Сохранить .
Варадеро не будет Евгений Борисович Мисюрин
        Мир и личность. Извечная дилемма, может ли одна личность повлиять на целый мир? Или же история так и скатится к естественному состоянию? Если отправить нашего современника с образцами новейшего вооружения, станками и технологиями, в 1904 год, то изменит ли это исход русско-японской войны, а за ней и всю революционную ситуацию в России? Или время, подобно снежной лавине, обогнёт эту преграду и покатится дальше по своему пути? А если ещё в момент переноса что-то пойдёт не так и путешественник попадёт совсем в другое время и место. И вокруг вместо доблестных моряков окажутся краснокожие индейцы…
        Евгений Мисюрин
        Варадеро не будет
        Для кого даже честь - пустяк, для того и всё прочее ничтожно. (Аристотель)
        Глава 1. Преимущества советского образования
        Тьма. Отсутствие света, тепла, чувств. Нет ни дуновения ветра, ни шороха листьев, ни запахов, ни звуков. А если нет чувств, то есть ли вообще время? Или смерть, это как сон, лежать здесь и в то же время жить в другом месте, в ином мире? А может, попы правы, и каждого за чертой ждёт либо бородатый ключник с книгой грехов, либо рогатые с вилами?
        Мысли в голову лезли неприятные, но чем ещё занять мозг, когда пальцы, можно сказать, сами паяют? А то, что все думы возвращаются к теме смерти, так неудивительно. Сколько ещё ему осталось? Павел Степанович Моторин мельком глянул влево, в полированный лист нержавейки и вздохнул про себя. Семьдесят три. Многие ли знакомые дожили до этого возраста? Из друзей точно никто. Сам держался, непонятно зачем. И так уже, зрение давно не то, да и самих глаз за мешками почти не видно, зубов осталось всего восемь. К тому же суставы каждый день будто выкручивает, особенно если накануне им хоть чуть нагрузки дать.
        А умирать всё одно не хочется. Умирают старики, а какой он старик? Ну и что, что семьдесят три? Всё равно ведь Пашка. Павлом Степановичем его, помнится, только раз в месяц и называли, когда почтальон пенсию приносил. Так и не носят уже пятый год - регистрации нет. Без бумажки ты - букашка.
        - Ну-ка вот сюда тебя, - Павел дрожащими пальцами запихнул-таки ножку непослушного резистора в отверстие и коротко ткнул туда разогретым паяльником.
        Ну как тут умирать, когда вокруг каждый день столько нового? То компьютеры, то умная техника, теперь вот Ардуино это придумали. Это ж можно настоящих роботов строить. Ну, с роботами Пашка, может, и загнул, а вот программируемую подлодку он до ума доведёт.
        Старик нехотя огляделся и улыбнулся. Семьдесят девять кубов, и всё под потолок забито, еле место под столик разгрёб. Этот контейнер уже полгода, как стал для него родным домом. Можно сказать, счастливый случай.
        Моторин тогда подвизался сторожем в воскресной школе. Бесплатно, за постель на топчане, возможность готовить на кухне, и хранить немногочисленные пожитки. Деньги приходилось зарабатывать ремонтом всего на свете, от будильников до ноутбуков. Не сказать, что порядочно зарабатывал, но не голодал. Спасибо настоятелю, не запрещал ему канифолью дымить и железками греметь. Но разве это дело? Тут псалмы распевают, здесь закон божий учат, а рядом он с отвёртками. Да и священники стали намекать, что он, дескать, много за свет накручивает.
        Так что, когда знакомый из гаража сказал, что важный человек ищет ответственного сторожа на охрану сорокафутовика, старик ни минуты не думал. Сразу же согласился, как только узнал, что в контейнере можно будет не только ночевать, но и работать.
        Вот, сидит теперь, радуется. Если ничего не случится, через пару недель будет испытывать подлодку. Пока модель, а там, кто знает, глядишь и сам снова под воду погрузится. Старик поправил лупу в глазу, чуть придвинул лампу, чтобы светила именно туда, куда нужно, и зашарил пальцами в пластиковом контейнере с деталями. Пора было собирать диодный мост.
        Створка контейнера с громким скрипом распахнулась, и внутрь ввалились двое. Первый держал в руках обрез двустволки. Он сразу же ткнул оружием старику в лицо, второй вразвалочку подошёл, по-хозяйски взял со стола рулон серого скотча. Потом подкинул ленту на ладони, будто проверяя вес, и повернулся к напарнику.
        - Смотри, Сёмыч, какой ответственный старикан. Сам для нас изоленту приготовил.
        Первый при произнесении клички дёрнулся, ствол заходил ходуном. Он начал быстро вертеть головой, пытаясь следить одновременно за жертвой и напарником.
        - Ну вот чего ты? - скороговоркой произнёс Сёмыч. - Ты ещё на все гаражи моё имя орать начни. Давай быстрее, не тормози. А то…
        Договорить он не успел, напарник спокойно положил тяжёлую ладонь на его плечо и успокоил:
        - Да что ты менжуешься? Всё пучком будет. Ты же видишь, дедушка старый, к родственникам на свиданку не торопится. Не торопишься ведь?
        Он с усмешкой глянул на Моторина. Старик покачал опущенной головой. Руки его лежали на коленях, сам сидел, откинувшись на спинку простого деревянного стула.
        - Линзу забери, - старик кивнул в сторону налётчика прикрытым окуляром глазом. - Разобью - жалко будет.
        Тот послушно взял прибор и довольно аккуратно уложил его на стол.
        - Молодец, старик, - он похлопал Павла по плечу. - Мы не за твоей лупой пришли. И даже не за залупой.
        Второй коротко и нервно хохотнул, не убирая, впрочем, обреза от лица жертвы. Первый выдвинул из-за стола стул вместе со стариком, свёл его руки сзади и трижды обмотал запястья скотчем. Потом развернул деда лицом к себе, наклонился перед ним и упёрся ладонями в колени.
        - Молодец, старик. Тихо сидишь. Ты вообще не бзди, ничего мы тебе не сделаем. Ну, может, фингал под глазом поставим для достоверности, не больше.
        - Да чё ты с ним возишься, чё ты возишься? - суетился Сёмыч.
        Он не был уверен, что ствол можно убирать, хотя и отошёл назад, почти уткнувшись спиной в стеллаж на противоположной стене.
        - Давай уже выруби этого козла, и погнали, - поторапливал он напарника.
        - Уважай старость, Сёмыч, - философски заметил первый. - Этот старик, может, за тебя, дурака, воевал, а ты вот так с ним.
        - Чё я дурак-то? Ты чего меня, провоцируешь? Провоцируешь, да?
        - Ну а не дурак, так и успокойся. Вон, у деда учись.
        Он снова повернулся к Моторину.
        - Ты, дед, на нас не обижайся. Мы к тебе никаких претензий.
        - Да харе триндеть! - взвился Сёмыч. - Время уходит. Давай уже ищи.
        Он всё-таки положил обрез на стеллаж слева от себя и залез рукой под ящики, которыми было забито не меньше половины контейнера.
        Весь остальной объём занимали листы стали, меди, алюминия разной толщины, толстостенные и тонкостенные трубы, различные провода, что-то непонятное, скрученное в рулоны. Вдоль одной из стен, той, на которую почти опирался спиной дед, один на одном стояли компактные станки. В первый же день Моторин разглядел два токарных, фрезерный, строгальный, пару прессов. Дальше исследовать не полез. Его наняли всё это охранять, а не изучать.
        Первый хмыкнул, извиняясь коротко глянул на старика, и проворчал:
        - Джаст бизнес, мать его.
        Потом отвернулся к противоположной стене и начал выковыривать из-под труб длинный деревянный ящик.
        - Смотри, Сёмыч, - негромко позвал он.
        Напарник дёрнулся, выполз из проёма между ящиками и кинулся к подельнику. Тот отмахнулся рукой.
        - Я говорю, смотри вот, как мы много у пиндосов переняли. Даже этот «джаст бизнес» факаный.
        Сёмыч понял, что его позвали просто так, зло глянул на напарника и прошипел:
        - Работай давай, хорош трепаться.
        И снова забрался между ящиками.
        - А я и работаю, - невозмутимо продолжал первый. - Но ведь сам посуди. Почему-то у Союза пиндосы ничего не взяли. Ни пионеров, ни бесплатные кружки. А мы у них - ого-го. Значит, не такие они и тупые, верно?
        - Верно, хуерно. Давай, ищи. А то будет нам обоим, - нервно прервал Сёмыч.
        Моторин слушал их перепалку вполуха. Какие-то неправильные бандиты. Нормальный налётчик что в первую голову сделает? Сторожа завалит. Ни мешать никто не будет, ни свидетелей не останется. А эти его зачем-то в живых оставили. Да ещё и связали одни руки. Большая ошибка…
        С этими мыслями он вытянул пальцы назад и нашарил на станине зубчатый диск по дереву. Он сам только сегодня снял его с болгарки. Хрустя суставами и шипя про себя от боли в вывернутых пальцах, Павел разодрал хорошо отточенными зубьями скотч и освободил руки. Пока второй под ящиками…
        В этот момент Сёмыч выбрался наружу и стал яростно отряхивать джинсы от пыли. Потом зачем-то взял в руки обрез и… стал самозабвенно чесать им спину. Моторин едва рот не открыл от удивления.
        Сейчас оба стояли рядышком и не смотрели на него. Старик пошарил по станине в тщетной надежде, но второго диска для пилы там не оказалось. Только обычный, лазерный компакт-диск со старыми советскими фильмами. Однако, хоть что-то, подумал Моторин и резко выбросил обе руки вперёд.
        Самым опасным был не тот, что с обрезом. Этот дурак и трус. Он выпустит оба заряда в первую секунду и куда попало, а потом попытается сбежать. А вот второй… В каждом его движении сквозила сила, уверенность и опыт. Поэтому надо сконцентрироваться, наплевать на боль в напрягшихся связках, на то, что в глазах уже темнеет, теперь задержать дыхание, чтобы глазомер не подвёл, и…
        Зубчатый металлический диск ударил главного точно в переносицу. Бандит резко откинул голову назад, пытаясь уйти, гулко тюкнулся затылком о тяжёлый металлический стеллаж, и осел на пол. Кровь тут же залила ему всё лицо, а пила со звоном упала на пол.
        Пластиковый диск шарахнул Сёмыча в лоб так, что тот на мгновение опешил. Но всё равно повел себя именно, как и думал старик. Тут же вскинул обрез и по замкнутому пространству контейнера громом прокатились два почти одновременных выстрела. По стене и станкам забарабанила дробь.
        Моторин в этот момент уже падал на спину вместе со стулом. Со стороны кажется, что можно отбить затылок, спину, почки. Но на самом деле это совсем не больно. Надо только правильно падать. Держаться за стул, прижимать к нему позвоночник поплотнее и чуть наклонить голову вперёд. Полное ощущение, что после такого человек ещё долго не встанет, но на деле…
        Старик рывком завалился на бок, зашипев при этом от выстрела боли в пояснице, резким движением швырнул стул в Сёмыча. Не попал, тот уже отшвырнул обрез и рванул в сторону выхода, когда спинка ударила его по ногам. Удачно. Бандит запнулся и растянулся на животе, звонко шлёпнув ладонями об пол. Голова его была как раз за порогом.
        Моторин встал, схватил скотч, ловко и надёжно спеленал обоим руки и ноги, после чего посадил бандитов на пол. Сам сел напротив. Сердце колотило, дыхания не хватало, на лбу обильно выступила испарина. Павел вытянул перед собой руку. Дрожит. Правильно, не в его годы такими упражнениями заниматься. Да и сноровка давно не та. Грудь внезапно сдавила резкая боль, в глазах потемнело, старик откинулся на стенку и принялся ровно и глубоко дышать, убирая давно знакомые неприятные симптомы.
        Через какое-то время белые круги перед глазами исчезли, в лёгкие начал, наконец, в нужных количествах поступать кислород. Грудь отпустило и перестало закручивать внутрь. Павел открыл глаза и печально улыбнулся. Спёкся Пашка Моторин. И на две минуты его не хватило. Он с усталой усмешкой глянул на налётчиков. Те не сводили с деда изумлённых глаз.
        - Дед, ты кто?
        Это спросил первый. Моторин так ни разу и не услышал его имени.
        Две пары глаз с изумлением глядели на Павла. Старик открыл рот, облизнул шершавым языком губы, пару раз сглотнул, чтобы слюна смочила пересохшее от напряжения горло, и хрипло ответил:
        - Юный пионер. А диски кидать научился в бесплатном кружке.
        Он тяжело, помогая себе трясущимися руками, встал, и тут же схватился за стеллаж. Ноги дрожали и норовили сложиться в коленях. Моторин сделал неверный шаг, схватил со стола блистер с таблетками, судорожно вытряс пару на ладонь, закинул в рот. Потом запил холодным настоем ромашки, кипрея и шиповника из термоса. Через час возмутятся изношенные суставы, а сейчас ещё можно поставить стул на место, сесть и расслабиться.
        Тяжёлый вздох, пристальный взгляд на налётчиков. Первый смотрит спокойно, но во взгляде сквозит готовность к броску. Если удастся разрезать липкую ленту, Моторину каюк. На этот раз фактор внезапности не сработает. Лицо бандита залито кровью, она лежит на веках, нос весь красный и опухший, щёки покрыты темнеющими потёками. Неплохо ему прилетело.
        Второй ёрзает, то ли пытается найти положение поудобнее, то и хочет разрезать путы. На щеке небольшая царапина от диска. Сёмыч… Чего же ты так боишься, Сёмыч? И вообще, зачем вы пришли?
        - А что вы хоть искали, молодёжь? - голос уже почти пришёл в норму.
        Ещё пару глотков отвара из термоса и Павел почти в норме. Тело заболит чуть позже, когда совсем вымоется из крови адреналин. А пока можно и побеседовать.
        - Какая тебе разница, старик? - взвивается Сёмыч. - Давай, зови ментов. И хана тебе, старый, тогда. Скажем, что ты нас похитил, пытал. Нас двое, ты один. Не отмажешься.
        Бандит говорил торопливо, надеясь потоком слов убедить собеседника. Так обычно делают, когда сами не верят в свою ложь.
        - Волыны у тебя здесь лежат, старый, - неторопливо ответил первый. - Так что ментов звать не советую. Тут Сёмыч прав, тебе же хуже будет.
        Он повёл плечами, будто разминая затёкшие плечи, но на самом деле демонстрируя силу. Кто бы спорил, силён.
        - Так что такое моё предложение, старик…
        Сёмыч заткнулся и как-то скрылся в тени подельника. А тот наоборот, приподнял голову и смотрел прямо в глаза Моторину.
        - Ты нас развязываешь, и мы уходим. Чтобы не боялся, можешь забрать обрез. Но советую сразу после нашего ухода его выкинуть. Так что и мы не в накладе, и ты ничего не потерял. Как тебе такое предложение?
        Старик откинул спину на стул, спокойно ответил на взгляд связанного бандита, и уже нормальным, восстановившимся голосом ответил:
        - Это не мне решать, посоветоваться надо.
        Он запустил руку под стол и взял с системного блока мобильник. Гудок пошёл через несколько секунд после набора номера, и сразу же снаружи раздалась трель звонка. А ещё через секунду, с простым, кнопочным, телефоном в руке, в контейнер вошёл холёный мужчина средних лет с намечающимся животом, который уже не мог скрыть дорогой пиджак.
        Он мгновенно оценил диспозицию, лицо его растянулось в довольной улыбке. Хозяин подошёл к сторожу и протянул ему руку.
        - Рад, что у вас всё получилось. Теперь мы можем поговорить.
        Глава 2. Научная теория в бизнесе
        Моторин сидел в мягком кожаном кресле на колёсиках и не знал, как себя вести. Он внимательно оглядел кабинет, пытаясь понять, кто же такой, его владелец. Обычно по интерьеру сразу становится видна сущность хозяина, но не в этом случае. В помещении не за что было уцепиться взгляду. Ни тебе роскошной мебели времён Людовика какого-нибудь, ни фарфоровых ваз династии Дзынь, ни даже гамбсовских стульев. Что удивительно, книжных шкафов, и тех не было.
        Пустое помещение со стенами, оклеенными светлыми обоями в шотландскую клетку. Длинный стол с десятком одинаковых кресел, в его торце второй, вершиной буквы «Т». За ним почти такое же сидячее место, но в отличие от остальных не чёрное, а бежевое.
        За спинкой кресла на стене физическая карта мира и политическая карта России, над ними неизменный портрет президента. Перед местом владельца кабинета - огромный монитор, пара новеньких, но пыльных, стационарных телефонов, а на пустой противоположной стене огромный белый экран. На редкость безликое помещение.
        Беззвучно отворилась сливающаяся со стеной оклеенная обоями боковая дверь и перед Моториным возник сам хозяин. Он привычно опустился в бежевое кресло и с улыбкой уставился на гостя.
        - Надеюсь, вы на меня не в обиде, Павел Степанович, за это небольшое криминальное представление, - профессионально дружелюбным голосом начал он. - Но мне необходимо было убедиться, что вы полностью подходите для моего проекта.
        Сиротин Серафим Викторович, пятьдесят два года, кандидат физико-математических наук, всплыли в голове Моторина данные. Так он полгода назад и представился. Вот только никогда раньше Павел не видел, чтобы простой кандидат наук имел свой кабинет, да ещё и не в институте, а в модном офисном центре. Возможно, стоило спросить, что за проект имеет в виду господин Сиротин, но глянув на ехидную ухмылку оппонента, старик передумал. Не нужно торопиться, сам всё скажет.
        - Как вы себя чувствуете, Павел Степанович? Всё-таки уложить двоих бандитов в вашем возрасте непросто даже для бывшего боевого пловца.
        Паша неопределённо повертел перед собой открытой ладонью, но ничего не сказал.
        - Я так и думал. Даже если вы всю жизнь старались держать себя в форме, годы всё равно возьмут своё. Одышка, сердце, сосуды. Ещё и суставы, верно?
        Моторин молча кивнул. Ему было непонятно, к чему клонит этот пройдоха от науки. И зачем он говорит очевидные, но заведомо неприятные собеседнику вещи. Это раздражает.
        - Я бы посмотрел на вас лет через двадцать, - не выдержал старик.
        - Увы, не выйдет, - невозмутимо продолжил Сиротин. - Вам сколько осталось, как вы думаете? Год, два? При самом внимательном уходе за собой не больше пяти.
        - Зачем вы мне всё это говорите? Вы привезли меня сюда, чтобы издеваться над старостью? - взвился Моторин. Он уже готов был кинуться на владельца кабинета.
        - Ни в коем случае, - замахал руками кандидат наук. - Наоборот, я хотел предложить вам участие в проекте, который как раз и позволит увидеть, как я буду выглядеть через двадцать лет.
        Он всё с той же усмешкой глядел в непонимающее лицо старика. Моторин заметно злился. Ещё бы. Привезли непонятно куда, перед этим устроили спектакль с налётом. Да и безмятежная работа в сорокафутовом контейнере, похоже, накрылась медной каляброй. А теперь участие в сомнительной афере, о которой к тому же не сказано ни слова.
        - Я могу идти? - сухо спросил старик.
        На мгновение хозяин кабинета потерял свою ехидную улыбочку, но тут же взял себя в руки.
        - А куда вы собрались, Павел Степанович? В контейнере вам больше делать нечего, а другого жилья у вас нет. Собираетесь тянуть свой век на лавочке в парке? Я же не просто так вам всё это предлагаю. Я хочу, чтобы вы имели все полагающиеся гражданину права. Пенсию, жильё, должность в моей лаборатории.
        Сиротин обвёл рукой кабинет. На взгляд Моторина это не очень походило на лабораторию. Да и какую должность он мог предложить? Охранника? Старик встал со стула и сделал шаг к двери. Колени тут же возразили - суставы откликнулись на недавнюю нагрузку острой болью. В глазах потемнело, снова рывком скрутило внутрь грудную клетку. Павел нехотя опустился обратно в кресло. Стоило посидеть ещё немного, хотя бы до тех пор, пока не отпустит сердце.
        - Выпейте, - в руке Сиротина непонятно, откуда появился стакан с водой и таблетка.
        Старик неосознанно взял лекарство, привычным жестом закинул в рот, и тут же запил глотком воды. По пищеводу прокатилась холодная волна, частично смывая острую боль в груди. Павел большими глотками допил всю воду. Стало чуть полегче.
        - Я не желаю вам зла. Павел Степанович. Наоборот, я хочу, чтобы вы помогли мне, я помог вам, а вместе мы, возможно, помогли России.
        - Из меня сейчас помощник, да…
        - Что нужно для изготовления бездымного пороха? - прервал старика Сиротин.
        - Кислоты и хлопок, - машинально ответил тот.
        - А вы можете сделать радиоуправляемую торпеду?
        - При наличии деталей и инструмента, могу.
        - А таблицу стрельбы сто пятидесяти двухмиллиметрового орудия помните?
        Старик кивнул, удивлённо хлопая глазами на Сиротина. Зачем он всё это спрашивает?
        - Вот вы удивляетесь, Павел Степанович, а зря. Я ведь говорил вам про лабораторию, но так и не сказал, чем она занимается. Да вы словам и не поверили бы, так что я лучше покажу.
        Он поёрзал мышкой по столешнице, что-то нажал на клавиатуре, и на окна опустились плотные тёмно-бордовые шторы. Свет в кабинете плавно, как в кинозале, притух, а прямо над головой Сиротина загорелся яркий глазок проектора.
        Фильм шёл недолго, но оставил неоднозначное впечатление. Началось всё с того, что однажды в лаборатории Сиротина возникла папка. Появилась прямо на столе у Серафима Викторовича. Сначала он ничего не понял, но стоило углубиться в расчёты, которые оказались в бумагах, как это перевернуло всю его жизнь. Как оказалось, папку прислал он сам. Через год положил все расчёты на платформу лично сконструированной машины и отправил себе же, но на год назад.
        Больше месяца ушло только на проверку теоретической части, затем на создание лабораторной модели темпорального эжектора. А потом полтора месяца прибор никак не хотел отправлять ту же самую папку в то же самое время. Это повлекло за собой новые вопросы и новые исследования. Как оказалось, перебросить материальное тело можно лишь в ключевых временных точках и только в определённые даты.
        - Время по своей природе не линейно. Оно движется волнообразно, причём длина волн всё время уменьшается. Представьте себе синусоиду, - вдохновенно пояснял Сиротин. Было заметно, что этот предмет он готов обсуждать часами. - Так вот абсцисса - это наше линейное время, которое измеряется часами. А сама волна - время реальное, так сказать то, которое проживает наш мир. И перескочить мы можем только в те точки, которые пересекают ось абсцисс. По аналогии с обычными колебаниями я назвал их нулевыми точками. Частота времени постоянно увеличивается, это замечают даже далёкие от физики люди. Скорость жизни растёт, а соответственно, точек пересечения становится больше.
        - И какая вас интересует? - прервал лектора старик. Кажется, он начал что-то понимать.
        - О! - Сиротин поднял указательный палец. - Интересных для нас точек несколько. Но самой важной из ближайших я полагаю лишь одну.
        - И вы хотите послать меня с современным опытом в моё же молодое тело?
        - Хорошая идея, Павел Степанович. - довольно улыбнулся физик. - Но увы, неосуществимая. Да и ни к чему нам это.
        - Тогда? - сам того не заметив, Павел заинтересовался идеей.
        Ведь по здравому рассуждению, ни для чего больше он Сиротину не нужен. Взять с нищего старика нечего, жить тоже осталось немного, но зато, при удаче, он совершит настоящее путешествие во времени. Несмотря на возраст, Павел Степанович Моторин до сих пор интересовался новостями техники, поэтому шанс прыгнуть на несколько лет назад его очень заинтересовал.
        - Тогда… - отзеркалил вопрос Серафим Викторович. - Скажите, вы помните своего прадеда?
        - Ну да. Мы тогда в колхозе жили, сразу после войны. Он вернулся с фронта без ноги, но ещё много лет работал наравне со всеми.
        - Он был из крестьян?
        Старик кивнул.
        - А мой из придворных. Камергер её императорского величества. Так что деду пришлось назваться сиротой, чтобы не расстреляли. Вот такая печальная история. Не для меня печальная, для всей страны.
        - И вы хотите?..
        - Да, Павел Степанович. Одна из ключевых точек расположена в тысяча девятьсот четвёртом году. Аккурат двадцать пятого февраля и в десяти километрах от современного города Далянь.
        - К стыду своему, мне эта дата и место ничего не говорят.
        - Сама эта дата ничего не значит, - продолжал любимую тему Сиротин. - А вот восьмого марта в Порт-Артур, который сейчас называется Далянь, прибывает кораблестроитель Кутейников. Как вы думаете, что будет, если инженер Моторин поделится с ним некоторыми технологиями и материалами?
        - Но что нам даст победа в этой войне? Насколько мне известно, она уже ничего не решала.
        - Вы не правы! Не правы, Павел Степанович! - физик не на шутку распалился. - Именно поражение в войне с Японией привело к развитию революционной ситуации в Российской империи. Именно этот позор повлёк за собой и бунт пятого года, и реформы, и в конце концов, кровавую революцию.
        Старик опустился в кресло. Он долго молчал, потом пристально посмотрел на Сиротина.
        - Вы ведь ещё не испытывали свою установку на людях? - подозрительно спросил он.
        Хозяин кабинета долго ёрзал мышкой по столу, не глядя на гостя, потом махнул рукой в сторону экрана.
        - Вот, - тихо произнёс он, не поднимая глаза.
        Следующий фильм описывал отправку в прошлое лабораторных мышей. Как оказалось, перенос положительно влияет на их здоровье и самочувствие. Даже старые, двухлетние особи при отправке более, чем на сутки, полностью восстанавливали здоровье, способность к воспроизведению потомства, и продолжительность их жизни порой удваивалась.
        - А люди? - не сдавался Моторин.
        Сиротин не отвечал. Он нервно барабанил пальцами по столу, пристально глядя в экран компьютера. И тогда старик понял.
        Опыты на людях ещё не проводились. Предпосылки хороши, но добровольцев не нашли. А он подходит под это по всем статьям. Жить Пашке Моторину осталось недолго, а в случае успешного переноса есть шанс вернуть молодость, пусть даже частично. Ну и кроме того, если опыт не удастся, то его никто не хватится.
        Чувствовать себя подопытным кроликом было очень неприятно, но в сознание всё более настойчиво стучала мысль о том, что появился шанс не только слетать в прошлое, но и может быть восстановить здоровье. Вот только что он будет делать потом, когда эксперимент закончится?
        - Вы говорили, что это на месяц, - напомнил он Сиротину. - Но так и не сказали, как я вернусь обратно.
        На этот раз хозяин кабинета посмотрел на гостя открытым, радостным взглядом. Видимо, этот вопрос был решён.
        - Совершенно верно, Павел Степанович, - с улыбкой сказал он. - В контейнере установлен маячок, который позволит отслеживать ваше положение не только во времени, но и в пространстве. Именно с помощью него мы выдернем контейнер обратно. Главное, чтобы вы в нужный момент были внутри. Я планирую, что на операцию нам достаточно месяца.
        - Трёх, - коротко поправил Моторин.
        - Почему?
        - Если там будет этот коробейник, то дай нам бог за три месяца уложиться. Пока разъясню, пока модель соберём, испытаем. Ну, а если историки ошиблись, и он приехал позже, или вообще в Москве остался, то мне придётся всё самому. А это займёт никак не меньше времени.
        - Но три не получится! - несколько испуганно возразил Сиротин. - Следующая ключевая точка только через год.
        - Год, так год, - не стал спорить Моторин. - Если здоровье поправится, то почему бы нет? Поживу там, глядишь, нашим на фронте чем помогу.
        Глава 3. Люди - не мыши
        Моторин сидел на надувном матрасе возле ворот контейнера и смотрел на суетящегося над порогом Сиротина. Состояние было как перед первым погружением. Вроде бы всё предусмотрено, но в руках дрожь от волнения, в голове сами собой возникают пункты, которые следует не забыть, сердце колотится так, что отдаёт в ушах. И что-то ещё, что следовало сделать, но оно совершенно вылетело из головы.
        Старик повернулся к физику и спросил то, что давно хотел, но забыл за ворохом свалившейся информации.
        - Серафим Викторович, а чем ваша лаборатория занималась до временных разработок?
        - Ох, Павел Степанович, я совсем запамятовал, - он выпрямился и залез во внутренний карман пиджака.
        Порылся и достал оттуда обычную на вид батарейку несколько туалетной маркировки «АА».
        - Вот! - гордо произнёс он.
        Понятно, что обычный аккумулятор не вызвал бы в лице кандидата наук такой вспышки гордости, поэтому Павел взял изделие в руку, внимательно осмотрел. Хорошо бы очки, но и без них видно, что наклейка выполнена кустарно, на обычном принтере, содержит сведения об изготовителе - «ООО Грабат», вольтаж, два и три десятых, и ёмкость. Здесь глаза старика полезли на лоб, потому что либо в маркировку закралась ошибка, либо эта мелочь действительно выдаёт целый киловатт.
        - Как? - только и спросил он.
        - Испанская разработка. Графен. Они представили её ещё в пятнадцатом году, тогда же началась распродажа участия в проекте. Подключились, как обычно, китайцы, немцы, ну и России достался небольшой участок. Так что технологии были переданы в нашу лабораторию, ну, а мы их немного доработали под бытовые нужды. Двадцать таких батареек сейчас могут заменить обычный автомобильный аккумулятор. Опять же, время зарядки у этой игрушки всего три минуты.
        - На весь киловатт?
        - Абсолютно. Я, Павел Степанович, положил вам почти весь наработанный запас изделий и спецификацию к ним.
        - Сколько? - голос от возбуждения хрипел.
        - Триста одиннадцать штук. Больше, увы, нет.
        Старик помолчал, потом с надеждой спросил:
        - Как вы думаете, получится изготовить подобное в реалиях начала двадцатого века?
        - Очень сомневаюсь. - Сиротин покачал головой, но в глазах его светилась гордость.
        - Жаль. Можно было сконструировать полностью электрическую подлодку с неплохим запасом автономности, если бы удалось собрать хотя бы тысячу таких аккумуляторов.
        - Увы, Павел Степанович, увы. Мы и так можем выдавать не больше двух единиц продукта в день. А у нас ведь ещё и заказы. Так что постарайтесь уложиться в рамки существующего. Вы опись содержимого уже прочли?
        - Только просмотрел. К сожалению, на детальное изучение не хватило времени, уж больно всего много.
        - Значит, первым делом её и изучите, - Сиротин потёр ладони и с азартом посмотрел на Моторина. - Ну? Готовы?
        - Запускай, боярин, свою бесовскую машину, - фразой из фильма ответил старик и махнул рукой.
        - Тогда я вас запираю, Павел Степанович. Не забудьте, ворот - вот он, в нижней части.
        Физик подёргал примитивный металлический запор в виде поворотного засова с приваренной металлической дверной ручкой и снова посмотрел на Павла.
        - И не волнуйтесь. Всё будет хорошо, и через год я вас заберу. Таймер я уже взвёл, а теперь, до свидания.
        Он ещё секунду переминался с ноги на ногу, то ли не решаясь обнять старика, то ли оттягивая до последнего момент выхода из контейнера. Наконец, перешагнул порог, задвинул обе створки и со страшным скрипом завернул запор. Моторин остался один.
        Павел оглядел ставший за полгода привычным контейнер, улёгся на надувной матрас, как советовал физик, и постарался выбросить из головы все мысли. Снаружи раздался лёгкий гул, понемногу повышающий тональность, тяжёлый сорокафутовик завибрировал, сначала незаметно, но всё больше набирая амплитуду, наконец, раздался звук лопнувшей автомобильной рессоры и всё мгновенно стихло.
        Не было ни движения, ни звука, само время и то не ощущалось. Изменилось освещение. Тусклая лампочка под потолком вместо мягкого жёлтого сменила частоту на режущий глаза синий свет. Старик с ужасом почувствовал, что даже его вес стал иным. Теперь тело весило не меньше тонны. Даже пошевелить пальцем он теперь не мог. Веки, и те не двигались, и глаза сразу же начало безбожно щипать. А ещё через секунду Моторин понял, что он не дышит. А когда прислушался к собственным ощущениям, заметил, что и сердце не бьётся.
        Жаль, что я не пережил переноса, печально подумал старик. Или уже не старик? Интересно, после смерти возраст сохраняется, или каждый получает возможность выбрать себе любой подходящий?
        Павел осознал, что в теле у него ничего не болит, но и пошевелить он не может даже глазами. Более того, взгляд, так ни на чём и не сфокусированный, остался направлен в неопределённую точку пространства, охватывая лишь нечёткие образы стоящих у стены станков, задней ножки стула, лампочки над входом, и чего-то непонятного, неизвестно как висящего над порогом. Через какое-то неопределённое время Моторин понял, что это зависшая в воздухе неподвижно бумажка.
        И тут всё кончилось. Раздался глухой удар, и голова старика по инерции провалилась в гулкое нутро матраса, а тело подпрыгнуло, спружинив. Листок бумаги завершил свой изломанный полёт и опустился на пол, а трубы в дальнем конце контейнера отметили окончание путешествия дружным негромким звоном.
        Вновь появилось чувство тяжести, где-то снаружи послышались еле различимые звуки, лампочка вновь светила уютным жёлтым светом. Тело снова дало о себе знать лёгким прострелом в печени, ускоренным пульсом и дыханием. Глаза долго не могли проморгаться.
        Живой. Моторин кое-как поднялся на четвереньки и в несколько приёмов отвернул запор на двери. Внутрь тут же ворвался свежий, пахнущий лесом, воздух, послышался оглушительный птичий крик, а в глаза ударило ослепительное летнее солнце.
        Это было последнее, что запомнил старик, потому что в следующее мгновение он уже жалел, что перенёс путешествие во времени, а не умер так тихо и безболезненно по пути. Сначала скрутило сердце. Оно рвалось из груди, поднимая частоту биения до отсечки, а грудная клетка сворачивалась внутрь, стараясь удержать на месте непослушный мотор. Каждый удар отдавался молотом в голове, ушах, ногах, животе. Потом в хор включилась партия печени и Павел скрутился в другом направлении, стараясь ладонями удержать от боли рвущийся в клочья орган. Но вместе с печенью начали ныть почки, поджелудочная, о существовании которой старик до сих пор не догадывался. Затем огнём разгорелись лёгкие, а в жилы кто-то запустил вместо крови жидкий свинец.
        Моторин кричал, не в силах терпеть охватившую всё тело боль, но голос тоже подвёл, связки выдавали какой-то нечеловеческий скрип. Из носа потекли сопли, из глаз слёзы, из ушей, кажется, тоже начала сочиться какая-то гадость. Старик катался по надувному матрасу, не в силах оставаться на месте хотя бы секунду, пытаясь найти положение, в котором было бы терпимо чувствовать этот ужас. Но такое положение никак не находилось. Болело всё тело, начиная от пяток, до, кажется, корней волос.
        Зудели и ныли глаза, норовя выскочить из орбит. Разрывалось на куски лицо, чего вообще никогда в жизни не было. Давала о себе знать каждая мышца и каждый сустав. В животе вообще наблюдалось несколько очагов боли, она накладывалась на круговорот кишок… Моторина вырвало. Потом ещё раз. Он лежал в луже рвоты лицом, не в силах даже сдвинуться.
        С этого момента в организме будто прорвало плотину. Чих, кашель, рвота, пот выносили свои отходы из измученного тела. Через минуту к ним подключились другие органы. Старик впервые с годовалого возраста обделался, причём несколько раз подряд. Если добавить к этим ощущениям обильно сочащийся сквозь поры пот, нескончаемую слюну, боль, пронзающую при каждом малейшем движении, да и без такового…
        Сколько продолжалась эта мука, старик не знал. Кричать он уже не мог, оставалось лишь скрипеть зубами. Но предатели зубы от такой нагрузки повылетали в первую же минуту, а может час. А может вообще вечность. Сколько времени он терпел это состояние, Моторин не представлял. Мысли в голове возникали обрывками и пропадали до того, как он успевал их полностью понять.
        Наконец, не вынеся муки, Павел Степанович потерял сознание.
        Очнулся Моторин от невыносимого голода и жажды. Но как только открыл глаза, в нос ударила жуткая вонь. Павел одним прыжком вылетел из контейнера, с гулким стуком распахнув по пути тяжёлую створку, и его тут же скрутил приступ рвоты.
        Ещё бы, печально подумал старик. Меня же несло изо всех технологических отверстий. Надо бы помыться. Там где-то была пара пятилитровок с водой. В этот момент в ушах послышался плеск недалёкого ручья. Стоп! Зачем пятилитровки? Это же начало двадцатого века. Экология. Вода чистая. Лучше всего будет вымыться в ручье. Моторин мгновенно сбросил стоящую колом изгаженную одежду и голышом рванул в сторону воды.
        Бежалось легко, как раньше. Наверное, местный воздух оказал своё целительное воздействие, но Павел пробежал двести метров по редкому лесу за какие-то секунды. Наконец, впереди блеснул в лунном свете поток, и Моторин с размаха бросился в воду. На лету мелькнула мысль, что он может попасть на корягу, удариться головой о камень, но через мгновение тело погрузилось в нирвану обжигающе холодной воды.
        Смыть с себя грязь и нечистоты, почувствовать, наконец, чистую воду всеми порами отмытого тела, лечь, расслабиться, и ощутить приливающую к мышцам силу. Какое блаженство. Старик пролежал в потоке не меньше получаса, выставив наружу только лицо. Наконец, поднялся, с удовлетворением отметил, что все неприятные ощущения, мучившие его неизвестно какое, но невероятно долгое, время, бесследно прошли, и легко, пружинящим шагом, вышел на берег. Оставался ещё один момент. Выстирать одежду, вымыть надувной матрас и провести приборку в контейнере.
        К утру всё было сделано, одежда развешена сушиться, матрас приколот за резиновые проушины веточками, чтобы не сдуло ветром. Сам же хронопутешественник нашёл в свете восходящего солнца десяток сухих дубовых веток, развёл небольшой костёр и теперь варил в походном котелке макароны по-флотски с консервированной тушёнкой. На душе было легко.
        Макароны кончились внезапно. Казалось бы, вот только что взял алюминиевую ложку и начал есть, как заметил, что скребёт уже по донышку. И не сказать, что голод полностью утолил. Моторин подхватил котелок и рванул в сторону ручья. Из второй банки следовало сварить шулюм. А пока нехитрая еда будет готовиться, определить свои координаты. Теоретически они должны примерно равняться тридцати девяти градусам северной широты и около ста двадцати одного градуса восточной долготы. Точно, с минутами, всё записано в ноутбуке, и когда старик вычислит точное место попадания, останется только спускаться на юго-восток, к людям. К нашим, русским людям.
        В начале прошлого века, как ни странно, над планетой не кружилось ни одного спутника, так что навигатор ничем помочь бы не смог. Оставалось вычислять по старинке, но Моторин был к этому готов. Секстан установлен строго горизонтально, место выхода солнца заботливо отмечено чертой на земле, солнечные часы, а точнее, ветка, торчащая вертикально вверх, на всякий случай воткнута в грунт. Выходит, не далее, как завтра, широта будет более или менее определена. Ну, а ночью, по звёздам, можно будет высчитать и долготу.
        Хорошо, что точно известна дата и время появления. Часы заранее выверены, а значит, можно не сомневаться, что солнце встало ровно в шесть часов, двадцать минут.
        Следующие два дня и две ночи Павел Степанович посвятил измерениям координат, а последующие за ними три - проверке и перепроверке. Измерения, таблицы, карты звёздного неба, расчёты, и снова, измерения, таблицы, карты, расчёты… По всему выходило, что либо приборы врут, либо Земля за сотню лет изменила не только свой наклон, но и положение в пространстве, либо он попал немного не туда. Ну, как немного… Вместо юго-востока Азии звёзды уверенно показывали Северную Америку. Правда, тоже юго-восток. Где-то в районе штата Теннесси, если верить заложенным в ноутбук картам.
        Только убедившись, что находится совсем не там, куда направлялся, Павел Степанович Моторин позволил себе отвлечься. Следовало хорошенько обдумать ситуацию и решить, что же делать дальше. Так что старик заварил себе любимого чая из ромашки, шиповника и кипрея, сел за ставший привычным рабочий стол, и впервые за последние дни бездумно посмотрел куда-то вперёд, ни на чём особенно не фокусируясь.
        Но тут же напрягся. В контейнере явно был кто-то ещё. Прямо на Моторина с листа полированной нержавейки смотрел смутно знакомый молодой человек. Чёрные, чуть вьющиеся короткие волосы, лёгкая небритость, тёмной вуалью закрывающая широкие скулы и квадратный подбородок… Где-то он уже видел это лицо. В памяти возник запах хозяйственного мыла и пасты ГОИ, звук бритвы, скользящей по кожаному ремню… Точно. Это лицо он видел множество раз в зеркале, когда брился перед утренними построениями. Всё-таки получилось!
        Только сейчас старик… хотя какой уже старик? Снова молодой человек! Так вот, только сейчас Пашка Моторин сообразил, что давно уже у него ничего не болит, сквозь пустые дёсны, как в детстве, пробиваются новые крепкие зубы, а глаза видят настолько чётко, что он легко может сосчитать количество лапок у сидящей в двух метрах от него мухи. Ручей, вспомнил Моторин. Мне по звуку казалось, что он метрах в десяти, а бежать пришлось не меньше двухсот. Значит, и слух пришёл в норму.
        - Ну, спасибо тебе, Сиротин, - со счастливой улыбкой сказал бывший старик.
        Глава 4. Голь на выдумку хитра
        Следующую неделю Павел Степанович в основном ел. Точнее, не ел, а Жрал. Вот так, с большой буквы. Организм в процессе преобразования сжёг не только все жировые запасы, но и изрядно подточил мышечную массу, и так невеликую у бывшего старика.
        Глядя в лист полированной нержавейки, заменявшей зеркало, Моторин теперь видел, как он сам утверждал, «дистрофана». Вес упал до сорока одного кило, рёбра, таз, и ключицы торчали так, что можно было изучать анатомию, основным элементом ног были узловатые коленки, непропорционально большие по сравнению с тощими бёдрами и голенями, и огромные, широкие лапы. Для восполнения массы организм просил пищи. Постоянно.
        Так что день начинался с дежурного бутерброда с тушёнкой. После первого завтрака Моторин бежал заниматься. Теперь, в молодом состоянии, даже остаток мышц выполнял силовые упражнения лучше, чем в прошлом, старом виде. Но вот растяжка пропала напрочь.
        Поэтому Пашка хватал пару камней килограммов по пять и нёсся с ними по пересечённой лесной местности десять километров. Затем полноценная тренировка на растяжку и работу всех групп мышц по очереди, водные процедуры в холодном ручье, и наконец, долгожданный второй, плотный, завтрак.
        Первым из кулинарного марафона выбыл хлеб. Банально заплесневел. Из десяти взятых с собой буханок удалось съесть только шесть. Остальные пропитались сине-зелёными грибами и стали пригодны только для добычи пенициллина. Выкидывать их Павел не стал, но и травиться пропавшим продуктом тоже не решился.
        Следующей с дистанции сошла вермишель. Моторин раньше не представлял, что можно за неделю умять десять кило макарон. Раньше, в пожилом возрасте, этого количества вполне хватило бы как минимум на полгода. А тут, бухнул в котелок, тушёнки намешал, глядишь, и нет ничего. А сам, как и не ел.
        Кстати, тушёнка тоже приелась. Всё чаще в своих фантазиях вновь молодой Пашка видел исходящий соком жареный кусок мяса. Небольшой, килограмма на три. Или на пять.
        Так что неудивительно, что, заметив при очередной пробежке оленя, первые мысли его были на тему шашлыка.
        Моторин нёсся по лесу, легко огибая огромные, в три обхвата дубы. Затем бросил камни и рывком разогнался, толкнулся стопой о комель на высоте метра, прыжок, схватился за ветку, та даже не шевельнулась под его массой, раскачался, бросок, приземлился на ствол, присед в полёте, снова прыжок, и вот он уже стоит на толстой развилке метрах в трёх над землёй. Эдакий лесной паркур.
        А под деревом удивлённо глядит на прыгуна коричневый в белых пятнах, лопоухий безрогий олень. Жуёт себе что-то, поводя в стороны бурым, ноздреватым носом. Моргнул пару раз чёрными пышными ресницами, тряхнул головой, и унёсся в чащу. И прибить-то его нечем.
        Сначала Моторин собирался сделать для охоты копьё. Даже нашёл подходящую палку, целый день кидал её в цель, нарабатывая меткость. Но уверенное поражение можно было обеспечить не далее, чем на пятнадцати метрах. Ходовые испытания показали, что настолько беспечные звери в лесу не водились. Зато из копья получились отличные дрова для костра.
        Следующей задумкой был лук. А что? Оружие, можно сказать, проверенное веками. Вот только для него пришлось долго искать подходящую древесину. А когда можжевеловая ветка почти в человеческий рост, наконец, нашлась, оказалось, что её ещё надо пару дней сушить, причём, в тени, не под прямыми солнечными лучами, вырезать, кипятить, сгибать, шлифовать… А ещё стрелы. Найти прямые ветки подходящей длины и толщины не получилось, и Пашка просто привязал к десятку подходящих метровых веточек груз, повесил их вертикально сушиться над углями. Через пару часов боезапас был пригоден к доработке.
        Проще всего оказалось с тетивой. В контейнере хранилась толстая леска, двухмиллиметровка. Неизвестно, на какую рыбу рассчитывал Сиротин, но килограммов двести леска держала легко. А сплетённая вчетверо, она дала отличную тетиву.
        Наконечники легко получились из обрезков пустых банок, с перьями среди деревьев тоже не было проблем. Всё бы хорошо, если бы Моторин умел пользоваться тем, что создал. Как он ни старался, дальше, чем на двадцать метров стрелы в цель не летели. Точнее, попадания были, но либо в край мишени, либо неглубоко. Попытка добыть таким образом вожделенного оленя удачи не принесла. Первая стрела легла точно, куда целился - в бок, туда, где предположительно находилось сердце будущего шашлыка. Но, не пройдя глубоко в тушу, стрела только легко подранила животное. Как и следовало ожидать, жертва одним прыжком унеслась в чащу. Вторая стрела, спешно пущенная вдогонку, лишь насмешливо скользнула по крупу.
        Целый день провёл Моторин в лесу впустую и вынес оттуда только понимание того, что способ охоты следует сменить. Всю следующую тренировку он выдумывал варианты добычи дикого мяса.
        Помогли солёные крекеры, пачка которых лежала среди продуктов и успешно подъедалась хронопутешественником. Они и стали приманкой. А леска, та самая, толстая, пошла на силок.
        Недалеко от места, где впервые встретился в лесу олень, рос подходящий дуб. Подходящий, потому что в нескольких сантиметрах от земли у него из ствола торчал обломок сучка. Туда и пошла леска.
        Итак, пяток крекеров на покров из прелых листьев и редкой тонкой травы, вокруг него на тоненьких веточках в тридцати сантиметрах над землёй широкая петля из лески. Если не знать, то с трёх шагов незаметно. Дальше леска через сучок поднимается к ветвям дуба, где и сидит непосредственно охотник.
        Перед этим Моторин тщательно вымылся, ополоснулся отваром местных трав, и теперь надеялся, что человеком от него не пахнет. Выбрал удобное место, свесил ноги, откинулся на ствол и положил на колени бывший лук с привязанным к нему концом лески.
        Ждал почти до вечера. Уже на закате, привлечённые запахом соли, к приманке подошли трое. Самец с маленькими, в две веточки, рожками, и с ним пара самок. Мужик, как и положено, полез пробовать первым. Еле сдерживая дыхание, Пашка дождался, пока рогатый сунет морду в петлю, после чего выдернул дрожащей рукой из ветки нож, и прыгнул, сжимая лук в руке.
        Леска, привязанная к середине лука, послушно затянула петлю на передней части морды копытного. Самки в испуге синхронно прыснули в стороны, прячась за деревьями, а самец попытался поднять голову, но законы физики были против. Зацепленная за сучок леска неумолимо волокла его по земле, сдирая шкуру с оленьей морды и оголяя бледно-розовые кости черепа.
        Душераздирающее зрелище. Моторин приземлился рядом с добычей и без промедления вонзил в неё нож. Клинок вошёл глубоко, на зависть любой стреле. Туша пару раз дёрнулась, и затихла. Всё. Добыча. Охота удалась.
        Пашка вскочил на ноги и в порыве радости сплясал вокруг мёртвого оленя какую-то невероятную в своей дикости джигу. Затем связал добыче задние ноги, подвесил головой вниз на ближайший сук и начал свежевать.
        Мясо кончилось ещё через четыре дня. Что такое двенадцать кило парной оленины для молодого, вечно голодного организма? Правильно, несколько порций хорошего бифштекса. Так что вскоре свежатина была успешно доедена, а на смену ей пришли мысли.
        Сидеть здесь Моторину целый год. А значит, нужно пережить зиму. Сейчас, когда ночи тёплые, он успешно ночует в металлическом контейнере. Но в Теннесси зимой стоят морозы. И тогда для зимовщика остаётся два выхода. Либо строить свой дом, либо идти к людям.
        Из книги о Томе Сойере Пашка помнил, что прийти в городок той поры, чтобы наняться на работу с предоставлением жилья, считалось нормальным. Например, пойти в помощники к кузнецу. Да хоть и за скотом ухаживать, он готов на любую работу. Правда, в книге описывался городок на реке Миссури, но какая, в принципе, разница? Кроме того, Моторин очень надеялся, что Штаты начала двадцатого века в большой степени состояли из эмигрантов первой волны, а значит, человек, говорящий по-английски с его чудовищным акцентом, не будет тут же принят за шпиона.
        Вопрос, когда к ним идти, к людям. Сейчас, в преддверье лета, не очень-то и хотелось. Начинается интересная пора, когда можно и на рыбалочку с охотой сходить, да и вообще, адаптироваться. Но, вместе с тем, если выйти к людям поздно, то можно не найти подходящего рабочего места.
        А ещё, пришла ему в голову неожиданная, но очень смелая мысль, можно поискать, например, золото. И тогда приехать в город не нищим в поисках работы, а небедным старателем. Идея намыть в песке золотишка возникла, когда он увидел характерный блеск на дне ручья, утром, во время водных процедур. Правда, Моторин никогда не слышал, чтобы в штате Теннесси добывали жёлтый металл в промышленных масштабах. Но зато было известно, что разовые самородки небольшого размера появляются иногда в самых неожиданных местах. Даже в излазанных вдоль и поперёк кавказских горных реках.
        Два дня он делил своё время между промывкой возможного золотого песка и сиденьем на ветке дуба в ожидании следующей порции оленины. К сожалению, не удалось ни первое, ни второе. Да, самородок нашёлся, но всего один, весом ровно двадцать три грамма, если верить электронным весам. Как ни нырял старатель, как ни разгребал речную гальку, заветного блеска больше не было. Да и песок на излучине не принёс ни крупинки благородного металла. Единственной полезной находкой оказалось множество кусков гематита, судя по блеску, очень богатого. Так что, если Моторин решит заняться сталеварением, у него под рукой окажется великолепная железная руда.
        Хитрые олени, похоже, догадались, что бесплатные крекеры бывают только в силках, и старались больше не встречаться с Пашкой. Пару раз он видел их уши, торчащие над кустами, иногда мелькала за толстым стволом вожделенная пятнистая оленья задница, но в ловушку копытные категорически не шли. От отчаяния Павел даже возобновил охоту с луком, но, растеряв за один день все стрелы, бросил это занятие. Две унёс в своём теле на редкость живучий олень, а три сломала семья кабанов, просто прогулявшись по ним. Стрелять в этих монстров Моторин даже не пытался.
        Одно время хронопутешественник был близок к тому, чтобы распотрошить оружейный сейф в контейнере. Надо заметить, что Павел Степанович старался использовать заброшенные вместе с ним в прошлое ресурсы очень бережно. Ведь понятно же, что после неудачного опыта Сиротин обязательно постарается отправить его ещё раз, уже в нужное место. И если при возвращении окажется, что Моторин почём зря растрынкал весь боезапас, то может возникнуть конфликт. Опять же, из оружия присутствовали два автомата, АК пятьдесят восьмого года выпуска, «Ксюха» АКСУ, и винтовка Мосина, которая на поверку оказалась совсем почти годной, но тронутой коррозией, и с половиной приклада. Патронов в общей сложности не набиралось и трёх сотен, если сложить все калибры. Не очень вдохновляющий арсенал. Хорошо, хоть был какой-никакой ЗИП.
        Оставалось мастерить самострел из подручных материалов. На эту мысль Моторина натолкнула опись. В ней указывалось немалое количество цилиндрических ниодимовых магнитов. В сочетании с графеновыми аккумуляторами они могли дать неплохой результат.
        Первое, что сделал хронопутешественник, это собрал из цилиндров шток, насадил на него тугую немагнитную пружину и подобрал подходящего диаметра трубку. Потом намотал на трубку сорок витков толстого медного провода и подключил аккумулятор. И тут же получил удар в живот такой силы, что долго не мог продохнуть. Катушка пуляла магниты с приемлемой скоростью. Стрелять, конечно, таким образом было нельзя. Разве что, взводить…
        Подходящая дубовая ветка нашлась легко. Два часа работы, и готово ложе, в казённой части которого закреплена катушка. Пружина надета на магнитный шток, конец закрыт сточенными до нужного диаметра двумя десятирублёвыми монетами. Собран простейший спусковой механизм на обычной пружинной защёлке. Батарея подсоединена, нажатие кнопки, шток, преодолевая сопротивление пружины, движется назад, и казённая часть дубового ложа с треском отламывается.
        Электромагнит получился очень сильный, но, похоже, дерево для такой конструкции совсем не годится. Пришлось использовать бронзу. Сталь нельзя - магнитная. Бронзы в контейнере не нашлось, но зато были медь и олово. А также набор из десяти разнокалиберных графитовых тиглей. Закоротить на графит пару батареек - дело нескольких минут. Дольше медную проволоку на мелкие кусочки кромсал. Чуть не начал плавку, когда вспомнил, что стоило сначала продумать конструкцию целиком и подготовить модель под отливку. Так что включил ноутбук и уселся за автокад.
        На следующий день электромагнитный самострел был готов. Хороший, двадцатизарядный, с полированным закрытым направляющим каналом. Сначала Пашка хотел использовать для болтов магазин от «Ксюхи», но не сложилось. Либо заряды норовили выскочить в направляющий жёлоб все разом, либо застревали, и тогда случалась осечка. Так что пружина пошла модели Калашникова, а вот обойму мастер придумал свою, в один ряд.
        Боёк на обратном ходу сдвигал назад тонкую алюминиевую планку, в образовавшуюся щель поднимался один болт, после чего планка, соскочив, становилась на место. Таким образом вопрос с осечками был решён. Единственное, что не устраивало самородного оружейника, это выскакивающий в лицо магнитный шток. Пришлось мастерить какой-никакой приклад.
        В результате, самострел получился на десять сантиметров короче «Ксюхи», зато на полкило легче, если без заряда. Боеприпасом к нему служили деревянные десятисантиметровые стрелки с бронзовыми наконечниками. Пашка долго возился с их конструкцией, решал, как приделать оперение, чтобы стабилизировать полёт, но так и не смог преодолеть проблему застревания перьев в обойме. В итоге плюнул, и на токарном станке проделал в стрелках винтовые прорези. Получилось неплохо.
        Первую стрелу он потерял сразу же. Выстрелил в дуб с двадцати метров и не смог вынуть полностью ушедший в дерево боеприпас. Пришлось у следующих делать круче угол заточки наконечника. Но это даже к лучшему, больше останавливающее воздействие.
        Дальность полёта болта удалось вычислить очень примерно. Больше пятисот метров. Найти заряд так и не получилось. Зато убойная сила оказалась не меньше, чем у пресловутого «Пустынного орла». Первый же выстрел с ветки вниз пробил тушку несчастного животного насквозь. Ну и что, что это был барсук, всё равно болт на полметра ушёл в землю. В результате переточек угла наконечника методом проб и ошибок, следующий снаряд впечатал матёрого кабана рылом в землю. И это при условии, что болт потом пришлось выковыривать из свиного мозга.
        А главное - мясо! Теперь Моторин не волновался. Стрелять из пулевого, или в этом случае из «болтового» оружия у него получалось куда точнее, чем из лука. Главное - аккумуляторы заряжать. А то одного хватало всего на полсотни болтов. Но конструктор не унывал. Надо будет - он и водяное колесо в ручей опустит, и генератор к нему приладит. Зато теперь, глядя в зеркало, Павел видел уже не жертву анорексии, а мускулистого молодого человека.
        Глава 5. Почём нынче люди?
        В таком ритме незаметно прошёл месяц. Моторин по утрам выбегал на тренировки, умудряясь в конце подстрелить что-нибудь на обед. Лес за это время стал ему гораздо роднее. Деревья всё больше напоминали Пашке тренажёры, да и передвигался он чаще всего не по первому этажу, а по второму, среди ветвей, иногда оглашая чащу криком, который сам же считал боевым кличем Тарзана.
        Вопрос питания тоже нашёл своё решение. При глубоком обследовании дубы оказались гораздо более населёнными. Кроме оленей, которых, кстати, паслось совсем немного, встречались среди деревьев кабаны, множество сурков и им подобных высококалорийных грызунов, которых очень удобно было расстреливать с нижних веток. Также в рацион хронопутешественника попали различные птицы от банальных уток и до тетеревов.
        Напрягало отсутствие хлеба и специй, но сделать пока с этим было ничего нельзя. А ещё деятельная натура снова молодого человека требовала занятия. Даже будучи стариком, Моторин никогда не сидел сложа руки, а уж получив кипучее энергией юное тело, совершенно не собирался просиживать весь год без интересного дела.
        Сначала он задумал установить на ручье водяное колесо для зарядки батарей. Даже прикинул расход алюминия, подшипников, проводов и прочих материалов. Но снова решил не вступать в возможный конфликт, поэтому потратил целую неделю на то, чтобы собрать конструкцию из дерева. Уверенность в правильности решения придал тот факт, что дуб совершенно не подвержен разлагающему действию воды, а наоборот, проведя в ней долгое время, становится тёмным и твёрдым. Так что из контейнера пришлось взять только подшипники и провода. Даже шестерни получилось вырезать дубовые.
        Батарейки охотно заряжались и ещё через неделю можно было не опасаться остаться без электричества. Что-то нужно было делать дальше. И тогда Моторину пришла в голову гениальная идея.
        Если в начале лета ехать в город рано, а осенью поздно, то стоит съездить сейчас. Например, продать самородок, а заодно присмотреться. Пашка открыл карты и радостно отметил, что в двадцать первом веке совсем рядом, всего в паре сотен километров, расположен город Чаттануга. В голове сама собой заиграла знакомая с детства джазовая мелодия, и в Чаттанугу захотелось ещё сильнее. Судя по данным из ноутбука, основан он в середине девятнадцатого века, а сейчас, может, там уже и знаменитый «чу-чу» ходит. Правда, по реке до города придётся добираться сквозь лабиринт притоков и проток, поэтому надо как-то отмечать пройденный путь.
        На следующий день были готовы двадцать досок с указателями в виде стрелок. Моторин планировал прибивать их к деревьям там, где русла будут сливаться, чтобы на обратном пути точно знать, в какое из них заворачивать. Ещё день ушёл на изготовление уключины и винта. На надувной лодке был транец, но рассчитанный на обычный подвесной мотор. Которого, по старой русской традиции, в контейнере не оказалось.
        Зато нашлась аккумуляторная дрель, переоборудованная под графеновые батарейки. Расчёты показали, что трёх аккумуляторов инструменту хватит на семьсот двадцать часов работы с полной нагрузкой. Целый месяц. А значит, можно вставить в дрель метровый шток, на конец ему приделать винт, а к транцу прикрутить уключину с подшипником. И лодка готова.
        Винт был отлит из алюминия. На уключину пошла стальная полоса. Три часа работы и, казалось бы, можно отправляться. Но только если не задумываться о питании. Так что следующий день Моторин посвятил копчёному мясу. Много брать не стал, пяти килограммов должно хватить за глаза. Тем более, хоть оно и копчёное, на жаре долго не хранится.
        Лодка была надута в шесть утра, ещё полчаса ушло на сборы, и вот уже Пашка выписывает кренделя вдоль излучины, примеряясь к ходу моторки. Убедившись, что ничего не забыл, включая самородок, термос, аптечку, молоток, и указатели, Моторин запер контейнер на навесной замок и отправился в путь.
        О том, что не взял в дорогу сачок, молодой человек пожалел уже через час. Вспугнутая мотором рыба, так и норовила сама запрыгнуть в руки. Одним сачком, без снастей, можно было сразу решить проблему питания. А так вечером осталось довольствоваться двумя голавлями, правда, каждый с локоть длиной. Первый запрыгнул в лодку сам, причём сзади, а второго Пашка ловко сбил на лету кулаком. Впрочем, на вкусе рыбы удар не сказался.
        Следующий день был отмечен тремя указателями, прибитыми в местах впадения сначала ручья, потом речушки, а дальше уже более или менее реки. Моторин не посмотрел, как называется эта водная артерия, но был уверен, что напрямую то, что он проплыл за световой день, можно было пройти за пару часов, настолько река петляла. Только ближе к закату, когда в лодке уже лежали целых три голавля, река одумалась, выправила русло и разлилась на пару сотен метров.
        Течение угомонилось. Казалось, река, приняв проверку Моторина на управление лодкой в сложных условиях, успокоилась. Теперь она демонстрировала путешественнику всё величие местного неба, обрамлённого кружевом деревьев по берегам. Ни волны, ни звука. Даже рыба бьёт крайне редко, боясь нарушить красоту заходящего солнца в отражении.
