Орден: Тевтонский крест. Тайный рыцарь. Крестовый дранг Руслан Викторович Мельников
        Отряду ОМОН поставлена задача усмирить бритоголовых подростков. Вспыхивает настоящая уличная война. А невдалеке тем временем вожди скинхэдов, помешанные на мистике Третьего Рейха, приступили к таинственному колдовскому обряду. Случайный удар милицейской дубинки по украденному из местного музея экспонату - и омоновец Василий Бурцев проваливается в глубину веков, в тот роковой год, когда татарские орды вступили в пределы Польши…
        Омоновец давно сменил милицейскую дубинку на рыцарский меч. И рвать из ножен заточенную сталь ему не привыкать. Он ныне княжеский воевода и на своей шкуре испытал буйный норов Господина Великого Новгорода. Пришлось усмирять толпу мятежников. Вече, скорый суд… Лишь вмешательство Александра Невского спасло Бурцева от верной смерти. Но и почетная ссылка в Псков не принесла покоя. Таинственное исчезновение супруги Агделайды, внезапное нападение - и воевода с верными дружинниками оказывается в Венецианской республике. Оттуда русичам предстоит отправиться дальше - в Святые Земли, где властвует тевтонский орден Хранителей Гроба. Где бродят слухи о чудо-оружии немецких колдунов.
        Руслан Мельников
        Орден: Тевтонский крест. Тайный рыцарь. Крестовый дранг (сборник)
        
        Тевтонский крест
        ПРОЛОГ
        - Наш информационный выпуск продолжит криминальная хроника…
        Пока на экране мелькала заставка новостей, Василий Бурцев успел набросить куртку и впихнуть в карман подарок для Ворона - «Моторолу» последней модели.
        Ну что, пора топать. Бурцев потянулся к телевизионному пульту.
        Ведущая местного канала - псевдоблондинка с глупо-восторженными глазами начинала отчет о криминальной жизни их небольшого, но и отнюдь не маленького городка. И как начинала!
        - Сегодня ночью совершено дерзкое ограбление краеведческого музея…
        «Дерзкое ограбление музея»? Бурцев хмыкнул. До сих пор на его памяти дерзко грабили только банки, инкассаторов и бизнесменов. И то нечасто. Досмотреть, что ли, сюжетец?
        Налетчики и правда действовали круто. И профессионально. Грамотно взломанная система видеонаблюдения, грамотно отключенная сигнализация, грамотно ликвидированная охрана… В прямом смысле ликвидированная: с неприглядной и бессмысленной мокрухой. Два трупа - это вам не хухры-мухры. А из музея и пропала-то одна-единственная вещица.
        Бурцев присел в кресло. Любопытно! Исчезла башенка на керамической подставке в виде небольшого холмика. Миниатюрная модель некоего древнего укрепления, выложенная из аккуратно склеенных камешков. Башенка - полая, внутри высечен то ли узор, то ли какие-то письмена. В общем, миленький такой сувенирчик. В прозрачной коробочке. Со свастикой. На футляре - надпись по-немецки: «Малая башня перехода № 2».
        Куда перехода? Зачем перехода? Кто знает…
        Экспонат пробыл на стенде «Трофеи Великой Отечественной войны» менее суток. Только вчера утром башенку торжественно передал музею внук скончавшегося ветерана. Бурцев видел по местному ТВ тот репортаж. Причем смотрел с интересом. Он давно интересовался историей Третьего Рейха. Так, на уровне дилетанта, конечно.
        Даритель утверждал, будто башенка принадлежала самому рейхсфюреру Генриху Гиммлеру. Может, именно это и привлекло грабителей? И вот пожалуйста… Музейный стенд разбит, стеклянный футляр «башни перехода» расколот, его содержимое исчезло, а уцелевшая свастика вызывающе лежит посреди зала.
        - Данное обстоятельство наводит на мысль, что к похищению причастна организация нацистского толка, - взахлеб вещала псевдоблондинка, демонстративно восторгаясь собственной прозорливостью. - Не исключено, что ограбление музея - дело рук молодежной банды мистиков-неоскинхэдов, именующих себя «тевтонами»…
        Ну а кому еще мог понадобиться такой экспонат? Не торговцы же антиквариатом замочили двух охранников ради какой-то башенки из обычных камешков. Нет, те, добравшись до музейных фондов, начали бы с золота скифов. Но в золотом зале ничего не тронуто. В остальных помещениях музея - тоже.
        Ну-ну… Бурцев задумался. Служба в ОМОНе позволяла быть в курсе некоторых вещей. Он, например, знал, что за какую-то пару-тройку месяцев сектанты-«тевтоны» подмяли под себя все местные группировки скинов, установили строгую дисциплину, наладили организованное управление. Каким образом? Поговаривают об эмиссарах и денежных потоках из-за бугра, вроде бы из Германии. О психотропном зомбировании рядовых членов тевтонской организации тоже говорят. Даже о таинственных магических обрядах, якобы проводимых при обращении неофитов.
        Так или иначе, но вместо разрозненных буйствующих тусовок «кожаных голов» в городе не так давно появилась сплоченная структура неоскинхэдов под руководством некоего магистра и четырех помощников-медиумов. Банда назвалась тевтонами. И… затихла. Город, уставший от погромов и уличных драк с участием бритоголовых, облегченно вздохнул.
        Увы, судя по оперативной информации, это было затишье перед бурей: неоскинхэды готовились к выполнению некоей чрезвычайно важной миссии. Правда, в чем именно она заключалась, толком не знали ни рядовые тевтонские бойцы, ни бригадиры. Да и вообще сведения о деятельности странной группировки оказались довольно скудными. Доподлинно известно было лишь то, что тевтоны помешаны на мистике Третьего Рейха. И, слава богу, пока не скупают стволы на черном рынке. К чему бы ни стремились отмороженные неоскины, вооруженный переворот явно не входит в их первоочередные планы. И то ладно! А с другой стороны… Неужели похищение музейного экспоната, помеченного свастикой, и есть та самая сверхмиссия полузомбированной секты? Мелковато как-то.
        - Далее в нашем выпуске новости спорта и погода…
        Бурцев глянул на часы и тихонько выругался. Выключил «ящик». И забыл о «тевтонах».
        ГЛАВА 1
        Василий Бурцев терпеть не мог опаздывать. И вот пожалуйста - опаздывал. Причем опаздывал здорово: штрафной рюмки у Ворона точно не миновать, а рюмочки у именинника - ого-го!
        Срезая путь, Бурцев свернул с освещенной улицы в Нижний парк - темный и мрачный, забытый богом и муниципальными властями. Место регулярных утренних пробежек сейчас производило гнетущее впечатление.
        В войну где-то здесь, под центральной аллеей, находился немецкий бункер с разветвленной системой ходов. Говорят, бункер охраняли элитные подразделения СС. Немцы, захватив город в сорок первом, располагались здесь всерьез и надолго. Пригоняли пленных и заставляли рыть землю сутки напролет, а после - расстреливали всех до единого. Обычная практика при возведении секретных объектов.
        Позднее, во время наступления Красной Армии, наши бомбардировщики конкретно тут все отутюжили, от души. Подземные коммуникации обвалились, а среди воронок, обломков бетона и искореженного металла обнаружилось разбитое основание то ли крепости, то ли башни. Очень древняя вроде бы кладка. Возможно, заинтересовала бы археологов. Но шла война… Да и в послевоенные годы было как-то не до раскопок.
        Перепаханную взрывами землю выровняли, засадили деревьями, закатали в асфальт. На месте бункера появился парк культуры и отдыха «Нижний». Парк стоит до сих пор, только ни культуры, ни отдыха тут нет уже давно. Есть ржавая ограда, смахивающая на кладбищенскую, есть затерянные среди деревьев фонари-кобры с пустыми зевами разбитых плафонов, есть едва различимые в густых зарослях дорожки потрескавшегося асфальта. И, собственно, все.
        Нижний парк пользовался в городе дурной славой. По вечерам здесь частенько собиралась городская шпана всех родов и мастей. Ну вот, пожалуйста!.. Бурцев досадливо поморщился: с центральной аллеи доносились крики и глухой стук ударов. Вмешаться? Ну, хотя бы посмотреть, что там, кого и за что…
        Трое бритоголовых с ожесточением мутузили тяжелыми армейскими берцами двух тщедушных волосатиков, скорчившихся на земле. Частые темные кляксы на асфальте уже размазывались в сплошные полосы.
        Бурцев не сразу сообразил, что жертвы - парень и девушка. Только когда один из «хиппарей» вдруг звонко - по-девчоночьи - вскрикнул от особенно сильного удара в живот, все стало ясно. Три амбала против двух хлюпиков - уже нехорошо, а чтоб ногами, да девчонку - это ж вообще беспредел.
        Сегодня он был без формы. Не идти же на день рождения к Ворону - Лехе Воронцову, сослуживцу по десантуре и лучшему другу - в омоновском прикиде? Значит, рассчитывать на отрезвляющее действие, которое порой оказывает на хулиганов вид формы, не приходится. Что ж, у него и без того есть на что рассчитывать.
        Бурцев хрустнул костяшками пальцев. В армии он считался одним из лучших бойцов-рукопашников, да и теперь, в ОМОНе, на тренировочных спаррингах мало кто мог ему противостоять. Правда, на гражданке Бурцев старался применять свое зубодробительное мастерство пореже, но сейчас, похоже, никуда не деться.
        Бритые продолжали остервенело обрабатывать своих жертв. Длинные волосы в коросте крови и грязи дергались под ударами ног, словно диковинные метелки.
        Честно говоря, Бурцев и сам недолюбливал неформалов. А за что их любить-то? Новоявленные хиппи вечно скитались в дешевых общих вагонах и электричках по своим невнятным делам. Заросшие, растрепанные, грязные, не всегда трезвые, иногда под кайфом… Его, привыкшего к армейской дисциплине и порядку, воротило от их демонстративной расхлябанности, от маек навыпуск, от рваной джинсы и неухоженных косм. Выпендриваются друг перед другом, шокируют окружающих, а ради чего? Мартышкино самовыражение! Когда же они устраивали уличные «концерты», плавно переходящие в банальное попрошайничество, и вовсе становилось тошно. Плохо настроенная гитара, кепка с мелочью, прокуренные голосистые, но отнюдь не музыкальные глотки…
        Но этот народец был хотя бы безобиден. В драки не лез, не дебоширил, скандалов не устраивал. Пацифизм-пофигизм, одним словом. А вот бритоголовые боевики тевтонов…
        Еще один удар. Еще крик.
        - А ну, стоять! - в голос рявкнул Бурцев.
        Бритоголовые в изумлении оглянулись. Мало кто решался нынче вмешиваться в их дела. Да еще и в одиночку. Да в сумерках. Да на безлюдных аллеях, куда в последнее время редко заглядывают даже милицейские патрули.
        Щуплый паренек, воспользовавшись замешательством противников, вскочил на ноги. Но не задал стрекача, а с нехарактерной для волосатиков яростью бросился на самого здорового скина, прижавшего ногой к асфальту девушку. Пацан успел нанести два или три неумелых тычка и тут же повалился навзничь, сшибленный мощным апперкотом. Хрусткий звук теменной кости о бордюр тротуара - и тишина.
        - Че, крутой, да?
        Слова были обращены вовсе не к поверженному неферу. К Бурцеву. Амбал убрал ногу с девчонки, стал неторопливо приближаться. Остальные насмешливо скалились. На «хиппарей» бритые внимания пока не обращали. Да те и не предпринимали ничего. Парень лежал без движения. Девушка всхлипывала, размазывая по лицу кровавую юшку.
        Здоровяк наступал. Вразвалочку. С глумливой ухмылкой.
        - Слышь, фрайер! Ты хоть знаешь, с кем свя…
        Бурцев ударил. Противников было слишком много, чтобы предоставлять право первого удара им. А в отличие от волосатика, Василий бил точно. И бил сильно. Бритоголовый амбал мешком повалился на асфальт.
        Один готов!
        С остальными пришлось повозиться. Тренированные ребята, ничего не скажешь. Но избитая зареванная девица неожиданно набросилась сзади на одного из скинов. Нет, она не играла в киношную супергерл, а просто схватила тевтона за ноги. Девчонка жмурила глаза и оглушительно визжала от страха, однако рук не расцепляла целых две или три секунды.
        Этого времени Бурцеву хватило. Двумя мощными ударами он пробил защиту противника, еще двумя - окончательно разделался с ним. Неоскинхэд упал грузно и нелепо. Глубокий нокаут. Бритый череп стукнулся об асфальт подобно огромному бильярдному шару.
        Второй готов!
        Бурцев успел уйти с линии атаки последнего тевтона, еще стоявшего на ногах. Затем сам перешел в наступление. А уж в схватке один на один у скина не было шансов. Вскоре и третий громила распластался поперек парковой аллеи.
        …Девчонку била дрожь. Не прекращалось непрерывное скулящее «У-у-у».
        - Хватит, хватит, успокойся, - Бурцев легонько похлопал её по плечу. - Ты была молодчиной. Перестань реветь.
        - У-у-у… Я… мы… эти козлы… у-у-у…
        Что ж, хоть какое-то подобие членораздельной речи - это уже хорошо.
        Он отошел от девушки, склонился над ее длинноволосым дружком. Парень все еще находился в отключке. И весь затылок в крови. А вот это совсем нехорошо.
        - Как он? - девица словно прочла его мысли.
        - Нормально, - соврал Бурцев. - За что это вас так?
        Оказалось, за глупость. Влюбленная парочка залетных безденежных волосатиков выбрала для уединения безлюдный парк и задержалась там дольше, чем следовало. Не местные, бедолаги, не знали, куда суются, ну, и поплатились…
        Оба стали невольными свидетелями тайного сборища тевтонов на центральной аллее. Случайно подслушали из кустов, как скины готовятся к… «Обряд перехода» - так они это называли, если верить девице. Даже время назначили - ближайшее полнолуние, полночь. Триллер, одним словом - дедушка Хичкок отдыхает.
        - Тут, в парке вроде какие-то развалины были, - сморщила разбитый носик девушка. - Старые совсем. Древние. Их еще фашисты откопали.
        - Были развалины, - машинально кивнул Бурцев.
        - Они, - девчонка полоснула ненавидящим взглядом по неподвижным скинам, - говорили, что это основание башни, построенной ариями. И что если на ее месте поставить точную копию другой башни - малую башню перехода, обряд пройдет успешно. Правда, я так и не врубилась, в чем заключается суть обряда. Поняла только, что у этих уродов малая башня есть. Своими ушами слышала: немцы ее в Польше еще в войну раздобыли. Потом привезли сюда. А эти козлы, - еще один ненавидящий взгляд, - прошлой ночью где-то ее достали.
        Ага, ну вот и всплыл музейный экспонат из спецхрана Гиммлера. Значит, трофей имеет польские корни, и скиновской секте он потребовался для каких-то магических изысканий.
        - Про башню их вожак рассказывал, - всхлипывая, бормотала девушка, пока Василий пытался прощупать пульс ее патлатому ухажеру. - Он не лысый, как остальные - с нормальной такой прической, короткой только. Сам вроде немец. Ну, акцент у него немецкий. Его остальные магистром называли. Он здесь всеми заправлял, объяснял, кому где стоять во время обряда, что делать. Бред какой-то нес про четырех медиумов, про заклинания, про сорок первый год, про эти башни перехода.
        Бурцев слушал, что именно за бред, вполуха. Куда больше его волновало отсутствие пульса у избитого парня. Девчонка же не умолкала ни на миг, словно пытаясь заговорить сама себя и найти утешение в собственных речах:
        - Говорил, типа, раньше такие башни были понатыканы всюду, и до сих пор они связаны друг с другом в пространстве и во времени. Ну, как магические порталы, что ли… Чтобы попасть из одной башни в другую, нужна только малая башня перехода, открывающая путь. Фашисты даже собирались их как-то в войне против нас использовать, но что-то у них там не заладилось или просто не успели они. А этот, который магистр, грозился весь мир, нафиг, перевернуть с этими долбаными арийскими башнями…
        Бурцев окончательно убедился, что парень не подает признаков жизни. Вздохнул. Жаль, пацан ведь совсем. И чего ж вас сюда потянуло, бедолаги? Другого места не нашли перепихнуться по-быстрому?
        - …А потом… потом магистр приказал кому-то еще раз проверить какие-то материалы, - в голосе девушки отчетливо звенели истерические нотки. - О войне материалы, я так поняла. Ну, той, когда Гитлер и Сталин…
        Бурцев внимательно глянул на нее. При чем тут война? Гитлер? Сталин? Не тронулась ли головой девчушка после пережитого? Бывает ведь.
        - Кажется, он, магистр этот, должен был кому-то показать документы, кого-то о чем-то предупредить… Мы испугалась… Думали, они обкурились совсем, думали, психи-сатанисты какие… Короче, побежали… А у них по кустам - охрана. Ну, и поймали. Магистр приказал нас убрать. Так, чтобы было похоже на обычную драку. Оставил трех этих козлов, а потом…
        Девушка осеклась, разглядев, наконец, в темноте выражение лица Бурцева.
        - Он… - сглотнула слюну, - он…
        - В коме, - еще раз солгал Бурцев.
        - Так нужна же «скорая»! Срочно!
        «Уже не нужна», - подумал он про себя. Но вслух буркнул:
        - А еще милиция бы не помешала.
        Новенькую «Моторолу» пришлось вытряхивать из кармана по частям. Подарок восстановлению не подлежал: Бурцев все же пропустил пару-тройку мощных ударов.
        Он вынул из другого кармана свой мобильник. Хана! Этот тоже разбит. Ну, словно специально по телефонам целились, падлы. Девушка беспомощно хлопала ресницами.
        - Там, вон, в паре кварталов от парка есть бар, - сказал Бурцев, поднимаясь над телом убитого неформала, - оттуда можно будет позво…
        Она сорвалась с места, не дослушав. Нырнула в кусты, побежала, прихрамывая, в указанном направлении.
        - Куда?! Да стой ты!
        Отпускать ополоумевшую девчонку одну не хотелось. Но ведь и за валявшимися на асфальтами неоскинхедами-убийцами тоже присмотреть нужно: те вот-вот начнут приходить в себя.
        Однако когда тишину безлюдного парка вдруг нарушил пронзительный вскрик девчонки, стало уже не до скинов. Кричали у выхода из парка. Бурцев ринулся туда. По прямой, напролом, через кусты. И все же опоздал.
        Она лежала на спине под аркой сорванных решетчатых ворот. Нож вошел в подреберье. Рана - глубокая, опасная.
        - Кто? - Бурцев склонился над девушкой.
        - Ма… гистр… - прошептала она.
        И захлебнулась собственной кровью.
        На день рождения к Ворону Бурцев в тот вечер не попал.
        ГЛАВА 2
        - Ну, и какого хрена, спрашивается, тебя понесло в этот долбаный парк?
        Басовитый голос. Красное лицо с неподъемным подбородком и таким же тяжелым взглядом. Почти пустая пачка сигарет. Переполненная пепельница. Все знакомо. Командир отряда милиции особого назначения при областном ГУВД майор Виктор Пацаев, опершись на громоздкий покоцанный стол, смотрел ему в глаза - сурово, устало и раздраженно, как всегда смотрел на провинившихся подчиненных. Вот только Бурцев никакой вины за собой не чувствовал.
        - Самая короткая дорога, - пожал плечами он. - Я опаздывал и…
        - Понятно, - отмахнулся Пацаев. - А знаешь, куда может завести самая короткая дорога?
        Бурцев промолчал, но и взгляда не отводил. Командир небрежно смахнул в ящик стола бумаги, нервно закурил:
        - М-м-да, история… Волосатика твоего убили. Затылком о бордюр - и готово. Девицу в реанимацию уже мертвой доставили. Скины ваши исчезли. Пока ты девчонку в больницу сопровождал, ППСники весь парк прочесали. Нигде никого.
        - Да я собственноручно трех амбалов уложил! Это ж не иголка в стоге сена, можно было и найти.
        - Не иголка. Но, значит, плохо ты их укладывал. Встали твои амбалы и ушли. Или помог им кто-то. Может быть, пришел этот твой колдун-магистр, дунул-плюнул, тевтоны и поскакали зайчиками, не приходя в сознание?
        Бурцев уже начинал жалеть, что поведал Пацаеву обо всем без утайки. А ну, как и правда девчонка, рассказавшая о случившемся, малость умом тронулась после побоев? Магические обряды в полнолуние на месте древних развалин, загадочные артефакты Третьего Рейха… Чего уж там - звучит все это, конечно, диковато.
        - Нужно найти тевтонского магистра, - угрюмо проговорил Бурцев.
        - Уже ищут. Как всегда - без толку.
        - А что начет тевтонского шабаша? Полнолуние, если не ошибаюсь, не сегодня - завтра.
        - Сегодня. Этой ночью. Я уже обо всем доложил кому надо. Народ смеется, но обещали послать к парку усиленный патруль для наблюдения. Только сейчас не о том речь.
        - Тогда о чем?
        - О тебе, Вася. Меня вот что интересует. На кой ты вообще попер против тевтонов в одиночку? Тоже мне благородный рыцарь выискался! Что, трудно позвонить и подмогу вызвать? Мобильник же был при тебе.
        Да, тут, пожалуй, прав Пацаев. Надо было сначала сделать один звоночек, а уж потом… Хотя оставалось ли у него время на этот звонок?
        - Вообще-то там людей убивали, товарищ майор, нужно было действовать…
        - Головой прежде всего нужно было думать! - грозно свел брови Пацаев. - Людей-то ты все равно не спас.
        Бурцев сник. И в этом майор тоже прав. Теперь уж на все сто… Блин, жалко девчонку. Да и парня тоже. Молодые оба, хоть и дурные.
        - Или ты кавказец какой с рынка, чтобы скинов так ненавидеть? - продолжил Пацаев. - Лезешь в драку, как…
        Майор не закончил. Раздраженно вдавил куцый окурок в грязную пепельницу и потянул из пачки последнюю сигарету.
        - Вообще-то в моих жилах течет русская и польская кровь, - невпопад пробурчал Бурцев, - татарской тоже накапало немало - отец по архивам лазил, родословную выяснял.
        - Ну, так вот уйми свой коктейль, пока служишь под моим началом. Корректнее нужно действовать, корректнее и осмотрительнее.
        Бурцев вздохнул. Как можно вести себя корректно и осмотрительно с отмороженными беспредельщиками? Ну как?!
        Тяжелая майорская ладонь тяжко хлопнула об исцарапанную столешницу.
        - Значит так, Василий. Сейчас сядешь писать бумажки. Укажешь все как было, только без мистики. А впредь… - Палец Пацаева поднялся выше густых нахмуренных бровей. - Я тебя предупреждаю первый и последний раз: в ОМОНе мне герои-одиночки не нужны. Геройствовать только на службе, только всем подразделением и только по приказу, понял? А не понял - топай обратно в конную милицию.
        …Из кабинета Бурцев вышел смурной. Неплохой человек майор, но чересчур осторожный. Оно понятно: когда пенсия не за горами, рисковать не шибко-то и захочется. А история в парке - очередная головная боль для Пацаева. Драка с участием омоновца, два трупа. Начнутся, блин, рапорты, отчеты, объяснительные…
        - Как дела, командир?
        Все отделение в сборе. Ну, прямо как на разводе. Лица - насупленные, озабоченные, встревоженные. Переживают.
        - Чего майор говорит, Вась?
        - В конную милицию гонит.
        Физиономии бойцов поплыли в улыбках. Если речь заходит о конной милиции, значит, не все так скверно. Шутит командир.
        Служба в отряде конной милиции, куда после армии занесло Бурцева, долгое время была объектом дружеских насмешек. Да и сам он не мог о ней вспоминать всерьез. В конники пошел по какой-то самому неведомой прихоти. Из-за неосознанных детских фантазий. Красивой романтики захотелось после армейских будней, что ли… Но романтика быстро кончилась.
        Всадников в форме никто всерьез не воспринимал. Использовалась милицейская кавалерия больше для парадного антуража. Те, кому хотелось реальной работы, а не праздничной мишуры, уходили один за другим. Ушел и Бурцев - благо приглашали в ОМОН. «Хоть в седле сидеть научился - и то дело, - усмехнулся майор Пацаев при первой встрече. - Авось где-нибудь да пригодится».
        Омоновцы уже оживленно галдели, обсуждая стычку в парке.
        - Ты это, командир, - услышал Бурцев. - Если скины наезжать станут - только скажи. Руки-ноги быстро переломаем. И шеи тоже. И пусть Пацаев хоть застрелится.
        - Все нормально, парни, - успокоил своих бойцов Бурцев. - Все будет нормально.
        Тогда он еще не предполагал, как сильно обманывает их и себя.
        Первая тревожная информация о неоскинхэдах поступила около одиннадцати вечера. Патруль, дежуривший у Нижнего парка, сообщил о десятке бритоголовых молодчиков, кучкующихся перед входом. Через четверть часа патруль наткнулся на группку побольше. Эти тоже направлялись к парку. Несколько минут спустя в парк вошли еще два десятка тевтонов. Потом еще… Дело начинало принимать дурной оборот. Поступил приказ подтянуть ко входу в Нижний силы ОМОНа.
        Оружие Пацаев брать запретил: к парку примыкали жилые кварталы и стрельба здесь была бы крайне нежелательна. Во-первых, «Хватит с нас двух мертвых хиппарей», - так заявил майор. Во-вторых, не верилось майору, что взвод омоновцев не сможет без табельных стволов разогнать молокососов-неоскинхэдов. Пацаев вообще сомневался в том, что дойдет до серьезной стычки. До сих пор ведь не доходило. Ну, а если все-таки что-то случится, для пресечения беспорядков достаточно будет проверенных спецсредств - резиновых дубинок «РД-73», щитов, наручников и старой доброй «черемушки»-слезобойки.
        Собственно, большинство бойцов были согласны с начальством. В титановых бронежилетах и касках-«скатах» с прозрачными ударостойкими забралами омоновцы казались себе неуязвимыми и даже радовались возможности наконец-то как следует обработать «демократизаторами» бока зарвавшимся скинам.
        К парку мчались в ЗИЛе с кунгом и забранными защитной сеткой окнами. Весело мчались - под вой сирен двух машин сопровождения. По пути возбужденно переговаривались, шутили. Только Бурцев хмуро отмалчивался. Слишком явственно стоял перед глазами тот парень с проломленной головой. И зарезанная девчонка тоже. Все это походило на объявление войны. Не понятной пока никому, кроме загадочного магистра, но бескомпромиссной и беспощадной, результатом которой будет… Что?
        Возникло тревожное предчувствие, что все идет не так. Не так, как представлял себе майор Пацаев. Не так, как представляли закованные в омоновскую амуницию ребята. Не так, как представлял он сам. Да еще эта дурацкая башня перехода из гиммлеровской заначки. И полнолуние. И полночь. И непонятный языческий обряд…
        Ровно в полдвенадцатого, громыхая обувью, они посыпались из автофургона под бледный лик луны и свет разбуженных сиреной окон многоэтажек. Успели разглядеть проем раздолбанных парковых ворот, густые тени прирученного и вновь заброшенного леса за воротной аркой, хлипкую оградку.
        А потом начался ад.
        ГЛАВА 3
        Тевтоны их ждали. А дождавшись, начали действовать. Быстро, решительно, безжалостно. Несколько человек словно по команде выскочили из проломов парковой ограды. На бегу распахивали куртки, выхватывали что-то из карманов и сумок, чиркали зажигалками. Секунда, две… В окна и баки милицейских машин, кувыркаясь, полетели бутылки с горючей смесью.
        Звон разбитого стекла. Яркие вспышки.
        Смесь была приготовлена грамотно: автомобили мгновенно занялись, заполыхали в ночи гигантскими факелами. Раздались крики обожженных. Начали рваться бензобаки. Взметнувшееся пламя осветило пространство за воротами и оградой парка. И людей. Десятки, может быть, даже сотни бритоголовых молодчиков двигались на омоновцев.
        - Ну, ни фига ж себе! Откуда их столько?! - прошептал кто-то совсем рядом.
        - Взвод, вправо, сомкнись! - рыкнул Пацаев.
        Ошеломленные, обожженные омоновцы едва успели перегородить щитами улицу позади горящих машин. Мегафонные призывы к тевтонам немедленно разойтись действия не возымели. Майор срывал голос, матюгальник ревел и хрипел в ночи, толпа приближалась. Молчаливая, плотная, насупленная, готовая громить и убивать.
        Нет, не толпа. Мало ЭТО напоминает бестолковое человеческое стадо. Опытный глаз Бурцева различал четкие действия слаженных команд. Скины наступали организованно. Пугающе организованно. Определенно сегодняшняя вылазка не являлась обычными массовыми беспорядками. Уж очень много здесь порядка.
        Передние шеренги неоскинхэдов были вооружены небольшими дубинками, резиновыми шлангами со свинчаткой внутри и куцыми стальными прутьями. Оружие это вовсе не походило на те устрашающие арматурины, которые прежде доставались омоновцам после разгона групповых молодежных драк в спальных районах. Оружие скинов - много короче. Зато действовать в тесноте им сподручнее, да и рука устает меньше. Кое-кто из тевтонов умело поигрывал нунчаками с железными набойками, а кое-где тускло поблескивали кастеты и ножи.
        Скины перестраивались на ходу. Вперед выдвигалась ударная группа из амбалов-штурмовиков, завалить которых будет ой как непросто. Бритоголовые качки образовали подобие клина, выискивая перед атакой уязвимое место в сплошной стене омоновских щитов.
        «“Свиньей” идут, - усмехнулся Бурцев. - Тевтоны - они и в Африке тевтоны». Но вообще-то сейчас было не до шуток. Если скиновский клин пробьет брешь, с ним уже не совладать.
        Головы штурмовиков защищали мотоциклетные шлемы и строительные каски. Некоторые нацепили на себя хоккейные щитки - тоже неплохая защита от резиновой дубинки. Чем вооружены задние шеренги - не разглядеть. Наверное, там к бою уже готовятся команды метателей. Если с камнями-кирпичами - не так страшно, а если опять полетят бутылки с зажигательной смесью? Бурцев мельком взглянул на командира. Пацаев был сам не свой.
        Ну, еще бы! Это тебе, майор, не демонстрации коммунистов и «несогласных» разгонять. Тут заварушка посерьезнее будет. И удастся ли справиться без оружия с тевтонами - большой вопрос.
        Почти все пространство перед парком заволокло густым дымом от горящих машин. По милицейской цепи пробежала дрожь. Монолитная стена омоновских щитов зашевелилась.
        Не дойдя двух десятков метров до оцепления, толпа остановилась. Неужто обойдется?
        Не обошлось.
        Первый камень, вылетевший из дымовой пелены, упал неподалеку от Пацаева. Грохнул взрыв, и майор с перебитыми ногами рухнул на асфальт. Матюгальник откатился в кусты. Рядом повалились еще два бойца ОМОНа.
        Так это не камень?! Граната? Вряд ли. Тогда осколками выкосило бы как минимум отделение, да и самим скинам тоже досталось бы.
        Еще один снаряд вылетел из толпы. Еще взрыв… И опять люди падают, словно кегли… Самодельные бомбы!
        Пацаев, которого вместе с другими ранеными ребята пытались оттащить подальше, кричал и матерился. Да, скины умели воевать, раз первым делом вывели из строя майора. Толковая, блин, пошла нынче молодежь.
