Второй год новой эры Александр Борисович Михайловский
        Юлия Викторовна Маркова
        Прогрессоры #4
        Племя Огня благополучно встретило Новый год, он же Праздник Зимнего Солнцестояния. Впереди новые опасные серьезные приключения второго года новой эры. Зимой - Большая Охота в тундростепи. Весной и летом - плавания «Отважного» за каолином и оловянной рудой. И самое главное - на фоне увлекательных приключений поучительная история преображения закоренелой феминистки француженки Люси в любящую и любимую женщину, а также захватывающий дух рассказ об французском дворянине из конца XVIII века Викторе Легране и романизированных кельтах из времен короля Артура, спасавшихся от саксонского военного набега.
        Для оформления обложки использована бесплатная фотография с сайта: Вступление
        Остался в прошлом Праздник Зимнего Солнцеворота, и племя Огня вступило во второй календарный год своего существования. Зима - это не только испытание, которое требуется пережить, это еще дополнительные возможности для дальних походов и межчеловеческих контактов. Русские люди любят и знают зиму, а также умеют использовать все ее достоинства и недостатки. Аборигены Ледникового периода тоже знакомы с зимой не понаслышке и предпочитают переживать ее в глубоких пещерах у жарко пылающих костров. Для них зима является нелегким испытанием, год за годом уносящим множество жизней как маленьких детей и ослабших стариков, так и здоровых и сильных членов Кланов, которым бы еще жить и радоваться жизни. И только для французских школьников суровость здешней зимы стала весьма неприятным открытием. Но племя Огня, имея надежное теплое жилье, в очагах которого постоянно горит жаркий огонь, может смотреть в будущее с оптимизмом и твердой верой в то, что дальше будет лучше, чем сейчас.
        Часть 13. Зимние истории
        3 ЯНВАРЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. СРЕДА. ДОМ НА ХОЛМЕ.
        В течение декабря ряды племени пополнили четыре новых маленьких человека. Лань Мила родила мальчика, которого упорно желала назвать Петровичем, ее товарка Лана - девочку Алису, полуафриканка Маэлэ-Майя принесла дочку, которую назвали Малишей, а Футирэ-Фрида (тот самый животик на тонких ножках) разродилась немного недоношенной дочкой, которую назвали Гаэтанэ. Юной роженице пришлось делать кесарево сечение, но, в отличие от первого раза, это увенчалось лишь частичным успехом. Маленькая, но крикливая, Гаэтанэ выжила, а вот ее малолетняя мать не перенесла мучительного процесса родов и тихо скончалась на второй день, не приходя в сознание. Горше всех по ней плакала Люси, испытавшая ужасное чувство, что все, что она делает, оказывается напрасным, и несмотря на лекарства будущего, смерть все равно забирает эту девочку, которой впору не рожать детей, а играть в куклы.
        Зато выжила подраненная Валерой Марина Жебровская, которую вожди помести под присмотр подростков-полуафриканок. Дня три ее положение было довольно тяжелым, температура поднималась до тридцати восьми, края раны сочились гноем, и Марина Витальевна уже было уверилась, что шаманское милосердие не пошло впрок и преступница все равно помрет. Но потом все потихоньку нормализовалось, и через месяц после того происшествия любительница жестоких забав могла уже бодро ковылять по большому дому, не имея, правда, возможности в полном объеме действовать правой рукой. А кому она нужна с одной левой - вот тяжелые и грязные работы пока обходили ее стороной. Но вторая часть наказания, связанная с утратой имени и минимизацией общения (фактически бойкотом) продолжала действовать, и, как ни странно, к нему присоединились даже французские школьники, тоже обращавшиеся к Жебровской через «эй ты». Но самая главная и тяжелая болезнь этой девушки была не в ране, оставленной арбалетным болтом, а в голове - точнее, в сознании.
        За неделю до праздника Зимнего Солнцеворота, который шаман Петрович повелел считать днем начала нового года, ударили тридцатиградусные морозы, сковавшие ледяным панцирем Гаронну и Дордонь. Все живое в лесах и лугах по берегам реки спряталось в свои норы и не высовывало носа. Недолго думая, вожди распорядились прекратить на время холодов все работы, а также перевести в Большой Дом почти всех подкарантинных Волчиц, оставив в Промзоне только небольшой контингент бездетных доброволиц во главе с семейством Валеры, а также Роланда и Патриции. Их обязанностью было следить за тем, что происходит на берегу реки, и поддерживать огонь в очагах обоих жилых домов, столовой и бани.
        Последнее представляло особую важность, ибо это была единственная баня племени; мылись в ней теперь раз в неделю строго по графику из-за нехватки теплой зимней одежды, которая была необходима для того, чтобы на лыжах быстро добежать до бани, а потом вернуться обратно. Построить возле Большого Дома соединенную с ним крытым переходом большую баню Сергей Петрович прошлой осенью просто не успел, и будущим летом собирался исправить эту недоработку.
        В такую ужасную погоду только местное стадо* диких кабанов, которым мороз был не страшен из-за густого подпушка и толстого слоя накопленного сала, продолжало рейдировать по окрестным лесам, разрывая толстый слой снега снег и выискивая под ним разные вкусности, сохранившиеся с осени прошлого года**.
        ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ:
        * Стада кабанов могут перемещаться на большие расстояния, но только в пределах своего участка обитания, не мигрируя на территории других стад. Согласно исследованиям, размеры участков обитания кабанов колеблются от 1-го до 4-х км? на одну особь, а плотность популяции в исследуемых областях составляла от 1-й до 34-х особей на один км?.
        ** Взрослый кабан может прорыть своим рылом мёрзлый грунт на глубину 15-17 см.
        Но так как общая численность племени Огня вместе с Основателями, Ланями, полуафриканками, Волчицами и оставленными для обучения Северными Оленихами уже превышала четыре сотни человек, то оно интенсивно кушало, при этом производя изрядное количество пищевых отходов, которые надо было куда-то выбрасывать. Человек не может съедать все до основания - так, чтобы вовсе без остатков. Так неподалеку от большого Дома еще осенью возникла мусорная яма, в которую кухонный наряд кидал обгрызенные кости, картофельную шелуху и прочие объедки. Неизбежно настал тот момент, когда кабаны пронюхали об этой яме, причем в буквальном смысле этого слова. На всей территории их обитания это был самый обильный и доступный источник пищи и, обнаружив его, они, разумеется, принялись посещать это место каждую ночь, устраивая там настоящие гастрономические пиршества.
        Это обстоятельство не было тайной для вождей племени Огня. Ибо уже во время первого своего посещения помойки, за три дня до Нового года, кабаны подняли такое истошное хрюканье и визг в ходе дележки объедков, что его отлично слышали в Большом Доме. Более того, совершив этот налет на бесплатную, как им казалось, столовую, кабаны сами стали причиной своих проблем. Еще в конце лета Андрей Викторович обещал, что как только наступят холода, он организует облавную охоту, чтобы перебить местное сообщество хрюкающих. Причиной тому была потребность в дополнительном мясе, которая неизбежно возникнет в начале зимы, а еще то, что на будущее лето свиньи обязательно начнут травить поля и огороды. Потом это обещание подзабылось за ворохом других дел, но вот теперь свинтусы сами напомнили о своем существовании.
        Дождавшись, когда температура воздуха на третий день после праздника с экстремальных минус тридцати градусов вернулась к более приемлемым минус десяти, а с серого пасмурного неба начал сеяться мелкий снежок, Андрей Викторович принялся за подготовку операции. Первым делом был определен круг тех, кто примет участие в охоте - стрелков и загонщиков. В стрелки попали сам отставной прапорщик, Сергей Петрович, Сергей-младший и Роланд (весьма гордый этим обстоятельством, вплотную приблизившим его статус к статусу Основателей). Кстати, французские школьники быстро подхватили привычку местных девиц все время меряться статусами, и теперь ревниво следили за своим общественным положением и положением своих приятелей.
        Старшим партии загонщиков, составленных из трех десятков полуафриканок, Ланей и особо доверенных Волчиц, назначили Гуга, а помощником у него стал французский школьник Оливье Жонсьер. Все загонщицы и загонщики хорошо освоили ходьбу на лыжах и получили на время исполнения своих обязанностей по теплому полушубку и светло-серой кроличьей шапке. Эти шапки бригада Ляли шила из шкурок кроликов, которые иногда попадались в силки, расставленные вокруг нор кроличьей колонии. Вроде бы не так часто был улов на этой бесшумной охоте, но уже почти полсотни теплых и удобных шапок, предназначенных для тех, кому придется работать на холоде, в распоряжении вождей племени Огня имелось. Выдавать такие шапки в личное пользование они планировали тогда, когда будет достигнут стопроцентный охват - то есть на следующий год. Тут еще надо учесть такое обстоятельство, что летом у кролика шкурка очень плохая и для шапкостроения не годится, а значит, с наступлением весны скорняжная мастерская неизбежно прекратит свою работу.
        Помимо стрелков и загонщиков, в охоте непременно должен был принять участие и медицинский работник. Поскольку Марина Витальевна находилась на восьмом месяце и была не в состоянии сопровождать охотничью партию в ее скитаниях по кустам и буеракам, то выбор с неизбежностью очевидности пал на мадмуазель Люси. С тех пор как она из оппозиции перешла в медработники, ее больше никто не называл Люськой. Теперь для большинства членов племени Огня она была нейтрально Люся, или даже ласково Люсенька. Так вот, Люся была ошеломлена тем, что ей надо идти на это охоту, и даже два раза переспросила у своей начальницы, не перепутал ли чего Андрей Викторович. Потом, убедившись, что все верно, и она нужна на охоте всего лишь как санинструктор, бывшая учительница пожала плечами и покорилась сложившимся обстоятельствам. Охота так охота. Знала бы она, во что все это выльется - не была бы так спокойна. Но об этом немного позже.
        Помимо людей, в охоте принимало участие все взрослое собачье население племени - Зара, Майга и Шамиль. Полугодовалых Зариных отпрысков, как родных, так и приемных волчьей породы, пришлось оставить дома, посадив на ременные поводки. Ох, и лаю с воем от них было, а то как же - обидели хвостатых и мохнатых дитяток, не взяли с собой на интересную прогулку.
        После завершения всех организационных мероприятий, когда все было подготовлено, смазано и налажено, был определен план охоты, которая начнется следующим утром от ямы с пищевыми отходами, где собаки возьмут след кабаньей банды. Хотя собаки - это уже перебор, на свежем снегу и так все хорошо видно.
        4 ЯНВАРЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ЧЕТВЕРГ. ДОМ НА ХОЛМЕ.
        ЛЮСИ Д`АРКУР - БЫВШИЙ ПЕДАГОГ И УЖЕ НЕ ТАКАЯ УБЕЖДЕННАЯ ФЕМИНИСТКА
        В этот день мы встали еще затемно. На завтрак нам, как каким-нибудь миллионерам, приготовили жареную красную рыбу с грибным соусом. Все ели в молчаливой сосредоточенности. В какой-то момент я обратила внимание на то, что меня перестало донимать отсутствие привычной мне вегетарианской еды. Огромные количества жирной мясной и рыбной пищи перестали быть для меня раздражающим фактором. Наверное, все дело в том, что жизнь среди дикой природы с большим количеством свежего воздуха и тяжелого физического труда требует совсем иных рационов, чем те, которые привык потреблять изнеженный перекладыванием бумажек горожанин двадцать первого века.
        Привыкнуть к мясной диете действительно было нелегко. Поначалу я ела через силу, постоянно пребывая в страхе, что если начну отказываться от еды, эти русские свяжут меня и начнут кормить силой… Теперь-то я понимаю, как абсурдно выглядели мои опасения. Мне даже немного стыдно, что я относилась к этим людям с такой неприязнью. Что же касается моих вегетарианских привычек, то с некоторых пор мясо не просто перестало вызывать у меня отвращение, но его вкус мне даже стал нравиться… После обильной и жирной пищи как-то хорошо становилось, по всему телу разливалась приятная истома.
        К тому же оказалось, что бледный цвет моей кожи - вовсе не природная особенность. Когда я стала есть мясо, мое лицо стало выглядеть свежей и моложе в силу появившегося на нем румянца. Улучшилось состояние волос и ногтей - а я-то там, дома, до попадания сюда, все покупала дорогие крема и лосьоны… Да и поправиться я зря боялась - пребывая по большей части на свежем воздухе, будучи постоянно занятой делом, я не набирала лишние килограммы, а мои мышцы только крепли - да так, что подобного эффекта не мог бы дать никакой фитнесс. Безусловно, я стала значительно ближе к дикарским идеалам женской красоты, которые, кстати, разделяют и русские вожди.
        После завтрака мы не спеша и очень тщательно оделись, взяли свои лыжи и по очереди вышли на щиплющий щеки морозец и хрустящий снег. Ясная первобытная ночь встретила нас россыпью звезд и светом золотого полумесяца в предрассветном небе. Сначала путь наш лежал до ямы с объедками, вокруг которой все было испещрено двойными следами кабаньих копыт. Эти обжоры протоптали сюда отчетливую тропку. Тем не менее в лучших охотничьих традициях собакам дали обнюхать отпечатки на снегу. Те заволновались, а затем, натягивая поводки, решительно затрусили вперед, в сторону леса.
        Охота началась. Мы поспешали вслед за собаками на лыжах, и я хорошо ощущала радостную приподнятость и азарт, что завладели нашей большой компанией. Все это передалось и мне, хотя первоначально я не особо рвалась на это мероприятие. Но теперь жалеть не приходилось. Мне было интересно и весело, а главное, тепло. Вчера вечером мадам Марина позвала меня к себе и вручила целый ворох одежды. Своей русской зимней одежды, купленной еще в Петербурге в специальном магазине, где одеваются охотники. Там был меховой полушубок, крытый непромокаемой бело-зеленой пятнистой тканью, такая же шапка-ушанка и высокие ботинки на меху. Я была тронута едва не до слез. «Желаю тебе удачи, подруга, - сказала мадам Марина, с русской сердечностью обняв меня за плечи, - будь осторожна, нас ждет еще много великих дел.»
        Так я шла, слегка скользя охотничьими лыжами по снегу, и думала о том, что жизнь, в общем-то, прекрасна. Разве могла я когда-нибудь предположить, что мне доведется пережить такое потрясающее приключение? И что оно изменит меня настолько, что от прежней Люси д`Аркур останется лишь внешняя оболочка? Да и оболочка эта уже не совсем та, что раньше. Теперь мои окрепшие за последнее время мышцы активно работали, помогая мне не отставать от остальных. Мы шли, выстроившись цепью в обе стороны поперек следа, как при облаве, и наконец дошли почти до самого берега ручья, который русские называют Дальним.
        Вдруг месье Андре замер и дал знак остановиться. Это означало, что мы достигли цели и лежка кабанов обнаружена. Затем, как и планировалось, мы разбились на две группы - стрелков и загонщиков. Задачей группы стрелков, среди которых находилась и моя скромная персона, было оставаться на месте, приготовить оружие и ждать, а группа загонщиков, состоявшая почти из одних женщин, во главе с диким крепышом Гугом и моим бывшим учеником Оливье Жонсьером, устремилась туда, где на дневной отдых залегло стадо диких парнокопытных. Загонщики обошли их лежку с противоположной стороны и, взяв ее в полуокружение, подняли шум. Они чем-то гремели, звенели, свистели, улюлюкали и вопили - отчего кабаны тут же вскочили и начали бестолково суетиться.
        Но потом один из животных - вероятно, вожак - кинулся туда, где притаились стрелки. Мне было немного страшновато - все же на охоте я присутствовала первый раз, а несущиеся на нас животные выглядели устрашающе. Но месье Петрович и месье Андре хранили завидное хладнокровие. Они выстрелили первыми, и тут же началась частая пальба, из ружей принялись стрелять молодой русский по имени Сергей и мой бывший ученик Роланд, а остальные, стоящие немного по бокам, начали спускать тетивы своих арбалетов. Звуки выстрелов и свист стрел смешались с предсмертным визгом и хрипом умирающих животных. Странно - но я смотрела на все это почти спокойно, причем азарт явно превалировал над боязнью. Это не была обычная охота нашего времени, когда мясо можно купить в магазине, а люди убивают исключительно ради развлечения и азарта. Это была борьба за выживание того зародыша цивилизации, который принесли сюда эти русские. Для того чтобы жило племя, а цивилизация имела возможность развиваться, эти кабаны должны были умереть.
        Тем временем загонщики, производя ужасный шум, продолжали гнать вперед диких свиней, ряды которых заметно поредели. Стрелки нашей группы успешно их отстреливали, не давая прорваться сквозь огневой заслон. Глупые животные! Они неслись туда, куда потянул их вожак (уже убитый) - им и в голову не приходило развернуться и прорвать строй загонщиков. Видимо, они были здорово напуганы - наверное, им казалось, что настал их свинячий апокалипсис. А я поймала себя на том, что начинаю чуть ли не во всеуслышание «болеть» за наших, шепотом приговаривая: «Давай, гони его! Петрович, стреляй, вон в того! Да, есть! Теперь в того! Давай! Вот так тебе, свиная морда…» Ну и еще я представляла, как много теперь у нас будет мяса. Именно нежная свинина стала мне нравиться особенно сильно.
        Похоже, вегетарианка Люси д`Аркур становится настоящим мясным гурманом… Интересно, что бы сказали мои подруги? Воображаю, как бы вытянулись их лица… Если бы они знали, где я нахожусь! Да посмотрели бы на моего первобытного поклонника! От этой мысли я так развеселилась, что даже тихонько засмеялась. Но вдруг Петрович крикнул: «Осторожно, Гуг!» - и я с ужасом увидела, как матерый кабан, развернувшись (неужто подслушал мои мысли?), бросился на парня всей своей мощной тушей. Стрелки дружно ахнули, а у меня от такой картины аж в глазах потемнело, и на долю мгновения мелькнула мысль, что мне будет очень жаль, если мой рыжеволосый поклонник вот так, в расцвете юности, погибнет…
        Но я не закрыла глаза, а продолжала мужественно наблюдать за дальнейшими событиями. Все произошло за какие-то секунды. Парень упер заднюю часть копья в какой-то корень, направив острие прямо в морду несущемуся на него кабану, после чего, в тот момент когда кабан сам насадил себя на острие, ловко увернулся, прыгнув рыбкой в ближайший сугроб. Тем временем проткнутый копьем зверь отчаянно заверещал, задирая к небу окровавленную пасть, из которой струей хлестала кровь, а его передние ноги подогнулись. После чего, издав еще один хриплый визг, полный тоски и бессильной ярости, кабан пошатнулся и рухнул в снег. А поднявшийся из сугроба Гуг, его несостоявшаяся жертва, одним ударом своего топора по звериному затылку прекратил его мучения. Я не отводила от него глаз, даже не замечая, что по моим щекам текут слезы. А парень поставил ногу на тушу поверженного врага и, в победном жесте воздев кверху руку с копьем, издал ликующий вибрирующий крик. Хороша была картина - она меня просто заворожила - первобытный самец-охотник возвещает собратьям по племени о своей личной победе…
        Охота подходила к концу. Никто из людей, к счастью, не пострадал, так что мне не пришлось применять свои медицинские знания. Всем нам сегодня повезло - и довольные загонщицы уже принялись деловито и привычно потрошить свою добычу, пока мороз не сковал туши, превратив их в сплошные ледышки. Но рыжий туземец, так героически преодолевший смертельную опасность, я вижу, не торопится приступить к этому процессу. А, кажется, я поняла… Видимо, потрошение - это так называемая «женская» работа, потому что никто из других мужчин, включая вождей, тоже не спешит на помощь своим женщинам…
        Но что делает мой поклонник Гуг? Странно… он ухватывает «своего» кабана за ноги (ох и сильные у него, должно быть, руки!) и тащит в мою сторону. Да-да, в мою - я же одна тут стою, на пригорке; вожди о чем-то совещаются в сторонке, а остальные женщины занимаются разделкой туш…
        И вот он дотащил эту тушу и бросил к моим ногам, одарив меня торжествующим взглядом своих чертовски красивых зеленых глаз… На его мужественном лице играла довольная и весьма самоуверенная улыбка - этот мальчик смотрел на меня сверху вниз, но не чувствовалось в его взгляде никакого превосходства, только гордость и чуть-чуть лукавства… И я просто растерялась под этим его взглядом и даже покраснела, как юная дева. Растерянно я озиралась по сторонам, не зная, куда бы спрятаться от этого счастливчика, который так странно себя вел - и, проигнорировав его, направилась к Петровичу, который поглядывал в нашу сторону с легкой усмешкой.
        Он многозначительно на меня посмотрел, хмыкнул, и спросил:
        - Ну что, красавица, теперь, надеюсь, ты согласишься?
        - Что вы имеете в виду, месье Петрович? - не поняла я. - На что соглашусь?
        - Эх, Люся, Люся, простота ты наша… - усмехнулся он, - да на замужество!
        - Вы шутите, месье Петрович? - смутилась я. - Я ничего не понимаю, на какое такое замужество и с кем?
        - Да с ним же, с нашим рыжим героем! - он засмеялся и кивнул в сторону Гуга. - Он же тебе сейчас фактически сделал предложение руки и сердца. Можно сказать, посватался этим кабаном!
        От слов шамана меня вновь бросило в жар и в краску.
        - Вы, наверное, смеетесь надо мной, месье Петрович? - беспомощно пролепетала я, растерянно оглядываясь по сторонам.
        - Да нет же, дурында ты этакая! - со вздохом пояснил вождь и добавил: - Это ведь очевидно - он убил опасного зверя, рискуя жизнью, и посвятил эту победу тебе, бросив свою добычу к твоим ногам… У них тут - ну, в первобытном обществе - это означает торжественное предложение соединиться сердцами и вести совместное хозяйство, чтобы, значит, он свою долю добычи приносил к вашему общему очагу…
        Я от изумления не могла вымолвить ни слова. А он упорный, этот рыжий смельчак… Но меня по-прежнему смешила и шокировала мысль о том, что я могу стать его женой. Но что-то изменилось в восприятии мной этого мальчика. И как я ни убеждала себя, что это всего лишь неотесанный дикарь, я ощущала некоторую гордость за его поступок - наверное, я сама становлюсь дикаркой, но мне, черт возьми, понравился его оригинальный способ сделать мне предложение… Наверное, его стоит обдумать… В конце концов, в одной старой мудрой книге сказано: «Муж да спасется своей женой»; если эти русские решили, что они в силах вытянуть из дикости целое племя, неужели Люси д`Аркур не сможет справиться с окультуриванием одного-единственного дикаря, который к тому же в нее сильно влюблен…
        4 ЯНВАРЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ЧЕТВЕРГ, ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР. ДОМ НА ХОЛМЕ.
        Остаток светлого времени четверга ушел на то, чтобы плоды охоты на диких кабанов были разделаны, мясо на УАЗе перевезено к Большому Дому и там развешено на сучьях деревьев вне досягаемости всяких четвероногих любителей халявы. И если зимой медведи мирно спят в своих берлогах и пещерах, то волки, напротив, стали еще злее и голоднее. Но и они ночью не посмеют выйти на освещенное место, а если и посмеют, то им же будет хуже. Вожди считали, что охота удалась, но особенно были довольны Лани, полуафриканки и прочие. Глаза у них были еще голодные, а столько мяса сразу эти женщины не видели и за всю свою жизнь. Еще ни одному клану не удавалось перебить все кабанье стадо целиком, а при больших облавных охотах большей части дичи все-таки удавалось прорваться и уйти, а если охотники слишком упорствовали, то среди них не обходилось без травмированных и погибших.
        Так что вечером после ужина по поводу удачной охоты в торцевых холлах на обоих концах дома случился еще один спонтанный праздник. Столы и грубые скамьи сдвинули в сторону, и на освободившемся пространстве перед жарко пылающими очагами освободили площадку для танцев. Аборигенки каменного века показали основателям нового племени, как они умеют веселиться - когда живот не урчит от голода, вокруг тепло, уютно и хорошая компания. Согласно местным обычаям, перед огнем танцевали те члены племени, которые участвовали в охоте, а все остальные аккомпанировали им хлопками в ладоши и щелчками деревянных кастаньет. Оттаяли даже бывшие волчицы, которые, сбросив меховые куртки и стянув чулки-мокасины, бодро отплясывали перед очагами, тряся плотными белыми сиськами и стуча по толстым доскам пола босыми пятками. Ведь больше половины загонщиц были как раз волчицами, а, значит, это была и их победа тоже. У Ланей и шоколадно-смуглых полуафриканок костюм состоял не из куртки, юбки и чулок, как у волчиц, а из куртки и брюк до щиколоток, в силу чего они вполне свободно трясли сиськами, но не могли вволю сверкать
ляжками, как волчицы. Но это не мешало им отдаваться дикому танцу, выплескивая в нем радость по поводу удачно сложившейся жизни.
        Что-то свое, переваливаясь с ноги на ногу и при этом ритмично пыхтя, танцевали могучие и в то же время неуклюже-обаятельные неандерталки. Они тоже участвовали в загоне, и со своей недюжинной силой помогали потрошить кабаньи туши, а также грузить мясо на УАЗ и сгружать его у Большого Дома. Именно неандерталки дружно выбирали веревку вместо лебедки, поднимая куски туш к воздушному хранилищу. И вот теперь они с полным правом участвовали в общем празднике, волей Основателей став равными остальным членам этого племени длинноногих. Освоившись и осмотревшись, мускулистые красавицы начали задумываться о дальнейших перспективах в своей личной жизни. Свой очаг, мужчина, дети, и все такое. И если невозможно найти мужчину своего вида, то для спаривания они вполне удовлетворятся любым из здешних длинноногих.
        Смысл всего этого действа, как объяснила шаману Петровичу Фэра, был сексуально-патриотический. То есть, удачно отохотившись, танцоры и танцорки должны были таким образом побуждать друг друга к процессам продолжения рода. Поэтому, несмотря на сопротивление, в круг были вытащены Валера, Сергей-младший, Роланд Базен, Оливье Жонсьер и Ольга Слепцова, а также те несколько старших девушек-француженок, что принимали участие в охоте в качестве загонщиц. Только на вождей не поднялась рука у заводил этого танца. Хотя им и очень хотелось увидеть, как танцуют шаман и главный охотник, но те недвусмысленно показали, что в сегодняшнем танцевальном соревновании их место в жюри, у каждого на своей половине дома, а не на сцене.
        Выдернули из круга зрителей даже смущенную и покрасневшую мадмуазель Люсю, которую тут же начал обхаживать обнаженный по пояс влюбленный ловелас Гуг. В то же время другие танцорки недвусмысленными жестами принялись показывать Люсе, что следует поступить как они - то есть снять с себя все лишнее и покориться воле судьбы, раз уж на нее обратил внимание такой великий охотник. Такие же, не менее настойчивые предложения разоблачиться перед племенем поступали и другим юношам и девушкам из будущего. Сергей-младший первым сорвал с себя рубашку, закрутив ее над головой, после чего его тут же окружили несколько плотных титястых волчиц, старающихся в танце как бы ненароком прикоснуться сосками то к его груди, то к спине. Затем точно так же поступили и Оливье с Роландом, немедленно обратившие на себя внимание новых претенденток на руку и тело.
        И если половозрелые Лани и полуафриканки были уже более-менее пристроены по семьям (и поэтому относились к танцу чисто формально), то волчицы - девицы и недавно овдовевшие молодухи (особенно последние) - просто из шкуры вон лезли, желая обратить на себя благосклонное мужское внимание. Вот одна из них остановилась перед шаманом Петровичем, уперла руки в боки, после чего повела плечами, отчего полушария ее грудей, похожие на маленькие арбузики, ритмично заколебались в такт этому движению, да так завлекательно, что вождь непроизвольно почувствовал напряжение в паху. Таких больших и крепких сисей Сергей Петрович не видел еще никогда - и поэтому непроизвольно облизнул губы.
        И если Алохэ-Анна принимала участие в охоте и теперь вместе с остальными охотницами отжигала на танцполе, то две старшие жены - Ляля и Фэра (обе беременные, правда, на разных сроках), сидели по обе стороны от своего господина и повелителя. Они видели, что, кроме этой волчицы по имени Малу, их мужу оказывают свое особое внимание еще несколько женщин и девиц. Среди этих претенденток была и молодая светловолосая неандерталка по имени Цак, которую прозвали так за то, что она постоянно цокает языком. Это у нее был единственный в клане Землеройки маленький ребенок (сын) в возрасте около двух с половиной лет. Впрочем, никаких иных недостатков, кроме цоканья языком, у этой молодой женщины не имелось - и Ляля с Фэрой за спиной Сергея Петровича уже перешептывались, согласовывая ее кандидатуру в будущие жены.
        Если уж в самом начале существования клана Огня вожди постановили, чтобы каждая половозрелая женщина имела своего постоянного мужа, единственного и неповторимого, то пусть все идет, как идет; и шаман Петрович сам пускай расхлебывает последствия того правила, на введении которого он когда-то настоял, а они ему в этом помогут. В первую очередь, надо пригласить эту Цак (как и некоторых других претенденток на семейные банные посиделки) и посмотреть, насколько они будут хороши в интимной обстановке. При этом за самим мужчиной оставалось только право отвергнуть кандидатуру, если она ему не нравилась. Впрочем, окончательное решение семья примет только после похода в баню, и право голоса в нем будут иметь все жены вождя-шамана. Впрочем, примерно тех же движений не избежал и Андрей Викторович, председательствующий на празднике в противоположном холле Большого Дома, только там картина была немного иной, потому что бывший старший прапорщик имел привычку сам выбирать себе новых подруг, оставляя женам возможность большинством голосов принять или отвергнуть предъявленную им кандидатуру. И только Лиза имела в
его семье положенное старшей жене право вето.
        Но не менее интересные вещи происходили и с участвовавшими в охоте молодыми людьми. И если Сергей-младший и Валера уже почти полгода имели по небольшому гарему и почти освоились в обществе, ведущем полигамный образ жизни, то для Роланда и Оливье такая активность молодых волчиц вокруг их персон стала в некотором роде сюрпризом. Они что, наивные, думали, что их минет чаша сия, и они не станут патриархами огромных гаремов, и не будут окружены преданными женами и любящими детьми? Да черта с два. Кстати, у Оливье еще до попадания в каменный век среди одноклассниц уже была девушка, которую звали Эва де Вилье, но только в отличие от Роланда и Патриции они пока не торопились узаконить свои отношения у шамана Петровича. Но, видимо всему должен был прийти конец, потому что того требовали интересы племени, и прежде чем вступать в брак с аборигенками, Оливье придется жениться на одной из своих соплеменниц, которая при этом автоматически становится старшей женой. И нынешний праздник Удачной Охоты с его специфическим сексуальным подтекстом тут ни при чем. Просто он обнажил и обострил те проблемы, которые и без
него неизбежно возникли бы на горизонте.
        ТОГДА ЖЕ И ТАМ ЖЕ
        ЛЮСИ Д`АРКУР - БЫВШИЙ ПЕДАГОГ И УЖЕ НЕ ТАКАЯ УБЕЖДЕННАЯ ФЕМИНИСТКА
        Кажется, сегодняшний праздник заранее не планировался - он был проведен по инициативе местных, которые имели обычай непременно отмечать охотничий успех бурным празднеством. А уж наша охота, конечно же, была донельзя удачной - причем не только в глазах дикарей. И я понимала тех, у кого душа жаждала праздника - я и сама чувствовала потребность как-то по-особенному завершить этот день. С чувством самоиронии мне подумалось, что, наверное, вращаясь в таком окружении, я и сама становлюсь такой же, как местные… Хотя, хорошенько проанализировав свои ощущения, я пришла к выводу, что дело не в том, что я опускаюсь на более низкий уровень. Просто то, что я всегда прятала и подавляла в себе, вырвалось на свободу - и от этого стало необыкновенно легко. Почему так? Этот вопрос я неоднократно задавала себе. И неизбежно приходила к одному - здесь, в Каменном веке, я вернулась к своей сути. Вспоминая себя ту, которая попала сюда три месяца назад, я невольно поражалась изменениям, произошедшим с моим внутренним миром. Причем произошло это без всякого влияния и давления со стороны. Мне никто не навязывал свои
взгляды и убеждения, никто не критиковал мои. Меня просто оставили в покое. Да, поначалу мне казалось, что надо мной издеваются, но это оказалось не так. Вся реакция на меня окружающих была вполне естественна. Так же, как и произошедшее после. Видимо, в условиях, которые в нашем мире назвали бы «максимально приближенными к естественным», человеческая суть неизбежно проявляет себя, хочешь ты того или нет. Вот взять Жебровскую. В один миг она попала в самое жалкое положение - и все из-за того, что вся ее сущность вдруг вышла наружу. А ведь она смотрела на остальных свысока, воображая себя важной персоной, приближенной к вождям - и все это оказалось зыбким и непрочным. Интересно, что с ней будет дальше - я имею в виду, изменится ли она внутренне, как это произошло со мной?
        Что ж, возможно, в будущем я еще подумаю над механизмами преображения личности в первобытных условиях, и, может быть, даже напишу на эту тему научный труд - кто знает, а вдруг он каким-то образом сохранится и дойдет до потомков… Вот тогда было бы очень интересно узнать, зародится ли такое явление, как феминизм…
        Раз от раза я все больше убеждаюсь в том, что мои казавшиеся незыблемыми убеждения все больше размываются, теряют свою вескость и силу - словно это был всего лишь мираж, принимаемый мной за истинность. И ведь что любопытно - никто не проводит со мной идеологическую обработку. Иногда, правда, и теперь у меня вдруг возникают какие-то идеи применительно к этому обществу, но уже через мгновение они кажутся мне нелепыми и абсурдными, так что я даже их не высказываю. Лишь однажды я поделилась некоторыми соображениями с мадам Мариной, и она долго смеялась надо мной. Дело в том, что я предложила создавать однополые семьи - ну, то есть где оба супруга - женщины. У нас в Европе это совершенно нормально, и даже я когда-то активно ратовала за то, чтобы выбросить из употребления такие устаревшие слова, как «мужчина» и «женщина», заменив их на выражение «обладатель мужских/женских половых органов». Да и выражение «беременная женщина» тоже вызывало в наших феминистских рядах некоторое возмущение, потому что в условиях прогрессивного общества, когда можно самому выбирать, обладателем каких половых органов ты
хочешь стать (хирургия нам в помощь), это словосочетание является дискриминационным. Итак, на мое робкое предложение женить женщин на женщинах мадам Марина расхохоталась и долго не могла успокоиться - она держалась за свой большой живот, а из ее глаз текли слезы… После этого она мне объяснила, что наша главная задача - продолжение рода, усиление племени, и какой вообще смысл создавать однополые пары, ведь тогда племя выродится. Она сказала, что мы, пришедшие из будущего, должны быть примером для местных, и наша задача - по возможности предотвратить ошибки человечества, случившиеся в НАШЕЙ истории. Я сказала, что это вряд ли в наших силах, а она ответила, что попытаться стоит - и именно в этом и заключен весь смысл их миссии сюда, в это темное время невежества. Что это - шанс для всего человечества пойти несколько иным путем, и что если столь удивительная вещь, как попадание сюда, произошла, значит, так было предусмотрено кем-то свыше… Говоря последние слова, мадам Марина многозначительно потыкала пальцем в небо, намекая, очевидно, на Бога.
        Отчего-то именно эти слова впечатлили меня особенно сильно. Как-то очень ярко и остро вспомнилось, как пятилетней девочкой я любила Бога, мне нравилось читать про него книжки - и тогда мне казалось, что он, добрый Боженька, всегда незримо стоит у меня за плечом, оберегает от невзгод; утешает и поддерживает. Что он мудро правит всем миром, слушает молитвы и любит всех без исключения - и хороших, и плохих. Но потом все это стало казаться мне смешным. Я поняла, что религия - удел слабых людей. Они предпочитают плыть по течению, называя это «покоряться Божьей воле», но на самом деле просто не хотят бороться за улучшение своей жизни и жизни всего человечества. Окончательно удостоверилась я в этом, когда вступила в ряды борцов за гендерное равенство. Более того - мне стало ясно, что религию придумали мужчины, чтобы подчинять себе женщин.
        Но сейчас, прожив три месяца вне всякой цивилизации, я стала понимать, что не все так однозначно. Сам факт того, что можно вот так нечаянно за один миг переместиться во времени, заставлял поверить во многое, что раньше могло показаться фантастическим и невероятным. Мне вспомнилось, как однажды Андре, который любил пофилософствовать, высказал предположение о том, что для Бога не существует такого понятия, как время, что это он сам творец времени, и не подчиняется ему. Мой рыжеволосый друг, размахивая руками, вдохновенно рассуждал: «Понимаешь, это только для нас, людей, время - протяженная линия. Если мы поставим на этой линии точку, для этой точки будут существовать такие понятия, как до и после, справа и слева, сверху и снизу. Для Бога же время - это плоскость. То есть все события для него происходят одновременно. Бог существует во всех временах сразу, и для него нет прошлого и будущего…»
        Итак, теперь мой разум был открыт. Если сказать образно, то я словно обрела крылья, дающие мне возможность посмотреть на мир с другой точки зрения - и не просто с другой, а именно с высоты. Ко мне стало приходить понимание, что нельзя коснеть в своих убеждениях, и что нужно сполна пользоваться возможностью расширить свои горизонты. Ко всему теперь я стала относиться гораздо спокойнее, и рассуждала теперь не через призму приобретенного мировоззрения, а через собственную суть, с точки зрения того, какие чувства во мне вызывает та или иная вещь. Не всегда, правда, мне это удавалось, но я к этому стремилась. Таким образом, я развивала в себе тонкую восприимчивость к миру, утраченную многими моими современниками там, в двадцать первом веке…
        Сегодняшний спонтанный праздник пробудил во мне что-то доселе неведомое. Танцы в свете очага, звук самодельных барабанов, щелканье кастаньет и хлопки ладоней создавали совершенно экзотическую музыку, которую раньше я бы назвала «дикарской»; но теперь это была и моя музыка, и она меня зажигала, и под нее я, отдавшись зажигательному ритму, танцевала что-то дикое и первобытное, двигая телом так, как оно само хотело, и оно, это тело, получало от этого удовольствие… Что-то животное, чувственное было в этом ритме, и в этом танце, и все это пробуждало непривычные желания… Это было что-то сродни оргии, но мне это нравилось, и никакого разврата в этом я не находила. Я с удовольствием наблюдала, как девушки заголяют верхнюю часть тела - блики огня плясали на их коже, сверкали белозубые улыбки, и весь воздух был пропитан страстью и жаждой жизни… Все казалось необычайно прекрасным, словно я напрямую приблизилась к вечной загадке бытия… Было легко и радостно, словно в эйфории, и я любила всех, кто окружал меня сейчас. А когда зеленоглазый красавчик Гуг вдруг возник рядом и стал кружиться вокруг меня, выпятив
грудь, я почувствовала такой жар, словно по моим жилам разлили огонь. Я смотрела на мощную обнаженную грудь своего поклонника - и очень эротические мысли настойчиво лезли в мою голову, что, собственно, было мне несвойственно. Я дивилась сама себе, тем не менее у меня не возникало побуждение одернуть себя, как обычно. К тому же все те, кто танцевал рядом, с видимым удовольствием поглядывали на нас, жестами и хлопками выказывая свое одобрение. Несколько проказниц при помощи жестов пытались было убедить меня, чтобы и я продемонстрировала свои «прелести» - и, честное слово, я чуть было не сделала этого в каком-то эротическом исступлении… Но вовремя взяла себя в руки. Однако, хоть я и не поддалась на уговоры, уверена, что Гуг очень хорошо почувствовал мое настроение. Уж очень хитрый и довольный был у него вид, а в зеленых глазах то и дело мерцали озорные огоньки…
        5 ЯНВАРЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ПЯТНИЦА. ДОМ НА ХОЛМЕ.
        Охота на кабанов прошла удачно, и праздник тоже удался, но вожди были озабочены тем, что их племени, значительно увеличившемуся в размерах, остро не хватает теплых шкур для пошива теплой зимней одежды. И не надо говорить, что раз миновал Новый год, так и зиме конец. Совсем нет. Как предполагал Сергей Петрович и Фэра подтверждала эти предположения, зима тут продлится до конца марта, а значит она только-только началась а не находится в своей середине. В принципе, дальний поход в тундростепи по льду замерзшей Дордони как раз с этой целью был запланирован еще летом, и теперь пришло время осуществить этот план, а охота на кабанов была только генеральной репетицией. Для того чтобы добраться до тундростепей, требовалось пройти примерно через сто с небольшим километров вверх по течению Дордони, на каждой развилке сворачивая на левый приток. Сначала это будет сама Дордонь, потом ее приток река л`Иль, потом река Дронн, по левому (южному) берегу которой будут еще леса, а по правому (северному) чуть всхолмленные тундростепи.
        Потом, если пройти еще на пятьдесят километров дальше вверх по течению, почти до самого истока реки Дронн, то можно прийти к зимней стоянке клана Северного Оленя, передать привет новым родственникам. Сергей Петрович и Андрей Викторович, которые собирались возглавить эту операцию, предполагали именно второй вариант. К стоянке Северных Оленей идти потребуется на два дня дольше, но зато это сулит множество дополнительных бонусов. Во-первых - в ходе этого ответного визита будет необходимо реализовать предварительную договоренность о совместной охоте, достигнутую вождями во время осеннего визита вождя Ксима в племя Огня. Сергей Петрович и Андрей Викторович должны будут показать местным вождям, что всегда придерживаются достигнутых договоренностей, выполняя их и в соответствии с буквой и духом.
        Успех в деле дипломатии много значил для вождей, собиравшихся специализировать племя Огня на промышленном производстве. Ведь это производство подразумевало последующий торговый обмен, к примеру, на каолиновую глину, запасы которой имеются на территории клана Северных Оленей. Пока племя Огня могло предложить на обмен только грубую глиняную посуду, в которой можно готовить еду, ставя ее на огонь, и некоторые изделия из дерева, вроде лыж. С весны, можно будет предложить на обмен нитки, выделанные из прошлогодних крапивных стеблей. И даже простые крапивные нитки для аборигенов каменного века это уже величайший технический прорыв, ибо шить выколоченными из оленьих сухожилий жилками, как это делают они, это же величайшее мучение.
        И как раз весной Антон Игоревич начнет строить свой маленький металлургический заводик. Производство чугуна и стали это можно сказать самый главный проект племени Огня, без которого нет, и не может быть, никакой цивилизации. Но для того чтобы построить ма-а-аленькую домну и ванну для продувки чугуна воздухом, что должно превратить его в сталь необходимы огнеупорные шамотные кирпичи, для производства которых требуется каолиновая глина. На территории других кланов, далеких и близких, тоже имеются запасы сырья, необходимого племени Огня. У кого-то медная руда, у кого-то (на территории Бретани) самородное олово, а те кланы, которые проживают на океанском побережье, могут в летнее время выпаривать из морской воды соль, а также собирать и сушить морские водоросли, при пережигании которых получается натриевая (пищевая) сода.
        Но все эти выкладки упираются в одно большое «Но». Для того, чтобы Северные Олени и другие кланы могли заниматься добычей сырья для меновой торговли, их нужно освободить от постоянно нависающего над ними призрака голода. Техническая база местных кланов по добыче пропитания настолько слаба, что, несмотря на чрезвычайно низкую плотность населения, они постоянно находятся под угрозой вымирания от голода. И нельзя сказать, что окружающая их природа истощена. Реки тут кишат рыбой, в степи пасутся огромные стада травоядных, а неистощенная земля пойменных долин в любой момент, как только у аборигенов возникнет желание заняться земледелием, готова полыхнуть огромным урожаем той же картошки. Но взять все это местные не могут, ибо для интенсивной рыбалки им не хватает рыболовных крючков, а для охоты дальнодействующего оружия, луков со стрелами и копьеметалок с легкими дротиками. О земледелии мы уж вообще молчим, ибо эта идея требует оседлого образа жизни, а местные кланы постоянно перемещаются по своей территории, подчиняясь сезонной миграции животных в основном стадных травоядных вроде диких лошадей,
северных оленей, или овцебыков.
        Поэтому этот поход в степи был нужен вождям не только для добывания шкур и желательно молодняка стадных животных, но еще и для прикармливания клана Северных Оленей, а также их соседей. Если облавная охота в степи будет хотя бы наполовину так удачна как войсковая операция против кабанов, то охотники племени Огня будут просто не в состоянии вывезти все добытое мясо. На санях-волокушах, которые по речному льду потянет за собой УАЗ, хватило бы места для всех добытых в ходе этой охоты шкур, а вот мясом придется делиться с местными участниками охоты. Но и делиться тоже надо не просто так, а со смыслом, чтобы привязать к себе как вождей, так и рядовых членов племени. Поэтому направляясь с визитом в земли Северных Оленей, Сергей Петрович повезет с собой подарки, которые на самом деле будут замаскированным приглашением к натуральному обмену, то есть бартеру. При этом совместная охота станет обучающим процессом, который должен будет избавить местные кланы от голода и высвободить их время и ресурсы для добычи сырья, необходимого для начала натуральной торговли с племенем Огня.
        Кроме Сергея Петровича, Андрея Викторовича и Люси в поход должны были направиться Сергей-младший, Гуг, а также трое бывших французских школьников Роланд Базен, Оливье Жонсьер и Максимиллиан Кюри. При этом, каждому из охотников предложили взять с собой по одной жене, ну там по хозяйственной надобности и вообще для горячего обслуживания мужских организмов, на ночных стоянках около жаркого костра. Сергей Петрович взял себе Алохэ-Анну, Андрей Викторович - молодую Лань Миту, Сергей-младший взял с собой Таэтэ-Таню, а Гуг вообще отказался брать с собой хоть кого-нибудь, явно надеясь уговорить на эту роль Люсю. Самонадеянный парниша. Ролан Базен взял с собой свою первую жену, Оливье Жонсьер, наконец, сделал предложение Эве де Вилье, а Максимилиан Кюри, взял с собой сестер-близняшек Анну и Габриэлу Паскаль. Ну что поделать, если парень никак не может выбрать из двух совершенно одинаковых девушек и собирался последовать примеру Валеры и жениться сразу на обеих. Ну и в последний момент добровольно идти в поход вызвалась Ольга Слепцова. Не в качестве чьей-то жены (Боже упаси) а сама по себе.
        Все утвержденные к походу кандидатуры прошли у Марины Витальевны медицинский осмотр и были признаны годными. Первоначально у Андрея Викторовича были некоторые сомнения по поводу юных французов и особенно француженок, но Марина Витальевна заверила, что за три месяца жизни в каменном веке все они вполне акклиматизировались, окрепли и набрались сил и теперь, несомненно, способны перенести тяготы и лишения жизни в дальнем лыжном походе. Так что за их физическое состояние главный охотник может не беспокоиться. Если он не будет гнать свою команду бегом, то они вполне будут способны выдержать это путешествие. После того как решение было принято, остаток времени ушел на сборы участников будущего путешествия, поиск необходимых для него вещей и последние инструктажи, а само выступление в поход должно было состояться на рассвете следующего дня.
        6 ЯНВАРЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. СУББОТА. УТРО. ДОМ НА ХОЛМЕ.
        Выступление в дальний поход прошло без особых церемоний, то есть без музыки и торжественных речей. Первым, приминая пышный снег огромными колесами-дутиками, тронулся УАЗ, за которым на буксире тащились большие сани-волокуши, нагруженные всякой всячиной, необходимой в походном быту. Машина, за рулем которой сидел Андрей Викторович, двигалась со скоростью не очень ленивого пешехода, а в полосах примятого снега от широких колес и полозьев саней двумя цепочками выстроились лыжники охотничьего отряда. Веселые, румяные, они шли на подбитых шкурами широких охотничьих лыжах по скрипящему от морозца снегу - и жизнь казалась им прекрасной и удивительной. Тем более что старший прапорщик решил не гнать темп с первого дня, а позволить сперва людям втянуться в походную жизнь.
        Замыкали процессию вторые сани, меньшие размером - в них, по всем правилам, была впряжена прирученная кобыла, которая охотно отзывалась на кличку Мася, что дала ей маленькая Вероника. Основным грузом Маси было сено, которое она везла в качестве запасного корма для нее самой и для жеребенка, что бежал сейчас рядом с санями. Ну и дополняли поклажу двое пассажиров - медсестра Люся с запасом медицинских средств и ее хвостатый питомец по кличке Ами*, расставаться с которым она отказалась наотрез. Впрочем, молодой кот хлопот никому не доставлял - большую часть времени он дремал, пригревшись у Люси за пазухой полушубка. Он вообще отличался редкостным благонравием, за что даже заслужил от Андрея Викторовича прозвище «флегма полосатая». Лишь иногда он вылезал из своего уютного убежища, потягивался, нюхал снег, фыркал, быстро делал свои дела или ел с рук женщины нарезанную ломтиками рыбу. Потом, благодарно мурча, кот снова забирался в тепло. И только когда неистребимое кошачье любопытство одолевало его, можно было увидеть, как из Люсиного полушубка, где-то на уровне грудей, забавно торчит треугольная
мордочка с круглыми зелеными глазами, полными интереса к этой прекрасной жизни.
        Ну и, естественно, охотничью экспедицию сопровождали бегущие за санями лайки Майга и Шамиль. Весь собачий молодняк был оставлен дома, как и их мать Зара, порода которой имела скорее охранно-пастушескую, чем охотничью специализацию.
        ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ: * Ами - по-французски «Друг».
        Примерно час спустя, миновав место слияния рек, процессия скрылась за поворотом Дордони, и только полоса примятого снега указывала направление, в котором ушли лучшие из лучших членов племени Огня - и тем, кто вышел провожать их на речной берег, не оставалось ничего иного, как вернуться к своим обычным делам. Пройдет время, и ушедшие обязательно вернутся с санями, по самый верх нагруженными добычей, а также с новыми впечатлениями и рассказами о том, какие кланы они встретили по пути, какие звери водятся в великой степи, и о том, как прошла большая охота и кто как себя на ней показал. И только один человек, Марина Жебровская, только-только отходящая от своего ранения, не желала ушедшим удачной охоты и успешного возвращения; но, видимо, духи Удачи были глухи к просьбам такого нехорошего человека, потому что ее мольбы и проклятия так ни к чему и не привели, пропав втуне.
        Надо сказать, что чем дальше продвигался процесс выздоровления раненой, тем внимательней за ней присматривали. Один раз эта девушка уже показала, что в ее голове не все дома, и кто знает, чего можно от нее ожидать в следующий раз - нападения на кого-то из членов племени с целью убийства, попытки поджога Большого Дома или какой-то пакости, которая испортит продовольственные запасы. Были в племени горячие головы, которые предлагали решить вопрос радикально. Мол, встала с постели, ходит сама; так давай изгоним ее прямо сейчас, дав с собой запас продуктов на три дня - вот и вся недолга. А если некоторые говорят, что так она будет сильно мучиться, то можно выставить эту Марину голой на мороз, а уже утром от нее уже не будет никаких проблем. Кинул труп в прорубь - и все дела*. Но вожди, а в особенности Сергей Петрович и Марина Витальевна, о таком варианте развития событий запретили и думать. Сказано «отсрочка до весны», значит, так и будет.
        ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ: * с самого начала в племени Огня как-то сам собой сложился обычай, что на кладбище хоронят только хороших, добропорядочных людей, а всех преступников, налетчиков, грабителей и людоедов доверяют течению Гаронны, чтобы та отнесла тело в Бискайский залив, подальше от места проживания племени, которое таких людей не желает знать.
        6 ЯНВАРЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. СУББОТА. ВЕЧЕР. МЕСТО ПРИВАЛА НА ЛЕВОМ БЕРЕГУ ДОРДОНИ, ПРИМЕРНО В 20 КИЛОМЕТРАХ ОТ БОЛЬШОГО ДОМА (В НАШИ ДНИ ПОСЕЛОК ПОРТ ДЕ ПЕР).
        ОЛЬГА СЛЕПЦОВА.
        Первый день похода был для меня как откровение. Вот остался позади берег с мостками, с которых младший Антон ловит свою рыбу. Потом растаял вдали дымок, днем и ночью поднимающийся над Большим Домом. Затем поворот реки скрыл от нас привычный пейзаж с видом на здания промзоны и прочими следами разумной человеческой деятельности - и с этого момента со всех сторон нас окружала исключительно экологически чистая дикая природа. Кажется, кроме нас, никаких людей нет и в помине, и сколько бы мы ни шли по этой застывшей от холода реке, все равно никуда не придем. Конечно, умом я понимала, что все это ужасная дурь и наваждение, что существуют другие племена и кланы; есть достаточно плотно населенная Африка, где не бывает холодов, а на территории Пиренейского полуострова (и в горах Крыма), как в заповедниках, продолжают проживать крошечные кланы неандертальцев.
        Лично познакомившись с этими людьми (а в том, что это именно люди, у меня теперь нет никакого сомнения), я увидела, что они - большие, сильные, но в то же время неуклюжие и отчего-то необщительные, склонные к меланхолическим мистическим переживаниям - мало чем отличаются от меня и моих товарищей. Они так же радуются и печалятся, так же любят своих детей и страдают от боли, когда по неосторожности бьют себя по пальцу молотком или роняют себе на ногу что-нибудь тяжелое. Да, их ум так же неуклюж, как и их руки, но если ты сумел стать их другом, то эта дружба будет навеки. К сожалению, ни одна из неандерталок не идет с нами на большую охоту. Во-первых - с их большой массой тела и короткими ногами они очень быстро утомляются даже при походе на лыжах, а во-вторых - они просто боятся удаляться прочь от привычных мест. То, что они пошли за Сергеем Петровичем и переселились к сам со своей стоянки у солевой шахты, с их стороны и так было огромным подвигом и героизмом духа. Правда, мадмуазель Люси сказала мне, что эти неандерталки просто проявили слабость, в отсутствие самцов своего вида позволив командовать
собой первым попавшимся мужчинам, но я думаю, но это слишком поверхностное и примитивное объяснение, не отражающее всей полноты картины.
        Просто и сама Люси, пусть она даже того не замечает, меняется буквально на глазах, из злобной феминистки, зацикленной на своих идеях, превращаясь в доброго и отзывчивого человека. Вот и сейчас мужчины при помощи мачете-кукри режут из слежавшегося снега большие блоки-кирпичи, а Люси вместе с остальными женщинами и девушками нашего отряда, складывает из них круглую защитную стенку, которая защитит место ночевки от пронизывающего ледяного ветра. В середине этого круга из снежных блоков (пока высотой около метра) горит костер, над которым висит котел с растапливаемым в нем снегом. А это еще та возня - как и снежная стенка, которая только имитирует жилище. И так будет каждый вечер нашего путешествия. Раньше построенный вождями Большой Дом казался мне темным, неудобным и очень плохо спроектированным, но теперь я понимаю, что, несмотря на все свои недостатки, он успешно решает главную поставленную вождями задачу. То есть - при минимуме дефицитных материалов, которые потребовалось везти из нашего мира будущего, и трудозатрат на строительство дает возможность максимальному количеству людей перезимовать с
максимальным же комфортом.
        ТРИ ЧАСА СПУСТЯ, ТА ЖЕ ОЛЬГА СЛЕПЦОВА.
        А снежный дом с полукруглой, сходящейся к небольшому дымовому отверстию крышей оказался не так плох, как мне казалось в самом начале. После того как на вход навесили оленью шкуру, а снежный пол устелили наломанными в ближайшем лесочке еловыми ветками, поверх которых бросили шкуры, обстановка внутри стала вполне приемлемой. Догола в таких условиях раздеваться бы не стала, но по сравнению с тем, что творилось снаружи, это был настоящий рай. Температура была достаточно комфортной, чтобы снять верхнюю одежду, но самое главное - сюда не задувал тот противный пронизывающий ветер. Стены изнутри немного оплавились, но Сергей Петрович объяснил, что весь этот ледяной дом растаять не сможет - так уж он устроен - хотя ледяную сауну он бы строить не взялся.
        А уж приправленная местными травами горячая похлебка из свинины с картошкой и вовсе показалась мне самой лучшей едой на свете. Мы ели ее, сидя по кругу и прижавшись боками друг к другу. Грубые глиняные миски местного производства, полные горячего варева, стояли у нас на коленях, и вместе с ощущением сытости к нам начинало приходить ощущение настоящего блаженства. О, мне хотелось полюбить весь мир, и в первую очередь моих товарищей по путешествию, которые давали мне такое замечательное ощущение покоя, комфорта и чувства дружеской поддержки. С новой остротой пришла мысль о том, что я нормальная женщина, хочу семью, детей, дом и все такое; и сейчас я с умилением глядела, как нежничают со своими женами вожди и молодой Сергей, как клеится к Люсе рыжеволосый громила Гуг, как наши французские мальчишки, подражая вождям, обхаживают своих подружек. Особенно поражает Максимилиан, который раньше (я точно знаю) на девушек боялся даже смотреть, а теперь обнимает сразу двух своих красоток-одноклассниц, и по всему видно, что и они тоже не прочь ответить ему взаимностью.
        И мне тоже захотелось любви и ласки, а убеждение, что мой мужчина должен быть обязательно только моим и больше ничьим, начало потихоньку колебаться и таять. Ну что поделать, если при таком соотношении мужчин и женщин в племени такое убеждение противоречит сложившимся реалиям. Если взглянуть на сложившиеся обстоятельства трезво, то становится понятно, что мое нежелание как-то менять свой семейный статус является временным, а сложившееся соотношение полов в племени - это вещь постоянная. Рано или поздно мне придется выбирать себе мужа, а его жены, без разницы происхождения и цвета кожи, будут оценивать меня - гожусь ли я им в подружки; и у мужчины при этом будет только совещательный голос, ну и еще, на крайний случай, право вето. Как мужчина, больше всего мне импонирует Андрей Викторович, мускулистый и подтянутый мужчина в самом расцвете сил. Но вот домашняя атмосфера мне больше нравится в семье Сергея Петровича, и я думаю, что это важнее мужской привлекательности главного охотника.
        Но самым интересным было наблюдать, как шатаются стены прежде нерушимой твердыни, уже почти готовой сдаться победоносному завоевателю. Это я о Гуге и о Люсе. Вот он одной рукой как бы ненароком обнял ее за плечи, а другую попытался запустить за пазуху, но с озадаченным видом, под тихие смешки, сразу же выдернул ее оттуда. Правильно - в этом тепленьком местечке у Люси живет кот, который не потерпит никаких покушений на свою хозяйку. Но Гуг не унывает; и думаю, что он будет пытаться делать это снова и снова - и в конце концов добьется успеха…
        11 ЯНВАРЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ЧЕТВЕРГ. РУСЛО РЕКИ ДРОН, ПРИТОКА ПРИТОКА ДОРДОНИ (КИЛОМЕТРОВ ПЯТЬДЕСЯТ ЮГО-ВОСТОЧНЕЕ СОВРЕМЕННОГО ГОРОДА АНГУЛЕМА).
        Путешествие к зимнему стойбищу клана Северного Оленя продолжалось несколько дольше, чем планировали вожди. Прихотливое, извилистое течение рек, петляющих «две шаги направо, две шаги налево», глубокие снега в начале путешествия и сильные пронизывающие ветра в его конце тормозили путешествие. Один раз, на четвертый-пятый день, из-за разыгравшейся пурги членам племени Огня пришлось сутки отсиживаться в сложенном их стараниями снежном домике, выходя из него только по нужде и для того, чтобы наломать дров (в прямом смысле). Также время от времени им требовалось подновлять сложенную из снега ветрозащитную стенку, которая прикрывала от буйства стихии лошадь с жеребенком и припаркованный там же УАЗ.
        Но ничего - пересидели, и даже не без удовольствия, которое, несмотря на холод, скученность и отсутствие уединения, полтора десятка разнополых участников экспедиции вполне смогли доставить друг другу. Когда стало понятно, что пурга утром и не думает утихать, (а значит, выход в поход откладывается на неопределенное время), Сергей Петрович распорядился взять с УАЗа полотнища от палатки и организовать в снежном доме выгородку, в которой могли бы по очереди уединяться семейные пары. Для дополнительного комфорта поверх еловых ветвей были положены несколько набитых сеном мешков, поверх которых было настелено еще одно брезентовое полотнище. В качестве источника света и тепла по углам поставили несколько самодельных жировых светильников, изготовленных в мастерской Антона Игоревича. И все - временное уютное гнездышко для семейных парочек готово.
        Ведь если людям нечего делать, то им только и остается, что изнывать от страсти к своим половинам противоположного пола. На самом деле телевизор и прочие развлечения технологической цивилизации изрядно снижают репродуктивный потенциал общества; но тут-то совсем другое дело. При столь редком населении этот самый потенциал следует всяческим образом повышать, ибо дети, зачатые этим вьюжным днем, будут среди тех, кто унаследует эту Землю со всеми ее богатствами и красотами.
        Первым в соответствии с правилами старшинства загородку опробовал сам вождь-шаман со своей темнокожей супругой Алохэ-Анной, потом зашел Андрей Викторович со своей женой, молодой Ланью Митой, за ними пошли следующие по очереди Сергей-младший и белозубая смуглянка Таэтэ-Таня; и так далее по списку. Но самое интересное началось, когда пора уединяться за занавеской дошла до Гуга, который потянул за собой за руку растерянную и раскрасневшуюся Люсю. С некоторых пор бывшей французской учительнице начали нравиться все те ласки, обжимания и поглаживания, которыми ее в последнее время щедро оделял этот первобытный кроманьонец. И что ей было делать - упираться до последнего или покориться столь настойчивому ухажеру и влечению естества, которое в последнее время нашептывало ей о том, что пора прекратить бессмысленное сопротивление? И вот она встала и, передав своего кота Ами в руки Анне Паскаль, сделала несколько шагов, и вслед за Гугом скрылась за брезентовой занавеской.
        При этом Петрович подумал, что, может, так оно и к лучшему. Ведь Гуг для Люси - это не самый плохой вариант. Да, он родился дикарем, но никто из нас не выбирает место и время своего рождения. Зато он умен и хорошо вжился в общество вождей племени Огня, разделяя все их цели и интересы, отчего считается правой рукой главного охотника Андрея Викторовича. Кроме того, в его многосложной семье царит если не идиллия, то вполне дружеские и теплые отношения, когда между собой жены ведут себя как добрые подружки, а мужчина никогда не применяет для утверждения своей власти окрик, или, не дай Великий Дух, свой тяжелый кулак. Если Люся выйдет за Гуга замуж, то по обычаям племени Огня, как прибывшая из далекого будущего, автоматически станет в его семье старшей женой - а это не только права, но и ответственность.
        Все же остальные наблюдали за происходящим с некоторой долей изумления и даже обалдения. Некогда неприступная твердыня все-таки выбросила белый флаг и гостеприимно распахнула свои ворота перед настойчивым завоевателем, уже давно осаждавшим ее стены. И вот, некоторое время, сперва потихоньку, а потом все громче и громче из-за занавески начали раздаваться звуки женской страсти, которую никто и никак не ожидал от чопорной и замкнутой Люси. Порой они становились довольно громкими, так что остальные начинали переглядываться многозначительными и одобрительными взглядами. Минут через сорок растрепанная француженка вышла из-за занавеси - цветущая, как майская роза, и довольная, как кошка, сожравшая килограмм сметаны. Она словно помолодела лет на десять, и была похожа на шаловливую студентку.
        - Пардон, месье и медам, - смущаясь, сказала она, забирая у Анны Паскаль своего кота, - прошу меня простить, но, кажется, я, наверное, немножко громко кричала…
        «Месье и медам» грохнули оглушительным хохотом - не только потому, что слова Люси «немножечко громко» не отражали полноту ситуации, но и потому, что появившийся за ее спиной донельзя довольный Гуг показал всем оттопыренный большой палец - мол, все прошло вполне успешно, и женщина - первый сорт.
        ТОГДА ЖЕ И ТАМ ЖЕ. ЛЮСИ Д`АРКУР - МЕДСЕСТРА И УЖЕ ПОЧТИ НЕ ФЕМИНИСТКА.
        Этот рыжий дикарь просто не дает мне прохода… А я хочу на него рассердиться, но не могу! Сколько я ни боролась с собой, в итоге пришлось признать, что меня влечет к этому самонадеянному мальчишке… Подумать только - ему ведь всего семнадцать лет! Многим моим ученикам там, дома, было столько же. Но там мне бы никогда и в голову не пришла мысль о подобной интрижке… А здесь… Меня бросает в жар, и сердце начинает трепетать, когда он ко мне прикасается. У него такая необычная внешность… И ведь, если честно, я вовсе не воспринимаю его как мальчика. У него красивое тело и сильные руки… А самое главное - нет, ну надо же! - он в меня влюблен. Никогда бы не подумала, что меня до такой степени впечатлит влюбленность какого-то неотесанного дикаря…
        Что же это со мной происходит? Итак, будем анализировать. Я - нормальная молодая женщина гетеросексуальной ориентации. Там, во Франции, у меня случались романы. Никогда не была ханжой, но и распутницей тоже… Но как-то с некоторых пор стала я уж чересчур привередлива к мужчинам. В их поведении, словах мне виделись поползновения против гендерного равенства. Раз от разу я убеждалась, что подавляющее большинство мужчин не считают женщину равной себе. На словах они могли соглашаться со мной, но я чувствовала, что в душе они посмеиваются над моими убеждениями. В основном их конечной целью было удовлетворить свой примитивный инстинкт - то есть затащить женщину в постель; это они воспринимали как своеобразную победу. В юности со мной так и произошло… Я любила того человека, хотела серьезных отношений… А он мне заявил, что не создан для этого, что он мужчина-охотник, и его всегда влечет новая «добыча»… И, покровительственно гладя меня по щеке (мы с ним лежали обнаженные на черных шелковых простынях), добавил, что надеется навсегда остаться в моей памяти как первый мужчина… Он всерьез предполагал, что я
буду ему благодарна! Он считал, что сделал для меня благое дело. А я… я честно пыталась быть благодарной. Быть современной. Смотреть на жизнь проще… Но только вот опустошение в душе еще долго не позволяло мне радоваться жизни как раньше, от чистого сердца. И только идеи феминизма спасли меня от этой губительной пустоты. Я научилась относиться ко всему так, чтобы не испытывать горького разочарования. Да, я многому научилась, стала сильной и довольной собой. Я сделала идеи гендерного равенства своей религией (люди склонны боготворить то, что принесло им спасение).
        Да, на том этапе феминизм действительно оказался полезен для моей истерзанной мятущейся души. А потом я перестала думать и сомневаться, и моя вера стала слепой… Или я просто боялась? Боялась, что и эта вера рассыплется подобно карточному домику, как когда-то вера в Бога?
        Но вот я оказалась в Каменном веке - и от моих идей не осталось почти ничего… Я думала, что феминизм универсален, а оказалось, что это заблуждение. Вообще, если отбросить всю шелуху и оставить лишь суть, то тут, в этом обществе, как раз и имеет место самое настоящее гендерное равенство. Женщины здесь не бесправны, они решают вопросы наравне с мужчинами. Работают тоже. Да, в силу обстоятельств у них не велик выбор в плане «работы» и спутника жизни, но нельзя не признать, что законы этого общества справедливы. Теперь я убедилась, что «предназначение» существует, так же как существует и многое другое, «что и не снилось нашим мудрецам». Я же во время пребывания здесь научилась терпению, сопереживанию, чуткости; необычайно расширились мои горизонты восприятия, мой разум стал яснее и гибче. И еще - я научилась доверять себе и своим чувствам. Как это легко - просто жить, воспринимая все напрямую, а не через призму приобретенных убеждений… Именно у русских я научилась этому - и, кажется, даже полюбила их…
        А мой дикарь… Что ж, наверное, не стоит дальше сдерживать себя. У меня не было секса года два. И такого сильного влечения мне, пожалуй, испытывать еще не приходилось. И вот ведь интересно - у этого Гуга на меня матримониальные планы… Разве в нашей Франции 21 века я могла рассчитывать выйти замуж за молоденького красавчика? Ха-ха, да ничего подобного! Такие, как он, юноши могли бы только поразвлечься с такой как я. Черт возьми, не могу не признать, что мне это ужасно льстит… Я ощущаю себя красивой и желанной… К тому же приятно ощущать себя «статусной» женщиной… Да ведь я и есть статусная! Кто я была во Франции? Обыкновенная училка - одна из тысяч. А здесь я - важная персона, от которой многое зависит, завидная невеста…
        Но что может произойти, если я дам волю своему желанию? Наверное, все ждут, что после секса я выйду и торжественно объявлю: «Теперь, как порядочная женщина, я обязана выйти замуж за этого мужчину…»? Но я НЕ ХОЧУ замуж! Я просто хочу удовлетворить свое либидо. Ведь одно их немногих оставшихся у меня убеждений гласит: «Брак - это союз двух равных, зрелых людей, основанный на взаимоуважении и т. д.» А тут - гарем! Нет, это не для меня.
        Так что ни о каком замужестве речь идти не может. Ну что они сделают, если я, переспав с этим парнем, все-таки отвергну его руку и сердце? Да ничего! Тут никого ни к чему не принуждают. А сам мальчишка? Ох и обидится, наверное… Ну да ничего, как-нибудь переживет. Вообще, интересно, почему он так на мне зациклился? Вон у него какой выбор - просто цветник, и любая была бы безумно счастлива стать его очередной женой…
        Но выбрал-то он меня! Юноша прямо обезумел от страсти. Да и я… Так и чувствую, как кровь бурлит, когда вижу его. Честно говоря, я бы расстроилась, если бы он взял в этот поход кого-то из своих молоденьких женушек. Ну что ж, раз мы оба готовы, значит, быть посему…
        Кажется, он и сам обалдел, когда я вдруг встала и безропотно пошла за ним в палатку. А когда мы остались наедине - тут-то я и выпустила на волю весь свой темперамент! Я набросилась на моего кроманьонца как дикая кошка. Мальчик оказался просто прелесть… Выяснилось, что, несмотря на солидный опыт семейной жизни, он не сильно искушен в вопросах фееричного секса. Я с огромным удовольствием восполняла этот пробел в его образовании… Выла пурга, хлопья снега густо засыпали землю; скованная холодом, спала суровая первобытная земля; а нам с моим юным дикарем было жарко - причудливо сплетались наши не ведающие устали тела, и звуки наслаждения и сладострастия пронзали воздух вокруг палатки, заставляя наших спутников качать головами и дивиться странному промыслу судьбы, что свела в порыве неистовой страсти юного дикого охотника и тридцатилетнюю французскую учительницу…
        15 ЯНВАРЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ПОНЕДЕЛЬНИК. ОКОЛО ПОЛУДНЯ. ТУНДРОСТЕПИ, НЕДАЛЕКО ОТ ИСТОКА РЕКИ ДРОН, ПРИТОКА ПРИТОКА ДОРДОНИ (КИЛОМЕТРОВ ДВАДЦАТЬ ЮГО-ЗАПАДНЕЕ СОВРЕМЕННОГО ГОРОДА ЛИМОЖА).
        Пурга утихла к утру двенадцатого числа, после чего никаких препятствий для дальнейшего путешествия не оставалось. Собственно говоря, путь уже подошел к концу. Деревья в этой местности росли только вдоль русла реки и впадающих в нее небольших ручьев, а во всем остальном по обе стороны от речной долины простирались чуть всхолмленные просторы ледниковой тундростепи. Как это всегда бывает после ненастья, воздух тем утром был прозрачен и чист, горизонт не заволакивала дымка, и в этом чистейшем, хрустальном воздухе было видно, что прямо перед путешественниками на горизонте вздымаются горы знаменитого Центрального массива. При этом среди горных вершин попадаются курящиеся шапками испарений знаменитые вулканы* Оверни, прекратившие свою деятельность только с завершением последнего ледникового периода около десяти тысяч лет назад
        ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ: * На территории центрального горного массива в наше время вулканологи насчитали более восьмидесяти небольших потухших вулканов, которые в то время, в которое попали наши герои, своими пепловыми выбросами внесли немалый вклад в климат ледниковой Европы. Но не исключено, что герои видят только пепловые выбросы и ближайшие к ним горные вершины Центрального массива, потому что протянувшаяся с севера на юг вулканическая цепь находится от них примерно в двухстах километрах на восток, а граница непосредственно горного массива находится на вдвое меньшем расстоянии.
        Однако путешественникам требовалось продолжать идти, до цели оставалось уже совсем недалеко; и чем дальше продвигалась охотничья экспедиция, тем меньше вокруг росло деревьев, а на земле лежало снега, при этом сама местность становилась все более всхолмленной. Но все когда-нибудь кончается, закончился и этот поход.
        Зимнее стойбище клана Северного оленя располагалось в узкой речной долине, окаймленной невысокими, но довольно крутыми холмами, которые защищали ее от пронизывающих ветров. Снега на земле лежало совсем мало, и зачастую земля была полностью открыта, как в лежащих прямо за холмами тундростепях. Пещера, в которой жил клан вождя Ксима, была природным образованием, любовно расширенной и углубленной руками многих предыдущих поколений. Как считали сами Северные Олени, пещера была большой, удобной, с естественным дымоходом-расщелиной, уходящей к вершине холма. Также у нее было такие неоспоримые дополнительные достоинства, как протекающая поблизости река и ориентированный на южную сторону выход, что защищало его от свирепых северных ветров и давало днем в ясную погоду дополнительные освещение и тепло от солнечных лучей. Конечно, это не Большой Дом, но по меркам местных, это роскошное жилье со всеми удобствами.
        Однако, осмотрев пещеру, Сергей Петрович пришел в ужас. Достаточно было не очень сильного землетрясения (а там где вулканы, там и землетрясения) - и холм осядет, засыпав пещеру и придавив всех ее жильцов. При помощи Миты он в матерных выражениях высказал эти соображения Ксиму. Тот в ответ пожал плечами и философски изрек, что земля здесь трясется достаточно часто, и тогда члены клана хватают ноги в руки и кто в чем был выскакивают наружу от греха подальше. А тех, кто не успел, потом вытаскивают из-под завалов и хоронят. Осмотрев свежие отколы камня на потолке, шаман Петрович кивнул и сказал, что Северным Оленям так сильно везло, потому что за все время жизни клана в этой пещере не было ни одного сколь-нибудь серьезного землетрясения. Уже шести баллов, случись они ночью, будет достаточно, чтобы весь клан похоронило прямо внутри их жилища.
        - Друг Петрович, - спросил Ксим, - ты предлагаешь мне построить такую же верхнюю пещеру из глины и камней, как и у вас?
        Услышав этот вопрос, шаман племени Огня задумался. ТАКОЙ дом строить точно не имело смысла. Клан Северного Оленя значительно меньше племени Огня (которому для строительства Большого дома потребовалось создать у себя настоящую индустрию по производству стройматериалов), к тому же возможности у них беднее. Но что-нибудь попроще, причем с использованием в основном местных материалов, построить можно - почему бы и нет. Каменный плитняк, даже не окатанный водой, валяется под ногами, деревья на балки перекрытия растут прямо в речной долине, грунт, покрывающий склоны холмов, состоит преимущественно из глины. Чтобы со всем этим управиться, понадобятся только самые простые металлические инструменты: топоры, молотки, коловороты и зубила для обработки камней.
        Но такой роскошью они обзаведутся не раньше будущего лета, когда Антон Игоревич все же развернет свое металлургическое производство. А пока требовалось хотя бы попробовать сделать что-нибудь с самой пещерой - например, установить в ней шахтный крепеж из дерева. Как-никак, ему, шаману Петровичу, Северные Олени через Фэру приходятся родственниками. Как раз на такой случай (а еще для собственных нужд) он прихватил с собой портативный генератор, работающий от колес УАЗа, а также минимальный набор инструментов, включающий отбойный молоток, цепную пилу, электроножовку и дрель.
        - Нет, друг Ксим, - ответил вождь-шаман племени Огня, - сейчас мы ничего стоить не будем, потому что такие стройки можно вести только тогда, когда вода в реке еще жидкая, и женщинам не холодно мешать раствор из глины и делать кирпичи. Но ты не печалься. У нас есть способ сделать пещеру вашего клана более безопасной в тех случаях, когда земля начинает трястись, и займет это совсем немного времени и сил, потому что в этой работе нам будет помогать дух Молнии. Твоему клану надо только немного помочь нам в этом деле, и некоторое время потерпеть от нее небольшие неудобства.