        И только одинокий человек, стоя на прибрежном утёсе, внимательно всматривается в лодку, приложив для верности ладонь ко лбу козырьком.
        Человек? Почти против солнца видно плохо, но сомнения нет. Заметив ответный взгляд, наблюдатель плюхнулся на скалу и, судя по судорожному движению кустов, куда-то отполз.
        Моторин тут же свернул к берегу. Подвесить лодку к дереву, вещи в рюкзак, на виду лишь нож на поясе, да самострел за спиной. Пять минут альпинизма, и вот он уже на том самом утёсе.
        Место наблюдателя оказалось неплохо оборудовано. Навалена небольшая копна травы, чтобы мягче было сидеть, ветки в двух местах аккуратно подрезаны. Человек здесь стоял явно неслучайно. Тем более, от скалы вглубь берега шла едва заметная тропинка.
        Которая вскоре привела путешественника к вырубке. Кто-то очистил от леса довольно большую площадь и поставил на ней… Моторин даже протёр глаза. Точно, классические индейские вигвамы, которые на самом деле называются «типи». Деревянные конусы, обшитые шкурами. Самый большой стоял ближе всех к тропе, следом за ним виднелись ещё два. Ближе к деревьям темнело приземистое деревянное здание с плоской крышей. Пашка остановился на открытом месте и огляделся.
        - Есть кто живой? - громко спросил он.
        Серый меховой полог, похоже, из волчьей шкуры, откинулся, и к нему, пригнувшись, вышел немолодой мужчина. Длинные чёрные волосы, заплетённые в свободную косу, загорелое обветренное лицо, внимательные карие глаза. И кто сказал, что индейцы краснокожие? Нормальный мужик с обычным цветом лица человека, живущего на природе. На щеках тонкие тёмные морщинки, ни усов, ни бороды, нос прямой и длинный, брови густые. Людей с подобными лицами в России на дюжину двенадцать. Ростом он оказался чуть выше Моторина, да малость пошире в плечах, одет в кожаные штаны швами наружу, меховые тапочки и кожаный жилет. Стоит, смотрит, молчит.
        - Hi, - попытался обратиться Пашка на английском. - I’s going by you and saw the man on the rock. I’m just voyager and will not hurt you.
        Индеец внимательно вслушивался, но никак не отреагировал на английскую речь. Постоял ещё мгновение и скрылся в вигваме. Тут же появился вновь и приглашающе махнул гостю рукой. Оказалось, с противоположной стороны жилища горел скромный костерок, а рядом, прямо на земле, был расстелен широкий кожаный дастархан.
        Правда сперва походный стол пустовал, но стоило мужчинам на него присесть, как невесть откуда появилась молодая девушка в длинном, почти до пят, светлом кожаном платье без рукавов, тоже, кстати, швами наружу. Лицом она настолько походила на хозяина, что в их родстве сомневаться не приходилось. Явно дочь. В руке девушка держала глиняную крынку и стопку лепёшек. Она грациозно присела, не спуская с Моторина смеющихся глаз, поставила продукты перед отцом, и тут же ушла, бросив напоследок на гостя ещё один хитрый взгляд.
        В этот момент Пашка пожалел о единственном преимуществе старости. В чём-то ведь даже плохо, когда излишнее возбуждение организма мешает ясности мысли.
        Между тем, хозяин взял верхнюю лепёшку, ловко порвал её почти ровно пополам и протянул одну половину гостю. Свою же целиком засунул в рот. Затем снял с кувшина крышку, наполнил её, в два глотка запил лепёшку и передал тару Моторину. Тот с готовностью повторил. Ритуал гостеприимства был, вроде как, выполнен. Но…
        Следовало самому проявить добрые намерения, поэтому Пашка отстегнул от рюкзака рыбу. Почистил и выпотрошил её он ещё в лодке, каждую сразу, как поймал. Теперь оставалось только распластать. Достал соль, взял голавлей, быстро полоснул тушки вдоль хребтов, растянул их над костром, посолил, отбросил нож на кожаное покрывало и начал пристраивать рыбу на лежащие рядом щепочки.
        Наконец, передвинув пару камней, удалось разложить добычу жариться, и можно было возвращаться к хозяину. Тем более, хотелось пить, а разведённый ягодный сок в кувшине оказался очень хорош. Моторин сделал шаг к индейцу и застыл на месте.
        Тот с благоговением водил пальцем по блестящему лезвию ножа и, кажется, что-то про себя бормотал. Почувствовав взгляд стоящего над ним гостя, индеец сказал что-то гортанное и певучее, похожее на грузинский язык, и вопросительно посмотрел Пашке в глаза.
        Путешественник не сразу догадался, что хозяину понравился его нож. В общем-то неудивительно, этот клинок Моторин сам выковал когда-то из клапана от судового дизеля, а ручку, тоже сам, вырезал из корня вяза. Нож получился удачный, ему не повредили даже почти двадцать лет эксплуатации.
        Индеец помолчал, затем сунул руку за спину и протянул гостю, блеснувший в вечернем солнце тонкими сколами, чёрный каменный клинок без ручки. Пашка чуть не схватил этот раритет из интереса, но вовремя спохватился. Ещё возьмёшь, а старик подумает, что он согласен обменяться. Доказывай потом…
        - Нет, уважаемый, - покачал головой Моторин. - На обмен я не согласен. Да и нож у меня всего один. Ты потом приезжай в гости, я тебе ещё лучше смастерю. А этот, извини, мне дорог как память.
        Индеец подскочил и теперь, чуть пригнувшись, стоял напротив гостя. Глаза его азартно горели. Он что-то торопливо пропел, рывком скрылся в вигваме и через мгновенье вынырнул обратно, сжимая в руках лук и колчан со стрелами. Оружие было примерно вдвое короче того, что делал когда-то Пашка, туго оплетённое кожаным ремешком, с плечами, покрытыми замысловатой резьбой. Гость снова помотал головой, потом вынул из-подмышки самострел и похлопал по нему рукой, надеясь, что хозяин поймёт без слов.
        Тот недовольно кивнул, и вновь скрылся в жилище. Но через минуту вернулся. На этот раз он тащил за руку упирающуюся дочь. Девушка старательно делала вид, что ей неприятно, но то и дело с интересом стреляла на Пашку глазами.
        Индеец разразился длинной речью на целую минуту, после чего торжественно взял дочь за плечи и поставил её перед Павлом. Тот вновь помотал головой.
        Моторина уже забавляла ситуация. Неужели нож может в этих краях столько стоить, что взрослый, абсолютно трезвый мужчина готов отдать за него первому встречному собственную дочь? Сам Моторин детей не имел, как-то не сложилось, он даже женат никогда не был. Но своего ребёнка точно бы не отдал не то, что за нож, но даже за пулемёт.
        Хозяин тем временем нервничал. Он долго в чём-то убеждал гостя, совершенно не заботясь, понимает ли тот его доводы. Потом махнул рукой и грозно прикрикнул на девушку. Та ответил отрицательно, во всяком случае, головой мотала точь-в-точь, как Моторин. Отец настаивал. Девушка извиняющимся взглядом посмотрел на Павла и вдруг, одним грациозным движением, по-змеиному выскользнула из одежды.
        Пашку будто сунули головой в печь. Кроме кожаного платья, как оказалось, на девушке больше ничего не было. Она неподвижно стояла, отливая бронзой кожи в свете заходящего солнца, и очень напоминала статую. Некоторое время Моторин пытался отдышаться и привести мысли в порядок. Потом посмотрел на хозяина и медленно покачал головой.
        - Ты сдурел что ли, отец, дочь родную на какой-то ножик меняешь? - строго спросил он.
        Индеец буркнул что-то в ответ. Девушка недовольно посмотрела на гостя, ещё пару раз сменила позу, вызвав том прилив жара к лицу, и, наконец удовлетворённая произведённым эффектом, оделась. Медленно и томно. Пашке даже пришлось отвернуться, чтобы не взвыть от захлестнувшего желания.
        Очень вовремя от костра повеяло жареной рыбой и Моторин воспользовался случаем прекратить бессмысленный торг.
        - Рыба сгорит, - заметил он, указывая рукой на костёр.
        Когда Павел повернулся, держа в руках по деревянному шампуру с малость подгоревшими голавлями, то встретился взглядами с индейцем. Тот смотрел довольно и уверенно, поглаживая одной рукой нож, а второй что-то объёмное, лежащее на покрывале и прикрытое меховой накидкой. Когда гость подошёл, хозяин встал в торжественную позу и разразился длинной патетической речью. Моторин не понял ни слова, но судя по тону, ему как минимум вручали звезду героя. Наконец, индеец сбросил накидку. На покрывале, поблёскивая в свете заходящего солнца многочисленными гранями, стоял огромный, с два кулака, кристалл соли.
        Пашка долго задумчиво смотрел на хозяина. Где-то он слышал, что раньше в далёких от моря местах соль считалась главным богатством. Часто ей расплачивались, как деньгами. Итальянцы назвали свои сольди именно в честь этой приправы. Даже само слово «солдат» означало наёмников, которым платили солью. В русском языке слово «зола» значило «заменитель соли», потому что от средней полосы до морей далеко, и люди посыпали еду золой, чтобы придать ей солёный вкус. До начала промышленной добычи соль ценилась даже дороже золота. Сколько может стоить среди местных подобная громадина, он не знал, но тот факт, что индеец предложил сначала дочь, а только потом кристалл, уже говорил о многом.
        - Мужик, не сходи с ума, - постарался урезонить Моторин старика. - Приедешь ко мне, я тебе такой же сделаю. Хочешь, прямо с утра и поедем?
        Надеяться на то, что индеец поймёт русскую речь, не приходилось. Он даже не отреагировал на английский, хотя до города чуть больше сотни вёрст. Так что Пашка махнул рукой и полез в рюкзак. Где-то там был блокнот.
        - Вот, смотри, - пояснял он через минуту, обозначая карандашом на листе изгибы реки. - Плывёшь до этой развилки. Там ещё знак будет.
        Он достал из рюкзака один из указателей и положил перед индейцем. Ткнул в него пальцем и нарисовал в месте впадения реки стрелку.
        - Вот такой знак…
        Моторин посмотрел на старика и замолчал. Тот, как завороженный, уставился сначала на лист бумаги, потом перевёл взгляд на выкрашенную в белый цвет дощечку с нарисованной жирной чёрной стрелкой…
        И в этот момент с противоположного конца вырубки раздался душераздирающий крик.
        Глава 6. Семья в наследство
        Индеец мгновенно замер. Секунду он прислушивался, очень напоминая охотничьего пса в стойке, затем схватил Моторина за плечо и, убедительно что-то лопоча по-своему, поволок его «за угол» - на ту сторону круглого дома.
        У волчьего полога стояла напряжённая девушка, в руке её было короткое, до подбородка, копьецо с каменным наконечником. Она хотела что-то сказать, но отец даже не стал слушать, подхватил её второй рукой и властно закинул обоих в типи.
        Внутри было темно, душно, пахло пыльной шерстью и сажей. Пашка некоторое время ничего не видел, и только когда глаза привыкли к темноте, заметил, что свет падает лишь из круглого отверстия в крыше. Видимо, одновременно, окна и дымохода. Пол в жилище оказался застелен толстой мохнатой шкурой, в углу, наваленные в кучу, лежали ещё какие-то меха…
        Снаружи шёл бой, это было понятно по немногочисленным ударам и еле слышным вскрикам. Стены вигвама звуков не сдерживали. Девушка пыталась что-то объяснить гостю, но Моторин не стал слушать. Нападающих явно несколько, так что хозяину не помешает помощь. К тому же он был бы плохим гостем…
        В трёх метрах от вигвама раздался крик, и Пашка бросился наружу.
        Рывок из-под полога, теперь, чтобы не стать мишенью, пригнувшись, помогая себе левой рукой, пробежка в низкой, но хоть что-то скрывающей траве. После темноты индейского жилища вечерний сумрак кажется совсем прозрачным, видно отлично. Одного короткого оборота достаточно, чтобы понять - на вигвам напали шесть человек. Все полуголые, морды размалёваны краской, видимо, для острастки.
        Так, впереди валун, высотой чуть выше колена, за него. Залёг. Это не валун, это какая-то каменная чаша. Середина выдолблена почти с ведро глубиной, по краю слегка обтёсано, видимо всё-таки придавали булыжнику нужную форму. Вокруг остатки костра и кое-где недогоревшие дрова. Сзади яма, в полумраке она кажется очень глубокой, да и куча земли рядом навалена немаленькая. Высунулся. Хозяин уже двухсотый - вон он лежит со стрелой в груди, а напротив него один из нападавших. Значит, их семеро было. И из них вон те трое, явно старшие. А самый главный, похоже этот разрисованный здоровяк со стальным топором в руке, в волосах которого торчат три белых пера. Единственный, кстати, как с перьями, так и с металлическим оружием. Вот с тебя, триперного, и начнём. Вскинуть самострел. Взвод происходит при начале нажатия спуска. Короткое «тум!» бойка об ограничитель, и главный… Голова развалилась в куски, брызнув во все стороны, а сам он падает вправо, в кусты. Тут же в рядом стоящего. Этого в грудь. Готов. Третьего не успел. Он поднимает копьё и рывком бросается на Пашку. Трое оставшихся достали из колчанов стрелы и
натянули луки.
        Синхронно, как эльфы в кино. Так, рывок вперёд из-под залпа, нырок под удар копьём, полоснуть ножом, хорошо получилось, прямо в печень. Всё, упал. Моторин стоит перед тремя лучниками. Они одновременно спускают тетивы… Упасть там, где стоит… Успел, да, пролетели мимо. Из положения «лёжа» первый получил болт в грудь. Второй… ага, отпрыгнул, в ногу попало. Добить. Третий схватил копьё и бросил. Но Моторина там уже нет. Бежит на противоположную сторону. Стрела вслед. Не попал, задел лишь рубашку. А вот спереди…
        Стрелу, летящую из ветвей, Пашка заметил уже на подлёте и потому полностью уклониться не успел. Отмахиваясь, мазнул по ней рукой и потому получил попадание в бедро, чуть ниже задницы. Блин, будто раскалённой кочергой ткнули. Нога мгновенно отяжелела. Но деваться некуда, таймаута не дадут.
        Рывок, блин, нога не сработала штатно, и вместо прыжка на ветку получилось за неё лишь ухватиться. Так. Теперь подтянуться. Сел. Над коленом торчит половина стрелы, на ней каменный наконечник. Срочно обломать. Страшно подумать, что там сзади. Перья на ноге?
        Так ведь и знал, что у нападающих где-то должна быть огневая поддержка. Жаль, отсюда, с ветки, видно только ноги снайпера, зато последний воин внизу как на ладони. Стоит себе с натянутым луком, всматривается в темень листвы. Спуск. Болт ударил ему прямо в лоб. Забыл, опять придётся в мозгах ковыряться, доставать. А в ответ слева прилетела стрела. Но лучнику его видно плохо, поэтому попал он в ветку, на которой устроился Моторин.
        Опуститься и лечь на ветку плашмя. Так и нагрузка на раненую ногу меньше, и угол обзора побольше. Вот он, снайпер, почти до груди снизу виден. Прицелиться в живот, выстрел…
        Лучник в последний момент присел и тоже спустил тетиву, держа оружие горизонтально. Пашка не видел, куда попал его болт, потому что сам в это время падал с ветки, чтобы самому не угодить под стрелу. Но, судя по крику, он попал. В него, правда, тоже. Правая рука вспыхнула пламенем боли, он приземлился на бок и застонал. Где подстреленный снайпер? Надо проверить.
        Подошёл, уже ощутимо хромая. Да, готов. Никто не выживет, если упадёт с трёх метров спиной на камень. Крови под телом уже налило порядочно. Теперь проверить, как там девчонка.
        Только идти тяжело. Нога не слушается, рука при каждом шаге взрывается нестерпимой болью, а ведь задели несильно, стрела навылет прошла, чуть бицепс зацепила. Но почему-то дышать тяжело, воздуха не хватает. К счастью, под ногу подвернулось чьё-то копьё. А, это хозяина. Вот и он сам, Пашка чуть не наступил на грудь в темноте. Как же стемнело так быстро, или это у него в глазах? Дышать тоже нечем, будто в пыли идёт. Моторин наклонился, взял копьё, но и сам чуть не упал. Опираясь здоровой левой на оружие, ставшее на время костылём, сделал шаг. Нога отдалась рывком боли, правая рука будто взорвалась. Ещё шаг. Теперь передохнуть. Он и стариком себя так плохо не чувствовал, что же такое?
        Путь до вигвама занял времени больше, чем сам бой. И то, добрался лишь потому, что навстречу выскочила девчонка и чуть не на себе затащила его внутрь. Стыдно-то как, здорового лося, малютка, на плечах. Ничего, девочка. Главное, до рюкзака добраться. Как он из него выскочил, когда наружу рванул, сам не помнит. Но до рюкзака…
        Там всё есть. Там. А сейчас лучше бы присесть. Хоть куда, хоть вот, на шкуры эти. И дай рюкзак, а то самому не дотянуться. Да. Этот. Не понимаешь. Ничего, девочка, сейчас…
        Растянуть завязки, аптечка. Так, шприц-ампулы. Сначала укол промедола. Прямо сквозь рубашку, ничего. Вот, уже легче, отпустило, голова почти ясная, и правая рука слушаться начала. А то колоть левой непривычно. Обломок стрелы из ноги. Не надо осторожно, девочка, он лучше сам, вот так, рывком. Готово, вон как кровь сразу хлынула. Теперь нужен антидот, а то не зря же пустячное ранение в руку такую реакцию даёт. Вот так. А теперь… Где тут мой ножик? Рукав рубахи прочь, штанину тоже прочь. Нужно всё засыпать стрептоцидом и перевязать. Вот так, потуже. А сейчас хорошо бы лечь и пару минут полежать. Сейчас, сейчас он отдохнёт от боя и поможет…
        Разбудил Моторина солнечный луч. Яркий зайчик добрался до лица и теперь усиленно щекотал нос и веки. Пашка долго морщился в полусне, наконец, не выдержал, чихнул, и проснулся окончательно. Вигвам оказался освещён гораздо лучше, чем вчера. Солнце поднялось настолько высоко, что смотреть из полумрака в дыру дымохода было больно глазам.
        Молодой человек поднял правую руку и осмотрел повязку. Нормально, крови за ночь вытекло немного. А вот лиловый цвет кожи его не порадовал. Не иначе, стрела была чем-то нехорошим смазана. Непохоже, что серьёзный яд, но он где-то читал, что раньше наконечники для лучшей убойной силы держали в тухлом мясе и даже мазали навозом. Локоть и сейчас сгибался с трудом, а сама рука весила, казалось, как две ноги. Придётся на некоторое время уложить её в косынку и попить антибиотики.
        Нога, кстати, выглядела не в пример лучше. На неё можно было даже почти естественно наступать. Раздражала только одна штанина на брюках. Но ничего, введёт Моторин в индейское американское общество моду на шорты.
        Он выбрался наружу и непроизвольно зажмурился. Стоял жаркий полдень, вырубка была залита нестерпимым потоком солнечного света, в котором, лишь когда привыкли глаза, удалось рассмотреть ждущих его у входа четверых людей. Вчерашняя девушка и трое детей. Кажется, все мальчишки, мал-мала-меньше. А, нет, самая мелкая, вроде, девчонка. Волосы у мальцов заплетены в косы, у девочки - две, у остальных в одну. За ними стоит девушка, обнимает всех троих за плечи и как-то необычно смотрит на Пашку.
        Он неловко остановился, не зная, что сказать в подобной ситуации. Надо бы пройтись, собрать болты, пока ещё хоть примерно помнит, где какой лежит, а тут эти… И что с ними теперь делать? Где их дом вообще?
        Девушка подошла, безысходно-твёрдо посмотрела ему прямо в глаза и рывком приложила ладонь к своей груди.
        - Тараниопу Сапа, - твёрдым голосом произнесла она.
        Потом по очереди ткнула в каждого из детей и назвала каждого:
        - Варап Сапа, Гитантиони Сапа, Дарания Сапа.
        Ещё секунду собиралась с духом, и вдруг упала перед молодым человеком на колени, причём так быстро, будто ей подрубили ноги. Схватила Пашку за раненую руку, тот даже поморщился от резко вступившей боли, положила его ладонь себе на темя и затараторила:
        - Ио Тараниопу Сапа…
        На второй или третьей фразе в голову Моторину вкралась мысль, что это какой-то местный аналог присяги на верность, или, не дай бог, ритуал вхождения в семью. После Тараниопы каждый из детей проделал то же самое. Лица у них при этом были напряжённые и отчаянные. Путешественник стоял, не зная, что предпринять. Сказать им нет, значило оставить четверых детей на верную смерть. А взять с собой… Пройдёт меньше года, он вернётся в двадцать первый век, и куда они тогда денутся? Вон, старшему из пацанов лет десять, не больше, а девчонке вообще около шести. Что он с ними будет делать, это ладно. Прокормит как-нибудь. Но потом, после возвращения? Да он же себе места не найдёт в будущем.
        Но, похоже, непроизвольно Моторин уже принял решение. А как иначе? Не бросать же беззащитных детей на произвол судьбы? Он неожиданно для самого себя ласково погладил детишек по волосам, отчего они задрали головы и с надеждой посмотрели на молодого человека. Потом так же приласкал и девушку. Всё-таки с высоты прожитых лет Тараниопу воспринималась больше, как дочь, или даже внучка, чем как девушка.
        Но сама молодая индианка, похоже, думала иначе. Она рывком прижалась к Пашке, потёрлась кончиком носа о его нос, и долго убеждённо что-то ему объясняла, то и дело вставляя уже известное слово «ио» - «я». В конце речи на её лице даже загорелась несмелая улыбка.
        Моторин стоял как деревянный, боясь невольным шевелением спугнуть это проявление внимания. Отвык он от подобного. Нет, в молодости у него, конечно же случались отношения с женщинами, но когда это было? Так что он, млея от удовольствия, слушал монолог Таранип… Тарапе… Танюшки, в общем. А когда та замолчала, несколько секунд ещё наслаждался ощущением единения и нежности. С трудом удалось вырвать себя из нирваны. Пора бы уже собрать болты, да и самим собираться. Что, если эти разрисованные придут снова, да ещё и народа побольше с собой захватят? Так что он сделал шаг назад, обвёл всех взглядом и скомандовал:
        - Вот что, Тарани…
        Пашка глянул на девушку и махнул рукой. Потом ткнул ей ладонью в грудь, мимоходом отметив упругость молодых холмиков, и переименовал:
        - Таня. Татьяна. Поняла, Таня?
        Девушка неуверенно указала на себя и вопросительно произнесла:
        - Таня? Ио Таня?
        - Таня, Таня. Нечего язык ломать. Таня - Тараниоку. Или как там?
        - Тараниопу, поправила девушка. Затем, будто примеряя на себя новое имя, несколько раз проговорила. - Таня… Таня… Тараниопу Таня.
        И в конце добавила что-то из своей абракадабры. Сразу после её слов поднялся гвалт. Моторин и не представлял, что всего трое детей могут так шуметь. Мальчишки, активно работая локтями и даже лбами, норовили оказаться поближе к молодому человеку, каждый кричал своё имя, добавляя при этом кучу ничего не значащих для путешественника слов. Наконец, Пашка не выдержал.
        - А ну тихо! - крикнул он так, что правая рука отдалась тупой болью.
        Мгновенно воцарилась абсолютная тишина, как в космосе. Дети замерли, боясь пошевелиться. Ну вот, подумал Моторин, первое слово по-русски, которое они выучили, не «мама» или «папа», а «тихо». Хорошо, что не «заткнись». Он ткнул пальцем в первого попавшегося и вопросительно дёрнул подбородком.
        - Варап Сапа, - с готовностью доложил мальчишка.
        Глаза его блестели, на губах прочно держалась гордая улыбка. Самому Варапу было на вид лет десять, крепкий, но худенький, ни капли лишнего жира. Чёрные до синевы волосы заплетены в тугую косу и спускаются до самых лопаток. Одет в одну кожаную набедренную повязку, за поясом которой Моторин узнал очертания каменного ножа. Вояка…
        - Будешь… - он на секунду задумался. - Марат. - Ткнул мальчишку в грудь и повторил. - Марат.
        - Марат, Марат, - загомонили все трое и место переименованного тут же занял следующий.
        Через минуту Тараниопу окликнула детей уже новыми именами:
        - Марат, Антон, Дариа!
        - Дарья, - поправил её Пашка. - Дарья, это Даша. Даша.
        - Даша, - смачно проговорила Таня и повторила призыв. - Марат, Антон, Даша!
        - Таня, - смущённо прервал её Моторин.
        Девушка с готовностью повернулась к нему. Вот я дурак, подумал молодой человек. Всех назвал. А себя?
        - Паша, - он ткнул себя в грудь левой, здоровой рукой. - Паша Моторин.
        С криком «Паша!» на него накинулись все четверо. Как, оказывается, приятно, когда тебя обнимают дети…
        В процессе осмотра вырубки, Моторин выяснил, что проживающий здесь индеец занимался добычей соли. Выпаривал её именно в той самой, каменной чаше, за которой так удачно прятался вечером Пашка. Кроме того, на открытом месте нашлись две полосы кукурузы, до спелости им ещё месяца два, узкое длинное поле, засеянное растением, очень похожим на овёс, небольшая посадка картошки, и грядка кабачков.
        Два остальных вигвама выглядели нежилыми. Создалось впечатление, что раньше здесь обитало больше людей. И возможно, причиной демографического кризиса были именно расписные налётчики.
        Дети, пока Моторин спал, стащили их тела в кучу и тщательно обыскали. Ему пришлось заняться только болтами, и то неудачно. Распотрошив три трупа, молодой человек решил, что лучше сделает новые.
        На дастархане в ряд лежали шесть трофейных луков, пара десятков стрел к ним, каменный клевец, очень прочно увязанный на дубовую рукоять, и три копья. Отдельно были сложены самые ценные трофеи - почти бесформенный бронзовый топорик, короткий железный нож, и поломанное надвое копьё с бронзовым же наконечником. Меховая и кожаная одежда налётчиков возвышалась отдельной бесформенной кучей.
        Возле второго вигвама, на дубовом кострище, лежал на спине вчерашний индеец. В его огромную, заскорузлую ладонь была вложена узкая ладошка лежащего рядом мальчишки лет двенадцати. Хозяин был полностью одет, на груди его лежало то самое короткое копьё. У мальчишки в руке был каменный топорик. Таня подошла и указала на каждого из них рукой.
        - Арта Сарадонту Сапа, - она потрогала одинокое перо, торчащее из волос отца, затем показала на мальчишку. - Тутуи Сапа.
        Моторин кивнул, понимая, что для девушки значит этот день. Потеря кормильца и защитника, трое детей на руках. Тут не только к бросившемуся на помощь путешественнику, к налётчикам будешь в семью набиваться. Он глянул на ожидающую чего-то Таню, затем понял, достал из кармана зажигалку, разжёг костёр под покойниками. Затем они долго стояли впятером, глядя на гудящее пламя.
        К реке спускались, провожаемые пламенем. Таня выдернула головню из погребального костра и запалила на вырубке всё, что могло гореть. Хорошо, хоть посевы не сожгла, Моторин уже строил на них планы.
        Лодку снимать одной рукой было очень неудобно. Пашка возился минут десять, пока не подошёл Марат. Мальчик мгновенно развязал узел, а потом почему-то не стал отходить, и отлично надутая лодка звонко ударила его по голове. Хорошо, что не мотором, а то могла бы и поранить. Мальчик долго трогал борта пальцами, неглубоко прожимая их, водил ладонью по блестящему валу, тянущемуся от дрели до винта, и всё время с его лица не сходило изумлённое выражение. Остальные, к слову, выглядели не лучше.
        - Вы что, лодку не видели? - ворчливо, но довольно, прервал изучение Моторин. Он по-хозяйски звучно похлопал по резиновому борту и повторил. - Лодка. Лодка.
        Все в моторку не влезли, тем более, что, хотя, казалось бы, ничего с собой не взяли, но скарба набралась немаленькая куча. Пара глиняных горшков, стопка керамических то ли тарелок, то ли чашек, кое-что из одежды. В отдельном узелке лежал, как великая ценность, тот самый кристалл соли. Кроме того, индейцы ни за что не соглашались оставлять на вырубке добытое в битве оружие. Так что детям, как бы им ни хотелось прокатиться в необычной лодке, пришлось сесть в свою, собранную из веток и обшитую берестой.
        Марат гордо приволок её на плечах, поставил перед Пашкой, так же как он, постучал по борту и спросил:
        - Лодка? - в его взгляде угадывалась надежда на одобрение.
        - Лодка, лодка, - подтвердил путешественник. - И у тебя тоже лодка. Вот только плыть будет ли?
        Вначале Моторин отнёсся к подобному плавсредству с недоверием. А ну как протекать начнёт? Или, ещё хуже, зацепит кто чем острым и порвёт обшивку. Но Марат смело оттолкнул своё каноэ от берега, ловко прыгнул в него и шустро доплыл до противоположной стороны реки и обратно, уверенно загребая коротким веслом. Таня с Антоном тоже в два голоса уверяли Пашку, что лодка у них хорошая и надёжная. Тот, хоть ни слова не понял, всё же согласился. В итоге каноэ привязали прямо к уключине длинным капроновым шнуром, и караван тронулся.
        Глава 7. Что нам стоит…
        Первое время юная индианка боялась даже пошевелиться, лишь время от времени кидала косые взгляды на рукоять дрели в руке Моторина. Наконец, поняв, что ничего страшного не происходит, проявила явный интерес к непривычному способу передвижения. Освоились и дети в каноэ. Сначала старший, Марат, всё порывался помочь Пашке, подгребая веслом, но скоро бросил это занятие. Ведь куда интереснее тем же веслом глушить любопытных голавлей, которые безбоязненно выскакивают, посмотреть, кто это плывёт. За три часа набралось десяток немаленьких рыбин, и Моторин словами и жестами попросил парня прекратить рыбалку. И этого хватит.
        Мало-помалу Таня освоилась, и даже выпросила у молодого человека порулить. С опаской взяла в руку дрель, подивилась, как та лежит в ладони и вопросительно глянула на Пашку. Тот ткнул в кнопку.
        - Нажми. - и показал, что надо делать.
        Дёрнулись одновременно, дрель и индианка. Если бы не уключина, лежать их импровизированному мотору на дне. Но всё обошлось, и через минуту Тараниопу уже рыскала носом моторки вправо-влево, приспосабливаясь к движению.
        Спокойно плыли недолго. Не прошли и трёх километров, как Марат приподнялся в своём каноэ и настойчиво закричал:
        - Лодка! Лодка, - при этом показывал пальцем на транец моторки.
        Пашка даже испугался, подумал мало ли, зацепили что, порвали борт. Но всё оказалось проще, правда для этого пришлось причалить к берегу. Как только караван коснулся земли, мальчишка зайцем перепрыгнул из каноэ к Моторину с Таней, и с жаром начал о чём-то просить молодого человека, тыкая пальцем то в старшую сестру, то в дрель. Путешественник не сразу понял, о чём речь, а когда догадался, расхохотался.
        - Да попробуй, жалко, что ли, - добродушно проворчал он и попросил Таню. - Уступи, Танюша, парню место, видишь же, неймётся.
        К чести маленького индейца, он от нажатия кнопки ручку не бросил, наоборот, сжал настолько сильно, что дрель взвыла, крутя винт на полных оборотах.
        До места первого впадения рулить моторкой попробовали все, но в итоге должность кормчего прочно закрепилась за старшим из мальчиков. В конце концов сложилась устойчивая команда. Творение китайских корабелов с бесстрашным именем «Нессущийся», написанным Пашкой в порыве баловства прямо поверх иероглифов, вполне успешно перевозило троих под управлением юного капитана Марата, а сзади, вальяжно развалившись на вещах, с относительным комфортом ехала младшая группа. Моторину оставалось только указывать рулевому на приметные стрелки, прибитые к стволам деревьев в местах впадения, и то, мальчишка, начиная с третьего указателя, находил их быстрее хронопутешественника.
        Наконец, показалось приметное водяное колесо, и караван причалил к берегу. К удивлению Павла, назад добрались даже чуть быстрее, несмотря на течение. Возможно, потому что вниз Моторин плыл, почти не помогая реке винтом, а на обратном пути юный индеец старался развить высокую скорость.
        С момента выхода на сушу рот у детей почти не закрывался. Сначала они долго и с удивлением осматривали самостоятельно вращающееся дубовое колесо, совали пальцы куда можно и нельзя, пытались остановить руками главную шестерню, конечно же, неудачно.
        Затем произошло торжественное открытие контейнера. Можно представить удивление этих неиспорченных цивилизацией детей, когда они увидели огромный ящик, сделанный, подумать только, из самого настоящего железа. Да ещё и закрытый на непонятный замок.
        Тане стоило огромных усилий удержать младших братьев от углубленного исследования всего, что они видят. Выручили лишь наловленная рыба и скрывшееся за вершинами предгорий солнце.
        Так или иначе, но детей, основательно вымыв с мылом в ручье, уложили на надувной матрас, а для себя Моторин быстренько соорудил шалаш. После чего вымылся сам, сменил повязки на руке и ноге, сел на прибрежный камень и задумался.
        Теперь придётся строить дом, хочет он этого или нет, причём, в срочном порядке. А срочность постройки сильно сужает варианты. Кирпичный сложить они до зимы не успевают. Ведь сначала нужно найти глину, налепить из неё заготовок, обжечь их, причём не конвейерным способом, а партиями, что тем более замедляет работу. На дом для пятерых понадобится не меньше пяти тысяч кирпичей. Затем хорошо бы найти известь, если она вообще есть где-нибудь рядом, чтобы не скреплять кладку мокнущей под дождём глиной. И только потом уже класть сами стены. А ведь ещё есть полы, какая-никакая столярка, крыша…
        Сруб тоже не возведёшь. Во-первых, спиленные брёвна нужно долго сушить, а во-вторых, не дело это, заставлять малолетних пацанов таскать неподъёмные лесины.
        Остаётся рыть землянку. Придя к такому выводу, Павел отправился спать. К его удивлению шалаш оказался занят, там, накрывшись волчьей шкурой, лежала Таня. Молодой человек хотел уже пристроиться в каком-нибудь другом уголке, но девушка призывно похлопала по расстеленному меху рядом с собой и позвала:
        - Паша. Паша.
        Моторин секунду подумал, потом махнул рукой и пристроился рядом, повернувшись к индианке на всякий случай спиной. Но всё напрасно. Девушка плотно прижалась к нему и начала гладить по голове, в чём-то его при этом убеждая. Такая непритязательная ласка напомнила Моторину детство, глаза стали слипаться, и он совсем было провалился в сон, когда вдруг…
        - Паша, Таня…
        В шалаш, пиная взрослых под рёбра и шелестя ветками, пробралась маленькая Даша. Она по-хозяйски ввинтилась между молодыми людьми, буркнула что-то невнятное, и через минуту уже залихватски сопела в две дырочки. Моторин не выдержал и рассмеялся. И с радостью услышал, как за спиной еле слышно ему подхихикивает Таня.
        Следующая неделя прошла под знаком лопаты. Землю копали все. Пашка разметил квадрат пять на пять, одной стороной упирающийся в холм. Там и решил строить землянку. Лопата нашлась только одна, но шустрый Марат за час, напропалую используя Пашкин нож, смастерил пять деревянных заступов. Это он ещё топор не видел, восхищённо подумал Моторин.
        От стройки никто не отлынивал, даже Даша старалась помогать в меру сил, поэтому с обедом в этот день как-то не удалось. Никому не пришло в голову прекратить работу и пойти готовить. Да и на охоту тоже никто не выбрался. Пришлось кормить личный состав гречневой кашей с тушёнкой. Надо ли говорить, что дети были довольны.
        Следующим утром Моторин к рассвету уже стоял на реке со спиннингом. Клевало, как всегда, хорошо, и за десять минут он вытащил трёх здоровенных жерехов. В общем-то можно было бы и сворачиваться. Если бы не Антон. Мальчишка ни свет, ни заря выскочил на берег и, как заворожённый, смотрел на невиданный ранее способ лова.
        Ну а потом попросил спиннинг и попробовал сам. Получилось с третьего раза, а клюнуло уже с четвёртого, так что Моторину пришлось повозиться, отбирая у мальца удочку. Но с этого дня бессменным ответственным за рыбное меню стал девятилетний Антон.
        Марат же возложил на себя добычу мяса. Нож он неоднократно пытался узурпировать, так что Пашка скрепя сердце отдал ему другой, складной, которым там, в будущем, зачищал провода, точил карандаши, и вообще, использовал для бытовых нужд. Мальчуган был рад. Он тут же выстругал себе ивовое копьецо, насадил на него наконечник из расщепленной оленьей бедренной кости, и, надо сказать, очень неплохо с ним управлялся. Во всяком случае, Пашке такой ловкости достичь никогда не удавалось.
        Когда бытовые и строительные процессы были налажены, Моторин занялся сталеварением. К этому хронопутешственника подвигли две причины. В меньшей степени нежелание разбазаривать содержимое контейнера, а в большей - забота о детях. Ведь вернётся он в своё время, и с чем они останутся? Молодые, беззащитные, ни племени, ни родни. А если их научить выплавлять железо, пусть даже самое простое, кричное, да ковать из него самые примитивные изделия, вроде ножей и наконечников для копий, то это как раз и будет лучшей защитой. Любое племя с удовольствием примет молодых мастеров, а подрастут, так и самые красивые девушки с радостью пойдут за них замуж.
        Окончательно он решился, когда при рытье землянки на глубине полметра обнаружил слой великолепной глины. Из такой можно и домну сложить, а если очистить, то и посуду лепить. Гончар ведь, как он думал, никак не менее уважаемый человек, чем кузнец.
        Так что к началу августа, когда землянка приобрела почти законченный вид, не было только полов и дверей, на ручье стояли уже три водяных колеса. Последнее было полностью изготовлено силами Марата и Антона.
        Работа спорилась, все были при деле, и уже к середине лета Моторин обнаружил, что начал неплохо понимать своих внезапных родственников. Если Таня в беседах с ним специально старалась говорить максимально доходчиво, подыскивая нужные слова, то детишки даже между собой изъяснялись почти полностью по-русски. Этому в большой степени способствовал тот факт, что в их языке не было многих понятий. Даже само слово «колесо» оказалось для индейцев незнакомо.
        Раз в неделю они с Таней ходили на лодке «на дачу», как говорил Моторин. Кукурузу, картофель и прочее нужно было поливать. К тому же, заканчивалась соль, поэтому Павел вовсю использовал опыт главы семейства Сапа. Индианка, пока он выпаривал воду, ухаживала за посадками, а потом бегала в лес. В лесу росло большое дерево гинкго, исправно снабжавшее семейство настолько ровными и круглыми орехами, что Пашка даже использовал их в качестве шариков для подшипников, конечно же там, где не было сильных скоростей и нагрузок.
        А такие конструкции худо-бедно, но появлялись. Первой ласточкой было гончарное колесо с водяным приводом, затем лесопилка. Ореховые подшипники на удивление хорошо держали обороты, правда шарики приходилось раз в две недели менять. Изготовление посуды очень понравилось Тане. Она с удовольствием лепила тарелки, горшки, кувшины в таком количестве, будто на ручье жило не пятеро человек, а как минимум целое племя. Куда девать всю эту расписную красоту, Моторин пока не знал. Один горшок, тарелку и кружку он припрятал в контейнере, чтобы забрать домой, а с остальными нужно было что-то придумывать. Пока выход виделся один - продать посуду в Чаттануге. Но добираться туда два дня, да сколько времени он проведёт в самом городе. Так что оставлять детей без присмотра на неопределённое время путешественник не спешил. Пусть сначала обживутся.
        Впрочем, вопрос с лишней посудой решился сам собой. Однажды утром Моторина разбудил Антон.
        - Паша! Люди. Там люди. Много дом. - возбуждённо кричал он, почти не перемежая свою речь словами на родном языке.
        Глава 8. Двигатель прогресса
        Сначала Моторин увидел дымы. Много, не меньше двух десятков. Они столбами стояли в лучах восходящего солнца, и на первый взгляд казались застывшими. Между струями дыма по-хозяйски расположились вигвамы. В новоявленном посёлке царила деловая суета, бегали дети, горели костры, и женщины занимались своими нескончаемыми домашними делами. Если не знать, что ещё вчера на противоположном берегу никого не было, можно было подумать, что племя располагалось здесь всегда.
        Моторин стоял в паре метров от ручья, и, держа руку козырьком, внимательно рассматривал пришельцев. Те в свою очередь с не меньшим интересом глядели на него. У воды столпилось пара десятков мужчин, все в кожаных или меховых одеждах, с прямыми, чёрными волосами, заплетёнными в косу. Причёску некоторых украшали одно или два пера. Они что-то вполголоса обсуждали, то и дело указывая на колёса, а то и на самого Моторина.
        Пашка пожалел, что не взял с собой самострел. Он хотел уже было послать за оружием Марата, но обратил внимание на спокойствие мальчишки. Тот довольно улыбался, глядя на ту сторону.
        - Кто это, Марат? - спросил Моторин.
        - Это маскоги, Паша. Наше племя.
        Ответ только добавил вопросов. Почему племя там, а семья Сапа здесь? Почему дети жили отдельно, было в общем-то понятно. Их отец добывал соль. Но зачем маскоги пришли сейчас? За солью? Если они хотят забрать детей, Пашке будет жаль, он привык к этим неугомонным, но добродушным мальчишкам, ему нравится домашняя забота Тани, но он понимает, что для несовершеннолетних индейцев жизнь в племени всё-таки будет безопаснее. Опять же, у него и для себя-то на зиму не хватит ни еды, ни тёплой одежды. Так что, если дети захотят вернуться к своим, он будет не против. Но что, если маскоги пришли, например, потому что узнали про его контейнер?
        - Ты знаешь, что им надо?
        Ответила незаметно подошедшая Таня.
        - Ничего. Маскоги всегда здесь останавливаются, когда идут с севера на юг.
        Вот как так можно отвечать, что понятно становится ещё меньше.
        - Зачем они идут?
        - Там тепло.
        Получалось, что это кочевое племя. Летом живут где-то севернее, а к зиме откочёвывают южнее, в тепло. И, видимо, так совпало, что контейнер переместился рядом с местом их ежегодной стоянки.
        Пока Моторин разбирался, с противоположного берега приплыла необычная лодка. Маленькая, не больше метра в диаметре, абсолютно круглая. Правил ей очень важный мужчина не меньше, чем с десятком перьев в волосах. Он ткнул судно бортом возле водяного колеса, ловко спрыгнул на берег и с достоинством подошёл к семейству.
        - Дара атай буригогу ани Сапа кава? - требовательно поинтересовался он.
        Марат сначала подобрался, как перед визитом большого начальника, затем посмотрел на Моторина и расслабился.
        - Вождь Бизон Седой Хвост спрашивает, где наш отец.
        Молодой человек оторвался от созерцания главы племени и оглянулся. Тани уже не было, вождя встречали только они с Маратом. Мальчишка зачем-то достал из кармана складной ножик, фасонисто, одним движением, разложил его. Потом заточил поднятую под ногами палочку, убрал нож, и поковырял острой деревяшкой в зубах.
        - Иоту картар ма рада Сапа, иоту майда Моторин барый мана. Сагага тырче балам, - важно сказал он.
        - А ну переводи всё как есть, - потребовал Пашка. Он, кажется понял, о чём говорили два таких разных индейца.
        Со стороны можно было подумать, что встретились жители не просто разных веков, но разных эпох. С одной стороны, старательно надувал для важности щёки массивный, действительно похожий чем-то на бизона, вождь. Одет он был в толстые меховые штаны чуть ниже колен, сшитые грубым кожаным шнурком швом наружу. На широкой мускулистой груди его висело ожерелье из крупных клыков. Не оставалось сомнений, что прежних владельцев этих огромных зубов убил лично Седой Хвост. В доказательство личной доблести голову вождя украшала широкая, сплетённая из луба, лента с десятком разнокалиберных перьев.
        Напротив него, не выказывая ни малейшего почтения, ковырялся в зубах мальчишка, одетый в сшитые капроновыми нитками брюки из тонко выделанной кожи, с - невиданное дело - накладными карманами. Голову юного индейца украшала фуражка-капитанка с вышивкой в виде штурвала. Когда-то при земляных работах Моторин нацепил её на Марата, чтобы тому не напекло голову летним солнцем. Так она и прижилась.
        Малолетний тролль снова достал складенец, картинно разложил его, ковырнул под ногтем и с вызовом глянул на вождя.
        - Марат, спрячь нож, - приказал Моторин. - Прояви уважение к старшему. И переведи, наконец, ваш разговор.
        Мальчишка положил ножик в карман и нехотя сказал:
        - Бизон Седой Хвост спросил, где глава нашего рода. Я сказал, что род Волка прервался, и теперь ты забрал нас в свой род.
        - Какой род волка? - Пашка почувствовал, что теряет контроль за событиями.
        - Сапа - значит волк.
        - Стоп. А как тебя зовут по-вашему?
        - Зимний волк. Я родился, когда был снег. А Таня - Волк с чёрным волосом. Точнее, она же женщина, значит, Чёрная Волчица. Нет, Паша. Волчица Чёрные Волосы.
        - Черноволосая, - машинально поправил Моторин. Корректировать русский мальчишек уже вошло в привычку.
        Диалог прервала сама Таня. Она с чисто женской мудростью решила разрядить обстановку и вышла перед вождём с дубовой дощечкой, на которой стояли собственного производства глиняные тарелки с жареным мясом, рыбой, и чашка с травяным настоем. Девушка еле заметно поклонилась гостю и что-то вежливо сказала по-индейски. Бизон Седой Хвост хмыкнул, посмотрел на Марата, как бы указывая ему - вот, как следует гостей встречать. Затем взял двумя пальцами кусочек мяса и положил в рот. Судя по удивлённому лицу, со специями племя было ещё не знакомо.
        Как-то незаметно вождь и путешественник остались один на один. Моторин озадаченно поискал глазами своих. Как же, дозовёшься их сейчас. Вон, все трое старших усиленно хвастаются соплеменникам. Марат расхаживает гоголем, то раскладывая, то складывая подаренный ножик, вокруг него уже вьются едва начинающие оформляться девчата. Парень явно не пропадёт. Антона не видно, но Пашка не сомневался, что и тот занят саморекламой. А как ему сейчас общаться? Седой Хвост ведь не просто так стоит с вопросительным выражением лица. Но путешественник на местном наречии знает только «ио» - я. Моторин подозревал, что индеец русским владеет в ещё меньшей степени. Немного поразмыслив, он махнул вождю в сторону землянки, а сам скрылся в контейнере. Там, в закутке, стояла бутылка армянского «Арни», прихваченная как раз в представительских целях. И, похоже, сейчас как раз её выход.
        Первую рюмку Бизон пил очень осторожно, крошечными глотками. Моторин даже подозревал, что вождь боится, как бы его не отравили. Но мало-помалу алкоголь сделал своё дело, и вторые пятьдесят были отмечены длинной, но совершенно непонятной речью на индейском. Непривычного к крепким напиткам маскоги порядком разобрало. Более того, он, похоже, понял Пашку, прервавшего затянувшееся алаверды, ничуть на него не обиделся, и приготовился слушать.
        К концу бутылки языковой барьер был побеждён.
        - Ты великий шаман, - доверительно говорил индеец, склонившись к самому лицу путешественника. - Из неопытных молодых мальчишек ты за одно лето сделал невиданных мастеров. Если они дадут такие ножи всему племени, проси, что хочешь.
        - Ну какой я шаман, Бизон? - отнекивался Моторин. - То, что я делаю, сможет любой.
        - Не скромничай. Я ни у кого ещё не встречал волшебного напитка, помогающего узнать чужой язык. И томагавк, кидающий маленькие стрелки так сильно, что они могут убить кабана, я тоже нигде не видел. А ещё Тараниопу рассказывала, что ты рисуешь картинки, и они оживают.
        Пашка вспомнил ежевечерние сеансы мультиков. Они очень помогли детям изучить русский. Но ведь…
        - В городах у белых людей должны быть движущиеся картинки.
        - Где? - не понял вождь.
        - В городах. Ну, такие большие стойбища из каменных домов.
        Бизон надолго задумался. Кажется, старый индеец что-то вспоминал. Наконец, он посмотрел на Моторина с пониманием.
        - Я слышал про города. Это далеко, за южным морем. И ты прав, они сделаны из огромных камней, каждый из которых не унести и целому племени. Говорят, раньше в городах жили белые боги, но они ушли много сотен лет назад.
        Путешественник почувствовал, что теряет мысль индейца. Требовалось срочно повысить градус. К сожалению, коньяк кончился неожиданно, и, как обычно, слишком быстро.
        - Если ты думаешь, что я бог, ты ошибаешься, - начал объяснять Моторин, но заметил, что его уже никто не слушает. Бизон крепко спал, опустив подбородок на массивную грудь.
        Приход племени сильно изменил жизнь семейства Сапа. Мальчишки из кожи вон лезли, демонстрируя родичам новые методы добычи мяса и рыбы, Таня проводила мастер-классы по гончарному искусству, консервированию продуктов и готовке. Коптить научились все, и уже через пару дней всё стойбище было окутано ароматным дымом.
        Марат собрал таких же, как он, мальчишек, унёсся с ними на моторке на вырубку, и через неделю привёз не меньше центнера соли. А Антон с важным видом объяснял матёрым взрослым воинам, как и из чего лепить сыродутную печь, как отличить гематит от обычных камней, чем раздувать уголь… Но железо в итоге получилось только у него. Вторая печка, сложенная общими усилиями племени, выдала грязно-серый чугун вперемежку со шлаком. Понятно, что ни для какой кузнечной обработки эта субстанция не годилась.
        Сам Моторин озаботился вопросом транспорта. К его удивлению, индейцы передвигались не на привычных по вестернам тентованных фургонах, запряжённых в неугомонных мустангов. Нет, для перемещения они использовали узкие деревянные санки, очень похожие на северные нарты. А запрягали в них, как ни странно, подростков. И те с удовольствием возили волокуши, соревнуясь между собой, кто быстрее, тяжелее и выносливее. Полозья служили и зимой, и летом, и похоже, колеса маскоги не знали.
        Пашка долгое время осмысливал этот парадокс, а потом, наконец-то, сделал то, чем, похоже, следовало озаботиться сразу по прибытии. Открыл программу «Зодиак» на ноуте, взял секстан, и потратил ночь на вычисление положения основных звёзд и планет. И получил в итоге текущий год. Потом помотал головой и следующие две ночи проводил вдумчивую перепроверку. На третьи сутки на небе не было ни одного облачка, так что не осталось даже надежды на ошибку. Тысяча четыреста семьдесят шестой, плюс-минус три года.
        Итак, если верить программе для составления гороскопов, Сиротин ошибся не только с местом отправки путешественника. Время прибытия так же отличалось от расчётного. Моторин в недоумении смотрел на дату. До визита испанцев под предводительством Христофора Колумба оставалось чуть меньше двадцати лет. Скорее всего, сам Кристо сейчас мечется по Испании в поисках денег на экспедицию.
        Дата дала ответы на многие другие вопросы. Пашка понял, почему за всё время видел только три металлических инструмента, почему так дорого ценится здесь соль. Кроме того, этим объясняется и незнание индейцами колеса, и непонимание английского, и даже загадочная фраза Бизона про города белых богов. Конечно, как он мог увидеть другие города, если колонисты их ещё не построили?
        А почему построить их должны именно колонисты, мелькнула мысль у путешественника. Варить железо он их уже научил, показал неизвестные ранее приёмы обработки дерева и шкур. Приучил к колесу. Таким образом, жизнь настоящих американцев даже сейчас начала меняться. А если объяснить им преимущества оседлого образа жизни, то конкистадорам придётся не разгонять плохо вооружённые и организованные племена, а осаждать крепости, построенные по всем правилам фортификационной науки. И в этом случае, неизвестно, кто выйдет победителем.
        Только вот город - это не просто группа домов, окружённая стеной. Это ещё и сложная инфраструктура. И с чего здесь нужно начинать, путешественник не знал.
        На следующий день Марат застал старшего товарища за необычным делом - тот мастерил каноэ. Неудачное, надо сказать. Слишком широкое, веслом с обоих бортов не загрести. Да и нос с кормой непривычно круглые. Такому судну будет сложно рассекать речные волны. Мальчишка даже засомневался.
        - Паша, это лодка? - недоверчиво спросил он.
        - Лодка, лодка, - ответил под нос мастер, не отрываясь от работы. И продолжал греть толстые ивовые ветки и гнуть их под непривычными углами.
        Три дня самородный корабел не подпускал никого к своему детищу. За это время мальчишки научили воинов маскоги варить нормальное, ковкое железо, сделали десяток неплохих ножей, а индейская молодёжь как один решила бы стать кузнецами, если бы не Антон.
        Он показал соплеменникам силу электричества. Хотя сам увидел его пару месяцев назад, но уже научился показывать фокусы с контуром и магнитом, добывать искры из кислых плодов, заряжать батарейки от установленного на реке генератора. И если детей больше привлекла зрелищная часть - самодвижущиеся кусочки железа, треск разрядов, то старшие индейцы с пониманием отнеслись к зарядке лодочного мотора. Даже пытались вызнать у подростка, какая сила заставляет винт крутиться, но тот пока и сам толком ответить не мог.
        Ответил Моторин. Он как раз вытащил на свет странное, овальное перевёрнутое каноэ, неправильно обшитое шкурой. И в самом деле, зачем эта болтающаяся кожаная юбка над бортом? И почему в дно каноэ вделаны сразу три электрических двигателя? Оно же в этих местах будет воду пропускать.
        Но конструктор даже не донёс свою лодку до воды, поставил её на берегу прямо так, брюхом кверху, сам устроился на днище… По рядам зрителей прошёл смешок, через несколько секунд превратившийся в откровенный хохот.
        - Ты собрался плыть прямо по берегу? - кричал кто-то сквозь смех.
        - Эй, белый, ты забыл перевернуть своё каноэ, - вторили из толпы.
        - А как ты будешь грести? Тебе придётся бегать от борта к борту, чтобы опустить весло в воду.
        - Ты подожди. Мы сейчас её перевернём. Понятно же, что такая огромная лодка слишком тяжела для одного.
        Антону, слышавшему всё это, хотелось провалиться сквозь землю. Он считал Пашку своим учителем, человеком, которого им послал Великий дух, чтобы дети не умерли с голоду. До этого момента мальчик старался во всём подражать старшему товарищу, и вдруг такой позор. Может быть, стоило настоять на помощи, и тогда каноэ получилось бы нормальным, таким, какое когда-то собрал из шкур и веток покойный отец?
        Юный индеец глянул на усмехающегося в бороду белого и задумался. Ведь не стал бы он с такой улыбкой встречать критику и насмешки. Не иначе, всё идёт, как Паша и планировал. И тут раздался знакомый шум электромотора.
        Каноэ неожиданно приподнялось над каменистым берегом, Моторин поёрзал на низеньком сиденье, проверяя правильность крена и тангажа, затем включил задний двигатель. Медленно набирая обороты, завертелся двухлопастной алюминиевый винт, и неправильное каноэ неспешно сползло в воду.
        Антон ждал, что посудина сейчас черпнёт носом волну и перевернётся, но не тут-то было. Лодка, кажется, не видела никакой разницы между берегом и рекой. Мотор взревел, и судно, оставляя позади себя облако водяной взвеси, помчалось вперёд.
        Зрители слились в едином крике. Каждый хвалил конструктора, громко, но неразборчиво в общем шуме, выражал свои чувства.
        Через пару минут послышался гул, и из-за излучины вынырнула неправильная лодка. Она шла абсолютно ровно, не обращая внимания на волны и ветер. Приблизилась, сбросив ход, развернулась, пару раз рыкнула задним винтом и тяжело, как бык после купания, выбралась на гальку.
        - Вот такая лодка, Антон, - с улыбкой пояснил Моторин.
        Глава 9. Курс молодого кузнеца
        Сразу после ходовых испытаний лодки на воздушной подушке Пашку плотно оккупировали дети. Обычно они собирались стайками по пять-десять человек, врывались к путешественнику, совершенно не обращая внимания на то, может он говорить, или нет. С собой в качестве переводчика маленькие маскоги вели смущённого Антона, Дашу, реже Марата. И вот окружит такая свора Моторина и начинает его на десяток голосов, перекрикивая друг друга, убеждать. А красный от волнения Антон, бросив бесплодные попытки утихомирить этот обезьянник, поясняет:
        - Паша, они все хотят у тебя учиться. Говорят, что не пойдут с племенем на юг, а останутся здесь, чтобы к весне, когда маскоги вернутся, стать мастерами по электричеству и железу.
        Моторин уже десять раз говорил, что выучиться за зиму, тем более не зная языка, невозможно, что сам он учился много лет, но детям было этого не понять.
        А через месяц, за день до отправления племени в путь, к нему в землянку забрался сам Бизон Седой Хвост. Он держал за руку, как маленького, Марата. Вождь молча подождал, пока занятый намоткой статора путешественник обратит на него внимание, затем коротко кивнул мальчику. Марат смущённо объяснил:
        - Паша, вождь говорит, что оставит с тобой до весны десять детей десяти лет, чтобы ты научил их работать с железом и электричеством. - И, увидев возмущённое лицо Моторина, тут же извиняющимся тоном добавил. - Я всё ему говорил, но Бизон не хочет меня слушать.
        Вождь что-то спросил на индейском, и мальчик тут же перевёл:
        - Вождь спрашивает, не осталось ли у тебя того волшебного зелья, которое помогает понимать чужие языки.
        Моторин молча вздохнул, отодвинул станок для намотки, и полез за последней бутылкой.
        - Ну ты молодец, Бизон, - без предисловия начал он после второй рюмки. - Значит, когда я мальцам объясняю, что не прокормлю зимой такую ораву, это ничего не значит. А зато вождь командным решением… А! - он огорчённо махнул рукой.
        Старый индеец недоуменно посмотрел на собеседника, затем на бутылку. Стало понятно, что коньяк презентационных функций не выполняет. Пришлось подключать молодое поколение и повторять то же самое Марату.
        - Паша, а что такое «ораву»? - спросил юный переводчик.
        - Подумай, - зло ответил Моторин.
        - Не прокормлю ораву… - мальчик пытался воспринять смысл на слух. Потом совсем по-взрослому хлопнул себя ладонью по лбу. - Это много людей, да?
        - Очень много…
        После следующей рюмки присутствие переводчика уже не ощущалось. Бизон склонился к самому лицу Моторина и доверительно проговорил:
        - Ты что же думаешь, Седой Хвост дурак? Или решил, что у меня дети лишние? Ведь они все мне как родные, понимаешь? И я не хочу, чтобы они зимой умерли от голода и холода. Сейчас…
        Он, пошатываясь, вышел из землянки, и почти сразу вернулся. Следом за ним тихонько, как мыши, проскользнули, шесть смущенных девушек. В одной из них Пашка с удивлением узнал Таню.
        - Ты почему здесь? - пьяно спросил он.
        Девушки молчали, ожидающе глядя на вождя. Тот встал, торжественный, как маршал на параде, одним движением руки выровнял девичий строй, и с силой хлопнул Моторина ладонью по плечу.
        - Такому великому шаману, как ты, нельзя без женщины, - пафосно начал Бизон. - И ты прав. Не годится тебе ограничивать себя одним родом волка. Дети, бывшие Сапа, теперь Моторины, рассказали, что твоё родовое имя означает ту силу, которая двигала твою волшебную лодку. И это тоже правильно.
        Пашка удивлённо смотрел на разговорившегося индейца, подмечая, что понимает его речь почти без помощи Марата. А вождь вещал, как с трибуны:
        - Поэтому я хочу, чтобы все рода племени маскоги добавили в свои имена кроме тотемных животных ещё и твоё родовое имя. Эти шесть девушек - каждая достойная дочь своего рода. И теперь они останутся с тобой. Каждая из них родит тебе сына, и ты научишь их всему, что знаешь. И тогда маскоги больше не придётся откупаться от злобных ироку, наши люди не будут терять охотников на своём сезонном пути, не страшны станут болезни и чёрное колдовство. У всех будет железное оружие, самоходные лодки, которые одинаково плавают по воде и по земле…
        - Стой, Бизон, - прервал его Моторин. - Это ты мне что, шесть жён привёл что ли?
        И не дождавшись ответа громко расхохотался. Он смеялся так долго и заливисто, что индейцы, даже не зная причины, заразились его весельем. Путешественник вскочил с табуретки, сложил ладони под подбородком, и, извиваясь нижней частью туловища, противным голосом запел:
        - Если б я был султан, Мухаммед Абдул, я б имел триста жён и детей аул. Но в советской стране при таких делах сколько лет бы дали мне, ой, спаси, Аллах.
        Никто, даже Марат, не понял ни слова, но последним тактам все уже прихлопывали и подвывали.
        - Я рад, что ты веселишься, брат Пашка, - по-своему понял смех Бизон. - Поэтому повторю. С тобой остаются шесть жён, десять детей и три охотника.
        - Решил на меня лишние рты спихнуть? Да чем я их всех кормить-то буду?! - взревел Моторин. - Электричеством? Оно же как огонь - дарит тепло и свет, помогает готовить еду, но нельзя есть сам огонь!
        - Как хорошо сказал! - чмокнул губами в восхищении индеец. - За это надо выпить!
        И тут же отвесил смачный подзатыльник принюхивающемуся к коньяку Марату.
        - Не смей даже нюхать, - строго наказал он. - Только когда сам станешь вождём.
        И чуть смягчившись, добавил:
        - Или после того, как твой ребёнок пройдёт обряд инициации. Но не раньше.
