Медаль за город Вашингтон Александр Петрович Харников
        Александр Борисович Михайловский
        Путь в Царьград #7
        Итак, свершилось. Поставив на колени Англию и заставив ее признать независимость Ирландии, пришельцы из XXI века обратили взгляд на Североамериканские Соединенные Штаты. А там уже вовсю кипели страсти. Часть правящей верхушки, нажившаяся на Реконструкции - узаконенном разграблении побежденного Юга, - решила повторно ограбить бывших конфедератов.
        Но янки было невдомек, что южане, заключив союз с Югороссией, неплохо подготовились к реваншу. Решающая схватка за будущее КША должна вот-вот начаться.
        Александр Михайловский, Александр Харников
        Медаль за город Вашингтон
        
* * *
        Авторы благодарят за помощь и поддержку Макса Д.
        (он же Road Warrior).
        Пролог

2 ИЮНЯ (21 МАЯ) 1878 ГОДА. КУБА. ВОЕННО-МОРСКАЯ БАЗА ЮГОРОССИИ ГУАНТАНАМО
        Генерал Нейтан Бедфорд Форрест, новый командующий армией Конфедеративных Штатов Америки
        На трибуну перед временным зданием правительства КША поднялся президент Дэвис, облаченный в элегантную серую форму генерала Конфедерации. И это правильно, ведь, согласно нашей Конституции, именно он является главнокомандующим Вооруженными силами Конфедерации. И военное образование у него имеется - более того, он был лучшим выпускником Военной академии в Вест-Пойнте. Наш президент весьма достойно показал себя в Мексиканской войне, где командовал полком. К сожалению, во время Войны Северной Агрессии[1 - Так в КША именовали Гражданскую войну.] он то и дело вмешивался в военные планы и оказался не на высоте, из-за чего (впрочем, не только из-за этого) армия Конфедерации потерпела серию болезненных поражений.
        Но при этом я должен упомянуть, что в разговоре со мной и адмиралом Рафаэлем Семмсом, командующим флотом КША, президент Дэвис сам признал свои тогдашние ошибки и пообещал дать нам полную свободу действий в военное время. Более того, у нас не должно быть проблем с вышестоящим командованием. Адмирал Семмс - не только командующий флотом, но одновременно еще и военно-морской секретарь[2 - Военно-морской министр.]. Я отказался от должности армейского секретаря[3 - Министр сухопутных сил.], но с занявшим этот пост Мэтью Калбрейтом Батлером у нас с Семмсом проблем в будущем не предвидится. Кстати, хоть систему обучения и формирования наших отрядов внедрил майор - а теперь уже подполковник - Сергей Рагуленко, но именно Батлер в наше отсутствие вполне успешно руководил обучением новых добровольцев, а также формированием и слаживанием боевых частей.
        - Дамы и господа, - произнес президент Дэвис, - позвольте мне поздравить наш Добровольческий корпус и наш вновь созданный флот с блестящей победой в войне за свободу Ирландии. Мы плечом к плечу сражались вместе с нашими храбрыми союзниками: югороссами, Ирландской Королевской армией и Шотландской бригадой имени Роберта Брюса. Король Ирландии Виктор Первый лично поблагодарил нас за неоценимую помощь в борьбе с британцами. Он наградил генерала Форреста и адмирала Семмса орденом Лиры - высшей боевой наградой Ирландского королевства. Офицеры, солдаты и матросы нашей армии и нашего флота тоже не остались без боевых наград и вдобавок ко всему приобрели неоценимый боевой опыт обращения с новым грозным оружием, а также освоили тактические приемы скоротечной войны.
        Да, мы помогли нашим ирландским друзьям отвоевать свободу, которая столетия назад была отобрана кровожадными завоевателями, прибывшими с другой стороны Ирландского моря, и которая казалась им бесконечно далекой. И теперь уже перед нами стоит задача, которая является смыслом всей нашей жизни. Сейчас территория Конфедерации - это наш временный Дом правительства, - и он показал рукой на здание, над которым развевалось наше Незапятнанное Знамя[4 - The Stainless Banner - прозвище флага Конфедерации.], - но миллионы южан от Флориды до Делавэра и от Мерилэнда до Кентукки и Миссури ждут от нас избавления от жестокой тирании янки-саквояжников и жадных вашингтонских политиканов.
        Я обратил внимание на то, что президент Дэвис включил в список ждущих освобождения и те штаты - Делавэр, Мерилэнд, Кентукки и Миссури, - которые семнадцать лет назад так и не решились порвать с Севером, хотя большинство населения там было на стороне Конфедерации. Ну что ж, по воле Господа пусть все так и произойдет…
        Президент перевел дух, откашлялся и продолжил свою речь:
        - Наши друзья из Югороссии, Ирландии и Шотландии будут сражаться с нами плечом к плечу. Но именно наши войска должны будут первыми пролить свою кровь в бою за свободу Юга. И задача при этом окажется намного более тяжелой, чем та, что осуществлена в Ирландии. Армия Севера хорошо вооружена и многочисленна. И самое главное - между Севером и Югом, в отличие от Великобритании и Ирландии, нет моря. Так что никакой флот не сможет предотвратить переброску войск и припасов с Севера на Юг.
        Война с армией федералистов будет жестокой и кровавой, и ставкой в ней станет не только наша свобода, но и жизнь всех нас и наших близких. Вы все уже хорошо знаете, на какие мерзости и жестокости способны янки. Но мы все равно выступим с ними на бой и разгромим их, ведь наше дело правое и с нами Господь. Аминь.
        Поскольку с этого дня наш Добровольческий корпус переименовывается в Армию Конфедеративных Штатов Америки, то командующим этой армией я назначаю генерала Нейтана Бедфорда Форреста, героя Войны Северной Агрессии и войны за независимость Ирландии.
        Президент Дэвис широким жестом пригласил меня подняться на трибуну. Я отдал ему честь и отчеканил:
        - Мистер президент, разрешите привести новые части Армии Конфедерации к присяге!
        - Разрешаю, генерал Форрест, - кивнул президент Дэвис, в свою очередь отдав мне честь, скомандовал: - Приступайте!
        Я повернулся к построенным на плацу людям в пятнистой военной форме, подаренной нам югороссами. Подполковник Уильям Илам Таннер козырнул мне и произнес:
        - Генерал Форрест, Учебный пехотный полк Армии Конфедерации построен. Позвольте привести его к присяге!
        - Благодарю вас, подполковник, - ответил я. - Учебный пехотный полк Армии Конфедерации, равнение на знамя! Повторяйте за мной!
        После того как они произнесли вслед за мной текст присяги, я сказал:
        - Отныне вы - Второй пехотный полк Армии Конфедерации. Подполковник Таннер, позвольте поздравить вас полковником!
        А про себя подумал, что Таннер после войны стал весьма успешным бизнесменом, несмотря на то что все его имущество было утеряно и ему пришлось все начинать с нуля. Но как только он узнал о начале формирования Добровольческого корпуса, он тут же поспешил в Гуантанамо. Кто-то донес на него, и его задержали в порту Балтимора. Выпустили же Таннера только после того, как кто-то из северян получил нехилую взятку за его освобождение.
        Так что прибыл он в Гуантанамо лишь тогда, когда мы уже были на Корву, и вместо участия в ирландских событиях Таннеру пришлось заняться обучением под руководством югороссов новых добровольцев. Я его помнил как весьма талантливого и храброго офицера, который сумел за короткое время дослужиться от лейтенанта до подполковника.
        Затем я принял присягу у Учебного кавалерийского полка, которым командовал полковник Томас Хайнс. Он, как и я, не был кадровым офицером, но показал себя весьма достойно во время той войны. Его рейды по тылам северян в Индиане и Огайо стали блестящими страницами в истории войны за нашу свободу. Кстати, его полк - ныне Второй кавалерийский полк Конфедерации - обучали разным военным хитростям, в том числе и русские казаки с реки Дон. Не далее как вчера один из эскадронов Хайнса продемонстрировал мне приемы сабельной рубки, нечто практически немыслимое во время той войны между Штатами. Ведь наши кавалеристы предпочитали револьвер холодному оружию. Бедные янки, они придут к нам, думая, что мы по-прежнему остались все теми же, как много лет назад. Но они встретятся с армией, вооруженной современным оружием и обученной русскими инструкторами - пожалуй, самыми опытными солдатами нашего мира.
        Я подумал, что и у солдат обоих Вторых полков тоже нет военного опыта, если, конечно, не считать немногочисленных ветеранов. Но это дело наживное, ведь обучили их очень хорошо. Скоро под наши знамена придут десятки и сотни тысяч добровольцев. Пока же еще не началась вся эта заварушка и обстановка более или менее спокойна, обязательно надо будет обсудить с генералом Батлером, как именно и чему мы их будем обучать и чем вооружать. Неопытный и плохо вооруженный солдат - это не помощь нашему делу, а лишь обуза для командиров и для своих товарищей. Прежде чем бросать добровольцев в бой, надо их хотя бы немного поднатаскать и обкатать на легких заданиях. Следует продумать такую систему занятий, чтобы зеленый новичок за полгода или девять месяцев превратился бы в опытного ветерана.
        Но самое главное заключается в том, что нам осталось недолго ждать того момента, когда мечта о свободе для нашего благословенного Юга, столь жестоко растоптанная северянами тринадцать лет назад, станет реальностью. Действительно, как сказал президент Дэвис, - наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!
        Часть 1. Тучи сгущаются

5 ИЮНЯ (24 МАЯ) 1878 ГОДА. ЛОНДОН. БУКИНГЕМСКИЙ ДВОРЕЦ
        Канцлер Югороссии Тамбовцев Александр Васильевич
        Вот и сподобил меня Господь поручкаться с самим британским принцем-регентом. Считайте, даже королем, пусть некоронованным - ведь пока еще жива его мать, королева Виктория, спятившая окончательно и безо всяких шансов на выздоровление.
        Я с любопытством взглянул на Берти - так близкие звали Альберта Эдуарда. По воспоминаниям современников, он был неисправимым бабником, любителем скачек, парфорсной охоты, карт и веселых компаний. В парижском борделе «Le Chabanais» для него была зарезервирована комната. Там же стояло хитрое кресло, на котором Берти мог удовлетворять двух женщин сразу. Личную медную ванну с бюстом полулебедя-полуженщины для него наполняли шампанским. В общем, будущий король Эдуард VII был мало похож на монаха и любил от души и со вкусом повеселиться.
        Но сейчас ему было явно не до веселья. Воспользовавшись поражением королевства в ходе войны за освобождение Ирландии, бывшие заморские подданные Британии решили под шумок прикарманить кое-что из ее колониальных владений. У янки оказался отменный аппетит - они решили для начала нарезать Канаду на ломтики, словно сочный ростбиф, а потом не спеша скушать. Только эти господа забыли, что неумеренное поглощение жирной пищи может закончиться панкреатитом или заворотом кишок.
        Во время недавней встречи на борту крейсера «Москва» британского премьера Гладстона с министрами иностранных дел Континентального альянса было решено осадить не в меру алчных янки. В конце концов, нам был нужен казус белли для вмешательства в новую войну за независимость Южных штатов, которая должна была начаться в самое ближайшее время. А чем плох такой вполне законный повод - подписанный договор о взаимопомощи между Югороссией и Соединенным Королевством? В обмен на защиту Канады от вторжения с юга Британия передает Югороссии Северо-Западную Территорию и Землю Принца Руперта, которые компания Гудзонова залива недавно была вынуждена передать новосозданному Канадскому Доминиону. Кроме того, Югороссия должна получить Северный Орегон с островом Ванкувер, известный также как Британская Колумбия. Отдельно в договоре прописывалась передача Югороссии всех арктических островов к северу от Канады, а также - что в данной ситуации имело чисто стратегическое значение - крохотного Бермудского архипелага в Саргассовом море.
        За исключением Бермуд, территории эти были пустынные и малозаселенные, и ценность их с точки зрения англичан весьма сомнительна. Конечно, когда мы начнем добывать там золото, они будут кусать локти, но пока что о нем никому, кроме нас, не известно. Бермуды же, на которых нет ни полезных ископаемых, ни сельскохозяйственных земель (того, что там растет, едва-едва хватает для прокорма немногочисленного населения), ни даже источников пресной воды - ее собирают во время дождей, - вообще считались британцами бросовыми землями.
        Конечно, поначалу англичане не соглашались принять наши требования. Они вполне резонно заметили, что защита Канады от янки будет им слишком дорого стоить. И мы в данном случае окажемся мало чем лучше тех, кто требует от них примерно эти же территории.
        Но я сказал мистеру Гладстону, что, в отличие от САСШ, Югороссия всегда держит свое слово. Получив то, что будет указано в договоре, мы не потребуем большего, тогда как янки, едва переварив наспех проглоченное, тут же станут алчно прикидывать, что еще можно урвать из оставшихся в Новом Свете британских колониальных владений. Имея же под боком наши военные базы, американцы поостерегутся слишком грозно бряцать оружием.
        - Да, но, как я слышал, - осторожно заметил Гладстон, - в ближайшее время может начаться новая война за независимость южных штатов. И если вы им поможете - хотя бы в том же объеме, как вы это сделали в Ирландии, - то конфедераты, вне всякого сомнения, победят северян. Так стоит ли нам тогда опасаться угрозы с юга? Ведь в случае новой войны между Севером и Югом янки точно уж будет не до наших владений.
        - Вы, конечно, правы, и в то же время неправы, - ответил я. - Если война действительно начнется, то Конфедерация победит - я в этом тоже не сомневаюсь. Но северные штаты ведь никуда не денутся. И, вполне вероятно, потеряв территории на юге, они попытаются компенсировать их потерю на севере. А вы в таком случае останетесь один на один с их армией, неплохо вооруженной, получившей боевой опыт и жаждущей реванша. Добавьте к этому намного более короткие и удобные пути снабжения. Ведь если янки удастся заблокировать залив Святого Лаврентия, то ваше сообщение с доминионом будет полностью нарушено.
        - Да, тут вы абсолютно правы, - покачал головой Гладстон. - Именно так Англия смогла захватить все французские колонии в Северной Америке во время Семилетней войны.
        - Полагаю, что и сейчас янки таким же образом захватят всю Канаду. А нам останется лишь взывать к их милосердию и уговаривать враждующие стороны прекратить кровопролитие.
        После этого началось обсуждение будущего договора. Для англичан были важны те его статьи, согласно которым за ними остается вся историческая Канада, недавно разделенная на провинции Квебек и Онтарио, а также атлантические ее территории от восточного Лабрадора и Ньюфаундленда до Нью-Брансуика, Новой Шотландии и прилегающих островов. Мы же согласились гарантировать защиту этих территорий от посягательств с юга. Ради этого англичане сами предложили передать нам «в вечное владение» форт Сен-Жан, прикрывающий Монреаль с юга, и город Ниагару с фортами Джордж и Миссисога в устье одноименной реки, защищающий дорогу на Торонто. Кроме того, мы получали право беспрепятственно снабжать эти форты по рекам Святого Лаврентия и Ришелье, а также по озеру Онтарио. Кроме того, мы добавили в список передаваемых нам территорий остров Гран-Манан с прилегающими к нему мелкими островами.
        Остров этот был расположен на границе между заливом Фанди и заливом Мэн близ побережья штата Мэн. От материка и соседнего острова Кампобелло Гран-Манан отделяет одноименный пролив. От открытых вод Атлантического океана с востока, северо-востока и юго-востока Гран-Манан прикрывает полуостров Новая Шотландия. На этом острове можно построить первоклассную военно-морскую базу, с которой будет удобно контролировать судоходство в этой части Атлантики, а также пресекать любые попытки блокады залива Святого Лаврентия.
        Видимо, мои доводы подействовали на мистера Гладстона. Он задумался, тяжело вздохнул, а потом попросил отложить продолжение нашего разговора на несколько дней. И сегодня мне предстоит приватная беседа с принцем-регентом Альбертом-Эдуардом. Я понял, что от того, как она пройдет, и будет зависеть дальнейшее развитие событий.
        После того как завершилась официальная процедура взаимного представления, мы, по просьбе Берти, остались одни. Какое-то время в комнате царило молчание. Мы внимательно рассматривали друг друга, прикидывая, с чего нам следует начать сей нелегкий разговор. Когда же молчание затянулось до неприличия долго, принц-регент прокашлялся и произнес:
        - Я очень был бы рад познакомиться с вами, мистер Тамбовцев, при других обстоятельствах. Мне довелось слышать о вас немало лестных слов. Но сейчас моему королевству грозит страшная опасность, и я хочу поговорить с вами начистоту. Скажите, на какую помощь мы можем рассчитывать, если она нам вдруг понадобится? О ее цене мне уже известно.
        - Ваше королевское высочество, - ответил я, - надеюсь, что мистер Гладстон ознакомил вас с проектом договора?
        Дождавшись утвердительного кивка принца-регента, я продолжил:
        - Сразу после его подписания и ратификации мы перебросим в Канаду наши части, которые незамедлительно займут ключевые позиции на границе Канады с САСШ. И хочу вас уверить: узнав об этом, янки вряд ли рискнут перейти границу. Они прекрасно знают, что их ждет в случае начала войны против Югороссии. К тому же я полагаю, что в самое ближайшее время им станет не до Канады. Войска Конфедерации могут начать освободительный поход, восстанавливая утерянную в 1865 году независимость.
        - Как я слышал, - осторожно заметил принц-регент, - в войне между Севером и Югом примут участие и войска Югороссии?
        - Вполне возможно, если эта война действительно состоится, - я решил пока не открывать Альберту Эдуарду все наши карты. - Многое будет зависеть от поведения правительства САСШ. А оно, согласитесь, абсолютно безнравственное. Вносить односторонне поправки в уже подписанный договор - ведь это, согласитесь, ни в какие ворота не лезет!
        - Гм, действительно, Государственный департамент поступил откровенно по-идиотски, - усмехнулся принц-регент. - Они что, считают вас наивными детишками, которых можно вот так запросто обвести вокруг пальца?
        Но, господин Тамбовцев, сейчас меня больше волнует другое. Нам действительно не очень нужны Земля Руперта и Северо-Западные Территории - разве что Британская Колумбия, через которую мы можем выходить в Тихий океан. Но она расположена очень далеко от Онтарио и Квебека. Да и Бермуды, если честно, в последние десятилетия находятся в полном забвении и запустении. Я не понимаю, что вы собираетесь делать с этим забытым Богом клочком суши. У нас туда ходят разве что яхтсмены…
        Я лишь улыбнулся - от Бермуд даже при скорости восемнадцать узлов можно всего за двое суток дойти до Чарльстона, Аннаполиса, либо (если накинуть два или три часа) до Нью-Йорка. Именно на этом клочке суши будет оборудована маневренная база нашей эскадры. Ведь англичане, согласно договору, обязуются эвакуировать с Бермуд свой флот и цветное население (коего на Бермудах не так уж и много), плюс всех тех, кто откажется принимать нашу присягу. А военные и прочие объекты они обязуются оставить нам в полной целости и сохранности.
        Но ничего это я, естественно, не стал озвучивать, тем более что Берти продолжил разговор:
        - Ну, хорошо. Скажите, можете ли вы, как канцлер Югороссии, обещать, что ни у вас, ни у Российской империи не будет больше никаких территориальных претензий к моему несчастному королевству? Ведь, как известно, аппетит приходит во время еды. Сегодня - Ирландия, завтра - Канада… А что может быть послезавтра? Индия? Австралия?
        - Ваше королевское высочество, - я постарался, чтобы мой голос звучал как можно более искренне, - взаимоотношения между Югороссией и Британией - за Российскую империю я ничего обещать не могу - во многом будут зависеть от поведения вашего королевства. Мы будем отвечать ударом на удар, и недружественное отношение Британии к Югороссии будет соответствующим образом сказываться на наших взаимоотношениях. Кроме того, как вам, наверное, известно, у нас прекрасные отношения с Санкт-Петербургом, и я надеюсь, что император Александр в случае необходимости прислушается к нашим аргументам.
        - Я все понял, господин Тамбовцев, - вздохнул Берти. - Надеюсь, что в годы моего правления нам больше не придется воевать друг с другом. Хотя, как вы понимаете, многое зависит не только от меня…
        Принц-регент тяжело вздохнул и встал, показывая, что наша беседа подошла к концу.
        - Можете передать адмиралу Ларионову, - сказал он, - что мы готовы подписать предложенный вами договор в самое ближайшее время. И да хранит Господь нашу старую добрую Англию!

8 июня (27 мая) 1878 года. Вечер. Ирландское море. ТАКР «Адмирал Кузнецов», адмиральский салон
        Присутствуют: командующий флотом Югороссии - адмирал Виктор Сергеевич Ларионов; канцлер Югороссии - Александр Васильевич Тамбовцев; командующий армией Югороссии - генерал-майор Вячеслав Николаевич Бережной; глава МИД Югороссии - полковник Нина Викторовна Антонова
        Большие волны, бегущие откуда-то издалека, раскачивали огромный корабль. Это не было похоже на шторм, просто суровый океан показывал людям, кто здесь хозяин. «Кузя» своим форштевнем рассекал свинцово-серую воду, упрямо двигаясь к берегам Нового Света. Именно там должны произойти решающие события, которые изменят ход мировой истории на многие десятилетия вперед.
        В адмиральском салоне авианосца собрались люди, которые по праву могли бы назвать себя демиургами - творцами новой реальности. Именно они разрушили Османскую империю, нокаутировали империю Британскую, а теперь готовились прикончить в зародыше еще не состоявшуюся Заокеанскую империю, в конце ХХ века ставшую единственной сверхдержавой мира.
        Адмирал Ларионов внимательно посмотрел на сидевших перед ним людей. Познакомился он с ними всего лишь год назад. Но за это время произошло столько удивительных событий, что ему порой начинало казаться, будто знает он их много-много лет.
        - Ну что, друзья мои, - произнес наконец адмирал, - а не замахнуться ли нам на Уильяма, понимаете ли, нашего Шекспира? То бишь прикинуть, как и что следует сделать, чтобы Соединенные Штаты Америки, даже если они и останутся на карте мира в изрядно усеченном виде, никогда уже не стали настолько мощной державой, чтобы всерьез угрожать безопасности России и Югороссии.
        - Так мы вроде именно для того и следуем через Атлантику, чтобы помочь конфедератам переиграть Гражданскую войну, - пожав плечами, ответил генерал Бережной. - Или у вас, Виктор Сергеевич, имеются сомнения в успехе нашей экспедиции?
        - Что вы, что вы, Вячеслав Николаевич, - адмирал отрицательно покачал головой, - в том, что новая армия Юга с нашей помощью уделает армию северян, как бог черепаху, у меня никаких сомнений нет. Меня интересует несколько другое - а что потом? Ведь, как сообщил нам Александр Васильевич, мы теперь будем иметь в Северной Америке свои территории, и нашими соседями станут Канада, САСШ и КША. А соседи иной раз бывают такие, что приходится ложиться спать, хорошенько заперев входную дверь на несколько замков и сунув на всякий случай заряженный револьвер под подушку. Не получится ли так, что нам снова придется повоевать с американцами, канадцами или теми же конфедератами, а то и со всеми сразу?
        - Прогнозировать, Виктор Николаевич, дело весьма неблагодарное, - ответил Тамбовцев. - Я ведь не Нострадамус, не бабка Ванга и даже не цыганка с картами. В том, что соседи наши доставят нам еще немало хлопот, - в этом я ничуть не сомневаюсь. Только и мы не должны сидеть сложа руки. Надо активно отслеживать все политические процессы, происходящие и на Севере, и на Юге, и в случае необходимости принимать меры, вплоть до самых радикальных.
        - Гм, - улыбнулась Нина Викторовна, - как это у вас все просто - пиф-паф, и вы покойники. Насилие должно быть соразмерным и дозированным. Впрочем, не мне вас учить. Я же лишь могу сказать, что в самое ближайшее время ни Юг, ни Север нам угрожать не будут. Юг - потому что конфедераты надолго запомнят, кто помог им получить свободу. Ну а Север - потому что янки еще не скоро придут в себя после военного поражения.
        Что же касается тех канадских территорий, которые мы получим от Великобритании согласно заключенному с ней договору, то для Соединенного королевства они не представляют особой ценности из-за того, что земли те зело суровы и бесплодны, а людей, их населяющих, можно пересчитать по пальцам. Это уже потом, когда найдут золото на Юконе и Клондайке, туда ломанутся десятки тысяч золотоискателей - если мы им, конечно, позволим. Но, как поется в одной песне, «это лишь потом». А мы желаем знать, что будет сейчас.
        - Тогда начнем по порядку, - произнес адмирал Ларионов. - Скажите, Александр Васильевич, что нам ждать от САСШ, после того как северяне потерпят окончательное поражение в войне с Конфедерацией и будут вынуждены признать отделение Юга?
        - Поражение Севера в войне с Югом поставит жирный крест на всех мечтах идеологов «Сияющего града на холме», - развел руками Тамбовцев. - Ведь Юг всегда был для Севера внутренней колонией. Если кто-то считал, что Гражданская война началась в 1861 году только ради того, чтобы спасти от рабства несчастных негров, то он донельзя наивный человек. Северянам абсолютно было наплевать как на самих негров, так и на их свободу или несвободу. Больше всего они боялись отделения южных штатов.
        Простой пример: южане продавали выращенный на их плантациях хлопок - продукт, который пользовался огромным спросом на ткацких фабриках той же Англии. Но продавали они его не напрямую, а через посредников, и, по странному стечению обстоятельств, именно тех, которые окопались на Севере. Эти же посредники скупали у плантаторов хлопок по сильно заниженным ценам. А промышленные изделия, произведенные в Европе, на Юг попадали опять-таки через Север, где перекупщики, наоборот, бесстыдно завышали на них цены.
        Лучше всего дерибан Юга северными хищниками могут проиллюстрировать следующие цифры. Юг вывозил своей продукции на экспорт на 213 миллионов долларов в год, а Север - всего на 47 миллионов долларов. И еще - Юг обеспечивал 80 процентов всех налоговых поступлений в федеральную казну. При этом на Севере проживало 22 миллиона человек, а на Юге - всего 13 миллионов.
        - Да уж, - покачала головой Антонова, - это самый настоящий грабеж. Кстати, насчет грабежа - во время Гражданской войны янки вели себя на захваченных территориях южных штатов как настоящие оккупанты. Грабили, насиловали, убивали. А потом, когда война закончилась, туча саквояжников набросилась на уцелевших в этой бойне южан и обобрала их до нитки.
        А что произойдет, когда Север потеряет свою внутреннюю колонию? Да он моментально превратится в рядовое американское государство с недоразвитой экономикой и довольно отсталым сельским хозяйством. Но, с другой стороны, у него останутся замашки хищника, и оно будет пытаться проводить экспансионистскую политику. Если и не финансовую, то территориальную.
        - Ну, допустим, - сказал генерал Бережной, - хотя это янки не так-то просто будет сделать. С КША и Югороссией они вряд ли снова захотят воевать. Напасть на Канаду - так у нас заключен договор с Британией о защите ее заморских владений. С Мексикой - сие вообще будет сделать затруднительно из-за отсутствия общей границы.
        - Есть еще неосвоенные индейские территории, - подсказал Тамбовцев. - Это тысячи гектаров плодородной земли. Правда, федеральное правительство заключило с индейскими племенами договоры, согласно которым земли племен не подлежат отчуждению и продаже. Только нарушение американцами заключенных с ними договоров - их фамильная черта характера. Они соблюдают договоры лишь до тех пор, пока им это выгодно.
        - Да, индейцам не позавидуешь, - кивнул адмирал Ларионов. - Уж они-то вполне по силам этим головорезам. Кстати, ведь и мы получим с передаваемой территорией Канады изрядное количество индейцев. Что с ними делать-то будем?
        - А мы не будем придумывать велосипед, - усмехнулся Тамбовцев. - Просто вспомним опыт России, которая худо-бедно, но сохранила малые народности Севера. Приставим всех к делу. Тут все будет зависеть от того, на что эти дети природы способны.
        Так, например, в нашей истории американцы приспособили индейцев-могавков в качестве монтажников-высотников. Те привыкли в своих горах лазать по кручам, словно дикие козы. И они оказались лучшими при строительстве знаменитых американских небоскребов. А если они захотят повоевать, то мы пошлем их к Вячеславу Николаевичу - он из них сделает бойцов экстра-класса. Конечно, у нас могавков не будет, но, полагаю, племена Скалистых гор дадут им сто очков вперед - у них горы и выше, и круче.
        - Ладно, со своими индейцами мы как-нибудь разберемся, - сказал адмирал. - А вот с янки следует держать ухо востро. Надо не давать им усиливаться. В случае чего - давить в зародыше любую попытку начать экспансионистскую политику. На худой конец, при подписании мирного договора между Югом и Севером заранее вбить в него статью, запрещающую северянам иметь большую армию, и ограничить численность их военно-морского флота.
        - А вот это правильно, - согласилась Нина Викторовна. - Думаю, что и конфедераты не будут возражать против подобной статьи договора. Тогда в случае нарушения сей статьи мы получим законное право вмешаться и потребовать от правительства США довести численность армии и флота до размеров, оговоренных в мирном трактате.
        - Эх, хороши вы тут делить шкуру неубитого медведя, - проворчал Тамбовцев. - Курочка в гнезде, яичко - сами знаете где, а вы уже цыплят считаете. Давайте посмотрим, чем закончится эта война. Мне почему-то кажется, что в ходе боевых действий мы можем столкнуться с сюрпризами. И дай бог, чтобы они оказались приятными.
        Все согласились с тем, что сказал Александр Васильевич. А адмирал вызвал вестового и велел накрывать на стол. Наступило время обеда, и неплохо было бы подкрепиться.

12 июня (31 мая) 1878 года. Вашингтон
        Уильям Максвелл Эвертс, государственный секретарь Североамериканских Соединенных Штатов
        Черный дворецкий с почтительным поклоном передал госсекретарю визитную карту на серебряном подносе и произнес:
        - Господин Эвертс, к вам визитер.
        - Эйб, - словно ощутив во рту вкус лимона, поморщился Эвертс, - ну сколько раз тебе говорить - когда я себя плохо чувствую, то никаких визитеров я видеть не хочу!
        Эйб со строгим видом кивнул, лишь в глазах у негра заплясали чертики. Еще бы, мистер Эвертс вчера опустошил аж две бутылки лучшего виски из графства Бурбон в Кентукки. Где-то унции три во второй бутылке, правда, оставались, и Эйб лично мог засвидетельствовать, что виски был весьма и весьма неплохим. Да и на этикетке было указано, что производителем виски является семья Сэмюэлс. Да-да, та самая семья, которая сто лет назад изобрела этот самый бурбон… Видит бог, мистер госсекретарь никогда не помнил, оставалось ли что-то в бутылке у него или нет. Так что, состоя на службе у Эвертса, Эйб успел перепробовать и виски, и вина, и шампанское различных марок.
        Конечно, мистеру президенту (закоренелому трезвеннику и ханже) данная слабость мистера госсекретаря пришлась бы далеко не по вкусу. Поэтому Эвертс позволял себе расслабиться и как следует выпить лишь тогда, когда чета Хейс уезжала из города. Например, вчера вечером. И потому-то он перед этим не спросил у Эйба, есть ли в его сегодняшней программе визиты. Сам же и виноват.
        - Мистер Эвертс, сэр, - сказал с полупоклоном Эйб. - Нынешний визитер - посланец правительства Югороссии. Смею вам напомнить, что на его сегодняшний визит вы вчера дали согласие.
        Эвертс со страдальческим видом протянул руку за визиткой и прочитал: «Капитан Александр Иванович Иноземцев, чрезвычайный и полномочный представитель Министерства иностранных дел Югороссии».
        В самом деле, вчера пришел запрос из российского посольства о встрече с ним югоросского посланника, и Эвертс дал на него согласие. А потом все позабыл - получив вчера вечером весточку из Нью-Йорка о художествах одной из своих дочерей, он попросту слетел с катушек. Еще бы, девушку обнаружили во время полицейского рейда в дешевом отеле (скорее, борделе) в одном нижнем белье и в компании двух моряков - шотландца и, прости господи, ирландца… Супруга написала, что намеревается послать чадо в закрытую школу для девочек - и почему она решила это сделать только сейчас, почему не год назад, когда что-то в этом роде произошло впервые?
        Будь на месте этого captain Inozemtsev (ну и фамилия, попробуй прочти ее, тем более с похмелья) кто-нибудь менее значительный, Эвертс наверняка перенес бы визит, велев дворецкому сказать, что, мол, он неважно себя чувствует. Но в данном случае и при нынешней политической обстановке не принять представителя Югороссии было бы самоубийством. Еще свежо было в памяти вторжение югороссов в Ирландию, а тем более то, с какой легкостью их регулярная армия и обученные их инструкторами наемники разгромили лучшую в мире британскую армию. Вот скажешь сейчас что-нибудь не то, в Константинополе могут обидеться, после чего объявят государственную вендетту, как это было в случае с убийством русского императора Александра II. И что тогда делать бедному американскому госсекретарю?
        Поэтому Эвертсу пришлось встряхнуться и смириться с неизбежным.
        - Эйб, - держась за разламывающиеся виски, скомандовал он, - пригласи господина Иноземцева в зеленую гостиную. Предложи ему пока виски, что ли, - осталось ли что-нибудь от подарка сенатора Хоара?
        - Нет, масса, те две бутылки, что прислал ваш кузен, вы вчера выпили, - с непроницаемым лицом ответил черный дворецкий.
        Эвертс тяжело вздохнул:
        - Тогда предложи ему просто вина и сигару. И через десять минут пусть он заходит в мой кабинет.
        Иноземцев оказался человеком лет тридцати в партикулярном платье, но с военной выправкой. В руках у него был небольшой портфель несколько необычной формы. Слегка поклонившись, посланец югороссов произнес:
        - Очень рад с вами познакомиться, господин госсекретарь.
        - Взаимно, господин посланник, - ответил Эвертс. - Чем могу служить?
        - Господин госсекретарь, позвольте вручить вам по поручению моего правительства некоторые бумаги.
        Он открыл портфель и положил на стол перед Эвертсом пухлый конверт. Госсекретарь вскрыл его, тупо взглянул на первый лист и спросил:
        - Капитан, здесь указано, что вы уполномочены на словах сообщить мне основные пункты этого послания.
        - Именно так, господин госсекретарь, - ответил югоросс, голос которого лязгнул, как затвор орудия. - Первый документ - это уведомление о том, что вся территория, принадлежавшая Британской короне к западу от границ провинции Онтарио, передана Югороссии. То же самое касается и территории Северного Орегона, а также острова Ванкувер. Территория к востоку от этой границы остается владением Британии. Кроме того, Югороссия заключила с Лондоном двухсторонний договор о защите данной территории от любых посягательств со стороны третьих держав.
        Эвертс побелел. Тошнота подкатила к его горлу. Это была катастрофа. Все планы по захвату Северного Орегона рухнули в одночасье. А этот проклятый капитан продолжал добивать несчастно госсекретаря:
        - Далее. Мое правительство настоятельно просит Североамериканские Соединенные Штаты о немедленном выводе всех войск вашей державы с вышеупомянутых территорий, если они уже там находятся. Кроме того, оно еще раз подчеркивает, что те североамериканские территории, которые остаются во владении Британии, отныне находятся под защитой Югороссии.
        И, наконец, я уполномочен сообщить вам следующее. Правительство Югороссии получило текст договора между САСШ и Югороссией в том виде, в каком он был ратифицирован Сенатом Североамериканских Соединенных Штатов. С сожалением оно вынуждено констатировать, что из текста договора каким-то непонятным образом был изъят один весьма важный пункт. Причем произошло это в одностороннем порядке, не только без согласования с другим участником договора, но и без уведомления такового. Вследствие вышеуказанных фактов, правительство Югороссии более не считает себя связанным какими-либо ограничениями в связи с этим договором и отзывает его ратификацию.
        «Какая все-таки сволочь этот Хоар, - тоскливо подумал Эвертс, - будь он хоть трижды мне кузеном. Говорил же я ему, мол, югороссы - это тебе не индейцы, так просто с ними подобные фокусы не пройдут. И как теперь мне все это расхлебывать?»
        - Капитан, есть ли возможность обсудить сложившуюся ситуацию и найти взаимовыгодный компромисс?
        - Увы, господин госсекретарь. Наш договор и был этим взаимовыгодным компромиссом. Но действия Сената - и особенно тот факт, что нас даже не уведомили о том, что в договор внесены односторонние правки, - все это заставило мое правительство отказаться от этого договора.
        - Есть ли возможность ратифицировать договор заново, без вышеуказанных изменений?
        - К величайшему сожалению, мое правительство не считает это в данной ситуации целесообразным. Но в послании моего правительства также указано, что оно готово на новые переговоры на территории Кубы либо Ирландии. В качестве предварительного условия - получение официальных извинений как от правительства Североамериканских Соединенных Штатов, так и от Сената, а также торжественное и публичное обязательство более не нарушать общепринятые дипломатические нормы. И кроме того, условием ведения новых переговоров должен стать немедленный отвод войск от границ владений Югороссии и владений Британской короны в Северной Америке.
        Такого унижения Эвертс никак не ожидал. Но делать что-то было надо. Самое главное - выиграть время. И он решился:
        - Это возможно сделать лишь после возвращения президента Хейса. Я дам ему срочную телеграмму. Кроме того, требуется некоторое время для Сената, и, как вы знаете, его реакция абсолютно непредсказуема. Как долго вы еще будете в Вашингтоне?
        Лицо югоросского посланника осталось непроницаемым.
        - Увы, господин госсекретарь, - произнес он ледяным тоном, - в конце концов, непредсказуемость вашего Сената - это ваши внутренние проблемы. Я выполнил свою миссию и вынужден покинуть ваш замечательный город сегодня вечером. Но вы можете передать любую информацию для правительства Югороссии через посольство Российской империи. В отсутствие нашего постоянного диппредставительства оно будет временно представлять наши интересы. Засим я вынужден откланяться. Желаю вам всего наилучшего.
        Посланник югороссов вежливо кивнул и, развернувшись, вышел. А госсекретарь Эвертс почувствовал, что в глазах у него потемнело. Он грохнулся в глубокий обморок, вызванный чрезмерной дозой алкоголя и не менее сильными переживаниями. Последняя фраза, произнесенная посланником Югороссии, могла означать все что угодно, вплоть до объявления войны.

16 (4) июня 1878 года. Джорджтаун, дом сенатора Джорджа Фрисби Хоара
        Сенаторы Джордж Фрисби Хоар, Джон Паттерсон, Джон Камерон, Амброуз Бёрнсайд
        Дворецкий Колин не узнавал своего хозяина. Хоар, обычно такой вальяжный и представительный, сегодня был готов рвать и метать и, не находя приличествующих его кругу слов, ругался, словно пьяный портовый грузчик.
        Гости сенатора Хоара, хотя и полностью разделяли возмущение хозяина, все же вели себя гораздо сдержанней. Им тоже весьма не нравилась создавшаяся ситуация, но они, рассевшись в креслах, расставленных полукругом, дружно потягивали кто виски, кто джин с тоником, а кто и портвейн, и таили свой гнев, не выказывая внешне эмоций.
        Причиной бешенства сенатора Хоара стало поведение госсекретаря Эвертса, который и не подумал отстаивать перед представителем Югороссии их общую позицию, а сразу же капитулировал, задрав вверх лапки. Теперь от Белого дома исходил такой резкий запах внезапного испуга, словно Югороссия уже объявила Америке войну и высадила на восточном побережье своих головорезов.
        А чего было пугаться-то? Ну, подумаешь, эти югороссы расторгли с таким трудом ратифицированный договор. Америке и ее хозяевам, заседающим в Сенате, от этого было ни холодно ни жарко. Сию бумажку и так никто не воспринимал всерьез. В конце концов, где Вашингтон, а где Константинополь!
        Гораздо хуже было то, что правительство президента Хейса отказалось от тщательно подготовленных планов вторжения в Северный Орегон, который, как выяснилось, англичане уступили югороссам вместе с островом Ванкувер в обмен на защиту остальной территории Канады от поползновений некой третьей стороны.
        Собравшиеся в доме Хоара сенаторы прекрасно понимали, кого следует считать этой третьей стороной, и задыхались от бессильной злобы. История с Ирландией показала, что связываться с югороссами выходит себе дороже. В то же время сенаторы считали, что Атлантический океан сможет защитить их от гнева Югороссии надежней каменной стены. Ну не допускали они мысли о том, что кто-то может ворваться в их уютный и благополучный мирок и лишить всего того, что «нажито непосильным трудом». Они считали, что у себя в Америке они могут делать все, что им заблагорассудится. Или почти все. Северный Орегон тоже от них никуда не денется, ведь югороссам когда-нибудь надоест эта обуза, и они его забросят, словно подросший ребенок ненужную игрушку.
        Поэтому, пересилив злобу, сенатор Хоар внезапно остановился посреди комнаты и произнес:
        - Ну все, джентльмены, мое терпение лопнуло. Вы как хотите, но с этой тряпичной куклой Хейсом пора кончать. Нам нужен президент, который в первую очередь будет защищать наши интересы и лишь потом заниматься всем остальным.
        - Значит, прежний план остается в силе? - отхлебнув своего любимого портвейна, спросил щеголевато-лощеный Амброуз Бернсайд. - А я уж было подумал, что ты, Джордж, изменил свое мнение по этому поводу и решил не рисковать.
        - Запомните, джентльмены, - жестко произнес сенатор Хоар, - я никогда не меняю своего мнения и не отказываюсь от принятых мной решений. Я лишь могу на какое-то время отложить исполнение моих планов из-за того, что сложилась неблагоприятная обстановка. Временное отступление - это еще не поражение, потому что потом я обязательно вернусь к этому вопросу и доведу дело до конца.
        Обстановка же для окончательного решения вопроса о судьбе президента Хейса и организации Второй Реконструкции до настоящего момента складывалась неблагоприятная. Без ослабления Британии нечего было и думать о том, чтобы начать собирать войска на канадской границе. Без концентрации войск нельзя было надеяться на молниеносное подавление сопротивления в южных штатах. Я готов был ждать столько, сколько потребуется, зная, что югороссы однажды схватятся со своими смертельными врагами - англичанами. И как вы знаете, англичане сами помогли мне, устроив свою Реконструкцию в Ирландии.
        Югороссы, которые почему-то всегда защищают всех слабых и обиженных, не утерпели и вступили с Британией в смертельную схватку. Кто же мог предполагать, что эти ненормальные русские, едва разгромив британцев, тут же протянут им руку помощи и заключат оборонительный союз?
        - Русские, Джордж, и югороссы, - поправил подельника Джон Паттерсон, - это, как говорится, две большие разницы. Русские - это обычные люди, разве что чуть более наивные и добродушные, чем обычно. А вот югороссы - это настоящие исчадия ада, в руки которым лучше не попадаться. Вы помните, что случилось с Пинкертоном?
        - Помню, - кивнул сенатор Хоар и нахмурился. - Он бесследно исчез во время поездки на Кубу полгода назад, и, похоже, не без их помощи. И теперь ни одно детективное агентство, ни даже просто бандиты не соглашаются против них работать. С ними вообще никто не хочет связываться. Своя голова на плечах дороже любых денег.
        Я их, в смысле югороссов, за это даже уважаю. Такой стиль мне импонирует. Но если вы думаете, что им будет хоть какое-то дело до «бабушки Хейса», на которого они, кстати, тоже весьма злы, или до южан, которых мы собираемся потрясти во время Второй Реконструкции, то вы жестоко ошибаетесь. Югороссы вступают в борьбу лишь тогда, когда задетыми являются их собственные интересы или интересы их ближайшей родни…
        - А какое им было дело до того, что Британия вытворяла в Ирландии? - с долей ехидства в голосе поинтересовался сенатор Камерон. - Тем более что ирландцы не являются даже отдаленной родней славянам.
        Югороссы бросили против Британии не только навербованных бог знает где наемников, но и свои регулярные части. Они задействовали даже свои наводящие ужас боевые летательные аппараты! И все это, вместе взятое, помогло им в кратчайшие сроки разгромить британскую армию. Вы не опасаетесь, что, как только мы начнем Вторую Реконструкцию, югороссов может снова охватить очередной приступ человеколюбия и вся их мощь обрушится уже на наши головы?
        - Все это ерунда, джентльмены, - с непробиваемым апломбом заявил сенатор Хоар, - англичане устроили у себя в Ирландии черт знает что, словно решив истребить всех ирландцев под корень. Но ведь так дела не делаются. А кто, простите, будет работать и платить налоги?
        Мы же не собираемся устраивать подобную резню. Боже упаси, совсем нет. Мы всего лишь хотим немного ощипать этих заносчивых дикси, забрать себе их земли, деньги и бизнес, но ни в коем случае не убивать их, потому что если не будет овец, то просто некого будет стричь. Не думаю, что в таком случае югороссы решатся вмешаться. Тем более что их бизнес на Кубе требует полной концентрации всех их сил.
        - Из-за этого их бизнеса, - неожиданно пожаловался сенатор Паттерсон, - цена на сахарный тростник и сахар-сырец на Кубе и в южных штатах выросла, а цены на сахар и ром в Европе упали. Мы просто не можем конкурировать ни с сахарными заводами и перегонными комбинатами, которые югороссы построили на Кубе, ни с их единственным кораблем, который берет на борт двадцать тысяч тонн груза и доставляет его в Европу со скоростью в восемнадцать узлов…
        Сенатор Хоар только отмахнулся от его назойливого нытья и спросил:
        - Ну что, джентльмены, в том, что касается «бабушки Хейса», вы со мной или нет?
        - Разумеется, с тобой, - поддакнул сенатор Камерон и вопросительно посмотрел на сенатора Бёрнсайда. - Амброуз, ты как? С нами или?..
        - С вами, с вами, успокойтесь, - проворчал щеголь, - подходящий стрелок у меня уже есть на примете, имеется и подходящий труп, правда, он еще не знает, что он труп. Совместить приятное с полезным не получилось, потому что пока не удалось найти стопроцентного южанина, который согласился бы пристрелить Хейса.
        - Ну, это не такая уж большая помеха, - кивнул сенатор Хоар, - можно сделать так: вместо одного будет два трупа. О втором не должна знать ни одна живая душа. Впрочем, и у меня есть кое-кто на примете, и он южанин. Осталось только обговорить, где и когда «бабушка Хейс» расстанется с жизнью, - взгляд сенатора Хоара остановился на сенаторе Паттерсоне. - Кстати, Джон, ты с нами или я должен сказать: «И ты, Брут!»?
        - Разумеется, с вами, - угрюмо проворчал тот, - за последние полгода я тоже понес значительные финансовые потери, и Вторая Реконструкция поможет мне их восполнить.
        Уже на следующий день подробный отчет об этой встрече лег на стол резиденту югоросской разведки в САСШ Роберту Мак-Нейлу, а еще через два дня эта информация стала известна адмиралу Ларионову.

23 (11) июня 1878 года. Югороссия. Константинополь
        Вице-канцлер Югороссии Османов Мехмед Ибрагимович
        Ну и пылища! Со строительной площадки будущего Константинопольского университета доносился шум какого-то механизма. Работа кипела, и над бетонным фундаментом уже возвышалась кирпичная кладка стен учебных корпусов. Казалось бы, что старый разведчик может понимать в строительстве? Но это как сказать. Довелось мне как-то раз работать в одной стране с верблюдами и финиками в качестве главы строительной фирмы. Справился, однако. Даже чуть было миллиардером не стал. А теперь, в моей новой должности, мне снова приходится заниматься давно забытым делом.
        Десятого июня - по новому стилю, ежели что, я вернулся из Ангоры, где по поручению начальства я занимал пост советника султана Абдул-Хамида. Ангорский эмират - это все, что осталось от Османской империи, после того как наша эскадра с налету взяла Константинополь, а затем отжала и все европейские владения Османской империи. И часть ее - Константинополь с прилегающими землями - превратилась в новое государство, именуемое ныне Югороссией.
        Тогда же меня отправили в Ангору - для турок Анкару - для помощи Абдул-Хамиду в модернизации его государства. Но в апреле канцлер Югороссии, Александр Васильевич Тамбовцев, приехал с визитом к султану. Тогда-то он и предложил мне вернуться в Константинополь на должность вице-канцлера. И, дождавшись приезда Саши Шелехова, заменившего меня при султане, я отбыл в столицу Югороссии. Все-таки, хотя я и турок по крови, родина моя - Россия, и мне чем дальше, тем больше хотелось домой.
        За год Константинополь изменился так сильно, что я еле-еле его узнал. Уезжал я из восточного мегаполиса, в котором приезжим не рекомендовалось появляться в незнакомых кварталах, а поборы и издевательства были в порядке вещей. Грязь, крысы и непонятные личности, которые предлагали все - от гашиша и запретной для мусульман выпивки до юных девственниц и даже мальчиков. Все это считалось неотъемлемой частью городского пейзажа.
        Теперь же, после того как Стамбул вновь стал Константинополем, все резко изменилось. Передо мной был чистый и современный город. Многое, конечно, осталось - муэдзины все так же призывали правоверных на молитву в Голубую мечеть - мою любимую - и в Сулеймание. В многочисленных кофейнях можно было точно так же полежать на диване, цедя маленькими глотками вкусный и ароматный турецкий кофе (а желающим подавали и кальян). На улицах раздавались крики продавцов «симитов» - турецких бубликов, - которые, как и прежде, предлагали свой горячий и необыкновенно вкусный товар, хотя теперь уже не с рук (часто немытых), а из благоустроенных торговых точек. Зато над Святой Софией и близко к ней расположенной и вновь отремонтированной Святой Ириной горели на солнце восьмиконечные позолоченные кресты - дар императора Александра III, а внутри золотые мозаики, замазанные в свое время, дабы не смущать правоверных мусульман, вновь предстали перед посетителями во всей их красе.
        На улицах, в дополнение к уже привычным греческому и турецкому языкам, сдобренным армянским, теперь все чаще слышалась русская речь. В первую очередь это были люди из нашей эскадры. Но в Константинополе уже появились пока еще немногочисленные школьники и студенты. Скоро и школьное образование станет обязательным. А преподавание ведется на всех местных языках, но с обязательным изучением русского, разговаривать на котором стало престижно. Да и книжные магазины, появлявшиеся на каждом шагу, продавали множество русских книг - одной из причин была неприспособленность арабского письма к турецкому языку, и для тех, кто хоть немного знал язык Пушкина и адмирала Ларионова, проще было читать на русском. Кстати, по моему предложению, в Ангорском эмирате местные ученые при поддержке наших специалистов работают над переходом с арабской вязи на кириллицу. Но реформа пока только готовится, и время для нее еще не пришло.
        Кроме того, в Югороссии проживали теперь многочисленные переселенцы из Российской империи. Большинство из них перебрались сюда самостоятельно, но некоторые прибыли в Константинополь по нашему приглашению. Как, например, мой сегодняшний спутник с его семьей.
        Ветер принес облако цементной пыли прямо на нас. Я и мой собеседник, Илья Николаевич Ульянов, словно по команде, чихнули, посмотрели друг на друга и рассмеялись. Сегодня с утра мы обходим строительство и наблюдаем за ходом ведущихся работ. Развалины казарм султанской гвардии были разобраны в прошлом году, а на их месте вырыли котлован и по осени залили фундаменты под здания будущего университета.
        Пока шло строительство, занятия для студентов, набранных из местной молодежи, проводились во временных аудиториях - как правило, в домах, брошенных бежавшими из Константинополя турецкими сановниками. Не хватало наглядных пособий, учебников, письменных принадлежностей. Но у студентов было огромное желание учиться, и они терпеливо переносили все трудности, прекрасно понимая, что они, эти трудности, временные.
        Я с удовольствием отметил, что Илья Николаевич принимал самое активное участие в хозяйственных работах и организационных мероприятиях. Сказывалась крестьянская сметка - как-никак он был сыном крепостного из Нижегородской губернии, ставшим затем астраханским портным. Да и опыт администратора у него имелся.
        Ведь должность инспектора народных училищ, которую занимал Илья Николаевич, не входила в систему государственного образования и содержалась за счет бюджета земств, сельских общин и добровольных пожертвований. Министерство же народного просвещения Российской империи выделяло на них явно недостаточные средства. В обязанности инспектора входил контроль за создаваемыми за счет местных бюджетов школами в плане правильной постановки учебного процесса. Ему приходилось ходатайствовать перед земством об открытии новых школ, готовить и подбирать достойных учителей начальных школ, следить за хозяйственным состоянием школьных учреждений.
        В 1869 году в Симбирской губернии числилось 462 народных училища с количеством учащихся свыше 10 тысяч человек, из них не более 90 соответствовали норме, остальные пребывали в жалком состоянии или существовали только на бумаге.
        В нашей истории, в бытность Ильи Николаевича инспектором и директором народных училищ, земства, городские думы и сельские общества увеличили отпуск средств на школьные нужды более чем в пятнадцать раз. Было построено около полутора сотен школьных зданий, а количество учащихся в них возросло до двадцати тысяч человек. И это при том что качество образования стало соответствовать принятым нормам, а школы получили грамотных учителей и приемлемые для учебного процесса и проживания учителей здания.
        Вот и сейчас Илья Николаевич с утра и до вечера крутился словно белка в колесе, фактически заново создавая систему народного образования в Югороссии. Ведь ему приходилось заниматься не только университетом, но и прочими учебными заведениями, где тоже все нужно было начинать с нуля. А ведь у него еще была большая семья, которая тоже требовала внимания и заботы. Но он старался выглядеть бодро, шутил, смеялся - словом, показывал мне, что получает истинное наслаждение от порученного ему дела. Впрочем, может, так оно и было? Сознаюсь, что я и сам из породы людей, которых называют трудоголиками.
        А вот сейчас у нас с ним разгорелся спор. Илья Николаевич обратил внимание на фундамент будущего спортивного зала и площадку для занятий спортом на открытом воздухе.
        - Мехмед Ибрагимович, голубчик, а не слишком ли мы много внимания уделяем этому самому спорту? Физические упражнения к месту в кадетских корпусах и военных училищах. А студентам-то они зачем?
        Я тяжело вздохнул. Опять придется объяснять умному и взрослому человеку необходимость здорового образа жизни.
        - Илья Николаевич, давайте вспомним Ювенала. «Mens sana in corpore sano»[5 - В здоровом теле - здоровый дух (лат.).]. Будущий ученый должен быть не только умен и образован, но и крепок телом и здоровьем. Вспомните, сколько достойных молодых людей во время учебы получили хронические заболевания и скончались, так и не успев совершить научные открытия, которые обессмертили бы их имя и прославили Россию.
        - Да, Мехмед Ибрагимович, - озадаченно произнес Илья Николаевич, - вы правы. А что, этот ваш спорт действительно поможет будущим студентам сохранить здоровье?
        - Именно так, Илья Николаевич, именно так, - ответил я. - Но имеется и еще один плюс от занятий спортом. Вы, наверное, обратили внимание, что у нас будут оборудованы спортивные площадки для занятий игровыми видами спорта. То есть студенты будут соревноваться между собой не индивидуально, а командами.
        - И что это даст? А также поясните, Мехмед Ибрагимович, о каких таких игровых видах спорта вы говорите? Неужто студенты, как дети малые, будут играть в лапту или догонялки?
        - Вообще-то есть на свете много игровых командных видов спорта, о которых в России еще плохо знают. Вы видели, как наши солдаты играли друг с другом в мяч? Так вот, если они перекидывают друг другу мяч руками - это называется баскетболом или волейболом. А если ногами - футболом.
        Кстати, и лапта - точнее, ее варианты, бейсбол и крикет, - весьма распространена в САСШ и Англии с ее колониями. В Америке бейсбол называют национальной игрой или национальным развлечением. Есть даже профессионалы, получающие за игру деньги. Может, такое случится и у нас, но не в этом дело.
        Ведь почему мы уделяем так много внимания именно командным видам спорта? Дело в том, что студенты наши - представители разных народов, проживающих как на территории Югороссии, так и в Российской империи, а вскоре и других стран. Мне совсем не хочется, чтобы создавались замкнутые землячества, которые вызовут со временем нежелательные эксцессы и противоправные поступки.
        Каждая обособленная группка, сплоченная по национальному признаку, рано или поздно попытается подмять под себя другие. Тут могут вспомниться и давнишние национальные обиды, и антипатии. Мне это еще более знакомо, чем вам - мои предки, как вы, наверное, знаете, турки.
        А мы вместо этих землячеств создадим команды, в которые войдут студенты разных национальностей.
        В игре они научатся понимать другу друга, помогать, не жалеть себя во имя общей победы. Команды по национальному признаку создавать будет запрещено. Все же вместе они будут общей командой Константинопольского университета. Мы изготовим особый значок, который будет вручаться всем выпускникам, и который они будут с гордостью носить всю оставшуюся жизнь.
        - Гм, Мехмед Ибрагимович, - произнес Илья Николаевич, поглаживая окладистую бороду, - это будет что-то вроде Братства лицеистов. Я слышал, что нечто подобное существует в их среде.
        - А почему бы и нет? - ответил я. - Ведь это сдружит этих ребят, и потом, когда они займут достойные места в различных государственных учреждениях и учебных заведениях самых разных стран, они будут легче находить друг с другом общий язык.
        - Надо подумать об этом, - задумчиво произнес Илья Николаевич, - в вашем предложении я вижу рациональное зерно.
        Так за разговорами мы закончили обход стройплощадки, после чего тепло попрощались друг с другом. Илья Николаевич отправился заниматься своими делами, а я, еще раз понаблюдав за строительными работами, зашагал в свою канцелярию. Дел у меня было невпроворот. Ведь пока Александр Васильевич в отъезде, все местное хозяйство на моих плечах. А когда он вернется - неизвестно, ведь в ближайшее время ожидается начало драматического действа. На территории САСШ вот-вот разразится новая Гражданская война, которая должна закончиться разгромом алчных янки, возрождением Конфедерации и появлением в Северной Америке наших новых владений. Россия снова возвращалась в Америку. И не важно, что теперь она называлась Югороссией…

29 (17) июня 1878 года. Тихий океан у города Ванкувер, борт парохода «Аппоматокс»
        Капитан Мартин Фабрисиус ван Дорн, командир роты B Девятого пехотного полка армии САСШ
        Я с грустью смотрел на изумрудно-зеленый берег Северного Орегона, который так и не стал нашим. Всего три дня назад мой полк первым пересек границу между территорией Вашингтон и землями, незаконно удерживаемыми британскими свиньями. Небольшую пограничную заставу мы смяли, практически не заметив, и успешно продвигались к Гэстауну[6 - Современный Ванкувер.]. Но вчера к нашему полковнику Джону Кингу примчался гонец на взмыленном коне. Через десять минут Кинг пригласил нас, командиров рот, на совещание и объявил, что англичашки трусливо передали свои территории югороссам и что президент Хейс отдал приказ немедленно прекратить боевые действия.
        Про югороссов наслышаны были все - после того как они наголову разгромили англичан на Черном и Средиземном морях, их зауважали. А когда они пинком под задницу вышвырнули англичан из Ирландии… Да, конечно, в этом славном деле участвовали как сами ирландцы, так и другие национальные контингенты, включая, как писали в газетах, некий Добровольческий корпус из САСШ, о котором я, сказать честно, услышал впервые. Но главную скрипку во всем этом деле играла, конечно, все та же Югороссия. Я тогда еще подумал, что дурак тот, кто захочет воевать с ними, ну или человек, скажем так, абсолютно далекий от военных реалий. Впрочем, таковых - как дураков, так и штатских ура-патриотов - у нас в Конгрессе и в Палате представителей, да и в Сенате, увы, пруд пруди.
        Впрочем, к русским я всегда относился хорошо, с тех пор еще, как русская эскадра пришла в Нью-Йорк во время Войны мятежа и угроза английского вторжения после этого сошла на нет. До сих пор вспоминаю их флаг, белый с косым синим крестом, их добродушных моряков, которые нет-нет да одаряли нас, мальчишек, щепоткой табаку, который мы у них постоянно выпрашивали, и их молодцеватых офицеров, козырявших нашим девушкам… А югороссы, как у нас писали - тоже русские, но немного другие. Впрочем, пока мы с ними не воюем, я не собираюсь ломать голову над этим вопросом. Тем более что полковник продолжал:
        - Завтра будут присланы пароходы, и полк переправят в Сан-Франциско, точнее, в близлежащую Аламиду. Оттуда нас пошлют в место новой дислокации - для большинства рот это будет Новый Орлеан, а вот роты B, C, G и H отправятся в город Мобил в штате Алабама.
        И еще. Всех командиров рот попрошу в течение трех дней предоставить мне списки офицеров и солдат ваших рот, которые родились в рабовладельческих штатах либо когда-либо высказывали хоть малейшую симпатию к Югу. Да, капитан? - сказал он, увидев мой полупоклон.
        - Полковник, вносить ли в эти списки уроженцев южных штатов, которые не примкнули тогда к Конфедерации?
        - Капитан, хорошо, что вы задали этот вопрос. Да, вносить. Еще вопросы есть? Нет? Тогда все свободны, кроме майора Инграма.
        Интересно, подумал я, выходя из палатки полковника. Когда южане начали свою войну, мне было всего тринадцать лет. Мой отец, Питер Ван Дорн, был тогда владельцем трех торговых кораблей (теперь их уже восемь) и жили мы на Манхэттене. Я до сих пор помню мятеж в Нью-Йорке против призыва в армию и погромы в негритянских кварталах. Как и многие мальчишки, я вприпрыжку бежал за погромщиками, радостно вопя и улюлюкая.
        В тот же вечер отец как следует выпорол меня и запер в детской. В результате, когда в город вошла армия и начались бои с мятежниками, я не пострадал. Кстати, ни отца, ни трех моих старших братьев не призвали - ведь достаточно было заплатить триста долларов, чтобы тебя оставили в покое. А мне почему-то очень хотелось повоевать.
        И если мои братья пошли по родительской стезе, то я так долго приставал к отцу, что он наконец плюнул и устроил меня в Военную академию САСШ в городишке Вест-Пойнт. Закончив ее с отличием, я четыре года назад оказался в Девятом пехотном полку, а полтора года назад меня назначили командующим ротой B вместо погибшего в боях с индейцами капитана Вилкокса. Потом последовала экспедиция в Чикаго для усмирения очередного вооруженного мятежа, устроенного местным ирландским сбродом. Но настоящее боевое крещение в качестве командира роты я должен был получить здесь, в Северном Орегоне. И вот теперь такое разочарование…
        Списки я составил быстро - своих солдат я знал в лицо, и про каждого - его место рождения, а также кое-что о его политических взглядах. Южан у меня было всего семеро, да и те все происходили кто из Кентукки, кто из Миссури, то есть из не примкнувших штатов. А таких, кто восхвалял Конфедерацию, у меня точно не было. Были ирландцы, которые ненавидели Англию, были северяне, ненавидевшие южан, была парочка пенсильванцев, постоянно поносивших тамошних немцев, коих там, по их словам, засилье. Но открытой симпатии к южанам у меня не было в принципе. По моему приказу взводные сообщали мне о любых инцидентах, так что я мог быть стопроцентно уверен.
        Дорога до Аламиды заняла пять дней. Там нас уже ждали железнодорожные составы, которые должны доставить нас в Новый Орлеан и Мобил. Семерых из моего списка, равно как и около сотни других, увели куда-то под конвоем еще в порту Аламиды, а мы отправились в дальнее путешествие. Меня приятно удивило, что в Канзас-Сити мы прибыли менее чем за двое суток - когда я впервые направлялся в Девятый полк, дорога от Нью-Йорка до той же Аламиды заняла десять дней.
        Во время стоянки в этом забытом Богом городишке на границе прерий нас вызвал полковник Кинг. После непродолжительного приветствия и напоминания, что через полчаса поезда, пополнившие запасы угля и воды, двинутся дальше, он перешел к делу:
        - Джентльмены, нам предстоит операция по окончательному усмирению этой южной сволочи. Мы занимаем те же форты, откуда войска ушли всего год с небольшим назад, после чего будет объявлено о начале Второй Реконструкции. Инструкции вы получите накануне этого события в Новом Орлеане у меня, а те, кто едет в Мобил, - у майора Инграма. Его же я объявляю начальником гарнизона в Мобиле и военным комендантом города. Джентльмены, у меня все. Если есть вопросы, задавайте.
        Вопросов на сей раз не было. Точнее, их было выше крыши, но задать их никто не решился.

2 июля (20 июня) 1878 года. САСШ. Вашингтон
        Президент САСШ Рутерфорд Бирчард Хейс
        В этот день президент Хейс чувствовал себя нехорошо с самого утра. Нет, здоровье его было вполне нормальным, но президента мучили нехорошие предчувствия. Как-то так получалось, что с некоторых пор задуманное им шло наперекосяк. Взять, к примеру, эту авантюру с Северным Орегоном. Казалось, все идет так, как должно - униженные и запуганные британцы после энергичного на них нажима безропотно отдадут эти территории САСШ.
        Но тут откуда-то нелегкая принесла этих проклятых югороссов, которые заявились к государственному секретарю Вильяму Эвертсу, и на тебе - положили ему на стол договор с Соединенным королевством, согласно которому все, что должно было стать собственностью САСШ, англичане отдавали Югороссии.
        «Бедняга, - вздохнул Хейс, - когда Эвертс рассказывал мне все это, на него было просто жалко смотреть. У государственного секретаря дрожали руки, словно накануне он пил это проклятое виски, а пот струями стекал по его лицу. Вполне возможно, что после того, что ему пришлось выслушать от этих югороссов, он действительно напился.
        А тут еще информация от наших тайных агентов о том, что проклятые конфедераты снова зашевелились и готовятся взять реванш за поражение в Гражданской войне.
        Каким же мерзавцем оказался Джефферсон Дэвис, - подумал Хейс, - все ему неймется. Нет, зря его тогда выпустили из тюрьмы в Форт Монро. Надо было, чтобы он в ней подох. Но того, что тогда не сделали, уже не исправишь. Если теперь он снова попадет в наши руки, его следует немедленно пристрелить. Подумать только, какую этот самозваный президент себе команду сколотил - один его приятель омерзительнее другого. Там и генерал Форрест, и адмирал Семмс. Все они кандидаты на виселицу.
        Правда, как мне сообщили верные люди, за ними снова маячат эти таинственные югороссы. Интересно, почему они так нас ненавидят? Даже с Англией, которая сделала им много разных гадостей, они в конце концов как-то сумели договориться. Правда, для этого королеве Виктории пришлось отдать кое-что из британских колониальных владений. Но у Соединенного королевства их осталось еще много, и теперь, замирившись с Константинополем, англичане могут на время перевести дух. Как мне рассказывали, югороссы всегда держат данное ими слово.
        Вообще же это, конечно, глупо. Обстоятельства часто меняются, и порой о данном когда-то слове можно и позабыть».
        Хейс кивнул своим мыслям и продолжил свои размышления.
        «Может быть, имеет смысл попытаться договориться с Югороссией? Кое-что мы им уступим, кое-что пообещаем. Только нельзя это дело поручать пьянице Эвертсу. Надо будет хорошенечко подумать, кого послать к югороссам. Тут нужен человек ловкий, как престидижитатор, скользкий, как угорь, способный умываться огнем и пролезть даже в замочную скважину. Надо подумать хорошенько, но не тянуть - времени у нас осталось не так уж и много».
        - Сэр, - с почтением произнес слуга, вошедший в кабинет президента, - вы просили напомнить, что сегодня к обеду вам следует быть в Сенате. Ваш костюм готов. Прикажете его принести?
        Хейс брезгливо поморщился, словно почувствовал запах спиртного. Ему почему-то очень не хотелось ехать в Сенат. Наверняка там ему зададут множество неприятных вопросов, на которые придется отвечать. Но ехать все же надо. И сенаторам, и президенту грозила страшная опасность. Ведь если эти конфедеративные недобитки победят, то всем им крышка. Им вспомнят все - и Реконструкцию, и бесчинства черной милиции, и сожженные усадьбы, и убитых родственников. Надо, чтобы все это осознали и поняли, что они сидят в одной лодке, и только дружно работая веслами можно удержаться на плаву.
        Президент послушно отдал себя в руки слуги, который помог ему облачиться в серый смокинг. Вручив хозяину белоснежные перчатки, трость и серый цилиндр, слуга сделал шаг назад и критически осмотрел Хейса. Сняв с плеча невидимую соринку, он отвесил почтительный поклон главе государства, после чего подошел к двери и распахнул ее. Президент еще раз тяжело вздохнул и неожиданно подумал, что, может быть, действительно не стоит сегодня ехать в Сенат. Можно послать секретаря, который сообщит сенаторам о том, что президент приболел и просит перенести встречу.
        Но старая привычка к дисциплине (как-никак он когда-то был военным и даже дослужился до звания бригадного генерала) заставила его собраться. Президент решительным шагом направился к выходу.
        У ограды, как обычно, толпились зеваки, которые желали своими глазами увидеть президента. Хейс поморщился. Он не любил весь этот шум и публичность, прекрасно понимая, что граждане САСШ приходят к Белому дому не для того, чтобы продемонстрировать свое почтение главе государства. С таким же азартом они толпились бы на ярмарке в своем убогом городишке, куда разные прохиндеи привозят бородатых женщин, русалок и прочих уродцев.
        Вот и сегодня у ограды Президентского особняка[7 - Название Белый дом до 1898 года было лишь неофициальным - официально это был Executive Mansion, Президентский особняк.] отиралась провинциальная публика. Судя по одежде, это были фермеры из центральных областей САСШ - в широкополых шляпах, кожаных жилетках и вошедших в моду после Гражданской войны брюках из плотной хлопчатобумажной ткани. Они не умели себя вести и громко комментировали все ими увиденное, сопровождая свои слова непристойными ругательствами. Хейс поморщился - от зевак исходил ядреный запах дешевого виски.
        К выходу из садика перед Белым домом уже была подана карета, на которой Хейс намеревался проследовать в Сенат. Сотрудники Секретной службы старались оттеснить толпу от кареты, но без особого успеха. Нахальные зеваки не желали их слушать и вступили с охранниками в перепалку. Хейс тяжело вздохнул. Он вспомнил, что указ о создании на базе Министерства финансов Секретной службы по охране президента был подписан беднягой Линкольном 14 апреля 1865 года. Вечером того же дня в театре Форда президент был застрелен актером Джоном Уилксом Бутом.
        Хейс нахмурился. Ему снова вдруг очень захотелось плюнуть на все и вернуться назад, в свой любимый и уютный особняк. Но он собрался и решительно шагнул к карете, в которой уже была опущена подножка, а у двери стоял лакей в ливрее.
        Краем глаза президент успел заметить мужчину, который, растолкав зевак, решительно шагнул к нему. В руке незнакомец держал небольшой двуствольный капсюльный пистолет. Хейс шарахнулся в сторону, но расстояние между ним и незнакомцем было минимальным - не более пяти футов. Грянули два выстрела. 19-й президент САСШ рухнул как подкошенный. Он был мертв. Даже далекие от военно-полевой хирургии люди это поняли сразу - обе пули попали Хейсу в голову, превратив ее в кровавое месиво.
        В толпе зевак пронзительно завизжала женщина. Мужчины, стоявшие у кареты, испуганно шарахнулись в сторону. Убийца же, воспользовавшись общим замешательством, бросил пистолет на землю и пустился наутек.
        Только тогда охранники вспомнили о своих прямых обязанностях. Один из них помчался за убегающим убийцей, размахивая револьвером и требуя, чтобы тот остановился и поднял руки. Но злодей и не думал останавливаться. Бегал он неплохо, и через пару минут охранник понял, что ему его не догнать. Тогда секьюрити поднял свой «Pocket Police», тщательно прицелился и выстрелил.
        Что-что, а стрелять он умел. Беглец закрутился юлой, потом ноги его подкосились, и он, ухватившись за газовый фонарь, стал медленно сползать на землю. Подбежавший охранник, держа оружие наготове, осмотрел убийцу. Тот был еще жив, но секьюрити, успевший повоевать в Гражданскую войну, сразу понял, что неизвестный более не жилец на этом свете. Пуля пробила ему грудь и, по всей видимости, задела легкое. На губах у злодея пузырилась кровь, он тяжело дышал, булькая и захлебываясь. Вскоре грудь его перестала вздыматься, глаза закатились. Охранник понял, что перед ним лежит труп.
        - Идиот, - выругался начальник Секретной службы, подбежав к своему подчиненному. - Ты что, умеешь вызывать духов и беседовать с ними? Я не умею. Ведь ты мог не убивать его, а просто прострелить ему ногу. Как мы теперь узнаем, что это за человек и почему он вдруг решил убить президента?
        Охранник лишь развел руками. Он преследовал преступника и, когда понял, что тот может уйти от погони, застрелил его. Бедняга не знал, что убийца президента при любом раскладе был обречен. Если бы даже ему и удалось оторваться от погони, «бдительные граждане» сообщили бы в полицию о подозрительном человеке, по приметам схожем с убийцей президента. И того пристрелили бы при задержании. Обывателю нужен злодей-южанин, который коварно убил президента Хейса. Теперь же в наличии имелось и то и другое - мертвый президент и его убийца (тоже мертвый). И родом он был из одного из южных штатов.
        Отклики мировой и американской прессы на известие об убийстве президента САСШ Рутерфорда Бирчарда Хейса:
        БРИТАНСКАЯ «ТАЙМС»: «Еще один американский президент застрелен! У этого народа вошло в традицию убивать глав своего государства!»
        ФРАНЦУЗСКАЯ «ФИГАРО»: «Убийство президента Хейса - спичка, поднесенная к бочке с порохом! Америка стоит на пороге новой гражданской войны?»
        ГЕРМАНСКАЯ «АЛЬГЕМАЙНЕ ЦЕЙТУНГ»: «Выстрел в президента Хейса - первый выстрел в новой войне между Севером и Югом! Что останется от Соединенных Штатов после нового кровопролития?»
        АВСТРИЙСКАЯ «НОЙЕС ФРЕМДЕНБЛАТТ»: «Череда политических убийств не прекращается! Император Александр II и президент Хейс стали жертвами злодеев! Кто следующий?»
        РОССИЙСКАЯ «САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЕ ВЕДОМОСТИ»: «Президент САСШ Гайс[8 - Именно так писалась его фамилия в России XIX века.] стал первым погибшим в новой гражданской войне! Кому это выгодно? Кто направил руку убийцы?»
        НЬЮ-ЙОРКСКАЯ «НЬЮ-ЙОРК ТРИБЮН»: «Президент Хейс убит по пути в Конгресс! По предварительным сообщениям, убийца - южанин».
        МАССАЧУСЕТСКАЯ «БОСТОН ПОСТ»: «Подлый убийца с Юга застрелил нашего президента! Мы считаем весь Юг виновным в этом ужасном злодеянии и требуем незамедлительных и жестких ответных мер!»
        ЮЖНОКАРОЛИНСКАЯ «ЧАРЛЬСТОН КУРЬЕР»: «Застрелили президента Хейса, которому Юг обязан концом Реконструкции. Обвиняют выходца из Северной Каролины - но кто за ним стоит?»

4 июля (22 июня) 1878 года. Утро. Дублин, борт БДК «Саратов»
        Командир сводной российско-югоросской конно-механизированной бригады генерал-майор Вячеслав Николаевич Бережной
        Бригада, которой мне поручено командовать, создана на основе наших четырех рот морской пехоты, пришедших сюда из XXI века, и восьми кавалерийских эскадронов российских добровольцев, участвовавших в войне за освобождение Ирландии. Техника, включая артдивизион МСТА-С и танковую роту на Т-72, была уже погружена на «Колхиду», конский и личный состав находился на борту четырех БДК. «Солнцепеки», РСЗО, «Искандеры» и «Панцири» были сочтены избыточными и остались в Константинополе на базе хранения.
        Помимо конных эскадронов, артдивизиона, танковой роты и рот морской пехоты, в составе бригады имелся находящийся сейчас на «Адмирале Кузнецове» разведывательный батальон, состоящий из «спецов» нашей изначальной роты СпН ГРУ и двух рот лихих кубанских пластунов. Кстати, один из моих заместителей - генерал-майор Александр Александрович Пушкин, который сперва участвовал в войне с Турцией на Балканском фронте, потом записался добровольцем и повоевал за освобождение Ирландии, а теперь отправляется с нами - на этот раз чтобы громить янки.
        С кубанскими пластунами мы отлично сработались во время похода к Басре и обратно. Они позаимствовали некоторые наши приемы, мы переняли часть их ухваток. В результате такого обмена опытом появилось подразделение, которое можно выпускать хоть против первобытных охотников за головами, хоть против американских «зеленых беретов».
        В Персидском походе им даже порезвиться по-настоящему не удалось. Все нехорошие люди при первом же известии о нашем приближении брали ноги в руки и стремились удалиться как можно дальше от нас и как можно быстрее. На Ближнем Востоке, в кругу свирепых деспотий, несообразительные редко выживают, потому-то тамошний незаконопослушный народ так осторожен и пуглив. Теперь казачки надеются, что американцы не будут такими шустрыми и позволят отработать на себе самые интересные приемы.
        Впрочем, место и время, когда надежды наших ребят сбудутся, еще не определены. Возможно, мы высадимся в мэрилендском Аннаполисе и нанесем удар по Вашингтону, до которого из столицы Мэриленда всего с полсотни километров, причем не придется форсировать ни одной крупной реки. То, что подобная операция обречена на успех, даже не обсуждается. Вот только что она даст…
        Ведь по достоверным сведениям в Мэриленде, практически не тронутом Гражданской войной и последующей Реконструкцией, жизнь намного лучше и богаче, чем в Виргинии, его соседе с юга. В 1861 году Мэриленду уйти на Юг не дали грубой силой, но сейчас там много людей, считающих, что это пошло на благо их штата. Да, кое-кто потерял своих рабов, причем без всякой компенсации. Но таких было относительно немного, и, кроме того, землю у них никто не отбирал, и те же бывшие невольники работают на тех же плантациях и дальше, обычно в обмен на часть урожая. Кроме того, помещикам более не приходится ни кормить бывших рабов, ни лечить их, ни содержать их в старости. Так что, если подвести итог, финансовые их потери были не так уж велики. Поэтому далеко не все будут нам рады.
        А в собственно Вашингтоне большинство населения - приезжие из северных штатов. И мы для них однозначно являемся врагами. Тем более что основная статья доходов населения так или иначе связана с правительством и Конгрессом. Во-первых, те, кто оплачивается из федерального бюджета: президент, сами конгрессмены из обеих палат, секретари - так здесь именуют министров. Далее сотрудники самых разных аппаратов: министерств, называемых в САСШ департаментами, офисов конгрессменов, администрации округа Колумбии, верховного суда. Военные - их в городе много. Ну, и торговцы, а также прочие, обслуживающие всю эту ораву. И далее по списку. Так что вряд ли кто-нибудь из них обрадуется нашему появлению в городе.
        Будь моя воля, я бы развалил этот эпицентр мирового зла до основания, не оставив в нем и камня на камне. А всех, кто имел счастье представлять так называемую американскую властную элиту, расстрелял бы на месте, чтобы другим было неповадно. Всю мою сознательную жизнь я, подобно Катону, повторял: «Вашингтон должен быть разрушен».
        Но милейший Александр Васильевич Тамбовцев заронил в мою душу изрядную долю сомнения. Ну, развалю я Вашингтон, и что с того? Думающие точно так же янки могут вновь собраться в Бостоне, Филадельфии, Олбани, Питтсбурге или Буффало. Идеи американской исключительности не зависят от места, в котором группируются носители этой идеи. Ведь люди, которые обрекают мир на всякие пакости, родом отнюдь не из Вашингтона. Просто их тусовка собирается там. Поэтому жечь американскую столицу так же бессмысленно, как воевать с ветряными мельницами.
        Тем не менее именно под эту задачу внезапной высадки десанта и стремительного захвата вражеской столицы или иного города мы формировали и обучали сводную бригаду. При этом в расчет было взято то, что поддерживать наши действия будет барражирующая возле побережья авианосная морская группировка в составе «Адмирала Кузнецова», крейсера «Москва» и танкера «Иван Бубнов». Конечно, удержание вражеской столицы в наши планы не входит - мы скальпель, а не дубинка. Именно потому наш удар будет нанесен лишь тогда, когда население Мэриленда поймет, что янки не их друзья, и вспомнит, что они - часть Юга. Мы должны стать для них не агрессорами, а освободителями. А столицу мы передадим южанам - с условием, что репрессий против мирного населения по образу и подобию Реконструкции не будет. Что с городом будет дальше, решать им - если захотят, пусть сделают его своей столицей, тем более что город находится на Юге.
        Конечно, не факт, что целью удара станет именно Вашингтон. Возможно, ради принуждения к миру мы возьмем один из северных городов - по своему географическому положению наиболее удобны Нью-Йорк либо наиболее враждебно настроенный по отношению к южанам Бостон. Хотя можно взять и Филадельфию, проследовав туда через Делавэр либо юг Нью-Джерси. Может быть, если дела у южан пойдут очень плохо, придется освобождать Чарльстон, Саванну или виргинский Норфолк. Но выбор места высадки еще предстоит, в зависимости от ситуации на фронтах. И планы всех операций должны быть готовы к моменту нашего прибытия на Бермуды.
        Именно так - мы идем на Бермуды, только что вошедшие в состав Югороссии. Конечно, там хорошо - теплый и мягкий климат, ласковое море, чуть ли не самые северные в мире коралловые рифы… Но главное, оттуда можно дойти практически до любой точки американского восточного побережья за двое суток. Так что особо расслабляться не будем - разве что хотелось бы разок сплавать с аквалангом - и ждем приказа. А он может последовать в любой момент.
        Кстати, мы выходим в море четвертого июля - ровно через сто два года после вступления в силу американской Декларации независимости. Четвертого июля 1776 года решение Континентального конгресса от второго июля того же года о провозглашении независимости вступило в силу. Мотивировалось это борьбой с тиранией. Тем не менее декларацию долго практически никто не отваживался подписать - почти все автографы под сим великим документом были поставлены неделями позже, и под первой печатной версией красовалась лишь подпись Джона Хэнкока, делегата от Массачусетса и президента Континентального конгресса. Зато менее чем девяносто лет спустя янки задушили независимость той части страны, которая не захотела мириться с такой же тиранией.
        Но вот и все, сборы завершены, корабли поднимают якоря и отдают швартовы. А на берегу черно от народа. Ирландцы пришли проводить тех, кто принес им свободу, кто освободил их остров от жесточайшей тирании, а многим и вообще спас жизнь. Говорят, что в самое ближайшее время в Дублинском замке соберется на свое первое заседание Международный трибунал, который должен будет судить и тех, кто придумал и инициировал в парламенте этот ужас, и тех, кто проводил в жизнь людоедские указания - убивать людей безо всякого следствия, без установления истины, прикрываясь лишь формальной видимостью юридической процедуры.
        Судить будут всех. И тех, кто выжил и теперь может дать ответ за свои деяния, и тех, кто был убит в ходе освобождения Ирландии местными повстанцами, добровольцами-южанами, солдатами регулярной королевской армии, или же нашим югоросским спецназом. Каждый будет оценен, взвешен и покрыт несмываемым позором, в последнем варианте - посмертно.
        Кстати, я долго смеялся, когда узнал, что новый ирландский король с чисто русским тонким юмором обыграл аббревиатуру IRA, которая по-английски может означать и Ирландскую Республиканскую армию, и Ирландскую Королевскую армию. И эти три буквы, намалеванные на стенах домов то печной сажей, то мелом, то цинковыми белилами, исправно наводили ужас на английских оккупантов, вплоть до того самого момента, когда эта армия явилась в Ирландию во плоти и прекратила английский балаган.
        Сам же этот король, русский по крови, точнее, югоросс, взял в жены русскую аристократку, ведущую свой род от Рюрика, и сделал ее королевой Ирландии. Кстати, король и королева тоже среди провожающих, машут - он фуражкой, она платочком, а оркестр в это время на берегу играет «Прощание славянки».
        Якорь поднят, корабль дает ход, сначала малый, потом средний, кричат за кормой чайки, вылавливающие в кильватерной струе оглушенную винтами рыбешку, вскипает за бортом волна. Стоявшие на якорях в Дублинском заливе в отдалении от берега «Москва», «Адмирал Кузнецов», «Североморск», «Адмирал Ушаков», «Ярослав Мудрый», «Сметливый» и танкеры уже построены в походный ордер. Нам - четырем БДК и «Колхиде» - остается только занять в этом ордере свое место. Великий американский поход против патентованной заокеанской демократии начался, и если Бог с нами, то кто же тогда против нас?
        Кстати, Жаклин наотрез отказалась уезжать в Константинополь и сопровождает меня в качестве жены-адъютанта. Она мне заявила, что не простит мне, если из-за моих настойчивых требований уехать в безопасный Константинополь будет вынуждена пропустить все самое интересное. Не каждый же день мы сокрушаем одни государства, чтобы на их месте возникли другие, которые будут лучше, чище и добрее своих предшественников.
        Ведь в этом и состоит наша великая миссия. Мы приходим туда, где смерть, ужас, скорбь и ярость, а когда уходим, то там мирно смеются дети. А «исключительные», которых мы хотим ликвидировать в этом мире, прикрываясь именем Бога, приходят туда, где до них не было ничего, кроме мира и покоя. А когда они уходят, то оставляют после себя только кровавый хаос.