        Пока вожди общались о своем, о вождистском, в лагере, который члены племени Огня вознамерились разбить на берегу реки неподалеку от пещеры, работа кипела и жизнь буквально била ключом. Первым делом Андрей Викторович собрал портативный генератор, крутящийся от колес УАЗа, после чего парни с топорами пошли к реке нарезать прутьев тальника и сухого камыша. Женщины принялись распаковывать сани, на которые были навьючены жерди и шкуры, необходимые для постройки большого шатра, а сам отставной прапорщик вместе с Сергеем-младшим принялись долбить в мерзлой земле лунки для установки этих самых жердей. Шкуры на покрышку шатра были взяты из наследства Волков и Ланей, при этом отобрали только изрядно потертые, которые не годились для изготовления одежды.
        Технологии при этом применялись преимущественно местные, разве что с небольшими дополнениями, требующими повышенного расхода вязальных ремешков. Сделаны эти дополнения были исключительно для того, чтобы шатер получился больше тех, что строили местные на своих летних временных стоянках и значительно теплее, потому что жить в нем предстояло именно зимой. Дело в том, что охотничьи угодья клана Северного Оленя начинались прямо за холмами, где тудростепь плавно приподнималась к водоразделу между Дордонью и Луарой, и выходя в охотничью экспедицию, вожди планировали оставить здесь женскую часть своего коллектива, чтобы налегке выйти в поход вместе с мужчинами клана Северного Оленя. Но сначала требовалось как следует все обустроить, чем они и занялись.
        Нельзя не сказать и о том, что эта их бурная деятельность не привлекла повышенного внимания местных жителей. И если мужчины Оленей наблюдали за всей этой суетой со снисходительным пренебрежением, то их женщины были полны самого искреннего любопытства, а дети и подростки - энтузиазма. Делать зимой в клане особо было нечего, пора Большой Охоты еще не наступила, и в то же время отдельные вылазки охотников в тундростепь не приносили большого успеха. Стада бизонов и северных оленей в этом году были большими, крепко сбитыми, и не желали отдавать своих членов на прокорм людям. Хорошо еще, что при попытках взять настоящую добычу никого из мужчин не убило и не покалечило, а ведь это совершенно обычное дело.
        Поэтому, несмотря на успешную рыбалку, жили Северные Олени голодновато, особенно женщины с детьми, и запах жирного свиного супа, кипящего в большом котле, притягивал их не хуже магнита. Сначала по одной, неловко и смущаясь, женщины и подростки подходили к Андрею Викторовичу с предложением своей помощи и тут же получали задание, что надо сделать. В таких случаях принято проставляться; и тот пир, который последовал за строительством большого вигвама для гостей из племени Огня, оленихи и их отпрыски не забудут, наверное, никогда. Правда, некоторые мужчины начали ворчать, что, мол, нехорошо, когда женщины помогают в делах чужим мужчинам; но вождь Ксим их успокоил, сказав, что. во-первых, помогают они не мужчинам, а их женщинам, во-вторых - хоть один день кормить этих дармоедок будем не мы, а кто-то еще; и в-третьих - если кому-то это не нравится, то пусть идет и спорит с главным охотником племени Огня. Но только спорит исключительно за себя, потому что рука у этого человека очень тяжелая - голову оторвет и скажет, что так оно и было.
        16 ЯНВАРЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ВТОРНИК. ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ. ДОМ НА ХОЛМЕ.
        Последние дни в Доме на Холме прошли тревожно. Главные вожди и весь актив умотали Бог знает куда на свою Большую охоту, прихватив в том числе и Сергея-младшего. И никто не подумал о том, что его старшей жене Кате скоро рожать. Ох уж эта Катя! Характер у нее продолжал портиться, а сама она по мере протекания беременности становилась все более издерганной и капризной, особенно когда рядом не было ее мужа - даже несмотря на то, что «сестрицы» (остальные жены Сергея) - и темные, и светлые - старались обеспечить ей максимальный комфорт. Серега, бывало, как простой человек, в случае разных запредельных капризов задавал своей благоверной только один вопрос: «А в бубен, Катюха, тебе случаем не дать?» Эта угроза еще ни разу не была исполнена, ибо Сергей удивительным образом сочетал суровый нрав с легким и общительным характером, но Катя в таких случаях обязательно затихала и немного умеряла свои потребности. А потребности у нее были ого-го. И шубка, и шапка, и рукавички; и не такие, как у всех - из кроличьего меха. Ей хотелось из соболя или, в крайнем случае, из чего-нибудь кошачьего, вроде серебристого
барса.
        Так вот, семейная коллизия Кати заключалась в том, что ее ненаглядный и единственный супруг, как незаменимый помощник Главного охотника, непременно должен был уйти с вождями в дальний поход. И тут уж мало кого волновало, что Катина беременность вышла на финишную прямую, и роды могут случиться в любой момент. При этом, когда она сама просила Сергея-младшего остаться и никуда не ходить, тот только пожал плечами и спросил: «А чем я тебе могу помочь здесь, Катюха? Тут у тебя есть Марина Витальевна, Ляля и Лиза, так что без помощи ты не останешься. А мне надо идти. Ведь ты же хочешь и шубку, и сапожки, и все, все, все, что мы нашьем из тех шкур, которые собираемся добыть?» И ушел.
        «А что Марина Витальевна? - с обидой и беспокойством думала девушка, кусая губы, - она сама вон на сносях ходит с огромным животом, будто дирижабль… Ей бы самой кто помог. И Ляля с Лизой тоже не в лучшем состоянии; то есть в лучшем, но ненамного, потому что обе залетели почти сразу после того, как вышли замуж - горячие, блин, детдомовские девки, подруги по несчастью. И мужья у них взрослые, солидные, не то что мой, пацан пацаном, а вид делает, будто крутее некуда. И на девок (другие жены Сергея-младшего) тоже нельзя положиться, ведь они все тут первобытные дикарки и ничего не понимают в настоящей жизни…»
        Катя не воспринимала прочих своих собрачниц в равном качестве, как это получалось у Ляли с Лизой. Они у нее были на каком-то среднем положении, между назойливой помехой и бесплатной прислугой. Она считала, что Сергей Петрович чуть ли не насильно всучил их ее ненаглядному только для того, чтобы они рожали детей с законным статусом, и ужасно ревновала своего мужа к бедным девушкам. В основном предложения «дать в бубен» поступали от Сергея как раз по этому вопросу, и как раз в те моменты, когда Катя, как говорится, «заплывала за буйки». На самом деле Сергей-младший нежно и трепетно относился ко всем своим женам - и к Кате, и к светлым кроманьонкам-Ланям, и к темным полуафриканкам, имеющим бешеный южный темперамент.
        И вот после полуночи, когда на календаре уже было шестнадцатое февраля, Катя неожиданно почувствовала, что отсрочек больше не будет. Схватки шли одна за другой, становясь все болезненней. Катя проклинала все на свете - и тот день, когда забеременела, и себя, и своего бесчувственного мужа, который бросил ее в такой момент ради своих мужских забав. То и дело она принималась голосить - и тогда сидящие у ее постели «сестрицы» примолкали в священном благоговении. Они-то относились ко всему этому гораздо проще, и не могли понять Катю. Они вообще не могли взять в толк, почему она так переживает из-за отсутствия мужа. Ему-то зачем присутствовать при родах, когда это исключительно женское таинство? В некоторых кланах муж не видел свою благоверную три дня после рождения ребенка, а в некоторых - и целую луну, потому что местные верили, что в этот период женщина должна очиститься перед новой встречей со своим мужчиной и укрепить свои силы.
        Схватки усиливались, и в какой-то момент девушка почувствовала, будто внутри нее что-то лопнуло. Тут же на пол хлынули воды. Катя в ужасе застыла, а потом заорала, как пожарная сирена: «Ааа! Да что же это такое?! Да когда же это уже кончится?!» Затем напустилась на товарок: «А вы чего стоите и смотрите? Идите отсюда, видеть вас не могу!». Вскоре Катя почувствовала что-то похожее на позыв испражниться. «Ой, рожаю! - в панике заголосила она. - Спасите и помогите! Зовите скорее Марину Витальевну, дубины стоеросовые!».
        Самая младшая Серегина жена, полуафриканка Суилэ-Света, накинув на себя только парку, голоногая и босиком, помчалась ставить в известность Мудрую Женщину. Хорошо, что оба семейства обитали на первом этаже. А то пришлось бы решать, что проще - доставить пациентку к врачу, или наоборот; потому что обе они одинаково нетранспортабельны на лестнице. В итоге к роженице пошла все же Марина Витальевна, и для этого ей даже не потребовалась посторонняя помощь, хотя желающих поддержать Мудрую Женщину, когда она идет на помощь своей пациентке, было больше чем достаточно.
        Прибыв в комнату, выделенную для семьи Сергея-младшего, женщина тщательно осмотрела роженицу. За исключением панических настроений «Ой, мамочки, я сейчас умру» все у той было хорошо - ребенок был расположен головкой вперед, а довольно широкие бедра молодой девушки облегчали родовой процесс. К тому же организм был молодой, сильный, не истощенный вынужденными голодовками, как у некоторых местных, и не ослабленный никакими хроническими заболеваниями. Поэтому акушерке и ее ассистентке, в роли которых выступали сама фельдшерица и прибежавшая ей на помощь Фэра, оставалось только руководить прочими женами Сергея-младшего, ухаживающими за роженицей и направлять сам процесс родов, который проходил довольно быстро.
        Прошло всего два часа с того момента, как Суилэ-Света выскочила за дверь, как ночную тишину разорвал резкий и требовательный крик ребенка, провозглашающего благую весть о своем рождении. И пусть в племени Огня и до этого рождались дети, но этот мальчик был первым, родившимся у женщины, пришедшей из мира будущего, от такого же мужчины. В дальнейшем таких детей должно было появиться достаточно много, но рождение этого, первого, было символичным. Когда Сергей-младший вернется из своего похода, то его будет ждать хороший подарок, потому что хотел он как раз сына.
        Катя почувствовала неимоверное облегчение, и тут же в ней пробудился сильнейший материнский инстинкт, буквально ошеломивший девушку. Ощущение было похоже на эйфорию, вместе с тем она остро осознавала важность момента. Произошло величайшее таинство - человек родился, ее ребенок, как желанный плод любви ее и ее мужа… И в этот момент Катя готова была обнять весь мир. Она чувствовала, как в одночасье безвозвратно изменилась, исполнив свое великое предназначение - то, ради чего и создала ее природа…
        Так она лежала, притихшая, и блаженно улыбалась, а вокруг происходила деловитая суета. Осмотрев ребенка и убедившись, что с ним все в порядке, Марина Витальевна отдала младенца двум следующим по старшинству женам Сергея младшего - Дите и Тате, чтобы те перепеленали его и поднесли матери для кормления. Никаких искусственников в племени Огня быть не могло, и каждая мать сама кормила своих младенцев. Когда новорожденного положили матери на грудь, та с новой силой почувствовала нежность к этому беспомощному родному существу, потребность защищать его и лелеять. Материнская любовь расцветала в сердце девушки, заставляя ее плакать от доселе неизведанных чувств. «Милый мой, родной, - шептала Катя, глядя на то, как ребенок деловито и сосредоточенно, прикрыв глаза, с чмоканьем вцепился губами в ее сосок, - ты у меня самый родной, вот приедет папка, знаешь, как он тебе обрадуется…».
        18 ЯНВАРЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ЧЕТВЕРГ. ОКОЛО ПОЛУДНЯ. ВСЕ ТАМ ЖЕ В ОКРЕСТНОСТЯХ ПЕЩЕРЫ КЛАНА СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ.
        ОЛЬГА СЛЕПЦОВА.
        Этот поход на большую охоту с каждым днем открывает передо мной все новые и новые грани - как того многосложного человеческого коллектива, который именуется племенем Огня, так и чисто аборигенных сообществ, которых еще почти не коснулось жаркое дыхание зарождающейся цивилизации. Племя Огня - это сложный многосоставной социальный организм, части которого, плотно пригнанные друг к другу усилиями вождей, уже начали сплавляться в единое нерасторжимое целое. Полуафриканки и кроманьонки из клана Лани, которые первоначально состояли в конфликтных отношениях хищников и жертв, теперь стали друг другу добрыми подружками и собрачницами. Я только совсем недавно узнала подробности той трагической истории, в результате которой вожди многократно увеличили численность своего племени, а потом еще и обросли своими разноплеменными гаремами. Взять на перевоспитание бывших людоедок - это же уму непостижимо! Такая дерзость, наверное, могла прийти в головы только русским, которые всех других людей считают априори равными себе.
        Бедные полуафриканки (или, как они сами себя называют, «дочери тюленя»)! Сначала их собственные мужчины в голодный год* впали в грех людоедства, начав пожирать не только разных чужаков, но и собственных женщин и детей. В результате вспыхнувших конфликтов с соседями, которые не желали, чтобы их ели, племя «Детей Тюленя» было изгнано со своей родины и направилось на негостеприимный север. А потом «Тюлени» столкнулись с эмигрировавшими в прошлое нашими современниками, которые разгромили их, истребив мужчин и юношей и полностью подчинив себе женщин. Суровые победители приказали им забыть свое прошлое и начать жить новой жизнью, не имеющей ничего общего с тем, как эти женщины жили прежде.
        ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ: * Ольга Слепцова ошибается, переход «тюленей» к людоедству был вызван не каким-то особенно голодным годом, а систематическим истощением доступных им ресурсов тюленей и европейской разновидности пингвинов, которые, по свидетельству, зафиксированных на наскальных рисунках ныне затопленных пещер, обитали тогда в Средиземноморье.
        Но я не заметила в них никакой печали - все темнокожие женщины Племени Огня живут полнокровной жизнью, радуясь каждому новому дню и каждому родившемуся ребенку. Да-да, многие из них попали в племя уже беременными, и только одни роды закончились неудачно. Но та история, наверное, и не могла завершиться счастливым концом, потому что забеременевшей в результате жестокого изнасилования одним из своих родственников-людоедов Футирэ-Фриде было всего двенадцать или тринадцать лет. Бедная девочка не перенесла тяжелых родов; правда, извлеченная при помощи кесарева сечения девочка по имени Гаэтано все же осталась жить. Ее взяла на воспитание молодая женщина Туэлэ-Тоня, незадолго до этого родившая мальчика по имени Ален. О бедной юной матери, умершей родами, плакало все племя - вне зависимости от пола, цвета кожи и происхождения. Даже наши французские девочки говорили, что им очень жаль несчастную крошку. Бедный ребенок, который жил без радости в сплошном ужасе людоедского племени и умер на самом пороге счастья, которое должно было принести ей рождение дочери.
        Ну так вот - на фоне того крепко сбитого, дружного коллектива, где мужчины и женщины - русские, французы, Лани и полуафриканки, а теперь еще и волчицы - стеной стояли друг за друга, клан Северного Оленя выглядел, надо сказать, не очень благополучно. Мужчины там, за некоторым исключением, считали своих женщин малополезной обузой, которую держали впроголодь и на приниженном социальном положении. Женщины аборигенов считались способными только на то, чтобы доставить удовольствие мужчинам, на рождение детей, из которых ценились только мальчики, да еще в летний период на сбор дикопроизрастающих корнеплодов и овощей. Еще женщины занимались выхаживанием раненых охотников, но к этому ответственному делу допускались только те, которые сдали определенный жизненный экзамен и получили звание мудрых женщин, то есть равных мужчинам по положению. Такие были даже не в каждом клане, потому что для получения этого звания мало было владеть искусством врачевания, требовалось еще уметь не раздражать вождя, когда он не в духе.
        Поэтому нет ничего удивительного в том, что как только рядом с пещерой Северных Оленей оказался разбит наш лагерь, местные женщины, как мошки на свет, полетели к нашему покрытому шкурой временному жилищу, представлявшему из себя нечто среднее между казахской юртой и чукотской ярангой. В первый день за немудреную помощь в установке этого жилища наши вожди распорядились щедро накормить добровольных помощниц, а потом такие посиделки сделались регулярными. Женщины Северных Оленей любой ценой стремились присоединиться к нашему коллективу, чтобы хоть на какое-то время почувствовать себя полноправными и уважаемыми членами общества.
        Я видела, насколько при этом задумчив был вид у нашей главной феминистки. То, что рыжий нахал Гуг сумел затащить ее на свое ложе, еще не значило, что мадмуазель Люси поменяла свое мнение по поводу мужчин - а здесь они, ко всему прочему, представали перед ней в своем самом неблаговидном виде, как эгоистичные, жадные, неблагодарные эксплуататоры. Какой контраст с поведением вождей племени Огня, к которому мы все успели привыкнуть. Хорошо хоть Северные Олени не имели привычки приставать к чужим женщинам и не распространяли на них свое скотское поведение. Впрочем, наверное, это потому, что у нашего главного охотника имелась репутация записного убивца, который чуть ли не в одиночку истребил уже целых два клана.
        Говорят, что когда мы только приехали, местный вождь предупредил своих оглоедов, что все неприятности, которые они получат от Андрея Викторовича, задирая нас, любимых, будут на их и только на их совести. Что, мол, он имеет привычку сперва оторвать ослушнику голову, а потом задавать этой голове риторические вопросы. Вождям тут положено верить, так что все и в самом деле решили, что наш Главный Охотник такой ужасный. На самом деле совсем нет. Он вполне милый и дружелюбный мужчина, к тому же выглядящий значительно моложе и интереснее Сергея Петровича. Нет, я не влюбилась, просто рано или поздно я решу, что пора выбирать себе мужа, и тогда я выберу этого дерзкого качка с глазами ласкового убийцы. Мне не все равно, от кого рожать, у моих детей должен быть сильный, умный и красивый отец с высоким социальным статусом.
        На следующий день после нашего прибытия, когда наш шаман Петрович затеял осмотр пещеры Северных Оленей на предмет установки в ней шахтного крепежа, наш Главный охотник, Сергей-младший и Гуг с самого утра взяли УАЗ и одного из мальчишек-подростков, который даже не считался охотником - и все вместе они поехали за холмы, где уже начиналась тундростепь и паслись стада диких копытных. После некоторой паузы, в полчаса или более (которая, наверное, требовалась для того, чтобы доехать до места и приготовиться к охоте) прозвучало всего два выстрела, после которых наступила тишина. Еще где-то через час охотники вернулись невероятно довольными. Их добычей стали два теленка-подростка и крупный старый самец, которого с большим трудом удалось взгромоздить в кузов машины. Телят Гуг с Сергеем-младшим убили из арбалета, а старого быка, который решил атаковать чужаков, главный охотник застрелил из винтовки Мосина.
        Быка, после того как с него была снята нужная нам шкура, мы отдали на прокорм Северным Оленям, а телят-подростков оставили себе на прокорм. Странный вкус, надо сказать - гибрид бараньего жира с говяжьим мясом, хотя надо сказать, все было очень вкусно. Вождь Северных Оленей тоже устроил для своих большой праздник, на котором посвятили в охотники того пацана, который помогал нашим добыть этих животных. А то как же - такая охота с большой добычей, а один из ее участников даже не охотник… Непорядок. Кроме всего прочего, эта операция по скоротечной предварительной охоте дала понять нашим гостеприимным хозяевам то, что пора прекращать тянуть время, ссылаясь на то, что стада еще не подошли, а требуется выходить в степь и делать дело, потому что время не ждет.
        19 ЯНВАРЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ПЯТНИЦА. ОКОЛО ПОЛУДНЯ. ВСЕ ТАМ ЖЕ В ОКРЕСТНОСТЯХ ПЕЩЕРЫ КЛАНА СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ.
        Поход на Большую охоту начался рано утром, едва утренняя заря окрасила багрянцем горизонт. Охотники Племени Огня поднялись тогда, когда зари не было еще и в помине, и позавтракали вчерашним тушеным мясом. Кроме мужчин в охотничий поход готовились выступить полуафриканки Алохэ-Анна и Таэтэ-Таня, молодая Лань Мита, бывшая французская школьница Патриция Буаселье и, конечно же, медсестра Люся, теперь считающаяся почти законной старшей женой Гуга. Брачный обряд перевязывания рук шаман Петрович пока не проводил, и то только из-за того, что в походе как то неторжественно затевать свадьбу первого помощника Главного Охотника и главной помощницы Мудрой Женщины. Не золотаря, чай, на свинарке женим.
        В лагере возле пещеры Северных Оленей на хозяйстве остались Ольга Слепцова, Эва де Вилье и близняшки Паскаль. Они бы тоже пошли, но Эва умудрилась подвернуть ногу, а близнецы Анна и Габриэла были сочтены Андреем Викторовичем непригодными к службе в «первой линии». Проще говоря, при достаточно серьезной опасности они имели свойство впадать в ступор или неконтролируемую панику, зато как хозяйки были просто первоклассные. Комендантом лагеря, естественно, назначили Ольгу Слепцову, как самую старшую из остающейся в лагере команды и имеющую организационный и педагогический опыт.
        Оставляя девушек-француженок в лагере, Сергей Петрович и Андрей Викторович искренне надеялись, что все обойдется без каких-либо приключений. Северные Олени тоже оставили в пещере больше половины всех своих женщин вместе с маленькими детьми и прочей обузой, только мешающейся на охоте. Как заверил вождь Ксим, ничего с ними не случится, кроме того, что они побудут недельку без мужского внимания - от этого не умирают. Для пущего самоуспокоения отставной прапорщик оставил каждой девушке по блочному арбалету и посоветовал им в случае нападения хищников бежать в пещеру и защищаться вместе с женщинами Северных Оленей.
        Итак, едва заалел горизонт, Андрей Викторович завел свой пепелац (благо газогенератор был раскочегарен и накормлен чурками еще до завтрака), остальные надели лыжи, после чего к ним присоединились охотники клана Северных Оленей, нацепившие на ноги свои плетеные снегоступы. Кстати, идею лыж Северные Олени оценили весьма высоко, так как те давали более высокую скорость передвижения, чем снегоступы, и требовали меньших усилий. К тому же за счет постоянных смен лидера на лыжне нагрузка между участниками похода распределяется по возможности равномерно*.
        ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ: * при групповом лыжном походе по свежему снегу тяжелее всего приходится тому участнику группы, который идет впереди и кладет лыжню, а всем остальным, идущим по его следам, приходится значительно легче. Для того чтобы равномерней распределить нагрузку, опытные путешественники делают так - когда лидер устает, он сходит с пути, уступая право прокладывать лыжню второму номеру, который в этот момент становится первым, а сам ждет, пока мимо него не пройдет вся группа, после чего он пристраивается ей в хвост на накатанную лыжню. Когда устанет следующий лидер, он точно так же уступит место следующему за ним участнику группы, а сам пристраивается ей в хвост. Круговорот лидеров осуществляется так до бесконечности, пока не настанет время привала или пока команда путешественников не доберется до назначенного места.
        Отшагав к обеду километров пятнадцать и поднявшись на гребень одного из холмов водораздельной цепи, путешественники остановились, чтобы сделать небольшой привал, перевести дух и осмотреться. Толщина снежного покрова тут не превышала десяти-пятнадцати сантиметров, поэтому Северные Олени сняли свои снегоступы и убрали их в заспинные мешки. Пригодятся на обратном пути. Охотники клана огня с лыжами расставаться пока не спешили, для лыжного похода снега на промерзшей земле было пока вполне достаточно. Андрей Викторович достал бинокль и осмотрел раскинувшуюся вокруг местность.
        Позади, на юге, за их спинами, покрытая присыпанными снегом редкими рощицами лежала долина Дордони. На востоке по-прежнему продолжали куриться вулканы Оверни, а впереди, на севере, постепенно сходящими на нет пологими холмами раскинулись тундростепи долины реки Луары. На той стороне, откуда они пришли, на большом расстоянии друг от друга паслись небольшие группы животных, зато впереди там, где после короткого лета осталось высохшее на корню разнотравье тундростепей, бродили несметные стада бизонов, зубров, овцебыков и северных оленей, а также табуны диких лошадей, так похожих на якутскую породу нашего времени. Этим животным даже не надо было выкапывать сухую траву из-под снега, настолько тонок был его слой.
        Опустив бинокль, Главный Охотник племени Огня повернулся к Верховному Шаману.
        - Если бы не снег и холод, - сказал он, - то можно было бы подумать, что это Африка, а не ледниковая Европа. Там, в саваннах, такие же стада из зебр, антилоп и прочих буйволов. Но раз здесь есть такое большое количество травоядных, то должны быть и хозяева этих мест, я имею в виду таких милых зверушек, как пещерные львы. Так что всем смотреть в оба и соблюдать осторожность, от группы не отходить даже для того, чтобы просто посрать. Жизнь - она важнее смущения.
        ТОГДА ЖЕ И ТАМ ЖЕ.
        ЛЮСИ Д`АРКУР - МЕДСЕСТРА, СВОБОДНАЯ ЖЕНЩИНА И УЖЕ ПОЧТИ НЕ ФЕМИНИСТКА.
        Нет, мне решительно не нравится, как все смотрят на меня. Словно я уже замужем за этим мальчишкой. Они что, действительно не сомневаются, что после той ночи я по умолчанию стала его женщиной, и уже как бы не совсем свободна? А он-то, он… Раздувается от гордости, как индюк. Этак по-хозяйски на меня посматривает, нет-нет приобнимет… Просто безобразие. Да какого черта? Если я переспала с ним, это еще абсолютно ничего не значит. Правда, секс был отличным. Первобытный красавчик оказался сладким мальчиком… А ведь там, дома, я избегала подобных связей - ну, в смысле, с юношами до двадцати лет.
        И вдруг я вспомнила, как однажды мне довелось случайно подслушать разговор своих учеников.
        «Эй, кто знает, почему она такая сука?» - спрашивал шестнадцатилетний Луи, которому я только что влепила самый низкий балл.
        «Да вдуть ей надо как следует, тогда точно подобреет!» - отвечал кто-то из его приятелей.
        «Ты думаешь?»
        «Конечно! Что, попробуешь?»
        «Не… подкатить к ней - это же все равно что попытаться приласкать дикую кошку…»
        «Ха-ха, Луи, это ты верно подметил - она похожа на кошку… Вот и сделай из нее ласковую кису. Оттрахай ее как следует - соверши благое дело ради всех нас! Не такая уж она и страшная!»
        «Да-да, Луи! - поддержал еще кто-то, - ножки у нее - высший класс! Я бы вдул!»
        Тогда я просто задохнулась от возмущения и принялась с удвоенной энергией травить несчастного Луи. Даже сама себе не могла объяснить, зачем я это делаю. Я возненавидела всю эту компанию, которая разговаривала обо мне в таком неуважительном ключе. Всем им по возможности я старалась испортить жизнь.
        Почему я это делала? Неужели мальчишки были близки к правде? Мне всегда нравился хороший секс, правда, подруги-феминистки говорили, что не следует придавать ему слишком много значения, иначе можно снова легко попасть в плен гендерного неравенства.
        Так вот я и не придаю. Но почему же все мое тело поет? Почему мне так легко идти, словно за спиной выросли крылья? Почему я ощущаю эйфорию, сбить которую не может ничто? Почему при воспоминании о бурной ночи с необузданным дикарем по моему телу пробегает сладкая дрожь?
        Впрочем, это означает лишь то, что мой организм получил то, что ему было необходимо. Но ему, этому организму, вовсе не необходимо связывать себя узами брака… Все-таки я еще не готова. То есть я вряд ли вообще когда-либо буду готова… Мне нравится быть одной, а еще моей натуре претит институт многоженства. Но ведь когда-нибудь мне захочется повторить эту ночь. Но тогда я, как честная девушка, должна буду выйти замуж… Такие уж правила в этом племени. Вот так - дала один раз слабину, теперь приходится расхлебывать…
        Впрочем, никто не сможет принудить меня к чему-то. Пожалуй, с Гугом можно и повторить… Не потащат же они меня силком под венец… А вообще ситуация получается юмористическая - там, в нашем мире, погрязшем в патриархате, именно юным девушкам свойственно ожидать, что парень женится на них после секса. А этот гипотетический парень рассуждает точно таким же образом, что и я сейчас. Ха-ха-ха!
        20 ЯНВАРЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. СУББОТА. УТРО. ТУНДРОСТЕПИ ПРИМЕРНО В 40 КИЛОМЕТРАХ К СЕВЕРУ ОТ ПЕЩЕРЫ КЛАНА СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ, ОКРЕСТНОСТИ ОЗЕРА ЭТАН ДЕ СЬЕ.
        Сводный охотничий отряд двигался на север. По мере их продвижения снежный покров становился все тоньше, а стада многочисленнее - не зная забот, паслись они в холмистой тундростепи. Водораздельные холмы остались позади, а охотники все шли и шли вперед в поисках места, удобного для загонной охоты. Им нужна была узкая расщелина между двумя крутыми холмами, горловину которой легко возможно перекрыть с помощью баррикады из подручных материалов. Также подошел бы такой рельеф, где сходящиеся под прямым углом овраги отличаются крутыми склонами.
        В первом варианте загонщики направляют стадо в эту горловину, а охотники поражают животных метательными копьями со склонов холмов. Во втором - охотники просто гонят стадо в этот угол двух оврагов, в результате чего животные падают с обрыва и ломают себе кости. Есть, правда, еще и третий способ, когда пришедшее на водопой стадо по возможности загоняется в широкое устье выходящего к реке оврага - и после этого охота протекает по первому варианту.
        Способ со сбрасыванием животных с обрыва категорически не понравился вождям племени Огня. Шли они в этот поход за шкурами и родившимся этой весной молодняком будущего домашнего скота, уже перешедшим на подножный корм. Если шкуры таким образом добыть возможно, причем почти без расхода патронов, то телята, жеребята и прочие козлята* при такой варварской операции погибнут в стаде или табуне первыми. Так что на этом варианте был поставлен крест, хотя для клана Северных Оленей такой способ считался одним из самых предпочтительных. Для них вопрос заключался только в достаточном количестве загонщиков, вооруженных факелами и дымящимися головнями - это позволит погнать в ловушку большое стадо животных, чтобы потом, добыв много мяса, устроить праздник и обожраться на разрыв живота**.
        ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ:
        * овцебыки - это ближайшие родственники коз, а не коров.
        ** представление о том, что первобытные люди каменного века устраивали большие охоты только ради пары дней обжорства, в корне неверно. Большая часть добычи обязательно консервировалась следующим образом - нарезанное на тонкие ленты мясо вялилось про запас. Но и праздник по поводу удачной охоты тоже имел свое место. Во-первых - свежее мясо не сравнится по вкусу с вяленым. Во-вторых - если вы опрокинули в овраг стадо бизонов в три-четыре десятка голов, то почему бы вам не отметить это дело, выделив для праздника две-три головы. В-третьих - такого рода мероприятия играют в первобытном обществе (да и не только в нем) важную социальную роль, сплачивая коллектив и давая вождю возможность морально поощрить отдельных его членов, которых он считает наиболее полезными.
        Способ охоты с УАЗа, первоначально предложенный оставшимся дома Антоном Игоревичем и поддержанный Сергеем Викторовичем (согласно которому охотники должны были подъезжать к стаду, арканить молодняк и отстреливать старых животных), тоже был признан не соответствующим данной местности. В этих краях по склонам холмов следует ездить с чрезвычайной осторожностью, иначе есть шанс кувыркнуться через голову, разбить машину и убиться самому. К тому же процесс чреват большими затратами времени и боеприпасов, и не гарантирует достаточного количества добычи.
        Дойдя до озера, в нашем времени носящего название Этан де Сье, охотники разбили лагерь, поставив походные шалаши-типи - жерди и шкуры для этих временных жилищ они везли в прицепе-волокуше УАЗа. После чего, наскоро приготовив еду и поужинав, легли спать. Следующим утром предстояло принять решение, охотиться им здесь или двигаться дальше.
        Ночь прошла относительно спокойно, если не считать того, что где-то по соседству на охоту вышла стая степных волков, решивших, что они достаточно круты, чтобы взять дань с пасущегося неподалеку стада северных оленей. К людям серые хищники не полезли. Вероятно, их смущал костер, но и без костра им не хватило бы смелости связываться с большой группой людей, сопровождаемых собаками. Они уже успели усвоить премудрость, что один человек в степи - это добыча, а сплоченный охотничий отряд - величайшая опасность. Если кто хочет стать воротником - подходи по одному.
        Утром, после некоторых размышлений, вожди решили, что попробуют поохотиться в окрестностях замерзшего озера, тем более что в трех километрах к северу от места их нынешней стоянки, по данным вождя Ксима, имелось место, идеально подходящее для поставленных целей. Это был V-образный холм с достаточно крутыми каменистыми склонами и вытянувшейся с запада на восток тупиковой внутренней долиной километровой длины - вход в нее имел метров пятьсот ширины и легко перекрывался цепью загонщиков. Самое оно, чтобы загнать туда пасущееся неподалеку стадо бизонов и бить их на выбор.
        - Отлично, это то, что надо, - кивнул главный охотник племени Огня, переглянувшись с вождем Ксимом. - Ну что, коллеги, по коням и вперед. И да помогут нам духи Удачной Охоты!
        - Что значит «по коням»? - спросил Ксим, выслушав перевод Миты. - Мой язык тебя не понимает.
        - Это значит, - ответил Андрей Викторович, - что по всем правилам на такие дела положено выезжать верхом на лошадях. Такой способ даст загонщикам преимущество в подвижности перед бизонами.
        - Понимаю, - кивнул вождь Ксим, - но у нас нет, этих, как его, коней. Да и у вас только одна лошадь, и я еще ни разу не видел, чтобы кто-нибудь садился ей на спину.
        - Вот именно, - подтвердил вождь, - поэтому-то мы и здесь. У нас должно быть много-много коней, быков и овцебыков, необходимых для ведения нормального хозяйства, и поэтому в этом походе нам предстоит наловить большое количество детенышей - через пару лет из них вырастут сильные животные, которые будут служить нам, как будто они родились в нашем клане. Впрочем, лошадей, особенно кобыл, можно ловить и взрослыми - если ты будешь достаточно дружелюбным, то они скоро забудут, что попали в плен, и признают тебя своим вождем.
        - Понятно, - почесал затылок глава Северных Оленей, - а можно нам тоже поймать нескольких коней?
        - Можно, - вместо главного охотника согласился шаман Петрович, - только поручи их женщинам и мальчишкам, которые еще не стали охотниками. Тогда взрослые мужчины не будут ворчать на тебя, что ты заставляешь их заниматься ерундой, а мальчишки смогут как следует привыкнуть к лошадям - и через несколько лет в твоем клане появятся Мужчины, Которые Охотятся Верхом. И тогда голод навсегда отступит от вашего порога.
        - Хорошо бы, - вздохнул Ксим, - но что будет, если после меня вождем станет какой-нибудь глупец, который запретит все это баловство?
        - Тогда, - ответил Петрович, - лучшая часть твоего клана вольется в племя Огня, а худшая быстро переселится в страну мертвых. Переводи громко, Мита, пусть слышат все! И не говори мне, Ксим, что вон тот дуболом, с маленькими свинячьими глазками, который так злобно смотрит на то, как мы разговариваем, вместе со своими прихвостнями запретят женщинам и подросткам уходить из пещеры вашего клана. Весной мы снова придем сюда за белой глиной на своем корабле и проверим, как идут дела. И, не дай дух Огня, если к тому времени ты уже не будешь вождем - тогда я разрешу нашему главному охотнику сделать с этими оглоедами то же, что он сделал с кланом темнокожих людоедов и кланом нахальных Волков. Понятно?
        - Понятно, мой друг шаман Петрович, - громко ответил Ксим и уже тише добавил, - это была по-настоящему сильная поддержка. Теперь, как ты его назвал, дуболом Огр будет вести себя тихо и перестанет подстрекать против меня поклонников своей силы. Он хоть и дурак, но понимает, что против человека, в одиночку истребившего мужчин целых двух кланов, у него нет ни одного шанса.
        Андрей Викторович смерил взглядом своего потенциального противника и презрительно сплюнул на снег. Мол, видали мы шкафы и покрупнее.
        - Тьфу ты, еще и Огр, - сказал он. - У него нет ни одного шанса даже против малыша Гуга, который получил мою выучку, но пока не вошел полную силу. Для победы мало иметь огромадные мышцы, нужны еще ум и ловкость - а вот этого у вашего Огра как не было, так и нет. Короче, завязываем с этим разговором, время не ждет, собрались и вперед - за добычей.
        20 ЯНВАРЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. СУББОТА. ПОЛДЕНЬ. ТУНДРОСТЕПИ, ДВА КИЛОМЕТРА К СЕВЕРУ ОТ ОЗЕРА ЭТАН ДЕ СЬЕ.
        Охота прошла успешно. Часть охотников, которая была вооружена арбалетами и огнестрельным оружием, обошла стадо по большой дуге и заняли позиции на склонах того самого V-образного холма, а остальные, в основном женщины и мальчики-подростки Северных Оленей, при силовой поддержке части настоящих охотников, вытянулись в цепочку, охватывая бизонов полукругом. Возглавлявший загонщиков вождь Ксим смочил слюной палец и подставил его ветру, после чего радостно осклабился. Ветер был западный с небольшим уходом к югу, и это было как раз то, что надо. По его знаку загонщики остановились и при помощи роговых курительниц, в которых хранились взятые от лагерного костра угли, принялись разжигать от них их приготовленные заранее огромные пучки чуть влажной степной травы, плотно смотанные в жгуты. Стоит сунуть такой жгут в полый рог, наполненный тлеющими углями, а потом хорошенько раздуть, как он превращается в первобытный аналог дымовой шашки.
        Стадо бизонов в тундростепи боится только трех вещей: взбесившегося мамонта, охотящегося прайда пещерных львов и степного пожара, причем последний страх - самый сильный. Стоит хотя бы чуть-чуть потянуть дымком, как животные сразу бросают все свои дела и начинают принюхиваться - где это там горит? А горит это, как правило, потому, что подожгли люди, и особенно часто такое случается зимой. Поэтому при приближении людей мирно пасшееся стадо заволновалось. Коровы с телятами отступили в середину, а собравшиеся по краям быки развернулись рогами в сторону предполагаемой угрозы и начали встревоженно принюхиваться к доносящимся с той стороны запахам. Бизоны ждали нападения только в том случае, если назойливые двуногие приблизятся на дистанцию прямого удара копьем, а они пока были в несколько раз дальше. Ну не изобретены тут еще ни копьеметалка, ни лук, ни тем более тяжелый арбалет-гастрофет, а камни, пущенные из пращи, для быка не более чем досадная неприятность.
        Но вот отчетливый аромат дымка, доносящийся со стороны вытянувшихся в живую цепь людей, приводит животных в беспокойство, а те, не приближаясь, начинают кричать, улюлюкать, подпрыгивать на месте и крутить в воздухе свои импровизированные дымовые шашки, отчего те испускают струи плотного белого дыма. Ветер сносит этот дым в сторону стада, и животные приходят в состояние неуправляемой паники. Как уже писалось выше, степной пожар - это самый страшный враг бизонов, и поэтому те, развернувшись, кидаются наутек, по пятам преследуемые дымом, а также визжащими и улюлюкающими загонщиками, которые для усиления эффекта щелкают деревянными кастаньетами и бьют в кожаные бубны. Бежать тут было совсем недалеко, быть может, чуть больше километра, а свернуть стаду в стороны не давали загонщики, охватившие его полукольцом.
        Естественно, при такой гонке, когда животные мчат гурьбой куда смотрят их глаза, не разбирая дороги, первыми начинают отставать телята, родившиеся прошлой весной, то есть восемь-девять месяцев назад. Их, выбившихся из сил, ловили живьем при помощи ременных лассо, валили на землю и спутывали ноги кожаными ремнями. Правда, некоторым и них не повезло, и они, затоптанные взрослыми животными, остались лежать на припорошенной инеем пожухлой траве. Тем временем голова стада вошла в узкую долину, окаймленную росшим на нижней части склонов колючим кустарником и пошла дальше, не имея возможности никуда свернуть, ибо сходящиеся углом гребни возвышались над дном долины на высоту двадцати пяти этажей, а крутизна склонов в среднем составляла сорок градусов. Тропа, ведущая на выход из долины, располагалась в самом конце, у вершины буквы V, там, где сходились два гребня. Подъем там был тоже крут, в среднем семнадцать градусов, но эту крутизну бизоны хотя бы могли преодолеть. Кстати, долина бизонам было хорошо знакома. Когда с далекого ледника дул свирепый северный ветер, они частенько укрывались в этой долине от
его жестокого дыхания. Но на этот раз все было совсем не так.
        Позади них продолжали греметь и дымить загонщики, не давая утихнуть панике, а впереди и по бокам нарисовалась новая опасность в виде фигур, вооруженных копьями охотников, которые перекрывали выход из долины. Уставшие животные должны были, спотыкаясь, идти вверх по крутому склону, не имея сил броситься вперед всей массой и затоптать докучливых двуногих, а охотники наносили им удары своими копьями, в случае необходимости легко увертываясь от неуклюжих движений утомленных животных. И хоть самцы бизонов, которые шли в первых рядах, обладали живым весом больше тонны и чудовищной силой, но на крутом подъеме их масса работала против них самих, сковывая движения и вызывая преждевременное утомление. Вот под ударами копий упал один бык, второй, третий, четвертый - и на достаточно узкой тропе начала расти баррикада из бычьих туш.
        Охота пошла пусть и не так легко, когда стадо животных гонят к какому-нибудь обрыву, оврагу или пропасти, но и не так тяжело, когда в голой степи охотники буквально вынуждены плясать вокруг животных, нанося им удары своими копьями. Видя это, охотники клана Северного Оленя впали в благородный охотничий азарт, стремясь убить как можно больше животных и теряя осторожность. А вот тут, хотя Великий Дух и миловал безбашенных удальцов, до беды было недалеко. Трагедия могла произойти позже и по иной причине, но никто из Северных Оленей не будет сомневаться, что это такая плата за удачу, а некоторые считали, что это сама удача и есть. Но об этом позже.
        Петрович с «мосиным», Андрей Викторович с СКС, а также их помощник Сергей-младший с «Сайгой» заняли позиции на фланге, облюбовав уступ на склоне холма, с которого животных очень удобно было бить в левый бок. Да и дистанция от этого выступа до бредущего по тропе стада составляла всего-то пятьдесят метров. Арбалетчики, обосновавшиеся по соседству на каменном выступе, дистанцию до цели имели всего тридцать метров. Правда, такие замечательные стрелы из охотничьих арбалетов не могли уложить быка попаданием под лопатку*, и поэтому Роланд и его друзья целились бизонам в мягкое брюхо, и, как правило, четырехлезвийные наконечники оправдывали свое предназначение вызывать обильное кровотечение и быструю, относительно безболезненную смерть жертвы.
        ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ: для этого требуется боевой средневековый арбалет/самострел, энергетика которого примерно в четыре раза выше, и цельнокованые металлические болты.
        В скором времени тропа оказалась наглухо забаррикадирована тушами убитых животных, а ведь это была только часть стада, не больше трети или четверти. Остальные бизоны отпрянули от этого места массового избиения и попытались прорваться обратно в степь, но были отогнаны криками, шумом и дымовыми шашками. Некоторые попытались вскарабкаться по поросшим кустарником крутым склонам, но срывались вниз. Охотники, оставшиеся в своей засаде в конце долины не у дел, собрались и по узкой звериной тропе буквально побежали к противоположному концу долины, чтобы, подкрепив загонщиков, войти вместе с ними в долину и полностью уничтожить еще живых членов стада.
        И вот тут, то ли вследствие общей торопливости, то ли особой несчастливости и неуклюжести, конкурент вождя Ксима, здоровяк Огр, оступился на осыпавшейся под ногами звериной тропе и кубарем полетел вниз - туда, где метались перепуганные и разъяренные быки и коровы. Вожди клана Огня, конечно, немедленно стали стрелять, прикрывая упавшего. Они уложили на ближних подступах не менее двух десятков животных, но все равно бизоны сумели как следует помять Огра, да так, что тот был ни жив, ни мертв. Мадмуазель Люся, которая без пяти минут мадам Гуг, осмотрела потерпевшего когда его вытащили наверх и только пожала плечами. Медицина тут была бессильна. Этот Огр был все жив, но это было ненадолго. Многочисленные внутренние повреждения, разрывы брюшной полости и переломы костей не оставляли ему ни одного шанса. Еще бы, когда несколько осатаневших от ярости коров топчутся своими копытами по человеческой тушке, то каким бы крутым качком тот ни был, конец будет однозначным и очень печальным. Не стоило тратить на раненого и так небольшой запас медикаментов. Единственно, что стоило сделать, так это заварить ему
маковой соломки*, чтобы кончина его была по возможности безболезненной, что и было проделано со всем тщанием.
        ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ: * опийный мак сейчас растение высокогорное, а в те времена вполне мог по дикому произрастать в тундростепях и использоваться Мудрыми женщинами наших предков как естественный анальгетик.
        Бедняга Огр, отошедший в иной мир без лишних мучений, был единственной жертвой этой охоты, все остальные охотники не были даже поцарапаны, и теперь вместе с загонщиками добивали остатки бизоньего стада. Охота, можно сказать, была закончена, и пришло время заняться разделкой туш и приборкой территории, чтобы потом на этом же месте когда-нибудь провести еще одну охоту.
        ТОГДА ЖЕ И ТАМ ЖЕ.
        ЛЮСИ Д`АРКУР - МЕДСЕСТРА, СВОБОДНАЯ ЖЕНЩИНА И УЖЕ ПОЧТИ НЕ ФЕМИНИСТКА.
        Ну вот, жизнь мою теперь точно не назовешь монотонной. Уже второй раз я участвую в охоте. Правда, в качестве наблюдателя, но это ничего не меняет. Да, черт побери, вынуждена признать, что я даже стала находить в этом какой-то кураж. Поначалу было несколько странно и непривычно ощущать этакое раздвоение личности - одна половина меня с ужасом наблюдает за избиением несчастных, ни в чем не повинных животных, а другая - ликует и наслаждается. Вокруг меня атмосфера азарта и опасности, я слышу резкие крики загонщиков, хрипы раненых бизонов, обоняю запах крови - такой сладковатый и возбуждающий, от которого во мне поднимается что-то такое темное, древнее, от чего мне хочется кричать и прыгать в пароксизме первобытного восторга и чувства сопричастности к происходящему… У меня даже учащается пульс, и кажется, будто я выпила хорошего старого вина - о, это упоение охотой, ни с чем не сравнимое! Ты ли это, Люси дАркур? В такие минуты, как сейчас, я начинаю думать, что мне несказанно повезло. Что я поймала за хвост редкую удачу, предоставившую мне возможность испытать то, что никогда, никогда не могла бы я
испытать в том, нашем, пресном и скучном мире. В такие минуты тот мир представлялся мне аквариумом, в котором меланхолично плавают сонные рыбы, занятые своей неспешной мелкой суетой, не подозревающие, что можно жить вот так - дыша полной грудью, пропуская через себя мощный пульс жизни и каждую секунду осознавая величие Божьего замысла… Есть ли что-нибудь прекрасней этого? Что бы я ответила, если бы мне предложили вернуться в двадцать первый век? «НИКОГДА, лучше умереть…»
        Теперь я уже вполне отчетливо стала понимать, что очень долгое время была не в ладу с собой, и что только теперь моя личность начала возвращаться к гармоничной изначальности. Я словно встретила ту маленькую девочку, которой была когда-то - открытую, верящую во все хорошее и доверяющую миру - и полюбила ее. И когда я ее полюбила, то моя любовь чудесным образом охватила все вокруг и преобразила действительность. Ее отражали ночные звезды, искрящийся снег, стены нашего дома и глаза людей, которые составляли одну со мной семью - людей, к которым я относилась прежде с предубеждением и откровенной неприязнью. И вместо холода и отстранения, которые раньше я обычно чувствовала к людям, в моей груди теперь жило что-то теплое и светлое. И мой маленький Друг, что когда-то спас меня от убийственного одиночества, грелся у моего сердца и сладко мурлыкал, словно верный хранитель моей перерожденной души…
        Я очень надеялась, что моя медицинская помощь окажется невостребованной, как и в прошлый раз. Я стояла рядом с Петровичем, среди стрелков. Это были в основном наши французские дети. Украдкой я наблюдала за ними. Да, они тоже сильно изменились с тех пор, как впервые ступили на эту девственную землю. Что примечательно - я уже не воспринимала их как детей, называя их этим словом чисто условно. Это были уже вполне зрелые граждане Племени Огня - возмужавшие, повзрослевшие, закаленные в суровых условиях. Все они тянулись к русским вождям, принимая их за эталон, к которому следует стремиться. И это было правильным побуждением. Отношения между ними также вышли на какой-то другой уровень. Теперь они проявляли больше коммуникабельности и взаимосвязанности. Молодежь… Она всегда хочет романтики. Она выходит на баррикады, с огоньком и задором участвует в митингах протеста, порой выливающихся в разнузданные погромы… История Франция помнит много подобных фактов. Но чаще всего мнимый героизм оборачивается обычным хулиганством, и а романтика угасает в сердцах, оставляя у некоторых, особо эмоциональных, лишь слабый
отблеск…
        Как хорошо, что все они такие молодые, что разум их не закоснел в навязанных догмах! Это возраст, когда легко приспособиться к любым условиям. Думаю, что, попади я сюда лет в семнадцать - мне не пришлось бы переживать такую тяжкую ломку…
        Такие мысли проносились в моей голове в то время, когда вокруг происходило кровавое и весьма динамичное действо, следить за которым я не забывала - наоборот, мои умозаключения проходили его фоном. Вокруг меня раздавались выстрелы - возбужденные стрелки при каждом попадании удовлетворенно кивали или шептали: «Есть!» Их лица разрумянились, ноздри трепетали от охотничьего азарта. Вот он - древний инстинкт выживания, заглушенный цивилизацией, и лишь иногда принимающий в нашем мире извращенные формы. Извращенные потому, что в двадцать первом веке, в прогрессивных странах, где нет и не может быть голода, животных убивают только ради развлечения! И порой платят за эту забаву деньги.
        Но здесь это - необходимость, связанная с риском для жизни. и я ловлю себя на том, что губы мои шепчут молитву о том, чтобы с охотниками - теми, что орудуют своими копьями - ничего не случилось. Да-да - я переживаю как за своего молодого бойфренда, так и за совершенно мне незнакомых мужчин из клана Северных Оленей, ведь они тоже героически сражаются с обезумевшими животными, проявляя чудеса ловкости и отваги.
        Вот узкая тропа оказывается завалена мертвыми и умирающими животными - и те в припадке бешенства и паники мчат назад, шумно дыша и отбрасывая из-под копыт комья свалявшегося снега. Копьеметальшики тоже разворачивают направление своей деятельности и с криками преследуют убегающих бизонов, ловко передвигаясь по узкой тропке над расщелиной. И вдруг один из смельчаков поскальзывается… По рядам стрелков проносится дружный выдох: «Ахх…» - и все (в том числе и я), замерев на мгновение, наблюдают за тем, как тело неудачливого охотника скатывается прямо под копыта обезумевшему стаду… Петрович кричи: «Стреляй!!!» и начинает яростно палить в бизонов, стараясь отогнать их от места падения туземца. Остальные стрелки следуют его примеру. Они обеспокоены, они хмурятся и тяжело дышат от напряжения, но мне уже совершенно очевидно, что все их усилия спасти того человека напрасны. Наверняка у него раздроблены все кости, и теперь самое лучшее, что может его ожидать - это быстрая смерть…
        Вскоре все закончилось. Охотники, разгоряченные нелегкой схваткой, отирали пот со лба. Конечно же, пострадавший мгновенно был окружен толпой людей. Всем было очевидно, что он не жилец, но все же для проформы я подошла и осмотрела его. Это был весьма яркий экземпляр кроманьонской породы - здоровяк с низким лбом, толстыми губами и тяжелым подбородком. Малосимпатичный при жизни экземпляр (я вспомнила, что уже видела его, когда он злобно косился на Петровича шептался с кем-то из своих приятелей), но теперь, умирающий, он вызывал во мне сострадание. Вспомнилось чье-то изречение, что смерть уравнивает всех… Действительно, в этот момент не имело значения, был умирающий злым или добрым, умным или глупым. Сейчас он представлял собой комок страдающей плоти… И то, что этот человек переживал последние минуты своей жизни, вызывало некий трепет. В глазах туземца стояла мольба и какое-то недоумение, с уголка рта стекала струйка крови, из раздавленной грудной клетки доносились хрипы. С молчаливого одобрения Петровича я дала ему опийной настойки, и вскоре страдания несчастного поутихли, он прикрыл глаза, и минут
чрез десять душа его отлетела в мир иной…
        Я все еще стояла над телом погибшего туземца, погруженная в философские размышления о превратностях судьбы, когда внезапно меня сзади обняли чьи-то руки. Уверенно так, по-хозяйски; и, если бы объятия не были такими крепкими, я бы тут же развернулась и, не разбирая, что за нахал позволил себе такую вольность, влепила бы ему пощечину, будь даже это сам малыш Гуг, потому что нечего так бесшумно подкрадываться…
        Конечно же, это оказался именно он, мой юный «жених». Я поняла это даже прежде, чем смогла оглянуться - узнала его по манере тереться щекой о мою голову. Она, эта голова, была хоть и в шапке, а все ж я почувствовала этот игривый жест. Когда юноша узрел мое недовольное лицо (мне стоило некоторых усилий сделать такое выражение, чтобы он много о себе не воображал), его это ни капли не смутило. Напротив, он теперь еще и к моему лицу потянулся, чтобы потереться носами… Смешной дикареныш… Наверное, поцелуй в губы кажется ему слишком откровенной лаской, хотя мне хотелось бы именно этого… Возбуждает меня этот нахальный мальчишка просто до невозможности! И сама на себя злюсь за это, а реакцию своего тела контролировать не в силах.
        До сих пор с улыбкой вспоминаю, в какой шок его поверг поцелуй в губы, когда у нас состоялась та, первая ночь. Он сначала аж отпрянул от меня в испуге, но меня это не остановило, так я интуитивно чувствовала, что просто для него это непривычно, и дело вовсе не в том, что ему противно или религия не позволяет. Скорее всего, ему просто представилось, что я хочу его съесть… Но я снова и снова нежно целовала его теплые сочные губы - сначала осторожно, чтобы он привык и расслабился, затем все смелее. При этом мне было немного смешно - ну точно робкий подросток, которого учить и учить! И желание мое становилось просто умопомрачительным от этой его неопытности в плане прелюдии. Тогда я подумала - да неужели эти дикари не придают никакого значения предварительным ласкам? Собственно, вопрос этот так и остался открытым - ведь, насколько мне известно, многие горячие юноши, независимо от уровня цивилизации, ведут себя точно таким же образом…
        Но все же из меня вышла хорошая учительница (не секс-инструктором же себя называть). Мальчик быстро просек, что мне нравятся поглаживания, прикосновения, нежность и внимание. Да, но не так же неожиданно! Впрочем, я совершенно не злилась на него. Я с удовольствием потерлась своим носом о его, а затем резко обхватила его голову обеими руками и, как выражаются в дешевых романах, «впилась в его губы страстным поцелуем». Он по первости слегка обалдел и даже замычал, предпринимая слабые попытки высвободиться из моих цепких лапок, но не тут-то было! Я держала его крепко. Видимо, до него дошло (умный ведь, зараза!), что он будет выглядеть крайне нелепо, если продолжит трепыхаться, и он оставил свои старания. Более того, его губы осмелели и теперь уже он завладел инициативой. Даже сквозь парку я ощущала жар его тела; мое дыхание участилось и я еле сдерживалась от того, чтобы не застонать от сладостной истомы. Он целовал меня! Жадно, хищно - так, как я мечтала. И желание захватило меня, как стремительная лавина - этот мальчишка сводил меня с ума; я забыла, где нахожусь, и для меня существовал только он, мой
любимый дикарь, и его сладкие губы, что дарили мне несказанное наслаждение…
        Так мы и стояли, беззастенчиво целуясь, прямо возле мертвого тела. Наверное, в своем мире я сочла бы это не слишком этичным, но тут, где любовь, смерть, страсть приобретают совсем другое значение, я даже не задумывалась о моральных аспектах такого рода ситуаций.
        - Кхм… - раздалось рядом многозначительное покашливание - и мы тут же очнулись, оторвавшись друг от друга и пошатываясь от обуревающей нас страсти.
        Деликатный звук произвел Петрович - так он хотел побудить нас к тому, чтобы мы помогли с уборкой этого места. Русский вождь ничего не сказал, лишь одарил нас насмешливо-одобрительным взглядом, после чего кивком головы указал на людей, которые уже суетились с ножами возле громоздящихся на тропе туш, в то время как другие собирали свои копья.
        22 ЯНВАРЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ПОНЕДЕЛЬНИК. ПОЛДЕНЬ. ВСЕ ТАМ ЖЕ, ТУНДРОСТЕПИ, ДВА КИЛОМЕТРА К СЕВЕРУ ОТ ОЗЕРА ЭТАН ДЕ СЬЕ.
        Два дня прошло с тех пор, как охотники взяли в расщелине между холмов стадо бизонов. И все это время было посвящено не новой охоте, а усилиям сохранить добытое от разных хищных любителей халявы, которых в зимней тундростепи оказалось предостаточно. Некоторое количество запасенного мяса оказалось погрызенным, но и налетчики тоже заплатили налог своими шкурами на шапки и унты, и счет оказался отнюдь не в их пользу. Покушались волки и на наловленных на развод телят бизонов, но и их удалось сохранить почти в полной целости и сохранности, отделавшись потерей только одного бычка, оторвавшегося с привязи и ставшего добычей серых хищников.
        Для Северных Оленей результат этой охоты оказался впечатляющим, даже на фоне их предыдущего опыта по сбрасыванию животных в обрывистые овраги. Во-первых, сброшенных в овраг быков и коров надо еще отстоять от падальщиков (а среди них может оказаться и пещерный лев), разделать (что каменным инструментом не так просто), вытащить наверх, и лишь потом на руках отнести к себе в стойбище. Десять взрослых охотников, даже навьючившись как спецназ на тропе войны, способны за раз отнести домой не более чем мясо двух-трех животных, и дорога туда и обратно займет у них четыре-пять дней.
        На это раз все было иначе. Во-первых, не было нужды разделывать животных на дне оврага и вытаскивать их наверх, что очень утомительно. Во-вторых - разделка стальным инструментом - ножом, топором и пилой - это в несколько раз быстрее и легче, чем работа с каменными ножами и скребками. В-третьих - вывоз добычи осуществлялся на УАЗе с прицепом-волокушей, и за световой день успевали сделать рейс туда и обратно с мясом пяти-шести животных (и то на перевозку всей добычи потребуется больше недели). В-четвертых - пещерные львы предпочли оставить охотников покое после того, как Андрей Викторович застрелил из винтовки «Мосина» старого самца, который по глупости пришел предъявить свои права на чужую добычу. Полуоболочечная охотничья оказалась смертельна и для нынешнего царя зверей, особенно с учетом того, что попала она прямо в голову. Андрей Викторович потом сказал, что он специально целился льву прямо между глаз, чтобы король тундростепи не испытывал лишних мучений.
        Кстати, по поводу убийства извечного врага человеков Пещерного льва Северные Олени устроили большой праздник, на котором решили, что теперь их клан продолжит жить на прежнем месте, но как составная часть войдет в племя Огня и, соответственно, вожди и шаман племени вполне официально удостоились эпитета «Великий». Великий охотник, Великий шаман… а вот Мудрые женщины не бывают Великими, и по этому поводу у Сергея Петровича печаль. Если Северные Олени начнут слушаться Марину Витальевну так же хорошо, как его самого и Андрея Викторовича, то от этого для них может проистечь много хорошего; уж болеть и умирать они точно станут реже.
        Кстати, он сам, как Великий Шаман, вместо Витальевны наложил табу на мясо волков, убитых во время отражения их грабительских набегов. Кроме всего прочего, волки являются падальщиками, а значит, и переносчиками такой мерзкой болезни как трихиниллез, а в полевых условиях проваривать мясо сутки, как на тушенку, нет никакой возможности. Между прочим, нескольких волков добыл и сам Сергей Петрович, когда вместе с Сергеем-младшим и Оливье Жонсьером отвозил мясо к пещере Северных Оленей; досталось добычи и на долю молодых парней, стрелявших из арбалетов. Уж слишком голодны были серые хищники и слишком настырно они лезли за чужой добычей. Но тут уж, как говорится, полезете за чужим мясом - отдадите свои шкуры человечьим самкам на шапки.
        Пока Сергей Петрович занимался извозом, Андрей Викторович, взяв в подручные Роланда и его супружницу Патрицию, решил побродить по окрестностям и присмотреться к повадкам других животных. В первую очередь его интересовали пасущийся поблизости табунок диких полярных лошадей, очень похожих на якутскую породу. Конечно, до арабских и английских скакунов будущего этим крепким лохматым коротконогим лошадкам было далеко, но и племени Огня лошади нудны были не для скачек. К тому моменту, когда УАЗ выйдет из строя по причине полного износа (что случится нескоро, но все же случится), в племени Огня уже должен быть табун лошадей, пригодных и под седло, и для повозок, и для того, чтобы тянуть плуг. Впрочем, с последним прекрасно справятся холощеные бычки бизонов, сиречь волы.
        Пока что все конское поголовье состояло из одной кобылы лесной породы и одного жеребчика, и теперь конское поголовье требовалось срочно расширить. И хоть Сергей Петрович и не собирался сегодня охотиться, он и его спутники все равно взяли с собой не только «Сайгу» и арбалеты, что необходимо для безопасности, но и веревочный аркан - просто так, попутно потренироваться в бросках. И надо же было случиться, что, отойдя совсем недалеко от стоянки, в небольшой укрытой от ветра лощине Андрей Викторович и молодые люди обнаружили пасущийся табунок лошадей - небольшой, голов на двадцать. И те, что самое интересное, не видя в руках людей опасных копий, подпустили их если не на расстояние вытянутой руки, но значительно ближе, чем это было необходимо для безопасности. Впрочем, Андрей Викторович, Роланд и Патриция не собирались никого убивать, поэтому «Сайга» и два арбалета продолжали спокойно висеть у них на плечах.
        - Месье Андрэ, - полушепотом обратился Роланд к главному охотнику, - я учиться бросать аркан вон тот пегий* кобыла.
        ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ: * пегий - значит пятнистый.
        Андрей Викторович в ответ только кивнул. Если Роланд бросит и промахнется, то ничего страшного ни ему, ни кобыле не будет. Лошади просто убегут и все, это ведь не бизоны, чтобы в ответ на нападение переходить в ответную атаку.
        Роланд метнул аркан - и, что самое интересное, попал. Скользящая петля упала на шею и плечи лошади, и, когда та дернулась, почуяв чужое и неприятное прикосновение, затянулась на ее горле смертельной удавкой. Однако и Роланд, мертвой хваткой вцепившийся в аркан, едва не был сбит с ног рывком кобылы.
        - Моя поймать этот кобыла, - в восторге крикнул он, - месье Андре, шер ами, пожалуйста помогать!
        Но и без этой запоздавшей просьбы и Андрей Викторович, и Патриция мертвой хваткой вцепились в аркан, сдерживая рывки ополоумевшей от ужаса кобылы. Остальные лошади, напуганные происходящим, всем своим дружным табунком снялись с места и умчались прочь. Вместе с ними побежала было и рыже-золотистая кобылка, но, отбежав метров на сто, она остановилась и оглянулась на то, как ее мать бьется, хрипя и теряя последние силы, схваченная за горло тугой петлей аркана. Так она стояла и смотрела, как главный охотник племени Огня валит ее мать на бок, потом бросает Роланду кусок веревки, после чего тот спутывает лошади передние ноги. Теперь стоять и идти шагом она сможет, а вот бежать, или нестись галопом - уже нет. В самую последнюю очередь из еще одного куска веревки Андрей Викторович сплетает эрзац-недоуздок и надевает его на голову хрипящей лошади, затягивая узлы. Все, теперь можно распустить удавку и позволить почти задушенной лошади отдышаться и подняться на ноги.
        Едва дрожащей кобыле удается встать, как к ней подходит Патриция и начинает гладить ее по морде, говорить на ухо ласковые слова, одним словом, сюсюкать о своем, о женском. Лошадь сперва испугано фыркает и пытается вырваться, косит на Патрицию своим большим глазом и делает такой вид, что ей противны все эти нежности и что она выше этого, и вообще…
        Но ласковое слово приятно не только кошкам; в результате лошадь, которую Патриция уговаривает быть хорошей девочкой, покоряется и, склонив голову, почти добровольно следует за своими покорителями, Патриции остается лишь чуть тянуть за недоуздок - и лошадь послушно переставляет ноги. Остановившаяся чуть поодаль, рыже-золотистая кобылка некоторое время смотрит, как ее мать уводят прочь, потом срывается с места и со всех ног бежит ее догонять. Несмотря на то, что ее маленькое сердце разрывается от страха, любовь к матери сильнее охватывающего ее ужаса. Впрочем, это уже совсем другая история.
        25 ЯНВАРЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ЧЕТВЕРГ. ПОЛДЕНЬ. ДОМ НА ХОЛМЕ
        МАРИНА ЖЕБРОВСКАЯ
        Проклятье! Наверное, я теперь останусь инвалидом, хотя эта сука русская докторша говорит, что все прекрасно зажило. Да как же зажило, когда мне больно рукой шевелить! Словно в лопатке нож застрял. По ночам иной раз как начнет тянуть болью - только и лежишь, кулак закусив, чтобы никто не слышал моих стонов и не догадался, как мне паршиво. Да паршиво-то мне не только из-за боли. Я теперь - на самом дне социума, как любила выражаться наша учительница по истории. Я - изгой, паршивая овца, отброс и вообще никто. Я как-то раз слышала, как главный русский вождь (Петрович который, чтоб он сдох) спрашивал обо мне у врачихи: «Как эта?» Вот так - даже имени у меня теперь нет. Просто «эта», и в этом слове все презрение ко мне…
        Эти две курицы - русская и Люси наша чокнутая - приходят, смотрят с омерзением; еду, питье приносят, и ни слова, ни полслова. Вообще-то вру. Люси, пока не ушла с мужиками на эту гребанную охоту, смотрела с сочувствием. Но так, будто перед ней грязная, вонючая уличная собачонка в репьях, которую вроде и жалко, и в то же время противно смотреть. Гадина ты, Люси. Не нужна мне твоя жалость, чтоб ты провалилась вместе с ней! Ишь ты, женишка себе завела… Малолетки, стало быть, нравятся? Ха-ха, да ты у нас извращенка… Собственно, все они тут долбанные извращенцы. Возятся с этими дикарями, цивилизуют их… Да бесполезно все это! У дикарей мозги по-другому устроены, и никогда не станут они такими, как мы.
        Проклятые русские! Жестокие, тупые варвары! Никогда не понять мне их побуждения. Неужели они настолько убогие, что действительно хотят построить тут свой хренов социализм? Равенство, справедливость… Да нет никакого равенства, и быть не может! Где равенство - там бардак. Нельзя ставить дикарей на одну ступень с собой. До хорошего это не доведет…
        Но как упоительно было ощущать власть! Когда я вспоминаю о том, как наказывала этих туземных тупиц, даже возбуждаюсь. Видеть их страх, раболепие, покорность… Ощущать себя божеством, вершащим судьбы…
        Да, на самом деле я ничьи судьбы не вершила - это была просто игра. Я воображала себя властительницей - и это доставляло мне ни с чем не сравнимое удовольствие. И вот все так внезапно закончилось… И так печально… Я ненавижу боль! Боль делает меня слабой и зависимой. Зато когда я причиняю страдания кому-либо - это возносит меня на вершины блаженства, и в ушах моих звучит прекраснейшая музыка, и тело обретает легкость. Там, в нашем мире, я пару раз посетила некую закрытую вечеринку для любителей БДСМ - и втянулась… Там я и приобрела эту славную плеть. Только осознание того, что она лежит у меня в сумочке, здорово меня возбуждало, вызывая яркие фантазии. Но фантазии эти не всегда были связаны с сексом - точнее, почти никогда. Даже не знаю почему. Я вообще не люблю секс… Я прекрасно могла обходиться и без него, но в нашем мире, увы, воплотить свои необычные фантазии можно было только с согласия партнера…
        Здесь же мои долго сдерживаемые желания нашли возможность воплотиться. Конечно, я до последнего старалась контролировать себя, но однажды все же дала себе волю. И поехало… Наверное, я все же несколько увлеклась и утратила осторожность. В этом я, да, виновата. Будь я поосмотрительней - ничего бы не случилось. Да еще моя несдержанность подвела… Кто меня дернул за язык нахамить русскому вождю? А потом я ведь еще его и прибить пыталась… Жалко, что не прибила. Тогда бы хоть обидно не было. Ну, лишили бы меня жизни в отместку, ну да ничего не поделаешь. Все равно жить вот так - все равно что не жить. А теперь эти русские еще и в выигрыше, я перед этими тупыми дикарками оказалась плохой, а они хорошими, добрыми и справедливыми. Теперь все они найдут себе еще по паре-тройке послушных жен, которые с радостью выполнят любые их пожелания.
        Проклятье, как же болит! Почти два месяца прошло - а полегчало ненамного. Мерзкий русский щенок - лучше бы он мне сразу в лоб выстрелил… А уж сколько крови мне потерять пришлось из-за этого ублюдка! Теперь у меня часто голова кружится и ноги подгибаются.
        Ну что ж, если удастся выкрутиться из этого положения, я уже буду умнее. А теперь мне надо делать вид, что я раскаиваюсь. Я, конечно, плохая актриса… Но и русские не бог весть какие психологи.
        Никогда я не смогу понять их «гуманизм». Зачем-то они притащили в племя каких-то обезьян, и называют их людьми. Ну понятно, что это неандертальцы - так они ведь никак не могут быть равными нам! Они уродливые, с низкими лбами, выдающейся головой, приземистые и косолапые. Я на них без отвращения смотреть не могу. Зато наша Люси носилась с ними как клуша с цыплятами. Детенышей их на руки брала, сюсюкала - ха-ха, и это наша мадмуазель, воинствующая феминистка! И куда весь ее феминизм подевался? Прямо мать Тереза, а не известная стервочка Люси д`Аркур…
        Итак, вернемся к размышлениям о моем будущем. Свои перспективы я могу оценить как средне-паршивые. Зима скоро закончится, и с наступлением тепла меня должны будут изгнать, но наверняка весной будет много работы и поэтому вожди не захотят терять такой ценный кадр как я. Три раза: «Ха!» Естественно, меня поставят на самые грязные работы - трудотерапия ведь, как же, для психически неуравновешенных особ… Так что - здравствуйте, сортиры или что-то подобное. Ладно - мне придется выполнять все, что от меня требуется, причем безропотно. Что же дальше? Дальше мне придется притвориться хорошей девочкой и совершить какой-нибудь подвиг (Люси как раз возвысилась при подобном раскладе, последую ее примеру). Какой подвиг - пока не знаю, но надеюсь, что подвернется что-нибудь… Ну, или сама подстрою какой-нибудь несчастный случай, а потом кого-нибудь спасу… Да, именно так, почему бы и нет? Они увидят, что я «исправилась» и снова доверят мне что-то ответственное и не слишком грязное… Так, а что потом? Ведь за мной будет особый надзор в любом случае… Так что я буду очень, очень осторожна… Я не буду действовать столь
открыто и найду, чем запугать этих дикарей. О да, теперь уж я не попадусь так глупо. Знаю - второго шанса мне никто не даст. А жить-то хочется; и не просто жить, а жить хорошо, то есть среди власть имущих, а не среди рабочего быдла…
        В данный момент половина племени ушла на Большую Охоту. Люси они взяли с собой (чтоб она сгинула), и мне теперь приходится иметь дело с противной русской докторшей. Она обращается со мной холодно и грубо, показывая каждым жестом и словом, насколько сильно меня презирает.
        - Как твоя рука? - спросила она меня однажды, неприветливо гляди из-под сведенных бровей. - Не болит?
        - Болит, - честно ответила я.
        Она внимательно посмотрела в мои глаза, усмехнулась и сказала:
        - Ну, раз болит, значит, ты живая. Только у мертвых ничего не болит…
        Я вздрогнула от этих ее зловещих слов. Конечно же, она давала мне явный намек, что все могло кончиться гораздо хуже… А она некоторое время скользила по мне своим проницательным взглядом - так, что по мне неприятные мурашки забегали - и затем снова усмехнулась и задумчиво произнесла:
        - А не выдать ли тебя замуж, девушка-красавица?
        Вот уж точно не нашлось бы других слов, способных поразить меня настолько сильно. Замуж?! Меня?! Это за какие такие заслуги мне будут давать столь щедрые авансы? Поскольку мужчин в племени мало, а половозрелых особ женского пола много, выйти замуж, пусть даже пятой или шестой женой, считается большой удачей и социальным успехом. Но почему русской врачихе пришла такая мысль именно в отношении меня и кого она видит в качестве моего будущего мужа?
        Я надолго задумалась, пытаясь разгадать эту загадку, но ответа так и не нашла, или же просто побоялась найти.
        23 ФЕВРАЛЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ПЯТНИЦА. ПОЛДЕНЬ. ДОМ НА ХОЛМЕ
        ОЛЬГА СЛЕПЦОВА
        Как приятно возвращаться к цивилизации после двух месяцев походной жизни, наполненной холодом и неудобствами. Как хорошо с дорожки пойти с подругами в жарко натопленную баню и с помощью лыкового мочала, жидкого мыла и горячей воды смыть с себя накопившуюся двухмесячную грязь и въевшуюся в кожу лица копоть очагов…
        После бани, чувствуя во всем теле необычайную легкость, я легла на набитый сухой травой матрас в нашей комнате, предназначенной для девушек-француженок, пока еще не вышедших замуж, и лежала так, предаваясь блаженному безделью, пока те, кто оставались дома, разгружали притащенные УАЗом сани-волокуши, нагруженные так, что на последнем этапе путешествия по ними чуть было не трескался лед. Или мне просто так показалось, потому что пока мы пересекали Гаронну (а на середине реки лет всегда тоньше, чем у берегов), оба наших вождя были как всегда спокойны и почти равнодушны, чего не могло быть в случае настоящей опасности провалиться под лед. Первую роль в разгрузке волокуш, конечно же, играют неандерталки, которые могут много взять и нести эту тяжесть, почти не уставая.
        Одним словом, поход был успешен, и мы привезли с собой много бизоньих шкур, пригодных для изготовления крепкой обуви, которой катастрофически не хватает. Также мы добыли шкуры северных оленей и шкуры овцебыков, из которых выходит хорошая одежда. Пока мы находились в охотничьем походе, остававшиеся дома женщины и девушки почти закончили переработку запасенных лососевых шкур на рыбью замшу (очень интересный, знаете ли, материал, и изготовленные из него вещи выглядят по-настоящему стильно). И вот теперь у них впереди новая работа. Правда, шкура бизона во много раз толще и грубее шкуры лосося, и для ее обработки нужна недюжинная сила. Но я думаю, вождям известно, где такую силу взять, ибо неандерталки давно уже страдают от мысли, что им никак не найдется дело, в котором они были бы незаменимы для племени, не только приютившего их, давшего стол и кров, но еще и сделавшего равными среди равных.
        Но главной добычей этого похода стали взятый живым молодняк зубров, овцебыков и, самое главное, лошадей; а также три взрослых кобылы, которых нашим мужчинам удалость заарканить, а потом уговорить вести себя достаточно мирно для того, чтобы их можно было оставить в живых. Что самое удивительное - больше всех маленьким жеребятам и телятам радовалась совсем маленькая, на глаз не больше девяти-десяти* лет, девочка Вероника. Она их и обнимала, и целовала и трепала за загривки, как будто они ее самые лучшие друзья. Она же, став какой-то взрослой и деловитой, лично проследила за тем, чтобы все животные были размещены по стойлам, накормлены и напоены. Скоро наступит весна, молодняк животных выпустят попастись на травку, а пока их рационом станет запасенное с прошлого года сено. Пройдет еще год-два - и у нас действительно будет стадо ручных бизоних, которых еще предстоит превратить в коров десятилетиями тщательной селекции. С лошадьми в этом смысле гораздо проще, потому что они ближе к идеалу. При этом Сергей Петрович говорит, что уже этой весной мы не только будем запрягать пойманных лошадей в телегу и в
плуг, но еще и потихоньку приучать их к седлу.
        ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ: * Веронике только-только должно исполниться девять лет, но прожив почти год на свежем воздухе, при идеальной экологической обстановке и хорошем питании, она выглядит несколько старше своего возраста, тем более что ее партнером по играм в догонялки является подрастающий жеребенок, для которого это не игра, а норма жизни.
        ТОГДА ЖЕ И ТАМ ЖЕ,
        ЛЮСИ Д`АРКУР - МЕДСЕСТРА, СВОБОДНАЯ ЖЕНЩИНА И УЖЕ ПОЧТИ НЕ ФЕМИНИСТКА.