        Седой Хвост поманил Моторина рукой и негромко, так что за пределами лагеря почти не было слышно, пояснил:
        - Когда мы пили это зелье в прошлый раз, я был сам не свой. А на следующий день много думал.
        Понятно, с похмелья часто появляются философские мысли, вспомнил Моторин, но вслух ничего не сказал.
        - Так вот. Все вы знаете, что, когда Великий дух создал человека, он поместил в него частицу своей души. Через неё он с небес смотрит на людей, оценивает их поведение и подсказывает, как в какой ситуации поступить.
        Индейцы дружно закивали.
        - А это зелье спрятало меня от Великого духа. И тогда моим разумом завладел тотем. Хорошо, что у меня это бизон, а если был бы волк, или росомаха? Тогда всем вокруг пришлось бы худо.
        - Подожди, - отмахнулся рукой Моторин. - Ты скажи, чем мне такую толпу народа кормить? У нас и на пятерых-то еды не хватит.
        Бизон важно надул грудь, посмотрел на Пашку сверху вниз, несмотря на то, что ростом был чуть ниже, и проговорил:
        - Я не оставлю своих людей голодать. Поэтому даю на всех пять мешков плодов земли, зелёных поросят, три мешка маиса, трав для вкуса…
        После его слов в землянку принесли кожаные мешки с провизией. Моторин тут же влез внутрь и убедился, что «плоды земли» - это мелкая, со сливу, картошка, а «зелёные поросята» - кабачки цуккини. Вождь же тем временем плотно вошёл в роль благодетеля и поучал:
        - Мясо вам добудут охотники, я для того их и оставляю. Им надо построить жильё. А ты за холодное время, - его палец повелительно упёрся в грудь Моторину, - научишь мальчишек делать железные вещи, а ещё сделаешь на каждого мужчину племени по ножу и ещё одну волшебную лодку.
        Пашка сделал твёрдый шаг вперёд и Бизону пришлось убрать нагло торчащий палец.
        - Забирай своих людей и свои продукты, - сквозь зубы отказался он, - и проваливайте. Я тебе что, подчинённый?
        Он схватил замершего в удивлении вождя за плечо и с силой развернул в сторону выхода. Седой Хвост очнулся и начал сопротивляться, но Пашка взял его на болевой и потащил наружу против воли. На ходу обернулся и молча махнул головой несостоявшимся жёнам, мол, тоже проваливайте. Девчонки невероятным финтом протиснулись между вождём и стеной, и торопливо затопали босыми пятками по деревянным приступочкам.
        Бизон рычал, вырывался, но каждое движение вызывало боль в вывернутом локте. Только возле двери он упёрся левой в притолоку и напрочь отказался выходить. Поупиравшись, противники остановились. Индеец вывернул голову и посмотрел на русского почти трезвыми глазами.
        - Никогда больше не угощай меня своим зельем, - еле слышно сказал он.
        Как ни странно, Моторин понял всё без перевода. Он согласно кивнул и выпустил локоть старого охотника.
        - Сейчас я попрошу принести травяного отвара, - продолжал вождь. - Мы сядем, попьём и поговорим, как следует двум мудрым мужчинам.
        Он высунулся наружу, с секунду покрасовался, скорее всего, чтобы все видели, что их вождя никто не победил. Затем поговорил с девушками, которые стайкой толпились у двери. Те дружно прыснули в сторону.
        За чаем Моторин начал первым.
        - Ты думаешь, что варить железо очень просто, - без обиняков начал он. - А для этого надо сначала много чему выучиться. И, прежде всего, читать.
        Последнее слово он произнёс по-русски, и Бизон тут же удивлённо поднял брови.
        - Ну… - замялся Пашка. - Это значит, разбирать знаки на бумаге так же, как ты видишь следы в лесу.
        Моторин достал тетрадку, в которую мальчишки записывали новые слова, нюансы металлургии и прочие наблюдения. Когда-то он их приучил вести что-то вроде словаря, который со временем разросся почти до дневника. Пашка открыл его на первой попавшейся странице. Это оказался неумелый, но уже с размерами, чертёж судна на воздушной подушке. Очень удачно. Моторин показал рисунок вождю.
        - Узнаёшь?
        Тот долго вглядывался, но потом всё-таки покачал головой.
        - Ну как же? - удивился путешественник. - Вот борта. Вот три мотора сверху.
        - Это твоя лодка?
        Моторин кивнул.
        - А зачем эти закорючки?
        Вождь ткнул в размеры, почти правильно вынесенные Антоном за границы кривой, но узнаваемой, изометрии.
        - Это и есть знаки, о которых я говорил. И мальчишки их читают так, как ты следы. И сами же пишут, чтобы потом снова прочитать и вспомнить. И этому надо учить всех, кого ты хочешь здесь оставить. А ещё моему языку. А ещё счёту, а ещё физике, химии, да много чему. Я сам учился наукам дольше, чем ты живёшь.
        Бизон замер, внимательно вгляделся в глаза собеседнику. Его взгляд перескакивал с одного зрачка Моторина, на другой, наконец, он удовлетворённо кивнул.
        - Ты выглядишь моложе большинства моих охотников. Как ты мог так долго учиться?
        Моторин некоторое время подбирал слова, затем пояснил:
        - Великий шаман прислал вам старика, но сделал его снова молодым.
        Бизон важно кивнул, и еле заметно улыбнулся.
        - Значит всё-таки шаман, - сказал он. - Я так и знал.
        - Ладно, - махнул рукой путешественник. - Оставляй ребятишек на зиму. Обещать не буду, но курс молодого кузнеца им устрою. Что успеют, то и сделают.
        Итогом разговора всё-таки стали не только три мальчишки, но и все шесть девушек. Моторин уже прикинул, как научит их трепать местную крапиву, которая росла здесь на каждом шагу, вить нити и ткать из неё лёгкую и дышащую одежду на лето. Детей же решил понемногу учить всему, что знает. Что делать с охотниками, он не представлял. А главное, как успеть построить троим взрослым мужикам дом?
        - Настоящий мужчина сам всегда сможет поставить свой вигвам там, где ему будет удобно, - пояснил вождь. - Так что пусть занимаются домом сами. Опять же, без мяса вам холода не пережить, так что чем им заняться, охотники найдут.
        Моторин только отмахнулся. Небось, не маленькие. Мысли тут же свернули в сторону размещения и питания женщин и детей.
        Глава 10. Об иерархии в мужском социуме
        Отношения с охотниками у Моторина не сложились. Точнее, с одним из них. Что касается остальных, то давно, а один даже многократно, женатые, отцы семейств, они восприняли задание вождя спокойно, примерно, как сам капитан Моторин в период службы воспринимал командировки. Надо, так надо. Поэтому двое мужчин среднего возраста за пару часов возвели вигвам, до вечера его обжили, а к утру прошла уже первая поставка мяса к общему столу. Молодая антилопа. Женщины с радостью её приготовили, а эти двое даже за одним со всеми столом умудрились выдерживать некую автономию.
        Третий охотник, возможно, в силу молодого возраста, не вписался ни в мужской, ни в детский коллектив. Вместо этого он в первые два дня неотрывно следовал за Моториным и его учениками. Пашка даже сначала порадовался, вот, мол, взрослый уже, а заинтересовался подготовкой глины для печи.
        Но на следующий день молодой охотник не проявил к учёбе никакого интереса. Вместо этого он крутился возле девушек, пытался давать им советы, совершенно не разбираясь в вопросах изготовления керамики. Молодой человек громко смеялся, чаще всего, один, то и дело лез руками в заготовки, иногда портя их…
        Когда второй день начался, как и предыдущий, Моторин не выдержал. Он подошёл к заносчивому молодому человеку и вежливо попросил его не мешать.
        - Ты меня побьёшь? - с наигранным испугом, явно рисуясь перед девушками, закрыл руками лицо охотник.
        Пашка только огорчённо махнул рукой. Молодой ещё, что с него взять. А вокруг уже начали толпиться бросившие занятие дети. Поэтому путешественник вернулся к прерванному обучению. Как оказалось, зря. На следующий день дисциплина в группе студентов резко пошла на спад. Молодёжь не проявляла больше рвения к знаниям, более того, всех троих мальчишек Моторин так в течение дня и не увидел. Только под вечер Марат рассказал, что эти бездельники крутились у взрослых охотников, уговаривали взять их с собой на большую охоту, на бизона.
        Бизон в племени был не просто тотемом вождя. Он был даже большим, чем верблюд для арабов или конь для казахов. Бизон означал жизнь. Эти величественные звери давали всё. Вкусное и питательное мясо, тёплую и большую шкуру, из которой индейцы успешно выделывали кожу разной толщины и мягкости. Жир бизона широко использовали в кулинарии, жгли в светильниках. Из бизоньих жил получалась отличная тетива для луков.
        Поэтому каждый охотник в своей жизни должен был иметь большую охоту. Для подростков она оказывалась чем-то вроде обряда инициации, для взрослых - хорошим шансом поднять свой статус в племени. Но десятилетним мальчишкам там было точно нечего делать.
        На бизонов выходили не меньше, чем втроём, и это при условии, что заранее успеют подготовить ловушки. Делали их просто - выкапывали два-три десятка ямок, глубиной с полметра, внутрь вставляли пяток колышков с уклоном вниз. Из бегущего многотысячного стада несколько особей обязательно влетали в ямки, некоторые из них ранили себе ноги. Таким бизонам было сложно следовать за остальными, они, как и было задумано, отставали, а через несколько километров и вовсе не могли продолжать двигаться. Тут их и добивали копьями. Стрелы с каменным наконечником против подобного зверя были бессмысленны, не пробивали толстую, покрытую густым мехом, кожу. А если и пробивали, застревали в слое подкожного сала.
        Эта добыча была сопряжена с определённым риском, куда большим, чем при охоте на оленей или антилоп. Готовить ловушки на пути много тысячетонного стада очень опасно. Известно же, что «…не остановить бегущего бизона». А раненые, эти звери оказывались способны на самые непредсказуемые рывки. И уж в любом случае, не собирались просто так сдаваться человеку с несерьёзным деревянным копьецом. Племя почти каждый год теряло охотников на добыче бизона.
        Моторину было непонятно, какая необходимость потянула на этих зверей троих умудрённых опытом промысловиков, но лезть не в своё дело молодой человек не стал. Да и не до того было. Тут как раз пиролиз берёзы затеяли, уголь нужен, да и от скипидара он бы не отказался. Так что надо им, пусть себе охотятся.
        Мальчишки за неделю показали себя с хорошей стороны. В основном, если не считать пары инцидентов. Так что оставалось надеяться, что лекцию о важности затеянного обучения они воспримут серьёзно.
        Может быть так бы и было, если бы, например, местным юкагирам не удалось добыть ни одного бычка. Но, увы, всё случилось наоборот. Уже через сутки после ухода звероловов в городок прибежал самый молодой охотник и, не предполагая отказа, потребовал, чтобы все немедленно шли за ним, помогать тащить троих подбитых бизонов. Срочно, пока мясо пропадать не начало.
        Здесь Моторин совершил серьёзную ошибку - не говоря ни слова, он собрал детей и пошёл за молодым индейцем. А потом так же безропотно тащил обратно гружёную мясом волокушу. В тот день весь лагерь, поголовно, был занят на разделке мяса. Урок оказался сорван, но главное, просто так прогорело заготовленное дерево.
        Когда заготовка мяса была закончена, Моторин подошёл к самодельной установке для пиролиза, посмотреть, что осталось. Он печально ворошил куски расколовшейся от избыточного жара глиняной печи, ерошил золу, когда перед ним встал смущённый Марат.
        - Бегучий и Прыгучий к Тане пристаёт, - непонятно заявил мальчик.
        - Что? - не понял Пашка.
        - Бегучий и Прыгучий пристаёт к твоей Тане. Я ему говорил, но он послал меня копаться в земле вместе с моим учителем, земляным червём.
        Мальчишка с трудом выжимал из себя слова, он густо покраснел и прятал от Моторина глаза. Бегучим и Прыгучим звали того самого молодого неугомонного охотника. Был он, как ни странно, из того же рода Волка, что, однако, не мешало ему проявлять симпатию и к Тараниопу. Впрочем, юнец старался облечь своим вниманием всех девушек.
        - Они называли тебя земляным червяком, - противным голосом проворчал Пашка.
        - Да. - Еле слышно подтвердил не видевший этого мультика Марат.
        Махнув про себя рукой, путешественник решил сперва сделать дело, а потом уже ставить на место не в меру ретивого выскочку. В кострище пришлось провозиться несколько дольше, чем рассчитывали, зато нашли много вполне подходящих для металлургии углей. А в самом низу, под остатками дров, обнаружился спёкшийся с золой до полупрозрачного состояния песчаник. Это позволяло задуматься о глазури, каменном литье, и, кто знает, может даже об изготовлении стекла. Так что обратно Моторин вернулся только ближе к вечеру, грязный, но довольный и гружёный интересными находками.
        - Разве должен настоящий мужчина ковыряться в грязи, вместо того, чтобы заниматься по-настоящему мужским делом? - прозвучал недовольный голос со стороны деревьев.
        Паша остановился и посмотрел в полумрак дубовой рощи. С освещённой заходящим солнцем поляны было почти ничего не видно, он, прищурясь, всматривался, дожидаясь, пока глаза привыкнут к скудному освещению. От ближнего дерева отделился Бегучий и Прыгучий и сделал шаг навстречу. В руках он держал за короткие хвосты двух подстреленных сурков. Охотник подошёл к путешественнику ещё на пару шагов и решительно протянул руку.
        - Дай нож, - требовательно сказал он. - Мне нужно освежевать мою добычу.
        Моторин внимательно посмотрел на молодого индейца, затем перевёл взгляд на висящий на ремне нож. Совсем хомячки распоясались, пронеслось у него в голове. Он аккуратно сложил свою ношу под куст, чтобы потом не искать, и ехидно спросил:
        - А на спинку тебе не пописать, чтобы морем пахло?
        - Зачем? - задал идиотский вопрос наглец. Вид у него при этом был совсем дурацкий.
        - Говорю же, чтобы морем пахло.
        - Червяк! - громко вскричал охотник, распаляя себя. - Ты не мужчина и не достоин иметь столько жён. Настоящий мужчина добывает зверя, а не ковыряется в грязи. Бизон недаром оставил меня кормить женщин и детей, а значит, женщины принадлежат мне!
        Вокруг как-то незаметно собралась толпа, в основном мальчишки и девчонки. Они с изумлением глядели на раскричавшегося молодого человека. А Бегучий и Прыгучий, похоже, совсем потерял берега.
        - Ты не мужчина! - В полный голос, явно играя на публику, повторил он и кинул в Моторина обе сурчиные тушки. Тот легко уклонился.
        - Ты чего продуктами кидаешься? - недовольно спросил Пашка.
        - А твоё какое дело? - продолжал неистовствовать индеец, - Это я их добыл, а не ты. Я - охотник. А ты ловишь только земляных червей.
        - Значит, по-твоему я не умею добывать зверя? - с ехидной улыбкой переспросил Моторин.
        - Да!!! И поэтому Бизон оставил здесь меня, чтобы мои женщины не умерли от голода.
        - А я думаю, зря он тебя оставил. Сурков и Марат с Антоном легко настреляют. Если только на бизона? Так ты, небось, и телёнка не добудешь.
        - Я не добуду?! - взвился Бегучий и Прыгучий. - Это ты не добудешь! А я… Да я хоть всё стадо перебью!
        - Поспорим? - спокойно парировал путешественник. - Кто первый добудет бизона, тот и прав.
        - Да!!! Тому и все женщины, - яростно подтвердил охотник. Но тут же оговорился, - но только без твоих шаманских штучек. Посмотрим, каков ты на настоящей охоте.
        - Неужели даже без ножа? - улыбнулся Моторин.
        Индеец рефлекторно глянул на свой пояс, на котором в раскрашенных кожаных ножнах висел большой чёрный каменный нож, тронул его рукой.
        - Нож можно, - гораздо спокойнее разрешил спорщик. - И копьё, - подумав, добавил он.
        - Ну уж нет, - возмутился на этот раз Пашка. - Только без твоих охотничьих штучек.
        После этой фразы Моторин радостно услышал смех за спиной. Судя по голосам, смеялась Таня и волчата. Он обернулся и ободряюще улыбнулся им. Все четверо ответили улыбками, даже Марат, хоть мальчик и стоял бледный, как моль.
        - Итак, выходим завтра, - резюмировал Пашка.
        Бегучий и Прыгучий несколько опешил. Он завертел головой, ища поддержки остальных охотников, но те дружно отвернулись. Наконец, молодой индеец несмело сказал:
        - Бизона бьют втроём. И с копьями.
        - Значит, сдаёшься? - поддел его Моторин.
        - Ты сдавайся! Тебе ни за что не добыть зверя.
        - Значит, выходим завтра утром.
        Путешественник, не дожидаясь ответа, развернулся и пошёл мыться. До завтра было ещё много дел.
        Прежде всего Моторин отправился за крапивой, благо, росла она повсюду. Уже на третьем кусте к нему присоединилась Таня. Следом за ней подошёл Марат, а ещё через пару минут две из оставленных Бизоном девушек. Они ловко приподняли подолы платьев, просунули под них руки, и начали так шустро рвать длинные стебли крапивы, что сразу же догнали остальных.
        - Паша, зачем это? - выдержав минуту вежливого молчания, спросила Тараниопу.
        Марат почти одновременно с ней предложил:
        - Хочешь, я с тобой пойду? Никто не узнает.
        Моторин помотал головой мальчику, отказываясь от предложения, и повернулся к Тане.
        - Буду ловить бизонов верёвкой. Сплетёте?
        Сказано было по-индейски, поэтому закивали все три девушки.
        Пока шестеро потенциальных жён разминали, варили, и трепали крапиву, плели непривычно толстую верёвку, путешественник занялся приманкой. Он истолок в муку часть кукурузы, добавил немного мёда, воды, от души соли, и замешал густое пресное тесто. Разделил на части, раскатал на доске до толщины картона и пожарил на раскалённом камне. Получился этакий кукурузный лаваш, очень солёный и хрустящий.
        Вот теперь можно и на бизона, измеряя получившуюся верёвку, довольно подумал Моторин.
        Утром его у шалаша поджидал Марат.
        - Я иду с тобой, - безапелляционно заявил мальчишка.
        - Я тебе надоел, и ты хочешь от меня избавиться? - с наигранным удивлением спросил Моторин.
        Мальчик поднял на него удивлённые глаза.
        - Ну что ты так смотришь?
        - Но ты же один! Никому не добыть бизона в одиночку. Бегучий и Прыгучий тоже не добудет. Но если ты придёшь без добычи, он заставит тебя отказаться от Тани и от нас. А я так не хочу.
        Мальчишке было не отказать в логике. Вот только продумывать следующий шаг он ещё не умел. Ну, ничего, подумал путешественник. Я его научу. Какие его годы…
        - А что будет, когда люди узнают, что ты мне помогал? - задал он наводящий вопрос.
        - Откуда они узнают? Я никому не скажу.
        - И не надо. Проснётся Антон, спросит, где Марат. Что ему ответят?
        - Ну… - мальчик впервые задумался о подобном развитии событий. - Я не знаю.
        - А я знаю. Тогда Бегучему и Прыгучему и не надо будет никуда идти. Он просто скажет всем, что Паша настолько слаб, что забрал с собой мальчика, потому что один не справится. И всё, он уже победил.
        - Но ведь это неправда!
        - Почему? Я же не один пойду, а с тобой. А значит, охотник прав. Он победил, - повторил Моторин.
        - Но… - мальчик замялся. Потом решительно встряхнул вороным чубом и сделал шаг назад. - Тогда я не пойду.
        Несколько секунд он переминался с ноги на ногу, нерешительно глядя то в землю, то в глаза старшему товарищу, наконец отважился, и спросил:
        - Паша, а ты сможешь убить бизона один? У тебя же даже копья нет, не то, что самострела.
        - Не волнуйся, всё продуманно. В любом деле главное - что?
        Мальчик вопросительно вскинул подбородок. Кроме русских слов, которые молодые индейцы использовали гораздо активнее родных, в их обиход вошло множество русских жестов. Антон, например, на вопрос об улове каждый раз уверенно проводил ладонью по подбородку. Даша на вопросы с удовольствием кивала, или наоборот, энергично мотала головой, чем ставила в ступор непривычных к таким ответам соотечественников. Вот и сейчас индейский мальчик настолько органично вскинул подбородок в истинно русском жесте, будто всю жизнь именно так и делал.
        - В любом деле главное - продумать. Если действовать продуманно, тогда можно и бизона одному поймать.
        - А ты продумал? - прозвучал истинно детский вопрос.
        - А как ты думаешь?
        - Ты очень умный. И если бы ты не знал, как убить зверя в одиночку…
        - То я бы ни за что не стал заставлять Бегучего и Прыгучего делать это.
        - Так этот спор… - пришёл к шокирующему выводу мальчик.
        - Да, Марат. Я сделал это специально.
        Глава 11. Люди умнее бизонов. Но не все
        Солнце только-только показало свой край над горизонтом. Моторин лежал за кустом и расслабленно смотрел на ровную, как стол, долину в предгорьях, покрытую множеством крупных чёрных валунов. Будто степь где-нибудь под Краснодаром, подумал путешественник. Хотя нет, не степь. Прерия. Родина Соколиных глаз, Зверобоев и прочих Чингачгуков. А перед ним не валуны вовсе, а… Видимо, реагируя на светлеющее небо, по необъятному пространству прошла волна шевеления. Валуны изменили форму, подросли, и вот уже стало заметно, что это совсем не камни. Над равниной низко и гулко загудело, будто спросонья подавал голос заблудившийся в предгорьях пароход. Через секунду ему ответил второй, и вот уже, если закрыть глаза, можно было представить, что впереди настоящий морской порт. Ревущие трубные звуки перекликались, накладывались один на другой, перебивали друг друга.
        А впереди не осталось ничего похожего на валуны. Теперь было отлично видно, что всего в сотне метров от Моторина собиралось на завтрак огромное, раскинувшееся во всю ширину плоскогорья, стадо бурых мохнатых бизонов. Они приподнимались, оглядывались, время от времени отфыркивались. Вот с трёх сторон сразу потекли в одно место тёмные ручейки рогатых туш. Стадо собиралось на утренний водопой и самые нетерпеливые уже организовали очередь у бегущего посереди долины ручья.
        Солнце поднялось, засветило в полную мощь, и стало видно, что огромное стадо, в полумраке казавшееся однородно бурым, на самом деле составлено из сильно различающихся по цвету пятен. Некоторые животные были почти чёрными, причём, как правило, это оказывались старые, матёрые быки. Кое-где встречались светлые пятна - это щипали траву телята. Да и остальные тоже единообразием цветов не отличались.
        Прямо перед кустом, за которым прятался Моторин, лениво помахивала меховым хвостом лежащая на боку корова. Возле её мохнатого брюха перебирал тонкими ногами присосавшийся к вымени телёнок. Маленький, не больше овчарки размером. Корова была тёмно-рыжая, с почти чёрным пятном во всю спину. На её фоне телёнок выглядел почти жёлтым.
        Пашка огляделся. Быков поблизости видно не было. Только что один, видимо, ответственный за этот участок стада, важно и величественно прошествовал в сторону водопоя. Коровы почтительно отодвигали широкие задницы, давая пройти старшему.
        - Кто людям помогает… - пропел Моторин противно дребезжащим голосом и прополз по пластунски пару десятков метров.
        Приподнял голову. Тишина. До коровы ещё чуть больше двадцати шагов. Он широко размахнулся, и прямо перед мордой избранницы плюхнулся на землю солидный кусок солёного кукурузного лаваша.
        Корова смешно поводила ушами, потом долго дёргала ноздреватым носом. Затем вытянула язык и лизнула неожиданную подачку. Как раз достала, чтобы коснуться языком, но не чтобы съесть. Нужно было подниматься на ноги идти вперёд целый шаг. Корова некоторое время в раздумье прядала ушами, выбирая между ленью и вкусно пахнущим солью угощением. Победила алчность.
        Животное, неуклюже задирая зад и размахивая хвостом, будто в попытках зацепиться за воздух, выпрямило сначала задние ноги, затем, по одной, передние. Постояло, будто привыкая к новому положению, и вдруг ловко, как лягушка комара, слизнула с земли лаваш.
        Моторин довольно улыбнулся и кинул следующий. На этот раз угощение оказалось привязано тонкой верёвочкой.
        - Тот тратит время зря, - допел он характерную строчку.
        Корова уже собиралась вновь улечься, когда буквально в метре перед мордой упал ещё один очень вкусный кусок.
        - М-му? - удивлённо спросила она. Никто не ответил.
        Буйволица сделала шаг, пытаясь дотянуться фиолетовым языком до угощения, но лаваш, как живой, неловко переваливаясь на неровностях почвы, пополз вперёд. Совсем чуть-чуть, но язык бедной бурёнки уже не доставал. Пришлось делать следующий шаг. А потом ещё один. И ещё… Телёнок следовал за матерью, надёжно пристёгнутый к вымени.
        За два часа Моторин незаметно отвёл корову на добрых три сотни метров. Пришлось потратить почти все лаваши, но дело того стоило. Теперь он и пара из коровы и телёнка были надёжно скрыты зарослями каких-то колючих кустов, а кроме того между ними и остальными бизонами располагалась группа из десятка двухметровых валунов. Охотник окончательно увёл корову из стада.
        Так, наверное, и поступали всякие конокрады или коровокрады, подумал путешественник. Заманят бедную бурёнку вкуснятиной, и поминай, как звали.
        Когда буйволица с телёнком достаточно удалились от остальных родичей, Моторин аккуратно, стараясь лишний раз не шевелиться, достал из сумки два полукилограммовых камня, тщательно обвязанных толстой верёвкой. Потом резко вскочил и, раскрутив самодельное боло над головой, бросил в корову. Попал. Верёвка надёжно оплела передние ноги жертвы. Бурёнка, ещё не поняв, что случилось, попыталась сделать шаг, но ноги не слушались, и она неуклюже завалилась на бок, чуть не придавив кормившегося молоком малыша. Тот недовольно поднял лобастую голову, огляделся большими коричневыми глазами, и… спокойно зашёл с другого бока.
        - Ну что ты волнуешься, бурёнка, - ласково бормотал Моторин, вытаскивая из сумки остальные причиндалы. - Всё будет хорошо.
        Он смело подошёл к рвущейся с места корове и почти насильно сунул ей в рот лаваш. Бедное животное до этого не встречало такого обращения. Буйволица попыталась замычать, но мгновенно была остановлена ударом кулака по носу. И сразу же получила лаваш. А потом Моторин по-хозяйски погладил недоумевающую корову по морде. А следом за ней и телёнка.
        Больше двух часов длился поединок между будущим пастухом и его подопечной, но в итоге победил интеллект. Когда солнце поднялось к зениту, Моторин уже подводил первую домашнюю скотину индейцев к посёлку. Ноги коровы, правда, были частично связаны, чтобы оградить от глупых мыслей о побеге. К дежурному соску вымени всё так же пристёгнут телёнок.
        Первой возвращение блудного животновода заметила Даша. Девочка мельком, следуя за боковым зрением. Посмотрела на приближающегося пастуха и машинально повернула голову обратно. Но через секунду она уже смотрела на Моторина широко открытыми глазами. Рот маленькой индианки сам собой открывался от изумления.
        - Паша!!! - вдруг закричала она и понеслась к шалашу. Но в ту же секунду остановилась и кинулась к путешественнику. И снова встала на полдороге, с опаской глядя на мохнатую, рогатую буйволицу.
        Девочку, однако услышали, и уже через минуту всё семейство Сапа, ныне Моториных, окружило необычного охотника, выпытывая у него, как, а главное, зачем, он привёл бизониху живьём.
        - Это чтобы не тащить мясо, да, Паша? - почтительно спрашивал Марат.
        - Марат, мысли глобально, - с улыбкой подсказал путешественник.
        Эту фразу юный индеец помнил. Ещё с тех пор, как Моторин предложил сделать на водяном колесе сменный редуктор. Тогда мальчишки хотели подключить к валу генератор напрямую, но… «Мыслите глобально», произнёс тогда непонятную фразу их учитель и приладил съёмную главную шестерню. А уже к ней по необходимости цепляли генератор, насос… да что угодно. Вот и сейчас старший товарищ предложил ему найти несколько применений живой буйволице. Мальчик даже наморщил лоб от натуги. Но его опередил Антон. Младший брат в нетерпении подскочил почти под нос к опешившей от такой бесцеремонности корове и затараторил:
        - А ещё у неё есть телёнок. И когда он подрастёт, можно убить его копьём. И никуда не надо ходить, не надо ждать, пока стадо подойдёт к нашей долине.
        - Молодец, - Моторин взъерошил мальчишке волосы и выжидающе глянул на старшего брата. - А ещё?
        Мальчишки переглянулись. Вокруг них уже давно собрались остальные дети, кое-кто даже понимал, о чём идёт речь, хоть и через пень-колоду, но предположений больше ни от кого не поступало.
        - Вы молоко пили? - задал Моторин наводящий вопрос.
        Дети дружно переглянулись.
        - Антон, отправь кого-то из своих подопечных за двумя кувшинами. А ты, Марат, с остальными быстро соорудите вокруг нас с коровой изгородь пять на пять метров.
        Через минуту детишек будто ветром сдуло. Моторин подошёл к успокоившейся бурёнке, как в далёком детстве, погладил её по носу, бормоча при этом всякую чушь, но ласковым голосом. Корова окончательно расслабилась, помотала меховым хвостом, сбрасывая остаточное напряжение, и, неловко перебирая спутанными передними ногами, опустилась на брюхо.
        - Паша, на!
        За плечом стоял Антон с двумя небольшими расписными кувшинами. Буйволица сначала дёрнулась от внезапного возгласа, но тут же отвернулась, сосредоточившись на немудрёной человеческой ласке.
        Моторин оторвался от медитативного занятия, корова тоже встревоженно поднялась на ноги. Даже телёнок, не выпуская соска изо рта, скосил тёмно-коричневые глаза на подошедшего мальчика. Крынку с трудом удалось пристроить под вымя, отвоевав у недовольного штатного молокососа несколько минут. Паша присел, зачем-то размял кисти рук. Закрыл глаза и попытался мысленно окунуться в детство, вызвать прочно забытое ощущение утренней дойки. Пальцы сами огладили пронизанную толстыми жилами, покрытую редкой жёсткой шерстью кожу вымени, плавно проскользили к соску… Первые капли неуверенно стукнули о дно керамического горшка. Через минуту Моторин доил буйволицу так, будто занимался этим всю жизнь.
        Бурёнка сначала удивлённо смотрела на сменившего телёнка человека, но вскоре расслабилась. Дойка ей настолько понравилась, что она даже попыталась вновь опуститься на брюхо. Правда, дояр ей этого не позволил. Паша смачно похлопал ладонью по опускающемуся животу, приговаривая: «но-но!», будто это была не корова, а лошадь.
        Телёнок оставил людям не больше половины крынки, но попробовать хватило всем. Молоко оказалось густым, маслянистым и очень жирным. Сверху его сразу же покрывала жёлтая блестящая плёночка. Путешественник с удовольствием сделал пару глотков и передал кувшин Марату. Индеец некоторое время с сомнением переводил взгляд с продукта на его источник, будто прикидывая, можно ли употребить в пищу то, что вышло из бизона, но потом всё же решился и сделал отчаянный глоток. И замер, прислушиваясь к ощущениям. Второй раз он отпил молока уже осознанно, даже наслаждаясь вкусом.
        Остатки из кувшина братья чуть не с боем вырывали друг у друга.
        - А Даше вы оставили? - остудил их строгим вопросом Паша.
        Мальчишки мгновенно смутились, Марат скромно спрятал крынку за спину и неестественно деревянной походкой отошёл. Моторин огляделся.
        Пока он доил первую в этом мире корову, ученики собрали кособокую, но прочную изгородь из двух горизонтальных жердей, прикрученных верёвкой к столбам. И корова, и телёнок, и сам пастух оказались надёжно изолированы от внешнего мира. И если Паша мог без напряжения выбраться наружу, то для буйволицы и телёнка преграда была непреодолима.
        Надо срочно им травы накосить, подумал Моторин. Хотя, сначала нарезать, а косу сковать уже потом. И воды принести. Пусть чувствуют, что о них заботятся. Путешественник ещё раз провёл ладонью по тёмно-коричневому, покрытому мелкими порами, носу животного, достал нож и выбрался из загона.
        Трава ложилась легко, за десять минут Паша накосил порядочную кучу. Ещё немного, и можно будет собрать всё в охапку и нести кормить скотину. А там, глядишь, и мальчишки с поилкой подтянутся. Четверо юных индейцев с энтузиазмом взялись за выдалбливание колоды из куска ствола, так что результата стоило ожидать уже вскоре.
        - Я убил бизона!!! - раздался внезапный крик, и Моторин на секунду прервал своё занятие.
        Похоже, и молодой справился, отстранённо подумал он, и вновь взялся за нож.
        - Теперь никто не скажет, что я не охотник, - не унимался конкурент. - Бегучий и Прыгучий убил своего первого бизона. К тому же вместе с детёнышем. Да! Я охотник! Я, а не какой-то чужак!
        Нет, не может быть, пронеслось в голове Пашки. Ноги сами собой неслись к загону, рука так и сжимала нож. К сожалению, подозрения оправдались полностью. Возле загородки радостно скакал молодой охотник. Моторин с ужасом заглянул внутрь. Прямо посередине, неуклюже выставив ноги в разные стороны, лежала его корова, а к её боку приткнулся неподвижный телёнок. В шее маленького бизончика торчало длинное, покрытое замысловатой резьбой, копьё.
        Моторина снимали с избитого охотника вчетвером. Двое других охотников, Таня и Марат. Путешественник тяжело дышал, лицо его пошло красными пятнами, в глазах плескалась ярость, а руки оставались сжаты в кулаки. Поверженный Бегучий и Прыгучий не сопротивлялся, лежал на траве, раскинув руки, и только повторял как мантру:
        - Я убил бизона. Я охотник. Я убил бизона…
        До самого вечера путешественник не мог прийти в себя. Уже давно избитого Бегучего и Прыгучего остальные охотники положили на сплетённый из толстых ветвей и травы плот и отпустили в плавание по ручью, дети сами вернулись к понравившимся забавам, а Моторин валялся на широкой лежанке в прохладной землянке и бессмысленно смотрел в потолок. Как и когда он заснул, Паша не заметил.
        Зато почувствовал, как его разбудили. Чьи-то руки, по ощущениям не один десяток, проворно сняли с молодого человека всю одежду, и через секунду под бока с обеих сторон уткнулись мускулистые, но мягкие и возбуждающие женские тела. В воздухе незаметно запахло плотским желанием, и Моторин с удивлением и ностальгией почувствовал возбуждение.
        Окончательно уснул он только под утро, когда все пять девушек удовлетворённо сопели рядом. На лице сонного главы рода застыла бессмысленная, но счастливая улыбка.
        Глава 12. Тяжела ты, доля султанская
        Следующий месяц Моторин активно осваивал нелёгкий труд султана. Помолодевшее тело жизнерадостно выплёскивало в кровь усиленные порции гормонов, а опытное сознание прекрасно знало, как это богатство лучше использовать. Так что ни Таня, ни одна из пяти оставленных Бизоном девушек, не чувствовала себя лишней. Изобретательный гений мужа не обошёл стороной и этот аспект жизни индейцев. Здесь, на поляне у безымянного ручья были впервые использованы и нашли широкое применение не виданные племенем ранее поцелуи. Процесс так понравился молодым жёнам, что они даже тренировались между собой, пытаясь внести в него что-то своё, новое.
        Приручение бизонихи, да ещё и с немедленной выгодой в виде молока, произвело сильный эффект на умы жителей небольшой общины. Дети, все без исключения, ударились в учёбу, и это сразу же дало первые плоды. Уже через пару дней Антон намотал свой первый электродвигатель, а ещё через неделю настроек и доводок это устройство даже заработало. Сейчас мальчик старался повторить чудесную воздушную лодку учителя.
        Женщины наконец-то освоили прялку, ручной ткацкий станок, ножницы, сделанные Маратом без единой подсказки, и теперь поселенцы щеголяли в настоящей одежде из ткани. Она была гораздо удобнее кожаной, а кроме того, великолепно впитывала пот. Наверное, если бы сейчас новообразованный род Моториных увидели остальные маскоги, они бы не узнали соплеменников.
        Один из оставленных Бизоном, мальчик по имени Галисса Имейли - Умывающийся Енот, влюбился в химию. Разложение воды на составляющие, а тем более горение этих газов, так удивили юного индейца, что он, бывало, подолгу засматривался на обычный камешек, или горсть песка, будто пытаясь на глаз различить химические элементы, из которых они состоят. Моторин торжественно перекрестил начинающего естествоиспытателя в Емелю и познакомил сначала с кислотами, их достаточно получалось при выплавке металла, а потом и с основами неорганической химии.
        С тех пор и в плавильных печах, и в кузнечном горне, горел обычный водяной пар. Для индейца сначала казалось чудом, что воду, которой заливают костры, можно вот так взять, и поджечь. Но когда Паша собрал гидролизатор на керамических трубах и обычных железных электродах, поджёг получившийся водород, а после подвёл к пламени трубку с перегретым в той же печи паром, мальчик проникся. Попробовал сам. Когда не получилось, спросил, почему.
        Не больше двух недель понадобилось юному химику, чтобы научиться примерно определять температуру пламени по цвету и состоянию специально положенных в печь камней, стыковать трубки так, чтобы летучий газ не терялся по пути к топке. Но в итоге община имела очень экономичные водородные печи, топлива для которых было полным-полно в ручье. Разложение воды использовалось только на этапе розжига, пока система не прогреется настолько, чтобы проходящий в зоне высокой температуры пар сам разделялся на составляющие. А дальше только знай, подливай в топливный бак воду. Сейчас Емеля осваивал гальваническое покрытие. И оно приводило мальчика в неудержимый восторг. Он уже предъявлял учителю медного жука, блестящую металлом веточку и железный дубовый лист.
        Дух перемен почувствовали даже охотники, которые, казалось бы, не интересовались жизнью «школы Моторина». Так однажды они оба вломились в кузницу, где уже плотно и по праву хозяйничал Марат. За лето мальчик сильно вырос, тяжёлый молот нагнал ему неплохую мышечную массу, в глазах появилась уверенность, да и сам взгляд стал более взрослым. Поэтому он лишь обернулся и молча посмотрел на двух мужчин, шумно ворвавшихся в его вотчину. Теперь охотники нерешительно мялись на пороге, не зная, что делать дальше. Они ожидали увидеть здесь зелёного мальчишку, а встретили настоящего кузнеца.
        - ? - Марат коротко хмыкнул и вопросительно поднял подбородок.
        Мужчины ещё какое-то время переминались с ноги на ногу, наконец старший, покрытый татуировками, с висящим над левым плечом крапчатым пером, символом доблести, глубоко вздохнул и громко потребовал:
        - Нам нужны железные ножи. Хорошие.
        Молодой индеец не спешил с ответом. Он достучал заготовку до нужной формы, посыпал её угольной пылью, сунул обратно в горн на пропитку, и только потом ответил:
        - Моторин обещал вождю сделать ножи и наконечники копий на всё племя. Вот, - он обвёл руками кузню. - Я делаю.
        - Я должен сделать свой нож сам, - настаивал гость.
        Марат прищурился и его скуластое лицо приобрело корейские черты.
        - Ты умеешь? - с едва заметной издёвкой спросил он.
        - Что за вопросы, мальчишка?! - в голосе охотника звучала обида. - Ты же знаешь, что нет. Это детей шаман Моторин учит работать с железом, придумывать и строить новое, то, что изменит жизнь племени к лучшему, а их сделает нужными и уважаемыми. А нам остаётся всего лишь добывать для вас мясо, дожидаясь, когда дети, которые ещё вчера ловили каждое наше слово, сделают оружие и для нас. Когда ты был маленький, Марат, охотники племени учили тебя всему, что знают. Сейчас твоя очередь. Научи нас договариваться с железом.
        Молодой индеец заметил, что его имя было произнесено по-русски, на языке Моторина. Да и сама речь изобиловала неизвестными в крикском языке словами. Мальчишка покраснел от гордости, но сдержался. Вежливо кивнул, посторонился, пропуская взрослых, и только тогда вынул напитанную углеродом заготовку из горна. Постучал по ней, сбивая окалину, слушая звук и отмечая ковкость и сопротивляемость ударам молота, кивнул, и сунул на закалку в горшок с ореховым маслом. По кузнице пронёсся терпкий сладковатый дух, масло зашипело, придавая железу твёрдости. Юный кузнец взрослым взглядом окинул неловко стоящего рядом охотника. Тот не знал, куда деть руки, чтобы чего-нибудь не зацепить.
        Набармоку Тесу - Острый Язык, вспомнил мальчик. Охотник из рода вождя. Год назад, когда они виделись последний раз, этот умудрённый мужчина, муж двух жён и отец троих детей, вёл себя совсем иначе. Тогда в роли учителя выступал он, обучая юного маскоги бить перелётную птицу. Теперь же роли поменялись. И Марату следовало показать себя внимательным и терпеливым учителем.
        - Бери большой молот, Острый Язык, - сказал юный кузнец, старательно вспоминая наставления Моторина. - Я буду показывать своим молотком, куда и как бить, а основной удар наносишь уже ты.
        Из кузни вышли, когда на небе уже высыпали звёзды.
        - Если шаман решит меня побить, как Бегучего и Прыгучего, я не шевельну в ответ рукой, - печально проговорил Острый Язык. - Сам виноват, вместо того, чтобы добыть мяса к столу, я весь день махал молотом.
        - Не волнуйся, Набармоку, - успокоил его юный учитель. - Паша что-нибудь придумает. Уверен, Антон уже наловил рыбы, а может быть и сам Моторин сходил в лес. Он же знает, что мы занимались делом, а не валяли дурака.
        Речь прозвучала более, чем наполовину на русском. Марат решил, что раз уж охотники взялись изучать кузнечное дело, то и язык производства им знать тоже следует. Сам он уже думал именно на языке учителя. Теперь, чтобы сказать что-то на родном крикском, подростку приходилось строить фразу по-русски и переводить.
        - Нам машут, - поддержал молодого кузнеца второй охотник. Говорил он с ужасным акцентом, но старательно. - вижу стол, обед, Моторин, молодая жена.
        Паша встретил запоздавших с широкой улыбкой. Видя готовность к оправданиям на лице ученика, он просто спросил:
        - Ну как? Уже получается?
        Вместо ответа Марат достал бесформенную железку с ладонь размером и протянул её учителю.
        - Потом это будет наконечник копья, если вся не сгорит, - скромно ответил он.
        Моторин внимательно осмотрел изделие, отмечая следы от неуверенных ударов молота, неровные, рваные углы, забитую в слой железа окалину. Никому не дано стать кузнецом с первого удара. Но охотники пытаются, а это главное.
        - Идите за стол, - с улыбкой позвал он. - Я там тушёнки с макаронами наготовил.
        - Тушёнка! - совсем по-детски обрадовался Марат любимому блюду, и чуть не побежал впереди всех. Потом оглянулся на двух взрослых, уважаемых охотников, для которых он теперь стал учителем, и шагнул, как и подобает - не спеша и с достоинством.
        Поесть не успели. Только Таня разложила еду по тарелкам, как в стол вонзилась необычная стрела. Толщиной примерно в палец и длиной в руку, она была расписана жёлтыми и чёрными узорами, а перед оперением привязана лента из тонких полосок кожи четырёх цветов - чёрного, белого, жёлтого и коричневого.
        - Ироку, - проворчал Острый Язык. - Их цвета.
        Будто в ответ на его слова из леса появились десять по пояс голых индейцев. Головы всех были выбриты с боков, у кого только виски и над ушами, а у кого почти до макушки. Но у каждого торчал смазанный жиром до твёрдого состояния волосяной гребень. Тела пришельцев были раскрашены в те самые четыре цвета, составляющие затейливый и агрессивный узор. Шедший впереди нёс на голове громоздкий убор не меньше, чем из десятка разноцветных перьев. В отличие от маскоги его символы доблести торчали вверх и были выкрашены в красный цвет.
        - Ночная Рысь из племени Ироку, - пояснил всем охотник.
        - Не стоит называть гадюками тех, кого больше, - громко ответил Острому Языку пришелец. - Это может стоить тебе жизни. Если ты не знаешь, мы называем себя «ходинонсони» - людьми длинного дома, и на первый раз я прощаю тебе твою ошибку, охотник. Но в следующий раз…
        Предводитель замолчал на полуслове и через секунду в стол впилась ещё одна стрела. К сожалению, Паша не смог вычислить, где сидит лучник. От выстрела не колыхнулась ни одна ветка, так что оставалось только приблизительно прикинуть расположение по направлению полёта стрел.
        Моторин нехотя поднялся и неприязненно посмотрел на незваного гостя.
        - Друзья не приходят в гости ночью, - сказал он на крикском и обвёл рукой темное небо. - Чего тебе надо?
        Ирокез без спроса присел за стол, взял помидорину и смачно откусил. Прожевал, и, глядя прямо в глаза путешественнику, проговорил:
        - Луну назад к нашему берегу пристал странный плот. Наши наблюдатели заметили его рано утром и притянули к берегу верёвкой.
        Моторин снова присел и внимательно посмотрел на командира ирокезского десятка. Было заметно, что крикский ему не родной, пришелец говорил уверенно, правильно, но слишком тщательно выговаривал все звуки и строил предложения.
        - Тому, кто связал этот плот, стоило бы оторвать руки за плохую работу. Кривые брёвна, вместо верёвок пучки травы. Но потом наши воины разглядели лежащего среди наваленной травы охотника из племени маскоги и поняли, что это погребальный плот. Мы хотели, как положено, сжечь мертвого мужчину, чтобы его душа быстрее добралась до бескрайней страны Великого духа. Однако, когда его сняли с плота, охотник был сильно избит, но жив. Наш шаман, Длинный Хвост Крылатого Змея, говорил с духами о чужаке.
        За столом стояла абсолютная тишина. Даже самые маленькие дети сидели, не шевелясь, и внимательно слушали командира ирокезов. А он рассказывал, прикрыв глаза, будто вызывал из памяти картины давних лет. Речь воина текла плавно, Ночная Рысь явно подготовился к рассказу.
        - Когда Длинный Хвост Крылатого Змея вернулся к людям, то повелел не приносить пленника в жертву Плетельщице Судеб, а накормить и выслушать. Сказал, что это позволит людям длинного дома стать самыми сильными в стране курганов.
        Ирокез замолчал и снова над столом воцарилась тишина. Только кто-то из детей выбрал неудачный момент, чтобы шмыгнуть носом.
        - Шаман оказался прав. Чужак рассказал нам, что на бизоньей тропе живёт белый человек, который может делать железное оружие, которое даже лучше, чем изготовленное за южным морем. Он даже взялся нас проводить.
        Ирокез махнул рукой и к столу вытолкали избитого, голого по пояс босого мужчину. Моторин не сразу узнал в распухшем синем лице с заплывшими глазами Бегучего и Прыгучего. Молодой охотник хрипло дышал, то и дело вытирая нос ладонью снизу-вверх. Однако, ни руки, ни ноги его не были связаны. Более того, путешественник разглядел еле заметную сквозь побои усмешку.
        - И проводил, - голос ирокеза стал твёрже, он встал и двумя движениями выдернул из стола обе стрелы. - Теперь я вижу, что ваш охотник не солгал. Даже пищу вы режете железными ножами, а значит, у вас их много. Поэтому ты! - предводитель указал на Пашу открытой ладонью, - дашь по одному ножу, одному топору, одному наконечнику копья и по десять наконечников стрел каждому из моих людей. А нашему проводнику отдашь свою старшую жену, Волчицу. Если ты откажешься, мы убьём всех вас. Если у меня не будет железного оружия, то пусть его не будет ни у кого. А чтобы тебе легче думалось…
        По знаку командира двое из десятка шагнули к охотникам и приставили к их шеям каменные ножи. Ещё двое с тяжёлыми дубинами наготове встали позади замерших в страхе детей. Шестеро воинов рывком выдернули девушек из-за стола, и заломили им руки за спину. Один достал длинный бронзовый ножик и, красуясь, начал медленно поворачивать его перед лицом жертвы.
        Времена идут, а ничего не меняется, грустно подумал Моторин. Он нарочито неторопливо поднялся, опёрся обеими ладонями о стол, чтобы не провоцировать нападающих неосторожным движением, и, тяжело глядя на ирокеза, проговорил:
        - Хорошо, Ночная Рысь. Сейчас я делаю ножи для племени маскоги, поэтому приходи весной. Тогда я сделаю ножи для тебя.
        - Ты зря считаешь меня дураком, белый чужак. В нашем племени глупцу не доверят даже копьё, не только десяток воинов. Поэтому ты отдашь мне то, что я сказал, сейчас. А весной я обязательно вернусь, и тогда ты сделаешь мне ещё железное оружие.
        Моторин хитро улыбнулся пришельцу.
        - Но попытаться-то стоило? - с усмешкой спросил он.
        Как ни странно, эта фраза сбросила общее напряжение. Конвоиры зашевелились, те, кто держали девушек, даже позволили своим жертва поёрзать, выбирая более удобное положение.
        - Я рад, что ты всё правильно понял, белый, - вернул усмешку ирокез. - Поэтому сделаю тебе дружеский подарок.
        Он протянул руку за спину и выволок за ухо недоумевающего Бегучего и Прыгучего.
        - Предатели в нашем племени долго не живут, - так же ровно продолжал командир. - Даже если они предали не нас. Поэтому я дарю этого сына ночной крысы тебе. Уверен, ты знаешь, что с ним делать.
        - Но Рысь!.. - начал молодой маскоги.
        Ирокез молча ударил его по голове бронзовым томагавком. Предатель упал.
        - Я вижу, куда ты смотришь, белый, - улыбнулся индеец. На этот раз улыбка была естественной. - Да, у лучших из нас есть оружие из жёлтого железа. И поверь, те, кто его сделал, очень хорошо живут. Мы носим им богатые дары. Не промахнись же и ты. Совиный Глаз поможет тебе донести моё оружие.
        Десятый воин, который до этого контролировал Бегучего и Прыгучего, сделал шаг вперёд и легонько стукнул по левой ладони правым кулаком. Здоровый какой, подумал Моторин. Молодой Шварценеггер бы обзавидовался. Придётся постараться, чтобы ты мне там ничего не сломал.
        - Ну пойдём, Совиный Глаз, - весело сказал он и двинулся к контейнеру.
        Индеец тяжело зашагал следом.
        - Это железный дом, - на ломаном крикском сказал Совиный Глаз, как только Моторин закрыл за собой воротину.
        - Что? - удивлённо развернулся к нему путешественник и тут же двинул согнутыми пальцами в кадык. Раздался приглушённый хруст, громила вскинул руки в стороны и тяжело рухнул на спину.
        Моторин огляделся. В голове громко бухал пульс, пальцы чуть заметно дрожали. Давно он отвык от чувства опасности, расслабился. А нельзя. Так, присесть, погонять кровь по мышцам. Пара минут на это есть. Размяться. Вот и самострел. Совсем забросил. И обойма полупустая, и в батарейке он не уверен. Но деваться некуда. Двенадцать зарядов. Так что надо вдумчиво и экономно.
        Рывком откинуть тяжёлую воротину, прыжок в противоположную сторону. Выстрел в командира, как положено. Но Рыси на месте уже не было. Два выстрела в охранников детей, ага, а вот и лучник. Из темного угла за контейнером его отлично видно. Правда, только тень, но этого хватит. Выстрел. Лучник повис на ветках, а в Моторина летит копьё. Шустрые, гады. Откат в сторону, блин, ещё одно. Крутнуться назад, теперь можно вскочить, но не здесь. Рывок в сторону, подъём, прицелиться… Блин, поляна со столом почти пуста. Дети на месте, двое охотников в два ножа дорезали последнего своего конвоира. Подстреленные мирно лежат на своих местах, но ни командира, ни остальных двоих из ирокезов не видно. А вместе с ними пропали Бегучий и Прыгучий и две девушки. Танюшка и ещё одна, смешливая, с толстыми губами и курносым носом. Звали её Туакоса Лаупа - Антилопа Белый Нос. Паша в первый же день перекрестил её в Аксинью.
        Путешественник тяжело опустился на табурет и прислушался. Тишина. Уж что, а беззвучно ходить по лесу индейцы умеют, это он ещё из детства, по фильмам с Гойко Митичем помнит. Где же их теперь искать?
        Глава 13. Пришёл, увидел… и в навоз
        Острый Язык подбежал к дереву, рывком сдёрнул с ветки свой лук, колчан со стрелами и требовательным взглядом уставился на Моторина.
        - Ты куда собрался? - спросил Паша.
        - По следу. Надо срочно спасать наших женщин. Острый Язык может их догнать.
        От волнения он путал русские слова с крикскими, говорил о себе в третьем лице, но все прекрасно поняли его речь. Моторин присел на самодельный стульчик, положил самострел перед собой, и аккуратно отстегнул магазин. Потом глянул на нетерпеливо переминающихся с ноги на ногу индейцев и спросил:
        - Сейчас?
        Послышалось многоголосое согласие. К охотникам присоединились и Марат с Антоном, тоже полностью снаряженные в поход.
        - Сядьте! - скомандовал Моторин.
        Приказ был выполнен мгновенно, видимо, сказался командный голос. Он обвёл взглядом недоуменные лица и ещё раз спросил:
        - Вы хотите идти сейчас?
        Охотники закивали, хотя уверенности на их лицах поубавилось. Мальчишки переглянулись и не стали выражать согласие так явно.
        - Вы знаете, куда? - задал следующий вопрос командир.
        Взрослые индейцы мгновенно покраснели, как нашкодившие дети, только Острый Язык буркнул под нос:
        - Мы пойдём по следу.
        - Много ли следов оставляют ирокезы? - продолжал Моторин. Ему никто не ответил и тогда он задал следующий вопрос. - А почему вы так спешите?
        - Так ведь убьют! - Острый Язык даже вскочил со стула, но был возвращён на место уверенным взглядом путешественника.
        - Ты считаешь, что они украли наших женщин, чтобы их убить? А кто мешал им сделать это прямо здесь?
        Охотники переглянулись.
        - Скажите мне, мудрые и уважаемые охотники, зачем приходили ирокезы?
        - За железным оружием! - ответ прозвучал почти в унисон.
        - Они его получили?
        Те молча помотали головами. Этот жест прижился в общине очень хорошо, так же, как и привычный для русских жест согласия. Ещё очень популярна стала известная фигура из трёх пальцев. Моторин оглядел притихших охотников, глядящих на него открыв рты мальчишек, и решил смягчить выволочку.
        - Давайте подумаем, что будет Ночная Рысь делать дальше.
        Некоторое время над столом стояла тишина, затем Антон неуверенно спросил:
        - Разозлится на нас и убьёт Таню?
        Моторин обвёл сидящих напротив взглядом. Было заметно, что Марат уже рассматривает варианты, а Острый Язык, кажется, согласен с мальчиком. Такая ситуация никуда не годилась. Нужно заставить их подумать.
        - И что он тогда получит? - тоном профессионального провокатора спросил Паша.
        - Ничего, - это уже Марат.
        Молодец, мальчишка. Голова работает.
        - Он пришлёт одного из своих индейцев, сказать, что меняет Таню на железное оружие.
        - Надо сделать ему ножи и наконечники, - вставил свои пять копеек Антон.
        Ну совсем не хотят головой работать, огорчился Моторин. Один Марат только и соображает. Вон, остальные уже всё решили, сейчас среди ночи в кузню побегут. Надо как-то стимулировать работу их серого вещества.
        - А сколько? - наивным голосом спросил он.
        - Много! - охотники даже закивали, соглашаясь с окончательным количеством.
        Моторин начал злиться. Как хомо сапиенс умудрился стать доминирующим классом, если самый свой весомый аргумент в естественном отборе использовать не хочет? Почему не работает мозг? Ну же, включайтесь, а он задаст вам наводящий вопрос.
        - А что будет делать Ночная Рысь, когда у него потеряются наконечники и сломаются ножи?
        - Он… - и тишина. Наконец-то задумались.
        - Надолго ему хватит по десять наконечников для стрел? Ты, Острый Язык, когда потерял свой десятый?
        - Мне хватило почти на целую луну, - индеец был горд. - Я бережливый охотник. Вот Бегучий и Прыгучий растратил свои за пять дней.
        - А когда Ночная Рысь растратит свои, что он будет делать?
        - Он придёт к нам! - выкрикнул Марат.
        - Зачем? - притворно удивился Моторин. - Ведь женщин он уже отдал, поэтому никто не мешает нам его прогнать или даже убить.
        - Паша… - голос мальчика дрожал, глаза были испуганно широкими. Он не мигая смотрел на учителя и по лицу было заметно, что на этот раз Марат хорошо представил себе действия противника. - Паша… Ты думаешь, что он не отдаст Таню?
        - Конечно, - учитель был на удивление спокоен и подросток, глядя на него, тоже немного расслабился.
        - Пока женщины у него, он может требовать ещё и ещё.
        Несколько секунд охотники переваривали информацию, затем вскочили со стульев и замахали руками.
        - Убить Рысь! Убить лживого ирокеза! - повторяли они.
        - Тихо! - командный голос вновь сработал, и за столом воцарилось молчание. - Армия сильна тылами, поэтому завтра начинаем готовиться к операции. А сейчас всем спать.
        Антон как обычно проснулся первым. Не проснувшись окончательно, подхватил приготовленный с вечера горшочек с остатками ужина, взял прислонённый к стене спиннинг, берестяную коробочку с самодельными блёснами, и привычной дорогой двинулся к ручью. Там, чуть ниже разросшегося посёлка, он последние четыре месяца встречал большую часть рассветов.
        Мальчик наработанным движением бросил горсть прикормки, подождал минуту, пока над ней заиграет рыба, и сделал первый заброс. И только тогда почувствовал. Что окончательно проснулся. А как же идти и выручать сестрёнку и Аксинью? Мысль вспыхнула в голове, как костёр, сразу же вытеснив всё остальное, так что рыбак чуть не пропустил первый удар по блесне. Несколько секунд Антон ещё раздумывал, не бросить ли всё как есть и побежать на выручку, но всё-таки азарт пересилил, и он увлёкся ловлей.
        Через час подросток возвращался к землянке, неся в руках две ивовых лозы с насаженными жерехами. Почему-то Антон ожидал увидеть что-то вроде смотра перед большой охотой, когда каждый проверяет свои снасти, а вождь проверяет всех, но первое, что бросилось ему в глаза, характерный чуб воинов-ирокезов. Жилистый, полуголый пришелец, расписанный родовыми цветами Ночной Рыси, любопытно склонился над стоящими на коленях Моториным и Емелей. Учитель что-то выговаривал нерадивому ученику, а чужой воин, казалось, боялся пошевелиться, чтобы не выдать своё присутствие.
        Антон замер, потом внимательно оглядел подступающие к посёлку заросли. Других ирокезов не было видно. Он аккуратно опустил куканы и спиннинг, достал нож и медленно, на цыпочках, приблизился к учителю.
        - Я чему тебя учил, ну? - выговаривал тот самородному химику.
        - Ну… Э… - не понимал мальчик.
        - Думай, что… Ну?
        - Думай, что получится из твоего действия! - радостно вскрикнул тот.
        - Вот! - Моторин довольно поднял палец. - Ты приготовил быстро горящую смесь. И хочешь просушить её на огне. Думай, что будет?
        - Ну… - Она… загорится?
        - Да не просто загорится! Вспыхнет так, что разнесёт всё вокруг. А значит, как её надо сушить?
        - Как?
        - Вот и думай.
        Антон уже догадался. Он сам гнул ветки таким способом. Нужно всего лишь открыть клапан у водородной печи и тогда перегретый пар высушит всю содержащуюся воду. Он уже, напрочь забыв про чужого воина, хотел подсказать товарищу, но Емеля сообразил сам.
        - Я высушу порох над паром! - вскрикнул он.
        - Молодец! - и тут Моторин заметил ирокеза. Лицо его удивлённо вытянулось, но тут же приняло строгий вид. Он секунду помолчал. - Значит, Рысь прислал тебя? - спросил Паша на крикском.
        - Ночная Рысь мне больше не вождь, - неуверенно ответил воин. - Он послал меня передать слова, но…
        Воцарилась тишина. Даже Антон замер, не дойдя до собеседников три шага.
        - Любопытный Енот больше не хочет быть в роду Ночной Рыси. - ирокез гулко стукнул себя кулаком в грудь и решительно задрал подбородок вверх. - Я видел, как маленький мальчик, который ещё не назван охотником, ловит рыбу так, как не ловит ни один индеец по эту сторону гор. Я видел, как юноша, не познавший ещё вкуса женских губ, творит из железа чудесное оружие, а взрослые, умудрённые жизнью, отцы учатся у него. Сейчас я вижу, как юный ученик становится мастером. И я хочу быть с вами. Я тоже хочу уметь творить. Поэтому Любопытный Енот больше не вернётся к Людям Длинного Дома. Возьми меня в ученики, великий шаман Моторин.
        Моторин долго глядел в глаза ирокезу. Тот смутился, но взгляд не отвёл. Путешественник кивнул и спросил:
        - Так что велел передать мне Ночная Рысь?
        Из чужака будто вынули стержень. Плечи его поникли, голос, до того звонко провозглашавший желание, был еле слышен.
        - Он сказал, чтобы вы отдали ему то, что обещали, через меня.
        - А про то, чтобы вернуть наших женщин, Ночная Рысь не говорил?
        - Говорил. Сказал, что, если не получит железное оружие, отдаст их в жёны своему тотему.