        Омоновцы, оставшись без командира, отступали. Еще немного - и строй сломается окончательно. Кто-то пальнул из обреза. В самом центре оцепления упал навзничь еще один человек с щитом и резиновой дубинкой. Ударопрочное прозрачное забрало «Ската», рассчитанное на кирпичи и палки, не выдержав прямого попадания картечи, разлетелось вдребезги. Лицо под разбитым забралом превратилось в кровавую кашу.
        Еще выстрел. Мать вашу! По бронникам, сволочи, не стреляют. Знают, что толку будет мало. Зато, вон, сразу двоим омоновцам изрешетило ноги.
        Острие скиновского клина нацелилось в образовавшуюся брешь.
        - Мужики, стоим! - заорал во всю силу легких Бурцев. - Сто-им!
        Вовремя закричал: дрогнувшая было цепь сомкнула щиты. И тут же в них ударила бритоголовая толпа. Стена щитов прогнулась, но сдержала первый натиск: тевтонская «свинья» разбилась о преграду, остановилась и… И стала медленно пятиться обратно!
        Бурцев без устали лупил дубинкой - по строительным каскам, мотоциклетным шлемам, бритым головам, по плечам и рукам противника. Тех, кто оказывался слишком близко, просто сшибал щитом, добавлял ногой в голову… Тяжелым берцем - как те трое, что топтали девчонку, только сильнее и профессиональнее. Перешагивая через распластанные тела, шел дальше. Рядом слаженно работали дубинками ребята из его отделения.
        Сейчас главное - не останавливаться, не терять контакт ближнего боя, не давать противнику возможности опомниться и перестроиться, иначе - беда. Очухаются, забросают бомбочками и бутылками с коктейлем Молотова, расстреляют из обрезов, и уж со второго захода сметут обязательно.
        - Дави! - кричал Бурцев. - Дави их!
        Омоновская цепь постепенно возвращалась к начальным позициям. Дубинки и щиты оттесняли неоскинхэдов за горящие автомобили. Толпа бритоголовых теряла былую организованность, раскалывалась, отступала. Все быстрее, быстрее…
        Бурцев вбежал в плотное облако дыма, не переставая молотить дубинкой. Действовать теперь приходилось почти вслепую, задыхаясь от гари. Пара ударов наугад достали кого-то. Кто-то еще налетел на щит. Бурцев отпихнул живое препятствие, опрокинул, наподдал ногой под ребра.
        С хриплым кашлем он вывалился из дыма возле самых парковых ворот, жадно глотнул чистого воздуха. Скины отступали, а омоновцы гнали их вглубь парка. Но недолго. Деревья уже разорвали сплошную цепь щитов, монолитный строй распадался.
        - На-зад! - в горле першило, крик обратился в хрип, Бурцева скрутило в очередном приступе кашля.
        Его не слышали. Увлеченные атакой и жаждущие мести бойцы ОМОНа перли вперед. Линия щитов взломалась, начался хаос. Блестящие от пота лысые черепа, мотоциклетные шлемы и каски-«скаты» смешались друг с другом. Увы, милицейских «скатов» было слишком мало. Разрозненные, отбившиеся друг от друга они теперь выглядели жалкими островками в бритоголовом море. Вновь решающим фактором стало численное преимущество. Уравновесить его могло только оружие, но - спасибо майору Пацаеву - отбиваться приходится дубинками и…
        Едкий запах «черемухи» ударил в нос. Эх, поздно, ребятки, поздно. Уже не поможет… Судорожными пшиками из газовых баллончиков ничего теперь не добьешься. Только своих потравите вместе с чужими.
        - Пре-кра-тить! - прохрипел Бурцев. И его опять не услышали.
        Кто-то уже отчаянно вызывал по рации подмогу. Но когда она еще прибудет, эта подмога? Смогут ли омоновцы, разбросанные по кустам и заросшим сорняками клумбам, продержаться. Или сейчас главное вовсе не продержаться, а прорваться? Нет, не назад, а туда, к центральной аллее, где за деревьями мелькнул слабый огонек. Там вокруг костра стоят люди. Немного - с полдесятка. Странные смутные тени покачиваются в трансе и не обращают ни малейшего внимания на бедлам у парковых ворот.
        Бурцев оскалился. А ведь не просто так скины встали живой стеной у входа в парк. Что-то они защищают, что-то оберегают, подставляя под удары «демократизаторов» бритые черепа. Что именно? Языческие пляски на месте древней магической башни - вот что! Ну ладненько, тогда и мы потанцуем! Тем более что ублюдка-магистра наверняка следует искать сейчас именно на этих танцульках.
        ГЛАВА 4
        В десантуре и ОМОНе учили не только со свистом рассекать воздух руками и ногами, но и быстро передвигаться в тяжелой амуниции. Сжав зубы - все равно от хриплых криков толку уже не будет, - Бурцев ринулся вперед. Через кустарник, через клумбы, через разбитые остовы скамеек… Он бежал к огню на центральной аллее, уворачиваясь, пропуская удары, не отвечая на них.
        Скины не успели отреагировать должным образом - они уже уверились в победе. Рассеянные омоновцы либо занимали круговую оборону, встав спинами друг к другу, либо пятились из парка, так что внезапный рывок Бурцева оказался для противника сюрпризом.
        Несколько неоскинхэдов бросились наперерез Бурцеву, но поздно… Он отбил щитом дубинку одного боевика, вырвался из рук другого, уклонился от схватки с остальными. Драка подождет. У него сейчас другая цель. Гораздо более важная. Магистр, мать его разэтак!
        Заросли боярышника, окаймлявшие центральную аллею, он даже не перепрыгнул - просто перекатился по ним, смяв кусты бронированной спиной. Сзади - в темноте - дико взвыли, но вой этот потонул в общем гуле паркового сражения. Бурцев мельком оглянулся. Странно - его больше не преследовали. Тевтоны сзади застыли как вкопанные. Видимо, непосвященным рядовым членам группировки запрещено приближаться к ритуальному пространству, на котором творит свой дурацкий обряд гуру-магистр? Пресловутое табу в действии?! Что ж, сейчас оно пришлось весьма кстати.
        За боярышником вдоль центральной аллеи выстроились декоративные ели. Декором от них, правда, уже и не пахло, но обломанные ветки были еще достаточно пышными, чтобы укрыть в своей тени человека, так что Бурцев быстро и беспрепятственно добрался туда, где, по-видимому, происходило главное действо этой ночи.
        Их было пятеро - четверо в мешковатых черных балахонах и один - в мундире офицера Вермахта, с папкой, распухшей от бумаг. Их светловолосых голов, в отличие от гладких черепов рядовых скинов, не касалась бритва. Глаза закрыты, лица сосредоточенны.
        Между четырьмя в черном и одним в мундире горел огонь.
        Вблизи костерок, разложенный прямо на асфальте, выглядел весьма странно. Лунную ночь жгла не беспорядочная куча дров, а некая надпись, аккуратно выложенная из палочек-факелов, пропитанных горючим раствором. Буквы… Нет, скорее, цифры. Точно - цифры! Квадратные, угловатые, словно на электронном табло: 1 9 4 1, потом багровела точка и снова цифры: 0 3. Опять точка. И еще две цифры, выведенные пламенем: 1 5. Что бы это значило? 15 марта 1941 года?
        Четыре балахонистые фигуры, выстроившись в линию, невнятно бормотали заунывный речитатив. Покачивались в такт словам. Зомбированные, загипнотизированные или просто вконец обкурившиеся, они не замечали ничего и никого вокруг.
        «Четыре медиума, магистр, заклинания…» - Бурцев вспомнил рассказ девчонки, зарезанной тевтонами. Еще она говорила о выкраденной из музея «башне перехода»…
        Башенка - тоже тут. На асфальте, у ног униформиста в немецком мундире. Странно… Декоративная башня то ли отражала свет огня, то ли сама светилась огненным светом изнутри. Может ли склеенное каменное крошево что-либо отражать? А может ли камень сам по себе светиться?
        - Мы готовы, магистр… - слаженно и глухо, будто команда чревовещателей, проговорили четверо в черных одеяниях. Медиумы не вышли из транса, не подняли век, не перестали покачиваться.
        - Открыть глаза! - приказал тот, кого называли магистром. - Смотреть в огонь!
        Голос тихий, но повелительный. Действительно, чувствуется легкий немецкий акцент. Кстати, и внешне бросается в глаза явное подражание Гитлеру: маленькие усики, вылизанный пробор, аккуратная метелка недостриженных волос на лбу. Да, сходство было, но какое-то гротескное, карикатурное, что ли. Типаж у магистра не тот. Впрочем, команда новоявленного фюрера этой комичности, похоже, не замечала.
        - …в огонь!
        Глаза медиумов послушно распахнулись. Бурцеву было хорошо видно, как в расширенных зрачках бьются языки пламени-цифры. Глаза застывшие, оцепеневшие, невидящие. Никто ни разу не сморгнул.
        - Смотреть в огонь! - повторил тевтонский магистр. - Отстраниться от всего, что происходит за вашими спинами, выбросить из головы суетные мысли и образы, отринуть желания, сосредоточиться на дате обратного перехода. Помните: от вашей ментальной силы в момент моего прикосновения к башням зависит и прошлое, и настоящее, и будущее. Только цифра, которую вы видите сейчас, должна гореть перед вашим взором. Только она и ничего более. Мы слишком долго шли по следу малой башни, мы слишком долго ждали, чтобы сейчас упустить свой шанс. Магия огня, чисел, полной луны и древние знания ариев, строивших на своем пути башни перехода, да помогут нам. Хайль!
        Медиумы замерли. Только чуть качнулись в последний раз складки их длинных черных одежд - и люди обратились в живой камень.
        Теперь глаза открыл сам магистр. Но он смотрел не на огонь - на башенку. Свет от нее расходился по старому треснувшему асфальту, будто круги на воде. Или на самом деле сияние шло из-под земли - от древних развалин? Светящаяся окружность напоминала люк, готовый вот-вот распахнуться.
        Магистр тевтонов медленно опустился на колено, нагнулся, протягивая одну руку к светящемуся асфальту, другую - к таинственному артефакту. По мере приближения дрожащих пальцев в черной перчатке свет пульсировал все сильнее.
        А вот этот фокус Бурцеву не нравился. Чем бы там ни тешился магистр в гитлеровском мундире, пора было ему помешать. Когда Бурцев выскочил из укрытия, ни один из медиумов не шевельнулся. Все четверо по-прежнему тупо пялились на огненные цифры. Отстраниться, выбросить, отринуть… Дисциплинированные люди в черном выполняли приказ вожака.
        Одним прыжком Бурцев перемахнул через костер. Чуть-чуть не рассчитал - правая нога все же угодила в огонь. Что-то хрустнуло под подошвой, вверх взвился сноп искр. Молодчик в мундире оглянулся. Лицо под высокой тульей эсэсовской фуражки скривилось от ненависти и ужаса. Отдернув руки от башенки, магистр пятился прочь из сияющего круга на асфальте.
        Бурцев уже выдернул ногу из огня. Штанина, к счастью, не занялась, а вот аккуратно выложенная цифирь - растоптана. Досталось второй конструкции слева - девятке. Горящая палка, составлявшая нижний край ее «кольца» откатилась к самому основанию. Забавно… Бурцев, сбив один огненный узор, тут же невольно создал другой, превратив «девять» в «два». На застывших в трансе медиумов эта перемена, впрочем, не произвела ни малейшего впечатления. Они глазели на огонь все так же сосредоточенно и самозабвенно, не моргая.
        А вот незнакомец в мундире взвыл, яростно взмахнул руками, истерично дернулся и вот теперь, действительно, стал похож на беснующегося фюрера. Толстобокая папка с бумагами выпала из пальцев магистра и раскрылась, на асфальт посыпался ворох документов. Мелкий печатный шрифт, текст, кажется, на немецком, карты, схемы боевых действий…
        Ладно, потом разберемся! Сейчас Бурцева куда больше занимала миниатюрная башенка и светящаяся под ней окружность. Он, между прочим, находился в самом центре странного круга. И желал поскорее покончить со всей этой чертовщиной. Хоть и музейная вещичка перед ним, но… Бурцев взмахнул дубинкой.
        - Найн! - отчаянный крик магистра сорвался на визг.
        Хрясь!
        Под упругим увесистым концом «демократизатора» сияющая башня разлетелась на куски. Взорвалась. Вместе с асфальтом. «Люк», очерченный светом, не открылся - он рассыпался, ударил мелким крошевом в лицо. Еще одна бомба, заложенная в похищенный экспонат?!
        Бурцев инстинктивно прикрылся щитом. И оглох. И ослеп окончательно. Яркая вспышка, взрывная волна и туча осколков сбили с ног. Последнее, что он видел, была трещина, пробежавшая по прозрачному забралу «Ската».
        ГЛАВА 5
        Очнулся Бурцев в ту же секунду. Так ему показалось. Где-то на периферии сознания промелькнуло сожаление о разбитой башенке. Все-таки раритет, как ни крути. Наверное, уникальный, наверное, представляет какую-никакую ценность, а он ее так вот лихо - дубинкой, да вдребезги.
        Потом Бурцев открыл глаза. Смутное чувство вины пропало. Возвращались другие чувства.
        Да, пожалуй, не секунду он был в беспамятстве. Отключился в полночь, а сейчас над ним дневное небо.
        Бурцев лежал на спине. В антрацитово-черной, щедро разбавленной лужами жирной грязи. Редкие облака плыли по изумительно чистому небосклону. И что же не так? Что?! Облака необычайно красивы. Взбитый зефир, залитый в причудливые формы. Жаль, нельзя так вот лежать и восторгаться ими всю оставшуюся жизнь. Пора спускаться на грешную землю.
        Проклиная неудобный бронник и рискуя глотнуть ненароком отвратительной жижи, Бурцев тяжело перекатился на бок. Внизу хлюпнуло, чавкнуло. Ну и мерзость… В Нижнем парке ничего подобного не было.
        Он встряхнул головой. Вроде все на месте - и голова, и шлем с треснувшим забралом. Руки-ноги тоже в порядке. Правая кисть все еще судорожно сжимает дубинку. Потребовалось некоторое усилие, чтобы расцепить собственные пальцы. На левой руке, как и прежде, болтается щит. Только вот в ушах шумит. И ощущение - странное, неприятное. Незнакомое.
        Все-таки случилось что-то… Что-то особенное, чего быть не должно. И не с кем-нибудь, а именно с ним случилось - с Василием Бурцевым.
        Контузия?
        Блуждающий взгляд вырвал деревянное колесо, чуть ли не по самую ось увязшее в густом киселе деготного цвета. И еще одно колесо… Такое же перепачканное. Всего колес было четыре, а над ними возвышалась заляпанная… хм, повозка, что ли? Ну и бред! Бурцев тряхнул головой. Не на телегах же их атаковали скины! И куда подевался асфальт, о который его чуть не размазало взрывом. И почему в поле зрения до сих пор не попали парковые деревья. И где ребята из его отделения? А непроглядный дым, от которого было не продохнуть?
        Он вновь - обессиленно и со смачным плюхом - откинулся на спину. Таких «куда», «почему» и «где» оказалось много, слишком много. Достаточно, чтобы сделать определенные выводы. И Бурцев их сделал.
        Нет, Васек, не надейся, никакая это не контузия. Тут дело посерьезнее будет. Психическое расстройство чистой воды - вот в чем фишка. Галлюцинации. Реактивный психоз или что там еще… Хорошенько же тебя шандарахнуло. В город, наверное, уже войска вводят, а ты лежишь посреди Нижнего парка да блаженствуешь - облачка считаешь. Дослужился, блин… Уж лучше бы на парадных лошадках катался в конной милиции.
        Откуда-то доносился отдаленный гул, похожий на шум голосов. Слабое эхо реальных событий, которое еще улавливает его травмированный мозг или очередная галлюцинация - слуховая? Выяснить это можно только одним способом. Ухватившись за колесо, Бурцев начал подниматься.
        Получилось не сразу: руки срывались с осклизшего дерева, жирное чавкающее месиво облепляло ноги. Отвратительной правдоподобности получался глюк. Но придать себе вертикальное положение сейчас наипервейшая задачей. Валяться в луже, как ни крути, занятие более подходящее для свиней.
        Ноги, наконец, обрели былую крепость, Бурцев встал. И едва удержался от соблазна немедленно плюхнуться обратно. Бр-р-р! Ударивший из-за телеги свежий ветерок тоже не казался плодом больного воображения. После влажной грязевой ванны ветерок студил вполне ощутимо. До слез из глаз.
        Бурцев поежился. Да уж, прямо скажем - не Африка. Но когда успело похолодать-то? Или пока он был в отключке, его зачем-то переправили в другую климатическую зону. Что тут за странный сезон? Слякотная зима? Поздняя осень? Или… Бурцев проморгался, смахнул слезы, вышибленные бодрящим ветерком, и смог наконец как следует оглядеться вокруг. Весна! Причем в полном разгаре.
        Ничего хотя бы отдаленно напоминающего Нижний парк. Все иначе. Больше, чем просто иначе. Справа - речушка. Слева - набухшая почками рощица, переходящая в густой лес. Сзади - холм, там сквозь стаявший снежок уже пробивается молодая травка. Впереди - еще холмик, поменьше. Идиллическую картину портила только расквашенная множеством колес дорога. Жирной черной змеюкой она сползала с одной возвышенности и, прихотливо извиваясь, поднималась на другую.
        На обочине валялись камни, скатившиеся в незапамятные времена с пригорка, что повыше. Не камни даже - огромные выщербленные глыбы, этакие неподъемные кубики, оставшиеся от какого-то неведомого циклопического сооружения. Или все-таки ведомого? Опять пресловутые башни перехода?
        Бурцев стоял аккурат меж двух холмов, на краю пестрого притихшего табора. Повозки, брошенные на дороге, сгрудились в беспорядочную кучу. Неказистые, груженные каким-то барахлом крестьянские телеги. Впрочем, выделялась среди них одна - в авангарде изломанной колонны. Крытая яркой тканью, с высокими деревянными бортами, расшитая и размалеванная невесть чем. Орлы, что ли? Или грифы? Нет, все-таки орлы - с короной и распростертыми крыльями. Белые коронованные орелики на красном фоне.
        Сзади - опущенный полог медвежьей шкуры, спереди - место для возницы. Нет, не карета, конечно, но явно побогаче прочих повозок будет. И лошадки впряжены - загляденье - не то что полудохлые клячи вокруг. Целых четыре здоровых ухоженных и сытых коняги. Двух из них - пегую и гнедую - можно хоть сейчас под седло ставить.
        Кстати, это средство передвижения, в отличие от остальных телег, охранялось: Бурцев приметил пару вооруженных стражей. Но чем вооруженных! Диковинные топоры на длинных рукоятях и с широкими лезвиями. Дрова такими рубить - замаешься, а вот голову снять с плеч - запросто. Прямо-таки музейные боевые секиры. Но если б только они!..
        Оба охранника были в кольчугах. На головах - стальные шлемы-шишаки, вроде «Ската», только без внешней матерчатой обшивки и с крупными грубыми заклепками. У каждого - по большому четырехугольному щиту в левой руке: добротная деревянная основа, обитая толстой кожей и усиленная металлическими полосами. Такой щит, наверное, мало в чем уступит омоновскому.
        Стоп… Топоры? Кольчуги? Шлемы? Щиты? Это что же такое получается, господа хорошие?! Кино тут снимают, что ли? Или в самом деле, тихо шифером шурша, едет крыша не спеша? В киношную версию происходящего хотелось верить больше. В собственное сумасшествие не хотелось верить совсем. Но все шло к тому. Или к башням перехода? Мысли о них так и лезли в голову, словно назойливые мухи какие. А Бурцев так же настойчиво гнал из памяти дикую сцену в парке. Подумаешь, полная луна! Подумаешь, бормочущие медиумы! Подумаешь, светящийся круг на асфальте…
        Глубокий вдох. Помогает от паники - проверено, а сейчас главное - не запаниковать. Второй вдох, третий… Дышал он до полного кислородного одурения. Потом как следует ущипнул себя. Больно! Так, значит, все-таки не глюк. И на внезапное помешательство тоже все-таки происходящее не очень похоже. Что ж, хорошо. Лишь бы не безумие. Первый страх ушел. Вопросы остались.
        Самый важный из них: если все это, действительно, затеяли киношники, то на кой им понадобилось вывозить из Нижнего парка потерявшего сознание милиционера? Чтобы в качестве декорации бросить в грязь под колеса допотопной телеги? Хороша, блин, декорация: боец ОМОНа в историческом фильме. Или тут «Янки при дворе короля Артура» на новый лад снимают? Сейчас и не такие извраты в моде. Нет, все равно версия никуда не годится. Киношники, даже самые что ни на есть продвинутые и авангардные, не рискнули бы вот так сразу топить сотрудника милиции в грязи. На крайняк дождались бы сначала, пока он придет в себя, объяснили бы, что к чему…
        Бурцев с трудом оторвался от ряженых стражников. А нет ли тут граждан в более привычной глазу одежде? Должны же где-то поблизости ошиваться режиссеры, ассистенты, операторы, осветители, девочки-мальчики на побегушках и прочая суматошная братия, без которой не обходится ни одна съемка.
        Братии не было. Нигде. Не было и камер. И машин с горделивыми кинокомпанийскими надписями вдоль бортов. Зато массовочку сюда нагнали - не хухры-мухры.
        Кроме двух воинов со старинными боевыми секирами, в поле зрения то и дело попадался убогий народец. В телегах среди замызганных тюков тихонько копошились женщины с детишками, которых Василий по ошибке тоже принял поначалу за невзрачные баулы. От поклажи веяло нищетой, от детей - болезнями и голодом, а худые изможденные женщины в перепачканных драных одежках глядели заплаканными невидящими глазами. Притихшие, настороженные, испуганные, выжидательно-молчаливые статисты в телегах - все, от мала до велика - играли свою роль великолепно, правдоподобно. Аж холодок по коже! И не в гриме, не в актерском мастерстве дело. Никакой гример и никакое сценическое искусство не способны заставить актеров преобразиться в такое. Особенно детей.
        Бурцеву стало тревожно. Исподволь крепло подозрение, что вовсе не киношное лицедейство его сейчас окружает, а кое-что пореальней. Удручающе-давящая атмосфера странного табора слишком осязаема. Жутковатое здесь снималось кино. Кино без камер и режиссеров. Кино, где даже за кадром актеры играют ТАК… живут ТАК… Ох, кино ли?!
        Но какого тогда, спрашивается, здесь происходит? Не чудаки-толкиенисты же и не исторические реконструкторы какие-нибудь специально довели своих жен и детей до такого состояния, чтобы создать соответствующий антураж для очередных игрищ. И еще вопросик: куда подевались мужики? Кроме тех двух грозных типов с топорами, Василий их пока не видел. Зато слышал в отдалении неумолкающий гомон мужских голосов.
        Он обошел несколько телег. Ага, вот они, голубчики! Столпились у реки, обступили какого-то всадника и орут, орут почем зря. Приветствуют, что ли?
        Простолюдины - вероятно крестьяне-землепашцы, составляли подавляющее большинство шумного собрания. Но изредка среди грязных овчинок и драных волчьих полушубков мелькало железо: кольчуги, кожаные рубахи с нашитыми бляхами, стальные шлемы, копья, щиты, топоры, боевые цепы…
        «Башня перехода», «Башня перехода», «Башня перехода», - упрямым дятлом стучало в голове. Бурцев начинал догадываться о сути произошедшей перемены. И догадки эти ему не нравились.
        ГЛАВА 6
        Чушь! Сумасшествие! Безумие!
        Отнюдь… Все не так уж и неправдоподобно, если спокойно, без паники и материалистической предвзятости осмыслить все, что с ним произошло. Итак, таинственное сборище тевтонской секты. Светящаяся аномальщина в парке, посреди которой он на свою беду оказался. И не просто оказался, а прикоснулся к ней, пусть даже не руками, а дубинкой…
        Что еще? Магистр неоскинхэдов, вырядившийся в форму гитлеровского офицера и с охапкой бумаг в руках. Если верить подружке хиппаря, это было некое досье о Великой Отечественной войне. И горящие в ночи цифры, еще на аллее парка, вызвавшие у Бурцева ассоциацию с 1941 годом…
        Все произошло там, где в незапамятные времена возвышалось древнее строение. Большая башня перехода, надо полагать, основание которой раскопали гитлеровцы. И ведь именно на этом самом месте Бурцев разнес «демократизатором» малую гиммлеровскую башенку, похищенную сектантами из музея. Вот и открылся портал, способный переносить человека не только в пространстве, но и во времени.
        Та девица из парка говорила, будто магистр собирался кого-то о чем-то предупредить. Теперь-то можно догадаться - кого и о чем. Если предположить - ну, просто предположить, в порядке бреда, - что некий посланец из будущего, знающий все нюансы неудачной для Германии военной кампании в России, сообщит обожаемому фюреру о предстоящих сражениях во всех подробностях… И если слова такого «пророка» будут приняты на веру… Елки-палки, да ведь подробная информация стоит дороже всей шпионской сети Вермахта. Она, действительно, способна изменить ход истории. Но главарь сектантов-скинов в прошлое так и не попал. Вместо него туда отправился случайный хрононавт из ОМОНа.
        Все сходится, кроме одного. Ведь, по идее, его, Василия Бурцева тоже должно было забросить в 41-й!.. Так ведь и забросило! Только не в 1941-й, а в 1241-й. Забыл, что ли, как собственноручно, вернее, собственноножно «девятку» на «двойку» случайно исправил? Забыл, что медиумы - помощники магистра, ментальная мощь которых обеспечивала переход - даже глазом не моргнули? Вот и обживайся, в общем, теперь, Васек, в тринадцатом веке.
        Захотелось взвыть. Эх, правильно говорил Пацаев: головой сначала надо думать, а уж потом действовать. Бурцев заставил себя шагнуть вперед - к возбужденной толпе. Да, дела… Местные аборигены казались сейчас пострашнее отмороженных скинов. Никогда раньше он не передвигал ноги с таким трудом. И дело вовсе не в липкой грязи, облепившей омоновские берцы. Не только в ней, во всяком случае.
        С телег на Бурцева встревоженно поглядывали женщины и дети, а вот мужики у реки его пока не замечали. Когда люди стараются переорать друг друга, они редко замечают, что происходит вокруг. А ор над речушкой стоял поистине несусветный.
        - …Хенрик Побожны!.. Хен-рик По-бож-ны!.. - с трудом разобрал Бурцев отдельные слова. - …Ксьяже! Вроцлав!
        Язык похож на русский. Видать, братья-славяне глотки дерут. К болгарам, что ли, попал? Или нет, скорее, к полякам. Да, точно к ним. Злополучная музейная башенка-то была из Польши. И если он что-нибудь в чем-нибудь понимает, то похищенный скинами экспонат представлял собой уменьшенную копию того самого сооружения, остатки которого лежат теперь вдоль дороги огромными выщербленными и вросшими в землю глыбами.
        Так-с, Польша, значит? Вот уж сюрприз! Особенно для того, кто по-польски ничего кроме «пся крев» не знает, даром, что в роду поляков - ненамного меньше, чем русских. Если верить отцовым изысканиям.
        И вот тут-то и произошло… Нечто!
        - Слава Генриху Благочестивому! - провопил кто-то. - Слава сиятельному князю Вроцлава!
        У Бурцева перехватило дыхание. Это невероятно, но он начинал понимать кричавших. Теперь не было нужды напрягать слух, вычленяя отдельные слова и догадываясь о смысле остальных. Как такое возможно? Чем все это объяснить?
        Пробуждение генетической памяти? А, собственно, почему бы и нет? Кому известно, что происходит с человеком, угодившим в далекое прошлое? В прошлом он ведь не совсем тот человек, что был прежде. Точнее позже… Тьфу, голова идет кругом. Фантастика!
        Бурцев решил не париться понапрасну и просто принять объяснение, которое показалось ему самым простым и логичным. Генетическая память - так генетическая память. Ну надо же, он уже даже не ощущал забавного инородного акцента, будто сам всю жизнь говорил исключительно по-польски. Говорил? Кстати, хорошая идея. Не мешало бы проверить.
        Бурцев на всякий случай (мало ли что…) прикрылся щитом и слегка похлопал резиновой дубинкой по спине ближайшего горлопана в простеньком крестьянском тулупе. Извлеченная из лужи «РД-73» оставила на чужой спине отчетливые следы гуталинового цвета. Крестьянин не рассеялся, как подобает бесплотному призраку, лишний раз подтвердив реальность происходящего. Однако и на приглашение к беседе незнакомец не отреагировал. Слишком уж надрывался, сердечный. Бурцев тряхнул крикуна за плечо - хорошенько так тряхнул, украсив тулупчик незнакомца отпечатком грязной пятерни. Тот, наконец, соизволил повернуться. Рыжие волосы, раскрасневшееся веснушчатое лицо, туповатые, но и хитрющие вместе с тем глазенки, щербатый рот, распахнутый в дурацкой улыбке… Ох, и рожа!
        Улыбка, правда, уползла в раззявленную от удивления пасть, как только рыжий взглянул на Бурцева. Ну, не вписывался боец ОМОНа в местный колорит, что поделаешь. Поневоле вспомнился непристойный анекдот об омоновце, который поутру случайно увидел в зеркале себя, родимого, при полном вооружении и обгадился от страха. Сюрпризы ассоциативного мышления, однако…
        А мужичок тем временем менялся со скоростью хамелеона, почуявшего опасность. Шапка - долой. Спина - в три погибели.
        - Чего желает пан?
        А приятно, блин, когда тебя величают паном, да еще с таким подобострастием. Совсем не то, что полупрезрительное «гражданин начальник», которое приходится слышать от всяких уркаганов и дебоширов. Впрочем, куда больше Бурцева обрадовало другое. Понимает! Он их в самом деле понимает! А вот уразумеют ли они его?
        - Кто этот Генрих, из-за которого здесь столько шума? - осторожно поинтересовался Бурцев.
        У крестьянина челюсть отвисла чуть ли не до пупа. М-да, для членораздельного ответа такая варежка явно не годится.
        Бурцев повторил свой вопрос еще раз - медленно и по слогам. Без особой, впрочем, надежды на успех:
        - Кто есть-Ген-рих?
        Гримаса глубочайшего недоумения не покидала лица поляка.
        Не понимает. Жаль. Не такая уж, оказывается, крутая штука эта генетическая память, раз действует только в одностороннем порядке. Бурцев уже решил махнуть на мужичка рукой, как вдруг прозвучал запоздалый ответ:
        - Генрих Благочестивый, - озадаченно забормотал поляк, - князь Вроцлава, властитель Силезии[1 - Силезия, Малая Польша, Великая Польша, Мазовия и Куявия, о которых речь пойдет дальше, - польские княжества.], сын Генриха Бородатого и добродетельной Ядвиги, самый могущественный из всех польских князей. Пан Генрих собирает войска для защиты христианских земель, а мы его за это славим, как можем. Мы ведь всего-навсего мирные землепашцы, несчастные беженцы, спасающиеся от набега язычников. Воевать не обучены, но если нужно воздать хвалу сиятельному князю, так это завсегда пожалуйста.