8 июля (26 июня) 1878 года. Вашингтон, Капитолий, зал Сената
        Джордж Робертсон Деннис, сенатор от Мэриленда
        Куда катится этот мир? Сначала Джон Вилкс Бут застрелил президента Линкольна. Да, на совести «честного Эйба» были и Война между штатами[9 - Одно из названий Гражданской войны в САСШ.], и освобождение наших рабов без всякой компенсации, и многочисленные зверства в ходе самой войны. Но мы в Мэриленде отделались сравнительно легко - те, кто сидел тихо, за редкими исключениями пережили те страшные времена, разве что потеряв своих невольников. Конечно же, те, кто выступал не по делу, оказались, по словам Фрэнки Ки Говарда, «в американских Бастилиях», и далеко не все из них выжили. Но надо же понимать, когда можно пользоваться свободой слова, а когда нельзя. Ведь нам повезло - наши города не сожгли, наших женщин не отдали на поругание, наше имущество, кроме двуногого, не разграбили.
        А теперь какой-то мерзавец-сецессионист убил президента Хейса. Новый президент, Уильям Уилер, выдвинул кандидатуру сенатора Джорджа Фрисби Хоара на пост вице-президента, и сегодня нам предстоит подтвердить его кандидатуру. Конечно, Хоар - порядочная сволочь, но выбора у нас особого нет. Потом нам предстоит проголосовать по ряду неотложных законов, причем даже текста этих законов нам заранее не раздали.
        Меня несколько удивил тот факт, что у обоих выходов из здания Капитолия находилось по роте солдат. С другой стороны, наверное, это правильно - вдруг другие сторонники сецессии ворвутся в Конгресс, чтобы перестрелять половину из нас?
        Конечно, многие стали возмущаться, когда у нас изъяли оружие, но, посмотрев на хмурые физиономии военных, револьверы и пистолеты сдали все. Я занял свое место в зале Сената, и Хоар, временно исполняющий должность президента Сената[10 - Согласно американской Конституции президентом Сената является вице-президент.], объявил о начале голосования по утверждению его персоны на должность вице-президента.
        Как и ожидалось, за него проголосовали почти все, кроме немногих южан-демократов, после чего Хоар был приведен к присяге. Затем, упомянув вскользь, что его место в Сенате займет тот, кого назначит губернатор штата Массачусетс (как будто мы об этом не догадывались), он неожиданно позвонил в колокольчик, и в зал вошли вооруженные солдаты.
        Оружия не было ни у кого, но некоторые сенаторы начали возмущаться, после чего последовало несколько выстрелов в потолок нашей древней Палаты. Там появились дыры, посыпалась штукатурка, а стрелявшие как ни в чем не бывало стали перезаряжать ружья. Другие же наставили свое оружие на сенаторов. Разговоры сразу стихли, а Хоар объявил:
        - Джентльмены. В последнее время в нашей стране, названной поэтом «землей свободных, домом смелых», стали происходить ужасные события - мерзкое убийство президента Хейса, возвращение предателей-южан на должности сенаторов и членов Палаты представителей, не говоря уже о политике самих этих штатов. Это показывает, что Реконструкция была прекращена слишком рано, да и проводилась она чересчур мягко. Эту ошибку нужно немедленно исправить. Именно поэтому я прошу вас принять пакет законов о Второй Реконструкции.
        «Да, - подумал я, - сами и виноваты. Не стали бы тогда отделяться, никакой Реконструкции бы не понадобилось».
        Посмотрев на Огастаса Мерримона, коллегу из Северной Каролины, сидевшего недалеко от меня, я увидел, что тот вцепился в поручни своего кресла так, что у него побелели костяшки на руках. А Хоар продолжал:
        - Все граждане неблагонадежных штатов теряют право голоса и все гражданские права, если на момент Мятежа они оставались на этих территориях. Это не касается тех граждан этих штатов, которые прибыли с Севера после капитуляции мятежников.
        Среди южан начался ропот. В этот раз в нашей палате никто не стрелял - выстрелы послышались из Палаты представителей, за ними последовал чей-то вопль, потом грохнул еще один выстрел, и вопль прекратился. Мерримон побелел и вскочил:
        - Я требую…
        - Мистер Мерримон, вы арестованы, - сказал Хоар. - Взять его!
        Трое солдат прицелились в сенатора, а двое других подошли к нему и, схватив его под руки, надели на него наручники и вывели из Сената. Начавшийся было ропот стих, и Хоар продолжил:
        - Далее. Все сенаторы и члены Палаты представителей от этих штатов, если они подпадают под вышеуказанные ограничения, немедленно лишаются этих должностей, с них снимается неприкосновенность, и они препровождаются в тюрьму округа Колумбия, где для них уже приготовлены удобные камеры, - тут Хоар зловеще улыбнулся, а затем продолжил, читая по списку, поданному ему услужливым молодым человеком: - В частности, это касается следующих бывших сенаторов: Джорджа Элайфаза Спенсера, Огастаса Хилла Гарланда, Чарльза Уиллиама Джонса…
        Конечно, за вышеуказанный проект никто еще не голосовал, да и то, что происходило, было прямым нарушением не только правил Сената, но и Конституции. Тем не менее все - или почти все - молчали, пока солдаты надевали наручники на названных Хоаром сенаторов и выводили их из зала Сената.
        Всех удивило поведение сенатора от Флориды Саймона Барклая Коновера. Несмотря на то что он был из Нью-Джерси и воевал на стороне Севера во время Войны между штатами, он встал и объявил:
        - Тогда заберите и меня.
        - Но вы же не мятежник, - удивился Хоар.
        - Заберите и меня.
        - Как вам угодно, - усмехнулся Хоар, подождал, пока выведут и его, и продолжил: - Армия снова вводится во все крупные города Юга. Командующие этими частями назначаются военными губернаторами военных округов - список округов прилагается к законопроекту - с правом наводить порядок так, как они считают нужным. Это касается как имущества тех, кого лишили гражданских прав, так и их жизни и смерти, причем военные губернаторы и их подчиненные освобождаются от любой ответственности перед судом. Права тех жителей этих территорий, которые прибыли с Севера после Мятежа, остаются неприкосновенными.
        С текстом законопроекта вы сможете ознакомиться после голосования. Из-за опасности, угрожающей нашей стране, не вижу причин для дебатов. Предлагаю проголосовать простым поднятием рук. Кто за?
        Я бы никогда не проголосовал за подобный законопроект, но, когда в тебя целится целая рота солдат, иной выбор сделать было небезопасно. Тем более что из Палаты представителей вдруг послышались бурные аплодисменты - похоже, они приняли этот закон. И я, как и все, поднял руку.
        - Единогласно, - усмехнулся Хоар. Тут открылись двери, и вошел Сэмюэл Рэндолл, спикер Палаты представителей, который протянул Хоару лист бумаги.
        - Господин вице-президент, хочу вас проинформировать - Палата представителей приняла законопроект единогласно. Вот свидетельство.
        Хоар взял перо и подписал этот листок, а также другой, на котором, судя по всему, был указан результат голосования у нас в Сенате. Конечно, у новоявленного вице-президента не было на это никакого права - законы подписывает только президент. Но кто собирался с ним спорить? А он, дождавшись окончания бурных, продолжительных аплодисментов (хлопал, понятно, и я), вдруг добавил:
        - Позвольте вас ознакомить с приложением к только что принятому закону. Согласно ему, поражение в правах касается не только сецессионистов, но и граждан, и особенно представителей штатов, в которых рабство было разрешено в 1861 году. Это включает Мэриленд, Делавэр, Кентукки, Миссури и Западную Виргинию.
        Я опешил и вдруг почувствовал, как за руки берут уже меня, а на запястьях у меня защелкнулась холодная сталь наручников. Меня потащили из зала, а когда я попытался что-то сказать, кто-то ударил меня по почкам и рявкнул:
        - Иди-иди, сецессионистская сволочь, не упирайся!
        Нас вывели под холодный дождь и повели перед глазами праздной публики - зеваки орали и улюлюкали нам вслед. Вскоре меня впихнули в камеру, в которой не было даже матрасов - только голый пол. Через единственное окошечко просачивалось немного света, и я увидел перед собой окровавленное лицо Огастаса Мерримана, похожее на жуткую маску из книг мистера По. Маска улыбнулась, обнажая наполовину выбитые зубы и окровавленные десны, и я услышал голос своего коллеги по несчастью, с которым я хотя и не дружил, но который всегда был вежлив и корректен:
        - Ну что, бывший сенатор Деннис, хотел отсидеться? Думал, что тебя не тронут? Ну и как, получилось?

12 июля (30 июня) 1878 года. Российская империя, Санкт-Петербург, Морской порт
        Гвардии штабс-капитан Николай Арсеньевич Бесоев
        Солнечным и ясным июльским днем три корабля готовились к выходу в дальний поход. Оркестр играет марш «Прощанье славянки». Волонтеры, по-праздничному возбужденные, толпятся на причале возле быстроходного «Смольного», получая свою минуту славы от петербургских дам, при полном параде прогуливающихся по набережной.
        Портовые паровые краны еще ночью закончили погрузку на «Колхиду» ящиков с новейшими винтовками, пушками и боеприпасами, и она уже готовилась отдать швартовы, чтобы выйти на фарватер.
        С другой стороны, у выхода из Морского канала, эти два корабля уже ожидал стоящий на якоре сторожевой корабль «Ярослав Мудрый». Пунктом назначения пока значилась военно-морская база Гуантанамо. Но кто его знает, как изменится международная обстановка за те двенадцать суток, пока караван со скоростью восемнадцать узлов (невиданной для 1878 года) будет следовать из Петербурга до Кубы.
        Быть может, разгружаться «Колхиде» и «Смольному» придется уже в Чарльстоне, Саванне или Майами. После убийства американского президента Хейса ситуация резко изменилась. Узнав, что покушавшийся был убит при попытке к бегству, я сразу сказал императору Александру III:
        - Александр Александрович, решать, конечно, вам, но прошу вас иметь в виду, что это явная инсценировка (я чуть не сказал «подстава», но вовремя сообразил, что таких слов император не знает). Исполнитель, застреленный сразу после покушения, - это классика жанра.
        - Неужто у вас такие убийства не были редкостью?
        - Увы, ваше императорское величество. Более того, это только начало. На следующем этапе заказных убийств высших должностных лиц королей, президентов и императоров начнут взрывать, расстреливать из специальных винтовок с оптическими прицелами и даже из пушек.
        - Из пушек? - удивился император. - Это как?
        - Неудавшееся покушение на вашего сына Николая, примерно тридцать лет тому вперед. На Крещение во время Водосвятия одно из орудий Петропавловской крепости вместо холостого заряда оказалось заряженным картечью и нацеленным на Иордань, где шла служба. В результате этого выстрела никто не пострадал за исключением городового по фамилии… Романов. Курьез, но он все равно наводит на определенные размышления. Тем более что за тем покушением стояли агенты американских банкиров, подобным способом защищавших свои инвестиции в различные антироссийские проекты.
        Император поразмыслил и согласился, что паровозы лучше давить, пока они еще чайники, и благословил моих орлов на священную войну с американской плутократией.
        Таким образом, вместе с волонтерами на «Смольном» на американскую войну уходит и моя отдельная Гатчинская рота специального назначения. В принципе, всему, чему было можно научить на полигоне, я своих бойцов уже научил, новое вооружение, то есть магазинные винтовки Мосина под патрон с бездымным порохом рота получила. А дальше бой должен показать, кто прав, а кто и лев.
        Сам Александр Александрович провожать нас не пришел, ибо официально такое мероприятие выглядело бы слишком заметным и политически ангажированным. А неофициальных путей просто не было. Такого громилу, как российский император, замаскировать для того, чтобы он мог инкогнито ходить по своей столице, не представлялось возможным. Поэтому попрощался он и со мной, и с моей ротой еще вчера вечером в Гатчине.
        Единственно, кажется, о чем сожалел император Александр III, так это о том, что у американцев, у северных и у южных, без разницы, невозможно будет установить монархический государственный строй, ибо американцы и монархия несовместимы.
        Кстати, на войну меня сегодня провожали только великая княгиня Мария Александровна и сопровождавшая ее моя супруга Анна, в девичестве Энн. Ее высочество решила, что не может не проводить своего спасителя из британской темницы (хотя замок Холируд в Шотландии был мало похож на казематы Петропавловки или камеры Бастилии) до трапа идущего на войну парохода. Вот замаскировать инкогнито присутствующую великую княгиню среди сбежавшегося на мероприятие петербургского дамского общества было проще простого. У каждого из волонтеров были матери, сестры, жены и невесты, которые, соответственно, пришли провожать своих близких.
        Мое прощание с Анной, которая вот уже шестой месяц носила нашего первого ребенка, было недолгим. Моя жена происходила из семьи рыбаков, которые каждое утро выходили из дома, не зная, вернутся ли вечером обратно. Объятья, несколько слезинок и обещание Марии Александровны, что, если что, она не оставит мою семью своими милостями.
        С одной стороны, после этого заявления я чувствовал себя значительно спокойнее за своих родных. С другой же - о таком вообще не принято говорить вслух. Подобные обещания считаются нехорошей приметой.
        Но как бы то ни было, прощание окончилось, навьюченные высокими рейдовыми рюкзаками бойцы моей роты, вызывая завистливые шепотки среди волонтеров - «гатчинцы!», - давно поднялись на борт «Смольного». Дамочки с берега устали махать шляпками и платочками, а я, разместив своих людей по кубрикам и поручив их заботам взводных командиров, поднялся на верхнюю палубу, чтобы в последние минуты перед отходом корабля постоять в одиночестве, обдуваемый свежим морским ветерком, и привести свои мысли в порядок. Ведь на самый верх российских волонтеров не пускали, но на меня, с моим югоросским происхождением, этот запрет не распространялся.
        Вот и остался позади еще один период моей жизни, который можно было бы окрестить петербургским или гатчинским. У меня пока не было никаких предчувствий, суждено ли мне погибнуть во время этого американского вояжа, или вся моя дальнейшая служба будет связана с какой-либо иной частью света. Единственно, что я чувствовал - это то, что в обозримом будущем я не вернусь в этот прекрасный город, и моя жена, если я буду жив, переедет вслед за мной на новое место моей службы.
        Ну и ладно, Александр Александрович, он, может, и хороший человек, дай Бог ему здоровья, но постоянное присутствие рядом с царем утомляет. Да и сама моя рота, пока не понюхает пороху настоящих сражений, не сможет внести свой вклад в реформу русской императорской армии.
        Пока для этого больше сделали волонтеры со стороны Российской империи, участвовавшие в войне за освобождение Ирландии. Именно на основании этого опыта откидной игольчатый штык на винтовке Мосина, крестным отцом которой я был, заменили отъемным ножевым. Штыковых атак, может, и не будет, а хорошо наточенное холодное оружие и одновременно инструмент солдату не повредит никогда. Моя рота получила именно такие винтовки, пристрелянные без штыка, который во время стрельбы находится в ножнах на поясе. До него если дело и дойдет, то лишь тогда, когда прозвучит команда: «Примкнуть штыки!»
        С другой стороны, можно поразмыслить и над, так сказать, высшим смыслом предстоящей войны. Мы же все-таки не американские наемники, которые, работая на одного нанимателя, свергают какого-нибудь диктатора страны Лимпопо Бузимбу, а завтра, заключив другой контракт, возвращают его на прежнее место и оказывают ему всяческую поддержку. Нет, нам и нашим солдатам необходимо понимать смысл происходящих событий и ощущать правоту своего дела. Если наш боец или офицер не видит, что он сражается за справедливость, то начинает сражаться без огонька, а это уже путь к поражению.
        Если глянуть на нынешнюю Америку непредвзятым взглядом, то с чувством собственной правоты там все в порядке. Чистейшей воды эмбрион Пиндосии наших времен, в некоторых моментах даже куда более отвратительный. Я согласен с адмиралом Ларионовым, что расчленение САСШ на несколько нормальных государств, постоянно враждующих между собой, пойдет этому миру только на пользу. Некому будет создавать искусственный управляемый хаос, и в ХХ веке люди во всем мире, и в первую очередь в России, будут жить спокойно.

15 (3) июля 1878 года. Королевство Ирландия. Дублинский замок - место проведения Чрезвычайного международного трибунала по Ирландии
        Канцлер Югороссии Тамбовцев Александр Васильевич
        Сказать честно, начало судебного процесса по Ирландии следовало бы отложить на полгодика-год. За столь короткое время нельзя собрать и задокументировать все факты зверств и нарушения законов.
        С другой стороны, затягивать с началом процесса тоже не следовало - помимо чисто юридической целесообразности существует еще и политическая. Железо следует ковать, пока оно горячо. Ведь многие обвиняемые, которые должны были усесться на скамью подсудимых в Дублинском замке, воспользовались царившей в стране неразберихой и успели дать стрекача. По нашим данным, некоторые из них сейчас находятся в Индии, другие - в Канаде, а отдельные особо шустрые особи оказались аж в Австралии. Их преступные деяния рассмотрят заочно, а потом, после вынесения приговора, беглецов отловят и экстрадируют в Дублин для исполнения наказания. В общем, примерно все то же самое, что было в нашей истории после 1945-го…
        Еще до начала работы Чрезвычайного международного трибунала пришлось заняться решением некоторых чисто правовых вопросов. А именно: по каким законам их судить, какие предусмотреть наказания, кто именно будет судьями и где будут отбывать наказание осужденные.
        Отдельно обсуждались и организационные вопросы: кто обеспечит охрану подсудимых, как и за чей счет их содержать, где именно и какие у них будут права.
        Можно было бы проделать все быстро и жестко - в стиле ежовских «троек». Только зачем тогда было весь этот огород городить? Не проще ли организовать в тюрьме, где содержались арестанты, небольшую локальную эпидемию холеры или тифа? Все подсудимые естественным путем отправились бы в ад, после чего мы наложили бы взыскание на начальника тюрьмы, которое сняли через год по королевской амнистии - скажем, по случаю рождения наследника престола. Ведь, как я понял, Виктор и Александра в своих королевских покоях не только друг другу стихи читают и песни поют, но и занимаются тем, чем положено заниматься молодоженам.
        Все эти вопросы приходилось решать совместно с ирландскими и британскими юристами. Понятно, что интересы и их были кардинально противоположными, и каждый вопрос обсуждался подолгу и со всем тщанием. Мы прекрасно понимали, что готовим некий одноразовый документ, который, скорее всего, больше никогда и нигде не понадобится. Но процесс надо провести так, чтобы все поняли - безнаказанно зверствовать и издеваться над целым народом небезопасно. А те, кого осудит Чрезвычайный трибунал, станут своего рода наглядной агитацией, своим примером показывающими, что никто и ничто не будет забыто.
        С составом судей мы разобрались быстро. Единогласно было принято решение: все они будут из тех стран, которые напрямую не участвовали в ирландских событиях. Но в то же время они не должны были принадлежать к числу англофилов. Остановились на приглашении судей из Дании, Швейцарии и Люксембурга. В конце концов, пусть кто-нибудь из них и будет сочувствовать британцам, но очевидные факты убийств и насилия над мирным населением они вряд ли станут отрицать.
        К тому же я, как представитель Югороссии, сразу же заявил - все, чья вина не будет доказана, освобождаются от ответственности. И наоборот - виновных накажут, и ни титул, ни положение, ни высокопоставленные покровители не спасут их от заслуженной кары.
        Содержать арестантов решили в Дублинском замке - помещений там для этого вполне достаточно. К тому же в нашей истории этот замок какое-то время использовался в качестве тюрьмы. Охранять же тех, кому предстояло стать обвиняемыми, станут караульные из числа военнослужащих Югороссии, в основном греков и болгар. Ирландцев к этому делу подпускать нельзя - смертность среди арестантов резко возрастет, и многие из них не доживут до приговора.
        Подсудимых обеспечили адвокатами. Но тем пришлось несладко - Чрезвычайный трибунал не был похож на обычный королевский суд, и им очень быстро стало ясно, что наработанные уже приемы волокиты и затягивания процесса не сработают - правила игры устанавливают не они, и работать придется по тем правилам, которые им абсолютно непривычны.
        Как и было изначально задумано, всех подсудимых, как имевшихся в наличии, так и находившихся в бегах, рассортировали по категориям. Низшей была категория обычных преступников - солдат и сержантов, которые непосредственно убивали и насиловали мирных жителей. Вообще-то ради них и не стоило собирать Чрезвычайный трибунал - достаточно было обычных народных судов, где гласно и открыто обвиняемых приговорили либо к каторге, либо к виселице. Но в данном случае и их надо судить на процессе в рамках трибунала, так как они должны были наглядно показать, к чему приводит слепое исполнение приказов политиков.
        Во вторую категорию попало начальство среднего ранга. Ведь указания и директивы, спущенные из Лондона, можно было выполнять по-разному. Можно послушно кивнуть и спустить все на тормозах, сославшись потом на какую-нибудь объективную причину. А можно было проявить рвение, надеясь выслужиться, и наворотить такого, что потом то самое начальство, которое отдало ему приказ, за голову схватится. Вот здесь следует хорошенько разобраться, насколько виноват подсудимый и не потребуется ли проявить к нему снисхождение.
        А в третью, скажем так, VIP-категорию попали высокопоставленные политики и чиновники, которые превратили несчастную Ирландию в территорию, где не действуют законы, а местные жители стали полностью беззащитными перед произволом томми, которому понравился кошелек ирландца или приглянулась его жена.
        Вот этих-то британские адвокаты будут защищать наиболее активно. На первую и вторую категорию обвиняемых им, честно говоря, наплевать. «Мало ли в Англии Томми Аткинсонов?» С ними все ясно. Британский бомонд согласен пожертвовать дюжиной-другой солдат, унтеров и офицеров.
        А вот своих сэров и пэров они так просто не сдадут. Надо сделать все, чтобы дожать и усадить виновников резни и погромов в Ирландии на скамью подсудимых в Дублинском замке. Это вопрос принципа. Пусть их даже не приговорят к виселице или каторге, а отмерят им лет по десять тюрьмы. Это будет пример для других их «братьев по классу». Те, кто не сподобился получить реальный срок, задумаются и сделают соответствующие выводы. Собственно говоря, в этом и заключается главная цель, которой мы добивались, настояв на необходимости Чрезвычайного международного трибунала по Ирландии.
        К началу процесса в Дублин приехало немало корреспондентов из европейских стран. И не только европейских. Были представители СМИ из Южной и Северной Америки, Персии и Китая. Даже мой старый знакомый, эмир Ангоры Абдул-Гамид, прислал журналиста, который передал мне привет от бывшего султана и попросил помочь ему с аккредитацией и обустройством. Фуад - так звали турка - оказался парнем смышленым, и я постарался сделать все, чтобы он как можно подробней ознакомился с Дублином, а также с обвиняемыми, свидетелями и потерпевшими. Я даже организовал ему встречу с королевской четой, что вызвало у Фуада неподдельный восторг.
        И вот сегодня он сидит в ложе для прессы и что-то строчит в свой рабочий блокнот. Вот-вот должно начаться первое заседание. Посмотрим, сохранится ли Дублинский процесс в памяти народов и станет ли он таким же знаковым, как Нюрнбергский процесс в нашей истории.

18 (6) июля 1878 года. Борт парохода «Southern Belle», Мобил, Алабама
        Лорета Ханета Веласкес, а ныне Мария Пилар де Куэльяр и Сото
        За иллюминатором каюты мирно плескались волны, над водой лениво реяли пеликаны, а чуть подальше то появлялись, то исчезали плавники дельфинов. Чуть левее виднелся порт Мобила, некогда французского, а ныне алабамского города на Мексиканском заливе - города, где многие еще говорили по-французски, готовили жамбалаю и беньеты и с огромным размахом праздновали карнавал, мало чем уступающий новоорлеанскому. А еще это родина адмирала и моего друга Рафаэля Семмса, который и сам является потомком французских поселенцев в этих краях.
        Вот только мне надлежало быть не здесь, а в Гуантанамо, ведь я теперь не просто сеньора Веласкес, а лейтенант Веласкес, командир отдельного женского снайперского взвода в составе Первого пехотного полка армии Конфедерации. И мои девочки готовятся к войне за освобождение Конфедерации наравне со всеми. Шутка ли, они прошли курс молодого бойца на острове Корву. Нас даже отправили в Ирландию, но мы так и не успели поучаствовать в боевых действиях. Но после того как в недавнем стрелковом состязании мои подопечные заняли второе командное место по всей Армии Конфедерации, мне твердо пообещали, что моим девочкам дадут возможность пострелять по янки.
        Ведь у меня к ним теперь и новый счет имеется. Незадолго до того, как мы отправились на Корву, мы с моим женихом, Родриго де Сеспедес, отпраздновали помолвку. А двадцать третьего января мне сообщили, что Родриго скоропостижно скончался и что причина тому - жестокие побои в тюрьме в САСШ, где он сидел по навету сенатора Паттерсона. Дорога в Гуантанамо заняла бы слишком много времени, так что хоронили его без меня. И теперь я не могла найти себе места. И единственное, что сдерживало меня от желания поскорее умереть, был мой Билли. Впрочем, даже если я погибну, о нем есть кому позаботиться.
        Две недели назад мне передали письмо из Нового Орлеана, в котором было написано, что Адель Шамплен весьма плоха и хочет меня увидеть. С Адель мы дружили, когда учились в пансионе для девочек в столице Луизианы. Но с тех пор мы виделись лишь пару раз, и то случайно. Да и написала письмо не сама Адель, а ее сын.
        Когда я показала письмо Игорю Кукушкину, коменданту Гуантанамо, тот задумался.
        - Лорета, мне кажется, это ловушка. Ведь ты уже не просто знаменитость, но и офицер армии Конфедерации, и для наших заклятых друзей в Вашингтоне - весьма ценная персона.
        - Но не будут же они пытать женщину…
        - Вспомни, что происходило, когда янки входили в южные города и поселки. Полагаю, тебе грозит примерно то же. Я бы на твоем месте не ехал. Тем более, что ты - офицер. И твоя задача - дальше тренировать своих девочек.
        - Эсмеральда Рамирес, командир первого взвода, будет их гонять почище моего, пока я не вернусь.
        - Может, и так… Но я б все равно хорошенько подумал на твоем месте.
        - Но Адель так просит, чтобы я приехала…
        - Ладно, - вздохнул Игорь. - Заодно и развеешься, а то в последнее время напоминаешь гаитянских зомби. В любом случае тебе надлежит вернуться не позднее первого августа. Успеешь?
        - Успею, - самонадеянно ответила я. - Отправлюсь в Мобил, а оттуда за два дня доберусь до Нового Орлеана.
        - Отправляйся под чужим именем и обязательно первым классом. Тогда таможенный и иммиграционный контроль будет на борту корабля, в твоей каюте, и вероятность, что тебя узнают, будет меньше. Да, и возьми с собой Инес, ведь все знают, что богатые кубинки путешествуют со служанками.
        - А кто тогда позаботится о Билли?
        - Мы с Надей заберем его к себе. Вот только… Обязательно вернись. Мальчику нужна мама. Мы, конечно, воспитаем его как собственного ребенка, но все равно ему без тебя будет тяжело.
        Я изменила прическу, добавила кое-какие штрихи с помощью косметики, и в зеркале на меня смотрела дама, не похожая на меня. Теперь я была Мария Пилар де Куэльяр и Сото - именно так звали мою троюродную сестру, вышедшую за чиновника из метрополии и уехавшую с ним в Испанию. А моя служанка Инес превратилась в Ампаро Гонсалес Гомес - служанку вышеуказанной Марии.
        Вышли мы из Сантьяго уже седьмого июля, но в Мексиканском заливе попали в земной вариант преисподней - ураган. Поверьте мне, самый страшный бой - ничто по сравнению со стихией. Нашу «Южную красавицу» бросало с волны на волну, моя бедная Инес - пардон, Ампаро - вставала с кровати только затем, чтобы в очередной раз склониться над ведром, и даже мне стало дурно. На следующий день мы оказались намного восточнее, чем должны были быть, да и винт был, по словам капитана, поврежден. Но мы все же как-то доковыляли до Мобила.
        От моих раздумий меня отвлек вежливый стук в дверь. На пороге каюты появился человек с темными волосами, карими глазами и орлиным носом. Я приняла его за местного потомка французов, но достаточно ему было открыть рот, как стало ясно - предо мной янки. Хотя даже в разгар Реконструкции в этих краях на подобных должностях сидели, как правило, местные.
        - Здравствуйте. Я представитель таможни Джон Мэрдок. А вы, - он взглянул в бумажку, которую он держал в руке, - миссис де… Куэллар?
        - Именно так, только фамилия моя произносится де Куэльяр, - сказала я, подпустив в мою речь толику испанского акцента.
        - Простите, я из Бостона и не знаю испанского, - ответил тот с легким поклоном. - Итак, миссис де Куэллар, что принесло вас в наши края?
        - Я здесь неоднократно бывала девочкой и хотела еще раз посетить Мобил и Новый Орлеан, с которыми у меня связаны - как это будет по-английски - незабытые воспоминания.
        - Незабываемые, - поправил он меня с улыбкой. - Но летом у нас очень жарко…
        - Знаю, но у нас в Сантьяго еще жарче. Видите ли, мистер Мэрдок, мы с мужем долго жили в другом Сантьяго - Сантьяго де Компостела, на северо-западе материковой Испании, у него на родине. Недавно я, увы, овдовела…
        - Мои соболезнования.
        - Благодарю вас. Это было полгода назад, и я приняла решение вернуться в родной город - и объездить места, с которыми у меня связаны добрые воспоминания… - тут я всхлипнула. Действительно, моя кузина недавно овдовела, но на Кубу пока еще не вернулась, хотя собиралась.
        - Понятно. Вот только в данный момент всем запрещено покидать Мобил. Это для вашей же безопасности - на дорогах сейчас очень неспокойно.
        - Очень жаль. Если бы я знала, то отложила бы поездку. Но я уже здесь…
        - Пароходы в Сантьяго ходят раз в неделю, так что посмотрите город и можете возвращаться. Но позвольте мне соблюсти формальности. Миссис Куэллар, что вы везете с собой?
        - Одежду, обувь, предметы дамского туалета. Один маленький дамский пистолетик. Никогда же не знаешь, когда даме придется защищать свою честь…
        - Пистолет мне придется у вас забрать - после подлого убийства президента Хейса южанами у нас был введен запрет на ношение оружия гражданскими лицами в южных штатах. Получите его по предъявлении квитанции, когда будете покидать Мобил.
        Он попросил меня открыть сундуки и сумки, а также кое-что приподнять, но сам не полез - еще бы, кто будет ворошить одежду пассажирки первого класса… Знал бы он, что у меня там припрятано кое-что посерьезнее, чем эта дамская игрушка, взятая мной для отвода глаз.
        - И последний вопрос, миссис Куэллар. Не знакома ли вам дама по имени… - и он посмотрел в другую бумажку - Лорета Джанета Велазкез? Также известная под фамилией Бьюфорд.
        - Если вы про мою троюродную сестру, то да, знакома. Но про фамилию Биуфор - так вы, кажется, сказали? - ничего не знаю.
        - А где она?
        - Понятия не имею. Она - черная овца нашей семьи, бежала с каким-то американским солдатом и вроде вышла за него замуж. Больше мне ничего не известно.
        - А как она выглядит? А то у меня лишь эта старая фотография, - и он протянул мне напечатанный снимок.
        Я посмотрела на свой портрет, судя по всему, вырезанный из моей же недавно изданной книги. Ну что ж, хотя бы им пришлось ее купить, усмехнулась я про себя. Фото было сделано во времена Войны Северной агрессии, и узнать меня на гравюре, сделанной по этой фотографии, было сложно.
        - Знаете, мистер Мэрдок, я ее помню еще девочкой. А изображение столь плохое, что это может быть кто угодно - не только я или моя служанка, но даже вы.
        Мэрдок рассмеялся, поставил штамп на разрешение на выход на берег, поклонился мне и ушел, бросив на прощание:
        - Желаю вам приятно провести время в Мобиле!

19 (7) июля 1878 года. Вашингтон
        Уильям Максвелл Эвертс, государственный секретарь Североамериканских Соединенных Штатов
        - Вице-президент готов уделить вам лишь пятнадцать минут, господин госсекретарь, - сообщил мне надутый как индюк дворецкий Хоара.
        - Но… - пробормотал я, попытавшись возразить непонятно кому - то ли этому слуге, то ли скороспелому вице-президенту.
        - Ждите, - дворецкий небрежным жестом указал мне на кресло.
        Да, мой кузен Джордж Хоар никогда еще так себя не вел. Хотя, если разобраться, он всего лишь вице-президент, и практически единственная его прерогатива - председательствовать в Сенате. Но, увы, он подмял под себя президента Уилера, показавшего себя слабаком. А самое главное - именно он сейчас руководит всей политикой Североамериканских Соединенных Штатов. А ведь этим должен заниматься я!
        Минут через двадцать тот же дворецкий распахнул передо мной дверь и важно произнес:
        - Помните, пятнадцать минут, господин госсекретарь. И ни секундой больше.
        - А, старина Эвертс, - фальшиво улыбнулся мне Хоар. - Проходите, садитесь. Любопытно, что же привело вас ко мне? Мне доложили, что у вас имеется настолько экстренное известие, что мне пришлось оторваться от важных государственных дел.
        «Раньше он называл меня “мистер секретарь”, - раздраженно подумал я, - А теперь я для него уже просто Эвертс. Но посмотрим, мистер зазнайка, какой будет у тебя вид через пару минут - после того как я сообщу тебе последние новости. Уверен, что твоя спесь моментально слетит с тебя».
        - Вчера, - я постарался, чтобы мой голос был абсолютно спокоен и ровен, - меня посетил посол Российской империи и передал мне послание от правительства Югороссии для президента Уилера. А от президента меня перенаправили к вам - мол, именно вы взяли на себя ответственность за все международные отношения, и с посланиями иностранных дипломатов надлежит разбираться вам.
        - И только из-за этого вы меня оторвали от важных государственных дел? - вспылил Хоар. - Из-за письма правительства какой-то заштатной державы, о которой год назад ничего не было известно? Вы что, издеваетесь надо мной? Вам надлежало передать это письмо в мой секретариат!
        - Мистер вице-президент, - я укоризненно покачал головой. - Характер переданного мне послания таков, что обсуждать все изложенное в нем следует вам или даже самому президенту. Югороссы сообщают, что договор между правительством САСШ и правительством Югороссии в ходе ратификации его Сенатом был изменен не только без согласования с ними, но и без всякого уведомления. Хотя я еще тогда предупреждал вас, что любые изменения в тексте этого договора возможны лишь при согласовании их с Югороссией.
        Хоар радостно рассмеялся и стал потирать руки, словно торговец, только что всучивший простаку-покупателю лежалый товар.
        - Эвертс, неужели вы всерьез думаете, что наш Сенат должен проводить консультации с какой-то третьеразрядной страной по любому пустяковому поводу? Тем более что их требования было для нас явно неприемлемы. Мне все равно, получили они якобы причитающиеся им деньги или нет. Вы еще скажите мне, что в свое время надо было и краснокожим отдать все, что им причиталось по заключенным с ними договорам… Вам самому-то не смешно?
        - Но, мистер вице-президент… - я попытался сказать ему, о том, что Югороссия - это не какое-то там индейское племя, что адмирал Ларионов не король Филипп или Понтиак, а развалины Британской империи говорят об этом более чем наглядно.
        Но меня грубо прервали.
        - Эвертс! - рявкнул Хоар. - Вы мне успели надоесть. Недели полторы назад вы, заламывая руки, словно дешевый актер в рыночном балагане, пели мне, что, дескать, югороссы пронюхали про ваш обман. И что произошло потом? Вы испугались фантома. Вы вывели зачем-то войска из Северного Орегона, хотя югоросская армия находится на расстоянии нескольких тысяч миль от нашей Америки. И она вряд ли способна причинить нам какие-либо неприятности. Все, Эвертс, можете идти. У меня слишком мало времени для того, чтобы слушать ваш бред.
        - Мистер вице-президент, - я снова попытался донести до этого заносчивого наполеончика всю серьезность происходящего. - Правительство Югороссии заявляет нам, что, поскольку мы не соблаговолили откликнуться на его предложение начать консультации о возникших разногласиях по заключенному договору, то оно отзывает предложение о таковых и не считает себя связанным какими-либо положениями договора, который с этого момента признается ничтожным.
        - Эвертс, вы уйдете, наконец, - прорычал Хоар, - если бы вы только знали, как вы мне надоели!
        - И далее, - продолжал я, старательно делая вид, что не слышу его слова, - Югоросский МИД требует от нас объяснить, по какой причине нами была объявлена Вторая Реконструкция. Они настаивают на соблюдении законных прав граждан, проживающих в южных штатах.
        Югороссия предупреждает, что она готова - так написано в их послании - «предпринять в отношении Североамериканских Соединенных Штатов соответствующие политические и военные шаги по защите жизни и здоровья тех, кто несправедливо подвергается насилию и репрессиям со стороны правительства САСШ». Фактически подобное заявление вкупе с расторжением заключенного президентом Грантом договора можно считать объявлением войны. Пока она не объявлена де-юре, у нас еще остается возможность избежать начала боевых действий. В противном случае под угрозу будет поставлено само существование САСШ.
        - Не надо поддаваться панике, Эвертс. Пусть они объявляют нам войну, пустые угрозы нас совершенно не интересуют. - Похоже, что до Хоара до сих пор не дошло, что именно произошло. Он немного подумал, а потом, подозрительно посмотрев на меня, спросил: - А откуда им известно про Вторую Реконструкцию? И кто именно передал вам это письмо?
        - Его мне вручил посол Российской империи, - ответил я. - По его словам, сделал он это по поручению правительства Югороссии, с которым Россия состоит в тесном политическом и военном союзе. Так что в случае начала боевых действий вполне вероятно, что русские тоже не останутся нейтральными и выступят на стороне Югороссии.
        - Вот как? - ухмылка слетела с лица Хоара. - А вы не предполагаете, что это письмо написано в русском посольстве? Наверное, нам следует получить объяснение от самого посла. Эвертс, пригласите его ко мне.
        - Пригласить-то я его приглашу, - я пожал плечами, - но захочет ли он приехать по первому вашему требованию? Я полагаю, что у него получены на этот счет инструкции из МИДа.
        - Если он откажется от визита ко мне, то я прикажу доставить его силой! - рявкнул Хоар. - А вы, Эвертс, считайте себя свободным от вашей должности. Вы плохо отстаиваете интересы Североамериканских Соединенных штатов, и вам следует подать прошение об отставке. Выйдите вон из кабинета. Там в приемной есть стол, чернила, перо и бумага. Надеюсь, что написание прошения об отставке не займет у вас много времени!
        Хоар позвонил в колокольчик и, когда вошел дворецкий, объявил ему:
        - Позаботьтесь о том, чтобы господину Эвертсу никто не мешал. Ему надо срочно составить один важный документ. А когда он передаст его мне, пригласите следующего визитера.
        Вот так я оказался безработным и в то же время совершенно свободным человеком. Но времени у меня мало. Надо было успеть до начала боевых действий купить билеты на поезд, снять деньги со счетов в банке, взять самые ценные вещи и вместе с женой и детьми отправиться в Канаду. Главное - оказаться подальше от Вашингтона. Я хорошо знал по докладам наших дипломатов о том, что представляют собой югороссы. Если они, да еще в союзе с русскими, начнут с нами войну, то катастрофа неминуема.
        Этот идиот Хоар называет Югороссию заштатной державой. Боже праведный - и это ничтожество собралось возглавлять нашу политику! Недаром древние говорили: «Если Господь захочет кого-то наказать, то он лишит его разума». Хотя как можно лишить человека того, чего у него не было с рождения! И надо же додуматься до такого - доставить посла иностранного государства к себе силой! Это означает, что САСШ опускается до уровня средневековой Турции, где объявлением войны считалось помещение посла враждебного султану государства в Семибашенный замок!
        Когда Югороссия начнет боевые действия совместно с Российской империей - а я в этом ни минуты не сомневаюсь, - то от Вашингтона вскоре не останется и камня на камне, а от мистера Хоара, со всем его провинциальным апломбом, - мокрого места.

25 (13) июля 1878 года. Константинополь
        Канцлер Югороссии Тамбовцев Александр Васильевич
        Послы иностранных государств, аккредитованные в Константинополе, прибыли во дворец Долмабахче заранее, не дожидаясь обозначенного в приглашении времени. Обстановка в мире была напряженная. В любой момент где-нибудь в Европе (Азии, Америке - нужное подчеркнуть) могли начаться боевые действия, результатом которых станет исчезновение одних государств и появление новых.
        Сейчас война могла начаться в Северной Америке. После убийства президента Хейса и объявления Второй Реконструкции новое правительство САСШ пошло, что называется, вразнос. Они не только отказались вернуть в заключенный с ним договор убранные из него в одностороннем порядке статьи, но и попытались силой заставить посла России в Вашингтоне явиться к государственному секретарю Хоару. В истории дипломатии это было что-то совершенно неслыханное! Банда полицейских вломилась на территорию посольства и нагло потребовала, чтобы Николай Павлович Шишкин - чрезвычайный посланник и полномочный министр в Северо-Американских Штатах - бросил все свои дела и незамедлительно явился к вице-президенту Хоару в Государственный департамент, чтобы предстать пред светлые очи его главы.
        Николай Павлович сохранил самообладание и заявил, что никуда он не пойдет и что у него нет никакого желания видеть мистера Хоара, тем более что вице-президент не уполномочен вызывать к себе послов, и что даже Государственный департамент обязан делать это нотой с указанием даты и времени. Он заметил также, что даже служа консулом в турецком Адрианополе не встречался с таким грубым обращением с иностранными дипломатами. Охрана посольства пригрозила, что будет защищать как самого посла, так и территорию дипломатической миссии, не останавливаясь перед применением силы. В конечном итоге все закончилось разрывом дипломатических отношений между Российской империей и САСШ.
        Новый президент Америки Уильям Уилер, вовремя смекнув, что ссора с Россией (и союзной с ней Югороссией) может дорого стоить Штатам, попытался извиниться перед послом Шишкиным за идиотскую выходку госсекретаря Хоара. Но, что называется, поезд ушел. Все в мире с нетерпением ждали, что скажет по этому поводу Югороссия. Сегодня я объявлю об этом послам ведущих европейских государств, которые доведут мои слова до своих правительств.
        Я вошел в гостиную, которая служила у нас чем-то вроде конференц-зала для проведения брифингов. Послы и допущенные сюда в порядке аккредитации представители мировых СМИ уже заняли свои места и с нетерпением ждали начала мероприятия. Они нервно потирали руки и готовились стенографировать все, что будет сказано в этом зале. Они мечтали о сенсации - и они ее получат!
        - Господа, - подобно гоголевскому Городничему я прокашлялся, многозначительно посмотрел на присутствующих, после чего продолжил: - Я пригласил вас сюда, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие…
        Российские журналисты не смогли скрыть улыбку, а иностранные, не знакомые с бессмертным творением Николая Васильевича Гоголя, лишь недоуменно переглянулись.
        - А новость моя действительно пренеприятнейшая. Дело в том, что после всего, что произошло недавно в САСШ, отношения Югороссии с этой страной прерваны. Невозможно иметь дело с государством, которое ложь и лицемерие сделало основой своей внутренней и внешней политики.
        Речь идет о договоре, который был заключен здесь, в Константинополе, между правительством Югороссии и полномочным представителем САСШ, бывшим президентом этой страны генералом Грантом. В договоре были статьи, которые не совсем устраивали Вашингтон. Поэтому при ратификации этого договора власти САСШ не нашли ничего лучше, как просто вычеркнуть не устраивающие их статьи из текста договора. И при этом они даже не поставили нас в известность о сём прискорбном факте.
        Впрочем, что можно ожидать от страны, государственность которой насчитывает чуть больше века? К тому же у САСШ сложилась дурная привычка - по своему усмотрению править тексты уже заключенных с ними договоров. Достаточно вспомнить договор Гвадалупе-Идальго, подписанный САСШ и Мексикой после кровопролитной войны между этими странами. При ратификации договора в Сенате САСШ, 10-я статья этого договора, гарантировавшая, что Соединенные Штаты признают права мексиканских землевладельцев и дадут им равные права с гражданами САСШ, была вычеркнута. Ну не нравилась она новым владельцам захваченной у Мексики территории!
        Сидящие в зале и внимательно слушавшие мой монолог дипломаты возмущенно загудели и стали пожимать плечами. Даже для них, людей достаточно хитрых и циничных, такие новшества в мировой дипломатии оказались в новинку.
        - А как назвать отвратительный поступок вице-президента САСШ мистера Хоара? Это ж надо до такого додуматься - отправить полицейских в посольство Российской империи, чтобы те под конвоем, словно жулика, пойманного во время совершения карманной кражи, доставили в Госдепартамент САСШ полномочного министра Российской империи! Хорошо, что у полицейских ума оказалось больше, чем у американских дипломатов, и они не довели дело до вооруженного столкновения.
        В зале снова раздались реплики, из которых можно было понять, что иностранные дипломаты возмущены поступком своих американских коллег.
        - После всего произошедшего, - продолжил я, - правительство Югороссии решило разорвать с правительством САСШ дипломатические отношения и считать все заключенные с ним договоры ничтожными.
        - Господин канцлер, это война? - спросил меня Филипп Роуз, корреспондент английской газеты «Таймс».
        - Не советую вам всуе употреблять это слово, мистер Роуз, - ответил я. - Но мое правительство не исключает все возможные варианты дальнейшего развития событий.
        Вполне вероятно, что новый договор мое правительство подпишет с новым правительством САСШ. Или, возможно, с КША. Вам всем, наверное, известно о том, что в связи с объявлением президентом Второй Реконструкции снова обострились отношения между Южными и Северными штатами. Не удивлюсь, если это противостояние перерастет в новую гражданскую войну.
        В данном противостоянии симпатии Югороссии будут не на стороне нынешнего правительства САСШ. Мы установили контакт с действующим руководителем Конфедеративных Штатов Америки мистером Джефферсоном Дэвисом и достигли с ним полного взаимопонимания.
        Дипломаты заволновались и стали переговариваться между собой. А журналисты лихорадочно чиркали карандашами в своих блокнотах, подпрыгивая от нетерпения. Многие из них готовы были тут же сорваться с места и бегом помчаться на телеграф, чтобы передать в свои газеты сенсацию - о контактах руководства Югороссии с руководством КША в изгнании, о грядущей гражданской войне и о разрыве всех отношений между Югороссией и САСШ.
        Я внимательно посмотрел на присутствующих в зале и, помня фразу незабвенного Штирлица о том, что запоминаются последние слова, произнес:
        - Господа, я бы особо попросил отметить в отчетах вашим правительствам следующий момент: Югороссия желает, чтобы во взаимоотношениях ее с другими государствами отсутствовал обман и коварство. Наши взгляды на те или иные аспекты развития мировой политики могут не совпадать со взглядами наших коллег. Мы можем и будем искать компромиссы, которые в конечном итоге устроили бы обе стороны. Но обманывать нас, говорить одно, а делать другое, мы не позволим.
        Правительство САСШ вело себя как шулер, рассчитывая обыграть нас с помощью крапленых карт. Но, как известно, пойманных за руку шулеров в Европе бьют канделябром и спускают с лестницы. В самих же САСШ где-нибудь в салуне шулер рискует получить в лоб пулю, выпущенную из кольта.
        С шулерами в мировой политике мы церемониться не намерены. Именно это я прошу передать главам государств, которые вы представляете.
        Благодарю вас за внимание. Всего вам доброго.

30 (18) июля 1878 года. Утро. Гуантанамо. Штаб югоросской военно-морской базы
        Командир сводной Российско-Югоросской конно-механизированной бригады генерал-майор Вячеслав Николаевич Бережной
        В маленькой комнатке помимо меня присутствовала лишь верхушка возрождаемой Конфедерации: президент Дэвис, вице-президент Стивенс, госсекретарь (глава МИД) Джуда Бенджамин, главнокомандующий армией генерал Форрест и главком флота адмирал Рафаэль Семмс. Из югороссов помимо меня в совещании принимает участие только подполковник Сергей Рагуленко, получивший повышение в звании и орден Святого Владимира 2-й степени за воссоздание Армии Конфедерации и ее подготовку к сражению, а также Святого Георгия 4-й степени за участие в боях. На этом список приглашенных исчерпывается, выставленные вокруг домика совместные караулы югороссов и южан готовы пристрелить любого, кто попытается проникнуть к месту проведения совещания, не имея на то законных прав.
        - Джентльмены, - начал я, - сложившееся положение оказалось намного хуже, чем мы предполагали несколько месяцев назад. Сейчас все идет к тому, что Вторая Реконструкция превратится в некое подобие кровавых ирландских событий…
        - Господи Иисусе! - резким неприятным голосом воскликнул вице-президент Александр Стивенс, всплеснув руками. - Неужели политиканы в Вашингтоне настолько свихнулись, что оказались способны на зверства в отношении людей, которых они считают своими согражданами?
        - Уже не считают, джентльмены, - сардонически ухмыльнулся я, доставая присланную мне из Вашингтона бумагу, - согласно принятому Конгрессом закону о Второй Реконструкции, все граждане штатов, объявивших сецессию, а также граждане штатов, в которых рабство существовало на 1 января 1861 года, теряют право голоса и все гражданские права, если на момент того, что они именуют Мятежом, они оставались на этих территориях.
        Это не касается тех граждан этих штатов, которые прибыли с Севера после капитуляции мятежников. Сенаторы и конгрессмены от этих штатов частью арестованы и ждут решения своей участи, а частью брошены в тюрьмы, откуда их, скорее всего, вынесут уже мертвыми. Армия Союза снова вводится во все крупные города Юга. Военными губернаторами военных округов назначаются командиры размещенных там воинских частей, которые получили право наводить порядок так, как они это считают нужным. Сие касается как имущества тех, кто лишен гражданских прав, так и их свободы и даже жизни, причем военные губернаторы и подчиненные им солдаты и офицеры освобождаются от любой ответственности перед судом. Права тех жителей этих территорий, которые прибыли с Севера после Мятежа, остаются неприкосновенными. Между прочим, сейчас я почти дословно цитировал означенный закон, который был принят конгрессменами даже без его полного оглашения под угрозой применения оружия.
        - Но это же незаконно! - в один голос воскликнули Джуда Бенджамин и Александр Стивенс, которые по своей основной специальности были неплохими юристами, причем ориентированными именно на изрядно запутанное американское прецедентное законодательство.
        - Да, джентльмены, - согласился я, - по сути, весь этот закон противоречит американской Конституции со всеми ее поправками, и его юридическая сила ничтожна. Любой честный суд признает этот факт уже после получасовых слушаний. Но только пока вопрос дойдет до обсуждения в суде… Для начала необходимо разгромить врага на поле боя, заставить его безоговорочно капитулировать, и только потом юристы начнут подсчитывать, какие пункты американской Конституции и сколько раз были нарушены. Только так и никак иначе! По-другому дорвавшихся до власти временщиков, опьяненных, как они думают, безнаказанностью, не остановить.
        - Вот же свинячье дерьмо! - воскликнул генерал Форрест, который хотя и считался одним из богатейших людей Юга, но родился отнюдь не во дворце, а в хижине бедного кузнеца Уильяма Форреста, отца двенадцати детей.
        - И это еще мягко сказано, мистер Форрест, - согласился я, - но среди этого кошмара есть и парочка светлых моментов. Во-первых, несколько дней назад сначала Югороссия, а потом и Российская империя разорвали с Североамериканскими Штатами все дипломатические и прочие отношения. Официальным поводом для этого стали нанесенные на государственном уровне грубые оскорбления, которые можно объяснить только глубоким провинциализмом и, скажу прямо, идиотизмом нынешних американских властей.
        - И что же теперь будет, мистер Бережной, - упавшим голосом спросил президент Дэвис, - вы бросите нас на произвол судьбы или же поможете, как раньше помогли ирландцам? Да, и о каких еще положительных для нас моментах вы упомянули?
        - Джентльмены, - ответил я, - правительство Югороссии предвидело подобное развитие событий, хотя мы и не предполагали, что все зайдет так далеко и начнется так рано. И потому я уполномочен заявить о том, что в настоящий момент у Бермудских островов находится флот Югороссии под командованием адмирала Ларионова. Атлантический океан не является непроницаемым барьером, как рассчитывали в Вашингтоне господа вроде мистера Хоара.
        Я сделал паузу и, внимательно посмотрев на генерала Форреста, продолжил:
        - Так что, мистер Форрест, я бы посоветовал вам прямо сейчас отдать два приказа. Первый - партизанским отрядам, в основном состоящим из «людей в белом», немедленно начать боевые действия не только против мелких воинских формирований янки, расквартированных в тех или иных населенных пунктах Юга, но и против тех представителей власти, которые немедленно не перейдут на сторону восставшего народа…
        Я внимательно посмотрел на президента КША Дэвиса, полуприкрывшего глаза и размышлявшего над моими словами.
        - Мистер Дэвис, адмирал Ларионов просил вам передать, что настало время издать манифест о всеобщем восстании всех патриотов Юга против угнездившихся в Вашингтоне тиранов и узурпаторов. Мы, в свою очередь, издадим декларацию о том, что если кто-то будет совершать военные преступления против дружественных нам жителей Юга, то мы найдем такого мерзавца, где бы он ни находился, и покараем его.
        Кстати, на десантных кораблях находится и моя сводная Российско-Югоросская конно-механизированная бригада особого назначения. Она следует на Бермуды, чтобы в нужный момент ударить там, где это будет наиболее эффективно, как только будет отдан приказ о начале боевых действий. Ведь от Бермуд до целого ряда возможных целей - от Чарльстона до Бостона - не более двух-трех суток пути.
        - Генерал, - спросил меня президент Дэвис, - скажите мне, только честно, зачем вы все это делаете? Ведь если бы вы бросили всю эту возню с помощью тем, кому грозит смерть, и вместо этого занялись бы бизнесом, то сейчас, наверное, вы были бы самыми богатыми людьми мира.
        - А мы и есть самые богатые люди мира, - улыбнулся я, - у нас говорят, что не надо иметь сто долларов, а лучше иметь сто друзей, каждый из которых готов помочь тебе в трудную минуту. Такие люди в большом количестве у нас есть в бывшей Османской империи, Болгарии, Греции, Персии, на Кубе и в Ирландии. А теперь к ним еще добавятся и жители американского Юга. А вообще, в Святом Писании говорится: «Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя», а вы знаете, что те, кто во всем следуют заветам Спасителя, становятся непобедимыми. Аминь.

31 (19) июля 1878 года. Гуантанамо
        Генерал-лейтенант Джеймс Лонгстрит, командир Четвертого полка Второго корпуса Армии Конфедерации
        - Мистер президент, войска построены и готовы к принятию присяги, - отрапортовал генерал Джеймс Огастас Вашингтон. Когда я прибыл в Гуантанамо и все от меня отворачивались, именно Вашингтон отдал мне честь (все-таки он еще недавно был полковником) и предложил мне принять на себя командование полком ополченцев, прибывших последними.
        - Приступайте, генерал, - устало ответил Джефферсон Дэвис, осмотрев стоящие перед ним полки. Увидел меня, и взгляд его стал несколько неприязненным. Увы, было за что. После нашего поражения в Войне Северной Агрессии я вспомнил нашу старую поговорку: if you can’t beat’em, join’em[11 - Если вы не можете их победить, присоединитесь к ним (англ.).].
        Нет, я не считал тогда это предательством - для меня важнейшей целью была достойная жизнь для миллионов южан. Еще два месяца назад я считал, что эта цель уже близка. Кто же мог подумать, что убийство президента Хейса приведет к новому витку тирании и к потере всего, ради чего я отдал все силы после нашей капитуляции. Дело дошло до того, что четыре года назад я лично повел отряд, состоящий из негров, против мятежников в Батон Руж. Но после этого президент Грант резко прекратил репрессии против южан, а президент Хейс вообще отменил Реконструкцию и вывел войска из городов, за что я написал ему благодарственное письмо.
        Ответом на него послужила лишь короткая записка с выражениями признательности.
        Полтора месяца назад я неожиданно получил письмо от президента. Он написал мне, что предложил мою кандидатуру на должность секретаря армии вместо Джорджа Вашингтона Мак-Крэри. То, что именно Мак-Крэри весьма критично отнесся к Северо-Орегонской авантюре, неоднократно освещалось в газетах. Но что будет предложена именно моя кандидатура, для меня оказалось сюрпризом - ведь и я считал эту идею глупой. Мне было велено явиться в Вашингтон третьего июля. Четвертое июля - наш национальный праздник - президент Хейс предложил мне отметить вместе с его семьей, что было, конечно, несколько грустно - праздник без супруги и детей, а также без алкоголя, меня не прельщал. Но, как говорится, «Париж стоит мессы», ведь пятого июля мне предстояли слушания в Сенате, а к ним нужно было подготовиться.
        С супругой и младшими детьми я отправился навестить родню в Чарльстоне. Тридцатого июня супруга вернулась домой в Джорджию, а я купил себе билет в Вашингтон на первое июля - нужно было пораньше отправиться в столицу, встретиться с ключевыми сенаторами, поговорить с другими членами кабинета…
        Утром первого июля я прибыл на вокзал и, к своему удивлению, увидел объявление, гласящее, что все поезда на первое и второе июля отменяются. Билетная касса и офисы Южно-Каролинских каналов и железных дорог были закрыты, а перед ними стояли солдаты в форме. Я обошел здание и взглянул на перрон. И тут мои глаза вылезли из орбит. На обеих платформах стояли составы, из которых выгружались солдаты с оружием и военным снаряжением.
        - Что здесь происходит? - спросил я у какого-то майора, который командовал выгрузкой.
        - А вы кто такой? - в свою очередь спросил у меня он и дал знак. Я заметил, что меня обступили несколько солдат.
        - Генерал Джеймс Лонгстрит, кандидат в секретари армии, - ответил я.
        - Лонгстрит? Тот самый? Тогда вы арестованы, - сказал майор.
        - На каком основании? - возмутился я.
        - За военные преступления во время Мятежа, - отрезал майор.
        Я протянул ему письмо от президента, но майор лишь усмехнулся.
        - Вот ему и пожалуетесь, - отмахнулся он, порвал письмо и швырнул обрывки мне под ноги. - Уведите! - скомандовал он солдатам.
        Те схватили меня и повели под конвоем к реке Эшли, там посадили на какой-то корабль и отвезли в печальной памяти форт Самтер - тот самый, где когда-то и началась наша Гражданская война.
        Меня и полторы сотни прочих людей, прибывших на том же корабле, отконвоировали в одну из казарм, охранявшуюся вооруженными солдатами, которых здесь, согласно распоряжению президента Хейса, не должно было быть. Более того, на единственный вход в здание казармы, как я успел заметить, когда меня грубо запихивали внутрь, были направлены стволы двух картечниц Гатлинга.
        В казармах царила толчея - я с трудом нашел место, чтобы присесть. На корабле я пробовал было задать вопрос сначала одному из солдат, потом кому-то из других задержанных. Но в первом случае вместо ответа я получил прикладом по спине, во втором же мой товарищ по несчастью лишь пожал плечами. Теперь же у меня появилась такая возможность, и я спросил у пожилого человека с военной выправкой и со слегка кривыми ногами кавалериста:
        - Вы не знаете, что здесь происходит?
        Тот взглянул на меня и хрипло рассмеялся:
        - Генерал Лонгстрит собственной персоной! Ну что, помогло вам сотрудничество с янки? Как видите, они решили окончательно добить Юг.
        - Но по какому праву? - удивился я.
        - По праву сильного, мой генерал, по праву сильного, - снова хрипло рассмеялся кавалерист. - Кстати, позвольте представиться - капитан Джошуа Линч, из отряда Джона Ханта Моргана. В отличие от вас, уже ощутил на себе все гостеприимство наших северных друзей, когда провел у них два года в качестве гостя.
        - Простите, капитан, - мне почему-то стало стыдно, - я хотел, чтобы нашему Югу было лучше.
        - Знаете, генерал, - печально произнес капитан Линч, - дорога в ад тоже вымощена самыми лучшими намерениями.
        - Вы правы. Но что же нам теперь делать?
        Капитан Линч скептически хмыкнул.
        - Шанса сбежать отсюда практически нет. Разве что можно будет попробовать сделать это сегодня ночью. Но вряд ли у нас что-либо получится. Мы даже не сумеем выйти из здания.
        - Если что, то я с вами, - решительно произнес я, - живому или мертвому, мне здесь нечего делать.
        К нам постоянно заталкивали все новых и новых арестованных, и вскоре пришлось встать - для сидения места больше не было. Воняло мочой и калом - ведь для того, чтобы оправиться, никого из нас не выпускали, а клозетов в казарме не имелось, да и дойти до них было бы проблематично. Кроме того, отчаянно хотелось есть и пить. Когда уже начало смеркаться, я каким-то образом заснул, стоя на ногах, зажатый между несколькими моими товарищами по несчастью.
        Но неожиданно среди ночи снаружи началась какая-то непонятная возня. Были слышны глухие хлопки, словно кто-то откупоривал одну бутылку шампанского за другой. Потом распахнулась дверь, в глаза нам ударил ослепительно-белый свет фонарей, а зычный голос с иностранным акцентом прокричал:
        - Эй, дикси, бегом все на выход! В шлюпки! Быстро! Быстро! Быстро! Цигель, цигель, ай лю-лю!
        Выбежав вместе с толпой во двор, я увидел лежащие безжизненные тела солдат Союза и темные вооруженные фигуры в каких-то лохматых одеяниях.
        Нас повели на берег реки, где погрузили в металлические лодки, которые, ревя как голодные пумы, помчались к темным громадам стоящих на рейде кораблей. Там нас накормили, дали возможность помыться и переодели в новенькую серую форму с разбросанными там и сям темными пятнами - как нам объяснили, для маскировки. А через три дня мы оказались в Гуантанамо.
        По дороге мы узнали про убийство Хейса, и про начало Второй Реконструкции, и про то, что на стороне Конфедерации теперь воюет непобедимая армия Югороссии. Это их рейнджеры освободили нас из форта Самтер, предварительно вырезав его гарнизон. Только то, что произошло со мной и с моими товарищами по несчастью, похоже, началось еще до убийства президента Хейса и последующих событий - в том, что они были подстроены, сомнения быть не могло.
        И вот наконец вместе со своими будущими солдатами я приношу повторную присягу Конфедеративным Штатам Америки, после чего и корпусу, и всем полками вручат боевые знамена. Да, я безмерно виноват перед своими согражданами, но я готов своей кровью искупить вину. Трепещите, янки, мы возвращаемся - для того, чтобы отомстить вам за все!

10 августа (29 июля) 1878 года. Форт Пейган, Земля Руперта
        Субалтерн Лоренс Стивен Рандалл, Северо-западная конная полиция
        Наш небольшой форт находился на сорок девятой параллели, на границе с беспокойным южным соседом. Впрочем, еще недавно здесь были тишь да гладь да божья благодать. А потом к югу от границы неожиданно появились крупные отряды конницы армии Североамериканских Соединенных Штатов, и мой небольшой отряд, состоявший из двадцати человек, отправили в эти негостеприимные земли, чтобы мы могли соорудить здесь наблюдательный пост. Конечно, ни о каком сопротивлении речи не шло - ну что могут сделать двадцать человек против их 4-го кавалерийского полка под командованием пользующегося дурной славой среди индейцев полковника Рэналда Слайделла Мак-Кензи?
        Один из его офицеров, некто лейтенант Мак-Кормик, почтил нас своим присутствием примерно через неделю после нашего прибытия в эти края. Мы его встретили вежливо, а он нагло процедил через губу, что нам предоставят ровно три дня для того, чтобы мы убрались из этих мест. В противном случае он и цента не даст за наши жизни. На мое замечание о том, что мы находимся на нашей стороне сорок девятой параллели, этот нахал лишь саркастически усмехнулся, бросив: «Мы вас предупредили», и отправился обратно к сопровождавшему его отряду кавалеристов.
        Ближайший пост Королевской конной полиции находился в форте Калгари, в ста шестидесяти милях к северу от нас. Наше присутствие в этих местах казалось мне абсолютно ненужным, но приказ есть приказ - единственной надеждой была отмена такового. Двух вестовых я послал сразу, но один лишь путь туда займет не менее четырех дней, и еще столько же - обратно. К тому же непонятно, что решит тамошнее начальство.
        А пока я лично отправился в соседний поселок индейцев-пейганов. Их вождь, Маленький Бизон, как оказалось, неплохо говорил по-английски. Выслушав меня, он сказал:
        - Раньше я бы сказал - иди своей дорогой, бледнолицый. Мы с вами не друзья. Но вы намного меньшие враги, чем те, кто идет с юга. Недавно к нам пришли двое мальчишек из деревни по ту сторону границы. Конные люди под полосатым флагом две недели назад убили женщин, детей, стариков - мужчины были на охоте… Спаслись только эти двое. Так что если они придут, то мы готовы воевать вместе с вами.
        - А сколько у вас воинов?
        - Семьдесят человек. Но у них только двадцать три ружья. И мало пороха и пуль. У остальных - в лучшем случае луки.
        - С ружьями я вам вряд ли смогу помочь, а вот с порохом и свинцом - да.
        Вождь прижал правую руку к сердцу. Я продолжил:
        - А не лучше будет, если ваши женщины и дети уйдут на север, пока все не успокоилось? К форту Калгари, например?
        - По дороге к форту находятся земли племени кайнай. Они нас не любят, а мы - их. Вас они не тронут, побоятся. А вот наших женщин, детей и стариков они щадить не будут. Слишком много крови между нами.
        - А что, если вся ваша деревня отправится в форт Калгари? Вместе с воинами?
        - Нет, бледнолицый, мы не трусы. Лучше уж мы умрем здесь, на своей земле.
        - Но у вас не будет ни единого шанса на успех. У них же целый полк, и они хорошо вооружены. Именно этот полк и разбил недавно вождя по имени Тупой Нож.
        - Ты меня услышал, бледнолицый. - Маленький Бизон поднялся с земли, показывая, что наш разговор окончен. - Если ты привезешь мне то, что обещал, то мы сможем уйти в Страну вечной охоты, убив перед этим хоть сколько-то этих головорезов.
        Я уехал из селения пейганов в скверном настроении. Как ни возмущался сержант Джонсон, наш каптенармус, я послал индейцам то, что они просили, - того, что у нас оставалось, нам хватит надолго, а от краснокожих я подвоха не ждал, все-таки мы для них, как они сами признались, меньшее зло.
        Следующие несколько дней мои люди несли дежурство по усиленному варианту. Спали по четыре часа в сутки; двое всегда дежурили в двух милях к северу, чтобы после начала перестрелки срочно отправиться в форт Калгари. Оставшиеся занимали наспех оборудованные наблюдательные пункты.
        Увы, именно в этих местах ландшафт был равнинным и практически безлесным, хотя чуть западнее виднелись Скалистые горы. Да, если уходить, то, наверное, туда - все-таки там будет проще спрятаться от врага…
        Но прошло три дня, потом неделя, а янки так и не начинали боевых действий. А потом вернулись мои ребята из форта Калгари, и оказалось, что земля Руперта перешла к Югороссии, что бояться нападения уже не стоит и что в ближайшем будущем нас отзовут. Но пока нам предписывалось оставаться в этом Богом забытом месте.
        А сегодня утром, когда я только-только улегся после дежурства, которое я нес наравне со своими людьми, прискакал один из разведчиков и закричал:
        - Лейтенант, янки перешли в наступление!
        Я отправил одного из моих людей к гонцам, ожидавшим в полной боевой готовности моего приказа. Им следовало немедленно отправиться в Калгари. Троих я отправил в разведку, а остальные четырнадцать человек под моим командованием отправились к пейганам - я не привык бросать слова на ветер. Но не успел я подъехать к индейскому селению, как увидел скачущего во весь опор одного из моих разведчиков:
        - Лейтенант, мы поймали лазутчика! Он прятался в высокой траве!
        Янки, одетый в порванный во время борьбы синий кавалерийский мундир и с окровавленным лицом, не стал запираться.
        - Нам отдали приказ захватить ваш форт и уничтожить индейскую деревню, - сплевывая на землю сгустки крови, произнес он.
        - Кто именно отдал это приказ? - поинтересовался я.
        Лазутчик замялся, потом взглянул на моих молодцов и нехотя произнес:
        - Полковник Мак-Кензи, сэр. Вчера вечером он объявил нам, что приказ уничтожить ваш форт он получил от вице-президента Хоара.
        - Какого такого Хоара? - удивился я. - Ведь президент вашей страны - Хейс. А вице-президент вроде Уэйлер. Или Уилер?
        - Хейса застрелили южане, - ответил лазутчик, - а президентом стал Уилер. Хоара же назначили вице-президентом. Он же фактически и ворочает всеми делами в Вашингтоне.
        Я выругался про себя (слыхал я про этого Хоара, тот еще койот блохастый), а потом спросил:
        - И что вы собирались делать после захвата нашего форта?
        - Не знаю, - пожал плечами лазутчик. - Полковник Мак-Кензи более ничего нам не сообщил.
        Пришлось отправить еще двух моих людей в форт Калгари - информация, полученная от пленного, имела немалую цену. Впрочем, те, кому надо, давно уже все знают. А сами мы заняли позиции вдоль небольшой речушки, у северного берега которой и стояло индейское поселение.
        Все, что потом произошло, было до обидного просто. Янки подогнали артиллерию и стали методично расстреливали и само селение, и нас. Пришлось отдавать приказ об атаке, но нас попросту расстреляли из картечниц Гатлинга…
        Почти у всех нас были допотопные дульнозарядные ружья Энфилда образца 1853 года, и только у меня и у сержанта Джонсона имелись относительно современные винтовки Снайдер-Энфилда. Мы успели дать то ли два, то ли три залпа, после чего что-то ударило меня по голове, и я потерял сознание. Последней моей мыслью было, что за нас обязательно отомстят. Югороссы никому не прощают обид, особенно вторжений на ту территорию, которую они считают своей.

10 августа (29 июля) 1878 года. Мобил, Алабама
        Лорета Ханета Веласкес, она же Мария Пилар де Куэльяр и Сото
        Разбудил меня грохот копыт по булыжной мостовой. Когда я приоткрыла ставни, я увидела, как белая кавалерия сменилась цветной пехотой в синей униформе, бодро чеканящей шаг по брусчатке улицы Дофина под командованием белых офицеров. Вели они себя прилично, но у меня было подозрение, что это лишь пока. Я оценила их численность где-то в батальон.
        Замыкающими промаршировали белые, две роты. Сколько янки прошло до того, как я проснулась и подошла к окну, бог весть, но несколько сотен пехотинцев и, вероятно, не менее эскадрона кавалерии - немалая сила для такого городка, как Мобил. Тем более что вооруженного сопротивления здесь не было. Пока не было, вкралась ко мне в голову мысль…
        Но обо всем по порядку. После того как мы сошли с парохода, я попросила у извозчика отвезти нас в какую-нибудь гостиницу. Тот посмотрел на меня и покачал головой:
        - Мадам, все гостиницы забиты. Вокруг города то и дело нападают на поместья и поселки, и те, у кого были деньги, перебрались сюда. Цены, конечно, взлетели до небес, но мест как не было, так и нет.
        - Давайте все же попробуем…
        - Если денег не жалко. Я беру по полдоллара в час. Доллар вперед, за два часа.
        - Это грабеж!
        - Увы, теперь здесь такие цены. Другие берут и по целому доллару в час. Так что, поедем?
        - Поедем, - кивнула я с мрачным видом, и мы объехали четыре гостиницы. Везде нам лишь виновато улыбались - мест уже неделю как нет.
        Мы ехали к пятой, когда я увидела неброско, но со вкусом одетую женщину, в чьем несколько заплывшем лице угадывалась моя школьная подруга Аннетт Прюдомм.
        - Остановите на секунду, - попросила я, сошла с экипажа и подошла к фланирующей женщине.
        - Аннетт, это вы?
        - Лори! - закричала она и бросилась мне на шею. - Ты здесь? А про тебя в газетах такое пишут…
        - Поэтому я сейчас и не Лори, а Мария, - усмехнулась я. - Долго рассказывать.
        - Ты где остановилась?
        - Пока, увы, нигде, мест в гостиницах нет.
        - Живи у меня.
        - Я, наверное, ненадолго - попробую пробраться в Новый Орлеан, сын Адели написал, что мать плоха и хочет меня видеть.
        - Адель Фонтено? Которая ранее была Шамплен? Так она уже давно там не живет. И сына у нее нет, три дочери.
        «Понятно, - подумала я. - Игорь же меня предупреждал».
        - Тогда попробую вернуться на Кубу.
        - Не получится. Мой муж - начальник порта, и ему пришло распоряжение сегодня - ни один корабль не сможет покинуть Мобил до отмены запрета. Даже рыбаки. Так что хочешь не хочешь придется тебе остаться на какой-то срок. А я буду только рада. Муж, кстати, тоже - мой Джереми хоть и из Нью-Гемпшира, но под моим влиянием стал «медноголовым»[12 - Медноголовые - Copperheads - прозвище северян, которые были за мир с Конфедерацией.].
        - Спасибо, Аннетт.
        - Разгружайся, ты как раз у моего дома.
        Аннетт оказалась необыкновенно гостеприимной, ее муж, как ни странно, тоже - он под влиянием Аннетт превратился практически в южанина. Единственное, что на мой вопрос, нет ли какой-нибудь неофициальной возможности покинуть город, он лишь покачал головой:
        - Моя дорогая Мария, я бы тебе помог, но сейчас это невозможно. Прислали человека из Массачусетса, и все распоряжения по порту проходят теперь через его руки. Контрабандистов я знаю, куда же без этого, но они сейчас даже не выйдут в море. Впрочем… Есть один на примете, может, и получится с ним договориться - как говорится, где деньги не помогут, могут помочь очень большие деньги. А они у меня есть. Нет, твоих мне не надо, и не предлагай… Ты наша гостья, а еще и подруга детства моей любимой Аннетт.
        Но на следующий день он объявил мне с траурным видом:
        - Его корабль потопили в море, и никто не спасся - у янки кораблей поболее будет, чем во время Войны между штатами, и они сразу топят любых нарушителей. Мне об этом начальник военного порта рассказал, причем с ухмылкой.
        Так что последние две недели с небольшим я жила у Джексонов - такая фамилия была у мужа Аннетт, а теперь, понятно, и у нее самой. Кормили на убой, время я проводила в их прекрасном саду за домом - выходить на балкон мне Аннетт не рекомендовала: «Вдруг тебя узнают?» В городе начались аресты тех, кто воевал за Конфедерацию либо служил в то время чиновником, а потом и тех, кого подозревали в симпатиях к Югу.
        Аннетт, к счастью, была вне опасности - ее муж был «саквояжником», и ни им, ни их семьям ничего не грозило. Так что моя жизнь была размеренной и довольно-таки приятной, если бы не жара - а тем более не творящееся вокруг меня беззаконие. И не тот факт, что я не могла даже связаться с Гуантанамо.
        Вчера Джереми пришел мрачнее ночи. Первым делом он приколотил к двери деревянную звезду, а затем, зайдя в дом и закрыв наглухо окна, сказал:
        - Выдали мне на работе, причем выдавали только северянам. В ближайшее время, любезные дамы, из дома не выходите. Вот в этом шкафу - ружья и боеприпас к ним. Что будет, не знаю, но в ближайшее время явно что-то начнется…
        И, подумала я, как видим, началось.
        Часть 2. Вторая Реконструкция

11 августа (30 июля) 1878 года. Аннаполис
        Томми Льюис, сирота
        Разбудил меня топот ног за окном. Сплю я чутко - поживешь в Норфолке во времена Реконструкции, и тоже будешь просыпаться от каждого шороха. А тут создалось впечатление, что мимо нашего дома, расположенного на самом въезде в Аннаполис со стороны форта Пароль на вашингтонской дороге, гнали огромное стадо коров.
        Я соскочил с кровати и выглянул в окно, не зная, верить ли своим глазам. По дороге ехали кавалеристы в знакомой мне по Норфолку синей форме армии Североамериканских Соединенных Штатов. Что они забыли в нашем сонном Аннаполисе, столице штата Мэриленд, известного разве что своим аккуратным, прилизанным центром, а еще Военно-морской академией Соединенных Штатов?
        Не успела осесть клубившаяся над дорогой пыль, как появилась и пехота - все в той же ненавистной синей униформе. Причем если первый отряд был белым, то во втором белыми были лишь конные офицеры, а лица остальных блистали всеми оттенками коричневого, от кофейного до практически черного.
        Да, дела, подумал я. Реконструкция-то закончилась, и отовсюду были выведены войска - более того, большую их часть отправили на запад, воевать с индейцами. Да и не было в Мэриленде никакой Реконструкции - штат так и не вышел из состава САСШ, хотя большинство было за Конфедерацию.
        Мой приемный отец, Уильям Льюис, принадлежал к семье, поселившейся в Аннаполисе, тогда именуемом Провиденс (не путать с одноименным городом в Род-Айленде, говорил он с усмешкой), еще в далеком 1649 году. Его предки были моряками - дед его, Кейлеб Льюис, начинал мичманом в Триполитанской операции и отличился в войне 1812 года, а его отец, как рассказывал папа, лишь сокрушался, что успел повоевать лишь в Мексиканской войне, «да и сколько ее было, той войны-то…»
        Когда южные штаты начали один за другим выходить из состава Североамериканских Соединенных Штатов, генеральная ассамблея Мэриленда после длительных дебатов решила, что отделяться, наверное, надо, но решение об этом должен принять новый состав генеральной ассамблеи. А выборы были на носу, и не то чтобы противников отделения не было, но шансов попасть в ассамблею не было практически ни у кого. По крайней мере, законным путем.
        Я еще ни разу не голосовал, но слыхал, как это происходит. Бюллетени - с фамилиями кандидатов от партии - можно получить в офисах партии, а членам партии их обычно разносят по домам. И у каждой партии бюллетень своего цвета. Клерки в участках для голосования проверяют, есть ли твое имя в списках тех, кто имеет право голосовать, после чего ты отдаешь им тот самый бюллетень[13 - Тайное голосование в США появилось не ранее 1884 года, а в большинстве штатов - на рубеже девятнадцатого и двадцатого столетий. Более того, в некоторых штатах его ввели в середине XX века.]. Вот только на тогдашних выборах тех, кто приходил с бюллетенями неправильных цветов, попросту арестовывали, а бюллетени их уничтожались. Некоторых потом отпускали, но тех, кого считали опасными, сажали в тюрьмы без предъявления обвинений. Далеко не всем удалось выжить в этих тюрьмах - условия там были просто ужасные, а выпускать их стали только ближе к концу войны.
        Папа сумел бежать во время этапа в форт Мак-Генри в Балтиморе. Он долго пробирался в Виргинию, а когда наконец туда попал, янки успели захватить Норфолк, единственный военный порт в моем родном штате. И он, моряк до мозга костей, скрепя сердце пошел офицером в пехоту. А в 1864 году его тяжело ранили во время битвы при Спотсилвейнии, и он оказался в лагере для военнопленных на мысе Пойнт-Лукаут в Мэриленде.
        Там он познакомился с моим родным отцом, Миком Маколеем. Мик был уроженцем Норфолка, и в 1862 году в отпуске по ранению он решил навестить родителей, а заодно и невесту, Дженни Доу. Через неделю они поженились, а еще через три дня в город вошли янки.
        Договоренности о сдаче Норфолка включали в себя гарантии неприкосновенности для жителей города, равно как и отсутствие любых репрессий против них. Но на следующий же день было объявлено, что «все предатели, служащие либо служившие в вооруженных силах так называемых Конфедеративных Штатов Америки, обязаны в течение 48 часов сдаться военным властям. Те, кто это не сделает, равно как и те, кто будет их укрывать, будут сурово наказаны».
        За отцом пришли в тот же день, несмотря на то что прошло всего шесть часов после прокламации. Его, равно как и всех тех, кто сдался и кто не сдался, отправили на Пойнт-Лукаут. Родителей же его арестовали «за недоносительство» и заключили - без предъявления формальных обвинений - в Старую тюрьму в Вашингтоне, где они вскоре умерли от начавшейся там эпидемии.
        На Пойнт-Лукауте все пленные жили в палатках, и смертность холодной зимой 1864/65 годов была огромной. Умерли четверо из тех, кто жил в одной палатке с Биллом. В канун Рождества 1864 года, когда сквозь дыры в материале палатки веяло могильным холодом, умер и Мик. Перед смертью он попросил Билла Льюиса, с которым он успел сдружиться, навестить его родителей и жену в Норфолке. О том, что родителей арестовали и что их уже не было в живых, а Дженни за те три дня успела забеременеть и в 1864 году родила меня, он так и не узнал.
        Билл вышел на волю лишь в 1867 году. О карьере морского офицера можно было забыть; он устроился работать в мастерскую по обслуживанию паровых двигателей. Хозяин мастерской был другом семьи и через три месяца отпустил Билла на неделю в Норфолк. Найти мою мать оказалось непросто - дом ее родителей был конфискован военными властями, и она поселилась у портнихи в порту, где и работала за еду и ночлег.
        Узнав о смерти мужа, она сказала мертвым голосом:
        - В ночь на Рождество в шестьдесят четвертом он мне приснился. Сказал, что его больше нет в живых, и просил прощения, что не сможет обо мне позаботиться. А потом ушел и ни разу не обернулся.
        - Именно в ту ночь он и умер, - кивнул Билл. - Царствие ему Небесное…
        А на следующий день мама объявила мне, что «у тебя будет новый папа» и что через месяц будет свадьба, а потом мы переедем в Аннаполис. Как ни странно, я запомнил это на всю жизнь - ведь на следующий день мне сообщили, что мама моя умерла. Как мне совсем недавно рассказал папа, ее нашли мертвой в рощице недалеко от места, где находился лагерь солдат черного батальона. Во время Реконструкции в Норфолке это не было редкостью - женские трупы появлялись там достаточно часто, а военные власти отказывались расследовать подобные «недоразумения».
        Меня портниха сразу же выселила - мол, зачем ей лишний рот, да и комнату она может сдать кому-нибудь другому. И я в свои пять лет прибился к стае таких же бездомных детей. Мне еще повезло, что их предводителем был сын близкого друга моего отца. Каким-то чудом меня там нашел Билл, который вместо свадьбы угодил на могилу невесты. Я не рассчитывал, что он меня возьмет с собой - я был теперь ему никем, - но он лишь сказал:
        - Собирайся, Томми. Поедешь со мной.
        Так я и оказался в Аннаполисе. Папа - именно так я называл Билла - кормил меня, заботился обо мне, даже отдавал последние деньги на мою школу. Когда я попытался протестовать, он мне лишь сказал:
        - Каждый родитель хочет, чтобы его сын выбился в люди.
        - Но я тебе не родной…
        - Теперь ты мой сын, и этим все сказано. Тем более что твой настоящий отец был моим лучшим другом.
        Вскоре он открыл свою собственную мастерскую по ремонту повозок и экипажей, и я ему помогал в свободное от учебы время. А раз в месяц он куда-то уезжал на неделю. Куда, я мог лишь подозревать - однажды я случайно услышал его разговор с незнакомым мне мужчиной:
        - Я бы отправился на Кубу хоть сейчас, но на кого я сына-то оставлю? Так что ты поезжай, а я пока буду держать форт на случай, если что-нибудь начнется.
        - Да что может начаться? Мэриленд же на хорошем счету.
        - Никогда не знаешь…
        В тот же вечер он мне сказал:
        - Если, пока меня нет, что-нибудь случится, отправляйся в Миллерсвилл - ты знаешь, где это?
        Я кивнул.
        - Спросишь там, где почта, и скажешь Джорджу Миллеру - так зовут почтмейстера - что хочешь послать письмо в Норфолк мистеру Джонсону. Он тебе скажет, что делать.
        А сейчас именно это случилось. Я подумал, что нужно будет подождать, пока вся основная масса людей пройдет в центр, чтобы уйти незамеченным. Но в дверь начали барабанить. Натянув на себя рубаху и штаны, я сунул ноги в сапоги и открыл дверь. Там стояли пятеро негров в синей униформе, у одного из них я увидел нашивки сержанта.
        - Ты кто?
        - Томми. Томми Льюис.
        - Где твои родители?
        - Мама умерла, а папа уехал - срочный заказ.
        - А сестры у тебя есть?
        Я удивился, про братьев они не спрашивали. Но честно ответил, что ни братьев, ни сестер у меня нет.
        - Деньги где?
        Деньги были в тайнике, а на расходы мне отец оставил небольшую сумму мелочью. Я их и передал сержанту, тот недовольно скривился:
        - Это все?
        - То, что отец мне дал, когда уехал.
        - Ладно, потом вернемся и поищем, - и он плотоядно усмехнулся. - Закрывай дверь, пока живой. И не выходи на улицу.
        Через пару минут я услышал выстрел, а затем пронзительный женский визг - причем мне показалось, что визжали как минимум две женщины и что в одной я узнал по голосу Джойс Керр. Так звали дочь папиного соседа-фермера. Мы с ней были одногодками и учились в одном классе, и, когда мы ходили в школу, я носил ее учебники и тетради. Она мне очень нравилась - хрупкая, темноволосая, и как мне казалось, настоящая красавица. Я схватил топор, висевший на стене, и побежал через заднюю дверь на соседний участок.
        Мистер Керр - точнее, то, что от него осталось, после того как пуля снесла ему полголовы, - лежал на земле. Рядом один из негров, только что приходивших ко мне, держал за волосы миссис Керр, а во рту у нее торчала тряпка. Юбка у женщины была задрана, и сержант со спущенными штанами пытался пристроиться к ней сзади. Джойс держали двое негров в синей униформе, а третий срывал с нее одежду, приговаривая:
        - Заткнись, белая мразь! Будешь себя хорошо вести, останешься в живых. Понятно тебе?
        Шансов у меня не было никаких, но я все же набрался храбрости, выскочил из кустов и ударил сержанта топором по голове. Тот упал, а я каким-то образом изловчился перерубить горло тому, кто держал миссис Керр, и переключился на того, кто раздевал Джойс. К счастью, и этот не ожидал нападения, поэтому - и откуда у меня взялось столько силы в руках? - и его голова повисла на лоскутке кожи.
        Двое других выпустили Джойс и бросились к ружьям, валявшимся на земле (за такое папа, обучавший меня обращению с оружием, строго бы меня наказал). Первому я успел раскроить череп, но второй успел ударить миссис Керр прикладом по голове, прежде чем я уложил и его.
        Джойс тяжело дышала, но не кричала, а вот миссис Керр выглядела весьма скверно. Я пощупал ей пульс, как меня учил папа - сердце не билось, да и череп был размозжен. Я повернулся к Джойс:
        - Нам нужно срочно уходить отсюда.
        - Но у мамы двоюродный дядя - судья…
        - Джойс, власть сейчас в руках таких, как эти, - и я показал на пять трупов. - Через десять минут нас здесь не должно быть. Возьми что тебе понадобится, и мы уйдем - я знаю как. И куда.
        Она лишь кивнула и побежала в дом, а я обшарил трупы, взял деньги (включая те, которые они забрали у меня), забежал в дом, схватил кое-что из еды, флягу с водой и мешочек с деньгами из тайника. Взял я еще ружье, подаренное мне папой, порох и пули и свой любимый нож.
        Джойс успела переодеться, а в руках у нее была кожаная сумка и мешок с едой.
        - Флягу взяла?
        - Да.
        - Пойдем.
        Мы зашагали по тропинке, которая вела к моему любимому месту, где хорошо ловилась рыба. Чуть выше по течению ручей резко мелел - глубина там была чуть выше, чем по колено. Я попросил Джойс не смотреть, снял штаны и перенес ее на ту сторону, затем - точно так же, с голым задом - вернулся за снаряжением.
        Со стороны наших домов послышались крики, затем два или три выстрела - кто и по кому там стрелял, я не знаю. Я за пару секунд натянул портки, дотронулся до плеча девочки, а когда она повернулась, показал взглядом - нужно уходить, пока нас здесь не нашли.
        И мы отправились к месту, где папин друг хранил лодку. Нужно было срочно пересечь Южную реку и добраться до Миллерсвилльской почты, пока туда не нагрянули янки.