        Моторин внезапно обернулся и посмотрел на Антона.
        - Займись завтраком, - коротко скомандовал он.
        Пожарить свежепойманную рыбу для опытного рыбака не представляет никакой сложности. Мальчик чистил чешую, потрошил, готовил чугунную сковороду, которую сам же когда-то отлил. Пусть дно у посудины было не очень ровным, да и борта кривоваты, но Антон каждый раз ставил её на огонь с гордостью. Ещё бы, первая в племени сковорода, к тому же сделанная своими руками. Тело само выполняло необходимые движения, а сам юноша старательно прислушивался к разговору. Сначала слышно было не очень хорошо, но через несколько минут мальчик чуть не сжёг завтрак, настолько его увлекла беседа. Подумать только, воин из племени Ироку, похоже, всерьёз увлёкся.
        - Скажи мне, о, шаман Моторин, - церемонно спрашивал раскрашенный воин. - Почему бы тебе не использовать снятую с ветки кору? У меня умелые руки, они могут полностью ошкурить ветку, и ты получишь такой же сосуд. И при этом не придётся замешивать грязную глину, возиться с обжигом.
        Антон мельком глянул на пришельца. С этого расстояния было не очень хорошо видно, но мальчик был уверен, что чужак довольно улыбается. Мальчик тоже усмехнулся. Снимать кору он и сам умел. Не сомневался, что и Паша делает это не хуже. А раз нужна глина, значит, здесь нужна именно глина. Сколько раз уже его учитель оказывался прав…
        Мальчик еле дождался, пока пожарится рыба. Даже забыл позвать всех к завтраку. Он только снял сковороду, одним махом забросил её на стол в землянке, и тут же рванул к Моторину.
        - Антон? - казалось, учитель удивился его появлению. - Хорошо, что ты пришёл. После завтрака пойдёте с Енотом в бизонью долину.
        Ирокез горделиво огляделся, поднял свой короткий дротик, повертел его в руке и снова положил возле ноги. Похлопал ладонью по кожаным ножнам, проверяя, на месте ли нож. Затем расправил плечи и покровительственно посмотрел на мальчика.
        - Любопытный Енот - хороший охотник. - горделиво проговорил он. - Он дважды ходил на бизона. Но сейчас в долине пусто. Стадо ушло на юг. Может, Любопытному Еноту и Антону стоит пойти дальше за стадом? Я слышал, что шаман Моторин добыл бизона в одиночку. Мы тоже добудем.
        - Да, Паша, - Антон подхватил разговор, совершенно забыв, что перед ним стоит воин вражеского племени, настолько необычна была просьба учителя. - Что нам делать в долине? Бизонов там уже нет. Там даже травы не осталось, один навоз.
        Долгое время ответа не было, сначала на Пашу удивленно посмотрел юный маскоги, долго искал в глазах признаки шутки, но так их и не нашёл. Глаза Антона медленно расширились, рот открылся. Через минуту уже трое смотрели на Моторина ошеломлённым взглядом.
        - Паша, нет! - непроизвольно вырвалось у мальчика.
        - Да, Антон. Я пойду с вами и покажу, что нужно.
        Вопрос был задан по-русски, поэтому Любопытный Енот бесцеремонно толкнул Антона ладонью в плечо и переспросил:
        - Что он сказал?
        - Что, что… За навозом пойдём, - буркнул в ответ мальчик.
        Глава 14. Маскоги на войне своих не бросают
        Моторин привычно стоял на ветке почти в четырёх метрах над землёй и смотрел вниз. Там, чуть левее огромного, в пару обхватов, ясеня, замерла его «неправильная лодка». Каноэ на воздушной подушке сейчас было обшито густой бизоньей шкурой. Проверка показала, что подобное бронирование неплохо держит выстрел из лука, а значит, в случае атаки, продырявить подушку можно будет только копьём. Ну, а с копьями они как-нибудь сами разберутся. Паша бросил взгляд в кусты слева от едва заметной тропинки. Там замерли два ирокезских лучника. Справа натягивал тетиву ещё один. Все трое целились в пассажиров лодки. Те, как положено, нервничали.
        Лодку можно было бы назвать перегруженной, но сейчас она лежала на траве с выключенными двигателями, так что, скорее, перенаселённая. Оба брата Сапа, оба охотника, и с ними возжелавший познания и мастерства гонец от Ночной Рыси.
        Вчера молодой ирокез долго не верил, что они пойдут именно за навозом. Так что, когда Моторин приподнял первый сухой кизяк, которыми оказалась завалена долина, он чуть не сбежал. Неизвестно, что остановило молодого воина, то ли гордость, то ли желание узнать, что будет дальше. Так он и собирал мелкие, жёлто-бурые кристаллики селитры, молча, с перекошенным от брезгливости лицом, переворачивая кизяки срезанной с ближайшего дерева рогулькой.
        Паша, видя такое отношение, решил сохранять интригу до последнего, так что Любопытный Енот до сих пор не знал о том, куда пошло собранное. Единственное, что он видел, это как Антон растворил их добычу в горшке с водой.
        И вот сейчас у пристроившегося чуть сзади линии маскоги, ирокеза, единственного, не висели на поясе самодельные глиняные гранаты.
        Любопытный Енот сделал ещё шаг назад, Моторину сверху было отлично видно, как он перемигнулся с кем-то в чаще. Потом ирокез медленно, стараясь не менять положения тела, сдвинулся правее, почти за спину Острого Языка, и осторожно достал из-за ремня каменный нож.
        Моторин молниеносно вскинул самострел к плечу, и молодой воин с приглушённым стуком рухнул на траву. Его голова превратилась в буро-серые ошмётки, горделивые красные перья застряли в ветвях густого подлеска.
        И тут же справа ударил лучник. Паша едва успел попасть, и стрела, ломая тонкие ветки, унеслась в небеса. А вот опередить двух левых он уже не успевал. Хорошо, что охотники не зевали, тут же плюхнулись за опавшие борта лодки, так что первый из лучников сделал свой последний выстрел прямо в бизонью шкуру. Второй попал в ходовой двигатель, и путешественник сморщился. Ремонтируй теперь.
        Моторин огляделся. Ирокезы его ещё не видели. А вот сверху легко можно было разглядеть группу из четырёх воинов. Они осторожно крались сквозь кусты по направлению к лодке. Но, похоже, охотники их тоже заметили. Вот Острый Язык приподнялся и несколько раз почиркал колёсиком зажигалки.
        Это был предмет особой гордости Марата. Он давно засматривался на зажигалку Моторина, и, наконец, когда при пиролизе удалось выделить из сосновых чурбаков достаточно чистый скипидар, решился и сделал нечто подобное. Получилось не так красиво, как заводская, но вполне функционально - бесформенная железная ёмкость с плотно закрывающейся крышкой, в которую вставлен фитиль, и закалённое колёсико, трущее кремень. В принципе, прообраз любой бензиновой зажигалки, только на скипидаре. Зажигалка даже загоралась, только чиркнуть приходилось несколько раз.
        Надо ли говорить, что подобные устройства оказались жизненно необходимы обоим охотникам, причём в тот же день. Но Марат проявил нечеловеческую выдержку. Он заставил двоих уважаемых мужиков, в три раза старше себя, сделать зажигалки самим. Правда, единственное, что у них получилось, это сама ёмкость под скипидар. Колёсики пришлось нарубать ему. И это пошло мальчику на пользу. Третье колесо выглядело относительно ровно, «протектор» на боку аккуратненький, а главное, функциональный. Последняя зажигалка, сейчас она у Антона, работала ничуть не хуже разрекламированной «Зиппо», разве, что сильно коптила.
        Наконец, Острый Язык добился язычка пламени, быстро поднёс к зажигалке глиняную гранату и сунул в огонь фитиль из пропитанной селитрой тряпочки. Занялось, и охотник, непривычно отгибая по очереди пальцы на левой руке, досчитал до пяти и бросил снаряд в куст. Ещё через три секунды полыхнуло.
        Моторин так и не смог добиться точного замедления взрыва. Или не меньше восьми секунд, или одна-две. Если оставлять длину фитиля в расчёте на три-пять секунд, то взрыв может произойти в любой момент. Пришлось делать тряпочку длиннее.
        Четверо ирокезов с воплями выскочили из-за куста и тут же попали под выстрелы как обоих охотников от лодки, так и Моторина с дерева. Нет, не четверо, трое. Четвёртого просто отбросило взрывной волной.
        Паша вспомнил, как они подбирали форму для взрывчатого вещества. Емеля предлагал попросту, залить нитропорох прямо в глиняную формочку, и пусть он там высохнет. Нет, всё-таки надо отдать этого мальчишку на воспитание к Антону, а то никакой инициативы, у химика, а главное, никакой работы мысли. А это в его деле главное. Пришлось залить, высушить. Даже дать мальчику поджечь, а потом смотреть, как медленно прогорает с таким трудом сделанный порох. Удивлённый Емеля безропотно пошёл на широкий заболоченный берег, собирать новую порцию рогозовых «сигар». Именно эти богатые целлюлозой соцветия и использовались для приготовления бездымного нитропороха.
        В итоге слепили простые трубочки, наполнили ими глиняные формы вперемежку с мелкими камешками. И гляди-ка, сработало.
        Моторин закинул самострел за спину и бросился вперёд, толкаясь ногами. Тут же схватился за следующую ветку и перекинул ноги на наклонённый ствол. Пробежал по нему несколько быстрых шагов, снова прыгнул… Так и пошёл к стойбищу, как он говорил, «по второму ярусу».
        Деревья обрывались сразу, открывая большую, больше футбольного поля, голую площадку. И в десяти метрах от кромки леса стоял первый вигвам. Всего их было… десять, двадцать, тридцать… Явно больше сорока, где-то на четвёртом десятке Моторин сбился. Но неважно. Главное, что первым же тотемом, который стоял ближе всех к лесу, была она родимая. Высокий, метров десять столб, снизу доверху покрытый резьбой и узорами из четырёх цветов, тех самых. Вершина столба изображала из себя рысь, застывшую в совершенно кошачьей позе - все четыре лапы вместе, спина злобно выгнута, хвост трубой, морда оскалена.
        Вокруг тотема расположились сразу десять вигвамов. Все также расписаны родовыми цветами, на верхних, торчащих над краем шкур, столбах разноцветные флажки. Ну и в каком из них держат пленных девушек? Или пленникам вообще не положено жить в домах и их посадили в специально вырытую яму?
        Моторин почесал в затылке. Поди, разберись… И, кстати, должна же быть ещё и охрана.
        В этот момент внизу зашуршало. Паша прижался к стволу, поджал руки и ноги и осторожно глянул вниз. Со стороны стычки его ребят с местным дозором бежал ирокез. Без лука, с одним ножом на поясе. Он остановился у роскошного, покрытого мелкими резными листьями куста, и тотчас ему навстречу поднялся ещё один. На этот раз с луком, причём, огромным, почти вдвое больше, чем был у давешних захватчиков.
        Посыльный что-то коротко сказал, караульный кивнул, и тот побежал дальше.
        Я охрану искал, подумал Моторин. Так вот же она. Путешественник порылся по карманам, но не нашёл ничего подходящего, ни рояля, ни кирпича, ни даже горшка с цветком. Тогда он беззвучно вынул из ножен нож, тщательно прицелился, выбирая место прямо над охранником, и еле слышно свистнул. Тот, понятное дело, тут же задрал голову, посмотреть, что за неизвестная птица там притаилась, и немедленно получил остро заточенный клинок прямо в открытый рот. Кидать сверху Моторин не рискнул, вдруг у этого индейца голова дубовая.
        Путешественник, стараясь не поднимать шума, спустился с дерева, перехватываясь руками за ветки, и выдернул нож из головы лежащего индейца.
        - Отдай ножик, шпагоглотатель, - еле слышно проворчал путешественник.
        Итак, диспозиция. Десять вигвамов, и кто в каком - неизвестно. Не иначе, придётся снова на дерево лезть, и сидеть высматривать.
        И тут полог самого дальнего из десяти кожаных шалашей откинулся и, склонившись в позе пьющего оленя, задом наперёд и почему-то неестественно дёргая бёдрами, выползла Таня. Во всяком случае, юбка и рубашка точно её. Он сам помогал красить ткань в красный цвет гранатовым соком, растворённым в скипидаре. Вонь стояла на всё селение, когда они кипятили ткань, но зато цвет получился яркий, а главное, стойкий. А вот рубаху в зелёный - это она уже сама, когда полностью отказалась от кожи в пользу тканого полотна. А что, удобно же, и телу комфортнее. Вот эта самая красная юбка и выползала сейчас на вольный воздух, неритмично дёргаясь.
        Самое сейчас схватить пленницу и быстро, а главное, незаметно, увести. Моторин сделал шаг вперёд и вдруг женщина обернулась. Нет, таких пленниц ему точно не надо. Чистая баба-яга, да и возраста такого же. Старуха ещё пару раз дёрнулась, и путешественник разглядел травяной веник у неё в руке. Вот почему бёдра ёрзали - тётка полы подметала. А одежду не иначе, как у пленницы и отобрала, гадюка.
        Но, выходит, вернулись к тому, с чего начали. В каком месте держат девушек, так и не известно.
        Хотя нет, помог, как ни странно, посыльный. Как и положено, он точно знал, в каком здании находится Ночная Рысь. Индеец мелким бегом приблизился к одному из кожаных конусов и просунул голову внутрь, под занавеску. Тотчас же навстречу вышел старый знакомый. Ночная Рысь был всё также расписан родовыми цветами, Моторин даже решил, что это у него мастерски выполненная татуировка. На поясе ирокеза, как и положено, здоровенный каменный нож, в руке - бронзовый томагавк. А другой рукой он небрежно, за волосы, вытащил абсолютно голую девушку. За короткие, между прочим, волосы, чуть ниже плеч, чего ни у кого из индейцев Моторин больше не видел. Таня с удивлением смотрела, как он стригся, а потом, после объяснений, что такая прическа меньше мешает, сама предложила обрезать и её косы. Опять же, чтобы не лезли в глину при гончарных работах.
        Ночная Рысь размашистым движением отбросил пленницу в сторону тотема, сам вышел на свободное пространство между вигвамами, картинно расправил плечи и огляделся. Похоже, догадался уже, что Паша рядом. А значит, надо подумать, как действовать дальше. Убивать они его, скорее всего, не хотят. Выгоднее захомутать в рабство и заставить делать всякие железные ништяки. А значит, стрелять будут, скорее всего, по ногам. А может, и совсем не будут. Пока. Вон, начальник их уже в позу встал, руки на нож и топор, сейчас, похоже, звать будет.
        - Что же ты прячешься, шаман Моторин? - ну точно, на публику, гад, играет. - Иди ко мне. Предлагаю честный бой. Обещаю, что я тебя не убью. Даже больше. Дам тебе в жёны твою девчонку и сделаю уважаемым человеком в моём роду.
        Ага, зарекалася свинья… Вон, бедная девушка аж за деревянную кошку спряталась, сжалась в комочек. Похоже, не очень-то её у ирокезов привечали. А Рысь рисуется. Встал прямо напротив тотема, плечами поводит. Честный бой. Знает Моторин его честность. Уже разглядел две пары лучников с обеих сторон. Чуть увидят, что шефу плохо, тут же подправят патовую ситуацию. А значит, следует действовать очень быстро и тщательно рассчитывать время.
        Моторин вынул обе гранаты, зажигалку, и запалил сразу два фитиля. Восемь секунд… Он выскочил на площадку, и, не вскидывая самострел к плечу, прямо от бедра, выпустил в Ночную Рысь болт. Ирокеза откинуло, впечатав спиной в тотемный столб. Паша по очереди швырнул гранаты в заранее выбранные кусты. Раздалось два взрыва, крики, справа, спотыкаясь, выскочил индеец без левой руки. Ещё выстрел, и отмучился, болезный.
        Моторин подскочил к тотемному столбу, схватил девушку за руку и спрятал за спину. Где же остальные? По идее, им самое время. Граната только одна осталась, а в стороне, у других тотемов, уже собралась толпа, человек тридцать. Если они кинутся, никакой самострел не поможет. На дерево забраться тоже не получится. Пока индейцы не рискуют, но и уйти Паше, понятное дело, не дадут. Да и Аксинью ещё нужно найти. Вот она, ситуация патовая.
        Со стороны леса наконец-то послышался гул мотора и на площадку выехала долгожданная лодка. Мгновенно соскочили охотники, встали с двух сторон, вскинули луки. Через секунду над стойбищем стояла абсолютная тишина, как в космосе. С минуту ни одна сторона не двигалась, как вдруг по толпе ирокезов прошла волна шевеления и перед Моториным появился… Фрунзик Мкртчян. Точно такой же, как в фильме «Мимино», только полуголый и в разноцветном кокошнике из перьев. Один в один. И рост, и взгляд с поволокой, и выдающийся нос, и сама морда лица. Так и казалось, что сейчас он произнесёт незабвенное: «Я тебе сейчас один умный вещь скажу, только ты не обижайся».
        Армянский ирокез сделал несколько спокойных шагов вперёд, явно не опасаясь нападения. Приблизился к Паше и на неплохом крикском спросил:
        - Почему ты не вышел на честный бой с Ночной Рысью?
        Моторин ещё не до конца отдышался, руки пока тряслись, как всегда пошёл адреналиновый откат после боя, хотя и боя-то как такового не было. Так что молодому человеку пришлось взять себя в руки, чтобы ответить так же спокойно.
        - Честный бой только с честным противником, а не с тем, кто ворует женщин и грозит убивать детей.
        Носатый индеец медленно понимающе кивнул и важно стукнул себя кулаком в грудь.
        - Меня зовут, - Моторин знал, что это невозможно, но подсознательно всё равно ждал фразы «Фрунзик Мкртчян». - Спящий Гризли. Я вождь всех Людей Длинного Дома, и я не в обиде на тебя. Ночная Рысь затеял нечестное дело. Да, если бы у него всё получилось, никто в племени не осудил бы его. Всем хочется иметь железный топор, - вождь хитро улыбнулся. - Но я не одобряю, когда от оружия воинов страдают женщины и дети. Поэтому забирай своих жён. Ни один человек нашего племени тебя не остановит.
        Таня неуловимым движением проскользнула подмышкой и встала перед Моториным.
        - Пусть Кедровая Шишка отдаст мою одежду, - она, забыв про стеснение, показала рукой на вигвам, из которого выходила давешняя женщина с веником.
        Перед глазами у Паши непроизвольно появился кадр из «Кавказской пленницы», противостояние дяди и племянницы. Именно такой вид был у вождя. В точности бык перед броском. Девушка поймала грозный взгляд, ойкнула, и тут же, прикрывшись руками, нырнула под защиту спины главы рода. Путешественник усмехнулся. Вождь тоже.
        - Пусть одежда остаётся у старухи, - резюмировал Паша. - Я не хочу, чтобы моя жена одевала платье, которое было на чьих-то ещё плечах.
        Он посмотрел на довольное лицо Спящего Гризли и громко крикнул по-русски:
        - Аксинья, ко мне!
        Девушка тотчас материализовалась у него за спиной. Паша даже не заметил, откуда она выскочила.
        - Мы уходим, вождь.
        Носатый индеец важно кивнул, потом оглядел притихших подданных, и медленно произнёс:
        - Нам всё-таки хотелось бы получить железное оружие и инструменты. Скажи, друг мой, ты собираешься везти свои товары на ярмарку?
        Моторин задумался. Про ярмарку он уже когда-то слышал от Бизона. Но неопределённо, как о неважном событии. А сейчас ирокез произнёс это слово, как имя собственное. То есть, как у нас, говоря «Кремль», имеют в виду именно московский. И пусть есть много кремлей в других городах, но каждый из них в масштабах страны требует отдельного упоминания. «Ростовский кремль», «Нижегородский кремль». Так и здесь, слово «ярмарка» означало какое-то известное всем событие в известном всем месте. А он, Моторин, ничего об этом не знает.
        Глава 15. На ярмарку с ветерком
        За последний месяц посёлок у ручья вырос вдвое. Так же, как и раньше, все строения концентрировались вокруг «Большого Железного Вигвама», как все, даже иногда и сам Паша, называли контейнер. Вот только появилось ещё четыре новых здания. И все производственные. Путешественник даже шутил по этому поводу. Что следовало бы отгородить жилой район и пром-зону.
        Рядом с кузней буквально за неделю выросло ещё две почти таких же, правда, чуть более кривобоких, но всё равно работоспособных. Одна из них с горном не водородным, как первый, а попроще, приспособленным под уголь, с мехами, привязанными к водяному колесу. Это постарался Острый Язык. Охотники, не желая терять свободное время, которого было действительно много, сначала бились с Маратом за «машинное время», но потом, не сломив сопротивление подростка, решили построить свои кузницы. Как высказался по этому поводу Моторин, «С блек-джеком и шлюхами». Правда, никто его не понял. А объяснять значение неизвестных слов он не стал.
        И теперь не только молодые студенты, но и взрослые охотники с удовольствием стучали собственноручно отлитыми молотами по железным заготовкам, ежеминутно бегая на консультацию к самому опытному из кузнецов. Подросток уже и не рад был такому соседству, но делать нечего… Сам же Марат вплотную занялся медной проволокой и сплавами.
        Особо развернуться было негде, пока материальная база позволяла выплавлять только бронзы, пусть и различных видов, и экспериментировать с легированием. Но последние ножи его производства в воде ржавели неохотно, а заточку держали не в пример лучше. Мальчик даже выковал для себя настоящую, работающую, пружину и теперь собирался на её основе собрать самострел, как у учителя.
        На другом конце посёлка Моторино, как иногда шутя называли его жители, расположилась химическая лаборатория. Емеля не стал заморачиваться со строительством, он попросил лишь помочь с вбиванием в землю несущих столбов. А дальше прибил к ним рейки, заплёл стены подобием плетня и обмазал глиной. Дверей и окон у этой постройки не было. Да так оно, пожалуй, и лучше, потому что время от времени из лаборатории то несло едким запахом, то раздавались хлопки, которым чуть-чуть недоставало до полноценных взрывов. И доморощенный экспериментатор вынужден был спасаться бегством. Да и проветривалось оно без окон и дверей быстрее.
        Последнюю постройку смастерил Антон, судя по всему, глядя на остальных. В принципе, она была ему не особо нужна, мотать трансформаторы и двигатели, строить схемы и так далее можно было в любом месте. Вот только кто же тебя посчитает мастером, если у тебя мастерской нет? А похвастать уже было чем. Во-первых, сварка. Антон собрал трансформатор по схеме, которые уже читал не хуже Моторина, и варил стальной проволокой, обмазанной обычным крахмалом с кукурузной мукой, и выходило у него с каждым днём всё лучше. Во всяком случае, ткацкие станки получились вполне работоспособные. Сейчас за ними сидело всё женское население посёлка. Кто-то прял нить, кто-то ткал, а кто-то под руководством Емели красил её уже во все семь цветов. Гидролизаторы для водородно-кислородной смеси тоже были, можно сказать, поставлены на поток. Во всяком случае, два требуемых Антон собрал за день, дольше генераторы мотал.
        Этот производственный бум начался после вопроса Моторина про ярмарку. Как оказалось, событие это ежегодное, и затрагивающее весь юг Северной Америки, а также территорию современной Мексики. Говорят, иногда приезжали даже люди с южного континента, но это случалось редко. А вот местные племена с удовольствием вели меновую торговлю между собой, и собирались они для этого где-то в районе современного Техаса. Где-то то ли в районе Остина, то ли Сан-Антонио. В общем, добираться им из Теннесси приходилось что-то около тысячи километров.
        Женщины даже хотели возразить против такого далёкого перехода, но, во-первых, в индейском обществе решение всегда принимали мужчины, а, во-вторых, Моторин настаивал на участии в ярмарке. И его аргумент был настолько убедителен, что на некоторое время лишил всех дара речи.
        - Как уедешь? - спросила Таня, когда смогла говорить.
        - Скорее всего, как и приехал, - пожал плечами Паша. - Зайду в большой железный вигвам и исчезну вместе с ним так же, как и появился.
        На некоторое время за столом воцарилось молчание, а потом прозвучала фраза, которой Моторин совершенно не ждал.
        - Я пойду с тобой.
        Таня произнесла это настолько безапелляционным тоном, что можно было не сомневаться - если даже её будут силой вытаскивать из контейнера в момент переноса, она будет отбиваться.
        Семейство Сапа дружно посмотрело на старшую сестру, затем на Пашу. Взгляды были умоляющие. Путешественнику пришлось приложить большое усилие, чтобы просто помотать головой.
        - Нет, ребята. Вам нельзя. Вы должны спасти свои племена.
        Тогда-то Моторин и решился на непозволительный инсайт - рассказал членам племени маскоги всё, что знал о пришествии испанцев, о конкистадорах, о геноциде индейцев, об обмане их белыми людьми. Сначала его не понимали.
        - Белые люди с бородой? Как ты, Паша?
        Путешественник почесал отросшую на щеках бородку и убеждённо помотал головой.
        - Совсем не такие, как я. Я пришёл в контейнере, а они приплывут на кораблях из-за моря.
        Теперь пришлось полчаса объяснять, что такое море, континенты, разные страны. Рисовать корабль и пояснять смысл парусов, бортов, мачт, да и всего такелажа. Индейцы слушали с разинутыми ртами. Потом посыпался такой шквал вопросов, что Моторин уже через пять минут резко встал, включил ноутбук, нашёл в справочнике статью про конкисту, и развернул монитор к Марату.
        - Сам читай, - сказал он. - Вслух, чтобы все поняли.
        Решение было в корне неверным - количество вопросов только увеличилось, и Паша чуть язык себе не сломал, пытаясь объяснить вещи, половину из которых и сам не знал. Но зато ему удалось донести до индейцев главное - нельзя ни в коем случае позволить пришельцам захватить их землю. А для этого необходимо развить нужные технологии, причём, желательно не в одном маленьком селении, а среди всех племён. И отличным подспорьем для этого была ежегодная масленичная ярмарка.
        Ну, масленичной её Моторин назвал, а среди племён она была привязана к дню весеннего равноденствия. Начиналась за неделю до него, а в сам знаковый день устраивались военные и почти спортивные игры, выступления певцов и прочих скоморохов… Каждое племя старалось как-то выразить свою радость по поводу окончания зимы.
        - А мы покажем свою продукцию и технологии. Уверен, многие захотят иметь и уметь то же самое.
        Идея была поддержана, все жители посёлка настолько рьяно взялись за дело, что Моторин иногда радовался, что они ещё не слышали про конвейер и работу в три смены. Иначе шум не стихал бы ни днём, ни ночью.
        С появлением легированных сталей Паша подбросил Марату идею проката и выштамповки. Твердосплавный молот с нанесённой формой, например, наконечника для стрел, лупит по прокатанному листу, выдавая по несколько штук за один удар. Тогда на ярмарку можно отвезти не два десятка наконечников, а несколько сотен.
        Мальчишка ухватил идею сразу же, видимо, сам вплотную подошёл к этой мысли, не хватало одного толчка. Впрочем, это не удивительно. После того знаменательного разговора, когда учитель сказал индейцам, что собирается уйти в конце весны, все, включая охотников, в один голос потребовали от него новых знаний. И теперь каждый день кончался двух- а то и трёхчасовым уроком либо физики, либо математики, либо более специфических предметов. Например, электротехники или материаловедения. К счастью, Моторин многим интересовался ещё тогда, в будущем, поэтому и сам знал немало, и информации в ноутбуке было предостаточно.
        Результат сказался сразу же. Через неделю к Паше решительно подошли Емеля и Антон и заявили, что собираются сходить на надувной лодке за пятьдесят километров вниз по течению Теннесси к району озёр. Якобы, судя по карте, там неплохие данные для выхода галенитов и медно-свинцово-цинковых руд.
        - А без свинца нам никуда, - с хитрой улыбкой развёл руками Антон. - Нужно аккумуляторы делать. Да и меди совсем не осталось.
        Что делать, мальчишек пришлось отпустить. На предложение отправить с ними хотя бы одного из взрослых охотников, Антон снова улыбнулся и через минуту принёс аккуратно сделанный латунный самострел.
        - Ну понятно, куда вся медь ушла, - с притворным недовольством пробурчал Моторин.
        На самом деле вещь его восхитила. Если мастерство ребят дошло до такого уровня, значит, за их судьбу в любом племени можно не бояться, и поставленная изначально программа-минимум выполнена. Дети рода Сапа не пропадут. Вот только за время жизни в доколумбовой Америке у него несколько сместились приоритеты, и теперь Паша хочет спасти не четверых детей, а всех жителей континента.
        Свинец и медь ребята нашли, хоть и не в промышленных масштабах, так что до весны ручей был ещё в десяти местах перегорожен водяными колёсами, а Антон даже пришёл к Моторину с идеей колёсного речного корабля. Предлагал отправиться на нём на ярмарку. Отговорить его получилось только с картой в руках, когда оказалось, что судно придётся бросить, не пройдя и половины пути. Взамен путешественник поделился с мальчиком идеей винта, и кроме водяных колёс к январю на пригорке уже вертелся самодельный от начала до конца ветряк. Даже проволоку для него тянули самостоятельно, ничего из контейнера не использовали, чем мальчишки очень гордились.
        Емеля начал широкое применение сосновой смолы, смешивал её с мелом, кварцевой мукой, заливал разогретыми всевозможными смесями ткань, получая тонкие, гнущиеся при нагреве, листы, и почти вплотную приблизился к заменителям пластмасс. Материал получался достаточно крепкий, лёгкий, а за счёт крашеных тканей, ещё и красивый. А из отходов «женской мануфактуры» было начато производство почти нормальной бумаги. Пусть более толстой, чем привычная, и не такой белой, но свинцовый карандаш писал на ней безо всяких проблем. И опять производство удалось наладить без использования инструментов из будущего, то есть потом, после возвращения Моторина, его смогут не только повторить, но и распространить на весь континент.
        Марат тоже не сидел без дела, возился с различными видами передач. Не только привычными ремёнными, но и разными конфигурациями шестерней, карданов, и даже червячными. Так что на ярмарку поселенцы планировали не добираться пешком, а ехать на электрическом паровозе.
        Идею парового двигателя мальчишки увидели в ноутбуке, судя по всему, случайно. Пришлось показывать, как были устроены паровозы во времена Пашиного детства. Младшие Моторины, они теперь вообще отказывались называть себя по фамилии Сапа, долго разглядывали паровую машину, потом переглянулись, и Антон недоуменно спросил:
        - А зачем такая глупая конструкция?
        Паша даже опешил от этого вопроса. Он считал, что сила пара будет для мальчишек новым словом в энергетике, поэтому даже не сразу понял, что не нравится Антону. Может, не поняли, подумал он. Придётся разъяснять.
        - Чего же здесь глупого? Пар толкает поршень, тот крутит коленвал. А от него вращение передаётся на колёса.
        - Паша, мне кажется, правильнее было бы не толкать поршень, а крутить турбину. От неё генератор, а на колёса поставить электромотор.
        Моторин задумался. Что весь последний год жизнь Марата и Антона была насыщена электричеством, не заметить было нельзя. Антон вон, вплотную подошёл к радиоделу, ещё немного, и можно будет задуматься о лампах. Марат тоже, хоть никому и не говорит, но с тех пор, как узнал об индуктивности, по вечерам прикидывает схему конвертера для плавки. Так что неудивительно, что ребята любую идею пытаются переставить, так сказать, на электрические рельсы. Поэтому нужно…
        - Антон, объясни, почему твоя идея лучше?
        - Паша, это же сразу видно. Ну-у… Ставим туда аккумуляторы, и э… тогда движение можно начинать сразу, а не ждать, пока наберётся давление пара. Да! А в пути они будут заряжаться, во-от. Опять же, электричество в кабине. Свет можно сделать, там…
        - Фонарь, Тоха! Фонарь угольный вперёд, и тогда можно ночью ехать! - поддержал брата Марат.
        Недавно мальчишки открыли для себя свечу Яблочкова, и теперь отчаянно экспериментировали, пытаясь её воссоздать, для чего нещадно гоняли бедного Емелю, добиваясь нужных свойств диэлектрика. Пока что свеча горела исправно, но при выключении требовала повторного контакта между электродами. Добиться нужной концентрации металла в диэлектрике братья пока не могли. Но в любом случае, идея была здравая.
        К концу февраля электропаровоз был почти готов, не хватало только кабины и грузового отсека. Марат и Антон наезжали на Емелю, как два танка, а тот лишь вяло отругивался, что, мол, сами его со своей фарой всю зиму гоняли, вот теперь пусть ждут, пока он кузов склеит. Кончилось тем, что оба брата присоединились к химику и безропотно перешли в полное его подчинение. А Емеля, пользуясь оказией, засадил своих случайных сотрудников на особо вонючие работы по покраске тканей. Оказывается, давили на него не только братья, но и вся женская половина населения. Мальчишки кашляли, чихали, ругались на двух языках, но дело делали, потому что рама с установленной топкой и моторами зазывно пускала пары и даже двигалась туда-сюда по посёлку.
        В общем, до самого отъезда в Моторино царила обычная предвыставочная суета. Да ещё и на ходовых испытаниях оказалось, что в дороге нещадно трясёт, пришлось Моторину показывать ребятам идею рессор и гусениц. Так что пружинные пластины как для траков, так и для рессорных полос, взяли всё-таки из контейнера, но Марат бил себя в грудь и клялся, что если бы у него было больше времени, то и додумался, и собрал бы всё это сам.
        Поезд состоял из локомотива и двух тележек, причём, мягким ходом обладал только передний, ведущий. Банально не хватило времени. Борта обеих тележек вообще пришлось делать из ивового плетня, опять же по причине цейтнота. Так что все четырнадцать человек ютились вместе, и всеми силами мешали Моторину вести состав.
        Управление напоминало гусеничный трактор. Пара переменных резисторов, каждый на свою сторону, так что для поворота влево, к примеру, приходилось тянуть на себя левый рычаг, или наоборот, от себя правый. Котёл был совмещён с топкой, и работал на привычном всем поселенцам водороде и водяном паре, поэтому дрова или уголь в пути подбрасывать не приходилось. А вот аккумуляторы были свои, собранные Антоном, и первые несколько часов он очень за них волновался.
        Погода вполне благоприятствовала путешествию, плюс пять по термометру, слякоть, конечно, но не сильная, а там, где бизоны осенью съели не всю траву, ехать было совсем удобно. Моторину очень не хватало спидометра, а по-хорошему, ещё и навигатора, но вскорости он перестал обращать внимание на подобные мелочи. Ехали весело. Охотники сначала были напряжены, старались не делать лишних движений, то ли боясь выпасть из открытого локомотива, то ли перенося на паровоз навыки передвижения в каноэ. Но вскоре осмелели, начали подначивать сначала друг друга, потом переключились на мальчишек, а в итоге в игру вступили все, от острого языка Острого Языка досталось даже Моторину.
        Ближе к вечеру он в сотый уже раз сменил за приборами управления Марата, и сказал:
        - Мы, конечно, молодцы, хороший поезд сделали. Вот только не взяли с собой ни тёплых шкур, ни тарелок с кружками. Скоро закат, хорошо бы остановиться на ночёвку, только вот как спать будем?
        - Вы, может и не взяли, - послышался ехидный женский голос, - А вот женщины о вас позаботились.
        Глава 16. Гладко было на бумаге…
        Третью ночь Моторин провёл на земле. Он, совсем как в виденных когда-то «ковбойских» фильмах, спал, не раздеваясь, у костра, прямо на земле, постелив предварительно тёплую шкуру, и положив голову за неимением седла на тюк с одеждой. На удивление, путешественник великолепно выспался и чувствовал себя полностью отдохнувшим. Молодой человек лениво перевернулся на бок и с удовольствием вдохнул свежий, пахнущий водорослями и утренним туманом воздух. Прохлада мягко взбодрила его, и тогда он сладко потянулся и поднял голову. И тут же удивлённо присвистнул.
        Перед ним расстилалась тихая, неподвижная как зеркало, водная гладь. Огромная река была настолько спокойна, что течение можно было заметить лишь по лениво проплывающим щепкам, листикам, и травинкам. Вдалеке, в тумане, терялся низкий и узкий, заросший невысокими деревьями, островок. Противоположного берега не было видно, и это создавало впечатление безбрежности. Казалось, что именно здесь находится край мира, а эта величественная река омывает его, как океан на старинных картах.
        - Миссисипи, - задумчиво проговорил Паша, вспоминая карту.
        - М-му! - из-за спины будто в ответ раздалось ворчливое басовитое мычание, и Моторин вздрогнул от неожиданности.
        Идиллия вмиг оказалась разрушена стадом недовольных бизонов. Буквально в паре метров, наклонив голову и искоса глядя на лежащего человека, нервно дёргал ушами огромный бык с таким горбом, что ему мог бы позавидовать любой верблюд. Он переминался с ноги на ногу, втаптывая траву глубоко в землю, и стуча себя хвостом по бокам. Сзади него стоял десяток самых крупных коров, терпеливо дожидаясь, когда их муж и господин разрешит подойти к воде.
        Паша рывком вскочил, взволнованно глядя на бизона. Тот дёрнулся, нервно зафырчал, смешно тряся мясистыми губами, и сделал шаг навстречу. Бык явно опасался внезапного пришельца и не хотел подпускать его к своему гарему.
        Но что было делать Моторину? Пройти мимо окружившего его стада невозможно, не нырять же в реку. Он сунулся в одну сторону, потом в другую, но на каждую попытку бык отвечал недовольным фырканьем. Как сторожевой пёс, бизон следил за каждым движением человека и предупреждал попытки проникнуть на охраняемую территорию.
        Паша почесал в затылке, решая, как же выбраться из окружения. Пока никаких мыслей в голову не приходило. Туман потихоньку таял, и за спинами коров уже можно было различить угловатый нос гусеничного локомотива. На нём спросонья потягивался Марат. Рядом темнела любопытная физиономия Антона. Братья с интересом наблюдали за учителем. Не иначе, ждали, что сейчас он ловким жестом заломит быку копыта за спину и начнёт доить окруживших его коров.
        Хорошо им. Сидят себе, со всех сторон прикрытые, а если что - тапку в пол и дёру. А он стоит перед этим бугаём… Прямо хоть в реку ныряй. Нырнуть-то можно, только что тогда с одеждой будет? Да и шкуру тут просто так оставлять жалко.
        - Му-у-у! - нетерпеливо напомнил о себе бизон.
        Моторин плавно, стараясь не делать резких движений наклонился, поднял с земли пояс и надел его. Поправил ножны. Шкура… Что же с ней делать? Он ухватил тяжёлый, мохнатый край и потянул. Бык наклонил голову, поводил огромными, похожими на велосипедный руль, рогами из стороны в сторону и зафыркал. Паша дёрнул шкуру на себя.
        Му-рра! - бык топнул обеими передними ногами одновременно, качая головой, как игрушечная собачка на панели в машине.
        Моторин встряхнул шкуру как коврик и помахал ей перед носом бизона.
        - Торо! - с вызовом сказал он. - Торо! Ап!
        И резко отдёрнул мех от лица обалдевшего от такой наглости животного.
        - Ггууу!!! - взревел бык и с места рванул на путешественника.
        - Торо! - повторил самодеятельный тореро и рывком набросил тяжёлую шкуру на морду бизона. Тот боднул воздух рогами, проделав пару аккуратных дырок. Теперь на голове быка был двойной комплект кожи и меха. Половина целой бизоньей шкуры - это немаленький вес и сначала рогатая голова клонилась к земле, но несчастный зверь рывком дёрнул рогами вверх-вниз, и тогда покрывало окончательно закрыло ему глаза.
        Озверевший бык, ничего не видя, кидался на собственных коров, которые стояли с недоуменным видом. Им, беднягам, и в голову не могла прийти такая непривлекательная сторона семейной жизни. Мохнатые бурёнки лишь расступались, пропуская своего ослеплённого мужа.
        Моторин бочком, вдоль стада, добрался до электровоза. Все уже были внутри, выстроились вдоль борта, рискуя опрокинуть машину, рассматривали необычное представление.
        - Цирк уехал, дрессировщики остались, - прокомментировал Паша. - Заводи, Марат.
        Мальчик впервые с неохотой занял водительское место и двинул рычаги. И только когда состав тронулся вдоль берега, отдаляясь от ревущего быка, в ярости бодающего вверенное ему стадо, он спросил:
        - А как мы на ту сторону переберёмся?
        До этого все реки и ручьи, которые встречались им на пути не представляли особой преграды для поезда. Лишь однажды вода дошла до края колёс, но и тогда ни груз, ни электрооборудование не пострадали. Но самая большая река Северной Америки представляла из себя серьёзное препятствие. Локомотив остановился, чуть не доехав до кромки воды, Марат выбрался на землю и долго вглядывался в противоположный берег. Туман исчез, открыв путешественникам невысокий, метра три, обрыв, поросший приземистыми степными деревьями. Там, за Миссисипи, начиналась Великая равнина. Осталась мелочь - как-то перебраться на противоположную сторону.
        - Мы не сможем сделать такую большую лодку, - задумчиво пробормотал Антон.
        Моторин молчал, давая возможность мальчику самому решить эту инженерную задачу. За годы жизни он давно понял, что мало дать человеку знания, следует ещё и научить его их применять. Поэтому он спокойно стоял рядом, дожидаясь рождения идеи.
        - Много лодок, да, Паша? - неуверенно спросил Антон.
        Путешественник молча помотал головой, потом всё-таки задал наводящий вопрос:
        - Как ты себе это представляешь?
        - Ну… - замялся юный электрик. - Можно же самоход разобрать…
        - Это быстро?
        Тот отчаянно завертел головой. Ответ отрицательный.
        - Тоха, плот же! - воскликнул Марат.
        - А выдержит?
        Как говорится, инженерная мысля всегда приходит опосля, поэтому мальчишки сначала собрали модель, благо работы немного - скрепить несколько веточек, затем проверить грузоподъёмность. Оказалось, что для локомотива понадобится плот двадцать на двенадцать. Пришлось Моторину подбрасывать братьям мысль.
        - А надувной плот вы не обдумывали?
        К счастью, мальчишки настолько настроились на инженерное мышление, что тут же решили прикрепить к деревянной конструкции бурдюки с воздухом. Только…
        - А у нас шкур хватит?
        Антон выглядел растерянным. Только что придумал блестящее решение, и вдруг оказывается, что реализовать его не получится.
        - Прислушайся, Антон, - посоветовал Моторин.
        Замерли все. Охотники и так стояли, не вмешиваясь в обсуждение, привыкли уже, что братья лучше всего обдумывают идеи в тандеме. А сейчас застыли и Марат с Антоном. В полной тишине по реке пронёсся полный боли и муки рёв. Сразу же ему ответил такой же мученический стон.
        - Паша, да! - в голос закричал Марат. - Там бизон всех рогами рвал. Наверняка можно найти нужные шкуры.
        Так и вышло. Конечно, пришлось задержаться ещё на день, пока охотники сняли шкуры с побитых быком коров, пока женщины сшили из них бурдюки, а потом залатали прорехи, пока братья напилили двуручной пилой брёвна и очистили их от веток, пока приладили к электродвигателю вал с винтом… А ещё пришлось частично собирать походную кузню, которую мальчишки взяли на ярмарку, а точнее, двухцилиндровый насос, и долго, иногда по нескольку раз, надувать сшитые шкуры. Но всё удалось, и уже утром локомотив, пыхтя на малом пару, пополз с берега на плот.
        - Стойте, - поднял руку Моторин. - Марат, ты ведёшь самоход, а мы все держим его сзади за верёвку. Если что, сможем вытащить.
        Но эта мера безопасности осталась невостребованной. Локомотив без проблем зашёл на помост. Тот, хоть и погрузился в воду полностью, но держал устойчиво. Целый час индейцы стояли, боясь лишний раз пошевелиться. К счастью, никаких осложнений не произошло, и паровоз, а за ним и оба вагона, благополучно пересекли реку. Подъём на обрыв нашёлся в паре километров ниже по течению, у поворота реки. А когда выбрались наверх, Моторин остановил машину, повернулся к братьям, и строго спросил:
        - А теперь, какая была ваша главная ошибка?
        Мальчишки смущённо молчали. Наконец, Антон поднял глаза и неуверенно ответил:
        - Мы переплыли реку там, где сложно подняться?
        Моторин коротко мотнул головой в ответ.
        - Тогда… Марат, чего молчишь, помогай.
        Тот лишь поднял глаза в умильно просящем жесте.
        - Вы не продумали вопрос пересечения реки тогда, когда смотрели карту. Ведь гораздо проще и быстрее было бы приготовить и проверить всё дома, а здесь сразу собрать конструкцию и плыть уже без нервов.
        Мальчишки потупились.
        - Паша, не ругай их. Они ещё учатся, - заступился за братьев Острый Язык. - Мы тоже до этого не додумались, хотя любой из племени сначала проверит новый лук, а только потом берёт его на охоту.
        Следующие три дня слились для торговой экспедиции в один. Великая равнина выглядела точь-в-точь, как какая-нибудь астраханская степь - ровная, почти без ориентиров, иногда разбавленная стайками низкорослых деревьев, обступивших бьющий из земли родник. К счастью, южное солнце неплохо подсушило землю, и поезд местами развивал бешеную скорость - иногда даже до тридцати километров в час, если по ощущениям. Индейцы стояли, прикрывая от встречного ветра глаза, и мужественно смотрели вперёд. Моторин улыбался, глядя на них.
        Питались в основном местной живностью - крупными и непугаными степными птицами, ловили рыбу в мелких ручьях, подъедали взятые с собой запасы. На четвёртый день поезд догнал первую группу других индейцев. Те сначала в ужасе шарахнулись от пыхтящего и скрипящего состава, несущегося со скоростью бизона, но потом долго и удивлённо смотрели вслед.
        Через час нагнали следующую группу, на этот раз не менее, чем из полусотни человек, запряжённых в огромные носилки и вооружённых копьями. Марат заранее дёрнул за верёвку клапана и по степи пронёсся басовитый паровозный гудок. Группа слаженно бросила носилки и выстроилась вокруг них, ощетинившись копьями.
        С этого момента индейцы встречались на пути с завидной регулярностью. По одному, по двое, семьями, а то и целыми родами, они плелись в одном направлении, убеждая наших путешественников в правильности выбранного пути.
        Ещё через два дня Моторин увидел её. Ярмарку. Состав прибыл в первых рядах торгующих, пока ещё работали только три палатки и ещё три как раз ставили. Такие же вигвамы, как и везде, но шкурами прикрыт был только самый верх, оставляя всё сложенное внизу для просмотра. Перед ними сидели как на подбор три одинаковых старых индейца и почти синхронно курили трубки.
        Поезд подъехал на малой скорости, стараясь не распугать торговцев, но, увы, все, кто заметил необычного огромного «зверя», несущегося к ним, тут же побросали все дела и ринулись наутёк. Дежа-вю, подумал Моторин, глядя на замершую неподвижно стену индейцев. Те не шевелились, лишь напряжённо следили глазами за движением поезда. Вдруг по рядам прошла дрожь и, важно раздвигая руками сородичей, прямо на локомотив вышел довольный, как стадо бизонов, Седой Хвост.
        - Брат! - во весь голос закричал он. - Я знал, что ты не пропустишь ярмарку. И я рад, что ты здесь.
        Вот позёр, подумал Паша. Но сработало. И окружающие индейцы успокоились, и на себя внимание обратил. Теперь каждый прежде спросит у Бизона, а потом уже подойдёт знакомиться к непонятному Моторину.
        Глава 17. Народ и племя
        Разложились быстро, за полдня. Борта вагонов послужили отличными витринами, а так как товара привезли с собой много, да и приехали раньше большинства, мастера заняли целый склон холма. Электровоз стоял впереди и работал больше рекламной конструкцией, чуть сзади него и правее женщины развесили на сделанных из веток плечиках образцы одежды, разложили ткани, а чуть в стороне расставили витринные экземпляры керамики.
        Мужчины оккупировали противоположную сторону. На сплетённом борту лежали ножи, топоры, молотки. Отдельно были представлены наконечники копий и стрел. Кроме оружия и мужского инструмента выложили ещё и лопаты с граблями, тяпки, кирку, и даже небольшой бур для быстрого бурения дырок под столбы.
        Следом за металлургами Емеля разложил красители, а отдельно от них - бижутерию. Он привёз немало покрытых медью, цинком и оловом желудей, орехов, листьев и даже пару жуков. Отдельной кучкой высилась вываренная и отчищенная до белизны соль. Следом за ней в ряд химик разложил образцы необходимых ему минералов.
        А над всей экспозицией возвышалась кузница. Марат привёз разобранный горн, наковальню, инструмент, горелку приспособили с электровоза, и теперь мальчик с удовольствием колотил, выполняя сразу две функции. Во-первых, мог исполнить что-либо на заказ, а во-вторых, привлекал своим звоном покупателей.
        Охотники после того, как выложили товар на продажу, не знали, чем себя занять, но побродили некоторое время по зарождающейся ярмарке, и через час уже оба сидели на складных металлических, с тканевыми сиденьями, стульчиках, и ничуть не менее важно, чем виденные ими старики, курили трубки. До этого Моторин никого не замечал за этой привычкой, да и сам не баловался табаком. Поэтому сейчас не знал, как реагировать - то ли выговорить им за курение, то ли наоборот, поощрить. Так что подумал, и решил не обращать внимание. Только сказал мальчишкам, что до рождения детей им курить не позволит.
        - Паша, ты что? Разве мы не знаем? Трубки достойны только уважаемые люди.
        - А лучше совсем себя к этой привычке не приучайте. Вредно.
        Братья, кажется, не поверили, но спорить не стали.
        Первым к мастерам пришёл, естественно, Бизон Седой Хвост. Он долго бродил среди импровизированных витрин и восхищённо цокал языком. Взял пару ножей, повертел их в руках. Поднял с тряпочки иголку, выкованную из сложенной вдвое закалённой проволоки и, удивлённо пожав плечами, положил её на место. Потом нашёл глазами Моторина и уверенно подошёл к нему.
        - Ты помнишь, что обещал сделать на всё племя железные ножи? - с нажимом спросил он. - Где они? Я хочу их забрать.
        Паша долго смотрел в глаза Бизону и взгляд его становился всё более сердитым. Наконец, вождь не выдержал и отвёл глаза.
        - Или ты хочешь мне сказать, что не держишь слово? Я снабдил тебя всем необходимым, дал пять жён, чтобы не скучно было по ночам. И так ты мне отплатил?
        Лицо старого индейца приобрело цвет переспелой вишни, он скрестил на груди руки и отступил на полшага, с упрёком глядя на путешественника. Паша усмехнулся этой наивной хитрости и в свою очередь спросил:
        - А ты помнишь, что я тебе обещал?
        - Конечно. Отдать железное оружие. Каждому по ножу и десять наконечников для стрелы.
        - А когда? И где?
        Вождь замолчал.
        - Я напомню. Ты просил сделать тебе инструмент, когда вы вернётесь к ручью. Скажи, вождь, мы сейчас у ручья?
        - Вот за что я тебя люблю, брат мой, это за твой светлый ум. Даже я уже начал забывать, а ты напомнил старику, не дал опозориться, - с почти натуральной улыбкой вскричал Бизон и кинулся обнимать Моторина.
        Потом резко отошёл в сторону и сделал жест в сторону девушек. В ту же секунду они выстроились перед ним в почти прямую шеренгу.
        - А вы, дочери мои? У вас есть, чем порадовать племя? Все ли вы готовы продолжить род уважаемого шамана?
        Девушки покраснели, но, к удивлению Паши, дружно закивали. Ни одна не замотала головой в отрицании. Надо же, он и не замечал за собой таких успехов. Просто приходил и ложился. Причём, всегда с Таней. Когда остальные подсуетились, даже не замечал. Впрочем, не удивительно. Жизнь на ручье была напряжённая, каждый день работа и обучение, иногда к вечеру сил почти не оставалось, а часто и просто падал, и засыпал. Но само понимание того, что вскоре у него появятся пятеро детишек, грело душу.
        - Тогда собирайтесь. - сделал неожиданный вывод Бизон. - Никто не сможет ухаживать за будущими матерями лучше, чем женщины племени. Так что пока не пропадёт молоко, я вас не отпущу.
        К удивлению Моторина, девушки молча прошли к полуразобранному вагону и через пару минут вернулись, нагруженные одеждой и прочими мелочами. И снова выстроились перед Седым Хвостом. Вождь довольно оглядел строй, махнул рукой и медленно пошёл прочь. Девушки, семеня под весом вещей, побежали за ним.
        Но через пару шагов из их кавалькады послышался недовольный вздох.
        - Нет.
        Таня сделала шаг в сторону, пропуская идущих следом, и вновь произнесла по-русски:
        - Нет!
        Бизон остановился и удивлённо поглядел на неё. Девушка снова помотала головой, и громко, явно в расчёте на то, что и остальные услышат, сказала:
        - Мой род здесь. Мой муж здесь. Мои братья здесь. Я остаюсь. Иди без меня, Бизон Седой Хвост.
        Девушки услышали. Они остановились, даже некоторое время колебались, но вождь, видя такой беспорядок, лёгкими хлопками по пятым точкам направил их дальше. И только потом повернулся к бунтарке.
        - Ты права, Тараниопу. Твой род и раньше жил отдельно от племени, варил соль, а не следовал за бизонами. Так что тебе будет лучше в роду Моториных. А остальным пора идти.
        Он в несколько быстрых шагов догнал девушек и важно пошёл впереди строя. Таня бросила свою ношу там, где стояла, и с виноватым видом подошла к Паше.
        - Прости, - тихо попросила она. - Иногда я забываю, что давно уже не Сапа, а Моторина. Я больше так не буду.
        Тот в ответ молча кивнул.
        А на следующий день ярмарка уже жила своей обычной жизнью. Ещё не пропал туман в долине под холмом, а к мастерам пришли первые покупатели. Как ни странно, лучше всего расходились наконечники для копий. Моторин даже остановил одного индейца и на крикском спросил у того, почему он взял именно их, а не стрелы.
        - Я потеряю стрелы, и их будет жалко. А копьё, оно всегда в руке. Железного наконечника мне хватит надолго, может даже на всю жизнь.
        Остальной товар тоже не залёживался. Обычно посетители подходили посмотреть на непонятную конструкцию электровоза, или привлечённые ударом молота в кузне. Потом с удивлением рассматривали необычно тонкую одежду, из ткани, а не привычной кожи. Следом обязательно стучали по горшку, держа его возле уха, и наслаждались чистым керамическим звоном. Если индеец пришёл со своей скво, то чаще всего дальше и не уходил. Женщина обязательно выбирала себе или что-то из одежды, или ткань и нитки, или какую-нибудь керамическую посуду. А вот если он был один…
        В первый день на торговую площадку подошёл старый индеец сиу. Моторин уже немного разбирался в племенных признаках и мог отличить, например, маскоги от ирокезов. А вот сиу он увидел впервые и, если бы не Острый Язык, нипочём бы его не определил. Так этот сиу, солидный мужчина среднего возраста, увешанный перьями и бусами в несколько рядов, прошёл по всей экспозиции, отобрал себе два рулона разноцветных тканей, десяток горшков разных размеров, в один насыпал почти половину объёма соли, в другой положил три ножа и десяток наконечников для стрел, в третий - наконечники для копий, а потом долго задумчиво стоял возле горна, глядя, как Марат стучит молотом.
        Собрав покупки в кучу возле продавцов, мужчина отошёл чуть в сторону, сел, скрестив ноги, и закурил длинную расписную деревянную трубку. И сидел так около часа. За это время охотники уже успели обслужить ещё одного покупателя, из шошонов, а сиу всё сидел.
        Наконец Моторин не выдержал и спросил у Острого Языка:
        - Что он делает?
        - Проводит обряд, - пожал плечами тот.
        - Зачем? Или он считает, что это всё не настоящее и потом исчезнет?
        Охотник вполголоса рассмеялся. Он явно не хотел беспокоить необычного, да и крупного к тому же, покупателя. Затем с улыбкой глянул на Моторина и пояснил:
        - Это обряд племени сиу. Называется «н?хуа». Его всегда проводят перед каким-то важным делом. Мужчина старается понять, правильное ли он принял решение, к добру оно приведёт или наоборот. Сам видишь.
        Будто иллюстрируя его слова, покупатель поднялся, отряхнул свои кожаные штаны и с довольным видом подошёл к Паше.
        - Что ты хочешь за всё, что я выбрал? - спросил он.
        Путешественник посмотрел на кучу кукурузных початков и картофельных клубней, на выделанные кожи и мохнатые шкуры, и понял, что домой они всё это рискуют не довести. Ну, или всем, кроме водителя, придётся идти пешком. Паша махнул рукой сиу, призывая идти за ним.
        Емеля подтянулся, глядя, что к нему подошёл незнакомый солидный мужчина. Он так и не привык к покупателям, воспринимая каждого почти как контролёра. Моторин махнул ему рукой, показывая, что справится сам. Мальчик с облегчением отодвинулся.
        - Посмотри на эти камни. Потрогай их, чтобы понять, какие они на ощупь. Можешь даже попробовать на язык, некоторые из них кислые, некоторые горькие, а некоторые просто как камни. Они встречаются в разных местах, и они нам нужны. Именно их них мы делаем тот товар, что должен пойти тебе на пользу.
        Покупатель внимательно осмотрел предложенные минералы, а кое-что действительно попробовал на язык. Потом отложил в сторону хальконтит, аргентит, и кварцит. Потом повертел в руке золотой самородок и добавил к выбранному.
        - Вокруг нашего стойбища встречаются такие камни. Но я живу далеко отсюда, через пустые земли. Пока я дойду до дома, пока соберу требуемое количество, пока доставлю их сюда, пройдёт две луны. Ярмарка кончится. Я не хочу заставлять тебя ждать так долго. Если тебя это устроит, я привезу камни туда, куда ты скажешь. А чтобы ты не сомневался в моих словах, я могу оставить у тебя свою дочь. И даже потом не буду спрашивать, как ей жилось у столь уважаемого человека.
        А глаза хитрые-хитрые, подумал Моторин. Понятно же, что породниться с «великим шаманом» хотят все. А идея хороша, только её следует чуть поправить.
        - Как тебя зовут, друг мой?
        Индеец гордо выпрямил спину, расправил плечи, и громко представился:
        - Я Рыжий Бобёр из племени сиу.
        На бобра он совершенно не походил. Тем более, на рыжего. С тёмной, почти индийской кожей, густыми бровями, и длинными волосами, свёрнутыми в две необычные косы - просто сложенные пополам толстые пряди, перевязанные кожаными ленточками. Подобные причёски Моторин в молодости встречал на дальнем востоке среди удэгейцев. Но спорить по этому поводу не стал, лишь медленно склонил голову в знак того, что понял.
        - Я - Павел Моторин, - представился он в ответ. - Мы все, - тут Паша обвёл рукой весь свой торговый ряд, - живём в предгорьях, в самом начале реки Теннеси.
        - Вы маскоги? - удивлённо спросил Бобёр.
        - Мы русские, - послышалось из-за спины, и Паша оглянулся.
        За ним, важно выставив вперёд правую ногу, стоял Антон. Мальчик покраснел, но смотрел гордо и независимо. Моторин ласково потрепал его по шевелюре.
        - Я знаю русских, - неожиданно возразил сиу. - Они похожи на тебя, - жест в сторону путешественника, - но уж никак не на тебя.
        Теперь Антон смутился окончательно, и Моторин решил помочь мальчику.
        - Я принял его в род. А где ты видел русских?
        - Там, - Бобёр махнул на запад. - Когда был жив отец моего отца, в предгорьях южных гор стоял деревянный вигвам, в котором жили бородатые русские. Только сейчас их там нет. Как они кочуют с такой тяжестью, я не знаю, а спросить уже не у кого, они с тех пор ни разу не появлялись. Но теперь-то я вижу.
        Он с удовлетворением указал на электровоз, точнее, на его колёса.
        - С такой повозкой можно брёвна возить.
        Моторин только усмехнулся.
        - Рыжий Бобёр, я не хотел бы забирать у тебя дочь, отраду любому отцу, даже на время. Скажи, есть ли у тебя в роду мальчики лет девяти или десяти?
        - Двое. И я тебя предупреждаю, что это ужасные шалопаи. Они не признают авторитетов и всё норовят сделать по-своему.
        - Ничего. Я возьму их к себе. Глядишь, и они научатся чему-нибудь.
        - Тогда бери всех троих. Моего сына тоже. А когда в горах на деревья вернётся листва, я приду к вам на реку и принесу обмен за товар.
        За два дня распродали почти всё, и Марат ковал уже на заказ, что очень задерживало покупателей. Они полдня переминались с ноги на ногу, успевая обсудить с Моториным и прошлогодний урожай, и семейные проблемы, и многое другое. Паша даже попытался внедрить в среду индейцев анекдоты, но юмор первой половины двадцать первого века в России сильно отличался от юмора конца шестнадцатого века в Америке. Если кто-то и улыбался рассказанным историям, то только из вежливости.
        На холме помогали с продажами уже два десятка детишек обоих полов и разных племён, что сильно смущало Бизона Седой Хвост. Он неоднократно подходил, смотрел на это безобразие с недовольным видом, но ничего не говорил. Тем более, что Моторин щедро делился с ним запасами бобов, кукурузы, картошки и прочего, давно и многократно перекрыв оставленное им на зиму количество. Но было не жалко, всё равно увезти такую гору продуктов на электровозе было нереально.
        Ярмарка за эти дни разрослась, торговые ряды расползлись на три близлежащих холма, оставив в середине не занятую площадку, и покупатели с каждым днём только прибывали. Марату уже помогали и охотники, и Антон, но всё равно, очередь к кузнице стояла весь день и всю ночь.
