул.
        
        Только над котлами полевых кухонь стал раздаваться ароматный запах обеда, как на запасных путях меня отыскал адъютант Ремидия, знакомый-незнакомый мне майор. В смысле, что я его фамилию не знаю, а в лицо уже видел.
        - Вас можно поздравить, барон, - улыбнулся он по-доброму, без подколок, едва войдя в мой захламленный салон. - С трофеями вернулись.
        - Разве это трофеи, - прибеднился я. - Видели бы вы, сколько всего мы захватили в наступлении. Так что здесь жалкие крохи. Имперское казначейство все растащило…
        И мы оба засмеялись немудреной шутке.
        - Но вас я без подарка не оставлю. Держите. - Я передал майору трофейный царский револьвер новой конструкции, поменьше прежнего, поухватистей. И эстетически более красивый.
        На стол положил кобуру от него и коробку патронов, пока адъютант увлеченно вертел в руках стреляющую игрушку. Мужчины, особенно военные, они как дети, просто их игрушки с каждым годом становятся все дороже.
        - А я к вам с приглашением от маркграфа. Он жаждет видеть новоиспеченного имперского рыцаря, - приступил адъютант к делу после обязательных благодарностей одариваемого.
        - Я так и понял. Это очень срочно?
        - Желательно.
        - Я готов. Только прикажу коляску спустить с платформы. Вы, случайно, не знаете, где я мог бы разместить с комфортом полтора десятка коней? И четыре экипажа. Для меня это проблема.
        - Решим этот вопрос. Не беспокойтесь, барон, - заверил меня майор.
        Положение обязывает. Пришлось ехать на пустой желудок, передав Вальду все бразды правления этой деревней на колесах и наскоро чмокнув жену с сыном. С Эликой только переглянулись, и она не стала задавать лишних вопросов при постороннем.
        На этот раз я облачился в белую парадную форму воздухоплавателя со всеми регалиями. Все же еду представляться к вышестоящему начальнику «по случаю». К тому же я его вассал.
        В дороге, как я ни надеялся, но прояснить обстановку не удалось, так как адъютант Ремидия прибыл на вокзал один и верхом. Я же, как барин, восседал в коляске на паре серых в яблоках рысаках, заставляя прохожих оглядываться и любоваться этими благородными животными. А то и завидовать…
        
        Во дворце маркграфа меня не привели в комнату с картинной галереей боевой славы Реции, как в прошлый раз, а мариновали в предбаннике рабочего его кабинета. Долго. Так что я в этом жесте усмотрел некоторое недовольство мною правителем. Только этого мне и не хватало еще до кучи.
        На крайний случай могу и отсидеться на хуторе, но куда там девать такое количество породистых лошадей.
        И людей я сорвал с насиженного места… Наобещал плюшек и печенюшек… Блин, такой удар по моей репутации…
        Коротал время с дежурным флигель-адъютантом в чине гвардейского лейтенанта, который сидел на телефоне в приемной и дирижировал посетителями. Ко мне он был вполне доброжелательным, пообещал, что обо мне доложено и как только будет «окно» в расписании его сиятельства, так сразу… Слишком мой приезд был неожиданным.
        М-да… Я, между прочим, во Втуце уже полдня и не сам напросился на прием, а меня позвали…
        Минуты текли за минутами, складывались в часы, но пока приходил все какой-то местный чиновный люд и флигелек их запускал в обе стороны через тамбур из двойных кожаных дверей, пухло набитых конским волосом. Из-за них не доносилось в приемную ни звука.
        Очень я пожалел, что сорвался с места по первому зову сюзерена. Надо было бы сначала пообедать хотя бы. Живот судорожно искал место, где прилипнуть к позвонкам. Хорошо еще, что стомах мой никаких неприличных звуков не производил. Вот стыда бы натерпелся…
        В обмен на мой рассказ о «кровавой тризне» флигелек поделился со мной видением стратегической ситуации в мире.
        На Западном фронте без перемен, хотя периодически обе стороны в бесплодных атаках тысячами кладут солдат на проволоку.
        На востоке отогузы медленно, но верно теснят цугул уже с восточных склонов пограничных гор. Перевалы все наши давно.
        Имперская гвардия и ольмюцкая армия прижала остатки группировки генерала Мудыни к реке. Отбросить наши войска назад у царцев не хватает сил, а грамотно отступать не дает широкая река. К тому же плацдарм царцев простреливается нашей артиллерией особого могущества почти насквозь. Сдаваться же царский и.о. командующего не желает. Налицо позиционный тупик с ограниченными ресурсами у царцев. Снаряды им чуть ли не поштучно привозят по ночам на лодках. Паром сожгли с дирижаблей, и теперь переправляться через Нысю можно разве только вплавь.
        Флигель даже показал мне газету, в которой поместили снимок пылающего железнодорожного парома посередине реки и улетающего от него дирижабля. Вот тут-то я окончательно приуныл. Меня все дальше и дальше отдаляют от моей мечты, пока другие в это время в небесах совершают подвиги. Бог с ними, с подвигами. Я даже просто на воздушную разведку согласен, лишь бы летать. Лишь бы снова ощутить это несравненное ощущение парения в высоте.
        - Вы меня слушаете, ваша милость? - подергал флигель меня за рукав.
        - Простите, лейтенант, стомах подвело - с утра маковой росинки во рту не было, - пожаловался я.
        Адъютант позвонил в колокольчик и заказал явившейся на зов (вместо ожидаемого денщика в военной форме) весьма миловидной горничной чай и бутерброды с бужениной. И продолжил политинформацию о том, что случилось на фронтах за неделю моего пути.
        На нашей стороне реки железная дорога вся забита у царцев вагонами и паровозами, по которым не стреляют, потому как все равно будет все нашим, а вот на правом берегу все железнодорожные разъезды раздолбили тяжелой артиллерией и выбомбили с дирижаблей на день пути на восток.
        На севере командарм Аршфорт практически вошел в Щеттинпорт, но неожиданно уткнулся на окраинах города в упорную оборону… островитян. Оказывается, пока мы там вдоль железки бодались с полковником Куявски, островитяне высадили в порту целую дивизию генерала Клауда со всей артиллерией и прочими средствами усиления. И что было совсем неожиданно, с очень большим количеством новых пулеметов. И похоже, они не уйдут оттуда, пока не вывезут все, что успели поставить, но не успели передать царской армии. По донесениям разведки складское хозяйство за время войны там построили огромное.
        На Северном море периодически сходятся эскадры и, качаясь на волнах, избивают друг друга тяжелыми снарядами, но потопленных кораблей мало. Все больше в капитальном ремонте. Полностью перекрыть морское сообщение островитян с Щеттинпортом имперскому флоту не удается.
        Зато на южных морях все почти замечательно. Мы союзников не пускаем в Мидетерранию. Они нас в океан, где проходит второй пучок маршрутов торговли колониальными товарами.
        Морские силы Винетии безвылазно сидят в своих портах. А население герцогства отчаянно занимается контрабандой по всем направлениям. Пришлось усилить таможню. Но этого пока недостаточно.
        Рецкая марка активно осваивает аннексированные южные склоны одноименного хребта и заменяет везде где можно винетскую администрацию на свою.
        Военно-рецкая дорога, на которой я начинал воевать, уже не справляется с возросшим трафиком товаров из Риеста. И все с нетерпением ждут, когда Вахрумка приступит к строительству железной дороги. Понимают, что дело не быстрое, но всем не терпится. А сам инженер, похоже, становится культовой фигурой в империи. Человек, который может все…
        Падеж поголовья интендантов в Ольмюце как-то прошел в Реции третьеполосной новостью. Все затмила «кровавая тризна» по молодому графу. О ней до сих пор по пивным барам вечерами с восхищением судачат за стаканчиком.
        Горничная, покачивая обтянутыми шелком пышными бедрами, принесла нам чай с бутербродами и с игривым подмигиванием персонально для меня забрала поднос. Еще в дверях обернулась и улыбнулась так призывно, что тут даже дурак поймет, потому как у него дух от такой улыбки захватит. Но я не дурак, я сделал вид, что ничего не заметил. Оно мне надо тут в «медовую ловушку» попадать при наличии красивой и страстной жены под боком?
        Как только я с наслаждением откусил первый кусок буженины, маркграфу - чтоб он был здоров - именно в этот момент приспичило меня принять. Ну что такое не везет и как с этим бороться?..
        Кабинет, куда меня поспешно втолкнул флигель, неожиданно не поразил меня размерами. Где-то метров тридцать квадратных всего, не больше. Высокие потолки. Люстра с хрустальными подвесками на пять масляных ламп. Два высоких окна. Скромно. А то обычно высокие начальники приближают площадь таких помещений к размерам футбольного поля. Это чтобы ты до него от двери еще долго шел, проникаясь его величием и осознавая собственное ничтожество перед небожителем. Здесь же было все по статусу обитателя весьма аскетично, в отличие от парадной анфилады, которую я видел в этом дворце в прошлый раз. Истинно рабочее помещение.
        В простенке висит карта Реции с заштрихованными зеленым карандашом новыми землями на юге. Линии путей сообщений выделены. Какие-то флажки воткнуты. Непосвященный не поймет.
        На полу большой ковер в зеленых тонах. Застекленные шкафы - на дверцах за стеклами шелковые зеленые шторки, так что содержимого не видно. Красивый сейф в углу у письменного стола, просто произведение искусства металлического литья. Несколько стульев вдоль стены и пара кресел перед большим письменным столом с двумя тумбами резного темного дерева и массивной столешницей, сработанной из цельной плиты полированного черного камня.
        Сразу вспомнилось, как в одной из московских квартир, принадлежащей семье моей тогдашней временной подружки, видел я аналогичный стол, только круглый, на одной центральной ноге. Специальный стол для профессиональной игры в карты, чтобы не было возможности мухлевать. Прадедушка той моей пассии - «из бывших» - держал до революции фешенебельный игорный дом, и это было все, что от него осталось потомкам.
        На столе, за которым сейчас восседал маркграф, стоял бронзовый чернильный прибор в виде средневековой крепости. Лампа под зеленым стеклянным абажуром. Телефон в корпусе из слоновой кости и позолоченной бронзы. Бумаги, разложенные в некотором беспорядке.
        Рядом со столом на широкой, вышитой золотом ленте свисала ручка сигнального колокольчика для адъютанта.
        Встав посередине ковра, я по-уставному отрапортовал:
        - Ваша светлость, имею честь представиться по случаю вхождения в сословие имперских рыцарей. Прибыл на родину для прохождения лечебного отпуска. Техник-лейтенант имперского воздушного флота Савва Кобчик.
        Маркграф кивком указал мне на одно из стоящих перед столом кресел на гнутых ножках и без ручек, какие любят показывать в фильмах про Остапа Бендера.
        - Рад вас видеть, барон, в добром здравии, - нейтрально произнес его светлость, когда я уселся.
        Вот как… барон… не «дорогой Савва» уже… и этот намек на «доброе здравие» при наличии «лечебного отпуска»… Непонятно все пока…
        - О подвигах твоих наслышан. Трудно не услышать, когда о них весь мир судачит. Ты теперь мировая знаменитость. Привыкай, Кровавый Кобчик. Винеты, те, которые нам достались в наследство, тут в Риесте побуянить решили, но как только им намекнули, что вызовем к ним с фронта Кровавого Кобчика, - сразу тишина… Это уже слава. Выдержишь?
        - Только если каждый встречный-поперечный не будет приставать, чтобы я с ним обязательно выпил, то выдержу. А так печенка отвалится, - улыбнулся я, пытаясь перевести разговор в шутку.
        Но Ремидий игривого тона не принял.
        - Я вот что тебя позвал. - Он положил передо мной кожаную папку.
        Я открыл и увидел хорошо исполненные в черно-белом варианте эскизы памятной медали. На аверсе череп сжимал в зубах бебут. На реверсе надпись «Памяти „кровавой тризны“ по графу Битомару». И дата.
        - Как тебе?
        - Хорошо. Не хватает только одного слова под черепом: «Был», - что указало бы не только на память, но и на участие в тризне носителя.
        - В этом что-то есть… справедливое, - заметил Ремидий.
        - Из какого металла вы хотите чеканить такую медаль, ваша светлость?
        - Думаю расщедриться на золото. Или считаешь, что будет чересчур? Не заслужили бойцы?
        - Не в заслугах дело. Насколько я понимаю, ваша светлость, эта медаль после смерти награжденного останется на хранение в семье?
        - Именно так. Только носить ее прямой потомок будет иметь право не на ленте в петлице, а на цепочке, на шее. Так чем тебя не устраивает золото?
        - Тем, что у людей бывают плохие времена. И не все устоят в черный день перед соблазном употребить память о предке именно как золото.
        - Мм-гы… - покачал головой Ремидий. - С такой стороны я этот вопрос не рассматривал даже.
        - Просто вы никогда не голодали, ваша светлость. Поэтому и не смогли о таком подумать.
        - Резонно, - согласился с моим мнением маркграф. - А из какого металла сделал бы такую медаль ты сам?
        - Из черной бронзы, ваша светлость. На красной ленте.
        - Символично. Быть по сему. - Ремидий забрал у меня папку с эскизами и протянул через стол другую.
        Да, видно, что смерть сына сильно подкосила рецкого правителя. На скулах проявились сеточки мелких морщин. Лапки у глаз стали глубже. Мешки набухли под глазами. Но держится молодцом, бодро.
        - Можешь не открывать. Здесь патент на звание лейтенанта моей гвардии для тебя. Можно было бы тебе и больше чин присвоить, но и так твоя стремительная карьера у многих вызывает жгучую зависть. Зачем ее умножать и превращать в ненависть? В штатах гвардии будешь прописан в отдельной штурмовой роте субалтерном под началом Вальда.
        Заметив мое удивление, его светлость снизошел до пояснений:
        - Савва, ты же ничем никогда толком не командовал. Строевой службы не знаешь. Ты даже не воевал, как другие воюют, а партизанил. Да и не твоя это стезя - строевые должности. Так что не возражай. Тем более что реально служить будешь моим офицером по особым поручениям. А поручение пока одно - экономика края. Посмотри свежим глазом, может, чего и придумаешь, кроме своих заводов.
        Пипец. Накрылась мечта о небе в очередной раз. Что толку носить форму летчика, раз не летаешь?
        Я вскочил со стула.
        - Когда прикажете приступить к обязанностям, ваша светлость?
        - Вольно. Садись. Уже приступил. А теперь расскажи, как тебе в голову пришло устроить «кровавую тризну»?
        - Откровенно говоря, ваша светлость, я ее и не устраивал. Просто построил роту, прочитал ей телеграмму от младшего Бисера и пообещал, что мы еще отомстим врагам за смерть графа. Имел в виду как-то в будущем… А бойцы пришли к моему вагону и устроили пляски с кинжалами. Всей ротой. Вахмистр меня предупредил, чтобы я не дергался, все равно не удержу людей от мести в ту же ночь. Они на себя обязательства по «кровавой тризне» уже взяли древним обрядом, и нет у них пути назад. Я и подумал, что мне в любом случае придется отвечать за их поведение. И если я не могу чего предотвратить, то должен это возглавить. Они же меня еще после боя у моста вождем выкликнули и в воздух бросали. Но вот то, что мы пойдем в бой с одними кинжалами, для меня было новостью.
        - И все же ты пошел?
        - Я отвечал за этих людей, ваша светлость.
        И я рассказал в подробностях, как все тогда произошло. Про Аршфорта и про импровизацию общей ночной атаки.
        - А как понимать утреннее столпотворение на вокзале и твои дерзкие речи? - пристально посмотрел на меня Ремидий, внимательно дослушав до конца про «кровавую тризну» по его сыну.
        - Не разгонять же силой ликующую толпу, которая со слезами на глазах приветствует своих солдат? Сама она расходиться не собиралась. Попытался их уговорить. Вроде получилось.
        - Хорошо. Иди. Все хозяйственные вопросы решишь с адъютантом. Еще увидимся на днях.
        - Честь имею, ваша светлость. - Я отдал воинское приветствие и, четко повернувшись через левое плечо, пошел к двери.
        Только взялся за позолоченную ручку, как меня нагнал в спину новый вопрос маркграфа, заданный жестким голосом:
        - Значит, умысла занять место моего сына ты не имел?
        
        - Гони! К первому же ресторану! - раздраженно крикнул я кучеру, откидываясь на мягкую спинку коляски.
        За воротами дворца бывший ипподромный берейтор, чуя мое состояние, не пожалел кнута рысакам, и те выдали… Не зря за эту породу такие бабки выкладывают. Ветер, а не кони.
        На окраине города вскочил в первую же попавшуюся забегаловку и потребовал все, что можно съесть немедленно без ожидания готовки. Потому как жрать уже хотелось нестерпимо.
        Подали сырную и мясную нарезку. Коровье масло. Хлеб. Сидр. Стакан сметаны. Я все это умял очень быстро под удивленными взглядами редких посетителей, в большинстве своем ломовых биндюжников. И основное блюдо, приготовленное хозяйкой этого придорожного трактира по ее собственной инициативе, а скорее всего, просто разогретого - что-то типа гречневой каши с гусиными шкварками, ел уже не торопясь и со вкусом. Потому как у этого примитивного блюда вкус был. Очень даже и очень.
        Что-то соображать я начал, только подъезжая к вокзалу. До того вся наличная кровь моего организма вращалась вокруг сыто урчащего желудка и мозг пребывал как бы в оцепенении. Хорошо еще, что кучера моего во дворце догадались покормить в людской вовремя.
        У салон-вагона меня уже встречали. Как в детской поговорке: один с топором и двое с носилками.
        - Извините, господа, но я только переоденусь, - расшаркался я и скрылся в вагоне.
        В трактире я умудрился насажать жирных пятен на белый мундир. Все от жадности. И мне стало стыдно, когда кучер обратил мое внимание на это. А уж принимать в таком виде офицеров… Не комильфо.
        - Итак. Я слушаю вас, господа, - обвел я глазами всю троицу, когда вышел к ним в салон в новой полевой форме.
        Адъютант Ремидия представил мне интендантского капитана Архуса, прикрепленного его светлостью содействовать моим промышленным начинаниям, и лейтенанта Ягрозора, обязанного решить наш квартирный вопрос. Оба они из службы первого квартирмейстера Большого рецкого штаба.
        - Вижу, тут и без меня тесно, - посетовал майор, - но уверен, что вы справитесь со всем сами. Госпожа баронесса, - склонил он голову перед Эликой, которая вышла из нашего купе забрать Митеньку из манежа, чтобы он нам не мешал.
        - Ваша милость, каков ваш первоочередной вопрос необходимо решить? - поинтересовался капитан.
        - Лошади и экипажи. Затем люди - место для отдыха и работы. Спокойное место для длительной стоянки эшелонов. И только потом заводы, - расставил я приоритеты. - И что с солдатами штурмовой роты? Они так и будут бытовать в вагонах?
        - Все в порядке с солдатами, Савва, - сказал вошедший в салон Вальд, щеголяя новеньким плетением полковничьих погон на полевой форме. - Нам на роту выделили пустующую казарму гвардейского конно-егерского полка, который сейчас на Западном фронте. Места там вполне достаточно и для людей, и для лошадей. С учетом тыловой команды и учебного эскадрона, что остались в казармах готовить людское пополнение и ремонт конного состава, так даже немного просторно.
        - Там есть пустующие офицерские квартиры? - ухватил я некую мысль.
        - Офицерские квартиры есть, но не пустующие. Там живут семьи фронтовиков. Так что своих гражданских ты там не поселишь. Разве что в казарменном дортуаре.
        - Это те старые казармы, что за рекой на предгорной стороне? - уточнил капитан Архус.
        - Они самые. Те, что с полковым ипподромом, - подтвердил Вальд.
        - Не… Дортуар с общим сортиром во дворе - не выход. Все же интеллигенция. Люди образованные, которых с хорошего места сманили обещанием лучших условий. И в казарму?.. Обидятся и уедут обратно. Из них только Болинтер на действительной службе. А экипаж мотоброневагона куда поселим?
        - Туда же, - ответил Вальд. - Мотоброневагон с сегодняшнего дня является подразделением гвардейской штурмовой роты. Взводом тяжелого оружия. Я, кстати, его в депо загнал на профилактику и составление дефектной ведомости. А экипаж его будет квартировать вместе со всей ротой. Твоя охрана также приписана к роте, - развел Вальд руками, намекая тем самым, что это не его инициатива.
        - Господа гвардейцы, разрешите мне задать вам пару вопросов? - подал голос лейтенант Ягрозор.
        - Задавайте, - разрешил Вальд.
        - Насколько вы ограничены финансами в вопросе проживания гражданских специалистов?
        - В разумных пределах, - ответил вместо Вальда я, так как платить все равно придется мне.
        - На той же Предгорной стороне, где ваши казармы, недалеко от них некий Пелль открыл гостиницу не гостиницу, но постоялый двор в расчете на поток товаров от Горнорецкой дороги к товарной станции. Но… вместо прибыли несет сплошные убытки. Все потому, что купцы традиционно предпочитают временное жилье около вокзала или на равнинной стороне от реки, хоть оно там и сильно дороже. Но они обычно надолго не заселяются - день-два. Загрузят вагон и отправятся обратно на перевал. У них время - деньги.
        - Насколько это дешевле встанет против отеля на Главной площади Втуца? - захотел я конкретики.
        - Раз в пять при сопоставимом комфорте, ваша милость.
        - Надо смотреть, - решил я.
        - Прямо сейчас? - спросил Вальд.
        - А что тянуть? - пожал я плечами.
        - Я возьму твои фуры? Временно, конечно. Ротное имущество перевезти. А то сам знаешь, каков наш обоз, - спросил Вальд.
        - Конечно, - разрешил я. - Только латунь из фур пусть переложат в крытый вагон под замок. И этих… помогальников моих узкоглазых припаши, а то за дорогу опухли, наверное, от безделья.
        Повернулся ко второму интендантскому офицеру:
        - А с вами, капитан, наверное, завтра придется вопросы решать. Люди в приоритете. И прихватите тогда с собой карту окрестностей Втуца. Мне под завод не обязательна земля в самом городе.
        Офицеры потянулись на выход.
        Я заглянул к себе в купе, чтобы перевесить Рыцарский крест с заляпанного морского мундира под воротник полевого, и знак за ранение и Солдатский крест первого класса, что обязан по уставу носить с ним. Ленточка Креста военных заслуг была пришита на него и раньше.
        И кортик, как же без него. И пистолет Гоча в деревянной колодке. Вот теперь я вооружен и очень опасен.
        Влезла Элика с какой-то бабской ерундой.
        - Женщина, не доставай меня сейчас, - поднял я ее за плечи и переставил, освободив себе проход. - У меня нервическая лихорадка. Я теперь псих со справкой.
        - Слушай, Кобчик, кто из нас беременный, а? - крикнула жена мне уже в спину.
        Ну и денек…
        
        
        8
        
        Отель, к которому нас привез лейтенант Ягрозор, вывески не имел, зато встретил нас покривившейся и выгоревшей на солнце табличкой «продается» на кованом железном фонаре крыльца.
        «Хорошая работа, - оценил я застекленный фонарь под свечу. - Сам бы такой гордился».
        Да и крыльцо было приятное для глаз, бревенчатое, резное, под простенькой деревенской черепицей полукругом на козырьке. Дверь массивная, усиленная полосами железа, без тарана не выбить. А поставлена так грамотно, что тарана из-за хитрых перил со столбами не занести. Даже если умудришься затащить, то не развернешься с ним для удара.
        Рядом на мостовой коновязь для верховых оформлена резьбой в том же стиле, что и крыльцо.
        Сам дом в четыре уровня - полуподвал, высокий первый этаж - «господский», как тут называют, второй существенно ниже и чердак под острой черепичной крышей. Слуховое окошко вдоль улицы глядит - пулемет ставить очень удобно. Дом из дикого камня сложен. Кое-где оштукатурен и побелен, а кое-где оставлен рустовый камень в стене как есть. Для красоты.
        Отель - последний дом на горбатой мощеной улице и как бы запечатывает ее. Ворота выходят в тупиковый переулок.
        Между хозяйственным двором с воротами и самим домом с открытой верандой что-то типа римского атриума, только вместо бассейна под отдельной крышей колодец, глубокий, с эхом. Ворот на нем цепной. Цепь кованая, считай, вечная. Вокруг колодца небольшой прямоугольный двор. По периметру галерея на столбах под черепицей. В ней, в затенении, частые двери - одинаковые комнатки хоть под жилые номера, хоть под хозяйственные помещения. Посмотрел две-три… и хватит. Это Элика после меня уже во все щели нос сунула.
        Перекрывала атриум редкая деревянная решетка, по которой виноград пущен. Опиралась она на столбики у колодца.
        Весь атриум выложен плитняком, чтобы грязь не развозить под дождем.
        На хозяйственном дворе большая конюшня, каретные и дровяные сараи, две колоды для рубки, козлы для пилки, поилка, капитальный сеновал, хлев, баня с бронзовым котлом и запасом веников, отдельная прачечная. Коптильня под рыбу и мясо с запасом щепы определенных сортов. Завалинка из пяти сцепленных скобами полномерных бревен. Маленькая кузничка для мелкого металлического ремонта. С тисками. Верстак для столярных работ. Минимум необходимого инструмента. Выгородка под открытым небом наполовину забита горючим камнем.
        Двор вымощен и чисто выметен. Брусчатка гранитная с насечкой, для того чтобы лошади и стирхи копытами не скользили.
        Хоздвор в плане расположен буквой «Г». В короткой своей части огибая атриум, с наклоном примыкает к дому, к крепкой двери сразу в подвал, где винный погреб. Бочку сорокаведерную, что пара стирхов на телеге везет, закатить можно свободно. Такие бочки там в три этажа стоят вдоль стен. И с белым вином, и с красным, и с розовым, и с сидром пяти сортов. Большой запас. Но ничего сильно крепкого. Не сказать, чтобы особо изысканные были вина, но и не дрянь.
        Из винного погреба после легкой дегустации содержимого прошли отдельным проходом внутри дома в сухой полуподвал. Там кладовые с приличным запасом разнообразного продовольствия длительного хранения. Удивило меня, что запас керосина держат на хоздворе, а запас растительного масла в доме. По горючести одна жидкость другой ничем не уступит.
        С другой стороны полуподвала спуск в ледник.
        - Зимой с кипятка ледяные кирпичи морозим, да меняем ежегодно, - пояснил хозяин.
        В леднике было холодно. На ледяных кирпичах лежали деревянные решетки. На них валялась одинокая свиная полть.[5]
        Сразу за просторной конюшней, в которой обитали только четыре стирха да вонючий козел с дурным глазом, находился узкий проход к тыльной стене, в которой была капитальная, но небольшая калитка - максимум верховую или вьючную лошадь за уздцы провести. Там тропа вела вдоль берега, потом раздваивалась - в горы и вокруг поселка в казармы конно-егерского полка. Это хорошо. В случае чего так и за подмогой можно будет послать.
        - Козел тут зачем? - спросил я Пелля.
        - Запахом своим он ласок отгоняет, ваша милость. Лошади да стирхи ласок шибко не любят. Лисы еще повадились к птичнику подбираться. Имейте это в виду.
        За каменными сараями богатый птичник укрыт от глаз - куры, гуси, цесарки. С сараями у птичника общая крыша. Выгороженный дворик с искусственным прудиком, чтобы по огороду птица не шастала.
        «Эх, страусов бы завести… - ностальгически припомнилась мне фамильная ферма под Калугой. - Да где их взять тут».
        Рядом с птичником через стену черная свинья в тесной клетке сыто похрюкивает. Утилизатор отходов.
        Дощатый компостный короб для сбора навоза да сам огород соток на десять-двенадцать, выходящий свободно к высокому берегу реки.
        До воды метров пять-шесть каменной скалы. Вид с обрыва на равнинную часть города великолепный. Даже вокзал видно. И дымящиеся трубы завода «Гочкиз» на месте старых пакгаузов, с которых грузил я обоз Вахрумки после учебки, от него невдалеке. Быстро тут филиал отстроился.
        Огород богатый и разнообразный. Плодородная земля привозная - черная, грядки камнем обложены и окультурены. Даже застекленные парники есть. Вдоль мощного забора несколько плодовых деревьев, еще не укоренившихся окончательно. Видно, что совсем недавно эти саженцы обихаживали местные Мичурины.
        Приличная по территории усадьба, а свободного места практически нет, все продумано под хозяйство, особо разгуляться негде. Что ж, не хутор тут, а черта города. Хотя совсем недавно это был еще отдельный пригород, полковая слобода. Впрочем, грех жаловаться - для городской усадьбы просторно. Стен у Втуца даже в средневековье не было, но центр застроен очень тесно.
        До каменного моста отсюда крюк изрядный, и это пока тут единственный на всю округу мост. Но город растет, обязательно будут еще мосты. А для безлошадных пассажиров частный перевоз процветает. Лодочники серебрушки сшибают за веслами своих утлых челнов. Там, где берег понижается, устроены небольшие пристани. И лестницы к ним деревянные.
        Хозяева отеля - симпатичная бездетная пара средних лет свой бизнес-план создавали с расчетом не столько на купцов, сколько на полк гвардейский. На холостых офицеров и унтеров сверхсрочников, что селились бы у них надолго да с пансионом - офицерских квартир в казармах остро не хватало. А полк взял и на войну ускакал за тридевять земель… Вот и стоит отель больше года пустой.
        Прикинул я, да и купил все подворье разом, благо просили за него отчаявшиеся продать эту неликвидную недвижимость хозяева по-божески. По простому подсчету арендовать каждому моему инженеру по квартире в городе дороже бы мне обошлось. Так что отобью я эти деньги в первый же год. Платить за жилье инженеров заводы будут. Да и самому с семьей, охраной и челядью где-то жить надо - опять же затраты. А что в доме колхозом толкаться, так мне не привыкать.
        Дом я купил вместе со всей мебелью, постельным бельем, продуктовыми запасами, кухонной да столовой посудой и прочей живностью, включая пару крепких стирхов и новую телегу под них на железном ходу. Купил по принципу «бабки на бочку», плачу за все оптом со всем содержимым. Налом. Золотом. Сделка немедленно. И оформить его решил на Элику.
        Нотариуса выдернули из городской конторы и с шиком привезли на моих пафосных рысаках. Свидетелей сделки - полна горница. Много времени не заняло.
        Элику Тавор привез с вокзала в карете на Ласке вместе с сыном, нянькой, охраной и «золотым» сундучком.
        Показала хозяйка моей жене, где что лежит, и оставила на кухонном столе большое медное кольцо с тяжелой связкой ключей. И уехали супруги от нас с облегчением. Налегке. По паре узлов и сундучок с золотом от меня. Предложил я им остаться в качестве экономов - хозяева справные, но они не согласились. Понять их можно. Были здесь хозяевами - и в том же месте стать слугами… Не у каждого такая пластичная психика. Тем более что не бедствуют они больше. Но оставили нам адреса потенциальной прислуги с рекомендациями.
        Напоследок бывшие хозяева попросили меня о бесплатной услуге - дать охрану до банка. Деньги довезти в сохранности. Я не отказал. Святое дело. Столько золота везти через весь город на простой тележке, запряженной парой беломордых стирхов… Тут у любого очко жим-жим. Так что поехали за ними вслед четверо егерей моей охраны с ручным пулеметом на второй тележке, запряженной уже моими стирхами, которые нам в придачу к дому достались.
        - Как тебе тут, хозяюшка? - спросил я жену, приобняв и откровенно набиваясь на похвалу.
        - Нравится, Савва. Больше, чем в Будвице, мне здесь нравится. И горы тут видно. - Жена с чувством поцеловала меня в щеку. - Мы моих на новоселье позовем?
        - Обязательно. Ты же здесь хозяйка. Как скажешь, так и будет. Вон смотри, какая котейка тебя пришла поприветствовать.
        На пороге нарисовалась роскошная большая рыжая и лохматая кошка с кисточками на ушах. Села на пороге с видом «я тут самая главная, любуйтесь на меня». Огляделась. Оценила обстановку и подошла вальяжно тереться восьмерками об Элькины ноги. Умная бестия… Соображает, кто тут будет теперь податель вкусняшек.
        А вот собак не было. Будки для них на хоздворе у ворот стояли в наличии, но пустые.
        До темноты успел я перевезти из поезда почти все свое барахло, но вот разобрать его сил уже не осталось. Как и ознакомиться с таким большим количеством помещений. Так что инженеры остались ночевать в вагонах. Не переломятся одну ночку. Там пока комфортнее. Сам же заснул, где упал.
        Ласка, рысаки и верховые царские трофеи нашли себе место в конюшне. А битюги последней ходкой ушли в казармы, там и переночуют.
        Вот это конюшня у меня образовалась - пятнадцать голов. Табун! Да еще стирхи с козлом. Как всех прокормить-то зимой?
        - Ничё. Как-нибудь управимся, ваша милость, - заверил меня бывший ипподромный берейтор. - Вы не против будете, если я себе коморку при конюшне обживу? Там и печка есть.
        
        Утром меня разбудили ароматом сваренного кофе. Принесли мне завтрак в постель, как фон-барону какому. Жена с нянькой. Обе в домотканых горских платьях и платках.
        А куда делась госпожа баронесса? Какого черта, спрашивается, я ей нарядов в Гоблинце накупил?
        Впрочем, Элике так даже лучше. Естественней.
        - Ешь быстрее, Савва, - напутствовала меня Элика. - А то у нас на птичнике работы завал. И чтобы сегодня же привел мне работницу на птичник и огород. А то Митенькин манеж стоит среди кур. Ему, конечно, развлечение их гонять. Но, знаешь, не дело это… курями сыну манеж загаживать.
        - Тавора пошли по адресам, что тебе вчера дали, - посоветовал я, зевая.
        - Твой денщик, ты и посылай. - Элика состроила ангельское личико, как будто бы я не знаю, как она моими денщиками помыкает.
        В атриуме Зверзз, стуча костылями по плитняку, распоряжался бойцами экипажа броневагона, таскавшими ящики и коробки и укладывавшими их в комнаты атриума по указке бывшего фельдфебеля, который отмечал у себя на листочке, закрепленном на фанерке, куда что положили.
        - Как ты отнесешься к тому, чтобы стать тут завхозом? - спросил я его, вытягивая ведро из колодца.
        - Кем, ваша милость? - поднял брови бывший фельдфебель.
        - Заведующим хозяйством, экономом, домоправителем, начальником над всеми слугами, фельдфебелем этого дома… Как хочешь, так и назови. Стройки пока не предвидится. А тут глаз да глаз нужен.
        - Я не против, ваша милость, если в заработке не потеряю, - поставил встречные условия Зверзз. - Но и мальчишек моих возьмите, лишними они не будут.
        - Вот и договорились. Эй, боец, - позвал я вышедшего их кладовки ефрейтора. - Полей мне умыться, а то денщиков своих я не вижу. Бардак.
        Отфыркиваясь, спросил торчащего рядом Зверзза:
        - А что твои хлопчики тут будут делать?
        - Что и всегда, ваша милость. Круглое таскать, квадратное катать. И быть старшими, куда пошлют. Такой работы тут много. Особенно поначалу, пока все не устаканится.
        - Элика, - крикнул я появившейся на открытой веранде жене, - отдай ключи Зверззу. Он теперь фельдфебель этого дома.
        - Хвала ушедшим богам, хоть один человек в здравом уме рядом будет, - обрадовалась супруга и принялась торопливо отвязывать тяжелую связку от своего пояса.
        Когда вопрос с тем, кто в этом доме ключник, был решен, я снова пристал к Зверззу:
        - Где сейчас твои мальчишки?
        - Один барахло в эшелоне сторожит. Другой повез латунь сдавать «Гочкизу» на маленьком паровозике. Расписку привезет. Осмелюсь задать еще вопрос… - и, увидев мой кивок, продолжил: - Ваша милость, что с паровозными бригадами делать?
        - А сколько их у нас? В смысле не бригад, а людей.
        - Восемнадцать человек. Три механика, три помощника, три кочегара. Да в две смены.
        - Вот засада. Я про них-то и забыл. Они еще сутки при эшелоне перекантуются?
        - Думаю, да. Им не впервой так.
        - Что ж, будем решать проблемы согласно очередности. Транспортная компания становится важнее завода. И на «Гочкиз» надо съездить с ревизией. Всех там построить и вдохновить на трудовой подвиг.
        - Сурово вы с ними, ваша милость.
        - Так. Этот ящик сюда ко мне, - окликнул я проходящих мимо бойцов.
        - Зверзз, здесь керогазы новые, - пояснил я ему, когда ящик поставили у моих ног. - Подарочного исполнения, тудыт их в качель. Три штуки нам на кухню поставь. Будет мало - четыре. Чтобы плиту постоянно не кочегарить. А то ужас, а не плита - мартен. А ящик с разобранными керогазами и технологической картой поставь так, чтобы был под рукой. Еще одно первоочередное производство для Реции. Куда ни кинь, тут все первоочередное… - посетовал я на публику.
        Цех ширпотреба поставлю на «Гочкизе». Как в Будвице. Керогазы делать. В будущем выделю это в отдельное производство - керосинки, керогазы, лампы «летучая мышь», пароварки, мясорубки, ножи консервные, механические штопоры и прочую мелочь, которая оказалась по прибыльности выгоднее пулеметов.
        Да и быстрее такое производство наладится, чем моторный завод.
        О-о-о-ва… Еще отладка линии ручных пулеметов на очереди. Когда я все это успею?
        - По домашним запасам реши все вопросы с хозяйкой, у нее на это бюджет выделен, - перебил я Зверзза, который пытался меня грузить какими-то домашними проблемами.
        По черепице крыши галереи «протопала», дергая хвостом, рыжая киса, очень недовольная столпотворением людей и ящиков во дворе. А скорее всего шумом, который они производили.
        
        Целый час играл в короля Луи, который каждый раз самолично мелом надписывал фамилии придворных на дверях комнат Версаля. Тяжелая эта обязанность - жилплощадь распределять. Все предугадать и предусмотреть. При этом постараться никого не обидеть.
        Жить-то народу в этом «Кобчик-отеле» придется долго. Год как минимум. Пока заводской дом не построим. Слава ушедшим богам, номера примерно одинаковые по комфорту. Одна звезда, и та надетая на уши. Наливной ватерклозет в торце коридора системы «гнездо орла». Фановые трубы из чугуна. Септик на хоздворе. Как не хватает тут хотя бы централизованного водопровода, кто бы знал… А так специально обученный человек должен каждый день наполнять водой бак на чердаке. Пешком и ведрами. Дебит колодца позволял.
        Вчерашний день практически весь улетел на подбор персонала. Даже интендантскому капитану я выделил всего полчаса, обрисовав параметры для расположения двух предприятий - железнодорожной компании и моторного завода. Нефтехимическая лаборатория будет базироваться на последнем. И отправил его искать варианты дислокации. Учесть тут надо многие параметры. В первую очередь, кто собственник земли? Город, марка, сам маркграф? Или еще она у кого в частном или условном владении? В последнем случае возможны самые экзотические варианты.
        Прикинули, что мой маленький паровозик может послужить заводским транспортом от города, и в этом случае нас лимитирует только железная дорога, водоснабжение от реки и расстояние не более часа пути от вокзала Втуца. Кстати, там же можно устроить и собственный отстойник для наших вагонов. Для паровозов же придется еще долго арендовать места в городском депо с поворотным кругом. Деньги летят, будто с крыльями.
        Целый день угрохали на то, чтобы нанять персонал. Я и не предполагал, что его потребуется так много. Но отель не пионерский лагерь, а инженеры не студенты на картошке и тем более не солдаты. Их на себя пахать в свободное время не заставишь. Не для того они годами мозги сушили, пока сверстники развлекались. Чистая публика, едрёньть…
        Требовались: кухарка, поваренок, кухонный мужик на подхвате, белая горничная, черная горничная, кастелянша по белью, кладовщик, прачка-банщица, птичница, огородница, конюх-возница для стирхов, разнорабочий на хоздвор… Это только на обслуживание дома, без моего табуна. Последнее слово я оставил за Зверззем - ему с ними непосредственно работать. Я буду только спрашивать.
        И мудрый Зверзз подобрал в горничные очень старательных, но абсолютно сексуально непривлекательных девиц. Не иначе как к хозяйке решил подластиться, дипломат. Мне-то все равно, а вот потерпела бы рядом со мной красоток беременная Элика - это еще вопрос.
        Дольше всего подбирали кухарку. По умолчанию, среди вдов. И каждая экзаменовалась реальной готовкой. Кастинг выиграла вдова гвардейского вахмистра с двумя дочками десяти и восьми лет. У нее муж погиб в одном бою с молодым графом, что резко перевесило чашу весов в ее пользу. Заодно сэкономили на поварятах. Дочки перенимали мастерство у нее на рабочем месте. Она это условие особо оговорила, а мы не препятствовали. Платить им не нужно, а подкормить - святое дело.
        Потом подбивали стоимость содержания отеля вместе с кормежкой постояльцев. Обедать они будут в городе, а вот завтрак и ужин требовалось обеспечить. Делили на количество койко-мест и таким образом вычисляли сумму, которую будем выставлять заводам к оплате. Получилось с кормежкой и обслуживанием все же немного дешевле, чем снимать в городе квартиру, положенную инженерам по статусу. Хороший аргумент для ревизии.
        И вот сегодня всех к вечеру заселяем. Осталось только решить транспортный вопрос. Летом мои инженеры могли пользоваться услугами лодочников. А зимой? Хотя что тут той зимы? Не Огемия. Тем более не царская Куявия.
        
        Соседи тут у меня - хозяева справные, судя по высоким заборам: столбы кирпичные, а прясла сложены окатанными речными голышами в хазарскую елочку. Ворота капитальные из толстых каштановых досок, полосами железа окованы на мощных гвоздях с гранеными шляпками. Над заборами только низкие крыши видны, что старой позеленевшей черепицей хвастают. А то и черной каменной «дранкой» из плитняка. Но если судить по размерам крыш, дома большие. Из-за заборов басовито цепные кобели перегавкиваются. Очень напомнило мне все это улицу талышского села, как его по телевизору показывали. Но любопытствующие головы, к моему облегчению, все были белобрысыми. Рецкими. Как потом выяснилось, в соседях у меня оказались зажиточные ремесленники - шорники, седельники, каретники да лошадиные барышники. Все с большими семьями.
        Назывался весь этот район «Горный мост», от слова «мостовая». Как первая в этом месте замощенная булыжником улица. Между прочим, вымощенная жителями вскладчину. Это показатель!
        Взял в сопровождающие Тавора и пошел знакомиться с соседями. В полюдье, так сказать. Людей посмотреть. Себя показать. Да решить, что можно ожидать от такого соседства. И сразу нарвался на лошадиного барышника, который с нажимом попытался у меня выкупить моих трофейных коней. Еле отбился. Очень он впечатлился моими лошадьми, когда их мимо его дома гнали.
        А вот у каретника мне неожиданно повезло, и я увидел то, что мне нужно. Почти готовый двенадцатиместный шарабан.[6] Я такого никогда еще и не видел. До того все попадавшиеся мне на глаза местные квази-автобусы имели вид каретного омнибуса или открытого фургона с лавками вдоль бортов.
        На мое счастье каретник изготавливал это транспортное средство в инициативном порядке в расчете на новую ветку конки в городе, маршрут которой еще не утвердили в Ратуше. Так что легко удалось нужное мне средство передвижения вовремя перехватить, ударить по рукам и выдать аванс. Разве что направить мастера на некоторые изменения - поставить нормальные колеса с рессорами. А что отделка скромная, так мне даже лучше - дешевле обошелся.
        На этом мой обход соседей закончился, потому как на улице я столкнулся с Вальдом, гордо восседавшим на своей красивой трофейной кобыле, неторопливо цокающей по булыжникам в сторону «Кобчик-отеля».
        Мой титулярный начальник явился явно не с пустыми руками, но играл в молчанку и интересность до тех пор, пока я его не провел в свой импровизированный кабинет, расположенный напротив кухни и выходивший в большой холл - бывшую харчевню отеля.
        Единственное, что меня в этом доме раздражало, так это то, что с улицы человек сразу вваливался в холл. И приходилось одного солдата ставить вышибалой или охранником, если хотите. Заодно он с крыльца приглядывал за коновязью. Кобылка Вальда очень дорого стоит, а майор ко мне буквально накоротке заявился. Не было смысла ее в конюшню уводить.
        - Ты свое слово крепко держишь? - с ходу огорошил меня Вальд.
        - А что, были поводы усомниться? - озадаченно ответил я вопросом на вопрос.
        - Нет, Савва, не было такого повода. Но тут вопрос особый… денежный.
        - Не томи, командир.
        - Я только что от Ремидия. Кстати, вот… - кинул он несколько мелких серебряных изделий на стол. - Это наша новая кокарда.
        Кокарда имела вид того же черепа с кинжалом в зубах, что и на медали «за тризну».
        - Впечатляет… - только и сумел сказать я, еще не зная, как к этому относиться.
        - Это только для нашей роты кокарда. Больше ни для кого. Коллективное отличие. А вот твои шевроны приказано спороть. Мундир у нас теперь гвардейский старого образца - светло-серый, штаны синие с малиновым кантом. На темно-зеленых обшлагах мундира черный кант с малиновой выпушкой. И на воротнике тоже. Прибор серебряный.
        - Ворот опять жесткой стойкой?
        Ну не люблю я такие воротники. Шею натирают.
        - Увы… - развел Вальд руками. - Меня поставили перед фактом того, что маркграф уже указ подписал, и моего мнения не спросили. Зато полевая форма общая с остальной рецкой армией. Только кокардой и отличаемся.
        - Опять тратиться… - покачал я головой. - У меня этих мундиров уже скопилось…
        - Не придется. Мундирные деньги на роту выделили. Швальня тут в полку неплохая, и я с ними уже договорился. Но я не с этим к тебе. Мы с тобой конный завод в моем имении ставим?
        - Как договорились, - охотно откликнулся я.
        Это был неплохой выход от конского перенаселения в отеле. Избавиться на подворье хоть от части лошадей. Конюшня битком… Стирхи живут во дворе под навесом, что не айс в преддверии зимы. Хотя именно айс и грядет…
        Вальд протянул руку, и мы скрепили сделку рукопожатием. Теперь конному заводу точно быть. Весь вопрос, в какой я доле?
        - А теперь смотри… - Майор вынул из планшетки сложенную топографическую карту и расстелил ее на столе. Но не полностью.
        Определить точно, где эта местность находится, было невозможно из-за крупного масштаба.
        - Вот мое имение, - показал он на карте. - Небольшое. Господский дом, две деревни арендаторов. Но завод стирхов на доменной земле помещается, и выпаса хватает. Сеем только овес. Неудобий много, как и везде в предгорьях. А вот этот большой кусок земли до речки Ремидий прирезал мне под будущий конный завод… - Вальд выпрямился и глянул на меня с торжеством. - Безвозмездно, но с обязательством обеспечивать в будущем ремонт гвардейской кавалерии этой породой лошадей.
        Опять меня поимели. Жеребец-то мой, а земля - Вальду. И кобыл у меня втрое больше, чем у него.
        - Что тебе не нравится? - уловил мое настроение майор.
        - Эта земля войдет в уставный фонд конного завода? - спросил я, прикидывая, сколько там гектар и что будет это стоить против моих четырех породистых голов.
        - Так же, как и твоя, - с усмешкой ответил Вальд.
        - У меня нет там земли, - пожал я плечами.
        - Теперь есть. - Вальд, как подросток, довольный розыгрышем, развернул карту и явил мне скрытую доселе ее часть. - От речки на восток теперь здесь твоя земля. Так что неси вино - обмоем это событие, сосед.
        - Где?
        - Вот тут, - стал водить пальцем по карте мой уже не только командир, но и бизнес-партнер. - От речки и до границ соседнего имения все также отойдет к нашему конному заводу. Выпасы и покосы. Поля под овес. Кусок орехового леса. Там можно будет твоих битюгов разводить отдельно и улучшать породу тяжеловозов местным пейзанам. Кстати, артиллерия также с удовольствием купит таких тяжеловозов. Желательно меринов.
        - А чье имение в соседях с этой моей землей?
        - Было молодого графа. Теперь… - Вальд сделал таинственную паузу. - Теперь твое. Так что тащи вино, сосед. Выпьем за Ремидия. И за щедрость его. Хотя этой дарственной землицей мы всегда пользовались как выпасами - ничья была.
        Я распорядился насчет вина и переспросил:
        - А что там в моем имении есть?
        - Господский дом. Большой сад. Неплохое хозяйство. Приличный пахотный клин. Крупные коровы мясной породы. Волов у графа охотно покупали на пахоту. Арендаторы в трех деревнях. Овец держат. Лес, заползающий на гору. Как я сказал уже, ореховый. Правда, до твоей горы оттуда далеко. Но это и не вассальный лен, а вотчина в частной собственности. Кстати, я тут после торжеств награждения роты отпуск выбил себе на две недели. Поедешь со мной или мне доверишь лошадок перегнать? Тебя же надо еще во владение ввести.
        - Кто будет вводить?
        - Я да окружной староста. Он - как представитель местной выборной власти, вписывающий тебя в большую книгу землевладельцев и представляющий арендаторам. Я, будучи самым старшим по чину в округе - как свидетель. Ввозная грамота у меня с собой. Как и дарственная от Ремидия.
        - А что же Ремидий сам мне все это не вручил?
        - Откровенно говоря, не знаю… - Вальд по-простонародному запустил пятерню в затылок. - Но мне так показалось, он за что-то на тебя сердит.
        Тут принесли вино. Кто-то из челяди грамотно распорядился подать его в серебряном высоком тонкогорлом кувшине с изящной узкой ручкой на серебряном же подносе в окружении серебряных стаканов. Тонкой работы гарнитур. Царские трофеи…
        Выпили.
        - Эх, рано ты, Савва, женился. Я бы за тебя дочку выдал, - неожиданно проговорил гвардейский майор, ставя серебряный стакан на стол и складывая карту. - Она у меня единственная.
        
