Человек-невидимка Юрий Симоненко
        Что делать, если государством, в котором ты живёшь, правит монарх-самодержец, опирающийся на шайку господ-олигархов, обнаглевших чинуш и генералов? Что делать, если государство, в котором ты живёшь, сговорившись с другими, себе подобными государствами, ведёт войну против целого континента, вставшего на путь прогресса? Если десятки тысяч твоих соотечественников, оболваненных милитаристской пропагандой, надев военную форму и взяв в руки оружие, отправляются за океан, чтобы там убивать и грабить, чтобы рушить и разорять созданное теми, кто прямо сейчас возводит фундамент светлого, счастливого будущего для всего человечества? Что делать, если страна, в которой ты живёшь - агрессор и хищник? Если режим, установленный подлым правителем и его друзьями-подлецами, его родственниками, его сообщниками, слившимися воедино с тайной и явной полициями бандитами, оголтелой пропагандой и террором ввергает твой народ в нищету и бесправие? Если сеет вражду и страх, доносительство, если оглупляет? Что делать, если ты честный человек, если ты не мещанин-приспособленец, не карьерист и не шкура… и хотя твоё
происхождение вполне позволяет тебе занять высокое положение в шайке подлецов, но ты не таков как они? Что же тебе делать? Быть революционером и делать всё, что в твоих силах, для свержения этой власти. Вот, что ты должен делать.
        Юрий Симоненко
        Человек-невидимка
        Глухо урча моторами и грохоча тележками, трамвай-поезд из четырёх вагонов ползёт по закопчённой моторными выхлопами, пропахшей мазутом и креозотом 27-й транспортной улице. Я стою на подножке в хвосте поезда и держусь обеими руками за лестницу, что ведёт на крышу вагона. Рядом, словно рука нищего старика, просящего подаяния, подрагивает свободная сцепка (хорошо, что эта штука зафиксирована, а то легко могла бы переломать мне ноги на повороте). Закопчённые смогом дома-близнецы с многослойными, тщательно вымытыми стёклами в окнах проплывают мимо: один, за ним другой, третий… квартал, перекрёсток… остановка… и по новой… Стучат тележки, поскрипывают вагоны. Прохожие с узких тротуаров по обе стороны улицы - большинство женщины, конторские служащие или прислуга - поглядывают на поезд, но никто не замечает нарушителя.
        Пару кварталов назад, пропуская встречный состав, следом ненадолго пристроился полицейский броневик. С минуту я разглядывал лица полицаев. Один из них уставился усталым расфокусированным взглядом прямо сквозь меня и долго смотрел в никуда, вынудив меня замереть, превратиться в статую, в деталь вагона и так ждать, пока водитель броневика не пойдёт на обгон поезда.
        Солнечно. Только бы погода не испортилась и снова не пошёл дождь… Здесь, в столице, так часто бывает: вот на небе ни oблачка, и вот, через полчаса, из-за горной гряды, что огибает столицу с юго-восточной стороны, налетели тучи и дождь льёт как из ведра…
        Нет, лучше не думать о дожде. Такие мысли раздражают и вызывают беспокойство, - ни того, ни другого мне не нужно. Тем более, что влиять на погоду я всё равно никак не могу. Если польёт, буду действовать по инструкциям на такой случай, с поправкой на ситуацию… Изменю маршрут и способ передвижения, сокращу список…
        Большинство жителей Первограда пока ничего не знает. Телевизор молчит. По радио, как обычно, крутят пропитанные имперским величием марши, сентиментальные оды «родным просторам» и туповатые песенки про любовь. Раз в полчаса эту пошлость прерывают короткие «новости» о «победоносном шествии войск Согласия вглубь Красного Континента» (и ни слова о продолжающейся третий день во Второграде массовой стачке рабочих, ни слова о забастовках в провинциях!). Газеты выйдут только вечером, и вряд ли в них сегодня сообщат о произошедшем. Другое дело - телевидение. К вечеру Августейший Ублюдок будет вынужден обратиться к подданным с речью… Уж мы-то постараемся его убедить в необходимости такого обращения…
        А пока, столица Мeссии, на первый поверхностный взгляд, продолжает жить в своём привычном ритме. Чадя зловонным дымом, по улицам разъезжают грузовые и пассажирские трамваи, чиновничьи и полицейские спецмашины; среди ползущих по рельсам многосоставных железных громадин и то и дело обгоняющих их широких приземистых коробок поменьше мелькают мотоциклисты. На тротуарах людно - летний полдень, второе солнце почти полностью спряталось за первым. От ночного ливня не осталось и следа; сухо и немного душно. Время к обеду: многочисленные клерки и работники городских служб уже высыпали на улицы, чтобы немного прогуляться и вскоре осесть в кофейнях и столовых. Для них, обитателей столичного центра, пока нет повода беспокоиться. По крайней мере, в ближайшие пару часов им никто ничего не сообщит.
        Но вот те, кому положено знать, похоже, в явной растерянности: сексоты тайной полиции так и снуют среди прохожих, высматривая… (интересно, кого им приказали искать?) Открытым полицаям тоже наверняка поступило распоряжение «усилить бдительность»: их патрули в местах большого скопления людей с чуть бoльшим, нежели обычно, усердием задерживают «подозрительных личностей» (тех, кто, согласно имеющимся у полицаев методичкам, похож на «паникёров» и «пораженцев»). Полицаи, как и рядовые обыватели тоже ничего не знают. (Кто же им скажет? Ведь у них есть родственники, друзья… - так информация разлетится по городу в считанные часы.) Первоград живёт своей привычной жизнью семимиллионного муравейника, и лёгкое повышение градуса общей нервозности (на фоне мировых-то событий!) заметно только тем, кто знает, на что следует обращать внимание - сексотам и революционерам.