        Бурцев попытался растормошить память. Увы, безуспешно. История Польши никогда не была его коньком.
        - И от каких-таких язычников вы спасаетесь? - задал он следующий вопрос. Раз понимают его, отчего ж не спрашивать-то?
        - Известно от каких - от богопротивных тартар, сынов Измаиловых, - поляк закатил глаза и затараторил, как по писаному: - Народ сей выпущен из адовых пещер на далеких островах нам на погибель, за грехи наши. Сами они подобны диким зверям и питаются человечиной. А кони их быстры и не знают усталости. А доспехи прочны настолько, что…
        Достаточно. Пока достаточно. Главное уже понятно.
        «Генрих Благочестивый, самый могущественный из польских князей…» Значит, сто пудов - Польша. А «тартары», надо полагать, - это татаро-монголы, дорвавшиеся до старушки-Европы.
        - Какой нынче год? - оборвал Бурцев говорливого собеседника.
        - Чаво? - глаза рыжего чуть не выкатились из орбит.
        - Год, спрашиваю, какой?
        - Так это… 1241-й от Рождества Христова. Или если пану угодно - 6749-й от сотворения мира.
        Подумав немного, поляк добавил:
        - Весна у нас нонче, март месяц.
        ГЛАВА 7
        - Тяжкое испытание, лихая година… - снова заскулил крестьянин, но вдохновенный экстаз плакальщика-одиночки уже иссякал. Теперь в глазах поляка появилось ответное любопытство. Что ж, вполне естественно: нечасто, наверное, на местных слякотных дорогах встречается измазанный грязью по самые уши тип с резиновой дубинкой «РД-73» в бронежилете, помеченном надписью «ОМОН» и потерявший к тому же счет времени.
        Бурцев глянул поверх голов. Среди столпившихся землепашцев и воинов он выделялся высоким ростом. Людишки в средние века все же мелковаты против бойца отряда милиции особого назначения из третьего тысячелетия.
        Как он и предполагал, оркестром многоголосых глоток дирижировал всадник, занимавший почетное место в самом центре взбудораженного собрания. Уверенная посадка выдавала в нем прекрасного наездника. А пятна свежей грязи, которой верховой был заляпан по самую бармицу куполообразного шлема с железной полумаской, свидетельствовали о долгой и быстрой скачке. Бурцев не расслышал слов всадника, но прекрасно видел, как взметнулась вверх рука в кольчужной перчатке - и тут же по толпе прокатилась очередная волна славословия в адрес Генриха Благочестивого.
        - Это что и есть тот самый князь Генрих? - поинтересовался Василий у рыжего гида.
        Как-то не очень вязалась с княжеским титулом одинокая фигура всадника в неброских, в общем-то, доспехах и грязном плаще.
        - Нет, конечно! - почти возмутился крестьянин.
        Былое почтение к странному незнакомцу с щитом и дубинкой как-то сразу улетучилось. Бурцев вдруг осознал, что и паном его больше не называют. У рыжего хватило смекалки сообразить, что Бурцев не из местных, даром что говорит по-польски. Чужакам же здесь, видимо, почет и уважение оказывать не привыкли. По крайней мере, простолюдины. А без почета-то какой же ты пан?
        Ладно, мы люди не гордые. Потерпим, лишь бы этот конопатый продолжал говорить. Информация была сейчас нужна, как воздух.
        И конопатый продолжил, кивнув на всадника:
        - Это один из посланников Генриха Благочестивого. Предлагает нашему обозу укрыться в Вроцлавской крепости, а людей зовет в ополчение при княжеском войске. Только зря старается гонец. Глотку подрать во славу князя - это одно, а биться с племенем Измаиловым - совсем другое. Никто ни свою семью, ни скарб не бросит. Крепостям мы не доверяем - их тартары берут одну за другой. Авось, в лесах поспокойнее будет. Тягаться с проклятыми язычниками на поле брани никак не возможно. Уже усвоили по Малой-то Польше. Из тех земель ведь бежим в Силезию. Нет, мил человек, если панове хотят - пускай сами свои головы кладут. А я отойду да в сторонке обожду. Никогда оружия в руках не держал и впредь брать не намерен. Не для того рожден.
        - А эти, - Бурцев указал на редких вооруженных воинов в толпе, - тоже не пойдут за князя биться?
        - Кнехты-то? - поляк пожал плечами. - Может, и пошли бы. Им, как и рыцарям, война - мать родна. Да только панночку свою они охранять должны. Знатная, говорят, особа - тоже от тартар спасается. Видишь повозку впереди - ту, что побольше и покрасивше, с орлами на бортах. Ну, где два кнехта с топорами пристроились. Вот там панночка и сидит. Пока мы вместе с ней и с ее охраной, у обоза тоже, почитай, какая-никакая оборона, а имеется. В общем, молим Господа, чтобы и впредь благодетельница не отказывала нам в защите.
        Про благодетельницу сейчас было неинтересно. Бурцев решил сменить тему. Спросил, кивнув на всадника:
        - А много у князя Генриха таких посланников?
        Словоохотливый крестьянин уважительно присвистнул. Точнее, издал беззубым ртом неубедительную имитацию свистообразного звука:
        - Цельная армия! Гонцы разосланы по всей Силезии и дальше - в другие княжества - в Великопольские и Малопольские земли, в Куявию и Мазовию. К чешскому королю и тевтонскому магистру - тоже посланцы отправлены. Ты что, этого даже не знаешь? - рыжий подозрительно сощурил глаза. - И откуда ж ты такой взялся, мил человек? Чегой-то не припоминаю я, чтобы ты шел с нашим обозом.
        - О-о-о, - насмешливо протянул Бурцев, - взялся я издалека. Ни тебе, ни твоему обозу туда ни в жизнь не добраться.
        Прокол! Он осекся, взглянув на переменившееся вдруг выражение лица собеседника. Или с юмором у того были серьезные проблемы, или…
        Теперь в глазах поляка было даже не подозрение. Был страх вперемежку с ненавистью. А страх и ненависть - гремучая смесь. Чрезвычайно опасный коктейль. Бурцев на всякий случай отошел в сторонку. Редкозубый землепашец с хитрыми злющими глазками ему совсем разонравился. Знал он эту породу - такие способны на любую пакость. Особенно когда чувствуют за собой силу. Сила же сейчас была как раз на стороне поляка. Он у себя дома, он среди своих, он в курсе всех дел, а вот пришелец из будущего пока мало что смыслит во всем происходящем. Так что ссора пришельцу ни к чему. Тем более ссора по пустякам.
        А рыжий уже вытаскивал из толпы таких же малоприятных овчиннотулупных типов и что-то втолковывал им. Украдкой кто-нибудь из угрюмых крестьян нет-нет да и бросал мрачный взгляд на чужака. Пожалуй, самым разумным в сложившейся ситуации - потихоньку покинуть разгоряченное собрание.
        Бурцев сделал шаг в сторону спасительной рощи. Прочь с этого крикливого базара!
        - Куда?! - давешний рыжий-конопатый знакомец шустро подскочил к нему. Цепкие пальцы ухватились за рукав.
        - Пусти! - нахмурился Бурцев.
        - Нет уж, тартарское отродье! Яцек своего не упустит! Я за тебя еще награду получу.
        Тартарское отродье? Ну, и дурак же ты, Яцек!
        - Пусти, говорю! - резким ударом Бурцев сшиб с рукава цепкую пятерню. Бил рукой - не пускать же сразу в ход дубинку против безоружного. Удар не очень сильный, просто предупреждение. Поляк предупреждению не внял.
        - Держи его, ребя! - завопил он благим матом. - Хватай пса тартарского!
        «Ребя» налетели неуклюже, толпясь и мешая друг другу. Щитом Бурцев оттолкнул одного, плечом повалил второго… Но когда кто-то из нападавших повис на щите, а остальные попытались живым тараном завалить и затоптать противника, пришло время для доброго старого «демократизатора».
        Бурцев старался не особо свирепствовать, и все же глухие смачные удары резиновой дубинки наверняка привели бы в ужас правозащитников всех мастей. Крича и стеная, землепашцы из ватаги Яцека один за другим отпрыгивали, откатывались, отлетали от крутившегося волчком одинокого омоновца с щитом и резиновой дубинкой.
        Вообще-то в ОМОНе их обучали орудовать спецсредством «РД-73» в цепи или вдвоем с напарником. Орудовать грубо, просто, но эффективно: взмах - удар, взмах - удар. Бить по очереди, только сверху вниз или чуть наискось. Поперечными ударами не увлекаться. Четких инструкций на сей счет не писано, но имелся достаточный опыт: случалось, проворная жертва уклонялась от такого удара, и тогда резиновая дубинка сбивала с ног стоявшего рядом сослуживца.
        Однако порой находились инициативные упрямцы, которые, просто «из любви к искусству» или руководствуясь нехитрым жизненным принципом «авось пригодится», осваивали «демократизатор» в качестве оружия одиночного боя. Василий был одним из таких мастеров.
        - Тебе, Бурцев, после конной милиции только фехтования не хватало, - неодобрительно ворчал Пацаев, наблюдая за его упражнениями.
        Майор постоянно твердил подчиненным: омоновец, как и любой мент, силен только в строю, в группе. В одиночку - пропадет. Как бы искусно он ни рассекал воздух, все равно толпа затопчет. Правильно, наверное, говорил майор. Но Бурцев не хотел пропадать ни в строю, ни в одиночку. Потому и научился выделывать обычной резиновой дубинкой такие выкрутасы, что иному каратисту-ушуисту с нунчаками и не снились. Выкрутасы пригодились. В тринадцатом веке от Рождества Христова.
        ГЛАВА 8
        Двое в овчинках уже валялись на земле. Еще двое быстренько отползали в сторонку. К Василию никто больше не приближался. Но галдели вокруг громко. И достаточно грозно.
        Надо бы вырубить зачинщика. Бурцев двинулся к рыжей голове, что маячила в стороне от места схватки. Яцек почуял опасность. Отступил, заверещал пуще прежнего:
        - Убивают тартары!
        Толпа изрыгнула подмогу. Теперь в руках у некоторых беженцев появились внушительные дрыны. Шустрые, блин. Когда только успели к телегам сбегать за оглоблями-то? Хорошо хоть вооруженные кнехты пока не вмешивались. Воины озадаченно смотрели то на Бурцева, то на Яцека, то на повозку своей панночки. Без приказа в крестьянские разборки не полезут. Значит, есть шанс. Если начхать на рыжего и уложить тех двоих справа, путь к роще будет свободен.
        - Прекратить! - повелительный голос прогремел над головой Бурцева.
        Поляков как ветром посдувало. Только сухо стукнуло о землю брошенное дубье, да вяло заворочались на притоптанном пятачке поверженные бойцы. Остальные пугливо пятились за спины кнехтов, образуя широкий полукруг.
        Бурцев обернулся. Сначала увидел лошадиную морду, потом - все остальное. Уставший человек на уставшем коне - гонец Генриха Благочестивого - взирал сверху вниз, недобро взирал. Шлем с полумаской всадник держал теперь в левой руке, так что Бурцев разглядел изуродованное лицо верхового. Застарелый шрам тянулся от перебитой переносицы до правого уха - память о давнем ударе чьего-то боевого топора или меча. А рубятся-то здесь - не дай бог!
        - Что происходит? - верховой правил коня к Бурцеву. - Кто таков?
        Бурцев и рта не успел раскрыть, как к всаднику подскочил Яцек. Рыжий цепко ухватился за стремя:
        - Пан рыцарь! Тартарский лазутчик это! Высматривает, выспрашивает, вынюхивает. Я сразу понял, что за птица. Хотел схватить пса с ребятами из нашего ополья[2 - Деревенская община из нескольких небольших сел в средневековой Польше.], а он - в драку.
        - Лазутчик?! - брови всадника сдвинулись. Шлем в руке дернулся. Звякнула кольчужная бармица. - Кто-нибудь знает этого человека?
        А в ответ - тишина. Лишь недружелюбные лица вокруг. Да откуда они Бурцева знать-то могут? Больше чем за семь веков до появления на свет! Зловещее молчание длилось недолго.
        - Вздернуть, - распорядился гонец. - У меня сейчас нет времени допрашивать татарских соглядатаев.
        Ага, вот и кнехты подняли оружие. А против этих резиновой дубинкой много ли навоюешь?
        - Да разве ж я похож на татарина?! - Бурцев был скорее изумлен, чем испуган.
        - Может, и не похож, - проговорил княжеский гонец, - только этого никому наверняка не ведомо. Тот, кто видел богопротивных язычников воочию, уже мертв.
        Железная логика, ничего не скажешь!
        - Но так зачем же сразу…
        - Вздернуть, - повторил приказ всадник. Он, казалось, уже утратил интерес к случившемуся. Повинуясь воле хозяина, конь обратил в сторону Бурцева грязный круп. Прощальный взмах патлатого хвоста, и неспешная рысь сквозь расступившуюся толпу. Потом людская масса сомкнулась вновь.
        С полдюжины вооруженных воинов подступали к Бурцеву. Медленно, осторожно перенося вес с ноги на ногу. Походка опытных бойцов… Блики весеннего солнца играли на пластинах лат, отточенных остриях копий и лезвиях секир. Поскрипывал в тишине боевой цеп - этакие шипастые нунчаки устрашающего вида.
        Воин с цепом выдвинулся вперед - такому оружию нужно пространство для замаха. Пригнулся, по-бычьи смотрит из-под натянутого до бровей железного шлема-шляпы с широкими полями. Качает отвлекающий маятник. Тяжелый цеп на длинной - чтобы случайно не задел в бою хозяина - рукояти вот-вот захватит в зону поражения одинокую жертву.
        Еще двое кнехтов заряжают арбалеты, обеспечивая прикрытие. Титановые пластины бронника эти короткие тупорылые стрелы не пробьют - факт, но с ног свалят, да и потроха с такого расстояния могут отшибить не хуже пули. К тому же омоновский бронежилет защищает только грудь, брюхо, спину и бока. А что если стрелки перебьют руку или ногу? Какой, Васек, после этого из тебя будет боец? А если кто-нибудь сообразит вогнать арбалетный болт под шлем? Или в пах? Или лупанет в лицо… И без того уже треснувшее забрало каски на такое не рассчитано - разлетится, как хрустальная рюмка. Кстати, сама каска - тоже не тяжелая боевая сфера. Всего-навсего «скат» первой степени защиты… Легкий слоистый органопластик в чехле. Выстрел из арбалета или хороший удар мечом расколет его в два счета.
        Эх, будь под рукой автомат, совсем другой разговор получился бы с этими кнехтами. Или хотя бы «макаров». Или граната, что ли… Увы - еще три недобрых и непечатных словечка в адрес майора Пацаева - за место под солнцем, отсветившим семь столетий назад, придется драться без настоящего оружия, полагаясь только на спецсредства. Но не плестись же покорной овцой на виселицу?
        Бурцев поднял дубинку, прикрылся щитом. Комедия, да и только! Трагикомедия! «РД-73» и омоновский щит хороши против демонстрантов с палками и арматурными прутьями. Сгодились они и для того, чтобы раскидать местное тупое быдло. Но сейчас-то его окружают профессиональные воины в железных доспехах и с оружием, предназначенным рубить, колоть, корежить и пробивать это самое железо.
        Бурцев напал первым - на ближайшего воина. Не нападать было нельзя: цеп уже целил под щит - по ногам. Первым ударом он отбил цеп - это позволило сразу сократить дистанцию. Потом что было сил шарахнул по пальцам, сжимавшим длинное древко. Цеп выпал, а через мгновение на землю рухнул и вопящий кнехт: заключительную подсечку Бурцев провел уже автоматически. Хорошо, на воине не оказалось металлических поножей.
        Поверженный противник еще не успел распластаться, когда Бурцев краем глаза уловил метнувшуюся справа тень. Инстинктивно подставил под удар дубинку и щит. И… остался безоружным.
        Лезвие тяжелого топора отсекло кусок «демократизатора». От щита тоже откололась добрая половина. Секира скользнула по краю каски, сорвала с нее клок матерчатой обшивки… Бурцев отпрянул назад, избавляясь от обломков щита, швырнул кому-то в лицо жалкий резиновый обрубок.
        Нового нападения не последовало. Арбалетчики, державшие Бурцева на прицеле, тоже не стреляли. Однако кольцо неумолимо сжималось. Его явно не хотели убивать в схватке. У дисциплинированных кнехтов четкий приказ: вздернуть. И, кажется, польские вояки намеревались в точности исполнить именно это распоряжение «пана рыцаря».
        Бурцев пошарил по поясу. Да, небогатый же арсенал у него остался. Наручники да газовая пшикалка. Ну, браслеты сейчас точно погоды не сделают, а вот баллончик может пригодиться. Что, господа поляки, не пробовали еще ментовской «черемушки»? Ну, так попробуете! Сейчас устроим…
        Бурцев крутился на месте, выбирая подходящий момент для газовой атаки, как вдруг…
        Фьюить! Зловещий свист вспорол свежий весенний воздух. Княжеский гонец нелепо взмахнул руками и повалился с коня. Кнехты разорвали круг, позабыв о намечающемся линчевании.
        - Тар-та-ры! - пронзительно завопил кто-то.
        Потом раздались другие крики. Дикие, страшные.
        ГЛАВА 9
        Небольшой отряд - десятка два всадников - уже добрался до оставленных без присмотра телег. Кто сноровисто вырубал в беззащитном обозе женщин и детей, кто, спешившись или прямо с седла, расстреливал толпу. Еще с дюжину верховых отсекали беженцев от реки - с той стороны тоже полетели стрелы.
        Откуда конники? Вероятнее всего, спустились в низину с одного из холмов. Тихонько сняли часовых, если таковые вообще были, и атаковали…
        Странные это были «тартары». Лица и шлемы каждого скрывали маски - не то из бересты, не то из холстины. Грубо размалеванные личины с гротескным оскалом полузвериных морд. И ведь что любопытно: вооружение нападавших почти не отличалось от оружия польских кнехтов. Те же кольчуги, копья, секиры, мечи. Да и арбалеты, из которых били всадники, мало напоминали татаро-монгольские луки. Не так, совсем не так представлял себе Бурцев степных кочевников. Видимо, пришла пора избавляться от некоторых стереотипов истории.
        В первую очередь, конные арбалетчики выбивали воинов из охраны обоза. Ни кольчужки, ни кожно-металлические панцири не защищали от тяжелых коротких стрел. Да и не всякий щит выдерживал удар арбалетного болта, пущенного с близкого расстояния.
        Впрочем, не только кнехты становились жертвами стрелков. Вокруг Бурцева падали и мечущиеся крестьяне, случайно оказавшиеся на пути оперенных жал. Одна стрела чиркнула по его собственной каске. К счастью, не прямое попадание - вскользь прошла.
        Крики, стоны, ругань, проклятия. Где-то совсем близко верещал, прикрыв голову руками, Яцек. Почти вся немногочисленная обозная охрана была уже перебита, бабы и детишки в телегах вырезаны. А среди уцелевших беженцев царила паника. Крестьяне бессмысленно метались по слякотной дороге между рекой и табором. Никто и не помышлял о сопротивлении.
        Всадники обстрел прекратили. Колчаны закрыты, арбалеты заброшены за спину. Начиналась другая потеха. Верховые в масках, улюлюкая, гонялись за беззащитными, ополоумевшими от ужаса землепашцами. Их даже не рубили - просто сбивали с ног и топтали копытами коней.
        Остановить избиение? Как?! Да никак! Не кричать же: «Всем стоять! Милиция! Руки в гору!» Значит, план прежний - добраться до рощи, а там уж видно будет. Правда, убегать от конных на своих двоих - дохлый номер. Но почему обязательно пехом? Бурцев огляделся. Благосклонная фортуна скалилась ему в лицо огромными зубами лошадиной морды. Конь убитого гонца испуганно поджимал уши и мылился задать стрекача, однако был еще в пределах досягаемости. Вот где потребуются навыки, полученные в конной милиции. Оп-ля! Бурцев ловко перехватил повод и уже вставлял ногу в стремя, когда услышал пронзительный визг. Звук доносился от повозки знатной полячки.
        Бурцев оглянулся. Визжала молодая девушка. Запуталась, бедняжка, в собственном платье с длиннющим - по самые туфли - подолом. Тугая лента слетела с головы, прическа рассыпалась, русые волосы упали на лицо, и все же Бурцев разглядел, насколько миловидной была эта растрепанная незнакомка.
        Барышня отчаянно билась в чужих руках. Спешившийся налетчик в маске цвета сажи (непонятно даже, кого он хотел изобразить - то ли негра, то ли черта), в стальном шишаке и в короткой кожаной рубашке с массивными железными бляхами пытался вытащить девицу из повозки.
        Уж не об этой ли панночке-благодетельнице рассказывал Яцек?
        «Благодетельница» оказалась девицей боевой. Вцепившись в повозку, молодая полячка яростно молотила ногами. Каблучки сафьяновых сапожек сбили с головы чернорожего шлем, продырявили маску. Изящные ножки, мелькавшие под юбками, лупили так сильно и часто, что нападавший вынужден был отпустить жертву. «Тартарин» явно не ожидал подобного отпора. Панночка же угрем скользнула обратно в повозку, опустила за собой полог медвежьей шкуры, затянула его изнутри кожаным ремнем.
        Ну и глупо! Сама загнала себя в ловушку. А куда интересно смотрит охрана полячки?
        Бурцев поискал взглядом секьюрити с топорами, дежуривших возле повозки. Нашел… Охрана смотрела в небо. Безжизненными глазами. Оба кнехта неподвижно лежали у колес. Впрочем, не они одни. Чуть поодаль корчился третий - копейщик в маске, сбитый с коня арбалетным болтом. В окольчуженном животе торчал кончик измазанного кровью оперения. После таких ран не выживают, так что у непобедимых «тартар» сегодня тоже будут потери.
        Воин с черной личиной, от которого вырвалась молодая полячка, взъярился не на шутку. Вновь нахлобучив сбитый шишак и поправив смятую маску, он снова ломился в повозку. «Тартарин» остервенело полосовал кинжальным лезвием опущенный полог. Хлипкая преграда еще сдерживала безумный натиск. Но надолго ли?
        Бурцев матюгнулся. Что прикажете делать?! Гнать коня в лес, спасая свою шкуру? Ладно, шкура подождет. Девчонку из Нижнего парка уберечь не удалось, так, может, хоть эту…
        Нога вынута из стремени. Дальше он действовал, как и должно действовать на краю жизни и смерти, когда время замедляет свой ход, а мысль становится слишком медлительной. Сначала взгляд вырвал из царившего вокруг бедлама мертвого кнехта со стрелой в горле. Блеск металла, растоптанная лужа свежей крови, грязно-красные следы. Павший воин был одним из тех арбалетчиков, что совсем недавно держали его на прицеле. Бурцев поднял заряженный самострел убитого.
        Он прицелился, как делал это уже много раз в тирах и на стрельбищах. Пистолеты, винтовки, автоматы, пулеметы, гранатометы - разное оружие перепробовано за время службы в армии и ОМОНе. Но вот со средневековыми арбалетами дело иметь как-то не приходилось. Ничего, расстояние до цели - не ахти какое, а стрела - та же пуля, только побольше.
        Громоздкая конструкция из массивного деревянного ложа и мощного лука с толстой тугой тетивой плетеных жил весила не меньше снаряженного «калаша». Серьезный вес серьезного оружия. Правда, у допотопного самострела не оказалось ничего похожего на курок. Тетива спускалась изогнутым рычажком, на который следовало жать не одним, указательным, а сразу четырьмя пальцами. Вместо приклада торчал чуть расширенный обрубок деревяшки. Непривычно, жутко неудобно, но что ж поделаешь - арсенал XIII века. Зато отдачи не будет.
        Ладно, поиграем в освобождение заложницы! Аккуратно, моля бога, чтобы не промазать, и случайно не прошить навылет повозку панночки вместе с хозяйкой, Бурцев придавил спусковую скобу.
        Звонко звякнула тетива.
        Не промазал!
        Стрела ударила воина, терзавшего закрытый полог, в спину, швырнула на угол заднего борта, пригвоздила к дереву, но тут же обломилась под тяжестью обмякшего тела. Человек в доспехах и черноликой маске грузно повалился набок. Наконечник арбалетного болта остался в доске. А кровавая клякса, появившаяся на заднем борту повозки, вызвала ассоциацию с включенным средь бела дня габаритным огнем.
        За спиной раздалось лошадиное ржание. Бурцев резко обернулся. Проклятье! Конь убитого княжеского гонца - конь, в стремени которого уже побывала его нога - уносил к спасительной роще другого всадника. Огненно-рыжая голова дергалась в такт галопу, словно у марионетки. Да, Яцек - не самый лучший наездник, но страх - великий учитель. Землепашец вцепился в поводья и гриву коня мертвой хваткой, а ногами так сильно обхватил бока животного, что, наверное, никакая сила на свете не смогла бы сейчас вырвать его из седла.
        Два «тартарских» воина в масках поскакали вдогонку за Яцеком. Еще двое направились к повозке панночки. Туда же со всех ног ринулся и Бурцев. Честно говоря, подгоняло его не только желание помочь незнакомой девице, но и последняя возможность спастись самому. Лошади в упряжке полячки-«благодетельницы» - сытые, здоровые, ухоженные. Такие будут скакать долго и быстро. Впрочем, долго не надо. Сейчас - главное, чтоб быстро. Главное, как можно скорее домчаться до леса. А уж там, в густых зарослях, преимущества конного перед пешим - не очевидны. Там уйти от погони можно и на своих двоих. Если, конечно, очень постараться. И если повезет.
        ГЛАВА 10
        Один из «масок» уже заметил его - всадник в блестящей кольчуге помчался наперерез, размахивая мечом. Не успеть! До повозки еще далековато и схватки избежать вряд ли удастся. Бурцев отбросил теперь уже бесполезный арбалет. Перезаряжать - целое дело, нет ни времени, ни сноровки.
        В нескольких шагах лежало копье «тартарина» со стрелой в брюхе. Тот еще слабо царапал землю ногтями, но на свое оружие больше не претендовал.
        Рывок, перекат… Бурцев подхватил копье и через мгновение вновь стоял на ногах. Конного противника встретил не беспомощный арбалетчик с разряженным самострелом, а копейщик, готовый к поединку.
        Бурцев успел тютелька в тютельку. Он был еще вне досягаемости для вражеского меча, но достаточно близко, чтобы самому нанести удар. И в этот удар он вложил всего себя. Не стал колоть - сноровистый живчик на коне умело прикрывался круглым щитом. Бурцев просто лупанул тяжелым древком наотмашь, будто оглоблей в деревенской драке. Получилось! Клинок всадника отлетел назад, сам мечник покатился по земле. Противник, впрочем, долго не разлеживался. Очухался сразу. Выхватил из сапога нож с широким и чуть изогнутым лезвием. И уже порывался вскочить на ноги.
        Пришлось добивать. Все тем же копьем. Широко расставив ноги, Бурцев ударил. Так дорожные рабочие бьют ломом в старый асфальт. Сверху вниз, со всей дури, присовокупив к силе рук тяжесть тела. Наконечник копья пропорол и кольчугу, и то, что было под ней. Крик. Хруст. Что-то брызнуло на руки…
        А земля вновь содрогнулась от топота копыт. Не оглядываясь, Бурцев ничком рухнул на труп. И в самое время! Над головой что-то прогудело и с треском срубило торчащее из мертвого тела древко копья - там, где только что находилась шея Бурцева.
        Когда он поднял перепачканное в чужой крови лицо, новый противник в личине саблезубого беса уже разворачивался для повторной атаки. Клыкастый «тартарский» всадник с боевым топором и на черном как смоль коне. Норовистый конь плясал, не желая подчиняться поводу. Пока наездник совладает со скакуном, пройдет пара-тройка секунд. Немного, но все же…
        Бурцев снова рванулся к повозке, украшенной коронованными орлами. Эта короткая перебежка значила куда больше, чем все былые полигонные учения и марш-броски, вместе взятые. Может быть, только поэтому он и успел. Почти не ощущая тяжести бронежилета, Василий вскочил на место возницы и…
        …И все.
        До сих пор он стремился лишь поскорее добраться до упряжки. Это было самым главным. Остальное казалось простым и ясным, как божий день, - вожжи в одну руку, кнут - в другую, пара хлестких ударов - и вперед. Но теперь ясности поубавилось. Не оказалось под рукой ни кнута, ни хлыста, ни нагайки, ни чего-либо другого, годившегося для стеганья лошадей. В суматохе массового избиения возница панночки куда-то сгинул вместе со своим рабочим инструментом. А как без помощи кнута сдвинуть с места старопольскую колымагу? Как заставить упряжку, которая не отреагировала даже на дикие вопли нападавших, взять с места в карьер? Этому в конной милиции не учили.
        Всадник в клыкастой маске тем временем подъехал к повозке почти вплотную. Сейчас и подмога прискачет. Изрубят, блин, в капусту - ойкнуть не успеешь.
        Бурцев судорожно схватился за неиспользованный баллончик с милицейской «черемухой». Слезоточивый газ, конечно, не автомат Калашникова, но сработать может. Условия-то идеальные: слабый ветерок, как по заказу, дует от повозки в сторону «тартар».
        Долгий пши-и-ик… Бурцев щедро распылил густое аэрозольное облако, целя в морду вороного и под размалеванную маску воина с топором. Газ подействовал мгновенно. Конь словно взбесился, наездник выпустил поводья и секунду спустя вывалился из седла. Оглашая окрестности дикими воплями, захлебываясь в собственных соплях, он бился на земле будто припадочный. Туман «черемухи» медленно оседал на одежду, доспехи, маску и шлем. «Саблезубый» орал все громче.
        Кто-то еще, не успев придержать лошадь, сдуру въехал в облачко слезоточивой взвеси. Глотнул полной грудью. И тоже с воем покатился по земле. И еще двое. И еще один. Остальные «тартары» натянули поводья, придержав коней. В суеверном ужасе они наблюдали, как безумствовали их соратники. Те уже не кричали - только хрипели, пытаясь сорвать с раскрасневшихся лиц шлемы и маски. Двум удалось.
        Странно, но пресловутые «тартары» оказались так же мало похожи на азиатов, как рыжий Яцек или светловолосая панночка. Ни желтоватых, обветренных степными ветрами лиц, ни узких глаз-щелочек, ни жидких бороденок а-ля Чингисхан. Вполне даже европейская внешность. Что-то тут было не так. Однако удивляться некогда. Слезоточивый газ - преграда, увы, ненадежная. Прорваться через нее галопом - пара пустяков. Пустить арбалетный болт - еще проще. А если ветер вдруг переменится и родимая «черемушка» накроет повозку, тогда Бурцева и панночку можно будет брать голыми руками.
        Но пока всадники в масках пятились назад, забыв об арбалетах. И жить становилось веселее. Настолько, что появлялись нужные идеи.
        Нет кнута? Сделаем! Бурцев расстегнул ремень. Никчемные наручники - в карман. Остатки газового баллончика - в воздух, между повозкой и растерявшимися кочевниками. Да повыше, чтоб едкая аэрозольная взвесь провисела как можно дольше. На несколько секунд она обеспечит какое-никакое прикрытие. Ну, а после придется полагаться лишь на прыть польских лошадок.
        Бурцев раскатал широкий омоновский ремень во всю длину, взмахнул рукой, чуть наклонился, - чтоб достать подальше.