        
        9
        
        Неделя хозяйственных хлопот дважды прерывалась.
        Первый раз я оторвался на разухабистую пьянку с родственниками жены - новоселье справляли, подгадав под их приезд на осеннюю ярмарку. Пока еще погода позволяла поставить столы на просторной веранде - для родни и ближников. А для остальных накрыли в атриуме. Гуляют все! Охрана заступила на службу по жребию, чтобы никому не обидно было. Хорошо погуляли, культурно, особенно когда роль тамады взял на себя Вальд, сурово смотрящий, чтобы никто не пил в промежутках между длинными и витиеватыми тостами. И все равно я умудрился чисто по-русски набраться в дрова, так что в люлю меня отнесли как деревянного. Это несложно, когда все пьют слабенькое вино и сидр, а ты наравне с ними можжевеловку.
        А «Черного ворона» я все же переложил на рецкую мову как песню в память о погибших в «кровавой тризне» горцев. Всем понравилось. Теперь меня никакие Шпроки по пьяни за язык хватать не будут. От так!
        Дядя Оле мне на новоселье подарок сделал королевский от всей семьи - восемь своих фирменных замков, к которым ни ключа не подберешь, ни отмычки. И дужку ничем не перепилишь.
        Кузенов жены по малолетству за стол сажать не полагалось, но им отдельный столик поставили в углу веранды - безалкогольный, с «баловством», по мнению Оле, - заказным кремовым тортом.
        Парням и семье за столом пришлось рассказать про «кровавую тризну», без голливудских подробностей, естественно, чтобы аппетит не портить сидящим за столом. Но желание напиться до потери памяти появилось у меня именно тогда.
        Старший сын кузнеца гордо заявил после рассказа:
        - Я тоже хочу стать имперским рыцарем.
        - Стань сначала хорошим кузнецом, как я, - окоротил я парня, а то ведь сбежит на войну. Возраст самый такой - тринадцать лет.
        - А ты, Савва, я смотрю, повзрослел и стал мудрым, - одобрил меня Оле.
        Второй перерыв в делах случился, когда я окончательно пристроил свой отдел новых технологий ставить вторую поточную линию ручных пулеметов на филиале. Благо новый пресс-молот давно доставил Ремидий, а сами штампы мы привезли с собой. А заготовок под стволы тут в запасе даже некоторый излишек - нет конкурентов на стволы, как в Будвице.
        Заодно спустил с цепи привезенных с собой технологов убирать лишние телодвижения персонала и ставить некое подобие конвейера на сборке станковых «Гочкизов-С». Пока только на бумаге - проектно. И вообще крепить технологическую дисциплину. А то с ней тут еще конь не валялся. Все по старинке.
        Инженеры-двигателисты, пока нет еще нового завода, частью сели его проектировать, частью пошли на стажировку в «Рецкие дорожные машины», чтобы понимать, на что им придется ставить болинтеры.
        Химики, вооружившись бумагами из Дворца, поехали в западные предгорья на ревизию нефтяных промыслов. Но тайно. Официально - «для ознакомления».
        И только я решил дать себе денек-другой отдыха и смотаться с соседями по «Горному мосту» на гусиную охоту к ближним горным озерам - даже двудулку-переломку по такому случаю купил с коваными стволами под «Дамаск» и прочую охотничью амуницию, как всю роту вызвали в герцогский дворец на награждение новой медалью. Той самой, с черепом и кинжалом. Как раз полковая швальня всех причастных обмундировала в новую униформу.
        В церемонии принимал участие никак не ожидаемый здесь мною генерал-адъютант Бисера. Он-то и потребовал меня после церемонии к себе «на ковер» как непосредственный начальник. Имел право - я все еще числился флигель-адъютантом ольмюцкого короля, хотя и в отпуске «по медицинским показаниям».
        Я Труфальдино, блин. Слуга двух господ. Даже трех, если считать императора. И все меня не любят. Даже в отпуске покоя не дают.
        Онкен не остался на банкет роты с маркграфом, сел ко мне в коляску и велел править на вокзал, так как приехал он в Рению не с пустыми руками - привез Ремидию эшелон с пленными, а мне два маленьких паровозика с вертикальными котлами. Королевский подарок от Бисера.
        - Что-то, экселенц, вы меня с королем подарками закидали, будто виноваты в чем передо мной, - высказался я вместо благодарности, осматривая на запасных путях симпатичные компактные паровозики-близнецы.
        - Ты же здесь заводы ставить собрался. На заводских подъездных путях такие локомотивчики экономичнее больших паровозов будут. И на нефть их перевести несложно. Островная работа. Качественная. Всего ничего отходили они у царцев, заталкивая вагоны на паром.
        Онкен помолчал под моим твердым взглядом, понял, что не отвертеться ему от неприятного разговора, и сознался:
        - Ну, где-то и виноваты мы перед тобой, Савва, не спорю. Как на духу скажу - другой возможности не было. Так сложилась структура момента. Как могли, мы с его величеством постарались оградить тебя от неприятностей, но ты обладаешь феноменальной способностью походя оттаптывать людям любимые мозоли. Сложнее всего было закрыть тебя от свиты императора, желавшей просто порвать твою тушку на тряпочки за расстрел бургграфа. Как только они тебя ни обзывали… «Республиканец» - самое мягкое выражение… А что тебе ничего не сказали, даже не намекнули, то… сам должен понимать: что знают двое - знает свинья. А на кону стояло королевство. И все его послевоенное устройство. В конце концов, принцу удалось вписать тебя в расклад, но и тут ты влетел в эту игру неожиданно для всех, как кот на банкетный стол, и половину фарфора перебил. Не только императору, но и нам. А чуть только сошлись с Отонием на взаимоприемлемых компромиссах, так ты устраиваешь эту «кровавую тризну», от которой взвыл весь мир. Пришлось всех ее участников срочно убирать подальше от фронта, а то вас свои стали бояться больше, чем врагов. Там и без
вас такой клубок сплелся… Мало нам дела контрразведки, так и интендантские нити потянулись в имперскую столицу… Махинации аристократии вскрылись с обеспечением санитарных поездов… На железной дороге… По твоей наводке тряхнули и имперский Комитет по изобретениям, а там целое кубло островных агентов сидело. Давно окопались. До войны еще. Тоже головы полетят. С безупречной репутацией, между прочим, люди. Да уж… куда катится империя?..
        Мы уже вышли из отстойника на осеннее поле с пожухшей колючей травой. На простор, где горизонт закрывает только темная «пила» дальнего реликтового леса. Интересно, как скоро это поле поглотит город?
        - Хорошо тут у вас. Тепло. - Онкен снял кепи и протер платком короткую прическу. - Так что паровозики вовсе тебе не подарки, а премия за отличную работу с интендантами. До нового года для ЧК ты в отпуске, а перед ним жду от тебя заявления об отставке с поста королевского комиссара по состоянию здоровья.
        - Так я же здоров, как бык, экселенц, - возмутился я не по-детски.
        - Врачебная комиссия, Савва, легко докажет обратное, - подмигнул мне генерал. - Нервные болезни, они такие… Неочевидные. В воздухоплавательном отряде император уже вывел тебя за штат. В резерв, который также надо подтвердить медкомиссией в течение полугода, иначе отставка. С нового года ты там без жалованья. Но право ношения мундира тебе оставили. Все же ты имперский рыцарь… А их не так уж много.
        - На какое время продлит мое лечение новогодняя комиссия?
        - Стандартно. На три месяца.
        - А моя служба в гвардии Ремидия?
        - Нас она не касается. Императора тоже. Это внутреннее дело Реции. Говори, Савва, свое последнее желание, и я пойду собираться на прощальную аудиенцию к маркграфу.
        - Если оно последнее… то создайте, экселенц, несколько королевских стипендий в Политехническом институте Будвица для рецких юношей и девушек. В знак храбрости рецких войск на Восточном фронте. А кандидатов я подберу.
        - Стипендиаты Кровавого Кобчика? - хохотнул генерал. - Забавно. Но думаю, что нет тут ничего сложного и недостижимого. Будут тебе стипендии.
        И мне показалось, что Онкен облегченно вздохнул.
        - Осмелюсь задать еще вопрос, экселенц.
        - Валяй, - разрешил генерал-адъютант обреченным тоном и махнул рукой.
        - Я не понимаю резкой перемены отношения ко мне Ремидия. Такое ощущение, что он не желает меня видеть. Понять, почему это происходит, я не в состоянии.
        - Савва, я вот временами сомневаюсь, что ты рецкий горец. И не потому, что не блондин, а потому что часто не знаешь элементарных вещей, которые всасываются с молоком матери. Даже я об этом знаю, хотя я наполовину огемец, наполовину удет. И к Реции никакого отношения не имею.
        Я стоял и таращил на Онкена глаза, ничего не понимая.
        - По древнему горскому обычаю, который процветал в Реции и Швице периода племенной раздробленности - до того как эти горы объединил предок Ремидия, тот, кто проводил «кровавую тризну» по единственному сыну вождя, сам становился ему сыном, даже если перед этим он был его кровником. И это не обсуждалось. В глазах народа ты сегодня сын Ремидия, хочет он тебя признавать в таком качестве или нет. А вот в глазах окружения маркграфа ты - лишний раздражитель и претендент на то, что они уже наперед поделили. Так что твою охрану я оставляю при тебе с оплатой ее из бюджета нашего Дворца. Все же ты остаешься флигель-адъютантом Бисера.
        Я молчал, переваривая эту информационную бомбу. Онкен не мешал мне. Не каждый день человека так ударяют пыльным мешком по голове. Объявляют сыном совсем чужого человека. К тому же правителя немаленькой страны. Вот только этого мне не хватало для полного счастья! Неужели нельзя жить спокойно и трудиться с наслаждением?
        - Это такая седая древность, - пролепетал я. - К тому же не имеет никакого юридического веса по законам империи.
        - Обычай часто важнее законов. Запомни это, Савва. Обычай - это то, что пережило многие законы. Закон можно переписать, а обычай - нет.
        - Ремидий мне подарил имение своего сына… - сообщил я Онкену. - Но через третье лицо. Не лично.
        - Вот видишь… - наставительно произнес Онкен. - Ему, вероятно, сейчас непросто. Уехал бы ты в это имение пожить отпускником. Было бы лучше для всех.
        - Завод моторный надо ставить здесь, экселенц. И перестраивать филиал нашего «Гочкиза». Вводить в строй линию ручных пулеметов. Иначе, чую, придется это делать в авральном порядке. И не в таком уж далеком будущем. А пока насытить ручниками хотя бы рецких горных стрелков. Пока Западный фронт не раззявил свою бездонную пасть.
        - Кстати о пулеметах, - улыбнулся Онкен. - В банке тебя ждет чек на очень приличную сумму от ГАУ за модернизацию системы Лозе. Не делай такие страшные глаза - Гоч уже получил свой чек. Западный фронт нынче аж пищит от удовольствия, хотя им мы посылаем упрощенный вариант «Гоч-Лозе» без гофрирования кожуха и крышки под снег. А представители концерна «Лозе» завалили принца жалобами на жадность и жлобство Гоча.
        - А что принц? - спросил я с надеждой.
        - А что принц? Разводит руками и жалобно лепечет что-то про священный принцип частной собственности.
        И мы дружно заржали, оглашая радостными звуками осенний луг.
        И как-то расхотелось мне обижаться на всю эту бисеровскую шайку.
        
        Место для завода Болинтера нашлось неожиданно. Потому как совершенно случайно на глаза мне попалась карта с предполагаемым маршрутом новой железной дороги к морю. Увидел я ее на первом разъезде, куда на маленьком паровозике катался договариваться о постое своих паровозов, их чистке, мытье и прочей обязательной профилактике. К тому же там все это было заметно дешевле, чем в городском депо. А экономия, как учила меня еще родная мать, - чистая прибыль.
        Начальник разъезда даже не подозревал, что за сокровище он держит в своих руках. Так вот, если верить той карте с прорисованной на ней полосой отчуждения, то новая железная дорога, которую еще только должен будет построить Вахрумка, не пройдет через Втуц. Она обойдет его западнее, мимо горы Бадон, невдалеке от имений самого маркграфа. Развилкой же станет второй от города разъезд в шестидесяти километрах от черты города, пока совсем еще пустынный. Очень сетовал начальник первого разъезда, что не у него будет эта узловая стрелка - заявка на будущий не только большой поселок, но и городок, а то и полноценный город. Они практически всегда возникали у узловых станций как центры округи.
        Депо на первом разъезде пустовало - большинство паровозов обслуживает ближнее фронтовое плечо, и я легко договорился об аренде пяти мест. На радостях от предвкушения длительного заработка с моих паровозов начальник разъезда за совершенно символическую сумму дал мне перерисовать на кальку трассу новой дороги. Я поддержал его энтузиазм еще и тем, что взял в аренду несколько путей отстойника под свои вагоны, охотно перегнав их сюда от вокзала во Втуце. Стоимость аренды тупиковых рельсов здесь вдесятеро ниже. Договорился я и об участии своих паровозных бригад в обслуживании нашего подвижного состава, пока он неподвижный.
        Поселок железнодорожников на первом разъезде разросся уже настолько, что предлагал свободные комнаты в поднаем. Так что с жильем для моих паровозных бригад проблем не было. Как и с подработкой, которой я им разрешил заниматься, пока нет основной работы и я оплачиваю им простой. Числились они пока у меня в транспортном цеху филиала «Гочкиза».
        Одна бригада по очереди каталась со мной на танковом паровозике в город и обратно, тягая за собой салон и короткий вагон-омнибус. Вызвать ее было легко по телеграфу. Отбил телеграмму, и максимум через час они были на вокзале во Втуце, так как постоянно поддерживали этот маленький паровозик теплым. Еще через час с небольшим - я на втором разъезде. В коляске такой путь занял бы два дня. Верхом можно было бы уложиться и за день, но разве что загнав коня.
        Учреждение транспортной компании у меня неожиданно затормозилось дефицитом железнодорожных кадров, которые в военный период задействованы были все, в том числе и отошедшие от дел старики сгодились. Даже в армию их призывать было запрещено.
        Как я понял, без привлечения административного ресурса у меня в этой области ничего не получится. Или паровозы продавать, или идти на поклон к Ремидию, чего откровенно не хотелось. Но третьего не дано. Постоянно простаивающие паровозы могли и конфисковать в пользу военного ведомства. С компенсацией после войны. В отличие от Будвица, в Реции у меня очень мало деловых связей, несмотря на громкую славу среди населения. И все деловые связи так или иначе завязаны на маркграфа. А у последнего я что-то не в чести последнее время.
        В отличие от первого разъезда, который успели застроить пакгаузами и оптовыми складами, отстойником, вспомогательным депо, рынком, магазинами и даже рестораном, на безымянном втором разъезде, можно сказать, чистое поле. Кроме капитального двойного моста через реку, водокачки, угольного и песчаного складов, телеграфа и нескольких параллельных путей и тупиков, еще не было ничего. Только насыпь под будущий отстойник, брошенная с началом войны. Из жилья лишь небольшой поселок железнодорожников, запрятавшийся в садах.
        С одной стороны, это плохо - полное отсутствие инфраструктуры.
        С другой - земля практически дармовая, не имеющая частных владельцев.
        С третьей - понятно, куда не стоит лезть, чтобы не попасть потом в зону отчуждения новой железной дороги. Или наоборот, устроить земельную спекуляцию. Но, зная нрав Ремидия, не завидую я таким махинаторам.
        На второй разъезд, по согласованию с первым квартирмейстером штаба рецкой армии, отвел я очередной эшелон с новыми пленными и высадил их в чистое поле строить самим себе концлагерь. Пока палаточный. Но именно они будут тут делать нечто похожее на российские северные балк? как временное жилье для рабочих. Раз в таких вагончиках можно за полярным кругом зимовать, то уж мягкую рецкую зиму в них тем более переживут.
        Примитивную ручную лесопилку я завез сюда в первую очередь.
        Огораживание лагеря военнопленных было чисто символическим - в две нитки проволоки на хилых столбиках, даже не колючей. Магическое слово «Кобчик» завораживало пленных круче любого колдовства. Не знаю, что там про меня писали царские газеты, но эти храбрые и стойкие люди, держащие до конца плацдарм у паромной переправы, даже когда их там бросило собственное командование, меня реально боялись. Особенно после того, как я разбил их на бригады и объявил в бригадах круговую поруку что за норму выработки, что за дисциплину, что в качестве ответственности за побег. Какое будет наказание, если… я им даже не сказал какое. Они сами додумали. Настолько, что мне ни разу не пришлось применять к ним телесных наказаний, как в других лагерях военнопленных практиковалось.
        Так у меня появился свой ГУЛАГ в количестве восьмисот душ. Остатки Мазовшского саперного батальона. Не раз я потом вознес хвалу ушедшим богам за такой выигрыш в лотерею. Брал же первый попавшийся эшелон. Так что строители у меня были квалифицированные. Даже пара дипломированных архитекторов среди субалтернов военного времени попалась. В отличие от сложившейся практики я не стал отделять офицеров от солдат. Они же инженеры, а не тупые рубаки. И работали они у меня инженерами да прорабами на стройке.
        До конца ноября они образцово обустроили свой концлагерь по всем навязанным им мной санитарным нормам российской армии и начали копать котлован под цеха будущего завода. Тут я вспомнил, что являюсь одним из основных учредителей «Рецких дорожных машин», и получил от управляющего концерном в аренду по внутренним ценам пару новеньких паровых экскаваторов, бульдозер, бурильную установку и несколько рутьеров с самосвальными тележками. С машинистами и механиками. Годный аутсорсинг.
        Смотрел я на этот работающий муравейник и бормотал под нос: «Через четыре года тут будет город-сад». Кстати, зелеными насаждениями на заводе следовало бы озаботиться уже весной. Создавать сразу образцовую территорию. А то пока тут в империи на всех заводах в ландшафтном дизайне рулят грязь, металлический лом, окалина и шлак.
        Лес, кирпич и прочие стройматериалы возил издалека на собственном товарняке - так выходило намного дешевле. Товарный состав челночил у меня как левый, нигде не зарегистрированный. Не считать же за полноценную регистрацию филькины грамоты от коррумпированного мною начальника первого разъезда. Но пока прокатывало. Что не отменяло настоятельной необходимости иметь свою законную транспортную компанию.
        К середине декабря дождался я внезапного визита на стройплощадку маркграфа, но это я уже забегаю вперед.
        
        Заботы заботами, а светские обязанности с меня никто не снимал. Политехническое общество потребовало от меня доклада, как от своего члена-корреспондента. И не откажешь ведь… Впрочем, я уже знал, о чем буду говорить с местечковыми академиками. В Реции нет геологической карты. Совсем. Удивительного в этом ничего нет. Полная геологическая карта и в моем мире была только у СССР и Монголии, где ее создали советские же геологи. Но для этого требовались усилия всей страны и сталинское министерство геологии. Обнаружилось это очень просто, в Политехническом обществе я спросил про геологов - мне дали пару адресов, а про карту… вот тут меня ожидал облом. Нет такой. Сплошное «лозоходство» в лучшем случае.
        Итак, доклад. Геология и топография. Нефть и органическая нефтехимия. Двигатели внутреннего сгорания и электричество. На этом и сосредоточусь. Насущное и перспективное. Надо хоть чуть-чуть подтолкнуть прогресс в этом болоте.
        Оделся по такому случаю в цивильный костюм, крахмальную сорочку, мягкую шляпу и бежевое пальто. И ни одного ордена. Я сегодня техник, почетный доктор и член-корреспондент, а не Кровавый Кобчик. Даже поехал в город в карете, чтобы лицом не мелькать лишний раз.
        Большой зал был забит полностью, что меня приятно удивило. Несмотря на то что афиши о моем докладе развесили по городу заранее, я никак не ожидал такого интереса к науке и технике у простой публики. Присутствовали не только члены общества, но и вообще все желающие.
        Президиум, как водится, из руководства общества во главе с Ремидием, который почтил научное собрание своим присутствием.
        В первых двух рядах партера сидели академики и члены-корреспонденты. Дальше публика. И не только сидела. На балконе и на галерке люди теснились стоя. И что самое удивительное, среди публики то тут, то там мелькали дамские шляпки. Похоже, наука входит в моду.
        Маркграф был очень удивлен моим нарядом. Это я прочитал по его недоуменному взгляду. Но ничего по этому поводу мне не сказал. А я что? Официально я в отпуске. Имею право.
        После вступительных протокольных речей кого-то из руководства обществом поднялся я на трибуну с графином, прямо как в старых кинолентах. Оглядел зал, улыбнулся и сказал на рецком наречии:
        - Господа, а мы с вами богачи…
        Дождался нужной реакции и продолжил, посчитав нужным отойти от традиции делать такие доклады на имперском языке:
        - Да, богачи, которые даже не подозревают о своем несметном богатстве. Наше богатство - наши горы, что содержат всю палитру химических элементов, надо только их распознать и извлечь.
        И тут мне в голову торкнуло, что в этом мире нет ничего даже похожего на таблицу Менделеева. Непорядок, однако… Чтобы зримо не прерывать речь, успел только наскоро накорябать для памяти карандашом на листке бумаги, тонкой стопкой лежащей на трибуне: «Таблица элементов».
        - И что я неожиданно узнаю? Что в Реции не только нет хотя бы приблизительной геологической карты, но на весь наш город, на всю столицу марки, да что там - на всю марку всего два геолога. И ни один из них не преподает, не передает свои знания нашей молодежи. Чем они занимаются, находясь рядом с богатейшими горами континента? Да почвы исследуют под строительство в городе. И только.
        Оглядел я зал. Слушают. И выдал им щелчок по национальному самолюбию.
        - И среди всего двух рецких геологов нет ни одного реция.
        Загудели осиным роем. Обсуждают вполголоса с соседями. Это хорошо, что обсуждают. Знать, задело.
        - Надо выправлять ситуацию. Я лично из своих средств выделяю по две стипендии на обучение в Имперском университете и Будвицком политехническом институте для подготовки геологов для Реции. Эта «Бадонская стипендия» предназначена исключительно для сирот, самостоятельно овладевших курсом средней школы. Тем более что мы недавно приросли территориями, где геолог вообще ни разу не ходил. Надеюсь, мой почин не останется гласом вопиющего в ущелье и состоятельные люди нашей марки найдут средства еще на несколько стипендий, хотя бы вскладчину. Мы должны обеспечить свою страну национальными кадрами высшей квалификации, или нам суждено вечно топтаться в отстающих народах… А народ наш талантлив, ему только надо дать простор развернуться.
        И речь моя потонула в бурных аплодисментах, переходящих в овацию.
        Как только рукоплескания стихли, поднялся представительный седой мужчина и громким голосом возвестил:
        - Все это уже было, господин барон. Отправляли наших парней учиться в столицу. И учебу им оплачивали. Однако они там быстро находят себе жен с положением и остаются в столице империи навсегда. Имперцы не дураки высасывать у народов империи мозги и ставить их себе на службу.
        Мужчина сел на место под одобрительный гул публики.
        Академики держали на лицах олимпийское спокойствие.
        Маркграф немного потемнел лицом.
        - Видно, плохо вы составляли договора на такие стипендии. Не прописывали обязательства стипендиатов. Я фабрикант, человек дела и приучен к тому, что обязательства накладываются на обе стороны сделки. «Бадонская стипендия» предусматривает обязательную отработку не менее пяти лет по специальности после окончания высшего учебного заведения именно в Реции в качестве компенсации оплаты обучения или немедленную отдачу всех вложенных в такого стипендиата средств на условиях среднего банковского процента по кредиту. Это будет касаться тех случаев, о каких вы нам поведали. Мало того… «Бадонская стипендия» не благотворительность по бедности. Она предусматривает отдачу стипендиатом вложенных в него средств в течение двадцати лет без процентов или немедленно в полном объеме по окончании высшего учебного заведения, но уже с процентами на вложенный капитал, если стипендиат откажется работать на территории Реции. Вполне щадящие условия. И эти деньги не возвращаются ко мне в карман, а будут аккумулированы в специальном фонде «Бадонской стипендии», что позволит финансировать в будущем новых стипендиатов из нашей
молодежи. Я же ежегодно буду докладывать в такой фонд по две стипендии. Таким образом, и после меня этот фонд сможет распределять стипендии уже на самоокупаемости.
        - Когда это будет… - выкрикнули из зала. - А специалисты нужны уже сейчас.
        - А кто мешает нам приглашать на работу хороших специалистов из центра империи или входящих в нее королевств и герцогств? Жадность? Боязнь конкуренции? Или примитивная ксенофобия? До того как подрастут наши национальные кадры, мы не должны гнушаться приглашать к себе на работу представителей других национальностей империи, боясь, что они нас плохому научат.
        Смех в зале.
        - Если они хотят работать на наше благо и учить наших детей тому, что сами знают, то чем нам от этого плохо? А то до чего доходит… Даже наша гордость - производство керосина, которым мы залили всю империю, как и нашим рецким вином, и та у нас на уровне технологий темных веков. Всех интересует только примитивная торговля с минимумом вложений и максимумом выхлопа в прибыль. Вот где причины нашего отставания - скупость и жадность! Потому как в новации требуется вкладывать деньги.
        Уф-ф-ф-ф… вытер лоб платком от испарины. Меня, наверное, сегодня побьют - ишь как гудят недовольно. Привыкли, что их Ремидий по шерстке гладит.
        - Нефтедобыча у нас ведется методом тыка, благо поколдовали нам ушедшие боги и залегает рецкая нефть неглубоко. И ту мы используем для простейшей перегонки только в керосин. А все остальное выливаем в овраги, где уже целые нефтяные озера, потому что не знаем и не хотим знать, что там для нас есть полезного. А этого полезного там не просто много, а очень много. Достаточно сказать, что все фракции нефти имеют перспективу стать локомотивом промышленной революции не только империи, но и всего мира. Из нефти кроме светильного керосина мы можем выделять прекрасные минеральные масла для машин и высвободить целые плантации клещевины под продовольственные культуры. Бензин, который сейчас маленькими пузыречками продается задорого в аптеках как антисептик, можно получать в больших количествах и дешево. Это прекрасное топливо для двигателей внутреннего сгорания. Удобных. Компактных. Мобильных. Которые легко могут вытеснить большие и тяжелые паровые машины с дирижаблей и других воздухоплавательных аппаратов. Тяжелые фракции нефти - лигроин, соляр и мазут также имеют высокие топочные перспективы, вытесняя уголь
с его дымом, гарью и сажей и экономя нам ценнейший рецкий горючий камень, с помощью которого можно выплавлять стали с особыми свойствами, а мы его бездарно сжигаем в топках. Мы ленивы и нелюбопытны. Мы все делаем по старинке и переходить на рельсы прогресса не хотим по лености разума, а больше потому, что это стоит немного денег. Варварски и хищнически мы относимся к подаркам ушедших богов, которые вручили нам нашу землю со всеми богатствами ее недр.
        - Так ведь кроме керосина ни на что и спроса-то нет, - крикнули с балкона.
        - Неправда, - громко ответил я. - Никогда и никакой спрос не появляется, пока нет предложения. Если человек не знает ничего о каком-либо продукте, то он ему и не нужен. То, чего мы не знаем, для нас не существует. Наши женщины веками уродовали себе ноги подвязками, пока не появился щадящий их организм пояс для чулок. Посмотрите сами, что творится в городе в галантерейной торговле. За поясами женщины выстраиваются в очереди, хвосты которых торчат на улице, а подвязки лежат на прилавке, не находя сбыта. Если следовать вашей логике, то пояса для чулок вообще не стоило производить, так как спроса на них не было. Однако швицкие контрабандисты, судя по последним месяцам, именно их и таскают своими тайными тропами от нас. По крайней мере, таможенники давно не видели другого контрабандного груза, кроме стразов и люрекса.
        Смех в зале, отчетливо слышен именно женский.
        А то? Элика у меня просто завалена сигнальными образцами этой продукции, что мне присылали на авторизацию. Отчисления с продаж поясов для чулок скоро станут у меня основным источником дохода. А поверенные зубробизоны все шлют и шлют мне из Будвица на утверждение новых желающих эти пояса производить. И ведь не боятся «бизики» конкуренции, прекрасно зная, что окажутся уже во второй полусотне производителей. Кроме империи женщины и в других странах живут, и все они хотят телесного комфорта.
        Переждав смешки, я сменил тему:
        - Но вернемся к технике. Уже несколько лет существуют безопасные в пожарном отношении двигатели внутреннего сгорания талантливейшего инженера Болинтера, работающие на той же нефти, а на нефтепромыслах по-прежнему - и это еще в лучшем случае - используют двигатели внешнего сгорания: паровики и стирлинги, что очень часто приводит к ужасным пожарам на нефтепромыслах. И ценнейший минерал улетучивается дымом и сажей в небо…
        Вроде слушают, не свистят. Я отпил воды из стакана и продолжил:
        - Двигатели Болинтера уже несколько лет прекрасно и без отказа используются там, где необходима долгая ритмичность работы. Насосы, помпы, речные и морские двигатели…
        А дальше понеслось… Особенно про электрогенераторы и электродвигатели, которые с успехом могут заменить капризные батареи. И погнал рисовать перспективы превращения Втуца в Нью-Васюки. Конечно, трепаться - это не мешки ворочать. Но болтать именно по делу куда как труднее, ей-богу. Пота сходит больше. И нервы не тратишь совсем, когда мешки ворочаешь.
        
        Реакция критики на мое публичное выступление была нелицеприятной и совсем не такой, какой я ожидал. Я предполагал, что ругать меня будут обязательно, но рассчитывал, что критика будет аргументированной с предложениями и своим видением перспектив технического прогресса. Чаял полемики, а не ведра помоев.
        Однако утренние газеты в первую очередь обрушились на меня за «рабовладение» стипендиатами и извращение самого священного понятия меценатства. Что я в чистый храм науки притащил грязь торговой площади и хочу, чтобы мне за это еще и аплодировали. И все кому не лень прошлись по тому, что от человека, у которого высший технический прогресс выражается в женских подтяжках для чулок, не стоит ждать каких-либо прорывных идей, определяющих развитие цивилизации.
        «Что стоят одни его эфемерные мечтания об электрических моторах, которые будут освещать и обогревать наши жилища, двигать безлошадные экипажи, когда всем известно, что такой мотор неоднократно пытались сделать выдающиеся умы нашего времени. И у них пока ничего не получилось», - писал «Рупор Втуца». Не просто бульварный листок, а официоз.
        Вывод критиков был убийственный. «Кровавый Кобчик, конечно, герой мировой войны, на счету которого немало храбрых деяний, отмеченных высокими наградами. Он даже имперский рыцарь, а таким званием наш император не разбрасывается - надо действительно совершить подвиг. Честь и хвала защитнику отечества. Но справедливости ради необходимо отметить, что в области прогресса без соавторов барон Бадонверт не поднялся выше уровня деревенского кузнеца, изобретающего самовары, керогазы, экономические печки, консервные ножи, кухни на колесах, застежки для одежды, термобигуди и все те же пресловутые пояса для чулок. Вещи, безусловно, нужные и очень полезные в быту, но не с ними пристраиваться в пантеон великих ученых империи даже с краю. И тем более не в качестве приставучего коммивояжера новомодных женских подвязок».
        И лишь «Ведомости», официальный печатный орган рецкого сейма, отделались сухим изложением события без каких-либо оценок.
        Полный абзац!
        И что характерно, в газетах ни слова о «кровавой тризне».
        Отвечать на эти выпады я посчитал ниже своего достоинства. Не хватало еще этот скандал разжигать по принципу «сам дурак» на долгую радость обывателю. А так… будет другая сенсация, и все забудут про электричество и Кобчика. Что, собственно, и произошло.
        Но вот то, что мои изобретения улучшили качество жизни простого человека, не забылось. Долго еще время от времени совершенно незнакомые люди подходили ко мне на улице и благодарили за самовар, за керогаз, даже дамы, смущаясь и краснея, за те же пояса для чулок. Кстати, их продажи во Втуце сразу выросли на порядок.
        Не заставили себя ждать и молодые люди, полностью согласные на будущее «рабство» ради получения желаемого образования, на которое у них не было средств.
        Так что положительный выхлоп от этих публикаций был существенней отрицательного. Я даже припомнил, что как-то в телепередаче один артист заливался соловьем, что для его профессии есть только один вид плохого пиара - некролог.
        
        А на охоту я все же выбрался, застав последние в этом году перелетные стаи диких гусей. Предварительно подарил «за отличную службу» своим снайперам из охраны по дробовой двустволке-переломке. Стреляли мои бойцы отменно. Но если бы не соседи со своими водоплавающими псами, чем-то схожими с земными лабрадорами, только красно-рыжей масти, то остались бы мы практически без добычи, потому как лазить за битой птицей по заболоченным камышам в осенней воде - то еще удовольствие. А мощные собаки носились по зарослям рогоза, как бронетранспортеры, и практически всегда приносили тяжелую птицу, радостно помахивая хвостами.
        Мои достижения были очень скромными. За весь лёт, истратив полста патронов, сбил с неба всего шесть гусей. Но зато мои снайпера показали всем мастер-класс…
        Привезли домой почти полный воз диких гусей, а сами обратно шли пешком, распевая песни. И потом долго еще развлекались всем колхозом ощипыванием птичьих тушек и их копчением на зиму. Пух, перо и вытопленный гусиный жир также пошли в дело.
        Кошка потом неделю на птичьи потроха смотреть не хотела, в отличие от свиньи, которая с удовольствием хрустела гусиными лапками.
        Сосед-каретник, впечатлившись тем, как мы стреляем, подарил мне полугодовалую суку ретривера[7] их породы. Чтоб и у меня была своя такая собака на весенний перелет гусей на север. Собака - это хорошо. Собаки мне тут явно не хватало. Тем более такой компанейской. Заодно с соседом и шарабан обмыли, который он перегнал на наш двор.
        
        
        10
        
        Убедившись, что в лагере военнопленных все идет по плану и без эксцессов, отправились с Вальдом на восток Реции вводить меня в права владения бывшим имением молодого графа. Заодно погнали туда и всех коней, оставив Элике только Ласку с каретой. Обоих косоглазых «хиви» я забрал с собой в деревню - работать на будущем конезаводе.
        В городской усадьбе стало несколько просторней. Не один раз вспомнил я по дороге старый анекдот про еврея, раввина и козу…
        Поезд собрался небольшой. Две армейские фуры, запряженные каждая четверкой тяжеловозов, груженные ненужным в городе барахлом, с охраной и денщиками. Коляска с рысаками, на которой с комфортом двигались мы с Вальдом и моей псиной в ногах. Остальные в седлах на царских верховых.
        Собака быстро привыкла к коляске, легко спрыгивая с нее для пробежки по обочине дороги и так же легко запрыгивая в нее на ходу, когда уставала носиться, и потом блаженно спала на полу экипажа, положив голову мне на сапог. Эта сука вообще отличалась ласковостью и живостью характера. Я назвал ее Лотой в честь подружки с земного хутора.
        Осень полностью вступила в свои права, обильно осыпая нас желтым листом. Пока еще сухим. Вальд сказал, что в этом году осеннего дождя может и не быть - сразу снег пойдет. Не каждый год такое бывает, но и не редко.
        Ехал я в неторопливой коляске на легкой, щадящей меринов рыси, любуясь красотами природы предгорий, болтал с Вальдом ни о чем… И со стыдом вспоминал, как пристал к Элике, оставшись с ней наедине в первую же ночь после последнего разговора с Онкеном, с обвинением, что кто-кто, но она-то должна была меня предупредить об изменении моего статуса, чтобы не выглядел я дураком в глазах окружающих. Но она только и смогла, что с трудом припомнить пару древних легенд, где упоминается о последствиях «кровавой тризны». И все. Чувствовала жена себя передо мной виноватой, но помочь больше ничем не смогла. Разве что загладить вину женской лаской.
        - Не знаю я ничего больше, Савва, - оправдывалась Элика. - Это деда надо было спрашивать. Он у нас знаток древностей был.
        Деда спрашивать? Некроманта негде взять.
        Ехали от Втуца по той самой дороге, по которой шагал я, выбивая пыль в начальные дни моей службы, в летние лагеря на курс молодого бойца. Боже, как давно это было… и как недавно совсем по календарному исчислению. Плотно живу.
        Ночевали в роще у хрустального ручья, устроив теплые лежбища в фурах. Ночами землю уже сковывали заморозки. С утра на траве иней лежал вместо росы.
        До поместья Вальда добрались лишь к вечеру третьего дня и заночевали у него в господском доме типичной рецкой архитектуры. Немного архаичном, но выстроенном крепко, на века из дикого камня. Чувствовалась в этом доме аура рода, наполнявшего своим теплом эти стены из поколения в поколение.
        На ужине познакомил меня майор со своим семейством. М-да… Нелюдимая анемичная девица двенадцати лет, которую Вальд прочил мне в жены, совсем не впечатлила. Как и сама жена Вальда, единственным достоинством которой был легкий и веселый характер. Внешностью она не блистала. Впрочем, почему я не удивился, когда узнал, что все это богатое имение досталось Вальду в приданое? Не сомневаюсь, он бы любого холостого соседа попытался окрутить со своей дочуркой, лишь бы округлить земли для потомков.
        А что? Крупный землевладелец, если не вызывает ненависти у крестьян, то легко может выбиться в гласные рецкого сейма от своего округа. Тем более что голосуют только граждане, люди отслужившие, склонные воинские подвиги считать за более тяжелые гири при сомнениях в выборе.
        С утра, услав «казачка» за окружным старостой, осматривали имение. Все работы с виноградом закончены, и молодое вино нашло свое место в бочках. Наступил второй ореховый аврал. Первый аврал был в конце августа, когда собирали фундук.
        В это время наваливаются на урожай всеми наличными силами имения с приглашением арендаторов из деревни на поденной оплате. Ореховый лес господский. Альтернатива - собирать даровые орехи в горах, на ничейных землях, что по трудозатратам то же на то же выходит, только в имении еще ноги бить по камням не приходится. Вот арендаторы и предпочитают брать оплату с такой работы натурой. На своем-то участке больше одного дерева не посадить - затеняет все орех. Не терпит рядом с собой других растений.
        Тут такие экземпляры встречаются в лесу, только диву даешься. Впечатливший меня патриарх всех вальдовских орехов имел возраст под двести лет. Под ним укрывается в полдень от зноя весь многочисленный табун стирхов разом. Но и стоит такое дерево на отшибе - всех вокруг себя выжило. В размахе кроны этот монстр восемь метров и высотой под тридцать. Стрясают с него за сезон почти полторы тонны полезного продукта. Царь-дерево.
        - Минимально с молодого дерева, только начавшего плодоносить, получаем четверть центнера плодов, где-то полторы-две тысячи орехов, если считать по штукам, - хвалился Вальд, показывая куски брезента, на котором орехи сушились под солнцем после промывания. - А в среднем восемь-десять мешков с дерева. И каждый раз надо стрясти плоды, собрать, отшелушить от несъедобной оболочки, промыть и просушить. Чтобы плесень не завелась и орех долго хранился. Иначе вместо вкусного мозгового ядрышка будет засохшая несъедобная субстанция. И только потом засыпать в мешки.
        Говоря все это, Вальд любовно поглаживал морщинистую кору дерева, бросая время от времени благосклонный взгляд на суетящихся пейзан.
        - Околоплодник тоже идет в дело. Если правильно обработать и грамотно высушить, его с охотой покупают кожевники как дубильное вещество и краситель. А с недавних пор стали появляться зимой закупщики от производителей аскорбиновой кислоты. В наших краях орех стоит дешево и продается мешками как самой мелкой тарой. А вот чем дальше на север, тем цена будет больше. Причем вне зависимости от транспортных расходов. И тут твои тяжеловозы, Савва, вне конкуренции. Главное, довезти большую партию до железной дороги. И сразу прибыль удваивается. Вот если найти прямого покупателя в том же Будвице, то… - Майор мечтательно закатил глаза под брови. - Но увы… Завязать такие знакомства мне не удалось. Вместо этого я с тобой контрразведку штурмовал… - и майор задорно засмеялся.
        Я намек его понял, но ответил уклончиво. Самому все проверить надо. В своем поместье. Посчитать все затраты…
        - Ну не знаю… Не думал я еще на эту тему, - пожал плечами.
        Вряд ли Бисер с Ремидием упустили такой постоянный ручеек прибыли. Керосин от маркграфа я сам как-то вез ольмюцкому королю. Цистернами. Литерным эшелоном, в котором были и обычные товарные вагоны. Почему не с орехами?
        А Вальд развивал свою мысль, которую, как мне показалось, он обдумывал не один день. И не два. А ровно с тех пор, как только узнал, что будем мы соседями по землям.
        - У тебя, Савва, есть паровозы и вагоны. У тебя есть связи при дворе Бисера. Мы могли бы поставлять орехи огемцам напрямую. Минуя всю посредническую имперскую шелупонь, которой достается основная прибыль. А вслед за орехами насадим лимоны. Рощами. Они у нас хорошо растут, но в каждом поместье больше десятка деревьев в собственном хозяйстве не нужно. С вином сложнее - тут большие затраты на бутылки и ящики. Бочками же не повезешь… А если повезешь, то опять основную прибыль отдашь тому, кто будет твое вино бутилировать на месте. Варенье еще из незрелых орехов очень вкусное. Но тут опять все дело упирается в фирменную тару. Бочонками продавать невыгодно, тут то же, что и с вином. И сахар дорог. Колониальный товар.
        - Я подумаю над таким бизнесом, - уклонился я от обещаний. - В любом случае для начала нужно заиметь транспортную компанию. Без нее все это бесплодные мечтания. А кадров путейских на рынке для нее нет. А просто паровозы, даже с машинистами, мертвый груз. Разве что пригородные перевозки. Управляющий нужен опытный хотя бы… Обслуживание и ремонт можно сделать на стороне. Легче всего с экспедиторами. У тебя в Реции связей больше. Подумай, у кого можно нужный народ переманить. - И усмехнулся. - А варенье и из морковки сладкое.
        Что-что, а варенье из свеженадерганной с грядки моркови, еще соком брызжущей, - фирменное лакомство моей семьи зимними вечерами.
        Так за разговором о перспективах перевода имения с натурального хозяйства на товарные рельсы мы дошли до стирхового завода, который, по словам хозяина, приносит ему до половины всех доходов с вотчины.
        Вальдовы стирхи действительно выглядели крупнее обычных, имели короткую жесткую шерсть, крепкие ноги и широкую спину, удобную под вьюк. Такой горбунок легко таскает по горным тропам груза в полтора раза больше коня. И намного выносливей последнего.
        - Ко мне даже из Швица за ними приезжали, - похвастал Вальд, трепля флегматичную животину за мохнатые уши. - Сразу дюжину голов купили.
        - Контрабандисты? - усмехнулся я.
        - А кто их знает, - честно ответил Вальд. - На роже у них не написано. Крестьяне и крестьяне по виду, но заплатили не торгуясь. Так что, может, и контрабандисты…
        Стирховая ферма была полностью обустроена и ухожена. Попасть ненароком ногой в навоз проблематично - ценное удобрение моментально убиралось в особые короба. Животные выглядели бодрыми и здоровыми. Запас кормов на глаз даже избыточный. Но «много» - это совсем не то, что «не хватает». И так как вся работа здесь добротно велась в отсутствие Вальда, то я решил, что не прогадал, когда согласился на партнерство с ним в области животноводства.
        Ах, каких бы тут можно было выращивать страусов!..
        Главный коневод хозяйства мне понравился. Спокойный, уверенный в себе дядька, отслуживший в свое время добровольческий срок в конно-горных егерях и не сподобившийся на нынешнюю войну по причине кривоты. Левый глаз он потерял в горах, когда убегал от разъяренной медведицы и напоролся на еловый сук. Долго лечился за счет семьи, а потом, оставив старшему брату все хозяйство, подался к Вальдам в конюхи. Теперь он тут главный по стирхам. И жизнью своей, судя по его виду, доволен.
        Я оставил ему одного из узкоглазых «хиви» и наказал главконюху, чтобы он слушал кощея,[8] как надо обращаться с царскими верховыми лошадьми. У каждой породы есть свои особенности. И предупредил, чтобы ни в чем он не ущемлял моего пленника. В еде и заработке тот должен был быть как все. И пусть остальные учатся у него, а то война рано или поздно закончится и придется ценного специалиста отправлять обратно домой.
        Вальдова конюшня для жеребца и четырех кобыл меня устроила. Капитальное строение. На вырост. С печкой и отдельным помещением для дежурного конюха, в котором вполне можно жить. Там оставили сёдла и прочую трофейную справу для коней.
        Отдельно посмотрел я, как работает его кузнец, и одобрил - годен. Копыта коням не испортит.
        
        Окружной староста приехал на двуколке, запряженной местным низкорослым тяжеловозом, только к обеду. И пока местная власть не откушала, к делам мы не приступали.
        Внешне староста очень походил на гоголевского Тараса Бульбу, как его любят изображать наши художники: пузат, усат, весел, словоохотлив и совершенно не чванлив. Звали его Йозе Угездфорт. Был он имперский гражданин и старший лейтенант в отставке, послуживший в горных стрелках еще до реформы. На войну не пошел по возрасту. Третий разряд ополченца. Помещик древнего рода из мелкопоместных. Арендаторов у него всего одна деревенька в предгорьях, да в горах еще хутор.
        После обеда, со вкусом покурив и опробовав Вальдово домашнее вино - черное с фиолетовым отливом, вкусом напоминавшее попробованное мной лишь однажды настоящее грузинское «Манави» - местная власть обстоятельно занесла в большую книгу сведения о переходе графского имения к новому владельцу с сегодняшнего дня. Не преминул староста проставить номера и даты баронской, дарственной и ввозной грамот. Выдал мне отношение в Департамент сборов для внесения сведений в налоговые сказки. Впрочем, пока я на службе в армии, меня это не касается. Но вот за недоимки моих арендаторов по традиции спросят с меня же.
        - Нашему полку прибыло, господин барон, - объявил староста, когда закончил с писаниной. - За это надо непременно выпить.
        А выпив, он поинтересовался:
        - Много ли у вас подданных на горе Бадон, господин барон?
        - Один хутор, - честно сознался я. - Это на северной стороне. А на южной, что досталась мне после победы над Винетией, сам еще не знаю.
        И ведь нисколько не врал. В баронской вассальной грамоте Ремидий указал мне в лен всю гору.
        - Бедненько, - констатировал Угездфорт, чем вызвал пароксизм смеха у Вальда.
        Или уже у Вальдверта? Вроде он по чину стал равен полковнику, так что потомственное дворянство уже выслужил.
        Отсмеявшись, Вальд просветил провинциального помещика, что я есть самый главный оружейный барон империи - делаю пулеметы нашей победы. На двух заводах.
        - Так что «бедненько» - это не про Савву, - закончил свои хвалебные речи майор, лукаво поблескивая глазами.
        Заодно окружной староста без бюрократических проволочек зарегистрировал нам простое паевое товарищество «Рецкий завод чистокровных лошадей» и выдал номер для регистрации в Департаменте сборов. В уставный капитал внесли мы трофейных коней и нарезанную Ремидием землю у реки. Обеспечение завода кормами легло на Вальда, иначе его доля становилась совсем уж миноритарной. Я же еще и денег вложил на стартап. Со свободными капиталами у майора не густо.
        Его берег реки мы отдали под отдел чистокровных верховых коней, мой - под битюгов.
        Старосту чистокровки не впечатлили, а вот битюгами он искренне восхитился, когда мы собрались их перегонять в мое новое имение.
        - Пригоняй кобылку, Йозе, - мы уже перешли за вином на «ты». - Первая случка для тебя даром, - пообещал я местной власти взятку натурой.
        - Улучшить породу - дело хорошее, - не стал отказываться Угездфорт.
        
        Господский дом в графском имении мне понравился с первого же взгляда. Я буквально в него влюбился. Он не был тем пафосным дворцом, глядя на который обычно завистливо шепчут: «Жили ж люди»… Внешне особняк выглядел скромно, но очень красиво и гармонично. Архитектор его был гений, в том числе и в ландшафтном дизайне - так вписать здание в небольшой, но разнообразный парк в обрамлении гор… Вот стоял бы и смотрел не отрываясь. И название у поместья звучало подходяще - «Отрадное», если перевести на русский.
        К тому же дом изнутри был больше, чем снаружи, как я потом убедился.
        Встречали нас заранее оповещенные управляющий господским хозяйством и старосты всех трех приписанных к вотчине деревень арендаторов. Морды угрюмые, неприветливые. Явно приперлись по обязанности, а видеть меня не хотят.
        Окружной староста прочитал им вслух ввозную грамоту. Представил меня как барона Бадонверта.
        По традиции в присутствии свидетеля - Вальда взял от деревенских старост оттиски больших пальцев на ввозную грамоту как факт ознакомления с документом. Свернул ее в трубку и забрал с собой в архив.
        - С вашего позволения я откланяюсь, господин барон. Теперь вы тут полноправный хозяин.
        - А как же ужин, господин староста? - удивился я.
        Как уже успел убедиться, Угездфорт был большой гурман и обжора.
        - Надеюсь, в другой раз непременно, Савва. Но сейчас вам будет не до гостей. Честь имею.
        Кряхтя, староста залез в свою двуколку и неторопливо покатил по парку в направлении ворот.
        А мертвая мизансцена у парадного подъезда продолжалась. Управляющий и деревенские старосты все так же стояли у крыльца, в тех же позах, что встретили нас. И молчали.
        - Так что, уже и корец с дороги господину на его земле подать некому? - нарушил Вальд тишину возмущенным выкликом.
        Как ожидая команды, с крыльца неторопливо спустилась тонкая красивая женщина лет двадцати пяти в богатом наряде горянки и с поклоном подала мне ковш бражки литра так на полтора.
        Издеваются, не иначе…
        Давясь народной шипучкой, выпил я весь ковш и стряхнул последние капли под ноги женщине.
        - Будь плодоносящим чрево твое, - сказал, любуясь ее тонким лицом, которое слегка портил длинный острый нос.
        Управляющий и старосты встали на одно колено. Женщина поклонилась в пояс.
        Все. Теперь я действительно полноправный хозяин тут. Не только по закону, но и по обычаю.
        - До нового урожая пусть все пока будет, как было. Потом посмотрим, - сказал я. - Вставайте.
        Когда мужики встали с колен, я спросил:
        - Что такие невеселые?
        Ответил управляющий, как мне показалось, с некоторым вызовом:
        - Так, ваша милость, печальная тризна у нас сегодня по молодому графу. Срок ей пришел. Невместно веселие.
        - Какая может быть печальная тризна? - взревел Вальд. - Когда мы в течение трех дней с гибели графа провели тризну кровавую. Почти тысячу врагов вырезали за одну ночь. Как в древности - одними кинжалами. Душа Битомара отомщена, весела, и не вам по ней печаловаться. Так что если хотите тризны, то пусть она будет веселой.
        
