И Никто Кроме Нас, №09 Под Знаком Кометы- библиотека РусЛит

Под знаком кометы Александр Борисович Михайловский
        Юлия Викторовна Маркова
        И никто кроме нас #9
        Аналог Балканских войн нашего мира завершился полным разгромом Османской империи. Павший Стамбул оборотился Константинополем, Российская империя твердо встала в Черноморских Проливах, Сербия обрела Косовский Край и разделила с Черногорией Санджак, Болгария воссоединилась в пределах территорий проживания болгарского народа, притязаниям Греции на южную Македонию положен конец.
        На фоне этих ярких событий происходят движения не столь заметные, но имеющие для будущего Европы тектоническое значение - такие, как распад Двойственного Союза и смерть императора-русофоба Франца Иосифа. Теперь в будущем этого мира ничего не предрешено, у всех политических игроков есть возможность сыграть свои партии по-иному, и как вишенка на торте - летящая к земле Тунгусская комета. Главный вопрос, которым озадачены осведомленные люди - на кого пошлет Бог.
        Александр Михайловский, Юлия Маркова
        Под знаком кометы
        Часть 33
        Венский конгресс - 2
        15 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ИМПЕРИЯ, ВЕНА, ПОХОРОНЫ ИМПЕРАТОРА ФРАНЦА-ИОСИФА.
        Монархи, понаехавшие в Вену с территории всей Европы, собрались под крышей старейшего дворца австрийской столицы, заложенного еще в далеком 1279 году - в те далекие времена Габсбурги только-только утвердились на этих землях. Восточная марка (старо-нем. Ostarrichi), впоследствии герцогство Австрия, была создана германским императором Римской империи Германской нации (т. н. Первый Рейх) Оттоном II в 976 году в качестве укрепленного форпоста на пути венгерской экспансии. Менялись владыки этого места, менялись и их враги. Неизменным был только рост влияния непомерно разросшегося государства, размерами уступавшего только евразийской империи Романовых.
        Но все имеет предел, в том числе и рост австрийского могущества. В ходе истории империя Габсбургов превратилась в монархическую федерацию, ибо ее владыка носил на голове целых четыре короны: Австрии, Богемии, Хорватии и Венгрии, и плюс к тому титул Апостолического величества, позволяющий его носителю вмешиваться в процесс избрания римских пап. И эта голова с множеством корон ныне оказалась единственной объединяющей идеей лоскутного государства. Раньше в арсенале австрийских Габсбургов еще был лозунг «турки даже хуже нас», но он выбыл из употребления по причине весьма своевременной кончины Османской империи.
        Итак, император Франц Фердинанд, несколько дней назад взошедший на трон своих предков, оказался последним в своем роду. Его дети не могли наследовать австрийский трон из-за того, что родились в морганатическом браке, а посему монархи, собравшиеся в Вене на похороны императора Франца-Иосифа, заодно авансом хоронили всю империю Габсбургов. Однако случиться это должно было нескоро, Франц Фердинанд в настоящий момент находился в самом расцвете сил, и если его вдруг не убьют, то проживет он еще как минимум двадцать лет. Но, в отличие от демократических политиков, думающих только в пределах электоральных циклов, монархам вменяется планировать на поколения вперед.
        Некоторые из гостей австро-венгерского императора уже давно присмотрели для себя отдельные «лоскутки» его кое-как сшитой державы. Италии, управляемой Савойской династией, например, очень нравится Триест с окрестностями, сербская королева Елена прямо здесь и сейчас жаждет получить исконные сербские земли: Боснию и Герцеговину, Сербскую Краину в Хорватии, Банат и Воеводину, а главным именинником на этом банкете считается кайзер Вильгельм, ведь ему (или его наследнику) достанется главный приз - Австрия. В узких монархических кругах об этом уже известно, и коллеги по цеху (за исключением британского короля и русской императрицы) исходят по этому поводу густыми волнами зависти: дескать, а за что этому нахалу такое счастье?
        Правящие в Бухаресте Гогенцоллерны-Зигмаринены еще совсем недавно облизывались на Трансильванию, но теперь, в новом качестве, им больше ничего не надо. Кстати, одновременно с другими вассальными монархами (в основном германского происхождения) вместе с русской делегацией в Вену прибыла и правящая румынская королева Мария - такой вот шокирующий каприз русской императрицы, утвердившей на вакантном румынском престоле не наследника старого короля, а его супругу. Двадцатый век (по крайней мере, его первая половина) с легкой руки пришельцев из будущего становился веком правительниц, а не правителей.
        Но главным сюрпризом, припасенным императрицей Ольгой для собравшихся в Вене правящих особ, являлся директор Пулковской обсерватории тайный советник Оскар Андреевич Баклунд. Доклад, который он собирался прочитать на следующий день после похорон императора Франца-Иосифа перед королями и императорами, в буквальном смысле произведет на слушателей взрывное впечатление - не меньше чем в пятьдесят миллионов тонн тротилового эквивалента. И даже принцессу Виктория Великобританская только в самый последний момент осведомили о грозящей миру опасности. Сначала императрица не сочла нужным пугать свою британскую кузину раньше, чем все окончательно прояснится, а потом ей на скорую руку пришлось объясняться с дочерью короля Эдуарда прямо в императорском поезде, мчащем из Петербурга в сторону Вены. Правда, по итогам этого разговора русская императрица несколько изменила свои намерения.
        Но это случится позже, а пока по улицам Вены тянется бесконечная похоронная процессия с участием высших сановников и коронованных особ со всех концов потрясенной Европы. Происходит не просто похороны старейшего монарха мира - собравшаяся на траурные мероприятия почтеннейшая публика хоронит старый мир. И в первых рядах, наряду с британской королевской четой и кайзером Германии, идет русская императрица со своим новомодным супругом, обоими братьями и сербской невесткой. Они тоже скорбят по безвозвратно умершему старому миру, в котором родились и выросли. Теперь все будет не так, как прежде, хотя русская императрица надеется, что ей удастся избежать самых тяжких последствий.
        Кстати, к величайшему сожалению кайзера Вильгельма, большого любителя всяческих скандалов, никто из венской придворной камарильи так и не рискнул нанести русской венценосной чете какого-нибудь оскорбления. Никто из патентованных великосветских бездельников не попытался задеть и честь юной сербской королевы, ибо ее супруг, болгарский царь Михаил Четвертый, известен таким же буйным и неуправляемым характером, как и у князя-консорта из будущего. Как даст в челюсть за не вовремя сказанное пакостное слово - будет потом работы дантистам вставлять выбитые зубы. И ничего не сделаешь: новый император всех строжайше предупредил, что за любой эксцесс ответственность понесет его организатор. Если русский князь-консорт или брат императрицы кого пристрелят, зарубят саблей или по-простонародному набьют морду, то значит, так тому и быть. Кысмет, как говорят в таких случаях бывшие турецкоподданные. Так что визит русской делегации в Вену проходит тихо, без оскорблений и ответного мордобоя или, не дай Бог, смертоубийства.
        Но вот голова колонны останавливается у венской церкви Капуцинов, после чего возглавляющий процессию герольд трижды ударяет булавой в наглухо запертые врата храма.
        - Кто идет? - глухо вопрошает с той стороны монах-привратник.
        - Его императорское и королевское величество Франц-Иосиф Первый, - отвечает герольд, - Божьей милостью император Австрийский, апостолический король Венгерский, король Богемский, Далматский, Хорватский, Славонский, Лодомерский и Иллирический, король Иерусалимский и великий воевода Сербский, великий герцог Тосканский и великий князь Трансильванский.
        - Мы не знаем такого, - глухо раздается из-за двери.
        Герольд снова три раза бьет булавой в запертые ворота, снова монах-привратник задает вопрос:
        - Кто идет?
        - Его императорское и королевское величество Франц-Иосиф Первый, - снова отвечает герольд, - Император Австрийский, апостолический король Венгерский.
        Но и на этот раз привратник отвечает: «Мы не знаем такого», и ворота опять не открываются. Привратник в третий раз спрашивает: «Кто идет?» - и тогда герольд коротко отвечает: «Франц-Иосиф, несчастный грешник».
        В ответ в замке скрежещет ключ, врата церкви открываются, и после исполнения древнего ритуала гроб старика Прогулкина наконец получает возможность водвориться в фамильном склепе Габсбургов. Но самые интересные последствия от съезда монархов еще впереди…
        РЕТРОСПЕКЦИЯ ОТ 14 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, 10:05. ВАРШАВА, ИМПЕРАТОРСКИЙ ПОЕЗД, ВАГОН ЕИВ ОЛЬГИ АЛЕКСАНДРОВНЫ РОМАНОВОЙ.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        ЕИВ Ольга Александровна Романова;
        Принцесса Виктория Великобританская;
        Канцлер Империи Павел Павлович Одинцов;
        Первая статс-дама Дарья Михайловна Одинцова;
        Директор Пулковской обсерватории, академик Императорской Санкт-Петербургской Академии наук Оскар Андреевич Баклунд.
        В Варшаве русская императрица сменила поезд, пересев с Петербургско-Варшавской на Венско-Варшавскую железнодорожную линию, имеющую европейскую ширину колеи. Эта железная дорога была построена еще во времена императора Николая Первого (второй после линии, связавшей Царское Село и Петербург), когда железнодорожные стандарты в России еще не устоялись, и считалась самым прибыльным предприятием такого рода в Российской империи.
        И вот императорский поезд тронулся; поплыл куда-то назад перрон Венского вокзала Варшавы, вояж российской императрицы до города Вены вступил в завершающую стадию. На следующее утро русская императрица прибудет в Вену прямо к началу официальных траурных мероприятий, а пока было время объясниться с лучшей подругой и ситуативной союзницей.
        Лекцию принцессе читал Оскар Андреевич Баклунд. Тори выслушала дозволенные речи, немного подумала, посмотрела на русскую императрицу и выдала неожиданное и в чем-то даже шокирующее умозаключение:
        - Понимаешь, Хельга, на самом деле нам предстоит осознать ключевой вопрос нашего бытия с тремя вариантами ответов: первый - мы имеем дело с жестко детерминированными событиями, сломать ход которых способна только облеченная решимостью человеческая воля; второй - мир вокруг нас носит истинно случайный характер; третий - все события являются отражением воли Создателя Всего Сущего. В первом случае комета, предсказанная господином Баклундом, упадет на Землю там же, где и в прошлый раз, став громким, но воистину безвредным явлением, ибо миру до взрыва в глухой сибирской тайге не будет ровным счетом никакого дела. Тогда нам придется признать, что все так называемые «случайные события» на самом деле воспроизводятся, будто записанные на валик фонографа, ибо никто из людей никаким образом не мог повлиять на случившееся. Если же комета упадет в другой части света, то станет понятно, что мир не так прост, как нам казалось прежде. Если уничтожающему удару подвергнутся пески Сахары или воды Атлантического океана, то будет ясно, что это событие стало следствием случайных колебаний неуправляемого полета
небесного тела, а если комета упадет в густонаселенной местности, то это окажется свидетельством в пользу прямого проявления Господней Воли, своего рода повторение Содома и Гоморры.
        - Да, сестрица, - ответила Ольга, передернув плечами, - неуютное ощущение. А вдруг все, что мы делали вместе с Павлом Павловичем, подвергнется осуждению и уничтожению со стороны Высших Сил? Именно так надо будет воспринимать падение кометы на населенные территории Российской Империи или ее союзников: Сербии или Болгарии. И даже если удару подвергнутся страны, которые заключили с нами Брестское соглашение, то ситуация тоже получается какая-то нехорошая. Мы стремились уменьшить число человеческих жертв, отменив или по возможности сократив назревающую мировую войну, а нам вместо одобрения сих благих намерений преподносят стихийную катастрофу с миллионами погибших и еще большим количеством раненых и лишившихся крова…
        - Успокойся, сестрица, и положись на милость Божию, - сказала Виктория. - Вот увидишь, все закончится хорошо. Наверняка у господина Одинцова в запасе имеется какое-нибудь средство, чтобы остановить и отразить космический удар.
        - Нет, ваше королевское высочество, - покачал головой канцлер Империи, - мы тоже далеко не всемогущи, и не в наших силах предотвращать угрозы такого масштаба. Мы можем только уменьшать нежелательное воздействие, попытаться организовать эвакуацию людей из опасных мест и ускорить ликвидацию последствий катастрофы. Вот если бы мы были у себя дома, и комета падала бы прямо на Москву или ее окрестности, то можно было бы попробовать отразить ее удар еще до того, как она вошла бы в пределы атмосферы.
        - А почему именно на Москву, а не Петербург, Ригу или Киев? - с интересом спросила принцесса Виктория.
        - А потому, Тори, что Москва в наши времена была защищена позиционным районом противоракетной обороны, - вместо канцлера Одинцова ответила его жена Дарья. - Дальний эшелон этой защиты как раз и был предназначен сбивать объекты, летящие в безвоздушном пространстве с космическими скоростями. Ядерный боеприпас мегатонного класса запросто превратил бы летящую комету в груду мелкого щебня, который безвредно сгорит в верхних слоях атмосферы. Но, увы, до такого уровня науки и техники при самом форсированном развитии событий никак не менее пятидесяти лет. Ольга Александровна до тех времен доживет, а мы, ее старшие товарищи, едва ли.
        - Об астероидной защите даже в наши времена задумывались по остаточному принципу, - добавил канцлер Одинцов, - и других угроз было предостаточно. Дай-то Бог нам добиться такого успеха в делах, чтобы через полвека самой страшной угрозой миру было падение кометы, а остальные проблемы были бы побеждены или хотя бы успешно решались с возможностью искоренения в ближайшем будущем. Голод, нищета, безграмотность, варварские межплеменные войны в джунглях Африки, когда одна народность ополчается на другую с целью истребить супостата до последнего человека - все это во весь рост встанет перед нами, когда мы отрегулируем отношения между европейскими странами, избавив их от кошмара двух мировых войн.
        - Не забывай, Паша, - сказала Дарья, - что англичане и недавно нашкодившие французы все свое нынешнее благополучие черпают в колониальном ограблении подвластных им заморских территорий. И даже Ирландию - казалось бы, вполне европейскую страну - соплеменники душки Тори грабят со вкусом уже не одно столетие, не считая при этом ирландцев за людей. Алчность людская - вот настоящий враг современного мира, и против этого чувства бессильны проповеди гуманности и милосердия. Вот с этим врагом нам еще воевать и воевать, и комета на этом фоне - не более, чем побочное явление, которое может сыграть в нашу пользу, а может оказаться помехой; но в любом случае нельзя опускать руки.
        - Так вы предлагаете ничего не менять и действовать как ни в чем не бывало? - спросила императрица.
        - Да, - кивнул Одинцов. - Делайте что должно, Ваше Императорское Величество, и да свершится что суждено. И еще я бы не советовал объявлять о комете сразу и во всеуслышание. Об угрозе следует проинформировать только наших ближайших союзников по Балканскому союзу и Брестским Соглашениям, за исключением Франции.
        - За что вы так не любите Францию, Павел Павлович? - вздохнула императрица Ольга. - Ведь Париж, когда цветут каштаны, или заполненная курортниками Ницца - это так красиво…
        - А еще крикливо, болтливо и безнравственно, - проворчал тот. - Если вы что-то расскажете по секрету одному французу, то об этом в самом ближайшем будущем будет знать весь мир. Кроме того, их политики легковесны и легко заменяемы: на так называемых выборах их тасуют будто колоду карт с неприличными картинками, и преемники при этом не отвечают за действия предшественников. Вы помните, как легко Французская республика отказалась исполнять свои союзнические обязательства по русско-французскому договору от 1893 года только на том основании, что театр военных действий находится за пределами европейского континента? Так что нет, нет и еще раз нет: иметь дело с мусью - это себя не уважать.
        - Да как вы так можете говорить, Павел Павлович?! - вскричал академик Баклунд. - Неужели вам ничуть не жалко миллионов французов, которые могут погибнуть в предстоящем катаклизме?
        - Мне жалко всех, кто может стать жертвой удара, и французы не исключение, - ответил Одинцов. - Дело в том, что преждевременное обнародование кометной угрозы, при том, что нам известно только время, но отнюдь не место предстоящего удара, может вызвать у людей приступы бессмысленной неуправляемой паники по всей Европе, во время которой может погибнуть даже больше народу, чем в самом катаклизме. Люди целые полгода будут сходить с ума от страха, и в то же время будет совершенно непонятно, в каком направлении следует спасаться, ибо опасность будет грозить со всех сторон. В то же время, если мы обнародуем координаты угрожаемой зоны уже после того, как поступят последние данные, это явление сократится как во времени, так и в пространстве. А может, и вообще никому не понадобится пугаться, потому что комета снова упадет в одном из безопасных районов, которых на планете Земля гораздо больше, чем густонаселенных мест…
        - Да, - добавила императрица Ольга, - и в таком случае жертвы будут только от паники и охватившего людей всеобщего сумасшествия. Мне бы не хотелось видеть картины всеобщего одичания и краха цивилизации - а именно так и будет, если людей как следует напугать. И в то же время я уверена, что если я сообщу о возможной угрозе только своим коллегам по монаршему цеху, то они сумеют правильно распорядиться полученной информацией, максимально подготовить свои страны к действиям в чрезвычайных ситуациях и не допустить распространение паники. С демократическими деятелями все обычно бывает совсем наоборот: все разболтают, перепугают людей, а деньги, выделенные на спасение от стихийных бедствий, растащат по личным карманам.
        - А у нас разве это не так? - пожал плечами Баклунд. - Мздоимство и казнокрадство наших чиновников давно уже стало притчей во языцех.
        - Только не в мое царствование, Оскар Андреевич! - оскалилась императрица. - Едва я восприняла корону у моего несчастного брата, как время безнаказанности для мздоимцев и казнокрадов закончилось раз и навсегда. Служба Имперской Безопасности, подчиненная господину Мартынову, ловит таких многогрешных людей, обдирает как липку и ссылает на каторжные работы в далекие края. Есть, конечно, кое-кто, кто у нас пока честно жить не хочет, но это у них очень ненадолго, ибо мясорубка моей сыскной службы работает бесперебойно. Россия никогда не была бедной страной, просто она длительное время чрезвычайно дурно управлялась.
        Академик сконфуженно замолчал, Одинцов и его супруга понимающе переглянулись, а принцесса Виктория спросила:
        - Так все же, Хельга, что нам делать, если комета вздумает упасть на одну из европейских стран, в частности, на Великобританию?
        - Как что? - удивилась Ольга. - Нам следует приготовиться к трудностям, делать что должно для уменьшения жертв, стараться избегать паники и надеяться, что удар не придется по крупному городу. Обо всем прочем мы поговорим в узком кругу монархов в ходе обсуждение наших общеевропейских дел. Если Брестские Соглашения становятся основой для формирования нового миропорядка, исключающего решение международных вопросов методами войны, то пора создавать на их основе некое подобие ООН из мира Павла Павловича. До всех европейских политических деятелей надо довести мысль, что сообща мы справимся с трудностями гораздо лучше, чем поодиночке. Еще два вопроса, которые мы хотим поставить перед собранием монархов наряду с кометой, будет будущее территорий Австро-Венгерской империи после смерти милейшего Франца Фердинанда и поведение Франции, чьи должностные лица оказали содействие попытке цареубийства. Такие вещи недопустимы, господа, и должны караться жесточайшим образом.
        - Но сначала, - сказал канцлер Одинцов, - сразу после официальных траурных мероприятий должны состояться ваши очные встречи с королем Эдуардом, кайзером Вильгельмом и императором Францем Фердинандом, и лишь потом можно переходить к общему королевскому кордебалету.
        - Согласна с вами, Павел Павлович, - с улыбкой кивнула императрица Ольга. - Быть посему!
        16 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, 10:05, АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ИМПЕРИЯ, ВЕНА, ДВОРЕЦ ХОФБУРГ (СТАРЫЙ ЗАМОК).
        Встреча императрицы Ольги, сербской королевы Елены, болгарского царя Михаила и императора Франца Фердинанда прошла в тихой камерной обстановке. Императрице Ольге и ее союзникам ассистировал канцлер Одинцов, а Францу Фердинанду помогал многоопытный министр-президент Цислейтании Макс Владимир фон Бек. Теперь, когда через сорок дней после их последней встречи исчезли последние препятствия для нормализации австро-российских отношений, этот разговор был уместен, и даже, более того, необходим. Франц-Иосиф умер и упокоился в семейной гробнице, и теперь его преемнику следует подтвердить предыдущие соглашения, которые он делал в статусе наследника престола. Ведь если он не сумеет урегулировать отношения с Российской империей и ее балканскими союзниками, то в таком случае от него отвернется германский кайзер Вильгельм, не желающий попадать в мясорубку Брестских соглашений.
        И вообще, Австро-Венгерская империя тяжело больна: если в Цислейтании чехи и словенцы только слегка недолюбливают немцев (за что те платят им взаимностью), то в Транслейтании (то есть в Венгрии, в широком смысле этого слова) межнациональная ненависть полыхает ярким пламенем. Словаки, хорваты, сербы, румыны ненавидят венгров, которые относятся к ним с оскорбительным пренебрежением - как господа к своим крепостным. И на этом фоне подспудно тлеет сербо-хорватская неприязнь. Сербы хотят жить в своем государстве, которое у них, что называется, через дорогу, а хорваты - в своем, на данный момент являющимся чистой декорацией, ибо всеми хорватскими делами из Будапешта заправляет специальное министерство венгерского правительства.
        И хорошо, если человек в министрах попадется хороший - понимающий, что в местных не стоит тыкать палкой. Если же министром окажется какой-нибудь венгерский националист, считающий славян за разновидность дождевых червей, то можно тушить свет и выносить святых. И у сербов, и у хорватов есть свои экстремистские группировки, с радостью готовые воспользоваться любыми обострениями венгерского национального самосознания. Но стоит Хорватии обрести самостоятельность, как вчерашние угнетенные тут же оборачиваются в жестоких угнетателей, истребляющих и порабощающих своих сербских соседей, отнимающих их дома и имущество.
        Особую пикантность разговору между монархами и главами правительств придавала российская воинская группировка, перебрасываемая на территории Сербии. Корпус морской пехоты, кавкорпус генерала Келлера и три армейских корпуса под командованием генерала Плеве дополнили объединенные сербо-черногорские силы в триста тысяч штыков, а также развертывающиеся вдоль трансильванской границы первую, третью и четвертую болгарские армии общей численностью еще в двести тысяч солдат и офицеров. Никто никому не угрожает, но эти семьсот тысяч бойцов, овеянных славой скоротечной Балканской войны, незримыми тенями витали в этом кабинете. Если монархам и их верным клевретам не удастся договориться «по-хорошему», свое веское слово скажут союзные армии, приставившие острые штыки к толстому австро-венгерскому заду.
        - Не могу сказать, что сожалею о смерти вашего престарелого дяди, - сказала Ольга Францу Фердинанду при встрече. - Увы, но человек, отплативший моему прадеду презлейшим за предобрейшее, не заслуживает к себе хорошего отношения. Но и злословить по его поводу я тоже не стану. Недостойно это не только настоящего монарха, но и просто порядочного человека[1 - Императрица намекает на королеву Викторию, от которой по миру пошло множество дурных политических привычек. Когда умер император Николай Первый, та велела объявить в газетах что «скончался враг рода человеческого». Знакомая манера расчеловечивания и демонизации противника, не правда ли?]. Пусть покоится с миром.
        - Я понимаю ваши чувства, Хельга, - пожал плечами Франц Фердинанд, - мой дядя при жизни был не самым приятным человеком и причинил немало зла разным людям и целым странам. При этом я должен отметить, что он все же умел сдерживать самые жуткие свои порывы, потому что иначе Европа еще лет десять назад могла бы окунуться в горнило самой ужасной войны, и еще неизвестно, на чьей стороне в ней была бы правящая Британской империей королева Виктория. Поэтому, действительно, пусть старый грешник Франц-Иосиф покоится с миром, ведь главной его заслугой было не то, что он сделал в своей жизни, а то, что отказался делать категорически.
        - Да, - ответила Ольга, - покойная королева была еще той старой ведьмой, и с радостью уцепилась бы за любую войну против России. Но это дело прошлое. Гораздо больше меня беспокоит покушение на вашу особу в Белграде. Господам из Парижа все же неймется столкнуть Европу в новую большую войну и убить при этом несколько миллионов человек. И по этому поводу нам, европейским монархам, тоже придется что-то решать. Недопустимо ставить жизнь и благополучие наших подданных в зависимость от сиюминутных политических устремлений так называемых демократических политиков.
        - Всемерно с вами солидарен, - поежившись, ответил Франц Фердинанд, - и крайне благодарен господину Баеву за то, что он сделал для спасения нашей с Софией жизни. Я бы наградил его каким-нибудь австрийским орденом, да только он гордый, а потому не возьмет.
        - Господин Баев и его подчиненные старались не ради вас с мадам Софией, - парировал канцлер Одинцов, - а действовали в государственных интересах Российской империи и Сербского королевства. И эти самые интересы требуют, чтобы вы правили долго и счастливо, невзирая ни на чьи злые желания, потому что обговоренный нами в Петербурге цивилизованный развод в большой Австро-Венгерской семье через двадцать лет гораздо лучше всеобщей европейской драки за ваше наследство прямо сейчас. Там, в Белграде, под угрозой были не только две ваших жизни, но и жизни нескольких миллионов человек, которые могли погибнуть в большой общеевропейской войне, инспирированной французской псевдодемократической камарильей. И это далеко не все. Так называемые «патриоты», за деньги работающие по заданиям иностранного правительства, представляют опасность для любого государства, а не только для Сербии с ее неустоявшейся властью. Сегодня эти люди убивают заезжего принца из не самой дружественной державы, а завтра они же свергнут собственную королеву, потому что та стала мешать их непомерным амбициям, и установят республику по
французскому образцу. Свобода, Равенство, Братство и отрубленные гильотинами головы кучами на площадях. Именно потому, что такого нам не требовалось, мы, заключив соглашение с господином Димитриевичем, самым внимательным образом продолжали приглядывать за его организацией. И, как видите, далеко не напрасно.
        - Да, - подтвердила Елена Прекрасная, то есть Сербская, - господа из «Черной руки» - это страшные люди. Им все равно, кого убивать, лишь бы смерть этого человека хоть на шаг приблизила их недостижимую мечту о создании Великой Сербии. Ради этой цели они готовы втравить наш маленький уставший народ в жестокие войны, перессорившись при этом со всеми соседями, навалить кучу трупов, подгрести под себя и нужное и ненужное, а потом ввергнуть сербов в новое тотальное унижение и истребление. Мы очень благодарны господину Баеву и другим нашим русским друзьям за то, что они избавили нас от этих нехороших людей. Думаю, что из наших рук они не откажутся принять награды в знак признания их заслуг перед Сербским королевством.
        - Ах вот оно как было… - прикусив губу, сказал Франц Фердинанд. - Я-то думал, что вы все это проделали из одного только чистого человеколюбия, а это оказался холодный расчет, и не более того…
        - Никакого чистого человеколюбия в политике не бывает, - уверенно заявила императрица Ольга. - Если б вы с мадам Софией были простыми обывателями, для того, чтобы ваша потенциальная смерть привлекла к себе наше внимание, количество возможных жертв исчислялось бы тысячами или даже миллионами. Собственно, мы потому и приняли участие в вашей судьбе: что вы были первыми, а за вашей спиной как раз и маячили те самые миллионы безвинно загубленных душ, среди которых больше половины были дорогими нашему сердцу русскими, сербами и болгарами.
        - Кстати, - буркнул российский канцлер, - должен сказать, что с разгромом «Черной Руки» еще далеко ничего не кончилось. Как докладывает наша Загранразведка, вашей смерти желают многие и многие внутри самой Австро-Венгерской империи. Одни надеются взгромоздить на престол несовершеннолетнего малыша Карла и править еще несколько лет от его имени, другие планируют немедленный раздел вашей державы на множество мелких республик, и присмотрели уже для себя в ней вкусные кусочки. А то еще неизвестно, что там будет через двадцать или тридцать лет.
        - Я это понимаю, - вздохнул Франц Фердинанд, - и Софи тоже. Также мы понимаем, что еще больше желающих нашей смерти появится, когда как мы выполним то, о чем мы с вами договорились в Петербурге, а с королевой Еленой - в Белграде. Мы твердо намерены передать в состав Сербского королевства все земли, населенные сербским народом - но только их, и не клочка больше. Даже размен Боснии и Герцеговины с присоединением сербской части этой территории к территории Сербии может вызвать у нас определенные затруднения, поскольку некоторые горячие, но в то же время образованные головы в Аграме не признают сербскую нацию субъектом истории. Мол, все древние сербские королевства на самом деле были хорватскими, а потому не только Босния и Герцеговина, но и сама Сербия должны стать территорией Хорватии - чтобы хорваты стали господами на этой земле. Сейчас развитию таких настроений ощутимо мешает подчиненное положение Хорватии по отношению к Венгрии, но как только это положение будет исправлено, хорватская великодержавность расцветет пышным цветом.
        - О да, - сказал Макс Владимир фон Бек, - стоит только освободиться вчерашнему рабу, как он тут же желает сам стать господином и помыкать другими, еще более бесправными людьми. Это есть главная проблема и беда нашего государства, ибо каждая нация в нем живет как бы сама по себе, но хуже всего с теми нациями, которые уже имеют свои признанные государства и желают к ним присоединиться, а соседи, лишенные такой роскоши, за это их люто ненавидят.
        - Мы знаем о таких хорватских поползновениях, - кивнула русская императрица, - и считаем, что ваши проблемы надо решать по мере их возникновения. Пункт первый - после Праги вы приезжаете в Аграм и коронуетесь там при всеобщем одобрении народа, что непременно вызовет взрыв возмущения в Будапеште. Подавлять этот мятеж вы будете с помощью регулярной имперской армии, австрийского и богемского ландвера, а также хорватского домобрана. Российские и сербские войска при этом заходят на венгерские территории, подлежащие передаче в состав Сербии, и на этом останавливаются. Болгарская армия остается в резерве. Все, вглубь Венгрии мы дальше не идем, и Трансильванию у вас тоже не отбираем. Если ваших сил не хватит на подавление мятежных поползновений Будапештского бомонда - обращайтесь к нашему общему другу Вильгельму - он поможет вам своими шютце (стрелками).
        - А как же тогда быть с Румынией? - с некоторой ехидцей спросил Франц Фердинанд. - Вот была независимая страна - и вдруг мы узнаем, что отныне ее территория стала частью вашей Империи. Тут, в Вене, поговаривают, что с таким хорошим аппетитом, ваше императорской величество, лет через тридцать вы схарчите всю Европу, и не подавитесь.
        - Не беспокойтесь, - усмехнулась Ольга, - не схарчу. Румынию мы взяли, только споткнувшись о неразумное упрямство ее боярства. Потом стало понятно, что в будущем при любой общественной формации это была самая несчастная, продажная, нищая и вороватая страна Европы, постоянно встревающая в те или иные антироссийские политические и военные союзы. Вторая такая же страна-неудачник в той истории - это Польша, но такого государства сейчас на карте нет, и мы приложим все возможные усилия, чтобы его никогда и не было. Все остальные страны, в том числе и вылупившиеся из развалин Австро-Венгерской империи, показали себя вполне самостоятельными и самодостаточными государствами, и в таком плане они нам не интересны. Думаю, что под нашим мудрым руководством Румынское королевство, поменявшее статус с независимого на вассальный, тоже добьется невиданного прежде процветания.
        - Аминь, - сказал Франц Фердинанд, - хочется надеяться, что так и будет, и после Румынии в ходе подавления венгерского мятежа вам не захочется присоединить к своей территории еще и Трансильванию.
        - Ничего подобного в наших планах нет, - отрезала русская императрица, - но если тамошний гонвед полезет на российскую территорию, пусть пеняет на себя. Понимаете? До тех пор, пока ваши венгерские подданные будут смирно сидеть на своей территории, мы также останемся на своей земле, но если будут какие-то враждебные поползновения, то не обессудьте - в таком случае судьбу этой территории нам придется решать на отдельных переговорах.
        - Я вас понял, - кивнул Франц Фердинанд, - и не могу сказать, что это несправедливо. В противном случае, если я откажусь от уже согласованных действий по цивилизованному демонтажу Австро-Венгерской империи, вы тут же осуществите то же действие - только сразу, силовым путем и невзирая на дополнительные издержки, - а мои дети при этом останутся исключительно частными лицами.
        - Все верно, - подтвердила Ольга, - я такая - злая, решительная, беспощадная, и в то же время свято соблюдающая даже устные соглашения. Так что если будешь выполнять все, о чем договорился, все у тебя будет хорошо. А теперь, мой дорогой Франц Фердинанд, давайте вернемся к сербскому вопросу. Размен хорватских территорий Боснии и Герцеговины на сербские земли необходимо производить только после того, как Будапешт будет окончательно усмирен и приведен в чувство. Если же после вашего указа произвести территориальный размен в хорватских элитах взыграет ретивое и они взбунтуются, как и их венгерские приятели, то обговоренный нами территориальный размен следует произвести при силовой поддержке сербских и русских войск.
        - Я думаю, Ваше Императорское Величество, что до этого не дойдет, - сказал канцлер Одинцов. - Год сейчас далеко не сорок первый, и даже не девяносто второй, а потому крайние хорватские националисты сейчас в маргинальном меньшинстве. Хорватский народ еще не принуждали жить совместно с неприятными им сербами - ни в монархической империи Карагеоргиевичей, ни в социалистической империи Иосипа Броз Тито. Насколько нам известно, дальше простого ворчания сербо-хорватская неприязнь пока не распространяется. Гораздо сильнее в Хорватии недолюбливают своих венгерских начальников, не ставящих тамошний народ и в грош.
        - Ну, если до открытого мятежа в Хорватии не дойдет, так я тому буду только рада, - хмыкнула Ольга, - потому что ни одна, даже самая маленькая, война не обходится без потерь. А мне этого не надо, и сербской королеве тоже. Мы воевали, когда иначе было нельзя, но этот вопрос сербских земель следовало решить путем переговоров, что мы и сделали. Не так ли, моя дорогая невестка?
        Королева Елена, к которой был обращен последний вопрос, очаровательно улыбнулась и сказала:
        - Все так, моя дорогая золовка. И теперь, когда мы свели в единое целое все предыдущие наши устные соглашения, не пора ли подписать соответствующее письменный документ? Насколько я понимаю, у твоего канцлера уже готова соответствующая бумага?
        - Да, - вместо Ольги сказал канцлер Одинцов, раскрывая толстый бювар, - соответствующее многостороннее межгосударственное соглашение по сербскому вопросу у нас готово. Договаривающиеся стороны - Австро-Венгерская империя и Сербское королевство, гаранты исполнения - Российская империя и Болгарское царство. Срок исполнения - до первого июля будущего года, когда все вопросы по этому документу должны быть закрыты. Читаем - и если согласны с текстом, то подписываем.
        - Все верно, - сказал Франц Фердинанд, - но только меня беспокоит французский вопрос. Если их так называемые демократические политики один раз впутались в дело с попыткой убийства монаршей персоны, то кто даст гарантию от повторения таких актов государственного терроризма?
        - А вот это вопрос, мой дорогой друг, надо решать чуть позже в гораздо более широком кругу, - сказала Ольга, - с участием британского, германского и, возможно, итальянского монархов. Возможно, это произойдет сразу после того, как Германская и Австро-Венгерская империя присоединятся к Брестским соглашениям, которые будут дополнены как пунктом о взаимном обеспечении безопасности колоний, так и договором о взаимной помощи в случае подавления мятежей и борьбы с государственным терроризмом. Если уж обеспечивать европейскую безопасность, то делать это следует так, чтобы в договоренностях не осталось ни малейшей дырочки.
        ЧЕТЫРЕ ЧАСА СПУСТЯ, ТАМ ЖЕ.
        Встреча сильных мира сего состоялась там же, где до этого участники Балканского союза договаривались об окончательном решении сербского вопроса и текущем переустройстве Австро-Венгерской империи. Хотя, когда процесс «перестройки» окончательно завершится, империю Габсбургов можно будет называть Австро-Богемско-Хорватско-Венгерской, ибо вместо двух равноправных субъектов в системе будет уже четыре. И ничего: Советский Союз на пике своего могущества насчитывал шестнадцать субъектов и сохранял свою целостность до тех пор, пока окончательно не иссякла объединяющая идея. В данном случае такой идеей работает харизматичный император Франц Фердинанд - последний из могикан, то есть из Габсбургов. После него - только потоп, то есть цивилизованный развод на составные части через двадцать-тридцать лет. Богемия, Венгрия и Хорватия уйдут в самостоятельное плавание, а Австрия присоединится к Германской империи.
        Но этот процесс хоть и предрешен, но пока не свершился, а потому император Франц Фердинанд, как равный среди равных, разговаривает с другими монархами европейских империй: российской императрицей Ольгой, британским королем Эдуардом и германским кайзером Вильгельмом. Кстати, у последнего вид человека, уже на эшафоте получившего высочайшую амнистию с полным прощением грехов. Смерть императора Франца-Иосифа, к которой германский кайзер все же приложил свои шаловливые ручки, избавила Европу от риска внезапной неспровоцированной войны по одному только хотению старого мизерабля. Стоило прогреметь первому выстрелу - и Двойственный союз попадал в приемную горловину безотказной брестской мясорубки, из которой уже не было бы выхода. Автор этой конструкции сидит напротив кайзера и смотрит на него тяжелым взглядом неподкупного судии. Мол, заменили тебе смертную казнь на условно-досрочное освобождение, но при малейшей провинности не поздно будет открутить все назад прямо вместе с головой.
        Гарант этого откручивания - супруг молодой русской императрицы: он, вопреки всем обычаям, не сидит вместе со всеми за столом, а стоит за ее спиной, скрестив на груди руки. И германский кайзер, и британский король не сводят с этого человека взгляда, и видят, как уже за ним незримо топорщится щетина штыков армии постоянной готовности, только что без особых усилий на куски разломавшей Османскую империю. То, чего не смогут добиться дипломаты и политики вроде господина Одинцова, силой возьмет русская армия, вернувшая себе славу времен Суворова и Кутузова. От осознания этого факта собеседниками каждое слово молодой русской императрицы обретает силу закона. Да и не хочет она ничего лишнего, только вечного мира для себя и союзников.
        Неуютно чувствует себя и британский король Эдуард, присутствующий здесь вместе с дочерью и министром иностранных дел. Тори умна и способна дать отцу ценный совет, а вот Эдуард Грей не равен тут никому. Британская империя смертельно больна, и симптомы этой болезни, стоит лишь повнимательнее присмотреться, видны в ней повсюду. Война, даже очень маленькая и локальная, при таком состоянии дел Владычице Морей строго противопоказана, а от ее ослабления выиграют не континентальные державы - Франция, Германия и Россия, - а не столь уж далекие заокеанские кузены, понемногу вырастающие из коротких штанишек. Подобное вытесняется подобным. Бурно развивающимся Североамериканским Соединенным Штатам становится тесно в своей колыбели: совсем недавно они оттягали у окончательно одряхлевшей Испании лежащую под боком Кубу, а также далекие Филиппины. Последние - это заявка банкиров с Уолл-Стрит на грядущее мировое господство, необходимое для доминирования на рынках сбыта и контроля за источниками сырья. Если Британия не предпримет каких-либо срочных мер, создав коалицию, нацеленную на препятствование американской
экспансии, то в обозримом будущем ее начнут теснить сначала с самых вкусных мест, а потом и отовсюду на земном шаре.
        Самый спокойный тут - император Франц Фердинанд. Свое он уже отбоялся, главные решения принял, и готов их выполнять. В отличие от Британии и Германии, империи Габсбургов следует сосредоточиться на внутренних проблемах, которых у нее хоть отбавляй. Центробежные силы рвут Австро-Венгерскую империю на части, и нет ничего, что могло бы воспрепятствовать разрыву. Если последний император все же умрет раньше срока в результате второго, пятого, двенадцатого или двадцатого покушения по счету, то цивилизованный развод грозит обернуться неуправляемым скандалом и войной всех со всеми. Это, конечно, не та мировая война за возвращение Эльзаса и Лотарингии, что задумывал французский Генштаб, но все равно немецкой, венгерской, польской, хорватской, сербской, румынской и прочей крови прольется столько, что мало никому не покажется.
        Между прочим, Франция, хоть ее представители отсутствуют за этим столом, будет одним из главных предметов обсуждения. Людям, собравшимся в этом месте, предстоит решить, каким путем будет развиваться дальше европейская история. Или все пойдет как обычно, через буржуазную псевдодемократию, когда народы имеют возможность выбирать между разными сортами дерьма, или Второй Венский конгресс на столетие вперед утвердит правила ответственной политики, при которой социально ответственные монархи действуют строго в интересах своих народов. В противном случае европейский континент ждет политическая суета, когда короткопериодические деятели будут ставить перед собой и своими странами эфемерные цели, а в итоге это разразится одной или двумя разрушительными мировыми войнами.
        Заседание открыл хозяин встречи.
        - Господа, - сказал император Франц Фердинанд, - со всеми вами я уже встречался один на один и выслушал все возможные выражения скорби и соболезнования, поэтому давайте при минимуме формальностей перейдем прямо к главному вопросу сегодняшнего дня - присоединению Германской и Австро-Венгерской империй к Брестским соглашениям.
        - Да, - сказал кайзер Вильгельм, - я согласен. Присоединившись к Брестским соглашениям и прекратив действие Двойственного союза, Мы надеемся превратить этот альянс в гарантию вечного мира на европейском континенте. Здесь и сейчас нам как ответственным представителям своих народов предстоит выработать такую систему международных отношений, чтобы никто и никогда больше не смог развязать в Европе ни большую, ни малую войну. Наш общий дом слишком мал и хрупок для того, чтобы на его территории устраивать вооруженные побоища.
        - Ваш дядя Вилли сегодня просто в ударе… - вполголоса шепнул по-русски канцлер Одинцов на ухо императрице Ольге. - Я, честно говоря, не ожидал от него такого показного миролюбия, обычно его красноречие направлено в прямо противоположном направлении.
        - Заговоришь тут о мире, когда прямо над шеей завис топор гильотины… - так же тихо хмыкнула в ответ русская императрица. - Но я тому только рада, и сам знаешь, почему. Некогда нам сейчас воевать, работать надо: тянуть дороги, распахивать поля, строить шахты и заводы, учить людей. Это дело мы с тобой за три года только начали, а чтобы закончить, нужно еще лет тридцать, и лучше, чтобы совсем без войны.
        - Т-с-с-с, Ольга, - шепнул Одинцов, - ваш дядя Берти хочет что-то сказать.
        - Все это хорошо, - сказал король Эдуард, - но что по поводу присоединения новых членов к Брестским соглашениям скажет Франция, представители которой отсутствуют за этим столом? Не думаю, что в Париже дадут добро на то, чтобы Германия избежала мести на прошлую франко-прусскую войну.
        - Когда мы с тобой, дорогой дядюшка устраивали Брестские соглашения, то меньше всего думали о мести, и больше всего - о сохранении мира в Европе, - с ехидством произнесла Ольга. - Голос Франции в этом вопросе сугубо совещательный, потому что это мы, Россия и Британия, гарантировали любителям лягушачьих лапок спасение от германского нашествия, а не наоборот. И это условие остается в силе, пока Франция участвует в Брестских соглашениях - Германия на нее не нападет. Наш совместный пакет в Брестском альянсе контрольный, а потому как мы с тобой сейчас решим, так и будет. Французы при этом могут выходить из альянса, а могут оставаться. Мне от этого ни холодно, ни жарко, у меня к их политикам другие вопросы.
        Сэр Эдвард Грей, британский министр иностранных дел, честный джентльмен и серая посредственность, выслушав это яростную апологию владычицы Третьего Рима, зябко поежился и с надеждой посмотрел на своего короля, ожидая от него не менее яростной ответной филиппики. Но тот как бы даже не заметил этих надежд.
        - Ты, Хельга, имеешь в виду акцию французской военной разведки по подготовке убийства нашего милейшего хозяина, австро-венгерского императора Франца Фердинанда? - спросил Эдуард Седьмой.
        - Именно так, дядя Берти, - подтвердила русская императрица, - хоть в тот момент наш друг Франц Фердинанд еще не носил на своей голове короны, это ничуть не извиняет людей, заплативших за его смерть. Но еще более меня бесит та цель, которую эти политиканы планировали достичь своей мерзкой акцией. Убив одного человека, они планировали развязать общеевропейскую войну, в которой должно было сражаться не менее десяти миллионов человек, и как минимум один миллион должен был погибнуть ради их мелкого интереса возвращения в состав Франции Эльзаса и Лотарингии. За один только замысел подобного безобразия его авторов после дотошного расследования и справедливого суда следует колесовать, четвертовать и без всякой пощады сажать на плохо отесанный кол.
        - Не могу с тобой не согласиться, Хельга, - кивнул британский король, - у нас в Британии тоже есть мерзавцы, пытавшиеся манипулировать своим королем. И мировой военный пожар они могли разжечь ничуть не хуже своих французских коллег. Ну да тебе об этом тоже известно. Но сейчас меня интересует совсем другой вопрос. Австро-Венгерская империя, желающая присоединиться к Брестским соглашениям, имеет множество территориальных споров с твоими друзьями по Балканскому союзу, что само по себе чревато началом военного конфликта. Не зря же ты в настоящий момент собрала в Сербии почти половину той армии, которая совсем недавно с легкостью разгромила турок. Не получится ли так, что мы втянем потенциальный конфликт прямо в сердце нашего миролюбивого союза?
        - Нет, дядя Берти, - ответила Ольга, - не получится. Мы с коллегой Францем Фердинандом уже успели провести скоротечные сербо-российско-австрийские переговоры, результатом которых стало соглашение о национально-территориальном размежевании. Что написано пером, то не вырубишь топором.
        - Да, так и есть… - Франц Фердинанд похлопал рукой по малоприметному кожаному бювару. - Мы обо всем договорились и подписали документы.
        - Босния и Герцеговина? - с интересом спросил король Эдуард.
        - Да, Босния и Герцеговина, - подтвердил австро-венгерский император. - Поскольку положения Берлинского трактата были признаны ничтожными, по причине категорического неисполнения его условий турецкой стороной, то и наши права на эту территорию превратились в фикцию. Вернуть эти территории Османской империи сейчас невозможно, поскольку та просто исчезла с карты мира, и в то же время среди ее победителей ни Российская империя, ни Болгарское царство не претендуют на Боснию и Герцеговину даже в малейшей степени…
        - Все хорватское должно стать хорватским, а все сербское сербским, - веско сказала императрица Ольга. - При этом права сербов на хорватской территории и хорват на сербской должны быть защищены в равной степени. Dixi! Мы перекраиваем границы и подписываем соглашения таким образом, чтобы они максимально соответствовали этому принципу.
        - Насколько я помню, - сказал кайзер Вильгельм, - часть земель, населенных сербами имеется и в составе Венгерского королевства, а не только Хорватии или Боснии и Герцеговины. Неужели в Будапеште спокойно отнесутся к тому, что часть их исконных территорий будет отторгнута в пользу соседнего государства, и не поднимут по этому поводу какого-нибудь мятежа?
        - Сербские земли в составе Венгрии - далеко не исконные, - стараясь быть спокойным, заговорил Франц Фердинанд. - В начале восемнадцатого века Австрия отвоевала эти территории у турок силой оружия и организовала на них пограничную провинцию Темешварский Банат, управляемую напрямую из Вены. Впоследствии в середине восемнадцатого века к этой провинции добавились другие пограничные земли, названные Воеводством Сербским. Несмотря на то, что эта провинция была ликвидирована в 1860 году с передачей земель в состав Венгерского королевства, титул воеводы Сербского остался за австрийским императором, то есть за мной. Аз есмь высший суверен над теми землями, а венгры, если захотят поднять мятеж и на этот раз, жестоко о том пожалеют.
        - Да, совершенно верно, - подтвердила императрица, - и поэтому, помимо соглашения о безопасности колоний, мы предлагаем дополнить Брестские соглашения документом о поддержании внутренней безопасности, чтобы ни один член нашего альянса не только не поддерживал разжигание смут и мятежей у своих соседей, но и всячески способствовал их умиротворению. Стандарты приличной социальной политики известны всем присутствующим, так что надеюсь, мы сможем избежать ситуации, при которой люди начинают бунтовать от банального голода и бытовых неустройств. И еще: решив сербскую проблему, мы не должны забывать о других подобных случаях. Дядя Берти, не смотрите на меня с таким изумленным видом - я имею в виду как раз вашу Ирландию. Или вы перестанете считать ирландцев людьми второго сорта, своего рода белыми неграми, называя их «грязные пэдди», или дело для вашей Империи закончится печально.
        - Да, отец, - подтвердила принцесса Виктория, - это и в самом деле так. Чем больше мы унижаем ирландцев, тем сильнее сжимается пружина их гнева, которая однажды еще ударит нас со страшной силой.
        - Дочь моя, - ответил британский король, - уже много раз лучшие политики Соединенного королевства пытались исправить это положение дел, но их предложения ни разу не проходили через Парламент. Увы, и я тоже тут почти ничего не могу поделать, ведь, несмотря на все свои прерогативы, я не абсолютный монарх, а конституционный.
        - А это оттого, дорогой Берти, - с мрачным видом произнес канцлер Одинцов, - что депутаты вашего Парламента представляют не своих избирателей в округах, а тех, кто дал им денег на избирательную компанию. По-настоящему у вас независимы только те депутаты, которые настолько богаты, что способны самостоятельно оплачивать все свои счета. Но они тоже далеко не ангелы - скорее, наоборот. Ведь, по сути, Ирландия - это ваша самая первая колония, где белые сагибы властвуют над такими же белыми туземцами. Униженное и оскорбленное положение ваших ирландских подданных - это способ довести их эксплуатацию до того предела, после которого уже идет лишение личной свободы. Алчность пропитала Британскую империю так же, как запах дерьма пропитывает стены ветхого сортира.
        - О да, герр Одинцофф! - подтвердил кайзер Вильгельм, воинственно встопорщив свои знаменитые усы. - Мы, немцы, даже с африканскими неграми поступаем гуманнее, чем англичане с белокожими ирландцами…
        Сказал - и осекся, натолкнувшись взглядом на разъяренного русского князя-консорта. Но страшнее всего выглядела русская императрица.
        - Вы, дядя Вилли, в связи с известными вам обстоятельствами, лучше не заливайте нам в уши про германскую гуманность! - коброй прошипела Ольга. - Всем прочим присутствующим хочу напомнить, как тридцать пять лет назад вели себя германские солдаты на оккупированных французских территориях, и в каких скотских условиях «гуманные» немцы содержали тогда пленных. Если случилась война против жестоких людоедов, то она должна быть стремительной и почти бескровной, чтобы, когда умолкнут пушки, все мерзавцы оказались мертвыми, а ни в чем не виновное население побежденной страны приспособилось к новой жизни, которая у них будет лучше, чем прежняя. Тридцать пять лет назад - примерно тогда же, когда прусская армия громила Вторую Империю Наполеона Третьего - Россия завоевала себе знойные барханы Туркестана. За это время население на этих землях увеличилось в двадцать раз - ведь мы пресекли разбои и вечные междоусобные войны. В голой степи и песках проложены дороги, выросли города, процветает торговля и землепашество. Вот в чем главное предназначение цивилизации, а не в том, чтобы содрать с покоренных земель как
можно больше денег. И мой Сашка, и Павел Павлович, и все их спутники людно и оружно появились в этом мире как раз для того, чтобы наставить его на праведный путь без жестокого угнетения, затяжных войн, ведущих к бессмысленному истреблению миллионов людей.
        - И именно ради этой благой цели, Хельга, - скривив губы, произнес британский король, - в арсенале твоих пришельцев имеется подводный корабль со сверхдальнобойными снарядами воистину сатанинской мощи, способными одиночными попаданиями целиком разрушать крупные города?
        - А вот об этом, дядя Берти, тебе лучше спросить лично у Всемогущего Господа, - встопорщилась Ольга. - Подумай, чем ты и прочие европейские владыки, включая покойных Франца-Иосифа и Абдул-Гамида, так разгневали Создателя Всего Сущего, что он сунул Нам под руку такую тяжелую дубину, пригодную для того, чтобы до полусмерти отмутузить всю Европу разом? И еще. Хоть наши отношения с Британией, Германией, Австро-Венгрией и прочими странами были далеки от сердечности, Мы ни разу даже полусловом не обмолвились, что в Нашем распоряжении имеется такое ужасающее оружие, не говоря уже о том, чтобы размахивать им направо и налево, как безумец размахивает своими мужскими причиндалами. Этот ужас иного мира может быть применен только в том случае, если на нас войной пойдет вся Европа, а мы к такому нашествию будем не готовы. Но сейчас я почти уверена, что самого страшного не произойдет, и снаряды мощью в сотни тысяч тонн тротила нам не понадобятся. Брестские соглашения снимут угрозу большой войны и привьют европейцам вкус к очень долгому миру. А если этот план потерпит неудачу, то к войне один на один со всей
Европой мы уже почти изготовились, а мелкие недостатки можно устранить по ходу процесса.
        - Все верно, - подтвердил слова императрицы канцлер Одинцов, - но вы не обессудьте, господа. Вы тут у нас далеко не агнцы, а с волками жить - по-волчьи выть.
        С кайзера Вильгельма в этот момент можно было бы писать картину «обалдевший сего числа», да и британский король выглядел изрядно потрясенным. Внешне спокойным оставался лишь император Франц Фердинанд, внутренне готовый и не к таким невероятным новостям. Да и поумнее он был, чем «дядя Берти» и «дядя Вилли» вместе взятые, а потому сразу и в лоб задал ключевой вопрос европейско-российских отношений:
        - И что же, дорогая Хельга, ты думаешь, что мой дядя (Франц-Иосиф) был прав, и Россия с Европой обречены на постоянные войны?
        - Твой дядя, прости Господи, был ударен пустым мешком по пыльной голове, - ответила Ольга. - Неужели ты сам ощутил с нашей стороны хоть какие-нибудь признаки ненависти, делающей невозможной любые рациональные действия? Зато с другой стороны такой немотивированной ненависти было хоть отбавляй. До зубовного скрежета нас ненавидел как сам твой дядя, так и его клевреты - и, как говорит мой канцлер, это еще цветочки. Лет через сто Европа засмердит таким откровенным гноем, что тошнить начнет и самого небрезгливого человека. Россия в Европу никогда войти не сможет - плечи в дверь не пролезают; а вот Европа в Россию входит свободно, да еще остается место для двух-трех Франций. Но этот вариант мы оставим на крайний случай, если у нас не получится вылечить неизбывную европейскую злобу и зависть, а пока предлагаю принять за аксиому, что Россия и Европа должны между собой жить мирно и дружно, но порознь, ибо от попытки смешать две несовместимые субстанции ничего хорошего не получится.
        Канцлер Одинцов хмыкнул и добавил:
        - Русский, вне зависимости от его отношений с правительством, приезжая в Европу, так и остается русским и в первом, и во втором, и в третьем поколениях, а вот европейцы, переселившиеся в Россию, растворяются в ней как сахар в кипятке. И зачастую только по фамилии можно опознать, что дед этого человека был французом, этого - англичанином, а этого - немцем.
        - Что есть, то есть, - вздохнул кайзер Вильгельм. - Немцы, уехавшие жить в Россию, для нас потеряны навсегда, и в то же время поток переселенцев не ослабевает. Надел в сто гектар чернозема в Южной Сибири или Северной Маньчжурии действует на наших малоземельных крестьян хуже, чем валерьянка на кота. Россия бурно развивается, используя свое огромное пустое жизненное пространство, в то время как честные европейцы, скованные обручами существующих границ, вынуждены киснуть без всякой надежды вырваться на простор. При этом мои генералы считают, что попытка оспорить это жизненное пространство у России закончится для нас тем, что Германия, а может быть, и вся Европа станут частью России. Это будет страшная война, перед которой померкнут все прочие конфликты; Европа будет разрушена и завалена трупами, и на ее руинах останется только один победитель - он. - Кайзер Вильгельм показал на русского князя-консорта.
        - Да, Сашка у меня такой! - с чувством сдержанного удовлетворения кивнула императрица Ольга. - Но все же, дядя Вилли, скажи, какие-нибудь светлые мысли по этому поводу у тебя имеются или все так плохо, что можно вешаться?
        - Светлая мысль у меня только одна, - ответил кайзер. - Я вам о ней уже говорил. Если ваши Брестские соглашения превратить в систему поддержания общеевропейской безопасности, то тогда мы, немцы, могли бы поискать военного счастья подальше от Старого Света. Жаль, конечно, Франции, но не думаю, что завоевать ее было хорошей идеей. Лягушатники слишком уж помешаны на свободе, равенстве и братстве, чтобы мы с ними могли ужиться в одном государстве.
        - Не забывайте, что Франция - это не только канкан, опера и Ницца, но и угроза привычному нам консервативному миропорядку, - сказал Франц Фердинанд. - Мы понимаем, что по мере развития цивилизации чистый монархический принцип «государство - это я» постепенно отходит в прошлое. Но, черт возьми, кумирами широких народных масс должны быть ответственные консервативные политики, действующие на благо своих народов, а не пустоголовые популисты, ради получения известности готовые чиркать спичками на пороховом складе.
        Британский король и российская императрица переглянулись.
        - Французская республика находится под защитой Брестских соглашений, - сказал Эдуард Седьмой, - и военное решение вопроса само по себе разрушит наш союз.
        - Я полностью согласна с дядюшкой Берти, - кивнула Ольга. - Франция виновата, но унасекомить ее следует без единого выстрела и произнесения военных угроз, ибо сие несовместимо с Брестскими соглашениями. Павел Павлович, а вы что скажете?
        - Я предлагаю применить в отношении Франции такой замечательный демократический прием воздействия, как экономические санкции, - ответил тот. - Мы не будем воевать с французами, вместо того мы ударим их по карману. Если будет такое ваше высочайшее решение, то первым делом мы можем перекрыть поставки зерна - до тех пор, пока зачинщики и организаторы покушения на Франца Фердинанда не будут выданы в руки международному правосудию…
        - Вы считаете, что нам необходимо обзавестись такой штукой, как наднациональный суд? - спросила Ольга. - Вы же сами ругали похожую структуру своего времени во все корки.
        - Да, ругал, - ответил канцлер, - и правильно. Какой же это суд, когда сербов судят даже за мнимые преступления против хорват и бошняков, а преступления против сербов, в свою очередь, не замечают даже в самых вопиющих случаях? На суд такая система похожа мало - скорее, это расправа, которой придается только видимость законности. Если мы допустим тут что-то похожее, то грош нам цена. И в тоже время бывают случаи, как сейчас, когда преступление совершается не против отдельных людей или конкретного государства, а, так сказать, в глобальном масштабе, и попытка развязать общеевропейскую войну тоже относится к этой категории. Судить за такое тоже надо глобально, с широчайшим распубликованием в прессе, разъясняющей почтеннейшей публике грехи и преступные действия провинившихся персонажей.
        - Я думаю, что это должно быть что-то вроде Нюрнбергского трибунала, - убежденно сказал русский князь-консорт, - только не по факту уже случившейся войны с огромными жертвами, а когда зачинщиков поймали со спичками еще до того, как те сумели что-нибудь поджечь.
        - Да, именно так, - подтвердил канцлер Российской империи. - И к тому же не стоит забывать, что покушение на монаршую особу - само по себе тягчайшее преступление. В случае с господином Эренталем нам пришлось обойтись без очного суда, но на этот раз у нас на руках все нужные карты. Заказчики цареубийства схвачены за руку, а потому открытому процессу - быть. И ударить он должен не только по радикальной французской политике, но и по так называемому демократическому устройству государства. Чтобы нигде и никогда ни одна страна не делала манипуляции человеческим мнением основой своей внешней и внутренней политики.
        - Совершенно с вами согласен, - воскликнул кайзер Вильгельм, - покушение на помазанника Божьего - это так плохо, что не может прийти в голову нормальному человеку. Но скажите, что такое Нюрнбергский трибунал, кого и за что он судил? А то мне как немцу очень интересно.
        Канцлер Одинцов как-то странно хмыкнул и сказал:
        - Нюрнбергский трибунал судил Германию - точнее, ее правителей - за развязывание агрессивной войны, унесшей жизни пятидесяти миллионов человек. Всех подсудимых, кто не догадался покончить с собой ранее, признали виновными и повесили за шею. Но к вам, Вильгельм Фридрихович, сие не относится ни в малейшей степени, потому что монархия в Германии пала по итогам Первой Мировой войны, а на Нюрнбергском трибунале, случившемся почти тридцать лет спустя, судили за развязывание Второй мировой войны. И если рассуждать о вреде и пользе мировой демократии, то следует отметить, что виновные в величайшем преступлении в истории пришли к власти как раз вполне демократическим путем на всеобщих выборах. Вот такая прямая параллель с нашими нынешними французскими делами.
        - Ну хорошо, - после некоторых раздумий сказал британский король, - наверное, нам надо согласиться и на прием большинством голосов в Брестский альянс двух новых членов, и на дополнительные соглашения к основному пакету: «Об обеспечении безопасности колоний», «о сохранении внутренней безопасности», а также «о Международном суде Брестского альянса».
        - Да, дядюшка, вы совершенно правы, - кивнула императрица Ольга. - А если французам это не понравится, то они могут катиться из Брестского альянса на все четыре стороны, и в дальнейшем пытаться жить своим умом. Дядя Вилли им при этом в помощь.
        Услышав эти слова, кайзер Вильгельм заржал как кирасирский конь.
        - Да нет уж, - просмеявшись, сказал он, - парижские пигмеи горазды только толпой нападать из-за угла, но если поставить их у расстрельной стенки, то они будут готовы добровольно съесть не одно ведро свежей горчицы. Вот увидите - стоит вам нахмурить брови и пригрозить Парижу этими самыми санкциями, как болтуны из Национального собрания сразу выдадут вам всех виновных, повязав их по рукам и ногам розовыми ленточками. Франция - самая независимая страна в Европе, потому что с недавних пор от нее ничего не зависит.
        Принцесса Виктория склонилась к уху отца и прошептала несколько слов.
        - Ах да, - будто очнувшись, сказал король Эдуард, - моя дочь говорит, что у кузины Хельги ко всем нам есть очень важное сообщение, никак не связанное со всеми предыдущими делами. Надеюсь, что это все-таки хорошие новости, после которых мы с большим удовольствием пойдем обедать, ибо время к тому уже наступило, а разговоры о политике развивают у меня просто зверский аппетит…
        - Да нет, дядя Берти, ты ошибаешься, - сказала императрица Ольга, - известие, которое я хочу вам сообщить - такого толка, что и не знаешь, за что хватиться.
        - Так… - сказал британский король, - уже интересно, я просто-таки изнываю от нетерпения…
        - Дело в том, что к нам в гости летит комета… - сказала Ольга нарочито равнодушно.
        - Комета? - с несколько дурацким видом переспросил кайзер Вильгельм.
        - Да, - сказал канцлер Одинцов, - симпатичная такая комета - ком водяного льда и смерзшихся газов, диаметром в несколько километров, в каменно-пылевой упаковке. Когда все это долетит, а это будет тридцатого июня будущего года - случится взрыв мощностью в пятьдесят миллионов тонн тротила. И где это произойдет - пока большой вопрос, понятно только, что точка падения кометы будет находиться где-то на высоте десяти километров между сороковым и шестидесятым градусом северной широты…
        Присутствующие монархи, чьи владения с неумолимой точностью вписывались в этот диапазон, выглядели несколько обалдевшими. Во-первых, мощность взрыва в пятьдесят миллионов тонн тротила выглядела невероятно огромной: никто и никогда таких взрывов на поверхности планеты еще не производил. Во-вторых, ошарашивала неопределенность угрозы «где-то между». Конечно, каждый из монархов примерял удар на свою столицу, но при этом все они понимали, что указанные территории, за исключением Европы, в основном (процентов на восемьдесят) состоят из пустынных пространств Атлантического и Тихого океанов, канадской и сибирской тайги, а также среднеазиатских пустынь, где вполне безопасно можно производить взрывы любой мощности. Своего рода русская рулетка с одним патроном в барабане из шести.
        - Эээ… - сказал британский король, - мы так не договаривались. Воспринимать такие новости на голодный желудок совершенно невозможно. Давайте мы все-таки прервем наше заседание на некоторое время, чтобы потом вернуться к делам с новыми силами. Мне, например, абсолютно непонятно, почему это вопрос между нами всплыл так внезапно, ведь, судя по всему, моя племянница Хельга и ее клевреты из будущего с самого начала были в курсе этой темы. В связи с этим возникают вопросы, какие еще неприятные сюрпризы припрятаны в бездонных карманах мистера Одинцова…
        - Там, в нашем прошлом, - сказал канцлер Одинцов, - комета упала в глухой тайге в районе Подкаменной Тунгуски, отчего и вошла в историю как Тунгусский метеорит. Примерно полгода назад, не полагаясь на детерминированность событий, мы передали все известные нам материалы независимому эксперту, на роль которого выбрали директора Пулковской обсерватории, академика Оскара Андреевича Баклунда. К доложенным вам выводам этот человек пришел абсолютно неожиданно для нас, буквально в тот самый момент, когда испустил дух император Франц-Иосиф. Академик Баклунд тоже сейчас здесь, в Вене, и готов сам выступить перед сим почтенным собранием и рассказать, почему он пришел к подобному заключению. Но, самое главное, пока мы не приняли какого-то определенного решения, я прошу вас сохранять это сообщение в тайне - особенно от падкой на сенсации прессы, ведь паника, которая непременно вспыхнет среди обывателей при таком известии, может оказаться страшнее любой кометы.
        - Последнее мы понимаем ничуть не хуже вас… - озабоченно пробурчал британский король. - Итак, встречаемся здесь через два часа. Приводите своего мистера Баклунда, поговорим. А сейчас идемте, господа - такие сообщения положено перебивать хорошеньким обедом.
        16 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, ВЕЧЕР. АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ИМПЕРИЯ, ВЕНА, БРИТАНСКОЕ ПОСОЛЬСТВО, КОРОЛЕВСКИЕ АПАРТАМЕНТЫ.
        КОРОЛЬ ЭДУАРД СЕДЬМОЙ И ПРИНЦЕССА ВИКТОРИЯ ВЕЛИКОБРИТАНСКАЯ
        Этот день для королевского семейства выдался богатым на впечатления, и по его итогам король решил посоветоваться со средней дочерью, которая в последнее время стала своего рода экспертом по новым политическим веяниям.
        - Понимаешь, Тори, - говорил король, потягивая грог перед камином, - что-то мне от всех этих изменений не по себе. Хочется вскочить с места и бежать в нашу старую добрую Англию, чтобы закрыться там на замок и никому не открывать как минимум лет сто. И в то же время умом я понимаю, что так нельзя - ведь от себя не убежишь, а изменения в мире, ставшие результатом деятельности моей племянницы и ее верного клеврета, назрели и перезрели, и любой замок, на который я попробую закрыть Британию, обязательно сломают грубой силой. Россия и Германия уже нашли между собой взаимопонимание, и если Британия воспротивится обновлению Брестского альянса, эта организация может распасться, не просуществовав и полгода, и тогда на ее месте возникнет Альянс Континентальных держав, против которого у нас банально нет методов. Господин Одинцов - мастер подобных комбинаций, с разворотом шахматной доски на девяносто градусов. Нет уж! Вскочив на тигра, надо скакать на его спине до конца, а иначе он сбросит тебя на землю и сожрет.
        - Не понимаю причины твоего беспокойства, отец, - пожала плечами Виктория. - В новом мироустройстве Британия все равно сохраняет статус Державы, Над Которой Никогда Не Заходит Солнце. Никто не покушается ни на наши колонии, ни на положение Владычицы Морей, а все потому, что наш флот остается сильнейшим в мире.
        - Э нет, дочь, - вздохнул Эдуард Седьмой, - на самом деле не все так радужно, как ты говоришь. Численно наш флот сильнейший, а вот качественно - уже нет. Русские карманные линкоры типа «Гангут» кроют нашего «Дредноута» как туз валета, а на стапелях у них лежат кили кораблей второй, улучшенной серии. По расчетам наших специалистов, новые русские линкоры с несколькими модернизациями прослужат лет сорок, до полного износа корпусных конструкций, а вот «Дредноут» можно будет списывать в утиль уже лет через десять. Пока в строю броненосцы предыдущего поколения, он еще на что-то годится, а потом его можно выводить в третью линию или сразу на разделочную верфь. А сколько было напрасных надежд на то, что один этот чудо-корабль разом устрашит всех наших врагов… А теперь представь, что будет, когда коррективы в свою кораблестроительную программу внесет Германия. Если кайзер Уильям поставил себе целью завоевание Южной Америки, без мощного флота ему не обойтись.
        - Я не понимаю твоих страхов, отец, - с недоумением сказала Виктория, - теперь, когда Брестский альянс из антигерманского союза превратился в инструмент поддержания в Европе вечного мира, нам некого бояться, ибо больше нет державы, которая может покуситься на владения Британской короны.
        Британский король отрицательно помотал головой, будто старый конь, отгоняющий назойливого овода.
        - Ты не права, Тори, - сказал он, - есть одна держава, которая не подписывала Брестских соглашений, и вообще находится не в Европе. Я имею в виду наших американских кузенов. Предки англичан ассимилировали сначала исходное британское население наших благословенных островов, а потом и своих нормандских завоевателей. Зато кузены своих аборигенов попросту уничтожили. И я уверен, что точно так же они уничтожат и британцев, как только поймут, что мы стали мешать их беспредельному расширению по планете Земля. Когда-то их предки бежали из Британии от голода, нищеты, политических или религиозных преследований, но настанет день, когда они пожелают вернуться, чтобы принести на родину предков свои порядки. А для Британии это смерть.
        Виктория подумала и ответила:
        - Миссис Дарья (Одинцова-Спиридонова) говорила по этому поводу, что в наше протестантское мироощущение вложено такое понятие, что если преступление осталось безнаказанным, то это значит, что Бог его одобряет, а мы - его любимые дети. Потом мы снова совершаем еще одно, еще более кошмарное преступление, но оно тоже остается безнаказанным, потому что мы самые могущественные мерзавцы на этом свете. И так до тех пор, пока терпение Небес не истощается окончательно, и мы не падаем в яму, которую сами же себе вырыли. Даже наши эмигранты, отправляясь в Австралию, Новую Зеландию или Америку, сразу выбрасывают из своих сердец и зловонный туманный Лондон, и зеленые холмы патриархальной старой доброй Англии. И я их понимаю. Невозможно испытывать любовь к тому, что исторгло тебя прочь, выбросило во внешний мир, как ненужную ветошь. Даже если мы позовем этих людей и их потомков обратно, они уже не вернутся. Да и зачем им, ведь они уже не англичане, а новозеландцы, австралийцы, американцы и канадцы. И только из жаркой Индии наши чиновники в итоге возвращаются к родным пенатам, но это совершенно отдельная        - Да, Тори, - кивнул король, - Индия для нас - совершенно отдельная история. Не объект для колонизации, а захваченная сокровищница, которую следует разграбить так, чтобы в ней не осталось ни единой монетки. Согласен я с тобой и по поводу нашего протестантского мироощущения. Моя маман в деле совершения корыстных преступлений была большая дока. За опиумные войны в Китае нас будут ненавидеть еще лет сто, если не больше…
        - Больше, отец, значительно больше, - вздохнула Виктория, - там, в двадцать первом веке, Китай, превратившись в одну из трех сущих мировых сверхдержав, никому ничего не забыл и не простил.
        - Китай - мировая сверхдержава? - вопросил король таким удивленным тоном, будто дочь известила его о том, что в будущем Англия была завоевана эскимосами.
        - Да, сверхдержава, - подтвердила Виктория. - А чему ты удивляешься? Китайцы многочисленны, дисциплинированны и организованны, а неудачи их последней модернизации скорее объясняются тем, что молодое вино попробовали налить в старые мехи. Пройдет еще примерно полвека, мехи обновятся - и тогда Китай покажет миру чудеса скорости промышленного роста и уровня самоорганизации. И ничего удивительного, ведь на протяжении пяти тысяч лет своей истории китайское государство много раз достигало величия, а затем впадало в ничтожество. Для него этот процесс был похож на русские качели[2 - Качели - изначально славянская культовая забава, в Европу и Северную Америку она стала проникать только в начале двадцатого века.]: вверх-вниз, вверх-вниз. Сейчас эти «качели» находятся в своей нижней точке, но скоро пойдут вверх.
        Король немного подумал и сказал:
        - Ну хорошо, Тори, Бог с ним, с Китаем, полвека для нас с тобой - это почти вечность, которую вряд ли получится преодолеть. Скажи, какое положение в том мире занимает Британия?
        - Британия в мире будущего - это обычная европейская страна с обветшавшими остатками былого величия, - со вздохом произнесла принцесса. - Никаких качелей, только неотвратимое скольжение в пропасть. Ресурсы исчерпаны, колонии отделились, нация поглупела и сильно уменьшилась в числе, а значительную часть населения составляют выходцы из бывших колониальных владений. Тамошнего премьер-министра Терезу Мэй, вульгарную и крайне неумную особу, у нас не взяли бы даже кухаркой в приличный дом.
        - Но почему так получилось?! - воскликнул король. - За что нашей стране такая злая участь?
        - Разве ты забыл, отец, что, совершая все более и более кошмарные преступления, мы прогневали Всемогущего Господа Бога? - с горечью произнесла Виктория. - Последней каплей, как мне кажется, была наша война с бурами. Ради золота и алмазов мы ограбили наших ближайших родственников, и еще раз потеряли самый цвет британской молодежи. Наша элита вырождается. Лучшие из лучших, в том числе и в знатных семействах, погибли в боях с бурами, а плодами их побед воспользовались совсем другие люди. Дальше будет только хуже. В то время как самые умные, храбрые и принципиальные будут либо уезжать в колонии, либо погибать в войнах, их место займут воинствующие посредственности. Ни один селекционер не станет отбраковывать лучших представителей породы и позволять размножаться худшим, но мы именно это и делаем с нашими правящими кругами, и вообще всем народом. Я готова сделать все возможное и невозможное, чтобы прервать этот процесс, но осознаю, что не в силах хоть что-нибудь сделать. Великобритания для меня все, но я для нее никто.
        - Я думал, Тори, что ты знаешь, а точнее, догадываешься… - осторожно сказал король. - Ведь я оставил тебя в Петербурге не просто так, а чтобы ты набралась там специфического политического опыта, который можно получить, только общаясь с русскими из будущего. С точки зрения политических взглядов, ты моя и только моя дочь, но если смотреть со стороны талантов правителя, то ты законная внучка своей бабушки. Мне осталось уже недолго, а потому Британия отчаянно нуждается в королеве Виктории за номером два, чтобы она правила к вящей славе Империи, Над Которой Никогда Не Заходит Солнце.
        - Знаешь, отец, - смущенно сказала королевская дочь, - для меня это как-то необычно. И главное, что на такую замену скажет мой братец Георг? Мы с ним очень дружны, и мне не хотелось бы, чтобы наши отношения испортились из-за задуманной тобой политической комбинации.
        - Георг, как ни странно, не против такой рокировки, - хмыкнул король. - Он сказал, что ты - единственная, кому он готов без борьбы уступить место на троне. Вероятно, что его вдохновляет пример твоего кузена Майкла, с легкостью уступившего престол сестре и первым принесшего ей клятву верности…
        - Там, в другом мире, судьба кузена Майкла была крайне печальной, - вздохнула Виктория. - Он не нашел своего места в жизни, женился на охотнице за статусными женихами из простолюдинок, дважды разведенной, а потом был убит при сомнительных обстоятельствах двумя пьяными забулдыгами. Я думаю, что на него благотворно повлияло знакомство с будущим князем-консортом. Именно дружба с господином Новиковым превратила Майкла из неврастенического юноши, которого считали лишней деталью в династических раскладах, в уверенного в себе взрослого мужчину. Они оба как сапоги из одной пары, и нет у русской императрицы более преданных слуг, чем муж и брат.
        - Вот и ты будь другом своему брату, тем более что наследовать тебе будет кто-то из его сыновей, - сказал король.
        - Почему «кто-то», отец? - удивилась принцесса. - Эдуард - старший из братьев, а значит, ему и быть наследником.
        Король поднял палец вверх и назидательно произнес:
        - Во-первых, потому, что нам еще предстоит пережить визит Кометы. Поскольку этот небесный булыжник не сможет одновременно упасть на Лондон и Петербург, то наша семья перед падением разделится. Я останусь в Лондоне, Георг-старший с Марией и Эдуардом отправятся в путешествие в Австралию, а ты и Георг-младший будете в Петербурге. Не хотелось бы, конечно, но я уверен, что если в России случится худшее, то императрица Ольга и ее сверхрешительный супруг сумеют спастись сами и спасти своих близких.
        - Я думаю, что в первую очередь они будут спасать своих подданных, и уйдут из-под удара последними, ибо по-иному им невместно, - убежденно сказала принцесса Виктория.