        И-и-эх, выноси залетны-я!
        Тяжелая пряжка рассекла воздух, смачно врезалась в лошадиный круп. И еще раз!
        Взбрыкнув задними ногами, лошади понесли-и-и! Да так, что Бурцев едва удержался в повозке.
        С дороги они слетели почти сразу. Непаханая целина сотрясала дерзкий шарабан, вообразивший себя гоночным болидом. Деревянные колеса убогого средства передвижения, впрочем, были сделаны на совесть, да и крепкие, хорошо смазанные оси тоже не подвели.
        Сзади, из повозки, сквозь несмолкаемый грохот прорывалось испуганное повизгивание. Панночка переживает! Не привыкла, небось, к этакой тряске? Не гонялась за уркаганами по бездорожью в милицейском «уазике»? Но ты уж потерпи немножко, «благодетельница наша».
        Он подстегнул лошадей. Визг усилился. Да, пассажирке там несладко. Если уж сам Бурцев с трудом удерживался на месте возницы, можно представить, какие катаклизмы творились за его спиной. Этот расшитый орлами гроб на колесах лишен был даже намека на рессоры. Наверняка все содержимое повозки знатной полячки сейчас ходит ходуном. Ну, и сама панночка тоже покоем не наслаждается. Если бы не высокие борта и исполосованный, но закрытый полог, девицу давно бы вышвырнуло наружу.
        Две или три стрелы запоздало просвистели над головой. Тем дело и ограничилось. Погони не было. Видимо, газовая атака произвела должное впечатление. Боятся, «тартары»! То-то же! Знай наших! С ОМОНом связываться - это вам не девок из телег таскать.
        Бурцев правил к роще. Потом долго мчался вдоль нее, не решаясь на такой скорости свернуть в редколесье. К чему раньше времени гробить транспортное средство о колоды и пни, если преследователей все равно не видать? Лучше максимально увеличить отрыв, пока есть такая возможность.
        Он не заметил, как это произошло. Просто стена деревьев вдруг выросла не только слева, но и справа. И вроде бы сзади. И, кажется, впереди тоже. Въехали в лес как-то сразу, вдруг.
        Стало заметно темнее. И подтаявшего снега, прятавшегося в густой тени от весеннего солнышка, здесь было побольше. Лошади мчали по малоприметной лесной колее, проложенной, судя по всему, обозами беженцев. С колес слетели последние комья полевой грязи. На подстилке из опавшей хвои и сопревшей прошлогодней листвы было чище. Но и опаснее тоже: коварный лесной ковер мог таить под собой массу неприятных сюрпризов. И все же скорость лучше не сбавлять - пусть лошади скачут, пока скачется.
        Дважды или трижды упряжка благополучно пронеслась мимо развилок. Даже когда наезженная колея вдруг сменилась позабытой людьми и Богом просекой, провидение еще некоторое время оберегало повозку от неминуемого рассыпания на части. Но вот и просека становится все уже и уже, превращаясь в стежку, для которой четыре колеса - слишком большая роскошь.
        ГЛАВА 11
        Колесо они все-таки потеряли.
        Кривой отросток коряги, присыпанной снегом, зацепил правое переднее. Треск, скрежет… Дальше колесо продолжило свой путь самостоятельно.
        - Тпру-у-у! Стоять!
        Куда там! Кричать уже не имело смысла.
        Повозка пошла юзом и едва не перевернулась. Разбитая и покореженная, она остановилась, лишь сбросив с себя мучителя-возницу. У-у-ух! Кочковатая земля и несвежий снег вдруг поднялись на дыбы, встретив падающего Бурцева смачным ударом.
        Хрипели взмыленные лошади. Бока загнанных животных тяжело вздымались, исходя паром. Хлопьями падала на снег пена, оставляя в грязно-белом покрывале еще более грязные проплешины. А тишина предвечернего леса после грохота и безумства скачки глушила сильнее, чем само падение.
        Бурцев все же приземлился удачно. Относительно удачно - настолько, насколько это вообще возможно в увесистом бронежилете. Но все-таки снег смягчил удар. Повезло!
        А вот о хозяйке повозки вряд ли можно сказать то же самое. Всю дорогу девица вела себя шумно, а теперь из нутра «кареты» не доносилось ни звука. «Неужто угробил?» - встревожился Бурцев. Дурное дело нехитрое. Полячка - барышня хрупкая. А дикая скачка по бездорожью и заключительное столкновение с корягой запросто могли вышибить дух из изнеженной панночки. Стоило ли вообще спасать ее от татарей в масках, если девчонке в итоге был уготован такой конец?
        Чуть прихрамывая на левую ногу (колену все-таки здорово досталось), Бурцев подошел к повозке. Выглядела она, конечно, плачевно. Однако на совсем уж бесформенную груду обломков не походила. Нет, едва ли путешествие внутри этого тарантаса пусть даже и на запредельной скорости, пусть и по экстремальной трассе привело бы к летальному исходу. Скорее всего, от пережитых потрясений - как в переносном, так и в прямом смысле - несчастная полячка попросту лишилась чувств. Дамочки средневековья, помнится, были особами впечатлительными сверх всякой меры.
        Он раздвинул прореху в изрезанной медвежьей шкуре. И - тут же отлетел обратно от удара, который сделал бы честь боксеру-тяжеловесу. Удар пришелся в живот. Если бы не верный бронник, Бурцеву пришлось бы сейчас лицезреть оперенное инородное тело в собственном брюхе. Но - честь и слава производителям надежных титановых пластин! - арбалетный болт, неожиданно вылетевший из повозки, срикошетил в снег.
        Бурцев с кряхтением поднялся. Ну, дела! Он, слава богу, выжил, однако силу арбалета, что называется, почувствовал нутром. Нутро ныло - и весьма ощутимо. А блаженную тишину леса нарушили громкие вопли. Ха! Теперь не оставалось никаких сомнений в том, кто всадил стрелу в брюхо тому копейщику в маске.
        Порезанный полог колыхнулся, открываясь.
        - Бесово отродье! - ворох измятого перепачканного тряпья пробивался через беспорядочный завал шкур и подушек. - Ты еще жив?!
        Бурцев разглядел всклокоченные волосы и перекошенное от гнева лицо полячки. Прелестное личико, кстати, было уже не столь прелестным: на лбу красовался свежий кровоподтек, под левым глазом наливался фиолетовым синяк.
        - Людоед богопротивного племени! Язычник, по которому плачет адова бездна! Татарский пес!
        «Ну, вот опять! Судьба, видно, у тебя такая, Васька Бурцев, быть отныне татарином». То ли местные в самом деле чуяли в нем частицу степной крови, то ли здесь царит такая татарофобия, что за пришлого кочевника поляки готовы принять любого незнакомца.
        Девчонка уже вылезала из повозки. Барышня заметно пошатывалась. Хорошенько же ее поболтало - надолго благородная панночка запомнит сегодняшнее приключение. Мутить, небось, теперь станет от одного вида колесных экипажей.
        - Думаешь, полонил меня, презренный сын Измаилов?! - разорялась девица. - Думаешь, похитил, увез и можешь теперь творить со мной, что захочешь?! Не бывать этому! Никогда! Слышишь, никогда не бывать!
        Истерика. Форменная истерика! Истеричных барышень Бурцев особо не жаловал, но сейчас невольно залюбовался спутницей. Очень даже ничего себе детка! Даже разбитое лицо ее не слишком портит.
        Растрепанные волосы, пылающие щечки, вздернутый носик, выразительные, по-кошачьи зеленые глазки… А фигурка-то, фигурка! Все на месте, все при ней - ай да панночка! Вот только обтянутые длинными узкими рукавами ручки, которыми так яростно размахивала полячка, оказались не пустыми. В левой - небольшой и такой несерьезный вроде бы на вид арбалетец. Да уж, «несерьезный»: стрела, пущенная из этой «игрушки», здорово отбила ему потроха. Впрочем, могло ведь быть и хуже.
        Бурцев поблагодарил судьбу за то, что сознание девиц тринадцатого века не замутнено бредом воинствующего феминизма. Если бы эта полячка пустила стрелу не в живот, а чуть ниже - туда, где кончается бронежилет, последствия могли быть более печальными: паховой защиты на его броннике сейчас не было.
        Однозарядный самострел, впрочем, был не единственным оружием взбалмошной девицы. В правой руке она держала изящный кинжальчик. Ну да, изящество - изяществом, но по горлу таким полоснуть - мало не покажется. Бурцев поспешил перехватить запястье панночки, пока та не натворила глупостей. А то, вон, красивые глазки уже пылают нехорошим светом. Состояние аффекта… Если срочно не принять мер, точно кого-нибудь покалечит, дуреха, - не его, так себя.
        Отработанным движением Бурцев изъял опасный колюще-режущий предмет. Не так грубо, конечно, как поступил бы с каким-нибудь уркаганом из подворотни. Но девчонка все-таки взвизгнула от боли. Попробовала даже проломить каску Бурцева своим арбалетиком. Пришлось обезоруживать панночку полностью. Вслед за кинжалом на притоптанный снег упал самострел и пухленький заспинный колчан.
        Разъяренная полячка пыталась пробить титановый бронник кулачками, царапалась словно дикая кошка, норовила вцепиться зубами в руку. В конце концов, он просто обхватил ее за плечи и крепко прижал к себе. Пародия на любовные объятья! Но иного выхода не было. Только так можно обездвижить агрессивную девчонку, не переломав ей кости. Ну вот… А теперь следует выждать, пока панночка перебесится и затихнет.
        Панночка всё не затихала - извивалась ужом, пиналась, елозила упругой грудью о бронежилет, размазывая его грязь по своему платью.
        - Да успокойся ты! - рявкнул Бурцев по-польски в раскрасневшееся лицо барышни. Встряхнул как следует - для пущей доходчивости.
        Голова полячки мотнулась назад, потом уткнулась лбом в его бронированную грудь. Девушка взвыла от боли и возмущения, задергалась еще сильнее.
        - Я не татарин! Ничего плохого тебе не сделаю! Ни-че-го! Дошло?!
        Дошло. Панночка замерла, недоверчиво подняла глаза:
        - А кто ж ты такой, если не татарин?
        - Русский! Русский я, понятно?! Россия, Рашн, Русиш, Русь…
        - Русь? Русич?
        Кажется, поверила. Однако до полного успокоения было еще далеко.
        - Как ты смеешь ко мне прикасаться?! - прошипела она. - Пусти! Немедленно!
        Бурцев пожал плечами, отпустил. Нужна ему новая истерика? Не нужна.
        Полячка отскочила к повозке. Воцарилось долгое напряженное молчание. Девица дышала тяжело, часто, не отводя настороженного взгляда от Бурцева. Машинально оправляла измятое платье и брезгливо - одними ноготками - стряхивала грязь. Увы, одежда средневековой модницы была испорчена окончательно и бесповоротно.
        Бурцев терпеливо ждал.
        Наконец, к нему соизволили обратиться.
        ГЛАВА 12
        - Ты ведь не рыцарь? - голос полячки все еще дрожал, но в нем проявились новые нотки. Холодная надменность знатной дамы или что-то вроде того…
        Бурцев поморщился:
        - И откуда ж такая уверенность?
        - У тебя на доспехах нет ни герба, ни крестов христовых воинов. А надпись на твоем нагруднике не может быть геральдическим знаком или рыцарским девизом…
        Бурцев взглянул на бронежилет. Сквозь грязные потеки и размывы отчетливо проступали четыре броские буквы «ОМОН». Без всяких там виньеток, единорогов, грифонов и львов на задних лапах. Да уж, геральдикой здесь и не пахнет. На гордый девиз тоже не тянет. На латинице звучит как «ОМОХ». Полнейшая белиберда.
        Нарукавная нашивка МВД тоже не произвела никакого впечатления на барышню. Видимо, настоящие гербы принято вышивать во всю грудь. Остальное воспринимается не более чем легкомысленные украшения.
        - …И потом, ни один благородный рыцарь не стал бы так грубо обращаться с дамой, - продолжала гневаться полячка. - Благородный рыцарь на твоем месте преклонил бы колено и…
        Он перебил ее совсем уж не по-рыцарски:
        - Я, между прочим, тебя от татар спас, подруга. И могу вернуть обратно, если не нравится мое общество.
        - Я тебе не подруга, хам!
        От ее визга, как показалось Бурцеву, даже что-то упало с еловых лап… К счастью, девица быстро перегорела пламенем оскорбленной невинности. Стоноподобный вздох - и тон панночки переменился:
        - Хорошо, русич… Твой поступок, действительно, заслуживает похвалы. За помощь, оказанную мне, ты получишь награду. Потом. А пока можешь поцеловать мою руку. Только не испачкай. Многие рыцари были бы счастливы, добившись такой чести, так что…
        Тяжело же ей далось это решение! Сжав губки, полячка протянула Бурцеву ручонку, которой совсем недавно пыталась выцарапать ему глаза. Может, и выцарапала бы, не окажись на пути острых ноготков прозрачного забрала каски-«ската».
        - Спасибо, - хмыкнул он. - Премного благодарен, но я уж как-нибудь обойдусь.
        Бурцев отвернулся от «благодетельницы», ища взглядом оброненный при падении с повозки ремень. Ага, вот он, родимый. Бурцев застегнул пряжку. Как раз на том самом месте, куда ударила стрела панночки.
        - Твои манеры не оставляют поводов для сомнений в твоем происхождении, - резюмировала полячка. - Ты не можешь принадлежать к знатному роду. Но если будешь впредь служить мне верой и правдой…
        - Ну, знаешь ли… - вскипел Бурцев. - Бить из самострела в своего спасителя - тоже не самая благородная манера. А кто кому послужит, - это мы еще посмотрим. В твоей повозке есть что-нибудь пожрать?
        Полячка удивленно скривилась:
        - Пожрать? В смысле - кушать? Разумеется, есть. Я не босячка какая-нибудь, чтобы путешествовать без припасов.
        - Тогда будь любезна, займись стряпней. Перекусим, и пора готовиться к ночлегу. Солнце садится. По темному нас с тобой искать не станут. Так что переночуем в повозке. Зароемся в шкуры - и на боковую. Лучшего убежища в лесу все равно не найти, а под открытым небом околеем. У вас тут, я смотрю, еще прохладно - снежок вон лежит. Ну, а утром…
        Он осекся, взглянув на лицо полячки. Округлившиеся глаза панночки полезли на лоб, высокая грудь ходила ходуном.
        - Кто?! - не сразу смогла вымолвить она. - Я?! Я должна готовить еду?! Те-бе?! Мужлану?! Ты вообще знаешь, с кем разговариваешь, русич?!
        - Хорошо, давай знакомиться, - улыбнулся Бурцев. - Меня зовут Вася.
        Разгневанная девушка, казалось, вот-вот задохнется от волнения. Однако гордая панночка все же умела справляться со своими чувствами. Когда очень хотела. Сделав над собой неимоверное усилие, полячка сглотнула клокотавшую ярость и заговорила ледяным тоном:
        - Слушай внимательно, Вацлав…
        - Вацлав?
        - Так я тебя буду называть…
        Ишь ты, ну прямо-таки Снежная Королева!
        - Да хоть горшком! - он пожал плечами. Вацлав - так Вацлав. Пожалуй, с польским именем ему здесь даже проще будет. - Я весь - внимание!
        Девица, казалось, не уловила иронии:
        - Перед тобой, презренный смерд, дочь покойного Малопольского князя Лешко Белого. Имя мое - Агделайда Краковская.
        Слова эти панночка произнесла с таким видом, будто ожидала, что он сию же секунду бухнется ниц. А не дождетесь, ваше княжеское высочество!
        Бурцева за малым не стошнило от великосветской напыщенности собеседницы. Такой тон и такие речи уместны где угодно, но только не в сгущающихся лесных сумерках. Эта Агда… ох, и имечко - язык сломаешь! Эта изнеженная девица конкретно выводила его из себя. И, в конце концов, вывела. Пожалуй, не помешает сразу расставить все точки над «i». Во избежание дальнейших, так сказать, недоразумений.
        - Значит так! Теперь ты слушай внимательно, Аделаида.
        Она дернулась.
        - Так тебя буду называть я, - весомо добавил Бурцев.
        Полячка смолчала. Сочла ниже своего достоинства пререкаться с простолюдином? Ладно, лишь бы не перебивала.
        - Во-первых, - продолжил он, - мне требуется твоя помощь. В ваших м-м-м… землях я раньше не бывал и о происходящем тут имею весьма смутное представление, так что без тебя - признаю - мне придется нелегко. Однако ты тоже нуждаешься во мне и притом еще больше. В одиночку и без охраны такой расфуфыренной дамочке долго не протянуть. Тебя непременно схватят татары или какие-нибудь разбойники. Или сожрут… ну волки, к примеру.
        Полячка стоически молчала, поджав губки.
        - Волки или лесные крысы!
        Агделайда-Аделаида вздрогнула. Ага, проняло! Бурцев понятия не имел, жили ли в старопольских лесах крысы и нападали ли они на людей, но сейчас это не важно. Главное - припугнуть молодую стервозную особу с замашками капризной поп-звезды. Страх обычно делает людей сговорчивыми и покладистыми.
        - И, во-вторых, что, собственно, вытекает из «во-первых»… Здесь, в лесу, мы с тобой на равных, княжна. Твой титул в этой глуши - ничто. И поэтому, хочешь ты того или нет, но определенную часть работы выполнять тебе придется. И работы грязной. Так что лучше не упрямься, а займись ужином.
        - Да я лучше умру! - вскинула подбородок полячка.
        - Валяй, - с деланым равнодушием махнул рукой Бурцев. - Одному мне будет проще, чем с паразитом на шее. Найду себе другого спутника.
        Бурцев сделал вид, будто собирается уходить.
        И вот тут Аделаида его удивила. По-настоящему.
        Она разревелась.
        Только что перед ним стояла высокомерная гордячка, а теперь размазывала слезы по лицу обиженная девчоночка-тинейджер. Ну, и что с такой делать?!
        Бурцев вздохнул. Ладно, проблемы лидерства и распределения обязанностей будем решать позже. За провизией в повозку княжны он полез сам. Распрягал и стреноживал лошадей Бурцев тоже в одиночестве - под непрекращающиеся всхлипы молодой полячки.
        ГЛАВА 13
        Много времени на готовку не потребовалось. Миксер на колесах, в который Бурцев поневоле превратил княжеский «экипаж», уничтожил почти все запасы, смешав продукты с пылью и грязью. В пищу годились лишь несколько лепешек да головка сыра, удачно запутавшаяся в чистом платье Аделаиды.
        Когда Бурцев вылез наружу и разложил перед княжной нехитрые харчи, полячка, наконец, перестала хлюпать носом. Но есть с земли отказалась. Пришлось наскоро изваять из слетевшего колеса, подушки и более-менее чистой тряпицы некое подобие стола.
        Ели в полном молчании. За неимением воды закусывали лепешки и сыр снегом, который и растопить-то было не в чем. И что хуже - не на чем: с огоньком тоже возникли проблемы. Василий не курил, потому спичек и зажигалок в его карманах сроду не водилось. А походные костры для княжны разжигали кнехты и слуги. У самой полячки не нашлось даже захудалого огнива.
        Бурцев, правда, старался выбирать снежок почище. Но весной даже самый чистый снег оказывается грязен, и на зубах неприятно похрустывало. В общем, трапеза получилась явно не с княжеского стола. Аделаида поначалу воротила нос от скудного ужина, однако в итоге умяла большую часть уцелевших припасов.
        Теперь полячка не выглядела расстроенной. Панночка повеселела настолько, что сама возобновила прерванную беседу:
        - Я до сих пор ничего не знаю о тебе, русич Вацлав. - она старалась говорить по-прежнему надменно, но скрыть любопытства не смогла.
        «Женщины - они везде одинаковы», - глубокомысленно заметил про себя Бурцев.
        - Что именно тебя интересует, княжна?
        - Все то же. Кто ты такой? Я уже поняла, что не рыцарь. Может быть, дружинник? Нет, вряд ли… Воины из княжеских дружин тоже обычно придерживаются законов чести. По крайней мере, при общении с дамами.
        Намек понятен. Опять начинаются лекции об этикете…
        - Скорее всего, ты кнехт, отбившийся от какого-то отряда, - продолжала рассуждать княжна. - Или дезертир. А что, очень даже возможно!
        Ее лобик, на котором уже вскочила небольшая шишка, хмурился. Высочество изволит думать вслух, причем ничуть не интересуясь реакцией объекта своих дум.
        - Или ты разбойник? Много ведь сейчас лиходеев развелось. Или просто мужлан, вообразивший себя невесть кем?
        Да, проницательностью дочь этого, как его… Белого Лёшки явно не блистала.
        - Не угадала, княжна, - усмехнулся Бурцев.
        - Тогда кто же ты?
        - Отряд милиции особого назначения. Слыхала о таком?
        - Милиция? Мужицкое ополчение, что ли? - поджала губки полячка. - Ну, конечно, я так и знала!
        Бурцев раздраженно сплюнул:
        - Все, хватит болтать, спать пора. Завтра подъем до зари, так что лезь-ка ты в свою телегу, княжна. Я чуть попозже лягу.
        Это «чуть попозже» он намеревался растянуть часов до четырех утра. Бурцев не лгал, когда говорил Аделаиде, что преследователи не станут искать их ночью - он, действительно, на это расчитывал. Переться вслепую ночью, по непроглядной лесной чащобе, рискуя сбиться с дороги и заблудиться, неизвестные всадники в дурацких масках не станут - не идиоты, авось. Но и беспечно завалиться дрыхнуть в незнакомом лесу тринадцатого века тоже было бы крайне неразумно. Мало ли кто здесь шастает, кроме «тартар». Аделаида упоминала про разбойников-лиходеев. А эти-то могут знать местные дебри, как свои пять пальцев. И опять-таки волки. Крысы…
        Полячка отчего-то не торопилась забираться в повозку.
        - В чем дело, Аделаида? - нахмурился Бурцев.
        - Ты тоже ляжешь спать, Вацлав?
        - Лягу, конечно.
        - В повозке?
        - Да, да. Не переживай, княжна. И не жди меня - устраивайся поудобнее. Поверь, в твоей телеге опасаться нечего. Все татары уже баиньки. Волки туда не залезут, да и крысы не доберутся. Спокойной ночи… Ну, чего еще?!
        - А как ты собираешься спать, если у тебя нет меча?
        - Меча? Я же сказал, здесь безопасно. Можно спокойно ложиться без оружия и…
        - А что же тогда будет разделять наше ложе?
        - Не понял?
        Бурцев удивленно захлопал глазами. Аделаида вспыхнула так, что пунцовость ее лица можно было разглядеть даже в сгустившемся мраке. Так и пялились друг на друга. Недолго, впрочем.
        Пару секунд спустя Бурцеву пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не расхохотаться. Ну, конечно! Аделаида, наверное, успела начитаться рыцарских романов или наслушаться бредней трубадуров. Да-да-да… Помнится, странствующие рыцари, вынужденные ночевать под открытым небом со спасенными в походах красавицами, клали обнаженный меч между собой и своей спутницей. И тем самым якобы блюли верность даме сердца, а заодно - невинность случайной попутчицы.
        - Не боись, княжна, малолеток не обижаю! - усмехнулся Бурцев.
        «Хотя не такая уж ты и малявка…» - он еще раз окинул взглядом вполне созревшие формы девушки. Определенно барышня уже вышла из возраста лолит.
        - Малолеток? - недоуменно переспросила полячка. - Это что?
        - Ну, дети. Или почти дети.
        - Мне, между прочим, уже семнадцать лет!
        Вот оно как. Учтем…
        - Рад за тебя. И все-таки детское время кончилось. Пора спать.
        - У тебя нет меча, Вацлав, - снова заупрямилась Аделаида. - И спать с тобой на одном ложе я не стану.
        - Предлагаешь заночевать мне в снегу и грязи? Здорово придумала!
        - У те-бя нет ме-ча… - отчетливо, с артикуляцией логопеда-профессионала повторила полячка.
        Ох, уж этот дурацкий рыцарский обычай! Если изголодавшийся по женской ласке здоровый мужик или молодая баба, годами томившаяся в застенках какого-нибудь злодея-чародея, изнывают от страсти, то какой прок от клинка, пусть даже с бритвенно острым лезвием? Перемахнуть через него на другую половину ложа - дело нехитрое. А если, к примеру, благородного рыцаря вдруг угораздило освободить из сарацинского плена целый гарем, то каким количеством колюще-рубящего оружия он должен запасаться на ночь, чтобы огородить каждую красавицу?
        Вероятно, меч на ложе имел исключительно символическое значение. Но почему бы для подобного символа не приспособить иное подручное средство? Кинжал Аделаиды или стрелу из ее колчана? Хотя нет, оружие пока лучше держать при себе и не оставлять его в пределах досягаемости взбалмошной девчонки. Мало ли что ей почудится спросонья. Тут нужно что-нибудь побезопаснее.
        Затащить в повозку корягу или сломанную ветку? Гм, сомнительное решение преблемы… Он осмотрел себя. А вот это, пожалуй, сгодится! Бурцев расстегнул пряжку ремня. Из него недавно вышла такая замечательная плеть. Теперь у поясного кнута появится еще одно предназначение.
        - Вот! - он сунул ремень княжне под нос.
        Аделаида испуганно отпрянула. Блин! Девочка превратно истолковала его жест!
        - Не бойся, - поспешил успокоить ее Бурцев. - Лупить тебя я не собираюсь. Хоть и следовало бы… Это у нас с тобой будет вместо меча. Смотри…
        Он забрался в повозку, наскоро соорудил из разбросанных шкур подобие постели. И положил ремень посередине.
        - Это - твоя половина, это - моя.
        Для пущей убедительности Бурцев бросил на свою территорию каску и бронник.
        - Все ясно?
        Аделаида обреченно кивнула.
        - Да, и еще… - он задержался под пологом из медвежьей шкуры. - Ты случайно про башни перехода ничего не слышала?
        - Башни перехода? А кто там томится? Знатные дамы?
        Бурцев безнадежно махнул рукой:
        - Все с тобой понятно, княжна. Ладно, проехали. Спи, знатная дама.
        Уснула она сразу. Не снимая верхнего платья и зарывшись в импровизированное ложе с головой.
        Бурцев тоже запахнулся в длинное теплое одеяло, как в бурку, уселся на слетевшее с оси колесо повозки, задумался, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к всхрапыванию лошадей.
        Итак, судьба и магические пространственно-временные парадоксы древних башен перехода забросили его в Польшу тринадцатого века. И что он здесь имеет? Бронник, каска, омоновский прикид, наручники в кармане, ремень на постели… Небогатый арсенал. Пожалуй, Аделаида права. Нужно в самое ближайшее время обзавестись каким-нибудь оружием посерьезнее резиновой дубинки и баллончика с «черемухой». Есть основания предполагать, что оружие это потребуется не только для того, чтобы разделять ложе со строптивой княжной. Времечко-то смутное, неспокойное. Татары, лиходеи-разбойники… Да и вообще бродить безоружным по раздробленным феодальным княжествам - сродни самоубийству. Особенно в компании с такой важной персоной, как ее высочество.
        Эх, Аделаида-Аделаида… Княжну без вооруженной охраны кнехтов наверняка теперь начнет отлавливать каждый встречный-поперечный. Знатная кровь - она ведь чем хороша: за нее выкуп можно выручить неплохой. Или, на худой конец, потешиться вволю и потешить свое самолюбие. Пропадет девчонка одна, как пить дать пропадет. Жалко…
        А его, чего доброго, совесть замучает: сначала спас, потом бросил загибаться. Нет, пока он не сдаст Аделаиду с рук на руки каким-нибудь родственникам или покровителям, с ней придется повозиться.
        Бурцев хмыкнул. Кого он пытается обмануть? Дело-то в другом. Совсем в другом. Просто нравится ему эта полячка! Несмотря на все ее великосветские выкрутасы. Честно говоря, понравилась с самого начала - когда яростно отбивалась от вооруженного мужика в маске. А теперь все сильнее западала в душу. Вот уже и до ночных терзаний дошло. Еще втюриться не хватало! Впрочем, вероятность этого невелика. Скорее всего, стервозный характер знатной спутницы сведет на нет зарождающееся не к месту и не ко времени чувство. Что ж, в принципе, Бурцева это устраивало.
        ГЛАВА 14
        Он позволил себе прикорнуть лишь перед самым рассветом. Долго боролся с сонливостью, но, в конце концов, сдался. После всего пережитого выдержать «собачью вахту», а потом спозаранку бодренько отправляться в опасный путь было все-таки выше его сил. В ОМОНе тоже не роботы служат.
        Мелькнула мысль разбудить Аделаиду, но полячка так сладко посапывала где-то в глубине повозки, что Бурцев пожалел девчонку. Какой из нее сейчас часовой - тоже, небось, намаялась. Пусть уж отсыпается, благородная панночка, свое отдежурит завтра.
        Бурцев поплотнее запахнул одеяло, привалился к изрезанной медвежьей шкуре, вдохнул свежий прохладный воздух весеннего леса. Запах пробуждающейся жизни. А глаза слипались.
        Дремал он, впрочем, чутко, то и дело просыпаясь от подозрительных шорохов, треска и хруста. Кто шумел в темноте леса - не понять. То ли дикий зверь, то ли ночная птица, то ли стреноженные лошади. «Лишь бы не человек», - думал Бурцев. И снова проваливался в небытие. Чтобы вскоре опять пробудиться. По сути, такой сон - и не сон вовсе, но лучше ведь, чем ничего.
        Он очнулся от дремы относительно свежим и в меру бодрым. Отметил с удовлетворением, что внутренние биологические часы, несмотря на невообразимый скачок во времени, с ритма не сбились и работают исправно. Получили невидимые ходики мысленный приказ разбудить через пару часов, оттикали свое и будто пихнул кто локтем в бок: вставать пора.
        И в самом деле пора. В самом лесу еще темным-темно, а облака над верхушками деревьев уже розовеют. День обещает быть ясным.
        Бурцев вылез из-под одеяла. Ж-ж-жух! Свежо - это еще мягко сказано. Он потянулся. Хорошо так, до хруста в суставах. Потом зачерпнул из ближайшего сугроба снежка почище, обтер лицо. Холодные колючки, вонзившиеся в кожу, окончательно привели в чувство.
        Под руку попалась какая-то застрявшая в сугробе ветка. Ветка? Стрела! Сжавшая было сердце тревога отступила. Он узнал короткий арбалетный болт. Не чужая стрела - своя, родимая, в его, Василия Бурцева, брюхо пущенная. Наконечник слетел, древко надломлено.
        Вспомнилось, с каким остервенением набросилась на него вчера панночка. А ну как убила бы его Аделаида. И что бы тогда? Куковала б одна в лесу? Влезла б с ногами на повозку и пряталась от лесных крыс, княжна, блин, Тараканова? Ну и ду… А впрочем, чего он на нее взъелся? Собственно, полячка эта просто-напросто несчастный потерявшийся ребенок. Ну а спесь - не столько ее вина, сколько издержки воспитания.
        Благостное расположение к знатной спутнице, однако, продержалось недолго. Уже четверть часа спустя Бурцев мысленно крыл благородную панночку распоследними словами.