11 августа (30 июля) 1878 года. Место, на котором раньше находился форт Пейган, Земля Руперта
        Субалтерн Лоренс Стивен Рандалл, Северо-Западная конная полиция
        Очнулся я оттого, что чьи-то руки легли на мой лоб, и я услышал шепот на незнакомом языке. Мне показалось, что это был один из индейских языков, но какой именно, я так и не смог определить. Голова у меня гудела, словно пустой котел, по которому изо всех сил лупили палками. Тело же меня не слушалось, и я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
        «Я умер и нахожусь в царстве мертвых, - мелькнула в моем мозгу шальная мысль. - Значит, индейцы правы, что нет рая и ада на земле, а души павших воинов после смерти попадают в Страну вечной охоты».
        С большим трудом я открыл глаза. Надо мной склонилась молодая индианка, которая что-то шептала, одновременно делая странные пассы руками над моей головой. Она взмахивала ими в воздухе, а потом медленно опускала ладони мне на лоб. При этом девушка что-то монотонно шептала на своем языке. Удивительно, но с каждым ее касанием сил у меня прибавлялось.
        - Пить… - прошептал я потрескавшимися от жажды губами.
        Моя целительница прекратила на время махать руками и замолчала. Пошарив вокруг себя, она нашла армейскую фляжку и приложила ее горлышко к моему рту. Никогда еще вода, которую я начал жадно пить большими глотками, не была так вкусна и живительна.
        Почувствовав прилив сил, я попытался приподняться. Острая боль пронзила все мое тело.
        - Лежи, тебе пока нельзя шевелиться, - произнесла девушка на довольно хорошем английском языке. - Ты слишком долго был в стране духов, но тело твое не отпустило твою душу, и мне удалось вернуть тебя к жизни.
        - Как… тебя… зовут? - спросил я, с трудом ворочая языком. - За кого мне надо молиться, прося, чтобы Господь отблагодарил мою спасительницу?
        - Мое имя Аксистоваки. На вашем языке оно означает «Журавль, который лечит», - произнесла девушка, снова начав водить руками возле моего лба. - Моя мать умела лечить людей от разных болезней. Этому она научила и меня. Эти люди, которые напали на нас, убили ее и всех людей из нашего племени. Я уцелела случайно - когда произошло нападение, меня не было в селении. Сейчас самое время для сбора целебных трав, и я отправилась на Священные холмы, чтобы набрать побольше лекарств, с помощью которых мы с моей мамой исцеляли людей.
        - Ты действительно великая целительница, - произнес я. - Видишь, мне стало уже лучше. Скажи, когда мне можно будет попробовать встать на ноги?
        - У тебя еще для этого слишком мало сил, - ответила девушка. - Я сделаю целебный отвар, который исцелит тебя. Во время боя ты получил сильный удар по голове. Понадобится время, чтобы ты снова стал здоровым и полным сил.
        Постепенно я стал вспоминать, что произошло со мной в тот страшный день. Янки стали из пушек расстреливать наш форт и деревню индейцев. Мы отстреливались от них из ружей, но ядра методично разрушали деревянные строения форта и выбивали одного за другим его защитников. А на деревню индейцев пейганов янки обрушились в конном строю. Они не щадили никого - я видел, как несколько их всадников этого ублюдка Мак-Кензи догнали группу женщин и детей, пытавшихся спастись бегством, и начали рубить их саблями. Потом что-то сильно ударило меня по голове, и я потерял сознание.
        - Кто-нибудь остался в живых, кроме нас с тобой? - спросил я у девушки.
        - Нет, погибли все. Янки не пощадили никого. Всех раненых противников они добили. А тебя они приняли за убитого. Твои воины и воины нашего племени храбро сражались и пали в бою, как подобает мужчинам - с оружием в руках.
        Я тяжело вздохнул. Меня немного утешило лишь то, что перед смертью мы с ребятами успели сделать пару залпов и кого-то даже вроде подстрелили. Оставалось лишь надеяться на то, что мои посыльные сумели добраться до форта Калгари и сообщить начальству об ультиматуме янки. Интересно, что сделают югороссы, когда узнают о том, что по приказу вице-президента Хоара регулярные части САСШ вторглись на контролируемую югороссами территорию и уничтожили наш форт и индейскую деревню? Зная о том, как эти неизвестно откуда появившиеся русские мстят за нанесенные им обиды своим врагам, мне очень бы не хотелось оказаться на месте полковника Мак-Кензи.
        Неожиданно с неба донеслось странное стрекотание. Девушка вздрогнула и с испугом взглянула вверх.
        - Смотри, белый человек! - воскликнула она, показывая рукой на что-то, что весьма ее удивило. - По небу летит железная свинья.
        Я с трудом повернул голову и увидел, как из-за вершин сосен появилось нечто, издали напоминавшее огромный фургон. Над ним сиял круг, а спереди блестели стекла. Несомненно, это было творение человеческих рук. Я вдруг вспомнил рассказы английского офицера, посетившего полгода назад форт Калгари. Он поведал нам о югоросских летающих исчадиях ада, которые безжалостно расстреливали огненными стрелами британские форты на Мальте. Так значит, югороссам все же сообщили о том, что на нас напали, и они прилетели к нам на помощь!
        - Не бойся, - попытался я успокоить девушку. - Это наши друзья. Это не повозка злых духов, а просто машина, умеющая летать по воздуху.
        Видимо, заметив нас, ревущая, словно стадо разъяренных бизонов, машина зависла над нами, а потом, поднимая крутящимися над ней, как крылья мельницы, лопастями винта пыль, стала медленно опускаться на землю. Коснувшись ее колесами, машина стала реветь чуть потише. Ее винт начал вращаться помедленнее. Сбоку открылась дверь, и из нее выбрались трое мужчин, одетые в странную военную форму - пятнистую, словно мох, выросший на камне. В руках югороссы - а это были несомненно они - держали незнакомое мне оружие. Оно не было похоже ни на что виденное мною ранее. Пришельцы с неба были вооружены короткими карабинами, у которых снизу торчали кривые коробки, похожие на ручки.
        Пригибаясь и держа оружие наизготовку, они подошли к нам.
        - Мы патруль армии Югороссии, старший лейтенант Баев, - по-английски представился один из них. - Что здесь произошло?
        - Лейтенант, - ответил я, - здесь совсем недавно было совершено страшное преступление. Четвертый кавалерийский полк армии Североамериканских Соединенных Штатов под командованием полковника Мак-Кензи напал на форт Пейган, в котором находилась группа моих солдат. Они уничтожили форт и его гарнизон, а также деревню племени пейганов. Они убили всех - мужчин, женщин и детей. В живых остались лишь двое - я, субалтерн Северо-Западной конной полиции Лоренс Стивен Рандалл, и девушка из племени пейганов, которая спасла мне жизнь.
        Лейтенант югороссов мрачно посмотрел на своих спутников и обменялся с ними несколькими фразами на незнакомом мне языке. Потом он снова перешел на английский.
        - Мистер Рандалл, мы хотим найти этих бандитов-янки, которые натворили здесь столько дел. Вы случайно не заметили, в какую сторону направился их отряд?
        - Лейтенант, я очень долго был без сознания, и лишь несколько минут назад пришел в себя…
        - Я видела, куда они пошли, - неожиданно вступила в разговор моя спасительница. - Туда, на закат, - девушка рукой указала направление, в котором скрылся отряд Мак-Кензи. - Они двигались медленно - среди них было немало раненых. Я спряталась в кустах и хорошо видела весь их отряд. Часть их воинов с трудом держались в седлах. Некоторые лошади хромали.
        - Не могли бы вы, мисс, - югоросс вежливо обратился к индианке, - полететь с нами и показать, где эти мерзавцы могли расположиться на отдых. Думаю, что с ранеными они будут двигаться довольно медленно и вскоре станут искать место для привала.
        Услышав предложение лейтенанта, девушка поначалу смутилась. Видимо, ей было страшно забираться внутрь железной машины, а тем более подниматься на ней в небо. Но желание отомстить за своих погибших сородичей оказалось сильнее ее страхов.
        - Хорошо, - кивнула она. - Я покажу вам все сверху.
        - А с вами, субалтерн, я оставлю врача, который осмотрит вас и решит, какое лечение вам необходимо. Не бойтесь, мы догоним янки и перебьем их. Потом мы заберем вас и переправим в форт Калгари…
        Я увидел, как моя спасительница и двое югороссов забрались в чудесную машину, которую они называли вертолетом. Она с ревом поднялась в воздух и стремительно помчалась на запад.

11 августа (30 июля) 1878 года. Матансас, Куба. Штаб временной базы флота Конфедерации
        Полковник Сергей Рагуленко, командующий отрядом специального назначения Добровольческого корпуса
        Присутствуют также контр-адмирал Рафаэль Семмс, военно-морской секретарь, командующий флотом Конфедерации, и генерал-лейтенант Нейтан Бедфорд Форрест, командующий армией Конфедерации
        Временная база флота Конфедерации ранее являлась домом одного местного плантатора. Она была удобна тем, что имела небольшую гавань рядом с портом городка Матансас. Плантатор сей в недавнем прошлом участвовал в восстании 1868 года, а когда восстание было подавлено, бежал в американский Ки-Уэст - это всего лишь сто семьдесят километров к северу от Кубы. Конечно, база сия не очень подходила под постоянный пункт базирования флота, но нам нужна была якорная стоянка, с которой мы в любой момент могли начать боевые действия в Кубинском проливе и Мексиканском заливе.
        Мы сидели в беседке на берегу моря. Чуть восточнее располагались великолепные пляжи, западнее на якоре стояли с десяток кораблей флота Конфедерации. Шум прибоя надежно скрывал наш разговор от посторонних ушей. Впрочем, датчики, которые располагались по периметру базы, не зафиксировали появления посторонних лиц на ее территории. Для пущей секретности с внешней стороны периметр охраняли пешие патрули с собаками. Так что можно было быть уверенным в том, что содержание нашей беседы не станет известно ни ребяткам из Вашингтона, ни их клевретам.
        Я отхлебнул глоточек ароматного кубинского кофе - да, умеют здесь его делать, я его научился ценить еще тогда, когда служил на этом острове в давнем уже будущем - и отложил кожаную папку с рукописными листочками, озаглавленную «Renaissance» - «Возрождение». Именно так президент Дэвис решил назвать план боевых действий, целью которых было освобождение Юга, и конгресс Конфедерации полностью поддержал его. Большую часть плана я знал - тем более что и сам был одним из его разработчиков. Но один момент меня, если честно, удивил.
        - Значит, вы полагаете, что начинать раньше сентября нет никакого смысла?
        - Именно так, Серж, - кивнул Форрест. - Сейчас по всему Югу очень жарко, и лишь в конце месяца станет хоть немного прохладнее. А относительно терпимо станет только ближе к середине месяца. Так что именно я предложил начать высадку наших войск в воскресенье, пятнадцатого сентября.
        - А это будет не поздно? - спросил я.
        - Видишь ли, если для нас август на Юге - чистилище, то для наших заклятых друзей с Севера это преисподняя. Даже если учесть, что и у них летом весьма жарко. Так что какие бы громогласные речи они ни произносили, вряд ли что-либо серьезное начнется раньше конца сентября - начала октября. Вряд ли позже, ведь в первый вторник ноября - а это пятое число - выборы в Конгресс и в Сенат. И если мы их опередим на пару недель, то победа наша практически гарантирована.
        - Хорошо, тем более что ребята из Ирландского корпуса, равно как и наши шотландцы, жалуются даже на климат на Бермудах - а там он намного мягче, так я понимаю. Значит, пятнадцатого сентября.
        Семмс кивнул:
        - Западная эскадра соберется к десятому числу здесь, в Матансасе, восточная - на Бермудах, не позднее пятого. Войска, находящиеся сейчас в Гуантанамо, будут грузиться на корабли прямо там, тех же, кто прибудет из Ирландии, адмирал Ларионов пообещал доставить на Бермуды к началу сентября. Переход будет осуществляться малыми группами, чтобы не спугнуть нашего противника. Из Матансаса мы выйдем четырнадцатого после полудня и будем в Ки-Уэст пятнадцатого к утру. С Бермуд же идти около пяти суток, так что в море мы уйдем уже девятого во второй половине дня.
        - А как насчет ураганов? - спросил я. - Ведь если память меня не подводит, то сентябрь - самый урожайный на них месяц.
        - Увы, они, действительно, чаще всего случаются в сентябре, хотя опасность сохраняется до конца октября. К счастью, на Бермудах они бывают редко. На Кубе чаще, но бухта Матансаса считается относительно защищенной. Как, впрочем, и предполагаемые места высадки. Но, насколько мне известно, у вас есть возможность предупредить об опасности урагана.
        - Именно так. В случае урагана операцию придется отложить на двое-трое суток. Лучше всего во всех трех местах, чтобы не потерять фактор внезапности.
        Так что, согласно нашему плану, мои ребята в ночь на пятнадцатое захватят базу флота янки в Ки-Уэст, Джеймстаун-Лэндинг у мыса Генри в Виргинии и форты Самтер и Молтри у Чарльстона. Далее все в ваших руках. Вот только… Скажите, а почему вы отказались от одновременной высадки нашей экспедиционной бригады?
        Нейт Форрест с удовольствием отпил еще глоточек кофе, поставил чашку и с виноватой улыбкой произнес:
        - Именно я предложил, что в самом начале пойдут именно южане, а также добровольцы-ирландцы и шотландцы. И вот почему я. Многие южане свыклись с положением вещей после Войны Северной агрессии, и присутствие войск Югороссии на первом этапе может быть воспринято ими неоднозначно. Конечно, это далеко не большинство населения, но все равно с ними необходимо считаться.
        «Да уж», - подумал я. Вспомнились фотографии из оккупированного немцами Парижа, которые произвели такой фурор незадолго до нашего перехода в это время. Девушки в кафе в модных очках, нарядно одетые люди у магазинов, семьи, прогуливающиеся по Елисейским Полям, мальчишки, удящие рыбу в Сене… Помнится, выставку городские власти Парижа почти сразу же закрыли - не вязалось это с тиражируемой годами героической картинке мужественных французов из Сопротивления. Было Сопротивление, было, вот только главную роль там играли, как ни странно, русские эмигранты - во главе с княгиней Верой Аполлоновной Оболенской, казненной немцами в 1944 году, и советскими военнопленными, бежавшими из лагерей, расположенных на территории Франции. Даже «Песню партизан», гимн Сопротивления, и тот написала русская эмигрантка Анна Бетулинская, хотя по распоряжению де Голля этот факт долгие годы скрывался.
        Да что там Париж… Французов немцы, в отличие от русских, особо не зажимали, и жили парижане при оккупации очень даже неплохо. Но и некоторые русские шли в полицаи. И даже среди евреев, которых сгоняли в гетто, появилась привилегированная группировка - так называемые еврейские советы, юденраты, которые следили за порядком в гетто и выдавали немцам любых своих соплеменников из числа тех, кто пытался оказать нацистам какое-либо сопротивление или даже задумывался об этом. Конечно, практически везде юденраты в полном составе оказывались потом в тех же газовых камерах, но поначалу они не умирали от голода и холода и не ютились по двадцать человек в маленькой комнатке, а некоторые даже проворачивали кое-какие коммерческие сделки с немцами.
        Так что неудивительно, что и среди южан многие смирились с ситуацией. Пусть даже если твои идеалы растоптаны, а твои родственники погибли - но сам-то ты жив, здоров, и в ближайшее время тебя и твою семью не убьют и не лишат всего, что ты заработал, после войны. Более того, в некоторых штатах - в том же Мэриленде или Миссури - им ничего и не было, разве что некоторые лишились рабов. Конечно, кое-кого посадили без суда и следствия, и многие из них умерли в тюрьме, но большинства это не коснулось.
        Послышались чьи-то торопливые шаги, и я отвлекся от своих мрачных мыслей. В беседку вошел человек в форме лейтенанта Конфедерации.
        - Адмирал Семмс, генерал Форрест, полковник Рэгью… Рэгу… - он так и не смог выговорить мою фамилию, и я махнул ему рукой, дескать, не старайся, а то язык вывихнешь. - Срочная новость из Вашингтона: Вторая Реконструкция началась, Конгресс одобрил закон о военном положении во всех штатах, в которых в 1861 году еще было разрешено рабство, а также о лишении белого населения этих штатов гражданских прав. Это касается даже тех южных штатов, которые в 1860-х не примкнули к Конфедерации. Исключение, согласно закону, только для тех, кто приехал на Юг после 1865-го либо после освобождения той или иной территории. Насколько известно, ввод войск уже начался.
        «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» - подумал я. Второй же - диссонансной - мыслью было: «Ну что ж, похоже, не удалось смирившимся отсидеться в безопасности». Как было сказано у Стругацких в повести «Трудно быть богом»: «Одних режут прямо на улицах, другие сидят по домам и покорно ждут своей очереди. И каждый думает: кого угодно, только не меня».
        Но конкретно это означало одно - как говорится, если хочешь рассмешить Господа, расскажи ему о своих планах. Все, что мы сейчас обсудили, пошло коту под хвост, и начать воевать нам придется намного раньше, чем мы ожидали.

11 августа (30 июля) 1878 года. Земля Руперта
        Лейтенант Виктор Баев. Спецназ Югороссии
        Вертолет летел на запад, к предгорьям Скалистых гор. Если верить карте, там начинались сплошные леса, в которых конный отряд янки мог затеряться, словно иголка в стогу сена. Поэтому нам надо было успеть перехватить его на открытой местности.
        Индианка, сперва опасливо поглядывавшая на меня и моих ребят, немного успокоилась. Конечно, для нее, человека, который всю свою жизнь провел среди дикой природы, полет на вертушке был большим потрясением. Да и события последних дней - нападение североамериканских кавалеристов на индейскую деревню и поголовное истребление ее жителей - не могли не сказаться на психике девушки. Но как бы то ни было держалась она молодцом.
        Перед полетом я, как смог, объяснил ей по-английски, что ей следует делать. И теперь, сидя на складном металлическом сиденье у окна, она внимательно разглядывала местность, над которой мы летели. Конечно, для нее все это было непривычно, но она прилежно смотрела вниз.
        Неожиданно индианка стала возбужденно что-то выкрикивать и тыкать в окно пальцем. Вглядевшись, я увидел в рощице у небольшого озера множество белых палаток и пасущихся рядом с ними коней. Если бы это была группа старателей либо трейдеров, их было бы намного меньше, а единственный отряд Северо-Западной конной полиции в этих краях, как известно, недавно перестал существовать. Так что это могли быть только люди полковника Мак-Кензи.
        Открыв дверь в кабину пилотов, я наклонился к Степанычу - нашему водителю воздушной кобылы - и указал на рощицу. Штурман-оператор, сидящий справа от пилота, сделал стойку и приготовился к бою.
        Мы вылетели на задание, имея на борту четыре блока НАРов С-5С. Это 128 ракет калибра 57 мм, каждая из которых начинена тысячей стальных игл длиной 40 мм. Залпа даже одного блока хватило бы, чтобы выкосить все воинство вышеозначенного полковника. Ну а для тех, кто уцелеет, на вертушке имелась встроенная четырехствольная подвижная пулеметная установка 9А622 калибра 7,62-мм с боезапасом в 1800 патронов. В общем, всем янки достанется вдоволь, и никто не уйдет обиженным. Но мне почему-то после всего увиденного в индейской деревушке было совсем не жалко североамериканских вояк.
        Степаныч сделал мне знак рукой - дескать, уходи, не мешай людям работать - и стал выцеливать лагерь янки через установленный перед лобовым стеклом прицел. Я подумал, что действительно не стоит стоять над душой у спецов своего дела. Да и надо будет предупредить девушку, что лучше ей не смотреть на то, что сейчас произойдет. Впрочем, прикинул я, все же надо сделать поправку на суровость здешних нравов и желание индианки отомстить за своих погибших соплеменников. Думаю, что она останется довольна, наблюдая сверху за тем, как гибнут люди, уничтожившие столько ее близких и родных.
        Я подошел к девушке и наклонился к ней, чтобы предупредить о предстоящей экзекуции. В этот момент вертолет совершил крутой вираж, выходя на цель, и я от неожиданности свалился на индианку, а она испуганно обхватила меня руками. Сказать честно - ощущение было приятное. Девушка, несмотря на экзотическую для русского человека внешность, была весьма симпатична, а под ее одеждой я ощутил крепкое упругое тело. Эх, права была мама - пора уже присмотреть себе спутницу жизни. А Аксистоваки - так, кажется, ее зовут? - мне очень даже понравилась. Дело за немногим - ей должен понравиться и я. Как в том анекдоте: «Осталось только уговорить Ротшильда»…
        «Не о том ты думаешь, Витя, не о том, - сказал я сам себе. - Вот, как говорил старшина Васков, выполним боевой приказ, и споем». Точнее, познакомимся как следует. Но «первым делом, первым делом вертолеты». Точнее, наш «Камов».
        За бортом вертушки раздались хлопки, и она вздрогнула - это из блоков НАР слетели огненные стрелы и, оставляя дымный след, полетели в сторону лагеря полковника-убийцы. Среди палаток расцвели оранжево-черные цветки взрывов, а сами они, сорванные взрывной волной, словно испуганные птицы, взлетели вверх. Несколько лошадей, пораженных смертоносными стрелами, рухнули как подкошенные и забились в предсмертной агонии. По лагерю начали метаться испуганные люди. Степаныч снова выпустил в цель несколько ракет. На земле воцарился ад. Уцелеть среди ливня тяжелых стальных стрел было трудно. Несколько всадников попытались верхами умчаться подальше от этого проклятого места, но тут загрохотала носовая пулеметная установка, и лошади, на которых сидели насмерть перепуганные люди, стали валиться на землю.
        Несколько раз проштурмовав лагерь Четвертого кавалерийского полка армии Североамериканских Соединенных Штатов, вертолет завис в воздухе. Внизу все горело и взрывалось. В окно были видны разбросанные по земле человеческие тела и конские туши. Несколько пушек с разбитыми лафетами, уперев стволы в землю, возвышались на месте побоища, словно памятник бесславно погибшему воинству карателей.
        - Ну что, будем зачищать лагерь? - услышал я голос старшего прапорщика Смирнова. - Или ну их? Честно говоря, меня как-то не очень тянет ходить по колено в крови и по щиколотку в человеческих и конских кишках.
        - Меня тоже, - ответил я, - но надо. Необходимо удостовериться, что мы загасили всех. Да и «языка» прихватить не мешало бы, если, конечно, кто-нибудь выжил. Желательно офицера, а если нам достанется сам достопочтенный полковник, то это будет вообще замечательно.
        Предупредив Степаныча и оператора о том, что надо найти подходящую площадку для высадки, мы стали готовиться ко «второй фигуре марлезонского балета». Прекрасная индианка, до того с упоением созерцавшая с воздуха то, как «железная птица Маниту» (или как здесь зовут их верховное божество) уничтожает бледнолицых убийц, с нескрываемым любопытством наблюдала за тем, как мы облачались в броники и разгрузки и нахлобучивали на головы шлемы. Проверив оружие, я подошел к двери.
        Вертушка стала медленно снижаться. Потоки воздуха от вращающегося винта подхватывали валявшиеся на земле чьи-то шляпы, сбитые стрелами и пулями листья деревьев и прочий хлам. Внезапно снова загремел пулемет.
        - Командир, - крикнул мне прапорщик, - это Степаныч шуганул несколько недобитых янки. Вроде попал. Надо будет смотреть в оба - мне почему-то не хочется получить в бочину пулю из «винчестера».
        Мне тоже как-то не улыбалось вернуться на базу в качестве «трехсотого». Поэтому я еще раз проверил амуницию и на всякий случай расстегнул на разгрузке кармашек, в котором лежали пара гранат. Обернувшись, я заметил, что девушка тоже привстала с сиденья, словно намереваясь отправиться вместе с нами в разгромленный лагерь янки.
        - Ты оставайся здесь, - сказал я ей, - нечего тебе там делать. Там не место для юных леди.
        Индианка решительно затрясла головой и, смешивая английские и индейские слова, стала доказывать мне, что, дескать, она должна своими глазами убедиться в том, что враги, погубившие ее соплеменников, мертвы. Прямо Саид какой-то: «Не будет покоя, пока жив Джавдет!»
        Я попробовал спокойно и по-доброму уговорить ее, пояснив, что там, куда мы пойдем, может быть небезопасно. Но мои слова лишь раззадорили девушку.
        - Аксистоваки не боится смерти, - решительно произнесла она. - Я пойду с тобой, великий воин.
        Мне захотелось связать упрямицу и оставить ее, упакованную, в вертолете. Но после такой процедуры девушка, вполне вероятно, смертельно на меня обидится. А тогда, увы, можно будет поставить крест на романтике. Махнув рукой, я разрешил ей следовать с нами. На всякий пожарный я дал ей свой нож. Наверняка индейские женщины умели пользоваться такими предметами для смертоубийства.
        Девушка благодарно кивнула и крепко ухватилась за рукоятку ножа.
        - Я буду защищать тебя, великий воин, - сказала она мне.
        Мне удалось сдержать себя, чтобы не заржать во всю глотку. Тоже мне - «Верная Рука - друг спецназа». Но девушка пристально посмотрела мне в глаза и произнесла глухим монотонным голосом:
        - Я родилась на юге, у янки, на реке Марайас. Училась в детстве в школе, которую миссионеры устроили для детей пиикани - так мы сами себя называем. Там я и научилась говорить по-английски. Вождь нашего племени, Тяжелый Бегун, был всегда лоялен к белым, сурово наказывал любые обиды, причиненные им, и нас никто не трогал.
        Но в один прекрасный день - дело было зимой, в январе, когда почти все мужчины находились на охоте, а школу отменили, из-за того что некоторые заболели оспой, - на деревню напали кавалеристы. Нам с мамой повезло: мы с ней и с моей старшей сестрой пошли за водой на реку, и, когда началось, мы сумели перебежать по ломкому льду на другую сторону реки. Солдаты за нами не побежали, но начали стрелять, убили сестру и ранили маму. В самой же деревне то и дело гремели выстрелы. Когда мы отошли подальше, то увидели, что наша деревня горит - если они кого-нибудь и не застрелили, то он сгорел заживо…
        А потом нас нашли охотники, среди которых был и наш папа. Тогда мы и ушли на север от границы. Теперь ты знаешь, почему я должна видеть смерть этих людей.
        Мне стало очень стыдно, но что я мог сказать? Я лишь кивнул. Дождавшись, когда вертолет приземлится, откинул дверь, взял оружие наизготовку и первым выпрыгнул из вертушки. Смирнов и индианка последовали за мной.

11 августа (30 июля) 1878 года. Мобил, Алабама, форт N
        Капитан Фабрисиус ван Дорн, командир роты B Девятого пехотного полка армии САСШ
        Ровно месяц назад моя рота в полном составе (исключая тех, кого арестовали в Аламиде) прибыла на конечную станцию Мобил-Огайской железной дороги, в город Мобил. Из Канзас-Сити мы добирались на перекладных - сутки в поезде до Сент-Луиса, паром через Миссисипи до иллинойского Восточного Сент-Луиса, далее до Кейро в том же штате, на пароходе до Коламбуса в штате Кентукки, и, наконец, длинная дорога до Мобила. Настроение у меня было препоганое - не раз и не два нам приходилось подолгу ждать под открытым небом, часто под дождем. Зато в Кейро нам пришлось буквально бежать к пароходу «Маунд Сити», идущему в Коламбус. В результате я забыл в вагоне свой любимый кисет, вышитый моей матушкой, и спохватился лишь тогда, когда уже стоял на палубе парохода. Да еще чем дальше мы продвигались на юг, тем жарче становилось в вагоне - причем жара эта была не сухой, как в Канзас-Сити, а такой, что пот лил с нас со всех ручьями. Я-то думал, что хуже нашего нью-йоркского лета нет ничего, но, как видим, ошибался.
        В последний вечер перед прибытием в Мобил командиров рот пригласил в свое купе майор Инграм.
        - Как вам уже, наверное, известно, в Вашингтоне был убит наш славный президент Хейс. Поэтому нашей задачей будет не только присутствие в Мобиле, но и поддержание порядка в городе и в первую очередь недопущение каких-либо эксцессов со стороны населения. Конкретно это означает, что вам предстоит задерживать любых южан, чье поведение вам покажется подозрительным, особенно если вы увидите либо заподозрите наличие оружия. Любые собрания либо другие мероприятия запрещены. Единственным исключением являются церковные службы - но только при условии присутствия на них наблюдателей от военной власти. Всех нарушителей надлежит немедленно передавать военному суду - он уже прибыл в Мобил и начнет работу с завтрашнего дня. Его же люди будут присутствовать в церквях на службах - нас это, к счастью, не касается.
        Он скривился и добавил:
        - Знаю я, что все это противоречит Первой поправке к Конституции, но приказ есть приказ. Далее. Каждой роте выделяется для патрулирования район города. Для каждого из вас подготовлены карты с указанием района ответственности. Расквартированы вы будете в бывших фортах Конфедерации - их к нашему приезду должны подготовить. Штаб же будет в здании арсенала. Каждый из вас получит карту, где будет обозначено местоположение вашего форта и район патрулирования. Да, и еще. Есть смысл обсудить маршруты патрулирования с местными, особенно если они наши - северяне.
        Нам достался торговый и пассажирский порт, а нашим обиталищем был назначен форт N, который южане назвали в честь генерала Сидни Джонстона, погибшего в 1862-м в битве при Шайло. Находился он примерно в полумиле от центра - там, где река Мобил впадает в залив Мобил. Нам в какой-то мере повезло - здесь постоянно дул ветерок с залива, и было не столь душно, как в городе. Но, как оказалось, после войны форт был заброшен, и лишь недавно туда подвезли несколько десятков палаток, в которых пришлось жить личному составу. Повезло лишь мне и моим обоим лейтенантам - нам выделили единственное сохранившееся здание с двумя комнатами, в которых было хоть немного прохладнее, чем в палатках.
        После заселения я навестил начальника порта, Джереми Джексона. По словам Инграма, Джексон прибыл в Мобил три года назад, а сам был откуда-то из Новой Англии. Оказался он высоким худым человеком с лицом потомственного янки. Я знаю, что для южан и я - янки, но на самом деле это прозвище уроженцев Новой Англии, и Нью-Йорк к этому региону не относится. Обычно янки - самые ярые противники южан, но Джексон, когда я представился, достаточно желчно сказал мне:
        - Не знаю, капитан, зачем вы это делаете. В городе все спокойно, никаких волнений не наблюдалось, все пытаются просто жить как люди. А тут не успела закончиться Реконструкция, как вновь вводят войска в город, да еще и ограничивают народ в правах. Слыхал я, что какой-то южанин убил президента, но это всего лишь один южанин, а наказывают весь народ.
        - Но вы-то, как и я, с Севера… Тем более из Новой Англии. Вы-то должны понимать, что южанам веры нет.
        Лицо Джексона потемнело.
        - Я - уроженец Нью-Гемпшира. Девиз нашего штата: «Live free or die» - «живи свободным или умри».
        - Хороший лозунг.
        - Тогда почему мы не дозволяем другим жить точно так же?
        - Вы случайно не женаты на какой-нибудь южанке? - вырвалось у меня.
        - Женат. И какое это имеет значение? Значит, так, капитан. Все, что я обязан сделать как начальник порта согласно должностным инструкциям или распоряжениям начальства, я сделаю. Но не более того. Так что давайте я нанесу на карту маршруты патрулирования, и мы распрощаемся - надеюсь, что надолго.
        Я вышел оттуда в весьма скверном расположении духа, тем более что я про себя думал, что Джексон абсолютно прав. Но у меня был приказ, а приказы не обсуждаются.
        В роте было четыре взвода, и я назначил три смены в день, чтобы каждый взвод получал по тридцать два часа отдыха между патрулями. Четыре маршрута, предложенные Джексоном, командирам взводов предстояло распределить по отделениям перед началом патрулирования. Но проблем не было, я строго-настрого запретил задираться с местным населением, и вскоре на нас перестали смотреть волком.
        А позавчера вечером нас вновь вызвали к Инграму. Тот объяснил нам, что с завтрашнего дня, десятого августа, в город вводятся дополнительные части. Правила для местных резко ужесточаются. Любые собрания, включая церковные службы и даже походы в гости, запрещаются. У нас - и у новичков - новые прерогативы. В частности, мы можем войти в дом любого южанина для проверки соблюдения запретов - а если мы сочтем это нужным, и для обыска. На северян это правило не распространяется. Для того, чтобы их дома можно было узнать, вот список их адресов; для служащих мэрии и порта отдельные списки. Каждому из них просьба завтра выдать деревянные звезды - пусть ваши люди заберут их прямо сейчас. Звезды им обязательно следует прибить на входную дверь дома.
        И еще. В числе тех, кого пришлют для усиления - части 74-го Цветного полка. Приказ не чинить им никаких препятствий.
        Инграм замолчал, а затем неожиданно добавил:
        - Если вовсе не обнаглеют. Но даже в этом случае разрешаю действовать, только если они будут в районах вашей ответственности. Вопросы есть?
        Вопросов, как обычно, было выше крыши, но задавать их что-то не хотелось. Поживем - увидим.
        Звезды в порт я занес лично - саквояжников там было четверо, включая самого Джексона. Другие мои ребята отнесли такие же по указанным адресам.
        А сегодня утром в город вошли кавалеристы, а за ними множество черных. Эх, не к добру это, подумал я. И ввел усиленное патрулирование - три взвода одновременно, четвертый - на отдыхе, но в полной готовности.

11 августа (30 июля) 1878 года. Место, на котором ранее находился форт Пейган, Земля Руперта
        Субалтерн Лоренс Стивен Рандалл, Северо-Западная конная полиция
        Врач внимательно осмотрел меня, ощупал мне голову и сделал укол с помощью иглы и прозрачного мешочка. Шприц югороссов не был похож на тот, которым пользовался наш врач в Калгари. Но после укола я почувствовал, что боль, мучившая меня, неожиданно стихла. Врач плохо говорил по-английски. Кое-как я понял из сказанного им, что у меня сильная контузия, от которой я чуть было не отдал концы. От старых опытных вояк я знал, что сильный удар по голове действительно может отправить человека к праотцам. А некоторые если и оставались живы, то часто теряли рассудок или оставались парализованными до самой смерти. Я попытался расспросить об этом врача (он сказал, что зовут его Юрием), и из его ответа понял лишь одно: все будет хорошо.
        Убедившись, что мне полегчало, мой лекарь помог мне поудобней сесть и подложил мне под голову свернутое пончо, видимо, брошенное кем-то из индейцев. Потом он порылся в своей объемистой сумке и достал из нее какой-то неизвестный мне прибор. Он поднес его к лицу и стал через него рассматривать окружающую нас местность, при этом что-то негромко говоря по-русски.
        Закончив свои странные манипуляции, Юрий сказал мне, что он хочет обойти место сражения и сделать нечто, что поможет потом другим узнать о преступлениях янки.
        - Лоренс, - произнес он, - я оставлю тебе револьвер. Если будет грозить опасность, стреляй в воздух. Я приду на помощь.
        Он забросил за спину короткий карабин с ручкой, изогнутой, словно козий рог, и, держа в руках свой странный прибор, направился в сторону уничтоженной воинством полковника Мак-Кензи индейской деревни.
        Я сжал в руке старый добрый кольт. Зря Юрий считает меня совсем немощным. У меня вполне хватит сил не только поднять тревогу, но и завалить янки, если тому вдруг вздумается подойти ко мне. Только поблизости солдат-головорезов, вторгшихся на нашу территорию, видно не было. Лишь трупы, разбросанная одежда и сожженные жилища. Эх, надо бы попросить югороссов, чтобы они похоронили моих убитых солдат и индейцев. Проклятые янки бросили их на поживу диким зверям.
        Юрий долго бродил по разгромленной индейской деревне, осматривая трупы воинов, женщин и детей. Потом он добрался до развалин форта. Боль, мучившаяся меня, прошла. Я зевнул и неожиданно для себя уснул.
        Проснулся я, услышав шаги и голос Юрия, который, как я понял, был сердит и громко ругался.
        - Плохие дела, Лоренс, - сказал он. - Наши ребята уничтожили всех янки. Потом они приземлились, чтобы взять пленного и трофеи. Как там все получилось - я не знаю. Одним словом, один из уцелевших солдат Мак-Кензи выстрелил и ранил твою спасительницу - индианку из племени пейганов.
        Сейчас вертолет летит сюда. Он заберет нас, и мы полетим в наш базовый лагерь, где врачи из Югороссии окажут тебе и девушке помощь. Думаю, что все обойдется.
        «Да, - подумал я, - то, что эти парни на своей чудо-машине перебили всех янки, - просто замечательно. Вот только все дело испортил ублюдок, который ранил Аксистоваки… А ведь я так и не успел поблагодарить ее за то, что она спасла меня от смерти. К тому же эта индианка мне очень понравилась. Конечно, у нас в конной полиции не очень-то одобряли браки между белыми и краснокожими. Но могу сказать лишь одно - среди индейцев я часто встречал честных и порядочных людей. А вот янки, вроде того же полковника Мак-Кензи, хотя и имеют белую кожу, но, с моей точки зрения, они отпетые мерзавцы, которых смело можно отправлять на виселицу».
        - Юрий, - сказал я, - а эта девушка очень сильно ранена? Ее жизни ничто не угрожает?
        - Я не смог понять, - ответил Юрий, - но как сообщил мне лейтенант, эта храбрая девица спасла его от смерти и при этом была ранена выстрелом из револьвера. Она жива, но ей срочно нужна хирургическая операция. Поэтому ее надо как можно скорее доставить в лазарет. Лоренс, надо поскорее собраться в дорогу. Вертолет скоро будет здесь. Нельзя терять время.

11 августа (31 июля) 1878 года. Земля Руперта. Борт вертолета Ка-29
        Лейтенант Виктор Баев. Спецназ Югороссии
        «Мальчишка! Дебил! Ишак вислопузый! Дурень патентованный!» - это были лишь самые приличные слова, которыми я ругал себя, глядя на лежавшую на надувном матрасе тихо стонущую девушку. А ведь всего пару часов назад ничто не предвещало беды.
        Зачистка места, где был уничтожен Четвертый кавалерийский полк армии Североамериканских Соединенных Штатов, проходила в штатном режиме. Мы с моим напарником двигались, подстраховывая друг друга, а Аксистоваки - надо же, я запомнил ее мудреное имя! - шла позади нас.
        Мы внимательно осматривали валявшиеся на окровавленной земле человеческие тела и конские туши. Иногда нам приходилось пристреливать бедных животных, чтобы прекратить их мучения. Что же касается раненых янки… В общем, проходил сравнительно быстрый и безболезненный для них переход из категории «трехсотых» в категорию «двухсотых». Удивительно, но индианка довольно спокойно наблюдала за нашими действиями. Но, как я понял, жизнь ее в суровых условиях постоянных войн приучила Аксистоваки к подобному зрелищу. Кроме того, следовало не забывать, что девушка выполняла у себя в племени функцию медика и сама оказывала помощь раненым в бою или во время охоты воинам.
        Обойдя вокруг «поляны смерти», мы стали прочесывать кустарники, куда, спасаясь от разрывов НАРов и огня пулемета, заползли уцелевшие янки. Там «трехсотых» оказалось побольше. Время от времени мы с моим напарником останавливались, чтобы сменить рожок в автомате. Во время одной такой остановки я краем глаза заметил шевеление в густых зарослях барбариса.
        - Эй, кто там! - крикнул я. - Бросай оружие и выходи с поднятыми руками!
        - Не стреляйте! - крикнул некто, прячущийся в кустарнике. - Я сдаюсь!
        Раздался треск, и из зарослей с поднятыми руками вышел худощавый рыжеволосый мужчина с бородкой клинышком а-ля дядя Сэм. На его погонах красовались серебряные орлы; я не знал всех эмблем, принятых в американской армии, но это был явно офицер, причем не лейтенант и не капитан - у них «кубики» в разных вариациях. На поясе у него болталась дурацкая сабля.
        - Саблю-то брось! - скомандовал я. - И не дергайся, если хочешь остаться в живых…
        Прапор подошел к янки, осмотрел и ощупал его. Он отбросил в сторону саблю, извлек из его кармана маленький короткоствольный капсюльный пистолет, а из рукава тонкий и острый ножик, наподобие стилета.
        - Вроде бы все, командир, - сказал он. - Больше ничего нет.
        - Вы югоросс? - спросил меня пленный офицер. - Насколько мне известно, моя страна не находится в состоянии войны с Югороссией.
        - Так какого черта вы тогда находитесь на территории, которую Британия передала Югороссии? - честно говоря, мне не очень хотелось вести диспут с этим американцем здесь, где под каждым кустом валялся труп. - И, наконец, представьтесь. Должен же я знать, кого взял в плен.
        - Я командир Четвертого кавалерийского полка армии САСШ полковник Мак-Кензи, - гордо произнес янки. - Вы с помощью своей адской машины уничтожили мой полк. Думаю, что правительство моей страны сможет привлечь вас к ответу за коварное нападение на мою часть!
        Мне вдруг стало смешно. Этот полковник еще пытается мне угрожать? Ну что ж, посмотрим, как это у них получится.
        - Вот что, мистер Мак-Кензи, - сказал я. - Мы еще посмотрим, кто и за что попадет под трибунал. Ваш полк - это не воинская часть, а сборище убийц и насильников. Вы уничтожили форт Пейган и оборонявших его канадских конных полицейских. Ваши солдаты зверски истребили селение индейцев, живших неподалеку от форта. За все это вам, полковник, положена виселица.
        Аксистоваки, внимательно слушавшая мой разговор с полковником, поняв, что этот человек и есть главный виновник гибели ее родных, вздрогнула. Она с ненавистью посмотрела на Мак-Кензи. А потом неожиданно с криком бросилась ко мне, раскинув руки, будто желая меня обнять. И тут раздался выстрел…
        Я обернулся. За стволом дерева стоял солдат в синем мундире с дымящимся ружьем. Я, почти не целясь, двумя выстрелами уложил его, и повернулся к девушке. Она, схватившись за живот, медленно оседала на землю. А полковник злорадно наблюдал за всем происходящим.
        - Свяжи этого урода! - крикнул я прапору. - И смотри по сторонам. А то найдется еще один «восставший из ада».
        Нагнувшись над Аксистоваки, я попытался разглядеть, куда именно попала пуля. Девушка была в сознании. Она прошептала:
        - Великий воин, тот человек хотел убить тебя. Я не хотела этого. Ты будешь жить.
        Она улыбнулась, хотя по лицу ее было видно, что индианке очень больно.
        Я вспомнил, как оказывать первую помощь в случае пулевого ранения в живот. Перевернув Аксистоваки на бок, я дал возможность воздуху свободно поступать в ее легкие. Достав нож, я вспорол платье девушки, и осмотрел рану. Пуля вошла в живот чуть выше пупка.
        «Она говорила, что не ела несколько дней. Это очень хорошо. Значит, в ее кишечнике нет остатков пищи», - подумал я.
        - Командир, вколи ей обезболивающее, - сказал прапор, протягивая мне шприц-тюбик, который он достал из аптечки. - И давай побыстрее будем выбираться отсюда. Ее надо срочно доставить в лазарет. Там у нас хороший хирург, который ее прооперирует. Думаю, что все обойдется.
        - Надо ее перевязать, а то она истечет кровью. Давай ее перевернем, надо посмотреть, нет ли выходного отверстия.
        Ранение оказалось слепым - выходного отверстия мы не обнаружили. Мы осторожно усадили Аксистоваки, продезинфицировали ее рану и сделали перевязку. Потом я отправил прапорщика с пленным к вертолету, велев захватить складные носилки, плед и кого-нибудь из экипажа вертолета. Хрен его знает, может быть, где-то в кустах прячется еще один недобитый янки, и потому должен будет кто-то прикрывать нас, когда мы на носилках понесем раненую к вертушке…
        Слава богу, эвакуация прошла нормально. Мы взлетели и направились к разрушенному форту, чтобы забрать оттуда субалтерна и нашего фельдшера. Он окажет Аксистоваки более квалифицированную помощь, чем мы.
        А я для себя решил, что если девушка останется жива - а она обязательно должна выжить! - то я точно женюсь на ней. Она спасала меня ценой собственной жизни. Такое не забывается. Думаю, что с такой супругой можно отправляться в огонь и воду. Она не подведет!

12 августа (31 июля) 1878 года. Мобил, Алабама, особняк Робинсона
        Майор Роберт Смит Инграм, заместитель командира Девятого пехотного полка армии САСШ, комендант города Мобила. Или нет?
        Открылась дверь бывшей детской, служащей теперь моим кабинетом, и на пороге появился смутно знакомый мне толстяк с красной, словно перезрелый помидор, перекосившейся рожей и в полковничьем кителе, который сидел на нем, как седло на корове. От него резко несло потом - ну как же, август на алабамском побережье Мексиканского залива - форменное пекло. Даже не представившись, он заорал:
        - Майор, потрудитесь объяснить, по какому праву вы отказались явиться по моему вызову?
        - Не получал я никакого вызова.
        Тот покосился на здоровенного негра с нашивками сержанта, стоявшего за ним.
        - Масса… - Полковник нахмурился, и сержант поправился: - Сэр, я вчера пришел в арсенал, но там никого не было. Только сегодня с утра мне кто-то рассказал, что штаб 4-го полка переехал в этот особняк.
        Действительно, мы из здания арсенала переехали практически сразу. Там было необыкновенно душно и сыро, а такое огромное помещение нам было и не нужно - у меня вместо штабного взвода и было-то одно отделение под командованием сержанта Патрика Ледди, а также мой адъютант, лейтенант Мартин Троттер. Троттер и нашел этот особняк на площади Бьенвилль. Как он мне сообщил по секрету, хозяин его, бывший офицер конфедератов, отбыл на Кубу и вроде отличился в Ирландии, а супруга его с детьми решила к нему присоединиться. И предоставила нам свой дом под гарантии Троттера, что мы не будем пользоваться хозяйской спальней, не будем опустошать винный погреб, а сам дом будем холить и лелеять, в чем нам помогут слуги - дворецкий Джейкоб и его супруга, она же повариха, Хэрриет.
        Слуги мне сразу понравились - пожилой негр с манерами, приличествующими дворецкому у английского лорда (как я себе их представляю), и его супруга, необъятная жизнерадостная негритянка-кухарка, вкуснее чьей стряпни я не ел, наверное, никогда. По их словам, они хотели уехать с «миссис» на Кубу, но она их попросила остаться, чтобы следить за домом. «А на самом деле я слышал, как она говорила детям, мол, здоровье у старого Джейка не очень, лучше уж пусть дома побудет. Зря она так, масса, мне всего шестьдесят, я крепкий, поверьте мне, я еще долго-долго проживу».
        Они нас и кормили, и убирали, по крайней мере, за офицерами - сержант и его люди жили в отдельном домике, где ранее располагались слуги, которых, впрочем, давно уже не было - дела у семьи шли не столь хорошо, а Джейкоб и Хэрриет считались членами семьи с незапамятных времен. Они отказались от предложенной всем рабам Робинсонов вольной еще в сороковые годы. Жили они в небольшой каморке у входа.
        Сейчас же Джейкоб стоял за спиной обоих и вопросительно смотрел на меня - мол, он правильно их впустил? Я улыбнулся ему и покачал головой, и он пропал - Чайвингтон не обратил внимания, он кричал на сержанта:
        - И ты, бездельник, рассказываешь мне об этом только сейчас?
        - Я хотел доложить вам вчера, но мне сообщили, что вы изволите почивать.
        - С тобой я потом разберусь.
        Он повернулся ко мне и продолжил на тех же повышенных тонах:
        - Как бы то ни было, майор, - он подчеркнул это слово, - по какому праву вы считаете себя комендантом города?
        - Согласно приказу полковника Джона Кинга. А у него полномочия от генерала Шеридана. А кто вы такой, я даже не знаю.
        - Майор, я отдам вас под трибунал! Я полковник Чайвингтон, и у меня приказ о назначении меня комендантом города. Приказ подписан генералом Майлсом.
        - Полковником Нельсоном Майлсом, вы хотели сказать.
        - К вашему сведению, его недавно Конгресс произвел в бригадные генералы и поручил ему усмирение Луизианы и Алабамы.
        - И вас тоже, как я вижу, уже восстановили в армии, - я не смог не ввернуть фразу, которая весьма не понравилась полковнику. Услышав его фамилию, я вспомнил, откуда мне была знакома его физиономия.
        Вскоре после окончания войны мне пришлось по долгу службы заехать в Вашингтон, где один армейский приятель предложил мне посмотреть город. Самым красивым зданием был, наверное, Капитолий - место, где заседает Конгресс. И пока я глазел на античный портик, над которым возвышался огромный белоснежный купол, увенчанный статуей Свободы в шлеме, с мечом и щитом[14 - Не путать с нью-йоркской, которая была закончена лишь в 1880-х.], из здания вышел желчного вида толстяк в полковничьей форме в сопровождении нескольких офицеров и двух людей в цивильном, но с несомненной аурой людей из адвокатского сословия.
        «Посмотри, это полковник Чайвингтон», - шепнул мне приятель. Помнится, я лишь кивнул - тогда про него писали все газеты. Про то, что, по его словам, его люди убили в Колорадо «от пятисот до шестисот опасных краснокожих», тогда как другие свидетели говорили о том, что убито было около пятидесяти стариков и более сотни женщин и детей и что у женских трупов вырезали гениталии и «украсили» ими седла, а у беременных - нерожденных детей из утробы матери.
        Обычно Конгресс подобные эксцессы не интересовали, но зверства шокировали всех настолько, что в данном случае дело шло к трибуналу. Впрочем, не все газеты верили в его вину, напирая на то, что он до войны был пастором-методистом, другие же называли его кровавым пастором. Но общая амнистия для ветеранов войны армии Севера сделала его преследование невозможным, тем более что до войны он был известен как убежденный аболиционист.
        Но ему тогда все же пришлось уйти в отставку - а теперь, получается, его опять вернули в строй. Тем более что, как мне рассказывали, в Колорадо в 1864 году его направили после того, как он сначала бежал с поля боя, а потом приказал повесить двух раненых конфедератов, на которых он наткнулся во время бегства.
        С тех пор он изменился мало, разве что волосы его немного поседели, а лицо еще более обрюзгло. Он наклонился ко мне и заорал:
        - Да, восстановили, и в старом звании, но это вас не должно интересовать. А вот что вас должно интересовать, это то, что вы теперь обязаны исполнять все мои приказы.
        При последних словах поросячья физиономия приблизилась к моей, и брызги его слюны попали мне на лицо. Я не спеша утер физиономию носовым платком и спокойно ответил:
        - Я начну их исполнять лишь после того, как увижу письменное распоряжение о моем подчинении вам, и ни на минуту ранее.
        - Будет вам письменное распоряжение - а после него трибунал. Это я вам обещаю. И если вы и далее будете чинить препятствия моим людям при исполнении их обязанностей, то я гарантирую вам расстрельную команду. - И Чайвингтон, с силой хлопнув дверью, покинул помещение, еле-еле разминувшись с капитаном Сиверсом, командиром роты H, пришедшим первым.
        - Сэр, - отдал он мне честь. Видно было, что ему было весьма интересно узнать, кто это был, - но сам он никогда бы не спросил.
        Я решил его просветить:
        - Это, возможно, новый комендант города. Полковник Чайвингтон.
        - Чайвингтон, сэр?! Про которого когда-то писали в газетах?
        - Он самый.
        Вошли капитаны Дрекслер и Ричардс, командиры рот C и G. Капитана ван Дорна все не было, что было весьма странно - он был лучшим моим офицером и никогда не опаздывал. Значит, что-то стряслось, подумал я и сказал:
        - Не будем дожидаться капитана ван Дорна - не сомневаюсь, что его нет из-за какой-либо чрезвычайной ситуации. Буду краток. Во-первых, про вчерашнюю ночь и про пресечение преступных действий людей из 74-го Цветного полка в зоне нашей ответственности. Центр города, где до того патрулировала рота, подконтрольная трибуналу, вчера заняли новоприбывшие, и он, увы, в нашу зону ответственности не входил. Примерно то же происходило и в некоторых районах вне кольца укреплений.
        «Да, - добавил я про себя, - вчера уже во второй половине дня оттуда слышались выстрелы и крики, а ночью там горело, причем в самых разных местах. До сих пор воздух пропитан запахом гари».
        Вслух же продолжил:
        - Должен особо отметить капитанов Сиверса и ван Дорна, которые не стали дожидаться начала подобных… - тут я с трудом подобрал подходящее слово, - акций и заранее перешли на усиленный вариант службы. Сделано это было весьма грамотно, и все попытки устроить беспорядки подавлялись немедленно. Оба командира рот справились со своими заданиями на отлично.
        Я чуть помедлил и продолжил:
        - У капитана Дрекслера случилась перестрелка, в результате которой появилось двое раненых с их стороны. Необходимо было действовать более решительно, тогда до стрельбы бы не дошло. Далее. Капитан Ричардс не сразу отреагировал на появление на его территории этих людей, и результат, как он мне уже доложил, - у него двое убитых и пятеро раненых из числа личного состава. Я верно излагаю, капитан?
        - Так точно, сэр, - виновато склонил голову тот. - Но мы потом ответным огнем убили и ранили мародеров.
        - Именно по этому поводу ко мне приходил некто полковник Чайвингтон, назвавшийся новым комендантом города. Он потребовал, чтобы мы не препятствовали этим, как вы сказали, мародерам выполнять то, что он назвал их долгом. А также он настаивает на примерном наказании тех, кто приказал стрелять в его подчиненных. Я ему дал понять, что все вы выполняли мои приказы, а также что мне не пришло никаких распоряжений по поводу того, что я должен передать полномочия этому полковнику.
        Я никогда ранее не видел своих офицеров ошарашенными. Чуть помолчав, я добавил:
        - Так что, джентльмены, до того, как он документально подтвердит свои полномочия, вам следует исполнять лишь мои приказы. А они гласят: ни в коем случае не допускать преступных действий со стороны 74-го Цветного полка либо иных персон в зонах патрулирования ваших батальонов.
        Еще до прихода Чайвингтона я послал сержанта Ледди на телеграф с донесением для полковника Кинга. У него телеграмму просто не приняли. Тогда я отправил туда же лейтенанта Троттера, подумав, что если у него не получится, то не получится ни у кого. Но все, чего смог добиться он, - это предложения послать рапорт в некий Штаб Второй Реконструкции в Вашингтоне, где его перлюстрируют и, если сочтут нужным, пошлют уже по адресу. Мартин совершенно правильно сказал им, что должен получить мою санкцию, а вместо этого отправился на вокзал, где, впрочем, ему сообщили, что по распоряжению из Вашингтона все поезда отменены, кроме военных, которых сегодня попросту не будет. То же и про водный путь. Мартин попросил разрешения самолично попробовать пробраться в Новый Орлеан верхом - если у кого и получится добраться туда, то только у офицера. Я его отговаривал, но в результате махнул рукой и выделил ему троих солдат и коней. Но даже если он попадет к полковнику, это случится не раньше, чем через два-три дня - все-таки туда добираться долго, ведь до Нового Орлеана примерно сто пятьдесят миль.
        Неожиданно дверь вновь резко распахнулась, и на пороге появился разъяренный Чайвингтон с десятком вооруженных негров.
        - Арестовать их!
        Должен сказать, что выучка у моих ребят после стольких лет службы в индейских краях была отменная, тем более что его вояки, такое у меня сложилось впечатление, умели лишь воевать с гражданскими, а полковник - с индейскими женщинами и стариками. А еще они забыли, что в соседнем помещении были и мои люди. Вскоре все негры в униформе лежали убитые или раненые, а полковника оперативно связали и сунули ему в рот какую-то тряпку.
        И именно в этот момент вбежал ван Дорн.
        - Сэр, разрешите доложить! Только что получил ваш приказ - посыльный не сумел меня найти. Я был на Соборной площади, там вооруженные горожане, и какая-то женщина призывает всех к восстанию!

12 августа (31 июля) 1878 года. Там же
        Майор Роберт Смит Инграм, наконец-то решившийся
        - Понятно, - вздохнул я. - После того, что происходило вечером и особенно ночью, я не удивлен. Пойдем разберемся. А этого, - я показал на Чайвингтона, - пока в подвал, под замок.
        Особняк находился на улице Святого Франциска, проходящей по северной стороне площади Бьенвилль, между центром города и районом порта. Именно эта площадь была границей между нами и зоной ответственности трибунала - все, что было западнее этой площади, уже было не нашим, начиная с улицы Консепшн - Зачатия, проходившей по западной стороне самой площади. Разница была налицо - у нас кабаки, ночлежки, склады, у них - величественные дома, как их умеют строить лишь южане, магазины, весьма неплохие рестораны и целый ряд архитектурных памятников, одним из которых был собор Непорочного зачатия на углу улиц Дофина и Клейборн. Напротив же фасада, между улицами Клейборн и Джексона, и располагалась Соборная площадь. Обыкновенно там прогуливались дамы под парасолями, иногда под руку с джентльменами, а на лавочках, особенно после воскресной мессы, сидели старички и старушки и степенно переговаривались, обычно по-французски.
        Сейчас же контраст между нашей и не нашей территорией тоже присутствовал, но все было по-другому. С нашей стороны ничего не изменилось - те же дешевые гостиницы и харчевни по улице Святого Иосифа с восточной стороны площади Бьенвилль, те же ночлежки, кабаки и маленькие домики чуть подальше, те же склады у самого порта. Но там, за улицей Зачатия, где еще позавчера было красиво и элегантно, все еще дымились многие дома и магазины, точнее, то, что от них осталось, а на улицах тут и там виднелись бурые пятна крови - трупы несчастных уже успели убрать.
        А вот кого не было, так это негров в форме - одно дело измываться над безоружными, другое - когда тебе противостоят люди с оружием. Да, оружие по возможности все изъяли, но, зная южан, не сомневаюсь, что практически у всех где-нибудь что-нибудь да было припрятано на случай чего. И случай этот, как мы видим, произошел.
        Еще недавно я был командиром роты на далеком Западе, и я всегда говорил своим людям, что, даже если мы воюем с индейцами, нам ни в коем случае нельзя убивать, грабить и насиловать жителей индейских деревень, если они не вооружены и не оказывают сопротивления. Командир полка, узнав об этом, наорал на меня, что он меня уволит, если я еще раз проявлю неоправданную мягкость. «Генерал Шеридан сказал, что единственные хорошие индейцы, которых он когда-либо видел, были мертвы[15 - Именно так фраза «хороший индеец - мёртвый индеец» звучала в оригинале.], зарубите себе это на носу!»
        Через два дня, его - моего командира, а не Шеридана - убили, причем вполголоса рассказывали, что сделали это свои, человек он был малоприятный. Командование полком поручили подполковнику Кингу, его заместителю, которого я уважал. Меня он не просто не заставил уйти из армии, а даже сделал меня своим заместителем, и когда его повысили в звании до полковника, он добился, чтобы меня наконец-то произвели в майоры. Конечно, будь я выпускником Вест-Пойнта, я бы уже давно был полковником, а то и генералом, но я - младший сын небогатого фермера из Нью-Джерси, до войны батрачивший по фермам в Иллинойсе. Когда же началась война, я записался в добровольцы одним из первых, рассудив, что в армии хотя бы кормят.
        Мне повезло - я попал к полковнику Тёрчину - «Русскому Грому», - который вскоре стал генералом, лучшим во всей армии Севера. Именно он произвёл меня сначала в сержанты, потом в лейтенанты, капитаны, а незадолго до своего сердечного приступа, в результате которого ему пришлось покинуть армию, он сделал меня майором, но не успел это утвердить. А после войны я сумел остаться в армии, лишь сдав «бронзовый лист»[16 - Бронзовые листы на погонах - а ныне на лацканах - знак отличия майора в американской армии.] и получив обратно «железнодорожные шпалы»[17 - Два бруска - знак капитана.]. И так и остался капитаном до недавнего времени.
        Мне вспомнилось, что генерал Тёрчин строго наказывал любых своих людей, позволявших себе любые вольности в отношении местного населения. Он был одним из немногих джентльменов в нашей армии - мне довелось увидеть Атланту после того, как генерал Шерман распорядился расстрелять ее зажигательными бомбами. Да, он предложил местному населению покинуть свои дома, но далеко не все это сделали, и погиб не только прекрасный город, но и множество его жителей. Позднее я видел, что другие части делали с индейскими деревнями, причем далеко не все эти «подвиги» просочились в прессу, и я не припомню, чтобы хоть кого-нибудь за это наказали. Полковник Кинг, к счастью, запретил любые подобные эксцессы и даже повесил двоих, посмевших ослушаться. А то, что я сейчас увидел, было, может, и получше Атланты либо безымянных индейских деревень на реках Марайас или Колумбия, но до боли напоминало южные города, через которые во время «марша Шермана к морю» проходили цветные полки либо части некоторых других генералов.
        Женщину, стоявшую на одной из скамеек на Соборной площади, я узнал сразу. Не так давно мне прислали в подарок книгу «Женщина на войне» некой Лореты Джанеты Велазкез[18 - Именно так произносятся её имя и фамилия в устах американца.]. А теперь именно она выступала перед скопившимися людьми:
        - Вчера ночью десятки людей были убиты, десятки женщин изнасилованы, сотни домов разграблены и сожжены. Вы своими ушами слышали рассказы некоторых из них. Доколе мы будет это терпеть? Это ваша земля, здесь могилы ваших предков, здесь город целых три года прожил в осаде во время той войны, когда граждане голодали, умирали, но не сдавались. Да, я кубинка, но и я воевала - пусть не здесь, в Мобиле, но за правое дело.
        Мы - и вы, и я - поверили обещаниям янки и согласились сложить оружие, чтобы через тринадцать лет нас отдали на растерзание грабителям, насильникам, убийцам. Один мой друг, известный как полковник Слон, говорит: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях»[19 - Впервые это сказал Эмилиано Сапата, один из «полевых командиров» мексиканской революции.]. Я умру стоя. Вы со мной?
        Я обернулся к своим капитанам и сказал:
        - Господа, мы все поклялись защищать Конституцию, демократию и народ. Я для себя решил, что я действительно лучше уж умру стоя, чем буду стоять на коленях и прислуживать таким, как Чайвингтон.
        Я не знал, чего ожидать, но все четыре капитана лишь кивнули. Тогда я отдал оружие ван Дорну и пошел к миссис Велазкез, держа руки перед собой. Не раз и не два мне хотели преградить дорогу, но оратор показала жестом - мол, пропустите.
        Забравшись на соседнюю лавку, я объявил:
        - Я - майор Инграм, назначенный комендантом города. После того, что произошло вчера ночью, я могу сказать лишь одно - мы с вами. Я, и командиры моих рот, и, я полагаю, весь мой личный состав.

13 (1) августа 1878 года. Джорджтаун
        Вице-президент САСШ Джордж Фрисби Хоар, ранее сенатор от Южной Каролины
        - Сенатор Бёрнсайд, сэр! - Колин посторонился, впуская сенатора.
        Лицо Амброуза Бёрнсайда, окаймленное знаменитыми бакенбардами[20 - Они был столь знаменитыми, что американское обозначение бакенбард - sideburns - было образовано из его фамилии.], было, как обычно, само добродушие. Тем же, кто знал его получше, было хорошо известно, что это маска. Но Хоару никогда еще не приходилось видеть своего коллегу без столь знаменитой сардонической улыбки. Теперь же оно пылало, скорее даже полыхало гневом.
        - Джордж, скажи мне, почему батальоны Семьдесят четвертого цветного полка были введены в города, сохранившие верность во время Мятежа?
        - Их ввели по моему распоряжению, Амброуз. Нужно было показать этим южанам, кто в доме хозяин. Тем более что один из батальонов был введен в виргинскую Александрию, а Виргиния, как ты знаешь, участвовала в так называемой Конфедерации.
        - Да, но Александрию мы заняли в мае 1861 года, задолго до начала крупномасштабных военных действий.
        - Они успели вывесить флаг Конфедерации, который был виден из Президентского особняка. Именно тогда президент Линкольн и распорядился послать туда войска. Иначе бы и Александрия участвовала в Мятеже.
        - Ладно, а Балтимор и Аннаполис чем перед тобой провинились?
        - А тем, что, если бы Линкольн не подсуетился во время выборов в июне 1861 года, Мэриленд бы тоже присоединился к Конфедерации.
        - А ты знаешь, что во всех трех этих городах черные скоты ведут себя как дикари у себя в Африке! Они убивают, насилуют, жгут, грабят… Генералу Шеридану, которому вы поручили провести операцию в Мэриленде, пришлось даже послать кавалерию, чтобы навести там порядок. В Александрии же генерал Говард полностью потерял контроль над ситуацией.
        Хоар подумал, что с Шериданом нужно будет что-то решать, зато Говарду можно будет поручить и остальные карательные операции. А этот слюнтяй Бёрнсайд не понимает, что полумер здесь недостаточно и что лишь радикальное решение проблемы приведет к желаемым результатам.
        - Амброуз, пойми, нельзя приготовить омлет, не разбив яиц. Надо было или вовсе не начинать наше дело, или сделать так, чтобы южане боялись даже подумать о неповиновении.
        - Джордж, так мы не договаривались.
        Новоназначенный вице-президент подумал, что ни Бёрнсайд, ни Шеридан ему по большому счету не нужны. Хотя, конечно, вспоминая зверства последнего в Джорджии и других местах, да и его звериную жестокость по отношению к индейцам, он не ожидал такой реакции.
        Ну что ж, подумал он, будем действовать по-другому.
        - А Шеридан где?
        - Прибыл в Вашингтон и попросил разрешения произнести речь перед Сенатом. Конечно, решение принимаешь ты, ведь вице-президент - глава Сената. Но если ты откажешь ему в этой возможности, то, боюсь, многие сенаторы - даже те из них, кто на нашей стороне, - будут весьма недовольны.
        - Амброуз, конечно же, я предоставлю ему такую возможность - например, завтра в десять часов утра, и пошлю человека с соответствующим поручением. Но не мог бы ты попросить Филиппа сначала переговорить со мной?
        - Думаю, что он не будет против.
        - Вот только не хотелось бы, чтобы кто-нибудь знал об этом визите - и так у меня достаточно злопыхателей в Конгрессе.
        - Если хочешь, можем встретиться у меня. Допустим, в десять часов вечера, когда стемнеет? Пусть Филипп придет, не чинясь - мы ведь с ним старые друзья.
        - А не слишком поздно? - спросил Хоар, а про себя возликовал - похоже, что получится, как говорится, убить двух птиц одним камнем.
        На следующее утро в вашингтонской газете «National Republican» появилась аршинная передовица:
        СТРАШНЫЙ ПОЖАР В ДОМЕ СЕНАТОРА БЁРНСАЙДА!
        Вчера вечером в доме прославленного генерала и сенатора от Род-Айленда Амброуза Бёрнсайда произошёл пожар. Спастись удалось лишь привратнику, который рассказал, что в гостях у сенатора находился его друг, генерал Филипп Шеридан. За несколько минут до пожара к привратнику подошли двое, судя по выговору, южане, и спросили у него, прибыл ли генерал Шеридан. Судя по тому, что дом запылал сразу с нескольких направлений, имел место поджог.
        Вне всякого сомнения, это ужасное преступление - дело рук тех недобитых мятежников, которые злодейски убили президента Хейса. Ведь и генерал, и сенатор храбро сражались против так называемой Конфедерации и поддержали Вторую Реконструкцию после трусливого убийства президента Хейса. Мы требуем поимки и примерного наказания преступников, но виновны не только они, а все граждане штатов, еще недавно бывших рабовладельческими. Поэтому надлежит ужесточить меры, принимаемые в рамках Второй Реконструкции, дабы защитить нашу республику и наши свободы. Каждый, кто выкажет какие-либо симпатии к этим людям, пособник убийц и заслуживает самой суровой кары. «Слава, слава, аллилуйя! Правда марширует вперед!»[21 - Слова из «Боевого гимна республики», песни северян времен Гражданской войны.]

13 (1) августа 1878 года. Штат Мэриленд, немного не доезжая Гейтерсбурга
        Надин Тёрчин, она же Надежда Дмитриевна Турчанинова, урожденная Львова
        - Странно все это… Ведь никакого города не видно, и даже деревни, - сказала я недоуменно, когда наш поезд замедлил ход, а потом, окутавшись паром, и вовсе резко встал, пронзительно завизжав тормозами. - Где мы?
        - Следующей остановкой должен быть Гейтерсбург, - мой Ваня сверился с расписанием и пожал плечами.
        - Может быть, паровоз сломался?
        - Вряд ли. Иначе он бы так резко не затормозил, - муж насторожился и покачал головой. - Возможно, что-то на рельсах.
        Мы находились в купе второго класса поезда, принадлежащего Балтиморской и Огайской железной дороге. Он следовал по маршруту Чикаго - Вашингтон. Две недели назад мы получили по телеграфу приглашение от Алексея Смирнова на его свадьбу. Алексей Иванович служил сержантом под началом моего мужа во время Гражданской войны. Более того, он был единственным русским в Ваниной армии. Воевал он весьма неплохо, за что Иван произвел его в сержанты прямо на поле боя, когда тот, после того как был убит лейтенант, сумел организовать оборону позиции и удержал ее. А через месяц он оказался уже у меня в лазарете - я последовала за мужем на войну и посвятила себя оказанию помощи раненым. После войны Александр Смолл - именно так Алексей предпочитал себя теперь называть - сумел сколотить кое-какой капитал и время от времени помогал нам, ведь мы жили практически в полной нищете.
        Случилось так, что мой Джон - именно так зовут Ваню в этой стране, Джон Бэйзил Тёрчин, - покинул военную службу не после окончания войны и не в результате ранения, а после сердечного приступа. Как нам объяснил некий чиновник с кислой миной на опухшей от безделья физиономии, мало ли что это произошло во время боевых действий - муж не дослужил до конца войны согласно контракту, и у него не было уважительной причины, такой, как тяжелое ранение. Поэтому ему не полагается пенсия, да и лечение его оплачено не будет.
        Те небольшие деньги, которые нам удалось скопить, ушли довольно быстро - жить-то было на что-то надо, да и Ваня пытался то стать фермером, то маклером по недвижимости. Надо отдать генералу Гранту должное - во время его второго президентского срока нам с его подачи неожиданно назначили пенсию. Вот только он писал мужу про то, что ему будут платить 50 долларов в месяц - не бог весть сколько денег, но хоть что-то. Но Конгресс сократил сумму до пятидесяти долларов в год. Этого хватило бы разве что на аренду комнаты в чьем-то доме, но не более того.
        Последние деньги Ваня потратил на организацию польской колонии Радома на юге Иллинойса. Но он совершил большую ошибку - он поверил полякам на слово, что его затраты, плюс десять процентов, ему возместят в течение того же семьдесят шестого года. А ведь я говорила ему - пусть каждый из них подпишет бумагу, в которой будет указана сумма долга и указан порядок выплат. Но Ваня, как человек чести, сказал мне, что знавал поляков во время службы в русской армии и они люди, которые держат слово. В результате ему никто ничего не заплатил, а нас выкинули из дома, сказав, что «здесь не место клятым москалям».
        Подумать только - двадцать с небольшим лет назад муж делал блестящую карьеру в русской императорской армии, да и в деньгах мы не знали нужды. Но муж подружился с некоторыми вольнодумцами, такими, как Александр Герцен. Да что уж там греха таить, и я тогда думала примерно так же…
        Признаюсь - именно мне пришла в голову идея уехать из России. И в один прекрасный день муж подал прошение разрешить ему отправиться на лечение в австрийский Мариенбад. Но вместо этого мы после пересечения границы проследовали в один из немецких портов, а оттуда в Лондон, на встречу с господином Герценом. Вот только Англия нас разочаровала - ни тебе свободы, ни равенства. Такого скотского отношения к людям я в России не видела даже среди крепостников.
        Александр Иванович, как ни странно, согласился с нашим мнением, присовокупив, что в Англии он лишь для того, чтобы бороться за новую, свободную Россию. По его словам, Соединенные Штаты Америки намного ближе к идеалу. И мы с Ваней отправились в благословенную «страну свободных, родину смелых», как поется в одной популярной песне[22 - Строчка из «Обороны форта Мак-Генри» Фрэнсиса Скотта Ки. Отрывок из поэмы, кончавшийся этими словами, положенный на музыку песни выпивох «Анакреону на небесах», был весьма популярен и через некоторое время стал американским национальным гимном.]. Вот только увидели мы совсем другую картину, и в скором времени муж написал Герцену следующее:
        «Разочарование мое полное; я не вижу действительной свободы здесь ни на волос… Эта республика - рай для богатых; они здесь истинно независимы; самые страшные преступления и самые черные происки окупаются деньгами…»
        Тем не менее, как только началась война с южанами, Ваня предложил свои услуги, и после блестящих успехов на поле боя страна ответила ему черной неблагодарностью. Несколько лет назад он даже послал прошение на имя императора Александра с просьбой разрешить нам вернуться на родину, но тот ответил отказом. И если бы не помощь Алексея, мы бы, наверное, умерли от голода.
        Впрочем, и сегодня присланные Алексеем деньги, за вычетом стоимости двух билетов второго класса и небольшой суммы про запас, пошли на выплату долгов (и то не всех - мы остались кое-кому должны). Конечно, первый класс был бы не в пример удобнее. Купе второго класса - это две двухъярусные деревянные койки с каждой стороны узкого прохода. Сортир и умывальник одни на весь вагон, и находились они в конце коридора. Двери в купе не было - ее заменяла засаленная занавеска, - так что по ночам был слышен храп и прочие звуки, раздававшиеся в вагоне. Впрочем, третий класс был бы еще хуже - вместо коек там были бы простые деревянные скамейки.
        На одной промежуточной станции сошел один из наших спутников, благообразный старичок, ехавший то ли к внукам, то ли от внуков. Оставалась приятная девочка лет, наверное, шестнадцати, которую звали Мейбел. Мачеха выжила ее из дома, и она на те немногие деньги, которые дал ей отец, ехала в Балтимор. Там у Мейбел жила кузина, у которой девочка надеялась поселиться и найти хоть какую-нибудь работу. По слухам, в последние годы этот город весьма разбогател - ведь именно он является основным портом нашей столицы.
        Неожиданно послышался громкий топот ног, и из соседнего купе донеслись крики. Затем кто-то сорвал - именно сорвал - занавеску в наше купе, и на пороге появились трое негров в синей военной форме. Увидев мужа - Ваня надел лучшее, что у него было, генеральский мундир, оставшийся у него с войны, - они спросили, показав на меня:
        - Это ваша жена, сэр?
        - Именно так.
        - И вы воевали за наших в той войне?
        - Да, - с недоумением произнес муж.
        - Тогда, сэр, к вам нет никаких претензий. А ты, - он показал на Мейбел, - кто такая и куда собралась?
        - К кузине, в Балтимор.
        - Ах, в Балтимор… Южанка?
        - Нет, я из Индианы.
        - Не все ли равно. Твоя кузина южанка. Деньги есть?
        - Три доллара и мелочь.
        - А ну давай их сюда!
        Ваня не смог удержаться и резко поднялся в полный рост:
        - Это еще что такое? Как вы себя ведете?!
        - Сядьте, сэр! - Слово «сэр» прозвучало грубо и издевательски. Девушка дрожащей рукой достала из сумочки холщовый пакетик и протянула его наглецу. Тот продолжал куражиться и с издевательским поклоном произнес:
        - Спасибо, мисс! А теперь вы пойдете с нами. - Двое его подручных с похотливыми улыбками на черных физиономиях схватили ее под руки и потащили в конец вагона.
        - Что это такое? - твердым командным голосом произнес мой муж. - Что вы себе позволяете? А ну, быстро отпустите девчонку! - И он достал из саквояжа длинноствольный флотский кольт, который привез с войны - хотя револьвер был и старенький, но муж за ним тщательно ухаживал.
        Главарь лишь ухмыльнулся, и муж трижды выстрелил. Кровь одного из них заляпала платье девочки, но та находилась в прострации и лишь всхлипывала. Мне пришлось дать ей пощечину:
        - Срочно уходим! - крикнул муж, схватив в охапку наши вещи.
        И мы втроем выбежали в коридор вагона. Практически из каждого купе доносились чьи-то вопли и громкий хохот грабителей и насильников. Мы спрыгнули с поезда - это было нетрудно сделать, так как состав стоял в чистом поле - и пустились наутек. За нами никто не гнался - все были слишком заняты своими преступными делами, - но Ваня приказал:
        - Не знаю, что здесь происходит, хотя мне кажется, эти бандиты подумали, что стрелял кто-то из них. Но когда они найдут трупы, нам несдобровать. Тем более что у меня осталось всего три патрона в барабане и еще коробка с дюжиной в вещмешке, - а этого явно недостаточно. Мисс, вы можете идти?
        - Да, сэр! - Испуг у Мейбел уже прошел, и ее глаза смотрели с надеждой на Ваню.
        - Тогда пойдем подальше отсюда. И как можно скорее.
        Через несколько минут мы добрались до догорающего домика посреди небольшой фермы, перед которой валялся труп молодого мужчины, а за домом - мертвая беременная женщина с неприлично задранным подолом, а рядом - мальчик лет двух или трех с размозженной головой. Мейбел побледнела и испуганно вскрикнула, но муж ей строго сказал:
        - Не останавливаемся. Главное, найти хоть какое-нибудь убежище для вас обеих. Я потом вернусь и посмотрю, что происходит. Неужто новое Гаити?
        В Гаити, ранее именовавшемся колонией Сен-Доменг, восставшие рабы убили несколько десятков тысяч белых - включая стариков, женщин, детей, всех, кто не успел бежать с острова. Но здесь? Тем более в Мэриленде, не примкнувшем тогда к Конфедерации?
        Минут двадцать мы шли быстрым шагом, пока не добрались до небольшой рощицы, чудом сохранившейся в этих местах - некогда густые леса в этих краях были вырублены практически под корень. И только сейчас он скомандовал:
        - Посидим минут десять. Есть пока не будем, а вот напиться не мешало бы, тем более здесь есть ручеек.
        Он достал флягу из мешка и протянул ее мне. Напившись, я передала ее Мейбел, а потом спросила у мужа:
        - Ваня, а тебе не кажется, что ты тогда воевал не на той стороне?

13 (1) августа 1878 года. Вашингтон, вокзал Балтиморской и Огайской железной дороги на Нью-Джерси-авеню
        Александр Смолл, он же Алексей Иванович Смирнов
        «Ну где же они?» - спрашивал я себя, но поезда все не было видно. Он должен был прийти еще четыре часа назад, но никто на вокзале не знал причину, по которой он так сильно опаздывал. Причем начальник вокзала - я его знал хорошо, моя фирма время от времени получала заказы от него - рассказал мне, что Фредерик поезд прошел пять часов назад, а до Гейтерсбурга - предпоследней станции перед Вашингтоном - так и не добрался.
        - Да не бойтесь вы, мистер Смолл, - успокаивал он меня с вымученной улыбкой. - Паровоз, скорее всего, сломался, и мы уже выслали новый навстречу составу.
        - А когда выслали-то?
        - Да уже три часа прошло.
        - Ну, и где они тогда? До Гейтерсбурга и обратно - меньше двух часов, даже если прибавить минут десять на сцепку.
        - Скоро будут, - в его словах чувствовалось беспокойство. Действительно, что могло случиться с поездом? Если бы машинист локомотива и обнаружил неисправность или аварию на дороге, он вернулся бы в Фредерик или проследовал в Гейтерсбург, и в Вашингтон пришла бы телеграмма.
        Я все больше и больше волновался - на этом поезде должны были прибыть очень дорогие мне люди. Во-первых, моя невеста, Ирма Майер, дочь инженера из Фредерика. С ее отцом я познакомился год назад - мы работали вместе над заказом этой самой Балтиморской и Огайской железной дороги для станции во Фредерике. Однажды Вальтер - так звали ее отца - пригласил меня к себе на ужин. Через две недели я уже, стоя на коленях, просил у него руки и сердца его дочери. С тех пор прошло около года, и через полторы недели, двадцать четвертого августа, у нас назначена свадьба. Сегодня Ирма обещала прибыть вместе с родителями и сестрой в Вашингтон. Жить они пока будут в гостинице - я зарезервировал им номера в отеле «Виллард», на Пенсильвания-авеню в двух шагах от Президентского особняка.
        Еще один номер я снял для Джона Тёрчина, генерала, под началом которого я сражался во время Войны между штатами[23 - Наиболее нейтральное название Гражданской войны.], и его супруги Надин - «русского ангела», как называли ее наши раненые. На самом деле их зовут Иван Васильевич и Надежда Дмитриевна Турчаниновы, и они такие же русские, как и я.
        Когда-то, наслушавшись россказней про свободу и справедливое общество в САСШ, они выехали из России в Америку, где вскоре потеряли все деньги, привезенные из России. Во время войны Иван Васильевич покрыл себя славой - он, наверное, был лучшим военачальником среди северян, а Надежда Дмитриевна после обучения на фельдшерских курсах стала одним из самых успешных военных медиков и спасла от смерти сотни раненых.
        Но в 1864 году у генерала произошел сердечный приступ, и ему пришлось покинуть действующую армию. С тех пор они с супругой скатились в нищету. Время от времени, когда у меня была такая возможность, я посылал Надежде Дмитриевне небольшие суммы - Иван Васильевич никогда бы не согласился на подобные дотации, а она после нескольких энергичных протестов все-таки согласилась принимать от меня помощь. И сейчас, когда у меня появились деньги, я послал им сумму, достаточную для приобретения билетов первого класса на поезд, плюс еще немного, зная, что у них есть долги, и для них их выплата - вопрос чести.
        Сам же я попал на этот не слишком гостеприимный континент после чтения книг Фенимора Купера. Я и четверо моих друзей-гимназистов в один прекрасный день бежали из Смоленска в Гамбург, где мы надеялись устроиться на один из кораблей, идущих в Америку. Вот только я отстал от поезда в Орше. Как впоследствии мне стало известно, друзей моих сняли с поезда в Минске и вернули родителям. Сам же я сумел-таки добраться до Германии, где устроился поваренком на один из океанских пароходов - готовить я худо-бедно умел. Так и оказался я в САСШ. Но здешняя реальность оказалась намного грустнее, чем мне казалось. Кому в Америке был нужен гимназист-недоучка? Так что как только началась война, я записался в действующую армию, решив, что там хотя бы буду получать солдатский рацион, да и крыша над головой будет - пусть хоть в виде палатки.
        Закончил войну я сержантом, но нашу часть расформировали, и мне вновь пришлось искать средства к существованию. Через армейского приятеля я устроился работать на эту же самую Балтиморскую и Огайскую железную дорогу учеником механика. Работа мне нравилась, и со своими обязанностями я справлялся хорошо. Где-то через год меня досрочно произвели в механики, а пять лет назад я ушел на вольные хлеба - открыл свою фирму, которая занималась ремонтом и установкой оборудования для железных дорог. Заказов хватало - я успел познакомиться с очень многими, и, что было еще не менее важно, они знали меня и могли быть уверены в том, что любая работа будет сделана мною качественно и в срок.
        Но как ни странно, я все время мечтал уехать на родину - только кому я там теперь нужен? Иван Васильевич, помнится, даже как-то раз послал прошение на имя императора Александра II с просьбой разрешить ему вернуться в Россию. Но ответа он так и не дождался. Скорее всего, чиновники из военного министерства не желали видеть в России человека, который когда-то был другом Герцена и других вольнодумцев. А обо мне, кроме родителей, которые, я надеюсь, живы, и двух моих сестер, вряд ли кто-нибудь помнил.
        В последнее время у меня появилась мысль попытать счастье в Югороссии - про эту новую страну рассказывают много небылиц. И если хотя бы часть из них оказалась правдой, в этом невесть откуда взявшемся государстве можно было бы найти применение своих сил и способностей. Но там меня, наверное, ждут еще меньше. Хотя у меня были планы попробовать связаться с югороссами. Чем черт не шутит - возможно, там я смогу начать свое дело и принести реальную пользу людям, которые, как я понял, тоже были русскими.
        - Масса Александр! Масса Александр! - ко мне, размахивая руками, спешил негритенок Джедедайя, мальчик на побегушках у начальника станции. - Босс говорит, что поезд, который вы ждете, разграбили у Гейтерсбурга, а людей кого убили, а кого ранили. Через десять минут туда уходит сцепка - если хотите, босс сказал, вы можете отправиться с ними. Оружие у вас с собой?
        - Только револьвер.
        - Босс говорит, что вы можете получить ружье и патроны в поезде.
        - Хорошо. Спасибо, Джедедайя.
        В поезде уже находилось несколько инженеров и рабочих, а также два десятка солдат. Я выбрал себе ружье и по дороге к Гейтерсбургу тщательно его вычистил - похоже, что этим до меня никто давненько не занимался. На душе у меня было тоскливо, нехорошие предчувствия мучили меня, и я молил Господа, чтобы Он сохранил мою невесту и ее семью, а также Ивана Васильевича и Надежду Дмитриевну. Или хотя бы кого-нибудь из них…

15 (3) августа 1878 года. Ферма Обермюллера у Гейтерсбурга
        Бригадный генерал Иван Васильевич Турчанинов, известный также как Джон Бейзил Тёрчин
        Десяток моих ребят взял кусты на мушку, а я крикнул:
        - Выходите по одному без оружия, руки держать над головой. И смотрите, без фокусов.
        Вчера у нас произошло примерно то же самое - не здесь, на ферме Пфистера десятью милями западнее. Тогда из кустов вышли трое: два вооруженных негра и один белый, с нашивкой, известной в армии как рельсы - два кубика, соединенные перекладиной. Белый сделал знак своим и громко крикнул:
        - Кем бы вы ни были, вы противостоите силам закона! Приказываю вам немедленно сдать оружие и отдаться на милость победителя. Иначе вы все будете убиты!
        - Сержант Моррисон? - крикнул я. - Вот так встреча! Как я вижу, теперь ты уже капитан?
        - Генерал Тёрчин? - удивленно воскликнул тот, причем в голосе я явственно почувствовал испуг.
        - Я начинаю сожалеть, что в тот раз распорядился заменить вам смертную казнь разжалованием в рядовые. Вы, как я погляжу, теперь не просто стали офицером, но еще и командуете убийцами, насильниками и грабителями.
        - Но, генерал, мы здесь находится по распоряжению командующего силами Второй Реконструкции генерала Говарда. И наша задача - навести порядок на землях, за которые мы несем ответственность.
        - Я ехал вчера в поезде Чикаго - Вашингтон, в котором люди из вашего Семьдесят второго цветного полка «наводили порядок». Это беззаконие. Точнее, бандитизм и насилие. Поэтому я даю вам тридцать секунд, чтобы побыстрее убраться отсюда.
        Моррисон помолчал, потом дал своим знак, и они развернулись, намереваясь уйти. Но через пару секунд худой и длинный негр неожиданно резко обернулся и пальнул в меня из своего «спрингфилда». Я шарахнулся в сторону, машинально обратив внимание на то, что в руках у него была новейшая модель 1873 года, а не его прародитель, которым были вооружены мои люди во время Войны между штатами. Новая винтовка заряжалась унитарным зарядом с казны, и умелый стрелок, как я слышал, мог делать до дюжины выстрелов в минуту, а не два, как с дульнозарядными моделями 1861 и 1863 года.
        Пуля пробила рукав моего кителя, в котором я прошел всю войну. По руке потекло что-то теплое и липкое, видимо, пуля задела руку, процарапав кожу. Но мои ребята не сплоховали - ответным залпом все трое были убиты наповал. Теперь надо было атаковать головорезов отряда Моррисона, пока они не примчались на выстрелы. А я даже не знал, где они находились.
        К счастью, разведчики, которых я послал осмотреть кусты, из которых вышли убитые бандиты, обнаружили лагерь подчиненных Моррисона в поле за кустами. Негров было всего лишь полсотни, и они вели себя на удивление беспечно. Оружие их было свалено в кучу, а сами эти, с позволения сказать, солдаты сидели у костров и пьянствовали.
        Несколько человек, видимо, услыхавших выстрелы, успели вооружиться. Их мы пристрелили в первую очередь. Остальных мы связали и после короткого совещания повесили на окружавших поляну деревьях. Оружие и боеприпасы, которых оказалось неожиданно много, стали нашими трофеями.
        Но ферму нам пришлось покинуть как можно быстрее. Я пересчитал свой неожиданно разросшийся отряд - шестьдесят восемь мужчин, в основном фермеров, восемьдесят одна женщина, сорок семь детей обоих полов и возрастов. Похоже, что мы не зря торопились, где-то через полчаса мы увидели черный дым, который поднимался вверх в том месте, где находился дом Пфистера. Увидев это, Герберт Пфистер спокойно пожал плечами и сказал с певучим акцентом дунайского шваба:
        - Ничего, мистер генерал, дом отстроим. Главное, что все живы остались.
        Джозеф Обермюллер предложил нам свою ферму в качестве временной штаб-квартиры - там было и место, и река, прикрывавшая ферму с одной из сторон. Ее, конечно, можно переплыть, но негры, как правило, плавать не умеют, а течение в ней довольно-таки сильное. Сама же ферма была построена добротно, и единственное, что несколько удручало, была буковая роща в трех сотнях футов[24 - Около 90 метров.] от главного здания. Я приказал ее вырубить сегодня утром, но на рассвете часовые услышали шум, доносившийся со стороны дороги, и доложили мне об этом. И мы приготовились к встрече незваных гостей.
        На этот раз на поляну вышел лишь один человек - еще один мой старый знакомый. Но его я был несказанно рад видеть. Это был Алексей Смирнов, который в том же бою, за который я приказал тогда расстрелять Моррисона (и, к сожалению, внял его мольбам, заменил расстрел на разжалование в рядовые), показал чудеса храбрости и был по моему приказу произведен в сержанты и назначен на место Моррисона. Алексей не забывал нас - я подозреваю, что он даже посылал кое-какие деньги Наденьке, хотя она мне и ничего про это не говорила. И мы ехали на его свадьбу, когда произошел налет негритянского отряда на наш поезд.
        - Ваше превосходительство, - сказал он мне по-русски. - Я слышал, что кто-то уже успел собрать вокруг себя отряд, сумевший уничтожить банду янки, и подумал почему-то, что это именно вы. Слава Господу нашему Иисусу Христу, что вы в полном порядке. Впрочем, - Алексей внимательно посмотрел на меня, - вы, кажется, ранены?
        - Это всего лишь царапина, - усмехнулся я.
        - А как Надежда Дмитриевна?
        - Она занимается действительно раненными.
        - Господин генерал, я привел с собой тридцать два человека, все они мастеровые и техники с железной дороги. У всех есть оружие. Позвольте к вам присоединиться.
        - А что с вашей свадьбой?
        Лицо Алексея помрачнело.
        - Увы, свадьбы не будет. Я нашел ее и ее семью среди пассажиров вашего поезда. Отец убит, мать, сестра и сама Ирма… Они тоже мертвы. Эти нелюди успели над ними вдоволь поиздеваться. Они убили всех - мужчин, женщин, даже детей не пожалели. Единственное, что меня немного утешило - это то, что вашего трупа и трупа вашей супруги обнаружено не было.
        - Капитан Смирнов, - сказал я торжественно. Конечно, этому званию в российской армии соответствовал чин штабс-капитана, но здесь другие порядки, да и произвел я его из сержантов даже не в лейтенанты, как это обычно допускалось на поле боя, а сразу в капитаны.
        - Вы назначаетесь командиром Второй роты Северно-Мэрилендского полка. Первоначальный ее состав - люди, которых вы привели с собой. Наша задача - защитить местных жителей, белых и черных, от людей генерала Говарда.
        - Есть принять командование, - отчеканил Смирнов тоже по-русски. Интересно, откуда он знал, как надо отвечать в таких случаях?
        Потом я присел на лавочку и задумался. Генерал Говард был моим старым знакомым. Он считался на редкость бесталанным генералом, который, однако, заслужил репутацию доброго христианина. Говард весьма скверно показал себя на поле боя, зато с особым старанием притеснял местное население во время Реконструкции. Как может именоваться христианином человек, способный на такую жестокость к ближнему своему?
        А за себя я не беспокоился. Если мне и суждено погибнуть на поле брани, то это будет достойной карой за мое предательство четвертьвековой давности. Страшно разве что за мою Наденьку - и за тех, кто за последние двое суток доверил мне свою судьбу. Защити и сохрани их, Господи!