        Вот мы и вернулись. Надо же - а я, оказывается, скучала по Племени… И сейчас была до слез счастлива снова видеть всех, кого мы покинули, уходя на охоту. Моя подруга и начальница Марина сердечно обняла меня, а затем утащила пить чай - наверное, ей не терпелось поделиться новостями и услышать о моих впечатлениях. Видно, что она скучала без меня.
        Мы сидели в ее кабинете и потягивали душистый напиток - только Марина умела так вкусно заваривать травы. По ее лицу было видно, что она очень рада видеть меня живой и здоровой. Да, мы сильно привязались друг к другу. И, хоть Марина обычно не демонстрировала своей сентиментальности (а, наоборот, старалась казаться суровой), я вполне отчетливо улавливала ее истинную суть - суть тонкого и ранимого человека. Она то и дело прикасалась к моей руке, и в глазах у нее сияла искренняя радость. Живот ее был огромен и уже опустился - значит, родов можно было ожидать со дня на день.
        - Ой, Люсь, дождалась-таки я тебя… - говорила она, облегченно вздыхая, - уж думала, сама у себя буду роды принимать.
        Она хохотнула, но я поняла, что она действительно была не на шутку обеспокоена, ведь, по ее подсчетам, рожать ей предстояло еще в начале февраля. Стало быть, перехаживает…
        Да, представляю, как ей было страшно - рожать впервые в сорок лет, причем в совершенно диких (в смысле, нецивилизованных) условиях.
        Она уловила беспокойство в моих глазах и тут же, очевидно, желая себя подбодрить, рассмеялась и сказала:
        - А я тут сон недавно видела, Люсь… Будто поймала я здоровенную рыбину… Она бьется, вырывается, я еле держу - и наконец выскальзывает из моих рук. И, представляешь, даже упасть не успевает - вместо этого прямо тебе в руки падает! И ты ее держишь, довольная такая, к сердцу прижала, она и затихла. Я гляжу - а это и не рыба вовсе, а ребенок! Люськ, а Люск… что бы это значило, а? - и Марина, раскрасневшаяся, улыбающаяся, хитро мне подмигнула.
        И тут меня словно громом поразило. Неужели?! Нет, только не это… У меня ведь уже вторая менструация не приходит… А я-то и внимания не обращала, у меня и раньше такое иногда случалось…
        - А ты чего побледнела-то, Людмила батьковна? - Марина с тревогой заглядывала мне в глаза. - Поплохело, что ль? Ты это… давай не пугай меня… - она стала тяжело приподыматься из-за стола, - что я буду делать, если вдруг… начнется, а ты в некондиционном состоянии? Кто роды-то будет принимать? Ты подумала об этом? Ты давай не шути так… Ишь ты, побледнела она… Чего напугалась-то?
        - Нет-нет, ничего, Марина, все нормально, - поспешила я заверить ее, пристыженная, что нагнала на нее панику. Я даже попыталась улыбнуться, но, наверное, это у меня плохо получилось, потому что Марина продолжала как-то напряженно на меня смотреть. Теперь она стояла, упершись ладонями в поверхность стола. Ее живот нависал над этим столом внушительным шаром, и я невольно засмотрелась на него, представляя у себя такой же. Мне снова стало дурно, но теперь Марина почему-то не обратила на это внимания. Приглядевшись, я увидела, что ее взгляд будто бы направлен внутрь себя, она словно прислушивалась к чему-то. Ее губы оставались полуоткрытыми, и все лицо ее, и поза выражали совершенно неописуемое чувство - что-то среднее между удивлением, испугом и радостью.
        Я вскочила.
        - Марина! Что с тобой, Марина? - воскликнула я.
        - Я… кажется… рожаю… - отчего-то шепотом произнесла она. И тут же улыбка, обращенная к будущему малышу, удивительным образом преобразила ее лицо, сделав его милым и нежным, удивительно молодым.
        - Пойдем, Марина! - я тут же бережно взяла ее под руки. - Тебе надо прилечь. Я посмотрю раскрытие.
        - Да-да, Люсенька… - закивала она, как послушная девочка, - пойдем…
        Она опиралась на мою руку, и я чувствовала то, что не было сказано словами - что она по-особенному относится ко мне, что доверяет, что тоже дорожит моей дружбой… И так было мне хорошо от этого ощущения, словно душа моя парила в поднебесье. Никогда так сильно не ощущала я то, что называется «душевной теплотой». Эти русские… ведь это они каким-то образом изменили меня к лучшему. В плане чувств я будто бы сняла какие-то замутненные, все искажающие очки, и теперь все представало передо мной ярким, сильным, блистающим и многоцветным. Я словно стала одной из них… И меня это очень даже радовало.
        Теперь надо быть до предела внимательной и осторожной. Я не могу допустить ошибки в ведении родов. А они могут оказаться сложными… Что если плод крупный? А если у нее подскочит давление? О боже, помоги мне, дай мне сделать все как надо, прошу, позволь родиться этому ребенку без проблем… Обещаю, Господи, что никогда больше не буду роптать и с радостью приму все то, что ты мне посылаешь, пусть это даже незапланированная беременность…
        Так я неумело, но горячо молилась, пока проводила Марине все необходимые процедуры. Похоже, роды обещали быть стремительными. Очень скоро после первых схваток у нее отошли воды, и можно было ожидать потуг.
        Весть о том, что докторша собирается рожать, мигом облетела наш поселок. И вот уже у порога толпятся взволнованные вожди - месье Петрович, который вопросительно глядит на меня, суровый месье Андре, нервозность которого выдает частое потирание носа, и муж роженицы, месье Антон, на которого я просто не могу спокойно смотреть - он нервно притопывает ногой, без конца протирает свои очки, часто моргает и покашливает. Честно говоря, сейчас ему очень подходит слышанное мной как-то раз русское выражение «на нем лица нет» - настолько он обеспокоен происходящим с его дражайшей супругой. Кроме всего прочего, он постоянно что-то бормочет себе под нос и сокрушенно качает головой. Нет, так не пойдет… Его чрезмерное беспокойство передается другим, а моя пациентка должна быть абсолютно уверена в благополучном исходе.
        - Ну что? Как она? Все нормально? - спрашивают русские мужчины, вытягивая шеи в направлении кушетки в дальнем углу, на которой тихо постанывает Марина. Они смотрят на меня как-то строго, и это мне не нравится.
        - Уважаемые месье, - говорю я уверенным голосом, - просьба вам не беспокоиться. Лучше вам выходить и ждать на коридоре. Вы нервировать мадам Марина. Пока все идет хорошо, причин волноваться нет. Если ваши нервы слишком в напряжении, могу советовать вам принять настойку валерианы… - я указала кивком на стеклянный шкафчик в углу.
        Честно говоря, я не ожидала, что мои слова окажутся поистине волшебными. Мужчины, словно устыдившись, торопливо покинули помещение, лишь месье Антон проговорил напоследок каким-то глухим голосом, вытягивая шею:
        - Мариночка, я с тобой! Не бойся, душа моя! Я… - он покашлял, как бы прочищая горло, но на самом деле борясь со смущением, - я люблю тебя! Знай это…
        И он вышел вслед за остальными.
        - Оказывается, любит… - усмехнулась Марина, как раз сейчас стараясь отдышаться после схватки. Произнесла она это ворчливым тоном, но я поняла по ее лицу, что ей чрезвычайно приятно это признание, - первый раз это сказал… Представляешь, Люсь?
        - Да-да, месье Антон не очень сентиментален, но он очень ответственный мужчина, - поспешила я заверить ее, - он будет хорошим отцом.
        - Ты думаешь? - разулыбалась она, светясь от счастья.
        - Конечно, - подтвердила я. - Ты только слушайся меня, ладно, Марина?
        - Ладно, доктор Люся - самый замечательный в мире акушер-гинеколог - я буду слушать вас и повиноваться… - она тихонько рассмеялась. Но тут же очередная схватка исказила ее лицо гримасой боли.
        Честно говоря, я здорово волновалась. Но мне удалось и виду не подать - Марина видела меня сосредоточенной, деловитой, уверенной в себе и своих действиях. Я все время ободряюще улыбалась ей - и она, улыбаясь в ответ, успокаивалась. Это было что-то такое между нами, что делало нас почти родными людьми. Мы были словно сестры, в жилах которых течет одна и та же кровь…
        Начались потуги. Забегали назначенные мне в ассистентки местная акушерка Фэра, а также русские девочки Лиза и Ляля, готовя мне ножницы, зажимы, тампоны и прочее.
        Фэра, как женщина опытная, вела себя спокойно и не суетилась, даром что бывшая дикарка. Было видно, что в прошлом она приняла немало родов в гораздо худших условиях, чем этот светлый и теплый медпункт, оборудованный на первом этаже Большого дома. В противоположность ей русские девочки вели себя нервно, поминутно ахали и закатывали глаза, но я не стала удалять их прочь. Их оттопырившиеся животы говорили о том, что месяца через два им тоже предстоит рожать, и я подумала, что им не вредно увидеть, что их ждет в самом ближайшем будущем. Хотя им-то будет легче, они женщины молодые, полные сил, не то что мадам Марин, для которой это поздние роды. Я взмолилась о том, чтобы все у этой женщины было хорошо, и покаялась перед Господом за то, что при первой нашей встрече восприняла эту женщину как черствую бесчувственную суку.
        И вообще в племени Огня среди замужних женщин было большое количество беременных, значительно больше на одну женскую душу, чем у тех же Северных Оленей. Видимо и правда, как только человеческое общество попадает в благоприятные условия жизни, в нем сразу начинается бэби-бум, а это значит, что нам, врачам и акушеркам, предстоит еще много и много работы и роды мадам Марин - это только начало.
        Видимо, господь услышал мои горячие молитвы. Роды прошли быстро и без особых осложнений, не считая пары разрывов, которые я аккуратно зашила. Марина была умничкой - она старательно выполняла мои команды «тужься - не тужься» «дыши быстро - дыши медленно» - и вот на свет появился крепенький бутуз… Мальчик!
        Я положила ребенка матери на грудь. По щекам Марины текли слезы. Она смотрела на малыша с таким счастливым изумлением, с такой любовью, что я тоже заплакала, и вместе со слезами уходило напряжение, сменяясь пьянящей эйфорией от того, что все закончилось благополучно… И отчего-то, глядя, как новорожденный инстинктивно ищет губками материнскую грудь, мне невыносимо захотелось тоже родить такого же… И это желание заслонило собой все остальное - испарялись остатки моих глупых убеждений, и лишь мощный зов природы, мое Предназначение звучало в моей голове торжествующим набатом…
        28 ФЕВРАЛЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. СРЕДА. ПОЛДЕНЬ. ДОМ НА ХОЛМЕ
        ЛЮСИ Д`АРКУР - МЕДСЕСТРА, ПОКА ЕЩЕ СВОБОДНАЯ ЖЕНЩИНА И УЖЕ СОВСЕМ НЕ ФЕМИНИСТКА.
        Все эти пять дней, что прошли с того дня, когда Марина стала матерью, я думала только об одном. До сих пор я не могу привыкнуть к мысли, что я… Я даже мысленно боюсь называть это слово. Может, все-таки ошибка? Нет, едва ли. Я чувствую себя по-другому… Вот не могу точно объяснить, но перемены в моем организме дают о себе знать слабыми, трудноуловимыми сигналами. И самый явный из них - это непреодолимая сонливость. Я засыпаю буквально на ходу! Стоит только присесть где-нибудь - и голова начинает клониться. Это уже начали замечать и добродушно подсмеиваться. Но по утрам меня не тошнило. Странно - почему-то я думала, что это происходит со всеми… хм, теми, кто в интересном положении. Оказывается, нет.
        Все это время я размышляла, пытаясь понять свое отношение к тому, что со мной произошло. Как следует проанализировав свои ощущения, я убедилась, что превалирующее из них - все-таки радость. Причем какая-то необыкновенная радость - в ней и нежность, и удивление, и трепет перед свершившимся чудом. Но присутствовала и доля страха, и некоторая растерянность. Но досады не было.
        А ведь это совершенно незапланированная беременность! Надо ж было такому случиться… Судя по всему, это произошло в самый первый раз. Честно сказать, я совершенно забыла о средствах предохранения, которые, собственно, всегда имеются в моей сумочке, как у любой уважающей себя европейки. Сумочкой этой - модельной, купленной за бешеные деньги в Париже - я не пользовалась с тех самых пор, как стала членом Племени Огня. Она так и лежала у меня под подушкой, забытая мной за ненадобностью. Все самое важное я и так могла носить с собой - а эту категорию ценных вещей представлял только Друг. Правда, в последнее время подрастающий котенок стал очень любознательным и все больше времени проводил вне своего убежища.
        Итак, я беременна. Это факт, и это надо принять. А сделать это трудно, хотя я уже заранее чувствую нежность к своему ребенку. Трудно, потому что я абсолютно не была готова к такому повороту событий. Я собиралась родить примерно через восемь-десять лет - так я запланировала. Еще я планировала выбрать ребенку в отцы умного, образованного, порядочного, красивого, без вредных привычек и наследственных болезней, человека. А что же получается сейчас? Отец моего будущего малыша - мальчишка, кроманьонец! С ума сойти… Представляю, какая там наследственность… Что уж там ни говори, а мозги у них, у первобытных людей, все-таки не такие развитые, как у людей XXI века. Но вот странно - мне совершенно, совершенно неважно, что мой ребенок, возможно, будет носить наследственность дикаря.* Я все равно его люблю, моего будущего малыша!
        ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ: * Люси в своем европейском снобизме забывает, что Гуг - не просто дикарь, а потомок достаточно длинной линии вождей, ежедневно и ежечасно вынужденных решать вопросы жизни и смерти своего клана. И если человечество выжило в таких условиях и, более того, даже размножилось, значит, с этими задачами вожди справлялись вполне успешно, а Гуг обладает солидным интеллектуальным потенциалом. Кроме того, по местным меркам, он очень образован, не имеет вредных привычек и уж точно у него отсутствуют наследственные болезни, которые имеют шанс на проявление только в сытом, благополучном обществе, вместе с нормальными детьми выкармливающем всяких уродов.
        Теперь следует обдумать, что ожидает меня. Нет никаких сомнений, что меня будут подталкивать к вступлению в семью этого юного дикаря, который заронил в меня свое семя. Но вот «замуж» я не хочу… Вообще не хочу, неважно за кого. Я просто не представляю, как это я буду вынуждена контактировать со всеми его многочисленными женами… Какая нелепость… Нет-нет, замуж я не пойду, это однозначно. И никто меня не заставить сделать это. Я и сама прекрасно воспитаю своего ребенка… И неважно, в каких условиях - уж я-то постараюсь дать малышу все самое лучшее… А что - здесь я не на самом последнем месте, тяжкой работой не перегружена, всегда сумею уделить ребенку достаточно времени!
        Так, а теперь имеется одна проблема - сказать или нет о своей беременности Марине? Да уж, сон ее был вещим… Возможно, она догадывается. Нет уж, не буду торопиться выкладывать свой секрет - а то начнется… Хочу тихо, спокойно наслаждаться своим состоянием.
        Но Марина довольно быстро оправилась после родов. Сегодня, на шестой день после тех знаменательных событий, она была уже полна сил и энергии. Покормив ребенка грудью, она сказала мне:
        - Ну что, Люсенька, пожалуй, нужно провести профосмотр вернувшихся из охотничьего похода - мало ли что…
        При этом она как-то по-особому на меня посмотрела, словно рентгеном просветила.
        - Хорошо, - сказала я, отводя глаза, - пойду объявлю.
        - Погоди, дорогая… - остановила она меня, - ты ничего не хочешь мне сказать?
        - Нет… - растерялась я, не зная, куда деться от ее проницательных глаз.
        - Смотри, Людмила Батьковна… - шутливо пригрозила она и вдруг спросила: - А когда у тебя месячные были последний раз, а, подруга?
        - А… это… не помню… - стала я бормотать, понимая, как глупо при этом выгляжу и краснея от ее взгляда. Но сознаться сейчас у меня просто язык не поворачивался…
        - Ладно, Люся, иди, - махнула она рукой, к моему великому облегчению, - сообщи, что через час на осмотр.
        Не прошло и часа, как у кабинета моей начальницы собралась толпа народу. Вскоре начался прием. Пока Марина принимала пациентов, с ее ребенком занималась Фэра и одна из молодых туземок, имя которой я никак не могла запомнить. Я же, стоя в сторонке ото всех, размышляла. Судя по всему, срок у меня около двух месяцев. Марина, несомненно, определит беременность… Так что надо заранее приготовиться к тому, чтобы дать отпор, когда она и остальные трое вождей будут убеждать меня вступить в семью Гуга. Нет, нет, и еще раз нет - замуж я не пойду. Это глупо. Я не люблю этого дикаря. Он мне никто, всего лишь партнер. Никто не имеет права меня принуждать идти замуж… Так я и скажу вождям, главное - быть твердой и непоколебимой, стоит дать слабину - и сама не замечу, как замужем окажусь, в многочисленном гареме… Честно говоря, был бы Гуг одиноким холостым парнем, я бы еще подумала. Но делить своего мужа с парой десятков других женщин… Фу, это, по крайней мере, негигиенично… НИ ЗА ЧТО! По крайней мере, я бы хотела быть единственной любимой женой.
        Так я настраивала себя на неизбежный разговор с вождями. В кабинет Марины я зашла последней. Моя подруга была сурова.
        - Ложись, - показала она мне на кушетку, предназначенную для гинекологических осмотров.
        Я покорно легла.
        Она щупала меня очень осторожно, но при этом старалась не смотреть мне в лицо. Я также старалась не встречаться с ней взглядом. Наконец она закончила, вздохнула и, присев на стул, бросила мне:
        - Одевайся…
        Я оделась и теперь сидела на кушетке напротив Марины. Мы молчали. Теперь она смотрела на меня с всезнающей усмешкой, а я мучительно краснела и отводила глаза.
        - Восемь недель, - сказала она нарочито бесстрастным тоном.
        Я медленно кивнула, ерзая на кушетке.
        - Ну и каковы твои дальнейшие планы, подруга? - спросила Марина.
        - Рожать буду… - ответила я, и только потом поняла, насколько идиотски это прозвучало. Это там, в нашем мире, подобный вопрос означал «оставлять беременность или нет?», а тут он подразумевал совсем другое.
        Марина тихо рассмеялась.
        - Конечно, будешь, куда ты денешься… Я спрашиваю - когда ты намерена сообщить Гугу и вступить в его семью?
        Ну вот и пришло время проявить решительность.
        - Я не буду вступать в его семью, - твердо заявила я, смело посмотрев в глаза Марине.
        - Что? - удивилась она, подавшись вперед. - Ты не хочешь выходить за него замуж - я тебя правильно поняла?
        - Правильно, - кивнула я.
        Она смотрела на меня так, словно не находила слов для того, чтобы выразить свое крайнее удивление. Затем она на минуту прикрыла глаза. Когда она вновь взглянула на меня, ее взгляд выражал спокойствие и вежливое любопытство.
        - Так… Понятно, - сказала она, - а можно узнать, почему ты не хочешь?
        - Я не готова к замужеству, - пожала я плечами.
        - Что значит - ты не готова?
        - Я не люблю этого парня, - ответила я, - я не хочу составлять его гарем. Это противоречит моим представлениям о семейной жизни. Я хочу сама воспитывать своего ребенка. Я полагаю, я свободный человек и вправе принимать свои решения, не так ли, мадам Марина?
        Я намеренно обратилась к ней так официально, подчеркивая серьезность нашего разговора. Она долго молча смотрела на меня, словно увидела во м не что-то новое, затем наконец произнесла:
        - Конечно, ты свободный человек, Люси. Разумеется, ты вправе принимать свои решения и строить свою жизнь так, как считаешь нужным. Но, полагаю, моим долгом является напомнить тебе о том, что, по законам нашего племени, дети должны рождаться только в браке. То есть, вступая в связь с мужчиной, ты должна заранее предполагать, что когда-нибудь тебе придется выйти за него замуж.
        - Это неправильно! - воскликнула я, крайне возмущенная. - Он не давал мне прохода, он меня соблазнил! - Я разволновалась не на шутку. Вступая в интимные отношения с Гугом, я как-то совсем забыла об этом законе. И теперь у меня, получается, нет выбора!
        - Ну, милая моя, нехорошо перекладывать свою ответственность на другого… - медленно произнесла Марина, - вот ты вступила в связь, забеременела, а теперь, как честный человек, обязана выйти замуж! Это что же получится, если все незамужние девушки начнут вступать в связь с женатыми мужчинами - бардак, безотцовщина, ревность… Ты подумала, что твоему примеру могут последовать остальные? Живя в Племени, необходимо строго соблюдать его законы…
        - Нет, я не могу этого сделать! - воскликнула я. - Я понимаю, что таковы правила нашего общества, но ведь должны существовать исключения… Я не могу выйти замуж! Я не могу переломать себя! Мне противна мысль о гареме! Марина, делайте со мной что хотите - хоть убейте, хоть прогоните - а замуж не пойду!
        - Ладно, ладно, успокойся… - сказала Марина, примирительно вытянув перед собой руку. - Не волнуйся, Люся, тебе вредно. Ты пока подумай, хорошо? Не торопись с решением. А мы вернемся к этому разговору через некоторое время…
        Часть 14. Весна-красна
        20 МАРТА 2-ГО ГОДА МИССИИ. ВТОРНИК. ПОЛДЕНЬ. ДОМ НА ХОЛМЕ
        Весна в долину Гаронны пришла как-то неожиданно. Только что повсюду лежали огромные сугробы, среди которых были прокопаны узкие тропинки-траншеи, а температура воздуха пусть и не считалась трескучим морозом, но была все же значительно ниже нуля, как вдруг в одну ночь холодный северо-западный ветер сменился теплым юго-западным, температура воздуха резко подскочила градусов на десять, и обитатели Дома на Холме проснулись от звонкого разноголосья капели.
        - Весна, весна, весна, весна - стучали падающие с крыш и веток капли, напоминая о том, что даже во время ледникового периода в этих благодатных краях зима не может быть вечной и рано или поздно сменяется весной.
        Снег, прежде такой легкий и пушистый, сразу пропитался влагой и стал тяжелым и липким. Слепленные из него снежки теперь летели со свистом, как настоящие камни, и Марина Витальевна с Сергеем Петровичем совместно наложили табу на эту забаву. Первая - потому что тяжелые и плотные снежки начали оставлять на телах играющих ощутимые синяки, что могло повлечь за собой тяжелые травмы; а второй - того чтобы избежать разбития невосполнимых оконных стекол.
        В середине первого по-настоящему весеннего дня облака на небе покрылись рваными голубыми прорехами, через которые выглянули лучи уже довольно жаркого весеннего солнца. Все-таки сорок пятая параллель даже в эти холодные времена является достаточно жарким местом. Соскучившиеся по ласковому солнечному теплу и свету члены племени Огня повылезли под южную солнечную стену Большого Дома, где прямые солнечные лучи складывались с теплом, отраженным от побеленной стены. В таких местах всегда в первую очередь тает снег, обнажая первую полоску черной земли, и там же прежде всего пробивается первая зеленая травка. До травки в данном случае дело еще не дошло, а вот девичий цветник там расцвел самым буйным цветом.
        Вылезли погреться и любимые жены Сергея Петровича и Андрея Викторовича - Ляля и Лиза. Их огромные животы, выпирающие из под расстегнутых курток и туго обтянутые свитерами, не оставляли никакого сомнения в том, что обе эти красавицы находятся на излете своей беременности. Впрочем, они были там не одиноки. Компанию им составили Катя с двухмесячным сыном Романом на руках и Марина Витальевна с почти месячным Антоном Антоновичем. При этом Марину Витальевну сопровождала подружка-собрачница Нита с полугодовалым Игорьком, Катю - подружки-собрачницы бывшая Лань Дита и полуафриканка Куэре-Кира (она с достоинством несла свой небольшой животик, пока только едва-едва выпирающий из-под парки), а Лялю и Лизу - Фэра, Алохэ-Анна, Рана и Сонрэ-Соня, тоже все слегка (на раннем сроке) беременные. Вообще, доля оттопыренных животиков среди замужних дам племени Огня примерно раза в два превышала норму для местных кланов, и в течении ближайших шести-девяти месяцев это обещало самый настоящий бэби-бум.
        Вышла на солнышко и мятежница Люся, которая вот уже месяц, даже не смотря на подтвержденную беременность отказывалась выходить замуж за Гуга. А с его женами, двумя бывшими Ланями и тремя полуафриканками, которые пришли к ней всей семьей «поговорить», она даже двумя словами не перекинулась. Да и в самом деле, что там с ними разговаривать - девчонки же совсем, по шестнадцать-семнадцать лет; у Люси некоторые бывшие ученицы старше, но не будет же она слушать их советов, и даже к просьбам снизойдет едва ли. Люсе казалось, что она хоть в чем-то взяла верх над вождями племени Огня, которые по действующему фундаментальному неписанному правилу не могли ее принудить выйти замуж, а могли только агитировать и уговаривать. Правда, Люся собиралась нарушить не менее фундаментальное правило, которое гласило, что все дети в племени Огня должны рождаться в семьях, но там время пока терпело, до родов было еще около полугода. Кроме того, была еще группа молодых незамужних матерей, попавших в племя Огня уже беременными от своих прежних партнеров, но Люся к этой группе не относилась никоим образом, ибо отец ее ребенка
был известен, а кроме того, жив и здоров.
        Правда, Марина Витальевна уже высказала в сердцах такую мысль, что если Люся такой крепкий дуб, который пили не пили - все без толку, то пусть дубина дубиной и остается. Просто надо будет дождаться родов, забрать ребенка и передать его на воспитание одной из жен Гуга, которые тоже ходят нынче непраздные. Да, это жестоко, но чего вы хотели, если Люся своим ослиным упрямством разрушает социальную структуру племени Огня, эгоистка чертова. Пройдет совсем немного времени, ей снова захочется мужика, и она опять полезет к женатому мужчине, ведь один раз ей все уже сошло с рук. А так нельзя.
        Но тут на защиту бедной Люси встал Сергей Петрович, который сказал, что такие административно-командные силовые решения только маскируют некомпетентное управление племенем со стороны вождей. Тут, как говорится, тщательнее надо, чтобы Люся сама захотела замуж, а не тащить ее к Гугу как козу на веревке. При том высоком уровне социальной защищенности, которое дает своим членам племя Огня и достаточно высоком статусе самой Люси, входящей в сообщество медиков, по местной терминологии - Мудрых женщин, она действительно может не опасаться никаких материальных проблем, связанных с отсутствием в семье мужчины-кормильца. Количество жирных кусочков в тарелке, очередность получения из мастерских сапожек из мягкой бычьей шкуры или рубахи из тонкой лососевой кожи, а также личный социальный статус и уровень общественного престижа от наличия или отсутствия официально зарегистрированного мужа ничуть не зависят.
        Но только, будучи матерью-одиночкой, где она возьмет коллектив подружек-собрачниц, готовых взять на себя заботу о ребенке в то время когда она должна работать? И кто будет ухаживать за ней самой, если, не дай-то Бог получится так, что она заболеет или травмируется. Семья для женщины в племени Огня - это не только кусок хлеба и возможность легального доступа к мужскому телу, но и дружеская поддержка коллектива. Конечно, упомянутые выше незамужние матери тоже кооперируются для взаимной помощи, но все это эрзац, потому что каждая такая женщина, едва оправившись после родов, первым делом стремится найти семью, которая согласится принять ее в свой состав. Плохих мужчинок в племени Огня нет совсем, все главы семей статусные и социально ответственные, даже трое юных бывших французов, ходивших в зимний охотничий поход и тем самым подтвердившие свои претензии на роль глав больших семей. Теперь Роланд Базен, Оливье Жонсьер и Максимилиан Кюри - точнее, их старшие жены - могут подыскивать себе новых участниц их семейных коллективов.
        Всего через несколько дней, в момент весеннего равноденствия, состоится праздник весны, и на нем Сергей Петрович вынужденно запланировал очередной этап расширения семей. Во-первых - это те самые матери-одиночки, во-вторых - несколько вчерашних подростков, которых Марина Витальевна планирует посвятить во взрослые девушки, ибо их срок настал, в-третьих - неандерталки, которым тоже хочется «сладенького» семейного уюта, и, в-четвертых - дышащее в спину первым трем категориям огромное количество вчерашних Волчиц, чей социальный статус пока мало отличен от нуля. Но и это состояние у них когда-нибудь кончится, потому что мадам Патриция Базен, как она любит себя называть, первых кандидаток на расширение своего семейного очага нашла именно среди волчиц, все плотнее и плотнее вливающихся в общий коллектив. Не отягощенная свойственными Люсе предрассудками мадам Патриция видит, какие преимущества дает женщине жизнь в большом и дружном коллективе. Тронулся лед и у Ольги Слепцовой, которая наконец решилась и вступила в переговоры с подружками-собрачницами Андрея Викторовича на предмет присоединения к их семье,
и те вреде бы были не против. Одна лишь Люся оставалась упрямой белой вороной…
        Впрочем, что касается лично Люси, то в силе поддержки семейного коллектива ей предстояло убедиться в самое ближайшее время, потому что этим же вечером одновременно, будто сговорившись, начали рожать находящиеся на самом крайнем сроке своей беременности Лиза и Ляля.
        20 МАРТА 2-ГО ГОДА МИССИИ. ВТОРНИК. ПОЛДЕНЬ. ДОМ НА ХОЛМЕ
        ЛЮСИ Д`АРКУР - МЕДСЕСТРА, ПОКА ЕЩЕ СВОБОДНАЯ ЖЕНЩИНА И УЖЕ СОВСЕМ НЕ ФЕМИНИСТКА.
        Что за сумасшедший день… Мне казалось, будто я попала в дурную комедию. Но начну обо всем по порядку…
        Мы с мадам Мариной с утра с утра сделали влажную уборку в кабинете, и теперь сидели, попивая чаек и мило беседуя о своем, о женском. Моя русская подруга не оставила своих попыток сосватать меня за этого дикаря. Но чем настойчивей она меня уговаривала, тем решительней я сопротивлялась.
        - Вот упрямая ослица… - проворчала в конце концов мадам Марина и махнула на меня рукой.
        Мы стали разговаривать на другую тему.
        - Послушай, Люсь… - сказала мадам Марина, - меня очень беспокоит Жебровская. Ты ее лучше знаешь - скажи, что она за человек, что можно от нее ожидать? Ты знаешь, я все ломаю себе голову, как с ней поступить. Есть у меня одна мысль, но сначала я хотела бы посоветоваться с тобой…
        - А что ты собираешься с ней сделать? - встревожилась я, зная, что характер у моей подруги крут, как и остальных вождей.
        - Да ничего такого страшного я с ней делать не собираюсь! - рассмеялась мадам Марина. - Наоборот, хочу, как говорится, оказать ей благодеяние. Но мое решение будет в некоторой степени зависеть от того, что ты расскажешь, да еще потом нужно обсудить это с остальными вождями. Я тебя слушаю, дорогая…
        - Жебровская очень умна, - начала я, припомнив, как составляла характеристики на своих учеников, - но ум у нее сугубо практический, направленный на извлечение пользы для себя, его еще можно назвать… как это по-русски…
        - Хитрость? - догадалась мадам Марина.
        - О да, хитрость. Жебровская обладает задатками лидера, но в ней сильна склонность к подавлению, унижению слабых и установлению своего непререкаемого авторитета. Считает себя особенной, лучше других, умеет хорошо приспосабливаться. Но это скорее можно назвать приспособленчеством, так как она имеет тягу к плетению интриг и вполне способна в этом преуспеть. В ней проявляются истерические черты, когда она не может себя контролировать, и именно это мешает ей добиться своеобразного успеха - если под успехом подразумевать достижение определенных социальных высот.
        Мадам Марина задумчиво кивала в такт моим словам, но, видимо, я не сообщила ей ничего нового - во всем этом у нее и так была возможность убедиться лично.
        - Жебровская… как это сказать по-русски… когда человек носит две маски… - затруднилась я подобрать точное слово.
        - Лицемерка? - подсказала мадам Марина.
        - Да, лицемерка, - подтвердила я, - какое точное слово. Меряет, то есть меняет лица… Лицо хорошей девочки, лицо ответственного руководителя, лицо законопослушного члена общины…
        - Уж да, - вставила мадам Марина, - лучше, как ты, открыто преступать законы этой общины… - и она добродушно усмехнулась, но мне все равно стало несколько неуютно. После некоторых раздумий она спросила: - Так ты считаешь, ее невозможно перевоспитать?
        Я немного помолчала, чтобы точнее сформулировать свой ответ, а затем сказала:
        - Я не могу об этом судить, мадам Марина. Я только знаю, что с лицемерами сложно иметь дело, так как никогда не знаешь, приносит ли пользу воспитательный процесс. При крайней необходимости эти люди могут очень хорошо притворяться, что, конечно же, может ввести других в заблуждение. Пожалуй, лицемерие - самый трудноискоренимый порок. Его истоки лежат в глубоком детстве, и, самое главное, что сам человек не осознает своей проблемы. Он находится в антагонизме со всем миром, пытаясь на свое лад установить справедливость…
        Меня несло. Мадам Марина внимательно слушала, и я была ей несказанно благодарна, изливая свой фонтан красноречия, так долго остававшийся невостребованным. Мне нравилась моя речь, нравилось мое владении русским языком, освоенным мной в рекордно короткие сроки, нравилась моя аудитория, хоть и представляла всего лишь одного человека.
        - Итак, мадам Марина, я высказала свое мнение о Жебровской, - резюмировала я.
        - Хм, - ответила она, и было видно, что ее голова занята размышлениями.
        И как раз во время этой паузы в дверь взволнованно постучали.
        - Войдите! - крикнула мадам Марина, и тут же пороге возникли две темнокожие туземные девушки. Я заметила, что дикарки, заходя в наш с мадам Марин кабинет - такой светлый, сияющий стерильной чистотой, тут же преисполняются трепетом и начинают робеть. Сама мадам Марина тоже внушала им почтение, а вот ко мне они относились по-другому, попроще, что ли - в нашем мире это назвали бы «демократичней».
        - Что случилось? - мадам Марин вперилась в в девчонок суровым взглядом.
        - Там… Лиза… - начала одна, нервно переминаясь.
        - Что Лиза? Да говори ты быстрей, горе луковое! - нетерпеливо воскликнула мадам Марина.
        - Лиза кричать… Ребенок рожать… - пробормотала смуглянка.
        - И Ляля рожать… - добавила ее товарка, и тоже кричать.
        - Как рожать?! - вскочила мадам Марин. - Что, обе сразу?!
        - Да, сразу. Лиза и Ляля рожать, - закивали девицы.
        - Немедленно приведите их сюда! - засуетилась моя начальница. - Люся! Готовь все необходимое…
        Она сразу развила бурную деятельность. Мы вместе деловито готовили кабинет к приему рожениц.
        - Надо же… - бормотала мадам Марин, качая головой, - рожать вместе удумали… Будто сговорились… И замуж тоже вместе выскакивали… Надо ж было так подгадать… Теперь, Люсенька, на с тобой придется поднапрячься … Все должно пройти на высшем уровне! Ты меня понимаешь?
        Я кивнула. Видно было, что мадам Марин немного нервничает. Все-таки за своих, русских девушек, она чувствовала гораздо большую ответственность, чем за всех остальных. И уж на кого, как не на меня, могла она положиться в этом деле?
        - Мадам Марина, успокойся, - сказала я, - все пройдет хорошо.
        - А я спокойна! - ответила она как-то чересчур эмоционально, что свидетельствовало о том, что все же она не та спокойна, как ей хотелось бы. И она ничего не могла с собой поделать. С рождением собственного ребенка она немного изменилась - стала более восприимчивой, что ли… Словно слетела с нее та маска вечной суровости и непробиваемости, что носила она раньше, и расцвело ее лицо нежностью и счастьем от запоздалого материнства. Но все же по старой привычке пыталась она казаться железной, и, вероятно, многие продолжали воспринимать ее по-прежнему. Но я-то знала и видела ее настоящую - и любила еще сильней свою милую мадам Марину, мою дорогую подругу…
        Повинуясь внезапному порыву, я подошла к ней и взяла ее за руки. Заглянув в ее глаза, я увидела там страх и растерянность. Эх, мадам Марина… Тебе бы еще месяца два пожить без забот и хлопот, понянчить своего сынишку, отдохнуть от работы… Но ты выполняешь свой долг, а мой долг - во всем помогать тебе и облегчать твой труд настолько, насколько это возможно.
        - Мадам Марина… - произнесла я, крепко сжимая ее ладони.
        - Чего тебе, Люсенька? - ответила она немного сварливым голом, но я-то сразу почувствовала, что она оценила мой жест дружеской поддержки.
        - Мадам Марин. Слушай меня. Все будет хорошо… Ты слышишь? Мы справимся…
        - Да-да, конечно… - кивала она, не торопясь, однако, убрать свои руки.
        - Мы сделаем все так, как надо. Ты можешь на меня положиться, мадам Марина… Давай просто постоим и подготовимся к нелегкой работе…
        - Давай… - выдохнула она.
        Так мы стояли, держась за руки, и я старалась передать ей свое спокойствие и уверенность. Я чувствовала, что у меня это получается. Она успокаивалась. И я видела в ее глазах безмерную благодарность… а она обняла меня и тихо прошептала:
        - Спасибо тебе, Люся… Что бы я без тебя делала…
        Вскоре в наш кабинет привели Лизу и Лялю. Мадам Марина закрыла за ними дверь, оставив любопытствующую толпу туземок в коридоре. Обе девушки стояли у порога, держась за свои животы и глядя на нас глазами, полными тревоги и надежды. Я невольно улыбнулась и заметила, что мадам Марина тоже старается спрятать улыбку под суровостью и деловитостью.
        Девушки выглядели трогательно. Они прижимались друг к другу плечами и, несмотря на свою несхожесть, выглядели как беременные сиамские близнецы. Они то и дело переглядывались между собой, и было видно, что никакая сила сейчас не сможет развести их в стороны.
        И мы стояли перед ними - облаченные в белые халаты и шапочки, и наш вид призван был внушать спокойствие и уверенность.
        - Так… - сказала мадам Марина, садясь за стол и раскрывая тетрадь, - садитесь на кушетку, красавицы.
        Те дружно сели.
        - Начнем с Ляли, - сказала докторша. - Как ты себя чувствуешь, давно ли начались схватки, какова продолжительность, интервалы между ними?
        Она задавала стандартные вопросы одной, потом другой, а я в это время готовила все необходимое.
        - Марина Витальевна, мне страшно… - проговорила Лиза, - я боюсь рожать. Мне уже больно, а что будет дальше?
        - Ну, детка моя… - ответила та, - так предусмотрено природой. Ты, главное, не пугай сама себя. Если ты будешь умницей и будешь слушать наши советы, все пройдет благополучно. Поверь, все это не так страшно, как тебе сейчас кажется…
        Затем она на несколько секунд задумалась, и потом сказала мне:
        - Люся, распорядись, чтобы принесли вторую кушетку.
        Я вышла в коридор, где топтались туземки - они тат же притихли и уставились на меня. Пожалуй, мне впервые приходилось обращаться к ним напрямую. На меня с ожиданием смотрели четыре пары глаз - девушки были готовы выполнить любое мое распоряжение.
        Я объяснила, что нужно сделать, и они, молча кивнув, зашли в кабинет и выполнили все быстро и аккуратно. При этом они старались выразить русским девушкам свое участие - взглядами, жестами, подбадривающими словами. И только тут до меня дошло, что ведь эти туземки - жены мужей этих девушек; тьфу ты, как замысловато звучит… Ну, то есть, те, которые тоже спят с русским вождями. Меня передернуло. Но что-то заставляло меня внимательно наблюдать за тем, с какой заботой и участием относятся туземки к своим «сестрам» - и отчего-то мое сердце стало таять. Так все это было мило, трогательно и бесхитростно, что я не могла не посмотреть на это под другим углом. Мне вдруг открылось, что да, действительно, в Племени все устроено справедливо, потому что при данных условиях по-другому нельзя. Ну, многоженство - но зато пристроено большинство женщин и девушек, что сводит к минимуму интриги и зависть. Тут же я постаралась одернуть себя - что с тобой, Люси д`Аркур? Неужели ты настолько деградировала без цивилизации, что уже многоженство кажется тебе справедливым устройством общества? Может быть, ты и сама наконец
осчастливишь своего дикаря и почтишь его гарем своим согласием вступить в него? Ха-ха, видели бы тебя твои соратницы… Ты же просто дура, Люси. Слабая, эмоциональная, внушаемая дура. Мало того, что ты забыло о контрацепции, так ты еще теперь и умиляешься многоженству, находя это правильным и обоснованным? Если ты поддашься уговорам и вступишь в гарем, я перестану тебя уважать…
        Так, насмешливо, говорила одна часть моей сущности другой. А та, другая часть, вдруг, неожиданно для меня самой, отвечала: «Замолчи наконец. Мои соратницы остались в другом мире, вместе со всем этим глупым феминизмом, который оказался пшиком и не сослужил мне никакой доброй службы, а даже наоборот. Это он вводил меня в заблуждение, создавая иллюзию, что я свободна. Но стоило измениться обстоятельствам - и все это потерпело крах! Я поняла, что все обстоит совсем не так, как меня учили. Феминизм - это просто религия. Но она, как оказалось, не универсальна. А вот убеждения этих русских работают! Они приносят пользу и меняют действительность в лучшую сторону. Так что замолчи навсегда, и больше меня не беспокой. Я буду принимать решения, не оглядываясь на тебя.»
        Мое второе «Я» саркастически хмыкнуло, однако умолкло, отчего я сразу почувствовала себя свободней.
        Тем временем весть о том, что русские девушки решили рожать, облетела поселок. И вскоре я услышала в коридоре тяжелый топот мужских ног. Затем раздался взволнованный стук. Мадам Марина, которая в это время, огородив кушетку ширмой, проверяла раскрытие шейки у Ляли, кивнула мне - и я подошла к двери. Открыв ее, я обнаружила, что там стоят оба русских вождя - мужья рожениц. Наверное, я не смогла сдержать улыбки - настолько были взволнованы будущие отцы. Месье Андре был бледен, он то и дело потирал подбородок, а месье Петрович, наоборот, раскраснелся от переживаний; и оба они ничем не отличались от других молодых папаш, стоящих в приемной роддома в трепетном ожидании появления на свет своего потомства.
        - Как? Что? Все в порядке? Что-нибудь нужно? - сумбурно, наперебой спрашивали они, пытаясь заглянуть в кабинет.
        Но я не пускала их внутрь - так распорядилась мадам Марина. Я отвечала, что все идет хорошо, что волноваться не следует. Но разве убедишь молодых папаш не волноваться в то время, когда у них рождается первенец?
        - Ээ… Мадам Люси… - обратился ко мне месье Андре, нервно барабаня пальцами по стене. - Пожалуйста, будьте внимательны к моей супруге…
        - И к моей, - вмешался месье Петрович, в глазах у которого было заметно плохо скрываемое беспокойство. - Вы же у нас специалист, мадам Люси… Мы вам доверяем самое дорогое…
        - Да, мадам Люси, - добавил месье Андре, - вы прекрасный мастер своего дела, и сейчас от вас с Мариной многое зависит…
        Я была растрогана чуть не до слез. Оказывается, эти русские вожди ценят меня очень высоко… Я даже не догадывалась об этом. Наверное, мадам Марина говорила им обо мне много хорошего, и вот только теперь я увидела их истинное отношение. Мне было несказанно приятно. И я, не удержавшись, улыбнулась вождям счастливой улыбкой и сказала:
        - Месье Андре, месье Петрович. Я прошу вас не волноваться. Все пройдет хорошо, я это компетентно заявляю. Вы можете находиться здесь, в коридоре, а я буду сообщать вам о том, как идут дела.
        - Спасибо, Люсенька… - тихо произнес Петрович и в порыве благодарных чувств слегка прикоснулся к моей руке.
        Я затворила дверь и вернулась в выполнению своих обязанностей.
        - О-о-ой, мамочки мои! - голосила Ляля. - Больно!
        Растрепанная, с глазами, полными слез, она стояла, упираясь руками в стену - мадам Марина запретила садиться.
        Лиза держалась лучше. Она только приглушенно стонала, когда начинались схватки и крепко зажмуривала глаза.
        Я подошла к Ляле.
        - Положи пальцы рук на верхушки бедер, - сказала я, и она послушно выполнила мое указание. - Теперь, когда придут схватки, массажируй эти точки. Боль снизится вдвое.
        Девушка недоверчиво посмотрела на меня, но с готовностью кивнула. Вскоре пошли очередные схватки. Она интенсивно нажимала на те точки, что я ей показала, и при этом с благодарным удивлением смотрела на меня. Лиза последовала ее примеру.
        - Мадам Люси, действительно, помогает! - воскликнула Ляля. - Спасибо вам.
        Я честно выходила в коридор каждые полчаса - и вожди неизменно вскакивали со скамьи, бросаясь мне навстречу. Я деловито информировала их о том, как идут роды, и они внимали мне с таким почтением, что мне даже становилось неловко. И невольно в моей голове возникала мысль - а будет ли Гуг так же переживать за своего ребенка? Будет ли дежурить у двери, вскакивая каждый раз, когда Марина приоткроет дверь?
        Почему же такое лезет мне в голову? Ведь я решила рожать без мужа, так зачем мне надо, чтобы он переживал? Это будет мой, и только мой ребенок… Но отчего же так щемит сердце, когда я вижу выражение глаз русских вождей, готовящихся стать отцами? Отчего я умиляюсь, видя, как тепло, по-сестрински, относятся к роженицам остальные жены их мужей? Неужели я готова дать слабину и, плюнув на все, согласиться выйти замуж за моего милого дикаря? Ведь можно, оказывается, жить в ладу с остальными женами. Да и наверняка я буду главной среди них. Они ведь уже приходили ко мне с делегацией - тогда еле удержалась, чтобы не расхохотаться. А теперь вспоминаю тот разговор - и не без удовольствия. Вели они себя почтительно, смотрели на меня почти как на божество. Приглашали в свой гарем. Говорили, что буду старшей женой, что они обещают слушаться меня… Сейчас до меня дошло, что ведь они были искренни, и это главное. Они действительно были заинтересованы, чтобы я вступила в их семью, а не просто выполняли указание своего шестнадцатилетнего господина. Ведь мое «членство» в их семье поднимало и их статус, и статус семьи
в целом. Я ведь только смеялась и отмахивалась, когда мадам Марина говорила, что я - самая завидная невеста в племени. Но, несомненно, так оно и есть. Я окончательно убедилась в этом, увидев, как почтительно разговаривают со мной вожди, еще несколько месяцев назад и за человека меня не считавшие.
        Кроме того, мне довелось наблюдать, как помогают «сестры» с детьми. Разве могла бы мадам Марина спокойно выполнять свои рабочие обязанности, если бы не ее товарка (Нита, кажется - у нее уже есть свой ребенок, а теперь она с удовольствием нянчит обоих)?
        Что ж, впервые я решила как следует подумать о замужестве. Но это потом. а сейчас мы с мадам Мариной должны выполнять все четко, быстро и правильно, потому что вдвоем нам будет нелегко справиться с двумя роженицами. Правда, есть еще Фэра, но главная ответственность все же на нас. Это на наши плечи возложен нелегкий труд помогать появляться на свет будущим членам нашего Племени, которые будут строить светлое будущее на этой благословенной земле….
        Бывает же такое - вся родовая деятельность у двух русских девушек шла синхронно. И это было не очень хорошо, потому что так мы не могли как следует контролировать процесс. Правда, есть Фэра… Вон она - тоже в белом халате, который ей очень к лицу, снует от одной страдалицы к другой, оказывая, скорее, психологическую поддержку.
        Мне вдруг отчетливо вспомнился страшный рассказ бабушки о том, как вместе с ней рожали шестеро женщин, а из персонала было всего трое - в результате один ребенок задохнулся. Ну что гадость в голову лезет! Да моя бабушка была пьяна в тот момент, когда это рассказывала - может, сочинила все. Любила старуха выпить… Кстати, вот что интересно - ЭТИ русские совсем не пьют, даже мужчины. Все это пропаганда, будто они все алкоголезависимые. Гнусный поклеп. А ведь жила бы я в нашем мире - и за всю жизнь бы не узнала, что они, русские, совсем другие, что они во многом лучше нас. Так бы их и презирала дальше… Фу, гнусность какая. Теперь-то воспринимается по-другому. Теперь я почти сроднилась с ними - подумать только! Да-да - стала одной из них, пользуюсь почетом и уважением. Эх, соратницы-феминистки… Видели бы вы меня сейчас. А еще лучше - пожили бы вместе с нами, здесь, в Каменном Веке; тогда бы я посмотрела, как вы будете применять свои идеи…
        Так, вроде пока все идет нормально. Вот только Ляля на грани паники. А когда роженица в таком - слишком нервном - состоянии, могут быть разные эксцессы… ну, типа разрывов шейки или еще чего похуже. Хорошо бы ее успокоить, но только как? Я даже имя ее не могу выговорить… Спрашиваю у мадам Марины (она в это время раскладывает рядом с кушеткой разные интсрументы - скальпель, зажим и прочее):
        - «Ляллия» - как это будет целое имя?
        Секунду она смотрит на меня без всякого выражения, словно вспоминает, а потом говорит:
        - Ляля - это «Лариса»….
        Я киваю. И как раз в этот момент Ляллия начинает орать:
        - Я боюсь, Марина Витальевна! Я не хочу рожать!
        - А придется… - сурово усмехается та.
        Но девушка нервничает все сильнее.
        - А если я умру? Ой, мамочки мои, не хочу…
        Вслед за этим раздаются всхлипы. А на соседней кушетке деликатно пыхтит Лиза (вот уж чье имя легко и приятно произносить!) - она вообще ведет себя так, словно ей неудобно за причиненное нам беспокойство.
        - Ты не болтай ерунды, хорошая моя, - вздыхая, увещевает Лялю мадам Марина. - Вон, подруга твоя спокойненько лежит…
        - А что я поделаю, если мне страшно? - плаксиво отвечает Ляля. - Я же первый раз…
        - Ну так и она первый раз! - резонно отвечает мадам Марина.
        И тут вдруг у Ляли глаза начинают вылезать из орбит, и из горла вырывается сдавленное кряхтение.
        - Ааа! - вопит она. - Что это?
        - Все нормально, это пошли потуги, - пытается мадам Марина ее успокоить.
        - Малыш скоро выходить на свет, - добавляет Фэра и одаривает девушку лучезарной улыбкой.
        - Это ужас! - кричит Ляля, в ужасе вытаращивая глаза. - И долго это будет продо… - и тут очередная потуга обрывает ее фразу.
        И в этот момент у Лизы, которую курирую я, тоже начинаются потуги. Она тоже взволнована, но держится молодцом.
        Мадам Марина внимательно следит за родовым процессом Ляли. «Тужься - не тужься», «дыши быстро - дыши медленно» - командует она, но девица, похоже, обезумела от ужаса.
        - Не буду тужиться! - истерит она.
        - Ты что, ребенка убить хочешь? - грозно вопрошает мадам Марина. - А ну тужься!
        Подруга бросает на меня встревоженный взгляд. Делаю знак Фэре - она заменяет меня возле Лизы, сама же я встаю вместо мадам Марины. Так, что тут у нас? Ага, головка слишком крупная, а девица плохо тужится…
        И тут на меня что-то находит. Эти девочки во что бы то ни стало должны разродиться благополучно - такая мысль сверлит мой мозг, который тут же нащупывает верный путь.
        - Ляллия, а ты знаешь, что некоторые люди во Франции протестуют против выражения «беременная женщина»? - вкрадчиво спрашиваю я.
        - А как же их надо называть тогда? - удивляется девушка, внимательно прислушиваясь к себе - приближается очередная потуга.
        - Беременный человек! - говорю я.
        И тут я слышу, как смеется Лиза. Смеется мадам Марина. И наконец смеяться начинает моя пациентка.
        - Ха-ха-ха! Беременный человек! Идиотизм!
        Я тоже смеюсь - и обстановка немного разряжается. Лиза слушается меня, тужится как надо. Фэра стоит у нее в изголовье и великодушно предоставляет свои руки, чтобы девушка могла хвататься за них во время потуг…
        И вот наконец свершилось - Ляля произвела на свет мальчика… А через пять минут и Лиза разрешилась - и тоже сыном! Просто замечательно…
        Мы с мадам Мариной многозначительно переглядываемся. Наши родильницы целиком поглощены своими чадами, которые лежат у них на груди. Весь мир сейчас исчез для них, и нет на свете людей счастливее… Я гляжу на них и умиляюсь, украдкой смахивая слезы. Пожалуй, пора обрадовать молодых папаш. Марина подмигивает и кивает на дверь.
        - Поздравляю! - торжественно говорю я, когда они оба подскакивают ко мне, пытаясь заглянуть в кабинет.
        - Кто? Кто? Не томи, Люся!
        Выдерживаю паузу и провозглашаю:
        - Мальчик и… мальчик!
        И тут они в пароксизме восторга принялись расцеловывать меня, и я была до самой глубины души растрогана таким проявлением чувств.
        Потом, с разрешения мадам Марины, я впустила новоявленных отцов в палату. И, глядя, как нежно они воркуют с женами, с каким трепетом прикасаются к своим новорожденным детям, почувствовала непреодолимое желание, чтобы и у меня был такой же любящий и заботливый муж…
        31 МАРТА 2-ГО ГОДА МИССИИ. СУББОТА. ВЕЧЕР. ДОМ НА ХОЛМЕ
        За те одиннадцать дней, которые прошли с тех пор, как в долину Гаронны впервые пришла весна, кривая температур резко поползла вверх и вот уже днем на градуснике в тени было от плюс семи до плюс десяти, а ночью температура едва падала до нуля по Цельсию. Окружающая среда, естественно, на такое стремительное потепление отозвалась всемерным таянием накопившихся за зиму снегов. Голосом этой фазы весны был уже не звон капели на солнечной стороне дома (где около полудня температура поднималась до плюс двадцати по Цельсию) а повсеместное журчание весенних ручьев, несущих свои талые воды прямо в русло Гаронны. То же самое происходило на всем протяжении ее течения от предгорий Пиреней до самого океана, поэтому лед на Гаронне как-то одномоментно посерел и вздулся, как бы в предчувствии предстоящего половодья. Запасы снега были накоплены просто огромные.
        Это в тундростепях зимой осадков почти не выпадает, а летом их нет совсем. Дожди немного льют весной и осенью - и на этом все. В лесной зоне, в которой поселилось племя Огня, снеговой покров зимой из-за близости Атлантического океана накапливается даже интенсивнее, чем в наше время на севере России, и из-за более южного положения настолько же интенсивнее он начинает таять с приходом первого тепла. Это было еще не само половодье, а его прелюдия, когда вода только начинает выходить из берегов, что становится сигналом к тому, что от нее подальше надо будет убрать разные ценные предметы. А то ищи их потом в лучшем случае где-нибудь в середине колючих кустов, а в худшем - в середине Атлантического океана.
        Но вожди племени и так уже позаботились, чтобы ценные предметы не валялись где попало, и даже шалаши-вигвамы, расположенные в том месте, где был разбит второй береговой лагерь, находились значительно выше того уровня, до которого вода поднималась за последние несколько лет. У вождей в этот момент были несколько иные заботы. Приход весны требовалось отметить, и отметить сакрально. Вообще-то лучше всего для этого подходил день весеннего равноденствия, который, по принятому в племени Огня календарю, наступал первого апреля. Шуточное предложение принести в жертву духу весны Жебровскую, торжественно утопив ее в реке или спалив на костре, было вождями с негодованием отвергнуто.
        Жебровская будет принесена в жертву своей дурости, и никак иначе. Сергей Петрович уже подумывал о том, чтобы прямо с началом навигации снарядить «Отважный» и, сплавав к южной оконечности Британского полуострова (которая сейчас Корнуолл), набрать там свободно валяющиеся по берегу кристаллы самородного олова, взамен бросив на том берегу проштрафившуюся насмерть девку. Ну, или, если она сильно будет бунтовать, выкинуть ее еще по пути прямо в Бискайский залив. И ей, и всем остальным от этого будет только меньше мучений.
        Таким образом, празднику Весны требовался другой, более позитивный сценарий. Сюжет русской масленицы с символизирующими вернувшееся солнце блинами приходилось откладывать на год или на два из-за почти полного отсутствия муки, без которой не бывает блинов. В конце концов шаман Петрович решил, что ритуал встречи вернувшегося солнца будет как бы обратным относительно его проводов. В день праздника племя поднимется рано, еще до рассвета, соберется на площадке перед домом и станет призывать солнце, первый луч которого, брызнувший из-за горизонта, ознаменует настоящий приход весны. Потом шаман Петрович уступит свое место Марине Витальевне, и та присвоит статус взрослой девушки единственной готовой к этому Лани-подростку Мике. Потом к Марине Витальевне присоединятся остальные вожди, которые должны будут ввести в полноправные члены племени то, что осталось от клана Волка. Только после этого «волчицы» смогут подыскивать себе семьи, в которые они пожелали бы вступить. В первую очередь это должны быть семьи молодых французов, в которых пока что было по одной или по две жены.
        ТОГДА ЖЕ И ТАМ ЖЕ.
        ЛЮСИ Д`АРКУР - МЕДСЕСТРА, ПОКА ЕЩЕ СВОБОДНАЯ ЖЕНЩИНА И УЖЕ СОВСЕМ НЕ ФЕМИНИСТКА.
        Ох и любят русские всякие праздники… Нет, конечно, мы, французы, тоже их любим, но все-таки отмечать с таким размахом не умеем. Когда русские что-либо празднуют, ты чувствуешь себя частью единого целого - думаешь с ними одинаково, чувствуешь то же, что и они - и в этом главная особенность русских праздников.
        Хотя это я так условно говорю «русский праздник». На самом деле это праздник Племени Огня - то есть нового народа, зарождающегося на этой земле, в который влилось и еще вольется много разных кровей. И праздники просто необходимы, так как они сплачивают этот народ, объединяя их духовно и вселяя веру, что все мы - одна семья…
        Итак, на этот раз нам предстоит отмечать День Нового Солнца. Это был как раз день весеннего равноденствия, после которого светлое время суток будет больше, чем ночное. Я знаю, что в некоторых странах тоже отмечают этот день, а праздник называется «Новый год» - на их языке - «Ноуруз». Да, помнится, персидские студенты в моем университете отмечали этот день. Они угощали нас какими-то обрядовыми кушаньями, при этом были нарядны и поздравляли друг друга, желая мира, добра и процветания.
        За день до «торжеств» месье Петровичем был объявлен сбор идей на тему того, как лучше организовать празднество. Желающих поделиться соображениями было достаточно много. И даже маленькая девочка Марина, заикаясь от волнения, предложила провести конкурс рисунков на асфальте. На резонное возражение, что асфальта-то у нас не имеется, она не растерялась и сказала, что тогда можно устроить конкурс поделок из природных материалов; и ее предложение было принято.
        Туземки сказали, что сейчас, когда уже достаточно тепло, можно откопать разные вкусные растения и приготовить из них их, так сказать, «национальные блюда». Петрович, кажется, был заинтригован и одобрил и эту идею. Честно сказать, я бы с удовольствием попробовала блюда «местной кухни». Последнее время мне хотелось съесть чего-то такого… непонятно чего. Обычная пища почему-то стала вызывать во мне некоторое отвращение. Пару раз меня даже стошнило. «Ничего, ничего, Люсенька! - посмеивалась мадам Марина, -это у тебя еще легкий токсикоз… А сидела бы на своей вегетарианской диете - так вообще полоскало бы постоянно, и еще неизвестно, какой ребенок бы потом родился…» Я ведь действительно уже и забыла о том, что страдала когда-то такой глупостью, как вегетарианство. Теперь понимаю, что более изощренного издевательства для человеческого организма не найти. А насчет токсикоза она права… Это был именно он. Однако, насколько мне помнится, он должен был пройти ко второму триместру.
        Словом, было решено приготовить обычную еду, но на местный манер - то есть добавив в нее те приправы, которые смогут отыскать туземки на земле, только-только сбросившей снежный покров. Ну, еще предполагалась лососевая икра и копченая рыба.
        Что же касалось развлекательных мероприятий, то тут активность проявила Ольга Слепцова. Она весь день бегала, с кем-то совещалась, кого-то уговаривала, деловито записывая что-то в блокнот - и наконец объявила список номеров. Итак, в программе присутствовали: акробатический этюд - Оливье Жонсьер и Эва де Вилье (он - крепкий и мускулистый, как молодой Геракл, она - тоненькая и хрупкая, будто тростинка), дальше следовал вокальный номер - Ванесса Нуари в сопровождении хора полуфриканок, для которых не прошли даром долгие вечерние посиделки, когда девушки пели, занимаясь рукодельем в комнатах второго этаже; танцевальный номер - зажигательная румба и акробатический рок-ролл в исполнении Роланда Базена и его супруги Патриции; сценка «Весенний сон» (участвуют - внимание! - неандерталки); ну и еще пара групповых танцевальных номеров - Ольге, как общественнице, хотелось задействовать как можно больше народу. Так что по поводу торжественной встречи весны после окончания ритуальной части намечался целый концерт… Слепцова и ко мне подходила, просила поучаствовать, но я решительно отказалась. И только к вечеру
я вдруг решилась. Просто не могла отказаться от искушения выступить перед большой аудиторией - и плевать, что большинство не знают французского языка. Мелодику речи и накал страстей, переданный интонацией, оценить они все же могут, а это уже немало. Я собиралась прочитать кое-что из сонетов Поля Верлена…
        Месье Петрович, довольный донельзя, сразу утвердил эту программу, сказав, что все выглядит просто замечательно. Осталось только дождаться завтрашнего утра.
        Как и планировалось, мы поднялись очень рано, когда небо едва начало светлеть на востоке. В такое время природа была какой-то особенной - подернутый голубоватой дымкой лес под сенью которого еще лежал снег, словно замер в ожидании восхода солнца. Влажный запах пробуждающейся на открытых полянах земли волновал, вызывая в душе радостные предчувствия. Уже проснулись птахи; они самозабвенно щебетали в вершинах деревьев, словно так же, как и мы, призывая светило - и это разноголосье как нельзя лучше соответствовало общему настроению.
        Мы выстроились на площадке перед Домом и под руководством месье Петровича стали звать солнце. Окажись я участницей подобного действа при других обстоятельствах, в нашем мире, я решила бы, что все его участники - сумасшедшие. Ведь нам, людям прогрессивного столетия, известно, что Солнце - никакое не божество, а так называемый астрономический объект - звезда типа «желтый карлик». Но теперь, проникнувшись торжественностью момента и поддавшись массовому настроению, мне и самом деле казалось, что Солнце - живое, что это могучее божество, которое слышит нас и снисходит до наших нужд. И в этот момент я ощущала все величие Мироздания, и свою взаимосвязь с ним и с остальными членами нашего племени. Это было упоительное чувство. Там, в своем мире, я никогда бы не смогла испытать такого, и даже никогда не узнала бы, скольком потеряла.
        - Солнце, мы зовем тебя! - взывал месье Петрович, воздев к небу руки.
        Племя повторяло за ним и слова, и жесты.
        - Великое светило, приди и озари нашу землю!
        - Даруй нам свет, лучезарное солнце!
        - Даруй нам тепло и благослови наше племя!
        - Одари нас обильными плодами того, что произрастает на земле, здоровым приплодом животных и потомством - наших женщин!
        И вот вспыхнул на горизонте первый луч - и племя разразилось ликующими криками, приветствующими багровый жаркий шар, поднимающийся в прохладе утра из-за горизонта и окрасивший все вокруг в теплые розовые тона. Светило вставало быстро и величественно, разгоняя остатки мрака. Сразу изменились запахи - они стали мягче и к ним примешалась новая, теплая нотка (я вообще стала очень чувствительная на запахи в последние две недели).
        И когда солнце полностью взошло, оторвавшись от горизонта, все наше племя запрыгало и захлопало в ладоши. И даже неандерталки разразились гортанными криками; глаза их радостно блестели, они широко улыбались, показывая крупные зубы. И в душе у каждого наверняка звучала ликующая песня, песня наступившей весны - времени возрождения и обновления жизни. Женщины, родившие детей этой зимой, поднимали своих младенцев вверх на вытянутых руках, будто знакомя их с вернувшимся к своим обязанностям светилом. К своему удивлению, я увидела, что так же поступили не только подпавшие под влияние местных молодые русские женщины Ляля, Лиза и Катя. Даже мадам Марина подняла вверх своего освобожденного от пеленок малыша, и тот поприветствовал солнце громким ревом разбуженного маленького человечка, которому очень холодно и который хочет есть.
        Затем шаман Петрович заявил, что солнце услышало наш зов и пришло - а значит, дальше все будет по распорядку. На этом официальная часть кончилась и началась обычная предпраздничная суета. На нескольких очагах готовилась еда, женщины сновали туда-сюда, весело переговариваясь между собой. Денек, как будто специально, выдался теплый, и лишь иногда по небу проплывали маленькие облачка-барашки. В такой день грех было сидеть под крышей - хотелось подставить свое тело ласковым солнечным лучам и игривому ветерку. Казалось, что под этим ярким небом Каменного Века, сейчас, в день весеннего равноденствия, обновляется весь организм.
        Мадам Марина со своим сыном в самодельном «кенгуру» важно прохаживалась мимо очагов, принюхиваясь и затем удовлетворенно кивая. Как же она посвежела с приходом весны, и как к лицу ей было материнство! Она словно помолодела лет на пятнадцать, стала женственнее и мягче. В себе же я не замечала пока что никаких изменений, хотя мадам Марина говорила, что у меня в глазах зажегся какой-то свет, отчего я стала напоминать ей Сикстинскую мадонну. Меня смутил столь изысканный комплимент, хотя, конечно, было приятно сравнение моей персоны с шедевром…
        Мне, честно говоря, становилось не очень хорошо от разнообразных запахов, которым наполнился воздух, и я то и дело отходила подальше, чтобы вдохнуть свежий ветер весны. А вскоре мои бывшие ученики позвали меня, чтобы я помогла им с оформлением импровизированной сцены, которая представляла собой расчищенную площадку у входа в Дом, справа от того места, где ныне пылали очаги. Мы соорудили там нечто вроде ширмы, используя для этого вкопанные в землю жерди и простыни.
        Итак, наконец столы были накрыты, и все наше племя приготовилось в вкушению праздничной трапезы. На столах стояли разнообразные блюда. Марина тихонько посетовала, что нет хлеба, но я вовсе не испытывала тягу к мучному, в отличие от русских.
        Месье Петрович снова произнес торжественный спич, «благословив» трапезу и дав племени некоторые напутствия. В заключение он высказал надежду, что в дальнейшем у нас будут формироваться все новые и новые праздники, проистекающие из важных и значимых для Племени событий.
        Вдохновленные этой речью, мы принялись за еду. Честно говоря, аппетит у меня на этот раз был волчий. А поскольку от слишком жирной пищи меня мутило, я налегала на блюда, приготовленные туземками - кажется, они использовали для этого какие-то коренья, травы и почки деревьев. И все это было приправлено чем-то удивительно пряным или даже острым, ни на что не похожим. Конечно же, не обошла я вниманием и «блюдо неандертальской кухни» - это были какие-то зеленые стебельки в густом коричневом соусе, вкуснотища необыкновенная. Видя, как я уминаю этот «салат», неандерталки кивали и одобрительно хэкали в мою сторону. Я много съела на этом празднике - но когда добралась до лососевой икры, все еще не могла остановиться. Конечно, такая икра в нашем мире считается деликатесом, но тут я уже успела наесться ее осенью так, что, казалось, видеть ее больше не смогу. Но нет - я ела и ела ее, целыми ложками, так что даже месье Петрович, увидев это, добродушно усмехнулся и сказал:
        - Кушай, кушай, Людмила Батьковна, раз организм требует… Это тебе не лягушачьи лапки…
        Ну я и рада была стараться.
        А потом начался концерт. Вообще все это напоминало скаутский лагерь, куда я часто ездила, будучи подростком. Вот только жаль, что у нас не оказалось гитары… Но и без гитары вокальные номера были исполнены блестяще. Ванесса Нуари пела на русском языке, и у меня слезы выступали на глазах, когда темнокожие девушки, стоя за ее спиной, выразительно тянули слова русской песни, которую, насколько мне известно, очень любили когда-то иностранцы:
        - Если б знали вы, как мне дороги
        Подмосковные вечера…
        Прослезился даже суровый месье Андре - так проникновенно звучала песня. Лица у участниц хора были исполнены вдохновения; собственно, они наверняка понимали то, о чем поют, за исключением разве что слова «подмосковные».
        Ну а сценка растрогала всех окончательно. Все-таки молодец Ольга Слепцова - и как ей удалось так хорошо отрепетировать за такой короткий срок, тем более с теми, кто даже приблизительно не имел понятия об актерском искусстве?
        Конечно же, гвоздем этого номера стали неандерталки - да, да, те самые, Блондинка, Синеглазка и Рапунцель. Они изображали фей, просыпающихся по весне и перелетающих с цветка на цветок. И откуда только взялась и грация, и пластика движений у этих неуклюжих молодых женщин? Их игра тронула всех без исключения. Ведь все они, даже те, что обременены парой-тройкой детей, еще так молоды, что в нашем мире считались бы почти девочками.
        Конечно же, туземки - те, что были зрителями - смотрели на все это раскрыв рты. Наверное, первобытные люди были далеки от лицедейства… И, хоть я до последнего избегала это делать, но все же мои глаза невольно нашли в толпе зрителей Гуга. Он тоже смотрел спектакль с интересом, и меня даже кольнула досада - почему это он не отрывает глаз от «сцены», а на меня даже не взглянет? И, как я себя ни одергивала и ни смеялась над собой, а все же чувствовала обиду…
        И вот пришла моя очередь выступать. «Зал» притих, когда я вышла из-за ширмы и шагнула вперед. На мгновение мне стало не по себе - может, зря я это делаю? Наверное, никто не оценит все великолепие прекрасного слога моего любимого Верлена… Но отступать было уже поздно.
        Мой взгляд выхватил в толпе лицо Гуга. Безошибочно я определила, что он рад видеть меня на «сцене», что он приятно удивлен и необычайно горд, так как не утратил надежды заполучить меня в свой гарем. И, к моему собственному удивлению, именно факт пристального интереса моего «жениха» заставил меня приободриться - и я начала.
        Я читала стихи, испытывая удовольствие от того, что произношу все это на родном языке - таком выразительном и благозвучном. Мой голос звенел, и слова, слетая с губ, обретали силу и устремлялись прямо в синий небесный простор - туда, к солнцу, которое, казалось, тоже внимательно слушает меня. А Гуг… меня не оставляло ощущение, что он понимает каждое слово. Его лицо выражало весь тот спектр эмоций, который и должен был возникать у слушателя. Прав был мой преподаватель риторики - эмоциональная выразительность имеет гораздо большее значение, чем сами слова. И я старалась. И при этом осознавала, что это мой туземный любовник так вдохновил меня, сам того не зная. О, какое у него было лицо, когда стихотворение подходило к финалу! Я вдруг поймала себя на том, что стараюсь для него одного. Весь мир будто исчез - и осталось только его дьявольски красивое лицо с сияющими глазами, полными сопереживания героям…
        Бурные аплодисменты стали мне вполне заслуженной наградой. Уходя за ширму - взволнованная, с горящими щеками, я слышала даже, как кто-то из моих бывших учеников выкрикнул: «Вот так Люся! Просто молодец!», и другие подхватили, проскандировав несколько раз: «Мо-ло-дец!» Господи! Как они ненавидели меня всего полгода назад, и как они рады за меня сейчас. Воистину волшебное превращение, которое совершили со всеми нами каменный век и русские вожди.
        А потом, когда концерт завершился, начались другие, не менее интересные мероприятия. Дети до четырнадцати лет с азартом и восторгом участвовали в конкурсе поделок (опять же под руководством Слепцовой), а взрослые (добровольцы) разыгрывали фанты. Словом, было необычайно весело… И все время, до самого вечера, я чувствовала на себе влюбленный, полный восхищения, взгляд Гуга… Но еще и другой взгляд прожигал мне спину ненавистью, завистью и злобой. Это была Жебровская. Притихшая и мрачная, она тоже получила разрешение присутствовать на празднестве, которое означало, что отсрочка почти кончилась и скоро над ней свершится суровый, но справедливый приговор.
        2 АПРЕЛЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ПОНЕДЕЛЬНИК. УТРО. ОКРЕСТНОСТИ ДОМА НА ХОЛМЕ
        ОЛЬГА СЛЕПЦОВА
        Приход весны тут такой бурный, что снег сходит буквально на глазах. Еще дней десять назад проталины были лишь на полянах, где снег съедался жарким весенним солнцем, а теперь отдельные снеговые пятна лежат только на дне глубоких оврагов и ям-выворотней, оставшихся на месте деревьев, вырванных с корнем во время ураганов. Местные говорят, что такие бури с грозами случаются нечасто, раз в год или даже раз в несколько лет. Но даже в разгар своего бешенства эти ураганы не имеют такой силы, чтобы ломать деревья пополам как спички. Все, что им под силу - это вывернуть дерево с корнем там, где оно произрастает на такой почве, за которую ему трудно зацепиться корнями.
        Жена русского вождя Петровича Ляля как-то в порыве откровенности рассказала мне, что на том месте, где сейчас находится Большой Дом на Холме, раньше тоже лежало такое вывернутое с корнем дерево. Так вот, то дерево, по словам Ляли, не удержалось на своем месте, потому что слой песчаной земли был толщиной всего около полуметра, что оказалось недостаточным для его устойчивого положения. Услышав это, я испугалась, что какое-то из деревьев, окружающих поляну с Домом, может быть вывернуто с корнем и упасть прямо на наше единственное приличное жилище. Но шаман Петрович, который тут, помимо прочего, работает министром строительства, заверил меня, что даже самые крайние деревья на поляне укоренены достаточно хорошо и никакой ураган не сможет вывернуть их с корнем из земли.
        Также Ляля рассказала, что именно на этом дереве она словом и телом приводила своему будущему мужу аргументы за то, чтобы он на ней немедленно женился. Последствие этих аргументов сопит у нее сейчас по ночам носиком в подмышку, а во время пробуждений с аппетитом вкушает материнское молоко. Ну, что же, раз, кроме последствий, у нее есть муж и крепкая семья с множеством помощниц, в которой женщины не ревнуют общего мужчину, а помогают и ему, и друг другу, значит, аргументы Ляли были правильными.
        Теперь мне самой тоже надо подумать, какие аргументы я должна буду привести Андрею Викторовичу и его женам (самое главное, Лизе), чтобы и меня взяли в их дружный коллектив. Замуж в этом клане выходить надо обязательно, иначе мой статус так и останется как у несовершеннолетней. Нет, конечно, можно, как Люся обзавестись юным любовником, моложе себя в два раза, понести от него ребенка, а потом начать ломать комедию - мол, не пойду в гарем и все тут, буду рожать как мать-одиночка. Но Люсе можно все, или почти все. На нее в нашем племени смотрят как на выздоравливающую после тяжкого умственного заболевания. Поэтому никто ей не говорит, что это попросту невозможно. Все роды женщин, кроме тех, когда отец ребенка уже покойник, должны происходить только в составе семей.
        К тому же племя обеспечивает молодую мать многим, но далеко не всем необходимым. Главное, что дает ей семья - это ощущение уюта, заботы и помощи в делах. Конечно, Люся может вступить во вдовью семейку (временное объединение женщин, родивших детей от предыдущих мужей и пока находящихся под запретом на брак), но там ее посчитают сумасшедшей. Ведь ей дано то, за что эти женщины готовы отдать правую руку и левую ногу в придачу. Думаю, что вожди просто надеются, что пройдет еще совсем немного времени, живот у Люси станет громоздким и неуклюжим - и, может быть, тогда она поймет, как это хорошо, когда у тебя есть множество добровольных искренних помощниц. А для семьи Гуга это тоже будет подарок, ведь пока в ее составе нет настоящей старшей жены, она как бы считается не до конца полноценной.