        Первый вагон застонал, под ним захрустели по очереди сначала одна, потом другая тележка, следом застонал второй, потом третий… - поезд поворачивает на развилке вправо. Вот дошла очередь и до «моего». Металлическая подножка на конце лестницы, на которой я стою, вздрогнула чуть сильнее обычного, потом скрежет внизу стих и стрелочная развилка выползла из-под вагона. Двигатели взревели - это машинист поддал газу - и через несколько секунд сверху появилось облачко дыма. Поезд ускорился.
        Этим утром мы приступили к выполнению нашего плана. Всего пять человек, включая меня.
        Говоря: «нашего плана», я, конечно же, не имею в виду: «плана пятерых заговорщиков». Нет, и ещё раз нет! Мы - особая боевая группа, действующая по секретной директиве Центрального Комитета трехсотпятидесятитысячной Партии Трудового Народа. Наша партия сегодня - это голос миллионов рабочих и десятков миллионов крестьян - тружеников и подлинных творцов всех тех благ, которые жалкая кучка паразитов привыкла называть своей «собственностью».
        Сегодня мы и наши союзники - народники и анархисты - заодно. Наш союз поддерживают социалисты в странах Согласия, на нашу товарищескую помощь рассчитывают коммунары Красного Континента. Мы - наш интернациональный союз - агенты Будущего, а вовсе не «жалкая кучка заговорщиков-пораженцев», каковыми нас выставляет монархистская пропаганда.
        Что же до нас пятерых, бойцов особой группы, то, не без чувства гордости, могу сказать что сегодня на нас лежит стратегическая ответственность: от успеха или поражения нашей группы будет зависеть то, как дальше станут развиваться события (которые произойдут в любом случае). Количество крови, что прольётся совсем скоро, будет напрямую зависеть от того, насколько успешной окажется наша сегодняшняя операция.
        Только бы погода не подвела и не пошёл дождь…
        Позади, в двенадцати кварталах остался очередной адрес из моего списка - контора «Брюхера и Ко», в которую я заглянул на пять минут, чтобы всадить пулю в лоб тому самому господину, чья фамилия крупными буквами обозначена на фасаде здания конторы.
        Ромт Брюхер, труп которого сейчас остывает в кресле из белой кожи и чёрного дерева в приятно охлаждаемом электрическим кондиционером кабинете, за два года войны сумел утроить своё и до того немалое состояние за счёт военных поставок. Связи в Генштабе и Министерстве торговли; второй брак с бывшей фрейлиной императрицы; дочь от первого брака замужем за высоким чином из тайной полиции… Брюхер был большой и важной шишкой - элита из элиты, матушку его… На руках этой сволочи кровь наших товарищей по обе стороны Нилитийского океана… как, впрочем, и кровь оболваненных милитаристской пропагандой солдат-захватчиков, что служат пушечным мясом империалистам Согласия…
        Брюхер был пятым в моём списке.
        Стучат колеса.
        Я смотрю на прохожих: мужчины, женщины, - в основном служащие, - одетые небогато, но чисто и опрятно, идут небольшими компаниями, реже - парами (сразу видно: служебный роман), что-то обсуждают, смеются. В их маленьком мирке словно нет войны, перемоловшей в кровавый фарш десятки миллионов человеческих жизней, нет Второграда с бастующими рабочими, нет крестьян, превращённых на время войны фактически в рабов… Эта публика беззаботна и, если не сыта до отвалу, то уж точно не голодает.
        Смотрю на них и понимаю, почему среди рабочих расхоже мнение, будто все клерки сплошь патриоты и социал-шовинисты. Однако это не совсем так. Я лично знаком со многими служащими, кто сочувствует ПТН, или даже тайно в ней состоят. Секретари, бухгалтеры, машинистки, помощники юристов (и сами юристы)… - эти товарищи наблюдают за бизнесменами и чиновниками, добывают сведения, делают копии секретных документов, выправляют паспорта разыскиваемым полицией революционерам, размножают и распространяют прокламации… в общем, оказывают посильную и порой неоценимую помощь движению. Но, в основной своей массе, конечно, патриоты…
        А как иначе, если само существование этой малочисленной городской прослойки определено необходимостью обслуживания государственного чиновничества и «жирных котов»-эксплуататоров?.. Они всего лишь обслуга - тонкая бумажная прослойка между классами. Сегодня вашим, завтра - нашим.
        Трамвай-поезд остановился на нужной мне остановке, двери вагонов с шипеньем открылись, выпустив на тротуар небольшую - человек двадцать - кучку пассажиров. Я спрыгнул с подножки и подождал пока люди разойдутся.
        Когда поезд отъехал, я, осторожно, чтобы ненароком никого не задеть, прошёлся прямо по проезжей части, вдоль бордюра, потом, выбрав удобный момент, перебежал дорогу и зашагал вдоль зданий на противоположной - солнечной - стороне улицы. Здесь прохожих меньше. А значит, меньше случайных блуждающих взглядов, способных заметить странный мираж посреди жаркого марева.
        До нужного перекрёстка совсем недалеко - там мне налево, так что, всё равно пришлось бы переходить на эту сторону.