        Растолкать ее оказалось делом непростым. Сначала пришлось откапывать из-под вороха шкур. Потом долго и без особого результата трясти за плечи. И, в конце концов, нарваться на «грубого мужлана». Не привыкла, видать, наша барышня подниматься в такую рань.
        Пока сонная Аделаида приводила себя в порядок под прикрытием повозки и густого кустарника, Бурцев готовил к походу двух лошадок покрепче - гнедую и пегую. Седлать кобылок из упряжки было нечем - в повозке не нашлось сбруи для верховой езды. Кое-как, при помощи кинжала полячки, Бурцев укоротил вожжи и соорудил из них некое подобие поводьев. Обрезки с петлями на концах превратились в стремена. Шкуры и одеяла сгодились на попоны. Ехать на мягком все-таки комфортнее, чем на голом крупе, да и спать будет на чем, если путешествие затянется.
        А может быть, и не затянется вовсе. Яцек, помнится, говорил о какой-то Вроцлавской крепости, где покойный посланец Генриха Благочестивого предлагал беженцам оставить обоз. Уж там-то знатной полячке должны помочь. Может, снова выбраться на лесную колею, а та выведет прямиком к крепости? Или уж не высовываться от греха подальше? В любом случае от разбитой повозки надо уходить.
        - Эгей, княжна! Пора в путь. Что ты там как сонная муха. Татар дожидаешься?
        Аделаида, наконец, появилась из-за повозки. Вроде проснулась, а вроде и нет. Все еще помятая, чумазая (видимо, панночка так и не решилась на омовение снегом), но зато переодевшаяся в чистое - небесно-голубое с вышитыми золотыми узорами - платье из своих запасов. Новый наряд оказался столь же непрактичным и мало подходящим для путешествия, как и предыдущий. Широченные рукава просторной верхней одежды будут при скачке цепляться за каждую ветку, а красные рукавчики под ними - длинные, сужающиеся от локтя к самым кистям и крепко затянутые шнуровкой - наверняка здорово стесняют движения. Диковато смотрелся в лесу и расшитый поясок на осиной талии. И кошель, прикрепленный к нему. И серебряный обруч на голове. И огромная брошь с неограненной, но явно драгоценной каменюкой под горлом. Но хуже всего - длиннющий подол. Со шлейфом!.. Подол нелепо волочился за хозяйкой по грязи и снегу, открывая лишь носки сапожек.
        На бал вырядилась, что ли? Бурцев поморщился. И далеко же он уедет с такой попутчицей?
        - Я готова, - мученически вздохнула девушка. - Можем отправляться… Ой, что это?
        По ее прелестному измазанному личику пробежала гримаска удивления. Остатки сонливости выморгались в два счета. Потом в глазах возникла тревога.
        - Что ты сделал с моими лошадками, Вацлав?
        - Что надо, то и сделал! Верхом ездить умеешь?
        - Меня опекун учил, но… Уж не хочешь ли ты, чтобы я…
        - Именно. Хочу. Чтобы ты… Пешком мы далеко не уйдем. Поедем верхом.
        - Как?! - сжала она кулачки. - Как ты себе это представляешь?! Чтобы я без седла и в этом платье…
        - Извини, но дамских седел у меня нет. А насчет платья… Могла бы надеть что-нибудь поудобнее.
        Аделаида вспыхнула:
        - Я, между прочим, дочь князя. Я не могу позволить себе путешествовать в нарядах служанок и куртизанок. А моим дорожным платьем после той скачки, которую ты устроил вчера, побрезгует даже последняя нищенка. Сам видел, во что оно превратилось? Хотя какое тебе дело! Наверное, привык жить как свинья в хлеву.
        - Хватит, княжна! Живо на лошадь, пока я сам тебя не забросил.
        - Только посмей ко мне прикоснуться, мужлан!
        Нет, Аделаида определенно обладала талантом в самый неподходящий момент становиться сверхнесносной особой.
        - Лезь, кому говорят!
        В правой руке Бурцев все еще держал кинжал, которым пользовался при изготовлении самодельной сбруи. Но хищный блеск клинка ничуть не испугал девушку. Гордо выпятив подбородок, она прошипела ему в лицо:
        - Сначала сам надень мое платье, а я посмотрю, как ты будешь в нем взбираться на лошадь.
        А ведь она права. Тут дело не только в тупом упрямстве. В наряде княжны невозможно ни закинуть ногу через лошадиный круп, ни удобно усесться верхом. Хотя… в принципе, довести эту роскошную одежду до ума не так уж и сложно.
        - Аделаида, - осторожно проговорил Бурцев, - нужно сделать несколько разрезов. Вот здесь, здесь и…
        - Каких разрезов?
        - На платье. Чтобы было удобнее. Возможно, ехать нам придется долго, поэтому…
        - Ты в своем уме, Вацлав? - голос княжны прозвучал неожиданно спокойно. Словно она еще не верила, что собеседник предлагает ЭТО всерьез. - Думаешь, я соглашусь носить рванье? Ни-ког-да! Мы идем пешком, и никаких возражений я слушать не желаю!
        Аделаида резко отвернулась, давая понять, что все, что разговор закончен. Длинный шлейф шелестнул по прошлогодней листве и грязному снегу. Какой-то недопревший листик прилип к влажной ткани.
        Вот на него-то Бурцев и наступил, припечатывая шлейф к земле. Стоп!
        - Ладно, княжна, я помогу тебе с костюмом.
        - Что? Что-о-о?!
        ГЛАВА 15
        Бурцев подхватил длинный подол верхнего платья и… Кинжал оказался в руке весьма кстати. Сначала на землю упал отсеченный шлейф. Потом с величайшей осторожностью - чтобы не поранить брыкающуюся (Ай, да ножки! Ай, да прелесть!) девчонку - он распорол негодные для верховой езды юбки. Затем пришел черед широких рукавов верхней одежды. Дольше всего пришлось повозиться со шнуровкой узких рукавчиков. Сложное переплетение ремешков он аккуратно надрезал у кистей. Ничего не должно стеснять руки, когда правишь лошадью при помощи самодельного повода.
        - Безмозглый варвар! Мой плащ! Мое лучшее сюрко! Моя котта![3 - Предметы одежды в Средневековье.]
        Визг стоял оглушительный. Потом оскорбленная до глубины души княжна захлебнулась в бессильных слезах. Полячка вела себя так, будто ее полностью оголили! Ну, так он может на нее и не смотреть. Больно надо…
        Василий отвел глаза. Смотреть, действительно, было больно. Снова перед ним стоит не княжна, а разнесчастная девочка-подросток. Хоть по головке гладь. Правда, это чревато. Запросто может тяпнуть зубами за палец. И все же…
        Жалкая, пунцовая, сопливая девица опять пробуждала в нем непрошеное чувство вины. Василий вздохнул. Однако время, время! Сетка частых солнечных лучей оплетала покрытые почками ветви. Новый день все настырнее предъявлял свои права на лес. Утренний свет уже достаточно ярок, чтобы всадники в масках могли продолжить поиски беглецов. И ждать, пока княжна выплачется, - непозволительная роскошь.
        - Ты это, Аделаида… - угрюмо пробормотал Бурцев. - Кончай реветь. Ехать нам с тобой надо.
        Княжна подняла на него заплаканные глаза.
        - Когда все кончится, я первым делом прикажу тебя казнить, Вацлав, - негромко, но решительно произнесла она.
        Бурцев пожал плечами: вчера его уже собирались вздернуть, так что не привыкать.
        - Договорились! Теперь можем отправляться? Или будем ждать, пока на твои крики сбежится вся татарская орда?
        Она молча подошла к пегой кобылке. Бурцев шагнул было следом - подсадить. Но зеленые глаза княжны окатили его таким презрением и ненавистью… В общем, пока лучше будет держать дистанцию.
        Аделаида вскочила на круп лошади не то чтобы лихо, но не без определенной сноровки. Можно сказать, с некоторой грацией. Амазонка, да и только. Только вот наряд подкачал. Распоротое в нескольких местах платье теперь, конечно, годилось для конных прогулок, но растеряло былой шик. То ли модельер из Бурцева никудышный, то ли модель слишком сильно дергалась.
        - Вацлав! - княжна царственно повернула к нему свою милую головку.
        Серебряный обруч слетел с нее во время отчаянной борьбы за платье, и ветерок теперь играл в рассыпавшихся волосах. Красиво… Даже эротично. Но тон Аделаиды Бурцеву не понравился - так принято разговаривать со слугами.
        - Я не могу путешествовать только в этом, - скривившись, она скользнула взглядом по своему искромсанному дорожному костюму. - Мне нужно будет переодеться, когда мы выберемся к людям. Так что принеси, пожалуйста, еще какое-нибудь платье почище, а лучше два.
        Это «пожалуйста» настораживало. Знатная дамочка вроде Аделаиды удавится, но не скажет «волшебного слова» простолюдину. Однако княжна права. Походная сумка со сменой одежды ей не помешает.
        Конечно, по-хорошему следовало бы отправить за барахлом саму чванливую девчонку. Но водрузить княжну на лошадь стоило стольких усилий и криков, что Василий предпочел сделать то, о чем его просили. «Пожалуйста» все-таки…
        Хоть время и поджимало, к повозке Бурцев шел не спеша. Пусть полячка не думает, что обзавелась мальчиком на побегушках. Флюиды ее ненависти он чувствовал спиной. Да, княжна вне себя от злости. Будь у нее оружие, без промедления ударила бы сзади. К счастью, Бурцев со вчерашнего дня предусмотрительно держал и арбалет, и стрелы, и кинжал Аделаиды при себе. Лишь бы лошадью топтать не стала. Он бросил взгляд через плечо. Нет. В Багдаде все спокойно. Сидит полячка на попоне из медвежьих шкур, как каменная, не шелохнется.
        За изрезанным пологом в первых солнечных лучах повозки мельтешились пылинки. Да, здорово они с княжной подзадержались. И, видимо, еще придется. Бурцев растерянно перебирал вороха одежд. Он и в своем-то времени мало что понимал в нарядах противоположного пола, а тут и вовсе голова шла кругом. Сюрко какие-то, котты, - так, кажется, княжна называла свои одеяния. Еще вот плащи дурацкие из одного огромного отреза ткани. Ладно, не до жиру… Он подхватил первое, что попалось под руки. И тут же выронил, услышав стук копыт.
        Бурцев кубарем вывалился из повозки. Неужели достали-таки «маски»?! Ага, как же! Ничего подобного. Это, пригнувшись к шее лошади и ожесточенно колотя пятками в бока несчастного животного, уносилась прочь княжна. В безлистном еще лесу Бурцев разглядел стремительную тень… нет, две тени! Полячка ловко сигала через кусты, объезжала деревья, пригибалась под низкими ветками и при этом не выпускала длинный самодельный повод второй лошади - той самой гнедой, что Бурцев приготовил для себя. Незамысловатая хитрость девицы - отправить надоевшего спутника подальше, а самой рвануть с места в карьер удалась на все сто.
        Бурцев выругался. Кажется, довел он барышню этим платьем. Да и утреннее солнышко, видать, развеяло ночные страхи Аделаиды - вот и сорвалась, дуреха. Неизвестно, какой-такой опекун обучал стервозу верховой езде, но дело свое он знал. На лошади Аделаида держалась гораздо лучше рыжего Яцека.
        Бурцев кинулся вдогонку. Бросил по пути арбалет, рассыпал в кустах стрелы из колчана. Исцарапался весь, взмок, как мышь, но бежал, надеясь, что обидчивую княжну схлестнет-таки с лошади какая-нибудь коварная ветка или еловая лапа. Да куда там! Стук копыт стих, а сбитой полячки нигде не видать.
        Он выскочил на колею. Все ясно! Аделаида прорвалась через густые заросли можжевельника и вылетела прямиком на лесную беженскую дорогу. Гнаться за ней дальше на своих двоих больше не имело смысла.
        Сплюнув, Бурцев повернул обратно. Гнаться? Еще чего! Может, и к лучшему, что они расстались. Слаженного тандема из омоновца и княжны все равно не получалось.
        Но неожиданное избавление от капризной попутчицы не радовало. Наоборот - заставляло нервничать. И от этого Бурцев злился. На самого себя. Да кто она, в конце концов, ему такая! Подумаешь, смазливая девчонка благородных кровей! Подумаешь, дочка князя. Но он-то не княжеский вассал и в телохранители к Аделаиде тоже не нанимался. Ну, нравится она ему. Да, временами. Когда спала зубами к стенке. А сейчас все, разонравилась. Прошла любовь, увяли помидоры. С какой радости он должен ей помогать, когда ему самому требуется помощь. В чужом времени, в чужой стране. Все! Забыть! Плюнуть! И растереть!
        Взвинченный до предела Бурцев возвращался по вспаханному четырьмя парами подков мшистому лесному ковру - к месту ночного привала. Достала же она его, ох и достала эта полячка!
        Но вдруг и злость, и раздражение, и обида ушли разом. Бурцев застыл на месте. На полпути к брошенной княжеской повозке. Чуть в стороне от нее, под раскидистой елью лежал подтаявший сугробик. А на самом его краешке - там, где снег смешивался с опавшей хвоей - виднелись отчетливые следы человеческих ног.
        Когда он сломя голову мчался за княжной, то не заметил этих отпечатков. Зато теперь есть возможность изучить следы досконально. Это явно не следы миниатюрных сапожек Аделаиды. И уж точно не его берцы 44-го размера. Да и не подходил он к этой ели ни разу. А надо было… Не отсюда ли похрустывало ночью? Выходит, за ними все-таки наблюдали? И не напали? Судя по следам, наблюдатель был один. Но если сейчас его здесь нет, значит… Значит, отправился за подмогой?
        Обувь топтавшегося возле их ночлега человека была странной. Похоже, сшита из одного цельного куска кожи и скроена абы как. Между правым и левым башмаком нет почти никаких отличий, словно незнакомец прыгал под елью на одной ножке. Не всадник в маске то был и не княжеский кнехт… Дешевую обувку, скроенную по одной колодке, здесь носили простолюдины, вроде беженцев из малопольского обоза.
        Дальнейшие следопытские изыскания пришлось прервать. Со стороны лесной дороги донесся отчаянный крик, а не узнать звонкоголосую полячку было невозможно.
        ГЛАВА 16
        Сразу позабылись и доводы рассудка, и обиды на своенравную панночку, и данное самому себе слово выкинуть Аделаиду из головы! Он рванул сквозь можжевельник, пробитый тушами двух лошадей.
        Вот, новый вскрик Аделаиды! Бурцев ускорил темп, перемахнул через стоялую лужу с корабликами скукоженных листьев, выскочил на полянку с тремя соснами-великанами в центре и увидел…
        Уф! Все не так страшно. Уже хорошо, что перед княжной не разыгрывается второй акт «тартарских» «маски-шоу». На княжну напали либо беженцы, отставшие от обоза, либо лесные гопстоповцы смутного времени.
        Их было трое. Широкоплечие мужики с пудовыми кулаками. Засаленные волчьи полушубки на голое тело, косматые шапки, домотканые штаны и обувь, по форме напоминающая обвязанные вокруг щиколотки бахилы. Из оружия - только луки и стрелы. Впрочем, и то, и другое сейчас закинуто за спину, чтобы освободить руки. А руки - все шесть рук - тянулись к Аделаиде. Спешившаяся и испуганная, она стреляла затравленным взглядом по сторонам. На щеке девушки свежая царапина. Поранилась при падении? Ага, стрела, пущенная из засады, сделала свое дело: пегая кобылка княжны лежала без движения. Запутавшаяся в длинном поводе гнедая стоит поодаль, раздувая ноздри. Увы, лучники уже отсекли Аделаиду от уцелевшей лошади - не сбежать.
        Бурцев налетел на них внезапно и шумно. Словно леший, сверзшийся с еловой верхотуры. Лесные стрелки, однако, оказались не лыком шиты. Не шарахнулись по сторонам, не застыли в ступоре, а сами поперли в бой. Причем правильно сообразили, что времени хвататься за луки у них уже нет, а потому решили попытать счастья на кулачках.
        Плечистых молодцев бог силой не обидел, но тратили свою силушку они не по уму: без толку рассекали воздух широкими - от плеча - взмахами, мешая друг другу. Простая крестьянская логика - размахнуться поширше да влепить посильнее - имела существенный изъян. Слишком медленно, слишком неуклюже и слишком предсказуемо двигались бойцы. Увернуться от их ударов Бурцеву не составило труда, а об обороне эти трое не думали. То ли вообще не имели ни малейшего представления о правильной защите в кулачной схватке, то ли полностью полагались на численное преимущество. И Бурцев воспользовался их ошибкой.
        Первым - как по заказу - подставился ближайший противник. Глупо подставился: слишком низко опустил руки, намереваясь поднырнуть и сгрести граблеобразными пятернями соперника под колени. А вот голову прикрыть не потрудился. Наоборот, вытянул шею, выставил свою беззащитную тыкву над плечами. Бей - не хочу. Ну, и поплатился, бедолага…
        Взмах ногой! Боевой - не спортивный - удар хорошо набитой голенью, усиленный резким разворотом корпуса - и первый противник грохнулся наземь. Еще бы не грохнулся - аккурат под ухо получил.
        Второй мужичок напоролся на точную мощную «троечку»: в глаз, в дыхалку, а когда соперник подался вперед, жадно заглатывая воздух, - заключительный прямой - между носом и жиденькой бороденкой. Так-то! Не одному Яцеку теперь до конца жизни ходить щербатым. Поиск стоматолога-протезиста в средневековой Польше - дохлый номер.
        Оставшийся противник успел-таки приблизиться почти вплотную. Навалился всем телом, но до настоящей борьбы дело не дошло. Бурцев изловчился, высвободил обхваченную медвежьими тисками руку… И провел отменный апперкот. Поляк, нокаутированный сокрушительным ударом в подбородок, шлепнулся на землю всей своей широченной спиной.
        Всё. Аут. Право слово, избиение младенцев какое-то! Неоскинхэнды из Нижнего парка бились гораздо профессиональнее.
        Бурцев повернулся к Аделаиде. Та смотрела на него широко распахнутыми глазенками и… и качала головой. Молчаливый ответ на незаданный вопрос.
        Вот как? Ну, конечно, не в правилах отпрысков благородных семейств менять принятое единожды решение. Раз уж надумала княжна сбежать, то уговорить ее упрямое высочество продолжить совместное путешествие будет непросто.
        И все же он попытался:
        - Послушай, княжна…
        - Не желаю ничего слушать, Вацлав!
        Она резко отвернулась, выставив на обозрение испачканную юбку со срезанным шлейфом. Аккурат на пятой точке красовалось свежее пятно. Видимо, падая с подстреленной лошади, княжна приложилась не только щекой. И притом здорово так приложилась.
        Бурцев вздохнул. Хорошо же, блин, устроилась панночка… Как только запахло жареным - сразу в крик. А стоило ему примчаться на зов и раскидать лесную гопоту, - так нате вам… От ворот поворот. Что ж, самое время покапризничать и понадувать пухленькие губки. Опасность-то уже миновала. Но хоть бы спасибо сказала, что ли…
        Ладно, хватит ломать комедию. Его совесть чиста. Лесные лиходеи снова начинают копошиться. Нужно забрать у них луки со стрелами, а дальше…
        Топот копыт раздался, когда он шагнул к поверженным разбойникам. Бурцев резко обернулся. А вот теперь беда! Настоящая! На поляну вылетело с десяток всадников. Старые знакомые - «тартары» в масках. Впереди - на вороном коне - саблезубый с топором. Видимо, это и есть предводитель отряда.
        Спесь Аделаиды как рукой сняло. Испуганно пискнув, княжна юркнула за спину Бурцеву.
        При нападении на обоз беженцев кочевники издавали только дикие крики. Теперь же «маски» перешли на членораздельную речь. Клыкастый указал секирой на Аделаиду и глухо проревел из-под уродливой личины:
        - Взять! Остальных - убить!
        Вот те на! С каких это пор «тартары» заговорили по-польски?
        - Быстро! - орал саблезубый. - Мне нужна девчонка!
        Сам он, впрочем, приближаться к княжне и ее спутнику не спешил. Да и подчиненные клыкастого тоже. Никто не попытался на скаку срубить Бурцеву голову или нанизать его на пику. Всадники в масках больше полагались на другое оружие: четверо уже вытащили из-за спин арбалеты и, опустив скобы самострелов к стременам, заряжали их, не слезая с седел. Вымуштрованные лошади стрелков застыли в ожидании.
        Ага, помнят о «черемухе»! Потому и не лезут в ближний бой. Увы, сейчас у Бурцева не было даже газового баллончика. А бронежилет и «скат» валяются возле повозки княжны. Он почувствовал себя беззащитным, почти голым. Увернуться от арбалетного болта, наверное, так же трудно, как и от пули. То есть почти невозможно.
        ГЛАВА 17
        Спасение пришло неожиданно. Лихой разбойничий посвист - и воинственные крики нарушили тишину леса. Замелькали тени, На поляну вылетело с полдюжины стрел. Двое арбалетчиков повалились с седел. Еще под одним рухнул раненый конь. «Маски» вмиг забыли и о Бурцеве, и о княжне. Пара коротких оперенных болтов были всажены в просветы между деревьями. Оттуда раздался чей-то вой.
        А в следующую секунду два всадника ринулись в бой с противоположного конца беженской дороги. И эти двое не прятали своих лиц. За конными, чуть поотстав, бежала целая орава пехотинцев. Пара-тройка кнехтов в кожаных доспехах с копьями и щитами да десятка полтора вооруженных луками, ножами, топорами и охотничьими рогатинами простолюдинов в волчьих шкурах.
        Аделаида, высунувшись из-за плеча Бурцева, с детским восторгом наблюдала за происходящим.
        Атаку, несомненно, возглавлял высокий худощавый рыцарь в порубленной и неоднократно чиненной кольчуге. Голову всадника прикрывал округлый шлем, напоминавший половинку расколотого ореха. Забрало отсутствовало, но массивный, чуть погнутый наносник надежно оберегал лицо от поперечных ударов. На лице этом выделялись пышные усы соломенного цвета с загнутыми вниз концами. К седлу с высокими луками прикреплены ножны длинного прямого меча. На поясе еще один клинок - покороче. И небольшой кинжал в узких ножнах. В левой руке - побитый треугольный щит. Краска на нем здорово облупилась, так что герб - одинокая серебристая башня на синем фоне - разобрать почти невозможно. В правой руке - тяжелое копье с трепещущим на ветру кроваво-красным флажком. Заостренные концы копейного банера - словно зубы ощерившегося хищника. На длинном древке - небольшой щиток, прикрывающий руку и плечо.
        За спиной всадника развевался плащ из тонкого сукна, а на ногах блестели золоченые колесики шпор - ими наездник нещадно погонял своего скакуна.
        Хрясь! Всадник врезался в тесную кучку «масок». Копье усача вышибло из седла ближайшего противника. Сломанный наконечник, вместе с флажком-банером, остался в теле поверженного врага. А нападавший уже вырвал из седельных ножен меч длиной в полторы руки. Металл зазвенел о металл.
        Следом за рыцарем скакал широкоплечий бугай с бычьей шеей, круглым лицом и таким же круглым щитом на левой руке. К его седлу был приторочен второй щит - треугольный, рыцарский. Такой же побитый, с таким же облезшим гербом.
        «Оруженосец», - догадался Бурцев. Правда, этот малый не только носил оружие, но и дрался не хуже своего усатого господина. Даром что из доспехов на нем - только толстая кожаная рубаха да легкая кожаная каска, укрепленная стальными полосами. Металл скупо поблескивал на ее гребне, прикрывал крепкими пластинами темя, виски и затылок. Чешуйчатые наушники застегивались под щетинистым подбородком. Серебристыми шпорами оруженосец погонял свою лошадку, заметно уступавшую по размерам и стати рыцарскому коню, страшно орал и размахивал увесистой гирькой на длинной цепи.
        Он ловко сшиб кистенем вражеского всадника, пытавшегося атаковать рыцаря с фланга. Противник в порванной маске и расколотом шлеме грохнулся наземь. Волчешубая пехота тут же приняла его в свои объятья.
        Новый поворот боя: в ряды пехотинцев врезались, размахивая мечами, трое масконосцев. Но одного из них тут же срубил усатый рыцарь, второму проломил череп его оруженосец, а третьего - вместе с конем - завалили копьями кнехты.
        - Княжну ко мне! - прокричал усач. - Кня-жну!
        Какой-то кнехт бросился было к Аделаиде, но рухнул, скошенный топором всадника в клыкастой личине.
        - Бежим! - Бурцев потащил полячку к краю поляны, где испуганно жалась к деревьям гнедая кобылица. Но девушка вырвала руку.
        - Ты не понял, Вацлав? - глаза ее сияли. - Отныне наши с тобой пути расходятся. Вот он, мой истинный спаситель!
        Княжна буквально пожирала восхищенным взглядом усача с мечом и облупившимся щитом.
        - Пусть он беден, пусть за ним следует всего лишь один оруженосец, но этот человек благороден и, в отличие от тебя, наверняка имеет представление о хороших манерах.
        - Княжна, раскрой глаза пошире! За твоим благородным рыцарем и его оруженосцем прет целая толпа народу в волчьих шкурах. Это те же самые разбойники, что напали на тебя. Они здесь все заодно.
        - Нет! - Аделаида упрямо мотнула головой. - Они просто ослеплены его славой и могуществом. Они благоразумно встали на сторону сильнейшего, рассчитывают в дальнейшем на его милость и прощение.
        О, боже! Девчонка явно переслушала придворных трубадуров. Бурцев встряхнул ее за плечи.
        - Опомнись, княжна!
        - Оставь меня, мужлан. И беги, спасайся, пока тебя самого не настигла справедливая кара.
        - Э, нет, - он покачал головой. - Мы в ответе за тех, кого приручаем. Не слыхала о таком?
        - Я тебя приручать не собиралась, неотесанный русич.
        Вот блин! Непредсказуемая логика княжны способна порой вызывать искреннее умиление. Но только не сейчас, когда в нескольких шагах идет такая рубиловка.
        - Вообще-то я имел в виду другое, Аделаида. Это я в ответе за тебя, как за…
        - Прирученную собачку?!
        Оба-на! Щеку Бурцева обожгло пламя.
        - Или корову?!
        Еще одна хлесткая пощечина.
        - Или козочку?!
        Нет, это уже слишком! Не следует так часто повторять один и тот же прием. Тем более что неошпаренных щек у Вацлава-Василия уже не осталось, а христианским долготерпением он не отличался с детства. Бурцев перехватил руку княжны на третьем замахе. «Пойдешь, княжна, со мной, пойдешь как миленькая!» Больше он ее отпускать не намерен! Раз уж навязалась на его голову!..
        - А ну-ка, хватит бодаться, козочка ты наша. Породистая!
        Бурцев выдернул из кармана и - щелк-щелк - нацепил на запястья девушки наручники. «Нежность», - так их назвали в свое время шутники-разработчики.
        - Это что, кандалы?! - удивленно охнула княжна, не веря в случившееся. - Ты надел на дочь князя кандалы? Да как ты сме…
        Не договорила - Бурцев бесцеремонно подхватил ее, перекинул через плечо. И, не обращая внимания на яростные взбрыкивания, потащил к гнедой лошадке.
        - Пусти-и-и!
        Не пустил. Бросил лицом вниз на лошадиный хребет.
        - Пш-ла! - самому пришлось запрыгивать, удерживая повод, княжну и самодельное седло-попону, почти на скаку. К счастью, сложнейший трюк джигитовки завершился благополучно.
        Девушка вскрикнула от боли и возмущения, когда Бурцев одной ногой прижал к лошадиному боку ее волосы, а другой - развевающиеся ошметки подола. Так надо, подруга. Не дай бог зацепиться сейчас за ветку - сорвет обоих.
        Он поддал гнедую пятками. Княжну хорошенько тряхнуло. Дыхание у Аделаиды сбилось, полячка, наконец, замолчала, перестала дергаться. Крики сменились стонами. Теперь девушка уже сама цеплялась за мохнатую попону.
        Бурцев оглянулся. Успел увидеть, как длинный рыцарский меч срубил голову предводителю «тартар»: шлем полетел в одну сторону, устрашающая саблезубая маска - в другую. Мелькнул в воздухе раззявленный рот отсеченный головы. У кувыркавшейся головы не хватало левого уха.
        Потом сражающиеся скрылись из виду.
        ГЛАВА 18
        - Сдается мне, за тобой идет нешуточная охота, Аделаида. Важная, видать, ты персона. Ребята в масках, что вырубили весь обоз, тебя почему-то оставили в живых. Лесные лучники тоже только коня завалили. Рыцарю этому усатому опять-таки ты зачем-то понадобилась. Я ведь слышал…
        Бурцев присел перед девушкой в наручниках. После долгой скачки ныли ноги, а Аделаиде, которая проделала весь путь, свесившись с лошадиного крупа, наверное, приходилось и вовсе несладко. Вчерашняя тряска в повозке теперь должна казаться ей приятной прогулкой.
        Полячка привалилась спиной к мшистому стволу раскидистого дуба. Сидела на сброшенных с лошади шкурах-попонах и усердно дулась. На княжну благородных кровей эта чумазая оборвашка с хвоей и трухой в грязных волосах, походила мало. Но подбородок держала по-прежнему высоко, а лицо воротила от обидчика так, что казалось, вот-вот хрустнут шейные позвонки. Не желаю, мол, тебя видеть и слышать. Значит, фамильярничать сейчас не стоит. Нужно, по возможности, соблюдать этикет, туды ж его за ногу… Или хотя бы элементарную вежливость.
        - Извини за грубость, Аделаида, но такой уж ты человек и такой я - иначе тебя из беды было не вытащить.
        Полячка передернула плечиками. Никто тебя и не просил меня вытаскивать, - очевидно, означало это телодвижение.
        - Княжна, а давай будем общаться не на языке жестов.
        Ноль эмоций. Дает понять, что не станет говорить в наручниках. Хорошо хоть адвоката не требует. Бурцев вздохнул. Попробовал еще раз завязать разговор.
        - Ты вообще-то меня слышишь или как?
        Аделаида лишь крепче сжала губки. Глаза, по-прежнему отведенные в сторону, повлажнели. Только бы снова не разревелась!
        Бурцев огляделся. В лесу темнело, и сейчас вряд ли эта отчаянная сорвиголова и жуткая трусиха в одном лице решится на очередной побег. Испугается если не вездесущих охотников за отпрысками знатных родов, то крыс и темноты. Пожалуй, до рассвета Аделаида останется с ним. И милицейские «браслеты» под кодовым названием «Нежность» пока не понадобятся.
        - Давай так, княжна, - подмигнул Бурцев, - я снимаю с тебя эти м-м-м… кандалы, мы заключаем перемирие хотя бы до утра и мило беседуем. Постараюсь тебя не обижать, но уж и вы, ваше высочество, проявите ко мне снисхождение.
        Скованные руки потянулись к его лицу. Обломанные, черные от грязи ногти мелькнули перед самыми глазами.
        - Сейчас же освободи меня, тупой мужлан!
        - Нет, так дело не пойдет, - покачал головой Бурцев. - Я ведь могу и потерять ключик от кандалов. Так, случайно…
        Подленький, но необходимый сейчас шантаж…
        - Сними-и-и…
        Все-таки это произошло. Хлынули долго сдерживаемые слезы. Смыли непробиваемое высокомерие знатной полячки.