        - Так даже лучше, - кивнул король, - значит, Тори, ты должна научиться у них еще и правильно относиться к британскому простонародью. Некоторые тут воспринимают его только как гумус под ногами благородного сословия, но я считаю, что это большая ошибка. Именно простонародье делает Британию Великой Державой, и если его не станет, то наша страна сдуется, как шар, из которого выпустили воздух. И это вторая причина, по которой сейчас рано называть имя твоего предполагаемого наследника. Следующим после тебя королем Великобритании будет не самый старший из принцев, а самый умный, и при этом искренне переживающий за доверенную ему страну. Это единственный способ максимально замедлить наше скольжение в пропасть, тогда как остальные пути ведут прямо в ад.
        - Понимаешь, отец, - с серьезным видом произнесла королевская дочь, - возможно, вопрос простонародья будет ключевым для будущего нашей Империи. Давай вынесем Комету за скобки и рассмотрим ситуацию с ведущими мировыми державами так, будто испытываемый нами сейчас страх непременно закончится праздничным салютом.
        - Ну хорошо, - согласился король, - давай посмотрим, чему ты нам научилась в Петербурге у русской императрицы и ее жутковатых наставников. Начнем с Австро-Венгерской империи…
        - Э нет, отец, - вздохнула наследница престола. - Австро-Венгерскую империю мы проигнорируем, потому что она прекратит свое существование вместе с последним из Габсбургов. В будущем ее австрийская часть усилит Германию, а Венгрия, Богемия и Хорватия превратятся в кучу мелких, никому не интересных государств, вроде Швейцарии. Мировым державам этот питательный субстрат не конкурент. Начинать анализ следовало бы с Германии. Эта густонаселенная, почти монолитная в этническом плане страна, обладает развитой промышленностью и наукой, опирающейся на созданную Бисмарком систему образования. У Германии есть все, кроме достаточного количества жизненного пространства. Все свои внутренние территории это государство уже полностью освоило, что делает его потенциальным агрессором, стремящимся к завоеваниям…
        - Да, Тори, это верно, - кивнул король. - Только немцы до последнего момента не знали, в какую сторону им направить свои стопы. На восток - за русскими черноземами, рудой и лесами, или в Африку и Азию, оспаривать наши и французские колонии.
        - На востоке немецких солдат не ждет ничего, кроме братских могил, где пятеро будут лежать под одним крестом, - сказала британская принцесса. - Тотальная война с европейскими завоевателями - это такая русская национальная традиция, а канцлер Одинцов и князь-консорт Новиков грозят довести это дело до невероятных высот. И кайзеру Уильяму это положение активно не нравится, ведь он не собирается хоронить свой народ на русских просторах. В то же время в частном порядке немцы имеют возможность поодиночке ехать в Россию, селиться на ее землях и врастать в них. Весьма популярное занятие не только у беднейших слоев населения, но и у младших сыновей в семьях промышленников и аристократов. Деловые возможности в бурно растущей стране выше, чем в среднем по Европе, вакантных должностей и пустующих деловых ниш много, и это подстегивает желание немцев заполнить собой этот вакуум. Но, как и в случае с англичанами, уезжающими в колонии, эти люди, переселившись в Россию, перестают быть немцами и начинают постепенно превращаться в русских. Германия, таким образом, умеренно ослабляется, а Россия усиливается, и это
положение кайзеру Уильяму не нравится почти так же, как идея тотальной войны. Он бы и хотел никуда не отпускать своих подданных, но в таком случае дело кончится тем, что эти люди, не находя себе выхода, разнесут империю Гогенцоллернов в клочья. Отсутствие завоевательных походов в переполненной людьми стране обычно заканчивается революциями и гражданскими войнами - неважно, дикие это арабские племена или цивилизованная европейская страна. Мистер Одинцов говорит, что со времен пещер и каменных топоров человеческая натура изменилась мало, и из-под обличья цивилизованного джентльмена в любой момент готов вылезти кровожадный дикарь.
        - Германцев последнее определение касается больше всего, - хмыкнул король. - Мне кажется, что, собираясь завоевать Аргентину, мой племянник Уильям ищет для себя и своих технизированных варваров выхода прямо через стену, не затрудняясь поиском двери. Даже если на помощь Германии будут мобилизованы все транспортные флоты Брестского Альянса, ему не удастся в разумные сроки перебросить в Южную Америку необходимое количество колонистов. Немцы в Германии будут размножаться быстрее, чем он будет успевать их вывозить прочь. Канаду, Австралию и Новую Зеландию мы заселяли в течение десятилетий, и при этом внутренняя рождаемость всегда превышала внешний приток. Скорее я поверю, что тем или иным способом лишние немцы переселятся в Россию. Эта страна гораздо ближе, и ее с Германией связывают великолепные железные дороги, которыми при хорошем управлении можно перевезти в несколько раз больше мигрантов, чем по морю. Не зря же господин Одинцов говорил, что Европа может войти в Россию и раствориться в ней, как кусочек сахарной головы растворяется в стакане кипятка.
        - На самом деле этот господин имел в виду завоевание Европы Россией в случае последней тотальной войны, - ответила Виктория. - Но и переезд в Россию самой деятельной и умной части населения тоже укладывается в эту концепцию, потому что тогда никакое завоевание не потребуется, и через недолгое время Европа сама падет в русские руки. На самом деле Россия - это единственная страна в Европе, которая умеет наращивать свое национальное ядро, превращая в русских все прочие народы, даже те, с которыми она когда-то враждовала.
        - И какой же из всего это вывод? - спросил король.
        - Вывод простой, - сказала принцесса, - такой же особенностью переваривать чужеродных пришельцев обладают Североамериканские Соединенные Штаты. Добиваются наши кузены того же результата несколько иными методами, чем русские, но для первичного анализа это неважно. Вдобавок ко всему, их государство на североамериканском континенте находится в изолированном положении. С запада и востока янки граничат с двумя великими океанами, с юга - с бессильной Мексикой, а с севера - с нашей Канадой, которую им давно уже хочется завоевать. У нас же сейчас ресурсов для третьей англо-американской войны нет совершенно, и, честно говоря, Канада - не столь ценный актив, ради которого стоит устраивать драку насмерть.
        - Именно поэтому я и предложил заключить в рамках Брестского Альянса «Соглашение об обеспечении безопасности колоний», - проворчал король. - Тот, кто раззявит пасть на нашу Канаду, будет иметь дело с племянницей Хельгой и ее миньонами. А это, скажу я тебе, удовольствие ниже среднего.
        - Все верно, отец, поэтому наше будущее лет на пятьдесят вперед - это противостояние Брестского альянса равновеликой ему Североамериканской Торговой Империи. Иначе вопрос конкуренции с нашими кузенами не решается в принципе; по отдельности они способны задавить своей мощью любую европейскую державу. В новом мире германский и русский флоты будут драться не против нашего Роял Нави, а вместе с ним станут осаживать неумеренное могущество янки, которым в ближайшем будущем станет тесно в Новом Свете и захочется господства над всем миром. Знаешь, у русских из будущего есть поговорка, что паровозы надо давить, пока они просто чайники, и я согласна с этим мнением.
        - Так получается, что Великобритания становится придатком Брестского альянса, а точнее, России? - недовольным тоном спросил британский король. - Мне, честно сказать, это не нравится.
        - Мне тоже, - вздохнула британская принцесса, - но следует понимать, что в долгих играх больших парней унаследованное тобой от бабушки наше величие по большей части оказывается дутым. Такая уж мы нация - за тысячу лет не сумевшая сплавить в неразрушимый монолит даже население наших собственных островов, не говоря уже о колониях. Шотландцы и валлийцы у нас себе на уме, а ирландцы и вовсе активно враждебны. Национальное ядро у нас очень небольшое и непрерывно подвергающееся эрозии. И даже при таком положении дел твоя мать устроила войну в Южной Африке, сделав нашими непримиримыми врагами живущих там буров. В связи с этим мне трудно представить ситуацию, при которой Британия сможет снова выйти на траекторию роста. После того, как десять лет назад был пройден пик могущества нашей Империи, ее участь - одно лишь непрерывное ослабление, и мы можем только замедлить, но не остановить этот процесс. Медленнее всего он будет протекать, если мы максимально полно встроимся в Брестский альянс, постаравшись по возможности освободиться от всех ненужных обременений, и в тоже время мертвой хваткой будем держаться за
все, что необходимо для выживания. Прости, отец, но свою задачу как будущей монархини я понимаю именно так.
        - Задала ты мне задачу, Тори… - вздохнул король. - Буду думать над твоими словами, пока что-нибудь не придумаю. А сейчас давай идем ужинать, поздно уже, а то заговорились мы с тобой сверх всякой меры…
        16 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, ВЕЧЕР. АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ИМПЕРИЯ, ВЕНА, ГЕРМАНСКОЕ ПОСОЛЬСТВО, КОРОЛЕВСКИЕ АПАРТАМЕНТЫ.
        КАЙЗЕР ВИЛЬГЕЛЬМ И ДРУГИЕ
        В Вену кайзер Вильгельм отправился в сопровождении своего министра иностранных дел Генриха фон Чиршки и личного друга статс-секретаря по морским делам адмирала Альфреда фон Тирпица. При этом рейхсканцлер Бернгард фон Бюлов и начальник Германского Генштаба Хельмут фон Мольтке (младший) остались в Берлине стеречь порядок и безопасность Германской империи. Правильно, армия - это настоящее Германской империи, а вот флот, в свете большой колониальной программы - ее будущее. И вот, после тяжелого разговора в узком кругу о предстоящем падении кометы, кайзер решил посоветоваться со своими приближенными.
        - Итак, господа, - сказал он, - первая часть нашей программы - вступление в Брестский альянс - складывается просто замечательно. Конечно, хочется надеяться, что французы воспротивятся совместному решению русской императрицы и британского короля, и тогда нам позволят разобрать их на части, но думаю, что ничего подобного не случится. Этим мусью уже не раз приходилось принимать позу «чего изволите» и вылизывать штиблеты победителя, и в этот раз будет то же самое. Из рук госпожи Хельги и ее рейхсканцлера[3 - Рейхсканцлер - дословный перевод названия должности П. П. Одинцова канцлер Империи.] еще не такие обормоты ведрами жрали горчицу.
        - После того как главарей лягушатников поймали за руку на попытке убийства эрцгерцога Франца Фердинанда, у них творится самая натуральная паника, - сказал Генрих фон Чиршки. - Моментально нашлись газеты, которые стали перепечатывать у себя материалы сербской, австрийской, германской и русской прессы, что в кратчайшие сроки довело кастрюльку с французскими помоями до бурного кипения. Господин Клемансо висит на волоске. Его не отставили от премьерства только потому, что в такой вонючей ситуации больше никто из парижских политических деятелей не желает браться за государственный штурвал, зато когда все закончится, охотники взять власть сразу набегут толпой.
        Кайзер сказал:
        - Фактически уже завтра-послезавтра русские и британцы выкатят пожирателям лягушек и улиток сразу два требования: выдача господина Клемансо в руки международного правосудия и одобрение присоединения к Брестским соглашениям Германской и Австро-Венгерской империй. В случае отказа последуют жесткие репрессии со стороны старших партнеров, но я в отказ не верю, так что этот вопрос можно считать решенным. Политическая рептильность перед превосходящей силой у французов в крови.
        - Скорее всего, вы правы, - после некоторых раздумий сказал Генрих фон Чиршки, - но я не понимаю, с чего это вдруг русские и британцы проявили такой бурный энтузиазм по поводу нашего присоединения к Брестским соглашениям…
        - Понимаете, Генрих, - хмыкнул адмирал Тирпиц, - как мне кажется, главную роль во всей этой истории играют два фактора. Во-первых - русские и отчасти британцы действительно хотят установления в Европе вечного мира. Россия сейчас осваивает свои немереные просторы гор, лесов и полей, и не хочет, чтобы ей в этом интересном занятии кто-то мешал. Как сказал один из тамошних деятелей, «приходите к нам через тридцать лет - и вы не узнаете Россию». Второй фактор - это необходимость объединить Европу в противостоянии янки и выдвинуть на передовой рубеж этого противостояния Германскую империю. И у России, и у Британии нет никаких планов колониальной экспансии в Новом Свете. Англичане и так уже переобременены колониями, и последние их приобретения в Месопотамии уже готовы вызвать на берегах Туманного Альбиона приступ жестокой изжоги, а русские в принципе расширяются только в непосредственных окрестностях своих границ… Цусимское Великое Княжество при этом не в счет. Оно необходимо только для того, чтобы брак господина Новикова с императрицей Ольгой не сочли морганатическим, а еще чтобы пришельцы из будущего
имели клочок земли, где они с полным правом могли бы устроить жизнь в соответствии со своими вкусами. Это такая яркая витрина Прекрасной России Будущего, которую строят императрица Ольга и ее личные друзья, пришельцы из будущего.
        - Да, мой добрый Альфред, именно так! - воскликнул кайзер, дослушав своего статс-секретаря по морским делам. - Русским и британцам новые колонии не нужны, зато Германия нуждается в возможности для приобретения новых заморских владений, без которых нас просто разорвет на части. Но при этом мы с янки не будем один на один. Соглашение об обеспечении безопасности колоний гарантирует нам в случае необходимости помощь британского флота, а Российская империя станет надежным поставщиком сырья и продовольствия, без которых не сможет существовать германская промышленность. Но самое главное, - кайзер поднял вверх указующий перст, - после присоединения к Брестским соглашениям мы сможем получать из России технические сведения, необходимые для того, чтобы Германия стала первой промышленной державой в мире. Ну вы понимаете, о чем я. Крупп, Тиссен и Фарбениндустри уже в нетерпении бьют ножкой, несмотря на то, что за эти сведения им придется уплатить немаленькую цену - не только полновесными германскими марками, но и поставками промышленного оборудования, которое раньше русским приходилось приобретать втридорога
через третьи руки. Но приобретаемые сведения того стоят.
        - О да, - сказал адмирал Тирпиц, - сверхброненосцы типа «Гангут» премного удивили наших флотских, когда те не смогли поймать движущуюся экономическим ходом русскую императорскую эскадру, даже разогнав пары до предельных показателей. Более того, по данным нашей военно-морской разведки, боевыми характеристиками новых русских кораблей смущен и озадачен был даже британский адмирал Фишер. Его «Дредноут» рядом с детищами творчески переработанного опыта будущих времен выглядит как гадкий ощипанный цыпленок рядом с гордым орлом. Как мне кажется, именно поэтому британцы на переговорах были такими тихими и покладистыми…
        - О мой добрый Альфред… - вздохнул кайзер, - что-то мне подсказывает, что если бы мы сами были бы чуть менее заносчивыми и чуть более расторопными, то сейчас речь бы шла о присоединении Британии к русско-германскому альянсу, а Францию договаривающиеся стороны рассматривали бы только как жирного каплуна, предназначенного для запекания в духовке. Ну да ладно, господа, не будем о грустном. Ваш кайзер в этом смысле оказался полным идиотом, и нам еще повезло, что Германии в последний момент удалось вывернуться из той ловчей ямы с кольями, которую ей приготовила госпожа История. Сейчас нам надо думать о будущем…
        - Наше будущее - это флот! - отрапортовал адмирал Тирпиц. - На европейском континенте нам расширяться некуда, а потому следует понимать, что недостаточно, использовав могущество нашей индустрии, просто настроить большое количество новых кораблей. Эти корабли должны быть лучше, чем у англичан и американцев, и ничуть не хуже, чем у русских. Просто русским их внутренних территорий хватит еще лет на сто или на двести, а нам срочно нужно искать свободное жизненное пространство за пределами европейского континента.
        - Думаю, мой добрый Альфред, что лет десять[4 - В нашей истории планы перевооружения германской армии и флота были рассчитаны до 1918 года - очевидно тогда, по замыслу кайзера Вильгельма и должна была начаться Первая Мировая Война. Сараевский инцидент смешал карты всем игрокам, за исключением французов, которые за год до того почти вдвое (с 480 до 750 тысяч) подняли численность армии мирного времени. Помимо увеличения срока службы с двух до трех лет (что позволило на год задержать увольнение в запас солдат, призванных в 1911 году), с 21 года до 20 лет был снижен призывной возраст, что позволило призвать в осеннюю кампанию 1913 года сразу два призывных контингента.] у нас еще есть, - сказал кайзер, - времени достаточно, чтобы построить новый флот и обучить десантный корпус по лучшим русским образцам. Но я сейчас хотел бы поговорить о более важных вещах. Мой добрый Генрих, скажите мне на милость, кто это в вашем ведомстве активно работает на французское Второе Бюро? Как я погляжу, нам есть чему поучиться не только у князя-консорта Новикова и рейхсканцлера Одинцова, но и у господина Мартынова,
главного Торквемады русской императрицы.
        - Ваше королевское величество! - вспыхнул Генрих фон Чиршки, - я не понимаю, о чем вы говорите…
        - Дело в том, - вкрадчиво начал кайзер, - что в Париже каким-то образом стали известны результаты моих переговоров с русской императрицей по поводу присоединения Германии к Брестским Соглашениям, и именно это поставило под угрозу жизнь моего друга Франца Фердинанда. Именно получив сведения о запланированной нами политической комбинации, кровавый маньяк Клемансо задумал Белградское убийство с целью срочно перессорить между собой все народы Европы. При этом комбинации, которые русские обсуждают в своем узком кругу, не становятся известными посторонним, и мир узнает о них только тогда, когда начинают греметь пушки или русский МИД делает официальное заявление. И даже предварительные переговоры с британским королем не стали предметом международного обсуждения до тех самых пор, пока собравшиеся в Бресте политики не провозгласили подписание судьбоносных соглашений. Я тоже обсуждал вопрос новой германской политики только с вами и вашими сотрудниками. Кузина Хельга так прямо и заявила мне, что в вашем ведомстве, герр Чиршки, ценнейшая информация утекает как из дырявого ведра! Ну, отвечайте мне - кто у вас
там так любит французов, что передает им даже самые секретные политические сведения? - Кайзер постепенно переходил на крик. - Молчите? Ну молчите дальше. В вашем присутствии и больше не скажу ни одного критически важного слова. Впрочем, это только полумеры. Я намерен отправить на стажировку в Петербург несколько десятков самых способных офицеров сыскной полиции, чтобы они потом, набравшись ума-разума, построили нам в Германии такую же секретную службу, как у русских. И вот тогда вы у меня попляшете - всех выведу на чистую воду и разузнаю, кто чем дышит! А сейчас идите. Мне надо обсудить с моим другом Альфредом один важный вопрос.
        После этой выволочки несчастный Генрих фон Чиршки выглядел так, что краше в гроб кладут. Криво нахлобучив дрожащими руками шляпу, он взял свой портфель и вышел.
        - А теперь, мой добрый Альфред, давайте поговорим серьезно, - сказал кайзер, когда за министром иностранных дел закрылась дверь. - Сегодня я получил сведения о событиях, к которым надо готовиться, но так, чтобы конечная цель этой подготовки не стала достоянием широкой публики.
        - Нас ждет еще одна война? - с интересом спросил Тирпиц. - Интересно, с кем?
        - Нет, не война, - мрачно ответил кайзер, - гораздо хуже, чем просто война. Примерно через девять месяцев на землю должна упасть крупная комета. Сила ожидаемого взрыва, который случится на высоте десяти километров, составит примерно пятьдесят миллионов тонн в тротиловом эквиваленте. Но наибольшая неприятность заключается в том, что место падения этой кометы определится не ранее, чем за три дня до катастрофы, когда космическое тело первый раз чиркнет по краю земной атмосферы. Я понимаю, что звучит это невероятно, но всему миру известно, что моя кузина Хельга, а также ее муж и канцлер, никогда не лгут. Первоначально они думали, что все произойдет точно так же, как в том, другом мире, где эта проклятая комета взорвалась над такой глухой сибирской тайгой, что это было интересно только полярным медведям. Но потом опытные специалисты, которых в Российской империи еще достаточно, объяснили Хельге и ее самонадеянным клевретам, что им не удастся отделаться таким простым способом. И вот теперь мы с нетерпением ждем 27-го июня будущего года, когда станет понятно, на кого на этот раз Бог пошлет полную чашу
своего гнева. Как мне объяснили, не в человеческих силах рассчитать траекторию пролета в атмосфере беспорядочно вращающегося тела неправильной формы.
        - Да, - согласился адмирал Тирпиц, - это и в самом деле так. Но что-то же, наверное, известно заранее…
        - Заранее, мой добрый Альфред, известно, что падение состоится между сороковым и шестидесятым градусами северной широты, около восьми часов утра по местному времени - и все. В случае самого неблагоприятного развития событий нам придется эвакуировать народ из угрожаемого района на сто километров в ту или другую сторону, а если дела пойдут наилучшим образом, то нам выпадет роль благодарных зрителей, наблюдающих, как суетятся их соседи, спасающиеся от ярости Господнего гнева.
        - Будем надеяться, что никому не придется суетиться, пытаясь спастись от смерти, - хмыкнул адмирал Тирпиц, - ибо семь восьмых указанной территории занимают пространства, по плотности населения мало отличающиеся от сибирской тайги. Даже лягушатники не нагрешили настолько, чтобы обрушивать на них такую катастрофу, которая сможет войти в анналы мировой истории как новые Содом и Гоморра.
        - Возможно, ты и прав, мой добрый Альфред, а возможно, и нет… - уклончиво сказал кайзер. - Эти лягушатники совершили смертный грех, когда отрубили голову своему королю, и усугубили его, когда впали в ересь республиканства. Из Парижа по всей Европе идет мерзкое развращающее влияние, поэтому мне очень хочется надеяться, что это именно для побиения распутной Марианны Господь припас такой великолепный булыжник.
        16 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР, АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ИМПЕРИЯ, ВЕНА, РИНГШТРАССЕ[5]: КЕРНТНЕР-РИНГ, 16, ОТЕЛЬ ИМПЕРИАЛ[6], КОРОЛЕВСКИЙ НОМЕР.
        БОЛГАРСКИЙ ЦАРЬ МИХАИЛ ЧЕТВЕРТЫЙ (ОН ЖЕ МИХАИЛ РОМАНОВ) И СЕРБСКАЯ КОРОЛЕВА ЕЛЕНА КАРАГЕОРГИЕВИЧ
        ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРОВ:
        На совещание трех императоров и одной императрицы «младших» монархов не приглашали - там весь Балканский союз представляли императрица Ольга и канцлер Одинцов. Да не очень-то и хотелось. В отличие от Лондона, Вена - место, приятное для пребывания, и при этом не такое вульгарное, как Париж. В компании полковника Слона, королевича Георгия и сдружившегося с ним поручика Шапошникова царско-королевская чета совершила променад по городу Штрауса, Шуберта и Моцарта. Погуляли по набережной Дуная, посидели в уличном кафе, глядя на медленно текущие речные воды, попили кофе с булочками и поговорили на разные отвлеченные темы.
        - Хороший город Вена, - сказал размякший оберст Слон, - даже как-то жалко будет в случае необходимости его топтать. Как представишь всю эту красоту, объятую пожарами - так даже такому толстокожему, как я, становится не по себе. Но следует помнить, что прямо сейчас на нашу компанию может выбежать злой и голодный, как лесной волк, юноша по имени Адольф Гитлер. Если Командир не ошибается, то сейчас этот исторический персонаж как раз совершает свою роковую попытку сдать экзамены в художественное училище…
        - А почему роковую? - с интересом спросил королевич Георгий. - Неужели что-то могло поменяться, если бы этот страшный человек получил диплом художника?
        - А кто его знает? - пожал плечами Слон. - Быть может, если бы этот персонаж получил диплом художника, вся его деятельность ограничилась бы малеванием страшных картин, на которые так падки богатенькие буржуа, желающие пощекотать себе нервы. Вариант ничем не хуже других. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы людей не кушало.
        - Однако страшненьких деток рождает эта страна, - вздохнула королева Елена. - Я думаю, что вся та пряничная красота, которую мы сейчас видим - это только маска, а на самом деле вся эта земля буквально сочится злобой и ненавистью ко всему православному и славянскому. Мой несчастный сербский народ, стонущий под австрийским ярмом, знает это очень хорошо.
        Поручик Шапошников подкрутил свой «вильгельмовский»[7 - На фотографии молодого Шапошникова, датированной 1907-08 годами, он носит как раз такие усы, очевидно, резко вышедшие из моды в августе четырнадцатого года, а до того считавшиеся символом мужественности и воинственности.] ус и сказал:
        - Уважаемая Елена Петровна, я думаю, что все эти люди, что сейчас суетятся вокруг нас, едва ли думают о том, как убить побольше сербов. Наверняка все их мысли заняты повседневными делами, заботами о хлебе насущном, и они даже не подозревают, что совсем недавно ходили под дамокловым мечом уничтожающей общеевропейской войны. Но в тоже время, стоит прозвучать военной трубе, как все австрийские мужчины наденут шинели и отправятся убивать русских, сербов и болгар. И сделают они это не потому, что ненавидят другие народы, а потому, что такой ненавистью заражены их правящие круги. И этот ваш Гитлер, Сергей Александрович, тоже не станет исключением - ведь он будет одним из многих, лишь только малость худшим, чем остальные. И все покатится по наклонной, художник он там или нет.
        - Действительно, скорее всего, диплом художника в данном случае ни на что не повлияет, - пожал плечами Михаил Романов. - Если в человеке есть задатки лидера, то они обязательно выплеснутся в подходящей ситуации. Особенно если это лидер тех, кто идет ко злу - на них накладывается гораздо меньше ограничений, чем на тех, кто творит добро…
        - В таком случае, - жестко сказал Слон, - наши люди должны найти его и убить - точно так же, как они уже убивали деятелей эсеровской боевки или много о себе понимающих турецких националистов, в нашем мире устроивших резню христианских народов. Не должно быть таких мерзавцев нигде и никак.
        - А мне кажется, - хмыкнул Михаил Романов, - необходимо так изменить политическую картину будущего, что у этого человека просто не будет возможности применять свои политические таланты, и тогда ему придется заняться живописью и архитектурой всерьез. Если хватать исключительно по верхам, то вместо одного мерзавца непременно объявится другой. Нет, выдергивать такое следует с корнем, на три метра вглубь, и исключительно политическими методами. Что моя сестрица и делает при помощи твоего Командира и его товарищей.
        На этом разговор в кафе закончился, но его тема запала в память молодой сербской королеве. Она вернулась к ней позже, когда они остались с Михаилом наедине за плотно закрытыми дверями спальни.
        - Мишель, мне страшно, - сказала Елена, глядя на мужа широко открытыми глазами. - Я вдруг подумала о том, что все наши усилия - это суета сует, и результат нашей бурной деятельности - не более чем рябь на поверхности мирового бытия. Если миру суждены война, кровь и жертвы, то он это получит в том или ином виде. Я боюсь, что все наши усилия не отменяют страданий моего несчастного народа, а только оттягивают момент их наступления. Я боюсь, что задуманное нами национальное размежевание, против всех ожиданий, приведет к долгой и жестокой войне, а потом к бойне присоединятся и другие страны Европы. Император Франц Фердинанд, конечно, душка, но я же вижу, как все эти местные напыщенные павлины ненавидят его и нас. Если бы не господин Новиков, которого эти деятели боятся до дрожи в коленях, сейчас эта ненависть уже хлестала бы нам в лицо.
        - Эти деятели больше боятся вымуштрованной Александром Владимировичем русской армии, чем его самого, - усмехнулся Михаил. - После Тюренчена и поражения Японии ее считали одной из лучших армий Европы, а Стамбульская операция подняла русскую военную репутацию на недосягаемую высоту. Ударная мощь, быстрота маневра и неудержимый натиск не оставили османам не единого шанса. Я командовал и при Тюренчене, и штурмом Стамбула, и могу тебе сказать, что за эти три года была проделана огромная работа. Именно сейчас, когда Болгария приняла строго пророссийскую ориентацию, разгромлена Турция, а Румынию поделили победители, между Российской империей и Сербией стала возможна прямая и скорая транспортная связь, позволяющая сербам чувствовать, что они не одни стоят против всего мира. Россия со всей ее мощью стоит рядом с вами, и, как говорит Павел Павлович, «тот, кто вас обидит, не проживет и трех дней».
        - Да, - кивнула Елена, - при императоре Николае мы не ощущали себя в безопасности, ибо русская политика была слаба и непоследовательна, но теперь, во времена твоей сестры Ольги, положение полностью изменилось. Но я все равно боюсь, и не могу ничего с собой поделать. Могущество, которое вы строите, мне кажется основанным на песке, ведь одно дело - разгромить престарелую и одряхлевшую Турцию, и совсем другое - противостоять объединенным силам всей Европы, которая прекратила внутренние ссоры только для того, чтобы обратить внимание на своего главного врага. Что-то говорит мне о том, что всеобщая идиллия и миролюбие закончатся очень быстро, и уже достаточно скоро объединившаяся Европа пойдет завоевательным походом на восток, и первой жертвой этого великого наступления новых ландскнехтов станет как раз Сербия.
        Михаил с серьезным видом посмотрел на свою супругу и ответил:
        - Поверь мне, Россия готова и к такому повороту событий, и это я говорю тебе не как болгарский царь, а как брат русской императрицы. Наше могущество зиждется не на песке, а на великом русском народе, к нуждам и чаяниям которого моя сестрица относится со всей возможной серьезностью, и народ отвечает ей в этом полной взаимностью. Если на нас нападут, то все сто миллионов русских встанут как один человек, и сколько бы ни продолжалась та война, закончится она только на пылающих руинах Берлина, Вены, Копенгагена, Амстердама, Брюсселя, Парижа и Рима. Такова наша внутренняя политическая установка: если вся Европа вновь пойдет на нас войной как во времена Наполеона, то ей дальше просто незачем существовать. И господа европейцы об этом отчасти знают, а отчасти догадываются, а потому, как мне кажется, будут искать военного счастья где-нибудь подальше от наших границ.
        - Но что тогда станет с Сербией, которая непременно окажется на острие вражеского удара? - воскликнула Елена. - Ведь прежде, чем наступать на Россию, враги пожелают устранить угрозу на Балканах. Опять в домах сербов будут страдания, горе, слезы, убитые мужчины и обесчещенные женщины.
        - В лоб, со стороны Венгрии и Хорватии, Сербию так просто не взять, - хмыкнул Михаил, - это я говорю тебе как специалист. Для вашего внезапного и полного разгрома был необходим удар с тылу со стороны Турции или предательство Болгарии. И первое, и второе теперь невозможно по определению. Османской империи больше нет, а царем Болгарии работает твой любимый супруг, и болгарский народ его любит ничуть не меньше, чем россияне обожают свою императрицу. И к тому же я не зря говорил про прямую транспортную связь. По указу моей сестрицы уже началось проектирование железнодорожного моста через Дунай, который свяжет между собой Румынию и Болгарию. А это значит, что русские войска и новейшее оружие в любой момент в больших количествах смогут прибыть на помощь сражающейся Сербии.
        Немного помолчав, болгарский царь добавил:
        - Фактически разгром Турции и укрощение много понимающей о себе Румынии явились первыми сражениями еще необъявленной общеевропейской войны, и одержанные в этих битвах победы позволили нам занять наиболее выгодную стратегическую конфигурацию. Но главное заключается в том, что никакого единства Европы не существует и в помине. Главные акторы - Франция, Британия и Германия - недолюбливают друг друга, иногда вплоть до лютой вражды, притом, что все они опасаются возросшей российской мощи. В то время как самое большое желание британцев - остаться в стороне от схватки; французы и германцы никогда не смогут сражаться в одном строю, уж слишком сильны их прошлые обиды. Такое может случиться когда-нибудь в отдаленном будущем, под давлением внешней неевропейской силы, но отнюдь не сейчас, когда каждая страна предоставлена самой себе. И в этом их слабость и наша сила, так что ты можешь спать спокойно, не беспокоясь ни о чем. Большая война не придет на сербские земли, и залогом тому будет мощь русский армии и нерушимая русско-сербско-болгарская дружба.
        19 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, 10:05. ПАРИЖ, ЕЛИСЕЙСКИЙ ДВОРЕЦ, ЗАСЕДАНИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА В ПРИСУТСТВИИ ПРЕЗИДЕНТА ФАЛЬЕРА.
        Прошла всего неделя с того момента, как в европейской прессе разразился «Белградский скандал», жестоким эхом отозвавшийся во французской политической жизни. Крысы-министры уже были готовы бежать с тонущего корабля, но их придержали за шиворот со словами: «Постойте. Умели нашкодить, умейте и держать ответ. Побудьте пока в роли исполняющих обязанности». Нет, если бы прегрешение, совершенное Клемансо и его подельниками, имело чисто внутреннее значение (как, например, скандальное дело Дрейфуса), то проштрафившийся кабинет ушел бы в отставку без особых вопросов. Министры, и даже премьеры - это вообще скоропортящиеся и быстрозаменяемые детали демократического государственного механизма, и претендентов на освободившиеся места обычно бывает больше, чем достаточно. Но только не в тот раз, когда на дыбы встали все четыре сущие империи Европы. Расхлебывать чужую кашу дурных нема.
        Предыдущим вечером, 18-го сентября, в министерство иностранных дел Третьей Республики одна за другой поступили ноты от Великобритании, Германии, Австро-Венгрии, России, Сербии и Болгарии, требующие выдачи заказчиков и организаторов покушения в руки международного правосудия. На утро 19-го числа к этим требованиям присоединились Норвегия, Дания, Голландия, Бельгия, Италия, Испания, и даже Греция, которую никто и никогда ни о чем не спрашивал. Промолчали только отстраненные от общеевропейских дел шведы, считающие, что и без них великие державы прекрасно разберутся между собой. Британия и Россия, помимо всего прочего, также требовали от Парижа одобрения присоединения к Брестским соглашениям Германии и Австро-Венгрии, а также ратификации соглашения об обеспечении безопасности колоний и положений о международном уголовном трибунале.
        Министр иностранных дел Франции Стефан Пишон от такого поворота событий пришел буквально в шоковое состояние.
        - Месье, - сказал он, - первое, что я хочу вам сказать - к нашему великому счастью, от военного нападения Германии, или какой другой страны, нас защищают Брестские соглашения. Императрица Ольга - настолько принципиальная особа, что и сама не будет нарушать свои собственные установления, и не позволит делать это другим.
        - О да, - с сарказмом произнес Луи Барту, - если бы мы вышли из этих соглашений, как желали некоторые, то на границах нашей милой Франции сейчас уже собиралась бы военная гроза. Гениальная была идея, ничего не могу сказать, но, как я уже говорил, дурацкое занятие - тягаться с пришельцами из будущего в предвидении дальнейшего хода событий.
        Клемансо, в чей огород со свистом прилетел этот булыжник, покраснел и набрал в грудь воздуха, чтобы ответить, но тут снова заговорил министр иностранных дел, и проштрафившийся премьер закрыл рот, не проронив ни слова.
        - Пожалуй, вы правы, месье Барту, - с кривой улыбкой на лице сказал он, - мы думали, что в Бресте насторожили капкан на кайзера Вильгельма, но попался в него не кто иной, как наш милейший Жорж. Русские все так хорошо устроили с этими соглашениями совсем не потому, что намеревались помочь нам отвоевать Эльзас и Лотарингию, а исключительно ради того, чтобы не допустить развязывания в Европе большой войны.
        - Фактически свой победой над Турцией русские поставили Центральные державы в положение предопределенного поражения, - сказал генерал Пикар. - В случае начала войны связь Германии и Австро-Венгрии с внешним миром должна быть утрачена в полном объеме, в то время как коммуникации союзников по Брестскому альянсу продолжали бы действовать через Черноморские проливы и по осваиваемому русскими северному пути через порт Мурман. А дальше все должно было решиться на поле боя, где роль играют только количество штыков и орудийных стволов, выучка войск, тактическое мастерство генералов, да решительность командующих.
        - А вот в этом вы правы, - хмыкнул министр общественного развития, искусств и культов Аристид Бриан[8 - Именно Аристид Бриан, занимавший тогда должность премьер-министра, подписал многократно ругаемые и восхваляемые Брестские соглашения.], - решимости русской императрице не занимать. Если что-то будет стоять у нее на пути, она стопчет это препятствие, и даже не заметит. «Мне наплевать, что вы там хотите или нет, - сказала она нам, - подписывайте то, что предложено, или проваливайте отсюда ждать, пока за вами придут германские гренадеры. Мы готовы драться против всей объединенной Европы, и твердо уверены, что победим в этой войне». Было это всего три месяца назад, а кажется, что прошла целая жизнь. Не думаю, что мой уважаемый преемник смог бы устоять, оказавшись перед столь сокрушительным напором, тем более что отказ от Брестских соглашений означал для нас и прекращение действия русско-французского договора от девяносто третьего года…
        - Русская императрица ставила перед собой цель организовать в Европе долгий, в идеале вечный мир, - сказал Стефан Пишон, - и ее вполне устроило, что этого результата получилось достичь без единого выстрела. Вопрос Эльза и Лотарингии для нее глубоко побочный, и ради него эта женщина постесняется сломать пару перьев, а не то что развязать войну с Германией. Черноморские проливы - это совсем другое дело, ради них русские их союзники стерли Турцию с карты мира, как будто этой державы никогда и не существовало в природе.
        Генерал Пикар уже открыл рот, желая выступить со своим авторитетным мнением, но Аристид Бриан, по которому совсем недавно в правящей французской камарилье не топтался только ленивый, прервал его прямо на взлете.
        - Вы, дорогой Жан-Мари, - едко сказал экс-премьер, - приберегите свое красноречие до заседания того самого международного уголовного трибунала, который Великобритания, Германия, Австро-Венгрия и Россия учредили для расследования вашей деятельности. По счастью, речь идет не о наказании нашей милой Франции, и даже не преследовании всего нашего правительства, а лишь об ограниченном требовании выдачи непосредственных организаторов и заказчиков покушения на наследника австро-венгерского престола. Если бы вам и в самом деле удалось развязать общеевропейскую войну, тогда последствия этой авантюры оказались бы для нас предельно тяжелыми. Сотни тысяч убитых, миллионы искалеченных, разрушенные города и вытоптанные поля - вот цена, которую нам пришлось бы заплатить за спорные территории. Или вы думаете, что мы смогли бы одолеть бошей одним решительным натиском, и парадным маршем вступить в Берлин? Да черта с два! Даже русские с их прекрасно отлаженной и проверенной в боях армией постоянной готовности на первом этапе войны, от четырех месяцев до полугода, планируют сдерживать тевтонский натиск на заранее
подготовленных оборонительных рубежах. С этой целью по восточным берегам крупных рек, текущих вдоль западных границ России, возводится рубеж неприступной обороны, новая китайская стена, рядом с которой бледнеет наш оборонительный рубеж в Вогезах. И только потом, когда ярость тевтонского натиска разобьется о неприступную оборону, а в Российской империи пройдет всеобщая мобилизация и полное слаживание наполненных людьми резервных частей, русское командование планирует переходить в решительное наступление на Берлинском направлении. Все это время нам пришлось бы биться с бошами фактически один на один - а это, скажу я вам, не такое простое дело, потому что, не имея выхода на востоке, они со всей сатанинской яростью набросятся на Францию, стремясь как можно скорее взять Париж. В таких условиях, когда кайзеру Вильгельму будет уже наплевать на международные приличия, сам собой напрашивается обходящий удар через территории Бельгии и Люксембурга и стремительный марш на Париж с северного направления - оттуда, где у нас нет ни укреплений, ни войск. И не забывайте, что нам тоже нужно будет проводить мобилизацию.
Как минимум полтора миллиона солдат из тех двух, что мы планируем бросить на фронт, надо собрать, обмундировать, вооружить, провести учения, и только потом их можно будет отправлять на войну.
        Генерал Пикар замысловато выругался, отводя душу, а Аристид Бриан, немного помолчав, добавил:
        - Есть сведения, что в том мире, откуда к нам пришли русский князь-консорт, месье Одинцов и другие, война началась точно по хотению наших ястребов-радикалов. Кровавые сражения длились больше четырех лет, северные департаменты были разрушены и сожжены, враг стоял прямо у ворот Парижа, и, несмотря на то, что Германия пала, сломленная превосходящими силами союзников и тяжестью идеальной экономической блокады, потери нашей милой Франции исчислялись одним миллионом убитых солдат и офицеров. Не слишком ли дорогая цена, господа, за Эльзас и Лотарингию, которые отошли к Франции по итогам той войны?
        - А теперь, - сказал Стефан Пишон, - в том случае, если Национальное собрание не выдаст международному трибуналу месье Клемансо, генерала Пикара и полковника Дюпона, идеальная экономическая блокада грозит уже Франции. В случае отказа исполнить это требование с Французской республикой будут прерваны всякие торговые и транспортные отношения, наши торговые суда будут подлежать арестам в портах или захвату прямо в открытом море. На этом фоне необходимо ратифицировать дополнительное соглашение об обеспечении безопасности колоний и положение о том самом международном трибунале, который будет судить нашего любезного Жоржа (Клемансо) и его приятелей.
        - Соглашение о безопасности колоний выгодно Франции, - подал голос министр колоний радикальный демократ-социалист Рафаэль Мильес-Лакруа. - Наши колониальные владения превышают даже те, что есть у Британии, и заботы об их безопасности доставляют нам немалую головную боль.
        - Как вы можете рассуждать о безопасности колоний, месье Рафаэль, в тот момент, когда тираны требуют нашей крови? - вскричал Клемансо. - Франция в опасности, и если раньше ей угрожали только боши, то теперь к ним добавились русские и британцы. Если сейчас Национальное собрание поддастся на их шантаж, то в дальнейшем монархические державы обсуждение любого вопроса будут начинать с демонстрации санкционной дубины. То, что сработало один раз, будет действовать до скончания века. И вот тогда о наших идеалах, независимости и суверенитете можно будет просто забыть.
        - Вы, Жорж, можете не переживать, - хмыкнул Луи Барту. - Депутатами Национального собрания у нас работает самая отборная человеческая дрянь. Эти люди подмахнут любое требование, если оно будет обеспечено солидной денежной суммой или внушительной угрозой. Провалившись со своим замыслом, вы перестали быть их кумиром, и они с легкостью предадут вас в окровавленные руки монархических ищеек, особенно с учетом того, что им лично в таком варианте ничего не грозит.
        - Как следует из послания русской императрицы, - сказал Стефан Пишон, - она знает, что месье Клемансо у нас настоящий тиран, по сравнению с которым любой монарх кажется белокрылым ангелом. Посему никому из министров этого кабинета, прямо не замешанных в запланированном злодеянии, не грозит ничего, кроме необходимости принести на судебном процессе свидетельские показания, после чего мы сможем продолжить свою политическую деятельность. Простите, Жорж, но с вами, кажется, уже все. Вы мечтали увидеть себя запечатленным в веках, как человека, победившего Германию и подарившего Франции реванш за Седан, а закончите как банальный уголовный преступник - с петлей на шее. Да-да, при тираниях людей вешают, и только при демократии им отрубают головы на гильотине.
        24 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА. ЗАГОЛОВКИ РЯДА ЕВРОПЕЙСКИХ ГАЗЕТ:
        Французскаяправо-националистическая«ЭКО ДЕ ПАРИ»: «Черный день Третьей Республики. Национальное собрание подавляющим большинством голосов постановило выдать Жоржа Клемансо, генерала Пикара и полковника Дюпона в руки объединенного монархического правосудия. Французская твердыня пала без единого выстрела».
        Французскаясоциал-демократическая[9 - Коммунистической газетой «Юманите» стала только после первой мировой войны.]«ЮМАНИТЕ»: «Шантаж сработал. Устрашенные перспективой разорительных убытков Ротшильды оказали давление на депутатов Национального собрания, и те раболепно исполнили их волю. Теперь у нас новый-старый премьер Аристид Бриан, который послушно поведет Францию по пути, указанному ей из Петербурга».
        Германская либеральная «БЕРЛИНЕР ТАГЕНБЛАТ»: «Наш любимый кайзер - гений. Германия присоединилась к Брестским соглашениям, которые обеспечат нам эпоху мира и поступательного развития».
        Германская радикально-социалистическая «DIE EINIGKEIT (ЕДИНСТВО)»: «Трусливые лягушатники оказались устрашены даже не блеском германского оружия, а всего лишь угрозой прекращения торговли русским хлебом. Наследники Генриха Четвертого и Наполеона пали в грязь и ползают там пред ногами кайзера Вильгельма, короля Эдуарда и императрицы Ольги».
        Британская консервативная «ТАЙМС»: «Британские интересы в очередной раз оказались соблюдены, и для этого даже не понадобилось выводить в море королевский флот. Французский парламент послушно подмахнул совместные требования четырех монархов выдать международному правосудию зачинщиков запланированного цареубийства, невзирая на их чины и звания. И правильно - со своими монархами делайте что хотите, а чужих не трогайте».
        Британская либеральная «МАНЧЕСТЕР ГАРДИАН»[10 - С 1959 года называется просто «Гардиан».]: «Наш король верно сказал, что Британской империи нужен мир. Лучше давить врага экономическими аргументами, чем посылать на верную смерть честных английских парней. Соглашение об обеспечении безопасности колоний служит исключительно британским национальным интересам».
        Российская «РУССКИЕ ВЕДОМОСТИ»: «Правда восторжествовала. Кровавый интриган, ради своих мелких целей задумавший втянуть мир в кровавую ожесточенную бойню, в ближайшее время будет выдан в руки международного правосудия. Только своевременные и решительные действия российской Загранразведки позволили предотвратить гибель миллионов русских, сербов, болгар, немцев и представителей других народов, сохранив в Европе хрупкий мир».
        25 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, 13:15. ПАРИЖ, БУЛЬВАР ИНВАЛИДОВ.
        РУССКИЙ ПОЭТ-СИМВОЛИСТ, ПЕРЕВОДЧИК И ЭССЕИСТ КОНСТАНТИН ДМИТРИЕВИЧ БАЛЬМОНТ
        Как страшен оказался этот новый дивный мир, который принесли нам пришельцы из других времен… и как наивны были мы, считая, что нам удастся скрыться от него в Париже, Лондоне, и даже Нью-Йорке. Двадцатый век пришел к нам в скрежете металла и грохоте орудийных залпов, аккомпанирующих взрывающимся броненосцам. Это люди дела, аристократы огня и хорошо отточенной стали утверждали свое главенство над людьми слова и аристократами духа… Но одними несчастьями побежденной Японии наш ужас не заканчивался. Не успели в Маньчжурии умолкнуть пушки, как люди нового века объявились прямо в Петербурге. Каюсь, было дело - однажды я обозвал бывшего государя Николая Александровича «маленьким султаном»[11 - Первое четверостишье: «То было в Турции, где совесть - вещь пустая, там царствуют кулак, нагайка, ятаган, два-три нуля, четыре негодяя, и глупый маленький султан».], но на самом деле по сравнению со своей страшненькой сестрицей он выглядит аки белоснежный голубь. По крайней мере, при нем, подавляя протест, из пушек по мятежникам залпами не палили[12 - Г-н Бальмонт утрирует. При подавлении мятежа Владимировичей до
орудийной пальбы так и не дошло, да и из винтовок стреляли весьма ограниченно.]. Нагайками или ножнами шашек плашмя - это все же по-Божески…
        Но самое страшное началось, когда попытку переворота подавили окончательно, после чего имперская безопасность принялась охотиться на инакомыслящих, и Петропавловская крепость взвыла стонами невинных. Такого ужаса, пожалуй, не бывало со времен ужасной памяти царицы Анны Иоанновны, когда господин Бирон управлял русской нацией при помощи кнута и топора. Последней каплей для таких, как я, стал арест милейшего господина Витте. Бежать, бежать! Бежать из Петербурга, не оглядываясь назад! И мы бежали, не дожидаясь тех времен, когда господин Мартынов, этот новый Малюта Скуратов, покончив с революционерами, чиновниками и банкирами, не взялся за поэтов. Ведь давно известно: поэт в России - больше, чем поэт…
        Париж встретил нас сочувственными вздохами, а вслед, из Петербурга, должно быть, неслись проклятия, только мы их уже не слышали. Нас ждала свобода - свобода думать и говорить все, что захочется, а к редким известиям, доносившимся до нас с Родины, мы относились с недоверием, и даже с неприятием. Что хорошего может происходить там, где правят жестокие тираны, по делу и без дела пускающие в ход кулаки, нагайки и ятаганы?
        Но не все были такими стойкими. Время от времени кто-нибудь из нас одолевало желание «съездить посмотреть» - и те, что ему поддавались, никогда более не возвращались в Европу. Они писали нам письма, в которых сообщали, что в России все хорошо, но мы знали, что эти послания написаны под принуждением жестоких палачей в казематах Петропавловской крепости - а потому жгли их, не читая.
        Так мы и жили три года - вроде бы и на свободе, а на самом деле в самом жестоком плену собственных предубеждений. И европейская пресса, писавшая о России всяческие несуразицы, заковывала наши умы в дополнительные кандалы. Россия все это время жила какой-то своей, неизвестной нам жизнью, закрывшись внутри своих границ подобно гусенице, замотавшейся в кокон. Все это время она совершенно не вмешивалась в международную политику, так что о ней стали даже как-то забывать. А раз так, то парижское общество все больше и больше стала одолевать тревога по поводу германской угрозы. Если России нет, то кто теперь защитит Ля Белле Франс от злых прусских гренадер?
        Поэтому пробуждение России к активной деятельности французы восприняли со вздохом облегчения, даже при том, что это действо было обставлено весьма шокирующими обстоятельствами. А как еще можно расценивать отмену всех без исключения положений Берлинского Трактата? Тридцать лет назад вся Европа артелью выкрутила руки деду нынешней императрицы, которой тогда и на свете-то не было, - и вот теперь молоденькая девчонка одним легким движением разорвала позорную бумагу… и весь европейский бомонд не мог вымолвить ни слова. Первыми поддались британцы, у которых были какие-то свои резоны, за ними послушно последовали французы, а германцев и вовсе никто ни о чем не спрашивал.
        Как писали в парижских газетах, русская императрица на Брестской конференции разговаривала с французским президентом и его премьером, как строгая госпожа с проштрафившимися слугами. Могла бы и на конюшне выпороть, но не стала, потому что добрая. Французы приняли такой исход переговоров со смешанными чувствами. С одной стороны, Брестские соглашения гарантировали мгновенный военный ответ Британии и России на любое германское нападение, после чего парижане могли спать спокойно. С другой стороны, все прочие французские пожелания «сделать красиво» русская государыня проигнорировала в самой грубой форме. «Подписывайте, канальи, или проваливайте прочь, ждать в гости германских гренадер, - сказала она. - Мне неинтересно, что вы там хотите или не хотите - вы либо делаете то, что я хочу, либо остаетесь наедине со своими проблемами». Давненько, а если честно, то и никогда Россия не разговаривала таким образом с европейскими партнерами. И что самое удивительное - британский король поддакивал не французской делегации, а русской императрице.
        В тот раз все обошлось громкой газетной перепалкой и последующим бурлением в парламентских кишках, закончившимися сменой премьера с Аристида Бриана на Жоржа Клемансо. Обычное дело для местной политики… За последние три года и без особых потрясений премьер-министры менялись тут уже раз пять. Но то, что случилось потом, не лезло уже ни в какие рамки. Я, собственно, не об очередной русско-турецкой войне. За последние двести лет к такому уже все привыкли. Немного удивляет только короткий срок, за который уложились русские генералы, да то, что на этот раз Оттоманская Порта оказалась изничтожена до полного основания, а над руинами Стамбула, переименованного в Константинополь, взвились Андреевские стяги морского десанта, а также личные штандарты князя-консорта и нового болгарского царя. Человек, сам себя назначивший самовластным Цусимским князем, выучил, воспитал и повел в бой русскую армию, и в итоге одержал над исконным супостатом России оглушительную победу.
        В этот момент наша эмигрантская компания разделилась на две неравные части. Одни, полные патриотических чувств, простили императрицу Ольгу и ее клевретов только за то, что те вознесли русскую честь на недосягаемую высоту и спасли христианские народы Османской империи от висевшей над ними угрозы неспровоцированной резни, и таковых было большинство. Другие же еще больше возненавидели и нынешнюю русскую власть и «патриотов». Позицию таких хулителей наиболее полно высказал г-н Мережковский, сказав: «Если в России не может быть демократии, то и России тоже лучше не быть». Князя-консорта, человека новейшего происхождения, этот литературный деятель счел воплощением предсказанного им Грядущего Хама, о чем супруг г-жи Гиппиус и кричит на каждом углу, будто юродивый.
        Между нами, «патриотами», и такими «хулителями», как г-н Мережковский, теперь война насмерть - мы не ходим в их дома, и это взаимно. Один пылкий юноша лет сорока от роду[13 - В двадцать первом веке этого персонажа назвали бы диванным воином.] даже отхлестал г-на Мережковского перчаткой по лицу. Но вызова на дуэль не получилось, потому что на защиту своего супруга, будто орлица, с гортанными криками бросилась г-жа Гиппиус, отогнав нападавшего ударами ридикюля. Как говорится, и смех, и грех. Г-на Мережковского жалеть надо за то, что этот, несомненно, талантливый человек находится в плену чудовищных предубеждений, а не тыкать в него шпагой или стрелять из дуэльного пистолета.
        Не вписывалось ни в какие рамки неудачное покушение на наследника австро-венгерского престола, случившееся в Белграде - главным образом потому, что это была не просто акция безумных сербских патриотов, готовых убить любого австрийца. Нет, как выяснилось, заказчиком и главным интересантом преступления, предотвращенного русской загранразведкой, оказалось Второе Бюро французской армии, откуда нить Ариадны привела дотошных следователей имперской безопасности прямо к месье Клемансо. Разумеется, этот факт поверг всех европейских монархов в ярость; из Петербурга французское правительство даже обозвали государственными террористами, однако французская публика костерила «Тигра»[14 - Прозвище Клемансо.] не за то, что тот впутался в это дело, а за то, что недостаточно тщательно замел следы, и попался на горячем.
        В любом случае, все сходились во мнении, что выдавать французского премьера на международное судилище - это уже перебор. Если надо, французский суд сам осудит зарвавшегося политикана, а французский палач дернет за веревку гильотины… но никаким бошам, русским или британцам ничего подобного позволено быть не может. Когда стало известно, что французский парламент все же удовлетворил наглое совместное русско-германо-британское требование, Париж вскипел. На улицу без различия полов вышли все возрасты и все сословия, и в каждом парижанине бурлил возмущенный разум (или то, что его заменяет некоторым людям). Наэлектризованные толпы заполонили бульвар Инвалидов и Марсово поле, попытались взять штурмом Бурбонский дворец, где заседает Национальное Собрание, а также (наверное, заодно) и расположенное по соседству здание французского МИДа. Крики: «предатели!», что неслись в сторону правительственных зданий из уст возмущенных парижан, наверное, были самыми ласковыми из эпитетов. Остальные слова не стоит произносить в приличном обществе ни на языке оригинала, ни в русском переводе.
        Все это было шумно, ярко, бестолково и бесполезно, потому что новой революции со штурмом Бастилии у возмущенных толп не получилось. Прибывшие по вызову солдаты, подкрепившие полицейских, видом обнаженных штыков и выстрелами в воздух оттеснили толпу от правительственных зданий в сторону Бульвара Инвалидов, где и позволили ей митинговать в свое удовольствие. Пар, как понимаю, должен выйти из разгоряченных голов вместе с криками и бурными аплодисментами самым зажигательным ораторам, из которых каждый второй - наверняка правительственный агент. Пройдет еще два-три дня - и все утихнет. А до тех пор нам, иностранцам, следует соблюдать определенную осторожность, потому что гнев толп против Российской, Германской и Британской империй может обратиться ненавистью к обыкновенным русским, немцам и англичанам. Такой уж тут европейский характер…
        29 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, 11:15, АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ИМПЕРИЯ, ВЕНА, ДВОРЕЦ ХОФБУРГ (СТАРЫЙ ЗАМОК).
        На этот раз на встречу были приглашены все монархи Европы вплоть до мельчайших, включая Бельгийского короля-выжигу Леопольда Второго, голландскую королеву Вильгельмину, греческого короля Константина, герцога Люксембурга Вильгельма, и даже князя Монако Альбера. Раньше малых сих не звали на подобные мероприятия, потому что все прекрасно складывалось и без них, но сегодня так уже было нельзя. При разговоре должны были присутствовать все съехавшиеся на похоронные мероприятия монархи Европы (за исключением вассальных), вне зависимости от размеров их государств.
        Во-первых - превращение Брестских соглашений из документа антигерманской направленности в залог прочного общеевропейского мира требовало присоединения к нему даже самых мелких государств Старого Света. Две истекших недели шла тщательная подготовительная работа, утрясались позиции и делались мелкие уступки. Второй Венский конгресс, так же, как и первый, собирался определить будущее Европы не менее чем на пятьдесят лет вперед. И вот ведь что самое интересное: это будущее его авторам виделось исключительно как союз социально ответственных, христианско-консервативных монархий - и никаких республик, ударяющихся то в неумеренный либерализм, то в нацизм, то прямо в сатанизм.
        Во-вторых - назрел и перезрел французский вопрос, а эти мелкие страны, за исключением Греции, либо расположены поблизости от главной возмутительницы спокойствия, либо непосредственно с ней граничат. С той поры как Национальное собрание под давлением обстоятельств минимальным большинством голосов решило лишить господина Клемансо неприкосновенности, подвергнуть аресту и выдать на суд, прошло пять дней, но поднявшееся по этому поводу бурление фекалий никак не утихало, и, более того, из Парижа перекинулось на другие города. Под звуки «Марсельезы» над толпами заколыхались алые транспаранты с лозунгами: «Свобода, Равенство, Братство» и «Не покоримся тиранам». Деятельность рептильного правительства Аристида Бриана и напуганного президента Армана Фальера оказалась парализована, а радикальные газеты со своих страниц призывали «расширить и углубить политический процесс». А может, это так развлекаются люди полковника Баева, вводящие много о себе понимающих демократических деятелей в эпоху политической турбулентности.
        Но даже без дополнительных подсказок правящий класс Третьей Республики вдруг почуял, что требование о выдаче попавшегося на горячем премьер-министра означает угрозу суверенитету и независимости Франции, а также принципу, в соответствии с которым демократически избранный лидер мог делать все, что похощет левая нога, ровно до тех пор, пока его не сменит другой такой же радикально-демократический оппонент. И насчет Венского монархического сборища в Париже все поняли правильно. Казалось бы, там хоронят древнейшего европейского ретрограда, всю жизнь исповедовавшего принцип «держать и не пущать» - а на самом деле имеет место заговор против демократически-республиканского будущего Европы. Еще немного - и Старый Свет застонет в тисках жесточайшей реакции.
        Заседание монархов всея Европы открыл канцлер Российской империи.
        - Итак, господа, - сказал он, - выдача господина Клемансо и его подельников, уличенных в заговоре по убийству милейшего Франца Фердинанда, откладывается на неопределенный срок. Несмотря на то, что Национальное собрание постановило отставить этого кадра с его поста, лишить неприкосновенности и выдать в руки международного правосудия, уличные возмущения препятствуют процессу экстрадиции. Дом, где под домашним арестом заключен господин Клемансо, осажден толпами воинствующих поклонников, при этом законные французские власти никак не могут, или не желают, повлиять на сложившуюся ситуацию. Помимо того, возбужденные толпы парижан совершили нападения на российское, германское, австро-венгерское и британское посольства во французской столице, при этом действия полиции свелись только к увещеваниям и уговорам. Хотя нанесенный ущерб в основном ограничивается стенами, испачканными в краске, да оскорблениями, выкрикиваемыми в адрес дипломатов, совместная реакция пострадавших держав на эти буйные выходки должна последовать незамедлительно.
        - О да! - воинственно воскликнул вскочивший со своего места кайзер Вильгельм. - Наглость лягушатников давно переходит все пределы! И если бы не придуманные вами Брестские соглашения, то мы бы знали, как разобраться с этими негодяями. Ха-ха-ха-ха! Раз-два - и в дамках.
        - А вот этого, дядюшка, не надо, - тихо, но веско сказала русская императрица, - никакой войны не будет. Францию требуется унасекомить без единого выстрела. Еще чего не хватало - из-за прегрешения кучки лиц завязывать бойню, в которой могут погибнуть тысячи или даже миллионы. И вообще следует прекращать эти ваши постоянные угрозы решать все вопросы силой оружия. Так и до беды недалеко. Раз-два - и на пепелище.
        - На этот раз, - сказал князь-консорт Новиков, - французы так торопились устроить войну, что даже не озаботились предварительным удвоением армии мирного времени, настолько сильно посрывало им крыши ваше желание присоединиться к Брестским соглашениям…
        - Как это можно удвоить армию, не проводя при этом хотя бы частичной мобилизации? - удивился британский король. - Таких подробностей своей истории вы моей Тори не рассказывали…
        - Все очень просто, дядя Берти, - ответил князь-консорт, - для этого достаточно принять закон, увеличивающий срок службы с двух лет до трех, и одновременно на год понижающий возраст призыва. Таким образом, один возраст на год задержали, два вместо одного призвали - получается четыре призыва в строю. И вот ровно через десять месяцев после такой комбинации, когда молодняк уже втянулся в регулярную службу, неожиданно, как по взмаху волшебной палочки, начинается Великая война. Ловкость рук, как говорится, и никакого мошенства. Мне просто удивительно, почему никто из соседей Франции не обратил внимания на такую примитивную галльскую хитрость, с точностью до месяца указывающую на дату начала войны… А потом «абсолютно внезапно» сербские «патриоты» убивают нашего друга Франца Фердинанда, после чего Австро-Венгрия нападает на Сербию, Россия начинает всеобщую мобилизацию, Германия объявляет войну России, Франция - Германии, Германский генштаб приводит в действие план Шлиффена, атакуя открытый французский фланг через бельгийскую территорию, а Британия, последний из гарантов бельгийского нейтралитета, не
участвующий в боевых действиях, объявляет войну Германии. И вот воюют все. И, несмотря на то, что обходной маневр через Бельгию чуть было не привел к катастрофическим последствиям для французского командования, Франция - это единственная страна в Европе, которая готовилась к этой войне и хотела ее.
        В ответ на эти слова германский кайзер разразился длинной замысловатой матерной тирадой, от которой присутствующим тут дамам (по-немецки понимали все) хотелось заткнуть уши и выбежать вон. Но у германского кайзера такая репутация, что замечание ему делать бессмысленно, остается подождать, пока у него не иссякнет запал казарменного красноречия.
        Когда кайзер, наконец, выдохся и замолчал, императрица Ольга обвела присутствующих внимательным взглядом и сказала:
        - Теперь вы понимаете, почему мы с таким дотошным вниманием следили за здоровьем и благополучием нашего друга Франца Фердинанда, а также за теми ужимками и прыжками, которые на арене международного цирка выделывали французские политики? Критический момент наступил, когда дядюшка Вилли пришел ко мне с идеей вместе с Австро-Венгрией присоединиться к Брестским соглашениям. После того как эта информация через германский МИД утекла в Париж, в головах у тамошних политиков бурно вскипели запасы дерьма, заменяющие этим деятелям мозги, и они решили идти напролом…
        - О да, Хельга, - сказал кайзер Вильгельм, - я уже сделал хорошую выволочку этому обормоту фон Чиршки, который развел в своем ведомстве шпионское гнездо. Мне уже доложили, что когда ты со своим канцлером задумываешь какую-либо каверзу, то все остается шито-крыто до самого конца, а из моих чиновников секреты утекают как из старого дырявого ведра.
        - Это, Уильям, твои проблемы, - хмыкнул британский король, - давайте лучше решим, что мы будем делать с Францией, упрямо не желающей выдавать нашему правосудию мистера Клемансо. И вообще, я никак не пойму - у них там уже революция или уже нет?
        - Поскольку ни о каком изменении общественной формации речи не идет, то революцией это явление назвать нельзя, - сказал канцлер Одинцов. - Слово «бунт» тоже подходит мало, поскольку не наблюдается обычных в таких случаях погромов магазинов, грабежей и беспорядков. По донесениям наших людей, большинство участников акций протеста принадлежат к так называемой «чистой публике», а армия и полиция только имитируют усилия по наведению порядка.
        - Есть у нас такой термин - «имитация бурной деятельности», - добавил князь-консорт Новиков. - Господам французским депутатам под страхом санкций нельзя и не выдать своего бывшего премьера, и выдавать его тоже не хочется - ведь стоит им один раз выполнить подобное требование, и французский суверенитет превратится в некое подобие половой тряпки.
        - И что же в таком случае положено делать? - немного раздраженно спросил австро-венгерский император Франц Фердинанд. - Если подобное сойдет с рук господину Клемансо, то кто может поручиться, что не найдутся желающие повторить его преступный замысел?
        Императрица Ольга и король Эдуард понимающе переглянулись. За Великобританией в свое время трудами безумных политиканов тоже образовался подобный грешок, и только дядя Берти знает, что ему стоило заслужить прощение своей племянницы.
        - Делать следует то, что положено, - сказала Ольга. - Торговая и транспортная блокада страны, укрывающей у себя международных преступников. Никаких торговых и финансовых операций с французскими банками и организациями. Арест французских судов в портах стран участниц Брестских Соглашений. Запрет на перемещение людей, за исключением иностранных подданных, которые должны иметь возможность покидать территорию Франции через пограничные переходы. Все это разом должно быть прекращено, как только господин Клемансо и его подельники будут выданы в руки международного правосудия.
        - Должен напомнить, - сказал король Эдуард, - что, помимо государств, чьи монархи присутствуют на этой встрече, Франция граничит со Швейцарской республикой и… побережьем Атлантического океана. Из Бреста, Нанта, Бордо или Байонны суда под французским флагом могут достичь портов Нового Света, что ставит под вопрос эффективность задуманной вами экономической блокады. Попытки блокады французского побережья некими объединенными морскими силами монархий ставит нас на грань того самого вооруженного противостояния с французской Третьей республикой, которого вы так хотите избежать.
        - Плевать я хотела на эту республику, - откровенно сказала русская императрица, - видала я ее в гробу и в белых тапках. Ничего хорошего от нее Европе, кроме смут и разврата, нет и не будет. Брестские Соглашения при их внимательном прочтении защищают Францию от сухопутного вторжения на ее территорию, а вот в море, за пределами двенадцатимильной полосы прибрежных вод, их действие заканчивается раз и навсегда. Кстати, это касается не только Атлантического, но и Средиземноморского побережья. Морские перевозки из Марселя в порты Алжира и Туниса и обратно необходимо пресечь. До победного, так сказать, конца.
        - Ах вот оно как… - сказал британский король. - Нет мира за этой чертой[15 - В соответствии с этой формулой в семнадцатом и восемнадцатом веках европейские державы сражались за колонии в Америке и Ост-Индии, сохраняя между собой мир в Старом Свете.]?
        - Да, именно так, дядюшка, - кивнула Ольга, - и вообще, раз уж мы тут все собрались, необходимо разразиться совместной декларацией против государственного терроризма. Никто из нас, ответственных монархов, сам не будет прибегать к таким методам в борьбе со своими противниками и конкурентами, и приложит все усилия к истреблению этого явления. С этой целью мы все должны обязаться арестовывать укрывающихся на нашей территории террористов и высылать их туда, где они нагрешили, для последующего суда и казни. И не смотрите на меня таким взглядом, дядюшка - в этом отношении ваша Великобритания особенно грешна… или мы не знаем, что Лондон буквально кишит беглыми бомбистами и прочими подрывными элементами?
        Британский король комически пожал плечами, будто говоря, что он-то ничего, но ушлые политиканы зачастую затевают свои комбинации, не ставя о них в известность своего короля, а потом получается нехорошо. Первый морской лорд может застрелиться, премьер - уйти в отставку; а королю, которому на чужом пиру похмелье, деваться некуда, приходится терпеть до самого конца.
        - Я с вами согласен, дорогая Хельга, - сказал Франц Фердинанд после некоторой паузы, - разумеется, при том условии, что к этой декларации присоединятся наши горячо любимые славянские соседи с Балкан. Вот где террор цветет и пахнет, буквально на государственном уровне.
        - Разумеется, мы присоединимся к этой декларации и будем выполнять ее условия со всем возможным тщанием, - потупив очи, произнесла королева Елена, - но и вы, дорогой сосед, должны преследовать тех своих подданных, которые то и дело издают кровожадные призывы перебить всех сербов или обратить их в рабство.
        - А вот это особо важно, - сказала русская императрица. - Если мы хотим обратить Европу в территорию мира и спокойствия, то следует пресекать всяческие потуги развести пропаганду межнациональной и межрелигиозной ненависти и вражды. И отношения к французам это касается в первую очередь. Мы ведем борьбу не с народом Франции, а с зарвавшимися политиканами, которые решили, что раз уж они демократы, то им позволены любые мерзости и подлости. По-другому это нигилистическое учение распространяться не может. Поверьте, если сейчас мы не справимся с возложенной на себя миссией очищения, то лет через сто наши потомки будут проклинать свой ужасный отправленный мир.
        - Мы знаем! - воскликнул кайзер Вильгельм, воинственно встопорщив усы. - Открытые содомиты, толпами разгуливающие по Берлину в самом непотребном виде - это мерзко, гадко и просто невообразимо! И вся эта зараза исходит из Парижа, это вертепа разврата и греха, где людей низводят до состояния животных. Было бы неплохо, если бы Господь поразил эту зловредное место своим огнем, превратив его в новые Содом и Гоморру!
        - Господь добр, дядя Вилли, и желает не смерти грешника, но его исправления, - кротко произнесла Ольга. - И, кроме того, мы, его дети, должны сделать свою работу так хорошо, чтобы Творцу Всего Сущего не пришлось потом всуе разбрасывать свой огонь по городам и весям направо и налево. Грешно молить Господа о том, что должна делать хорошая полиция.
        Выдержав продолжительную паузу, Ольге обвела взглядом монархов, затаивших дыхание, словно в ожидании новых откровений, и подвела итог:
        - Я вижу, что возражений моим словам не имеется… Павел Павлович, дайте сюда заготовленные бумаги. Читаем, коллеги, и подписываем. Сегодня мы с вами творим историю - ни больше и ни меньше.
        Часть 34
        Вторая Балканская война
        14 ОКТЯБРЯ 1907 ГОДА, ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР. АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ИМПЕРИЯ, КОРОЛЕВСТВО ХОРВАТИЯ, АГРАМ (ЗАГРЕБ), ДВОРЕЦ БАНА (НАМЕСТНИКА) ХОРВАТИИ, КОРОЛЕВСКИЕ АПАРТАМЕНТЫ, СПАЛЬНЯ.
        ИМПЕРАТОР АВСТРО-ВЕНГРИИ ФРАНЦ ФЕРДИНАНД И ИМПЕРАТРИЦА СОФИЯ
        Подошел к концу заполненный хлопотами день коронации. Единственно, что запомнилось императрице, это огромные толпы народа, осаждавшие собор Вознесения Девы Марии, где проходила церемония. В такой тесноте и суете убийца вполне мог подобраться к виновникам торжества на дистанцию пистолетного выстрела или даже удара ножом. Однако, к счастью правящей четы, Загреб не Белград - в данный момент австрийский император и его императрица тут любимы до восторженного повизгивания, поэтому, если бы кто-то обнажил против них оружие, этот безумец мгновенно был бы разорван в клочья. Но, в любом случае, все, в том числе и полиция, буквально сбивались с ног, чтобы этот день прошел наилучшим образом, без малейших ненужных приключений.
        Сначала Франц Фердинанд выступил перед депутатами Сабора (хорватского парламента), пообещав начало новой эпохи в существовании Хорватии. Выступление несколько раз прерывалось бурными аплодисментами. Потом была коронация в соборе Вознесения Девы Марии - долгая и пышная церемония, чрезвычайно утомившая и Франца Фердинанда и Софию. Потом, в присутствии депутатов Сабора, свежекоронованный хорватский король подписал ряд указов. Во-первых - он аннулировал венгерско-хорватское соглашение от 1868 года; во-вторых - ликвидировал венгерское министерство по делам Хорватии; в-третьих - учредил независимое от Будапешта хорватское правительство; в-четвертых - своей волей назначил баном (наместником) депутата Сабора одного из способнейших хорватских политиков Франо Супило, яростного противника мадьяризации и защитника единого на разговорном уровне сербохорватского языка.
        Собственно, для того, чтобы довести венгерских политиков до белого каления и состояния, близкого к мятежу, было бы достаточно одной коронации. Четыре дополнительные вишенки на торт должны были сделать венгерский мятеж против своего короля безальтернативным. А для хорватского населения эти указы были исполнением самых затаенных желаний, ибо в апреле 1907 года (точно по расписанию) венгерский парламент принял закон, объявляющий венгерский язык единственным официальным языком хорватских железных дорог, в силу чего хорваты на своей земле как бы становились иностранцами. И старый император Франц-Иосиф таким безобразиям потворствовал, что все туже закручивало пружину мадьярско-хорватского противостояния. А может, и в самом деле, если Хорватию сразу сделать цельным и самодостаточным государством, территориально размежевавшимся и с сербами, и с мадьярами, то она не явит миру целых два раза за двадцатый век вопиющие образцы самого человеконенавистнического изуверства.
        Закончив с хорвато-венгерскими отношениями, Франц Фердинанд перешел к сербско-хорватским делам. Сначала он, как австрийский император, подписал Указ об уступке Сербии Боснии и Герцеговины, и тут же, уже как хорватский король, заключил с представителем сербской королевы принцем Георгием Соглашение о территориальном размене хорватских и сербских земель. Мера любви хорватского общества к своему новому королю от последнего решения не уменьшилась, ибо Босния последний раз принадлежала Хорватии эдак с тысячу лет назад, а хорватские националисты-сербоненавистники пока еще были маргинальным[16 - В 1918 Хорватия сама при полном согласии своего политического класса, уходя от мадьяр, бросилась в сербские объятья. Для выхода из состава Австро-Венгрии и перехода под руку сербского короля потребовалось только постановление Сабора. А ведь перед этим между сербами и хорватами лежали четыре года ожесточенной Первой мировой войны.] меньшинством. И в хорватском Саборе главной политической силой была коалиция сербских и хорватских партий, нацеленных на борьбу с мадьяризацией страны. Чтобы сербо-хорватская ненависть
вспыхнула ярким пламенем, хорватам требовалось попасть под власть сербского короля Александра Карагеоргиевича и окружавших его великосербских шовинистов, которые оказались ничуть не лучше венгерских магнатов. Сербохорватский язык они, разумеется, не преследовали, но вот самостоятельности Загреб лишался напрочь, а в 1929 году, после государственного переворота 6-го января, первоначальное королевство сербов, хорватов и словенцев превратилось в унитарную Югославию, и следующую свою автономию хорваты получили только в социалистическом федеративном государстве Иосипа Броз Тито.
        На этом с делами было покончено, и после пышного банкета с множественными переменами блюд и цветистыми заздравными речами вымотанную до предела монаршую чету отпустили на отдых в отведенные им апартаменты.
        - Ты знаешь, милый, - сказала София, прижимаясь к своему супругу, - сегодня я действительно почувствовала себя королевой, любимой своим народом. Даже коронация в Праге была какой-то отстраненной - моим соплеменникам, как мне кажется, даже все равно, есть ли у них настоящий коронованный король. Господин Масарик - это такая тля, которая в лицо будет говорить тебе комплименты, и то же время прятать за пазухой отравленный нож. В Аграме совсем другое дело. Тут меня принимают как нечто данное свыше, с любовью и обожанием, и никто не воротит свой нос.
        - В Петербурге от тебя, моя радость, тоже никто не воротил нос, - возразил Франц Фердинанд, - я же видел, что и русская императрица, и ее британская кузина Виктория и в самом деле считают тебя равной им по положению и происхождению.
        - Петербург - это другое… - вздохнула София. - Там всех принимают такими, какие они есть. Такие уж обычаи завел у русских господин Одинцов. Императрица Ольга хоть и моложе меня на десять лет, но иногда я чувствую себя перед ней маленьким ребенком.
        - С таким учителем, как мессир Пауль, это немудрено, - ответил Франц Фердинанд. - Когда я разговаривал с этим человеком, как говорится, глаза в глаза, то у меня мурашки бежали по коже от ощущения чего-то потустороннего. И русский князь-консорт - человек той же серии, только немного моложе. То ли посланец князя Тьмы, то ли во плоти Господень Ангел с пылающим мечом. А русская императрица каждый день ложится с ним в постель.
        - Они там все такие, - согласилась София, - но на меня лично больше всего жути нагоняют господин Баев и оберст Элефант. Видно, что у этих людей руки по локоть в крови врагов русской императрицы, и жалости к своим жертвам они не ведают по определению.