        Следующий адрес - ещё одна контора, на этот раз сразу двух «жирных котов» из моего списка, тут неподалёку…
        «Котов» этих у меня к настоящему моменту уже пять. У остальных, должно быть, тоже примерно по столько - пять-шесть, может даже семь. Итого: минимум двадцать пять упырей, среди которых: Министр внутренних дел, Морской и Военный министры (эти были первыми в списках), несколько мясников-генералов (один из них - целый адмирал флота! - достался и мне) и множество «Брюхеров». Несомненно, в «верхах» сейчас настоящий переполох.
        Никaй Второй, он же Ромyлл Император Мeссии и т.д. - Августейший Ублюдок, наверняка уже распорядился сочинить для него пафосную речь о «безвинных жертвах проклятых предателей и шпионов Красного Континента». О! Это должно быть поистине историческое нытьё Ублюдка. Хотя… не исключено, что тайная полиция и внешняя разведка придумают какую-нибудь историю про то как «лучшие люди государства» собрались вместе и героически пали жертвами непредвиденных обстоятельств (утонули вместе с кораблём; упали вместе с дирижаблем; угодили под извержение вулкана…), - в таком случае нытьё будет менее позорным, но поныть всё равно придётся.
        Впрочем, неважно, что зачитает Никай с бумажки. Важно - что произойдёт после…
        Я свернул с 27-й транспортной на 9-ю линейную и, пройдя квартал на север, оказался в исторической части города.
        Дома здесь невысокие, почти все с уютными двориками; во дворах вековые деревья раскинули зонтикоподобные кроны, накрыв заодно и часть улицы. Тенистый райончик богачей - их контор, квартир и мест развлечений. Брат-аристократ в таких не живёт, брезгует.
        Вот и нужное мне здание - трёхэтажный особняк XLIII века за кованой оградой. Там внутри меня не ждут ещё двое из моего списка.
        Маленькая деталь: в десятке шагов от ворот особняка, пренебрегая запрещающими парковку дорожными знаками (стоянка для посетителей - чуть дальше, и другая - через дорогу), стоит полицейский броневик. Внутри машины - минимум трое, шофёр топчется снаружи.
        Интересно, зачем они здесь?
        Ясное дело: не меня встречать приехали. Если только… Нет. Если бы схватили одного из нас и пытали, всё равно бы не узнали точных имён. Никто из нас пяти не читал списков товарищей.
        Конечно, Охранка бросилась бы охранять наиболее вероятных «кандидатов» в покойники, и те, по чью душу я здесь, несомненно оказались бы в числе таковых. Но, в таком случае, засада ждала бы внутри, там, где я буду наиболее уязвим, а сейчас я могу легко развернуться и уйти…
        Да и не стали бы посылать на такое дело этих… А уж чтобы спецы выдавали себя за полицаев…
        Нет. Эти здесь по какой-то другой причине… Да и не представляют они прямой опасности; могу прямо сейчас подойти и всех уложить, никто и пикнуть не успеет. Но, всё же, придётся считаться с этим дополнительным фактором при отходе.
        Я подошел ближе. Витиеватой формы ворота меж двух массивных гранитных столбов заперты, но рядом есть калитка и она открыта; на столбе у калитки бронзовая табличка с надписью: «Коммерческий союз Шракена и Флюхера». Что ж, эти господа ждут меня с распростёртой… калиткой. Даже через ограду скакать не надо.
        Внутрь двора я вошёл как приличный посетитель, разве что документы не предъявил охраннику.
        До синевы выбритый громила в чёрной форме топтался у сторожки, сразу за калиткой. Он меня попросту не увидел. А то бы обязательно прицепился: кто такой да к кому иду… Если бы я, конечно, «прилично выглядел». В такие места пускают по одёжке. А если «не прилично», то непременно дал бы мне понять, кто здесь «господин охранник», а кто «ты»… Впрочем, меня бы этот дуболом ко второй категории не отнёс, оденься я соответственно моему происхождению, а был бы крайне учтив и без проволочки с пропусками вызвал бы к воротом швейцара-администратора, едва заглянув в мой паспорт. Но это если бы я явился сюда как Рем фон Крузе, барон Ибeрский, а не как человек в маске и странном плаще (так я выгляжу сейчас, если отключить маскировку).
        Терпеть не могу охранников. Охранники это такой сорт людей: смесь холуя с полицаем. Низкопоклонство и собачья покорность перед хозяевами в них сочетается с высокомерным презрением ко всем остальным (за исключением благородных господ, конечно же). Причём, если полицаи это - псы государевы, наделённые властью почти везде, на любой улице и в любом общественном доме, то охранники это - дворовые собаки, чья власть ограничена забором хозяйского двора, а то и вовсе длиной цепи вокруг будки. Это ограничение психологически давит на охранника и делает его таковым, каков он есть - мелким «начальником», полицеишкой, бюрократом и тайным садистом. Вот этот, у калитки, точно такой. Стоит важный, водит по сторонам хищным взглядом из-под тяжёлых надбровных дуг. Окажись в его власти какой-нибудь курьер или мелкий служащий, так просто не отделается. А уж если громиле повезёт пресечь действительное правонарушение, то тут-то он с удовольствием пустит в ход и кулаки и дубинку и табельный пистолет (у этого он есть).
        Мимо бдительного мордоворота я направился прямиком ко входу в особняк.