        Глядя на ситуацию, Моторин решил, что пора применить очередное нововведение. Он достал из сумки пачку плотной бумаги и порезал её на листки размером с визитку. На каждом из листов было распечатано на принтере изображение либо наконечника копья, либо топора, либо чашки. Когда подошёл следующий покупатель, то вместо того, чтобы направить его в очередь, Паша дал ему три визитки с копьями.
        - Вот, - пояснил он. - Это три копейки. На каждую ты получишь в кузнице по наконечнику копья.
        Индеец долго с недоверием крутил в руках непонятные листочки, а потом спросил:
        - А если мне ещё топор нужен?
        - Тогда держи рубль. По нему получишь топор. Это делается для того, чтобы вы не стояли целый день.
        Покупатель снова недоверчиво посмотрел на Моторина, но затем аккуратно, стараясь не помять, сложил деньги в кожаный кисет, и подвесил на пояс. И сразу же ушёл, но в течение дня появлялся ещё раз двадцать, видимо, проверяя, не сбежали ли непонятные продавцы.
        Нововведение разошлось за три дня. В конце покупатели уже спокойно предъявляли Марату копейки, рубли, и денежки с чашками, и забирали товар. Паша отметил, что примерно трети из них он деньги не давал, значит, где-то уже наменяли. Да и нарезанных карточек стало гораздо меньше, хотя по законам математики их количество не должно было измениться.
        - А если я приду весной и дам тебе рубль, ты дашь мне топор? - спросил кто-то из-за спины.
        Путешественник оглянулся. За ним стоял тяжело нагруженный индеец. Его едва было видно из-под тюков с покупками. Рядом таким же комом стояла его скво.
        - А ты знаешь, куда идти?
        - Конечно, - еле заметно кивнул собеседник. В северные земли маскоги. Ваш вождь любому объясняет, где вы живёте.
        Спасибо Бизону, подумал Моторин. Пусть теперь разные племена до лета его копейками торгуют. Такими темпами самодельные деньги мигом превратят разрозненные, воюющие между собой племена в один народ. А значит, испанцам придётся очень туго.
        Глава 18. Это ярмарки краски…
        В последний ярмарочный день Паша отлично выспался. Он сладко потянулся и долго не решался открыть глаза - солнце светило прямо в лицо, а значит, все остальные уже проснулись, включая весь детский интернационал, который родители с удовольствием оставили на обучение.
        Вообще с детьми получилось в чём-то даже смешно. Первых двоих мальчишек отец, тот самый сиу, отдавал, как на заклание. Каждый день приходил по нескольку раз, видимо, проверяя, не съели ли непонятные иностранцы его ненаглядных. Но вчера старший, Спящий В Кустах Бобёр, впервые ухватил молот и как раз самозабвенно лупил по прутку из низкосортного кричного железа. Паша считал, что, если спросить, юный сиу и сам толком не смог бы объяснить, что именно он хотел выковать. Скорее всего, мальчишка насмотрелся на ловкие удары Марата, из-под молота которого выходили очень востребованные товары, и захотел что-нибудь сделать сам. И получился бы у него только пшик, но именно в этот момент появился его отец. Как всегда, зашёл проведать мученика, да так и застыл с открытым ртом. Молодец Марат, сориентировался, не стал отбирать инструмент у мелкого, а подсказал, как установить пресс-форму, помог разогреть металлическую пластину, и через пять минут удивлённый самим собой сын с почтением протягивал ошарашенному отцу самолично изготовленные наконечники для стрел.
        С этого момента как прорвало. Каждый род, или, как минимум, племя, требовали взять их детей в обучение. И ладно бы, только мальчиков. Моторин сам видел, как вокруг Тани прыгала солидная, украшенная не только перьями, но и бусами из крашеных орехов и самоцветов, скво, держа за руки двоих великовозрастных, старше самой Тараниопу, дочек. Она что-то требовательно кричала, пыталась махать руками, но так как в каждой держала по девушке, то ей приходилось жестикулировать головой и ногами. Она действительно подпрыгивала, пытаясь что-то доказать. Моторин тогда не досмотрел этот театр одного актёра до конца, ушёл бродить по торговым рядам. К счастью, когда он вернулся, ни мамы, ни девушек уже не было.
        Сегодняшний день обещал быть ещё более ярким. Последний день ярмарки. Должны быть какие-то игры, развлечения. Вначале Паша недоумевал, почему торжественно-развлекательную часть перенесли в самый конец, а не на день открытия, но потом понял всю мудрость этого решения. Например, придёт на ярмарку какой-нибудь охотник, год не видевший ничего, кроме леса или прерий, да и спустит всё, что принёс, в первый же день. Значит, не купит что-то нужное, а то и жизненно важное. То есть, если выживет, на следующий год на ярмарку не приедет. Зачем ему, если здесь столько соблазнов? А перенос всех развлечений на последний день позволяет тем, у кого ещё остались товары на обмен, потратить их для себя, на мелкие балаганные радости.
        Из размышлений Пашу выдернул странный звук. Примерно так трубил слон в Тайланде, но здесь, похоже, их собралось целое стадо, хоботов десять, не меньше. Он резко вскочил и огляделся. Никто не впал в панику, никакой суеты вокруг, наоборот, окружающие с удовольствием прислушивались и норовили забраться повыше, чтобы ещё и посмотреть. Трубили со стороны центральной площадки, оттуда, где никаких торговых вигвамов не было. Потом, судя по звукам, слоны затеяли танцы. Гулкие «Бу-ум бубум!» накладывались, перекрывали друг друга, создавая в итоге причудливую мелодию. Животные были явно не лишены чувства ритма.
        Моторин забрался на локомотив и всмотрелся в клубы пыли, скрывающие центральную площадку. Через некоторое время удалось рассмотреть людей. Слонов видно не было, что несколько успокоило путешественника. Всё-таки по историческим данным, эти животные не жили в Северной Америке. Зато удалось рассмотреть кое-что интересное.
        Сначала Паша решил, что по ярмарке под серьёзной охраной транспортируют новогоднюю ёлку, украшенную по местной моде кроме привычных шаров ещё и перьями. Но потом он с удивлением разглядел, что эта ёлка вроде как движется сама собой, заглядывая по пути во все торговые вигвамы.
        Картина прояснилась, когда процессия вышла из облака пыли. Впереди, раздвигая воздух массивным, непривычным в местном обществе, животом, шёл человек, настолько вычурно и богато украшенный, что становилось непонятно, как он ухитряется таскать кроме своего лишнего веса ещё и дополнительный. На нём, перекрывая друг друга висели большие, с кулак, шары из самоцветных камней, золотые цепи, толщине которых позавидовал бы любой новый русский и даже некоторые якоря. Руки незнакомца до локтя покрывало такое количество ярких фенечек, что казалось, по пути они разорили не одну колонию хиппи. И, конечно же, вездесущие перья.
        Если у многих племён перья, которые, как известно, указывали на совершённый подвиг, носились подобно орденским планкам - не выпячивая их, а лишь обозначая, у ироку и уже виденных Моториным на ярмарке команчей - в виде высокого кокошника на голове, то у толстяка они вообще покрывали всё незанятое другими украшениями пространство, топорщась во все стороны и явно мешали ходить. Паша даже решил, что лишний вес незнакомцу для того и нужен, чтобы порывом ветра в небо не уносило с таким роскошным оперением. Оно закрывало почти всё лицо, оставляя видимым один лишь нос, что неудивительно.
        Нос был роскошный. Боги явно готовили материал для двоих индейцев или троих европейцев, но, видимо, и на них оказывают влияние родственные связи. Так что всё это великолепие досталось одному человеку. На лице он не помещался, поэтому то место, где у остальных находится переносица, располагалось прямо посреди лба. Оттуда нос гигантской плавной линией спускался почти до самых губ, явно мешая владельцу пить из чашки. Если нос вождя племени ироку показался Моторину огромным, то этот был поистине гигантским, так что лишний вес его владельцу был необходим ещё и для того, чтобы тем же ветром голову не разворачивало, подобно флюгеру. Толстяк с носом, торчащим из собранных в пучки перьев очень напоминал грифа. Смотрел он так же, пристально и внимательно, что ещё больше усиливало сходство с птицей.
        Следом за этой «выставкой достижений птицеводства» двигались четверо наоборот, полуголых, раскачанных до состояния терминатора, воина, вооружённых большими щитами, обитыми разрисованной в растаманские цвета, кожей, и чёрными каменными ножами, размером с римский гладиус. Далее шла шеренга из пяти копьеносцев, а замыкали процессию явно чиновники по мелким поручениям, все со штабными кожаными сумками, на плечах мешки на лямках, а в карманах, Моторин был уверен, как у любого адъютанта, десяток разноцветных ручек и тактический блокнот.
        Шум же создавали стоящие по окружности площадки десяток трубачей с по-казахски длинными, блестящими двухметровыми трубами, и пара десятков барабанщиков. Незанятое пространство между ними было уставлено, как ни странно, привычными по детству, санями, только без троек лошадей. Обычные деревянные решётчатые площадки на полозьях и покрытые плетёной из какой-то травы рогожей, в количестве четырёх штук, вместе с самодеятельными музыкантами, обозначали периметр главной ярмарочной площади.
        Процессия, во главе с толстяком, вальяжно, с видом хозяев всей земли, заходила в вигвамы, о чём-то беседовала с торговцами. Однако, ничего не покупала и не продавала. Причём, как отметил Моторин, если в первых вигвамах они задерживались минут на десять, то уже после шестого диалог с продавцом сократился до нескольких брошенных ему фраз и короткого ответа. Скорость процессии при этом существенно увеличилась.
        Стало ясно, что и торговому ряду моторинцев не миновать подобного визита. Паша спустился на землю и оглядел свои прилавки. Да… Порадовать важных гостей-то и нечем. Распродано всё подчистую. И за оставшиеся… сколько там? Час? Полтора? Даже опытный Марат ничего толкового сковать не успеет. Если только Таня со своими новобранками что-нибудь симпатичное сошьют.
        Пока главный пузан путешествовал по торговым рядам, на отшибе, метрах в ста от всех, как-то незаметно возникли три высоких, раза в два выше обычных, вигвама. Кроме размера, они отличались непривычной раскраской - в поперечную полосочку. Причём, цвета те же, что и на щитах воинов - красный, жёлтый, зелёный, чёрный. Сразу становилось ясно, из каких исторических анналов взял расцветку шапки Боб Марли.
        Моторин не спеша переоделся в свежую рубашку, как мог почистил штаны и натянул на ноги новые мокасины. За это время Паша привык к подобной обуви, а идея подшивать снизу толстую бизонью кожу в качестве подошвы превращала простецкие индейские тапочки во вполне сносные туфли. Путешественник оглядел себя и остался доволен. В таком виде можно и перед важным незнакомцем предстать.
        Моторин не угадал, никакого часа, а тем более, полутора у него не было. Заглянув ещё в пару лавочек, процессия во главе с перьеносцем, направилась прямо к ним. Воины, грамотно перестроившись, встали перед ними полукругом, после чего, безошибочно угадав в нём главного, к путешественнику подкатился пузан. Он долго и важно рассматривал гостя из будущего, Паше даже вспомнились обязательные маринования вызванного «на ковёр» к командиру перед разговором. Наконец, видимо, сочтя паузу достаточной, носатый протянул Моторину бумажный рубль его же производства.
        - Это твоё? - спросил он на крикском.
        Говорил он, тщательно произнося все звуки, что подразумевало не самое лучшее владение языком, поэтому Паша решил отвечать кратко и чётко, по-военному.
        - Да, - ответил он и для убедительности кивнул.
        - Они, - толстяк махнул куда-то в сторону, - говорят, что если дать тебе эту бумагу, - слово «бумага» прозвучало по-русски, - то взамен я получу железный топор.
        - Всё верно.
        - Я хочу видеть этот топор.
        Моторин несколько оторопел. Весь товар распродали ещё вчера, и сегодня, зная о празднике окончания ярмарки, Марат даже не растапливал горн. Да и запасов стали больше не было. Но от пришельца веяло такой важностью, что ударить в грязь лицом Паша посчитал невозможным. Поэтому он забрался в полуразобранный вагон и вынес инструмент, который они взяли с собой в дорогу.
        Это был отличный стальной топор с лезвием, длиной в ладонь и метровым берёзовым топорищем, отполированный до блеска. Марат сделал его ещё месяц назад, по описанию Моторина.
        Путешественник подкинул топор, поймал его за рукоятку, повертел перед собой, и протянул носатому. Тот неотрывно следил за каждым Пашиным движением и было видно, каким вожделением горят его глаза.
        - Я забираю, - безапелляционно произнёс он. - Это ты сделал?
        Вопрос был задан как бы между прочим, но Моторин кивнул на кузницу. Перед не имеющим двери проёмом, важно засунув руки под плотный кожаный передник, с улыбкой стоял Марат. Чуть за его плечом улыбался Антон, в таком же фартуке.
        - Вон мои мастера. Их работа.
        Толстяк внимательно посмотрел на мальчишек, затем обвёл взглядом стайку девчонок, которые стояли, столпившись вокруг Тани, как цыплята вокруг клуши. Девушка даже не рискнула подойти к мужу, то ли убоявшись важного гостя, то ли опасаясь растерять по пути подопечных.
        - Эти тоже твои, - утвердительно кивнул толстяк в их сторону. При его толщине голова покоилась прямо на плечах, в обрамлении разноцветных перьев, поэтому кивок обозначал только гигантский нос. Он снова повертел топор перед глазами.
        - Делай ещё. Мои писцы нарисуют пару рук полных рук таких рублей и летом к вам придёт человек за товаром.
        Носатый кивнул, и от стайки штабистов тут же отделился один, сделал пару шагов и почтительно замер в метре от начальника. В руке у адъютанта уже было требуемое - глиняная чернильница размером с детский кулачок и тоненькая кисточка. Толстяк не глядя протянул руку, привычным жестом ухватил писчие принадлежности, и прямо на рубле нарисовал десять тоненьких одинаковых вертикальных чёрточек.
        Моторин сначала непонимающе смотрел на это действие, и лишь через несколько секунд сообразил. У индейцев мезо Америки была пятеричная система счисления. Точка означала единицу, линия - пятерку. То есть сейчас этот пузан написал на купюре «пятьдесят рублей». Фальшивомонетчик, блин… Он ловким движением вырвал у собеседника из рук топор. По рядам воинов прошла волна движения, они выставили вперёд копья, щиты были готовы прикрыть начальника при первой опасности. Моторин с усмешкой оглядел строй.
        - Ты зря испортил купюру, - пояснил он. - Теперь по ней не получить топора. Да и сама по себе она не имеет ценности. Вон, смотри, - он махнул в сторону нагруженных вагонов. - Люди принесли на обмен нужные мне материалы и сырьё, поэтому получили взамен знак, что их товар я получил. Принесут знак, я дам им мой товар.
        Носатый, недовольно сопя, долго и угрюмо разглядывал вагоны, затем спросил:
        - Зачем на твоих телегах внизу эти круглые штуки?
        - Это колёса, - с удовольствием просветил его Моторин. - Попроси любого своего воина толкнуть её.
        - Легче тянуть за собой, не надо много рабов, - с удовольствием резюмировал гость, глядя, как один из мечников легко раскачал вагон. Толстяк с довольной улыбкой повернулся к Паше.
        - Это тоже сделал твой мастер?
        Тот кивнул.
        - Я хочу с ним поговорить.
        - Пожалуйста, - Моторин указал рукой на мгновенно смутившихся ребят.
        Процессия церемонно, тщательно соблюдая субординацию, переместилась к кузне. Паша внимательно следил за диалогом, поэтому не заметил тихо подошедшего к нему сзади старика. Это был один из курильщиков, тех самых, что с открытия ярмарки не вынимали трубки изо рта. Он дымил и сейчас, и даже говорить начал, сжимая мундштук жёлтыми зубами.
        - Каждый год Тика-Тика-Каравачи привозили на продажу железные топоры, - невнятно прошепелявил старик. - Не такие хорошие, как у тебя, и гораздо дороже. В этот раз ты сломал им торговлю.
        Индеец показал рукой на свой пояс, где под кожаным ремнём торчал классический, известный по фильмам томагавк. Моторин просительно протянул руку, и старик вложил в неё тонкое, как у молотка, топорище. Топорик был маленький, лёгкий, железо плохо очищенное, без легирующих добавок, кое-где даже с кавернами. Лезвие оказалось изрядно сточенным, а обух имел заваренную в кузнечном горне трещину. Паша бы за такое изделие Марата не похвалил, да и сам мальчик не допустил бы подобного брака. Железо, из которого был отлит, именно отлит, а не выкован, инструмент, у них шло на производство стали. Он с кривой улыбкой вернул индейцу томагавк.
        - Забери себе, - ответил старик. - Сыновья уже купили мне топор у твоего мальчика. - Он, смеясь, достал из-за пазухи тряпицу, развернул её и показал Моторину мятый рубль. - А летом я приду к вам в стойбище и куплю ещё, для брата. Давно хотел сходить к северным горам.
        Старик махнул рукой, то ли прощаясь, то ли отмахиваясь от низкосортного инструмента, и через секунду пропал. Моторин огляделся. Вокруг торгового поезда стояла внушительная толпа вроде бы случайных покупателей. Люди будто шли по своим делам, но увидели что-то интересное и остановились поглазеть. Вот только такого количества любопытствующих не было даже в самые горячие торговые деньки.
        - Продай мне своего мастера, - послышалось за спиной.
        Моторин обернулся. Толстяк уже стоял рядом, всё так же в окружении воинов. Но сейчас мечники, все до единого, направили каменные лезвия на Пашу, да и копейщики смотрели недобро. Они походили на охотничьих собак, что ждут лишь команды, чтобы броситься рвать зверя. Ну, я вам не олень какой-нибудь, подумал путешественник. На самострел на его плече уже давно никто не обращал внимания.
        - Ты продаёшь своих детей? - вопросом на вопрос ответил Моторин. - Марат и Антон мне как сыновья. И они свободные люди.
        - Свободные? - с удивлением переспросил пузан.
        Паша кивнул.
        - То есть, если они захотят уйти, ты не будешь их задерживать?
        - И не подумаю.
        Носатый отстранённо закивал в ответ, и медленным, задумчивым шагом двинулся прочь. Вся свита тронулась следом, тщательно соблюдая положенную в иерархии дистанцию.
        Глава 19 Киднеппинг
        На площади играли в мяч. По краям были вкопаны два трёхметровых столба, увенчанные кольцами, наподобие баскетбольных, только укреплёнными боком. Десяток абсолютно голых индейцев, отчаянно страйкуя друг друга, пытались загнать туда небольшой, вполовину привычного Моторину размера, мяч. Судя по всему, руками снаряд трогать не разрешалось. Игра была жёсткой, даже безжалостной. Каждый из необычных футболистов, или баскетболистов, козырял разбитым носом или губой, синяки у обеих команд, похоже, являлись профессиональным отличием, а двое заметно хромали, приволакивая правые ноги.
        Мяч то и дело улетал к зрителям, которые столпились по периметру и подбадривали игроков энергичными выкриками.
        - Паша, смотри! - Антон указал на летящий над игровой площадкой мяч.
        Ничего подобного мальчик раньше не видел. В детстве с другими детьми они играли в охотников, метали ножи и самодельные копья, ловили рыбу, и занимались ещё десятком интересных мальчишеских дел. Но ничего похожего на эту игру в его жизни не было. Мускулистые, блестящие от пота обнажённые тела игроков, ловко подпрыгивающие, точно бьющие по мячу… Сильные и ловкие мужчины, отчаянно бьющиеся за победу. Какой мальчишка устоит против очарования жесткой и красивой игры?
        - Точно, каучук! - Невпопад ответил Моторин. - Тоха, ты гений! Нам срочно надо увидеть это чудо в перьях.
        Он, совершенно не обращая внимания на завораживающее действо, которое развернулось на площадке, начал пробираться наружу из толпы. Антон готов был разорваться надвое, так хотелось и игру досмотреть, и узнать, что же это за таинственный каучук, за которым его учитель собрался по своей воле идти к самому неприятному в жизни мальчика человеку.
        Всего пару часов назад этот толстяк уговаривал их с братом бросить Моторина и уйти с ним. Старательно расписывал красоты жизни в большом городе, столице великой империи, намекал на особое расположение богов к народу майя, к самому толстяку и ко всем, кто находится рядом. Столько сладкого и липкого мёда на мальчика не выливали ещё никогда, даже помыться после этих слов захотелось. Под конец своей речи “чудо в перьях”, как смешно обозвал его Моторин, намекнул на близкий конец всего их посёлка на ручье. Сказал, что боги не любят выскочек, что все окрестные племена всегда шли под рукой у великой империи, и тот, кто хочет изменить веками сложившийся порядок, идёт против богов и даже самого Великого Духа.
        Много ласковых, грозных, а порой и просто непонятных слов сказал тогда пузатый незнакомец. Антон иногда даже рот открывал в изумлении, но всегда косился на старшего брата. Марат слушал, скептически сложив руки под кожаным фартуком, и лишь иногда еле заметно морщил нос. Он явно не верил пришельцу. Родному брату Тоха доверял гораздо больше, поэтому регулярно, как говорил учитель, стряхивал лапшу с ушей. Смешное выражение. Моторин как-то сказал его, когда Бегучий и Прыгучий Волк очередной раз пытался выказать себя перед девчонками великим охотником. Тогда Тоха спросил у Паши, что это за лапша такая, и зачем её снимают с ушей.
        Учитель рассмеялся, поправил, сказал, что наоборот, некоторые вруны любят вешать лапшу на уши собеседникам. Он даже показал девочкам, как готовить это таинственное блюдо и вечером весь их небольшой род наслаждался вкусной похлёбкой из тягучих и мягких кукурузных полосок.
        Смысл этого выражения полностью Антон понял только сейчас, слушая льстивые и ласковые речи толстяка. Точь-в-точь, лапша. И не в рот, а на уши.
        Но почему Моторин не заинтересовался игрой, для мальчика оставалось загадкой. Ведь вся ярмарка столпилась вокруг площадки, наслаждаясь завораживающими полётами мяча и переживала за игроков, отчаянно желая победы выбранной команде. А Моторин повёл себя так, будто каждый день видит подобное. Придумал какой-то каучук и рванул.
        Мальчик последний раз дёрнулся в сторону площадки, но всё-таки последовал за учителем. И не пожалел. Они быстро добежали до огромных, Антон никогда таких не видел, вигвамов, раскрашенных в непривычно яркие цвета. Как только учитель и мальчик приблизились, навстречу им тут же выступили четверо воинов. Двое с блестящими каменными мечами, а с боков их прикрывали копейщики. Они грозно выставили своё оружие и замерли. Так и стояли неподвижно в течение минуты, с одной стороны боевая четвёрка воинов, с другой - молодой мужчина и мальчик.
        Антон уже решил, что сейчас они с Пашей повернут обратно. Ну не будет же он, в самом деле, бросаться на копья? Но тут строй колыхнулся и перед мальчиком возник будто ниоткуда знакомый чиновник. Тоха сразу же вспомнил, как ловко он подал тогда главному толстяку чернильницу, и даже пришёл к окончательному выводу, что писать тонкой кисточкой, макая её в чернила гораздо интереснее, чем обычным свинцовым карандашом в деревянной рукоятке. Мальчик поднял глаза и глянул чиновнику в лицо. Оно выражало предельную степень усталости и брезгливости.
        - Ты кто такой? - презрительно бросил чиновник. Не сказал, а будто сплюнул через губу.
        Антон даже глаза закрыл, настолько он был уверен, что Паша сейчас отметелит наглеца. Сам бы мальчишка ни за что не спустил, если бы его ровесник вдруг настолько презрительно начал с ним разговаривать. Сам он только вчера разбил губу одному новенькому, Серому Ушастому Лису, когда тот начал задаваться и говорить, что мол, раз он сын вождя, то главнее всех. Хорошо Антон тогда ему пояснил, что сейчас Лис, как и все, ученик, поэтому наравне с остальными. Хоть и был этот кайова на два года старше, но, когда закалённый в кузне кулак встретился с его губой, сразу всё понял. А сейчас Паша…
        Но учитель, вместо того, чтобы тут же поставить наглеца на место, просто промямлил:
        - Главного позови.
        Неужели испугался? Вот и чужак… Упёр руки в бока, выпятил тощий живот и смотрит на Моторина, как Марат на шлак.
        - Да кто ты такой, - говорит, - чтобы я из-за тебя беспокоил самого Каравачи?
        - Позови, не будь ещё большим идиотом.
        Надо же, чиновник после этих слов как-то скис, бочком протиснулся между воинами и задумчиво побрёл в шатёр. Получается, Паша одними словами ему губу рассадил? Может, и Антон так же смог бы? Не бить, а найти такие слова, чтобы Лис сам всё понял и заткнулся.
        Пока мальчишка размышлял, из шатра выкатился, сверкая камнями и трепеща перьями, тот самый носатый, «чудо в перьях». Действительно, будто выкатился, настолько незаметно передвигал ноги. Подошёл к ним и без предисловий спросил:
        - Чего тебе?
        - Вокруг южного моря растёт дерево, сок которого превращается в липкую тягучую массу…
        - Гевея, - прервал его пузан.
        - Да. Не знал, что у вас она тоже так называется. Так вот, ты, кажется, хотел покупать у меня металлические инструменты? Я готов продавать их за сок гевеи.
        - Дикарь… - губы толстяка вытянулись едва ли не дальше его огромного носа. - Ты даже не понимаешь, что говоришь. Гевея растёт далеко на юге и доставлять её сюда очень дорого. Один горшок сока обойдётся тебе не меньше, чем в топор. Представляешь?
        Паша только кивал, не обращая внимания на удивлённо вытянувшееся лицо мальчика. А ведь топор - это немалая ценность, недаром он целый рубль стоит. Антон вспомнил, сколько руды и прочего сырья отсыпали им на ярмарке за один не самый лучший топорик и удивился ещё сильнее.
        - Ты зачем-то держишься за свои горы, за тот никчёмный и пустой образ жизни, который ведёшь, - продолжал между тем толстяк. - И не хочешь замечать настоящую жизнь, кипящую всего в нескольких шагах в сторону. Я уже говорил, откуда мы пришли?
        Паша молча кивнул.
        - Видишь эти вигвамы? Ты и не мечтал жить в таких. А у нас каждый может построить себе всё, что он хочет. А слышал ли ты, дикарь, о каменных домах? Тех, которые не сдует ветер, не намочит дождь, в которые не ворвутся враги, если ты не откроешь им дверь? Так бывает. Неужели тебе не надоело бояться. Что твоих родичей затопчут бизоны, разорвёт гризли, или истыкают стрелами жадные ироку? Что у вас не хватит еды до весны, и вы умрёте от голода? Что вас свалит болезнь, и некому будет её прогнать?
        Моторин слушал молча. Мальчик прижался к его боку и внезапно заметил, что уже не может, как прошлым летом, запихнуть голову подмышку молодому человеку и почувствовать себя под защитой. Голова банально не помещалась, сейчас он ростом доходил почти до плеча взрослого мужчины. Это его обрадовало.
        Носатый тем временем продолжал:
        - Я ещё раз предлагаю тебе сменить свой путь…
        Антон слушал, раскрыв рот. Толстяк говорил так, что уже после пятой или шестой фразы хотелось бросить всё, и стремглав бежать в то красивое и уютное завтра, которое он предлагает. Что удивительно, когда мальчик потом пытался из сказанных чужаком фраз собрать связный рассказ, ничего не получалось, и два предложения никак не хотели выстраиваться в логическую цепочку. Но вот каждое из них было полно искренности, веры в счастье, звало вперёд… Он был уверен, что сейчас они с учителем, забыв про остальных, с весёлой песней пойдут по указанному толстяком пути. Но Моторин молча выслушал все аргументы и коротко заметил:
        - Ты так и не сказал, как называется ваша империя. Неужели Ацтеки?
        Толстяк, казалось, надулся ещё сильнее.
        - Что там эти горцы?! Змеёныши… Мы - люди маиса.
        - Майя? Но ты говорил про сияющие города, а насколько мне известно, майя оставили свои города сотни лет назад.
        - Что ты мог слышать в своих горах, дикарь? Может, там, на севере, бродячие охотники на бизонов и рассказывают сказки о брошенных городах, но на самом деле всё обстоит не так. И доказательством тому - я. Я сам прибыл из города, и предлагаю тебе сходить со мной, хотя бы чтобы убедиться.
        - Да я и так в общем-то убедился, - непонятно ответил учитель, и потащил мальчика прочь.
        - Учти, дикарь, я никому ничего не предлагаю дважды, - повысив голос, проговорил вслед толстяк.
        Антон, как во сне, автоматически перебирая ногами, шёл, держа Моторина за руку, и не мог понять, почему тот отказался. Если всё хотя бы вполовину так красиво, как рассказывал «чудо в перьях», то следовало немедленно принимать предложение. Так и не поняв причин, он спросил напрямую.
        - Ты сам читал статьи, Антон, - печально ответил учитель. - Пришли испанцы и не оставили ни следа ни от Майя, ни от Ацтеков, ни от прочих племён. Если мы уйдём, то не только сами станем как они, беззащитными против вражеских пушек и ружей, но и обречём на гибель всех, кто стал нам близок. Другие племена привели к нам на учёбу своих сыновей и дочерей. Как ты думаешь, зачем я это затеял?
        Мальчик впервые задумался об этом. Сразу приняв решение старшего товарища за аксиому, он просто принял, что это правильно, но сама цель предприятия не приходила ему в голову. Может…
        - Чтобы посёлок стал больше?
        Моторин с улыбкой помотал головой.
        - Тогда, чтобы получить помощников. Нам всю зиму было тяжело.
        Ответ казался блестящим. Как они с братом мучились, когда не на кого было переложить мелкие и неважные дела, и приходилось заниматься чем-то второстепенным и, как называл это Паша, «нетехнологичным». Например, резать и чистить лозу для плетня бортов вагонов. А с такой армией помощников про неквалифицированный труд можно будет забыть, и заниматься чистыми исследованиями и конструированием.
        Но Моторин продолжал мотать головой.
        - Тогда…
        Мальчик так и сяк вертел в голове варианты использования новичков, пока не вспомнил вычитанный в одной книге обычай.
        - Я понял! - радостно вскричал он. - Ты хочешь оставить в посёлке заложников от каждого племени, чтобы оградить нас от нападения. Кто же пойдёт воевать общину, в которой живёт наравне со всеми его сын или дочь?
        Антон довольно улыбался. Всё-таки работает голова. А Пашка-то хитрый какой? Не забыл, как им насолили в своё время ироку, когда забрали женщин. А теперь что они сделают? Их-то дети уже у мастеров. Он даже начал передвигаться вприпрыжку от осознания своей догадливости.
        - Неправильно. - мгновенно спустил его с небес на землю ответ Моторина.
        Антон даже замер от неожиданности. Да как так-то? Не может быть. Он же чувствует, что это правильный ответ.
        - Точнее, это не главная причина, хотя логика в твоём ответе есть.
        - Тогда что?!
        Мальчик чуть не плакал. Ему казалось, что учитель издевается. Потом в голову пришла мысль, что Паша таким образом пытается стимулировать его логику, воображение. Что это своего рода экзамен…
        - Сейчас вы думаете не так, как думали ещё год назад. Вы не боитесь нового, вы творите, а не просто продолжаете дело отцов. Сейчас вы узнали много граней мира, подаренного Великим духом человеку для того, чтобы его изучать. Вы цените не тех, кто убил больше бизонов, или врагов. Для вас достойными подражания являются те, кто много знает и умеет делать руками, творить что-то новое. У вас живой ум, привыкший решать задачи, поэтому, когда придёт беда, вы будете искать выход, а не камлать у тотемного столба. А раз будете искать, значит, найдёте. И я хочу, чтобы как можно больше людей стали такими же. Чтобы, когда придут чужаки, вы могли дать им достойный отпор и сохранить свою землю.
        Они уже давно пришли, Моторин уже ушёл на площадь и оставил Антона с братом, а тот всё думал над его словами. Наконец, он поделился своими мыслями с Маратом. Он рассказал о беседе с толстяком в перьях, о том, какое впечатление она произвела на мальчика, и как отреагировал учитель. А главное, почему. Братья со всех сторон обсуждали слова старшего товарища, вспоминали себя до встречи с ним, как они выпаривали соль на вырубке и считали, что делают что-то важное. Хотя, на самом деле лишь слепо повторяли технологию отца, не внося ничего нового. Вечером, перед сном, Марат и Антон твёрдо решили, что ни за что не бросят Моторина и не уйдут ни в какую империю, кто бы им ни предлагал.
        Моторин исподволь посматривал на их беседу, отметил непривычно задумчивый вид, заметил, с какой любовью Антон пришёл пожелать ему спокойной ночи. А ещё заметил, что мальчишка полностью принял его поучения и твёрдо решил идти с ним до конца. Это было хорошо и вселяло надежду. Он долго не мог уснуть, слушая возбуждённый шёпот братьев из их шатра, и только ближе к утру провалился в тяжёлый, чёрный и глубокий сон.
        Проснулся Паша поздно, солнце во всю светило, стараясь лучами раздвинуть его тяжёлые веки. Наконец, светилу это удалось, путешественник открыл глаза и попытался встать.
        Голова была тяжёлой, как с похмелья, руки заметно дрожали, во рту будто прошло стадо бизонов. Он, ломая своё нежелание, поднялся, спрыгнул с вагона на землю и огляделся. В их торговом ряду царил разброд. Новички, и девчонки, и мальчишки, занимались, чем бог на душу положит, где-то уже спорили на повышенных тонах, кто-то жевал, а некоторых, кажется, и вовсе не было. В кузнице царила тишина.
        С самыми мрачными предчувствиями, на подгибающихся ногах, Моторин пробежал к холодному горну и замер. Братьев не было. Паша зачем-то покрутил головой, будто выискивая Марата или Антона среди бесцельно шарахающейся молодёжи, но уже знал, что это бессмысленно. Пропал и большой стальной молот.
        - Таня! - позвал он, но никто не откликнулся.
        - Ребята, вы не видели Таню, Марата, или Антона? - теряя последнюю надежду, спросил Моторин.
        В ответ ближайшие лишь покачали головой. Почему-то этот ответ его ничуть не удивил. Паша одним глотком выпил полгоршка холодной воды, в голове прекратили стучать бубны, и он побежал под холм, туда, где развернуло лагерь остальное племя, надеясь на чудо, и уже зная, что его не случится.
        - Ночью собрали свои шатры дети маиса, - высказал идею Сидячий Бизон, старый охотник из рода вождя. - Седой Хвост пошёл с южанами и позвал с собой твоих женщин. Может, и мальчишки увязались с ними?
        Моторин кивал, но знал, что это не так. Ведь только вчера братья решили, что останутся в посёлке, хотели учиться, строить неизвестные здесь механизмы и делать открытия. А значит, сманить их не получилось бы ни у вождя, ни, тем более, у этого толстого пропагандиста. Но их нет, а значит, случилось самое страшное.
        Глава 20. Мужчины - это чудом выжившие мальчишки
        Антон никак не мог уснуть. Уже и с Маратом обсудили впечатления, он от встречи с толстяком в перьях, а брат - от состязания по борьбе. Уже и старший расслабленно засопел на своей лежанке, а младший всё не мог уснуть. Перед глазами стояли описанные пернатым носачом города. Как он говорил? Никому из хозяев домов не приходится носить воду в вёдрах.
        Мальчишка сначала попытался представить вёдра, которые движутся сами. На колёсиках, например. Но потом понял. Что это будет ещё более неудобно, чем носить самому. А толстяк рассказывал о домах в два, а то и три этажа. Это Антон себе прекрасно представлял. Много раз видел на картинках в энциклопедии. Но как туда доставить воду?
        Ночь полностью вступила в свои права, торговый лагерь замер. Спал Паша на своём вагоне, который он облюбовал ещё в первую ночь, спали вповалку, кто на чём, новички, а с ними Таня и охотники. Хотя, какие они охотники? Добывать дичь на ярмарке не приходилось, а вот постучать молотом оба очень любили, и даже иногда упрашивали Марата, к которому относились с огромным уважением, уступить им на время кузницу. Но сейчас Острый Язык развалился, положив голову на сложенную тёплую куртку. Его напарник ночевал среди родичей, под холмом, в стойбище племени.
        Антон снова закрыл глаза. Сон не шёл, так же, как и вёдра на второй этаж. Стоп! А зачем нам вёдра? Нужна же только вода, а её можно пустить по трубам. Качать, как воздух в горн, насосом.
        Мальчик даже приподнялся над импровизированной постелью. Нет, не пойдёт. Во-первых, нужен мощный насос, чтобы тянуть по трубе воду от самой реки или из колодца. А во-вторых…
        Здесь-то и была основная загвоздка. Если насос будет работать постоянно, например, от колеса, то он нагонит в трубах дикое давление, которое или разорвёт места соединения, или сожжёт сам насос. Нужно было придумывать какую-то промежуточную конструкцию. Например… Например… Мальчик завертелся, в голове складывалась интересная система, но полностью удержать её в воображении он не мог.
        Антон выбрался из лежанки. У Паши есть бумага, а карандаш он и сам найдёт. В кузне их целых два. Тогда можно будет прикинуть электрический насос с питанием от генератора от водяного колеса, подающий воду в большую ёмкость на крыше. В дне ёмкости - дыра, из неё труба в дом. А выключатель замыкается уровнем воды. Мальчик вихрем натянул штаны и высунулся из вигвама.
        И тут же нырнул внутрь. По их лагерю бродили странные существа. Ростом с человека, но будто размытые, с нечётким силуэтом, они оставляли за собой полосы дыма. Мальчишке стало страшно. Вот сразу трое окружили Моторина, достали веера и целую минуту махали на учителя. К удивлению Антона, тот даже не пошевелился. Группа призраков разлетелась в стороны и двинулась к новичкам. Только тогда младший разглядел, что это всё-таки люди, только одеты они в лёгкие накидки из тонкой ткани, а лица из замотаны мокрыми тряпками, с которых непрерывно капала вода. В руке у каждого - небольшой горшок, испускающий чуть сладковатый дым, и веер.
        - Марат! Марат!!! - закричал Антон шёпотом, свирепо пиная старшего брата по рёбрам.
        Тот зашевелился и младший тут же закрыл ему рот ладонью, не давая закричать.
        - Тихо, - одними губами прошептал он. - Здесь чужаки.
        Надо заметить, что старший повёл себя стойко. Он коротко кивнул и убрал ладонь Антона от своего лица.
        - Рассказывай, - приказал он.
        Антон коротко поведал о своих наблюдениях. Через пару секунд братья уже высунулись наружу и увидели сразу четверых чужаков. Те направлялись прямиком к ним.
        Мальчишки плюхнулись на животы, и, стараясь не издавать шума, поползли прочь, вниз по склону. Проползли метров пятьдесят, пока не поняли, что погони за ними нет. Братья привстали, огляделись. В безлунную ночь, когда светили только звёзды, видно было плохо, особенно на их стороне холма, среди зарослей лакрицы.
        Братья подождали ещё несколько минут и кинулись на четвереньках вверх, но там застали лишь сладковатый дымный след, удаляющийся вниз по противоположному склону. Мальчишки рванули к учителю, и без лишних слов начали его будить. Они трясли и толкали Моторина, сначала с опаской, но потом всё сильнее, щекотали и тянули за ноги, под конец Антон, сожалея, что у них нет той самой водной трубы, сбегал к колодцу и принёс кувшин ледяной воды, половину которого вылил прямо на голову Паше. Без толку.
        - Тани нет, - коротко доложил Марат. Пока младший пытался разбудить учителя, старший оббежал лагерь. - И Острого Языка тоже. Одни новенькие дрыхнут.
        Эта новость шокировала братьев. Кто же посмел среди ночи украсть живых людей, их родичей? Нужно было что-то делать, но что? Разбудить Моторина так и не получилось, учитель спал мёртвым сном и вообще не реагировал на потуги братьев. Мальчишки забрались обратно в вигвам и сели на лежанку Марата.
        - А если он вообще не проснётся? - шмыгая носом спросил Антон.
        - Не говори ерунды, - осадил его брат. - Если бы так, он бы и не дышал. А ты слышал - храпит, как раскочегаренная печка. Утром проснётся. Ну, или к обеду.
        - К обеду… - Антон стукнул кулаком в пол и размашисто вытер нос предплечьем. - Ага! А за это время Таню увезут куда-нибудь, ищи их потом.
        - Да…
        Марат тайком от младшего тоже промокнул нос. Нельзя показывать, что и он с трудом сдерживается от слёз.
        - Утащат в эту дурацкую империю, и их никто не найдёт.
        - Это ты прав, Тоха. К обеду все следы затопчут. Надо сейчас проследить, хоть немного. И потом, может, их не сразу увезут. Если это те носатые, то они, может, их сначала у себя продержат. Им же ещё вигвамы свернуть надо.
        - А мы здесь. Давай, Марат, собирайся.
        Ни слова больше не говоря, братья оделись, взяли ножи, а Марат засунул за ремень ещё и небольшой топорик. Антон долго рылся в лежанке, наконец, поднялся и встал перед старшим.
        - Идём.
        - Эх, фару бы с локомотива снять, - мечтательно проговорил Марат.
        - Аккумулятор ты на себе попрёшь? - с издёвкой спросил Антон. - Он пятнадцать кило весит.
        Он посмотрел на скиснувшего брата и ободрил:
        - Ничего. Я зажигалку взял. И от простыни оторвал немного. Возьми скипидара, вот и будет факел.
        Следы вели в лагерь детей маиса, как и предполагали братья, вот только в самом лагере никого и ничего не было. Ни огромных полосатых шатров, ни волокуш с товарами, ни даже воинов с каменными мечами. Зато на юг вели прекрасно видимые в свете звёзд следы полозьев. Четыре волокуши. Мальчишки даже не стали зажигать факел.
        Уже через пару часов юным следопытам удалось догнать караван. Они шли чуть в стороне и потому прекрасно видели и авангард с копьями, и боковое охранение с мечами, на этот раз металлическими. А ещё отлично было видно четыре десятка крепких, но усталых мужчин, одетых лишь в набедренные повязки. Они были привязаны верёвками к рукоятям волокуш и тяжело, время от времени натужно кашляя на ходу, тянули свою неподъёмную ношу. В голове каравана, сразу после копьеносцев, несли отдельное сооружение. Высокое, укрытое со всех сторон лёгкой, продуваемой тканью.
        Мальчишки сначала даже не догадывались о его назначении. Лишь позже, когда восемь носильщиков поставили свой груз на землю, и оттуда вышел тот самый носатый толстяк, они всё поняли. На этот раз никаких перьев у предводителя детей кукурузы не было. От остальных его отличали только живот и огромный нос. Одет начальник был в длинный жёлтый балахон. Братья даже не сразу поняли, кто это.
        Солнце потихоньку поднималось к зениту, прожаривая землю. Вместе с жарой появилась пыль. Мальчишками пришлось отойти почти на сто метров в сторону и переползать от куста к кусту на четвереньках. А чуть задержишься, уже и дышать нечем, и в глаза пыль попадает, выгоняя из них грязные слёзы, и видимость падает. Несколько часов следопыты то придвигались к процессии, то отходили в сторону, чтобы отдышаться, но старались не потерять вереницу волокуш из вида.
        К полудню караван остановился на отдых, работники под присмотром двух копейщиков сноровисто растянули лёгкий тент, под которым устроились толстяк и некоторые из его помощников. Им тут же подали на тарелках несколько жареных туш индеек, помидоры, кабачки, прочие овощи.
        Братья сидели в кустах в паре десятков метров от каравана и жадно глотали слюни. Сами они ничего не ели и не пили со вчерашнего дня, и теперь, когда чужаки накрыли богатый стол, вдруг поняли, насколько голодны. Во ртах обоих мгновенно пересохло, захотелось пить, а ещё лучше и есть тоже. Братья по очереди шумно сглотнули.
        - Тоха, я сейчас даже жука готов съесть, если попадётся, - хмуро пробормотал Марат.
        - А я даже червяка. А что? Рыбы вон, с удовольствием их жрут. А мы рыбу едим. Значит, наверное, ничего страшного не будет. Только…
        Договорить он не успел. Кусты раздвинулись и прямо в лицо мальчишкам упёрлись два чёрных, сияющих на солнце, наконечника копья. Антон судорожно сглотнул окончание фразы и старший так и не узнал, о чём хотел сообщить младший. Вместо этого он посмотрел на ещё двух воинов, которые подходили к ним, готовя на ходу толстые, грубые верёвки, и предположил:
        - Зато теперь, может, хотя бы покормят.
        Но Марат не угадал. Им ловко связали за спиной руки и, подгоняя тычками тупых концов копий в спину, погнали к полосатому навесу. Под ним, как оказалось, даже была расстелена циновка, пусть и немного потёртая, но когда-то также выкрашенная в четыре цвета. Солнце стояло уже высоко, и сухая почва сильно прогрелась. Босые мальчишки попытались встать на плетёную циновку, но воины молча спихнули их обратно. Старший из копейщиков сделал два почтительных шага вперёд и что-то гортанно проговорил. Толстяк на секунду оторвался от еды, мельком глянул на братьев, и потянулся за следующим куском мяса.
        Мальчишки глотали обильно выделяющуюся слюну, не отрывая глаз от пирующих чужаков. Они стояли, не имея возможности даже стереть чёрные слёзы, катящиеся из глаз, и влага, спускаясь по пыльным щекам, прокладывала на них извилистые серые дорожки. По их меркам эта пытка продолжалась уже бесконечно долго, но никто из едоков не то, чтобы не предложил детям присоединиться, но и вообще не обращал внимания на двух голодных мальчишек. В желудке у Антона громко заурчало. Он поёжился, пытаясь дотянуться до живота связанными руками, но не смог и только получил ощутимый тычок в бок от старшего брата.
        Наконец, толстяк наелся и впервые осмысленно посмотрел на пленников.
        - Отпусти нас, - с места в карьер начал Антон.
        Носатый неторопливо вытер губы лежащей перед ним тряпочкой и улыбнулся.
        - Какие вы, дикари, всё же глупые, - заметил он. - Я вас полдня вчера уговаривал идти со мной, а вы отказывались. А теперь вот, босые, голодные, сами следом побежали. Неужели по-хорошему было нельзя?
        - А мы и сейчас не хотим, - гордо произнёс Марат. - Отпусти наших родичей, и мы все пойдём домой.
        - Глупые, глупые дикари… Я вам сказал, что в империи намного лучше, чем в ваших вонючих вигвамах. Я рассказывал про каменные дома, про умелых мастеров, про величие и мощь, но вы не верили словам. Значит, придётся показать на деле.
        Он кинул короткую команду и два мечника схватили мальчишек за плечи.
        - Дай попить! - выкрикнул Антон в отчаянии. Во рту его было сухо, как в долине после ухода бизонов, и выкрик получился тоненький и несмелый.
        - Вас напоят, - сообщил толстяк им в спину.
        Мальчишек подвели к волокуше и откинули тонкую выделанную кожу покрывала. Под ним вповалку лежали Таня, Емеля и Острый Язык. По плечу тяжело постучали. Антон обернулся. За его спиной стоял Седой Хвост и молча протягивал простую глиняную плошку. Глаза вождь опустил, стараясь не встретиться с младшим взглядами. Мальчик протянул руки, и только взяв посудину, понял, что они уже не связаны. Он сделал жадный глоток, но тут же спохватился и передал питьё старшему. Марат лишь махнул в ответ подбородком. Антон кивнул и стал жадно пить. Лишь дойдя до дна плошки, он увидел, что брат тоже не остался в стороне и так же жадно глотает свою порцию.
        Мальчишки отдышались и начали разминать руки после верёвки. Но пальцы не слушались Антона, и сами ладони казались чужими. Ноги тоже вдруг перестали его держать, живот буркнул на прощание что-то неразборчивое и затих, и мальчишка провалился в чёрный, бездонный сон.
        Глава 21. Немного о культуре североамериканских индейцев
        Моторин бродил по осиротевшему лагерю. Ни мальчишек, ни Тани… Как-то раньше он не обращал внимания, насколько к ним привязался. Но сейчас на душе было пусто и тоскливо. Уйти сами они не могли, обязательно бы подошли посоветоваться, а то и спросить разрешения. И это мальчишки. Таня же вообще как-то сказала, что никогда его не бросит. С тех пор она старательно балансировала между проявлениями заботы и внимания, и навязчивостью. И надо сказать, у девушки отлично получалось. Те ночи, которые они проводили вместе, дарили Паше ощущение дома и семьи, а днём его названная жена с удовольствием принимала на себя не только работы по хозяйству, ими как раз она успешно загружала молодёжь, но и обучение женской части коллектива. Училась параллельно с ними, при этом во всём успевая раньше других.
        Моторин не раз видел, как ночью, когда уже все спали, Таня включала ноутбук, в который раз просматривая одни и те же статьи, запоминая технологии и процедуры, чтобы утром не ударить в грязь лицом перед своими ученицами. Вспомнил, как девушка колола себе пальцы, орудуя непривычной металлической иглой, чтобы сшить ему нарядный пояс-вампум, когда Седой Хвост оставил с ними девушек зимовать. Моторин тогда удивился, спросил, зачем всё это, но понять Таниных объяснений так и не смог. Он ведь только здесь, на ярмарке, разобрался в значении этого хитрого пояса без пряжки.
        Как оказалось, вампумы - это не просто деталь одежды. В неказистой с виду, двуцветной угловатой вышивке зашифрована основная информация о владельце. К какому роду и племени он принадлежит, какую должность занимает, сколько жён и детей, какими подвигами знаменит. Большинство индейцев умеют читать вампумы и используют их чуть ли не вместо паспортов. Вот Таня и старалась представить своего мужа перед другими женщинами в лучшем виде.
        Как воздух, подумал Моторин. Пока дышишь - не замечаешь. А попробуй, убери воздух, и невозможно жить. Он тяжело вздохнул и в десятый раз поплёлся в кузню.
        Большой, трёхкилограммовый молот лежал на месте, в незаметной нише в стене. Марат всегда его там хранил, и здесь, на временном месте, всё равно оборудовал нишу для инструмента. Клещи были там же. А значит, мальчишки ушли не сами, их увели. Потому что кузнец, уходя, обязательно взял бы предмет своей гордости - лично изготовленные клещи с тугоплавкими губками и деревянными ручками. Как и тяжёлый молот. Фартуки, кстати, тоже никуда не делись, оба. Не было только брошенного, как обычно, у наковальни, не очень ценного инструмента - килограммового и стограммового молотков, фильерной доски с размерами от десяти до одной десятой квадратного миллиметра, зубила.
        Всё это было похоже на похищение, а значит, братьев следовало спасать. Не говоря уже о жене. Моторин подошёл к остаткам керамики. В ней уже копались вновь поступившие ребята. Паша очень понадеялся, что они изучают новые гончарные технологии, а не ищут, что бы стибрить. Глядя на их хитрые и одновременно недоуменные физиономии, путешественник понял, что просто так уйти не удастся. Оставлять эту банду без присмотра не дело.
        - А ну, молодёжь, все ко мне! - командным голосом гаркнул он.
        Несколько девчонок оглянулись, но никакого иного эффекта его команда не принесла. Тогда Моторин схватил ближайшего за ухо и потащил за собой.
        - Я сказал, все ко мне! - зло повторил он, с силой ставя малолетнего неслуха перед собой.
        К концу фразы остальные дети уже собрались вокруг него. Некоторые опасливо прикрывали ладонями уши.
        - За мной, - бросил через плечо Моторин, и, не выпуская из пальцев ухо неудачника, пошёл вниз по склону.
        Через пять минут вся толпа уже входила в расположение племени. По рядам типи прошёл шепоток, и к Паше с улыбкой вышел Сидящий Бизон.
        - Ты пришёл, чтобы показать мне, как можно управлять мальчишками? - с тихим смешком спросил он, не здороваясь.
        - Нет, - помотал головой Моторин. - У этих детей серьёзная проблема. Они разучились уважать старших. А мне надо уходить. Поэтому я хочу попросить тебя выделить ответственного и строгого учителя, чтобы избавить бедных малышей от их беды. Отдаю их в полное твоё распоряжение.
        Сказав свою речь, Паша постарался тут же улизнуть. А то вдруг хитрый индеец захочет что-то выгадать, или просто поторговаться для удовольствия. А сейчас Моторину, ну совсем не до торговли. Он бегом влетел обратно на холм и запрыгнул на вагончик.
        Мешки, мешки… Так, уголь здесь. Это что? Сера? Нет, это нефелин. Тоже ценное сырьё, но не сейчас. Вот вернутся мальчишки, тогда и займёмся алюминием, а сей… Ага, вот и сера. А селитра здесь, в закупоренных горшках, чтобы влагу из воздуха не забирала. Теперь всё это в кузню, и собирать остальное. Заодно инструмент проверить.
        Приготовить дымный порох умелой рукой можно за полчаса, так что лучше перебрать сырьё и взять его так, в разных горшках, в готовом для смешивания виде.
        Моторин притащил большой кожаный рюкзак и сложил вниз керамические ёмкости с углем, селитрой и серой. Между ними накидал глиняных стаканчиков. Теперь дальше.
        Разжечь горн. Жаль, фильерную доску слямзили, выволочь проволоку для осколков не получится. Придётся крушить чугунные отливки и класть мелкие куски среди пороха. А ещё следует в срочном порядке изготовить хотя бы сотню бронзовых немагнитных наконечников для болтов. Да и сами болты тоже нужны.
        Работы оказалось много, горн горел до ночи. Уже в темноте Моторин вдруг решил сковать себе что-то вроде сабли, но вовремя остановился. Дело это серьёзное, не на пару часов, а утром уже следовало уходить.
        Проснулся Паша рано, солнце только встало. Вчера он убрал всё, что осталось, по вагонам, повесил борта, накрыл шкурами и сцепил поезд. Хотел на нём и ехать, но одумался. Куда ехать, неизвестно, что его там ждёт, тоже. А если транспорт придётся бросить? Так что лучше уж ножками. Но куда?
        - Ты можешь дать мне проводника? - Моторин смотрел на Сидящего Бизона такими серьёзными глазами, что временно исполняющий обязанности вождя даже отвёл взгляд.
        - Я родился первым, - глядя на свои мокасины, глухо проговорил Бизон. - Следом за мной на свет появился Седой Хвост. Между нашими рождениями хороший шаман не успел бы спеть песнь посвящения новой жизни. Но ты же знаешь, что такое близнецы в роду…
        Он смотрел на непонимающего Моторина и лицо самого индейца вытягивалось в удивлении.
        - Ты не можешь не знать, что Солнце и Луна тоже близнецы. И лето, и зима близнецы. Всему миру известно, что один из близнецов всегда склонен к добру, а второй - наоборот. В детстве ты наверняка слышал историю о двух братьях - Истребителе Чудовищ и Рождённом От Воды.
        Моторин отрицательно помотал головой. Сидящий Бизон снова удивлённо глянул на него, подумал, и пояснил:
        - Я не знаю, где ты вырос, что не слышал этой истории, и не буду спрашивать. Просто объясню кратко. Один творил полезных животных. Бизонов, карибу, рыбу в реках. А второй вредных и ядовитых. А уже человека они создали вместе, поэтому в каждом из нас всю жизнь борются два волка - белый и чёрный.
        - А побеждает тот, которого ты кормишь, - блеснул эрудицией Паша.
        - Нет, - отрезал индеец. - Если победит хотя бы один из них, ты умрёшь. Потому что сама жизнь, это стремление к гармонии внутри себя.
        - У верблюда два горба, потому что жизнь - борьба, - процитировал Моторин еле слышно по-русски.
        К счастью Сидящий Бизон не обратил на эти слова внимания.
        - А когда рождаются близнецы, то обязательно один из них забирает себе светлое, а второй тёмное. Поэтому второго брата чаще всего убивают.
        - Ребёнка?! - изумился Паша.
        - Так будет лучше для всех. И для него тоже. В следующий раз он родится единственным.
        - Но вас не убили…
        - Да. Мать не смогла сделать то, что была должна. Вместо этого она передала меня своей младшей сестре, которая как раз выходила замуж, и я до пятнадцати лет прожил среди чаттанугу, черноногих.
        - А Седой хвост, как я догадываюсь, занял твоё место.
        - Поэтому ты понимаешь, что я не хочу его возвращения.
        Они помолчали… Вождь достал красную каменную трубку, воткнул в неё деревянный мундштук, окунул чубук в висящий на поясе кисет и долго ворошил пальцами внутри, набивая. Наконец, мундштук занял место между крепкими жёлтыми зубами, индеец достал из другого кисета зажигалку производства Марата и с улыбкой показал её Моторину, будто благодаря за удобную вещь. Пару раз чиркнул колёсиком, и поднёс коптящее пламя к табаку.
        - И племя этого не хочет, - продолжил он, выдохнув густую струю сизого дыма. - Хвост увёл людей. Тайком, ночью. Кто знает, куда? Но если бы он затеял что-то хорошее, то точно не стал бы таиться. Так что лучше ему не возвращаться совсем.
        - Там моя жена и братья, - просящим голосом проговорил Моторин.
        - Я знаю. И следопыта тебе дам. Я лишь хочу, чтобы ты знал всё о бывшем вожде и моём брате.
        Проводника звали Длинный Скунс и он очень соответствовал своему имени. Во всяком случае, первой его части. Это был средних лет худощавый индеец, на полголовы выше Моторина, с узкими плечами и голенастыми, как у гуся, ногами. Его походка напоминала кузнечика, он умудрялся выгибать ноги почти коленками назад, непроизвольно махал руками при каждом шаге так, будто отгонял несуществующих комаров, и постоянно улыбался.
        Волосы Скунса были заплетены в две тонкие, блестящие от жира, косы, пейсами свисавшие с висков, нос также намекал на семитские корни, хоть это и было невозможно. Завершали картину выдающийся костлявый подбородок и немного выпученные глаза. Следопыт пришёл в парадных штанах с длинной бахромой вдоль швов, индейского пошива, из одних штанин, привязанных к поясу. Под штанами виднелась не очень свежая набедренная повязка. Плечи были укрыты самодельной курткой, надетой на покупную рубашку из крапивного волокна. Красная рубаха и светло-коричневая куртка, в сочетании с ярко-жёлтыми штанами и расшитыми иглами дикобраза огромными мокасинами, придавали облику индейца несколько клоунский вид. Хотелось добавить сюда рыжий кучерявый парик и красный нос. Впрочем, нос у проводника и так не соответствовал стандарту. Он был сизого цвета, с розовым пятном на самом кончике и синими ломаными прожилками на крыльях. Перьев в причёске у Длинного Скунса не было, видимо, он ещё не успел совершить ничего героического.
        Проводник с сомнением посмотрел на большой, почти метр высотой, объёмный рюкзак на плечах Моторина, хмыкнул, показав кривые светло-коричневые зубы, и сплюнул через губу.
        - Идём, - и решительно зашагал в сторону бывшего стойбища Майя.
        Паша и сам думал примерно так же, не зря ведь отъезд неудачливых торговцев и пропажа маскоги совпали во времени. Поэтому решение Скунса принял с удовлетворением. А когда от мест расположения жилищ они увидели несколько пересекающихся, но явно идущих в одном направлении, следов от волокуш, пропали все сомнения.
        - Ты и сам бы разобрался в этих следах, - дружелюбно указал на глубокие борозды Длинный Скунс. - Тут и ребёнок не заблудится.
        Он явно был настроен поговорить, Моторин тоже не имел ничего против, поэтому кивнул в ответ и заметил:
        - Ну кто же знал?
        Следопыт кивнул, снова сплюнул через губу и зашагал, выгибая ноги почти наоборот.
        На солнечной поляночке,
        Чему-то очень рад
        Сидел кузнечик маленький
        Коленками назад
        Песня вспомнилась Моторину и теперь прочно засела в голове. Он попытался отвлечься, рассматривая лес в паре сотен метров севернее, но в глаза ничего особенного не бросалось, обычные низкорослые степные деревья, высотой до десяти метров. Взгляд сам собой возвращался к необычной походке длинноногого спутника. И мотивчик снова против воли начинал крутиться в голове. Через пару минут слова сместились к варианту, придуманному братьями Стругацкими:
        Отчаянно напился он,
        Сам чёрт ему не брат
        В чужую дверь вломился он
        Коленками назад.
        Паша даже помотал головой, пытаясь выбросить из сознания неуместные строки. Но песенка не сдавалась. Надо было что-то с этим делать.
        - А почему тебя зовут Скунс? - спросил он у проводника лишь бы что-то сказать. О невежливости этого вопроса Моторин задумался лишь через секунду, но слово, как известно, не воробей.
        Однако, следопыт ничуть не обиделся, наоборот, его толстые губы расползлись в довольной улыбке, глаза прикрыла мечтательная поволока, он снова сплюнул и ответил:
        - Вичиту с потатой очень люблю.
        Потато Моторин знал. Это обычная картошка. Индейцы употребляли её ничуть не меньше, чем современные ему американцы в виде чипсов. Про вичиту же он слышал впервые.
        - Что такое вичита? - Паша понял, что в разговоре с Длинным Скунсом можно не церемониться, и просто задал интересующий вопрос.
        - Оленьи бобы, - непонятно пояснил индеец и, видя удивлённое лицо спутника, переспросил. - Ты их никогда не видел, что ли?
        Моторин помотал головой.
        - Ну… - Неуверенно начал Скунс. - Они на земле растут…
        Видимо, он решил, что эта фраза всё объясняет, потому что больше ничего добавлять не стал. Паша ещё некоторое время подождал продолжения и осторожно сказал:
        - Так всё на земле растёт, кроме водорослей.
        Скунс снова сплюнул и вдруг неожиданно громко рассмеялся, широко раскрыв рот и прикрыв глаза.