        - Сейчас они на нашей стороне, - сказал Франц Фердинанд, - и если бы это было не так, то сейчас бы мы с тобой не разговаривали. После того как на одном конце Европы кайзер Вильгельм испугался вступать в войну против стран Брестского альянса, а на другом конце была уничтожена Османская империя, самым простым решением для русской императрицы была бы война против нашей Империи с использованием в качестве плацдарма территории Сербского королевства. В этом случае поражение нашей армии было бы предопределено самой конфигурацией враждующих сторон. А если бы нам на помощь пришла Германия, то это только оттянуло бы неизбежную катастрофу. Но императрица Ольга выбрала совершенно иной политический ход. И не думай, моя радость, что ее супруг, брат, оберст Элефант или господин Баев были в оппозиции к этому решению. Совсем нет. Эти люди воевали и знают цену своей и чужой крови, в силу этого никогда не пойдут на войну, если дело можно решить миром.
        - А как же Турция? - удивилась София. - На войну с ней русская императрица решилась с необычайной легкостью, и, более того, для этой войны у нее все заранее было готово. В Европе никто ничего не успел понять, а русские армии уже с неистовой яростью штурмовали Константинополь.
        - Турция - это совсем другое дело, - вздохну Франц Фердинанд. - Турецкий Стамбул нужно было воспринимать как замок старого людоеда или логово дракона, похищавшего детей и девиц из окрестных селений. Мой дядя так не считал, но, по счастью, его время ушло, а я думаю совсем по-другому. Предстоит еще немало постараться для того, чтобы вверенное мне государство дожило до моей естественной кончины, а потом разделилось на составные части без войны и скандалов. А теперь, моя дорогая, давай ложиться спать. Завтрашний и последующие дни будут у нас очень трудными, и к этому надо как следует подготовиться, укрепив тело и дух.
        15 ОКТЯБРЯ 1907 ГОДА, АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ИМПЕРИЯ, ЗАГОЛОВКИ НЕКОТОРЫХ МЕСТНЫХ ГАЗЕТ.
        Венская социал-демократическая «АРБАЙТЕР ЦАЙТУНГ»: «Наш новый император - человек прогрессивных взглядов. Короновавшись в Аграме (Загребе) он упразднил венгерское министерство по делам Хорватии и тем самым уравнял в правах всех подданных нашей империи».
        Венская клерикально-националистическая «ДОЙЧЕ ЦАЙТУНГ»: «Вчера на торжественной церемонии в Аграмском соборе Вознесения Девы Марии император Франц Фердинанд был торжественно провозглашен королем Хорватии. Император Австрийский, король Богемский, король Хорватский - для полного овладения наследием предков Его Императорскому Величеству осталось только надеть венгерскую корону».
        Пражская консервативная «ГЛАС НАРОДА»: «Графиня Софья фон Хотек, супруга австрийского императора Франца Фердинанда, теперь стала королевой Богемии и Хорватии. Какая ирония судьбы - император Франц-Иосиф лишил ее императорских прав, признав брак со своим племянником морганатическим, но именно поэтому теперь ее восторженно встречают и в Праге и в Аграме. Она их и только их королева, королева славян».
        Пражская националистическая «ЧАС»[17 - Главным редактором этой газеты был небезызвестный профессор Масарик, автор и президент первой Чехословацкой республики.]: «Еще одно славянское королевство в составе Империи обрело реальный статус. Под давлением неумолимых обстоятельств в Вене были вынуждены признать неизбежность распада монархии Габсбургов. Старик Прогулкин[18 - Чешское прозвище императора Франца-Иосифа.] своим безудержным консерватизмом довел державу Габсбургов до маразма, и теперь его преемнику приходится думать не об ее укреплении, а о перспективе неизбежного распада. Пройдет еще немного времени, и Богемия станет полностью независимым европейским государством».
        Хорватская официальная «НАРОДНАЯ ГАЗЕТА»: «Архиеписком Загребский Посилович в соборе Вознесения Девы Марии в присутствии депутатов сабора (парламента) и выборных представителей дворянства возложил королевские короны на головы австрийского императора Франца Фердинанда и его супруги Софии. Почти девятьсот лет Хорватия находилась в тени Венгерского королевства, и вот теперь первым указом нашего нового короля было упразднено венгерское министерство по хорватским делам. Теперь у нас будет собственное правительство, решающее хорватские дела без оглядки на Будапешт».
        Хорватская лево-либеральная «НОВИ ЛИСТ»: «Огромные толпы народа запрудили площадь перед собором Вознесения Девы Марии и окрестные улицы. Всем этим людям хотелось хоть одним глазом увидеть ключевой момент хорватской истории. Из придатка Венгерского королевства с неопределенным статусом Хорватия становится полноправным субъектом единой Австро-Богемско-Хорватско-Венгерской империи и слово „Венгрия“ тут последнее».
        Венгерская социал-демократическая «НЕПШАВА»: «Готовьтесь, товарищи, грядут тяжелые времена! Буржуазное правительство Шандора Векерле ведет страну к катастрофе. В то время, когда даже в дикой России власти повернулись лицом к нуждам трудящихся классов, в Венгрии продолжается самое беспардонное угнетение крестьян и рабочих со стороны правящих кругов. Разрыв унии с Хорватией - только первый предвестник грядущей катастрофы, в ходе которой Венгрия будет ограблена и унижена. Но в этом наш шанс на победу».
        Венгерский либеральный еженедельник «ПЕСТЕР ЛЛОЙД»: «Новый австрийский император Франц Фердинанд разорвал союз венгров и немцев, вступив в богопротивный альянс со славянскими народами Богемии и Хорватии. Да и чему тут удивляться, ведь в жены этот человек взял распутную славянку, а в друзья - сербского наследного принца Георгия, про которого ходят слухи, что он всегда и всем говорит только правду».
        17 ОКТЯБРЯ 1907 ГОДА, ПОЛДЕНЬ. АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ИМПЕРИЯ, КОРОЛЕВСТВО ВЕНГРИЯ, БУДАПЕШТ, БУДАЙСКАЯ КРЕПОСТЬ, ЗАСЕДАНИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА.
        Известие о том, что случилось в Аграме, в этом глубоко провинциальном с точки зрения венгерских политиков городе, у многих посрывало крыши и заставило яростно бурлить скудное содержимое их голов. Бунт монарха против части своих подданных - явление в истории не то чтобы невозможное, но чрезвычайно редкое. И тут новый король, даже не успев короноваться в Будапеште, учиняет такое, что не умещается у этих почтенных господ в сознании.
        - Это возмутительно, господа! - с чувством произнес министр по делам Хорватии Геза Есипович. - Меня выставили из Аграма, как нежелательного иностранца. Надев хорватскую корону, Франц Фердинанд провозгласил Хорватию равновеликой частью империи - наравне с Австрией, Богемией и Венгрией…
        - Мы все это знаем, - ответил премьер-министр Шандор Векерле, - читали в газетах…
        - Особенно неприемлемо сербо-хорватское территориальное размежевание, затеянное новым монархом без нашего согласия! - выкрикнул министр внутренних дел Дьюла Андраши-младший. - Как этот Франц Фердинанд смеет менять или дарить венгерские земли, в то время как он даже не коронован в Будапеште. Я думаю, что так же, как и во времена моего великого отца, мы должны отказать в подчинении верховной власти и потребовать соблюдения своих прав.
        - Мы, разумеется, можем поднять мятеж против такого неудобного для нас короля, - криво усмехнулся министр помимо короля (иностранных дел) Алдар Зичи, - только при этом не стоит надеяться на международную поддержку. Германский кайзер и русская императрица признают право нашего монарха действовать по своему усмотрению, а по некоторым сведениям, и прямо поддерживают устремления последнего из Габсбургов разделить свою Империю на четыре части. Из источников в Берлине нам стало известно, что после его смерти Австрия отойдет германскому кайзеру, который таким образом станет господином всего немецкого мира, а Богемия, Хорватия и Венгрия станут независимыми, и править в них будут дети Франца Фердинанда и королевы Софии: два короля и одна королева. Также стало известно, что если мы будем плохо себя вести, то последуют дальнейшие урезания: Словакия отойдет к Богемии, а Трансильвания будет объявлена вассальным княжеством. Ведь вне зависимости от того, коронован он или нет, Франц Фердинанд остается нашим королем, со всеми правами и полномочиями.
        - Откуда вам это известно, господин Зичи, тоже из Берлина? - спросил Дьюла Андраши-младший.
        - Нет, из Аграма, - ответил тот. - Франц Фердинанд прислал в наше ведомство телеграмму, в которой потребовал от венгерского правительства покориться его воле и признать установленное им положение дел. Иначе нам же будет хуже.
        - Господа, - сказал министр гонведа генерал-лейтенант Лайош Екельфалушши, - должен напомнить вам о том, что в Сербии, совсем неподалеку от эпицентра событий, в полной боевой готовности находятся три лучших русских корпуса, а также вся отмобилизованная сербская армии, которую никто и не думал распускать по домам после разгрома турок. Если мы устроим мятеж против нашего законного повелителя, то Франц Фердинанд сможет обратиться за помощью к сербам и русским, раз уж раздел Империи был их затеей.
        - Вы трусите, господин Екельфалушши? - воскликнул спросил Дьюла Андраши-младший. - Неужели свобода венгерского народа не стоит того, чтобы идти за нее на бой?!
        Получилось это у министра внутренних дел так напыщенно-неестественно, что премьер-министр Шандор Векерле посмотрел на него с усталым удивлением. «Какого-какого народа, господин Андраши? - будто спрашивал он. - Ведь вам наплевать как на простонародье, так и на мелких буржуа - единственное, что вас интересует, это неограниченная власть».
        Но военный министр принял все за чистую монету.
        - Я не трус, господин Андраши, - выкрикнул он в запале, - и если это потребуется ради блага Венгрии, готов воевать с кем угодно, хоть против всего мира.
        - Воевать придется, - сказал министр помимо короля Алдар Зичи, - нам брошен вызов, не принять который мы не можем. Явленный нам акт королевского самоуправства, помимо всего прочего, является бунтом хорватского общества против законной венгерской власти.
        - Я слышал, - сказал Дьюла Андраши-младший, - что совсем недавно на Франца Фердинанда имело место покушение, окончившееся неудачей только по досадной случайности. Быть может, стоит повторить попытку, только с большими шансами на успех, потому что за дело возьмутся настоящие специалисты, а не безумные от рождения сербские патриоты?
        - О, нет, только не в Аграме! - вскричал Геза Ёсипович. - Все круги хорватского общества восприняли коронацию и последующие действия Франца Фердинанда с полным восторгом. Мадьяризация хорватских железных дорог была последней каплей, переполнившей чашу гнева тамошнего общества. Нового короля и, самое главное, королеву-славянку тамошние люди готовы носить на руках. Если в Белграде эти двое были чужаками, которых не любят, а только терпят, то в Аграме каждый готов прикрыть их своим телом.
        - Должен сказать, что предотвращение покушения в Белграде отнюдь не было случайностью, - произнес Алдар Зичи, - Франц-Фердинанд находится под покровительством русской Загранразведки и ее ужасного руководителя полковника Баева по прозвищу Паук. Если где-то неожиданно испустил дух враг русской императрицы, то наверняка там поработали его люди. И, наоборот, политики, нужные и ценные для русского правительства, находятся под надежной охраной. Запланированное вами покушение наверняка будет провалено и только разъярит нашего противника. Всем известно, чего подобная инициатива стоила деятелям из французского правительства. Да и откуда вы возьмете тех самых «настоящих специалистов»? Неужели у вас в МВД имеется департамент политических убийств?
        - Нет, подобного департамента у меня нет, - помотал головой Дьюла Андраши-младший, - зато у нас на учете состоят беглые русские революционеры, у себя дома не раз проделывавшие подобные штуки. Если поставить их перед выбором: или депортация в Россию, где их сразу же повесят, или работа по нашему заданию - то ответ гарантированно известен. В кровавые лапы к русской Имперской Безопасности не захочет ни один нормальный революционер, да и следы мы можем замести гораздо лучше, чем полоумные французы, которых банально взяли на горячем…
        - Нет, нет и еще раз нет! - воскликнул Шандор Векерле. - Малейшая ошибка исполнителей или ваших людей, которые будут их наставлять - и на нас ополчатся все монархические государства Европы. Перед лицом окружающего мира мы окажемся не героическими повстанцами и борцами за свободу, а ужасными преступниками, достойными только эшафота и плахи. И, хуже того, в самой Венгрии вас одобрит только ничтожное меньшинство, а остальные будут кричать «Распните их, распните!» Я готов повести вас в бой за наши права и свободы, но при этом не должно быть никаких цареубийств. Особа короля священна и неприкосновенна, мы можем предъявлять ему требования и обнажать против него оружие, но мы не можем стремиться решить свое дело его убийством. Пока я премьер-министр, это совершенно исключено!
        Министр иностранных дел добавил:
        - Имейте в виду, что, в конце концов, русские революционеры скрываются у нас потому, что проиграли свою войну страшной Имперской Безопасности. Я думаю, что было бы неразумно направлять их против значительно более опасной Загранразведки, которая будет охранять Франца Фердинанда до тех пор, пока у русской императрицы не отпадет в нем надобность.
        - Ну хорошо, господа, - согласился Дьюла Андраши-младший, - пусть будет так. Мы примем брошенный нам вызов с открытым забралом. В настоящий момент необходимо как можно скорее объявить о мобилизации гонведа и заявить, что мы отказываем в повиновении королю, который жестоко попрал наши древние права, до тех пор, пока древний порядок не будет восстановлен и Хорватия не вернется в отеческое лоно Венгрии. Командуйте, господин Векерле, или, если вы не чувствуете в себе уверенности, на время войны будет избран другой премьер-министр?
        - Пожалуй, вы правы, - сказал Шандор Векерле, - и мне действительно лучше оставить должность главы правительства, при сохранении портфеля министра финансов. Уж такой я не воинственный человек.
        Пять минут спустя, при всеобщем согласии, исполняющим обязанности премьера стал Дьюла Андраши-младший, и никто не сомневался, что венгерский парламент в самое ближайшее время подтвердит это решение - как и все прочие, что примет кабинет военного времени.
        20 ОКТЯБРЯ 1907 ГОДА, 18:45. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        - Все произошло так, как вы, Павел Павлович, и предсказывали, - императрица Ольга нервным жестом потерла руки. - Душка Франц Фердинанд короновался в Аграме, и там же подписал все документы, необходимые для отделения Хорватии от Венгрии, и Будапешт предсказуемо ответил на это неповиновением своему монарху. По всей территории Венгрии объявлена мобилизация гонведа, первые части двинуты к хорватской границе. В Хорватии тоже идет мобилизация в домобран: для тамошнего населения предстоящая война с Венгрией представляется священной и освободительной. Не получится ли так, что из лучших побуждений мы разожжем в самом центре Европы пожар кровавой уничтожающей войны?
        - Этот пожар так или иначе разгорится даже без нашего участия, - хмыкнул канцлер Одинцов. - Слишком много там наслоилось межэтнических противоречий, осложняющихся при каждом обороте политической спирали. Это в нашем прошлом после тяжелой изнурительной войны у сторон не осталось сил на выяснение отношений, а тут, где нашими усилиями мировой войны не предвидится, возможны самые негативные варианты. Сербы и хорваты сейчас одинаково недолюбливают мадьяр, время взаимной ненависти между ними самими еще не пришло. И, более того, никогда не придет, если в Сербии власть не получат неумные великосербские шовинисты вроде господина Пашича, а в хорватской Партии Права не возьмет верх откровенно нацистское направление, возглавляемое ныне Иосипом Франком. Этот человек так ненавидит сербов, не сделавших пока ни ему лично, ни Хорватии в целом ничего плохого, что не может кушать.
        - Игорь Михайлович (Баев) представлял мне справку по господину Франку, - кивнула императрица, - и, если я правильно помню, у этого политического деятеля не хорватское, а еврейское происхождение…
        Одинцов сделал такое лицо, будто унюхал запах лежалой тухлятины.
        - Я не думаю, что происхождение этого исторического персонажа имеет хоть какое-то значение. Этот путь может завести нас в такое болото, что выхода из него не найдется и за сотню лет. Никому не стоит ставить в вину его «неправильное» происхождение, ибо никто из нас на этой грешной земле не имел возможности выбрать, в какой семье ему родиться. Значение имеют только образ мыслей и действия того или иного человека. Если человек кровожадный мерзавец, то это свойство не зависит от процента русской, еврейской, немецкой или какой-то еще крови, и наоборот. Не стоит нам самим разжигать то, что следует заливать водой и затаптывать изо всех сил.
        От всей этой отповеди своего канцлера молодая императрица прикусила губу.
        - Так значит, Павел Павлович, я не права, и происхождение человека не имеет влияния на его поведение? - спросила она.
        - Конечно же, имеет, - пожал тот плечами, - да только вопросы «крови» не играют тут никакой роли. Как говорят нам бородатые классики, «бытие определяет сознание». Какие истины ребенок впитал с молоком матери, тем он и будет гадить на головы окружающих всю оставшуюся жизнь. Но бывают и парадоксальные случаи, когда слишком сильный диктат среды выворачивает сознание наизнанку и приводит к бунту. Тогда яблочко катится далеко от яблони, удивляя при этом всех случайных очевидцев. Ну да мы с вами уже об этом говорили. Чистота анкеты и самое прекрасное происхождение отнюдь не гарантируют порядочного поведения. Зато самым надежным партнером может оказаться человек неоднозначный, прямо сказать, грешный, но при этом четко понимающий свое место в мире и выгоду от предложенного сотрудничества.
        - Это вы о господине Ульянове? - с интересом спросила императрица.
        - И о нем тоже, - уклончиво ответил канцлер. - Что же касается обсуждаемого нами господина Франка, то к нему следует отнестись по принципу «нет человека - нет проблемы». Дайте Игорю Михайловичу соответствующую установку - и уже через неделю мы будем читать некролог о безвременно усопшем лидере хорватского национального движения.
        - Э нет, - сказала Ольга, - пока вы мне тут читали лекцию, я вдруг подумала, что слишком большая любовь между сербами и хорватами - это тоже не очень хорошо. В вашем прошлом эти две нации любили друг друга так, что решили пожениться, но потом оказалось, что это была немного не та любовь, что позволяет создавать счастливые семьи. Вот и сейчас, если не принять особых мер, то в результате совместной борьбы с мадьярским засильем может повториться ваша история со всеми вытекающими последствиями. Мало ли что может случиться с душкой Францем Фердинандом и наследником его хорватского домена. И пусть королева Елена не Александр, но великосербские шовинисты тут те же самые, и толкать ее они будут в том же направлении.
        - В нашей истории, - немного подумав, ответил канцлер Одинцов, - Иосип Франк был жив, здоров и на свободе, но никак не смог помешать сербо-хорватским объединительным тенденциям. В другую сторону палку перегнул король Александр и его подельники с их тоталитарными замашками, в основе которых лежал концепт, что хорваты, словенцы и македонцы - это испорченные сербы. Но тут, насколько я понимаю, подобного не будет.
        - Все равно, Павел Павлович, попытки объединить сербов и хорват в одном государстве желательно предотвратить, - упрямо повторила Ольга. - Удерживать объединенное государство от соскальзывания к доминированию той или иной нации будет той еще адовой мукой. По крайней мере, я это так вижу…
        - Вы считаете, что покушения на Франца Фердинанда в дальнейшем не прекратятся, даже несмотря на то, что мы схватили за руку французских заказчиков? - спросил канцлер Одинцов.
        - Да, - подтвердила императрица, - есть у меня такое мнение. Только цели у заказчиков будут пожиже, чем развязывание общеевропейской войны. Ведь вы же, Павел Павлович, сами учили меня: «Ищи кому выгодно», а выгодна смерть Франца Фердинанда будет тем, кто прямо сейчас пожелает устроить передел австро-венгерского наследства. Я не имею в виду дядюшку Вилли - этот человек прекрасно понимает, с какой стороны бутерброд намазан маслом, а с какой горчицей. Предметом раздела может стать территория Венгерского королевства, где имеются свои интересанты, вроде тех же великосербских и великохорватских шовинистов, да и мадьяры совсем не прочь не только сохранить имеющееся, но и прибрать к себе дополнительные территории - например, ту же Галицию, которая при распаде Австро-Венгрии остается бесхозной. Представьте себе: Великая Венгерская Империя. Одолевала же их в вашем прошлом жажда завоевательных походов и территориальных приобретений?
        - Такой завоевательский зуд Будапешта возможен только если венгры станут младшими партнерами в общеевропейском антироссийском альянсе, - сказал канцлер Одинцов, - потому что в ином другом случае у них окажется слишком много врагов. Была в нашем прошлом такая комбинация, как Малая Антанта: союз Чехословакии, Югославии и Румынии. Если все, кто не любят мадьяр, объединятся, то гонвед[19 - Название венгерской армии, дословно «защитник родины».] будет разгромлен даже при неучастии в войне русской армии. Совсем другое дело, если на стороне Венгрии будет воевать Германия - правда, тогда речь пойдет уже не о малой, а о большой Антанте, сиречь в действие будут приведены Брестские соглашения. На такое ваш дядя Вилли не пойдет. Чтобы избежать этой опасности, ему предварительно необходимо превратить Брестские соглашения в антироссийский альянс…
        Императрица задумчиво произнесла:
        - Быть может, приглашая Германию присоединиться к Брестским соглашениям, мы сами создаем возможность для самого широкого союза против самих себя?
        - Не думаю, что это возможно, - покачал головой канцлер Империи, - без участия в таком союзе внешнего по отношению к Европе и сильного игрока он окажется раздираем множеством непреодолимых противоречий.
        - Постойте-постойте, Павел Павлович, - сказала императрица, - что значит «внешнего по отношению к Европе игрока»?
        - Это выражение означает страну, которая имеет с Европой сильные родственные и культурные связи, но сама к ней не принадлежит, - ответил тот. - Собственно, если не брать в расчет пузатую латиноамериканскую мелочь, таких великих держав на планете Земля всего две: Североамериканские Соединенные Штаты и Российская Империя. Между главными игроками - Францией и Германией, Францией и Британией, Британией и Германией - существуют такое количество политических, торговых и исторических конфликтов разной интенсивности, что по сравнению с ними лебедь, рак и щука покажутся примером эффективного совместного труда. Объединить Европу можем либо мы против янки, либо они против нас. Третьего не дано. Если Европу объединим мы, то ничего страшного ей не грозит. Разными путями - когда мирными, а когда и не очень - Российская империя объединила под своим скипетром двести различных народов, и все они благополучно дожили до наших дней, а вменяемая часть их элит вошла в состав нашей элиты. Как там у Пушкина: «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой, и назовет меня всяк сущий в ней язык, и гордый внук славян, и финн, и
ныне дикой тунгус, и друг степей калмык. И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал…». И ведь лучше не скажешь. А там, где уже есть двести народов, вполне уместятся еще двадцать-тридцать. Хочется верить, что Брестские соглашения запустят интеграционный процесс, который за три-четыре поколения создаст единое политическое и экономическое пространство от Лиссабона до Владивостока, с сохранение всех обитающих там народов. И противостояние с янки тут должно быть только в формате «чтобы к нам не лезли». Сами мы и не должны пытаться лезть к ним, ибо ничего хорошего из этого не получится.
        - А если наша затея с Брестскими соглашениями провалится, Европа окажется втянутой в междоусобные войны, и в итоге на запах вкусного в Старый Свет явятся американские банкиры и политиканы? - спросила императрица.
        - Тогда, - ответил канцлер, - обстановка в этом Старом Свете осложнится до крайности. В отличие от русских, янки распространялись по своему континенту, уничтожая все на своем пути. От коренных обитателей североамериканских пространств остались загнанные в резервации жалкие ошметки. И точно так же они будут действовать и в объединенной ими Европе. Ничего личного, только бизнес. Оптимальный, с их точки зрения, исход этого процесса - размен Европы на Россию, чтобы в мире не было ни того, ни другого, а остались бы только Североамериканские Соединенные Штаты.
        - Нерадостную картину вы мне тут нарисовали, - вздохнула Ольга, - но оснований не верить сказанному вами у меня нет. У меня только один вопрос. Если мы сами не должны лезть к янки, то как же воспринимать желание моего дядюшки Вилли устроить колонизацию Аргентины, Парагвая, Уругвая и прочих южноамериканских стран с умеренным климатом?
        - А ну его! - махнул рукой канцлер. - Ваш дядюшка такой живчик, что мне все время хочется видеть, чем заняты его руки. А то и до беды недалеко. Лично мне кажется, что эта затея с южноамериканскими колониями потерпит неудачу из-за значительной удаленности театра военных действий от Германии. Тут даже не военный флот важен, ибо янки кинутся в драку далеко не сразу, а торговый. Действующую группировку необходимо снабжать, доставлять к ней подкрепления, а обратными рейсами вывозить в Рейх плоды той земли, чтобы каждый немец видел, что жить стало лучше, жить стало веселее. Сумеет Тирпиц обогнать Британию по транспортному тоннажу - будет немцам счастье, не сумеет - вся эта затея угаснет как бы сама собой.
        - И все же есть у меня предчувствие какой-то большой неприятности… - сказала императрица. - Боюсь я, что подавление венгерского мятежа выльется в такое же кровавое безобразие, как и события во времена моего прадеда. Пружина межнациональной ненависти усилиями милейшего старичка Франца-Иосифа взведена там до упора. Кстати, а не получится ли так, что в тамошние дела вмешаются североамериканцы?
        - Не думаю, что это возможно, - пожал плечами Одинцов, - пока еще их манифест очевидной судьбы распространяется только на страны Нового Света. Мыслить в общемировом масштабе они начнут несколько позже. И все-таки в одном я с вами согласен: Франц Фердинанд - ключевой персонаж нашей европейской истории, которого требуется беречь, холить и лелеять, если мы и в самом деле хотим осуществить мягкий и полюбовный распад лоскутного одеяла. Гениальный же шаг - заранее обозначить будущие независимые страны и тем самым заткнуть рты всем отчаянным крикунам из рядов национальной интеллигенции. Недовольными в такой конфигурации могут остаться только венгры, желающие властвовать над всеми окрестными народами, но эти устремления не приведут ни к чему хорошему, ибо венгерские магнаты презирают славян, румын, и даже немцев, и те платят им за это лютой ненавистью. Оскорбительное пренебрежение - вполне законный повод для национально-освободительной борьбы. Венгрия, в широком смысле этого слова, уже давно была беременна кровавой смутой, и наша задача - свести это безобразие к минимуму.
        Императрица нахмурилась.
        - Ты мне одно скажи, Павел Павлович, - сказала она, - если между венграми и хорватами и в самом деле разгорится серьезная война, я должна буду отдать своему Сашке приказ двигаться на Будапешт, чтобы поотрывать там все глупые головы?
        - Такой приказ может быть отдан только при соблюдении двух условий, - с серьезным видом ответил Одинцов. - Первое - просьба самого Франца Фердинанда оказать помощь в полном подавлении мятежа или его безвременная смерть от руки наемного убийцы. Второе - зверства венгерского гонведа против мирного сербского, да и хорватского населения. Хоть венгры - это не турки, но недалеко от них ушли. В сравнении с ними и немецкая солдатня иногда выглядела чистыми и невинными детьми. А вот убийства безоружных, особенно массовые, производящиеся с целью устрашения, пресекать следует сразу, с отрыванием виновных голов и насаживанием их на колья. По-другому никак. А если Франца Фердинанда и в самом деле убьют задолго до его естественного срока, то на этот случай между главами Российской, Британской и Германской империй желательно заключить соглашение о том, что вы все станете его душеприказчиками, рассадите его детей на положенные им троны, назначите им регентов, и в случае необходимости подкрепите все это военной силой. Думаю, что после обнародования такой новости количество желающих убить этого неплохого человека
резко поуменьшится, ибо затея сразу потеряет смысл.
        - А вот это и вправду хорошая идея, - сказала императрица. - Спасибо тебе, Павел Павлович, за хороший совет. А Сашке я отпишу, чтобы он занял Воеводину и остановился, держа приклад у ноги и глядя в оба глаза. В случае соблюдения указанных тобой условий он будет вправе поступать абсолютно самостоятельно, без дополнительных согласований с Нашим Императорским Величеством. И горе будет венгерским политиканам, если они и в самом деле совершат нечто такое, что заставит моего супруга действовать в свойственной ему неудержимой манере. Dixi! Быть посему!
        25 ОКТЯБРЯ 1907 ГОДА, 11:15. СЕРБИЯ, ВОСТОЧНЕЕ Н.П. СМЕДЕРЕВО.
        ЗАПАСНОЙ КОРОЛЕВИЧ И КАПИТАН СЕРБСКОЙ АРМИИ ГЕОРГИЙ КАРАГЕОРГИЕВИЧ
        Сырой порывистый ветер, перемешанный с мелкими дождевыми каплями, бьет прямо лицо. Низкое серое небо над головой, серые волны Дуная, стремящегося к далекому Черному морю, и светящиеся ярким свежеотесанным деревом нитки понтонных переправ, прорезающие реку от берега до берега. А по ту сторону Дуная идет бой русских авангардов с яростно огрызающимся гонведом: там грохочут полковые орудия, вспухают в воздухе клубки лопнувших шрапнелей, а злая ружейная трескотня, татаканье пулеметов и кличи «ура» отмечают те места, где противоборствующие войска сошлись в ближнем бою. А еще там, едва различимые в туманной дымке, в небо встают столбы дыма - это горят несчастные сербские села, и чад от этих пожарищ поднимается к заплаканным небесам. Венгерская солдатня жжет их, не особо разбирая, кто там истинный сербский патриот, жаждущий воссоединения со своей Родиной, а кто сидит смирно, не желая «лезть в политику». Времена, когда австрийцы и венгры выигрышно выглядели рядом с турками, давно прошли, да и турок никаких с недавних пор уже нет.
        Здесь, западнее Смедерево, основное направление удара русской экспедиционной армии, которой командует Павел Адамович Плеве, прославивший свое имя во время Турецкой кампании. Битва при Урошеваце была жарким делом, но по сравнению с Одринской операцией и последующими боями за Константинополь она сейчас выглядит стычкой местного значения. Там русская армия постоянной готовности показала миру, как правильно сражаться в соответствии с заветом фельдмаршала Суворова «не числом, а умением». Там в свой первый бой пошел русский корпус морской пехоты, и показал, что невозможное возможно. Вражеская столица пала под совместным натиском армии и флота, династия потомков Османа оказалась низложена с трона победителями, древний хищник, терзавший окрестные христианские народы, превратился под их ударом в ничто.
        И теперь перед русскими солдатами еще один наш старый общий враг. Русская армия постоянной готовности - это страшная сила. Низкие облака распадаются от частого грохота тяжелых орудий, которые, высоко задрав свои кургузые стволы, кашляют снарядами куда-то за реку. Там в первых рядах сражается морская гренадерская бригада полковника Дроздовского, форсировавшая реку в предутреннем тумане по наведенным саперами мостам. Сейчас русские морские гренадеры ведут бой за город Ковин (по-венгерски Кубин), расположенный чуть ниже по течению от места переправы. Там отчаянно сопротивляется сто первый пехотный полк регулярно (имперской[20 - Армия Австро-Венгрии состояла из кадровых (имперских) частей (тоже своего рода армия постоянной готовности) и милиционных формирований: австрийского и богемского ландверов, хорватского домобрана и венгерского гонведа.]) армии, очевидно, целиком и полностью перешедший на сторону венгерских повстанцев. Исконная вражда со славянскими народами для его солдат и офицеров оказалась намного важнее приказа нового императора. Слишком глубоко в их плоть и кровь въелись установки недоброй
памяти старика Франца-Иосифа. И оберст Слон, и русский князь-консорт говорили мне, что история - это не легкая бричка, которую можно развернуть одним движением поводьев, а тяжелая ломовая телега, мчащая с горы под крутой уклон. Попробуй сверни такую в сторону, не сломав при этом шею.
        Но русская морская пехота, с которой австрийцам сейчас приходится иметь дело - далеко не подарок. Головорезы полковника Дроздовского в первой волне десанта высаживались на берег Босфора, одну за другой опрокидывая турецкие батареи, а потом глаза в глаза резались с озверевшими, загнанными в угол, османами на улицах бывшей турецкой столицы. Даже регулярная австрийская армия до турецкого «стандарта» не дотягивает на две головы. Вооружение у турок, может быть, и плохое, дисциплина слабая, но если их припрет, то драться они будут отчаянно, до последнего вздоха и капли крови. Мы, сербы, тоже такие, в угол нас лучше не загонять, а вот типичные европейцы, венгры и австрийцы так не могут. Поэтому, столкнувшись с яростным натиском русской морской пехоты, сто первый австрийский полк попятился к северо-востоку, открывая фланг седьмого пехотного полка венгерского гонведа, на который давили авангарды русской 45-й пехотной дивизии, побатальонно переправлявшейся сейчас на левый берег. В противоположность австрийцам, венгры отступали на северо-запад, из-за чего между северо-западной окраиной Ковина, занятой
австрийцами, и селом Скореновац, где окопались венгры, уже наметился разрыв вражеского фронта шириной около двух верст.
        Как сказал господин Новиков окружающим его генералам - это классический случай удара в стык не только двух полков, но и двух разных дивизий. С одной стороны - двадцать девятая дивизия, с другой - сорок третья. Донесения о том, что творится по ту и по другую сторону разрыва фронта, смогут соединиться только в штабе седьмого корпуса в Темешваре не раньше, чем к вечеру сегодняшнего дня, когда венграм уже поздно будет пить боржом. Добавляет противнику хаоса и пестрый состав его войск, а также их растянутость в глубину (самая дальняя, 39-я пехотная дивизия дислоцирована аж в Дебрецене, в трехстах километрах от границы). И вот - война уже началась, а часть сил находится на марше пешим порядком в сторону приграничных рубежей, часть еще принимает мобилизованных и не может никуда тронуться, часть отказывается воевать за интересы венгерских магнатов и требует, чтобы их вернули на родину. При этом дополнительная путаница происходит из-за того, что венгры зачастую не понимают австрийцев, ибо не все офицеры гонведа на достаточном уровне владеют немецким языком.
        По сути, австро-венгерская армия и в лучшие времена была способна вести боевые действия только после месяца предварительных действий, необходимых для проведения всеобщей мобилизации и передислокации войск на угрожаемые направления. Если бы в подавлении мятежа будапештских политиканов участвовал только хорватский домобран да ландверные части Австрии и Богемии (без особого энтузиазма), то так бы и было. Но русская императрица не собиралась предоставлять венграм такой роскоши. Еще в Вене, когда делегации собирались разъезжаться по домам, моя сестра Елена встретилась с русской императрицей, и они решили для дела против Венгрии создать объединенное войско, главнокомандующим которого назначили господина Новикова. А это совсем не тот командир, который будет ловить ртом мух, в то время как враг готовится к наступлению.
        Какой там месяц - на все вместе с объявления мятежа в Будапеште до начала полномасштабных боевых действий ушло меньше недели. Едва в Будапеште заявили, что не собираются признавать разрыв хорватско-венгерской унии, и объявили о неподчинении законному властителю, как русский князь-консорт, в свою очередь, предъявил правительству графа Андраши ультиматум в трехдневный срок очистить от венгерских войск территорию Баната и Воеводины. Реакция на это была такая, будто коту под хвост плеснули скипидаром. Сербы этих территорий сказали венграм: «Убирайтесь вон». Венгры стали жечь села и вешать бунтовщиков, хотя сами только что взбунтовались против своего короля. После этого русская армия форсировала Дунай в районе Смедерево и начала наступление вглубь Баната и Воеводины. Одновременно полностью отмобилизованные сербские войска (по согласованию с новым правительством Хорватии) пересекли реку Саву и вступили в Восточную Славонию. Сделано это было потому, что в соответствии с оглашением о сербо-хорватском размежевании Восточная Славония, она же Сирмий, отходит к территории сербского королевства, и в то же
время части гонведа в любой момент могут форсировать Дунай и устроить там резню, не деля своих жертв на сербов и хорватов. А у хорватского домобрана в Земуне (ныне часть Белграда) всего один батальон, и один батальон имперской армии, которая вообще непонятно за кого будет воевать. Отмобилизованная для войны с турками сербская армия, переправившись на другой берег Савы, существенно меняет расклад сил в Славонии. Теперь уже гонведу следует думать об обороне, ибо выдвигающиеся в направлении Нови Сада победоносные сербские дивизии полного штата представляют собой серьезную угрозу прорыва его оборонительных позиций по Дунаю еще на одном участке.
        А тут, под Смедерево, к вечеру морская гренадерская бригада должна уже окончательно вытеснить сто первый австрийский полк из Ковина, а 45-я дивизия при поддержке артиллерии выбьет гонвед из Скореноваца, в результате чего разрыв во вражеском фронте приобретет такую ширину, что через него можно будет вводить во вражеские тылы стратегическую кавалерию. Кавкорпус генерала Келлера находится у переправ, в полной готовности входить в прорыв с момента захода солнца. Именно так, ночью, два дня назад русские части морской пехоты в момент полнолуния форсировали Дунай и, закрепившись на противоположном берегу, позволили саперам приступить к наведению переправы. Теперь еще где-то неделю постепенно уменьшающаяся луна даст возможность русской армии неожиданно для противника проводить ночные операции свежими частями. И это хорошо - чем скорее мы освободим сербские земли от венгерских поработителей, тем лучше.
        27 ОКТЯБРЯ 1907 ГОДА, ПОЛДЕНЬ. АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ИМПЕРИЯ, КОРОЛЕВСТВО ВЕНГРИЯ, БУДАПЕШТ, БУДАЙСКАЯ КРЕПОСТЬ, ЗАСЕДАНИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА.
        Уже десять дней Австро-Венгерская империя находится в ситуации мятежа венгерских магнатов против своего короля. При этом на большей части Империи этот мятеж воспринимается как дело исключительно между венграми и хорватами, и даже присоединение к боевым действиям частей русской и сербской армий не отменяет подобных настроений. За шестьдесят лет до того русская армия подавила мятеж гонведов, а в Праге и других крупных городах Богемии, Австрии и Каринтии даже не почесались. И тогда на защиту целостности Империи тоже встали только хорваты и русский царь Николай Первый - более никто. Через десять лет Франц-Иосиф отплатил Николаю за спасение «презлейшим за предобрейшее», а хорваты тогда так и остались в тени своих венгерских господ.
        Правда, в этой всеобщей австро-венгерской апатии было одно исключение. Словацкий национальный вопрос в Венгрии давно назрел и перезрел, и развитию национального самосознания этого народа мешало только отсутствие собственной государственности, хотя бы в виде виртуальной короны на голове австрийского императора. Поэтому распространенный крупнейшими австрийскими и богемскими газетами указ императора Франца Фердинанда говорил о том, что в случае продолжения мятежа в Будапеште он отрежет у Венгрии не только Хорватию с Воеводиной, но и Словакию с Трансильванией. Трансильвания словацкую интеллигенцию интересовала мало, на румынско-венгерской границе свои заморочки, но возможность присоединения к Богемии или создания собственной автономии задела этих людей за живое. Свое собственное государство - это не только возможность карьерного роста для самых наглых и пронырливых, но и вопрос национальной «мсти» бывшим угнетателям при перекройке границ, поскольку в рамках существующих имперских округов выкроить Словакию из территории Венгрии просто нереально.
        Впрочем, интеллигенция, к какой бы нации она ни принадлежала, сама по себе ничего не решает, а народ пока безмолвствовал - помимо прочего, еще и потому, что мобилизация в гонвед в местах компактного расселения словаков не проводилось. Военный министр мятежников, генерал-лейтенант Лайош Екельфалушши, хоть и выглядел, как воинственный бабуин в мохнатой шапке, прекрасно понимал, что в междоусобной войне в рамках империи солдаты-словаки ему совсем не подмога, а скорее, даже наоборот. Антирусские и антисербские настроения у них не популярны, а вот антивенгерских хоть отбавляй, ибо еще Лайош Кошут, дедушка венгерской «демократии» сказал, что он в упор не замечает «эту нацию». При первой же возможности такие солдаты поднимут в руки и пойдут в плен, если не перейдут с оружием на сторону врага. А потому лучше меньше, да лучше - призыву в гонвед на территории Венгрии подлежат только этнические мадьяры, да еще дунайские швабы.
        Если бы при пассивном нейтралитете остальных частей Империи речь шла только о противостоянии венгерского гонведа с хорватским домобраном, имеющим вдвое меньший мобилизационный потенциал, то этих ресурсов правительству в Будапеште было бы достаточно. Но участие в конфликте сербов, русских экспедиционных сил, а в перспективе и немцев, делало это противостояние безнадежным. Кайзер Вильгельм, уже официально объявленный наследником австрийского домена, не откажет Францу Фердинанду в мелкой услуге по подавлению национальных волнений в венгерской части империи.
        С этой новости разговор на заседании венгерского правительства и начался.
        - Господа, - сказал министр иностранных дел Алдар Зичи, - из Берлина в наш адрес поступило предупреждение, что если мы не примиримся со своим монархом и не прекратим бунтовать, то при первом же обращении любезного Франца Фердинанда за помощью в подавлении мятежа таковая будет предоставлена ему в полном объеме.
        - На данный момент нам для разгрома вполне хватит участия в боях русской армии, - проворчал генерал-лейтенант Лайош Екельфалушши. - Их дивизии постоянной готовности оказались сущим нашим наказанием, а господин Новиков - настоящее исчадие ада. Фронт на Банатском направлении рухнул, наши части разгромлены и беспорядочно отступают вглубь Венгрии, при этом крупные отряды русской кавалерии, усиленные легкими пушками и пулеметами на подрессоренных повозках, оперируют уже в окрестностях Темешвара. Чтобы лишить противника поддержки местного населения, наши солдаты жгут сербские села, но это лишь ухудшает наше положение.
        - Да, так с ними и надо, с этими сербами! - воскликнул премьер-министр и министр внутренних дел Дьюла Андраши-младший. - От этих славян в нашем венгерском государстве одни проблемы. Надо любыми средствами вынудить их бежать в свою любезную Сербию. Чем меньше их останется на нашей территории после этой войны, тем лучше…
        - Вы агрессивный идиот, господин Андраши, - вздохнул Шандор Векерле. - Причем, идиот с гонором и самомнением. В самом начале эта история была только между нами и императором Францем Фердинандом, которому вздумалось отделить от Венгрии Хорватию, чтобы сформировать отдельный коронный домен для одного из своих детей. Ничего личного, только вооруженный спор по поводу ущемления наших древних прав. Но вы, отдав это идиотское распоряжение очистить от нелояльного населения стокилометровую полосу вдоль границы, вызвали к жизни такого дракона, что загнать его обратно у нас не хватит никаких сил. Русской императрице плевать на стоны румын, страдающих от ваших действий в Трансильвании, но вот сербы ей далеко не безразличны. Ваша и только ваша вина в том, что русская армия перешла границу и нанесла поражение нашим войскам.
        - Постойте, господин Векерле! - вскричал Дьюла Андраши-младший. - Но эти русские стали перебрасывать свои части в Сербию задолго до того, как мы отказали в повиновении нашему королю и начали против него вооруженный мятеж! Я тут подумал, что это могла быть хорошо рассчитанная провокация, когда главные участники этого действа с противоположной стороны, включая кайзера Вильгельма, заранее сговорились между собой и распределили роли…
        - В любом случае, - проворчал министр иностранных дел Алдар Зичи, - я согласен с мнением господина Векерле, что это именно вы, господин Андраши, дали русской армии легитимный повод для вмешательства в наш конфликт с королем Францем Фердинандом. Если кайзера Вильгельма интересует только перспектива обретения австрийской короны, а на сербов как таковых ему наплевать, то русская императрица всерьез переживает за дальнюю родню своего народа. И спасает нас от полномасштабного вторжения разъяренных азиатских орд только тот факт, что Галиция, через которую можно было бы напрямую атаковать территорию Венгрии, принадлежит к Цислейтании, и до получения соответствующего запроса со стороны нашего короля атака русских армий с той стороны невозможна. В довершение должен вам сказать, что мы теперь для русских властей не законное правительство Венгрии, а банда мятежников и бандитов, не имеющая ни грана легитимности. Увы, господа, но это так. После идиотского распоряжения сжигать сербские села и изгонять местное население русские будут воевать с Венгрией до полной ликвидации нашего правительства.
        - Вот именно, - добавил Шандор Векерле. - После того как эта война закончится, что случится скорее рано, чем поздно, Венгрия уже никогда не будет прежней ни территориально, ни по внутреннему устройству. Теперь это уже очевидно. Лучше бы вы все тогда, десять дней назад, промолчали и не усугубляли нашего положения. Единственное, о чем я жалею - что не возразил вам тогда и не попытался удержать от безумия, ибо, если хорошо подумать, то против нас играет не относительно наивный Франц Фердинанд, а такой закаленный в политических боях гений интриги, как русский канцлер господин Одинцофф, заранее расставивший на доске политическую комбинацию. А с этим выходцем из ада лучше не соревноваться, ибо в таких делах ему нет равных…
        - Нет, нет и еще раз нет! - воскликнул Дьюла Андраши-младший. - Мы будем драться до конца! И пусть Будапешт обратится в руины, а Дунай потечет вспять потоками крови, но мы никогда не прекратим защищать наши древние права!
        28 ОКТЯБРЯ 1907 ГОДА, УТРО, АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ИМПЕРИЯ, ВЕНА, ЗАМОК ШЁНБРУНН.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Император Франц Фердинанд;
        министр-президент Цислейтании Макс Владимир фон Бек;
        Начальник Генштаба генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф.
        - Ваше Императорское Величество, должен сказать, мы проигрываем эту войну за целостность Империи, - безапелляционно заявил императору Франц Конрад фон Хётцендорф. - Говоря «мы», я имею в виду государство Габсбургов как нерасторжимую целостность, а не отдельно Австрию, отдельно Богемию, отдельно Хорватию и Венгрию. Такой целостности отныне не существует, ибо в Австрии, Богемии, Каринтии, а также Галиции и Лодомерии народ отнюдь не рвется записываться в ландвер, считая, что им нет никакого дела до этого конфликта. И такие же настроения господствуют в регулярной армии. Отдельные части перешли на сторону мятежников, другие объявили о своем нейтралитете, третьи, как боснийско-герцеговинский корпус, почти целиком укомплектованный сербо-хорватским контингентом, яростно сражаются против мятежников в одном строю с хорватским домобраном, сербской армией и русским экспедиционным корпусом.
        - Да, это так, - поддержал начальника генерального штаба Макс фон Бек, - в названных господином Конрадом фон Хётцендорфом областях, да и в Цислейтании в целом, царят тишина и спокойствие. А все потому, что люди считают, что военный спор между вами и венгерскими магнатами заключается только в отдельном коронном домене для одного из ваших сыновей, и ни в чем более. Ну и еще немножечко имеет место стремление хорватского населения иметь свое отдельное государство, но жители Австрии и Богемии считают, что желание хорватского простонародья не имеет к ним никакого отношения. Одни уже мысленно примеряют на себя подданство Второго Рейха, а другие начинают ощущать себя жителями независимых государств, для которых общеимперская политика - это отдаленный и очень слабый шум.
        - Единственные, кто извлекает для себя пользу из этой войны, - сказал Франц Конрад фон Хётцендорф, - это сербы, увеличивающие свои территориальные владения, и отчасти русские, укрепляющие связи со своим ключевым союзником на Балканах. Венгерский фронт к востоку от Будапешта рухнул, части гонведа беспорядочно отступают вглубь страны, а русские войска заняли левый берег Дуная до самой Оршовы, что позволяет им беспрепятственно подвозить речными баржами снабжение своим сражающимся войскам…
        - Франц… - со вздохом произнес император, - вы не были на руинах Константинополя, а мне довелось там побывать в тот момент, когда труп Османской империи еще не остыл. Впечатлений от того визита у меня хватило на всю жизнь. Должен сказать, что это было воистину ужасное зрелище. Там, где у русских нет никого, кого они могли бы считать своими, они действуют с воистину ледяной решимостью и презрением к побочным потерям. Потом, когда умолкнет канонада и прекратится ружейная стрельба, они явят миру верх милосердия и гуманизма, но пока враг не сдался, уничтожать его будут, используя к тому все возможности. Первоначально русским нужна только Воеводина, которую я и без того собирался передать Сербии в рамках национального размежевания, но теперь, после дурацкой выходки господина Андраши с уничтожением сербских селений, они жаждут крови. Проще иметь дело с разъяренной коброй, чем с русской императрицей, взбешенной бессмысленным убийством гражданских лиц и уничтожением их имущества. Господин Новиков уже получил от своей супруги и повелительницы соизволение войти на территорию Венгрии и навести там полную и
окончательную справедливость, как ее понимают русские из будущего. Господин Андраши и его подельники должны быть пойманы и преданы суду того же международного трибунала, что будет судить господина Клемансо со товарищи…
        - Э-э-э, ваше императорское величество… - несколько растерянно произнес Франц Конрад фон Хётцендорф, - а какая связь между радикальным демократом Клемансо и графом Андраши, который, конечно, негодяй, но все же не замышлявший цареубийства и низвержения основ?
        - И те, и другие - птицы одного полета, - с нажимом сказал Франц Фердинанд. - Одни планировали развязать общеевропейскую войну ради того, чтобы чужими руками через миллионы жертв отобрать у Германии Эльзас и Лотарингию, а другие успешно подняли вооруженный мятеж против своего законного властителя, лишь бы не дать отделиться вполне самостоятельному королевству. Ведь Хорватия стала управляться из Будапешта только во времена моей пра-пра-прабабушки (императрицы Марии Терезии), совершившей эту глупость лишь ради удобства управления хаотично разрастающейся империей. Никто и никогда не подвергал сомнению самостоятельную ценность хорватской короны, перешедшей во владение моих предков еще в те времена, когда Будапешт был оккупирован турками, а также моего права распоряжаться ею по своему усмотрению, не оглядываясь не мнение венгерских магнатов. Также без оглядок на мнение разных заносчивых деревенщин я имею право распоряжаться перешедшим ко мне по наследству титулом Воеводы Сербского, связанным с соответствующими территориями, но никак не зависящим от должности венгерского короля…
        - В последнем случае, - поспешил добавить Макс Владимир фон Бек, - было бы полезно уступить сербской королеве не только земли, но и связанный с ними титул. Таким образом можно будет совместить демократические устремления тамошнего населения желающего жить среди родных по крови людей и монархическую легитимность уступки территории от одного монарха к другому.
        - А вот это неплохая мысль, господин фон Бек, - немного подумав, произнес Франц Фердинанд. - Только вот, как мне кажется, делать сербским воеводой женщину, даже такую умную, как госпожа Елена, было бы не совсем правильно. Ее супругу, царю Болгарскому, этот титул тоже не особо уместен, ведь в Сербии он не более, чем частное лицо, зато принц Георгий Карагеоргиевич - человек, который всегда говорит одну только правду - для обязанностей Воеводы Сербского подходит идеально. Я уступаю ему этот титул, после чего он приносит своей сестре вассальную присягу и присоединяет этот край к пределам сербского королевства. После того, как все это осуществится, власти в Будапеште больше не будут иметь на Воеводину никаких прав, как и на Хорватию. К сожалению, я не знаю, что можно придумать, чтобы так же легитимно забрать у венгров словацкие земли, присоединив их к Богемии. Мол, поигрались дети с чужими игрушками - и хватит.
        - А может, все же зря все это было? - вздохнул Франц Конрад фон Хётцендорф. - И лучше бы было обойтись без провокации венгерского мятежа и без войны?
        - Нет, Франц, не зря, - твердо ответил Франц Фердинанд. - Империя, которую оставил мне дядя, была беременна целой серией внутренних конфликтов. Представьте себе, что лет через пятнадцать Максимилиан станет королем Венгрии, Эрнст - королем Хорватии, а София - королевой Богемии - и тогда эти проблемы, гораздо более застаревшие, пришлось бы разрешать уже им. А вот тогда и в самом деле могла получиться большая война, причем война моих детей между собой. Нет, нет и еще раз нет - такого наследства я им не оставлю. Жаждущих неограниченной власти над своим королем следует задавить силой уже сейчас, а все оставшееся мне время нужно отвести на процесс воспитания и вразумления будущих независимых народов. И если господин Андраши и ему подобные не захотят с эти смириться, пусть пеняют только на себя. Dixi! Я так сказал!
        2 НОЯБРЯ 1907 ГОДА, ПОЛДЕНЬ. ВОЕВОДИНА, БАНАТСКИЙ КАРЛОВАЦ, ШТАБ РУССКОЙ ЭКСПЕДИЦИОННОЙ АРМИИ.
        ЗАПАСНОЙ КОРОЛЕВИЧ И КАПИТАН СЕРБСКОЙ АРМИИ ГЕОРГИЙ КАРАГЕОРГИЕВИЧ
        Со вчерашнего дня я - Великий воевода Сербский. Это мне так удружил австрийский император Франц Фердинанд, уступив титул, которым его предки владели с давних времен. Тогда, в семнадцатом веке, Балканы были полем боя между Австрией и Османской империей, а граница между двумя мирами проходила по руслу Дуная. По одну сторону были христиане, в те времена перед лицом общего врага не делившие себя на католиков и православных, а по другую - магометане, слывущие чистейшими исчадиями ада. Сербы тогда массово бежали со своих земель, оккупированных турками, на австрийскую территорию и селились в приграничной полосе под рукой венских властей, составляя войско граничар. Каждый взрослый мужчина-серб на этих землях был тогда воином, а их главнокомандующим считался сам австрийский император, принявший на себя звание главного сербского воеводы.
        С тех пор в Дунае утекло много воды; Османская империя сначала как-то незаметно отступила из этих мест, а потом и вовсе прекратила свое существование, потому что у нее, помимо Австрии, появился гораздо более сильный и опасный враг. По мере того как Российская империя усиливалась и наносила туркам удар за ударом, менялись и симпатии сербского народа. Такие же православные славяне оказались нам намного ближе и милее немцев католического вероисповедания. Да и сами австрийские немцы оказались хороши: едва у них отпала нужда в солдатах-граничарах, они потеряли интерес к сербскому населению, отдав Воеводину под власть правительства в Будапеште. А быть может, я слишком строг к немцам как к народу - ведь большая часть пути по ухудшению положения сербского населения на территории Австро-Венгерской империи была пройдена во времена правления императора Франца-Иосифа, закоренелого ненавистника всего славянского и православного. Оберст Элефант говорил мне, что существуют такие люди, которые органически не могут испытывать чувства благодарности, и любого, кто сделает им хоть что-то хорошее, они тут же начинают
ненавидеть всем пылом своей мелкой душонки.
        Да и с нами, сербами, не все так хорошо, как хотелось бы. Большую часть истории существования независимой Сербии Россия была от нас далеко, а потому мы волей-неволей ориентировались на Германию, как самое развитое и совершенное европейское государство. В германских университетах по большей части училась наша интеллигенция, у Второго Рейха мы позаимствовали сочетание парламента и абсолютной монархии, да и воюет наша армия винтовками «Маузера», закупленными во время правления последнего короля из династии Обреновичей. В противоположность Германии, Российская империя стала главным фактором нашей внутренней политики совсем недавно. Еще четыре года назад, когда господин Димитриевич с подельниками совершал государственный переворот, Санкт-Петербург от нас был так далеко, будто находился на другой планете. Но при всем при этом даже тогда тянуло простых сербов все же к русским, а не к немцам, что доставляло некоторым представителям нашего образованного класса немалую головную боль.
        И теперь все изменилось так, будто вчера была зима и выли метели, а сегодня вдруг наступило жаркое лето. Еще полгода назад никто даже не помышлял о воссоединении всех сербских земель в одно государство, но потом к моей сестре неожиданно посватался русских принц Михаил, и события завертелись в темпе жаркой сабельной рубки. Оглянешься назад, и не верится самому. Кто бы совсем недавно мог поверить, что не только русская армия станет сражаться за освобождения сербского народа, но даже сам австрийский император, сочувствуя нашему святому делу, передаст мне титул, как раз и обуславливающий его права на эти земли? И ведь Франц Фердинанд не просто отстучал соответствующее сообщение по телеграфу, а прислал специального курьера с бумагой, оформленной по всем правилам. Но я не знаю, что мне теперь делать: принимать этот отравленный подарок или гордо его отвергнуть - мол, права Сербии на Воеводину не нуждаются ни в каком дополнительном подтверждении.
        Так что с этим вопросом я обратился к господину Новикову, за последнее время ставшему мне кем-то вроде старшего брата.
        Александр Владимирович выслушал мой вопрос, немного подумал и сказал:
        - Конечно, Георгий, титул Воеводы Сербского тебе необходимо брать.
        - А как же Елена? - спросил я. - Ведь это она сербская королева, а значит, и этот титул должен принадлежать именно ей. Не получится ли так, что, приняв этот данайский подарок, я разрушу какие-нибудь важные планы вашей супруги или моей сестры?
        В ответ господин Новиков пожал плечами и сказал:
        - Нет, не получится. Приняв титул Воеводы Сербского, ты принесешь вассальную присягу уже не австрийскому императору, а своей сестре, ведь земли, с которыми он связан, уже уступлены в состав Сербии. И вообще, Франц Фердинанд умный человек, и должен был догадаться, что с такого хода следовало начинать комбинацию, а не хвататься за него в тот момент, когда дела пошли совсем не так, как ему хотелось бы. Быть может, если бы он уступил тебе эту должность еще до начала боевых действий, то и части регулярной имперской армии, попившие у нас немало крови, воздержались бы от выступления на стороне мятежников. Мы, конечно, показали петушащимся австрийцам, кто нынче настоящий хозяин в европейском курятнике, но хотелось бы, чтобы потерь в ходе этой операции было поменьше, причем со всех сторон.
        - А что у Франца Фердинанда пошло не так? - с наивной непосредственностью спросил я. - Ведь его план исполнился в полном объеме, венгерское правительство взбунтовалось ровно в тот момент, как и задумывалось, и теперь его руки развязаны для всех необходимых преобразований в государстве.
        - Не все так просто, Георгий, - покачал головой господин Новиков. - Франц Фердинанд рассчитывал справиться с мятежом собственными силами, при поддержке самых широких слоев населения своей державы, но оказалось, что никакой державы в его распоряжении уже нет, а есть лишь набор территорий, скрепленный надетыми на его голову коронами. С воодушевлением его действия восприняли только в Хорватии, Венгрия от них сразу же дружно взбунтовалась, а все прочие территории сделали вид, что их все это не касается, а сами по-тихому скрутили в кармане фиги за то, чтобы Австро-Венгерская империя распалась не через двадцать лет, а прямо сейчас. Уж они-то от этого ничего не потеряют. Вот и получается, что разжиревшее государство Габсбургов держалось только на консерватизме и упрямстве старого вампира Франца-Иосифа, которого пусть даже и не любили, но хотя бы боялись. И теперь, когда его не стало, каждый как-то сразу стал сам по себе. Того и гляди найдутся «поторапливатели», желающие, чтоб Франц Фердинанд поскорее испустил дух - и во тогда они, обиженные и оскорбленные, развернутся во всю широту своей европейской
души.
        - Жаль, - со вздохом ответил я, - из всей этой венской габсбургской компании Франц Фердинанд самый приличный персонаж, и если нашему государству противопоказано хватание кусков с несербским населением у всех ближних соседей, то лучше бы в Вене, скрепляя мнимое единство умирающей империи, сидел именно он, а не кто-нибудь другой. Без него Австро-Венгрия рухнет, и все желающие бросятся делить оставшиеся от нее территории. И вот тогда нынешняя война с венгерскими мятежниками за национальное размежевание может показаться нам веселыми весенними маневрами.
        - Вот именно, Георгий! - усмехнулся господин Новиков. - И как раз по этой причине специально назначенные люди тщательно следят за благополучием нашего австрийского приятеля. Не дай Бог чихнет не вовремя. И, кстати, о Воеводине… Имей в виду, что восточная часть этого территориального образования заселена румынами, а еще вместе с ним ты получаешь значительное немецкое меньшинство. А это совсем нехорошо для той компактной и этнически монолитной Сербии, которую мы хотим построить вместо громоздкой и неуклюжей Югославии имени твоего брата Александра. Ведь румыны и немцы - это не болгары и хорваты, их испорченными сербами уж точно не назовешь.
        - Вы считаете, что мы должны передать восточную часть Воеводины в состав вассальной вам Румынии? - встревоженно спросил я. - Боюсь, что такую расточительность в Сербии воспримут с величайшим раздражением и непониманием, и наши доморощенные пророки начнут говорить, что я отдаю даже то немногое, что сербам удалось получить от ваших хитрых комбинаций.
        - Я не говорю, что вам нужно что-то отдать, - покачал головой господин Новиков, - просто вам с Еленой и господином Джоржевичем надо будет хорошо подумать над тем, как избежать внутреннего раскола вашей Сербии из-за наличия в ней национальных меньшинств. Как раз для этого вам головы и даны, а не только для того, чтобы в них есть. На этом, пожалуй, все.
        Вот и поговорили… даже и вправду голова заболела. Впрочем, и в самом деле, мне стоит перестать изображать из себя статиста, набирающегося впечатлений при русском штабе, а отправляться в Белград и решать со своей сестрой вопрос здешних румын и немцев. Ведь не скажешь же этим людям, что они никому не нужны на этой земле, а потому должны собирать свои вещи и убираться прочь. И поменять их, как в случае с Хорватией, ни на что не получится, ибо нет в составе Румынии земель с сербским населением. Остается надеяться только на то, что нам с Еленой все же удастся решить этот вопрос самым благоразумным способом. Самое главное, чтобы хвать чужие куски не вошло у нас в привычку, а то некоторые политические круги, жестко обломленные с захватом Македонии и возможностью поглощения Хорватии, начали поговаривать, что Сербии, во что бы то ни стало, требуется присоединить к себе… Албанию, только что получившую независимость после краха Османской империи. И эти фантомные желания великосербских империалистов тоже будут нашей с сестрой головной болью.
        7 НОЯБРЯ 1907 ГОДА, УТРО, РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ПЕТЕРБУРГСКАЯ СТОРОНА, ЛАХТИНСКАЯ УЛИЦА 3 (ДОХОДНЫЙ ДОМ), КВАРТИРА 44.
        ПОЭТ, ЛИТЕРАТОР И ФИЛОСОФ АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ БЛОК
        Хорошо написал в свое время Тютчев: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые». И это как раз про нас, свидетелей и очевидцев конца старого мира. Это только невнимательному и неосведомленному человеку, грубому профану может показаться, что окружающая нас действительность продолжает развиваться по прежним законам. Нет и еще раз нет! В существовании нашего мира произошел переворот, коренной слом - и все старое, отжившее с неудержимой силой заскользило в тартарары и рассыпалось в прах от дряхлости, а на опустевшем месте из-под голых камней и песка стало пробиваться нечто новое, злое и колючее, сделанное из острого железа и меди. Так на пепелище прошлого мира из праха былых надежд возрождается птица Феникс…
        Сейчас еще непонятно, до какого размера вырастет злой и голодный птенец. Даже не достигнув своей полной зрелости, это создание выглядит могуче и кровожадно. Совсем недавно его жертвой пал несчастный турецкий султан Абдул-Гамид. Встопорщенные на шее медные перья, распахнутый кривой клюв из отточенной оружейной стали, гортанный клич, стремительный удар - и просуществовавшая пятьсот лет Османская империя без лишних судорог упокоилась в бозе. Такова наша нынешняя реальность: Больной Человек Европы безвозвратно мертв, и матереющий на глазах птенец птицы Феникс, жадно урча, под бурные аплодисменты плебса клюет его еще теплый труп. «Враг разбит и полностью уничтожен, - вещают нам российские газеты, - потери меньше плановых. Константинополь - наш, и останется таковым навсегда». Если это только самое начало царствования императрицы Ольги, то что будет потом? Российская империя поглотит всю Европу или же сразу весь мир?
        Тех, кто может видеть истинную суть вещей под ветхим покровом обыденности, с самого начала не ввел в заблуждение невинный облик взошедшей на трон молоденькой девчонки, туго затянутой в черное траурное платье. Уже тогда в ее руках, гортанно клекоча, уютно устроился маленький, еще неоперившийся птенец Прекрасной России Будущего. Эта хищная птица была вскормлена кровью и плотью гвардейских офицеров, поднявших мятеж в самом начале нового царствования, на прокорм ей отдавали мздоимствующих чиновников и проворовавшихся подрядчиков, в ее пользу были направлены денежные потоки национализированной хлебной торговли. Миллионы кричали грядущему будущему «Аллилуйя» и «Славься», и только немногие, напуганные этим ужасным явлением, бежали из России. Слабые изнеженные люди не поняли и не приняли суровой простоты, проповедуемой юной императрицей и ее соратниками, а потому их вымело из нашего Отечества суровыми ветрами перемен.
        По счастью, я нашел в себе силы взглянуть в лицо неизбежному и остаться. Жизнь наша в последние годы царствования императора Николая дошла до такой крайности, что дальше - только суровый перелом или свирепая гибель всей России. «Так дальше жить нельзя! - говорили мы, не понимая, как жить можно и нужно. - Кругом тлен, обман, воровство и начетничество, и над всем этим, как злой дух, витает призрак господина Победоноцева».
        Но вот пришло время перемен; злого гения России, которую мы потеряли, в числе прочих склевал железный птенец птицы Феникс - и вдруг, несмотря на все творящиеся вокруг ужасы, стало легче дышать. Да и ужасы у нас тоже кому как - кому ужасные, а кому не очень. Если в прежние времена в какой-нибудь губернии случался неурожай и начинали голодать мужики, то деньги на спасение погибающих невинных душ доброхоты по копеечке собирали со всего мира. И то помощь не успевала или небрежением ответственных лиц гнила в амбарах или прямо в вагонах, не доходя до голодающих.
        Теперь главным доброхотом в таких случаях выступает частно-государственная корпорация «Росзерно» - ужасный монстр, утыкавший всю Россию своими элеваторами, зерноссыпными пунктами и селекционными станциями. Их отделений нет, кажется, только на Чукотке. Неурожаи, или, как говорили прежде, недороды, у нас еще случаются, врать не буду, но только за последние три года, голоду от них, собственно, и не было. Помогают теперь страдальцам не по копеечке, а эшелонами. Это с одной стороны, а с другой беднейших крестьян вербуют для переселения на пустующие земли Сибири и Приамурья, а также на многочисленные стройки Империи, будто грибы после дождя возникающие за Уралом. «Деньги - ничто, зато люди - все», - в духе князя Потемкина-Таврического говорит молодая матушка-императрица, и птенец птицы Феникс радостно клекочет из ее рук. Младенец, который сегодня не умер от голода, через двадцать лет станет его солдатом, еще дальше на юг, запад и восток раздвигающим государственные рубежи… И таких младенцев у нас миллионы. И за тем, чтобы в государственных делах не было какого-нибудь небрежения, следят страшные «люди в
черном». Им в этой стране теперь до всего есть дело. И эта особенность «новой» России тоже мирит меня с ее существованием.
        В «обществе» поговаривают, что сподвижники молодой императрицы Ольги не от мира сего, пришли к нам из какого-то ужасного места извне и тут же завели привычные для себя порядки. Ну и пусть. Мне нравится этот мир, возрождающийся из тлена былого девятнадцатого столетия; жалобные стоны выбритых на полголовы высокопоставленных кандальников заглушаются в нем радостными криками нарождающихся младенцев, жить которым будет суждено во время его расцвета, в самый полдень двадцатого века. Вместо дворцов аристократов в нем во множестве строятся заводы и больницы, и даже императрица отдала часть своих имений для устройства летних лагерей для детей рабочих, где те, выросшие в темных и мрачных домах-колодцах, могли бы поправить свое здоровье. У железного птенца птицы Феникс есть планы и на этих детей. Когда они вырастут, вырастет и он - и тогда мир содрогнется от того, что они вместе сумели сотворить. Такой она будет, прекрасная Россия Будущего - башня до неба из звенящей стали и блестящего стекла, а под ней - дивный сад от океана до океана. Так будет - я это вижу, и надеюсь, что это будущее настанет еще при моей
жизни.
        12 НОЯБРЯ 1907 ГОДА, 10:05. ПАРИЖ, ЕЛИСЕЙСКИЙ ДВОРЕЦ, ЗАСЕДАНИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА В ПРИСУТСТВИИ ПРЕЗИДЕНТА ФАЛЬЕРА.
        - Господа министры, - замогильным голосом произнес старый-новый премьер Аристид Бриан, - должен сообщить вам пренеприятное известие. Вчера вечером в сорока милях к западу от острова Минорка состоялось морское сражение. Русский линкор-убийца «Гангут» с малыми кораблями эскорта, утверждая право монархических держав блокировать наши коммуникации, атаковал транспортный морской конвой Алжир-Марсель, находившийся под защитой броненосной эскадры нашего Средиземноморского флота. Броненосцами «Республика», «Отечество», «Шарлемань», «Сен-Луи» и «Голуа» командовал вице-адмирал Анри-Луи Мансерон. Несмотря на почти двукратный перевес в количестве орудий главного калибра, наши корабли потерпели сокрушительное поражение. «Республика» и «Шарлемань» потоплены русскими снарядами, «Отечество», «Сен-Луи» и «Голуа» получили тяжелые повреждения и спустили флаг. Транспортные пароходы с колониальными товарами, которые они эскортировали, стали добычей новоявленных русских корсаров.
        - Но как такое могло случиться?! - вскричал министр флота вице-адмирал Огюст Буэ де Лапейрер. - Двойной перевес в орудиях - и такой сокрушительный разгром! Вы еще скажите, что русские не получили в этом бою ни единой царапины…
        - Да, русский корабль не получил никаких повреждений, - подтвердил Аристид Бриан. - Имея значительное преимущество в скорости и вдвое более дальнобойные орудия, его командир сам выбирал наиболее выгодную дистанцию для боя. Этот их адмирал фон Эссен - настоящий дьявол во плоти, хитрый и совершенно безжалостный - с безопасной для себя дистанции один за другим расстреливал наши корабли как на полигоне.
        - Да, - сказал Луи Барту, на этот раз ради разнообразия занявший должность министра юстиции, - дороговато нашей милой Франции обходится свобода месье Клемансо и его подпевал. Жорж, быть может, вы перестанете упрямиться и добровольно отдадитесь в руки так называемого международного правосудия? Всем же будет хорошо: и вы отмучаетесь, и с Франции снимут международную блокаду.
        - Никогда я не покорюсь тиранам! - гордо вскинул голову министр без портфеля (мальчик для битья) Жорж Клемансо. - Сейчас, когда венгерский народ восстал против монархического правления последнего из Габсбургов, не может быть и речи ни о какой капитуляции. Помощь близка; в самом недалеком будущем европейские народы восстанут и свергнут своих царей, королей и императоров.
        - Жорж, неужели вы и в самом деле такой наивный? - вздохнул Аристид Бриан. - Никакой общеевропейской революцией, подобной той, что произошла шестьдесят лет назад, сейчас даже не намечается. Народы Европы довольны своим существованием и рукоплещут своим монархам, считая их прогрессивными и социально ответственными политическими деятелями. Немцы называют своего людоеда Вильгельма «любимый кайзер», а русские свою царицу - «матушка-императрица». Обожаем в широких народных массах и британский король Эдуард. Английское общество считает его добрым малым, которому не чуждо ничто человеческое, в то время как его мать людей просто пугала. И в то же самое время у нас тут под окнами французы, вынужденно затянувшие пояса из-за вашего недоумия, все больше и больше костерят вас, да и нас тоже, разными нехорошими словами. Революция не революция, а самый настоящий голодный бунт во Франции через некоторое время случиться может, и будет это пострашнее, чем в прошлый раз, когда была ущемлена гордость французов, а не их желудок.
        - Нашим дипломатам стало известно, - хмыкнул министр иностранных дел Стефан Пишон, - что дурацкая выходка месье Клемансо, собиравшегося решить наши проблемы с Эльзасом и Лотарингией через убийство будущего императора Франца Фердинанда, подвигла европейских тиранов к идее реставрировать у нас монархическое правление, чтобы французы ничем не отличались от других окрестных народов.
        - Это невероятно и невозможно, месье Пишон! - вскочив со своего места, яростно воскликнул Клемансо. - Сам ход истории и политического прогресса ведет нас к крушению монархических тираний и к повсеместному установлению республиканского устройства. Такой исход будущего совершенно однозначен и неотвратим. Монархии - это вчерашний день человечества, а повсеместные республики - это наше завтра. Достаточно лишь немного потерпеть, и все устроится самым наилучшим образом. Я говорю вам - против тирании восстали венгры, восстанут и остальные народы. Верьте мне, все будет именно так!
        - А вы в этом уверены, Жорж? - ехидно улыбаясь, спросил Луи Барту. - Признаюсь, у вас был шанс добиться своего, но только в том случае, если бы русским императором оставался добрый малый Николай Второй, а на месте Одинцова сидел эдакий коллективный господин Витте, уверенный в важности развития капитализма, а потому добровольно сдающий нам все позиции. Запомните: ни кайзер Германии, ни британский король, несмотря на всю важную напыщенность этих господ, не будут играть в нашей будущей истории никакой особенной роли. В противовес им Российская империя, в одном флаконе объединяющая огромные пространства, многочисленный народ с непонятным нам складом ума, молодую и деятельную императрицу и ее советников-наставников, происходящих из какого-то иного более развитого мира, представляет для хода истории величайшую угрозу. Видимо, магистральный исторический путь, о котором вы тут так распинались, дал какой-то не тот результат - не только в России, но и вообще, - раз господа пришельцы тратят столько усилий, чтобы отвернуть от него всю Европу. Дураком месье Одинцова не назовет никто, и если бы это было не так,
то он бы занимался исключительно своими русскими проблемами, которых у него предостаточно.
        Генерал Жан Брюн, сменивший на должности военного министра пресловутого месье Пикара, огладил короткую седую бородку а-ля Наполеон III и сказал:
        - У военной разведки есть сведения, что где-то там, в родном мире месье Одинцова и месье Новикова, замысел нашего дорого Жоржа имел полный успех, но конечный результат этой комбинации оказался столь ужасным, что эту историческую ветвь было решено сначала купировать, а потом срезать с корнем. Кстати, именно такого развития событий испугался кайзер Вильгельм, сразу после достижения Брестских Соглашений кинувшись в Петербург любой ценой мириться с пришельцами из будущего.
        - Этот самый германский кайзер является сторонником полного уничтожения французской государственности, - буркнул Стефан Пишон, - которая мнится ему источником политической дестабилизации и нравственного разврата. Опыт такого уничтожения у современной цивилизации уже есть. Вот только что на карте имелась просуществовавшая более пятисот лет Османская империя - и вот ее большая часть уже вошла в пределы российского государства, а меньшую рвут на части греки, болгары, сербы, британцы и итальянцы. В противовес германскому кайзеру русская императрица и ее канцлер, месье Одинцов, считают, что такое решение не принесет ничего хорошего ни французам, ни государствам, к которым могли бы прирезать куски нашей милой Франции. Такое совершенно исключено, и даже Германия способна подавиться Парижем, как жадина куском плохо прожаренного бифштекса. Возрождение на французском троне Бурбонов или даже Наполеонидов кажется этим людям гораздо более достойным поворотом французской истории. А кайзера попросили заткнуться и не возражать, поскольку Францию как государство от военного нападения защищают все те же Брестские
Соглашения.
        - Но как же могут сочетаться между собой два этих утверждения? - спросил Луи Барту. - Либо тираны собираются восстановить у нас монархию, либо Франция находится под защитой Брестских соглашений, третьего не дано.
        - Все гораздо хуже, чем вы думаете, - ответил Стефан Пишон, - низвержение республики и реставрацию монархии должен осуществить сам французский народ, доведенный до отчаяния политической изоляцией и торговой блокадой нашей милой Франции. Для достижения этой цели европейские газеты консервативного толка, включая некоторые французские, принялись яростно писать о том, что республиканское устройство способствует проникновению во власть людей беспринципных, продажных, перед выборами обещающих каждому гражданину по сто франков, а после них отбирающих у народа последние сантимы. Мол, месье Клемансо, чуть было не втравивший нашу милую Францию в войну на невыгодных условиях - это скорее правило, а не исключение для республиканского пути развития. Месье Одинцов, который и стоит за всей этой кампанией, считает, что чем дальше мы шагаем по этой дороге, тем выше риски тяжелых войн с ничтожным результатом, случившихся по совершенно вздорным поводам, а это неприемлемо. Второй Венский конгресс, как бы случайно произошедший по поводу смерти императора Франца-Иосифа, очертил контуры новой социально-ответственной
монархической Европы, в которой для нашей милой Франции больше нет места. Выдача господина Клемансо и других соучастников заговора международному правосудию снимет с нас только торговую блокаду, но не дипломатическую изоляцию. Отныне и до тех пор, пока на нашу шею не взгромоздится какой-нибудь король или император, мы в новой Европе будем государством второго сорта. Увы, но это так!
        После этих слов настала тишина. Выдать одного из своих в руки палачей - это ужасно, но о реставрации монархии нельзя даже помыслить, тем более что проводником этой идеи является такой апологет жесточайшей реакции, как русский канцлер Одинцов.