        Подошли мои снайперы отпрашиваться в деревню, оторвав меня от бухгалтерских книг, которые предоставила мне по первому требованию Альта, та самая женщина, что поила меня при встрече бражкой.
        Ох уж эта бражка, до сих пор от нее отрыжка в нос шибает.
        Научить их квас варить, что ли?
        Странные тут обычаи, вина в подвалах хоть залейся, а встречают брагой… Впрочем, как вспоминаю, на такой случай жена дяди Оле также постоянно бражку держала, хотя посетители на нашем хуторе были в редкость. Так что тут либо бражка, либо чистая вода. Или вода положена только гостям? Вальду потом воды поднесли. Разобраться мне надо с этими обычаями, а то, что все некогда было - не оправдание. Мне тут жить. А «хшешь жичь, як врона, каркай, як вона», - любила повторять у нас в академии студентка, позиционирующая себя как полячку.
        Управляющий в имении был, как оказалось, только распорядитель - мышца, а все бумаги вела Альта. Грамотно вела, я скажу. Мозг.
        Женщина терпеливо сидела на стуле у стены, сложив руки на коленях, и в разговор мужчин не встревала. Так же как до того не мешала мне рыться в ее гроссбухах, только кратко и по существу отвечая на возникающие у меня вопросы.
        Я поднял глаза от залитого осенним солнцем стола и недоуменно спросил бойцов:
        - Что так вам приспичило именно сегодня туда намылиться? Завтра чем не день вам?
        - Так, командир, Йёссен отсюда родом. Надобно нам перед его матерью повиниться. Завтра вроде как невежливо уже будет. И вообще… Может, помочь чем ей требуется… Командир, он наш товарищ был и…
        - Я помню, чем я обязан Йёссену, - буркнул я недовольно, ощущая себя паршиво, будто егеря меня как котенка в лужу носом натыкали. - Поедем, но не все… Я, кучер, мой денщик и от вас трое - сами определитесь кто. На рысаках поедем.
        - А денщик зачем? Он же не реций, - настаивал унтер.
        - Он пулемет возьмет, - отрезал я. - Мало ли…
        Когда егеря вышли, я сказал женщине:
        - Альта, я доволен вашими записями при первом взгляде на них. Продолжайте так и дальше. Я ненадолго отъеду, а вы распорядитесь, чтобы жеребцов развели по разным конюшням, не то разломают там все, когда кобылы в охоту войдут, если их вместе держать. Конезавод теперь будет лицо «Отрадного».
        Я встал, и женщина встала одновременно со мной. При всей стройности, если не сказать худобе, грудь ее впечатляла размером. Остального всего за балахонистым платьем особо и не заметно. Ростом высока и не блондинка совсем - русая. И глаз светло-карий с зеленцой.
        Она неторопливо стянула с плеч богатую шаль, сложила ее и протянула мне.
        - Вы, наверное, росли на чужбине, ваша милость, и не совсем ориентируетесь в тонкостях горских обычаев. Подарите эту шаль матери вашего бойца. Я правильно догадалась, что он погиб из-за вас?
        - Я ему обязан жизнью, - сознался я.
        - Он отомщен?
        - Отомщен, - не покривил я душой, так как заставить работать на государство Ночную гильдию это… похуже смерти им будет.
        - Тогда платка достаточно, - улыбнулась Альта мягко, глядя прямо в мои глаза. - Если у нее есть еще сыновья, то примите участие в их судьбе. И вас не будут здесь поминать худым словом. Я сама не местная, так что понимаю ваши затруднения. Езжайте спокойно, ваша милость. А я тут подготовлю к вечеру веселую тризну, пока управляющий развлекает нашего гостя.
        - Неужели у вас ничего не слышали про Кровавого Кобчика и его тризну по молодому графу на Восточном фронте? - спросил я напоследок. - Об этом все газеты писали.
        - Мы не выписываем газет, ваша милость, - мягко ответила женщина. - Да и живем в глуши. Приезжал фельдъегерь от Ремидия. Привез печальное известие о гибели нашего господина. Сообщил, что имение отошло в домен маркграфа, и все. А дальше у нас страда… не зерно, так горох, не фундук, так кизил, не виноград, так орех. И постоянный сенокос на неудобьях. У нас в горах говорят так: «Помирать собрался, а овес сей». Коровы еще болели на новом пастбище…
        
        Одноэтажный каменный дом под соломенной крышей с покосившимся старым тележным колесом для гнезда аистов над ней, как и двор при нем, не впечатлял достатком. Нам его показали сразу при въезде в деревню. Шестой дом по левой стороне.
        Встретила нас у калитки сухонькая женщина, рано состарившаяся от тяжелой крестьянской работы.
        - Что нужно важным господам на моем подворье? - спросила гордо, вытирая руки передником, когда мы сошли с коляски.
        Оставила между нами и собой закрытую калитку из редких жердей.
        - Тут живут Йёссены? - спросил я.
        - Здесь… - замялась женщина, не зная, как ко мне обратиться.
        - Ваша милость, - подсказал ей Тавор.
        - Здесь, ваша милость.
        - А где твой муж, хозяйка?
        - Я вдова, ваша милость. Но если мой старый обормот перед смертью кому задолжал, то только через суд. От меня вы и медяка не получите, - гордо сложила она руки под грудью.
        - Нет, мать. Не знаем мы ничего про долги твоего мужа. Сколько у тебя детей?
        - Старший сын погиб на войне, где-то далеко на востоке. Второй еще со мной пока. Еще три дочери есть, но они сейчас орех трясут. Дома их нет.
        - Зятья есть?
        - Нет пока. Кто возьмет почти бесприданниц да безотцовщину? Разве что вдовцы. А с началом этой войны у нас только вдовы множатся.
        Я взял с сиденья коляски шаль и протянул ей с поклоном.
        - Извини нас, мать, но так вышло, что не уберегли мы твоего сына. Он выполнил свой долг до конца, защищая своего вождя. Что я могу сделать для тебя, как облегчить твое горе, чтобы оно не омрачало твою гордость за сына-героя.
        - Ты, что ли, этот вождь? - спросила она с недоверием. - Больно молод…
        Но платок взяла, развернула, поцокала языком от восхищения и накинула его себе на плечи.
        - Я этот вождь.
        - Тогда погоди здесь.
        Она ушла в дом и скоро вернулась с ковшиком воды. Открыла калитку и, отступив на шаг, протянула мне корец. Подождала, пока я выпил и сказал положенные слова под падающие в пыль последние капли, уголками губ усмехнувшись на «плодоносящее чрево».
        - Я не просила. Ты сам это сказал, вождь. Так что пристрой к хорошему делу моего младшенького, - потребовала она, отбирая у меня ковш. - Так устрой, чтобы он не нуждался по жизни. Нет у него тяги к земле, ни любви к овцам. Даже к вьделке вина нет у него стремления. В армию и в ту не годен по сухорукости. Все книжки читает как порченый. Глаза ломает и керосин напрасно жжет.
        - Хорошо, мать. Все сделаю, как ты велишь, - поклонился я ей. - Спасибо тебе за старшего сына. Спасибо за то, что воспитала настоящего горца.
        - Где могила моего старшего? - спросила женщина строго.
        - В городе Будвиц. На центральном кладбище, в хорошем месте, - постарался я ответить подробно. - Это далеко отсюда - в Ольмюцком королевстве. За могилой ухаживают, не беспокойся. Весной, как земля просядет, на нее камень положат.
        - Дашь мне денег, вождь, съездить к сыну, оплакать его могилку? Самой мне не потянуть.
        - Непременно. И на дорогу дам, и на прожитье. Там дорогой город.
        - Я не спрашиваю, отомстил ли ты за мою кровиночку… Но если твоя совесть позволила прийти к этому порогу, то надеюсь, ты все сделал как положено, - и концом подаренной шали промокнула уголок глаза.
        Тут привели парня лет семнадцати. По виду действительно немного не от мира сего, крестьянского мира. Взъерошенного сероглазого блондина среднего роста. Левую руку он держал несколько неестественно.
        - Это мой младший и есть, ваша милость. Тим, - кивнула на него мать. - Тим Йёссен. Теперь его обед - ваша забота.
        - Читать-писать умеешь? - спросил я парня.
        - Я в этом году окончил среднюю школу, ваша милость, - твердо ответил мальчик.
        Было чем гордиться, не много в Реции на селе парней со средним образованием. Восьмилетку-то не все заканчивают. Большинство останавливаются на умении читать-писать-считать. Это в долинах. А в горах и этого нет.
        - Правда, последние два класса я экстерном прошел, заочно в городе. У нас в селе только восьмилетка есть. Могу аттестат показать, - и дернулся сорваться в дом, да мать остановила.
        - Это хорошо, что есть аттестат, - констатировал я этот отрадный для меня факт. - Я вот свой только в армии получил.
        Вот и первый бадонский стипендиат образовался. Неказист, но глаза живые. Если он еще на учебу злой, так то, что требуется.
        - На будущий год поедешь в Будвиц, - пообещал я ему, - в Политехнический институт учиться на геолога. Учиться читать камни как книгу. Заодно мать свозишь на могилу брата. А этой зимой я тебе посильную работу во Втуце найду. С заработком.
        - У него, ваша милость, в этом аттестате плохих отметок нет, - влезла мать с гордостью, как только услышала про заработок, будто не за это же самое совсем недавно сына ругала. - И учитель его хвалит.
        - Ваша милость, но у меня нет таких денег, чтобы заплатить за учебу, - спрятал парень руки за спину.
        Гордый горец.
        - А учиться хочется? - не отставал я.
        - Учиться хочу.
        - Имперский язык знаешь?.
        - Знаю. Читаю и пишу. Но говорю не очень.
        - Твой брат тебе поможет получить высшее образование.
        Мальчик недоуменно смотрел на меня, не понимая ничего из моих слов. Потом выдавил из себя обиженно:
        - Мой брат погиб на войне.
        - За подвиг брата ты получишь «Бадонскую стипендию» на образование, - обнадежил я его. - Но когда защитишь диплом, то вернешься обратно домой изучать наши горы. А пока собирайся. Через неделю я уезжаю во Втуц. Если не хочешь идти до города пешком, не опаздывай. До весны ты должен выучить еще и огемский язык.
        
        
        11
        
        - Мы вместе выпьем за наших героев… Выпьем и снова нальем. Мы вместе выпьем за наших героев… И каждого назовем, - надрывалась озаряемая четырьмя большими кострами толпа под вполне приличный деревенский оркестр. - Пока есть кому выпить за душу героя - горец живее живых.
        Все радуются. Музыка разухабистая. Песни юморные на грани приличия. Воистину веселая тризна. Немного ослабить рамки полового поведения - и полный Вудсток.
        А ведь это действительно настоящие поминки, на которых, торжественно сменяя друг друга, старцы с седыми бородами зачитывали длинный свиток погибших на войнах из господской усадьбы и трех подчиненных ей деревень.
        Поименно.
        За почти три сотни лет.
        Первым назвали молодого графа - все же это по нему тризна, последним - Йёссена.
        Хорошо меня вовремя предупредили, что полную кружку за каждого помянутого пить не следует, достаточно каплю, чтоб его душа не затерялась в безвестности. Иначе до конца списка можно самому не дожить. Но хоть по капле за каждого героя, но убывает в кружке. А кружка всегда должна быть полной, и за этим особо следили молоденькие девочки с кувшинами в руках, которым самим пить вино еще не по возрасту.
        К открытой бочке самостоятельно никто не лез. И это меня проняло до печенок. Дисциплинированный народ.
        В конце панихиды все выпили по две кружки. И снова спели «Выпьем и снова нальем».
        - У человека может не быть могилы, он может пропасть без вести. Но пока его дома поминают, душа его жива, - пояснила мне Альта, весь этот вечер на поминальном поле не отходящая от меня ни на шаг. - Когда тризна печальная, наши герои горюют вместе с нами, когда веселая, то вместе с нами радуются и они.
        И я, кажется, понял истоки безбашенной храбрости рецких стрелков на войне. Они не боялись умереть. Они твердо знали, что будут жить вечно: пока за них дома хоть кто-то выпьет каплю вина и произнесет его имя - он жив. Труса же никто поминать не будет.
        И в этот список никогда не попасть патриарху, умершему в своем доме на супружеском ложе в окружении многочисленных потомков. В древности такие дедки сами уходили на войну, пока еще оставались силы. И добровольно бросались на вражеские пики, оттягивая их в своем теле до земли, чтобы дать своим товарищам через такую брешь прорвать строй и разбить вражескую баталию.
        Нынче нравы смягчились. Считается, что своих патриархов надо поминать в кругу семьи, а публично только героев.
        Потом были танцы. В честь нашей «кровавой тризны» по Битомару показали боевые пляски - с кинжалами, барабанами, даже алебардами. И шутливую пантомиму, как мы царцев резали. К концу дня в усадьбе все уже знали, кто такой Кровавый Кобчик. И больше морды от меня никто не кривил. Признали равным молодому графу. Природным господином. Наследником.
        Завершили поминальный фестиваль конкурсом танца на палашах. Выступали всего четыре четверки - от каждого населенного пункта, и общим голосованием выбирали лучшую. Приз был объявлен заранее от поместья - каждому победителю по пятнистой горской свинье, худой как собака и такой же кусачей. Что касается меня, так я даже не понял, почему кто-то из них лучше других. На мой взгляд, все они были виртуозы. Но у публики свои резоны и критерии.
        На поле все пришли в традиционной этнической одежде, хотя днем многие ходили по имперской моде одетые. Только я с Вальдом и моя команда в военной форме. Но это никем не воспринималось как колебание устоев. Наоборот, с любопытством рассматривав медали на груди бойцов. Особенно девушки.
        А потом пошли обычные танцы, хороводные и парные. Альта меня не только опекала, но и танцевала, не подпуская ко мне других претенденток. А желающие были… как я понял по дерзким взглядам, претендентки не только на танцы…
        А в самом конце к всеобщему ажиотажу Тавор запустил в небо три ракеты - красную, зеленую и белую. Зря, что ли, ракетницу трофейную с собой таскаем?
        Потом все со всеми перецеловались, как на Пасху, и под тихое хоровое пение разошлись по домам. Далеко за полночь.
        На поле остались только дежурные присмотреть, чтобы костры полностью прогорели.
        Я обратил внимание управляющего на это.
        - Мориуш, не проще ли залить костры водой? Да и безопаснее так будет в пожарном отношении.
        - Нет, ваша милость, не проще. Поминальные костры должны прогореть сами. Они как бы наша жертва душам героев. Прерывать жертву нехорошо. Если все прошло как надо и предкам понравилось, то души героев оставляют нам несколько крупиц золота в золе. Парням надо будет дождаться, когда все прогорит, и просеять золу. Это уже при свете дня получится у них.
        Угу… Костры, как я ранее заметил, разжигали на песчаных подушках.
        - А песок под костры берете с особого места? - не отставал я.
        - Какой там… Здесь же, ваша милость. Незачем далеко ходить. Чуть выше усадьбы протекает хороший ручей с песчаным дном. Вода в нем вкусная. Нескольких носилок хватает на все. И дорожки присыпать в парке песок оттуда же берем.
        А ночное небо тут удивительно высокое. Незамутненного ультрамарина с огромными цветными звездами. И тонкий серпик желтоватой луны почти горизонтально лежит на верхушках деревьев. Саблей. Росчерком.
        
        Спал на графской кровати. Ничего особенного, кроме размера - человек пять поперек положить можно. Балдахин с заправленной москитной сеткой - не сезон на них. Упругий матрац конского волоса. Простыни льняные толстые стираные - комфортные для кожи. Одеяло стеганое овечьей шерсти. Подушка ею же набита. А вот этого как раз я не люблю - голова на шерсти пружинит. Может, от этого и спал некрепко, несмотря на выпитое.
        Проснулся от легкой щекотки в спине. Кто-то пальцем водил по старому шраму и тихо всхлипывал при этом.
        Повернулся, сбрасывая сон.
        Альта, освещенная льющимся из окна тусклым лунным сиянием, сидела на кровати в одной батистовой рубашке без рукавов и тонким длинным пальцем касалась меня. Женщина при этом тихо плакала.
        - Ты что тут делаешь? - спросил я строго. - Иди спать на свое место.
        - У меня нет другого спального места, кроме этого, мой господин, - печально ответила она, всхлипнув.
        - Не понял?
        - Я - ясырка.
        - И что с того?
        - Пленница. Рабыня. Как хотите, так и называйте. Теперь ваша…
        - Откуда ты?
        - Из Винетии. Но только и помню, что родом из города Сочено. Меня купил у пиратов молодой граф, когда путешествовал по югу Мидетеррании. Было мне тогда всего двенадцать лет. Дорого купил из-за сохраненной мне девственности.
        - Ты свободна. Можешь возвращаться домой.
        - Кому я там нужна… выходец с того света. И вообще… прежде чем меня прогнать, мой господин, верните мне мою шаль.
        - Тонкости древних обычаев? - усмехнулся я.
        Альта кивнула, подтверждая.
        - А что мне осталось делать? Идти в птичницы? После того как я тут всеми заправляла? Да и кто вам будет гроссбух вести?
        - У меня, между прочим, жена есть. Горянка. Другую бабу она в моей постели не потерпит.
        Альта глубоко вздохнула.
        - Я этого даже не заподозрила, мой господин, вы так молоды. И обычно семейные приезжают вступать во владение вместе с женами.
        - Она беременна. Вторым ребенком. Потому и осталась в городе.
        - Сейчас ее тут нет. Есть только вы, мой господин, ночь героев и я - ваша вещь. Вы вправе убить меня, но не вправе меня прогнать.
        И Альта медленно потянула через голову свою рубашку.
        Этой ночью я понял, почему молодой граф протянул с женитьбой до тридцати лет, да так и не сподобился.
        
        Библиотека в господском доме молодого графа была богатой. С удивлением я нашел там много книг по химии и коллекцию минералов, собранную в окрестностях. Вот уж не ожидал таких пристрастий от молодого кавалериста.
        Альта подтвердила увлечение своего господина химией и показала мне в дальнем флигеле, скрытом за вечнозеленым высоким кустарником, очень приличную химическую лабораторию, хорошо оборудованную по последнему слову техники. Даже вытяжные шкафы присутствовали. А про прекрасную химическую посуду и простейший, но мощный микроскоп я уже не заикаюсь. К сожалению, графские лаборанты, помогавшие ему, в настоящий момент воевали вдали от дома.
        И почему молодой граф не состоял в Рецком политехническом обществе? Загадка.
        Книга на имперском языке «О неделимых элементах» некоего Сюли - как я понял, переводная с языка португейзе, меня заинтересовала в свете воспроизведения таблицы Менделеева в этом мире, так как в данном талмуде химические элементы описывались по отдельности, что позволило мне быстро составить на каждый элемент карточку. Но вот с систематизацией химических элементов у этого Сюли все обстояло весьма посредственно. Порой даже фантазийно. Чего не скажешь о проверяемых фактах - те были собраны безупречно со ссылками на проверяемые опыты ученых со всего континента.
        Каюсь, задели меня щелкоперы за живое, и я решил поквитаться с ними чистой наукой. Но, как оказалось, не такое это простое дело. Даже когда заранее знаешь конечный результат. В этом мире пока знали всего чуть больше полусотни химических элементов. Точнее, у Сюли их насчитывалось пятьдесят три. Не был даже известен такой простейший элемент, как йод, хотя морскими водорослями в медицине пользовались. Впрочем, книга эта была издана девять лет назад. С тех пор многое могло поменяться. Не стоит наука на месте.
        И всю неделю, что пробыл я в имении, тасовал в послеобеденный отдых этот химический пасьянс, припоминая, как там все было на учебном плакате. Вроде все знаю, а как до дела, так сплошные пробелы. Пока скомпоновал металлы и неметаллы. Оставил место для неизвестных тут пока инертных газов. И впереди водорода под номером «0» поставил аналог земного теплорода, или как его еще там… Чисто химически его никто тут еще не добыл. Только в теории. Но отстаивали его существование все местные ученые дружно, верили в этот теплород, как в Святое Писание. Так получите косточку, которую никогда не поздно от основной таблицы отрезать.
        Продолжил я эти свои научные штудии и в городе, прихватив из имения несколько томов по химии. Эту свою работу я не афишировал, разве что давал подсмотреть за ней мельком, но только не химикам. Еще разберутся раньше меня! Соавторы мне были противопоказаны. Работа должна была быть исключительно самостоятельной. Впрочем, за совместным ужином я периодически задавал им вопросы, на которые сам не мог найти ответа. Они же моему интересу к химии только радовались.
        Помогла и библиотека Политехнического общества, выписывающая всю периодику соответствующей направленности. Журналы из вражеских стран получали и во время войны с некоторой задержкой через нейтральный Швиц.
        Как я и предполагал, количество химических элементов со времен написания книги Сюли увеличилось до шестидесяти двух. И все карточки пришлось перетасовывать заново.
        Коллекцию минералов из «Отрадного» мне доставили потом с оказией, когда выяснилось, что в подвалах Политехнического общества лежат даже не разобранными еще несколько таких. Разбирали минералы всю зиму мои химики, вернувшиеся из командировки по нефтепромыслам, и их помощники из бадонских стипендиатов. Заодно они учили у химиков огемский язык.
        В перспективе эта работа могла вырасти в Минералогический музей, привлекающий публику лицезрением красивых камней, как в Москве. Лишняя достопримечательность Втуцу не помешает.
        Но я опять забегаю вперед.
        
        На графской мельнице треснул жернов. Ну как на графской - баронской теперь, моей мельнице, но как-то за ней залипло это название - «графская» и по-другому ее не называли. Другая мельница была далече - в окружном городке, и все села и поместья окрест усадьбы зерно мололи на «графской» за полмешка муки с десяти мешков. Недорого, но и «Отрадное» не нуждалось в посадках пшеницы, оставляя эти земли под коровий выпас. В город зерно еще везти надо, на рацион животине тратиться, себе на харч и время от хозяйства отрывать. Да и брали там за помол по мешку с десятка. Все потому, что моя мельница водяная, на хорошем ручье, а в городе ее ветер крутит. А ветер - стихия переменчивая.
        - И что, без меня такой простой вопрос сами решить не можете? - выговорил я Альте с управляющим.
        Не царское это дело мелочами заниматься. У меня сплошная химия в голове. А эти отрывают от занятий. Я только-только себе промывочный тазик присмотрел для экскурсии на ручей…
        - В бюджете хозяйства нет такой статьи, господин, с которой мы могли бы оплатить новый жернов, не выходя за свои полномочия. Прежний владелец по этому поводу был строг, - оправдывается Мориуш, кивая на Альту.
        - Зато теперь и без муки останемся, и еще потратимся на ее покупку. Так?
        Синхронно кивают в подтверждение.
        Нет, ну как дети, ей-богу. Папочка вернулся и решит все вопросы разом.
        - И как это мне по деньгам выйдет? Не дороже нового жернова?
        Управляющий жалобно пожал плечами, втянув голову в плечи, проблеял оправдываясь:
        - Кто же знал, что он треснет?
        - А почто запасного жернова сразу не купили впрок?
        - Это уже запасной треснул, - виновато развела руками Альта.
        - Сколько времени он прослужил? Запасной.
        - Три месяца.
        - Сколько-сколько? - удивился я. - Знаешь, где живет этот мастер-ломастер?
        - Конечно, знаю, - ответила женщина.
        - Поехали.
        
        Я, Альта, кучер, четверка егерей с пистолетами Гоча, косоглазый «хиви», управлявший фурой, и Тавор с пулеметом - вот и весь отряд. Наш поезд составляла коляска с рысаками и фура с четверкой битюгов, на которой везли дефектный жернов, небольшой, меньше метра в диаметре. Альта со мной в коляске, остальные в фуре.
        Мой денщик в дороге с ручником не расставался. Видно, такую инструкцию получил от Онкена. Я не препятствовал.
        Женщина всю дорогу время от времени нежно поглаживала мою руку, и глаза ее при этом светились. О произошедшем с нами ночью мы не говорили - незачем. Все и так понятно всем. Беседовали о хозяйстве. О том, что работать на рынок ближайшего городка бесполезно - в округе все такие, как мы, только цену друг другу сбивают. А до Втуца три дня пути. Не накатаешься. Ореха много осталось с прошлого года, так что новый урожай класть некуда. Вся надежда на армейских интендантов, которые купят молодых бычков и погонят их на консервный завод. Есть заказы и на волов, но мало - насытили ими уже округу.
        На всех ухабах Альта как бы невзначай приваливалась к моему плечу упругой грудью. Я не обольщался ласковыми взглядами этой женщины. Я для нее даже не мужчина. Я ее статус в местном обществе. Впрочем, женщины за статус могут и козла полюбить. Мать как-то созналась мне на гулянке, когда я из армии дембельнулся, что мужчина с положением ей симпатичней кажется.
        Через пару часов путешествия въехали в широкое ущелье с мелкой каменистой речушкой по его дну.
        Через полтора километра плохой дороги по ущелью вышли на разработки.
        Несколько бревенчатых хижин и каменоломня с обнаженной базальтовой породой, от которой клиньями откалывали пласты камня. Жернова тесали здесь же, не отходя далеко. И правда, чего тяжеленные камни таскать далеко? Работало разом пятнадцать мужиков. Часть вырубала круги из ломаного камня, другие шабрили на этих кругах ровные поверхности. Еще с полдюжины подростков тренировались рубить камень на кругах маленького диаметра, как на точильных станках.
        Когда мы подъехали, работа остановилась, и все глазели на нас с любопытством.
        Вперед вышел обросший бородой до глаз мужик в возрасте. Главный мастер в артели. Воняло от него застарелым потом, как от козла, аж глаза резало. Понятно, вода в горной речке, считай, уже зимняя, а больше ее взять неоткуда. Греть - и так в округе они все кусты повырубили, хватило бы на готовку и ладно.
        - По какой надобности нас беспокоите, господа хорошие. Нам недосуг - сезон заканчиваем. Не сегодня завтра белые мухи полетят. Все заказы будем брать уже весной.
        Стоит гордо. Цену себе знает.
        - Сунь нос в фуру. Твоя работа?
        Мужик без возражений залез в повозку, ощупывал там руками дефектный жернов, что-то нашел и сознался:
        - Моя работа. Кажись, в прошлом годе этот жернов на мельницу в «Отрадное» завозили, как сезон закончился.
        Заканчивал фразу он уже стоя на земле.
        - Так вот что тебе я скажу, мастер. Брак гонишь. Людям головы дуришь.
        - Где брак-то, мил человек, ты глянь, как поверхность отрихтована да прошабрена гладенько, желобок к желобку, да спиралью проштроблено. Такой жернов делать долго. Он три недели только грубого труда требует. Да еще шабрить его… штробить…
        - Тогда почему он треснул, трех месяцев не проработав?
        - Это же камень, мил человек, кто за него поручится, какой он внутри? Полость могла попасться какая нехорошая… Или еще чего… Когда покупают, осматривают. Но, всяко бывает, раз на раз не приходится. Камень же… - развел он руками, как будто все объясняет тот факт, что это камень.
        - Меняй.
        - Что менять? - не понял он.
        - Жернов меняй, - уточнил я. - На нормальный.
        - Никак не можно. Новый продам. А менять ничего не буду. Ваши люди принимали, осматривали, претензий не имели.
        - Сваливай его, ребята, - приказал я, и егеря, поднатужившись, выкатили подоске жернов на землю.
        - Я возвращаю тебе твою плохую работу и взамен заберу нормальный жернов.
        - Не получится, - усмехнулся мастер.
        - Получится, - вернул я ему усмешку и дал отмашку егерям.
        Те быстро нашли готовый жернов, поставили его на попа и покатили к фуре.
        - Грабить нехорошо, - заявил мастер с угрозой.
        - Кто грабит? - улыбнулся я ему по-доброму так. - Грабят, это когда забирают без отдачи. А мы меняемся. Я тебе твой жернов привез? Привез. С тебя по-доброму еще штраф надо взять за плохую работу.
        Мастер набычился. Глаза его налились гневом. По его молчаливому знаку поднялись все его подмастерья и, сжимая в руках молоты, двинулись на нас с явным намерением вытолкать из ущелья, на крайний случай в нем же и прикопать. Здоровые мужики, хоть и в возрасте. Каменотесы. Полтора десятка бойцов, если не считать мальчишек в учениках.
        Пацаны их как раз разбежались собирать мелкие камни и ладить пращи.
        Ого…
        Тавор среагировал раньше меня. Дал короткую очередь из пулемета по скале, осыпая с нее мужиков каменной крошкой.
        Помогло. Остановило. Очередь из пулемета над головой каждого делает трезвым и расчетливым. Если не дурак…
        - Долго воду в ступе толочь меня не устраивает, - заявил я, вынимая из кобуры пистолет новой системы Гоча, - если сейчас я не получу новый жернов вместо бракованного, то через неделю в этом ущелье будет лагерь для военнопленных. Они и будут делать мне жернова. Долго, зато бесплатно.
        - А мы? - вдруг взревел справедливым гневом один из подмастерьев, с недоверием посматривая на тонкие стволы пистолетов, направленные в них. - Мы так без работы останемся?
        - А вы будете выпендриваться дальше, только уже по месту жительства. Потому как вход в это ущелье будет перекрыт колючей проволокой и поставят там блокпост с пулеметом. Вход по пропускам.
        - Да кто ты такой, чтобы нас этим пугать? - оторопел мастер.
        - Я Кобчик. Савва Кобчик, - ответил я и левой рукой расстегнул молнию на куртке, показывая свои награды. - У меня пленных много. Девать некуда.
        Возвращался я обратно не только с жерновом, но и с точильными брусками в ассортименте - на них ученики руку набивали. Кто постарше уже малые круги ладили. Эти я купил. Ворот приделать - готовое ручное точило в хозяйстве. А те, что шабреные как большие жернова, приспособить можно под ручные зернотерки. Я такую видел у жены дяди Оле на горном хуторе.
        Разрулили скандал два человека - Альта, которая всех знала в округе, и один из каменотесов, ветеран, раненный в ногу на Восточном фронте. Он, пока в госпитале валялся, наслушался баек про Кровавого Кобчика. Смотрел на меня с любопытством, но уважительно.
        К тому же это ущелье - моя земля, хоть и спорная. А аренду каменотесы не платили.
        Сошлись на том, что мне жернов поменяют, но только если я выкуплю у них накопившуюся за сезон мелочь, что ученики ваяют из отходов производства мельничных жерновов. А мне не все равно, где точила для заводов покупать? Тут к тому же дешевле вышло. Договорились, что на будущий сезон оставлю им целевой заказ на точильные камни по строгим размерам.
        В общем, расстались без вражды. Даже в чем-то к обоюдному удовольствию.
        Четыре битюга фуру обратно еле тащили. Жалея их, не жадность свою проклинал, а прикидывал, как тут дорогу шоссировать, пока пленная рабсила у страны в достатке. От Втуца до городка хотя бы. Оживить этот сонный медвежий угол.
        
        Больше на хозяйственные вопросы меня не отвлекали. Ходил по окрестностям один с двустволкой, заявив охране, что на моей земле некому на меня покушаться.
        Вдумчиво пристрелял новый пистолет Гоча. Ловкая машинка получилась. Точная. Ну а патрон так вообще моща! По-доброму его бы не на гражданский рынок выкидывать, а офицерам на вооружение ставить.
        До снегов тайно ото всех смотался с тазиком на ручей. Намыл за половину дня два грамма даже не золотого песка, а мелких и тончайших золотых чешуек - считай, половина золотого кройцера по весу. В лаборатории анализ подтвердил, что это не обманка, а золото. Только с высоким содержанием серебра. Посчитал - овчинка выделки не стоит. Золото будет обходиться по вложениям в добычу практически по своей стоимости. Это я еще затраты на аффинаж[9] не считал. Конечно, тому, у кого ничего нет, - капитал. Но для серьезной разработки металла в ручье мало.
        Так что выше по течению надо искать рудную жилу, которую размывает ручей. Но на это времени у меня нет, как и специалистов-горняков.
        Никому говорить о своей находке не стал. Не хватало мне в усадьбе еще золотую лихорадку устроить. Тогда точно конец придет хорошо налаженному хозяйству.
        Наслаждался отдыхом.
        Тренировался с егерями в стрельбе.
        Тасовал карточки с элементами.
        Комплектовал обоз, который пойдет со мной во Втуц. Скупал для него по всей округе бочонки и лимоны. Если повезет, то сразу лимоны в бочонках.
        Принимал ответно у себя по-соседски семейство Вальда и окружного старосту с визитом вежливости и обжорства.
        Староста с собой еще пяток местных помещиков привез - знакомить со мной. Те, видимо предупрежденные о моем семейном положении, своих великовозрастных дочек с собой на встречу волочь не стали. И на том спасибо. Скучный вечер выдался, но протокол аристократический… тудыть его кобыле в щель. Да еще провинциальный… Это что-то с чем-то…
        В городок так и не выбрался. Незачем было.
        По первому снегу тронулись. Не только мои фуры и мобилизованные по подводной повинности крестьянские телеги, но и вальдовых вьючных стирхов почти в полном составе загрузили. Неплохая реклама мелкой скотине, которая тащит по четыре больших мешка на горбу.
        Альта в последнюю ночь опять плакала. Потому как договорились - точнее, я поставил такое условие, что когда в имении будет моя жена, то Альта на мою постель не претендует. И по возможности на глазах у Элики не отсвечивает. Вот женщина и горевала после острого наслаждения плоти, как в последний раз.
        Ага… Мне еще с женой разбираться по поводу ясырки. Шила-то в мешке не утаишь. Лучше пусть благоверная все от меня узнает, чем сплетня стороной до нее дойдет.
        Первого декабря длинный обоз втянулся в городскую черту Втуца.
        Отпуск, настоящий отпуск, кончился. Как всегда быстро.
        
        
        12
        
        Длинная дорога после отдыха да без обязанностей караван-баши, которые взял на себя Вальд, способствовала размышлениям.
        Когда я попал в этот мир, то просто надо было выжить. И я отдался на волю течения жизни. А та потащила меня по течению вверх. В сферы, в которые я никогда не стремился и которые для меня зачастую были непонятны. «Это надо всосать с молоком матери», - как заявлял Онкен, и он прав. Я постоянно попадаю в неприятные ситуации именно потому, что я… даже не столько не знаю местных реалий, сколько их не чую. И не только придворное общество, но и горские обычаи. Другие реакции во мне воспитаны. Я русский крестьянин, кулак, если хотите. Проще всего мне здесь в армии, потому как армия везде армия. Я начальник - ты дурак, ты начальник - я дурак.
        Но именно служить в армии, там, где я хочу - в воздухоплавательном отряде, мне как раз и не дают. И вообще все, что я создал в армии, у меня отобрали. Броневой отряд, штурмовую роту… Надавали орденов, даже Рыцарский крест - тутошний аналог Героя России, а воевать не пускают. Как фабрикант я правителям нужнее, чем как офицер. Офицеров у них много, а фабрикантов мало.
        Теперь я не просто титулярный барон с дикой горы, еще и полноценный помещик. А имперская аристократия все равно от меня нос воротит - онучами им пахнет.
        Друзей завел, но немного. Плотто, Эллпе, Гоч и… все. Щолич слишком завистлив, чтобы быть мне другом, а Вахрумка больше благодетель. Со всеми остальными не пьянка, а мероприятие.
        Одно время принца Бисера числил в друзьях, но разве ресурс может быть другом правителю? Это как свинье и курице совместно производить яичницу с беконом.
        Да и далеко теперь от меня друзья - пять суток катить по железной дороге. Остается один островок для души - семья. Сын… Жена красавица и умница, любит меня, а я ей изменяю. Ну как изменяю… специально не ищу, а случая не упущу. Да и не вижу я домочадцев почти. За полгода дай бог три недели наберется, когда я был с ними.
        Все дела, дела, дела…
        Деньги, деньги, деньги…
        Когда это только кончится?
        Дома первым делом схватил жену в охапку, поднял, закружил, вдохнул манящий запах белых волос, впился пиявкой в податливые губы.
        - Пусти, пусти, демон подземный, - счастливо верещала Элика. - Чрево отдавишь.
        А когда опустил ее на пол, схватила за руку, дернула и, несмотря на ясный день, потащила в спальню. Соскучилась по чувственным доказательствам моей любви.
        Потом, приводя в порядок растрепанные волосы - шикарные длинные белые волосы, ласково глядя на меня сапфировыми глазищами, участливо спросила:
        - Что у нас там, в новом поместье, плохого?
        - Все хорошо, милая. Все прекрасно там, кроме того, что мне в наследство досталась ясырка.
        - Красивая?
        - Ты лучше.
        - Молодая?
        - Ты моложе.
        - Сколько ей лет? - Этот вопрос был задан уже с нажимом.
        - Двадцать пять примерно.
        - Дети у нее есть?
        - Не спрашивал.
        - О главном ты и не спросил. Хозя-а-а-аин… Ты с ней спал?
        Я виновато сознался и рассказал историю с шалью.
        - Эк она тебя! - восхитилась Элика. - Как маленького. Нельзя было тебя отпускать туда одного.
        Я ждал со стороны жены обвинений, скандала, заранее морально приготовился его терпеливо снести, а там и загладить вину чем-нибудь, а его все не было и не было. Зато дождался пояснений.
        - Ясырка - это не любовница на стороне, о которой все знают, кроме меня, - сказала жена, прямо глядя мне в глаза. - Ясырка мне не в позор. Только ты детей от нее законными не признавай.
        
        За две недели обоз еще несколько раз обернулся между поместьями и вагонами на заводских путях филиала «Гочкиза». Тридцать двуосных вагонов загрузили горным орехом, лимонами, изюмом и разнообразными сухофруктами. И это только с двух наших поместий. Разве что лимоны еще брали в других местах. Пойдет торговля ими хорошо - насадим рощи.
        Железнодорожную компанию «Кобчик-экспресс» я все же зарегистрировал во Втуце, пока без права междугородных пассажирских перевозок с продажей билетов. Для этого надо соответствовать многим параметрам, которые я не мог выполнить из-за нехватки обученного персонала.
        Выправил Тавору командировку в Будвиц в качестве старшего по эшелону и ответственного по благотворительной раздаче лимонов по госпиталям и рабочим «Гочкиза». На продажу только остаток пойдет. Заодно и куратора своего навестит с докладом обо мне. А мне потом сделает доклад о нем. Так-то вот…
        И уже собрался я отправлять поезд в Огемию, как в середине декабря на стройке завода у второго разъезда появился сам маркграф.
        Мела поземка по полям, но температура стояла щадящая. Где-то минус пять по Цельсию. Можно было простой шинелью обходиться. Для стройки так даже намного лучше, чем грязь развозить при небольшом плюсе.
        Ремидия привез большой паровоз всего с тремя вагонами на сцепке. Так что свиту с собой он приволок небольшую. Походили, осмотрели все мои стройки. Полюбовались на работу паровых экскаваторов и рутьеров с самосвальными тележками. Особо похвалил правитель устройство лагеря для военнопленных. И выдал:
        - Вот тебе, Савва, и будет первое мое особое поручение - после Нового года осмотришь все лагеря для военнопленных. Потом моим указом обяжем всех обустроить концлагеря, как у тебя. Образцово. А то все коменданты кто в лес, кто по дрова… Пока же для тебя у меня есть другое задание. Еще пару-тройку вагонов твой паровоз потянет?
        - Если двуосных, ваша светлость, то должен. Но могу и второй локомотив прицепить, правда, он пассажирский…
        - Это хорошо. Три вагона лимонов с моих поместий возьмешь для госпиталей в Будвице. Думаю, хватит на всех.
        - Лимоны я уже везу для них, ваша светлость. Может, еще какой цитрус есть? Для разнообразия.
        - Померанец подойдет?
        - То что нужно на Новый год, ваша светлость, - припомнил я знакомые с детства запахи сочельника.
        Ремидий пожевал немного своими седыми усами. Взял меня под локоток и отвел подальше от свиты. И уже там выдал, качая головой:
        - Нюх у тебя, Савва, есть на вкусные места… Я предполагал, что ты завод на первом разъезде поставишь. Там уже обустроено многое…
        - Ничего тут особо вкусного, ваша светлость, я не заметил. Разве что разъезд есть, - попытался я включить дурака. - Только что земля намного дешевле, пока голое поле.
        - Земля пока не проблема. Так что прикидывай, что еще здесь захочешь поставить, пока чистое поле… - усмехнулся правитель земли Рецкой. - Так, лагерь для пленных у тебя временный, это хорошо, - бормотал маркграф фактически себе под нос. - Завод ты правильно поставил. Сносить не придется.
        - Зачем завод сносить, ваша светлость? - испугался я откровенно. Столько денег уже в эту яму вбухано.
        - Завод сносить не придется, - повторил маркграф. - Успокойся, Савва. А вот твой образцовый концлагерь точно тут не к месту - здесь речной вокзал встанет в предельной близости от железнодорожного вокзала и грузовой порт ниже по течению. Река наша Вартава тут только до этого моста и судоходна, - махнул он рукой на железнодорожный мост, - а впадает она в Данубий. Тот - в Мидетерранское море. По глазам вижу, все понял, - улыбнулся Ремидий.
        - Осталось только причальную мачту для дирижабля поставить, - попытался я пошутить.
        - И поставим, - очень серьезно ответил правитель. - Не все сразу. Но именно здесь. Тут я в перспективе расположу главный транспортный узел нашей марки. Сухопутный, водный и воздушный. И дорога к морю, которую будет строить Вахрумка, именно отсюда от основной магистрали отойдет. В будущем и железная дорога на Швиц тоже здесь начнется. Но это пока секрет, а не то… набегут спекулянты землей из империи, суди их потом… время трать. Большой город в перспективе здесь образуется. Втуц превращать в такой муравейник нет у меня никакого желания. Привык я к нему к такому, какой он есть. Не хочу, чтобы он из рецкого города превратился в космополитический вертеп, как это происходит со всеми крупными транспортными узлами.
        - А я тут, выходит, угадал, ваша светлость? - смутился я немного, припомнив, как коррумпировал железнодорожника с картой.
        Маркграф усмехнулся и пошел к берегу реки, поманив меня за собой жестом.
        - Вот я и говорю: нюх у тебя, - мы отошли достаточно далеко от его свиты, чтобы он снова стал говорить в полный голос. - Здесь будет город для крупной торговли. Промышленности. А Втуц оставим для власти и ремесла. Для традиционных ярмарок горцев. Кому надо, тот и на поезде приедет. Кстати, под твои пригородные поезда станции как нужно поставить? А то жирно слишком гонять паровозы только на два разъезда.
        - Километров через пять-семь друг от друга в самый раз будет, ваша светлость. При этом обязательно помнить, что при каждой станции быстро вырастет поселок. Самосевкой. Так что желательно встречный путь протянуть, чтобы не задерживать сообщение на разъездах. Тут всего-то чуть больше шестидесяти километров. Не такие большие деньги. Пока будут строить, можно запустить декавильку параллельно. Быстрее выйдет.
        - Ну для этого мы и мост через Вартаву сразу двойной ставили. На вырост. Но все упирается в нехватку щебня. Дорог сейчас строим много - везде он нужен.
        - Дороги можно и окатанным булыжником мостить, ваша светлость, - подал я идею. - Как в городе на спусках. Горных рек у нас в достатке. Камней в них еще больше. Пустить на сбор голышей пленных. И гужевой скотине будет за что в гололед копытом зацепиться. К тому же булыжную дорогу и ремонтировать легче.
        - Подай мне это предложение в письменном виде, не лишним будет. А то я, верный прогрессу, ставку сделал на механическую дробилку инженера Трезза с «Рецких машин». По выработке она сотню каторжников заменяет. Будем вторую уже ставить в другом карьере. Как заработает, так подумаем и над тем, чтобы трансмеридиальная железная дорога не отличалась от трансконтинентальной.
        - Осмелюсь спросить, ваша светлость, почему все дороги строят к западу от Втуца, а на востоке такого строительства нет?
        - А потому, Савва, что там нефть, рудники и основная промышленность, которую требуется подстегнуть в развитии. А то устал я отказывать заводчикам в переводе их предприятий во Втуц. А восток у нас чисто сельскохозяйственный. Практически сам на себя работает. Разве что на бочки для керосина дубы сводит.
        Маркграф тяжко вздохнул.
        - Плохо пока то, Савва, что половину экономики марки тянет на себе Дворец. Частной инициативы мало. Очень мало.
        - А если льготными кредитами эту инициативу подстегнуть, ваша светлость? Создать специальный банк развития.
        - Боятся брать кредиты мои реции. Консервативны слишком. На все покупки они копят. - Ремидий щелкнул крышкой золотых часов. - Однако пора ехать обратно. Савва, в твоем поезде с этим смешным паровозиком есть место, где можно поговорить, не опасаясь, что у стен есть уши?
        Та-а-а-ак… Началось. Помнится, принц перед моими большими неприятностями почти с такими же словами ко мне обращался.
        Место без ушей нашлось. Трехкупейный омнибус на чугунных колесах островной работы подошел лучше всего. Среднее купе заняли мы с Ремидием. Крайние - его охранники. В каждом купе пулемет. Ручной «Гочкиз».
        Я кивнул на охрану, которая занимала свои купе.
        - Они не подслушают, ваша светлость? Знают какие-либо языки, кроме рецкого?
        - Будем говорить на таком языке, которого они точно не знают, - подмигнул мне маркграф.
        Вперед пропустили правительственный состав с пустым салон-вагоном. Сами потихонечку почапали сзади него.
        - Ну, здравствуй, дорогой товарищ, - сказал маркграф по-русски почти без акцента, едва мы вышли со стрелки на основную магистраль.
        От неожиданности я обтёк.
        