        Тьфу-ты! Ну что за беда такая! Бурцев расстегнул наручники. Зашвырнул стальную «Нежность» подальше в кусты. Осторожно и опасливо прижал к себе сотрясавшуюся в рыданиях девушку.
        Удивительно, но Аделаида не отстранилась. Наоборот - вцепилась в него тоненькими пальчиками. Только теперь Бурцев по-настоящему осознал, насколько ей паршиво и одиноко. Он неловко и неумело забормотал слова утешения, погладил княжну по голове, вытряхивая из спутавшихся волос труху. Полячка разревелась пуще прежнего.
        - Ну, что так, Аделаидка? К чему столько слез-то?
        - Обидно мне, Вацлав, обидно и страшно, - прохлюпала мокрым носом княжна. - Я ведь одна осталась, совсем одна. Кроме как на тебя, мне и надеяться сейчас больше не на кого.
        - Так я ж тебе о том и твержу всю дорогу! Одна пропадешь, сгинешь. Вместе нам с тобой держаться надо, вместе.
        - Ты, верно, в самом деле, добра мне желаешь, Вацлав, и оберегаешь, как можешь, но…
        Она запнулась.
        - Чего «но»? Что тебя смущает?
        - Все-таки жаль, что ты не благородный рыцарь! - с чувством выдохнула она. - Неправильно это как-то, если княжескую дочь спасает человек низкого сословия. Не так все должно быть.
        - А как? - нахмурился Бурцев.
        - Ну, как бы тебе объяснить… Понимаешь, Вацлав, покровительство знатного пана из достойного древнего рода это одно, а помощь мужика-ополченца - совсем другое. Это ж, выходит, я, дочь Лешко Белого, должна быть обязана и благодарна какому-то… Это же позор, унижение. Ну, почему меня спасает такой мужла-а-ан?!
        Аделаида заревела снова. Вот те на! Выговорилась, блин, излила душу! Бурцев криво усмехнулся. Какая милая непосредственность, мать ее за ногу! Чумазая девчонка тужится объяснить, что он за быдло и какова она сама королевна, и при этом рыдает в голос на его грязном плече.
        - Сочувствую тебе, княжна, но тут уж ничем помочь не в силах. Таким, видишь ли, я уродился - не рыцарем и не принцем на белом коне. Но поверь моему жизненному опыту, частенько помощь простолюдина бывает ценнее покровительства сильных мира сего. А что до благодарности… Так не нужна она мне, твоя благодарность. Нет, правда…
        - Хочешь оскорбить меня еще больше, да, Вацлав?
        - Хочу, чтобы ты перестала плакать. И рассказала хоть что-нибудь о себе. Хочу поговорить с тобой. Просто по-человечески по-го-во-рить.
        Она разговорилась. Не сразу. Постепенно. Сначала вопросы все больше задавал он. Аделаида отвечала неохотно - всхлипывая и утирая слезы подолом. Потом сама увлеклась беседой. В тот вечер Бурцев узнал о своей спутнице много интересного.
        ГЛАВА 19
        - Отца своего Лешко, прозванного в народе Белым, сына Казимира Справедливого, я почти не помню. Но знаю, что отец был одним из сильнейших польских князей. С ним вынужден был считаться его брат Конрад Мазовецкий. И сын Болеслава Высокого Генрих Бородатый - бывший правитель Силезии. И Владислав Второй, Ласконогий, прозванный также Великим, - тот, что сражался с Владиславом Одоничем за Великопольское княжество. И другие удельные князьки помельче. Да, с Лешко Белым считались и боялись его. Краковский стол Малопольского княжества при отце возвысился настолько, что самые мудрые паны пророчили долгожданное объединение под его началом многострадальных польских земель, погрязших в междоусобных войнах. Возможно, Лешко Белый, действительно, смог бы подчинить гордых соседей и стать всепольским князем, но его убили. Подло, предательски, когда мне было три года.
        - Убили?! - Василий удивленно вскинул брови. - И кто же осмелился нанести удар столь могущественному князю?
        - О, наивный русич. Ты совсем не искушен в политике. Иначе тебе было бы хорошо известно: чем могущественнее правитель, тем больше у него врагов. Особенно в тот период, когда могущество должно вот-вот усилиться во сто крат. Убили Лешко Белого люди предателя Святополка - властителя далеких поморских земель. Святополк являлся вассалом отца, но преступил клятву верности и напал на своего господина… Однако ты прав, Вацлав. Сам коварный Святополк ни за что не решился бы умертвить Краковского князя без поддержки влиятельных покровителей. А покровителем таким мог стать кто угодно. Одни говорят о князе Великопольских земель Владиславе Одониче, женатом на сестре Святополка Ядвиге. Другие утверждают, что Лешко Белого убили по наущению бывшего Силезского князя Генриха Бородатого, который, как и отец, тоже мечтал объединить Польшу, но под своим началом.
        Бурцев старался уследить за ходом мысли собеседницы, что было непросто. Как только вмещала небольшая территория Польши столько особ княжеского рода. Немудрено, что живут они здесь, как скорпионы в банке.
        - Но почему-то мало кто вспоминает о брате Лешко - моем дядя Конраде, князе Мазовии и властителе Куявии, - продолжала Аделаида. - А зря!
        Ее глаза блеснули ненавистью. Вот, значит, на кого у панночки зуб, вот кого она подозревает в гибели отца! Или тут другое?
        - А ведь есть еще жена Лешко Белого, моя родная мать Грымыслава Луцкая! - девушка тяжело задышала.
        Вот те на! Еще и женщина замешана! И не абы какая!
        - Погоди, Аделаида, ты хочешь сказать, что…
        - Что моя мать в сговоре с Конрадом Мазовецким настроила Святополка на убийство своего мужа и моего отца.
        Бурцев с ожесточением потер лоб. В фамильном шкафу этой знатной семейки, оказывается, прячется свой скелет. Не скелет даже - скелетище. А он-то считал, что брат, изничтожающий брата, жена, сживающая со света собственного мужа и дочь, ненавидящая мать - удел бульварных романов и сериалов для домохозяек.
        - Опомнись, княжна! Зачем твоей матери понадобилась смерть твоего отца?!
        - Да потому что терпеть она не могла Лешко Белого, - кулачки Аделаиды сжались. - А любила Конрада. Безумно любила, и давно! Но вынуждена была выйти замуж за отца. Династический брак. Разумеешь, глупый русич?!
        Вообще-то Бурцев разумел плохо.
        - А Конрад что же?
        - Дядя тоже женился. На Агафии - дочери черниговского князя Святослава. Мазовецкому правителю нужен был этот марьяж, чтобы укрепить свои позиции. Обе свадьбы сыграли в один год.
        Марьяж? Ну да, конечно… Жениться по любви не может ни один король.
        - Мне горько говорить об этом, но мать тайно встречалась с Конрадом, - продолжала Аделаида. - Их встречи участились, когда Краковский стол начал набирать силу. Дядя, ослабленный северными войнами с прусами и ятвягами, опасался, что отец подомнет Мазовию под себя. Потому-то ему были выгодны эти свидания. Грымыслава стала одновременно любовницей Конрада и мазовецким шпионом в самом сердце Малопольского княжества. И она была только рада оказать содействие в убийстве мужа. Именно моя мать убедила отца поехать на встречу с предателем Святополком, она уговорила Лешко не брать с собой большую дружину, и она же обещала Святополку награду и покровительство за нарушение вассальной клятвы.
        Снова по лицу Аделаиды покатились слезы.
        О времена, о нравы! Бурцев вздохнул. Конечно, если политика перемешана с любовью и адюльтером, то всякое может быть. Однако голословно заявлять такие вещи и тем более безоговорочно верить в них - не слишком разумно. Нужны факты, доказательства, свидетели.
        - Есть свидетель, - вспыхнула Аделаида, обиженная его недоверием. - Мой опекун, воевода Кракова Владислав Клеменс. Достойнейший человек. Он, как и подобает вассалу, всегда хранил верность отцу. Но о предательских кознях против Лешко Белого узнал слишком поздно. После смерти отца к Грымыславе прибыл Конрад. Якобы выразить соболезнования. Заговорщики, добившись своего, утратили бдительность, и воевода случайно подслушал беседу Конрада с матерью.
        - И? - нахмурился Бурцев.
        - И решил рассказать все услышанное детям своего господина. То есть мне, моему брату Болеславу и сестре Саломее.
        - Гм, странно тогда, что вы, детишки, вообще уцелели. Раз уж пошла такая пьянка, заговорщики запросто могли вырезать весь род Лешко Белого и посадить в Кракове своего ставленника.
        - Не все так просто, Вацлав. Открытые убийства и захват власти силой годятся не всегда. Соседние польские княжества не признали бы прав нового властителя. Малопольские паны и народ тоже вряд ли присягнули на верность мазовецкому наместнику. К тому же у Конрада появился бы сильный противник в лице венгров: моя сестра Саломея состоит в браке с венгерским королевичем Кальманом Галическим.
        - Как же тогда ваш воевода смог переговорить с твоей сестренкой? Отправился в Венгрию, что ли?
        - А никак не смог. Саломея до сих пор ничего не знает. Мой брат Болеслав тоже. Ему было девять лет, когда погиб отец, так что брата сразу окружили люди, верные Грымыславе и Конраду. Сам же Конрад стал его законным опекуном. Быть опекуном малолетнего князя очень выгодно, Вацлав. Поскольку после смерти Лешко Белого Краковский стол унаследовал Болеслав, Конрад Мазовецкий получил возможность управлять через него всей Малой Польшей. Мой дядя теперь всячески оберегает брата от любого влияния извне. В общем, пробиться к Болеславу у воеводы Владислава Клеменса не было никакой возможности. Без особого пригляда оставалась только я. И воевода упросил мать отдать меня ему на воспитание. Мать не возражала - отдала. Как она сама сказала «до поры до времени».
        - То есть как это понимать - мать отдала. Какая ж мать отдаст свое дите?
        Аделаида залилась краской. Да, нелегко даются княжне эти признания.
        - А я ей была не нужна. Грымыслава вообще болезненно относилась ко всему, что напоминало ей об отце. Любила-то она всю жизнь Конрада, а ложе делила с Лешко. Такова уж обязанность у княгинь: производить на свет наследников и девиц княжеского рода для выгодных династических браков. А я уродилась в отца. Похожа на него, как две капли. Вот и возненавидела меня мать люто с самого детства. Болеслав и Саломея - те больше на Конрада смахивают. Может, они его дети и есть - кто ж знает. А мне вот не повезло. Да еще и имя мое…
        - А что с именем?
        Аделаида вздохнула:
        - Отец ведь тоже любил не свою законную жену, а княжну Агделайду - сестру покойного нынче князя Силезии Генриха Бородатого. И она любила Лешко. Даже, по слухам, встречалась с ним тайком пару раз. Только ее отец Болеслав Высокий не пожелал выдать единственную дочь за молодого краковского князя: враждовал он тогда с Малой Польшей. Так в память о той любви Лешко Белый и назвал меня Агделайдой. Конечно, мамочке это не понравилось.
        Бурцев встряхнул головой. Он вконец запутался в переплетениях родословных и адюльтерах. А Аделаида не умолкала:
        - Мою участь Конрад и Грымыслава предрешили три года назад. Уже тогда меня пророчили в жены сыну Конрада - моему кузену Казимиру, князю Куявскому. К счастью, сам Казимир тогда не горел желанием связывать свою жизнь со мной. Он в то время увлекся дочерью Генриха Благочестивого и внучкой Генриха Бородатого Констанцией Силезской. Увлекся настолько, что пытался к ней свататься против воли отца.
        Конрада жутко взбесил тот поступок Казимира. В ярости он даже повесил Яна Чаплю - наставника своего своенравного сына, который выполнял функции посредника между Казимиром и Констанцией. Свой гнев Конрад впоследствии объяснял нежеланием потворствовать кровосмесительному браку, поскольку Казимир состоял с Констанцией в четвертой степени родства. Однако истинная причина заключалась в другом: по замыслу родителя, Казимир должен был жениться на мне. А я, между прочим, прихожусь ему двоюродной сестрой. Но это обстоятельство ничуть не смущает Конрада. И я догадываюсь, почему. Если у меня и Казимира родится наследник, Конраду Мазовецкому больше не потребуется опекунство над Болеславом, которое рано или поздно должно закончиться. Брат тогда может, к примеру, умереть от внезапной «хвори», а внук Конрада унаследует Малую Польшу.
        - Слушай, а почему бы Конраду просто не взять в жены твою мать и самому не родить наследника?
        - Я же говорила - Конрад уже женат. На Агафии Черниговской. И портить отношения с ее родственниками он не желает. К тому же мазовецкий князь и Грымыслава уже слишком стары, чтобы заводить наследников. Вот и мечтают повязать брачными узами меня и Казимира.
        ГЛАВА 20
        - Погоди-ка, княжна, - перебил Бурцев. - Ты ведь и сейчас на невесту не больно-то тянешь: возрастом не вышла, а раньше вообще ребенком была. О каком браке может идти речь? Этак и под статью попасть можно за совращение малолетних. Или у вас здесь совсем дикие законы?
        Княжна гордо вскинула голову:
        - Я не понимаю, о чем ты говоришь, русич. Для династических браков - возраст не помеха. Моя сестра Саломея была повенчана с восьмилетним королевичем Кальманом, когда ей исполнилось три года…
        Бурцев присвистнул.
        - А брат мой Болеслав женился четыре года назад. Ему было тринадцать, невесте же - Кунигунде или, как ее называют в народе, Кинге Венгерской - всего пять лет.
        - Свадьбу твоего брата тоже устроил Конрад?
        - Нет, здесь мазовецкий князь оплошал. Если бы у Конрада была дочь, он непременно выдал бы ее за Болеслава. Но Бог не дал ему дочерей. Этот брак организовали венгры, уже породненные с родом Лешко Белого через Саломею и тоже рассчитывающие усилить влияние на Краковский стол. Венгерские послы принудили Конрада отпустить Болеслава на встречу с соскучившейся сестрой. Брата, правда, сопровождал сильный отряд мазовецких рыцарей, однако разговор Болеслава и Саломеи проходил наедине. Уж не знаю, что они там обсуждали, но к великому неудовольствию Конрада, Болеслав заявил о намерении жениться на Кунигунде - дочери венгерского короля Белы. Дипломатия венгров, подкрепленная появлением их несокрушимой конницы на границе с Малопольским княжеством, вынудила Конрада дать согласие на брак.
        - Бедняга твой брат, - посочувствовал Бурцев. - Еще один марьяж без любви…
        - А вот тут ты ошибаешься, Вацлав, - с доброй улыбкой покачала головой Аделаида. - Болеслав и Кунигунда как нельзя лучше подошли друг другу. Их детская дружба уже переросла в нечто большее. Так что я искренне рада за брата - ему досталась достойная супруга. Уже сейчас о Кинге Венгерской рассказывают легенды. Говорят, что, едва появившись на свет, она сразу же восславила Богоматерь. Да-да, не смейся, Вацлав, родившаяся Кунигунда так и сказала: «Да здравствует царица небес!» А потом, как и положено новорожденным, не произносила ни слова, пока не научилась говорить. Еще рассказывают, будто перед свадьбой с Болеславом Кинга опустила свое обручальное кольцо в венгерскую соляную шахту Марамуреша и пожелала, чтобы такая же чистая белая соль появилась на ее новой родине в Польше. Позднее соляные залежи действительно переместились под землей из Венгрии чуть ли не к самому Кракову - в Величку. Кинга показала слугам, где нужно рыть шурфы, и через некоторое время там обнаружили соль. Причем в первой же отколотой соляной глыбе нашлось и кольцо Кинги. Подобные чудеса, Вацлав, Господь не творит зря. Это добрый
знак: браку Болеслава и Кунигунды благоволят Небеса.
        - Честно говоря, верится с трудом. Но как бы то ни было, Конрад теперь может грызть себе локти. Ведь законным наследником Краковского престола станет сын твоего брата и этой венгерки Кунигунды, не так ли?
        Аделаида помрачнела:
        - Боюсь, что наследника не будет.
        - Ну, не сразу, конечно. Сейчас-то ваша Кинга Венгерская еще ребенок, заводить детей рановато. Но со временем…
        - Ты не понял меня, Вацлав. Наследника не будет вообще.
        - Бесплодие? - Бурцев уже пожалел, что затронул столь деликатную тему.
        - Нет. Дело в другом. Болеслав и Кинга хоть и юны годами, но набожнее многих старцев. Они мало интересуются земными делами и бренной жизнью, проводя почти все свое время в постах и молитвах. По сравнению с ними я - величайшая из грешниц.
        - Ну, посты, ну, молитвы, - не понял Бурцев, - и что с того?
        - А то, что их стремлением к праведной жизни воспользовался Конрад. Да, он не препятствовал этому браку, но, вернув Болеслава и Кингу в Краков, подослал к ним красноязычных немецких духовников. Долгими беседами и посулами вечной жизни они заставили брата и его жену дать клятву перед святым крестом.
        - Клятву?
        - Брат и его жена поклялись блюсти обет целомудрия. Отныне их помыслы чисты. Оба думают лишь об обретении Царствия Небесного. И… - По лицу Аделаиды разлилась краска стыда. - Семя Болеслава никогда не попадет в лоно Кинги.
        - Чушь! Сейчас они неразумные дети, готовы поклясться чем угодно и в чем угодно. Но позже, когда заиграют гормоны…
        - В их чистых душах и светлых головах будут вечно играть лишь церковные гимны, - не то с жалостью, не то с завистью проговорила Аделаида. - Такие клятвы преступать нельзя. Болеслава уже сейчас люди называют Стыдливым. А Кингу - Благочестивой. И это на всю жизнь[4 - Болеслав Стыдливый и Кунигунда Благочестивая прожили вместе 40 лет и действительно не оставили потомства. Позже Кунигунда Благочестивая была причислена к лику святых.].
        - Так, - начал рассуждать Бурцев. - Саломея замужем за венгерским королевичем, у Болеслава никогда не будет ни сына, ни дочери. Остаешься ты, Аделаида. Выходит, твой ребенок станет основным претендентом на Малопольское княжество. Значит, ты у нас совсем не простая княжна. Прямо-таки золотая.
        - Вот именно! Конрад это прекрасно понимает. Да и венгры тоже спешно подыскивают мне жениха. Но у меня нет никакого желания отдавать им в качестве приданого вотчину отца. И уж тем более я не соглашусь присоединить Малую Польшу к дядиной Мазовии и к Куявии его сына Казимира.
        - Погоди-ка. Ты же сказала, что Казимир без ума от Констанции Силезской.
        - Любовь в развратном сердце Казимира - гость мимолетный, Вацлав, - горько вздохнула княжна. - Он непостоянен в своих чувствах. Да, пока я была сопливой девчонкой, куявский князь предпочитал обольстительную Констанцию. Но время идет. А время - враг уже расцветшей красоты. Казимир охладел к своей прежней возлюбленной. Да и уговоры старика-отца не проходят бесследно. Когда мне исполнилось шестнадцать, Казимир приезжал в Краков вместе с Конрадом. Думаю, это были смотрины. О, знал бы ты, как куявский князь пожирал меня глазами!
        Аделаида скрипнула зубами, видимо, вспоминая тот неприятный визит.
        - Думаю теперь Казимир только и мечтает о том, как бы уложить меня на свое ложе.
        - А тебя эта перспектива не устраивает?
        - Я впадаю в бешенство, едва подумаю об этом! Выходить замуж за сына того, кто причастен к убийству моего отца?! Выходить замуж за собственного двоюродного брата?! Выходить замуж за законченного развратника, чтобы через несколько лет оказаться в положении несчастной отверженной Констанции?!
        - Ясно, - кивнул Бурцев.
        - Да ничего тебе не ясно, русич! - в сердцах вскрикнула Аделаида. - Ты хоть видел это чудовище куявское?! Страшный, лысый, старый! Ему уже лет сорок, наверное. Вот кому я предназначена по воле Конрада и Грымыславы!
        - М-да, неравный брак вещь неприятная. Особенно на фоне политических интриг и инцеста. Но все-таки не ошибаешься ли ты, Аделаида? То, что наговорил тебе воевода Клеменс, могло ведь оказаться и… гм… не совсем правдой. Да и Казимир ведь не предлагал тебе пока руки и сердца?
        Княжна аж подскочила. Лицо ее пылало от негодования.
        - Владислав Клеменс всю жизнь считал ложь тяжким грехом и всегда говорил правду, сколь бы горька она ни была. За это его и ценил отец.
        - Аделаида, - мягко произнес Бурцев, снова усаживая разгоряченную собеседницу на шкуры. - Чтобы выдвигать такие серьезные обвинения против близкой родни, все-таки нужны более весомые доказательства, чем свидетельство одного человека.
        - А то, что я оказалась здесь одна, - не доказательство?! Люди Конрада вывезли Грымыславу и брата из Кракова перед приходом татар. А меня начали готовить к дороге Казимировы слуги и дружинники. На прощание мать… хотя какая она мне мать… «Увидимся на свадьбе в Куявии, дочка», - заявила она, уезжая. И смеясь в лицо, сказала, что Казимир будет мне хорошим мужем. Лучше чем ей - Лешко. Подумай, Вацлав, какие тебе еще нужны доказательства!
        Бурцев подумал. Пожалуй, что и никаких. В очередной раз он от души пожалел эту несчастную девочку с громким титулом. Да уж, не родись княжнивой…
        - Значит, Святополк, убивший Лешко Белого, был марионеткой в руках твоей матери, а та в свою очередь выполняла волю Конрада, - подытожил Бурцев. - И сейчас они раскатали губу на тебя…
        - Это еще не все! Я не сказала тебе главного, русич. У покровителей убийцы моего отца есть свой покровитель - более могущественный, коварный и дальновидный. Тот, кому сейчас меньше всего выгодно объединение Польши под сильным князем, каким стал Лешко Белый.
        - Кого ты имеешь в виду?
        Если тут за каждым интриганом стоит еще один интриган и интриганом погоняет, разобраться в хитросплетениях старопольской политики будет весьма непросто.
        - Конрада, ландграфа Тюрингии, - голос Аделаиды дрогнул и зазвучал тише. Неужели боится? Больше чем коварную мать, подлого дядюшку и не милого девичьему сердцу двоюродного братца-жениха.
        - Еще один Конрад? Тезка твоего дяди? Тоже какой-нибудь князек?
        - Магистр ордена германского братства Святой Марии.
        - Какого-какого ордена?
        - Тевтонского. Тевтоны сейчас - друзья и союзники моего дяди.
        ГЛАВА 21
        Тевтоны?! Опять?! Значит, и здесь они тоже водятся? Хотя где же им еще водиться, как не здесь?! Тринадцатый век - самое раздолье для немецких крестоносцев.
        И все-таки диковато: сюда он попал по вине неоскинхэдовской секты - тевтонов двадцать первого столетия… и - пожалуйста! - угодил во времена расцвета настоящего Тевтонского ордена.
        - Ну-ка, расскажи об ордене поподробнее, княжна, - попросил Бурцев.
        - А чего рассказывать-то? Немецкие рыцари основали его в Святой Земле лет пятьдесят тому назад - во время крестовых походов. Но свои владения в Палестине германцы удержать не смогли. И с тех пор всюду ищут лакомые кусочки. Венгерское королевство уже познало их коварство. Венгры пригласили тевтонов как временных союзников в борьбе с половцами на земли Семиградья, но вскоре орден объявил эту территорию своей собственностью и начал заселять ее немецкими колонистами. Венгры едва-едва изгнали пришлых рыцарей из страны. Тогда предыдущий магистр ордена Герман фон Зальц заключил договор с моим дядей. Конрад Мазовецкий отдал тевтонам всю Хелминскую землю Куявии по-над границей с Пруссией. Казимир Куявский, конечно же, не противился и поддержал волю отца. Взамен орден обязался охранять Мазовецкое и Куявское княжества от набегов пруссов.
        - И что, не охраняет?
        - Почему же, охраняет. Но куда больше тевтонов интересует расширение своих вновь обретенных владений. Причем расширяют их они не только за счет прусских территорий. Тевтоны уже добились у Конрада и его сына Казимира разрешения на владение Добжиньской землей. По сговору с ними крестоносцы попрали законные права польских рыцарей, имевших в этих краях фамильные лены. Наших панов просто изгнали оттуда, а их замки заняли немцы. Даже орден Добжиньских братьев, созданный самим Конрадом Мазовецким для борьбы с язычниками-пруссами, остался без земель. Многие знатные и благородные добжиньцы после тех событий рассеялись по Польше, словно однощитные странствующие рыцари.
        - Вообще-то твоему дяде стоило бы гнать тевтонов прочь по примеру венгров, - заметил Бурцев.
        - Да, но князь Конрад слаб и измотан постоянными стычками с пруссами. Дядя больше полагается на могущественного союзника, чем на собственные силы. А сплоченный и хорошо организованный орден Святой Марии сейчас могущественнее иного княжества. За спиной такого покровителя Конраду Мазовецкому живется спокойно. Пока, по крайней мере. Но тевтоны требуют платы. Предоставленных им земель и неслыханных привилегий, которыми пользуются немецкие рыцари в Мазовии и Куявии, христовым братьям уже недостаточно. Они хотят получить влияние над всей Польшей и, подобно гигантскому спруту, повсюду тянут свои щупальца.
        - И куда они смогли дотянуться?
        - Куявское и Мазовецкое княжества уже находятся под их пятой. В Поморье тевтоны начинают хозяйничать, как у себя дома. Великая Польша, лишенная сильного князя, тоже рада склонить перед ними голову. А у нынешнего правителя Силезии Генриха Благочестивого слишком кроткий нрав. Он не мечтает об объединении Польши, а потому не страшен ордену. К тому же тевтоны обещали Генриху помощь в борьбе с татарами. Своих воинов орден, конечно, пришлет, но вот что он потребует взамен в случае победы?
        Бурцев кашлянул, приостанавливая речь увлекшейся княжны:
        - А откуда тебе-то столько известно о тайных планах тевтонов? Слишком уж осведомлена ты для своих юных лет. А ведь тевтонские магистры вряд ли вели с тобой доверительные беседы.
        - Прежний магистр ордена Герман фон Зальц беседовал с моим отцом. Послы ордена приезжали в Краков незадолго до смерти Лешко Белого. На тех переговорах присутствовал и Владислав Клеменс. Позже опекун мне все рассказал.
        - Что - все?
        - Тевтонский магистр добивался разрешения поставить на Малопольских землях свои замки. Отец отказался. Заявил, что видит насквозь все тайные помыслы магистра и не даст немцам подмять под себя Польшу. Уезжая, фон Зальц был в ярости. А отец вскоре погиб. Теперь же через опекунство послушного воле ордена Конрада над моим братом Болеславом тевтоны имеют возможность влиять на политику Малопольского княжества. Ну, а если я выйду замуж за Казимира и рожу куявскому князю сына - наследника Краковского престола, орден навеки укрепится в вотчине отца. Вот тогда-то их замки и полезут отовсюду, как грибы после дождя.
        - Погоди, но ведь сейчас во главе ордена стоит уже не фон Зальц, - напомнил Бурцев, - а этот, как его… Конрад Тургинский.
        - Тюрингский. Да, магистр сменился, но планы ордена остались прежними. Более того, аппетиты тевтонов возросли. Теперь им мало Пруссии и Польши. Ландграф Тюрингии Конрад мечтает о новом крестовом походе. Подготовка к нему уже ведется: до прихода татар при дворах польских князей, европейских монархов и в резиденции папы частенько мелькали черные кресты орденских послов. И за мной, кстати, вместе с Казимировыми воинами в Краков приезжал один такой крестоносец. Наблюдал, все ли пройдет благополучно.
        - Значит, те кнехты, что охраняли тебя и твой обоз, были людьми Казимира и тевтонскими прихвостнями?
        - Нет. Отряд Казимира перебили дружинники моего опекуна Владислава Клеменса. Видя, что меня увозят силой, воевода напал на куявцев. Жаль, несколько человек сбежали и увезли с собой в Куявию и орденские земли весть о случившемся. Наверное, люди Казимира и посланники Конрада Тюрингского уже ищут меня по всей Польше.
        - А опекун твой, воевода Клеменс, что же?
        - Первейший долг городского воеводы - защищать город, а к Кракову подступали татары. Опекун не смог отбыть вместе со мной сам, но под охраной своих дружинников и вооруженных кнехтов отправил меня прочь из Малопольских областей. Через земли Силезии я должна была добраться до Великопольского княжества. Там для решающей битвы с татарами собирает войско брат Владислава Клеменса Сулислав. Я не знакома с ним, однако только у него могу сейчас искать защиты и покровительства. Увы, уйти от татар, как тебе известно, моему отряду не удалось. Должно быть, у коней этого поганого племени выросли крылья. От проклятых язычников не спасают расстояния. Как, впрочем, и крепостные стены. Знаешь, сколько городов уже пало под их натиском?
        Бурцев не знал.
        - Люблин, Завихвост, Сандомир, - скорбным голосом перечисляла Аделаида. - Под Турском полегло малопольское ополчение. Тогда Владислав вывел свою дружину к Хмельнику, чтобы там дать бой язычникам и не допустить татар к Кракову. Сопровождавшие меня дружинники тоже рвались под знамена своего господина. Уповая на милость Божию, я не стала их удерживать. Для защиты от разбойников достаточно кнехтов, а отбиться от татар наш маленький отряд все равно не смог бы. Ну, а потом…
        В глазах Аделаиды снова блеснули слезы.
        - Думаю, воевода не очень-то верил в победу, иначе оставил бы меня в городе. Но не оставил ведь… Наоборот, все торопил - поезжай, мол, скорее из Кракова, пока на дорогах тихо.
        Она с трудом сглотнула слюну, затем продолжила:
        - По пути к нам прибились беженцы. Я не могла отказать им в защите, хоть и возненавидела этих несчастных за дурные вести, что они привезли с собой.
        Тяжелый - от самого сердца вздох…
        - А вести такие, Вацлав. Дружина моего опекуна разгромлена, а сам он… сам…
        Слово «убит» так и не было произнесено. Несколько секунд тягостного молчания дали Бурцеву возможность осмыслить услышанное. Княжна, эта взбалмошная и беззащитная семнадцатилетняя девочка, в самом деле осталась совершенно одна. Отец погиб, заботливый опекун тоже. Малолетний братец находится под чужим влиянием и к тому же с головой ушел в религию. Сестра живет в иноземном государстве. Мать терпеть не может собственную дочь. Дядя - марионеточный князек тевтонов - замыслил ненавистный брак. Двоюродный брат мечтает затащить юную кузину в постель. А на неведомого Сулислава, которого краковская княжна и в глаза-то не видела, надежда слабая. Да и добраться до него - не горсть изюма съесть.
        - Беженцы шли отовсюду, - тихо заговорила Аделаида. - Обезумевшие от страха люди рассказывали нехорошее. От них я узнала, что под Торчком язычники разбили сандомирское войско воеводы Пакослава и кастелянина Якуба Ратиборовича, которые шли на помощь Владиславу Клеменсу. Потерпели поражение и малые дружины князей Владислава Опольского и Болеслава Сандомирского. Татары взяли Поланец и Вишлец. И Краков тоже…
        Еще один вздох-стон.