        - В таком случае мы должны обратиться за помощью к единственной, кроме нас, республиканской державе мирового уровня! - воскликнул Клемансо. - То есть к Северо-Американским Соединенным Штатам. Однажды Франция помогла янки освободиться от королевской тирании, и теперь их очередь вернуть нам добром за добро.
        И тут, впервые за все время, подал голос тишайший президент Арман Фальер, который, пребывая на этом посту, исповедовал только один принцип: «лишь бы не было войны». Как раз он ничуть не меньше европейских монархов желал видеть Клемансо и его банду на скамье подсудимых, а Францию - занимающейся своими внутренними проблемами, которых у нее тоже немало.
        - В таком случае, Жорж, - сказал он, - у русской императрицы и британского короля появятся все основания для разрыва Брестских соглашений. Не думаю, что они потерпят то, что мы обратились за помощью к силе, которая находится за пределами Европы и не входит в число участников Брестских Соглашений. Как только это случится, французский вопрос будет разрешен германскими гренадерами так стремительно, что никто из вас не успеет опомниться, ведь все соседние государства, за исключением, быть может, Швейцарии, будут нам враждебны. И вот тогда вы увидите и территориальные урезания в пользу, к примеру, Бельгии, Испании и Италии, и какого-нибудь Бурбона или потомка Наполеона, сидящего на моем месте в президентском дворце. А быть может, это будет Бурбониха или Наполеониха, ведь господин Одинцов предпочитает возводить на престолы не королей, а королев. Подумайте обо всем сказанном и примите самое верное решение. Я в любом случае пас, и поддержу вашу коллективную волю, подав в отставку со своего поста. Не хотели слушать меня раньше, когда у Франции было все хорошо и ей не хватало только Эльзаса и Лотарингии -
так теперь делайте что хотите. Мне уже все равно!
        15 НОЯБРЯ 1907 ГОДА, 15:05. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Императрица Всероссийская Ольга Александровна Романова;
        Канцлер Российской империи Павел Павлович Одинцов;
        Командующий Северным Арктическим флотом - вице-адмирал Сергей Сергеевич Карпенко;
        Начальник Загранразведки - полковник СИБ Игорь Михайлович Баев по прозвищу «Паук».
        - Австро-Венгерская империя разваливается буквально на глазах, - сказал канцлер Одинцов, когда императрица, вошедшая последней, села на свое место. - Прямых актов неповиновения нашему другу Францу Фердинанду еще не было, но целостность империи уже серьезно нарушена. Австрийцы примеряют на себя роль подданных кайзера Вильгельма, богемским чехам уже кружит голову грядущая независимость, а на германоязычных окраинах этого пока еще псевдогосударственного образования начинается глухой ропот. Тамошние немцы не желают подчиняться пражским политиканам, и как манны небесной вместе с австрийцами жаждут влиться в состав Второго Рейха.
        - Судетский кризис? - криво усмехнувшись, спросил адмирал Карпенко.
        - Он самый, - подтвердил Одинцов, - причем на тридцать лет раньше «срока», и не в такой жесткой форме. Но и это мелочь по сравнению с тем брожением, которое с началом венгерского мятежа стало твориться в Словакии, венгерском Закарпатье и в Галиции. Русины там настроены пророссийски, поляки и западные украинцы - антироссийски, словаки - нейтрально, и все вместе они рвутся прочь из Австро-Венгерской маеты. Ни одному из этих народов план Франца Фердинанда не обещает собственной государственности, да и они сами, за исключением поляков, не знают, что это такое.
        - Насколько я помню, - сказала императрица Ольга, - по первоначальному плану милейшего Франца Фердинанда, после подавления мятежа будапештских политиканов территория Словакии, как населенная близкородственным народом, должна быть присоединена к Богемскому королевству.
        - Ничего хорошего словакам этот план не обещает, - отрезал полковник Баев, - чехи Богемии, избалованные имеющейся у них значительной национально-культурной автономией, относятся к соседям с востока с пренебрежением, как к отсталой деревенщине. Тем более что на территории Словакии до недавнего времени в качестве литературного использовался именно чешский язык. Наши специалисты считают, что после короткого периода эйфории между двумя этими нациями возникнет стойкая неприязнь. Дважды в нашем мире Чехословакию организовывали разные доброхоты, и дважды она распадалась на составные части - второй раз, кажется, уже окончательно. Прицеплять к этому несуразному образованию еще и Галицию мне кажется смерти подобным. Уже сейчас венгры, словаки, поляки, западные украинцы и русины недолюбливают друг друга настолько, что до истовой межнациональной вражды остался один шаг.
        - Так значит, Игорь Михайлович, - понизив голос, спросила императрица, - наш исходный план помочь Францу Фердинанду относительно мирным путем разделить Австро-Венгерскую империю с самого начала был в корне ошибочным и порочным? Получается, мы своими советами и поддержкой замысла Франца Фердинанда сами способствовали появлению в центре Европы очага нестабильности и революционных смут?
        - Очаг нестабильности на территории Австро-Венгрии был всегда, - твердо ответил полковник Баев. - Об этом говорит та скорость, с какой стала разрушаться социальная структура после смерти императора Франца-Иосифа и начала реформ нового царствования. У нас в аналогичном случае государство только укрепилось, а у них стало разваливаться. Прежде мы относили возможность старта таких процессов на усталость народов от Первой Мировой войны, да на отсутствие харизмы у последнего австро-венгерского императора Карла, но теперь понятно, что прежде эти процессы сдерживала только личность Старика Прогулкина, жившего по принципу «после меня - хоть потоп». До его смерти на поверхности повседневной жизни не наблюдалось никаких примет тления и распада, но прошло всего два с небольшим месяца - и вот уже в воздухе отчетливо воняет мертвечиной. Получается, что Австро-Венгерская империя была мертва уже пару десятков лет, просто ныне покойный Франц Иосиф сунул ее труп в холодильный шкаф и включил заморозку. «Пока я жив, - сказал он, - все будет как и прежде, а вот помру, так делайте что хотите». Был тут у нас один
деятель с аналогичными намерениями, только тот морозил почву под ногами живой еще державы, а не ее безжизненный труп.
        - Последнее замечание, как Мы понимаем, касается деятельности господина Победоносцева, тако же занимавшегося подмораживанием России… - хмыкнула Ольга.
        - С одной стороны, эти процессы похожи, - покачал полковник Баев, - а с другой, являются полной противоположностью. Даже несмотря на крайне неудачную деятельность вашего брата и последовавшую за этим Гражданскую войну, Россия сохранила государственную целостность, сменив только форму правления, в то время как Австро-Венгрия разлетелась вдребезги после первого же потрясения, и собрать этого монстра обратно там, у нас, в мире будущего, не представляется никакой возможности. Умерла, так умерла.
        - Так что же, Игорь Михайлович, по вашему мнению, распад Австро-Венгрии неизбежен прямо сейчас, а совсем не через двадцать лет? - спросила императрица.
        - На уровне народных умонастроений Лоскутное Одеяло Европы распалось уже давно, - вместо Баева ответил канцлер Одинцов. - Игорь Михайлович не зря назвал Австро-Венгерскую империю неупокоенным трупом, который внезапно вытащили из холодильника на тёплое солнышко. Теперь дело за первым вооруженным повстанческим выступлением в указанном регионе. И неважно, против кого взбунтуются повстанцы, результатом такого явления станет гражданская война всех против всех и полный хаос. Словенцев потянет к союзу с хорватами, а населенный итальянцами Южный Тироль запросится под власть Рима. Ведь в противном случае после распада эти территории окажутся в составе чуждой их народам Австрии, то есть Германской империи. Не стоит забывать и о Трансильвании. Несмотря на то, что Румыния сменила статус с суверенного королевства на вассальное России Великое княжество, румыны желают жить в одном государстве вместе с другими румынами. Но все же главным в распаде имперского единства было нежелание народных масс Австрии и Богемии принять непосредственное участие в споре своего императора с потерявшими чувство меры венгерскими
магнатами, и выявить возможность такого явления заранее не имелось никакой возможности. До того, как вся эта габсбургская конструкция посыплется с шумом и грохотом, осталось немного, достаточно одного-единственного толчка.
        - Особенно сложившееся положение опасно тем, - сказал полковник Баев, - что теперь может появиться множество желающих поскорее увидеть нашего доброго друга Франца Фердинанда в гробу и белых тапках, потому что его смерть переведет территории Австро-Венгрии в режим всеобщего передела всего и вся. И что хуже всего за такими стремлениями могут стоять не французские или британские политиканы, ставящие перед собой глобальные, по их мнению, цели, а местные деятели националистического толка, с вполне себе местечковыми устремлениями. И если на этот раз цареубийство удастся, вот тогда в Австро-Венгрии посыплется все и сразу, ибо из обветшавшей конструкции будет удалена последняя скрепа.
        - С одной стороны, Мы не имеем права допустить ничего подобного, - сказала Ольга, - с другой стороны, Игорь Михайлович, мы понимаем, что даже ваша служба не всесильна. Заговор может проникнуть и в самое ближайшее окружение Франца Фердинанда. Плеснут императорской чете яда в вечерний чай - и все, пишите письма Святому Петру. Поэтому в самое ближайшее время будет необходимо проконсультироваться по этому вопросу с дядей Берти и дядей Вилли и подготовить на подобный случай совместное решение. Также нужно привести в полную боевую готовность войска Киевского и Варшавского военных округов. А то вдруг придется входить на сопредельную территорию, чтобы разнять драку всех со всеми. А тут еще и французский вопрос, будь он неладен. Морские сражения ради поддержания торговой блокады уже произошли, так что же будет дальше? Не получится ли так, что и ситуация вокруг Франции может вылиться в полноценную войну?
        - А вот это вряд ли, - хмыкнул канцлер Одинцов. - Французы сами боевые действия не начнут, поскольку такой шаг выведет их за рамки Брестских соглашений и поставит перед лицом монархического альянса, который накроет их своей мощью, как ежика шапкой. В Париже понимают, что если они поддадутся эмоциям, то пользу из этого извлечет только ваш дядюшка Вилли, который давно мечтает разгромить этот источник греха и разврата. В свою очередь, Германия четко понимает, где для нее лежат границы возможного, и, кроме того, немцам интересно до конца довести эксперимент с экономическим давлением на Францию. У парижских деятелей, по мнению Берлина, из данной ситуации только два выхода - либо кинуться на своих мучителей с кулаками, чтобы превратить бесконечный ужас в ужасный конец, либо тихо капитулировать и отойти в состав ни на что не претендующих европейских государств второго ряда, от которых ничего и никогда не зависит. Вашего германского дядю, в настоящий момент одержимого «аргентинским проектом», в равной степени устроят оба этих исхода. Зачем ему при этом лишние проблемы, которые могут закончиться очень
неприятным образом?
        - А вы что скажете, Сергей Сергеевич? - спросила императрица. - Ведь морские сражения как раз по вашей части. Германские газеты от «Гангута» в полном восторге, брызги слюней с газетных страниц летят во все стороны.
        - Ну что тут можно сказать, - ответил адмирал Карпенко, - несмотря на то, что мы по большей части лепили свои «Гангуты» из того, что было, согласуясь со знаниями из будущего лишь в общем концепте, конструкция получилась крайне удачная и для нынешних условий прямо прорывная. Думаю, что очень скоро все бросятся копировать наше изделие, и германцы в первую очередь, потому что в Бискайском заливе мимо «Дредноута» аналогичный конвой, хоть с потерями, но все же прорвался. А это для англичан не есть хорошо.
        - «Дредноут» это проблема дяди Берти и его верного клеврета адмирала Фишера, - пренебрежительно махнула рукой императрица Ольга. - А вы у меня молодцы - в очередной раз честно и гордо подняли имя России на недосягаемую высоту. Но надеюсь, что следующая серия наших линкоров еще больше удивит и озадачит наших соседей, ибо нет предела совершенству. Вот Павел Павлович не устает мне повторять, что двадцатый век только начинается, а, значит, нам требуется быть готовыми и к новым испытаниям и к новым победам. Я так сказала! Dixi!
        20 НОЯБРЯ 1907 ГОДА, 11:35. ГЕРМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ, БЕРЛИН, КОРОЛЕВСКИЙ (ГОРОДСКОЙ) ДВОРЕЦ.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Кайзер Вильгельм II Гогенцоллерн;
        Статс-секретарь военно-морского ведомства адмирал Альфред фон Тирпиц.
        - Мой добрый Альфред, ты весьма вовремя! Мне очень нужен твой совет! - воскликнул кайзер, едва только шикарная раздвоенная рыжая бородища адмирала показалась в дверях.
        - Слушаю, Ваше королевское Величество, - откликнулся Тирпиц. - Всегда рад помочь вам добрым советом.
        - Дело в том, мой добрый Альфред, - сказал кайзер, - что из Петербурга мне сообщили, что моя кузина Хельга опасается, что в ближайшее время случится убийство нашего лучшего друга Франца Фердинанда. Слишком много разносторонних политических сил в последнее время возникло на территории умирающей Австро-Венгерской империи, и почти всем им будет выгодна эта смерть, ибо она посулит независимость драным лоскутьям прямо сейчас, а не в неопределенном будущем. Я бы, конечно, тоже хотел бы немедленного присоединения австрийских владений, но при этом у меня нет никакого желания оказаться запачканным в крови нашего общего друга, ибо эта красная водица - такая субстанция, которую с рук не отмыть никаким мылом.
        - Насколько я понимаю, - с важным видом кивнул Тирпиц, - после прошлого раза люди вашей кузины взяли Франца Фердинанда под особую опеку, не желая, чтобы к нему опять на дистанцию выстрела подобрались какие-нибудь карбонарии.
        - О, да, мой добрый Альфред! - воскликнул кайзер. - Русская Загранразведка, разумеется, защищает его как может, но если убийцы подберутся к своей жертве вплотную, русские агенты окажутся бессильны спасти его жизнь. Это в Белграде или Софии их агенты были почти всесильны, потому что там с ними с охотой сотрудничали все - от добрых обывателей до самых высокопоставленных чиновников, а Вена - эта совсем другое дело, тем более что наибольшее количество недоброжелателей Франца Фердинанда находится именно там. Пока он был наследником престола, то умудрился оттоптать множество самых разных ног, и даже превратившись в императора, не оставил привычки говорить правду в глаза самым высокопоставленным ничтожествам.
        - Ну хорошо, мой любимый кайзер, - хмыкнул в свою роскошную бороду Тирпиц, - умрет Франц Фердинанд, а нам-то что с того? Главное, что наши люди не будут замешаны в этом преступлении, а остальное уже не в наших силах. Единственное, что мы сможем сделать - это занять Вену в соответствии с волей покойного, а потом со всем тщанием провести следствие, найти и повесить всех причастных к этому злодеянию.
        - Ты ничего не понимаешь, мой добрый Альфред, - мрачно произнес кайзер. - Едва умрет Франц Фердинанд, как на территории его бывшей державы начнется такое безумное карнавальное веселье, что нынешние события покажутся нам с тобой детским праздником. Прямо из земли, как грибы после дождя, полезут разнообразные республики, малолетние дети Франца Фердинанда, скорее всего, будут отстранены от назначенных им престолов, и даже в Вене может случиться нечто вроде Парижской Коммуны. Этнически однородных территорий, в той или иной форме жаждущих независимости или присоединения к соседним государствам, в составе распадающейся державы Габсбургов гораздо больше четырех, и даже задуманная нашим общим другом реформа государственного устройства не снимет всех противоречий. Да и до реформ ли сейчас? Чуть начались потрясения, как по зданию Австро-Венгерской империи побежали толстые трещины, что означает только то, что его возвели на зыбком песке. Старый вампир Франц-Иосиф укреплял это нагромождение несуразностей как мог, но теперь стало ясно, что он всего лишь хотел сделать так, чтобы всеобщий крах случился после его
смерти. И надо сказать, это ему удалось. Любой, кто принял бы власть из его хладных рук, непременно оказывался на руинах былого величия.
        - Теперь, мой любимый кайзер, я понимаю ваше беспокойство, - сказал Тирпиц, - но мне не ясно, что мы можем сделать в сложившейся ситуации. Ведь пока Франц Фердинанд жив, делать ничего нельзя, а как только он умрет - предпринимать что-то будет уже поздно. Воскрешение мертвых не по силам обычным смертным.
        Кайзер подкрутил ус и сказал:
        - Добрый канцлер Одинцов сообщил мне, что когда в прошлом иного мира, не выдержав напряжения затяжной общеевропейской войны, рухнули в прах Германская, Российская и Австро-Венгерская империи, только последняя разлетелась вдребезги без возможности восстановления, а Германия и Россия сохранили внутренее государственное единство. Теперь нам надо решить двоякую задачу: во-первых - избежать собственного падения, во-вторых - устранить очаг европейской нестабильности, в который превращается разваливающаяся Австро-Венгерская империя. И это дело только между нами и русскими. Британцы слишком далеко, и их никак не затрагивают дела в центре Европы, а если в наши дела вновь сунутся французы, то пусть потом пеняют только на себя: отлупим их так, что все забудут, что была когда-то такая страна - Франция.
        Тирпиц подумал и ответил:
        - В первую очередь, вам с императрицей Ольгой необходимо закрепить троны за детьми Франца Фердинанда. Насколько я понимаю, это Богемия, Венгрия и Хорватия. Только это должны быть этнически монолитные куски территории без внутренних конфликтов и возможности выдвижения территориальных претензий. Все прочее, что не укладывается в эту схему, следует по-братски разделить между Германской и Российской империями или скинуть соседям по принадлежности. Ну зачем нам, к примеру, в составе Германии населенный буйными итальянцами Южный Тироль?
        - Галиция, населенная не менее буйными славянами, тоже не нужна ни нам, ни русским, и присоединять ее к Богемии также будет сущим безумием, - парировал кайзер Вильгельм. - И в то же время нам следует помнить, что нельзя оставить бесхозным ни одного куска бывшей империи, чтобы там не завелась республиканская зараза. Мало нам одной Франции!
        - Галиция - это другое дело, - обстоятельно ответил Тирпиц, - западная ее часть, населенная поляками, может быть онемечена на протяжении одного или двух поколений. Не стоит забывать, что земли нашей империи к востоку от Эльбы также были некогда населены буйными полабскими славянами, которые трудами ваших предшественников постепенно превратились в добрых немцев. Если заняться этим делом обстоятельно, засучив рукава, то никакой проблемой оно не является; уже ваш наследник, принимая трон, не будет видеть разницы между старыми и новыми подданными. И в то же время с итальянцами так не получится - у них перед глазами все время будет свое государство, привлекающее их сильнее нашей германской империи, даже несмотря на гораздо худшее устройство.
        - Все это будет хорошо только в том случае, - вздохнул кайзер Вильгельм, - если русские с таким же тщанием займутся той же работой со своей стороны. Отжившие свое промежуточные нации должны исчезнуть с лика Европы, наследовать землю могут только носители имперского духа: немцы и русские. Я немедленно напишу об этом своей племяннице и ее доброму канцлеру, чтобы составить грандиозный и детальный план раздела бесхозной части австро-венгерского наследства. Думаю, что мы договоримся.
        На этой «воодушевляющей» ноте разговор на австро-венгерскую тему между кайзером и его лучшим адмиралом был закончен, и стороны приступили к разбору тактических особенностей морского сражения у остова Минорка. Там тоже было о чем поговорить двум крупным политическим деятелям. Постройка нового флота для Германской империи вопрос немаловажный - и кайзер, и его адмирал стремились к тому, чтобы будущая гроза Североамериканских Соединенных Штатов соответствовала лучшим мировым образцам.
        24 НОЯБРЯ 1907 ГОДА, 18:05. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Императрица Всероссийская Ольга Александровна Романова;
        Канцлер Российской империи Павел Павлович Одинцов.
        За окнами Зимнего дворца давно сгустилась ранняя ночная темнота, но там, внутри, за плотно занавешенными окнами продолжалась напряженная работа. И хоть Российская империя войны никому пока не объявляла, а то, что происходило в Венгрии, считалось «помощью законному императору в подавлении националистического мятежа», обстановка на европейском направлении была напряженной. Мировой войны из венгерского и французского кризисов не выйдет, но с каждым днем две этих язвы на европейском теле саднят все сильнее. Стоило новому императору огласить план поэтапного разделения своих владений и превращения их в какое-то подобие Соединенных Штатов Центральной Европы, как из-под каждого куста стали раздаваться крики: «Нет, мы не хотим через двадцать лет, мы хотим этого завтра, а еще лучше прямо сейчас».
        Где-то такие вопли издавали местные политические и общественные деятели, рассчитывая с их помощью значительно увеличить свой вес в обществе, а где-то - как, например, в венгерском Закарпатье, где карательные отряды гонведов жгли русинские села - положение и в самом деле становилось нетерпимым. Такой вот ход правительства Андраши-младшего в ответ на вмешательство русской армии в хорватско-венгерскую гражданскую войну. Известие о безобразиях в Закарпатье достигли Петербурга вместе с тысячами беженцев, которые по горным тропам пересекали Карпаты и, не останавливаясь на подконтрольной австрийцам части Галиции, где их никто не ждал, шли к русской границе. Не мешают спасаться по способности - и то Слава Богу.
        Когда стало известно о первых русинских погромах (что случилось далеко не сразу - чай, не двадцать первый век), русская императрица разом обратилась в разъяренную фурию. В Вену тут же улетела телеграмма такого сурового свойства, что ее взрывную силу можно было измерять в килотоннах тротила. Мол, если венгерский террор против сербов и русинов немедленно не прекратится, то все прежние договоренности о территориальной целостности державы Габсбургов, за исключением сербских земель, станут недействительны. Части постоянной готовности (в том числе и оба гвардейских корпуса), не задействованные в войне против Турции, уже движутся к границам Галиции. Теперь главный вопрос в том, пройдут они австрийскую территорию мирно, свернутыми колоннами, или при полной индифферентности Германской империи случится некое подобие первой мировой войны.
        Ответ Франца Фердинанда, с одной стороны, был миролюбивым, а с другой, не внушал оптимизма. Мол, воевать он не хочет, но в настоящий момент ему не подчиняется не только правительство в Будапеште, но и дислоцированные в Восточной Галиции и на Буковине части десятого и одиннадцатого военных округов, одновременно являющихся армейскими корпусами. Дескать, было уже несколько приказов, повелевающих этим армейским формированиям перейти границу между Цислейтанией и Транслейтанией и принять участие в подавлении мятежа венгерских гонведов, но реакции на них не последовало. И в то же время на фронт в Воеводину солдаты регулярной имперской армии и местного ландвера отправляться не хотят, однако на своей территории они полностью солидарны с венгерским правительством, де-факто воюющим против Российской империи и ее союзников.
        Антирусские настроения в Галиции, и вообще в Австро-Венгерской империи, культивировались шестьдесят лет, и чтобы они дали окончательные плоды, не хватает только тотального геноцида русинов. Лично он, Франц Фердинанд, против такого исхода, но не может этому помешать. Делайте что хотите, Ольга Александровна, но ваше вторжение в Галицию формально будет означать войну со всей Австро-Венгерской империей. Нам бы тут, в Вене, у власти удержаться, а то трон под нами преизрядно шатается, и если мы спустим вам просто так еще и войну за свободу русинов, то погонят нас из императоров палками. Есть тут у некоторых иллюзии, что если сменить нас на малыша Карла, то сразу все наладится: хорваты откажутся от статуса равноправного королевства, венгры примирятся с центральным правительством, а кайзер Вильгельм выступит войной на защиту погибающей империи Габсбургов. Бред, конечно, но некоторым побочным родственничкам нравится так думать.
        Эта телеграмма, содержание которой через некоторое время станет известно всему миру, поступила в Зимний дворец практически одновременно с обнадеживающим письмом кайзера Вильгельма, в котором тот описывал свой план раздела Австро-Венгрии в случае неурочной смерти императора Франца Фердинанда. Однако это было немного не то, что требовалось. Получалось так, что империя Габсбургов могла скончаться раньше своего последнего императора.
        - Сашка телеграфирует, - сказала императрица своему канцлеру, - что, освобождая Воеводину, наши войска дошли до края сербских земель, и спрашивает, что делать дальше, ибо стоять на месте и смотреть, как против него копится мадьярская сила, нет никакой возможности. Павел Адамович (генерал Плеве) тако же против пассивности в боевой обстановке, ибо пассивных будут бить все, кому не лень.
        Канцлер Одинцов спросил:
        - Вы, Ольга, все же намереваетесь вторгнуться в Галицию ради спасения русинского населения, или же внимете предупреждению Франца Фердинанда, что тогда он будет вынужден объявить вам войну? Ведь в таком случае мы и наши союзники сербы тут же окажемся в состоянии войны с хорватами, до той поры настроенными к нам весьма дружественным образом.
        Ответ императрицы был резким и достойным занесения в анналы.
        - Разумеется, Павел Павлович, я отдам все нужные приказы, чтобы спасти погибающих от террора людей и их дома, - сказала она. - А как же иначе? Разве я могу спокойно смотреть, как убивают тех, кто с надежной взирает в сторону Российской империи? Русины ожидают от нас спасения, а мы им скажем: «Извините, господа, вступаться за вас сейчас не в наших государственных интересах». Нет уж. Добро следует делать не только если это удобно, но и всегда, когда необходимо. А что касается хорватов, то все глупости, которые они предпримут, окажутся на их совести. Единственное, чего делать не стоит - это включать их территории в состав Сербского королевства.
        - А если германский кайзер, довольно беспринципный мерзавец, решит, что в данной ситуации, когда Российская империя в ссоре с Францией из-за месье Клемансо, ему будет выгоднее поддержать не нас, а императора Франца Фердинанда? - спросил Одинцов. - Опять мировая война, только в такой конфигурации, когда итог совсем не очевиден…
        - Дядя Вилли - не только беспринципный, но и достаточно умный мерзавец, - ответила императрица. - С одной стороны, он прекрасно понимает, что наше дело правое, а значит, победа будет за нами, пусть даже ради нее Нам потребуется завались всю Европу тухлым германским мясом. С другой стороны, Австро-Венгрия - это давно не единое государство, а фрагментированный набор полугосударств, энтузиазм которых в войне против России будет весьма ограниченным. Венгры с Веной, предположим, примирятся, тем более что они уже и так потеряли все, что мы планировали у них отобрать, а вот остальные отреагируют на объявление войны вяло или не отреагируют вообще. Союзник из такой державы, мягко выражаясь, посредственный, и в Берлине это понимают не хуже нас с вами. При этом всеобщая мобилизация у нас так и не объявлена, следовательно, Германия до сих пор пребывает в мирно-расслабленном благодушном настроении. Войну нам планирует объявить Вена, а не наоборот, в то время как наша армия оказывает Францу Фердинанду помощь в подавлении венгерского мятежа. Прекрасный формальный повод для того, чтобы германские солдаты
оставались в своих казармах, а в самом конце разыгравшейся трагедии кайзер Вильгельм, в соответствии со своим планом, просто приберет себе все, что плохо лежит по соседству с Германской империей.
        - В таком случае нам тоже не стоит стесняться, - сказал канцлер Одинцов. - До сведения Франца Фердинанда следует довести, что если объявленная им война окажется чистой формальностью, не влияющей на сербо-хорватские отношения - это одно дело, и совсем другое - если он включится в войну без правил, которую сейчас ведут против сербов и нас венгерские гонведы. В таком случае ни одна предыдущая договоренность не останется в силе, в том числе и та, что касается наследования хорватского, венгерского и богемского тронов его детьми. Все имеет свою цену, и самоубийственная глупость некоторых власть имущих - тоже.
        - Совершенно согласна с вами, - сказала императрица, - а еще я отдам приказ Павлу Адамовичу и Сашке прекратить пассивную тактику и двигаться с войсками прямо на Будапешт. Международная обстановка осложняется, и теперь мы безо всякого венского правительства, показавшего свою несостоятельность, должны как можно скорее подавить венгерский мятеж и прекратить никому не нужное кровопролитие. А вам, Павел Павлович, урок. Предполагая ход событий в соответствии со своим историческим опытом, вы должны иметь в виду, что на самом деле дела могут обстоять не так, как описано в умных книжках. Это мы с вами еще легко отделались, ибо ошибка коснулась Австро-Венгрии, а не нашей Российской империи. Ведь все могло сложиться гораздо хуже. Это я вам говорю не в упрек, а только ради того, чтобы вы в дальнейшем были внимательнее.
        28 НОЯБРЯ 1907 ГОДА, ПОЛДЕНЬ, АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ИМПЕРИЯ, ВЕНА, ЗАМОК ШЁНБРУНН.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Император Франц Фердинанд;
        министр-президент Цислейтании Макс Владимир фон Бек;
        Начальник Генштаба генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф.
        Император по очереди внимательно посмотрел на министра-президента Цислейтании и начальника генерального штаба, и тяжело вздохнул. Международная обстановка вокруг того, что еще недавно называлось Австро-Венгерской империей, осложняется с каждым днем. Только сегодня утром в имперское министерство иностранных дел поступила бумага, в которой итальянский король Виктор-Эммануил Третий требовал передать ему «исконные» итальянские земли: Южный Тироль, Триест, Истрию и Далмацию. В противном случае королевство потомков римлян объявит полуразодранному лоскутному одеялу войну и всех там победит. И это при том, что, как таковому, королевству «потомков римлян» нет и пятидесяти лет, а итальянскую армию при схватке «один на один» австрийские генералы били уже не раз и не два. В другое время в ответ на такое требование в Вене посоветовали бы итальянскому королю попробовать протрезветь, но сейчас наступили такие страшные времена, когда только ленивый не пытается вырвать клок плоти из бока паршивой овцы.
        - Дальше будет только хуже, - мрачно предупредил своего монарха Франц Конрад фон Хётцендорф, - скоро нам начнут предъявлять территориальные претензии все, кому не лень, вплоть до диких племен Африки. А виновно во всем ваше стремление как можно скорее урегулировать территориальный вопрос на Балканах, ибо ваши любимые славяне жаждали в кратчайшие сроки освободиться от венгерской власти.
        - Дорогой Франц, вы ошибаетесь, а вот наш император, когда задумывал свою комбинацию с хорватской короной, был совершенно прав, - ответил Макс Владимир фон Бек. - Если бы он этого не сделал, то через некоторое время похожие процессы начались бы сами по себе, потому что наша империя превратилась бы в тюрьму, где каждый житель немножечко надзиратель и немножечко заключенный. В итоге народный национально-освободительный мятеж самого широкого свойства через несколько лет мог вспыхнуть не в Будапеште, а в Аграме, и результат его был бы тем же, что и сейчас. Добавьте к этому обстоятельству территориальные претензии Сербии, за которой с недавних пор во весь рост стоит Российская империя, а также то, что без урегулирования межнациональных противоречий не допускалось наше присоединение к Брестским соглашениям, чего так отчаянно желает кайзер Вильгельм.
        - Вот в этом вы полностью правы, господин фон Бек, - вздохнул Франц Фердинанд, - если бы не придурь будапештских правителей, приказавших жечь села пророссийски настроенных карпатских русинов, что сделало нас врагами русской императрицы, сейчас дражайший римский карлик[21 - Рост Виктора-Эммануила составлял всего-то 153 сантиметра, что делало его вид особенно комичным на фоне его жены, черногорской принцессы Елены, ростом 180 сантиметров. Термин «итальянская парочка» относился как раз к такой комбинации из мужа-задохлика и жены-гренадерши.] страдал бы по своим «исконным» территориям молча. И не в нем наши проблемы. Как вы уже говорили, причиной нашего краха стала разобщенность народов Австро-Венгерской империи, отсутствие у них ощущения общего дома и единой исторической судьбы.
        - Все так и есть, Ваше Императорское Величество, - согласился Макс Владимир фон Бек, - венгры, к примеру, чувствуют себя обиженными и обманутыми, потому что под власть Будапешта сначала передали огромные территории, в разы превышающие земли с мадьярским населением, а потом грубо отобрали этот подарок обратно. Ибо не в коня корм. В то время как к немцам славянские народы в Цислейтании относятся в основном спокойно, в Транслейтании венгров прямо ненавидят все подряд - и сербы, и хорваты, и словаки, и русины, и румыны, ибо их поведение далеко от добрососедского. И хоть первоначально речь шла только об освобождении сербов и хорват, господин Андраши понял, что после подавления мятежа мы также намеревались лишить Венгрию словацких, русинских и румынских земель, оставив это государство исключительно в его «узком составе». Именно из этого понимания проистекают те бессмысленные репрессии, которые этот человек обрушил на немадьярское население Венгрии.
        - Кайзер Вильгельм, - криво усмехнулся Франц Фердинанд, - прислал мне подробный план раздела территории Австро-Венгрии в случае Нашей предполагаемой безвременной смерти. Да, господа, именно так. В Петербурге тоже считают, что вероятность нового, и к тому же успешного покушения на Нашу жизнь в последнее время изрядно увеличилась. Тут, в Вене, в отличие от Софии или Белграда, русская загранразведка будет не в силах сохранить Нашу жизнь, а обзавестись собственной Службой Имперской Безопасности Мы пока не успели…
        - Русские продолжают охранять Ваше Величество? - потрясенно спросил Франц Конрад фон Хётцендорф. - А я-то думал, что мы и Российская империя находимся на грани объявления войны из-за готовности госпожи Хельги вторгнуться в Восточную Галицию…
        - Эта война, даже если она и случится, должна ограничиться одной только Галицией, во всех остальных местах оставаясь чисто условным явлением, - с нажимом произнес Франц Фердинанд. - Вам прекрасно известно, что русскую императрицу и ее канцлера вполне устроило бы подавление венгерского мятежа силами нашей Имперской армии. Но, к сожалению, командование расквартированных в Галиции десятого и одиннадцатого армейских корпусов отказалось выполнять Наш приказ перейти венгерскую границу и силой оружия прекратить мадьярский террор против русинского населения. Ведь вы же, мой дорогой Франц, отправляли им мое безоговорочное распоряжение принять участие в подавлении вооруженного мятежа венгерских политиканов. Ответьте мне - отдавали вы такие приказы? Да или нет?
        - Да, Ваше императорское Величество, я передавал в войска такое распоряжение, - нехотя признал Франц Конрад фон Хётцендорф, - и оно было проигнорировано всеми частями, за исключением тех, что размещались в Хорватии, а также Боснии и Герцеговине. Только там местный контингент, которым укомплектована значительная часть офицерского корпуса и подавляющая часть нижних чинов регулярной имперской армии, счел возможным выполнить ваш приказ и вступить в бой с венгерским гонведом. И точно так же части, что были размещены на венгерской территории и укомплектованы местными уроженцами, сочли возможным выполнять указания господина Екельфалушши, а не приказы имперского генерального штаба. Так как готовность частей имперской армии была на самом высоком уровне, именно их в первую очередь бросили против наступающих в Воеводине русских, и к настоящему моменту от этих полков и батальонов уже мало что осталось. Противостоять во встречном бою выкормышам Воина Пришельцев - это далеко не самое простое занятие. Русские части постоянной готовности, конечно, тоже не подарок, но морская пехота - это настоящие демоны из ада,
свирепые и неустрашимые.
        - Так значит, Франц, несмотря на то, что эти части нашей армии, расположенные на территории Венгрии, вам не подчиняются, отчеты об их боевых действиях и потерях вы все же получаете? - спросил Франц Фердинанд.
        - Так и есть, Ваше Императорское Величество, - после недолгой паузы ответил тот. - Если бы не это обстоятельство, то я продолжал бы оставаться убежденным сторонником объявления войны Российской империи в случае вторжения ее войск на территорию Галиции. А сейчас я попросту не знаю, что мне говорить - да или нет.
        - Если не знаете что сказать, Франц, то лучше помолчите, - буркнул Макс Владимир фон Бек. - Ведь вы тоже являетесь частью той системы, которую предыдущий император создал для противостояния России. Эта машина не умеет ехать ни задним ходом, ни вбок, а только вперед и вперед, прямо на Петербург. Когда мы попытались использовать ее не по назначению, она стала рассыпаться на ходу. В настоящий момент мы на грани распада нашей Империи не когда-нибудь в среднесрочной перспективе, а прямо сейчас.
        Император Франц-Фердинанд провел пальцами по лицу, снимая усталость и напряжение последних дней.
        - Наша Империя уже распалась, и, как ни горько это признавать, я сам стал инициатором этого процесса, недооценив степень деградации внутренних связей, - сказал он. - И именно поэтому русская императрица сейчас готова отдать своим войскам приказ действовать, даже не имея на то Нашего согласия. Слово «война» не пугает госпожу Ольгу - позор оставления в беде тех, кого она считают своими, для нее гораздо страшнее, а потому она готова отдать приказ начать против нашей Империи полномасштабную войну на уничтожение. Если русские медведи сорвутся с цепи так же, как было в Стамбуле, то это будет страшно. Но не надейтесь, что кайзер Вильгельм в этой схватке будет на стороне Австро-Венгрии. В отличие от Нас, он полностью управляет своим государством, и ни один генерал не посмеет манкировать его приказом. А еще он прекрасно понимает, с какой стороны бутерброд намазан маслом, а с какой присыпан ядом. Его вполне устроит, если по итогам этой войны Российская и Германская империи «по-братски» разделят наши земли, оставив кое-что на обзаведение моим детям. Вот и план такого раздела уже готов, а значит, и за всем
остальным дело не станет. Только вот Мы такого раздела еще при нашей жизни не имеем права допустить ни при каких обстоятельствах. В середине прошлого века Наш дядя в аналогичной ситуации обратился за военной помощью к Санкт-Петербургу, благодаря чему государство Габсбургов сохранилось еще на шестьдесят лет, и Мы должны поступить так же. Во-первых - Нам следует направить в Петербург телеграмму соответствующего содержания с просьбой помочь Нам подавить мятеж много понимающих о себе венгерских гонведов. Во-вторых - вам, Франц, необходимо предупредить наше военное командование в Галиции и прочих тамошних представителей власти, что если они откажутся пропускать через свою территорию русские воинские части без единого выстрела, то мы объявим их находящимися в состоянии мятежа, и тем самым умоем руки. Сама Галиция в таком случае, скорее всего, отойдет в состав Российской империи, как и Трансильвания. Это будет печально, но мы сохраним все остальное, в том числе и от поползновений жадных до чужого добра итальянцев. Если бы на нашей стороне оставался хотя бы кайзер Вильгельм, то мы бы еще потрепыхались, но
сейчас лучше отдать малое, чем почти наверняка потерять все наше наследие. Dixi! Я так сказал!
        30 НОЯБРЯ 1907 ГОДА, 12:45. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Императрица Всероссийская Ольга Александровна Романова;
        Канцлер Российской империи Павел Павлович Одинцов.
        Телеграмма австро-венгерского императора Франца Фердинанда при прочтении звучала как сигнал СОС или крик утопающего о помощи.
        - Австро-Венгерская империя расползается жидкой грязью буквально на глазах, - сказала императрица. - Никто не хочет биться за мнимое государственное единство, а силы, которые все же приняли участие в конфликте Франца Фердинанда и венгерских магнатов, преследуют при этом исключительно свои, узкоместечковые политические интересы. Видимо, последнее, на что годилась эта гора хлама, была война в союзе с Германией против Российской империи - никаким другим образом это несуразное образование использовать оказалось невозможно.
        - Должен сказать, что воевала Австро-Венгерская империя тоже так себе, - хмыкнул канцлер Одинцов. - Два раза русская армия ставила ее на грань катастрофы, и если бы не массированная германская помощь, то дело для Двуединой монархии кончилось бы плохо еще в четырнадцатом году. Пленных чешской и словацкой национальности хватило на формирование из них чехословацкого армейского корпуса, и некоторые его части даже успели поучаствовать в боях против австро-венгерской армии, да и военнопленные из мадьяр тоже немало погусарствовали на наших просторах во время мерзопакостной гражданской войны.
        Императрица с некоторым раздражением ответила:
        - Насколько я помню вашу историю, этот самый чехословацкий корпус чуть было не поставил под вопрос затею господина Ульянова по построению в России первого в мире государства рабочих и крестьян…
        - В случае с чехословацким корпусом несколько более виноват ваш брат, поставивший это формирование под начало французского, а не русского командования, - парировал Одинцов, - и он же совершил огромное множество других непростительных ошибок. Если бы русский монарх делает свое дело хорошо, то господину Ульянову осталось бы только комментировать события с Женевской галерки или, как сейчас, отбросив политические амбиции, исполнять обязанности министра труда и социального развития. Насколько я понимаю, нареканий на господина Ульянова по поводу исполнения им должностных обязанностей у вас сейчас нет, и не предвидится. В значительной части благодаря его усилиям вас считают добрейшей из русских монархинь, искренне переживающей за благосостояние каждого мужика или рабочего.
        - Это так, Павел Павлович, - кивнула Ольга, - но все же сейчас я хотела бы вернуться мыслию к австро-венгерским делам. Как вы думаете, возможно ли оказать помощь Францу Фердинанду в сохранении целостности его державы, и стоит ли вообще это делать? А то мой прадед спас злосчастной памяти императора Франца-Иосифа от низвержения, а тот «в благодарность» организовал России проблем на шестьдесят лет кряду.
        - Проблемы от этой территории в центре Европы у нас будут в любом случае, станем мы спасать монархию Габсбургов или нет, - после некоторого раздумья ответил Одинцов. - Больше будущего империи милейшего Франца Фердинанда меня сейчас волнует положение несчастных страдающих русинов. Необходимо не только силой оружия пресечь творящиеся зверства, но и навсегда обезопасить этих людей от угрозы повторения подобного.
        - Вы, Павел Павлович, имеете в виду, что, когда все закончится, мы должны забрать себе Галицию - так сказать, за беспокойство? - с интересом спросила императрица. - А как же тогда быть с Нашим обещанием Францу Фердинанду о том, что наши аппетиты не пойдут дальше отторжения в пользу наших сербских братьев Воеводины? И вообще, насколько мне помнится, совсем недавно вы называли эту Галицию обузой и чемоданом без ручки, который погубит любого, кто наложит на нее свою руку…
        - Что касается императора Франца Фердинанда, то он сам не смог выполнить свою часть наших договоренностей, - ответил Одинцов. - Репрессии против сербов в австро-венгерской империи все же начались, и даже, более того, они распространились на русинов и румын, а последних никак нельзя заподозрить в пророссийских симпатиях. При этом у самого Франца Фердинанда для пресечения мятежа нет необходимых для этого возможностей. В таких условиях наиболее разумным решением будет обратиться к плану вашего дядюшки Вильгельма. Программа максимум - сохранить целостность Австрийского домена и земель, которые по наследству отходят детям Франца Фердинанда; программа минимум - цивилизованный развод прямо сейчас.
        - Цивилизованный развод у нас никак не получится, - горько усмехнулась императрица Ольга, - ибо венгерская половина державы Габсбургов УЖЕ находится в состоянии жесточайшей смуты. Если мы вмешаемся в эту междоусобицу всей своей мощью, а не только экспедиционной армией в Сербии, то и цели следует ставить без ограничений. Наш прадед Николай Павлович на том и погорел, что сначала подавил мятеж в Венгрии, а потом даром вернул усмиренный край под власть императора Франца-Иосифа. Нет уж, так быть не должно. Сербы и болгары - это наши любимые младшие братья, а вот для разного рода посторонних Наши миротворческие услуги должны стоить чрезвычайно дорого - дороже моста через Неву из золота и бриллиантов…
        - Ольга! Я не верю своим ушам! - удивился канцлер Одинцов. - Неужели по итогам этой войны вы хотите забрать себе не только Галицию, но и Венгрию со Словакией и Трансильванией? Ведь совсем недавно вы были против всяческих «приобретений» на территории чуждой нам Европы…
        - Забрать - не то слово, - широко улыбнувшись, сказала императрица. - В качестве одной или нескольких губерний Венгрия нам и в самом деле будет не нужна и опасна, а в качестве вассального королевства - почему бы и нет. При этом номинальным правителем такой вассальной Венгрии может быть один из малолетних потомков милейшего Франца Фердинанда, по его выбору. И воспитываться будущий вассальный король Венгерский должен не Вене и не в имении фрау Софии в Богемии, а у нас здесь, в Санкт-Петербурге, где мы в самое ближайшее время устроим закрытое учебное заведение по типу колледжа в Итоне, предназначенное для воспитания детишек нашей элиты в правильном имперском духе. Так я собираюсь соблюсти данное мною обещание, и в тоже время обезопасить свою страну от неприятных неожиданностей. И только в случае, если венгерские магнаты будут особенно упорны или заартачится сам Франц Фердинанд, я непосредственно присоединю Венгрию вместе с прочими землями к своим владениям, и тогда Ямальский полуостров заговорит по-венгерски. Я у тебя, Павел Павлович, такая. Самое главное, чтобы люди, желающие повоевать с Россией
чужими руками, утратили над этой территорией всяческий контроль. А без Венгрии Австрия, Богемия со Словакией, и даже Хорватия и вполовину Нам так не страшны, как с ней.
        - Что же, это вполне достойный вариант, - одобрительно склонил голову канцлер Одинцов, - и волки целы, и овцы сыты. Вполне годится для предварительного плана действий. А теперь, если вы дозволите, я бы хотел немного поговорить о высокой политике и исторических аналогиях, которые пришли мне на ум во время обсуждения венгерской проблемы.
        - Мы дозволяем, - милостиво кивнула императрица Ольга, - несмотря на некоторые допущенные вами просчеты, ваш ум ценится Нами чрезвычайно высоко, и Мы совершенно не прочь еще раз приобщиться к его мудрости.
        - Дело в том, - сказал Одинцов, - что наблюдаемая в настоящий момент нами австро-венгерская картина очень напоминает мне распад Советского Союза, который я успел застать в молодости. Если из многонациональной сложносочиненной конструкции выдернуть руководящий и направляющий стержень и одновременно убрать сверхзадачу противостояния сильному внешнему врагу, то в государстве начинает сыпаться все и сразу. А зачем рвать жилы и подчиняться приказам из далекого и непонятного Центра, когда и без того теперь все будет хорошо? И в то же время кто-то совсем рядом, решая свои местные проблемы, развязывает внутренние войны между хорватами и венграми, грузинами и абхазами, армянами и азербайджанцами. И у того же Центра нет никакой возможности этому помешать, поскольку его главный источник ресурсов отказал ему в преданности. Разница между той и этой историями в том, что в Австро-Венгерской империи ресурсы собирались с миру по нитке, и мятежная Венгрия была одним из самых крупных источников, а в Советском Союзе тянуть можно было только с РСФСР, потому что все прочие «национальные» территории давно и прочно
сидели на дотации.
        - Так вы, Павел Павлович, считаете, что когда Франц Фердинанд объявлял о прекращении вражды с Российской империей, то он сам подписал смертный приговор государственному единству Двуединой монархии? - спросила Ольга. - У вас, насколько я помню, в отношении американцев на такую глупость сподобился месье Горбачев?
        - Франц Фердинанд многократно умнее, честнее и совестливее, чем реинкарнация Иуды с пятном на темечке, - ответил тот. - Но все равно, как оказалось, законы исторического развития не делают исключения даже для умных и красивых. Вытащил из лучших побуждений из своего государства становой стержень, и даже два - так получай в ответ полную дезинтеграцию. Отныне каждый сам за себя.
        - Постойте-постойте! - замахала руками Ольга. - В случае с вашим Советским Союзом разрушением второго станового стержня была отмена политической монополии - то есть руководящей роли сознанной господином Ульяновым коммунистической партии. Но в Австро-Венгерской политике партии играют настолько ничтожную роль, что их влиянием можно попросту пренебречь.
        Канцлер Одинцов подумал и обстоятельно ответил:
        - Коммунистическая партия Советского Союза, кандидатом в члены которой мне в свое время довелось состоять, не была политической партией в обычном смысле слова. Когда наш друг Ильич понял, что при помощи европейских методов невозможно управлять страной, где монархия вросла на уровне инстинкта, он перековал свой инструмент по захвату власти в этакого коллективного государя-императора - мудрого, прозорливого и строящего планы на века, а не так, как при демократиях, когда горизонт планирования ограничен электоральным циклом. Месье Горбачев так и не понял, что отмена руководящей и направляющей роли коммунистической партии означает отречение этого коллективного монарха, со всеми вытекающими последствиями: Смутой Временщиков и Гражданской войной. Наш друг Франц Фердинанд, конечно, непосредственным образом от престола не отрекался, но показал всем и каждому, что теперь он не австро-венгерский император, а отдельно император Австрийский, король Богемский, Хорватский и Венгерский. Там, где предыдущий хозяин Шёнбруннского дворца придерживался твердокаменного консерватизма, новый император разобрал старые
скрепы и взял курс на перемены и последующий демонтаж сего несуразного строения. Вот оно и посыпалось все и сразу. И ведь до того, как по зданию побежала первая трещинка, никто и ничего не мог заподозрить - настолько хорошо старый мизерабль Франц-Иосиф заштукатурил и отлакировал свой заколдованный замок - так, что тот стал казаться несокрушимой твердыней. А вот поди ж ты: ковырнули штукатурку пальчиком - и из-под нее посыпался песок… И ведь никто не скажет через двадцать лет, что это была величайшая геополитическая катастрофа в истории. Умерла империя Габсбургов, и черт с ней, ибо в отдельных национальных квартирах бывшим жильцам коммуналки куда уютнее.
        - Отрекаться от престола Мы не собираемся, и своим потомкам не посоветуем, - хмыкнула Ольга, - но важность образа врага для поддержания целостности государства Нас тревожит. Прежде нашими врагами на континенте были Османская империя, Австро-Венгрия, Германия и Великобритания. Турецкое государство уже исчезло, Австро-Венгрия на грани того же, а с Германией и Британией мы худо-бедно уже примирились, ибо нам не нужна война у наших границ. Кому нам теперь противостоять, ради чего рвать жилы, строить металлургические, химические и прочие заводы, шахты и рудники? Не лучше ли иметь побольше граммофонов и ситца на душу населения, масла вместо пушек, и чтобы балеринки императорских театров плясали по всей планете, радуя местных обывателей и занося в наше богоспасаемое Отечество разные неприличные болезни? Если нет врага, который собирается нас сожрать, нужна ли кому-нибудь тогда наша суровая простота? Не лучше ли тогда, истребив самую вопиющую нищету, жить богато и хлебосольно и, не считая денег, тыкать всем прочим в глаза нашим достатком, чтобы все завидовали? Олимпиаду в России было бы неплохо провести,
чемпионат Европы по английскому футболу или еще какое-нибудь такое мероприятие, на которое был так горазд ваш господин Путин, когда хотел пустить пыль в глаза своим оппонентам…
        - Рано нам еще пускать пыль в глаза, - угрюмо произнес канцлер. - Дружба с Германией и Британией может оказаться весьма скоропортящейся, а за двумя океанами нас еще ждет единственный настоящий враг, с которым Российской империи еще предстоит схлестнуться в схватке не на жизнь, а на смерть. Эти люди просто не умеют уживаться с теми, кто не похож на них внешностью и складом ума. Свою историю они начали с того, что уничтожили несчастных американских индейцев, а закончить собираются уничтожением все мира. И только Россия способна собрать вокруг себя антиамериканский альянс, способный дать отпор потомкам пиратов и обратит в ничто их притязания на мировое господство. И тут нам на руку играют как стремление кайзера Вильгельма отвоевать себе колонии в Южной Америке, так и тревога, которую стала испытывать Британия по поводу тех, кто собирается принять за ней наследство. Пора и нам начинать ориентировать народ по этому поводу самым правильным образом, чтобы никто не обольщался по поводу Заокеанщины. Истории про благородных и честных индейцев и коварных американских колонизаторов будут тут нам в помощь.
        - Я вас поняла, Павел Павлович, - кивнула императрица, - и должна сказать, что ваш ответ меня вполне устроил. А значит, так мы и поступим, надо только приискать соответствующих литераторов, чтобы те ни в чем не уступали знаменитому Фенимору Куперу. Прежде чем послать против врага солдат, надо произвести соответствующую идеологическую обработку народных масс, чтобы война виделась справедливой и благородной.
        - Для начала, - сказал канцлер Одинцов, - надо бы обратить внимание на германского писателя Карла Мая, который уже давно пишет на эту тему, а потом на подготовленной им почве выращивать свои дарования. Если взяться за это дело настоящим образом, то для нас нет в этом ничего невозможного.
        5 ДЕКАБРЯ 1907 ГОДА, 12:05. ГЕРМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ, БЕРЛИН, КОРОЛЕВСКИЙ (ГОРОДСКОЙ) ДВОРЕЦ.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Кайзер Вильгельм II Гогенцоллерн;
        Рейхсканцлер - Бернгард фон Бюлов;
        Статс-секретарь (министр) иностранных дел - Вильгельм Эдуард фон Шён;
        Начальник Генштаба - генерал-полковник Хельмут фон Мольтке (младший);
        Статс-секретарь военно-морского ведомства адмирал Альфред фон Тирпиц.
        - Итак, господа, из Петербурга пришли прелюбопытнейшие известия, - сказал кайзер, обводя своих министров орлиным, как ему казалось, взором. - Моя кузина Хельга планирует раздел Австро-Венгерской империи не когда-нибудь в отдаленном будущем, а прямо сейчас, что, впрочем, неудивительно. У бедного Франца Фердинанда все буквально валится из рук. Даже те, кто пока прямо не высказал неповиновение своему императору, старательно игнорируют его распоряжения. Империя Габсбургов умирает на наших глазах, и в Петербурге считают, что это недоразумение проще похоронить, чем вылечить. А ведь мы, господа, чуть было не оказались с этим злосчастным лоскутным одеялом в одной лодке.
        - Русская императрица в полной мере переняла повадки своего дикого супруга, - проворчал Хельмут фон Мольтке (младший), - берет все, что ей понравится, совершенно не стесняясь.
        - Вы не правы, мой добрый Хельмут! - воскликнул кайзер. - Еще до того, как все началось, мы в Петербурге подробнейшим образом обсудили будущее австро-венгерских территорий, которые невозможно присоединить ни к одному из четырех коронных доменов без того, чтобы вызвать жесточайшую межнациональную вражду. Шла тогда речь и о судьбе Галиции, которую русская императрица и ее рейхсканцлер называли тяжелейшей обузой. Но вот там, в горах Карпат, венгерские гонведы начали убивать прорусски настроенных русинов - и только тогда мнение госпожи Хельги и ее вернейшего клеврета переменилось радикально. Если там есть люди, нуждающиеся в их защите, то они придут и установят свою власть над той землей не когда-нибудь через двадцать лет, а прямо сейчас. И наш друг Франц Фердинанд не может ни воспрепятствовать творящимся жестокостям (ибо армия ему уже не подчиняется), ни оказать русским войскам достойное сопротивление, поскольку силы фатально неравны. Большая часть его империи сражается сама с собой, а остальные, рассевшись поудобнее, подбадривают бойцов задорными криками.
        - Мой кайзер, - сказал Бернгард фон Бюлов, - мне кажется, что с точки зрения императора Франца Фердинанда было безумием затевать свой план по отделению Хорватии от Венгрии. Ведь именно с этого все началось, а все прочее стало последствием вспыхнувшей вследствие этого решения междоусобной венгерско-хорватской войны.
        - Вы тоже неправы, мой добрый Бернгард, - парировал кайзер. - Наверное, вас завораживает то, в каком мире и согласии между собой живут наши собственные земли. А все дело в том, что вся Германия от Силезии и до Баварии населена исключительно немцами, при незначительном количестве национальных меньшинств. У нас никому в голову не придет идея передвигать внутренние границы, потому что это ничего не изменит. А в Австро-Венгерской империи, представляющей собой ужасную мешанину самых разных народов, это совершенно не так. Наблюдаемое сейчас нами - это только слабая тень того, что могло бы случиться, если бы все эти люди, а не только венгры и хорваты, яростно вцепились друг другу в глотку, а потом, спасая «своих», в эту схватку вмешались бы Российская, Германская, Британская империи и непременная Франция. Как только в воздухе запахнет возможностью чужими руками отобрать у нас Эльзас и Лотарингию, французские политиканы сразу позабудут про все обиды. Договариваясь в Петербурге, мы составили план по мирному разделу державы Габсбургов, которая в последнее время и так дышала на ладан. Но это оказалось не
столь простым делом, как казалось изначально, ибо едва Франц Фердинанд приступил к действиям, у него все стало валиться из рук. Сейчас требуется срочно решить, продолжить нам принимать дальнейшее участие в этом плане или начать сопротивляться ему всеми возможными способами.
        - Сопротивляться всеми способами - это значит объявить войну Российской империи? - прямо, по-солдатски, рубанул вопросом Хельмут фон Мольтке (младший).
        - Да, мой добрый Хельмут, - ответил кайзер, - ты правильно перевел мою фразу с политического языка на военный… Противостояние Российской империи будет означать для нас войну с ней, ибо по-другому кузина Хельга и ее муженек-маньяк не умеют.
        - В таком случае, - хмыкнул начальник Генштаба, - для нашей Империи все пройдет по наихудшему сценарию. Русские и британцы тут же простят французов, ведь Франц Фердинанд перестанет быть их креатурой, и те радостно побегут на войну с нами за Эльзас и Лотарингию. Какой тогда был смысл отстранять от власти старика Франца-Иосифа, если наш любимый кайзер все равно собирается самоубиться о Брестский альянс?
        - Да нет уж, мой добрый Хельмут, о самоубийстве речь не идет, ибо у нас тому есть альтернатива! - воскликнул Вильгельм, подкручивая ус. - Австро-венгерский внутренний кризис и дурацкая выходка месье Клемансо дают нам возможность переформатировать Брестские соглашения из формулы «Россия, Британия, Франция плюс Германия» в «Россия, Британия, Германия плюс Франция», где французы будут пожизненно оставаться на положении парий, так как республиканское устройство их государства не позволяет относиться к нему всерьез. Эта задача, мой добрый Вильгельм, как раз для ваших дипломатов. Вы провели в Петербурге самые интересные годы становления власти моей кузины Хельги, вам и карты в руки. Если вы не справитесь, мы непременно скатимся к страшной общеевропейской бойне, победителем из которой могут выйти только русские. Ради того, чтобы Мы могли претворить в жизнь Нашу Большую Колониальную Программу, руки Германии на европейском направлении должны быть развязаны. Жаль, конечно, нашего друга Франца Фердинанда, но, видимо, такова его судьба - быть последним австро-венгерским императором. Аминь!
        - Мой кайзер, я лично приложу все возможные усилия к тому, чтобы выполнить ваше поручение, - сказал статс-секретарь иностранных дел. - В Санкт-Петербурге у меня и в самом деле остались неплохие связи, а договоренность с русской императрицей резко упростит дело на британском направлении. Старый король Эдуард готов на многое, лишь бы вы направили нашего доброго Альфреда куда-нибудь подальше от его колоний.
        - Да, все так, мой добрый Вильгельм. Война в Европе не нужна сейчас никому, и именно это внушает нам надежду на благополучное разрешение обоих кризисов в нашу пользу без единого выстрела… - Кайзер подкрутил ус и повернулся в сторону Мольтке (младшего). - А вы, мой добрый Хельмут, на всякий несчастный случай подготовьте операцию по аннексии того домена, который Франц Фердинанд собирался после своей смерти завещать вашему кайзеру, и еще кое-каких территорий с чисто немецким населением. А то мало ли что: сегодня в Вене император на престоле есть, а завтра уже нет. Жизнь пошла такая переменчивая, что надо глядеть в оба глаза, чтобы у тебя прямо из-под носа не утащили все самое вкусное…
        И в этот момент в кабинет кайзера, тихо как уж, просочился какой-то бесцветный, прилизанный адъютант с большим красным бюваром в руках. Обычно на таких молодых людях не останавливается взгляд, и они прекрасно умеют сливаться с фоном. Но сегодня это правило не работало: любой, кто бросил бы хотя бы беглый взгляд на этого человека, мог сказать, что тот потрясен до глубины души.
        - Мой кайзер, - громким шёпотом сказал адъютант, - вам срочная телеграмма из Вены от вашего посла генерала от кавалерии Карла фон Веделя. Его превосходительство просит вручить вам эту телеграмму немедленно и прямо в руки.
        Вильгельм, недовольный, что таким грубым образом прервали поток его красноречия, взял телеграмму и с треском разорвал заклейку. И, удивительно, по мере чтения его глаза все больше и больше вылезали из орбит.
        Дочитав до конца, он в сердцах смял ее в беспорядочный ком и длинно и грязно выругался, а затем возгласил он своим министрам:
        - То, чего так опасались в Петербурге, все-таки свершилось: вчера вечером император Франц Фердинанд и императрица София были отравлены каким-то быстродействующим ядом и скончались еще до полуночи. Следующим императором Карлом Первым провозглашен несовершеннолетний племянник покойного Карл Франц Габсбург. Поскольку новому императору еще не исполнился двадцать один год, то за него собирается править Регентский совет, возглавляемый обергофмейстером императорского двора принцем Монтенуово Альфредом Вторым и викарием города Вены, епископом Готфридом Маршалом. Господа регенты уже отстранили детей Франца Фердинанда от всех предназначенных им престолов, отправили в отставку нашего доброго друга Франца Конрада фон Хётцендорфа, провозгласили отмену всех реформ покойного императора, в том числе и отделения Хорватии от Венгерского королевства. Но самое главное: вероятно, с целью отрезать себе все пути к отступлению эти недоумки объявили войну Сербии, Болгарии и Российской империи, обвинив их в заговоре по убийству императора Карла Фердинанда, после чего обратились к Нам за военной помощью.
        Усы кайзера встопорщились как у кота, глаза еще сильнее выпучились, и он вскричал:
        - Тысяча свиноголовых чертей! Я понимаю, что, когда рушится государство, некоторые люди от страха могут сходить с ума и делать глупости. Но не настолько же, чтобы из огня прыгнуть в самое пламя, и при этом понадеяться, что за ними последуем и мы! Нет, нет и еще раз нет!!! Поскольку новоявленный Регентский совет возглавляется двумя злейшими врагами покойного императора, то мы имеем полное право именно их заподозрить в этом убийстве и не признать ни их Регентского совета, ни недоделанного императора Карла, никогда не имевшего статуса наследника престола! Мой добрый Хельмут, я изменяю свой приказ. Поднимайте по тревоге сколько надо солдат и выступайте в поход. Австро-Венгерская империя де-факто уже пала, последний законный император мертв, поэтому вы должны присоединить Австрию и немецкие земли Богемии и Моравии к территории нашего Рейха. Все немцы должны жить в Германии, и это не обсуждается. А вы, мой добрый Вильгельм (фон Шён), должны сделать так, чтобы к нашим действиям с одобрением отнеслись в Петербурге и Лондоне. Было бы неплохо устроить встречу двух императоров и одной императрицы где-нибудь
на нашей территории и порешать все в узком кругу, без участия разной европейской мелюзги, мнение которой меня не интересует. Объединить всех немцев под одним скипетром мог еще мой великий дед Вильгельм Первый, наголову разгромивший австрийцев в битве при Кёниггреце, но тогда ему промешал этот придурок Бисмарк[22 - Бисмарка Вильгельм Второй не переваривал на органическом уровне, в первую очередь потому, что сам был по жизни таким же доминантным воинственным засранцем. А двум медведям в одной берлоге не ужиться.], задумавший сделать из Лоскутного одеяла Европы союзника для Германии. И теперь у нас есть шанс воплотить давно задуманное и привести Германский Рейх к его естественным границам. Я так сказал!
        Часть 35
        Рождество в Варшаве
        25 ДЕКАБРЯ 1907 ГОДА, ОБСТАНОВКА НА ФРОНТАХ.
        Зима в Европе - не лучшее время для поездок, особенно если у путешествующих монархов подгорает на плите. Поэтому от идеи устроить саммит в Киле, Гамбурге, а еще лучше в Берлине, как было бы удобно кайзеру Вильгельму, пришлось отказаться. Императрица Ольга, чьи войска были втянуты в разгорающуюся венгерскую кампанию, не желала в это горячее время покидать пределы своей Державы, а в Петербург (дескать, далеко и холодно) отказывался ехать уже кайзер Вильгельм. Немецкая армия тоже участвовала в окончательном решении австрийского вопроса, и удаляться от места событий германскому монарху не хотелось. Как-никак, не двадцать первый век, когда глава государства может получать информацию и отдавать руководящие указания, даже пролетая на высоте десяти тысяч метров над Южной Атлантикой.
        Что касается британского короля, то он вовсе уклонился от участия в этом мероприятии. Во-первых - старые кости ноют в зимнее время. Во-вторых - Британской империи от раздела бывшей Двуединой монархии не обломится ни крошки. В-третьих - у короля в Российской империи имеется законный представитель и наследница престола, находящая прямо подле престола императрицы Ольги (в одном экономичном флаконе - посол доброй воли, двоюродная сестра и закадычная подруга).
        Местом встречи, которое изменить нельзя, кайзер Вильгельм и императрица Ольга после некоторых обсуждений избрали Бельведерский дворец в Варшаве, а временем - 25 декабря, благодаря чему этот саммит получил название Рождественского. И главным блюдом, которое должны были подать на Рождественском ужине, была запеченная с яблоками и ломтиками зеленой тыквы Австро-Венгерская империя, к моменту встречи уже развалившаяся на несколько кусков.
        Первой отвалилась Хорватия. Аграмский Сабор, погрязший в кровавом рубилове хорватско-венгерской войны, на попытку сделать все как при дедушке Франце-Иосифе, отреагировал провозглашением бана Франо Супило Регентом хорватского королевского престола. Мол, не знают хорваты никакого короля Карла, а если он такой храбрый, то пусть приезжает в Аграм и поговорит с депутатами Сабора и народом. До тех пор хорваты его знать не знают и ведать не ведают. И почти одновременно из подчинения Вене вышла Краина (Словения), тут же присоединившаяся к Хорватии, образовав королевство хорватов и словенцев, в котором, правда, пока не было короля.
        И подавить бунт хорват и словенцев хунте принца Монтенуово было нечем: со стороны Мюнхена вдоль обоих берегов Дуная к австрийской границе выдвигались германские части. Линц был под угрозой, и эти при том, что сражаться всерьез с немецкими солдатами за «малыша» Карла не хотела ни регулярная армия, ни ландвер. Еще чего придумали - все же на дворе не 1866 год, австрийские немцы желают жить вместе с германскими, а вместо законного императора в Вене сидит какой-то эрзац!
        И примерно в то же время итальянские горные стрелки вошли в южный Тироль, а в долине реки Изонцо разгорелось сражение за Триест. Правда, на фронте в Истрии макаронникам пришлось иметь дело не с разваливающейся австрийской армией, а с хорватским домобраном, сражающимся за то, что он уже считал своим, а потому дело у потомков римлян пошло туго: ожесточенные бои с большими потерями и крайне незначительным продвижением вперед. Плацдарм в районе Плавы, который удалось захватить итальянским войскам, подвергался непрерывным ударам, и итальянское командование едва успевало перебрасывать туда подкрепления, а уж о том, чтобы двинуться дальше, не было и речи.
        Второй из австро-венгерской колоды катапультировалась Богемия. Тамошние пражские парламентарии, напуганные приближением бравых германских гренадер, быстренько собрались и проголосовали, что они не признают законность воцарения императора Карла и оставляют вопрос и Богемском престоле в не предопределенном состоянии. Чехи и за Франца-Иосифа в нашей реальности воевали с великой неохотой, как свидетельствует господин Гашек, а уж класть головы за ходячее недоразумение по имени Карлуша и вовсе не собирались. Пан Масарик заикнулся было о провозглашении Республики, но на него тут же зашикали. Ишь чего удумал - махнуть в президенты! Богемскую (Чешскую) Республику германский кайзер будет топтать сапогами своих зольдат даже с большим энтузиазмом, чем самодельного императора Карла и его идиотский Регентский совет.
        К Богемии хотела было присоединиться и Словакия, но в Будапеште послали в Прессбург (Братиславу) карательные отряды, в силу чего венгерское правительство сумело избежать каких-либо политических манифестаций в этом направлении. И в то же время этим ходом Андраши-младшему удалось еще больше разжечь в словацком народе пламя народного недовольства. Открытого восстания еще нет, поскольку для него недостает организации и запасов оружия, но подспудный огонь уже тлеет, и когда на территорию вступят русские войска, их будут ждать проводники и разведчики. Пока в Будапеште надеются, что преодолеть Карпаты, за исключением хорошо обороняемых перевалов, в зимнее время невозможно - но кто, как не местные уроженцы, владеют информацией о том, где можно пройти, а где нет.
        Кстати, правительство Венгрии единственное «правильным» образом отреагировало на действия хунты принца Монтенуово. Граф Андраши-младший высказал путчистам одобрение и поддержку, заверив, что признает власть императора Карла - но никаких практических последствий «на фронтах» от этого хода уже не было. К тому моменту в Галицию с севера и юга уже вторглись русские войска, перемалывая приграничные гарнизоны; начались операция по окружению Кракова и битва за Львов, а на юге князь-консорт и генерал Плеве, получив, наконец, соответствующий приказ из Санкт-Петербурга, перешли к тактике выжженной земли. Причем горели исключительно имения магнатов, а мазанки венгерских крестьян оставались стоять как ни в чем не бывало. Колдовство, да и только.
        Парируя угрозу Будапешту, генерал-лейтенант Лайош Екельфалушши начал снимать войска с Трансильванского направления, и там вмиг полыхнули многочисленные выступления румынских крестьян. Всего-то четыре с небольшим месяца прошло с той поры, как над соседней Румынией установилась русская власть, имеющая указание разговаривать с мужиками по-человечьи, а не по-собачьи, а настроения среди народа уже изменились радикально. Поместья поджигателей войны, относившихся к самым богатым семействам, владеющим обширными угодьями, не продавали с молотка, а отдавали крестьянам-арендаторам в бессрочное и безвозмездное пользование. Все как в Российских губерниях: продать нельзя, заложить нельзя, разделить между несколькими наследниками тоже нельзя, а вот передать по наследству в одни руки можно. И всемогущее Россзерно господина Коншина со своими беспроцентными семенными ссудами тут как тут. Элеваторы уже строятся, и как только весной следующего года начнется посевная, каждое хозяйство получит семян из расчета двенадцать пудов на десятину земли. Вот и трансильванские румыны, прослышав о таком чуде, отчаянно хотят
воссоединения с Румынским великим княжеством, где мудрая и добрая княгиня Мария представляет русскую императрицу, которая вообще ангел во плоти.
        Итак, пока царствующие особы договаривались о месте встречи, пока собирались в дорогу и пока были в пути, машина войны (а это была уже настоящая война за австрийское наследство) продолжала крутиться, по зимнему времени на малых оборотах. Маневрировали в окрестностях Линца германские и австрийские войска, и там главной заботой германских генералов было понести поменьше потерь и устроить поменьше разрушений (ведь это уже почти свои земли), а австрийцы изыскивали благовидный предлог для сдачи в плен. С другой стороны, германцы без боя продвигались к Вене и Прессбургу через территорию Богемии, причем на приграничных землях с чисто немецким населением сразу устанавливалась германская власть. С правительством в Праге кайзер Вильгельм будет разговаривать потом, и с позиции силы, а пока на местах аннексия производилась де-факто силой оружия.
        В Западной Галиции русские войска, не опасаясь удара с фланга, сбили с позиций австрийские приграничные заслоны и взяли в кольцо древний Краков. Штурма города пока не было, потому что командующий Западно-Галицийской армией генерал Иванов (Николай Иудович) в суворовском стиле[23 - Ультиматум Суворова гарнизону Измаила: «24 часа на размышление для сдачи - и воля; первые мои выстрелы - уже неволя; штурм - смерть».] дал гарнизону время подумать до католического Рождества. Впрочем, пока тикало время ультиматума, русские войска тоже не сидели сложа руки, а прокладывали дополнительные железнодорожные пути и подтягивали к Кракову резервы и некоторое количество осадной артиллерии, которая однажды уже решила дело под Одрином. Впрочем, древняя столица Польши - это не крепость, а крупный, густонаселенный город, а потому штурм с применением осадных пушек непременно приведет к ужасающим разрушениям и жертвам среди мирного населения. Но еще больше императрица Ольга требовала избегать излишних потерь русских солдат, а посему генералу Иванову было наплевать, сколько краковских обывателей падет под тяжелыми бомбами
осадных орудий, лишь бы потери вверенных ему войск были минимальны.
        В восточной Галиции русские соединения постоянной готовности стремительным маневром оттеснили австрийские войска от Львова в сторону Перемышля, расчищая дорогу к карпатским перевалам. А дальше была пустота, ибо венгерский гонвед, изнемогающий на фронте борьбы с экспедиционной армией генерала Плеве, морским корпусом князя-консорта, сербской армией и хорватским домобраном, ничем не мог помочь сражающимся в Галиции австрийским корпусам. Южный фронт, проходящий по линии Арад-Сегед-Байя-Мохач-Сигетвар-Барч, непосредственно угрожал Будапешту, а по Дунаю в русскую экспедиционную армию все прибывали и прибывали подкрепления и обозы со снабжением.
        Еще в начале ноября, когда стало понятно, что дело с Венгрией не будет быстрым, в России открыли набор охотников (добровольцев) среди отставных офицеров, членов ополченческих дружин и нижних чинов запаса, отслуживших действительную службу. Так что напрасно кайзер Вильгельм удивлялся отсутствию мобилизации: бойцов, что сами приходили на вербовочные пункты, вполне хватало и на восполнение потерь, и на формирование новых ударных бригад. А все дело в том, что раз на войну пошел супруг императрицы, сражающийся со своим корпусом в первых рядах, то и прочим мужчинам Российской империи стыдно отсиживаться в тылу. И то еще приходилось отказывать обремененным хозяйством многодетным отцам, все душой рвущимся повоевать за погибающих братушек. «Сиди уже дома, - говорили таким на вербовочных пунктах, - вот твои детушки-братушки рядком сидят по лавкам: сложишь голову за веру, царя и отечество - а ну как не уложится матушка-императрица с делами до сева - что они потом у тебя есть будут?»
        Судьба Австро-Венгерской империи уже предопределена, и окончательное решение ее вопроса - только дело времени. Русская императрица считает, что желательно уложиться до весеннего сева, но никто не удивится, если эта история затянется до лета. Более длительного сопротивления от остатков былой роскоши никто не ждет. Теперь самое главное - разделить все по-братски между тремя великими империями, чтобы потом сразу после этой войны не передраться снова из-за обглоданных костей.
        25 ДЕКАБРЯ 1907 ГОДА, 16:45. ВАРШАВА, БЕЛЬВЕДЕРСКИЙ ДВОРЕЦ, ИМПЕРАТОРСКИЕ АПАРТАМЕНТЫ.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Императрица Всероссийская Ольга Александровна Романова;
        Канцлер Российской империи Павел Павлович Одинцов;
        Кайзер Вильгельм II Гогенцоллерн;
        Статс-секретарь военно-морского ведомства адмирал Альфред фон Тирпиц;
        Наследница британского престола (пока неофициально) Виктория Великобританская.
        Встречу в верхах, совмещенную со скромным рождественским ужином «после первой звезды», открыла хозяйка саммита императрица Ольга, заговорив по-немецки. Этот язык среди собравшихся понимали все.
        - Друзья мои, господа и отдельно взятая дама, - сказала она, - первым делом я хотела бы минутой молчания почтить память нашего общего друга Франца Фердинанда, которые хотел исполнить самые затаенные желания своих подданных, но недооценил риски, связанные с этим исполнением, и переоценил прочность своего государства. Да и мы хороши - не предотвратили самых рискованных ходов и не оказали поддержки в критический момент, которая помогла бы нашему другу избежать самого худшего. О чем и скорбим.
        - Мы тоже скорбим по нашему другу Францу Фердинанду, - сказал кайзер Вильгельм, когда траурная минута истекла, - его смерть должна стать для нас уроком того, что можно, а чего нельзя делать монарху. Он хотел подготовить наилучшие стартовые позиции своим детям, но, как ты, Хельга, правильно сказала, переоценил прочность своего государства, за последние шестьдесят лет обветшавшего до крайности. За это время австрийские войска могли одерживать победы только над итальянцами, а это такая низкая лига, что дальше некуда. И с оказанной помощью тоже вопрос двоякий. По имеющимся у нас сведениям, судьба Франца Фердинанда была решена в тот час, когда он обратился за помощью к Петербургу и собирался просить о том же Берлин. Желание заговорщиков восстановить былое величие (как будто в его падении был виновен Франц Фердинанд) привело к обрушению остатков австро-венгерской государственности, и без того подточенной желанием народов пожить самостоятельной жизнью. Но это невозможно: наступающий двадцатый век - это век великих империй, и любой малый народ, выпавший из состава одной державы, будет сразу поглощен ее
более удачливым конкурентом. Другого не дано.
        - Павел Павлович, - сказала императрица, - а вы что скажете по поводу слов дядюшки Вилли, ведь, насколько я помню, история у вас там шла прямо противоположным путем?