        Здесь, в тени деревьев я старался двигаться как можно медленнее, чтобы не создавать предательского эффекта, который легче скрыть при солнечном свете. Так называемому «процессору» у меня за плечами нужны доли секунды, чтобы определить всех наблюдателей и отобразить на ткани плаща для каждого ту картинку, которую наблюдатель видел бы, не окажись я в поле его зрения. Персональная картинка появляется с очень маленькой, но, всё же, задержкой, что и вызывает эффект марева - «дрожание воздуха», а точнее: дрожание маскировочной ткани, подобное восходящим воздушным потокам в зной. Причём, эффект этот вызывается не только моими резкими движеньями, но и резким, неожиданным перемещением наблюдателя. Таким образом, днём лучше всего маскироваться в свете солнц, а ночью - в свете лун и мира Гиллаплeи. Дневная тень же, когда место хорошо освещено отражённым солнечным светом и нет дрожания воздуха - самое худшее, после дождя, тумана и дыма условие для маскировки.
        Двор особняка невелик, но кажется при этом обширнее, чем есть на самом деле - верный признак работы талантливого ландшафтного архитектора. Умеренность в деталях на фоне старинного здания с его архитектурными «излишествами» и редкие, идеально прямые, подобные колоннам стволы деревьев, что как бы подпирают густую тёмно-зелёную массу на уровне между вторым и третьим этажами особняка, превращают двор в некое подобие павильона. Строений во дворе всего три: будка охранника из дерева и стекла и две беседки, симметрично расположенных по обе стороны от главного входа в здание. Территория хорошо просматривается практически из любой точки. Если меня заметят, укрыться будет негде - только бежать. Так что, пришлось передвигаться крайне осторожно и медленно, подобно черепахе или какому-нибудь хищнику во время охоты.
        Идя - или, если угодно, ползя - ко входу, я тщательно осмотрел каждый куст вдоль выложенной брусчаткой широкой центральной дорожки, каждое дерево, каждое окно в здании и, конечно же, отметил всех людей, что находились поблизости. Тем более, что их было всего пять человек: охранник у ворот, мужчина и женщина - скорее даже девушка - в одной из беседок и двое мужчин на площадке у самого входа.
        Пара в беседке: он - среднего возраста, в дорогом костюме, на вид адвокат или нотариус; она - моложе его, брюнетка с миловидным личиком в строгой чёрной юбке и светло-голубой блузе с высоким воротничком, непохоже что его подчинённая, скорее средняя начальница, чьё начальствование напрямую не распространяется на него. В тонких ухоженных пальцах девушка держит длинный мундштук с дымящейся сигаретой, немного отведя его в сторону; мужчина курит трубку. Они негромко говорят о чём-то, сдержанно хихикают - флирт, я не стал прислушиваться. Куда интереснее послушать, что говорят те двое у входа…
        Осторожно - чтобы не шаркнуть подошвой о брусчатку, не наступить на некстати упавшую с дерева сухую веточку - я миновал беседку.
        Этих двоих я заприметил сразу, едва вошёл во двор.
        Один седой, поджарый, в полицейском мундире, коммaндер; другой с брюшком, в строгом костюме со значком начальника частной охраны (это из-за него громила у ворот так грозно зыркает: кого бы схватить и порвать - производит впечатление на шефа). Первый похож на бойцового петуха, второй на водяного… нет, не петуха, а из мифологии, но старательно выдающего себя за собрата первого.
        - …но как такое возможно? - разобрал я, подкравшись ближе, слова «водяного». Тот говорил негромко, комично потрясая жабьим зобом. В его тревожной интонации определённо было что-то едва уловимо жабье. - Чтобы… министров… - выквакивал начальник охраны. - Ребята из тайн… знают своё дело…
        Контекст я, конечно же, понял, как только услышал про министров. Воспользовавшись тем, что пара в беседке была занята друг другом, а охранник у ворот как раз отвернулся в другую сторону, я несколько ускорился, чтобы оказаться как можно ближе к этим двоим, когда заговорит коммандер.
        Остановившись в паре шагов от них, я замер, весь обратившись в слух.
        - Скажу вам по дружбе, Бoрмунт, никто ничего не понимает… - Коммандер сунул руки глубоко в карманы брюк с офицерскими лампасами и потоптался на месте, как настоящий петух. - Дело, - продолжал он, - взяла под контроль Охранка. Арестовали и допросили всех, кто был поблизости… Помощников, клерков, даже девок этих, машинисток… Те, конечно, нюни распустили, ревут… Но ребята из Охранки, как вы точно заметили, знают своё дело - сразу видят, кто перед ними… - Коммандер снова потоптался. - Если хотите знать моё мнение, никто из свидетелей не причастен к убийствам, это я вам точно говорю. Хорошая собака не кусает кормящую руку.
        Так-так… Значит, волна пошла… Сверху распорядились предупредить «цвет нации» о происходящем. Причём оповещают не по телефону, а лично. Соблюдают секретность. Вряд ли этот полицейский начальник приехал сюда на броневике по собственному почину, чтобы предупредить старого друга…
        - Но, кто же это может быть, комм Джeргист? - вознегодовал Бормунт. - ПТН? Анархисты? И как - (мне послышалось: «квак») - у них это вышло? Господи! Двенадцать смертей в один день! - Последние слова он почти выкрикнул, с каким-то утробным бульканьем, чем привлёк внимание парочки из беседки (те притихли и стали поглядывать в сторону крыльца).
        - Пойдёмте к вам в кабинет, дружище… - предложил полицай. - Обсудим наши с вами дальнейшие действия.
        - Конечно-конечно, коммандер, - умерил тон начальник охраны. - Прошу… - Он открыл дверь, предлагая гостю пройти первым.
        Я отреагировал раньше полицая - результат многих часов тренировок, во время которых мы оттачивали до автоматизма действия в ситуациях подобных этой.