18 (6) августа 1878 года. Вечер. Атлантический океан. ТАКР «Адмирал Кузнецов», адмиральский салон
        Присутствуют: командующий флотом Югороссии - адмирал Виктор Сергеевич Ларионов; командующий армией Югороссии - генерал-майор Вячеслав Николаевич Бережной; глава МИД Югороссии - полковник Нина Викторовна Антонова; генерал-майор Александр Александрович Пушкин
        Адмирал Ларионов вошел в салон вместе с генералом Бережным. Пушкин, о чем-то с увлечением беседовавший по-французски с Ниной Викторовной, замолчал и с любопытством посмотрел на адмирала. Ларионов был чем-то сильно озабочен. Чем именно - пока не известно. Но похоже, в операции по разгрому армии северян появились не предусмотренные первоначальным планом моменты.
        - Товарищи, - произнес адмирал, - я вынужден был пригласить вас на это импровизированное совещание, чтобы обсудить новость, которая может изменить ход боевых действий на территории САСШ.
        - А что случилось, Виктор Сергеевич? - поинтересовалась Антонова. - И какие такие известия вы получили, хорошие или плохие?
        - Скорее хорошие, чем плохие, - улыбнулся Ларионов. - Но для начала я хочу спросить вас, Нина Викторовна, и вас, Александр Александрович, знаком ли вам некий Иван Васильевич Турчанинов? Чтобы вам было легче вспомнить, подскажу: он в свое время окончил Николаевскую академию Генерального штаба в Санкт-Петербурге и имел чин полковника гвардии…
        Антоновой этот человек, видимо, был хорошо знаком. Она кивнула адмиралу и вопросительно посмотрела на генерала Пушкина. Александр Александрович потер лоб, пытаясь что-то вспомнить, а потом произнес:
        - Кажется, я вспоминаю, о ком вы говорите, Виктор Сергеевич. Вскоре после выпуска меня из Пажеского корпуса в чине корнета, Конный полк, в котором я имел честь служить, после начала войны с англичанами и французами, занимался охраной побережья Финского залива от возможной высадки десанта союзников. Во время патрулирования побережья мне довелось несколько раз встретиться с офицером, проводившим топографическую съемку местности. Кажется, его фамилия была Турчанинов.
        Потом, уже после войны, до нас дошли слухи о том, что сей офицер, дослужившийся до чина полковника, самовольно покинул армию и уехал из России. Рассказывали, что он отправился в Лондон, где не раз встречался с господином Герценом, выпускавшим грязный антирусский листок, именуемый «Колокол»…
        - Именно об этом человеке сегодня и пойдет речь, - кивнул Ларионов. - Дело в том, что до нас дошла информация о том, что отставной генерал армии северян Джон Бэйзил Тёрчин собрал группу вооруженных повстанцев и начал партизанскую войну против правительства САСШ. А именно так начал именовать себя Турчанинов после эмиграции в САСШ.
        - Этого не может быть! - воскликнул Пушкин. - Как генерал северян, пусть и отставной, может поднять оружие против своих?!
        - В жизни часто происходит много необычного, Александр Александрович, - сказала Нина Викторовна. - Вспомните маршала Наполеона Бернадота. Ситуация изменилась, и он стал воевать против Бонапарта. А потом еще и стал королем Швеции. И таких людей во все времена было предостаточно.
        - Александр Александрович, - произнес Бережной, - для нас главное - это то, что своими действиями полковник Турчанинов может сильно помочь армии конфедератов. Он хороший военный - генеральское звание он получил за свои боевые дела во время гражданской войны, к тому же он хорошо знает театр боевых действий и пользуется авторитетом и любовью у тех, кто сражается под его знаменем. Достаточно сказать, что когда в 1861 году солдаты 19-го Иллинойского полка выбирали себе командира - да-да, было такое в армии северян, - то из двух кандидатов победил полковник Турчанинов.
        - А кто был вторым кандидатом? - поинтересовался генерал Пушкин.
        - Соперником «Русского Грома» - так подчиненные стали называть своего командира - оказался тогда еще полковник Улисс Грант, будущий командующий войсками северян и будущий президент Соединенных Штатов.
        - Понятно, - задумчиво произнес Пушкин. - И как вы, господа, собираетесь использовать отряд генерала Турчанинова? Кстати, насколько он многочисленный?
        - Точная численность отряда Турчанинова неизвестна, - сказал Бережной. - И вообще все, что связано с его боевыми действиями, можно считать заслуживающей доверия информацией лишь условно. Часть сведений - на уровне слухов.
        - Виктор Сергеевич, - встрепенулась Антонова, - я бы перепроверила всю имеющуюся информацию и попыталась установить надежную связь с Турчаниновым. Ведь если его отряд представляет реальную силу…
        Тут Нина Викторовна развела руками, словно показывая, какие широкие перспективы могут открыться перед армией конфедератов.
        - Именно это мы и хотим сделать, - улыбнулся Бережной. - Мы с Виктором Сергеевичем связались по рации с Петербургом и обговорили с графом Игнатьевым возможность использования отряда полковника Турчанинова.
        - Но, господа, надо для начала дождаться, чтобы государь простил Турчанинова за самовольное оставление России и фактическое дезертирство, - озабоченно произнес Пушкин.
        - Александр Александрович, - кивнул головой Ларионов, - об этом я тоже переговорил с графом Игнатьевым. Как оказалось - мир тесен, Турчанинов и Игнатьев знакомы. Турчанинов проводил картографические съемки на побережье Балтики, а Игнатьев в это же время занимался весьма деликатными делами по ведению разведки и контрразведки в штабе генерал-адъютанта Берга, командующего Балтийским корпусом.
        Граф Игнатьев берется выхлопотать у государя прощение для полковника Турчанинова. Так что после окончания Североамериканской кампании он сможет вернуться домой. Или, если он захочет, мы его с удовольствием примем у себя в Югороссии.
        - Отлично! - воскликнул Пушкин. - А кого вы хотите отправить к полковнику?
        - У нас на примете два человека, - сказал Бережной, переглянувшись с Ларионовым. - Первый - кадровый разведчик русской армии. Назовем его господином Шмидтом. Он имеет большой работы за границей, прекрасно знает английский и немецкий языки, неплохо ориентируется в политических делах. Мы познакомились с ним во время захвата Константинополя кораблями нашей эскадры.
        Кроме того, он лично знаком с Турчаниновым - они учились вместе в Академии Генерального штаба. Так что им будет легче найти общий язык.
        - А кто второй? - поинтересовался Пушкин.
        - Вторым будет наш человек, обученный тактике ведения партизанской войны и прочим хитростям. У него большой опыт спецопераций, так что он будет весьма полезен полковнику Турчанинову…
        - Вячеслав Николаевич, - Нина Викторовна повернулась к Бережному, - вы хотите отправить к Турчанинову Колю Бесоева?
        - Да, Нина Викторовна, - кивнул Бережной. - А то засиделся он без дела, все достает меня, просится отправить его туда, где погорячее.
        - Ну хорошо, я не против, - согласилась Антонова. - Думаю, что он не подведет.
        - Кроме того, с ним будет группа спецов - связистов, подрывников, снайперов, а также военврачей. Я лично отберу их и проинструктирую.
        - А какова моя роль в этом деле? - поинтересовался Пушкин.
        - Александр Александрович, - Бережной внимательно посмотрел на генерала, - вам придется взаимодействовать с отрядом Турчанинова. Поэтому нам бы хотелось, чтобы вы прослушали краткий курс истории партизанских действий в тылу врага. Вам фамилия Ковпак не знакома?
        - Это, видимо, какой-то малоросс? - ответил Пушкин.
        - О нем вам расскажут, и вы оцените всю гениальность этого человека. Полагаю, что вам будет очень интересно о нем узнать.

19 (7) августа 1878 года. Ферма Смита у города Лорел, Мэриленд
        Первый лейтенант Уильям Льюис, командир Аннаполисского отряда ополчения
        - Папа, Джонсон передает - у них наблюдается около взвода синих. В атаку не идут, судя по всему, ждут подкрепления.
        - Цветные?
        - Цветные.
        Я сплюнул от злости. Именно там мы собирались уходить, но обложили нас со всех сторон. И везде, судя по всему, 71-й Цветной полк. Боевые качества их, конечно, не на высоте, но их как минимум батальон, а еще постоянно подтягиваются свежие силы. Были бы они белые, я бы хоть приказал нашим женщинам и детям уходить к ним; они хотя бы остались в живых, да и в изнасилованиях белые замечены не были. А вот цветные…
        Сам Эзра Джонсон, кстати, тоже был из 71-го полка. Еще тогда, в бою у Миллерсвилла, он с двумя дюжинами таких же, как и он, черных перешел на нашу сторону, и именно это дало нам возможность не только уйти из окружения, но еще и уничтожить не менее полусотни врагов. С тех пор его ребята сражались весьма достойно, потеряв половину личного состава; не так давно к нам перебежало еще около двадцати негров, которых я приписал к Цветной роте, во главе которой поставил Джонсона.
        Помню, как после битвы у Миллерсвилла я спросил Эзру:
        - Почему ты ушел к нам?
        - Видите ли, масса… Наша рота заняла чью-то ферму, и началось такое… А у меня у самого две маленьких дочери в Анакостии[25 - Часть Вашингтона, издавна населённая неграми.]. И когда Годвин - он тоже был сержантом - стал насиловать девочку лет восьми, мы, не сговариваясь, открыли огонь. А потом у нас была одна дорога - к вам. Тем более что с белыми у меня никакой ссоры нет - моего отца освободил старый мистер Смит задолго до моего рождения, он же позаботился о том, чтобы я не только научился читать и писать, но и приобрёл профессию - стал железнодорожным механиком. Мне не по пути с убийцами и насильниками, и моим людям тоже, я за каждого могу ручаться головой.
        Я не пожалел о том, что Эзра присоединился к нам. У всех его ребят был опыт индейских войн, так что пороху понюхать они успели. И когда цветные солдаты видели, что за нас сражаются и негры, многие добровольно принимали такое же решение. Вот только тех, других, было намного больше - да и белых частей… Я не раз пытался уговорить женщин, детей и стариков уйти к ним, дюжины две согласились, но большинство - включая подругу моего Томми - остались с нами. Дети - даже десятилетние - и старики, а также многие женщины после многочисленных просьб с их стороны получили оружие, другие готовили еду, лечили раненых, а также поддерживали, как могли, тех, кого мы находили на фермах и в деревнях, кто потерял близких, кто перенес надругательства или был избит или даже искалечен.
        Я говорил им, что единственная наша надежда - присоединиться к армии Северного Мэриленда, действовавшей к северо-западу от Вашингтона, и неизвестно, сможем ли мы прорваться в те края. Но, кроме тех двух дюжин, уйти не согласился никто. Конечно, наше продвижение было намного более медленным, но оставить их я не мог.
        Большинство наших людей до того ни разу не воевали, а некоторые и оружия в руках не держали, даже охотничьего. Но трофейных боеприпасов у нас хватало, и мы, как могли, обучали новобранцев основам военного дела. Держались они стойко, а после ряда побед боевой дух был весьма высоким. Наш отряд, численностью едва ли с роту, разрастался, и вскоре превратился в неполный батальон, но за последние два дня мы потеряли более трети личного состава. И раненых мы бросить не могли - один раз я приказал оставить нескольких наиболее тяжелых на одной из ферм, а потом наши разведчики обнаружили, что всех их не просто убили - нелюди распяли их, прибив к забору фермы, который, в отличие от остальных строений, они не подожгли.
        Ферма Смита находилась к юго-западу от Лорела. Именно там вырос Эзра Джонсон, но именно он советовал нам обойти ферму стороной - она располагалась слишком близко к Вашингтону и тем более к Лорелу, который 71-й полк превратил в свою базу. Но я не послушал, решив, что расположение фермы весьма удачное и там есть смысл устроить последний привал перед Гейтерсбургом, за которым начиналась территория, контролируемая армией Северного Мэриленда. Увы, Эзра был прав - а моя самоуверенность вот-вот стоит жизни не только мне и моему приемному сыну, не только другим нашим товарищам, не только женщинам и детям, но в первую очередь Эзре и его людям. Двоих наших черных товарищей, которые попали в плен к солдатам 71-го полка, мы нашли повешенными, причем перед смертью их долго истязали. Вряд ли они отнесутся более деликатно к другим своим бывшим сослуживцам.
        Ну что ж, подумал я, помирать, так достойно - но все-таки надо будет попробовать прорваться на участке Джонсона. По моему приказу вторая рота осталась с ранеными и гражданскими, а первая - под моим командованием - пошла на высоту, удерживаемую Эзрой. Но увы, мой черный друг был прав - на том участке нам противостояли уже две полнокровные роты, а за ними я, посмотрев в трофейную подзорную трубу, увидел готовившуюся к стрельбе батарею. Артиллеристы были, понятно, белыми, но вряд ли они смогут - или захотят - оградить наших людей от зверств.
        Мы побежали вперед. Неожиданно в тылу врага послышалась ружейная стрельба, а затем артиллерия дала залп не по нам, а по расположению черных. После второго залпа, одновременно с нашими и не нашими ружейными залпами, те побросали оружие и встали на колени. А еще через пятнадцать минут я подошел к офицеру с самодельными нашивками капитана.
        - Первый лейтенант Уильям Льюис, командующий отрядом Аннаполисского ополчения, к вашим услугам, сэр.
        - Капитан армии Северного Мэриленда Александр Смолл, командир Второго батальона. Какие у вас будут пожелания?
        - Присоединиться к вам. И просьба позаботиться о наших раненых. И, если можно, гражданских.
        - Позаботимся. И - добро пожаловать!

19 (7) августа 1878 года. Вашингтон
        Роберт Мак-Нейл, агент разведки Югороссии
        Это произошло сразу после убийства президента Хейса. Мы сидели в небольшой пивной в Джорджтауне, и мой кузен Колин сказал мне:
        - Роб, у меня возникло ощущение, что нам нужно держаться поосторожнее. А предчувствия меня редко подводят. Поэтому давай сделаем так. Я уже много лет по договоренности с боссом хожу гулять четыре раза в неделю. По средам и субботам, после обеда, по берегу Рок-Крик - так именуется ручеек, который разделяет Вашингтон и Джорджтаун. В дубовой рощице у конца Дамбартон-стрит есть поваленное дерево, на котором я люблю посидеть и отдохнуть. Это место не видно с улицы, любые разговоры заглушает шум воды, и там редко кого-либо встретишь.
        Скажем, я там буду каждый раз ровно в два часа пополудни. Если же у меня будут для тебя какие-либо сведения, я положу три камня треугольником у основания бревна.
        А по вторникам и воскресеньям я хожу гулять более длинным маршрутом. В три часа дня я, как правило, прохожу мимо театра Форда - рядом с ним есть небольшой сквер с единственной лавочкой. Там, конечно, не столь укромно, но днем, как правило, тоже никого нет. Тем не менее никогда не знаешь, кто будет проходить мимо, поэтому туда приходить следует лишь в самом крайнем случае.
        Сегодня утром меня посетил один мой знакомый, известный мне под именем Макс Шмидт - коммерсант, который уже давно вел торговлю египетским зерном и хлопком. Покупал он товары и у Хоара, перепродавая потом их в Европе и в той же Турции. Хоар ценил Шмидта за чисто немецкую аккуратность и честность в ведении дел. Он получал неплохие барыши от сотрудничества с негоциантом, который хотя и считал себя немцем, но родился в САСШ, откуда уехал в Европу еще до начала Войны между штатами. Макс обосновался в Стамбуле, но после захвата столицы Османской империи югороссами, которые, со слов коммерсанта, стали чинить ему всяческие препоны, поспешил перебраться на землю своих предков - в Германию, откуда время от времени наведывался на историческую родину.
        Сейчас, когда возможности Хоара значительно расширились, Шмидт собирался закупить у своего старого контрагента большую партию хлопка. Ведь Египет, основной мировой поставщик хлопка, оказался блокирован кораблями югороссов, и текстильным фабрикам Европы не хватает сырья для производства тканей. Цена на хлопок подскочила, и Хоар рассчитывал неплохо заработать, продав имевшийся на его складах хлопок. В свою очередь, Шмидт тоже не прочь был получить немалую прибыль от этой сделки.
        Только Хоар не мог даже предположить, что почтенный негоциант, глава торгового дома «Макс Шмидт энд Компани», был резидентом русской военной разведки и звали его Евгений Максимович Леонтьев.
        Я познакомился с ним после окончания разведшколы в окрестностях Константинополя, когда мне организовали встречу в бывшем офисе Шмидта с канцлером Югороссии господином Тамбовцевым. Тогда Александр Васильевич по-отечески напутствовал меня перед отправкой в командировку, которая продолжалась уже второй год. Задания я, как правило, получал непосредственно от «герра Шмидта». Сегодня же он передал мне письмо, которое Колин должен был положить в папку с деловой перепиской Хоара. В нем было изложено предложение Шмидта. Дело в том, что, став вторым после президента человеком в САСШ, Хоар продолжал заниматься коммерцией. И чтобы не было лишних разговоров, он велел всю свою личную и деловую переписку продолжать посылать на его домашний адрес в Джорджтаун.
        До нашего рандеву оставалось чуть больше часа, и потому я решил заглянуть в одно неприметное заведение, где можно было выпить виски, а заодно и проверить, не веду ли я за собой «хвоста». Слежки до сей поры за собой я не замечал, но, как говорят в таких случаях, «Бог помогает тем, кто помогает сам себе»[26 - Примерный английский эквивалент русской пословицы «Береженого и Бог бережет».].
        Допив виски, я бросил на стол несколько монет и направился к выходу - негоже было опаздывать, ведь Колин, как правило, оставался на лавочке не более десяти минут. А то мало ли кто из знакомых Хоара заметит моего кузена и расскажет об этом вице-президенту.
        Ага, вот и он. Мой родственник как раз подходил к искомой лавочке. Увидев меня, он встал и вежливо приподнял цилиндр - мол, какая неожиданная встреча! Я направился в сквер, одновременно проверяя, не смотрит ли на нас пара любопытных глаз. Не обнаружив ничего подозрительного, я подошел и поздоровался.
        - Привет, Бобби, - сказал Колин, который так и не встал со скамьи. - Наверное, у тебя есть достаточно веские причины, чтобы прийти именно сюда. Надо сказать, что эта свинья Хоар в последнее время стал очень подозрительным и завел новых охранников, которые везде суют свой нос. Хорошо, что хотя у большинства из них крепкие кулаки, но головы абсолютно тупые. Но все же нам следует удвоить осторожность и лишний раз не встречаться лично, тем более здесь.
        - Согласен. Только, Колин, дело у меня действительно очень важное. Ты, наверное, слышал, что в Мэриленде появились отряды местных жителей, которые оказывают активное сопротивление военным частям янки, начавшим там Вторую Реконструкцию?
        - Слышал, - кивнул Колин. - Хоар просто взбесился, услышав об этом. Он приказал военным расстреливать всех, кто будет пойман в тех местах с оружием в руках.
        - По нашим данным, - сказал я, - отрядами восставших командует бывший генерал армии северян и бывший полковник русской армии, некто Джон Тёрчин. Или, как его называют русские, Иван Турчанинов.
        - Про Джона Тёрчина Хоар говорил, - ответил Колин. - Завтра в газетах появится объявление, обещающее десять тысяч долларов любому, кто доставит в Вашингтон этого самого Тёрчина, живого или мертвого.
        - Так вот, Колин, мое руководство желало бы встретиться с этим человеком. Только как его найти? По нашим данным, отряд его постоянно в движении. Он наносит удары по частям янки и тут же исчезает, словно призрак. Сообщить о желании встретиться с ним русские не могут. Прежде чем эта встреча произойдет, надо установить связь с Тёрчиным.
        - Это понятно, Бобби. Но чем я могу вам помочь?
        - Мы хотим направить группу людей, которые обнаружат отряд «Русского Грома» - именно так его именовали во время Гражданской войны - и договорятся с ним о встрече с представителями русских. Чтобы люди, посланные на поиски генерала Тёрчина, могли безопасно передвигаться по Мэриленду, я попрошу передать это письмо Хоару. Положи его в папку, которую ты приносишь ему со всей утренней корреспонденцией.
        Я достал из кармана плотный конверт и незаметно сунул его в карман сюртука Колина.
        - А от кого это письмо? - поинтересовался мой троюродный кузен.
        - Хоар хорошо знаком с адресатом. Это его старый партнер по коммерции, негоциант Макс Шмидт.
        - Фамилия знакомая, - наморщил лоб Колин. - Как-то раз Хоар вспоминал о нем. Дескать, куда-то запропастился мистер Шмидт, с которым так приятно было вести дела. А письмо точно от него?
        - От него, тут все без обмана.
        - И что, твои руководители хотят подзаработать, торгуя с Хоаром? Эта скотина может запросто обмануть их - для него не существует понятия чести.
        - Колин, я не могу рассказать тебе все, скажу только, что, по нашим сведениям, у Хоара на складах в порту Гавр-де-Грейс находится крупная партия хлопка. Он сейчас в цене, и Хоар хорошо об этом знает, но Шмидт предлагает за них цену, от которой Хоар забьется в экстазе. Но первоначально немец желает проверить наличие и качество этого хлопка. Вряд ли Хоар будет чинить ему какие-либо препятствия.
        - Понятно, - кивнул Колин. - Я сделаю все, как ты сказал.
        - Вот и отлично. В письме есть адрес гостиницы, где Шмидт проживает в данный момент. Заодно он хотел бы узнать, где именно действуют «бандиты», чтобы не попасть к ним в лапы во время вояжа в Гавр-де-Грейс. Причем он просит ответить ему как можно скорее, ведь рано или поздно на рынке может вновь появиться египетский хлопок, и тогда сделка потеряет всякий интерес. И еще. В случае чего, можешь передать мне сообщение через отель «Виллард» на имя Джона Мак-Картни. Ну, всего доброго, дружище.
        - До свидания, - Колин приподнял цилиндр, и я, чуть поклонившись, пошел дальше по своим делам. По крайней мере, если бы кто и увидел наш короткий разговор, они бы, наверное, решили, что это - случайная встреча двух знакомых, не более того.

19 (7) августа 1878. Джорджтаун
        Джордж Фрисби Хоар, вице-президент Североамериканских Соединенных Штатов
        Хоар блаженно потянулся. Все-таки хорошо быть дома. Не то что в недавно купленном на аукционе особняке недалеко от Капитолия - там, конечно, и до работы недалеко, и обставлен он роскошно, ведь принадлежал он до недавнего времени одному из южных сенаторов, ныне обитающему в менее комфортабельных апартаментах… Но чувствовал вице-президент там себя как незваный гость. Ничего, потихоньку заменят мебель, уберут со стен эту мазню и повесят картины с роскошными обнаженными телами - все как Хоар любил.
        Впрочем, он же теперь вице-президент. А почему у вице-президента нет своей резиденции, за которую платят налогоплательщики? Вот у президента - этой размазни Уилера - таковая есть, целый Президентский особняк, который по размерам и пышности даст фору иному дворцу. Впрочем, недолго ему там осталось жить, и вскоре туда переберется двадцать первый президент Североамериканских Соединенных Штатов по имени Джордж Фрисби Хоар. Это было единственной причиной, почему он так и не предложил законопроект о вице-президентской резиденции; впрочем, подходящее здание еще нужно было бы поискать. Вот пусть Джим Паттерсон, его будущий вице-президент, этим и займется. Если, конечно, захочет.
        Да, насчет Уилера… Президентом он числится лишь формально - единственной его работой является подписание тех законов и указов, которые ему кладутся на стол. А вся тяжелая работа достается Хоару, пусть он и вице-президент. И дела идут явно не так, как было задумано. Этот проклятый русский изменник - гореть ему в аду - перебежал к южанам и громит регулярную армию, не только негров, но и белых. Причем сколько ни посылали войска туда, где его видели в последний раз, ни разу не удавалось застичь его основные силы, а одновременно русская свинья наносила весьма болезненный удар совсем в другом месте. Более того, многие солдаты, ни разу не южане - от тех успели отделаться, - переходят на его сторону, причем часто даже цветные. А тут еще и восстание в алабамском Мобиле, и очаги сопротивления в других местах, от Миссури до Флориды.
        Да и там, где вроде бы все под нашим контролем, тоже не так уж гладко. Конечно, хорошо, что южанам показали их место, но Говард начал все больше перегибать палку. Взять хотя бы недавнее разграбление и поджог складов в Аннаполисе. Как назло, на некоторых из них хранился хлопок, принадлежавший лично Хоару, но Говарду он ничего говорить не стал, ведь то, что Хоар до сих пор занимался бизнесом, было известно немногим.
        Настроение Хоара испортилось, и он позвонил в колокольчик. Колин появился через долю секунды, но Хоар все равно сорвал на нем злость:
        - Где ты пропадаешь?
        - Простите, мистер вице-президент, - как всегда в таких ситуациях, чуть виновато улыбнулся тот. - Исправлюсь.
        - Есть что-нибудь из… личного?
        Колин с легким поклоном передал ему кожаную папку. Хоар начал перебирать листы. Всё было как обычно и даже хуже: там сделка сорвалась, там недостача, там задержка… Неожиданно он увидел запечатанный конверт, на котором было написано: «Вице-президенту Хоару лично в руки от Макса Шмидта. Срочно».
        - Откуда это?
        - Посыльный передал, мистер вице-президент.
        Обычно Хоар был весьма аккуратным в таких делах, но тут он просто разорвал конверт. Немецкий коммерсант писал, что он в Вашингтоне и хотел бы срочно закупить крупный объем хлопка. Ему известно, что таковой у Хоара имеется и он хранится в Аннаполисе и Гавр-де-Грейс. Цену Шмидт предложил весьма и весьма неплохую, но присовокупил, что хотел бы лично осмотреть его и там, и там на предмет наличия, сохранности и качества. Причем действовать нужно без промедления, пока Египет блокируется югороссами и цены на хлопок в Европе высоки. Поэтому Шмидт хотел бы выехать не позже завтрашнего раннего утра и просит у Хоара документ, гарантирующий неприкосновенность, а также разрешение беспрепятственно путешествовать по северу и востоку Мэриленда.
        Кроме того, Шмидт хотел знать, где именно орудуют бандиты, ведь ему очень не хочется попадаться к ним в руки.
        Конечно, у Хоара были свои секретари, но для личных дел он в последнее время пользовался услугами дворецкого. И он стал диктовать письмо, в котором он согласился с предложением Шмидта (еще бы, ведь это был луч света в темном царстве), но предложил еще несколько более высокую цену (хотя понимал, что вряд ли ее получит). Добавил, что склады в Аннаполисе сгорели, но львиная доля хранилась в Гавр-де-Грейс.
        Далее он приложил документ о том, что мистер Шмидт имеет полное право беспрепятственно передвигаться по территории Мэриленда и что он сам, его люди и его повозки не подлежат досмотру. И, наконец, Колин по его поручению взял карту Мэриленда и указал, где именно, согласно последним данным, находятся ныне люди этого Тёрчина и другие отряды бандитов.
        - Колин, отнесите все это в отель «Виллард» и передайте мистеру Шмидту лично в руки. Если его не будет, оставьте конверт на стойке и дайте им понять, что его необходимо будет передать мистеру Шмидту как можно скорее.
        - Будет сделано, мистер вице-президент! Принести вам…
        - Нет времени, Колин! Поторапливайся!

20 (8) августа 1878 года. Мэриленд, около Элликотт-Сити
        Макс Шмидт, коммерсант. А на самом деле Евгений Леонтьев
        Дорога в Гавр-де-Грейс шла на северо-восток от Вашингтона - через Лорел и Балтимор. Находился сей городок в считаных милях от границы с Пенсильванией, на южном берегу широкой и мутной Сасквеханны, в месте, где она впадает в Чесапикский залив. Мне, конечно, туда нужно не было - тем более городок сей ранее являлся притоном контрабандистов, тяготевшим к близлежащей Пенсильвании. Во время же самой войны в тех краях возникло крупное поселение беглых рабов из более южных штатов, и именно там формировались многие части, в будущем превратившиеся в цветные полки. Так что это поселение было оплотом янки в Мэриленде; но, по легенде, нам было нужно именно туда.
        С собой я взял братьев Джона и Джозефа Донованов, с которыми меня когда-то познакомил Робин Мак-Нейл. На самом деле, несмотря на фамилию, эти ребята были отнюдь не ирландцами, а младшими детьми иммигранта из немецкого Франкфурта - того, что на Майне, - и настоящая фамилия их была, как ни странно, Шмидт. Выросли они под Версалем - нет, не во Франции, а на юго-востоке Индианы. Ферма должна была остаться старшим братьям, и Джо с Джонни в поисках работы перебрались в Луисвилл в штате Кентукки, где и устроились к одному торговцу табаком и хлопком. А когда началась Война между штатами, они вместе с этим торговцем вступили в 8-й Кентуккийский кавалерийский полк.
        В 1863-м их, как уроженцев юго-востока Индианы, взял к себе бригадный генерал Джон Хант Морган проводниками для рейда по Кентукки, Индиане и Огайо. Ловить их послали генерала Амброуза Бёрнсайда - того самого, который несколько дней назад погиб при пожаре. В конце концов, когда к охоте на неуловимый отряд подключили дополнительные силы, Морган сдался у городка Салинвилл в Огайо. В отличие от своего командира, Джо и Джонни примкнули к одному из отрядов, который продолжал борьбу, и, раненные, попали в плен. Им посчастливилось бежать во время этапа в печальной памяти лагерь военнопленных Дуглас - тот самый, где южане жили в нечеловеческих условиях и умирали тысячами. Впрочем, все северные лагеря были такие - или почти все, - но наказали лишь коменданта единственного конфедеративного лагеря с большой смертностью - Андерсонвилла.
        Каким-то чудом они смогли выбраться в земли индейцев лакота, далеко на западе. Тогда они и стали братьями Донован, торговцами с индейцами. Но когда в Чёрных холмах нашли золото и туда отправили армию, братья перебрались в Вашингтон, некоторое время назад попались на глаза Роберту Мак-Нейлу, а он порекомендовал их мне. Теперь Джонни - глава вашингтонского отдела моей конторы, а Джо - официальный мой специалист по хлопку и табаку. И, кстати, весьма неплохой специалист.
        Предрассветный Вашингтон поражал своей безлюдностью. Пару раз мы видели полицейские патрули, пару раз кто-то разгружал товар в очередном магазинчике, но нами никто не интересовался. Вообще Вашингтон после начала Второй Реконструкции изменился мало - все те же элегантные дамы и джентльмены фланировали по Моллу[27 - Национальный Молл - длинный парк, начинающийся у Капитолия.], все те же клерки конгрессменов и судей сновали туда-сюда с папками в руках, все те же элегантные магазины с услужливыми приказчиками ждали посетителей… Вот разве что людей в синей военной форме на улицах города стало намного больше. Но все они были белыми и, как правило, без оружия, разве что у офицеров на боку нередко были традиционные сабли, которые пехотинцы носили лишь с парадной формой. Но это днем, а сейчас мы людей в военной форме впервые увидели на заставе в конце Род-Айленд-авеню, там, где она пересекает границу с Мэрилендом, - дюжина солдат, все белые, под командованием лейтенанта.
        - Кто вы такие и куда следуете? - спросил он меня строгим голосом.
        Я показал ему бумагу, после чего он сразу вытянулся и взял под козырек.
        - Мистер… Шмидт, проезжайте, конечно. Вот только позвольте поинтересоваться, куда вы едете? Вы не обязаны мне отвечать, но я, возможно, смогу вам дать дельный совет.
        - Да не секрет это, - улыбнулся я. - Мы едем в Гавр-де-Грейс.
        Лейтенант кивнул.
        - Конечно, Гавр-де-Грейс - наш город в этом проклятом Мэриленде. Но имейте в виду, что сейчас в этом штате весьма неспокойно, и вас попросту могут убить - или люди этого проклятого Тёрчина, или… - он помялся. - Да чего уж греха таить, скорее, это будут наши люди, особенно из цветных полков. Поэтому держаться следует лишь определённых маршрутов.
        - Да, мы хотели через Лорел в Балтимор и дальше по прямой дороге.
        - В Балтимор вам лучше не заезжать - там, после того как южане убили Шеридана, такое творится… После Лорела выходите на платную дорогу на Балтимор, у Андерсона - там будет застава, не ошибетесь, - поверните налево на Элликотт-Сити, там, где основная дорога также уходит на Балтимор. Вот только у Пайксвилла дорога вновь разойдется - не прозевайте эту развилку, держитесь правее, на Таусон, левое ответвление ведет на северо-запад, прямо в лапы к этому русскому предателю. А от Таусона тоже идет прямая дорога на Гавр-де-Грейс, на заставе спросите. Ночевать лучше в Таусоне - знаю, что далеко, но там довольно-таки безопасно, и есть гостиницы, а до заката вы всяко туда доберетесь. Ночью лучше не путешествовать, сразу вам скажу.
        Уже здесь, на заставе, мне показалось, что пахнет горелым, но никаких пожаров - или пепелищ - мы не видели до самого Лорела, при въезде и выезде из которого дежурили уже черные солдаты, только командовали ими белые лейтенанты. Но единственное, что бросилось в глаза в самом городе, - это то, что на улицах не было практически ни души, а те немногие, которых мы увидели, спешили куда-то, опустив глаза. Один раз мы увидели патруль - троих черных, - но они нами не заинтересовались.
        От Лорела до Балтимора шла платная дорога, где в мирные времена с человека брали по пенни[28 - Разговорное обозначение монеты в один цент.], а с коня или повозки по никелю[29 - Монета в пять центов из сплава никеля и меди.]. Я заранее подготовил деньги - три коня, три человека, итого восемнадцать центов, - но в будке, где обычно собирали плату, никого не было, а рядом расположилась очередная застава. Увидев бумагу, нас и здесь пропустили беспрепятственно.
        А запах гари все усиливался. Почему, было ясно сразу: почти все дома недалеко от дороги превратились в обугленные руины, а несколько раз мы видели вдали сполохи пожаров. Но, памятуя слова давешнего лейтенанта, с дороги мы не сходили, да и задание у нас было совсем другим.
        У поворота на Андерсон десяток негров в синей униформе, радостно гогоча, рылись в крытых фургонах. Хозяин груза и его люди стояли рядом, покорно склонив головы - еще бы, на них нацелились три ствола. Чуть поодаль стоял белый офицер и курил трубку, наблюдая за действиями подчиненных, но не вмешиваясь.
        Увидев нас, трое негров вальяжной походкой подошли к нам.
        - Эй, белые, спускайтесь с коней и предъявите все ваши сумки для обследования.
        Я показал главному, с нашивками сержанта, пропуск от Хоара. Тот лишь засмеялся:
        - Меня мало интересует, что там написано. Да мы и читать не умеем. У нас в Миссисипи, может, слыхал, такие же белые, как ты, запрещали учить негров грамоте.
        - Тогда позови лейтенанта.
        - Ага, сейчас! У него своих дел полно. А ну, покажи сумки!
        Джо, ни слова не говоря, взял у меня документ и направился к лейтенанту. Двигался он, казалось бы, неспешно, но когда сержант спохватился и приказал своим взять его на мушку, лейтенант уже всматривался в бумагу, после чего как заорал:
        - Ты что, Винтерс, вконец обнаглел! А ну, все сюда.
        - Да, но вы сами говорили, что генерал Говард…
        - Эта бумага подписана самим вице-президентом Хоаром!
        - Но я не знал…
        - Я же тебе говорил, если что непонятно, скажи мне.
        - Значит, его фамилия Винтерс? - спросил я вкрадчиво. - А ваша?
        - Вы… жаловаться будете? - в глазах лейтенанта появился плохо скрываемый страх.
        - Если вы сами накажете Винтерса, тогда нет. Но я наведу справки, знаете ли, когда вернусь в Вашингтон. А если не вернусь… - добавил я, увидев проблески мысли в его глазах, - тогда, скорее всего, на вас все-таки выйдут. А дело у меня государственное.
        - Нет, что вы, что вы… Эй, арестовать Винтерса!
        - И пусть ваши люди отпустят этих бедолаг. И вернут им все, что они успели своровать. - И я показал на группу тех, кто имел несчастье попасть в руки этой команды перед нами.
        Лейтенант отдал соответствующие распоряжения, а я ему сказал:
        - И если я еще хоть что-нибудь услышу про эту заставу… Кстати, вы так и не назвали свою фамилию, лейтенант!
        - Шмидт! Лейтенант Шмидт! - его голос был близок к панике, а я про себя усмехнулся - еще один Шмидт, причем настоящий.
        Когда мы отъехали миль на десять, я увидел еще один сгоревший дом совсем близко к дороге. Я скомандовал:
        - Привал.
        - Босс, ты, наверное, хочешь посмотреть, что и как? - спросил Джо.
        - Именно так.
        - Тогда давай подъедем и взглянем вместе.
        Первое, что мы почуяли, подъехав к зданию, был сладковатый запах, который все отчетливее проступал на фоне гари. На земле валялись трупы - старики, женщины, дети… Джо склонился вбок - его рвало, потом его примеру последовал брат, и лишь я, насмотревшись в прошлом на схожие художества от рук османов, сумел подавить подобные позывы. Более того, я достал из потайного кармашка переданный мне югороссами прибор под названием фотоаппарат и начал делать снимки - трупов, обугленных остовов зданий, пепелищ… Сожжено было все - и дом фермера, и хозяйственные помещения, и даже домики, в которых, наверное, раньше жили чернокожие - то ли помощники, то ли слуги. Часть трупов принадлежали именно им - почему-то убийцы не пощадили и тех, за чью свободу они якобы боролись.
        По дороге в Пайксвилл мы - как говорят югороссы, через не хочу - сделали еще три остановки. Один раз женщин, судя по кровоподтекам на ладонях и ступнях, пригвоздили живыми к высокому забору вокруг того, что еще недавно, такое впечатление, было конным двором. В другом месте людей посадили на кол, а в третьем обгорелые останки тел обнаружились в сарае - если судить по тому, что недогоревшая дверь была заперта снаружи на засов, их там сожгли живьем. Мне хотелось выть волком, но я фотографировал, фотографировал, фотографировал… Мир не должен забывать подобные зверства. Ведь сколько раз я слышал в Германии - да и здесь, в Америке, - что турок оклеветали и что не было нигде резни, а если что и было, то совсем чуть-чуть и не больно…
        В сам Пайксвилл мы прибыли около шести часов вечера. Заставы там не было - точнее, здание, где, судя по всему, она располагалась, недавно сожгли. И синих мундиров не было - но точно так же не наблюдалась и другая сторона. Сам поселок выглядел вымершим - вероятно, местное население то ли сбежало, то ли их перебили. Но развилку мы нашли - и пошли по левому ответвлению. А через полчаса навстречу нам выехал отряд из трех дюжин конных - большинство в гражданской одежде, но с полдюжины в синих мундирах. Двое из них, к моему удивлению, были неграми. Но у всех был опознавательный знак - ленточка, повязанная на левом рукаве.
        - Кто такие и куда следуете? - спросил меня человек, который, судя по всему, был командиром отряда.
        Я решил рискнуть.
        - К генералу Тёрчину. По конфиденциальному вопросу.
        - Какому?
        Я открыл один из потайных карманов седельных сумок и протянул ему бумагу, в которой значилось, что я представляю Добровольческий корпус армии Конфедерации. Тот присвистнул:
        - Поезжайте за мной. Я не знаю, где генерал, но капитан Смолл, вне всякого сомнения, захочет вас видеть.
        По какому-то наитию я спросил:
        - Капитан Смолл? Александр Смолл? Железнодорожный инженер?
        - Он самый. А вы его знаете?
        - Имел честь быть ему представленным в Вашингтоне. Общие знакомые, знаете ли.
        Если быть предельно честным, для меня знакомство было неслучайным, я знал, что Смолл - не кто иной, как Алексей Смирнов, русский, некогда еще гимназистом бежавший в Америку, и мне было интересно на него посмотреть. Впрочем, тогда я не раскрыл ему своего инкогнито. А теперь пришло время.

20 (8) августа 1878 года. Борт у островка Балласт-Ки
        Полковник Сергей Рагуленко, позывной «Слон», командир Отряда особого назначения армии Югороссии, приданного Южному флоту Конфедеративных Штатов Америки
        Мы расположились у самой южной точки Флориды - островка Балласт-Ки. За ним раскорячилась, как лягушка перед прыжком, местная «дама» - кусочек суши чуть побольше, который так и именовался - Вуман-Ки. А на горизонте виднелся остров посерьезнее, именуемый Ки-Уэст.
        Вообще-то «ки» - это флоридское и карибское наименование небольшого острова, происходящее от испанского «кайо», в свою очередь позаимствованного из языка ныне вымерших индейцев таино. Самые известные из этих ки - цепь островов, идущих с северо-востока на юго-запад вдоль южной оконечности Флориды. Они так и называются - Флорида-Кис. Последний из них некогда был местом, куда индейцы привозили тела своих умерших. Прибывший туда в 1521 году испанец Понсе де Леон, пораженный огромным количеством человеческих останков, назвал его «островком костей» - Cayo Hueso («Кайо Уэсо») на испанском. Это название американцы превратили в Ки-Уэст - «Западный Ки».
        Как я узнал из путеводителя, непонятно как оказавшегося на борту «Северодвинска», еще до Гражданской войны на острове построили форт, названный в честь умершего незадолго до этого президента Закари Тейлора. Перед самой войной форт получил несколько десятков орудий с дальностью стрельбы до трех миль, и с их помощью янки не только смогли удержать Ки-Уэст, но и использовать его в качестве главной базы той части флота, которая блокировала побережье Мексиканского залива. После войны форт надстроили - теперь в нем было три этажа - и разместили там дополнительные орудия. Общее их количество достигло ста сорока. Нашей задачей было взять этот проклятый форт. После его захвата весь Ки-Уэст оказался бы под нашим контролем.
        Эх, какого хрена Нейт Форрест поддался на уговоры Дэвиса (других причин я не видел) и отказался на этом этапе от нашего участия в боевых действиях, по крайней мере открытого? Ведь мы могли попросту раздолбать вдребезги этот гребаный форт, а также все, что плавает у них в гавани (да, я помню, что корабли ходят, а плавает нечто другое). При этом мы даже бы не вспотели.
        А теперь мне придется рисковать своими ребятами, каждый из которых не только ветеран боевых действий в Ирландии, но, что более важно, выпускник программы подготовки «спецов» на Кубе и Корву. Да и командуют, как правило, наши, югороссы, официально числящиеся отпускниками и добровольцами. Как, например, я.
        А еще есть форт Джефферсон, расположенный в ста с небольшим километрах западнее, на крохотном архипелаге Драй-Тортугас. Его так и не достроили до конца. Зато он получил печальную славу тюрьмы для непокорных либо подозрительных южан из Флориды и близлежащих штатов.
        Жара, тяжелые, можно сказать, каторжные работы, плохое и бедное витаминами питание… Немногие из его узников, кому посчастливилось обрести свободу, рассказывали ужасы про эту тюрьму. Они вспоминали о сотнях умерших - в основном женщин и даже детей. На ночь их запирали в сырых подземных казематах, на входе в которые была выбита многозначительная надпись «Whoso entereth here leaveth all hope behind» - архаичный перевод из Данте: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!»
        И как нам достоверно стало известно, большую часть расквартированного там 82-го Цветного полка послали усмирять крупные города Флориды - Джексонвилл, Сент-Огустин, Монтичелло и другие. Ну и, естественно, Ки-Уэст. А в форт свезли десятки новых задержанных - из самого Ки-Уэста, а также других городов Флориды.
        Об этом мы знали подробно по счастливой случайности - еще перед тем, как мы отправились на Корву, выяснилось, что у одного из моих ребят, Патрика О’Малли, брат служил в полиции Ки-Уэста. Полиция в Америке, как правило, была вотчиной ирландских иммигрантов. И Ки-Уэст не стал исключением. Так что Патрик вместо Азор и Ирландии отправился домой в Бостон, а оттуда к брату в Южную Флориду, где с его помощью он устроился на службу в полицию и даже сумел купить скромный домик в Нью-Тауне, новой части города, где обитали люди с меньшим достатком, а также немногочисленные городские негры. Деньги на покупку дома выделили Патрику мы, а также снабдили его рацией, обучив ею пользоваться. Именно тогда мы и послали человека в Матансас, тогда еще являвшийся испанской территорией. Задачей этого агента был прием информации от Патрика и передача ее в наш штаб.
        Таким образом мы узнали, что охрану форта Тейлор несут новоприбывшие черные части, а морская пехота, равно как и практически вся здешняя эскадра, два дня назад ушла на запад - по словам Патрика, в Мобиле происходила какая-то движуха, весьма неприятная для янки. А еще на слуху у многих было имя Лореты Веласкес, возглавившей тамошнее восстание, для которой газета «Key of the Gulf» не пожалела ушатов грязи. Узнав об этом, я обрадовался - ведь эта кавалерист-девица свыше месяца назад отправилась в Мобил и там бесследно исчезла. Мы опасались самого худшего, а она, видите, не просто жива, а еще сумела организовать вооруженное сопротивление против янки. Так что сразу после Ки-Уэста нашей задачей будет деблокировать Мобил. Но сначала все по порядку - форт Тейлор, затем форт Джефферсон, и лишь потом - операция у берегов Алабамы.
        Я отдал приказ, и мы стали грузиться в катера. Где-то на западе солнце начало краснеть, потом оно нырнуло в море, послав прощальный привет зеленым сполохом. Ну что ж, пора! Заурчали электрические моторы, и катера вышли в море. Кто в порт для захвата двух находившихся там кораблей, а кто, включая и меня, на глинистый пляж к северу от форта Тейлор. Первый акт освобождения Юга начался!

20 (8) августа 1878 года. Сгоревшая ферма неподалёку от Пайквилла
        Капитан армии Северного Мэриленда Александр Смолл, он же Алексей Иванович Смирнов
        Мой штаб находился в чудом сохранившемся домике прислуги при сгоревшем доме фермера. Я уже готовился ко сну - завтра с утра нам предстоит встать очень рано, ещё до рассвета, ведь каратели, скорее всего, явятся по наши души в первой половине дня. А точка рандеву у нас намного западнее, в забытой Богом деревне под названием Кларксбург. Но только я снял ремень с кобурой, как в дверь постучали.
        - Капитан, к вам некто, утверждающий, что он от Добровольческого корпуса. И что у него есть дело к генералу Тёрчину.
        - Пусть войдет.
        Лейтенант Иннесс ввел человека, одетого по-европейски. Присмотревшись, я ахнул:
        - Вот так встреча! И почему-то мне кажется, что вы здесь не случайно, герр Шмидт.
        - Капитан, не могли бы мы поговорить наедине?
        Я сделал знак, и Иннесс попробовал мне возразить, но я нахмурился и сказал:
        - Лейтенант, этого человека я знаю и не вижу причины ему не доверять.
        Иннесс козырнул с недовольным видом и вышел, а я указал Шмидту на табурет. Ничего лучше у меня не было - ведь это был домик прислуги. Тот присел и неожиданно заговорил по-русски, причем без всякого акцента:
        - Алексей Иванович, я здесь, как вы догадались, по важному делу.
        Если бы лежавшая на кровати кошка вдруг обрела дар речи и заговорила со мной, я бы, наверное, был менее удивлен. Взглянув на Шмидта, я произнес:
        - Никогда бы не подумал, что вы наш, русский. Или вы русский немец?
        - Для вас я пока еще Макс Шмидт. И здесь нахожусь по поручению югоросского командования. Эту бумагу я хотел передать Ивану Васильевичу, но, как мне кажется, имеет смысл показать ее и вам.
        Он открыл карман своей сумки, достал оттуда листок бумаги и протянул его мне. На нем было написано было без ятей и еров: «Настоящим подтверждается, что господин Шмидт действует по нашему поручению и в наших интересах. Он уполномочен вести переговоры с генералом Турчаниновым либо его представителями». И подпись: «По поручению Верховного правителя Югороссии адмирала Виктора Сергеевича Ларионова генерал-майор Вячеслав Николаевич Бережной».
        Я вздохнул и вернул ему документ.
        - Вы знаете, что сейчас меня радует больше всего? То, что мы теперь не одни. Мне до этого казалось, что мы делаем нечто, сходное с войной Дон-Кихота с ветряными мельницами. Ведь у янки есть все: промышленность, население, железные дороги. А у нас лишь желание выстоять перед этим гигантом. Пока мы действуем небезуспешно, но каждый раз мы теряем людей. А они, сколько бы мы их ни убивали, лишь присылают новых.
        - Неужто вы думаете, что югороссы не вмешаются в события, происходящие там, где творится несправедливость? - невесело усмехнулся он. - В Болгарии, Ирландии и других местах они продемонстрировали это всему миру. Но времени у нас мало, так что, с вашего позволения, я перейду к делу.
        Я кивнул, и Шмидт продолжил:
        - Император Александр Александрович решил простить Ивана Васильевича за… В общем, за обстоятельства, при которых он оставил службу. Так что если он пожелает, то ему будет предоставлена возможность вернуться в Российскую империю либо посещать ее в любое удобное для него время.
        - Полагаю, что Иван Васильевич и Надежда Дмитриевна с благодарностью воспользуются этим предложением. Конечно, после окончания военных действий.
        - Именно так. Добавлю, что меня уполномочили сделать предложение и вам: переезд в Югороссию и обучение в Константинопольском университете. Видите ли, у нас несколько более совершенные технологии в области железных дорог, а также в других технических дисциплинах. И не только.
        - Я подумаю, конечно, но, скорее всего, я соглашусь. После зверского убийства моей невесты меня в этой стране мало что держит. Вот только до этого надо еще дожить. Но это, я полагаю, не единственное, ради чего вы к нам прибыли.
        - Вы правы. Но об этом я уполномочен говорить лишь с генералом Турчаниновым.

21 (9) августа 1878 года. Гленелг, Мэриленд
        Макс Шмидт, коммерсант, он же Евгений Леонтьев, резидент военной разведки Российской империи
        Изрядно попетляв по пыльным дорогам Мэриленда, мы наконец добрались до крохотного селения Гленелг, в котором американский Денис Давыдов развернул свой штаб. Меня удивил порядок среди его солдат - ведь многие из них до того были мирными фермерами или рабочими. Правда, и бывших вояк хватало - их мой взгляд определял с ходу.
        По дороге капитан Смирнов, или, как его здесь звали, Александр Смолл, осторожно расспрашивал меня о том, что произошло в мире. Как оказалось, знание жителей САСШ обо всем происходящем за пределами их страны чрезвычайно скудны и однобоки.
        Их газеты взахлеб расписывали разного рода светские сплетни, особенно если это касалось тех людей, которые здесь признаны успешными. Зато об освобождении Ирландии от английского владычества написали, по словам Алексея Ивановича, лишь несколько строк. Про Дублинский трибунал над военными преступниками была лишь пара возмущенных комментариев - мол, как они смеют! Еще меньше было написано про то, что в Ирландии на стороне будущего короля Виктора воевали и американские добровольцы, а о том, что они сражались под флагом Конфедерации, в газетах не было ни единого слова. Да, такие слухи ходили, но им мало кто верил, и капитан Смирнов был очень удивлен, узнав, что это правда.
        - Следует ли из этого, господин Шульц, что Югороссия и Российская империя поддерживают теперь южан-рабовладельцев? - осторожно спросил меня мой спутник. - Мы, конечно, готовы сражаться против насильников и убийц из Вашингтона, но помогать южанам снова восстановить рабство…
        Смирнов пожал плечами и внимательно посмотрел мне в глаза.
        - Мне кажется, господин капитан, - ответил я, - вы не совсем правильно оцениваете расстановку политических сил. Рабство изжило себя, и восстанавливать его никто не собирается. Да и снова загнать негров в рабское состояние вряд ли возможно. Для этого надо перебить большую часть чернокожих, что, как вы понимаете, не собирается делать даже самый упрямый рабовладелец. Времена сейчас совсем другие.
        Но вседозволенности и беззаконию, творимому солдатами так называемых цветных полков, следует положить конец. Это будет лучше и для самих негров - иначе их вскоре будут убивать родственники тех, кто пострадал от бесчинств и насилия чернокожих. Естественно, достанется не только виновным в преступлениях, но и тем, кто не имеет никакого отношения к грабежам и убийствам.
        Смирнов согласно кивнул и о чем-то задумался. Тем временем наши кони начали мотать гривами и всхрапывать - я с раскаянием подумал, что мы их изрядно вымотали по дороге из Вашингтона, и я даже не подумал взять свежую лошадь.
        - Далеко ли нам еще ехать? - спросил я капитана.
        - Не более получаса, - ответил тот. - А вы что, господин Шульц, уже устали?
        - Есть немного, - я и в самом деле уже несколько отвык от дальних конных прогулок, да и ноги у меня одеревенели от напряжения.
        - Ничего, - усмехнулся капитан, - отдых после пути гораздо более приятен, чем просто возлежание на диване после обеда.
        Селение Гленелг, в котором дислоцировался генерал Турчанинов, состояло всего лишь из пары дюжин зданий. Самое главное - оно не было разграблено, и строения в нем не имели следов пожаров. У первого из них нас остановил вооруженный караул солдат, среди которых был и один негр. Внимательно осмотревшись, я заметил, что рядом с постом, стоявшим прямо на дороге, находится еще один, хорошо замаскированный и состоящий, как мне показалось, из бывалых вояк. Такая постановка караульного дела мне пришлась по душе - генерал Тёрчин сумел заставить своих подчиненных бдительно нести службу, и противнику было бы трудно застать его врасплох.
        Капитан Смирнов назвал пароль, дождался отзыва, после чего направился к одному из зданий, ничем особо не выделявшемуся среди прочих. Я тоже отметил сей факт. Ведь даже если противник и сумел бы ворваться в селение, то он не смог бы с ходу определить, в каком из домов находится командование отряда.
        Генерал Турчанинов встретил нас у дверей своего штаба. Я сразу узнал его по фотографии, которую показывала мне госпожа Антонова. Только сейчас он выглядел значительно постаревшим и донельзя усталым. А так все то же самое: большие залысины, открывающие высокий лоб, изрядно поседевшие бородка и усы. Да и волосы сильно поредели, и седина густо украсила их. Только глаза у командующего повстанцами, поднявшимися на борьбу против бесчинства североамериканской армии, оставались проницательными и умными.
        - Что хорошего вы хотите сообщить мне, капитан? - обратился он по-русски к Смирнову. - И что за люди рядом с вами? Как я понимаю, они не случайно оказались в наших палестинах.
        - Вы правы, Иван Васильевич, - произнес я по-русски, не дожидаясь ответа капитана Смирнова. - В ваших краях мы оказались не случайно. Для начала я хотел бы передать вам привет от вашего старого приятеля, с которым вы во время войны проводили рекогносцировки и картографические съемки побережья Балтийского моря. От Николая Павловича…
        Услышав мои слова, Турчанинов опешил. Впечатление было такое, как если бы стоявший перед ним индеец-апач вдруг стал читать «Илиаду», причем на языке Гомера. Но генерал быстро пришел в себя.
        - Так значит, господин, простите, я не знаю вашего имени и отчества, пришли ко мне от графа…
        Тут я предостерегающе поднял руку.
        - Иван Васильевич, я бы хотел переговорить с вами с глазу на глаз. А имя и отчество мои - Евгений Максимович. Добавлю, что мы с вами однокашники - и вы, и я в свое время окончили одно и то же учебное заведение в Санкт-Петербурге, расположенное на Английской набережной[30 - Николаевская академия Генерального штаба до 1901 года находилась на Английской набережной в доме 32.].
        - Тогда я попрошу пройти в дом. Я велю супруге приготовить нам кофе.
        - Я бы предпочел чаю. Впрочем, вы хозяин, а на востоке говорят: «Гость - ишак хозяина».
        Попрощавшись с капитаном Смирновым, мы зашли внутрь. Там нас встретила женщина лет пятидесяти от роду, опрятно одетая и приветливая.
        - Надин, - сказал ей по-русски генерал, - познакомься, Евгений Максимович приехал к нам из Петербурга. Если бы ты знала, как я рад тому, что в России обо мне еще помнят. Видимо, настал тот момент, когда я снова понадобился Отчизне. Впрочем, наш гость, я надеюсь, объяснит нам цель своего приезда.
        - Обязательно, Иван Васильевич. Вы правы - в России о вас помнят. У меня при себе небольшая записка от графа Игнатьева, адресованная вам. А более подробно то, что просил передать вам Николай Павлович, а также некоторые другие особы, мне поручено доложить вам лично.

21 (9) августа 1878 года. Гленелг, Мэриленд
        Макс Шмидт, коммерсант, он же Евгений Леонтьев, резидент военной разведки Российской империи
        Мне показалось, что генерал Турчанинов меня не узнал. Неудивительно - с того времени, когда мы вместе с ним обучались в Академии, прошло уже немало лет. Да и мы оба достаточно сильно изменились, причем не в лучшую сторону. Возраст - штука хитрая. Он, конечно, прибавляет знаний и опыта, но убавляет здоровья и юношеского задора.
        Но в скромно обставленной комнатушке, куда радушная хозяйка вскоре принесла чайник с заваркой и чашки с блюдцами и куда еле-еле пробивался свет из небольшого оконца, он посмотрел на меня и неожиданно произнес, задумчиво почесывая переносицу:
        - Скажите, Евгений Максимович, а мы с вами ранее не были знакомы?
        - Очень может быть, - кивнул я. - Ведь мы получали военные знания в нашей альма-матер еще во времена императора Николая Павловича. Правда, в 1852 году вы уже оканчивали ее, а я, тогда еще совсем молодой поручик, только приступил к постижению таких наук, как стратегия, тактика и военная статистика.
        - Значит, вы еще застали генерала Ивана Онуфриевича Сухозанета? Не забыли еще его?
        - Как его, Иван Васильевич, забудешь? Суровый был служака. Держал всех нас, молодых повес, что называется, в ежовых рукавицах. Впрочем, может быть, так и надо было.
        - Может быть, может быть… - задумчиво произнес Турчанинов. - Кстати, по нашей старой традиции, «академики», каких бы чинов они ни достигли впоследствии, имеют право обращаться друг к другу на ты.
        - Я помню об этом. Так что, уважаемый Иван Васильевич, прежде чем мы попьем чаю и поговорим о наших планах на будущее, я попрошу вас - простите, тебя - прочитать записку, адресованную тебе графом Игнатьевым.
        С этими словами я протянул Турчанинову послание канцлера Российской империи. Генерал присел за стол поближе к горящей свече, вскрыл конверт и начал внимательно перечитывать адресованное ему письмо. Во время чтения он несколько раз хмыкал, качал головой и искоса поглядывал на меня.
        - Вот, значит, как, - произнес генерал, закончив чтение. - Отечеству снова понадобился его блудный сын. Мои скитания могут закончиться, и я могу хоть завтра отправиться домой, чтобы дожить там отпущенные мне Господом годы в тишине и покое. Ведь так, Евгений Максимович?
        Я не стал уговаривать Турчанинова послужить России, а лишь молча кивнул. Он человек умный, и по обращенным к нему словам графа Игнатьева сам должен понять, что у человека есть не только право, но и долг. Мне вдруг вспомнилось стихотворение неизвестного мне поэта, которое я услышал от господина Тамбовцева. Правда, не все в нем было мне понятно, но главное я уловил:
        Молвит, умирая: или - или;
        Долг - стоять, но право - отойти.
        Егерей эсэсовцы сменили,
        А у нас резерва нет почти.
        Слева полк эсэсовский, а справа…
        Не договорил…
        Навечно смолк…
        Есть у человека долг и право…
        Долг и право… долг и право… Долг…
        Навсегда из этого доклада
        Понял я: покуда жизнь жива,
        Исполнять обязанности надо,
        А не просто предъявлять права[31 - Александр Межиров, «Долг и право».].
        Я не знал, кто такие эсэсовцы, но стихотворение это мне очень понравилось. Надо будет потом попросить Александра Васильевича дать мне почитать стихотворения поэтов из будущего.
        Тем временем в комнату вошли супруга генерала и чернокожая служанка. Они быстро накрыли на стол.
        - Кушайте, Евгений Максимович, - предложила мне Надин. - И ты, Ваня, поел бы, ведь с утра на ногах, наверное, сильно проголодался.
        - Благодарю вас, Надежда Дмитриевна, - поклонился я. И в самом деле, я с удовольствием отведал бы что-нибудь повкуснее галет, которыми нам приходилось перекусывать на ходу. - А мадам Турчанинова приготовила дивный ужин: на тарелке передо мной лежал сочный бифштекс, обложенный печеной картошкой.
        - Вы побудьте с нами, - предложил я супруге генерала. - Вопросы, которые мы сейчас будем решать с Иваном Васильевичем, полагаю, будут интересны и вам. Вы ведь всегда сопровождали мужа в его походах. И, как мне рассказывали, даже фактически командовали полком в то время, как генерал был болен и не мог исполнять свои обязанности.
        - Да, Надин, останься, - кивнул Турчанинов. - Тебе наверняка будет интересно то, о чем мы будем говорить с Евгением Максимовичем.
        - Хорошо, - Надежда Дмитриевна присела на стул и, по-бабьи подперев кулачком щеку, наблюдала за тем, как мы с генералом с аппетитом поглощаем пищу.
        Утолив голод, мы решили выкурить по сигаре. Я предложил Турчанинову настоящую «гавану». Коробку этих сигар мне привез с Кубы Александр Васильевич Тамбовцев. Генерал с удовольствием затянулся и произнес:
        - Давно уже не курил ничего подобного. Откуда у тебя такие дивные сигары, Евгений Максимович?
        - С Кубы, - ответил я. - Югороссы создали на острове свою военно-морскую базу. Их флот находится совсем рядом с берегами Америки.
        - Гм, - произнес Турчанинов, - значит ли сие, что югороссы намерены выступить на стороне конфедератов? В записке, которую ты мне передал, прямо об этом не говорится, но из слов графа Игнатьева я понял, что нечто подобное вполне вероятно.
        - Югороссы и волонтеры из числа подданных императора Александра Александровича собираются оказать помощь войскам, созданным из числа тех, кто желает возрождения Конфедерации. Ты прекрасно понимаешь, что Вторая Реконструкция, которую провозгласил Вашингтон, послужила причиной начала Второй Гражданской войны. Южане - да и не только они - не собираются терпеть бесчинства федеральных войск, введенных на территорию южных штатов. Ты ведь сам, честно сражаясь на стороне правительства Линкольна во время той войны, не смог удержаться и с оружием в руках выступил против федеральных войск.
        - Любой порядочный человек поступил бы так, как я, - ответил Турчанинов. - Но скажи мне, какая выгода для Югороссии и Российской империи помогать конфедератам? Люди могут поступать бескорыстно, но государства…
        - Скажу прямо: мы собираемся вместе с Югороссией возродить не только Конфедерацию, но и Русскую Америку. Покойный император поступил опрометчиво, решив продать Аляску. А император Николай Павлович не менее опрометчиво продал русские владения в Калифорнии этому проходимцу Саттеру. К тому же он обманул нас, не полностью рассчитавшись за купленные им земли.
        - Вот, значит, как… - задумчиво произнес Турчанинов. - Но хватит ли сил у Югороссии и Российской империи переварить полученные ими территории? У нас и Сибирь как следует не освоена. А тут Аляска…
        - Хватит, Иван Васильевич. Когда вы познакомитесь с югороссами, то сразу поймете, что эти люди могут очень многое. Ведь им вполне оказалось по силам в считаные дни уничтожить Османскую империю и захватить Константинополь. Они стали хозяевами Средиземного моря и Суэцкого канала. Под ударами сформированной югороссами армии англичане трусливо бежали из захваченной ими Ирландии, и теперь в Дублине на королевском троне сидит король Виктор I, бывший офицер флота Югороссии.
        - Удивительные дела творятся в мире, - всплеснула руками Надин. - Мы многого не знали из того, что произошло в Европе. Скажите, Евгений Максимович, чем мы можем помочь России? Ведь мы с Ваней начали борьбу с бандитами из числа федеральных войск лишь потому, что не смогли спокойно наблюдать за тем, как они убивают и унижают мирное население. А у вас, как я поняла, имеются вполне определенные политические цели, которые вы намерены достичь путем участия в войне между Севером и Югом.
        - Надин, - генерал с улыбкой посмотрел на жену, - во время той войны мы тоже считали, что сражаемся за справедливое дело - освобождение чернокожих рабов. А чем все закончилось? Грабежом и насилием над жителями южных штатов. Не всегда благородные цели, декларируемые политиками, приводят к торжеству добра и справедливости. Вспомни, сколько раз мы обманывались, поверив в политические лозунги.
        Он повернулся ко мне и продолжил:
        - Я хотел бы узнать, Евгений Максимович, какую роль отводит моему отряду командование югороссов и российских волонтеров. Мы, конечно, добились некоторых успехов, но в то же время если федеральные войска возьмутся за нас всерьез, то нам несдобровать. Нас просто задавят и сотрут в порошок.
        - Иван Васильевич, помимо послания от графа Игнатьева я привез вам предложение от командования югороссов о совместных действиях с их специальными силами. Если вы примете это предложение, то я отправлю сигнал, и в течение нескольких часов прямо сюда прилетят боевые машины с военными из числа так называемого спецназа Югороссии. Поверьте мне, каждый из этих бойцов стоит сотни солдат федеральных войск. Я видел их в деле. Именно они ночным штурмом захватили дворец султана в Константинополе и взяли в плен правителя Османской империи.
        Генерал недоверчиво покачал головой. Он даже не мог представить, каким оружием обладают люди из будущего. Если бы им была поставлена задача захватить в Вашингтоне Сенат и Капитолий со всеми конгрессменами и сенаторами, то они бы легко это сделали. Только такой приказ им не дали. Пока не дали…
        - Послушай, Евгений Максимович, - произнес наконец генерал, - я очень бы хотел посмотреть на этих югороссов. Ведь они, по твоим словам, прямо-таки не люди, а чудо-богатыри из русских былин. Но как они получат твой сигнал? Ведь они даже не знают, где я нахожусь в данный момент. Тем более что в два часа пополудни мы покидаем Гленелг и направляемся в городок Бруквилл. Я помню заветы нашего славного партизана Дениса Давыдова: нельзя надолго задерживаться в каком-либо населенном пункте. Иначе враг быстро узнает, где мы находимся, и нанесет по нам удар.
        - А сколько туда идти?
        - Если все пойдет по плану, то мы там будем около пяти часов. В любом случае, исключая форс-мажор, не позднее шести.
        - Друг мой, - я улыбнулся, хитро взглянув на Турчанинова, - у меня есть способ передать сведения о твоем местонахождении и о твоей готовности принять югоросский спецназ. Есть у них такая штука, которая называется рация. Пойдем, я покажу тебе ее, а заодно отправлю условный сигнал в штаб югороссов.
        Донельзя изумленный генерал вместе со своей супругой вышли вместе со мной из дома и подошли к лошади, среди вьюков которой находилась тщательно упакованная в деревянный сундучок радиостанция. Я открыл сундучок и, вспомнив наставления, которые получил от специалистов на флагмане югороссов «Адмирале Кузнецове», установил антенну и нажал на кнопку включения питания. На панели радиостанции загорелись лампочки. Надин от неожиданности даже охнула.
        Сделав все предварительные манипуляции, я поднес ко рту микрофон и произнес:
        - Первый, я Кузнец. Как вы меня слышите, прием?
        - Кузнец, я первый, слышу хорошо, прием, - ответила рация.
        - Первый, генерал к приему посылки готов. Мы находимся в населенном пункте Гленелг, уходим в Бруквилл рядом с Сэнди-Спринг, будем там около шести часов. Прием.
        - Кузнец, вас понял. Ждите два борта в восемь вечера. Они обозначат себя ракетами. Вы же включите маячок и разожгите костры треугольником. Как меня поняли, прием.
        - Первый, вас понял. В восемь вечера два борта. Костры разведем, маячок включим, прием.
        - Тогда ждите. До связи.
        - До связи, - ответил я и выключил рацию. - Вот и все, Иван Васильевич, через три часа будем встречать гостей с неба. Дай приказ передовым частям найти поляну не менее двухсот футов в диаметре и подготовить хворост для трех костров, расположенных треугольником. Когда мы получим сигнал о том, что вертолеты на подходе, надо будет их зажечь…
        - Все понятно, Евгений Максимович, - растерянно произнес Турчанинов. - Хотя, по правде сказать, ничего не понятно. Но я полагаю, что ты мне успеешь рассказать до их появления, кто они такие, эти югороссы, и откуда у них эта чудо-техника. Эх, нам бы такую, чтобы можно было связываться со своими людьми!

21 (9) августа 1878 года. Форт Джефферсон, острова Драй-Тортугас. Флорида
        Полковник Сергей Рагуленко, позывной «Слон», командир Отряда особого назначения армии Югороссии, приданного Южному флоту КША
        Из-под каменного свода с выбитой на нем строчкой из Данте один за другим, медленно шаркая подгибающимися и дрожащими ногами, выходили на пятачок, освещенный кострами, те, кого Вторая Реконструкция обрекла на медленную смерть. Большей частью это были мужчины, но хватало и женщин, и детей, а нескольких стариков, которые не могли передвигаться самостоятельно, пришлось выносить на руках. Меня удивило, что среди них попадались и черные. Получается, что и они каким-то образом не угодили новой власти, подумал я.
        Прежний гарнизон захваченного нами форта теперь ждал своей очереди провести незабываемые дни в этом подземном «раю» - впрочем, их и было-то два взвода, всех же остальных - а здесь совсем недавно располагался целый 82-й Цветной пехотный полк - отправили на усмирение флоридских городов, от Джексонвилла и Таллахаси до Сент-Огустина и Монтичелло, и до Ки-Уэста. Когда мы ворвались во двор форта сквозь недостроенную стену с северо-восточной стороны острова, там, где находится маяк, а за ним на небольшой островок Буш-Ки, то стали свидетелями свирепого разноса, который белый лейтенант учинил своим подчиненным. Почти все они оказались неграми, которые были вусмерть пьяными и едва держались на ногах «после литры выпитой». Именно этого лейтенанта по фамилии Левенворт янки оставили командовать фортом в отсутствие основных сил.
        Впрочем, в Ки-Уэсте все обстояло практически так же, разве что в форте Тейлор присутствовала целая рота того же 82-го полка. Мы без шума и пыли сняли полупьяных часовых у ворот крепости, после чего безо всякой пиротехники и насилия ворвались внутрь, где и захватили казарму, арсенал и тюрьму, в которой содержались около двух сотен горожан. Условия там были, конечно, не ахти, но такого ужаса, как здесь, мы там не обнаружили. Может быть, конечно, что тамошний гарнизон просто не успел как следует развернуться.
        А в порту оказалось всего два корабля - плоскодонные мониторы с громкими названиями «Антитам» и «Геттисберг». Остальной флот, равно как и практически весь гарнизон, отправили несколькими днями раньше в Мобил, а мониторы, которые годились лишь для прибрежной зоны, да и то с натяжкой, решили оставить. Об их мореходности можно судить по тому факту, что их послали в Ки-Уэст по Флоридскому заливу, к северу от Флорида-Кис, где мелко и спокойно, - но третий из них, «Чаттануга», сломался у Бёрд-Ки, и его так там и оставили.
        Впрочем, и остальные корабли вряд ли были намного лучше. Когда-то давно я прочел «Кентервильское привидение» Оскара Уайлда по-английски, и мне запомнилось, что, когда Вирджиния сказала, что в Америке нет развалин и странностей, привидение ответило, что есть - «ваш флот и ваши манеры». Про манеры всякое можно сказать, хотя у наших друзей-южан они, как правило, безупречны. А вот про флот…
        Георг Робсон, военно-морской секретарь при президенте Гранте, попытался было хоть как-нибудь исправить ситуацию, но в 1877 году администрация недавно убиенного президента Хейса назначила новым военно-морским министром Ричарда Томпсона. Заняв эту должность, Томпсон был ошеломлен действиями своего предшественника и финансовым состоянием американского флота. На бюджете ВМФ висели долги общей суммой в семь миллионов долларов. Чтобы выйти из создавшегося положения, Томпсон был вынужден урезать расходы. Одновременно военно-морской секретарь начал расследование. В результате все действия Робсона были признаны незаконными, и все заключенные им контракты разорвали. Незаконченные корабли (считающиеся собственностью флота) остались стоять на стапелях верфей строителей, которые безуспешно пытались добиться от правительства выплаты недоплаченных средств.
        Из-за хронического недофинансирования на кораблях не только не проводились регламентные работы, но и зачастую задерживали жалованье экипажей, часто по нескольку месяцев. Впрочем, по словам капитана «Геттисберга», Томпсона сразу после убийства Хейса заменили на адмирала Дэвида Диксона Портера, который немедленно выделил денег на погашение долгов личному составу, а также на проведение срочных работ, которые, впрочем, так и не успели закончить.
        На мой вопрос, не опасалось ли командование нападения «внешних сил» на Ки-Уэст, раз уж его так оголили, мне было сказано, что ста сорока пушек форта Тейлор вполне хватило бы для отражения любой атаки, да и в возможность подобной атаки никто не верил. Равно как и никто не подумал о том, что в 82-м полку артиллеристов попросту не было, а орудия без персонала - всего лишь стальные (а также и чугунные) трубы. Оставили лишь четыре орудийных расчета, которые благополучно дрыхли, когда мы их несколько невежливо разбудили.
        С мониторами ребята поступили очень просто: в каждый из них через открытые орудийные порты запулили по «Гвоздю» - гранатометному выстрелу с начинкой, состоящей из газа CS. У нас его называли нежным именем «Сирень». Газ, попадая на слизистую носоглотки и глаз, надежно выводил человека из строя.
        Часовых же на борту сняли снайперы, и обе посудины взяли также без шума и пыли. Что, может быть, и не было гут - одно дело, мои архаровцы, те успели повоевать в Ирландии, но многие приданные нам южане никогда до того не нюхали пороху. А я могу гарантировать, что далеко не везде будет так же просто, как здесь. Но как бы то ни было, город наш, над мониторами развевается косой флаг Конфедерации, а форт занят специально подготовленным гарнизоном.
        Большая часть населения - включая, как ни странно, и кубинцев, бежавших в свое время в этот городок - встретила новости об освобождении городка ликованием, но пару корабликов, отчаливших на следующий день в западном направлении, ребятки Семмса сумели перехватить. И один из них направлялся именно в форт Джефферсон. А так как он не дошел до цели, наше появления стало сюрпризом для янки. Приятным для нас, хотя у личного состава 82-го полка, возможно, имелось другое мнение на сей счет.
        Ну что ж, первые шаги сделаны. Еще днем нам сообщили, что операция в Виргинии прошла без сучка и задоринки, лишь в самом Норфолке были небольшие потери среди личного состава конфедератов. Из моих же ребят был ранен ровно один, да и то легко.
        Зато, как ни странно, в Чарльстоне все оказалось намного сложнее. Ни форт Самтер, ни форт Молтри с наскока взять не получилось, наши потери составляли около двух десятков, к счастью, в основном легкоранеными, но среди них был югоросс Вася Лентулов, командовавший штурмовой группой. К тому же у конфедератов оказалось пара «двухсотых». Впрочем, подошедшие корабли флота Конфедерации смогли артиллерийским огнем проложить нам дорогу в оба форта, а начавшееся в городе стихийное восстание не позволило янки отправить туда резервы.
        Теперь и в Виргинии, и в Чарльстоне идет массовая высадка южан, а в Ки-Уэст переводится из Матансаса эскадра флота Конфедерации. Мы же завтра рано утром отправимся в Мобил поддержать Лорету и ее людей. Да, подумал я, все-таки эта дама не может не влипнуть в очередную историю. Равно как и выйти из нее с честью.

21 (9) августа 1878 года. Где-то в Мэриленде
        Джон Паттерсон, сенатор от Южной Каролины. Пока еще сенатор
        - И зачем вы, сенатор, направляетесь в Гейтерсбург? - спросил хмурый первый лейтенант, возвращая мне документы.
        - Мне нужно срочно вернуться в Нью-Гемпшир - получил от семьи телеграмму. Еду в Гейтерсбург, на железнодорожную станцию. Хотя вас это касаться не должно.
        - Вообще-то нет. Но вы должны понимать, чрезвычайные обстоятельства… Впрочем, счастливого пути!
        - Надеюсь, между нами и Гейтерсбургом нет людей этого русского?
        - Насколько нам известно, они сейчас находятся северо-восточнее. Гейтерсбург мы превратили в крепость, и на том направлении шансов у них нет.
        Когда в сопровождении своего слуги Джима Ратбона я отъехал от заставы, то наконец смог вздохнуть полной грудью. Мне повезло, что на этом выезде из Вашингтона никого не успели предупредить о том, что меня ищут.
        Еще вчера утром жизнь мне казалась если не радужной, то вполне терпимой. Да, затея Хоара со Второй Реконструкцией удалась не полностью, по крайней мере пока. И если в большинстве городов Юга наводился железный порядок, пусть ценой запредельной жестокости новонабранных цветных полков, то в Мобиле и на северо-востоке Мэриленда возникли очаги сопротивления. Но, по заверениям генерала Говарда, их усмирение - вопрос времени. Тем более, газеты освещают лишь официальную сторону событий, и общественное мнение в северных штатах на нашей стороне.
        Мне же в ближайшее время было обещано кресло вице-президента. Конечно, для этого было необходимо устранить действующего главу государства, этого недотепу Уилера, но, зная Хоара, ждать покушения на него руками очередных «южан» осталось совсем недолго. С Хейсом это сработало на ура, с Бёрнсайдом и Шериданом тоже, а пресса поднимет очередной патриотический вой с требованиями как можно строже наказать «убийц-рабовладельцев». О точном времени и месте покушения мне пока ничего известно не было, но Хоар пригласил меня на обед в час дня, чтобы обсудить ряд тем, включая и эту.
        Вот только рано утром Джим сообщил мне, что от Хоара пришел человек. Это оказался не Колин, как обычно, а некий юнец, который даже не представился, а сообщил мне достаточно наглым тоном:
        - Сенатор, вице-президент поручил мне передать вам, что вчера вечером некий Добровольческий корпус высадился на побережье у Норфолка и захватил город.
        - То есть как - захватил?! Как он посмел напасть на Норфолк?
        Юнец продолжил, так и не ответив на мои вопросы:
        - Сенатор сожалеет, что ему придется перенести разговор с вами на более позднее время. Об этом вам сообщат особо. Это все, что я могу вам сказать, - и с еле заметным поклоном вышел.
        Я, конечно, не ожидал ни переноса нашего разговора, ни наглости человека Хоара. Обыкновенно я бы возмутился, но меня встревожило сообщение о том, что Добровольческий корпус, про который нам было известно лишь то, что он участвовал в ирландских событиях, каким-то образом не только материализовался в Норфолке, но и весьма успешно его занял. Я немедленно отправился в сенат, но там почти никого не было, и привратник-негр сообщил мне, что вице-президент сессии не созывал - а эта прерогатива принадлежала именно ему. Более того, здание Капитолия по его распоряжению пока еще закрыто.
        Такого на моей памяти не было никогда. Я осмотрелся - на ступенях Капитолия и вокруг него расположились около дюжины сенаторов. У меня сложилось впечатление, что с подобной ситуацией столкнулся впервые не только я один. Большинство из присутствующих были из демократической партии, но я увидел однопартийца-сенатора от Нью-Гемпшира, Эдварда Роллинса. Он как раз подходил к своему модному двухколесному экипажу.
        Я окликнул его, и он, криво улыбаясь, спросил:
        - Джонни, ты хоть что-нибудь понимаешь? Что произошло, почему мы узнаем обо всем последними, как мужья-рогоносцы?
        - Мне лишь сообщили, что Норфолк захватил какой-то Добровольческий корпус. Подробности я не знаю. Но надеюсь, что нас все же соблаговолят поставить в известность о случившемся.
        - Ха, Джонни, захвачен не только Норфолк. Эти канальи уже в Чарльстоне, а с Ки-Уэстом связи нет вообще, и телеграфные запросы остаются без ответа. Конечно, вполне возможно, что кабель получил повреждения - да хоть тамошние аллигаторы его перекусили, - но все равно, то, что сейчас происходит, весьма странно - ты не находишь? Тем более что в таких случаях, как правило, оттуда посылают курьера в форт Лодердейл или форт Майерс, чтобы сообщить о неисправности… А ни там, ни там никто ничего не слышал.
        Кроме того, выход из Чесапикского залива теперь блокирует некая эскадра под флагом Конфедерации. По крайней мере, такие сейчас ходят слухи - официальной информации нет никакой.
        - Тогда почему не созвали сессию Конгресса?
        - Ты меня об этом спрашиваешь? Знаю лишь одно - из города теперь так просто не выберешься. По воде не выйдешь из залива, путь через Балтимор опасен, вокруг него - еще больше, где-то в тех местах орудует этот проклятый бешеный русский генерал. Единственная возможность - по дороге до Гейтерсбурга, ведь дальше поезда не идут. И оттуда по железной дороге в Пенсильванию.
        Я кивнул - эта информация прошла еще вчера, ведь поезда, следующие на Вашингтон, недавно перешли под контроль Департамента войны. Но оттуда уехать было можно со специальным разрешением, а для депутатов обеих палат Конгресса и их семей оно не требовалось. А Эдди продолжал:
        - Так что я еще с утра послал Эллен с сыном домой в Нью-Гемпшир, и теперь мне приходится надеяться, что доберутся они туда без приключений. А как твои?
        - Луиза еще в июле уехала в Массачусетс, она терпеть не может вашингтонскую жару, и мы недавно приобрели там дом. А дети уже взрослые и в Вашингтон не хотят, - улыбнулся я. - Ладно, попробую заехать к Хоару и узнать у него, в чем там дело.
        Перед домом Хоара стоял экипаж работы явно пенсильванских немцев из графства Ланкастер - сейчас такие в моде разве что в Пенсильвании. Здесь же предпочитают двуколки, вроде той, на которой приехал я. Причем именно этот рыдван был мне знаком - на нем разъезжал Саймон Камерон, до недавнего времени сенатор от Пенсильвании и негласный лидер тамошней Республиканской партии. Ничего в этом штате не решается без его участия. И когда он в марте решил вернуться в Пенсильванию, он позаботился о том, чтобы законодательное собрание штата назначило вместо него его сына Джеймса[32 - До вступления в силу 17-й поправки к Конституции США в 1913 году сенаторов выбирали парламенты штатов.]. С Саймоном мы, как правило, были союзниками, и сына Камерона-старшего я взял по его просьбе под свое крыло. Меня неприятно удивило, что Хоар не пригласил меня на разговор с моим старым знакомым, но, чуть поразмышляв, я решил не злить вице-президента и вернулся домой.
        Незадолго до заката в дверь постучали, и я поручил Джимми Ратбону впустить нежданного гостя. Я ожидал увидеть кого-нибудь от Хоара - обычно это был его дворецкий Колин, - но стоявший там человек не был мне знаком. И не успел я что-либо сказать, как он протянул мне сложенную записку. В ней рукой Джеймса Камерона было написано: «Ханси - от меня». И больше ничего. Я вопросительно взглянул на этого Ханси, а тот, едва кивнув мне, заговорил с легким акцентом пенсильванского немца:
        - Босс просил вам передать, что новым вице-президентом решили сделать именно его. А вам лучше бы покинуть город. Причем желательно не через Лорел.
        - Почему?
        - Вполне вероятно, что сегодня ночью и вас убьют «южане». Либо «люди Тёрчина» по дороге в Балтимор либо вокруг Балтимора. Босс просил еще передать, что дорожит вашей с ним дружбой и не хочет вашей смерти.
        Ханси вновь поклонился и, не дав мне задать ни одного вопроса, вышел.
        «Ну что ж, - подумал я, - теперь поведение Хоара становится понятным. Покинуть дом нужно сейчас, а вот ночью выезжать из города - самоубийство, это нужно будет сделать завтра на рассвете».
        Я поручил Джимми собрать мои вещи и подготовить двуколку, а с наступлением темноты отъехал в знакомый мне гостевой дом на Джорджия-авеню, в полумиле от черты города, где я иногда встречался с… Впрочем, это не так уж важно. Клерк лишь кивнул мне, царственным жестом принимая, как обычно, долларовую купюру - дороговато за этот клоповник, да еще и далеко от центра, зато мое инкогнито не будет раскрыто. У меня сложилось впечатление, будто он подумал, что мой слуга - мой очередной… э-э-э… ночной спутник, а деньги он получал в том числе и за умение держать язык за зубами. Так что вряд ли кто-нибудь сможет меня найти этой ночью.
        Разбудил меня Джимми еще до восхода солнца, и заставу мы пересекли, как я уже рассказал, беспрепятственно. Но то, что я здесь ночевал, скорее всего, станет достаточно быстро известно - и меня начнут искать на гейтерсбургском направлении. Именно поэтому, проехав через деревушку Сильвер-Спринг, практически примыкавшую к Вашингтону - на ее другом конце застава была, но на ней почему-то никого не было, - мы повернули направо у Уитонской почты и направились в Сэнди-Спринг, квакерский поселок вдали от главных дорог. Там жил Кейлеб Браун, один мой… скажем так, знакомый, который, я надеялся, не откажется предоставить нам кров. Или хотя бы позволит нам провести одну или две ночи. Ведь искать меня будут, скорее всего, либо на железной дороге, либо на трактах, ведущих на север, в мою родную Пенсильванию.
        Дорога петляла между полями, а потом превратилась в длинную прямую улицу, посыпанную гравием, наверное, чтобы не размыло дорожное покрытие. По обе стороны ее окаймляли аккуратные дома, покрашенные в неброские цвета, с садами за деревянными заборами. Посередине находилась небольшая площадь, с одной стороны которой располагалось здание, в котором я без всякого сомнения узнал ратушу, а с другой - длинное здание без всяких украшений. Вскоре я услышал удары колокола, а затем из длинного дома начали выходить дети. То ли школа, то ли молельня, совмещенная со школой, подумал я. Высунувшись из двуколки, я подозвал одного мальчугана и спросил:
        - Это Сэнди-Спринг?
        - Именно так, мистер, - вежливо ответил тот.
        - Не подскажешь мне, где здесь дом Кейлеба Брауна?
        - Вон он, на окраине, - тон мальца стал уже не таким почтительным. Он указал мне рукой на большой, но давно не крашенный дом посреди заросшего бурьяном участка. Над отдельным входом висела вывеска «Почта Сэнди Спринг и Бруквилла. Почтмейстер Кейлеб Браун», и туда вела более ухоженная тропинка.
        Я вошел в дверь и увидел Кейлеба, сидящего за столиком рядом со шкафом с ячейками, в которых виднелись конверты. Рядом с ним лежал полупустой мешок из рогожи - наверное, для исходящей почты. Увидев меня, он ойкнул, но затем лицо его приняло неприветливое выражение.
        - Здравствуйте, сенатор. Чем обязан?
        - Не мог бы ты меня приютить на какое-то время? Меня и моего слугу.
        На Джимми Кейлеб посмотрел еще более неприязненно - решив, наверное, что я и с ним… впрочем, бывало и такое - вот как вчера ночью, когда я долго не мог заснуть. Впрочем, Кейлеба это не касалось.
        - Видишь ли, Джон… тут могут не понять.
        - Дай хоть заночевать у тебя три-четыре ночи… Мне очень надо.
        - Очень надо, говоришь? А почему?
        - Мне пришлось срочно покинуть Вашингтон. Я заплачу, ты не бойся. А потом, когда все уляжется, переберусь в Пенсильванию.
        - Ладно. Только… по отдельности.
        - Не проблема, - понял я его намек.
        - И за… сто долларов.
        - Пятьдесят, - произнес я твердо, хотя заплатил бы и сто, лишь бы оказаться в безопасности. Хотя, конечно, наглость этого мерзавца была невероятная: Кейлеб был мне не просто знакомым, да и заночевать у незнакомца в деревне стоило, как правило, не более четверти доллара за ночь.
        - И вперед. Это за три ночи. Каждая дополнительная - еще по… двадцать.
        - Хорошо, - вздохнул я и протянул ему одну из купюр, которые я заранее заготовил для подкупа людей на заставах. Вот только кто ж мог подумать, что мне эти деньги понадобятся здесь.
        Кейлеб не спеша отпер один из ящиков, сунул туда банкноту, запер ящик вновь, встал из-за стола и повел нас вглубь. Джимми он завел в сырое полуподвальное помещение, а меня - этажом выше. Выделенные мне апартаменты когда-то, наверное, были детской спальней, вот только не было у Кейлеба отродясь ни жены, ни детей. Два топчана, один шкаф, явно квакерской работы. Мебель была добротная, но облупившаяся и вся в пыли.
        - Жил здесь ребенком. Если тебе надо, - он подчеркнул слово «надо», - то белье - в том сундуке. И еще… - тут он замялся и сально осклабился: - Я - здесь, рядом с тобой, - и показал на дверь соседней комнаты. «Понятно зачем», - подумал я.
        - Устраивайся пока, а мне нужно обратно в офис. И не выходи из дома. Да, вот еще что. Я бы очень не хотел, чтобы ты виделся с… этим.
        - Это мой слуга, он мне нужен.
        - Вот когда отъедешь, тогда и увидитесь. Не раньше, - в голосе у него прорезались нотки, как у моей Луизы, когда она интересовалась, где это я был допоздна. Хотя, если честно, у меня сложилось впечатление, что и у нее были, скажем так, увлечения на стороне. Вот только никаких доказательств у меня не было.
        На полках над небольшим столиком были Библия и какие-то квакерские книги для молодежи - ни единого романа. Я от нечего делать взял Священное Писание, открыл его наугад, но первое, что я увидел, была книга Левита, глава 18, стих 22: «Не ложись с мужчиной, как с женщиной; это мерзость».
        Я захлопнул Священное Писание - настроение у меня испортилось окончательно. Вскоре Кейлеб принес мне хлеба и ветчины, а также кувшинчик весьма скверного пива. Наевшись и напившись, я почувствовал, что меня сморило, улегся, не раздеваясь, на один из топчанов и заснул.
        Разбудили меня скрип дверных петель и визгливый голос Кейлеба:
        - Вот он! Хватайте его!
        В комнату вошло несколько человек в синей форме и в кавалерийских шляпах. Первый из них - видимо, старший - подошел ко мне и торжественно объявил:
        - Сенатор Паттерсон, вы арестованы по подозрению в совершении серьезных преступлений и проступков. Эй, кто-нибудь, свяжите ему руки.