        - Ну да, - сквозь смех согласился он. - Тут ты меня уел. А бобы, они… такие… как… Они вообще, не бобы, а орехи, - совсем непонятно закончил индеец.
        - Бобы, которые орехи. Скунс, орехи не растут на земле. Они растут на деревьях.
        - Да верно всё, верно, - отмахнулся проводник. - Они и растут на деревьях. Только пока не упадут, есть их нет никакого толка. Поэтому и надо собирать с земли, как созреют. А там они в пыль разлетаются. Поэтому берём тонкую выделанную кожу…
        Индеец несомненно освещал любимую и интересную ему самому тему. Он несколько раз с удовольствием облизал полные губы, по очереди пропустил сальные косички сквозь ладони, каждый раз перекладывая копьё в другую руку. У него даже походка изменилась. Больше никаких выгнутых коленей, шаг стал плавным, будто он преследовал по меньшей мере леопарда.
        - Чуть палочкой около него подкопаешь, самую малость, - со смаком описывал он. - Потом кожу туда - раз! - и боб сам на неё перекатывается. При этом, правда, рассыпается в пыль, но это уже неважно, он уже там, где надо.
        Щёки проводника раскраснелись, дыхание участилось. Он пояснял, помогая себе руками, и, казалось, сейчас сама собой появится та самая пыль. Закончив, Скунс с довольной улыбкой посмотрел на спутника.
        - А дальше? - Моторин спросил лишь для поддержания разговора. Идти вдоль следов было просто, поэтому скоротать время лучше всего за беседой.
        - А дальше… - Скунс снова довольно улыбнулся. - Дальше кто как любит. Шаман у нас перед камланием обязательно в табак немного пыли добавляет. Седой Хвост в походах с пальца слизывал, чтобы есть не хотелось. Кто-то вместе с малиновым и ежевичным листом заваривает. А я вот с потатой люблю. Наваришь её, помнёшь, сала туда немного, ну и порошочка щепотку. Он тогда мягко действует. Отсмеёшься какое-то время, и спать. Хорошо…
        Последние фразы индеец произносил уже стоя на месте, с закрытыми глазами. Язык его снова гулял по мясистым губам, кончик носа двигался от удовольствия. Моторин с улыбкой рассматривал этого клоуна. Да уж, ему точно самое место в цирке, подумал он. Весь вечер на манеже Длинный Скунс, просим зрителей надеть противогазы. Кстати…
        - А при чём тут скунс? - спросил он, возвращаясь к первоначальной теме разговора.
        Проводник с трудом вынырнул из омута приятных воспоминаний и с издевательской ухмылкой посмотрел на спутника.
        - Когда много потаты ешь, она всегда в животе газы пускает, - пояснил он.
        Видимо, для наглядности Скунс добавил к словам длинный противный звук. В воздухе тотчас же невыносимо завоняло.
        - Фу! Ну ты и скунс, - проворчал Моторин. - Пошли отсюда, пока насквозь не провоняли.
        Он торопливым шагом покинул зону заражения, за ним с хохотом, снова выгибая колени назад, шагал Длинный Скунс.
        - А то я удивлялся, - сквозь смех сказал Паша. - Ведь рода Скунса в племени нет.
        - Есть! - Горделиво поправил его проводник. - И я его основатель.
        - Да? - Моторин удивился. - И много ли в роду людей?
        - Пока один, - гораздо скромнее пояснил спутник и вдруг замер. - Стой-ка. Видишь, здесь они взяли волокуши на руки и понесли по камням. И я подозреваю, что уже не совсем в ту же сторону.
        Глава 22. Осчастливить насильно
        Антон проснулся от боли. Непривычное и крайне неприятное ощущение. Мальчик поморщился, но глаза не открыл. И тут же получил новую пощёчину.
        - Ай! Марат, больно же. Ты чего?
        - Встал, - прозвучал незнакомый голос и добавил несколько слов на неизвестном мальчику языке.
        Антон с трудом разлепил глаза. В голову тут же будто ворвался молот и застучал по черепу изнутри. Глаза закрылись сами собой - свет показался ослепительным.
        - Встал! - и снова пощёчина. В голове загудело.
        Только тут мальчик вспомнил. Это не Марат. И заснули они не дома. Выпили какой-то гадости и сейчас же отрубились. Он приоткрыл один глаз, как раз вовремя, чтобы увернуться от летящей ладони. Твёрдые пальцы царапнули по затылку, но молот в голове всё равно не давал покоя. Наконец, Антон заставил себя встать и только тогда полностью открыл глаза.
        Прямо перед ним была каменная стена. Высокая, в два его роста, если не больше. Мальчик никогда ещё таких не видел. Сложенная из грубо отёсанных камней, песчаника, автоматически заметил юный мастер, размером примерно полметра на двадцать сантиметров, она, казалось, тянулась от горизонта до горизонта.
        Антон обернулся. Сзади была волокуша. Кажется, именно на ней его везли. Стоял транспорт на утоптанной дороге, которая тянулась вдоль стены.
        - Мирепичияу, - послышалось сбоку.
        Мальчик даже отпрыгнул от неожиданности и только потом успокоился. Ну да, должен же был кто-то лупить его по щекам. Так что всё верно. Солдат в клетчатой юбке до колен, сплетённой из травяных волокон, кожаных сандалиях с завязками до середины икры и с грубыми кожаными же наголенниками. Антон поднял глаза выше. Жилет из толстой кожи, защитные полоски на руках, волосы, заплетённые в тугую косу, а в руке неизменное копьё. Увидев, что пленник обратил на него внимание, солдат повернулся и широкими шагами двинул вдоль стены. Деваться было некуда, мальчик пожал плечами и пошёл за ним.
        Каждый шаг отдавался в голове, мир в глазах то и дело пытался раздвоиться, а в ушах ритмично шумело, будто рядом шёл торг и до Антона доносились звуки толпы. Пару раз удалось даже расслышать своё имя. Шаг выровнялся лишь через несколько минут, и тогда в голову полезли мысли.
        На волокуше он был один. И дальше его повели уже одного, без старшего брата. Тогда где Марат? Может, он и не спал? Если пили они этот напиток вместе, то как братишка заснул, Антон не видел. Ведь может быть такое, что он не уснул, а сбежал. И спасёт его. Ведь не оставит же старший брат младшего? А может, Марата разбудили ещё раньше? Остальных-то ведь в волокуше тоже не было. Или… Или он вообще умер. Или убили его. Разбудили, он начал сопротивляться, его и закололи копьём…
        От таких размышлений захотелось плакать, в носу защипало, и Антон сам не заметил, как врезался в твёрдую, затянутую плотной кожей, спину воина.
        - Яхабаниге, - спокойно заметил тот и указал куда-то влево.
        Антон непроизвольно повернулся в нужную сторону и увидел, что почти к стене подошёл неширокий, метра два с половиной, ручей. Он вывернул откуда-то слева, со стороны невысоких холмов, и теперь приблизился к стене, весело звеня на чёрных, поросших тонкими, похожими на нитки, водорослями, камнях.
        - Дуй, джао, - воин сделал приглашающий жест и лениво опёрся о копьё.
        Почему надо дуть, Антон не понял, но о смысле приглашения догадался по интонации и поведению конвоира. Так что в два прыжка очутился на берегу и с удовольствием погрузил сложенные лодочкой ладони в прохладную чистую воду.
        Напиться удалось только с пятой горсти, а противный вкус во рту так и не прошёл. И лишь потом Антон увидел грязный поток, отходящий от его рук. Резким, нетерпеливым движением мальчик ополоснул лицо. Глаза защипало, и он промыл их ещё раз. Вода в ручье в том месте, где он мылся помутнела, приобрела серый оттенок. Стало очень неприятно.
        Осторожно оглянувшись на солдата, юный следопыт разделся и, медленно зайдя на носочках по камням почти на середину ручья, плашмя плюхнулся в воду.
        Дыхание схватило, сердце тут же постаралось выбраться наружу через пищевод, по коже прокатилась огненная волна.
        - Джавди-ка рукой, сама я нае, - непонятно поторопил конвоир и показал, как это, рукой. Он быстро нарисовал перед собой пальцами в воздухе несколько кругов.
        Антон и так понял, что задерживаться не стоит. Как только дыхание выровнялось, мальчик тщательно промыл волосы от пыли, несколько раз окунулся с головой, для чего пришлось присесть на колени, и старательно натёр всё тело мокрыми ладонями.
        Как-то незаметно прошла головная боль, в ушах уже не стучало, да и настроение непроизвольно поднялось. Вода снова была прозрачной, поэтому мальчик ещё раз напился, теперь уже без жажды, впрок, и с неохотой побрёл к берегу. Надевать грязную одежду желания не было. Несколько раз оглянувшись на конвоира, Антон отметил, что тот спокойно разглядывает мальчика, невозмутимо опираясь о копьё. Одна рука копейщика была поднята, он словно висел на ней, придерживая другой древко подмышкой. Видимо, эта поза была воину привычна и удобна, и нисколько не говорила о торопливости. Так что Антон быстренько сполоснул пыльные штаны в ручье, снова замутив воду, и промокнул несколько раз крапивную рубашку. Натянул мокрую одежду, несколько поморщившись, когда ткань липла к телу, и встал перед конвоиром.
        - Ну веди, что ли. Я готов, - сказал он по-русски.
        В ответ копейщик лишь махнул рукой. Буквально в паре десятков метров над стеной возвышалась каменная арка с распахнутыми деревянными воротами. Рядом стояли ещё трое таких же копейщика и с удовольствием разглядывали новичка.
        - Ясно… - печально резюмировал мальчик и поплёлся к воротам.
        - Ну признайся, малыш, что ты такой красоты никогда в жизни не видел.
        Говорил это грузный крупный мужчина, лет сорока, одетый в плотный кожаный фартук на голое тело. Волосы его были туго стянуты на затылке, ноги обуты в прожжённые несколько раз мокасины. На руках толстые кожаные рукавицы и в одной он держал грубые клещи из сыродутного железа.
        Антон непроизвольно шмыгнул носом и снова огляделся. Час назад у ворот его перехватил ничего не говорящий чиновник. Он уже научился отличать их от обычных людей по ярко выраженной напыщенности, обязательным перьям вокруг воротника и плоской сумке на животе. Чиновник тоже не говорил по-крикски, и, тем более, по-русски, поэтому молча больно ухватил мальчика за плечо, как клещами, и потащил за собой. Антон семенил ногами, еле успевая оглядываться вокруг.
        Посмотреть было на что. Внутри город зачем-то тоже был разделён на участки каменными стенами, правда, гораздо ниже общих. За заборами виднелись так же сложенные из обработанных валунов дома. Иногда над нижним рядом окон возвышался такой же второй и тогда между ними из стен обязательно торчали концы толстых необработанных брёвен. Паша называл такие дома двухэтажными, и раньше Антон видел подобное только на экране ноутбука. Но тогда он мало вдавался в подробности архитектуры, либо захваченный действием фильма, либо следя за темой лекции. А сейчас юному мастеру стало очень интересно, как же на деле возводят эти чудо-вигвамы.
        Оконные проёмы обязательно были обрамлены досками, судя по качеству отделки, вытесанными топором из брёвен. Дверные проёмы закрывали собранные из таких же досок двери.
        Кое-где он успел заметить во дворах сложенные из камней сооружения, напоминающие горны. Скорее всего, это были обычные кухонные печи. Паша в прошлом году выложил в землянке подобную конструкцию, но более сложную. Потом её, правда, переделали под водород, но внешне она изменилась мало.
        Мальчик непроизвольно остановился и вырвал плечо из железной руки проводника. Прямо перед ним стояла совершенно невозможная громадина. Огромный столб высотой метров в пятнадцать и толщиной чуть меньше роста самого Антона. Махина была установлена в вырубленное в камне основание, щели замазаны чем-то похожим на глину. Вся поверхность сверху донизу была испещрена плоскими округлыми рисунками человеческих лиц. Губастые и носатые, с улыбками и без, прямо смотрящие и в профиль, они иногда повторялись, но никакой системы мальчик заметить не смог. Он замер, с удивлением разглядывая творение человеческого гения.
        На картинках в ноутбуке встречалось много всяких столбов. Моторин как-то долго и увлечённо рассказывал об Алексан… что-то там столбе, почему-то называя его через букву «п» столпом и восхищаясь мастерством его создателей. Здесь сооружение было, конечно, поменьше, и не такое гладкое. Но одно дело смотреть на картинки на экране, и совсем другое - стоять рядом и чувствовать, насколько эта штука выше, тяжелее, массивнее…
        - Калеку джава, - поторопил его чиновник, нетерпеливо дёргая рукой. - Сама я нае…
        - Да иду я, иду, - недовольно отозвался Антон снова по-русски и добавил: - Сам ты калека.
        Практически сразу же они пришли в нужный двор. Возле двухэтажного дома мальчика встретил тот самый мужчина, что-то недовольно выговорил чиновнику, и тут же увёл Антона на задний двор, Паша называл его почему-то базом, к кузнице.
        - Видел, - буркнул в ответ мальчик. - Только не вживую, а на картинке.
        - Ну, на картинке можно что угодно нарисовать, - отмахнулся хозяин. - А как тебе моя кузница?
        Антон лишь пожал плечами. Здесь восхищаться было совсем нечем. Грубый горн на углях, вроде тех, что сложили себе охотники, а потом учились делать новые ученики. Вместо наковальни - выглаженный кусок гранита, а рядом ещё один, поменьше. Инструменты почти все бронзовые, кроме молотов. Над наковальней на двух верёвочках висит на уровне лица мужчины глиняный горшок. Зачем он там? Закаливать? Так проще внизу поставить, чем тянуть вверх тяжеленные детали.
        Заметив его взгляд, хозяин сделал шаг к горшку, одной рукой наклонил его и жадно отпил большой глоток.
        - Вы в кузне не пили что ли? - довольно спросил он.
        - Мы кувшины не вешали, - буркнул в ответ Антон.
        - Чего ты на меня дуешься? Я тебе ничего плохого не сделал. Наоборот, в семью принял, в доме тебя поселил. Буду из тебя настоящего мастера делать. А то ты, поди, с одной бронзой работаешь, а живого железа и в глаза не видел.
        - Где мой брат? - с надрывом произнёс мальчик. Ему надоело это самовосхваление. Не о том следовало рассказывать.
        - Успокойся. Ничего с ним не случилось. Он тоже будет жить у мастера. Но тебе повезло больше, - он довольно подмигнул. - Я - Малкедудум. Я лучший мастер города Кизекочук. И я смогу научить тебя тому, что у тщеславного Отохэстиса сроду не получится, пусть он хоть всю жизнь хвастается своими молотами из метеорита.
        Он подкинул в руке клещи, видимо, чтобы обратить на них внимание мальчика, затем достал из-под фартука трубку из чёрного камня, ловким движением затолкал в неё щепотку резанного табака, и запыхтел, склонившись над потухшим горном. Через минуту выпустил облако ароматного дыма, повернулся с важным видом и плавным движением вынул трубку изо рта.
        - Каравачи сказал, что маскоги учили тебя работе с металлом. Подумать только, маскоги и металл. Но он тебя хвалил, а жрецы иногда слышат от богов то, что не могут понять.
        Антон привалился к каменной стене и внимательно слушал. Брат жив, а это главное. А раз жив, то он приложит все силы, чтобы встретиться с Маратом. И уж вместе они обязательно найдут способ выбраться отсюда, а заодно прихватят и Таню, и этого увальня Емелю. А может, Паша найдёт его раньше, и тогда хотя бы можно будет сказать ему, что остальные тоже живы. Поэтому следует внимательно слушать этого жирного гордеца, чтобы не пропустить что-нибудь важное.
        - Но не волнуйся, я научу тебя работать с металлом по-настоящему. Запомни, малыш, я, Малкедудум Охитека, лучший кузнец во всём этом городе, а значит, лучший и в мире, потому что больше Кизекочука городов на свете нет. И не слушай Отохэстиса, когда он будет врать тебе, что он лучший. Это не так.
        Кузнец сделал ещё один жадный глоток, долго раскуривал потухшую трубку, затем снова наполнил помещение табачным дымом. Глянул на мальчика, помахал перед собой, чтобы разогнать сизое марево между ними и продолжил.
        - Нет, конечно, и у него есть заслуги. Петли на воротах уже вторую сотню лет куёт только семья Отохэстиса Херрита. И на двери храма. И на дом жрецов, - продолжил он уже тише. - И на дом чиновников…
        Малкедудум снова затянулся, спрятал лицо в клубах дыма и засопел.
        - Но зато, когда молния ударила в посох Голоса Маиса, кто выковал ему новый?
        Он снова разогнал ладонью дым. На этот раз лицо его лоснилось от удовольствия.
        - Я! - Кузнец гулко стукнул себя в грудь. - И сам Голос Маиса меня потом благодарил. Да что там, он до сих пор ходит с посохом моей работы. И мечи у гвардии все мои. И своего ученика я сделаю не абы-кем, а настоящим мастером и уважаемым человеком.
        Он горделиво приосанился и по-хозяйски потрепал мальчика по плечу.
        - Так что учись у меня, и тогда к пятью пятому дню мы с тобой представим на площади что-нибудь особенное. Посмотришь тогда, что Отохэстис ничему толковому твоего брата не научит. Разве что петли гнуть.
        Кузнец громко засмеялся, а Антон замер. Так он сможет увидеть Марата? В пятью пятый день. Ещё бы знать, что это, а главное, когда.
        Из размышлений его выдернула твёрдая рука, ухватившая за плечо. Да что за привычки тут у них, мальчик даже сморщился от боли.
        - Идём. Уверен, ты проголодался в дороге. А такой печёной тыквы, что готовит моя старуха, ты в жизни не ел. С мяском карибу, в томатах, с перчиком, да под пиво… Ах да, тебе пока пиво нельзя.
        Кузнец глубоко и мечтательно вздохнул и широкими шагами пошёл в дом. Антон постоял ещё минуту, осматривая кузницу в поисках сам не знал чего, и пошёл следом. Можно было не торопиться сбегать. Марат здесь, самое позднее, через двадцать пять дней они увидятся, а там уже и решат, что дальше делать. В две головы им всегда думалось производительнее.
        Марат стоял, опершись на сухой деревянный столб, и исподлобья смотрел на невысокого, почти квадратных пропорций, хозяина кузницы. Это был средних лет мужчина, одетый в плотный кожаный фартук с многочисленными прожжёнными следами, грубые кожаные рукавицы, и сапоги с множеством мелких дырочек для вентиляции. Волосы на его голове стягивала когда-то белая косынка. Кузнец активно топтал ногой деревянный мех, в руке его была длинная кочерга, которой он ворочал в раскалённом горне. Наконец, он вынул ногу из петли меха, подхватил с пола деревянные клещи с железными губками, и ловко кинул на каменную наковальню бесформенный раскалённый кусок. После чего повернулся к мальчику.
        - Ну давай, покажи, что можешь. - он махнул свободной рукой Марату.
        - А что надо? - буркнул в ответ тот.
        - Ну, пусть будет палец. Да, - кузнец уверенно улыбнулся. - Палец для дверной петли. Вон молот.
        Молот был немаленький, килограмма на два с половиной, с длинной, почти метровой ручкой.
        - А поменьше нет? - спросил Марат.
        - Что, совсем ослаб что ли? - недовольно ответил вопросом на вопрос хозяин, однако, потянулся свободной левой за горн и достал нормальный, где-то на полкило. Правая рука его при этом совершенно неподвижно удерживала на наковальне клещи с заготовкой.
        Марат, приноравливаясь, пару раз взвесил молоток в руке, расставил ноги поудобнее, и вдруг выдернул из рук кузнеца клещи, держа их левой за рукавицу, будто за обычную тряпку. Примерно так хозяйка обхватывает полотенцем горячую ручку сковороды. Мальчик ещё раз переступил с ноги на ногу, чуть повернул клещи в руке, и вдруг, почти без замаха, ударил. Чуть провернул ещё, и жахнул уже сильнее. Остановился, посмотрел на следы удара и вдруг замолотил, уже видя в пока бесформенном куске будущую деталь.
        - Стой, стой! - чуть не силой выдернул у него из рук молот хозяин. - Молодец. Правильно тебя ко мне прислали. Потому что кроме меня никто тебя ничему научить не сможет. Вон, как глаза горят, значит, чувство железа в тебе есть. Этот дурак Малкедудум и не разобрался бы, кто к нему попал.
        Кузнец с удовольствием разглядывал наполовину выкованную, уже остывшую заготовку, так близко поднося её к глазам, что рисковал сжечь свои кустистые брови. Наконец, он удовлетворённо причмокнул губами и повернулся к мальчику.
        - Думаю, мы всех сможем удивить на пятью пятый день, - довольно улыбаясь, проговорил он.
        - А что это? - Марат, ещё не отошёл от кузнечного азарта, поэтому совсем забыл, что его привели сюда насильно, и этот человек по сути - его тюремщик.
        - У! - восхищённо загудел хозяин. - Каждый пятью пятый день луны у нас в Кизекочуке проводят выставку. Все мастера приносят лучшие свои изделия, продают то, что у них хотят купить, и сами покупают нужные товары. И знаешь, кто прочно держит звание лучшего кузнеца все эти годы?
        Он горделиво выставил ногу вперёд и мягко положил правую ладонь, одетую в рукавицу, себе на живот.
        - Я, Отохэстис Херрит. Именно меня зовут городские власти, именно я ковал даже, - он со значением поднял палец, не снимая рукавицы, - даже петли на ворота главного храма Маиса. Так что скоро мы покажем этому дураку Малкедудуму, кто здесь номер один.
        Он снял рукавицу и положил её на наковальню. Потом ловко вывернулся из фартука и погладил Марата по волосам.
        - Пойдём-ка с тобой пока поснедаем. Голодный кузнец - никудышный работник.
        Глава 23. Кизекочук
        Длинный Скунс протянул костлявую руку и указал узловатым пальцем на северо-восток.
        - Чивава, - невнятно произнёс он сквозь зажатый между зубами мундштук. Из его губ при этом вырвалось куцее облачко дыма. - Если бы мы заранее знали, что идём к ним в гости, двинулись бы прямо, а не петляли по оврагам.
        - Чивава, - задумчиво повторил Моторин и уже для себя произнёс более привычный вариант: - Чихуахуа. Чи хуа, чи не хуа, - добавил он зачем-то. - И за какой хуа мы сюда припёрлись? Майя же живут намного южнее.
        - Майя? - проводник повернулся к путешественнику и его и так выпученные глаза вытаращились, как фары у старой машины. - Почему ты решил, что они майя?
        - Так он же мне сам сказал, этот пузан в перьях., - пожал плечами Паша.
        - И… - Скунс в голос расхохотался. - И ты… Ой… И ты поверил? Да Каравачи всем врёт, что он майя. А на самом деле…
        - Что?! - зло переспросил Моторин.
        Длинный Скунс отсмеялся, вытер слюнявые губы тыльной стороной ладони, сплюнул, и пояснил:
        - От майя там только храм остался. И то, не их.
        Он сделал глубокую затяжку, сложил руки на груди и прикрыл глаза. Потом бросил хитрый взгляд на Моторина и вновь принял торжественную позу.
        - Когда-то, - тоном профессионального сказителя начал он. - Когда звери умели говорить с людьми, а люди не убивали просто так, в этих местах стояли великие города, и жили в них не менее великие люди. Они поворачивали реки, чтобы поливать свои поля, растили тыквы, потату, гевею и никогда не убивали зверей. Но потом всё изменилось. Небесные супруги поссорились, Иш-Чель отвернулась от Солнца, а сам царь небес Ицамна обиделся на всех, живущих на Земле. И только люди хохокам продолжали жить мирной, безгрешной жизнью. И тогда Ицамна проникся завистью к ним и решил уничтожить всех хохокам. Сначала солнце высушило их реки, превратило плодородную почву в песок и прогнало зверей. Но люди хохокам не сдавались. Они прорыли новые каналы и упорно трудились, чтобы вырастить на своих полях урожай. Тогда царь небес шепнул брату, царю Шибалбы, и тот поговорил с его супругой и своей дочерью, Иш-Чель. И тогда Леди-Кровь призвала на эту землю своих подданных, людей Кукулькана, детей большой ящерицы.
        Проводник облизнул пересохшие от длинной речи губы, сделал глубокую затяжку и продолжил:
        - Майя пришли забрать у хохокам землю. Они были вооружены мечами и копьями из обсидиана, а на их знамёнах были Леди-Кровь и Маис. Битва была страшной, людям хохокам помогали их соседи, звери, но каждую ночь, когда на небе появлялась Леди-Кровь, часть убитых детей маиса вновь восставала. И тогда хохокам решили, что лучше погибнуть на своей земле, чем всю жизнь скитаться, и направили последнюю реку прямо на лагерь майя. Но для этого ей пришлось пройти через их город, Кизекочук. И к утру, когда на небо поднялся Ицамна, он не увидел никого, ни захватчиков, ни защитников. Не осталось ни зверей, ни деревьев, даже река превратилась в ручеёк, отдав все силы.
        Долго город стоял пустой и полуразрушенный, пока не пришли туда путники с юга. После этой битвы Ицамна разозлился на Иш-Чель и на людей её, наслал засуху, болезни и падёж скота. И города детей маиса опустели, а немногие оставшиеся ушли на север в поисках лучшей доли. Некоторые дошли до Кизекочука и остались здесь жить.
        Скунс громко выдохнул и присел на низкий плоский камень. Паша сделал вокруг проводника несколько задумчивых кругов, то вглядываясь в горизонт, то внимательно осматривая окрестности.
        Смотреть здесь по большому счёту было не на что. Сухая мёртвая степь, борющаяся за звание полупустыни, с исчезающе редкими, будто случайными, рощицами полусухих деревьев в низинах и оврагах. Ни речки, ни ручейка. В основном пейзаж покрывали разного размера угловатые камни и низкая, не выше колена, трава, из которой местами торчали, подобно наблюдательным вышкам, сухие кусты. Безжизненная, враждебная человеку равнина.
        Моторину этот пейзаж очень напоминал заставку из вестерна. Далёкие горы на горизонте, булыжники, торчащие из колючей, неподатливой травы. Для полноты картины сюда напрашивалось одинокое сухое дерево с висящим на ветке казнённым бандитом. Или, наоборот, шерифом.
        - Так где город-то, Скунс? - наконец высказал своё недоумение Моторин.
        Проводник плотоядно улыбнулся и вновь пропустил свои жидкие косички сквозь пальцы.
        - До города ещё один дневной переход. А здесь как раз начинается земля хохокам. Видишь?
        Он вытянул ногу, указывая на еле различимое, поросшее травой, углубление в почве. Прямая канава глубиной в локоть тянулась, как струна, от самых гор. Моторин сначала кивнул, показывая, что да, увидел, а потом вопросительно вздёрнул подбородок. Длинный Скунс, хоть и сидел к нему спиной, каким-то шестым чувством разобрал жесты спутника и пояснил:
        - Это были самодельные реки хохокам. Они вели воду от гор в поля. А вон там, в овраге, всё, что осталось от фермы.
        Спутники неспешно подошли к обрыву глубиной пару метров. Внизу была овальная яма, заполненная щебнем и камнями, без каких-либо признаков растительности. Почти в центре из жёлтого песка торчали каменные руины. Две стены, сложенные примерно из полуметровых блоков, небольшой заборчик, который в современном состоянии ничего не стоило перешагнуть. Кое-где виднелись остатки фундаментов ещё каких-то строений.
        - Да-а… - пробормотал Моторин. - Не повезло.
        Он повернулся к спутнику и вопросительно поднял подбородок.
        - А город где?
        - Там, - рука махнула куда-то на запад. - Ещё один переход. Мы здесь, на ферме, переночуем, а утром дальше пойдём.
        Хоть Скунс и говорил «пойдём», эти три дня следопыты передвигались на скорости, больше напоминающей бег. Километров семь, а то и восемь в час. Первый день Паша с трудом поспевал за проводником, мешал огромный, хоть и не очень тяжёлый, рюкзак, да и сама жизнь Моторина не располагала к длительным пробежкам. Он же не жил в кочевом племени, тем более, не был в нём следопытом. Вот и пыхтел постоянно сзади, то и дело подправляя лямки заплечного мешка. А Скунс, хитрец, даже копья с собой в дорогу не взял.
        Первым же вечером индеец на вопрос о том, почему он пустой, удивлённо переспросил:
        - А что я должен взять?
        Выяснилось, в такие походы, далеко и надолго, маскоги обычно даже луки с собой не берут. Нож и иногда фляжку. А если по лесу, то вообще, обходятся одним ножом. Привычно добывая воду в родниках, ручьях, а иногда и в собственноножно примятых в мокрой земле ямках. Голодным родной лес индейца не оставит, на ночь можно комфортно устроиться у костра или, если нужно переночевать незаметно, под ветвями лапника.
        Здесь, в пустыне, с деревьями было туго, но повсюду валялись вполне годные на дрова побелевшие от сухости ветки, а в прямой видимости всегда можно было найти нору какого-нибудь суслика, хорька, броненосца, или вообще, ящерицы. Вчера, например, Моторин впервые попробовал ядозуба. Мясо ящера оказалось суховатым, почти без жира, но после дневного перехода он умял свою порцию за милую душу.
        К обеду следующего дня вышли к каньону. Широкому, километра два, но не глубокому. На его дне, петляя среди разноцветных скал, бежал тоненький, куцый ручеёк. Паша проследил за указующей рукой Скунса и сначала ничего не мог разглядеть. Под слепящим светом солнца окружающая действительность сливалась в непонятные цветовые пятна и уже за три километра подробностей было толком не разглядеть.
        - Что там? - нетерпеливо спросил он.
        - Кизекочук, - ответил проводник и вновь закурил.
        К стенам города подошли уже после захода солнца, и, если бы не Скунс, Моторин так бы и прошёл мимо. Ночь была безлунной, внутри не горело ни одного огня, из-за стены не доносилось ни звука. В темноте путешественник не отличил бы городскую стену от обычной скалы. Следопыты почти наощупь нашли ворота, убедились, что они заперты, и только тогда решили устраиваться на ночь.
        Длинный Скунс хотел лечь прямо под стеной, чтобы утром сразу же войти внутрь, но путешественник его удержал.
        - Мальчишек держат там насильно, а значит, ждут, что за ними кто-то придёт. Поэтому не надо появляться раньше времени.
        Он увёл следопыта на противоположную сторону ручья, за скалы, и только тогда подготовил примитивный ночлег. Ужина в тот день не было, костёр решили на всякий случай не разводить.
        С восходом солнца Моторин уже лежал на верхушке серой скалы и внимательно смотрел на город. Как это недоразумение вообще можно было назвать городом? Так, пара сотен неаккуратных домишек, зачем-то огороженных общим забором. И высота городской стены всего два с половиной метра, и на обратной стороне никаких приспособлений для защитников - ни бойниц, ни переходов, ни башен. Да уж, не кремль…
        Раздался натужный скрип, это воин в кожаных латах по одной распахнул тяжёлые деревянные воротины. Тотчас из города выбежали сразу полтора десятка женщин с кожаными и берестяными вёдрами. Они размашисто черпали воду из ручья, и тут же убегали обратно, будто специально освобождая место у водопоя следующим.
        Моторин прождал ещё больше часа, но за это время не вышел не только никто из мальчишек, но и вообще, ни один мужчина из города не показался. Наоборот, двое индейцев, одетых только в штаны и мокасины, вошли внутрь, неся на плечах длинную жердину с навешенными на неё заячьими тушками. Через какое-то время ещё один мелкий, но жилистый мужичок, кряхтя, затащил в город волокушу, доверху гружёную древесным углем. Видимо, привёз он свой груз издалека, потому что даже со своего места Моторин видел, насколько углежог запылился в пути. Сначала путешественнику показалось, что и обувь, и одежда и даже волосы у мужчины серого цвета, но вот, путник остановился возле самых ворот, бросил ручки волокуши, достал из неё веник и долго им обметался. Через пару минут оказалось, что одет он во вполне приличные тёмно-зелёные штаны, коричневую куртку, а на ногах углежога можно было рассмотреть вполне себе нарядные, расшитые мокасины.
        Никого из входящих копейщики у ворот не остановили, но Паша всё равно решил не рисковать. Со своего места ему было видно, что часть домов используют общую стену вместо своей, примыкая к городской ограде. Так что он решил ночью наведаться в город.
        Со дна ручья удалось наскрести пару килограммов глины, кроме того, там же лежали давным-давно утонувшие ветки, ставшие за это время морёными. Моторин подкатил в удобное место камень с ровной верхней стороной, и занялся делом. Раскатать глину в лепёшку, толщиной сантиметр нетрудно. А кусочки ветки послужат арматурой, чтобы плоские части не ломались. В середине следует устроить небольшой резервуар, подогнать к нему крышку с отверстием, и свернуть фитиль из кусочка ткани.
        Моторин осторожно достал из рюкзака кувшинчик со скипидаром, со скрипом вывернул пробку из дубовой коры, и, используя расколотую вдоль палочку с выбранной ножом сердцевиной, аккуратно, почти по капле, залил скипидар в ёмкость. Окунул в него тряпочку, тщательно притёр глиняную крышку с отверстием, чуть вытащил фитиль до мокрого, и поджёг от зажигалки. Жёлтое скипидарное пламя сначала съело излишек тряпки, потом стабилизировалось, чёрный дым организованно поднимался сквозь отверстие в крышке.
        Всё, примитивный скипидарный фонарь готов. Три стороны глухие, глиняные, и только передняя открыта, а значит, ни сбоку, ни сзади, свет не увидят. По-хорошему, стоило бы как-то проложить изнутри фольгу, а ещё лучше, полноценное зеркало, но где их взять? Так что придётся ограничиться тем, что есть. Ручку фонарю удалось изготовить из ветки, банально привязав её к деревянным «арматуринам» верёвкой. Какой-никакой, а всё-таки источник света.
        Моторин почти до вечера перебирал рюкзак, решая, что с собой взять, и в итоге остановился на верёвке с небольшой кошкой. Из оружия взял только самострел, и тот на всякий случай. Это будет не боевая операция, всего лишь разведка. Он попросил Скунса разбудить его ночью, и упал спать прямо на жухлую траву в тени скалы. До захода солнца оставалась всего пара часов.
        Глава 24. И не ясно, кто друг, а кто враг…
        Марат задумчиво брёл по улице. До дома охотника Викэниниша оставалось пройти два поворота, потом обойти заброшенное здание, и ещё одна улица. Но можно было и проще - пересечь площадь. Утренний обмен на ней уже прошёл, так что много людей там быть не должно. Отохэстис, правда, не советовал ходить через площадь, но так хочется забрать мясо и скорее вернуться.
        Хозяин, когда послал к охотнику, нарисовал даже план, как идти, и тщательно объяснил, что сказать при встрече. Марат даже некоторое время повторял по пути, чтобы запомнить:
        - Радости тебе, охотник Викэниниша. Меня послал кузнец Отохэстис, чтобы сказать, что твой заказ готов и взять в оплату лосиную ногу.
        Что за заказ, он даже не знал. Оба последних дня было не до того. А началось всё с пряжки. Отохэстис долго её рассматривал, потом спросил:
        - Где взял?
        Уверениям, что мальчик сделал пряжку сам, кузнец ни на копейку не поверил. Слишком хорошая сталь.
        - Скуй такую же, тогда поверю, - безапелляционно заявил он.
        А как её выкуешь, если у них печи даже полутора тысяч градусов не выдают? При том жаре, который нагоняют кузнечные горны в городе, ни о каком легировании и речи быть не может. Марат первую ночь ворочался, всё думал, как же поднять температуру, но так ни до чего и не додумался. Единственное, что приходило в голову - сложить привычную водородную печь. Но для неё нужно электричество, а где его взять, если до ближайшего ручья не пятьдесят метров, а все пятьсот. И протекает он за городской стеной. И ладно бы расстояние, но ни генератора нет, ни материалов.
        Но Отохэстис его всё-таки поддержал, даже выдал меди на провода, потом сам обжигал получившееся в костре, чтобы сделать изоляцию хотя бы из окалины. Ну и генератор помог намотать, хоть и не понимал, что это и зачем. Но Марат уговорил его одной фразой:
        - Ты велел сковать такую же, значит не мешай.
        Тот только руками развёл. Вообще, хороший человек оказался его хозяин. При других обстоятельствах вполне можно было бы работать вместе, но не в этом городе. Гнилое место… И сам Отохэстис это понимал, но сделать ничего не мог.
        - Видишь ли, здесь правят люди Маиса. А главный в городе - жрец. Его зовут Голос Маиса, и именно он говорит, что угодно богам, а что нет, какой семье выпала честь породниться с Леди-Кровью.
        - А кто это? - Марат раньше не слышал этого имени, но оно ему уже не нравилось.
        - Богиня Луны. Иш-Чель её другое имя. И она принимает к себе избранных Маисом людей через жертву. Семье оказывается честь, когда кто-то уходит к Иш-Чель с кровавым дымом.
        Марат спросил, не видел ли Отохэстис его сестру.
        - Да кто же мне её покажет? Её, наверное, в семью взяли, так что до самого пятью пятого дня видеть их нельзя. Да и там только на празднике жертвы.
        - Их отдадут Луне?! - мальчик был в шоке.
        - Ну да. Для того и в семью принимают. Ведь кому хочется свою-то кровиночку на святом костре спалить? А Леди-Кровь выбрала. Вот и принимают рабов, дают им имя своего рода, а в праздник дарят их кровь Иш-Чель. И традиции соблюдены, и своих уберегли.
        - И ты меня тоже… - Марат не договорил. Тугой ком встал у него в горле и лишил голоса.
        - Нет, не волнуйся, - потрепал его по волосам кузнец. - Я ещё не сошёл с ума, чтобы разбрасываться такими мастерами. Ты ведь и меня многому научить можешь, а?
        Он с улыбкой подмигнул, и тогда Марат решился. Мальчик сглотнул, сделал глубокий вдох, и выпалил:
        - Мы с братом скоро уйдём. И Таню заберём. За мной придёт Моторин. Я знаю, он нас не оставит. А Паша, он такой сильный и умный, что может весь ваш город по камешкам раскатать, но нас обязательно спасёт. Вот.
        Марат в ужасе закрыл глаза. Сказать такое взрослому человеку, лучшему кузнецу, да ещё и уважаемому жителю этого самого города… Хорошо, если просто ремня дадут, а могут ведь и того, породнить с этой Луной. Он тяжело дышал, ожидая кары, но вокруг было тихо. Тогда мальчик открыл глаза и посмотрел на печальную улыбку Отохэстиса.
        - Что?! - с вызовом спросил он.
        - Глупый, - кузнец улыбался совершенно по-отцовски. - Неужели я не вижу, какие вы мастера? И неужели я не понимаю, что ни один род не отдаст вас просто так. Я всю медь на тебя извёл, чтобы успеть хоть чему-то научиться, пока тебя домой не забрали. И очень надеюсь, что до пятью пятого дня твой Моторин тебя не заберёт, чтобы мы успели представить на смотр богине свои изделия.
        - И вообще, - мастер сунул под нос мальчику намотанный ротор. - У меня уже проволока кончилась. А ты свою часть намотал?
        Генератор доделали за час. Пара подшипников у Отохэстиса нашлась, поэтому уже к вечеру в его горне горел водород. Охотнику тогда сковали невиданный в этих местах нож. Марат рассказал кузнецу всё, что знал о легировании сталей, о свойствах добавок, так что клинок получился прочный, звонкий и красивый. Вот только точить его следовало лишь в нагретом виде, иначе мог лопнуть, но Отохэстис сказал, что это даже хорошо - таким образом он привяжет охотника к себе.
        Марат перепрыгнул через каменный забор, обтёр ладони от серой пыли и улыбнулся. Ни про какую пряжку больше не было и речи. Отохэстис всерьёз увлёкся электричеством, назвал его силой бога Кавиля, и особенно впечатлился, когда мальчик из двух угольков и стальной чаши собрал очень яркий фонарь.
        Марат задумался и чуть не упал - плиты, устилающие площадь, лежали неровно, и он зацепился босой ногой. Пришлось присесть и сжать в ладони ушибленный палец. Когда поднялся, перед ним стояла очень красивая женщина. Она была одета в красное платье, расшитое геометрическими узорами, в волосы вплетены четыре серебристые змейки, на обеих руках тоже браслеты на змеиную тематику. Но особенно поражало её лицо. Марат раньше никогда не видел таких ярких губ. Казалось, они вымазаны в крови, но очень ровно. И глаза. Чёрные-чёрные, они, будто два фонаря, светили даже при ярком солнце.
        Женщина сделал шаг к нему и улыбнулась. Неизвестно, почему, но от этой улыбки мальчику захотелось спрятаться.
        - Чего же ты боишься, малыш? - ласковым, очень низким голосом спросила незнакомка.
        Марат замотал головой. Этот голос, казалось, пробегал маленькими пяточками вдоль позвоночника, и замирал где-то там, в штанах. В том месте, на которое он раньше никогда не обращал внимания.
        - Хь… - Он хотел сказать, что и вовсе ничего не боится, просто запнулся ногой за плиту, но голос дал такого неожиданного петуха, что мальчик не решился продолжать.
        - Хи, какой смешной, - на секунду женщина вдруг показалась Марату маленькой девочкой, но наваждение тут же прошло.
        Он стоял, не мигая смотрел на собеседницу и только беззвучно открывал рот, боясь вновь опозориться. Мир вдруг открылся для мальчика с другой, неизвестной стороны. Той, в которой живущие рядом женщины не просто родичи, соседки, или случайные встречные. Теперь он понял, как тянут к себе две большие, круглые выпуклости, заманчиво оттопыривающие платье. Как возбуждающе движутся полные, кроваво-красные губы… Марат впервые открыл в себе то, о чём раньше и не подозревал, и теперь не знал, что с этим делать.
        - Ой, да ты ещё совсем юнец, - рассмеялась женщина, и вновь по спине Марата побежали босые пяточки её голоса. - Пойдём со мной, малыш. Я тебя всему научу.
        Она подмигнула густо накрашенным глазом и вновь улыбнулась. В этот момент Марат был готов забыть про охотника, да что там, про Антона, Моторина, и даже Таню. Сразу захотелось бросить всё и бежать за ней, бежать, крича о своём счастье на весь мир, а потом упасть где-нибудь в траве, и делиться радостью с полевым ветром, синим небом и белыми облаками.
        - Викэниниша, - чуть слышно произнёс мальчик, буквально за уши вытягивая себя из нирваны. - Викэниниша.
        - Что ты там говоришь? Хотя, какая разница. Пойдём, я живу здесь, недалеко.
        Мальчик стоял, замерев и боялся пошевелиться. Казалось, чуть двинется, и сразу же забудет обо всех делах, видя перед собой только эти неестественно выразительные глаза, манящие губы…
        - Ну что же ты, малыш? - пела тем временем женщина. - Иди ко мне.
        Она сделала шаг, самый элегантный и красивый шаг, какой только видел Марат в своей жизни. Складки на её платье выразительно обтекли стройную ногу умопомрачительной формы. Она… Нет! Она сама взяла его за руку…
        Сердце в груди будто взорвалось! Мальчик стремительно покраснел, на глазах выступили слёзы. Он изо всех сил выдернул руку и побежал, не видя, куда. Вдохи и выдохи перепутались, сердце стучало то быстро, то вообще забывало биться, глаза ничего не видели. И он бежал… Непонятно, зачем, от кого, куда… Будто стараясь убежать от себя самого, от своей реакции, от своего страха.
        Опомнился Марат только возле городской стены. Вокруг были незнакомые дома, какие-то развалины. Раньше он никогда здесь не был. Мальчик сел на обломок каменного забора, вытер пот и постарался успокоиться. Всё кончилось, он в безопасности. Теперь нужно найти охотника и принести Отохэстису мясо. Только куда идти?
        Беглец поднялся, и побрёл в противоположную от стены сторону, полагая, что именно там он может встретить людей. И действительно, уже через пару минут ему навстречу, смеясь, шли две молодые женщины. На головах они несли корзины с мокрой одеждой.
        - Как пройти к… - Мальчик к своему ужасу напрочь забыл имя охотника. Он секунду помолчал, ища выход. - Охотник такой, он ещё вчера лося принёс.
        - А! Викэниниша, - смеясь, подсказали женщины. - Это вон туда.
        К Отохэстису Марат добрался только через час. Кузнец встретил его с улыбкой, забрал мясо и напоил отваром, который здесь называли «мате». Мальчик несколько раз порывался рассказать хозяину, что с ним случилось на площади, но к своему ужасу так и не смог подобрать слова. Казалось, он выступил в такой комичной роли, что любой слушатель будет смеяться с первых же слов. Так и не найдя правильного объяснения, Марат полностью ушёл в работу, тем более, Отохэстис затеял эксперименты с электричеством.
        Вечером, перед сном, мальчик собрался подойти к кузнецу и рассказать ему о сегодняшнем инциденте, но хозяин дома неожиданно подошёл к нему сам. Он присел на край кровати и долго смотрел ласковыми глазами на своего невольного гостя. Потом глубоко вздохнул, и сказал:
        - Вы можете взять меня с собой?
        - Куда? - Не понял Марат.
        - Туда. - Отохэстис неопределённо махнул рукой. - Когда придёт твой Моторин, я не буду сопротивляться. Наоборот, я хочу, чтобы вы и меня забрали из этого болота.
        Он вытер покрасневшие глаза, снова погладил мальчика по голове, и вдруг расплакался. Марат не знал, что ему делать. Он никогда раньше не видел, чтобы взрослые мужчины плакали. В племени это считалось постыдным, недостойным охотника. Даже дети старались сдерживать слёзы, если было больно. А здесь… Сидел себе человек, и вдруг, ни стрелу не получил, ни, как он сегодня, не ударился, но из глаз покатились слёзы. Мальчик непроизвольно сжал руку кузнеца.
        - Да, малыш, ты прав. Ты прав, - всхлипывая, проговорил Отохэстис. - Не положено мужчине плакать. Но и ты меня пойми. Ты думаешь, я всегда один жил?
        Мужчина не ждал ответа от мальчика, похоже, ему просто нужно было с кем-то выговориться, выложить всё, что накипело в душе.
        - У меня была жена, чудесная женщина. Красавица, умница. А как она меня любила! - кузнец вытер одновременно два глаза двумя растопыренными пальцами. - И сын у нас был. Подмастерье. Продолжатель. Я его всему выучил.
        Марат очень хотел спросить, где они сейчас, но сдержался. Ведь не будет уважаемый кузнец плакать без причины. А значит, произошло что-то ужасное. Такое, о чём лучше не спрашивать. Расскажет сам, значит, расскажет. А нет, значит, пока не нужно этого другим знать.
        А Отохэстис уже полулежал на кровати мальчика. Он опирался на левый локоть, положив голову на ладонь, смотрел куда-то вдаль, видимо, туда, куда ушли его жена и сын.
        - Жили мы на зависть всем соседям. Никогда не ссорились, вместе с сыном работали. Тогда я и стал самым лучшим кузнецом в Кизекочуке. И вдруг, - он всхлипнул. - Всё! В одночасье всё кончилось.
        - Но почему? - не выдержал мальчик.
        - Да из-за леди этой, будь она неладна. Ой! - кузнец резко замолчал и пару раз ударил себя по губам. - Нельзя так про богиню. Нельзя! Не её это вина, а старого козла Чогэна.
        - Кто это? - шёпотом спросил Марат.
        - Голос Маиса. Он думает, раз в маске ходит, то никто и не знает, что жрец - это рябой Чогэн и есть. Но я-то его и в трёх масках не перепутаю. Мы же на одной улице выросли. И Поликваптива ему всегда нравилась.
        - Кто? - снова прошептал мальчик.
        - Жена моя, кто же ещё? Он по ней с детства слюни пускал. Да кому он такой нужен был, бездельник, хилый, да ещё и всё лицо как лопатами перекопано. Сколько раз Чогэн к Поикваптиве подходил, столько она над ним смеялась.
        Глаза кузнеца улыбались, взгляд был направлен куда-то сквозь стену. Щёки раскраснелись, пальцы непроизвольно мяли подушку, на которой лежала голова Марата. Он говорил спокойным, одновременно печальным и счастливым голосом.
        - Так она за меня замуж и вышла. Я же уже тогда молотом неплохо орудовал, мне выкупить невесту из семьи особого труда не составило. А Чогэна я с тех пор и не видел. Только жена потом рассказывала, что встречала она рябого, и предлагал он ей то, на что порядочным женщинам и намекать нельзя. Отмахнулась она, ушла, а через двадцать дней оказалось, что Леди-Кровь выбрала нашего мальчика. А ещё через десять дней снова к ней Чогэн подошёл. И когда…
        Кузнец не смог договорить, он пару раз всхлипнул, упал головой на грудь Марата и в голос разрыдался. Мальчик гладил взрослого мужчину по голове, успокаивая, и сам при этом чувствовал себя неуютно. До этого момента он не до конца ощущал себя взрослым, хоть и погонял иногда младшего брата, а начиная с зимы вполне профессионально вёл среди охотников и детей курсы кузнечного дела. Но сейчас… Он впервые видел плачущего кузнеца и мальчику было немного страшно.
        Наконец, Отохэстис поднялся, сделал сквозь всхлипы несколько глубоких вдохов и исподлобья посмотрел на Марата.
        - Прости, малыш. Знаю, недостойно мужчине слёзы лить. Вот, всё покрывало тебе вымочил, хоть выжимай. Но… - Он снова всхлипнул. - В этом городе можно жить только пока Голос Маиса разрешает. А ему постоянно нужны жертвы.
        - Но зачем? - наконец высказал давно крутившийся в голове вопрос Марат. - разве богам нужна наша смерть? Они же боги! У них и так всё есть.
        Отохэстис замолчал и удивлённо посмотрел на мальчика.
        - Откуда ты только такой взялся? - спросил он.
        - Из рода Моторина, - гордо пояснил Марат.
        Следующее утро началось у мальчика с похода за водой. Он схватил пару кожаных вёдер и побежал к ручью, а когда вернулся, в ужасе застыл перед калиткой. Во дворе, рядом с Отохэстисом стояли пятеро воинов с копьями. Мальчик хотел всё бросить и бежать, было поздно - его уже заметили. Двое тут же подбежали и схватили мальчика за руки.
        - Да куда же вы его?! - возмущённо закричал кузнец. - Ведь быть такого не может. Он же малец совсем.
        - Ты будешь спорить с Голосом Маиса? - один направил на хозяина дома копьё, и тот печально сделал шаг назад. - Жрец разберётся, - немного остывшим голосом пояснил копейщик. - И если всё нормально, то его тут же отправят обратно.
        Марат резко отбросил вёдра в разные стороны, а сам кинулся бежать, но уже через секунду понял, что ноги зря молотят воздух, а его самого крепко держат подмышки двое воинов. Остальные покатывались со смеху.
        - Надень это, - на глаза упала чёрная повязка, и мальчика куда-то поволокли так быстро, что он едва успевал перебирать ногами, чтобы не упасть.
        - Ты знаешь, за что тебя привели?! - громыхнул голос.
        С Марата только что сняли повязку и теперь мальчик оглядывался, пытаясь понять, куда он попал. Вокруг было огромное каменное помещение с настолько гладкими стенами, что казалось, будто его засунули в гигантский керамический кувшин, вроде тех, что делала и продавала его сестра. Вот только расписан он был не как положено, снаружи, а изнутри. На стенах по ругу виднелись нарисованные угловатые и одновременно сглаженные люди. Одни шли, другие сидели верхом, кто на ящерице, кто на рыбе…
        - Эй!!! - громыхнуло снова. - Ты хоть понимаешь, куда попал?
        Мальчик очнулся и посмотрел вперёд. Перед ним, на небольшом возвышении стоял массивный стул из чёрного камня, а на нём сидел худой мужчина с длинной, но редкой бородой, торчащей из-под двуцветной чёрно-белой маски. Одет он был в длинный красный балахон.
        Марата почему-то очень смутил цвет одежд бородача. Он не сразу понял, что вчерашняя женщина была одета в точно такое же платье.
        - Ты что, дурак? - снова прогрохотал человек в маске. - Тебя привели сюда на божий суд. Ты хоть осознаёшь, что сделал?
        - Что? - мальчик испугался. - Я ни в чём не виноват!
        - Младшая жрица Таянита обвиняет тебя в том, что ты приставал к ней прямо на площади, делал ей неприличные предложения, а когда она отказалась разделить с тобой ложе, попытался взять жрицу силой.
        Марат даже не сразу понял, о чём речь. Не меньше минуты прошло, прежде, чем он осознал всю подлость обвинения.
        - Неправда! - закричал он. - Это она хотела меня увести с собой. Я еле убежал.
        - Маленький негодник!!! - голос многократно отражался от круглых стен, и оттого казался ещё страшнее. - Ты к тому же усугубляешь свою вину. Вместо того, чтобы повиниться и с честью принять положенное наказание, ты пытаешься оклеветать честную девушку и мало того, жрицу самой Леди-Кровь. Ты хоть понимаешь, насколько подло и низко поступаешь? И что ждёт тебя за такие слова? Уведите. С ним больше не о чем говорить.
        Всё те же воины подхватили мальчика подмышки и вынесли из зала. Ноги Марата не держали.
        В себя он пришёл только через час. В клетке. До этого клетку Марат видел лишь однажды - на ярмарке какой-то индеец держал в ней троих живых енотов. Зачем он их привёз, мальчик тогда так и не понял. И вот сейчас он сам сидел за решёткой, словно дикий зверь. Сначала Марат ходил из угла в угол, не зная, что в таких случаях следует делать. Но с каждой минутой на душе становилось всё тоскливее, сердце заполнила безысходность. Он ведь даже не может определить, где стоит эта клетка. А значит, Паша, когда придёт в город, может его и не найти. А тогда его кровь отдадут этой злой богине. Сама злая и жрица у неё та ещё змея…
        Мальчик уселся в угол. Из глаз его сами собой катились слёзы. Сначала он крепился, но вспомнил рыдающего кузнеца, и заплакал.
        Глава 25. Суровые будни начинающего диверсанта
        Моторин потоптался перед еле видимым в темноте забором, становясь поудобнее, затем схватил верёвку прямо под петлёй кошки и размашистым жестом закинул её на противоположную сторону. В стене не было и трёх метров, поэтому крючок легко скрылся за неровным краем. Паша подтянул лишнее, подёргал верёвку, проверяя, крепко ли зацепилась. С еле слышным хеканьем подпрыгнул, упёрся обеими ступнями в каменные блоки. Тут наверху что-то заскрежетало, и он тяжело плюхнулся на спину, сильно ударившись при этом левым бедром.
        - Тум, - раздался звук падения тяжёлого камня.
        Еле успел сдвинуться вправо, чтобы не получить полуметровым блоком по ноге. Глянул вверх. На фоне звёздного неба вывороченные из стены куски смотрелись как щербины в зубах.
        - Ой, дурак, - прошептал неудачливый скалолаз. - Нафиг эту кошку.
        Он смотал верёвку, просунул в связку голову и правую руку, и вновь подошёл к забору. Потёр болящее бедро, поплевал на ладони, подпрыгнул, зацепился левой за торчащий блок, правой ногой, не глядя, нащупал подходящую щель, опёрся, левой схватился чуть выше… Через десять секунд он уже сидел на городской стене.
        - Когда у тебя в руке молоток, то всё вокруг похоже на гвозди, - усмехнулся он.
        Ближайшее здание не доходило до забора пару метров и между ними царила космическая чернота. Прыгать вниз было страшно не из-за высоты, а потому что там, в полной тьме, легко можно было найти ногой какой-нибудь булыжник, и остаться с растянутой лодыжкой, а то и переломом, до утра. Но… Моторин глубоко вздохнул, и аккуратно соскочил. Удачно.
        В темноте виднелся лишь узкий проход между домами, и куда он приведёт, неизвестно. Самодеятельный разведчик выглянул из-за угла. Такой же проход, чуть шире. Одна сторона упирается в стену, куда ведёт другая - вопрос.
        Понятно, что мальчишек держат где-то вблизи от кузницы. Ведь если водить их каждый день к месту работы через весь город, повышается шанс сбежать. Значит, следует искать кузницу. А если она здесь не одна, то проверять все.
        - Поди, найди тут кузницу, - нараспев сказал Моторин.
        С той стороны забора, да ещё и при свете солнца, город совсем не выглядел лабиринтом, но ночью, в тени стен… Моторин почесал затылок, поправил моток верёвки на плече и полез на крышу. Кузнечную трубу удобнее всего высматривать сверху. Вряд ли при местной жаре каждый дом оборудован стационарной печью. Если только во дворе, но там и трубы пониже, и дымы пожиже.
        Он, вглядываясь в силуэт городских крыш, дошёл до края пустующего дома и остановился. До следующего было метра два, а то и с половиной. Отошёл, разбежался, и прыгнул. Детское расстояние, даже приземлился на ноги. Теперь дальше.
        Хорошо, что застройка оказалась достаточно плотной, а большинство крыш - каменными. Иначе, самодеятельного диверсанта разоблачили бы на первом же обитаемом доме. При условии, что в нём живут не глухие. А так, мягкие мокасины отлично глушили звук шагов, а дыхание он старался держать тихое и ровное. Несколько раз, правда, попадал на крыши, крытые досками, а один раз чуть не прыгнул на соломенную. Вовремя остановился.
        Полностью каменные дома стояли ближе к городской стене и были в большинстве своём необитаемы. Чем ближе к центру, тем дальше друг от друга размещались соседние стены, а покрытие зданий почти полностью сменилось на кору или солому. Пора было перемещаться на первый этаж. Хорошо, хоть длинное строение, очень похожее на трубу, он приметил. Правда, если это и была кузница, то изготавливали в ней не меньше, чем речные трамвайчики. Одна труба метров на двадцать торчала. Но ничего более подходящего пока не нашлось.
        Добирался он туда почти полчаса, путаясь в кривых переулках и то и дело забираясь на стены, чтобы свериться с направлением.
        - Кто так строит? Кто так строит? - ворчал Моторин себе под нос.
        Дома кончились внезапно, открыв впереди обширное пустое пространство. Относительно ровное каменное покрытие, никаких строений. Не иначе, как городская площадь. Ну да. Вон и остаток фонтана в центре. Правда, теперь он больше похож на огороженную клумбу, но в середине ещё остались живописные руины какого-то сантехнического сооружения.
        Моторин еле успел глянуть на останки каменной ящерицы без головы и хвоста, как тут же упал плашмя под гладкий борт бывшего фонтана. Справа послышались сдвоенные шлёпающие шаги, временами перемежающиеся странным деревянным стуком. Будто на площадь вышел хромой дед с палкой. Он, не поднимая головы, огляделся. По каменным плитам шагали двое копейщиков, временами ударяя тупыми концами оружия по камням площади. Привычным, абсолютно спокойным, шагом они пересекли открытое пространство и неторопливо скрылись в одном из переулков.
        Моторин поднялся и, в который раз сверив направление, пригнувшись, двинулся в сторону трубы. Это явно была не кузница. Гигантская толстая труба, мечта Санта Клауса, возвышалась над полукруглым камином, размером с гараж для микролитражки. На топку оставалось повесить ворота, и можно загонять внутрь транспорт. Сам камин, видимо, был бутафорским с такими размерами, недаром стоял на округлом возвышении, напоминающем сцену. Обрамляли сцену вместо рампы низенькие масляные светильники, а в середине возвышалась длинная каменная тумба.
        - У них тут самодеятельность что ли выступает? - за неимением собеседника спросил Моторин у самого себя. Ответа, понятное дело, не дождался.
        Он простучал камин пальцами и даже засунул голову в огромное жерло. Нет, эта конструкция не была бутафорией. Внутри отчётливо пахло дымом и шашлыком. Не иначе, на праздники из него народ вкусняшками угощают, предположил Моторин, и непроизвольно погладил рукой свой живот. Хотелось мяса. Сам он за весь день ел только рыбу, благо, что уже в километре от города она ловилась в ручье просто руками, если предварительно взмутить воду.
        - Хватит о еде. Определиться бы надо, где я, а где выход, - осадил он сам себя и полез на трубу.
        До городской стены оказалось метров двести, хотя по ощущениям, прошагал Паша в темноте не меньше километра. Он уже собрался спускаться, как вдруг слева, прямо под жёлтой точкой Марса, мелькнула яркая белая вспышка. Это было не похоже на масляный или жировой светильник, не похоже на костёр или печь. Так могла светить лишь угольная лампочка, именно такая, какие делали Марат с Антоном.
        Ещё раз проверив направление, самодеятельный разведчик начал спуск. И тут же замер. По камням площади снова шаркали и стучали стражники. Моторин постарался слиться с камнями трубы, жалея, что он не попытался подняться по внутренней стороне.
        Долгих три минуты копейщики пересекали площадь, едва слышно перекидываясь неразборчивыми отсюда фразами, наконец всё стихло. Паша подождал ещё немного, пока успокоилось сердцебиение, и с грацией Винни-Пуха начал спуск.
        Через полсотни метров пути встретилось подтверждение его правоты. Через дорогу, протянутые от одного дома к другому, чернели на фоне неба два неизолированных медных провода. Их явно отжигали в костре, покрывая примитивной изоляцией из окалины. Моторин в две секунды запрыгнул на стену дома, и, балансируя руками, пошёл по верхнему деревянному коньку двускатной крыши. Следующий дом стоял метрах в десяти от этого, не перепрыгнуть, но, как оказалось, и не надо. Прямо перед Моториным виднелся характерный соломенный навес, из которого торчала квадратная труба кузнечного горна. Пришёл.
        Спрыгнуть, потом через заборчик, он низенький, по грудь. Теперь в кузницу, там как раз темно. Видимо, лампу зажигали на короткое время, и только что погасили. Как же он не заметил, что провода от самой стены тянутся? Следовало сначала исследовать городскую стену до конца, а потом уже лезть внутрь. Но ничего, главное - он на месте. В доме горит еле заметный светильник, судя по жёлтому огню, масляный, так что сначала ридётся подождать, пока погасят. А сейчас можно в кузницу зайти, здесь ни дверей, ни окон.