        Условный жест пальцами - перчатка с множеством вшитых проводков на моей руке передаёт команду «процессору», включается «режим максимальной маскировки» - на прозрачной маске перед глазами появляются маленькие зелёные цифры: «01», потом «02», «03»… - секунды, счёт времени. В этом режиме «процессор» работает на порядок быстрее обычного, максимально минимизируя эффект «марева». Скользнув мимо «петуха» с «водяным», я переместился за дверь, в холл особняка на четвёртой секунде. Удачно. Эти двое меня не заметили.
        Замер, перестав дышать.
        (Пять секунд. Шесть. Семь…)
        Жест - цифры исчезли - максимальный режим отключён. Всего восемь секунд на вход. Теперь восстановить дыхание…
        Лучше немного постоять не двигаясь - после форсажа «процессора» возможно «подвисание» картинки - «марево» при этом становится более заметным. Длится «подвисание» недолго, обычно полминуты, не более. Но эти полминуты бывают самыми опасными; в это время я наиболее уязвим. Именно поэтому использовать максимальный режим рекомендуется только в особых случаях, когда высок риск быть замеченным или нужно отступать. Увлекаться не стоит, - устройство быстро перегревается, резко падает заряд аккумуляторов. При частом переключении на максимум маскировка может попросту отключиться на несколько минут, пока «процессор» не охладится, а это равно провалу. Во время тренировок я дважды становился видимым после ускорения «процессора» более чем на двадцать секунд.
        Я осмотрел холл: всё так, как и должно быть. Планы зданий и пути отхода, численность охраны, её вооружение и уровень подготовки, расписание транспорта и альтернативные маршруты… - всё это и многое другое я и мои товарищи знаем назубок. Вот, например, здесь, кроме мордоворота из будки и его начальника, который прямо сейчас идёт вместе с полицейским коммандером через холл (его кабинет тут рядом, на первом этаже в правом крыле), должно быть ещё восемь человек охраны; двоих я вижу, они в десяти шагах от меня, ещё по двое на втором и третьем этажах, и двое на подхвате, сидят в специально отведённом помещении (оно по соседству с кабинетом шефа) - итого десять. Особых проблем от них я не жду (вряд ли они что-то заметят), но есть ещё двое - личные телохранители Шракена с Флюхером. Эти - псы матёрые, внештатные агенты тайной полиции, постоянно находятся подле своих господ, и на их счёт у меня чёткие инструкции.
        Постояв минуту и дождавшись когда начальник охраны с полицаем скроются в боковом коридоре, я двинулся через холл, держась левой стены.
        Охранники, продолжившие прерванный появлением начальства разговор о какой-то Мелизе (даме, надо полагать, всесторонне приятной), не обратили внимания на плывущий через холл мираж, и я без промедления их миновал, быстро оказавшись на лестнице, что начиналась в конце холла.
        Беспрепятственно я поднялся на третий этаж, по пути осторожно пропустив нескольких служащих со стопками бумаг, и остановился перед глянцево-чёрными двойными дверями.
        Теперь самое главное: войти внутрь, не вызвав паники, разобраться с телохранителями, избежать при этом ненужных жертв, затем исполнить то, зачем я здесь, и покинуть здание.
        Войти и открыть огонь? У меня преимущество: я невидим. Нет. Я смогу это сделать в любой момент, если ожидание затянется. Но это будет слишком… топорно. Лучше немного подождать.
        Не прошло и двух минут, как со стороны лестницы послышались шаги и уже знакомые голоса. Вскоре на марше показалась та самая миловидная брюнетка из беседки, следом за ней - «адвокат». Он что-то тихо рассказывает ей басовитым голосом; она сдержанно хихикает.
        - Ах, Чарс, ты такой сказочник! - негромко бросает она вполоборота «адвокату».
        - Я не шучу, Олла! - делано оправдывается тот. - Это чистая правда!
        Они поднимаются и останавливаются прямо передо мной. Девушка озирается по сторонам и быстро целует «адвоката» Чарса в щёку.
        - Позже увидимся, - говорит она ему, почему-то шёпотом. - А сейчас я должна работать. - Поворачивается и идёт ко мне.., вернее к дверям, у которых я стою.
        Взявшись за массивную позолоченную ручку, девушка бросает быстрый взгляд на ухажёра, мило улыбается (мне немного неловко из-за того, что присутствую при этой интимной сцене). Потом, отвернувшись, она напускает на себя нарочито деловой вид и открывает массивную створку тонкой рукой. Дверь легко подаётся без единого скрипа. Она секунду медлит и в этот момент я повторяю тот же приём, что и пять минут назад: жест пальцами - «процессор» снова ускоряется - и словно призрак я проскальзываю мимо девушки, заворачиваю за вторую створку, замираю, не выключая форсажа (у меня двадцать секунд, но будет лучше, если управлюсь в пятнадцать), осматриваюсь…
        Оба телохранителя здесь. Вот они, респектабельного вида господа в серых костюмах, один слева, другой справа, сидят на диванах. Один с книгой, сидит нога на ногу, другой с чашкой чая (мне до каждого шагов по семь); оба смотрят в мою сторону. Мгновение мне кажется, что я замечен, но нет, они смотрят на открывшуюся дверь.
        (Три секунды.)