        Например, я сама с интересом наблюдала, как к материнству Ляли и Лизы относятся их мужья-вожди и младшие по статусу жены-аборигенки, и увиденное мне весьма понравилось. Вожди были нежны и внимательны, а младшие жены по отношению к своим главным собрачницам и их детям - предупредительны и заботливы. С другой стороны, надо признать, что со своей стороны Ляля и Лиза относятся к своим собрачницам-аборигенкам (неважно, к светлым или смуглым) без всякого пренебрежения и чувства внутреннего превосходства. Те это чувствуют и отвечают взаимностью. Представляю, во что бы превратила свою семью (если, конечно, ей довелось бы ее создать) исповедующая прямо противоположные идеи Марина Жебровская. Хотя рассуждать об этом, наверное, бессмысленно, потому что как только зазеленеет трава и зацветут цветы, Жебровскую изгонят прочь из племени, а одиночка, и в особенности женщины, не могут прожить вне племени или клана более нескольких дней. Ну, вот и все брачные перспективы Жебровской. Как говорится, до первого саблезубого тигра.
        Но я не Люся и не Жебровская, я хочу в нормальную семью, пусть даже в ней не будет большой любви (на что я и не надеялась никогда в жизни), так пусть хотя бы будет взаимное уважение. Приняв решение свататься в семью к Андрею Викторовичу, я долго не могла набраться духа, чтобы сообщить эту новость Лизе, за которой, насколько я понимаю, было первое слово. Та дохаживала последний месяц своей беременности, и я не хотела беспокоить ее по пустякам в такой ответственный момент. И вот настал момент, когда Лиза разродилась здоровым крепким малышом, оправилась после родов и даже поучаствовала в празднике встречи Весеннего Солнца, задорно отплясывая рядом с другими замужними женщинами, в то время как маленький Виктор спал, закрепленный за спиной матери в самодельном «кенгуру».
        Я подошла к ней на следующий день после завтрака, когда Лиза кормила своего малыша грудью и тот, такой же серьезный и молчаливый, как его отец (не то что некоторые иные дети), степенно причмокивая, вкушал молоко из большой полусферы материнской груди. Я даже засмотрелась на эту картину. И мать, и дитя были так прелестны в своей непосредственности… Впрочем, зрелище кормящей матери в племени Огня было совсем не уникальным. За последние полгода родилось около дюжины детей, и еще больше законных жен ходили на разных сроках беременности. Ну так и я о том же - пора и мне остепениться и найти мужа, тесный кружок собрачниц-единомышленниц, и оставить этому миру свое потомство, которое, когда минет много лет и поколений, размножившись, заполнит собою землю.
        Выслушав мое сбивчивое обращение, Лиза задумалась. При этом у меня возникло такое чувство, что это не я старше ее на семь лет, а наоборот. Наверное, эту солидность и основательность Лизе придавал статус замужней женщины и молодой матери, а еще то, что, в отличие от нас, попавших в эту историю случайным образом, Лиза, как и остальные первооснователи, сама выбрала свою судьбу и шла по ней твердыми шагами, не оглядываясь назад.
        - Знаешь что, Ольга, - сказала она мне, наконец прервав молчание, - твое предложение, конечно, неожиданное, но ничего такого необычного или невозможного в нем нет. Единственное, что ты должна сразу понять - что в нашей семье будет только одна старшая жена, и это будешь не ты. Андрей, если что, будет всегда на моей стороне, мы с ним вместе прошли столько, что тебе даже и не вообразить, на остальных жен тоже можешь не рассчитывать, они мои верные подруги и ученицы, и за них я вполне спокойна. Я, конечно, могу дать свое добро, но если с твоей стороны начнутся какие-нибудь интриги, то специально для тебя мы можем даже изобрести институт развода. Скажет мой муж тебе три раз «талак» - и ты ему больше не жена, иди куда хочешь, нравится тебе это или нет. Ну как, подруга, согласна ты на таких условиях вступать в нашу семью или нет?
        И вот тут я приуныла. Не рассчитывая на безоговорочное лидерство в семье Главного охотника, я все же надеялась стать в ней кем-то вроде второй старшей жены, в смысле второй после Лизы, но старше всех остальных. А тут такие условия, будто я какая-то аборигенка - неважно, светлая или темная. С другой стороны, скорее всего, Лиза права, и в любом случае однажды я не утерплю, и с высоты своего положения, начну вмешиваться в ее распоряжения, что не может закончиться для меня ничем хорошим. Развод, как я понимаю, в племени Огня это невозможный позор и клеймо на всю жизнь. С другой стороны, а за кого мне выходить, не за одного же из своих французских учеников - они хоть и ровесники молодому поколению русских, но выглядят рядом с Сергеем-младшим и Валерой как настоящие дети, которых всюду надо водить за руку.
        Лиза посмотрела на кислое выражение моего лица, вздохнула и вдруг спросила:
        - Оль, скажи честно, ты ведь не влюблена в моего Андрея, а просто хочешь, чтобы у тебя была нормальная семья, как у всех, заботливый муж и добрые подруги, готовые помочь в трудную минуту?
        - Да, - призналась я вполголоса, - я действительно ни капельки не влюблена в твоего мужа, хотя чувствую к нему уважение и симпатию. Ваша страсть и нежность вызывает у меня ошеломление и оторопь, и я не понимаю, как можно так гореть и не сгорать, как делаете это вы с Андреем Викторовичем. Для меня лично вопрос с любовями был закрыт еще тогда, когда мне было лет пятнадцать, и с тех пор я старалась строить свои отношения с противоположным полом на чисто прагматичной основе.
        - Не мы одни такие, - усмехнулась Лиза, - у Ляли с ее Петровичем страсти тоже ничуть не меньше, только она не на поверхности, как у меня, а в глубине. Но сейчас мы говорим не о нас, горячих детдомовских девках, а о тебе. Есть у меня одна мысль…
        - Говори, Лиза, - сказала я, - я тебя слушаю.
        - Значит так, Ольга, - сказала она, - насколько я понимаю, за одного из своих бывших учеников ты пойти не захочешь. Правильно?
        - Правильно, Лиза, - подтвердила я, - если бы мне просто надо было от кого-то родить, чтобы оставить после себя потомство, я бы выбрала Роланда или Оливье, но идти за них замуж - о нет. Да и для парня это тоже, как мне кажется, было бы извращением - жениться на своей бывшей учительнице. Трахнуть свою училку, чтобы доказать над ней превосходство, хотят многие, а вот жить с ней всю оставшуюся жизнь не захочет никто, если, конечно, он нормальный парень с яйцами в штанах.
        - Ну вот и хорошо, - подтвердила Лиза, - я очень рада, что ты трезво смотришь на эти вещи. Теперь давай подумаем вместе. Если исключить из общего списка ваших французских парней, Петровича, моего Андрея и деда Антона, которому за глаза хватает двух жен, то остаются Серега-младший, Валера и Гуг. Серегу мы вычеркиваем, потому что Катюха в гневе - это страшно, и если чуть что не так, дело для тебя будет пахнуть не разводом, а похоронами. Она у нас такая. В семью Гуга мы планируем сосватать Люсю, которая у нас вот-вот дозреет. Поверь моему чутью - до мысли замужестве в его большой семье там осталось меньше полушага. Единственный, кто у нас остается, это Валера, в семье которого тоже нет старшей жены, ибо Дара с Марой, несмотря на всю их продвинутость, на эту должность просто не тянут. К тому же их двое, а старшая жена в семье должна быть только одна. Подумай над этим вариантом с недельку, и с тем, что надумаешь, приходи к нам на женсовет. Если что не так, одна голова хорошо, а пятеро лучше.
        Я подумала и согласилась. Предложение, конечно, неожиданное, и сам Валера тоже не молодой Ален Делон, но его положение в племени достаточно серьезное, а в его семье действительно нет настоящей хозяйки, которая вела бы дела твердой рукой. Я, разумеется, подумаю, и, скорее всего, соглашусь. В конце концов, для меня это будет один из лучших вариантов, ведь, несмотря на свою молодость и внешнюю мягкость, Валера никогда не был моим учеником, а значит, в нашем браке не будет ничего зазорного.
        9 АПРЕЛЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ПОНЕДЕЛЬНИК. УТРО. ОКРЕСТНОСТИ ДОМА НА ХОЛМЕ
        ОЛЬГА СЛЕПЦОВА
        Вчера вечером нам объявили, что сегодня мы почти всем племенем идем за… крапивой. Сначала я не поняла, о чем вообще идет речь, но потом Марина Витальевна мне разъяснила, что крапива нужна не для телесных наказаний, как можно было подумать, а как источник растительного волокна, вполне заменяющего лен. И технология обработки крапивы - такая же, как у льна. Лен убирают в конце лета, обмолачивают от семян, из которых потом получают ценное льняное масло, после чего льняную солому замачивают, подготавливая к трепке. А крапиву до весны оставляют там, где она выросла, под дожди, снега и морозы, чтобы лубяная часть стебля сама отделилась от деревянистой. И только после этого, весной, крапивные стебли треплют для получения лубяного волокна.
        Тогда я спросила, почему же в наше время, если все так просто, не выращивают крапиву вместо льна, хлопка и прочих волокнистых растений. Оказалось, что лен, как культурное однолетнее растение, растет там, где ты его посеял, не переходя на следующий год, а крапива - сорняк и к тому же растение многолетнее, и растет не там где посадили, а где захочется. Одним словом, для примитивной, начальной фазы текстильного производства крапива пойдет, но в дальнейшем потребуется переключаться на лен, посевы которого можно увеличивать в соответствии с потребностями растущего населения.
        Как всегда бывает во время таких мероприятий, племя подняли еще до рассвета, и после короткого завтрака, при первых лучах восходящего солнца, повели прямо через лес к верховьям ручья Дальний, где и буйствовали заросли крапивы. С удивлением я увидела, что в самых первых рядах работниц идут и Ляля, и Лиза, и Катя, и Марина Витальевна - все со своими младенцами, а также все остальные молодые матери племени, чьи малыши находились в самодельных «кенгуру». Я читала, что во многих азиатских странах женщины с закрепленными за спиной младенцами выходят работать на рисовые поля под палящее солнце, но не думала, что когда-нибудь сама увижу такую картину, тем более что возглавлять шествие будут недавно родившие жены вождей. Снег в лесу уже сошел, но прошлогодние листья и опавшая хвоя под ногами людей были еще мокрыми, и издавали приятный грибной запах. Кое-где солнечные лучи пронизывали кроны сосен, создавая очаги света в темном царстве.
        Путь наш к нужному месту по лесу занял около четверти часа - и вот мы на сыром лугу, сплошь заросшем высокими сухими стеблями в рост человека и толщиной в палец. Площадь крапивника огромна и мне кажется, что мы с ним никогда не управимся. Все наши разбиты на бригады, и во главе каждой стоит семья какого-нибудь вождя или их помощника. Я, естественно, оказываюсь в бригаде Валеры. Работа простая. Мужчина и несколько самых сильных женщин из бригады (обычно четыре или пять человек) часто сменяясь, при помощи мачете по очереди рубят эти самые прошлогодние стебли, не отвлекаясь ни на что другое. Устала рука - передай инструмент сменщику и на пять-семь минут отойди в сторону. Я вместе с Валерой, двумя его старшими светлыми женами Дарой и Марой и еще двумя приставшими к нашей семье «волчицами» попала в бригаду рубщиц. Вообще всем пяти женам Валеры на глаз по шестнадцать-семнадцать лет, и назвать кого-то из них старшей просто не поворачивается язык.
        Правда, если учесть, что средняя продолжительность женской жизни в соседних с нами кланах составляет около двадцати пяти лет, то понятно, почему местные девицы так торопятся жить, вступать в брак и рожать детей. Я для них уже бабушка пенсионного возраста, а Люся вообще настолько древняя старуха, что невозможно даже себе представить. Вообще, Марина Витальевна, при соблюдении всех правил гигиены даже без антибиотиков и современных лекарств гарантирует в пленении Огня от пятидесяти до шестидесяти лет средней продолжительности жизни. Конечно, это несколько меньше восьмидесяти лет, принятых за основу в Европе двадцать первого века, но в разы больше, чем в местных первобытных условиях. И только от нас зависит, сумеем мы удержать высокую цивилизационную планку или наше общество скатится в дикость, и наши потомки будут проживать свою короткую жизнь в грязи, голоде и холоде.
        Ну да ладно, что за глупости лезут в мою голову, пока рука машет мачете, укладывая один ряд срезанных у самого корня стеблей на другой. Вот она устает, и я передаю мачете вместе со специальной кожаной рукавицей высокой хмурой «волчице» по имени Айнур. Та на мгновение мне улыбается, что выглядит как оскал, берет мачете и продолжает мою работу, выкашивая прошлогодние стебли крапивы. Ее короткие медные кудри растрепались, на щеках играет румянец, но я знаю, что на ее теле множество шрамов, но еще больше этих шрамов у нее в душе. В прошлой жизни, в клане Волков, ее избивал муж, который был каким-то подхалимом при вожде, а после того как мы разгромили тот клан и взяли к себе женщин и детей, она столкнулась с таким явлением как Марина Жебровская, будь эта садистка проклята навеки. Теперь, насколько я понимаю, Айнур тоже присматривается к Валере, пытаясь понять, насколько хороший из него получится муж. Я думаю, она уже поняла то, что у этого человека может быть много разных недостатков, но он никогда не будет ее бить.
        Вот Айнур доводит себя до изнеможения и передает мачете Маре. Всю ту неделю я присматривалась к моим возможным собрачницам, в том числе и тем, которые, подобно мне, были женами Валере только в перспективе, и видела, что Айнур всегда себя так истязает, как будто хочет умереть он усталости.
        На мгновение мне становится ее жалко. Она такая здоровая, красивая, сильная - и уже столько перенесла в своей жизни. Я прикасаюсь к ее большой исцарапанной руке с обломанными ногтями и говорю:
        - Все будет хорошо, Айнур. Все будет хорошо.
        Она явно меня понимает, поэтому поднимает на меня удивленные глаза и не знает, что сказать. Видимо, ей непривычны такие обычные проявления человеческой симпатии. А ведь я и в самом деле хочу с ней подружиться. Всё то время, которое прошло с момента нашего провала в Каменный век, я подсознательно ощущала, что мне чего-то не хватает. Нет, не сотовых телефонов, интернета или телевидения, будь оно неладно. Мне не хватало чего-то такого трудноуловимого, что было у русских вождей и не было у меня. Даже наши французские школьники, среди которых я тоже не чувствовала себя своей, по большей части, обзавелись этой способностью совершенно открыто и естественно выражать свои чувства, симпатии и эмоции. Мне не хватало какой-то особой непосредственности, чувства тепла в сердце, любви, дружбы, радости при виде близкого и дорогого мне человека.
        Кто я и кто эта Айнур? А ведь получилось так, что едва только я ее увидела, как сразу почувствовала, что, возможно, она моя самая лучшая подруга, которую я ждала всю жизнь. И она, видимо, тоже ощущала нечто подобное, но только не знала, как выразить обуревавшие ее чувства. Обычно, когда аборигены каменного века говорят «хорошо», они имеют в виду самые обычные бытовые удобства - сытную и вкусную еду, которой хватает на всех, уютную пещеру, жарко горящий огонь, у которого так приятно греться, и отсутствие противных пронизывающих сквозняков. Все это «хорошо» племя Огня и так давало всем, кто был под его защитой. И если исходить из этого, было вообще непонятно, к чему там еще можно стремиться. Ни один нормальный человек не сможет желать еды больше, чем сможет съесть, две мягких постели вместо одной, или, к примеру, чтобы огонь в очаге горел в два раза жарче, чем требовалось бы по погоде. Но есть так называемые нематериальные «хорошо», и душевное тепло греет независимо от того, с каким жаром горит в очаге огонь.
        В тот момент, когда мы с Айнур вот так вот играли в гляделки, к нам подошел Валера и по-дружески приобнял обоих за плечи, сказав:
        - Вы обе хорошие и поэтому все у вас будет хорошо. Это я вам обещаю. А теперь давайте работать, ведь наша семейная бригада должна быть лучшей.
        И мы с Айнур продолжили нашу работу со всем энтузиазмом, время от времени переглядываясь и касаясь руки друг друга, лишь бы убедиться, что новоявленная подруга никуда не исчезла. Впрочем, в работе от нас не отставали и остальные участники нашей бригады, и мы, если даже и не были лучшими, но заняли почетное третье место, опередив бригады Сергея-младшего и Гуга. Уже вечером, за ужином меня нашла Лиза и передала мне, что женсовет одобрил мою просьбу о включении в семью Валеры. Мол, свадебная церемония состоится сразу после завершения покоса прошлогодней крапивы и до начала полевых работ на пойменном поле, которое сейчас затоплено разлившейся Гаронной.
        А вот Айнур и ее подруге Зыле, которые так же просили о том же, во вступлении в эту семью было отказано. Против выступили Дара и Мара, проявив запрещенное в племени Огня чувство ревности. Я уже хотела было возмутиться таким эгоизмом, ведь если я повышала семье статус, то в молодых «волчицах» сестры видели только источник проблем. Но Лиза сказала, что у Айнур и Зыли есть возможность изменить это решение и если они действительно хотят стать Валере добрыми женами, то они этой возможностью обязательно воспользуются.
        ТОГДА ЖЕ И ТАМ ЖЕ
        ЛЮСИ Д`АРКУР - МЕДСЕСТРА, ПОКА ЕЩЕ СВОБОДНАЯ ЖЕНЩИНА И УЖЕ СОВСЕМ НЕ ФЕМИНИСТКА.
        Вот уже и апрель. Последнее время я пребываю в странном состоянии. Мне хочется то плакать, то, наоборот, беспричинно смеяться. Мадам Марина говорит, что это все гормоны. Она вообще находит всему самое простое объяснение - и я люблю в ней это качество. Сама же я, по ее же словам, вечно все усложняю.
        - В этом твоя проблема, Люся, - как-то сказала мне она. - Ты много думаешь, ища черную кошку в темной комнате, в то время как ее там может и не быть.
        - Что ты имеешь в виду, мадам Марина?
        - Тебе кажется, что твои внутренние установки, которые ты и считаешь стержнем, основой своей личности - это нечто непоколебимое, такая абсолютная данность…
        - Я не совсем понимаю…
        - Брось, Люся, - усмехнулась мадам Марина, - ты достаточно хорошо выучила русский язык, чтобы понять, о чем я толкую…
        Я задумалась. Да, мне были понятны ее слова, но все же смысл сказанной фразы безнадежно ускользал от меня. Мне были нужны пояснения.
        - Но я… ведь я больше не придерживаюсь идей феминизма, мадам Марина, мой образ мыслей изменился… - сказала я.
        - То, что он изменился, еще не значит, что он направился в правильное русло, - сказала она.
        - Разве он течет в неправильном направлении? - искренне удивилась и огорчилась я. - Это не так. Мне сейчас жить гораздо легче, я лучше понимаю людей, я развиваю в себе новые грани, и думаю, что имею некоторую перспективу… - выдала я весьма сложное построение, втайне гордясь, что умею выразить по-русски почти любую мысль. Впрочем, иногда это получалось немного коряво - но все из-за особенностей этого языка, ведь я давно подметила, что можно выразиться грамматически правильно, но звучать это будет нелепо. Вот и сейчас я интуитивно чувствовала, что все-таки не полностью выразила словами то, что имела в виду. К счастью, мадам Марина всегда понимала меня правильно.
        - Да, это все так, - согласилась она, - но это касается внешней стороны, то есть твоих взаимоотношений с другими, взаимодействия с окружающей действительностью. Но изменились ли твои отношения с самой собой? Как ты воспринимаешь себя - там, внутри своего я? Есть ли у тебя в душе гармония? Умеешь ли ты слушать себя? Или ты по привычке глушишь внутренний голос? Твои чувства, эмоции, желания… Как ты управляешься с ними? Приказываешь им сидеть тихо, чтобы чего не вышло?
        Она смотрела прямо мне в глаз - так, что мне даже пришлось отвести взгляд. Ее слова - все до единого - попадали точно в цель, и со мной происходило именно то, чего она добивалась. Ну что ж - мне придется защищаться… Вот только не знаю, хватит ли у меня аргументов. Если не хватит - значит, придется признать ее правоту, как, собственно, бывало почти всегда.
        - Мадам Марина… Знаешь, я считаю, что эмоции, чувства и желания надо держать в узде. Да, я поняла то, что феминизм не универсален, но мой жизненный опыт, в том числе и приобретенный под влиянием феминистских идей, многому меня научил. Нельзя слепо следовать за своими желаниями - это не приводит ни к чему хорошему…
        - Ты имеешь в виду вот это? - голос ее был чуть более резок, чем обычно; она показала глазами на мой живот, который все еще оставался плоским.
        Я промолчала, тут же устыдившись того, что сказала. Нет, я вовсе не подразумевала, что беременность - это дурно и нехорошо. Просто когда она незапланированная, это… в общем, это говорит о том, что я вела себя неправильно, что подтверждает правоту моих слов о том, что нельзя поддаваться чувствам и желаниям.
        Я осторожно подбирала слова, чтобы объяснить мадам Марине все это, но говорить мне не потребовалось - конечно же, она и так поняла меня.
        - Послушай, Люся… - она села со мной рядом и обняла меня за плечи. - У тебя в голове невообразимый бардак… Видимо, он образовался после того, как ты выгнала оттуда свой стройный, удобный и упорядоченный феминизм; ты теперь, так сказать, «нищая духом». И ты цепляешься хоть за что-нибудь, лишь бы сохранить иллюзию внутренней целостности. Но самом деле ты не примирилась с действительностью. Просто приспособилась, а это невелика победа над собой. Ведь, признайся, нет мира у тебя в душе? Правда? Тебе страшно и холодно? Чувствуешь себя одинокой? Бедная ты моя глупышка… - она еще крепче обняла меня и теперь ласково похлопывала по плечу, словно успокаивала нервного ребенка.
        И от этого у меня закололо в носу, и я непроизвольно загримасничала, пытаясь удержать ту лавину нахлынувших чувств, что готовы были прорвать плотину внешней сдержанности. Но я не удержала ее. Я заплакала. Меня сотрясали рыдания, и я просто физически чувствовала, как с плеч моих скатывается огромный груз… Я всхлипывала, слезы ручьем катились из глаз - но в это же время я ощущала упоительную эйфорию. Марина, моя любимая подруга, мой замечательный психотерапевт, открыла мне глаза на мою проблему. И теперь, с открытыми глазами, ее было решить гораздо легче.
        - Мадам Марина… - хлюпала я носом, уткнувшись в плечо подруги, - это все правда… Мне холодно и одиноко, и страшно, и тревожно… Я думала, из-за беременности, но теперь уверена, что нет… А почему, мадам Марина? И что мне делать? Ты же мне поможешь, да?
        - Конечно, дорогая, я тебе помогу… - утешала она меня, вытирая мне слезу кусочком марли, подвернувшимся под руку, - вот тебе же легче сейчас? Потому что ты вылила свою эмоцию. В голове прояснилось, правда? Конечно же, прояснилось… Теперь, дорогая, ты на все сможешь посмотреть по-другому… Давай-ка разберемся, что с тобой происходит и как с этим бороться… Расскажи мне, только правду - чего ты хочешь?
        - Вообще? Или прямо сейчас?
        - И вообще, и прямо сейчас.
        - Ну… - я шмыгнула носом, уже успокаиваясь, - сейчас я ничего особенного не хочу… Ну, может быть, чуть позже чаю с теми кислыми ягодами, которые, помнишь, мы осенью собирали… А вообще… - я сделала паузу - важно было подобрать правильные слова, - хочу свой очаг, мужчину рядом, поцелуев и секса! Внимания, нежности, заботы… Чтобы он спрашивал, как ты меня: «Чего ты хочешь, милая?» И приносил все, что я пожелаю… И чтобы гладил животик, и слушал чтобы, не шевелится ли малыш, и чтоб разговаривал с ним, и чтобы мы вместе имя придумывали… Ууу… - расчувствовавшись от собственных слов, заплакала я снова.
        Мадам Марина опять принялась меня гладить.
        - Глупышка… - тихо сказало она, - в чем же проблема? Вон Гуг - отец твоего ребенка, влюблен в тебя как сумасшедший, аж похудел от безответных чувств… - она хихикнула.
        - Похудел? - заинтересовалась я, вмиг прекратив свое нытье, - что, в самом деле?
        - Ну да! - засмеялась подруга. - Неужели ты не видишь? Он, бедный, совсем уже отчаялся! И так к тебе, и этак, со словами и без слов… Ходит мрачный, все вздыхает и грустит. Уже всем его жалко, одна ты такая бессердечная! - она засмеялась, и отчего-то мне тоже вдруг стало весело - ох уж эти перепады настроения…
        - Впрочем, Люся, я тебя больше на замужество уговаривать не буду, - сказала она, посерьезнев. - У нас говорят - «Человек сам кузнец своего счастья», поэтому не вижу смысла продолжать попытки сделать тебя счастливой. Можешь и дальше сдерживать свои желания, обходиться без семьи, без секса и без мужской заботы.
        - Счастливой? - воскликнула я. - В гареме?!
        - Люся, Люся… - укоризненно покачала головой мадам Марина. - Ну гарем, ну и что? Ты пойми - это не извращение, а необходимость, способ поддержать порядок в нашем обществе, оптимальный вид семейного сожительства в данных условиях. Нужно лишь слегка изменить свое мировоззрение под местные реалии. Конечно, для этого надо иметь гибкий разум, чего у тебя, Люсенька, я, к сожалению, не наблюдаю… Но советую присмотреться к другим семьям. Посмотри, как дружно они живут. Жены ладят друг с другом - все они словно сестры меж собой. А посмотри на Слепцову… Она морально созрела для того, чтобы вступить в брак, и подходит к этому с совершенно трезвой головой. Она не мучается сомнениями, он активна, довольна и рассудительна. Собственно, в приоритет она ставила именно статус замужней женщины, и по большому счету у нее не было особых предпочтений среди наших мужчин. Так что женсовет решил, что она станет женой Валеры, а не Андрея Викторовича, как она думала вначале. В этом смысле тебе повезло гораздо больше - у тебя с Гугом есть страсть! Согласись, это многое значит. Кроме того, не забывай, что у тебя будут еще и
привилегии - ты же станешь старшей женой и возлюбленной королевой своего короля! Все получишь, о чем мечтаешь - и заботу, и внимание, и жаркий секс по ночам… Впрочем… - она нахмурилась, - что-то я опять взялась тебя уговаривать - прости, это я по привычке. Нет, не ходи замуж за Гуга. Ты его не любишь. Он для тебя слишком молодой. Ты не сможешь быть старшей женой и руководить остальными женами. Твоему ребенку не нужен отец. Ты сильная, ты и одна справишься. Без мужчины вполне обойдешься…
        Мне стало стыдно. В этот момент я была наиболее близка к тому, чтобы принять решение вступить в брак. Когда она произнесла вслух мои же собственные мысли, я вдруг поняла, как глупо и неубедительно это звучит. А Марина после небольшой паузы продолжила задумчивым тоном:
        - Жалко мне Гуга, честно говоря… Красавец, умница, ловок, силен. Хоть он и примитивен, конечно, по нашим меркам, но у него тонко чувствующая душа… Он способен оценить прекрасное… Не правда ли, Люся?
        Она смотрела на меня внимательно, свесив голову и прищурившись. И вдруг мне отчетливо вспомнилось, как Гуг смотрел на меня, когда я читала Верлена… Боже мой… Мадам Марина права. Он не примитивный дикарь. Он чувствует все глубокое и настоящее… До него доходят все оттенки эмоций, переданные только голосом и жестикуляцией… Он способен уловить малейшие нюансы - да-да, я это интуитивно почувствовала еще тогда, когда учила его сексуальным премудростям…
        Я вскочила.
        - Что, пойдешь его искать? - ровным голосом поинтересовалась мадам Марина, так, как будто это было само собой разумеющееся.
        Я только молча кивнула в ответ. Сейчас или никогда.
        12 АПРЕЛЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ЧЕТВЕРГ. ПОЛДЕНЬ. ДОМ НА ХОЛМЕ
        МАРИНА ЖЕБРОВСКАЯ
        Иногда мне кажется, что я схожу с ума. От одиночества, от отчаяния. Какая-то черная бездна засасывает меня… И все больше я ненавижу этих русских, которые так поступили со мной. Одно хорошо - с приходом теплых дней плечо почти перестало болеть. Но я говорю, что оно все еще сильно болит, чтобы меня не поставили на тяжелую работу. Впрочем, занятие мне все же нашли. Теперь, когда сошел снег, вся земля вокруг дома оказалась испещренной кучками оттаявшего собачьего дерьма, которое зимой, будучи зарытым в снег, не пахло и не мозолило глаза. Так вот, Петрович молча сунул мне в руки лопату с граблями и показал фронт работ. И теперь я, проклиная все на свете, чищу территорию вокруг жилища. Я бы не сказала, что это слишком тяжелая работа, но какая унизительная! Причем собаки, продукты жизнедеятельности которых я убираю, отчего-то невзлюбили меня и то и дело облаивают, пробегая мимо. С каким бы удовольствием я побила бы их камнями! Чтоб завизжали от боли и не смели больше ко мне приближаться…
        И не только собаки, вообще все ненавидят и чураются меня, и даже проклятые дикарки, случайно сталкиваясь со мной, торопятся побыстрее уйти подальше, словно я прокаженная.
        Нависающее надо мной отсроченное наказание не дает мне спокойно дышать. Часто мне снятся кошмары - будто я, изгнанная из племени, бреду по сумрачному лесу, и со всех сторон на меня смотрят чьи-то недобрые глаза… Моя жизнь висит на волоске! Мгновение - и меня растерзают, и меня не станет, и никто, никто не вспомнит обо мне…
        Но пока что я в племени, а пока я здесь, опасность быть съеденной дикими зверями мне не грозит. Меня кормят, но я уже не ощущаю себя членом этого общества. Я вроде бы здесь, и в то же время меня будто нет. Я не более чем призрак… Меня попросту не замечают.
        И неуклонно приближается тот момент, когда окончательно решится моя судьба. Но как же не хочется умирать! Что мне нужно сделать для того, чтобы меня оставили в племени? Что им нужно, этим проклятым русским? Мое раскаяние? Но я не чувствую раскаяния. Мне только жаль, что я не была осторожна. Я хотела было подстроить нечто такое, чтобы выглядеть героем в глазах других, но вот убейте меня - ничего путного не лезет в голову. Вообще все мои мысли словно одеревенели, я ищу выход и не могу его найти! И это просто кошмарно.
        Что мне остается? Только проклинать свою судьбу, свою глупость, русских и Каменный Век. Я совершенно бессильна что-либо изменить, и могу надеяться лишь на удачу. Хотя даже приблизительно не могу себе представить, что эта самая удача могла бы означать в моем случае…
        Меня уже давно не держат взаперти и не водят под конвоем. Мне даже милостиво разрешили поучаствовать в празднике Весны! День Нового Солнца - так они его назвали. Что ж, концерт я посмотрела не без некоторого скептического любопытства. Жалкая самодеятельность под руководством Слепцовой меня не особо впечатлила. Дурацкие забавы! Но дикаркам понравилось. Мне же стало немного интересно только под конец - когда выступила Люси. Вот уж не ожидала я от нее… Удивила она меня изрядно. Я-то думала, что она чертова приспособленка, ищущая привилегий и теплого местечка, а она, оказывается, прямо прониклась к этим русским! Сама почти стала одной из них. Но выступила она хорошо, не могу не признать. Сорвала бурю оваций… Надо же - в качестве училки она была совсем другая… Скучная, сухая, занудливая, придирчивая и высокомерная. Куда только делось все это? Люси прежняя и Люси теперешняя - словно два совершенно разных человека. И, похоже, настоящий - как раз, тот, что сейчас на сцене читает Верлена. Не подозревала я в Люси такого артистизма. Для кого она так старается? Уж не для своего ли туземца? Ха-ха, можно
подумать, он понимает французский язык! А вообще я с интересом за ним наблюдала во время выступления нашей блистательной мадмуазель. Он ее просто пожирал глазами, и - что за наваждение - мне показалось, что он все понимает в этих стихах. Но ведь этого не может быть. Он просто смотрел на суку Люси, в это время хотел ей вдуть. Жених! А она-то, поди ж ты, еще и цену себе набивает!
        Тут вообще у всех на устах потрясающая новость - Люси беременна! Я, конечно же, позлорадствовала. Представляю, как она расстроилась, узнав об этом. Наверное, рвала волосы на всех местах сразу. Аборт-то тут не сделаешь! Придется ей как миленькой замуж выходить… Люси в гареме! Ха-ха-ха! Вот чем, милая, чреваты постельные забавы в Каменном Веке…
        Но весело мне на самом деле не было, просто я старалась хоть как-то подбодрить себя. Ненависть ко всем окружающим нарастала во мне. Я от всей души желала им всего самого плохого… Хотя что с ними могло случиться плохого? Они же тут, в диком мире, самые продвинутые, самые могучие! Сам черт им не брат. Причинить им существенные неприятности могли бы только стихийные бедствия. И потому в своих фантазиях я воображала, как однажды ночью начинается землетрясение, и весь их так называемый Большой Дом обваливается, хороня под руинами и тупых дикарок, и жестоких русских вождей с их помощниками, и русских девок, и докторшу, и суку Люси… А я… Плевать. Мне все равно не жить среди них. Я не могу стать такой же, как они… Поплясав на руинах, я бы пошла и утопилась в реке, спокойная, что моих врагов больше не существует на земле.
        Но все это лишь мечты. Когда я выплываю из них, суровая реальность смеется мне в лицо. У них все благополучно, все они счастливы и довольны, плодятся и размножаются… Обе русские девки родили. Кстати, докторша тоже, старая курица.
        А еще мне удалось подслушать новость, от которой во мне просто все закипело. Собирается замуж Слепцова! Эта расчетливая карьеристка сначала нацелилась было на одного из русских вождей - того, с холодными глазами, бывшего военного. Но там, похоже, ей дали от ворот поворот и отфутболили к тому самому малолетнему ублюдку, который в меня стрелял! Этой идиотке, видимо, вообще все равно, за кого замуж выходить. Что если ему придет в голову и ее слегка подстрелить? Он же неадекватный…
        Нет, я не вижу своего будущего в этом племени. Пытаюсь смириться с мыслью о том, что скоро умру. Но, черт побери, и умирать не хочу! Иногда кажется, что, может, лучше постараться действительно измениться, раскаяться и принять положение вещей. Но не получается у меня раскаяться. Впрочем, афишировать это тоже ни к чему. Глядишь, и изменят вожди свое решение… Ну не звери же они, в конце-то концов! Может, так, попугают да простят? Хотя случай с Николя говорит о том, что на это едва ли приходится рассчитывать… Нет, не ведают они ни жалости, ни сострадания. Но ведь я же женщина! Кстати, докторша что-то там о замужестве мне намекала… Даже приблизительно не могу предположить, кто мог бы стать моим женихом. Сначала у меня мелькнула было мысль о том, что это кто-то из племени Северных Оленей, но потом я решила, что это вряд ли. Хотя… все может быть. Ну что ж, меня эта мысль не так уж пугает. Лишь бы остаться в живых - а там посмотрим… Все же следует признать, что при выборе «смерть или замуж» предпочтение будет у второго варианта…
        Нет, мне положительно не хочется умирать. Сейчас я дошла до такой точки, когда меня устроят любые условия, только бы не погибнуть в расцвете лет. Почему так сильна в человеке жажда жизни? Впрочем, я никогда не была склонна к пустому философствованию. Ничего… Я смогу выкрутиться из любой ситуации. Я умная. Им не сломать меня… Я буду жить, и, может быть, даже неплохо. Надеюсь, обстоятельства сложатся таким образом, что я смогу реализовать свои способности. Пусть замуж! Что я, с дикарями не справлюсь? Уж я найду чем их запугать, когда рядом не будет Петровича и его присных… Правда, придется заниматься сексом с каким-нибудь грязным туземцем… Что ж, это плата за возможность дышать в этом мире. Забеременею я вряд ли - и это замечательно. Когда-то один врач сказал, что у меня непроходимость маточных труб и нужно лечиться. Но я лечиться не стала. Ненавижу детей. Не хочу рожать - вообще никогда…
        16 АПРЕЛЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ПОНЕДЕЛЬНИК. ПОЛДЕНЬ. ДОМ НА ХОЛМЕ
        К шестнадцатому апреля половодье на Гаронне достигло своего максимума. Вздувшаяся до чудовищных размеров река в своих границах дошла почти до промзоны и вытащенного на зимовку коча, на полметра превысив прежние пределы разливов и Сергей Петрович уже думал, что сейчас все его хозяйство поплывет. Но все обошлось. Помимо всего прочего, весна, ледоход, а теперь еще и грядущее завершение половодья ставили перед вождями племени Огня вопрос о дальнейших свершениях. Пока в значительной степени их благополучие держалось на привезенных с собой инструментах и материалах. Но Большой дом, который для дюжины человек казался настоящим дворцом, для четырех сотен голов, укрывшихся под его кровом, превратился в самую настоящую консервную банку. Как бы этому ни противился Сергей Петрович, в ближайшее время семьи Отцов-основателей по чисто объективным причинам должны были увеличиться в два-три раза за счет приема в племя женщин бывшего клана Волка - и процесс уже пошел.
        Две бывших «волчицы», Айнур и Зыле, несмотря на возражения Дары и Мары, уже готовятся вступить в семью Валеры, и помогла им в этом ни кто иная, как Ольга Слепцова. Она узнала про существование так называемого «права свободного выбора», по которому Валеру заполучили сами рыжие близняшки, и срежиссировала подобную мизансцену. За два дня до этого Ольга тихонько зашла в комнату, где спал Валера и, разбудив его, сказала, что есть серьезный разговор. После чего Валера послушно оделся и пошел с ней на луг у Дальнего ручья, где его уже ждал жарко пылающий костер и две отвергнутые Дарой и Марой невесты-волчицы. Всю оставшуюся ночь до первых проблесков зари Ольга, Айнур и Зыле сменяли друг друга, ублажая своего будущего мужа и господина, ну а он в меру своих сил ублажал их, а наутро заявил, что как честный человек обязательно должен на них жениться… Такова официальная версия.
        По неофициальной версии, которая ближе к истине, Валера заранее, еще с вечера, договорился с Ольгой обо всех подробностях, и сцена «свободного выбора» была разыграна как по нотам. При этом сама Ольга в эротических забавах участия не принимала, предпочтя отложить сексуальное знакомство со своим будущим мужем до официальной первой брачной ночи в семейной постели. Зато Айнур и Зыле оторвались и за себя, и за Ольгу, показав, какой бешеный темперамент скрывают бывшие волчицы. Кстати, как только остальные жены узнали об этом происшествии, то на сторону Ольги, Айнур и Зыле перешли три Валерины жены-полуафриканки - Миэтэ-Мила, Риэлэ-Рина и Маэтэ-Мотя. Возможно, дело в том, что Дара и Мара, в последнее время начали вести себя несколько заносчиво и высокомерно, и поплатились за это падением своего авторитета и решением женсовета внедрить в их семью Ольгу Слепцову, которая фактически еще до официального бракосочетания приняла на себя обязанности и авторитет старшей жены.
        Кроме Валериной семьи, бывшие «волчицы» были замечены в окрестностях всех остальных семей Основателей, за исключением разве что семьи Антона Игоревича, Марины Витальевны и Ниты. Правда, ходит слушок, что с наступлением весны у заслуженного дедушки племени Огня снова проснулись половые инстинкты, и он уже неоднократно снова призывал себе на ложе то Ниту, то Марину Витальевну. Обе женщины были этим обстоятельством весьма довольны, но в племени сомневались, что это будет иметь хоть какие-то последствия сверх того, что уже произошло - то есть, что Антон Игоревич захочет брать в свою семью еще хотя бы одну жену.
        - Если механически разделить количество дееспособных женщин и подростков на количество дееспособных мужчин, - задумчиво как-то сказал Андрей Викторович, - то это получаются семьи с двадцатью и более женами в одном экономичном флаконе. С одной стороны - когда мы устанавливали правило обязательного брака, никто и не предполагал, что дело может дойти до такого дикого соотношения полов, с другой стороны - взялся за гуж, не говори, что не дюж. Это, кстати, говорит о том, что нам опять надо менять строительную политику. Каждая такая большая семья должна иметь свой большой дом, рассчитанный на проживание ста и более душ…
        - Постой, Андрей, - удивилась Марина Витальевна, между делом баюкая маленького Антона, - почему на сто человек и более. Не слишком ли ты маханул, товарищ старший прапорщик?
        - Нет, не слишком, - ответил главный охотник племени, - каждая из двадцати потенциальных жен на протяжении своей семейной жизни может родить нам, мальчикам, по четыре-пять детей. Ну, уж троих минимум, но на минимум рассчитывать нельзя, потому что так можно оказаться в очень неприятном положении, когда и электроинструмент подсел, и сами мы уже не те, и старшие сыновья еще не выросли, а дом уже стал семье мал. Ферштейн?
        - Ферштейн, - кивнула Марина Витальевна, которая за долгую службу на ниве медицины катастроф с кем только не общалась, - только у нас с Антоном такой большой семьи, наверное, уже не будет, поэтому нам, пожалуйста, маленький домик и садик на шесть соток.
        Антон Игоревич в ответ на эти слова только молча кивнул. Маленький уютный домик его вполне устраивал.
        - Во всем этом, - сказал Сергей Петрович, - есть два аспекта. Первый аспект - эволюционно-биологический. Вы посмотрите, как уперты и агрессивны местные мужчины. Все наши столкновения с ними кончаются тотальным истреблением противоположной стороны.
        - Северные Олени Ксима совсем не агрессивны и не уперты, - возразила Марина Витальевна, - это вполне приятные люди, от близкого контакта с которыми мы получили немало полезных и приятных вещей.
        - Там скорее личное влияние самого Ксима, - ответил Сергей Петрович, - я имел честь наблюдать их вблизи и могу сказать, что Ксим, так же как и Гуг - мужчина, далеко опередивший свое время. Но оппозиция ему в клане была сильна, и в любой момент мог вспыхнуть мятеж консерваторов. Нам повезло лишь в том, что вождь всех несогласных, пробегая по узкой тропе, запнулся и упал с обрыва под копыта стаду взбешенных бизонов. И те его, как говорится, привели своими копытами к общему знаменателю, то есть всмятку. Но сейчас разговор не об этом. Вторым недостатком местных мужчин является их нелюбовь к труду и крайняя нелюбознательность. Явление это настолько массовое, что возникает подозрение, не находится ли причина прямо в генах. И не смотрите на Гуга - он даже в большей степени, чем Ксим, является исключением из правил. Возможно, что он просто опередил свое время, а возможно, что он первый из могикан. Поработав в течение зимы с местными в качестве вечернего учителя, я, с одной стороны, должен сказать, что они очень умны, а с другой стороны, обязан заметить, что это ум носит аналоговый, практический характер.
Они запросто с ходу на слух способны запомнить длинный и сложный текст, и при этом их мышлению совершенно чужды любые абстракции. Девочки-подростки, умницы, красавицы, спортсменки и комсомолки, в течении лета-осени героически трудившиеся у нас на стройке, с трудом запоминают буквы алфавита и сами по этому поводу находятся в отчаянии…
        - Короче, Склифософский, - вздохнула Марина Витальевна, - говори яснее, а то я что-то плохо понимаю ход твоей мысли.
        - Так вот, - сказал Сергей Петрович, - если ген, позволяющий мыслить абстрактно и распознавать абстракции, в принципе существует, то мы все - мальчики и девочки из будущего - его носители, как и носители множества других генетических настроек, выработанных человеческим родом на протяжении шести тысяч лет истории цивилизации - от первых квазигосударств энеолита до наших дней. Возможно, что не зря нам дана возможность создать такие большие семьи. Именно наши потомки, которые массово понесут в мир эти полезные гены, станут родоначальниками новой основанной нами цивилизации.
        - Ход мысли понятен, - кивнул Андрей Викторович. - Если где-то и как-то существуют высшие силы, которые решили поставить над человечеством эксперимент и незаметно подбили нас на это путешествие, то они, конечно же, должны были озаботиться и тем, чтобы мы в максимальном объеме передали местным не только свои знания и умения, но и полезные генетические адаптации.
        - Кстати, - сказала Марина Витальевна, - существуют такие животные, которые с точки зрения анатомии - один вид, а с точки зрения поведенческих моделей - разные. Как, например, волки и собаки в наше время. Здесь еще и волки легко приручаются, а собаки могут быстро перейти на дикое положение.
        В таком случае, - подвел итог Сергей Петрович, - примем за данность то, что такая структура нашего общества необходима с точки зрения некоего высшего замысла, смешавшего в одну кучу нас, французов, Ланей, Волчиц и полуафриканок… И на этой оптимистической ноте перейдем к чисто практическим вопросам.
        - Но сначала, - сказал Андрей Викторович, - попросим эти высшие силы не подкидывать нам новых жен и невест, ибо переполнение семейного очага тоже чревато.
        - Аминь, - поддержал товарища Сергей Петрович. - А теперь, как я уже предлагал, давайте перейдем к практике. Итак, исходя из всего вышесказанного, нам понадобится одиннадцать домов жилой площадью около тысячи шестисот квадратных метров…
        - Сикоко, сикоко?! - чуть не поперхнулся Андрей Викторович. - Ведь каждый такой дом будет в три раза больше нашего Большого дома, общая площадь которого меньше шестисот квадратов…
        - Да, это так, - согласился Петрович, - но первоначально Большой Дом был рассчитан только на нас, попаданцев, и небольшую группку местных, которых мы пригласим к нам жить. Небольшую, а не на три с половиной сотни рыл всех возрастов. Одним словом нам надо серьезно засучить рукава и улучшить свои жилищные условия. Притом мы не должны забывать ни о производстве собственного металла, ни о производстве стекла. Первое должно дать нам возможность производить инструменты, а имея второе, мы сможем начать изготовление стеклянной посуды и оконных стекол для наших новостроек. Рабочая сила у нас есть и, более того, она рвется в бой, так что необходимо построить поставленные перед племенем цели в порядке старшинства - и вперед.
        22 АПРЕЛЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ВОСКРЕСЕНЬЕ. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР. ДОМ НА ХОЛМЕ
        ОЛЬГА СЛЕПЦОВА
        Ну вот и меня тоже выдают замуж… Это должно произойти сегодня, после заката солнца у вечернего костра - точно так же, как полгода назад сочетались браком Роланд и Патриция. Теперь это крепкая устоявшаяся семья, которая решила взять себе в пополнение двух девушек-«волчиц», с которыми сдружилась Патриция. Кроме них, сегодня пополнятся семьи и других наших французов, у которых пока всего по одной или две жены. Выходит замуж и наша Люся - она ведь наконец согласилась выйти за своего Гуга! Это произошло еще две недели назад. Все племя вздохнуло с облегчением. И хоть Люся не хотела ждать ни дня, женят их сегодня, вместе с остальными. И что это с ней вдруг случилось, ведь упиралась до последнего… Вон, стоят сейчас, счастливые, друг к дружке прижавшись - прям голубки, причем рука Гуга лежит на животе у Люси. Он еще совсем плоский, этот живот, но мужчина знает, что там уже сидит его продолжение…
        Раньше, до Каменного века, я никогда не думала, что это произойдет вот так. Я вообще о замужестве раньше и не задумывалась особо. Рассчитывала так - примерно к сорока годам, когда в моей жизни будет финансовая стабильность, положение в обществе и кое-какой капитал, когда свобода и одиночество уже поднадоедят и захочется стабильности - тогда, будучи состоявшейся личностью и имея за плечами жизненный опыт, из круга своих знакомых я выберу подходящего для себя мужчину. Такого, чтобы подходил мне по интеллекту, темпераменту и эмоциональному складу, а также по статусу. Ну и, разумеется, чтобы мы с ним хорошо смотрелись вместе… Каким он мог бы быть, этот мужчина - я не представляла, так как до сорока лет мои нынешние пристрастия наверняка изменились бы. Но отчего-то думалось мне, что он обязательно будет солидным и представительным - может быть, с симпатичным животиком или небольшой плешью… Такого я и выбрала, солидного и представительного - но местный женсовет все переиграл, и теперь мне предстоит стать женой юноши на семь лет моложе меня…
        И вот рядом со мной мой жених… Поджарый, чуть сутулый, юноша с темным пушком над губой, одного со мной роста; он посматривает на меня с каким-то странным выражением лица - то ли удивлением, то ли испугом. Ну да, он, конечно, знал, что в интересах будущего племени ему предстоит жениться на мне, но теперь, когда я, наряду с двумя другими девушками, готовлюсь связаться с ним брачным шнурком, он немного нервничает. И его нервозность передается и мне, тем более что я не знаю ее причины. Но эта нервозность явно из-за моей персоны. Его беспокоит, что я старше? Или я не нравлюсь ему? Или он боится меня, думая, что я буду командовать? Но назад уж не поворотить. Я ступила на эту стезю - и теперь с достоинством постараюсь нести свою долю. Ничего, думаю, что справлюсь…
        Хоть я подстроила за несколько дней до этого своему жениху «свидание» с моими туземными подругами, мне самой участвовать в их игрищах не довелось. То есть, я сама не захотела. Уж как-то это мне показалось слишком примитивно; и вообще, больше двух женщин за раз - это, пожалуй, чересчур. Не так бы я хотела… Люблю, когда романтично, неторопливо, когда только вдвоем… Ну ничего, я свое еще получу. Точнее, надеюсь на это.
        Хотя даже не знаю, как это будет, вообще не представляю. Валера для меня - ребенок! Вот уж никогда не увлекалась молоденькими мальчиками, в отличие от большинства своих ровесниц. И на тебе - ирония судьбы - именно мне и выпал такой жребий…
        Посматриваю украдкой на своего жениха - и почему-то хочется смеяться, хотя я и стараюсь соблюдать подобающий случаю торжественный вид. Ну вот как мне с ним сексом заниматься? Зеленый юнец… Эх… Стараюсь заранее настроиться на эротический лад. Представляю, как его руки раздевают меня, гладят… Интересно, насколько он искушен в постельных делах? Если интуиция меня не подводит, особых изысков ждать не придется. Ну чему его могли научить дикарки? Других-то, опытных женщин, у него и не было, насколько мне известно. Молодым парням много не надо (в смысле, изысков, «штучек», как я их называю) - они и так гиперсексуальны, могут заниматься этим делом по многу раз. Подруга мне как-то рассказывала, задыхаясь от восторга, что один ее малолетний любовник смог сделать это аж четырнадцать раз за одну ночь! Верю. Но только я больше поклонница качества, а не количества. Это что же, мне придется учить мальчишку всем постельным премудростям? М-да, даже не знаю, хороший ли из меня получится секс-инструктор… Как, например, ему сказать: «Милый, сделай мне куннилингус…» - он, поди, и не поймет, что от него требуется! Ну а
как тогда? Ох ты, Боже мой, вот так проблема… Он вообще хоть слышал об оральном сексе?! Я наблюдала, как он с Айнур и Зыле… Ну да, сменили они несколько поз, все было зажигательно и страстно - но все равно это был обыкновенный секс. Хм, интересно, а у Люси с Гугом как?
        Улучить, что ль, минутку да подойти к Люсе и спросить совета? Я же по ней вижу, что гурманка она этого дела - ну, интимного… Думаю, она всякие виды секса практикует со своим рыжим красавчиком… Та еще штучка наша бывшая феминистка… Точно, я так и сделаю - подойду. И надо побыстрее, а то нас потом свяжут шнурком всех четверых - уже не до консультаций будет.
        Прежде чем Петрович провозгласил о начале бракосочетания, я посмотрела на него умоляющими глазами, показывая, что мне нужно кое-что сказать ему.
        - Мне надо переговорить с мадам Люси… срочно! - тихо сказала я.
        Он хмыкнул, подумал несколько мгновений, глядя на меня проницательным взглядом - и разрешил.
        Люси была крайне удивлена, когда я, извиняясь, попросила ее отойти со мной в сторонку. Неохотно она оторвалась от своего мужа и пошла со мной.
        - Слушаю тебя, Ольга, - сказала она.
        - Э-э… Люси… мне нужно посоветоваться с тобой…
        Мы говорили по-французски, так как для меня было крайне нежелательно, чтобы хоть кто-то услышал наш разговор. Я краснела, мялась, смущенно пыхтела, не решаясь перейти к изложению сути своей проблемы. Люся, похоже, была крайне польщена тем, что я собираюсь просить у нее совета. Весь ее вид выражал внимание и заинтересованность.
        - Ну, Ольга? - сказала она, с легкой дружелюбной улыбкой глядя мне в глаза. - Ты хочешь поговорить о своем предстоящем замужестве?
        - Да, - кивнула я, обрадованная, что она угадала тему грядущего разговора. - У меня очень щекотливый вопрос… - Я покашляла и наконец выдала: - Я хочу попросить у тебя совета насчет интимной жизни…
        - Вот как? - разулыбалась Люся. - С удовольствием помогу тебе! Выкладывай, в чем дело…
        - Ну… - нерешительно начала я, - я вот думаю, как мне себя вести с моим будущим мужем. Видишь ли, я всегда предпочитала опытных мужчин. И люблю разнообразие в постели. Всякие там пикантные вещи - ну ты меня понимаешь…
        - Я тоже люблю пикантные вещи! - подмигнула мне Люся. - И что, ты не знаешь, как он воспримет твои желания и вообще как ему показать, что ты хочешь чего-то эдакого?
        - Ну да, - ответила я, обрадованная, что Люся буквально прочитала мои мысли.
        - А ты об этом не беспокойся, - уверенно сказало она. - О своих желаниях говори прямо. Но сначала покажи ему сама что-нибудь такое… Чтоб он обалдел. Но чтоб ему было приятно. Ты же умеешь делать приятно мужчине?
        - Думаю, что да…
        - Ну вот! Будь естественной, Ольга. Секс - это тот язык, на котором оба могут разговаривать достаточно хорошо, если будут чуткими друг к другу. Если понимания не возникнет с самого начала, то потом так и будет. Ты знаешь, у всех молодых парней, будь это хоть дикарь, хоть цивилизованный, есть одно свойство - их очень легко приобщить к своим предпочтениям. Если этот парень нормальный, то он все твои пожелания воспримет с восторгом. А также будет рад твоей инициативе.
        - Да? - Я приободрилась. - Но мне кажется, он меня стесняется, что ли… Я как-то не привыкла руководить процессом, но и тупой трах тоже меня не устраивает… И обидеть его не хочется - он ведь, наверное, считает, что хорошо справляется со своими обязанностями, огуливая своих пятерых жен…
        - Ну, милая, тут тебе придется постараться, - сказала Люся с важным видом эксперта. - Включи свою женскую интуицию. Ты права - у местных секс не входит в категорию искусства. Он у них достаточно примитивен. И хоть твой жених все-таки дитя двадцать первого века, не думаю, что он в свои семнадцать лет далеко от них ушел - видишь ли, в таком возрасте важен сам факт секса, а гурманами, ценителями тонких наслаждений и пикантных нюансов становятся уже в процессе. И немаловажную роль тут играет опытная женщина, понимающая толк в этих вещах…
        Люся немного помолчала, и я тоже задумалась. Потом она продолжила, уже другим тоном:
        - Так что, Ольга, не робей! Все получится. Обнимать молодое тело - это такое наслаждение! Чувствовать силу, энергию юноши, его жаркую страсть - о, это просто восхитительно! И еще подумай о том, что твоя искушенность сделает тебя особенной в его глазах. Ты всегда будешь непревзойденной любовницей по сравнению с остальными… Ты сможешь проводить интересные эксперименты, приняв в свои с мужем игры кого-то из других жен. Это же здорово, Ольга! Абсолютно нечего бояться. Только при этом помни, что не стоит возвышаться над остальными женами - это поселит в вашей семье раздор. Я желаю тебе, чтоб у вас с будущим мужем была полная гармония и в постели, и вообще. И еще, Ольга, ты всегда можешь обращаться ко мне. Мы когда-то с тобой не очень ладили, но теперь все изменилось…
        Она улыбнулась мне так открыто и искренне, что я не удержалась от внезапного порыва и обняла ее.
        - Спасибо, Люси… - сказала я, глядя с благодарностью ей в глаза. - Ты мне очень, очень помогла. Я тоже тебе желаю гармонии и семейного счастья! Конечно же, я буду к тебе обращаться. А сейчас - все, мне пора под алтарь…
        Люси рассмеялась моей шутке, и я, с успокоенной душой, поспешила туда, где, беспокойно поглядывая в эту сторону, ждали меня мой жених и сестрички-невестушки.
        Я поистине чувствовала себя королевой, когда мои собрачницы дружною толпою торжественно провожали нас с Валерой в супружескую спальню. Наконец-то в их семье появилась старшая жена! Девушки гомонили, перешучивались, наш общий муж сдержанно улыбался, а я следовала за ним, держась за его руку и опустив голову, как и подобает благочестивой новобрачной.
        Рыжие близняшки раздернули полог, за которым возвышались трехэтажные нары, нижний ярус которых и являлся брачным ложем. Прежде чем занавеска была опущена, каждая из жен на мгновение прикоснулась ко мне всем телом - это был такой ритуал благословения той, которой предстояло провести ночь с супругом. Этим жестом они словно показывали: «Мы - одна семья, одно целое». Странное было у меня ощущение… Я вступаю в гарем… Наверное, юные жены султанов испытывали нечто похожее. Хотя нет, вряд ли. Для тех девиц их муж являлся господином и повелителем, и количеством своих жен он подтверждал свой статус. Они перед ним раболепствовали и преклонялись, и любую из них он мог запросто казнить или прибить в приступе гнева, и никто бы его, мерзавца, не осудил. Кроме того, султаны выбирали в жены исключительно девственниц… Я же перестала ею быть в шестнадцатилетнем возрасте, и за одиннадцать лет перепробовала многих мужчин. Султан бы моментально приказал отрубить мою ветреную голову…
        Но мой супруг - совсем не султан, он простой русский парень, скромный, работящий, с золотыми руками. У него широкие плечи и худощавая фигура, и надо лбом всегда торчит непослушный вихор темно-русых волос… У него спокойный нрав, и он - любимый ученик Петровича. Своих жен Валера уважает и ценит. Он, конечно, не красавец, но и уродом его не назовешь. Да, собственно, внешность мужчины никогда не имела для меня особого значения. Смотрю на своего молодого мужа и представляю, каким он будет лет в сорок. С радостью прихожу к выводу, что вот тогда он точно будет выглядеть точно как мужчина моей мечты…
        Вот девушки отпускают полог - и мы оказываемся наедине друг с другом. Условно, конечно, наедине - потому что от остальных нас отгораживает только этот кусок ткани. Мои «сестрички» стараются не шуметь, чтобы не помешать нам наслаждаться интимом. Они укладываются спать, делая это почти беззвучно. А в это время мы с Валерой стоим за занавеской, держась за руки. Мы оба испытываем некоторую неловкость. И этот контакт наших ладоней - единственный доступный сейчас способ хоть немного изучить друг друга, прежде чем перейди к тому, ради чего мы здесь и укрылись. О, как много можно сказать лишь одним прикосновением руки к руке! Вот он слегка сжал мою ладошку, а затем медленно погладил ее. Это означало: «Ты мне очень нравишься, но я немного смущен…» Я ответила легким поглаживанием, говоря этим жестом: «Ты мне тоже нравишься…» Он сжал мою ладонь чуть сильней. «Не знаю, с чего начать… Помоги мне…» Я в ответ тоже сжала его руку и погладила от пальцев до запястья. «Все будет хорошо. Конечно, я помогу…»
        В комнате погас свет. Осталась гореть лишь дежурная лампочка синего цвета, располагавшаяся под самым потолком как раз над пологом. Глаза привыкали к полумраку. Я повернулась телом к своему мужу. Причудливый голубоватый свет придавал происходящему какой-то фантасмагоричности. Казалось, голова Валеры окутана мерцающим ореолом. Я с трудом разбирала черты его лица, но догадывалась, что он смотрит на меня с ожиданием. Да, Люся была права - мне предстоит проявить инициативу… Наверное, все его жены ведут себя достаточно активно в подобных обстоятельствах. Но что-то мешало мне начать действовать… Я не чувствовала достаточного возбуждения, не чувствовала той близости, которая непременно должна быть, чтобы вступить в интимные отношения с человеком… Я обхватила его руками и прижалась лицом к его груди. От него очень приятно пахло - совсем не так, как от взрослых мужчин. Он обнял меня в ответ; его губы коснулись моей макушки - он вдыхал запах моих волос… О Боже мой… Совсем как тогда, в пятнадцать лет, когда я с любимым мальчиком обнималась в парке, и тоже было темно, и луна лила свой голубоватый свет сквозь
листву дубов… И было все так восхитительно, так чисто и волнующе; мы были влюблены друг в друга, и желание будоражило кровь… Он, тот мальчик, тоже робко водил губами по моим волосам, не решаясь поцеловать меня в губы, а мне хотелось большего… Но я постеснялась тогда почему-то; да, такая я была, стеснительная, несмотря на то, что начинать половую жизнь в тринадцать-четырнадцать лет у нас, во Франции, считалось обычным делом… По крайней мере, к тому времени, как я завела парня, большинство моих подруг уже сменили не одного бойфренда… Так ничего и не вышло у нас с тем мальчиком. Он как-то резко уехал в Англию, даже не попрощавшись, а я осталась со своими нереализованными желаниями и фантазиями, которые долго мучили меня… С тех пор я старалась избегать неопытных юнцов. Со взрослыми мужчинами у меня все прекрасно получалось, но почему-то очень часто мне вспоминался тот мальчик и наше свидание в парке, и его теплое дыхание на моей макушке…
        Когда я об этом вспомнила, волна возбуждения прошла по моему телу, сбивая дыхание. Валера почувствовал это и стал поглаживать меня все смелее и смелее. В низ моего живота уперлось что-то твердое… Вот он принялся снимать с меня одежду. Но он почему-то слишком волновался при этом, и я сразу уловила это. Так обычно бывает с мужчинами, которые боятся оплошать, опасаются, что эрекция вдруг исчезнет. Но с чего бы Валере опасаться этого? Похоже, что со своими женами он прекрасно управляется в этом плане…
        И тут меня осенила догадка. Он, подобно мне, предпочитает, чтобы партнерша проявляла инициативу! Наверное, был у него негативный опыт, когда он не оправдал чьи-то ожидания - как и у меня! И наверняка это было не с аборигенкой. И, наверное, он невольно ассоциирует меня с той девушкой. Так, а кто же это мог быть? Тоже, видать, девочка из детдома. Стоп! А уж не Лиза ли?! Точно, она, больше некому. И теперь он, вероятно, подсознательно ассоциирует меня с ней - ну да, ведь мы в чем-то похожи… Вот и она предпочитает взрослых мужчин - тоже, видимо, после неудачного опыта…
        Ну что ж… Настало время избавиться от комплексов - и ему, и мне. Я возбуждена, более того, полна нежности к своему юному мужу. Вот уж сполна оторвусь я теперь - ты, Валерочка, солнышко мое, и не представляешь, каким разнузданным и фееричным может быть секс… О, дорогой, на ждет много удивительных открытий и волнующих экспериментов… С тобой мы попробуем все, до чего только додумается моя буйная фантазия! Молодой муж - да это же настоящий подарок судьбы! Тебе всего семнадцать, твои сексуальные привычки еще не сложились - ну уж я проведу с тобой ликбез по полной программе!
        - О, Валера… - страстно шепчу я ему на ухо, - какой ты горячий! Какие у тебя нежные руки, милый мой! Да, ласкаю мою грудь… а теперь губами…
        Совершенно ясно, что прежде он никогда не слышал подобных слов, исполненных страсти. На мгновение он замер, а потом задрал на мне рубаху и принялся целовать мою грудь.
        - О да! Возьми сосок в рот и поводи языком вокруг… Да-да, вот так… Ммм… мой сладкий мальчик…
        Вот оно! Я ощутила трепет его тела, ту едва уловимую дрожь, которая говорит о сильнейшем желании, о том, что человек чувствует к партнеру нечто особенное. Он прерывисто дышал, лаская меня, и при этом наслаждался совершенно новыми ощущениями.
        - Любимый… Валерочка… - стонала я, - а теперь поцелуй меня в губы, мальчик мой дорогой…
        Он поднялся и поцеловал меня. Он делал это очень неумело, и я с удовольствием стала ненавязчиво учить его премудрости страстного поцелуя. Кажется, он даже немного обалдел. Тем не менее его губы охотно отвечали моим; он очень быстро все улавливал.
        - Оля… Оленька… - изумленно шептал он, - ты просто волшебница… что ты делаешь со мной…
        Я сняла с него все то, что было надето на верхнюю часть тела. Теперь пришла моя очередь для утонченных ласк. Я нежно провела руками по его груди - сверху вниз, при этом с наслаждением вдыхая запах его тела - дивный аромат юности… Затем и мой язык совершил неторопливое путешествие от шеи к его соскам. Остановившись на них, я слегка пососала их, играя языком. Подобные ласки нравились не каждому мужчине, поэтому я чутко следила за реакцией моего милого. Он шумно вдохнул, издав что-то похожее на приглушенное «Ахх…», и я поняла, что это ему понравилось. На мгновение я оторвалась от него, чтобы скинуть с себя рубаху и приспустить штаны, оголяя попу. Валера меня с энтузиазмом поддержал и, присев на корточки, помог освободиться от обеих штанин. Затем он выпрямился и решительным жестом стал подталкивать меня к постели, которая манила пышной подушкой и белой простыней с белым же покрывалом. Однако постель эта была явно недостаточно широка для двоих, а особенно для тех двоих, что собираются оторваться по полной программе.
        - Нет… - прошептала я.
        - Ты не хочешь в постельку, Олюшка моя? - шепотом спросил мой юный супруг, - почему?
        Я не ответила. Вместо этого я снова принялась целовать его грудь, а он в это время гладил мою попу. Я стала опускаться все ниже - и вот мой язычок уже танцует на его животе. Штаны моего милого здорово оттопыриваются, и мне не терпится взглянуть на это великолепие, что сейчас скрыто за тканью. Но я не тороплюсь… Словно невзначай я провожу рукой по выступающему бугорку. Валерочка замер, стараясь не дышать, в сладком ожидании, что же я буду делать дальше. Я присаживаюсь на коленки и аккуратно, очень медленно и нежно стягиваю его штаны вниз, вместе с трусами. Горячий член оказывается прямо на уровне моего лица. Эх, жаль, что свет такой слабый… Как бы я хотела разглядеть это орудие во всех деталях… Впрочем, я вижу его достаточно хорошо. Я прикасаюсь к нему. Мои пальцы медленно гладят интимный орган моего супруга. Какой твердый, подумать только! И размер - он в самый раз - не гигантский, но и не микроскопический…
        Милый мой затаил дыхание - ждет, что же я буду делать дальше, и прям дрожит в этом сладком ожидании. Ах, любимый, неужели твои первобытные милашки не балуют тебя изысканными ласками губками и язычком? Похоже, что нет. Просто обалдеть! Да мой супруг - все равно что девственник!
        Сердце мое преисполняется радостью - словно сбылась моя заветная мечта. И я начинаю ласкать моего мужа ротиком… Ммм, как же мне самой приятно это делать! Его орган как раз такого размера, что процесс не доставляет мне никакого дискомфорта… Что это - кажется, я слышу сладостные стоны? И в тот же миг чувствую, как сильно намокли мои трусики.
        - Оля… Олечка моя… - тихонько стонет мой сладкий мальчик.
        Так, увлекаться нельзя. Его член уже сильно набух и готов вот-вот взорваться. А я тоже хочу получить свою любимую вкусняшку - и это будет самый главный момент нашей первой брачной ночи…
        Я отрываюсь от своего занятия и медленно выпрямляюсь.
        - Олечка… пожалуйста, еще… - умоляет он меня, - так приятно… ты волшебница…
        - Валерочка, дорогой… Я тоже хочу так… - целуя его, отвечаю я. - Я тоже люблю, чтоб язычком…
        - Но я… не умею… - ошарашено отвечает он, такой милый дурачок.
        - Я научу тебя, родной… - жарко шепчу я ему в ухо, - у тебя все получится… Ты же хочешь попробовать, правда?
        - Н-не знаю… - растерянно бормочет он.
        - Милый мой, ты даже не представляешь, какое это для женщины удовольствие… - продолжаю я, лаская руками его спину, - ты же муж мой, у нас все должно быть взаимно… ты согласен?
        Через несколько мгновений он решительно кивает:
        - Конечно, согласен…
        Затем он опускается на колени. Ему жестко, неудобно, да и мне не улыбается заниматься столь пикантным делом в такой позе, стоя.
        - Подожди-ка… - говорю я и делаю ему знак подняться. Когда он выпрямляется, я показываю ему на вторую полку, которая чуть ниже уровня глаз:
        - Давай а туда залезу, а ты будешь стоять?
        Пару секунд он задумчиво смотрит на эту полку, потом качает головой и сокрушенно шепчет:
        - Не получится… Бортик мешает…
        И точно - к краю полки приколочена длинная доска - очевидно, с той целью, чтобы не вываливалась выстилающая ложе солома. Но я не привыкла отступать из-за подобных пустяков.
        - А ты возьми и отдери ее к чертовой матери! - вдохновенно шепчу я своему супругу.
        - Хм… - удивленно хмыкает он, - а если и вправду…
        И после, уже ни слова ни говоря, он ухватывается за эту доску… Кррак! И нету больше доски. Надеюсь, мы не сильно потревожили остальных женушек…
        Мы торопливо перестилаем постель на второй ярус. Затем мой милый помогает мне туда забраться; и вот я, подложив под спину подушку, весьма удобно там устраиваюсь. Действительно, удобно - потому что мои ноги лежат у Валеры на плечах. Его руки ласкают мою попку и он, кажется, пытается разглядеть то, что сейчас находится прямо перед его глазами.
        - Что, Валерочка? - говорю я томным голосом, хриплым от страсти и предвкушения утонченной ласки, - тебе нравится? Красивая, правда?
        - Да… - слышу я возбужденный шепот, - только плохо видно… - Он сокрушенно вздыхает.
        - А ты попробуй ее язычком… ну, давай… Ммм… Валерочкааа… - начинаю я постанывать и извиваться. - Пожалуйста, сделай это для своей милой женушки… Я так этого хочу, мальчик мой любимый, ненаглядный…
        Слова эти производят волшебное действие. Супружник мой глубоко и решительно вздыхает и… Его горячий язык ласкает мое лоно, изнывающее от желания. Пока он делает это робко и неумело, но очень старается. Какое же это наслаждение… Видно, нравится ему, а стоны мои еще добавляют азарта. Понемножку я направляю его словесно:
        - Любимый… делай это так, как я твой сосок ласкала, помнишь? Вот так - поводи вокруг языком, чуть втяни в себя этот бугорочек - да, вот так… О-о-о… ммм… Валерочкаааа… сладкий мой мааальчик…
        Мне удобно, мне хорошо… Мой муж делает мне приятно… Что еще надо для счастья? Впереди у нас целая ночь. Я непременно отблагодарю его за удовольствие… О, нас ждет еще много, много чего в плане постели… А оказывается, здорово быть учительницей в этом деле. Какой у меня способный ученик - честное слово, я даже не ожидала. А ведь я так стремилась выйти замуж за Андрея Викторовича… Какое счастье, что Лиза отвергла мою кандидатуру! Теперь я - старшая и самая сладкая жена своего молодого мужа!
        ТОГДА ЖЕ И ТАМ ЖЕ
        ЛЮСИ Д`АРКУР - МЕДСЕСТРА, ЗАМУЖНЯЯ ЖЕНЩИНА
        На что похожа моя семья? Ни за что не угадаете. Раньше я воображала, что в гаремах имеют место конкуренция и зависть. Да, жены Гуга подходили ко мне со всем почтением, когда пытались заполучить меня в собрачницы, но я тогда считала, что они не вполне искренни, что это они просто выполняют указание мужа, а на самом деле отнюдь не горят желанием делить его со мной. Как же я заблуждалась! Всему виной мое глубоко укоренившееся мнение о том, что полигамия - ужасное явление, основанное на неравноправии полов и подавлении женщин. «Стоя у алтаря», я уже мысленно готовила себя к тому, что придется как-то управляться с дикарками-«сестрицами», проявляя чудеса терпимости и великодушия, или же, наоборот, авторитарности и суровости. Ни тот, ни другой вариант меня особо не прельщал.
        Но действительность приготовила мне приятный сюрприз. Моя семейная жизнь оказалась весьма приятной, имеющей целый ряд преимуществ над холостой. Так на что же похожа моя семья? А похожа она больше всего на скаутский отряд… В котором я - вожатая, Гуг звеньевой, а все остальные - герл-скауты. Да, да Гугу, как говорят, в этом году едва исполнилось семнадцать лет, и несмотря на весь свой жизненный опыт, которого в нашем времени хватило бы троим взрослым мужчинам, он все равно остается веселым, улыбчивым рыжим мальчишкой. И что мне больше всего в нем нравится - он верховодит над своими женами не силой своих кулаков, а силой своего обаяния.
        Его жены, две светленьких, совсем юных (Лита и Себа) и три темненьких - (Тиэлэ-Тина, Каэрэ-Кася, и Суэрэ-Инна) буквально смотрят мне в рот. Они очень дружелюбны и неревнивы и между собой держатся как сестренки-подружки, а ко мне относятся то ли как к старшей сестре, то ли вообще как к матери. Похоже, я для них - нечто вроде божества, непререкаемый авторитет и благодетельница. Раньше, когда они были с Гугом одни без старшей жены, их семья была как бы неполноценна… Нет, русские вожди не выказывали ничего подобного, это сами девочки-аборигенки, не имея над собой твердого руководства, нафантазировали себе черт знает что.
        Честно говоря, такое отношение к моей особе очень трогает. В прошлой жизни, когда я работала в школе, мне не удавалось внушить к себе подобное отношение со стороны учеников. И во мне проснулась учительница… Мне захотелось наставлять, учить этих девочек, прививать им все то, что ценно для меня - эрудицию, культуру, тягу к образованию… Конечно, мыслительный ресурс этих первобытных юных женщин был ограничен, но я решила, что сделаю все, что в моих силах, чтобы по максимуму подтянуть их уровень. А уж такого неистового стремления стать умнее и лучше я никогда ни у кого не встречала. Сестрички ориентировались на меня, я стала для них идеалом, примером для подражания. Думаю, что они могли бы простить мне все, даже если бы я вздумала обращаться с ними жестко.
        Они заботятся обо мне и стараются предусмотреть все мои желания. Если я сплю (а меня теперь постоянно клонит в сон), они ходят на цыпочках и разговаривают шепотом, при этом все время норовя подоткнуть мне под бок одеяло, чтобы я, не дай Бог, не замерзла. Они даже чистят мою обувь! Порой мне даже становится неловко. В душе мне кажется, что я не заслужила подобного отношения, и я виню себя, что думала о них плохо… К тому же я не привыкла чувствовать себя королевой, так как с детства видела мало заботы по отношению к себе - родители хотели, чтобы я росла самостоятельной, и немного переусердствовали в этом. И вот теперь мне трудно принимать заботу от этих девочек, моих собрачниц. Кто бы мог подумать, что в этой ситуации мне приходится проводить гигантскую работу над собой, убеждая себя, что их отношение ко мне - искреннее, а вовсе не наказ супруга или попытка заслужить привилегии. А ведь это действительно так! Они меня любят, эти пять девочек, пять жен моего мужа… И любят так трогательно, что иногда мне трудно удержать слезы. Хочется собрать их всех в охапку, этих моих птичек, и расцеловать в курносые
носики и щечки - у кого смуглые, у кого румяные…
        Странно, но ни одна их них пока еще не беременна. Я выяснила, что мадам Марина не рекомендовала им пока рожать и научила, как предохраняться путем подсчитывания опасных-неопасных дней. Уж не знаю, как ей это удалось (у девочек проблемы с арифметикой), но девочки свято блюдут рекомендацию самой Мудрой Женщины. Так что я стану первой мамашей в нашем скаутском отряде… тьфу, в нашем семействе!