        Наковальня огромная, почти метр в диаметре, гранитная, судя по звуку. Горн какой-то неправильный. Такое ощущение, что он сначала работал на углях, а потом его переделали под жидкое топливо. И топливо это… он поднёс мокрый палец к носу, затем попробовал на язык… ну да, вода. Водородный горн, не иначе Антон развлекался. Какое счастье, что он просто работает, а не сидит где-нибудь в клетке с рабским клеймом на… только не на лбу, мы же его не выведем потом.
        Свет в доме погас, но тут же с протяжным скрипом открылась дверь. Послышались тяжёлые, шаркающие шаги, и Моторин присел за стенку горна. Глаза сощурились от внезапного света. На контрасте с почти полной темнотой ночи даже простой светильник в руке вошедшего показался слепящим.
        - Вы Моторин? - раздался немного сиплый дружелюбный голос. - Пожалуйста, не бойтесь. Меня зовут Отохэстис, я был мастером у Марата.
        - Был? - Паша, забыв осторожность выскочил из своего укрытия и тут же столкнулся лицом к лицу с низеньким, широкоплечим человеком в одной набедренной повязке. - Что с ним? Где он? Он жив?
        - Не волнуйтесь, пожалуйста, - замахал тот руками и по стенам запрыгали чёрные тени, то удлиняя, то укорачивая силуэты собеседников. - Я вам всё расскажу.
        Разговор с кузнецом затянулся больше, чем на час. Уже начало светлеть небо на востоке, когда, наконец, Отохэстис закончил свое повествование. Он рассказал обо всём, что знал, но начал с истории своей семьи. Под конец Моторин слушал его вполуха, с задумчивым видом. И когда собеседник замолчал, уточнил:
        - То есть, Антон у вашего конкурента, как его там, Марата забрали стражи Голоса Маиса, и где он, вы не знаете, а Таню вообще ни разу не видели. Верно?
        Кузнец закивал.
        - Ну, допустим, Антона я сейчас заберу, - продолжал диверсант. - А где искать остальных? Можете хотя бы предположение высказать?
        Он обратил внимание, что Отохэстис отрицательно мотает головой.
        - Что? - спросил Моторин.
        - Не надо его сейчас забирать. Малкедудум обязательно обо всём доложит, и тогда выкрасть остальных будет уже невозможно.
        - А сейчас это возможно? - повысил голос Паша, но тут же спохватился и продолжил шёпотом. - Мы и так не знаем, где они, и что с ними будет. А Антон вот он, ждёт.
        - А вот что с ними дальше будет, я могу сказать совершенно определённо, - поправил его собеседник. - До пятью пятого дня осталась седмица. Будет праздник, и я подозреваю, что и вашу жену, и её брата Чогэн собирается в этот день принести в жертву Иш-Чель. Обычно жертвоприношение происходит на закате, на городской площади, и это то, что я могу сказать совершенно определённо. А зная время и место, мы вы можете придумать, как их выручить.
        - Получается, там не шашлыки жарят, - пробормотал Моторин. Он только сейчас сопоставил информацию о жертве и огромный камин на площади, и в животе его поселился большой, неуютный ком. - Расскажите мне, как происходит принесение в жертву, а я уже буду думать.
        Рассказ Отохэстиса занял немного времени. Служба и последующая казнь не отличались изысканностью. Сначала Голос Маиса зачитывал жителям что-нибудь из Свода Божественной Мудрости. Выписками из него, говорят, украшена вся внутренняя поверхность храма, правда, те, кто мог видеть эти скрижали, наружу выходят только, чтобы отправиться к Леди-Кровь. После священных чтений все жители причащаются своей божественной покровительнице, матери Маиса, Иш-Чель. Так как второе имя богини - Леди-Кровь, то причастие полагается принимать кровью. Но этого уже давно никто не делает, по рядам прихожан служители разносят томатный сок. Говорят, что только сам Голос Маиса, и десяток ближних адептов придерживаются старинных канонов, но точно этого никто не знает. Единственное, что известно, они на празднике принимают причастие из отдельной чаши.
        После причастия следует основная часть - Принесение жертвы и прочтение знамений на небе.
        - Кровь жертв сливается в печь, дым из трубы густеет, меняет цвет, и на основе этого Голос Маиса трактует знамения. И всё, - Отохэстис развёл руками.
        - Мда… - печально прошептал Моторин. - Пока зацепиться не за что.
        - Может, вы обдумаете это дома? - неуверенно предложил кузнец. - Точнее, не дома, я не это хотел сказать. В общем, там, где вы остановились. А то уже светает, скоро стража пойдёт открывать ворота, а женщины - набирать воду. Будет плохо, если вас заметят.
        Моторин кивнул и поднялся с низенькой поленницы.
        - Да, - согласился он. - Как тут побыстрее к стене добраться? И ещё. Можно мне у вас верёвку оставить?
        Он, не дожидаясь ответа, стащил моток с плеч и сунул его оторопевшему хозяину.
        - Да-да, конечно, - запоздало согласился тот, принял ношу и тут же повесил её на торчащий из балки сучок, после чего прикрыл старым фартуком.
        - А с кувшином вы хорошо придумали, - неожиданно улыбнулся ночной гость, подхватил за ручку и сделал большой глоток. - Вернёмся с мальчишками, тоже у себя такую поилку организуем.
        - Мы вернёмся, - поправил Отохэстис, отметив ударение на первом слове.
        - Пока обещать не могу, - развёл руками Моторин. - Марата бы с Таней сперва отыскать, да придумать, как выручить. Кстати, вы не могли бы сходить к этому вашему конкуренту и рассказать Антону о нашей встрече? Пусть готовится.
        - Можете на меня рассчитывать, - уверенно заявил хозяин. - Идёмте, я вам покажу короткую дорогу.
        Глава 26. Военная хитрость
        Моторин задумчиво сидел на берегу ручья. Время от времени он поднимал с земли камешек и бездумно бросал его в воду. На душе было тяжело. Праздник пятью пятого дня уже послезавтра, а никаких идей, кроме банального и безнадёжного силового продвижения, не было. Если бы они подошли к городу слаженным армейским подразделением хотя бы из семи человек, да с современным ему оружием, тогда и говорить не о чем, по камешку бы раскатали, но своих забрали. А одному… Один, как известно, в поле не воин.
        Моторин, не глядя, поднял с земли очередной голыш и без замаха бросил его в поток. Круглая волна и пузырь воздуха появились лишь на мгновение, затем их унесло течением. Сразу же следом в ручей упал новый камешек.
        Последние два дня он почти полностью провёл в городе. Залез ночью к кузнецу с почти греческим именем, дождался в кузнице утра, и обо всём с ним обстоятельно поговорил. Но сначала, конечно же, потребовал привести Антона. Хотя бы повидаться. Отохэстис сперва юлил, отнекивался, но Моторин пообещал кузнецу обеспечить победу на празднике, и перед этим аргументом тот наконец сдался и побрёл к Малкедудуму. Неизвестно, что он наговорил конкуренту, но уже через четверть часа в кузню вбежал Антон. Моторин, забыв про конспирацию, непроизвольно поднялся из-за горна и сделал шаг по направлению к мальчику.
        - Паша! - радостно закричал младший братишка и прямо с того места, где стоял, мощным прыжком бросился на шею учителю. - Паша… Паша… - повторял он, сжимая Моторина в объятиях.
        Путешественник поставил мальчика перед собой, взял за плечи и пару раз повертел вправо-влево на вытянутых руках. Мальчишке явно пришлось несладко в подсобниках. Ладони все в мозолях, под глазами тёмные круги. Он даже, кажется, похудел. Моторин с трудом сдерживал слёзы. Эх, сейчас бы схватить его в охапку, и бегом из города. И ведь успел бы, не остановили. Но тогда и Тане, и Марату верная смерть.
        Паша с трудом отпустил плечи мальчика и как можно более строгим голосом потребовал:
        - Ну рассказывай, как вы сюда попали.
        Антон мгновенно покраснел настолько густо, что Отохэстис даже отшатнулся, не поняв заданного по-русски вопроса. Но вскоре мальчишка набрался храбрости и рассказал всё, что знал. И о странных людях, продымивших весь их лагерь на ярмарке, и о том, что забрали Таню, искали их, но не нашли. И о том, как они шли по следам и так бездарно попались, присев за куст.
        Сначала он вяло бормотал, подбирая нужные слова и стараясь не выставить себя и брата в глупом свете, но вскоре разговорился. О том, как ему живётся у Малкедудума мальчик уже рассказывал, иногда прерываясь на смех, а иногда так бойко, что глотал окончания слов.
        Из его повествования выходило, что конкурент Отохэстиса, кое-как освоив легирование, возомнил себя настоящим мастером и решил подарить Голосу Маиса новый посох. Полированный, фигурный. Форму для отливки делал Антон, из дерева, и в принципе, сейчас у них уже почти всё готово, осталось только отполировать.
        - Паша, я больше не могу кожей с глиной его тереть, - мальчишка совал Моторину под нос ладони и приговаривал: - Я уже мозоли в кровь стёр, а он всё заставляет. Я предлагал простой полировальный станок собрать, хоть даже на ножной тяге, а этот дурак мне «Времени нет, времени нет».
        Антон с трудом сдерживался от рыданий, он повис на плечах учителя и спрятал лицо у него в волосах. Моторин машинально гладил братишку по голове и приговаривал:
        - Ничего, на празднике заберу и тебя, и Марата, и Таню.
        Эх, придумать бы ещё, как их забрать. Время уходит, а идей нет. Вот и сидит тут, на берегу, не зная, что предпринять.
        Из-за скалы неторопливой походкой вышел Длинный Скунс и просительным тоном проговорил:
        - Паша, хватит просто так сидеть, идём, поедим. Я пару сурков поймал.
        Моторин отмахнулся.
        - А хочешь, я тебе кипрея заварю? - Скунс потряс кожаным кисетом на поясе, его пальцы машинально перескочили на висящий рядом, и он поднял глаза. - А хочешь вачиты? Мне всегда от плохого настроения помогает.
        Моторин даже вскочил.
        - Да! Давай её сюда. У тебя много?
        - Нет! - испуганно ответил проводник. - Там чуть совсем, и на месяц не хватит.
        - Давай всю, - Моторин уже стоял рядом с индейцем и дёргал его за висящий на поясе кисет. - Давай! Она нам поможет родню из плена выручить. Ну? Давай же!
        Длинный Скунс покорно отвязал кисет и отдал его нетерпеливо переминающемуся с ноги на ногу Моторину. Тот схватил, тут же раскрыл и посмотрел содержимое. Со стороны Паша в этот момент напоминал наркомана со стажем.
        - Только всё сразу не ешь, - испуганно предостерёг его индеец. - А то умереть можно.
        - Умереть? - машинально переспросил путешественник. Мысли его при этом были далеко. - Умереть, это хорошо. Умереть, брат, это самое то, что нужно.
        - Брат? - Длинный Скунс в изумлении открыл рот. - Ты принимаешь меня в род Моториных?
        - Что? - казалось, Паша очнулся от сна.
        - Ты назвал меня братом, - напомнил Скунс. - Ты хочешь принять меня в свой род?
        Моторин почесал затылок.
        - Да я, в общем-то, не против. Так что учи русский и физику.
        - Выучу! Обязательно. Уху! - он подпрыгнул, напрочь забыв, что всего в полукилометре находятся ворота в город. - Я буду Длинный Моторин. Больше не будет безродного Скунса!
        - Длинный… Нитэхэка, - перекатывал на языке Паша, подбирая созвучное русское имя. - Нитэхэка… Будешь Никита Моторин.
        - Никита. - индейцу новое имя понравилось. - А где я смогу выучить русский?
        - А вот мальчишек заберём, у них и попросишь. Они двоих охотников за месяц выучили.
        Теперь Паша не сомневался в успехе своего предприятия. Солнце садилось, а значит, скоро пора было идти к Отохэстису. В животе заурчало.
        - Где там твои суслики? - нетерпеливо спросил он новообретённого родича.
        - Сурки, - ревниво поправил тот. - Идём, а то так и полезешь на стену голодный.
        На стену Моторин полез поздно и с рюкзаком за плечами. Сначала долго выбирал, что с собою брать, не хотелось тащить лишний груз. Но, так как до конца план продуман не был, то и дело одно доставал, другое укладывал. В итоге решил, что пригодиться может любая мелочь, и забрал почти всё, кроме пледа и сменного белья. До знакомой кузницы в этот раз добирался не блуждая, и не стал прятаться за горном, а сразу пошёл в дом.
        - Отохэстис, у тебя керамический горшок есть? - вместо приветствия спросил Паша. - Примерно, такой, - он показал руками нужный размер.
        Хозяин дома долго перебирал посуду, затем огорчённо покачал головой.
        - Только вот, ночной, - он нехотя вытащил из-под кровати низенькую ночную вазу с двумя ручками почти классической формы. По комнате сразу распространился неприятный запах.
        - Фу! - тут же наморщил нос Моторин. - Ты его хоть иногда моешь?
        - А зачем? - искренне удивился хозяин. - Мне из него не пить.
        - А придётся… Да, придётся. Это тебе не пить.
        - Но зачем? - Отохэстис всё ещё держал посудину на вытянутой руке.
        - Не догадался? - Паша с трудом сдерживал смех. - Ты его на праздник храму подаришь.
        Сначала кузнец обиделся. Он угрюмо посмотрел на ночного гостя, потом на горшок в своей руке и брезгливо отставил посудину подальше. Ещё и ногой оттолкнул, чтобы меньше воняло. Но видя улыбающуюся физиономию Моторина, догадался, что тот вовсе не хотел его обидеть. Поэтому скрестил руки на груди и впервые без учтивости и почтения потребовал:
        - Объясняй. - И выставил вперёд правую ногу, показывая позой серьёзность намерений.
        - Да всё просто, Отохэстис. Мы из него золотую чашу сделаем, для причастий. Чтобы из неё служители свой сок пили. Ну, или что они там употребляют. Сейчас отмоешь, лишнее отрежем, узоры выточим на боках, и золотом покроем. Будет как новенький. А размер такой, чтобы из одного на всех хватило. Давай, мой, а я пока инструменты подготовлю. Да, и глины кусочек нужен. Для украшения.
        Пока хозяин лишал себя нужной в хозяйстве вещи, тщательно отмывая ночную вазу от продуктов собственной жизнедеятельности, Моторин достал графит, глиняный тазик, налил из ведра воды и растворил в ней немного соли. Потом слепил из глины небольшую ящерицу и кисточкой нанёс на неё графит.
        Когда Отохэстис вошёл в кузницу, там уже бурлила смесь соляной и азотной кислот, жадно поедая щепотку жёлтого песка. Он замер, с удивлением глядя на то, как уменьшаются крупинки никогда прежде не растворимого золота.
        - Ну что замер? - с подначкой встретил его Паша. - У тебя жёлтая кровяная соль есть?
        - Что? - не понял кузнец.
        - А! Что тебя спрашивать. Отсталые вы люди. Иди, мясо свежее принеси, сами сделаем. Поташ у меня где-то был, а железных опилок сам настругаешь. И ещё горшок отрежь вот по этому уровню, чтобы больше на чашу походил. И это… Вырежи на нём что-нибудь. Ящериц каких-нибудь, луну, ну, ты сам лучше меня знаешь.
        - Паша, я же не гончар, - начал отнекиваться Отохэстис. - Я красивую резьбу делать не умею.
        - Давай, как умеешь. На золоте любое пойдёт, - отрезал Моторин.
        Понадобилось не меньше часа, чтобы собрать все компоненты для приготовления электролита. Сода нашлась, её прокалили на металлической плите, а вот с жёлтой кровяной солью пришлось повозиться. Добывали её сами, к тому же не из лучших ингредиентов. Провоняли всю округу, и только к рассвету получили необходимые жёлтые кристаллики. Отохэстис долго ворошил результат очищенной от коры палочкой, и наконец, заявил:
        - Я понял, что ты хочешь. Мы тут тоже не сырую потату едим, кое-что умеем. Я уже покрывал медью железные детали. Даже горшочек с синей медью в углу припрятан. Только как это сделать с глиной, не представляю. Да и медь - не лучший подарок служителям Маиса.
        Но Моторин только сделал хитрое лицо и тщательно втёр графитовый порошок в хорошо отмытую керамическую посудину. Потом намотал на длинный кусок угля тряпочку, присоединил её к плюсу батарейки и макнул в купорос. Вывести минус к графитовому покрытию тоже было несложно. Один мазок, и на коричневой керамической поверхности осталась еле заметная жёлтая полоса.
        - Это медь! - вскричал Отохэстис. - Ты шаман, Моторин. Никто ещё не смог сделать медной глину. Давай дальше! - Он разгорячённо дернул сотрудника за рукав.
        - Сейчас, сейчас, - бормотал Паша. - Надо всё аккуратно вымазать, и не один раз.
        Покрытие в итоге получилось неровным, матовым, и почти не блестело. Отохэстис даже расстроился. Но Моторин не унывал. Он тщательно отполировал как горшок, так и ящерицу, и повторил процедуру. На этот раз керамическая посудина стала очень похожа на медную. Ещё одна полировка, и на боках даже появился блеск.
        Солнце давно взошло, за каменным забором потихоньку нарастал обычный городской шум, а два металлурга увлечённо придавали керамике вид металла. Наконец, Отохэстис посмотрел на результат и заметил:
        - Получилось красиво. Но, Паша, это же не золото. Даже если мы его начистим до блеска, нам никто не поверит. И ещё, как ты с помощью моего ночного горшка собираешься выручить мальчишек?
        - Не спеши, Отохэстис, - задумчиво ответил Моторин. - Всё тебе будет. Давай-ка пока золотой раствор готовить.
        Но всласть поэкспериментировать им не дали. Как назло, к кузнецу пришла соседка с поломанной поварёшкой, пришлось Моторину прятаться, а Отохэстису срочно выпроваживать неудобную заказчицу.
        - Иди, иди, Кимимела, не до тебя сейчас. Я тут подарок для Голоса Маиса готовлю. После праздника приходи.
        - Да? - тут же завелась соседка. - А что готовишь? Можно посмотреть? Ну хотя бы расскажи, что это будет? Отохэстис, не будь жадиной, я одним глазком. Ну пожалуйста, я никому не скажу…
        Она напирала, как голодный бизон, и кузнецу стоило большого труда выставить любопытную бабу за калитку. Первый раз он пожалел, что в кузнице нет ни дверей, ни окон. То бы заперся, и никто не побеспокоил.
        - Через час весь город будет знать, что ты готовишь что-то особенное на праздник, - сказал Моторин, как только кузнец вернулся. Тот лишь кивнул в ответ.
        - Ладно, давай золотом мазать, пока никто больше не пришёл, - Паша довольно потёр руки и ухватил теперь уже медный горшок, больше похожий на обожравшуюся стероидов пиалу.
        Закончили покрытие ближе к вечеру. Тогда Моторин тоненькими медными проволочками прикрепил ко дну позолоченную ящерицу, и довольно повертел в руках готовое изделие.
        - Ну вот, - он повернулся к кузнецу, держа сияющую посудину на вытянутой руке. - Как ты думаешь, на что это похоже?
        - На большую чашу, - неуверенно ответил Отохэстис. - От так же счастливо улыбался и не сводил глаз со сделанного своими руками шедевра.
        По краю золотого ночного горшка бежали одна за другой чуть неровно, но старательно вырезанные ящерки, под ними среди геометрического узора с четырёх сторон были изображены четыре фазы луны. Обломки ручек со старательно закруглёнными концами так и просились в руки.
        - Скажи, а на звание лучшего мастера это не похоже?
        - О, да! - закивал Отохэстис. - На вечное звание. Уверен, в ближайшие годы никто подобное повторить не сможет.
        - Уйдёшь чемпионом, - похлопал его по плечу Моторин.
        - А чемпион, это кто?
        - Это победитель! - в голосе путешественника звучала гордость.
        Он не меньше Отохэстиса был доволен результатом и, если честно, гораздо больше него сомневался в успехе. Но теперь его душа пела. Паша залез в рюкзак, достал несколько небольших, тщательно закупоренных, горшочков и указал на них кивком.
        - А теперь надо подготовить гарантию свободы наших с тобой родичей.
        - А может, поспим? - несмело предложил хозяин. - Считай, с ночи работаем, даже на минуточку не присели.
        Они дружно два раза подряд зевнули. Моторин с сомнением посмотрел на приготовленные горшочки с компонентами, и помотал головой.
        - Нельзя, друг Отто. Нужно ещё сюрприз для твоего рябого подготовить. Ещё час. Тогда ты спать ляжешь, а я на площадь пойду. Так что давай, сними бересту вот с этих веток, - он указал на растопку, лежащую возле горна. - И желательно, целиком.
        Лишь через полтора часа Паша улёгся прямо в кузнице, положив под голову свёрнутый кожаный фартук. Он провёл больше суток на ногах, и следовало покемарить хоть пару часов. Чтобы не проспать, Моторин сделал примитивный водяной будильник. Поставил под небольшим наклоном тарелку, в неё горшочек с водой и вывел тряпочку. Вода по этому фитилю помаленьку перебиралась из горшка в тарелку, и как только налилась до края, на лицо спящему упали первые капли. Моторин зафыркал и неохотно разлепил глаза.
        В эту ночь луна красовалась на небе во всём своём величии. Пятью пятый день не даром так зовётся, это первая ночь полнолуния. Улицы были залиты молочным светом, поэтому Моторину пришлось проделать весь путь, прячась в тени зданий. Сделав первый шаг по площади, Паша замер. Со стороны невидимой в тени сцены раздавались приглушённые звуки. Он поправил рюкзак, лёг плашмя на плиты и пополз по-пластунски.
        Вокруг возвышения стояли четверо копейщиков и старательно пялились в темноту. Во всяком случае, так показалось Моторину от разрушенного фонтана. Но через некоторое время он заметил, что только один переминается с ноги на ногу и время от времени что-то бормочет сам себе, чтобы не заснуть. Двое других привычно повисли на копьях, схватившись за верхнюю часть, а последний и вовсе не выдержал. Пока наш диверсант смотрел, этот горе воин устало присел на возвышение в середине сцены и повесил голову на грудь.
        - Умаялся дедушка, - прокомментировал шёпотом Моторин. - Имеет право поспать, пока молодые службу тащат.
        Он полежал неподвижно ещё с полчаса. Луна сдвинулась, и теперь с того места, где он находился, Паша мог доползти до задника сцены, не выходя из тени. На эту операцию ушло ещё не меньше получаса. К счастью, удалось всё проделать тихо, сон бдительных караульных никто не потревожил.
        Моторин осторожно забрался на сцену и, не останавливаясь, нырнул внутрь камина. Тут же сверху с шорохом осыпались хлопья золы, захотелось чихнуть. Внизу, под ногой, щёлкнул обломок камня. Диверсант замер, стараясь не дышать.
        Через минуту со стороны фонтана послышались приближающиеся шаги. Ещё немного, и до путешественника донеслось невнятное бормотание. Слова он смог разобрать лишь когда копейщик подошёл вплотную.
        - …спит. А ты тут ходи, проверяй, что за камни в трубе крошатся. Да ещё тихо, чтобы старшего не разбудить. А что не только ему спать охота, это его не волнует…
        Голос потихоньку стих, через какое-то время пропали и шаги, видимо, молодой воин вернулся на свой пост.
        И здесь дедовщина, прокомментировал про себя Моторин, упёрся спиной в стенку трубы и аккуратно ухватился за камни противоположной стороны. Подтянулся… Нашёл, куда поставить ноги… Упёрся, подтянулся, поставил, упёрся, под… Замер. Снова зола. Опять щекотно в носу и хочется чихнуть. Хорошо, на этот раз к камину никто не подошёл. Он подождал ещё несколько минут, упираясь спиной и ногами. Подтянулся…
        До края добрался не меньше, чем через четверть часа. Аккуратно вкрутил веточку-рогульку в щель между камнями, напротив ещё одну, и привязал между ними верёвку. Работать было очень неудобно, мешал висящий на груди рюкзак, к тому же крепить всё наощупь, в полной темноте, было непривычно.
        Но через какое-то время гирлянда оказалась на предполагаемом месте, и самодеятельный диверсант начал обратный спуск.
        На полпути остановился, вкрутил между камнями ещё палочку и повесил на неё два маленьких, связанных между собой, горшка. Всё, подготовка к предстоящему празднику проведена. Теперь основное - покинуть точку так, чтобы никто из караульных этого не заметил.
        Моторин выполз из камина и с ужасом обнаружил, что небо на востоке стало гораздо светлее. Он тут же упал плашмя на плиты сцены и, еле слышно шурша босыми ногами, пополз за неё. С площади уходил пригнувшись, стараясь держаться подальше от открытых мест. Потом долго блуждал между домами в поисках пути к жилищу Отохэстиса. Лишь под утро, грязный, усталый, с содранной кожей на животе и локтях, Паша завалился в кузницу. Теперь можно было и отоспаться.
        Глава 27. Пятью пятый день
        Проснулся Моторин поздно, солнце было уже в зените. И то, проснулся не сам, разбудил его Отохэстис. Паша поворочался, на полу в кузнице было не очень удобно, наконец открыл глаза. Кузнец стоял над ним и со счастливой улыбкой рассматривал золочёную ночную вазу.
        - Это выглядит очень богато, Паша, - довольным голосом произнёс он. - Даже не хочется дарить этому гаду, Чогэну. Может, ну его, этот праздник, а? Себе оставим.
        Моторин долгое время не мог окончательно проморгаться, пока не понял, что это ему не кажется. Отохэстис действительно раздумал дарить плод их почти суточного труда жрецам. Мало того, что это портило впечатление о кузнеце, такое решение ломало весь план путешественника. Хозяин кузницы заметил недовольный взгляд гостя, некоторое время в его душе боролись человек и жаба, наконец, разум победил.
        - Мы же сможем сделать ещё такую же?
        Моторин расслабленно откинул голову на свою импровизированную подушку.
        - Не сможем, - зло отрезал он. - У тебя был всего один ночной горшок.
        Сначала кузнец непонимающе молчал, и лишь через несколько секунд до него дошёл юмор. Он аккуратно поставил хрупкий подарок на огромную наковальню и только после этого позволил себе расхохотаться. Отсмеявшись, Отохэстис присел перед лежащим путешественником и положил руку ему на грудь.
        - Я не сомневаюсь, что такие чаши для тебя пустяк. Марат говорил, вы приехали на волокуше, которая ползла по дорогам сама, никто её не тянул, наоборот, она тянула за собой ещё две.
        - Только не называй наш локомотив волокушей, - ответил Моторин и рывком поднялся. - Идём, я умоюсь и приведу себя в порядок. А ты отнеси мой рюкзак на тот берег ручья и передай Никите Моторину, чтобы собирался и был готов нас встретить.
        - Когда? - встревоженно спросил Отохэстис.
        - Он услышит, не волнуйся.
        - А я?
        - А ты ещё и увидишь.
        Паша быстренько вытащил из рюкзака кожаный свёрток, жилет, все разбросанные по кузнице причиндалы наоборот, аккуратно уложил внутрь, завязал лямки клапана и передал заплечный мешок кузнецу.
        - Тяжёлый, - тот взвесил ношу на руке.
        - Не донесёшь что ли?
        - Нет, всё в порядке. Просто удивляюсь, как ты с таким грузом добрался.
        Едва Отохэстис успел вернуться, как на площади зазвучали трубы и барабаны. Звук их, казалось, берёт тебя за воротник и тащит туда, к месту основного события. Взволнованный кузнец забежал в дом и увидел нетерпеливо притоптывающего Моторина. Тот мгновенно вскинул на него глаза в немом вопросе.
        - Всё, - на шумном выдохе ответил запыхавшийся хозяин. - Передал. Ну что, идём на площадь?
        На столе стоял подарок и его блеск притягивал взгляд к себе. Отохэстис пару раз обошёл вокруг стола, потом приподнял вазу, взвесил её на руке и нехотя поставил обратно.
        - Переодеться бы надо, - задумчиво сказал он и тут же скрылся за лёгкой трёхстворчатой ширмой.
        Минуту тишина нарушалась только шуршанием кожи и иногда шумным дыханием Отохэстиса, наконец, перед Моториным возник не кузнец, без указания рода и племени, а настоящий индеец, точь-в-точь, как в детской книжке. С четырьмя перьями, заткнутыми за расшитую тесёмку, повязанную на голову, с длинными косами, лежащими на плечах. Одет хозяин дома был в расписные кожаные штаны, короткий жилет с вышитыми на нём узорами из размоченных и крашеных в разные цвета игл дикобраза. Руки почти до локтя покрывали плетёные браслеты, тоже многоцветные, а на ногах оказались ярко-красные короткие кожаные сапоги. Кузнеца в Отохэстисе выдавали только широкие, покрытые въевшимися пятнами, ладони.
        Он подошёл к столу, бережно взял подарок подмышку, и вопросительно посмотрел на гостя.
        - Заверни, - посоветовал тот. - Нечего раньше времени показывать. Сюрприз хорош вовремя.
        - Сюрприз… - кузнец произнёс новое слово и прислушался. Затем повторил: - Сюрприз. Это по-вашему «подарок»?
        Моторин кивнул. Вазу упаковали в тонкую кожу и Отохэстис уже пошёл к выходу, когда его остановил вопросительный возглас.
        - У тебя ещё пара перьев не завалялась?
        Тот изумлённо обернулся и некоторое время смотрел на одетого в условно чистые штаны и простой кожаный жилет, гостя. Хозяин понял, что выпускать его в таком виде на люди нельзя. Щёки покрыты двухдневной щетиной, одежда годится на каждый день. Но никак не на праздник, волосы короткие и совсем не украшены. Хоть бы щёки разрисовал…
        - Сейчас… - пробормотал Отохэстис. - Сейчас…
        Но в голову ничего не приходило.
        Пока хозяин думал, гость вынул из кожаных ножен огромный блестящий стальной нож. За такое орудие можно было отдать всю кузницу Отохэстиса вместе с домом, а самого взять в рабство. Солнце, бьющее в закрытые лёгкими занавесками окна, отражалось на лезвии, разбрасывая десятки зайчиков по стенам. Рукоятка из неведомого тёмно-коричневого дерева так и просилась в руку. Моторин заметил восхищённый взгляд и подмигнул.
        - Где вода? - непонятно к чему, спросил он.
        Отохэстис машинально указал за ширму. Тот ушёл. Некоторое время раздавался плеск, иногда недовольное шипение, наконец, гость вернулся. На этот раз его щёки были гладкими, как и положено. Теперь его можно было принять за индейца, если бы не…
        - Постой, - встрепенулся хозяин. - От сына остался жилет, может, примеришь?
        - Нет, - тот уверенно помотал головой. - Если надену что-то другое, некуда будет вещи класть.
        - Тогда… Тогда… Давай хотя бы этот покрасим.
        - Не успеем, - ответил Моторин. - Кожаный жилет красить, это сутки надо. Так что придётся в чём есть.
        - Ты не понял! - Отохэстис выбежал из дома и почти сразу же вернулся.
        В его руках были три мисочки с красной, жёлтой, и синей красками, и кисточка. Через полчаса Моторин и Отохэстис горделиво вышли из дома. На этот раз одежда гостя переливалась всеми цветами радуги. Конечно, к вечеру от покраски ничего не останется, но так он будет меньше бросаться в глаза в расписной праздничной толпе. В волосах Моторина одиноко торчало простое серое перо.
        На площади уже стояли широкие прилавки, причём, большинство пустые - те, кто пришёл торговать распродались до сигнала к началу праздника. Сейчас ближе к сцене разложили предметы своей гордости те мастера, кто претендовал на звание лучших в своём деле.
        Отохэстис, гордо неся перед собой завёрнутый в кожу подарок, чеканным шагом шёл по центральному проходу, а Моторин пробирался параллельно с другой стороны прилавков, упорно разгребая толпу зевак локтями. Выходить ему не было никакого резона, слишком хорошо его физиономию знал Каравачи. А уж без этого толстяка праздник точно не обойдётся.
        Вот и сейчас он гордо, рассекая воздух пузом, как ледокол льды, выплыл к сцене. В руке купец держал верёвку. Другой конец верёвки был обмотан вокруг шеи и рук плотно завёрнутого в серый кожаный плащ человека. Было заметно, что привязанный передвигался не по своей воле, и хоть и перебирал ногами сам, но явно из последних сил. Толстяк остановился между двух центральных светильников и громко крикнул:
        - Зову тебя, Голос Маиса!
        С минуту на площади царила тишина, наконец, откуда-то из-за сцены, чуть прихрамывая, вышел странный человек. Он был полностью закрыт. На голове - чёрно-белая маска, прячущая и лицо, и волосы. Круглая, похожая на плод тыквы, она была поделена на неровные чёрную и белую доли и изображала половинку Луны. Маска будто переходила в блестящий чёрный плащ, который спускался до самой земли, скрывая даже пятки своего владельца. Голос Маиса подошёл к краю сцены и рывком раскинул в стороны руки в широких, мешковатых рукавах. На его ладонях к удивлению Моторина оказались длинные, до локтя, не меньше, перчатки. Таким образом он не показывал людям ни единого участка своей кожи.
        Голос Маиса постоял, наслаждаясь вниманием, как звёздочка перед камерой, потом повернулся к купцу и склонился над ним в полупоклоне.
        - Чего желает достопочтенный Каравачи? - раздался неестественный дребезжащий голос. - Ты хочешь сделать подарок храму?
        Не иначе, кусочек бересты перед губами держит, чтобы и голос не узнали, подумал Моторин.
        - Обойдёшься, - гортанно крикнул в ответ купец. - У меня подарок для Иш-Чель.
        Он рывком сдёрнул плащ со своего пленника, и Моторин чуть не бросился, наплевав на конспирацию. Перед сценой, переминаясь с ноги на ногу, и стараясь прикрыться от глазеющей толпы, стояла Таня. Его Таня… Моторина против воли потянуло вперёд, и ему стоило больших усилий, чтобы остаться на месте. На глазах путешественника выступили непроизвольные слёзы. Надо же, всё это время девушка томилась в доме Каравачи. А где это, известно всему городу. Эх, если бы только знать, он бы в два счёта выкрал жену и отправил в безопасное место, за ручей. Но…
        Голос Маиса вырвал его из печальных раздумий. Жрец вскрикнул, взмахнул рукой, и к пленнице тут же подскочили два копейщика, отвязали от верёвки купца, но взамен спутали ноги своей, выкрашенной в чёрный цвет.
        - Ей будет оказана великая честь, - продребезжал человек в маске. - Сегодня она войдёт в огромный и богатый род Леди Крови. Это будет украшением праздника. Повезло тебе, неведомая пленница, повезло. Поверь, многие из стоящих здесь, - жрец обвёл рукой площадь, - были бы счастливы породниться с родом великой богини. Да! Уведите её.
        Моторин, едва не плача, смотрел, как мелко семенит стреноженная девушка, подгоняемая ударами тупого конца копья в спину. Толпа вновь зашумела, загомонила… Вот Голос Маиса подошёл к первому прилавку. Кто бы сомневался, что место поближе к сцене займёт конкурент Отохэстиса. Малкедудум гордо вышел на середину прохода и, не глядя, протянул руку. Тут же в ней оказался блестящий, переливающийся на солнце фигурный посох. Моторин заметил, кто его подал. Это Антон. Путешественник не стал дожидаться окончания процедуры подарка, перебежал на противоположную сторону, и начал, активно работая локтями, пробираться вперёд, к нужному прилавку. Наконец, впереди замелькала вихрастая мальчишеская голова.
        - Антон, - вполголоса позвал Моторин.
        Мальчик услышал. Он некоторое время озирался в поисках зовущего, но потом разглядел и мгновенно ввинтился в толпу. Через секунду он уже стоял перед учителем.
        - Паша, ты за нами? А ты Таню видел? Ты всех заберёшь? - вполголоса сыпал вопросами Антон.
        Моторин приложил палец к губам, дождался тишины, и спросил:
        - Вы со своим дудумом тут до конца?
        - Да, - мальчишка тут же поник. - Я просился отпустить, но он упёрся. Праздник, говорит. Привыкай, говорит. Ещё и дикарём обзывается. А сам даже в минералах толком разобраться не может. Я ему какие только не показывал…
        На этот раз Моторин приложил палец к губам мальчика. Тот моментально замолчал.
        - Я рядом с тобой быть не могу, - начал Паша. - Поэтому как начнётся паника, беги к стене. Пятьсот метров южнее ворот. Понял?
        Антон кивнул, потом вопросительно посмотрел на учителя, но ничего не сказал. Тогда Моторин уточнил сам:
        - Вопросы есть?
        - У матросов нет вопросов, - с готовностью ответил мальчишка и наконец-то улыбнулся.
        - Ах!!! - раздался синхронный многоголосый вздох.
        - Что это? - спросил Антон.
        - Думаю, Голос Маиса наш с Отохэстисом подарок показал.
        - А что там, что, Паша?
        - Ночной горшок, - со смехом ответил Моторин.
        - Да ну тебя, - мальчик сделал вид, что обиделся, а сам, протискиваясь узкими плечами между чужими боками полез в сторону сцены.
        Через минуту он вернулся. Глаза Антона были размером с блюдце. Он долго удивлённо смотрел на учителя, затем выговорил:
        - Как?
        - Потом расскажу, - отмахнулся Паша. - Не забудь, пятьсот метров южнее.
        Антон кивнул, и Моторин пропал в толпе. Сейчас следовало быть как можно ближе к сцене, причём, не со стороны центра. Пока добрался, вновь застучали барабаны, и прямо на него спрыгнул толстый храмовый служитель в блестящем чёрном плаще, но без маски. В руке его было кожаное ведро и стопка вставленных один в один берестяных стаканчиков чуть больше напёрстка.
        - Брысь, охотник, - отмахнулся служка рукой со стаканами, и шагнул в проход.
        - Раз в месяц Иш-Чель краснеет, - загремел дребезжащий голос со сцены, - даря свою кровь людям. И превращается она в сок жизни, дарящий тепло сердцу и пищу уму…
        Перед Моториным появилась рука в чёрном плаще, держащая крошечный берестяной стаканчик. Он машинально взял, и сделал маленький глоток. Такой противной помидорной браги ему не приходилось пробовать никогда в жизни. Вкус был настолько отвратительный, что, только попав в рот, тут же просился обратно. С огромным трудом проглотив содержимое стаканчика, Паша собирался вернуть тару на базу, но служителя рядом уже не было. Он шёл дальше по проходу, активно спаивая прихожан. Путешественник огляделся и заметил, что многие прячут стаканчики в сумки, видимо, в качестве сувениров, а кто-то беспечно бросает под ноги. Он тоже не стал церемониться.
        - Фу, - с силой выдохнул он неприятный вкус.
        По ощущениям в напитке было градусов семь-десять, даже на минуту закружилась голова, но привычный к нормальному алкоголю организм быстро нейтрализовал токсины.
        Наконец, дошла очередь до жрецов. Они под барабанный бой по очереди поднесли факел ко всем светильникам, окружавшим сцену, затем кинули его в камин, теперь набитый дровами. После этого один одетый в балахон здоровяк торжественно поднёс наполненную до краёв ночную вазу Отохэстиса Голосу Маиса. Барабаны били в такт его шагам, придавая сцене торжественность.
        Главный служитель припал к чаше на долгих полминуты, после чего оторвался и передал её дальше по команде. Ритмичный «бум-бум» создавал музыкальное оформление каждому жесту этой, несомненно величественной минуты. Наконец, приняли на грудь все. Последними приложились к общей чаше копейщики, после чего с видимой неохотой последний поставил тару на возвышение в центре, и занял своё место.
        На сцене остался лишь Голос Маиса и четверо охранников с копьями по углам. Главный жрец с достоинством вышел на авансцену, но опытный глаз Моторина всё равно заметил неровность его походки. И дело явно было не в хромоте.
        - Давным-давно, - громким, дребезжащим голосом начал он, - над Землёй, в небесах, шла великая война. На царицу ночного неба Иш-Чель напал злобный Сипакна. Он хотел, чтобы люди жили как звери, не зная семьи, радости, чтобы гонялись по степям и лесам друг за другом и ели подобных себе, мечтал, чтобы на Земле воцарился хаос, как в подземном мире.
        Толпа вокруг потихоньку стихла, только кое-где слышались приглушённые короткие высказывания. Барабаны лупили ритмично, но негромко, заставляя прислушиваться к словам жреца. А тот понемногу начал раскачиваться в такт своей речи, покачивая руками и качая головой в маске.
        - И упала умирающая Иш-Чель на землю без сил. Засмеялся злобный Сипакна, и ушёл в подземный мир праздновать победу. А Красавица Иш-Чель осталась раненая в глухой степи. И не было у неё ни еды, ни питья, а значит, не было сил исцелиться. Но тут шёл мимо славный охотник. Он увидел лежащую богиню и понял, что ей нужна помощь. Вот только не было у него с собой ничего. И тогда разрезал он свою руку и напоил Иш-Чель человеческой кровью.
        Человек в маске стоял на самом краю, опасно покачиваясь. Копейщики висели на копьях, а двое других жрецов вывели на сцену обнажённую пленницу и начали неуверенно приматывать её к возвышению посередине. Моторин мог бы поспорить, что слышит с их стороны неразборчивый разговор и даже, кажется, приглушённый смех. А Голос Маиса продолжал:
        - Тогда приняла его Иш-Чель в свой род, назвала сыном, и нарекла имя - Маис. После чего отправила на Землю, учить людей сельскому хозяйству. Только вот что-то плохо у него получается, - добавил он лишённым торжественности голосом. - Толком в этой пустыне и не растёт ничего. А чему тут удивляться, если в городе собрались одни идиоты. Вот ты!
        Он протянул руку, указывая на оторопевшего Каравачи.
        - Что, трудно было вчера девчонку привести? Сам ведь давно уже не интересуешься, так хоть бы о божьих людях позаботился. Ну скажи, разве ты не идиот?
        - Ты что себе позволяешь? - взревел Каравачи.
        - А что хочу, то и позволяю. Захочу, и тебя в род к богине отправлю. Ну-ка, - Голос Маиса неловко махнул рукой, видимо, подзывая копейщиков, но никто не откликнулся на его призыв.
        Тем временем на помост рядом с Таней укладывали следующую жертву. Моторин с трудом отвлёкся от превратившейся в фарс службы, и безо всякого удивления разглядел лежащего без движения Марата. Только бы не убили, встревоженно подумал он. Паша подошёл уже к самому краю сцены, Голос Маиса вещал где-то над левым плечом. Путешественник присмотрелся и в закатном свете, наконец, разглядел, как поднимается и опускается грудь мальчика. И с облегчением вздохнул.
        - Здесь даже дышать тяжело! - Вскричал тем временем жрец, одним движением скинул с головы маску и швырнул её в толпу.
        Секунду стояла мёртвая тишина, затем из глубины сцены послышался тихий смех. Кто-то, похоже, пытался сдержаться, но веселье было сильнее и смех потихоньку перерастал в хохот. Его подхватили ещё два голоса, затем ещё. Моторин пригляделся, и заметил, как служители, а за ними и копейщики, с хохотом опускаются на колени.
        - Чего ржёте, идиоты? - обернулся к сотрудникам рябой служитель культа. - О, богиня, - он заломил руки перед собой и анатомически невозможным жестом поднял их вверх. - Кого ты мне послала. Одни идиоты!
        И также разразился смехом.
        В городе незаметно стемнело, солнце скрылось за горизонт, и освещённая сцена, с разгоревшимся камином на заднике, была единственным светлым пятном на площади. Изумлённая толпа безмолвствовала, кажется, люди боялись даже пошевелиться, чтобы не вызвать гнев богини. Не хотел сдаваться один Каравачи. Он подошёл к самой сцене и бесцеремонно дёргал жреца за полу плаща.
        - Идиот, - грохотал он. - Побойся той, которой служишь.
        - Это вы все тут служите, - без дребезжания, нормальным голосом ответил ему жрец. - И служите мне.
        Он неистово расхохотался, согнувшись почти вдвое, затем упёр палец почти в огромный нос Каравачи.
        - Ты думаешь, что главная здесь Иш-Чель? Или, может, Маис? Наивный толстяк! Вы все, - его палец медленно описал полукруг на вытянутой руке. - Все до одного служите только мне.
        В этот момент в трубе камина засвистело, из жерла полыхнуло светом, и в небо с визгом взвилась ракета. На высоте сотни метров она с грохотом взорвалась, но только лишь чтобы уступить место следующей.
        По толпе прокатился испуганный рёв. После второго залпа народ, истошно крича, повалил с площади. Моторин, не обращая ни на что внимания, полез на сцену. Следовало торопиться. Если пошли ракеты, то горшочки с порохом долго не продержатся. Он, конечно, постарался, чтобы фитили ракет свисали ниже установленных бомбочек, но рассчитать время в той ситуации было невозможно.
        - О, великая Иш-Чель, - орал куда-то себе подмышку Голос Маиса. Жрец стоял на коленях, уткнувшись плечом в сцену и спрятав голову почти за пазуху.
        Моторин пробежал мимо и остановился у жертвенника. Марат был без сознания, но Таня смотрела на него счастливыми глазами.
        - Паша, Пашенька, - шептала она по-русски. - Я знала, любимый. Я ждала…
        Моторин в два движения разрезал верёвки на жене, потом освободил Марата и взвалил мальчика на плечо.
        - Идти можешь? - он повернулся к Тане.
        Та радостно закивала в ответ и попыталась обнять мужа вместе с лежащим на нём братом.
        - Потом, всё потом, - отстранил её Моторин. - Побежали, пока богиня совсем не рассердилась.
        - А Антон?
        - За него не волнуйся.
        Паша одним движением сдёрнул с проштрафившегося Голоса Маиса чёрный плащ и протянул жене.
        - На, оденься.
        Площадь была почти пуста, только кое-где на плитах стонали придавленные паникующей толпой люди, да возле фонтана оторопело взирал на сцену Каравачи. Моторин остановился возле него и согнулся, восстанавливая дыхание. Бежать с почти взрослым парнем на плече оказалось непросто.
        - Что, толстяк, - произнёс он, разгибаясь, и глядя прямо в глаза торговцу. - Я же говорил, оставь меня в покое.
        - Ты… - Каравачи не мог подобрать слов. - Ты…
        - Я, толстый, я. А ещё раз полезешь, я тебя, дурака, в блин раскатаю.
        Он дёрнул жену за плащ и побежал дальше.
        - Паша-а! - послышалось сзади. - Подожди-и! Ты обеща-ал!
        Моторин немного сбросил скорость, тем более, что босой Тане бежать было гораздо труднее, и почти возле самого края площади их нагнал запыхавшийся Отохэстис. В руках он сжимал тускло блестящую в вечернем полумраке золочёную ночную вазу. Моторин только покачал головой. И в этот момент со стороны сцены раздался грохот. Взрыв был такой силы, что беглецов снесло с ног как ураганом. Паша ужом извернулся, чтобы Марат в его руках не ударился о плиты головой, и поэтому увидел, как Отохэстис, с огромными от ужаса глазами, роняет своё сокровище прямо на торчащий под ногами угол.
        Как всегда, после взрыва наступила оглушительная тишина. В ушах звенело, поэтому чаша ударилась о покрытие площади совершенно беззвучно. Как в замедленном кино, блестящий ночной горшок нехотя раскололся на целый рой мелких осколков, а следом на это место, разинув рот в неслышимом крике, рухнул Отохэстис.
        Глава 28. Противник прогресса
        В обратный путь пустились не сразу. Сначала пришлось задержаться на целый день, чтобы перекроить чёрный плащ Голоса Маиса на юбку и блузу для Тани, которой вообще нечего было надеть, потом Отохэстис тайком сходил домой, забрал особо ценные инструменты и одежду сына для Марата. По возвращении он с горечью рассказывал о настроениях в городе:
        - Люди уходят. Никто не хочет жить в домах, от которых отвернулась Иш-Чель. А всё Чогэн виноват. Зачем он затеял это выступление?
        На следующий день выступили и они. На протяжении двух дней группа догоняла людей, идущих из Кизекочука, печальных и неуверенных. Казалось, они бредут, сами не зная, куда. Некоторые спрашивали, в какое место направляется Моторин со спутниками, и тогда им отвечали, что на ярмарочный холм. Кое-кто из беженцев, казалось, не хотел замечать ничего вокруг.
        Самым неприятным было то, что люди, исходящие из города, не оставили в окрестных лесах дичи. Длинный Скунс, откликавшийся теперь исключительно на имя Никита, взял на себя обязанности охотника ещё на пути сюда, и никаких сложностей при этом не испытывал. Но обратный путь проходил через опустевшие леса. Это вовсе не способствовало энтузиазму в отряде. Так, сам главный добытчик уже на третий день пути подошёл к Моторину и осторожно спросил:
        - Паша, у тебя вачиты не осталось? Я тебе много давал.
        Моторин сначала даже удивился, но потом спросил:
        - А зачем тебе олений орех?
        - Еды мало, постоянно голодные. А вачита неплохо голод отбивает, если всё время и понемногу.
        Паша развёл руками.
        - Нет, не осталось. Благодаря ей мы пленников вызволили.
        Прошло не меньше десяти минут, прежде, чем Отохэстис, который шёл рядом и отлично слышал диалог, ударил себя по лбу, и воскликнул:
        - Так это Чогэн из-за вачиты так себя вёл! Паша, а как ты его ей накормил?
        - Ящерицу на дне чаши видел? - Моторин улыбнулся. - Вот туда спрятал. А когда они томатной бурды налили, пыль в ней и растворилась.
        Наконец, путь пересекла достаточно широкая речка, и путники решили остановиться, рыбы наловить, уху сварить. Разбить лагерь на берегу не получилось, волны били практически в стенку обрыва, так что основная группа занялась обустройством ночлега, а на добычу пошёл Паша. В его рюкзаке нашлись и леска, и крючок. А что ещё нужно для рыбалки? Срезать удилище - дело пары минут. За отсутствием поплавка и прочего, пришлось заняться глубинным блеснением. Моторин нарыл в недрах рюкзака относительно блестящую шайбочку, хорошо отполировал её о собственный ремень, привязал леску, крючок, великоватый, но пойдёт, и настроил удилище.
        Видимо, местная рыба никогда не встречалась с подобным принципом лова. С первой же минуты на самодельную снасть организованно, один за одним, садились окуни, всё более и более крупного размера. Паша даже с улыбкой представил, как они там, под водой, строятся по росту и в порядке живой очереди гонятся за непонятной блестяшкой.
        Дальше стало ещё интереснее. В дружный окунёвый коллектив по одной начали проникать щуки. Прошло не больше часа, а на кукане, свитом из гибкой ветки, не осталось места. Хорошо, что запасливый рыболов предусмотрел подобную ситуацию, и у берега, под крупным голышом, отмокали ещё три веточки.
        Вторая оказалась заполнена вперемежку щуками и судаками, с крайне редкими вкраплениями крупных окуней. Видимо, настала очередь взрослых кататься на блесне. А ещё через полчаса пришлось в срочном порядке сворачиваться. Когда Моторин аккуратно подтаскивал следующего окуня, здоровенного, на пару кило, в воде мелькнула огромная серебристая тень, на поверхности на мгновение появилась тупая, будто обрубленная голова и короткий, стриженый ёжиком, спинной плавник, удочку дёрнуло так, что он еле удержал снасть в руке. И всё. Сопротивление прекратилось, леска безжизненно поплыла по поверхности, не увлекаемая более вглубь ни рыбой, ни даже пустой блесной. Неведомое чудовище в долю секунды утащило под воду и предполагаемый рыбацкий трофей, а заодно перекусило толстую миллиметровую лесу вместе с самодельной блесной.
        Моторин повздыхал, больше над неудавшейся рыбалкой, чем над потерянным окунем, и, держа на вытянутых руках три полных кукана, осторожно полез по пологой, уводящей далеко от первоначального места, тропинке, на обрыв. По пути рыболов предвкушал восторги компании, заранее облизывался, предполагая, как пожарит окушков и судаков в глине, а из щук и судачиных голов сварит обалденную, сбивающую с ног одним ароматом, тройную уху. Ноги в предвкушении передвигались всё быстрее, так что не прошло и трёх минут, как путешественник поднялся на край обрыва. И с удивлением обнаружил абсолютно пустую стоянку.
        Ни постелей из елового лапника, ни очага с приветливо горящим в нём костром, ни разложенного дастархана. Да что там, даже его рюкзак пропал. О том, что ещё несколько часов назад на этом самом месте остановилась немаленькая группа ходоков, говорили лишь черепки растоптанного чьей-то неуклюжей ногой горшка. Паша присел и с удивлением взял в руку осколок. Ну да. Та самая керамика, производство Тани Моториной, с длинными волнистыми цветными полосами и обожжённая до каменного состояния. Белая глина, которую они обнаружили ещё в прошлом году, при строительстве землянки, разогретая до тысячи градусов, спекалась на поверхности, образовывая тонкий стекловидный слой. Отличная посуда в итоге получалась, хоть водород в ней храни. Моторин машинально повертел в пальцах лёгкий, но прочный осколок, сунул его в задний карман штанов, и с глубоким вздохом поднялся.
        Дело ясное, что дело тёмное. Второй раз за один месяц он сталкивается с похищением. И если две недели назад виноваты были Каравачи и торговцы из города Кизекочук, то сейчас совершенно неясно, кто мог совершить подобное всего лишь в одном дневном переходе от ярмарочного холма. Паша раздражённо отбросил три кукана, которые зачем-то всё ещё держал в левой руке, выругался, и, склонившись над землёй, пошёл по кругу.
        Следы обнаружились уже через пару метров. Кто бы сомневался, что они были направлены в сторону ближайшего леса. Моторин провёл инвентаризацию. Плохо. На этот раз при нём один только нож. Бесспорно, хороший, большой, толстый, широкий, да и сталь отличная, из клапана от судового дизеля, но увы, это не самострел и даже не копьё. Так что остаётся только рекогносцировка, а там война план покажет. Паша подкинул оружие в ладони, привычно поймал за рукоять, и сунул в висящие на поясе ножны. Вперёд, в лес.
        Среди деревьев след похитителей читался ещё лучше, чем на открытой местности. Жертвы явно шли не по своей воле, о чём говорили множественные сломанные ветки, вывороченные из земли кусочки дёрна, а в двух местах даже удалось найти лоскуты чёрной блестящей ткани. Таня не любила этот цвет, но из чёрного плаща Голоса Маиса ничего другого сшить не получилось. Так по следам Моторин прошёл ещё почти километр, пока впереди не замаячил характерный для костра жёлтый свет. Дальше следовало передвигаться с особой осторожностью, и Паша привычно забрался, как он говорил, на второй этаж. Перебираясь с ветки на ветку, на высоте трёх, а иногда и пяти метров над землёй, он дошёл до поляны.
        Достаточно крупная для здешних мест вырубка, метров двести в поперечнике. На ней четыре переносных шатра типи, костёр, размерами вполне могущий поспорить с пионерским, а чуть в стороне, но отлично освещённые жёлтым неровным светом, шесть вертикально вкопанных в землю прочных столбов. Шесть… Пять из них оказались заняты. К ним, с руками, связанными за спинами, были прикреплены все пятеро его спутников. А шестой, стало быть, для него самого, потому пока пустой. И тишина. Ни одной души в лагере.
        Зря такой огонь разводить не будут, это Моторин точно знал, небось, не первый день с индейцами знаком, привычки усвоил. Если нужно приготовить еду, даже для большого количества людей, они зажгут по минимуму. В крайнем случае, у каждого шатра свой, но маленький. Значит, только для привлечения. А кого привлекать? Диких зверей? Так они от такого пожарища, наоборот, тут же лапы навострят, значит, остаётся только его, чужака. Видимо, и следы в лесу не убирали по этой же причине.
        Тогда почему его сразу, со всеми вместе не взяли? Моторину эта мысль не давала покоя ещё по пути сюда, но найти рациональное решение он так и не смог. Понял только сейчас, сосчитав типи на поляне. Всего четыре. Даже если в них живёт по три воина в каждом, что уже не особо комфортно, то получается двенадцать. На пятерых, которые по доброй воле, понятно, не пойдут. А если в некоторых живут по двое, а то и один кто-то квартирует, например, командир этой штурмовой группы, тогда воинов остаётся ещё меньше. Да в наряде следует оставить, как минимум, двоих. Здесь и складывается мозаика. Пока свободные захватчики спускались бы с обрыва, он давно бы нырнул в реку, или подготовил какой-нибудь сюрприз. Вот и не стали нападавшие рисковать. А зачем? Вот он, Моторин. Сам пришёл, и драться с ним не надо.
        Паша почесал в затылке. Ещё бы придумать, как своих выручить. Что-то часто последнее время их похищают. Надо отсюда перебираться туда, где люди. Свои люди, ну, или в крайнем случае, доброжелательно настроенные. Которые защитят, или хотя бы информируют заранее. Можно организовать приличную оборону, с большими, стационарными самострелами, гранатами, или даже минами. Но всё это потом, сейчас другая цель - дожить до тех светлых времён, а значит, спасти жену, братьев, и тех двоих, что ему доверились, помогли и решили идти одним путём.
        За всё это время в лагере так никто и не появился. Моторин тщательно всматривался в сумрак леса, стараясь рассмотреть под деревьями караульных, но тщетно. Как вымерло. Лишь время от времени ворочались пленники у столбов, стараясь принять такую позу, чтобы не сильно затекали связанные неподвижные руки, и не болели от долгого стояния ноги. Наконец, Паша решился. По веткам он пробрался на противоположную сторону поляны, как раз за столбами, заранее вынул из ножен нож, чтобы не тратить время, и аккуратно приготовился к прыжку. Если делать всё быстро, можно успеть разрезать верёвки у всех пленников, и тогда не обязательно даже освобождать им руки. Если не дураки, а как минимум, в троих он был в этом отношении уверен, то разбегутся, а там и сами справятся. Так, сейчас ещё два маленьких приставных шага до развилки, дальше уже ветви тонкие, могут не выдержать и нашумят, потом длинный прыжок, и он почти на месте, метров десять пробежать.
        Моторин глубоко вдохнул, выдохнул, вентилируя лёгкие, затем ещё один большой вдох, и на рывке выдох. Пошёл!
        Прыжок получился даже длиннее, чем задумывал, видимо, ветка чуть подпружинила. Уже в полёте Паша раем глаза заметил метнувшуюся из-под куста неясную тень, и в следующее мгновение у него в голове будто разорвалась бомба.
        В себя он приходил с трудом. Жутко болела голова, что-то давило шею. Хотелось пить, и прилечь. Ноги затекли, но не было возможности даже присесть. Как только он собирался опуститься на пятую точку, чуть сдвигался вниз, давление в горле перерастало в боль, дышать становилось невозможно. Моторин попытался откашляться, но только усугубил дело. Кадык при каждом движении за что-то задевал, вдавливая гортань куда-то в позвоночник. Только через несколько минут путешественник осознал, что стоит у столба, привязанный верёвкой, охватывающей горло. Руки оказались связаны за спиной. Верёвка на них на ощупь оказалась толстой и шершавой. Красные следы потом на запястьях останутся, невольно подумал он.
        Паша осторожно, стараясь меньше задевать кадыком за верёвку, повернул голову направо и скосил глаза. Рядом с ним, у соседнего столба, стояла Таня. Её почему-то привязали за пояс. Руки девушки, в отличие от его, охватывали столб, смотанные сзади, за ним. Так стоять было не в пример легче, но девушку, кажется, это не утешало. Она склонила голову на плечо, глаза закрыты, пересохшие губы потрескались и распухли. Веки красные, волосы всклокочены, правый рукав блузы, которую Таня упрямо именовала на мужской лад рубашкой, оторван и болтается за спиной, висит на запястье. Да уж, досталось девушке.
        С левой стороны от Моторина никого не было. Всё верно, для него штурмовики приготовили крайний слева столб. Интересно, это почётное место, или просто ставили пленников рядом, а ему что осталось, туда и привязали? Впрочем, какая разница? Сейчас главное…
        А что главное? Моторин прокрутил в голове сложившееся положение. Все спутники здесь же, стоят в рядок, и надежды на них никакой. Тяжести ножа на поясе не чувствуется, да и в руке он его держал, когда с ветки прыгал, так что и с оружием чуть хуже, чем никак. Даже неизвестно, кто их захватил. Хотя, этот вопрос решится в ближайшее время. Вряд ли нападавшие хотели казнить группу таким изощрённым способом, так что дадут малость помариноваться, а затем никуда не денутся, выложат требования, как миленькие. Так что остаётся только одно главное - дождаться выступления солиста от захватчиков. А там уже будем решать по обстоятельствам.
        Прошло какое-то время, по внутренним часам неподвижно стоящего у столба пленника, примерно половина вечности. Солнце за это время приблизилось к кронам деревьев, и поляну перечеркнули длинные тени. Птицы, видимо, готовились ко сну, потому что вокруг понемногу становилось тише, даже ветер, весь день с довольным шуршанием перебиравший листья, затих. Видимо, все пересчитал и успокоился. Наконец, клапан ближайшего к столбам шатра откинулся, и из него, кряхтя и отфыркиваясь, вылез… Бизон Седой Хвост.
        Моторин даже проморгался. Уж не чудится ли ему? Но нет, никакого наваждения. Бывший вождь разогнулся, размашисто повертел вокруг себя руками, разгоняя по телу кровь, и, уже уверенной походкой направился прямиком к самому левому столбу. На этот раз старый маскоги был одет в меховые штаны, кажется, из бобра, верхнюю часть туловища закрывало пончо. В точности, как в Мексике двадцать первого века. Чёрный, в широкую серую полоску, квадратный плащ без рукавов, с дыркой для головы. Паша раньше такой одежды здесь не встречал. Не удивительно, подумалось ему, что он видел из обеих Америк?