        - Как это ни странно, - ответил канцлер Одинцов, - Вильгельм Фридрихович абсолютно прав. Да, империи там у нас в прошлом распадались, но отколовшиеся от них части тут же становились участниками военно-политических блоков, лишающих их всяческого суверенитета. А в сердцевине таких блоков как раз находилась одна из империй: Французская, Британская, Российская или Североамериканская. И вообще, взглянешь непредвзятым взглядом на процесс - и не понимаешь, в чем дело. Освободившись с криками о свободе и независимости от одной империи, такая маленькая, но гордая нация сразу занимает подчиненное положение по отношению к другому глобальному игроку, гораздо более жестокому, безответственному и беспринципному. Так что империи в мире будущего есть, и только они там по-настоящему суверенны и самодостаточны, а все остальные, гм, образования государствами только называются, на самом деле являясь зависимыми полуколониями. Если такой отвалившийся от павшей Империи мелкий лимитроф то и дело просит у своего патрона денег в виде кредита, но лучше безвозмездно, военной защиты и привилегированных торговых отношений, и в
благодарность за даденое все время лает на свою бывшую Метрополию, то какое же он тогда суверенное государство?
        - Герр Одинцов, а почему, перечисляя империи, вы не назвали Германию? - спросил кайзер Вильгельм. - Неужели там у вас в будущем она тоже распалась на множество составных частей?
        Тот посмотрел на «дядю Вилли» с некоторым сожалением и ответил:
        - Германия, конечно, понесла территориальные утраты на западе и на востоке, случившиеся в результате ее очередной попытки силой оружия объединить вокруг себя всю Европу, но сохранилась как государственная целостность, после чего вот так, целиком, была поглощена военно-политическим блоком, находящимся под контролем Североамериканских Соединенных Штатов. Больше всего ваше немецкое государство напоминает раскормленную до безобразия охолощенную свинью в стойле, предназначенную на убой. В самом начале двадцать первого века ее политики еще отстаивали какие-то общечеловеческие ценности, боролись против ненужной им войны и делали вид, что, хотя Германии и запрещено иметь национальные интересы, по крайней мере, внутри своей страны они вполне суверенные правители. Но вот прошло десять лет, и из Берлина не раздается более ничего, кроме одобрительного хрюканья, даже если речь идет об ущемлении коренных германских интересов, поругании идеалов и культивировании самых гнусных пороков и извращений. Думаю, что при таком безразличии к собственной судьбе быстрый и страшный конец Германии, да и всей Европы, наступит
в самое ближайшее время. Мечта разменять подчиненную им в Европу на Россию, а самим отсидеться за океаном, сидит в американских головах с пятидесятых годов двадцатого века. Для того и копили они этот актив, чтобы разом бросить его в топку, решив тем самым ключевую проблему своего выживания.
        - Шайзе, шайзе и еще раз шайзе! - в сердцах воскликнул кайзер Вильгельм при потрясенном молчании адмирала Тирпица и принцессы Виктории, которую в такие подробности пока не посвящали. - Я не хочу в это верить, но у вас, герр Одинцов, репутация человека, который никогда не лжет, и я даже не знаю, что и думать.
        - Все так и есть, дядюшка, - уверенно заявила Ольга, - я, знаешь ли, общалась не только со своим канцлером и супругом, но и с совсем маленькими людьми, и все они говорят то же самое. Будущее, которое готовил нам так называемый «естественный ход исторического процесса», настолько мерзкое и ужасное, что мы готовы бороться против него всеми возможными методами, на ходу, если необходимо, перекраивая свои планы.
        - Дорогая сестрица, - тихо заговорила Виктория Великобританская, кротко опустив глаза, - а не получится ли так, что, перекраивая историю, вместо просто плохого результата вы добьетесь чего-нибудь настолько ужасного, что разом поставит точку на всей человеческой истории? И неважно, даже если такой конец случится через тридцать или пятьдесят лет - ведь тогда нам всем, сидящим сейчас за этим столом, не будет прощения.
        - Ты не права, Тори, - почти ласково ответила императрица Ольга, - ужасный конец может случиться, если мы будем руководствоваться не интересами своих народов, а банальной алчностью, причем не своей, а некоего заокеанского патрона. Но поскольку собравшиеся здесь монархи абсолютно суверенны и социально ответственны, то мы вполне можем рассчитывать совместными усилиями если не построить Царство Божие на Земле, то хотя бы избежать и бесконечного ужаса и ужасного конца. По крайней мере, я так думаю.
        Кайзер Вильгельм криво усмехнулся и сказал:
        - И ради этого, ты, племянница, устроила Брестские соглашения, которые чуть было не зажарили нашу Германию как глупого гуся с яблоками? Знала бы ты, каких усилий нам стоило избежать придуманной тобой злой участи… А милейшему Францу Фердинанду твоя затея и вовсе стоила жизни, ибо распад его империи стал следствием предпринятых тобой действий.
        Канцлер Одинцов веско произнес:
        - Распад Австро-Венгерской империи стал следствием ее внутренней слабости и утраты связей между отдельными частями державы. Зато ваша Германская империя усилилась настолько, что ей стали тесны бисмарковские пеленки и узкая колыбель. Хочется оскалить зубы и на кого-нибудь кинуться, при этом Франция, которую вы уже один раз били, не в счет. Не обещает она никаких особенных просторов, полей, лесов и залежей полезных ископаемых, поэтому, после небольшой заминки, кинуться вы могли только на восток, то есть на нас. Не желая устраивать с Германией эпическую битву добра со злом, что уже два раза было в нашей истории, мы сразу поставили вас в заведомо проигрышное положение, после чего все сладилось ко всеобщему удовольствию.
        - О да! - хмыкнул кайзер. - Удовольствие действительно было всеобщим, особенно после того, как удалось вынести за скобки Францию. Место этих противных лягушатников - на галерке истории, и пусть будут довольны, что их вообще не гонят прочь, потому что именно с них начался тот эгалитаристский разврат, который и привел к тому ужасному миру, который знали вы, герр Одинцов. Теперь, когда главный вопрос решен, требуется разделить остатки державы Габсбургов - да так, чтобы не осталось никаких объедков - и понять, что делать дальше.
        - А дальше у нас два пути, - мрачно произнес Одинцов. - В первом случае мы объединяем суверенную и самодостаточную Европу в союз социально ответственных монархий и вступаем в затяжную конфронтацию с Североамериканскими Соединенными Штатами, которым тоже становятся тесны пеленки доктрины Монро. В тот момент, когда они выйдут за ее пределы, схватка между нами будет неизбежна. Во втором варианте мы приглашаем эти самые Североамериканские Штаты присоединиться к Брестским соглашениям. Получится нечто вроде союза цивилизованных стран[24 - ТАОС - Тихо-Атлантический оборонительный союз - союз САСШ, Великобритании Франции, Германии и России (Василий Звягинцев, роман «Дырка для ордена»)], предназначенного держать в подчинении и унижении варварскую периферию. Кому-то нравится, а мне не очень. Во-первых - нормальному человеку о таком противно даже мечтать, во-вторых - периферия тоже не останется в долгу и устроит цивилизованным странам неприятностей как бы не меньше, чем в свое время германцы и славяне устроили цивилизованной Римской империи.
        - Мы, герр Одинцов, тоже являемся сторонниками вашего первого варианта, - кайзер Вильгельм с серьезным видом подкрутил ус. - Что было толку устранять из политической жизни Францию, если за океаном останется еще более опасное государство, полное жажды наживы и так называемой демократической демагогии? Но при этом Мы понимаем, что бессмысленно кидаться на цитадель демократии в лобовую атаку. Лоб расшибешь, а ничего не добьешься. Следует объединить наши возможности, укрепить связи, и лишь потом начинать затяжное противостояние, атаковав сперва Аргентину и Чили, и только потом постепенно продвигаясь на север. Малыми шагами к великой цели.
        - Давайте договоримся так, дядя Вилли, - сказала императрица Ольга, - южноамериканское направление будет вашей и только вашей прерогативой, а мы с британцами обеспечим вам в этом деле всю возможную поддержку дипломатией, поставками сырья на ваши заводы, и только частично - военной силой. У нас самих нет никакого желания приобретать владения где-то у черта на куличках: своего хватает, не так ли, сестрица?
        - О да, - сказала принцесса Виктория, - хватает. Отец кое-что сбросил бы с баланса, да только люди не поймут, а потому приходится соответствовать.
        - Ну хорошо, Хельга, - кайзер Вильгельм предвкушающе потер руки, - значит, мы договорились. Теперь осталось поделить наследство несчастного Франца Фердинанда, и можно приступать к рождественскому ужину[25 - Аналогичную фразу вроде бы сказал Зюганов, когда летом 1999 года в Думе первый раз утверждали Путина в премьеры. «Сейчас проголосуем - и в буфет». Проголосовали как минимум на четверть века вперед.].
        - А что там делить, дядюшка? - хмыкнула Ольга. - Мы согласны с вашим предварительным планом, за одним маленьким исключением. Западная Галиция, в которую уже вошли наши войска с целью предотвратить геноцид русинов, отходит не к Германской, а к Российской империи, как и Словакия. Венгрия, Хорватия и Богемия, предназначенные во владения детям Франца Фердинанда, после завершения боевых действий останутся независимыми государствами, Венгрия и Хорватия в нашей зоне влияния, а Богемия в вашей…
        - Я думаю, что Ее Величество Хельга поделила австрийский пирог по справедливости, - сказал адмирал Тирпиц, предвосхищая возмущенный вопрос своего кайзера. - Богемия - весьма ценный актив, а хорваты - это такие люди, которые всегда были себе на уме. Те земли, куда ступила нога немецкого солдата, будут немецкими, а те, куда вошла русская армия - русскими. Кровь, пролитая в боях, нуждается в уважении. И вообще, не стоит стегать лошадь, которая и без того идет в правильном направлении.
        - О да, - сказал несколько обескураженный кайзер, - Мы и в самом деле помним, что еще легко отделались в этой весьма неприятной истории. В обмен на нашу уступку по разделу Австро-Венгрии мы надеемся, что вы пойдете нам навстречу, когда придет время решать французский вопрос…
        - Разумеется, дядюшка, - улыбнулась императрица Ольга, - если вы, конечно, не захотите заглотить галльского петуха целиком, прямо вместе с перьями и пометом.
        - Настолько я еще не проголодался! - рассмеялся кайзер. - И вообще, любой, кто попробует заглотить Францию целиком, получит ужасное несварение. Меня устроит, если Франция, вернувшись к благопристойному монархическому образу правления, станет тихой спокойной страной вроде Бельгии, с полным правом пользующейся защитой Брестских соглашений, а из ее наследства меня больше интересуют колонии - например, Французский Индокитай. Впрочем, думаю, что до этого еще достаточно далеко, чтобы обсуждать этот вопрос прямо сейчас.
        - Ну ладно, дядя Вилли, - сказала Ольга и хлопнула в ладоши (на самом деле нажала ногой кнопку звонка под столом). - Слуги, несите-ка ужин, мы уже заждались.
        25 ДЕКАБРЯ 1907 ГОДА, 20:55. ВАРШАВА, БЕЛЬВЕДЕРСКИЙ ДВОРЕЦ, ИМПЕРАТОРСКИЕ АПАРТАМЕНТЫ, ПОМЕЩЕНИЯ ВЫДЕЛЕННЫЕ ГЕРМАНСКОЙ ДЕЛЕГАЦИИ.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Кайзер Вильгельм II Гогенцоллерн;
        Статс-секретарь военно-морского ведомства адмирал Альфред фон Тирпиц.
        Кайзер Вильгельм отхлебнул горячего адмиральского чая с коньяком и посмотрел в пламя ярко пылающего камина. За окном с двойными стеклами, по ночному времени плотно задернутому шторами, завывал беснующийся ветер и барабанил дождь. Такая она, зима в Варшаве - не столько снежная, сколько дождливая. Но тут, в апартаментах, выделенных германской делегации, сухо, тепло и уютно, пылают в камине буковые дрова и теплым желтым светом горят новомодные электрические лампы Санкт-Петербуржского императорского лампового завода. Для королевских дворцов в Берлине и Сан-Суси некоторое время назад начали закупать такие же. Служат они во много раз дольше эдисоновских ламп и дают более ровный и яркий свет.
        Да, пришельцы из будущего, возглавляемые канцлером Одинцовым, превратили Санкт-Петербург и вообще всю Россию в эпицентр технического прогресса. Но лампы - это пустяк. Достаточно сравнить русские «Гангуты» - стремительные, зубастые и смертельно опасные - с британским «Дредноутом», на их фоне выглядящим каким-то недоделком. Сражение у Минорки одного такого линкора-убийцы с целым отрядом французских броненосцев «классической» конструкции подняло репутацию русского флота на недосягаемую высоту. И ведь в конструкции этих кораблей нет ни одной детали из будущего, более того, все ее элементы - от ходовых турбин и корабельных башен до последней заклепки - произведены на российских заводах.
        Но линкоры-убийцы - это сущая ерунда. Если все же случится русско-германская война, то не они будут решать исход сражений на сухопутном фронте, который в таком случае протянется как минимум на тысячу триста километров от Кенигсберга до южных отрогов Альп. У русского князя-консорта, этого маньяка дикой необузданной войны без правил, за душой наверняка припрятано нечто особенное, что он не счел нужным применить против турецких дикарей, а вот германская армия непременно удостоится такой «чести». Но и без того видно, что русские готовятся к тяжелой затяжной войне, соответствующим образом учат своих офицеров и проводят селекцию генеральского корпуса. Стамбульская операция - только проба штыка: убедившись в достаточно высоком качестве своего войска нового строя, русская императрица увеличила сложность испытания, бросив лучшие соединения против венгров, считающихся более опасным врагом, чем турки. И снова русское оружие добилось успеха: гонвед потерпел от него тяжелое поражение, и теперь уже всем и каждом очевидно не только то, в чью пользу закончится эта война, но и в какие сроки это случится…
        От Сегеда, куда недавно вошли передовые части морского корпуса князя-консорта, до Будапешта осталось всего сто пятьдесят километров. И все: господин Андраши, за вами пришли, как уже приходили за японским микадо и турецким султаном. А потом - либо кровавый штурм столицы (как случилось в Стамбуле, когда руины города были завалены трупами местных жителей и турецких солдат, при относительно небольших потерях русской армии), либо венгерским правителям придется пойти на унизительную, как смертный грех, капитуляцию перед русской императрицей. А унижать побежденных кузина Хельга умеет, как, впрочем, и милостиво обходиться без этого. У всех на памяти пример Румынии, где национал-либеральное правительство господина Стурдзы, вплоть до последнего министра унасекомили по полной программе под издевательское улюлюканье простонародья. И в то же время румынская королевская семья осталась при власти, лишь сменив лидера и немного потеряв в полномочиях. И Венгрия тоже из того же ряда. Ее политическую верхушку, отдавшую приказ истреблять любимых ею сербов и русинов, русская императрица готова утопить в выгребной яме,
а короля или королевы, по крайней мере, пока, у Венгрии нет и не предвидится.
        Может быть, адмирал Тирпиц прав в том, что Богемия, ловко задравшая руки вверх при одном только намеке приближения германских гренадер - это достаточная дополнительная добыча от раздела Австро-Венгерской империи. Зеленая плодородная земля, пригодный для онемечивания трудолюбивый, послушный народ, владеющий множеством разных ремесел, развитая промышленность и густая сеть железных дорог, которые легко впишутся в промышленную систему Второго Рейха. А с венграми, поднявшими уже второе восстание против своего короля за столетие (это еще кайзер не знает о 1919-м и 1956-м годах) пусть возятся русские. Если их императрица захочет, то истребит этот народ до последнего человека, а если в ней проснется исконная славянская жалость, то ей придется перевоспитывать закоренелых бунтовщиков, будто маленьких детей.
        Но что после принятых сегодня решений будет с Германией всего через несколько лет? Время течет быстро, Российская империя усиливается буквально на глазах, и не настанет ли в самом ближайшем будущем час, когда российско-германская граница, помимо его, кайзера, желания, вдруг превратится в линию фронта безнадежной для Германии последней войны?
        Об этом кайзер хотел поговорить с адмиралом Тирпицем - единственным человеком, которого германский монарх мог назвать своим личным другом. И поэтому сразу после завершения «рождественской» встречи эти два достойных германских политика уединились в выделенных для них апартаментах для приватного разговора. Правда, там были еще микрофоны в стенах, но о них в эти наивные времена еще никто не подозревал.
        - У меня такое чувство, мой добрый Альфред, - сказал кайзер, поставив кружку с чаем на каминную полку, - будто я невеста, только что сказавшая «да» перед алтарем. И теперь меня мучают сомнения, все ли мною было сделано правильно, не проявят ли русские из будущего, учитывая их страшную историю, коварство по отношению к Германской империи, ведь, лишившись последнего союзника, мы стали слабы как никогда. Если прежде наш разгром в случае войны был вопросом нескольких лет затяжной бойни, то теперь все кончится за несколько месяцев, даже если Британия ограничится лишь морской блокадой, а на сухопутные сражения будет взирать с галерки.
        - Не думаю, мой кайзер, что ваши опасения имеют под собой хоть какие-нибудь основания, - ответил Тирпиц. - Коварство и русские из будущего несовместимы. Они готовятся в случае нашего нападения разбить германскую армию в затяжном сражении, но никогда не будут нас обманывать, ибо ложь разрушает того, кто ее изрек, даже в большей степени, чем того, кто ей поверил. Это у них что-то вроде религии, и спорить с этим бессмысленно.
        - Да уж, мой добрый Альфред, - поежился Вильгельм, - русский князь-консорт однажды был готов прилюдно настучать вашему кайзеру кулаками по морде лица, но я уверен, что он никогда не стал бы мне лгать в светском разговоре. Не тот это человек - воин, а не подхалим. Есть еще так называемые военные хитрости, на которые так горазд этот пришелец из будущего, но если дело дойдет до них, то значит, для нас все пропало, потому что война с Россией уже в разгаре.
        Адмирал Тирпиц некоторое время помолчал, а потом начал говорить:
        - Наша военно-морская разведка с момента воцарения в России государыни Хельги очень внимательно наблюдала за тем, куда движется эта огромная страна, внезапно изменившая свой курс. Религия суровой простоты, которую исповедует новая русская власть, помноженная на огромные просторы и многочисленный народ с непонятным нам образом мышления, в итоге дают страшную силу, способную подмять под себя всю Европу. Но только в случае необходимости, ибо использовать свою силу всуе русские очень не любят. У выходцев из будущего даже есть такая песня - «Meinst du die Russen wollen Krieg (Хотят ли русские войны)». Она осталась им на память о той самой великой русско-германской войне, когда сначала немецкие армии после внезапного нападения подступили к Петербургу и Москве, а потом русские солдаты, после нескольких лет тяжелейших сражений, перемоловших ресурсы Германии, взяли штурмом разрушенный почти до основания Берлин…
        И адмирал стал нараспев цитировать: «Meinst du, die Russem wollen Krieg? Befrag die Stille, die da schwieg im weiten Feld, im Pappelhain, Befrag die Birken an dem Rain…» (Хотят ли русские войны, спросите вы у тишины, над ширью пашен и полей и у берез и тополей…)
        - Если мы, немцы, - сказал он потрясенному кайзеру, - не извлечем урок из той, другой, истории, то будем иметь дело с совсем иными русскими: умными, свирепыми, безжалостными и не считающими чужих потерь. Пепел жертв той войны стучит в сердце герра Одинцова, герра Новикова, всех остальных выходцев из будущего, а также всех тех, кто сплотился вокруг государыни Хельги, возводя мрачный монумент своего сурового величия. И в то же время - мы это отслеживали особо, - отношение к русским подданным немецкой национальности, а также к выходцам из германской империи ни на йоту не изменилось в худшую сторону. Конечно, кое-кого, с пренебрежением относившегося к своим русским сослуживцам и подчиненным, с треском погнали со службы, но все остальные русские немцы продолжают служить как ни в чем не бывало, делать карьеру и получать очередные чины. Даже если в случае неверных решений с вашей стороны или со стороны ваших наследников Германская империя окажется уничтоженной, то это не станет трагедией для немецкой нации. С момента падения Берлина пройдет совсем немного времени, а выжившие в войне немцы уже будут
встроены в имперскую государственную машину Третьего Рима, не делящую людей по национальным сортам.
        - Мой добрый Альфред! - воскликнул пришедший в ужас Вильгельм. - Неужели ты считаешь, что гибель нашей империи неизбежна, и все, о чем мы тут договариваемся, было напрасно?
        - По моим ощущениям, - ответил адмирал, - полгода назад вероятность самого неблагоприятного исхода была близка к ста процентам. Война, к которой в самом ближайшем времени готовились императрица Хельга и ее супруг, своим острием была нацелена против Германии, и только потом, после длительной мирной передышки и переваривания захваченного, они собирались перейти к североамериканскому вопросу. Дальнейшие действия вашего королевского величества шаг за шагом ослабляли эту угрозу, и на сегодняшнее утро она составляла уже что-то около шестидесяти процентов вероятности неблагоприятного исхода. Опасный момент наступил тогда, когда вы собрались оспорить предложенную вашей племянницей схему разделки туши австро-венгерского гуся. Я понял, что русские не отдадут просто так ни клочка той земли, где уже пролил свою кровь русский солдат, и едва успел вас остановить. Слово за слово - так начинаются войны. Сейчас, когда соглашение достигнуто, вероятность русско-германского столкновения и последующего краха Германской империи уменьшилась до тридцати процентов и отодвинулась на среднесрочную перспективу в
двадцать-тридцать лет. С одной стороны, это огромный прогресс по сравнению с первоначальной позицией, а с другой - все еще недопустимо большой риск. Наша главная цель находится за океаном, и только американские плутократы окажутся в выигрыше, если мы, русские и немцы, передеремся между собой.
        - Так значит, мой добрый Альфред, ты считаешь, что мы все делаем правильно? - с облегчением выдохнул Вильгельм.
        - По моему мнению, - ответил адмирал Тирпиц, - для полного успеха нам необходимо в полном объеме реализовать достигнутые договоренности. Еще один камень преткновения может появиться перед нами в том случае, если дети Франца Фердинанда, о судьбе которых пока ничего не известно, не переживут окончательное решение австро-венгерского вопроса, ибо тогда назначенные им троны потребуется как-то распределять. Насколько мне известно, русская императрица не хочет непосредственного присоединения Хорватии к Сербии, а Венгрии к России, да и нам тоже нежелательно включать Богемию в состав Рейха, по крайней мере, до тех пор, пока ее население окончательно не онемечено.
        - И что же ты предлагаешь, мой добрый Альфред? - спросил кайзер. - Насколько я тебя знаю, задавая вопрос, ты всегда имеешь на него готовый ответ.
        - Решение должно быть простым, - ответил Тирпиц. - Хорватам, которые сами завоевали себе независимость, следует позволить самим, без вмешательства извне, избрать себе короля по вкусу. При этом импотентным богемцам будущего монарха назначите вы, Ваше Величество. Чем плох ваш четвертый сын Ауви, недавно проигравший болгарские выборы русскому принцу Михаилу? А вот упрямым венграм имя их будущего короля назовет русская императрица Хельга, их будущая госпожа и повелительница. Вряд ли это будет кто-нибудь из Романовых, потому что венгерский король, носящий титул Его Апостолического Величества, непременно должен быть католического вероисповедания…
        - Я тебя понял, мой добрый Альфред, - сказал кайзер, - и думаю, что такое разрешение вероятного кризиса из-за возможных спорных тронов будет наилучшим. А сейчас давай посидим, посмотрим на огонь и подумаем о тех временах, когда наш Великий Флот Открытого Моря под вымпелами Германской империи отправится на завоевание южноамериканских владений…
        - Кстати, о Великом Флоте Открытого Моря, мой любимый кайзер… - сказал адмирал Тирпиц. - Перед тем, как приступать к его постройке, необходимо иметь не только оборудованные верфи и квалифицированный инженерно-технический персонал, еще нужны самые лучшие в мире проекты линкоров, крейсеров и эсминцев. Таковые, с использованием опыта будущих времен, имеются в русском Остехбюро, которым заведует Великий князь Александр Михайлович, но до того момента, пока между нашими империями не будет полного взаимопонимания, наших инженеров к тамошним конструкторским бюро не подпустят и на пушечный выстрел. Имейте это в виду.
        - Хорошо, мой добрый Альфред, - кивнул кайзер, - я учту, что мое хорошее поведение сулит нашей Империи не только мирное сосуществование и взаимовыгодное сотрудничество с одним из сильнейших государств на планете, но и доступ к настоящей сокровищнице знаний из другого мира. И это хорошо.
        ТОГДА ЖЕ И ПОЧТИ ТАМ ЖЕ, ПОМЕЩЕНИЯ ИМПЕРАТРИЦЫ ОЛЬГИ.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Императрица Всероссийская Ольга Александровна Романова;
        Канцлер Российской империи Павел Павлович Одинцов;
        Первая статс-дама и сердечная подруга императрицы Дарья Одинцова-Спиридонова.
        Во временном кабинете императрицы так же, с треском, горели дрова в камине, и Хозяйка Земли Русской вместе со своим главным боярином и его боярыней обсуждала дела минувшего дня. Ощущение у царицы было такое, будто огромный груз упал с плеч, и теперь можно выпрямиться и перевести дух. Прежде игра непрерывно шла на повышение - когда почти незаметно, когда резкими рывками; конечный же результат был не предрешен до последнего момента. Особо опасная ситуация сложилась, когда игра милейшего Франца Фердинанда по переустройству своей державы пошла вразнос и стало понятно, что процесс распада Австро-Венгрии больше не управляем. А что если на фоне жестокой ссоры с Францией из-за попытки убийства все того же Франца Фердинанда кайзер Вильгельм примет самое опрометчивое решение в своей жизни и вступит в конфликт с Российской империи в расчете на то, что один на один у него все же появляется шанс на победу? Но пронесло. Кайзер оказался умнее иных прочих, и не поддался соблазну устроить выяснение отношений с фатальным для себя результатом. А у императрицы Ольги и черновик указа о всеобщей мобилизации «в связи с
неспровоцированным нападением Германской империи» уже был готов. Но не пригодилось.
        Правда, канцлер Одинцов имел на этот счет свое мнение…
        - Понимаете, Ольга, - сказал он, - там, в нашем прошлом, Российская империя после Русско-Японской войны и Революции 1905 года выглядела слабой, побежденной и униженной, а о Константинопольской операции тогда и речи быть не могло. Поэтому кайзер Вильгельм и относился к твоему брату с оскорбительным пренебрежением сильного да умелого к слабому и неопытному. А когда примерно в те же сроки британцы поставили русскую кобылу в свое стойло, то он вовсе не обратил на это внимания. Ведь Шлиффен - голова. Стремительный удар по Парижу через Бельгию с обходом основных боевых порядков французской армии в Вогезах - и, не успеют в России провести мобилизацию своих сиволапых мужиков, как победоносная германская армия всей мощью разворачивается на восток. Но тут у нас все совсем не так. Русско-японская война закончилась нашей решительной победой. Порт-Артур, Цинампо и Тюренчен колом встали в глотке у всего прогрессивного человечества, а потом, как доказательство, что те победы не были случайностью, произошла скоротечная русско-турецкая война, увенчанная, будто короной, молниеносной Константинопольской операцией.
Перед такой Россией кайзер Вильгельм пасует. Вы помните, Ольга, как он растерялся, когда ваш супруг предложил ему выбор между простонародным ударом в морду и пулей в голову?
        - Помню! - вздохнула императрица. - Сашка тогда был неподражаем, а дядя Вилли мигом поделался паинькой.
        - Вот именно, Ольга, - кивнул Одинцов, - образ воинственного засранца - для германского кайзера это только игра на публику, сценический образ для театра одного актера; на деле же все он прекрасно понимает. В прошлый раз у него была вера в гениальность плана Шлиффена, но мы с самого начала поставили дело так, что пока он будет возиться с Францией (вероятно, безуспешно), мы с сербами, болгарами и итальянцами сожрем Австро-Венгрию, оставив Германию в одиночестве. Фронт в таком случае будет проходить где-то под Мюнхеном, где у Германии ни оборонительных рубежей, ни значительных водных преград. Во времена моей молодости именно в предгорьях Альп, через Чехию, Австрию и Баварию советские генералы планировали глубокий прорыв на всю глубину построения войск НАТО. В данный момент ситуация для Германии осложнилась настолько, что Австро-Венгрия уже пала, причем часть ее людского потенциала в случае конфликта выступит на нашей стороне, и только австрийских немцев можно будет с грехом пополам призывать в германскую армию. В итоге ваш дядя Вилли понял, что попытка оспорить у России что-то сверх того, что вы ему
выделили, может стоить ему короны, а немцам государства, а потому в очередной раз поделался паинькой.
        - Думаю, Павел Павлович, что вы правы, - вздохнула Ольга, - но все равно, пока мы с дядей Вилли не договорились, мне было как-то не по себе. Теперь дело за армией, которая должна поставить точку в венгерской истории - штурм Будапешта, если господин Андраши заупрямится, может быть еще тем кровавым делом. Я вообще не хочу класть всю Венгрию пусту, но тамошняя магнатерия закусила удила. Сашка пишет, что дело там кровавое дальше некуда, пленных ни мадьяры, ни наши не берут, а Сегед, разбитый артиллерией и заваленный трупами ополченцев, вооруженных одними винтовками Манлихера устаревших образцов, даже на него производит удручающее впечатление. Ведь Сашка у меня все-таки воин, а не мясник. Теперь я даже не знаю, удастся снова сделать Венгрию независимым государством или придется переселять всех венгров куда-нибудь под Магадан, и взамен заселять эти земли каким-нибудь добрым и работящим народом.
        - Ну зачем же сразу в Магадан и зачем всех подряд? - хмыкнул канцлер. - Венгры ничуть не менее иных прочих отзывчивы на добро и ласку, не надо только ставить над ними разных уродов. Просто до них еще не дошло, что прежняя жизнь закончилась навсегда, и возврата к старому не будет. Именно когда Александр Владимирович возьмет Будапешт (а это вопрос времени и человеческих потерь), и начнется переустройство Венгрии на новый лад.
        - Ну ладно, не будем толочь в ступе воду, - сказала императрица, - Когда Будапешт падет перед яростью нашего солдата или же степенно капитулирует перед неодолимой силой, тогда и поговорим. Сейчас меня больше беспокоит династический вопрос - что мы будем делать, если дети Франца Фердинанда, одному из которых и предназначен венгерский трон, не переживут этой смуты. Если заговорщики убили Франца Фердинанда и мадам Софию, то кто даст гарантию за жизнь маленьких детей, особенно если учесть, что главарь хунты принц Монтенуово истово ненавидел как Франца Фердинанда и Софию, так и их потомство?
        - Но в нашем прошлом после инцидента в Сараево с детьми покойной эрцгерцогской четы ничего не случилось, - возразил канцлер Одинцов. - Они благополучно выросли, а мальчики, если не ошибаюсь, еще успели в офицерских чинах послужить вождю немецкой нации Адольфу Гитлеру. А это совсем не та карьера, которой стоило бы гордиться.
        - В вашем прошлом, - хмыкнула Ольга, - когда еще был жив старый император Франц-Иорсиф, чинить расправу над детьми предыдущего наследника престола было невместно. Да и не было им тогда назначено никакой особой судьбы - росли они частными лицами, и в другом качестве их никто не воспринимал. Но тут все другое: после смерти своего отца эти дети превратились в символы, несовместимые с властью хунты. Особенно это верно для Аграма, считающего своего будущего короля из рода Гогенбергов залогом независимого существования и будущего процветания. Именно поэтому хорваты оружия не бросили, даже наоборот, наподдают сейчас и венграм, и итальянцам, чтобы те не совались со своим свиным рылом в их калашный ряд.
        - Кстати, - сказал Одинцов, - было бы неплохо, если бы Ваше Императорское Величество напомнило королю Виктору-Эммануилу, что мы не давали ему разрешения на попытку захвата Триеста. Я понимаю, что этот вопрос у него свербит, но нужно быть поскромнее, а то их карликовое итальянское Величество раскатало губу не только на Южный Тироль и Истрию, но и на населенную одними хорватами Далмацию. Хорваты сейчас союзники сербов - а значит, без пяти минут наши союзники. Воевать же против наших друзей чревато жестокими неприятностями.
        - Хорошо, Павел Павлович, - согласилась Ольга, - я отобью в Квиринальский дворец телеграмму соответствующего содержания. Нынешний итальянский король просто одержим завоеваниями. Не имея для этого своих ресурсов, он просто таскает куски с чужого стола. Ливию и острова в Ионическом море у турок мы ему взять позволили, но это только разожгло аппетит новоявленных колонизаторов. Теперь им хочется не только всего тобой перечисленного, но и Албании с Эпиром, где мы от греха подальше намеревались устроить независимый магометанский эмират.
        - Албания слаба и, самое главное, бедна, а потому нуждается в защите, - назидательно произнес наставник императрицы. - Сейчас, когда отношения между сербами и албанцами лучше некуда, нам нужно как можно скорее признать Эссад-пашу законным эмиром Албании и предложить этому достойному человеку вступление в Балканский альянс, со всеми вытекающими последствиями. То же самое требуется проделать в отношении Хорватии, несмотря на то, что у нее еще нет признанного всеми монарха. Главное, что это уже де-факто независимое государство, а не часть Австро-Венгерской империи. И вот тогда - кто не спрятался, мы не виноваты.
        - А не получится ли так, что мы сами нагребем себе такое количество врагов, с которым не сможем справиться армией постоянной готовности? - с сомнением спросила императрица. - Вступать в конфликт с Италией, не закончив дел на Венгерской равнине, мне кажется несколько опрометчивым решением.
        - О конфликте речь пока не идет, - возразил канцлер Одинцов, - но удочку на будущее забросить надо. В Албании итальянцы со времен первой Балканской войны контролируют только несколько портов на побережье Адриатического моря, зато вся остальная территория признает над собой власть Эссад-паши. Пока будут идти переговоры, обговариваться условия и совершаться прочие ритуальные действия, без которых не могут восточные люди, дела в Венгрии уже завершатся, а все причастные к ним отправятся к нам на каторгу. То же самое с Хорватией, только там переговоры пойдут поэнергичнее. Мы признаем бана-регента законной властью независимого королевства с тем условием, что в течении года с того момента будет избран новый монарх. Если выживут дети Франца Фердинанда, который в нынешней Хорватии просто национальный герой, то королем станет кто-то из них. В противном случае тамошнему Сабору следует предоставить широчайший выбор. Исключить следует только одну кандидатуру - самого бана Суспильо. Главное - удержать Сербию и Хорватию от слияния. Как стало известно нашей Загранразведке, в хорватских головах уже бродят дурные
мысли на эту тему. И при этом никаких угроз в сторону Италии, просто ваше монаршее неудовольствие. Если этот Виктор-Эммануил умный, то он все поймет правильно.
        - Этот Виктор-Эммануил, - с усмешкой произнесла молчавшая до того Дарья Одинцова-Спиридонова, - в свое время безо всякой борьбы уступил реальную власть краснобаю, пустозвону и позеру Бенито Муссолини, после чего двадцать два года сидел тихо, как мышка за печкой - так что и не поймешь, в Италии еще король Виктор-Эммануил или император Новой Римской империи Бенито Первый. Так что, думаю, и в этот раз все обойдется без скандала и битья посуды. Освободившиеся от венгерского фронта хорваты выкинут итальянцев за Изонцо, после чего итальянскому королю ради спасения лица придется подписывать мир, отговариваясь тем, что войну он объявлял не независимой Хорватии, а Австро-Венгерской империи.
        - Ну хорошо, - сказала Ольга, - вы оба правы, а потому, Павел Павлович, напишите соответствующее поручение господину Дурново, а я его контрассигную. Пусть начинает работу. С той поры, как мы примирились с Германской империей, старик стал счастлив как ребенок, и новое поручение, являющееся знаком Нашего доверия, будет ему только в радость. А сейчас давайте посидим тихо и помечтаем о временах, когда война в Венгрии закончится, и наши солдаты вернутся по домам. Знали бы вы, как я соскучилась по моему Сашке - сил нет ждать того момента, когда он снова сможет войти в мою спальню…
        1 ЯНВАРЯ 1908 ГОДА, ПОЛДЕНЬ. ВЕНГРИЯ, БУДАПЕШТ.
        Новый 1908 год начался для Венгрии, мягко выражаясь, интересно. Вечером тридцатого числа стало известно, что русские войска[26 - Петровская гвардия, новая гвардия и гренадерский корпус.], замкнув кольцо окружения вокруг оттесненной к крепости Перемышль Восточно-Галицийской группировки[27 - Десятый и одиннадцатый армейские корпуса австро-венгерской армии под общим командованием генерала от кавалерии Карла фон Ауэрсперга.], прорвали довольно слабые заслоны на Карпатских перевалах и вышли к Ужгороду. Перемышлем и окруженной вокруг него группировкой русское командование намеревалось заняться позже, когда осядет пыль сражений за Будапешт и Краков, после чего любое сопротивление станет бессмысленным. А пока все в стиле героя Тюренченского сражения безумно-храброго генерала Федора Эдуардовича Келлера: вперед и только вперед.
        В западной Галиции командующий блокированным в Кракове первым армейским корпусом генерал от инфантерии Мориц фон Штейберг отказался от почетной капитуляции, предложенной генералом Ивановым, и теперь там густым басом рявкают восьми-, девяти- и одиннадцатидюймовые осадные мортиры, неумолимо превращая древний город в груду битого кирпича. Пехота идет в атаку не ранее, чем на оборонительном рубеже будет полностью подавлено организованное сопротивление. Решение австрийского командующего сопротивляться до последнего горожанина и последнего солдата было идиотским, и более того, бессмысленным. На один австро-венгерский армейский корпус (не получивший, кстати, пополнения мобилизованными) навалились два русских корпуса постоянной готовности и осадный артиллерийский корпус резерва главного командования, уже показывавший свои чудеса во время осады и штурма крепости Одрин.
        На южном направлении для венгерского правительства тоже кисло: местность к северу от Сегеда до самого Дебрецена заполонили многочисленные, как саранча, и злые, как осы, дикие всадники императрицы Ольги. Они жгут поместья магнатов, разрушают оборудование железнодорожных стаций, мосты и пути, перерезают линии телеграфной связи, убивают помещиков, чиновников и телеграфистов. От крупных отрядов венгерских войск эти разбойники уклоняются, а мелкие истребляют до последнего человека. Ведет их воистину страшный человек - первая шашка русской армии, генерал от кавалерии Федор Артурович Келлер. За то, что венгерские магнаты взбунтовались против своего короля, русская императрица поставила своим верным слугам цель разорить и уничтожить их как политический класс. От жадной и много о себе понимающей так называемой «элиты» проблемы будут в любом государстве. А посему те из венгерских магнатов, что выживут в этой мясорубке, остаток своих дней проведут в местах, весьма далеких от благословенной Венгерской равнины - там, где зимой птицы замерзают на лету, а летом тучи комаров и мошки закрывают солнце.
        Тридцатого декабря, закончив перегруппировку и подтягивание резервов после кровавого штурма Сегеда, генерал Плеве и князь-консорт возобновили вроде бы медленное, но неудержимое продвижение в направлении Будапешта. Наскоро пополненные и кое-как вооруженные части гонведа, за два месяца войны понесшие изрядные потери, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее стали откатываться по направлении к своей столице. Пройдет неделя или десять дней - и перед жителями этого крупного города во весь рост встанет вопрос повторения Краковской трагедии, причем в еще более крупном масштабе. Брать упорно сопротивляющиеся города русская армия умеет, правда, при этом пощады не бывает ни правым, ни тем более виноватым.
        И если правительство графа Андраши-младшего, закусив удила, готовилось эвакуироваться в Дьер, Прессбург (Братиславу) или к черту на кулички, то большинству обитателей этого крупного города, особенно его рабочих кварталов, уходить было некуда. И тут свое веское слово сказала непарламентская, но очень влиятельная венгерская социал-демократическая партия, внутри которой, как эмбрион в курином яйце, уже сидел зародыш будущих коммунистов. Непарламентской эта партия была исключительно потому, что большая часть ее электората отсекалась от выборов имущественным цензом. В Венгрии того времени избирателями могли быть только уважаемые и состоятельные люди - владельцы недвижимости и обладатели счетов в банке. И законы их избранники писали исключительно в свою пользу. Такая ситуация в любом государстве непременно приводит к социальному взрыву, чаще всего случающемуся по итогам проигранной войны. Недаром же самыми радикальными из всех ландскнехтов революции, отметившихся во время Гражданской войны в России, были особи из числа мадьярских военнопленных.
        На излете двадцатого века в России после падения Советского Союза некоторые либеральные «мыслители» тоже призывали ввести такую систему, резко сужающую электоральное поле за счет неимущих и малоимущих. Но тогдашние власти побоялись проводить такой «эксперимент», ибо в эпоху, когда шахтеры стучали касками по Горбатому мосту, а на Кавказе была проиграна Первая Чеченская война, громыхнуть могло так, что не каждый владелец недвижимости сумел бы добежать до финской границы. На память о той эпохе нам остались измышления Виктора Пелевина и других, на данный момент позабытых властителей либеральных дум, себе желавших всего хорошего, а «быдлу» и «анчоусам», соответственно, всего плохого.
        Начальник Загранразведки полковник Баев, великий знаток человеческих душ и подледных политических течений, эту ситуацию улавливал во всем ее разнообразии. Еще в четвертом году, когда им с товарищем Мартыновым удалось увести в лагерь императрицы Ольги Ильича и Кобу, началось тихое срастание левых революционных и национально-освободительных движений Европы с зарубежной резидентурой Загранразведки. По этим каналам европейским союзникам большевиков поступало финансирование и агитационно-методические материалы, а некоторые деятели, подвергавшиеся преследованию полиции, находили на российской территории политическое убежище. Не миновала доля сия и венгерских социал-демократов, левый фланг которых был очарован творящимися в России социальными преобразованиями. Для вожаков левой оппозиции в сирой и убогой Венгрии, политически застрявшей в середине девятнадцатого века, Россия, разом шагнувшая на сто лет вперед (только без парламента и разных либеральных благоглупостей), сразу стала маяком и жизненным идеалом.
        Правда, солидный партийный социал-демократический мейнстрим, представителей которого левые крыли «оппортунистами», наотрез отказался от сотрудничества с Загранразведкой, ведь русские - это так плохо, что хуже и не бывает. Но полковник Баев от этого не расстроился. Он уже сделал ставку на одного молодого прогрессивного персонажа, главного редактора газеты «Непшава» Дьюлу Альпари (Мозеша Адлера), и теперь ускоренными темпами готовил его в диктаторы Будапештской коммуны и вожди будущей Венгерской коммунистической партии. Помогали будущему главному венгерскому коммунисту испанский товарищ Хосе де Ацеро[28 - В переводе с испанского «Иосиф Сталин».], под личиной которого скрывался наш старый знакомый Коба, а также аргентинская графиня Мария Луиза Изабелла Эсмеральда де Гусман, богатая вдова и весьма прогрессивная особа, которую превратности жизни вместо Белграда занесли в Будапешт. Блеск титула и бриллиантовая пыль в глаза в классовом обществе способны решить многое, если не все. Дьюла Альпари был вхож в дом донны Марии как интересный собеседник, а товарищ Хосе служил при ней управляющим и кем-то вроде
штатного любовника. А что: он молод, умен, знатен, хорош собой - что еще надо для молодой вдовы, желающей сочетать приятное с полезным?
        За время ускоренного обучения несостоявшегося товарища Сталина не только провели по всей программе Санкт-Петербургского университета (а учиться Коба умел и любил), но и на приличный уровень подтянули ему немецкий и испанский языки. Так что теперь никто и не подозревал, что это молодой прогрессивный испанец (вот еще одна социально отсталая страна, буквально кишащая революционерами) совсем не испанец, а вовсе даже русский грузин, проходящий спецкурс подготовки на очередного Великого Канцлера Империи. Если от господина Одинцова мировое сообщество в тихом ужасе, то можно представить, что начнется через пятнадцать-двадцать лет, когда его место займет очередная инкарнация товарища Сталина, на этот раз тщательно подготовленная к своей роли и отточенная до бритвенной остроты.
        На деятельность этой троицы венгерское правительство не обращала никакого внимания, потому что она казалась никак не связанной с войной, которую вели против Венгрии русская, сербская и хорватская армии. Но вот пришел критический час, когда Будапешт был готов вскипеть от ужаса и безысходности, и как раз в этот момент через резидентуру Загранразведки в Германии по телеграфу поступило сообщение: «Бабушка приезжает, обеспечьте встречу. Тетя Хельга». Обычная такая телеграмма, подобная тем, что в мирное время каждый день прибывают сотнями, но именно она поставила на уши все левое крыло социал-демократической партии и глубоко законспирированную резидентуру Загранразведки. План «Бабушка» был составлен с целью избежать тяжелого штурма города с многочисленными жертвами среди мирного населения и предусматривал организацию вооруженного восстания силами социал-демократов, а также прочей прогрессивной общественности. Опорой восставших должно было стать народное ополчение, сформированное буржуазными властями из рабочих будапештских заводов. По плану господ Андраши и Екельфалушши, эти люди должны были дотла
сгореть в безнадежные городских боях, забрав с собой на тот свет десять-двадцать тысяч русских солдат, но у русской императорской верхушки на этот счет было свое мнение.
        В полночь с тридцать первого декабря на первое января, когда всем порядочным людям положено желать друг другу доброго нового года, на улицы Будапешта вышли мрачные колонны вооруженных людей в новенькой еще необмятой форме гонведа. Трепетали во тьме алые флаги, красной краской были закрашены королевские кокарды на кепи, и красные повязки отличали «своих» от «чужих». Все делалась в соответствии с «Советами постороннего» от милейшего Ильича: Центральный Телеграф, телефонная станция, вокзалы, арсеналы, мосты и банки стали первой целью восставших. А вот на королевский дворец (он же Будайская крепость) сил во время первой ночной атаки уже не хватило. Очередь главной цитадели венгерской власти наступит после перегруппировки и пополнения сил уже первого января, при свете дня.
        Новогоднее утро; присыпанный тонким слоем снега, Будапешт встретил трепещущими повсюду алыми стягами. К полудню вооруженные колонны с пением «Марсельезы» выдвинулись к королевскому дворцу, но не нашли там никого и ничего. Еще в середине декабря, когда стало понятно, что после убийства милейшего Франца Фердинанда российская империя не намерена признавать императора Карла и, напротив, намеревается повести войну на уничтожение Венгерского королевства, на господствующей над городом горе Геллерт в так называемой цитадели Франца-Иосифа силами королевской гвардии начали оборудовать узел обороны. Этот укрепленный пункт, возведенный после восстания 1848 года с целью в случае повторного мятежа подвергнуть венгерскую столицу уничтожающему артиллерийскому обстрелу, уже десять лет был разоружен и заброшен. И теперь на вершину горы снова натащили пушек, виноградники на склонах вырубили, а отрытые по периметру окопы заняли истово преданные Андраши части, которые на фронт никто пока не отправлял.
        Именно там, в последней крепости старого мира, и нашло себе убежище правительство Дьюлы Андраши-младшего, ибо в такой ситуации бегство из Будапешта означало для этих людей гибель всего и вся. С другой стороны, правительство Тьера в аналогичной ситуации окопавшееся в Версале, в окрестностях мятежного Парижа одержало победу над французскими революционными массами, и Андраши с подельниками всерьез рассчитывали на повторение той истории. К тому же пушки, которые королевские гвардейцы втащили на гору, могли из края в край простреливать всю венгерскую столицу, а потому обломки былого величия были уверены в своей победе.
        5 ЯНВАРЯ 1908 ГОДА, ПОЛДЕНЬ. ВЕНГРИЯ, БУДАПЕШТ, ГОРА ГЕЛЛЕРТ, ЦИТАДЕЛЬ ИМПЕРАТОРА ФРАНЦА-ИОСИФА.
        Уже пять дней Будапешт находился во власти мятежного простонародья, а территория, контролируемая законным правительством, сузилась до маленького пятачки вокруг горы Геллерт. От этого известия фронт, и без того дышащий на ладан, развалился, отдельные части гонведа сами повернули к Будапешту, чтобы прийти на выручку своему правительству, другие же стали расходиться по домам. Зачем воевать, если все уже рухнуло, и в самом Будапеште народ поднялся против войны, которую магнаты развязали из-за того, что не желали терять доходы от владения Воеводиной и Хорватией, фактически превращенными ими в колонию. Какое дело до Хорватского вопроса рабочему, фермеру или мелкому лавочнику? Будет правительство в Будапеште контролировать Хорватию или нет - от этого подавляющему большинству венгров ни холодно, ни жарко. Некоторое время, даже при отсутствии общности интересов, государственная машина венгерского королевства крутилась по инерции из-за привычки низших подчиняться высшим. А потом - крак! - и под тяжелыми ударами русской армии все посыпалось мелким песком.
        Впрочем, с победой революции не все было так однозначно. Еще когда королевская гвардия готовилась защищать свою столицу от русского вторжения, она втащила в цитадель два десятка тяжелых пушек с боекомплектом, в том числе и четыре новейших для Австро-Венгрии того времени 240-мм осадных гаубицы Шкода, на тот момент единственные в австрийской армии тяжелые орудия с противооткатными устройствами. В артиллерийском вопросе государство сверхконсервативного императора Франца-Иосифа фатально отставало от всех прочих империй, включая Российскую. К 1907 году на вооружение австро-венгерской армии только-только успели принять легкую полевую пушку с противооткатными устройствами, в то время как в германскую армию подобная пушка поступила в 1896 году, затем на вооружение в 1897 году свою пушку приняли французы. В русской армии полевую пушку принимали на вооружение даже два раза: сначала, в 1900 году, не очень удачную модификацию, а затем, в 1902 году, уже знаменитую «трехдюймовку», она же «коса смерти»… Причем модель 1900 года частью распихали по разным полусоюзникам вроде Болгарии, частью передали в мобрезерв
на хранение (вдруг война).
        Но с вершины горы Геллерт даже устаревшие австро-венгерские пушки накрывают с гарантией тогдашний Будапешт, вплоть до самой дальней северо-восточной окраины. И вот премьер-министр почти павшего правительства Дьюла Андраши-младший, разъяренный случившимся афронтом, приказал открыть по собственной столице огонь на уничтожение: «да не доставайся же ты никому!» Шандор Векерле протестовал против такого варварского решения, но разве закусившего удила бешеного бабуина остановишь? Если «отец венгерской демократии» Лайош Кошут в упор «не замечал» разных словаков и хорват, то его последователи взяли за правило игнорировать собственный народ. Тяжелыми бомбами по поднявшим красный флаг жилым кварталам собственной столицы - это ведь так демократично. Взрывы, пожары, разрушенные дома, убитые мирные обыватели - что еще надо засранцу, чтобы вписать свое имя в историю? Крепость, которая пятьдесят лет была символом тирании императора Франца-Иосифа над свободолюбивым венгерским народом, подтвердила свое ужасное реноме. Правда, полного разрушения венгерской столицы не получилось. Той артиллерии, которую смогли
втащить на гору королевские гвардейцы, для этой цели оказалось недостаточно.
        Да и восставшие, несмотря на обстрел из тяжелых пушек, капитулировать отнюдь не собирались. Еще чего! Расшвыривая во все стороны прелые лохмотья разбегающегося гонведа, к Будапешту стремительно приближались армия генерала Плеве и морской корпус князя-консорта, и телеграф передавал вождям Коммуны сообщение: «Держитесь, помощь близка». Четвертого января утром передовая бригада полковника Дроздовского без боя вошла в оставленный венгерскими силами город Кечкемет, расположенный как раз на полпути между Сегедом и Будапештом. Никаких верных венгерскому правительству войск, способных воспрепятствовать соединению наступающей армии и повстанцев, поблизости не имелось. А впереди русских солдат птицей летел манифест императрицы Ольги, в котором говорилось, что она воюет не против венгерского народа, и даже не против венгерского государства, а против взбесившегося правительства господина Андраши, поднявшего бунт против своего законного повелителя и бросившего свой несчастный народ в пламя уничтожающей войны. Народная Коммуна в Будапеште называлась в этом манифесте благим делом, предназначенным уменьшить число
человеческих жертв, а участникам народного восстания против правительства Андраши-младшего русская императрица обещала не только прощение, но и любовь.
        Впрочем, забаррикадировавшиеся в Цитадели осколки прежней Венгрии об этом манифесте не ведали, ибо ведущий туда телеграфный кабель варварски обрубили и с окружающим миром господин Андраши общался только при помощи мортирных бомб и прилетающих в обратную сторону шрапнелей полевых пушек. Поэтому и господин премьер, и его министры пребывали в полной уверенности, что стоит русской армии дойти до Будапешта, как она первым делом примется подавлять народное восстание - ведь твердой монархической власти противны любые мятежники, и те, что пошли против классового общества, даже опаснее тех, что взбунтовались только против короля. Впрочем, по расчетам генерала Екельфалушши, русские войска подойдут к Будапешту не ранее десятого числа, и только потом смогут приступить к процессу подавления народного бунта. И в то время, когда в городе будут идти жесточайшие уличные бои, венгерское правительство, о котором все наверняка позабудут, собиралось исчезнуть, не прощаясь.
        Но все пошло совсем не так, как планировали господа венгерские министры. Русский князь-консорт (вот ведь неугомонный человек) во время наступления на Будапешт не отсиживался глубоко в тылу, а лично присутствовал при штабе бригады полковника Дроздовского. Вслед за этим авангардом двигался весь корпус, а за ним, как нитка за иголкой или плуг за лошадью, на Будапешт наступала вся экспедиционная армия генерала Плеве, подавляя только отдельные узлы сопротивления. Развязка драмы надвигалась стремительно, поэтому в первых рядах было необходимо присутствие человека, облеченного правом отдавать безусловные приказы от имени самой императрицы.
        Первые эшелоны в рывок на Будапешт выехали из Кечкемета еще в предрассветных сумерках, около восьми часов утра пятого января (даже на черепашьей скорости в тридцать верст в час, расстояние от пункта А (Кечкемет) до пункта Б (Будапешт) преодолевается менее, чем за три часа). И вот, наблюдатели на восточном бастионе Цитадели увидели, как через присыпанную тонким снежком равнину за парком Неплигет в сторону города мчит железнодорожный состав, оставляя за собой тонкую полоску паровозного дыма. Если взять бинокль и глянуть на происходящее вооруженным взглядом, то в поле зрения попадает трепещущий над локомотивом русский военно-морской флаг - синий косой крест на белом поле. И следом за первым составом где-то вдали видны дымки следующих поездов.
        Остановившись на пригородной станции Хедьялья, находящейся за пределами досягаемости даже самых дальнобойных орудий Цитадели, головной поезд выбросил из себя густую россыпь пехоты в черных морских мундирах, тут же принявшуюся занимать оборону вокруг места высадки. Минут через пятнадцать к станции подошел второй поезд - на его платформах отчетливо виднелись шесть укутанных брезентом артиллерийских орудий. Почти одновременно на дороге Иллей (такая магистральная улица, почти проспект), ведущей из Будапешта в восточном направлении, показалась одиночная пролетка под красным флагом. Свернув с магистрали на улицу Боттьян Вак, ведущую прямо к станции, пролетка беспрепятственно миновала оцепление солдат в черном (у тех на этот счет имелись конкретные приказы). Очевидно, что ее седока с нетерпением ждали.
        Граф Андраши, лично прибывший наблюдать эту непонятную картину, даже не догадывался, что имеет честь наблюдать очаровательную улыбку оскалившего зубы толстого полярного лиса, пришедшего как раз по его душу.
        Пушки на платформах были не просто пушками, а пятидюймовыми гаубицами нового строя, со всеми возможными новшествами, присущими изделиям, порожденным информацией из будущего - типа дульного тормоза, раздвижных станин и прочих прибамбасов. При том же осколочно-фугасном снаряде с головным взрывателем, что и у морского универсального орудия, гаубица использует не унитары, а раздельное гильзовое заряжание с переменными зарядами, при максимальной дальнобойности в десять с половиной километров. С позиций возле станции Хедьялья, недоступной для орудий Цитадели, эти гаубицы «сделают» последнее прибежище венгерских элитариев как на полигоне. Свою цель наводчики наблюдают визуально, и в то же время противник не в силах огрызнуться по ним ответным огнем.
        Эти новейшие орудия не успели на войну в Проливах, которая первоначально планировалась на лето следующего года. Не попали они и на освобождение Воеводины. Одну экспериментальную батарею прямо с завода кружным путем по Дунаю доставили в армию генерала Плеве, а вторая батарея «зажигает» у генерала Келлера (Федора Эдуардовича) на Карпатских перевалах. Так что сейчас орудия снимут с платформ и развернут на позициях на ближайшем к станции пустыре. А потом русским артиллеристам придет время ставить точку в этой дурацкой войне, начавшейся с невинной политической комбинации императора Франца Фердинанда и заканчивающейся полным распадом Австро-Венгерской империи.
        Но самым интересным был человек, приехавший на пролетке на станцию Хедьялья. Им оказался ни кто иной, как товарищ Хосе - второй человек в руководстве Коммуны, людям из будущего более известный под псевдонимом Коба. И встречался он там со светлейшим князь-консортом Александром Владимировичем Новиковым собственной персоной. Уж так сошлись звезды. Все было предрешено, но до момента истины еще оставалось какое-то время.
        5 ЯНВАРЯ 1908 ГОДА, ЧАС ДО ПОЛУДНЯ. ВЕНГРИЯ, БУДАПЕШТ, Ж.Д. СТАНЦИЯ ХЕДЬЯЛЬЯ.
        КОМАНДИР ЛЕЙБ-ГВАРДЕЙСКОГО КОРПУСА МОРСКОЙ ПЕХОТЫ, КНЯЗЬ-КОНСОРТ И ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ АЛЕКСАНДР ВЛАДИМИРОВИЧ НОВИКОВ.
        В свете позднего зимнего утра затянутый дымами Будапешт выглядел величественно, и в то же время жалко. С вершины горы Геллерт, ставшей цитаделью старого мира, грохотали тяжелые пушки, и там, где падали их снаряды, в городе занимались пожары. Господин Андраши и его подельники начали с того, что приказали убивать славян, хорват, сербов и русин, а закончили убийством своих соплеменников венгров, ибо отдать приказ стрелять из тяжелых орудий по жилым кварталам собственной столицы может только полный отморозок.
        - Василий Петрович, - сказал я командиру разгружающейся экспериментальной гаубичной артбатареи капитану Синевичу, - у меня в штате корпуса только скорострельные трехдюймовки и тяжелые минометы, так что вся надежда только на вас. Будьте добры, заткните глотку этим негодяям, чтобы не было их нигде и никак. Четырехметровые стены вы своими пятидюймовыми снарядами, конечно, не снесете, но этого и не требуется. Тяжелые орудия стоят совершенно открыто прямо во дворе крепости, потому что затащить в казематы эти громоздкие бандуры у венгров не было никакой возможности.
        - Будет исполнено, господин генерал-лейтенант, - козырнул в ответ Синевич и, круто развернувшись через левое плечо, отправился руководить развертыванием батареи на позициях.
        Хорошо, хоть при этом меня не обозвали «императорским высочеством» и «светлостью», а то были уже прецеденты. Но капитан Синевич - яркий представитель молодой железной поросли, и видит во мне, скорее, успешного военного вождя, командующего самым крутым и победоносным соединением русской армии, а не паркетного шаркуна, тишком пробравшегося в постель императрицы. Павел Павлович говорил мне, что последний раз нечто подобное Россия переживала во времена любви императрицы Екатерины и князя Потемкина-Таврического. Только замуж за своего милого друга та Великая Императрица так и не вышла. А зря. Сделала бы его после отстранения Гиреев вассальным Владетелем Крымским, а потом с чистой совестью - под венец. Да только вот зажравшейся нашей элите подобное было бы как серпом по фаберже, а потому Потемкина сперва отодвинули в сторону от императорского тела, а потом и вовсе отравили. Ольга у меня в этом смысле молодец, не в пример шлюховатой Екатерине - верная жена-однолюбка и ласковая мать, души не чающая в юном цесаревиче Александре Александровиче. Но полномочия у меня не меньше, а может, даже и больше, чем у
князя Потемкина. Ведь тот был как бы с боку припеку, любовник императрицы, а я - законный князь-консорт с бумагой, которая гласит, что тут, в Венгрии, мои повеления равны императорским, потому что на месте событий виднее. Поставить в этом деле не только военную, но и политическую точку - как раз моя работа.
        И ставить ее мы будем вместе с Кобой, которого местные знают как испанского борца за свободу народов товарища Хосе де Ацеро. В прежние времена мы с ним не часто пересекались, он больше работал с Павлом Павловичем, который натаскивал его как своего преемника. А вскоре после кампании в Проливах Коба и вовсе пропал с горизонта, но только для того, чтобы вплыть в самом нужном месте в самое нужное время. Рулит Будапештской Коммуной местный кадр Дьюла Альпари, весьма прогрессивный молодой товарищ правильной политической ориентации, а вот товарищами-помощниками у него товарищ Хосе и товарищ Мария (она же прогрессивная аргентинская графиня Мария Луиза Изабелла Эсмеральда де Гусман).
        Когда мне открыли тайну этого псевдонима (ибо на моем уровне играют только открытыми картами), я на некоторое время впал в состояние полного очешуения. Силен товарищ Мартынов, силен: это ж надо - суметь «перековать» несостоявшуюся цареубийцу Дору Бриллиант в «товарища Марию», яростного бойца невидимого фронта, сражающегося на нашей стороне. Хотя стоп! Если девушка с самого начала стремилась бороться за справедливость, а не просто с бомбой в руке бунтовала против мрачной действительности (это далеко не одно и то же), то перемена стороны в борьбе непременно пойдет ей на пользу. Тут, среди нас, не делят людей по национальным сортам, не обманывают и не предают на смерть - и не потому, что «нет отбросов, а есть кадры». Азефа, Савинкова и прочих им подобных товарищ Мартынов спихнул в выгребную яму истории и прикрыл крышку, чтобы не воняло. Не было никогда таких - и точка.
        Впрочем, на первую встречу Коба прибыл один, без доньи Марии. У часовых имелись соответствующие инструкции, так что пролетку под красным флагом беспрепятственно пропустили к самой станции. Товарищ Коба, то есть Хосе, был неподражаем. Пышные «испанские» усы с чуть подкрученными кончиками и бородка клинышком, как у Дзержинского, совершенно меняли привычный облик будущего «лучшего друга советских физкультурников». Дополняли облик вождя венгерской революции «ковбойская» шляпа из черной кожи и такая я же кожаная куртка-косуха, перетянутая офицерской портупеей, на которой висел автоматический пистолет маузера в деревянной кобуре - не столько оружие, сколько знак власти, как и красная повязки на рукаве.
        - Здравствуйте, товарищ Новиков, - пожимая мне руку, сказал Коба по-немецки. - Местные товарищи очень рады, что окончательно разбираться с венгерским вопросом будете именно вы, человек из будущего, с сочувствием относящийся к борьбе трудового народа за свои права.
        - Здравствуйте, товарищ Хосе, - ответил я на том же языке. - Местные товарищи правы, я тут оказался не случайно. Особая работа для особого человека. Надеюсь, все прошло без эксцессов?
        - Да нет уж, - усмехнулся Коба, - товарищ Одинцов просветил меня, как правильно ниспровергать прогнившие режимы, и чего при этом делать не стоит ни в коем случае, потому что тогда тебя возненавидит весть мир. Все было сделано в белых перчатках, и даже если кого-то пришлось изолировать от общества, то эти люди живы-здоровы, и даже не побиты кулаками. Все эксцессы случились только с противоположной стороны…
        И он мотнул головой в сторону горы Геллерт, вершина которой время от времени разражалась вспышками выстрелов тяжелых орудий.
        - В таком случае, - сказал я, - никакого кровавого подавления восстания не будет, как и возврата к прежней жизни. Детали мы еще обговорим, но для ваших товарищей они будут вполне благоприятны. Что касается противоположной стороны, то у меня для нее есть хорошая таблетка от дерзости. Думаю, что после курса лечения питательными клизмами господин Андраши и господин Екельфалушши станут куда сговорчивей…
        И в этот момент с пустыря, где на позициях развертывалась артиллерийская батарея, прогремел оглушительный выстрел. Я машинально вскинул к глазам десятикратный артиллерийский бинокль (весьма нужная штука для любого командира, если под рукой нет командно-наблюдательного пункта со стереотрубой). После положенных секунд полета снаряда по баллистической траектории на склоне горы Геллерта ниже Цитадели и немного правее встал султан фугасного разрыва. Еще не накрытие, но уже достаточно близко к тому. Второй выстрел другим орудием и вовсе ушел в молоко: видимо, снаряд прошел выше гребня горы и разорвался на ненаблюдаемом отсюда обратном скате. Но капитан Синевич не успокаивался, и третьим выстрелом залепил снаряд прямо в стену восточного бастиона. Из облака черного тротилового дыма и белой, как снег, известковой пыли во все стороны полетели брызги щебня. Стена толщиной в четыре метра оказалась сложена не из несокрушимого гранита или литого фортификационного железобетона, а из известняка, добытого в местном карьере. В середине девятнадцатого века, в эпоху дульнозарядных орудий, стреляющих чугунными ядрами,
толщина стены считалась важнее ее прочности, в крайнем случае, бастионы из кирпича и известняка облицовывали относительно тонкой каменной рубашкой. И точно: когда рассеялись дым и пыль, в бинокль стало видно, что в стене после взрыва осталась хорошая диагональная выщерблина полуметровой глубины и двухметровой длины.
        Но, несмотря на такой хороший эффект, чтобы снести эту дурацкую Цитадель до основания, потребовалось бы несколько артполков РГК, укомплектованных «Гиацинтами», а еще лучше «Пионами» или даже «Тюльпанами»[29 - «Гиацинт» - 152-мм гаубица с повышенной дальностью стрельбы, вес снаряда 43 кг. Производится и в буксируемом, и в самоходном вариантах. «Пион» - 203-мм самоходная пушка большой мощности, вес снаряда 110 кг. «Тюльпан» - 240-мм самоходный миномет, вес снаряда 130 кг.]. Или один «Тюльпан» с тремя-четырьмя фугасными минами (для пристрелки) и одной ядерной мощностью две килотонны. И все - неудачливое венгерское правительство можно было бы выносить за скобки при минимальном расходе боекомплекта. Но, к сожалению, а скорее всего, к счастью, такого тяжелого молотка у меня под рукой нет и не предвидится, а значит, будем обходиться тем, что имеется. И эти гаубицы сами по себе как армейский инструмент чудо как хороши.
        Впрочем, капитан Синевич и без моих указаний понимал бесперспективность разрушения Цитадели до основания силами огня своей батареи. Так что после очередной поправки черный султан следующего взрыва выметнулся откуда-то из крепостного двора, и еще два пристрелочных снаряда легли примерно туда же. А вот так жить уже можно; после некоторой паузы, должно быть, последовала команда «десять снарядов, беглый огонь» - и пушки замолотили в темпе «бери больше, кидай дальше». Коба, совершенно оглушенный этой канонадой, открыл рот. И правильно - барабанные перепонки целее будут.
        И вот, когда артиллерийская вакханалия была в самом разгаре, во дворе Цитадели, где один за другим вздымались перекрывающие друг друга султаны разрывов, сверкнула ярчайшая ярко-розовая вспышка, и вершину горы затянуло белесым облаком, через которое прорывались черно-смоляные клубы дыма, вызванные разгорающимся пожаром. Тем временем батарея капитана Синевича, не исчерпав отпущенного лимита снарядов, продолжала молотить в прежнем темпе. Вот грохнул последний выстрел, настала благословенная тишина, а над Цитаделью, изрядно разрушенной взрывом артиллерийского боекомплекта, через некоторое время прекратили взметываться султаны. Ветер медленно сносил в сторону от вершины горы Геллерт завесу гари и пыли - и вот на траурно-черном фоне пожарища, сначала робко, а потом все увереннее, затрепетал белый флаг капитуляции. Честное слово, ничего не сделал, только вошел…
        Коба потряс головой, как купальщик, вышедший из воды, еще раз посмотрел на руины Цитадели, над которыми полоскался белый флаг, и потрясенно сказал:
        - Умеете вы, товарищ Новиков, объяснять людям серьезность своих намерений. Эти гады пять дней пили у нас кровь, а вы едва появились, и сразу показали результат!
        - Все очень просто, товарищ Хосе, - сказал я, - нашим артиллеристам удалось объяснить противнику, что с недоступной для венгерских пушек дистанции они будут делать с ним все, что захотят, лишь бы по железной дороге вовремя подвозили боеприпасы. Героев там, на горе, нет, герои не стали бы стрелять из тяжелых пушек по мирному городу, по женщинам и детям. Запомните этот момент. Если вы когда-нибудь еще столкнетесь с подобными нелюдями, то знайте, что их ни в коем случае нельзя отпускать живыми. Ведь они даже не могут отговориться тем, что просто исполняли чьи-то распоряжения. Нет, они сами принимали преступные решения, разрабатывали политику и отдавали приказы. Так что теперь их ждет капитуляция, а потом военно-полевой суд и вывешивание на просушку. Иначе нельзя.
        - Говоря о преступных решениях, вы имеете в виду их бунт против императора Франца Фердинанда? - поспешил спросить Коба. - А то что-то я вас, товарищ Новиков, не пойму…
        - Бунт против императора, - сказал я, - это сущая мелочь на фоне их приказов уничтожать мирное население сербо-хорватской и русинской национальности, что потом вылилось в приказ подвергнуть артиллерийскому обстрелу жилые кварталы собственной столицы. Если бы дело было только в бунте против австро-венгерского императора, нам не пришлось бы подвергать их Цитадель гаубичному обстрелу, и вообще не понадобилось бы штурмовать Будапешт. И ваше восстание тоже было бы избыточным, ибо первоначально моя супруга собиралась только забрать у Венгрии сербские и хорватские земли, да еще обязать местных правителей некоторыми народолюбивыми кондициями, вроде тех, что уже действуют в Российской империи. Ну, вам, товарищ Хосе, эти условия известны…
        - Да, - кивнул Коба, - эти условия известны, и они вполне устраивают венгерских товарищей - разумеется, за исключением необходимости сохранить в Венгрии абсолютную монархию. Но, как я понимаю, с этим условием спорить бесполезно.
        - Бесполезно, - подтвердил я. - Впрочем, следующий монарх совершенно нового типа в Венгрии планируется далеко не сразу, ибо ему еще требуется вырасти и набраться разума в специальных учебных заведениях, а пока Венгрией будет править Регентство. Хотите стать Регентом, товарищ Хосе?
        - Нет, товарищ Новиков, - отрицательно покачал головой Коба, - не хочу, потому что не чувствую родство с этой землей и этим народом.
        - И правильно, - сказал я, - повышающую квалификацию работу мы вам найдем где-нибудь в другом месте, а сейчас, раз уж принуждение старого правительства к капитуляции уже исполнено, давайте сядем в поезд и поедем на Восточный вокзал, знакомиться с народом. Время пришло.
        5 ЯНВАРЯ 1908 ГОДА, ЧАС ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ. ВЕНГРИЯ, БУДАПЕШТ, ВОСТОЧНЫЙ ВОКЗАЛ.
        АРГЕНТИНСКАЯ ГРАФИНЯ МАРИЯ ЛУИЗА ИЗАБЕЛЛА ЭСМЕРАЛЬДА ДЕ ГУСМАН, ДЛЯ СВОИХ «ТОВАРИЩ МАРИЯ»
        Будапештская коммуна - это мои лучшие дни и часы. Тут я чувствую себя среди своих, народной героиней, с красным знаменем наперевес поднявшейся на баррикады. Конечно, иногда меня преследуют мысли, что вся это красота ненадолго: придет русская армия и снова поставит взбунтовавшееся простонародье в стойло… Но я гоню такие подозрения прочь. Люди, которых я узнала на протяжении своей второй жизни, никогда не опустятся до подлости и низости. Они и страдающий народ Доры Бриллиант отпустили на свободу без всяких условий - что им какая-то венгерская революция.
        Первоначально моим местом работы должен был быть Белград, но когда пакетбот «Заря Востока» доставил странствующую аргентинскую графиню, ее свиту и багаж в Неаполь, поступила новая вводная - Будапешт. Что ж, одна европейская столица ничуть не хуже другой, поэтому я сразу изменила свои намерения. Деньги у меня были, так что я провела в гостинице только несколько дней, пока расторопные слуги подыскивали для меня подходящий особняк за приемлемую сумму. И как только соответствующее жилье нашлось, я переехала под его кров. Я, богатая, прогрессивная, немного взбалмошная аргентинская графиня, вступаю в контакты не только с представителями местной аристократии, но и просто с интересными людьми. В мой дом были вхожи не только графы и бароны, промышленники и фабриканты, но и врачи, прогрессивные журналисты, писатели, врачи и адвокаты.
        К богатеньким (аристократам и буржуа) при этом я относилась как повар к кроликам и цыплятам, миленьким живым существам, предназначение которых - быть зажаренными в кипящем оливковом масле. А чего их жалеть - они-то ради своих прибылей тоже никого не жалеют. Зато местный простой народ сделался непосредственным предметом заботы донны де Гусман. Никто не выделял так много денег на благотворительность, как одна взбалмошная заокеанская графиня. На самом деле средства, конечно, были не мои, а русской Загранразведки, но это было неважно, потому что там не жалели денег на создание нужных политических настроений в соседних странах, а Венгрии, как выяснилось позже, и вовсе отводилась особая роль.
        Однажды, в конце сентября, в мой дом вошел человек, которого местный венгерский бомонд теперь знает как испанского кабальеро весьма прогрессивных взглядов - Хосе де Оцеро. Он предъявил настолько весомые верительные грамоты, что я сразу взяла его к себе управляющим. Сложно жить одинокой молодой графине без сильного мужского плеча… Но когда я узнала его поближе, Хосе стал мне не только помощником в финансовых и хозяйственных делах, но и личным другом. А потом мы стали любовниками… Впрочем, еще увидев впервые этого человека, я уже тогда поняла, что между нами непременно что-то будет. Наверняка и у него тогда промелькнула эта мысль: об этом свидетельствовал желтый блеск, зажегшийся в глубине его глаз, который он тут же поспешил потушить. Но как бы он ни старался скрыть свой мужской интерес, женское чутье сложно обмануть… Он вообще напоминал мне хищника, молодого тигра - что-то было в нем дикое, необузданное, до поры до времени дремлющее под оболочкой благовоспитанного сеньора. Меня сильно влекло к нему, и, конечно, он не мог этого не заметить.
        Словом, Хосе, с его горячим темпераментом, совершенно затмил несбыточные мечты о господине Мартынове. Да и как личность, Хосе еще более велик и многозначен, чем господин охранитель из будущего, и именно с Хосе я впервые стала по-настоящему счастлива как женщина.
        В прошлой жизни мы - эсерка Дора Бриллиант и эсдек Коба - наверное, вовсе не смогли бы встретиться, а если бы и встретились, то между нами сразу же вспыхнули бы бессмысленные и бесплодные споры о том, чей метод борьбы за народное счастье вернее. Впрочем, у Савинкова я бы, пожалуй, долго на свете не зажилась. Большая часть тех, кто доверился его руководству, заканчивали жизнь либо на виселице, либо с бомбой на теракте, абсолютно бессмысленном с точки зрения развития революции. И потому, когда я узнала о смерти этого человека, сердце мое осталось холодным. Гори он в аду, мерзкий мизерабль, губитель душ невинных девиц, которые летели на его отравленную славу, будто мотыльки на пламя свечи! Теперь, когда Савинков умер, душа моя окончательно успокоилась. С прошлым покончено навсегда. Я - новая, и я живу!
        С товарищем Хосе у нас все по-другому. Мы с ним состоим в одной организации, исповедуем одни и те же идеалы, делаем одно дело, а по ночам делим одну постель. Ох уж эти жаркие ночи на смятых простынях, когда двое, становясь одним целым, в утомлении засыпают, переплетаясь руками и ногами… Именно эти бурные предреволюционные ночи оставили во мне будущую сестренку или братишку малыша Алекса, отчего я тоже оказалась весьма счастлива.
        Тем временем над Венгрией сгущались тучи, гремел гром, а в отдалении уже лязгала металлом война. Гроза была все ближе. То, что началось как бунт венгерских элит против переустройства государства Габсбургов на федеративный лад, превращалось в ожесточенную межнациональную войну, в которую на стороне Хорватии ввязались Сербия и Россия. Оказалось, что в далекие времена, лет двести назад, Венгрии достался кусок сербских земель, и теперь это маленькое, но очень дерзкое королевство потребовало их обратно. А чего бы не потребовать, если за их спиной стоял старший русский брат и непринужденно поигрывал шипастой дубиной-моргенштерном. Убиение в Черноморских проливах Больного Человека Европы глазами газетных корреспондентов наблюдал весь мир, и одного это должно было хватить для того, чтобы венгерская элита покорно склонила голову и добром выполнила все условия своего императора и русской царицы.