        Что же касается нашего «общего достояния», то есть мужа - то у нас с ним сейчас законный медовый месяц. Каждую ночь мы опускаем полог, отделяющий супружескую постель от общей спальни, и предаемся любовным утехам почти до самого утра. Правда, делать это на узких нарах не очень удобно. И я уже представляю, как с приходом устойчивого тепла мы сможем удаляться «на природу», чтобы где-нибудь на зеленой полянке продолжать уроки секса. И, честно говоря, все чаще мою голову посещает очень странная мысль - а не приобщить ли тогда к нашим игрищам остальных? Вот всю жизнь была ярой противницей подобных вещей, но сейчас почему-то мое мнение поменялось, даже сама себе удивляюсь. И мое воображение, не поддаваясь никакому контролю, рисует эротичные сцены с участием милых сестричек - разумеется, со мной в главной роли…
        Счастлива ли я? Я потому задаю себе этот вопрос, что мне хочется ответить на него. Да, я счастлива. Все мои опасения по поводу замужества оказались глупостью. Я чувствую себя защищенной, любимой, уважаемой. На благодатной почве безмятежности любовь расцветает в моем сердце невиданным цветком. Любовь эта меняет все вокруг, заставляя струны души петь прекрасную нескончаемую песню… Тысячу раз я благодарила милую мадам Марину за то, что вразумила меня сделать наконец этот шаг…
        Между прочим, мой Друг живет с нами. Он вырос и возмужал, и заимел неуловимое сходство с моим молодым мужем. Мои сестрички любят котика и стремятся побаловать вкусными кусочками и лаской. Бывает, что по ночам этот мохнатый шалунишка забирается в нашу постель и устраивается спать на моей голове. Гуг вздыхает, но не смеет меня огорчить, прогнав кота прочь. Супруг мой и не догадывается, из какой жуткой депрессии меня когда-то вытащил этот теплый комочек. Друг - это мой священный талисман…
        У моих собрачниц появился ритуал - каждое утро они расчесывают мои волосы, которые изрядно отросли с того времени, как я оказалась здесь. Поскольку парикмахера в наших рядах не наблюдалось, пришлось отрастить шевелюру. К слову сказать, было что отращивать - волосы мои значительно окрепли после того, как я бросила вегетарианство; я и не представляла, что они могут быть настолько густыми и сильными. Так вот - сестрички выполняли эту почетную обязанность по графику - сегодня одна, завтра другая, и так далее. Я просто сидела и млела, когда расческа медленно и благоговейно скользила по моей голове. А одна из сестричек, Себа, имела обыкновение тихонько напевать что-то в ритм своим движениям.
        - О чем ты поешь? - однажды спросила я Себу.
        В ответ я услышала, что в ее племени существовал обычай - каждый день причесывать женщину, ожидающую ребенка. Слова ее песни были, по сути, молитвой, призывающей на будущего ребенка благословение добрых духов и Великой Матери. Считалось, что это благословение наиболее благотворно действует именно через волосы женщины, которая ждет ребенка.
        Заинтересовавшись обычаями местных племен, я стала расспрашивать сестричек, какие еще были поверья у их народов. Таким образом, я узнала о многих любопытных поверьях, услышала много красивых легенд. Я просто заслушалась, и под конец решила, что эти легенды непременно надо записать, ведь многие из них несут незамысловатую мудрость, которая не утратит своего значения даже для будущих поколений. Возможно, я буду рассказывать эти истории своему малышу. Ведь, видя окружающую действительность, сказок будущего он просто не поймет…
        Большую часть времени я старалась проводить на свежем воздухе. Обычно я совершала прогулки в одиночестве - так мне легче было думать. При этом я заметила, как довольны вожди моим решением все же вступить в семью. При встрече они улыбались мне, мило шутили, расспрашивали о самочувствии и желали доброго здоровья - о, эта русская сердечность, эта душевная теплота и искреннее участие! Именно сейчас я осознала, что окончательно стала своей среди этих людей.
        Ольга Слепцова, похоже, также довольна своей супружеской жизнью. При встрече мы с ней по-дружески обнимаемся и обмениваемся многозначительными взглядами, смысл которых непонятен больше никому. Иногда мы даже шушукаемся о своем, о девичьем. Ну вот и еще одна подруга…
        Словом, в данный момент я просто наслаждаюсь жизнью, и все тяжелые думы оставили меня - надеюсь, что навсегда. Это надо же - ведь я не могла и вообразить, что буду когда-нибудь счастлива в Племени Огня…
        Часть 15. Горячие дни
        30 АПРЕЛЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ПОНЕДЕЛЬНИК. УТРО. ДОМ НА ХОЛМЕ
        К концу апреля половодье на Гаронне пошло на спад. Солнышко в полдень припекало уже совсем не по-весеннему, на деревьях стали начали лопаться почки, выпуская первые липкие зеленые листики, зазеленела на лугах трава. А некоторые «экстремалки» из бывших «волчиц» уже даже начали оголять торс, демонстрируя соблазнительные выпуклости. Надо же показать свои достоинства потенциальным женихам, а то они и не знают, какие их тут ждут невесты.
        Воспрянул духом и молодняк животных, захваченный охотниками племени во время зимнего похода в тундростепи. Едва живая на прошлогодних запасах сена, молодая скотинка в три горла принялась жрать свежую травку и вскоре приобрела вполне презентабельный и лоснящийся вид. Оправились и те несколько взрослых кобыл, которых удалось заарканить охотникам. Ездить на них верхом было бы еще слишком большой авантюрой, запрягать в тележку тоже. Но все это было уже не за горами, поскольку эти лошади уже подпускали к себе молоденьких девочек (в основном из французского клана), которые угощали их тепличными деликатесами, чесали за ушком и говорили ласковые слова. Еще немного - и эти отношения между людьми и лошадьми станут достаточно интимными для того, чтобы вторые полностью покорились первым.
        Одним словом, уходящая вода и зазеленевшая трава означали, что племя должно разделиться на три неравных части.
        Одной части работниц (большинство «волчиц», еще не имеющих никакой квалификации) предстояло готовиться к полевым работам, которые начнутся тогда, когда из поймы окончательно уйдет вода. В основном это будут картофельное поле (вчетверо большее по площади, чем в прошлый раз) и огород, на котором Марина Витальевна собиралась высадить все разнообразие овощей, семена которых она прихватила собой в поход из будущего. Делянки с зерновыми и сопутствующими техническими культурами, разнесенные по разным концам сельскохозяйственных угодий, займут общую площадь чуть более полгектара. На этот год (как и на следующий) пшеницу, рожь, ячмень, гречиху овес и лен сеяли только ради получения массового посевного материала на последующие годы.
        Вторая часть племени, квалифицированные строительные работницы прошлого года и специалистки лесопильного, кирпичного и гончарного производств должны были вспомнить немного подзабытые навыки и приступить к своей основной профессиональной деятельности. С этой целью Антон Игоревич уже осмотрел немного оплывший за зиму глиняный карьер и обжигательные печи и вынес вердикт, что карьер вполне пригоден к использованию, как и законсервированные капитальные печи, а вот времянки проще разбить и выкинуть, чем ремонтировать.
        Андрей Викторович, тоже не забывший обязанностей начальника бригады лесорубов, наметил две новых просеки-аллеи. Одна - от Большого Дома на Холме в направлении среднего течения ручья Дальний и вторая - вверх по его течению к тому месту, где всю зиму простоял застрявший автобус французских школьников. Идея разобрать аппарат, чтобы использовать дефицитный металл, пластик, небьющиеся стекла и так далее, включая мощный дизельный мотор, не раз приходила в светлые головы вождей, но каждый раз они качали ими из-за того, что разборка автобуса и его доставка на промзону по частям на руках оказывалась слишком хлопотной, а для самых тяжелых и громоздких деталей и попросту невозможной. Также не представлялось возможным перекатить автобус на новое место на своих колесах по раскисшей от осенних дождей почве или глубокому зимнему снегу. Только летом, когда земля просохнет и станет достаточно твердой для того, чтобы в нее не проваливались колеса, появится теоретическая возможность транспортировки автобуса к месту его утилизации.
        Таким образом, было решено отложить перекатывание до лета, а до той поры законсервировать ценное имущество, то есть поставить автобус на чурбаки, чтобы не попортить такие хорошие колеса, и затянуть пленкой дыру от выбитого лобового стекла. Так и сделали, и теперь Сергей Петрович, который вместе с коллегой неделю назад совершил марш-бросок к месту нахождения автобуса, констатировал, что консервационные мероприятия можно считать успешными, и после этого было принято решение тянуть к автобусу просеку.
        Кстати, при разметке этих двух просек Андрей Викторович попробовал прием так называемой сушки «на корню». Для этого, весной с приговоренных к лесоповалу деревьев у самого комля сдирается широкое кольцо коры, что пресекает поступление влаги от корней к кроне. В таком случае пробудившаяся весной крона, будто мощнейшим насосом, вытягивает всю доступную влагу из древесины ствола. Для изготовления мебели спиленное после такого приема дерево все-таки потребует еще дополнительной сушки, а вот для каркаса строительных конструкций будет в самый раз. Одним словом, если будут строительное дерево и кирпич, то и работницам строительных бригад работа найдется.
        Третья и самая последняя группа, небольшая, но самая элитная, расконсервирует «Отважный» и начать совершать на нем визиты. Первый визит нанесут вождю Ксиму из клана Северных Оленей, чтобы запастись белой глиной для огнеупорного кирпича. Заодно следует закинуть в те края приговоренную к изгнанию Жебровскую, чтобы ей среди дружественных дикарей жизнь медом не казалась. Второй визит необходимо совершить на южное побережье британских островов, пособирать валяющиеся зазря на морских пляжах кристаллы самородного белого олова. Если Антон Игоревич в своем производственном раже доберется до плавки стекла (а это в некотором роде даже проще плавки стали), то это олово ему окажется позарез необходимым для изготовления ровных и плоских оконных стекол. Кроме самородного олова, на морских пляжах можно собирать и сжигать выброшенные зимними штормами морские водоросли, при этом на дне обжиговых ям остаются сплавленные комья натуральной соды, иначе именуемой еще натрием двууглекислым. Кроме того, было бы неплохо сплавать к соляной шахте, пополнить запас этого ценного продукта.
        Капитаном «Отважного» был назначен Сергей Петрович, который взял с собой в качестве команды Лялю с ребенком и своих полуафриканских жен, как наиболее адаптированных к морским путешествиям. Было уже проверено. Что касается Ланей - у них чуть что начинается морская болезнь, а полуафриканкам такие приключения хоть бы хны. При этом и Алохэ-Анна, и Ваулэ-Валя, и Оритэ-Оля были беременны на ранних сроках - по словам Марины Витальевны, от двух до трех месяцев. Своим старшим помощником Сергей Петрович назначил… Гуга. Главной причиной было то, что этот молодой качок был склонен к подвигам и приключениям, но не склонен к планомерному труду. Гуг тоже брал с собой полуафриканскую половину своей семьи и старшую женю Люсю.
        Итого, на коче с каютой вместимостью в двенадцать человек экипаж состоял из капитана (Петрович), боцмана (Гуг), кока и суперкарго (Ляля), доктора (Люся) и шести матросов (полуафриканки), из которых один старший (Алохэ-Анна). При этом помехой не должна была стать даже беременность большей половины команды, ибо когда у доктора и матросов по-настоящему отрастут животы (то есть к середине лета), коч прекратит метаться по разным пунктам назначения и встанет на якорь. При этом Сергей Петрович с капитанских обязанностей переключится на строительство, благо к тому времени Антон Игоревич, Андрей Викторович и Валера уже в полном объеме обеспечат его строительными материалами.
        ТОГДА ЖЕ И ТАМ ЖЕ
        ЛЮСИ Д`АРКУР - МЕДСЕСТРА, ЗАМУЖНЯЯ ЖЕНЩИНА
        Сегодня месье Петрович огласил список тех, кому предстоит отправиться в плавание по реке на том самом деревянном корабле, вызывавшем во мне когда-то ужасное раздражение. Теперь-то я знаю, что это вполне надежный корабль, который уже подтвердил свои положительные качества - ведь на нем русские приплыли сюда от Петербурга, проделав изрядный путь по рекам и морям. Так вот - я тоже вошла в этот список, так как считалась ценным квалифицированным специалистом. Ну и куда же без мужа… Конечно же, и он отправлялся в плавание, а заодно и половина нашего замечательного гарема.
        Я всегда любила много путешествовать. В юности объездила всю Европу, побывала на Тайване и на Кипре. Мне нравилось это ощущение, когда идешь к трапу самолета в толпе других радостных людей, ярко одетых, предвкушающих красочный отдых. Атмосфера неги и беззаботности делала тело легким, а голову - пустой.
        Доводилось мне и плавать на теплоходах. Все то же самое - веселая праздная публика, смех, ахи и охи, белое вино, чайки, селфи, ухажеры…
        Но на этот раз все обещало быть совсем по-иному. Петрович перед важными мероприятиями любил приговаривать, обращаясь к «цивилизованной» части нашего общества: «Прошу помнить о том, что нам предстоит не развлекаться, а работать». Уж да - теперь мне больше не быть праздной туристкой. Придется работать… Но отчего-то меня это совсем не пугает. Хотя, сказать по правде, будь у меня выбор, я бы осталась дома. Я очень беспокоюсь за будущего ребенка. Вот уж никогда не думала, что стану такой мнительной и тревожной… Это что, у всех будущих мамаш так происходит? Вспомнив мадам Марину, я констатировала, что, скорее всего, так и есть. Кроме того, мне не хотелось расставаться с ней, с моей милой подругой. Кто поможет добрым советом? Кто окажет помощь в случае чего? Однако я никому не сказала ни слова о своих тревогах, понимая, что «это все гормоны», как любит приговаривать мадам Марина. Собственно, с другой стороны, путешествие меня даже воодушевляло. Ну а чем не экстремальный приключенческий тур? Ну, насчет экстрима это как получится, но приключения нас ожидали наверняка. Каменный Век и приключения - это два
неразрывно связанных понятия…
        А еще умы отправляющихся в плавание всколыхнула весть о том, что с нами отправляется Жебровская. Петрович зачитал ее фамилию совершенно бесстрастным голосом, но надо было видеть, какой эффект это произвело на нее саму. Она побледнела, сжала губы и опустила голову, при этом что-то бормоча про себя - видимо, посылала русским проклятия.
        Хоть этого никто официально не объявлял, но в племени ходил слушок, что Жебровскую решили высадить где-нибудь подальше и оставить на произвол судьбы, тем самым приводя в исполнение тот приговор. За то время, которое ей дали, чтобы переосмыслить свой поступок и вообще свои взгляды на жизнь, она не совершила ничего полезного и никакого раскаяния не выказала. Впрочем, мадам Марина, смеясь, за чаем как-то сказала мне, что совет четырех вождей решил выдать смутьянку замуж в племя Северных Оленей.
        - Это будет для нее самое подходящее наказание! - сказала Марина. - С ее-то склонностью верховодить и тиранить ближних там она будет как раз в том положении, которое заслуживает.
        Я не могла не согласиться с этими словами.
        - И за кого она там может выйти? - поинтересовалась я, - по идее, это должна быть статусная невеста…
        - С чего вдруг? - фыркнула Марина. - Только потому, что она из наших? Не думаю, что это даст ей какие-то привилегии… Кроме того, мы предупредим Ксима, что она собой представляет, чтобы присматривали за этой штучкой хорошенько… Вообще надо подать им идею разыграть по жребию… - она хохотнула, довольная своей выдумкой.
        Я улыбнулась, представив, как дикари, возбужденно гомоня, тянут из мешка еловые шишки, среди которых одна с отметиной…
        - Ладно, чего о ней долго разговаривать, не стоит она того… - Марина тряхнула головой и отпила глоток чаю. - Лучше, дорогая, расскажи-ка мне, как у тебя семейные дела? - перевела она разговор на другую тему.
        Я вздохнула - так, как, должно быть, вздыхают все счастливые женщины, слыша подобный вопрос. Каждый день Марина задавала мне его - но я всегда подробно отвечала. Я рассказывала ей все - каждую мелочь, каждый милый эпизод, связанный с мой замужней жизнью. А она внимала с большим интересом, подперев щеку кулаком - и лицо ее выражало радость за меня. Заканчивала же я свой рассказ всегда тем, что благодарила ее за то, что вразумила меня. И она неизменно с нарочито серьезным видом поднимала палец вверх и говорила: «Вот так-то! Я дурного не посоветую! Теперь ты у меня в неоплатном долгу, Людмила Батьковна!», вслед за чем мы принимались весело смеяться.
        Частенько к нам в «медблок» заглядывала Ольга Слепцова. Она поразительно изменилась. Стала более женственной, грациозной, в ней появилось что-то кошачье. Вот что значит молодой муж! Таким образом, у нас возникло нечто вроде женского клуба, где мы с Ольгой делились опытом семейной жизни, а Марина с позиций старшего товарища давала нам советы.
        - Ой, девки, как вы расцвели замужем! - говаривала она, с улыбкой глядя на нас. - Да уж, добрый муж - и подмога, и поддержка, и услаждение души и тела…
        - Мариночка, ты тоже великолепно выглядишь! - говорили мы ей в ответ. - Тебе так идет быть молодой мамой!
        - Да бросьте вы… - смущенно отмахивалась та, однако видно было, что ей приятно слышать комплименты.
        - Вот подрастет маленький Антоша и родишь ему сестричку! - подмигнув мне, говорила Ольга.
        - Что? О нет-нет… - Марина принималась махать на нас руками, - у меня уже возраст не тот…
        - Зато в таком возрасте повышается шанс родить мальчика! - компетентно заявляла Ольга, - правда, Люся?
        - Да-да, - с важным видом подтверждала я.
        - А нам надо побольше мальчиков рожать, чтобы выровнять соотношение полов, - продолжала Ольга, - так что, Марина… не отвертеться тебе! Будешь рожать, пока рожается!
        - Да ну вас, глупые девчонки! - притворно сердилась Марина, но при этом глаза ее улыбались и уголки губ ползли вверх.
        Мы же с Ольгой принимались дружно хохотать.
        А вообще подобные разговоры заставляли меня задумываться о том, сколько детей мне хотелось бы иметь. В бытность свою феминисткой я представляла, что у меня будет не более двух детей - ответственность там, заботы, здоровье, фигура, личная жизнь, ну и так далее. Сейчас я стала смотреть на это гораздо проще. Деторождение в племени Огня всячески поощрялось, особенности нашего быта предполагали, что ни один ребенок не останется без присмотра и заботы. Кроме того, со мной стало происходить нечто удивительное… Даже не знаю, как это назвать, но мне стало нравиться быть беременной… Вроде бы все как обычно, и даже живота еще нет, а я уже ощущаю себя совершенно по-другому… Я слышу в себе зов новой жизни, чувствую связь с ребенком, хотя, по сути, он еще даже не ребенок, а эмбрион… И какой-то особенный восторг снисходит на меня - наверное, это и есть материнский инстинкт. Да-да - это как раз то ощущение, когда остро осознаешь происходящее с тобой чудо, воспринимаешь себя как сосуд божественной благодати…
        И я знала, что, родив, буду скучать по этим ощущениям, хотя и появятся другие, не менее прекрасные. И я уже как-то непроизвольно принималась мечтать о том, что у меня будет много детей - столько, сколько Бог даст. Где ты, Люси д`Аркур, воинственная феминистка, отрицающая женское предназначение? Нет ее, она умерла и возродилась в другой ипостаси. Кто они, те существа с извращенным разумом, что убеждают людей, будто мужчина и женщина отличаются только набором половых органов? Неужели они никогда не были беременными и не испытывали этой безмерной благодати? Эти люди - сумасшедшие. В каком же чудовищном плену обмана я находилась! Я с содроганием вспоминала речи своих бывших соратниц, которых считала образцом для подражания. Подумать только - я читала книги с их идеями и даже старательно конспектировала этот бред, стараясь привить себе такой же образ мышления. И ведь это мне в значительной степени удалось… Но, Боже, какое счастье, что волей Провидения я оказалась здесь, в Каменном Веке, что у меня открылись глаза, что я смогла познать величайшее счастье - счастье материнства! Да, формально я пока не
мать, но я совершенно уверена, что все у меня будет хорошо, я благополучно рожу своего ребенка, которого уже люблю, люблю той любовью, о существовании которой и не подозревала. Сейчас мне кажется, что в моей жизни все встало на свои места. Я счастлива!
        5 МАЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. СУББОТА. УТРО. ПРИСТАНЬ У ДОМА НА ХОЛМЕ
        Отплытие «Отважного» в первый рейс новой навигации было обставлено как праздник. Вечером, после завершения погрузки, состоялся большой праздник у костра, с угощением и плясками-танцами до упаду. По теплой погоде, когда сверху можно разоблачиться до голого торса у мужчин и парней и коротенького топика у девушек и женщин, вечерние танцы у костра - это самое то. По полной программе на этих танцах отрывались как отъезжающие, так и остающиеся. Всем было хорошо, зима с ее холодами осталась позади, наступало лето, которое тоже было полно своими хлопотами, но эти хлопоты значительно приятнее зимних. Пляжно-купальный сезон на Гаронне еще не открыт, но и это событие не за горами - пройдет еще две-три недели и в последней декаде мая самые смелые полезут в воду, а в начале июня Марина Витальевна уже объявит об обязательных купаниях о`натюрель в целях общей гигиены перед обедом и ужином. И столовая снова будет на берегу, Сергей Петрович перед отъездом уже подновил навес.
        Правда, сказать честно, у бывших французских школьников за зиму наступил определенный кризис в одежде. Во-первых, почти ни у кого не было с собой сменной одежды, быть может, только за исключением нижнего белья. Из-за этого большая часть рубашек, блузок, маек и прочих предметов из тонких тканей от частых стирок и постоянного употребления превратились в затертые тряпки. Кроме того, полгода жизни на свежем воздухе при экологически чистом высокобелковом питании достаточно сильно изменили фигуры девушек и парней, так что даже те вещи, которые были еще пригодны к носке, перестали на них застегиваться*. Где те субтильные мальчики и худосочные девочки, провалившиеся полгода назад в каменный век из постмодернисткой Франции? Мальчики обросли тугими мышцами, а девочки округлились во всех положенных для женщин местах. Теперь футболки и джинсы, ранее болтавшиеся на них как на вешалках, при надевании туго трещат на груди и на попе, вызывая нездоровые мысли о том, что однажды несчастная одежда лопнет от натуги, и все скрываемое ею богатство вывалится на всеобщее обозрение. Парням в этом смысле проще, им
достаточно не застегивать рубашку, завязав концы узлом на пупке - получается и технологично, и эротично. ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ: * Примерно та же проблема имела место и у Кати, Ляли, Лизы, Валеры и Сергея-младшего, но для них походная одежда была сшита с большими припусками, на вырост, а вот их французские сверстники были в том, в чем вышли из дома.
        А это еще одна проблема, потому что эти юноши и девушки, последовательно прошедшие через шок, первоначальную адаптацию и общую социализацию, оказались довольно ценными членами племени. Уже давно большая их часть не работала в теплице, перебравшись на другие общественно значимые посты. У кого к чему лежала душа. Роланд Базен, например, за неимением пока кузнечного цеха подвизался в гончарно-кирпичном, а его супруга Патриция взяла на себя организацию прядильно-ткацкого производства. Ольвье Жонсьер стал помогать Андрею Викторовичу на лесоповале, при этом его супруга Эва с подругами-одноклассницами взялась начальствовать над животноводческой фермой и небольшим конским табуном, действуя по принципу «кобыла кобылу всегда поймет». Мечтать о пахоте на этих лошадках или верховой езде пока было несколько преждевременно. Но Эва обещала вождям, что уже к лету их можно будет запрягать в легкие тележки, и Валера, остающийся за старшего в мастерской, уже готовит оснастку для изготовления гнутых колес с деревянными спицами - а значит, УАЗ перестает быть единственным колесным транспортом племени.
        Кстати, эти самые старшие французские девицы, не пристроившие свое сердце среди своих соплеменников, после того как их вместе с мадам Люсей и мадам Ольгой кооптировали в женсовет, принялись активно поглядывать в сторону вождей с вполне определенными брачными намерениями. Вот, например, подруга и одноклассница Патриции, Сабина Вилар, совершенно четко положила свой глаз на Сергея Петровича. Но, вот ведь умница, зашла не через него, а через Лялю.
        - Мадам Ляля, - сказала она, потупив глаза, - я знаю, что, несмотря на то, что месье Петрович великий вождь нашего племени и великий шаман, главный человек в его семье именно вы…
        - Да, мадмуазель Вилар, - с легкой насмешкой ответила Ляля, кормившая в тот момент грудью маленького Петра, - это действительно так, как и то, что солнце встает на востоке. Ну и что с того дальше?
        - А с того то, мадам Ляля, - волнуясь сказала Сабина, - что я хотела бы войти в вашу семью на правах второй старшей жены…
        - Да ну, - усмехнулась Ляля, - а вы, милочка, знаете о том, что в отличие от других семей, в семье шамана Петровича и так уже не одна старшая жена? Так уж повелось, что я главная старшая жена, Фера - старшая жена-Лань, Алохэ-Анна - старшая жена-полуафриканка, и что все мы втроем прекрасно ладим и их мнение по брачному вопросу такое же обязательное, как и мое. И наш муж любит и ценит нас всех троих совершенно одинаково. А четвертая старшая жена нам уже не нужна. Если хотите, мадмуазель, можете претендовать на должность обычной жены. Но если не хотите, можете не претендовать… Вот Ольга тоже претендовала, а в итоге стала старшей женой Валеры. Теперь нарадоваться не может, что не связалась с такой стервой как я.
        - Да нет, мадам Ляля, почему же, - вздохнула претендентка, - пусть будет обычная жена, я согласна. Только хотелось бы подчиняться только вам и больше никому…
        - А вот это лишнее! - заявила Ляля. - У нас семья, а не военный отряд, и жены в ней не подчиненные, выполняющие служебные обязанности, а добрые подруги, выполняющие домашние обязанности в охотку и по доброму желанию. Наша цель - это не установления семейного главенства, а создание в коллективе такой атмосферы, чтобы наш муж, приходя домой, отдыхал душой. Да и нам самим так жить гораздо приятней, чем, если бы мы принялись делить между собой какую-то там «власть». Ты поняла, или объяснить доступнее?
        Выслушав такую отповедь, Сабина извинилась за беспокойство и ушла. Но на следующий день она вернулась и сказала, что готова на все. Отплытие было уже на носу, Петровичу, Ляле и прочим, выступающим в морской поход, было не до очередной претендентки в жены, и решение вопроса было отложено до конца плаваний, или, по крайней мере, до возвращения из рейда за белой глиной. А пока мадмуазель Сабина пусть поживет на испытательном сроке вместе с Фэрой, Илин и Мани, попробует подружиться с родными и приемными дочерьми Фэры, мнение которых немаловажно, и лишь потом можно будет говорить, достойна она войти в семью шамана Петровича или нет.
        Итак, к утру пятого мая «Отважный» был спущен на воду, отведен к заводи у Старой пристани и там, поскольку даже в каменном веке с пустыми руками в гости не ходят, загружен подарками для клана Северных Оленей. Поскольку свой металл, и это еще в лучшем случае, в племени должен был появиться только в конце лета, в основном подарки состояли из деревянных и гончарных изделий. Выточенные из липы гребни, липовые же деревянные ложки, а также керамические горшки и блюда-сковородки были вполне пригодны для того, чтобы варить еду на открытом огне или на углях, а не путем забрасывания в кожаную емкость раскаленных камней. И опять же, там где суп, пригодятся и ложки. Ну и, конечно, драгоценнейшие в местных условиях запасы соли и жидкого мыла с запахом хвои. Когда Северные Олени имели такую возможность, они были весьма чистоплотны, а мыло для гигиены подходит куда лучше, чем разведенная водой древесная зола. Вождь Ксим и прочая родня Фэры должны были достаточно высоко оценить эти подарки и оказать всю посильную помощь в добыче белой глины.
        Был в этом наборе и еще один подарок, правда, не столь ценный. В вечное изгнание отправлялась мадмуазель Жебровская. Все-таки вожди вместо стандартного «иди на все четыре стороны» гуманно прописали этой особе ссылку в племя Северных Оленей без права возвращения обратно. В том, что по местным меркам это действительно крайне гуманный ход, и самой Жебровской и Сергею Петровичу с Лялей предстояло убедиться в самом ближайшем будущем. А пока этапируемая преступница выглядела ужасно расстроенной и заплаканной, как будто ее как минимум отправляют на гильотину. Она-то до самого последнего момента рассчитывала, что вожди сжалятся, смилуются и не станут отправлять ее к дикарям.
        Зато остальные участники похода пребывали в хорошем настроении. Гуг и участвующие в походе полуафриканки были полны гордости и оптимизма, да так, что их носы задирались до небес. А то ведь как же - шаман Петрович отобрал их в элиту элит, команду плавучего дома, которому нипочем никакая вода, и который движется куда хочет тарахтящим духом мотора. В то же время Сергей Петрович предчувствовал, что ему придется помучиться с необученной командой, но в любом случае он был уверен в своих силах. Ведь первое плавание у них выходило чисто речным, и в ходе его команда могла поднабраться опыта перед морскими походами. Хотя… осенью ведь Алохэ-Анна и некоторые ее товарки уже участвовали в морском походе за солью, причем с точки зрения погоды не в самое лучшее время, и показали себя в качестве матросов самым наилучшим образом. Именно поэтому на этот раз команда «Отважного» и была по большей части укомплектована полуафриканками. Что же касается Ляли и Люси, то первая уже имела опыт одного большого похода и всемерно доверяла своему мужу, а вторая, если и волновалась, но ничем не выдавала своего волнения, потому
что не хотела показывать свою слабость перед мужем и его младшими женами. Для них она всегда должна оставаться высшим существом и образцом для подражания.
        Итак, под приветственные крики провожающих полуафриканки выбрали якоря, отдали швартовы и оттолкнули корабль шестами от пристани, разворачивая его носом на выход из Ближней. Едва это было сделано, Сергей Петрович запустил мотор, после чего на малом ходу вывел «Отважный» на речной простор Гаронны. Первый в этом году поход начался.
        ТОГДА ЖЕ И ТАМ ЖЕ
        ЛЮСИ Д`АРКУР - МЕДСЕСТРА, ЗАМУЖНЯЯ ЖЕНЩИНА
        Стою на палубе и смотрю задумчивым взглядом на проплывающий мимо пейзаж. Подумать только - это та же самая Франция! И вот ведь странно - я ощущаю сожаление, что в моем мире все это безнадежно обжито людьми… Асфальтированные дороги, огороженные набережные, и кругом - суетливая цивилизация в виде домишек, кафешек, магазинчиков, газозаправочных станций… Дикая природа нравится мне гораздо больше. Она заряжает энергией, бодрит и неизменно радует глаз. Она создает ощущение свежести, юности и непорочности. Говорят же «девственная природа»… Так весь этот мир - девственный, не испорченный технологическим прогрессом… Какой тут воздух! Я когда-нибудь смогу надышаться? Каждый вдох - словно глоток эликсира бессмертия.
        С некоторых пор я стала понимать, как мне повезло, и теперь ощутила это особенно остро. Стать участницей чуда, по-настоящему попасть в Каменный Век! Стать свидетельницей зари человечества… Познакомиться с такими необыкновенными людьми, которым удалось исподволь, без давления, фундаментально изменить мое мировоззрение! «Ага, - саркастически подсказывает мое второе Я, уже не воинствующее, способное только на ехидные замечания, - и забеременеть от мальчишки-дикаря, который даже читать не умеет, выйти за него замуж и составить его гарем!»
        «Ну и что! - отвечаю я своему второму Я (о да, я научилась отстаивать перед ним свое мнение) - зато я счастлива! Все оказалось совсем не так, как я думала вначале. И замужем быть удобно, и в гареме весело, и муж у меня замечательный, горячий, влюбленный в меня по уши!»
        «Ну-ну…» - лениво хмыкает второе Я и замолкает. Вот и пусть молчит! И не мешает мне наслаждаться моментом.
        А момент действительно эпический. Ничего не могу с собой поделать - чувствую я себя настоящей принцессой… Стою на палубе, машу остающимся на берегу, шлю самым дорогим воздушные поцелуи - мадам Марине, Ольге. Супруг обнимает меня за талию, то и дело трется носом о мою голову. Он гордится мной… Любит обнимать меня вот так, всем напоказ. Я поначалу смущалась, а потом перестала. Нравятся мне его прикосновения… И, между прочим, я им тоже горжусь! О таком муже можно только мечтать. Все, как я хотела - и животик мой слушает, и капризы исполняет, и с радостью разделяет все мои постельные пристрастия… Добрый он, сильный, справедливый, умный - даром что дикарь. Уверена - родись он моим современником - учиться ему в Сорбонне… Все острее я осознаю, как он дорог мне. И чего я так сопротивлялась? Сейчас сама себя не понимаю…
        Он стоит за моей спиной и легонько покусывает мое ухо. Но на нас никто не смотрит. Мы покидаем «родимый берег»… Момент торжественный, и непроизвольно я начинаю мысленно просить у небес благословения нашему предприятию. Я знаю, что они, небеса, благосклонны к нам…
        7 МАЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ПОНЕДЕЛЬНИК. ПОЛДЕНЬ. КОЧ «ОТВАЖНЫЙ» ДВИГАЮЩИЙСЯ ВВЕРХ ПО ТЕЧЕНИЮ РЕКИ ДРОН, ПРИТОКА ДОРДОНИ, ОКРЕСТНОСТИ СОВРЕМЕННОГО ГОРОДА ЛА РОШ ШАЛЕ.
        Истину, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти, Сергей Петрович знал давно, но теперь он мог еще раз убедиться в ее справедливости на собственном примере. Если сравнивать зимнее лыжное путешествие и нынешнее плавание, то даже против течения под мотором он делает день за три - то есть за светлое время от одной якорной стоянки до другой проходя расстояние, равное трем зимним лыжным переходам. И при этом обстановка почти курорт, знай себе держись чуть в стороне от стрежня, где самое быстрое течение и следи, чтобы не нарваться на плывущую навстречу корягу, ствол дерева, утопший комлем в иле или топкую илистую отмель. Правда, последнее, при минимальной осадке коча, идущего в неполном грузу, это уж вряд ли. Такие отмели, с глубинами меньше чем по пояс, видны издалека - и по изменению цвета воды, и по бурлящим над ними перекатам.
        Но иначе зачем еще нужны впередсмотрящие, которые парами в две смены стоят на баке, меняясь через каждый час. С места рулевого, если вытянуть шею и привстать на цыпочки, Сергей Петрович может увидеть две обтянутые кожаными мини-юбочками очень загорелые задницы. Иногда это его молодые полуафриканские жены Ваулэ-Валя и Оритэ-Оля, а иногда это еще более молодые жены Гуга Каирэ-Кася и Суэрэ-Инна. Сергей Петрович сначала удивлялся - почему Марина Витальевна все-таки разрешила выйти замуж этим двум голенастым костлявым цыпам, но потом понял, что по-иному никак не получалось, потому что обе эти юные полуафриканочки, уже познавшие мужчин и нашедшие в них особую сладость, активно искали мужского общества…
        Искали они его ровно до тех пор, пока с помощью женсовета не нашли его в объятьях Гуга. Вот он, мускулистый красавчик, похожий на молодого Шварценеггера, стоит с копьем в руке и, в отличие от своих жен-впередсмотрящих, вглядывается не вперед прямо по курсу, а в заросший плакучими ивами отлогий берег по правому борту. При этом он постоянно морщится, потому что тарахтение мотора мешает ему вслушиваться своим чутким слухом первобытного охотника в то, что творится в лесу. К тому же Майга, ранее дремавшая в некоем подобии будки, устроенном на корме, вылезла из своего убежища и обратила морду в ту же сторону, в какую был обращен внимательный взгляд Гуга. Видя такое единомыслие между охотничьей собакой и человеком, который тоже был прирожденным охотником, Сергей Петрович передал штурвал Алохэ-Анне, которую он успешно обучал на рулевого, и подошел к Гугу, спросив того, что его насторожило.
        - Там охота, - указал Гуг рукой в сторону берега, - очень плохая охота. Очень много охотник за один человек. Человек бежать к берег река, охотник бежать за ним. Быстро бежать, скоро быть здесь.
        - Ляля, - крикнул Петрович в трюмный люк, - оставляй готовку и малыша на девочек, бери свою «Сайгу» и моего «Мосина» и лезь наверх. У нас неприятности…
        Примерно через минуту из люка появилась Ляля, нагруженная «Мосиным», «Сайгой», а также несколькими брезентовыми подсумками, половина которых была битком набита патронными пачками к Мосину, а оставшиеся снаряженными пятипатронными магазинами к «Сайге». Слова Гуга она слышала, и что такое люди, которые охотятся на людей, представляла себе прекрасно. Если такие объявились по соседству, то от этого соседства нужно как можно скорее избавляться. Следом за Лялей наверх поднялись Ваулэ-Валя и Оритэ-Оля, вооруженные мачете-кукри и своими знаменитыми резными дубинками. Уже после них появилась мадам Люся собственной персоной, за неимением другого оружия вооруженная медицинской сумкой.
        - Что случиться, мсье Петрович? - спросила она. - Какой опасность грозить нам?
        - Пока не знаю, Люся, - ответил Сергей Петрович, - но твой муж встревожен, а я доверяю его чутью. Он говорит, что в том лесу творится что-то нехорошее. Люди охотятся на человека, и жертва бежит как раз в нашу сторону.
        - Моя мужа опытный, он здесь родиться, - с гордостью сказала Люся, - и он знать, когда опасность, а когда нет.
        Немного помолчав, Сергей Петрович добавил:
        - Не знаю, может, местные изгнали кого-то из своего клана, как мы Жебровскую, и теперь прогоняют его подальше, а может, все не так однозначно и на наших глазах готова разыграться жестокая трагедия с невинной жертвой и злобными убийцами… В любом случае нам надо быть наготове.
        В этот момент Гуг, призывая к вниманию, поднял вверх левую руку, правой продолжая сжимать свое копье.
        - Он уже совсем близко, - решительно произнес он, - моя чуять. Сейчас!
        Не успел Гуг договорить, как ветви кустов на берегу раздвинулись - и в воду спрыгнуло завернутое в какое-то тряпье похожее на гоблина невероятно грязное и голоногое существо, прижимавшее к груди какой-то сверток. Высоко, подобно цапле, вздымая вверх ноги из-под которых расплескивались веера серебристых брызг, оно побежало по прибрежной отмели по направлению к «Отважному». Это спасающееся бегством существо голосило полным ужаса отчаянным криком, который звучал как-то вроде «У-ю-ю-ю-й» и поминутно пыталось обернуться, чтобы посмотреть назад, в сторону преследующей его опасности.
        Поскольку такие штучки на бегу, особенно по пересеченной местности, чреваты различными конфузами, то в тот момент, когда воды было уже по колено и бежать стало уже трудновато, существо запнулось о какую-то подводную корягу или камень и во весь рост с громким плеском рухнуло в воду. Впрочем, долго разлеживаться в воде это существо не стало и, вскочив на ноги, прихрамывая и ковыляя, направилось в прежнем направлении. При этом сверток, который это создание тащило на руках, разразился отчаянным воплем напуганного, промокшего и хлебнувшего воды человеческого младенца, который требовал по отношению к себе более деликатного обращения.
        Будто в ответ на этот крик, в прибрежных кустах раздался многоголосый торжествующий охотничий клич примерно полутора десятков мужских глоток, после чего мгновение спустя преследователи начали выскакивать на отмель вслед за беглецом. Они выглядели как самые обычные охотники каменного века. Вот один из них, здоровенный мускулистый детина, которому прекрасно подошло бы прозвище «Большой Хряп», широко размахнулся, будто собирался запустить свое копье на низкую круговую околоземную орбиту, и швырнул его в сторону беглеца. Но здоровенная оглобля лениво описала в воздухе довольно крутую дугу и плюхнулась в воду в десяти шагах позади спасающегося бегством существа.
        Беглец, который зашел в воду уже по пояс, услышав всплеск от падения этого копья, еще раз взвизгнул и пустился вплавь, стараясь удерживать над водой головку ребенка. Вслед за предводителем метать копья принялись и другие преследователи, впрочем, с тем же нулевым результатом. Тяжелые ударные копья, несмотря на силу, с которой они были запущены, могли пролететь в воздухе не больше пятнадцати-двадцати метров, а расстояние до цели было раза в два большим. Но на этом преследователи останавливаться не собирались. Освободившись от копий, охотники один за другим входили в воду по пояс и пускались вплавь, собираясь преследовать спасающееся бегством существо хоть на другом берегу, хоть на речном дне. При этом надо было учитывать, что в отличие от жертвы охотники гребли обеими руками, а потому плыли значительно быстрее и расстояние между преследователями и преследуемым начало быстро сокращаться. Исход гонки был предрешен, тем более что отчаянно загребающий беглец уже не успевал перехватить коч, оставшись у него за кормой.
        Сергей Петрович, наблюдавший за беглецом, машинально отметил, что на нем, за исключением оленьей безрукавки мехом внутрь, была действительно надета затрепанная до невероятности одежда из ткани, а не из шкур, что могло означать, что их полку пришельцев из будущего опять прибыло как минимум на одну единицу.
        - Право на борт и полный газ, - скомандовал он Алохэ-Анне, - разворачиваемся на обратный курс и идем на выручку. Всем остальным полная боевая готовность. Если эти ублюдки полезут на борт, то сразу бейте по рукам, и не дубинками, а мачете.
        Вождь племени Огня не собирался встревать во внутренние разборки местных кланов, если, конечно, беглец сам не доберется до племени Огня и не попросит убежища, но при этом он считал своим правом и обязанностью оказать помощь любому пришельцу из будущего, вплоть до применения против его обидчиков грубой вооруженной силы. Обидчики тоже не собирались сдаваться и уже почти настигли беглеца, когда на них, в буквальном смысле этого слова, наехал корпус коча.
        Сергей Петрович тревожился напрасно; плывущие охотники - это не дельфины и не пингвины, они не способны разогнаться под водой так, чтобы запрыгнуть на борт больше чем на метр, возвышающийся над водой. В то же время длинные шесты, которыми полуафриканки при причаливании-отчаливании отталкивались от дна, с большим успехом лупили по выступающим над водой головам. Эти болезненные, но неопасные для жизни, удары заставили преследователей растерять весь свой кровожадный порыв и стараться держаться подальше как от легшего в дрейф коча, так и от объекта их преследования, приблизившегося вплотную к высокому борту.
        И только «Большой Хряп», видимо, решил во что бы то ни стало дотянуться до беглеца. Гуг уже почти вытянул наверх брошенную за борт веревку с узлами, за которую одной рукой уцепилось спасающееся от преследователей существо, второй рукой прижимающее к себе слабо пищащий сверток. Все уже перевели дух, как вдруг предводитель преследователей, проплывший под водой пару десятков метров, вынырнул у самого борта и успел ухватиться за повисшую над водой лодыжку, намереваясь сдернуть почти спасенного обратно в воду. Но тут Ляля перевесилась через борт и устроила «Большому Хряпу» быстрый и страшный конец, с расстояния в метр, выстрелив ему в лицо волчьей картечью из «Сайги». Самый упорный из всех преследователей отпустил ногу беглеца и нырнул в последний раз, больше не показавшись и оставив на поверхности воды большое расплывающееся кровавое пятно. Счастье остальных охотников, после такого конфуза направившихся обратно к берегу, что в этой европейской речке не водились ни акулы, ни пираньи, а то сожрали бы всех и не поморщились.
        ТОГДА ДЕ И ТАМ ЖЕ.
        ВИКТОР ДЕ ЛЕГРАН, ФРАНЦУЗСКИЙ ДВОРЯНИН 16-ТИ ЛЕТ ОТ РОДУ, ГОД РОЖДЕНИЯ 1777-Й
        Последние три месяца своей жизни я словно бы застрял в дурном сне, от которого никак не могу проснуться. Со мной случилось столько страшного, невероятного, и снова страшного, что для одного человека это слишком, тем более если этот человек - всего лишь молодой юноша, выросший в дворянском поместье в неге и заботе, не знавший тягот и трудов, не нарастивший мускулов и не имеющий никакого опыта выживания в условиях отсутствия всяческой цивилизации, которые, ко всему прочему, еще подразумевают присутствие в этих первозданных лесах совершенно ужасных дикарей с кошмарными людоедскими ритуалами… Американские индейцы по сравнению с местными аборигенами выглядят как вполне цивилизованные люди.
        Однако начну обо всем по порядку. Разве мог я подумать, что беззаботное существование в нашем имении, расположенном в благословенной солнцем Аквитании неподалеку от маленького городка Эшурньяк, закончится однажды так страшно и трагически? Всему виной эта революция, которая началась как борьба за справедливость, но очень быстро превратилась в торжество террора и кровавую вакханалию. Четырнадцатого сентября одна тысяча семьсот девяносто третьего года все дворяне вроде нашего семейства были объявлены подозрительными, то есть врагами французского народа, и по всей стране без устали заработали гильотины. Направляли процесс разъехавшиеся по провинциям депутаты Конвента, иначе именуемые комиссарами.
        А тут кому как повезет. В Нормандии Робер Ленде добился умиротворения без единого убийства, а в Лионе отставной странствующий актер Колло д’Эрбуа и бывший начальник колледжа Жозеф Фуше применяли частые массовые расстрелы, потому что гильотина работала недостаточно быстро. У нас же все было середина на половину, и скорость работы гильотины наших монтаньяров устраивала, но и без дела она у них тоже не простаивала. Отец чувствовал, что за всеми нами однажды тоже придут.
        «Они сумасшедшие, - повторял он, меряя шагами комнату и с беспокойством поглядывая в окно, - они просто маньяки. Пока они не утопят всю Францию в крови, они не успокоятся…»
        «Анри, неужели ничего нельзя сделать? - с тревогой спрашивала матушка, сидя на диване с маленьким Филиппом на руках. - Уехать, например?»
        «А, бесполезно! - махал рукой отец. - Они контролируют все дороги. Если нас поймают, то уж точно казнят, как поймали и казнили короля. А так хоть есть маленькая надежда, что о нас забудут…»
        Мать прикусывала губу, чтобы не продолжать этот разговор, всегда вызывавший у нее панику. И мы просто ждали. Ждали неизвестно чего, какой-то определенности, что ли, при небогатой альтернативе «казнят - не казнят». И, самое главное, мы не чувствовали за собой никакой вины, за которую нас стоило бы казнить. Разве может быть человек виновным в том, что он родился дворянином, а не, к примеру, пастухом или земледельцем?
        Но этот день, которого мы так боялись, все же настал. Они пришли. Отец увидел их в конце ведущей к нашему дому аллеи. В вечерних сумерках они ехали на лошадях - грозные, уверенные в своей благородной миссии - неумолимо приближаясь к нашему дому. Впереди, на крупном коне восседал их предводитель, подпоясанный трехцветным шарфом депутата Конвента.
        Отец замер, вглядываясь, потом смертельно побледнел и, выпрямившись, сказал до жути изменившимся голосом:
        - Уходите все. Бегите в лес, хоть куда-нибудь! Они не пощадят никого. Торопитесь! Пока они будут заниматься мной, вы успеете скрыться.
        Мать засуетилась. Она то и дело роняла вещи, ее трясло. Я быстро накинул на себя теплый кафтан, повесил на пояс фамильную шпагу и кинжал, сунул в карман огниво. Затем я взял на руки маленького Филиппа. Мать наскоро накидала в корзину кое-какой провизии, после чего мы украдкой вышли через черный ход. В последний момент мать бросилась на шею отцу, который сжимал в руках свой охотничий мушкет. Все происходило молча, и это еще усиливало ощущение беды; в тишине казалось, что сам воздух настолько тяжел, что давит на плечи. Попрощаться со мной у отца уже не было времени. В дверь колотили тяжелыми кулаками: «Откройте, именем Революции!»
        - Береги Филиппа! - только успел мне крикнуть отец, захлопывая за нами дверь. Потом, когда мы уже удалились на приличное расстояние, позади нас раздался громкий выстрел. Это отец попытался подороже продать свою жизнь. Навсегда мне запомнился этот звук - означавший, что жизнь уже никогда не будет прежней. И по сей день этот звук преследует меня в ночных кошмарах…
        Мы побежали. Страх подгонял меня - казалось, так быстро мне бегать еще не приходилось. Даже годовалый братец, доверчиво прижавший к моему плечу свою кудрявую головку, не мешал мне переставлять ноги с огромной скоростью. Я убегал от смерти.
        Но мать все время отставала.
        - Быстрей, мама! - подгонял я ее, вынужденно замедляя бег. При этом меня окатывала липкая волна страха - казалось, стоит остановиться, и уже не спастись.
        Я вспомнил, что несколько лет назад мать сломала ногу, неловко поскользнувшись на паркете. Перелом, обработанный хорошим лекарем, благополучно сросся, но мать часто жаловалась на боль в пострадавшей ноге. Наверное, и сейчас ее нога болела от непривычной нагрузки и мешала ей бежать. Все больше становилось расстояние между нами. Впереди, темным контуром на фоне розовато-серого закатного неба, темнел спасительный лес - он олицетворял для нас спасение, жизнь, надежду. Когда-нибудь беспорядки закончатся - и мы вернемся… Только бы пережить это ужасное время, когда на гильотине казнят всех без разбору - даже таких молодых юношей, как я! Некстати вспомнилось, что через два дня мне должно исполнится шестнадцать. Доживу ли я до этого? Я должен. Я спасусь. Мы будем жить! Не достанет нас нож гильотины - нет, мы не дадимся, мы спрячемся, мы переждем эти черные дни. Пусть будет трудно выживать в лесу, но мы справимся. Я готов сражаться с дикими зверями и питаться корой и листьями - но лишь бы не смерть на эшафоте… Подумав об этом, я непроизвольно вздрогнул от леденящей волны, что прошла по моему позвоночнику.
Мне отчетливо представилось сверкающее лезвие машины смерти - равнодушного механизма для убийства людей. Отец! Я знал, что он был впутан в какие-то политические дела - что ж, таким был мой отец, он не мог оставаться в стороне от происходящих событий. Нас с матерью тоже бы казнили, а маленького Филиппа, наверное, отдали бы в приют…
        Отец дал нам шанс спастись. Пока «они» будут обыскивать дом, мы успеем скрыться под сенью темного леса. Каким зловещим и мрачным этот лес казался мне ранее, когда, бывало, вечером смотрел я на него из окон нашего особняка! И каким приветливым, сочувствующим и добрым выглядит он для меня теперь… Только бы быстрей добраться до него - а там нас уже вряд ли найдут, да и искать, скорее всего, не станут.
        Я оглянулся. Мать сильно отстала. Я огромным усилием заставил свои ноги остановится. Стараясь немного отдышаться, я с тревогой смотрел, как мать, выбиваясь из сил, старается нагнать меня. За ее спиной сквозь редкие ветви деревьев я видел оставленный нами особняк. Было видно, как дверь, через которую мы совсем недавно вышли, открылась, и вскоре пространство за домом заполнилось огнями факелов - это «они», расправившись с отцом, вышли искать нас… Зубы застучали от ужаса - смерть дохнула мне в лицо могильным холодом, запахом тлена и плесени… Я подошел к матери и взял ее за руку.
        - Мама, быстрей! - с отчаянием сказал я. - Иначе нам всем конец.
        Видимо, по моему голосу мать поняла, что я увидел нечто недоброе за ее спиной - и оглянулась. И тут же она споткнулась о какой-то пень и с размаху упала на траву. Я услышал слабый вскрик - и от этого звука все оборвалось в моей душе. Я сделал рывок в ее сторону, в то же время продолжая держать в поле зрения тех, кто вышел из нашего дома - их самих мне не было видно, но яркий свет факелов хорошо указывал их местоположение.
        - Уходи! - закричала мне мать. Она даже не пыталась подняться. - Я не смогу больше бежать! Спаси Филиппа, Виктор, умоляю тебя! Храни вас Господь, дети мои!
        - Мама, идем, ну идем же… - взмолился я, - лес уже совсем рядом, он укроет нас и там ты отдохнешь.
        - Уходи же! - закричала мать страшным, истошным голосом. - Уходи! Уходи! Уходи!
        - Нет, мама, - сказал я; продолжая удерживать одной рукой Филиппа, я протянул матери руку, - или мы уйдем вместе, или я никуда не пойду.
        Я помог матери подняться на ноги и, придерживая ее, хромающую, рукой за талию, пошел вместе с ней по тропе под темный покров леса. «Они», кажется, еще бродили с факелами вокруг дома, думая, что мы спрятались в ближайших кустах.
        Придерживая ослабевшую мать, я благодарил Бога за то, что она у меня была худенькая, словно воробушек, иначе бы я, наверное, не справился. Преодолевая последнее расстояние до леса, ноги, я старался не думать ни о чем.
        У меня будто открылось второе дыхание. Национальные гвардейцы едва ли будут прошаривать насквозь весь лес только для того, чтобы поймать напуганного мальчишку и слабую женщину. «Сами сдохнут!» - скорей всего, подумают они.
        И вдруг мы пересекли какую-то невидимую черту. Все вокруг сразу изменилось. Стояла все та же непроглядная тьма, но как-то сразу очень сильно похолодало, чувствовалось, что кое-где пятнами на земле лежал снег, и лес вокруг стал другим, каким-то более мрачным и диким. К тому же по лицу меня стали то и дело бить ветви деревьев и кустов, а это значило, что мы шли уже не по человечьей, а по звериной тропе. Чем дальше мы шли, тем становилось холоднее, этот промозглый холод уже начал пробирать меня через кафтан. Единственное, что меня радовало в тот момент - это то, что позади не было слышно звуков погони.
        Тяжело дыша, я остановился, чтобы попытаться оглядеться. Мать бессильно опустилась на землю рядом со мной.
        - Виктор, - спросила меня она, - где мы?
        - Не знаю, мама, - ответил я, - но точно знаю, что те, кто за нами гнались, пока от нас отстали. Я довольно часто ходил по нашему лесу, но не узнаю этого места. Думаю, мы поймем, где находимся, только тогда, когда взойдет солнце, а пока постараемся как можно дальше уйти в лес. А то мало ли что…
        Всю ночь мы с матерью, стуча зубами, на ощупь шли по тропе. От холода не спасала даже взятая с собой теплая одежда. Было жутко, тревожно, мы почти не разговаривали, и даже маленький Филипп не хныкал, а только крепко прижимался ко мне. Лес казался мне странным - слишком густым и зловещим; нет, совсем не такой лес окружал нашу усадьбу, здесь даже пахло по-другому… Мелькнула мысль, что мы попали в какой-то сказочный мир, где обитают ведьмы и колдуны, злобные великаны и маленькие человечки. И чем дальше мы продвигались, тем сильнее укоренялось в моей голове это убеждение. Куда-то ведь мы явно попали! Однако свои подозрения я пока держал при себе.
        Ночь была на удивление короткой, что еще раз подтвердило мои догадки. Мать, конечно же, не преминула высказать свое удивление. С изумлением мы смотрели, как в предрассветной мгле лес обретает очертания… чужой лес - теперь это стало окончательно ясно. «Виктор, Виктор, что это значит?» - бормотала мать, озираясь вокруг. Судя по тому, что мы видели и ощущали - пробивающаяся травка, пятна бурого снега в лощинах, резкие запахи хвои, коры, земли - здесь царила весна, а не осень. Но я тоже не понимал, что произошло. Конечно, было трудно поверить, что мы попали в сказочный мир, но другого варианта быть не могло. Выходит, сказки - это вовсе не выдумки. Теперь я стал героем одной из них… Мне придется сражаться с великанами, звать на помощь колдунов и спасать прекрасную принцессу… А как же мать с Филиппом? Что-то не припоминаю, чтобы какой-нибудь герой из сказки таскал за собой матушку и малолетнего братишку…
        Словом, в голове моей был полный кавардак и неразбериха, и все еще не прошел страх преследования. Что если «они» тоже здесь, идут по нашим следам? Ну и ну… Хорошо слушать нянины сказки, лежа в теплой постели, но самому оказаться в одной из них - нет уж, это вовсе не так увлекательно, и даже весьма опасно…
        Когда солнце засияло над кронами, мы еще раз убедились, что никакой Франции вокруг нас нет, а есть только сплошной и непролазный, страшный лес, без всяких признаков человеческого присутствия. Пожалуй, наши убийцы остались там, в нашем мире, навсегда потеряв шанс схватить нас и отправить на гильотину. И это не могло не радовать. Но, с другой стороны, мы оказались предоставлены сами себе, и наше выживание теперь зависело только от нас самих и того, что мы смогли прихватить с собой, собираясь в этот побег. Разумеется, я читал роман английского писателя Даниэля Дэфо о моряке по имени Робинзон Крузо, но у нас с матерью, к сожалению, не было под рукой разбившегося на скалах корабля, с которого можно было бы натаскать разных полезных вещей вроде плотницкого инструмента или мушкетов с пороховыми бочонками.
        Краткая инвентаризация наших запасов установила, что огнестрельного оружия и пороха у нас с матерью не было вообще (это я и так знал), а холодное оружие было представлено фамильной шпагой нашего рода, боевым кинжалом и охотничьим ножом у меня, а также маленьким ножичком для пикников в корзинке у матери. Еще мать зачем-то взяла с собой свое рукоделие - недовязанную кружевную шаль, моток крепкой нити из русского льна и крючок для вязания. И это были все наши запасы, если не считать корзинки с небольшим запасом продуктов и бутылкой легкого вина. Ах да, чуть не забыл - в кармане моего кафтана нашлось машинально сунутое туда огниво, которое резко повышало наши шансы на благополучный исход, потому что я совершенно не рассчитывал добыть огонь трением двух сухих палок, а без огня в диком лесу, вы сами понимаете, никак не прожить. Одним словом, как единственный мужчина, я взял руководство на себя и сказал матери, что она теперь будет слушать меня так же, как раньше слушалась моего отца. В ответ она склонила голову и сказала, что будет делать все, что я ни прикажу и надеется, что ее сын будет добр к своей
матери.
        - Мадам Онорина де Легран, - сказал я матери, - я беру на себя руководство не для того, чтобы показать свое мужское главенство, а для того, чтобы мы с вами имели как можно больше шансов остаться в живых в условиях, когда остаться в живых просто невозможно.
        В лесу, в тенистых овражках и лощинах лежали островки еще не растаявшего снега, хотя на полянах повсюду из земли уже вовсю пробивалась молодая травка и первые весенние цветы. Дойдя до одной такой поляны, мы с матерью развели небольшой костер и устроили пикник, благо сухого хвороста в лесу было хоть отбавляй. Но запасы продуктов корзинке должны были быстро закончиться, их могло хватить только на один раз, так что надо было думать, что мы будем есть после этого. Тогда я приказал матери употребить имеющийся у нее моток льняных нитей для того, чтобы сплести посредством того же вязального крючка силки для ловли мелких птиц. Еще льняная нить могла пригодиться для изготовления тетивы охотничьего лука, но я не был уверен, что сумею справиться с задачей изготовления совершенно прямых стрел, и найду, что использовать в качестве наконечника. Все дело в том, что без хороших стрел, которые летят туда, куда вам надо, а не туда, куда захочется им самим, изготовление самого лука теряет всякий смысл.
        Забегая вперед, скажу, что впоследствии мне удалось изготовить стрелы из сухих пустотелых прошлогодних камышин, а наконечники - из мелких трубчатых костей птиц и зайцев, попавших в мои силки. Но все равно проку от моего охотничьего лука-однодревки было не очень много, потому что ни вепря, ни лося, ни даже оленя убить из него было невозможно, а годился он только для охоты на не очень крупную птицу с расстояния в двадцать-тридцать шагов. При этом при попадании в цель древко из камышины обязательно расщеплялось и костяной наконечник часто ломался. Хорошо хоть водоплавающей птицы по берегам небольших лесных озер водилось видимо-невидимо, и остаться совсем без добычи было трудно.
        Но давайте обо всем по порядку. Попав в незнакомую лесистую местность, мы с матерью просто пошли по тропе, рассчитывая, что если здесь есть люди, то эта тропа обязательно приведет нас к человеческому жилью. Я уже не считал, что мы попали в сказку (вздор это все для малышей). Теперь я пришел к убеждению, что нас просто каким-то образом перенесло через атлантический океан, и мы находимся где-то на просторах североамериканского континента, еще не освоенных белыми людьми. В таком случае нам не грозило ничего страшнее встречи с краснокожими, с которыми у наших колонистов, между прочим, устанавливались довольно добрые отношения.
        Но действительность оказалась страшнее любых моих представлений. Тропа, проложенная зверями, а не людьми, привела нас не к жилью, а к берегу небольшого лесного озерца, из которого эти звери пили воду. Поскольку моя мать очень устала, а Филипп наконец принялся нудно хныкать и просить есть, я решил, что это место ничуть не хуже любого другого, для того чтобы разбить тут временный лагерь. Ведь мы все равно не знали, в какую сторону нам следует идти. К тому же наши туфли оказались малопригодными для дальних переходов по дикой местности и начали разваливаться в самом начале. Надо было, собираясь к бегству, надеть прочные кавалерийские сапоги, но они очень тяжелые и в них было бы трудно бежать. Так в самом начале нашего путешествия мы могли остаться совсем без обуви, ведь ни у меня, ни у матери не было запасных туфель или сапог.
        Мы поужинали остатками наших нехитрых припасов - хлеб, сыр, кусок вареной говядины, масло, круассаны. Первую ночь мы провели, прижимаясь друг к другу, у костра на подстилке из соснового лапника и сухой прошлогодней травы. Впоследствии я планировал построить какой-нибудь шалаш, как самое простое жилье, но этого не понадобилось…
        Около следующего полудня нас обнаружили дикари, почему-то ничуть не похожие на американских краснокожих. Они появились внезапно и стали окружать нас, возбужденно гомоня и потрясая весьма устрашающими каменными орудиями; так что братец истошно заверещал и вцепился в мать. Белые бородатые плечистые мужчины и грудастые приземистые женщины - все они были одеты в грубые костюмы из плохо обработанных шкур, и при этом никто из них не говорил ни по-французски, ни на любом другом цивилизованном языке. Я уж готовился, что нас тюкнут сейчас и сварят в котле (я читал об этом книжках), но, к счастью, нашедшие нас дикари не являлись людоедами. Напротив, они оказались весьма добродушными людьми и не стали убивать нас с матерью. Более того, они даже позволили нам поселиться вместе с ними на их летней стоянке, на которую они возвращались после того, как провели зиму в другом месте. Но узнали мы это с матерью отнюдь не сразу, а только через некоторое время, когда смогли хоть немного выучить язык этих людей.
        Мужчины этого народа были вооружены длинными тяжелыми копьями без наконечников, острия которых для прочности были обожжены на огне, и короткими массивными дубинками, которые выглядели очень угрожающе. Женщины и подростки, напротив, никакого оружия при себе не имели, а тащили на своих плечах увязанные сыромятными ремнями тюки из шкур, в которых находилось все имущество кочующего клана Горностая. Устраивая стоянку, женщины и подростки также же больше всех хлопотали по хозяйству, в то время как мужчины священнодействовали
        Почему нас не убили? Возможно, сначала вождя по имени Тим привлекли мои нож, кинжал и огниво, которые оказались весьма полезны в кочевой жизни. Спасло нас то, что, по их поверьям, если бы они убили нас как чужаков, то и все наши вещи требовалось положить к нам в могилу, чтобы они не принесли никому несчастья. И вообще, такие колдовские предметы, как дающее огонь огниво, можно было заполучить, только дав за них владельцу хорошую цену на обмен. За огниво вождь Тим, например, предлагал мне три каменных ножа и свою дочь в придачу. Дикарка по имени Тэя была хороша какой-то особой варварской красотой, но я не поддался бы, если бы мне даже предложили всех женщин и девиц этого клана одновременно. Ведь дикарок было много (относительно), а огниво одно.
        К тому же моя матушка, как оказалось, еще в ночь нашего побега сильно простудилась и теперь не переставая кашляла, с каждым днем теряя все больше сил. И даже знахарка этого клана, дававшая моей матери пить разные настои и окуривавшая ее ароматическим дымом, не могла ничего поделать. Когда у матери иссякло молоко, моего маленького братца Филиппа взяла на довольствие женщина вождя, которую я называл мадам Ока. Но, несмотря на то, что с каждым днем становилось все теплее и теплее, моя мать таяла буквально на глазах, как восковая свечка.
        К тому же одежда моя от жизни в лесу изрядно истрепалась, и теперь я походил на нищего оборванца, а не на честного дворянина. Туфли мои давно развалились, а вместе с ними приказали долго жить и чулки; кюлоты пока держались, но превратились в замызганные тряпки, и так же сильно истрепалась бумазейная рубаха, теперь более всего походившая на тряпку для мытья полов. Единственной вещью, более-менее сохранившей свою целостность, был кафтан, да и то потому, что из-за наступления теплых дней я надевал его все реже и реже. Но и он уже изрядно замызгался и истрепался на обшлагах. Вождь Тим частенько бросал на мой кафтан задумчивые взгляды, но даже у дикаря хватало понимания, что у нас с ним настолько разные комплекции, что, попробовав его надеть, он только окончательно испортит еще достаточно хорошую вещь. Впору этот кафтан мог бы прийтись только его дочурке Тэе, но дело в том, что как раз ею он и собирался расплатиться за этот кафтан…
        И еще - владея силками и луком, я, несмотря на свою молодость, считался среди этих людей ценным добытчиком и полноправным охотником, и моими советами, когда их начали понимать, не пренебрегал даже сам вождь, а при разделе добычи я одним из первых получал кусок на себя и на мать. Но, несмотря на все это, я чувствовал себя чужим среди этих людей, и только больная мать и маленький братец не давали мне возможности пуститься в дальнейшие странствия. Дело в том, что как только я в самой малейшей степени начал понимать разговоры окружающих меня людей, то узнал о том, что не так уж далеко от нас, у слияния двух больших рек, живут похожие на меня цивилизованные люди. Эти люди якобы носят одежду из ткани, убивают своих врагов громом и плавают по реке на том, что по описанию чертовски похоже на парусный корабль. Если бы матушка была здорова, то мы бы вместе отправились на поиски местной цивилизации, а так я оказался прикован к ее постели, ибо не мог оставить ее в тяжелый для нее час.
        И вот несколько дней назад моя матушка умерла… Тихо и безропотно отошла она в самый лучший из миров, и я проводил ее душу молитвой. Мужчины клана вырыли могилу, в которой и упокоили Онорину де Легран, в девичестве де Барсак, одетой в ее лучшие одежды и скорченной в позе эмбриона. Вместе с ней в могилу легло все, что ей принадлежало, в том числе и вязальный крючок, и некоторые дамские безделушки, которые моя мать прихватила с собой, кидаясь в бегство из нашего дома. В этом народе не было принято наследовать мертвым, эти люди считали и считают, что вещи умершего человека способны привести их нового владельца к ранней безвременной смерти.
        После похорон я забрал с собой самое ценное, что у меня было - малыша Филиппа, фамильную шпагу, кинжал и охотничий нож, после чего пустился в странствия в поисках цивилизованных людей. При этом ножик для пикников я подарил вождю, а свой кафтан его дочке, которая тут же отблагодарила меня на свой манер, завалив под кусты. Насколько я понял ее объяснения, она была в меня влюблена, насколько это доступно дикаркам, и, провожая меня таким образом, она надеялась оставить себе на память моего ребенка, желательно сына. С таким, мол, довеском, ее любой охотник возьмет в свои постоянные женщины. Вот так тут принято - сперва роды, а потом уже замуж.
        Итак, собрав все, что мне было дорого, я пустился в путь. Вождь Тим объяснил мне дорогу - сперва идти в направлении заката, пока на моем пути не попадется река. Тогда надо повернуть вниз по течению и идти, идти, идти, пока я не приду к слиянию двух рек, и на их противоположном берегу будет стоянка подобных мне людей. Одним словом, покинув стоянку гостеприимных Горностаев рано утром, я планировал к полудню уже сделать привал у реки. Но так уж получилось, что я пошел не той тропой и забрел на территорию враждебного Горностаям клана Хорька. От вождя Тима я уже знал, что Хорьки убивают всех посторонних, застигнутых на их территории, за исключением периода осеннего перемирия, когда все кланы на своих лодках отправляются к слиянию больших рек бить костяными острогами красную рыбу.
        Но сейчас был не тот случай, и потому обнаружившие меня «хорьки» погнались за мной по пятам с намерением убить, а я начал от них убегать, стремясь достичь реки и переплыв ее, найти убежище на ее противоположном берегу. При этом фамильная шпага, завернутая в промасленную кожу, была закреплена у меня за спиной, и доставать ее я не собирался. В этом просто не было смысла, потому что в схватке я смог бы заколоть только одного или двух врагов, а остальные забили бы меня своими дубинами и закололи копьями. Сначала все шло хорошо и во время бега по лесу мне удалось удерживать тяжелых и неуклюжих противников на определенном расстоянии. Но едва я выскочил на берег и попробовал войти в воду, как обнаружил, что вода в реке холодная, и не просто холодная, а обжигающе ледяная. На такое я не рассчитывал.
        Но, к моему счастью, как раз в этот момент мимо того места, на котором я собирался пересечь реку, вверх по течению двигался небольшой двухмачтовый корабль. Правда, паруса его были спущены, и двигался это корабль вперед против течения под мерное тарахтение неизвестной мне природы. Но в тот момент, когда на плечах висят разъяренные хорьки, сказать честно, отнюдь не до таких мелочей, как возможное колдовство. Я бросился в воду и поплыл к кораблю, стараясь держать голову Филиппа над водой. На берег позади меня начали выбегать Хорьки и кидать в меня своими копьями, но ни одно из них не упало ко мне ближе, чем в десяти шагах. Тогда преследователи тоже кинулись в воду и поплыли следом. Они, казалось, были готовы преследовать меня не только на том берегу реки, но и на другой стороне луны.
        Враги быстро меня догоняли, да и корабль уже почти прошел мимо, но тут стук на нем усилился - и он круто развернулся, идя ко мне на помощь. Люди, которые были на его борту, принялись метко колотить моих преследователей по головам длинными шестами, а еще кто-то бросил мне веревку с узлами, в которую я вцепился, как утопающий в свою последнюю надежду. Ведь на кону стояла не только моя жизнь, но и жизнь моего младшего братишки. И вот в тот момент, когда я считал себя спасенным, кто-то вцепился в мою повисшую на водой ногу, намереваясь сдернуть меня обратно. Я уже слышал его торжествующий хохот, как вдруг прямо над моим ухом прогремел оглушительный мушкетный выстрел, прозвучавший для меня как лучшая в мире музыка. Пальцы преследователя, схватившие мою лодыжку, разжались - и больше он меня не беспокоил. Еще одно мгновение - и сильная рука выдергивает нас с Филиппом на борт этого корабля. Мы спасены! Ура! Ура! Ура! Но что это?! Люди, которые стоят на палубе этого корабля, одеты в длинные брюки, как монтаньяры, а кроме того, больше половины команды представляет собой темнокожих дикарей, а точнее,
дикарок, которые угрожающе скалят свои белые зубы. Господи! И Пресвятая Дева Мария! Уж не попали ли мы из огня да в полымя, и не грозит ли нам с Филиппом гибель от рук новых врагов, которые было прикинулись нашими спасителями?
        ТОГДА ЖЕ И ТАМ ЖЕ
        ЛЮСИ Д`АРКУР - МЕДСЕСТРА, ЗАМУЖНЯЯ ЖЕНЩИНА
        Юноша, или даже скорее мальчишка, стоявший перед нами, был похож на затравленного зверька - бледный и жалкий, мокрый, дрожащий, с синими губами и вытаращенными глазами; он нервно скалился и покусывал губы, судорожно прижимая к себе грязный и подмокший сверток. В свертке, прицепленном наискось к его торсу на манер рюкзачка «кенгуру», шевелился и тихо хныкал ребенок, младенец в возрасте около года; впрочем, мне трудно было судить о возрасте малыша, ведь я видела лишь головку, выглядывающую из свертка, окруженную пышным ореолом белесых волосиков.
        Мы стояли на палубе все вместе, и, наверное, представляли в глазах паренька весьма пестрое сборище. Он настороженно переводил взгляд с одного лица на другое, и весь его вид выражал отчаяние и испуг. Худющий, глаза ввалившиеся, волосы стоят неопрятным комом - спутанные, давно нечесаные… Видно, парень пережил не самую лучшую полосу в своей жизни… Но ничего. Мы его спасем, приютим и обогреем. Мы непременно возьмем его в наше племя и дадим ему все социальные гарантии, которые положены члену нашего сообщества… Русские вожди сделают все, чтобы этот юноша мог принести нашему племени максимальную пользу, и при этом сам мог почувствовать себя полноценным человеком. Мы теперь за него в ответе, как и за всех тех слабых и обиженных, которые встречаются на нашем пути.
        Конечно же, в те несколько секунд, пока мы разглядывали юного оборванца, у всех в голове мелькала одна и та же мысль - кто он такой и как попал сюда, в смысле, в Каменный Век? Ведь сразу очевидно, что этот юноша не из местных, и в то же время не похож и на выходца из двадцать первого, или даже двадцатого века… Об этом свидетельствует его совершенно немыслимое одеяние - точнее, полуистлевшие остатки этого одеяния, которые не годятся даже для того, чтобы ими мыли пол. Первое, что бросается в глаза - это какие-то странные короткие штаны до колена, невероятно истрепанные и держащиеся не на пуговицах, а на завязках. В штаны заправлена засаленная и замызганная рубашка (вероятно, когда-то она имела светлый оттенок), ворот которой не застегивается на пуговицы, а перехватывается шнуровкой, которая, впрочем, на своем месте отсутствовала. Очевидно, хороший плетеный шнурок понадобился для чего-то еще.
        Да и сам парень, несмотря на покрывающую его грязь, которую только слегка смыло невольное купание, имеет несколько другой тип внешности, нежели местные дикари. Те больше похожи на белокожих австралийских аборигенов, а наш визави имеет вполне европейский облик. К тому же держится этот юноша с каким-то аристократическим достоинством, хоть и трясется при этом то ли от холода, то ли от страха. Да и в глазах у него заметен блеск некой просвещенности, свойственный исключительно воспитанным и цивилизованным людям, но в тоже время, для нас, он какой-то не от мира сего… Да, интрига… Впрочем, надеюсь, что мы непременно раскроем и ее, и, думаю, довольно скоро.
        Вот месье Петрович сделал шаг к пареньку со словами:
        - Кто ты? Не бойся нас, мы друзья…
        При этом он держал впереди себя вытянутую руку с раскрытой ладонью - жест, показывающий, что у него нет дурных намерений.
        Но мальчишка вздрогнул, и, сильнее прижимая к себе сверток, закричал хрипловатым голосом по-французски:
        - Нет! Нет! Господа, я не причиню вам зла! Прошу вас, не убивайте меня!
        Что это?! Не может быть… Я не ослышалась? Все это действительно было произнесено на чистом французском языке, разве что с немного устаревшим произношением. Я только рот раскрыла в изумлении. Месье Петрович же, узнав на слух французскую речь, с вопросительным выражением лица повернулся в мою сторону, а вслед за ним на меня устремили взгляды мадам Ляля и все остальные, включая моего ненаглядного муженька.
        - Мадам Люси, - сказал мне русский вождь, - не будете ли вы любезны перевести, о чем с таким волнением хочет поведать нам этот молодой человек?
        - Месье Петрович, - ответила я, - я сама ничего не понимаю, но этот молодой человек просит, чтобы мы его не убивали…
        - Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд, - пробормотал себе под нос месье Петрович и уже громче добавил: - Мадам Люси, пожалуйста, подойдите сюда и побеседуйте с этим несчастным. В первую очередь выясните у него, пожалуйста, с чего он взял, что мы хотим его убить? Успокойте его и скажите, что ничего страшного, пока он под нашей защитой, с ним не случится.
        - О да, конечно, месье Петрович… - поспешно кивнула я и сделала несколько шагов к парню, который по мере моего приближения все больше вжимал голову в плечи, словно хотел, подобно ежику в момент опасности, свернуться в клубок. А хныканье ребенка перешло в жалобный и довольно громкий плач, он сучил ножками, очевидно, чувствуя себя в мокрой тряпке совсем некомфортно.
        Парень стал качать малыша, но тот не успокаивался. «Бедный малютка! - услышала я за своей спиной голос мадам Ляли, - он замерз, его надо срочно согреть! Давай, Люся, скорей успокой беднягу, ребенку нужна срочная помощь!»
        Я подошла к юноше и остановилась примерно в двух шагах от него, после чего, улыбнувшись, протянула к нему руку ладонью вверх и сказала:
        - Меня зовут мадам Люси. Мы друзья. Не бойся нас, мы не причиним тебе зла. Мы хотим помочь тебе и малышу…
        Я старалась, чтобы мой голос звучал ласково и убедительно. На таком близком расстоянии я могла хорошо прочесть в глазах несчастного грустное повествование о тяготах, горестях и лишениях, которые ему довелось пережить. Видимо, он уже не ожидал от жизни ничего хорошего. Смотрел он на меня с подозрением, но после того как я с ним заговорила, в его взгляде забрезжил проблеск надежды.
        - Но для начала, - спросила я, - скажи, тебя как зовут?