        Рецкие горцы не то чтобы считали гору Бадон проклятой, но селиться на ней не желали. Было у них такое предубеждение, передававшееся из поколения в поколение с незапамятных времен. Наверное, все же потому, что гора была вроде как божия.
        Именно с нее, по легендам, из этого мира ушли боги.
        Именно с нее время от времени спускались в долины люди, которых в древности принимали за богов. Но быстро удостоверились, что это люди как люди, хотя и не без странностей. Они вполне адекватно вливались в архаичное рецкое общество, отличались трудолюбием и храбро сражались плечо к плечу с соседями. Через несколько поколений их потомки не отличались от других горцев своей белобрысостью.
        Но примерно лет сто назад проблема вышла на государственный уровень. Тогда сошли с горы несколько чернявых небритых и странно одетых мужиков. Покрутились, повертелись и ограбили банк. На приличную сумму золотыми монетами.
        Их долго егеря гнали в горы. Половину перестреляли. Но главарь с сундучком золота таки ушел на плато богов горы Бадон. И там как испарился. Плененные грабители звали его Камо.
        Дрянь людишки оказались. Типичные бандиты, только грабящие не для себя, а для «партии», для «светлого будущего всего человечества». Больше они ни к чему не были приспособлены и сгинули на каторге.
        Но четыре разнообразных револьвера, снятые с убитых, подстегнули оружейную промышленность империи. Вывели ее на передовые рубежи. И позволили в свое время отбиться от республиканского нашествия с их «экспортом революции достоинства».
        После еще несколько таких гостей являлось с горы. Слава ушедшим богам, нечасто и без злых намерений. В основном русские. Грибники. И только один француз.
        Этот француз с русской девушкой попал на гору Бадон зимой на лыжах. Когда они спустились к подножию, девушку не удалось спасти - настолько она замерзла в горах. Этот француз сам в полубреду последние километры до жилья нес уже ее труп. И потом очень горько плакал по ней. Познакомились они на каких-то международных спортивных соревнованиях в Москве. Этот француз быстро освоился среди рецких горцев, удачно женился на единственной фермерской дочке и обогатил эту страну несколькими сортами сыра, которые охотно покупают в крупных городах задорого, сколько ни дай.
        - Он жив?
        - Нет. Уже умер. От старости. До них был еще интересный человек, который называл себя Волкодав СМЕРШа Молас.
        Я вопросительно вскинул брови.
        - Да-да… - подтвердил мои подозрения Ремидий. - Отец генерала Моласа. Одновременно и «отец» современной военной разведки в империи. Основатель Бюро статистики и регистрации генерального штаба, которое в настоящий момент превратилось в службу второго квартирмейстера.
        - Молас об этом знает?
        - Думаю, знает, но виду не подает. Скорее всего знает, потому как отказался от приставки «-верт» к фамилии при получении дворянства. Но даже если и знает, то этим знанием он ни с кем никогда не делился. Еще про тайну его отца сейчас знает император Отоний. Знаю я, так как сам подводил Волкодава к отцу Отония. И все. Круг посвященных в эту тайну замкнулся. Остальных мы не светили особо. И тем более не возили в столицу империи. Теперь еще знаешь ты.
        - А чем этот Волкодав отметился у вас таким особым?
        - Тогда вся зарубежная разведка лежала на военных агентах при посольствах. Были они все как один аристократы не последних родов империи. Волкодав убедил прежнего императора ввести институт секретарей при военных агентах исключительно из третьего сословия - они не так презрительно относились бы к необходимой грязной работе, которой эти вертопрахи брезговали. Впрочем, слухи и сплетни высшего света в те времена составляли почти всю разведывательную информацию. Волкодав же поставил все совсем на другой уровень, как добывание сведений, так и их анализ. До него все старались заполучить в агенты влиятельных лиц сопредельных государств. Но Молас-старший быстро доказал, что мелкие сошки при таких лицах и знают зачастую больше, и стоят дешевле. Да и внедрить на мелкую должность своего человека намного легче. При нем таких агентов стали заранее учить и готовить. И не только мужчин, но и женщин.
        - Рыцарей плаща и кинжала, - улыбнулся я.
        - Именно. Он так их и называл.
        Ремидий вынул из кармана плоскую фляжку и, сделав глоток, вкусно крякнул.
        - Вздрогнешь? - предложил мне по-русски.
        - Нет, - отказался я, желая иметь чистую голову.
        - Так вот, после явления Волкодава мой отец поставил на горе хутор и поселил туда деда твоей жены под видом кузнеца. Чтобы он встречал таких вот попаданцев, как ты, и отводил куда следует. Почему он не поступил так с тобой, мне непонятно, и у него уже не спросить.
        - А какие еще были люди?
        - Из полезных только наш старый садовник, который учил меня ботанике и немного русскому языку, потому как с ним попало несколько книг. Он называл себя с гордостью «вейсманистом-морганистом» и все ругал какого-то лысого Мичурина. Жаловался, что в нашем мире нет каких-то мушек для его опытов. Остальные же… просто бесполезные людишки в возрасте, не желающие вписываться в окружающий мир и требующие себе руководящих постов и персональных пенсий на основании того, что они «старые большевики». Эти все рвались обратно. На свои дачи в Павшино. Старый кузнец водил их на Плато ушедших богов, и у двоих таки получилось вернуться. Для нас - исчезнуть. Остальные померли своей смертью и похоронены в одном горном замке, где их неплохо содержали на «персональной пенсии», чтобы не допускать к общению с обычными людьми. Это было бы неразумно из-за их безумных идей социального переустройства общества.
        Мы давно уже вели разговор на огемском языке, потому как познания Ремидия в русском были на уровне туриста. Хотя несколько фраз он произносил чисто и четко. И неплохо умел ругаться русским матом.
        - Мичурин вроде бы не был лысым, - сказал я, припоминая портрет в аудитории академии, когда нашлась пауза в монологе Ремидия. - Может, ваш садовник говорил про Лысенко?
        - Возможно, - пожал плечами маркграф, - но мне с детства запомнился именно лысый Мичурин. А садовником Иван был очень неплохим. С фантазией.
        Ремидий потянулся, заглянул в вагонное окно и переключился на другую тему:
        - Однако подъезжаем к вокзалу. Но разговор наш, Савва, не кончился. Приглашаю к себе.
        - Может, лучше вы ко мне, ваша светлость? - предложил я. - Жена будет рада.
        - Наглец… - улыбнулся Ремидий. - Такой визит надо еще заслужить. Это круче ордена будет. Так что едем во дворец. Заодно покажу тебе Иванов сад. Там все осталось в неприкосновенности, как при нем, и за этим следят.
        
        Хорошо, что я заранее приказал вызвать мне по телеграфу коляску к вокзалу во Втуце, а то Ремидий как-то не разбежался приглашать меня в свою карету. И тащился я за их экипажным поездом один. С кучером и денщиком. Но те оба на облучке сидели и думать не мешали.
        Как вспомню собственное охудение при звуках русской речи из уст Ремидия, так стыдно становится. Не вышло из меня Штирлица, не вышло… Расколол меня маркграф до самой задницы только по выражению моей обалдевшей рожи, неожиданно услышавшей подзабытую уже родную речь от того, от кого ее можно было ожидать в последнюю очередь.
        - И вам не хворать, - ответил я тогда на автомате.
        Поперхнулся, прокашлялся и спросил, прислушиваясь к перестуку чугунных колес на рельсовых стыках, также по-русски:
        - Когда вы догадались?
        - Давай говорить по-огемски, охрана этого языка не знает. А то русский я основательно подзабыл с молодости-то, - предложил маркграф, переходя на язык королевства Бисеров.
        И я послушно повторил свой вопрос на предложенной мове.
        - Да почти сразу заподозрил, - ответил он на мой вопрос. - После первой нашей беседы. Потому и предложил тебя в члены-корреспонденты нашей технической академии. Я еще по Волкодаву понял, что ваш мир ушел вперед по сравнению с нашим. Вот только Волкодав в технике не был силен. Он был организатор, конспиратор, психолог, мастер интриги и рукопашного боя… Но даже устройства паровоза не знал.
        - Я тоже его не знаю, - буркнул я.
        - Но у тебя же получается? - подмигнул мне маркграф. - Заводы. Изобретения. Те же пулеметы.
        - Получается потому, что я нахожу людей, у которых должно получиться, если им подсказать, что именно мне надо. Не ждать, пока они переберут все тупиковые варианты, как это было в моем мире, а сразу подсказать верное решение. Я пчела-опылитель этих одуванчиков. Знаний, умений и энтузиазма у них всяко больше, чем у меня. Без Имрича Гоча я бы не сделал пулемета, хотя его конструкцию знаю хорошо. А что до моих изобретений, то это чистый плагиат с того, что придумано в моем мире до меня многими людьми. Вот так-то вот, ваша светлость.
        - Кем ты был, Савва, там, у себя дома?
        - Студентом Сельскохозяйственной академии. Агрономия, зоотехника, машины и механизмы. До того в армии служил по призыву. Пулеметчиком.
        - Значит, то, что ты говорил в докладе про электричество, - правда? В вашем мире. Не сказки?
        - Правда, ваша светлость. Но только само электричество для меня сродни колдовству. Пользоваться умею, а что оно и как оно, я не знаю.
        - Так все же… почему ты отказался стать моим сыном? У тебя все козыри были на руках после «кровавой тризны», и народ бы тебя поддержал по обычаю. Да и популярен ты. Тебе достаточно было потребовать…
        - Не люблю я большой политики, ваша светлость. Только по крайней необходимости ввязываюсь. Я вообще счастлив здесь был лишь в деревенской кузнице. Там все зависело только от меня. В небе я еще счастлив, когда на дирижабле летаю. Да и зачем вам я, ваша светлость, когда у вас родная кровь подрастает?
        Когда пришел второй караван из поместья, то я, настропаленный женой, вытряс из управляющего всю информацию по ясырке. Дети у нее от молодого графа были. Мальчики. Пяти и восьми лет. Бастарды, конечно. На руки их сын Ремидия не брал и народу не показывал. Однако и с женитьбой на ровне тянул насколько мог, до самой своей смерти. Любил он Альту. Все свое свободное время проводил в «Отрадном». Это я и выложил маркграфу.
        - Так что если нужно, ваша светлость, то забирайте это поместье назад. Я в претензии не буду. - закончил я свой рассказ.
        - Что она собой представляет, эта Альта? - спросил Ремидий, проигнорировав мое предложение о возврате поместья.
        - Красива, умна, образована. Все бухгалтерские книги в поместье ведет. Образцово ведет, смею заметить.
        - Я подумаю над этим… - пробормотал Ремидий. - Такие вопросы с бухты-барахты не решаются. А за добрую весть спасибо. Не прервался все же род Отона Рецкого.
        Маркграф замолчал на некоторое время, но я нарушил его. Любопытство одолело.
        - Много сошло с горы Бадон попаданцев?
        - А? - встрепенулся Ремидий от раздумий. - Каких «попаданцев»? - не понял меня правитель марки.
        - У нас так называют тех, «кто попал», - усмехнулся я. - Я вот, ваша светлость, перед вами - типичный попаданец. Из моего мира в ваш.
        - То, что ты попаданец, - усмехнулся маркграф, но при этом оставаясь абсолютно серьезным, - теперь секрет особой государственной важности Рецкой марки. Бисеры о таком даже не догадываются, как и император. Тем более что легенду о рецком самородке с гор я всячески сам раздувал и поддерживал как хороший пример для других моих подданных. А таких, как ты, Савва, не так уж и много… Но слушай… Примерно лет сто назад эта проблема вышла на государственный уровень…
        
        В загородном дворце маркграфа сначала состоялся обед на несколько десятков персон. Я по малому своему чину столовался на дальнем конце среди флигель-адъютантов и камер-юнкеров.
        Затем Ремидий решал с сановниками какие-то неотложные вопросы.
        И где-то только часа через два вспомнил обо мне. Ливрейный лакей передал мне приглашение сопровождать маркграфа в его послеобеденной прогулке по дворцовому саду.
        Конечно, гуляли мы не одни. Но малая свита держалась от нас на достаточном расстоянии, чтобы не иметь возможности подслушать наш разговор.
        Маркграф показал мне действительно прекрасный сад. Не столько даже полезный своими плодами, сколько красивый даже сейчас, зимой.
        - Иван взял винетский померанец и как-то приспособил к нашему климату, - рассказывал мне сиятельный гид. - Так что к зиме его цитрусы созревают. Но все-таки южнее, в тех ущельях, где зимой теплые ветра с моря, они растут лучше, чем здесь. И крупнее плоды.
        Ремидий сорвал с ветки мелкий плод и подал его мне.
        Я попробовал. Вкус был «вырви глаз» - такой кислый. Но это и неплохо с той стороны, что витамина С в нем много.
        - Трудно назвать этот сорт столовым, ваша светлость, - выдал я свое заключение. - Но для больных это то, что нужно, чтобы быстрее идти на поправку.
        - Ты прав, винетские померанцы намного слаще. И в моем поместье, что расположено южнее, они не такие кислые. Но в том ущелье морозов не бывает.
        - Такова цена за морозоустойчивость, - сделал я умную морду.
        - А вот эту яблоню Иван вырастил из семечка, которое завалялась у него в кармане.
        Я с удивлением увидел знакомую китайку.
        - Из этих мелких яблок очень вкусное варенье получается, ваша светлость.
        - Я знаю, - улыбнулся маркграф. - Ну вот мы и пришли.
        В дальнем конце сада, в облетевшем розарии, была устроена могила под косым камнем, похожим на лабрадорит. На камне высечены две надписи.
        Первая по-рецки: «Иван Цвет, графский садовник».
        Под ней другая, уже по-русски: «Иван Михайлович Цвет, кандидат биологических наук, доцент Тимирязевской академии. Лауреат Сталинской премии».
        - Ты понимаешь, что тут по-русски написано? - спросил Ремидий. - Камень ставили без меня - я тогда в Пажеском корпусе учился. Для меня все эти слова тарабарщина, кроме имени.
        Я пояснил:
        - Имя. Имя его отца. Фамилия. Ученая степень. Научное звание. И высшая премия в государстве за научные достижения. Он преподавал в той же академии, где я учился. Ваша светлость, он оставил какие-нибудь наработки, записи?
        - Да. Большой гербарий из всех окрестных растений, рисунки и большую стопку записей по-русски. Переведешь? Может, это стоило бы издать?
        - Перевести-то несложно, ваша светлость. Где только на это время взять? Да и принятой у вас ботанической терминологии я не знаю.
        - А я не буду тебя торопить, - улыбнулся маркграф. - Для меня главное, чтобы это все не пропало.
        - Тогда я согласен.
        - Вот и договорились, - взял меня за плечи маркграф большими ладонями. - Поздравляю тебя камер-юнкером. Теперь тебе не нужно ни с кем договариваться, чтобы получить доступ во дворец. Ключ от Иванова флигеля тебе отдаст адъютант. Он теперь твой.
        
        
        13
        
        В империи неожиданно ударили сильные морозы. Старожилы в один голос заявляли, что таких холодов они давно не припомнят, а количество падающего с небес снега просто аномально для этих широт.
        И все жалели солдат в окопах. По крайней мере, на словах.
        На фронтах же, по слухам, установилось затишье. Никто не стреляет, все сидят по норам и греются у печек.
        По телеграфу передали, что до Реции, слава ушедшим богам, арктический воздух не добрался. Но что тогда на севере делается? В Скании там или на Соленых островах, если в империи в средней полосе минус двадцать восемь?
        Вторую половину дороги часто приходилось стоять из-за снежных заносов на рельсах. Ждать, пока специальный паровоз с отвалом отгребет в сторону от полотна сугробы, а команды пленных лопатами дочистят рельсы. Тащиться потом на самом малом ходу до ближайшей станции и снова ждать, когда дадут «зеленый свет». Путь до столицы Ольмюцкого королевства занял неделю. Вместо пяти дней.
        Свита моя опухла от безделья. Появились симптомы, как я это назвал, «железнодорожной болезни». Люди стали раздражительными из-за малоподвижности и ограниченного жизненного пространства при отсутствии водки. К тому же немытые неделю тела у всех зудели.
        Некоторое разнообразие скучного пути привнесли две попытки ограбления эшелона на собственно имперской территории. Пришлось даже пострелять из пулеметов в вооруженных бандитов на санях, пытавшихся отцепить крайние вагоны.
        Такой бандитизм - совсем новое явление для империи. Сказывается долгая война, успевшая обесценить человеческую жизнь и уважение к чужой собственности. Появились новые бандиты из комиссованных раненых фронтовиков. И отличались они особой жестокостью.
        - Поймаешь такого варнака, ваша милость, а он тебе в лицо рычит: «Где ты был, крыса тыловая, когда я на фронте кровь проливал?» - поделился со мной наболевшим полицай-президент Гоблинца, когда мы подавали жалобу на попытку вооруженного ограбления эшелона. - Поведение у них странное. Авторитетов нет. На любом месте долго не задерживаются. Да и берут их теперь на работу очень неохотно, несмотря на дефицит рабочих рук. Мутят они людей больше, чем работают. Считают, что им все должны да обязаны теперь только за то, что они «в окопах гнили». И в разбойники идут не от безысходности, а как бы это назвать… Не по призванию, нет… По идейности, вот. Считают, что все «нужно отнять и поделить». И к тому же им человека убить, как домохозяйке курицу зарезать.
        Полицейские на станциях тщательно регистрировали подобные инциденты, а по поводу противодействия криминалу только разводили руками. Нет у них транспорта, который бы мог пройти по таким сугробам, чем разбойники и пользуются.
        Сам же я больше всего боялся, что вымерзнут в вагонах цитрусы, и мы с маркграфом будем иметь бледный вид за свои подарки в госпиталях. Не обвинили бы нас в том, что мы просто скидываем раненым порченый товар, который нельзя продать. А что? Доброжелателей у нас хоть отбавляй.
        Безделье в дороге мне не грозило. Я писал обещанное маркграфу наставление по санитарным и иным нормам обустройства лагерей военнопленных с упором на базовые принципы.
        Принцип разумной гигиены.
        Принцип единого руководства всеми лагерями для военнопленных, органами снабжения их продовольствием, инструментами и распределения произведенной продукции.
        Принцип национального разделения пленных по лагерям. Совсем не нужно, чтобы наши нынешние враги создавали между собой горизонтальные связи с оттенком вражды к империи.
        Принцип строгого отделения офицеров от рядовых. Офицеров концентрировать в отдельных лагерях «для благородных» с особыми условиями. Общество тут феодальное по нравам. Если такого не сделать, то обвинят в варварстве. Впрочем, император это предвидел, когда стал сосредотачивать лагеря военнопленных в Реции. У нас и так репутация отмороженных. А уж после моей «кровавой тризны» так вообще…
        Плановый принцип использования пленных в качестве рабочей силы. Пока же все на уровне рефлексов реагируют. И внимательно отследить, чтобы экономика марки не просела в отдельных отраслях от отсутствия рабочих рук, когда пленных отпустим домой после войны.
        Принцип бригадного подряда и распределения «пайки» в зависимости от норм выработки всего коллектива. А там сами между собой пусть разбираются, как хотят питаться. Без лишних надсмотрщиков. Вино в порционе только за перевыполнение плана. Хотя его в Реции с избытком, но вино - сильный стимул для людей из северных стран.
        Особо уделил внимание созданию штрафных лагерей строгого режима для отказников от работы, нарушителей дисциплины и лиц, склонных к побегам. С условиями жизни и труда, близкими к имперской каторге. Но это уже наказание по суду.
        Отдыхал от этой работы, тасуя карточки с химическими элементами и читая местные книги по химии. Не такое это оказалось легкое дело - построить таблицу Менделеева, даже зная заранее ее принцип, но имея пробелы в знаниях по химии. Особенно в местной химической терминологии. Курса местной средней школы оказалось маловато, а земные термины тут неприемлемы. Но не боги горшки лепят…
        В Будвице нас ожидали сильные морозы с метелью. Поэтому все торжественные встречи я отменил и приказал сразу гнать эшелон мимо вокзала на окружную дорогу и с нее на заводскую ветку «Гочкиза».
        А там сразу потребовал свежую охрану для поезда и баню для всего личного состава.
        Гоч пропадал где-то в городе, но меня приютила в мансарде заводоуправления его обслуга, обеспечив горячей ванной. Не, ну какое это блаженство, казалось бы, от примитивной процедуры помывки горячей водой… Особенно с мороза.
        Посвежевший, отзвонился я Онкену, доложил о прибытии. Особой реакции «начальства» на такую мою «самоволку» не последовало. Да и отмазка у меня есть - командировка от Ремидия. Обещал генерал-адъютант устроить аудиенцию с кронпринцем по поводу новогодних подарков для раненых. В общем, «ждите ответа»…
        Сделав еще несколько звонков, накинул полушубок и теплую шапку, переобулся в валенки и пошел по цехам глянуть на все хозяйским глазом.
        Дополнительные печи температуру на рабочих местах держали хоть и низкую, но вполне комфортную для работы. Мастера разводили руками, но клялись, что выше плюс пятнадцати-шестнадцати градусов большие объемы цехов не протопить. Поставили временные тамбуры на входах и въездах. Обеспечили рабочих ватными жилетами…
        - По-доброму, ваша милость, световой фонарь надо делать с двойным остеклением. И чердак перекрыть с отсыпкой каким-либо утеплителем. Строили-то под голой крышей из расчета обычных средних температур, - пояснял мне инженер по эксплуатации зданий. - Никто и предположить не мог, что морозы упадут за тридцать.
        - А самовары поставить в цеху, чтобы рабочие всегда могли кипятком согреться, вам ушедшие боги не позволяют? - огрызнулся я на оправдания инженера.
        Тот только руками развел. Понятно, даже не подумали о таком.
        Несмотря на шалости природы, завод работал ритмично и планово наращивал выпуск продукции. Стартап закончился. Шла обычная заводская рутина, зависящая лишь от ритмичности поставок сырья. Даже проблему со стволами решили - теперь сами их куем. Какие требуются. Даже запас некоторый накопился в ожидании грядущего перествола ручных пулеметов «военного времени» с тонкими стволами от винтовок.
        Кто работал творчески, так это технологи, уменьшившие вес «Гочкиза-Р» еще на шестьсот граммов. Сделал себе зарубку на память, что этих людей надо обязательно премировать, и не только деньгами. Скорее всего, карманными золотыми часами швицкой работы с логотипом «Гочкиза» и хвалебной гравировкой на внутренней стороне крышки. Так ими похвастаться легче будет.
        И как всегда, кому война, а кому мать родна. В литейке мне традиционно жаловались на жару на рабочем месте. Распорядился готовить для сталеваров сельтерскую воду в достаточном количестве. Чтоб пили ее рабочие без ограничений.
        Но Гоч молодец - по всему заводскому двору возвышались приличные поленницы дров. Вымерзнуть заводу в эту зиму не грозит. И горячее питание рабочим хоть раз в смену, но наладил. За счет завода. Мы от этого сильно не обеднеем, а рабочие трудятся лучше.
        Глядел я на крыши в снегу и стены в белёсом инее. М-да… Облом. Мечталось мне собрать рабочих на митинг. Двинуть речугу про новогодние подарки им от их коллег с филиала во Втуце… Народ и армия едины… Все для фронта, все для победы…
        Не судьба.
        Как там дед мой любил приговаривать, «наши русские горницы с богом не спорницы». А выгонять людей на лютый мороз из-за идеологии могут только коммунисты.
        Только сел развлечься пасьянсом с химическими элементами в рабочем кабинете Гоча, как прибежал шеф заводской рабочей столовой и стал слезно умолять мою милость дать рецепт этой самой «сельтерской воды» для литейщиков.
        Стал писать рецепт и понял, что главный ингредиент в нем - лимонная кислота…
        Засада, блин. Где ж я ее возьму?
        Сказал просто:
        - В горячем цеху должны стоять баки со слегка подсоленной кипяченой водой. Бак с краником, крышка на замке, - нарисовал я стандартный армейский бачок емкостью в четыре ведра. - Сделают такие емкости наши жестянщики легко. Только обязательно, чтобы луженые изнутри. А так… ваяйте их из того, что есть - медного листа, оцинкованной жести… что под рукой найдется. Добавлять охлажденный кипяток в них должен один и тот же человек, у которого будут ключи от баков. Не годится, чтобы наши рабочие страдали от жажды и пили неизвестно что.
        Отпустил шеф-повара и внезапно для себя прошелся по гочевскому кабинету вприсядку, весело распевая по-русски:
        - Только добавь воды! Только добавь воды! Только добавь воды!
        Что ж я раньше-то о таком не додумался. Это же даже не бизнес. Это золотое дно. Сухая порционно фасованная шипучка. Да в окопах в летнюю жару мне памятник поставят.
        Таким меня и увидел вернувшийся из города Гоч.
        - Савва, тебя что, в генералы произвели, что так радуешься? - встал он в дверях, скрестив руки на груди.
        - А-а-а-а-а… - встал я на ноги, отфыркиваясь и шутливо кланяясь. - Ваша милость, господин барон, изволили появиться на рабочем месте.
        - М-да… - гордо вскинул голову партнер. - Моя милость соизволила вернуться из ресторана, где заключала с торговлей контракт на поставку «бульдогов». С авансом! Кстати, наш новый «миротворец» армия взяла на вооружение. И дали имперскую субсидию на патронный завод. Вот так-то. А что до моей милости, то знай, что император лично вручал мне хартию на баронию. Торжественно. Специально приезжал в Будвиц месяц назад, точнее прилетал на дирижабле, и…
        - …завод уговаривал перенести в империю, - засмеялся я.
        - Нет. - Гоч прошел к своему рабочему столу, сел в кресло, достал из деревянной коробки дорогую колониальную сигарку и прикурил от самогарной спички. Раньше он себе такой дорогой табак не позволял. - Завод наш здесь никто не будет трогать. Кому надо, всем уже дали по рукам. Но в империи возле моей баронии… там такой городишко мелкий есть, я должен буду поставить в нем завод траншейных пушек для Западного фронта. И помочь «Лозе» с пулеметами.
        - И ты сдался? - разочарованно прогундосил я.
        - Нет. Это в «Лозе» сдались. Император посчитал справедливым, чтобы они платили нам как за секреты производства, так и за обучение персонала. И за консультации отдельно.
        - Ты пустил их в святая святых? - возмутился я.
        - За кого ты меня держишь, ваша милость. - Гоч выдул в потолок подряд три колечка сигарного дыма. - Их обучают в ФЗУ за заводским забором и только той технологической карте, что у нас была разработана для них же. К конвейеру я и близко никого не подпускаю. Туда сейчас особый пропускной режим.
        - Что-то я его не заметил, - фыркнул я.
        - Так хозяина охрана обязана знать в лицо, - наставительно сказал Гоч. - Вот посмотри лучше для ознакомления.
        Он вынул из стола газету на имперском языке. Развернул и положил на стол. На развороте на обе полосы протянулся крупный заголовок: «Оружейные бароны империи». И даже наши с Гочем фотографии. Явно из архива Шибза, потому как я еще в мундире фельдфебеля.
        - Это про нас с тобой, - гордо заявил Гоч и процитировал на имперском наречии: - «Простой фельдфебель и никому не известный провинциальный инженер сделали лучший в мире автоматический пулемет». Это, Савва, признание. Это, Савва, слава!
        Последнюю фразу Гоч просто выкрикнул и полез в сейф за бутылкой сливянки.
        - Знаешь что… - посоветовал я. - Поставь-ка ты сразу возле своей баронии еще один завод. По изготовлению ручных гранат. Все равно потребуют. Кстати, какова форма собственности нового завода в империи?
        «Если Гоч поставит завод на паях с императором, - думал я, вертя в руках рюмку с водкой, - то… что ж, пушечка-игрушечка - это его инициативный проект и его патент. Имеет право».
        - Филиал «Гочкиза», - рубанул партнер рукой, рассыпая искры с сигары на пол. - Тут я был как кремень, как скала. Государственные субсидии приветствуются, новые частные акционеры - нет.
        - Неужто мы в полном шоколаде? - оторопело произнес я, боясь спугнуть шару.
        - С марципаном, Савва, с марципаном, - засмеялся счастливый Гоч. - Оптику у вас в Реции будем заказывать. Ну, за нас! За оружейных баронов! - и поднял рюмку вверх.
        Выпили.
        Гоч снова похвастался:
        - Знаешь, я теперь целый лейтенант гвардейской артиллерии. Как и ты.
        - Тогда наливай, - заявил я. - И не в рюмки, а в стаканы. И звездочки давай. Пока их не обмыли, чин твой недействительный для остальных офицеров. Вот поэтому ты до сих пор в штатском ходишь, потому что звание не обмыл.
        Когда к ужину явились приглашенные мной Плотто и Плойко, мы с Гочем были уже тепленькими.
        - Программа на вечер ясна, - почесал Плотто затылок, обозревая на рабочем столе Гоча батарею разнообразных бутылок, стоящих прямо на наших фотографиях и заголовке «Оружейные бароны империи». - Какие еще идеи будут?
        - Разве что переместиться в «Круазанский приют», - робко предложил Плойко. - А то их тут класть проспаться некуда.
        
        После сеанса шикарных круазанских терм сидели в жарко натопленном будуаре (том самом, где не так давно проходили мои переговоры с Кроном), облаченные в банные халаты, и развлекались легкими закусками, вяло перебрасываясь малозначащими фразами. О неотложных делах все переговорили в парной, пока потели без движения.
        Гоч протрезвел и выглядел при этом недовольным жизнью, вяло ковыряя вилкой в тарелке. Отвечал на все односложно.
        Плотто сурово пробило на хавчик, и он был временно недоступен к общению.
        Плойко, отпившись морсом, стал собираться. Пора ему на маркетинг, да и обеспечение транспорта на вывоз подарков для летунов с территории завода на него же легло.
        Без стука мягко зашла в помещение мадам приюта. Поняла брови и удивленно спросила строгим тоном:
        - Господа офицеры, вам что, всем яйцеклад вырвали? Там вас такие красивые девочки ждут, а вы тут устроили черт-те что, просто клуб мужеложцев. Пожрать можно и в ресторане. А тут бордель, если вы запамятовали.
        - Лучше коньяка принеси, - буркнул Гоч. - Республиканского.
        - Может, вам еще и с лимоном, ваша милость? - иронично парировала Маара.
        - Лимоны у нас с собой, - кивнул я на пятилитровый бочонок. - Плойко, изобрази.
        - Чем? - тупо уставился на бочонок боцманмат.
        - Что, там правда лимоны? - показала мадам рукой на тару.
        - Маара, я когда-нибудь тебе врал? - заявил я. - Рецкие лимоны там. Только боюсь, что померзли они в дороге. Морозы стоят, будто подземные демоны наружу выбрались.
        - Я сейчас… - с этими словами мадам испарилась.
        Вернулась быстро с бутылкой зеленого стекла в одной руке и чем-то похожим на монтировку в другой. Бутылку поставила на стол, а железку отдала Плойко.
        Тому не осталось ничего другого, как прервать процесс одеяния, и он, как был в одном исподнем, принялся курочить крышку у бочонка. Впрочем, выломал ее вполне профессионально. При желании можно было забить обратно.
        По номеру щемящей свежестью растеклись цитрусовые ароматы.
        - И правда лимоны… - рассеянно произнесла Маара с глупой улыбкой.
        - Чё за дрянь ты принесла? - оживился Гоч. - Я заказывал республиканский коньяк, а не эту винетскую подделку.
        - Ваша милость, все от вас зависит, - усмехнулась мадам. - Когда победите республику, тогда и будет вам республиканский коньяк. А пока только смелые реции победили Винетию. Так что чем богаты…
        Плойко, ничуть не стесняясь мадам, напялил брюки, тельняшку, форменку. Сунул в карманы по лимону, пояснил:
        - Товар демонстрировать надо.
        - Иди, иди… - оторвался фрегат-капитан от еды.
        И боцманмат исчез, зажав полушубок с шапкой в охапке. На ногах бурки у него, как я заметил, генеральские, белые. Пижон…
        Маара за это время распластала пару цитрусов и, расширив ноздри, с наслаждением вдыхала их аромат. Один лимон она подсолила, другой подсахарила - на любой вкус. Открыла бутылку и разлила янтарную жидкость по фужерам. Присела к нам за столик и игриво спросила:
        - Что празднуем? - Она откровенно падала нам на хвост.
        Я положил на стол пару плодов, которые вертел в руках. Вроде не померзли.
        - Да вот… - откликнулся. - Гочу чин обмываем.
        - Так он бароном месяц назад стал… - подняла Маара брови.
        - Лейтенанта ему обмываем, - отозвался Плотто с набитым ртом. - Гвардейского. Считай - капитана. Сразу. Чтоб я так жил…
        - Вит, сумей и ты так, как он, понравиться императору, - усмехнулся я.
        - Император пока у меня воздушный корабль отнял. Тот самый, что ты у Гурвинека в ангаре видел. Теперь это его воздушная яхта. - Тон у фрегат-капитана при этом был, как у мальчика, у которого отняли деревянную коняшку.
        И Плотто залпом опрокинул коньяк в глотку. Закусил соленым лимоном и продолжил:
        - Шикарная яхта. Спальные кубрики в два ряда. Кают-компания. Дерево. Бронза. Позолота. Шелк. Бархат… Тьфу. На твой бордель похож по интерьеру, - кивнул он Мааре, - только в зеленых тонах.
        - А что Гурвинек? - спросил я.
        - От счастья кипятком писает, - буркнул Плотто. - Ему Имперский крест повесили. И денег дали немерено. Он на радостях сразу два новых стапеля заложил. К лету обещает разом три корабля поднять в воздух. Еще б?льшие по объему.
        - И поэтому меня вывели за штат? - спросил я.
        - Ты особ статья… - запнулся фрегат-капитан и повернулся к мадам: - Ты бы, милочка, приказала подать нам что-нибудь мясное. Сытное. Эскалоп, к примеру.
        Маара пригубила содержимого своего фужера и встала, прихватив дольку лимона.
        - Насчет вин какие-нибудь предпочтения будут? - Маара склонила красивую головку к плечу.
        - Неси на свой вкус, - подал голос Гоч. - Он у тебя хороший. Кстати, коньячок тоже неплох.
        - Я думаю… - протянула Маара и похвастала: - Двадцать лет выдержки как-никак.
        Я после этого сообщения попробовал коньяк и нашел его годным.
        Маара вышла. Плотто посмотрел на меня и заявил:
        - Все серьезные разговоры без нее. Ясно?
        - Куда уж яснее. На кого она работает?
        - На Моласа. Тут все работают на Моласа. Даже Ночная гильдия, по слухам.
        - Так что там со мной особого? - посмотрел я на Плотто пристально.
        - Непонятно. Приказ о выведении тебя за штат пришел из имперской ставки. Но не бойся, летом введут в строй несколько новых воздушных кораблей, и всех, кто за штатом, призовут обратно. Так как обученного персонала на все про все не хватит. Если пройдешь медкомиссию, конечно. Грядет расширение нашего рода войск, - фрегат-капитан понизил голос, - а там и до активных действий недалеко. Знал бы ты, как надоела эта разведка. Душа по врагам отбомбиться просит. А не дают. Я подавал рапорт, что, по расчетам, вполне возможно ударить по центру столицы Соленых островов. Прямо по королевскому дворцу.
        - И… - Я аж затаил дыхание.
        - И ничего… Там у нашего императора родственники обитают. На проект наложили запрет.
        - Сам распорядился?
        - Возможно, и сам, - пожал плечами Плотто. - А может, из штаба кто подхалимничает. Мне в ответ пришла бумажка только со штампом «с подлинным верно».
        - А почему вы меня не поздравляете? - Гоч, похоже, снова стал набирать кондицию.
        - Сколько можно тебя поздравлять? - недовольно отозвался фрегат-капитан. - У тебя столько звездочек нет на погонах, сколько мы тебя сегодня поздравили.
        - Имрич, может, тебе девочку взять с пухлыми губами, чтобы и она тебя поздравила, - усмехнулся я.
        - Лучше моей ночной горничной нет никого, - заявил Гоч и только что не спел «Кто может сравниться с Матильдой моей».
        - А ты сравни, - подначил его Вит. - Все равно за все уже заплачено.
        - Это аргумент… - Гоч закивал направо и налево, при этом умудряясь не расплескать коньяк, который одновременно разливал по фужерам.
        Тут две путаны в прозрачных цветных шароварах стали вносить подносы с едой и сервировать стол под руководством мадам. Свежие девочки, я их раньше тут не видел. Действительно красивые чернявые отогузки. Пришли с явным намерением остаться на оргию, но Плотто твердо отослал всех прочь.
        - Я у царцев дирижабль видел, - сообщил Вит, нарезая мясо на мелкие куски.
        - И как? Впечатляет? - Гоч отставил пустой фужер.
        - Ничего особенного. Разошлись в километре боками. Чуть шляпами друг другу не помахали. Разведку ведут. А я им ничего сделать не могу. Не из твоего пистолета же по ним стрелять?
        - Имрич, у тебя крупнокалиберные пулеметы для дирижабля Вита готовы?
        - Давно. На складе лежат, - отозвался партнер.
        - А почему не у него? - кивнул я на фрегат-капитана.
        - Так не платят нам за них.
        - Имрич, ты стал настоящим фабрикантом, - пристыдил я его. - Проведи по бумагам как войсковые испытания и поставь их на его «колбасу». Иначе нам вообще за них платить никто не будет. И заказывать не будут. То, о чем мы не знаем, нас не волнует. Вот и его начальство также.
        - А-а-а-а?.. - похлопал глазами Гоч.
        - А в случае чего вычтешь из моей доли прибыли. И за зажигательные патроны тоже. У Вита должно быть средство уничтожить вражеский дирижабль. Кстати, он какой конструкции?
        - Самой примитивной, - отозвался фрегат-капитан. - Мягкой. Гондола на веревках.
        - То есть там не баллонеты, а один большой баллон?
        - Вряд ли, - возразил мне Плотто. - Просто не из чего пока у них делать жесткий корпус. Состав дюраля есть имперский секрет.
        - Скажи лучше, что их промышленность не может обеспечить страну алюминием. После раскрытия шпионского гнезда в комитете по изобретениям я ничему не удивляюсь. Решено - я сам с тобой полечу на испытания пулеметов.
        - Но ты же…
        Но я не дал ему договорить:
        - Но я же… как представитель завода. С допуском к полетам. Оформляй все бумаги своей властью, Вит… Победителей не судят.
        Фрегат-капитан немного задумался, а потом как шапку наземь бросил:
        - А-а-а… плевать! Все равно реорганизация уже произошла.
        - Какая реорганизация?
        - Военно-воздушный флот разделили на четыре эскадры. По сторонам света, - ухмыльнулся Плотто. - Западный фронт, Восточный фронт и на обслуживание морского флота на Северном и Южном морях. Командует каждой эскадрой капитан-командор. Мой отряд теперь эскадра.
        - Этак ты у нас скоро в адмиралы выйдешь? - подал голос Гоч.
        - Если бы, - ответил Плотто. - В штатном расписании ВВФ чин фрегат-капитана упраздняется, а чин капитан-командора равен морскому. То есть теперь с корвет-капитана все будут у нас сигать сразу в капитан-командоры. Адмирал неба у нас только один - Отоний. Других не предвидится.
        - Так ты теперь командор официально? Можно поздравить? - разлил я по фужерам остатки коньяка.
        - Да. Жду только приказа о переименовании чина со дня на день. Класс по «Табели о рангах» остается тот же. Так что полетим только после того, как это официально объявят. Ты у нас за штатом, но в должности старшего летчика-наблюдателя резерва, - обрадовал меня Вит. Должность офицера по особым поручениям среди летчиков особым уважением не пользовалась. Вроде я как не настоящий летун был. - По медицине тебя от полетов у нас не отстраняли. И за штатом ты только с первого января, согласно приказу, а пока в отпуске по ранению.
        - Черт-те что и сбоку бантик, - усмехнулся я. - У них правая рука не знает, что делает левая. Значит ли это, что до нового года я могу летать?
        - Можешь, - согласился со мной командир воздухоплавательного отряда. Ой… Эскадры!
        - Гоч, сколько у тебя зажигательных трассеров? - Я был неумолим.
        - По сто пятьдесят штук на ствол, - отозвался партнер.
        - Поставишь их в кассеты через два патрона с обычными пулями. Ну, держись, царцы, - и, повернувшись к Плотто, спросил: - Где их будем отлавливать?
        - Как всегда, у Щеттинпорта. Он там через два дня на третий облетает наши позиции. Если есть летная погода.
        - Щеттинпорт не бомбите?
        - Как можно, Савва! Это же наш город. Наши люди. Хотя генштаб на нас давит. Требует бомбить. Мы бомбим, но только по акватории порта.
        - Лучше бы Раков сразу бомбить. Царскую ставку.
        - Там тоже родня у императора есть. Так что… сам понимаешь.
        - Я предлагаю выпить за нового командора неба. Раз вы за меня больше пить не хотите, - прорезался у Гоча нетрезвый голос.
        
        Утро после загула в приюте встретило оттепелью. Ну как оттепелью… отпустило до минус десяти-двенадцати. Холодно, но не так, как было - под тридцать. Снежок пушистый сходил с неба, как по ниткам, причудливо облепляя ветки деревьев и карнизы домов. Народ в городе повеселел. Вокруг просто сказка рождественская.
        Лимоны в бочках нормально перенесли аномальный холод, а вот померанцы в ящиках из тонкой осиновой клёпки померзли в вагонах. Но руководство госпиталей было радо получить в подарок и такие цитрусы, из которых сразу стали готовить раненым желе и компоты, поминая щедрость рецкого маркграфа. А что фрукты померзли дорогой, так этот жуткий холод последней недели все на себе ощутили. Жалоб не было.
        Не знаю отчего, но в Будвице цитрусовые в этот сезон страшный дефицит. Хотя догадываюсь - сокращение гражданских перевозок по железной дороге. Все для фронта - все для победы.
        Несмотря на расточительные подарки Дворцу, Моласу, Мааре и другим нужным людям, прибыль от лимонов составила сам-десять от затрат. Это я еще цену не ломил и заплатил все налоги. В нормальном состоянии рынка вполне можно брать сам-четыре, сам-пять при торговле напрямую без имперских посредников. С имперскими посредниками же больше чем сам-полтора ни у кого не получается. Разве что орех дает сам-два при продаже его во Втуце им же.
        Подкатывал ко мне Крон с предложением сдать весь товар ему, и он гарантировал мне цену, обеспечивающую прибыль в сам-двенадцать, и даже сулил золото вперед. Но я напомнил, что Ночная гильдия по нашим договоренностям не суется в белый бизнес, и подарил ему бочку лимонов в утешение.
        Горный орех и миндаль дали просто бешеную прибыль сам-двадцать. Плойко хотел цену задрать за облака, но я предпочел торговать сразу вагонами, а не мешками. Быстрее так вышло. Всего за половину дня расторговался. Вывозили товар покупатели намного дольше. Тем купцам, кто пытался сбивать цену, я пообещал устроить аукцион, и больше никаких попыток опустить меня в цене не было.
        И все равно на всех не хватило. Что на такой большой город один эшелон?
        Как подумаешь, что… да, хорошо жили грузины в СССР. И налогов не платили.
        А вот фундук прибыли почти не дал. Спрос на него оказался мизерный, так как в этот год в Огемии был хороший урожай лещины в лесах. Но разошелся и в убыток не ушел. Остатки его я раздал рабочим «Гочкиза» вместе с обещанными лимонами в качестве новогоднего подарка от владельцев завода.
        Чую, Вальд останется доволен такими барышами.
        Весь вопрос в том, как такую торговлю поставить на постоянные рельсы, а не эксцессом, как сейчас вышло. По-доброму, надо ставить в Будвице оптовый склад и постоянный магазин «Рецкий двор». Кстати, и недорогим вином в нем торговать в разлив из бочек будет выгодно. Осталось только партнеров найти. Как в Будвице, так и во Втуце. Вложения предстоят серьезные. Одному не потянуть. Но и выхлоп ожидается немаленький.
        Предложил вложиться в такую торговлю кронпринцу - он обещал подумать.
        И с Онкеном о том же побеседовал, когда «диппочту» отдавал. Этот быстро понял выгоду. Хлопоты по поиску площадок для склада и магазина страны-побратима взял на себя.
        - Только учти, Савва, вашим рециям придется постараться обеспечить ритмичность поставок, - поставил условие генерал-адъютант. - Именно поэтому все работают с имперскими посредниками, а не с вами. Они всегда обеспечивали ритмичность. По крайней мере, до войны. Не будет четких поставок, нет никакого смысла в фирменном магазине. Проще сделать площадку для разовых аукционов.
        На этом пока и договорились. Организацию аукциона обеспечивает Дворец за свою долю. С нас товар и доставка.
        Заодно назначили дату нового медицинского освидетельствования меня любимого. На начало января.
        Опять эти танцы с бубнами…
        Оставил экселенцу заявление с открытой датой, с просьбой об отставке меня с поста королевского комиссара по состоянию здоровья, как договаривались с ним еще в Реции.
        В конце беседы Онкен поинтересовался:
        - Тебя Ремидий еще не усыновил?
        - Нет. Незачем это ему, экселенц, когда родные внуки обнаружились.
        И рассказал ему, как все было.
        - Дела… - покачал головой его превосходительство. - Трудность тут в том, утвердит ли их император в качестве наследников. Все же они бастарды. Да еще от рабыни. А рабство в империи запрещено. Я знал, что покойный Битомар склонен оригинальничать, но чтобы настолько…
        - А что, меня в качестве усыновленного графа император утвердил бы? Сомневаюсь.
        Но ответ Онкена меня поразил:
        - Скорее всего, да. Ты имперский рыцарь, Савва. Не забывай об этом. В империи это статус. В древности так вообще на графства и марки ставили только имперских рыцарей. Это потом уже графы стали наследственными. И то не сразу.
        
        До нового года я расправился со всей коммерцией.
        Так как в моем доме Гоч устроил общагу для молодых инженеров из провинции, то жил я все это время в «Круазанском приюте» на полном пансионе за подаренные Мааре двадцативедерную бочку лимонов и три мешка орехов. Там же принимал деловых контрагентов для переговоров, что производило на них неотразимое впечатление. Понты везде дороже денег. В любом мире. В любое время.
        В обратный путь я загрузил свои вагоны в Будвице строительным и заводским инструментом, метчиками, метизами, чугунными и медными трубами, черной и луженой жестью в рулонах, оцинкованными листами, водопроводными кранами, обливными чугунными раковинами и унитазами марки «гнездо орла». А также керогазами и керосиновыми лампами своего производства с цеха ширпотреба «Гочкиза».
        Еще оставил пару вагонов под мануфактуру, которую собрался закупить по дороге. Мне форму своим железнодорожникам шить надо. И много еще чего…
        Сукно, саржа, подкладочный сатин, конопляный брезент, нитки, фурнитура, рабочие рукавицы с ветошью… В Гоблинце все это производят, так что дешевле всего брать товар прямо со станка.
        Не гнушаясь бартера, за половину вагона миндаля приобрел дюжину платформ шестиметровых сосновых бревен, уже оцилиндрованных. И еще десяток прикупил за деньги - дерево в Огемии в этот сезон очень дешевое, пленные на лесоповале. А у меня на втором разъезде все больше степь с редкими колками деревьев, а с гор волами бревен не натаскаешься.
        Вот уже второй состав образовался. Тяжелый. Один паровоз надорвется. А дерева мне хотелось взять вдвое больше - на продажу в Реции. Живые деньги тоже нужны.
        Помотался по делянкам, заодно восемь трофейных соловых кобыл прикупил по случаю у лесопромышленников. Дешевле только даром. Хорошие битюги, только обращались с ними плохо. Эксплуатировали на износ. Подлечивать придется маток. Но это уже на конезаводе. Теперь есть кому.
        Сманил к себе из кавалерии комиссованного по ранению ветеринарного врача, столкнувшись с ним в дверях военно-медицинской комиссии, куда относил требование на освидетельствование.
        Плойко еще навел меня на гвардейских ремонтеров,[10] у которых после совместной пьянки-гулянки в «Круазанском приюте» я приобрел восьмерку верховых царских кобыл из трофеев сдавшегося осенью драгунского полка. В хорошем состоянии. Дорого, но не настолько, сколько за них запрашивали конские барышники в городе. Оплата за коней шла из Вальдовой доли как обеспечение ему повышения пая в общем конезаводе. Все равно он собирался для этого кобыл покупать. Почему не сейчас?
        Пользуясь еще не дезавуированными правами королевского комиссара, выдернул с лесоповала шестерых узкоглазых драгун из военнопленных. И приставил к нашим коням в качестве «добровольных помощников». Конюхи были страшно довольны изменением своего статуса и готовы ехать хоть на край света, лишь бы подальше от лесозаготовок и холода. А то, что эти ребята служат верно, я уже убедился на своих первых «хиви». Называли они свой народ «ниркит».
        Вроде со всем я управился почти за неделю, все проблемы решил, но в полный рост встал вопрос с паровозами. У меня их всего два, а составов формируется как минимум три.
        Выручил, как всегда, Плойко, показав дальний отстойник с трофейными локомотивами, не подлежащими быстрому ремонту. Из тех, что артиллерией побило при ликвидации плацдарма у парома.
        Принц мне их отдал на выбор по цене металлолома. Все равно, когда до них дойдут руки в депо, они уже проржавеют.
        Отобрали в том отстойнике паровозы, у которых цела ходовая часть и цилиндры с машиной, а дырки в трубах, котлах и тендерах починим на месте, есть где. Битые стекла вставим сами. Запчасти и недостающие приборы внаглую реквизировали с других разбитых машин, замаскировав их в тендерах дровами. Конечно, эти паровозы во Втуц тянуть надо как простой вагон, но на перспективу очень выгодное вложение. Хорошие паровозы, с Соленых островов. Можно сказать, новые - из недавних военных поставок царцам. И что совсем торт - однотипные.
        И вот я опять весь в паровозах, а тянуть составы мне по-прежнему нечем…
        Нет свободных рабочих паровозов в Будвице. Все расписаны наперед. Даже те, что ремонтируют в депо.
        Пока лазил по отстойнику, сманил, не напрягаясь, к себе на юга нескольких механиков с семьями. В мою новую транспортную компанию. Из тех спецов, что мне паровозы помогали отбирать. Раньше они работали ремонтниками на пароме у царцев, а теперь здесь маются без жилья, в старых вагонах по отстойникам обитают, благо там печки не демонтировали, и перебиваются случайными заработками. В имперские транспортные товарищества на вере их брать по специальности опасались, особенно тех, кто по национальности не огемец. И государство на содержание не брало - не военнопленные они, а освобожденные гражданские лица. Свободные как птицы. Только вместо парома, который их кормил, сейчас фронтовая полоса по реке проходит.
        И вообще, как я заметил, по сравнению с прошлым годом уровень жизни в Будвице заметно просел и вакансий на рынке труда стало меньше.
        