        - Об этом мне рассказали во всех подробностях, - продолжала княжна. - Татары хотели захватить город наскоком, но дозорный трубач вовремя протрубил тревогу. Язычники сбили его стрелой - попали в горло, однако краковцы успели закрыть ворота. Только это все равно не спасло город. Заколдованные татарские пороки, снаряженные магическим огнем, способны проломить и сжечь любую стену.
        Заколдованные пороки? Магический огонь? Как обычно, пугающие легенды рождаются из страха и отчаяния.
        Княжна тихонько всхлипнула.
        - Мы шли от Вислы к Одре… Но быстро передвигаться с обозом беженцев невозможно. А бросить этих несчастных - не по-христиански. Ты меня понимаешь?
        - У тебя доброе сердце, Аделаида, - Бурцев еще раз провел ладонью по ее волосам.
        - Эх, Вацлав, - с какой-то даже детской обидой произнесла полячка из-под его руки. - Какая все же жалость, что ты не рыцарь. Будь ты благородным паном по рождению…
        Он удивленно посмотрел в ее влажные глаза.
        - Я бы обвенчалась с тобой в первой же попавшейся церквушке. Хотя бы ради того, чтобы досадить дяде, брату и тевтонскому магистру.
        Бурцев отвел взгляд, пряча невеселую улыбку. Похоже, его личное мнение по поводу перспективы бракосочетания девушку не интересовало.
        И все же в эту минуту он тоже искренне пожалел об отсутствии знатного происхождения, громкого титула и длинной родословной. А что, обзавестись рыцарским званием было бы совсем не лишним. Дело тут, разумеется, не в Аделаиде. Или… Или именно в ней дело? А, пан Вацлав?
        - Русич, у тебя не осталось чего-нибудь поесть? - неожиданно менять тему разговора княжна умела как никто другой.
        Снова перед ним сидела беспомощная, нахохлившаяся, как воробушек, девочка-подросток с голодными глазами.
        Бурцев покачал головой. Денек выдался суматошный и к тому же без завтрака, обеда и ужина. И спать им, похоже, тоже придется ложиться на голодный желудок.
        - А где мы будем ночевать? - полячка растерянно огляделась. - Здесь нет даже моей повозки, а я умираю от усталости.
        Бурцев кивнул на шкуры-попоны, пропахшие конским потом:
        - Насуем под них веток… Не пуховая, конечно, перина, но все удобнее, чем на голой-то земле. Поможешь?
        ГЛАВА 22
        Она честно пыталась помогать, но, исколов нежные пальчики о хвою, расплакалась и уселась на прежнее место. Так и сидела, пока Бурцев охапку за охапкой таскал наломанные ветки, хворост и еловые лапы. Только под конец работы Аделаида внесла-таки свою скромную лепту в общее дело: отошла к ближайшим деревьям и с сосредоточенным лицом положила на собранную Бурцевым кучу несколько прутиков. И то прогресс!
        - Молодчина, княжна! - похвалил он.
        Немудреная постель готова. Внизу - хрустящая подстилка, выпиравшая под шкурой-попоной некомфортными буграми. Сверху наброшена еще одна шкура - одеяло.
        - Располагайтесь, ваше высочество, - широким жестом пригласил Бурцев.
        - А твой ремень?! - напомнила она.
        Ах да, конечно! Разговор по душам и упоминание о гипотетической свадьбе назло врагу вовсе не означает, что Аделаида согласна спать с мужчиной на ложе без хотя бы символической границы. Тем более что… «Какая все же жалость, Вацлав, что ты не рыцарь»…
        - Глупо, Аделаида. Все равно придется по очереди дежурить всю ночь, так зачем же тогда…
        - Ремень! - требовательно протянула руку девушка.
        Бурцев со вздохом расстегнул пряжку и отдал ремень. Она растянула его во всю длину и быстренько поделила пространство на шкуре. Причем себе, как отметил Бурцев, худенькая тростиночка-княжна отхватила большую часть.
        Приминая хрустящую подстилку, девушка влезла на ложе, перетянула на себя почти все одеяло и укуталась в шкуру с головой. Эх, вот бы и ему сейчас так!
        - Ладно, подежурю первым, княжна, - проворчал Бурцев. - Но учти, потом разбужу тебя.
        Ответом было лишь уютное посапывание.
        И снова он терпел песок в глазах и свинцовую тяжесть в веках, пока звезды не начали тускнеть, а в черном небе не появились предрассветные проблески. Сил бороться со сном не стало. Если он сейчас же не ляжет, то уснет сидя. Или даже стоя. Не забудется в чуткой дреме, как тогда, у повозки княжны, а отключится по-настоящему - провалившись на несколько мертвых часов в бездонный чернильный колодец. Прошлая бессонная ночь и тяжелый день давали о себе знать.
        Однако спать обоим теперь, когда выяснилось, что по лесу шныряют не только всадники в масках, но и местные «зеленые братья» во главе с усатым рыцарем - безрассудство. «Что ж, княжна, пришло твое время заступать на пост, - подумал он. - Извини, но я не двужильный».
        Тормошить Аделаиду пришлось долго. Девушка поднялась медленно, вяло, словно сомнамбула, помотала головой. Выслушала Бурцева, не открывая глаз, кивнула, давая понять, что согласна с его доводами.
        - Зенки-то все же раскрой, княжна, а то опять сон сморит.
        Тяжкий стон… Полячка послушно подняла длинные пышные ресницы, часто-часто заморгала.
        - Так-то лучше! Ты же понимаешь, что спать сейчас никак нельзя?
        Кивок.
        - На тебя можно положиться?
        Еще кивок.
        А потом сила тяжести возросла неимоверно. Бурцев рухнул в трескучую упругую массу. И сгинул, растворился, растекся на импровизированном ложе грудой расслабленных, трепещущих от предвкушения долгожданного отдыха мышц. Только и успел пробормотать:
        - Разбудишь меня… когда в лесу… светло… отправимся… доро… у…
        Последнего кивка, если тот и был, он уже не видел. В полуосознанном усилии укрылся куском шкуры. Запах конского пота и хвои был острым и пряным. А пришедший вместе с ним сон - мягким, всепоглощающим.
        …Проснулся Бурцев от холода и дробного костяного звука, выбиваемого его собственными зубами. Одеяло куда-то подевалось. Зябкое утро обступало со всех сторон. Бр-р-р, весьма зябкое. И достаточно уже светлое. Давно пора бы тронуться в путь. Почему же Аделаида его не разбудила?
        Да все, блин, потому же! Княжна не выдержала предутренней вахты. Девчонка лежала рядом с Бурцевым, плотно закутавшись в их общую шкуру, и спала безмятежным сном праведника. Даже сладко улыбалась далеким видениям. Интересно, когда она улеглась - сразу же после пробуждения или все-таки пободрствовала хотя бы с полчасика? Впрочем, какая разница? Главное, что благосклонная фортуна позволила им провести эту ночь без приключений. Но если ночные дежурства так будут продолжаться и впредь…
        По-хорошему, конечно, надо бы растуркать эту девицу и отчитать как следует. Может быть, отшлепать, невзирая на титулы. Но, еще раз взглянув на спутницу, Бурцев понял: не сможет. Рука не поднимется. И язык тоже.
        Он тряхнул головой.
        Ну, полячка! Ну, княжна! Мало того что намотала на себя все одеяло, так еще и забилась к нему под бочок. Попросту перекатилась через разделительный ремень и пригрелась.
        Вот будет шуму, если Аделаида поймет, что спали они на одной половине походного ложа чуть ли не в обнимку. Лучше ей ничего не говорить, а сама, глядишь - и не вспомнит, с какого боку на шкуру залазила. Сонная ведь была, как сурок зимой.
        Аккуратно, стараясь не разбудить девушку, он начал медленно сползать с постели. И замер. Стоп! Сейчас лучше вообще не двигаться, ну а княжна… Княжна вряд ли станет допытываться, что он делает на ее половине постели, когда увидит с десяток стрел, направленных в их сторону.
        Лучники в волчьих шкурах и мохнатых шапках осторожно - в полшага, в четверть шага, - чтобы не потерять цель с кончика стрелы, - выходили из-за деревьев. Приближались молча. А чего тут говорить-то? И без слов ясно: одно резкое движение - и Василий с княжной превратятся в подушечки для гигантских оперенных иголок. Хотя девушку тронут вряд ли, но тем хуже для него: все хищно поблескивающие наконечники польских робин гудов достанутся одному. Бурцев легонько коснулся руки Аделаиды, моля Бога, чтобы княжна не спровоцировала лучников резким движением. К счастью, полячка была сонной, а движения ее - заторможенными.
        - Что это? Кто это?
        Она села на постели, по-совиному хлопая глазами.
        - Полагаю, наши вчерашние знакомые, - шепнул Бурцев.
        Он узнал среди лучников трех давешних лесных стрелков. Особые приметы - синяки, ссадины и выбитые зубы.
        - Главное, не дергайся, княжна, и все будет хорошо.
        Бурцев поднял руки ладонями вверх. Универсальный жест мира. Вроде бы успокаивает даже самых кровожадных дикарей. А эти лесные хлопцы в шкурах здорово смахивают на одичавшее племя.
        - Мир вам!
        Бурцев очень старался, чтобы голос его звучал дружелюбно, а с лица не сходила улыбка. Никто из лучников оружия не опустил. И никто не ответил на приветствие. Лишь самый молодой глянул мельком на самого старшего, словно спрашивая, когда же можно будет стрелять. И то верно: долго ли способен удерживать человек оттянутую тетиву тугого лука?
        - Встать! - распорядился старшой - черноволосый, широкоплечий, с косматой бородой, нестрижеными усами и бугристыми мышцами. Руки бородача чуть дрогнули от напряжения. Пальцы жаждали поскорее пустить стрелу.
        - Хорошо-хорошо, уважаемый, - Бурцев поднялся. - Уже встаем.
        - Да как вы смеете?! - возмущенно заверещала было полячка.
        - Тихо, - шикнул он. - Делай, что говорят.
        Аделаида порывисто встала, испепеляя взглядом вожака лесной шайки. Да только бородачу все это - побоку. Его глаза были по-прежнему такими же острыми, колючими и холодными, как наконечник стрелы. А рука на тетиве чуть подрагивала.
        Бурцев прикинул расстояние. Далековато для нападения. К тому же десять лучников - не троица скинхендов. Да если бы и не лучников… Десяток противников ему не раскидать. Не супермен все-таки.
        - Оружие на землю! - приказал предводитель лучников.
        Оружие? Какое оружие? Ах, это! Бурцев вытащил кинжал Аделаиды, предательски топорщивший карман. Швырнул его вместе с ножнами к ногам бородача.
        - Богдан, - обратился тот к молодому лучнику, - свяжи мужику руки, да покрепче.
        Вязать узлы Богдан оказался мастер: прочные ремни больно врезались в запястья и сцепили руки не хуже милицейских браслетов. Пленников лесные стрелки все еще держали под прицелом, так, что сопротивление сейчас неуместно: хоть одна из стрел, но достанет его сразу. А не его, так девчонку. Утешала лишь мысль, что их не прикончили спящими. И если вяжут, значит, убивать пока не собираются.
        - Теперь бери лошадь, - последовал новый приказ бородача.
        Расторопный Богдан - он, кажется, был в этой компании чем-то вроде салаги или мальчика на побегушках - накинул самодельную узду на гнедую кобылицу, которая паслась неподалеку.
        - Что вы намерены с нами делать, скоты? - голос Аделаиды был преисполнен достоинства и презрения.
        О, эти лесные бедолаги еще не знают, с кем им придется иметь дело! С княжеской дочкой! Невыспавшейся…
        - Пан Освальд разберется, - с пугающим спокойствием ответил главный «скот» в волчьей шкуре. И опустил, наконец, лук. Его примеру последовали остальные. - Пан Освальд всегда и со всеми разбирается по справедливости.
        ГЛАВА 23
        До лагеря таинственного Освальда они добрались, когда от утренней зябкости не осталось и следа, а солнце стояло высоко в зените, щедро орошая лес почти отвесными лучами. Лагерем, собственно, это временное лесное стойбище можно было назвать весьма условно.
        Несколько навесов, шалаши, сооруженные на скорую руку, старый выцветший шатер посреди притоптанной поляны. Чуть поодаль - коновязь из поваленного и грубо отесанного бревна на козлах. У коновязи - лошади самой различной масти и стати. Еще пяток расседланных лошадок бродят за навесами, выискивая в грязи и прошлогодней листве молодую зелень.
        Мечи в ножнах и без, луки, стрелы, топоры, щиты, шлемы, рваные и не очень кольчуги - висели на ветках вперемежку с плохо выстиранной одеждой и конскими попонами. Оружие валялось и на земле, и в грудах всевозможной утвари. В стороне - несколько копий, прислоненных к деревьям и воткнутых в землю. Древка служили вешалками для сбруи.
        Царивший всюду беспорядок никого не смущал. Каждый обитатель лагеря, видимо, прекрасно знает, что хватать, куда бежать и что делать в случае опасности. «Анархия - мать порядка», - усмехнулся Бурцев, переступая через свежие, исходящие паром конские яблоки.
        Место, впрочем, анархически настроенная лесная вольница выбрала удачно. Лагерь располагался в низине, за стеной сплошного - в рост всадника - кустарника и еще более высокого ивняка. Под кустами журчал ручеек: здесь выбивалось на поверхность сразу несколько родников, так что люди и кони утоляли жажду явно не грязным снегом. Да и питались не сухарями. Неподалеку от шатра дымился костер. Оттуда доносился запах жареного мяса. Интересно, накормит ли пленников загадочный Освальд? Жрать хо-очется!..
        Прежде чем попасть в лагерь, увидеть дым и почуять аппетитный дымок, они миновали три поста. Из-за деревьев, из-под деревьев и даже откуда-то сверху - с деревьев - надежно скрытая от глаз стража окликала мускулистого бородача. Тот перекидывался с невидимками парой фраз и вел отряд дальше. Зато в самом лагере на пленников и их провожатых почти не обращали внимания. Хотя народу тут было немало. В основном простой люд - в волчьих шкурах, овчинных тулупах или в не по размеру подобранных, нескладных, побитых, помятых, продырявленных, чиненых-перечиненых доспехах с чужого плеча. Гораздо реже встречались кнехты. Еще реже - дружинники, облаченные в «родное» железо. Видимо, среди них и следовало искать «пана Освальда».
        - Богдан, покличь пана! - обратился бородатый предводитель стрелков к молодому лучнику.
        Парень побежал к шатру. Никакой охраны там не оказалось. Чтобы попасть внутрь, Богдану достаточно было лишь откинуть полог. Из шатровой тени на его зов выступил знакомый уже Бурцеву высокий пышноусый рыцарь. Сейчас он был без доспехов - в меховой накидке, плотных стеганых штанах и шерстяном плаще. Но одной рукой рыцарь придерживал меч, висевший на перевязи у левого бедра. Ох, не нравится Бурцеву этот усатый пан с холодным, как клинок, взглядом.
        - Мы нашли их возле черной опушки, пан Освальд, - почтительно доложил бородач. - Спали, как голубки, и…
        - Потом доскажешь, дядька Адам, - оборвал рыцарь лучника.
        Тот послушно отошел. Расступились и остальные стрелки. Повисла тягостная пауза. Усатый удивленно смотрел на полячку, та сверлила его ненавидящими глазами. Бурцев зыркал по сторонам, прикидывая возможные варианты спасения.
        - Княжна Агделайда? - Освальд еще раз недоверчиво оглядел непрезентабельный наряд девушки. - Дочь Малопольского князя Лешко Белого?
        И откуда он все знает?!
        Миниатюрная княжна, задрав по своему обыкновению подбородок, умудрилась взглянуть на усатого верзилу сверху вниз:
        - Да это я. А теперь назови свое имя, рыцарь, посмевший пленить Агделайду Краковскую. Твой герб мне незнаком. Ты не из Малопольских областей?
        - Я - Освальд Добжиньский, - чуть склонил голову усач. - А ты, княжна, вовсе не пленница. Ты - желанная гостья в моем скромном лагере.
        - Добжиньский? - нахмурилась Аделаида. - Теперь Добжиньскими землями владеет германское братство Святой Марии. Выходит, ты вассал тевтонов, Освальд?
        - У меня нет господина, княжна. И я не являюсь ничьим вассалом с тех самых пор, как Конрад Мазовецкий и Казимир Куявский отдали тевтонам лен моего отца, деда и прадеда.
        Я не единожды ходил под знаменами твоего дяди в походы против язычников-пруссов. Я дважды спасал ему жизнь в бою. Я три месяца носил на одежде желтую звезду и красный меч ордена Добжиньских братьев, основанного Конрадом Мазовецким для обороны польских границ. Я ни разу не предавал своего господина, но был предан им. Моей верности Конрад предпочел посулы крестоносцев, а люди князя Казимира привели тевтонов к замку моих предков - к Взгужевеже, «Башне-на-холме». Орденские псы хитростью захватили крепость и казнили моего отца, пытавшегося оборонять нашу вотчину. Я, к несчастью, был в отъезде и вот теперь вынужден влачить жизнь полунищего безземельного странствующего рыцаря. Так что узы вассальной верности более не связывают меня ни с твоим дядей, ни с его сыном Казимиром Куявским, Агделайда Краковская. Но вот ненависть к мазовцам, куявцам и тевтонам все еще клокочет в моем сердце.
        Из уст полячки вырвался вздох облегчения.
        - Если ты не на стороне магистра Конрада Тюрингского и его польских союзников, то, вероятно, позволишь мне продолжить путь, благородный Освальд, - совсем другим голосом проговорила девушка. - Я предполагаю, что меня разыскивают куявцы, мазовцы и люди орденского магистра, и мне следует поскорее найти надежное убежище.
        - Ты правильно предполагаешь, княжна, - усмехнулся усатый рыцарь. - Гонцы из Мазовии и Куявии уже прокричали на городских площадях и деревенских улицах о пропаже краковской невесты Казимира Куявского. Они сообщили, что твою охрану перебили нечестивые татары, но тебе самой по милости Божьей удалось спастись. Казимир остановился сейчас неподалеку отсюда - в Вроцлаве, а его поисковые отряды шныряют повсюду, словно стаи охотничьих псов. Между прочим, тому, кто найдет тебя и передаст куявцам, обещана большая награда: столько гривен, сколько сможет унести человек. И именно поэтому, я не намерен отпускать тебя, Агделайда.
        - Рассчитываешь на награду, мерзавец? - прошипела княжна. - Или надеешься, что тебе вернут отобранное однажды?
        Освальд посуровел:
        - Нет, Агделайда Краковская, на это надежды у меня нет. Я слишком долго веду войну с твоим дядей, двоюродным братом и тевтонами. Я объявлен ими вне закона и вынужден скрываться в Силезских лесах - подальше от Куявии и Мазовии. И я никогда, ни при каких обстоятельствах не примирюсь с таким врагом.
        - Тогда зачем ты меня задерживаешь, Освальд? - наморщила носик Аделаида.
        - Не хочу отдавать немецким крестоносцам ключ к Малопольскому княжеству. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: если дочь покойного краковского князя Лешко Белого выйдет замуж за сына орденского прихвостня - мазовецкого князя Конрада Казимира Куявского…
        - Я не выйду за него замуж! - вскинулась княжна. - Ни-ког-да!
        - Разумеется, не выйдешь, Агделайда! Если не покинешь этого леса. Тебе хотелось найти убежище, недоступное мазовцам, куявцам и тевтонам? Так считай, что ты его нашла. Будь моей гостьей, княжна, только не пытайся выйти за пределы лагеря. Здесь ты получишь все необходимое, и здесь никто не посмеет тронуть тебя пальцем.
        - Твое гостеприимство похоже на полон, Освальд Добжиньский, - сощурилась княжна.
        - Хороший полон лучше дурного брака, - парировал тот. - И гораздо лучше смерти, благородная Агделайда. Не принадлежи я к древнему роду и не заботься о своей чести, то просто зарубил бы тебя на месте. Это самый верный способ досадить тевтонам и их приспешникам.
        Аделаида побледнела. То ли от гнева, то ли от страха.
        - Конечно, я этого не сделаю, - успокоил Освальд. - Я хоть и живу в лесу, но еще не забыл рыцарского кодекса. А вот…
        Он окинул выразительным взглядом свой лагерь:
        - Эти люди, княжна, не столь щепетильны. Поэтому постарайся все-таки держаться поближе ко мне.
        Дочь Лешко Белого хранила презрительное молчание.
        Освальд воспринял его как знак согласия:
        - Ну, вот и славно. Ступай в мой шатер. Отныне он принадлежит тебе, Агделайда. Туда доставят еду, питье, нагретую воду для омовений и одежду. Мы недавно отбили у немцев купеческий обоз. Там были кое-какие платья. Не для княжеских хором, правда, шитые, зато чистые и не рваные.
        - А мой… э-э-э, спутник? - Аделаида растерянно взглянула на Бурцева.
        Вспомнила, наконец!
        - С ним у меня будет особый разговор.
        Освальд повернулся к лучникам:
        - Уведите княжну и позаботьтесь о ней. Поставьте стражу у шатра. Проследите, чтоб никто туда не совался. И не высовывался тоже.
        ГЛАВА 24
        Как только Аделаиду вежливо, но настойчиво выпихнули за полог шатра, от взгляда добжиньского рыцаря повеяло неприязненным холодком.
        - Кто ты? Отвечай! - с Бурцевым рыцарь говорил не столь любезно, как с княжной.
        Кто он? Представиться по форме? Имя, фамилия, должность, звание и… и год рождения? Так ведь этот Освальд юмора не оценит. Лучше уж придерживаться легенды, которую невольно сочинила польская княжна. Безопаснее будет.
        - Вацлав, - ответил Бурцев. - Ополченец.
        Жутко хотелось жрать, от ремней, накрученных Богданом, ныли руки.
        - И чьего же ты войска ополченец, Вацлав? - рыцарь, казалось, не замечал страданий пленника и явно не намеревался ни угощать его, ни развязывать.
        - Клеменса, - угрюмо соврал Бурцев, - Владислава Клеменса. Я послан, чтобы…
        - Кто твой сотник? - перебил Освальд.
        - Сотник? - Да откуда ж ему знать сотников Краковского ополчения!
        - А десятник?
        - Я шел в бой под прямым командованием Владислава Клеменса, - брякнул наудачу Бурцев.
        - Вот как? - рыцарь скривился в усмешке. - Очень интересно…
        Блин! Похоже, сморозил глупость. Допросы вести этот добжинец умел не хуже иного дознавателя.
        - К моему отряду, да будет тебе известно, примкнуло много народа. Разного народу, Вацлав.
        Освальд поискал кого-то взглядом, громко окликнул человека со свежим шрамом на пол-лица и в добротной кольчуге двойного плетения:
        - Янек!
        Крутая кольчужка. Абы кто щеголять в такой не станет. Да и делалась сразу видно - на заказ, по размеру. Сидит вон как славно. Знатный, видать, пан этот Янек.
        - Ты ведь знал тех, кто бился под личным началом краковского воеводы, Янек? - к человеку со шрамом рыцарь обращался почти как к равному.
        - Да, я служил при воеводе и был знаком со всеми его дружинниками.
        - Этот вот ополченец утверждает, что он тоже состоял в дружине Владислава Клеменса, - недобро хохотнул добжиньский рыцарь.
        Янек нахмурился:
        - В дружину воеводы никак не мог попасть ополченец. Я не знаю этого человека. В первый раз вижу.
        Освальд кивком поблагодарил Янека и вновь повернулся к Василию:
        - Итак, ты меня обманул, Вацлав. Больше делать этого тебе не советую. - рыцарь демонстративно положил ладонь на эфес меча. - Повторяю вопрос. Кто ты?
        Бурцев вздохнул. Что он мог ответить?
        - Случайный попутчик княжны.
        - Попутчик? - Пальцы рыцаря сжали рукоять меча, клинок наполовину вынырнул из ножен. С обнаженной стали брызнули солнечные зайчики. - Опять лжешь, Вацлав? В бою у трех сосен мой оруженосец видел, как ты надел на дочь Лешко Белого какие-то диковинные кандалы, бросил ее на лошадь и увез совсем не так, как положено возить княжну. Кому ты хотел отдать свою добычу, попутчик? Конраду? Казимиру? Тевтонам?
        - Я лишь хотел уберечь княжну, - скрипнул зубами Бурцев.
        - От кого?
        - От татар, что охотились за ней. И от твоих разбойников тоже.
        - Мы не разбойники! - Лицо Освальд перекосилось от ярости. - Хоть и громим мазовецские, куявские, тевтонские и татарские отряды да обозы, но лиходеями нас называть не смей, Вацлав! Беженцев мы не трогаем, а воюем только с врагами Польши и их приспешниками.
        Партизаны, значит. Впрочем, какая разница - погибать ли от рук атамана разбойничьей шайки или от меча благородного рыцаря-партизана. Смерть - она и в Африке смерть. И в Польше тринадцатого столетия тоже…
        - А что касается татар, - продолжал Освальд, совладав с гневом, - так язычники в этот лес вообще не заходили. Их богопротивное Измайлово племя движется сейчас в сторону Вроцлава по княжескому тракту. Это совсем в другой стороне.
        - Но как же всадники в масках? - удивился Бурцев.
        - В этих, что ли? - рыцарь небрежно кивнул в сторону ближайшего навеса.
        Там, в куче скарба, трофейного оружия и тюков с фуражом валялось несколько незамеченных ранее Бурцевым «тартарских» личин. Прямо на него уставилась прислоненная к треснувшему щиту маска с двумя тщательно намалеванными клыками. Знакомая маска.
        - Под ней прятал лицо Якуб Одноухий, - пояснил Освальд. - Правая рука Казимира Куявского, исполнявший со своей шайкой самые грязные поручения князя. Вот уж кто истинный лиходей и разбойник. Когда-то я лично отсек ему ухо. А вчера - голову. Такой головы не жаль. Хоть и польская она, но поганая.
        - А маски? Зачем маски-то? - не мог взять в толк Бурцев.
        - Да чтоб не узнали! Якубу и его людям нельзя было отбивать Агделайду для Казимира Куявского с открытыми лицами. Не добре это, когда поляки поляков же избивают и увозят польскую княжну силой. А ну как пойдут слухи? Если же станет известно, что на беженский обоз и кнехтов Агделайды напал татарский разъезд - так то совсем другое дело. Потому и искали княжну куявцы, нацепив демоновы личины и прикинувшись язычниками. Но такие личины, Вацлав, могут обмануть, смутить и напугать только того, кто ни разу не видел настоящих татар. А я их видел и не единожды вступал с ними в схватку. Хорошие они воины, но на демонов, вопреки молве, не похожи и масок таких не носят.
        Бурцев кивнул. Он и сам сомневался, что всадники, охотившиеся за Аделаидой, - настоящие татары. Но почему Освальд тоже начал поиски княжны? Откуда этому усатому добжиньцу стало известно, что за важная птица залетела в здешние глухие леса?
        - А как ты узнал о княжне, пан рыцарь? - напрямую спросил Бурцев.
        - Было кому рассказать, Вацлав, - снова нехорошо усмехнулся Освальд. - И о знатной панночке, и о княжеском гербе на ее повозке - белом коронованном орле в красном поле. Не ты ведь один спасся из обоза, на который напал Якуб Одноухий.
        Разве? Вроде бы «маски» беспощадно вырубали всех - от мала до велика.
        - Есть у меня один свидетель, есть, - заверил Освальд. - Вон он, у огня сидит.
        Возле костра, где жарилась кабанья туша, мелькнула рыжая голова.
        - Яцек! - позвал Освальд.
        ГЛАВА 25
        - Тартарин он, пан рыцарь, как есть тартарин! - испуганно бормотал издали беззубый землепашец. Даже к связанному Бурцеву Яцек приближаться опасался. - Колдун языческий! С ним мужики из нашего ополья справиться не смогли.
        - Правда? - рыцарь взглянул на пленника другими глазами. С уважением, что ли… - Ну-ну… Ты ведь, Вацлав, и трех лучников дядьки Адама тоже раскидал как щенков. Ох, сдается мне, не простой ты ополченец.
        Бурцев пожал плечами. Освальд продолжал:
        - Что ж, я готов поверить, что ты действительно не вез княжну к куявцам, мазовцам или тевтонам, хотя и мог получить за Агделайду такую награду, что век горя бы не знал…
        При слове «награда» Яцек насторожился. Глаза полыхнули алчным блеском, а уши… Уши под взлохмаченной рыжей шевелюрой аж ходуном заходили.
        - Да, пожалуй, я в это поверю, - продолжил Освальд, - но лишь потому, что против тебя, Вацлав, выдвигается не менее серьезное обвинение. Яцек утверждает, что ты - пособник Измаиловых сынов, безбожников и язычников, извергнутых адовой бездной. Если он прав, то, выходит, именно им ты хотел отдать Агделайду Краковскую.
        - Ничей я не пособник и никому отдавать княжну не собирался, - устало возразил Бурцев. - Она направляется к Сулиславу - брату краковского воеводы. Я всего лишь ее сопровождаю.
        Яцек внимательно слушал. Настолько внимательно, что Бурцев мысленно обругал себя: не стоило, наверное, сильно болтать в присутствии рыжего.
        Польский рыцарь о чем-то крепко задумался.
        - Вообще-то у тебя есть возможность доказать правдивость своих слов, Вацлав, - наконец заговорил он. - Кто-нибудь другой приказал бы тебя повесить сразу…
        «Ну, это мы уже проходили!» - Бурцев вспомнил гонца Генриха Благочестивого и его краткое «вздернуть».
        - …но я в подобных делах больше полагаюсь не на скоропалительное решение смертных судей, а на высшее провидение. Законы Польской Правды позволяют обвиняемому уповать на Божий суд. И я спрашиваю тебя, Вацлав, согласен ли ты подвергнуться испытанию и доказать свою невиновность на этом суде?
        - А если откажусь?
        - Тогда - петля. Без всякого суда.
        Бурцев понятия не имел, в чем заключается Божий суд по Польской Правде тринадцатого века. Однако неведомое испытание все ж таки предпочтительней верной смерти. Может быть, перед Божьим судом полагается накормить обвиняемого или хотя бы развязать ему руки.
        - Согласен. Валяй, Освальд, суди.
        - Прекрасно! Обойдемся без лавников[5 - Присяжные.] и коморников[6 - Судебный служитель.]. Я не прибегал к их помощи, когда разбирал жалобы на землях Взгужевежи, не потребуются они мне и здесь.
        Освальд заметно приосанился. Пан явно страдал от комплекса непризнанного юриста и намеревался использовать представившуюся возможность поиграться в правосудие. А может быть, у этой лесной братии просто нет других развлечений, и Божий суд, чем бы он там ни был, для них - единственное доступное шоу?
        - Божий суд! - громогласно провозгласил Освальд. Обнаженный меч в его руке взметнулся к небу.
        - Божий суд! Божий суд! Божий суд! - загомонили лесные воины. Все побросали свои дела. Даже повара, плеснув на угли водой, оставили вертел с недожаренной тушей вепря.
        Не прошло и трех минут, как вокруг Освальда и Бурцева столпились обитатели лагеря. Пропускать Божий суд не хотел никто. Не повезло только лучникам дядьки Адама - им надлежало сторожить княжну в шатре.