        - В-виктор де Легран… - неуверенно произнес он. - Кто вы? В-вы… вы не монтаньяры, не якобинцы и не санкюлоты?
        - Нет, Виктор, - сказала я, начиная что-то понимать, - мы не первые, не вторые и не третьи. Мы называем себя племенем Огня, и пришли мы сюда из другого времени. С некоторыми из нас это произошло случайно, как, наверное, и с тобой, но наши вожди специально проникли в это время из далекого будущего для того, чтобы построить тут справедливую и человечную цивилизацию.
        При этих словах юноша вдруг зарыдал. Точнее, он просто стоял молча, и из его глаз катились крупные слезы. Ребенок орал. Виктор Легран бормотал что-то неразборчивое себе под нос, и я могла услышать только: «Слава Богу, нашел! Нашел!»
        За моей спиной пронесся шумный вздох - видимо, все, даже диковатые полуафриканки, почувствовали облегчение, когда парень перестал дичиться и вести себя настороженно. Он весь как-то обмяк, расслабился, и тут же вокруг него закрутилась бурная деятельность. Месье Петрович распорядился принести парню сухую одежду и накормить. Мои собрачницы-полуафриканки побежали вниз поскрести по сусекам, что у нас осталась от завтрака, потому что обеденный суп должен был быть готов только через некоторое время. Потом подошла Ляля, которая принесла парню свою рубашку из лососевой кожи и штаны из тонко выделанной оленьей шкуры -все это она отдала юноше, после чего взяла из его рук плачущего ребенка.
        - Я все равно не влезаю в эти штаны после родов, а Виктору они будут в самый раз, - извиняющимся голосом сказала она месье Петровичу и тут же воскликнула: - Бог ты мой, Люся! Ты только посмотри, какой этот малыш худой и грязный! Его надо искупать, и немедленно! Да и Виктору тоже не помешали бы стрижка наголо и мыло с мочалкой.
        Я сказала юноше несколько слов, чтобы он ничего не боялся, что мы позаботимся о нем и о ребенке; он только послушно кивал и смотрел на меня как на ангела небесного, несущего благую весть.
        - Филипп! Моего маленького братца зовут Филипп… - пробормотал он.
        Месье Петрович начал громко и энергично распоряжаться - и наш корабль, описав крутую дугу, бросил якорь у западного, то есть правого, берега реки. Так что если дикари захотят вернуться и снова на нас напасть, им придется сделать изрядный крюк, чтобы подкрасться к нам незаметно… А мы не собирались тут задерживаться. Нам только нужно было искупать обоих братцев - и маленького и большого. Но если с Филиппом можно было обойтись тазом и большой кружкой, то для Виктора обязательно нужна была баня, или, в крайнем случае, купание в реке, после хорошего намыливания.
        - Значит, так, - перевела я слова месье Петровича, вручившего Виктору баклажку с жидким мылом, лыковую мочалку и полотенце, - сейчас идешь на корму, где за тобой никто не будет подглядывать, и там снимаешь с себя все свое мерзкое грязное тряпье. Потом тщательно мылишься с ног до головы, потом окунаешься в воду, чтобы смыть с себя всю грязь, потом вылезаешь и повторяешь эту процедуру до тех, пока на тебе не останется никакой грязи, и только потом натягиваешь на себя чистую одежду. Понял?
        Пока Виктор мылся, мы с мадам Лялей быстро согрели воду и освободили ребенка от тех отвратительных вонючих шкур и тряпок, в которые тот был то ли одет, то ли завернут. Когда я на него взглянула, мое сердце зашлось от жалости. Малыш был худой, на теле его виднелись какие-то болячки и пятна, а в длинных кудрях копошились вши. Теперь мне стало понятно, что ему не меньше полутора лет. В целом, несмотря на худобу и кожные проблемы, это был вполне развитый ребенок с умными глазенками и полным ртом острых зубок.
        - Мальчик! - воскликнула Ляля и чуть тише добавила: - Хороший нынче урожай на мальчиков… - и подмигнула мне.
        Мы улыбались, умиляясь малышу, который орал, не переставая. Сюсюкая, мы быстро искупали его, Ляля принесла бритвенный станок и аккуратно побрила голову ребенка, избавляя его от мерзких насекомых. Потом я обработала его болячки - собственно, ничего страшного в них не было, просто раздражение от грязи. И после этого мы стали его кормить свежеприготовленным супом, который за это время как раз допрел на плите… Надо было видеть, как жадно маленький Филипп набросился на еду! Ему даже пришлось держать руки, чтобы он не запихивал еду в рот большими кусками и не подавился. Я держала, я Ляля кормила его ложечкой, дуя на нее, чтобы ребенок не обжегся. Вообще, она очень ласковая и заботливая мать, и даже к чужим детишкам относится как к родным… А я смотрела на Филиппа и умилялась. Какой прелестный французский малыш с голубыми глазками… Я не могла оторвать от него глаз. Интересно, как же эти двое попали сюда? Чуть позже мы непременно это узнаем, осталось лишь немного подождать…
        Когда малыш наелся, я взяла его на руки. Он, довольный, разрумянившийся от тепла и сытости, сразу же заснул. Но я все ходила и ходила с ним на руках, и все разглядывала это прелестного худенького ангелочка… И в это же время думала о своем будущем ребенке. И в этот момент я любила всех детей на свете, и всех жалела, и всем им хотела помочь, и со стыдом вспоминала я себя прежнюю, которая не любила детей… Да как же их можно не любить? Таких милых, маленьких, беспомощных, смешных? Мое сердце просто разрывалось от избытка чувств, и то и дело я украдкой утирала слезы. Какая же я стала сентиментальная… Но я люблю себя такую. Теперь я в ладах со своей душой.
        Позже, когда Ляля убедила меня положить ребенка, пусть пока поспит на свободной кровати («хватит, тебе нельзя долго тяжелое таскать»), мы вышли на палубу. «Отважный» к тому времени снова снялся с якоря и шел вверх по течению, а молодой человек, уже вымытый, подстриженный наголо и переодетый, сидел на расстеленном брезенте и, греясь на полуденном солнышке, жадно ел суп деревянной ложкой из большого глиняного горшка. Когда ложка зашкрябала по дну, он осовело моргнул, икнул, отставил в сторону горшок, и вдруг растянулся на импровизированной постели, посапывая носом. Бедняга, видимо, не досыпал много дней, проводя их в тревоге и беспокойстве за себя и братишку… Что ж, теперь они с нами, и с этого момента жизнь стала поворачиваться лицом к этим двум братьям, сбежавшим от каких-то свирепых монтаньяров…
        Тремя часами позже, когда Виктор проснулся, он рассказал нам свою удивительную историю. Он говорил, я переводила. Все слушали, затаив дыхание…
        - И вот… - закончил он свое повествование, - я так счастлив, что в тот момент, когда я уже почти потерял надежду найти цивилизованных людей, о которых мне рассказывали индейцы, я встретил вас… Но я не понимаю одного - как мы могли оказаться в Америке… - Он обвел нас вопросительным взглядом. - Или… - его глаза остановились на мне. - Мадам Люси, мне, возможно, послышалось, или я неправильно вас понял, но, кажется, вы говорили что-то о другом времени… Что это значит?
        Сначала я перевела его вопрос, а потом принялась отвечать:
        - Это значит, что мы из будущего, друг мой…
        - Я не понимаю… - Он растерянно поморгал. - Как это - из будущего?
        - Ну вот так… - пожала я плечами, словно путешествие сквозь века являлось для меня самым обычным делом. - Я же тебе уже говорила, что все мы пришли сюда из двадцать первого века…
        При этом я не стала углубляться в подробности, рассказывая, каким образом это произошло, но глаза у Виктора все равно расширились в гримасе недоумения, он продолжал беззвучно шевелить губами, словно повторяя про себя: «Не может быть… не может быть…».
        - Из… двадцать первого века?! - наконец вопросительно пробормотал он. - Но этого не может быть!
        - Ну да, Виктор, - сказа я будничным тоном, - понимаю, что это приводит тебя в замешательство, но, поверь, это правда.
        Чуть помолчав, я добавила:
        - Давай-ка я тебе всех представлю, как это положено в приличном обществе, а потом мы с тобой продолжим беседу, хорошо? Но только давай договоримся ничему не удивляться и ничего не пугаться. Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось вашим мудрецам…
        ТОГДА ДЕ И ТАМ ЖЕ. ВИКТОР ДЕ ЛЕГРАН
        Новость о том, что молодая женщина, беседующая со мной на немного странном французском языке, на самом деле родилась через двести лет после моей смерти, ошарашила меня как удар по голове камнем, прилетевшим прямо с ясного неба. До этого момента я думал, что ее несколько необычная для высшего света одежда и засоренный английскими словами язык являются следствием длительного проживания в диком краю по соседству с английскими поселенцами. А тут вот оно как… Когда кто-то из этих людей выстрелил прямо рядом со мной в дикаря, меня должно было с ног до головы окутать клубом едкого порохового дыма. Так вот, выстрел был, его ни с чем не перепутать, а привычного дыма не было, только немного пахнуло кисловатым запахом, который тут же был снесен в сторону порывом ветра.
        Получается, что со временем англичане все-таки победили в извечном англо-французском противостоянии… На этом фоне новость о том, что все мы - и люди из восемнадцатого века, и люди из века двадцать первого вместе провалились в такое дремучее прошлое, что у него даже и истории нет, не вызвала у меня особого шока. Только удивление… Правда, дата представлялась сомнительной - тридцать восемь тысяч лет до Рождества Христова. Ведь каждый образованный человек знает, что мир был сотворен Богом-отцом в течение шести дней, за пять с половиной тысяч лет до Рождества Христова. Но этот и другие «ученые» вопросы я отложил на более позднее время, потому что сейчас им было не место.
        Тем временем мадам Люси поочередно назвала имена всех находившихся на судне, и те слегка склоняли голову, услышав свое имя. И как оказалось, сюрпризы еще далеко не кончились.
        - А это русский вождь Петрович, - произнесла мадам Люси, - и его старшая супруга Ляллия…
        - Русские? - изумленно спросил я. - Откуда здесь русские?
        - О, Виктор, - ответила мадам Люси, сделав важное лицо, - ты должен знать, что именно русские тут главные, потому что именно они принесли в это время и в эти края цивилизацию, основали первое постоянное поселение и собрали вокруг себя местных людей, чтобы повести их к светлому цивилизованному будущему.
        Услышав это, я начал разглядывать представленных мне вождя и его супругу. Мужчина лет тридцати, или чуть более, среднего роста, с жестким обветренным лицом профессионального путешественника, одетый в достаточно грубую, но качественную одежду, на которой не имеется ни клочка кружева, ни единой нитки золотого шитья. Хотя на его поясе не видно ни мешочка с пулями, ни пороховницы, из-за плеча выглядывает необычайно тонкий ствол мушкета. Видно, что для этого человека оружие не просто привычно, а оно как бы стало частью его тела. Он не выглядел особенно злым, но и записным добряком я бы его не назвал. Скорее, его взгляд спрашивал: «Кто вы, Виктор де Легран, и чем вы можете быть полезны для нашей команды?»
        Его юная супруга (быть может, немного старше меня), несмотря на довольно пышный бюст, была одета так же, как и ее мужчина, и имела вид женщины, которая будет сопровождать своего мужа везде и всюду - хоть среди дикарей, хоть в аду. Поперек ее груди небрежно висел черненый короткоствольный мушкетон, который и на мушкетон-то был похож едва-едва, но судя по всему, это мадам Ляллия стреляла в голову дикаря, который пытался стащить меня в воду. В эту суровую юную деву можно было бы влюбиться, если бы она сама не предназначила себя только одному мужчине, то есть своему мужу. За спасение своей жизни и жизни моего маленького братца я скажу ей спасибо, но во всем остальном постараюсь держаться от этой женщины подальше.
        Приняв мысль, что русские вожди - это данность, которую мне не удастся изменить, если я хочу жить среди цивилизованных людей, я принялся рассматривать составлявших команду этого корабля темнокожих девиц, скалящих в мою сторону свои белоснежные зубы. Если месье Петрович, его супруга, мадам Люси и еще один белокожий и рыжеволосый мужчина представлялись мне офицерами, то эти темнокожие дикарки должны были быть рядовыми матросами. Но их поведение казалось мне неправильным, слишком вольным, как будто они считали себя равными присутствующим здесь же белым людям.
        - Скажите, мадам Люси, - спросил я, - вот этих чернокожих дикарок месье Петрович тоже собрался повести к цивилизованному будущему? Да они только и ждут удобного момента, чтобы кого-нибудь сожрать!
        - Никогда больше не повторяй этого слова, месье Виктор, по крайней мере, в отношении членов нашего племени! - строго сведя брови, выговорила мне мадам Люси. - Те местные, которые вступают в контакт с месье Петровичем, месье Андре, месье Антоном и мадам Мариной, очень быстро перестают быть дикарями, превращаясь в цивилизованных людей. И цвет кожи не имеет тут никакого значения. Но только это немного своеобразная цивилизация. Вон стоит мой муж - месье Гуг, он тоже из местных, и кроме меня, старшей жены, у него еще пять местных младших жен - три темных и две светлых. Они все пятеро очень меня любят и готовы сделать все, чтобы мне было хорошо, и я их тоже очень и очень люблю. Мы все одна семья, где одна за всех и все за одну.
        С ума сойти! Эта цивилизованная образованная француженка (скорее всего, дворянка) с гордостью говорит, что ее муж - дикарь, и кроме одной цивилизованной жены, и него есть еще пять местных девок… И при этом мадам Люси не считает их ни служанками, ни грязными подстилками, а говорит, что любит их и они ее любят тоже… Это как вообще понимать?! Действительно, весьма своеобразная цивилизация, устои которой никак не лезут в мою католическую голову. Как вообще такое может быть?
        - У вашего мужа, кроме вас, еще пять жен? - машинально переспросил я. - Он что, магометанин, или у вас в двадцать первом веке так принято?
        - Нет, - ответила мадам Люси, - мой муж не магометанин, и у нас в двадцать первом веке так было не принято. Просто здесь, где мужчин выживает мало, а женщин много, такой образ жизни необходим для выживания нашего народа. Женщины должны рожать в семье, и все дети должны знать своих отцов. Государство, то есть вожди племени, способны дать очень многое, но и семья тоже необходима. У нас, у старших жен, нет служанок, но есть добрые подруги, которые готовы сделать для нас все что понадобится. Месье Петрович говорит, что на самом деле цивилизация - это такой способ большому количеству людей жить вместе и не убивать друг друга.
        С ума сойти, куда я попал! Это те же монтаньяры, только у них пока нет ненависти ко мне и моему маленькому братцу, зато уже есть все остальное, и в своих экстремистских воззрениях эти русские пошли куда дальше, чем наши доморощенные политиканы из якобинского клуба. Те хотя бы чернокожих не считали полноценными людьми, в своей свободе, равенстве и братстве ограниваясь только белыми людьми, преимущественно французами. А у этих русских темнокожие жены позволяют по отношению к своим белым мужьям просто ужасные проявления фамильярности, и те это не просто терпят - им это нравится. Вот к месье Петровичу подходит статная темнокожая красавица и с довольным урчанием, как кошка, трется носом об его щеку, в то время как с другой стороны к нему прижимается его белая жена. Просто пугающая идиллия. Неужели и мне придется брать в жены несколько темных красоток, чтобы те рожали от меня детей?! Какой ужас! Для белого человека и настоящего европейца это же все равно, что совокупляться с животными!
        - Скажите, мадам Люси, - наконец-то решился я на мучивший меня вопрос, - а тут еще есть цивилизованные люди, или только эти русские вожди с их сумасшедшими идеями?
        - Нет, - отвечает мадам Люси, - других цивилизованных людей тут нет, и если ты хочешь жить жизнью цивилизованного человека, то должен подчиняться тем правилам, которые установили для себя и всех остальных месье Петрович и его товарищи. Их правила кажутся довольно дикими на первый взгляд, но это обманчивое впечатление. На самом деле, если откинуть предубеждение, становится ясно, что иначе тут не выжить. Нам, французам из двадцать первого века, так же, как и ты, попавшим сюда совершенно случайно, сначала тоже казалось, что русские тут устроили все неправильно. Но деваться нам было некуда - чтобы спасти свои жизни от голода и холода, мы подчинились существующим правилам, потом привыкли к ним, и в самом конце нам даже стала нравиться наша новая жизнь; впрочем, это уже личное и к делу не относится.
        - Мадам Люси, - встрепенулся я, - а что, тут есть еще французы, кроме нас с вами?
        - Разумеется, есть! - усмехнулась моя собеседница, - и, более того, почти все из них твои сверстники и сверстницы. Но учти, что они так же, как и я, полностью вжились в созданное русскими общество. Кроме того, многие из них по происхождению - как раз те самые монтаньяры, представители самых бедных слоев общества, которых ты так ненавидишь и боишься. Правда, они давно лишены классовой ненависти к дворянам, но если ты будешь задирать перед ними нос и гордиться своей голубой кровью, то получишь полную чашу ответного презрения, в первую очередь от вождей. Они считают, что гордиться можно только своими собственными заслугами, а не заслугами своих далеких предков.
        «О, Господи! - мысленно взмолился я. - Прости меня, грешного, смилуйся, и скажи, что же будет со мной и моим маленьким братишкой?»
        7 МАЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ПОНЕДЕЛЬНИК. ВЕЧЕР. КОЧ «ОТВАЖНЫЙ».
        МАРИНА ЖЕБРОВСКАЯ
        Ну и ну! В дыру-то эту, пространственно-временную, оказывается, не только из двадцать первого века провалиться можно… Это что, получается, в первобытных дебрях могут шастать выходцы из самых разных эпох? Впрочем, мне-то какое до этого дело… Для меня в любом случае все кончено - по крайней мере, среди цивилизованных людей… Везут меня замуж выдавать. Омерзительное чувство - словно я животное какое-то, вроде коровы, которую крестьянин везет родственнику в подарок или на рынок продавать…
        Хорошо хоть, не на бойню… Для всех я на этом корабле - никто, ноль, дырка от бублика; смотрят сквозь меня, не разговаривают, а если и глянут в мою сторону, то словно ледяной водой окатят - столько презрения в их глазах… Держат в тесном и темном закутке взаперти, тут кругом шерсть и жутко воняет псиной! Наверное, тут вожди раньше держали своих собак.
        Открывают это гнусное помещение обычно только под вечер, и сегодня все было как обычно. Скалящие зубы черномазые девки отперли низкую дверцу, выпуская меня на палубу, размять ноги, и именно в этот момент я и узнала о новом «улове». Молодой дворянин с маленьким братиком, из эпохи Великой Французской Революции. Ажиотаж вокруг него, понятное дело; все сочувствуют братцам, суетятся… А меня словно бы и нет. Но я знаю, что это обманчивое впечатление - будто никто не обращает на меня внимания. На самом деле стоит мне хотя бы дернуться - и запросто схлопочу шестом по голове, и это в лучшем случае… У-у, гады, ублюдки, да чтоб вы все потонули вместе со своим корытом к чертям собачьим!
        Пытаюсь себя успокоить, но темперамент мой рвется наружу - хочется заорать диким голосом, броситься на этих отвратительных русских и растерзать их в клочья вместе с гадиной Люси, ее муженьком и этими мерзкими вонючими тупыми туземными бабами. А после взять этого французского заморыша с его мелким щенком - и притопить, чтоб больше не всплыли. Как я их всех ненавижу!
        Но все это лишь мои фантазии. Конечно же, я ничего подобного не сделаю. Жить-то хочется, несмотря ни на что! Кстати, заморыш этот из восемнадцатого века - тупица тупицей, рассуждения как у дебила (неужели в его эпохе все были такие наивные?). Однако, хоть он и ошарашен, а гонорок-то просвечивает… И ведь видно, что спесь-то прирожденная, фамильная. Дворянин он, видите ли. Аристократ помойный! Тут-то тебе уж точно не пригодится твое высокое происхождение. Тебя с твоими представлениями тут живенько обломают. Не думай, что если встретил цивилизованных людей, так в рай попал. Ты еще не знаешь, что такое русские! Как бы не оказались похуже твоих монтаньяров. А когда в их руках вся власть - то тут таким, как ты, лучше сразу вешаться, на первом суку. Они таких дворян, подобных тебе, собственноручно расстреливали во время своей гребаной революции, да и после. По сути, русские после этого почти не изменились. Они по-прежнему не выносят никакого инакомыслия, деспотичны и склонны к доминированию, испытывать их терпение опасно для жизни. Настоящие сатрапы - холодные и неумолимые. И ты, приятель, для них всего
лишь слизняк, которого они, не задумываясь, растопчут, как только ты начнешь их раздражать.
        Впрочем, предполагаю, что ты постараешься с ними ужиться… Будешь скакать на задних лапках и подлизывать им задницы, как это делает сука Люси, весьма преуспев в этом деле. Ах, ну да, они же спасители, благодетели… Спасли твою шкуру от злых дикарей… Жаль, не доведется увидеть, как будут ломаться твои представления о жизни… Да ты уже, похоже, в полном ауте от того, что так вдохновенно вещает в твои аристократические уши Люси. Ха-ха-ха! Уж да, тебе и в кошмаре не могло присниться, что тупые туземцы могут быть приравнены к нормальным людям. И что эти нормальные люди даже женятся на дикарках! На грязных, неотесанных, отсталых дикарках.
        Помимо рассуждений на тему свалившегося нам на голову юного аристократа, в моем мозгу настойчиво вертелась еще одна мысль - она возвращалась снова и снова, как бы я ни прогоняла ее, убеждая себя, что для меня это не имеет значения. Вот эта мысль - что, если здесь, в этом мире, и вправду можно встретить «других» людей - в смысле, попавших сюда из разных временных отрезков? Хм, наверняка все они окажутся французами - тогда, по крайней мере, мне было бы легко с ними объясниться… Собрать бы этих людей в банду - да уничтожить под корень клан зарвавшихся русских! Под моим чутким руководством, естественно, и при помощи умной пропаганды. И стать после этого вождем… Править этим сбродом, устанавливать свои законы и правила, казнить и миловать… Было бы просто чудесно… У меня есть преимущество, которое дает мне шанс стать во главе этой сборной команды - я единственная жила в Племени Огня какое-то время и хорошо знаю особенности его быта. У меня бы могло получиться… Эх… Да только все это, пожалуй, пустые мечтания. Ну как я буду искать этих людей? Радио здесь нет, громкоговорителя тоже, чтобы возвестить: «Эй,
попаданцы, все ко мне! Я знаю, как привести вас к светлому будущему!» Глупости все это. Поодиночке никого не соберешь. Во если бы мне удалось наткнуться на группу… Причем желательно, чтобы это оказались наивные дуралеи из нашего прошлого, вроде Виктора. Я бы быстро обработала их, уж это я умею…
        Ладно, оставим эти радужные мечты, по причине их несбыточности. Дальше посмотрим… А если мне и вправду повезет - и дыра выкинет где-нибудь рядом со мной каких-нибудь людей, подходящих для исполнения моих мечтаний? Следует запастись терпением. Вот чего мне всегда не хватало - так это терпения и выдержки. Но придется воспитать в себе эти качества. Сейчас они мне весьма пригодятся. Меня ждут нешуточные испытания… Жизнь в диком племени… Как представлю все это, аж содрогаюсь. Неужели это все со мной происходит?! Не хочу! Не хочу в дикое племя!
        А что если попробовать «подружиться» с мальчишкой? Вообще-то он мой ровесник, но я воспринимаю его как сосунка. Расположить его к себе… Ведь, кроме Люси, его здесь могу понять только я. Пообщаться с ним, выказать сочувствие… А там, глядишь, он и за меня словечко замолвит. Русский вождь к нему, похоже, благоволит… А что, это идея. Может, передумают меня в чужое племя отправлять?
        Так, на цепи меня не держат, и в данный момент я могу свободно перемещаться по кораблю. Была не была - подойду к мальчишке… Как раз толпа вокруг него начала рассеиваться.
        Так я и сделала. Подошла. Никто не окрикнул меня, не остановил - наверное, все с интересом наблюдали за происходящим. Только жена вождя переглянулась со своим мужем, но тот лишь слегка кивнул - пусть, мол, пообщаются, не вмешивайся.
        - Привет… - я улыбнулась и протянула мальчишке свою руку, - я Марина.
        Секунды три он смотрел на меня в некотором замешательстве. Наверное, удивлялся, почему не видел меня ранее, среди остальных. Ведь белых женщин, кроме меня, тут всего две - Люси да жена вождя. Но Виктор оказался галантным - наконец поцеловал мне руку (вот дурак смешной!) и представился, как и полагается аристократу - по старой привычке, видимо; так что я еле удержалась, чтобы не поморщиться, стараясь сохранить любезное выражение лица.
        - Мне так жаль, что вам с братиком пришлось пережить так много неприятных минут и подвергнуться опасностям… - в соответствии с формулой вежливости произнесла я. - Теперь ваша жизнь непременно наладится. Вы попали к добрым и порядочным людям…
        Он кивал и, похоже, проникался ко мне доверием. Каким же это было наслаждением - разговаривать с человеком, зная, что никто нас не понимает! Люси не было на палубе - она ушла обсудить что-то со своим мужем. У меня возник просто дичайший соблазн наговорить этому Виктору разных гадостей про тех людей, которых он считает своими благодетелями. Сказать, что на самом деле они гнусные сектанты, которые питаются маленькими детьми и проводят чудовищные оргии… Что им ни в коем случае нельзя верить, и чтобы он постарался поскорей унести отсюда ноги…
        О, я с трудом подавила в себе этот порыв. Ведь с десяток внимательных глаз смотрели на меня, предполагая, что я сделаю нечто подобное. И я не решилась, на этот раз проявив похвальную выдержку. Терпение, только терпение… Действовать надо аккуратно, без всяческих спонтанных порывов. Только так можно приблизиться к желаемому… Тем более я собиралась просто расположить к себе этого задохлика.
        Но, похоже, одного лишь сочувствия будет мало для того, чтобы он проникся ко мне дружескими чувствами. Тут надо найти такие струнки, сыграв на которых, удастся сделать мальчишку своим единомышленником. Что ж, самый лучший инструмент для манипулирования - это человеческое тщеславие… На это, пожалуй, я и сделаю ставку.
        - О, Виктор, - проникновенно сказала я, - здесь, в этом диком мире, ты перенес множество трудностей и лишений. Но я думаю, что самое трагичное - это то, что произошло с тобой еще на твоей родине во Франции восемнадцатого века… Подвергнуться террору, увидеть множество смертей, потерять все… Это, должно быть, ужасно.
        Парень кивал в ответ на мои слова. Теперь, когда мы беседовали с ним вдвоем, между нами была та особая интимная атмосфера, которой не добиться при большом скоплении народа.
        - О да, мадмуазель Марина… - грустно ответил он, - это действительно ужасно.
        - Когда-то с моими предками произошло то же самое, - продолжила я проникновенно, - они были вынуждены бежать из России, бросив все…
        - Неужели, мадам Марина? - удивился Виктор.
        - Да-да, это правда, - подтвердила я, - они тоже были дворяне, аристократы, и, когда чернь восстала, они с трудом спасли свои жизни, сбежав за границу из России, пылающей в огне гражданской войны…
        - Мне очень жаль, мадам Марина, что так случилось с вашими предками… - сочувственно произнес Виктор.
        - Да, Виктор, с тех пор им пришлось жить в изгнании… - продолжила я с грустью. Я видела, как мальчишка все больше проникается ко мне доверием и симпатией. С воодушевлением я продолжила: - А ведь при царе наш род был очень знаменит и прославлен. Род Жебровских…
        - Жебровские? - переспросил Виктор. Его лицо странным образом изменилось. Он словно был очень неприятно разочарован.
        - Ну да, Жебровские, - подтвердила я.
        Что такое? Он смотрит на меня будто с какой-то брезгливостью…
        - Так вы, мадмуазель, родом из Польши? - спросил он прохладным тоном, отчего я явственно ощутила, как зарождающаяся дружба между нами рассыпается на глазах.
        - Ну да, Жебровские - это польский род, но, когда мы жили в России, то считались русскими, а теперь мы французы… - ответила я, и собственные слова вдруг показались мне несусветной глупостью. Тем более что теперь он смотрел на меня с плохо скрываемым превосходством. Проклятый заморыш! Да и я хороша - как можно было упустить из виду, что французы всегда презирали поляков - и даже в двадцать первом веке все еще сохранились отголоски тех отношений, когда раздираемая панскими раздорами Польша была прислужницей Франции? Вот в чем причина резкой перемены его отношения…
        Словом, у меня вышла сокрушительная промашка в расчетливой попытке подружиться с Виктором. Он же дурак, по самую крышу набитый предрассудками! Он и представления не имеет о политкорректности, толерантности и о том, что в мое время даже негра нельзя назвать негром, потому что это является преступлением. Теперь я в его глазах - просто наглая выскочка «из поляков», которая имела дерзость думать, что она стоит на равных с ним, настоящим французским дворянином. Вот черт!
        Я заскрипела зубами от злости на себя и свою глупость. Расслабилась тут, в Каменном Веке, забыла историю… Деградировала… Ну и как теперь исправить ситуацию? Да никак. Черт с ним, с поганцем, черт с ними со всеми! Но теперь-то уж я возьму с тебя такую моральную компенсацию, что мало не покажется!
        Я посмотрела на него с вызовом и сказала совершенно другим - холодным и злым - тоном:
        - А что?
        - Ничего… - ответил он, стараясь не смотреть мне в глаза. - Благодарю вас за беседу, мадмуазель. Я, пожалуй, снова прилягу…
        Ах французский ублюдок! Он, как и положено истинному аристократу, не посылает меня открытым текстом в задницу (как сделал бы любой мой современник), не объясняет мне причину своего изменившегося вдруг отношения. Он просто вежливо дает понять, что гусь свинье не товарищ (маман любила эту русскую пословицу). Ну погоди же! Сейчас ты сполна получишь то, что заслуживаешь за свою спесь, дворянин сраный!
        - Погоди-ка, дружок… - Я, с улыбкою кобры на лице, сделала шаг вперед, приблизившись к нему почти вплотную.
        Он глянул на меня, приподняв брови, будто досадливо вопрошая: «Ну, чего тебе еще, жалкая польская холопка?». И тогда я размахнулась и врезала по его физиономии ладонью с полусогнутыми и растопыренными пальцами - так, что на его щеке мгновенно образовались четыре кровавые царапины от моих крепких ногтей…
        Это было неистовство, казалось, уже давно позабытое мной. Сквозь багровую пелену бешенства я видела его изумленное лицо; он отпрянул от меня, поднял руку и приложил к щеке.
        - Сумасшедшая… - услышала я его испуганный шепот.
        А к нам уже бежали люди - Петрович, его жена и туземки…
        ТОГДА ЖЕ И ТАМ ЖЕ
        ЛЮСИ Д`АРКУР - МЕДСЕСТРА, ЗАМУЖНЯЯ ЖЕНЩИНА
        Звуки какой-то свары, доносящиеся с палубы, заставили меня отвлечься от кухонной возни. Решив полюбопытствовать, что там происходит, я вылезла по лестнице из каюты наверх, на свет божий, и вслед за мной на палубу выскочили мои туземные помощницы-собрачницы: Тиэлэ, Каэрэ и Суэрэ. И вот что мы увидели.
        Жебровскую - красную, всклокоченную, с выпученными глазами и перекошенным ртом - держали, заведя ей руки за спину, две туземки из Петровичева гарема. Это была его старшая жена Алохэ и еще одна темная туземка по имени Оритэ. Сам Петрович и его старшая жена Ляля стояли рядом, с озабоченными лицами что-то обсуждая. Марина дергалась и злобно шипела - по движению ее губ было похоже, что это повторяющееся слово «ублюдок». Рядом, держась за расцарапанное лицо, стоял тот, в чью сторону и были направлены ругательства - Виктор де Легран. Юноша имел абсолютно ошеломленный вид и растерянно озирался. Было понятно, что между этими двумя произошел какой-то конфликт, который закончился рукоприкладством. Видимо, Марина ударила парня, а тот, похоже, даже не понял, за что. Безумная Жебровская - она совсем не изменилась, осталась такой же невоздержанной и импульсивной. Проявляя физическое насилие к гостю племени, она не подумала о том, что русский вождь может и изменить свой приговор на более суровый - за такой проступок ее вполне могло ждать выбрасывание за борт… Интересно, что все же произошло и что теперь с ней
сделают?
        А меня уже заметили месье Петрович и его жена; помахали - подойди, мол, сюда. Я подошла.
        - А, ну конечно, как же без тебя, Люси? - извиваясь в крепких руках туземок, с ненавистью выкрикнула Жебровская, пытаясь испепелить меня взглядом. - Ты-то у нас и вправду аристократка, чистокровная француженка! Будь ты проклята, гадина! Сгинь вместе с этим ублюдочным щенком! Да чтоб вы все утонули! Ненавижу вас!
        Что ж, похоже, от нее вряд ли можно дождаться объяснений. Выглядела она довольно жалко, и напоминала грешницу в аду, которую черти пытались запихать в котел с кипящей смолой. Хотя в данный момент месье Петрович просто ждал объяснений, и вовсе не собирался немедленно лишать ее жизни.
        Поняв, что от Люси ничего вразумительного не дождешься, я обратилась к Виктору. Он как раз отнял руку от лица, и я увидела четыре глубокие царапины на его щеке - кровоточащие, нанесенные со знанием дела. Такие повреждения, которые останутся на лице в течение достаточно долгого времени, женщины обычно наносят, когда хотят не столько причинить боль, сколько унизить. Да чем же этот мальчик мог так разозлить Жебровскую? Мне он казался вежливым и дружелюбным, несмотря на дурацкие штампы, свойственные его эпохе. Но он же, являясь продуктом своего времени и своей культуры, в них не виноват.
        Мне даже не пришлось расспрашивать его. Заметив мое приближение, он взволнованно обратился ко мне:
        - Эта девица… Она сама подошла ко мне и заговорила по-французски… Я не сказал ей ничего плохого… Я был вежлив, мы спокойно разговаривали… Она внезапно набросилась на меня и поранила своими ногтями… Она сумасшедшая… - Он сокрушенно качал головой, разглядывая свою измазанную в крови ладонь.
        - Мерзавец, гаденыш! - взвизгнула Жебровская. - Ты показал передо мной свою спесь, паршивый щенок! Презираешь поляков, да? Вот за это и получил! Высокомерный подонок! Будь моя воля, я бы тебя вообще утопила!
        Глаза ее горели, как у демоницы. Для меня же кое-что стало проясняться.
        - В чем дело? Что они говорят? - нахмурившись, спросил месье Петрович.
        - Виктор утверждает, что не сделал ничего дурного, а мадмуазель Марин говорит, что парень пострадал за свое высокомерие и за то, что ненавидит поляков.
        - Он ей так об этом и сказал - что он их именно ненавидит? - в голосе вождя послышалась обеспокоенность, и я его поняла. Ненависть - это совсем не то, что нужно в наших условиях. Мне уже рассказали, что когда месье Петрович и месье Андрэ убивали людоедов, у них не было к ним ненависти, они просто хотели устранить проблему. И потом, когда они перевоспитывали их женщин, ненависть в их действиях тоже отсутствовала, и именно поэтому они сумели добиться своего.
        - Не знаю, месье Петрович, - ответила я после некоторого размышления. - Виктор утверждает, что не высказывался оскорбительно в отношении мадмуазель Марин, а она напала на него и расцарапала лицо.
        - Люся, - с нажимом произнес месье Петрович, переглянувшись со своей женой, - пожалуйста, постарайся выяснить, как было дело и кто виноват в произошедшем. Жебровская, конечно, то еще дрянцо, но не думаю, чтобы она стала усугублять свое положение просто так, без всякой причины.
        Я вздохнула. Мне уже стало понятно, что Виктор не чувствует за собой никакой вины, а разговаривать с Жебровской было сомнительным удовольствием. Но раз вождь сказал - надо делать.
        - Марина… - обратилась я к своей бывшей ученице, - пожалуйста, успокойся. Скажи, почему ты считаешь, что Виктор вел себя оскорбительно?
        - «Марина, успокойся!» - дурацким голосом передразнила она меня. - А какой смысл тебе что-то объяснять? Я все равно всегда останусь виноватой! Знаешь что - отвали-ка ты от меня. Что ты о себе вообразила? Что я сейчас начну оправдываться тут перед тобой? Да кто ты такая? Иди, милуйся со своим дикарем! И оставь меня в покое!
        Теперь она уже перестала дергаться в руках туземок. Она стояла прямо, насколько позволяли отведенные назад руки, глядя на меня горящими глазами. Теперь она была похожа на ведьму, которую приговорили к сожжению на костре.
        Я повернулась к месье Петровичу.
        - От нее ничего не добьешься, - сказала я, разводя руками. - Она только ругается и говорит, что оправдываться нет смысла, потому что все равно во всем обвинят ее.
        - Вот как? - вождь задумался. - Тогда поговори с мальчишкой. Пусть во всем подробностях расскажет об их разговоре.
        - Хорошо, - кивнула я и обратилась к Виктору: - О чем вы разговаривали?
        - Ну, она посочувствовала мне… - начал тот, с испугом поглядывая на Марину и машинально потирая пораненную щеку. - Сказала, что теперь все будет хорошо… Сказала, что понимает меня, рассказала, что ее предки тоже были вынуждены бежать после революции и жить в эмиграции…
        - Переводи! - приказал мне месье Петрович, внимательно вслушиваясь во французскую речь и пристально вглядываясь в моего собеседника.
        Я добросовестно перевела.
        - Я тоже выразил ей сожаление… А потом сказал, что хочу отдохнуть…
        Я перевела.
        - Спроси у него - и это все? - сказал месье Петрович.
        Я спросила. Виктор подтвердил, что да, все. Он смотрел на меня ясными глазками, явно уверенный в своей святой непогрешимости. Месье Петрович задумчиво молчал, переведя внимательный взгляд с Виктора на Жебровскую. И та, в свою очередь, тоже напряженно следила за его реакцией. И наконец, не выдержав долгого молчания, мадмуазель Марин воскликнула по-русски:
        - Его аж перекосило, когда он узнал мою фамилию! Он же шовинист! Ненавидит поляков, за людей их не считает, и меня запрезирал из-за моей польской фамилии! Понимаете - только из-за моей фамилии! Все остальное его просто не волнует. Вот за это и отхватил, и пусть не притворяется, будто он, видите ли, внезапно захотел отдохнуть! - И она, переведя взгляд на Виктора, уже по-французски злобно прошипела в своем фирменном стиле: - Чтоб ты сдох, сраный дворянин!
        - Люся, - сказал вождь, - переведи Виктору ее слова.
        Я перевела. Ситуация, с одной стороны, забавляла меня, а с другой стороны, удручала. Да уж, молодой француз - тот еще тип. Воспитывать его и воспитывать… Это ему еще повезло, что попал сюда, в Каменный Век; окажись он в веке двадцать первом со своими взглядами - проблем у него было бы несоизмеримо больше.
        - А теперь спроси - это правда, что он презирает поляков? Это действительно та причина, по которой он проникся к Жебровской антипатией, и нет никакой иной причины?
        Я спросила. Виктор некоторое время молчал, бросая настороженные взгляды на русского вождя, который не сводил с него глаз, словно пытался просветить насквозь. Наконец юноша, решив быть честным, ответил:
        - Да, это так. Но я не высказывал никаких оскорблений лично в адрес этой девицы. Я вел себя с ней вежливо, как и подобает дворянину. Мои убеждения - это мое личное дело, и они никого не касаются.
        Выслушав мой перевод, Петрович, приблизившись к Виктору, заговорил тихо и проникновенно, а я старалась переводить его слово в слово. Месье Петрович великий оратор, и удивительно, как я не замечала этого ранее.
        - Да, - сказал он Виктору, - конечно, ты можешь иметь собственные взгляды и убеждения. За них тут тебе никто не отрубит голову. Но если ты хочешь прижиться в нашем обществе и достичь в нем успеха, ты должен привыкнуть оценивать человека не по его принадлежности к какой-то нации, к которой имеешь предубеждение, а исключительно по личным качествам. Это очень важно, юноша. Есть тонкая грань между гордостью и гордыней, и здесь, в нашем весьма разношерстном обществе, очень легко поддаться соблазну начать относиться свысока к тем, кто не похож на тебя, кто, по твоему мнению, стоит ниже тебя. В тебе, как я погляжу, полно всяческих глупых классовых и национальных предрассудков; но ты еще так молод, и что-то подсказывает мне, что при некотором чутком руководстве из тебя может получиться толк. Поэтому рекомендую тебе воспринимать случившееся как урок номер один. В произошедшем действительно есть твоя доля вины.
        Месье Петрович перевел взгляд на Жебровскую, которая кривила губы в презрительно-вызывающей гримасе и сплюнул за борт, будто попробовал какую-то дрянь.
        - Твоя же доля вины, конечно же, больше, - жестко сказал он, - особенно если учитывать твое и без того хрупкое и незавидное положение, которое ты могла усугубить этим проступком. Ты просто показала всем нам свой низкий уровень культуры и свое плебейство. Уж если гордишься своим аристократическим происхождением, то и веди себя соответственно. А так - все твое поведение убеждает в том, что ты - существо низшего порядка, дикое и неотесанное, которым руководят инстинкты без малейшего участия разума и здравого смысла. Я мог бы просто швырнуть тебя за борт и забыть, но, поскольку у тебя все же нашлось какое-никакое оправдание, не стану этого делать. Просто до конца нашего пути ты будешь сидеть взаперти - а в остальном наши планы остаются без изменений… - И он бросил своим туземным женам, державших Жебровскую: - Заприте ее и больше не выпускайте!
        Подвывающую Марину отволокли в ее темный закуток и, захлопнув дверь, задвинули засов. Из-за двери доносились глухие проклятия, но на них уже никто не обращал внимания.
        19 МАЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. СУББОТА. ОКОЛО ПОЛУДНЯ. В ОКРЕСТНОСТЯХ ПЕЩЕРЫ КЛАНА СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ.
        ВИКТОР ДЕ ЛЕГРАН
        Вот так я попал в удивительное время, к удивительным людям, которые на удивительном корабле плыли к истокам какой-то реки к спрятанным там сокровищам. По крайней мере, так я думал в начале своего путешествия с русским вождем и его пестрой командой. Вы представляете - в этой компании нашлась даже спесивая полячка, которая сразу после знакомства принялась обливать грязью своих спутников, а когда я показал ей свое презрение, эта сумасшедшая вцепилась своими когтями мне в лицо.
        Тот инцидент разрешился для меня вполне благополучно. Сначала вождь сделал мне короткое устное внушение, из которого я понял, что здесь нет ни дворян, ни пейзан, а также французов, поляков и прочих народов. Здесь есть русские (такие, как вождь), потом почти равные им почетные русские, принятые в племя по особому обряду, и все остальные, которые могут стать почетными русскими, а могут и не стать. От русских и почетных русских требуется вносить свой вклад в общее благосостояние, и именно по этому вкладу их тут оценивают. Как сказал Христос: «нет ни эллина, ни иудея», то есть каждого человека надо оценивать только по тому насколько он хороший христианин, но наша католическая церковь как-то подзабыла этот завет.
        От себя мадам Люси сказала, что меня пока считают кандидатом в эти самые почетные русские, так что мне лучше не портить свое реноме. Потом она помазала мне царапины какой-то мазью, которая предотвратила их воспаление, и посоветовала поскорее хоть немного выучить русский язык, потому что она не может быть все время рядом. Она очень занятой человек, хотя на уроки языка время у нее найдется. И вот пока наш чудесный корабль не спеша плыл против течения, мадам Люси все свое свободное время посвящала моему обучению. Да и я сам за это время много передумал, многое понял и научился воспринимать вещи такими, какие они есть на самом деле, а не такими, какими они кажутся, если смотреть на них через кривое зеркало моих дворянских предрассудков и предубеждений.
        Вскоре я мог уже в основном понимать те слова, которые русский вождь по имени Петрович и его жена мадам Ляля говорят своим подчиненным. Этого было еще недостаточно - моих знаний еще не хватало, чтобы полноценно вести разговор, но это было только началом. Тогда я решил, что как только смогу поддерживать связную беседу, буду вступать в разговоры уже не с мадам Люси, а с самим Вождем и его старшей женой, ведь сама моя нынешняя учительница владеет только азами русского языка. Кстати, повод для этого у меня есть. Мой маленький братец Филипп сейчас воспитывается именно в семье вождя, и мадам Ляля, которая недавно родила своего ребеночка, время от времени дает ему прикладываться к своей груди, но не часто, потому что большая часть молока предназначена двухмесячному Петру. Но все равно мадам Ляля очень хорошая мать, и она полюбила моего юного братца как собственного сына, и в этом ей помогали остальные женщины, составляющие команду корабля.
        Мне удалось расспросить мадам Люси о том, что так страшно стучит, рычит и урчит в трюме русского корабля, когда он движется против течения. Оказывается, что это никакое не животное, а такой механизм под названием «мотор», который и обеспечивает движение судна вверх по течению. Честно сказать, я мало что понял из ее объяснений - как по поводу этого «мотора», так и по поводу тех самопилящих пил, при помощи которых для него каждый вечер заготавливаются сырые дрова. Но мадам Люси три раза перекрестилась и поклялась, что во всех этих механизмах не замешаны дьявольские или какие еще колдовские силы. Мне этого было достаточно. Зло, конечно, может принимать различные формы, но тут его нет. Тот же вождь по имени Петрович по своим убеждениям ужасно похож на монтаньяра, но это какой-то странный монтаньяр - он не рубит головы на гильотине, не расстреливает из ружей, не вешает на виселице и не топит несогласных с ним в реке. Вместо этого он их убеждает, и в большинстве случаев личным примером. Очень хорошее качество, особенно на фоне того, что довелось пережить нам с моей дорогой матерью. Очень жаль, что она
не дожила до этой встречи с цивилизованными людьми, которые согласились бы принять нас в свое общество.
        Итак, больше десяти дней мы плыли вверх по течению, на слияниях рек все время сворачивая в левые притоки; и вот, наконец, приплыли туда, куда и направлялись. Как оказалось, тут обитает дружественный русским клан дикарей, с которыми у них уже были какие-то совместные дела зимой, и дикари остались довольны знакомством, так как в тот раз русские вожди рассчитались с ними честно. Мы, французы, в отличие от англичан в Америке, тоже старались быть честными с нашими индейцами, и поэтому всегда находили с ними общий язык. Местного вождя звали Ксим и, как сказала мне мадам Люси, он приходился вождю Петровичу шурином, потому что год назад тот женился на его сестре, которую зовут Фэра. Тогда я спросил, сколько всего у вождя Петровича жен. Мадам Люси позагибала пальцы и сказала, что пока семеро, и еще трое ходят в кандидатках. И добавила, чтобы я тоже готовился, потому что как только я освоюсь в их племени, незамужние девочки, которым я понравлюсь, обязательно предъявят на меня свои права. Мое мнение, конечно, тоже будет иметь значение, но в последнюю очередь. Обязанность каждого мужчины, происходящего
«сверху» - завести семью и оставить после себя как можно больше законных детей.
        Так вот, вернемся к дружественным дикарям. Они очень обрадовались нашему прибытию, а вожди даже потерлись носами. Мой дядя по матери совершил несколько путешествий в Канаду и рассказывал мне об обычаях тамошних индейцев. Именно благодаря его рассказам мы с горячо любимой матушкой и нашли прибежище у приютившего нас клана. Должен сказать, что между гуронами и местными дикарями достаточно много общего, чтобы жить по дядюшкиным советам и не попасть впросак. Тем временем, закончив с приветствиями, вождь Петрович приказал своим женщинам начать выносить подарки. Немудреные поделки из дерева, вроде гребней и ложек, а также гончарные изделия, жидкое мыло и небольшое количество соли произвели среди дикарей необычайный фурор. Особый восторг у местного вождя вызвала соль.
        А вот последний подарок - проштрафившаяся гордая полячка - встретили весьма прохладно. Вожди долго о чем-то спорили, будто два пейзанина, торгующихся за мешок репы, но потом, наконец, ударили по рукам. Насколько я понимаю, любительницу царапаться продали дикарям со всеми потрохами. Вместо нее местные отправили к нам на борт одну очень худую женщину неопределенного возраста с двумя такими же худыми дочерьми. Мадам Люси потом мне рассказала, что спор у вождей вышел из-за того, что местные считают баб нахлебницами-дармоедками, и их вождь не соглашался принять к себе полячку просто так. Взамен он требовал, чтобы «друг Петрович», если уж ему так хочется оставить у них свою бабу, в качестве компенсации забрал эквивалентное количество никчемных ртов - например, эту вдову с детьми. В любом случае их собирались прогонять в лес, но поскольку друг Петрович просил так не делать, он, вождь Ксим, оставил эту женщину для него.
        По словам мадам Люси, обмен был крайне выгодным, потому что их племени досталась работящая женщина с очень способными дочками, которых надо только немного подкормить, а избавилось оно от дурной девки, от которой никогда не знаешь, чего ждать. По-моему, так вполне справедливо и разумно, особенно если считать, что полячка чем-то провинилась перед вождями. Уж не знаю, что об этом обмене подумала сама мадмуазель Марина, но после того как местный вождь ощупал ее мускулы и заставил таскать тяжелые корзины с подарками, она вдруг пропала. Поднялась ужасная суета - надо вручать невесту счастливому жениху, которого быстренько назначил вождь, а ее нигде нет. Особенно местный вождь встревожился после того, как один из местных охотников сказал, что недавно здесь, неподалеку, видели прайд пещерных львов. Тогда наш вождь месье Петрович сказал, что надо пойти и найти эту сбежавшую дуру, пока не поздно.
        Действительно, было еще не поздно, солнце стояло вполне высоко и мы с месье Петровичем и месье Гугом пошли ее искать. При этом вождь вручил мне тот многозарядный мушкет, который однажды уже спас мне жизнь, и наскоро объяснил, как им пользоваться. Оказывается, ничего сложного, надо только целиться и давить на спуск, не забывая о том, что в коротком магазине пять зарядов, в длинном семь, и надо не забывать своевременно заменять их. Заряды в латунных цилиндрических бочонках, помимо пороха, могли содержать дробь для охоты на птиц, картечь (которая хороша против животных среднего размера вроде волка) или пули, которыми можно убивать кабанов и оленей. Сам вождь был вооружен дальнобойным многозарядным штуцером, как он сказал, устаревшего армейского образца. Из этого штуцера можно стрелять даже в случае, если враг окажется на расстоянии более тысячи двухсот шагов. Супруг мадам Люси, месье Гуг, вооружился тяжелым длинным копьем из тиса, которое он, честно говоря, таскал с той же легкостью, что и ивовый прутик. Еще у него на поясе висело мачете и нож из хорошей стали (уж в этом-то я разбираюсь). Странное
дело - мне месье Гуг теперь уж совсем не казался дикарем, или, хуже того, пейзанином; больше всего он походил на кого-нибудь из моих славных предков, дикого барона времен Крестовых походов и Столетней войны.
        Кроме нас, на поиски глупой полячки отправились и почти все местные охотники. Только мы по совету месье Гуга пошли вдоль берега вверх по течению, а они большой группой углубились в холмы к северу от реки. Месье Гуг - очень опытный охотник, своими качествами напоминающий одного из тех индейских следопытов, о которых мне рассказывал в свое время дядя. Осмотревшись на местности, он сказал нам с месье Петровичем, что знает мадмуазель Марину, а местные охотники нет, и именно поэтому он считает, что та пошла вверх по течению речки. Ну мы, недолго думая, пошли по берегу этой речки, по дороге перепрыгивая через впадающие в нее ручейки, и с каждым таким ручейком речка становилась все более мелководной, и вскоре стала напоминать просто крупный ручей. По пути месье Гуг нашел несколько мест, где мадмуазель Марина пила воду из ручьев, два места, где она справила малую нужду и одно, где присела с серьезными намерениями.
        И вот за очередным поворотом речной долины открылось место, которое мы так долго искали. На лужку, вплотную примыкающему к галечниковому пляжу, в позах неги и довольства, под жарким полуденным солнцем разлеглись несколько бледно-палевых крупных кошек, размер которых был даже большим, чем современных африканских львов. А между ними валялось что-то, больше напоминающее растрепанный мешок с мясом и костями, чем человеческое тело.
        - Пипец Маринке, - сказал Сергей Петрович, передергивая затвор своего штуцера, - гадить больше не будет.
        Стрелять мы начали почти одновременно, и стреляли до тех пор, пока перед нами не осталось ни одного живого льва или львицы. Оказывается, у них там есть правило, что животные, хотя бы один раз попробовавшие человеческого мяса, должны быть уничтожены все, без всякой жалости. Что мы и сделали.
        19 МАЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. СУББОТА. ВЕЧЕР. В ОКРЕСТНОСТЯХ ПЕЩЕРЫ КЛАНА СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ.
        Сергей Петрович, Гуг и Виктор Легран даже не стали тащить к пещере «Северных Оленей» недоеденные пещерными львами бренные останки Жебровской. А зачем? Не все ли равно, где и как хоронить изгнанницу, которая сама вынесла себе окончательный, не подлежащий обжалованию приговор. Правда, помимо обглоданных костей Жебровской, в окрестностях валялись еще туши пещерного льва, трех львиц его прайда и двух львят-подростков; но сейчас конец весны и шкуры, покрытые клочьями выпадающей зимней шерсти, имеют очень небольшую эстетическую и хозяйственную ценность. Вот зимой это была бы всем добычам добыча. Сначала Петрович хотел было оставить эти шкуры Северным Оленям в качестве платы за гостеприимство, но вождь Ксим, прибежавший на звуки выстрелов вместе с остальными, сказал, что так в Кланах делать не положено. Табу! Фербортен! Запрещено!
        Ну нет, будь это какие другие животные - вроде бизонов, диких кабанов или оленей - тогда запросто. И даже с волчьими шкурами обмен на другие вещи или услуги вполне возможен, но вот шкура (и клыки) пещерного льва могут принадлежать только тем, кто их убил. Поэтому гостеприимство Северные Олени окажут и так, а свои боевые регалии извольте забрать с собой, нам чужой славы не надо. Если хотите, за все подарки, которые вы привезли, наши женщины снимут и обработают львиные шкуры, а заодно и поплачут над той несчастной, которая сама залезла к хищникам в пасть. Ведь запах львиного лежбища, расположенного в долине этого ручья, можно было унюхать еще издали. Ни один Северный Олень, если он находится в здравом уме и ясной памяти, никогда и ни за что не пошел бы в этом направлении, потому что тут жила смерть.
        Ляля, Люся, Алохэ-Анна и некоторые другие спутницы Петровича появились на месте происшествия чуть позже. К тому моменту вождь Ксим уже торжественно вырезал и вручил победителям львов самый ценный трофей - их клыки, которые еще предстояло просверлить и надеть на шнурки. Как только этот почетный ритуал закончился, женщины Северных Оленей взялись за свою работу по снятию и обработке шкур, а подростки принялись искать и таскать в одну кучу камни подходящего размера. Эти камни были нужны для того, чтобы потом навалить их над телом Жебровской в качестве погребального кургана, ибо рыть могилу в этой каменистой почве было возможно только при помощи динамита. Даже если бы у Петровича и был динамит, он никогда не стал бы тратить его на такое излишество, как могила диссидентки, долго и упорно зарабатывавшей себе премию Дарвина. За что она боролась, то с ней и произошло. Плюс забвение - не было никогда такой, и точка.
        Правда, с этим выводом вождя-шамана не согласились ни его старшая супруга Ляля, ни Люся, которые были потрясены внезапной и ужасной кончиной Марины Жебровской - в этом они винили и себя тоже. А то как же - ведь именно они недосмотрели за тем, как в душе казалось бы тихой и исполнительной девочки гнездятся безобразные дикие демоны. Вследствие этого произошло и недостаточное воспитательное воздействие со стороны коллектива, которое не сумело исправить в душе Марины родимые пятна капитализма и скаженную этнокультурную доминанту, согласно которой Жебровская была приучена потакать своим слабостям, и в тоже время винить в них окружающих.
        - Нет в этом вашей вины, - резко оборвал их причитания Петрович. - Марина в этом деле сама вырыла себе яму и сама в нее прыгнула. Все мы способны меняться в соответствии с меняющимися вокруг нас обстоятельствами. Люся, посмотри на себя - вспомни, какой ты была всего полгода назад. Тогда ты с высоты своего положения маленького, но важного начальника распространяла вокруг пренебрежительное высокомерие, и ответом тебе были ненависть и презрение со стороны твоих учеников, которые не были достойны такого отношения. Когда же тебя свергли с этого маленького трона, то сначала тебе это показалось настоящей катастрофой, но на самом деле это было началом твоего выздоровления.
        У Марины Жебровской все было гораздо тяжелее. Свой трон она воздвигла внутри себя, куда не было доступа никому другому, и там, в своих мечтах, она воображала себя госпожой, а всех остальных - грязью под своими ногами. Она даже в мыслях не могла допустить, что местные - такие же люди, достойные человеческого к себе отношения. Да, когда на нас нападают, мы защищаемся, при этом иногда истребляя мужское население целых кланов, но потом, как только прогремел последний выстрел, мы откладываем в стороны топор войны и начинаем заботиться о тех женщинах и детях, которые в результате наших действий оставшихся без опеки их мужчин. Они-то не виноваты, что их мужчины жили и действовали по принципу «сила есть, ума не надо». И вот в тот момент, когда мы из-за недостатка русскоговорящих кадров решили использовать Жебровскую на самостоятельной руководящей работе с женщинами бывшего клана Волка, госпожа увидела своих рабов - и все эти демоны тут же полезли наружу. Остальное вы знаете.
        Она не захотела меняться даже после того, как мы поймали ее за руку. С самого начала я был готов отменить или сильно смягчить наказание в случае, если Жебровская действительно раскается и осознает свои заблуждения, но куда там! Более того, по этому поводу она затаила на нас злобу, и иногда я подумывал, что, может быть, и в самом деле было бы лучше, если бы Валера ее просто тихо и мирно пристрелил тогда, направив стрелу не в плечо, а в сердце или горло. На этом свете есть куда больше людей, достойных нашего сочувствия и участия, чем черствая стерва, которая к тому же сама выбрала себе такую ужасную судьбу.
        - Я не могу понять, - тихо произнесла Ляля, - почему она вообще убежала от нас и направилась в эту сторону? Да, в клане Северных Оленей ей пришлось бы нелегко, но жизнь на этом не кончалась, и благодаря своему уникальному положению и происхождению она могла бы занять вполне достойное место в этом обществе.
        - Точно не знаю, дорогая, - пожал плечами Сергей Петрович, - могу предположить только, что это была своего рода детская обида на всех - и на нас, и на Северных Оленей, и даже возможно, на ее будущего мужа, который не оградил ее от унижения таскать тяжелые корзины с подарками, как будто она какая-то местная скво, а не принцесса крови, которая даже какает исключительно золотыми самородками. Обычно в таких случаях избалованные люди обижаются, как малые дети, и готовы убежать из дома, спрыгнуть с крыши или броситься под поезд, лишь бы «эти» осознали всю тяжесть своего проступка и поплакали бы на могилке дорогого им существа. На самом деле примерно в девяноста пяти процентах случаев все так и ограничивается демонстрацией; беглецов благополучно находят, возвращают к перепуганным родителям, и те готовы уступить своему чадушке во всем, лишь бы «такое» никогда не повторилось. Тебе этого не понять, потому что ты человек прямо противоположного склада характера, имеющий другой, тоже прямо противоположный, жизненный опыт. И тут все тоже было точно также, можешь мне поверить - только убегать «из дома» тут
смертельно опасно. Смерть - частая гостья в здешних кланах, и вы все должны знать, сколько усилий мы прилагаем для того, чтобы держать ее подальше от нашего порога. Фактически, Марина - это только вторая наша потеря за год нашего существования в этом мире…
        - Третья, Петрович, третья, - поправила своего мужа Ляля, - мальчик Тэр - это тоже наша потеря, как бы оно там ни выглядело с вашей, мужской, точки зрения.
        - Возможно, это и так, - согласился Сергей Петрович, - но даже вместе с ним смертность в нашем клане куда ниже, чем у аборигенов, и это меня радует. Вспомни - сколько у нас родилось младенцев за эту зиму и весну, и сколько из них умерло? Ни одного! Мы потеряли только одну молодую мать, рожать которой вообще было категорически противопоказано! У местных за первые полгода жизни погибает до половины младенцев и каждая десятая роженица, я узнавал. Еще половина от оставшихся погибает в возрасте до трех лет… Взрослые зимой тоже мрут как мухи - кто от простуды, кто от травм, кто от цинги, а кто от голода и холода. У нас самый сытый, благополучный и здоровый клан во всей округе, который как магнитом притягивает к себе разных сирых и обездоленных, и эти сирые и обездоленные на самом деле и становятся основной причиной нашего благополучия. Мы помогаем им выжить, даем стол, кров и коллектив, в котором они после некоторых умственных усилий способны почувствовать себя «своими», а они своим трудом тем временем поднимают благополучие этого коллектива. Потом, на следующем этапе, уже эти вчерашние «вдовы и
сиротки», будут оказывать помощь следующим обездоленным, вводя их в наш коллектив и тем самым увеличивая его могущество. А вот Жебровская понять этой истины не смогла и не захотела, а потому хватит о ней! Завалили камнями и забыли. Не было ее никогда с нами! Вы лучше присмотритесь к тому, с какими вдовами и сиротами Ксим согласен расстаться. Так, на всякий случай - а вдруг пригодится поторговаться, кого мы еще снимем с его шеи к обоюдному удовольствию.
        ТОГДА ЖЕ И ТАМ ЖЕ
        ЛЮСИ Д`АРКУР - МЕДСЕСТРА, ЗАМУЖНЯЯ ЖЕНЩИНА
        Я долго не хотела верить в то, что Марину Жебровскую растерзали львы. Меня не подпустили близко к ее телу, но того, что мне удалось увидеть, было вполне достаточно, чтобы меня замутило. Случись подобное полгода назад, я бы упала в обморок от вида окровавленных останков, но теперь я просто побледнела и зашаталась, почувствовав рвотный позыв. И тогда Ляля, будучи гораздо более хладнокровной, отвела меня в сторонку, за холм, и усадила на травку.
        - Тебе нельзя волноваться, Люся, - сказала она.
        - Это правда… она? - спросила я слабым голосом. Дурнота стала проходить, но я ощущала ужасную подавленность.
        - Увы, да, - кивнула Ляля, успокаивающе поглаживая меня по плечу. Она тоже была потрясена, хоть и не показывала этого так явно. И ее глаза тоже странно блестели. Но жена вождя имела хорошую выдержку. Она совсем не была толстокожей, как мне когда-то казалось - нет, просто она умела не выставлять на показ своих эмоций.
        Мне было приятно оттого, что она проявляет такое участие ко мне и так заботится о моем состоянии. Еще я ощущала сожаление. И грусть. И горечь. Жаль было Марину, хоть и нельзя было назвать ее хорошим человеком… Но и конченой злодейкой она мне не казалась. А даже если бы она и была таковой, все равно было бы ее жаль. Ведь такой ужасной смерти не заслуживает никто…
        Я содрогнулась, вообразив себе картину гибели своей бывшей ученицы. И слезы полились из моих глаз. А Ляля гладила меня и успокаивала:
        - Она сама виновата… Ее никто не гнал в ту сторону…
        - Но зачем, зачем она пошла туда?! - всхлипывая, вопрошала я. - Неужели она хотела… вот так? Ужасная, нелепая смерть… Не понимаю, что заставило ее это сделать…
        - Да, действительно, непонятно, зачем она это сделала, - соглашалась со мной Ляля. - Я ожидала от нее чего угодно, но не такого… Неужели она предпочла умереть, чем выйти замуж за туземца? Очень странно…
        Я повернулась к ней посмотрела ей в глаза.
        - Скажи, Ляля… можно ли было что-то сделать? Как это сказать по-русски… пре-дотвратить?
        Она немного помолчала. Затем покачала головой и произнесла:
        - Не думаю… Но все равно, знаешь, Люси… - она нахмурила брови и устремила взгляд куда-то вдаль, покусывая губу, - все равно, такое чувство поганое, будто небольшая доля и нашей вины в этом есть… совсем маленькая, но есть… - Она снова посмотрела мне в лицо. - Но что толку теперь заниматься самокопанием - что случилось, то случилось. Мы уже никогда не узнаем, что погнало Маринку в пасть пещерным львам. Я склоняюсь к мысли, что у нее просто поехала крыша…
        - Крыша? - не поняла я. - Поехала крыша? - Я лихорадочно соображала, что она имеет в виду. - О, вероятно, это русская идиома? - догадалась я прежде, чем она успела дать пояснения.
        - Да, - кивнула Ляля, - это означает, что у нее началось умопомешательство… - Видя, что я все равно затрудняюсь с пониманием ее слов, она выразительно покрутила пальцем у виска и сказала: - Сошла с ума! Чокнулась! Понятно тебе, Люся?
        - Понятно, - закивала я и постучала пальцем о свой лоб, - сумачечая… Ты это подразумеваешь, да?
        - Да, это. - Ляля вздохнула с облегчением и обняла меня. - Знаешь что, Люся - давай просто забудем про нее. Как мой Петрович сказал - не было такой никогда. Не оставила она о себе доброй памяти… И не стоит о ней так бурно сожалеть… Я понимаю, ты впечатлена жутким зрелищем - но это Каменный Век, подруга. Тут всякое случается. И нам остается только благодарить судьбу, что такое произошло не с кем-то из достойных членов нашего племени, а с той, от которой мы и так собирались избавиться… Поплакали по-бабьи - и будет…
        Я кивнула. И в этот момент остро ощутила, как важно в подобных случаях иметь рядом так называемое «плечо друга» - я не раз слышала от них, от русских, это выражение, но сейчас впервые испытала на себе его буквальный смысл. Плечо друга! Нет, не мужа, не кого-то еще, а именно того, кто испытывает похожие чувства, кто понимает тебя и искренне любит… Друга! Боже мой, ведь только тут я поняла настоящее значение этого слова… Сначала моим другом был маленький котенок, который единственный искренне любил меня в то время, когда все были ко мне равнодушны. Он тоже утешал меня по-своему, по-кошачьи, помогал воспрянуть духом… Потом - жены моего мужа… Они поддерживали меня и создавали комфорт, всеми возможными способами выражая свою любовь… И вот теперь Ляля - русская жена русского вождя - сидит рядом и делится теплом своей души… Боже, сколько любви вокруг меня на самом деле… Оказывается, это чувствуется только тогда, когда откроешь навстречу ей свою душу… Какая же я счастливая, как мне повезло, что я вовремя осознала это! Ведь мой конец мог бы быть таким же страшным, как и у Жебровской… Когда-то я подумывала
о самоубийстве - стыдно вспомнить! Я думала тогда, что все хорошее в моей жизни осталось позади - там, в другом, навеки утерянном мире… А оказалось, что моя душа, что была прежде в спячке, наоборот, расцвела в этом диком, полном опасностей мире, где быстро становится понятно, кто есть кто; мир это бесхитростен, и он делает людей такими же, он меняет их, перековывает, а кто не поддается, тот погибает… Суровый закон Каменного Века… И еще я поняла, что любовь - это главное. И что если есть хоть капелька ее в человеке - то преумножится она и озарит весь мир… А если изгнана она прочь и вместо нее в душе живут демоны - то уже и не вернется снова, ибо любовь сама себя питает, а коли нет ее - то хиреет, умирает душа, побежденная пороками… Но всех любить завещал нам Господь - и даже врагов, и даже ненавидящих нас, ибо в этом и проявляется наша божественная суть… Почему я так жалею Марину? Я никогда не испытывала к ней ненависти. А чем же было то чувство, которое питали к ней члены нашего племени, включая и меня? Трудно сказать за других, но я искренне желала ей добра, чтобы она изменилась. Я беспокоилась и
переживала за нее, до последнего надеясь на ее духовное возрождение… Наверное, по-своему я все же любила ее…
        Мне стало несоизмеримо легче после того, как я поплакала на плече Ляли и поговорила с ней. Мы стали ближе друг другу. Она предстала передо мной в каком-то новом свете - оказалось, что и ей свойственны сомнения, самокопание. Под железной броней суровости у нее оказалось нежное и впечатлительное, сострадательное сердце…
        Засыпая этим вечером под бочком своего мужа, сильные руки которого обнимали меня и мой живот, я трепетала от острого чувства упоительного счастья - что я живу, что меня любят, что у меня будет ребенок, что я под надежной защитой нашего Клана, что у меня есть друзья, которые не оставят в беде - искренние и великодушные…
        А во сне ко мне явилась Жебровская. Она выглядела так же, как до своего рокового побега. Вокруг нее сиял серовато-желтый ореол; она вышла из клубящегося тумана, наклонилась надо мной и, кривя губы в своей обычной презрительной усмешке, произнесла: «Я хотела убежать от вас… Я хотела найти других людей из других миров, чтобы уничтожить вас… Я ненавижу вас… Да, я мертва, но лучше быть мертвой, чем с вами… Будьте прокляты… Ненавижу… ненавижу!» Ее голос срывался на истерический визг; она тянула ко мне свои руки с растопыренными пальцами, и ее глаза горели красноватым адским огнем, лицо было перекошено судорогой - страшная демоница из преисподней… Я вжималась в свое ложе, дрожа и интуитивно держась за свой живот. Мне было страшно, но я нашла в себе силы прошептать: «Прости меня, Марина…» Лицо покойницы исказило удивление. Казалось, она не верит своим ушам. «Я люблю тебя, Марина… Покойся с миром… Отпускаю тебя… Не держу на тебя зла…» - шептала я, бесстрашно глядя в ее глаза. И постепенно лицо ее приобретало человеческое выражение. И в какой-то момент оно исказилось гримасой глубокой душевной боли; губы
ее дрожали, она будто силилась что-то сказать, но не могла совладать с собой. Теперь она выглядела совсем не устрашающе, а жалко. Руки ее повисли, плечи поникли. «Марина, уходи… Уходи в вечный покой…» - шептала я. Туман затягивал Жебровскую в свое клубящееся чрево; он обволакивал ее, тянул. Она не сопротивлялась. Вот она подняла голову и бросила на меня последний взгляд - и в нем было облегчение и благодарность, а еще, казалось, отсвет некой истины, недоступной нам, живым. Она будто бы прислушивалась к голосу, что был недоступен моим ушам. Еще мгновение - и она исчезла в тумане…
        5 ИЮНЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ВТОРНИК. УТРО. МЕСТО СЛИЯНИЯ ГАРОННЫ И ДОРДОНИ, КОЧ ОТВАЖНЫЙ.
        Вся команда, не исключая маленького Петра Сергеевича, мирно посапывающего на руках Ваулэ-Вали, собралась на палубе «Отважного» и с напряжением вглядывалась вперед, желая как можно скорей узреть родной дом. Родной дом! На протяжении всего путешествия они скучали по нему, думали о нем, он снился им по ночам… Уплывая, они оставили там частичку своего сердца, и потому оно сейчас так сладко щемило в предвкушении встречи с ним…
        Когда они отправлялись за белой глиной, весна была лишь в самом начале, пойма после разлива только-только просохла, и Андрей Викторович лишь через пару дней после их отплытия собирался приступать к полевым работам. Работа, похоже, была проделана немалая - в глаза бросались четкие прямоугольники картофельных полей, экспериментальные пшеничные делянки и длинные огородные грядки. На этих грядках велением Марины Витальевны чего только не произрастало, включая даже такую экзотику, как арбузы, томаты, перцы сладкие и острые, а также заморские овощи баклажаны. Грядки весело зеленели, обещая богатый урожай. Все выглядело ярко, красочно и необыкновенно притягательно. Островок счастья среди суровой первобытной природы…
        Правда, с большого расстояния возвращающимся путешественникам трудно было определить, где и что растет. Издалека виднелись только всходы на грядках (где пышнее, где пореже) да пропалывающие их стоя «кверху каком» Волчицы. Даже пугало красовалось на своем месте. А чуть в стороне, разумеется, виднелся и большой шалаш, в котором в летнее время прописывался Сергей-младший с семейством. Сергей, категорически не любящий работу и из всех занятий понимающий только охоту, в племени Огня второй год числился главным огородным сторожем. Что толку с огорода, если, едва пробьются всходы, его безжалостно потравят лесные олени, лошади или свиньи. Вот и сидит в своем шалаше Сергей-младший вместе с женами и почти годовалыми серыми псами, бывшими волчатами, приемными Зариными детьми. На охоту с ними ходить еще нельзя, а вот поднять тревогу, если идет кто-то наглый и голодный, они вполне могут. И, собственно, зачем ходить на охоту, если непуганая дичь сама прется на охотника? Только успевай стрелять, или, наоборот, отгонять («кыш, противный!»), если мяса в племени и так в избытке.
        Чуть выше полей, между устьем Ближнего ручья и соснового бора, внутри которого скрывался Большой Дом, ровными белеными коробками под потемневшими за зиму тесовыми крышами стоят строения промзоны. Маленькие подслеповатые окошки - форточки, в которых пока еще держится пленка, и вздернутый на высоту фонарный столб, каждую ночь посылающий по окрестностям недвусмысленный сигнал: «здесь живут цивилизованные люди». Там, где и днем, и ночью топятся обжигательные печи керамических мастерских, из-за кустов поднимается густой белый дым. Явно Антон Игоревич растапливает печь, куда только что заложил партию свежевысушенного сырцового кирпича. Также хорошо видны подновленные навесы над значительно расширенными летней столовой и кухней, а также поднимающийся оттуда дымок. В летнюю пору топить очаги в Большом Доме - это значит проявить склонность одновременно и к садизму и к мазохизму; а тем, кто хочет попотеть, добро пожаловать в баню.
        Вот и Антон-младший со всей своею бригадой-семьей - рыбачат на своем привычном месте у впадения ручья Ближнего в Дордонь. А вот и лошадь Зорька, всеобщая любимица, умница и красавица, которая сама, без всякого понукания, курсирует с вьючными корзинами между местом рыбалки и летней столовой. Туда с рыбой, обратно налегке или с потрохами и объедками, которые положено кидать в воду в качестве прикорма.
        Наиболее внимательно вглядывался в приближающийся пейзаж Виктор Легран. Ведь, как-никак, с этими людьми ему предстоит жить всю оставшуюся жизнь. Маленький коллектив команды корабля - это одно, а вот большое поселение и живущие в нем люди - это совсем другое. Судя по всему, увиденное ему понравилось. Большое, хорошо налаженное хозяйство плюс неказистые, но настоящие дома, невиданные в каменном веке.
        Вот на берегу заметили приближающийся коч. Забегали, замахали руками. Наверняка племя Огня исторгало радостные крики, но с такого расстояния ничего невозможно было услышать. Подошла Зорька; одна из Антошиных смуглых девчонок вскочила ей на спину, впереди корзин, и хлопая по бокам черными пятками, погнала четвероногое средство передвижения в сторону летней столовой, а потом и дальше, к керамическим мастерским. Таким образом она оповещала всех о радостном событии - возвращении соплеменников.
        - Ну все, будет нам горячая встреча с музыкой… - довольно улыбнувшись, сказал Сергей Петрович. Он был рад возвращению и, прислушиваясь к себе, наслаждался этим чувством. Сейчас, когда берег обетованный был так близко, он наиболее остро ощущал, как скучал по своему племени и как дороги ему все люди, что живут в нем, в сытости и тепле, проводя время в мирных трудах и заботах.
        Вскоре на вполне уже укатанной грунтовке показался отчаянно пылящий УАЗ; будь Петрович чуть сентиментальней, прослезился бы от этого давно не виденного зрелища, так милого сердцу. Баранку крутил Андрей Викторович, а рядом с ним сидел Антон Игоревич - надежные товарищи, коллеги и верные друзья. В подпрыгивающем кузове было полно молодежи. От летней кухни (благо недалеко), оставив дела на помощниц, торопилась Марина Витальевна, за ней следовали еще люди (в том числе и большая часть французской молодежи) а также оставшиеся дома жены, друзья и знакомые возвращающихся путешественников. Не хватало только духового оркестра, но только потому, что такового в племени Огня не имелось вовсе, а иначе встреча проходила бы честь по чести, в лучших традициях цивилизованного человечества. Но и без этого ощущалось воцарившееся на берегу радостное возбуждение, мигом пропитавшее воздух над рекой.