        
        14
        
        В канун Нового года наконец-то установилась ясная летная погода при легком морозце не больше минус семи и слабом ветре. Как раз на следующий день после объявления о переименовании чина Плотто в капитан-командоры воздушного флота империи. Теперь он полный хозяин неба на Восточном фронте.
        У Бисера военно-воздушные силы окончательно отобрал император.
        «Черный дракон» плавно взмыл в солнечные небеса и, набирая высоту, уходил на север от города.
        За нами уже подтаскивали из ангара к причальной мачте малый полужесткий дирижабль, который сегодня патрулирует фронтовую реку на всем ее протяжении.
        Я снова увидел под собой пейзаж компьютерной «стрелялки» с маленькими домами, тонкими нитками переплетений железных дорог и игрушечными поездами, узнаваемыми по тонким белым струйкам паровозных дымов. Станции выдавали себя пятнами грязно-серого смога паровозной гари.
        Радость полета взвинтила во мне эйфорию, и душа пела. Я лечу…
        Весь экипаж экипировался, как на Северный полюс. Даже лица прикрыли масками из кротовых шкурок, несмотря на то, что перед полетом обильно намазались гусиным жиром.
        - Надень, Савва, наверху будет очень ветрено и холодно, - предупредил меня Плотто, подавая такую маску. - Лицо обморозить как нечего делать.
        С собой на испытания взяли три пулемета. Два 11-миллиметровых «Гочкиз-А» («А» - это означало «авиационный»), причем с одного я снял воздушный радиатор, памятуя, что в моем мире их в авиации даже с «Льюисов» снимали. На высоте для охлаждения ствола достаточно было встречного потока воздуха даже на тихоходных этажерках. Вот и сравним. И один 6,5-миллиметровый «Гочкиз-Р» для затравочной стрельбы, поскольку для крупнокалиберных боезапас ограниченный, особенно зажигательных пуль.
        Оба «крупняка» были стационарно установлены по бортам гондолы на специальных станках. А для ручника поставили на борта временные хомуты креплений на «барашках». Плохо вот только то, что брезентовый гильзосборник на ручной пулемет заранее не предусмотрели. Гильзы разлетятся по всей гондоле - как бы ноги не переломать на них.
        Кроме пулеметов дирижабль нес, как всегда, полный комплект бомбовой нагрузки. Из новинок подвесили десять 150-килограммовых бомб с экразитом, переделанных из старых 10-дюймовых морских снарядов еще для первых казнозарядных пушек, снятых уже с вооружения. Остальные привычные уже 50-килограммовки «воздушного снаряда Плотто». И небольшой груз листовок для сброса над городом - генерал Молас не пренебрегал агитацией и пропагандой.
        Встречный ветер, дико завывая, сильно дул в открытые амбразуры пулеметов и пробирал даже сквозь меховую одежду. На высоте километра было не меньше минус двадцати. А чапать нам до Щеттинпорта осталось никак не меньше двух часов. Крейсерская скорость у «Черного дракона» где-то сто километров в час. На форсаже сто двадцать.
        Шибза с нами не было. На таком морозе его аппаратура отказывалась работать. Так что воздушная разведка велась по старинке - с помощью карандаша и блокнота, которые летуны как-то умудрялись держать в толстых меховых рукавицах. У меня не получалось. Обратил внимание на этот факт Плотто.
        - Вит, а не лучше было бы прикрепить складные столики к бортам? Удобнее было бы.
        - Как в железнодорожном купе? - уловил мою мысль капитан-командор.
        - Ну типа того. Только облегченные. И резинку - блокнот прихватить, чтобы не ерзал.
        - Каучук не пойдет, лопается на морозе. Пробовали уже. Да и дефицитный он. Колониальный товар.
        - А карта?
        - Карта - да. С ней неудобно. Мы ее на столик над фотоаппаратом закрепили. Потом переносим данные с блокнотов. По очереди. Ты, Савва, осматривайся пока. Небось все забыл уже, - из отверстия в черной маске раздается даже не смех, а какой-то глухой хрип Вита.
        Да чего тут осматриваться. Под нами сейчас только лес и болота. Жутко нудный пейзаж. Все белым-бело и лишь иногда проплывает внизу что-то темно-зеленое, почти черное. Что хорошо видно, так это просеки в лесу.
        Воздухоплаватели, похожие на пингвинов, все по своим местам стоят. Один я не пришей рукав… Мое дело сегодня - стрельба по воздушной цели. Но боюсь, что, пока мы царский дирижабль в небе повстречаем, я весь успею вымерзнуть, как мамонт.
        Попробовал что-либо изобразить карандашом в блокноте, но не рассчитал нажима и сломал грифель.
        Стоящий рядом летун (из-за масок не понять кто, а знаков различия на этих меховых комбинезонах не было), заметив мое замешательство, указал на полотняные карманы в бортах для сломанных карандашей и полотняные же газыри для заранее очиненных. Ловко это они придумали.
        Взял новый карандаш и написал в блокноте, осторожно нажимая на грифель: «цанговый карандаш». Вот что им действительно нужно. Простая вещь, можно сказать, примитивная механика. Пружинка может быть бронзовой. Вернусь - накатаю заявку на изобретение.
        Еще на шаровую опору для пулемета - не дело это, когда в щели дует с дикой силой. Гондола дирижабля должна быть герметичной, насколько это возможно, и с подогревом чем-то типа большой калильной лампы. О! Еще одна заявка.
        А всего три, считая шаровую опору для пулемета. Уже можно сказать, что результативно слетал.
        Хвост дирижабля окутался белым облаком от выхлопа паровой машины, из кормовой гондолы назад выведена труба, загнутая вниз, чтобы несгоревшие искры на оболочку не попали. Хотя какие могут быть искры, когда работает машина на газе. Но все равно выброс из трубы горячий. В этом белом облаке пара ходовой пропеллер угадывался только по видимым завихрениям.
        - Вит, - отвлек я командора от созерцания непонятно чего - внизу по-прежнему снег, хвойный лес и болота.
        - Ну? - повернулся он недовольно, как будто я его действительно от чего-то такого важного оторвал.
        - Глянь в хвост.
        - Не обращай внимания. На морозе всегда так.
        - Пропеллер не обледенеет?
        - Обледенеет. Скорость упадет до восьмидесяти километров в час. Но это непринципиально. Мы же не на гонках.
        - Вижу берег! - крикнул боцманмат со штурвала горизонтальной наводки.
        - Савва, мне сейчас совсем не до тебя, - выговорил мне Плотто. - Смотри сам. Запоминай.
        Морской берег из-за нагромождения льда на дюнах выглядел как горный хребет, а вот само море было чистым и спокойным. Солнечные блики лениво отражались от пологих волн. В воздухе заметно посвежело, точнее сказать, помокрело… В общем, влажность заметно повысилась, и это чувствовалось.
        - На горизонте, держать нос на нуле, - громко приказал Плотто.
        - Есть, командор, - отозвался рулевой с левого борта.
        - Высота? - снова сделал запрос командор.
        - Восемьсот метров, - немедленно последовал четкий ответ из-за моей спины.
        - Температура за бортом?
        - Минус пятнадцать.
        - Добро. Курс четко на восток, - приказал он рулевым и повернулся ко мне: - Запоминай, Савва, над морем всегда теплее, чем над сушей, если только нет шторма. А в шторм нам летать противопоказано. Двигатели слишком маломощные, чтобы сопротивляться сильному ветру, - снесет неизвестно куда.
        По морю милях в двадцати от берега, отчаянно дымя некачественным углем, уходил на северо-запад кильватерной линией конвой из четырех больших пароходов. Не меньше пяти тысяч тонн водоизмещением каждый. Их охранял всего один трехтрубный крейсер второго ранга с открыто стоящими орудиями на верхней палубе.
        - Бомбить будем? - спросил я командора с подначкой.
        - Нет. Только бомбы зазря тратить. Пустые они идут, - спокойно ответил Вит, - глянь, как высока ватерлиния, даже отсюда видно без бинокля. На таких корытах обычно снаряды подвозят островитянам. Идем к городу - наши цели там. Вот поэтому, Савва, я и не люблю морскую разведку. Видеть видишь, а вот передать эти сведения никакой возможности у нас нет. Вот если бы было что-нибудь типа беспроволочного телеграфа… - мечтательно произнес командор.
        - Почему нет? - ответил я. - Вполне возможно такое. Даже на тех электрических батареях, что у нас есть. Искровой принцип. Правда, передать можно будет только два знака, одинарный и двойной, - и постучал по обшивке, демонстрируя, - точка, тире, точка, тире… Язык специальный придумывать придется. А технически нет ничего невозможного.
        - Хм… Я даже знаю, кого надо навьючить этой проблемой, - пробормотал Плотто скорее для себя, чем отвечая мне. - А язык такой есть. Применялся на телеграфе до изобретения буквенного аппарата.
        Интересно, кого это командор назначил местным Поповым-Маркони? Но любопытствовать не стал. Мое дело идею кинуть, потому как сам я это дело точно не потяну. Для меня все, что касается радио, проходит по категории колдовства и шаманства.
        - Что-то нашего флота совсем не видно, - произнес я с осуждением, отвлекшись от мыслей о прогрессорстве и опуская мощный морской бинокль.
        - Щеттинпорт для нашего флота второстепенная цель. Тем более что наша армия на востоке опять закопалась в землю и сидит в траншеях, вяло постреливая. Вот на Западном фронте - там да, как коляски по проспекту, транспорты по проливам ходят. Там капитаны себе тоннаж зарабатывают и кресты по потопленному тоннажу согласно указу императора.
        И тут же прикрикнул на рулевых:
        - Вертикальный пост, держать нос на нуле!
        - Есть на нуле, - откликнулся рулевой.
        - Что с носом не так? - продолжал я пытать командора.
        - Да лед на нем нарастает сильнее, чем на других местах оболочки. Тянет вниз.
        - Не боишься обледенения?
        - Расчеты показывают, что подъемной силы нам хватит даже на полное обледенение оболочки. Вот только потом соскребать лед на земле замучаются матросики.
        - Используй спирт. И оболочка будет целей, - посоветовал я.
        - Ага… Чтобы потом вся аэродромная рота ходила пьяной и оправдывалась тем, что во время работы надышалась? Плохо ты, Савва, наших матросиков знаешь. Это не твои дисциплинированные горцы, слушающиеся военного вождя, как отца родного.
        Я решил, что сравнение горцев и матросов в присутствии последних неуместно, и спросил другое:
        - А балласт у тебя не замерзнет?
        - Нет. Вместо воды в мороз я использую мелкий щебень, дворницкий такой, которым они гололед присыпают.
        - Почему не песок?
        - Песок смерзается, как его на морозе ни просеивай. Да ладно мы - у нас корпус прочный, а вот царцы в такой же мороз на мягком дирижабле летают. В веревочной сетке и почти в открытой гондоле. Герои.
        - «Богатыри, не мы…» - усмехнулся в унисон.
        - Зря смеешься. Я в свое время полетал на мягких… Тебе не советую. Особенно в такую погоду. Кстати, в минусовую температуру нам с начала декабря полетный день за два считают. Так что весь экипаж летает в охотку. Три подъема - и месячная норма для полетных выплат. Да еще с доплатой «за холод» в зависимости от температуры на высоте. Не говоря уже о том, что два подъема в военное время дают почти месяц обычной календарной выслуги. Любит нас император.
        - Кажись, Щеттинпорт показался, - завистливо прервал я командора.
        Через несколько дней меня выведут за штат из эскадры. Прощай небо. А оно так красиво. Даже когда такое холодное, как сегодня.
        
        Над городом, спустившись до пятисот метров, дирижабль первым делом раскидал листовки, половину которых ветер снес на позиции нашей армии. Но и на город упало достаточно.
        - Вот и пехоту бумагой для цигарок обеспечили, - хохотнул боцман. - Кто б еще табачку им поднес для полного счастья?
        Боцмана трудно не узнать даже в таком маскараде. Слишком большой он.
        Боцман был весел, потому как перед подлетом к городу экипаж принял винную порцию от мороза. Порция так себе, только на согрев. А вот боцману, как высокому и большому человеку, все порции по уставу удваивались. А двести грамм крепкого коньяка разом даже такому человеку-гор? не слабо веселья придают.
        Вот так вот, добрасывая последние пачки листовок, мы медленно доплыли над городом до морского порта, в котором очень большой пароход - тысяч на десять тонн водоизмещением, не меньше, стоя бортом к причалу, разгружался пехотным пополнением.
        Обе длинных трубы парохода дымили сизым дымом, указывая на то, что в топки кочегары активно закидывают уголь, удерживая его под парами. Пароход, видимо, собрался уходить обратно сразу после разгрузки.
        На палубе наблюдалось столпотворение солдат в зимней островитянской форме, жаждущих попасть на твердую землю после болтанки по зимнему морю. Но сейчас они все стояли, задрав головы в небо. Не каждый день видишь такой большой дирижабль. И так близко…
        И вот тут вместо бумажек на них с неба посыпались бомбы.
        Палубная команда парохода, как на учениях, моментально обрубила швартовы, и судно как было, с плотной толпой солдат на трапе, стало отходить от пирса. Между пирсом и бортом корабля быстро образовалась щель с видимой сверху блескучей водой, которая с каждой секундой все быстрее расширялась.
        И вот в эту щель попали разом две большие бомбы из четырех сброшенных. Мелкие бомбочки густо падали на палубу и в воду вокруг парохода. Море возле судна запенилось, чуть поодаль поднялось два больших столба воды. На палубе расцветали оранжевые лепестки шимозы.
        Пехота заметалась и активно прыгала за борт в ледяную воду.
        И вдруг пароход вздрогнул, как живой, и медленно, расколовшись надвое, стал погружаться в воду, одновременно задирая кверху нос и корму. У пирса было не так глубоко, и довольно быстро судно перестало тонуть и даже несколько выровняло палубу, через которую стали перекатываться волны.
        И вот тут грянул взрыв, которого никогда бы не произошло от наших воздушных снарядов.
        Команда дирижабля дружно заорала «бара-а-а-а!!!». Кричал и я, радуясь попаданиям.
        - Топки водой залило. Котлы взорвались, - констатировал командор, оторвавшись от прицела. - Наши бомбы еще не обладают таким могуществом.
        - Слава ушедшим богам, одного полка у соленых варваров больше нет, - гордо заявил боцман.
        Еще один пароход снялся с якоря и спешно уходил с рейда в открытое море, отчаянно дымя черным жирным дымом.
        - Никак бекон топкам скармливают? - удивился боцман. - Наложили в штаны! Крысоеды!
        Тут с крыльев мостика уходящего парохода застучали два тупорылых зенитных пулемета, моргая красивыми оранжевыми «бабочками» на срезах стволов.
        Били моряки выше гондолы по нашему корпусу с баллонетами, попадая ближе к корме, что было заметно по отлетающим пластинкам льда.
        Закрепить ручник в хомут дело нескольких секунд.
        - Влево и вверх, - приказал Плотто, и дирижабль стал неохотно разворачиваться. - Доклад с мест.
        Все посты доложились, что раненых нет. Убитых тоже. Машина в порядке.
        В это время я, не дожидаясь команды старшего по чину, опустил ствол ручного пулемета и, почти по пояс высунувшись из гондолы, стал стрелять по пулеметчикам на пароходе. Приклад для авиационного пулемета оказался лишней вещью.
        Боцман схватил меня сзади за ремень, не дав выпасть наружу, а кто-то из экипажа услужливо подал мне новый диск взамен расстрелянного.
        - Давай сам вот так, - передал я приклад добровольному второму номеру, а сам взялся за ручки крупнокалиберного «Гочкиза».
        Стрелять трассирующими пулями доставляло одно удовольствие. Можно было совсем не смотреть в прицел, беря поправки по огненным трассерам. Жаль только, что кассета у «крупняка» маленькая - всего пятнадцать патронов. Раз - и нет уже ее.
        Но пулемет на одном крыле мостика я подавил. Один вражеский пулеметчик висел на леерах, второй без руки сползал по трапу. Его рука валялась около высокой треноги, на которой стоял задранный в зенит пулемет.
        Расчет второго пулемета сам убежал под мостик, укрываясь от пуль второго номера нашего расчета.
        Дирижабль тем временем набрал километр высоты, и зенитный огонь для нас перестал быть опасным.
        - А вы, господин лейтенант, действительно в этих машинках мастер, - с уважением пробасил боцман, похваливая меня.
        - Тебе спасибо, не то уже летал бы, как птица - крылышками бяк-бяк-бяк-бяк… - пробило меня на «хи-хи» от осознания того, что я сейчас мог бы запросто выпасть за борт и насладиться полетом, как горьковский уж: «Так вот в чем прелесть полетов в небо! Она - в паденье!»
        И показал руками, как крылышками бякать.
        Здоровый смех экипажа - это преодоление боевого стресса, сбрасывание избытка адреналина в крови. Быстро все произошло, не успели его пережечь в бою.
        - Первый раз вижу, чтобы гражданские моряки пулеметы на мостики ставили, - подал голос летчик-наблюдатель.
        - Варвары они, - ответили мы хором с боцманом и, посмотрев друг на друга в этих дурацких кротовых масках, заржали не хуже кавалерийских жеребцов.
        Остатки бомб сбросили на склады вместе со всеми «зажигалками». Эти пакгаузы мы давно перестали воспринимать как будущие трофеи. Не то что в эйфории осеннего наступления.
        Внизу занялись пожары. Склады были деревянными и разгорались охотно. Когда мы уже вылетали из города, на складах стали с характерным звуком рваться снаряды. Достойным фейерверком отметили мы получение пополнения осажденному гарнизону.
        - Все нашей пехоте поддержка, - задорно заявил боцманмат с горизонтального руля. - Командор, каков новый курс?
        - Вдоль реки на юг, - приказал Плотто.
        И, повернувшись ко мне, заявил:
        - А что, Савва, удачно нынче слетали? Хотя стоячий пароход бомбить неспортивно. Это все равно, что по сидячей на воде утке стрелять.
        - Привереда ты, Вит, - отозвался я. - Жрать захочешь и по сидячей дичи стрельнешь.
        
        Царский дирижабль особо ждать себя не заставил, и мы прекрасно наблюдали в бинокль пузырь цвета медицинской клеенки, когда он пересекал линию фронта над рекой. Больше похожий на аэростат заграждения времен Второй мировой войны, чем на цеппелин. Только весь замотанный вантовой сеткой, сплетенной из канатов, к которой прицеплена на канатах же небольшая остекленная только в передней части гондола, висящая точно по центру корпуса отдельно от него. В хвосте гондолы вертелся пропеллер большого диаметра. Объем баллона был раза в три меньше нашего корпуса. На баллоне красовалась большая черная надпись архаическим шрифтом: «Куявия».
        Скорость врага была намного ниже нашей, и через полчаса мы его практически настигли. Между нами оставалось не больше километра. Но враг беспечно чапал в сторону наших позиций, не обращая на нас никакого внимания. Привычка к безнаказанности, она такая…
        Я взялся за ручки крупнокалиберного пулемета.
        - Ну, заяц, погоди! - осклабился.
        - Погоди сам, Савва, - остановил меня Плотто. - Пусть он углубится в нашу территорию, а то, даже продырявленный, он на остатках подъемной силы утекающего газа обратно за реку уйти сможет. Желательно его уронить у нас. Чтобы даже сомнений ни у кого не было, что это мы его сбили.
        Командор отдал ряд приказов, и «Черный дракон» пошел на сближение с царским дирижаблем, оттесняя его от реки в сторону железной дороги.
        - Вит, как это тебе удалось его так точно вычислить? - удивился я.
        - Никак. Время его полетов добыла зафронтовая разведка Моласа. Они тут по расписанию летают, которое утверждается в их Ставке. У царцев, оказывается, бюрократия еще похлеще, чем у нас.
        А я подумал, что как-то не сталкивался с особыми проявлениями бюрократии в Ольмюцком королевстве. Или это только мне так везло?
        Часа полтора мы преследовали бежевый дирижабль царцев, сблизившись где-то на семьсот метров, если считать по прямой. Железная дорога осталась позади, и показались уже наши траншеи, нейтральная полоса в сплетениях «колючки» и укрепления осажденных островитян у Щеттинпорта. Надо думать, наши полевые укрепления и были целью разведывательного рейда «Куявии».
        - Давай, Савва, - разрешил мне командор. - Свали его наземь.
        - Далеко, - ответил я. - Метров на пятьсот подойдем, тогда и ударим.
        - Тю… Не попадете в такую большую цель? - В голосе командора появились насмешливые нотки.
        - Попасть-то попадем, а вот пробьем ли как надо? Вопрос.
        Молодой матросик, который помогал мне стрелять в прошлый раз по пароходу, в этом эпизоде изначально играл роль застрельщика из ручного пулемета.
        Он и начал, когда мы сблизились на полкилометра.
        От гондолы вражеского дирижабля только стекла полетели.
        - Дурында, по баллону стреляй, - одернул я его, когда он менял на пулемете диск. - Нам требуется не царских летчиков убить, а чтобы их дирижабль упал.
        - Не проще ли сразу зажигательными влепить? - подал голос из-за моей спины Плотто.
        - Не проще, - ответил я. - Газ в баллонете сам по себе не загорится. Гореть может только смесь воздуха с газом. Вот он, - кивнул я на матроса, - сейчас навертит мелких дырок, подождем немного, когда внутри оболочки газ из баллонетов смешается с воздухом. И тогда в путь.
        Царский дирижабль плавно разворачивался и нацелился уйти от нас в сторону устья реки.
        - Давай, мальчик, влупи по ним три диска подряд, - ободрил я матроса.
        После каждого отстрелянного диска я щупал рукой кожух охладителя ручного пулемета, но особого нагрева не ощутил. Холодный ветер прекрасно работал теплообменником. Так что кожух в авиации можно снимать с пулемета смело.
        В мощный бинокль было заметно, как пули крошат наросший лед на сетке царского дирижабля. И я забеспокоился, что как бы наша легкая шестимиллиметровая пулька ручного пулемета не оказалась слишком маломощной для такой природной брони.
        Вражеский летательный аппарат уходил от нас ниже, прикрывая баллоном гондолу от пуль.
        Я в этот раз стрелял из «Гочкиза-А» со снятым радиатором. Позиция была идеальной. Вниз и вбок, слегка вправо. Как на компьютерной пошаговой стрелялке. Весь царский дирижабль подо мной. Захочу промазать - не получится.
        - Температура за бортом минус четырнадцать, - пробасил боцман.
        «Да плевать мне, какая температура за бортом. У нас в гондоле не выше», - подумал я, нажимая на гашетку.
        Всего отстрелял я четыре кассеты, когда баллон царского дирижабля ярко вспыхнул, как в голливудском блокбастере.
        Перегрева пулемета не было.
        - Они что, на водороде летают? - спросил я ошарашенно, любуясь эпическим зрелищем воздушного пожара.
        - А ты не знал? - ответил мне вопросом на вопрос командор.
        - Нет. А на чем тогда у них машина работает?
        - Как и у нас, на светильном газу. Просто отдельный баллонет дня нее предусмотрен.
        Гондола вражеских летунов частично оборвалась на тлеющих канатах и повисла вниз одним краем, а сам дирижабль, растеряв половину сгоревшей оболочки и все баллонеты с газом, падал на землю. Не так быстро, как, казалось бы, должен был падать. Самолеты грохаются сильнее.
        Из гондолы вывалились четыре черные фигурки и полетели отвесно к земле намного быстрее падающего по глиссаде горящего дирижабля.
        - Из двух смертей выбирают ту, которая легче, - философски заметил матрос-пулеметчик и спросил меня: - Срезать их, господин лейтенант?
        - Незачем. Сами разобьются, - ответил я.
        Но тут одна за другой черные фигурки расцвели белыми бутонами и через несколько секунд четыре круглых парашюта замедлили полет к земле наших врагов.
        - Ай, молодца, - восхитился я изобретательности царских инженеров. - Ну это ж надо же…
        
        Что и требовалось доказать, вражеский дирижабль упал на нашей территории. Точнее, упало то, что от него осталось. Немногое. Главное, уцелела гондола - основные трофеи в ней. В основном для службы второго квартирмейстера.
        Нам сверху прекрасно было видно, как, настегивая лошадей, с трех сторон к месту крушения воздушного судна наметом несутся наши кавалеристы. Так что пленение царских парашютистов - только вопрос времени. Нам тут больше делать нечего.
        Подбил итоги испытаний. Основной недостаток крупнокалиберных пулеметов для авиации - малая емкость патронной кассеты. Тут надо что-то придумывать. Возможно, нечто похожее на «барабаны» Первой мировой войны, и тогда можно будет использовать холщовые ленты. Но как мне представляется, проще ручник переделать на 11-миллиметровый патрон. Всех дел - заменить ствол и приемную камеру рассверлить. По-любому в диск будет в три раза больше патронов входить, чем в кассету. Вес увеличится, естественно, но на дирижабле это не столь существенно, как в окопах. Тем более что отдача будет гаситься шкворнем, да и радиаторы охлаждения снимем - компенсация в экономии массы.
        Или диск присобачить к станковому пулемету? Но это уже будет совсем иная конструкция.
        И прицел коллиматорный, про который я забыл как последний лох, надо будет обязательно поставить. Зенитчики с парохода мазали безбожно именно из-за отсутствия специального прицела. Мазал бы и я, если бы не трассеры.
        Внизу и наши и вражеские траншеи ожили, солдаты вылезли на брустверы и приветствовали нас бросанием в воздух головных уборов. Благодарили за незабываемое зрелище в их скучной окопной жизни.
        Но нашим-то радоваться победе по уставу положено, а вот глядя на толпы ликующих островитян, мне подумалось, что Щеттинпорт они по итогам войны, если удержат его за собой, царцам уже не отдадут. Такой торговый форпост на континенте им и самим нужен. Золотая миля торгового тракта как-никак. Может, даже и не будут включать его непосредственно в свое Объединенное королевство, а создадут послушный «гордый и независимый» лимитроф, типа нашей Прибалтики. А что? Этакое порто-франко. И торговый транзит под контролем, и офшор для желающих укрыть наворованное, и простор для контрабанды, а также свора шавок на прикорме, с одинаковой силой гавкающих как на нас, так и на царцев - на кого хозяева в нужный им момент натравят… И конечно же отстойник «без выдачи» для всякой масти диссидентов и террористов с континента, которых у себя дома держать не комильфо. Я уже не говорю о том, что редко кто удержался бы, чтобы не поставить здесь мощный разведцентр.
        И в случае международного скандала всегда можно будет сделать невинный вид. Типа мы к ним никакого отношения не имеем.
        Очень удобное место.
        Погода внезапно испортилась. Набежали густые облака. Пошел мокрый снег, который моментально смерзался на оболочке «Черного дракона». Плотто был оптимистичен, заявляя, что от бомбового груза мы избавились, так что перетяжеление конструкции не грозит. Однако по его озабоченному взгляду я понял, что что-то идет не так.
        Дирижабль все норовил клюнуть носом, и на вертикальном штурвале стояли уже сразу два матроса - одному было не вытянуть рули. Силы не хватало. Система управления рулями была тросовая и шла через весь дирижабль с узлами передачи усилия под прямыми углами.
        Снегопад быстро кончился, но его смерзшаяся корка так и осталась на оболочке корпуса.
        - Снижаемся, - недовольно приказал командор.
        Я так понял, что это было у него вынужденное решение, дирижабль и так тянуло вниз, и он медленно терял высоту сам. Без приказов.
        - Вынужденная посадка? - спросил я.
        - Да. Вот думаю, куда нам приткнуться.
        - Впереди разъезд, - показал я на карте. - Там большие крестьянские поля и телеграф. Там же штаб армии генерала Аршфорта. Так что горячий ужин и теплый прием гарантирую. Как и то, что нас выпрут оттуда в Будвиц с первой же оказией. По крайней мере, меня.
        - Лучше бы, наоборот, прислали с города моих матросов из аэродромной команды, которые давно научились аккуратно счищать лед с корпуса, - проворчал Плотто.
        - Главное, Вит, что там есть телеграф, по которому обо всем можно договориться на расстоянии.
        Командор некоторое время молчал. Потом решился:
        - Ладно. Идем на вынужденную посадку у разъезда, - и пошел по гондоле раздавать указания.
        При подлете к разъезду, на который мы плыли в небесах, ориентируясь по «компасу Кагановича», то есть в пределах видимости железной дороги, услышали сильный грохот с кормы воздушного судна.
        Вернувшийся из задней гондолы боцман пробасил:
        - Господин командор, с лопастей пропеллеров срываются просто глыбы льда и бьют по обшивке корпуса. Два шпангоута уже погнуты.
        - Как ведет себя оболочка, боцман?
        - Пока держится, господин командор. Но что будет дальше, я не поручусь.
        - Спускаемся, - приказал Плотто. - На штурвалах держать пологую глиссаду. А то нос слишком тяжелый стал. Боцман, пошли людей заделывать пробоины в оболочке баллона.
        - Есть, господин командор, - валенки боцмана мелькнули в верхнем люке гондолы.
        За боцманом скрылись в чреве «Черного дракона» матросы подвахтенной смены.
        Но через десять минут одного матроса принесли обратно с тяжелой раной головы. Крупные куски льда на пропеллере кончились, и он отстреливался по оболочке мелкими ледяными «пулями», которые пробивали не только внешнюю обшивку дирижабля, но и оболочку кормовых баллонетов за ней, один из которых питал паровую машину. Такая ледяная «пуля» пробила парню толстую меховую шапку на вате и сильно разбила голову.
        Матросу оказали первую помощь и уложили около фотоаппарата на палубу гондолы. Сознание покинуло бедолагу. Никто не боялся переохлаждения раненого - одеты все были так, что хоть в сугробе спи.
        Машину застопорили. Форсунки загасили от греха подальше - не хватало нам еще самим сгореть в небе, когда баллонеты газ травят. Лишний пар из котла выпустили в атмосферу.
        Дирижабль вяло несло ветром в сторону реки с тенденцией к потере высоты. Ныся смерзлась и покрылась льдом. Сверху воды от суши отличали только длинные цепи береговой растительности. А так все одинаково бело.
        - Вит, а почему порт не замерз в прошедшие дикие холода? - спросил я, глядя на скованную льдом реку.
        - Там течение теплое с океана петлю делает, - отозвался командор. - Щеттинпорт никогда не замерзает. Тем и славен.
        - Понятно. Вит, я еще вот что наблюдаю: нас скоро к царцам занесет за речку, - напророчил я.
        - Не успеет, - огрызнулся командор на меня и немедленно приказал: - Стравить газ с верхних клапанов.
        - Не получается, господин командор, - виноватым голосом произнес отвечающий за них унтер. - Смерзлись верхние клапана. Дистанционно не открываются.
        Я поглядел в окно. До земли оставалось не больше ста метров. Впрочем, вполне достаточно, чтобы убиться насмерть. Видно, я выражал это всей своей фигурой, потому что командор обратил на меня особое внимание.
        - Не трусь, Савва, еще никто в небе не остался, - прошептал мне тихонько на ухо Плотто и, отвернувшись, поинтересовался: - Боцман, кто у нас полегче сложением будет? - спросил командор.
        - Гардемарин Кунце, - ответил человек-гора.
        - Дай ему нож, пусть поднимется по шпангоутам и вырежет клапана изнутри. Напрочь вырежет. Не жалея.
        - Есть. Кунце, на выход, - пробасил боцман.
        Действительно мелкий воздухоплаватель отозвался. Получив от боцмана большую складную наваху (плодятся, смотрю, мои земные образцы), быстро скрылся в потолочном люке, почти не касаясь вертикальной лестницы. Он был легок и ловок как ящерица, этот Кунце.
        - Избыток подъемной силы? - спросил я Плотто.
        - Он самый. Надо лишний газ стравить и сесть нормально в горизонтальном положении. У нас нос перетяжелен, а корма из-за пробоин газ травит, должна опускаться, но задирается из-за того, что нос сильнее обледенел. Видишь, уже два матроса тросы рулей еле сдерживают.
        - Боцмана на штурвал поставь. Он бугай здоровый, - посоветовал я.
        - Дойдет и до него, - выдохнул командор, - когда эти утомятся.
        По курсу показался разъезд, одновременно дымивший трубами домов и паровозов, заснеженные поля перед ним и лесополоса вдоль рельсового пути в шапках снегов на кронах деревьев.
        Мы по-прежнему теряли высоту.
        Минут через пять после того, как матрос поднялся внутрь баллона, дирижабль вдруг неожиданно просел, а затем настолько резко клюнул носом вниз так, что все попадали на пол гондолы. Я только по своему крестьянскому счастью в сантиметрах разминулся виском с рукоятками управления огнем крупнокалиберного «Гочкиза», но это не спасло меня от сильного удара бедром о тумбу бомбового прицела, когда я катился по стреляным гильзам на палубе гондолы, как по роликам.
        Я упал. Да еще кто-то сверху на меня упал, загородив весь обзор.
        Раздался громкий треск раздираемой плотной ткани и звонкие звуки, похожие на лопающиеся струны. Громкая какофония звенела, гудела, трещала, скрежетала, а уж визжала, будто свинью зверски убивают кабинетным роялем.
        Потом громкий глухой удар, который, к моему удивлению, не отразился на гондоле. И характерный звон бьющегося стекла.
        Потом все остановилось, и вокруг повисла тишина, нарушаемая только разного рода скрипами.
        - Все живы? - раздался голос ненаблюдаемого мною гардемарина, которого посылали вырезать клапана.
        - А сам-то хоть живой? - пробасил боцман, добавляя флотские матерные загогулины.
        - А чё мне? Меня баллонетами сдавило, и тем спасся, - отозвался Кунце. - Потом пришлось их порезать, чтобы выбраться. А так ничего…
        - Чего там у нас плохого? - раздался сдавленный голос Плотто.
        - Да все, господин командор, - ответил ему боцман. - Налицо кораблекрушение.
        С меня сняли мертвое тело летчика-наблюдателя, лейтенанта, с которым меня познакомили только в этот полет. Тот насмерть приложился головой о прицел, заляпав его кровью и мозгами.
        Открылся простор для зрения, в котором показалась голова боцмана, успевшего стащить со своего лица кротовую маску.
        - Да живой я, живой, - прокашлялся я, когда тот начал меня тормошить. - Только нога болит.
        - Остаться всем на своих местах, пока мы не приготовим спасательные средства. Палуба косая, учтите, - распоряжался боцман.
        Раздался дробный стук в переборку, и внутрь ворвался ветер с той стороны, откуда его не ждали.
        - Доклад по постам, - приказал командор, которому наскоро перевязали ссадину на лбу и снова напялили на него кротовую маску.
        - Переговорные трубы сломаны, - кто-то ответил ему. Кто - я не видел.
        Когда меня самого подняли на ноги, в гондоле почти никого не оставалось. На удивление, несмотря на сильную боль в бедре, на ногу я наступать мог. Не перелом, и то хлеб.
        - Собрать всю документацию, - рычал Плотто. - Экипажу покинуть судно. Быстро, быстро, а то тут и сгореть можем заживо.
        Я встал, опираясь на прицел. Его торчащий сверху окуляр, окутанный кожаным демпфером, был разбит. Хорошая такая трещина через всю лупу. И везде кровь несчастного лейтенанта.
        Два матроса что-то кидали в дверь гондолы за борт.
        Плотто в мешок навалом собирал бумаги и карты.
        Раненного льдом бессознательного матроса подтащили к двери, опутали веревкой и стали потихоньку опускать, как мумию. Потом, немного выждав, матросы по одному сами попрыгали за борт. «Солдатиком», как в воду с вышки.
        Остались в гондоле только я и Плотто.
        - Савва, давай за борт, - приказал командор.
        - А ты?
        - Командир покидает военное судно последним, - назидательно ответил он мне, завязывая горловину мешка. - Быстро!
        С трудом доковыляв по скошенной палубе до выдранной двери гондолы, я выглянул наружу. Внизу, метрах в четырех, матросы растянули брезент, как пожарный батут.
        Выдранная дюралевая дверь от гондолы валялась в стороне.
        - Прыгайте, господин лейтенант, - крикнул мне боцман, увидев мою рожу в дверном проеме. - Не бойтесь. Поймаем в лучшем аккурате.
        - Сейчас, - ответил я и, немного подвинувшись по борту, стал отвинчивать «барашки» хомута на «Гочкизе-Р».
        - Да брось ты свои пулеметы, - прикрикнул на меня командор. - Прыгай!
        - Они секретные, - огрызнулся я. - Опытные образцы.
        - Тут все секретное, Савва. Прицел, киноаппарат, штурвалы, система перепропуска клапанов, система управления рулями, наконец… Матросы встанут в охранение. Чужих не пустят.
        - Вот я им для охраны и обороны пулемет и кину, - убежденно ответил я, сдирая с борта брезентовую сумку с заряженными дисками.
        - Быстрее шевели задницей, если жить хочешь, - подталкивал меня Плотто, волоча свой мешок к двери.
        Я по очереди кинул на брезент пулемет и диски по одному, чтоб не помялись в тесноте сумки. Потом и саму сумку. И вдогонку еще несколько пистолетов Гоча, которые висели по бортам у двери в деревянных кобурах.
        Крупнокалиберные машинки трогать не стал - там и так возни много, да и тяжелые они слишком.
        Матросы всё быстро смели с ткани и призывно махали руками, чтобы я прыгал.
        Я и прыгнул. Но не «солдатиком», как матросы, а, оберегая ушибленную ногу, махнул за борт «бомбочкой».
        Приняли меня мягко на хорошо натянутый брезент. Как на батут. И тут же скатили в сторону, так как на меня уже сверху летел секретный мешок командора.
        А затем и сам командор.
        Первым делом Плотто, оказавшись на земле, спросил:
        - Аварийный запас кто-нибудь взял?
        Ответом ему было молчание.
        - Я так и знал, - витиевато выругался командор и добавил: - А теперь все в лес, и подальше от дирижабля, тараканы беременные.
        Идти по сугробам было трудно. Снежный покров иной раз доставал до пояса.
        Но Плотто был непреклонен и остановил экипаж только метров за сто от сокрушенного воздушного судна. От возможных обломков дирижабля, если тот надумает взорваться, нас закрывали большие деревья, чем-то смахивающие на земную акацию, только толще стволом и намного выше. И ветки росли у них оригинально - нижние горизонтально земле, а чем ближе к вершине, тем сильнее они задирались в небо.
        На одну такую акацию и нанизался нос дирижабля. Выходит, нас спасло простое ветроупорное дерево. Будь благословен тот человек, который посадил его.
        Побросав поклажу, все попадали на снег там, где застала их команда на остановку. Тяжело дыша, матерясь. Истосковавшиеся в долгом полете по табаку курильщики тут же достали трубки с кисетами и жадно задымили, прокашливаясь до харкоты.
        - Осмотреться в отсеках, - рыкнул боцман.
        - Нет команды кормовой гондолы, - был ему ответ боцманмата. - Остальные все тут, включая раненых. Убитого лейтенанта оставили на месте крушения.
        Дирижабль носом врезался в кроны деревьев лесополосы и накололся на крепкие ветви, как жук на булавку. Ближе к хвосту корпус переломился в хребте. Там торчали, пытаясь улететь в небо, похудевшие газовые баллонеты, как выпущенные наружу кишки огромного кита. Кормовая гондола со сломанными пропеллерами лежала на земле, зарывшись в глубокий снег. Рядом ветер трепал сломанные о землю рули. Соединял обе половинки воздушного корабля пустой бомбовый отсек, с которого содрало оболочку. Она свисала, вяло трепыхаясь на ветру, как спущенный флаг пораженной армии.
        - Надо на будущее в аварийный запас лыжи брать, - хозяйственно пробасил боцман, который весь наш короткий анабазис шел впереди, неутомимо утаптывая снег и раздвигая сугробы.
        - Молчи уже, - хмыкнул Плотто. - Кто тот запасец, что был, профукал?
        - Виноват, господин капитан-командор, - поднялся боцман на ноги.
        - Виноватых бьют, - в ответ рявкнул на него командующий воздушными силами Восточного фронта, сдирая с лица надоевшую кротовую маску.
        Я откинулся спиной на ствол дерева. Конечно, летать - это крутой кайф. Но еще больший кайф - благополучно приземлиться, когда на это уже не осталось никакой надежды.
        
        
        15
        
        Хорошая баня и прекрасный коньяк после нее - о чем можно еще мечтать? Тем более что коньяка было много. Выдержанного. Трофейного (но скорее контрабандного). Республиканского. На всех хватило.
        Воздухоплаватели отдаривались офицерам из службы второго квартирмейстера армии «летной халвой» и швицким шоколадом из «подъемного» пайка.
        Штабные офицеры парились вместе с нами на правах хозяев, ненавязчиво задавая довольно скользкие вопросы.
        Хорошую баню построил на разъезде для своих штабных генерал Аршфорт. Настоящую. С правильной печкой, дающей ровный сухой пар. И среди штабных не оказалось «знатока», который всегда находится в общественных банях и «делает пар», плеская шайками воду на печь, отчего только влажность в парной повышается и больше ничего хорошего.
        Просторный предбанник какие-то умельцы из рядовых искусной резьбой изукрасили. Местные обмолвились, умельцы эти тут кочегарами при бане служат.
        Даже подавали нам не денщики, а местные красавицы в национальных огемских платьях, похожих на полотняную рубашку с вышивкой, с пестрыми домоткаными поясами. С лентами в косах. Впрочем, никаких особых признаков, что это штабные шлюхи, я не заметил. В ресторанах Будвица офицеры с женщинами-официантками обращались намного развязней.
        Замотанная большими простынями, наша компания напоминала мне сходняк римских патрициев, сговаривающихся зарезать Цезаря. Но только внешне. На самом деле мы весело праздновали уничтожение вражеского дирижабля, что видели все в округе, и наш второй день рождения. О потопленном пароходе как-то забылось. О чем не говорили, так это о будущих наградах - чтоб не сглазить. Можно было по-настоящему расслабиться.
        Место крушения «Черного дракона» армейцы взяли под охрану и оборону.
        Раненых отправили в армейский госпиталь, погибших в ледник (кроме лейтенанта-наблюдателя еще в кормовой гондоле погибли все механики во главе с мичманом).
        С царского дирижабля трофейная команда под личным надзором второго квартирмейстера армии сняла все, что можно было снять, и весь хабар лежал у него в сарае, ждал разбора.
        Парашютистов отловили на замерзших болотах драгуны и зачем-то сильно их избили. Да так, что они теперь тоже лежат в армейском госпитале, не способные к допросу. Парашютов нашли только три. Ну да, так я и поверил. Тем более что царские парашюты делались из качественного колониального шелка.
        Погибших царских воздухоплавателей не было. Это очень удивило Плотто, что в их дирижабле такой маленький экипаж.
        Командарм Аршфорт, хоть и страдал от любопытства, но для начала приказал нас как следует попарить в баньке, накормить, спать уложить. Да и врачам показать. Там же в бане, не таская нас в госпиталь.
        На бедре у меня оказался всего лишь сильный ушиб и большая гематома. Фельдшер после бани примотал к ней тряпку, смоченную в сильно пахнущей жидкости, и сказал, что «до свадьбы заживет». За что он в рыло у меня схлопотал, еле меня оттащили. Я уже был под достаточным градусом и обвинил лепилу, что тот желает моей жене смерти.
        Одели меня, отвели под белы рученьки в чей-то дом и уложили спать на пуховую перину. Я сразу заснул, и мне ничего не приснилось.
        Проснулся я около полудня со свежей головой и хорошим настроением. Как будто и не пил вчера. Мысленно поблагодарил окружающих за такую заботу о моем организме - предоставленные качественные напитки. Как и за стакан капустного рассола на прикроватной тумбочке. Во рту моментально посвежело.
        Меховой комбинезон исчез, вместо него на соседней кровати лежала простая солдатская шинель. Новенькая. Никаких надписей о чьей-то принадлежности на подкладке не было. Под шинелью лежала такая же новая теплая шапка с кожаным козырьком. Мундир мой был кем-то старательно вычищен и выглажен. Валенки мне оставили летные. Ну как валенки… Не русские, конечно, целиком катаные, а сапоги, шитые из войлока. Была бы резиновая подошва на них, то можно было бы назвать их модным словом «угги».
        Чей-то денщик принес мне горячей воды, мыло, помазок и бритву. Маленькое зеркальце было вмазано в стенку печки. Он же и пояснил мне, пока я брился, что шинель и шапку мне прислал первый квартирмейстер армии, а комбинезон мой забрал очень большой воздухоплаватель.
        «Боцман», - подумал я. Кто еще там очень большой?
        - Какие новости? - намочив полотенце в горячей воде и использовав его в качестве компресса, спросил я его.
        - Генерал Молас прибыл из Будвица и сразу на санках поехал туда, где упал царский дирижабль. А так все как было.
        Как было, я не знал, но переспрашивать не стал.
        Проверил карманы - ничего не пропало. Все на месте. И деньги, и часы, и ордена. Форма на мне была рецкая, грязно-горчичного цвета, а не «полевой камень», как принято в ольмюцкой армии. Из всех наград - на шее Рыцарский крест, лента Креста военных заслуг в петлице, Солдатский крест и золотой знак за ранение, пришпиленные на булавках к левому карману один над другим. А знаки броневого и воздухоплавательного отрядов рядочком на правом кармане, прикрученные к нему винтами. Полевые капитанские погончики. Красавец весь из себя. Скромный такой герой.
        Еще над левым карманом у меня горизонтальные дубовые листья веточками в бронзе, а в центре их вместо медальона серебряный череп с кинжалом в зубах - рецкий знак за пять штурмовых атак, их всей нашей роте Ремидий выдал. Кому в бронзе, кому в серебре, а пятерым так и в золоте - за пятнадцать штурмовок.
        Вообще я считаю, что такие знаки даже почетнее орденов, потому как сразу видно, кто есть кто. Ранее в Реции я видел только знак за рукопашный бой и знак «Снежный барс» за бой в вечных ледниках на вершинах гор. Их даже на гражданских костюмах гордо носят отставники. А «Снежному барсу» по традиции везде первая кружка бесплатно. Очень уважаемые в обществе горцев эти знаки.
        Денщик помог мне одеться и сопроводил в пустую офицерскую столовую, где вчерашние банные девчонки работали официантками. Накормили меня там драниками со сметаной, горячей булкой с маслом и сыром. Кофе с молоком налили бочкового. Впрочем, вкусного. И денег не взяли, потому как первый раз в жизни видят имперского рыцаря.
        Но долго насладиться легким флиртом с подавальщицами мне не позволили. Приехал Молас и вызвал меня к себе.
        У дома, где он прописался, стоял парный вооруженный пост ольмюцких кирасир, перекрывая путь к крыльцу.
        Меня остановили окриком на расстоянии и приказали опознаться.
        - Лейтенант воздушного флота Кобчик по приказанию его превосходительства генерала Моласа, - ответил я по уставу.
        Один часовой вошел в избу, второй остался на месте, держа в руках укороченную винтовку Шпрока. Причем зримо видно, что, дернись я, он тут же пустит свое оружие в ход. Не раздумывая.
        Первый часовой вернулся и через большую комнату, в которой на многочисленных столах офицеры разведки сортировали и раскладывали вещи с горелого дирижабля царцев, провел меня в маленькую каморку за печкой, где Моласу достался его импровизированный кабинет. Там уже у колченогого генеральского стола сидел Плотто. И в уголочке примостился ефрейтор-стенографист, старательно прикидывающийся ветошью.
        - Раздевайся, Савва, и присаживайся к нам, - предложил мне генерал. - Разговор у нас долгий. Тебя покормили?
        - Благодарю, ваше превосходительство. Покормили, и сытно, - я не стал отказываться от предложенного стула, пристроив шинель на простой гвоздь в стене.
        Плотто поздоровался со мной не вербально, просто кивнул.
        - Позвольте поблагодарить вас, экселенц, за предоставленную точную информацию о расписании полетов царских дирижаблей. Я в восхищении от ваших агентов, - подпустил я для затравки елея.
        - Пустое, Кобчик, - поскромничал генерал. - Как любил повторять мой отец, «иной мерзавец потому и ценен, что он мерзавец». Тем и пользуемся. Но я не для этого вас собрал…
        Молас сделал паузу, пососал вхолостую трубку, но набивать ее табаком, а тем более раскуривать не стал. Каморка маленькая, если в ней еще курить - все задохнемся.
        - Мы тут до тебя с командором обсудили ситуацию и вот к чему пришли. - Генерал делал в своей речи небольшие паузы, чтобы стенографист успевал все зафиксировать. - Соленые острова перешли к тактике проводки конвоев с вооруженной охраной. Это, конечно, нашему флоту Северного моря плюс, но для перехвата таких целей требуется выделять большие силы, это минус. Конвои в последнее время позволили нарастить вражескую группировку в Щеттинпорте так, что царские войска там оказались в меньшинстве. Соответственно общее командование перешло в руки вице-маршала Трамперила. Присланный от царя бригадный генерал Зрадски стал его заместителем по «туземным войскам», вместо того чтобы возглавить всю оборону. Соответственно отношения между ними оставляют желать лучшего.
        Молас саркастически ухмыльнулся.
        - Но стоит отметить, что вашими вчерашними стараниями Трамперил лишился разом двух батальонов фузилёров из крайнего подкрепления и всех снарядов для тяжелой артиллерии, что они навозили за последние два месяца. Их шестидюймовые гаубицы и мортиры будут молчать до следующего конвоя. Так что, господин командор, с вас наградные листы на отличившихся. - Генерал кивнул в сторону Плотто. - Они уйдут на утверждение в имперскую ставку по моей линии. Без обычных проволочек.
        - Посмертные награждения будут? - только и спросил командующий ВВС Восточного фронта.
        - Кому-то нужна орденская пенсия для родственников? - переспросил Молас.
        Плотто кивнул в подтверждение и выдал философскую сентенцию:
        - Вы лучше меня знаете, экселенц, что кресты дают не там, где совершаются подвиги, а там, где их раздают.
        - Будут, - заверил генерал. - То, что герой погиб при крушении воздушного судна после совершения им подвига, не умаляет самого подвига. Много у тебя таких?
        - Двое, - ответил Плотто. - У лейтенанта одинокая мать-старушка. У мичмана двое маленьких детей осталось.
        - Подавай. Я подпишу. Имперская казна от двух дополнительных пенсий не обеднеет. - Молас снова взялся сосать мундштук своей трубки. Видно, ему давно хочется курить. - Но вернемся к разведке. При проводке конвоев старая тактика патрульного барража открытого моря силами одного-двух скоростных миноносцев устарела. Требуется выводить в море более сильные группы. А это затраты. И чтобы не гонять их впустую, на воздушную разведку ложится особая миссия: находить конвои в море и наводить на них ударные группы наших кораблей. Адмирал Северного моря особо настаивает на этом. Все дело в том, что его мелкие аэростаты не могут висеть в воздухе подолгу, в отличие от больших дирижаблей. А привязные воздушные шары на крейсерах имеют горизонт наблюдения, ограниченный длиной троса. Корректировать стрельбу они могут, а вот вести дальнюю разведку - нет.
        - Все упирается в передачу сведений, экселенц, - возразил Плотто. - Над сушей я могу хотя бы вымпел сбросить, а на море? Даже если сброшу, то как они его найдут в волнах?
        - Можете поставить у себя ратьер, - предложил генерал.
        - Не могу, - возразил командор. - Они работают на карбиде, а на воздушном судне противопоказан не только открытый огонь, пусть даже и за стеклом, но даже малейшая искра. Пока не появится дистанционный беспроволочный телеграф, все это пустые мечтания. Второе: крайне необходима служба погоды. Точнее, предсказания погоды. Иначе будем разбиваться, как вчера, а дирижабль стоит половину миллиона. Золотом. Новые аппараты и того дороже. Да и людские жизни нам не лишние. Терять их вот так не хочется. Даже прагматически. Обучать долго.
        Капитан-командор откинулся на спинку стула и несколько раз с шумом выдохнул носом. Чувствовалось, что Плотто очень переживает за смерть своих людей.
        - Но и без воздушной разведки мы не можем обойтись, - мрачно выдохнул Молас.
        - Тогда обеспечьте нас нормальным прогнозом погоды, экселенц.
        - Я? - откровенно удивился Молас.
        - Не конкретно вы, ваше превосходительство, а ваша служба на уровне империи, - заявил командор. - Предсказание погоды - та же разведка, только инструментальная. Всех дел - объединить все метеостанции с телеграфом. Вот островитяне прогнозы погоды уже десять лет как в газетах печатают. Не хватит имеющихся станций, поставить еще там, где они требуются. Получать дополнительно данные метеостанций из Скании хотя бы, если не можем добыть такую информацию из республики и островов. Был бы у меня вчера прогноз погоды - не было бы катастрофы с дирижаблем. А что касаемо разведки над морем, то у северного флота есть своя воздушная эскадра и своя служба второго квартирмейстера. Пусть экспериментируют. У меня же нарезана своя делянка. Очень плотно. Щеттинпорт в нее входит, а открытое море - нет. Тем более что островитяне обнаглели настолько, что стали вооружать торговые корабли, не сменяя флаг на военно-морской.
        - Ну вы тоже вчера по безоружным царцам отдуплились от души. Они, между прочим, находятся в полном возмущении от такого пиратского налета, - усмехнулся генерал, мягко сползая с темы метеорологии.
        - Кстати, ваше превосходительство, а за что драгуны вчера избили царских воздухоплавателей? Причем сильно избили, до полусмерти, - вставил я свои пять копеек.
        В ответ Молас выдвинул ящик стола и выложил на стол оперенную железку длиной сантиметров сорок. В самом начале она имела острие, затем плавное утолщение и снова истончалась до стабилизаторов. Все, кроме стабилизаторов, было выполнено на обычном токарном станке.
        - Вот за это. Царцы повадились скидывать с неба рой таких стрел на нашу кавалерию. Пробивает всадника с конем насквозь. Теперь понятно? Пусть будут счастливы, что их драгуны вообще в живых оставили.
        - Ваше превосходительство, - вдруг завелся Плотто, повышая голос, - да уберите вы эту железку. Вопрос стоит серьезный. Задача таких больших воздушных кораблей, как покойный «Черный дракон», - дальние рейды, а не фронтовая разведка. Разведкой окопов можно заниматься и на более дешевых аппаратах.
        - Вы сами лучше меня знаете, господин капитан-командор, о запрете императора бомбить вражеские столицы, - возразил генерал, также повышая голос.
        - Но можно и другую цель найти, - встрял я в разговор больших начальников. - К примеру, главная база флота на Соленых островах. Это же не столица.
        - Горючего не хватит вернуться, - тут же ответил Плотто, удивленно переглянувшись с Моласом.
        - А если по дороге заранее поставить танкер-газгольдер где-нибудь в северной Скании? В закрытом фьорде. Под нейтральным флагом. Дозаправиться с него да налететь сразу десятком аппаратов, пока эффект внезапности в наших руках. И расколошматить все сухие доки, в которых они ремонтируют броненосцы. И броненосцам этим настанет окончательная хана, да и другие ремонтировать еще очень долго будет негде. Как вам такой план? Только вот пора прекратить дурацкую экономию и начать делать специальные бомбы для дирижаблей. Переделка старых снарядов дурное дело, проще их переплавить.
        - Кобчик как всегда полон идей, - ехидно заявил генерал. - Только вот деньги где брать на их реализацию?
        - Так переделка старых снарядов дороже обходится, экселенц, - возмутился я. - Просто считать затраты у наших интендантов не принято.
        - Да, согласен, - поддержал меня Плотто. - И летят они криво. Целься - не целься. Потому как при нынешней технологии переделки стабилизаторы получаются хоть немного да разными. Переделка - это просто выброшенные в прямом смысле этого слова деньги. Но боевое применение интендантов не волнует.
        - К тому же воздушная бомба - это не снаряд пушечный, в нее вместо экразита можно совать любую взрывчатку. Хоть горнопроходческую. Ей предельные нагрузки в стволе не испытывать. Соответственно из одного снаряда я сделаю две бомбы. Чисто по металлу. И взрывчатки больше положу, - наступал я на главного разведчика нашего фронта. - Тот же экразит, если на то пошло, изолировать будет легче и безопасней, чем в старом снаряде.
        - Ну вы даете! - развел руками Молас. - Вы же сами вдвоем такой передельный воздушный снаряд в прошлом году придумали. Или нет? Я не ошибаюсь?
        - Вы еще меня поясом для женских чулок попрекните, - съязвил я.
        - А что, уже попрекали? - поднял бровь Плотто.
        - Даже в газетах.
        Мы и не заметили, как перешли на крик. Все трое.
        В кабинет с ошарашенными глазами заглянула голова адъютанта Моласа.
        - Брысь, - рявкнул на него генерал, но голос после этого понизил. - Так. Все, господа офицеры. Пошумели и будет. Плотто, вы свободны. Предложения о метеостанциях и погодных прогнозах подайте лично императору как адмиралу неба. А ты, Савва, задержись ненамного, дело есть.
        Командор встал, пожал протянутую генеральскую ладонь, кивнул мне, забрал с вешалки шинель и вышел.
        Вместе с ним исчез и стенографист.
        Я остался один на один со вторым квартирмейстером фронта.
        - Садись, - махнул рукой Молас и продолжил речь, когда я присел обратно на рассохшийся стул: - Ты изобретатель, Кобчик. Изобрести нужную позарез вещь по заказу можешь?
        - Смотря что, ваше превосходительство. Я же не волшебник и не фокусник, достающий зайцев из шляпы. Законы природы еще никто не отменял.
        - Нужен пистолет, который стреляет бесшумно. Твой Гоч только руками разводит и галдит, что нет такого конструктивного решения.
        - Очень нужно?
        - Крайне… - Генерал подался вперед, вперив в меня глаза. - Причем желательно в калибре врага.
        - Как срочно?
        - Вчера.
        - Я подумаю, но не обещаю. И насколько понимаю, такое изобретение пройдет мимо имперского комитета.
        - Если ты о деньгах за патент беспокоишься, то денег будет даже больше. Намного больше, - заверил меня генерал. - А приоритет?.. Все равно в нашем деле все патенты побоку. И у нас, и у врагов.
        - Сколько? - спросил я.
        - Тысяча золотых, - посулил Молас.
        - Каждому? - задал я новый вопрос. Трясти так трясти.
        - Какому «каждому»? - не понял генерал.
        - Придумать-то я придумаю, а делать руками все равно будет Гоч. Я его для сохранения секретности в Рецию увезу, как бы на инспекцию филиала. По дороге разработаем в теории. На месте сделаем. Он же и привезет образцы. Но…
        - Я понимаю, что гарантий быть не может…
        - Я не про то, экселенц. Ношение предполагается скрытое?
        - Обязательно. И желательно на месте гильзы не оставлять.
        - Тогда револьвер, - констатировал я.
        - Так ты берешься сделать? - удивился генерал.
        - Ничего невозможного физически я тут не вижу. Главное, обеспечить пуле скорость ниже скорости звука. Но вот инженерная задача неординарна. Только учтите, экселенц, что возможно полностью мы звук выстрела не уберем, но вот уменьшить его до хлопка, думаю, возможно.
        Конечно, возможно для того, у кого в армии табельным оружием был АПС.[11]
        - Что тебе для этого нужно?
        - Оружие, которое вы хотите использовать, по нескольку единиц - их курочить придется. Патроны к нему. По ящику где-то. Отстреливать будем много. Да и шаманить сами патроны. Кстати замечу, что на большую дистанцию не рассчитывайте особо. Десять-пятнадцать метров максимум.
        - Куда все это доставить? - с готовностью спросил генерал.
        - К поезду. А деньги лучше всего передать мне через Крона.
        - Не понял? Зачем тебе это?
        - Чтобы не борзел ночной регент Будвица. А то уже подкатил с предложением отдать все лимоны ему на реализацию. Пришлось бочку лимонов подарить, чтобы не обижался.
        Молас злорадно усмехнулся:
        - Решаемо.
        - И это, экселенц… паровоз нужен, который меня отвезет во Втуц. А то у меня три эшелона и всего два паровоза.
        - Паровоз тебе будет. Только с возвратом. Не подарок, - усмехнулся генерал. - А то знаю я тебя - зажилишь. И еще вопрос: ты тропы в Швиц знаешь?
        - Вам как, экселенц, вдоль границы или поперек нужно?
        - Юморист. Тебя серьезно спрашивают.
        - Так мы же с ними не воюем, экселенц. Если вас пошлины не пугают, то путь чист.
        - Ты так и не понял всей специфики разведывательной работы. Чем меньше наши люди официально светятся, тем лучше.
        - А контрабандисты, значит, слепые, глухие и языка не имеют. И на кого они работают, никому не известно. Может, на три-четыре разведки сразу, - предположил я.
        - Вот тут ты в корне не прав, потому как в той же республике все с ума сходят от твоих поясов для чулок. Они там делают, конечно, пользуясь войной, какой-то контрафакт, но бабы есть бабы - им имперскую вещь подавай. Фирменную. Гарантия качества и гламурные понты. Ни у кого нет, а у нее есть…
        - Поищем вам, экселенц, тропки… Но и вы мне скажите честно, кто устроил на меня этой осенью охоту. А то вокруг все только темнят.
        - Понимаешь, Савва, борьба за власть при императорском дворе остается тайной даже для тех, кто принимает в ней участие. Скажу тебе только одно. Лично император тебе не враг, но он не в вакууме живет, а в окружении, которое не поменять. Оно ему в наследство достаюсь вместе с империей. И не всегда он делает то, что хочет, а только то, что нужно здесь и теперь. В политике нет завтра и нет вчера, только вечное сегодня. Так что если тебе не нравится погода, то подожди немного, и она изменится. Одно предельно ясно - климат Реции тебе ничем не вредит, имперский рыцарь.
        