        Вождь остановился в двух шагах от столба, исподлобья посмотрел на Моторина, и сказал по-русски с чудовищным акцентом:
        - Паривьвет.
        Моторин не ответил. Седой Хвост ещё некоторое время разглядывал пленника, затем вынул из-под пончо знакомый ножик, выкованный явно из клапана от судового дизеля, и довольно повертел его перед собой. Он явно рассчитывал разозлить беспомощного человека.
        - Единственное хорошее, что от тебя останется, - философски заметил бывший вождь на крикском и сам улыбнулся своей шутке. - В остальном ты всё только испортил.
        Он сделал пару возбуждённых шагов направо, затем так же вернулся на своё место.
        - Ты разрушитель, - выпалил он. Глаза маскоги горели, с губ вылетали мелкие капли слюны, слова он будто выплёвывал. - Пришёл и всё изгадил.
        Паша хотел уже спросить, что вождь имеет в виду, но решил, что в его положении молчание - лучшая тактика. Он аккуратно, стараясь не повредить кадык, сглотнул, и закрыл глаза.
        - Что, сволочь, стыдно? - тут же отреагировал Бизон. - Ты позволил себе ворваться в налаженную жизнь племени и что? До этого у нас всё было хорошо и шло правильно. Люди уважали вождя и опытных охотников. Каждый знал своё место и кем он станет через год, пять, десять лет. У нас был привычный враг, иро… - маскоги запнулся, но тут же себя поправил. - Люди длинного дома. Мы знали, чего от них ждать, и как с ними бороться.
        Вождь уже почти кричал, дыхание его сбивалось, лицо стало багровым. Слюни изо рта летели фонтаном, но Бизон Седой Хвост этого не замечал. Он вытянул в сторону столба широкую, как лопата, ладонь, и, кажется, спешил оправдать свой поступок.
        - Ты появился незаметно, как прыщик на заднице. Не было, не было, и вдруг смотришь, а уже ни сесть, ни встать. Обманом заставил меня отдать тебе лучших людей племени. И чем всё кончилось? Чем?
        Отвечать Моторин не собирался. Он прикрыл глаза, расслабился. Только правая рука, презирая боль в стянутом верёвкой запястье, старательно, но незаметно, пыталась проникнуть в задний карман.
        - Люди запутались! - кричал между тем Бизон. - Они не понимают, кто пользуется большим уважением, старые охотники, или сопливые юнцы, только что оторвавшиеся от маминой сиськи. Они в смятении. А враги? Ты, сволочь, не представляешь, что сделал. Ты знаешь, что вместо привычных и почти родных ироку… - вождь рефлекторно закрыл ладонью рот и непроизвольно оглянулся. - В общем, теперь у племени другие враги, гораздо более могущественные. И всё из-за тебя. Если нас всех перебьют, знай, виноват в этом будешь ты. И в том, что вождь, посвятивший всю жизнь племени, им больше не подходит, тоже ты виноват. Они теперь сами не знают, кого хотят видеть во главе. А всё из-за тебя. Это ты лишил народ маскоги головы. Куда придёт племя без нормального управления? Оно, как слепой, будет брести, куда ноги ведут, пока не свалится в пропасть, или не разобьёт голову о ствол дерева. Ты враг, Моторин! - с пафосом заключил он. - И я спасу мой народ от смертельной болезни, что появилась в племени. Я выдавлю этот прыщ!
        Сквозь прищуренные глаза Моторин видел, как Бизон поудобнее перехватил нож и сделал шаг вперёд. Стало страшно. Он накрепко привязан к столбу, а огромный, как бизон, Бизон тянет к нему руку с ножом. А что может сделать Моторин? Максимум - чуть, на пару сантиметров, отклониться. Но если Седой Хвост попадёт не в сердце, а в лёгкое, будет только хуже. Стоять, и не иметь возможности сопротивляться, когда тебя режут. Сердце в груди замерло, дыхание пропало. Казалось, кто-то выключил лёгкие, и он теперь не может вдохнуть. По лбу поползли холодные и противные капли пота, руки и ноги окаменели.
        - Стой! - раздался незнакомый голос.
        Моторин рывком вдохнул, сердце застучало с бешеной скоростью, он открыл глаза. За плечом Седого Хвоста стояли двое. Один упирал ему между лопаток копьё, второй держал за руку. Оба с бритыми наголо головами, по пояс голые, только череп держащего Бизона за руку украшен кокошником с парой десятков раскрашенных перьев. Паша разглядел у обоих на груди характерные для ироку узоры.
        - Никто не обещал, что ты его убьёшь, маскоги, - продолжал тем временем индеец в перьях. - Мы сказали, что поможем поймать Моторина, и мы сдержали своё слово. Но убивать его тебе не обещали. И сам Моторин, и его люди, нужны нам живыми. С целыми, готовыми к работе руками. Так что ты, Седой Хвост, сейчас пойдёшь в свой шатёр, а завтра утром вернёшься в своё племя. Я сказал.
        Лысый властным жестом отодвинул неподъёмную тушу маскоги в сторону. Бизон ещё несколько секунд потоптался на месте, видимо, в поисках ответных аргументов, но потом махнул рукой и ушёл.
        Ирокез занял его место. Рядом встал копейщик. Чужой вождь некоторое время рассматривал Моторина, затем приложил руку к собственной груди.
        - Меня зовут Проворная Ласка. И если ты скажешь, что это женское имя, я выдавлю тебе левый глаз собственной рукой. Работать ты сможешь и с одним. А работать тебе придётся.
        Он провёл тыльной стороной ладони по лбу, видимо, выступление Бизона не оставило равнодушным и его. Затем жестом отправил копейщика, а сам скрестил руки на груди.
        - Я сделал тебе самый дорогой подарок на этом свете, Моторин, - с пафосом заявил он. - Я подарил тебе жизнь. Глупый Бизон не понял, какую выгоду могут принести твои умения, поэтому хотел тебя убить. Я ему не позволил, поэтому твоя жизнь теперь принадлежит мне.
        Моторин прикрыл один глаз, капля пота затекла под веко, и теперь сильно щипала. Вторым, левым, он внимательно оглядел наглеца. Ирокез был абсолютно уверен в своей правоте. Паша сплюнул, потому что от невозможности сглотнуть во рту скопилась слюна. Проворная Ласка с ехидной ухмылкой посмотрел на пленника.
        - Сейчас можешь плеваться, - с показным добродушием заметил он. - Но со временем тебе будет сложно это делать. Видишь ли, твоё горло перетянуто ремешком из кожи. Из мокрой кожи. Но не волнуйся, со временем она высохнет. И что тогда будет?
        Лысый улыбнулся и довольно прищурил глаза.
        - Я тебе скажу, - с видом деревенского учителя проговорил он. - Кожа ссохнется, ремешок станет короче. И ты не сможешь дышать.
        Моторину мгновенно стало трудно дышать, по лбу вновь побежал пот. Проклятые ирокезы, подумал он. Китайцам с их пытками у местных индейцев ещё поучиться.
        - Но не думай, что мы просто решили помучить тебя перед смертью, нет, - Ласка даже провёл перед собой ладонью в отрицающем жесте. - Мы не такие любители пыток. Наоборот, мы уважаемые в своём племени воины, и у нас есть цель. И если ты решишь нам помочь, то я готов разрезать этот ремень прямо сейчас.
        - Ка… какая цель? - Прохрипел Моторин. Горло не слушалось.
        - Самая благородная для каждого воина. Сила. Мы все видели, что ты делаешь для других, и хотим, чтобы ты делал это только для нас. Ты будешь жить среди нашего племени, работать. А главное, уговоришь свою жену и братьев помогать тебе. И со временем, возможно, если ты хорошо себя покажешь, тебе выделят вигвам и даже снимут с шеи ошейник.
        - Тебе нужны рабы, - безразличным тоном заметил пленник.
        - Нет! - вскрикнул в ответ ирокез. - Я не хочу тебя пытать, как делают с другими рабами. Ты нужен мне живой и здоровый, готовый к работе. И это не рабство. Почти.
        - Почти… - глухим голосом повторил Моторин.
        - Да! Может, сначала так и будет, но, если вы покажете себя с хорошей стороны, всё может измениться. Так что думай, глава рода, думай. До утра у тебя время есть, здесь ночи сырые. Но учти, когда встанет солнце, дышать ты уже не сможешь.
        Он одним рывком развернулся на пятке и важной походкой двинулся в сторону крайнего слева типи. Моторин ещё раз сглотнул. Ему кажется, что кожаная лента сдавливает кадык чуть сильнее, чем в начале разговора, или так оно и есть? Он ещё пару раз сделал глотательные движения, проверяя подвижность гортани, затем подёргал связанными руками. Да, рассчитывать, что за время беседы верёвка ослабла, глупо. К тому же затекли ноги, и если стоять так до утра, то после восхода солнца его придётся нести. В глаз затекла невесть откуда взявшаяся капля пота, и Паша снова зажмурился.
        Глава 29. Ощущение счастья…
        Вокруг стояла почти абсолютная тишина. Обитатели леса закончили свои дневные дела и теперь неспешно готовились к ночи. Птицы старательно соблюдали правила общежития и снизили громкость музыки. Даже ветер прекратил шуметь верхушками сосен, не решаясь нарушить воцарившуюся в лесу тишину. Солнце почти спряталось за вершины деревьев, и закатные лучи разделили поляну на две части - тёмную, которая с каждой минутой становилась всё больше, и светлую, которая понемногу сдавала свои позиции ночи. Огромный костёр потушили, и буквально через несколько минут до Моторина донёсся умопомрачительный запах готовящегося ужина. Живот предательски заворчал, напоминая, что и ухи ему не досталось, а теперь, того и гляди, придётся помирать голодным. Паша непроизвольно сглотнул, и от неожиданно пронзившей кадык боли, завертел головой. Ему кажется, или кожаный шнурок сдал давить сильнее?
        Ноги отказывались держать ослабевшее тело, но деваться было некуда - любая попытка переставить ступни отзывалась давлением на горло. Моторин медленно повернул голову направо и посмотрел на стоящую рядом Таню. Девушка выглядела ужасно. Волосы взъерошенные, видимо, тащили её через лес, не особо заботясь о причёске, лицо бледное, в серых полосах от высохшего пота, через весь лоб, вспучиваясь, тянется красная воспалённая царапина. Она опустила щёку на плечо и лишь время от времени мелко вздрагивала. Будто почувствовав взгляд прикованного рядом мужа, Таня тяжело приподняла голову и посмотрела на него блестящими от слёз глазами. Обозначила ресницами кивок, то ли в поддержку, то ли желая что-то сообщить, и снова уронила голову на плечо. Паша тяжело вздохнул, невзирая на мгновенно впившийся в кадык шнурок, и отвернулся.
        В голову полезли пораженческие мысли о том, что люди, стоящие рядом, доверились ему, признали своим лидером, старшим братом, главой рода. А он из-за своей неуёмной гордости доведёт их до смерти. Причём, до позорной смерти - возле столба, а не в бою от вражеской стрелы.
        Будто в ответ на невысказанное самоедство, из шатра вышел Проворная Ласка. Он с интересом прогулялся вдоль строя прикованных пленников, на пару секунд задержал своё внимание на растрёпанной шевелюре Тани, затем шагнул к Моторину. Некоторое время они стояли, глядя друг на друга. Видимо, Ласка что-то для себя решил, потому что кивнул, и вернулся к Тане.
        - Ты, наверное, устала и хочешь пить, - вкрадчивым голосом проговорил он. - Я ценю и уважаю твою верность, но женщины не должны страдать из-за глупости и упрямства своих мужей. Наоборот, хорошая жена всегда подскажет правильное решение. За это женщины пользуются любовью и уважением. И я уважаю тебя, поэтому предлагаю провести ночь не здесь, стоя у столба, в сырости и холоде, с болью в уставших ногах и ворчанием в голодном животе. Я заберу тебя в свой типи, напою отваром и накормлю ужином. А ты ещё раз подумаешь, стоит ли твоему мужу умирать ни за что, стоя у столба.
        Чего-то подобного Моторин и ожидал. У ирокезов никогда не пользовались уважением убийцы женщин и детей, а Ласка явно поставил себе целью не казнить Моторина и компанию, а добиться согласия на рабство. Ясно же, что если их захватить силой, то работники из таких пленников не получатся. Тем более, в новой для племени отрасли.
        Он исподлобья смотрел, как Проворная Ласка отвязал Таню от столба, элегантно подал женщине руку, помогая утвердиться на уставших ногах без поддерживающей верёвки… Ему показалось, или он действительно заметил блеснувший взгляд жены? Если так, то необходимо принять меры.
        - Ласка! - он попытался крикнуть, но из пересохшего, стянутого шнурком горла послышался только противный скрип.
        Однако, вождь ирокезов его понял, тут же оставил руку женщины и шагнул к столбу. Моторин даже не стал пытаться сказать что-то ещё, вместо этого показал глазами на висящую на поясе лысого берестяную фляжку. Ласка несколько секунд колебался, но затем с громким чпоком выдернул пробку и поднёс сделанное из тонкой берёзовой ветки горлышко к губам Паши. Первые капли тот даже не заметил, они впитались в пересохшую слизистую, кажется, ещё в полёте. Но потом… Это было непередаваемое ощущение, когда живительная влага попадает в рот. Несколько секунд пленник просто самозабвенно глотал, несмотря на режущую боль в кадыке. Затем, сделав над собой усилие, оторвался от фляжки, и сказал:
        - Будь осторожен, Ласка. Она обязательно попытается тебя убить.
        Лысый молча кивнул, снова взял Таню за руку и вернулся в шатёр.
        Лучше так, подумал Моторин. А то решит она его ночью зарезать, и не сможет. Воин всё-таки, да ещё и вождь. Естественно, будет начеку даже во сне, поэтому убьёт при первой же попытке. Иначе быть не может. Она обязательно попытается, а Ласка обязательно ударит в ответ. Смертельно ударит. А так Таня доживёт хотя бы до утра. Свяжет её и положит в уголок. Всё лучше, чем здесь.
        На поляне окончательно стемнело, к тому же после нескольких глотков воды даже ногам вроде бы стало чуть легче. И шнурок скользит по кадыку уже привычно, не создавая такого дискомфорта, как в начале. Моторин никогда не любил водолазки и свитера с тугим горлом, чувствуя, что давит, трёт, и вообще, некомфортно. Ничего удивительного, что шнурок, который и вправду всё сильнее сжимал горло, выводил его из себя. Однако, вода немного облегчила состояние, позволила думать о чём-то ещё, кроме боли, голода, и усталости.
        Он снова попытался влезть пальцами в задний карман брюк. Увы, связанные долгое время руки распухли, пальцы потеряли подвижность, а о том, чтобы пропихнуть хотя бы один в прижатый к ягодице карман, не могло быть и речи. Паша протянул ладони как можно ниже и начал выталкивать осколок вверх. Хорошо, что караульных не поставили, подумал он.
        Ну вот, накаркал. К столбу тут же подошёл тощий, как ивовая лоза, лысый молодой воин с копьём чуть ли не толще его самого. Он важно прошествовал вправо-влево вдоль рядов пленников, зачем-то попинал землю под ногами, вырывая кусочки дёрна, затем встал напротив Моторина и успокоился. Но ненадолго. Энергия в юношеском теле кипела, так что воин некоторое время барабанил пальцами по древку копья, затем, незаметно для себя, начал притоптывать одной ногой в такт лишь ему слышимой музыке. Через пару минут он уже обозначал приседания, замысловатые шаги и взмахи руками. Копьё при этом переходило из одной ладони в другую.
        Шоу продолжалось не меньше получаса. Охранник даже прикрыл глаза, с наслаждением танцуя перед пленниками. Моторин за это время успел-таки вытолкать из кармана керамический черепок и сейчас ожесточённо резал им верёвку. Керамика крошилась, одним сегментом удавалось перерезать лишь несколько волоконцев. К тому же, опухшие руки отказывались повиноваться, норовя выронить осколок. Моторину приходилось то и дело проверять остроту используемого сейчас участка ненадёжного лезвия, и при необходимости перехватывать его. Всё наощупь, непослушными руками, холодея от страха, когда он не чувствовал в пальцах керамики. А такое случалось постоянно. Безымянные и мизинцы на обеих руках вообще потеряли чувствительность, и приходилось использовать их наобум, по памяти.
        Наконец, затяжная мелодия в голове конвоира закончилась, он внезапно осознал, что кривляется перед будущими рабами, резко откашлялся, ухватил копьё обеими руками, и пару раз притопнул, будто стараясь прочнее утвердиться на земле. Вовремя, потому что через секунду полог типи Проворной Ласки распахнулся, выпуская на воздух вождя. Вождь ирокезов отошёл в ближайшие кусты, с минуту там переминался, держа руки в характерной позе писающего мальчика, затем вернулся к пленникам. Со скучающим видом прошёл вдоль строя, задержавшись на секунду возле пустого столба, и вновь остановился перед Моториным.
        - Упрямство, это хорошее качество для воина, - негромко сказал он. - Но ты не хуже меня знаешь, что всё хорошо в меру. К тому же ты не воин. Ты мастер. Работник. И я предлагаю тебе не рисковать больше своей жизнью, а заниматься тем, чем бы ты и хотел.
        - В цепях, - хотел дополнить Паша, но горло вновь подвело, тем более ремешок, кажется, всё-таки сжался, не дожидаясь утра, и норовил разрезать кадык пополам, так что из горла вновь вырвался неразборчивый скрип.
        Ласка не стал миндальничать, вновь протянул фляжку. Когда пленник напился, он вопросительно поднял подбородок.
        - В цепях, - повторил Моторин.
        - Глупости, - махнул рукой Ласка. - Никто не будет тратить на тебя железо. А через несколько лет, если будешь хорошо себя вести, и колодку с ноги снимем.
        - Кто путет карашо рапотай, путет кушай пелый пулька и цутринкен русише фотка, - пробормотал по-русски Паша фразу из анекдота его детства.
        Ласка сделал вид, что не расслышал. Он несколько раз цыкнул зубом, дыша на Моторина запахом свежесъеденного жареного мяса, затем заметил:
        - Твоя жена сейчас ужинает. А ты стоишь здесь.
        Моторин непроизвольно сглотнул. Желудок снова напомнил о себе урчанием, громким, как далёкий раскат грома. Он попытался наклонить голову, чтобы не видеть мучителя, но кожаный ремень врезался в горло, напрочь лишая дыхания, так что Паша просто закрыл глаза.
        - Ну-ну, - поддел его Ласка, и через секунду послышались его удаляющиеся шаги.
        Паша сделал ещё два торопливых движения, и чуть не выронил осколок. Верёвка лопнула, кровь резко прилила к кистям рук, и их пронзила резкая боль. Он с трудом сдержался, чтобы не зашипеть, не скривить гримасу. Рядом навытяжку стоял воин с копьём, и демонстрировать свободные конечности было вредно для здоровья.
        Руки приходили в норму долго, по внутренним ощущениям почти всю ночь. Моторин даже опасался, что не успеет освободиться до утра. На небе высыпали многочисленные, яркие, как нигде в двадцать первом веке, звёзды. Конвоир некоторое время после ухода непосредственного начальника ещё изображал из себя дисциплинированного воина, но потом прислонился к пустому столбу, обхватил копьё, вытянув вверх обе руки, совсем, как стражи в городе Кизекочук, и затих.
        Моторин шевелил пальцами, пытаясь ускорить восстановление. Работали уже почти все, и он рискнул. Перехватил спасительный осколок в левую руку, осторожно поднял её, стараясь, чтобы справа не было видно торчащего локтя, и царапнул острой кромкой по кожаному ремешку на шее. В голове зазвучал скрежет. Показалось, что керамика режет кожу громче, чем бензопила дерево. Рука мгновенно метнулась на место, осколок зажать в кулак, глаза скосить вправо. Нет, вроде, не слышал. Ещё раз…
        Ремешок резался тяжело, каждый раз отдавая скрежетом, казалось, прямо под черепом. Наконец, кожа пару раз дернулась, сдавая позиции, и давление на кадык пропало. Это было ощущение счастья! Ничего не давит, руки работают, и, наконец-то, можно сделать такой долгожданный глубокий вдох. Но лучше воздержаться. Как бы караульный не всполошился. Поэтому осколок в левом кулаке, медленно набрать полные лёгкие воздуха, чуть-чуть повернуть голову вправо, чтобы точнее прицелиться… рывок! Осколок торчит в левой глазнице тощего охранника, Моторин цепляет его подмышки, чтобы не упал. А то ведь кожа да кости, такой при падении так загрохочет, что всех разбудит. Аккуратно уложить на землю, ножки подогнуть, пусть издалека кажется, что солдат устал службу тянуть, и прилёг, наплевав на устав. Так, теперь вынуть нож из ножен. Чёрт, каменный. Это плохо, но деваться некуда.
        Уставшие ноги не хотели держать тело, и Моторин позволили себе на минуточку присесть, чтобы дать им отдых. Потом взял в левую руку поганый каменный нож, зачем только такие с носят, для смеха что ли? В правую - копьё. Вскинул… Нет. Положил копьё, сделал пару шагов назад, скрываясь в тени деревьев. Теперь руки вперёд, в стороны, вверх, вниз. Ещё раз. Повторить упражнение, пока плечи не почувствуют себя нормально. А теперь наклоны.
        На разминку ушло минуты полторы. За это время из лагеря не донеслось ни звука, не иначе, все спят. И луны нет, даже приблизительно время не определить. Так что придётся торопиться.
        Все четверо у столбов с закрытыми глазами, ни на что не обращают внимания. Моторин осторожно освободил Антона, дышит неглубоко, но ровно, явно без сознания, взвалил мальчика на плечо, и отнёс в сторону, в тень. Жаль, накрыть нечем, замёрзнет пацан. Следом туже же отправился Марат. Когда укладывал старшего брата на землю, всё-таки стукнул головой о какую-то ветку. Мальчишка тут же открыл глаза и Моторин прикрыл ему ладонью рот. Даже в темноте было видно, каким счастьем загорелись глаза подростка. Паша приложил палец к губам, и братишка понимающе закивал.
        Ещё через пару минут рядом растирали запястья Длинный Скунс и Отохэстис. Оба старались шевелиться потише. Наконец, Скунс рывком поднялся на ноги.
        - Я готов, - одними губами прошептал индеец, и Паша едва успел поймать падающее от усталости тело.
        - Сидите уже, я сам, - прошептал он.
        Следопыт посмотрел на него таким недовольным взглядом, что даже стыдно стало. Но брать их с собой было никак нельзя. Другое дело, если бы они уже представляли из себя сработанное подразделение. А так, чего от них ждать, неизвестно. Скунс не воин, он следопыт, может, охотник. Но даже бизона у него в трофеях не было. А Отохэстис вообще нонкомбатант, мирный гражданин. Мальчишек он тоже не возьмёт. Так что в этой ситуации безопаснее и эффективнее будет действовать одному.
        В шатёр Ласки Моторин вполз. Копьё прижато к боку, нож в руке. Всунул голову внутрь и замер. Поза неудачная, если кто сзади подойдёт, отлично увидит торчащие ноги, но деваться некуда - ирокез не спал. Он сидел перед Таней и гладил её по волосам. Глаза девушки при этом были плотно зажмурены, губы сжаты, не индианка, а Зоя Космодемьянская. Моторин тщательно приноровился, и одним рывком бросился вперёд. Копьё выстрелило. Есть. В печень, лучше не придумать. Теперь каменным ножом в висок. Вот для чего хорош такой клинок - тяжёлый, бить удобно.
        Ласка, кажется, даже не понял, что подвергся нападению. Он медленно согнулся в поясе, складываясь почти вчетверо, голова уткнулась в колени, из пробитого виска вытекла тонкая струйка крови.
        Таня с шумным вдохом вскочила на ноги и улыбнулась. И тоже чуть не упала. Оказалось, ноги её связаны в лодыжках, а руки на запястьях. Ласка послушался опытного Моторина и действительно обезопасил себя.
        - Сейчас, сейчас, девочка моя, - бормотал Паша, обшаривая вождя ирокезов в поисках нормального ножа. Увы, пояс оказался пустым. - Сейчас я тебя освобожу.
        - Паша, зачем ты ему сказал, что я попытаюсь его убить? - грозным шёпотом проговорила жена.
        Да здравствует семейная жизнь, съехидничал сам над собой Моторин. Нож наконец нашёлся под меховой лежанкой. Его нож, из клапана. То ли Ласка его у Бизона выкупил, то ли просто отнял по праву сильного, но Паша был ему за это очень благодарен посмертно. Знакомая рукоять легла в руку, как родная. Он быстро разрезал путы на руках и ногах жены, вздохнул и ответил:
        - Чтобы ты ночь провела лёжа и в тепле, а не у столба. Всё, молчим, и на выход.
        Но сразу не ушли. Под полотняной стеной стоял котелок с остатками ужина. Он сбивал с ног долгожданным ароматом жареного мяса, и Моторин не смог пройти мимо. Пришлось задержаться на минуту и закинуть в организм немного калорий. Желудок довольно заурчал, а через минуту и тело почувствовало себя немного легче. Притупилась боль в запястьях и ступнях, ровнее застучало сердце, дыхание успокоилось. Паша улыбнулся и откинул кожаный полог.
        Вовремя он высунулся, и хорошо, что первым. Как раз успел ударить копьём в спину проходящего мимо сонного ирокеза. И снова еле успел подхватить падающее тело. Уложил, повернулся к выползающей из шатра жене. Как же она всё шумно делает, так можно всё стойбище перебудить. Приложил палец к губам, затем поманил к себе. Когда жена, косясь на лежащее у ног тело, приблизилась, шепнул прямо на ухо почти без звука:
        - Иди туда, - показал рукой, - присмотри там за ребятами.
        Отлично, без возражений кивнула и пошла. Блин, зачем по траве-то шуршать? Но вроде обошлось. Теперь вигвамы, в смысле, типи.
        Воинов оказалось всего восемь. Это если считать Ласку, меломана на посту и того бедолагу, что получил копьё в спину. Остальные спали и не мешали резать товарищей. Обошлось почти без шума, только в последнем шатре, там спали двое, первый засучил ногами и попал второму по уху. Но пока товарищ просыпался, Паша успел воткнуть ему клинок между рёбер. Так что можно было считать, что всё обошлось, если бы не Бизон.
        От ночевал один, в оставшемся неисследованным шатре, и, видимо, не спал, потому что, когда Моторин вышел наружу, был там и молча кинулся на него с топором в руке. Маленький, не тяжелее полкило, топорик, на длинной ручке, их ещё называют томагавками, просвистел возле самого уха и ручка вспышкой одуряющей боли врезалась в ключицу. Моторин упал на колени и это его спасло от следующего удара.
        Нож валялся на земле, правая рука отказывалась повиноваться. Бизон снова пошёл в атаку, и Паша едва успел подхватить ножик и подставить клинок под блестящее в свете звёзд лезвие топора. Раздался звон, но топорик всё-таки изменил траекторию. Моторин подхватил нож поудобнее. Так, собраться, хрен с ней, с болью. Потом. Сейчас вон, ловим удар. Сверху, без затей. А что, ему, с его силой, приёмы изучать не обязательно. Один удар и труп. Значит, отводим и держим дистанцию.
        Мысли не успевали формироваться в слова, но и не надо, тело действовало на уровне рефлексов и ощущений. Сознание при этом будто наблюдало схватку со стороны. Вот ещё удар томагавком. На этот раз тычок в живот, Моторин предсказуемо уходит в сторону и еле успевает увернуться от летящего в лицо пудового левого кулака.
        Пока осмысливал, тело ухватило Бизона за запястье, дёрнуло на себя. Левая рука еле справляется, нож в правой тоже держится едва-едва. Но противник, не ожидая такого приёма, проваливается вперёд, и налетает на острие клинка животом.
        Рука не удерживает, отпускает запястье. Моторин падает, на него чуть не наступает раненый Бизон, автоматически перебирая ногами, следом валится нож, больно ударяя обухом по лодыжке. Главное, ни на секунду не задерживаться на месте. Противник берёт силой, значит ему следует противопоставить скорость. Ухватить нож, блин, как больно тянуть правую руку, перехватить в левую, Бизон чуть впереди справа. Рывком вперёд, не вставать, вогнать нож в ногу. Получилось. Левую лодыжку противника как подломило, он с рёвом падает, и попадает на заботливо подставленное остриё. Всё… Это в кино по полчаса дерутся, а в жизни чаще всего пары ударов ножом хватает.
        Моторин с трудом поднимается, ноги не слушаются, нож в усталой руке ходит ходуном… Внезапно левую лодыжку сжимает, как в тисках. Снизу на него уставился ненавидящий взгляд Седого Хвоста. Лицо бывшего вождя залито кровью, сам он лежит в чёрной, растекающейся луже, но с кривой улыбкой дёргает Пашу за ногу.
        Чёрт! Нож выскакивает из руки, Моторин с криком валится ничком на Бизона. Ещё в движении выставить руку, и двумя пальцами… Попал! Ревущий ослеплённый противник выпускает ногу, хватаясь обеими руками за кровоточащие глазницы.
        Паша, подхватив нож, со стоном откатывается в сторону. Фух… Теперь Седому Хвосту не до него. Сейчас бы полежать хотя бы минуточку, пока боль в лодыжке и ключице перейдёт из острой в ноющую, а руки и ноги перестанут дрожать. Дыхание потихоньку выравнивается, пульс становится спокойнее. Противник тоже уже не ревёт, перейдя на приглушённый вой, да и дыхание у истекающего кровью стало гораздо чаще, верная примета обескровленного организма.
        А Моторина будто придавило сверху, будто гору подушек наложили. Плечи, спина, тяжелеют, руки и ноги не движутся вообще. Подходи и бери голыми руками. Глаза закрываются. Нельзя. Не спать! Только не сейчас. Рядом, истекая кровью, вполголоса воет ослеплённый Бизон, где-то там, под деревьями, ждут свои. Спать нельзя. Но глаза уже закрыты и открыть их нет никаких сил, зато кто-то бережно подхватывает за ноги, подмышки… Он поднимается в воздух… Ощущение полёта… Ощущение счастья…
        Глава 30. Трубка мира
        Моторин приходил в себя тяжело. Не открывались глаза, в голову будто залили расплавленный припой, и теперь он там плещется, хлещет волной о череп при каждом крене. Тело вообще, словно чужое, ни руку не поднять, ни ногу. Приходилось определять своё положение по внешним признакам, благо уши работали в штатном режиме, да вестибулярный аппарат напоминал о себе регулярными рвотными позывами. Но нельзя. Нельзя. Не положено в шлюпке.
        А если верить бортовой качке, передвигался он сейчас именно в ней. Судя по всему, ял или тузик с педальным приводом. Характерный гул и скрип, постоянная бортовая болтанка… Да ещё и организм неудобств добавляет. Это сколько же они вчера с пацанами выпили? А главное, ушли в увал, или самоходом? И как теперь не спалиться на построении? Мичман Орясин, он же как собака. С ним только на охоту ходить, запах спиртного за милю чует. Может, у парней спросить что заесть? Хотя, они вон, винт прогарами крутят, а он, несгибаемый Моторин, дрыхнет на банке, как тунец. Но деваться некуда. Хоть корку хлеба в топку надо забросить, а то и есть охота, как из главного калибра, да и разит от него, поди…
        Паша попытался привстать, но тело не слушалось. Захотел поднять руку, но на правую будто положили якорь. Даже открыть глаза не получилось.
        - Паша! Паша!
        Похоже, его потуги всё-таки заметили. Но чей это голос? Это…
        И тут он вспомнил. Никакая это не самоволка, и даже не увал. Он вообще в увольнении был то ли полсотни лет назад, то ли четыре века вперёд. И зовёт его Антон, а едет он… Здесь с ориентацией на местности возникли сложности. Неужели это их самодельный локомотив?
        - Пашенька, поешь.
        А это уже Таня, жена. Подумать только, он женат. Да и на ком, на индианке. Наконец, воспоминания в голове заняли своё место, а через некоторое время удалось даже открыть правый глаз и тут же увидеть перед лицом исходящую паром керамическую миску. И деревянную ложку, которую, вытирая второй рукой слёзы, протягивала ему Таня.
        После еды стало гораздо легче. Правое плечо оказалось туго перетянуто повязкой, левая нога тоже, но в остальном тело даже начало потихоньку слушаться. Как выяснилось, он действительно ехал на локомотиве, причём уже не первый день. Вокруг поезда легким охотничьим бегом двигались мужчины племени маскоги, от них почти не отставали женщины, а на вагонах, стараясь не потревожить наваленный как попало товар, сидели дети.
        Как только Моторин отложил миску, к его плечу тут же подсел Антон. Видно было, что мальчика чуть ли не распирает от желания поделиться информацией. Буквально за пару минут он рассказал, как группа принесла Пашу на ярмарочный холм и с ужасом увидела, что там ничего и никого нет. Как Скунс уверенно повёл всех по глубокой колее. Оказывается, племя маскоги не просто шло, они ещё и толкали локомотив с вагонами.
        - Паша, представляешь, - еле сдерживая улыбку, рассказывал младший, - они его даже с тормоза не сняли. Так и скребли гусеницами по земле, как волокушу.
        Потом уже, когда еле живого предводителя уложили на срочно освобождённое место и Марат с Антоном взяли управление транспортом на себя, скорость передвижения существенно возросла.
        - А… - говорить было тяжело, но Моторин должен был спросить. - А что с Седым Хвостом?
        - А всё, - мальчишка задорно развёл руками. - Теперь вождь его брат, Сидячий Бизон.
        - Ты не прав, мальчик, - произнёс знакомый чуть хриплый голос где-то за плечом Моторина. - Теперь вождь твой брат.
        Он сделал ударение на слове «твой», секунду помолчал и продолжил:
        - Все люди маскоги хотят, чтобы ими управлял Паша Моторин. Конечно, когда поправится.
        - А куда мы вообще идём? - задал он главный вопрос.
        Уже давно караван двигался по ровной, чуть разбавленной невысокими холмами местности, вблизи довольно широкой реки. Паша долго всматривался, и пришёл к выводу, что, во-первых, для Миссиссипи речка узковата, во-вторых, судя по солнцу, они свернули гораздо западнее Теннесси.
        - В Векепуэско.
        Моторин, не глядя, почувствовал, как пожал плечами Сидячий Бизон. Во всяком случае, название индеец произнёс как что-то само собой разумеющееся. Да и для Паши, который уже хорошо овладел крикским языком, оно значило что-то вроде «дом, где живут» или «дом, где сидят». У кочевого племени эти два глагола не различались по значению. Поэтому, подумав, путешественник только кивнул.
        На следующий день Моторин чувствовал себя уже почти здоровым, только не мог пользоваться правой рукой и левой ногой, так что приходилось ехать, сидя на локомотиве бесполезным грузом, даже порулить не удавалось. Зато из разговоров с Маратом, Антоном, и Сидячим, путешественник выяснил, что этот маршрут является обычной тропой весенней миграции племени. Маскоги много лет после зимнего солнцестояния выдвигаются на север и всегда ходят одним путём. Вот и сейчас, не имея других указаний, временно исполняющий обязанности вождя повёл людей привычной дорогой. Паша, помня, что миграция идёт мимо опустевшего сейчас посёлка Моторино, решил ничего не предпринимать. Тем более, и ходить, и двигать рукой было всё-таки больно.
        Так и валялся целыми днями, глядя на проплывающие мимо вершины деревьев, слушая досужие разговоры и поминутно трогая плечо - не схватились ли кости ключицы. А на шестой вечер на них напали.
        В пути племя не утруждало себя ежедневной установкой шатров, типи собирали примерно раз шесть-семь дней, чтобы постираться, починить утварь, и вообще переделать необходимые дела. Тогда караван останавливался на берегу какого-нибудь ручья или речки, мужчины разбегались на добычу, женщины занимались хозяйством. А на следующий день коптили добытое мясо, обеспечивая себя таким образом питанием на всю следующую неделю. Промежуточные остановки не представляли из себя ничего особенного - племя располагалось на любой достаточно обширной поляне, на кострах готовили неприхотливый ужин, спали кто на подстеленной шкуре, а кто и просто на земле. Некоторые, особо привередливые, имели для подобных ночёвок специально сшитые спальные мешки из бизоньей шкуры, незамысловато смётанные мехом внутрь.
        Когда вода в котелках на широкой поляне почти одновременно забулькала, из чащи вышли пять крепких воинов, вооружённых копьями и топорами, и направились прямиком к Моторину. Паша от неожиданности даже оторопел. Он-то считал, что Сидячий Бизон позаботился о периметре, расставил караульных, а оказалось, что их летний лагерь открыт для посещений посторонними. Путешественник недоуменно глянул на временного вождя.
        - Это люди айова, - пожал тот в ответ плечами. - Но раньше они сюда не добирались. Их земли далеко на севере.
        - Ты правильно говоришь, - гулким басом подтвердил самый здоровенный.
        Голос у него был немного неестественный, будто насморк в пути подхватил, плюс жёсткий северный акцент. Так что понять его для Моторина оказалось непросто. Паша внимательно осмотрел посетителя и вопросительно поднял подбородок.
        - Чего же тебе надо, что ты забрался так далеко на юг?
        - Ничего, - пожал плечами здоровяк.
        Врёт, понял Моторин. Сложно было не понять. Собеседник так неестественно замер на последнем слове, в добавок стрельнул глазами в сторону. Паша коротко покивал, но не ответил, и тогда айова продолжил.
        - Мы - люди айова, омаха, янктони, тетони и пони, идём по своим делам. И вдруг Великий дух вывел вас прямо на нашу тропу.
        Он развёл руками, будто эта фраза всё объясняла. Моторин даже помотал головой, стараясь уложить в ней логику собеседника. Айова, видя, что его не понимают, скинул с плеч жилет из коротко стриженого меха, и гулко стукнул себя кулаком в грудь.
        - Меня зовут Острие Бревна. Назови и ты своё имя.
        - Моторин. - пожав плечами ответил путешественник. - Паша Моторин.
        Вот блин, тут же пронеслось в голове. «Бонд, Джеймс Бонд» нашёлся. Но смысла беседы он пока не улавливал, хотя и положил руку на поясницу, проверяя, не забыл ли пристегнуть самострел.
        - Тогда воистину Маниту свёл нас не просто так. В наших землях есть обычай. Если в дороге встречаются два незнакомых воина, они всегда устраивают поединок. И победителю достаётся то, чем владеет побеждённый. Поэтому я, Острие Бревна, вызываю тебя, Моторин, Паша Моторин, на бой.
        Вот блин… И ладно бы этот шкаф был тут один, так ведь нет. И пони эти с ним, и прочие айдахи. И все, кстати, его северные соседи. Ссориться с такими может быть вредно для здоровья. Опять же, плечо болит, спасу нет, нога не ходит. Пару шагов, он может, ещё и сделает, да десяток почти на одной ножке прохромает, а вот передвигаться в схватке точно не сможет. Вон, какой здоровенный против него кулаки мнёт и плечами поводит. И таких шкафов здесь целый гарнитур.
        - Это мне что, со всеми вами что ли драться придётся? - недовольно спросил Моторин, ни на кого специально не глядя.
        - Это победить Острие Бревна достаточно, - гундосо ответил стоящий рядом, воин с руками и плечами, покрытыми густыми татуировками на растительные темы, и с двумя иссиня-чёрными косами, свисающими по вискам. В его волосы были вплетены перья, не меньше десятка, что говорило о совершённых подвигах. - Он есть самый сильный из наш друг и мы будем хорошо.
        Крикский пернатого был ужасен, но основную мысль Паша понял. Он сочувственно посмотрел на противника и подумал, что следует перенести поединок из силовой плоскости в академическую. Иначе не сдюжит.
        - Гляжу, не любят тебя твои друзья, - усмехнулся он. - Вон, татуированный говорит, что если я тебя победю, ну или побежду, сам выбери, то ему будет хорошо. Чем-то ты, похоже, им насолил.
        Острие Бревна шумно высморкался и посмотрел на оппонента исподлобья. У него были тяжёлые надбровные дуги, тёмные глаза и короткая чёлка, поэтому казалось, что сейчас он примеривается, как бы ловчее боднуть противника. Тоже мне, Зидан, усмехнулся Моторин. Айова ещё потоптался на месте, но ничего не ответил. Только ударил тупым концом копья в землю, подняв маленький фонтанчик пыли.
        - Я, Острие Бревна, походный вождь племени айова, вызываю тебя, Моторин, Паша Моторин, на бой до смерти или пощады с тем, что есть сейчас в твоих руках.
        Он снова гулко стукнул себя в грудь, причем, так сильно. Что даже закашлялся. Моторин пожал плечами, нехотя поднялся на ноги, и молча выпустил в наглеца на всякий случай пять дротиков из самострела. Острие Бревна в полной тишине рухнул плашмя на спину. Пыли поднялось куда больше, чем от копья.
        - Ну? - Моторин повернулся к оторопело глядящим на него остальным соискателям. - Кто ещё хочет комиссарского тела?
        В тяжёлой, густой, как сметана, тишине заливисто зазвенел задорный смех Антона. Через пару секунд он резко, со звуком смачной братской затрещины, оборвался. А ещё через секунду оба брата уже стояли с двух сторон от Паши.
        - Ты убил Острие Бревна не по правилам, - наконец очнулся один из оставшихся пришельцев. - Ты не дал ему поединка.
        - Ты кто такой? - с видом хозяина положения спросил Моторин.
        - Меня зовут Легконогий Олень. Я пони.
        Паша внимательно посмотрел на выпирающие грудные мышцы собеседника, которые могли бы дать фору некоторым силиконовым девицам, оценил объём рук, покатые от накачанной спины плечи и натренированные, но неожиданно кривые, ноги. Да уж, совсем олень, подумал он.
        - Ты сейчас на земле пони? - ехидным тоном спросил путешественник. - Или, может быть мы находимся во владениях айова? Ты чего лезешь в чужую землю со своими правилами? А?
        Здоровяк потупился. Его плечо неестественно задёргалось и перед Моториным появился невысокий, по грудь остальным, высохший до состояния кураги, индеец с длинными, по пояс, волосами. Они не были заплетены в уже привычные косы или как-то иначе уложены, поэтому закрывали почти всё лицо, оставляя только среднюю часть рта и торчащий наружу горбатый нос. Новый собеседник ловким движением обеих рук откинул свою роскошную причёску и стало видно, что он очень стар. Старик прошёлся перед Моториным, по-птичьи глядя на него то одним блестящим глазом, то другим, затем вскинул нос и прошамкал беззубым ртом:
        - Да. Ты именно такой, как и говорили.
        - Какой? - не понял Паша.
        - Разрушитель, - старик пожал плечами. - Ты появился, и тут же прекратилась история рода Сапа. Потом ты внёс раздор во всё племя маскоги. Пришёл на ярмарку и нарушил веками сложившийся порядок. А под конец наслал хаос на город, который до твоего прихода стоял века. Сейчас ты идёшь в Векепуэско, и даже духи не знают, что ты можешь натворить в этом городе.
        Паша оторопело слушал старичка, не зная, что возразить, а тот неуловимым жестом достал откуда-то две деревяшки, в мгновенье собрал из них трубку с длинным, не меньше локтя, мундштуком, одним движением набил её и оглянулся в поисках огня. Марат машинально поднёс пенсионеру зажигалку и в два поворота колеса высек пламя. Старик прикурил с таким видом, будто у него самого есть подобное приспособление, вот только сейчас он забыл свою «Зиппо» дома. Сделал глубокую затяжку, выпустил густое облако сизого дыма, которое почему-то не поспешило подняться к небу, а тут же растворилось в воздухе где-то на уровне пояса. Запахло горелыми листьями и варёными грибами. Курил длинноволосый явно не табак.
        - Давным-давно, - неторопливым, вкрадчивым голосом начал старик, - у матери гор Аппалаччи родились два сына-близнеца. Долго смотрела мать на собственных отпрысков, но так и не смогла решить, какой из них должен остаться, а кого следует принести в жертву. И тогда поселила мать сыновей рядом и подарила она старшему белую гору, а младшему чёрную.
        Он снова затянулся, мечтательно закрыв при этом глаза. Моторину на мгновение даже показалось, что старик припоминает события, которые происходили при его непосредственном участии. Остальные слушатели даже замерли, внимая истории.
        - С детства братья завидовали друг другу. - Продолжал между тем старый индеец. - Лавалачи поселил на своей горе племя, и люди украсили склоны, развели сады. Повсюду звучал детский смех и песни. Раканачи позавидовал брату. Он устроил камнепад и убил половину людей, а остальных отогнал в долину. Тогда Лавалачи, дух чёрной горы, обиделся, и создал на своей вершине вулкан. Но Раканачи оказался не слабее, и тоже начал кидаться камнями, дышать дымом и заливать ущелья лавой. Два брата устроили великую битву, а пока они дрались, два вулкана выжигали деревья, кипятили реки и выгоняли людей и зверей. Раканачи схватил родного брата за горло и начал его душить. Чёрный брат Лавалачи запросил пощады, но белый брат не захотел его помиловать. Он крепко держал близнеца за горло и не давал дышать. И тогда на помощь духу чёрной горы пришли люди, те, кто жил на его склонах. Они брали большие камни и кидали их в белого брата и убили его. Чёрный заплакал от горя, он не хотел смерти близнеца. Подошёл, чтобы проститься, закрыть глаза Лавалачи и с миром отправить его к Великому духу. Но белый так и не простил родного
брата. Он умирал с завистью, с ожесточённым сердцем. И на последнем вздохе пообещал, что приведёт белых людей с заросшими лицами, которые не оставят в живых ни одного из тех, кто вступился за Раканачи. И умер.
        Старик сделал ещё одну затяжку, не разбирая засунул трубку за пояс, и пристально посмотрел на Моторина. Путешественник невольно провёл рукой по своему заросшему бородой лицу. Взгляд старого индейца будто раздевал его, хотелось прикрыться руками, а лучше прогнать этого ворона, чтобы не каркал. Но вместо этого он ещё раз огладил бороду и ответил:
        - Да. Я знаю, что через двадцать лет должны приплыть через море два корабля с белыми бородатыми людьми. И на своих кораблях они привезут конец для всех племён. Именно поэтому я стараюсь сделать так, чтобы люди, которые пошли за мной, умели дать им отпор.
        Он посмотрел в глаза старику. Их взгляды встретились, и Моторин чуть не утонул в чёрном водовороте искрящихся зрачков собеседника. Казалось, старый индеец просвечивает его, как чемодан в аэропорту, видит насквозь. Старик пошамкал губами, снова развёл в стороны свои волосы и кивнул.
        - Ты не врёшь, - согласился он. - Но я должен пойти с тобой.
        - Зачем? - не понял Моторин.
        - Луну назад духи предков поведали мне о белом человеке, который пришёл, чтобы разрушить наш жизненный порядок. Они рассказали мне о тебе то, что я уже говорил. И тогда я собрал вождей окрестных племён, и повёл их на встречу с тобой. И я должен понять, что даст народам эта встреча. Так что не спорь со стариком, - он улыбнулся.
        - Да я и не спорю, - пожал плечами путешественник.
        - Значит, мир? - подмигнул волосатый пенсионер.
        Моторин кивнул. Собеседник молча достал трубку и протянул ему. Над чубуком ещё вился тонкий, еле различимый в закатном солнце, дымок. Паша когда-то, лет пятьдесят назад, курил одно время. Точнее, скорее баловался. Ещё в школе. Но потом служба на флоте отучила его от этой вредной привычки. Так что он неуверенно взял в руки расписанную узорами трубку, обтёр ладонью заслюнявленный стариком мундштук, и неуверенно сунул его в рот. Сделал короткую, символическую затяжку, и тут же передал инструмент обратно.
        - Не-ет, - старик, ухмыляясь, покачал головой. - Ты не хочешь мира.
        - Хочу, - не согласился Паша.
        - Тогда покажи, как ты его хочешь.
        Моторина даже передёрнуло. Кто знает, какую гадость напихал в чубук старый наркоман. И вот как-то ни разу не улыбается Моторину упасть посереди дороги в наркотрипе, а потом очнуться, и узнать, что маскоги теперь вовсе не маскоги, а какие-нибудь пони, а ни Марата, ни Антона, ни его жены уже и в живых-то нет.
        Таня появилась как раз в нужный момент, будто почувствовала, что муж думает о ней. Она быстро, но плавно поднесла старику деревянный поднос, на котором стояли краюха хлеба, солонка, и чашка кипрея, и низко поклонилась.
        - Отведай, дедушка, - ласково сказала она.
        Индеец от неожиданности сделал шаг назад, а вожди четырёх племён дружно встали стеночкой, отгораживая шамана от девушки.
        - Чего испугались? - весело спросил Моторин. - У нас обычай такой. Встречаем дорогих гостей хлебом-солью. Это и есть наша трубка мира.
        Он с довольной усмешкой поглядел на стоящего за спинами здоровенных парней старика и весело ему подмигнул.
        Эпилог
        За следующие три дня похода настырный старик, которого звали, оказывается, Шелестящий Тростник, вынул из Моторина всю душу, выпытывая каждую мелочь о его пребывании среди жителей Америки. Его интересовало буквально всё, начиная от самого перемещения, и заканчивая устройством самострела. Так ни в чём толком и не разобравшись, старик, однако, сделал для себя какие-то выводы, потому что начал называть Пашу не иначе, как Великий Шаман.
        Несколько раз Шелестящий Тростник спрашивал об эффекте омоложения после перемещения во времени, а когда получил полную информацию, то не поленился допросить Моторина и про всю предыдущую жизнь. Паша сначала отвечал с охоткой, потом неуёмный поток вопросов начал его раздражать, а в последний день он отвечал односложно, и вообще, цедил слова через силу, а под вечер, когда племя остановилось на ночь, объявил, что остальные могут идти хоть в Векепуэско, хоть вообще к чёрту на рога, а лично он остановится в Моторино. Иначе дальнейшую жизнь въедливого пенсионера путешественник не гарантирует.
        Никакого желания выворачивать себя наизнанку перед незнакомым человеком не было, поэтому Паша был безумно рад, что отделался от любопытного шамана. Но допрос, учинённый Шелестящим Тростником, поднял в душе какие-то ранее нетронутые пласты, на Моторина накатили непрошенные воспоминания, и путешественник последние двое суток почти не спал - пребывал в задумчивости. Перебрал все свои поступки, какие смог вспомнить, отношения со всеми людьми, что встречались на его жизненном пути. Так что в Моторино Паша вошёл молча, с угрюмым видом. И сразу направился к контейнеру.
        Посёлок встретил блудных хозяев полным запустением, и тишиной, которую нарушал лишь ритмичный скрип перекошенного водяного колеса. За время отсутствия жителей селение кто-то явно навещал. Об этом говорил и беспорядок в землянках, и сломанное водяное колесо, и пропавшие металлические инструменты в кузницах. Контейнер тоже пытались взломать, но качественная сталь не поддалась грабителям. Любителям халявы пришлось довольствоваться десятком небольших, с сантиметр, дырок в рифлёной металлической стенке и несколькими царапинами на замке. Творение промышленников двадцать первого столетия устояло перед похитителями века шестнадцатого.
        Ключ в скважине провернулся без каких-либо осложнений, и уже через минуту перед распахнутыми воротами понемногу вырастала немаленькая куча. Много пришлось повозиться со станками. Пока на другом берегу племя разворачивало шатры и готовило еду, на этом род Моториных, кряхтя и упираясь, выковыривал токарный, фрезерный трёхпозиционник, рейсмус, фуганок… Все дружно освобождали контейнер от станков, инструментов и материалов. А весь следующий день под руководством Паши меняли в колёсах орехи подшипников на шарики, тянули медные провода, заливали подушки из мелкодисперсной глины. Работы хватило всем, но зато станки к концу недели были уже подключены.
        Утром, за завтраком, Моторин планировал заняться обучением мальчишек работе по принципам двадцать первого века, но все планы смешала Таня. Она обняла мужа, некоторое время просто стояла, прижавшись и уткнув лоб в его грудь, а затем подняла печальный взгляд.
        - Завтра ты уезжаешь? - чуть слышно спросила она.
        - Завтра? - Паша даже сначала не понял вопроса.
        - Да, - девушка грустно качнула головой и снова уткнулась носом в мужа. - Завтра ровно год, как ты появился. А значит…
        Моторин и сам знал, что это значит. Пройдёт ночь и контейнер вернётся в будущее, и произойдёт это ровно в пять часов шестнадцать минут утра. Он непроизвольно посмотрел на часы. У него времени чуть меньше суток. А надо ещё обучить мальчишек хотя бы азам работы с металлом и деревом, да ещё и Емеле показать, где в ноутбуке информация по химии, а Антону - по радио. А Тане… Столько всего не сделано, а без этих знаний индейцам ни за что не отбиться от жадных переселенцев. И ещё!..
        Паша кинулся к горе неразобранной мелочёвки и через минуту выудил оттуда белый чемодан с толстым красным крестом.
        - Антон! - в голос позвал он.
        Мальчик явился неохотно, руки его оказались в чёрной чугунной пыли, лицо серым. Даже под носом лежали две вертикальные чёрные дорожки. Младший брат подошёл, посмотрел на Пашу, резко сморщил нос, и вдруг оглушительно чихнул, выстрелив из ноздрей двумя чёрными крошками.
        - Ну вот, - недовольно прокомментировал Моторин. - Ищи их теперь в траве. Там же чугуна на целый топор было.
        Антон непонимающе глянул себе под ноги, потом провёл под носом тыльной стороной ладони, перечеркнув оба вертикальных русла, глянул на руку и несколько неуверенно рассмеялся.
        - Я тебе говорил, что при обработке чугуна нужно лицо платком закрывать. Это же фреза. Там знаешь, сколько оборотов?
        - Сколько? - заинтересованно переспросил мальчишка.
        - До фига и больше. Я тебя вообще не за этим звал. Вот, гляди.
        Моторин открыл чемодан и вынул из него бумажный рулон, который в руках немедленно развернулся в длинную ленту шириной в две ладони. Через каждые три сантиметра в ленте что-то блестело. Антон непонимающе посмотрел на Пашу.
        - Это ваша защита от болезней. Испанцы сюда понавезут всякой гадости, да такой, что вы можете умереть. Причём все. У них как раз сейчас в Европе эпидемия, чума. Вот они эту заразу сюда и припрут.
        - Зачем? - не понял мальчик.
        Пришлось потратить полтора часа на объяснение причин инфекционных заболеваний и способов их лечения. Потом развести одну ампулу в ста миллилитрах кипячёной воды и вколоть по очереди всем Моториным. А потом ещё учить Антона, Таню, и пяток собравшихся зевак, как делать всё это самостоятельно.
        А потом повторить все объяснения, причём дважды. Потому что из-за ручья подтянулись остальные члены племени, и им тоже было интересно. А потом почти до вечера поточным методом устраивать вакцинацию, потому что маскоги в едином порыве испугались маленьких невидимых червячков, которые выгрызают человека изнутри. И вообще, когда село солнце, голодный и уставший Моторин уже жалел, что устроил в племени медицинский ликбез. Нужно было просто привить их всех в приказном порядке, да и всё.
        А поздно вечером его забрала Таня, и это была самая лучшая ночь в его жизни. Столько любви, ласки, нежности, он не видел никогда. Девушка, казалась, старалась растворить его в своих чувствах, чтобы пронести память об их недолгом браке через всю дальнейшую жизнь. И в этом ей не мешал даже заметно округлившийся животик.
        Когда Моторин, наконец, вернулся к служащему машиной времени контейнеру, небо на востоке уже начало сереть. Он долго вглядывался в часы, прежде, чем разглядел стрелки. Четыре, пятьдесят одна. Скоро уже забираться внутрь. Хотелось уйти тихо, никого лишний раз не потревожив. Все эти долгие проводы только портят настроение и напрочь ликвидируют решимость. А ведь ему предстоит оставить людей, ставших практически его семьёй. Да безо всяких «практически». Они действительно его семья, самые близкие люди за все годы жизни, если не считать детство и родителей. Никогда и ни с кем он не был настолько открыт, никогда никого не любил так беззаветно, как бывшее семейство Сапа. Да и они, два мальчишки и две девчонки, отвечали ему тем же. Паша с уверенностью мог назвать Марата и Антона своими родными братьями, а Дашу младшей сестрёнкой. А Таня была настолько идеальной супругой, что ни о ком другом и мечтать нельзя.
        Паша с тонким скрипом приоткрыл дверь, стараясь никого не разбудить. Несколько минут, и он будет там. В старом новом мире. Он попытался вспомнить свою прошлую жизнь, почувствовать дух той эпохи, но вдруг понял, что воспоминания пробиваются с трудом, будто прошёл не год, а целая жизнь. Двадцать первый век воспринимался памятью, как просмотренный когда-то фильм, или прочитанная книга. Гораздо ближе были воспоминания последнего года. О новой семье, о людях племени, что доверили ему свои жизни, об обитателях целого материка, образ жизни которых он уже изменил, и кто знает, как оно пойдёт дальше.
        Ведь если индейцам удастся противостоять экспансии европейцев, не будет Соединённых Штатов, Канада не станет частью Объединённого Королевства, а на Кубе не построят те красивые здания, которыми Моторин восхищался тогда, в восемьдесят втором, когда они почти месяц стояли на рейде, возле полуострова Икакос. Единственное, чего в этой ситуации жалко, это Варадеро.
        Моторин почесал затылок, затем порылся в сиротливо лежащей на траве куче вещей, и выдернул сначала блокнот, затем короткий, обгрызенный с тупого конца, карандаш. Быстро черкнул несколько строк, вздохнул, и вошёл в контейнер.
        Антон проснулся рано, даже раньше, чем вставал обычно на рыбалку. В ужасе мальчик вскочил с лежанки и, как был, босяком, в одних трусах, высунулся из землянки. Всё в порядке, контейнер был ещё на месте. Он уже хотел идти, будить старшего, но это оказалось не нужно - Марат еле слышно дышал за его спиной.
        Братья переглянулись и беззвучно выскочили в ночь. Аккуратно прокрасться в обход контейнера не получилось. Оказалось, что в ближайших кустах уже трёт переносицу Таня, а подмышкой у старшей сестры угрюмо хлюпает носом Даша. Антон, глядя в мокрые глаза девчонок, положил окрепшую за год руку с неотмытыми чёрными точками чугуна на плечо старшей сестры.
        - Ничего, - еле слышно произнёс он. - Здесь остаёмся мы. А на память о муже у тебя будет ребёнок.
        - Что бы ты понимал, - сквозь беззвучный плач прошелестела девушка.
        В предрассветной мгле было видно, как Моторин порылся в неразобранной куче, и Антон удивился. Неужели он хочет всё-таки что-то взять с собой? Ведь когда вытаскивали вещи, Паша неоднократно говорил, что всё, что здесь лежит, остаётся, и им ещё не раз пригодится. И что для каждой вещи или процесса есть описания в ноутбуке. Ноутбук! Только бы он не забрал ноутбук! Хотя нет, он на это не пойдёт. Они же братья. Только вот теперь младшие остались без старшего. Не у кого спросить совета, не с кем пошутить. И вообще… Мальчик вытер тыльной стороной кулака внезапно защипавшие глаза.
        Моторин закончил писать и бросил карандаш в кучу. Интересно, что это? Наверное, последнее послание им. Какие-нибудь указания, что-то особо важное, о чём не лень лишний раз повторить. А может, наоборот, что-то забыл, и вспомнил только теперь.
        Плечо внезапно пронзило болью, и Антон схватился за больное место. И натолкнулся на крепкие пальцы брата. Марат стоял, закусив губу, неотрывно глядя на чернеющий в тёмно-сером небе контейнер. К его груди припала Таня, плечи её вздрагивали.
        Моторин вырвал страницу из блокнота и зашёл за угол, туда, где вход. Теперь его было не видно, лишь до ребят донёсся тихий скрип ворот контейнера. Мальчишки непроизвольно дёрнулись.
        Потекли невыносимо длинные секунды. Моторин из-за угла не появлялся, поэтому братьям и сёстрам не оставалось ничего, кроме тоскливого томительного ожидания.
        В голове Антона против его воли всплывали картинки. Вот он первый раз берёт из рук Паши спиннинг, неловко кидает его… Вон он, этот спиннинг, в землянке стоит. И теперь каждый раз, когда он будет брать снасть, будет вспоминать, как Моторин его учил, с какой эйфорией он тащил своего первого в жизни окуня.
        Вспомнилась и первая, неуклюжая, плавка. Как они с Маратом гордились, когда, наконец, получили железо. Сейчас-то это обыденность, Антон, если надо, может целую статью о металлургии написать наподобие тех, что читал в ноутбуке.
        А ведь это Паша учил их писать…
        Вспышку он чуть не прозевал. Если бы свет не был таким ярким, контейнер мог бы исчезнуть вообще незаметно. А так хоть успел поднять взгляд, как оказалось, зря. По глазам ударил молочно-белый ярчайший сполох и несколько секунд мальчик вообще не мог проморгаться. А когда, наконец, зрение вернулось, то в тусклом свете нарождающейся зари он разглядел лишь пологую вершину холма, на котором раньше стоял контейнер, кучу неразобранных вещей, а рядом знакомую мужскую фигуру. Фигура неуверенно переминалась с ноги на ногу и разводила руками.
        - Паша! - воскликнул он, плача от счастья, и крик мальчика потонул в хоре голосов, а изо всех кустов, окружавших место, где раньше располагался контейнер, выскочили не меньше двадцати человек, и кинулись туда, где стоял он - вождь племени маскоги, глава рода, Великий Шаман Паша Моторин.
        2018 г.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к