        Те, что находились на судне, также испытывали приподнятость и нетерпение в предвкушении встречи с родным домом. Казалось, что и небо стало синее, и солнце засияло ярче… И в эфире словно бы звучала неслышная музыка, улавливаемая только на уровне души, наполняя все существо торжеством и ликованием… Туземки слегка приплясывали и тихонько переговаривались, улыбаясь при этом друг другу и вглядываясь в берег. Петрович украдкой наблюдал за их лицами. Вот оно - чистое счастье от встречи с родным, уютным домом, где ждут и встречают, где только родные и близкие, и все рады, что соплеменники наконец-то возвращаются, живые и невредимые… Это наполняло сердце вождя чувством удовлетворения от того, что он делает для этих женщин и для всего Племени. И уже в который раз он мысленно одобрил свое давнее решение покинуть двадцать первый век…
        Постепенно толпа на берегу густела. Весь этот комитет по встрече собирался в районе старой пристани - как раз там, где год назад «Отважный» причалил к земле. Туда и вел свое судно его бессменный капитан, на подходе к устью Ближнего отодвинув от штурвала Алохэ-Анну. Дело в том, что тяжело нагруженный каолиновой глиной коч (в море Сергей Петрович не рискнул бы выйти с таким грузом) едва ли смог бы пройти по руслу Ближнего ручья - была большая вероятность, что на одном из поворотов он может застрять в илистом дне. К тому же, разгрузившись, Петрович собирался совершить еще один вояж до берегов Корнуолла (южная оконечность Британии) за разбросанными по его пляжам кристаллами касситерита из размытых морем месторождений. В первую очередь олово требовалось племени Огня для производства оконных стекол - после того, как будет налажена плавка стекла*, которую Антон Игоревич обещал в самое ближайшее время.
        ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ: * для самого производства стекла олово не требуется, оно необходимо для получения ровных и гладких стеклянных листов. Для этого нужно, расплавив олово, вылить его в какую-нибудь емкость прямоугольной формы, а потом сверху вылить из тигля расплавленное стекло. Стекло расплывается по поверхности металла и застывает вместе с ним, после чего слой олова со стеклянного листа просто сдирают, отправляя для повторного использования, а стеклянный лист относят на склад.
        Кроме касситерита, для производства стекла требовалось добыть еще и натриевую соду, которую Сергей Петрович и Антон Игоревич собирались получать, сжигая морские водоросли, выброшенные на берег Бискайского залива прибоем. Этот вопрос тоже не терпел отлагательств. Резко выросшему племени Огня, едва перезимовавшему в ставшем тесном Большом Доме, срочно требовалось новое жилье, и если тесовые крыши вождей пока удовлетворяли, то что прикажете вставлять в окна? Бычьи мочевые пузыри? Да нет уж. Если возможно произвести настоящее стекло, то пусть это будет стекло. Впрочем, что и в каком порядке добывать, Петрович собирался несколько позже обговорить на Совете Вождей, а пока предстояло закончить текущее путешествие, и, причалив к берегу, выслушать все приветственные речи и местные новости, сообщив взамен свои. Если кончина скандалистки и диссидентки Жебровской, скорее всего, оставит большинство членов племени равнодушными (разве что втихаря порадуются Волчицы, над которыми она издевалась), то повествование о приключениях Виктора де Леграна наверняка вызовет живой интерес. А то как же - новый человек в
племени, да еще происходящий из относительно цивилизованного восемнадцатого века, соплеменник французских школьников и современник Робеспьера, Марата и Наполеона… Одним словом, скучно не будет.
        ТОГДА ЖЕ И ТАМ ЖЕ
        ЛЮСИ Д`АРКУР - МЕДСЕСТРА, ЗАМУЖНЯЯ ЖЕНЩИНА
        Наше плавание подошло к концу. Целый месяц нас не было дома! И, хоть наше путешествие было наполнено событиями, мы все же скучали по своему дому и по тем, кого мы там оставили, кто наверняка волновался за нас и ждал нашего скорейшего возвращения. О, совсем скоро я увижу милых подруг мадам Марину, Ольгу, своих белых «сестричек», а также наших экзотических красоток-неандерталок. А интересно, мой Друг не забыл меня за это время? По нему я тоже скучала, по моему любимому котику и, честно сказать, в путешествии мне его не хватало. В общем-то, мне никто не запретил бы взять его с собой, но я не решилась. В далеком путешествии маленького домашнего кота могло ждать множество опасностей, и я бы не пережила, если бы с Другом что-нибудь случилось. Поэтому, будучи совершенно спокойной за жизнь моего пушистого малыша, я с удовольствием предвкушала встречу с ним.
        Кроме того мне приходилось достаточно много общаться с нашим новичком Виктором Леграном. Месье Петрович дал мне задание подготовить его к жизни в племени Огня, рассказать о том быте и обычаях среди которых ему предстоит жить. Что ж, надо сказать, парень слушал меня открыв рот; казалось, казалось, каждое мое слово прочно запечатлевается в его мозгу. Иногда он, правда, выдавал комментарии, типа: «О, мадам Люси, вы всерьез верите, что первобытных людей можно обучить грамоте и счету?» «Неандертальцы? Э-э, да ведь это не совсем даже люди, неужели они живут рядом с вами бок о бок, и на равных правах?»
        Надо сказать, что благодаря отповеди Петровича (после происшествия с Жебровской, когда она поцарапала его) юноша стал весьма острожен и в высказываниях, и в поведении. И только со мной он мог позволить себе напрямую спрашивать о том, что его волнует, не опасаясь, что его обличат в каких-то грехах. Я видела, что он проникся ко мне глубочайшим доверием, и под конец плавания воспринимал меня как старшую сестру. Да я и вправду чувствовала себя таковой. Я просвещала, наставляла, вразумляла своего глупенького и диковатого братца, и чувствовала себя в этой роли прекрасно. Между прочим, и Виктор тоже поведал мне немало интересного о своем времени. Период Великой Французской Буржуазной Революции! Тема, даже в двадцать первом веке все еще занимающая умы моих современников и соплеменников. Свобода, Равенство, Боатство и гильотина без устали отрубающая головы пылкие Дантон, Робеспьер и Марат и тут же рядом мерзавец Баррас и такой же мерзавец Фуше. И вот теперь у меня есть уникальная возможность вживую пообщаться с одним из свидетелей тех событий… Ребята с факультета истории дорого бы дали за такую
возможность, но их здесь нет, а я есть.
        Остальных же членов нашего экипажа Виктор несколько дичился. К Петровичу и его жене Ляле он, правда, относился с уважением, всегда кланяясь при виде их - с трудом удалось отучить его от этой привычки.
        «Я что тебе, вельможа какой? - ворчал русский вождь. - Тут у нас все равны, и тебе следует научиться выказывать уважение без подобострастия…».
        Однако общаться с ними он не стремился. Что ж, это можно было объяснить еще и тем, что парень еще как следует не знал русского языка… Я по себе знала, что, стоит начать учить этот язык - и ты непроизвольно становишься ближе к этим людям, начинаешь лучше их понимать в плане духовных устремлений (как метко заметил один из моих преподавателей в университете: «Язык неизбежно несет с собой часть менталитета народа»).
        А вот к туземкам Виктор продолжал относиться с плохо скрываемой брезгливостью, и я ничего не могла с этим поделать. Он даже смотрел на них как на обезьянок в зоопарке - со смесью любопытства, опасения и превосходства. Но они были с ним вполне дружелюбны, словно не замечая его отношения - о, они, довольные своей жизнью, привыкшие к сытости и безопасности, не были склонны видеть в нем недоброжелателя. А я часто задумывалась, почему у этого юноши столь стойкая неприязнь к дикарям - ведь ему довелось какое-то время жить среди них, пользуясь их гостеприимством. Впрочем, мне становилось все более очевидно, что человек с таким же мировоззрением, как у Виктора, вполне может сочетать в себе благодарность и высокомерие, симпатию и чувство превосходства - и все это по отношению к одному и тому же. И вообще, этот юноша сильно напоминал мне прежнюю меня, когда я только очутилась здесь - в то время голова моя была так же забита нелепыми идеями и дурацкими предрассудками. И так же, как и во мне, в Викторе был добротный и крепкий стержень, который непременно позволит ему развить задатки своей личности.
        О Жебровской мы больше не вспоминали. Действительно, ее словно никогда и не было с нами. В моих снах она больше ни разу меня не беспокоила, и значит, эту страницу жизни можно было считать перевернутой.
        А еще во время плавания произошло очень радостное событие - правда, значительным оно было исключительно в рамках нашей семьи. Мой ребенок зашевелился в чреве! Это произошло однажды утром, когда мой муж уже проснулся и собирался вставать. Я ощутила легкие толчки в животе и замерла, прислушиваясь. Да-да, это было оно самое! Новая жизнь заявляла о себе - слабо, но отчетливо…
        Я схватила руку мужа и приложила к своему хоть и маленькому, но уже заметно выступающему животу. Мы оба лежали неподвижно, затаив дыхание в ожидании толчков. И вот малыш снова пошевелился! Он словно почувствовал руку отца и радостно застучал ножками…
        - Ты слышал? - возбужденным шепотом произнесла я, повернувшись к мужу лицом и вглядываясь в его глаза.
        - Да! Я слышал! - радостно закивал он, и в утренней мгле засияла его широкая белозубая улыбка. - Наш сын!
        - Почему ты думаешь, что это мальчик? - спросила я.
        - Я не думаю, я знаю, - заявил мой любимый дикарь с уверенным видом, подтвердив свой феноменальный талант изящно использовать смысловые нюансы русского языка.
        - Откуда? - не унималось мое любопытство, в то время как сердце билось от радости, от новых восхитительных ощущений.
        - От духов, - на полном серьезе ответил мой муж. - Они сказали мне об этом.
        Несколько мгновения я лежала молча, не зная, как реагировать на такое странное заявление. Попадающие в наше племя туземцы продолжали верить в духов - месье Петрович этого отнюдь не запрещал. В их представлении духи управляли миром, и от их воли зависело само Мироздание. Духи бывали добрыми и злыми, несущими жизнь или разрушение. Незатейливая мудрость религии туземцев плохо воспринималась нашим охристианенным разумом, но все же блистали в ней порой ослепительные крупицы чистейшей, универсальной истины…
        - Да как же они тебе об этом сказали? - Я не собиралась просто так отступаться, хотя и видела, что муж не особо настроен продолжать эту тему. Но он же мой муж! И он не отвертится от вопросов. Не успокоюсь, пока все не выясню. Надо же, как интересно - мой милый общается с духами…
        Гуг вздохнул. Поморгал. Помолчал. Потом стал рассказывать:
        - Я просил духов послать нам сына. Есть великий Эйдо - он самый большой и могучий дух, над всеми духами он главный.
        - Добрый? - прошептала я, заинтригованная таким началом, - расскажи мне о нем… очень интересно…
        - Эйдо стоит над добром и злом, он дух равновесия, - вдохновленный моим интересом, вещал мой муж. - И поэтому именно к нему я и обратился… Он редко слышит просьбы, к нему никто и не обращается, потому что он сам решает, как устроить дела в этом мире. Этот дух наблюдает сверху и вмешивается только тогда, когда нарушается порядок… Для него порядок - это равновесие, и это действительно так, хотя для людей порядок - это совсем другое. Но он - великий дух, а мы - люди.
        Я слушала мужа так внимательно, как никогда. Мы лежали на палубе; над рекой плыла утренняя дымка, и казалось, что весь мир, кроме нас, еще спит… Муж рассказывал мне о неведомом божестве по имени Эйдо, и мне открывались удивительные вещи в мировоззрении обитателей юной земли…
        - Эйдо поддерживает мир в правильном состоянии. Ведь если чего-то станет меньше, а чего-то больше, мир может погибнуть… Иногда так и бывает, но Эйдо вовремя вмешивается и исправляет перекос. Ты понимаешь?
        - Да, я понимаю… - сказала я.
        Мне вспомнилось, как еще в начальной школе мы, малыши, с интересом слушали рассказ учительницы о том, к какой катастрофе может привести исчезновение на земле, например, кровососущих насекомых. Вполне хрестоматийный пример; он заставлял нас понять тот простой факт, что все существующее - необходимо, что во всем есть баланс, на котором и держится, в частности, жизнь на Земле и Мироздание в общем.
        Надо же - оказывается, и древние люди задумывались о подобных вещах! Кроме того, они наблюдали за разными природными явлениями, делали выводы, искали объяснение… Через слова моего мужа мир Каменного Века открывался мне в каком-то новом свете. И все больше я проникалась уважением к этим аборигенам, которые уже в те времена умели философски мыслить, которые стремились найти истину в суровой действительности, что окружала их… И просто удивительно, насколько поэтичными и мудрыми были их представления, насколько богатым и развитым был их духовный мир…
        Мой муж предстал передо мной в каком-то новом свете. Почему он раньше не рассказывал мне ничего подобного? Наверное, потому, что, как и другие туземцы, считал нас более развитыми в духовном плане, более умными, и просто стеснялся говорить об этом. А впрочем, может быть, попросту не было случая… Не знаю. Как оказалось, я очень плохо знаю своего мужа… И это меня неожиданно порадовало. Значит, мне всегда будет интересно с ним.
        А он тем временем продолжал:
        - Я подумал, что Эйдо не откажет в моей просьбе. Ведь в нашем племени слишком много ойо - ну, женщин, девушек… Так что я просил его послать нам сына. И потом он пришел ко мне во сне, в окружении духов земли, и сказал, что он послал нам мальчика… Ну вот…
        Гуг замолчал. Он, подложив одну руку себе под голову, а другую мне на живот, с легкой улыбкой смотрел в светлеющее небо. На его лице были написаны мечтательность, довольство и глубокое удовлетворение жизнью.
        Я тоже молчала, думая на сказанными словами. Я всегда мыслила рационально, и сейчас эта рациональность подсказывала мне, что мой муж может ошибаться, что он никак не может знать, какого пола наш ребенок. Но что-то другое, иррациональное, подсознательное, торжествующим гласом перекрывало этот слабый голос - оно возвещало, что муж прав, что все именно так, как он говорит. Что за мистика…
        Чтобы избавиться от этого непривычного и немного пугающего меня чувства соприкосновения с чем-то потусторонним, я спросила:
        - Дорогой, а… у этого Эйдо есть жена?
        Дурацкий вопрос. Но почему-то он меня и вправду интересовал. И мой муж, даже не моргнув глазом, ответил:
        - Есть.
        - Как же ее зовут?
        - Похоже на твое имя, - он улыбнулся, глянув на меня.
        - Ну и как? - Я приподнялась на локте, сгорая от любопытства. Надо же - у супруги самого могучего божества имя почти как у меня, а я об этом даже не знала…
        - Лиу-ис. Ее зовут Лиу-ис, - ответил муж.
        - А кто она? - продолжала я выспрашивать.
        Но, кажется, муж уже был настроен вставать.
        - Просто жена, - ответил он и поцеловал меня. После чего принялся вставать…
        Тот момент особой интимности и откровения стремительно улетучивался в лучах зачинающегося рассвета. Что ж, теперь я хотя бы знаю, что мой муж способен пофилософствовать при свете угасающих звезд, и ничто не помешает нам повторить это в будущем…
        Мы приближались к дому. Это был волнительный момент для всех. Экипаж в полном составе сгрудился на палубе; каждый вглядывался в берег нашей обетованной земли, ставшей родной для нас, и мысли от предвкушения встречи с близкими пьянили радостью наш разум.
        О да, они все стояли на берегу, у самой кромки воды - мадам Марина, и месье Андре и даже старый месье Антон, со своей седой бородой, а также наши французские школьники и жены-лани месье Петровича и моего супруга. Ветер доносил до нас счастливые возгласы и голоса возбужденные грядущей встречей. Туземки со всей непосредственностью принялись отвечать стоящим на берегу радостными воплями. Затем они принялись орать еще громче и прыгать от радости; и только суровый вождь и мой муж, исполненные солидности и благолепия, махали руками и улыбались. Ну а мы с Лялей визжали и скакали в толпе туземок - и в этом неистовстве выражали то, как сильно мы соскучились по своим, и как рады теперь видеть их всех живыми и здоровыми, радостно встречающими нас.
        И вот мы сходим на берег. Боже, как это было трогательно… Мы обнимались и расцеловывались с теми, кого так долго не видели. Первым делом меня заключила в свои объятия мадам Марина. Она все никак не могла отпустить меня, все спрашивала, то и дело пытливо заглядывая в глаза: «Ну как ты, Люся? Все нормально? Точно? Как малыш? Все в порядке? Шевелится? Ты хорошо питалась?» а все ее вопросы я только кивала и вновь обнимала ее. Потом к ней присоединилась мадам Ольга (было видно что ее семейная жизнь протекает тоже вполне счастливо) - теперь они обе обнимали и тискали меня, наперебой задавая вопросы: «Ну как сходили? Все хорошо?»
        Гуга, радостно гомоня, облепили наши белые женушки. Я смотрела на эту картину с умилением. Потом мои юные «сестрички» переключились на меня. Обнимали, терлись носами. Я едва сдерживала слезы умиления. Клянусь - никогда ранее, в прошлой жизни, я не чувствовала такой радости при возвращении домой! Эта радость прямо клокотала в мне. Когда я наобнималась с самыми близкими, я принялась приветствовать остальных. Неандерталки были очень тронуты, когда я и их тоже сердечно обняла. Чистенькие, причесанные, здоровые и ухоженные - они были такими милыми в своей мускулистой неуклюжести! По ним было заметно, что они прекрасно освоились в нашем племени и чувствуют здесь себя своими. До чего же все хорошо!
        Когда утихли первые восторги, всеобщее внимание обратилось на наше новое «приобретение» - на Виктора Леграна. Люди шушукались, поглядывая на юношу, который всем своим видом представлял разительный контраст с членами племени Огня. Он имел растерянный вид и с любопытством и настороженностью озирался вокруг.
        Постепенно возбуждение улеглось. Вечером мы с мадам Мариной и Ольгой сидели в ее комнате и все никак не могли наговориться. Естественно, моих подруг весьма интересовала личность молодого француза. Я вкратце обрисовала им ее. И, наконец, мне был задан давно ожидаемый вопрос, который задала Мадам Марина.
        - Ну а как там поживает Жебровская? - спросила она, - Вы пристроили ее за хорошего мужчину?
        Вздохнув, я поведала о печальной судьбе нашей диссидентки. Подруги поахали, посокрушались - и вскоре забыли об этом. Ведь существовали гораздо более приятные темы для разговора…
        Я наслаждалась. После долгого отсутствия таким милым казался мне родной дом… Здесь действительно жила частичка моего сердца. Здесь было все, что дорого мне, все, что наполняло меня чувством комфорта и безопасности. И впереди было еще много, много прекрасных дней, наполненных любовью, теплом и приятными хлопотами…
        Часть 16. Оловянные острова
        7 ИЮНЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ЧЕТВЕРГ. ПОЛДЕНЬ. ДОМ НА ХОЛМЕ
        ВИКТОР ДЕ ЛЕГРАН
        Русское поселение у места слияния Гаронны с Дордонью произвело на меня смешанное впечатление. Первое, что бросалась в глаза при виде встречающих нас толп народа - обилие одетых в короткие кожаные юбочки и такие же безрукавки совсем молодых девок-дикарок, при почти полном отсутствии в этой толпе мужчин. Эти девки что-то кричали нам по-русски и на своем языке, махали руками и всячески выказывали радость от нашего появления. Это было первое впечатление, после которого я ожидал, что это сборище будет попахивать самым отборным хлевом, какой только можно себе вообразить. Пожив полгода среди дикарей, я знал, что от них от всех, независимо от возраста, вечно несет запахом прогорклого жира и грязного, давно не мытого тела. Когда я - ну вы понимаете - делал это с Теей, я чуть не умер от того тяжелого запаха, который исходил от ее тела. А ведь она была красотка хоть куда, но ее запах чуть было не испортил мне всего дела.
        Но в русском племени это ожидание отнюдь не оправдалось. Девки, окружившие нас после того, как мы сошли на сушу, не пахли ничем кроме свежей сосновой хвои, которая использовалась на отдушку местного жидкого мыла. Некоторое время от неоправдавшегося ожидания я находился в шоке, и лишь потом вспомнил, что и в наше время русские в Европе считались самыми настоящими фанатами чистоты и везде, где это возможно, строили свои специальные помещения для омовения, называемые banya. Кстати, в ближайшем будущем это же заведение предстоит посетить и мне. Только вот ведь незадача - взрослые мужчины (а я тут уже считаюсь таковым) должны ходить в эту banya со своими женами, каковых у меня еще не имеется. Монашеский образ жизни тут не приветствуется, и если у мужчины нет нескольких жен, это считается неприличным. Кстати, как объяснила мадам Люси, мне самому в этом брачном вопросе ничего не придется делать. С момента нашего появления стал составляться круг претенденток, и после того, как их кандидатуры одобрит совет старших жен (женсовет), мне останется только согласиться. Отказываться не рекомендуется.
        Но это, как говорят, будет потом, после благополучного завершения следующего путешествия к Оловянным островам, в которое я записался одним из первых. Оказывается, этот маленький кораблик не только свободно ходит по мелководным рекам, но и довольно бодро бегает по морю. Дорога до Британии при благоприятных ветрах займет пять дней, при неблагоприятной погоде - неделю. Вот я и подумал, что лучше мне пока сбежать из этого поселения и еще немного побыть на свободе, получше присмотреться к этим русским, которые ведут себя как какие-то добрые монтаньяры. Глядишь, и я сам проникнусь их идеями о свободе, равенстве и братстве, полюблю своих будущих темненьких жен. Говорят, что они такие горячие, что рядом с ними нельзя класть сухую солому или сено - обязательно загорится…
        Другим шоком для меня стала встреча с моими соотечественниками из будущего. Мадам Люси меня, конечно, морально подготовила, но все равно то что я увидел, меня здорово поразило. И дело даже не в том, что многие из этих молодых людей изрядно обрусели и, я бы даже сказал, одичали, а в том, что все они, особенно девушки, выглядели недопустимо вульгарно, и никто из них, даже те которые носили дворянские фамилии, не брезговал заниматься грязным и низким физическим трудом. Кто-то из них гнул спину на полях и на лесоповале, кто-то работал в мастерских, а вот я выбрал стезю путешественника, ведь пока «Отважный» находится на плаву, месье Петровичу требуются верные и храбрые помощники-сподвижники, и я всегда готов на эту роль. Это не то что целыми днями ходить за хвостом вола или лошади… Правда, меня весьма тронул подарок, преподнесенный мне одной из моих соотечественниц, которую звали Патрицией. Вроде бы простая полотняная рубаха, и при этом достаточно грубая, но эта вещь произведена уже в племени Огня, а я-то знаю, какая это редкость здесь, в Каменном Веке. Еще мне подарили украшенные художественной
шнуровкой короткие летние штаны с полотняной подкладкой - в них я наконец почувствовал себя комфортно. Оказывается, мадам Патриция готовила эти вещи для своего мужа, но они решили, что мне они будут нужнее.
        Еще меня удивило, что люди в будущем сумели подчинить себе дикие и необузданные молнии, назвав их электричеством. Оно у них главный помощник и источник всех чудес. Электричество светит племени Огня в ночи, оно же приводит в движение мощнейшие станки и инструменты, которые долбят землю, валят деревья, а потом распиливают их на восхитительно ровные доски. Но меня предупредили, что знакомиться вплотную с электричеством не рекомендуется. А то оно как даст больно, потом сам пожалеешь, что родился на свет. Кстати, станок, который с помощью электричества распускает бревна на доски, стоит как раз напротив того места, где меня временно поселили до отправления в следующее путешествие, так что я целыми днями от рассвета и до заката вынужден слышать его «вжиу, вжиу, вжиу, вжиу». Я, конечно, понимаю, что наряду с кирпичным заводом этот станок является одной из краеугольных опор, на которых держится благополучие пришельцев из будущего, но нельзя же непрерывно терзать людям слух этими противными звуками.
        Единственное, что мне тут понравилось, это небольшой конский табун, в котором в основном кобылы и годовалые жеребята-подростки. И хоть все лошади низкорослые, непропорционально большеголовые, коротконогие и лохматые, но это лошади - то есть отрада души любого дворянина. Когда я узнал, что почти никто из пришельцев из будущего, не говоря уже о дикарках, не умеет ездить верхом, то понял - когда вернусь из путешествия на Оловянные острова, буду претендовать на должность учителя фехтования и верховой езды. На эту тему у меня уже есть предварительная договоренность с отставным офицером месье Андре, который заведует тут всеми военными делами.
        А совершенно добил меня ежедневный вечерний ритуал, когда, закончив работы, все племя (сотни три человек) скидывает с себя одежды и нагишом лезет купаться в небольшую мелководную заводь неподалеку от летней столовой. Исключение, говорят, делается только во время прохладной дождливой погоды. Нет, сравнение с Содомом и Гоморрой тут не подходит, больше всего это напоминает магометанский рай, где небольшое количество праведников мужского пола находятся среди толп обаятельных и соблазнительных гурий. Стыд для честного католика ужасный, хотя и оргией это тоже не назовешь. Просто мужчины и женщины - без разбора, кто чей муж и кто чья жена - купаются голышом в речке, смывая с себя накопившиеся за день пот, пыль и усталость, а потом, одевшись, чинно идут ужинать.
        Блуд как таковой не приветствуется, зато поощряются знакомства с целью заключения брака, как в моем случае. Даже стыдно рассказывать, как голые молодые девки-француженки и некоторые аборигенки уговаривали меня последовать правилам этого места и раздеться догола перед купанием. Говорили, что я дикий, несовременный и нетолерантный, и только опыт купания голышом поможет мне преодолеть эти недостатки. Одним словом, они меня уговорили… И наверняка только потому, что среди них не было мадам Люси. Ее бы я уж точно застеснялся. В первый вечер я только кое-как окунулся в воду - только для того, чтобы тут же выскочить обратно, быстро одеться и торопливо удалиться. Но второй вечер, и особенно третий (то есть сегодня) принес мне гораздо больше удовольствия от этого процесса, и я даже немного сожалею, что послезавтра мы уже отплываем к Оловянным островам - то есть остается еще одно вечернее купание, и все…
        8 ИЮНЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. ПЯТНИЦА. ПОЛДЕНЬ. ДОМ НА ХОЛМЕ
        Отплытие «Отважного» в следующий рейс к берегам Корнуолла планировалось на понедельник, одиннадцатое число, а пока все члены команды получили отпуск для решения накопившихся семейных дел и не привлекались ни к каким работам. Виктор Легран, например, целыми днями ходил по окрестностям со своей шпагой или пропадал на лугу - там, где пасся небольшой табун лошадей и их молодняка, умыкнутых этой зимой из северных степей. Первое же знакомство привело его к выводу, что прежде чем эти лошади станут настоящими лошадьми (в известном ему понимании), в Гаронне утечет немало воды, а на этом лугу сменится не одно поколение кобыл и жеребцов. Впрочем, начинать можно уже сейчас, ибо годовалый лесной жеребчик, который провел в племени весь первый год своей жизни, в холке уже выше всех взрослых кобыл. Помимо роста, данный жеребчик отличался легким общительным характером и легко вступал в контакт с незнакомцами, особенно если эти незнакомцы предварительно угощали его чем-нибудь вкусненьким.
        Кроме лошадей, во время визитов на луг Виктор познакомился с супругой Оливье Жонсьера Эвой д`Вилье, а также двумя ее бывшими одноклассницами - Флоренс Дюбуа и Сесиль Кампо. Эти две девушки примерно восемнадцати лет от роду, как они выражались, пока что находились в личностном поиске - то есть еще не решили, на кого из парней и мужчин положить глаз. Новенький парень, француз, почти что соотечественник, весьма заинтересовал их в качестве потенциального супруга. По крайней мере, думали они, прощупать почву в этом направлении стоило. Поскольку Виктор, уже получивший несколько жизненных уроков, вел себя достаточно галантно, примерно так же, как если бы это были девицы из равных ему по положению и статусу дворянских семей - так что он девушкам понравился, и они решили проявить здоровую инициативу.
        Но, простите, где может встретиться парочка, в данном случае трио, в Каменном Веке? Кафе и ресторанов еще не понастроили, набережную для прогулок не замостили, да и гулять по дикой природе без заряженного и взведенного огнестрела тоже не рекомендуется. Немного подумав, девушки решили пригласить Виктора субботним вечером в… баню. Тот немного подумал и согласился. Ежедневные прилюдные нудистские купания уже достаточно растормозили его католическую психику, так что он был совсем не прочь проделать то же самое, только в камерном варианте - в ограниченном кругу не на виду у вождей. Требовалось только проработать список дополнительных гостей. Парочка девочек-полуафриканок из тех, что признаны мадам Мариной вполне зрелыми, еще пара таких же почти взрослых Ланей, или, еще лучше, Волчиц. А что, в племени Огня такие мероприятия вполне допустимы, главное, чтобы все это не вылилось в безобразную оргию.
        Еще подруги жалели, что в племени Огня нельзя достать спиртных напитков, даже элементарного домашнего ягодного вина, но Сергей Петрович и Марина Витальевна были непреклонны. В ближайшее время продукты питания на производство алкоголя изводиться не будут, и точка. Несмотря на то, что картофелем засадили вчетверо большую площадь, чем в прошлом году, а в начале лета Валере довелось поймать в построенные им ульи три диких пчелиных роя, ни картофеля, ни меда, ни тем более зерна в количестве, достаточном для выживания племени, пока не хватает. Исходя из этого, поскольку диета с повышенным содержанием мяса и рыбы имеет для человеческого организма негативные последствия, тратить вышеозначенные дефицитные продукты на что-то, кроме питания, прямо запрещается. Одним словом, на ближайшие примерно десять лет в племени объявлен сухой закон. Впрочем, подруги прекрасно понимали, что как следует повеселиться можно и без всякого алкоголя, просто лучшее враг хорошего, как, впрочем, и наоборот. Стоит только немного перебрать с выпивкой - и веселье превратится в свою прямую противоположность, не говоря уже о болящей с
утра голове.
        Петровича дома тоже ждал отложенный семейный вопрос по имени Сабина Вилар. Как выяснилось, за то, время пока «Отважный» плавал к Северным Оленям и обратно, девушка ничуть не изменила своему намерению стать мадам Грубиной. Тем более что Фэра, Илин и Мани дали кандидатке наилучшие характеристики. Мол, и хороша собой, и умна, и скромна, и нечванлива, и трудолюбива, и детей любит. Одним словом, ангел. Ляля, будучи уверенной, что у каждого «ангела» где-то про запас имеются копыта, рога и хвост, устроила и своим собрачницам-Ланям, и претендентке настоящий допрос, имевший, впрочем, нулевые последствия. Ни подтвердить, ни опровергнуть Лялиных подозрений таким образом не удалось. Сам Петрович, не выдержав накаленной атмосферы в домашнем гнезде, банально сбежал на кирпичный завод к Антону Игоревичу смотреть новые печи, предварительно сказав, что примет любое решение женской части своей семьи, но лучше было бы, если б оно оказалось положительным. Если мы будем подозревать друг друга непонятно в чем и непонятно по какому поводу, то добра в племени не будет. В переводе с эзопова языка на русский это означало:
«Уймись, Лялька, ты ревнуешь, а это очень плохо!»
        Что касается печей Антона Игоревича, там действительно было на что посмотреть. Та печь, которая была предназначена для пережигания дров на древесный уголь, была уже совсем готова и проходила приемо-сдаточные испытания. То есть древесный уголь эта печь производила исправно, только вот пока не получалось отладить работу возведенной рядом ректификационной колонны, чтобы смолье, древесный уксус и метиловый спирт не оказывались смешанными между собой, а поступали в раздельные емкости. Хрен с ним, с самим метиловым спиртом. Слишком уж он опасен и токсичен, что делает его использование в качестве дополнительного топлива к УАЗу весьма опасным. Его пары Антон Игоревич предполагал отправлять в топку на дожигание, но ведь эта дрянь еще и загрязняла собой уксус - а вот это было серьезно, поскольку этот уксус планировалось использовать в пищевых целях, и никаких примесей древесного спирта там присутствовать не должно.
        Вторая печь, предназначенная для плавки стекла в тиглях, была еще не готова, но, как рассчитывал Антон Игоревич, к моменту возвращения «Отважного» из похода за содой и касситеритом, должна быть уже в рабочем состоянии. Чуть в стороне виднелась расчищенная площадка, подготовленная для возведения большой доменной печи и ванны конвертера. Вообще-то собирать в одном месте кирпичное, стеклянное и металлургическое производство было нежелательно, но это делалось вынуждено, поскольку специалист в этих трех областях был только один, и размножить его в трех экземплярах никак не получалось. Впоследствии, быть может, хорошим металлургом станет Ролан Базен, но в любом случае, несмотря на то, что Геолог был еще крепок, требовалось срочно искать кого-то из молодых, кто мог бы взять на себя управление кирпично-гончарным и стеклянным производством. Как говорил товарищ Сталин - кадры решают все.
        Когда Сергей Петрович подошел в летнюю столовую на обед, там была уже вся его семья в полном составе, включая планируемое пополнение. Ляля демонстративно усадила Сабину за их общий семейный стол и с улыбочкой сказала супругу:
        - Знаешь что, дорогой, я должна поставить тебя в известность, что мы все же решили попробовать поверить в благонравие нашей новой соискательницы, поэтому сегодня вечером мы все вместе идем в баню и там уже решим «туби, ор нот туби?».
        ТОГДА ЖЕ И ТАМ ЖЕ
        ЛЮСИ Д`АРКУР - МЕДСЕСТРА, ЗАМУЖНЯЯ ЖЕНЩИНА
        Этот Виктор, видимо, избрал меня в качестве своеобразного не то гида, не то опекуна. Он постоянно обращался ко мне, прося разъяснить то или это. Словом, как остроумно выражаются русские, «прилип как банный лист» (теперь я не только знаю эту поговорку, но и хорошо представляю, о чем речь). К своим ровесникам-французам он относился хоть и дружелюбно, но с некоторой настороженностью. И его можно было понять - будучи выкормышами двадцать первого века и к тому же перенявшие у русских их привычки и взгляды на жизнь, они очень сильно отличались по духу от молодого аристократа. Едва нашлось бы хоть две вещи, относительно которых мнения этих ребят и самого Виктора совпадали. Оставалось лишь надеяться, что это временно.
        Кроме того, бедняге не давали прохода две девицы - Флоренс и Сесиль. Они принялись его осаждать сразу, с момента его появления, и делали это так настойчиво, что парень начал ощущать себя загнанной дичью. Он, конечно, старался этого не показывать. И даже стал понемногу привыкать… Вообще я видела его честные усилия поскорее адаптироваться в нашем обществе, и порой это доходило до смешного. Взять, к примеру, наши традиционные забавы - то есть купание голышом в речке. Первые несколько дней, чтобы подбодрить Виктора и вызвать в нем интерес определенного рода, девки-проказницы (эти самые потенциальные невесты), показывали юноше этакий своеобразный стриптиз - раздеваясь на берегу, они томно выгибались, наклонялись, трясли своими волосами. Сесиль, которая превратилась в весьма сексуальную пышечку, даже исполняла нечто вроде танца живота. Парень, глядя на это, краснел, бледнел, пыхтел и смущался, но все равно было видно, что он ценит старания подруг. Очень скоро он смущаться перестал. А однажды я имела счастье наблюдать такую картину - эти трое, в чем мать родила, танцевали на берегу все вместе… Виктор, ни
капли не смущаясь, пытался повторить движения Сесиль - он крутил бедрами и переминался на мягком песке, при этом руки его плавно порхали в воздухе. Флоренс напевала какой-то восточный мотив очень недурным голоском. Все трое весело смеялись - похоже, это занятие приносило им истинное удовольствие. При этом они оживленно разговаривали меж собой - и Виктор много шутил, блистая тонким аристократическим остроумием. Я просто засмотрелась на эту идиллию. Попался, голубчик! Как теперь тебе не жениться на этих двух прекрасных гуриях?
        Узнавая Виктора все больше, я открывала в нем много интересных черт, характерных для людей его круга того времени. Например, я сделала вывод, что он считает неприличным бурно выражать удивление или показывать замешательство. Однажды, в один из первых дней, я застукала его за странным занятием - он стоял в комнате и щелкал выключателем. Щелк! - комната погрузилась в темноту, Виктор сосредоточенно сопит, очевидно, предаваясь напряженному размышлению. Щелк! - свет снова загорается, и парень, прищурившись, смотрит то на лампочку, то на выключатель, то зачем-то на свои пальцы. Щелк! - и свет опять гаснет. И так раз семь.
        Когда я подошла и спросила, что он делает, он смутился и пробормотал, что пытается разобраться, как это работает. По его глазам было видно, что он просто потрясен таким удивительным чудом, но говорил он нейтральным тоном, полным достоинства и выдержки.
        - Это называется электричество, - сказала я, - люди приручили молнию и заставили силы природы работать на себя.
        - Как это? - спросил Виктор, недоверчиво моргая; видно, он решил, что я его дурачу.
        - Ох, Виктор, это целая наука… - я покачала головой. - Сложная наука. Видишь ли, со времен Великой Французской революции человечество не стояло на месте и сделало целую массу научных открытий и изобретений. Ты даже не представляешь, как живут люди в двадцать первом веке…
        И я рассказала ему о так называемых «благах цивилизации» - о видах транспорта, бытовой технике, телевидении и сотовой связи. Правда, я затруднилась донести до него, что такое компьютер и «интернет», но и без того было достаточно, чтобы до крайности его впечатлить. Он слушал меня с открытым ртом - так, как маленькие дети слушают захватывающую сказку.
        - Это же… это же восхитительно, потрясающе… - прошептал он. - Неужели за три столетия - такой прогресс?! Как бы я хотел хоть на миг очутиться там! Это, должно быть, волшебный мир, похожий на сказку…
        Тут мне пришлось охладить его пыл.
        - Знаешь, Виктор, двадцатое и двадцать первое столетие отмечены не только высоким техническим прогрессом в области быта. Ты даже представить не можешь, какие чудовищные виды оружия созданы в наше время человеком… Оно так и называется - оружие массового поражения… Например, атомные бомбы. Нескольких таких бомб достаточно, чтобы уничтожить на Земле все живое! Ты представляешь? Да и по-прежнему остаются регионы, где люди умирают от голода, окружающая среда загрязнена отходами производства… Да много в том мире не столь радужного; и знаешь, что я тебе скажу - на самом деле многие оттуда хотели бы переселиться в Каменный Век подобно нам…
        Виктор глубоко задумался. После этого разговора он стал как-то серьезнее, часто подходил ко мне с просьбой рассказать еще что-нибудь из того, что я знаю. Видимо, я была для него этаким кладезем неисчерпаемой мудрости и неиссякаемой информации.
        А однажды он сказал мне:
        - Знаете, мадам Люси, если б я жил в ваше время, я бы стал этим… ну, который разбирается во всем этом - электричество, энергия, разные приборы…
        - Инженером? - догадалась я.
        - Ну да, - кивнул он. - Ведь это безумно интересно! Меня совсем не интересует оружие, а вот что-нибудь на благо человечества я бы сделал с удовольствием… Эх… - он с сожалением вздохнул.
        - Но, Виктор, чтобы приносить благо человечеству и при этом быть сведущим в том, как использовать электричество, вовсе не обязательно жить в мире будущего, - сказала я. - Ты вполне можешь и здесь этим заниматься.
        - Но я же ничего об этом не знаю! - воскликнул он. - Для меня все это сродни темному лесу…
        - Это не страшно, - поспешила я его заверить. - Учиться никогда не поздно! Почему бы тебе не пойти в ученики к месье Антону? У этого человека гениальный ум! Причем он творит чудеса прямо из подручных материалов.
        - А что, это возможно? - воодушевился юноша.
        - Конечно! - улыбнулась я. - У нас в племени каждый занимается тем, к чему душа лежит. Так что ты подумай, ладно?
        Он кивнул, и при этом на его лице была написана абсолютно счастливая улыбка, а глаза горели энтузиазмом - таким я видела его впервые. «Кажется, адаптация проходит успешно», - подумала я с чувством глубокого удовлетворения.
        11 ИЮНЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. УТРО. ПОНЕДЕЛЬНИК. СТАРАЯ ПРИСТАНЬ ДОМА НА ХОЛМЕ
        На старой пристани Дома на Холме - там, где почти год назад «Отважный» впервые причалил к обетованному берегу - сегодня царила возбужденная суета. Кораблю, доставившему в этот мир прогрессоров из будущего, предстояло второе плавание в этом сезоне, на этот раз на берега Корнуолла, за оловянной рудой. Но сначала, так сказать, по дороге, Сергею Петровичу было необходимо забросить к устью Гаронны рабочую команду из двух десятков незамужних и бездетных Волчиц, а также старшего команды - Сергея-младшего с его Катюхой и прочими супружницами. Перед отправлением вожди имели с Катюхой и Сергеем серьезный разговор. Ведь на какое-то время те окажутся предоставленными сами себе, и важно, чтобы все обошлось без перегибов, потому что у Сергея характер тяжелый, у волчиц не легче, а Катюха способна отчудить такое, что потом и на голову не налезет. Но натворить она может исключительно из-за вспышек сиюминутного раздражения, а не как Жебровская, из-за глубоко засевшего внутри зла.
        Задача команды - в течение всего лета, пока стоит солнечная погода, сгребать во время отлива водоросли, выбрасываемые прибоем на морской берег, сушить их, а потом пережигать большими кучами в специальных ямах. Большую часть спекшейся золы, оставшейся после этой операции, составляет серое ноздреватое вещество, двууглекислый натрий, широко известный под наименованием пищевой соды. Без него дальнейшее развитие племени Огня просто немыслимо. Ни стекла без соды не сварить, ни твердого кускового натриевого мыла, которое гораздо удобней разливаемой по бутылкам полужидкой тягучей мыльной массы на основе калийного поташа из древесной золы, которой племя пользуется в настоящий момент.
        Кстати, о мыле, бане и связанном с ними культурном отдыхе. Флоренс Дюбуа и Сесиль Кампо все-таки сходили в баню с Виктором де Леграном, но несколько неудачно. Нет, все прошло вполне культурно, без мордобоя, извращений и приставаний. Виктор был галантен, девушки очаровательны, дополнительный контингент в виде трех юных полуафриканок, находящихся в самом начале брачного возраста и получивших благословение Марины Витальевны, оказался очень мил и в лучшую сторону поколебал представление Виктора об этой части племени Огня. Но в остальном, кроме наведения телесной чистоты, своих целей две претендентки не достигли. Самое главное - они сами не смогли определиться, которой из них Виктор нравится больше, а которой меньше. Соответственно, обе продолжили претендовать на одного мужчину, в то время как его старшей женой могла стать только одна из них.
        Сам Виктор, хоть и был ними обеими вежлив, не показал никаких признаков пылкой влюбленности, соблазненности и вообще того, что симпатичные мордашки, стройненькие ножки, крепенькие остренькие сиськи, тугие округлые попки, гладенько выбритые промежности (главное секретное оружие) произвели на него хоть какое-то особенное впечатление. Да, он сделал им комплимент, сравнив с прелестными юными нимфами, купающимися у ручья, но и только. Никаких попыток пощупать, потрогать и погладить нежное и сокровенное он не предпринимал. И большую часть своего внимания Виктор корректно распределил между тремя юными полуафриканками приглашенными на это мероприятие то ли в качестве статисток, оттеняющих белоснежную красоту юных француженок, то ли в качестве банальных служанок - «подай-принеси, постой в углу».
        И делал он это не только в пику Фроренс и Сесиль, открывших на него охоту, но и потому, что решил начать формирование своей семьи с той ее части, которую он сможет взять с собой в морское путешествие. К тому же все три полуафриканки, как он убедился в ходе банного мероприятия, обладали хорошо сложенными фигурами и покладистыми характерами. К тому же, если присмотреться, за исключением кожи кофейного оттенка, остальные черты у девушек были вполне европейские. И хоть там, в своем времени, Виктор даже и не глянул бы на смуглокожих красавиц, то теперь, когда и вожди и их наследник (Антон-младший) имеют в составе своих семей по несколько жен того же темного происхождения, он окончательно убедился, что никто не считает это зазорным, даже наоборот. В хозяйстве они вполне полезны и спать с ними тоже наверняка приятно, потому что на ощупь кожа у них гладкая и шелковистая…
        Виктору уже рассказали историю о том, как женщины племени, которое впало в грех людоедства, были условно умерщвлены шаманом Петровичем в ходе сложного магического обряда, а потом возрождены к жизни уже очищенными от скверны, под новыми именами. Сам Виктор мысленно называл Сергея Петровича не шаман, а бишоп, то есть епископ. А как еще называть человека, который проводит духовные обряды и церемонии во время всех праздников, свадеб и похорон? И вот уже год смуглые женщины являются составной частью племени Огня, и с тех пор на них никто не жаловался, что означало, что обряд изгнания сатаны епископ Петровичем провел качественно, и зло навсегда покинуло души этих женщин.
        Правда, поначалу Виктор не понимал, почему духовный отец племени сумел очистить от скверны целое племя дикарок, но не сумел справиться с одной спесивой полячкой. Но потом он вспомнил, что и по правилам католической церкви для успешного спасения души грешник должен был сначала раскаяться, а Жебровская не желала раскаиваться, она не сделала бы этого даже перед угрозой сожжения на костре. Держи карман шире - раскается она. Она и в львиной пасти, должно быть, не жалела ни о чем содеянном. Таких людей уже ничего не исправит.
        Одним словом, решив, что раз сатана был изгнан качественно и ничего ему не мешает взять одну из трех полуафриканок в жены, Виктор пошел к Сергею Петровичу и имел длинный разговор - сначала только с ним, потом с ним и с его главной женой Лялей. В результате обалдевшему Виктору предложили жениться не на одной, а сразу на всех трех смуглых подружках, тем более что те и сами были не против. Одним словом, в результате короткой церемонии Виктор де Легран стал семейным человеком, Алитэ-Алина, Салитэ-Салина и Заилэ-Зося обзавелись мужем, на «Отважном» тремя матросами-юнгами стало больше, а две главные претендентки-француженки остались ни с чем, по крайней мере пока, до окончания сезона плаваний.
        И вообще, когда все кончилось, Виктор признался мадам Люси, что его оттолкнули слишком агрессивные ухаживания этих двух особ, напомнивших ему дикарку Тэю, которая только так валяла его под кустом в свое удовольствие. И вся-то разница в том, что Тэя была грязная и вонючая, в грубой рубахе и штанах из шкур, а эти две - чисто вымытые, в поношенной, но выстиранной одежде, пахнущие самодельным мылом с отдушкой из сосновой хвои. Полуафриканки тоже чистые, и пахнут ничуть не хуже, зато не навязывают себя, повисая у мужчины на шее.
        Ситуация в семье Петровича тоже разрешилась благополучно. В результате совместного похода в баню главная жена Ляля сменила гнев на милость и разрешила Сабине Вилар присоединиться к их семейству на правах рядовой жены, тут же сказав, что, по крайней мере, в Корнуолл француженка отправится вместе с ними. Забот в этом походе будет много и дел хватит на всех. Отсюда и три новые полуафриканских жены Виктора Леграна. Ведь плывут они не в гости к друзьям Северным Оленям, у которых всегда можно найти помощь, а в дикий край, где и человеческого населения на данный момент, наверное, нет.
        Одним словом, отчаливал от пристани «Отважный» тяжко перегруженным людьми. Рабочая команда из волчиц и половина полуафриканских матросок пока размещались в грузовом трюме - там, где потом сложат корзины с добытым касситеритом. В тесноте, да не в обиде, тем более что уже сегодня вечером рабочая команда вместе со всеми припасами выгрузится в устье Гаронны, где с утра приступит к работе. Но никто не опечалился этим обстоятельством. Сергей-младший считал самостоятельное задание своеобразным посвящением в младшие вожди и был этим очень горд, волчицы тоже думали, что это задание - знак доверия и повышения статуса, а Катюха… Катюха идет туда, куда идет ее муж, а то он скажет, что даст ей в бубен - и на этом все закончится. Такая уж Катя женщина, иначе с ней никак не получается.
        А кого интересует, что думает человек, сознательно отстранившийся от общественной жизни и погрузившийся в бабские дрязги? Там, на свободе, она, быть может, наконец сгонит два появившихся за зиму лишних подбородка, подтянет талию и поймет, что если она продолжит быть такой дурой, то свято место долго пусто не будет и ее Сергей найдет себе новую главную и любимую жену, хотя бы из тех же француженок. А то сколько можно терпеть изо дня в день постоянные плаксивые скандалы, когда вообще непонятно, кто вопит громче - пятимесячный Роман или его восемнадцатилетняя мамаша. Все ей не так, причем как раз в те моменты, когда остальные довольны…
        Тем временем, пока Катя тихо лила слезы (потому что муж велел ей заткнуться и не позорить его безобразным скандалом), «Отважный» с палубой, забитой людьми, вышел из устья Ближнего и, повернув вниз по течению, под мотором при спущенных парусах, побежал по направлению к морю. Плавание в Корнуолл за касситеритом началось.
        12 ИЮНЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. УТРО. ВТОРНИК. СЕРЕБРЯННЫЙ БЕРЕГ У УСТЬЯ ГАРОННЫ
        КАТЯ ХАРЬКОВА, СТАРШАЯ ЖЕНА СЕРГЕЯ-МЛАДШЕГО.
        И нафига мне все это сдалось? Я-то думала - вот рожу ребенка, и мой муж будет пылинки с меня сдувать, баловать и капризы исполнять… Не тут-то было! Он вообще потерял ко мне всякий интерес. Ну еще бы - кругом конкуренция в виде молодых туземочек… Как я их всех возненавидела с некоторых пор! Ходят вокруг моего мужа, сиськами трясут, голыми ляжками сверкают, еще и глазки строят! У кого только научились? Или это у них врожденное умение? Словом, я пребываю в постоянном напряжении, все время вынуждена следить за мужем, как бы он слишком не увлекся кем-нибудь из них… Впрочем, все мои усилия, наверное, напрасны. Как бы я его ни контролировала, за его мыслями я проследить не в состоянии. К тому же он у меня обычный парень - ту, то есть самец, у которого вполне естественная реакция на красивое женское тело… А увлекаться женским полом в нашем племени не запрещается, а даже поощряется… Я уж пыталась смириться с этим, но вот все время преследует меня опасение, что он полюбит кого-то сильнее, чем меня… Куда уж мне тягаться с этими дикими штучками! Беременность с родами не очень хорошо сказались на моей фигуре.
Правда, Сергей меня утешает, что, мол, «ничего, похудеешь!», но это слабое утешение. Я ему, наверное, разонравилась, и от этого я постоянно переживаю и ем еще больше… Марина Витальевна тоже смотрит на меня неодобрительно и говорит: «Тебе, мамаша, нужно побольше физической активности! Раздобрела ты за последнее время… Вон какая задница, а ряшка-то! Ты давай худей, мать, а то смотри…» Что «смотри», она не договаривает, но я уверена, что она имеет в виду, что мой муж меня разлюбит… Да-да, не иначе. И по-моему, все так думают, и за глаза насмешничают надо мной, и строят предположения, когда же это произойдет… О ужас! Я оказалась в какой-то безвыходной ситуации, в замкнутом круге. Муж равнодушен - надо похудеть, похудеть не могу - от переживаний много ем. Тут Ляля мне сказала, что дело не во внешности, что любят за душевные качества; уж не знаю к чему это она, но я задумалась над ее словами. Разве у меня плохие душевные качества?! Я мужа люблю, в огонь и воду за ним пойду, я хорошая мать - мой ребенок ухожен и я всегда с ним. Я вообще не могу доверить своего сына никому другому. Мне кажется, что за ним не
досмотрят, уронят там или он подавится, или грязное в руки возьмет… День и ночь меня преследует опасение, что мой Ромочка может простудиться, или заразится глистами, или порежется, или его поцарапает кошка… Я уже вся извелась от своего беспокойства. Никогда не думала, что с детьми так тяжело… А как представлю, что у некоторых туземок не по одному ребенку, так мне аж дурно становится. Не хочу больше рожать! Это просто ад какой-то, хотя малыш, конечно, радует и умиляет. Ничего нет на свете приятней, чем прижимать к себе теплый родной комочек, слушать его сопение, видеть его беззубую улыбку… Ну вот как я могу дать такое сокровище кому-то из туземок? А они вообще руки мыть не забывают?! Да, я устаю, конечно, но зато душа моя за ребенка спокойна, потому что он всегда со мной. Но вот моей душе больно оттого, что мой муж, Ромочкин папа, сыном почти не интересуется. Он, видите ли, весь в делах, не до этого ему, а чуть начинаю высказывать свое недовольство, так сразу морщится и говорит: «Ну перестань, Катюха, гундеть… Да нужен мне сын, нужен! Я же вот играю с ним, занимаюсь, чего тебе еще надо?»
        Ага, занимается он! Играет, как же! На пятнадцать минут возьмет ребенка на руки, посюсюкает, и обратно отдает - на, мол, мне некогда! У меня уже руки отваливаются. Однажды не выдержала, дала Ромочку подержать одной из товарок, лани по имени Дита, так она его подкидывать стала! А он только поел недавно! Я подбежала, сына отобрала, а эту Диту чуть не убила! Как так можно с маленьким ребенком обращаться! Да если с Ромочкой что-то случится, я их всех на куски порву! Ну, ругаться с этой девкой начала; тут другие подбежали, стараются меня успокоить. Марина Витальевна на шум явилась, ну, я ей взахлеб рассказываю, как с моим ребенком ужасно обращаются, а она плечами пожала, меня так с ног до головы взглядом смерила, руки в боки, по своему обыкновению, уперла, и говорит: «Катенька! Ребенку необходимо развивать вестибулярный аппарат. Ничего плохого от легкого подкидывания не произойдет. Ты не будь такой беспокойной мамашей. Иначе все нервы себе истреплешь, а это будет сказываться потом и на твоем сыне, и на муже, и на всей твоей семье… Пожалуйста, задумайся об этом.»
        Я задумалась. И вот хоть убей - а не позволю больше никому подкидывать моего сына в воздух! Я сделала лишь вывод о том, что больше своего ребенка никому не доверю, а буду сама за ним смотреть. Хоть буду уверена, что он в безопасности…
        Иногда я стараюсь держать себя в руках, не ругаться с мужем, но каждый раз почему-то срываюсь. И он ведь ничуть меня не понимает, не видит, как мне тяжело! Он считает, что это так просто - смотреть за ребенком! Вот сам бы попробовал! А еще он чуть что стал мне угрожать, что, мол, «даст в бубен»… Правда, еще ни разу руку на меня не поднимал, но где гарантия, что однажды этого не произойдет? Если он меня разлюбит, то начнет и поколачивать… Что мне делать, не знаю! Ничего меня теперь не радует. Все вокруг такие счастливые и довольные, даже Люся, одной мне так плохо, хоть топись. И особенно плохо все стало после того, как мой муж получил от Сергея Петровича отдельное задание командовать бригадой сборщиц водорослей, из которых потом будут получать соду. Для мужа это стажировка на вождя, а для меня сущее наказание. Ведь эти самые сборщицы - все как одна молодые незамужние волчицы, которые только и ищут возможности прибиться к какой-нибудь семье. А я не хочу, не хочу, не хочу еще жен, тем более из Волчиц мне и Диты, Таты, Куирэ-Киры, Таэтэ-Тани и Суилэ-Светы хватает по самые уши!
        И вот вчера вечером на высадили на этом самом Серебряном берегу, у устья Гаронны. В прошлом году мы тут останавливались по пути к месту нашего будущего Большого Дома. Цепочка невысоких дюн, кое-где поросших кустиками травы, пригнувшиеся под ветром с океана сосны и ряды высоченных волн, одна за другой идущих на штурм отлогого песчаного берега. И ничего и никого, кроме этого, люди до нас тут не жили. Потому что не имели интереса к этому месту. И мы бы сюда тоже не пришли, если бы не эта проклятая сода, которая мне лично и сто лет не сдалась.
        При этом моему мужу было вообще не до меня. Он все бегал, распоряжался, решал какие-то вопросы. Его просто раздувало от гордости - ну еще бы, такое ответственное задание! Девки тоже суетились. Они сновали вокруг, словно юркие трудолюбивые муравьи. И только я чувствовала себя совсем не при делах и путалась у всех под ногами. Я ходила с Ромочкой на руках и смотрела, как в глубине берега кипит работа по возведению временного жилья - то есть излюбленных местными шалашей-вигвамов. А это значит, что мы здесь застряли до конца теплых дней, то есть до первых чисел сентября… За это время мой кобель так сумеет развернуться в этой стае диких сучек, что только держись. И вот ведь что противно - я и пальцем никого из них не имею права тронуть, ибо наказание за это сурово до жути. А я не могу! Я ревную!
        Впрочем, через некоторое время меня увлекло наблюдение за работающими. Вообще, смена обстановки начинала действовать на меня благотворно. Сыночек мой сегодня тоже не сильно капризничал, и только смотрел вокруг своими любопытными глазенками. Глядя на своего мужа, я испытывала за него гордость. Такой важный, деловитый, то и дело откидывая со лба отросший чуб (пора подстричь), он занимался делом - делом, которое ему нравилось. Этакий «насяйника»… Девки его слушались беспрекословно и метались молниями. И почему-то, глядя на это все, я испытала некоторый стыд за свое вечное недовольство. Ведь наша жизнь на самом деле была вполне хорошей, сытой и спокойной. Все слаженно работали, и каждый занимался своим делом на благо всего племени и племя возвращало каждому - сытостью, спокойствием и безопасностью…
        Я почувствовала неодолимую тягу тоже чем-нибудь заняться. Возникшее так внезапно воодушевление побуждало занять свое место в этих общественных работах. Но, наверное, сначала, нужно было обратиться к мужу - как-никак, начальник здесь он. ну и вообще, поговорить с ним, извиниться за свое поведение, когда изводила его скандалами и придирками…
        Слезы раскаяния и любви стояли в моих глазах, когда я смотрела на мужа - такого родного и близкого, такого красивого и делового. Молодой вождь! Меня, как когда-то, распирала гордость за то, что именно я являюсь его любимой женой. Куда он денется от меня! Похудею, похорошею, снова стану ласковой кошечкой… Что мне тогда конкурентки! Ромочка подрастет и не станет отнимать так много сил и времени…
        И вот в тот момент, когда я раскаивалась и сердце мое было полно теплых чувств к мужу и ко всему миру, я увидела картину, от которой меня будто окатило холодной водой. К мужу подошла одна из волчиц. Сверкая белыми зубами, она его о чем-то спрашивала. Ее улыбка была не просто дружелюбной - нет, она была призывной и эротичной; девка завлекательно моргала глазками, поводила плечиками и переминалась, демонстрируя пластику совершенного, подтянутого тела… И мой муж, выпрямившись, тоже любезно улыбался ей, и пятерней проводил по волосам (машинально прихорашивался), и смотрел на ее пышную упругую грудь с жадным интересом и нескрываемым восхищением… А потом, когда она развернулась, чтобы уйти, Сережа шлепнул ее по заднице! Да-да, шлепнул по ее круглой упругой попе, не удержался… Кобель! Скотина! На глазах у любимой жены! Девица от восторга засмеялась, обернувшись через плечо и, виляя бедрами, пошла прочь, окрыленная вниманием статусного мужчины.
        Я стояла, замерев, задохнувшись негодованием и обидой. Это была катастрофа. Впервые мой муж так явно показал свое пренебрежение ко мне. Мое сердце разрывалось на куски. Мне не хватало воздуха. Хотелось разрыдаться, топать ногами и вопить. Собрав остаток воли в кулак, я заставила себя отойти в сторонку, к кустам. Там я присела на холмик - и слезы потоком хлынули из моих глаз. Я кусала губы, стараясь не перейти на рыдания - мне не хотелось, чтобы все увидели мою явную слабость. Я была унижена, повержена! Мой муж меня не любит! Не уважает, не считается со мной! Я ему не нужна! Я толстая, некрасивая, скандальная баба!
        - У-у-у… - тихонько подвывала я.
        А с берега доносились веселые голоса; работа кипела, все были заняты, и никто не догадывался о трагедии, происходящей в моей душе….
        15 ИЮНЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. УТРО. ПЯТНИЦА. «ОТВАЖНЫЙ» У ПОБЕРЕЖЬЕ КОРНУОЛЛА.
        Берег Корнуолла, накрытый темной шапкой облаков, подсвеченных восходящим по правому борту солнцем, вырисовывался впереди отчетливой полосой. Зрелище было настолько восхитительным, что от него замирал дух, но Алохэ-Анна не обращала внимания на подобные мелочи и крепко держала штурвал, выдерживая курс норд. В последнее время Сергей Петрович стал доверять своей старшей темной жене самостоятельные вахты, ибо его самого просто не хватало стоять на штурвале все время. А что - женщина она внимательная, ответственная, и, находясь на вахте, мух не считает. Позади остались двое суток плавания по бурному Бискайскому заливу, небольшой шторм, который изрядно покачал кораблик, и несколько часов якорной стоянки в тени маленького скалистого островка, чтобы переждать непогоду. Приближающийся берег вызывал у Алохэ-Анны чувство достигнутой цели. Еще до полудня они причалят в каком-нибудь удобном месте, после сойдут на землю и разомнут наконец ноги.
        Но что это там за дымок тонкой струйкой поднимается над дюнами? Алохэ-Анна точно знала, что никаких людей на том берегу быть не должно. Так ей сказал шаман Петрович, а уж он-то знает все на свете. Но если Петрович думает, что людей там нет, а они есть, то это странно, и к тому же может быть опасно; хорошо еще, что они заранее обнаружили этот дым и теперь имеют время на то, чтобы принять меры… А то мало ли что за люди могут скрываться на этом дальнем берегу, на самом краю обитаемого мира. Алохэ-Анна имела все основания так думать, ведь она сама происходила из пламени, которое впало в грех людоедства, и совершила бы еще много темных дел, если бы однажды на узкой дорожке не повстречалась с основателями племени Огня*. Теперь то время для нее стало прошлым; сейчас у нее другое имя и сама она стала другой, но может быть, именно поэтому при виде этого дыма в душе Алохэ-Анны поселились нехорошие предчувствия. Продолжая удерживать штурвал левой рукой, правой она часто забила в колокол-рынду, поднимая команду «Отважного» по тревоге.
        Петрович первым выскочил из кубрика - голым по пояс и босиком, в одних штанах из лососевой шкуры, странно топырящихся на интимном месте. И к гадалке не ходи - сейчас, в этот ранний утренний час, он отдавал супружеский долг одной из своих жен. К примеру, той же страстной штучке Сабине Вилар, а может быть, старшей жене Ляле, которая после рождения ребенка тоже не уступала француженке в темпераменте. Но Алохэ-Анна была на мужа не в обиде. В те часы, когда она не стояла на вахте, ей тоже перепадало ласк не меньше, чем остальным, и у нее уже было подозрение, что внутри ее чрева зародилась новая жизнь.
        ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ: * эти события описаны в самом начале второго тома саги «Прогрессоры» под названием «Племя Огня».
        - Привет, Аннушка, - сказал Сергей Петрович, лихорадочно озираясь по сторонам, - что, опять киты*?
        ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ: * В прошлый раз такая же побудка состоялась по причине того, что наперерез «Отважному» вышло стадо китов, плывущее куда-то по своим китовым делам.
        - Нет, - ответила та, - не киты. Ты говорить, что тот берег не должен быть человек, а там дым, костер. Смотри, вон там. Быть может, это нехороший человек, который убивать и кушать люди, а быть может, тот человек, кто потеряйся, как месье Виктор?
        Сергей Петрович не стал ругаться и говорить, что до берега еще несколько часов хода и не стоило раньше времени будить людей, что, мол, можно было бы встать как положено, и умыться и позавтракать не спеша, а уж потом заниматься возможной угрозой. Вместо того он внимательно посмотрел в сторону берега, кивнул и, сдержанно поблагодарив супругу, приказал заниматься текущими делами, но оружие зарядить и держать наготове рядом с собой. А то мало ли что - ведь и вправду никаких неожиданностей, особенно неприятных, им тут не надо.
        ТОГДА ЖЕ, ПОБЕРЕЖЬЕ КОРНУОЛЛА.
        ГВЕНДАЛЛИОН, ВДОВА БРЕНДОНА АП РЕГАНА, ВРЕМЕННАЯ ГЛАВА КЛАНА РОХАН, ДО МОМЕНТА НАСТУПЛЕНИЯ СОВЕРШЕННОЛЕТИЯ СЫНА ЭМРИСА АП БРЕНДОНА
        Едва взошло солнце, как в наше временное становище прибежал Марвин-рыбак, устроив настоящий переполох. Он размахивал руками и кричал, что в море виден корабль саксов, который идет к берегу. От этих слов снова ожили ужасные признаки той ночи, когда обитатели виллы Рохан, чуть завидев зарева горящих окрест мужицких деревень, стали метаться по двору и дому, бросая самое ценное на запряженные быками повозки. Когда торопливые сборы были закончены, фамилия* Рохан прямо средь темной ночи, под сверкание молний и грохотание громовых раскатов, направилась в сторону столицы Думнонии города Иска Думнорум**, чтобы там укрыться от ярости саксов под защитой городских стен и доблестной королевской дружины. Всю ночь уставшие люди шли рядом со скрипучими повозками под проливным дождем по дороге, которая, как они полагали, вела их к спасению, и их госпожа (то есть я) одетая в темное вдовье платье с наброшенным на плечи шерстяным клетчатым пледом, отнюдь не была исключением.
        ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ:
        * у римлян и романизированных народов, к которым также относились и бритты, фамилией называлась вся совокупность обитателей патрицианского дома, включая сюда слуг и даже домашних рабов. Кровное родство при этом никакой роли не играло.
        ** современный город Эксетер
        Когда настало утро, ознаменовавшееся ужасным багровым рассветом, мы обнаружили, что каким-то образом заблудились. Вместо стен Иска Думнорум перед нами расстилались холодные песчаные пустоши, кое-где поросшие травой и низким кустарником. И ни одного человека вокруг. Развернувшись, мы попытались вернуться обратно - ведь лучше попасть в руки к саксам, чем оставаться в этой мертвой пустынной стране, но ветер уже замел песком наши следы, и мы поняли, что обречены навсегда остаться в этом загробном мире из древних легенд саксов, ютов и англов, которые зовут его Берегом Мертвецов. Таким образом, наша фамилия (возможно, первой из живущих) удостоилась «чести» стать живыми мертвецами. Помимо меня, моего сына Эмриса и дочери Шайлих, в таком неудобном положении оказались еще несколько человек - наш капеллан отец Бонифаций и семьи Тревора-управляющего, Виллема-воина, Ли-лекаря, Марвина-рыбака, Онгхуса-кузнеца, Корвина-плотника и Альбина-гончара - всего два десятка и семь человек, включая маленьких детей.
        С большим трудом мы нашли место, где могли бы разбить временное становище. Небольшая речка (или, скорее, крупный ручей), протекающий в глубокой долине, обрамленной песчаными дюнами, предоставляли нам питьевую воду и место, укрытое от вечного пронизывающего ветра. Там даже росли невысокие деревья, что было очень важно, потому что на открытой местности не найдешь даже самой маленькой веточки. Нет, в дровах там недостатка не было. Морской берег густо усеивал выброшенный штормами плавник* - что и неудивительно в свете того, что его никогда и никто не собирал. Невысокие деревца были нужны нам для постройки шалашей, и еще при их помощи тот самый Марвин-рыбак наладил рыбную ловлю. Поскольку у нас не было ни одной лодки, во время отлива он воткнул в песок берега шесты, между которых растянул нашу единственную сеть. Когда пришел прилив, он покрыл эту сеть с верхом, а когда в отлив вода начинала уходить, в сети осталась малая толика подошедшей к берегу рыбы… И так два раза в сутки. Нельзя сказать, что рыбы было много, но благодаря Марвину-рыбаку мы не голодали.
        И вот теперь пришла весть о том, что нам снова грозит ужасная опасность. Но прежде чем предпринимать хоть какие-то действия, я решила сама посмотреть на то, что представляет собой приближающийся корабль. В рыбе, ее повадках и способах ее ловли Марвин разбирался очень хорошо, а во всем остальном - например, в кораблях - не очень. Вполне возможно, что это никакие не саксы или англы, а корабль из Арморики, или Рима, а может, еще каких-либо более далеких мест, о которых мы в Думнонии еще даже не слыхивали.
        Вместе со мной на берег пошли мой сын Эмрис, отец Бонифаций, а также Виллем-воин, хоть ему было и тяжело идти на раненой хромой ноге. Остальные принялись собирать вещи и складывать их на повозки - на тот случай, если нам потребуется срочно бежать вглубь суши. Перед тем как двинуться в путь, я вытащила из свертка с вещами моего покойного мужа его меч с перевязью и по праву предводительницы клана надела ее на себя. Меч - это не только оружие, но и символ власти. Если дело дойдет до переговоров, то мой сын Эмрис пока недостаточно взрослый, чтобы представлять нас перед лицом вождей чужого племени, а если потребуется сражаться, то меч отца еще слишком тяжел для его руки. Как говорил мне Виллем-воин, с длинным кинжалом он управляется не в пример лучше.
        С гребня дюны, куда мы поднялись ради лучшего обзора, приближающийся корабль был виден очень хорошо, тем более что его ярко освещало восходящее солнце - его лучи падали на него через прореху в облаках. Первое, что бросалось в глаза - никакие это не саксы, англы или юты. У тех длинные низкие ладьи оснащены большим количеством гребцов, а на приближающемся корабле их не имелось, как не наблюдалось и носовой фигуры в виде головы сказочного чудовища. Последним штрихом, подтверждающим, что это плывут не наши старинные враги, были треугольные паруса, в то время как на ладьях саксов паруса исключительно квадратные.
        - Да, - подтвердил Виллем-воин, поставив точку в наших сомнениях, - это кто угодно, но только не саксы. На корабле не видно каких-либо приготовлений к сражению и каких-то еще признаков враждебности, поэтому я считаю, что мы можем вступить с этими людьми в переговоры. Быть может, они помогут нам выбраться с этого берега мертвецов обратно к жизни. Иначе рано или поздно мы все умрем на этом пустынном берегу…
        - На все воля Господа! - важно произнес отец Бонифаций. - Но, как и достопочтенный Виллем-воин, я тоже думаю, что умереть в бою мы всегда успеем; сначала нам надо попробовать договориться. И даже если это самые закоренелые язычники, то среди них тоже попадаются добрые люди…
        - Пусть будет так, мы пойдем на эту встречу втроем - я, отец Бонифаций и Виллем-воин, - произнесла я и повернулась к своему сыну. - А ты, Эмрис, ступай к остальным и будь готов бежать вместе с ними, если наши переговоры окажутся неудачными. Ступай и помни, что мы все тут надеемся на тебя, ведь ты у нас почти взрослый.
        ДВА ЧАСА СПУСТЯ. «ОТВАЖНЫЙ» У ПОБЕРЕЖЬЕ КОРНУОЛЛА.
        Сергей Петрович внимательно рассматривал в бинокль приближающийся берег. Наблюдаемая картина отчетливо припахивала шизофренией. Представьте, что вместо ожидаемых людей каменного века - в шкурах и с прочими атрибутами первобытнообщинного строя - вождь Племени Огня видит вполне цивилизованно одетое (по сравнению с хроноаборигенами) трио. Не найдя другого объяснения, Петрович пришел к заключению, что это очередные попаданцы. После встречи с Виктором де Леграном было бы логично допустить, что в этот мир могут провалиться выходцы из любой эпохи.
        Вождь вглядывался в этих людей, пытаясь хотя бы приблизительно определить, откуда родом эти трое (в смысле, из какой эпохи). В центре композиции стояла дама (на ум Петровичу пришло слово «матрона») - светловолосая, в темно-коричневом платье, поверх которого был накинут темно-зеленый плед, расчерченный на квадратные клетки белыми и желтыми полосами. Эта матрона, без сомнения, здесь большой начальник - об этом свидетельствовала ее стать и манера держаться (это было видно даже на расстоянии), кроме того, из-под ее пледа выглядывала рукоять меча, а это совсем не женский аксессуар. Слева от матроны - вот те нате! - стоит явный христианский монах или священник в грубой рясе грязно-коричневого цвета и с большим деревянным крестом на груди. Ну просто настоящий, бескорыстный служитель Божий - в своей простоволосости и босоногости, с сурово-одухотворенным лицом. Справа, как противовес ему - явный воин-ветеран. Если вы видели одного такого, то считайте, что видели их всех. На вид ветерану лет пятьдесят или около того. Гладко выбритый подбородок, висящие чуть не до груди рыжеватые усы с проседью. И плед той
же расцветки, что и на матроне, под которым виднеется яркая рубашка в желто-оранжевую клетку, стянутая в талии наборным поясом, на котором висят меч и кинжал. Дополняли костюм мешковатые штаны в темно-синюю полоску и красная цилиндрическая шапка, одновременно похожая и на турецкую феску, и на ночной колпак. Весьма яркий, надо сказать, персонаж. Петрович подумал, что если он и в самом деле профессиональный воин, то отсутствие у него в руках или где-нибудь поблизости таких атрибутов, как копье и щит, говорит о том, что встреча планируется сугубо мирной и никаких вооруженных инцидентов не предвидится.
        Да неужели ж это кельты? Петрович усмехнулся. Да уж, от этих людей за версту несло кельтской родоплеменной знатью (одни клетчатые пледы чего стоят). Пока вождь с интересом рассматривал в бинокль своих будущих визави, Виктор де Легран спустился в каюту и несколько минут спустя вернулся опоясанный перевязью со шпагой, что сразу сделало его похожим на молодого д`Артаньяна.
        - Месье Петрович, - сказал он, сделав галантный поклон в сторону Люси, - учтите, что эти люди не будут разговаривать с людьми низкого происхождения, у которых на поясе не висит меч, как бы хорошо они при этом ни были одеты…
        Выслушав перевод, Петрович похлопал себя по висящему на бедре мачете-кукри и спросил, достаточно ли этого оружия для представительных целей или непременно требуется шпага, как у самого Виктора, которая все время путается в ногах и тем самым мешает своему владельцу ходить.
        - Думаю, что этого будет достаточно, - так же устами Люси согласился Виктор, - но только скажите мадам Ляле, чтобы во избежание негативных нюансов она тоже была при оружии. И еще - пусть месье Гуг отдаст один из этих своих длинных ножей мадам Люсе. Она тоже дворянка и имеет право выступать перед этими людьми с гордо поднятой головой…
        Немного подумав, Сергей Петрович согласился. Ведь в самом начале мачете-кукри как раз и задумывался скорее как знак принадлежности к некоей общности Прогрессоров, чем как утилитарный бытовой инструмент. Конечно же, мачете на поясе должны носить и Ляля, и Люся; он же должен сейчас спуститься в каюту, взять последний запасной кукри, чтобы, пока есть время, торжественно вручить его Алохэ-Анне, произведя ее таким образом в старшие помощники капитана. Ведь это благодаря ее стараниям на корабле царит идеальный порядок, а девочки буквально ходят по ниточке, без разрешения опасаясь даже чихнуть.
        ТОГДА ЖЕ. ГВЕНДАЛЛИОН, ВДОВА БРЕНДОНА АП РЕГАНА, ВРЕМЕННАЯ ГЛАВА КЛАНА РОХАН
        Корабль был уже совсем близко и все мы с напряженным вниманием рассматривали людей, которые стояли на его возвышенной носовой части, куда не долетали брызги воды из-под форштевня. Очень странный корабль и очень странные люди, ничуть не похожие на саксов. Про корабль Виллем-воин сказал, что впервые видит такую конструкцию. Не имея гребцов, корабль все равно очень ходко бежал к берегу на одних парусах. Те же люди, что находились на борту, своими гладко выбритыми лицами отдаленно напоминали римлян, которые вдруг с туник и хламид перешли на варварские одежды со штанами. Очень неплохо пошитые, надо сказать, одежды - сидели они на своих хозяевах ладно, как вторая кожа.
        Правда, с головы до ног в костюмы такого вида были одеты только трое - две молодые девы (одна из которых держала на руках младенца) и похожий на друида мужчина средних лет с круглым улыбающимся лицом. Для служителей христианского бога, вечно погруженных в мрачные думы, этот человек был слишком веселым и жизнерадостным. К тому же одежды, не имеющие изображений креста, говорили, что скорее это князь этих людей, чем служитель Всевышнего. Помимо этих троих знатных людей на носовом возвышении стояли два молодых воина - брюнет и рыжий, одинаково одетых в беленые полотняные рубахи и кожаные штаны с такими же кожаными сапогами. Брюнет, худощавый как мой сын Эмрис, был вооружен висящим на поясе длинным узким мечом. Но больше всего поражал его рыжий приятель, плечистый и мускулистый; помимо висящего на поясе короткого меча, в правой руке у него было зажато массивное толстое копье (рожон), пригодное для охоты на диких быков. Все же прочие на борту этой странной ладьи были смуглыми мускулистыми белозубыми девками, одетыми в кожаные штаны до щиколоток и кожаные же нагрудные повязки. Удивительные создания! Они
смотрели на нас, скалили зубы и, наверное, лопотали что-то друг другу на своем языке.