        Генерал пехоты Аршфорт давал обед в честь героев-воздухоплавателей.
        Парадным залом служил бревенчатый барак без переборок, но с теплой печкой. В бараке сколотили козлы и лавки. Но вот все остальное было выше всяческих похвал. И многопредметный вычурный сервиз на чистых льняных скатертях, и то, чем нас командарм с этого сервиза кормил, столовое серебро и нарядные девочки, которые нас с улыбкой обносили блюдами.
        За длинным столом «по чинам» сидел весь наличный экипаж дирижабля до последнего матроса и верхушка штаба осадной армии.
        На мое удивление, меня посадили не в конец стола с матросами и лейтенантами, а между двумя генерал-майорами, в одном их которых я узнал кавалериста-комбрига. Кажется, графа, если моя память мне с кем-то не изменяет. Даже Плотто сидел дальше, с полковниками.
        - Ваше сиятельство, - негромко обратился я к комбригу, фамилию которого к своему стыду запамятовал. - Мне как-то неловко, что меня посадили выше моего командира.
        Генерал посмотрел на меня и будто взглядом покровительственно по плечу похлопал.
        - Ваша милость, ваша щепетильность делает вам честь, но не стоит так смущаться. Во-первых, вы барон и имперский рыцарь. А во-вторых, король своим указом недавно приравнял по рангу своих комиссаров к генерал-майорам. Временно, пока они исправляют эту должность. Вы разве этого не знали?
        - До неба последние новости не долетают, - попытался я пошутить. - Да и в отпуске я был длительном, по лечению. Как ваша бригада?
        - А-а что там говорить… - ответил граф с огорчением в голосе. - Опять этот проклятый позиционный тупик. Гоняю своих конников по собственным ближним тылам, чтобы не застоялись совсем. Вы же сами прекрасно знаете, дорогой барон, что все беды в армии происходят от безделья личного состава. То ли дело было осенью, - мечтательно закатил глаза генерал. - Ах, какие атаки были, есть что вспомнить. Даже разок схлестнулись во встречном бою - лава на лаву, сабля на саблю, после того боя нам сдалась целая дивизия царских драгун. Теперь вот вливают ко мне еще одну запасную бригаду, буду переформировывать свое соединение в дивизию.
        - Примите мои поздравления, ваше сиятельство. Вы этого добились исключительно собственными трудами и храбростью. А также заботой о людях. Я помню, как вы для них выбивали вагоны пулеметами, - улыбнулся я.
        - Да… Забавное было время. Но и вы, как я помню, железной рукой навели порядок среди тыловых крыс. Низкий поклон от всех фронтовиков вам за это.
        - Я лишь выполнял поручение короля.
        - Не скромничайте, дорогой барон. Я, конечно, понимаю, что скромность украшает молодость, по нашим традициям, но вы столь ярко заявили о себе и в тылу и на фронте, что заслужили право на зримое проявление заслуженного достоинства. Знайте, вы очень популярны среди фронтовиков, которые сами нюхнули окопной войны. Особенно после этой вашей «кровавой тризны». Она заставила заткнуться ваших недоброжелателей даже в имперской столице.
        - Каких недоброжелателей? - навострил я уши, но обломался.
        - Разных, ваша милость, - съехал генерал с конкретики. - Но не огорчайтесь. Нельзя пройти ярким днем по дороге, не откидывая тени, так и по жизни нельзя пройти, не заслужив личных врагов. Именно наличие врагов делает нас личностями. У тряпок нет врагов, об них просто вытирают ноги. Враги есть только у тех, кто сам что-то значит. А если есть враги, то, значит, есть и друзья. Я один из них, несмотря на нашу разницу в возрасте. И думаю, за это нам обязательно надо выпить хорошей домашней сливянки, типа той, что вы угощали меня в своем салон-вагоне.
        Тут поднялся Аршфорт и зазвенел серебряным ножиком по хрустальному графину, привлекая к себе всеобщее внимание.
        - Господа, мы собрались в этом скромном месте, чтобы почтить наших небесных героев…
        
        
        16
        
        Новый год в этом мире также праздник, но отмечают его очень и очень скромно. Никакого украшения города, никаких маскарадов и народных гуляний, а тем паче пьянок. Просто в полночь все открывают на несколько минут двери своих домов, чтобы впустить к себе Новый год, для которого заранее приготовлено угощение. И поставлен лишний прибор за семейным столом. Удивительно, но к концу трапезы в большинстве домов рюмка, поставленная Новому году, оказывается пуста. И по тому, насколько она пуста, тут гадают, каким будет грядущий год. Не дай ушедшие боги, чтобы она так и простояла всю ночь полной. Жди тогда горя. Верная народная примета у огемцев.
        На нашем с Маарой новогоднем столе рюмка Нового года оказалась пустой досуха.
        - Котик, ты приносишь мне счастье, - мурлыкала красавица.
        Вот бы еще вспомнить, как я с ней оказался в одной кровати в чем мать родила. Да и мадам щеголяла в наряде Евы, и отнюдь не мятом - никакого целлюлита. Даже грудь ее, хоть и подвисла от безжалостного времени, была еще великолепна. Что сказать мне в свое оправдание… только то, что так качественно меня еще в жизни ни разу не трахали.
        А все началось с невинной жалобы Маары, что ей не с кем встретить Новый год. Не с девочками же? И я как-то никого не хотел видеть. Устал. А Маара приятный собеседник.
        К тому же мадам жаждала похвастаться передо мной редкой дорогой обновкой - граммофоном с набором толстых шеллаковых пластинок, среди которых оказалось несколько вполне приятных танцевальных мелодий.
        Помню, пили, ели, танцевали… и вот как на духу! - внезапно мы уже не в танце, а в страстных объятиях… а потом и вовсе в койке, нетерпеливо срывая с себя тряпки с рычанием диких зверей.
        И неземное наслаждение…
        Нет, жену этому я учить не буду. Маара - шоколадный кремовый торт, а жена - борщ. Каждый день торт жрать не будешь. Диабет разовьется.
        Ну что мне с собой поделать - опять жене изменил, а ведь зарекался кувшин по воду ходить. Пока я в «Круазанском приюте» проживал, ни одной девчонки не затащил в постель, хотя было оплачено априори и это… ну, кроме того случая с ремонтерами, но там надо было соответствовать - восемь царских кобыл стояли на кону. Ничего личного, только бизнес. А от этой старушки пора сбегать, иначе затянет меня чувственный омут. Ой-ё-ё-ё-ё-ё…
        Прав Молас - климат Реции мне полезней.
        - Сколько времени? - спросил я, ответив на поцелуй женщины.
        - Без четверти десять, - лукаво подмигнула мне новогодняя подруга. - Хватит на…
        - Подземные демоны, мне же во дворец через полчаса, - закричал я заполошно, вскакивая с койки и прямиком в Маарин санузел. Гуляли мы в ее апартаментах.
        Потом наскоро оделся, заскочил к себе, переоделся в парадную форму… и сбег. Потому что не знал, как себя дальше вести.
        Брился в городе у цирюльника. Тут это еще безопасно. Что такое СПИД, никто даже краем уха не слыхал.
        Завтракал тоже в городе.
        Потом неторопливо прогулялся по бульварам в сторону королевского дворца, благо погода была рождественской, такой, какую любят киношники - мягкий редкий пушистый снежок и чуть ниже нуля. И пришел в себя. Наваждение какое-то…
        К назначенному времени успел. Мааре о времени аудиенции я нагло соврал.
        
        - Ваше величество, пользуясь последними днями своих полномочий на посту королевского комиссара, прошу оказать милость и принять от меня представление всего экипажа воздушного судна «Черный дракон» к медали «За отвагу», - проговорил я, стоя на одном колене и протягивая королю наградные листы.
        Их забрал у меня церемониймейстер и подошел к трону, но Бисер медлил принимать у него бумаги.
        Онкен, стоя за троном, незаметно для других показывал мне кулак.
        Кронпринц закатил глаза под брови.
        Что опять я сделал не так?
        - Удивлен, что ты сразу к кресту не написал это представление. - Король осторожно покачал головой. Все же корона тяжелая. - Летуны ваши и так очень неплохо живут. Лучше моих гвардейцев, которые воюют каждый день, а не по расписанию.
        Ревнует его величество, что отобрали у него дирижабли. Ох, ревнует.
        - Ваше величество, - отвечаю, - бомбили наши воздухоплаватели вражеский пароход впервые в мире под шквальным зенитным огнем противника из двух пулеметов, но никто не покинул своего поста, продолжая успешно выполнять боевую задачу. Пароход с пехотным подкреплением они потопили бомбами, одновременно отстреливаясь от зенитного огня. Про холод и другие испытания, выпавшие на их долю, я даже не заикаюсь - им за это дополнительно платят.
        - Ну а ты что там делал? - Король вперил в меня свой колючий взгляд. - Ты же в отпуске по ранению.
        - Пулеметы испытывал, ваше величество, как представитель завода, - выдал я оправдательную версию нарушения режима.
        - Значит, тебе медали не положено? - ехидно улыбнулся король такой констатации.
        - Так точно, ваше величество, - охотно подтвердил я. - Не положено.
        - Удачно хоть испытания прошли?
        - Весьма удачно, ваше величество. Даже царский дирижабль сожгли.
        - Слыхал про это… а где сбили? За речкой?
        - Воздушное судно «Куявия», принадлежащее армии царя, сгорело и упало на нашей территории в расположении армии генерала Аршфорта.
        - Так… - напрягся король, - а что у нас еще плохого?
        - Осмелюсь спросить, ваше величество, почему обязательно плохого?
        - Потому что там, где ты, Кобчик, там обязательно что-нибудь да случится нехорошее. Не знаешь ты меры. Так что у нас плохого?
        - У вас ничего, ваше величество.
        - А у кого?
        - У императора. «Черный дракон» потерпел крушение из-за обледенения. Четверо воздухоплавателей погибли, один ранен. Сам дирижабль вряд ли подлежит восстановлению.
        И тут король вышел из себя.
        - Савва, чтобы после медицинской комиссии и духу твоего в Будвице не было. Забейся в своей Реции в самое глубокое ущелье и не отсвечивай. Таких потерь в воздухе не было с начала этой войны. Такие деньги на ветер ушли…
        - Рад бы, ваше величество, мгновенно выполнить ваше повеление, но у меня паровоза не хватает для отбытия.
        - Будут тебе паровозы, вымогатель. - Король сжал губы в ниточку. - Завтра у кронпринца получишь. И как только получишь паровозы, сделай так, чтобы мы тебя здесь… минимум полгода не видели. Ушедшие боги, за что мне такие несчастья. Только-только все полюбовно уладили с империей, и ты опять ссоришь меня с императором. Савва, ты настоящий варвар с диких гор.
        - Зато верный и преданный вашему величеству, - склонил я голову, чтобы король не увидел моей невольной улыбки.
        Бисер вдруг посмотрел на меня с удивлением и некоторым сомнением.
        - Мой тебе приказ, Кобчик, не лезь ты в политику - плохо кончишь. Твое дело держать связь между мной и Ремидием. Развивать заводы. Делать изобретения. Тебя даже на фронт пускать нельзя… По вам стреляли с парохода, говоришь? Потом вы упали. На Соленых островах задохнутся от радости и припишут себе, что они вас сбили. Я представляю себе заголовки их газет.
        - Ваше величество, надо просто их опередить с выпуском новостей в нашей интерпретации. Пусть интервью дает командор Плотто - он герой дня. Я же в составе экипажа по боевому расписанию не значился. Осмелюсь порекомендовать поручить эту газетную кампанию вашему лейб-фотографу Шибзу, он мастер в ремесле газетчика и хороший организатор.
        Король встал с трона, содрал с себя в раздражении мантию и прошелся по залу, приговаривая вполне годные по креативу пиар-тезисы:
        - Плотто герой, Плотто разбомбил пароход и склады в Щеттинпорте, Плотто уничтожил полк пополнения островитян, Плотто сбил царский дирижабль. Плотто предотвратил катастрофу своего дирижабля и спас почти весь экипаж при аварии. Наконец, Плотто - огемец. А что? Хорошая тема, - и вдруг спросил с подозрением в голосе: - А тебя там точно не было?
        И ждет его величество моей реакции на провокацию. Сочтемся славой. У меня ее и так хоть отбавляй. Пусть и другие получат свои пятнадцать минут бессмертия.
        - Никак нет, ваше величество. Не было. Даже сбил царский дирижабль не я, - чувствую себя просто ужом под вилами, вынужденный откровенно врать.
        - А кто? - Король перестал ходить по залу, повернулся ко мне.
        - Матрос из экипажа, ваше величество, - отдал я все заслуги своему второму номеру.
        - Матросу Крест военных заслуг, однозначно, - кивнул король Онкену, а тот моментально стал записывать. - А Плотто пусть император сам награждает, после того как мои газеты сделают его национальным героем королевства. Да будет так!
        Король остановился напротив меня и сказал уже без раздражения. Просто констатировал:
        - Можете встать, барон. Мы вас больше не задерживаем. Ни во дворце, ни в городе, ни вообще в королевстве. Ваша отставка с поста королевского комиссара принята по состоянию здоровья, и мы благодарим вас за труды на этом поприще. Но вы по-прежнему остаетесь моим флигель-адъютантом и офицером связи с Рецией. Вам предоставляется отпуск по лечению от новой контузии, полученной при крушении дирижабля, сроком на шесть месяцев. Врачи неумолимы.
        - Ваше величество. - Я встал и поклонился.
        - Ваша милость, - кивнул мне слегка король на прощанье.
        Вот так вот. На медкомиссии я еще не был, а ее решение уже вынесено. Из меня последовательно лепят психа, который за свои поступки не отвечает. Знать бы еще, зачем им все это?
        На выходе из тронного зала меня уже ожидал молоденький флигелек с папкой, полной бумаг. Безусый, лет так семнадцати-восемнадцати, в одинаковых со мной чинах.
        - Вам просил передать это его превосходительство, - сказал он, намекая на Онкена. - В финчасть заходить не надо. Все уже здесь. Честь имею.
        И удалился, звеня серебряными шпорами, не удосужившись даже дождаться моего ответа.
        В папке было все. Медицинское заключение о постконтузионном синдроме, полученном мною днями при аварии дирижабля, и еще куча всякой медицинской терминологии, связанной с моими прошлыми ранениями и контузией. Рекомендация - покой и успокаивающие препараты растительного происхождения. (Ага… дым-глина, иоптыть.) Срок лечения - полгода. И когда только успели состряпать? Самое смешное, что я здоров как бык.
        Отпускное свидетельство. Подписи. Печати… честь по чести.
        Именной чек в банк с начислением жалованья сразу за полгода вперед, правда, только по линии Онкена. В воздухоплавательной эскадре я за штатом с сегодняшнего дня без содержания. Из ЧК я сам подал в отставку.
        Чек с компенсацией недополученного вещевого снабжения, порционов и рационов.
        Чек с компенсацией затрат на лекарства, без отчета трат.
        Предписание от службы Онкена о прикреплении ко мне охраны за счет Дворца. (Не обманул.) И банковская платежка о перечислении их жалованья и порционов во втуцкий банк. Сразу за полгода. Персональный состав охраны определялся мной самим.
        Бесплатный железнодорожный воинский литер до Втуца на одного меня. Это уже просто издевка, учитывая, что у меня собственный эшелон стоит на запасных путях. С салон-вагоном.
        Открытое литерное предписание на личный эшелон для ВОСО. Только на один эшелон. Уязвили. Хорошо еще, что два состава с бревнами я уже отправил тихим ходом вперед своими паровозами.
        Так… Онкен меня видеть не желает, иначе бы он мальчонку прислал с приглашением посетить его кабинет, а не бумажки мне в зубы сунуть.
        Вроде все. Никаких дел в Будвице у меня больше нет. Хотя на повестке дня еще заранее оговоренная встреча с генералом Моласом в штабе. Хорошо им говорить «не лезь в политику», когда эта политика сама ко мне лезет, не отогнать.
        Похоже, борясь с дурацкой аристократической контрразведкой, Бисеры профукали военную разведку, которая, как мне кажется, давно и плотно сидит под императором. И без аристократов эта структура, что характерно. Начинаю подозревать, что создание имперской контрразведки императором было заранее инициировано для выявления чересчур амбициозных графьёв. Потому как параллельно тихо и без афиширования, но вполне эффективно работала дофронтовая армейская разведка, реально выполняя функции этой опереточной контрразведки. Черт ногу сломит в их имперских интригах.
        Поймал извозчика и приказал отвезти меня в ближайший галантерейный магазин. Портфель купить. Не ходить же мне с канцелярской папкой под мышкой.
        
        В назначенное время в кабинете у Моласа неожиданно оказался еще и Аршфорт. К нему я и обратился как к самому старшему по чину. Устав надо чтить, особенно в моем опальном положении, когда нет уже у меня временного генеральского ранга и чрезвычайных полномочий комиссара ЧК.
        - Ваше превосходительство, лейтенант воздушного флота Кобчик. Разрешите обратиться к генералу Моласу, - оттарабанил я по уставу, а представился так, потому как был в парадной флотской форме, которую надел для аудиенции.
        Аршфорт повернулся ко второму квартирмейстеру фронта и удивленно спросил:
        - Что это с ним?
        - Его сегодня император за штат вывел в воздушном флоте, - удовлетворил любопытство командарма Молас.
        - А-а-а… - протянул многозначительно генерал пехоты. - Так не надо было дирижабли ломать. Ты бы видел, Саем, какие танцы вокруг этих обломков господин Гурвинек выделывал, а уж какие песни пел… боцман стоял с открытым ртом и чуть ли не записывал. - И, повернувшись ко мне, принял вид фрунтового служаки: - Извольте обратиться как положено, молодой человек.
        Я крякнул, но тем не менее подчинился.
        - Лейтенант воздушного флота в резерве Савва Кобчик. Ваше превосходительство, разрешите обратиться к господину генерал-майору.
        - Обращайтесь, - разрешил командарм.
        - Господин генерал-майор, лейтенант воздушного флота в резерве Савва Кобчик прибыл по вашему приглашению.
        - Снимай шинель, вешай там, у двери, - ласковым голосом пророкотал Молас. - Надолго тебя в резерв законопатили?
        - Пока на полгода, экселенц, а там как медкомиссия решит, допускать меня к полетам или нет, - ответил я, вешая шинель с шапкой на трехрогую вешалку.
        Когда я повернулся, у Аршфорта слегка отвисла челюсть.
        - Ты когда успел столько орденов заработать? Тут, понимаешь, армией командуешь… - оборвал генерал пехоты фразу на полуслове.
        - С начала этой войны, ваше превосходительство, - ответил я честно.
        Да, иконостас у меня солидный, что и говорить. К тому же редко когда я ношу его полностью, обычно только те ордена, которые по уставу снимать с мундира не положено. Но тут случай особый - на аудиенцию к королю ходят при полном параде.
        - Силен. Хотя… два ордена ты только при мне от императора получил этой осенью. Присаживайся к столу, имперский рыцарь, думу будем думать. Саем мне тут рассказал со смехом, как ты в присутствии короля драконил полковника из генштаба. Да так, что от него только перья летели. Было такое?
        - Было, ваше превосходительство, - не стал я запираться, присаживаясь на табурет у стола. - Я тогда еще в фельдфебелях гвардейской артиллерии состоял.
        - Допустим, ты и сейчас в гвардейской артиллерии лейтенантом состоишь, - усмехнулся Молас. - А по какому случаю парад?
        - В полдень у его величества прошла аудиенция, на которой я подал в отставку с поста королевского комиссара. И она была принята. После нее прямо к вам. Вот потому я в полной парадной форме. Протокол требовал.
        - Надеюсь, его величество не обиделся на то, что ты предпочел форму воздушного флота униформе его гвардии? - задумчиво спросил Молас.
        В ответ я только пожал плечами. Мне казалось, что подавать представления о награждении матросов и офицеров дирижабля уместнее всего в форме воздушного флота. Так и сказал.
        - На вид взрослый, а не умеет нюансы учитывать… - высказался Аршфорт. - А еще барон.
        - Ваше превосходительство, я барон без году неделя, а по жизни я - простой деревенский кузнец, которого с детства разным политесам не учили, - ответил я, стараясь не злиться.
        - Учиться никогда не поздно, - назидательно сказал Молас. - Было бы желание.
        - Я с первого дня в армии только и делаю, что учусь, - огрызнулся я, стараясь, чтобы это не выглядело агрессивно. - Несмотря на то что я доброволец, направили меня в стройбат кайлом махать, потому что я тогда даже рецкой письменной грамоты не знал. Горец я, ваши превосходительства.
        - Вот так вот, ваше превосходительство, - усмехнулся Молас. - Это нам почетный доктор Политеха говорит. Изобретатель автоматического пулемета. А вы все про какого-то индюка-полковника из генштаба, которого здесь на место поставили фельдфебелем.
        - Меня сейчас больше именно этот эпизод с полковником беспокоит. Это точно, что именно после выступления Кобчика поменяли весь план наступления Восточного фронта?
        - Я тому свидетель, ваше превосходительство, - констатировал Молас.
        - Тогда возьми с него подписку о неразглашении, - попросил квартирмейстера Аршфорт.
        Что и было сделано. Я охотно подписал документ, сулящий страшными карами за… Одним больше, одним меньше.
        Когда Молас убрал подписанную мной бумагу в стол, Аршфорт расстелил на столе карту.
        - Император требует от меня как можно быстрее покончить с осадой Щеттинпорта, - пояснил командарм свои действия.
        - Тем более что царцы готовят зимнее наступление по льду Ныси, которая за эту зиму замерзла так, что по ней даже тяжелую артиллерию перетащить можно, - добавил Молас.
        - А от меня что требуется? - не понял я. - От контуженного субалтерна, находящегося на излечении от нервической горячки и постконтузионного синдрома.
        - Ты понял, ваше превосходительство, какой изощренный ум у этого офицера? Он тебе сейчас насоветует, а ответственности нести не будет, так как советовал почти в нервическом бреду, - засмеялся второй квартирмейстер фронта.
        - Я сам разберусь, что бред, а что нет, - возразил ему Аршфорт. - Армией командую я, а не советники, так что и ответственность вся полностью только моя. Введи нас, разведка, в курс дела по расположению врага от моря до узловой станции. Дальше уже зона ответственности южной армии.
        Молас вызвал в кабинет кирасирского ротмистра, который быстро и четко отметил на пустой карте места дислокаций царских войск на правом берегу Ныси и войск островитян в Щеттинпорте. Отдельно нарисовал, где какая артиллерия у них стоит, и даже сектора обстрелов кругами начертил тонким карандашом. Отдельно выдал промеры толщины льда на реке в разных местах. И все это наизусть. Силён. Я просто в восхищении.
        - А лед-то как мерили? - удивился я.
        - Ночами проверяли лунки, которые ранее долбили царские пластуны, - удовлетворил мое любопытство ротмистр.
        - Где они их долбили, показать на карте можете? - одолело меня любопытство.
        - Легко, - ответил ротмистр и нарисовал несколько точек на русле реки. - А вот здесь, здесь и здесь мы сами лунки долбили.
        - А где лед выдержит тяжелую артиллерию? - продолжал я задавать вопросы.
        - Вот тут и тут, - показал ротмистр. - Инженеры клянутся, что если армировать лед хотя бы ветками, то переправа выдержит рутьер с двухсотпудовым орудием на прицепе. Если не останавливаться на льду.
        - Значит ли это, что предварительно требуется захватить достаточно обширный плацдарм, чтобы обеспечить безопасность такой переправе?
        - Так точно. Если только вы в этих местах лед с воздуха не разбомбите, - бросил он беглый взгляд на мою форму, - то при захвате плацдарма такую переправу навести дело двух дней. Настелить фашины и залить их водой и подождать, пока промерзнут. Но полевую артиллерию можно переправить по льду везде на всем протяжении русла реки. Толщина льда позволяет. К тому же в этих двух местах железная дорога отстоит на наибольшем расстоянии от реки. Мы поднимали на ближайшей станции аэростат - реки не видно. Корректировка орудий особого могущества невозможна. Мы в отделе считаем…
        - Стоп, - приказал Аршфорт. - Мы потом обязательно выслушаем коллективное мнение вашего отдела. Но сейчас достаточно. Примите мое удовольствие прекрасно сделанной работой.
        - Служу императору и Отечеству. - Ротмистр щелкнул каблуками.
        - Один вопрос позволите, ваше превосходительство? - обратился я к командарму.
        - Только если это конкретика какая, а не тактика, - разрешил Аршфорт.
        - Господин ротмистр, каков максимальный калибр полевой артиллерии можно переправить без инженерного оборудования ледяной переправы?
        - Четыре дюйма, - тут же ответил ротмистр. - Но если гаубицы, то пять дюймов. Они у царцев легче пушек.
        - Где пластуны долбили лунки светлым днем? Если такое было в действительности.
        - Такого не было, господин лейтенант, но вот в сумерках они за этим занятием были замечены именно в тех местах, где возможна переправа тяжелых орудий.
        - Благодарю вас, ротмистр, - рассыпался я в любезностях. - Как воздушный разведчик я в восхищении от проделанной работы вашим отделом.
        Когда ротмистр покинул кабинет, Молас ехидно спросил.
        - Так ты еще и разведчик?
        - Так точно, экселенц. Последняя моя должность по штатному расписанию в воздухоплавательном отряде - старший летчик-наблюдатель. А квалификацию я сдал еще летом, когда прорабатывали хронометраж и варианты прорыва бронепоездов с дирижабля.
        - Так каково твое мнение, Кобчик, о направлении главного удара царцев? - настаивал на моем ответе командарм.
        - Там, где можно протащить тяжелую артиллерию, они наступать не будут.
        - Отчего ты так думаешь? - удивился Аршфорт. - Мой начальник штаба просто уверен, что главный удар будет именно там.
        - Какова максимальная дальность выстрела двухсотпудовой длинноствольной шестидюймовой царской пушки?
        - Двенадцать километров, - подсказал Молас.
        - Благодарю, экселенц. Тяжелой артиллерии у них не так много - только корпусные полки. Я на их месте сосредоточил бы всю ее на участке прорыва и не сдвигал со своего берега. Расстояния достаточно, чтобы поддержать пехоту и полевую артиллерию в наступлении и захвате достаточно глубокого плацдарма. Все равно в любом месте нашего берега завеса ваших войск, - кивнул я командарму, - будет слабее ударного кулака наступающих. А основная ваша артиллерия привязана к осаде порта.
        - То есть ты считаешь, что они в любом месте легко перережут железную дорогу? - спросил командарм.
        - Есть такое опасение, если у них командовать будет кто-то умный, типа полковника Куявски, - убежденно ответил я.
        - Куявски уже бригадный генерал и направлен командовать дивизией на отогузский фронт. Юго-восточный, если по нашей терминологии, - выдал справку Молас. - Далеко от нас.
        - Хранят нас и дальше ушедшие боги, - высказался по этому поводу Аршфорт.
        - Есть характеристики возможных командующих такой операцией у царцев? - обратился я к Моласу.
        - Скажу одно, - ответил он. - Таких, как Куявски, у царя единицы. Но и тому просто повезло оказаться в командующих стараниями комендоров твоего бронепоезда. Остальные действуют по уставу. А царский устав предписывает равномерно распределять артиллерию по войскам.
        - Хорошо бы, если так все было, - засомневался я. - Война часто выдвигает на руководящие посты умных и инициативных генералов, в отличие от мирного времени.
        - В царской армии свято блюдут принцип старшинства производства, - сказал Молас. - У них сословные предрассудки намного сильнее наших.
        Я кинул быстрый взгляд на Аршфорта. Ничего, не возмущается. Лицо спокойное. Хотя сам, судя по фамилии, из старой еще средневековой аристократии.
        - В настоящее время наиболее возможный претендент на командование ударной группой уровня пехотного корпуса будет у царцев генерал от инфантерии Пшеклентски. Граф. Шестидесяти двух лет. Образование полковое - в службу вступил юнкером, и школа колонновожатых тридцать лет назад. Обожает фрунт и парады. Суровый уставщик. Если не пришлют кого-нибудь другого из царской ставки, то с вероятностью в девяносто процентов командовать наступлением будет он.
        - Ожидается ли совместное наступление островитян от Щеттинпорта вместе с царцами?
        - Маловато у них для этого сил, - отозвался Аршфорт. - Пока они только глубже закапываются в землю. Да и прокормить ударную группировку только морским подвозом будет трудно.
        - Но царцам они обещают поддержку наступления, - добавил Молас. - Выполнят ли они свои обещания - это уже другой вопрос. Пока от Соленых островов только техническая поддержка идет. За золото. В основном пулеметы. Еще снаряды для тяжелой артиллерии. Винтовки островной конструкции под царский патрон. Амуниция разная. Паровозы. Обратно везут лен, пеньку, воск и пшеницу. Скорее всего, чтобы пустой фрахт не гонять. Острова и с колоний получают практически все, что им нужно.
        - Бронепоезд «Княгиня Милолюда» сейчас у вас в армии?
        - Да. Несмотря на морозы, болота сильно не замерзли на южном фасе фронта, - ответил командарм. - Так что там царцы если попрут, то опять упрутся в «бутылочное горлышко» полевого укрепрайона, который достало ума не бросать на произвол судьбы, а законсервировать на всякий случай.
        - По-доброму вам бы, ваше превосходительство, на каждый перегон между разъездами иметь по одному бронепоезду нужно. Хотя бы шпального блиндирования. Но с четырехдюймовыми гаубицами. На складах таких есть с десяток, в свое время армия от них отказалась из-за веса - шестерка стирхов их не тянула. Но на железной дороге подобное превышение массы не принципиально. В депо Будвица такие БеПо быстро сваяют. Опыт уже есть. И паровозов трофейных в достатке. Тогда у вас на каждый перегон будет по два мобильных броневых отряда, равных двум полевым батареям на случай отражения первого штурма царцев нашего берега. Они выиграют вам время для подтягивания оперативного резерва к месту прорыва. Затем я бы разбомбил лед на реке с дирижаблей и оставил бы плацдарм без подвоза продовольствия и боеприпасов. К тому же в скором времени они останутся на нем и без дров. В Реции мест для пленных еще много. В этом случае, чем больше переправится царской пехоты на плацдарм, тем лучше для нас. Быстрее кончится у них продовольствие.
        - Пока толковый бред несешь, лейтенант, - одобрил мой полет фантазии командарм. - Хотя на двух сотнях километров трудно угадать, где они начнут наступать. А как бы ты брал Щеттинпорт?
        Школа у меня была особая. Большинство учеников - дети офицеров вертолетного полка. Так что войной мы все интересовались с малолетства. И тут я в связи с вопросом командарма вспомнил нашего учителя по истории, который нам втолковывал на уроке, превратившемся в диспут, почему Франции, которая имела сильнейшую армию в Европе, не стало в 1940 году за считаные дни. И почему в 1941-м Гитлер смог нанести сильнейший нокдаун Сталину.
        Ларчик открывался просто. Вермахт изматывал противников, которые были сильнее его, еще до нападения. Французские историки насчитали, что за весну сорокового всю армию приводили в боевую готовность к отражению немцев сорок раз. А нападения все не было. На сорок первый раз французы расслабились, посчитали предупреждения разведки очередной пустышкой и получили по полной. Абвер свой хлеб ел недаром.
        Так же было и с СССР. Ждали нападения фашистов с мая 1941 года. Оттого и призывали всех «не поддаваться на провокации», чтобы не вызвать «казус белли». А 22 июня, когда разбудили командующего Белорусским особым военным округом генерала армии Павлова и сообщили, что немцы напали, то Герой Советского Союза просто послал адъютантов по матушке и, заявив: «Они у вас каждую неделю нападают», - продолжил спать. Немцы напали. Округ без руководства.
        Психология! Главное застать врага со спущенными штанами и бить его, пока он их не надел. Когда Красная армия все же смогла надеть штаны, немцы уже окружили Минск.
        И еще нюанс. Все по опыту прошлых войн считали, что свое наступление немцы будут развивать эшелонированно. А они бросили в первый удар все, что у них было в наличии, добиваясь многократного превосходства в людях и технике, хотя у противников всего было больше - и людей, и техники.
        Вторая слагаемая победы, которую я предложил, - сформировать аналог советских инженерно-саперных штурмовых бригад. Бронегрызов. Самого крутого спецназа Великой Отечественной войны.
        - Это ты круто замахнул… бригады… - пожевал усами Аршфорт, когда я ему разъяснил, что это такое в применении к местным условиям. - Где мне столько саперов набрать? И пулеметов? Тут простых-то штурмовиков всего несколько рот на армию.
        - Вот эти штурмовые роты с боевым опытом и есть у вас уже готовое ядро будущего саперно-штурмового батальона, ваше превосходительство. Слейте их с саперной ротой. Перемешайте. Обеспечьте ручными гранатами от пуза. Взрывчаткой. Добавьте ручных пулеметов минимум по одному на отделение. Хоть у кавалерии их отнимите, все равно ей в уличных боях не участвовать. Вот вам и готов особый батальон специального назначения двухротного состава. Отдельный батальон сформировать реально в ваших собственных силах, не спрашивая ни у кого разрешения. Должность позволяет. Вспомните, как создавались штурмовые роты летом, которых до того ни у кого не было: обучили простых бойцов бою в траншеях всего за месяц на полигоне у Многана. Прорывать же требуется не всю линию обороны, а только на тех позициях, которые сразу дают выход в тыл обороняющимся. Обязательно сразу в нескольких местах. А там растеклись штурмовики по городу малыми группами, занимая ключевые точки. Пехота линейная вслед за саперами-штурмовиками завершит окружение укреплений. Я, ваше превосходительство, из своего личного боевого опыта вынес одну
основополагающую мысль: удивил - победил.
        - Город, таким образом, с землей сровняем, а там наши жители. Родной крови, - назидательно заявил Молас.
        - Есть и на этот счет соображение, экселенц, - ответил я. - Перед каждым таким ложным штурмом забрасывать город листовками с дирижабля, разъясняя мирным жителям, что даем им свободный коридор для выхода из города из гуманных соображений. Потому как островитяне и царцы выбрали их живым щитом в своей обороне. И каждый раз в печати обвинять вражеское командование, что оно специально не выпускает мирных обывателей из города только по собственной нечеловеческой жестокости. Держит их в заложниках. И так несколько раз. Придется, правда, взять на себя кормежку и временное обустройство беженцев, пока город не будет наш. Но кто сказал, что будет легко? И пропагандой следует озаботиться заранее и вести ее весь период этой операции. Пусть враг чаще оправдывается перед мировым общественным мнением от обвинений в чудовищных преступлениях против человечности и в жестоком обращении с мирными жителями. Давно подмечено, что оправдываются виноватые. Хотя реально это не всегда так. Но инициатива должна исходить только от нас.
        Аршфорт сидел, уперев руки в колени, и, поджав губы, смотрел на меня в упор. Потом сказал:
        - Странно слышать от тебя такое после твоей «кровавой тризны». Если бы я сам не знал, как ты воюешь, то действительно принял бы все, что ты тут наговорил, за бред, настолько это все расходится с нашими боевыми уставами.
        - «Кровавая тризна» - честный бой, - заявил я. - У врага никто не отбирал оружия. И их было в пять раз больше, чем нас, по самым скромным подсчетам. А вот боевые уставы наши устарели, ваше превосходительство, сразу по выходу из типографии. Их писали для прошедшей войны по ее опыту. Разве вы сами этой осенью всегда воевали по уставу?
        - Уел, - помотал головой командарм. - Уел. Саем, доставай, что там есть у тебя выпить. А то голова идет кругом.
        Пока Молас лазил к себе в сейф за бутылкой сливянки, я успел добавить:
        - И не скрывайте приготовлений к штурму от врага, ваше превосходительство. Все равно он знает, что вы к нему готовитесь. Наоборот, подготовка должна быть демонстративной. Как и артподготовка, после которой ничего не происходит.
        - Вот как… Так они же в своих газетах раструбят, что отбили настоящий штурм, - распушил усы Аршфорт. - Победу будут праздновать.
        - Да пусть потешатся немного, - пожал я плечами, - даже пусть ордена получат от своего короля. Главное, что получится в итоге… - Я немного помолчал и добавил: - И каждый день бомбить с воздуха порт, чтобы пароходу пристать некуда было, чтобы подкрепление они на шлюпках с дальнего рейда высаживали под бомбами, чтобы снаряды на плотах выгружали. Когда мы их победим, то после войны все отстроим лучше, чем было.
        Тут Молас разлил каждому по трети стакана. Подвинул два к нам и взял в горсть свой. Сказал как тост:
        - Дорогая получается война нынче.
        - И с каждым годом будет обходиться все дороже, - поддержал его я.
        - Похоже на то… - взял свой стакан командарм. - В моей молодости все было намного проще и честней. За что пьем?
        - За победу, - поднял я свой стакан. - За нашу победу.
        