22 (10) августа 1878 года. Бруквилл, Мэриленд
        Бригадный генерал Иван Васильевич Турчанинов, известный также как Джон Бейзил Тёрчин
        Мой отряд добрался до своего нового пункта дислокации всего за три часа. Во время пути я расспрашивал господина Леонтьева о том, что произошло за последние несколько месяцев в мире, а главное - о югороссах, которые казались мне героями эпических сказаний. В самом деле, у них были и ковры-самолеты, и самодвижущиеся боевые повозки, изрыгающие огонь, и своего рода «мечи-кладенцы», с помощью которых эти былинные витязи истребляли своих врагов.
        Евгений Максимович посмеялся, услышав мои слова, а потом сказал, что югороссы - люди как люди, чем-то похожие на нас, а чем-то и нет.
        - Понимаешь, Иван Васильевич, - произнес Леонтьев, - по-русски они говорят почти так же, как и мы, но часто в их речи встречаются словечки, которые нам незнакомы. Но не это у них главное отличие. Нет у югороссов нашей созерцательности и расслабленности. Они живут, если так можно выразиться, словно все время куда-то спешат. Решают быстро и делают все быстро. Вот этому у них стоит поучиться.
        - Как американцы? - спросил я.
        - Нет, - покачал головой Леонтьев, - американцы быстро соображают, когда дело касается прибыли. Да и американцы американцам рознь. Среди них встречаются такие, которые будто спят на ходу. А югороссы просто живут в таком темпе, они привыкли к нему и считают, что так и должно быть.
        - Занятно… - я прикинул, что с этими самыми югороссами мне, пожалуй, будет не так-то просто иметь дело. Ну, ничего, если милейший Евгений Максимович нашел с ними общий язык, то, как мне кажется, и я сумею это сделать.
        Так, за разговорами, мы не заметили, как добрались до Бруквилла. Но там нас ожидала не самая радостная новость. Рядом с этим селением расположен городок чуть побольше - Сэнди-Спринг, также населенный квакерами. Во время Мятежа - или, как его называют мои южные друзья, Войны Северной агрессии - мэрилендские квакеры были практически единственными, кто сразу поддержал Север, ведь они всегда выступали за освобождение рабов и сами рабским трудом не пользовались. Но в самом начале того, что наши враги именуют Второй Реконструкцией, через город прошли части 75-го Цветного полка. Они принялись за обычные свои геройства, и хоть их художества быстро пресекло их командование, случившегося хватило, чтобы до глубины души возмутить и миролюбивых квакеров. Поэтому разведка, которую мы выслали еще позавчера, отметила, что ни в Бруквилле, ни в соседнем Сэнди-Спринг нет солдат янки, зато симпатии населения теперь на нашей стороне.
        На всякий случай с утра и туда, и туда были высланы передовые отряды. В Бруквилле все прошло гладко, а вот в Сэнди-Спринг как раз вошел кавалерийский эскадрон янки. Посланная мною туда Первая цветная рота под командованием Эзры Джонсона приняла бой, и если бы не Аннаполисская рота капитана Льюиса, поспешившая им на помощь из Бруквилла, их бы уничтожили полностью. Впрочем, и так из состава роты выжили лишь семеро раненых, некоторые, включая самого Эзру, тяжело. Зато и янки были разгромлены целиком и полностью. Скрашивало эту грустную весть лишь то, что у Льюиса, сумевшего весьма грамотно построить бой, не погиб ни один человек, да и раненые все захотели - и смогли - остаться в строю.
        Надюша моя сразу побежала к раненым неграм, но, увы, когда я подошел к ней, она лишь бросила:
        - Уходи, Ванечка, не до тебя сейчас. Боюсь, не спасем мы никого.
        В стороне со связанными руками сидели девять пленных янки - и двое гражданских лиц, все в синяках. Один, как мне сказали, был местным почтмейстером, Кейлебом Брауном, которого избили сами местные квакеры - явление беспрецедентное для этого мирного народа. Оказалось, что именно он вызвал янки, когда к нему приехал второй гражданский, который был избит уже самими янки. По словам Брауна, он являлся неким сенатором Паттерсоном. Но почему янки за ним охотились, он не знал, а сам Паттерсон отказывался говорить, пока не увидел моего генеральского кителя. Тогда он заговорил, с трудом открывая рот, из которого торчали окровавленные обломки зубов:
        - Генерал… Тёрчин, я полагаю?
        - Именно так.
        - У меня есть важные сведения. Но для этого прошу гарантий, что меня не убьют.
        - Хотелось бы узнать, что за сведения.
        - Я был близок к вице-президенту Хоару и могу многое рассказать. Вот только вам лично и желательно не в присутствии этих, - и он показал на Брауна и на янки.
        - Хорошо. Я вам гарантирую жизнь. Но пусть вас сначала осмотрят врачи. Поговорим вечером.
        - Не знаете, что произошло с моим слугой?
        Один из пленных встрепенулся:
        - Это тот, который был в подвале? Он оказал сопротивление. Его убили.
        Паттерсон лишь кивнул, но лицо его еще более погрустнело. А я, отдав необходимые распоряжения, отошел в сторону.
        Солдаты наши собрали сухие ветки и на полянке на окраине городка соорудили три костра. Томми Льюис, которого я взял к себе посыльным, поинтересовался было у меня, зачем это нужно делать, но я напустил на себя таинственный вид и сказал: «Увидишь!»
        Смеркалось. Евгений Максимович достал свою рацию и снова начал связываться со штабом югороссов.
        - Первый, я Кузнец, - произнес он. - Мы в условленном месте. К приему вертушек готовы. Пришлите врачей. Как поняли меня, прием.
        - Кузнец, я первый, - ответил немного хрипловатый мужской голос. - Вертушки уже в воздухе. Врачи на борту. Включите маячок. Костры зажгите по команде. Как поняли меня, прием.
        - Первый, вас понял. Включаю маячок и жду команду зажечь костры.
        - ОК. До связи.
        Нажав на какую-то кнопку, Леонтьев поставил рацию на землю и предложил мне сигару. Сам он курить не стал. Я велел Томми держать наготове коробочку со шведскими спичками, чтобы по моей команде зажечь первый костер.
        Ждать нам пришлось недолго. Рация неожиданно запищала, словно крыса, которую прищемили в дверях. Потом она заговорила: «Кузнец, я на подходе. Обозначьте ориентиры».
        Я махнул рукой, Томми зажег спичку и сунул ее в ворох сухих веток. Они затрещали и задымили. Скоро костер разгорелся. Увидев огонь, солдаты подпалили два других костра.
        Леонтьев тем временем прислушался к чему-то и улыбнулся.
        - Вот они, летят, голубчики. Слышите, Иван Васильевич? Надобно вам велеть вашим солдатам ничему не удивляться и не бояться. А то, увидев такое, они могут пуститься наутек. Или, что еще хуже, с перепугу открыть огонь по вертушкам.
        Прислушавшись, я в звенящей тишине услышал, как в небе над нашими головами раздался странный звук. Словно огромный кузнечик кружил над нами. Постепенно стрекот этот стал громче, и в воздухе мелькнули две тени.
        - Парни, - громко крикнул я, - ничего не бойтесь. Это прилетели наши друзья. Они помогут нам победить проклятых янки.
        Томми, открыв рот от удивления, выпучил глаза. Он был явно испуган, но верил своему командиру.
        Тем временем шум двигателей вертолета становился все сильнее и сильнее. Вскоре один из них завис над поляной. Вниз упали тросы, по которым начали быстро спускаться человеческие фигурки.
        - Югороссы пустили вперед своих разведчиков, - пояснил мне Леонтьев. - Если они обнаружат, что все в порядке, то дадут команду на приземление вертолета. Сейчас я им подсвечу.
        Он достал из кармана какую-то круглую штуку, из которой неожиданно вырвался яркий луч света.
        Один из спустившихся по тросу разведчиков подбежал к нам. Это был среднего роста мужчина, на мой взгляд, лет тридцати, не более. Одет он был в странную униформу - мешковатый пятнистый комбинезон со множеством карманов и шлем, закрывавший большую часть его лица. В руках у югоросского разведчика был короткий карабин непривычной для меня формы с серпообразным предметом неизвестного назначения внизу.
        - Господин генерал, - обратился он ко мне, - группа офицеров вооруженных сил Югороссии прибыла в ваше распоряжение. Заместитель командира группы лейтенант Морозов.
        Я представился и поинтересовался у лейтенанта, не надо ли им чего.
        - Спасибо, господин генерал, - ответил он, - нам нужно знать, безопасно ли это место для посадки вертолета. Нет ли на участке, обозначенном кострами, деревьев или каких-либо строений, которые могут помешать посадке машин.
        Я вопросительно посмотрел на Евгения Максимовича. Тот, кивнув, вступил в разговор.
        - Лейтенант, площадка проверена, на нее можно садиться. Меня предупредили, что у вас будет спецгруз для генерала Турчанинова. И еще, у нас есть несколько тяжелых раненых - не возьмут ли их вертолеты для доставки в госпиталь?
        - Господин майор, - ответил югоросс, - я сейчас дам сигнал летчикам, чтобы они приземлялись и разгружались. А насчет раненых - такое распоряжение было. Пусть их доставят к месту посадки вертушек.
        - Хорошо, лейтенант, - сказал Леонтьев, - мы все сделаем как надо.
        Дальше все произошло следующим образом. Две отчаянно ревущие машины, похожие на большие сараи, к которым сверху зачем-то приспособили крылья от мельницы, сметая с поляны сор и пыль, плавно спустились с неба на землю. Из открытых дверей вертолетов стали выскакивать увешанные оружием люди. Потом, по просьбе старшего этих людей, мои солдаты помогли принять и отнести подальше от удивительных машин югороссов мешки и ящики с привезенными для нас грузами. Правда, некоторые, особенно из цветных, испуганно смотрели на вертолеты и сперва категорически отказались подходить к этим, как они их назвали, колесницам сатаны.
        Услышав эти разговоры, их командир перекрестился - по-нашему, по-православному, а потом расстегнул ворот и показал серебряный крестик. Алексей Смирнов, присутствовавший при высадке, лишь сказал:
        - Ну что, ребята, так и будете здесь стоять?
        И решительно направился к вертолету. Он подхватил на свое могучее плечо увесистый ящик и потащил его к тому месту, куда югороссы велели складывать свои грузы.
        Тем временем двое прилетевших с группой подошли к нам:
        - Господин генерал, мы - военные врачи. Прикажите провести нас к раненым!
        Осмотрев две дюжины раненых и оказав им первую помощь, они отобрали с десяток - включая Эзру и его людей, - и старший сказал:
        - Этих нужно будет срочно отправить в военный госпиталь. Остальных мы сможем вылечить и здесь. Лекарства мы вам оставим.
        - Господин генерал, - обратился ко мне старший, - разрешите представиться. Штабс-капитан Николай Бесоев. Мое командование велело оказать вам практическую помощь в организации партизанского движения в тылу федеральных войск. Где бы мы с вами могли это обсудить?
        - Вон в том домике будет мой штаб. Вот только ещё такой момент - к нам в руки попал некий сенатор Паттерсон, который, по его словам, до недавнего времени был близок к вице-президенту Хоару. Он утверждает, что готов поделиться с нами важной, по его словам, информацией.
        - Это тот, в гражданском, который был среди раненых? Его решили отправить в госпиталь - его сильно избили, в частности, по словам врачей, у него повреждена челюсть и сломана рука. Мы собирались отправить его на вертолете - но можно, если хотите, оставить его здесь. Либо его допросят наши специалисты.
        - Думаю, лучше второе - там он будет в безопасности, да и у нас не будет лишней обузы.

22 (10) августа 1878 года. Бруквилл, Мэриленд
        Штабс-капитан Бесоев Николай Арсеньевич
        И где только не найдешь соотечественников! Даже в американской глубинке, где койотов больше, чем людей, а полуграмотные ковбои, если верить вестернам, с утра до ночи хлещут виски. Конечно, в Мэриленде ни койотов, ни ковбоев нет, здесь фермеры - часто немецкого происхождения - и волки вместо койотов, но менее провинциальной глубинка от этого не становится[33 - В 1950-х, после того как на востоке США и Канады истребили волков, там появились восточные койоты, или кой-волки (coywolves), помесь пришедших из более западных краев койотов с остатками волков и домашними собаками.].
        Как мне объяснили в штабе перед отправкой в штаб повстанцев, их командир генерал Турчанинов и в самом деле закончил в свое время Николаевскую академию Генерального штаба. И не просто закончил, а с малой серебряной медалью. Да и в военном деле он разбирался неплохо - в армии, пусть и американской, генеральские звания так просто не давали.
        - Помни, Николай, - напутствовал меня наш Дед, Александр Васильевич Тамбовцев, - ваша задача - преобразовать довольно рыхлое полупартизанское объединение в полноценную воинскую часть. К этому, между прочим, стремится и сам генерал Турчанинов. Так что будете ему помощниками.
        И еще - мы хотим предложить Турчанинову создать своего рода броневой кулак. Танки и БМП мы вам выделить не сможем, так что придется импровизировать.
        - Вы имеете в виду бронепоезда? - догадался я. - А что, учитывая наличие достаточно развитой железнодорожной сети в тех местах, это неплохой вариант.
        - Тем более что пионером использования бронепоездов считается генерал Турчанинов, - усмехнулся Александр Васильевич. - Во время Гражданской войны в США он, командуя 19-м Иллинойским полком, построил импровизированный бронепоезд. Он состоял из трех-четырех вагонов, открытой платформы и паровоза. Обшитые стальными листами вагоны не пробивались пулями. А из здешних орудий попасть в движущуюся цель было затруднительно.
        Этот бронепоезд попортил немало крови южанам. С двумя пушками на платформе он курсировал в глубине вражеской территории и наносил значительный урон. Стремительными атаками этого бронепоезда были захвачены несколько стратегических мостов и узловых станций в Виргинии и Северной Джорджии. Он же прикрывал наступление янки вдоль железнодорожной линии на Атланту, причем так успешно, что подобраться к нему не было никакой возможности. Кавалерийская бригада нашего общего знакомого Нейтана Бедфорда Форреста, попытавшаяся захватить эту крепость на колесах лобовой атакой, потеряла чуть не треть своих людей.
        - Понятно, - кивнул я. - Это хорошо, что генерал Турчанинов имеет подобный опыт применения бронепоездов. Значит, все, что мы ему предложим, он сразу поймет. Ну а вам, спецам, найдется работа и по профилю. Диверсии, стратегическая разведка и прочее.
        Должен признаться, что в штабе все выглядело достаточно просто. А когда Турчанинов пригласил меня войти в небольшой домик, где располагался его штаб, я поначалу немного растерялся. Но первый же вопрос генерала растопил лед:
        - Господин штабс-капитан, скажу прямо: я очень рад познакомиться с офицером армии Югороссии. Не желаете ли отведать чаю? Или предпочитаете кофе?
        - Благодарю вас, господин генерал, от чая я не откажусь. Вот только зовите меня Николаем Арсеньевичем, а лучше просто Николаем - так привычнее.
        Тот усмехнулся:
        - Согласен. Ну, а мои имя и отчество вам известны.
        - У меня для вас послание от адмирала Ларионова, Верховного правителя Югороссии, - и я передал генералу конверт с письмом Виктора Сергеевича.
        Турчанинов прочитал его и сказал мне:
        - Там сказано, что детали предложения господина адмирала вы, Николай Арсеньевич, - я про себя отметил, что он все-таки употребил в обращении ко мне отчество, что говорило как об уважении ко мне, так и о некоторой дистанции, - вы сообщите мне лично.
        - Нам известно, что его величество император Александр III приглашает вас вернуться в Россию. Мы же, со своей стороны, будем рады видеть вас в Югороссии. Если вы согласитесь, мы вам найдем интересную работу. Мы организуем ваш переезд в нашу столицу, обеспечим жильем, а также проведем медицинское обследование. Врачи у нас прекрасные. Естественно, что предложенное вам распространяется и на вашу супругу.
        - Вот, значит, как… - невесело усмехнулся генерал. - Здоровье мое действительно оставляет желать лучшего. Сейчас, во время боевых действий, я чувствую себя вполне сносно, но не знаю, как долго это продлится. Хотя, конечно, мне не хочется на покой… По крайней мере, не сразу.
        - В любом случае вам и вашей супруге будет назначена достойная пенсия - если понадобится, то и немедленно.
        - Ну что ж, благодарю вас и ваше командование. Если позволите, я обговорю это все с Надеждой Дмитриевной - вполне возможно, что она отдаст предпочтение Российской империи. Но как бы то ни было, сначала нам надо будет победить в этой войне.
        - Вот об этом я и хотел с вами поговорить. Вообще-то армия и флот Югороссии готовы оказать помощь Конфедерации. Но президент Дэвис попросил нас этого пока не делать, по крайней мере в открытую. А вот всякую другую помощь мы готовы вам оказать, в том числе и в форме поставок определенного рода оружия, разведки и, скажем так, негласных операций.
        - Мы будем очень вам благодарны.
        - Как только мы получим запрос от президента Дэвиса, в бой вступят наши регулярные части, и тогда янки мало не покажется. Ну, а в данный момент я хотел бы обсудить с вами один конкретный вопрос. Иван Васильевич, раз вы совершили марш-бросок на Бруквилл, находящийся вдали от основных дорог и населенный квакерами, то я не удивлюсь, если вашей следующей целью является Роквилл. Ведь до него отсюда миль, наверное, десять, не больше?
        - Именно так. Роквилл находится на ветке Балтиморской и Огайской железной дороги, ведущей в Вашингтон. К юго-востоку от него - Сильвер-Спринг на границе с Вашингтоном, рядом с которым расположен крупный лагерь янки. К северо-западу - Гейтерсбург, с самого начала Второй Реконструкции конечная для большинства поездов с новыми частями, а также с оружием, боеприпасами и обмундированием. Поэтому этот городок они превратили в настоящую крепость. Но железнодорожная станция в Гейтерсбурге не приспособлена к приему большого количества поездов, и в Роквилле находится отстойник - туда отгоняют грузовые поезда в ожидании разгрузки. Там же имеются и железнодорожные мастерские, в которых в данный момент есть и паровозы, и вагоны, и платформы. Там же и склады с запчастями и углем.
        А вот гарнизон там небольшой - одна рота 73-го Цветного полка. Службу они несут спустя рукава, проводя большую часть времени за бутылкой. Так что взять Роквилл будет не так уж сложно. После чего мы уничтожим весь подвижной состав, подожжем склады и приведем железную дорогу в негодность. И вновь уйдем - уже в другом направлении. Ведь, узнав о нашем появлении в Роквилле, туда достаточно быстро придут янки либо из Сильвер-Спринг, либо из Гейтерсбурга.
        - Иван Васильевич, мы хотим предложить вам другой вариант. Дорогу в Роквилл с указанных вами направлений блокировать, насколько я понимаю, вполне реально.
        - Не скажите, Николай Арсеньевич. Роквилл находится на тёрнпайке[34 - Платная дорога, обычно хорошего качества, от устаревшего turnpike - поворотный шлагбаум.] из Сильвер-Спринг в Гейтерсбург - а еще есть несколько второстепенных дорог, в частности, в деревушку Бетезда к югу. Но они, как правило, весьма скверного качества. Но главная опасность - это железная дорога из Гейтерсбурга в Вашингтон. Особенно со стороны Гейтерсбурга.
        - У нас есть оружие, которое позволит вам выставить заслоны на каждой дороге. Нечто вроде митральез, только намного более совершенное и мощное.
        - Понятно… Тогда можно выиграть время для мобильного резерва подтянуться к направлению удара и отбить любое нападение. Если, конечно, оно не будет со всех сторон, но это маловероятно. А что насчет железной дороги?
        - Можно разобрать рельсы в нескольких местах - причем так, что потом их можно будет быстро восстановить. Рядом с ними выставить боевое охранение - опять же, оружие для него мы вам предоставим. Либо найдем в Роквилле.
        Турчанинов задумался.
        - А в составе цветных полков железнодорожных рабочих нет. И гражданские вряд ли полезут под пули, чтобы восстановить тот или иной участок дороги. Так что сперва янки придется найти где-то военных, хоть немного знакомых с ремонтом путей, по которым передвигаются поезда.
        - Именно так. Или заставить гражданский персонал заниматься этим под дулом оружия. Уже своего.
        - Знаете, Николай Арсеньевич, - грустно улыбнулся генерал, - и я уже называю наших врагов «янки». А недавно сам за них воевал… Впрочем, не время сейчас для сентиментальности. Скажите лучше, зачем нам, собственно, удерживать Роквилл?
        - Помните, как вы во время той войны создали первый в мире вооруженный поезд, который был весьма действенным аргументом в ходе боевых действий?
        Турчанинов немного помедлил, а затем усмехнулся:
        - Вам и это известно? То есть, как я понял, вы хотите из имеющихся в Роквилле паровозов, вагонов и платформ соорудить нечто подобное. Вот только чем мы вооружим этот поезд? Пушек у нас нет. А из ружей много ли нанесешь вреда врагу? Конечно, есть вероятность, что искомое мы найдем на тамошних складах, либо в отстойнике окажется, как подарок на именины, поезд с грузом нужного нам вооружения. А если нет?
        - Мы вам кое-что приготовили для вооружения боевого поезда. - Я сознательно не использовал слово «бронепоезд», ведь термина такого еще нет, да и не факт, что удастся за короткое время его бронировать. - У нас есть такое оружие, которое янки даже и не снилось. Я вам его покажу. И это не только пулеметы - так мы именуем более совершенные митральезы, - а и еще кое-что похлеще.
        - Вот, значит, как, - покачал головой генерал. - Впрочем, я много слышал удивительного о вас, югороссах. Хорошо, я принимаю ваше предложение. Тем более что вряд ли янки будут готовы к тому, что мы укрепимся в каком-либо населенном пункте. Вы примете участие в штурме Роквилла?
        - Примем. Только, увы, как я вам уже говорил, мы не должны напрямую участвовать в боевых действиях. Так что в сам город мы с вами не пойдем, а займемся разведкой и, если понадобится, диверсиями. В частности, у нас есть возможность осмотреть сверху позиции противника, а также подступы к нему.
        - Вы опять вызовете вертолет?
        - Нет, днем ему лучше не летать, да и лишний раз гонять его взад-вперед не стоит. Зато ночью именно с его помощью мы доставим вам то оружие, о котором я говорил.
        А для ведения воздушной разведки у нас есть беспилотники - летающие машины небольших размеров, способные сверху разглядеть все, что творится внизу. Внешне они похожи на птиц, и потому янки если и заметят их, то не поднимут тревоги.
        - Отлично, господин штабс-капитан, - на лице генерала появилась тень улыбки. - Сейчас я приглашу господина Смирнова, который имеет самое прямое отношение к паровозам, вагонам и всему, что связано с железными дорогами. Разъясните ему вашу задумку и начертите примерную схему поезда, который надо будет построить в Роквилле. Расскажите ему и о вооружении, которое вы предполагаете на нем установить.
        - Мы, Иван Васильевич, - сказал я, - с удовольствием побеседуем с господином Смирновым. Только позвольте для начала отдать кое-какие распоряжения моим людям. И кроме того, мне надо будет связаться с нашим штабом и узнать, благополучно ли вернулись вертолеты и нет ли каких-либо иных новостей.
        - Хорошо, Николай Арсеньевич, - кивнул генерал Турчанинов, - ступайте. А я подготовлю приказ по завтрашнему нападению на Роквилл с учетом изменившихся планов. И да поможет нам Господь в нашем правом деле!

23 (11) августа 1878 года. Вашингтон, Президентский особняк. Пять часов вечера
        Уильям Алмон Уилер, 20-й президент Североамериканских Соединённых Штатов
        - К вам Колин Мак-Нил от вице-президента, - отрапортовал Джейсон Ричардсон, глава отряда Секретной службы, охраняющей президента. Именно он исполнял сегодня и обязанности дворецкого, после того как мой бессменный слуга, Дэвид Мак-Кормик, слег сегодня с утра с острыми резями в желудке.
        - Зовите, - кивнул я, хотя хотел видеть посланца Хоара меньше всего. Я тяготился и должностью, на которую забросила меня судьба, и этим белым гигантским мавзолеем, где мне приходилось теперь обитать. Неслучайно в народе Президентский особняк именуется Белым домом, а нередко и Белым гробом. Мне лично не нравился ни экстерьер, напоминающий довоенное поместье какого-нибудь южного короля хлопка, ни декорация помещений. При президенте Гранте элегантную мебель и светлые обои заменили тяжелыми портьерами, викторианскими мягкими креслами и разноцветной шелковой драпировкой. Люси Хейс собиралась все это переделать, но успела разве что заменить картины с обнаженными красотками. Я же всего лишь убрал портьеры с окон моей спальни, кабинета, и малой обеденной залы - другими комнатами я пока не пользовался, и повесил портрет моей незабвенной Мэри, а также ее любимые картины - Леду с лебедем, про которую она всегда смеялась, что ее обнаженное тело напоминало Леду, и доставшееся от голландца-прапрадеда полотно, изображавшее пир. Люси бы все это не одобрила…
        Жили мы в небольшом и весьма уютном домике на границе с Джорджтауном, в далеко не самом фешенебельном районе. Вообще-то полагается, чтобы у супруги была собственная спальня и чтобы постельные ласки имели место редко и только ради продолжения рода. Но Мэри всегда ночевала в нашей спальне, считавшейся официально моей, и лишь когда у нее были «эти дни», она уходила в свою. И ровно за год до моей инаугурации служанка нашла ее успевший остыть труп - судя по всему, бедняжке стало плохо, а меня не было рядом, чтобы вызвать доктора.
        Я не хотел переезжать в Президентский особняк, но мне объяснили, что это обязательно. Из слуг я взял с собой лишь Дэвида, американца во втором поколении, чей отец некогда прибыл из горных районов Шотландии и поселился в моем родном штате Нью-Йорк, и Алена Форрестье, сына известного повара из Нового Орлеана, который готовил для нас с Мэри с самой нашей свадьбы. Насчет остальных меня даже не спросили - мол, так положено.
        Впрочем, с тех пор как мне пришлось стать президентом, меня редко спрашивают - Хоар присылает мне документы на подпись, и мне приходится их подмахивать, нравится мне это или нет. Я пытался несколько раз отклонить тот или иной документ, но мне вице-президент объяснил, что Конгресс все равно отменит мое вето, так что не стоит и стараться. Полагаю, что так оно и есть - мне рассказывали, что на каждой сессии Палаты представителей и Сената дежурят вооруженные люди, якобы для защиты парламентариев. Именно они сначала арестовали всех южан-конгрессменов, а потом и тех, кто посмел протестовать против подобного произвола.
        Колин Мак-Нил, дворецкий Хоара, пришел лично. Как правило, это означало, что среди документов есть такие, которые я сочту либо противозаконными, либо неправильными. И он умел заставить меня их все равно подписать.
        На сей раз Мак-Нил протянул мне папку, приложил палец к губам и прошептал:
        - Мистер президент, сегодня за ужином вас попытаются отравить.
        Никогда ранее ничего подобного не случалось, и я попытался что-то сказать вслух, но Мак-Нил повторил свой предыдущий жест и добавил шёпотом же:
        - Не ешьте ничего острого и не пейте вина либо виски. Сделайте вид, что вы плохо себя чувствуете, и отправьтесь в кровать. Откройте окно, а ровно в половину десятого спуститесь вниз по водосточной трубе. Вас будут ждать люди, которые вас спасут. Если вы этого не сделаете, то вскоре после полуночи к вам придут и убьют - по крайней мере, такие инструкции Хоар давал кому-то из незнакомых мне людей, а я это услышал совершенно случайно. Мистер президент, не забывайте подписывать бумаги…
        Я открыл папку. Законопроект об ассигновании таких-то сумм на то-то и то-то… еще один… и еще… Законопроект о дополнительных налогах на южан для «обеспечения их безопасности». Хорошенькое «обеспечение» - грабежи, убийства, надругательства над женщинами, а кое-где, если верить слухам, и над детьми - обоих полов. «А нам Господь так и не послал деток, - подумал я неожиданно, - а теперь, когда супруга моя скончалась, их у меня уже не будет». И она, и я очень хотели детей, и мысль о том, что где-то людишки Говарда так поступают с чужими детьми, не давала мне покоя.
        Тем более, даже если бы безопасность обеспечивали на самом деле, то почему за это должны платить лишь южане? Помнится, одним из главных факторов, приведших к американской революции, было повышение налогов, связанное с необходимостью держать войска в Америке - парламент в Вестминстере решил, что пусть сами колонисты за это и платят. А тут мы делаем то же самое с частью нашей нации.
        Я не сомневался, что, если бы я вчитался в текст законопроекта, я бы обнаружил и другие вопиющие нарушения прав и свобод граждан южных штатов, а возможно, и не только их. Но я послушно взял перо, обмакнул в чернильницу и вывел свою подпись, посыпав листок затем песком, после чего потянулся за следующим. И, наконец, бумаг больше не было, и я закрыл папку и отдал ее Мак-Нилу. Тот поклонился и неожиданно с силой толкнул дверь. С той стороны послышался стон, но тот, кто подслушивал, сумел каким-то образом мгновенно испариться.
        «Конечно, это могло быть и глупой шуткой, но лучше уж перестраховаться», - подумал я. У одного из блюд был странный вкус, и я лишь поковырялся в нем, после чего сказал Ричардсону, что чувствую себя плохо и чтобы мне подготовили умывальник. Затем я открыл окно, выключил свет и лег в постель, прислушиваясь к церковным колоколам. Восемь часов, восемь пятнадцать, восемь тридцать, восемь сорок пять… Я всеми силами старался не уснуть.
        Неожиданно открылась дверь, и в нее вбежали Ричардсон и молодой помощник повара, его племянник - Хоар очень просил меня тогда оставить этого племянника. Молодой взгромоздился на меня и не давал мне пошевелиться, а старый, шепнув: «Только не оставляй синяков!», начал душить меня подушкой.
        Я боролся как мог, но почувствовал, как теряю сознание, а затем перед моим мысленным взором предстала моя прекрасная Мэри; она мне ласково улыбалась, но качала головой - мол, рано тебе еще ко мне. А через секунду я услышал стук от падающего тела, подушка исчезла, и я стал жадно глотать воздух. А затем и тяжесть на моей спине куда-то пропала.
        Я увидел сначала нечто, показавшееся мне весьма ярким, а затем потихоньку смог разглядеть двоих нападавших на меня. Племянник валялся на полу, и шея его была неестественно вывернута, а на Ричардсоне сидел человек в странной одежде. Кто-то прошептал:
        - Вы можете передвигаться?
        - Вроде да, - ответил я так же тихо.
        - Тогда поскорее. Нам лучше отсюда уйти, пока не поздно.
        Меня спустили по веревке через окно, где меня приняли другие люди, одетые столь же неброско. Последовал связанный Ричардсон, а затем и мои спасители. Садами мы вышли к Потомаку, где нас ждала лодка из невиданного мною прежде материала. Когда я в нее сел, то мне показалось, что внутри нее был воздух. Послышался тихий клекот неизвестного мне агрегата, и лодка каким-то странным образом помчалась по Потомаку.

23 (11) августа 1878 года. Вашингтон, Капитолий
        Вице-президент САСШ Джордж Фрисби Хоар. Точнее, пока еще «вице»
        - Есть ли у кого-либо из присутствующих здесь сенаторов вопросы по приведенным доказательствам того, что президент Уильям Алмон Уилер совершил серьезные преступления и проступки, а также вопиющие нарушения общественной морали, несоизмеримые не только с человеческими, но и с божественными законами?
        Вопрос мой был встречен молчанием - не только потому, что вооруженные люди, как это уже стало обычным, присутствовали во время заседаний в зале Капитолия, но и сама картина оказалась столь неприглядной, что защищать Уилера было бы равносильно политическому самоубийству.
        Вообще-то Уилер, подумал Хоар, совершил большую ошибку - если бы он умер от отравления, либо позволил бы удавить себя подушкой, то его бы похоронили со всеми положенными в таких случаях почестями. А в учебниках его имя упоминалось бы в одном ряду с Линкольном - еще бы, убит подлыми южанами за то, что защищал демократию и права граждан… Тем более, и южанин-убийца имелся - его новоорлеанский повар. Кто бы подумал на его помощника, бросившего щепотку переданного ему зелья в столь любимый Уилером новоорлеанский кассуле? Делал его лягушатник с огромным количеством специй, поэтому вряд ли президент почувствовал бы разницу.
        О том, что Уилер не только выжил, но и каким-то образом сумел бежать через окно, Ричардсон пропал вместе с ним, а Джонатан Родхам - так звали «племянника» последнего - найден со свернутой шеей, Хоару сообщили около полуночи. Сначала он не выдержал, лег на кровать и стал дрыгать руками и ногами - так Хоар обычно реагировал на то, что его планы давали осечку. Чуть успокоившись, он начал думать - и пришел к выводу, что получилось не так уж и плохо.
        Когда Секретная служба прозевала нападение на Хейса - впрочем, их вины в этом практически не было, если учесть, что сам Хейс не соблюдал правила безопасности, - то ее попросту разогнали, а на их место набрали новых. Четверых Хоар взял себе, а двоих оставил Уилеру. Одним из них был Ричардсон, являвшийся родственником Рут-Энн Хоар.
        Хоар давно пользовался его услугами - Ричардсон отличался силой и хитростью и не гнушался ничем, чтобы достичь результата. Конечно, вице-президент не одобрял, что тот был содомитом - сам он предпочитал женщин, хотя в Гарварде связи с себе подобными не считались чем-либо необычным, да и сам он, надо признать, не раз «пробовал запретный плод». Но после окончания университета подразумевалось, что подобное останется в прошлом, и он сам с тех пор занимался «этим» только с женским полом - с обеими женами, а чаще с любовницами. А Ричардсона женщины, судя по всему, не интересовали, хотя свою связь с Родхамом он не афишировал, и Уилер и не подозревал, что «племянник» Ричардсона - никакой ему не племянник.
        По распоряжению Хоара Родхама раздели догола, проинструктировали тех из слуг, кого взяли в штат Президентского особняка по заданию Хоара, и только после этого позвали полицию, а также врача, зафиксировавшего у Родхама повреждения заднего прохода, которые обычно наблюдаются у содомитов. И полиция, и врач сообщили под присягой, а расследование показало с большой долей вероятности, что Уилер также был мужеложцем, что подтвердили и купленные слуги. Поэтому полиция посчитала, что причиной убийства Родхама стала ревность, и его мог убить как Ричардсон, так и Уилер, тем более что бегство последнего является prima facie доказательством[35 - Prima facie (лат. «на первый взгляд») - в английском и американском праве означает, что имеется достаточно косвенных улик и можно исходить из вины подсудимого, если не найдётся доказательств обратного.] его вины.
        В качестве косвенного доказательства того, что Уилер был содомитом, был отмечен и тот факт, что Уилер после смерти супруги не только не искал себе новую избранницу и не только не был замечен во внебрачных связях, но и ни разу, насколько это было известно, не посещал проституток.
        Палата Представителей, когда ей представили эту картину событий, немедленно проголосовала за импичмент - но это не более чем выдвижение обвинения. Признать президента (а также вице-президента и верховного судью) виновным, согласно американской Конституции, а после этого лишить его должности - прерогатива Сената. Президенту Эндрю Джонсону Палата тоже объявила импичмент, кстати, по смехотворному обвинению, но Сенат его виновным не признал, и Джонсон дотянул до конца срока.
        «А вот на сей раз куда они денутся», - усмехнулся про себя Хоар, а вслух произнес:
        - Голосование по обвинительному приговору в деле импичмента президента Уилера объявляю открытым! Кто за, прошу поднять руку!
        В Сенате поднялся лес рук. Хоар заметил, что сенатор Теодор Фиц Рандольф от Нью-Джерси замешкался и поднял руку только тогда, когда увидел, что без пяти минут президент на него пристально смотрит. Ну что ж, подумал Хоар, нужно будет подумать, как его заменить на более лояльную кандидатуру. Или пусть? Все остальные подняли руки сразу же - некоторые даже еще до того, как было объявлено о начале голосования.
        «Конечно, в Сенате голосование должно происходить поименно, но кто сейчас на этом будет настаивать?» - усмехнулся про себя Хоар. А Уилера обязательно поймают - куда ему бежать? Если сволочь Паттерсон сумел-таки выскользнуть из города, то этого городского увальня, чья физиономия появлялась в каждой газете, схватят сразу. Единственный у него выход - спуститься вниз на лодке по Потомаку и затем по Чесапикскому заливу в какой-нибудь Норфолк, где закрепились эти проклятые конфедераты. Но, во-первых, на реке ниже Вашингтона дежурят патрули, а во-вторых, для южан Уилер - самый, наверное, ненавидимый человек во всем мире. Да и грести ему пришлось бы очень и очень долго, если вообще он догребет, пусть и на пару с Ричардсоном.
        А пока все шло своим чередом. После объявления итогов голосования он внес кандидатуру нового вице-президента - им, как он и обещал Саймону Камерону, стал его сын Джеймс, - а затем прибыл Моррисон Уэйт, Главный судья Верховного суда, и провел инаугурацию здесь же, в зале Сената.
        Хоар уже вышел в вестибюль Капитолия, когда сотрудники Секретной службы подвели к нему человека в форме майора. Он кивнул им - это был человек из штаба Говарда.
        - Что случилось, майор Джонс? Вы поймали этого содомита Уилера?
        - Мистер президент, - выражение лица Джонса было довольно мрачным. - Только что пришла информация - люди Тёрчина взяли Роквилл!
        - Как Роквилл?! Они же были недалеко от Балтимора!
        - Это удивило и генерала Говарда, мистер президент. Генерал просит прощения, что не доложил вам лично - ему пришлось немедленно отправиться в Сильвер-Спринг проверять оборону.

25 (13) августа 1878 года. Железная дорога к северу от Роквилла
        Питер Адамс, железнодорожный мастер
        - Вот здесь, Алекс, - я указал рукой капитану Смоллу на выбранный мной участок железной дороги.
        Тот присмотрелся и кивнул:
        - Неплохо, Пит. Именно это нам и нужно. Рельсы поворачивают направо, затем вновь налево, слева кукурузное поле, справа - склон, а вокруг дороги, да и между шпалами - бурьян. Почему его, кстати, не выкосили?
        - Ты же знаешь, обычно мы это делаем в начале августа - а в этом году…
        Алекс был моим сержантом еще тогда, во время мятежа. Меня призвали из Нью-Йорка, как только мне исполнилось восемнадцать. Тогда новобранцев уже посылали не по территориальному признаку, а в части, которые нуждались в пополнении. Так я и попал в Восьмую бригаду Третьей дивизии Огайской армии. Названной в честь реки Огайо, а не штата, ежели что.
        Генерала Тёрчина я не застал - он тогда только-только покинул армию после сердечного приступа, а в его отсутствие бригада стала нести ужасающие потери. Мне посчастливилось попасть к сержанту Алексису Смирнову - кстати, именно по моему совету он поменял потом имя и фамилию и стал Алексом Смоллом. И если у других командиров новобранцы гибли десятками и сотнями, то Алекс оказался весьма способным начальником. А после войны именно он перетянул меня в Вашингтон и устроил на Балтиморскую и Огайскую железную дорогу, где я в конце концов возглавил путевую команду Роквилла.
        Своей газеты в Роквилле не было, но исправно привозили вашингтонские - утренние «Национальную трибуну» и «Национального республиканца», как правило, к полудню, а «Вечернюю звезду» - около семи вечера. Из них я узнал, что генерал Тёрчин собрал банду, которая грабила и убивала мэрилендцев - мужчин, женщин, детей, причем не только черных, но и белых, и что его гангстеры очень любили подвергать женщин надругательствам. В «Национальном республиканце» даже раскопали, что в 1862 году в алабамских Афинах кто-то из его людей разграбил чью-то собственность, а некоторые даже изнасиловали служанку - то есть негритянку.
        Я слышал тогда от Алекса, что всех, кто это сделал, Тёрчин примерно наказал, но взял всю ответственность на себя, хоть его в том городке и не было вовсе. На трибунале его оправдали по всем пунктам, но журналист «Республиканца», а потом и другие, вспомнили, что главный военный обвинитель, Джеймс Гарфилд, называл подобные действия типичными для московитов[36 - Исторический факт. Интересна дальнейшая судьба Гарфилда - в 1880 году его избрали новым президентом, и в 1881 году и он стал жертвой «проклятья Текумзе» - умер, будучи президентом, как и все от Гаррисона до Кеннеди, кого избрали в год с нулём на конце. На него покушались, но рана не была опасной, и, если бы не врачи, он бы точно выжил.]. Теперь же вспоминались и наглые притязания этих самых московитов на север Калифорнии, и вопиющее поведение их посла, отказавшегося прийти в Государственный департамент, когда его туда вызвали. Ну и то, что, насколько было известно, именно они обучили, вооружили и финансировали Добровольческий легион. В общем, исчадия ада эти московиты.
        Так что, когда люди Тёрчина пришли в Роквилл, более половины населения бежало - кто в Бетезду, кто в Гейтерсбург. Я тоже собирался уходить, когда увидел во главе колонны армии Северного Мэриленда моего друга Алекса Смолла. И, надо сказать, не прогадал - его люди никого и пальцем не тронули. И это разительно отличалось от роты 75-го Цветного полка, которую ввели 15-го и солдаты которой вели себя, как на вражеской территории, пока из Вашингтона не приехали люди, положившие конец бесчинствам.
        Так что отношение к армии практически у всех резко переменилось в лучшую сторону - и несколько человек даже изъявили желание вступить в эту армию. Включая и меня. И если других зачислили кого в собственно отряды, а кого в железнодорожные рабочие, то меня Алекс взял к себе. И первой его просьбой - он настоял именно на этом слове - было помочь найти место, где можно было бы остановить поезд с войсками, идущий из Гейтерсбурга.
        - Видишь ли, Пит… Если Говард пришлет карателей, то из Гейтерсбурга. В Сильвер-Спринг нет ни одного пассажирского состава, да и в Вашингтоне тоже. А еще там не так уж и много войск. И моя задумка - разобрать рельсы и устроить засаду. Ведь кое-где железной дороге во время строительства не удалось купить землю у фермеров, и дорога обходит эти участки.
        - Именно так. Знаешь, есть здесь один фермер - Фредерик Нидермайер. Точнее, был - дом его сожгли цветные, а что случилось с семьей, никто не знает. Так вот, его отец отказался тогда продавать землю, и путь обходит его поле стороной. Может, там? Тем более что кукуруза в этом году высокая, и спрятаться там проще простого.
        Так мы и оказались в этом поросшем бурьяном месте, рядом с неубранной кукурузой. Пути быстро разобрали, причем так, чтобы поезд слетел с них прямо под откос. Рельсы отнесли подальше в кукурузу - как сказал Алекс, они нам скоро самим будут нужны. И колонна рабочих вернулась в Роквилл, а мне Алекс предложил остаться.
        Успели мы практически вовремя: через полчаса с направления Гейтерсбурга показался поезд - и вскоре, как мы и предполагали, свалился под откос. Из некоторых вагонов начали выбираться уцелевшие - только для того, чтобы сдаться. Из нескольких сотен человек уцелело хорошо если восемьдесят - офицеров среди них почти не было, ведь они находились в первом вагоне, который сложился гармошкой. Победа досталась нам без единого выстрела.
        После дела Алекс посмотрел на меня и задумчиво сказал:
        - Пит, а не хотел бы ты завтра прогуляться в Вашингтон? Надо кое-что посмотреть, и нашей разведке нужен человек, хорошо знающий город.
        - Хорошо, а что делать-то надо?
        - Это тебе объяснит капитан Бесоев.
        - Тоже русский, что ли? - удивился я.
        - Как и я. Вот только он не просто русский, а еще и югоросс.
        Бесоев - «зови меня просто Ник» - внешне мало напоминал русского, если за эталон взять генерала Тёрчина или самого Алекса. Я бы даже подумал, что Ник - османский грек или итальянец, эмигранты из этих мест в последнее время стали появляться на улицах города, а в Нью-Йорке, где я был в прошлом году на Рождество, их оказалось намного больше. По-английски он говорил бегло, но с легким акцентом.
        - Пит, мы сегодня пойдем в Бетезду. Назовемся беженцами из Роквилла. А завтра нам нужно будет прогуляться по Вашингтону. Там нужны рабочие руки?
        - Думаю, что да. Я слышал, что Центральная тюрьма ищет строителей.
        - А можно будет туда сходить? И заодно взглянуть на Белый дом и Капитолий.
        - Капитолий мы увидим по дороге. А что это за Белый дом?
        - Ну… Это особняк вашего президента.
        - Тогда от Бетезды будет миль одиннадцать-двенадцать. Обратно чуть меньше, если напрямую. Считай, всего двадцать.
        - Значит, тридцать два километра.
        Я не стал спрашивать, что это за километры - наверное, какая-нибудь русская мера длины.
        Ник же усмехнулся и сказал:
        - Для нас это нормально, а ты справишься?
        - Да, конечно, не впервой.
        - А как быть со мной? И с другими русскими в группе?
        - Элементарно, - усмехнулся я. - Сейчас столько эмигрантов… Они все такие же брюнеты, как и ты?
        - Да нет, кое-кто из них шатен, а кто и вообще блондин.
        - Тогда другие - да хотя бы из Польши… Даже если они не знают польского, то там вроде есть районы, где по-польски не говорят?
        Капитан Бесоев усмехнулся:
        - Да вообще такой страны сейчас нет - Польша исчезла с карты мира еще в прошлом столетии. Но полякам раньше принадлежали малороссийские и белорусские земли. Почему бы моим ребятам не быть, например, из Вильны? Или из-под Белостока. Тогда будет ясно, почему они практически не знают польского.
        - Для большинства вашингтонцев это все равно. Разве что если вам не повезет и мы наткнемся на настоящего поляка.
        - Ничего, как-нибудь справимся. И еще - есть у тебя кто-нибудь, кто тоже неплохо знает город? И кому можно доверять!
        - Найдутся такие, - сказал я, чуть подумав. - Двое.
        - Тогда лучше разделимся. На нас будут Капитолий и Белый… то есть этот ваш особняк, на второй группе - вокзал, а на третьей - тюрьма. А нет где-нибудь в тех местах забегаловки, куда ходят местные?
        - Есть, как же не быть. «Олд Эббитт», например. Правда, они подают в основном устриц - ты их ешь?
        - Устриц? Случалось. А почему устриц?
        - Самое дешевое, как раз для тех, у кого с деньгами негусто. Устрицы и крабы - их в Чесапикском заливе немерено.
        - Хорошо, прогуляемся по правительственным зданиям и зайдем к этому твоему старине Эббитту. Поговорим с местными, поинтересуемся, где здесь можно найти работу. Ну и кое-что им расскажем… А сегодня переоденемся и отправимся в Бетезду. Мол, беженцы из Роквилла от злых русских.
        - Тогда уж от злого московита Тёрчина, - усмехнулся я.

26 (14) августа 1878 года. Вашингтон, таверна «Олд Эббитт»
        Штабс-капитан армии Югороссии Николай Бесоев
        Забегаловка, именуемая «Олд Эббитт», находилась метрах в ста - ста пятидесяти от Белого дома - тьфу ты, все забываю, как он тут называется - Президентского особняка[37 - «Олд Эббитт» сегодня находится через дорогу от восточного крыла Белого дома, но про его первоначальное местоположение известно лишь, что оно было в том же районе.].
        Это трехэтажное каменное здание, на верхних двух этажах которого располагалась недорогая ночлежка. Первый этаж представлял собой прокуренное помещение со стенами, покрытыми грубо обтесанными темными деревянными панелями. Из такого же дерева была изготовлена барная стойка. Посетителей в таверне оказалось мало - время было не обеденное.
        Мы уселись за столик, осмотрелись по сторонам, после чего Пит подошел к мрачному бармену, меланхолично протиравшему полотенцем сомнительной чистоты стаканы, и спросил:
        - Скажи, приятель, а свободные комнаты у вас есть?
        Тот хмуро взглянул на Пита, потом посмотрел на свет протертый стакан и буркнул:
        - Все занято, парень. Люди бегут от этого чертова Тёрчина, словно от чумы. Да и южане стремятся уйти от Второй Реконструкции… Впрочем, мы их сюда не пускаем. А вы, кстати, кто такие будете?
        - Мы из Роквилла. Бежали от южан в Бетезду, а сегодня с утра люди Тёрчина пришли и туда. Сам же я из Нью-Йорка, но уже давно уехал оттуда. Жил в Вашингтоне, а три года назад меня «Балтимор и Огайо» перевел в Роквилл. Кстати, в твое заведение мне тоже довелось заглядывать, и не раз. Вот только тебя я не помню, тогда здесь был Джерри.
        - Давно тебя тут не было… Я здесь уже полтора года, первый год был на подхвате у Джерри, а потом хозяин его уволил - шеф сказал, что недобитые конфедераты ему не нужны, а Джерри родом из Виргинии. Так что уже месяца четыре как я торчу за этой стойкой.
        - Понятно…
        - Значит, вы из Роквилла… Тогда ладно. Только зря вы, ребята, не отправились сразу в ночлежки на Висконсин-авеню. Если где-нибудь что-нибудь и найдется, то именно там. Впрочем, сейчас и там, наверное, уже все забито, ведь вы не одни такие красивые бежали оттуда. Скорее, вакансии будут на Род-Айленд-авеню, по дороге в Сильвер-Спринг. А почему вы сразу там не остановились?
        - Да мы хотели работу поискать. На железной дороге, например, - мы все работали в Роквилле в мастерских.
        - Парни, скажу вам честно: сейчас с работой совсем плохо. Сколько людей ищет эту самую работу. Хотя постойте, краем уха я слышал, что нашу городскую тюрьму расширяют, чтобы, значит, было куда этих проклятых южан отправлять.
        Потом бармен покосился на нас и буркнул:
        - Ну а заказывать вы что-нибудь будете? А то, знаете, здесь не благотворительное учреждение.
        - Пива и устриц на всех, - Пит позвенел в кармане монетами.
        - Устриц нет, - сказал бармен, который, услышав серебряный звон, заметно повеселел. - Крабов, кстати, тоже нет. Эти проклятые конфедераты уже в Чесапике, и рыбаки боятся выходить в море.
        «Ага, - усмехнулся про себя я. - Сами же янки их и не пускают, слыхали уже».
        Но Пит переспросил:
        - Ну, хоть что-то у тебя есть?
        - Есть вареная говядина с отварным картофелем. Или сушеная треска, тоже с картофелем. И то, и другое по пятнадцать центов за тарелку. Пиво - дайм за пинту, виски - дайм за гилл[38 - Дайм - десять центов, пинта - в Америке чуть меньше полулитра, гилл - четыре унции, или сто двадцать грамм. Цены примерно в два раза выше, чем обычно в те годы.].
        - А что так дорого? - возмутился Пит.
        Бармен лишь развел руками:
        - Сами знаете, какие наступили времена. Да и порции у нас немаленькие, голодными вы точно не уйдете.
        - Ладно, - Пит кивнул бармену. - Мне и моим друзьям по пиву и говядину.
        Служитель здешнего общепита с царственным видом принял у него три монетки по два бита[39 - Бит - одна восьмая доллара, два бита - квортер, или 25 центов.], наполнил три не самые чистые пивные кружки и брякнул ими по стойке. Я подошел и взял две из них, после чего сделал глоток из своей - пиво, как ни странно, оказалось на удивление хорошим.
        - Еду получите вон в том окошечке, - бармен указал рукой куда-то в угол, и громко крикнул: - Три говядины!
        Еда оказалась вполне съедобной, хоть и выглядела не слишком аппетитно. А есть нам хотелось. Рейд в Бетезду начался сразу после рассвета, и мы, как и многие другие, направились в Вашингтон. Долго шли по Висконсин-авеню, свернули на Массачусетс-авеню и дошли по ней практически до самого Белого дома - ну хоть убей, для меня он как был Белым домом, так им же и останется.
        Здание оказалось больше похожим на подмосковную усадьбу - ничего такого особенного в нем не было. Вот разве что сады перед ним с обеих сторон… План здания у меня был - ребята, которые спасли Уилера, тщательно допросили его и Ричардсона и составили довольно подробный план. Там были обозначены все окна и двери (они указали даже, в какую сторону эти двери открываются), расположение и название комнат, где обычно находятся слуги, а также - где выставлены посты охраны.
        Для нас это все было очень важно - ведь именно мы должны проникнуть в это здание и захватить его, желательно со всем содержимым - мистером Хоаром и его прихлебателями. Судя по плану, это будет не так-то просто - два входа с обеих сторон, большие окна, оранжереи с обоих торцов, причем с дверью наружу… Но, конечно, до дворца Амина Белому дому далеко.
        С Капитолием - местом обитания ОПГ, именуемой Конгрессом - было, как ни странно, проще. Огромное белое здание, напоминавшее римский храм, находилось на холме, с широкими лестницами с обеих сторон - и, в общем, все. Я слышал, что в будущем тут будут проложены тоннели к зданиям офисов конгрессменов и сенаторов и по этим тоннелям будет курсировать аж целая железная дорога. Но пока что и зданий-то этих не существовало, какие там тоннели… Тем более что с обеих сторон у него стояли мрачные солдаты - то ли для того чтобы защищать слуг народа от недоброжелателей, то ли чтобы они каждый раз принимали правильное решение. Вот только по тому, как они держали оружие, было сразу ясно, что ни в одном бою они не участвовали.
        Людей, слоняющихся по городу, было немало - как мне объяснил Пит, обычно такое в здешних краях редкость. Это, наверное, были люди из городов и деревень вокруг Вашингтона. По крайней мере, из тех, которые считались благонадежными. Несколько раз мы видели, как полиция останавливала тех, кто выглядел подозрительно - в запыленной одежде, грязной обуви и с загорелыми лицами. Кого-то потом волокли, видимо, в здешнюю каталажку, а пару раз избивали прямо на улице. Но нас никто ни о чем не спрашивал, по крайней мере, из числа блюстителей порядка.
        Только однажды какой-то жгучий брюнет с черной щетиной на лице заговорил со мной, причем я понял лишь слова «paisan» и «napulitanu» - «земляк» и «неаполитанец». На что я ему ответил фразой, которую накануне тщательно заучил для подобных случаев:
        - Sono albanese, - мол, я албанец. Согласно легенде, родом я был из албанской деревни Акваформоза - Фирмоза на албанском - в Калабрии, и по-итальянски практически не говорил. Албанцев же в Америке в девятнадцатом веке не было от слова вообще… Как бы то ни было, но мой якобы соотечественник скривился - албанцев итальянцы не любят - и отцепился от меня.
        Нагуляв аппетит, мы направились в «Олд Эббитт». Пока мы, как учат врачи, тщательно пережевывали пищу, трактир потихоньку начали заполнять другие посетители. Неожиданно к нам подошли несколько человек:
        - Эй, Пит! Вот тебя-то мы никак не ожидали здесь увидеть! Вроде тебя повысили и перевели куда-то в пригороды…
        - Привет, ребята! Со мной Мэтт и Ник - Мэтт местный, из Роквилла, а Ник вообще приехал из Италии, да еще и не совсем итальянец. Они работали под моим началом в Роквилле. А это Уолли, Джимми, Майк и Стив.
        Я кивнул, но они едва удостоили меня и Мэттью взглядом, а бросились расспрашивать нашего приятеля:
        - А тут-то ты как оказался?
        - Да этот проклятый Тёрчин вошел вчера утром в Роквилл. Мы дали деру в Бетезду, так он сегодня и туда приперся, точнее, его люди. Я и повел своих ребят в Вашингтон. Хотел хоть ночлежку найти и работу, так бармен говорит, что нет ни того, ни другого.
        - Ты не поверишь - и правда нет. Стива вот уволили, сказали, не нужны нам ирландцы. А он здесь родился, разве что ездит иногда к родне в Корк. Спросил сегодня у хозяина - ты же знаешь, я работаю грузчиком, - и он тоже запел, мол, не нужны ему ирландцы… Они, мол, хуже даже негров. Тебя-то, может, и взяли бы, ты не дикси и не ирландец, да только сегодня столько подвалило, из вашего же Роквилла. Расскажи, кстати, как это было…
        - Да плохо все… - и Пит стал красочно описывать «воинство Сатаны» - отряд генерала Тёрчина, который уверенно движется прямиком на Вашингтон, сметая все на своем пути. Мол, явились рано-рано утром, артиллерия расстреляла лагерь цветной роты, пулеметы - он назвал их митральезами - завершили разгром, а даже там, где их не было, «стреляли они часто-часто, как будто их было в десять раз больше. И попадали издалека».
        Самое забавное, что Пит практически ничего не придумывал. Просто он, с точки зрения человека XIX века, описывал нашу боевую технику и оружие. И люди ему верили, потому что он говорил правду. Ну, а если чуток и привирал, то на любой вопрос у него был готов ответ.
        - А откуда у них эти… митральезы? И оружие, которое стреляет быстро, точно и далеко? Не заливаешь ты, парень? - спросил один раз то ли Джимми, то ли Майк - я их не различал.
        - Я откуда знаю? Может, русские им дали. Писали же в газетах, что они исчадия ада.
        - Тогда уж не русские, а югороссы, - изрек молчавший доселе Стив. - Угораздило меня посетить родню в Корке, когда там началась эта самая заваруха… Что ты на меня так смотришь, Уолли? Помнишь, я тебе говорил, что мне наследство досталось, я и решил съездить на родину предков.
        - То-то ты опять у нас работаешь.
        - Ну, во-первых, меня уволили, забыл? А во-вторых, что с того? Деньги существуют для того, чтобы их тратить.
        - Или пропить, - засмеялся Уолли.
        - Или пропить. Только я не об этом. То, о чем говорил Пит, - это еще цветочки. У них корабли, идущие намного быстрее наших, и с пушками, которые издалека могут разнести в щепки все что угодно. Да что пушки и корабли… У них есть железные птицы, которые летают и изрыгают огонь и бомбы.
        - Спьяну еще и не такое померещится, - захохотал то ли Майк, то ли Джимми. - Небось ты со своими приятелями джину налакался, и тебе все это привиделось. Газеты ведь наши писали, что все это вранье.
        - Может, и писали, - возмутился Стив, - да только я это все своими глазами видел. И пьяным я тогда не был - бабушка моя не терпит запаха спиртного. Говорит, мол, дед твой помер от перепоя, так и ты туда же?
        Пит покачал головой:
        - Врать не буду, ничего подобного не было. Но если эти югороссы вмешаются, тогда нам, похоже, каюк…
        Тем временем «Олд Эббитт» уже был забит битком - и бармен время от времени напоминал всем, что пора и заказ сделать, а то все стояли и развесив уши слушали Пита и Стива с открытыми ртами и мрачным выражением физиономий. Пит закончил унылым тоном:
        - Да и без этих проклятых югороссов, парни, нас ждет разгром. У Тёрчина и его разбойников пока мало народу, но к нему каждый день приходят те, кто хочет воевать против нас, честных янки, которым не очень нравятся южане. Не знаю, как нам удастся от них отбиться.
        Ладно, народ, засиделись мы здесь, а у нас даже заночевать негде. Пойдем-ка мы поищем ночлежку… Ник, Мэтт, поели? Относим все вон в то окошко, где нам выдавали еду, и пошли. Уолли, Джимми, Майк, Стив, рад был вас видеть. Надеюсь, что не в последний раз.
        Пока мы сидели у «Старины Эббитта», солнце скрылось за облаками, и стало чуть прохладнее, что, конечно, не могло не радовать. А еще я был уверен, что все рассказанное Питом в таверне разнесут посетители «Эббитта». Его слова упадут на благодатную почву. И вполне возможно, что кое у кого в голове появилась вполне здравая мысль: «А надо ли вообще воевать против конфедератов?» Ведь большинство из тех, кто зашел в «Олд Эббит», вряд ли являлись аболиционистами. У них главная задача - добыть пропитание для себя и своих семей. Так что с приходом конфедератов мало что изменится, если, конечно, не противостоять им с оружием в руках. Конечно, вслух этого никто не скажет, ведь за подобные крамольные речи можно запросто угодить в каталажку. Но когда все начнется, вряд ли кто-либо из них окажет активное сопротивление.
        Вернулись мы по Род-Айленд-Авеню и даже зашли по дороге в пару ночлежек, но нигде мест, естественно, не было. Зато мы смогли ознакомиться с расположением войск в Вашингтоне, а затем по малозаметной тропе, известной Питу, направились в Роквилл.

27 (15) августа 1878 года. Форт Гейнс на острове Дофина у Мобила, Алабама
        Капитан Лорета Ханета Веласкес, заместитель командующего Мобилской милиции
        - Огонь! - заорал командир батареи, и я привычно заткнула уши и открыла рот - но все равно на секунду оглохла. Предыдущие залпы дали лишь одно - янки не рисковали приближаться к нам ближе, чем на милю. Конечно, дальнобойность наших орудий - около трех миль, но попробуй попади с такой дистанции, когда в команде в основном молодые, ни разу до этой войны не стрелявшие из орудия солдаты.
        На этот раз результат был - на одном из кораблей янки рухнула фок-мачта. Но сам корабль даже и не подумал тонуть. И в пределах видимости их было около двадцати пяти. Ответный залп пронесся над нашими головами, впрочем, не нанеся нам никакого вреда - а вот форт Морган с другой стороны пролива, на косе, окаймлявшей залив Мобил с юго-востока, озарился вспышкой, а через мгновенье оттуда послышался грохот взрыва. У меня похолодело внутри - форт Гейнс один продержаться не сможет уж никак.
        - Вряд ли они сейчас полезут, - закричал капитан ван Дорн, находившийся рядом со мной. - А вот ночью, так мне кажется, будет весело.
        Неделю назад янки уже пытались высадиться в темноте на острове Дофина, но ребята из Третьей цветной роты сумели их заметить в пламени разожженных ими костров и сбросить их в море. Погибли при этом семнадцать человек, и еще сорок получили ранения. Тем не менее почти все из них вернулись в строй. Они несли службу старательно и никогда не жаловались.
        Меня поразило, насколько рьяно местные негры записывались в ополчение, организованное Джейкобом Робинсоном, дворецким дома, где квартирует майор Инграм. Джейкоб, как оказалось, во время первой осады Мобила сначала пошел денщиком к своему «молодому массе», а когда того ранило, попросил у хозяев разрешения остаться в армии - и дослужился до сержанта. Сейчас же майор Инграм назначил его временным лейтенантом, добавив:
        - Эх, Джейкоб, я б тебя капитаном назначил, да не временным, а постоянным, но полномочий у меня таких нет…
        Джейкоб и организовал местных негров. Их набралось три роты, и ими Инграм поставил командовать лейтенанта Троттера - в первый же день, после второй перестрелки, тот решил вернуться обратно в Мобил. Впрочем, сообщения с другими городами не было вовсе - в первый же день по приказу Инграма разобрали мосты на обеих железнодорожных ветках - на Новый Орлеан и на север. Сделали это вовремя - в ту же ночь с обоих направлений пришли поезда с карателями. На Дог-Ривер паровоз и головные вагоны не дошли - они упали в реку, а остальные повалились на бок. На Трёхмильном ручье враг вовремя обнаружил, что моста не было, но полубатарея, размещенная в кустах с другой стороны реки, расстреляла в упор остановившийся паровоз, а потом принялась за вагоны. Некоторые янки попытались перейти через ручей вброд, но практически все они были убиты или ранены, а немногие счастливчики оказались у нас в плену.
        В отличие от первой обороны Мобила, мы были полностью отрезаны от окружающего мира. К счастью, продовольственные склады были полны - но надолго ли их хватит? Тем более что испортится большая часть продуктов намного раньше при такой жаркой погоде. Кое-кто ходил по ночам на фермы через реку Мобил, и по их словам, фермеры не только делились с ними последним, но и отказывались от денег. А два дня назад там начались пожары - каратели стали жечь не только фермы, но и поля.
        Когда же я была с инспекцией в форте Морган, в море показались десятки шлюпок, забитых доверху людьми в синих мундирах. Но тут, откуда ни возьмись, в небе со страшным грохотом промчались железные птицы. Янки в страхе повернули обратно, а некоторые лодки даже перевернулись - не от грохота, а оттого что их резко попытались завернуть. Я сразу поняла, что это югороссы, но, увы, это был единственный раз, когда я увидела их воочию.
        Зато вчера вечером, впервые за все время моего пребывания в Мобиле, ожила рация.
        - Лиса, ответь Слону! Лиса, Слону.
        - Лиса на проводе, - сказала я, как меня учили. Хотя мне было непонятно, при чем тут провод.
        - Лиса, будь готова завтра. Форт Гейнс. Лиса, завтра. Около часу дня.
        Я посмотрела в подзорную трубу и не смогла сдержать радостного восклицания. На горизонте стали проступать силуэты кораблей. Да, это были не югороссы, а более старые суда, да и флагов их я не видела, но то, что это были не янки, я сразу почувствовала.
        А вскоре прогремели орудия этих кораблей - намного более дальнобойные и точные, чем на лоханках янки. Супостаты начали тонуть, а через несколько минут они, не сговариваясь, спустили флаги.
        Вскоре к берегу пристали несколько шлюпок, из первой из которых вылезла огромная фигура - полковник Слон, чью настоящую фамилию я так и не научилась выговаривать. Он схватил меня в медвежьи - точнее, слоновые - объятия, поцеловал в макушку и радостно прошептал:
        - Так я и знал, что ты во что-нибудь вляпаешься. И найдешь способ выкрутиться. Здравствуй, сестренка!

29 (17) августа 1878 года. Гамильтон, Бермуды, Военно-морская больница
        Сэмюэл Лэнгхорн Клеменс, главный редактор газеты «Южный крест»
        На инвалидном кресле-каталке сидел негр лет, наверное, тридцати - тридцати пяти. Он был похож на тех негров, которых я видел в детстве в Миссури и в молодости - по всему американскому Югу. Разве что взгляд его был для меня немного непривычен - негры в моем детстве смотрели чаще как бы снизу вверх, тогда как лейтенант Эзра Джонсон смотрел на меня дружелюбно, даже с восхищением, но без тени раболепства. Я не возражал - в отличие от меня, дезертировавшего через шесть недель из миссурийского конного ополчения, Эзра был самым настоящим героем войны, о чем свидетельствовал «Южный крест» на его груди, врученный самим президентом Дэвисом.
        - Здравствуйте, мистер Твен, - сказал мне Эзра. - Для меня огромная честь встретить такого великого писателя. - И он показал мне «Приключения Гекльберри Финна», изданные всего месяц назад в Гуантанамо немалым тиражом. На фронтисписе книги красовался мой портрет - немного облагороженный художником, но вполне узнаваемый.
        Текст книги, над которой я как раз трудился, когда югороссы подарили мне законченный экземпляр из их будущего, я довольно-таки сильно переработал. Причиной этого были слова моего друга полковника Рагуленко - я долго допытывался у него, что в будущем люди говорили об этой книге, и он наконец сказал мне, что мое произведение считалось шедевром, но про концовку кто-то сказал, что «приехал Том Сойер и все испортил», превратив роман в детскую книгу. Заодно я прошелся по другим частям текста, кое-где исправив и, наверное, улучшив написанное. И теперь ее, с моей подачи, раздают бесплатно всем воинам Конфедерации.
        - Зовут меня на самом деле Сэмюэл Клеменс, - усмехнулся я. - А для вас, лейтенант, я просто Сэм. Псевдоним же мой - термин речников на Миссисипи, «вторая метка» на лоте, означавшая глубину в два фатома[40 - Двенадцать футов, примерно 3 метра 60 сантиметров; именно эта глубина считалась достаточной для речных пароходов.]. Но сейчас я здесь в качестве корреспондента «Южного креста», и мне хотелось бы задать вам несколько вопросов для статьи в газете. Ведь герой - вы, а не я.
        - Охотно, особенно, если вы расскажете мне когда-нибудь о том, каково это - быть писателем, - черное широкое лицо расплылось в улыбке. - Спрашивайте!
        Я впервые говорил с человеком, не только видевшим зверства, происходившие на моем многострадальном Юге, но и проливавшим кровь за его граждан. Мне уже показали некоторые фотографии жертв и разрушений, но одно дело - картинки, а другое - знать, как это было на самом деле. Эзра не только не смирился с преступными действиями других людей с его цветом кожи (и не только), но нашел в себе смелость противостоять этому. Он всячески принижал собственные заслуги - мол, так поступил бы каждый.
        Когда он закончил свое повествование, я начал задавать ему вопросы. Один из них касался причин, по которым многие солдаты Цветных полков с таким упоением совершали преступления. Он задумался.
        - Знаете, Сэм, я - отец двух дочерей… Был, - и на глаза его навернулись слезы. - Погибли они… Так вот - мой отец был ко мне всегда строг, но справедлив, и я ему за это бесконечно благодарен. Так же я пробовал воспитывать своих дочурок, и из них получились бы весьма достойные барышни…
        Он вытер глаза тыльной стороной ладони и продолжил:
        - А если ребенку потакать во всем, то из него может получиться монстр. То же и со взрослыми - им было сказано, что белые во всем виноваты и что они могут делать с ними, что хотят. Многие и вошли во вкус. Тем более, в их числе и ветераны индейских войн - а там им позволяли примерно то же, только мало кто об этом знает. Эх, Сэм, это как пьянство - только пьют они не виски, а кровь, и когда настанет похмелье, они поймут, что жить им на американском Юге будет очень непросто. И не только им, но даже тем из нас, кто боролся за правое дело. Спасибо президенту Дэвису, что он прилюдно наградил тех из нас, кто выжил у Сэнди-Спринг, хотя особого героизма там не было.
        - Вы вступили в бой с конным отрядом, несмотря на то что он был более многочисленным и лучше вооруженным. И смогли продержаться до прихода подкрепления. Если это не героизм, то что?
        - Вы знаете, об этом как-то не думаешь… Есть долг, и каждый из нас исполняет его, как может.
        Мне стало мучительно стыдно - хорошо еще, что Эзра не знал о моем дезертирстве в шестьдесят первом году. И я, чтобы переменить тему, спросил:
        - Мне было сказано, что вы будете выступать на завтрашней пресс-конференции. Можно вас спросить, что вы там скажете?
        - Только то, что я видел. И то, что далеко не все негры - преступники.
        - Многие, как мы видим, герои, - и я показал еще раз на его «Южный крест».
        Он лишь скромно потупил взор.
        - Не хотел я его надевать - но меня попросили.
        - Правильно попросили. Носите его с честью, - ответил я. - Ну что ж, если хотите, давайте я вам расскажу все, что вас заинтересует.
        Но тут к нам подошла медсестра в зеленом халате:
        - Мистер Клеменс, - да, я вас узнала и я ваша поклонница, но сейчас мне нужно будет отвезти лейтенанта Джонсона на осмотр к врачу.
        - Тогда, Эзра, давайте сделаем так: перед тем как я уйду с Бермуд, я зайду к вам еще раз. Если вы, конечно, не против.
        - Спасибо вам, Сэм!
        - Вам спасибо, Эзра. За все, что вы сделали…
        Я вышел из палаты и задумался. Вообще-то я собирался освещать ход Дублинского трибунала, но, узнав, что в скором времени на Бермудах намечается некая пресс-конференция и что репортерам, желающим в ней участвовать, предоставляется место на пароходе, уходившем из Дублина на Бермуды, я не мешкал ни минуты. Оставив в Дублине Генри Уоттерсона, Генри Грейди и Роберта Олстона, я в сопровождении Френка Доусона отправился на этот затерянный в Саргассовом море клочок земли, точнее, несколько клочков, общей площадью где-то в двадцать квадратных миль… Компанию мне составили несколько десятков журналистов из Ирландии, России, Югороссии, Германии, Франции и некоторых других стран. Среди них, что меня удивило, был даже Джозеф Пулитцер, фрилансер, представлявший на сей раз «Нью-Йорк сан». Неплохой журналист, но репутация у него сильно подмоченная - не раз и не два он был уличен в политических заказах. И, кстати, очень не любит ныне покойного президента Хейса, равно как и нынешнего Уилера, - а вот с узурпатором Хоаром у него неплохие отношения.
        Джозеф, увидев меня, рассыпался в комплиментах, но, судя по тому, что мне рассказал Дональд Маккензи Уоллес из лондонского «Таймс», активно агитировал против моей персоны, обзывая меня «писакой, продавшимся рабовладельцам». Уоллес - тот еще фрукт, но на следующий день ко мне пришёл Тимоти Майкл Хили, корреспондент ирландской «The Nation», с которым у меня сложились неплохие отношения. Оказалось, что Пулитцер пытался агитировать и его, но тот выставил наглого венгра за дверь и решил предупредить меня. Я лишь рассмеялся:
        - Тимми, мой друг, не принимай все так близко к сердцу. Пулитцер добьется лишь того, что испортит со всеми отношения.
        - Надо бы об этом рассказать югороссам! Это та еще змея!
        - Полагаю, югороссы и так хорошо знают, кто он такой. Но они, в отличие от моих американских коллег, верят в истинную свободу слова. Интересно будет, что же он такого напишет…
        Прибыли мы на Бермуды позавчера, но, пока большинство репортеров пьянствовали в гамильтонских кабаках, нас и некоторых журналистов из России и Югороссии пригласили на церемонию награждения героев Мэриленда, а также на встречу с президентом Дэвисом. Сразу после этого президент отбыл в Чарльстон, который объявлен временной столицей Конфедерации, зато я получил шанс поговорить с награжденными, включая лейтенанта Джонсона. Я еще просил об интервью с президентом Уилером и сенатором Паттерсоном, но меня попросили подождать пресс-конференции.
        - Мистер Клеменс! Мистер Клеменс!
        Передо мной стоял некий неизвестный мне лейтенант в форме Конфедерации.
        - Вы просили, чтобы после пресс-конференции вам позволили отправиться в зону боевых действий?
        Я улыбнулся. Действительно, я просил об этом, но меня всячески пытались отговорить, а потом сказали, мол, мы вам сообщим если что. Так что я ни на что уже не надеялся.
        - Именно так, лейтенант…
        - Андерсон, сэр! Для вас зарезервировано место на пароходе «Ричмонд», идущем в Норфолк послезавтра в восемь утра. На борту необходимо быть не позднее семи тридцати.
        - А как насчет моего спутника?
        - Про него ничего сказано не было.
        «Ничего, - подумал я. - Доусону и на Бермудах найдется работа».

29 (17) августа 1878 года. Роквилл, Мэриленд
        Бригадный генерал Иван Васильевич Турчанинов, известный также как Джон Бейзил Тёрчин
        - Ну, вот, Иван Васильевич, полюбуйтесь на наше чудо техники, - произнес штабс-капитан Бесоев, указывая жестом ярмарочного зазывалы на стоящий в депо Роквилла поезд. - Назовем его так, как у нас на Родине - бронепоездом… Ведь он и поезд, и бронированный.
        Действительно, наш югоросский гость вместе с Алексеем Смирновым за несколько дней, как сказал Бесоев, ударного труда соорудили нечто еще невиданное в здешних краях. Во всяком случае, красавец-бронепоезд, дитя русской смекалки, американского трудолюбия и югорусского оружия, был совершенно не похож на те поезда, которые помогали мне успешно сражаться с конфедератами под Атлантой.
        Паровоз, который приводил в движение БП - так для краткости называл это чудо штабс-капитан, - был защищен стальными листами, прикрывавшими котел паровоза и будку машиниста. На платформах же вся защита состояла из мешков с песком, шпал и тюков с хлопком. За ними укрывались солдаты, обслуживающие установленное на платформах оружие. А оно было самое разнообразное, в основном югоросского производства.
        - Иван Васильевич, обратите внимание, - штабс-капитан Бесоев показал мне на странное сооружение, стоящее в центре платформы. Оно немного смахивало на небольшую мортиру с довольно длинным стволом. - У нас его называют автоматический миномет «Василек». Эта штука посылает десятифунтовые мины на расстояние до четырех верст. При этом стрельба ведется по навесной траектории, то есть можно поражать цели, находящиеся за укрытием. «Василек» заряжается с казны кассетой с четырьмя минами.
        Я с уважением посмотрел на оружие, которому почему-то дали имя красивого цветка. Ох и шутники эти югороссы!
        - А вот это изделие, официального названия не имеющее, но наши бойцы называют его «рогаткой». Вообще-то оно предназначено для стрельбы по воздушным целям - вертолетам и самолетам, но часто ему приходится палить по всему, что движется по земле.
        Стоящее на платформе в окружении мешков с песком странное сооружение с двумя стволами, смахивающими на охотничью двухстволку, и большими ящиками по бокам на меня не произвело особого впечатления. А штабс-капитан тем временем продолжил свою лекцию:
        - Не смотрите, что калибр у этих пушечек мал. Зато они могут с расстояния в две с половиной версты обрушить на врага снаряды со скоростью в две тысячи выстрелов в минуту.
        - Сколько-сколько вы сказали? - я не поверил услышанному. - Две тысячи выстрелов в минуту?!
        - Именно так, Иван Васильевич, - штабс-капитан с улыбкой посмотрел на меня. - При попадании снаряда в человека летальный исход гарантирован. Очень гуманное оружие - оно не оставляет после себя раненых.
        «Гм, странные понятия о гуманности у этих югороссов, - подумал я. - Впрочем, необычны они не только в этом. Интересно, что они за люди такие?»
        - Обратите внимание вот на эту красавицу, - Бесоев ткнул своим перстом в нечто, сильно смахивающее на огромную стальную морковку со множеством отверстий спереди. - Конечно, это кустарщина, но работает неплохо.
        - А что сие за приспособление? - поинтересовался я. - Я даже не могу себе представить, как стреляет эта штука.
        - Это, Иван Васильевич, блок для стрельбы неуправляемыми ракетами С-8. Используют такие блоки у нас в основном вертолеты и самолеты. В нем находится двадцать ракет калибра 80 миллиметров - чуть больше трех дюймов. Ракета имеет дальность полета до двух верст. Как я уже сказал, она неуправляемая, и из нее стреляют не по точечным целям, а по площадям. Зато в том месте, куда ляжет залп из этого блока, редко кто остается целым и невредимым. В головной части каждой ракеты находится две тысячи стальных стрел, или, как мы их называем, стреловидных поражающих элементов. На конечном участке полета ракеты эти стрелы выбрасываются вперед вышибным зарядом.
        - Какой ужас! - воскликнул я. - Такой стальной дождь убьет или искалечит всех, кто окажется у него на пути.
        Югоросский штабс-капитан лишь развел руками, словно говоря: «На войне как на войне». А у меня внутри даже шевельнулась жалость к тем, кто окажется под ударами такого бронепоезда смерти.
        - Ну и, так сказать, на десерт, мы установим на платформах пулеметы - это что-то вроде ваших митральез - и АГСы, сиречь автоматические гранатометы станковые. Они забрасывают свои гранаты на расстояние до двух верст, причем делают это весьма быстро. Стреляют они осколочными и прочими снарядами. Тоже весьма эффективная штука.
        - Все это, конечно, просто замечательно, Николай Арсеньевич, - сказал я, - только кто будет из этого чудо-оружия стрелять? Вас немного, а мои солдаты хотя и храбрецы, но с вашей техникой не знакомы.
        - Мы учли этот момент, Иван Васильевич, - кивнул Бесоев. - Сегодня вечером сюда будут переброшены по воздуху люди, которые обучены стрельбе из всего того, что вы только что увидели. Треть их - из югороссов, а остальные - волонтеры из России и юные конфедераты. Вы уж тут не обижайте их - они ребята хорошие, опыт боевой имеют - участвовали в освобождении Ирландии от британцев.
        Хочу попросить вас еще вот о чем. В экипаж бронепоезда нужны ваши люди - меткие стрелки, а главное, те, кто хорошо знает здешние места. У нас, конечно, есть карты этой территории, но надо, чтобы были те, кто без карт, только по хорошо известным им приметам могли бы с ходу определить, где находимся мы, а где неприятель.
        Я пообещал штабс-капитану подобрать для него надежных людей, с которыми наш бронепоезд мог бы дойти до самого Вашингтона.
        - Да, и еще, - сказал Бесоев, - помимо боевой части в БП следует сформировать и вспомогательную, своего рода тыл. Ведь необходимо место, где хранятся боеприпасы, продовольствие и прочее военное имущество. В конце концов, вагон для раненых - а они будут, как мы ни будем стараться беречь личный состав. Опять-таки надо куда-то складывать рельсы и шпалы для ремонта железнодорожного полотна. Нужен будет и запасной паровоз, если основной будет поврежден врагом.
        Я на эту тему переговорил с господином Смирновым, и он обещал сформировать вспомогательную часть бронепоезда.
        - А вы, Николай Арсеньевич, не подумали о том, что вслед за вашим, как вы говорите, БП, должны двигаться составы с войсками? Вы разгромили противника, заняли город, а дальше что? Оставите его и двинетесь дальше? Так его снова займут янки и расправятся с теми, кто с радостью встретил вас. Будете сидеть и ждать у моря погоды? А так вслед за вами в город на поезде прибудут наши солдаты, после чего вы с чистой совестью поедете дальше воевать.
        - Все правильно вы говорите, Иван Васильевич, но сможем ли мы найти нужное количество вагонов и паровозов для переброски войск? Может быть, надо для начала захватить большой населенный пункт, в котором есть депо с необходимым количеством подвижного состава? Вы прикиньте - есть ли такой город поблизости.
        - Гм, пожалуй, я так сразу не смогу вам ответить. Надо будет посоветоваться с капитаном Смирновым. Он инженер-путеец и знает об этом поболее меня. Пойдемте, Николай Арсеньевич, поговорим с ним.