        И это зрелище было настолько не обычным и устрашающим, что отец Бонифаций двумя руками выставил вперед свой крест и забормотал латинские молитвы, прося у Господа нашего защиты и покровительства, а также чтобы навеянный дьяволом морок развеялся как утренний туман. Но морок развеиваться не пожелал - наверное, потому, что у Господа нашего нет власти над Берегом Мертвецов, а может, оттого, что этот корабль и его странная команда и вовсе не являются ничем таким потусторонним, как может показаться. В странном месте должны обитать странные люди; но люди, а не исчадия ада, в противном случае здешний ветер нес бы запахи серы и адского зловония, а не морской соли и гниющих на берегу водорослей. Правда, со стороны приближающегося корабля было слышно какое-то странное тарахтение, но в нем не чувствовалось ничего угрожающего или потустороннего.
        Тем временем князь чужаков склонился к уху своей спутницы (той, что с ребенком на руках) и произнес несколько слов. Было видно, что он расстроен и встревожен действиями отца Бонифация, хотя и не испытал от христианской молитвы ни малейших неприятных ощущений. В ответ на его слова женщина кивнула, соглашаясь со своим спутником, и передала ребенка смуглой служанке, которая унесла его куда-то внутрь корабля; воины между тем как бы ненароком положили руки на рукояти своих мечей, проверив, насколько легко они выходят из ножен. Расстояние до корабля было уже таким небольшим, что я хорошо видела, что эти люди оскорблены проявленным к ним недоверием. Виллем-воин, видимо, тоже думал так же.
        - Падре, - сказал он на ухо отцу Бонифацию, - еще немного, и вашими трудами наше спасение станет нашей же погибелью. Вы разве не видите, насколько эти люди уязвлены вашими подозрениями в их адрес. В молодые годы я побывал за Узким морем (Ламанш) в Арморике (французская Бретань) и слышал там, что далеко на юге, за Египтом, есть страна, где живут люди такие черные, будто их намазали сажей из очага. И это им совсем не мешает быть крещеными и веровать в Господа нашего Иисуса Христа.
        Отец Бонифаций со вздохом опустил крест и покаянным тоном произнес:
        - Прости меня, сын мой, попутал меня Нечистый. Во искупление обязуюсь перед ужином триста раз прочесть «Отче Наш» и триста раз «Богородице Дево радуйся». Быть может, Господь наш Иисус Христос и мать его Дева Мария наставят меня на путь истинный и вразумят, как мне быть и что делать в этом проклятом месте…
        Тем временем команда из смуглых девок на корабле сноровисто убрала паруса (оказалось, что это крайне просто, не в пример римским либурнам), странное тарахтение утихло, и нос корабля с разгона выскочил на мягкий песок берега чуть в стороне от сетей, поставленных Марвином-рыбаком. Отлив был почти в разгаре, так что через какое-то время странный корабль должен был снова всплыть, отдавшись на волю ветра и волн. Но как бы то ни было, пришло время начинать разговор. Сначала я окликнула пришельцев на думнонийском диалекте кельтского языка - никакой реакции. Они только пожали плечами, показывая, что не понимают нас. Потом Виллем-воин попробовал различные германские диалекты готов, франков, саксов и бургундов, которые он выучил во времена своей молодости - и тоже никакого успеха. Ну почти никакого, потому что юноша-брюнет с разрешения своего князя попробовал нам ответить, но только на этот раз его не поняли уже мы. И вот, наконец, отец Бонифаций заговорил на латыни - и оказалось, что как минимум двое пришельцев понимают и даже говорят на священном языке нашей святой матери-церкви.
        - Et non receperint vos: et in nomine Domini nostri Jesus Christi!* - откликнулся юноша-брюнет на слова нашего капеллана.
        ПЕРЕВОД С ЛАТЫНИ: * И мы вас тоже приветствуем во имя Господа Нашего Иисуса Христа!
        После этих слов у всех у нас отлегло от сердца. Упомянутое вслух Христово имя говорило о том, что наши нынешние собеседники действительно не имеют отношения к нечистой силе. Правда, разговор получился до предела странным. Отец Бонифаций переводил мои слова тому юноше, он в свою очередь переводил их второй деве, (той, у которой не было ребенка), а уже она, после тройного перевода, доносила мои слова до князя чужаков. Так как такой метод очень ненадежен, сначала просто не поверили в то, что нам сообщили чужаки. Для уточнения нам пришлось прибегнуть к жестам, гримасам, а после того как пришельцы спустились на берег - и к рисункам на песке. Воистину мы были неправы с самого начала, и Берег Мертвецов обернулся для нас Берегом Нерожденных Душ. Это был страшный удар - узнать, что дороги назад нет и мы никогда больше не увидим тех, кто был дорог нам в той, прошлой жизни. Мы для них умерли и они для нас тоже… Но мы думнонии сильные, мы справимся и с этим, тем более что хозяева корабля позвали нас жить вместе с их народом. И как глава клана Рохан я решила принять это приглашение. Во имя Отца и Сына и
Святого Духа. Аминь!
        ТОГДА ЖЕ И ТАМ ЖЕ
        ЛЮСИ Д`АРКУР - МЕДСЕСТРА, ЗАМУЖНЯЯ ЖЕНЩИНА
        Только вчера вечером я разговаривала с мужем на тему того, что наш клан наверняка еще будет пополняться новыми людьми. Гуг сказал, что да, конечно, будет, и это хорошо. Он поведал мне, что чувствует в себе большие перемены с тех пор, как сам стал настоящим членом Племени Огня. Он у меня вообще, оказывается, поэт и философ, за что я его и люблю. Он сказал так: «Я раньше был как в вечный ночь - ничего не видел, что есть вокруг. А потом я выходил на яркий свет и мог увидеть, что есть много-много всего, и каждый этот вещь есть интересный, который можно узнать больше. И я знаю, как сотворил Великий Дух этот мир; что есть будущее, в который придет настоящее… Те счастливые люди, которые попадут в наш Племя. Тогда они должен много думать, и думать есть хорошо, это есть самый главный вещь. Когда человек думает, он становится как Великий Дух. Он тогда умеет создавать и управлять то, что есть в природе».
        О мой милый муж… Только мне ведомо, насколько пытлив его ум и насколько он упорен в попытках постичь своим первобытным умом тайны мироздания… Я ненавязчиво рассказываю ему о законах физики - как ученику младшей школы, простыми словами; иногда, вдохновляясь, я хватаю веточку и начинаю что-то чертить с попутными объяснениями. Он слушает, раскрыв рот и шевеля губами, напоминая мне в такие минуты студента, мечтающего о дипломе с отличием. Если б он умел писать - наверняка бы все конспектировал и учил ночами напролет… Да, он уже знаком со многими вещами, даже, кажется, имеет начальное представление о природе электричества… И только в одном я никак не могу убедить его. В том, что Земля круглая! Он просто доводит меня до неистовства, когда я начинаю об этом говорить. Он хохочет над моими словами… Он говорит, что это очень смешная шутка. И не верит, черт возьми, хоть ты убейся - не верит! Я уж и к Петровичу его посылала, и к месье Антону - все бесполезно. Он пребывает в глубоком убеждении, что мы сговорились и все вместе его разыгрываем. Я, бывает, даже разозлюсь, топну ногой, закричу: «Ты дурак!» А он не
обижается; даже, сдается мне, я ему нравлюсь в гневе. Тут же в глазах его появляется шальной блеск, и он закрывает мне рот поцелуем… И мне тут же становится плевать на форму Земли.
        Так вот, Гуг оказался буквально ясновидящим. Вчера он мне так и сказал: «Может быть, в этом путешествии мы встретим еще кого-нибудь. Я чувствую… Вот тут», - он постучал себя по лбу. Ну, я-то сильно в этом сомневалась, ведь места, куда мы отправились, были, по словам месье Петровича, совершенно необитаемыми и люди должны были появиться там значительно позже, когда льды окончательно отступят на север. Даже если туда и могло выбросить кого-нибудь таким же путем, что и нас, едва ли они смогли выжить в тех суровых условиях. К сожалению, почти все попаданцы в Каменный Век обречены на очень скорую гибель… Ну или почти все. Ведь сумел же Виктор вместе со своим маленьким братишкой и матерью прожить среди местных аборигенов несколько месяцев. Ну а вообще наверняка никто не готовился к этому «попаданию» так, как это сделали русские, которые единственные попали сюда неслучайно, а по заранее разработанному плану.
        Когда Алуанна (так я называла туземную жену русского вождя, не в силах произнести ее двойное имя) сообщила том, что на берегу замечено что-то необычное, мы все высыпали на палубу. Что? Дым от костра? Как так? Не может быть! Возбуждены были все, кроме самой Алуанны. Несмотря на свой африканский темперамент, сейчас, как и в любые критические моменты, она была сама мадам Хладнокровие. Порой я даже завидовала ее выдержке, ведь сама я в условиях возможной опасности была чрезмерно эмоциональной, впадая то в панику, то в экстаз.
        Так вот - когда мы все, взволнованно переговариваясь, вглядывались в дюны, Петрович отдал команду направить наш корабль к берегу. Естественно, он тоже был намерен выяснить, кто они - те загадочные личности, что обитают в этом суровом необжитом краю.
        И вскоре эти личности предстали перед нами… Сначала их трудно было разглядеть издалека - мой взор видел только три силуэта в странных одеждах. «Ага, что я говорил! Люди!» - шепнул мне на ухо Гуг, необычайно довольный своей прозорливостью. Мне осталось лишь ласково потрепать его по рыжей шевелюре, выражая восхищение.
        Конечно, пока наше судно приближалось к берегу, в голове у каждого проносились предположения о происхождении этих людей. То, что это не аборигены, стало понятно сразу - об этом красноречиво свидетельствовали их одежды, скорее напоминавшие наряды нашего времени, чем одеяния местных аборигенов из едва выделанных шкур. Я украдкой бросала взгляды на месье Петровича, который не отрывался от бинокля. Вот он хмыкнул и улыбнулся. Так-так, значит, нас ждет что-то интересное… Теперь оставалось надеяться, что эти незнакомцы окажутся достаточно дружелюбными и с ними удастся вступить в переговоры. На тот случай, если дела пойдут не самым удачным образом, месье Петрович и мадам Ляля имели при себе заряженные ружья…
        Тем временем наш корабль подошел к берегу уже довольно близко, и теперь группу из троих человек можно было разглядеть вполне отчетливо. Женщина и двое мужчин - Боже, до чего же они колоритны… Так-так, а ведь они выглядят как… как кельты!
        Я протерла глаза. Ну да, так и есть - эти клетчатые пледы, оружие… Неужели и вправду кельты, этот древний народ, который еще до нашей эры населял почти всю Европу, а потом, в числе других, стал основой для формирования французской нации? О, я много читала о них, будучи подростком. Меня влекла вся эта древнекельтская романтика, связанная с эльфами, друидами, бродячими бардами, распевающими песни перед отважными героями и прекрасными дамами. От кельтских преданий веяло тайнами и волшебством. Мне было жаль, что этот народ почти без остатка растворился среди прочего населения Европы, оставив от себя только три маленькие веточки: валлийцев, шотландцев и ирландцев…
        И вот я имею возможность видеть самых настоящих кельтов! Да что там видеть - через несколько минут я смогу с ними пообщаться, прикоснуться к ним! С ума сойти… Так-так, из какого же века их могло сюда забросить? Судя по тому, что один из них выглядит как христианский священник, они провалились к нам, в доисторический век, из самого начала христианской эпохи… Подумать только! Лишь бы удалось с ними поговорить! Как же мне хочется узнать о них все! Перед моим мысленным взором возникли иллюстрации из тех книг, которые я читала. И они почти точно совпадали с тем, что видели сейчас мои глаза! Вот женщина-воительница с развевающимися рыжеватыми волосами - у нее на поясе висит оружие, а взгляд суров и решителен. Вот - священнослужитель, его благородное лицо словно высечено из камня; губы шевелятся в молитве - сердце его обращено к Господу, но взгляд направлен на наш приближающийся корабль… Правда, при этом мне показалось, что он несколько напуган, но это у него обязательно пройдет. А третий - воин. Точно такой, как был на картинке в моей книжке - рыжий, вислоусый, в длинной тунике и ярких клетчатых штанах.
Да уж, если бы не моя закалка местными чудесами, я бы подумала, что у меня галлюцинация.
        Ну а между тем Виктор стал давать ценные рекомендации, следуя которым мне пришлось опоясаться ножом (честно говоря, ненавижу оружие и боюсь этих длинных опасных штук). Еще один кукри месье Петрович вручил Алуанне и она приняла его с видимым удовольствием; а у Ляли такой атрибут был изначально, и она расставалась с ним только ложась спать. Как объяснил Виктор, это было необходимо в представительских целях; ну да, я же и сама знала, что у кельтов оружие - знак принадлежности к высшему сословию, а эти трое, несомненно, относились к знатным персонам.
        Что ж, теперь мы при оружии и, как выразился умничка Виктор, «негативных нюансов» теперь возникнуть не должно.
        Наконец наше судно причалило к берегу. Однако мы не торопились сходить к гостеприимным хозяевам. Я, забыв обо всем, разглядывала кельтов. У них были странные выражения на лицах. Вроде бы они и были удивлены, но в то же время чувствовалась какая-то покорность неизбежной судьбе, словно самое ужасное они уже пережили и заранее смирились с тем, что еще уготовила судьба. Наверное, этим людям пришлось нелегко… Мне их было жаль. Что они могли подумать, когда вдруг оказались в другом месте? Имея довольно мистическое мировоззрение и хорошее воображение (на котором построен сказочный и фэнтезийный фольклор почти всей Европы), они наверняка решили, что попали в некий потусторонний мир и теперь вряд ли ожидали для себя чего-либо хорошего. И еще я подумала, что, вероятно, они попали сюда совсем недавно - их одежды еще не успели износиться. Да уж, зиму на этом берегу они точно не пережили бы…
        Тем временем кельты попытались начать с нами общение. Инициатором выступила женщина. Уж не знаю, сколько всего их было человек (остальные, наверное, остались там, у костра, расположенного где-то за дюнами), но она явно являлась их предводительницей. Об этом свидетельствовала ее осанка и горделивый взгляд (да-да, их именно такими и изображали). Мы, естественно, не поняли ни слова, даже я с Виктором, потому что во французском литературном языке осталось слишком мало от исходных кельтских корней. (И мы бы не поняли славян V века, как не понимаем сейчас поляков и чехов.) Затем с нами попытался заговорить воин - и явно на нескольких вариациях германских языков, но мы с Виктором могли уловить в этой абракадабре только отдельные слова. Короче, опять без результата.
        Я уж начала было опасаться, что на так и не удастся наладить словесный контакт. Но все-таки - о радость! - нам удалось найти более-менее приемлемый способ общаться. Цепочка была такой - женщина говорила на кельтском наречии, священник переводил ее слова на латынь, Виктор переводил мне на французский, я переводила на русский месье Петровичу. И в обратном порядке. После того как способ общения был найден, на лицах кельтов появилось облегчение, но все-таки они были еще достаточно напряжены. Месье Петрович постарался вкратце обрисовать им ситуацию - ну, что они провалились во временную дыру и оказались в Каменном Веке.
        Едва ли они все поняли, но, по крайней мере, они осознали, что тут они навсегда. Когда это до них дошло, они встревожено переглянулись; женщина закусила губу, воин крепче сжал рукоять меча, а священник принялся читать молитву. В ходе разговора постепенно выяснилось, что их тут целых двадцать семь человек, все обитатели одного поместья, и они оказались здесь недели три назад, спасаясь от напавших на их селение саксов. Все случилось точно так же, как и в случае с Виктором - если побежать сломя голову, спасаясь от опасности, то есть шанс прибежать совсем не туда, куда хотел. Во время беседы наши визави все время с каким-то настороженным любопытством поглядывали на наших темнокожих девиц, правда, не выказывая при этом какого-либо отвращения. Из этого я сделала вывод, что они не страдают особыми расовыми предрассудками, и это еще больше расположило меня к этим людям. Наши полуафриканки - это же просто душки, милые, добрые и отзывчивые, совсем не чета тому сброду, который понаехал во Францию под видом беженцев в наше время.
        Я видела, что месье Петровича несколько утомляет такой сложный способ общения. Словом, он предложил кельтам вступить в наше Племя Огня. Так сказать, на общих основаниях. Их предводительница становится членом Совета Вождей и одновременно Женсовета, а остальные делают карьеру самостоятельно в меру своей полезности. Более подробно об устройстве нашего общества он обещал рассказать им позже, потому что этим людям в любом случае от нас некуда деваться. Они согласились почти сразу. Женщина-предводительница, которая представилась как мадам Гвендаллион, всего две минуты смотрела куда-то вдаль, на горизонт, а потом величаво кивнула и ответила, что они принимают наше предложение.
        - Вот видишь, я был прав, - гордо заявил мне мой муж несколько минут спустя. - Мы встретили людей. И они был рад идти в Племя Огня, потому что это самый могучий племя на свете!
        М-да! А я-то все время думала, кого мне напоминает мой рыжий красавчик? Теперь я думаю, что на самом деле он тайный кельт.
        ТОТ ЖЕ ДЕНЬ. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР, ВРЕМЕННОЕ СТАНОВИЩЕ КЛАНА РОХАН.
        ГВЕНДАЛЛИОН, ВДОВА БРЕНДОНА АП РЕГАНА, ВРЕМЕННАЯ ГЛАВА КЛАНА РОХАН
        Вокруг моего шатра давно сгустилась мгла. Я сижу, бросаю в пылающий очаг сухие ветки и смотрю, как их пожирают языки огня. Напротив меня сидит мой сын Эмрис ап Брендон и глядит мне в глаза. Меж его бровей залегла глубокая складка; она делает его похожим на его отца Брендона ап Регана, десять лет назад павшего от руки саксонского воина. Саксы тогда были отброшены, их военный лагерь в устье реки Фои разорен, но немало славных воителей пало в той жестокой битве, и мой муж был в их числе. Нельзя было не заметить, что с каждым годом все больше саксов приплывало к нашим берегам, а наших воинов, готовых дать им отпор, становилось все меньше и меньше. Саксонский прилив с каждым разом все сильнее затапливал наш народ. Нашей фамилии также предстояло пасть жертвой этого прилива… Но прихотливые волны и ветер выбросили нас на чужой мертвый берег.
        И вот новый поворот сказочной баллады, которые так любят петь странствующие по виллам барды. У нашего народа богатое воображение… Но одно дело - слушать такие истории темной ночью у жарко пылающего камина, и совсем другое - самим становиться их героями. Чужаки, приплывшие к нам на корабле, оказались великими колдунами. Хозяева этих мест умеют убивать громом, их корабль способен плыть куда потребуется без паруса и гребцов, а прирученная молния (как они о том сами сказали) разгоняет для них ночной мрак и помогает делать много других полезных дел, в том числе и пилить дрова. Мы сами наблюдали за тем, как их инструмент, воющий будто раненый дракон, легко отгрызает куски от каменно-твердого плавника, выброшенного на берег волнами много лет назад. Страшно даже подумать, что будет, если на пути цепи, усаженной острыми зубьями, окажется человеческая рука или нога… Впрочем, князь чужаков Сергий ап Петр был так великодушен, что приказал напилить дров и на нашу долю. Именно поэтому огонь в очаге горит так жарко. Этой ночью мы можем не экономить дрова и наконец-то согреться по-настоящему. Моя дочь Шайлих,
которая прежде ночью сворачивалась клубочком в тщетной надежде согреться, теперь вытянулась во весь рост, разметав по покрывалу свои медно-рыжие волосы. Щеки ее разрумянились, она улыбается во сне.
        Я стараюсь понять, что делать дальше. Господь, помоги мне! Да, как временная глава клана, я согласилась отправиться вместе чужаками на их корабле и жить вместе с их народом колдунов, чтобы стать его частью. В одиночку нам просто не выжить в этих пустынных местах. Но сын мой Эмрис, что сидит сейчас напротив и напряженно смотрит на меня, посмел не согласиться с моим решением. Пусть он не достиг еще возраста совершеннолетия, но он мужчина, который через несколько лет должен возглавить нашу фамилию и весь клан. Он решил, что для нашей фамилии будет лучше уйти под покров смерти, чем жить рядом с колдунами. Ведь колдовство поганит душу христианина, даже если он сам им не занимается.
        - Поверь мне, мама, - сказал мне Эмрис, - я зарежу вас совсем не больно. Вы даже ничего не почувствуете. Сначала сестру, потом тебя, а потом уже сам брошусь на отцовский меч, взяв на себя грех самоубийства. Лишь бы ваши с Шайлих души были спасены от вечных адских мук. А остальные потом пусть как хотят - хотят живут, хотят удавятся…
        Я смотрю в его глаза и вижу, что мой мальчик испуган. Он испуган настолько, что готов спрятаться от этого страха под пологом смерти. И более того, он не только готов умереть сам, но и утянуть за собой всю свою семью, лишь бы не смотреть в глаза жестокой правде. Колдовство? Не думаю. Ведь то, что не приносит людям зла, не может пачкать душу так сильно, как об этом говорит мой сын. Сами пришельцы отвергают любое подозрение на колдовство, говоря, что их чудеса являются результатом не действия злых сил, а высокого мастерства, даже лучшего, чем у ремесленников Империи. А ведь даже тех наши невежественные предки тоже были готовы считать колдунами…
        Сегодня днем произошел примечательный случай, который мог бы обернуться страшной трагедией, если бы не Господень промысел. Крупный орел попытался похитить трехлетнего сына Альбина-гончара, вцепившись ему когтями в плечи. Ребенок оказался тяжеловат даже для этой крупной птицы, и орел только-только с величайшим трудом принялся набирать высоту, чтобы перевалить через гребень дюны, когда князь пришельцев услышал крики несчастного ребенка и увидел, как его уносит злодейский похититель. Он вскинул к плечу длинную палку, которую все время носит с собой, после чего прогремел гром; крылья орла нелепо изломились и смертельно раненая хищная птица, душераздирающе заклекотав, с небольшой высоты рухнула на землю, выпустив из когтей свою добычу.
        Все произошло так стремительно, что никто ничего не успел предпринять, и только несчастная мать с криком бросилась к своему сыну. С другой стороны к лежащему на земле ребенку побежала одна из белых женщин пришельцев, носящая римское имя Люсия. Ее костюм - такой же, как и на князе - а также висящий на поясе странно искривленный короткий меч говорили о том, что это знатная девица или молодая дама, а не какая-то служанка. Две женщины склонились над лежащим на земле мальчиком. Господь в своей безмерной милости уберег дитя - выяснилось, что малыш отделался только ранами от орлиных когтей, ссадиной на голове от орлиного клюва, а также несколькими ушибами - к счастью, он упал на купу небольших кустов, которые смягчили удар о землю. Что же касается орла - когда он закончил трепыхаться и издох, его тушку внимательно осмотрел Виллем-воин и сказал, что птица была насквозь пробита какой-то неведомой силой. И если с одной стороны в отверстие не просунешь и мизинца, то с другой вырван кусок мяса размером с кулак взрослого мужчины. Поразительно! Эта гремящая палка оказалась ужасным оружием!
        При этом надо сказать, что Сергий ап Петр даже не пытался угрожать нам этим убивающим громом. Виллем-воин говорит, что все пришельцы, даже темнокожие девки, выглядят достаточно крепкими и ловкими для того, чтобы сражаться, и если бы они захотели заполучить наше имущество и жизни, то сделали бы это и без гремящих палок. Вместо этого они говорят, что хотят помочь нам, как людям, попавшим в беду, и что такую помощь они оказывают уже не первый раз. Видно, что их общество состоит из различных частей, некогда отдельных, но теперь действующих в полном согласии. Неужели нашим людям не найдется среди этих людей достойного места? Такие вот мысли одолевали меня, и мысленно я то и дело обращалась к Господу, чтобы направил меня и вразумил.
        Глядя сейчас на своего сына, я вижу, что он боится даже не колдовства, которым якобы владеют пришельцы. Да-да-да… Он боится перестать быть наследником лорда. Ведь он рос в убеждении, что ему в ближайшем будущем предстоит возглавить клан, а теперь что же - превратиться в обычного поселенца, одного из многих, такого же, как все? Он не верит в себя и в возможность со временем выдвинуться среди этих людей и по праву занять место в совете лордов. Он думает, что его жизнь кончена, но одному уходить во мрак загробного мира ему страшно, и потому он хочет взять с собой меня и Шайлих. Тоже мне, нашелся благодетель, освобождающий от вечных мук… Глупенький мой сыночек, такой тщеславный и горделивый! Ну нет уж - Христос терпел и нам велел, тем более что все может перемениться и оказаться не таким, каким было прежде. Страх перед неизвестностью можно и нужно преодолевать усилием воли, а вот то, что с перепугу задумал мой сынок, есть настоящая мерзость в глазах Господа, которой нет оправдания, ибо недостойно настоящему христианину самому лишать себя жизни из страха перед сложившимися обстоятельствами.
        - Скажи мне, сын мой, - сказала я, стараясь сделать свой голос как можно мягче, - а что по этому поводу сказал отец Бонифаций? Одобрил ли он твою затею и дал ли на нее свое благословение? Ведь то, что ты задумал, для любого истинно верующего христианина является тяжким грехом и непростительной слабостью духа.
        Эмрис опустил голову и пробурчал, что к отцу Бонифацию он с таким вопросом не обращался, потому что не дурак. Тот как проклянет прямо на месте посохом по лбу - так, что потом и не встанешь… Зато он знает множество древних легенд и баллад нашего народа, в которых знатные и благородные герои, потерпев поражение, сами убивали своих родных и близких, чтобы над ними не надругались разъяренные битвой вражеские воины.
        - Нет, сын мой, - сказала я Эмрису, - ты все же дурак. Видно, плохо я тебя воспитывала и учила. Скажи мне, разве же мы потерпели поражение и перед нами стоит торжествующий враг? Нет, мы всего лишь попали в трудное положение и перед нами не враг, а люди, готовые протянуть нам руку помощи.
        - Но они же колдуны, мама! - вскричал Эмрис, вскакивая на ноги. - Пойми, я не хочу, чтобы вы с Шайлих вечно горели в адском пламени только из-за того, что имели дело с колдунами.
        - Интересно, - спросила я, - а что по поводу их колдовства сказал отец Бонифаций?
        Эмрис тяжело вздохнул и нехотя ответил:
        - Отец Бонифаций осмотрел их инструменты, творящие колдовство, и вынес заключение, что по большей части они сделаны из холодного железа. А ты же знаешь, что холодное железо и колдовство несовместимы*…
        ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ: * по кельтским поверьям, наверное, пошедшим еще с тех времен, когда люди знали только метеоритное железо, это действительно так. Например, именно от кельтов, некогда населявших всю Европу, пошел обычай проверять монеты, бросая их на железную наковальню. Если монета создана колдовством из песка, опавших листьев и еще какой ерунды, то соприкоснувшись с железом она должна вернуться в свое исходное состояние.
        - Действительно, - подтвердила я, - холодное железо и колдовство несовместимы. А у чужаков, если ты заметил, холодное железо буквально повсюду. Виллем-воин говорил мне, что из него сделана даже гром-палка. Так, может, их колдовство вовсе не колдовство, а нечто иное - например, как они утверждают, мастерство из тех далеких времен будущего, когда обыденными станут вещи и явления, которые сейчас кажутся нам невероятными…
        - Да, мама, - нехотя согласился Эмрис, хмурясь и нервно потирая руки, - возможно, это так. Но…
        - Никаких но, Эмрис, - твердо сказала я, - признайся своей матери - откуда у тебя возникла идея лишить жизни, меня, твою родную мать, и свою единственную сестру, а потом убить себя самого? Ведь нет ничего более глупого и жестокого, как лишить нас жизни не в тот момент, когда нам грозит смерть от голода и холода, а тогда, когда впереди забрезжила надежда на спасение…
        - А это все ты, мама! - брызгая слюной, выкрикнул Эмрис. Его глаза горели гневом и он был похож на рассерженного котенка. - Ты думаешь, я не видел, какими глазами ты смотрела на этого Сергия ап Петра? Я не спорю с тем, что он по-своему красив, к тому же он князь своего народа, и очень могущественный князь. Но у него уже есть жена и даже не одна; и, к тому же… - он сглотнул и прищурился, его руки сжались в кулаки, - как ты могла посметь позабыть моего отца, который пал на поле брани, спасая твою, мама, жизнь и честь?! А моя сестра!? Не успели чужаки высадиться, как она начала заглядываться на молоденького чужака по имени Виктор! А ты знаешь, что у него тоже уже есть две черненьких жены, которые ночью согревают его постель?
        Так вот оно в чем дело! Понимание того, что причиной всех этих дурацких идей является банальная ревность, одновременно и обрадовало, и огорчило меня. Мой муж был хорошим человеком и добропорядочным семьянином, крайне редко валявшим пейзанок по сеновалам, но, черт возьми, он погиб уже очень давно и его образ уже начал стираться в моей памяти… Десять лет - это немалый срок, ведь даже наша святая матерь церковь требует от вдовы, чтобы она носила траур не больше трех лет, а потом снова позволяет ей выйти замуж. Я думала, что отдала все долги мужу, вырастив его сына и дочь, но Эмрис в своей дикой детской ревности, видимо, имеет по этому поводу иное мнение. А уж его претензии к Шайлих и вовсе за гранью добра и зла. Этот Виктор… Он молод, симпатичен, галантен и знатен, отчего является вполне подходящей парой для нашей девочки. В любом случае рано или поздно ей все равно надо будет выходить замуж и, возможно, этот выбор жениха будет наилучшим из всех возможных. Вероятно, Эмрис сам втайне влюблен в свою красавицу сестру и оттого проявляет в ее адрес столь неуместную ревность. По поводу плотской любви брата
к сестре наши барды тоже сложили множество душещипательных баллад, но ни одна из них не имела счастливого конца; обычно любовники соединялись в объятиях смерти или же умирал только один из них, а второй страдал по нему до конца жизни. Нет, я не желаю своим детям такой судьбы, тем более что Шайлих отнюдь не рвется ответить на чувства своего брата.
        - Сядь, Эмрис, - повелительным тоном произнесла я, - и разговаривай со мной почтительно, ведь пока я еще твоя мать, а ты мой несовершеннолетний сын. Это первое. Никого ты не убьешь, никого не зарежешь и не перережешь, а выйдешь из этого шатра, пойдешь и найдешь отца Бонифация и исповедуешься ему во всем, что сейчас тут наговорил, и тем самым облегчишь свою душу. Если он тебя и благословит посохом по лбу, то значит, так тому и быть. Это второе. Поскольку ты единственный сын своего отца и последний представитель клана Рохан, то по присоединению к народу чужаков ты должен будешь жениться на стольких девушках, сколько позволено их обычаями, и произвести от них столько детей, сколько это будет возможно. Но при этом забудь о Шайлих, она не для тебя. Кровосмешение - смертный грех, и чужаки тоже это признают. Это третье. А сейчас иди, сын, и делай то, что я тебе сказала.
        Вскочив на ноги, Эмрис ожег меня разъяренным взглядом. На мгновение я даже подумала, что сейчас мой сын выхватит кинжал и кинется меня резать. Однако он справился со своими чувствами, резко развернулся и вышел вон. Надо понимать, отправился разыскивать отца Бонифация.
        Едва Эмрис вышел, как я услышала тихий плач Шайлих.
        - За что он хотел убить меня, мама? - спросила моя дочь. - Неужели только за то, что я пару раз посмотрела на Виктора? Ты знаешь, вы так кричали, что я проснулась и слышала ваш разговор почти от начала и до конца. Вы так кричали, что кроме меня вас, наверное, слышало все становище и даже чужаки на своем корабле. О, мама… - Она всхлипнула и бросилась мне на шею. - Мама… Мне кажется, что Эмрис сошел с ума, - горячо заговорила она; я ощущала ее слезы на своей шее, - ведь я совсем не хочу умирать, а хочу свою семью, мужа, жарко пылающий очаг, дарующий тепло и свет, и множество детей, рассевшихся кругом возле огня! Неужели мой брат не понимает, что счастливым или несчастливым можно быть в любом мире, а то, что он нам предложил, на самом деле есть ужасный позор и мерзость?
        - Успокойся, Шайлих, - умиротворяющим тоном сказала я, гладя ее по голове, - ничего не будет. Эмрис - это всего лишь напуганный всем произошедшим мальчишка. Поверь, отец Бонифаций сумеет наставить его на путь истинный. Он и не с такими справлялся. А теперь поворачивайся на другой бок и спи дальше. Завтра будет трудный день…
        ТОГДА ЖЕ. ВРЕМЕННОЕ СТАНОВИЩЕ КЛАНА РОХАН. ОТЕЦ БОНИФАЦИЙ, КАПЕЛЛАН КЛАНА РОХАН
        - Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; вразуми нас неразумных; покажи путь заблудшим во тьме, зажги для них путеводный огонь; даруй знание того, что случилось по Твоей воле, а что против нее; И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава вовеки. Аминь.
        Жаркая молитва отца Бонифация улетает к темным небесам, но ответа на нее пока нет. Небеса молчат, как будто там сейчас действительно идет вечер шестого дня творения и усталый Творец Всего Сущего, Отец Небесный, отдыхает на облаках после трудов праведных. Но священник не унимался и продолжает вопрошать Всевышнего в надежде, что Творец все-таки ответит на его вопросы. Ведь Творец должен присутствовать в этом мире с первого и до последнего момента его существования.
        Князь же чужаков, Сергий Сын Петра, сообщивший отцу Бонифацию, что все они находятся в глубоком прошлом задолго до Рождества Христа и даже до официального Сотворения Мира, от религиозного диспута с тройным переводом уклонился, сообщив только, что от тоже верит в Творца Всего Сущего, которого местные народы почитают под именем Великого Духа, или же в женской ипостаси - под именем Великой Матери. Правда, еще больше они почитают различных духов природных явлений, которые не являются ни злыми, ни добрыми, а просто олицетворяют собой те процессы, от которых непосредственно зависит жизнь и благополучие каждого аборигена. А сколь-нибудь широкое внедрение христианства со всей его догматикой и обрядностью в настоящий момент просто невозможно, потому что для подобных религиозных верований отсутствует необходимая культурно-историческая база.
        Для отца Бонифация это была удивительная концепция, которая, правда, объясняла, почему никто не откликается на его молитвы. Ни девы Марии, ни Христа, ни апостолов и просто святых еще не существует, и еще некому дать ему совет, как быть в такой ситуации. Именно после этого отец Бонифаций и взывал раз за разом непосредственно к Небесному Отцу, много раз получив в ответ тишину, и только в последний раз до изрядно утомленного священника с горних вершин донеслось: «Будь чист сердцем, непримирим ко злу, старайся не навредить, действуй только в согласии со своей совестью, но твердо и решительно, и да случится тогда то что случится, доброе или злое, за все в ответе будешь только ты один…»
        Вот так всегда - мы вопрошаем Бога об одном, желая получить конкретные указания, что нам делать, как будто Бог - это вышестоящее начальство, а в ответ получаем то, чего совсем не ожидали. Смотри, оценивай, думай, решай, действуй сам - иначе зачем тебе дана свобода воли и человеческая душа, способная и к хорошему, и к плохому? Попади на место отца Бонифация какой-нибудь Торквемада или Игнатий Лойола - вот бы он развернулся, обличая греховную сущность сразу аборигенов и прогрессоров, а заодно порочность самого замысла. После этого такой священник или погубил бы своей агитацией все начинание, или вместе с последователями был бы изгнан в пустыню, где они и закончили бы свои дни в пасти диких зверей.
        Но отец Бонифаций был не из таких. По рождению сакс-язычник, он в детстве попал в плен корнуоллским бриттам, был ими крещен и воспитан в одном из христианских монастырей. В связи с этим фактом его биографии способностей взглянуть на проблему со всех сторон ему было не занимать. Он понимал, что грех греху рознь, и обличать аборигенов за то, что они аборигены, это все равно что пенять воде на то, что она мокрая, а огню на то, что он обжигает. Что же касается действий прогрессоров, то умный священник, получивший подобное наставление и освобожденный от оков догматов, способен понять, что в некоторых случаях прогрессоры копировали то единственное общество, которое знали, а в остальном действовали, желая людям только добра. Никто не может обвинить их в угнетении или порабощении аборигенов. Однако следует помнить, что ответственности за духовное состояние крещеных членов возглавляемой госпожой Гвендаллион фамилии с отца Бонифация никто не снимал и не снимет. За то, что для аборигенов или прогрессоров полгреха или вовсе не грех, с рожденных во Христе спросится по полному счету, а может, и вдвойне. И, как
всегда, в этом положении дел есть и хорошее, и плохое. Негативные последствия были еще впереди (это к гадалке не ходи) зато позитивные не замедлили проявиться тут же.
        Бедолага Эмрис, разозленный и запутавшийся, нашел отца Бонифация, когда тот размышлял о том, каково должно быть его истинное место в сложившемся положении. А может, это был знак Божий, говорящий о том, что один хороший удар палкой в качестве снотворного способен полноценно заменить несколько часов бесплодных умствований… Это даже не была исповедь; разогретый предыдущим разговором с матерью, молодой наследник лорда начал выкрикивать обиды-обвинения в ее адрес. Он стремился убедить себя (в первую очередь) и священника в своей собственной белопушистости и моральной чистоте, а свою мать Гвендаллион представляя как стремящуюся к разврату аморальную женщину. Это не было исповедью еще и потому, что Эмрис ни полсловом не обмолвился о своем предложении убить мать и сестру, а потом самому покончить жизнь самоубийством. За такое ведь и действительно можно посохом по лбу схлопотать. А если не поможет с первого раза, то еще раз и еще; одним словом, до полного излечения от дури.
        Но отец Бонифаций капелланом в клане Рохан служил не один день, и даже не один год. Эмрисова папеньку он живым уже не застал, появившись в окружении Гвендаллион аккурат после его смерти, но хозяйку, которую считал железной женщиной, не потакающей себе даже в мелочах, он буквально выучил наизусть. А тут такие обвинения, прямо противоречащие всему, что священник знал о временной главе клана Рохан. Зато будущего лорда и наследника священник считал избалованным неуравновешенным молодым человеком, который только и ждет момента, когда он по праву рождения возглавит клан - и вот тогда он всем «покажет», отомстив за настоящие и мнимые обиды.
        Отцу Бонифацию достаточно было сложить два и два - и сразу все становилось ясно. Молодой человек клевещет на мать, потому что разочарован ее решением отдать свой клан под покровительство чужаков, ведь это решение лишало наследника лорда даже малейших надежд хоть когда-нибудь получить власть. Князь Сергей ап Петр не выглядел особо жестким человеком, но окружающие его люди, и даже добрый христианин Виктор, буквально смотрели ему в рот, ловя каждое слово. Можно было представить, что, прожив какое-то время в составе нового народа, освоившись и выучив язык, бывшие члены клана Рохан точно так же подпадут под влияние нового князя, как и его нынешние подданные. И сам отец Бонифаций не мог дать никаких гарантий за то, что рано или поздно он не попадет под влияние этого человека - а значит, чужих и чуждых для него идей. Но при этом он знал, что это может случиться только в том случае, если эти идеи будут соответствовать его собственным представлениям о том, что правильно, а что неправильно, что хорошо, а что плохо.
        Но было во всем этом еще что-то, что во время разговора постоянно ускользало от внимания священника, а он пытался это уловить. Своим опытом священнослужителя отец Бонифаций чувствовал, что Эмрис не желает быть с ним откровенным, что он что-то скрывает и это «что-то» имеет чрезвычайную важность для его души. Через тысячу лет или около того из отца Бонифация, наверное, получился бы очень хороший инквизитор, потому что без применения дыбы, испанского сапога и железной девы, на одном искусстве вести беседу, он все-таки докопался до истинной подоплеки сегодняшнего скандала. И докопавшись, пришел в ужас. Дьявол, который, рыкая аки лев, бродит по здешним пустошам, появился не со стороны чужеземцев со странными обычаями, а поразил наследника их лорда, поселив в его сердце злобу, зависть и ревность, и заставив таким образом помыслить о самом страшном грехе, который только может совершить христианин. Точнее, о целом букете грехов. Обычно такое, если не доводить дело до костра, «лечилось» пожизненным заключением в монастырь, а там постом и молитвой, пока грешник либо не превратится в святого, осознав свои
ошибки, либо просто не помрет. Но под рукой нет подходящего монастыря, и вообще нет никаких церковных властей, которым вменяется решать такие вопросы.
        Значит, их придется решать со светскими властями - то есть с главой клана госпожой Гвендаллион и князем Сергием ап Петром. И время в данном случае не ждет, потому что безумец может попытаться привести свое намерение в исполнение и попробовать кого-нибудь убить. Придя к определенному умозаключению, как и предсказывала Гвендаллион, отец Бонифаций поудобнее перехватил посох и без особого замаха врезал его навершием по лбу Эмриса. Много ли надо юному сопляку, чтобы на какое-то время уйти в поля счастливой охоты. А вот теперь можно кликнуть людей, чтобы связали грешника и охраняли до самого утра, когда состоится разбор дела. Никто не будет возражать против падения бывшего наследника, ибо многие, уже привыкнув к доброй госпоже, с содроганием представляли себе, как этот избалованный юноша становится их господином.
        16 ИЮНЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. РАНЕЕ УТРО, ВРЕМЕННОЕ СТАНОВИЩЕ КЛАНА РОХАН.
        ШАЙЛИХ, ДОЧЬ ГОСПОЖИ ГВЕНДАЛЛИОН И ПОКОЙНОГО БРЕНДОНА АП РЕГАНА (14 ЛЕТ)
        С детства меня приучали к смирению перед Волей Божьей. Мне хотелось быть хорошей христианкой, и я много молилась, и Господь, как мне казалось, всегда поддерживал меня и направлял. Но с тех пора, как мы попали сюда, на Берег Мертвых, мое душевное равновесие сильно пошатнулось - мне часто казалось, что Господь отвернулся от нас. Мы терпели лишения и находились на грани отчаяния, не понимая, что произошло с нами и почему. Но отец Бонифаций вразумлял нас - он говорил, что это лишь испытания, которые Господь послал нам и которые нужно пройти с честью, не утратив веры, и что посланы они нам для укрепления духа. Отец Бонифаций, наш духовный оплот, был так убедителен… Он так искренне и горячо мог говорить о Господе и Его любви к нам, что все сомневающиеся преисполнялись раскаяния за свои колебания и слабость духа, что часто стали накатывать на нас. Нам повезло с пастырем - воистину он был нашим наставником в этом не очень хорошем положении.
        «Не впадайте в отчаяние, не вините никого, не поддавайтесь унынию и избегайте распрей, не позволяйте страху овладевать вашими душами и молитесь Господу нашему, который дал нам сии испытания, дабы закалить дух наш… - вдохновенно говорил он, и все внимали его словам, смиренно склонив головы, - смиритесь с волею Его, доверьтесь Ему - и Он устроит все по разумению Своему, и не оставит нас в страданиях и нужде… откройте сердца свои - и войдет туда любовь Божья, и познаете вы промысел Его… Ибо о нас радеет Отец Небесный, что путями Своими ведет нас через скорби к божественной благодати…»
        Мне часто казалось, что, если бы не отец Бонифаций, в нашем клане могла бы возникнуть вражда или бунт - ведь, оказавшись в отчаянном положении и к тому же в таком месте, где нет никакой власти и закона, люди выпускают наружу все плохое, что есть у них в душе. Нашему капеллану удавалось это предотвратить. Впрочем, несомненно, что все это у него получалось с Божьей помощью, так как обладал он сильной и искренней верой, которая пронизывала все его существо…
        Наверное, без его помощи моя матушка не смогла бы справиться с людьми и обустроить наш быт. Но это лишь мои предположения, которые я никогда не выскажу вслух. Ведь глава клана - все-таки она, моя мать, госпожа Гвендаллион. Она сильная и волевая женщина, но одними этими качествами в данных условиях все же не обойтись. Каков бы ни был ее авторитет, авторитет Господа всегда выше. И потому эти двое - матушка и отец Бонифаций составляют основу нашего клана, и весьма успешно управляют им в этих условиях, а Тревор-управляющий только доводит их распоряжения до людей и следит за их выполнением. Я вижу, как ей приходится нелегко, и потому не перестаю восхищаться моей матерью… Как бы мне хотелось быть похожей на нее! К сожалению, я вынуждена признать, что у меня совершенно другой душевный склад. Какие-то черты я, конечно, могу воспитать в себе, но все же мне всегда будет недоставать ее жесткости и решительности… Она кажется мне абсолютно бесстрашной, словно она сделана из железа. Я никогда не замечала в ней каких-то метаний; она будто заранее знает, что ей сделать или сказать… Но в то же время она добра и
справедлива. Под твердой броней у нее сокрыто нежное и сострадательное сердце. Она умеет подбодрить и утешить, и руки ее теплы и ласковы… О матушка! Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя и выразить всю свою любовь к тебе? Этот гадкий Эмрис отвратительно ведет себя и говорит чудовищные вещи, но я, я никогда не умыслю дурного против тебя!
        Я одобряю, тысячу раз одобряю твое решение. Ведь и тебе, и мне ясно, что произошедшее - как раз и есть тот Божий промысел, о котором говорил отец Бонифаций. Мы все проявили стойкость духа - и Господь явил Свою благодать, послав нам этих странных людей, что предложили присоединиться к их народу. Увидев их впервые, я сразу поняла, что с ними нас ждет хорошее будущее. Светлые лица князя Сергия ап Петра и его жены, их уверенные манеры говорили о том, что им можно довериться. Их темнокожий эскорт выглядел достаточно сурово, но у меня было некое наитие, что суровость эта показная, а на самом деле они такие же добрые, как мы. Вообще с тех пор, как я просто постояла рядом с князем и княгиней, я пребываю в уверенности, что сбылась Господня воля - и отныне наша жизнь станет совершенно другой.
        К сожалению, брат мой отчаянно боится перемен и этот страх может заставить его сделать страшные вещи. Он цепляется за свои честолюбивые мечты, что однажды он станет нашим лордом. Он же так долго лелеял эту мысль… Уж не знаю, удастся ли кому-нибудь вразумить его так, чтобы при этом не прибить насмерть. Ведь я все равно люблю его, поскольку он мой брат, и мне не хотелось бы, чтобы он пострадал из-за своей неуместной гордыни… Но что я могу здесь поделать? И мне остается только молиться за то, чтобы он не погубил свою бессмертную душу.
        До того, как наш берег посетили эти чужаки, я много предавалась размышлениям о своем будущем. И чем больше я об этом думала, тем большая тоска начинала меня одолевать. Что если мы так никого и не встретим на этом суровом необитаемом берегу? Придет зима, и мы все умрем от холода и голода… Хотя, если Господу будет угодно, мы можем встретить тут людей. Но кем они окажутся? Не ждет ли нас впереди еще худшая доля? Конечно, отец Бонифаций призывал принять Божью волю, какой бы она ни была, но я просто обмирала при мысли, что это могут оказаться жестокие злодеи, которые сделают из нас своих рабов, если попросту не убьют…
        И вот свершилось - мы встретили людей. И они рассказали нам совершенно удивительные, невероятные вещи. Я готова была допустить, что здесь, в этом странном мире, водятся невиданные существа из древних легенд, но то, что мы встретимся тут с людьми из далекого будущего - до такого моя фантазия никогда бы не додумалась. Но вместе с ошеломляющим изумлением я испытала нечто доселе неведомое - чувство, будто Господь слегка приоткрыл нам некую завесу тайны, позволив заглянуть за нее лишь одним глазком. Кроме всего прочего, мне хотелось бы получше узнать этих людей, понять их обычаи, чувства и желания. Выглядят они очень странно, особенно темнокожие девицы, но я думаю, что они должны быть похожи на нас. Меня влечет к ним, и я очень рада, что теперь мы будем жить рядом. И особенно меня притягивает один молодой человек. Когда я думаю о нем, у меня сердце то замирает в груди, то начинает биться часто-часто, а к щекам приливает кровь. В эти моменты я чувствую себя сумасшедшей и готова совершать разные безумства.
        И он тоже, кажется, заинтересовался моей персоной. Я поняла это по его заинтересованному и оценивающему взгляду. Хотя у меня практически не было опыта в общении с молодыми людьми, потому что раньше я никогда не выезжала из нашего поместья, но этот дар - распознавать смысл взгляда, брошенного юношей - видимо, присутствует изначально в каждой взрослеющей девушке. Да тут и распознавать-то было нечего. Его первый взгляд просто обжег меня - так, что я ужасно растерялась и покраснела, как будто я вдруг оказалась перед ним совершенно голой. Конечно, это от него не ускользнуло. Но он оказался благовоспитанным молодым человеком - он больше не таращился на меня, а преимущественно смотрел куда-то мимо, но я знала при этом, что между нами уже что-то есть, и от этого мое сердце колотилось гулко и сладко… Кажется, я влюбилась в него - вот так, нечаянно… Я, право, не хотела. Но это было сильнее меня… И ничего уже с этим поделать нельзя - и я пока не знаю, к счастью это или нет.
        Этот парень, несомненно, являлся знатным человеком, принадлежащим к воинскому сословию. О, я обратила внимание на то, как он носит оружие - тут чувствуется не одно поколение славных предков! Словом, с тех пор я не могла не думать о том молодом человеке, который представился Виктором - собственно, именно с его помощью чужаки и осуществляли переговоры с матушкой, потому что только он среди них владел латынью, на которой, в свою очередь, разговаривал отец Бонифаций. По этой причине Виктор был всегда рядом со своим вождем, и я могла видеть его настолько часто, насколько это вообще возможно, потому что прежде чем мы поедем к тому месту, где нам предстоит жить, нужно будет сделать много разных дел.
        А Эмрис… когда он пришел поговорить с мамой, он вел себя как сумасшедший. Он говорил чудовищные вещи! Я лежала, слушала и просто задыхалась от ужаса и возмущения! Потом, когда он ушел, я не могла сдержаться и заплакала. Но мама утешила, успокоила меня. Она убедила меня, что все будет хорошо. Я хотела было признаться ей, что мне очень понравился Виктор, но передумала, решив сделать это позже.
        Заснула я ту ночь с блаженной улыбкой на устах, утешенная и обласканная матерью - о, мне редко перепадало такое счастье; матушка была достаточно сурова и сдержанна на людях. Наутро я встала свежая и какая-то обновленная - словно ангел приходил ко мне ночью и вселил в меня в меня непоколебимую уверенность, что наши мытарства подошли к концу. Что впереди нас ждет много прекрасного и удивительного. Что я буду счастлива и получу от жизни все то, что хочу…
        Прочитав утреннюю молитву, я вышла на улицу. Занималось раннее утро. Вроде все как обычно, но отчего-то ярче казались мне сегодня краски; может быть, потому, что на всем уже лежала печать новой жизни…
        Улыбаясь, я подставила лицо свежему ветерку и закрыла глаза. Я воображала (а может, так и было?) что незримые ангелы пролетают мимо, задевая меня своими крылами…
        А когда я открыла глаза, то увидела, как ко мне направляется… Виктор. Он шел вслед за своим князем со стороны морского берега, позади него вставало солнце, заливая небосклон своими лучами, и хоть фигура его казалась темной на фоне этого утреннего сияния, и я не могла разобрать выражение его лица, я знала, что он улыбается - мне и только мне…
        16 ИЮНЯ 2-ГО ГОДА МИССИИ. УТРО. СУББОТА. «ОТВАЖНЫЙ» НА ПОБЕРЕЖЬЕ КОРНУОЛЛА.
        Ночь прошла неспокойно - соседи сильно шумели, выясняя какие-то свои внутренние отношения. Ночные вахты из полуафриканок, плюс Майга и два подросших щенка Зары (которые стояли на палубе, несмотря на то, что корабль был вытащен на берег) рассказывали, что около полуночи в становище бриттов поднялся шум. Люди бегали и кричали, возбужденно визжали женщины, лаяли собаки и мычали волы, как будто там происходила маленькая революция. Для полного впечатления не хватало только красных знамен, барабанного боя и ружейных залпов. Потом все утихло, и ночную тишину лишь изредка разрывал пронзительный девичий плач, которому своим погребальным воем на разные голоса подпевали собаки бриттов.
        Едва забрезжило утро, Сергей Петрович взял с собой Виктора де Леграна* и пошел к бриттам с тем, что чтобы узнать, что у них произошло. Навстречу им вышли госпожа Гвендаллион, отец Бонифаций и Виллем-воин, с дополнением в виде маленького кругленького человечка, который был представлен как Тревор-управляющий. При этом все четверо имели вид мрачный до невозможности, а при взгляде на Гвендаллион становилось понятно, что она этой ночью не спала, зато много плакала.
        ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРОВ: * В случае, если разговор пойдет об обыденных делах, русского словарного запаса Виктора должно хватить для того, чтобы переводить прямо с латыни на русский и наоборот, исключая лишнее звено в виде Люси. Вот объяснять сложные вещи вроде провалов во времени он бы не взялся.
        Поздоровавшись, отец Бонифаций дождался ответного приветствия и мрачным тоном произнес:
        - Сегодня ночью у нас случилось несчастье. Молодой господин от всех переживаний помутился умом и задумал убить своих мать и сестру, после чего покончить жизнь самоубийством, бросившись на отцовский меч. Замыслить такое - страшный грех для любого христианина, поэтому, узнав об этом, мы сразу обезвредили потенциального преступника, связав его по ногам и рукам. Поскольку вы, Сергий ап Петр, теперь наш князь, мы выносим это дело на ваше рассмотрение и надеемся, что вы будете в меру суровы к грешнику, но при этом справедливы и объективны.
        Виллем-воин сказал несколько слов на наречии думнониев - и отец Бонифаций перевел их на латынь:
        - Моя дочь Фианна влюблена в этого маленького негодяя как кошка. Ото она сейчас страдает по нему так, будто он уже умер. Во имя Господа Нашего Иисуса Христа и всех твоих богов, чужеземец, прошу - будь милосерден к этому несчастному и сохрани ему жизнь. Его мать и наша госпожа леди Гвендаллион так надеялась, что он женится и принесет ей множество внуков, что не даст угаснуть роду ее покойного мужа даже в этом чужом для нас мире…
        - Да, - сказала Гвендаллион, вытерев слезы, - это так. Мой сын состоит в прямом родстве с королями Корнуолла, и если он умрет, не оставив потомства, это будет невосполнимая утрата для всего нашего народа…
        «М-да, - подумал Сергей Петрович, - требуется и на елку влезть, и не оцарапаться. Впрочем, прежде чем что-то говорить или обещать, желательно сначала взглянуть на предполагаемого преступника, все преступление которого состоит в одних намерениях, правда, довольно мерзких. Интересно, сколько ему лет? Судя по тому, что его мамочка выглядит весьма молодо, этому молодцу не может быть больше двадцати лет. К тому же, если бы он был совершеннолетним, то уже самостоятельно управлял бы кланом, отодвинув мать в сторону…»
        На прямой вопрос о возрасте преступника отец Бонифаций ответил, что юному обормоту совсем недавно исполнилось шестнадцать лет.
        Петрович подумал, что это самый тот возраст, когда гормоны шибают в неокрепшую голову, и молодые чудики (особенно из числа так называемой «золотой молодежи») под их воздействием начинают творить различные безумства. Влюбляются в неподходящие объекты, а потом от несчастной любви бросаются в пропасть без парашюта, травятся йадом, убиваются апстену, топятся в реке или лучше в болоте, вешаются или в качестве разнообразия убивают свой предмет любви по принципу «так не доставайся же ты никому». А тут еще такие события с провалом в другой мир, что и у взрослого мужчины может поехать крыша. Так что еще надо посмотреть и подумать - может, и в самом деле стоит быть немного помягче к бедному юноше.
        - Я выражаю вам свое глубочайшее сочувствие, - сказал Сергей Петрович, склонив голову в сторону Гвендаллион, - мне очень жаль, что в вашей семье случилось такое несчастье. Могу вас заверить, что мой суд будет справедливым и объективным. Но сначала я должен увидеть предполагаемого преступника, и только потом выносить хотя бы предварительное заключение об этом деле. Ведь наша цель - не просто наказать оступившегося человека (тем более что он еще полностью не отвечает за свои поступки), а способствовать его исправлению и возвращению к людям в качестве полезного члена общества.
        Гвендаллион только мило покраснела и кивнула, а отец Бонифаций произнес с оттенком уважения:
        - Вы говорите как хороший христианин, господин Сергий ап Петр.
        - А я и есть христианин, - ответил Сергей Петрович, продемонстрировав всем посеребренный крестик, извлеченный из-за ворота куртки. - Просто Бог должен быть в душе и сердце, а не у всех на виду. Иначе поступают только фарисеи.
        Услышав перевод этих слов от Виктора де Леграна и увидев крестик, отец Бонифаций застыл в порядке общего обалдения.
        - А… как же ваш… кхм-кхм… такой нехристианский образ жизни… - удивленно произнес он, когда сумел немного преодолеть замешательство, - многоженство и прочие разные соблазны, о которых мы тут уже изрядно наслышаны от нашего доброго друга Виктора?
        - А это, - ответил Сергей Петрович, открыто глядя в лицо священника, - во исполнение Христова завета, что не человек для субботы, а суббота для человека. Впрочем, поживете с нами какое-то время, сами поймете. Тогда и поговорим… а пока давайте посмотрим на нашего преступника.
        И привели Эмриса-барчука. Сергею Петровичу он показался смертельно испуганным диким зверенышем, извивающимся в руках здорового, словно глыба, Онгхуса-кузнеца. Рыжий как мать, взъерошенный как дикобраз, оскаливший в ненависти мелкие белые зубки, сын Гвендаллион был похож на пойманного охотниками лисенка, готовящегося подороже продать свою жизнь.
        - Проклятый колдун! - выплюнул Эмрис со злобной гримасой, увидев Сергея Петровича, - Зачем ты пришел смущать нас своими проклятыми чудесами? Зачем ты околдовал мою мать, что она смотрит на тебя так, как никогда не смотрела на моего отца? Ты, ты, ты своим колдовством опозорил и разрушил нашу семью, но как всякий честный христианин, я тебя не боюсь! Распни меня - и я буду смеяться тебе в лицо… Тьфу на тебя три раза, колдун!
        - Эмрис! - строго сказал отец Бонифаций, - я не подтверждаю твое обвинение Сергия ап Петра в колдовстве. Ты же сам прекрасно знаешь, что предметы из холодного железа аннулируют любую волшбу, а все его так называемые колдовские амулеты сделаны именно из железа.
        - Все равно он колдун! - выкрикнул Эмрис, сверкая глазами, - он же околдовал мою мать, а для этого ему, должно быть, не нужны амулеты. Вы только посмотрите на нее - и увидите, что это правда. Моя некогда почтенная мать влюблена в него, и если бы не это колдовство, она бы никогда не согласилась отдать нашу фамилию под власть этого чудовища!
        - Дочь моя, - обратился отец Бонифаций к Гвендаллион, - какие чувства ты испытываешь к присутствующему здесь Сергию ап Петру?
        - Я вдовая, обеспеченная женщина, отче Бонифаций, - спокойно и величественно ответила Гвендаллион, - не являюсь ничьей рабой, и по истечению срока обязательного траура имею право испытывать любые чувства к любому симпатичному мне мужчине. Это первое. Присутствующего здесь Сергия ап Петра я знаю еще слишком мало, чтобы испытывать к нему какие-то определенные чувства. Я же все-таки не молоденькая девчонка, у которой только начали расти цыцки. Это второе. Сергий ап Петр вызывает у меня надежду в отношении дальнейшего будущего нашей фамилии, потому что ее благополучие для меня важнее всего. Это третье. Я знаю, что Сергий ап Петр женат на нескольких женщинах, и я слишком горда и независима для того, чтобы навязываться его женам в товарки, тем более что некоторые из них годятся мне в дочери… Это четвертое.
        - Вот видишь, Эмрис, - сказал отец Бонифаций, - твоя мать рассуждает сдержанно и здраво, когда речь идет о Сергии ап Петре, глаза у нее не горят и щеки не пунцовеют, а это значит, что если между ними возникнут какие-то чувства, то все в воле Божьей.
        - Но Бога же нет!!! - выкрикнул Эмрис. - Разве не об этом сказал нам колдун Сергий ап Петр?
        - Сергий ап Петр, - возразил отец Бонифаций, - сказал нам, что еще не родился Сын, но Отец и исходящий от него Святой Дух, несомненно, присутствуют на небесах и их власть и воля распространяются на всех людей, живущих во всех временах от Сотворения Мира и до Конца Света. Так что и здесь смертный грех, записанный на двенадцати скрижалях, остается смертным грехом, хотя другие, более поздние установления отцов церкви, возможно, потеряли свою силу. Аминь.
        Вот тут-то Эмриса и проняло по-настоящему. Пацан, решивший, что раз Бога нет, значит ему можно все, вдруг сдулся и сморщился - как мех, из которого вылили все вино. В лицо ему вдруг дыхнуло адским жаром с ароматом серы, в горле запершило, а глаза его заслезились… Только сейчас он понял, от какой посмертной участи его избавила стойкость и твердость характера его матери.
        Отец Бонифаций внимательно наблюдал за состоянием юноши и когда решил, что тот дозрел, начал говорить.
        - Нагрешил ты, парень, преизрядно, хотя по большей части мыслию, а не делом, - произнес священник, - но грех мыслию может быть даже страшнее греха действием, совершенного без предварительного умысла, в гневе и отчаянии, потому что если долго думать черные мысли, то можно додуматься до такого кошмара, что от ужаса поседеет сам Сатана. Но впрочем, к тебе это не относится, ты действовал как раз в гневе и отчаянии, а посему я с легким сердцем передаю тебя в руки светских властей и при этом прошу их быть к тебе справедливыми и милосердными. Сергий ап Петр, теперь ваше слово. Какое наказание вы определите этому молодому человеку и нужно ли мне готовить его душу к сошествию в загробный мир?
        Когда Виктор с грехом пополам перевел эту напыщенную тираду, Петрович оглядел Эмриса-барчука с ног до головы и, кивнув, произнес:
        - Душу вы, отче Бонифаций, к сошествию в загробный мир приготовьте, но это только на всякий случай. По основному плану молодой человек должен остаться в живых, но на пути к Спасению его будут ожидать трудности и опасности, которые не только накажут его за допущенный грех, но и закалят его душу и тело, научат ценить жизнь во всех ее видах и покажут воистину, что Христос был прав, когда сказал, что пред Богом нет ни эллина, ни иудея. Я не буду разглашать сейчас детали этих испытаний, потому что если о них заранее узнает испытуемый, то они потеряют свою силу. Кроме того, он сам искренне должен хотеть искупить свой грех, в противном случае у нас ничего не получится и Божье возмездие все равно настигнет грешника, не искупившего свои грехи. На этом у меня все; пока уведите этого молодого человека и постом и молитвой подготовьте его душу к последующим испытаниям.
        Когда несчастного юношу увели, Сергей Петрович попросил Гвендаллион и отца Бонифация подойти поближе, чтобы он мог изложить им свой план, основанный на истории с очищением полуафриканок от греха людоедства.
        ТОТ ЖЕ ДЕНЬ. ПОЛДЕНЬ, ВРЕМЕННОЕ СТАНОВИЩЕ КЛАНА РОХАН.
        ГВЕНДАЛЛИОН, ВДОВА БРЕНДОНА АП РЕГАНА, ВРЕМЕННАЯ ГЛАВА КЛАНА РОХАН
        Лукавила ли я, когда говорила, что не испытываю к Сергию ап Петру никаких особых чувств, как женщина к мужчине? Сейчас, наедине с собой, я честно могу ответить на этот вопрос - если и лукавила, то совсем немного. В тот момент мне было не до мужчин, какими бы привлекательными они ни были. В тот момент меня интересовала только судьба моего сына Эмриса. Пусть он и полный болван, но он все-таки мой сын, плоть от моей плоти и кровь от моей крови, и я совсем не хотела его смерти. Но, в конце концов, история с моим сыном блестяще разрешилась с помощью отца Бонифация и Сергия ап Петра, при этом они обещали вернуть мне моего мальчика не только живым и здоровым, но и в здравом уме и твердой памяти, превратившимся в полезного члена нашего общества.
        Сказать честно, из-за отсутствия настоящего отцовского пригляда мой сын вырос в обстановке избалованности и вседозволенности. Строгая и суровая со всеми остальными домочадцами, я не могла ни в чем ограничивать его, а назначенный его дядькой Виллем-воин обладал над Эмрисом властью только во время воинских тренировок. Потом, когда мы совещались после вынесения приговора, Сергий ап Петр сказал, что состояние души моего сына таково, что можно подумать, что ему не шестнадцать лет, а, к примеру, всего шесть. Обычно в этом возрасте сыновья сосредоточены на своих матерях и тяжко переживают их так называемые «измены», ревнуя их к отцам, младшим братьям и сестрам, а уж если вдова выходит замуж, так это и вовсе превращается для ребенка в катастрофу.
        И точно - я прекрасно помню те истерики, которые закатывал мне маленький Эмрис после рождения Шайлих, говоря что мама его бросила, разлюбила, предала, и так далее и тому подобное. И именно после того кошмара я решила больше никогда не иметь детей, а ведь тогда еще был жив Брендон… Но ведь действительно сейчас Эмрис уже почти взрослый мужчина, а обвинял он меня почти теми же словами, как и тогда, когда был маленьким. Сергий ап Петр говорит, что моему сыну требуется срочно повзрослеть, иначе, даже став взрослым бородатым мужчиной, внутри себя он так и останется маленьким мальчиком. Впрочем, после того, что он успел натворить, взросление - это единственный способ его выживания. Этот мир очень жесток к высоковозрастным детям и убивает их при первой же допущенной оплошности. Я выслушала его план и вынужденно с ним согласилась.
        Чтобы мой сын выздоровел душою, он должен символически умереть и снова возродиться к жизни. Сергий ап Петр говорит, что проделал такое для нескольких десятков женщин, впавших в страшный грех людоедства. Теперь это его самые лояльные подданные и верные соратницы, чтящие Сергия ап Петра как второго отца. С этим планом оказался согласен и наш отец Бонифаций.
        - Господь желает не смерти закоренелого грешника, - сказал он, - но его исправления. А твой сын, дочь моя, совсем не закоренелый пособник врага рода человеческого, он просто сбитый с толку испуганный мальчишка. Но пострадать душой и телом ему должно, потому что иначе он не будет чувствовать себя по-настоящему очищенным от грехов.
        - Главное, - поправил нашего капеллана Сергий ап Петр, - чтобы наказание не переросло в чистое мучительство, а страдание согрешившего не сделалось бы самоцелью. И еще одно обязательное условие - согрешивший сам должен хотеть своего исправления, в противном случае лучше прибить его без особых страданий и не поганить свои руки какими-то особенными мучительствами, которые должны заставить заблуждающегося встать на путь истины.
        - Да, госпожа Гвендаллион, - подумав, согласился отец Бонифаций, - в том, что ваш Эмрис раскаялся и сам жаждет своего спасения, есть его величайший душевный подвиг и величайшая удача. Половина дела, можно считать, уже сделана им самим, нам только осталось доделать вторую половину.
        Теперь моего сына первым делом ожидают длительный пост и молитва, как подготовка к условной смерти и второму рождению. С завязанными глазами и заткнутыми ушами, погруженный в полную тьму, Эмрис будет ожидать перехода к иной жизни в тесном и темном помещении на корабле Сергия ап Петра, слыша только звуки своего же голоса, читающего молитвы, и получая скудные порции пищи один раз в день. Потом ему предстоит длительный переход по бурному морю, и белый свет он увидит, только прибыв к нашему новому месту жительства, что будет символизировать его второе рождение. А уже там ему уже предстоят многие труды под командой строгого руководителя, ибо, как сказал Господь: «… в поте лица своего будете добывать хлеб свой насущный». Правда, пост при этом прекратится, ибо тяжелая работа требует обильного полноценного питания. Да и молитвы с того момента он будет читать только пять раз в день: после пробуждения утром, вечером перед отходом ко сну, и перед каждым приемом пищи.
        И еще Сергия ап Петра удивило, как мы собрались по достижению совершеннолетия дать Эмрису все права нашего лорда - притом, что он сам никогда и никому не подчинялся? Был бы жив его отец, который научил бы Эмриса безоговорочному подчинению, это было бы совсем другое дело, но так как он сирота, настоящей высшей власти над ним никогда не было, и нет сейчас. Сергий ап Петр обещал исправить это упущение. Говорят, что после своего символического второго рождения мой сын попадет под начальство главного воина их народа, Андрея ап Виктора, который преподаст обновленному Эмрису те уроки, которые ему не смог преподать по причине своей смерти его родной отец. Еще Эмрис должен знать, что здесь, среди нас, остается любящая его душа. Дочь Виллема-воина Фианна уже давно влюблена в моего сына, ужасно переживает из-за того, что с ним случилось, и обещает денно и нощно молиться за спасение его души. Праведная, чистая девочка с фиалковыми глазами; с каким бы удовольствием я назвала бы ее своей дочерью и ввела в свой будущий дом на правах жены моего сына - тем более что они с моей дочерью Шайлих и так уже давным-давно
являются добрыми подружками.
        Теперь по поводу этого самого нашего будущего дома. Достигнута договоренность о том, что взрослые члены нашей фамилии пока останутся здесь, на Берегу Мертвецов (хотя тут нет ни одного мертвеца), и помогут людям Сергия ап Петра добывать оловянную руду, за которой они сюда и прибыли. Сейчас, когда на небесах еще идет Шестой День, это совсем не трудно. Крупные кристаллы руды валяются прямо в полосе прибоя, а после сильных штормов берег, оказывается, буквально усеян серо-черными блестящими, будто алмазы, кристаллами. Но это не алмазы, а будущее олово - материал, в каком-то смысле ценнее алмазов, так как без него невозможно производство бронзы, которая почти так же тверда, как и железо, но, в отличие от него, не торопится покрываться хлопьями ржавчины. Месторождения олова, которые легко добыть, имеются только у нас, на Британских островах (и еще немного на северо-западе Испании), и из-за этого за оловом с незапамятных времен к нам плавал весь обитаемый свет, а греки и римляне даже прозвали наши острова Оловянными. Вот и Сергий ап Петр приплыл к нам за оловянной рудой, которую нам предстоит помочь ему
добыть.
        Пока мы будем этим заниматься, корабль Сергия ап Петра будет курсировать туда-сюда, привозя к нам продукты (кроме рыбы, которая нам до смерти надоела), а на обратном пути отвозя к их поселению добытую руду. А тем временем там, на новом месте, для нашей фамилии будут строиться дома с расчетом «на вырост», потому что каждому нашему мужчине придется взять столько жен, со сколькими они смогут управиться. Сергий ап Петр говорит, что для успеха их замысла огромное значение имеет численность его народа, и поэтому все женщины, способные рожать детей, должны это делать, находясь в законном браке. Каждый ребенок должен знать своего отца, никаких бастардов. С одной стороны, мне как христианке чрезвычайно противно многоженство. С другой стороны, я понимаю, что от большого количества взрослых незамужних женщин могут быть существенные проблемы, и их лучше держать либо в составе больших семей, либо в монастырях.
        Последнее, с точки зрения князя Сергия, оправданно только в том случае, если земля, на которой живут люди, уже перенаселена и нужно любой ценой сократить количество новорожденных детей. Сейчас же, когда на небесах еще идет Шестой День Творения, земля, напротив, по большей части еще пустынна, и завет Господень своим чадам: «плодитесь и размножайтесь» имеет первоочередную важность. Правда, я еще не знаю, буду ли плодиться и размножаться согласно этому завету я сама? Семей, в которые я могла бы войти, не теряя своего статуса, всего две, и в обоих случаях место старших жен надежно и прочно занято юными соплеменницами князей, которые… В общем, были бы они моими дочерьми, я бы ими гордилась, особенно спутницей князя Сергея ап Петра леди Лялей. Места своего они не уступят, и это однозначно. А я тоже гордая (все же дочь и вдова лордов нашего народа), и пойду в подчинение только к вышестоящей женщине.
        Как сказал нам Сергий ап Петр, никакого принуждения они не применяют. И даже, более того, для принятия в семью новой жены необходимо, во-первых, согласие всех предыдущих жен, во-вторых, разрешение на брак со стороны некоего Совета Матрон, в состав которого обещали включить и меня. Еще, как главе клана, мне предстоит войти в состав Совета Лордов, куда, помимо мужчин, входит глава клана Совета Матрон - некая почтенная Марина ап Виталий. Ну да, насколько я понимаю, большинство матрон, за исключением той самой Марины ап Виталий, по возрасту годятся мне в дочери. И я даже не знаю, хорошо это или плохо. Наверное, все же хорошо, потому что такого жизненного опыта, как у меня, там нет больше ни у кого.
        ТОГДА ЖЕ. ВРЕМЕННОЕ СТАНОВИЩЕ КЛАНА РОХАН. ОТЕЦ БОНИФАЦИЙ, КАПЕЛЛАН КЛАНА РОХАН
        В то время, когда мадам Гвендаллион думала о будущем своего клана, своей семьи и самой себя лично, капеллан клана Рохан отец Бонифаций размышлял о будущем веры. Ведь как птица не может без полета, а рыба не может без воды, так же человек не может без веры. Тот, кто не верит ни во что, рано или поздно превращается в животное, потом в беса. Такие, как князь Сергий ап Петр, несут дикарям знание, которое позволит преодолеть разные невзгоды, а он, отец Бонифаций, должен принести им веру, которая не позволит применить эти знания во зло. Веру в Бога-отца - Всеблагого, Всемогущего и Всеведущего, который заботится о своих чадах и ведет их к лучшему будущему, а для того посылает к ним на землю пророков, которые укажут людям путь и научат их, как правильно жить.
        Отец Бонифаций почесал нос кончиком гусиного пера и подумал, что тогда получается, что Сергий ап Петр и его сотоварищи - это и есть те самые пророки или даже архангелы, которые под видом людей сошли с небес на землю для того, чтобы научить людей, как сделать жизнь лучше и счастливее. То, что пришли эти люди не с небес, а из мира далекого будущего, и по своей воле, а не по воле Господа, для дела веры не принципиально. Для дела веры важно, что по большому счету, даже совершая свои поступки по собственной воле и желанию, они действовали в соответствии с Его благим замыслом. Христос умер на кресте для того, чтобы искупить грехи человечества и уменьшить общее количество страданий. Эти люди тоже действуют во имя уменьшения общего количества страданий, хотя на подвиг, аналогичный подвигу Христа, не претендуют. Они просто живут в соответствии с теми заповедями, которые завещал им Господь, и уже одним этим приносят людям благо. Лет через сто или через двести, когда образы живых людей сотрутся из памяти благодарных потомков, последователи его, отца Бонифация, залакируют их до полной неузнаваемости.
        Так оно, может, и к лучшему. Кому, к примеру, интересны живые люди, которыми когда-то были апостолы Христа? От них остались только описания их деяний, в которые не вошло, как они бранились на рынке с продавцами тухлой рыбы, портили воздух, возлегали с женщинами и еще совершали множество других дел, приличествующих только обыкновенным людям. И в то же время они, уверовав, сначала путешествовали вместе с Христом, как его ученики, а потом, когда он был осужден, распят, воскрес и вознесся, путешествовали из города в город, проповедуя и убеждая, и в результате построили тело Святой нашей Матери Церкви Христовой. Одна из их великий заслуг в том, что они не стали ограничиваться одной лишь израильской общиной, а разнесли Божий дар по всему свету, в противовес Аврааму, который решил ограничить веру в Творца всего сущего всего лишь своим собственным народом, как будто она не достояние всех людей на свете.
        Священник сделал пометку на пергаменте с самого начала включить в Новое Писание, что Вера в Всевышнего не может принадлежать одному племени и одному народу. А без Нового Писания никак не обойтись, потому что в условиях Шестого Дня Творения даже от Ветхого завета остается только Книга Бытия. И вообще, создание этого Нового Писания будет трудом всей его жизни и, кстати, не только его жизни. Если они договорятся с Сергием ап Петром (а они договорятся, потому что такова Божья Воля), это будет их коллективный труд, который определит дальнейшее развитие всего местного человечества.