        
        17
        
        Выйдя из штаба, я понял, что очень хочу есть. Я сегодня не завтракал и вместо обеда принял два раза по трети стакана сливянки. В хорошей компании, но… обеда это не заменит. В штабной столовой обеденное время закончилось, как и в столовых больших казарм. Оставалось только свистнуть ближайшего извозчика и поехать в ресторан.
        По дороге я все размышлял над своим поведением. Мне что, больше всех надо? Все равно они все сделают по-своему, а не по тому, как я насоветую, но вот зуд в лапочках проклятый покою не дает. Тяга неистребимая русского попаданца «дуть в уши Сталину». Я ведь точно человек не от мира сего, - усмехнулся с горчинкой.
        Как там сейчас мои родные поживают на хуторе под Воротынском? Небось оплакала вся родня бедного Савву, да и по суду признали погибшим. Или еще срок не вышел? Вроде как помнится мне, такого три года ждут. Как исполнения обещания.
        Интерьер ресторана с того времени, когда я в нем гулял с рецкими офицерами перед захватом контрразведки, не претерпел никаких изменений. Все та же вульгарная роскошь, хорошая кухня и вышколенные официанты, как будто бы войны и не было. Халдеи поголовно мужчины, несмотря на постоянный призыв в армию. В других местах, что попроще, давно уже перешли на женский персонал подавальщиц.
        Зал, несмотря на дневное время, был полон. И я уже подумал, что отобедать мне тут не светит и придется искать едальню рангом пониже, к примеру, на вокзале, как ко мне подбежал метрдотель с извечным и неистребимым для такой категории людей выражением на лице «чего изволите?».
        - Господин имперский рыцарь, мы рады вам услужить…
        Мой иконостас на груди и заискивающие поклоны метрдотеля привлекли ко мне повышенное внимание жрущей публики. На мне форма воздушного флота, а вчерашние газеты вышли с сообщением о сбитом царском дирижабле. О катастрофе «Черного дракона» пока умалчивалось.
        Подскочил разбитной халдей и с поклоном попросил меня пройти к столику, за которым меня ожидает «его превосходительство».
        Метр облегченно приказал ему меня препроводить. Снялся с его шеи тяжкий груз найти мне место в переполненном зале.
        У окна под большим фикусом один за столиком сидел генерал и удетский граф Бьеркфорт и приветливо махал мне рукой, приглашая присоединиться. Отказываться не буду. Этот человек мне симпатизирует, хотя бы на словах. Да и привычка уже образовалась у меня с ним трапезничать. Ухмыльнулся я и пошел вслед за официантом в сторону этого нелепого фикуса.
        - Дорогой барон, позвольте вам предложить разделить со мной позднюю трапезу, - приветливо произнес генерал, вставая и протягивая мне руку для пожатия. - Вы, как я понимаю, сегодня тоже без обеда остались.
        - С удовольствием принимаю приглашение, ваше превосходительство, - кивнул я и пожал протянутую мне ладонь.
        - Бросьте эти церемонии, мой юный друг, все равно мы с вами в одном ранге.
        - Уже нет, ваше сиятельство. Сегодня на аудиенции у его величества я подал прошение об отставке с поста королевского комиссара, и оно было милостиво принято им с высочайшей благодарностью за мои труды на этом поприще.
        Одновременно мы сели за стол.
        - Вы позволите мне узнать причину такого поступка?
        - Охотно, ваше сиятельство. Здоровье. Медицинская комиссия гарнизона Будвица признала меня не годным к военной службе в строю и предписала минимум полугодовое лечение от нервической лихорадки. Император также вывел меня за штат военно-воздушного флота.
        - Как это печально, - проговорил генерал с сочувствием. - Глядя на ваши награды, я вижу перед собой одного из самых эффективных офицеров нашей армии. В свое время я был приятно удивлен тем, что вы, мой друг, совмещали трудные обязанности чрезвычайного комиссара с командованием броневым отрядом. А особенно тем, что у вас хватало сил и на то и на другое, чтобы быть успешным.
        - Три ранения и две контузии сказываются даже на таком крепком организме, как мой, - ответил я, чуть ли не краснея за эту свою политическую «вторую контузию». Врать этому прямому и честному служаке было невыносимо.
        Спас меня официант, когда вручил мне меню и стал расставлять чистые приборы на столе.
        Я прикрылся от генерала большой кожаной папкой, в которой находился написанный красивым почерком лист с перечнем блюд и их ценами. Несколько раз глубоко вздохнул и пришел в себя.
        - Выбирайте спокойно, - посоветовал генерал. - Успеем еще поговорить.
        Я быстро сделал заказ из самых простых блюд, выбрав уху из свежевыловленной из ледяной лунки речной рыбы, кашу типа гречневой с горячими гусиными шкварками, пару мясных закусок, коньяк и черный кофе с лимоном. Судя по ценнику, кофе существенно подорожал по сравнению с осенью. Хотя в этом заведении и простые блюда были недешевы даже до войны. Не был бы я в парадной форме, нашел бы заведение подешевле. Моя крестьянская натура всегда бунтует против необоснованных трат.
        - Не подскажете мне, ваше превосходительство, отчего вдруг так сильно подорожал кофе? - спросил я, чтобы дать затравку разговору, который уведет нас от скользкой темы моих «болезней».
        - Сезон штормов в Мидетеррании, - отозвался мой сотрапезник. - Но если вы хотите знать мое мнение, то, основываясь на опыте прошлой войны, я предположу, что в наступившем году все иноземные товары обязательно подорожают. Несмотря на то что мы вышли к южным морям, дороги через горы остались те же. Пропускная способность их ограничена. Имперская столица еще может позволить себе гонять дирижабли за дефицитом, а остальным достанется ровно столько, сколько смогут перевезти по имеющимся торговым путям. И ни граммом больше. А они всегда были второстепенными в нашей внешней торговле. При таком положении дел привозные дешевые товары вытесняются дорогими, а те в свою очередь еще сильнее дорожают. Закон войны.
        - Но ведь в этом году запустят горную железную дорогу через Отогузию, ваше сиятельство. Я знаком с Вахрумкой. Этот человек всегда доводит свои предприятия до конца. Особенно при такой поддержке строительства со стороны имперского и отогузского правительств.
        - Все равно на всех не хватит, дорогой барон, - отмахнулся генерал. - Мы потеряли северные морские ворота империи из-за блокады флота островитян. Нет поставок из Западной республики - там фронт. Нет поставок из Восточного царства. Если бы не отвоевали рецкие егеря Риест, то мы бы еще не голодали, но изысков были бы лишены совсем. Немного вина?
        - Красного, - согласился я, - видя, что генералом заказано было именно такое.
        - Рецкое, - отметил генерал, наливая мне вино в фужер. - Прекрасная лоза. У вас есть поместье? Впрочем, это риторический вопрос. Барон без поместья нонсенс.
        Вино было восхитительным, в меру терпким с очень легкой кислинкой и неуловимым фруктовым послевкусием.
        - Прекрасный выбор, - похвалил я генеральский вкус. - В моем имении вино получается кислее.
        - Если верить местной обслуге, то это вино из виноградников вашего маркграфа. Кстати, вы слышали новость о своей родине?
        - Никак нет, ваше сиятельство. С утра я в королевском дворце, потом в штабе… так что даже сегодняшних газет еще не читал.
        - Так вот, мой дорогой барон… - начал генерал с азартом человека, сообщающего всем известную новость профану. - Император издал эдикт об объединении северной и южной Реции с городом Риестом в единое герцогство Реция. С сегодняшнего дня Ремидий - герцог рецкий. И еще Отоний признал старшего внука Ремидия его наследником и рецким маркграфом. Младший его внук стал графом Риестфортом.
        «Ага… - подумал я, - маркграф, то есть уже герцог, добрался-таки до детей Альты, пока меня не было дома. Ну что ж, мне же так лучше. Нет у меня никакого желания лезть на трон электора. Мне б чего-нибудь попроще… повульгарней. Без того чтобы одновременно думать одно, говорить другое, делать третье, а планировать четвертое. И каждую минуту сторожиться незримых врагов. Делать не то, что душа желает, а то, к чему обстоятельства вынуждают.»
        - Это приятная для меня новость, ваше сиятельство. Мы все очень переживали смерть молодого графа. И то, что Ремидий остался без наследника. По этому поводу даже назначили на весну слушания в палате баронов нашего сейма. Многие считали, что без большой драки не обойдется. Есть же побочные линии, и не одна. Но в любом случае я благодарю вас за добрую для меня весть. Как объясняют неожиданное появление наследников?
        А сам подумал, что надо обязательно сегодня отбить сюзерену поздравительную телеграмму, я все же его камер-юнкер. Иначе получится как-то невежливо с моей стороны.
        - Я помню, что вы, горцы, особо переживаете гибель своих вождей, - сказал генерал с намеком на «кровавую тризну». - И таки себе представляю ваши междоусобицы. А наследники - бастарды молодого графа. Но император признал, что в данном случае обычай и кровь важнее закона о том, что бастарды не наследуют имущества отца. Хотя тут есть юридический казус… Наследуют они не отцу, а деду. И не имущество, а государство.
        - Вы здесь сегодня по делам службы? - поменял я тему разговора, чтобы не вдаваться в рецкие реалии, о которых не так уж много чего знал.
        Генерал все понял и легко подхватил мою игру.
        - Запомните, дорогой барон, - ответил он мне несколько наставительным тоном, однако не пряча доброй улыбки, - что чем выше вы будете подниматься по карьерной лестнице, тем все больше ваша служба будет напоминать канцелярскую. И с этим ничего не поделать. Сбивание двух бригад в одну дивизию не такой уж простой труд, хотя и похожий на сколачивание бригады из двух полков. Однако инстанции выше. Бумаг больше… Иной раз доходишь до такой злости, что хочется все эти бумаги взять и кинуть в камин. Но нельзя…
        - А хочется выхватить саблю наголо и рубить врагов в щепки, - вернул я ему улыбку.
        - И не говорите, мой дорогой друг, вы же такой же, как и я, - находите упоение в бою. Вас никто не заставлял летать на дирижабле в этот дикий холод и сбивать царские дирижабли. Жажда боя утолима только боем, а меня заставляют патрулировать берег реки. По пятьдесят километров на полк. По двадцать пять километров на эскадрон, если учитывать смену подразделений. Скукотища. Даже когда мои кирасиры поймали царских пластунов, то я в это время сидел у печки на первом разъезде за полста верст. Разве ж это война! Я становлюсь бухгалтером, а не кавалеристом.
        - А почему бы вам не сходить в глубокий рейд на ту сторону реки?
        - Кто отпустит генерала в рейд с эскадроном? - удивился Бьеркфорт.
        - Я не такой рейд имел в виду. Не разведывательный, а стратегический - всей дивизией, чтобы погромить вражеские тылы основательно, большим кулаком, и тем сорвать готовящееся наступление царцев.
        «А что? Если у Доватора суровой зимой 1941/42 года такое успешно получилось, почему у Бьеркфорта не получится? - подумал я. - Авиация тут пока еще в зародыше. Да армия царцев послабее будет Вермахта».
        - Без пулеметов делать в таком рейде нечего, а они сильно затормозят передвижение. Снег глубокий, а пулеметы на колесах. Вы же видели эти механические бандуры и их большие узкие колеса. Вот если бы иметь в достаточном количестве ручные «Гочкизы»… - Генерал мечтательно закатил глаза под брови.
        - Можно снять колеса и поставить гатлинги на сани… - закинул я пробный шар на тему эрзац-тачанки. Что поделать, у меня сегодня не голова, а Дом Советов. Наверное, потому что меня обрекли на полугодовое боевое безделье. Похоже, я сам подсел на адреналин…
        - Интересная мысль… - генерал поднял правую бровь, - за это стоит выпить.
        Мы покончили с едой, и как по заказу халдей принес мне лафитник коньяка, порезанный лимон и дымящуюся чашку кофе.
        Я не стал гонять официанта за второй коньячной рюмкой, просто разлил лафитник по стаканам для воды.
        - Минимум обоза, ваше превосходительство, и максимум взрывчатки. Полевые кухни поставить на сани, и пищу готовить в движении. Такая война должна кормить сама себя, учитывая, сколько всего царцы заготовили для наступления. А что не пригодится вам самим, безжалостно предать огню. И за вами не должно ничего оставаться из их инфраструктуры целым: мосты, акведуки, стрелки, переезды, телеги, паровозы и подвижной состав - все уничтожать. Интендантов к стенке, они этого и от своих заслужили. Тактика выжженной земли. Галантные войны кончились, ваше превосходительство. У меня тост: за то, чтобы ваши конники на том берегу реки, что не смогут съесть, все понадкусали.
        У генерала загорелись глаза. На щеках выступил легкий нервический румянец. Ноздри затрепетали.
        - Охотно за это выпью, дорогой барон. Сегодня же спланирую такой рейд и завтра пойду пробивать его в штабе, пока Аршфорт не уехал.
        - Привлеките к разработке принца, - посоветовал я. - Так вам удастся получить столь вами вожделенные ручные пулеметы, даже траншейные пушки. И возможно, «воздушную халву», которую готовят для воздухоплавателей. Весит она немного, места занимает мало, а питательна и сытна. Генерала Моласа привлеките с самого начала - он даст наводки на самые вкусные места. Его зафронтовая разведка хлеб не зря ест. Я в этом уже убедился.
        - Человек, - щелкнул пальцами начальник кавалерийской дивизии. - Еще коньяка. Самого лучшего! Барон, вы гений. Вы подарили мне вторую молодость.
        
        Когда я, сидя в кабинете заводоуправления, писал последние списки на отправку, что в какой вагон грузить и кого куда размещать, возле меня скромно топтался Гоч. Уже пару минут. Такое поведение не было свойственно моему порывистому партнеру, и я сам прервал свое занятие.
        - Мой друг, что с тобой случилось? Я тебя не узнаю, - покачал я головой.
        Гоч еще несколько секунд помялся и наконец родил.
        - Савва, я могу взять свою горничную с собой во Втуц? А то… - промямлил конструктор с некоторым плохо скрываемым смущением.
        - Конечно, можешь, Имрич. - улыбнулся я. - Ехать нам долго, так что действительно надобно, чтобы рядом с тобой был человек, который бы тебя обслуживал. У тебя же денщиков нет. Кстати, а почему? Ты же теперь такой же офицер, как и я.
        - Понятия не имею… - пожал плечами Гоч, притопывая, но уже весело. Глаза его загорелись, и довольный оружейник, оборвав наш диалог на полуслове, чуть ли не вприпрыжку убежал собирать вещи.
        Точно он со своей ночной горничной спит, только скрывает это от всех. И чего стесняется? Женщина она красивая. Или боится, что завидовать будут?
        Эту ночь я спал в своем салон-вагоне. Его окончательно отремонтировали будвицкие мастера декора, так что даже не стыдно было показать другим. По крайней мере, он уже не напоминал обшарпанное с разномастной мебелью помещение комиссара ЧК, как специально декорированное для съемок фильма о Гражданской войне в России.
        Сам салон стал меньше, передвинули купе стюарда с кухней, а на его месте устроили латунный санузел с душем, благо и титан угольный совсем рядом через узкий коридор. Потолок занизили, врезав под крышу увеличенный бак для воды. Окно забрали матовым стеклом, изнутри закрытым латунной же сеткой - чтобы, если разобьют, то голого меня осколками не поранило.
        Оба «господских» купе стали двухместными, как в советских спальных вагонах.
        Дальний холодный туалет также стал сиять надраенной латунью. А часть примыкающего к нему тамбура обратили в багажную кладовую, так что выход там теперь только на непарадную сторону.
        В салоне появилась красивая мебель тропического красного дерева из довоенных еще запасов краснодеревщиков. Письменный стол с телефоном (связь с машинистом) и дорогим чернильным прибором. Длинный стол для совещаний (он же обеденный). И шикарный диван с высокой спинкой у стены напротив. Только что семи слоников не хватало на полочке перед зеркальцем.
        Вдоль непроходных окон - узкие комоды для посуды, скатертей и прочих мелочей. На комоде в простенке - медный самовар на медном же подносе со стационарным выводом трубы через стену. Две приятные для глаза люстры с масляными лампами. Шелковые шторы на окнах. Чистота, как на военном корабле. Вся медяха золотом сияет. Не зря я пригрел в стюардах раненого и комиссованного подчистую матроса из отряда Плотто. Хромота бывшему воздухоплавателю сильно не мешает в вагоне. И с матросской формой он расставаться не торопится. Как и с пистолетом Гоча.
        Над письменным столом - три фотопортрета работы Шибза: императора, короля и маркграфа. Он действительно настоящий фотографический художник, наверное, один из первых в этом мире. Все портреты непарадные и несколько экспрессивные.
        На противоположной стене над диваном - картина маслом с проплывающим над городом «Черным драконом». Ее Тавор, пока бегал по городу, увидел на рынке и сразу купил не торгуясь. Знал, шельма, что мне понравится. Неплохой художник, жаль, денщик не догадался его фамилию спросить.
        В принципе меня и прошлый салон удовлетворял, но приходится соответствовать образу крутого фабриканта. Тут и деловых партнеров принимать случится, а те судят исключительно по одежке. Пока я военной формой спасаюсь от совсем корявых понтов.
        Большой мощный довоенной имперской постройки паровоз на пяти осях - одолжение от Бисеров, должен потянуть мой последний состав. К нему перед салон-вагоном прицеплены пять неотремонтированных паровозов и платформа с тремя компактными паровыми машинами с вертикальным котлом. Эти машины механики мне выломали в отстойнике из побитых маневровых паровозиков - есть у меня идея сделать на их основе гусеничный трактор. Пока трактор…
        Паровоз этот я обязался принцу отправить обратно с составом лимонов. И как можно скорее. Принц даже полностью авансировал мне эти закупки. Хорошо, что я догадался взять с собой в путь свой почтовый вагон с сейфом, иначе куда бы я положил такую кучу серебра. Из прибыли я вез обратно только долю Вальда. Остальное овеществилось в товаре.
        Пришлось, пользуясь правами хозяина, взять дополнительно несколько ручных пулеметов с завода (официально - на испытания новых стволов в горах). Только в почтовый вагон занесли пару. А то не дай ушедшие боги опять имперские «махновцы» дорогу перекроют.
        За салон-вагоном - почтовый вагон с личным багажом и охраной. Два пустых товарных вагона для закупок в Гоблинце. И вагон третьего класса для сманенных в Рецию переселенцев.
        Предпоследний мой грузовой состав с паровозом, который добыл для меня Молас (за очень дополнительные услуги с моей стороны) отправили прошлой ночью. Тавор убыл старшим эшелона с частью охраны.
        Место моего денщика все теснее занимал стеснительный и аккуратный реций Ягр, а разбитной и проворный огемец Тавор чем дальше, тем больше превращался в моего личного порученца. И эта служба ему больше нравилась. Тем более что после задвигания меня в резерв я не заставлял его больше носить не любимую им флотскую форму и разрешил пришить к мундиру реальные, а не бутафорские знаки различия. Тут уж я сам удивился, увидав на нем погоны фельдфебеля. Быстро растут люди на стезе «стука». Главное, правильно выбрать, кому стучать.
        Кстати о переселенцах. Когда я приглашал к себе на работу механиков с путейского отстойника, то я даже не предполагал, что реально таких беженцев придет к моему отъезду столь много.
        Огемцев.
        Удетов.
        Куявцев.
        И даже цугул.
        С женами и детьми.
        Все бывшие путейцы - работники паромной переправы, разъезда и станции при них. Выгнали их ко мне война, мороз, голод и неустроенность.
        Пришлось еще три пассажирских вагона срочно доставать. Бросить тут этих людей мне совесть не позволила, когда я в силах дать им кров, работу и заработок без потери ими человеческого достоинства. Люди они все работящие, не креаклы какие. На втором разъезде от Втуца у меня всем работа найдется.
        А «кто есть ху» из них - в дороге проверим. Озадачим человека Моласа разработать для них единую анкету. Не зря этого неприметного офицера в массу переселенцев внедрили под видом телеграфного связиста. (Не того связиста, кто провода тянет, а того, кто этими проводами руки за спиной связывает, как шутили на моей родине.) Вот и назначил я его старшим над этим табором на время пути. А кто ему сказал, что будет легко?
        
        С Маарой все же решил проститься лично, а не посылать денщика забрать оставленные мной у нее в «приюте» вещи. Иначе, посчитал я, как-то не по-мужски будет. Уподоблюсь нашкодившему школьнику.
        И не ошибся.
        Встретила меня чаровница радостно, ласково и даже очень мило поблагодарила за хорошую новогоднюю ночь. Попыток тащить меня сразу в койку не проявила. Притворно огорчилась, что мне пора уезжать «уже сегодня». Сказала, что всегда рада меня видеть у себя в гостях. Ласково поцеловала и добавила:
        - Не торопись убегать, котик, тут к тебе сюда люди едут, - на слове «люди» она сделала акцент. - Я пока приготовлю тебе кофе. Сама.
        Я успел не только попить кофе и поесть пирожных домашней выпечки, но и поболтать о том о сем с Маарой. О пустяках…
        «Людьми» оказались Крон с Лосем.
        Последний поставил на стол дорогой кофр из толстой бычьей кожи. Видно, что тяжелый. При этом пробасил:
        - Это тебе просили передать, Пулеметчик. Сам, наверное, знаешь кто.
        Я, сидя в кресле, умудрился посмотреть на стоящего гиганта сверху вниз и немедленно расставить точки над «ё».
        - Ты берега не попутал, Лось? Это я для его величества ольмюцкого короля Бисера Восемнадцатого пулеметчик. А для тебя, loschara, «ваша милость», - и, кивнув на кофр, спросил: - Что здесь?
        - Семь кило рыжья, ваша милость, - пробубнил Лось недовольным тоном.
        Крон смотрел на эту сцену, слегка склонив голову к правому плечу, и смеялся глазами. Потом сел без приглашения и констатировал:
        - Умеешь. Считать будешь?
        - Зачем? - пожал я плечами. - Если вы скрысятничали, то вам не жить. Вы это и сами знаете.
        - Верно мыслишь, ваша милость, крысы в нашей гильдии не выживают. Лось, выйди.
        - Останься, - притормозил я узлового смотрящего. - Что там у тебя с контрабандой?
        Переговоры тет-а-тет с регентом Ночной гильдии Будвица не входили в мои планы. Мало ли что он потом про них наплетет. А так у меня свидетель останется.
        - А разве это не заметно, - пробасил тот, - по тому, сколько республиканского коньяка в последнее время появилось в продаже?
        - Это который «трофейный»? - переспросил я.
        - Он самый. Мы, ваша милость, вам пару ящиков в подарок приготовили. Заносить?
        Я кивнул разрешая.
        Лось стукнул в дверь, она открылась, и здоровенный парень внес на руках два деревянных ящика, каждый на дюжину пузатых бутылок. Лось снял их по одному из его рук, поставил на пол и рукой отослал свою шестерку обратно.
        - Все честь по чести, господин барон. Только для аристократии, - не удержался он от подколки. - Двадцать лет выдержки.
        - С республикой напрямую стали работать? - проявил я интерес.
        - Если бы… Через два посредника на Соленых островах и еще одного в Скании. Всю экономию на пошлинах они и съедают. Так что берем ценой.
        - А что вы от меня хотите, люди?
        - Тропочку в Швиц, - вкрадчивым тоном подал свой голос Крон. - И посредников меньше, и к шоколаду есть у нас интерес. Мы дым-глину на нашей земле извели, и на фронте ее нет. Так что… - намекнул он, что я вроде как им должен.
        Ага… Три раза. Думают, что если моя штурмовая рота из города домой съехала, то и кишки им выпустить некому? Но на понт берут…
        - Когда вы только считать научитесь? - покачал я головой. - Через горы стирх несет во вьюке четыре таких ящика, - стукнул я носком сапога по деревяшке. - А сколько их везет шхуна? А шоколад можно в Швице купить и так. За деньги. И нормально провезти его через границу. Пошлина на него мизерная. Нет смысла вязаться с контрабандистами. Я вижу пока только один товар, который есть смысл таскать через горы, - часы.
        - Часы? - удивился Крон.
        - Да, обычные карманные часы в стальном или медном корпусе. Со штампованным механизмом, но на камнях. Весьма востребованный сейчас товар в окопах у офицеров, да и у унтеров. Их штамповка лучше нашей, качественней. Секундная стрелка есть. Стоят серебро, а продать можно за золотой. И во вьюк влезает их много. А везут их к нам мало, потому как пошлина запредельная заявлена, чтобы не губить имперских часовщиков. Основной сбыт пока у швицев на такие недорогие аксессуары - колонии. Республика та же. Могут и больше делать - был бы спрос.
        - Сведешь? - спросил регент Ночной гильдии с интересом.
        - Весной поговорим об этом, Крон, ближе к маю. Сейчас в горах снег лежит. На тропах вообще лед. У контрабанды отпуск по погодным условиям. Может, что и срастется. Еще какой есть интерес?
        - Лимоны.
        - Присылай вагоны, пустые бочки и деньги. Что-нибудь найдем. Насколько я понимаю, в Будвице вы их толкать не будете?
        - В Сканию пойдут, - ответил Лось. - Морем.
        - Что так? Скания нейтральное государство. Ей и из колоний пришлют, сколько закажут. Пароходами, - удивился я.
        - Торговый путь идет по проливам, в которых стреляют из больших пушек, - пояснил Лось. - И свободный фрахт от республики и островов прекратился. Все работают только на себя. На свою войну. К тому же коньяк возить прибыльней, и плечо короче.
        - На меня в Реции не выходите, - поставил я условие. - Тавора знаете?
        Главари Ночной гильдии разом кивнули.
        - Связь там через него. И в Реции ведите себя тихо. У нас там резких очень не любят. Так что предупредите своих коммивояжеров, которых к нам пошлете, что борзость плохо отражается не только на доходах, но и на здоровье.
        
        Генерал Молас посетил мой салон-вагон перед самым отбытием поезда из Будвица, когда мы, выехав с заводской территории, сделали короткую остановку у перрона сортировочной станции, ожидая своей очереди на основную рельсовую магистраль.
        Уже совсем стемнело, и только раскачивающиеся на ветру фонари под жестяными отражателями давали неверный свет, в котором искрился снег на сугробах.
        Молас вошел в салон, огляделся, внимательно осмотрел нонконформистские портреты правителей, хмыкнул многозначительно, но ничего по этому поводу не сказал. Сел за стол совещаний. Раздеваться не стал, только шинель расстегнул, хвастая красной подкладкой, и шапку на стол бросил.
        Сразу вынул трубку, набил ее и прикурил от спички. По салону пополз сизый дым.
        - Чай, кофе или сразу водка? - спросил я, невольно морщась от табачного дыма.
        - Водка, - кивнул генерал. - Все же проводы у нас.
        Я отдал необходимые распоряжения. И прислуга, включая Гочеву горничную, забегала как наскипидаренная.
        На столе моментально появилась скатерть, приборы…
        - Нам пока лучше пересесть за письменный стол, - предложил я, и Молас это предложение с готовностью принял.
        Генерал посмотрел на мой химический пасьянс на столе, повертел в руках пару книг.
        - Не знал, что ты еще и химией занимаешься, - прокомментировал увиденную картину. - Что это будет? Новая взрывчатка? Порох? Или смазка, которая не застывает на морозе?
        - Никак нет, экселенц. Это будет новый фундаментальный закон мироздания, - ответил я не без гордости. А что? Такой свидетель мне пригодится в будущем, когда после войны стану мериться приоритетами с другими учеными.
        - Когда ты на все время находишь? - В голосе второго квартирмейстера фронта прозвучала завистливая нотка.
        - Так я теперь не у дел, экселенц. Вашими молитвами, - не удержался я от подколки.
        - Золото тебе принесли полностью? - В голосе Моласа прозвучала нехилая озабоченность. Все же это очень крупная сумма - две тысячи золотых.
        - Ваше превосходительство, - ответил я с улыбкой, - это же не мелкие жулики, а вполне серьезные и ответственные люди, которые мелочь по карманам не тырят. Они под вашей «крышей» только на контрабанде коньяка большие деньги заколачивают. Отрабатывают хоть?
        - Отрабатывают, - подтвердил генерал вполголоса, обернувшись убедиться, не подслушивают ли нас. - Даже во вкус вошли. По некоторым дисциплинам выступают как эксперты и инструкторы. Уголовный мир для разведки - целина непаханая. Прикрытие великолепное. И в случае провала сроки по уголовке мизерные. А под царскими лазутчиками здесь земля горит. Но сложный народец. Отца бы моего сюда, вот он бы их быстро построил и заставил родину любить… Кстати, это ты Бьеркфорта настропалил рейд по царским тылам сделать?
        - А что, не надо было? - удивился я.
        - Да нет… Вроде как все вписывается. Только мы другого генерала планировали отбирать у царцев правый берег у Щеттинпорта. Для полной его блокады с суши.
        - Если хотите знать мое мнение, экселенц, то я бы поставил на этого неугомонного удетского графа. И если целью рейда будет Щеттинпорт, то я бы подкрепил его на последнем этапе атакой пехоты через реку. Но это сугубо мое личное мнение.
        Молас кивнул, опять оглянулся. Потом спросил вполголоса:
        - Эта девка вам кто?
        - Вроде как невеста Гоча, - ответил я также вполголоса, чтобы она не услышала. - Горничной у него работает в заводоуправлении.
        - Проверим… - пообещал генерал и, вынув из внутреннего кармана шинели толстый пакет, протянул его мне. - Ознакомься на досуге. Времени в дороге у тебя много. Я в Рецию раньше весны не попаду. А вот когда приеду, тогда поговорим плотно по делам нашим скорбным.
        - Что так мрачно?
        - Да нет, это присказка у меня такая. Не обращай внимания. От отца досталась, - улыбнулся генерал. - А дело серьезное…
        - Господа, все готово. Прошу к столу, - колокольчиками разнесся по салону голос горничной.
        - Гоча позови, - приказал ей генерал, взяв бутылку можжевеловки и разливая водку в три рюмки. На закуски он внимания не обратил. А стоило. Такого разнообразия домашних огемских разносолов я еще не видел. Никак Гочева горничная с собой натащила?
        - За ваши предприятия, господа, - сказал Молас тост, когда к нам присоединился конструктор. Дама его осталась в купе. - За ваши светлые умы. За дорогу, чтоб стелилась вам под колеса скатертью.
        С улицы раздался колокол дежурного по перрону, и, торопливо выпив, Молас заспешил к выходу, застегивая на ходу шинель.
        - Удачи вам, - сказал он, обернувшись в дверях под второй колокол. - И не забудьте про мой заказ.
        - Какой заказ? - спросил меня Гоч.
        - В дороге расскажу, - пообещал я. - Тебе будет интересно.
        Звякнула третий раз рында, и поезд мягко тронулся, увозя меня к новому этапу моей жизни. Но Будвиц мне не забыть уже никогда. Этот город меня в люди вывел.
        Я снова разлил водку по трем рюмкам.
        - Зови свою даму, Имрич. Пусть послужит нам украшением стола.
        Гоч отлучился на минуту и снова присоединился ко мне.
        Я поднял тост.
        - Отметим с тобой, мой дорогой друг и соратник, окончание очень важного этапа в нашей жизни. Мы состоялись. Настолько состоялись, что с нами считаются уже не только конкуренты, но и имперская столица.
        - Это точно. - Гоч поднял свою рюмку. - Кто бы мог подумать всего год назад, там, в твоем санатории, когда мы с тобой и Плотто стреляли из моих вручную выточенных пистолетов, что все это перерастет в такое большое предприятие. Я тогда о таком даже мечтать не мог.
        - Ты еще тогда кроме пистолетов натащил немерено выпивки, и меня из принцева «Оленьего парка» с треском выперли за нарушение режима, - вспомнил я, смеясь.
        К нам присоединилась горничная, успевшая переодеться в скромное, но вполне нарядное платье. И даже причесаться по особому. Шустрая девица.
        - Откуда все эти разносолы? - спросил я ее, с удовольствием закусывая. Было вкусно.
        - То мать Онежки делает. Да и сама она мастерица по этой части, - пояснил Гоч, а девушка засмущалась до того, что у нее запунцовели кончики аккуратных ушей. Однако рюмку замахнула смело, как за ухо. Может, от смущения…
        - Отдадим должное всему, - пообещал я, улыбнувшись девушке и снова разливая водку. - Но теперь я хочу произнести свой главный тост - за твой талант, Имрич. За то, без чего у меня никогда бы не получилось создать такой завод, какой создал ты в Будвице. За «Гочкиз». И за пламенный мотор «Гочкиза» - великого Гоча. Лучшего оружейника в мире.
        - Савва, ты преувеличиваешь… - Гоч немного смутился. - Да без тебя я бы выше пистолетной мастерской не поднялся бы. Твои деньги, твои связи, твои революционные идеи…
        - Давайте мы все выпьем за вас обоих, - предложила Онежка, влюбленно глядя на Гоча. - Мне кажется, что вы просто половинки одного целого, поэтому у вас все так здорово получилось. Главное, вы закусывайте.
        
        
        18
        
        В дороге я вернулся к своему химическому пасьянсу и чтению научных талмудов этого мира. Господи, что за язык у местных ученых… такое ощущение, что они специально пишут так, чтобы нормальным людям их писанину было не понять, но д?лжно проникнуться их ученостью.
        - Ты увлекся химией? - Гоч был очень удивлен, когда наконец-то обратил внимание на мои путевые занятия. До того все его внимание было поглощено единственной в нашей компании дамой.
        - А почему нет? - ответил я, как заправский одессит, улыбаясь. - У всех разные увлечения. Кто увлекается химией, а кто горничной…
        Хотел я поначалу ответить ему, что «кому поп, кому попадья, а кому попова дочка», но вовремя вспомнил, что в этом мире нет никаких служителей культа за отсутствием самих культов. Маргинально существуют какие-то женские монастыри невест ушедших богов, краем уха слышал о монотеистической секте оставшегося бога - хранителя этого мира, но все они были вне гражданского общества. В этом мире боги сами по себе, а люди сами по себе. Так что русская пословица была бы моим партнером не понята.
        Гоч смутился.
        - Не смущайся, как девица, Имрич. Дело-то житейское.
        - Да, но…
        - Я бы на твоем месте на ней женился. Она красива, обходительна, вежлива и с понятием. За все время, пока у тебя служит, никому не дала ни одного намека на ваши особые отношения. Не говоря уже о большем.
        - Но я теперь барон… - неуверенно пожал плечами Имрич.
        - Ага… тогда попутного ветра в спину, - откинулся я на спинку кресла. - Женят тебя в столице по приказу императора на засидевшейся в девках баронской или графской дочке, страшной как смертный грех, но со списком предков, как у кобылы на ипподроме, этакой кукле, которую интересует только твой доход на ее наряды и увеселения. А ты весь в работе, тебе некогда. В итоге у тебя вырастут такие рога, что в дверь проходить не сможешь. А вся ее родня будет тебя шпынять при каждом удобном случае, что ты дворняжка без родословной. Плебей, их дочки недостойный… Боюсь, на все их прихоти у тебя денег не хватит. Аристократка легко сделает любого мужчину миллионером только при условии, что тот до нее был миллиардером.
        По выражению лица Имрича я понял, что ни о чем таком он даже и не думал. А может, и думал, только в некоем романтическом флере средневековых рыцарских романов. И нарисованная мной реалистичная картина будущего мезальянса ему явно не понравилась. Гоч по своей натуре типичный мещанин. Бюргер, если хотите. Или, если совсем по-французски, - буржуа. С местной аристократией он еще серьезно не пересекался.
        - Любишь - женись, - посоветовал я. - Эта женщина, Имрич, даст тебе то, в чем ты нуждаешься больше всего: крепкий тыл и домашний уют. Красивых и воспитанных детей, которые, возможно, продолжат твое дело.
        Поезд второй день катил по империи, оставляя за собой Огемию и Удеты. У меня было достаточно времени, чтобы присмотреться к Гочевой пассии. Вагон все же очень ограниченное пространство.
        - Но… вряд ли мы успеем… И вообще… - замямлил Гоч.
        - Тебе обязательно нужно взять за женой большое приданое? - спросил я.
        У Онежки большого приданого точно не было, раз пошла работать на завод.
        - Желательно, но не обязательно… У меня сейчас и так денег больше, чем я могу потратить. - Чувствовалось, что Гоч вообще не думал о своей будущей семейной жизни, не входило это в сферу его интересов. Ему бы напильником железку поточить…
        - Было бы желание, - ответил я. - Все решаемо. В Гоблинце мы делаем большую остановку. Там, пока я бегаю по фабрикам, вы можете сделать брачную запись в ратуше. А саму свадьбу пышно сыграть уже в Реции. Со свадебными генералами. Кстати, оставшееся время - а там мы пробудем весь световой день, я бы тебе посоветовал потратить на обновление собственного гардероба. И невесту приодеть сообразно ее новому статусу. В Гоблинце лучшее готовое платье в империи шьют. Подгонка по фигуре быстрая, на месте. Это даже моя избалованная жена заметила, - поделился я опытом.
        Гоч задумался.
        - Решай быстро, Имрич, - подтолкнул я его. - Или император все решит за тебя. Ему нужно привязать тебя к центральным землям. Легче всего это провести через женитьбу, которая тебе будет льстить.
        И забил последний шар в лузу:
        - Я тебе на свадьбу свой дом в Будвице подарю, чтобы вы на заводском чердаке не бедовали. И брусчатку из Реции пришлю - улицу замостить.
        Гоч машинально вынул трубку из кармана.
        - А курить марш в тамбур, - рявкнул я. - Ты еще не генерал.
        - Извини. - Гоч спрятал трубку в карман.
        - Лучше смотри сюда. - Я дал ему листок с заданием на пистолет бесшумной стрельбы. - Разведка от нас жаждет подвига. Это вызов тебе как конструктору.
        Гоч прочитал техзадание и тяжко вздохнул.
        - Думаешь, Савва, раньше за эту проблему никто не брался? Даже делали духовое ружье где-то век назад. Вполне рабочее. На Данубии таможенников даже им вооружали - там у них на реке в туманах порох быстро отсыревал. Не совсем бесшумное… так, громкий хлопок. Но по сравнению с современной винтовкой… Можно считать бесшумным. Но в том ружье баллон со сжатым воздухом занимал весь приклад. В пистолете такого не получится, или будет маломощным…
        Голос конструктора по мере лекции отвердевал и крепчал. Гоч явно почувствовал себя в своей тарелке.
        - А тут еще засада со стандартным патроном, - закончил он свою речь.
        - Имрич, объясни мне тот феномен, который знает любой солдат-окопник. Отчего пулю слышно только тогда, когда она уже пролетела мимо?
        - Элементарно, Савва. - Гоч даже удивился моему непониманию простых вещей. - Пуля летит со скоростью, превышающей скорость звука. Вот звук ее и догоняет, когда она уже пролетела.
        - Значит что? - улыбнулся я.
        - Что - что? - переспросил Гоч.
        - Пуля должна лететь с дозвуковой скоростью. Это решаемо?
        - Надо считать, - убежденно заявил оружейник.
        - Вот и считай, а я пока займусь атомным весом элементов. И курить иди в тамбур.
        
        Поздно вечером, когда мы въехали в коренные имперские земли, Гоч отмокал перед сном под душем, его горничная неожиданно вместо моего денщика принесла мне в купе чай.
        Поставила поднос на прикроватный столик, сервировала все красиво и отошла к двери. Дождалась, пока я обращу на нее внимание, и медленно поклонилась мне в пояс.
        Вот так-то…
        И ушла к себе в общее с Гочем купе, так и не проронив ни слова. Умная женщина.
        Напившись чаю, я занялся пакетом Моласа, до которого наконец-то у меня дошли руки.
        В пакете находилось несколько десятков листков бумаги, отпечатанных типографским способом, больше похожих на прокламации или листовки, чем на привычную рекламу. На нескольких языках. Как я понял, не только на основных наречиях воюющих сторон. Назывались они одинаково: «Штык в землю!»
        Текстовка состояла полностью из лозунгов «долой войну, которая нужна только фабрикантам и банкирам, превращающим кровь солдат себе в золото», призывов к братанию воюющих солдат «остановить войну явочным порядком». Если солдаты откажутся разом воевать, то никакие правительства их не заставят убивать друг друга. Заканчивался текст довольно веселым лозунгом: «Какая может быть война, когда посевная на носу! Штык в землю!»
        Подписаны все листки Всемирной Лигой социальной справедливости.
        Интернационалка, значит. Маркс им в дышло с Энгельсом в другую дырку.
        Это полный попадос!
        В прокламациях не хватало только призыва обратить войну империалистическую в войну гражданскую. Но такие злые гении, как Ленин, не в каждом мире рождаются. Это надо совсем отмороженным сифилитиком быть, чтобы желать поражения собственной стране. Конечно, каждая война кончается миром, но легче всего остановить войну, тупо капитулировав перед врагом. Встать раком и раздвинуть половинки для удобства победителя, как это сделали французы в 1940-м. В нашем мире.
        К прокламациям прилагался анонимный листок с краткой справкой о Всемирной Лиге социальной справедливости. Образована на «Всемирном» учредительном съезде в столице Объединенного королевства Соленых островов (кто бы сомневался?) за пять лет до начала войны. Имеет ячейки почти во всех странах континента. Официально разрешена как политическая организация только на Соленых островах, где занимается сугубо профсоюзной деятельностью по улучшению труда и быта промышленных рабочих (это-то понятно - они же на войну работают) и в местную политику не лезет. Крестьяне для Лиги - «извечный навоз, удобряющий поля истории». Ярко выраженного лидера нет или он очень хорошо законспирирован. Штаб-квартира находится в Швице, но национальной швицкой секции Лига там не держит. (Естественно, понимают, что не стоит гадить там, где живешь.)
        Источники финансирования не выявлены, однако суммы, которыми оперирует Лига, существенны. В приложении дана примерная калькуляция затрат на некоторые ее акции. Впечатляет. Можно пару заводов поставить.
        В империи секция Лиги находится в подполье, так как изначально занесена в реестр внутренних врагов после первых же выступлений с призывами к всеобщей стачке с требованием дарования имперского парламента, ограничивающего власть императора. Действительно, что хорошего может прийти с островов?
        М-да… не стоило мне такое читать на ночь…
        Тут действительно ВЧК создавать придется по их же рецептам - интернациональным. Клин клином…
        Молас, Молас… не так ты прост, как хочешь казаться. Но вот интересно мне другое. Зачем он это все отдал именно мне?
        Теперь я это узнаю только весной.
        
        В Гоблинце как всегда хорошо и красиво. Люблю я этот город, как москвич любит Питер, пока в нем не пожил.
        Улицы очищены от снега до брусчатки, и все катят на колесах, санок нет. И самого снега тут падает с небес намного меньше, чем в Огемии. И цвет его в городе природный, а не серый от копоти металлургических заводов. Оттого и город кажется нарядней. Температура около нуля, но все, кого ни спроси, обязательно с ужасом вспоминают аномальные морозы прошедшего декабря.
        Наученный прошлыми посещениями этого богоспасаемого места, я взял извозчика только до центра города. Потому как нанимать «таксиста» в центре обойдется намного дешевле, особенно если наем долгий. Привокзальные биндюжники, впрочем, как и в любом другом мире, больше на лоха ориентируются и скорую прибыль. Вокзал место бойкое, биржа извозчиков на нем спаянная, чужаков пускают к себе только на высадку пассажиров. Или вступай в биржу, плати входной билет, а тот недешев. Гражданское общество в химически чистом виде - власть неправительственных организаций над государственным объектом, каковым является вокзал.
        Около нового большого двухэтажного универмага, уже в войну достроенного, я нанял на весь день две пролетки - одну для Гоча с его пассией, другую для себя. Гочу выбрал карету пообъемней - они с покупками возвращаться будут. Выдал задаток водителям кобыл и отбыл по списку адресов, составленному еще в Будвице. Оставив счастливую пару, взволнованную предстоящим предсвадебным шопингом.
        Помотавшись по фабрикам, нашел почти все мне потребное прямо «со станка», но наполнить удалось только один вагон. Хотя караван тележек, влачимых неутомимыми стирхами, был впечатляющий. Сразу прикидываешь, что выгодней: один вагон или сорок телег?
        Оставшийся вагон забил новенькими бочонками толстой клепки местного изготовления. Все равно мне тару покупать для принца - лимоны ему отправлять. А тут оптом с пакгауза вышло дешевле. Так что в бочку засовывали средних размеров бочонок, а в тот еще впихивали маленький. Воздух возить - самое дурное дело для коммерсанта. Так что еще и на платформу с вертикальными паровыми машинами бочек навязали, и в свободные места паровозных тендеров их напихали, даже будки машинистов, и те использовали.
        Устал как собака, чего не скажешь про Имрича с Онежкой. Те от шопинга как зарядились энергией. Я уже не говорю про бедный почтовый вагон - Имрича на радостях прорвало. Чемоданы, баулы, коробки, коробочки, кульки, свертки… Правда, брак им не оформили, а только помолвку, но она здесь имеет права юридического обязательства. Жениться же они могут через две недели в любом другом месте по предъявлению этой бумаги.
        Проверил, как там мои переселенцы бедуют. Вроде жалоб нет. Связист, не выбиваясь из бюджета, вполне справляется как с питанием такой оравы, так и со «смазкой» неизбежных трений, которые возникают в любой скученной группе незнакомых людей. А может, все немного проще, оттого что все они железнодорожники и быт вагонный им в привычку. Да и едут они хоть и в неизвестность, зато с надеждой на лучшую жизнь.
        И только после всех этих хлопот, когда вывели нас из тупика на магистраль и чугунные колеса под нами застучали свою железнодорожную песнь, я сел отмечать помолвку друзей. Война войной, а жизнь продолжается.
        Гоч был немного не в своей тарелке, зато Онежка цвела и пахла, ее счастья хватало на всех.
        По такому случаю я распечатал республиканский ящик и выставил на стол двадцатилетний коньяк. Для такого напитка как раз хороший повод.
        Оружейный барон империи женится.
        По любви.
        Завидуйте все.
        Только я не завидую, я скучаю по жене и сыну, которым богатые подарки не заменят вечного отсутствия дома мужа и отца.
        
        Второй разъезд меня встретил стройкой и образовавшимся, откуда ни возьмись, вторым лагерем для военнопленных. И еще группой геодезистов, нагло поселившихся в бараке, который построили пленные из моего дерева для моих же переселенцев. Пришлось применять силу и выкидывать наглецов на улицу.
        Супротив рецких егерей эти имперские замухрышки даже не сопротивлялись. К тому же у них никаких разрешительных бумаг с собой не было.
        Главного геодезиста сразу поставили на правеж: кто, что, куда, кто приказал?
        Узнав, что стоит, «ровно голенький», перед самим Кровавым Кобчиком, мужичонка сдулся как шарик и всех сдал как на духу. Я, наивный, думал, что рейдеры - это изобретение двадцать первого века. Ан нет… Эти перцы тут для каких-то левых имперских аристократов земельку перспективную предварительно подбирали на отжим, пока официально она не является еще землей поселения. С целью потом перепродать задорого.
        Наложил на них епитимью - сделать мне полный геодезический план всей территории возможного города. По оба берега реки. И никаких копий. В одном экземпляре.
        Работать будут геодезисты по специальности, но под конвоем и на своих харчах. Жить в лагере для пленных. Ибо накосячили. Не то имеется для них отличная возможность поменять нивелир на кайло в рецких горных рудниках… лет на десять. Земля здешняя принадлежит герцогу, а его никто не спрашивал, можно ли тут слегка порезвиться за его счет. И нанявшие их земельные барышники ничем не помогут, отступятся. Знать, мол, не знаем таких красивых геодезистов и ведать не ведаем.
        Начальник лагеря царских саперов, получив от меня втык типа «куда глядел?», от всего открещивался:
        - У меня есть свой лагерь, своя ответственность, и, что вокруг него происходит, меня не интересует. Побегов не было. Нарушений дисциплины тоже. Работы ведутся по графику.
        - А кто тогда разворовал эшелон бревен?
        Молчит, рассматривая носки сапог.
        - Будешь молчать - пойдешь под суд, - пригрозил я. - И как минимум окажешься на фронте. И не капитаном, а рядовым штрафной роты. На Восточном фронте тыловых воров я просто ставил к стенке под салют из дюжины ружей.
        - Да стреляйте, я за других не ответчик, - зло огрызнулся капитан, уверенный, что мои слова - это пустая угроза.
        - Пока свободен. И учти, что, покрывая воров и расхитителей, ты уже совершаешь преступление, потому как бревна украдены с военного объекта - завода моторов, на которых воюют бронепоезда. Так что как минимум - соучастие в виде недоносительства.
        - Донос противен чести офицера, - гордо задрал он нос.
        - Офицеры на фронте воюют, а не с пленными в глубоком тылу дефицитные бревна воруют, - налился я яростью.
        - Да как вы смеете, лейтенант! - Капитан явно был оскорблен в лучших чувствах.
        - Гвардии лейтенант, - поправил его я, намекая, что мы с ним в равном ранге. - И я смею. Три моих ранения и контузия смеют. Рыцарский крест мой смеет бросать вам в лицо такое обвинение. Не можете перенести позора? Идите и застрелитесь. Вам на это пять минут. Свободны.
        Когда капитан вышел из салон-вагона, я приказал начальнику своей охраны:
        - Через пять минут, если он будет еще жив, арестуйте его. И тащите ко мне второго начальника… Развелось, понимаешь, начальников лагерей, как тараканов, а на фронте ротных не хватает.
        В салон из купе вошел Гоч с нравоучением:
        - Савва, а не слишком ли ты круто берешь? Не по чину, - и, сбавив голос до шепота, добавил: - И Онежку напугал до смерти.
        - Да я… - завелся было и осекся на полуслове. Я больше не комиссар ЧК. И здесь совсем другая страна. - Пошли, Имрич, на телеграф. Прогуляемся по свежему воздуху.
        Отбил телеграмму на филиал «Гочкиза», чтобы выслали нам сюда железнодорожную летучку - маневровый паровозик с парой вагонов.
        Вторую - герцогу о том, что вскрылись хищения в крупных размерах, веду дознание, прошу выслать на второй разъезд следователя прокуратуры и выездной суд.
        Третью - Вальду, чтобы выслал ко мне на разъезд взвод штурмовиков для поддержки следственных действий.
        Выйдя из административного здания разъезда, посмотрел на второй целенький эшелон с бревнами, торцы которых закрашены веселенькой желтой краской (сурика под рукой не оказалась в Будвице), и пришла в голову идея.
        Как бы прогуливаясь (а Имрич действительно воспринимал мой перипатетический приступ как прогулку) и беседуя с партнером о заказе Моласа, я осмотрел все завалинки в поселке железнодорожников и разглядел практически в каждом дворе по нескольку бревен с желтыми торцами. Сквозь штакетник их хорошо было видно.
        Поселок как вымер, и только в одном дворе пожилой мужик рубил несортовые плашки на дрова.
        - Доброго здоровья, отец, - крикнул я через забор. - Ушедшие боги в помощь.
        - И вам того же, - воткнул он топор в колоду. - Надобность какая у вас ко мне?
        - Да вот спросить хотел. Не продадите ли нам пару бревен. Очень надо.
        - Не-э-э… Не продам. Самому нужны. В баньке нижние венцы подгнили, менять буду.
        - Жаль…
        - Но совет дам. В новом лагере пленных найдите расконвоированного фельдфебеля, отзывающегося на собачью кличку Билык. Он сносно по-имперски лопочет. У него купите. Только он дорого дерет, сволочь. Одно слово, цугул.
        - А начальник лагеря? - забросил я наживку.
        - Тот вроде как ни при чем. Но ясно дело, что этот Билык с ним делится, раз тот в сторону смотрит, когда его пленные бревна таскают не туда, куда следует.
        - Спасибо, отец. Хранят тебя ушедшие боги.
        И, повернувшись к Имричу, сказал вполголоса, уводя его к нашему эшелону на запасном пути.
        - Что и требовалось доказать. Вовремя мы приехали, а то и второго эшелона с бревнами не увидели бы. Пошли обратно. Я тут задержусь по делам и эшелон задержу. А ты бери свою кису и на летучке езжай с ней на завод во Втуц. Там вас моя пролетка ждать будет, кучер домой отвезет. Заселяйтесь. Жену мою ты знаешь. Домоправителем у меня Зверзз, также тебе хорошо известный. Нечего тебе тут на семи ветрах торчать, лучше пройдись свежим глазом по филиалу, что у нас тут не так.
        