        Но добром не получилось. Прогремели выстрелы, пролилась кровь, а венгерское правительство распорядилось уничтожать в приграничной зоне все селения с нелояльным невенгерским населением. Я могу сказать, что премьер-министр Андраши в таком случае действовал как слабый человек, поступающий назло своему противнику, даже если и во вред себе. Хосе потом лично мне наедине на пальцах ног объяснил, что такое монархическая версия Соединенных Штатов Европы, в которую хотел перестроить свое государство несчастный Франц Фердинанд, и почему эта идея является утопией чистейшей воды.
        Так и получилось. Никакого альянса корон, объединенных одной головой, не вышло, а получилась картина лебедя, рака и щуки. Сначала, когда воевали где-то далеко, в Воеводине и Славонии, в самом Будапеште обстановка была спокойная. Но потом, по мере того, как русские и сербы отодвигали фронт от Белграда, положение становилось все хуже. Цены на все съестное поднимались, и многие из беднейших слоев населения стали голодать. Особенно больно было смотреть на отощавших детей. И это при том, что запасы продовольствия в Будапеште имелись, только принадлежали они богатым людям, извлекающим из голода дополнительные прибыли. Графиня де Гусман, конечно, использовала свои средства для помощи голодающим, но по сравнению с масштабами бедствия ее возможности были до неприличия малы.
        А потом русская армия еще раз прорвала фронт под Сегедом, и в самый канун Нового Года мы получили приказ на проведение вооруженного восстания. В самый раз, ибо, промедли мы еще немного - и стихийный бунт доведенных до отчаяния людей был бы неизбежен. И вот ведь что интересно: венгерские власти совершенно не замечали настроения своего народа. Для отражения ожидающегося в ближайшее время штурма своей столицы русской армией они стали формировать в будапештских районах батальоны резервной гвардии. Десять районов - десять батальонов, в то время как преданных правительству войск в городе было не более двух батальонов: один размещался в Будайской крепости, а второй в Цитадели. Никто из резервистов не хотел умирать за правительство графа Андраши, которое будет свергнуто в любом случае - неделей раньше или неделей позже - так что никого особо убеждать не понадобилось. Тем более что по Будапешту в списках уже ходил манифест русской царицы, в котором она объявляла, что воюет не против самой Венгрии, а против ее дурных правителей.
        Восстание у нас получилось на «отлично» - все точно по инструкции, пересланной из Петербурга. Главным коммунаром мы сделали местного товарища, известного вожака левого крыла социал-демократической партии Дьюлу Альпари, а уже при нем состояли советники-интернационалисты: товарищ Мария и товарищ Хосе. Вот так графиня де Гусман еще раз сменила облик, превратившись в богиню революции товарища Марию, выступившую с красным знаменем впереди батальона резервной гвардии, направлявшегося брать под контроль здание Центрального телеграфа.
        Сказать честно, такую полноту жизни я не ощущала никогда, даже в то время, когда в бытность Дорой Бриллиант готовила покушение на русского императора Николая. Тогда я была несчастной затурканной дурочкой, закованной в узы своих национальных предубеждений, которую ловкие интриганы втемную использовали в своих интересах… Зато сейчас я представляю политическую картину во всем ее многообразии, понимаю свое место и роль в сложившейся диспозиции. Да, я сознательно выступаю на стороне моих бывших врагов, ибо, изменив к лучшему Россию, они теперь в том же направлении меняют весь мир.
        Дом, который я купила в Будапеште, был разрушен во время артиллерийской бомбардировки. Видимо, там, на горе Геллерт, кто-то прознал о той роли, которую я играла в революции, и решил если не убить строптивую иностранку, то хотя бы отомстить ей материально. Но я не обратила на это никакого внимания - главное, что спаслись все мои домашние и самый дорогой для меня человек - малыш Алекс. Зато на местных произвела большое впечатление та легкость, с которой сиятельная графиня де Гусман махнула рукой на дымящиеся руины. Местные графья так не могут, и будут сутки напролет завывать над каждым гнутым форинтом, и за гнутый же форинт готовы убивать без счета.
        А сегодня утром под Будапешт прибыл супруг русской императрицы генерал Александр Новиков. Хосе, который сошелся с этими людьми из будущего гораздо ближе моего, рассказывал, что англичане называют этого человека Воином Пришельцев и ужасно его боятся. Надо сказать, что не прошло и часа с момента его прибытия, как эта репутация подтвердилась в полном объеме. Какие-то совершенно новые пушки (я в этом не разбираюсь), изготовленные по проектам иных времен, прибывшие вместе с мужем русской царицы после недолгой публичной порки, заставили заткнуться батареи Цитадели, тиранившие город, а ее гарнизон из королевских гвардейцев после этого выбросил белый флаг.
        Прежде я никогда не встречалась с русским князем-консортом лично, а видела только его изображение на портретах. На меня этот человек произвел впечатление подавляющей все силы и непререкаемой правоты. Куда там до него главному охранителю господину Мартынову, который оказался только слабой копией с великолепного оригинала… Если бы не некоторые обстоятельства, то я бы захотела ребенка уже от этого самого лучшего из всех возможных человеческих самцов. Но, во-первых - я уже непраздна, во-вторых - на самом деле я люблю Хосе, в-третьих - попытка залезть в постель к супругу императрицы может быть смертельно опасной или вовсе бесполезной. Даже весьма злоязыкий российский Высший Свет и клубящееся вокруг него облако дам полусвета по поводу интрижек князя-консорта предпочитают не распространяться - то ли потому, что их нет, то ли оттого, что сплетники не желают иметь дела с милейшим Евгением Петровичем (Мартыновым). Этот язык отрежет, поджарит и заставит сожрать…
        Поэтому, когда Хосе представил меня мужу русской императрицы, под серым взглядом суровых очей я только скромно потупила глаза и сделала книксен.
        - Сделано хорошо, товарищ Мария, - по-немецки сказал князь-консорт, пожимая мне руку. - Моя супруга чрезвычайно довольна и намеревается наградить вас за заслуги перед Российской империей орденом Святого Станислава Первой Степени. Так что готовьтесь к поездке в Санкт-Петербург на аудиенцию к Ее Императорскому Величеству Ольге Александровне Романовой.
        После этих слов русского князя-консорта собравшийся на привокзальной площади народ разразился радостными криками, потому что их любимицу заметили и высоко оценили, а я застыла в удивлении, будто пораженная столбняком. Хосе говорил мне, что и императрица, и ее супруг прекрасно осведомлены о том, кто на самом деле скрывается под вывеской графини де Гусман. И даже после этого от меня не пытаются отделаться тугой пачкой банкнот (ведь считается, что все еврейки до предела меркантильны), а вместо того делают вид, что я и в самом деле урожденная графиня, и награждают одним из высших орденов Российской империи. Невероятно…
        Из ступора меня вывел Хосе - он крепко взял меня за локоть и по-испански[30 - Мария и Хосе в результате спецподготовки, помимо русского, владеют немецким и испанским языками. По-русски им говорить совершенно не рекомендуется, немецкий же в Будапеште начала двадцатого века был понятен большей части населения примерно так же, как во времена СССР русский для жителей столицы одной из союзных республик. Остается только испанский язык, якобы родной для обоих - на нем можно говорить в присутствии посторонних, и не выдавать при этом тайн.] сказал:
        - Тс-с-с, дорогая товарищ Мария… Не надо так волноваться. Супруг русской императрицы очень странный человек, но еще более странная сама царица, которая ломает все представления о том, какой должна быть правящая особа. Я знаю этих людей уже почти четыре года, но каждый раз они вновь удивляют меня. Для них и в самом деле нет ни эллина, ни иудея, ни мужика, ни графа, и каждого они оценивают только по его заслугам и достоинствам. Так что выпрями спину, улыбнись и сделай шаг вперед, и помни, что весь мир смотрит только на тебя.
        Так я и сделала, спасибо Хосе за хороший совет. Еще раз присев в книксене, я сказала, что польщена столь высокой оценкой своих скромных заслуг. Не думала я ни о какой награде, а только о том, чтобы как можно лучше сделать свое благое дело. И это - святая истинная правда, клянусь Пресвятой Девой…
        8 ЯНВАРЯ 1908 ГОДА, 11:45. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Императрица Всероссийская Ольга Александровна Романова;
        Канцлер Российской империи Павел Павлович Одинцов.
        После того, как в Будапеште окончательно пало правительство Андраши-младшего, война в Венгрии прекратилась как-то сама собой. Гонвед просто начал расходиться по домам, зачастую прихватывая с собой оружие, а части регулярной имперской армии или окольными путями пробирались к Вене, или капитулировали перед победителями. Хорваты и сербы, державшие фронт по своим естественным границам, вдруг поняли, что противник перед ними просто исчез. Радости-то у них было - ибо без участия русских армий, взявших врага в железные клещи, эта война с Венгрией грозила затянуться надолго.
        Сербы, конечно, с радостью отхватили бы себе куски территории с чисто венгерским населением, но их жестко одернули из Петербурга, а хорватский домобран развернулся на сто восемьдесят градусов вокруг левого плеча - разбираться с назойливыми пожирателями макарон, которым захотелось немножечко Триеста. Но молодому независимому хорватскому королевству (смерть Франца Фердинанда окончательно разорвала связь Аграма и Вены) крайне нужен был первоклассный порт на Адриатическом море, в то время как у Италии таких оборудованных портов как у дурака махорки. Ничего личного, только финансовый интерес пропускать чужие экспортно-импортные потоки через свою таможню и пополнять таким образом бюджет. Ровно из тех же меркантильных побуждений Греция стремилась отжать у Болгарии порт Салоники, но в данной версии реальности вовремя остановилась, напоровшись на решительное «Фу!» из Санкт-Петербурга.
        А вот итальянцы от соблазна не удержались - скорее всего, потому, что отношения Хорватии, считавшейся частью Австро-Венгерской империи, и патронируемого Россией Балканского союза до сих пор никак не были формализованы. Вроде бы и союзник, но пока неизвестно, как будет дальше. Но то, что было невозможно при живом Франце Фердинанде, с момента его смерти превратилось в насущную необходимость. Специальная делегация от хорватского Сабора уже выехала в Белград вести переговоры по присоединению к Балканскому союзу, и в ближайшее время ожидались результаты этого визита. От Болгарии, а заодно и Российской империи, в переговорах должен был участвовать болгарский царь Михаил Четвертый, он же любимый брат русской императрицы Великий князь Михаил Александрович. В сложившихся обстоятельствах единственным способом для Виктора-Эммануила избежать больших неприятностей было вовремя извиниться и оттянуть войска за линию границы. Не было никогда никакой войны - и точка.
        В Австрии осторожничающие германские генералы в первых числах января подошли на ближние подступы к Вене. В любом другом случае кайзер Вильгельм приказал бы крушить все подряд направо и налево, но в Австрии он хотел показаться своим будущим подданным добрым господином. Поэтому Вторая (или третья, если первой считать ту, что была при Фридрихе Великом) австро-прусская война шла в крайне щадящем, можно даже сказать, игривом режиме. Германцы нежно щипали австрийцев за ляжки и спрашивали: «Не пора ли сдаваться, камрады?». Некоторые сдавались, другие, избегая столкновений, отходили все ближе к столице. Идея, что все немцы должны жить в одном государстве, овладела массами по обе стороны фронта, а австрийские солдаты к тому же совершенно не хотели умирать за внезапно свалившегося им на головы «императора» Карла Первого и его регентов-кукловодов. Покойный Франц Фердинанд еще имел определенный авторитет во всех слоях общества, но о нынешних властях такого сказать было нельзя. Генерал-полковник Франц Конрад фон Хётциндорф сразу после переворота был отправлен в отставку, но среди офицеров Генерального штаба и
армейских генералов у него имелось большое количество сторонников и единомышленников. В условиях, когда Венгрия уже пала, гонвед разошелся по домам, и Австрия осталась одна в неравной борьбе против кайзера Вильгельма, который играет с ней как кот с мышью, военный переворот в пользу прекращения войны с братским германским народом становился практически неизбежен.
        Если бы австрийская пропаганда в течение двадцати-тридцати лет (примерно со времени предыдущей войны) талдычила только о том, какие плохие эти пруссаки, впитавшие в себя изрядную толику автохтонного славянского населения (хотя в самих австрийцах славянских кровей не меньше), а кайзер Вильгельм вообще исчадие ада - тогда межнемецкая война удалась бы на славу. Но дело в том, что старый император Франц-Иосиф сорок лет обрабатывал свой народ в прямо противоположном ключе (прямо как Моисей, только наоборот). Его пропаганда твердила, что Германия - это лепший друг и партнер, единственный союзник и залог существования Двуединой империи, и что нет у австрийцев народа ближе, чем немцы. И вот, когда Франца-Иосифа не стало, а его наследники уже не внушали людям такого доверия, германский кайзер Вильгельм пришел собирать урожай. Он и в нашем прошлом тоже забирал бы Австрию[31 - 11 ноября 1918 года нашей истории император Карл I сложил полномочия, и уже 12 ноября Национальная ассамблея заявила, что «Немецкая Австрия является демократической республикой» (статья 1) и «…является частью Республики Германия»
(статья 2). Позже на плебисците в провинциях Тироль и Зальцбург большинство населения (98 и 99 %) высказалось за объединение с Германией. 22 ноября Национальная ассамблея официально провозгласила, что все немецкие районы Цислейтании подчиняются Германии. Однако против такого объединения выступила Антанта. 10 сентября 1919 года канцлер Карл Реннер подписал Сен-Жерменский мирный договор 1919 года, который был ратифицирован Национальным Собранием 21 октября. Согласно его положениям, название республики было изменено с «Немецкая Австрия» на «Австрия» и любые попытки объединения страны с Германией были запрещены.], да только поражение в Первой Мировой войне помешало сбыться этим намерениям.
        В самой Венгрии обстановка тоже была, мягко выражаясь, мутной. Будапештская Коммуна контролировала саму столицу и пригородные земли вокруг нее. На северо-востоке вплоть до Дебрецена и на юго-востоке до Сегеда поддержание правопорядка временно лежало на оккупирующих эти земли частях русской армии, на прочей же территории Венгрии, включая Словакию, творились хаос, анархия и безвластие. Наивысшая концентрация смуты и беспорядка охватила Трансильванию, где до сих пор горели помещичьи имения, а большие и малые города выглядели, как древнеримские крепости, осажденные взбунтовавшимися варварами.
        А в Российской империи в разгаре промышленно-экономический подъем, в Сибири в меридиональном (с севера на юг) направлении к месторождениям полезных ископаемых строятся железные дороги, вокруг узловых станций как грибы растут города. По зимнему времени, плотно, как в войну, в восточном направлении отправляются эшелоны с переселенцами, а навстречу им на запад идут составы с зерном нового урожая для прокорма растущих промышленных центров. В Петербурге и Москве строятся первые моторостроительные, автомобильные, и даже самолетные заводы; первый разведывательный аэроплан Гаккеля (не успевший на войну в Проливах, как и новомодные гаубицы) уже пробороздил небеса. И в то же время на закрытых от посторонних глаз полигонах уже месят снег гусеничные машины, которым предстоит стать первыми русскими танками. Все на пределе возможности: «скорее, выше, дальше, быстрее, мощнее». Не зря кайзер Вильгельм опасался внезапных сюрпризов, ох не зря…
        И как раз в этот горячий момент русская императрица решила обсудить с канцлером Одинцовым вопрос, что делать дальше с этой Венгрией, оторвав того от не менее важных дел.
        - Павел Павлович, - сказала она, усевшись в свое персональное кресло, - победа в Венгрии достигнута, но положение проще не становится. Никакого законного правительства, с которым можно было бы договориться, на территории Венгрии не имеется, и законного монарха тоже. А ведь мы первоначально совсем не намеревались настолько глубоко влезать в эти венгерские дела, и лишь хотели гарантировать интересы и безопасность нашей союзницы Сербии. Воеводина - и ни верстой дальше. А все обернулось совсем по-другому. Кашу заварили, теперь требуется расхлебывать, а ведь по плану окончательным улаживанием ситуации должен был заниматься Франц Фердинанд.
        - Нет больше Франца-Фердинанда, - сказал канцлер Одинцов, - и государственности у Венгрии тоже нет. Коммуна в Будапеште - это не государственность, а только ее эрзац…
        - Совершенно с вами согласна! - воскликнула императрица. - Из мятежа не может произрасти ничего хорошего, только кровь, горе и убийства. Но, к сожалению, восстание простонародья во вражеской столице оказалось единственным доступным Нам способом для уменьшения человеческих жертв среди мирных жителей Будапешта и потерь среди наших солдатиков. Мы с самого начала в этом сомневались, а вы с Игорем Михайловичем (полковник Баев) заранее знали это наверняка, и, более того, загодя приготовили для этого восстания все необходимое - и людей, и средства. Но теперь, когда дело сделано, а нужный нам порядок так и не наступил, что делать дальше?
        - Временно, до проведения всеобщих выборов, - сказал канцлер Одинцов, - править Венгрией должен триумвират из вождя Коммуны левого социал-демократа Дьюлы Альпари, премьер-министра последнего довоенного правительства Шандора Векерле и Вашего представителя и одновременно командующего оккупационной армией генерала Плеве…
        - Постойте-постойте, Павел Павлович! - всплеснула руками императрица. - Каких выборов? Разве вы собираетесь учреждать в Венгрии Республику?
        - Ни в коем случае, - ответил Одинцов, - до выяснения всех обстоятельств я намереваюсь учредить Регентство. Но оно тоже может опираться либо на законного, но временно недееспособного монарха, либо на законно избранный Парламент, учреждающий Регентский совет и инициирующий процедуру элекции основателя новой династии. С недееспособным, но законным монархом, насколько я понимаю, у нас пока в Венгрии туговато, да и Парламент, избранный по старым законам, отсекающим от этого процесса большую часть венгерского населения, тоже не может считать легитимным представителем мадьярского народа.
        - Да, - прикусила губу Ольга, - так и есть. Германские войска заняли замок Артштеттен, являющийся семейным владением императора Франца Фердинанда и императрицы Софии, но не нашли там никого, кто мог бы просветить нас по поводу судьбы детей последнего законного австрийского императора. Да и по поводу венгерского парламента я с вами полностью согласна. Ведь именно он сформировал то самое правительство, которое, взбунтовавшись против своего короля, развалило Австро-Венгерскую империю, и в итоге погубил огромное множество людей, включая Франца Фердинанда. Кстати, по поводу Шандора Векерле - разве он не того… не взлетел на воздух вместе с господином Андраши и прочими министрами?
        - Нет, - усмехнулся канцлер Одинцов, - с Шандором Векерле все благополучно. Когда Дьюла Андраши-младший приказал начать обстрел Будапешта из тяжелых орудий, наш герой из-за этого поругался с ним настолько жестоко, что угодил в тюремное подземелье под Цитаделью, где благополучно пересидел все последующие перипетии. Потом, когда после взрыва гарнизон капитулировал, пришли повстанцы, извлекли из подвала жертву тирании и без грубостей отправили в городской дом под домашний арест. Все ваши установки о непричинении вреда деятелям предыдущего режима выполняются восставшими с неукоснительной точностью, хотя первоначально пан Векерле шипел и плевался, как какой-то дикий кот.
        - Ничего, - кивнула повеселевшая императрица, - после разговора с Сашкой господин Векерле станет как новенький. Умеет мой супруг вразумлять воинствующих упрямцев: если не ударом кулака в лицо, так тихим добрым словом.
        - Такие сильные меры не понадобились, - хмыкнул канцлер, - данный персонаж согласился сотрудничать с народным правительством после разговора с графиней де Гусман, которую он очень ценит за объем благотворительных пожертвований и искреннее сопереживание венгерскому народу.
        - Графиня де Гусман? - с сомнением в голосе произнесла императрица. - Насколько я помню, под этим сценическим псевдонимом скрывается иудейка, при рождении носившая имя Дора Бриллиант… Мы послали ей известие о награждении орденом Святого Станислава и о приглашении на личную аудиенцию, а теперь находимся по этому поводу в сомнении…
        - Вы, Ольга, произнося эти слова, в первую очередь находитесь в плену предубеждения, как и ваш ПапА, - назидательно произнес Одинцов. - Христос сказал, что нет ни эллина, ни иудея, и тем исчерпал суть вопроса. В нашей общей истории имелись отборные уроды, в жилах которых не текло ни капли еврейской крови, и, наоборот, чистокровные иудеи показывали первосортные душевные свойства. А если углубиться в суть эволюции человека, иначе именуемую антропогенезом, то выяснится, что обусловленная наследственностью модель поведения одинакова по всей планете, все различия скрываются внутри этнокультурных систем, проистекающих из воспитания. Прав ныне еще здравствующий господин Киплинг: если взять младенца и бросить его волчице, то получится волчонок, а если овце - то ягненок. И если человек сам, при минимальной посторонней помощи, сумел порвать тенета деструктивной этнокультурной системы, в которой был воспитан, то честь ему за это и хвала. Раскаявшемуся грешнику не следует напоминать о том, что он грешил и, более того, родился во грехе… И вообще, для Всевышнего такой человек дороже трех праведников, ибо
Господь ценит каждую спасенную душу, а такую, мятущуюся, в особенности.
        - Да, Павел Павлович, - сказала Ольга, - вы правы, и графиню де Гусман мы должны любить не меньше, чем кого-то другого, оказавшего нам великую услугу. Мне даже стало интересно, что в своей душе может чувствовать особа, пережившая такой коренной перелом сознания? Но это потом, а сейчас я думаю, не пора ли отзывать Сашку вместе с его корпусом в Санкт-Петербург? Со всеми усмирительными и политическими делами, которые еще могут случиться в Венгрии, прекрасно справится и Павел Адамович (Плеве), один раз уже успешно управившийся для Нас с румынской проблемой.
        - Я думаю, что Вы правы, - согласился канцлер Одинцов, - и Александр Владимирович в ближайшее время будет нужен нам здесь. Вот только должность у генерала Плеве должна быть такая, чтобы, пока в Венгрии все не утрясется, он там был главным персонажем, а не просто стоял рядом с местными деятелями. Если венгерские дела пустить на самотек, то тамошние революционеры и контрреволюционеры устроят такое, что нормальному человеку и в голову не придет. Были, знаете ли, прецеденты в нашем прошлом…
        - Венгрия - страна побежденная, а следовательно, подчиненная, - ответила императрица. - Поэтому полномочия у Павла Адамовича по наведению порядка будут драконовские. Должность его будет называться… «начальник русской военной администрации Венгрии и председатель Регентского Совета». Измениться это положение может не раньше, чем мы утрясем вопрос с престолонаследием и формированием легитимного венгерского правительства, с которым можно будет подписать мирный договор.
        - Насколько я понимаю, должность короля или королевы Венгрии закреплена за одним из детей покойного Франца Фердинанда, ибо это было обещано их отцу? - спросил Одинцов.
        - Да, Павел Павлович, - ответила Ольга, - так и есть. Императорские обещания надо выполнять вне зависимости от того, жив человек, которому вы обещали, или умер. И только если все дети Франца Фердинанда гарантировано умерли - только тогда мы перейдем к кастингу среди сторонних претендентов. Но это уже совершенно особая статья, потому что я совершенно не представляю, где взять лояльного России принца-католика.
        - Лояльных России католиков, способных претендовать на какую-либо корону, вполне возможно приискать в Польше, - ответил Одинцов, - чай, не бином ньютона. Многие поляки из знатнейших семей служат вам верой и правдой. Но не это должно быть сейчас предметом нашей заботы. Скажите, что мы будем делать, если дети Франца Фердинанда и мадам Софии пропадут безвестно, не обнаружившись ни среди живых, ни среди мертвых. Принц Монтенуово - это тот еще пакостник, готовый мстить своему старому врагу даже за гранью жизни и смерти. То, что императорскую чету похоронили без подобающих ритуалов - это полбеды; беда, с точки зрения престолонаследия, может случиться, если сейчас детей Франца Фердинанда ошибочно посчитают мертвыми, а лет через десять или пятнадцать они объявятся - живы-здоровы, воспитаны в крестьянской семье. Или это будут не настоящие Гогенберги, а подходящие по возрасту самозванцы, предназначенные для того, чтобы устроить смуту внутри сферы нашего влияния.
        - Да, Павел Павлович, это вполне может быть, - согласилась Ольга. - Хорваты у себя как хотят, дядюшка Вилли с Богемией тоже пусть поступает по своему усмотрению, а с Венгрией дела нужно вести тщательней. И если у нас не будет стопроцентной уверенности в судьбе потомков Франца Фердинанда, в ожидании прояснения вопроса потребуется учредить Длинное Регентство, при котором королевский трон будет вакантен, а обязанности монарха станет исполнять назначенный нами человек.
        15 ЯНВАРЯ 1908 ГОДА, 12:10. ПАРИЖ, НАБЕРЕЖНАЯ Д’ОРСЭ.
        По набережной рядом с серо-стальными водами Сены, в которых отражаются низкие лохматые облака, вдоль ограды здания Министерства Иностранных Дел и Бурбонского дворца, где размещается Национальное Собрание, движется бесконечный поток людей - такой же серый, как и зимнее небо над их головами. А в воздухе над этой толпой реют алые транспаранты, и начертаны на них не слова «СВОБОДА, РАВЕНСТВО, БРАТСТВО», а «ХЛЕБА, ХЛЕБА И ЕЩЕ РАЗ ХЛЕБА!» и «ТРЕБУЕМ ТВЕРДОГО МАКСИМУМА ЦЕН!». Когда народ проходит мимо Национального Собрания, тысячи глоток изрыгают проклятия в адрес господ депутатов, в то время как те сидят смирно, как мыши под веником. Для полного колорита, помимо транспарантов и алых знамен, над толпой не хватает колышущейся щетины ружейных стволов, пик, или хотя бы крестьянских вил. Возле Бурбонского дворца толпы круто сворачивают налево и по мосту Согласия движутся в сторону Елисейских полей. Там в одноименном дворце, временно оставшемся без хозяина, заседает правительство, там находятся люди, что могут решить их вопросы.
        Нынешние протесты намного жестче и непримиримее, чем то, что творилось в Париже в конце сентября, когда взбрыкнувшее «общество» высказалось против выдачи на международное судилище месье Клемансо. И правильно: тогда по улицам маршировал так называемый «средний класс», зажравшийся и самодовольный, а сегодня идут работяги с парижских заводов, железнодорожники и работники городских служб. Хлеб во Франции еще есть, и его немало, ибо полностью запасы в элеваторах закончатся только к концу весны, но «невидимая рука рынка» вздернула цены на съестное на такую недосягаемую высоту, что люди победнее уже вынуждены выбирать, поесть самим или накормить своих детей.
        И, кстати, разные иностранцы, даже такие упрямые, как господин Мережковский, давно покинули Ля Белле Франсе, перебравшись в места, гораздо более удобные для жизни. В Германии, милитаризированной, да еще и поменявшей свои политические предпочтения, таким людям неуютно, в Британии на них смотрят с высокомерием, как на унтерменшей. Поэтому они едут поездом через бельгийскую границу (где пропускают всех, кроме обладателей французских паспортов) до Гента, там садятся на пароходы и отправляются в путешествие через океан в самую демократичнейшую страну в мире, славный город Нью-Йорк. Там эти пена эмигрантского сообщества и оседает в ожидании момента, когда злокозненная власть императрицы Ольги рухнет, и им можно будет с гордо поднятой головой вернуться в Россию. Другие - те, что попроще или поумнее (вроде Бальмонта) - вернулись по домам сразу, как только начались неустройства, только их головы при этом были стыдливо опущены. Они больше не призывали Русь восстать против ужасной тирании, а, наоборот, стремились скорее смешаться с толпой и сделаться по возможности незаметными. Вроде бы никто и никуда не
уезжал.
        А тут еще в воздухе подобно порыву штормового ветра пронеслось известие о Будапештской Коммуне, бередящее память в народе о старых славных денечках Парижа, штурме Бастилии и отчаянных боях на революционных баррикадах. В прошлом, когда становилось совсем плохо, парижский плебс умел сказать свое веское слово, и сейчас власть имущие боятся, что голодный Париж полыхнет самым безобразным мятежом - ведь Будапешт полыхнул. Правда, французам неведомо о той роли, которую в Венгерской истории сыграла русская Загранразведка, а также о том, что Париж русской императрице ни в каком виде не нужен, поэтому ее люди (которые во французской столице, конечно же, имеются) только наблюдают за ситуацией, но ни во что не вмешиваются.
        Наблюдает из окна своего особняка за творящимся безобразием и посол Германской империи в Париже принц Гуго фон Радолин граф Лещиц фон Радолин-Радолинский, отпрыск давно онемеченного польского аристократического клана. Германская Империя непроизвольно смотрит на свою западную соседку, как на пышную куриную котлету, которая соблазнительно исходит паром и соком. И хоть в Берлине знают, что вся эта вкуснятина - не более чем морок и отрава, слюна на государственном уровне у немцев выделяется не хуже, чем у собаки Павлова. Если правительство Франции свергнут бунтующие толпы (президента у Франции уже нет), то защищающие эту страну Брестские соглашения перестанут действовать, и германская армия сможет войти в Париж, чтобы навести порядок. Так что не исключено, что в толпе имеются не русские, а как раз германские агенты, которые подогревают ее настроения и указывают направление ненависти. Вавилон - то есть Вашингтон, то есть Карфаген, то есть Париж - должен быть разрушен.
        ТОГДА ЖЕ И ПОЧТИ ТАМ ЖЕ. ЕЛИСЕЙСКИЙ ДВОРЕЦ, ЗАСЕДАНИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА.
        Премьер Аристид Бриан в раздражении мотнул головой в сторону занавешенного окна, за которым по проезжей части двигались галдящие толпы, и сказал:
        - Господа министры, должен вам сообщить, что Третья Республика на краю гибели. И причиной тому не вражеское вторжение и даже не транспортная блокада, в которую нас взяли монархические державы. Нет, причиной нашей погибели станет алчность наших буржуа, решивших, что цены на все необходимое можно взвинчивать до бесконечности. О безумцы! Если народ взбунтуется и бросит вас с чадами и домочадцами под пилы, железные молоты и топоры, то разве помогут вам неправедно нажитые богатства, разве сможете вы их забрать с собой в ад, разве послужат они вам утешением на Страшном Суде?
        - Но мы не можем ограничить инициативу наших предпринимателей! - воскликнул Жан Дюпуи, министр торговли и промышленности. - Попытка ввести максимум, как того требует плебс приведет к тому, что продовольствие и вовсе исчезнет из свободной продажи, ибо французские крестьяне не захотят отдавать покупателю свою продукцию за бесценок.
        Несколько лет назад, в бытность министром сельского хозяйства, этот персонаж поучаствовал в учреждении банка Креди Агриколь и теперь этот монстр, контролирующий примерно треть внутреннего сельскохозяйственного производства Третьей Республики, являлся главным выгодополучателем от стремительного роста цен на продовольствие. Ни о каких фермерах-крестьянах в середине января речи уже не шло, владельцами запасов зерна являлись частные банки и аффилированные с ними структуры. Это именно они наживались на полуголодном существовании французского народа, а не фермерские кооперативы, которые непосредственно пашут землю и собирают урожай. Ну а месье Дюпуи исполнял роль лоббиста этих финансовых учреждений во властных структурах.
        Когда императрица Ольга и канцлер Одинцов создавали корпорацию «Росзерно», со всеми ее ссыпными пунктами, элеваторами, селекционными станциями и программами беспроцентных семенных ссуд, они преследовали цель развития российской деревни, изрядно истощенной сорока пятью годами выкупных платежей. Прибыльность корпорации желательна, но не обязательна. Главная прибыль для государства должна была заключаться в расширении посевов, улучшении урожайности и повышении благосостояния крестьянского сословия. А когда создавали банк, то думали в первую очередь о прибыли, и только о ней. С иными целями банки не создают, даже если в их названиях мелькают слова «сельскохозяйственный», «инвестиционный», «реконструкции», «развития» и т. д. Главное слово все равно «банк».
        Видимо, Аристид Бриан подумал примерно о том же.
        - Вы, Жан, не говорите ерунды, - сказал он. - Когда им это надо для сохранения внутреннего спокойствия, на горло буржуазной алчности умеют наступать и Россия и Германия. Вы думаете, русская царица создала свое «Росзерно» только для того, чтобы наложить свою императорскую руку на денежные потоки от экспорта пшеницы? Да нет, дополнительные деньги в русскую казну - это лишь побочный результат от создания этой корпорации, а главным итогом ее деятельности стало увеличение производства зерна на одну треть. На треть всего за три года - вы можете себе это представить? А ведь прежде там тоже орудовали люди, стремящиеся скупить товар подешевле и продать подороже, но русская императрица в своей неумолимой манере освободила их от этих хлопот. А если где-то случается неурожай, как у нас сейчас, государственная корпорация из своих резервов начинает продавать хлеб по демпинговым ценам, чем препятствует попыткам русских буржуа нажиться на людском несчастье. Ваша же затея довольно неплохо работала в спокойные годы, но сейчас, когда мир встал на дыбы, она просто убивает нашу Милую Францию.
        - Все равно установление ценового максимума приведет только к тому, что хлеб с прилавков исчезнет совсем, - сказал Жан Дюпуи. - И в то же время у вас просто нет никаких государственных амбаров, откуда вы могли бы осуществлять сбивающие цену хлебные интервенции, и нет денег, чтобы купить еду и просто раздать ее голодающим.
        - Да, - подтвердил министр финансов Жорж Кошери, - денег нет, причем не только на хлеб для плебса, но и на что-нибудь еще. Я бы ввел дополнительные налоги, но вы же знаете, как к этому отнесутся все круги общества - от простонародья до самой богатой буржуазии. Никто не любит отдавать свое, и неважно, будет это пара сантимов или миллионы франков. Все думают, что государство должно функционировать бесплатно. Быть может, мы продадим что-нибудь ненужное - например, нашего милейшего Жоржа (Клемансо), который уже обошелся нашей Милой Франции в изрядное количество золотых франков?
        - Да, - поддержал коллегу Жан Дюпуи, - месье Клемансо - единственная ценная ненужность, которая у нас есть. Отдать его на суд международного трибунала - и все у нас будет почти так же, как и до этой дурацкой истории. «Почти» - это потому, что политическую репутацию нашей Милой Франции будет крайне сложно отчистить от налипших на нее обвинений, ведь это вам не костюм, на который уронила свой помет ворона, а нежная и деликатная субстанция.
        В ответ на эти словесные эскапады двух министров Клемансо только слабо дернулся, будто усталая лягушка, к которой в очередной раз приложили проводки с электротоком. Такие словесные атаки в последнее время чрезвычайно участились, и только ленивый не напоминал бывшему премьеру о том, какой он бяка. Нет, если бы план разжечь большую войну удался, то Клемансо оказался бы на коне, но так как провокация провалилась, то и данный персонаж сдулся, словно проткнутая ножом резиновая кукла. Был лидер нации - и нет его.
        - Месье, - с надеждой сказал он, - о чем вы говорите? Еще немного - и у тиранов одна за другой заполыхают революции. Коммуна в Будапеште уже случилась, на очереди Вена, Берлин и Петербург…
        - Жорж! - воскликнул министр юстиции Луи Барту. - Коммуна в Будапеште - это дело рук русской Загранразведки, или что-то вроде того. Супруг русской царицы месье Новиков побывал во взбунтовавшейся венгерской столице и был с восторгом принят вождями переворота. Построив у себя монархический социализм, русские увидели, что это хорошо, и принялись внедрять эту систему везде, куда дотянутся их руки. И этот их социализм - гораздо более радикальный, чем могут помыслить себе даже самые радикальные социалисты во Франции. Сейчас я опасаюсь, что стоит кому-нибудь в Санкт-Петербурге потерять терпение и щелкнуть пальцами, как мирные протесты у нас под окнами тут же обернутся самым безумным бунтом, и мы не успеем оглянуться, как ревущая толпа вознесет на трон нового Бурбона или Бонапарта. И неважно, что такого человека не видно поблизости: когда в претенденте на престол появится необходимость, господин Одинцов, аки Господь, слепит его из глины и палок, а потом вдохнет в свое творение душу.
        - Аминь, месье Барту, - хмыкнул Аристид Бриан. - Вы достаточно ярко обрисовали нашу перспективу. А теперь скажите, что мы должны, по вашему мнению, делать?
        - Я думаю, - ответил тот, - что мы уже достаточно поиграли в упрямство, и эта игра уже стоила нам немало - как в деньгах, так и в человеческих жизнях; а уж если в Париже случится революция, то наши головы наверняка окажутся в корзине под гильотиной. Поэтому я присоединяюсь к мнению предыдущих ораторов. Пора признавать поражение, сажать милейшего Жоржа и его подельников в клетку, перевязывать ее атласной ленточкой и начинать переговоры с монархическим альянсом об урегулировании ситуации.
        Клемансо хотел было с возмущенным видом вскочить с места, но решительный жест Аристида Бриана опрокинул его обратно.
        - Вы, Жорж, уже сказали все, что могли, - устало сказал премьер-министр, - и не только, как свинья, вляпались в грязную историю, но и втащили в нее нашу Милую Францию. Пожалуй, месье Барту прав, и дальнейшее выжидание будет смерти подобно. Чем быстрее мы закончим с этим делом, тем лучше. Отсюда вы отправитесь не к себе домой, а в тюрьму, и будете находиться там до той поры, пока мы не урегулируем вопрос с вашей экстрадицией в руки международного правосудия. Месье Пишон, телеграфируйте, пожалуйста, в Лондон, Берлин и Санкт-Петербург о том, что мы готовы вступить в предметные переговоры по урегулированию кризиса, сложившегося между нашими странами. В Вену ничего сообщать не надо, поскольку тамошние власти, скорее всего, тоже окажутся на скамье подсудимых. Германский император их вот-вот дожмет…
        18 ЯНВАРЯ 1908 ГОДА, 13:15. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Императрица Всероссийская Ольга Александровна Романова;
        Канцлер Российской империи Павел Павлович Одинцов.
        Императрица с самого утра пребывала в приподнятом настроении: совсем недавно закончилась венгерская история, и любезный Сашка вместе со своим корпусом направился в Санкт-Петербург; а тут еще Париж, поломавшись для приличия четыре месяца, выкинув белый флаг, вступил в переговоры об улаживании политических вод, взбаламученных злосчастным Белградским инцидентом. Весь день семнадцатого января Париж, Лондон, Берлин и Петербург перестукивались телеграммами, пока не пришли к взаимоприемлемым решениям. Во-первых - трибунал над неудачливыми поджигателями Мировой Войны пройдет в древнем германском городе Нюрнберге, и там же впоследствии разместятся судебные органы Брестского Альянса, предметом заботы которых станут преступники, покусившиеся не на одну страну, а на несколько государств разом. Во-вторых - дело Клемансо-Пикара-Дюпона не будет объединено с делом хунты принца Монтенуово, потому что тот преследовал личные политические интересы, никак не связанные с желанием французов чужими руками отвоевать Эльзас и Лотарингию. Убийц императора Франца Фердинанда по своим законам будет судить кайзер Вильгельм, так
как место преступления, да сами преступники, с момента завершения Австрийской операции окажутся в его юрисдикции. В-третьих - с момента передачи международных преступников в руки германской полиции режим транспортной блокады Французской республики упраздняется. Пароходы «Росзерна» с грузом пшеницы и готовой муки в ожидании распоряжений стоят на рейде Генуи.
        - Итак, - сказала императрица, усаживаясь в свое «личное» кресло, - не прошло и четырех месяцев с начала блокады, а французы уже спеклись. Я-то думала, что, проявив упрямство в самом начале, они продержатся подольше…
        - В самом начале пресса объясняла народным массам, что если чуть-чуть поужаться с потреблением хлеба, то можно дотянуть до следующего урожая, - хмыкнул Одинцов. - А по факту получилось, что основные запасы муки и зерна в Третьей Республике принадлежат хозяевам жизни французов, то есть господам Ротшильдам, а те без малейшего содрогания воспользовались ситуацией и взвинтили цены до небес. В результате во Франции стала складываться классическая революционная ситуация, когда низы доведены до отчаяния и не хотят жить по-старому, а верхи утрачивают инструменты для сдерживания их ярости. Ведь армию и полицию тоже следует хорошо кормить, а средств на это нет, ибо хозяева жизни любят брать, но крайне неохотно отдают. Бюджет пуст, жалование чиновникам и офицерам задерживается, рационы в армии сокращены до минимума. Если хотите, мы можем вызвать сюда господина Ульянова, и он, как специалист, бегая из угла в угол (разве что не по потолку), разъяснит вам французскую ситуацию во всех подробностях.
        - Нет уж, Павел Павлович, не надо господина Ульянова, - улыбнулась Ольга, вспомнив эмоциональные объяснения «вождя мирового пролетариата», - мне и ваших слов достаточно.
        - В таком случае должен добавить, - сказал Одинцов, - что к более решительным действиям парижских деятелей подтолкнула… Будапештская Коммуна. Эти кадры возомнили, что и в Париже у нас есть такая же глубоко законспирированная организация, и что, мол, стоит вам щелкнуть пальцами, как случится всеобщее народное восстание, головы нынешних министров упокоятся в корзинах с отрубями, а на французский трон воссядет представитель бурбонской, орлеанской или бонапартистской династии. Монархический социализм российского типа постепенно стал входить в моду, ибо он исключает революционные эксцессы и следующий за ними период смуты, гражданской войны и прочих неустройств.
        В ответ Ольга разразилась смехом, представив себе французских министров, напуганных ими же вымышленной угрозой.
        - Грешно смеяться над больными людьми, - с укоризной вымолвил канцлер Одинцов, когда она просмеялась.
        - Не могла удержаться, Павел Павлович, - сказала Ольга, утирая слезы, - уж больно смешно вы все это представили.
        - Я бы заметил, - сказал тот, - что гораздо сильнее французских министров должен был пугать риск военного переворота, осуществленного каким-нибудь харизматичным генералом, провозгласившим себя Спасителем Отечества. Бывали, знаете ли, прецеденты - когда самая непотребная демократия через такие перевороты впадала в вопиющую военно-полицейскую деспотию. Так хозяева жизни спасают себя от народного гнева, подставляя под удар ничего не значащих статистов. А вот это уже будет не смешно. Диктатура латиноамериканского толка в Европе нужна нам даже меньше республики.
        - Но все же единственная республика в Европе - это стыд и позор на наши монархические головы, - сказала императрица.
        - Почему единственная? - удивился канцлер Одинцов. - А как же Швейцария?
        - Швейцарцы - люди без амбиций, - отрезала Ольга. - Ты их не трогай, и они никого не тронут. Деньги из банка могут не отдать наследникам, если те не предъявят достаточных доказательств - это факт. Но и только. Ни организации политических убийств, ни попыток государственных переворотов, ни интриг, как бы разжечь войну поужаснее, с их стороны ждать не стоит. А с Францией уже были примеры подобного: то Робеспьер, то Наполеон Первый, то Наполеон Третий, то вот Клемансо - и каждый раз на нашу русскую голову.
        - Робеспьера прикончили еще до того, как он успел доставить неприятности России, - сказал Одинцов, - но я, кажется, понимаю ход вашей мысли. По-латыни слово «Республика» обозначает «общее дело», но даже тогда, в позапрошлом тысячелетии, общим это дело было только для представителей патрицианских семей, заседавших в Сенате. Прямой аналог из нашей истории - Семибоярщина времен Смуты или наше ЦК КПСС при правлении Горбачева…
        - Скажите, Павел Павлович, - с интересом спросила Ольга, - ежели древнеримский Сенат - это аналог Семибоярщины, то как Римская Республика смогла развиться в самое могущественное государство тогдашнего мира?
        - Э нет, - покачал тот головой, - изначальный Сенат Рима совсем не походил на собрание избалованных бездельников, не поднимавших ничего тяжелее пергаментного свитка. Это были победители, полководцы, дипломаты и администраторы, которые силой оружия и продуманной политикой раздвинули границы своего государства от городских стен на половину тогдашней Ойкумены. И когда подобные качества из господ сенаторов стали исчезать, пришел Цезарь и учредил Империю. И тако же было с Советским Союзом нашей истории. Пока в Центральном Комитете Партии сидело поколение победителей, с боями прошагавшее под овеянными славой красными знаменами от стен Москвы до Берлина и Вены, СССР был грозен и несокрушим. Но как только их сменили люди глубоко вторичные, интриганы и наушники, рухнуло все и сразу, ибо они не умели биться даже за то, что считали своим, а уж попятить соседа с его земель для правителей времен Перестройки было и вовсе немыслимо. Что касается Семибоярщины, то предки сидевших в ней людей не создавали государство своими трудами и кровью. Великие государи Иваны Васильевичи Грозные, Третий и Четвертый, согнали
силой оружия предков этой шоблы в одну большую кучу, обязав потомков бывших великих и удельных князей службой Московскому государству. Пережитки минувшей эпохи, не чувствовали они в себе ни сил, ни умений управляться с этой страной, а только гребли под себя кто сколько мог, как в старые времена.
        - А какое положение было у вас там, в двадцать первом веке? - поинтересовалась Ольга. - Ведь там тоже, как считалось, была Республика - она была общим делом или нет?
        - Там шел переходной процесс между Семибоярщиной и Второй Империей, - ответил Одинцов. - Всем хорош Владимир Владимирович, но основателем новой династии он быть не может, ибо воспитание его детей было пущено на самотек. Не до того было главному человеку страны, когда на нее со всех сторон толпами лезли насильники и убийцы, да и его супруга тоже, скорее всего, имела по этому поводу свое мнение. И вообще, это у нас вопрос непубличный: вроде бы как есть у главы государства две дочери, а вроде их и нет. С другой стороны, сам народ чувствовал государство своим общим делом, и в случае какой беды поднимался как один драться за него до конца. И в то же время во власти в достаточном количестве имелись моральные уроды, готовые при малейшей угрозе сдать врагу все и сразу. А времени было все меньше, ветер выл, гром гремел, запах пороха бил в ноздри… Бой кровавый, святой и правый, за право жить на этой Земле, был уже не за горами. И когда он грянет там, в двадцать первом веке, либо народ сумеет выкинуть все пережитки «святых девяностых» во тьму внешнюю, либо сам навсегда сойдет с исторической сцены. И здесь, у
нас, именно это чувство ожидания великой беды заставило меня, Александра Владимировича и всех остальных с первых минут на полных оборотах включиться в схватку за будущее этого мира. Сейчас, когда вся эта история заканчивается, оглядываясь назад, даже не верится, что мы все-таки смогли своротить громаду России на новые рельсы, и ближайшая беда четырнадцатого года, несмотря на определенные неудачи, все же отступила от нас. Европе больше не грозит бессмысленная кровавая бойня с миллионными жертвами, а Россия не будет втянута в еще более жестокую братоубийственную Гражданскую войну. Груз неимоверный упал с плеч, и можно немного расслабиться. Аминь…
        Потрясенная эмоциональным выплеском своего «главного боярина», императрица Ольга сначала некоторое время молчала, а потом как-то осторожно спросила:
        - Так все же, Павел Павлович, что вы предлагаете делать с Францией, ибо негоже оставлять ее в нынешнем виде? Мало ли чего еще взбредет в голову так называемым «демократическим политикам», которых на выборах сменяют с той же легкостью, что и дамское нижнее белье, а потом, отстирав от кровавых потеков и накрахмалив, возвращают обратно.
        - Общим делом в классическом понимании Французская республика не была никогда, - ответил тот. - Политиков много, но ни один из них не выражает интересов значительной части населения, а потому избирательная система устроена таким образом, что поднимает наверх лучших из худших. Лучшие из лучших не могут пробиться, потому что на их избирательную компанию не дадут денег хозяева жизни и смерти, а это обязательное условие. Наполеон Третий сумел вскарабкаться на трон, сначала избравшись на должность президента Республики, а потом совершив военный переворот. Повторно такой рокамболь[32 - Рокамболь - главный герой цикла авантюрно-уголовных романов XIX века французского писателя Понсона дю Террайя (1829 - 1871); нарицательное имя для авантюриста. Персонаж был настолько популярен среди читателей, что во французском языке появилось используемое и поныне слово «рокамбольный» (rocambolesque), то есть «невероятно-удивительный» или «в стиле Рокамболя». По его собственному признанию, Понсон дю Террай попросту открыл справочник по садоводству и взял из него название la rocambole («лук причесночный»), которое
показалось ему достаточно «звонким».] исключен. Изменить политическую систему Франции возможно, только если победить ее военным путем и расчленить на несколько частей, что противоречит условиям Брестских соглашений. Идеально без единого выстрела уложив на лопатки Германскую империю, мы в то же время дали гарантии существования Французской республике. Другого способа избежать общеевропейской войны и дать России так нужные ей годы для мирного поступательного развития у нас не было.
        - Да, Павел Павлович, - согласилась императрица, - я это понимаю. Но все же «французский» вопрос меня беспокоит. Как бы чего не вышло, и через эти врата греха к нам на Европейский континент не вползла заокеанская беда. Ведь не только дядюшка Вилли может двумя ногами влезть в Аргентину и Чили - заокеанские толстосумы, чья система сродни французской, с тем же успехом могут влезть во Францию - и вот тогда мы обнаружим, что линия фронта проходит прямо у нас под боком.
        - От российских рубежей до Франции весьма приличное расстояние, - хмыкнул канцлер Одинцов, - и даже сфера нашего влияния никак не соприкасается с французскими границами. Обеспокоены в таком случае должны быть, скорее, власти Британии и Германии, для которых Франция - это действительно буквально под боком. Но я понимаю причину вашей тревоги, и думаю, что этот вопрос потребуется вынести на всеобще обсуждение на конференции по окончательному урегулированию французского кризиса. По моему личному мнению, Францию следует вынудить согласиться на отказ от самостоятельной внешней политики, ибо таковая однажды уже поставила Европу на грань жестокой войны. На этом условии мы их и принимали: они сидят на попе смирно и не тявкают, а мы их защищаем. А оно вот как обернулось. Если же французским политикам такое требование покажется неприемлемым, то и их членство в Брестском альянсе станет недействительным. Вот вам Бог, а вот и германские гренадеры, ать-два. За все следует платить, и за авантюру месье Клемансо тоже. А вот если Франция станет нормальной монархией, то этот статус может быть пересмотрен в сторону
полноценного членства со всеми правами и полномочиями.
        - А еще следует потребовать от французских деятелей свободы монархической пропаганды, - добавила Ольга. - Чтобы сторонники монархии и традиционных ценностей могли высказывать свои взгляды, а полиция не смела затыкать им рот. И вообще следует ввести балльную систему, и на каждое французское прегрешение начислять штрафные баллы. Сто баллов набралось - и все, дело передается в канцелярию дядюшки Вилли. И уже он будет решать, прямо сейчас пускать свинью Марианну на мясо или немного погодить.
        - Ольга! - с деланной укоризной воскликнул Одинцов. - Когда в отношении твоего брата цареубийство задумали британские политики, ничуть не более чистоплотные, чем французы, ты не была так жестока в их отношении.
        - В той истории, - стиснув зубы, сказала Ольга, - главными интересантами и зачинщиками были не англичане, пребывавшие на подхвате, а мои дражайшие родственнички Владимировичи. Вот с ними я разобралась по полной программе - так что нет их больше нигде и никак, а дядю Берти только постращала. И это возымело свое действие. Будущая британская королева сейчас моя сердечная подруга, а сама эта страна - наш ситуативный союзник, причем обстановка такова, что союз этот очень и очень надолго. А Франция нам сейчас не настоящий союзник, а вынужденная обуза и источник проблем. Тамошние политиканы должны понять, что либо они исполняют то, что мы им говорим, либо все они кончат так же, как и месье Клемансо. Поди, не первый раз нам приходится принуждать французов делать то, что для их же пользы. Понятна тебе, Павел Павлович, такая диспозиция или нет?
        - Диспозиция понятна, - кивнул тот, - и при такой постановке вопроса я с ней согласен. Франция должна демонстрировать нам свое ответственное поведение, а любую безответственность нам следует воспринимать как нарушение Брестских соглашений.
        - То-то же, - кивнула императрица. - Значит, быть посему. Я телеграфирую дяде Вилли и дяде Берти, что настало время для еще одной конференции, на этот раз по французскому вопросу. А там поглядим.
        27 ЯНВАРЯ 1908 ГОДА, 17:15. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, МАЛАХИТОВАЯ ГОСТИНАЯ.
        Военный переворот в Вене случился в тот момент, когда три дня назад эшелоны овеянного славой лейб-гвардейского корпуса в районе Радзивиллова пересекали бывшую австро-российскую границу. Участок до Львова был уже перешит на российскую колею, и составы мчали с ветерком. Поэтому известие о полном завершении всех европейских дел настигло князя-консорта уже на следующее утро в Барановичах, когда у штабного эшелона меняли паровоз - ординарец принес своему командиру императорскую телеграмму. В газеты эта информация попадет двумя-тремя днями позже, а пока о ней ведали только особо осведомленные люди.
        История получилась до предела некрасивая. Солдаты восставшего первого боснийско-герцеговинского горнопехотного полка, взявшие штурмом Шенбруннский дворец, перекололи штыками всю правящую хунту, не исключая викария Вены епископа Готфрида Маршала. А что такого: дикие же люди, магометане - для них ничего не значит епископская сутана. Пусть этот мятежник против своего монарха скажет спасибо, что ему не отрезали голову… Был убит и принц Монтенуово, а так называемого «императора Карла» застрелили в спину при попытке бегства. Очевидно, кто-то, не менее влиятельный и могущественный, чем принц Монтенуово, но более умный и осторожный, а потому участвовавший в заговоре из вторых рядов, решил таким образом замести следы, расправившись с засветившимися подельниками чужими руками. Раз-два - и концы в воду. Кайзер Вильгельм - государь суровый и негуманный: засунет виновного в одиночную камеру тюрьмы Моабит и забудет, что такой жил на свете. При этом, как из Берлина телеграфировали императрице Ольге, судьба отпрысков Франца Фердинанда так и осталась невыясненной. Когда все явные виновники и участники переворота
умерли, задавать вопросы стало некому.
        Вечером двадцать шестого числа первые эшелоны начали прибывать в Гатчину, а там, над главными воротами пункта постоянной дислокации, уже был растянут бордовый транспарант, поздравляющий вернувшихся с победой, истоплена гарнизонная баня (ибо иначе с дороги невместно) и готов первый «домашний» праздничный ужин. Как же иначе - ведь герои вернулись домой с победой. А в канцелярии уже были составлены списки тех, кто сложил голову за Веру, Государыню-императрицу и Отечество: отдельно господа офицеры, отдельно рядовой состав. Князь-консорт ненавидел термин «нижний чин», а потому в своем корпусе приказал исключить его из документооборота. Но льготы для семей и тех и других были почти одинаковыми: детей и малолетних братьев-сестер погибших бойцов и офицеров в казенные учебные заведения на полный кошт (это будущая государственная элита), а вдовам и престарелым родителям - разовое материальное вспоможение и постоянный пенсион. А на дом табличку: мол, тут родился и вырос настоящий герой, его родным - почет и уважение.
        Ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое января у князя-консорта прошла в заботах о размещении личного состава в ППД и подписывании множества бумаг, а утром он сел в персональный литерный поезд и всего-то через два часа был в Питере. Вместе с ним в столицу прибыла героиня Будапештского восстания графиня де Гусман, в очередной раз решившая сменить место жительства, а также ближние к ней люди, в том числе и управляющий Хосе де Оцеро. Ночь эти люди провели в гарнизонной гостинице (есть и такая для разного рода штатских гостей), а утром отправились в Санкт-Петербург вместе с князем-консортом, только пока не на аудиенцию к императрице в Зимний дворец, а в отель «Европа», где для заморской графини уже был забронирован специальный «генеральский» номер.
        За время путешествия из Будапешта в Гатчину князь-консорт пристрастился к вечерним беседам втроем. Донья Мария обладала тонким и острым умом (иначе господин Мартынов не переквалифицировал бы ее из медовой ловушки на мелких коррупционеров в агенты-резиденты международного класса), а Коба и сам по себе очень интересный собеседник. И теперь, когда эти двое по полной программе засветились в Будапеште, пришло время выводить их из игры или переводить в новое качество. И первый шаг к этой трансформации - совместная поездка с мужем императрицы. Это по его рекомендации государыня Ольга примет решение, что предпринять в отношении заморской «графини» - наградить и отпустить или же использовать в каком-либо качестве внутри Российской империи.
        Но сначала, до всех других дел, императрица обняла своего долгожданного супруга. И война шла не четыре года, и накал сражений не был слишком жестоким, но все равно женскому сердцу не прикажешь. Пришел муж с фронта - надо встречать широко раскрытыми объятьями. Впрочем, объятья (дело личное, скрытое от посторонних глаз) имели место на семейной половине, а тут, в Малахитовой гостиной, где присутствовали люди ближнего круга, все было более чем благопристойно. Помимо канцлера и первой статс-дамы, присутствовали примчавшийся с Мурмана адмирал Карпенко с супругой, главком флота адмирал Макаров, экс-император Николай и Алла Лисовая, каперанг Иванов, руководители имперской безопасности: полковник Мартынов и полковник Баев, министр труда Владимир Ульянов и специальный агент Загранразведки Коба - человек доверенный и допущенный к тайнам.
        Все приглашенные расселись вдоль длинного стола с пышущим на нем самоваром и служанки-кореянки принялись разливать по чашкам крепкий цейлонский чай.
        - Итак, товарищи, - сказал князь-консорт, - поздравляю вас с тем, что путем упреждающих действий нам все-таки удалось избежать первой мировой войны.
        - Но зато, - парировал полковник Мартынов, - Германия после последних новаций впитала в себя Австрию и приобрела конфигурацию границ, соответствующую тысяча девятьсот сороковому году нашей истории. Не получится ли так, что, самоуспокоенные достигнутыми успехами, мы расслабимся и через некоторое время пропустим внезапный удар со стороны вполне зрелого европейского хищника, желающего наших лесов, полей и рек?
        - Вы, Евгений Петрович, - покраснев, сказал экс-император Николай, - как нам кажется, в плену своей профессиональной подозрительности. Наш кузен Вильгельм - честный и порядочный человек, трепетно относящийся к подписанным соглашениям. Будучи участником Двойственного Союза, он проводил против России одну политику, а присоединившись к созданному господином Одинцовым Брестскому соглашению, станет действовать прямо противоположным образом.
        - Желания монархов в политических раскладах значат очень мало, и горе тому из них, кто будет гладить госпожу Историю против шерсти, - веско произнес полковник Баев. - А потому я согласен со своим молодым коллегой: политические выкрутасы со стороны Германии не исключены, причем в самом ближайшем будущем. А если кайзер Вильгельм будет противиться желаниям своих элит, то те уконтрапупят его со всей возможной аристократической решимостью: сунут бомбу под зад или выставят на позицию маньяка с пистолетом - как это бывает, мы, люди будущего, знаем. И наследник будет посговорчивее. Насколько нам известно, кронпринц Фридрих не любит Россию до печеночных колик, в чем сходится со значительной частью старой аристократии и промышленников.
        - Возможность такого развития событий мы тоже учитываем, - сказал канцлер Одинцов. - А потому увеличение боевых возможностей нашей армии и усиление укреплений на западной границе не будут прекращаться ни на минуту. Но при этом в Берлине даже самые воинственные бабуины понимают, что в нынешней конфигурации Германия лишена союзников, заранее блокирована, и в случае конфликта с первичными участниками Брестских соглашений, не продержится и нескольких месяцев, каковы бы ни были ее первоначальные успехи. А мы при этом должны делать так, чтобы политическая конфигурация в Европе еще сильнее сдвигалась в сторону от войны, и немцы все больше думали о колониальных захватах в Южной Америке, и все меньше - о великом походе на Восток, где их будут хоронить пятерых под одним крестом. В желание всех прочих игроков урвать чего-нибудь из нашей зоны влияния я не верю. Британия переобременена колониями, затраты на содержание которых скоро превысят получаемую прибыль, а Франция парализована своим республиканским устройством и пессимизирована последними политическими неудачами.
        - В ответ на сии высокомудрые речи, - сказала Алла Лисовая, - должна заметить, что политические акторы в своих решениях зачастую исходят не из рациональных, а из иррациональных мотивов. Это в бизнесе все понятно: «товар-деньги-товар», и вследствие операций - прибыль или убыток; а в политике по большей части работают застарелые национальные комплексы, предубеждения и новомодные политические теории, провозглашающие борьбу за мировое господство или такую же мировую демократию, что, собственно, одно и то же. При этом за начертанными на знаменах символами веры зачастую скрывается самая банальная алчность: и британцы, и французы строили свои колониальные империи ради ограбления заморских территорий, и сейчас в эту гонку стремятся включиться Германия и САСШ. Снимаю шляпу перед Павлом Павловичем - идея стравить между собой двух жесточайших хищников, чтобы тем самым ослабить их обоих, кажется мне достойной какой-нибудь особой Макиавеллиевской премии, которую следует давать за особо хитроумную политику.
        Экс-император Николай, приосанившись, с гордостью посмотрел на свою супругу: мол, смотрите, какая у меня умная жена.
        А канцлер Одинцов, хмыкнув, ответил:
        - Да я, собственно, Алла Викторовна, тут ни при чем. Милейший кайзер Вильгельм, когда искал выход из построенной нами идеальной мышеловки, сам додумался до данного хода. А нас в нем все устраивало, ибо уводило германскую экспансию на максимальное удаление от наших границ и влекло за собой, как вы правильно заметили, столкновение двух жесточайших хищников. При этом должен отметить, что с кайзеровской Германией, наевшейся колоний до разрыва брюха, мы соседствовать сможем, а вот с Соединенными Штатами, ненасытными в принципе - уже нет.
        - Должен добавить, - сказал князь-консорт, - что, пока наша армия демонстрирует боевые возможности, свойственные временам Петра Великого, Суворова, Кутузова, Жукова и Рокоссовского, с Россией просто будут бояться связываться, ибо страшно. Именно по этой причине кайзер Вильгельм сделался записным паинькой. И чем дальше шли дела, тем сильнее становилось у него чувство страха. Сами мы ни на кого не нападем, война сама по себе нам не нужна, но за свою честь, за своих друзей и братьев мы любого разорвем в клочья. И именно это ощущение бренности своего существования, которое наступит, стоит перейти невидимую черту, и предотвратило самые очевидные глупости с германской стороны. Теперь хотелось бы остановиться на том, что произошло с Австро-Венгрией. Благие намерения, как известно, ведут прямо в ад. Империя, скрепленная волей императора Франца-Иосифа, рухнула сразу после его смерти, ибо никаких других скреп у нее не имелось. На будущее Павлу Павловичу следует тщательнее продумывать свою политику, ибо исторический опыт нашего мира несет в себе не только зерна истины, но и заблуждения. Как человек,
непосредственно участвовавший в процессе распада австро-венгерского государства, могу сказать, что в нем было что-то схожее с крахом Югославии, только тогда государство, слепленное из разнородных кусков, постепенно ветшая, в отсутствии объединяющих скреп, смогло продержаться еще двенадцать лет с момента смерти своего основателя.
        - Из этого, Сашка, - сказала императрица Ольга, - стоит сделать вывод, что всякий федерализм или его подобие является предтечей государственного распада. Если ты внутри своего государства проводишь условные границы, отделяя одну ее часть от другой, деля людей по расам, нациям и религиям, то через некоторое время по этим надрезам твое государство начнет расползаться на части. Из этого следует сделать два вывода. Первый - не стоит соединять несоединимое, что мы и делаем, упреждая создание большой Югославии и соединяя сербов к сербам, хорватов к хорватам и болгар к болгарам. Второй - не следует разделять то, что уже объединилось и чувствует себя одним целым. Как говорил мой прадед Николай Павлович, нет у меня ни немца, ни великоросса, ни еврея, ни малоросса, а только верноподданные и скверноподданные. Теперь у нас будет такая политика, что к русскому национальному ядру, обеспечивающему прочность нашего государства, мы присоединим и другие народы, чтобы они, в полном соответствии с учением господина Гегеля о диалектике, чувствовали свое разнообразие в культурной жизни и единообразие в политических
целях, а также исторической судьбе. Dixi! Я так сказала! А теперь давайте прекратим разговоры о политике и переключимся на радости жизни. Сегодня с войны вернулись мой дорогой муж и наш общий друг Сосо, к которому мы чувствуем наше благоволение.
        31 ЯНВАРЯ 1908 ГОДА, 12:05. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, МАЛАХИТОВАЯ ГОСТИНАЯ.
        Аудиенция, которую императрица Ольга дала графине де Гусман, носила частный характер. Присутствовали сама государыня с супругом, канцлер Одинцов, первая статс-дама Дарья Михайловна, прошлый куратор фигурантки полковник Мартынов и нынешний - полковник Баев. Ах да, помимо этой блистательной компании, тут находится скромный сердечный друг графини де Гусман - он же Хосе де Оцеро, он же Коба, он же Сосо, он же Иосиф Джугашвили.
        Ольга встретила свою гостью чрезвычайно приветливо; не переменившись в лице, обняла и расцеловала в обе щеки.
        - Весьма рада видеть у себя столь добродетельную и храбрую особу, - сказала императрица, закончив с поцелуйным обрядом. - Наш общий друг Сосо рассказал о вас, донна Мария, много хорошего.
        - Ваше Императорское Величество, - покраснела от смущения Мария де Гусман, - я совершенно недостойна Ваших похвал. Откуда вы знаете, ведь у меня за спиной может иметься самое темное прошлое, другое имя и род занятий, а также, с точки зрения Высшего Света, более чем сомнительное происхождение…
        - Достойны, милочка, и никак иначе, - отрезала императрица. - Уверяю вас, что темное прошлое вашей прежней жизни не имеет к вашему светлому настоящему почти никакого отношения. То, что было раньше, забыто и похоронено во тьме. За все грехи, совершенные вашим прошлым воплощением, вы понесли заслуженные страдания, но не сломались, а преобразились и обрели новую жизнь. Теперь Мы знаем аргентинскую графиню Марию Луизу Изабеллу Эсмеральду де Гусман, а несчастная Дора Бриллиант, по которой мы скорбим, умерла, и больше нет ее.
        - Дора Бриллиант, - осторожно сказала Мария де Гусман, - боролась за счастье людей, отчего и пострадала…
        - Мы тоже боремся за счастье людей, - парировала императрица, - и делаем это не ради одобрения образованной публики и обретения народной любви. К этому нас побуждают наша совесть, которая говорит, что кому много дано, с того много и спросится, а также государственные интересы, требующие, чтобы народ в Нашей богоспасаемой Державе был многочисленным, разнообразным культурно, довольным и зажиточным. И несчастные соплеменники Доры Бриллиант - не исключение. Только мы знаем, что на огромную глыбу людского горя и нищеты бесполезно бросаться с кулаками. Действовать следует хоть решительно, но аккуратно, и при этом четко соразмерять свои силы. Наш брат, которого так ненавидела Дора Бриллиант, не обладает способностью чувствовать Нашу огромную страну как самого себя, зато Мы наделены этим даром в полной мере. Шаг за шагом, медленно, но неотвратимо Мы делаем все возможное, чтобы уврачевать накопившиеся с былых времен раны и язвы. Спешка в таких делах хуже бездействия, ибо, торопясь, вместо одних ран можно нанести другие, не менее опасные. В первую очередь это касается некоторых соплеменников Доры Бриллиант,
которые, не будучи обременены никакими моральными ограничениями в отношении тех, кто не принадлежит к их народу, сделали обман и мошенничество неотъемлемой частью своей национальной культуры. Когда Моисей уводил свой народ из Египта, он повелел чтобы девушки его племени взяли у египтянок на время самые красивые украшения и унесли их с собой в Исход. И было в том Египте много горя и слез, ибо украдено было самое дорогое и красивое. Так вот, милочка: в Российской империи такому более не бывать. Если потребуется, на каторге сгною гешефтмахеров всех до единого, но отучу от такого поведения и, самое главное, образа мыслей.
        Графиня де Гусман опустила очи и робко произнесла:
        - Дора Бриллиант, Ваше Императорское Величество, никогда не преследовала личной выгоды, а только боролась с теми, кто держал ее народ в рабстве. По крайней мере, так она думала. Потом ей объяснили, какая она была дура, но было поздно, потому что она была уже не она, а сиятельная графиня Мария де Гусман.
        - Вот это ценное наблюдение, - с довольным видом улыбнулась императрица. - Чтобы понять истину, часто требуется подняться над собой. Нам это тоже хорошо известно, потому что государыня-императрица Ольга Александровна только кажется похожей на забитую и затурканную Великую княжну Ольгу, которая позволила, чтобы тираническая мать окрутила ее с мужеложцем. Все мы, по большей части, рабы обычаев и привычек, но чтобы разорвать эти цепи, не нужно идти с бомбой на теракт.
        - Но все же, Ваше Императорское Величество, - сказала графиня де Гусман, - что станет с бедным, несчастным страдающим народом Доры Бриллиант? А то, насколько мне известно, некоторые газеты антисемитского толка писали о предстоящей поголовной ассимиляции…
        - Ассимиляция - личное дело каждого, гм, иудея! - отрезала императрица. - На веревке в Царство Божие я никого силой тащить не собираюсь. Тем, кто не совершал тяжких преступлений, но не желает жить с Нашим Величеством в одном государстве, Мы купим билеты на пароход до города Нью-Йорка и выдадим на дорогу напутственный пинок. И все. Как говорят некоторые мои знакомые из будущих времен, счастливого полета по баллистической кривой без права возвращения. А ко всем, кто пожелает остаться и строить вместе с Нами Прекрасную Россию Будущего, мы отнесемся со всем возможным уважением и любовью, без различия их нации и веры.
        - Дора Бриллиант хотела бы остаться и быть полезной Вашему Императорскому Величеству, - тихо сказала графиня де Гусман, - потому что вы отплатили ей предобрейшим за презлейшее…
        - Вот и замечательно, Мы рады, милочка, что вы Нас правильно поняли! - воскликнула довольная Ольга. - Однако мы заболтались. Дарья! Давай сюда большую звезду и орденскую ленту Святого Станислава, мы желаем собственноручно возложить их на нашу новую кавалерственную даму. Графиня Мария де Гусман оказала нам ценные услуги, и Мы уверены, что и в дальнейшем будем узнавать о ней только хорошее.
        С этими словами императрица вручила в руки рдеющей как помидор «заморской графине» рескрипт о награждении, коробочку с большой восьмиконечной звездой, и с помощью Дарьи перекинула через правое плечо награждаемой орденскую ленту с большим крестом. Проделав это, Ольга три раза хлопнула в ладоши и негромко сказала:
        - Арина, У Тян, проводите нашу гостью графиню де Гусман в дамскую комнату и помогите ей привести одежды в соответствие с ее новым званием.
        И правильно - чтобы закрепить орденскую звезду, награжденной пришлось бы расстегивать платье, но делать это в присутствии посторонних мужчин было бы верхом неприличия. Дополнительным плюсом для императрицы от этой операции приведения в порядок графини де Гусман была возможность обменяться мнениями со своими ближними боярами, пока их не слышит та, что подвергнется обсуждению. Поступить иначе было бы невместно, или же обсуждать Дору-Марию пришлось бы уже после аудиенции.
        - Очень милая, скромная и храбрая девушка, - сказала императрица, когда графиня де Гусман вышла. - Теперь я убедилась, что вы, Павел Павлович, были правы, когда говорили, что праведник, как и грешник, может родиться в любом народе. Теперь надо подумать, как наилучшим образом использовать таланты этой замечательной женщины в интересах российского государства. А что таланты имеются, нет никаких сомнений.
        - В первую очередь, - с легкой усмешкой сказал полковник Баев, - следует выдать нашу графиню замуж. Насколько нам известно, она уже три месяца как непраздна, и будущий счастливый отец тоже находится среди нас…
        «Блистательный кабальеро Хосе де Оцеро» смущенно перемялся с ноги на ногу, однако при этом он смотрел на Ольгу открытым взглядом - так, словно даже гордился своим «подвигом».
        - Так, Сосо… - императрица со строгим видом развернулась к виновнику торжества, - вы любите графиню де Гусман или это была только мимолетная интрижка без обязательств? Мол, графиня - дама состоятельная, и способна сама прокормить любое количество потомства…
        - Всей душой люблю! - воскликнул Коба; глаза его сверкнули желтым блеском. - Но товарищ Мария такая самостоятельная, что даже слышать не хочет о замужестве…
        - Мы думаем, что совместными усилиями мы все сумеем переменить это ее предубеждение, - сказала Ольга. - Плотский грех сладок, но еще слаще для женщины любовь мужа и детей, тепло домашнего очага и мир в душе, которую покинули все демоны до последнего. А иначе зачем жить? И вам, Сосо, тоже следует понять, что с этого момента все, что вы сделали или не сделали, падет на голову этого вашего еще не рожденного ребенка.
        - Я понимаю… - неожиданно хрипло сказал будущий жених, - и всей душой стремлюсь к тому, чтобы стать ее мужем…
        - Ну вот и хорошо, - кивнула Ольга; в глазах ее читалось удовлетворение. - Значит, мы можем посвататься от вашего имени к графине Марии Луизе Изабелле Эсмеральде де Гусман - и будьте уверены, что нам не откажут. - Он глянула в сторону двери и подняла палец вверх. - А сейчас все, тихо! Кажется, они возвращаются…
        И вот в Малахитовую гостиную вошла графиня де Гусман во всем великолепии своего нового облика кавалерственной дамы - с алой атласной орденской лентой через правое плечо и большой восьмиконечной звездой на левой груди.
        - Ну вот и замечательно! - воскликнула Ольга. - Вы, милочка, просто великолепны! Еще Мы хотели бы произвести графиню де Гусман в свои доверенные статс-дамы, но для этого она должна быть замужем за одним из моих подданных. По счастью, поблизости имеется один молодой человек, который любит заморскую графиню всей душой и готов предложить ей руку и сердце. Иосиф Джугашвили, готовы ли вы взять в жены донью Марию де Гусман, молодую вдову и мать, и быть ей надежным другом и в горе и в радости, чтобы она могла опереться на вашу руку - точно так же как я при нужде опираюсь на руку своего мужа?
        - Да, - ответил Сосо и покраснел.
        - А вы, донна Мария, - Ольга перевела свой взгляд на графиню де Гусман, - согласны ли взять в мужья этого молодого человека, чтобы одаривать его своей лаской и добротой, рожать его детей и быть любящей матерью и доброй женой? Не торопитесь отвечать на мой вопрос, подумайте… ибо то, от чего вы откажетесь сегодня, не вернется к вам более никогда.
        Графиня де Гусман некоторое время стояла, в волнении кусая пышные розовые губы, а потом, наконец, решившись, ответила императрице:
        - Я согласна, Ваше Императорское Величество. Некоторое время назад я думала, что мы между собой несовместимы, и вспыхнувшая между нами страсть - это сугубо временное явление, но теперь я переменила свое мнение. Если графине де Гусман не придется больше скитаться по свету, то уютный дом и любящий муж - это как раз то, что требуется ее мятущейся душе, да и детям тоже нужен отец…
        - Ну вот и замечательно! - улыбнулась Ольга, чрезвычайно довольная тем, как она устроила судьбу этих двоих. - Свадьбу сыграем для своих прямо здесь, в Зимнем дворце. А потом вас, мои дорогие, ждет медовый месяц и свадебное путешествие по некоторым из наших губерний. Конец зимы и начало весны - это весьма интересное время года. При этом мне понадобится точный и чрезвычайно правдивый отчет по творящимся там безобразиям. Вы, Сосо, должны будете обратить внимание на чиновников, полицмейстеров, предводителей дворянства и прочий начальственный люд, из которого, очевидно, уже выветрился страх от первого года нашего царствия. А вам, Мария, предстоит обследовать состояние дел в беднейших слоях населения, чтобы выяснить, насколько адекватна наша политика, и в какой мере она искажается на местах. Разделавшись в основном с европейскими делами, Нам снова следует обратить внимание внутрь страны, ибо жизнь народа должна становиться лучше и веселее.
        31 ЯНВАРЯ 1908 ГОДА, ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ОТЕЛЬ «ЕВРОПА», ГЕНЕРАЛЬСКИЙ НОМЕР.
        АРГЕНТИНСКАЯ ГРАФИНЯ МАРИЯ ЛУИЗА ИЗАБЕЛЛА ЭСМЕРАЛЬДА ДЕ ГУСМАН, ДЛЯ СВОИХ «ТОВАРИЩ МАРИЯ»
        Собственно, я никогда не задумывалась о замужестве, ибо предполагала, что жизнь моя будет короткой, а ее конец неопределенным. Я много раз повторяла себе, что подобные мне долго не живут, так что привыкла к этой мысли. И потому для меня стало полной неожиданностью предложение императрицы вступить в законный брак. У меня даже не было времени подумать, да и вопрос был поставлен так, что вариантов не оставлял. Так что я не стала жеманиться. Я понимала, что решение императрицы выдать меня замуж продиктовано заботой обо мне. Я видела, как она счастлива тем, что позаботилась о моей судьбе. Ведь она сама - счастливая жена и мать… Ну а мне еще предстояло осознать, насколько изменится моя жизнь, когда Хосе станет моим законным мужем.