        Помещение приёмной обширное, светлое, с высоким потолком, размерами в половину холла, что внизу. В глубине помещения - строго посредине - секретарский стол на троих; за столом две женщины, - одна немногим старше Оллы, другая в почтенном возрасте, - третье место свободно. Ближе к выходу (на примерно равном расстоянии между секретарским столом и мной) в противоположных стенах глянцево-чёрные сдвоенные двери (точно такие же, как и за моей спиной). У дверей по паре явно антикварных статуй древних богов и богинь, на самих дверях белые таблички: на той, что слева, золотыми буквами выведено: «Эдрю Шракен», на противоположной: «Галс Флюхер». Ещё ближе к выходу, друг против друга, диваны с телохранителями. Перед ними невысокие столики с резными ножками.
        (Пять.)
        Моя невольная помощница входит (на личике девушки мелькает неопределённая эмоция: похоже, всё-таки, что-то заметила, но решила, что ей показалось) и, прикрыв за собой дверь, идёт к столу.
        Увидев девушку, телохранители возвращаются каждый к своему занятию, - тот, что слева, опускает глаза на книгу, тот, что справа делает глоток из чашки, отставляет её на столик и берет со столика газету.
        (Десять.)
        Время действовать!
        Медленно - иной раз и при ускорении «процессора» бывают огрехи, лучше не спешить, дабы не вызывать ненароком предательское «марево» - отстёгиваю манжет на правом рукаве плаща, затем опускаю руку в карман-кобуру и достаю пистолет. Пистолет обычный, видимый, с глушителем, разработан для «наших» спецслужб. Удлинённый манжет полностью скрывает ствол с навинченным на него шумоподавителем.
        (Пятнадцать.)
        Первая цель - тот, что слева. Клац - пистолет в рукаве издаёт глухой щелчок. В книге, которую держит телохранитель, появляется маленькое отверстие и читатель роняет томик; руки его безвольно опадают вниз, голова откидывается назад на спинку дивана… Пуля вошла в середину шеи, точно под подбородком. Переключаюсь на второго… На лице телохранителя удивление: мгновение он не понимает, откуда стреляли, но уже через секунду я вижу, как его взгляд фокусируется на мне… Нет, скорее на облачке белёсого дыма от выстрела. Его реакция впечатляет - он почти успел навести на меня ствол, буквально материализовавшийся в его руке из ниоткуда… (я заметил только завершение молниеносного движения профессионала), но я на миг опережаю его. Клац. Точно в лоб. Второй обмяк. Быстро перевожу взгляд на первого (мало ли? вдруг ещё живой? - нет, готов), и тут завыла «сирена»…
        …хотя, нет, две «сирены»… Те две барышни, за столом, это они принялись визжать наперебой, так, что у меня мурашки по спине пробежали.
        (Восемнадцать секунд.)
        Олла так и не села, только подошла к столу. Всё произошло у неё за спиной (не то чтобы я это рассчитал специально, но я рад, что эта влюблённая девочка не увидела момент убийства). Она оборачивается, смотрит на охранников и закрывает лицо руками; глаза её округлились от ужаса, она быстро переводит испуганный взгляд с одного мёртвого охранника на другого, но не кричит.
        В этот момент открывается дверь меж статуй - та, что справа - и из двери появляется Галс Флюхер (точно как на фотографиях). Ну, что ж, господин Флюхер, ты облегчил мне работу…
        Клац, клац. Обе пули входят в голову - в щёку и в лоб над правым глазом. Дородная туша промышленника падает в дверях кабинета как мешок с дерьмом. «Сирены» замолкают, но я уже не обращаю внимания на женщин.
        (Двадцать! В любой момент я могу стать видимым!)
        Отключаю максимальную маскировку и не выжидая быстро иду через приёмную к кабинету Шракена.
        Сейчас эти дамы точно видят быстро перемещающийся «зависающий» кусок пространства, и оттого притихли как мышки. В голове мимолётом проносится: отключить маскировку совсем, сказать, что я не причиню им вреда; сказать, чтобы сидели тихо, что я скоро уйду… вот только пристрелю их второго босса… Нет. Конечно же, ничего такого я делать не стану - отключать маскировку строго запрещено.
        Рывком распахиваю дверь. Для секретарш это должно выглядеть как… да чёрт его знает, как… Плевать!
        Передо мной просторный кабинет, обставленный по-деловому сдержано: светлые стены с деревянными панелями внизу, несколько картин, мозаичный паркет, высокие, от пола до потолка окна завешаны однотонными гардинами кремового цвета, меж гардин - высокие амфоры, на вид ещё древнее статуй перед дверью, всего три штуки. Кабинет пуст. Точнее выглядит таковым… - «читатель» в приёмной это ясно подтверждает.
        Тихо иду к массивному, похожему на трибуну столу, обхожу, чтобы заглянуть под него… Мало ли, вдруг господин Шракен решил там спрятаться? (Надо заметить, разумное решение.) Увы, под столом никого нет. А это значит, что остаётся одно единственное место…
        Без лишнего шума направляюсь к неприметной двери в дальнем углу кабинета. Подхожу сбоку (на случай если хозяин кабинета вооружён и вздумает стрелять на звук шагов) и аккуратно пробую ручку… Заперто.
        Ну, что ж, «клиент» там, внутри. Осталось только выбить дверь и не угодить под пулю (всё-таки, интуиция мне подсказывает, что Шракен при оружии). Не будь я облачён в свою «мантию», вышиб бы дверь ногой с разворота, но в тяжёлом маскировочном плаще с увесистым панцирем за спиной сделать это не выйдет, - только плечом. Но так можно нарваться… Придётся импровизировать…
        Иду к ближайшей амфоре, на ходу убираю пистолет в кобуру, отворачиваю манжет, пробую произведение искусства на вес… - не то чтобы сильно тяжёлое, но как таран на один раз вполне подойдёт. Ухватываюсь за сосуд и тут БАХ! - грохот выстрела, амфора в моих руках разваливается на несколько частей, я отстраняюсь назад, автоматически выхватываю пистолет из кобуры и направляю его в сторону входа.