30 (18) августа 1878 года. Вашингтон, Президентский особняк
        Джордж Фрисби Хоар, его обитатель
        - Ты что сделал, идиот? - заорал Хоар, заглянув в президентскую спальню. - Какого черта ты тут повесил эту мазню! Этой штуке место в спальне первой леди, болван!
        Да, Рут-Энн почему-то очень нравились жутко романтические картины школы долины Гудзона. Но ему-то зачем в спальне подобный пейзаж? Он самолично посмотрел кладовку в подвале, в которой хранились картины, и отобрал лично для себя полотно, вероятно, Рубенса, хотя он уверен в этом не был - искусство Хоара заставляли изучать в университете. Мол, для человека образованного это важно. Но для новоиспеченного президента картины были лишь для того, чтобы покрасоваться перед гостями - а также выгодно вложить деньги.
        Рубенс для него был исключением - этот голландец (или фламандец? попробуй их разбери…) малевал толстозадых и грудастых баб, то есть именно таких, какие нравились Хоару с молодости. А эта, с огромными отвисшими грудями, изображающая Венеру, к которой пришел ее супруг - Хоар успел подзабыть, кто именно, то ли Геракл, то ли Гефест, а может, и Марс - была очень сильно похожа на Луизу Паттерсон. Супруга бывшего сенатора оказалась лучшей любовницей, которая у него когда-либо была, тогда как его собственная мегера, высохшая, словно копченая селедка, Рут-Энн, если в кои-то веки и соглашалась разделить с ним постель, то лежала, как бревно, и если и смотрела при этом на мужа, то как на последнюю мерзость. Хотя, как ему успели доложить, она нередко проводит время то с инструктором по верховой езде, то - когда она в Бостоне, как сейчас - с капитаном яхты.
        Кстати, когда Саймон Камерон предложил ему сделать вице-президентом его сына Джимми, а не Паттерсона, Хоар немедленно согласился еще и потому, что у него появилась идея овдоветь месяца через два. Ведь яхты же тонут время от времени, и почему бы этому не случиться, когда на борту находится Рут-Энн? А еще через годик Хоар мог бы спокойно жениться на Луизе Паттерсон, благо она уже сейчас стала бы вдовой… Кто ж знал, что эта содомская сволочь сможет сбежать!
        Да и вообще все шло не так, как он планировал. Да, он стал президентом, но в городе, отрезанном от остальной страны. К северу - этот ублюдок Тёрчин, перехвативший главные железнодорожные артерии - в первую очередь Балтиморскую и Огайскую железную дорогу. Была, конечно, еще и ветка на Балтимор и дальше на Гавр-де-Грейс, откуда можно было перебраться в Пенсильванию, но и она шла через территорию, где то и дело появлялись отряды мятежников. А на другую сторону Потомака - в Аквию и Александрию, туда, откуда ходят поезда в южные штаты - теперь лучше и не соваться. Уехать-то можно, только вот куда?
        Выход из Чесапикского залива заблокировала эскадра этой проклятой самозваной Конфедерации. И если их норфолкский отряд топчется на месте - все-таки Хоар решился и отправил туда генерала Винфилда Скотта Хэнкока вместо Говарда, - то Форрест, двигаясь от Чарльстона, весьма успешно развивает наступление на Колумбию, столицу штата. Хорошо еще, что защищать город отправился генерал Шерман…
        Потеря Ки-Уэста во Флориде означает, что флот Конфедерации блокирует и выход в Мексиканский залив. Мобил пал, Лонгстрит - уже дважды изменивший, сначала Югу, а теперь и Северу, - идет на Батон-Руж. Хорошо еще, что его попытка с ходу взять Новый Орлеан оказалась безуспешной - там какой-то полковник Кинг, отстранив присланное Говардом руководство, сумел грамотно организовать оборону.
        Даже Хоару теперь стало понятно, что опора на цветные полки оказалась не самым лучшим решением. Хорошо еще, что газеты описывают события так, что население северных штатов - и собственно Вашингтона - верит в нужную версию событий. Тем более что историю, как известно, пишут победители. А Север победит и на сей раз, в этом новый президент не сомневался - у него и населения намного больше, и промышленность всяко получше, а самое главное, вся финансовая система сосредоточена именно там. И даже такой далекий от военного дела человек, как он, знал, что сказал в свое время великий Наполеон: «Для войны нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги»[41 - Эту фразу действительно, как правило, приписывают Наполеону, но на самом деле это написал Раймондо Монтекукколи, военачальник семнадцатого века, в своих «Афоризмах об искусстве войны».].
        Бывший сенатор вспомнил, как даже в 1863 году многие сомневались в победе над Конфедерацией в той, первой войне. А позиции южан тогда были намного лучше, чем сегодня - у них были и власть на местах, и оружие, и деньги… Но уже через два года все закончилось. А на этот раз есть надежда, что конец наступит намного быстрее. В Пенсильвании, в Филадельфии и Йорке формировались корпуса, которые в скором времени перейдут в наступление и разобьют этого проклятого Тёрчина в Мэриленде. В Нью-Йорке готовится эскадра, которая высадит десант на побережье Вирджинии и захватит Норфолк, после чего разобьет флот Конфедерации сначала у горловины Чесапика, а затем и в самом заливе. А потом можно будет не спеша заняться и Чарльстоном, и Мобилом…
        Но все равно все далеко не так хорошо, как хотелось бы. Вместо быстрой, решительной и дешевой победы над южанами северяне несут потери, как материальные, так и человеческие. Причем немалые. Не следует забывать и о том, что через два года будут выборы. Хоару очень хотелось усидеть в своем новом кресле хотя бы еще четыре года. И об этом голова должна болеть уже сейчас.
        А тут еще эти картины не туда повесили.
        - Масса президент, - испуганно заверещал один из негров, - масса президент, не беспокойтесь, мы сейчас же поменяем картины местами. Не сердитесь, масса пре…
        Его жалобное клекотание неожиданно прервал удар грома, да такой, что стекла в особняке задребезжали.
        «Странно, - подумал Хоар. - На небе нет ни облачка. Откуда же этот гром?»
        Он выглянул в окно и увидел нечто, что поразило его до глубины души. Силуэты двух странных огромных птиц с огромной скоростью мчались по небу. Они поднялись вверх, а потом, словно с огромной горки, заскользили в сторону особняка президента. Промчавшись мимо, они во мгновение ока скрылись в небесной синеве, а здание снова потряс удар грома. Где-то жалобно звякнуло вылетевшее стекло.
        А потом в небе появилось другое чудовище - нечто очень похожее на головастика лягушки-быка. Именно такие головастики порой заводились в вашингтонских фонтанах.
        Вот только над головастиком, словно венчик, висело какое-то кольцо - Хоар присмотрелся, и ему показалось, что это были лопасти, как на ветряной мельнице. Разве что крутились они во много раз быстрее. Президент вспомнил, что про подобные летательные аппараты он читал в репортажах из Ирландии. Но он не верил в писанину репортеров - мало ли что им может померещиться после бутылки виски. Только вот, пожалуйста, эти кошмарные создания югороссов не только существуют, но и зачем-то летают здесь, над Вашингтоном. Более того, из брюха пузатого земноводного то и дело вываливались какие-то бумаги.
        Из окон президентской спальни, за решеткой, отделявшей сад особняка от Молла - как именовался главный парк города, - было видно, как несколько прогуливавшихся по саду людей начали нагибаться и подбирать падающие с неба листы. К ним присоединились и другие прохожие. Многие становились на четвереньки, чтобы подхватить бумажку с земли. Иногда они даже отталкивали других, не стесняясь пускать в ход кулаки, чтобы успеть раньше конкурента завладеть каким-либо листком.
        - Мистер президент! - на пороге спальни появилась фигура Колина Мак-Нила.
        - Что такое, Колин?
        Дворецкий протянул Хоару четыре листка. В левом верхнем углу каждого стоял крупный порядковый номер - красная единица, синяя двойка, зеленая тройка либо черная четверка. Хоар заметил, что и сами листы частично были напечатаны в цвете - весьма дорогой процесс, подумал он и взял первый лист, тот, на котором была изображена единица.
        Озаглавлен он был так: «Вторая Реконструкция - кровавое преступление». На нем были цветные изображения сгоревших домов, убитых женщин и детей - часто обнаженных, хотя причинные места были вымараны. Картинки были столь реалистичны, что, если бы Хоар не знал о том, что цветных фотографий еще не существовало - были лишь раскрашенные вручную дагерротипы, - их легко можно было принять за фотографии.
        «Да, явно и это - дело рук проклятых югороссов, гореть им в аду», - подумал Хоар.
        На обратной стороне листка он увидел список, озаглавленный: «Неполный перечень военных преступлений, совершенных солдатами федеральных войск», а под ним и свидетельства, в том числе и самих преступников.
        «Вообще-то, - подумал президент, - бумага все стерпит». Только вот и в пасквиль о несчастном негре дядюшке Томе, написанным миссис Стоун, практически все северяне поверили. Хуже всего было то, что, в отличие от нашумевшей книжульки, где все было голословно, к свидетельствам прилагались фотографии, которые заставили ужаснуться даже Хоара.
        Второй лист был хуже. На нем были фото с места нападения на Уилера - интересно, каким образом они их получили? А вот Родхам лежит абсолютно одетый, а не голый, как было написано в протоколах полиции. И заключение - содомским грехом тут и не пахло.
        Что подтверждал и рассказ Уилера про то, как на него напали, и про его чудесное спасение. Тут же и показания Ричардсона, не только подтверждающие эти детали, но и называющие его, Хоара, заказчиком убийства президента. И, наконец, мнения нескольких известных юристов о полной незаконности импичмента - о чем Хоар, конечно, знал и без них, но никто не осмеливался об этом даже заикнуться.
        Под номером три была напечатана статья этого гнусного предателя - Сэма Клеменса. Хоар два года назад специально ездил к нему в Коннектикут вместе с Рут-Энн по просьбе последней, когда отношения между супругами были еще более или менее сносными. Клеменс тогда стараниями своей Оливии превратился в аболициониста. А сейчас он требовал ни много ни мало независимости Конфедерации - причем в границах южных штатов и всех территорий к западу от них. И, наконец, он описал события, произошедшие на забытом Богом клочке суши, именуемом Бермуды. Оказывается, Уилер попросил югороссов о военном вмешательстве - «для освобождения Североамериканских Соединенных Штатов от преступников». Кто он, собственно, такой? Далее некий еврейчик по имени Джуда Бенджамин попросил того же от имени несуществующих Конфедеративных Штатов Америки.
        И наконец четвертый, последний лист - самый страшный для Хоара. Это было обращение командования вооруженных сил Югороссии, в котором говорилось, что так как не осталось прямых каналов связи с «так называемой администрацией Хоара», то Югороссия подобным образом сообщает, что она поможет САСШ и КША восстановить закон и порядок и обеспечит мир между этими странами, а также восстановит справедливость на Тихом океане. Подробностей не было, но Хоару стало ясно, что пролет страшных железных летательных аппаратов - всего лишь прелюдия. И он боялся даже подумать о том, что за этим последует.
        Но сейчас нужно было действовать, и действовать быстро. Он взял листок бумаги и написал:
        УКАЗ ПРЕЗИДЕНТА ОТ ТРИДЦАТОГО АВГУСТА 1878 ГОДА
        В округе Колумбия вводится военное положение.
        Из домов разрешается выходить только по работе и делам, либо со специальным разрешением. Запрещаются любые собрания, включая церковные службы.
        Войскам дозволяется арестовывать паникеров и агитаторов против законного правительства.
        Населению предписывается немедленно уничтожить все подметные листовки и другие материалы, либо передать их армии. Любой, кто сохранит такую листовку, будет приравнен к мятежникам.
        Особо злостных нарушителей закона и порядка дозволяется казнить на месте, с последующей конфискацией всего имущества в пользу правительства. Остальных приказываю держать на территории форта Линкольн, а если там не хватит места, то и других фортов на северо-востоке округа Колумбия, как мятежников, выступивших против конституционной власти.
        Президент Джордж Фрисби Хоар
        - Колин, распорядись, чтобы с этого указа были сняты три копии - две пусть доставят в Конгресс и в «Вечернюю звезду», чтобы напечатали в сегодняшнем номере, а третью ты лично отдашь в руки генералу Говарду, причем как можно скорее.

30 (17) августа 1878 года. Гамильтон, Бермуды, адмиралтейство, бальный зал
        Тимоти Майкл Хили, корреспондент газеты «The Nation», Дублин
        Вокруг меня сидели полторы дюжины корифеев пера - тут были и Сэмюэл Клеменс, великий писатель и журналист от бога, главный редактор «Южного креста», и мой соотечественник Уильям Говард Расселл, прославившийся своими репортажами с полей боевых действий и представляющий лондонскую «Таймс», и знаменитый Джозеф Пулитцер от «New York Sun». И многие из них с неодобрением косились на новичка в моем лице.
        Еще недавно я работал на Северо-Восточной железной дороге в английском Ньюкасле-апон-Тайн. Время от времени я писал небольшие заметки, которые мой дядя, Тимоти Дэниел Салливан, печатал в принадлежащей ему же дублинской «The Nation». Но в январе всех ирландских католиков неожиданно уволили с железной дороги за неблагонадежность, и я на последние деньги каким-то чудом добрался до родного Изумрудного острова. И не успел я сойти с корабля в Данлири у Дублина, как меня схватили и отправили в тюрьму Киллмейнхем как подозрительного элемента, где я сумел каким-то чудом выжить. После того как нас в апреле освободили Ирландские королевские стрелки, дядя Тим попросил меня написать цикл статей о пережитом. После чего меня зачислили в штат газеты, превратившейся - в том числе, по словам дяди, из-за моих статей - в самую авторитетную во всей Ирландии.
        Потом были приятные моменты - как, например, коронация нашего любимого короля, Виктора I, - и такие, как Дублинский трибунал, заставивший меня вновь пережить то ужасное время. На трибунале я сдружился с Сэмом Клеменсом, который и убедил моего дядю послать меня на Бермуды. «Мистер Салливан, племянник ваш сейчас играет пятую скрипку в команде на Дублинском трибунале, а на Бермудах он сможет себя показать. И, поверьте мне, он справится».
        Я в этом был не столь уверен - мне впервые приходилось освещать события самостоятельно, причем уже в одиннадцать часов вечера мои материалы должны быть готовы, чтобы уйти по телеграфу в Дублин. Сердце моё билось часто-часто, и я, чтобы хоть как-нибудь отвлечься, крутил в руках подаренную югороссами шариковую ручку и смотрел по сторонам. Пульт оратора, длинный стол со стульями, какие-то непонятные приспособления, стоявшие на нем, и странное белое полотно в металлической рамке, висевшее на стене - как будто кто-то вывесил огромный кусок холста и забыл написать картину. Я все пытался понять его предназначение и не заметил, как открылась дверь и начали входить люди. Один из них, с трудом передвигавшийся на костылях, был чернокожим, в сером мундире с пришпиленным к нему крестом.
        - Здравствуйте, дорогие журналисты, - произнес с небольшим акцентом офицер, подошедший к пульту. - Спасибо, что уделили нам время. Я генерал-майор армии Югороссии Бережной.
        Я удивился - обычно у генералов были эполеты, бороды, и они выглядели как поросята, которых откармливали, чтобы зарезать на Рождество. Бережной же был худощав, высок, чисто выбрит и носил неизвестную мне форму из синего сукна, а вместо эполетов у него была лишь крупная звезда на погонах. На груди вместо наград располагались в ряд непонятные планки разных расцветок.
        Он выдержал крохотную паузу и продолжил:
        - Мы, югороссы, не приемлем зверств, совершаемых «во имя» - будь то демократия, будь то бремя белого человека, будь то какая-либо иная причина. Именно поэтому мы освободили народы, угнетаемые турками. Именно поэтому мы вмешались в события, происходившие в многострадальной Ирландии.
        «Да, - подумал я про себя, - если бы не югороссы, мое тело покоилось бы во рву у Киллмейнхемской тюрьмы, да и от родни моей остались бы рожки да ножки».
        - И именно поэтому мы хотим вам показать, что происходит совсем недалеко отсюда - на землях американского Юга. А после этого вы послушаете непосредственных свидетелей этих событий. И наконец сможете задать свои вопросы.
        Задернули шторы, и на полотне, принятом мною за ненаписанную картину, появились цветные изображения. Сам я не видел того, что творилось в Корке и других ирландских городах - меня схватили тогда прямо у трапа корабля, - но сменявшие друг друга картинки до боли напоминали то, о чем рассказывали на Дублинском трибунале. Мертвые окровавленные мужчины, женщины и даже дети… Трупы женщин и девочек - а иногда и мальчиков, - часто оголенные, с кровью в причинных местах. Тела, прибитые к заборам, с перерезанными глотками, иногда обгоревшие, нередко изуродованные… И комментарий - «снято в Мобиле тогда-то и тогда-то», «снято в Мэриленде недалеко от Элликотт-Сити тогда-то и тогда-то»… Сгоревшие усадьбы и дома казались на фоне этого чем-то обыденным. Меня поразило, что нередко жертвы были чернокожими.
        Погасли картинки, начали отодвигаться портьеры, и в зале вновь посветлело. И тут я услышал голос Пулитцера:
        - Откуда мы знаем, что эти зверства произошли именно там, где вы сказали, и что в них виноваты северяне?
        Негр, опираясь на костыли, встал во весь свой полный рост и сказал:
        - Мистер… Пулитцер, если я не ошибаюсь? Так вот, на одном из фотографических изображений - моя жена и дочери. Я сделал огромную ошибку - послал их в родные места, на ферму Смита в Мэриленде. Фотография была сделана после того, как мы отбили ферму у 72-го Цветного полка.
        - Лейтенант Джонсон, - обратился к нему Бережной. - Расскажите, что вас привело в армию Северного Мэриленда и что вы там увидели.
        Джонсон с трудом переместился к пульту, оперся на него и заговорил. То, что я услышал, с трудом поддавалось пониманию - как могут люди превращаться в таких зверей? Но не успел лейтенант закончить, как вновь послышался голос Пулитцера:
        - Другими словами, лейтенант, - последнее слово было произнесено с долей издевки, - вы дезертировали из армии и перешли на сторону тех, кто хочет вновь превратить вас и людей с вашим цветом кожи в рабов?
        - Нет, масса, - слово «масса» было произнесено не менее издевательски, - во-первых, никто никого порабощать не собирается, да и как это сделать? А во-вторых, я принимал присягу служить народу - а то, что я видел своими глазами, - и то, что вы видели здесь, - направлено против народа. Белого и черного. И противно как человеческим, так и божественным законам. Равно как и попытки выгородить преступников, мистер Пулитцер.
        - Мистер Пулитцер, хочу напомнить вам, что время вопросов еще не пришло. Лейтенант, благодарю вас.
        Джонсон вернулся на свое место, и Сэм шепнул мне:
        - Отказался от кресла-каталки, представляешь себе!
        Вновь задернули портьеры, но на этот раз картинки на белом прямоугольнике двигались. Сначала последовало описание спасения президента Уилера от убийц, причем не только интервью с самим Уилером и допрос некого Ричардсона, его несостоявшегося убийцы, но и запись попытки самого убийства. Больше всего меня поразило то, что запись была сделана в темноте, но фигуры были различимы. Потом была цветная картинка, показывающая труп одного из нападавших, лежавший полностью одетым на полу.
        И передовица «Нью-Йорк сан», в которой описывалось, что президент Уилер якобы был содомитом и что тело было «полностью раздето, что свидетельствует о том, что Уилер убил своего парамура во время любовной ссоры, как это часто бывает у извращенцев». А голос за кадром добавил:
        - Другими словами, обстоятельства нападения на президента Уилера были полностью сфальсифицированы, а обвинение в содомии и убийстве - ложно. Следовательно, и импичмент, тем более в присутствии вооруженных людей, - недействителен. А теперь мы узнаем, что именно привело к этим событиям.
        Новая картинка. Не самого приятного вида толстяк в цивильном костюме сидел за столом, и невидимый собеседник обратился к нему:
        - Сенатор Паттерсон, расскажите нам, пожалуйста, что вы знаете о так называемой Второй Реконструкции?
        Рассказ сенатор начал с описания заговора под руководством тогда еще сенатора Хоара, недавно ставшего официально президентом САСШ. Говорил он сбивчиво, но рассказанное им меня поразило до глубины души - так значит, сотни тысяч и миллионы людей пострадали только потому, что кто-то боялся за свой бизнес, кто-то не желал терять свое место в Сенате, а кто-то еще и хотел стать президентом. Последовало повествование про то, как было организовано убийство президента Хейса, как обвинили южан, как Сенат очистили от людей с южными корнями, и как сенаторам приходилось голосовать под дулами ружей. Паттерсон рассказал про убийство Бёрнсайда и Шеридана, про то, что Уилера предполагалось отравить, а убийство свалить на южан. И, наконец, о том, как самого Паттерсона предупредили о том, что его и самого собираются убить. Закончил сенатор свой рассказ словами, обычно произносимыми свидетелями в суде:
        - И я клянусь, что это правда, вся правда, и ничего кроме правды, да поможет мне Господь!
        - Я, может, еще поверю, что Уилер не содомит. А вот почему Паттерсон не рассказал, что сам он - очень даже? - насмешливо произнес Пулитцер.
        - А у вас есть доказательства? - раздался неожиданно для всех звучный баритон Расселла.
        - Нет, но это всем известно.
        - Ключевое слово - «нет». Да и к делу это отношения не имеет. Заткнитесь уже, Пулитцер.
        Далее последовали свидетельства пленных янки - офицеров и солдат, а также их жертв с описанием увиденного. И, наконец, вновь появился свет, и генерал Бережной сказал:
        - Я надеюсь, что вы смогли хоть немного понять, что именно происходит сейчас на американском Юге. Приглашаю вас задавать вопросы.
        - А как иначе вы прикажете бороться с мятежом? - голос Пулитцера становился все более и более визгливым.
        - Как мы убедились, никакого мятежа не было, был лишь заговор некоторых свиней в человеческом обличье, решивших устроить кровавую баню и заодно набить свой карман, - услышал я голос Френка Доусона, который начал подниматься с сиденья.
        Пулитцер сник и закрыл лицо руками, но Бережной сказал:
        - Спасибо, мистер Пулитцер, за ваш вопрос. Ну что ж, если для вас цель оправдывает любые средства, то с вами не о чем говорить. И вы, мистер Доусон, сядьте пока. Есть ли у кого-нибудь еще вопросы?
        Вопросов было много - у всех, кроме Пулитцера, - и на все были достаточно развернутые ответы. Но, к моему удивлению, до меня никто не подумал задать вопрос, который, как мне казалось, был самым важным:
        - Генерал, а что вы намерены делать дальше? Вы же сказали, что Югороссия не потерпит зверств, где бы их ни совершали и кто бы их ни совершал.
        - Благодарю за ваш вопрос, мистер Хили, - улыбнулся тот, а я подумал, надо же, он знает, кто я такой. - Через два часа в саду адмиралтейства выступит президент Уилер. А после него - министр иностранных дел Конфедерации Джуда Бенджамин. И ваш покорный слуга.
        Часть 3. Возвращение Конфедерации

30 (18) августа 1878 года. Вашингтон, Форт-Стивенс
        Генерал-лейтенант Оливер Отис Говард, командующий войсками Второй Реконструкции
        Форт-Стивенс был относительно небольшим - чуть менее четырехсот ярдов по периметру. Он представлял собой квадрат земляных валов со скошенными углами и с подготовленными позициями для девятнадцати орудий. Впрочем, самих пушек подвезли всего с десяток, а каменное навершие валов так и не восстановили. То же, что некогда было казармами, разваливалось прямо на глазах.
        - Майор, - обратился я к коменданту форта, - почему вы так и не восстановили форт? Времени и сил у вас было для этого вполне достаточно.
        - Сэр! - отчеканил тот. - Это не совсем так. Нас перевели сюда всего четыре дня назад. До того мы стояли в Роквилле, и, поверьте мне, там все было в полном порядке. До тех пор, пока не напали эти ублюдки Тёрчина…
        - Хорошо, но у вас все же было три дня. Почему тут ничего не готово?
        - Сэр, - тяжело вздохнул майор и хмуро посмотрел на меня. - Вы даже представить не можете, как трудно заставить этих черномазых бездельников работать. В Роквилле в конце концов мы попросту согнали местное население, и именно они восстановили оба форта. Здесь же нам запретили кого-либо трогать.
        - Черномазых бездельников, говоришь? - в груди у меня закипела ярость. - Да как ты смеешь так говорить! Как твоя фамилия?
        - Дж… Дженкинс.
        - Лейтенант, - я кивнул своему адьютанту, - немедленно арестовать майора Дженкинса!
        - Но, сэр… - майор мгновенно потерял всю свою самоуверенность. - Я… Вы… - Он так и не смог сказать что-либо членораздельное и дрожащими руками покорно отдал револьвер и саблю адъютанту.
        Я не захотел более иметь дело с этим болваном. Ничего, скоро он ответит перед трибуналом за позорную сдачу Роквилла - вряд ли его получится привлечь за оскорбление негров. А именно этого я простить не мог.
        Даже во время Мятежа я исправно посещал церковь - не зря же меня именуют Христианским генералом. И в один прекрасный день проповедник, приехавший ко мне в часть, сказал на проповеди, что Моисей был не евреем, а египтянином. И что каждый из нас просто обязан подражать ему во всем - ведь нашей задачей являлось вывести людей, некогда привезенных из Африки, из рабства.
        - Тем более, - громогласным голосом вещал проповедник, - многие ученые утверждают, что те, кто себя называет евреями, таковыми не являются, зато некоторые африканские племена являются потомками избранного народа.
        Не знаю, так ли это, но я тогда почувствовал, что Господь действительно возложил на меня ту же задачу, что и на Моисея. А недавние рабы были вверены мне Господом, чтобы под моим командованием они добрались до Земли Обетованной. Что бы это ни означало.
        Южан же я тогда посчитал египтянами, на которых Господь ниспослал десять казней египетских во время и после Мятежа. Но теперь они мне казались скорее мадианитянами. Я часто перечитывал книгу Чисел, 31-ю ее главу: «И сказал Моисей народу, говоря: вооружите из себя людей на войну, чтобы они пошли против Мадианитян, совершить мщение Господне над Мадианитянами».
        А то, что мои чернокожие «евреи» иногда плотски забавлялись с «мадианитянками», так в этом я не видел большого греха. Ведь заслужили они скорее даже то, что сотворяли с библейскими мадианитянами еврейские полководцы. В той же главе книги Чисел, в пятнадцатом стихе написано: когда армия вернулась к Моисею, убив всех мадианских мужчин, но пригнав с собой мадианитянок: «И сказал им Моисей: для чего вы оставили в живых всех женщин?» И далее, в стихе 17-м: «Итак, убейте всех детей мужеского пола, и всех женщин, познавших мужа на мужеском ложе, убейте; а всех детей женского пола, которые не познали мужеского ложа, оставьте в живых для себя».
        Я же не призывал никого убивать, полагая, что южане все же христиане, хотя и впавшие в грех гордыни. Но если где-то кого-то и убьют мои люди, то я против не буду.
        А вот индейцы, с которыми мне довелось повоевать, за редким исключением были язычниками. Я их тоже считал «мадианитянами» и позволял своим людям - включая и цветные полки - во время войн точно так же поступать со всеми, кто попадался им в индейских деревнях. И, как правило, я одерживал одну победу за другой, что укрепляло меня в моей вере, как и в том, что то, что я делаю, угодно Господу.
        Вот только одержать победу над южанами у меня все не получалось, ни тогда, во время Мятежа, ни сейчас. То и дело происходили необъяснимые события. Поезд из Гейтерсбурга, отправленный в Роквилл с двумя ротами 75-го полка, потерпел крушение по дороге. Он сошел с рельсов, вагоны покорежились и сгорели, и никто, согласно донесению, не выжил. А отряд, посланный мною из Сильвер-Спринг, эти исчадия ада разгромили еще на подходах к новому логову этого проклятого «мадианского князя» - того самого Тёрчина, которого я так сильно ненавидел.
        Тёрчина, который так и не перешел в истинную веру, оставшись еретиком-ортодоксом. Тёрчина, добившегося каких-то незначительных побед, после чего Господь покарал его и ниспослал ему удар. Его я считал посланцем Сатаны, который должен быть разбит и низвергнут в преисподнюю, откуда он вышел со своими подручными.
        В свое время я сумел добиться через друзей в армейской бюрократии, чтобы этому русскому безбожнику не назначили пенсии. А когда президент Грант потребовал у Конгресса крохотную пятидесятидолларовую пенсию для Тёрчина, то я уговорил друзей в Конгрессе исправить законопроект так, чтобы эта сумма выплачивалась русскому раз в год, а не раз в месяц.
        Конечно, и сейчас, как мне кажется, новый президент не слишком доволен мной. Так, например, на особенно важные театры боевых действий - Норфолк, Чарльстон, Новый Орлеан - он назначил не меня, а других командующих. А против Тёрчина в скором времени направятся вновь сформированные корпуса из Пенсильвании. И слава победителя южан достанется не мне, а Шерману, Хэнкоку или какому-нибудь Кингу. А может быть, и командующим пенсильванскими корпусами.
        Впрочем… Ведь Моисей тоже не сам разбил мадианитян. Это сделали за него еврейские военачальники, а он лишь послал их в бой и только тогда, когда они вернулись с победой, сказал им, что им надлежало делать. Так что у меня еще все впереди. Главное - упование на Господа и точное исполнение начертанного в Библии. Но нельзя забывать и о военной стороне дела.
        Передо мной стоят две основные задачи. Во-первых, укрепить северо-западное направление, чем я сейчас и занимаюсь. А во-вторых, уничтожить заразу пораженчества в зародыше. Мои люди с утра методично прочесывают район за районом в местах, где летающие адские колесницы югоросских безбожников сбросили свои листовки. Согласно последним сведениям, которые мне доложили несколько минут назад, более пятисот человек арестованы - места в форте Линкольн не хватило, и их держат и в трех других фортах, - а семнадцать из них уже успели повесить. И, по словам посыльных, сопротивления больше никто и нигде не оказывает.
        А насчет тёрчинских ублюдков… Дойдет очередь и до них. Ведь, чтобы войти в Вашингтон, им нужно будет прорваться через шквальный пушечный огонь фортов Стивенс, де Русси и других. А тех, кто все же из них прорвется, ожидает та же участь, что и людей Пикетта под Геттисбергом - позор и плен. С добавкой виселиц. Я никого не собираюсь жалеть, ведь и Моисей не пожалел мадианитян, уничтожив под корень этих язычников. Я не боюсь крови, ведь чем больше ее прольется сейчас, тем сильнее будет власть истинных христиан, не погрязших в безбожии…

31 (19) августа 1878 года. Оранжбург, Южная Каролина
        Генерал армии Уильям Текумсе Шерман
        Вообще-то это не моя работа - воевать в одной отдельно взятой дыре в Южной Каролине. Генерал армии - де-юре главнокомандующий всеми сухопутными войсками Североамериканских Соединенных Штатов. Над ним стоит лишь главнокомандующий всеми вооруженными силами государства, то есть президент страны.
        Но после того, как мой старый враг Нейтан Бедфорт Форрест за считаные часы захватил Чарльстон, президент Хоар попросил меня - не приказал, а, прошу заметить, именно попросил - остановить Форреста и его добровольческий корпус. И вчера рано утром мой поезд уже прибыл из виргинской Александрии на вокзал Колумбии, столицы Южной Каролины. С ним пришли составы с личным составом 25-го пехотного и 7-го кавалерийского полков - обе эти части были недавно переброшены в Вашингтон из департамента Дакота.
        Тринадцать с половиной лет назад, семнадцатого февраля шестьдесят пятого года, мои войска заняли этот город, славившийся тогда своей красотой и центром, построенным в древнегреческом стиле.
        Мятежники оставили город без боя, вероятно, для того чтобы не подвергать его опасности. Более того, мне было приказано по возможности не причинять Колумбии никакого вреда. Тем не менее, решив, что южанам нелишне было преподать еще один урок, я разрешил своим людям делать все, что они пожелают, и распорядился выдать им дополнительную порцию виски, как всегда в подобных случаях. Ведь пьяный солдат нанесет намного больший вред, чем трезвый[42 - Исторический факт, подтвержденный целым рядом письменных источников, в частности воспоминаниями генерала Слокума, подчиненного Шермана.].
        В результате от Колумбии остались лишь горы щебня, закопченные бревна и дымящиеся руины. И сейчас, осмотрев город, к своему нескрываемому удовольствию, я обратил внимание на то, что восстановлено было немногое - и то впопыхах. Людей на улицах практически не было видно, не считая патрулей, состоящих из солдат 77-го Цветного полка.
        - Где сейчас находятся мятежники? - спросил я встретившего меня полковника Чайверса, командира этого полка.
        - Они выбили моих людей из Гус-Крика, захватили без боя Саммервилл и приближаются к Риджвиллу, - ответил тот уныло. Выглядел полковник неважно - похоже, что он совсем потерял присутствие духа и ждал лишь повода для того, чтобы продолжить отступление.
        - Сколько их там всего?
        - Около двух батальонов пехоты и два эскадрона конницы, - сказал Чайверс и тяжело вздохнул.
        «Справимся», - подумал я, а вслух спросил:
        - Ваши действия?
        - Я приказал занять позиции в Холли-Хилле…
        - Думаю, что, скорее всего, они вышлют разведку и, увидев, что вы там, отправятся вместо этого на Сент-Джордж, затем на Оранжбург. А ваших людей просто-напросто окружат. Немедленно пошлите к ним гонца, пусть они отходят на Оранжбург, где сходятся две основные дороги на Колумбию. Там-то мы их и остановим.
        - Сэр, а что, если они направятся на запад, на Эйкен? - полковник озабоченно покачал головой.
        - У вас там есть люди? - поинтересовался я.
        - Примерно рота, - Чайверс произнес эти слова таким тоном, что я сразу понял - если там и есть эта самая рота, то состоит она далеко не из самых лучших солдат его полка.
        - Пошлите туда еще одну роту - можете взять ее из тех сил, которые находятся в Холли-Хилл, - и две артиллерийские батареи. Их задачей будет первого сентября полностью сровнять Эйкен с землей.
        - Но там… - полковник даже открыл рот от удивления, - но ведь там, сэр, гражданское население. Для того чтобы эвакуировать их всех оттуда, потребуется много времени!
        - Эвакуировать? Не будет никакой эвакуации. Пусть эти ублюдки остаются в городе и на своей шкуре испытают всю силу нашего оружия. Будут знать, как восставать против законной власти.
        - Но, сэр… - лицо Чайверса побледнело. Мне показалось, что он сейчас расплачется.
        - Да будет вам известно, полковник, война - это ад, - нравоучительно произнес я. - Второго сентября пусть все то же повторят с Огастой.
        - Есть, сэр! - Чайверс вскинул руку к козырьку кепи.
        - Остальные ваши силы пусть остаются в Колумбии. Я же со своими пойду в Оранжбург. Кстати, у вас есть арестованные?
        - А как же. Более пятисот человек. Все они содержатся в местной тюрьме.
        - Выберите из них сотню самых именитых горожан и объявите, что их повесят на рассвете второго сентября, если мятежники не вернутся в Чарльстон.
        - Повесят?! Я правильно вас понял, сэр?!
        - Именно повесят. Вы не ослышались, полковник. Более того, вашей задачей будет это сделать, даже если вы не получите от меня других распоряжений. Виселицы подготовьте заранее. Или, еще лучше, воспользуйтесь теми дубами, - и я показал на рощу виргинских вечнозеленых дубов, которыми я когда-то точно так же воспользовался. Разве что казнили мы тогда всего лишь пару десятков мятежников.
        - Так точно, сэр! - по голосу Чиверса я понял, что он далеко не в восторге от того, что ему предстояло сделать, но приказ мой он выполнит. А то, что ему все это не нравится, - так это его личное дело. Что поделаешь, замены для него у меня нет. Пока нет.
        - Разрешите идти? - спросил меня полковник.
        - Идите.
        В Оранжбург мы отправились сразу после этого разговора. В феврале шестьдесят пятого года это был тенистый и весьма приятный городок, известный как Garden City - город-сад. По моему приказу центральную его часть сожгли, оставив только церковь, в которой мы устроили госпиталь для заболевших оспой, да две или три улицы, которые сгорели не полностью. Но и они теперь пришли в уныние - вероятно, у местного населения попросту не хватало средств. И правильно, подумал я. На других же улицах многие здания худо-бедно восстановили, но тут и там зияли пустыми проемами окон все еще не полностью обвалившиеся остовы сгоревших тогда зданий.
        Южнее и западнее центра, у самой реки Эдисто, располагались домики бывших рабов, а северо-восточнее находился комплекс зданий Оранжбургской Женской академии, некогда весьма престижной. Во время войны ко мне пришла ее директор и долго умоляла меня пощадить академию. Я распорядился оставить один учебный корпус, одно из общежитий и церковь, а все остальное уничтожить. Сожженные тогда здания успели снести, но три сохранившихся и сегодня были в неплохом состоянии, хотя с началом Второй Реконструкции их заняли солдаты 75-го Цветного полка. Что они сделали с ученицами и их учительницами, не знаю - да и, наверное, знать мне это ни к чему. Но внутри все было загажено, и я мстительно приказал командиру оставленного здесь взвода этого полка вычистить все внутри первых двух зданий, а затем уходить в Эйкен.
        После того, как все заселились - кто в общежитие академии, кто в дома, реквизированные у местного населения, как белого, так и черного, - артиллерия начала готовить позиции в том месте, где сходились дороги из Сент-Джорджа и Холли-Хилла. А я еще раз осмотрел ландшафт и наметил направления действия конницы и пехоты.
        «Ну что ж, торговец хлопком и живым товаром, именующий себя генералом Форрестом, - подумал я насмешливо, вспомнив, кем мой оппонент был до Мятежа. - Если ты идешь на Колумбию, то тебе придется либо пройти здесь, либо сделать огромный крюк. Насколько я тебя знаю, ты выберешь первое. Вот тут-то мы тебя и встретим. И я сделаю то, что не успел сделать во время той войны - поймаю тебя и вздерну на самом высоком дереве в округе».

1 сентября (20 августа) 1878 года. Вашингтон
        Капитан армии Северного Мэриленда Александр Смолл, он же Алексей Иванович Смирнов
        «Like a hot knife through butter»[43 - Как горячий нож сквозь масло (англ.).], - восхищенно пробормотал один из пулеметчиков, когда Сильвер-Спринг скрылся где-то позади за поворотом. Действительно, мы вихрем промчались через весь город, практически не встречая сопротивления…
        Еще до рассвета по позициям янки в Сильвер-Спринг начала работать артиллерия, а затем на них пошла в атаку наша конница. После нескольких нестройных залпов со стороны защитников пригорода всадники сделали вид, что отступают, хотя потерь они не понесли вообще. И когда воодушевленные мнимой победой янки начали азартно преследовать отступающих, появился наш поезд. То, что за сравнительно небольшое время сделали наши пулеметчики, оказалось достаточным, чтобы враги в панике стали метаться под шквальным огнем, а потом начали массово сдаваться в плен. А мы поехали дальше.
        «Генерал Джон Хант Морган» - так мы назвали наш бронепоезд - обстрелял форты де Русси и Стивенс, и мы, не сбавляя ход, помчались дальше. Состоял наш состав из двух паровозов, по одному с каждой стороны, трех платформ с вооружением, двух пассажирских вагонов и двух грузовых, с боеприпасами. Все они были блиндированы - пушку они не остановят, русский пулемет, наверное, тоже, а вот пулю из «Спрингфилда» очень даже неплохо держат.
        За нами следом двигались два таких же блиндированных поезда - «Генерал Томас Джонатан Джексон» и «Генерал Альберт Сидни Джонстон». Замыкал наш растянувшийся почти на милю караван инженерный поезд «Генерал Роберт Эдвард Ли» - его мы так назвали, потому что сам генерал Ли начинал свою карьеру военным инженером и лишь потом стал неплохим командиром.
        Вертолет, пролетевший на днях над Вашингтоном, не только разбросал листовки, но и провел аэрофотосъемку города. Вчера же беспилотники югороссов вновь пролетели над интересующими нас объектами. «Эх, какие я слова теперь знаю, - подумал я, усмехнувшись про себя. - Еще пару дней назад я и слыхом не слыхивал про какие-то там вертолеты и беспилотники, не говоря уже об аэрофотосъемке».
        Почти все форты на северо-западе Вашингтона были построены на частной земле, и после войны их вернули законным владельцам. Оставались лишь форт де Русси и форт Стивенс - возможно, потому что оба они находились на земле, до Мятежа - тьфу ты! - до Войны Северной агрессии - принадлежавшей свободным неграм. Которую после войны «забыли» отдать хозяевам. И там нынче располагались черные роты.
        Но оказалось, что достаточно пары выстрелов из «Васильков» - так назывались скорострельные мортиры югороссов, - как из фортов, словно испуганные тараканы, выскочили и бегом помчались сдаваться колонны чернокожих солдат в синих мундирах с поднятыми вверх руками. Ребята из «Джонстона» остановились и занялись ими, сгоняя их, словно пастухи овец в стадо. Ну а мы, вкупе со «Стоунуоллом»[44 - Stonewall - каменная стена (англ.).], как мы называли «Джексон» по прозвищу покойного генерала, двинулись дальше.
        Захватить вокзал нам удалось с ходу - никто не ожидал от нас такой лихости и дерзости, и немногие военные (здесь они поголовно были белыми) сложили оружие, даже не попытавшись оказать нам сопротивление. «Стоунуолл» остался на втором пути - его пассажирам предстоит захват правительственных зданий в центре города, а мы поехали обратно, к развилке на Лорел, где нас уже поджидал «Джонстон».
        - Обратите особое внимание на форт «Линкольн», - заговорила рация. - Там находится концлагерь.
        Я вопросительно посмотрел на помрачневшего лейтенанта Шишкова, командующего югоросским вооружением, установленным на бронепоезде, и тот пояснил:
        - Концлагерь - это лагерь, в котором содержатся взятые под стражу гражданские лица.
        «Линкольн» находился недалеко от балтиморской ветки, но, увы, ударить по нему из минометов и скорострельных орудий по вполне понятным причинам было нельзя. А вот скосить из пулемета вальяжно расположившуюся перед ним группу черных солдат, вовремя не сообразивших, что какого-то поезда нужно опасаться, удалось без проблем. После чего с «Джонстона» высадили десант - роту для зачистки форта, а мы двинулись дальше в Лорел.
        С его захватом все было даже проще, чем с Сильвер-Спрингом. Чего-чего, а прибытия поезда, да еще и с тыла, никто не ожидал. Местные черные побросали оружие после первых же пулеметных очередей. И Лорел точно так же бескровно перешел в наши руки.
        Тем временем ребята с «Джонстона» освободили заключенных - тех, кто содержался в «Линкольне» и в двух других близлежащих фортах, от которых наши узнали от тюремщиков. Мне повезло - я так и не увидел, что творилось в тех фортах, пусть даже всего лишь через два дня после того, как туда начали сгонять заключенных. Но потом я узнал, что наши ребята повесили всех охранников. До единого.

1 сентября (20 августа) 1878 года. Трентон, Капитолий штата Нью-Джерси
        Кроуэлл Марш, представитель графства Мерсер в сенате Нью-Джерси
        - Джентльмены, - объявил президент Сената Джордж Крейг Ладлоу от графства Миддлсекс, - чрезвычайную сессию Сената Нью-Джерси объявляю открытой.
        Благодарю вас всех, что вы прибыли в Трентон в это весьма непростое время и во время вашего отпуска, и это несмотря на то, что приглашение было разослано всего лишь два дня назад. Как я успел заметить, не пустует ни одно место в зале. Предлагаю не проводить перекличку и сразу же перейти к повестке дня. Увы, она весьма невеселая. Кто за?
        Руки подняли все присутствующие до единого.
        - Итак, как я писал вам всем в приглашении, в Вашингтоне арестовали нашего сенатора Рандольфа. Он не хотел голосовать за импичмент президента Уилера.
        - А разве Уилер еще президент? - послышался голос с еле заметным ирландским акцентом.
        - Полковник Сьюэлл, благодарю вас за вопрос, - чуть поклонился Ладлоу. - С вашего позволения, я все расскажу по порядку, если вы, конечно, не против.
        - Я полностью полагаюсь на вас, мистер Ладлоу, - Сьюэлл привстал и чуть поклонился.
        - В ночь после импичмента Рандольфа арестовали по обвинению в измене. Объявили об этом во время сессии Сената на следующий день, требуя его исключения из состава этой палаты. Сенатор Мак-Ферсон - вам известно, что они с Рандольфом не самые близкие друзья, - тем не менее потребовал объяснений. Кроме того, во время перерыва он рассказал об этом конгрессмену Россу, представителю Нью-Брансуика в Палате представителей. А тот поделился этой информацией с другими членами делегации, после чего и они единогласно потребовали информации о деле Рандольфа.
        И сенатора Мак-Ферсона, и всю нашу делегацию в Палате представителей - всех арестовали в ночь на тридцатое августа. Именно поэтому я и пригласил вас всех в Трентон. Надеюсь, никто не в обиде.
        - Вы поступили правильно, мистер президент, - вновь послышался голос Сьюэлла. Отовсюду послышались возгласы одобрения, переросшие в аплодисменты. Хлопал, понятно, и я.
        - Но с тех пор произошло следующее. Во-первых, Уилер, которого, как оказалось, спасли югороссы, объявил о незаконности импичмента. Более того, югороссы распространили фото из президентской спальни, на котором убитый одет. Причем всем известно, что труп не так-то и просто быстро одеть, а сорвать с него одежду намного проще. Из чего явствует, что обвинение в убийстве и содомии, на котором был основан импичмент, лживое. Равно как и обвинение, предъявленное нашему сенатору Рандольфу.
        В зале поднялся гул, но президент поднял руку и дождался, когда все стихли, а затем продолжил:
        - И в-третьих. Уилер попросил югороссов помочь ему восстановить конституционный порядок в стране. Увы, о том же заявил некто Джуда Бенджамин, называющий себя государственным секретарем Конфедерации. Но это означает, что со дня на день прибудут и войска Югороссии. Если еще не прибыли.
        На сей раз в зале царило гробовое молчание, пока вдруг не поднялся все тот же сенатор Сьюэлл.
        - Джентльмены, все происходящее - вопиющий пример произвола. Именно из-за подобной несправедливости моя семья эмигрировала из моей родной Ирландии на свою новую Родину - в Нью-Джерси, - когда я был всего лишь маленьким мальчиком. Именно поэтому я воевал в Войне между штатами, и, как мне кажется, воевал не так уж и плохо. Но сейчас я считаю, что необходимо немедленно потребовать освобождения наших делегаций в обеих палатах Конгресса, а также поставить вопрос о возвращении президента Уилера.
        - Наши предки клали свою жизнь на алтарь Свободы, - послышался голос Гаррета Хобарта. - А ныне наша страна превратилась в вертеп разбойников.
        - Именно так, - продолжил Сьюэлл. - И если наши требования не будут выполнены, я готов на любые меры, вплоть до выхода Нью-Джерси из состава Североамериканских Соединенных Штатов.
        - Или присоединения нашей любимой Новой Кесарии[45 - Nova Caesaria - латинское наименование Нью-Джерси.] к этой их Конфедерации, - сказал кто-то за моей спиной.
        - Только если не получится никак иначе, - покачал головой Сьюэлл. - Мистер президент, я закончил свое выступление.
        - Итак, - объявил Ладлоу, - предлагаю следующие два пункта для обсуждения и голосования. Естественно, каждый из вас волен предложить и другие пункты, а также выразить свое мнение по поводу этих инициатив.
        Во-первых, Сенат Нью-Джерси требует немедленно выпустить наших делегатов и восстановить их во всех правах, а также снять с них все обвинения.
        Я ожидал дискуссий, но поднялся лес рук - и я тоже поднял свою.
        - Не ожидал столь быстрого решения, - чуть улыбнулся Ладлоу. - Значит, единогласно.
        Во-вторых, мы требуем восстановления президента Уилера в правах. Если найдутся другие доказательства его вины, то мы требуем честного и беспристрастного импичмента, а не той пародии на него, которая прошла в Вашингтоне.
        И вновь поднялись руки всех присутствующих.
        - Мистер секретарь, вы все записали? А вот вопрос о возможном выходе нашего штата из состава САСШ предлагаю пока не обсуждать. Да и вообще, я надеюсь, что нам этого делать не придется.
        Есть ли у кого-нибудь другие предложения или пункты для повестки дня?
        Все молчали.
        - Предлагаю всем остаться в Трентоне на ближайшее время и сообщить свой адрес на это время секретарю Сената. Имейте в виду, что, как мне подсказывает сердце, нам, возможно, придется собраться в течение весьма короткого времени. Есть ли возражения?
        - Мистер президент, - послышался голос одного из новых сенаторов. - У меня нет жилья в Трентоне…
        - Мистер Гарднер, у меня в доме места достаточно, - кивнул Ладлоу. - И для вас, и для любого другого сенатора. Я бы счел за честь, если бы вы остановились у меня. То же и для любого другого члена этой палаты.
        - Да, но вы демократ, а я республиканец…
        - Ну и что? Мистер Гарднер, и вы, и я в первую очередь - представители народа нашего великого штата. Не так ли? А партийная принадлежность в это тяжелое время несущественна.
        - Благодарю вас, мистер президент, и с огромной радостью принимаю ваше предложение.

1 сентября (20 августа) 1878 года. Вашингтон, Президентский особняк
        Штабс-капитан армии Югороссии Николай Арсеньевич Бесоев
        - Тише, гремите тут, как пустая жестяная бочка, которую катят по булыжной мостовой! - прошипел я своим бойцам. - Вы тут всех янки переполошите.
        Сзади кто-то сдержанно хихикнул. Я показал кулак весельчаку и стал прислушиваться.
        Когда мы подходили к особняку, сквозь окна первого этажа время от времени угадывались силуэты слуг. Но перекрытия в здании были сделаны на славу, это вам не американские дома конца двадцатого - начала двадцать первого веков. И на втором этаже, где мы находились, не было слышно вообще ничего, кроме пения птиц за окнами. Вероятно, слуги попросту боялись помешать нынешнему обитателю особняка, и на второй этаж не поднимались, пока он изволил почивать.
        В президентской библиотеке на втором этаже - а именно там мы и затаились - на одной из стен находился небольшой колокол-рында - вероятно, для того, чтобы можно было вызвать слуг. Согласно плану, составленному для нас Ричардсоном, президентская спальня располагалась в нескольких шагах. Еще чуть-чуть, и мы объявим мистеру президенту сомнительной легитимности: «Мы пришли к тебе с приветом!» Лишь бы мои новобранцы-американцы не подвели.
        Ребята эти прошли хорошую школу под руководством Сереги Рагуленко, или, как они его называли, дона Элефанте, а также успели принять участие в освобождении Ирландии. Но сейчас у них появилось своего рода головокружение от успехов. Уж слишком гладко все у нас идет. Как ни странно, правительственные войска пока не оказывают нам особого сопротивления. Постреливают поначалу, но затем быстро впадают в панику, как только по ним отработают наши «Васильки» или АГСы. Впечатленные результатами стрельбы, они либо пускались наутек, либо - что происходило гораздо чаще - сдавались в плен. Правда, генерал Турчанинов говорил мне, что в самом Вашингтоне реально боеспособных войск нет - все, что более или менее подпадает под эту категорию, находится в ближних пригородах. И нам грех этим не воспользоваться.
        Поляки говорят: «В чьих руках Варшава, у того и власть». Американцы, конечно, не поляки, но если нам удастся захватить столицу САСШ, то здешним ублюдкам, возглавляемым Хоаром, сразу поплохеет. Но для этого нам требуется без шума и пыли захватить Белый дом, или, как его тут сейчас называют, Президентский особняк со всем его содержимым.
        Здание было намного меньше, чем в нашем будущем - в тысяча девятьсот втором году его расширили, в тысяча девятьсот двадцать седьмом надстроили третьим этажом и переделали крышу, а при Трумене, после того как здание грозило обрушиться, добавили внутренний стальной каркас, полностью переделали интерьер, а заодно и добавили два подземных этажа. Ныне же оно представляло собой двухэтажный особняк среднего размера, под которым располагался цокольный этаж с подсобными помещениями, а также столовой для сотрудников.
        Увы, президент Уилер особняк не любил и плохо его знал, но, к счастью, Ричардсон сумел составить для нас достаточно подробный план здания. А дворецкий новоиспеченного президента Колин Мак-Нил описал систему охраны и расположение постов. Солдат к охране не привлекали - им Хоар не доверял, а в Секретной службе теперь состояло уже восемнадцать человек, из которых четверо были приписаны к вице-президенту Камерону, а в Белом доме и на территории в любой момент находилось семеро вооруженных агентов - по двое у переднего и заднего входов в здание, двое в саду и один на отдыхе либо за едой в столовой для сотрудников на цокольном этаже.
        В отличие от слуг, обитавших в общежитии к западу от главного здания, агенты жили в собственных квартирах в городе. Менялись они два раза в сутки - в одиннадцать утра и в десять вечера, ночная смена была на два часа короче дневной. В остальное же время вероятность появления других агентов была практически нулевой.
        Так что мы, с учетом всей информации, приняли решение - операция возможна, если все сделать осторожно. Вот только закончить ее желательно не позднее половины одиннадцатого, до появления второй смены - а начать не позже половины десятого, так как Хоар практически никогда не вставал раньше. И здесь нам очень помог Колин.
        Тридцать первого августа он праздновал день рождения. По обычаю, в таких случаях угощают коллег, и Колин принес с собой несколько бутылок бурбона - и для слуг, и для агентов. Вот только в бутылку для ночной смены он добавил снотворного медленного действия, полученного от нас через Роберта. Затем, когда все благополучно уснули, он приоткрыл дверь на веранду из президентской библиотеки, а к окружающей ее балюстраде привязал крепкую веревку.
        В сады мы проникли в четверть шестого утра, на рассвете. Надежная, вооруженная до зубов Секретная служба активно нарушала Устав караульной службы, сиречь дрыхла на посту, и мы, что называется, без шума и пыли зафиксировали обоих агентов внешнего периметра, оттащив их в кусты. Несколько человек рассредоточились по территории, а остальные поднялись по веревке на балюстраду и пробрались в библиотеку.
        Основная наша задача - отловить самого Хоара. По словам Колина, эта жирная свинья был хитрой бестией и мог запросто провести моих орлов. К тому же не факт, что он окажется на месте, а не укатит в свой джорджтаунский особняк. А вот за город, по словам дворецкого, лжепрезидент бежать не станет, разве что в самом крайнем случае. Ведь он может попасть в руки не только людей Турчанинова. Там кое-где действуют и другие партизанские отряды, да и местные жители в большинстве своем весьма негативно к нему относятся и могут обойтись с новоиспеченным президентом несколько невежливо.
        Если бы Хоара в здании не было, то окна в библиотеке были бы занавешены, так что мы могли быть полностью уверены, что птичка находится в клетке. Захват Гришки Отрепьева американского разлива должен был начаться вскоре после того, как наши бронепоезда вломятся в пределы Вашингтона. В суматохе можно будет спокойно повязать Хоара и передать его прибывшим с близлежащего вокзала войскам, а они отконвоируют его туда, где он будет дожидаться решения своей судьбы.
        Мы же на третьей скорости направимся к Капитолию. Там мы соединимся с ударной группой армии Северного Мэриленда и поможем им разоружить часовых, охраняющих здание, а после этого захватить всех сенаторов и конгрессменов. И, наконец, мы пресечем любые попытки освободить их, хотя подобное развитие событий весьма маловероятно. А сортировать слуг народа, тщательно отделяя агнцев от козлищ, уже не наше дело. Но это все потом, а сейчас…
        Наша идиллия неожиданно закончилась. Где-то далеко, похоже, на окраине Вашингтона, прогремело несколько орудийных выстрелов. А потом пару раз громыхнуло так, что в окнах библиотеки жалобно зазвенели стекла. Рация запищала - меня вызвал Женя Шишков.
        - Коля, мы чуть задержались у кольца фортов. Начинайте без нас, встретимся у Капитолия.
        - Вас понял, - ответил я и посмотрел на часы, на которых было без четверти семь. - Начинаем захват Президентского особняка.
        Ох, как все некстати! Весь наш план планировался с расчетом на внезапность. Сейчас же по коридорам Белого дома носилась испуганная прислуга, кто-то истерично кричал, кто-то отдавал команды, а еще мне почудился женский крик, прозвучавший здесь же, на этаже. Это нас удивило - миссис Хоар, согласно информации Колина, находилась в Бостоне, а его любовница, миссис Паттерсон, у родни в Пенсильвании. Впрочем, крик неожиданно оборвался.
        - Мэрдок и Диксон, - услышал я в коридоре чей-то голос. - Не знаю, что с охраной, поэтому действуйте вы. Ступайте в библиотеку, выйдите на веранду и оттуда стреляйте во всех, кто попытается приблизиться к особняку. Не обращайте внимания на форму - бандиты Тёрчина могут переодеться в мундир наших полков.
        В дверях заскрежетал ключ. Уходя, Колин закрыл библиотеку, но дубликат ключа оставил на столе. Я поднял руку, подав сигнал своим бойцам, и приготовился встретить незваных гостей.
        Первого же слугу, который осторожно переступил порог библиотеки, я вырубил ударом по затылку. Второй, ошеломленный такой негостеприимной встречей, не успел среагировать и оказать мне сопротивление. Я перехватил ему глотку и втащил внутрь. Крис, стоявший рядом со мною, осторожно прикрыл дверь.
        - Где Хоар? - свистящим шепотом спросил я у перепуганного насмерть секьюрити. - Не хочешь говорить? Тогда я побеседую с твоим приятелем, он скоро должен прийти в себя. Ну а ты отправишься на тот свет.
        И для того, чтобы ускорить его мыслительные способности, я приложил к его глотке острие ножа.
        - Нет, не надо, не убивайте, - прохрипел человек в ливрее. - Я все скажу. По пути сюда я увидел, как мистер президент бежал к черной лестнице. В одной ночной рубашке, с какой-то дамой. Совсем голой.
        - Что это за дама?
        - Не знаю, сэр, но в руках у обоих были ворохи тряпок. Наверное, одежда.
        - Черная лестница - это та, которая западная?
        - Нет, сэр, черная лестница - она в восточной части здания. Уходит на цокольный этаж. Хотя с нее можно выйти и на первый этаж. Но туда удобнее было бы пройти по парадной лестнице - или по западной.
        «Ну что ж, - подумал я. - Уйти он никуда не сможет, со всех четырех сторон за Белым домом приглядывают наши наблюдатели. И Хоара они хорошо знают в лицо. Так что либо мы возьмем его в здании, либо птичка, выпорхнувшая из гнездышка, попадет в их силки».
        - Ладно, - сказал я. - Пусть будет так. Но нам надо лично убедиться в твоих словах. Пойдешь с нами. И не забудь предупреждать нас о возможных постах внутри здания. Если же хотя бы одна пуля прилетит к нам, то вторая тут же окажется у тебя в башке. - Для убедительности я приложил ствол пистолета к его виску.
        Мэрдок - так звали слугу, - как китайский болванчик, послушно закивал головой.
        - А теперь говори: где охрана?
        - Те, кто был на первом этаже, все спали. Командование на себя взял Леннинджер - он главный дворецкий Президентского особняка, и он когда-то воевал во время Мятежа. Он и приказал забрать оружие у спящих агентов - но это всего лишь четыре револьвера, и два были у нас с Диксоном, и еще один у Томпсона. И у самого Леннинджера. Но они с Томпсоном охраняют входы в особняк.
        - Хорошо, тогда давай для начала взглянем на президентскую спальню.
        Навстречу нам попалось несколько насмерть перепуганных слуг, но, как нам и говорил Мэрдок, ни один не был вооружен. Дверь опочивальни первого лица американской демократии была приоткрыта. Ни Хоара, ни его спутницы там не было - лишь кровать под балдахином с пятнами крови на скомканных простынях, а также шкафы, тумбочки, и небольшой столик с пустой бутылкой зеленого стекла и почему-то ровно одним стаканом. И фривольные картины на стенах.
        Часть ребят я направил к парадной и западной лестницам, а Мэрдоку сказал, чтобы он провел нас к черной - на плане Ричардсона ее не было. Она оказалась скрыта за искусно замаскированной дверью. На площадке первого этажа, скрытой за точно такой же дверью, я увидел в тусклом свете небольшого оконца человека, лежавшего на полу в луже крови. Мы осторожно подошли к нему.
        - Кто это? - спросил я у Мэрдока.
        - Личный дворецкий президента, сэр. Колин Мак-Нил.
        Мак-Нила я ни разу до того не видел - связь с ним держал его кузен Роберт. Нагнувшись над ним, я приложил пальцы к его сонной артерии и уловил чуть слышный пульс.
        «Жив, слава богу!» - подумал я.
        - Васильев, Джонсон, окажите ему первую помощь, - скомандовал я. - А этого, - я показал на Мэрдока, - свяжите.
        Колин чуть приоткрыл глаза и еле слышно прошептал:
        - Хоар… Это он… Я не смог… Он… с женщиной… вниз, - и раненый снова потерял сознание.
        На цокольном этаже Хоара нигде не оказалось, но в угольной яме мы обнаружили обнаженное тело миловидной женщины. И, в отличие от Колина, она была мертва - голову ее кто-то, вероятно, сам Хоар, размозжил валявшейся здесь же лопатой для угля.
        - Внимание, первый на связи! - я вызвал по рации всех своих бойцов. - Хоар сбежал. Тщательно проверяйте всех, кто удаляется от Белого дома. Повторяю - всех. Мы должны поймать этого мерзавца!

1 сентября (20 августа) 1878 года. Вашингтон. Камера городской тюрьмы
        Огастас Мерримон, бывший сенатор от Северной Каролины
        Представьте себе: камера человек, наверное, на десять - это при условии наличия в ней двухэтажных кроватей. Высоко на покрытой черными разводами стене - крохотное окошечко с очень грязным стеклом, из которого в камеру проникает не так уж много света. Ни единой кровати - и даже матрасов или одеял. В углу - ржавое ведро, служащее парашей; два раза в день одному из нас разрешено его выносить, и за эту привилегию случались уже и ссоры, иногда перераставшие в драку. А на каменном полу ночью - четверо сенаторов, десяток членов Палаты представителей и семеро новых соседей по камере - простых вашингтонцев, у которых нашли некие листовки, сбрасываемые югороссами с летательных аппаратов.
        Да, как оказалось, все-таки у югороссов имеются такие машины. По словам новичков, есть такие, что летят очень быстро, а другие медленней, но могут зависать в воздухе. Мы их даже успели услышать, но не увидеть - перед нашим окном они то ли не появлялись, то ли мы их попросту не разглядели. Тем более что треть из нас очень больна, а кашляют практически все. Сами попробуйте поспать на голом камне, тогда поймете, что я имею в виду.
        Когда меня, связанного и избитого, пригнали сюда, из камеры как раз выводили с десяток арестантов, в руках у которых были свернутые матрасы. После этого меня загнали внутрь, саданув пару лишних раз по спине, да так, что я начал плеваться кровью, развязали и заперли дверь. Минут через пять мое уединение закончилось - в мои апартаменты начали загонять товарищей по несчастью из обеих палат Конгресса. Последним, к моему великому удивлению, ввели сенатора Денниса - того самого, который все время, как говорится, пытался усидеть на заборе[46 - Американский эквивалент русской поговорки о человеке, пытающемся усидеть на двух стульях.].
        До последней волны арестов у нас в камере было до восемнадцати человек, но четверо из них - мой тезка сенатор Гарланд и трое конгрессменов[47 - Вообще-то и Сенат является частью Конгресса, но под этим термином подразумевают, как правило, лишь делегатов из Палаты представителей.] - успели скончаться, а многие другие, включая сенатора Денниса, очень плохи и вряд ли протянут больше одного или двух дней, даже если их освободят. Впрочем, и я вряд ли их переживу больше чем на неделю или две, подумал я. Слишком уж сильно надо мной покуражились…
        Неожиданно послышались то ли раскаты грома, то ли далекая канонада. А через несколько минут громыхнуло уже ближе. Я увидел, как на лицах моих сокамерников появлялась надежда.
        - Значит, так, - сказал я. - Судя по всему, это то ли Тёрчин, то ли югороссы, ворвавшиеся в Вашингтон. Но про нас вряд ли кто-нибудь знает. Более того, вполне вероятно, что нас попросту всех прикончат, когда югороссы или тёрчинцы - нам это уже будет все равно - доберутся до тюрьмы.
        - И что же нам делать? - уныло промямлил Деннис.
        Эх, не служил он в армии. Мне довелось, пусть недолго - в начале мая шестьдесят первого года я пошел добровольцем в Четырнадцатый Северо-Каролинский полк, а в июне меня из-за нехватки офицеров назначили капитаном. Хорошо ли я воевал, не знаю, но поучаствовать в нескольких операциях я успел. Но осенью того же года мне неожиданно предложили стать новым прокурором Восьмого округа моего родного штата, и я позволил себя уговорить перейти на эту должность. За что мне до сих пор мучительно стыдно - я просидел практически всю войну в тылу. Но кое-какой боевой опыт в первый год войны я все же успел получить.
        - Оружия у нас нет - нет даже топчанов, у которых можно было бы оторвать доску. Остаются лишь параша - ее я выплесну в лицо первому, кто войдет, - и кулаки. Так что те из нас, кто может хоть как-то сопротивляться, подходите ко мне. Давайте хоть уйдем красиво из этой жизни, как мужчины, а не скотина на бойне.
        Желающими оказались практически все, вот только физически на это были способны всего девять человек, не считая меня - шестеро новичков, сенатор Спенсер и двое из Палаты представителей. Я распределил между ними роли и добавил:
        - Действуем по моему приказу. Если я выйду из строя, то командует сенатор Спенсер.
        Удивительно - еще пять минут назад казалось, что вокруг меня практически все выглядели как ходячие - точнее, лежачие - трупы, не способные даже встать на ноги. А сейчас на лицах многих появилось выражение людей, у которых возникла хоть какая-то надежда на будущее. Я подумал, что надеяться нам, собственно, не на что. Но, как сказал один из новых, в листовке, за которую его сюда посадили, была статья самого Марка Твена. И в ней приводились слова одного из югороссов: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Вот я и хотел умереть стоя.
        Неожиданно послышались выстрелы, а потом громыхнул взрыв в коридоре тюрьмы. Неужто сюда добрались югороссы либо тёрчинцы? И что это такое взорвалось - неужто граната? Откуда? Как?
        Но, повинуясь инстинкту, выработанному на войне, я заорал:
        - Все на пол! Действуем только по моему приказу.
        Последовал еще один взрыв, а также пара выстрелов. Потом все стихло. А через пару минут я услышал скрежет ключа в замочной скважине и скомандовал:
        - Всем приготовиться. Действовать по моей команде! Но лишь тогда, когда я ее отдам. Возможно, нас пришли спасти.
        Мои ребята поднялись, как могли - кто держался за стену, кто шатался, но у всех на лице была решимость пополам с надеждой. Я с трудом поднял над головой почти полную парашу, приготовившись метнуть ее в того, кто появится в дверном проеме. Дверь приоткрылась, никто в камеру не вошел. Лишь голос с легким акцентом произнес:
        - Господа, все в порядке. Прошу вас держать спокойствие. Я - штабс-капитан армии Югороссии Николай Бесоев. Мы пришли вас освободить. И оказать первую помощь тем, кто в ней нуждается.
        Акцент был мне совершенно незнаком, и я решил, что этот человек именно тот, за кого он себя выдает - ну не может тюремщик в Вашингтоне быть русским! Поэтому я с облегчением поставил парашу на место - увы, чуть расплескав ее - и сказал:
        - Джентльмены, это и правда наши! Отставить сопротивление! Господин капитан, не все могут передвигаться самостоятельно. А те из нас, кто может, сейчас выйдут.

1 сентября (20 августа) 1878 года. Лорел
        Президент Североамериканских Соединенных Штатов Джордж Фрисби Хоар
        Вчера вечером судьба преподнесла мне подарок - или так мне поначалу показалось. Намедни по моему приказу арестовали делегацию из Нью-Джерси. Вообще-то я собирался наказать лишь одного сенатора Рандольфа, который посмел не поверить официальной версии о смерти Уилера. Но другой сенатор от того же штата, Джон Мак-Ферсон, не только сам выразил возмущение по поводу этого ареста, но и подговорил членов Палаты представителей от этого проклятого штата примкнуть к протесту. Пришлось их всех арестовать и препроводить в Центральную тюрьму.
        Как ни странно, когда я был еще сенатором, мои отношения с Мак-Ферсоном были почти дружескими. Более того, я даже осторожно прощупал его в качестве возможного союзника, но он принял мои намеки весьма прохладно, и я сделал вид, что все это было не более чем шуткой.
        А до того мы с Мэри даже разок отобедали у Мак-Ферсона. Женщина, которую я принял за его супругу, оказалась ее сестрой… Джоан была помолвлена с неким виргинцем-студентом Колледжа Нью-Джерси, который в 1861 году вместе с другими южанами покинул университет и пошел воевать за Конфедерацию, где и погиб. Сестра взяла ее к себе, и с тех пор Джоан так и жила с ней и ее мужем. А когда законодательное собрание Нью-Джерси назначило его сенатором, то именно Джоан переехала в Вашингтон, где и вела дом своего зятя. Я подозревал, впрочем, что ее обязанности на этом не заканчивались.
        Должен сказать, что она мне внешне очень понравилась - не столько телом, как Луиза Паттерсон, сколько своей миловидностью. Но мои попытки флирта она предпочла попросту не заметить. А вчера Колин объявил мне, что меня хочет видеть какая-то женщина. И когда я увидел, что это Джоан, я еле-еле сумел скрыть свою радость. А как только мы остались наедине, она бросилась передо мной на колени.
        - Умоляю вас, мистер президент, пощадите моего зятя! Он и правда ни в чем не виноват!
        Я поднял ее за плечи, улыбнулся и предложил:
        - Давайте обсудим это за ужином!
        Потом она с обреченным видом согласилась на мое предложение показать ей особняк, а когда мы оказались в моей спальне и я повалил ее на кровать, напряглась, но позволила мне себя раздеть. К моему вящему удивлению, она оказалась девственницей…
        Сегодня утром она попыталась встать около шести утра, пока я еще спал, но я придержал ее и сказал:
        - Джоан, не уходите! Если вы, конечно, хотите, чтобы я отпустил вашего зятя…
        На этот раз я вспомнил свою гарвардскую молодость и сделал с ней то, что в этой древней академии обычно происходит между старшекурсниками и новыми студентами. Она молчала со слезами на глазах, когда вдруг где-то относительно недалеко послышались взрывы.
        - Что это, мистер президент?
        - Побежали поскорее отсюда!
        - Дайте я оденусь…
        - Берите одежду с собой.
        Мы побежали по черной лестнице, ведущей в подвал. Мне сразу стало ясно, что по нашу душу пришли то ли тёрчинцы, то ли - что еще хуже - югороссы. В любом случае лучше мне было отсюда побыстрее уйти.
        Я втащил ее в какое-то складское помещение и сказал:
        - Жди здесь!
        Сам же зашел в соседнюю комнату, оказавшуюся угольным складом. Схватив лопату, я вернулся туда, где оставил эту дуру, и изо всех сил ударил ее по голове. Она упала бездыханная. Я спрятал свою одежду под углем, затем напялил балахон Джоан - он на меня, как ни странно, хоть и с трудом, но налез. Женщина она была высокая, а платье было ей очень даже велико - я подозреваю, что она его специально надела, чтобы не вызывать во мне похоть. Не помогло…
        Сверху послышался шум. Я вновь подхватил лопату и побежал этажом выше - не хватало еще, чтобы мое бегство обнаружили раньше времени. Но на площадке черной лестницы, дверь с которой на первый этаж была закрыта, оказался лишь мой верный Колин. Жаль, но ты, дружище, оказался здесь напрасно. Я без лишних слов саданул его лопатой по голове, затем сбежал вниз, натянул пониже чепец этой дуры, добежал до выхода к общежитию прислуги и не спеша продефилировал мимо здания, виляя бедрами, к выходу из сада для слуг. Мне показалось, что я увидел какие-то тени в саду, но меня они то ли не заметили, то ли не обратили на меня внимания.
        В двух кварталах располагался трактир с дешевой ночлежкой. Перед ним находилась коновязь, обычно охраняемая, но сейчас там никого не было - испугались, наверное. Одна кобыла была под женским седлом, что меня весьма удивило - коней, как правило, расседлывали, да и женщины в подобные заведения обычно не заглядывали. Но для меня, пока я притворялся дамой, это было то что надо.
        Я отвязал кобылу, взгромоздился на нее, как положено, боком, и она потрусила по дороге. Сначала я чуть не свалился, но потом приноровился. Уходить я решил через Лорел и Балтимор на Гавр-де-Грейс и далее на Филадельфию - только это давало мне шанс выбраться из проклятого Мэриленда и оказаться на севере. Заставу у выхода из города я обошел по известной мне тропе, а затем продолжил путь. Моей первой целью был дом вдовы Мак-Мертри, в полумиле от Вашингтона. К ней я иногда наведывался, когда у меня не было других женщин. А сейчас там можно было перекусить и немного отдохнуть.
        Увидев меня, вдова заохала и провела меня в гостиную, где усадила в кресло, и только после этого спросила:
        - Джордж, а почему ты в женском платье?
        - Пришлось бежать. Там пришли эти… тёрчинцы. Рут, прости, очень уж есть хочется.
        - Подожди, я мигом приготовлю тебе завтрак.
        Я блаженно расслабился, но неожиданно почувствовал сильный удар по голове и потерял сознание.

1 сентября (20 августа) 1878 года. Вашингтон. Район городской тюрьмы
        Штабс-капитан армии Югороссии Николай Арсеньевич Бесоев
        «Хоар, скотина, от нас утек, а потому второй раз за день проколоться - это будет просто стыдно!» - подумал я, обозревая в бинокль здание тюрьмы. Ее требовалось захватить, причем так, чтобы содержащиеся в ней узники остались целыми и невредимыми.
        С Капитолием у нас получилось намного проще, чем я думал. Охрана попросту побросала оружие и застыла с поднятыми руками, сенаторы тоже не оказали никакого сопротивления, увидев, как те, кто пришел их охранять - точнее, проследить за ними, - спешно бросают оружие и жалобно блеют о пощаде. В Палате представителей люди в синих мундирах точно так же сдались, как только мы зашли, но двое законотворцев стали громко возмущаться, а один даже достал пистолет - представьте себе, здесь разрешено приносить оружие в зал заседаний… Но, когда эта сладкая парочка быстро очутилась на полу со слегка попорченными физиономиями, другие сделали надлежащие выводы, и желающих спорить с нами больше не нашлось.
        А мы проследовали дальше в сторону узилища. Отряд, присланный генералом Турчаниновым для захвата Капитолия, был рассчитан на серьезное сопротивление, и я без зазрения совести переподчинил себе взвод аннаполисской милиции - эти ребята воевали с самого начала Второй Реконструкции и оказались весьма и весьма толковыми. А мне нужны были люди, которые не просто помогут захватить тюрьму, но и удержать ее. Во-первых, эвакуация заключенных займет какое-то время, и многим придется оказывать первую помощь на местах - а это весьма удобный момент для возможного контрудара. Кроме того, помимо политических, в тюрьме содержатся и уголовники. А этих отпускать на волю ни к чему - потом замаешься их отлавливать по новой.
        Местная каталажка была похожа на подобного рода казенные дома, в какой бы стране и в каком бы времени они ни находились. Мрачное трехэтажное здание с окнами, забранными крепкими решетками. Конечно, забор с колючей проволокой и сигнализацией, равно как и КСП, здесь отсутствовали напрочь. Поэтому можно было свободно подойти к стенам этой юдоли скорби. На часах стояли военнослужащие какого-то цветного полка. Они, как мы поняли, были изрядно напуганы стрельбой на окраинах Вашингтона и больше думали о том, как побыстрее сбежать куда подалее, чем о несении караульной службы. Но не брать их в расчет было бы непростительной ошибкой. Именно с перепугу многие совершают совершенно непредсказуемые поступки. А мне совсем не хотелось, чтобы в отряде появились «трехсотые», и уж тем более «двухсотые».
        Впрочем, с часовыми мы сможем разобраться сравнительно легко. Самую же большую сложность предстояла работа внутри тюрьмы. Мне сообщили, что здешние вертухаи достаточно хорошо подготовлены и неплохо вооружены. Если они окажут сопротивление, то их придется гасить всерьез, при этом стараясь не подстрелить кого-нибудь из арестантов.
        - Начинаем на счет три! - передал я по рации. В бинокль я увидел, как мои орлы незаметно подобрались ко входу в тюрьму. Черные часовые их не заметили. А если бы и заметили, то это было бы последнее, что они увидели бы в жизни. Два снайпера держали их на прицеле. Только мне не хотелось лишний раз проливать кровь. Хватит, в прошлую гражданскую войну обе стороны делали это не жалеючи.
        - Один! Два! Три! - скомандовал я.
        Часовые не успели даже глазом моргнуть - внезапно появившиеся перед ними люди в пятнистых камуфляжках мгновенно заставили их выпасть из реальности. Один из бойцов подскочил к дверям тюрьмы и шустро прикрепил к ней заряд, который должен был вынести эту самую дверь.
        Грохнул взрыв, дверь разлетелась в щепки. Потом в дверной проем влетела светошумовая граната. Я привычно закрыл глаза и зажал руками уши. Хотя от меня до тюрьмы было метров сто, но взрыв грохнул так, что у меня потом долго еще звенело в ушах.
        Рванувшись, как спринтер, я в мгновение ока добежал до раскуроченных дверей каталажки и нырнул вовнутрь. В руках у меня был пистолет-пулемет ПП-2000 - хорошая штука, именно то что нужно для действия в замкнутых пространствах. На полу у лестничной площадки ошалело ворочался человек в некоем подобии формы. Скорее всего, это был один из тюремных служителей.
        - Ключи от камер у тебя? - грозно воскликнул я, схватил за шиворот вертухая и рывком поставил его на ноги. - Ты что, язык проглотил?!
        Охранник, ослепленный и оглушенный взрывом светошумовой гранаты, так и не смог навести резкость. Отправив его пинком в угол, я стал осторожно подниматься по ступенькам на второй этаж. Как я слышал, именно там и содержались узники, арестованные за непочтительное отношение к президенту Хоару либо имевшие наглость родиться на Юге.
        Бах-бабах! - грохнуло где-то наверху. Пули лязгнули о чугунную ограду лестничного пролета. Краем глаза я заметил мелькнувшую на площадке тень и ответил оппоненту короткой очередью. Видимо, я попал - тень взмахнула руками и стала оседать, оставляя на оштукатуренной стене кровавую полосу.
        - Всем быть внимательными! - передал я по рации. - Страхуйте друг друга.
        Осторожно поднявшись на второй этаж, я выставил за угол «кочергу» - согнутый буквой «Г» стержень, к короткому концу которого было прикреплено зеркальце. Внимательно осмотрев коридор, я заметил, что слева от входа у стены притаились двое вооруженных мужчин в форме тюремных служителей.
        «Надо их гасить, причем наглухо», - подумал я. Достал из кармана разгрузки гранату РГД-5, выдернул чеку и, нагнувшись, швырнул ее за угол в направлении вертухаев. Граната со стуком покатилась по полу, потом хлопнул взрыватель, отбрасывая предохранительную скобу…
        Громыхнуло неслабо. Коридор окутался белесым дымом. Видимо, вертухаев серьезно зацепило осколками - кто-то из них истошно завопил. Второй молчал, из чего я сделал вывод, что он в полном ауте или отправился в Страну вечной охоты.
        Высунув за угол «кочергу», я убедился, что охранники нейтрализованы. Других вертухаев в пределе видимости обнаружено не было. Держа оружие на изготовку, быстро запрыгнул на этаж. Взгляд вправо, взгляд влево - чисто!
        Как я и предполагал, один вертухай был убит наповал, второму же осколки располосовали брюхо. Он уже не орал, а лишь жалостливо скулил.
        - Жить хочешь? - спросил я у раненого, пинком отправив в конец коридора выпавший из его рук кольт. Конечно, я немного лукавил - даже если бы ему очень хотелось жить, то в этом я ничем не смог бы ему помочь. На мой взгляд, с таким ранением даже в наше время выжить было бы весьма проблематично.
        - Не убивайте, - тихо пробормотал вертухай. - Я сделаю все, что вы мне скажете.
        - Где ключи от камер?
        - Они на поясе у Линкольна, - раненый кивком показал на труп своего напарника.
        «Интересная фамилия», - подумал я, но вслух лишь спросил:
        - Еще охранники есть?
        - Внизу двое, у входа двое и двое на третьем этаже.
        Ну, нижних мы уконтрапупили - одного контузили, второго, который стрелял в меня на лестнице, я завалил. Двоих с этого этажа тоже можно отминусовать. Остались еще двое - наверху. Что ж, попробуем с ними договориться по-хорошему.
        Я подошел к лестнице и громко крикнул:
        - Парни, если вы сдадитесь, то я обещаю вам, что вы отправитесь домой. Даю вам честное слово.
        Через минуту кто-то ответил мне сверху:
        - Хорошо, мы сдаемся.
        - Оружие ваше где?
        По ступенькам лестницы загромыхали два револьвера. Потом показались два охранника с поднятыми руками.
        - Ну вот и хорошо, - сказал я, опуская оружие. И зачем было палить? - Молодцы. Теперь давайте открывайте камеры - но только те, где сидят политические. А то ваши подопечные совсем с ума сойдут от страха.

1 сентября (20 августа) 1878 года. Риджвилл, Южная Каролина
        Художник и волонтер Василий Васильевич Верещагин, прикомандированный к Экспедиционному корпусу армии Югороссии
        «Тук… тук… тук…» - в последний раз простучали колеса вагона. Кто-то открыл дверь в вагон первого класса, в котором вместе со мной путешествовали высшие офицеры Экспедиционного корпуса, а также мой друг Сэм Клеменс. Было около половины двенадцатого, и жара стояла неимоверная. Даже в Индии я не припомню, чтобы пот лил с меня ручьем, как в бане. А здесь местные еще и смеются - мол, это ничего, нормальная температура. Вот прибыли бы вы в «собачьи дни», в середине июля, когда действительно жарко, тогда бы поняли, каково грешникам в пекле.
        Может, зря я не остался в Чарльстоне. Ведь говорил мне Александр Александрович Пушкин еще по дороге сюда, мол, Василий Васильевич, не стоит вам покидать Чарльстон, там и бризы с моря, и тенистые сады, да и сам город весьма приятный во всех отношениях. Вот только я из-за своей гордыни и упрямства ответил ему, что не привык отсиживаться в тылу, и указал на своего Святого Георгия, полученного мною когда-то в Самарканде. Да и Сэм, который еще на корабле признался мне, что хотел бы задержаться на побережье, увидев, что я настырно напрашиваюсь в экспедицию, тоже неожиданно попросился с нами.
        В Чарльстон мы прибыли около половины десятого утра. Кто-то мне говорил, что это самый красивый город во всех Североамериканских Соединенных Штатах. И он был действительно хорош - множество прекрасных особняков, утопавших в садах; величественные храмы, частично еще колониальной постройки. И все это на берегах одной из самых красивых гаваней мира. Вот только мне сразу бросалось в глаза наличие большого числа людей в траурной одежде посреди всеобщего ликования и сотни свежих могил у церквей, мимо которых мы проезжали по дороге на вокзал. Я даже сделал пару карандашных зарисовок для будущих картин.
        Когда же мы выехали из города, вокруг потянулись пейзажи, напоминавшие мне увиденное в Болгарии - обугленные руины поместий, домов и даже хижин, стервятники, кружащие в синем небе. И куда ни посмотри, кресты, кресты, кресты… А у большинства увиденных нами людей глаза красные от слез. Но они были рады встрече с нами и приветственно махали нам вслед.
        Железную дорогу янки не тронули - вероятно, они надеялись в самое ближайшее время вернуться в Чарльстон. Ведь после недавней битвы за город командовать войсками, верными правительству, в Вашингтоне было поручено печальной памяти генералу Шерману - тому самому, который в свое время сжег множество городов в Джорджии и в Южной Каролине. Этот новоявленный Аттила практически каждый город, через который проходили его войска, велел превращать в развалины. А некоторые, особо ненавидимые им города, например, Атланту, по его приказу расстреливала зажигательными бомбами артиллерия.
        Чарльстону повезло - его Шерман спалить не успел, да и Конгресс потребовал оставить его в целости и сохранности, после того, что этот вандал сделал с Колумбией, несмотря на приказ не трогать город. Но вряд ли жемчужина побережья уцелеет, если генералу удастся его захватить и в этот раз. А подтверждением того, что случилось бы с ним сейчас, могли послужить все еще дымящиеся руины центра Риджвилла - то, что не было уничтожено изначально, люди Шермана подожгли, когда его покидали.
        Единственное, что они не тронули, - это железнодорожную станцию - вероятно, в ожидании скорого возвращения по железной дороге. Сохранилось все - здание вокзала, мастерская, железнодорожная петля и целых четыре пути, - здесь сходились две железные дороги, первая из которых вела в Колумбию, а вторая в Эйкен и далее в Огасту в штате Джорджия.
        Нас встретил лично генерал Форрест в сопровождении двух отделений солдат. Меня изумило, что одно из отделений полностью состояло из негров. Как только Александр Александрович сошел на перрон - впрочем, перроном это назвать было сложно, так, земляная насыпь вдоль рельсов, - Форрест обнял его, а затем сказал:
        - Добро пожаловать в Риджвилл, господа. С вашего позволения, я похищу у вас генерала Пушкина и его офицеров, а остальных дожидается только что приготовленный обед. Сержант Фримен, - он показал на негра-сержанта, - и его люди отведут вас туда, где вас накормят, а после разместят вас в домах в уцелевшей части города.
        Мы с Сэмом шагали рядом с Фрименом, и я не раз ловил на себе его робкие взгляды, как будто он хотел меня о чем-то спросить. Я улыбнулся:
        - Сержант, не бойтесь. Я не кусаюсь.
        - Простите меня, сэр… Скажите, а вы русский? Или югоросс?
        - Русский, сержант. Просто русский.
        - Видите ли, сэр… Когда я служил в Восемьдесят втором цветном полку, нам лейтенант рассказывал о том, что в газетах писали о вас. Дескать, конфедераты и русские хотят вернуть нам рабство и что в России до сих пор все негры - рабы. Скажите, это… неправда?
        - Нет ни в России, ни в Югороссии рабов, ни черных, ни белых. Да и негров у нас нет. Впрочем, когда-то давно турецкий султан подарил нашему императору Петру раба-эфиопа - есть такой народ в Африке. Петр его сразу же освободил, крестил в православие, и стал он Абрамом Петровичем Ганнибалом, который дослужился до генерала и честно служил своей новой родине.
        Фримен и другие негры слушали с открытым ртом, а я продолжил:
        - Внучка его, Надежда Осиповна Ганнибал, вышла замуж за Сергея Львовича Пушкина, принадлежавшего к древнему дворянскому роду. И сын их, Александр Сергеевич, стал величайшим русским поэтом. А его сын, Александр Александрович, - наш генерал.
        Я внутренне усмехнулся, увидев, как негры начали смотреть на Пушкина, шагавшего в компании с Форрестом и другими чуть поодаль, с нескрываемым обожанием. Через несколько сотен футов офицеры зашли в какой-то дом, а нас повели дальше, туда, где под деревьями нас ждали столы с едой.
        Покормили нас сытно и относительно вкусно - тушеное мясо с рисом и бобами, кукурузные лепешки, пиво… А после этого к нам прибежал гонец и сообщил, что нас срочно вызывает генерал Пушкин.
        - Ну что ж, Василий Васильевич… Планы переменились. Мы срочно отбываем по направлению к Эйкену - это на северо-западе. И заночуем по дороге. Вы как, с нами или здесь останетесь?
        - С вами, господин полковник.
        - Тогда через десять минут будьте на станции.