        С тех пор, как испанская графиня стала моей основной сущностью, я стала ловить себя на том, что даже мысленные фразы строю не так, как прежде. Не «я стану женой Хосе», а «Хосе станет моим мужем» - именно так. Не «я должна отправиться туда-то», а «меня ждет поездка туда-то». Не «я хочу купить эту вещь», а «эта вещь украсит мою гостиную». Наверное, размышлять в таком ключе свойственно всем богатым и самодостаточным, уверенным в себе личностям - так, словно весь мир крутится им в угоду. Теперь я была именно такой.
        Впрочем, иной раз я задумывалась: а кто я на самом деле? Образ испанской графини сросся со мной настолько плотно, что порой я даже забывала, что когда-то была Дорой Бриллиант - сумрачной революционеркой, свято убежденной в необходимости террора. А Дора, в свою очередь, некогда была некрасивой девочкой, отчаянно и безнадежно мечтающей о славе… А кто такая Мария де Гусман? Гордая и своенравная аристократка, для которой существует мало ограничений. Красивая и блистательная графиня с капиталом, умная и образованная, способная без труда обольщать мужчин… Уж конечно, я бы никогда и не подумала, что что могу стать такой, если бы не стечение обстоятельств.
        Но все же я не была ею… И порой, вдруг проснувшись среди ночи, я начинала горько сожалеть о том, что я - фальшивая графиня. Эти крамольные мысли опутывали меня точно липкая паутина, и тогда что-то горестное и темное вползало в мою душу, терзая меня до боли. «Ты - террористка, ты хотела убивать!» - кричала из глубин моей сущности эсерка Дора Бриллиант. «Ты - жалкая, бестолковая, некрасивая девочка!» - кричала маленькая толстая еврейка. «Ты никуда от нас не денешься! - говорили они со злорадством. - Мы навсегда останемся с тобой, потому что мы - это и есть ты настоящая, а испанская графиня - это всего лишь роль, обман, фикция!»
        «Я знаю, что я - не она, - примирительно говорила я им. - Я - агент, который выполняет задание, притворяясь ею. Я помню. Но и вы - это не я. Уже не я. Не беспокойте меня больше. Я хочу забыть вас…» И зарывалась в подушку, чтобы не слышать их голоса.
        А утром начинался обычный день, и все забывалось, и я вновь наслаждалась жизнью, смотрела в зеркало и видела там прекрасную черноглазую испанку…
        «Вжиться в роль» - так это называлось. Так меня учили - что необходимо именно стать тем, кем необходимо. И это у меня получилось довольно легко. Наверное, потому, что это была приятная роль… Я имела все, о чем может мечтать женщина. Ничто в этой роли мне не претило, ничто не вызывало внутреннего протеста, когда пришлось бы сказать себе: «Надо!». Кроме того, я осознавала важность своей работы. Я втайне гордилась собой… Я просто упивалась этой своей жизнью, полной интриг, приключений и интересных встреч.
        Мне не хотелось думать о том, что будет дальше. Мне было достаточно, что мое существование осмысленно и служит великой цели, совпадающей с моим собственным мироощущением. Но все же иногда я чувствовала, что что-то не так… И дело во мне. Графиня де Гусман не должна была подавлять мою собственную личность, а она это делала… Это проявлялось в том, что мне стали нравиться побрякушки и роскошь. Что я не могла удержаться от флирта. Что порой я вела себя надменно. Да что там - иногда я напрочь забывала свое настоящее имя…
        Меня это беспокоило. Товарищ Мартынов предостерегал меня от этого, но он подробно не разъяснил, как это преодолевать. Мне лишь следовало всегда помнить, кто я на самом деле. Но кто я на самом деле? Глубоко в душе я стыдилась своего прошлого. Я не любила себя - ту, прежнюю. Мне нравилось думать, что как личность я родилась в тот момент, когда попала в спецшколу Службы Имперской Безопасности, которой заведовал ротмистр Познанский.
        И я никому не могла поведать о своих затруднениях. Мне было стыдно. Графиня де Гусман - та красавица из зеркала - с легким презрением смотрела на две мои прежние ипостаси. Она отвергала их. Она не хотела иметь с ними ничего общего - с такими несчастными, заблудшими. И этим она раздражала меня.
        Конечно, она многое дала мне. Она раскрыла все мои скрытые способности. Она чудесным образом преобразила мою внешность. Сделала меня уверенно-обольстительной, решительной, вдумчивой. Конечно, все это было во мне изначально… но появилось и много такого, что раньше было мне несвойственно, и даже вызывало неприятие… А плохо это или хорошо - я так и не смогла определиться.
        И вот теперь я выхожу замуж. Но кто выходит замуж и за кого: Дора Бриллиант за Сосо Джугашвили или графиня Мария де Гусман за кабальеро Хосе де Оцеро? Первый вариант даже звучит как-то нелепо, а если брать в расчет не только фамилии, но и «подноготную фигурантов», то он навевает на меня ожидания не очень благоприятного будущего - уж слишком эти двое в своих исходных ипостасях были разными, чтобы составить счастливый супружеский союз. Второй же вариант звучит как музыка… В этом сочетании - гармония и мир. Таковым, я думаю, и будет наш брак. Впрочем, по большому счету, неважно, какие мы носим ныне имена…
        И вообще, я чувствую, что супружество пойдет мне на пользу. Прошел всего лишь час после того, как состоялась наша «помолвка», а я ужу как-то по-другому смотрю на вещи. Удивительно, до чего меняет женщину статус невесты. Прежде я и вправду гордилась своей «самостоятельностью» и была убеждена, что это и есть истинная свобода, которая делает меня счастливой. Но только сейчас я поняла, что мне всегда не хватало рядом того пресловутого «сильного плеча», на которое можно опереться во время жизненных невзгод или душевных терзаний. «Муж наставляет жену» - ведь так, кажется, говорится в Священном Писании? Муж - это не то что любовник или друг. Муж - это тот, с кем ты можешь быть сама собой… Кому полностью доверяешь и с кем можно поделиться самым сокровенным. Ну, это в моем идеалистическом представлении муж должен быть таким. Далеко не всегда так бывает, конечно… Но у меня это будет так. Ведь не зря же мы с Хосе такая красивая пара… Ведь не зря же нам так хорошо вместе… Я почему-то уверена, что у нас не будет глупых мещанских ссор. Из-за чего нам ссориться? Хосе всегда уступает мне. И он такой романтичный…
Впрочем, об этом мало кто знает.
        Я улыбнулась, вспомнив, как у нас все началось… В тот вечер он куда-то отлучился. Был дождь… Через час он постучал, я сама открыла ему дверь, а у него в руках - огромная красная роза! И он такой счастливый, взволнованный, весь мокрый, с волос стекает вода. И глаза его тигриные горят в полумраке прихожей… Так он меня тогда обжег своим взглядом, что я замерла на несколько мгновений. А он мне эту розу протягивает, и от нее такой дивный, чувственный аромат… И все молча. Он, кажется, хотел что-то сказать, но, наверное, слова тут были лишними… Шум дождя, я в одной сорочке, с шалью на плечах… Я взяла розу, поднесла к лицу… а он вдруг подхватил меня на руки и понес в спальню… По лестнице легко взлетел, будто на крыльях. Я и слова не сказала. Только зажмурилась. А он бережно опустил меня на постель и снял с себя свою мокрую одежду. С какой страстью я отдавалась ему! Свежестью веяло из приоткрытого окна, и все время я чувствовала упоительный запах розы. Только утром мы обнаружили на полу всеми забытый цветок. Удивительно - он еще не успел увянуть. Я поставила его в вазу…
        А потом, когда мы, утомленные, лежали, крепко прижавшись друг к другу, Хосе рассказал, что украл эту розу в чужом саду. «Увидел этот цветок, и подумал, как он похож на тебя… - вдохновенно рассказывал он, и глазах его вспыхивали хулиганские искорки, - и решил его сорвать. Это было непросто…» Его едва не укусила собака, он исколол все руки, но все же добыл для меня эту розу. «Мой храбрый кабальеро…» - шептала я, тихонько смеясь, и целовала моего пылкого рыцаря…
        Я подошла к окну. Зимний Санкт-Петербург поблескивал огнями газовых фонарей в дымке густого мелкого снега. Я прикрыла глаза, пытаясь представить, что было бы со мной сейчас, если бы моя жизнь сложилась по-другому. Если бы я не вступила в террористическую организацию, не встретилась бы с людьми, заразившими меня своими идеями… Это была бы скучая жизнь. Я вышла бы замуж за нищего местечкового сапожника или портного, обзавелась бы выводком сопливых детишек… Серость бытия в беспросветной бедности со временем поглотила бы мою душу. Постепенно во мне бы угасло страстное желание изменить этот мир. И, наверное, на смертном одре, в глубокой старости, я сожалела бы о таком бессмысленно потраченном существовании…
        Я открыла глаза и вгляделась в ночной сумрак за оконным стеклом, словно пытаясь найти там ответы на мучавшие меня вопросы. И меня вдруг пронзило пьянящее ощущение остроты жизни. Посреди бушующего моря бытия я оказалась на вершине своего успеха. Мои таланты, все, чем от рождения оделил меня Господь, в полной мере нашли свое применение и были щедро вознаграждены. Восхищение, признание, любовь, реализация своих принципов - все это я получила сполна. Но не благодаря графине де Гусман я это получила. Без Доры Бриллиант не было бы испанской аристократки. И не было бы Доры Бриллиант без робкой мечтательной девочки… Графиня де Гусман - это прекрасная бабочка, которая изначально была гусеницей, а затем куколкой… Бабочки не появляются на свет сразу крылатыми и красивыми. Перед этим они проходят сложные метаморфозы…Это закон природы.
        И поэтому я принимаю вас, две мои прежние ипостаси. Вы - это я. Я больше не буду пытаться заставить вас замолчать. Потому что без вас я не имею цельности. Без вас испанская аристократка и вправду становится настоящей фальшивкой, пустышкой. Удерживайте меня от гордыни, от алчности, от высокомерия и самонадеянности. Вы, познавшие свои заблуждения, оберегайте меня от опрометчивых поступков и лукавых помыслов. Напоминайте мне о себе - я не буду гнать вас прочь.
        Я глубоко вздохнула и отошла от окна. Подошла к зеркалу. Теперь в его тусклой глубине я видела себя по-другому. Впервые за долгое время на меня смотрели глаза Доры Бриллиант. Они смотрели с благодарностью. Мне не нужно было стыдиться своего настоящего имени - ведь оно не успело замарать себя злодеяниями. И я поняла, что отныне меня не будут мучать вопросы о том, кто я на самом деле. Я примирилась с собой и своим прошлым, я окончательно простила себя…
        9 МАРТА 1908 ГОДА, УТРО, ГЕРМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ, НЮРНБЕРГ, НЮРНБЕРГСКАЯ КРЕПОСТЬ.
        Саммит трех империй по французскому вопросу должен был пройти в древнем городе Нюрнберге, сердцем которого являлась еще более древняя Нюрнбергская крепость. И вид из окон - исторически-поучительный. Древний город, сложенный из серых каменных блоков, и чешуя черепичных крыш цвета запекшейся крови. А вокруг - серые поля под такими же серыми облаками, моросящими мелким дождем. Осень не осень, зима не зима, весна не весна, а какое-то непонятное для русских время года, пропитанное промозглым холодом и запахами плесени, сырости. Нормальному человеку в такой окружающей среде хочется отрастить густую шерсть, как у медведя, и залечь в спячку до настоящей весны.
        Там же, только в другой части замка, обосновался и международный трибунал Брестского Альянса. Что поделать, если знаменитый Дворец Правосудия, в котором в нашем прошлом проходил процесс над нацистскими преступниками, еще не построен, а в старинной крепости имеется все необходимое как для содержания особо важных узников, так и для ведения самого судебного процесса. Впрочем, обвиняемых на этот раз было в разы меньше, да и совершить они успели только одно, хоть и очень тяжкое преступление, так что к тому моменту, когда монархи трех держав прибыли на саммит, следствие было уже закончено в отношении и совершенных деяний, и конечного замысла, и теперь суд был готов вынести обвиняемым окончательный приговор.
        Помимо уже почти осужденных Клемансо, Пикара, Дюпона и прочей мелочи, в Нюрнбергской крепости присутствовал и французский премьер-министр Аристид Бриан. С одной стороны, свидетель на процессе, с другой - неравноправный участник предстоящего саммита по французскому вопросу. Заслушали судьи и показания остальных министров бывшего правительства Клемансо - и тех, что протестовали против убийства Франца Фердинанда, и тех что просто промолчали. Всех их признали непричастными к задуманному злодейству и, бормоча слова облегчения, те уже убыли в свою Милую Францию, торопливо жующую свежий хлеб, выпеченный из русской муки. Главные монархи Европы сдержали слово и не привлекли к ответственности никого сверх непосредственных организаторов и исполнителей заговора. Да и зачем, ведь, по большому счету, в Нюрнберге судили не только самих заговорщиков, но и способствовавшее их появлению безответственное республиканское устройство французского государства. Одноразовые политики так же вредны, как и быстрорастворимые одноразовые трусы: прошел дождь - и все увидели, что король демократии, оказывается, голый.
        И если полковник Дюпон и генерал Пикар перед лицом злобных пруссаков еще пытались «держать марку», то месье Клемансо совершенно расклеился. То ли он симулировал безумие, то ли и в самом деле кукушка из его скворечника вылетела и забыла вернуться. Канцлер Одинцов первоначально имел желание зайти к Клемансо в клетку и спросить, понимает ли этот персонаж, что именно он собирался сотворить, но, глянув на того одним глазом, отказался от своего намерения. Зрелище ополоумевшего политика - жалкое, но в чем-то даже поучительное. Начинал этот человек с претензии на роль национального героя Франции и владыки демократического полумира, а закончил в виде трясущегося и плюющегося человекообразного существа в железной клетке перед судьями, решающими, как бы половчее истребить эту банду, полностью изобличенную в своих преступных деяниях. Так проходит слава мира.
        Сомнения у судей и в самом деле были нешуточными: повесить эту камарилью было бы слишком банально, расстрелять - много чести, гильотина - слишком по-французски, и даже сжечь живьем - немного не из той оперы, потому что если признать республиканские воззрения этих господ ересью, то придется так же жечь всю Францию. В настоящий момент споры крутились между такими классическими для средневековья приемами, как посадить на кол, четвертовать и колесовать. Послушав эти разговоры, муж русской императрицы сплюнул, будто попробовал тухлой гадости, и сказал, что он вообще не убивал бы этих мерзавцев, а посадил бы их в открытые клетки и стал возить по европейским городам и весям. А там, после оглашения герольдами их прегрешений народ имел бы возможность забрасывать преступников калом, гнилыми помидорами и прочей дрянью, которая попадет под руку. И пусть будет так - пока эти исторические персонажи не умрут естественной смертью, ибо заслужили.
        После недавних событий в Проливах и Венгрии русский князь-консорт был для европейских господ авторитетом (если вы себя плохо ведете, тогда мы идем к вам) поэтому разговоры о средневековых способах казни на некоторое время прекратились, и судьи начали обсуждать сценарий в стиле «парад уродов». При этом русская делегация сделала вывод, что просвещенная Европа уже ступила на тот скользкий путь, который сто лет спустя приведет ее к полному безумию. Впрочем, чему тут удивляться: в нашем собственном прошлом все свидетели и очевидцы событий 1914 года писали об «иррациональном безумии, разом охватившем всю Европу» после тихого и спокойного девятнадцатого века. Отрезвела старушка только в результате четырехлетней кровавой бойни, правда, этот период просветления длился только двадцать лет, после чего вспыхнула еще одна, гораздо более жестокая общеевропейская война.
        Вот и в головы пришельцев из будущего, а также их посвященных в тайны единомышленников из местных уроженцев стала закрадываться еретическая мысль, что Алла Лисовая была права, и иррациональное безумие охватывает европейские головы вне зависимости от внешних обстоятельств. Вот и тут лет через пятнадцать-двадцать, когда забудется страх нынешних времен, на внешне благостном фоне всеобщего мира и согласия может внезапно полыхнуть ничем не прикрытая ненависть к Восточному Соседу. А как же иначе, ведь базовое население в Российской империи такое же белое, как немцы, англичане и французы, но при этом отличается от европейцев складом ума и имеет в разы больше лесов, полей, рек и нефтегазовых месторождений на душу населения. Такого внутреннего напряжения не выдержит никакой рациональный договор, даже такой умно составленный, как Брестские соглашения. Никчемная бумажка будет неожиданно порвана в клочья, и очумевшие от алчности европейцы толпой попрут в Великий Крестовый Поход на Восток за поместьями и рабами. И тогда значительно повзрослевшей императрице придется поднимать свою страну на дыбы, чтобы
отбросить ополоумевшего европейского зверя туда, откуда он и пришел, то есть к Ламаншу.
        - Я этого, скорее всего, уже не увижу, - сказал канцлер Одинцов императрице, - биться вам, Ольга, придется, имея под рукой тех, кто сейчас молодой да ранний. Главное - не расслабляться и не забывать, что европейский зверь совершенно внезапно может перейти от ласкового мурлыкания к самой яростной агрессии. В то время как наши люди будут думать, что российско-европейские отношения еще можно исправить, на самом деле завоевательный поход уже будет предрешен.
        - Всеобщая монархизация Европы не отменит этот процесс, а только оттянет его по времени, - добавил князь-консорт. - Императоры и короли также подвержены газетной пропаганде, как и простолюдины, хоть и в меньшей степени. В Британии - парламент, в Германии - парламент, во Франции, даже если нам удастся заменить там президента на короля, уж всяко тоже будет парламент, на осколках Австро-Венгрии - тоже парламенты, как и в Бельгии, Голландии и Италии - странах вторичных, но годных к тому, чтобы стать поставщиками пушечного мяса на Восточный фронт. А парламент в монархических странах - это не столько инструмент принятия решений (ответственный монарх с этой прерогативой справится не хуже, а даже лучше), сколько средство пропаганды, с трибуны которой разные «месье Клемансо» будут изрекать свои человеконенавистнические речи. В наше время говорили, что стоит человеку сто раз сказать, что он свинья - и тот непременно захрюкает. И как только начнется такой процесс информационной обработки, мы должны быть готовы нанести по европейскому гадюшнику внезапный упреждающий удар с целью снести эту халабуду до
основания.
        Императрица посмотрела на своих верных клевретов и со вздохом сказала:
        - Ведь, в самом деле, мои дорогие, вы правы. Когда я смотрю на европейских господ - что по одну, что по другую сторону скамьи подсудимых - мне хочется замотать их в смирительные рубашки и поливать холодной водичкой до тех пор, пока не придут в общечеловеческое чувство. Но я знаю, что добытое таким образом протрезвление крайне недолговечно, а потому уверена, что единственный способ избежать больших проблем - это сделать Россию сильнейшей державой на планете, чтобы европейская алчность в полной мере уравновешивалась страхом за собственную шкуру. Всех наших подданных - от простого народа до самой верхушки - следует держать в тонусе и не расслабляться. Сначала наша пропаганда должна быть нацелена против злобных колониалистов из Североамериканских Соединенных Штатов, начисто истребивших благородных и миролюбивых индейцев, а потом, когда в Европе начнут возникать предсказанные Павлом Павловичем негативные тенденции, нашему народу надо будет напомнить, откуда эта североамериканская действительность произошла.
        - На это дело, - сказал канцлер Одинцов, - можно поставить молодого графа Толстого - вот у кого таланта много больше, чем у других. Одними переводами Карла Мая сыт не будешь. Для начала дать ему роман «Унесенные Ветром» - пусть перепишет своими словами с нашим русским пониманием европейско-американской души, - а потом сделать из этого модный у нас в двадцать первом веке романистический сериал, когда после основной книги появляются приквелы и сиквелы[33 - Приквел и сиквел - литературные термины. Приквел - описание событий, предшествующих основному сюжету, а сиквел - продолжение успешного сюжета, часто бесконечное и от разных авторов.], и повествование длится и длится, удерживая внимание читателей. Ну а потом, когда в нашем джентльменском наборе информационной войны появится кино, эту историю надо будет пустить на экраны для самых широких масс.
        Немного помолчав, императрица вымолвила:
        - Все это хорошо, но ничего подобного нашим нынешним партнерам по переговорам высказывать не следует. Наш главный враг - республиканские Североамериканские штаты, и точка. Это мой брат - наивный простак, верящий, что честные европейские маклеры его не обманут, но я, с подачи моего дорогого учителя, барышня злая и недоверчивая, и вижу в дяде Вилли и даже дяде Берти не самостоятельные фигуры, а объекты для манипуляций. При по-настоящему серьезной информационной атаке может не выдержать даже моя подруга Тори, хотя я постаралась привить ей изрядную долю здорового скептицизма по отношению к подобным приемам. Одним словом, улыбаемся и машем, имея в виду, что, разрешив нынешний европейский кризис, мы победили только в первом сражении, а не окончательно выиграли войну за будущее Российской империи и всего мира.
        10 МАРТА 1908 ГОДА, ТРИ ЧАСА ПОПОЛУДНИ, ГЕРМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ, НЮРНБЕРГ, НЮРНБЕРГСКАЯ КРЕПОСТЬ.
        - Господа, - по-немецки сказала императрица Ольга, кивнув в сторону французского премьера Аристида Бриана, - час назад там, внизу, мы осудили к пожизненному заключению месье Клемансо, французского политика, который потерял чувство границы между добром и злом, а сейчас будем судить саму Францию, республиканское устройство которой порождает таких моральных уродов. Старуха в красной шапке воинствующе неверна своим обязательствам, патологически лжива и стремится извлекать одностороннюю выгоду в любых обстоятельствах. Но хуже всего у Франции дело обстоит с предсказуемостью поведения, ибо каждое следующее правительство может отказаться отвечать по обязательствам предыдущего. Поддержать союзника, подвергшегося внезапному нападению, они однажды уже отказывались. Так чего нам ждать от них впоследствии? Внезапного удара в спину, поскольку в Париже очередной премьер или президент решит, что вовремя предать - это значит предвидеть. Сегодня Франция - член Брестского альянса, а завтра она решит вступить в союз с нашими врагами. К нашему счастью, Российской империи вероломство французов почти не страшно: наши
границы не соприкасаются, и даже сферы влияния расположены на некотором расстоянии. Поэтому мы в любом случае успеем изготовиться и дать врагу жестокий отпор. Зато в опасности могут оказаться наши союзники, Британская и Германская империи, для которых вечное французское непостоянство несет серьезную угрозу.
        - Госпожа императрица! - на том же языке воскликнул Аристид Бриан. - Какую же угрозу вам может представлять Франция, самая слабейшая из всех европейских держав?!
        Французский премьер сказал эту фразу - и осекся, глядя, как меняется лицо глядящего на него князя-консорта, как сужаются его глаза, а руки сжимаются в кулаки.
        «Этот сумасшедший русский меня убьет! - ошарашенно подумал он. - Убьет прямо здесь и сейчас, ударом кулака, как глупого быка на ярмарке, ради потехи толпы… Но за что? Из-за чего такой приступ немотивированной ярости?»
        - Или мы не знаем, - будто отвечая на невысказанный вопрос, тяжелым голосом произнес муж русской императрицы, - что в разгар кризиса ваше правительство вполне серьезно обсуждало возможность в пику Брестским соглашениям обратиться за военной помощью к Североамериканским Соединенным Штатам? Предложение было отвергнуто, и о нем постарались забыть. То ли это случилось по причине неготовности политиков янки вылезать из коротких штанишек доктрины Монро, то ли из-за опасений, что подобный политический выкрутас выведет вас из-под защиты Брестских соглашений, после чего германские гренадеры появятся в Париже быстрее американских джи-ай, а Россия и Британия не шевельнут в вашу защиту и пальцем. Было такое?
        Вместо ответа французский премьер только судорожно кивнул головой, опасливо поглядывая на германского кайзера, готового исторгнуть из себя очередную минимум получасовую речь о французском коварстве. А ведь следом и в самом деле могли появиться гренадеры…
        - Вот видите, месье Бриан, - вместо кайзера с обманчивой мягкостью в голосе произнесла русская императрица, - вы сами признали, что Франция может представлять угрозу общеевропейской безопасности. Затаив зло, вы дождетесь момента, когда силы Брестского альянса будут связаны тяжелой борьбой, и нанесете нам удар в спину, впустив на свою территорию силы Североамериканских Соединенных Штатов, предоставив им базы и материальное снабжение. И в том, что это борьба неизбежна в среднесрочной перспективе, тоже нет никакого сомнения. Американский зверь растет как на дрожжах, его аппетиты все время увеличиваются, и скоро в Вашингтоне посчитают, что стали достаточно сильными, чтобы бросить вызов не только одряхлевшей до ветхости Испании, но и всему европейскому континенту. А тут вы, такие красивые и с камнем за пазухой - ну как пройти мимо и не воспользоваться…
        - Да, кузина Хельга права! - с казарменной прямотой подтвердил кайзер Вильгельм, дождавшийся своей очереди говорить. - Вы, французы, всегда были людьми с пониженной социальной ответственностью, истинными содомитами и иудами, а ваш Париж - это Новый Вавилон, гнездилище всяческих грехов и самого низкого разврата. Довериться вам - себя не уважать. Благодарите Всемогущего Господа за то, что он послал в этот мир русских, которые возятся с вами, как с сопливыми полоумными детишками. Будь моя воля - не было бы на этом свете никакой Франции, ибо сказано в Писании, что от одной паршивой овцы запаршивеет все стадо, а паршивее французов нет никого на этом свете. Все, к чему вы прикасаетесь, покрывается гнилью и плесенью, и лечить вас следует не ласковыми увещеваниями и легкой голодовкой, а огнем и мечом, отделяя немногочисленных агнцев от целого сонмища козлищ.
        - Помягче, дядюшка Вилли, помягче, - промурлыкала императрица Ольга. - Время огня и меча наступит только в том случае, если месье Бриан окажется настолько упертым, что не пойдет на предложенное нами соглашение или его откажется ратифицировать их Национальное Собрание. Только тогда мы с дядей Берти разрешим вам основательно переворошить французский курятник. В любом другом варианте целить паршивцев мы будем без смертоубийства, и желательно вообще без пролития крови. Не надо нам лишней войны на европейском континенте, и дадим мы на нее добро только в том случае, если словарный запас будет исчерпан, а желаемый эффект общей безопасности не достигнут. Dixi! Я так сказала!
        - Вот видите, месье Бриан, - проворчал кайзер, - моя кузина Хельга - настоящей ангел, которому вы каждый день должны мыть ноги и пить ту воду. Не то что я, старый вампир, не знающий добрых слов. Ну да ладно. Дядя Берти, а ты что скажешь по обсуждаемому вопросу?
        - Я… ах да! - встрепенулся престарелый британский король. - Мое мнение: штаны спустить, отвернуть, нагнуть и отхлестать по голой заднице хорошо просоленными розгами, чтобы ум из того самого места вернулся обратно в голову. А еще лучше - морскими линьками, чтобы эта Франция целый месяц ела стоя, будто кобыла, и спала только на животе.
        - Папа, - укоризненно произнесла принцесса Виктория, - будь серьезнее…
        - Не могу я быть серьезным, когда гляжу на эту демократическую французскую образину, - проворчал Эдуард Седьмой. - С нами, королями, все понятно: власть от Бога и все такое. Или ты делаешь свое королевское дело как следует, или случается революция, и тебе отрубают голову, как Карлу Первому или Людовику Шестнадцатому. И все - добро пожаловать в историю! Этот холодок на шее и отвращает монархов от очевидных глупостей и безумств. Отставки с пенсией и мундиром с монаршей должности пока что удостоился только один человек, и то исключительно в силу того, что операцию рокировки проводили весьма умные и добрые люди - Христос в той компании пожал бы руку всем и каждому. Теперь перейдем к так называемым демократическим политикам. Я бы понимал, если бы по этой стезе шли люди успешные, победители в войнах, талантливые дипломаты и администраторы, лучшие из лучших, представляющие свои народы. Но нет, как раз таких талантливых и ярких людей демократическая система не терпит, ведь каждый из них может стать настолько успешным и популярным, что мадам История, не задумываясь, возложит на его голову королевский
венец. Поэтому республиками обычно управляет серенькое говнецо, ничуть не выбивающееся над уровнем среднего обывателя, и только в годы тяжелых потрясений перепуганные господа депутаты готовы отдать власть новым Наполеонам. Вы думаете, о чем это я? Да только о том, что отношение к говнецу должно быть соответствующим. Его дело - лежать в своей выгребной яме и не вонять за ее пределами, потому что в противном случае им займутся ассенизаторы. Если после всех «подвигов» месье Клемансо и попытки обратиться за поддержкой к враждебной нам державе Франция хочет сохранить свое членство в Брестском альянсе, то ее права следует радикально урезать. Отныне она не самостоятельный член, а государство, чьи метрополия и колонии находятся под нашей общей защитой. Никакой армии, за исключением жандармско-полицейских сил, флота и внешнеполитической художественной самодеятельности, у нее быть не должно. Зачем ей все это, если на нее никто не собирается нападать? Пересмотрено это положение может быть только в том случае, если во Франции утвердится ответственная монархия хотя бы такого же дуалистического толка, как и в
Британии. А так можно отрубить головы всем французским парламентариям, но новый состав Национального Собрания, избранный по тем же законам, будет точно таким же, как и прежний. Изменить это положение можно только тщательной селекцией и прополкой избираемого человеческого материала, но это дело десятилетий, если не столетий, а жить надо прямо сейчас. Поэтому сделать следует так, как я уже сказал.
        - Поддерживаю, - сказала императрица Ольга, которая через долгую беседу с кузиной Викторией и внушила британскому королю столь позитивную программу. - При этом высвободившиеся от содержания вооруженных сил и бездельников-дипломатов средства следует направить на благоустройство ваше Милой Франции, прокладку дорог, постройку школ и больниц и прямую поддержку беднейших слоев населения. Строить, скажу я вам, это лучше, чем воевать. А ты что скажешь, дядюшка Вилли?
        - Если Франция не будет угрожать Германии реваншем, - подкрутил ус кайзер Вильгельм, - то и Германия не будет относиться к Франции как к врагу, которого неизбежно придется втоптать в землю. Более того, если в мире обозначится какая-нибудь угроза для лягушатников, ха-ха-ха, то мы, оберегая мирный сон французских буржуа, будем готовы выступить на защиту общеевропейских интересов конно, людно и оружно. Только у меня есть еще одно условие. Во Франции должна быть полностью разрешена пропаганда традиционных ценностей, а все это ваше «свобода, равенство, братство и любовь без обязательств» должно пребывать под жестоким, но негласным запретом. В противном случае Господь выберет камень потяжелее и шарахнет по вашему Парижу с такой ненавистью, что на фоне получившегося фейерверка померкнет гибель Помпеи.
        - Дядя Вилли! - с укоризной воскликнула императрица Ольга. - Не пугайте страусов - пол бетонный…
        - Ах да, Хельга… - пробормотал кайзер Вильгельм, - виноват, исправлюсь. Впрочем, ничего иного к своей речи я добавить не могу, а потому умолкаю.
        - Итак, месье Бриан, - после некоторой паузы произнесла русская императрица, - надеюсь, вы поняли наши условия продолжения вашего существования? Если вы с нами согласны, то так прямо и скажите, и тогда мы перейдем к праздничному банкету. Если же нет, то поезжайте в свой Париж и ждите там окончательного решения французского вопроса. Нацию вашу мы истреблять не будем, это совершенно исключено, а вот государство зачистим до белых костей. И тогда не обижайтесь, если присутствующие здесь монархи станут решать, как жить и во что верить будущим поколениям французов. За все следует платить, и за пьяные выходки месье Клемансо тоже.
        - Госпожа Ольга… - проблеял растерянный Аристид Бриан, - я не имею возможности единолично принять такое решение… Национальное собрание может меня не одобрить, и тогда…
        - Ладно, месье Бриан, я вас поняла, - махнула рукой Ольга. - Вам выдадут бумагу на чистом французском языке и отпустят восвояси. Если ваше Национальное собрание в срок до первого мая ее ратифицирует, то у вас настанет одна жизнь, а если не ратифицирует, то совсем другая. И не кляните потом свою судьбу, если что-то пойдет не так. Это Господь добр к разным негодяям, зато мы, монархи - злые и недоверчивые. Dixi! Я так сказала!
        - Поддерживаю тебя, Хельга, лучше и не скажешь, - подкрутил ус германский кайзер. - Да будет так, как ты сказала!
        - И я тоже поддерживаю, - произнес британский король. - Тут кто-то говорил о банкете? Люблю повеселиться - а особенно поесть!
        Часть 36 (вместо Эпилога)
        Гибель Вавилона
        5 ИЮНЯ 1908 ГОДА, ТРИ ЧАСА ПОПОЛУДНИ, РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ, ТИФЛИССКАЯ ГУБЕРНИЯ, АХАЛЦИХСКИЙ УЕЗД, АББАС-ТУМАН, ВЫСОКОГОРНАЯ АСТРОНОМИЧЕСКАЯ ОБСЕРВАТОРИЯ ИМЕНИ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ГЕОРГИЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА.
        Пока в мире политики крутились шестеренки, лязгала, чавкала и отплевывалась кровавыми огрызками военная машина Российской империи, тут, в горах Кавказа, все было тихо и благопристойно, даже несмотря на проходившие неподалеку Эрзерумскую и Ванскую наступательные операции русской армии. Впрочем, после того, как в Истамбуле несколько раз за короткое время сменились султаны и визири, а потом он и вовсе пал под ударами русской армии, турки на Кавказском направлении вовсе утратили представление о верховной власти. Из-за этого под давлением обстоятельств их и без того не очень организованная армия стала превращаться в скопище больших и малых банд, не имеющих даже подобия единого командования, ибо каждый паша (генерал) только себя мнил достойным стать новым султаном. А против этого человеческого стада во главе русской Кавказской армии выступали герои русско-японской войны фельдмаршал Линевич, и полные генералы Гриппенберг и Штакельберг. В поединке большой самоходной мясорубки и бараньего стада мясорубка побеждает всегда и без исключения, потому фронт, поначалу стремительно покатившийся на запад, вскоре
рассыпался мелкой пылью, тем более что туркам в спины ударили армянские фидаины-повстанцы. И понеслось веселье, в нашей истории известное как война с басмачами.
        Да, где-то гремели орудийные выстрелы и лилась человеческая кровь, но тут, в Аббас-Тумане, шла своим чередом тихая и благообразная жизнь. За год с лишним с начала строительства обсерватории утекло много воды в местных ручьях и речках (зачастую берущих начало в бьющих из-под земли минеральных источниках) и было сделано много дел. Сначала саперный батальон проложил дорогу-серпантин и одновременно канатную дорогу к тому месту на гребне горы Канобили, где собирались возводить строения и сооружения новой обсерватории - подальше от людского жилья и поближе к звездам. Создавая мемориальную обсерваторию памяти своего брата Георгия, императрица Ольга сразу решила не связывать себя наблюдательной башней профессора Глазенаппа, а подобрать самый лучший вариант. От будущей обсерватории до поселка Аббас-Туман по канатной дороге одна верста, а по серпантину - пять. Однако по канатке в вагончиках быстро и с комфортом можно возить только людей и не особо габаритное оборудования, а по серпантину, на архаичных арбах, запряженных серыми осликами - цемент, кирпич и тому подобное: тяжелое, терпеливое и небьющееся.
        До конца октября основные строительные работы были завершены: объекты подвели под крышу, окна застеклили, а внутри начались отделочные работы. Стройка двигалась по опережающему графику, поэтому осенью 1907 года в дополнение к 28-дюймовому телескопу-рефлектору (диаметр зеркала 700 миллиметров) у Карла Цейса заказали приборы для фотографической охоты за небесными скитальцами: астрограф-рефрактор с диаметром линзы 400 миллиметров и камеру Шмидта с диаметром зеркала 440 миллиметров. Оба дополнительных прибора использовали стеклянные фотопластинки тринадцать на тринадцать сантиметров. Также были заказаны механизмы, точные, как швейцарские часы, которые все время, пока идет экспозиция, проворачивали бы астрономические приборы в соответствии с суточным вращением небесных сфер.
        Кто-то из пришельцев из будущего, достаточно осведомленный в астрономии, подсказал академику Баклунду, что ловить мелкие космические тела с низкой отражающей способностью лучше всего фотографическим способом. В книгах по астрономии нашлась и соответствующая техническая информация, позволившая правильно составить описание заказанного прибора, ибо до изобретения камеры Шмида «естественным» путем оставалось еще чуть менее четверти века. На фирме «Карл Цейс», прочитав техническую документацию на данный девайс, пришли в необычайное возбуждение и тут же начали переговоры о приобретении лицензии, ибо подобный прибор могла захотеть себе любая астрономическая обсерватория, включая Потсдамскую, Иенскую и Гамбургскую в самой Германии. Астрофотография, когда наблюдатель не корпит ночи напролет у телескопа, а только задает условия съемки и вовремя меняет пластинки, в начале двадцатого века стремительно входила в моду.
        Канцлер Одинцов и императрица Ольга предпочли бы заказать данные астрономические приборы какой-нибудь российской фирме, но производство оптических приборов находилось только в самой начальной стадии, и соответствующее подразделение АОЗТ «Белый медведь» (аналог фирмы ЛОМО), грубо говоря, еще пищало в пеленках. Приходите лет через пять, а еще лучше через семь, а пока предел возможности собственного производства - это линзы для очков, полевые бинокли, стереотрубы, артиллерийские дальномеры, а также микроскопы и телескопы любительского класса для оборудования соответствующих кабинетов гимназий и реальных училищ. За переодевающейся соседкой через окошко в такой телескоп подсмотреть можно, а вот открыть на небе что-то серьезное - уже нет. Но и этот результат за три года - уже немало. Алла Лисовая, с силой атомного буксира движущая в России технический прогресс, удостоилась графского титула именно за это, а не за то, что каждую ночь ложится в постель к бывшему императору.
        В конце марта 1908 года заказанное в Германии высокоточное оборудование по железной дороге стало прибывать на станцию Ахалцихе, откуда его на подрессоренных повозках (не дай Бог лишний раз тряхнуть) доставляли в Аббас-Туман, к нижней станции грузовой канатной дороги. Там его со всей предосторожностью грузили в вагоны и отправляли вверх по склону до самой обсерватории, где прикомандированные немецкие специалисты занимались монтажом и юстировкой. Так уж был госпожой Лисовой составлен контракт, что полностью исполненным он мог считаться с того момента, когда к работоспособности оборудования не останется претензий. Опытная эксплуатация астрономического оборудования началась в последних числах апреля, совпавших с началом новолуния, когда вероятное направление подхода космического пришельца к земле было свободно от ослепляющего воздействия лунного света. Такое благоприятное время продолжалось только несколько дней, потом, по мере роста фазы Луны, условия для наблюдения стали ухудшаться. Угол между плоскостями эклиптики[34 - Плоскость эклиптики - плоскость обращения Земли вокруг Солнца (плоскость земной
орбиты).], в которой движется приближающийся астероид, и лунной орбиты составляет всего пять градусов. Какой бы идеально прозрачной и спокойной ни была атмосфера в окрестностях Аббастуманской обсерватории, в период полнолуния рассеянный лунный свет ощутимо мешает наблюдениям, особенно в случае поиска небольших и малозаметных объектов.
        В первый благоприятный период не обнаружилось ничего подозрительного, удалось только проверить работоспособность оборудования и подписать с немецкими спецами акт приемки оборудования в рабочую эксплуатацию. Да и не искал тогда никто ничего особенного, ибо заведующий новопостроенной обсерваторией профессор Иванов был в полном неведении о тайной подоплеке неожиданной императорской щедрости. Обычно средства в несчетном количестве вливались по двум направлениям: на военное ведомство и морской флот и на улучшение жизни простонародья, его образование и медицинское обеспечение. А тут несчетные миллионы рублей на чистую науку - астрономию.
        Но как только немецкие инженеры и техники убыли в родной фатерлянд, даже не подозревая о конечном назначении размещенного оборудования, императорский фельдъегерь привез профессору Иванову пакет, запечатанный сургучными орлеными печатями - личное послание Ея Императорского Величества Ольги Александровны с приложенным к нему письмо академика Баклунда, который в Петербурге занимался вопросом возможного Тунгусского дива в теоретической плоскости. И тут всем стало ясно все - вплоть до леденящего холодка между лопаток. Или грудь в крестах, или голова в кустах… Хотя последнее - вряд ли. И специалистов в обсерваторию подобрали самых лучших из молодых, под стать директору, и смертной казни в Российской империи уже давненько не практиковалось.
        Следующий период, благоприятный для наблюдений, выпадал на последние числа мая и уже после второй ночи на фотопластинке, вытащенной из камеры Шмидта, после проявления почти в центре перспективного участка обнаружилась тонкая темная черточка[35 - В режиме слежения астрографами за поворотом небесных сфер неподвижные объекты (звезды и туманности) отображаются на фотопластинке точками, а те, что успевают сдвинуться за время экспозиции - тонкими черточками. Чем быстрее движется объект относительно глаза наблюдателя, тем длиннее и тоньше черта на негативе.]. В следующую ночь в указанную область неба нацелились не только астрограф и камера Шмидта, но и телескоп-рефрактор, место у окуляра которого занял лично профессор Иванов. Но фотопластинки с учетом экспозиции в несколько часов взяли небесного гостя исправно, а вот человеческий глаз, несмотря на большее разрешение 28-дюймового рефлектора, подкачал. Впрочем, это было уже неважно. После того, как и в третью ночь небесного скитальца зафиксировали на фотопластинку, можно было приступать к вычислению параметров орбиты.
        И тут один из ассистентов профессора Иванова вспомнил, что данный участок неба один раз фотографировали в начале мая в тестовом режиме. Данную фотопластинку извлекли из архива (такие вещи не выбрасывают), рассмотрели под сильным увеличением - и обнаружили на нужном участке неба чуть заметный темный штрих. Воинственному танцу, который отожгли при этом астрономы, позавидовали бы даже охотники племени зулу, завалившие своими ассегаями носорога. Дальнейшие вычисления и дополнительные наблюдения показали, что все эти пляски были недаром. Найден был не какой-то там никому не известный астероид, которых в этом калибре в Солнечной системе примерно полмиллиона, а именно тот, что надо - пересекающийся с земной орбитой 26 июня, в полдень по Петербургскому времени. И как раз в этот период начнется следующее новолуние, благоприятное для наблюдения за космическим пришельцем, когда его можно будет разглядывать баз помех с кратчайшего в астрономическом смысле расстояния. При этом следовало учитывать, что сразу после прохождения через атмосферу астероид уйдет на соединение с Солнцем и будет недоступен для
астрономических наблюдений в течение суток, что сокращает и так невеликое время, за которое подвергшееся астероидной атаке государство может попытаться отреагировать на надвигающуюся катастрофу.
        Профессор Иванов отбил по этому поводу соответствующую телеграмму по адресу: «Санкт-Петербург, Зимний дворец, Ея Императорскому Величеству лично в руки», а следом с фельдкурьером выслал полный пакет документов, включающий в себя коробку с фотопластинками-позитивами. Академик Баклунд на месте разберется и выдаст руководству страны свои рекомендации, а астрономам в Аббас-Тумане пришло время вертеть дырки в сюртуках и мыть шеи, ибо без наград такое свершение явно не обойдется.
        8 ИЮНЯ 1908 ГОДА, 14:25. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Императрица Всероссийская Ольга Александровна Романова;
        Князь-консорт и генерал-лейтенант Александр Владимирович Новиков;
        Канцлер Российской империи Павел Павлович Одинцов;
        Командующий САФ - вице-адмирал Сергей Сергеевич Карпенко;
        Первый заместитель начальника СИБ - полковник СИБ Евгений Петрович Мартынов;
        Начальник Загранразведки - полковник СИБ Игорь Михайлович Баев.
        Получив телеграмму из Аббас-Тумана, императрица Ольга собрала Малый Совет - пять вернейших ей людей из будущего, которые для нее как пять пальцев, а сама она для них ладонь. Эти люди стояли у истоков изменения истории, обращая в ничто злую участь, предназначенную России, и они же с ней вместе сейчас, когда их мир окончательно выходит на самостоятельную траекторию развития.
        Все политические интриги в Европе завершены; Франция, покочевряжившись для вида, досрочно (то есть задолго до первого мая) приняла условия блока монархических держав, а в России в самом разгаре вторая кампания по борьбе с мздоимцами, казнокрадами и просто нерадивыми чиновниками. На этот раз бредень тянет из воды не крупную рыбу, а мелочь пузатую. За четыре года из молодых да ранних подросла новая железная поросль, которой надо освободить место - а прежних Акакиев Акакиевичей, чернильных душ и мелких взяточников, выбривая на полголовы, посылали на каторгу или, в лучшем случае, давали отставку без пенсии и мундира. И правильно: без селекции канцелярского планктона - никак. Служить следует не ради отсиженных в канцелярии часов, и не ради «подарков», а для того, чтобы Россия становилась сильнее, богаче и краше.
        И вот в разгар этих святых дел пришло напоминание, что тунгусский комето-астероид никуда не делся, он совсем рядом и скоро будет здесь. А тут еще сюрприз: после прохождения незваного космического гостя через атмосферу на реакцию в случае возможного падения в людных местах из трех дней остаются только сутки с небольшим. Недопустимо короткий срок, за который можно только напугать людей, но спасти никого уже не получится. Страшно императрице - так, что хочется кричать, а кричать-то и бесполезно.
        - Итак, господа Совет, - сказала Ольга, зачитав телеграмму профессора Иванова, - дело ясное, что дело темное. Три недели непрерывного ожидания доведут до истерики любого нормального человека! А если добавить к этому еще два дня - когда все уже будет предрешено, но ничего не известно, то тут я и вовсе могу сойти с ума… - Голос ее чуть дрогнул; она на мгновение прикрыла глаза рукой, пытаясь справиться с паникой.
        - Ольга, - строго сказал канцлер, - в наиболее вероятной зоне падения тунгусского астероида между сороковым и шестидесятым градусами северной широты восемьдесят процентов земель имеют совершенно бросовый характер и заселены не гуще, чем тунгусская тайга. Думаю, что и в этот раз ба-бах будет красивым, громким и абсолютно безвредным…
        - Павел Павлович! - воскликнула императрица. - В этой самой полосе от сих до сих укладывается вся Европа, включая самые густонаселенные и важные губернии нашего Богоспасаемого Отечества, а также земли дружественных нам болгар и сербов. Если Всевышний разгневан на человечество, он непременно ударит Нас по самому больному месту. Такая мысль пришла мне в тот момент, когда, помните, дядя Вилли витийствовал по поводу того, что Творец, разгневанный безобразиями, которые устроили потомки Марианны, схватит первый попавшийся камень, да как жахнет по Парижу с такой силой, что этот удар затмит гибель Помпеи… Я не германский кайзер, и не хочу массовой гибели людей, особенно с такой вот поучительной целью в назидание человечеству. Любые погибшие ранят меня смертельно, даже если это будут французы, которых принято считать никчемными.
        - В нашем прошлом, - сказал князь-консорт, - Господь, стало быть, не гневался на человечество и ударил по ни в чем не повинной тунгусской тайге, а здесь, где все гораздо лучше, вдруг переменил свое мнение? Советую тебе, моя дорогая, поменьше слушать твоего дядюшку Вилли, ибо язык его иногда несет то, что однажды доведет его до беды. Верь мне.
        - Я тебе верю, Сашка, - сказала императрица, - но все равно мне как-то неуютно. Ведь были уже и всемирный потоп, и семь египетских казней, и пророчество Иоанна Богослова, иначе именуемое Апокалипсисом. А вдруг сейчас снова, и уже окончательно?
        - Что касается Иоанна Богослова, - скрывая улыбку, сказал князь-консорт, - то если бы ему, бесхитростному уроженцу первого века от рождества Христова, показали войну начала века двадцать первого, то он счел бы ее концом света, тем самым Апокалипсисом. А на самом деле, конечно, страшно до жути, особенно если бьют не по тебе, имеющему возможность защититься, а по бессильным и беспомощным гражданским: детям, женщинам и старикам, но никаким концом света на самом деле это не является. Обычная человеческая мерзость, когда люди гибнут за металл.
        - Сашка! - воскликнула императрица, - но люди гибнут за металл не сами по себе, а из-за козней Сатаны!
        - Ольга, - сказал Одинцов, - это Творец Всего Сущего предвечен и един для всех, а Сатану в каждом случае мы сами создаем из себя своей ленью, алчностью, жестокостью, гордыней, равнодушием, похотью, завистью и злобой. И чем больше группы людей, предавшихся этим порокам, тем могущественнее злые силы… Это поклонники зла готовы убивать без счета, а Господь желает скорее обращения и покаяния грешника, чем его физического истребления. С тех пор, как мы с тобой взялись за свою работу, мера зла, голода и нищеты в этом мире значительно уменьшилась, и нет такой причины, из-за которой Господь мог бы сейчас строить планы возмездия. А то, что тогда наговорил твой дядя Вилли, скорее характеризует его самого. Вот кто склонен к самым быстрым и неверным решениям, которыми, вперемешку с благими намерениями, вымощена дорога в ад…
        - Ладно, забыли! - сказала императрица, тряхнув головой. - Я снова нормальная, и со мной можно иметь дело. А теперь хотелось бы спросить, нет ли у вас, пришельцев из будущего, каких-либо технических средств, чтобы наблюдать полет этого астероида вне зависимости от того, засвечен он солнцем или нет? Помнится, еще в стародавние эллиотские времена мне рассказывали про установки, использующие лучи герра Радара или как его там…
        Пришельцы из будущего переглянулись, потом адмирал Карпенко сказал:
        - Есть такое средство и на «Быстром», и на «Трибуце», называется «обзорный радар ‘’Фрегат-М2’’». И если «Трибуц» сейчас на Цусиме, и вряд ли когда ее покинет, то «Быстрый» стоит на якоре в Кронштадте, и даже на ходу и с полной командой. Чтобы отправить его в поход, нужно заправить мазутом и котельной водой в перегруз - и вперед, туда, куда укажете. Командиром там сейчас капитан первого ранга Антон Петрович Никольский, весьма способный боевой офицер…
        - Помнится, Сергей Сергеевич, - сказала Ольга, - этот «Быстрый» Степан Осипович (Макаров) перевел на Балтику походом вокруг Мыса Доброй Надежды еще весной пятого года вместе с «Ретвизаном» и «Цесаревичем»?
        - Да, - подтвердил адмирал Карпенко, - в основном из-за его ракет «Москит». Случись у нас столкновение с Британской или Германской империей, когда «Гангуты» были еще не готовы, эти восемь ракет, тяжело повредившие или утопившие вражеские корабли первого ранга еще до линейного сражения, были бы нашему флоту серьезной подмогой. И только потом в дело вступили бы новейшие эскадренные броненосцы - добивать растрепанного и деморализованного врага. Кроме того, некоторые узлы и агрегаты «Быстрого» послужили примером для проектирования соответствующей начинки «Гангутов» - как, например, универсальная артиллерия или силовая установка.
        - Это понятно, Сергей Сергеевич, - кивнула императрица. - И вот раз «Быстрый» здесь и на ходу, повелеваю ему заблаговременно отправиться в Гренландское море к кромке паковых льдов, и оттуда наблюдать первый акт космической драмы. И Нам будет спокойнее, и наука обогатится необычайно. Павел Павлович, вы хотите еще что-то сказать?
        - Наша Академия Наук, - сказал Одинцов, - не обзавелась еще специальным астрономическим кораблем, плавучей обсерваторией, которая могла бы наблюдать астрономические явления не только в небесах нашего Богоспасаемого Отечества, но и в любой точке Мирового Океана. Поэтому предлагаю вместе с «Быстрым» направить в точку наблюдения наши новые линкоры «Петр Великий» и «Андрей Первозванный», а на них разместить не только делегацию наших астрономов и Санкт-Петербуржской обсерватории, но и всяких международных гостей из числа союзников по Брестскому Альянсу. Таким образом, мы, с одной стороны, сможем похвастаться нашими новыми железными игрушками, а с другой, показать партнерам по Брестскому альянсу, что мы ведем игру честно и ничего от них не скрываем.
        - В этом предложении есть большое рациональное зерно, - сказал адмирал Карпенко. - В дни мира флот стоит демонстрировать потенциальному неприятелю и союзникам даже чаще, чем в дни войны. Только дальность у «Гангутов» не очень велика, да и для «Быстрого» этот поход будет на пределе запаса топлива, а потому вместе с отрядом необходимо посылать «Бориса Бутому», которого мы в тот раз перевели на Балтику вместе с «Быстрым», «Ретвизаном» и «Цесаревичем». Комплексный корабль снабжения, который может нести не только жидкое топливо, но и котельную воду, а также прочие запасы, будет в этом походе как нельзя кстати.
        - Дядя Берти наверняка захочет включить в этот отряд свой «Дредноут»… - сказала императрица.
        - Едва ли, - махнул рукой адмирал Карпенко. - Адмирал Фишер со своим любимым детищем при сопоставлении его с «Гангутами» и так выглядит как обкаканый. Первый раз вы его ткнули носом в это дело во время визита короля Эдуарда в Санкт-Петербург, второй раз - в Бресте, и вряд он снова захочет испытать это чувство. Сэр Уоттс, главный кораблестроитель британского флота, нахлобучку по своей тыковке уже получил. Так что делегацию кембриджских астрономов ваш дядя пошлет, а вот от демонстрации «Дредноута» воздержится. Не в его это интересах.
        - В таком случае, - немного подумав, вымолвила императрица, - обсуждение можно считать законченным. Благодарю всех: и тех, кто принимал участие в обсуждении, и тех, кто молча мотал на ус, потому что с его делами астероид соприкасается только косвенным образом. Сергей Сергеевич, вы хотите еще что-то сказать?
        - Выступать в поход следует где-то за неделю до предстоящего пролета астероида, следовательно, не позднее девятнадцатого июня, - сказал тот, - и соответствующие делегации подбирать уже по пути. Времени на подготовку осталось всего ничего, а значит, как говорил один литературный герой в подобных случаях, «цигель, цигель, ай-лю-лю»[36 - Хоть первый раз эта фраза «засветилась» в кинофильме «Бриллиантовая рука», где контрабандисты разговаривают на вымышленном языке, адмирал Карпенко имеет в виду сталинского главдиверсанта Илью Лисова из романа Владислава Конюшевского «Попытка возврата».].
        - Значит, быть посему! - кивнула императрица Ольга. - Павел Павлович, напишите господину Кутлеру (министр финансов) такую страшную бумагу, что внеочередной кредит на обеспечение этого плавания всем необходимым я повелела выдать немедленно и в полном объеме. Вперед и только вперед, время не ждет…
        10 ИЮНЯ 1908 ГОДА, 10:15. ГЕРМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ, БЕРЛИН, КОРОЛЕВСКИЙ (ГОРОДСКОЙ) ДВОРЕЦ.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Кайзер Вильгельм II Гогенцоллерн;
        Статс-секретарь военно-морского ведомства адмирал Альфред фон Тирпиц.
        - Свершилось, мой добрый Альфред! - воскликнул кайзер, в невероятном возбуждении выхаживающий по комнате. - Гигантская комета-астероид летит прямо к Земле. Еще немного - и произойдет такой большой ба-бах, какого не случалось со времени Сотворения Мира. Все произойдет точно по расписанию: двадцать шестого июня - предварительное выступление в небе над Гренландией, а тридцатого - удар в любую произвольно взятую точку земной поверхности между сороковым и шестидесятым градусами северной широты.
        - Но в этот диапазон укладывается вся территория Германии, - растерянно сказал адмирал Тирпиц. - Мой кайзер, я не понимаю, чему тут можно радоваться…
        - Не понимает он! - сверкнул глазами кайзер. - Через девять дней из Петербурга в направлении Гренландии с целью наблюдать пролет астероида и составить представление о том, куда же он грохнется, выходит морская экспедиция: один крейсер из будущего и два новейших линкора-монстра. Моя кузина Хельга приглашает всех членов Брестского альянса принять участие в этом приключении. Германскую делегацию возглавите именно вы, Альфред. Вашим помощником по научной части будет директор Трептовской обсерватории герр Симон Архенгольд. Этот человек - не самая важная персона в германском научном мире, чтобы публика следила за каждым его шевелением, и в то же время он достаточно авторитетен для того, чтобы его заявлению об угрозе падения астероида поверили все и сразу.
        - Да, мой кайзер, - сказал адмирал Тирпиц, - профессор Архенгольд достаточно известен как в научных кругах, так и среди простых обывателей. Но я думаю, что главное в этом предприятии то, что русские показывают нам и прочим союзникам, что играют честно открытыми картами, и все их партнеры предупреждение о возможной угрозе получат одновременно, а не через какое-то время.
        - Вы совершенно правы, мой добрый Альфред! - выкрикнул Вильгельм. - Вы можете себе представить, какую цену для реакции на угрозу могут составить один или два дня, в том случае, если этих дней всего три? Но угроза падения астероида и вычисление его места будет заботой профессора Архенгольда, а вы, Альфред, займетесь другим делом. Я хочу, чтобы вы как следует рассмотрели вблизи русские линкоры-убийцы, которые при минимальной цене и водоизмещении имеют максимальную эффективность - чего только стоит одна экономическая скорость, равная максимальным ходам броненосцев предыдущего поколения. Вы помните, как год назад русский «Гангут» промчался мимо нас на скорости, присущей скорее крейсеру-скауту или эскадренному миноносцу? Если мы будем биться с янки на их заднем дворе, нам тоже понадобятся подобные корабли, лучшие из лучших, способные своими залпами нашинковать в лапшу любое количество броненосцев предыдущего поколения, одновременно уклоняясь от ответных ударов, а потом, отряхнувшись, вернуться в свой порт для косметического ремонта и перезарядки боекомплекта. Это важно для нашей Империи, очень важно!
        - Я это понимаю, мой кайзер, - вяло откликнулся Тирпиц, - но очень плохо представляю себя в роли шпиона.
        - Не надо изображать из себя шпиона, мой добрый Альфред, - парировал кайзер Вильгельм, - тем более что это у вас все равно не получится, и в самые интересные места русского линкора вас не пустят. Просто постарайтесь почувствовать эту совершеннейшую боевую машину, чтобы соответствующим образом ориентировать наших кораблестроителей, пребывающих в плену некоторых заблуждений и предубеждений. Не исключено, что ваше наблюдение за поведением корабля, построенного с учетом знаний будущего, будет важнее наблюдения профессора Архенгольда за кометой. Астрономические явления, даже такие катастрофические, преходящи, и только война с политикой вечны.
        - А вот тут, мой кайзер, вы совершенно правы - кивнул Тирпиц. - У меня тоже есть сомнение, что проект «G.7.b»[37 - Так назывались линкоры типа «Нассау» на этапе проектирования.] после завершения постройки будет лучше несчастного британского «Дредноута», с большим шиком обставленного русскими по всем статьям. Получится, что мы потратим сто пятьдесят миллионов марок золотом, а взамен приобретем четыре корабля, которые будут уступать вероятному противнику во всем, кроме бронирования, да еще качества изготовления. Но в бою это будет для нас слабым утешением. Я уже говорил вам, что самое большое наше счастье в том, что после присоединения к Брестскому альянсу нам не придется драться против русских зубастых монстров. Даже наши новые, еще не построенные линкоры существенно уступают русским кораблям в скорости хода и дальности стрельбы, а потому в бою они были бы расстреляны с безопасного расстояния с той же неумолимой эффективностью, что и французские броненосцы при Минорке.
        - Адмирал Фишер, когда планировал постройку своего «Дредноута», рассчитывал стать законодателем военно-морских мод, но Минорка все расставила по своим местам, кто законодатель, а кто жалкий неудачник! - воскликнул кайзер, а потом с беспокойством спросил: - Мой добрый Альфред, вы считаете, что мы должны остановить постройку линкоров неудачной серии и разобрать имеющийся задел? А то как-то не хочется тратить впустую такую астрономическую сумму…
        - Я думаю, мой кайзер, что не стоит ставить вопрос столь категорично, - ответил Тирпиц. - Дивизия посредственных линкоров - это все же лучше, чем никаких линкоров, притом, что значительная часть этих денег уже потрачена, и обратно их не вернуть. Один корпус уже спущен на воду, второму до этого осталось меньше месяца, и еще два сойдут со стапелей этой осенью. Но следующая серия линкоров должна быть спроектирована с учетом русского, а не британского опыта. Если бы между нами и русскими было полное доверие, то я просил бы о покупке готового проекта их линкоров-убийц - с тем, чтобы немецкие инженеры смогли его по возможности улучшить и приспособить под наши требования. В противном случае нам придется до всего доходить своим умом, частично полагаясь при этом на промышленный шпионаж.
        - Мой добрый Альфред, на промышленный шпионаж можно не рассчитывать, - махнул рукой кайзер, - режим на верфях в Петербурге просто драконовский. Наших шпионов там ловят десятками, солят и отправляют в Берлин в бочках, будто сельдь. Ха-ха-ха-ха, шутка! А если серьезно, то русская имперская безопасность - это какое-то Божье наказание. Подобраться к секретам моей кузины Хельги у наших агентов еще получается, а вот скрыться с добытой информацией - уже нет. Говорят, что в Петропавловской крепости есть специальная печь, где пойманных шпионов сжигают, а пепел потом высыпают в Неву. Ха-ха-ха-ха, еще одна шутка! Впрочем, о русской имперской безопасности и ее начальнике полковнике Мартынове много чего говорят, но никто, кроме самого герра Мартынова, не знает, что из этого правда, а что вымысел, домысел или преувеличение. Пожалуй, ты, побывав на борту этого корабля как официальное лицо, узнаешь о нем больше, чем наши лучшие шпионы.
        10 ИЮНЯ 1908 ГОДА. 17:10. ВЕЛИКОБРИТАНИЯ, ЛОНДОН, БЕЛАЯ ГОСТИНАЯ БУКИНГЕМСКОГО ДВОРЦА.
        Присутствуют:
        Король Великобритании Эдуард VII (он же для друзей и близких Берти);
        Первый лорд адмиралтейства - адмирал Джон Арбенотт Фишер (он же Джеки).
        Получив телеграмму из Петербурга, король пригласил на ланч для обсуждения ситуации не премьер-министра Генри Асквита (чтобы ему было пусто), а Первого лорда Адмиралтейства Джона Арбенотта Фишера, своего личного приятеля и умнейшего человека Британии того времени. Британская нация мельчала, лучшие из лучших либо навсегда перебирались в колонии, либо погибали в битвах, а вместе с нацией мельчали и премьер-министры. Генри Кэмпбелл-Баннерман отошел от дел и умер в самый неподходящий момент, когда штурвал Империи должна сжимать твердая рука, а его сменщик был ни рыба, ни мясо. Большие неустройства во всем мире с такой командой учинить можно, а провести британский корабль через штормовые воды и ввести его в безопасную гавань - едва ли.
        Безобразий король Эдуард не хотел - и не потому, что был добрым человеком, а только лишь по той причине, что не стоит кидаться камнями в сторону соседа, когда у самого стекла в окнах еще не разбиты. Тот, кто этого не понимает (как французские радикалы вроде Клемансо), остается у обугленных развалин при разбитом корыте. Все у них было хорошо, но взыграло ретивое - и понесло во все тяжкие; а в итоге - пожизненное заключение для бывшего премьера с регулярными унизительными выходами на публику и урезанный суверенитет для Франции. Мелькала у короля уже мысль, что лучшего премьера, чем его друг Джеки, на переходной период для Британии не найти, но пока что лишь ходил вокруг этой идеи и приглядывался. А ну как тандем из королевы Виктории под номером два и ее верного клеврета окажется слишком не британским решением? Хотя в России такой же тандем движет страну вперед со страшной силой.
        Но сейчас темой для разговора между лучшими друзьями было не переустройство британской политической системы в соответствии с новыми веяниями, а неумолимо падающий на землю астероид.
        - Значит, так, Джеки, - сказал король, потягивая крепкий ароматный чай, - пора тебе собираться в путь, потому что Петербург объявил охоту на астероид, который, как пуля у виска, в первый раз просвистит над Землей примерно над северной частью Гренландии. Ты как: отправишься в поход на «Дредноуте» или пойдешь пешком аки Христос?
        Адмирал Фишер поморщился, как от неприличного предложения.
        - Я бы пошел пешком, - сказал он, - но северная часть Гренландского моря - это очень далеко и очень долго. И в то же время я не хочу брать «Дредноут», ибо его сопоставление с русскими систершипами опять приведет к поношению моих седин. Так что, Берти, я даже не знаю, что и делать.
        - Делай что должно, - сказал король, - ибо ты сам этого хотел. Я понимаю, что русские из будущего сбили тебя с толку, когда перетопили эскадру адмирала Ноэля ракетными снарядами, а флот адмирала Того - сверхдальнобойными и сверхскоростными самодвижущимися минами. И ты решил, что раз и то, и другое в ближайшие несколько десятилетий воспроизвести будет невозможно, то ради нейтрализации русской угрозы ты можешь запугать весь мир кораблями-монстрами. Помнишь, как это было? Не успел ты занять должность первого морского лорда, как у тебя уже был готов проект «самого лучшего броненосного корабля на свете». Теперь терпи, когда тебя тыкают носом в то неприятное обстоятельство, что в кораблях-монстрах русские из будущего понимают гораздо больше твоего. Ведь твой проект - это начало эволюции кораблей подобного класса, а их - самый конец той истории, когда концепция линкора уже сложилась окончательно, так что ни убавить, ни прибавить.
        Адмирал Фишер вздохнул и сказал:
        - Сказать честно, для противостояния кузенам я предпочел бы построить серию новейших броненосных линкоров по российскому проекту, переработанному для британских обстоятельств, а получившегося у Уоттса гадкого утенка продал бы каким-нибудь испанцам. Можно даже сделать это в рассрочку и с большой скидкой. Других независимых государств, которым можно загнать это барахло, не нарываясь на дипломатический скандал с русскими или германцами, в мире, пожалуй, и не осталось.
        - Вот тут, Джеки, ты прав, - кивнул король. - У испанцев на янки тоже имеется здоровенный зуб, и раны от утраты Кубы и Филиппин еще саднят. Только Испанское королевство ничуть не напоминает самого себя триста или четыреста лет назад - сейчас это чрезвычайно бедная и безалаберная страна, которой не по карману не только купить «Дредноут», но и содержать его, получив в качестве подарка. Если хочешь окончательно разорить бедное государство, то подари ему линкор. Увы и ах, но это так.
        - В таком случае, - сказал Фишер, - мы, то есть Брестский альянс, должны вправить испанцам мозги. Ведь Испания на самом деле не бедная страна, просто она плохо управляется дурными людьми. В противном случае, если мы не справимся со своей задачей, может случиться так, что янки просто подкупят этих бедных и безалаберных испанцев, посулят им немного денег и свою дружбу. И тогда на краю европейского континента, в зоне наших непосредственных интересов, образуется трудноустранимый вражеский плацдарм, ибо соседние страны - Франция и Италия - тоже не эталон боевой мощи и политической верности. Германия и Россия успеют отреагировать и привести свои военные структуры в боевое состояние, а вот для нас это, буквально под боком у Метрополии, почти так же скверно, если бы враг высадился в Ирландии.
        - Этим вопросом, Джеки, мы займемся после того, как покончим с падением астероида, - хмыкнул король. - Или не займемся - если астероид покончит с нами. Простейшая же альтернатива. А потому бери «Дредноут», делай лицо кирпичом, будто ты - это не ты, и готовься отправиться в путь. Рандеву, время и место которого изменить нельзя, должно состояться в Северном море двадцать второго числа этого месяца. Вот когда эта история благополучно закончится, тогда и будем разбираться с еще не присоединившимися к Брестскому альянсу норвежцами, шведами, датчанами, голландцами, бельгийцами, испанцами, португальцами и итальянцами, ибо концепт экзистенциального конфликта между монархической Старой Европой и республиканцами-янки в Новом Свете не предусматривает наличия нейтральных стран. Все, кто не с нами - те против нас.
        26 ИЮНЯ 1908 ГОДА, 14:05. ГРЕНЛАНДСКОЕ МОРЕ У ЛЕТНЕЙ ГРАНИЦЫ ПАКОВЫХ ЛЬДОВ, ТОЧКА С КООРДИНАТАМИ: 78 ГРАДУСОВ СЕВЕРНОЙ ШИРОТЫ 12 ГРАДУСОВ ЗАПАДНОЙ ДОЛГОТЫ, ЭСМИНЕЦ «БЫСТРЫЙ».
        КОМАНДИР КОРАБЛЯ КАПИТАН ПЕРВОГО РАНГА АНТОН ПЕТРОВИЧ НИКОЛЬСКИЙ
        Выйдешь на левое крыло мостика - вокруг лепота… Небо над головой - синее, как в каких-нибудь Сочах. Море - тоже синее. Ветерок - вполне себе ласковый. Солнце, если захочется на него посмотреть - ослепительное. И только плавающие повсюду льдины, край ледяного поля в нескольких милях к северу да полоска заснеженного гренландского берега на западном горизонте напоминают, что тут не курорт, а настоящая Арктика. Одним словом, крайняя точка, куда стоит заходить на обыкновенном корабле; дальше к северу уже нужен ледокол, желательно атомный. Если перейти на другой борт, то можно увидеть лежащие в дрейфе другие корабли нашего отряда: линкоры «Петр Великий» и «Андрей Первозванный», эскадренный танкер снабжения «Борис Бутома», а также… приблудившийся к нашему отряду «Дредноут» (глаза бы мои его не видели) - вон, коптит первой трубой.
        Этот инвалид единственный из всех рассчитан на угольное топливо. Остряки за глаза называют его «гадким утенком адмирала Фишера». Но сам адмирал - морда кирпичом: как и положено настоящему лорду, делает вид, что насмешки его не касаются. Когда шли разговоры о том, пойдут англичане на «Дредноуте» (все другие корабли у них - еще большее убожество) или просто подсядут в Киле пассажирами на «Петра Великого» или «Андрея Первозванного», то у нас многие утверждали, что не пойдут ни за что. Мол, когда разницу между кораблями видно невооруженным глазом, «папе» «Дредноута» должно быть особенно стыдно. Но адмирал Фишер все же пришел на своем детище - и делает вид, что так и надо. Британцы нашего времени так не умеют - наверное, потому что выродились… А местные еще держат марку.
        Но пришли мы сюда, на самый край свободных ото льдов вод, не для того, чтобы меряться, у кого хрен толще. Многие из наших пришельцев из будущего об этом событии подзабыли, но мудрый, аки Муаддиб, товарищ Одинцов помнит все. И вот мы здесь, встречаем первое явление будущего «Тунгусского дива», которое на самом деле может оказаться каким угодно дивом, ибо точка его падения в этом мире еще не предопределена. Кунштюк с отскоком астероида от атмосферы прежде никому не приходил в голову, а если кто-то начинал об этом говорить, то такого человека высмеивали как фантазера. Мол, дикая природа не может действовать с такой точностью, чтобы небесное тело зацепилось за край атмосферы, потеряло скорость и, описав всего один виток, рухнуло в тунгусской тайге. На это можно ответить, что, во-первых, дикая природа может все то же, что и человек, и даже немного больше, а во-вторых, неуправляемое торможение в атмосфере беспорядочно вращающегося тела неправильной (грушевидной) формы - это та еще лотерея с непредсказуемой конечной скоростью и вектором выхода из атмосферы.
        Мой командир БЧ-один[38 - Главный штурман.] кавторанг Бельцов, Андрей Петрович, даже сказал, что, на его выпуклый глаз, от пяти до десяти процентов можно дать за то, что из-за термических и механических нагрузок данное тело развалится в воздухе в момент первого торможения. В таком случае оно покинет атмосферу в виде кучи безвредного гравия и набора более-менее крупных обломков, которые смогут вызвать яркий фейерверк, но отнюдь не катастрофу мирового масштаба.
        А ведь когда мы отправлялись в этот поход, объявленный учебно-боевым, никто из нас и не подозревал о его действительном назначении. Подразумевалось, что, используя имеющийся у нас радар и вертолет на борту, команды линкоров проведут учебные стрельбы на полную дальность с корректировкой, а также отработают взаимодействие в дальнем океанском походе. Ведь эти линкоры совсем новенькие, буквально только что от достроечной стенки, и это их первый поход за пределы Маркизовой лужи[39 - Марк?зова л?жа - в устах морского офицера ироничное, фольклорное и просто разговорно-бытовое название Невской губы - части Финского залива от устья Невы до острова Котлин, либо всего Финского залива.].
        И только когда при форсировании Кильского канала на борт «Петра Великого» перешла довольно представительная германская делегация, включающая в себя адмирала Тирпица, кое-кто начал полагать, что все это шу-шу неспроста. Нет, разумеется, мы знали, что на борту «Андрея Первозванного» присутствует некая взятая за компанию научная делегация от Санкт-Петербургского университета, в составе которой имеются биологи, астрономы и прочие профессора, но не придавали этому факту особенного значения. Захотела матушка-императрица устроить мозговитой бражке экскурсию в высокие широты с целью расширения научного кругозора и без риска для жизни - и что с того? Имелось предположение, что таким образом планируется провести кампанию по запрету промысла гренландского кита. Ведь это исчезающее морское млекопитающее настолько тихоходно, что его можно догнать даже на весельной лодке. И хоть сейчас киты в этих водах не редкость, с каждым годом их становится все меньше, потому что их промысел принял самые безобразные масштабы. И Российская империя - одна из тех немногих стран, которая может вывести в море свои крейсера с
приказом относиться к китобоям как к пиратам. Собственно, промысел морского зверя в наших дальневосточных водах уже запрещен, и пойманных крейсерами браконьеров на долгие десять лет отправляют катать тачку на каторгу, а при оказании сопротивления попросту вешают. Человечество переросло тот уровень технологического развития, когда оно было вынуждено относиться к планете с варварской жестокостью первобытного дикаря, а тех, кто этого не понимает, следует перевоспитывать орудийными залпами, каторжными работами и виселицами. И немцев, которые одновременно сентиментальны и прагматичны, могли позвать с той же целью. Мы вам - поставки нефти с месторождений в Поволжье, а вы поддержите нашу идею запретить китобойный промысел, что резко прищемит интересы норвежцев и тех же американцев.
        Когда в Северном море к нашему отряду присоединился «Дредноут» под вымпелом адмирала Фишера, это предположение переросло в уверенность. Монархи Брестского альянса, которые смотрят вперед много дальше обычных демократических деятелей, сговорились между собой по этому вопросу, и теперь, после короткой пропагандистской кампании в прессе, несогласным с их мнением будут выкручивать руки и отрывать головы.
        Впрочем, как оказалось, киты и прочие морские ресурсы если и играли в этой экспедиции какую-либо роль, то она была чисто отвлекающей. По прибытии в назначенную точку несколько часов назад Копатыч (особист) достал из своего сейфа красный пакет - и мир вокруг нас заиграл новыми красками. К нам едет ревизор - то есть летит Тунгусский астероид, который на самом деле не астероид, а старая высохшая комета, в ядре которой совершенно не осталось летучих веществ для того, чтобы распушать хвост. Так что разглядеть ее даже в мощный телескоп можно только почти в упор, с кинжальной дистанции, когда до первого касания остались сутки или около того.
        Итак, главная роль предназначена операторам обзорного радара «Фрегат-М2», чья задача - снять элементы цели во время пролета через атмосферу, потом загнать элементы траектории после выхода из атмосферы в программу для обсчета орбит спутников связи[40 - Использование систем связи, основанных не на геостационарных спутниках (что почти бесполезно в высоких широтах), а на спутниках на высокоэллиптических орбитах, под названиями «Молния» и «Тундра», требует от штурманов умения рассчитывать орбиты этих спутников, а также определять текущее местоположение сателлитов.], чтобы попробовать вычислить, на какой квадрат земной поверхности грохнется булыжник, прилетевший к нам из глубин космоса. Все прочие штурманы, российские ученые и иностранные гости будут наблюдать за этим зрелищем вооруженным и невооруженным глазом, но только у наших специалистов есть возможность определить предполагаемое место падения быстро и с приемлемой точностью.