        Пару секунд назад в дверях кабинета никого не было, теперь же в там стоит романтичная миловидная Олла и целит в меня пистолетом, который так и не успел применить второй телохранитель…
        Девушка смотрит прямо на меня, испуганно (ну, конечно же! - я не откинул маскировочный манжет и мой пистолет сейчас, получается, «висит в воздухе»…), но оружие не отводит. Но и не стреляет. Что ж, зря…
        Убить её одним точным выстрелом. Один миг, клац, и безжизненное тело Оллы падает на паркет в приёмной, напротив Галса Флюхера… Потом подойти к двери уборной и веером разрядить в неё магазин; выбить дверь ногой и контрольным выстрелом добить упыря… Но сначала Олла…
        Нет. Я не хочу её убивать. Нет.
        Что ж, Эдрю Шракен, считай что сегодня твой второй день рождения. Если, конечно, у тебя достанет ума бежать из страны до вечера, - едва я уйду, покинуть своё укрытие, поблагодарить смелую девушку за спасение, сесть в машину и умчать в аэропорт на ближайший дирижабль, - то, возможно, ты ещё поживёшь какое-то время. Надеюсь, недолго.
        Я делаю жест, который не должен делать, пальцы передают команду проводкам в перчатке, срабатывает предупреждение - на внешней стороне запястья маленький моторчик трижды коротко вибрирует, коротким жестом подтверждаю команду и… становлюсь видимым.
        Времени немного: выстрел наверняка услышала охрана. У меня секунды…
        - Брось пистолет, Олла, - говорю я девушке.
        Моего лица невидно, оно скрыто маской, на голове капюшон, сейчас светло-серый, как и всё остальное. Воронёный пистолет с длинным глушителем в моей руке виден отчётливо, контрастно на фоне почти белого плаща.
        - Кто ты? - спрашивает в ответ девушка. Она не опускает пистолета.
        - Революционер, - отвечаю я.
        Я понимаю, что говорю лишнее. Я вообще не должен ничего говорить. Но не могу я вот так вот взять и убить невинного человека, женщину… такую молодую и счастливую… Не могу. Я сказал ей правду: я революционер, а не убийца. Палач - да. Я привожу в исполнение приговор революционного суда. Я палач «Шракенов» с «Брюхерами», но не их секретарей и клерков.
        - Медленно, - добавляю я через несколько долгих секунд, - опусти пистолет и отбрось вперёд… Потом отойди в сторону и больше не делай глупостей… Я не причиню тебе вреда. Не вынуждай меня делать то, чего я не хочу делать… Прошу, Олла.
        Последние мои слова подействовали. Услышав своё имя, девушка опустила оружие и сделала всё, что я просил, продолжая смотреть на меня.
        - Молодец.
        Включив маскировку, быстро иду к выходу, отстегивая манжет и пряча под ним ствол. Олла испуганно наблюдает за мной, стоя у двери кабинета, но не отступает.
        Проходя мимо неё, на мгновение задерживаюсь:
        - Ты спасла жизнь настоящему убийце, - тихо, так чтобы слышала только она, говорю я. Моё лицо скрыто под маской, но её глаза смотрят прямо в мои. Она понимает, почему я здесь. Кто знает, быть может, знай она заранее о том кто я и для чего я здесь, не стала бы мне мешать?..
        «Уходи» - говорит она одними губами, беззвучно.
        В этот момент дверь в приёмную распахивается и внутрь вваливаются двое охранников. Я действую не раздумывая: жест пальцами - «процессор» форсирован; рывок навстречу охране; секунда, и я уже позади них; вторая, и я в коридоре… В два прыжка я оказался на лестнице.
        - Держите его! - визжит позади женский голос. Это одна из «сирен».
        - Кого?! - рявкает один из охранников.
        - Его! Невидимку! - снова визжит «сирена».
        Но охранники не следуют её призыву. Мизансцена с тремя трупами явно вызвала у обоих замешательство.
        Не дожидаясь погони, быстро спускаюсь вниз. Навстречу мне проносятся охранники со второго этажа. Потом, когда я уже на площадке между вторым и первым, внизу появляются начальник охраны Бормунт с полицаем Джергистом, с ними ещё двое.
        - Никого не выпускать! Смотреть в оба! - обернувшись в холл «квакает» Бормунт и бежит, на удивление резво, вверх по лестнице впереди остальных, прямиком ко мне.
        (Десять секунд.)
        Приходится вжаться в угол, чтобы этот «водяной» на меня не наскочил.
        Пропустив всех четверых, спускаюсь вниз.
        Уже знакомые двое стоят посреди холла, возбуждённо озираются по сторонам:
        - Как думаешь, кто стрелял?
        - Кто-то из спецов, кто ж ещё…
        - А в кого?
        - А я почём знаю?!
        Меня они не замечают. Сейчас я максимально невидим. И у меня мало времени.
        Быстро прохожу через холл, резко открываю дверь, и вот я снаружи.
        (Двадцать пять секунд. Я всё ещё невидим!)
        Во дворе пусто. Только знакомый мордоворот у калитки топчется. Калитка закрыта, но это не проблема…
        Что дальше? Пробежать по диагонали через двор и перемахнуть через забор или выйти прежним путём?