2 сентября (21 августа) 1878 года. Раннее утро. Эйкен, Южная Каролина
        Генерал-майор Александр Александрович Пушкин, командующий Каролинским отрядом Экспедиционного корпуса армии Югороссии
        Вчера, когда мы с генералом Форрестом планировали ближайшие операции, к нам в штаб привели пожилого негра, который клялся, что у него имеются очень важные сведения для командиров конфедератов. Но первое, что он сделал, посмотрев на меня, это спросил:
        - Масса, скажите, это правда, что ваш дедушка был черным?
        - Только не дедушка, а прапрадедушка, - усмехнулся я.
        - Значит, это действительно так! - и его черное морщинистое лицо расплылось в широченной улыбке. - Масса, именно поэтому я решил прийти именно к вам.
        - Слушаю вас, уважаемый…
        - Джек, масса. Просто старый черный Джек. Знаете, масса, я кузнец. И когда янки были здесь, я подковывал их коней, чинил колеса пушек, ну и так, по мелочи… Мне платили, и я делал.
        Кто-то из конфедератов попытался что-то сказать, но и я, и Нейт Форрест одновременно сделали знак рукой - мол, подожди, пусть говорит. А старый Джек продолжал:
        - Так вот. Вы же знаете, масса, для белых, даже для янки, мы практически невидимы. Ну, делает что-то негр, кого это интересует? Так что говорили они при мне не стесняясь. И их главный - не знаю, в каком он звании, у него еще серебряный лист был здесь, - и негр показал пальцем на лацкан своего потрепанного сюртука.
        - Подполковник, - кивнул Форрест.
        - Наверное, подполковник, я не разбираюсь в их чинах, простите уж, масса. Так вот, к нему прибежал гонец, приехавший на поезде, и передал конверт. Тот вскрыл его, прочитал бумагу и начал ругаться - плохо ругался, поминал Господа нашего и всех святых. А потом сказал, что старик приказывает отправиться в Эйкен. После чего янки погрузили пушки на платформы, лошадей и людей в вагоны и уехали. Было это за два часа до того, как пришли вы, масса, - он посмотрел на Форреста.
        - Значит, вчера днем.
        - И еще вот что, масса. Он что-то сказал про то, что старик захотел устроить новую Атланту.
        - А сколько их было? Ну, солдат у этого подполковника.
        - Много, масса. Четыре вагона для лошадей, десять для людей и четыре платформы с пушками. А вот сколько всего людей будет, сказать не смогу - я плохо считаю, масса, не нужно это кузнецу.
        - Благодарю тебя, друг, - сказал я и приобнял за плечи негра. У него глаза вылезли из орбит от удивления. Он всхлипнул, поклонился мне и вышел. Я же пристально посмотрел на Форреста.
        - Новая Атланта? Это то, что я думаю?
        - Боюсь, что да. Генерал, вы предлагали идти на Эйкен, а затем ударить по Колумбии с запада. Я спорил с вами, но сейчас вижу, что другой возможности у нас нет. Вот только боюсь, что они уже в Эйкене - а туда от нас девяносто миль. И неизвестно, сможем ли мы беспрепятственно туда добраться - вдруг они успели вывести из строя железную дорогу.
        - Майор Лисицын, - я посмотрел на одного из офицеров-югороссов, - можно ли проверить состояние дороги с помощью ваших беспилотников?
        - Так точно, товарищ… господин полковник.
        Я усмехнулся - обращение «товарищ» в устах югороссов мне казалось очень забавным.
        - Я ж вас просил, зовите меня просто - Александр Александрович. А я вас, с вашего позволения, буду величать Вячеславом Андреевичем.
        - Александр Александрович, предлагаю отправиться в путь немедленно. А по дороге мы будем контролировать дорогу перед нами. Вот только девяносто миль - это сколько времени займет? Ночью мы сможем увидеть людей в инфракрасном спектре. Зато, например, завал из деревьев на рельсах мы не увидим. Так что идти нужно днем.
        - Это едва ли не самая древняя железнодорожная ветка во всех Соединенных Штатах, - усмехнулся Форрест. - Увы, быстрее чем двадцать миль в час ехать у нас не получится. Боюсь, что предельная скорость передвижения ближе к пятнадцати милям в час. Слишком уж дорога старая, одна из первых в Северной Америке, и ее давно никто не ремонтировал. Вот по ветке в Колумбию можно двигаться со скоростью около тридцати или даже сорока миль в час, там дорога намного новее и лучше.
        - Значит, мы проведем в дороге пять-шесть часов?
        - Именно так. И в Эйкен мы доберемся лишь вечером. Или придется заночевать по дороге. Все равно вряд ли кто-нибудь успеет дать знать в Эйкен, что мы туда направляемся. Предлагаю остановиться на ночь в Виллистоне - он как раз по пути. Мы туда доберемся за три с половиной, максимум четыре часа.
        Из Риджвилла мы выехали около половины второго. Дорога оказалась действительно не в самом лучшем состоянии - качало нас немилосердно, казалось, что на крутом повороте наш вагон слетит с рельс - но ни единого препятствия на дороге янки не подумали соорудить, и мы добрались до Виллистона, когда солнце только-только начало клониться к закату.
        Заночевали мы прямо в поезде, хотя местные жители и упрашивали нас остановиться в их домах. Но Форрест был непреклонен - выходить нужно было, как только начнет светать, где-то около половины шестого утра. Как бы то ни было, нас, во-первых, накормили до отвала, а во-вторых, оказалось, что мы не так уж и сильно опаздываем - первый же поезд янки сломался у самого Виллистона, и в Эйкен они отправились лишь сегодня днем.
        - Где-то за три часа до вашего прибытия, господин генерал, - кивнул старик с запекшейся кровью и с синяками на лице. На мой вопрос, кто его бил, он ответил: - Были здесь негры, - он сплюнул на землю кровь из разбитой губы. - Их подполковник - белый-янки - отправил пешком еще с утра. Но, думаю, они тоже уже в Эйкене. Кстати, многие наши мужчины, кто помоложе, ушли к Колумбии еще с неделю назад - а вот с женщинами эти нелюди порезвились. Хорошо еще, что многие - включая моих дочерей - успели уйти в лес…
        - Они больше не придут, - кивнул ему Форрест.
        - Скажите, сэр, а вы… русский? - старик обратился уже ко мне.
        - Именно так, мистер…
        - Стенхоуп. Но зовите меня просто Джек.
        Я усмехнулся про себя - еще один Джек, только другого цвета. А он продолжал:
        - Спасибо, что вы в этот раз на нашей стороне! Знаете… Я воевал против янки… тогда, хотя мне было уже пятьдесят шесть… Сейчас не могу - возраст, знаете ли, но прошу вас, генерал, и вы, полковник, отомстите за поруганную честь наших женщин, за все, что янки сделали с нашей многострадальной землей!
        - Сделаем, Джек, - я кивнул старику. - Обещаю вам.
        - И вот еще что. Наши ребята - мои сыновья и с ними две дюжины парней из этого города - ушли в лес Конгари, что между Колумбией и Оранжбургом. Там собиралось ополчение из самых разных городов. Слышал краем уха, как янки жаловались, что у них то люди, то грузы пропадают, поэтому они теперь все по железной дороге отправляют. Наверное, это наши ребята дают им жару.
        На следующее утро мы вышли из Виллистона, лишь только небо чуть посветлело. Но, не доходя до Эйкена, мы услышали первые разрывы, а затем небо окрасилось заревом. Беспилотник показал нам четыре батареи, которые методично, раз в минуту, выплевывали очередной залп в сторону Эйкена. Сам же город представлял собой одно огромное пожарище. Кое-где метались люди, но намного больше с помощью беспилотника мы обнаружили трупов. Большинство из убитых были женщины.
        «Эх, - подумал я, - зря мы вчера остановились на ночь…»
        Надо было срочно прекратить это безобразие. Я приказал сформировать летучий отряд. С платформ сгрузили брички, которые югороссы называли тачанками. В них впрягли лошадей и установили АГСы и пулеметы. Прикрывать тачанки должны были конные волонтеры. Мы заранее готовились к разгрузке и погрузке в чистом поле, и потому все заняло не более получаса.
        Потом на рысях летучий отряд направился к батареям, которые продолжали расстреливать беззащитный город. С помощью кружившего в небе беспилотника мы с Форрестом наблюдали за всем происходящим. Генерал, для которого тактика боевых действий югороссов была в новинку, лишь качал головой и одобрительно покрякивал.
        Первыми к батареям янки поскакали тачанки. С некоторых из них сняли пулеметы и установили гранатометы, которые с расстояния версты открыли огонь по огневым позициям северян. Югороссы стреляли хорошо - они почти сразу накрыли орудия и артиллеристов. Те, не ожидая нападения с тыла, в панике бросились прочь. Потом на одной из батарей прогремел взрыв - одна из гранат угодила в зарядный ящик орудия. Батареи янки замолчали.
        - Алекс, - генерал Форрест оторвался от созерцания разгрома вражеской артиллерии, - ты не забыл, что тот негр говорил о четырех вагонах для лошадей, которые были в составе поезда? Имей в виду, что твой отряд, так лихо расправившийся с артиллерией янки, могут атаковать в конном строю. Я думаю, что тот мерзавец-подполковник наверняка отправит все свои силы, для того чтобы выручить брошенные артиллеристами орудия.
        - Нейт, я все помню. Вместе с гранатометами я отправил на тачанках три пулемета. Этого вполне достаточно, чтобы отразить атаку кавалерии. А по пехоте отработают гранатометы - думаю, что даже лучшие части северян не выдержат их огня.
        Посмотри - ты оказался прав. Видишь отряд кавалеристов в синих мундирах? Их примерно сабель пятьдесят. Сейчас наши парни покажут, на что они способны.
        И действительно, пулеметчики, подпустив вражеских всадников поближе, открыли по ним меткий огонь. В течение минуты янки потеряли половину своей кавалерии, а уцелевшие развернули коней и обратились в бегство. Что же касается пехоты, то она, увидев, что произошло с кавалерией, сначала остановилась, а потом начала отходить.
        - Алекс, - воскликнул генерал Форрест, - это полный разгром! Думаю, что мы теперь легко захватим Эйкен. Или то, что от него осталось… - генерал печально посмотрел на гибнувший в огне город.
        Выгрузив из вагонов основные силы, мы, действительно, безо всякого сопротивления вошли в пылающий город. По дороге мы захватили несколько десятков пленных. Артиллеристов и тех, у кого в ранцах и мешках были найдены вещи, отобранные у местных жителей, генерал Форрест приказал после короткого допроса повесить. Мне, конечно, все это не пришлось по душе, но, видя, во что янки превратили мирный город и как они обошлись с его населением, я промолчал.
        Наши солдаты пытались помочь несчастным людям в их борьбе с огнем. Но у нас не было даже воды. Я помню, как капитан Стюарт и еще двое других уроженцев Эйкена, надеясь, что их родные и близкие уцелели, бродили среди пылающих жилищ. Но увы, выжили очень немногие, зато в полусгоревшем сарае наши ребята нашли подполковника Сэмюэла Уокера, командовавшего операцией по уничтожению города.
        Когда его привели к нам, Форрест процедил:
        - Тебя надо было бы повесить в первую очередь.
        - Не надо! Не надо! Я все расскажу!
        Оказалось, что Эйкен был только началом - сразу после уничтожения города артиллерия должна была отбыть по железной дороге в близлежащую Огасту, по ту сторону границы с Джорджией. Ей была уготовлена та же участь, что и Эйкену. Но в Огасте уже находились один цветной батальон и кавалерийский эскадрон, поэтому частям Уокера было предписано возвращаться по железной дороге в Колумбию сразу после освобождения города.
        - А почему в Колумбию?
        - В самом городе остались лишь штаб генерала Шермана и рота 77-го Цветного полка. Все остальные силы находятся в Оранжбурге в ожидании удара генерала Форреста. Поэтому нам приказано вернуться в Колумбию как можно скорее. Поезд уже на вокзале.
        Действительно, район вокзала Эйкена сохранился практически полностью, равно как и железнодорожные пути - по этим районам янки специально не стреляли. Когда Уокера увели, я сказал Форресту:
        - Нейт, давай разделимся. Ты иди на Огасту, а я - на Колумбию, на поезде подполковника. Очень уж мне хочется поближе познакомиться с милым генералом Шерманом. А атаки с запада они не ожидают, тем более если мы пойдем под флагом янки. И не кривись ты так - это даст нам возможность проникнуть в город.
        - А как вы найдете штаб Шермана?
        - Элементарно: Уокер указал его на карте. Тем более, уроженцы Колумбии у меня есть, не заблудимся. Конечно, самого Шермана там, наверное, не окажется, но мы свяжемся с ополченцами в лесу Конгари и ударим по янки с севера одновременно с частями из Риджвилла.
        - А как ты с ними свяжешься? Прости, забыл про вашу русскую радиосвязь…
        - Именно так, Нейт.
        Генерал зло сплюнул и сказал:
        - Ладно, Алекс, уговорил. Я только прошу тебя - возьми этого гада живым, если сможешь. Надо нам будет устроить трибунал вроде дублинского. Этот мерзавец Шерман - первый кандидат на виселицу.

2 сентября (21 августа) 1878 года. Трентон, Капитолий штата Нью-Джерси
        Кроуэлл Марш, представитель графства Мерсер в Сенате Нью-Джерси
        - Джентльмены, - лицо сенатора Ладлоу было весьма озабоченным. - Прошу простить меня за то, что пришлось вызвать вас менее чем через сутки после нашего последнего заседания. Но из Вашингтона пришли весьма неоднозначные новости. Как вам, возможно, уже известно, вчера округ Колумбия был захвачен армией Северного Мэриленда при поддержке армии Конфедерации, а также югороссов.
        В зале заседаний воцарилась гробовая тишина. Для меня - да и, полагаю, для многих других - это было новостью. Ведь связи с Вашингтоном практически не было, кроме как по телеграфу, - но ни в одной газете никаких сведений об этом не было. Впрочем, кто-то рассказывал, что газеты подвергаются строжайшей цензуре и что в Нью-Йорке арестовали редактора и рассыпали набор очередного номера «The New York Sun» только за то, что тот захотел напечатать статью какого-то своего корреспондента, посланного на Бермуды к югороссам. Но никаких подробностей мне известно не было.
        Первым опомнился полковник Сьюэлл:
        - Мистер президент Сената, скажите, а почему вы сказали, что новости неоднозначные?
        - Потому что наша делегация была освобождена в полном составе. Точнее, почти в полном - конгрессмены Синниксон и Педдл скончались от побоев и жестокого обращения еще до захвата - точнее, освобождения - тюрьмы.
        Сьюэлл встал и заорал:
        - Они же оба республиканцы! И Синниксон служил армейским священником во время Мятежа! Мистер президент Сената, скажите, может быть, что их убили конфедераты?
        - Маловероятно, полковник. Телеграмма, из которой я узнал об этих событиях, подписана сенатором Мак-Ферсоном и конгрессменом Пью. Они еще пишут, что они - единственные, кого русские врачи выписали из больницы, других все еще лечат. И обещают всех вылечить.
        - Тогда это, похоже, правда, если, конечно, их подписи не подделали. Ведь и Пью служил военным врачом - пусть в тылу, но в госпитале для раненых солдат, и, кроме того, полностью отказался от жалованья на время войны.
        К моему крайнему удивлению, следующим встал самый новый сенатор - Джон Гарднер. Я его практически не знал, но слышал, что он был, возможно, самым ярым сторонником Второй Реконструкции в нашем Сенате. Но сейчас он лишь сказал:
        - Джентльмены, я считаю, что подобное преступление против нашей делегации в Конгрессе - и, вероятно, против делегатов от южных штатов - не должно остаться безнаказанным. Мы не в силах наказать виновников этих зверств, но мы можем потребовать наказания виновных, а также возвращения президента Уилера. Иначе я, как мне это ни трудно говорить, готов поддержать выход нашего славного штата из состава Североамериканских Соединенных Штатов.
        - А что вы предлагаете взамен? - не удержался и спросил я.
        Слова Гарднера заглушил удар грома откуда-то с юга. Я удивился - когда я прибыл в Капитолий всего лишь с двадцать минут назад, небо было синее-синее, без единого облачка. Но громыхнуло вновь, намного сильнее - а затем раздался грохот с южной стороны здания, там, где оно выходит на пойму широкой реки Делавэр, за которой уже Пенсильвания. Именно здесь, вкралась ко мне в голову мысль, сам Джордж Вашингтон перешел реку и ударил по гессенским наемникам в Трентоне в декабре 1776 года - первая победа в нашей славной Американской революции. Но что теперь?
        - Артиллерия! - закричал полковник Сьюэлл. В отличие от меня, он служил во время Мятежа, так что я безоговорочно ему поверил. - Выходим из здания. - И он вскочил и побежал к выходу.
        - Всем на выход, - подтвердил его слова Ладлоу. - Да поторапливайтесь же!
        Тем временем обстрел продолжался. В дверях началась толчея, но Сьюэлл и некоторые другие быстро навели порядок. Я смог выбраться одним из последних - как раз вовремя, через несколько секунд новый взрыв раздался уже на крыше над нашим залом заседаний, и послышался грохот уже в самом зале.
        Мы отбежали подальше от здания. Я взглянул на ту сторону Делавэра, покрытую клубами дыма; чуть поодаль находилась пристань, обычно используемая местным паромом, но сейчас там стояли два парохода, из труб которых валил черный дым. Я еще подумал - как я мог их не заметить, когда прибыл в Капитолий? Скорее всего, пары начали разводить только недавно, и у нас есть несколько минут, чтобы убраться отсюда.
        - Джентльмены, соблюдаем спокойствие! - строго сказал Ладлоу. - Предлагаю продолжить заседание в другом месте, по возможности, не в Трентоне - кто бы нас ни обстреливал, скоро они будут здесь, а нам нужно поработать. Мы все еще законная власть в Нью-Джерси - мы, Палата представителей и губернатор, - но Палата не собиралась, а губернатор Мак-Клеллан, насколько мне известно, у себя дома в Нью-Брансуике. Я ему писал еще позавчера, но он тогда ответил, что не собирается вмешиваться в вашингтонские дела.
        - Полагаю, что профессор Мак-Кош, ректор Колледжа Нью-Джерси у нас в Принстоне, позволит нам продолжить наше заседание в университетском Нассау-Холл, - неожиданно для себя сказал я. - Туда и ехать-то миль десять, а у всех у нас здесь экипажи. А к Мак-Клеллану можно будет послать человека из Принстона - оттуда в Нью-Брансуик миль пятнадцать или чуть больше.
        - Господа, не задерживаемся, встречаемся в Принстоне у ворот перед Нассау-Холл. А вы, сенатор Марш, отправляйтесь к профессору Мак-Кошу. Я же заеду в казармы милиции и посмотрю, что там и как, - Трентон нам не удержать, но не хотелось бы отдавать весь штат без боя. Тем более, хотелось бы понять, что вообще происходит.
        Профессор Мак-Кош жил в доме Маклина - так именовалась резиденция ректора в двух шагах от Нассау-Холла. Поручив кучеру отправиться ко мне домой, чтобы напоить и накормить лошадей, я постучался в дверь особняка. Открыл мне сам Джеймс, одетый, как обычно, в строгое облачение англиканского священника. Увидев меня, он улыбнулся и сказал со своим неповторимым шотландским акцентом.
        - Кроуэлл? Заходи, рад тебя видеть. А мы с Изабеллой чай пьем. Присоединяйся!
        Конечно, Мак-Кошу полагались слуги по дому, но ректор со своей очаровательной супругой, как правило, отпускали их перед чаепитием. Я вошел, поцеловал руку Изабелле Мак-Кош и сказал ее супругу:
        - Джеймс, у меня, увы, срочное дело, - и я рассказал ему о происшедшем в Трентоне.
        Джеймс нахмурился:
        - То-то меня удивило, Кроуэлл, что у нас ясное небо, а с юга все время раздаются раскаты грома. Подожди, я сейчас возьму ключи от Нассау-Холла. Пойдем вместе. Нужно же мне будет открыть для вас ворота ограды, сам Холл и зал заседаний - именно там, вы же знаете, когда-то собирался Континентальный конгресс, когда Принстон стал временной столицей того, что позднее стало Североамериканскими Соединенными Штатами. Сейчас я обуюсь, и мы уже идем.
        Но не успели мы выйти, как послышался конский топот, и сквозь окно, ведущее к газону перед Нассау-Холлом, мы увидели, как конный отряд в синей форме окружил находившихся у ограды сенаторов. Я хотел выбежать из дома, но Джеймс остановил меня рукой:
        - Кроуэлл, оставайся здесь. Изабелла, налей нашему другу чаю, а я пойду узнаю, что там происходит. Ведь ты, такое у меня впечатление, единственный оставшийся на свободе сенатор. А это уже нечто.
        - Но, Джеймс, ты не боишься?
        - Меня они вряд ли тронут. Все-таки я не только ректор сего учебного заведения, в котором учились многие знаменитые мужи, но одновременно и священник. А вот тебя схватили бы сразу.
        И действительно, когда Мак-Кош подошел к синим мундирам, к нему подъехал некий офицер, чуть поклонился ему и некоторое время с ним беседовал, после чего ректор вернулся в дом Маклина.
        - Повезло, что их командир когда-то был моим студентом, - усмехнулся Мак-Кош. - Значит, так. По распоряжению действующего президента Камерона, Нью-Джерси включен в зону Второй Реконструкции.
        Я попытался возмутиться, но Мак-Кош продолжил:
        - Он меня попросил - иначе бы приказал, а может, и задержал - отдать ему ключи от всех зданий университета. Я ему их сейчас отнесу. Кроме того, он заинтересовался, не видел ли я беглецов. Так как ты таковым не являешься, - он улыбнулся своей хитрой улыбкой философа, - я честно ответил, что нет. Но я бы на твоем месте немедленно отбыл куда-нибудь подальше. А то, как мне кажется, рано или поздно они могут проверить, нет ли у меня гостей.
        - Я тогда отправлюсь в Нью-Брансуик к губернатору.
        - Наверное, ты прав. Но лучше верхом. И к своему дому не подходи - не удивлюсь, если тебя там уже ищут.
        Мак-Кош написал пару слов на бумажке и протянул ее мне.
        - Ты ведь знаешь, где университетские конюшни? Отдашь это конюху. Я ему написал, чтобы он выделил тебе коня и особо не распространялся об этом.

2 сентября (21 августа) 1878 года. Вокзал города Колумбии, Южная Каролина
        Генерал армии Уильям Текумсе Шерман
        Поезд замедлил ход, затем стук колес потихоньку затих, и я начал готовиться к выходу из вагона - встал, нацепил саблю, которую мне подал мой ординарец, надел шляпу, без которой я никогда не появлялся на людях. Неожиданно в вагон вломились люди в униформе странного цвета, с необычным оружием. Ничего похожего я раньше не видел. Это были короткие карабины со странными кривыми устройствами внизу. Неизвестные выглядели весьма решительно, и всем сразу стало ясно, что сопротивляться бессмысленно. Я со вздохом отстегнул только что надетую саблю и эфесом вперед протянул ее человеку, которого я посчитал старшим. Остальные офицеры штаба последовали моему примеру.
        Старший - высокий светловолосый широкоскулый человек с насмешливым выражением лица - взял мою саблю, передал ее стоящему рядом с ним офицеру, а затем произнес на довольно хорошем английском языке:
        - Господа, меня зовут майор Николай Лисицын. Я представляю Добровольческий корпус. Спешу вам сообщить хорошую новость. Вы все арестованы. Это касается и вас, генерал Шерман. Вы даже не можете представить себе, как мы желали встретиться с вами. Полагаю, господа, что вы будете вести себя благоразумно и не подвергнете свои жизни опасности. Сейчас мои люди осмотрят вас, избавив от оружия, которое вам теперь вряд ли понадобится. Так будет лучше и для вас, и для нас. А то, знаете, у некоторых порой сдают нервы…
        Словно подтверждая его слова, в соседнем вагоне раздались глухие звуки, мало похожие на выстрелы. Будто там кто-то решил устроить пьянку и сразу откупорил дюжину бутылок шампанского. Потом я услышал писк, а майор поднес к уху небольшую черную коробочку. Подержав ее в таком положении с минуту, он что-то произнес на незнакомом мне языке, а затем повернулся ко мне.
        - Вот видите, генерал, - произнес он, - не все ваши подчиненные оказались столь благоразумны, как вы. Они попытались посоревноваться с нами, кто быстрее выхватит оружие. Только, сразу вам скажу, джентльмены, это они сделали напрасно. Мои люди хорошо обучены и всегда стреляют первыми.
        Проклятый майор повернулся к своему помощнику и что-то ему сказал. Солдаты взяли на изготовку свое оружие.
        - А теперь, джентльмены, прошу вас по одному выйти из вагона. А вы, генерал, немного обождите. Вам положены особые апартаменты. Кроме того, с вами хочет поговорить мой командир.
        Кто-то - судя по голосу, полковник Нельсон Майлс, сопровождавший меня в эту поездку - попытался возмутиться. Но русский майор - а я сразу понял, откуда он - лишь сардонически усмехнулся:
        - Раньше надо было предъявлять претензии, полковник.
        - И что все это значит? - на этот раз возмутился уже я.
        - А то, что вам вряд ли удастся сжечь что-либо еще, - отчеканил майор Лисицын. - А теперь извольте пройти с нами, сэр, вам, как самому высокопоставленному из всех взятых здесь в плен, положен особый эскорт.
        Меня вывели на запасные пути станции и указали на контору грузополучателей, которая до недавнего времени служила мне штабом.
        - Генерал, вам придется обождать меня там, - сказал майор. - Я зайду к вам чуть позже.
        По дороге, я тщательно обдумал свое бедственное положение. Попытаться спастись бегством мне вряд ли удастся. Меня сопровождали четверо русских с карабинами на изготовку. Как они умеют ими пользоваться, успели убедиться мои подчиненные - храбрые, но неразумные офицеры. Да примет Господь их души!
        «Эх, и зачем я решил лично вернуться в эту проклятую Колумбию, оставив Оранжбург на генерала Альфреда Терри, моего подчиненного во время войн против индейцев сиу! Альфред - неплохой генерал, но лишь тогда, когда им командует толковый вышестоящий командир. Примерно, как Джордж Мак-Клеллан, который сейчас губернаторствует в Нью-Джерси. Тот очень даже хорошо показал себя в Мексике. Но, командуя обороной Вашингтона, он больше обращал внимание на муштру, чем на подготовку к боевым действиям. И если бы генерал мятежников Томас Джексон не погиб, эти проклятые конфедераты точно заняли бы Вашингтон, и история пошла бы по другому пути. Примерно так же и Терри - если ему точно поставить задачу, то он ее выполнит со всем прилежанием. Но если дела неожиданно пойдут не так, как он предполагал, то все может получиться очень даже хреново».
        Однако в Оранжбурге неожиданностей для нас не предвиделось. Один из риджвиллских негров, работавший на нас, прибежал вчера вечером в город и сообщил, что к Форресту подошли «много-много, но не сильно много людей, масса» и что командует ими офицер в непонятном чине, который «белый, но негр».
        Значит, нет у них никого стоящего, подумал тогда я, если у них даже офицеры - мулаты (а как можно было иначе понять сказанное: «белый, но негр»?). Тем более если подкреплением мятежников командует всего лишь какой-то офицер.
        Я распорядился накануне устроить завалы на железной дороге, а также тщательно осмотреть и пристрелять дорогу, ведущую из Риджвилла. Наступающее вдоль железной дороги воинство Форреста напорется на меткий артиллерийский огонь. Полбатареи, занявшие огневые позиции в зарослях у поворота железной дороги, могли в случае необходимости ударить прямо в лоб подходящему поезду, которому в этом месте непременно бы пришлось замедлить ход - это в том случае, если им удастся разобрать завалы и найти новые рельсы и шпалы. Ведь я воспользовался опытом прошлой войны и велел солдатам на двух участках дороги устроить костер из шпал. На этом огне раскалять рельсы, после чего следовало закрутить их вокруг бревна, сделав абсолютно непригодными для дальнейшего использования.
        Я усмехнулся про себя - такие рельсы мои солдаты называли Галстуками Шермана. Правда, потом, после капитуляции генерала Ли, на восстановление железных дорог Юга потребовалось более десяти лет - закончили большую часть аккурат к концу Первой Реконструкции, а некоторые не были восстановлены до сих пор. Но эти два участка были сравнительно короткими, и мои люди восстановят путь за пару часов, когда понадобится - главное, подвезти рельсы и шпалы из Колумбии.
        Два рубежа обороны также были сооружены и тщательно оборудованы по моему приказу. Так что Терри должен справиться с поставленной ему задачей.
        А в Колумбию я вернулся для подготовки наступления против мятежников. Завтра днем по железной дороге должна была прийти ко мне дивизия генерала Крука. В ней служат не негры-насильники (которых я, если честно, просто презирал), а хорошо обученные и вооруженные войска, многие с опытом войны против индейцев. Послезавтра должна подойти Пятая кавалерийская дивизия полковника Мерритта. И, кроме того, артиллерия, саперы, военные инженеры, а также боеприпасы - куда же без них.
        Так что не позднее пятого числа вся эта махина придет в движение - и не позднее седьмого Чарльстон превратится в груду развалин, над которыми будет развеваться флаг с тридцати восемью звездами и тринадцатью полосами[48 - В США в 1876 году имелось 38 штатов. Сегодня же штатов - и звезд - пятьдесят. А 13 полос символизируют 13 первоначальных штатов.]. Да, именно развалин - на этот раз никто не сможет запретить мне наконец-то сжечь дотла это проклятое гнездо Конфедерации.
        - Эй, парни, кого вы там ведете? - услышал я голос с отчетливым южным акцентом. Я очнулся от своих мрачных мыслей.
        - Это военный преступник генерал Шерман, - откликнулся один из моих конвоиров.
        - Ура! - раздались радостные крики. - Наконец-то попался этот мерзавец! Надо немедленно его вздернуть!
        - Джентльмены, - укоризненно произнес один из конвоиров. - Пусть его судьбу решит суд. Поверьте, он ответит за все - за убийства, поджоги, за действия черных отрядов.
        - Нет, зачем тратить на него время?! Отдайте его нам! - голоса становились все более настойчивыми. - Отдайте его нам!
        Тут что-то ударило меня по голове, и я потерял сознание. В штабе, где я очнулся, после того как мне сунули под нос ватку, вонявшую так, что у меня из глаз потекли слезы, мне продемонстрировали кусок мрамора - как мне пояснили, те, кто хотел меня линчевать, подобрали его в развалинах одного из так и не восстановленных зданий, сожженных по моему приказу еще в 1865 году. И я понял одно - единственная моя надежда пожить подольше и умереть хотя бы на виселице, а не быть разорванным на клочья разъяренной толпой, - это сотрудничество с югороссами.

3 сентября (22 августа) 1878 года. Чарльстаун, штат Мэриленд
        Полковник армии Конфедерации Джон Джампер, также известный как вождь семинолов Хемха Микко
        Поставленная нам задача была простой: высадиться в порту Чарльстауна, чтобы подготовить его к приему главных сил полковника Рагуленко и заодно заблокировать любые попытки янки отбить порт.
        Отряд наш состоял из моего Первого индейского кавалерийского полка, сотни русских казаков под началом есаула (что-то вроде нашего майора) Ивана Сидорова и пулеметно-минометного взвода югороссов под командованием лейтенанта Андрея Панченко. Командование же поручили мне - все-таки я полковник и, по словам Слона - так мы за глаза именовали полковника Рагуленко, - неплохо показал себя в Ирландии. Но тогда мой отряд состоял лишь из моих соплеменников, конных семинолов. Теперь же мне придали неполные сотни чероки, чокто и криков. К последним присоединились два десятка из племени осейдж. Таким образом, у меня под началом было почти шесть сотен, что позволяло назвать подчиненных мне воинов полком. Людей у меня могло бы быть намного больше, но очень многих по дороге из Индейской территории перехватили янки.
        По этой самой причине мне не хватало не только людей, но и опытных офицеров. Лучше всего дела обстояли у моих семинолов - Джон Браун, служивший при мне лейтенантом во время Войны Северной агрессии, показал себя так хорошо в Ирландии, что ныне командовал сотней в звании капитана. У чероки и чокто тоже нашлись неплохие командиры с военным опытом - старший лейтенант Эзекиэл Касилови и капитан Эдмунд Пиккенс, он же Окчантубби.
        А вот у четвертой сотни, состоявшей из криков и осейджев, не было ни одного офицера с боевым опытом вообще. Янки сумели схватить всех - и осейджа майора Сломал Руку, одного из лучших командиров в ту войну, и криков, братьев Макинтош, и Роберта Кенарда из того же племени… Оставалась лишь одна кандидатура - крик Пол Мозес Джеймисон, он же Серый Орел, мать которого была из осейджей. Мозес воевал под моим началом еще в ту войну и дослужился до сержанта. Воевал он храбро и, в общем, грамотно, но был чересчур неосторожен и любил рисковать. Он себя неплохо показал в Ирландии, и я понадеялся, что с возрастом он утратит свой юношеский пыл. По моей просьбе генерал Форрест произвел его в лейтенанты, и он теперь командовал четвертой сотней.
        Чарльстаун мы взяли с ходу. Я опасался, что местные отнесутся к нам без особой приязни - все-таки наш отряд состоял из индейцев и русских. Но местное население, к нашему удивлению, встретило нас с ликованием - ведь мы освободили их от ужасов Второй Реконструкции.
        В городке успела порезвиться рота 75-го Цветного полка, но намедни три взвода из четырех ушли в Гавр-де-Грейс, а оставшийся сдался без единого выстрела. Сложным оказалось лишь уговорить разъяренных местных жителей не линчевать пленных. Василий еле-еле сумел их убедить дождаться полноценного суда, который и определит меру наказания для каждого. Мы закрыли пленных в одном из пустых складов на окраине города. Вместе с черными солдатами (наши братья-индейцы прерий называют их солдатами-бизонами за черные курчавые волосы) туда же отправили и белого лейтенанта. Тот громко кричал, заявляя, что не желает оказаться без оружия среди своих бывших подчиненных. Забегая вперед, скажу, что протестовал он небеспочвенно - его бывшие подчиненные обошлись с ним, скажем так, не очень вежливо.
        Из Чарльстауна вели три основные дороги - на восток в Элктон и далее через Делавэрские Ньюарк и Вилмингтон на Филадельфию; на запад, к парому через Сасквеханну; и небольшой проселок на север, в пенсильванский Оксфорд. Самым опасным для нас было направление на восток - именно в Филадельфии и Вилмингтоне, по нашим данным, располагалась большая часть войск янки, а передовой их полк находился в Ньюарке. Судя по всему, противник планировал переправиться в Гавр-де-Грейс и оттуда деблокировать Балтимор, который все еще частично оставался под контролем противника.
        По моему приказу югороссы, часть казаков, и самая многочисленная из моих сотен - чероки - перехватили именно эту дорогу в двух с половиной милях от города, у моста через Северо-Западную реку. Туда же я отправил большую часть семинолов. На западную дорогу, у небольшого ручья примерно в трех милях от Чарльстауна, я поставил сотню чокто, а на северную, в миле от Чарльстауна, - криков и осейджей. Сам же я остался в городке в сопровождении казачьей полусотни подъесаула Василия Калмыкова, двух югороссов-операторов механической птицы, именуемой ими беспилотником, двух пулеметных телег, именуемых русскими тачанками, а также пяти семинолов, которым я поручил охрану склада с пленными. Казаки были моим резервом на случай попытки прорыва с какого-либо направления.
        Сказать по-честному, они были самыми боеспособными воинами в моем полку. Конечно, все индейцы неплохо сидели на конях и умели метко стрелять. Но так хорошо маневрировать на поле боя и рубить противника шашками - так казаки называли свои сабли - индейцы не умели. Я видел, как в Ирландии казак одним ударом снес голову британскому офицеру, попытавшемуся напасть на него с саблей в руке. Никто даже не успел заметить, как все произошло - просто что-то мелькнуло в руках у казака, и голова врага уже катилась по земле, в то время как рука мертвеца все еще продолжала сжимать саблю.
        Как я и ожидал, крупный отряд янки попытался прорваться с востока, но югороссы с помощью беспилотника обнаружили их и накрыли метким огнем из минометов, а немногих сумевших прорваться встретили очереди из пулеметов. Потеряв много воинов, враги обратились в бегство. К сожалению, для преследования бегущего врага попросту не хватило сил. К тому же ко мне подбежал один из югороссов.
        - Господин полковник, мы обнаружили, что с севера в нашу сторону движется кавалерийский отряд численностью примерно в пятьсот сабель. Расстояние - не более двух километров. По-вашему - чуть больше мили. С ними батарея пушек. Раньше мы это направление не смотрели, потому что были заняты целеуказанием для восточных.
        А это уже было очень опасно. Можно было бы, конечно, оголить ньюаркское направление - но, к шаману не ходи, янки, узнав об этом, подтянут резервы и ударят оттуда, на сей раз более результативно. Тем более, пока наши воины вернутся в Чарльстаун, кавалерия янки уже будет в городе. Я посмотрел на Василия, он кивнул, и через несколько минут полусотня, а также оба пулеметчика вместе со мной на рысях поскакали на север.
        Увы, как я и опасался, Серый Орел не выдержал и, оставив подготовленные позиции, бросился в убийственную атаку на эскадрон. Конец этой стычки мы успели увидеть - осейджи и крики полегли почти все, а синие мундиры хотя и понесли некоторые потери, но сумели сохранить свою боеспособность. Мне показалось, что все потеряно, но я даже не догадывался, насколько страшны в бою эти русские.
        Калмыков отдал команду на своем языке, и югороссы-пулеметчики выскочили вперед на своих повозках, называемых тачанками, развернули их и открыли меткий огонь по янки. Казаки же обнажили свои шашки и стали чего-то ждать.
        Как и ожидалось, янки под огнем югоросских пулеметов спешились и открыли ответный огонь из ружей. Как мне рассказали русские советники, кавалеристы у янки обучались по типу драгун. Другими словами, они были фактически конными пехотинцами. А саблями сражаться они не умели - сабля у них была скорее предметом, отличающим кавалериста от пехотинца, чем оружием. Именно поэтому индейцы прозвали их длинными ножами. Сабельному бою в армии САСШ не учили. И если кто-то из них и умел немного «махать этой железкой», но его умения хватало лишь на то, чтобы рубить безоружных скво и детишек во время нападения на индейские становища. Основным же оружием американских кавалеристов были револьверы и карабины.
        Все это вспомнилось мне, когда я увидел настоящую атаку кавалерии. По команде подъесаула казаки помчались на врага. Из плотного строя они на ходу рассыпались в тонкую линию, которую, как я потом узнал, называли лавой. Пригнувшись к гривам своих коней, казаки мчались на янки с диким криком и визгом. Я покачал головой - даже в бою индейцы не издавали таких душераздирающих воплей.
        Это зрелище произвело на янки такое впечатление, что они на мгновение опешили. И это позволило казакам быстро домчаться до врага. А потом началось такое… Даже мне, прошедшему через несколько войн и повидавшему множество смертельных схваток, стало не по себе. Казаки своими шашками безжалостно рубили перепуганных янки. Вот Калмыков шашкой отрубил руку кавалериста, который попытался выстрелить в него из кольта. Рука, словно сухая ветка, отлетела в сторону. Вот мчится гнедой конь с сидящем на нем всадником в синем мундире. Но у всадника нет головы… Янки пытались прижаться к земле, чтобы спастись от казачьих шашек. Но те, свесившись с седла, рубили и лежачих.
        Наконец, когда численность врага сократилась на две трети, подъесаул что-то крикнул. Казаки прекратили бойню и стали конями сгонять в кучу уцелевших и насмерть перепуганных янки. Тех, кто замешкался, они подгоняли ударами шашкой плашмя.
        Василий подъехал ко мне, на ходу вытирая кровь на клинке подобранным на поле боя синим кепи.
        - Господин полковник, противник уничтожен, - доложил он, приложив руку к своей лохматой шапке. - Взяты пленные, где-то с полусотни. Наши потери, - тут есаул нахмурился, - четверо убитых да с десяток раненых. Сколько этих янки сбежало - не знаю. Впрочем, я полагаю, - тут есаул неожиданно хитро улыбнулся и подмигнул мне, - что это даже хорошо. Те, кто уцелел, расскажут своим знакомым, что такое казацкая шашка. Пусть эти янки теперь боятся нас, как черт ладана. Сам Наполеон Бонапарт от нас бегал. А эти, - есаул пренебрежительно сплюнул, - куда им против нас.
        Я ничего не сказал Василию и вместо слов низко поклонился казакам - больше сделать я ничего не смог.

3 сентября (22 августа) 1878 года. Южно-Каролинская железная дорога между Литтлтоном и Колумбией
        Бригадный генерал Джордж Крук, командующий Четвертой дивизией армии САСШ
        Позади остались двое суток изматывающего путешествия по Виргинии, Северной и теперь Южной Каролине. Да, на Западе, где я служил до недавнего времени, железные дороги намного лучше, чем то убожество, которое я увидел на главной артерии мятежного Юга, от виргинской Александрии до Шарлотты в Северной Каролине…
        Наш поезд шел со скоростью не более тридцати миль в час, и на многих участках приходилось сильно замедлять ход, причем не раз и не два. Загрузка угля и воды также отнимала много времени, а один раз сломался паровоз второго состава, и нам пришлось ждать, пока его починят.
        Но лишь когда поезд после бункеровки в Шарлотте повернул на колумбийское ответвление и мы оказались на Южнокаролинской железной дороге, я наконец понял, что такое ад на колесах. Дорога эта была скверно восстановлена, после того как по ней прогулялись люди генерала Шермана в конце войны. Скорость состава упала до пятнадцати-двадцати миль в час, а на отдельных участках до десяти или и того меньше. При этом вагоны немилосердно тряслись, и наше путешествие превращалось в сплошную муку. В утешение мне говорили, что между Колумбией и Чарльстоном дорогу обновили и по ней будет можно ехать относительно комфортно. Но ведь сначала нужно было доехать до этой самой Колумбии.
        Согласно приказу генерала Шермана, моей дивизии предписывалось прибыть в Колумбию и временно встать там на постой. В записке, переданной мне в дополнение к приказу, указывалось, что после того в мое подчинение должна была перейти Пятая кавалерийская дивизия полковника Мерритта. А пятого сентября рано утром планировалось отправиться в Оранжбург, после чего мы пойдем на Риджвилл и далее на Чарльстон. И зло - а убийство моего бывшего подчиненного и хорошего друга, президента Рутерфорда Хейса, иначе назвать было нельзя - будет наконец отмщено.
        Костяк моей дивизии имел неплохой опыт войн с апачами и сиу. А эти индейские племена - весьма храбрые и умелые противники, что бы там ни писали про них в газетенках. И, кстати, люди слова - мне было больно, что приходилось с ними воевать. Но я в первую очередь солдат и обязан выполнять приказы. Когда же я выйду в отставку по выслуге лет, то, скорее всего, постараюсь сделать все, чтобы добиться облегчения их участи и соблюдения имеющихся договоров с индейцами[49 - В реальной истории так и случилось, но, увы, Крук практически ничего не добился на новом поприще.].
        Единственной крупной станцией на нашем пути оказался Спартанбург. Но его мы проскочили, даже не замедлив хода. То же произошло и в Литтлтоне, после чего наш поезд - а за ним и три других с личным составом и лошадьми - вышел на финишный перегон. До Колумбии оставалось чуть больше двадцати пяти миль.
        Неожиданно я услышал снаружи раскат грома, и в воздухе промелькнули странные силуэты, не похожие на птичьи. Такие же я видел три дня назад в Александрии - они пролетели над Вашингтоном, после чего, как мне рассказали, над городом были сброшены какие-то листовки. Что было дальше, не знаю, хотя первого числа в столице и была слышна перестрелка. Увы, ни на одной из станций нас так и не смогли проинформировать об этом - телеграфные линии почему-то не работали, и никаких новостей из Вашингтона не поступало.
        Но сейчас эти «птички» сбрасывали явно не листовки - послышался грохот где-то в голове поезда, и состав начал медленно заваливаться набок. Я подскочил и схватился за металлический поручень. Но когда вагон лег на землю и продолжал по инерции ползти вперед, я не смог удержаться и сильно ударился головой и боком о стенку. В глазах у меня потемнело, я почувствовал сильную боль в плече и в голове, после чего потерял сознание.
        Там же, через четверть часа
        По моему лицу текла вода. Я с трудом попробовал открыть глаза. С третьей попытки мне это удалось. Передо мной на коленях стоял солдат, ливший мне на лицо воду из фляги.
        - Сэр, простите меня, - сказал он, заметив, что я смотрю на него, - но вы долго не приходили в себя. Мы уже думали… - солдат замолчал, встряхнул пустой флягой и отбросил ее в сторону.
        - Где я? - голос мой звучал тихо, едва слышно, а язык с трудом ворочался во рту.
        - Сэр, - сказал солдат, - я вытащил вас из разбитого вагона. Почти все офицеры вашего штаба погибли. Эти страшные железные птицы прилетели, наверное, из самой преисподней и устроили нам ад на земле.
        - Скажи, они улетели? - спросил я.
        - Да, сэр, улетели.
        - А где все? - спросил я.
        - Не могу сказать вам, сэр. Кто-то убежал, кто-то лежит мертвый. А большинство не может прийти в себя.
        - Помоги мне встать на ноги, - приказал я солдату. - И, кстати, как тебя зовут?
        - Том Андерсон, сэр. Держитесь за мою руку. Вот так…
        Я вцепился в рукав солдата и с большим трудом поднялся на ватные ноги. То, что я увидел, заставило мое сердце сжаться. Почти все вагоны нашего эшелона были сброшены с рельсов и лежали на боку. Часть из них выглядели так, будто какой-то великан лупил по ним огромной дубиной. Паровоз был искорежен и окутан облаком дыма и пара. Рядом с вагонами лежали солдаты и офицеры моей дивизии - мертвые и раненые. Уцелевшие, словно сомнамбулы, бродили вдоль вагонов с выражением ужаса на лице.
        А «птиц» над нами больше не было - но где-то за нами раздавались взрывы. Так что, наверное, и другие поезда разделили нашу участь…
        - Сэр, смотрите! - воскликнул Том Андерсон, указывая дрожащей рукой куда-то вбок. - Боже праведный, что это!
        Повернув голову, я увидел, что через вытоптанное пшеничное поле к нам приближаются странные повозки. Причем двигались они сами по себе, но дыма от паровых котлов у них я не заметил. Ничего подобного я раньше не видел, но, как я понял, эти механизмы были явно военного назначения.
        Я насчитал пять таких повозок. Двигались они довольно быстро, издавая рычание, подобное рычанию диких зверей.
        Один из офицеров схватил ружье и начал стрелять в эти повозки. Но, видимо, пули их не брали. Они продолжали свое движение. Потом на одной повозке закрутилась какая-то круглая штука, издали смахивающая на каску средневекового пехотинца. Из нее торчало нечто похожее на пушку, точнее, там была пушка и еще одна палка. Эта палка оказалась орудием - из нее забило пламя и загремели выстрелы.
        Неподалеку от нас громыхнул взрыв. Потом еще один, и еще… Офицер, который стрелял в орудийную повозку, был отброшен выстрелом в сторону. Он лежал на земле, обливаясь кровью.
        С другой повозки прозвучал выстрел из большой пушки. Бомба попала в концевой вагон, который выглядел почти неповрежденным и из окна которого несколько солдат стреляли в приближающиеся к нам ужасные повозки. Взрыв в щепки разметал вагон.
        - Это дьявол! - неожиданно завопил один из солдат.
        Раздались крики ужаса, и даже те храбрецы, которые пытались оказать сопротивление и сохранить подобие воинской дисциплины, впали в панику. Бросив оружие, они пустились наутек. Я с ужасом закрыл глаза. Все было кончено. Моя дивизия как организованная военная сила перестала существовать. Можно было попытаться собрать солдат, но повести их в бой мне вряд ли бы удалось.
        Ноги мои ослабли, и я опустился на землю. Все, что происходило дальше, мне запомнилось как кошмарный сон. Откуда-то появились люди в серых мундирах и гражданской одежде, которые стали сгонять моих уцелевших солдат, словно волки стадо овец. Сопротивления им никто не собирался оказывать. Ко мне подошел человек, одетый в странный пятнистый мундир, который что-то спросил у меня. Что именно - я понял лишь со второй или третьей попытки. Военный на довольно неплохом английском языке спросил - сдаюсь ли я и готов ли предложить сложить оружие солдатам и офицерам моей дивизии. Я устало кивнул головой. Это, пожалуй, был единственный способ сохранить им жизнь. Да и вообще, из всего, что я сегодня увидел, можно было сделать лишь один вывод - войну мы проиграли.

4 сентября (23 августа) 1878 года. Манхэттен, тюрьма на улице Ладлоу
        Джозеф Пулитцер, журналист, бывший специальный корреспондент «New York Sun»
        В прошлом я не раз и не два писал про жизнь в тюрьмах, где заключенные влачили жалкое существование в тесных холодных камерах, спали, где на двух- и трехъярусных топчанах, а где и просто на соломе, кишащей насекомыми, питались помоями, которые даже собака не стала бы есть…
        А вот теперь мне довелось почувствовать все это на своем горбу. Наша камера была намного более приличная - из насекомых лишь тараканы, восемь настоящих кроватей, вполне удобные матрасы и даже чистое постельное белье. Но находилось в ней двадцать три человека, а ведро для удобств было постоянно переполнено. Две кровати в камере сразу захватили крепкие грузчики с ярко выраженным ирландским акцентом, которых посадили, по их словам, всего лишь за то, что они ругали политику Хоара. Так что остальным приходилось спать по очереди по двое на одной кровати. Я попробовал устроиться на полу, но он был каменным, и даже в этот летний день - а в Нью-Йорке начало сентября мало чем отличается от лета - лежать на нем оказалось довольно зябко и жестко.
        А началось все с того, что позавчера утром мой пароход пристал к одному из международных пирсов Нью-Йорка, где немногих иностранцев отвели на иммиграционный контроль в замок Клинтон, а нас, американцев, как обычно, сразу повели в Таможенный дом, находящийся на южной стороне Манхэттена. Я предвкушал встречу с моим старым приятелем Германом Мелвиллем, который хоть и успел стать известным писателем, но все еще служил таможенником в первую смену с понедельника по пятницу. Впрочем, Германа я так и не увидел - более того, в здании почему-то оказалось очень много полиции. К своему изумлению, по ту сторону таможенных столиков я заметил Чарльза Дэйну, редактора «The Sun». Я помахал ему рукой, но он удивленно уставился на меня, а потом что-то шепнул полицейскому, находившемуся рядом с ним. Коп заорал:
        - Парни, видите вон того еврейчика с бородкой, который только что махал своей граблей! Хватайте его!
        У меня отвалилась челюсть, но времени удивляться у меня было мало - один полицейский вырвал у меня чемодан, а другие заломили мне руки, попутно надавав по почкам, закрыли мое лицо полой сюртука и куда-то меня повели. Я попытался возмутиться, но в ответ получил еще пару ударов, на сей раз по лицу - к счастью, через сюртук, что немного смягчило удар, но нос они мне все же сломали. Потом меня посадили в экипаж с занавешенными окнами, сорвали с меня сюртук и манжеты и защелкнули на запястьях наручники. Через несколько минут туда же забросили еще двоих товарищей по несчастью, и мы тронулись в неизвестность.
        Минут через двадцать нас пинками вытолкнули на улицу, и мы очутились у трехэтажного белого здания с высокими стрельчатыми окнами, которое я имел сомнительное удовольствие лицезреть в прошлом - это была тюрьма на улице Ладлоу-стрит. Выглядела она, скорее, как библиотека, если бы не решетки на окнах. Нас уже ждали люди, в которых даже не знакомые с тюремными реалиями обыватели безошибочно бы узнали тюремщиков. Они завели нас внутрь - надо сказать, на сей раз без побоев - и лишь поинтересовались:
        - Кто из вас этот венгерский еврейчик Пулитцер?
        Мне пришлось признаться:
        - Это я.
        - Идите со мной, - произнес тюремщик.
        Вскоре я очутился в весьма приличной на вид комнате с книжными полками, мягкими креслами, и пепельницами на каждом столе. Я вспомнил - на Ладлоу-стрит можно было за немалую сумму - по слухам, то ли в пятьдесят, то ли в семьдесят пять долларов в неделю - получить камеру повышенной комфортности. Именно здесь сидели проворовавшиеся чиновники и люди, урвавшие с их помощью тот либо иной правительственный заказ. Им полагались самые разные послабления - относительно хорошая еда, визиты парикмахеров и даже, если верить досужим рассказам, посещение доступных девиц. Так ли это, сказать сложно, но им, кроме того, дозволялось пользоваться читальным залом и библиотекой, в которой мы сейчас и находились.
        Меня усадили во вполне удобное кресло у стола, за которым устроился какой-то чиновник. Посмотрев на меня, он спросил:
        - Джозеф Пулитцер?
        «Ну, хорошо хоть, венгерским еврейчиком не обозвал», - подумал я и ответил:
        - К вашим услугам, сэр.
        - Мистер Пулитцер, вы арестованы за нарушение Акта об иностранных врагах 1798 года.
        - Но я же американский гражданин. Гражданство САСШ я получил за мою службу в кавалерии генерала Шеридана во время Мятежа…
        - Согласно решению Верховного суда от первого сентября сего года, - забубнил чиновник, - люди, не получившие гражданства в установленном порядке, теряют его, если они не проходили процедуры, установленной законами штата Нью-Йорк. В частности, порядок принятия присяги на верность американскому правительству.
        - Но я получил гражданство не в Нью-Йорке, а в Массачусетсе, после возвращения в Бостон. Нас всех лично поздравили генерал Шеридан и мэр Бостона Фредерик Линкольн…
        - Это меня мало интересует, - чиновник посмотрел на меня, как воспитанная дамочка смотрит на босяка из трущоб. - Для меня вы - нежелательный иностранец. А любые попытки очернить наше правительство прямо нарушают вышеуказанный Акт, и потому вам светят несколько лет в тюрьме, после чего вы будете депортированы в Австро-Венгрию[50 - Незаконный отъем гражданства с последующей депортацией в США редкостью не был. Так, например, в 1920 году 249 анархистов-иммигрантов были лишены американского гражданства и депортированы в Россию, вне зависимости от страны рождения.].
        - Скажите, в чем же моя вина? - возмущенно воскликнул я.
        - Она заключается в том, мистер Пулитцер, - чиновник наставительно поднял указательный палец вверх, - что вы посмели прислать в «The Sun» вот этот пасквиль, - чиновник достал из папки и протянул мне телеграмму с моей статьей, написанной мною на Бермудах. - Послезавтра состоится трибунал, после чего вас отправят в тюрьму «Синг-Синг». А если вы там выживете, - он подчеркнул слово «если», - то где-нибудь году этак в девяносто четвертом вы сможете вернуться на вашу европейскую родину. Увести его! - чиновник махнул рукой стоявшему у дверей тюремщику.
        Я так ничего и не смог сказать - то, что произошло, было чересчур дико для меня. Но инстинктивно я понял, что все уже решено и любые попытки изменить ситуацию принесли бы мне только побои либо ужесточение наказания. Мне стало понятно, что и трибунал будет лишь формальностью - скорее всего, нам даже не дадут слова, а лишь назовут сроки, к которым нас приговорят. «Нас» - это потому что все мои товарищи по несчастью, от грузчиков-ирландцев до актера-шотландца, игравшего Гамлета, который сочли антиправительственной агитацией, дожидались того самого трибунала. А он, как я помнил, должен был состояться именно сегодня.
        Наша камера находилась на втором этаже, но высокое окно было забито досками, и только сверху, куда ни один из нас не смог бы добраться, находилось небольшое отверстие, через которое в камеру пробивалось немного света. Но звуки с улицы были слышны неплохо.
        Уже вечером второго где-то далеко раздались выстрелы - сначала разрозненные, потом все больше и больше… Вечером небо осветилось пламенем - где-то что-то горело. То же самое продолжалось и весь вчерашний день. Мы, собравшись в кружок, стали гадать, что же такое происходит на улицах нашего города и поведут ли нас наконец в расположенное рядом с тюрьмой здание суда на обещанный нам трибунал.
        Но за нами так никто и не приходил. Тюремщики словно забыли о нас. Сначала это нас обрадовало, но потом, когда нам никто не принес еду и кувшин с водой и не забрал заполненную до краев парашу, нам стало весьма неуютно. Хотелось есть и пить. Насчет же параши - мы поначалу терпели, но потом, сначала один, потом другой, а потом и все арестанты, стыдливо поглядывая на соседей, стали ходить по своим надобностям в один из углов камеры.
        А вечером неожиданно распахнулась железная дверь, и мы увидели людей в гражданской одежде, но с оружием в руках.
        - Вы кто? - спросил один из них с акцентом жителя вполне благополучных кварталов Нью-Йорка, расположенных у Центрального парка.
        - Арестованные за нарушение Акта об иностранцах-врагах, - ответил я.
        - В таком случае, джентльмены, - сказал он, улыбнувшись, - спешу вас обрадовать - вы свободны и можете расходиться по домам.
        Все поплелись наружу, но я, как журналист, не смог не поинтересоваться у нашего освободителя:
        - Сэр, вы не расскажете, что, собственно, произошло? А то меня арестовали, не успел я сойти с парохода.
        - Да вы же Джозеф Пулитцер… Я видел ваш портрет в газетах. Воды не хотите? А то, как мне кажется, вас не кормили и не поили.
        - Очень хочу, особенно воды! Нас действительно сегодня не кормили и не поили.
        Он протянул мне флягу, из которой я сразу же сделал несколько жадных глотков. А мой собеседник тем временем начал свой рассказ:
        - Так вот, мистер Пулитцер. Тридцатого числа все газеты Нью-Йорка опубликовали указ так называемого президента Хоара о немедленном призыве в армию. Кроме того, в нем говорилось о депортации неугодных иностранцев и запрете на какую-либо критику правительства.
        Текст этого указа был расклеен по всему городу. И солдаты, которых у нас было полным-полно, стали ходить по городу, хватать всех молодых мужчин и тащить их на призывные пункты. Я не боюсь смерти - мне уже довелось повоевать добровольцем во время Мятежа, но я не хочу, чтобы мои сыновья умирали за таких подлецов и воров, как Хоар и его дружки.
        Именно тогда многие из нас начали протест - никто не хотел воевать ни за Вторую Реконструкцию, ни за другие бредовые идеи этого президента-ублюдка. Многих моих друзей схватили - кого сразу расстреляли, кто сидит и здесь, и на острове Райкерс, и в тюрьме у рынка Джефферсона. Мне, к счастью, удалось сбежать.
        Вечером первого числа большая часть солдат погрузилась на корабли, которые должны были доставить их в Балтимор. А потом прилетели русские железные птицы и уничтожили эти корабли. Все, подчистую! Кто-то из солдат и команд кораблей сумел выплыть, но, как вы знаете, даже моряки редко умеют плавать, что уж говорить про нас, сухопутных вояк…
        После этого те из солдат, кого оставили в городе, просто озверели. Ту ночь мы прозвали новой Варфоломеевской ночью - они врывались в квартиры и выволакивали молодежь, а иногда и людей постарше на улицу и волокли их в форты. Мы делали, что могли, но нас было слишком мало.
        А с утра второго числа большая часть нью-йоркской полиции перешла на нашу сторону - ведь их детей точно так же хватали и ставили под ружье. А вчера к нам пришло известие о падении Вашингтона и распространении Второй Реконструкции на Нью-Джерси.
        - Это что, правда? - изумленно воскликнул я.
        - Чистая правда, мистер Пулитцер. После этого к нам наконец-то присоединился и мэр Купер.
        Я хмыкнул - Эдвард Купер был известен своей осторожностью, если не сказать трусостью. И если он решился на такой шаг, то дела у правительства были совсем плохи. А мой визави продолжал:
        - Он отменил все решения Хоара и объявил, что после случившегося Нью-Йорк не может более оставаться в составе САСШ. И переподчинил себе все воинские части, состоящие из жителей Нью-Йорка. Так что сегодня с утра мы наконец-то освободили город. Прошу прощения, что мы так поздно пришли к вам на помощь.
        - Спасибо, что вы вообще пришли!
        - Мистер Пулитцер, вас сейчас накормят. А потом мы очень бы хотели, чтобы вы написали всю правду про то, что с вами случилось. Кстати, «The Sun» напечатала сегодня с утра вашу бермудскую статью. А то, что вы напишете сегодня, выйдет у них спецвыпуском. Это нам обещал редактор, мистер Дэйна.
        - Эта свинья Дэйна и выдал меня этим нелюдям, - с горечью сказал я.
        - Не судите его строго. Если б он этого не сделал, то и сам оказался бы на вашем месте, как и вся его семья.

4 сентября (23 августа) 1878 года. Новый Орлеан, отель «Сент-Луис»
        Полковник армии САСШ Джон Аластер Кинг, комендант Нового Орлеана
        - Сэр, - запыхавшийся и запыленный вестовой отдал мне честь, а затем протянул мне запечатанный конверт. - Это передали вам с поста у Метери. Говорят, от майора Инграма.
        - От этого предателя? - хмыкнул я. - Ну что ж, посмотрим, что он там написал…
        Вообще-то Инграм был для меня до всех этих событий если не другом - все-таки он был моим подчиненным, и дружбой это назвать сложно, - но человеком, которого я уважал и считал подающим надежды офицером. Но не так давно мне стало известно, что он перешел на сторону конфедератов. И потерял в моих глазах все уважение.
        Конечно, я подозревал, что в Мобил вошли цветные полки, которые решили там порезвиться. У меня произошло то же самое - и я не только самым жестоким образом прекратил это непотребство, но и приказал повесить всех, кто в нем участвовал. Конечно, приведший их подполковник Мерривезер попытался возмутиться, ссылаясь на приказ генерала Говарда. Но он добился лишь того, что ему и командирам его рот пришлось сменить место обитания.
        Когда-то в отеле «Сент-Луис», или, как его называют креолы, «Сен-Луи», устраивались аукционы рабов, и зарешеченные помещения, где несчастные ожидали своей участи, как нельзя лучше подошли под временное обиталище для командиров этих нелюдей. А личный состав очутился в пустующем каменном здании с зарешеченными окнами, в котором некогда содержали вновь прибывших рабов - причем о двусмысленности ситуации я подумал уже после того, как они там оказались.
        Местное население стало после этого относиться к нам намного лучше, чем раньше, но мы для них все равно были чужаками. Я помню, как мэр города Эдвард Пиллсбери спросил у меня, зачем мы ввели войска. Когда я ему сказал, что это было сделано исключительно для усмирения бунта, он ответил мне:
        - Полковник, мы ведь даже и не думали бунтовать. После шестьдесят пятого года большинство из нас уже свыклись с идеей, что нам придется жить в САСШ - особенно после конца того ужаса, который у вас именовали Реконструкцией. И объявление Второй Реконструкции было для нас всех весьма неприятным сюрпризом. А ввод цветных батальонов - тем более.
        - Но ведь некоторые из ваших людей отбыли в Гуантанамо, где вступили в некий Добровольческий корпус.
        - Да, это так. Но большинство в городском совете, и тем более я, были против этого. Как бы то ни было, я могу пообещать, что мешать вам не буду. То же самое могу сказать и про городской совет.
        - Помогать, наверное, тоже…
        - Увы, именно так. Иначе и мы станем оккупантами в глазах горожан.
        Так что отношение к нам было хотя и удовлетворительным, но, как мне дали понять, Вторая Реконструкция, впрочем, равно как и первая, ни к чему хорошему не приводила. И когда стали поступать сообщения о том, что сначала пали Чарльстон и Мобил, а потом и Вашингтон, я понял, что непонятно кем начатая авантюра терпит полный провал. Особенно когда стало ясно, что конфедератам помогает эта проклятая Югороссия.
        Но ударом для меня послужило известие о том, что Инграм перешел на их сторону и что Мобил стал плацдармом Конфедерации. Именно тогда я лихорадочно начал готовиться к обороне Нового Орлеана. Срочно оборудовались позиции на подступах к городу, наблюдательные посты по всему периметру - им я передал всех имеющихся у меня голубей. И наконец я запросил хотя бы парочку вооруженных пароходов. Но мне ответили, что их база находится в Батон-Руже и командование не видит необходимости переводить пароходы в Новый Орлеан.
        Первую попытку с ходу взять город мы остановили без особого труда. Но как оказалось, эта попытка была обманным маневром - одновременно к нам поступило паническое сообщение из Батон-Ружа. Город пал, и в качестве трофеев врагу достались огромные военные склады и та самая база военных пароходов. Стало ясно, что шансов удержать Новый Орлеан у нас мало. Еды-то в нем хватало, а вот боеприпасов у нас было маловато - мне в свое время в них тоже отказали, когда я предложил перевезти хотя бы их часть в Новый Орлеан.
        Первое предложение о сдаче пришло вчера утром - мне передали депешу, из которой я понял, что Вашингтон пал и что президент Уилер согласился на перемирие с Конфедерацией. Я в это не поверил, да и Уилер, насколько я знал, был смещен со своего поста Сенатом после импичмента в Палате представителей. Но я все равно отверг это предложение и стал дожидаться появления неприятеля.
        И вот сейчас к городу подошли те самые пароходы, но уже под флагом Конфедерации, а также части Добровольческого корпуса, которые двигались к нам по нескольким направлениям. Стало хрустально ясно[51 - Crystal clear - ясно как божий день (англ.).], что долго продержаться у нас не получится. А теперь поступило предложение Инграма поговорить, понятно о чем.
        Моей штаб-квартирой был тот самый отель «Сент-Луис», самый фешенебельный в стране до Мятежа, а ныне влачивший жалкое существование. Но в его фойе до сих пор стояли удобные мягкие кресла, и бар, по моему распоряжению, тоже работал.
        - Майор, чем обязан? - спросил я у Инграма, когда тот вошел. Он все еще был в синем мундире, но с белой повязкой на левом рукаве.
        - Полковник, сэр, - он отдал мне честь.
        Я нехотя козырнул обратно[52 - В американской армии для отдачи чести головной убор не обязателен, а тот, кому честь отдают, как правило, «отдает ее обратно».].
        - И к чему весь этот цирк, майор?
        - Полковник, я не мог поступить иначе после того, как увидел, что происходило в Мобиле, когда туда ввели цветные войска.
        - И теперь служите нашим врагам.
        На что Инграм протянул мне бумагу, на которой неизвестным мне образом был отображен приказ бывшего - или все же не бывшего? - президента Уилера - его почерк я знал. В нем он писал, что в связи с перемирием с Конфедерацией и надеждой на крепкий мир в будущем всем частям армии Североамериканских Соединенных Штатов предписывалось немедленно прекратить всякие боевые действия. Кроме того, Вторая Реконструкция объявлялась преступной и недействительной.
        - Майор, это еще ничего не доказывает, - проворчал я. - Уилера сместили за содомию.
        - Тогда, полковник, - сказал он, - почитайте еще и это, - и он протянул мне листовку со статьей знакомого мне еще по Калифорнии Сэма Клеменса.
        Я было подумал, что и Сэм на службе у врага, пока не увидел фотографическое изображение убитого в президентской спальне. Он был полностью одет, хотя газеты писали, что был обнажен и потому мог быть лишь любовником Уилера. Я поднял глаза и мрачно произнес:
        - Теперь мне все стало понятно, майор. Мне тоже казалось, что импичмент пустили по железной дороге[53 - To railroad - чересчур поспешно провести какую-либо операцию (англ.).]. Не было ни прений сторон, ни возможности подготовить защиту, да и Уилера-то, насколько я понял, никто не представлял.
        - Добавлю, что в Сенате находились вооруженные люди Хоара.
        - Понятно… - Я надолго задумался. Получалось, что именно он, Инграм, в своем праве - а я, получается, выполняю преступные приказы. - Хорошо, майор, если все обстоит именно таким образом, то я готов выполнить приказ президента и сложить оружие. Но скажите, что будет с моими людьми?
        - С теми, кто не воевал с мирным населением, - ничего. Вашего слова будет достаточно, хоть это и превышает мои полномочия.
        - Всех, кто посмел поднять руку на местных, уже повесили по моему приказу, а их командование сейчас находится под замком, равно как и оставшийся личный состав цветного полка. Их я передам вам.
        - Это даже больше, чем то, на что я рассчитывал, сэр, - кивнул Инграм. - Тяжелое вооружение придется сдать, после окончательного мира вы его получите обратно. Личное оружие можете оставить.
        Я подозвал своего адъютанта, дежурившего чуть в стороне.
        - Принеси мне бумагу, перо и чернильницу. И попроси Тома, - я бросил взгляд на бармена за стойкой, - налить нам виски получше.
        - Есть, сэр! - Адъютант исчез, а через секунду на столе уже стоял бурбон в стаканах, в котором плавали кусочки колотого льда.
        Но я подождал, пока мне не принесли принадлежности для письма, аккуратно написал приказ, отдал его адъютанту и приказал ему распространить копии приказа в войсках. Сам же поднял бокал:
        - За мир и конец войны! - И мы выпили.
        Инграм достал какую-то плоскую коробочку, нажал на какие-то кнопки и произнес в нее:
        - Миссисипи, я Сиу.
        - Слушаю тебя, Сиу.
        - Приказ о прекращении боевых действий подписан. Войска полковника Кинга военнопленными не являются. Просьба прислать конвойных для военных преступников. Я остаюсь здесь, в гостинице «Сент-Луис».
        - Вас понял. Отбой.
        - Отбой. - И, увидев недоумение на моем лице, сказал: - Это югоросская техника, именуется радио. По ней можно передавать сообщения на расстояние.
        - Эх, нам бы такие, - грустно усмехнулся я.
        - Полковник, - спросил меня Инграм, - а что вы будете делать после войны?
        - Не знаю, - я пожал плечами. - Наверное, вернусь на Запад.
        - А вы не хотите перейти на службу Конфедерации? Я готов замолвить за вас словечко.
        - Нет уж. Присягу я давал Североамериканским Соединенным Штатам, нарушать ее не собираюсь. Ведь мои услуги еще, наверное, понадобятся. Вы не подумайте, я вас не осуждаю. А у вас какие планы?
        - Меня приглашают в военную академию, создаваемую югороссами для союзников. А потом я собираюсь служить и дальше - но уже на Юге. А следующим летом я надеюсь жениться.
        - На ком, если не секрет?
        - На Лорете Ханете Веласкес.
        - Однако… Мы ее здесь искали, с ног сбились, а она, оказывается, вам в Мобиле голову вскружила?
        - Именно так, сэр. Вот только в январе у нее умер жених, и поэтому она в трауре.
        - То есть она даже не дала тебе своего согласия?
        - Она сказала мне, что предложение ей надлежит делать не ранее конца января. И присовокупила - мол, я уже была замужем три раза и один раз помолвлена. Так что подумайте хорошенько…
        - Именно так? Значит, она, вероятно, согласится.
        - Надеюсь, что да. И в таком случае я хотел бы пригласить вас на свадьбу.
        - Спасибо. Если получится, обязательно приеду.

6 сентября (25 августа) 1878 года. Филадельфия, площадь Независимости
        Генерал Джордж Бринтон Мак-Клеллан, губернатор независимого штата Нью-Джерси
        Баюкая раненую руку на перевязи, я стоял вместе с другими почетными гостями недалеко от подиума, поставленного у входа в Индепенденс-холл - в городе, где я когда-то родился.
        Именно в этом здании, тогда называвшемся Пенсильванским Капитолием, в далеком 1776 году тринадцать колоний, включая и мой Нью-Джерси, и южные Мэриленд, Делавэр, Виргинию, обе Каролины и Джорджию, объявили о своей независимости от Британской империи и положили начало будущим Соединенным Штатам Америки. А сегодня, через сто два года, эти семь штатов вместе с восемью другими и городом Нью-Йорк[54 - До 1898 года Нью-Йорк состоял лишь из Манхэттена.] собирались покинуть этот союз.
        Конечно, не раз и не два то один, то несколько штатов выражали желание выйти из этого союза. Сначала эта инициатива исходила от северных штатов. Каждый раз Юг соглашался на компромисс, и каждый раз казалось, что угрозы распада страны больше нет. Потом, конечно, баланс сместился, и протестовать начали уже южные штаты, пока наконец в 1861 году большинство из них не решили хлопнуть дверью.
        Тогда я принимал самое деятельное участие в силовом их возвращении. Но я выступал за цивилизованное ведение боевых действий, ведь люди, с которыми мы сражались, еще недавно были нашими согражданами - и должны были вновь ими стать. В конце 1862 года, несмотря на ряд побед, Линкольн, невзлюбивший меня с самого начала своего президентства, снял меня с поста генерала-командующего, назначив вместо меня эту тусклую посредственность, генерала Бёрнсайда.
        Вместо того чтобы сообщить мне об этом лично, президент прислал своего военного секретаря, Эдварда Мак-Мастерса Стэнтона. На мой вопрос о причине отставки - все-таки я только что разбил генерала Ли при Антитаме - тот ответил, что моя вина заключается в том, что я не послал армию в погоню за отступающим противником. Мои аргументы о том, что это было бы самоубийственно, так как мои части нуждались в отдыхе и пополнении, его не впечатлили. Он лишь приказал мне вернуться в Трентон и ждать там нового назначения. Такового, естественно, не последовало, несмотря на то что в первые несколько месяцев после моей отставки наши силы несли одно поражение за другим, лишь изредка сдобренные победами. Да и после этого южане то и дело били нас то там, то здесь.
        Зато наши действия на Юге все больше превращались в вакханалию насилия и грабежа. Газеты про это не писали, но у меня оставалось много знакомых в действующей армии, так что я был знаком с истинной картиной происходящих событий. И в 1864 году я решился и выставил свою кандидатуру на президентских выборах на платформе восстановления единства страны более цивилизованными методами. Увы, я проиграл те выборы - в первую очередь, как ни странно, из-за армейских голосов, хотя меня в армии и любили. Мне рассказывали, что бюллетени солдат во многих частях проверяли, прежде чем их отдавали на пересчет, и отсеивали большую часть неправильных бюллетеней. Более того, тех, про кого было известно, что они голосовали за меня, нередко наказывали.
        Как бы то ни было, после того как я объявил свою кандидатуру, я получил письмо от Стэнтона с приказом немедленно подать в отставку, иначе мне грозил трибунал «за трусость». Вообще-то я не боялся этого трибунала, но он сделал бы мою кампанию невозможной, и я написал соответствующее прошение, а через день мне уже сообщили о том, что я теперь человек штатский. Сразу после окончания войны, не желая участвовать в тирании, названной Реконструкцией, я отбыл в Европу, где и провел три года до выборов, приведших к власти моего друга и соратника Улисса Гранта.
        Увы, Грант не положил конец этой позорной политике, хоть и снизил ее накал, и я, поработав инженером в Нью-Йорке, не выдержал и вновь уехал в Европу. В Америку я вернулся лишь после того, как было объявлено о конце Реконструкции.
        К моему удивлению, Демократическая партия штата Нью-Джерси, где я жил после возвращения из Европы, захотела выставить мою кандидатуру на губернаторских выборах в конце прошлого года. Я не отказался, и пятнадцатого января этого года стал губернатором штата. Время было непростое, особенно после объявления Второй Реконструкции, но я сделал все что мог, чтобы мой штат не был вовлечен в эту ужасное беззаконие. И это несмотря на то, что я знал сенатора Хоара и некоторых его дружков и был абсолютно уверен, что убийство президента Хейса так или иначе на их совести.
        Когда арестовали всю нашу делегацию в Конгрессе, я все еще надеялся уладить этот вопрос - и даже получил негласное обещание от вице-президента Камерона, что их отпустят «в самом скором времени». Конечно, я знал цену их обещаниям, но альтернативы я не видел - как мой маленький штат может противостоять всей мощи Соединенных Штатов, даже если власть в них захватила кровавая клика? Именно поэтому я отказался поддержать сенаторов штата, когда они выступили с угрозой выйти из состава САСШ, если нашу делегацию не выпустят, - после чего следующей же телеграммой Камерон дал мне знать, что он больше не считает себя связанным этим обещанием.
        А четыре дня назад ко мне в Нью-Брансуик прискакал сенатор Кроуэлл Марш на взмыленном коне.
        - Мистер губернатор, срочно! Войска из Пенсильвании обстреляли Капитолий в Трентоне, а затем перешли через реку! Все сенаторы, кроме меня, задержаны! Объявлено, что Вторая Реконструкция теперь распространяется и на Нью-Джерси!
        - Спасибо, сенатор! А теперь расскажите обо всем чуть подробнее.
        Должен заметить, что Марш сумел за четыре минуты весьма точно описать все произошедшее. Поблагодарив его, я погрузился в раздумья. Ситуация была в общем-то безвыходная. Против нас действовал Экспедиционный корпус неизвестной численности, усиленный конницей и артиллерией. Причем, если судить по массированному обстрелу трентонского Капитолия, мы для них в одночасье стали такими же нелюдями, как южане либо индейцы. Сопротивляться было по большому счету нечем. А нападения врага, по моим прикидкам, можно было ожидать в худшем случае часа через полтора-два.
        После Мятежа были расформированы все нью-джерсийские полки. Оставались лишь отряды ополчения в Трентоне, Ньюарке и Перт-Амбой, общей численностью в шестьсот человек. В некоторых муниципалитетах имелась полиция, но подчинялась она местным властям. И полномочий переподчинить ее у меня не было: пришлось бы договариваться с каждым городком в отдельности или по крайней мере с самыми большими из них - в других стражами порядка являлись, как правило, два-три ирландца, способные лишь отлавливать бродяг и пьяниц.
        Оставалось ополчение. Трентонская рота была разбита. До Ньюарка было не менее двух-трех часов быстрой скачки верхом - конечно, я пошлю туда человека, но тамошний отряд будет здесь не раньше вечера. Перт-Амбой намного ближе, но там всего около ста человек. Негусто.
        Но после того, что произошло, я решил не сдаваться без боя, а если меня убьют, что ж, по слухам, один из югороссов сказал, что «лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Но не на пару же с Кроуэллом и с помощью троих слуг противостоять врагу.
        Одного из этой троицы я послал в Ньюарк к мэру города, Генри Йейтсу, с которым у меня сложились неплохие рабочие отношения. Я попросил его - власти над ним у меня не было - взять на себя командование Ньюаркской ротой ополчения, и передал приказ командиру роты, Джону Кардигану, о временном подчинении Йейтсу. Кроме того, я настоятельно рекомендовал им обоим объявить набор людей в отряд самообороны. Оружие для этого имелось, пусть в основном устаревшее - на складе хранилось имущество двух расформированных нью-йоркских полков, а готовы они должны были быть не позднее завтрашнего дня. Одновременно им нужно было связаться с мэриями близлежащих Джерси-сити, Бейонн и Элизабет и пригласить их также поучаствовать в этом деле.
        Второй мой слуга поскакал в Перт-Амбой с приказом тамошней роте немедленно выступить в Нью-Брансуик, а также привезти сюда как можно больше оружия и боеприпасов с местного склада, хоть он и был намного меньше, чем в Ньюарке. Ибо в самом Нью-Брансуике складов с вооружением не было.
        Третьего же я отправил по церквям с письмом об опасности, нависшей над городом, и просьбой бить в набат, а всех пришедших направлять на привокзальную площадь - она хоть, строго говоря, и не находилась в центре, но была весьма к нему близка и лучше всего подходила для моих целей. Именно туда я направился и сам, вместе с Маршем. И, как оказалось, вовремя - пришел поезд с беженцами из Принстона.
        Сама железная дорога в Трентон через Принстон не проходила - приходилось добираться до него через небольшой полустанок Принстон-Джанкшн, находившийся примерно в трех милях от Принстона. Тем, кто догадался туда бежать, повезло - поезд, шедший из Ньюарка в Трентон, остановился там в тот самый момент, когда на полустанке появились первые беженцы, а вражеские войска то ли не знали, то ли не придали значения этой станции. И прибывшие принстонцы - около семисот человек, - как это ни цинично звучит, своим присутствием помогли мне набрать более шестисот добровольцев за час. Впрочем, сто пятьдесят семь из них и прибыли на этом поезде.
        Женщин же, детей и стариков разобрали местные жители к себе по домам - супруга мэра города, Катерин Ван Найс, взяла это дело на себя. Мэр, Лайл Ван Найс, несмотря на довольно-таки преклонный возраст и одышку, тоже горел желанием присоединиться к нам, и я еле-еле его отговорил - пользы от него было бы мало, а здесь, на своем месте, он нам мог быть весьма полезен. В частности, по его приказу получили разрешение присоединиться к нашему отряду все двенадцать городских полицейских с их оружием.
        Так что, когда подошла перт-амбойская рота, у меня под ружьем оказалось более семисот человек. Для пятисот пятидесяти из них у меня были ружья - Спрингфилды М1861 у ополчения, Спрингфилды М1855 и Энфилды М1853 со складов. Другие вооружились тем, что у них было, от охотничьих ружей до револьверов, которые были и у полицейских. Кроме того, у нас оказалась какая-никакая артиллерия - две шестифунтовки М1841. Конечно, они сильно устарели, но, как говорится, у нищих нет выбора[55 - Beggars can’t be choosers (англ.) - примерный эквивалент русского «на безрыбье и рак рыба».].
        Я боялся, что противник нападет на нас в тот же день. Но и вечер, и ночь прошли спокойно. Это дало мне время создать из толпы некое подобие вооруженного отряда, назначить командиров из числа ветеранов той войны и распределить позиции. Кроме того, те, кто захотел, получили возможность покинуть Нью-Брансуик поездом в Ньюарк. Впрочем, таковых оказалось не более сотни.
        И только на следующее утро около одиннадцати часов на горизонте появилось облако пыли. Врагов (недавно бывших моими соратниками, горько усмехнулся я про себя) было, как мне показалось, не менее двух тысяч, и вооружены они были не в пример лучше нас.
        Пользуясь своим численным превосходством, они навалились на нас, и лишь каким-то чудом мы сумели продержаться несколько часов. В самом начале боя шальная пуля вырвала кусок мяса на моей левой руке, к счастью, кость оказалась не задета, но боль была адская. Я попросил перевязать рану, но остался руководить обороной. Враги все наступали, невзирая на потери. Они занимали один за другим ближние пригороды и методично пробивались к центру. Я понял, что поражение неминуемо, и мы вряд ли сможем продержаться до вечера.
        Неожиданно для всех нас в тылу наступавшего врага появились странного вида повозки серо-зеленого цвета с нанесенными на их боках красными звездами, вооруженные пушками и митральезами. Они подняли бешеную стрельбу по наступавшим. Янки (кто бы мог подумать, что для меня они станут «янки»!) пробовали отстреливаться, но их пули отскакивали от бортов этих боевых повозок, как горох. Продолжали стрелять и мы. Постепенно уцелевшие враги в синих мундирах стали бросать оружие и поднимать руки. Они сдавались, уже не помышляя о сопротивлении. Мне ничего уже больше не хотелось - я мечтал лишь сесть на землю и забыться. Но я все же переборол себя и подозвал одного из перт-амбойцев. Вручив ему флаг Нью-Джерси, я зашагал с ним туда, где по моим расчетам находилось неприятельское командование.
        К нам подъехала громыхающая и ревущая самоходная боевая повозка с длинной пушкой на странного вида башне. Из нее выбрался высокий, крепкого телосложения человек в невиданной мною ранее пятнистой форме, взглянул на меня с улыбкой и спросил на довольно приличном английском языке:
        - Я имею честь беседовать с мистером губернатором?
        - Да, именно так. А как вы меня узнали?
        - Я видел ваши портреты времен той войны. Вы не сильно изменились с тех пор. Ну а я - полковник армии Югороссии Сергей Рагуленко. Вам, похоже, нужна медицинская помощь?
        - Сначала нам нужно принять капитуляцию у командования противника. Не хотите ли вы меня сопроводить?
        - С удовольствием!
        Отмахнувшись от медика в пятнистом, который рвался перевязать мне руку, я направился к старшему из офицеров противника. Командовал ими мой старый знакомый по Мятежу - генерал Джеймс Форсайт. Вот только теперь у него на шляпе был серебряный лист - его, как и многих других, лишили генеральского звания после войны, и он стал подполковником. Увидев меня, он вздохнул и с горечью произнес:
        - Генерал Мак-Клеллан, сэр, позвольте вручить вам мою саблю!
        - Так это вы командовали всеми этими войсками?
        - Генерал Шофилд и полковник Ругер погибли, сэр. Командование пришлось взять мне.
        Я принял у него саблю. Потом в глазах у меня потемнело, и я потерял сознание - как потом оказалось, от большой потери крови. Выжить я не надеялся. Но русские врачи смогли не только вернуть меня к жизни, но и спасти мою руку, хотя подобные раны, как правило, часто гноились. Начиналась гангрена, и даже ампутация не всегда спасала жизнь раненого. Более того, эти чудо-врачи, хоть и с оговорками, разрешили мне поучаствовать в сегодняшнем мероприятии.
        Ведь законный президент Североамериканских Соединенных Штатов Уильям Алмон Уилер собирался объявить о перемирии с Конфедерацией. А одним из условий такового было провозглашение независимости всех штатов, подвергшихся Второй Реконструкции. И одним из них был мой Нью-Джерси. Кто бы мог подумать…
        Стоять мне было непросто, да и русские настояли на том, чтобы для меня был поставлен легкий раскладной стул. Но только я решил все-таки немного посидеть, как к трибуне подошел человек, которого я до того видел лишь на портретах - президент Уильям Алмон Уилер. Он чуть поклонился и начал свою речь:
        - Господа, поверьте мне, то, что я вынужден сейчас произнести, я говорю с болью в сердце…

6 сентября (25 августа) 1878 года. Филадельфия, площадь Независимости
        Уильям Алмон Уилер, президент Североамериканских Соединенных Штатов
        Я вышел на негнущихся ногах из Индепенденс-Холла, подошел к трибуне и, собравшись с мыслями, произнес:
        - Господа, поверьте мне, то, что я вынужден сейчас произнести, я говорю с болью в сердце…
        Я с трудом сдержал рвущийся наружу всхлип. Да, именно мне придется послужить могильщиком тех Соединенных Штатов, в которых я родился, которым я честно служил и за которые, не задумываясь, готов был отдать свою жизнь. Да, моя страна выживет, но какой ценой? И в каком составе? Даже это еще не было окончательно ясно. И даже мой родной и горячо любимый штат Нью-Йорк потеряет город, который дал ему свое название, а также находящееся чуть южнее от него графство Ричмонд, выразившее желание присоединиться к Нью-Джерси.
        Наверное, самой большой моей ошибкой - и, куда уж там, самым моим большим преступлением - была, как это ни тяжело признать, трусость. Когда убили президента Хейса, я, увы, поверил официальной версии. Но ничто не заставляло меня подписывать все приносимые мне от Хоара законопроекты и указы - про начало Второй Реконструкции, про ограничение южан в правах, про арест их делегаций в Конгрессе, про ввод войск по всему Югу… Конечно, я не знал истинного положения вещей, информацию от меня скрывали, но что мне мешало, как действующему президенту, проверить все самолично? Съездить, наконец, в близлежащий Мэриленд или Виргинию. А если б меня убили - меня и так убили бы, если бы не русские.
        Три дня назад Добровольческий корпус Конфедерации под началом югороссов и лично полковника Рагуленко лавиной прошелся по занимаемым нашими войсками позициям в Мэриленде и Делавэре и захватил Филадельфию. Это оказалось намного проще, чем кто-либо ожидал, потому что часть войск, собираемые в кулак в Филадельфии и Йорке, вместо Мэриленда «совершила экскурсию» в Нью-Джерси, где их окончательно и разбили. Результат вон он - раненный в этой операции губернатор Мак-Клеллан с рукой на перевязи, с трудом вставший с походного стульчика, как только я подошел к подиуму. И добровольное присоединение Нью-Джерси к Конфедерации.
        Пауза недопустимо затянулась, поэтому я собрался с мыслями и продолжил:
        - Как вам известно, группа проходимцев под началом сенатора Хоара захватила власть в стране и устроила настоящий террор в южных штатах - и все ради власти и ради денег. Теперь эти штаты отделяются от Североамериканских Соединенных Штатов и образуют новое государство, Конфедеративные Штаты Америки. После того, как так называемая Вторая Реконструкция распространилась и на Нью-Джерси, этот штат также выразил желание присоединиться к Конфедерации. Более того, в их состав переходит графство Ричмонд, находившееся до сих пор в моем родном штате Нью-Йорк, а колыбель штата, город Нью-Йорк, выразил желание стать свободным портом.
        Я хочу от имени нашей страны встать на колени перед жертвами Второй Реконструкции и попросить прощения у тысяч людей, которые потеряли близких, у обесчещенных женщин, у людей, потерявших последнее имущество. И пообещать им, что ни один преступник - будь то служащий цветных полков, либо один из тех, которые руководили ими - не уйдет от ответственности. Более того, мы согласились передать самых злостных преступников в трибунал, который будет созван в Чарльстоне по примеру Дублинского.
        Увы, нам придется согласиться на эти требования, равно как и на передачу Индейской территории, территории Нью-Мексико и юга Калифорнии Конфедерации. Север Калифорнии и Южный Орегон, состоящий из штата Орегон и территории Вашингтон, а также Аляску, придется отдать Югороссии в счет того, что эти территории были ранее отторгнуты от Российской империи.
        Кроме того, в ряде пограничных штатов - Канзасе, Колорадо, Неваде, а также на территории Дезерет, также известной как Юта, пройдут референдумы о принадлежности этих штатов. Мы договорились о том, что мы признаем результаты референдумов, но добились того, что в других пограничных штатах - в частности, в Огайо, Айове и Индиане, а также на территориях Вайоминг и Дакота - таких референдумов проводиться не будет, хотя, как нам известно, на юге Огайо и Индианы многие симпатизируют Югу.
        Но не все новости скверные. Нам не придется ничего платить - ущерб, причиненный южанам, мы договорились компенсировать передачей города Вашингтона. Практически готовы к подписанию ряда коммерческих договоров, который позволит нам взаимовыгодно торговать с Конфедерацией. Нью-Йорк останется финансовым центром как САСШ, так и КША. И, наконец, мы получим доступ для нашего торгового флота к ряду тихоокеанских портов, принадлежащих как Конфедерации, так и Югороссии.
        Но это можно будет сделать, только если у нас вновь появится легитимная законодательная власть. Поэтому прошу все штаты нашего союза как можно скорее прислать новых сенаторов либо подтвердить полномочия имеющихся. Выборы в Палату представителей состоятся, как обычно, в первый вторник ноября, который в этом году выпадает на пятое число. Новоизбранным конгрессменам придется начать работу уже в понедельник, восемнадцатого ноября. Но работать придется всем нам, начиная с меня. Ведь именно нам предстоит заново построить нашу страну - пусть она будет меньше, чем раньше, но мы должны сделать жизнь в ней лучше для всех.
        Дорогие сограждане, и вы, будущие граждане Конфедерации. Давайте попробуем сделать все, чтобы хотя бы последующие поколения жили в мире и согласии. И если кто-то считает, что я поступил неправильно, пусть баллотируется в президенты через два года и сделает все так, как считает нужным.