        Явление кометы народу, по расчетам астрономов, должно было состояться в восемь минут третьего по петербуржскому времени. Тут, на Севере, в окрестностях 77-й параллели, сразу после летнего солнцестояния, время суток - это чисто теоретическое понятие, ибо Солнце как заведенное бегает по кругу, будто ищет пятый угол. Но радар мы включили за полчаса до назначенного времени, и вахта возле него бдела. При этом специально назначенные люди снимали все происходящее на камеры телефонов (вдруг пригодится). И то же самое происходило на мостике, где кавторанг Бельцов собирался наблюдать пролет космического гостя через бинокулярную трубу[41 - Бинокуляр представляет собой зрительную трубу с призменной оборачивающей системой и широкоугольными окулярами, которые для удобства наблюдения располагаются под углом 60 градусов к ее оптической оси. Увеличение трубы составляет 20 крат, поле зрения - 5 градусов.]. Одни его помощники из мичманов будут снимать на телефоны шкалы наводки, другие запечатлеют для истории само это явление. Ведь одно дело, если эта бандура, как и в прошлый раз, грохнется на необитаемый участок
земной поверхности. И совсем другое, если «прилетит» по людной местности, а тем более в крупный город - тогда жертвы будут исчисляться миллионами, и последний день Помпеи для этого мира, не знавшего Хиросимы и Нагасаки, затмит новое кошмарное событие, о котором будут писать книги и снимать фильмы еще тысячу лет после. Вот тогда эти записи, вместе с их авторами, войдут в историю: мол, смотрите, как бывает, когда Господь бросает роковой жребий.
        Громоздкая бандура, пять километров вдоль длинной оси и три километра диаметром в грушевидной части взялась радаром с полпинка еще на подлете, минуты за три до входа в атмосферу. Тут все понятно: объект, линейные размеры которого в сто раз превышают размеры среднестатистического бомбовоза Б-52, и виден будет примерно с вдесятеро большей дистанции. Так что сообщение оператора «Цель наблюдаю, есть сопровождение!» сразу привело товарищей офицеров в состояние напряженного вглядывания в горизонт. И одновременно с правого борта в небо взлетела ракета черного дыма. Ведь и на «Петре Великом», и на «Андрее Первозванном» вместо обзорных радаров - только зарезервированные помещения, предназначенные для оборудования, и площадки под будущие антенны. Но это еще когда будет; а пока о том, что все уже началось, можем предупредить только мы.
        Не успела отгоревшая ракета упасть в синие воды Гренландского моря, как командир ракетно-артиллерийской БЧ-2 кавторанг Гарянян с сильным кавказским акцентом (от волнения) выкрикнул: «Цель вижу!» и указал рукой в юго-западном направлении. И точно - низенько так над горизонтом, лишь немного выше гряды гористого берега, почти точно на западе, с небольшим отклонением к югу, в воздухе обозначилась неяркая синеватая искорка, вроде очень отдаленной электросварки. Синюю на синем фоне, ее было бы сложно заметить, если бы все присутствующие не вглядывались в том направлении. Началось… По мере того, как искра пересекала небосклон, она разгоралась все ярче. Вот позади пришельца потянулось что-то вроде светящегося инверсионного следа, а яркость свечения набрала силу бенгальского огня. Мне показалось, что от пролетающей кометы отлетают искры или обломки (а впрочем, возможно, так и было). Потом яркость свечения начала уменьшаться, «инверсионный след» расползся в широкую бесформенную полосу, искра покидающей атмосферу кометы мигнула на прощание, и погасла… И только операторы «Фрегата» еще минут пять наблюдали
полет кометы, значительно уменьшившей свою скорость. И вот оповещение по громкой связи: «Контакт с целью потерян!». И еще одна ракета черного дыма ушла в небеса в знак того, что все, что могло произойти, уже произошло - осталось только подбить итоги.
        Минут через пять от «Петра Великого», «Андрея Первозванного» и «Дредноута» отделились бензиновые катера, направившиеся в сторону нашего «Быстрого» - а это значило, что предстоит разбор полета в международном, так сказать, масштабе.
        26 ИЮНЯ 1908 ГОДА, 15:25. ГРЕНЛАНДСКОЕ МОРЕ У ЛЕТНЕЙ ГРАНИЦЫ ПАКОВЫХ ЛЬДОВ, ТОЧКА С КООРДИНАТАМИ: 78 ГРАДУСОВ СЕВЕРНОЙ ШИРОТЫ 12 ГРАДУСОВ ЗАПАДНОЙ ДОЛГОТЫ, ЭСМИНЕЦ «БЫСТРЫЙ».
        КОМАНДИР КОРАБЛЯ КАПИТАН ПЕРВОГО РАНГА АНТОН ПЕТРОВИЧ НИКОЛЬСКИЙ
        Началась наша личная минута вечной славы. На борт «Быстрого» прибыли директор Санкт-Петербуржской обсерватории профессор Баклунд, директор Трептовской (это в Берлине) обсерватории профессор Архенгольд, и директор Кембриджской обсерватории профессор Роберт Ставелл Болл. И при иностранцах - политические кураторы делегаций: адмирал Тирпиц от немцев и адмирал Фишер от британцев.
        Адмиралы смотрят друг на друга как два рычащих пса, которые вот-вот кинутся в драку; однако ученые люди между собой вполне себе дружелюбны - ибо им-то делить нечего. И все они, включая профессора Баклунда, прежде еще не бывавшего в нашей епархии, с любопытством оглядываются по сторонам.
        Что ж, тут все так же, как и в тот день, четыре года назад, когда «Трибуц» и «Быстрый» мчали по вспененным водам Желтого моря, в лихой атаке хороня в пучине флот адмирала Того. То был пролог драмы, когда госпожу Историю волею пославшего нас в этот мир взяли под уздцы и развернули на новый курс; сейчас же наступило время эпилога, когда все политические действия завершены и пришло время ставить точку. Даже такой закоренелый морской волк, как я, понимает, что дальше все в этом мире пойдет совсем другим путем.
        Скорее всего, вместо внутриевропейских войн случатся трансокеанские. Битая смертным боем Япония так и не оправится, а если оправится и оборзеет, то будет бита снова. Будущее России, лишенной трех революций и двух тяжелейших войн на своей территории, будет счастливым, будущее Германии - неопределенным, ибо значительная часть ее населения в ближайшие двадцать лет может переехать на русские просторы, сменив подданство и лояльность. Британскую империю вместо относительно быстрых предсмертных конвульсий и участи государства-маразматика, возможно, ждет длительная золотая осень, когда Лондон будет властвовать над своими доминионами не столько силой оружия, сколько с помощью культурного доминирования и фунта стерлингов. Что случится с Соединенными Штатами Америки, предсказать не берусь, ибо сие зависит от квалификации российских, германских, британских офицеров и адмиралов, которые будут стричь этому зверю когти и загонять его в клетку. При этом все другие государства Европы и Латинской Америки самостоятельного значения не имеют, и будут по необходимости употреблены в пищу главными игроками. По крайней
мере, я так вижу.
        Но в эти благостные расчеты может внести свои коррективы комета, если упадет в густонаселенной местности, а особенно на крупный город. Как написано в установочной указивке, в предполагаемой зоне поражения - вся территория Европы и большая часть Российской империи. Сейчас, когда по факту выбор будущей жертвы удара свершился, но нам он пока неизвестен, в груди как-то особенно беспокойно и нехорошо. Волей-неволей думаешь: вдруг удар придется по Санкт-Петербургу и Кронштадту, и лично нам знакомые приятные люди превратятся в безликие «жертвы стихийного бедствия»? Мороз по коже и мурашки по спине - при полном осознании того, что воспрепятствовать такому удару нам просто нечем. Даже в нашем родном мире защитить от подобной угрозы можно было бы разве что Москву. Остановить такую бандуру, чьи размерности исчисляются в километрах, возможно только позиционным районом ПРО с ракетами, оснащенными термоядерными боеголовками. Групповой пуск на встречном курсе - и тогда, даже если одна ракета из всех попадет в цель, она уничтожит ее с гарантией. Но тут нет ни противоракет, ни ядерных боеголовок, следовательно,
какой бы город ни попал под удар кометы, он будет перед ним абсолютно беззащитен - точно так же, как были беззащитны перед ковровыми американскими бомбардировками Дрезден, Токио, Ханой, Багдад и Белград.
        Время, отведенное на вычисления, истекло. Мичманцы, колдовавшие над ноутбуком, сделали знак Андрею Петровичу (капраз Бельцов командир штурманской БЧ-1) - тот подошел, посмотрел результат и на неплохом английском (штурманам, общающимся с международными навигационными службами, разговорный английский язык необходим по долгу службы) сказал:
        - Господа, позвольте представиться. Я - кэптен Эндрю Бельцов, служу на этом корабле старшим штурманом и по совместительству главным охотником за кометами. Итак, джентльмены, вы все можете облегченно выдохнуть. Период обращения кометы после ее торможения в атмосфере составит сорок девять часов, большая ось эллипса рассеивания проляжет от острова Пуэрто-Рико в Карибском море до центра Гудзонова залива, малая ось через Нью-Йорк проходит от Бостона до Вашингтона. Восемьдесят процентов накрываемой территории - морские просторы или безлюдная тайга, двадцать процентов - густонаселеннейшая территория Восточного побережья США, на которой точкой наивысшей концентрации людей является четырехмиллионный Нью-Йорк, лежащий в самом перекрестье прицела кометы. И все - понимайте как можете…
        - Если Господь будет милостив к малым сим из числа грешного народа, - хмыкнул адмирал Тирпиц, - то комета взорвется над Атлантическим океаном, канадской тайгой или Гудзоновым заливом. В противном случае жертвы будут исчисляться, возможно, даже десятками тысяч…
        - Вы, герр Альфред, - сказал капраз Бельцов, - слишком оптимистичны. Если подставить характеристики взрыва кометы случившегося в нашей истории в программу для обсчета воздействия спецбоеприпасов и назначить точкой взрыва строящийся Манхэттенский мост, то все четыре миллиона нью-йоркцев засчитываются в безвозвратные потери. И еще два миллиона жителей пригородов и окрестностей получат ранения различной степени тяжести, от которых часть из них умрет в срок от тех дней до месяца. А вы говорите о десятках тысяч.
        - О Майн Гот! - воскликнул профессор Архенгольд. - Герр Бельцофф, но это же ужасно! Такие жертвы не укладываются в уме у цивилизованного человека!
        - В уме у цивилизованного человека много чего не укладывается, герр Архенгольд, - немного раздраженно сказал я. - Особенно если такое же количество народа становится жертвами бездумно развязанной войны, а не слепой стихии. Танец с саблями, который мы плясали на протяжении последнего года, как раз и должен был отменить самый плохой сценарий, заменив всеобщее побоище кабацкой дракой. В противном случае одни цивилизованные люди, охваченные иррациональным безумием, убивали бы настолько же безумных других цивилизованных людей, а ужасаться их деяниям пришлось бы будущим поколениям. Увы, но немцы были бы в первых рядах этой кровавой вакханалии - и как палачи, и как жертвы.
        - К сожалению, герр Никольски прав, - поддержал меня адмирал Тирпиц, - такое развитие событий, когда люди устали бы ужасаться миллионным жертвам, было вполне вероятно. Но поджигателей той войны три месяца назад осудили в Мюнхене к пожизненному заключению, а остальных, будто драчливых мальчишек, развели по углам. И я об этом не жалею, потому что для Германии конфигурация союзников и противников была бы в той войне абсолютно проигрышной.
        - Общеевропейская бойня, - добавил я, - была только в интересах только тех людей, которые восемьдесят лет назад возомнили, что Господь отдал им в ленное владение весь Новый Свет, а сейчас, пока осторожно, начинают задумываться о мировом господстве. Случившаяся совсем недавно испано-американская война показала, что коротенькие штанишки доктрины Монро стали малы долговязому дяде Сэму. Но прежде чем вчерашние пираты, фермеры и ковбои, специализирующиеся на уничтожении малых и слабых, вступят в серьезную игру с большими парнями, им требуется подкачать промышленные мышцы на поставке оружия и снаряжения обеим воюющим сторонам. Тогда победитель в войне, кем бы он ни был, будет должен янки по гроб жизни. В результате вся контрибуция, содранная с побежденных вместе с кожей, уйдет за океан, где в ходе этой войны не разорвется ни один снаряд. Да и позже, когда игра перейдет к следующему раунду, участвовать в войнах янки будут только в составе больших коалиций, где союзникам достанется вся боль, кровь, горе и разрушения, а заокеанским деятелям - все политические и финансовые дивиденды.
        - Так вы, герр Никольски, считаете, что эта комета назначена янки как Божье наказание за их плохое поведение? - спросил меня профессор Архенгольд, и тут же сам ответил на свой вопрос: - Если вспомнить историю со Всемирным Потопом, а также уничтожением Содома и Гоморры, то это вполне возможно. Разгневавшись на какого-нибудь грешника, Господь бывает с ним весьма суров.
        Я пожал плечами и ответил:
        - В нашем прошлом янки вели себя таким же образом, но Господь не обрушивал на них карающего удара. Но может, вы и правы. Наверное, Всевышний хотел посмотреть, до чего могут довести мир люди, на публику провозглашающие себя сторонниками борьбы за все хорошее против всего плохого, а на деле являющиеся проводниками самой безудержной алчности. Досмотрел до начала двадцать первого века, и разгневался. Возможно, у историй, закончившихся Всемирным Потопом и уничтожением Содома и Гоморры, были продолжения, о которых мы никогда не узнаем, потому что те исторические ветви было решено отсечь раз и навсегда, ибо не было смысла длить существование миров, впавших в маразм. Впрочем, то, что центр эллипса рассеивания совпадает с центром Нью-Йорка, может не значить ровным счетом ничего. С точки зрения математики, это самая вероятная точка падения, но и только. За время своего финишного пролета через атмосферу комета, безусловно, может вести себя в некоторой степени произвольно, и отклонение места реального падения от этой расчетной точки может быть как раз в пределах эллипса рассеивания. А там, чем больше
отклонение - хоть по дальности, хоть по направлению - тем меньше жертв. Лично меня устроит, если комета взорвется над океаном на подлете к Нью-Йорку, когда видно и слышно все будет самым замечательным образом, но количество жертв будет близким к нулю. Но это решать уже не мне, а сами знаете кому. А Он окончательного решения, судя по всему, еще не принял.
        - Очень хорошо, кэптен Никольски, - сказал молчавший до того адмирал Фишер, - ваша позиция достойна одобрения. Но скажите, что сейчас делать нам, британцам, в Канаде? Стоит ли эвакуировать Оттаву и на какое расстояние отводить население, чтобы избежать угрозы?
        - Эвакуировать желательно, - сказал я, - километров на пятьдесят в обе стороны от большой оси эллипса рассеивания, но только учтите, что в маленьком городке сельского типа, каким является Оттава, угроза человеческой жизни при сверхмощном воздушном взрыве значительно меньше, чем в крупном городе, застроенном высотными зданиями. В таком случае люди могут укрыться даже в обыкновенном погребе, главное, чтобы выход из него не завалило обломками зданий. Но лучший выход - все же эвакуация.
        - Скажите, мистер Никольски, - обратился ко мне Роберт Ставелл Болл, - а почему вы сказали, что в крупном городе - в частности, в Нью-Йорке - угроза человеческой жизни при катастрофах такого типа гораздо сильнее, чем в небольших городках и сельской местности? Традиционно считается, что все обстоит наоборот, и что крепкие каменные здания дают б?льшую защиту, чем легкие деревенские дома или усадьбы зажиточных людей…
        - Крепость камня тут ни при чем, - сказал я. - Вот уже полвека крупные города стараются застраивать высокими многоэтажными зданиями, в конструкции которых, помимо камня, имеется изрядное количество хорошо высушенного дерева. Этого дерева столько, что в случае пожара из здания сложно спастись, а высокая многоэтажная конструкция обеспечивает хорошую тягу, как в дымовой трубе, из-за чего огонь охватывает дом мгновенно. В момент взрыва заряда мощностью в пятьдесят миллионов тонн тротила на высоте пяти с половиной миль в радиусе тринадцати миль от эпицентра здания подвергаются частичному разрушению: у них срывает кровли, выбивает окна и двери, в некоторых местах ломает деревянные перекрытия. При этом стекла в окнах выбивает в радиусе тридцати пяти миль, в промежутке между этими радиусами разрушения ослабевают, но все же остаются достаточно значительными для того, чтобы облегчить распространения огня. При этом в радиусе двадцати пяти миль от точки взрыва температура поднимается настолько, что от этого воспламеняется сухое дерево. При описанной раньше высотной и тесной застройке (а место в центре крупных
городов экономят, ибо земля там стоит дорого) возникает массовый пожар особого типа, называемый «огненным штормом». Прямые улицы современных городов в таких случаях работают как воздуховоды, доставляя кислород прямо в эпицентр пожара: ветер ураганной силы бросает в огонь все, что сумеет захватить, в том числе и еще живых людей. Температура в эпицентре поднимается настолько, что даже в надежных каменных подвалах все обращается в пепел. И даже если люди, заблаговременно предупрежденные, попробуют укрыться, как им кажется, в безопасном месте, то сначала они задохнутся, потому что питающая пожар тяга высосет из подвалов весь воздух, а потом обратятся в прах от неимоверного, будто в доменной печи, жара. Именно по этой причине, случись этот взрыв над центром Нью-Йорка, все население этого города будет гарантированно мертво, а в пригородах погибнет от половины до четверти всего народу, потому что чем ниже дома и чем больше между ними промежутки, тем безопасней в случае подобных катастроф.
        Когда я закончил говорить, внимавшая мне почтеннейшая публика продолжала ошарашенно молчать. Правильно, некоторые вопросы в жизни лучше не задавать, потому что можно получить ответ, который тебе совсем не понравится. И вместе с тем, если даже прямо сейчас, немедленно, раструбить об угрозе, нависшей над Нью-Йорком, я сомневаюсь, что за оставшееся время удастся провести эвакуацию. Думаю, что количество спасенных будет самым минимальным. Во-первых, нам сначала не поверят, а потом, менее чем за сутки, когда местные обсерватории подтвердят наши слова, начнется паника с давкой, штурм поездов и все тому подобное.
        - Герр Тирпиц, - добавил я, - никакие германские колонии под удар не попадают, но вот германских подданных и, самое главное, дипломатические учреждения желательно заблаговременно убрать из зоны поражения. И то же касается русских и британских подданных и дипломатов. Торговые суда наших стран, стоящие в порту Нью-Йорка, должны немедленно выйти в открытое море, а при невозможности это сделать командам следует самостоятельно эвакуироваться в безопасное место.
        - Мы учтем ваши советы, кэптен Никольски, - наконец сухо сказал адмирал Фишер. - Теперь скажите - когда и каким образом мы сможем сообщить обо всем случившемся нашему королю? Наша радиостанция на Дредноуте недостаточно мощна[42 - Радиопередатчики и приемники с усилителями на вакуумных радиолампах-триодах были естественным путем изобретены только в 1912 году.] для того, чтобы передать сигнал на полторы тысячи морских миль, но у вас, насколько я знаю, имеется станция, способная связаться напрямую с Петербургом…
        - Да, мы передадим ваше сообщение в Петербург по своим каналам связи, более совершенным, чем ваши - сказал я, - а уже оттуда его со всей возможной скоростью направят адресату. И не делайте, пожалуйста, такое лицо, Джеки - вы же прекрасно понимаете, что распространять технологии, критически важные для военного дела, мы будем не раньше, чем убедимся в необратимости нашего союза. Что поделать: людей, которые соблюдают только свои интересы, не любит никто…
        26 ИЮНЯ 1908 ГОДА, 18:15. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Императрица Всероссийская Ольга Александровна Романова;
        Князь-консорт и генерал-лейтенант Александр Владимирович Новиков;
        Канцлер Российской империи Павел Павлович Одинцов;
        Командующий САФ - вице-адмирал Сергей Сергеевич Карпенко;
        Первый заместитель начальника СИБ - полковник СИБ Евгений Петрович Мартынов;
        Начальник Загранразведки - полковник СИБ Игорь Михайлович Баев;
        Посол доброй воли Британской империи - принцесса Виктория Великобританская;
        Посол Германской империи - граф Фридрих (Якоб Людвиг Вильгельм Йоаким) фон Пурталес.
        Этот Малый Совет в несколько расширенном составе (за счет принцессы Виктории и германского посла) планировался заранее. Императрица понимала, что, так или иначе, когда «Быстрый» зафиксирует пролет кометы, понадобится что-то решать, и достаточно быстро, а потом информировать об этих решениях «союзников». Именно так, союзникив кавычках, потому, что качество британской и германской дружбы оценивалось как «третий сорт не брак». К таким друзьям не только спиной, а даже боком поворачиваться опасно. В лучшем случае вытащат кошелек, в худшем - пырнут ножом. Но до первых попыток партнеров вильнуть задницей игру следовало вести честно, а потому на совещание по кометному вопросу были приглашены Виктория Великобританская, а также германский посол Фридрих фон Пурталес - сейчас он с изумлением оглядывался, впервые в жизни попав в логово русского канцлера. И в то же время на британского посла Никольсона Одинцов смотрел с брезгливым недоумением: мол, а этот скользкий, как жаба, человек зачем сидит в Петербурге? И потому все свои дела с британцами он вершил через королевскую дочь, находящуюся в шаговой
доступности.
        - Итак, господа, - сказал канцлер Одинцов, едва императрица уселась в свое личное кресло, - должен поставить вас в известность, что дело с кометой прошло благополучно. После торможения в атмосфере и времени некоторой неопределенности стало известно, что период ее обращения вокруг Земли составит сорок девять часов, а наиболее вероятное место падения - восточное побережье Североамериканских соединенных Штатов в окрестностях Нью-Йорка. Сценарий апокалиптический при попадании прямо в яблочко, и вообще никакой, если взрыв произойдет над просторами Атлантического океана, канадской тайгой или Гудзоновым заливом… Я лично предпочел бы второй вариант, но кто же меня будет спрашивать. Перекрестье прицела лежит как раз на Нью-Йорке, а Господь, когда захочет, бывает очень метким стрелком.
        - Какой кометы, герр Одинцов? - растерянно переспросил германский посол. - Я не знаю ни о какой комете, и думал, что меня пригласили обсудить отношения в треугольнике «Россия, Германия и Великобритания»…
        - Зато об этой комете прекрасно осведомлен ваш кайзер, - сказала императрица Ольга. - Будьте уверены, он с нетерпением ждет от вас сообщения по результатам этого совещания.
        - Там, в нашем далеко не прекрасном мире, - сказал канцлер Одинцов, - тридцатого июня 1908 года над сибирской тайгой в районе Подкаменной Тунгуски, на высоте примерно десяти километров прогремел ужасающий взрыв, чья мощность впоследствии была оценена в запредельные для вас пятьдесят миллионов тонн тротила. Перед этим очевидцы видели быстро снижающееся над тайгой объятое пламенем небесное тело, а за трое суток до означенного события небо над севером Европы озарилось странным жемчужным сиянием, да только тогда этому никто не придал значения. Мы, люди обстоятельные и дотошные, не оставляющие ничего на волю случая, больше года назад вывалили все имеющиеся у нас материалы на директора Санкт-Петербургской обсерватории академика Баклунда и попросили его, как специалиста, внимательно рассмотреть все обстоятельства и выдать заключение: ждать нам удара снова на том же месте или возможны другие варианты. Важнейшие открытия в истории человечества делались на кончике пера; самое главное - вручить это перо подходящему человеку. Одновременно в высокогорном районе Кавказа началось строительство астрономической
обсерватории, оснащенной новейшими изделиями фирмы «Карл Цейс». Ее предназначением на первом этапе была ловля этой кометы, а впоследствии - работа на благо русской и мировой науки. Академик Баклунд с чисто скандинавской дотошностью математическим путем исследовал несколько гипотез, но каждый раз приходил к выводу, что они не соответствуют наблюдавшимся в нашем мире явлениям. Падающая комета по факту была гораздо медленнее, чем должно было быть при прямом столкновении, с какой бы стороны ни пришел удар. Тогда прозвучало предположение, что столкновение было двойным. Сначала - скользящий удар по касательной, пришедшийся на верхние слои атмосферы, и только потом потерявшее большую часть скорости небесное тело, описав один оборот вокруг Земли, упало на ее поверхность. Место такого падения заранее предсказать невозможно, ибо в каждом новом мире, оторвавшемся от Основной последовательности, эта русская рулетка крутится заново. Единственное, что было известно сразу - это что падение состоится где-то в диапазоне между сороковым и шестидесятым градусами северной широты. Во время Второго Венского конгресса мы
ознакомили с полученными результатами британского короля Эдуарда, германского кайзера Вильгельма, а также императора Австро-Венгрии Франца Фердинанда, и попросили держать эти сведения в тайне. В противном случае могли разгореться ужасающая паника, пир во время чумы и прочие негативные явления. Сегодня, когда это небесное тело уже прошло через атмосферу, и результаты наблюдений за этим явлением обработаны, в европейских столицах, лежащих между пресловутыми сороковым и шестидесятым градусами северной широты, могут выдохнуть. Пронесло - ибо взрыв над крупным городом принес бы пострадавшей стране миллионные жертвы…
        - Ну, если мой кайзер был осведомлен об этом явлении заранее, что называется из рук в руки, - сказал германский посол, немного подумав, - то я снимаю свои вопросы. Представляю, что могло бы случиться если бы хотя бы отрывочные сведения о таком взрыве, возможном над любой из европейских столиц, просочились в прессу. Содом и Гоморра, а также буйные выходки обитателей Бедлама и Башни дураков[43 - Башня дураков (нем. Narrenturm, от нем. Narr - сумасшедший, нем. Turm - башня) - старейшая в континентальной Европе больница для душевнобольных, расположенная в Вене.] мгновенно поблекли бы в сравнении с явленными миру образцами паники, глупости и авантюризма. Только святой мог бы спокойно заниматься текущими делами, зная о возможности катастрофы с миллионными жертвами. О таком лучше не знать, чтобы не сойти с ума, и я снимаю шляпу перед своим кайзером, королем Британии, а также вашим императорским величеством, которые продолжали исполнять своим монаршие обязанности, даже не поменяв выражения лица.
        - Благодарю вас, господин посол, за высокую оценку моих способностей, - благосклонно произнесла императрица Ольга. - На самом деле в России и Германии были разработаны секретные планы по быстрой эвакуации населения из угрожаемых районов, что должно было существенно сократить число потенциальных жертв…
        - В Британии подобные мероприятия потребовалось бы проводить через Парламент, - прервала свое молчание Виктория Великобританская, - что привело бы к огласке на весь свет и той самой панике, которой хотелось бы избежать с самого начала, поэтому мой отец, скрепя сердце, махнул на все рукой. Когда комета будет падать на Лондон, решил он, король будет делать что должно, и пусть случится что суждено. По счастью, этот вариант отчаянного стоицизма не потребовался, и Старая Добрая Англия оказалась спасена без каких либо особенных усилий, как, собственно, и Германия и Россия.
        - Теперь, когда наши страны в безопасности, - веско произнесла императрица Ольга, - нужно решить, что мы будем делать, если в Нью-Йорке или его окрестностях все же случится величайшая одномоментная катастрофа со времен вымирания динозавров. Будем ли мы злорадствовать и улюлюкать, или, как настоящие христиане, подадим выжившим страдальцам руку помощи.
        - При этом следует понимать, - добавил канцлер Одинцов, - что наихудший сценарий предусматривает миллионные жертвы и полное разрушение всей городской инфраструктуры. Я думаю, что в первую очередь из угрожаемого района следует эвакуировать всех дипломатов наших стран, а также находящие в порту Нью-Йорка корабли с командами и всеми, кто успеет сесть на борт перед отплытием. Первейшая обязанность монарха - отеческая забота о своих подданных.
        - Соответствующая информация уже отослана в Лондон, - сказала принцесса Виктория. - Вероятность удара по Канаде не очень велика, но все же угрожаемая полоса будет полностью эвакуирована.
        - Угрожаемая полоса в Канаде? - переспросил германский посол. - Но ведь, кажется, герр Одинцов говорил про Нью-Йорк?
        Князь-консорт любезно пояснил:
        - Нью-Йорк лежит в самой середине эллипса рассеивания, большая ось которого протянулась на четыре с половиной тысячи километров от острова Пуэрто-Рико до центра Гудзонова залива, а малая ось, в самом широком месте этого эллипса, простирается на пятьсот километров от Балтимора до Вашингтона. Где конкретно взорвется комета, мы не знаем, ибо у вычислений параметров орбиты тоже есть предел точности, просто Нью-Йорк и его окрестности - наиболее вероятное место предполагаемой катастрофы. Хотя пятьдесят километров недолета - и дело кончится взрывом над Атлантическим океаном, грандиозным фейерверком и максимум выбитыми стеклами.
        - Хотелось бы, чтобы это было так, - сказал канцлер Одинцов, - в Нью-Йорке, разумеется, обитают отменные мерзавцы, банкиры и биржевые спекулянты, готовые продать весь мир, купить его обратно и снова продать в сто раз дороже. Но они составляют среди его населения абсолютно ничтожное меньшинство, так что не хотелось бы, чтобы их уничтожение стоило жизни жизнями миллионам простых американцев.
        - До этого момента, - сказал полковник Баев, - самой большой катастрофой Америки было случившееся в 1906 году катастрофическое землетрясение в Сан-Франциско. Город был частично разрушен и пострадал из-за пожаров. Жертвами тогда стали три тысячи человек, погибших, скорее, от огня, чем под обломками зданий. К настоящему моменту те шрамы почти затянулись, а подвергшийся удару стихии город стал еще краше. В Нью-Йорке, над которым взорвется комета, относительно той истории с землетрясением все надо будет умножать на тысячу - и жертвы, и разрушения…
        - Я думаю, что мы должны попытаться спасти всех, кого сможем, - сказал князь-консорт, - а иное будет противно нашей чести. С Шиффами, Кунами и Леебами и прочей мразью люди Игоря Михайловича (полковника Баева) смогут посчитаться позже и без помощи кометы, зато спасение жизней простых нью-йоркцев должно быть для нас в этом деле главным.
        - В этом деле есть одно толстое обстоятельство, - сказал адмирал Карпенко, - комете до окрестностей Нью-Йорка лететь чуть больше двух суток, а даже самому быстроходному трансатлантическому лайнеру «Мавритания» на переход через океан потребуется четверо с половиной суток. Добавьте сюда время на дебаты в парламенте, переговоры с руководством компании Кунард Лайн, сборы всего необходимого, мобилизацию медицинского персонала и - вы поймете, что помощь придет через десять дней после катастрофы, когда по большому счету она будет уже не нужна. В Германии и России бюрократических проволочек, конечно, может быть меньше, но и суда там не такие быстроходные, расстояния до Нью-Йорка больше, да и необходимость сборов никто не отменял, так что результат получится схожий с британским.
        - И что же, Сергей Сергеевич, вы предлагаете ограничиться только выражением чувств соболезнования и сочувствия пострадавшим? - сказала императрица.
        - Помощь послать надо, - ответил Карпенко, - но только это должны быть военные, а не гражданские корабли, и рассчитана эта помощь, взятая из армейских запасов, должна быть на то, чтобы поддержать оставшихся без крова и средств к пропитанию, ибо все, кому суждено умереть, к их подходу уже умрут. А нам, Ольга Александровна, было бы неплохо развернуть вербовочную кампанию по переселению в Россию части страдальцев, имеющих полезные инженерные и рабочие специальности, которых так не хватает в нашем Богоспасаемом Отечестве. Ну и, разумеется, надо спасать вдов и сирот, оставшихся без средств к существованию. Прямо сейчас можно договориться, что большую часть материальных затрат на этом направлении возьмут на себя Германия и Британия, а мы потом компенсируем им хлопоты в каком-нибудь другом, удобном для них месте…
        - Пожалуй, Сергей Сергеевич, это будет наилучший выход, - сказала повеселевшая Ольга. - А ты, кузина Тори, как думаешь?
        - Я думаю, - сказала Виктория Великобританская, - что мой отец согласится на предложенные условия - в конце концов, он добрый человек и ему не чуждо милосердие. А об оплате за эту услугу мы сможем поговорить потом, ведь в самом быстром варианте на то, чтобы снарядить корабли с помощью, понадобится более трех суток. К тому моменту, как все будет готово, уже станет ясно, стоит отправлять транспорты в путь или все приготовленные припасы можно убирать обратно на склад…
        - Я маленький человек, и в таких случаях не уполномочен говорить от имени своего любимого кайзера, - сказал германский посол, - поэтому я немедленно телеграфирую в Берлин и запрошу инструкций…
        - Думаю, герр Пурталес, - сказала императрица Ольга, - что на первых порах этого будет достаточно, только передайте дяде Вилли мою просьбу, что решение следует принять быстро и без бюрократических проволочек. А мы уж найдем, чем отдариться…
        Тот пожал плечами:
        - Не думаю, что мой кайзер попросит у вас о чем-то, кроме обычной любезности - мы и так ваши должники по гроб жизни, ибо Австрия, которая упала в руки Германии по итогам вашей интриги с императором Францем Фердинандом, стоит много больше, чем любые мелкие услуги.
        - В таком случае, - сказала императрица Ольга, - предлагаю завершить наш Малый Совет и заняться текущими делами. Главное, что наши собственные страны, как и наши союзники, в безопасности, что меня премного радует. Спасибо всем и до свидания!
        28 ИЮНЯ 1908 ГОДА, 08:05 ПО МЕСТНОМУ ВРЕМЕНИ. ЗАПАДНАЯ ЧАСТЬ АТЛАНТИЧЕСКОГО ОКЕАНА И ВОСТОЧНОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ САСШ.
        Как однажды сказал известный политический деятель, двое суток пролетели с такой скоростью, что никто не успел даже пукнуть. Кто сработал почти идеально - это британские власти, железнодорожным и речным транспортом (то есть теплушками и баржами) эвакуировав жителей Оттавы в Монреаль. При этом в голос раздавались крики о том, что сатрапы царя Эдуарда (значительная часть населения Оттавы относится к франкофонному меньшинству) задумали депортировать честных французов из Канады, и при этом лишить их домов, полей и личного имущества. И бесполезно было объяснять самым буйным, что вся эта эвакуация ненадолго: вот минет угроза, и все вернутся по домам (если будет куда).
        По счастью, до настоящего бунта дело не дошло, ибо королевская конная полиция относится к своей работе самым серьезным образом и имеет определенный авторитет даже у скептически настроенных франкофонов. Окончательно все успокоилось, когда начальник полиции заявил, что обязательна только эвакуация женщин и детей, а взрослые мужчины, если им так хочется, могут оставаться и принять на свои головы все, что нашлет на них Бог. Или не нашлет. В любом случае, все эвакуированные вернутся в свои жилища к первому июля, если им будет куда возвращаться. Гринвичская обсерватория подтвердила угрозу падения кометы (на самом деле ее подтвердил директор профессор Роберт Ставелл Болл), и, хоть риск не очень велик, его Королевское Величество Эдуард Седьмой не хочет подвергать опасности ни одного своего подданного, к какой бы языковой группе тот ни относился.
        В Вашингтон соответствующее предупреждение тоже передали, да только там поступили по принципу «хохол не поверит, пока не помацает». День независимости на носу (4 июля), к празднику надо готовиться, а не устраивать дурацкие эвакуации. Президент Рузвельт (который Теодор), по милости Пришельцев из Будущего так и не ставший лауреатом Премии Мира, даже приказал госсекретарю Элиу Руту ответить на предупреждение русской императрицы хамской нотой. Мол, лезут тут всякие из Старого Света, вмешиваются во внутриамериканские дела и командуют незалежным янки, кого эвакуировать и куда. Телеграмма в Санкт-Петербург ушла, бюрократия ее во «входящих-исходящих» зарегистрировала, посол Джон Уоллес Риддл-младший корчащуюся от стыда и ужаса бумагу министру Дурново вручил. И ничего. «Переругиваться с самовлюбленным идиотом - это все равно что, встав на четвереньки, перелаиваться с собакой, - сказала императрица. - Дурацкое занятие. Наплевать и забыть». И распорядилась ускорить эвакуацию из Нью-Йорка и окрестностей подданных Российской империи и дружественных государств.
        Через некоторое время американский президент спохватился, но время ушло, а доказательство его дурости в архивах осталось. Мацать комету - занятие весьма глупое, тем более что наблюдать ее без засветки солнцем можно было только на последней четверти оборота, когда, миновав апогей, прибившееся к земле небесное тело уже набирало скорость[44 - По законам небесной механики, в самой дальней точке орбиты (апогее) скорость обращающегося небесного тела минимальна, а в самой ближней (перигее) максимально. Перигей для тунгусской кометы лежал глубоко в пределах атмосферы, а потому на второй оборот ей было не вырваться, несмотря на солидную вроде бы скорость - порядка десяти километров в секунду. Впрочем, значительная часть этой скорости будет растрачена во время баллистического спуска в атмосфере, и только то, что останется, обратится в ярость воздушного взрыва.] для таранного удара по атмосфере. Ночное сообщение из Гарварда от Эдуарда Пикеринга, подтверждающее русское предупреждение, поступило в Вашингтон за шесть часов до предполагаемого времени удара. И всё - сушите тапки, мистер Рузвельт. Время, когда
что-то можно было сделать, безвозвратно ушло.
        Русские подданные (за исключением диссидентов) и приравненные к ним лица территорию Нью-Йорка и окрестностей к тому времени в основном уже покинули. Последними, около полуночи, от причалов порта отошли германские пароходы: подзадержавшийся «Дойчланд» и недавно прибывший «Кайзер Вильгельм дер Гроссе», на борт которых пускали не по билету, а по паспорту. Если ты русский, немец, итальянец, чех, венгр, или даже презренный француз, то проходи. Если беспаспортный американец, то спасайся по способности вглубь страны, на поезде или пешком. Пароходы не резиновые, и уже набиты битком.
        Впрочем, американцы начали суетиться гораздо позже, уже в самый канун катастрофы, когда попытки спастись утратили всякий смысл, а некоторые даже не успели испугаться. Телевидения тогда не было, радио тоже, а газеты по большей части еще не вышли. При этом двадцать седьмого числу и утренняя, и вечерняя пресса изо всех сил старалась убедить ньюйоркцев, что русское предупреждение о кометном ударе - не более чем глупая мистификация, а утренние газеты двадцать восьмого числа (те, что успели выйти) были переполнены паническими предчувствиями боли и ужаса. Демократическая пресса, она такая: от самой безудержной эйфории мгновенно способна перейти к такой же неограниченной панике.
        А в Европе творились свои события. В церквах и соборах служили благодарственные службы и произносили молитвы: «Спасибо, что не по нам, Господи!». Политики произносили трескучие речи - частью для того, чтобы понравиться публике, а частью просто ради разрядки накопившегося напряжения. Предчувствие великой бойни уже давно витало в воздухе над Старым Светом, и стремительные операции русской армии в Черноморских Проливах и при расчленении Венгрии не удовлетворили страсти людей к кровавым зрелищам. Хотелось людям чего-то грандиозного: вроде Наполеоновских походов, Седана и битвы на Марне. Люди поумнее, вроде русской императрицы и британского короля, изо всех сил старались поставить эту пузырящуюся говорильню в стойло, но даже среди монархов, людей ответственных и серьезных, местами прорывалось нечто, заставляющее усомниться в их душевном здоровье.
        Одним из таких деятелей был кайзер Вильгельм, выступивший с речью в Рейхстаге. Высказав дежурную благодарность Творцу за спасение территории Германии от уничтожающего удара, монарх выразил легкое сожаление по поводу того обстоятельства, что комета падает не на Париж. Мол, гнездо разврата - Содом, Гоморра, Вавилон и Карфаген в одном флаконе - достойно уничтожения не менее, чем бывшая голландская колония на американском континенте. И ведь монарх - персонаж самовластный, никто ему не может сказать: «уймись, дурак». И никому не известно, какие мысли на самом деле скрываются под блестящим пикельхельмом германского кайзера и в какой момент тот от воинственных слов перейдет к делу.
        Впрочем, сам Вильгельм, в спину которого упирались штыки русской армии постоянной готовности, прекрасно понимал, где ему сделают хорошо, а где не очень, а потому всерьез готовился к завоеванию Южной Америки. Переговоры о приобретении технической документации на линкоры типа «Гангут-II» и организации стажировки германских офицеров в корпусе морской пехоты вышли на финишную прямую. Именно такую взаимную любезность кайзер запросил за помощь в организации экстракции безработного американского инженерно-технического персонала, а также потерявших средства к существованию вдов и сирот. Российская империя не только самое обширное государство мира, но и одно из самых редко заселенных.
        Умные люди все посчитали и сделали вывод, что физическое уничтожение Нью-Йорка, как грандиозного объекта недвижимости, обремененного долгами и страховыми обязательствами, а также гибель крупнейшего банковского и биржевого кластера Нового Света[45 - Крупнейший банковский и биржевой кластер Старого Света (и на тот момент всего мира) расположен в Лондоне.] неизбежно приведут к масштабному и затяжному финансово-экономическому кризису в САСШ, а может, и во всем мире. За тридцать четыре года до этого Чикагский и Бостонский пожары привели к кризису 1873 года, вылившегося в затяжную депрессию. А совсем недавно, осенью 1907 года, неумные манипуляции на бирже привели к грандиозной финансовой и биржевой панике, которую в итоге залил деньгами банкирский клан Морганов, с барского плеча выкупивший облигации Нью-Йорка на тридцать миллионов долларов (на современные деньги около трех миллиардов). Но Морганы, как и многие другие кланы, присосавшиеся к экспортно-импортным потокам, базируются как раз в Нью-Йорке - там расположены их банки, трастовые конторы, страховые общества, там они делают состояния и вкладывают
капиталы. Там, в конце концов, находятся их драгоценные головы и высококвалифицированные специалисты, делающие богатых еще богаче, а бедных превращающие в нищих. Посмотришь на эту клоаку, полную отборных паразитов, по сравнению с которыми Ротшильды выглядят просто святыми - и поневоле поверишь в приближающуюся со скоростью десять километров в секунду Божью кару за слезы всех нищих и обездоленных.
        Возможно, сугубо отрицательную реакцию американских властей на предупреждение об угрозе падения кометы вызвали опасения, что толпы поверивших в это дело американцев, прежде чем пуститься в бега, ринутся в банки снимать свои вклады в наличной валюте. Чтобы лопнул даже очень прочный банк, достаточно изъять из него примерно четверть имеющихся вкладов, а в большинстве случаев для этого хватит и десяти процентов от задекларированного капитала. И всё - потом банкиру остается только курить бамбук и прыгать из окна. Комета, может, и не прилетит, не долетит или перелетит, а вот последствия банковской паники будут непременно. Как это бывает, ныне живущие поколения американцев видели в 1873, 1893, 1901 и 1907 годах, а вот как падает комета, не видел пока никто…
        Впрочем, после сообщения Гарвардской обсерватории, успевшего попасть в самые ранние утренние газеты, паника в цитадели американского капитала вспыхнула сама собой. Возле банков, которые должны были открыться в девять часов, стали собираться толпы. Солнце взошло полпятого утра, а уже к восьми часам у банков было черным-черно от народа. «Бегите, безумные! - кричали им с небес ангелы-хранители. - Спасайтесь, бегите туда, где вас не достанет ярость ударной волны и испепеляющий жар светового излучения!». А внутри помещений в это время кипела лихорадочная деятельность: клерки таскали золотые слитки и пачки долларовых банкнот, готовя их к эвакуации, управляющие обрывали телефоны, требуя от властей прислать полицию и войска, чтобы очистить территорию вокруг банков от толп вкладчиков. Домашние банкиров и прочих очень богатых людей лихорадочно собирали драгоценности и прочую мелочь, чтобы после падения кометы не остаться голыми и босыми.
        Дай комета Нью-Йорку еще сутки - и этот город полыхнул бы самыми безобразными уличными беспорядками и классовыми боями, - но его время истекло. Астероид вошел в атмосферу над восточной частью Карибского моря. За громоздким телом космического скитальца, уже оплавленным во время предыдущего визита в атмосферу, потянулся плазменный след. Воздух на таких высотах равен самому лучшему вакууму, который только можно получить на земле, но для тела, мчащегося со скоростью девять километров в секунду, его было достаточно. В ПРОШЛЫЙ РАЗ при пролете кометы над Гренландией случайных свидетелей, кроме белых медведей, тюленей и северных оленей, не было. Но теперь на разгорающуюся в утреннем небе звезду глазели все, кому не лень, ибо видно ее было с расстояния в тысячу двести километров на всей территории острова Гаити, американской внештатной территории Пуэрто-Рико, дуги малых Антильских островов, Венесуэлы и северной части Гайаны.
        Впрочем, две минуты спустя, когда незваный гость из космоса, пролетев над западной оконечностью Пуэрто-Рико, оказался на высоте около семидесяти километров над серединой Саргассова моря, он снова пропал из виду. В этой гиблой части Мирового океана нет ни обитаемых островов, ни судоходных трасс - а следовательно, некому было видеть, как набегающие потоки все более уплотняющегося воздуха срывают с прорывающегося через атмосферу небесного тела слой за слоем расплавленный материал, окутывая его плазменным коконом, распускающимся позади длинным павлиньим хвостом. Для стороннего наблюдателя, которому не суждено оказаться в эпицентре удара, красота неимоверная - и жаль, что эту картину в данный момент никто не видел…
        Снова в поле зрения людских глаз комета оказалась через три минуты, пролетая на высоте сорока пяти километров в трехстах километрах восточнее острова Хаттерас, входящего в цепочку Барьерных островов на побережье штата Северная Каролина. Там его могли наблюдать рыбаки, собравшиеся на промысел, и моряки кораблей каботажного плавания, снующих между Бостоном, Нью-Йорком, Филадельфией и портами юга. Чем ближе к Нью-Йорку подлетал космический скиталец, тем больше народа могло любоваться на его блистательное величество, пересекающее небеса, будто огненный ангел, предвестник Апокалипсиса. Все ниже, ниже, ниже… Вот уже с высоты пятнадцати километров впереди видна полоска земли, застроенная высокими домами, вот статуя Свободы, Манхэттен и Лонг-Айленд… Вот под астероидом промелькнула мелкая, будто игрушечная, фигурка забитого людьми двухтрубного парохода, вовремя покинувшего порт…
        И вот он - обреченный Нью-Йорк. Люди, увидев нависшую над головами смерть, в ужасе зашлись криком, заметались, взмолились, призывая на помощь Всемогущего Творца, Отца, Сына и Святого Духа, а также Деву Марию… Но поздно. Господь был суров и не слышал их мольбы, а это значило, что Нью-Йорку предстоит разделить участь Содома и Гоморры.
        Тем временем высота кометы упала до критической, потоки плазмы слизали и унесли почти всю каменную корку, прежде оберегавшую ядро, по большей части состоящее из перемороженного льда. По мере роста температуры в ядре по нему все сильнее змеились трещины - и вот, на высоте девяти километров двухсот метров, за несколько микросекунд некогда единая насквозь промороженная масса распалась бесчисленным количеством мелких водяных капель. Это в миллионы раз увеличило лобовое сопротивление и на околокосмических скоростях разом превратило в тепло всю кинетическую энергию кометы.
        Как и предсказывали ученые, количество выделившегося тепла оказалось эквивалентно взрыву сахаровской Царь-бомбы, которая под этот Нью-Йорк с аналогичными целями и клепалась. Чтобы не было больше никогда такого места - и точка. Единственное, чем взрыв кометы отличается от срабатывания термоядерного боеприпаса - это отсутствие среди поражающих факторов альфа-, бета- и гамма-излучения, а также быстрых и медленных нейтронов. На обреченный город обрушились только ударная волна и световое излучение. А дальше произошло то, о чем каперанг Никольский на борту «Быстрого» рассказывал иностранным гостям. Те ньюйоркцы, что прямо под открытым небом попали под удар взорвавшейся над головами кометы, умерли сразу и без мучений. Как тот японец на ступенях католического собора в Хиросиме: раз - и уже перед Святым Петром. Гораздо хуже было тем, кто оказался под завалами рухнувших зданий: тем же банковским клеркам - не всех из них прибило насмерть обломками стен и перекрытий, и вот теперь этим людям, раненым и беспомощным, предстояло сгореть заживо, как каким-нибудь средневековым еретикам.
        Взрыв кометы накрыл Нью-Йорк, как коровья лепешка лягушку. В зоне, объятой пожарами и разрушениями, оказались все районы мегаполиса, кроме самой северной части Бронкса и южной оконечности Ричмонда; радиус сплошного поражения захватил и лежащий на правом берегу реки Гудзон город Джерси-сити (не столица одноименного штата). Пламя взметнулось к небесам над руинами домов, причем в местности, застроенной одноэтажными сельскими домиками, тоже получилось нехорошо. Обычное для Америки дело, когда дом, выглядящий как каменная усадьба восемнадцатого века, оказывается построен из реек, фанеры, картона и черт знает какого утеплителя. Ударная волна разметала этот хлам, а световое излучение вызвало множество пожаров. Лето, июнь, жара, сушь - и тепловой удар с небес, поджигающий все, что может гореть. Правда, в отличие от каменных джунглей с их поголовной смертностью в пекле огненного шторма, в сельской местности чуть в стороне от эпицентра выжила примерно четверть населения. Уцелели те, кто не был убит наповал при взрыве, не сгорел заживо в руинах рухнувшего дома и не получил ожогов второй-третьей степени
большей части тела из-за внезапно вспыхнувшей одежды. И чем дальше от эпицентра, тем больше выживших, кто отделался ранениями различной степени тяжести - от легких царапин до тяжелых травм. Там, где все звуки не заглушал рев пожара, к небесам взметнулись плач, мольбы и просьбы о помощи.
        ТОГДА ЖЕ, ОКРУГ КОЛУМБИЯ, ВАШИНГТОН, БЕЛЫЙ ДОМ, ВТОРОЙ[46] ЭТАЖ, ПРЕЗИДЕНТСКАЯ СТОЛОВАЯ.
        Когда случилась катастрофа, президент Теодор Рузвельт завтракал. Предупреждение Эдуарда Пикеринга он получил, но по чисто американской самонадеянности считал, что речь идет о метеорите, способном разрушить максимум пару кварталов. И вообще, ловкий политический манипулятор, он всех остальных также оценивал по своей мерке. Он ни за что не стал бы предупреждать своего оппонента о грозящих тому неприятностях, если бы это предупреждение не повлекло еще больших дивидендов. Сторонник разрыва с идеологией изоляционизма, именно он ввел в оборот термины «политика канонерок» и «мировой полицейский». Последним шагом Рузвельта в этом направлении была отправка в кругосветное плавание шестнадцати американских броненосцев-додредноутов - с той целью, чтобы их команды продемонстрировали американскую мощь по всему свету. Именно эта демонстрация, встревожившая британский истеблишмент, позволила королю Эдуарду своевременно переместить вектор противостояния с Германии на Североамериканские Соединенные Штаты.
        И комету Рузвельт тоже воспринимал как большой подвох. Случится паника - и набегут русские германские и британские маклеры скупать то, что подешевело. Появилось в русской политике в последнее время нечто акулье - стремительная атака, смертельный укус - и, прежде чем все прочие успели что-то понять, русские уже приступили к перевариванию проглоченной индюшки[47 - На английском языке слова «Турция» и «индюшка» звучат одинаково «Turkey». В американских карикатурах Турцию так и изображали в виде глупого и жирного индюка в феске.].
        Поэтому, когда за окнами столовой, выходящими на север в сторону Нью-Йорка, полыхнула вспышка взрыва, свет которой пробился даже через плотные шторы, у мистера Рузвельта из раскрывшегося рта выпала недоеденная булочка. Повинуясь его жесту, слуга-кубинец дернул за шнур, раздвигая в стороны преграду из плотной ткани и открывая президенту обзор. А там, на самом горизонте, в том направлении, где практически в одну линию выстроились города Балтимор, Филадельфия, Джерси-сити и Нью-Йорк, в небо медленно всплывал огненный шар размером только чуть самую малость меньше[48 - На таком расстоянии из Вашингтона видимый угловой размер огненного шара взрыва мощностью пятьдесят мегатонн с диаметром в девять километров достигает 1,6 градуса, а солнечный диск на небосклоне виден с угловыми размерами в 2 градуса.] нормального солнечного диска. По мере подъема этот шар, утрачивая яркость, подергивался туманной дымкой, превращаясь в некое подобие призрачной облачной медузы[49 - Видимая угловая ширина полностью раскрывшегося облака 25 градусов, высота 2 градуса, предельная угловая высота подъема «медузы» 10 градусов над
линией горизонта.], почти незаметно[50 - На высоте девять-двенадцать километров скорость ветра с господствующим направлением с запада на восток составляет от семидесяти до ста десяти километров. С расстояния в триста тридцать километров так сразу дрейф незаметен, но если сопоставлять положение облака с наземными ориентирами, то станет понятно, что оно ощутимо движется.] для глаза дрейфующей по ветру.
        - О майн Гот… - только и смог произнести великий политический комбинатор, вскакивая из-за стола, чтобы кинуться в западное крыло Белого дома, где размещался президентский административный аппарат и вершилась политика.
        Но беги не беги - все равно никуда не прибежишь. Помощники президента, заметившие сие явление, самостоятельно пытались связаться по телефону[51 - Еще в 1891 году компания AT&T связала города Восточного побережья и Среднего Запада междугородними телефонными линиями.] с городами, лежащими в направлении места Катастрофы, но не смогли дозвониться дальше Трентона, столицы штата Нью-Джерси, находящейся в восьмидесяти километрах от Нью-Йорка, то есть, в масштабах случившегося явления, почти вплотную. Оттуда видимый угловой размер огненного шара в три раза превышал солнечный диск, а поднимающийся к небесам облачный купол, по выражению потрясенных очевидцев, и вовсе «занимал полнеба». При этом подошедший к телефону губернатор штата Джон Франклин Форт сказал, что над Нью-Йорком поднимаются густые клубы черного дыма, снизу подсвеченные багровым пламенем многочисленных пожаров. Он самостоятельно пытался связаться с Джерси-сити, Ньюарком и другими населенными пунктами по соседству с Нью-Йорком, но ни в малейшей степени не преуспел в этом начинании. Очевидно, ближе к эпицентру взрывная волна повалила столбы и
порвала провода, но и без дополнительных сообщений с мест ясно, что Нью-Йорк и его окрестности уничтожены ужасающей катастрофой.
        Первый принцип политики: когда не знаешь, что делать, делай хоть что-нибудь, а еще лучше назначь на это дело кого-нибудь, и пусть голова болит уже у него. На свою беду, на глаза Рузвельту попался его вице-президент Чарльз Фэрбэнкс. Эти двое, надо сказать, с самой избирательной кампании 1904 года невзлюбили друг друга и всячески демонстрировали взаимную неприязнь. На выборах, которые должны были состояться осенью этого года, Рузвельт готовил в свои сменщики не вице-президента Фэрбенкса, а военного министра Уильяма Тафта. Впрочем, он разругается и с ним, да только это будет в отдаленном будущем, а пока под рукой есть хороший кандидат на то, чтобы свалить на него неприятное дело и забыть о нем как о кошмарном сне.
        - Чарльз, - обратился Рузвельт к своему вице-президенту, - возьмите молодого Гарфилда[52 - Джеймс Гарфилд-младший, сын президента Джеймса Гарфилда-старшего - на тот момент советник Рузвельта и министр внутренних дел.] и поезжайте в Нью-Йорк. С нетерпением буду ждать вашего доклада. И скажите Джону Уилки[53 - Джон Уилки - Директор Секретной службы США в 1898 - 1911 годах (в то время единственной американской спецслужбы).], что я распорядился выделить вам нескольких агентов для сопровождения. Если понадобится, то можете привлекать для своей поддержки полицейских, воинские части и всех, кого придется. По всей видимости, нас постигла величайшая катастрофа в истории человечества…
        30 ИЮНЯ 1908 ГОДА, УТРО. НЬЮ-ЙОРК.
        То, что прежде было Нью-Йорком, горело два дня и две ночи. Впрочем, на окраинах пожары прекратились намного раньше, и с той стороны в город первыми вошли… мародеры, рассчитывающие прибарахлиться на руинах банков и богатых особняков. Банды Нью-Йорка были всегда. Где большие деньги - там и те, кто перераспределяет неправедно нажитое в свою пользу. Только в начале двадцатого века состояли в них не афроамериканцы и латиносы, а белые англосаксы протестантского вероисповедания - такие же, как и основная масса населения: крепкие парни, вооруженные кольтами и винчестерами. А кое у кого, как величайший раритет - пулеметы кольта образца девяносто пятого года под реечный магазин (машинка страшная, особенно если применять ее по плотной толпе глупых, как телята, новобранцев или кое-как вооруженных мексиканских повстанцев).
        Как люди практичные, главари банд, прослышав о кометном предупреждении, предпочли слинять из Нью-Йорка в безопасное место. В нелегкой бандитской жизни пренебрегающий такими сигналами заканчивает жизнь на виселице. Впрочем, были среди мародеров и одиночки. Это фермеры из окрестностей пришли пополнить свое благосостояние за счет обшаривания трупов зажиточных горожан. Если в бандах еще есть кое-какая дисциплина (потому эта преступность и называется организованной), то одиночки - это полные беспредельщики. Групповое изнасилование со смертельным исходом одинокой перепуганной «курочки» из хорошей семьи - для них обычное дело. А если сама не помрет, то придушат шнуром, предварительно вырвав с мясом серьги из ушей и отрубив палец, чтобы снять вросшее в плоть дешевое колечко. Американская деревенщина - она такая.
        И до тех пор, пока очухавшееся правительство не перебросит в район бедствия армию и части Национальной гвардии, приказав расстреливать бандитов и мародеров на месте, Нью-Йорк и его окрестности будут территорией самого вопиющего беззакония. Люди, чудом пережившие катастрофу, должны будут вынести еще один кошмар в своей жизни или бежать из города куда глаза глядят. А те, что не убегут, еще пожалеют, что не погибли сразу в момент испепеляющего удара.
        И вице-президенту Фэрбенксу с министром внутренних дел Гартфилдом, сумевшим добраться только до Ньюарка, тоже пришлось нелегко. Четыре агента секретной службы, выделенные им в усиление, оказались слишком слабой подмогой. Скрыться с места катастрофы большим чиновникам удалось целой жизни двух агентов и тяжелого ранения еще одного. Без пехотного полка, а еще лучше дивизии армии США, делать на руинах крупнейшего мегаполиса североамериканских Соединенных штатов нечего. Даже в относительно слаборазрушенных пригородах на правом берегу Гудзона власть принадлежала большим и малым бандам. А вот с армией у янки было не очень. Полный списочный состав на момент катастрофы - около восьмидесяти тысяч человек. К тому же переправа через Гудзон в условиях уничтожения мостов, паромов и прочего транспортного хозяйства является отдельной задачей, почти невыполнимой для армейских частей.
        «Значит, в Нью-Йорке необходимо применить флот и подчиненную ему морскую пехоту, - решил вице-президент Гартфилд. - Главная база на Атлантическом побережье, Норфолк - совсем рядом: если отдать приказ прямо сейчас, то через сутки бравые маринес примутся наводить порядок, отделяя случайно уцелевших мирных горожан от набежавшего на руины сброда».
        Об этом он и сообщил из Трентона президенту Рузвельту. И так уж сложилось, что вместе с маринес на территорию Нью-Йорк высадится один хороший знакомый русского князя-консорта - Джон Гриффит Чейни, почтеннейшей публике известный под псевдонимом «Джек Лондон». Одному Богу известно, какой роман он напишет по следам этого приключения…
        6 ИЮЛЯ 1908 ГОДА, 11:45. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Императрица Всероссийская Ольга Александровна Романова;
        Князь-консорт и генерал-лейтенант Александр Владимирович Новиков;
        Канцлер Российской империи Павел Павлович Одинцов;
        Первый заместитель начальника СИБ - полковник СИБ Евгений Петрович Мартынов;
        Начальник Загранразведки - полковник СИБ Игорь Михайлович Баев;
        Посол доброй воли Британской империи - принцесса Виктория Великобританская;
        Посол Германской империи - граф Фридрих (Якоб Людвиг Вильгельм Йоаким) фон Пурталес.
        - Итак, - перекрестившись, сказал канцлер Одинцов, - наконец с североамериканским континентом восстановилась телеграфная связь и стали известны подробности произошедшего с Нью-Йорком. Удар кометы просто стер этот город с лица земли, развалины завалены трупами и объяты пожарами. Погибло не менее четырех миллионов человек, еще два миллиона ранены, остались без крова и средств к существованию. Точную оценку ущерба произвести невозможно, ибо американская морская пехота еще ведет зачистку руин от обосновавшихся там банд. В основном последователей Робин Гуда и Джека Потрошителя интересуют руины банков и особняков богатых людей, которые они разбирают, под прицелом кольтов и винчестеров согнав в кучу остатки мирного населения. Хоть бумажные доллары сгорели в пепел, золотые слитки и монеты пребывают во вполне исправном состоянии. Самые умные и осторожные, собрав награбленное, уже удалились восвояси, ибо город оцеплен войсками только с запада и юга, а жадные еще пытаются выцарапать себе дополнительный гешефт, с риском угодить на виселицу или под расстрел.
        Сделав паузу, он глубоко вздохнул и продолжил:
        - Но самое главное в том, что в Америке сейчас разгорается банковская паника. До двадцать восьмого числа прошлого месяца Нью-Йорк был самым крупным финансовым центром Североамериканских Соединенных Штатов, а в остальных местах либо действовали филиалы нью-йоркских банков, либо местные банки имели с ними теснейшую связь. Теперь все это уничтожено, чековые книжки большого числа состоятельных американцев и множества предприятий превратились в ничто. Листками из них даже в сортире не подотрешься, ибо бумага не подходит по фактуре. Также в небытие испарилось огромное количество банковских вкладов. Люди, годами копившие на свадьбу сына, на старость и на похороны, в одночасье остались ни с чем. По разным оценкам, полностью уничтожено от четверти до трети всей финансовой системы, а остальная ее часть в глубоком шоке. Банки закрываются один за другим, ибо напуганные вкладчики забирают деньги из всех банковских учреждений, а не только из тех, что были аффилированы с нью-йоркскими воротилами. Вслед за банками в самом ближайшем будущем начнут останавливаться промышленные предприятия, после крушения банковской
системы оставшиеся без оборотных средств. По образцу предыдущих подобных потрясений можно предсказать, что в Америке грядет продолжительная депрессия на пять или даже десять лет. Да и то в прошлые разы, Во время Чикагского и Бостонского пожаров, уничтожению подвергалась только собственность, что вызывало крах страховых компаний и небольшой части аффилированных с ними банков, а отнюдь не само ядро финансовой системы. Так что, государыня-императрица Ольга Александровна, наш план «Зет» по выкачиванию из Североамериканских штатов инженерно-технического персонала с целью ускорения нашей собственной индустриализации обретает реальные контуры.
        - Да, Павел Павлович, - согласилась Ольга, - ваш план хорош, а значит, быть посему. С дядей Вилли я уже договорилась, так сказать, по-родственному. Германская империя будет нашим главным агентом в Североамериканских штатах, а мы за это поможем им как следует подготовиться к рывку в Аргентину, Боливию, Парагвай и Чили. И, кстати, эти планы по проникновению тихой сапой на задний американский двор облегчаются грядущим американским кризисом. И тут, как говорит мой канцлер, главное - не упустить момент, когда вчера было рано, а завтра станет поздно. Итак, дерзайте, господа, у вас на руках каре тузов, а у оппонента - мелочь вразнобой.
        - О да, - кивнул Фридрих фон Пурталес, - мой кайзер согласен мобилизовать корабли североамериканской линии и превратить их в эвакуационные транспорты, доставляющие туда так называемую гуманитарную помощь, а обратно - ваших новых подданных, изъявивших желание наполнить собой пустоту ваших бескрайних просторов. Мы надеемся, что, насытив свой аппетит североамериканцами, вы хоть ненадолго прекратите заманивать в свою бездонную страну немцев.
        - Мы никого к себе не заманиваем, герр Пурталес, - пожал плечами канцлер Одинцов, - те, кто нас знает, сами к нам приходят, а мы их просто не гоним. Места у нас много - поселяйся и живи. Только подчиняйся нашим законам, будь верен нашему государству и плати налоги - и тогда никому не будет дела до того, что ты по крови: русский, немец, француз, янки или китаец.
        - Так и есть, - подтвердила императрица, - мы без всяческого предубеждения примем всех поселенцев, невзирая на их национальность и цвет кожи, и ориентируясь только на их человеческие свойства. Погибших в этой катастрофе следует оплакать, а выжившим нужно предоставить возможность продолжить жизнь в человеческих условиях. Павел Павлович и Евгений Петрович, поскольку кандидаты в наши новые подданные не владеют русским языком и не знают наших обычаев, необходимо организовать несколько специальных центров подготовки. Там новоприбывшим преподадут основы русского языка и коллективного общежития, а также проведут сортировка: фермеров - на поселение в Сибирь, рабочих и инженеров - на заводы, а плевелы и прочую сорную траву - обратно по месту предыдущего жительства. А вы, Игорь Михайлович, должны усилить работу по нашим врагам. Не все они попали под горячую руку Творца. Ну, вы меня поняли: чем больше мы сделаем сейчас, когда у наших врагов все перемешано и перепутано, тем проще нам будет потом.
        - Кстати, - сказал канцлер Одинцов, - мистер Рузвельт прислал телеграмму с извинениями…
        - Наплевать, - резко отмахнулась Ольга, - этого человека для меня больше не существует. Передайте ему, что он может заказать для себя самый лучший некролог - повод для его публикации организуется в самое ближайшее время. Президент, даже не попытавшийся спасти четыре миллиона своих сограждан и отмахнувшийся от предупреждения, как от досадной помехи, достоин того, чтобы упокоиться в одной братской могиле вместе с жертвами случившейся катастрофы. Dixi! Я так сказала!
        notes
        Сноски
        1
        Императрица намекает на королеву Викторию, от которой по миру пошло множество дурных политических привычек. Когда умер император Николай Первый, та велела объявить в газетах что «скончался враг рода человеческого». Знакомая манера расчеловечивания и демонизации противника, не правда ли?
        2
        Качели - изначально славянская культовая забава, в Европу и Северную Америку она стала проникать только в начале двадцатого века.
        3
        Рейхсканцлер - дословный перевод названия должности П. П. Одинцова канцлер Империи.
        4
        В нашей истории планы перевооружения германской армии и флота были рассчитаны до 1918 года - очевидно тогда, по замыслу кайзера Вильгельма и должна была начаться Первая Мировая Война. Сараевский инцидент смешал карты всем игрокам, за исключением французов, которые за год до того почти вдвое (с 480 до 750 тысяч) подняли численность армии мирного времени. Помимо увеличения срока службы с двух до трех лет (что позволило на год задержать увольнение в запас солдат, призванных в 1911 году), с 21 года до 20 лет был снижен призывной возраст, что позволило призвать в осеннюю кампанию 1913 года сразу два призывных контингента.
        5
        Рингштрассе - как следует из названия полукольцевая улица, упирающаяся торцами в Дунайский канал. Проложена по указу императора Франца-Иосифа в середине XIX века на месте снесенных городских стен и рва, отделавших средневековую Вену от пригородов. Улица делится на семь прямых отрезков, каждый из которых носит свое название: Шоттеринг, Университетринг, Рингштрассе, Опернринг, Шубертринг, Паркринг, Штуберинг. В 1850-1860-х годах Рингштрассе была застроена громоздкими разностильными особняками, а название «Стиль Рингштрассе» (нем. Ringstra?enstil) стало синонимом «претенциозной безвкусицы».
        6
        Отель Империал - возведен в стиле итальянского неоренессанса в 1862 - 1865 годах в качестве дворца герцога Филиппа Вюртембергского. В 1871 году продан группе инвесторов под отель, открытый в 1873 году при участии императора Франца-Иосифа. Именно в отеле «Империал», по традиции, останавливаются монархи, президенты и премьер-министры, прибывающие в Вену с официальными и неофициальными визитами, если не выбирают местом своего проживания посольства своих стран, как обычно делал кайзер Вильгельм II.
        7
        На фотографии молодого Шапошникова, датированной 1907-08 годами, он носит как раз такие усы, очевидно, резко вышедшие из моды в августе четырнадцатого года, а до того считавшиеся символом мужественности и воинственности.
        8
        Именно Аристид Бриан, занимавший тогда должность премьер-министра, подписал многократно ругаемые и восхваляемые Брестские соглашения.
        9
        Коммунистической газетой «Юманите» стала только после первой мировой войны.
        10
        С 1959 года называется просто «Гардиан».
        11
        Первое четверостишье: «То было в Турции, где совесть - вещь пустая, там царствуют кулак, нагайка, ятаган, два-три нуля, четыре негодяя, и глупый маленький султан».
        12
        Г-н Бальмонт утрирует. При подавлении мятежа Владимировичей до орудийной пальбы так и не дошло, да и из винтовок стреляли весьма ограниченно.
        13
        В двадцать первом веке этого персонажа назвали бы диванным воином.
        14
        Прозвище Клемансо.
        15
        В соответствии с этой формулой в семнадцатом и восемнадцатом веках европейские державы сражались за колонии в Америке и Ост-Индии, сохраняя между собой мир в Старом Свете.
        16
        В 1918 Хорватия сама при полном согласии своего политического класса, уходя от мадьяр, бросилась в сербские объятья. Для выхода из состава Австро-Венгрии и перехода под руку сербского короля потребовалось только постановление Сабора. А ведь перед этим между сербами и хорватами лежали четыре года ожесточенной Первой мировой войны.
        17
        Главным редактором этой газеты был небезызвестный профессор Масарик, автор и президент первой Чехословацкой республики.
        18
        Чешское прозвище императора Франца-Иосифа.
        19
        Название венгерской армии, дословно «защитник родины».
        20
        Армия Австро-Венгрии состояла из кадровых (имперских) частей (тоже своего рода армия постоянной готовности) и милиционных формирований: австрийского и богемского ландверов, хорватского домобрана и венгерского гонведа.
        21
        Рост Виктора-Эммануила составлял всего-то 153 сантиметра, что делало его вид особенно комичным на фоне его жены, черногорской принцессы Елены, ростом 180 сантиметров. Термин «итальянская парочка» относился как раз к такой комбинации из мужа-задохлика и жены-гренадерши.
        22
        Бисмарка Вильгельм Второй не переваривал на органическом уровне, в первую очередь потому, что сам был по жизни таким же доминантным воинственным засранцем. А двум медведям в одной берлоге не ужиться.
        23
        Ультиматум Суворова гарнизону Измаила: «24 часа на размышление для сдачи - и воля; первые мои выстрелы - уже неволя; штурм - смерть».
        24
        ТАОС - Тихо-Атлантический оборонительный союз - союз САСШ, Великобритании Франции, Германии и России (Василий Звягинцев, роман «Дырка для ордена»)
        25
        Аналогичную фразу вроде бы сказал Зюганов, когда летом 1999 года в Думе первый раз утверждали Путина в премьеры. «Сейчас проголосуем - и в буфет». Проголосовали как минимум на четверть века вперед.
        26
        Петровская гвардия, новая гвардия и гренадерский корпус.
        27
        Десятый и одиннадцатый армейские корпуса австро-венгерской армии под общим командованием генерала от кавалерии Карла фон Ауэрсперга.
        28
        В переводе с испанского «Иосиф Сталин».
        29
        «Гиацинт» - 152-мм гаубица с повышенной дальностью стрельбы, вес снаряда 43 кг. Производится и в буксируемом, и в самоходном вариантах. «Пион» - 203-мм самоходная пушка большой мощности, вес снаряда 110 кг. «Тюльпан» - 240-мм самоходный миномет, вес снаряда 130 кг.
        30
        Мария и Хосе в результате спецподготовки, помимо русского, владеют немецким и испанским языками. По-русски им говорить совершенно не рекомендуется, немецкий же в Будапеште начала двадцатого века был понятен большей части населения примерно так же, как во времена СССР русский для жителей столицы одной из союзных республик. Остается только испанский язык, якобы родной для обоих - на нем можно говорить в присутствии посторонних, и не выдавать при этом тайн.
        31
        11 ноября 1918 года нашей истории император Карл I сложил полномочия, и уже 12 ноября Национальная ассамблея заявила, что «Немецкая Австрия является демократической республикой» (статья 1) и «…является частью Республики Германия» (статья 2). Позже на плебисците в провинциях Тироль и Зальцбург большинство населения (98 и 99 %) высказалось за объединение с Германией. 22 ноября Национальная ассамблея официально провозгласила, что все немецкие районы Цислейтании подчиняются Германии. Однако против такого объединения выступила Антанта. 10 сентября 1919 года канцлер Карл Реннер подписал Сен-Жерменский мирный договор 1919 года, который был ратифицирован Национальным Собранием 21 октября. Согласно его положениям, название республики было изменено с «Немецкая Австрия» на «Австрия» и любые попытки объединения страны с Германией были запрещены.
        32
        Рокамболь - главный герой цикла авантюрно-уголовных романов XIX века французского писателя Понсона дю Террайя (1829 - 1871); нарицательное имя для авантюриста. Персонаж был настолько популярен среди читателей, что во французском языке появилось используемое и поныне слово «рокамбольный» (rocambolesque), то есть «невероятно-удивительный» или «в стиле Рокамболя». По его собственному признанию, Понсон дю Террай попросту открыл справочник по садоводству и взял из него название la rocambole («лук причесночный»), которое показалось ему достаточно «звонким».
        33
        Приквел и сиквел - литературные термины. Приквел - описание событий, предшествующих основному сюжету, а сиквел - продолжение успешного сюжета, часто бесконечное и от разных авторов.
        34
        Плоскость эклиптики - плоскость обращения Земли вокруг Солнца (плоскость земной орбиты).
        35
        В режиме слежения астрографами за поворотом небесных сфер неподвижные объекты (звезды и туманности) отображаются на фотопластинке точками, а те, что успевают сдвинуться за время экспозиции - тонкими черточками. Чем быстрее движется объект относительно глаза наблюдателя, тем длиннее и тоньше черта на негативе.
        36
        Хоть первый раз эта фраза «засветилась» в кинофильме «Бриллиантовая рука», где контрабандисты разговаривают на вымышленном языке, адмирал Карпенко имеет в виду сталинского главдиверсанта Илью Лисова из романа Владислава Конюшевского «Попытка возврата».
        37
        Так назывались линкоры типа «Нассау» на этапе проектирования.
        38
        Главный штурман.
        39
        Марк?зова л?жа - в устах морского офицера ироничное, фольклорное и просто разговорно-бытовое название Невской губы - части Финского залива от устья Невы до острова Котлин, либо всего Финского залива.
        40
        Использование систем связи, основанных не на геостационарных спутниках (что почти бесполезно в высоких широтах), а на спутниках на высокоэллиптических орбитах, под названиями «Молния» и «Тундра», требует от штурманов умения рассчитывать орбиты этих спутников, а также определять текущее местоположение сателлитов.
        41
        Бинокуляр представляет собой зрительную трубу с призменной оборачивающей системой и широкоугольными окулярами, которые для удобства наблюдения располагаются под углом 60 градусов к ее оптической оси. Увеличение трубы составляет 20 крат, поле зрения - 5 градусов.
        42
        Радиопередатчики и приемники с усилителями на вакуумных радиолампах-триодах были естественным путем изобретены только в 1912 году.
        43
        Башня дураков (нем. Narrenturm, от нем. Narr - сумасшедший, нем. Turm - башня) - старейшая в континентальной Европе больница для душевнобольных, расположенная в Вене.
        44
        По законам небесной механики, в самой дальней точке орбиты (апогее) скорость обращающегося небесного тела минимальна, а в самой ближней (перигее) максимально. Перигей для тунгусской кометы лежал глубоко в пределах атмосферы, а потому на второй оборот ей было не вырваться, несмотря на солидную вроде бы скорость - порядка десяти километров в секунду. Впрочем, значительная часть этой скорости будет растрачена во время баллистического спуска в атмосфере, и только то, что останется, обратится в ярость воздушного взрыва.
        45
        Крупнейший банковский и биржевой кластер Старого Света (и на тот момент всего мира) расположен в Лондоне.
        46
        Или третий, если первым считать цокольный этаж с полуподвальными помещениями.
        47
        На английском языке слова «Турция» и «индюшка» звучат одинаково «Turkey». В американских карикатурах Турцию так и изображали в виде глупого и жирного индюка в феске.
        48
        На таком расстоянии из Вашингтона видимый угловой размер огненного шара взрыва мощностью пятьдесят мегатонн с диаметром в девять километров достигает 1,6 градуса, а солнечный диск на небосклоне виден с угловыми размерами в 2 градуса.
        49
        Видимая угловая ширина полностью раскрывшегося облака 25 градусов, высота 2 градуса, предельная угловая высота подъема «медузы» 10 градусов над линией горизонта.
        50
        На высоте девять-двенадцать километров скорость ветра с господствующим направлением с запада на восток составляет от семидесяти до ста десяти километров. С расстояния в триста тридцать километров так сразу дрейф незаметен, но если сопоставлять положение облака с наземными ориентирами, то станет понятно, что оно ощутимо движется.
        51
        Еще в 1891 году компания AT&T связала города Восточного побережья и Среднего Запада междугородними телефонными линиями.
        52
        Джеймс Гарфилд-младший, сын президента Джеймса Гарфилда-старшего - на тот момент советник Рузвельта и министр внутренних дел.
        53
        Джон Уилки - Директор Секретной службы США в 1898 - 1911 годах (в то время единственной американской спецслужбы).