        Выбираю второе.
        Бегу по брусчатке прямиком на охранника. Тот уставился на открытую дверь, прямо сквозь меня, стоит, медленно переминается с ноги на ногу, прислушивается.
        Когда до мордоворота остаётся пара метров, взгляд его меняется: заметил, тянется к кобуре.
        Не успеешь, «бобик»… Точным движением прикладываю охранника по уху рукоятью пистолета (жить будет, но за мной теперь не кинется и объяснить подоспевшим на помощь сотоварищам, что произошло, не сразу сможет), после чего срываю с его пояса связку с ключами. Нужный мне ключ, согласно правилам охранной службы, подписан и мне не приходится выбирать из пяти болтающихся на связке. Под стыдливый скулёж скрючившегося у сторожки громилы отпираю замок калитки и выхожу на улицу.
        (Тридцать секунд! Надо отключать!)
        Не спеша - броневик полицаев никуда не делся - перехожу проезжую часть, на солнечную сторону улицы… Солнце - теперь одно единственное - в зените, всё ещё припекает, испаряя с открытого тротуара последние капли ночной влаги, но уже слабее (полуденное «похолодание»). Вот и спасительное марево! Жест… (Тридцать. Пять. Секунд!) «Процессор» справился! Но теперь он должен отдохнуть.
        Я облажался. Нет, не в том, что не полностью выполнил задание: ликвидировал только одного буржуя, вместо двоих, как требовала инструкция, а в том, что из-за моей оплошности враг теперь точно узнает о нашем преимуществе - о невидимости. Мы, конечно, предполагали такое развитие событий - что кто-то из нас обязательно «засветится», но, признаюсь, обидно, что этим «кем-то» оказался именно я… на шестом адресе… Если, конечно, остальные четверо к этому моменту ещё не выдали себя… Но лучше пусть буду я один. Уж я-то точно знаю, что ушёл. Надеюсь, и товарищи уйдут, случись так, что их заметят.
        Как бы там ни было, теперь, прежде чем отправиться дальше, я должен сообщить в штаб о раскрытии. Нужен телефон…
        Переулками, держась по возможности солнечных сторон, я ушёл с 9-й линейной сначала на 8-ю, потом на 7-ю, двигаясь в сторону 26-й транспортной. Минут через десять в одном из дворов я присмотрел удобно расположенный телефонный щит. То, что надо! - металлический ящик упрятан под козырёк в глубине «колодца» из двух подковообразных семиэтажных зданий; во дворе никого. Взлом замка занял не больше минуты. Затем я расстегнул плащ и достал из подвешенной к поясу плоской сумки телефон, - миниатюрную трубку с номеронабирателем и коротким проводом с двумя клеммами на конце, - подключился к одной из линий и набрал номер.
        - Химчистка на Локомотивной двадцать два, здравствуйте! - послышался из трубки знакомый женский голос. Это Марр?, моя связная.
        - Здравствуйте, барышня! - говорю с заранее отрепетированной интонацией. - Подскажите, пожалуйста, сколько у вас будет стоить чистка сюртука?
        Короткая пауза, - для работающих на Охранку операторов телефонной станции, слушающих этот (как и всякий другой) разговор, ничего необычного: «просто служащая справляется с прейскурантом», но я понимаю: Марри меня узнала. Она взволнована. Ведь если я звоню, значит что-то пошло не так. Что именно не так, она узнает из моих дальнейших слов - от того, как именно я отвечу на её следующую, вполне стандартную фразу.
        - Цена будет зависеть от типа ткани, вещества, которым оставлено пятно, а также его расположения и площади, - наконец произносит Марри.
        - Шэрхайский камлот, канцелярская краска, испачкан правый манжет, - чётко и разборчиво проговариваю я, делаю короткую паузу, считая в уме до пяти, и заканчиваю: - примерно по локоть.
        Снова пауза. Мне показалось, что я услышал вздох облегчения, но нет, конечно, Марри очень ответственная, она умеет держать себя в руках.
        Мы виделись с ней всего один раз, в тренировочном лагере, куда связные приезжали специально для личного знакомства с нами. Ничего предосудительного, просто знакомство товарищей. Марри молодая женщина, мать двоих детей, замужем за рабочим-железнодорожником. Преданная делу революции, она много лет активно работала на благо партии: участвовала в конспиративной работе, принимала и передавала документы от агентов, доставляла секретную почту, укрывала товарищей от полиции… Это она написала для меня те слова, что я только что произнес.
        - Извините, но мы вряд ли сможем вам помочь, - так же отчётливо отвечает Марри. - При таком загрязнении будет проще заменить рукав. Вас переключить на ателье наших партнёров?
        - Спасибо, не нужно.
        - Могу я вам помочь чем-то ещё?
        - Нет-нет, благодарю вас. Пожалуй, я куплю новый сюртук.
        - В таком случае, всего вам хорошего! Обращайтесь к нам в любой день с десяти до семи часов.
        - Непременно, - отвечаю я.
        Щелчок. Марри положила трубку.
        Отсоединяю клеммы, прячу телефон и закрываю щит. Дело сделано. Но оно не последнее… В моём списке ещё три адреса и три имени: банкир, криминальный авторитет и известный журналист - государев пропагандист… У меня восемь часов на то, чтобы разобраться со списком и выйти к месту сбора в двух кварталах от телецентра. Успеваю, но лучше поспешить.
        Из книги воспоминаний товарища Рема Крузе «Конец монархии», Первоград, Мессия, 4618 год.