10 сентября (29 августа) 1878 года. Аннаполис, Мэриленд
        Полковник Нина Викторовна Антонова, министр иностранных дел Югороссии
        Издалека Аннаполис был похож на картинку из рекламного буклета - красивые здания, окаймляющие набережную, башни и купола чуть поодаль… Но романтика прекратилась, как только мы сели в приготовленный для нас автомобиль с флажками Югороссии и КША и поехали в сопровождении двух бэтээров через город по дороге в Вашингтон. Слева и справа то и дело попадались сгоревшие дома, а на многих уцелевших висели черные траурные ленточки. Тем не менее практически на каждом висело по флагу Конфедерации - часто самодельному - а с обочин и из дворов нас радостно приветствовали местные жители.
        Нас - это президента Джефферсона Финиса Дэвиса, новоиспеченного генерал-майора армии Югороссии Славу Бережного и министра иностранных дел Югороссии в моем лице. Пришлось одеться элегантнее - вряд ли здесь поймут, если дама придет в мундире. Для них эпатажным является уже тот факт, что министр - женщина. Как бы то ни было, именно мне президент Дэвис галантно уступил место спереди.
        Другие виновники происшедшего - генерал Форрест, генерал Турчанинов и другие - уже находились в бывшей столице Североамериканских Соединенных Штатов, ныне, согласно подписанному перемирию, перешедшей вместе с окружавшими ее штатами Мэриленд и Виргиния в состав Конфедерации. Столицей же последней вновь стал Ричмонд в штате Виргиния. Временно, такое у меня было предчувствие.
        Дорога к Капитолию заняла всего-то около пятидесяти километров мимо поместий, частично превращенных в руины, и через городки и деревни, названия которых я так и не узнала, но которые пострадали ничуть не меньше, чем Аннаполис. Но даже в самой маленькой деревушке нас встречали ликованием.
        Все резко изменилось, когда мы въехали в бывшую столицу Североамериканских Соединенных Штатов. Вообще-то черта города была едва заметна - после заставы какое-то время по обеим сторонам дороги находились такие же фермы, вот только никаких разрушений больше не было видно, да и флагов Конфедерации практически не было, а кое-где у неких отчаянных поборников Севера гордо реяли звездно-полосатые стяги. И, что характерно, никто их не трогал.
        К моему вящему удивлению, на Капитолии, на который, кстати, успели повесить «правильный» флаг, тоже не было никаких повреждений, кроме пары-тройки выщербин, наверное, от пуль. Почетный караул торжественно встретил нас у восточного портала, но Дэвис пренебрег протоколом и попросту обнялся с ожидающими нас офицерами и другими чиновниками - в первую очередь с генерал-лейтенантом армии Конфедерации Форрестом, с бригадным генералом армии Северного Мэриленда Тёрчиным - он же в ближайшем будущем генерал-лейтенант армии Югороссии Иван Васильевич Турчанинов, с полковником Сергеем Рагуленко и многими другими. Особенно выделялся на фоне других полковник Джон Джампер - я, наверное, впервые видела чистокровного североамериканского индейца, да еще и в безукоризненном белом парадном мундире.
        Были и некоторые сенаторы и конгрессмены - как из временного парламента в Гуантанамо, так и из южных делегаций в американском Конгрессе - те, кто выжил в местной тюрьме. А вот вице-президента Александра Стивенса не наблюдалось. И наконец, к моему удивлению и моей радости, в числе приглашенных оказались Сэм Клеменс и Василий Верещагин.
        Прошагав через гулкое фойе здания, мы вышли к западному его порталу, обращенному к длинному парку, который, как я знала из будущего, именовался Моллом. Там собрались тысячи - кто в форме Конфедерации, кто в синих мундирах с белой повязкой, а кто и просто в гражданском. И наше появление ознаменовалось криками «Ура!» и «Да здравствует президент!»
        Дэвис подошел поближе к ступенькам и неожиданно громко объявил:
        - Дорогие граждане возрожденной Конфедерации! Дорогие наши союзники - югороссы, русские, ирландцы, шотландцы, - которые проливали кровь за нашу свободу! Дорогие гости, - он посмотрел на кучку гражданских - после я узнала, что это были послы нескольких стран, аккредитованные в Вашингтоне, представители посольств других, и Уильям Эвертс, вновь назначенный президентом Уилером государственным секретарем САСШ. - Дорогие репортеры, надеюсь, что вы не забудете, что правда для журналиста превыше всего! И, наконец, дорогие жители этого славного города!
        За последние семнадцать лет мы пережили множество тяжелых испытаний. Война Северной агрессии, немыслимые зверства против гражданского населения, так называемая Реконструкция, а после короткой передышки - кровавая вакханалия, именуемая Второй Реконструкцией. И наконец, война за нашу свободу, за жизнь наших близких, за честь наших женщин, за наше право жить по совести, а не по диктату.
        Да здравствует Конфедерация!
        Подождав, пока утихнут крики «ура»[56 - Hurrah или hurray по-английски.], он продолжил:
        - Наш путь был тяжел, полит кровью и устлан терниями. Многие наши сограждане погибли. Отдали свои жизни и наши союзники, хотя это была не их война. Но, как мне сказал адмирал Ларионов, русские - и югороссы, и граждане империи - не могли остаться в стороне, когда в мире происходит столь вопиющее беззаконие. Ирландцы, шотландцы, добровольцы из других стран… Не забудем же тех, кто положил тело свое за правое дело!
        Я хотел бы объявить минуту молчания в их память. Помолитесь про себя за души погибших, и поблагодарите их за их жертву.
        Через минуту, или даже чуть больше, Дэвис поднял голову и продолжил:
        - Теперь о том, как нам жить дальше. Тридцать первого июля в Гуантанамо собрался Временный Конгресс Конфедерации. Он принял следующее решение.
        Объявляется независимость Конфедеративных Штатов Америки в составе штатов Первой Конфедерации, Мэриленда, Делавэра, Миссури и Кентукки, а также Западной Виргинии, незаконно отторгнутой от Виргинии в шестьдесят втором году. Кроме того, в состав Союза отдельным штатом войдет Индейская территория со всеми правами, которыми пользуется каждый штат Конфедерации. Более того, индейцы, живущие в любом другом штате Конфедерации, также становятся полноправными гражданами КША, не теряя при этом принадлежности к своему племени, а также связанных с этим прав.
        Я увидела, как стоявший недалеко от меня Джон Джампер заулыбался. Впрочем, и я ребенком грезила о том, чтобы индейцам в Америке наконец-то стало жить хорошо. Конечно, истории про Виннету не более чем сказки, написанные немцем, в Америке ни разу не бывавшим, но все же, все же… А Дэвис продолжал:
        - Кроме того, согласно договоренностям с президентом Уилером и представителями Югороссии, в состав Конфедерации войдут территория Новой Мексики и Южная Калифорния, пока на правах территории, а также город Вашингтон.
        В штатах Канзас, Колорадо, Невада и на территории Юта, также известной как Дезерет, пройдут референдумы по вопросу о возможном присоединении к Конфедерации либо, в случае последних двух, о переходе под покровительство Югороссии, которой будут принадлежать Северная Калифорния и территория Орегон. Эти референдумы пройдут не позднее пятнадцатого октября, а результаты будут объявлены не позднее первого ноября.
        И, наконец, несколько дней назад мы получили прошение Нью-Джерси о вступлении в состав Конфедерации. Мы приветствуем эту инициативу. Это единственный штат, где не будет выборов в законодательное собрание - там состоятся лишь выборы президента и Палаты представителей.
        В этот же штат из штата Нью-Йорк перейдет графство Ричмонд. Кроме того, город Нью-Йорк провозгласил выход из состава одноименного штата и Североамериканских Соединенных Штатов. Он получит статус свободного города под протекторатом Югороссии.
        Выборы во всех штатах КША состоятся в первую субботу декабря семьдесят восьмого года. Именно тогда будут заново избраны законодательные собрания всех штатов Конфедерации, Палата представителей и президент. К слову, я свою кандидатуру выставлять не буду - есть в Конфедерации множество людей и помоложе, и поспособнее. Законодательные собрания должны будут до конца этого года назначить членов Сената Конфедерации.
        Столицей КША пока остается Ричмонд. Новоизбранный Конгресс сможет принять решение о возможном переносе столицы, вероятно, в Вашингтон, так как все здания в городе уже имеются, не придется ничего строить заново.
        В силу вводится Конституция Конфедерации в редакции двадцать второго февраля тысяча восемьсот шестьдесят второго года с двумя важными поправками. Эти поправки уже вступают в силу, но после созыва нового Конгресса должны будут пройти процесс ратификации, как это предусмотрено в Конституции. Первая из них вводит прямые выборы президента нашей Конфедерации. Если при голосовании ни один претендент не получит большинства голосов, то состоится повторное голосование, в котором будут участвовать два кандидата, получившие наибольшее количество голосов. Эта поправка была принята ввиду результатов выборов тысяча восемьсот шестидесятого года, на которых, несмотря на то что он получил менее сорока процентов голосов, избрали Авраама Линкольна, что и привело к Войне Северной агрессии.
        Вторая же поправка отменяет рабство и признает недействительными все положения Конституции о таковом. После долгих обсуждений было решено, что негры Конфедерации получат особый статус, который будет закреплен в законах Конфедерации и штатов; полное же гражданство получат те из них, кто воевал на стороне Конфедерации либо ополчения, или же по-иному поддержал борьбу за правое дело.
        Должен сказать, что некоторые наши политики, в частности вице-президент Александр Стивенс, сочли эту поправку неприемлемой. Именно поэтому вице-президент Стивенс решил не участвовать в сегодняшней церемонии. Это его право, и я его уважаю, хотя не вижу, как можно было бы восстановить рабство в сегодняшних условиях.
        Дорогие сограждане, союзники и гости! Как говорит мой русский друг генерал-майор Бережной, feci quod potui, faciant meliora potentes[57 - «Я сделал, что мог, пусть те, кто может, сделают лучше» (лат.) Как ни странно, эта фраза появилась именно в России и впервые упоминается у Чехова.]. Надеюсь, что те, кто придет нам на смену, превратят Конфедерацию в «землю молока и меда», в которой всем ее гражданам будет хорошо жить. Надеюсь также, что мы никогда не забудем того, что именно России и Югороссии мы обязаны нашей победой и нашей свободой. Прошу всех наших потомков, помните это и дорожите дружбой с Российской империей и с Югороссией.
        Я бы хотел попросить министра иностранных дел Югороссии Нину Антонову - да, эта очаровательная дама рядом со мной и есть министр - сказать нам пару слов.
        К этому я была совершенно не готова, но подошла к пульту и еле-еле удержалась, чтобы не козырнуть Дэвису - головной убор, пусть в виде легкомысленной шляпки, у меня имелся. Но президент поклонился, поцеловал мою руку, и я начала:
        - Дорогие конфедераты! Я рада, что справедливость наконец-то восторжествовала. Вам не всегда будет легко, но я надеюсь, что вы никогда не забудете жертв, принесенных вашими согражданами на алтарь свободы - помните, им пришлось неизмеримо труднее. А мы, русские - и югороссы, и граждане империи, - сделаем все, чтобы помочь вам в этом непростом деле. Но отныне ваша судьба в ваших собственных руках, и ни в чьих иных. И никогда не забывайте тех, в чьем сердце не гаснул огонь Конфедерации все эти долгие двенадцать лет. Именно они - президент Дэвис, адмирал Семмс, генерал Форрест и многие-многие другие, а также те, как генерал Тёрчин, перешедшие на правую сторону, увидев творящееся на этой земле беззаконие, - и сделали этот великий день возможным.
        Но самое главное, в отличие от первой Конфедерации сегодняшняя Конфедерация - государство, которое уже признали Россия, Югороссия и Ирландия, государство, которое состоялось, государство, для которого, я надеюсь, прошло время войн и пришло время мирного созидания. Да здравствует Конфедерация!
        - А теперь, леди и джентльмены, - объявил Дэвис, - объявляю сегодняшний день Днем Конфедерации! По этому случаю все приглашаются на торжественную трапезу! - И он показал на Молл, где на расстоянии метров, наверное, двухсот стояли длинные столы, на которых дюжие повара резали жареное мясо, а рядом - бочки, судя по всему, с пивом. К ним немедленно выстроились длинные очереди.
        Нас же, а также офицеров, гостей, и репортеров, и всех русских, повели к столам, расставленным чуть поодаль. Под ликование толпы мы спустились на Молл и отправились туда под охраной полудюжины солдат. Я еще подумала, как просто можно было бы всех нас поубивать, если кто-нибудь поставил бы перед собой такую задачу. Тем более что в этом городе на политиков покушались не так уж и редко - вспомните хотя бы недавнее убийство Хейса, а в шестьдесят пятом - Линкольна.
        Поэтому я контролировала ситуацию, как могла, да и Сергей, как я заметила, весьма внимательно посматривал по сторонам. Тем не менее все обошлось. Кормили нас, кстати, тем же самым, чем и других - мясом с кукурузой и пивом. Должна сказать, что было достаточно вкусно.
        Когда начало вечереть, Дэвис сказал мне:
        - Госпожа Антонова, мы решили выделить командованию югороссов Президентский особняк в качестве резиденции на время вашего пребывания в нашем городе. Сейчас вас отвезут туда на вашем автомобиле, а завтра в одиннадцать пятнадцать, если вам удобно, я хотел бы видеть вас - и других русских - у Капитолия, со стороны Молла. Прислать за вами автомобиль, или вы предпочитаете прогулку верхом?
        - Верхом, - улыбнулась я, вспомнив, как я ребенком взяла пару уроков верховой езды. Слава Бережной чуть помрачнел, и я подумала, что, может, лучше и правда на машине? Но промолчала.
        - Тогда за вами прибудут в одиннадцать часов ровно. Доброй вам ночи, господа!

11 сентября (30 августа) 1878 года. Вашингтон, Президентский особняк
        Генерал-майор Вячеслав Николаевич Бережной, армия Югороссии
        Утром мы - Нина Антонова, Серега Рагуленко и я - собрались на завтрак в небольшой президентской столовой на втором этаже. Завтрак состоял из яичницы, хрустящего бекона, картошки, поджаренной вроде драников, и - по словам слуги, сервировавшего стол, - «немножко Юга»: каша из грубо помолотой кукурузы - grits - и пюре из измельченной говядины в мучном соусе - creamed beef. Должен сказать, что последние два блюда мне особенно понравились.
        - Ну, как спалось? - спросил я. - Нина, ты же вроде сподобилась почивать в президентской спальне.
        - Так себе. Тяжелая викторианская мебель, примерно как здесь. Кровать такая мягкая, что я чуть не утонула в ней, - усмехнулась Нина. - А на стенах спальни - мазня на банно-прачечные мотивы: голые толстозадые бабы с претензией на подражание Рубенсу. Я поинтересовалась у слуги, неужто здесь такое в моде. Он лишь пожал плечами, дескать, страна, видите ли, высокоморальная, подобное творчество в стиле ню здесь не приветствуется, но вот сам Хоар просто тащился от пышных женских форм. При Уилере там висели портрет его покойной жены, картина на мифологические темы и какой-то пейзаж. Но Хоар приказал убрать все в подвал, как и прочие картины, оставшиеся от бывших президентов. А у тебя как?
        - Примерно такое же ложе, только везде, где нужно и не нужно, рюшечки и цветочки. Это была спальня мадам Хоар - хотя она, как я понял, там ни разу не появилась. Зато живопись была достаточно интересной - романтические ландшафты. Как мне сказали, это школа долины Гудзона. Серега, а у тебя?
        - Гостевая спальня. Минимализм - остался, говорят, еще от президента Джонсона, дизайнером послужила его дочь. У нее, сказать честно, был неплохой вкус.
        - Нас вроде грозились забрать в одиннадцать? А сейчас девять, - я посмотрел на часы, - двадцать две. Давайте попросим кого-нибудь из слуг устроить нам небольшой тур. Заодно и поснимаем. Когда еще удастся побывать в Белом доме, - предложил я, хитро улыбнувшись.
        - Ладно. Вот только мучает меня один вопрос, - сказал Сергей. - Я, знаете ли, насмотрелся на то, что наши друзья - особенно из цветных полков - устроили на этой земле. Очень все похоже на «подвиги» нацистов. Все, как в фильме «Обыкновенный фашизм». Либо на безобразия грузинских гвардейцев в Южной Осетии. Помните, я вам показывал фото, сделанные мною в Цхинвале. Разгромленная школа и театр имени Хетагурова. Расстрелянные и раздавленные танками машины на улицах, а в них обгоревшие трупы - не только взрослых, но и детей, и стариков… Меня впечатлил школьный журнал на полу разгромленной школы, исписанный грязными ругательствами, хотя это было мелочью по сравнению со всем остальным. Тогда я и спросил себя, а почему мы не были готовы к грузинскому вторжению? Да, мы не хотели, чтобы мир заклеймил нас как агрессоров, но они же все равно это сделали. А так мы смогли бы спасти сотни жизней - не только осетинских, но и наших.
        Я возразил:
        - Да, но ведь никто не ожидал, что Грузия начнет свою операцию - тем более накануне Олимпийских игр, да и галстукоед объявил одностороннее перемирие за пару часов до начала агрессии.
        - Как будто мы не знали, с кем имеем дело… Ладно, ты прав, ситуация была неоднозначная. Но здесь-то все было ясно с момента убийства Хейса, да и на самом деле пораньше. Так почему мы не вмешались на этот раз? Мы вполне могли задавить весь этот ужас, что называется, в зародыше.
        - Понимаешь, Сергей, - вздохнула Нина Викторовна, - можно было бы вообще отказаться от участия конфедератов в разгроме янки. Как ты убедился, американская армия оказалась слаба в коленках, и после нескольких наших БШУ она бы просто разбежалась. Мы преподнесли бы победу Джефферсону Дэвису на блюдечке с голубой каемочкой. А что потом?
        - Действительно, а что было бы потом? - спросил я, незаметно подмигнув Антоновой.
        - Не знаю, - задумчиво почесав голову, произнес Рагуленко. - Я как-то об этом не задумывался.
        - Прежде всего, - наставительно произнесла Нина Викторовна, - все произошедшее выглядело бы как иностранная интервенция. Что вызвало бы сопротивление части населения страны - поначалу скрытое и чисто виртуальное, а потом и вооруженное. А нам не хочется заниматься противоповстанческими мероприятиями - уж очень это дело сложное и кровавое.
        А так - значительная часть населения не только Юга, но и Севера выступила против беспредела, творимого руководством страны с помощью цветных живодеров. Хоар, если сказать честно, сыграл нам на руку. Он за короткое время сумел восстановить против себя и своего правительства очень многих, даже тех, кто поначалу ему сочувствовал. И вот теперь мы имеем то, что имеем - лояльное нам правительство САСШ и вполне дружественное - КША.
        - К тому же, - добавил я, - жители отделившихся от Севера штатов будут ценить завоеванную с таким трудом независимость. То, что стоило крови, пота и слез, никто не захочет вернуть какому-нибудь говорливому демагогу. А таковые скоро появятся - уж поверьте моему слову. Плутократы из САСШ, потерявшие внутреннюю колонию, которой, по сути, и был Юг, не пожалеют сил и денег для того, чтобы ее вернуть.
        - Значит, будет еще одна война? - озадаченно произнес Рагуленко.
        - Это вряд ли, - усмехнулась Нина Викторовна. - Ведь мы теперь будем присутствовать на североамериканском континенте и внимательно следить за всем происходящим. И как только обнаружим что-либо подозрительное…
        - Понятно, - кивнул Сергей. - Значит, наш бронепоезд…
        - Ага, будет стоять под парами на запасном пути. И, в случае чего, он сможет повторить свой вояж.
        Я посмотрел на часы.
        - Друзья мои, уже десять пятнадцать. Надо бы еще одеться и подготовиться. Может, отложим осмотр здания на вечер либо на завтрашнее утро? Нас с тобой, Нина, заберут не ранее полудня, так что время у нас будет.
        - Да, ты знаешь, странное какое-то чувство, когда не нужно никуда спешить. Я про завтра, сегодня нам нужно поторопиться, чтобы выглядеть на все сто.
        Когда за нами подъехал десяток кавалеристов Конфедерации с тремя конями, которые они вели в поводу, мы уже стояли у входа. Сереге достался самый шебутной конь, но он за последнее время очень неплохо научился ездить верхом. Нине пришлось сложнее - ее кобыла была под дамским седлом, и сидеть ей приходилось, свесив обе ноги на один бок, чтобы, не дай бог, никто не увидел ее ножек… Что же касается моей скромной персоны…
        Петру Великому приписывается указ следующего содержания: «Офицерам полков пехотных верхом на лошадях в расположение конных частей являться запрет кладу, ибо они своей гнусной посадкой, как собака на заборе сидя, возбуждают смех в нижних чинах кавалерии, служащий к ущербу офицерской чести». Правда, историки полагают, что подобного указа не было, и все якобы сказанное императором не что иное, как обычный анекдот. Тем более что и сам Петр не отличался особым искусством в верховой езде.
        Но как бы то ни было, эти самые пехотные офицеры дали бы мне сто очков вперед. Я не знаю, как я сумел не загреметь с этой проклятой твари из породы лошадиных, и верхом счастья для меня, несмотря на отбитую задницу, было, когда мы наконец-то добрались до Капитолия и я смог соскочить, пусть не слишком элегантно, с этого «средства передвижения» - прямо перед с трудом сдерживающими улыбки казаками.
        Да, мы прибыли последними - к нашему приезду там уже собрались все русские, которых успели так или иначе доставить в Вашингтон. И югороссы, и казаки, и другие - начиная с Ивана Васильевича и его супруги, а также Алексея Смирнова. Из конфедератов там были лишь президент Дэвис, несколько его генералов, включая Форреста, и Марк Твен - единственный приглашенный журналист. Да, еще и небольшой военный оркестр, сыгравший «Боже, царя храни!» и «Дикси».
        После чего слово взял президент Дэвис:
        - Дорогие друзья! Мы перед вами в неоплатном долгу. Именно неоплатном - когда-нибудь, даст Бог, мы будем счастливы, если сможем сделать хоть что-нибудь для ваших стран и для ваших семей.
        К счастью, почти все из вас живы, а те, кто ранен, по заверениям русских врачей, уже выздоравливают. Но один из вас погиб у Чарльстона в Южной Каролине, а несколько казаков были убиты под Чарльстауном в Мэриленде. Семье каждого погибшего будет выплачена компенсация - конечно, этого крайне мало, но мы сделаем, что сможем. Мы хотели оплатить и лечение раненых, но генерал Бережной отказался - как он мне сказал, «наши врачи лечат и будут лечить и наших, и ваших раненых и больных безвозмездно», - и Дэвис посмотрел на меня, как бы ища поддержки.
        Я кивнул - действительно, так оно и было, и президент продолжил:
        - Мы всегда будем рады видеть вас и ваши семьи, если вы захотите посетить нашу страну, и я распоряжусь, чтобы для ветеранов войны за нашу независимость и сопровождающих их лиц все затраты на дорогу и проживание оплачивались федеральным правительством, равно как и для семей погибших.
        Решением Конгресса для тех, кому мы обязаны свободой, создается медаль «Феникс Конфедерации». Она еще не отчеканена, но первую партию этих медалей мы передадим вашему командованию для награждения каждого из вас.
        Кроме того, у меня есть список тех, кто совершил выдающиеся подвиги во время боевых действий. Все они награждаются Южным крестом 2-й степени - так мы решили переименовать Южный крест, а новосозданным золотым Южным крестом 1-й степени награждаются те, кто уже был удостоен креста 2-й степени, либо совершил особенные подвиги.
        И он прошел по рядам, спрашивал у каждого его имя, и вручал им соответствующие награды. Все до единого получили по кресту - а очень многие по золотому. Я, кстати, тоже, хотя я так и не понял, в чем, собственно, состоял мой личный подвиг.
        Я опасался, что Слон, как обычно, что-нибудь отчебучит. Но он принял награду с вполне проникновенным лицом и весьма достойно вел себя на последующем банкете. Лишь ближе к вечеру, когда нас везли обратно в Особняк - на сей раз, вероятно, наглядевшись на мою эквилибристику, на автомобиле - Серега, поглаживая висящий на шее новый золотой крест, вполголоса запел насмешливым тоном:
        И на груди его светилась
        Медаль за город Вашингтон…
        Эпилог

11 ноября (30 октября) 1878 года. Ричмонд, посольство Югороссии
        Евгений Максимович Леонтьев, посол Российской империи в Конфедеративных Штатах Америки
        Прошло ровно два месяца с момента торжественной церемонии награждения русских участников Третьей американской революции - именно так теперь именовалось сопротивление Второй Реконструкции и последовавшие за ней операции Добровольческого корпуса и смешанного Экспедиционного корпуса Югороссии и России. Почему именно Третьей? Дело в том, что Первой на Юге считалась Война за независимость, а Второй на Юге называли образование Конфедерации[58 - Исторический факт.].
        Мне в той церемонии не довелось поучаствовать - как назло, за четыре дня до награждения я сильно простыл, и югоросские врачи запретили мне присутствовать на награждении. А через несколько дней, когда я более или менее поправился, меня посетил президент Дэвис в присутствии Сергея Александровича Рагуленко и прикрепил к моей груди орден КША Южный крест 1-й степени и медаль «Феникс Конфедерации». На ней был изображен феникс, взмывающий ввысь из горящих руин к полумесяцу с надписью Liberty - Свобода. Под флагом Молтри - синим знаменем с этим полумесяцем - воевали южане во время Первой революции. А сегодня он - вместе с деревом пальметто - находится на гербе Южной Каролины. С другой стороны медали полукругом бежала надпись: «За свободу и независимость Конфедерации. 1878».
        После чего президент отбыл по своим неотложным делам, а Сергей Александрович Рагуленко - теперь в генеральских погонах со змейкой и двумя звездами - остался со мной.
        - Евгений Максимович, - улыбнулся он. - А у меня к вам письмо от императора. Простите, только не оригинал, а факсимиле… Что в нем, я, естественно, не знаю.
        Он вручил мне запечатанный конверт и встал, чтобы выйти. Я улыбнулся:
        - Нет-нет, Сергей Александрович, обождите.
        Почерк я узнал сразу - это была действительно рука его императорского величества. В нем он выражал признательность за мои заслуги и сообщал о награждении меня чином полковника и орденом Святой Анны 2-й степени с мечами. Кроме того, он написал, что очень хотел бы видеть меня новым послом Российской империи в Конфедеративных Штатах Америки.
        Я посмотрел на генерала Рагуленко:
        - Сергей Александрович, государь предложил мне должность полномочного министра в Конфедерации. Этого я не ожидал.
        - Открою вам небольшой секрет, - улыбнулся генерал. - Вашу кандидатуру предложил ему лично адмирал Ларионов. Да, вы не кадровый дипломат, но вы так хорошо себя зарекомендовали на государевой службе, и у вас столь замечательная репутация среди конфедератов, что он согласился.
        Кстати, выскажу вам свое личное мнение - вы как нельзя лучше подходите для этой должности. И еще - скучно вам не будет, хоть это и не привычная вам разведывательная деятельность. Ведь еще древние говорили: «Дипломат - почетный шпион». Как мне кажется, это недалеко от истины. Не так ли?
        Я усмехнулся:
        - Да, вы, конечно, правы. Да и возраст мой уже не тот, чтобы и далее заниматься тайными операциями. Скажите, вы можете передать конфиденциальную телеграмму в Петербург от моего имени?
        - Конечно, можем. Причем зашифрованную так, что никто во всем мире не сможет ее прочитать без нашей аппаратуры. А в Петербурге ее расшифруют и передадут императору. Конечно, можем послать и факсимиле - но это займет пару лишних дней, ведь надо будет сначала доставить документ на Бермуды.
        - Да, я думаю, телеграммы хватит.
        Я написал несколько слов благодарности и согласия на листе бумаги и вручил их генералу, а затем спросил:
        - А кто будет послом в КША от Югороссии?
        - Генерал Османов Мехмед Ибрагимович. Он, как и вы, разведчик. Только, естественно, свою деятельность не будет афишировать. К тому же он прекрасно владеет английским языком. Думаю, что вы с ним поладите.
        - Да мы знакомы с Мехмедом Ибрагимовичем еще по Константинополю.
        - Еще лучше. К тому же он успел подружиться с императором еще в бытность Александра Александровича наследником престола. Думаю, что это будет для вас тоже немаловажно.
        - Но разве он не стал вице-канцлером?
        - Открою вам небольшой секрет. Он сам попросился на эту должность - видите ли, ему довольно-таки быстро надоело в Константинополе.
        Через неделю мы с генералом Османовым уже договаривались с ричмондскими властями об аренде трехэтажного особняка на Ист-Маршалл-стрит, в двух шагах от Президентского особняка Конфедерации. Дом сей ранее принадлежал кому-то из конфедератов, погибшему во время Второй революции и не оставившему наследников. Во время Реконструкции его выкупил за копейки некий саквояжник, бежавший недавно на Север. Сделка по его покупке была признана ничтожной, и дом достался нам со всей обстановкой.
        Первый этаж стал посольством России, второй - посольством Югороссии; жили мы здесь же, на третьем этаже. Вполне вероятно, что в скором времени нам предстоял переезд в Вашингтон, а пока нам и этого вполне хватало.
        Тем временем события мчались с бешеной скоростью. Через неделю после перемирия был подписан трехсторонний договор между САСШ, КША и Югороссией, который закрепил те положения, о которых договорились между собой президент Уилер, югороссы и конфедераты. Парламенты штатов Севера прислали в Филадельфию новых сенаторов взамен тех, кого арестовали и выдали Конфедерации, или тех, кто выбыл по уважительным причинам (смерть, тяжелая болезнь, эмиграция).
        Председателем Сената, согласно Конституции, является вице-президент страны. Так как Камерон был арестован, а нового может выбрать лишь Палата представителей, которая была распущена, временным председателем Сената избрали сенатора от Огайо Джона Шермана, брата генерала Шермана. К всеобщему удивлению, он показал себя с лучшей стороны. Первым делом он предложил принять правило, согласно которому после ста часов дебатов любой сенатор мог предложить прекратить прения, и если две трети сенаторов проголосуют за эту резолюцию, то дебаты прекращаются и немедленно следует голосование[59 - В американском Сенате дебаты не ограничены по времени, и примерно такое правило - англ. cloture - действительно ввели в 1917 году, и оно действует до сих пор.].
        После чего началось рассмотрение вышеуказанного договора. Дискуссия, если верить газетам, была сначала весьма жаркой, но все изменилось после выступления сенатора Роско Конклинга от штата Нью-Йорк. По его словам, выбор был между плохим и очень плохим. И присовокупил, что виноваты в сложившейся ситуации «именно мы, сенаторы». К слову, Конклинг был одним из немногих, кто в свое время воспротивился инициативе Хоара об изъятии Калифорнии из текста первого договора с Югороссией, о чем он не преминул заявить в ходе дебатов. Мол, если бы не идиотизм Хоара, то могло не быть никаких проблем.
        Имевшая было место попытка филибастера[60 - Когда небольшая группа сенаторов выступает по очереди, не допуская голосования.] закончилась голосованием за прекращение прений - Шерман поступил весьма дальновидно. Более того, в результате Сенат проголосовал подавляющим большинством за ратификацию договора «без каких-либо изменений либо изъятий». И территория САСШ уменьшилась более чем наполовину.
        После этого прошли референдумы в Канзасе, Колорадо, Неваде и на территории Дезерет. Подавляющее большинство жителей Колорадо выступило за то, чтобы остаться в составе САСШ. В Канзасе же во время проведения референдума откуда-то появились некие народные милиции, которые в ряде населенных пунктов допускали только тех к выборам, про кого они знали точно, что те проголосуют за САСШ. Они не гнушались и стрельбой - в частности, тяжело ранен был нью-йоркский журналист Джозеф Пулитцер, имевший неосторожность отправиться на один из таких участков. В результате за САСШ проголосовало около пятидесяти двух процентов - а там, где милиционеров не было, подавляющее большинство голосов были за Конфедерацию. Но как бы то ни было, Канзас так и остался в составе Севера, и Юг решил этого не оспаривать.
        А вот результаты в Неваде и Дезерете были совершенно неожиданными. И там, и там большинство проголосовало за третий пункт - за вхождение в состав Югороссии. И переговоры об этом, насколько я слышал, теперь близки к завершению. Так что Югороссия прирастет новыми землями.
        Впрочем, все русско-американские территории ныне принадлежат вновь созданной Русско-Американской компании, пятьдесят один процент акций которой принадлежит правительству Югороссии, а сорок девять процентов - императорской семье. На этом настоял государь - по его словам, не исключено, что кто-нибудь из его потомков в будущем совершит те же ошибки, которые уже были совершены, и отдаст ту или иную территорию. И он напомнил слова своего деда, императора Николая Павловича: «Где раз поднят русский флаг, там он уже спускаться не должен».
        А шесть дней назад - пятого ноября, в первый вторник месяца, как и положено - прошли выборы в Палату представителей с кандидатами от трех партий - Демократической, Республиканской, и новой - Партией Союза, в которую вошёл ряд известных политиков из обеих традиционных партий. Их программой была денонсация договоренностей с Конфедерацией и возвращение всех потерянных территорий, а также импичмент президенту Уилеру - «на этот раз правильный», как громогласно заявлял конгрессмен Джеймс Абрам Гарфилд, ставший лидером этой партии.
        Результаты потихоньку публикуются, но уже ясно, что Партия Союза получит не более двух десятков мест в новой Палате - слишком уж свежи воспоминания о разгроме армий Севера в Мэриленде, Пенсильвании, Нью-Джерси, Виргинии, Южной Каролине, Джорджии, Алабаме и Луизиане. Судя по всему, большинство голосов получат именно демократы - республиканцев теперь обвиняют как в отделении Конфедерации в 1861-м, так и в обеих Реконструкциях. Чем это обернется, не берусь предсказывать, хотя Мехмет Ибрагимович говорит со смехом, что партии мало отличаются друг от друга, но что они, как ему кажется, выучили свой урок и будут делать все, чтобы не разозлить русских.
        Но наиболее драматические события на американском континенте ныне происходят здесь, в Конфедерации. Необходимо провести выборы на всех уровнях - президентские, в Палату представителей и в местные законодательные собрания, которые, в свою очередь, назначат новых сенаторов. Но медлить тоже не стоило, поэтому выборы были назначены на первую субботу декабря. И сейчас во всех штатах, от Флориды до Нью-Джерси и от Делавэра до Индейской территории, проходят предвыборные кампании - часто весьма бурно.
        Тем более что Демократическая партия практически сразу после объявления независимости раскололась на две части. Первая из них получила название Партия возрождения, выступает в общем и целом за курс, объявленный Конгрессом в изгнании в Гуантанамо, и за неукоснительное соблюдение всех договоров. Кроме того, программным пунктом является дружба с Югороссией и Россией.
        Но немалая часть демократов под руководством нынешнего вице-президента Александра Стивенса создала Партию свободы. Она, несмотря на название, выступает за легализацию рабства, хотя и не планирует немедленного закабаления бывших рабов. Кроме того, они считают, что договор с Югороссией и САСШ не был справедлив, и требует пересмотра границ; в частности, своими они считают и север Калифорнии, и Неваду, и Дезерет.
        И, наконец, остатки Республиканской партии превратились в «Партию очевидной судьбы», которая ставит перед собой цель воссоединения САСШ с конституционно закрепленными правами южных штатов. Они вряд ли получат ощутимое количество голосов, но ее, вероятно, создали как задел на будущее. Посмотрим, конечно, но мне не верится, что она когда-либо получит реальную власть.
        Президент Дэвис отказался выставлять свою кандидатуру на новый срок, ссылаясь на свой возраст и болезни. Его примеру последовали самые популярные люди новообразованной Конфедерации - генерал Форрест и адмирал Семмс. Реальная поддержка есть у двух кандидатов - капитана Оливера Семмса, сына адмирала, баллотирующегося от Партии возрождения, и у Александра Стивенса, ныне вице-президента Конфедерации, кандидата от Партии свободы. Шансы кандидата от «Партии очевидной судьбы», бывшего сенатора от Флориды Саймона Коновера, исчезающе малы, хотя сам сенатор пользуется немалым уважением. Ведь несмотря на то что он был «саквояжником», он добровольно присоединился к южным сенаторам, которых арестовали по указке Хоара, - и, будучи по профессии врачом, сумел каким-то чудом добиться того, что большинство его сокамерников выжили.
        Так что одно могу сказать точно: жизнь моя действительно круто изменилась. Не знаю, окажусь ли я хорошим дипломатом, но Сергей Александрович в одном оказался прав - скучно мне точно не будет.

26 (14) ноября 1878 года. Росс, Калифорния. Храм Святой Троицы на территории крепости
        Капитан Баев Виктор Викторович, командир спецназа Югороссии в Россе
        - Имаши ли, Викторе, произволение благое и непринужденное и крепкую мысль пребывати в законном браке с женою сею Аксиниею, юже зде пред тобою видиши?
        Я чуть поклонился отцу Евгению и ответил:
        - Имам, честный отче.
        - Не обещался ли еси иной жене?
        На самом деле да, была у меня невеста - там, в будущем. Вот только перед самым началом похода она мне объявила, что, мол, сегодня ты есть, а завтра нет, а мне нужен спутник жизни, который всегда со мной. Впрочем, мне уже рассказала соседка, что к ней захаживал некто, пока я пребывал в командировках, но я не верил. Тогда я сокрушался по этому поводу, зато сейчас сказал абсолютно честно:
        - Не обещахся, честный отче.
        Отец Евгений повернулся к Аксистоваки, чья смуглая красота как нельзя лучше сочеталась с белым платьем, сшитым местной умелицей, и задал ей те же вопросы.
        После чего последовал возглас:
        - Благословенно Царство Отца, и Сына, и Святаго Духа!
        Нас поставили на рушник, подаренный нам матушкой Наталией, и началось собственно венчание - и короны, которые держали над нашими головами, и кольца, и все как положено. Я поймал себя на мысли, что некогда ушедшая из этих мест Русь вернулась, и нигде это не было так заметно, как именно здесь. Стены храма, еще недавно замшелые после стольких лет запустения, были ныне заново остроганы рубанком, и кто-то уже нанес на них грунтовку для будущих росписей. Иконостас сломали золотоискатели, но его восстановили, и шесть привезенных с Камчатки икон - две панели Благовещения на царских вратах, архангелы Михаил и Гавриил на архангельских и Богоматерь и Христос между вратами - уже находились на своих местах. На двух деревянных подсвечниках горели восковые свечи из самого что ни на есть натурального воска, распространявшего медвяный аромат по храму.
        В Росс я прибыл около двух месяцев назад. За время американского владычества Калифорния, столь прекрасная своими ландшафтами, превратилась в царствие беззакония. Среди золотоискателей, толпой хлынувших в эти земли в сорок девятом году, оказалось множество воров и бандитов, сгонявших других с мест добычи, а нередко и убивавших их. Они же занимались закабалением, а то и резней местных индейских племен; впрочем, и те, кого обратили в неофициальное рабство, умирали сотнями.
        Когда-то давно соседи-американцы (и новые эмигранты, такие как швейцарец Зуттер, ставший в Америке Саттером) снабжали индейцев Росса огненной водой и оружием, обещая им, что, когда русские уйдут, у них начнется хорошая жизнь. Вместо этого их заставили мыть золото и делать всю грязную работу для новых хозяев, убивая всех, кто отказывался работать либо пытался бежать, а нередко и просто так, для устрашения остальных или просто из спортивного интереса. Когда золото более или менее иссякло, почти всех оставшихся краснокожих перебили, а другие остались на положении рабов. И это в новообразованном штате, с энтузиазмом поддержавшем борьбу с рабовладельцами на юге, где не было и близко тех зверств, которые происходили здесь.
        Когда наши ребята прибыли в Росс, они положили конец этим безобразиям, арестовали самозваных хозяев, а индейцам объявили, что они отныне свободны. Более того, десант врачей достаточно быстро спас тех из них, кого еще можно было спасти. С тех пор отношение к нам было самое восторженное. А их угнетателей мы судили - и те из них, кто был напрямую виновен в происшедшем, украсили местные деревья. Остальные же теперь занимаются общественно-полезным трудом - строят и восстанавливают дома, добывают камень и руду, валят лес… И так по всей Русской Калифорнии. Крики же, что они, мол, американские граждане, никого не интересуют.
        Да, хорошо это звучит - Русская Калифорния. На севере она граничит с русским же Орегоном - как и ранее, по сорок второй параллели. Граница же с Калифорнийской территорией Конфедеративных Штатов Америки на юге проходит по реке Санта-Клара к юго-востоку от Санта-Барбары (мне кажется, это неслучайно - кто-то из наших то ли был поклонником сериала, то ли посмеялся на этот счет). Нам же принадлежат и четыре из восьми островов Калифорнийского архипелага - Анакапа, Санта-Круз, Санта-Роза и Сан-Мигель. Столицей территории, как и при мексиканцах, вновь стал Монтерей, а Сан-Франциско остался крупнейшим портом.
        Те из американцев, кто не занимался ни разбоем, ни уничтожением и порабощением местных племен, как правило, отправились обратно в САСШ, но некоторое их количество попросили разрешения остаться. Фермерам, как правило, это было дозволено при определенных условиях. Сложнее было в городах, особенно в Сан-Франциско. Этот город, при испанцах не более чем поселение вокруг монастыря, заселили при американцах моряки, а также держатели притонов, шлюхи и сутенеры, торговцы опиумом, ростовщики, да и просто уголовники. Были и порядочные граждане - не только матросы, но и мастеровые, грузчики, железнодорожники и люди других мирных профессий. Но понять, кто есть кто, было далеко не всегда просто. А нас, естественно, интересовали лишь «честно жити хотящи», как это говорится на церковнославянском.
        Впрочем, это все я знал в основном понаслышке - мой отряд базировался в Россе, откуда мы проводили операции по всему району. Когда-то поселок был весьма успешным - поля, приносившие богатые урожаи, обширные сады, мельницы, мастерские, даже верфь, на которой строились самые разные суда, включая пароходы. Под американцами Росс на какое-то время заняли золотоискатели, после чего некогда богатый и опрятный поселок потерял товарный вид. А в последнее время здесь жили лишь немногие рабовладельцы, и практически все здания - включая и часовню Святой Троицы - находились в полуразрушенном состоянии.
        Все изменилось, когда Росс вернулся к Русской Америке. За два коротких месяца многие дома были приведены в порядок, прибывшие из России крестьяне занялись распашкой полей и восстановлением садов. Одним из первых сюда прибыл отец Андрей Атласов из Усть-Камчатска со своей матушкой Наталией. Отец Андрей был камчадалом - так именуются потомки казаков, смешавшиеся с местными народностями, тогда как его матушка являлась чистокровной ительменкой. Для местных индейцев племени кашая они сразу стали своими - ведь оба, а особенно матушка, внешне не так уж и сильно отличались от здешних аборигенов. И за эти два месяца здание было отскоблено, покрашено, подготовлено к росписи, а алтарная часть, отделенная иконостасом, превратила часовню в пусть небольшой, но самый настоящий храм.
        Мы сошлись сразу, ведь и я родился на Камчатке, в Вилючинске на южной стороне Авачинской губы, где и прожил первые девять лет своей жизни. И когда я рассказал, что моя Аксистоваки вот-вот должна приехать, отец Андрей сразу же спросил, кто она по вероисповеданию. Узнав, что она училась в школе у миссионеров, он протянул:
        - Понятно. Тогда лучше все-таки крестить ее заново. Крестной будет моя матушка. А до венчания она поживет у нас.
        - Но у меня для нее есть отдельная комната.
        - Негоже невесте пребывать под одним кровом с женихом до свадьбы, - строго произнесла матушка Наташа. - Тем более, она станет моей крестницей.
        Позавчера, перед воскресной службой, мой журавлик стал Аксинией, а сегодня, в последний день перед началом Рождественского поста, отец Евгений решил нас венчать. Да, мне пост не обязателен, все-таки я воин (да и, положа руку на сердце, хоть и считаю себя православным, но посты соблюдал редко). Но если бы мы не поженились сегодня, то свадьбу пришлось бы отложить на время после Богоявления - ни в пост, ни в святки венчания не проводятся.
        Забегая вперед, медового месяца - или даже медовой недели - у нас не получилось. Уже на третий день мы ушли на спецоперацию на восток, к городку Санта-Розе (не путать с одноименным островом), а моя девочка договорилась с нашими врачами о том, что будет у них работать медсестрой. Рано или поздно она планирует поступить в медицинское училище, которое собираются открыть в Монтерее, но пока хоть так - ей надо и русский язык подучить, и кое-какие навыки приобрести, а сами наши врачи весьма заинтересованы в ее познаниях в местных лекарственных растениях. Но я теперь всегда буду знать, что, где бы я ни был, дома меня ждет мой журавлик, который лечит.

11 января 1879 тода (30 декабря 1878 года). Ричмонд, Капитолийская площадь
        Джуда Филип Бенджамин, все еще государственный секретарь Конфедеративных Штатов Америки
        Центр Ричмонда был покрыт пеленой снега, а в воздухе кружились хлопья, то и дело падавшие мне на шляпу - и на непокрытую голову новоизбранного президента Конфедеративных Штатов Америки, Оливера Джона Семмса.
        Подумать только - избранного президента нашей Конфедерации! Причем Конфедерации, которой не приходится защищаться от соседей. Конфедерации, в составе которой уже не тринадцать штатов, а девятнадцать - ведь Кентукки, Миссури, Мэриленд и Делавэр, которым не дали примкнуть к Первой Конфедерации, теперь добились своего. Кроме них, в нашем союзе появилось два новых равноправных штата - Нью-Джерси и Индейский штат. Как и было обещано, индейцы повсеместно получили все права граждан Конфедерации, а также им будет выплачена некоторая компенсация за те земли, с которых их когда-то согнали. Впрочем, ни размер компенсации, ни порядок выплат, ни даже источник этих выплат пока не определен.
        Сложнее оказалось с неграми. Согласно нашему договору с Югороссией, рабство не должно возобновиться на территории Конфедерации ни в какой форме. К этому и я приложил все силы. Но сразу после подписания мирного договора вице-президент Стивенс основал новую партию, назвав ее Партией свободы. В ее программе имелось требование - вновь узаконить рабство. Конечно, это было едва ли возможно, но все же заставило многих негров крепко призадуматься. Ведь отношение к ним в большей части Конфедерации было отрицательным после художеств цветных полков - главной опоры Второй Реконструкции. Лишь в немногих городах - в частности, в алабамском Мобиле, где черное население вместе с белым восстало против тирании - это было не так.
        Вновь созданная Африканская компания - частично на деньги самих негров, частично с финансовой помощью с самых разных сторон - решила зафрахтовать пароходы, которые доставят всех желающих в Африку. В частности, интерес к переселенцам проявила Либерия, где горстка американских негров-переселенцев жила посреди местных племен. Кроме того, Англия пригласила колонистов определенных профессий вместе с их семьями, а также некоторое количество просто черного населения, в их колонии на африканском континенте - ведь в отличие от местных они говорят по-английски, а многие умеют читать и писать. А вот САСШ отказались принимать у себя черных переселенцев из Конфедерации, даже тех, кто служил в цветных полках. Мне сдается, что Конфедерацию покинут до семидесяти-восьмидесяти процентов черного населения, а возможно, и поболее. Но это покажет время. Я лично считаю, что нам необходимо научиться жить вместе - но для этого нужно, чтобы залечились раны обеих Реконструкций.
        Была и еще одна проблема - статус Западной Виргинии, которую Виргиния считала своими землями, незаконно отторгнутыми от нее янки. Первого ноября в этом штате прошел референдум, и пятьдесят семь процентов населения проголосовало за воссоединение с Виргинией. Так что на выборы, прошедшие по всей нашей территории ровно месяц назад, население Западной Виргинии пошло вместе с остальными виргинцами.
        Проходили они так же, как и на Севере, с одним большим отличием - изменена была сама система президентских выборов. Конституция Конфедерации отказалась от устаревшей системы выборщиков, и голоса засчитывались пропорционально. Кроме того, впервые за всю историю право голоса получили все граждане Конфедерации - белые, индейцы и негры - участники Третьей Революции.
        Одновременно прошли выборы в Палату представителей, а во всех штатах, кроме Нью-Джерси, и в местные законодательные собрания. Подсчет голосов и передача результатов в Ричмонд продолжились неделю, и восемнадцатого декабря было объявлено об их результатах. Олли, как я его называл до того, как он стал мистером президентом, получил на них семьдесят девять процентов голосов. Стивенс - всего лишь восемнадцать, а Коновер - четыре. Оставшийся процент поделили между собой с десяток других кандидатов. Партия возрождения, от которой баллотировался Олли, получила подавляющее большинство как в Палате представителей, так и в каждом законодательном собрании. В конце декабря штаты назначили сенаторов - только двое из них были от Партии свободы, оставшиеся - от Партии возрождения.
        Инаугурацию решили провести как можно скорее - кто ж знал, что в Ричмонде неожиданно выпадет снег и станет так неуютно? Но Олли этого как бы не замечал - положив руку на заснеженную Библию, он произнес президентскую присягу. За ним последовал его кандидат в вице-президенты - майор Уильям Льюис из Мэриленда, герой сопротивления в первые дни того ужаса, который янки назвали Второй Реконструкцией. Он не хотел становиться политиком, но его уговорили - как же, кавалер обеих степеней Южного креста, да еще и из штата, не примкнувшего к первой Конфедерации.
        Рядом собрались гости - первый президент Конфедерации, Джефферсон Дэвис, разные другие политики (включая и меня), герои войны и представители государств, признавших Конфедерацию.
        Разные страны были представлены по-разному: Португалия, Испания, Бразилия, Франция и Итальянское королевство прислали на церемонию послов, а вольный город Нью-Йорк - постоянного представителя. Прислал посла и Абдул-Гамид - глава Ангорского эмирата. Бывший султан быстро смекнул, что надо побыстрее подружиться с новыми государствами, созданными при поддержке Югороссии.
        Три империи - Австро-Венгрия, Германия и Британия - ограничились временными поверенными, тогда как Североамериканские Соединенные Штаты и Мексика так пока и не установили дипломатические отношения с нашей страной. Зато три державы были представлены на высшем уровне - от Югороссии прибыл сам адмирал Ларионов, от Ирландии - король Виктор I, а от России - великий князь Владимир Александрович, брат императора, которого тот специальным указом назначил регентом на случай своей смерти и до совершеннолетия наследника престола.
        После принятия присяги оркестр заиграл «Дикси», и мы все пели наш гимн с гордостью. Кстати, само название «Дикси» восходит к Линии Мейсона-Диксона, границе между северной Пенсильванией и южным Мэрилендом. Сейчас же это граница между Конфедерацией и САСШ. Затем все мы подходили к новому президенту и поздравляли его. Когда пришла моя очередь, он строго посмотрел на меня и спросил:
        - Ну что, Джуда, не передумал?
        - Поверь мне, мистер президент…
        - Зови меня как раньше - Олли, - улыбнулся тот.
        - Хорошо, Олли. Пусть уж этим делом займется кто-нибудь помоложе. А я, как только ты назначишь нового госсекретаря, передам ему дела и отправлюсь, как мы и договорились, в Константинополь.
        Тот наш разговор случился сразу после оглашения выборов. На его просьбу остаться госсекретарем и в его администрации, я лишь покачал головой:
        - Олли, ты знаешь, мне уже шестьдесят семь лет, и здоровье мое не очень. Югороссы пригласили меня к себе, обещая подлечить в их знаменитых лечебницах на Принцевых островах.
        - А потом?
        - А потом мы с Долорес посмотрим Югороссию - а когда потеплеет, и Россию. В этих странах я так до сих пор и не побывал. А там, говорят, много интересного. Да и вообще, хочется показать моей девочке Европу.
        - Тогда у меня к тебе другое предложение. Ты поедешь в Константинополь нашим послом. Тебя очень уважают югороссы, а сам ты, как мне кажется, сможешь весьма достойно представить нашу страну в столице наших лучших - и самых верных - друзей.
        - Ты уверен, что не хотел бы видеть послом кого-нибудь помоложе?
        - Уверен, Джуда. Лучше тебя никто не справится. Да и тебе будет неинтересно сидеть без дела. Кстати, если не ты, то кого ты видишь госсекретарем?
        - Может быть, сенатора Огастаса Мерримона? Пока Северная Каролина вновь не назначила его сенатором. Я его немного знаю - он, в отличие от подавляющего большинства наших сограждан, весьма неплохо разбирается в тонкостях международных отношений.
        - Знаешь, ты, наверное, прав. Он и герой, и весьма искусный политик - и переговорщик. Думаю, справится.
        Так оно и случилось. И двадцатого января я уже сидел в поезде в Балтимор, а двадцать второго садился на борт югоросского военного корабля. На нем же в Константинополь отправились многие мои недавние товарищи - от президента Дэвиса и генерала Форреста до Сэма Клеменса и многих других. А Сэм передал пост главного редактора «Южного креста» кому-то из своих молодых журналистов, а сам будет возглавлять константинопольское его бюро. Как он мне объяснил, его Оливия захотела остаться в Югороссии - ей там очень понравилось, а дочери ходят в тамошнюю школу и уже очень неплохо говорят по-русски. И кроме того, у него появится время для литературной деятельности.
        Дэвис же и Форрест отправились в Югороссию на лечение. В первый же вечер на борту мы долго сидели втроем и вспоминали то, что было. И первый президент нашей нации сказал:
        - Джуда, все-таки мы добились своего. Конфедерация заняла свое место среди государств мира. И то, что нас признали столько стран, - в большой мере твоя заслуга.
        - Скорее - помощь югороссов. Ведь во время Первой Конфедерации ни одна страна так и не отважилась установить с нами дипломатические отношения, хотя некоторые - в частности, Англия - этого негласно хотели. Но, как говорят наши югоросские друзья, я сделал все, что мог, и пусть тот, кто сможет, сделает лучше.

12 января 1879 года (31 декабря 1878 года). Балтимор, харчевня «Sharecropper»
        Капитан армии Конфедерации Эзра Джонсон, почти эмигрант
        - Я тебе говорю, пошел отсюда! - раздался раскатистый бас Джона Джонсона, моего кузена и хозяина харчевни. - Одна лишь черная харчевня во всем городе, и ты приперся именно сюда.
        - Простите, уважаемый, - послышался голос Алекса Смолла. - Я ищу моего друга, капитана Эзру Джонсона.
        - Чудны дела Твои, Господи, - ответил ему Джон. - Твоего друга? Я не ослышался? Ты же белый!
        Я вышел на крыльцо.
        - Джон, он и правда мой друг.
        - Ну ладно, тогда пусть заходит.
        Алекс улыбнулся и вошел внутрь. Джон без лишних слов поставил перед ним жареную свинину и кружку пива, добавив:
        - С тебя четверть доллара.
        - Ну и моему другу того же, - ответил тот, даже не отреагировав на сильно завышенную цену. - Так что полтинник.
        - Двадцать пять центов за вас обоих, - сменил Джон гнев на милость, принес мне того же и удалился.
        В последний раз мы виделись в середине сентября, когда я заехал к моему русскому другу в Вашингтон и застал его пакующим чемодан.
        - Ты куда собрался?
        - Надин Тёрчин попросила меня съездить в Иллинойс, продать дом и привезти кое-какие вещи.
        - А что они сами не поехала?
        - Югороссы отправили обоих Тёрчинов в Константинополь, в лечебницу на Принцевых островах. А я собираюсь последовать за ними сразу после инаугурации.
        - Ты что, уезжать собрался?
        - Видишь ли… Все-таки родина моя не здесь, а там, в России. А невесту мою убили, и меня здесь больше ничто не держит. Так что сначала поеду в Югороссию, буду учиться на инженера, у меня уже приглашение есть. А потом посмотрим - может, там останусь, но, наверное, уеду домой, в Смоленск. Кстати, не хочешь купить мою мастерскую? Тебе как другу отдам дешевле.
        - Купил бы, но и меня здесь ничего больше не держит. Ведь и у меня все погибли - и родители, и жена, и доченьки мои, и брат с сестрой… Все теперь на кладбище - там, у фермы.
        Я промолчал, а потом сказал:
        - Слыхал, может быть, про Африканскую компанию?
        - Слыхал краем уха. Они вроде хотят зафрахтовать пароходы, чтобы любой негр мог уехать в Африку?[61 - Такая компания (Universal Negro Improvement Association, «Всемирная ассоциация по улучшению положения негров») была создана в 1914-м ямайканцем Маркусом Мосайей Гарви. Каждый подписчик вносил определенную сумму денег, на которые компания обещала зафрахтовать пароходы для доставки подписчиков и их семей в Африку. Сотни тысяч американских негров подписались, но ни один пароход зафрахтован не был. Историки до сих пор спорят о том, был ли Гарви мошенником или просто некомпетентным, но интересно, что у растафарианцев Гарви считается пророком.]
        - Именно так. Вносишь определенную сумму, и тебе рано или поздно будет место на корабле. Хотя финансирует это в первую очередь правительство Конфедерации. Они же и следят, чтобы все было по-честному.
        - А что там делать?
        - Либерия готова принять неограниченное количество - но туда я не хочу, ведь прибывшие ранее из Америки негры первым делом закабалили местное население. Колониальные державы, в первую очередь Англия, заинтересованы в людях с образованием для своих африканских колоний - еще бы, мы говорим по-английски, умеем читать-писать, пусть немного по-другому, чем они. Я и хочу в одну из их колоний.
        - Но ты же из Мэриленда! Твои родители здесь родились, твои дедушки и бабушки. Это твой дом!
        - Мой, да не мой. Нет у меня здесь никого, и сам домик, где я вырос, сгорел, равно как и тот, который я построил. Да и не любят нас теперь здесь - разве что если видят мои Южные кресты.
        - Но и прибыли вы сюда не по своей воле. Вас белые поработили и сюда привезли.
        - Ну и что? Отец говорил мне: если все будут следовать правилу «око за око и зуб за зуб», то все будут беззубыми и одноглазыми. Да и не все было так просто… Мой дед рассказывал: его дед жил в деревне, которую захватили люди короля Дагомеи и продали всех в рабство на остров Святого Антона. А там его купили уже американцы и привезли в Мэриленд. Так что там не одни белые были замешаны. И знаешь, что интересно? Югороссия арендовала у Португалии тот самый остров Святого Антона - его потом переименовали в Принсипи, «остров принца», - и организовали там несколько училищ и университет для репатриантов. Буду там учиться на инженера. Если возьмут, конечно.
        Тогда мы хорошо провели вечер за кружкой пива, а с утра Алексей уехал в Иллинойс. Я думал, что не увижу больше своего друга - но вчера мы случайно увиделись на инаугурации Оливера Семмса, куда пригласили всех кавалеров Южного креста первой степени. Он и спросил, где я остановился, а сегодня зашел меня навестить.
        - Я-то думал, что ты уже уехал.
        - Завтра и уезжаю в Константинополь. А у тебя как?
        - А я послезавтра. Приняли меня в Университет Святого Антона, но семестр начинается первого февраля. Хотел раньше туда отправиться, да билетов не было. Как ты в Иллинойс-то съездил?
        - Да так, - и Алекс погрустнел. - Давай лучше выпьем за наше с тобой будущее! Чтобы все у нас получилось!
        Я и не заметил, как Джон наполнил кружки еще раз, - а потом мы обменялись адресами университетов, и Алекс, еще раз обняв меня, пожал руку Джону и ушел. Мой кузен долго смотрел ему вслед, потом неожиданно сказал:
        - Если бы все белые были такими…

1 февраля (20 января) 1879 года. Константинопольский дом Турчаниновых
        Алексей Иванович Смирнов, студент
        - Алешенька, как я рада тебя видеть! - Надежда Дмитриевна крепко обняла меня. - Давно приехал?
        - Позавчера, - улыбнулся я. - Вчера устроился, узнал, как вас найти, а сегодня с делами разобрался - и сразу к вам.
        - А остановился-то где? А то можно и у нас, будем очень рады.
        - Да нет, спасибо, я в общежитии поселился. Все-таки лучше быть поближе и к самому университету, и к другим студентам.
        - Ну, как знаешь. Передумаешь, можешь переезжать к нам, места у нас много.
        - Надежда Дмитриевна, я хотел вам рассказать про поездку в Иллинойс.
        - Вот вернется Иван Васильевич, он утренний моцион делает, тогда и расскажешь. Заходи, что ты как неродной.
        Не успел я зайти, как меня посадили за османский резной стол, на котором, как по волшебству, стали появляться то пирожки, то какие-то восточные деликатесы, которые метала на стол черноглазая служанка, то ли гречанка, то ли турчанка - я их пока еще не различал. Но это меня обрадовало - явно дела у генерала и его супруги пошли в гору. А еще передо мной поставили маленькую чашечку бесподобно вкусного кофе - и стаканчик воды к нему. Я уже знал, что здесь это обязательно.
        Хлопнула дверь, и на пороге появился Иван Васильевич.
        - Алексей Иванович, рад тебя видеть! Ну расскажи, как устроился!
        - В понедельник, десятого числа, у меня начинается подготовительный семестр. А в июне - экзамен, если сдам, то с сентября начну учиться в университете. Мне стипендию назначили, хотя у меня деньги остались от продажи мастерской. Живу в общежитии.
        - Зря ты так, лучше бы у нас остановился.
        - Да, знаете ли, Иван Васильевич, чем хорошо общежитие - тем, что с другими студентами знакомлюсь.
        - И студентками? - строго спросила Надежда Дмитриевна.
        - И студентками. Вот только пока без романтики. Слишком недавно я потерял невесту, знаете ли.
        - Ничего, Алешенька, время лечит, - грустно улыбнулась она.
        - Надежда Дмитриевна, Иван Васильевич, позвольте рассказать вам про мою поездку в Иллинойс. Приехал я в вашу Анну, спрашиваю, где тут дом Тёрчиных, а мне говорят - в середине августа в местной газете - как она называется, «The Gazette-Democrat» вроде…
        - Именно так, - кивнул Иван Васильевич.
        - Так там статью напечатали, мол, генерал Тёрчин - предатель, воюет за рабовладельцев. А на следующий день ваш дом спалили.
        - Ох ты, батюшки! - погрустнела генеральша. - А кто спалил-то?
        - Думал сначала, что соседи, но оказалось, что вся ваша сторона улицы сгорела - там домики-то рядом были. Вряд ли это местные были. Тем более на заборе - он каким-то чудом не сгорел - надписи были по-польски. Не слишком приличные - польский-то немного я знаю, чай, у нас в Смоленске поляки тоже живут. Разговорился я с одним джентльменом, который напротив вас жил - Джеймс Ратер, так его вроде звали…
        - Джимми. Да, мы с ним немного дружили. Ну, знаешь ли, так, как в Америке дружат - не так, как у нас на родине.
        - Взял я у него лопату и начал копать, думал, хоть что-нибудь найду. И нашел, но только вот это! - и я достал из сумки бережно завернутую в чистое полотенце чуть обгоревшую икону.
        - Батюшки! Да это же наша фамильная! - запричитала Надежда Дмитриевна. - Спасибо тебе, Алешенька.
        - А еще я с этим Ратером договорился, продал ему ваш участок за пятьдесят долларов. Больше, я думаю, вряд ли кто-нибудь дал бы. Да, и все ваши долги отдал, согласно вашему списку.
        - Спасибо, Алешенька, - улыбнулась генеральша.
        - Но сначала пошли мы к нотариусу, оформили все честь по чести, а потом он и спросил - на каком языке надписи-то были? Узнав, что на польском, задумался. И в тот же вечер, когда пришел мой поезд, пожар случился большой верстах в двух-трех, с другой стороны от вокзала.
        - Это и была Радома, - кивнул Турчанинов. - Жалко ее, я сам ее когда-то строил…
        - Значит, местные решили отомстить. Ведь у многих дома сгорели. И вот остаток ваших денег, - и я выдал их Надежде Дмитриевне (я знал, что деньгами заведует она).
        - Алешенька, ты небось на билет-то поистратился да на пропитание, пока туда ездил… - и она попыталась всучить мне деньги обратно.
        Я лишь улыбнулся:
        - Не так уж и поистратился, Надежда Дмитриевна. Главное, все мы живы, и икона спасена…
        - Спасибо тебе, Алексей Иванович, - поклонился мне генерал. - Вот только подумай, может, и правда к нам переедешь. Летом мы уедем на два-три года, и нам всяко будет спокойнее, ежели ты здесь жить будешь.
        - Подумаю, Иван Васильевич.
        - И захаживай к нам почаще. А то люди здесь хорошие, но ты для нас как родной.
        Служанка сервировала обед, и мы начали вспоминать старые времена - и ту, первую войну, но особенно августовские и сентябрьские события прошлого года. Я еще подумал, что, казалось бы, длилась эта война целую вечность, а на самом деле - меньше месяца.
        А потом уже, за стаканчиком местной водки, именуемой ракия - Надежда Дмитриевна пила вместо неё лимонад, - она спросила:
        - Как тебе, Лешенька, Константинополь-то нравится?
        - Да я здесь всего-то два дня. Но, знаете, куда бы я ни переезжал, мне всегда кажется, что я в книжку попадаю, и каждый раз все не совсем так, как там написано. Глотал в юности книги Фенимора Купера - и оказался в Америке, где не было ни романтики, ни по большому счету индейцев.
        Да и богатыри, про которых мне читали в раннем детстве, оказались на деле мало похожи на всадников в шишаке с палицей - скорее, это югоросс в камуфляже или казак с шашкой.
        Иван Васильевич кивнул с улыбкой:
        - Тонко подмечено, Алексей Иваныч.
        - А еще мне книжку на девятый день рождения подарили, со сказками из «Тысячи и одной ночи» - Аладдин, Синдбад, Али-баба и множество других. И мне теперь она вспоминается. Конечно, Константинополь - не Багдад и не Каир, но везде, куда ни посмотри, минареты, дворцы, базары - вперемешку с византийскими храмами и другими памятниками того времени. Вот только восточного колорита осталось не так чтобы много - жители вежливые и дружелюбные, в магазинах и на рынках практически не обманывают, греки уживаются с турками и армянами, да и русских уже не так чтобы мало.
        - И нам здесь очень нравится. Когда мы приехали, нас с Ванечкой сразу же послали в санаторий - так их лечебницы называются. И знаешь, чувствую себя помолодевшей, да и Ваня мой тоже. А потом, в ноябре, поехали на родину. Хоть и морозы, да мы к ним привыкли - в Иллинойсе такие же были. Нас сам император принимал - приглашал нас вернуться в Петербург и место предлагал.
        Турчанинов улыбнулся:
        - Да, преподавателем в Николаевской академии Генерального штаба. Но сейчас нам здесь и другие предложения сделали, так что мы еще не решили, какое из них принять. А пока я слушателем в здешней Военной академии - ведь у югороссов есть чему поучиться.
        - Ты, Лешенька, захаживай почаще, если время будет. Тебе мы всегда рады будем. А как только решим, куда поедем, дадим тебе знать. И не забывай о нашем предложении переселиться к нам.

23 (11) февраля 1879 года. Югороссия. Константинополь. Дворец Долмабахче
        Глава Югороссии и командующий ее флотом - адмирал Виктор Сергеевич Ларионов; командующий армией Югороссии - генерал-майор Вячеслав Николаевич Бережной; глава МИД Югороссии - полковник Нина Викторовна Антонова
        Праздник - День Советской армии и Военно-морского флота - в Югороссии отмечался кулуарно. Все попаданцы помнили об этой дате, ну а хроноаборигенам, не знакомым с альтернативной историей, трудно было бы объяснить, что это за праздник и почему его надо отмечать. Поэтому руководство Югороссии собралось в этот день в кабинете у адмирала Ларионова, чтобы по старой памяти выпить по рюмочке, вспомнить ту Россию, из которой их чудесным образом занесло в XIX век, и немного поностальгировать.
        Конечно, собрались далеко не все. Генерал Османов, назначенный чрезвычайным и полномочным послом в КША, в данный момент находился в Ричмонде и собирался в самое ближайшее время перебраться вместе с посольством в Вашингтон. Оторванным от коллектива Мехмед Ибрагимович себя не чувствовал - он поддерживал постоянную связь по радиостанции с Константинополем. И генерал Османов с утра пораньше поздравил всех попаданцев с праздником.
        Также в Новом Свете, только намного западнее, находился и полковник Бесоев. Он получил повышение не только в чинах, но и в должности. Его направили своего рода наместником на западное побережье, в калифорнийские владения Русско-Американской компании - в которой, как мы помним, большинство акций принадлежит Константинополю. Он наводит в тех одичалых местах порядок, строго карая и милуя всех, кто «честно жить не хочет». Ну и заодно тренирует местный спецназ, которому, похоже, предстоит еще много работы.
        Дед, Александр Васильевич Тамбовцев, отсутствовал в столице Югороссии по уважительной причине. В данный момент он пребывал в Петербурге с официальным визитом. Император Александр III пригласил его, для того чтобы обсудить некоторые деликатные моменты международной обстановки. Дело в том, что своими действиями попаданцы совершенно изменили течение мировой политики.
        С карты исчезла Османская империя, усохшая до размеров Ангорского эмирата. Хотя там все еще правил экс-султан Абдул-Гамид, силы и возможности у него теперь были гораздо меньше, чем прежде. С помощью мудрых советов его советников из числа югороссов он сумел добиться должного уважения среди азиатских правителей, тем более что титула халифа всех правоверных его никто не лишал, и ключи от священных городов Мекки и Медины по-прежнему хранились у него. Молодое, но зубастое государство со столицей в Ангоре проводило взвешенную политику, опираясь на сформированное с помощью Югоросии войско, хорошо обученное и оснащенное. Впрочем, командовали этим войском офицеры из числа попаданцев-мусульман, и Абдул-Гамид хорошо помнил, кому он обязан тем, что его не лишили власти и не отдали на растерзание его врагам.
        Возникло в Европе несколько новых государств. В Болгарии правил великий князь (в самое ближайшее время готовившийся провозгласить себя царем) Сергей и великая княгиня Ирина. С помощью Югороссии и Российской империи Болгария сформировала сильную профессиональную армию и начинает создавать собственную промышленность. Для подготовки офицерских кадров в Варне начала работу Военная академия, где преподавали военачальники из России и кое-кто из Югороссии. Они использовали опыт последних войн, в том числе и в Северной Америке. Обучаются там не только болгары, но и русские, и даже союзники - ирландцы и конфедераты.
        Одним из преподавателей в этой Академии в скором времени станет генерал Иван Турчанинов. После того как он вернулся из Петербурга, он встретился с Тамбовцевым и рассказал ему о предложении Александра III. Дед же предложил ему на выбор должность военного советника в Ангоре - мол, «как раз подходит к вашей фамилии» - или место преподавателя в этой академии. Посоветовавшись с женой, Турчанинов остановился на последнем варианте. Летом они планируют вновь съездить на родину, навестить старых друзей и родные места, а потом уедут в Болгарию.
        В мире же настали те самые интересные времена, о которых нас предупреждали китайцы. Так, новое королевство на Изумрудном острове, во главе которого стоял король Виктор I, превратилось в ближайшего союзника и форпост Югороссии в Европе. Ирландская армия и корабли Югороссии, базировавшиеся в портах королевства, держали под контролем Британию, которая сейчас стала лишь бледной тенью викторианской империи, совсем недавно бывшей самой богатой и сильной страной мира. Английские же колонии, видя, во что превратилась метрополия, стали проявлять явное непослушание, а некоторые уже чуть ли не в открытую заявляли о том, что, дескать, пора провозгласить свою независимость.
        К тому же в самой Британии далеко не все благополучно. Шотландия фактически отделилась от Соединенного королевства, в качестве своего рода компромисса признав Альфреда королем Шотландии, но с весьма ограниченными правами и привилегиями. То же сделали остров Мэн и Нормандские острова, а валлийцы готовятся последовать их примеру. И даже в маленьком Корнуолле, где уже давно перестал звучать местный древний язык, близкий к валлийскому, начались подобные брожения.
        Словом, политическая кухня мира напоминала плиту, на которой кипело и жарилось сразу несколько блюд, а повара метались от сковородок к кастрюлям, успевая вовремя снимать пену и переворачивать жаркое, чтобы оно не подгорело.
        - Да, Слава, - заметил Ларионов после того, как были подняты первые тосты и все присутствующие слегка утолили голод, - натворили мы тут дел. Кто бы мог подумать о том, что, выйдя с эскадрой в поход к берегам Сирии, мы очутимся у входа в Дарданеллы! И тут начнется такое…
        - Не думали, не гадали, - улыбнулся Бережной, - а Константинополь заняли и целую империю разрушили. О нас, наверное, разные байки рассказывают. Мол, не люди мы вовсе, а сплошь супермены.
        - Ну ладно вам, - рассмеялась Антонова. - Собственно говоря, мы просто очутились в нужное время в нужном месте. А самое главное, друзья мои, это то, что теперь не будет в этой истории США - государства жадного, наглого и охочего до пролития чужой крови.
        - Но ведь САСШ вроде остались, - покачал головой Ларионов. - Правда, их порядком обкорнали. А в качестве щуки, которая не даст карасю дремать, соседствуют с ними КША. Мне почему-то эти ребята симпатичны. Бог знает, всегда ли они будут хранить память о том, что мы для них сделали, но я неисправимый идеалист, - тут адмирал хитро подмигнул Антоновой, - и верю в людскую благодарность.
        - Гм, а если с этой верой что-то случится, - ворчливо произнес Бережной, рассматривая на свет налитое в бокал красное вино, - то совсем рядом имеется Русская Америка, откуда явятся те, кто прочистит слишком воинственным людям мозги. Но, думаю, до этого дело не дойдет.
        - Знаете, - сказала Нина Викторовна, - расскажи мне кто-нибудь пару лет назад о том, что с нами произойдет, я не поверила бы. На факт остается фактом: мы превратили в воробьиный корм всех этих янки, и наш флаг был поднят над вашингтонским Капитолием наряду с флагом Конфедерации.
        - Угу, - кивнул Бережной. - И хотя Капитолий не Рейхстаг, но все же признаюсь - я почувствовал себя победителем. Помните ту девочку из пригорода Вашингтона, которая потеряла родителей, убитых солдатами из цветных полков? Ее, голодную и обезумевшую от всего увиденного, подобрали ребята Бесоева. Я не забуду, как Коля ехал с ней на бэтээре по Вашингтону. Она прижималась к нему, как к родному, и смеялась, размахивая букетом цветов. Надо будет попросить кого-нибудь из лучших скульпторов сделать памятник нашим парням, освободителям нормальных людей от банд грабителей и насильников.
        - Как в берлинском Трептов-парке? - спросила Антонова.
        - Ну, что-то вроде, - ответил Ларионов. - Кстати, Коля удочерил эти малышку. Сейчас она живет под присмотром его супруги, которая со дня на день сама должна родить.
        - Молодец какой, - сказала Антонова. - Нет, наши ребята в бою страшны, а в мирное время - добрые и отзывчивые люди.
        - Русские всегда такими были, - произнес Ларионов. - Давайте выпьем за нашу мать - Россию, и за всех, кто ее населяет.
        И все выпили стоя.
        notes
        Примечания
        1
        Так в КША именовали Гражданскую войну.
        2
        Военно-морской министр.
        3
        Министр сухопутных сил.
        4
        The Stainless Banner - прозвище флага Конфедерации.
        5
        В здоровом теле - здоровый дух (лат.).
        6
        Современный Ванкувер.
        7
        Название Белый дом до 1898 года было лишь неофициальным - официально это был Executive Mansion, Президентский особняк.
        8
        Именно так писалась его фамилия в России XIX века.
        9
        Одно из названий Гражданской войны в САСШ.
        10
        Согласно американской Конституции президентом Сената является вице-президент.
        11
        Если вы не можете их победить, присоединитесь к ним (англ.).
        12
        Медноголовые - Copperheads - прозвище северян, которые были за мир с Конфедерацией.
        13
        Тайное голосование в США появилось не ранее 1884 года, а в большинстве штатов - на рубеже девятнадцатого и двадцатого столетий. Более того, в некоторых штатах его ввели в середине XX века.
        14
        Не путать с нью-йоркской, которая была закончена лишь в 1880-х.
        15
        Именно так фраза «хороший индеец - мёртвый индеец» звучала в оригинале.
        16
        Бронзовые листы на погонах - а ныне на лацканах - знак отличия майора в американской армии.
        17
        Два бруска - знак капитана.
        18
        Именно так произносятся её имя и фамилия в устах американца.
        19
        Впервые это сказал Эмилиано Сапата, один из «полевых командиров» мексиканской революции.
        20
        Они был столь знаменитыми, что американское обозначение бакенбард - sideburns - было образовано из его фамилии.
        21
        Слова из «Боевого гимна республики», песни северян времен Гражданской войны.
        22
        Строчка из «Обороны форта Мак-Генри» Фрэнсиса Скотта Ки. Отрывок из поэмы, кончавшийся этими словами, положенный на музыку песни выпивох «Анакреону на небесах», был весьма популярен и через некоторое время стал американским национальным гимном.
        23
        Наиболее нейтральное название Гражданской войны.
        24
        Около 90 метров.
        25
        Часть Вашингтона, издавна населённая неграми.
        26
        Примерный английский эквивалент русской пословицы «Береженого и Бог бережет».
        27
        Национальный Молл - длинный парк, начинающийся у Капитолия.
        28
        Разговорное обозначение монеты в один цент.
        29
        Монета в пять центов из сплава никеля и меди.
        30
        Николаевская академия Генерального штаба до 1901 года находилась на Английской набережной в доме 32.
        31
        Александр Межиров, «Долг и право».
        32
        До вступления в силу 17-й поправки к Конституции США в 1913 году сенаторов выбирали парламенты штатов.
        33
        В 1950-х, после того как на востоке США и Канады истребили волков, там появились восточные койоты, или кой-волки (coywolves), помесь пришедших из более западных краев койотов с остатками волков и домашними собаками.
        34
        Платная дорога, обычно хорошего качества, от устаревшего turnpike - поворотный шлагбаум.
        35
        Prima facie (лат. «на первый взгляд») - в английском и американском праве означает, что имеется достаточно косвенных улик и можно исходить из вины подсудимого, если не найдётся доказательств обратного.
        36
        Исторический факт. Интересна дальнейшая судьба Гарфилда - в 1880 году его избрали новым президентом, и в 1881 году и он стал жертвой «проклятья Текумзе» - умер, будучи президентом, как и все от Гаррисона до Кеннеди, кого избрали в год с нулём на конце. На него покушались, но рана не была опасной, и, если бы не врачи, он бы точно выжил.
        37
        «Олд Эббитт» сегодня находится через дорогу от восточного крыла Белого дома, но про его первоначальное местоположение известно лишь, что оно было в том же районе.
        38
        Дайм - десять центов, пинта - в Америке чуть меньше полулитра, гилл - четыре унции, или сто двадцать грамм. Цены примерно в два раза выше, чем обычно в те годы.
        39
        Бит - одна восьмая доллара, два бита - квортер, или 25 центов.
        40
        Двенадцать футов, примерно 3 метра 60 сантиметров; именно эта глубина считалась достаточной для речных пароходов.
        41
        Эту фразу действительно, как правило, приписывают Наполеону, но на самом деле это написал Раймондо Монтекукколи, военачальник семнадцатого века, в своих «Афоризмах об искусстве войны».
        42
        Исторический факт, подтвержденный целым рядом письменных источников, в частности воспоминаниями генерала Слокума, подчиненного Шермана.
        43
        Как горячий нож сквозь масло (англ.).
        44
        Stonewall - каменная стена (англ.).
        45
        Nova Caesaria - латинское наименование Нью-Джерси.
        46
        Американский эквивалент русской поговорки о человеке, пытающемся усидеть на двух стульях.
        47
        Вообще-то и Сенат является частью Конгресса, но под этим термином подразумевают, как правило, лишь делегатов из Палаты представителей.
        48
        В США в 1876 году имелось 38 штатов. Сегодня же штатов - и звезд - пятьдесят. А 13 полос символизируют 13 первоначальных штатов.
        49
        В реальной истории так и случилось, но, увы, Крук практически ничего не добился на новом поприще.
        50
        Незаконный отъем гражданства с последующей депортацией в США редкостью не был. Так, например, в 1920 году 249 анархистов-иммигрантов были лишены американского гражданства и депортированы в Россию, вне зависимости от страны рождения.
        51
        Crystal clear - ясно как божий день (англ.).
        52
        В американской армии для отдачи чести головной убор не обязателен, а тот, кому честь отдают, как правило, «отдает ее обратно».
        53
        To railroad - чересчур поспешно провести какую-либо операцию (англ.).
        54
        До 1898 года Нью-Йорк состоял лишь из Манхэттена.
        55
        Beggars can’t be choosers (англ.) - примерный эквивалент русского «на безрыбье и рак рыба».
        56
        Hurrah или hurray по-английски.
        57
        «Я сделал, что мог, пусть те, кто может, сделают лучше» (лат.) Как ни странно, эта фраза появилась именно в России и впервые упоминается у Чехова.
        58
        Исторический факт.
        59
        В американском Сенате дебаты не ограничены по времени, и примерно такое правило - англ. cloture - действительно ввели в 1917 году, и оно действует до сих пор.
        60
        Когда небольшая группа сенаторов выступает по очереди, не допуская голосования.
        61
        Такая компания (Universal Negro Improvement Association, «Всемирная ассоциация по улучшению положения негров») была создана в 1914-м ямайканцем Маркусом Мосайей Гарви. Каждый подписчик вносил определенную сумму денег, на которые компания обещала зафрахтовать пароходы для доставки подписчиков и их семей в Африку. Сотни тысяч американских негров подписались, но ни один пароход зафрахтован не был. Историки до сих пор спорят о том, был ли Гарви мошенником или просто некомпетентным, но интересно, что у растафарианцев Гарви считается пророком.