        Залп прозвучал, будто с треском порвали плотную ткань. Птицы в небе шарахнулись в разные стороны. Даже солнце торопливо скрылось за небесной дымкой.
        Две фигурки, сломавшись, упали на край ими же выкопанной могилы.
        Лейтенанты-субалтерны расстрелянного капитана стояли, понурив головы. С них еще до расстрела начальника сорвали погоны, приговорив к трем месяцам штрафной роты на Западном фронте. Начальник лагеря был по национальности отогуз и, видимо, поэтому так быстро спелся с пленным фельдфебелем-цугулом, по-соседски. Летёхи, как показало следствие, совсем не при делах, да и на службе-то всего без году неделя. Просто попали походя под раздачу, дабы другим неповадно было закрывать глаза на преступления непосредственного начальства. Не повезло.
        Капитан лагеря саперов с ними за компанию шел в штрафную роту. Рядовым. За попустительство. За недонесение. За потерю нюха…
        Вторым расстрелянным был приснопамятный Билык, организатор и вдохновитель всей аферы с бревнами. Думал он, тут у нас, как у него на родине, взятка решает все.
        Помощников Билыка из пленных осудили на десять лет каторги, и кузнец уже ладил им на ноги кандалы.
        Шеренги самих пленных цугул, выстроенных для демонстрации экзекуции, хранили молчание с явной примесью страха. Небось когда в плен отогузам добровольно сдавались, думали, что в империи им везде медом намазано. Нет, субчики, тут даже возвращение домой целым и невредимым надо заработать тяжким трудом.
        - Подпишите акт, ваша милость, - подошел ко мне выездной судья военно-полевого суда.
        Ремидий мгновенно отозвался на мою телеграмму высылкой ко мне целой юридической бригады с наказом помочь решить дело быстро без волокиты. В бригаду входил помощник военного прокурора и выездной судья гарнизона Втуца, даже без секретаря.
        Действовали они действительно быстро. Учитывая то, что предварительное дознание мы сами оформили заранее до их приезда, вся судебная процедура заняла световой день. И со следующим рассветом приговоренных расстреляли.
        - Вы сразу обратно? - переспросил я судью, ставя свою закорючку на документе о расстреле.
        Исполнение других приговоров пройдет по отдельным бумагам. Бюрократия расцветает махровым цветом. Что ни месяц, то новый циркуляр от имперских властей. Но на то у герцога и автономия, чтобы решать вопросы по-своему.
        - Что вы, - ответил мне судья. - Я еще на сутки у вас задержусь, бумаги оформляя. Хотя им цена теперь только как единицы архивного хранения. Но порядок такой. С транспортом во Втуц вы мне подсобите?
        - Обязательно, советник. Как и с приглашением на обед ко мне в салон-вагон.
        Гоч с невестой уехали еще до суда, и было где судью расположить с комфортом. В одном купе с прокурором. Кормить нас будет денщик. Простой домашней рецкой едой. Юристам она нравится, так же, как и мне. Проверено.
        А вот выпить сегодня надо обязательно.
        Тяжелое это дело вот так людей убивать - спокойно, по-палачески. В бою намного легче и честнее жизни отнимать. Там в ответ и своей шкурой рискуешь.
        У егеря из расстрельной команды есть хоть надежда на доставшийся именно ему по воле случая холостой патрон. Но я-то точно знаю, что холостых патронов не было. Сам заряжал.
        
        Я стоял в рабочем кабинете герцога при полном параде навытяжку и на все посулы Ремидия отвечал категорическим отказом становиться главным инспектором лагерей военнопленных в Реции.
        - Да поймите же, ваша светлость, что я всех лагерных начальников через одного расстреляю на месте. Окопались в тылу и воруют. Кому война, а кому мать родна. И что удивительно, ваших подданных среди начальников лагерей практически нет.
        - Нет, - буркнул герцог. - Нет, потому что отказываются от такой «чести». Вот так, как ты сейчас. А я на тебя надеялся…
        - Осмелюсь спросить, ваша светлость, надеялись вы на меня или на мою репутацию Кровавого Кобчика? Или на то, что я с горы Бадон спустился?
        - Ты это… не наглей выше меры, - слегка повысил голос Ремидий. - Что у тебя еще?
        - Прошение об откомандировании гвардии инженер-фельдфебеля Болинтера из штурмовой роты на второй разъезд начальником строительства завода с соответствующими властными полномочиями.
        - Хорошо, - сделал Ремидий запись в блокноте. - Что еще?
        - Проект указа о статусе расконвоированного военнопленного, давшего присягу служить герцогству добровольным помощником. Естественно, отбирать нужных нам специалистов, которых среди пленных много.
        - Не боишься, что такие помощнички сбегут без конвоя?
        - Никак нет, ваша светлость. У меня на конезаводе несколько таких специалистов служат не за страх, а за совесть. Их я оформлял в добровольные помощники еще властью королевского комиссара в Будвице.
        - Добро. Но только пока на твоем разъезде. А там видно будет, куда заведет нас твой эксперимент. Зная тебя, предположу, что список у тебя, наверное, уже готов?
        - Так точно, ваша светлость. - Я вынул из папки пару листов и положил на каменную столешницу.
        Герцог размашисто написал в верхнем углу: «Быть по сему». Отдавая мне списки «хиви», спросил:
        - Мне доложили, что ты опять подал заявки на привилегии. Что на этот раз изобрел? - В глазах правителя земли Рецкой играла заинтересованность.
        - Железобетон, ваша светлость. Известный всем бетон - смесь порошка из мергеля, песка, щебня и воды, армированный железными прутьями с особой насечкой. Скользящую опалубку для его заливки. И сам способ вязки такой арматуры.
        - Арматуры?
        - Да, ваша светлость. Эти металлические прутья с особой насечкой при их изготовлении я назвал арматурой. Наилучшее применение железобетон найдет при строительстве долговременных фортификационных сооружений. Но и в гражданском строительстве его много где можно применить. К примеру, при строительстве мостов, акведуков, укрепления берегов рек… Даже железнодорожные шпалы из него можно отливать массово. Служить будут втрое дольше деревянных шпал и не требуют пропитки креозотом. Также с бетонными шпалами можно заранее монтировать на заводе секции на всю длину рельса и укладывать их с помощью крана на специально оборудованной железнодорожной платформе, что резко ускорит прокладку железных путей. Принцип я запатентовал, но создавать такую машину жду приезда моих соавторов по пневматическим молоткам и рубилам - Вахрумку и Дубчека. Им с ней работать.
        - Что еще?
        - Незамерзающая на морозе графитовая смазка на основе нефтепродуктов.
        - Интересно, - улыбнулся герцог. - И то и другое у нас в Реции есть. Полезный ты для герцогства человек, Савва.
        - Вот и не стоит меня употреблять как обычного чиновника для инспекций, ваша светлость.
        - Не буду. Теперь вижу, что Бисер прав, когда настаивает на том, что тебе необходим отдых. Реакции у тебя действительно нервические. Понимаю… с неба падать - это еще само по себе пережить надо. Что ж, больше тебя не задерживаю. Отдыхай пока.
        - Ваша светлость?
        - Что еще?
        - Осмелюсь спросить, почему, признав своих внуков, вы оставили Альту у меня?
        - Шаль у нее брал? - брызнул в меня Ремидий жестким взглядом. - Вот теперь и неси за нее ответственность. И за моего младшего внука, который остается при матери до семи лет. Ты теперь его воспитатель и соответственно мой камергер по дворцовой табели. Флигель Ивана в моем саду по-прежнему твой.
        - А если у нее будут еще дети? - спросил я. - Моя жена категорически потребовала, чтобы я их на руки не брал.
        - Вот истинная горянка, - воскликнул герцог не то в осуждение, не то в похвалу. - Передай от меня баронессе, что будущее твоих совместных детей с Альтой обеспечим как я, так и их сводные братья. Альта теперь не чужая нашему дому. Каждый из них получит при рождении поместье и дворянский статус за счет Дворца. Сводные братья и сестры рецких графов это не седьмая вода на киселе.
        Герцог шумно выдохнул, налил себе воды из графина и жадно выпил. Поставил стакан на стол и жестко спросил:
        - Вот скажи мне, Савва, зачем ты у Альты шаль взял?
        
        Когда я наконец-то добрался домой, то на мне с визгом повисли две женщины сразу. Жена и ясырка. И вот тут-то мне поплохело не по-детски. Слава ушедшим богам, что двух тещ одновременно у меня не будет. А все просто. Пока я таскался через всю империю в отставку подавать, Альту с сыновьями вызвали в герцогский дворец. А остановилась она, естественно, в доме своего господина. И там эти две женщины спелись настолько, что теперь подруги неразлейвода.
        И сыновья их вместе. Правда, только младший Альты с нами - старшего у нее забрали на воспитание во дворец. Он теперь символ наших гор и их надежда. И воспитывать его будут по особой программе как будущего правителя. Общение с матерью только раз в месяц.
        - И то хорошо, - весело прокомментировала Альта. - Отослали бы сына в Пажеский корпус, видела бы я его только раз в год. В лучшем случае.
        Дальше была пьянка, пир горой, как положено. Кобчик домой вернулся!
        Постоянное обсуждение будущей свадьбы Гоча с Онежкой.
        К его пассии мои женщины отнеслись гостеприимно, но не более. Хотя и принимали активное участие в приготовлениях будущего торжества. Но как мне показалось, они в этом действе ловили свой особый кайф. Составляли списки гостей, выбирали ресторан, обсуждали меню, считали затраты… А в перерывах мерили на себя Онежкины обновки из Гоблинца. Но особой дружбы между ними не возникло. А жаль.
        В баню меня водили сразу обе моих женщины.
        И в спальню тоже.
        Там, поцеловав по очереди меня и Альту, Элика сокрушенно сказала, что ей теперь нельзя, и погладила себя по животу, пояснив для неразумного меня:
        - Дочка не позволяет.
        И ушла в другую спальню.
        - И что все это значит? - спросил я оставшуюся фемину.
        - Я тебе не нравлюсь? - Альта в ответ надула губки.
        - Просто я ничего не понимаю.
        - А тебе и не надо ничего понимать. Ты просто люби нас. Обеих.
        - И каков теперь твой статус?
        - Твоя ясырка. Жена у тебя и так есть.
        - Но ты же мать графов. А я их подданный. Всего лишь барон.
        - Ты должен был сам стать сыном Ремидию, но ты возвел в этот сан моих сыновей. Они теперь по закону и обычаю его сыновья. Он их взял по очереди на руки и показан всему своему двору. Князь Лоефорт поздравил Ремидия от лица императора, который прислал хартию с признанием моих сыновей наследниками по крови.
        - Вот-вот… Ты должна была занять подобающее тебе место именно как мать графов.
        - И что бы я делала во дворце? Сохла бы в светлице? А так… ты, Элика и Митя стали через меня частью правящей семьи, как ты и заслужил это «кровавой тризной» на полях сражений. Ремидий согласился со мной. Он вообще очень умный и добрый старик. Настоящий дед моим сыновьям. Расстегни на спине мое платье и расшнуруй этот проклятый корсет. Как я его успела возненавидеть.
        - Так не носи…
        - Как не носить? Мне все уши придворные статс-дамы прожужжали: этикет, протокол… Я теперь тоже придворная, вот.
        - Как это? Ты же моя ясырка?
        - Ясырка я по обычаю. А по закону я твоя конкубина. В этом нет ничего зазорного, раз я родила сыновей как конкубина покойного Битомара. Вы все теперь моя родня. Родня, которой у меня никогда не было. И я вас всех люблю.
        - Без бутылки не понять…
        - Принести выпить?
        - Нет… Это так, присказка такая. Когда что-то непонятное.
        - Ремидий тебя привечает.
        - Да, он сделал меня сегодня своим камергером. И воспитателем младшего графа.
        - Вот видишь, как все здорово… И «Отрадное» осталось нам. Спасибо, теперь стяни эту чертову юбку через голову. Какой идиот придумал такой дурацкий фасон?
        - Ты носишь пояс для чулок?
        - Элика подарила. Удобная вещь. Знала бы, кто такую прелесть придумал, - расцеловала бы.
        - Можешь начинать.
        - Чего начинать?
        - Целовать. Это мое изобретение, которым меня до сих пор шпыняют в газетах.
        - Ну тогда держись! - накинулась на меня Альта, так и не сняв шелковые чулки.
        
        
        19
        
        Наказать-то расхитителей бревен наказали, а вот вернуть затраты мне не удалось. У железнодорожников отбирать по три бревна с каждого двора как-то нехорошо - они деньги платили и для любого суда являются добросовестными приобретателями. А те деньги, что у Билыка нашли, и трети от стоимости эшелона не покрывали. Да и не деньги мне нужны, а бревна. Лесопилка на подходе готовности к пуску.
        Пришлось писать кронпринцу слезницу в Будвиц и отправлять ее с эшелоном обещанных лимонов.
        Тавору, когда тот вернулся с конезавода (он лично сопровождал в имение ниркитов с лошадьми), просто дал в глаз за бесхозяйственность. Кулаком. Поставил, так сказать, на вид. Вальда не мог привлечь к охране? Точнее, штурмовиков из его распоряжения?
        В общем, расстроился я.
        Неделю после этого не выходил с подворья.
        Отдыхал душой, как было приказано герцогом. А отдых для души у меня тут один - кузня. Только в этой работе я чувствовал себя полноценным человеком, даже счастливым. Зимние подковы ковал для своих же стирхов и лошадей. Денщик Ягр был у меня за молотобойца. Попутно гонял из кузни от огня и окалины любопытного воспитанника. Без фанатизма. Все равно граф Кардос через пятнадцать минут, когда ему надоедало глумиться над хрюшкой, опять появлялся в дверном проеме с очередной почемучкой. Разве что не спросил меня, почему во рту темно. Пять лет - самый пытливый возраст.
        А мой сын пошел, смешно ковыляя и держась за мамкину руку. Умилялись все. Первые шаги нового человека это… это… это просто здорово!
        Прервался от этих занятий я только на свадьбу Гоча, которую пышно отпраздновали со «свадебным генералом» - ее почтил своим присутствием сам Ремидий, заставив об этом торжестве говорить весь город. Там же за свадебным столом я впервые увидел всех своих деловых партнеров разом. По всем рецким предприятиям.
        Всю подготовку к торжеству взяли на себя наши женщины и Зверзз.
        Имрич если не на заводе пропадал, то в домашней мастерской слесарил. И таки отслесарил к своей свадьбе одноствольный однозарядный «дерринджер» с интегрированным сетчатым глушителем. Под царский револьверный патрон. Со скоростью перезарядки, как у охотничьей переломки с полуэкстрактором. Сам пистолет очень напоминал на первых порах кулацкий обрез типа «смерть председателя». Только третий опытный образец смог похвастаться хищной эстетикой, приемлемой эргономикой и размерами, подходящими под подмышечную кобуру.
        Я активно поддержал партнера, разумно посчитав, что раз такое оружие готовится для тихой ликвидации, то… если исполнитель дурак, ему и «беретты» с полным магазином не хватит. А мастер лишних патронов не тратит.
        Вторая задумка реализовалась мимо рамок задания - навинчиваемый глушитель на «миротворец» с укороченным стволом. (У меня личный пистолет Гоч на переделку отнял, нехорошая редиска.) Колпачок со ствола свинчиваем, глушитель туда привинчиваем. Сам глушитель предельно близок к тому, который кустарно изготавливают агенты «Моссада» - медные шайбы и гуттаперча слоями в трубке. Гуттаперча, конечно, слабая замена специальной резине, но не все сразу. Недостаток у такого комплекса, с точки зрения генерала Моласа, всего один - наш патрон. Но Гоч обещал специально для него наделать «миротворцы» под патроны армий противника. Совсем звук от этого не убрался, но стал намного тише и, главное, перестал быть похожим на хлопок выстрела.
        Счет в банке у Гоча пополнился одной тысячей золотых. От Моласа. Той, что до поры хранилась у меня.
        И еще Гоч экспромтом прочитал закрытый доклад в Рецком политехническом обществе о перспективах автоматической механики в применении к огнестрельному оружию и был избран членом-корреспондентом нашего общества единогласно.
        На обратный путь в Будвиц герцог расщедрился и выделил молодоженам свой салон-вагон во втором цитрусовом литерном экспрессе «от нашего стола к вашему столу».
        После отъезда партнера в главную квартиру «Гочкиза» я подал заявку на гражданский патент лабиринтного глушителя для двигателя Болинтера. Совместно от меня и Гоча. Жаль оставлять втуне столько идей, которые нас посетили в процессе работы над заказом Моласа.
        
        В город мне совершенно не хотелось. После получения гражданского патента на железобетон газеты взорвались поносными статьями о диком горце, контуженном на всю голову, который придумал, как надежнее закопать в землю металл, которого и так империи не хватает. «Война идет, если кто забыл», - заканчивалась статья в имперском официозе. Остальные газетные шавки не отставали в травле меня. Вроде как я у них законная дичь.
        Так в свое время барона Мюнхгаузена в Ганновере травили, не останавливаясь перед прямой клеветой. Только за то, что он рассказывал немецким подданным английского короля, как в екатерининской России хорошо.
        Нападки на меня в прессе только сильнее подвигли меня на тихие подвиги по доказательству своей крутизны. Таблица Менделеева должна всем надолго заткнуть рты.
        Но бизнес, этот беспощадный молох, ел время просто с катастрофической быстротой. И в одиночку я уже не справлялся. Нужна была организация с дивизионной структурой.
        Первым делом я создал единый центр управления всеми своими активами и главным счетоводом поставил туда Альту, что вызвало некоторый скандал в деловых кругах Втуца.
        Ничего, обтекут.
        С фельдшерицами же обтекли. Как и с библиотекаршами, которые появились явочным порядком, когда библиотекарей забрали в армию.
        Зато никаких проблем с документацией я больше не имел.
        Один из будвицких зубробизонов соблазнился стать юрисконсультом моего рецкого концерна и выехал во Втуц на постоянное место жительства.
        Второй разъезд получил нормальный штаб строительства и генеральный план застройки. Как и соответствующий герцогский бюджет для освоения. Потому как участок голой земли и участок с подведенными коммуникациями стоят очень разные деньги. Убедил я герцога вложиться в девелопмент только с цифрами в руках. Давно заметил, что математика убеждает людей намного лучше риторики.
        Пленные архитекторы не только создали по моему указанию генеральный план развития нового города, основываясь на точной геодезической карте, но и выдали проекты железнодорожного и речного вокзалов с макетами, которые впечатлили герцога своей новизной и проработанностью, хотя как по мне, то они больше напоминали ГУМ в Москве. Только железнодорожный вокзал планировалось строить из красного кирпича, а речной - из белого известняка. Но здесь такой стиль в новинку.
        На очереди у них стоял на кульманах аэровокзал с капитальной причальной мачтой для дирижаблей и со стеклянной стеной зала ожидания в сторону летного поля. В плане объекта они зарезервировали взлетно-посадочную полосу по моему наказу, совершенно не понимая, зачем она нужна. А чтоб было… на вырост. Вот не пускают меня злыдни в небе поплавать, тогда я сам в небо полечу. Дайте мне только нормальный двигатель для самолета, а «этажерку» я сам сваяю.
        Те же зодчие доказали нам, что лучше перенести на несколько километров дальше от моста и вокзала отвод от магистрали будущей Горнорецкой дороги, чтобы будущий же фешенебельный квартал в городе не испытывал никаких неудобств.
        Места для заводов и фабрик в промышленной зоне планировалось отгородить широкими лесопосадками из самых красивых деревьев и кустарников нашего края.
        Заранее размечены будущие парки, соединенные в кольцо цепью пешеходных бульваров с велосипедными дорожками (я настоял опять же). И кольцевой трассой городской конки.
        Не только герцог, но и я сам влюбился в будущий город-сад, существующий пока только на бумаге и большом макете, даже зарезервировал для себя достаточно большой участок на первой линии набережной под жилье. И еще один в будущем деловом квартале для центрального офиса «Гочкиза».
        Довольный моей работой герцог решил назвать будущий город «Кобчик», но я был против такого дзедунизма. Предложил другое название - «Калуга». Оно и прижилось. Официально Калуга-на-Вартаве.
        Архитекторы, окрыленные признанием высших сфер, запросили рецкого подданства, мотивируя тем, что им больше никогда не представится такая счастливая возможность построить разом целый город по одному проекту. Как я помнил по моему миру, то даже там такое счастье выпало только одному - Оскару Нимейеру. И я поддержал их ходатайство перед герцогом.
        Герцог поставил условие - учить нашу молодежь их профессии. И, получив согласие, принял от них присягу на верность, назначив их официальными архитекторами Калуги.
        А на плане города появился квадратик, озаглавленный «Училище ваяния и зодчества». Обещала неугомонная парочка, что только на само здание училища после войны будут приезжать смотреть со всего мира. Я лишь посоветовал им строить комплекс зданий училища единым кампусом, чтобы не мотаться студентам через весь город на занятия, а иметь казенное жилье и недорогую столовую рядом с учебными корпусами.
        И добавил себе в поминальник на будущее пару «бадонских стипендий» и для этого учебного заведения.
        Солагерники архитекторов восприняли их такой демарш неоднозначно. Кто-то завидовал, потому как они делали то же, что и раньше, но теперь получали за это неплохое жалованье, а кто-то и проклинал как предателей. Но всех пленных до печенок потрясало, что империя может позволить себе такие масштабные стройки во время войны, в то самое время, как их царство надрывает себе последние жилы.
        И совсем издевательски для них выглядела наша наглядная агитация «Все для фронта - все для победы!», когда строят они речной порт для водной системы, проходящей мимо любых фронтов.
        Имперские геодезисты, когда в исполнение наказания составили мне халявную топографическую карту местности, сами пришли ко мне с просьбой взять их к себе под крылышко. Я не отказал - специалисты нужны как воздух. Создали товарищество на паях «Калуга-геодезия». Работы впереди непочатый край - каждое здание в Калуге требуется к местности привязать. А еще коммуникации… Дороги…
        А еще они в училище ваяния и зодчества будут преподавать геодезию, картографию и землеустройство. С первого же учебного года, как записано в их контрактах.
        Переселенцы мои органично влились в транспортную компанию, и к весне мы пустили в имперскую столицу первый фирменный пассажирский поезд «Рецкий экспресс» с красивым скоростным паровозом на колесах в рост человека. Настоящий экспресс, который останавливался только в городах и разъездах, игнорируя промежуточные станции. С услужливыми стюардами в особой, запоминающейся форме бордового сукна с золотыми шнурами, как на земной гусарской венгерке.
        С первым в этом мире четырехосным вагоном-рестораном. Очень шикарным. В официантки туда отбирали только красивых девушек. Кастинг был как на участие в телепередаче «Дом-2». Так что ресторан в дороге не пустовал и давал неплохую прибыль, хотя кухня еще оставляла желать лучшего по разнообразию.
        Проводы первого рейса «Рецкого экспресса» я превратил на вокзале во Втуце в праздник с оркестром. С митингом, что мы развиваемся наперекор войне. Что врагам нас нипочем не взять, если мы можем себе позволить оторвать от военных перевозок такой шикарный состав.
        Товарных же поездов «Кобчик-экспресс» ходило уже четыре штуки. Два паровоза было на ходу и два удалось отремонтировать из трофейного утиля.
        Но у любой славы есть всегда и оборотная сторона. Свалилась неожиданно общественная нагрузка. Имперское общество вспомоществования увечным воинам обратилось ко мне с просьбой организовать от Реции санитарный поезд на Западный фронт.
        Пришлось идти к Ремидию и объяснять, что я уже фактически банкрот, но отказаться от такого предложения еще хуже для репутации.
        Герцог меня понял и объявил формирование и содержание такого поезда по подписке среди всех баронов Реции. Эта тема и стала весной активным обсуждением в Палате баронов рецкого сейма. Ждал худшего, но разверстка санитарной повинности прошла спокойно. Врачей и фельдшериц в боевой персонал набрали по найму. Да и от благородных дам и девиц нашлись добровольцы в сестры милосердия.
        Назвал я этот поезд «Красный крест» с соответствующими символами на вагонах - красный крест в белом круге. Все ломаные пассажирские вагоны, которые у меня скопились, отремонтировали вне очереди во втуцком депо, и это мне зачли за взнос. Паровоз пожертвовал сам герцог. Точнее, паровоз был мой - трофейный трехосник, герцог только оплатил его дорогостоящий ремонт, так как пришлось менять обшивку котла и все трубы в нем.
        Отправляли рецкий санитарный поезд «Красный крест» на фронт также с большим митингом на вокзале. Как трижды раненный имперский рыцарь, я толкнул речь в лучших традициях советской военной пропаганды о героическом труде медиков на войне, выдавив в толпе слезы умиления. После меня выступал Вальд. Но его слушали уже плохо - не умеет еще, не жил он во времена засилья пиара. Отчет об этом митинге дали не только втуцкие, но и столичные газеты.
        Мероприятие даже сподобилось разворота в столичном иллюстрированном журнале «Искры», этаком предшественнике комиксов в фотографиях. Быстро прижилась эта идея будвицкого фотографического художника Шибза. Теперь таким изданием обзавелась каждая электорская столица. И появилась новая профессия - фотокорреспондент. Фотографы и раньше работали на газеты, но как фрилансеры. Сейчас издатели поняли силу воздействия визуального ряда и ввели фотографов в штат редакций.
        После того как все мои фирмы были приведены в относительный порядок централизованного управления, я понял, что мне остро требуется свой расчетно-кассовый центр. Он же банк. Потому как логистика перемещения наличных денег меня совсем не устраивала. Жди махновцев с налетами на поезда, как на Диком Западе. Или товарища Камо с «благородным» эксом на дело мировой революции. Телеграфный перевод куда надежней. Или даже простой бумажный аккредитив. Так родился «Бадон-банк».
        Напоследок пристал Болинтер с идеей речной верфи, чтобы строить самоходные баржи с его движками. Для торговой навигации от нас до устья Данубия. Пришлось выбивать необходимое финансирование с Ремидия. Хоть это дело и крайне нужное для нас, но сам я уже не тянул, чисто финансово. И жена у меня не дочка Рокфеллера.
        А тут еще железная дорога выставила счет за амортизацию рельсового пути. Товарняки мои по воинскому литеру даром гоняют от герцога к королю и обратно. А вот за пассажирский поезд пришлось раскошелиться. Совсем непредвиденные для меня оказались траты. Не страшные, в общем, но дыру в бюджете пробили неожиданную.
        У меня опять нет свободных денег. Последние подкожные соцнакопления ушли на санитарный поезд. Разве что осталось камергерское жалованье для поддержки штанов.
        Пора опять изобрести что-нибудь такое, от чего все запищат и вприпрыжку понесут мне свои денежки в клюве. Безопасную бритву «Жиллет», к примеру.
        
        С речной верфью вышел вообще анекдот.
        «Связист» от Моласа был грамотный и вычислил-таки царского шпиона среди беженцев.
        Ну как шпиона… При остром желании, конечно, можно пришить шпионаж и дать десять лет без права переписки, но именно пришить… По гамбургскому счету, этот куявец в чине мичмана по адмиралтейству, командированный на Нысю для поднятия со дна реки железнодорожного парома, стал всего лишь жертвой обстоятельств и угодил в самую раздачу. По собственной дурости и дурацким обещаниям своего начальства приехал он на новое место службы с женой и ребенком. А тут наше генеральное наступление как раз.
        Пока мазовшские саперы яростно держали прогрызающие их оборону наши войска, рванул мичман в поселок железнодорожников за женой и сыном. Поселок этот наши артиллеристы не обстреливали, и считалось, что это место самое безопасное на плацдарме.
        И тут все решилось.
        Лодки царцев разом все ушли на правый берег. Частью совсем пустыми.
        Саперы, видя, что большие начальники просто бросили их «на мясо», сдались на милость победителя.
        Жена мичмана быстро его переодела в старую одежду покойного мужа хозяйки дома, где они квартировали - тому эти тряпки больше уже никогда не пригодятся, а мундир его закопали в подполе. Так его вместе с остальными путейцами ольмюцкие генералы отселили из фронтовой зоны в Будвиц. Тужурка железнодорожного мастера, руки слесаря, мозги инженера.
        Заявил он, что документы сгорели при обстреле. Поверили. Подозрений он ни у кого не вызвал. Тем более что не один он, а с женой и ребенком пяти лет. Какой шпион будет ребенка в мясорубку тащить? А что это его сын, никто не сомневался - портретное сходство было разительным. Крепкие гены у мужика. Доминантные.
        Звали его Йозе Корсак. Был он военным специалистом по сухим докам, ремонту и подъему затонувших судов.
        «Связист» прокачал его на косвенных… Нашел слабое место - семью и вымутил подписку о добровольном сотрудничестве с имперской военной разведкой. Теперь у Корсака обратного хода домой в Восточное царство не было. В глазах царского командования он теперь дезертир и предатель.
        Мне даже жалко стало парня. Попал он как кур в ощип только из-за любви к присным своим.
        Пользуясь тем, что испытываю нехватку специалистов, я этого мичмана у «связиста» нагло отобрал и приставил к верфи. Обломится Молас. Как обломился и его «связист», получивший от герцога за раскрытие «шпиона» медаль в утешение. А нечего и мечтать даже о забивании гвоздей микроскопом.
        И то, что в благодарность мне мичман придумал, было гениально. Вместо обычного наклонного слипа на верфи предложил он строить сразу сухой док в узком затоне, вдававшемся в речной берег. И строить баржи в нем на кильблоках, а потом просто запускать воду, отворять ворота и выпускать готовое судно на фарватер своим ходом.
        Затон отгородили от русла плотиной, отсыпанной паровыми бульдозерами. Откачали из него воду с помощью первых двигателей Болинтера собственного производства. Экскаватором вырыли котлован, а рутьеры с самосвальными тележками вывезли лишний грунт. Впервые применили в строительстве железобетон, и не только для стенок, но для дна этого дока. Помучились со шлюзовыми воротами, но в итоге все получилось. В рекордные сроки.
        Пленные саперы взорвали плотину, и довольно долго потом пришлось проводить дноуглубительные работы арендованным в Винданбоне плавучим земснарядом. Не только около верфи, но и по берегам у планируемого речного пассажирского вокзала и торгового порта.
        Первую баржу типа «корсак» заложили сразу композитной. Деревянная обшивка на стальном каркасе. Двигатель и рубка заднего расположения. Движитель - заднее колесо с плицами. Полезный объем трюма пять-шесть железнодорожных вагонов. Назвали «Калуга-1».
        Незамерзающий водный путь сразу расширил географию поставок строительных материалов и позволил не перегружать ими железную дорогу, которую спешно модернизировали, переводя на два рельсовых пути до самого Втуца. В перспективе имперский Минфин выделял достаточные средства, чтобы протянуть двупутку до пересечения с трансконтинентальной магистралью.
        Империя - это дороги.
        Тем более что такого наплыва грубой рабочей силы, возможно, больше никогда и не случится. Война не вечна, и пленных придется отпускать по домам. Так что надо спешить воспользоваться таким ресурсом с максимальной отдачей.
        
        Иванов флигель в дворцовом парке поразил меня скромностью своей обстановки и богатством научного инструментария. С поправкой на полвека. Половину приборов можно было с чистой совестью отправлять в музей техники, которого еще нет. Но, думаю, будет. Я постараюсь убедить руководство Политехнического общества в его нужности.
        Во Втуце уже строится финансируемое по общественной подписке двухэтажное здание Минералогического музея, после того как кандидаты в «бадонские стипендиаты» под руководством моих химиков привели в порядок все имеющиеся собрания камней, долгие годы пылящихся в подвалах Политехнического общества в стройную коллекцию, годящуюся для публичного показа.
        Построим и еще одно здание - для таких вот симпатичных лабораторных аппаратов откровенного стимпанковского вида. А то у Ивана даже первые гальванические батареи сохранились, которых больше нигде и не осталось уже.
        Записи моего предшественника нашел в шкафу, стопкой амбарных книг. Этакая смесь метеорологических наблюдений, садовых опытов и дневников. Бегло пролистав их, я понял, что Иван-садовник сознательно отказался от прогрессорства в этом мире, уповая на «самую передовую в мире теорию» о производительных силах и производственных отношениях.
        «Смена общественной формации должна вызреть в недрах старой формации, иначе все усилия зря. Еще можно вытащить из феодализма в социализм, минуя фазу капитализма, такие отсталые страны, как Монголия или Тува, и то при условии, что их патронирует Советский Союз как направляющая и идеологическая сила. А местная империя еще в капитализм как следует не вошла. И даже когда перейдет на индустриальный уклад экономики, то родовые пятна юнкерства, как писал Маркс, еще долго будут давать себя знать. И, безусловно, прав Каутский…» - писал доцент для самого себя на русском языке, которого тут никто, кроме него, не знал.
        Абракадабра-рыба-птица-швабра… Лучше бы он что-нибудь про местную химию написал полезного. А то практически все дневниковые записи содержали именно такую белиберду.
        
        «На местный горох законы Менделя не действуют».
        
        «Мичурин идиот, а вот Лысенко прав. Селекция, селекция и еще раз селекция».
        
        «Я в отчаянии… неужели все зря, и Вейсман шарлатан?..»
        
        «Кто здесь провоцирует процесс брожения, если нет дрозофил?»
        
        «Меня все больше увлекает графский сад как трудовой процесс и созерцание, а не как опытовая лаборатория. Я перестаю быть ученым и становлюсь совершенным обывателем. Прямо по Руссо… возделываю свой сад».
        
        Нечего мне тут переводить Ремидию. Еще обидится, что я ему гоню такую откровенную фигню.
        Знать бы еще, кто такой Каутский?
        Надо осторожно съезжать с этой темы, оправдываясь занятостью.
        Из полезного я вынес из флигеля только принадлежавшую Ивану стальную зажигалку «Zippo». Спасибо, доцент, я ее запатентую под названием «солдатское кресало». Заодно двинем вперед производство бензина.
        
        Таблицу элементов я все же сделал. Может, не такую стройную, как у самого Менделеева, но по ней уже явно прослеживалась корреляция атомного веса элементов с периодами изменения их свойств.
        Чтобы опять не нарываться на козни многочисленных своих недоброжелателей в прессе, я не стал делать об этом доклада в империи, а опубликовал короткую статью в соседнем Швице. В серьезном журнале «Химия гор».
        В отличие от Реции в Швице предгорий и равнин не было, только долины, но геология и химия были развиты традиционно из-за особенностей экспорта этой горной республики.
        Называлась моя вымученная работа: «О соотношении свойств химических элементов с их атомным весом». Просто взял и послал рукопись по почте. На деревню дедушке, основываясь только на репутации швицкой честности.
        Но опубликовали статью неожиданно быстро, в ближайшем же номере, с восторженными комментариями остепененных швицких химиков.
        По почте же прислали мне обратно несколько экземпляров журнала.
        А вот с гонораром кинули. Наука тут храм, а не торжище…
        Швицкий горный институт бесплатно разослал журнал с моей статьей всем ведущим химикам мира. Пиарщики доморощенные.
        Газеты заметили демарш швицких химиков и дали рецензию, что Кровавый Кобчик, известный до того изобретениями разнообразных бытовых поделок, таки открыл новый фундаментальный закон мироздания. Подано все это было как курьез, типа «что хорошего может быть из Реции?..»
        Самым главным бенефициаром акции стал швицкий журнал «Химия гор», который получил хорошую мировую рекламу. До того он не входил в мировой научный мейстрим из-за своей предельной зацикленности только на собственных местечковых проблемах.
        Авторские экземпляры я раздал своим химикам, один сдал в библиотеку Политехнического общества и еще один отослал на экспертизу в Будвиц к Помахасу. Тот все же доктор химии и признанный научный авторитет. Завязалась активная переписка.
        Статью перепечатали в «Трудах Будвицкого политехнического института». И в имперской научной прессе завязалась суровая дискуссия, которая из-за невозможности опровергнуть сам менделеевский принцип быстро скатилась к обвинению меня в отсутствии патриотизма, раз я публикую такие эпохальные вещи за границей. Жалует царь да не жалует псарь… Всегда найдут блогеры, за что укусить. Было бы желание.
        Обиду научного сообщества империи можно было понять. До войны вся мировая наука здесь делилась поровну на имперскую и всю остальную. Разве что островитяне слегка опережали в практических инженерных разработках, связанных с морем и железной дорогой.
        Даже Ремидий включился в хор укоряющих меня в недостаточной любви к родине и невосторженный образ мыслей.
        На что получил мой резонный ответ:
        - Ваша светлость, в самой Реции никакой научной периодики пока нет, кроме редких альманахов Политехнического общества. А швицы вроде как нам дальние родственники, и язык у нас практически один. Не имперцам же делать такие подарки. При публикации такой сенсации в столице империи о Реции никто и не вспомнит, говорить будут только про империю. И вся слава опять пройдет мимо наших гор.
        - Ну разве что все это в таком разрезе понимать… - пожал плечами герцог. - Тогда тебе придется делать еще один доклад в нашем обществе.
        И при этом лукаво мне подмигнул.
        Я не стал отказываться. Перцу, официально признанному за границей, делать доклады намного проще, ибо «нет пророка в своем отечестве…».
        Следующую статью «Опыт системы элементов, основанный на их атомном весе и химическом сходстве» с готовой таблицей я уже сам разослал веером по всем серьезным научным изданиям, даже во вражеских странах (тем с оказией через редакцию швицкого журнала).
        Причем не вышло у меня, как я надеялся, простого плагиата с Менделеева. Но зная принцип, легче было уже тасовать карточки с элементами на столе наподобие менделеевской таблицы. При этом я не стал заходить за то количество элементов, которое было открыто на то время в этом мире. Шестьдесят четыре так шестьдесят четыре. Открытием считалось объединение элементов в группы по атомному весу, когда свойства элементов не постепенно изменяются, а скачкообразно и имеют химическое сходство в периоде, что в принципе и отличает металлы от неметаллов. В отличие от их природного состояния - жидкого, твердого и газообразного, в котором могли пребывать и те, и другие.
        Но важнее всего было то, что в таблице логично остались пустые клетки, которые, как я заявил в докладе, заполнят те, «кто идет за мной». Эти клетки не могут быть пустыми в принципе. Многие в этом сомневались, не веря в мою убежденность. А я просто знал, что так оно и есть.
        Вражеская пресса подняла хай, что не может дикий горец с кровожадными наклонностями быть столь выдающимся ученым. Республиканцы так вообще обвиняли меня в плагиате работы их химика Бенрейтера. Конкретно его работы «Закон триад», которую он опубликовал в еще королевском городе Лютеце за полвека до наших дней, накануне их буржуазной революции. Но Бенрейтер объединял элементы по совсем другим признакам, а атомный вес оставался признаком второстепенным.
        Имперская пресса сначала подпела «вражеским голосам», походя покусывая меня, но быстро угомонилась от хорошего пинка из императорского дворца и стала огрызаться, отстаивая приоритет Реции, соответственно мой и самой империи.
        Мне осталось только рассказывать подобревшим ко мне журналистам о долгом пасьянсе по вечерам с карточками элементов и о том, как я окончательную их конфигурацию увидел во сне. Что и разошлось легендой по всему миру.
        Швицкий горный институт присвоил мне степень доктора химии без защиты диссертации, опередив имперскую общественность.
        Из изгоя я в одночасье стал модным в среде аристократии. Меня наперебой приглашали во всякие салоны в качестве экзотической зверушки для развлечения гостей. И очень обижались, когда я такие предложения не принимал. Некогда мне ездить со светскими визитами. Работать надо.
        Для разбора почты пришлось нанять секретаря. Однажды я получил письмо без обратного адреса, присланное в Политехническое общество. В конверте была короткая записка: «Я не ошиблась в тебе, мой герой». И все. Даже подписи не стояло. От бумаги нежно пахло дорогими цветочными духами на амбре. Но мне вдруг вспомнился запах карболки в санитарном поезде… и гинекологическое кресло в соседстве с ножной бормашиной.
        Ремидий только руки потирал, потому как швицкие инвесторы вдруг сочли для себя выгодным вкладывать капиталы в экономику Реции. Особенно в переработку технических и сельскохозяйственных культур, объединяя наших крестьян в сдаточные сырьевые кооперативы. Неразвитые пути сообщения делали прямой экспорт менее выгодным против локализации производства на месте. А война как молох потребляла все, что ей ни дай.
        Апофеозом любви двух родственных народов на фоне мировой войны стало предложение швицкого правительства построить между Рецией и Швицем железную дорогу. Все это попало в газеты, и как результат приезд Вахрумки во Втуц превратился в народное шествие и манифестацию. Сразу вспомнили, что Вит был инженером в рецком стройбате, и моментом записали его в «почетные горцы». Реция на время сменила героя для обожания. Я этому был откровенно рад. Тяжело жить на юру.
        
        С первым днем весны я получил с фельдъегерем грамоту на имперское гражданство. Мне засчитали каждый день, проведенный на фронте, за три мирных, и все подъемы на дирижабле каждый за шесть дней, и набежало больше трех календарных лет. Плюс льготные накидки за каждое ранение да за каждый имперский орден.
        Приятно. Но на гражданскую государственную службу я как-то не рвусь.
        Другим пакетом меня извещали, что адмирал неба Отоний (по совместительству наш же император) уволил меня с военной службы в воздушном флоте «с почетом» и присвоением мне в отставке очередного чина капитан-лейтенанта ввиду неоднократного пролития крови при защите империи от внешних врагов. Право ношения мундира мне оставили. Но с армейского воинского учета сняли. Как инвалида. О как!
        И пенсию инвалиду войны назначили как имперскому рыцарю - два золотых в месяц.
        Стало обидно, что греха таить. Я как-то все мечтал-надеялся, что мне удастся вернуться в небо. Тут время-то сейчас такое… впереди рекорд на рекорде в воздухоплавании.
        А в гвардии…
        Со своими гвардиями каждый электор в империи разбирался сам. Мог в ней хоть безногих калек держать, если на то был его такой каприз и личные средства. Так что офицером гвардии рецкого герцога я оставался по-прежнему.
        Впрочем, как и гвардии ольмюцкого короля.
        
        Во Втуце в депо, где я договаривался об очередном ремонте паровозов, нашел меня пронырливый репортер из новеньких. Разбитной малый лет двадцати пяти, но уже наглый и ухватистый - прямо готовая акула пера. Мой знакомый аид в Москве, показывая на своего пятилетнего сына, с гордостью мне хвалился: «Смотри, Савва, такой маленький, а уже еврей!» Вот и этот такой же.
        Представитель независимой прессы достал из кармана карандаш, блокнот в твердом картонном переплете, заменяющем на весу столик, и приготовился записывать.
        - Господин Кобчик, читатели интересуются, как вам, боевому офицеру и имперскому рыцарю, могла прийти в голову мысль изобрести пояс для чулок?
        - Скажи им, что я люблю свою жену, - отмахнулся я от него.
        - Не понял? - Репортер сдвинул шляпу на затылок.
        Смотрю, действительно не понял. Тогда я покровительственно похлопал его по плечу, благо с нашей разницей в росте это труда не составило, и предсказал:
        - Вот поэтому тебе никогда не изобрести что-либо полезное для женщин.
        А когда газетчик от меня отстал, я дал самому себе слово все же «изобрести» бюстгальтер. Женщины не заслуживают пытки корсетом, да и китов жалко.
        И, пожалуй, это будет важнее таблицы Менделеева.
        К тому же весна шепчет…
        Весна, черт ее подери… Весной Молас приезжает…
        
        Москва
        Июнь - август 2015
        
        
        
        Приложение 1
        ТАБЕЛЬ О РАНГАХ ИМПЕРСКОЙ АРМИИ
        
        
        Все чины разбиты на двадцать классных категорий - рангов.
        Чины императорской и королевской гвардии имеют при одинаковом же названии преимущество в два класса.
        Чины воздухоплавательных отрядов при том же названии имеют преимущество в один класс. Чин капитан-командора в ВВФ равен военно-морскому, но вот чин фрегат-капитана отсутствует. Из корвет-капитанов в ВВФ сразу производятся в капитан-командоры. Чин адмирала неба имеет только император, как первый командующий ВВФ.
        *Чин генерал-полковника, как и чин адмирала моря (адмирала Северного моря, адмирала Южного моря и т. п.), временный, присваивается только во время войны, когда надо выделить командующего среди равных генералов и адмиралов. Может быть оставлен при выходе в отставку.
        ** Чин генерал-майора дает по выслуге потомственное имперское дворянство.
        *** Чин майора дает личное имперское дворянство (но не рыцарство) по выслуге. Что-то вроде средневекового оруженосца с правом на личный герб. Пользуется всеми привилегиями дворянства, кроме права передать их по наследству.
        **** Чин штаб-фельдфебеля и к нему приравненных существует, но по традиции давно не присваивается.
        
        
        Приложение 2
        
        ОРДЕНА ИМПЕРИИ
        
        Солдатский крест - присваивается исключительно за личную храбрость на поле боя перед лицом врага. Награждаются им только в военное время от имени императора. На нижнем луче креста выбита дата начала войны.
        1-й класс - знак ордена носится на булавке на левой стороне груди ниже петличных наград.
        2-й класс - знак ордена носится в петлице, а при полевой форме только ленточка в петлице.
        
        Рыцарский крест - присваивается исключительно за личную храбрость перед лицом врага тем, кто уже имеет Солдатский крест 1-го и 2-го класса. Имеет вид Солдатского креста, но носится на шее. Награждение Рыцарским крестом одновременно автоматически возводит человека в личное дворянство как «имперского рыцаря».
        
        Имперский крест - высший орден империи, присваивается за особые заслуги перед всей империей. Дарует потомственное дворянство. Знак ордена носится на широкой ленте через плечо. Офицер или чиновник, получивший Имперский крест, возводятся автоматом в следующий чин с абсолютным старшинством по производству в новом чине.
        
        ОРДЕНА КОРОЛЕВСТВА ОЛЬМЮЦ
        
        Орден Бисера Великого - высший орден Ольмюцкого королевства.
        Имеет пять степеней.
        1-я степень - знак ордена носится на широкой ленте через правое плечо и со звездой ордена на левой стороне груди.
        2-я степень - знак ордена носится на шее и со звездой ордена на левой стороне груди.
        3-я степень - знак ордена носится на шее.
        4-я степень - знак ордена носится в петлице.
        5-я степень - медаль ордена «За полезное», носится в петлице на ленте ордена.
        
        Крест военных заслуг - присваивается королем за военные заслуги исключительно в военное время. На нижнем луче креста выбита дата начала войны.
        Крест военных заслуг с мечами - за личную храбрость перед лицом врага.
        Крест военных заслуг с венком - за военные заслуги, связанные с командованием людьми.
        Крест военных заслуг с венком и мечами - за заслуги, связанные с командованием людьми и проявленную при этом личную храбрость перед лицом врага.
        1-я степень - знак ордена носится на широкой ленте через левое плечо.
        2-я степень - знак ордена носится на шее.
        3-я степень - знак ордена носится в петлице.
        4-я степень - медаль ордена «За отвагу», носится в петлице на ленте ордена.
        Кавалер любой степени Креста военных заслуг имеет привилегию на непосредственный суд самого короля.
        Король может в знак особых заслуг присвоить уже выданному ордену «трофей», который носится над верхним лучом креста. Трофей имеет вид разнообразной военной арматуры на фоне штандарта или скрещенных знамен. Трофей может быть присвоен и в мирное время.
        
        Золотое оружие с надписью «За храбрость» с темляком ленты Солдатского креста - награждают главы автономных субъектов империи (короли, герцоги и т. п.), так как Солдатским крестом может наградить только император. Считается равным Солдатскому кресту 2-й степени, но более почетной наградой.
        
        Знак за ранение «Слава пролившему кровь за родину».
        Одно-три ранения - знак серебряный.
        Свыше трех ранений - золотой.
        Носится на булавке ниже Солдатского креста 1-го класса.
        
        
        
        
        Примечания
        
        1
        
        В О С О - служба военных сообщений.
        
        
        2
        
        Электор - выборщик. Лицо, имеющее право избирать императора. Таковыми лицами являются главы наиболее крупных субъектов империи - королевств, герцогств, марок.
        
        
        3
        
        ФЗУ - фабрично-заводское училище.
        
        
        4
        
        ГАУ - Главное артиллерийское управление имперского генштаба. Курировало кроме артиллерии еще и все стрелковое вооружение.
        
        
        5
        
        Полть - половина туши, разрубленной вдоль.
        
        
        6
        
        Шарабан - вид конного экипажа или автомобильного кузова, у которого каждый ряд сидений имеет свои двери или обходится без оных. Но обязательно с отдельным выходом.
        
        
        7
        
        Ретривер - собака, приученная находить и приносить подстреленную водоплавающую дичь из воды неповрежденной.
        
        
        8
        
        Кощей (старорусск.) - конюх. Часто человек зависимый, из пленных.
        
        
        9
        
        Аффинаж - технология глубокой очистки золота, в результате которой получают металл заданной чистоты.
        
        
        10
        
        Ремонтеры - офицеры, занимающиеся ремонтом: закупкой и пополнением конского поголовья в полках.
        
        
        11
        
        АПС - 9-миллиметровый автоматический пистолет Стечкина. Имел в некоторых модификациях глушитель.