        Радостный галдеж прекратился, стоило Освальду еще раз взмахнуть обнаженным мечом. Наступила тишина. Голос рыцаря зазвучал громко и торжественно:
        - Вацлав, ты не желаешь признавать обвинения в пособничестве язычникам, так ли это?
        - Так.
        - И ты не можешь выставить перед судом свидетелей в свою защиту?
        - Вообще-то могу. Княжна…
        - Агделайда, дочь краковского князя Лешко Белого не будет твоим свидетелем, ибо она не могла знать о твоих тайных помыслах. Княжне неведомо, куда ты на самом деле намеревался ее везти. Есть ли у тебя еще свидетели, готовые подтвердить твою невиновность?
        - Нет.
        - В таком случае ты можешь доказать свою правоту в священном поединке. А если по какой-либо причине не можешь биться, тебя подвергнут испытанию железом или водой.
        - То есть как это? - насторожился Бурцев.
        - Ты пройдешь голыми ногами по раскаленному железу. Или пронесешь его в руках. Затем твои раны обвяжут воском и травами, а на третий день снимут повязки. Если ожоги не заживут, ты будешь признан виновным.
        - А испытание водой?
        - Тебя привяжут к бревну и бросят в реку. Твоя вина будет доказана, если бревно перевернется, и ты окажешься под водой.
        - Поединок, - угрюмо произнес Бурцев. - Я выбираю поединок.
        Толпа возликовала. Оно и понятно - гладиаторские бои, конечно же, куда как зрелищнее и интереснее испытаний железом или водой.
        Снова взметнулся вверх меч Освальда. И снова крики смолкли.
        - Да будет так! - провозгласил добжинец. - Ответчик Вацлав, против которого свидетельствовал кмет Яцек, по доброй воле выбрал поединок. Пусть же Господь укажет нам правого.
        - Я должен биться с ним? - Бурцев, прищурившись, глянул на Яцека.
        Тот в ужасе попятился. Справиться с таким соперником не составит труда - это ведь ясно и без всяких там Польских Правд.
        - Нет, Вацлав, - покачал головой Освальд. - Яцек лишь свидетель, а обвиняю тебя сейчас я.
        - Значит, моим противником будешь ты? - еще больше удивился Бурцев.
        Благородный предводитель партизан усмехнулся:
        - Твоя дерзость начинает мне нравиться, Вацлав. Но ты опять ошибаешься. Устраивать турнир с простолюдином я, разумеется, не стану. Ты не рыцарь, а потому я выставляю против тебя своего оруженосца… Збыслав, выйди сюда!
        Толпу без особых усилий растолкал кривоногий круглолицый здоровяк разбойничьего вида. Типчик еще тот! Шея - обхватишь и не удержишь. Рост - ненамного меньше, чем у Бурцева. Плечи - что омоновский щит, положенный поперек. А мускулистые руки средневекового качка, казалось, играючи сомнут хоть подкову, хоть шлем. Вместе со всем его содержимым. Если бы вместо грязных косм непокрытый затылок Збыслава венчал стриженый ежик волос, оруженосец Освальда сошел бы за типичного боевика эпохи рэкетирского расцвета.
        Бурцев не сразу опознал в ходячем шкафе того самого лихого малого, что в схватке у трех сосен ловко выбивал кистенем из седел воинов Якуба Усатого.
        Бандитская морда расплылась в глумливой ухмылке, и Бурцев машинально отметил, что у громилы отсутствуют два передних резца. Но в отличие от щербатости Яцека, этот изъян не казался смешным. Наоборот, возникало чувство жалости. Не к Збыславу, нет, к тому несчастному, кто посмел ему вышибить зубы. Вероятно, безвестный герой, после того необдуманного поступка, как минимум лишился головы.
        - Освободите пленника, - прозвучал приказ Освальда.
        Сзади кто-то развязал ремни, стягивавшие руки Бурцева. Путы спали. От притока крови к онемевшим конечностям закололо под кожей. Бурцев принялся с ожесточением растирать посиневшие кисти. Следовало поскорее восстановить кровоток: на Божьем суде понадобится вся сила и ловкость рук.
        - По законам Польской Правды я обязан дать ответчику срок в две седмицы на подготовку к священному поединку, - вещал тем временем Освальд. - Но у нас нет этого времени. Потому я спрашиваю: согласен ли ты, Вацлав, биться прямо сейчас?
        - А что мне еще остается?!
        Руки постепенно обретали утраченную чувствительность.
        - Это не ответ, - нахмурился Освальд. И зарядил по новой: - Согласен ли ты, Вацлав…
        - Да согласен, согласен!
        - Хорошо! - кивнул пан. - Поскольку никто из вас двоих не отличается знатностью рода и пока не состоит в рыцарском звании, то и биться вам надлежит не мечами, а палками.
        Толпа снова загалдела. Бурцева же несколько озадачил выбор оружия. Похоже, на потеху публике его вовлекают в ребяческие игры а-ля Шаолинь. Впрочем, нет. С легкими гибкими шестами китайских ушуистов две крепкие увесистые дубины, положенные к ногам Освальда, не имели ничего общего. Одного точного удара такой «палочкой» достаточно, чтобы сделать человека калекой или вовсе вышибить из него дух.
        Обе дубинки выглядели отнюдь не свежестругаными. Отполированные рукояти, вмятины на прочных желвакообразных утолщениях, выбитые сучки, грязь и, как пишут в милицейских протоколах, пятна бурого цвета. Видно, Божьи суды на палках в лагере Освальда Добжиньского - дело обычное.
        А к дубинам уже положили два небольших круглых щита: легкая деревянная основа, обитая кожей, - как раз то, что нужно для палочного боя. На щиты кинули пару засаленных подушек все с теми же буроватыми пятнами. Интересненько… На голову их, что ли, полагается нахлобучивать для защиты или как? Ладно, придет время - все станет ясно.
        Но время шло, а прояснение не наступало. Наоборот…
        Бурцев в изумлении воззрился на глиняные чашки, наполненные пеплом, - их притащили от притушенного костра с кабаньей тушей. Объяснить предназначение этого странного атрибута предстоящей схватки Бурцев не мог.
        - Подойди, Збыслав, - приказал добжиньский рыцарь.
        Оруженосец шагнул к своему господину, преклонил колено, крепко зажмурил глаза.
        И тут произошло то, чего Бурцев не ожидал. По знаку Освальда, один из волчьешкурых партизан погрузил обе ладони в глиняную посудину, зачерпнул полную горсть пепла и высыпал прямо на голову Збыслава. Легкий ветерок потянул с волос силача плотный шлейф мышиного цвета. Оруженосец даже не шелохнулся. «А ну-ка, Добрынюшка, обсыпь его мелом!» - Бурцеву вспомнился старый анекдот о дуэли Ильи Муромца с д’Артаньяном.
        Странная операция повторилась несколько раз. Голова Збыслава напоминала теперь потушенный очаг, а пепельные разводы на круглой физиономии придали ему сходство со спецназовцем в камуфляжном гриме. Который, правда, сильно перестарался, обеспечивая себе маскировку.
        - Теперь ты, Вацлав, - скомандовал Освальд.
        - Зачем это? - запротестовал Бурцев. - Я уж как-нибудь обойдусь.
        - Так положено! Польская Правда гласит, что обоим поединщикам перед Божьим судом надлежит насыпать в волосы пепел. Ибо, если кому-нибудь разобьют голову, но не убьют до смерти, то кровь из раны, смешавшись с пеплом, не потечет в глаза и не помешает дальнейшей борьбе.
        Вот как?! Предусмотрительный, блин, народ, старополяки. Но раз такое дело, значит, ни шлемов, ни даже подушек для защиты черепушки не положено. При взгляде на дюжего соперника в боевой раскраске, который уже поигрывал своей палочкой, стало тоскливо: все-таки пепел в волосах - не самая лучшая защита от дубья. Но в чужой монастырь со своим уставом впускают редко. Ладно, пусть будет Польская Правда, туды ж ее за ногу… Бурцев нехотя склонил голову.
        Пепел, сыпавшийся сверху, был еще теплым, пах костром и едой. Упитанный, видать, кабанчик попался лесным охотникам - жира в огонь накапало столько, что рот голодного Бурцева вмиг наполнился слюной. А сердце - ненавистью. Ничего уже он не чувствовал, кроме досады и жуткой обиды на негостеприимного Освальда, на его громилу-оруженосца, на весь этот сброд полупартизан-полубандитов. Ишь, собрались вокруг, раззявили рты и зенки. Крови жаждут. Его, Бурцева, крови. По глазам видно - никто не верит в победу чужака. Что ж, плевать, если суд и впрямь Божий, правда на его стороне. А где правда, там и сила. Хотелось, чтоб так и было.
        Бурцев поискал взглядом Яцека. Но беженца, из-за которого он, собственно, и вляпался в неприятную историю, нигде не видать. Жаль. С каким неописуемым удовольствием опустил бы Бурцев свою дубину на рыжую голову. Стоп, а вон там… Показалось? Или в самом деле огненная шевелюра мелькнула возле шатра, куда загнали Аделаиду? Чего ради мужичка потянуло к княжне, когда весь лагерь собрался поглазеть на бесплатное шоу?
        - Вацлав, ты что, оглох?! - окрик Освальда заставил его встрепенуться. - Хватит по сторонам зыркать. Бежать все равно некуда. Бери оружие и топай на ристалище.
        Бурцев поднял дубинку. Да, хорош «демократизатор»! Весил дрын столько же, на сколько и выглядел. Если приложиться как следует, пепел в волосах точно не поможет.
        Теперь щит… Полегче омоновского будет, но и поменьше. А вот подушка - она-то ему на кой ляд?
        - Подвяжешь вот здесь, под плечом и подмышкой, - объяснил Освальд, - так будет удобнее щитом прикрываться. Палка - она не меч, сразу не убивает, а если бой затянется - рука устанет держать щит.
        Насчет «сразу не убивает» верилось с трудом. Но совету рыцаря Бурцев все же внял. По примеру Збыслава приладил подушку. В самом деле, удерживать щит так было гораздо сподручней.
        Ристалище оказалось небольшим утоптанным пятачком на краю лагеря. Противников поставили друг против друга на расстоянии нескольких шагов. Зрители расступились, освобождая пространство для поединка.
        Бойцовское чутье подсказывало: справиться со Збыславом будет непросто. Перепачканный сажей оруженосец ощерился, словно угадав мысли Бурцева. Совсем не голливудская улыбочка вышла! Уж, не в таком ли вот спарринге на дубинах ты лишился своих зубов, Збыслав?
        Освальд в который уж раз поднял к небу меч:
        - Божье провидение да укажет нам истину! Приступайте!
        ГЛАВА 26
        - …пайте!
        Голос Освальда еще не умолк, а Збыслав уже атаковал, целя дубиной в висок противника. Бурцев едва-едва успел приподнять край щита.
        Треск…
        Удар был страшен. Щит выдержал, подушка самортизировала, погасив большую часть энергии, но вот сам Бурцев не устоял. Под ликующие вопли толпы он покатился в грязь. Сажа с волос запорошила глаза. Выпавшая дубинка отлетела в сторону.
        Встать ему дали. Дали возможность проморгаться, протереть веки и поднять оброненное оружие. То ли оруженосец рыцаря тоже решил вести себя по-рыцарски, то ли таковы законы пресловутой Польской Правды.
        Бурцев встал, взмахнул дубиной и сам напал на громилу. В последний момент изменил направление удара - уж такой-то финт косолапый здоровяк отразить не сможет. Увы, внушительная комплекция Збыслава ничуть не мешала ему передвигаться со скоростью боксера-легковеса. И реакция у поляка оказалась что надо.
        Он отклонил дубину противника щитом. Пошатнулся, но устоял, нанес ответный удар. Бурцев подставил свой щит. Ударил снова. И опять прикрылся. Так продолжалось пару минут. Кружась по ристалищу, они обменивались мощными, но безрезультатными ударами. Монотонный глухой стук чередовался с пыхтением поединщиков и азартными выкриками зрителей. Освальдова оруженосца из толпы подбадривали. На долю же Бурцеву доставались лишь насмешки.
        Может, поэтому он и отвлекся, допустил ошибку, когда дубинка Збыслава вдруг ударила не слева, а справа. Оруженосец лихо рубанул наискось, с оттягом, будто вовсе не увесистая палка была в его руке, а меч или сабля. Бурцев принял вражескую дубину не на щит, а неловко подставил под коварный удар собственное оружие. К которому, увы, еще толком не приноровился. А потому и не смог удержать тяжелый дрын в руках. Нечеловеческая сила вышибла, выцепила дубину из отсушенных пальцев, рванула куда-то вниз и в сторону.
        Публика хохотала. Еще бы! Уже второй раз дубина Бурцева шлепнулась в грязь. В затянувшемся «фехтовании» он все больше ощущал себя жертвой. Нужно срочно вспоминать тренировки с «РД-73».
        - Так тебе не удастся доказать свою невиновность, Вацлав! - слова Освальда прозвучали как предупреждения, о дисквалификации за пассивное ведение боя. Первое и последнее предупреждение.
        Скрежетнув зубами, Бурцев второй раз поднял выбитое оружие. И снова ему в этом никто не препятствовал. И снова Збыслав с самоуверенной усмешкой ждал в двух-трех шагах, хоть и имел прекрасную возможность размозжить голову безоружному сопернику.
        Бурцев пообещал себе впредь не давать повода для подобных усмешек. Обещание это он выполнил.
        Резкий, неожиданный - не удар даже, а тычок концом дубинки под дых - отбросил оруженосца назад. Ага, щербатый противник больше не скалится.
        Первобытный танец под аккомпанемент глухого перестука продолжился. Если мерить затянувшуюся «дуэль» привычными мерками, прошло уже раундов пять-шесть - не меньше. Оба бойца заметно ослабили натиск, оба чуть пошатывались от усталости, но оба знали: кто-то из них вот-вот сломается, ошибется, пропустит роковой удар.
        Публика поутихла. Лесные партизаны были озадачены: поединщик-чужак, так неумело начавший схватку, держался почему-то слишком долго. Чужак оказывал достойный отпор Збыславу, то и дело проводя опасные атаки и контратаки.
        Бурцев пожалел, что перед боем не скинул одежду - от пота та уже промокла насквозь. Зато подушка под плечом - скомканная, сбитая, сопревшая и вонючая - и впрямь служила добрую службу. Щит теперь казался необычайно тяжелым и, не будь этой подушечки, Бурцев, наверное, уже не смог бы ворочать онемевшей от дикого напряжения левой рукой.
        Сухой пепел больше не сыпался с головы при резких движениях. Вероятно, там образовалось то же густое месиво из пота, волос и золы, что и в космах Збыслава. Грязные струйки стекали с висков по щекам, но в глаза, слава богу, не попадали. Зато голова зудела жутко. Эх, небольшой бы тайм-аут! И погрузить в волосы обе пятерни! Но перерыва не предвиделось. Идти же на хитрость и специально ронять дубину, чревато. Кто знает, позволят ли ему поднять оружие в третий раз? Благородство уставшего Збыслава тоже имеет границы.
        Неизвестно, как насчет благородства, но терпение рыцарский оруженосец уже утратил. Он вдруг обхватил свою дубину обеими руками и с оглушительным ревом ринулся в решающую атаку. Подушка из-под плеча Збыслава свалилась наземь, щит нелепо болтнулся на левом локте, а дубина начала стремительное движение сверху вниз. По прямой. Без всяких фехтовальных изысков.
        Поляк вроде все рассчитал верно - напал, отбив очередной выпад Бурцева, напал в ту самую безопасную долю секунды, которая необходима противнику, чтобы вновь занести уставшую руку для следующего удара. В эту долю секунды можно не думать о защите. И Збыслав думал только об атаке. Если она сорвется, оруженосцу придется отбиваться одной дубинкой - воспользоваться щитом он просто не успеет. Но уж если атака достигнет цели…
        Збыслав намеревался припечатать раз и навсегда, расшибить, размозжить, размазать противника последним сокрушительным ударом, в который рыцарский оруженосец вложил всю оставшуюся силу, всю волю и весь свой немалый вес. Он аж подпрыгнул, чтобы придать дубине большее ускорение. От подобного удара не убережет уже никакой щит. Даже если Бурцев выживет после ТАКОГО, то подняться вряд ли сможет. А Божий суд, окончившийся нокаутом, укажет Освальду, кто прав, а кто виноват. Петля - вот что ждет Бурцева в итоге, если деревянная колотушка сразу не расплещет его мозги по ристалищу.
        Единственный способ избежать незавидной участи - разминуться с дубиной, пока еще есть вре…
        Но до чего же мало его осталось! Ничтожно мало!
        Свист дубинки…
        …мя…
        Бурцев отпрыгнул, уже в прыжке крутнулся волчком, стараясь, чтобы деревянная смерть в руках Збыслава прошла мимо. Чтобы не зацепило.
        Нет! Не зацепило!
        Тяжкое гхуканье Збыслава смешалось с громким треском. А затем изумленный выдох толпы поглотил все звуки. Словно осколки разорвавшейся гранаты взметнулись вверх грязные брызги и щепа. Что-то большое, увесистое, желвакастое, вертящееся в воздухе, промелькнуло у самого лица. А там, где только что стоял Бурцев, аккурат между двух отпечатков омоновских берц, красовалась вмятина. След от удара дубины был заметно глубже следов, оставленных рифлеными подошвами.
        Долгожданный тайм-аут! Оруженосец Освальда удивленно взирал то на обломок своей деревянной палицы, то на противника, чудом выскользнувшего из-под смертоносного удара. Он явно не мог понять, что произошло. И как произошло. Щит соскользнул с левой руки Збыслава, упал, сковырнув краем грязь возле его ног. Зрители совсем притихли.
        Ну что ж, а вот теперь повоюем! Наступил черед Бурцева демонстрировать благородство. Он без сожаления отбросил дубинку и щит. Стряхнул из-под плеча набухшую потом подушку, встал в боевую стойку. Посмотрим, чего стоит грозный соперник в рукопашной схватке.
        Збыслав пришел в себя быстро. Взбешенный неудачей, ринулся напролом. Никакой техники, никакого бойцовского искусства. Лишившись дубинки, щита и выдержки, оруженосец перестал быть опасным противником. Да и школа кулачного боя в Польше тринадцатого века была развита явно слабее фехтовального мастерства. Громилу влекли вперед лишь уязвленное самолюбие и слепая ярость. Пудовые кулаки бестолково молотили воздух.
        Ответ оказался серьезнее. Збыслав с ходу налетел на серию хрястких боксерских ударов. Отшатнулся - ослепленный, оглушенный, ошарашенный. Но тут же попер буром снова. Протянул руки, намереваясь вцепиться в горло, раздавить кадык, свернуть шею. Руки у Збыслава длинные, да. Но нога - она ж завсегда длиннее руки.
        Для начала - точная и эффектная «вертушка». Больше рассчитанная на зрителей, на которых произвести должное впечатление нужно было сейчас ничуть не меньше, чем победить в поединке.
        Вот так! В прыжке. С разворотом. В голову.
        В реальной драке редко выпадает случай столь красиво, по-киношному, припечатать соперника. А здесь вот выпал. Косолапый гигант сам подсунул голову под удар. Грех было не воспользоваться. Прием прошел великолепно. Бугай издал кхэкающий звук, пошатнулся. Руки Збыслава опустились.
        Толпа еще раз удивленно охнула. Ага, ногами здесь драться, по всей видимости, не привыкли. Однако Збыслав - крепкий орешек - все еще стоял на своих двоих, недоуменно трясся косматой головой.
        Бурцев собрался и нанес удар с разворота - правой голенью в неосмотрительно выставленную поляком левую ногу. Набитая, замозолившаяся за долгие годы тренировок кость врезалась аккурат под коленную чашечку. На ринге срубить опытного противника таким приемом непросто. Но Збыслав - другое дело. Парировать хорошо поставленный нижний удар оруженосец не умел. Поляк взвыл, рухнул на подломившуюся ногу. Идеальная для красивого завершения боя позиция: голова на уровне живота, открыто ухо, висок, шея. Упустить такую возможность?! Бурцев еще раз крутанул корпус. Ударил. Той же ногой, тем же местом.
        Нога - не дубина, но если попасть ею куда надо, хорошо и точно попасть…
        Попал!
        Голова Збыслава дернулась, поверженный оруженосец грохнулся в грязь. Нокаут! Что и требовалось доказать.
        ГЛАВА 27
        Зрители молчали. Подавленно, угрюмо, недоверчиво, недоуменно. Наконец, на ристалище ступил Освальд. Этот рефери Божьего суда тоже выглядел озадаченным. Рыцарь больше не размахивал мечом, не тыкал острием в небо по поводу и без оного.
        - Ты владеешь неведомым воинским искусством или боевой магией, Вацлав, - обратился Освальд к победителю. - Иначе трудно объяснить случившееся. Честно говоря, не знаю, справедливо ли зачесть победу, добытую таким образом. По законам Польской Правды ответчик должен победить, орудуя палкой или мечом. А тут все закончилось какой-то трактирной дракой. Хотя с другой стороны…
        Освальд повернулся к зрителям:
        - Все видели, как Божье провидение вырвало этого человека из-под удара Збыслава?
        - Видели! Видели! Видели!
        - Все видели, как дубина Збыслава переломилась на Божьем суде?
        - Видели! Видели! Видели!
        - Ты признан правым в этом споре, Вацлав! - гаркнул Освальд. - Я снимаю с тебя все обвинения!
        - Безумно рад, - хмуро отозвался Бурцев.
        Он шагнул мимо неподвижного Збыслава, прошел сквозь расступившуюся толпу. Направился к ручью, журчащему в ивняке. Смыть поскорее с себя пепел, пот и грязь, - вот о чем мечтал сейчас Бурцев.
        - Погоди, Вацлав! - окликнул Освальд.
        Ну, что еще? Бурцев оглянулся.
        - Ни один ополченец не способен драться так, как дрался сегодня ты, - прищурил глаз добжинец.
        - Божий суд, - пожал плечами Бурцев.
        - Ладно. Не желаешь говорить о себе - не надо. У меня здесь много таких, кто не любит говорить о своем прошлом.
        - Тогда чего ты от меня хочешь, Освальд?
        - Ты - прекрасный боец. Суд судом, но я-то знаю: Господь на ристалище помогает только тем, кто сам чего-то стоит.
        - Ну и?
        - Иди ко мне в оруженосцы, Вацлав.
        - Вместо Збыслава?
        - Вместе со Збыславом. Земельного надела я тебе пока не обещаю - сам остался без фамильного лена. Но веселой жизни, богатой добычи, славы, вина и еды от пуза - этого получишь сполна. Может быть, со временем сосватаем тебе и красотку в каком-нибудь ополье.
        - Я подумаю. Насчет еды от пуза - это заманчиво.
        Рыцарь хлопнул себя по лбу:
        - Э, да ты, верно, голодный, а я с тобой тут разговоры разговариваю! Пойдем к костру, Вацлав. Поешь, а после все обсудим.
        - Я грязный, как свинья. Негоже в таком виде за стол садиться. Сначала умыться бы да переодеться.
        - Чудак-человек! - удивился пан. - Говорит, что ополченец, а ведет себя как князь. Но коли желаешь - отмывайся. Распоряжусь подобрать тебе чистую одежду. Кстати, а где ты взял свое одеяние, Вацлав? Никогда не видел такого диковинного.
        - Нашел, - уклончиво ответил Бурцев. - Кто-то бросил на дороге, а я подобрал.
        После ледяной родниковой купели Бурцев почувствовал себя человеком. Конечно, не помешали бы еще мыло с мочалкой, но здесь о такой роскоши лучше не мечтать.
        Синий от холода, он переоделся в развешанные на кустах непривычные, но относительно чистые тряпки. Влез в необъятные льняные портки и плотные узковатые штаны-шоссы. Надел грубую длинную - чуть не до колен - полотняную рубаху навыпуск с вышитым разрезом на груди. Застегнул распахнутый ворот парой деревянных пуговиц, опоясался шнуром с идиотскими кисточками.
        Теплая шерстяная накидка - здесь ее называли котта - Освальд выделил ему из личного гардероба. Котта оказалась побогаче нижней одежды. А почти новый меховой жупан - тот вообще выглядел как подарок с барского плеча.
        Надежные омоновские берцы Василий решил оставить при себе. Местная обувь - даже дорогие сафьяновые сапоги - не внушали доверия. Бурцев поправил на голове бесформенную мохнатую шапку и глянул в зеркало луж. Ну, видок! Зато сухо, тепло и практично. Это главное. Что ж, теперь пора и потрапезничать. Приглашали ведь.
        - Дорогу победителю Збыслава! - рявкнул Освальд, едва завидев Бурцева.
        Сам усатый рыцарь, правда, ни на йоту не сдвинулся с почетного места возле кабаньей ноги. Зато партизаны, сгрудившиеся вокруг, шумно потеснились.
        Бурцев присел справа от добжиньца. Слева возник оруженосец с распухшим ухом. Очухался уже? Бурцев напрягся. Но ничего… Збыслав дружелюбно оскалился, будто и не было между ними жестокого боя на палках. Улыбка жутковатая, но вроде искренняя. Наверное, с этим рубахой-парнем можно иметь дело. Бурцев улыбнулся в ответ. Збыслав передал ему кабанью кость с огромным куском мяса. Мясо! В животе заурчало…
        Он помедлил ровно столько, сколько требовалось, чтобы осмотреться и составить представление о местном застольном этикете. Этикет отсутствовал напрочь. Из столовых приборов использовались только ножи и кинжалы. Да и то крайне редко. Ели все, даже благородный рыцарь Освальд Добжиньский, голыми руками, смачно слизывая стекавший за рукава жир.
        Ну и славно! Бурцев вонзил зубы в кабанятину. Из-под прожаренной корки брызнул аппетитный сок. И не только. Гм, бифштекс с кровью по-старопольски. Ничего вкуснее он не едал!
        Чья-то пятерня вдруг хлопнула по спине. Опять Збыслав!
        - Меня еще никто не побеждал на ристалище, - гоготнул оруженосец, указывая на разбитое ухо с таким видом, словно это он завалил Бурцева в поединке. Причем завалил именно своим левым ухом. - А ты смог, Вацлав. Держи кулявку!
        И протянул диковинный кубок без ножки.
        М-да, забавная вещичка. Пока не опорожнишь полностью - не поставишь: кулявка тут же упадет, расплескав все содержимое. Бурцев осторожно отхлебнул жидкость золотисто-янтарного цвета. Очень даже ничего…
        - Добрый мед - волынский! - Рот Збыслава вновь растянулся в неполнозубой улыбке. - За твою победу, ратник!
        Каким-то образом здоровяк-оруженосец умудрялся прислуживать своему господину, болтать с Бурцевым и заглатывать при этом чудовищные куски жареного мяса, заливая пищу щедрым водопадом из кулявки полуторалитрового - никак не меньше - объема.
        - Но, право слово, тебе повезло, Вацлав, что у меня сломалась дубина. А не то…
        Он сделал еще один глоток, сытно срыгнул, оттер рукавом губы, продолжил:
        - Вообще-то я палочные бои не шибко жалую. Дубинки - дело долгое, занудное. А вот попался бы ты мне в лесу, да под мачугу…
        Збыслав мечтательно закатил глаза. Ни угрозы, ни ненависти, ни обиды за недавнее поражение на ристалище в его голосе Бурцев не уловил. Только грубоватое признание вояки со стажем в любви к привычному оружию.
        - Под мачугу?
        - Кистень по-нашему, - пояснил Освальд. - Неблагородное оружие, лиходейское. Збыслав сам-то из литвинов, а там многие мачугами бьются. Кто победнее, делает палицы-насеки из дуба и кремня: врезает в молодой дубок острые осколки, а когда камень намертво врастает в дерево, получается ослоп, от которого только добрые латы и спасут. Ну, а кто побогаче - те идут в бой на лошади, с мачугой-кистенем. Збыслав здорово приловчился к этой штуковине - любой доспех пробьет, любой череп сокрушит.
        Вряд ли добжинец преувеличивал: Бурцев припомнил, как ловко обращался кривоногий громила со своим грузиком на цепи во время вчерашней стычки с воинами Якуба Одноухого.
        - Пан Освальд дело говорит! - глубокомысленно изрек оруженосец. - Если бы мы с тобой на ристалище с мачугами вышли…
        А, пожалуй, и хорошо, что не вышли, - решил Бурцев.
        - Ну, хватит, Збыслав, - приказал рыцарь. - Оставь гостя в покое. Дай поесть человеку.
        - Да я-то, собственно, и сыт уже, - признался Бурцев. - Спасибо за гостеприимство и угощение.
        - Ну, а раз сыт, так ответь - согласен остаться у меня в оруженосцах? Все равно ведь вам с княжной дальше хода нет. Татары, мазовцы, куявцы, тевтоны - кто-нибудь обязательно схватит, - только высуньтесь из леса. Агделайду увезут, а с тобой, Вацлав, церемониться точно не станут.
        Бурцев задумался. Не так уж и неправ Освальд Добжиньский. Не лучше ли пересидеть в лесных трущобах, пока все не устаканится? Хотя спокойно сидеть здесь тоже, наверное, не придется. Партизанский лагерь - не санаторий-профилакторий, а выгнанный из собственного замка Освальд горит жаждой мести. Вопрос: стоит ли ввязываться в чужую вендетту? Или… Или не такая уж она и чужая, если направлена против тевтонов? И, если рассудить, - в защиту интересов Аделаиды, которая… да чего там!.. которая основательно уже обосновалась в его, Бурцева, сердце.
        И потом… Рыцарский оруженосец - это ведь уже не бесправный кмет-землепашец. Более того, насколько представлял Бурцев обычаи этой эпохи, хороший оруженосец имеет неплохие шансы и сам со временем выбиться в благородные паны. А раз так… Аделаида однажды высказала сожаление по поводу отсутствия у него рыцарского титула. Даже намекнула, что не прочь связать свою судьбу с простым, бедным, незнатным, но - обязательно - рыцарем. Слова эти, правда, были сказаны в минуту отчаяния, но кто знает, кто знает…
        - Княжна говорила, крестоносцы мечтают укрепиться в Малой Польше. Потому и намереваются выдать ее за Казимира Куявского, послушного воле ордена.
        - Верно говорила, - кивнул Освальд, - смышленая девочка. Немецкие рыцари хотят утыкать своими замками всю Польшу. Мазовия, Куявия, Силезия и Великопольское княжество уже готовы принять орденских братьев на своих землях, а вот с Малой Польшей у магистра Конрада Тюрингского не заладилось. А тевтоны почему-то рвутся именно туда. Ума не приложу, с какой стати, но вотчина Лешко Белого для них оказалась важнее прочих польских княжеств.
        Бурцев немного помедлил, прежде чем дать окончательный ответ.
        - Хорошо, Освальд, я буду твоим оруженосцем и соглашусь биться на твоей стороне. Но только если княжна тоже согласится остаться здесь. Согласится добровольно, а не по принуждению.
        - Вот как? - добжиньский рыцарь в раздумье смотрел на угли костра. - Что ж, Вацлав, будь по-твоему. Прямо сейчас и поговорим с Агделайдой. Збыслав, приведи княжну. Хотя погоди-ка… Знаешь что… Тащи-ка сюда заодно и Яцека. Ну, того рыжего кмета, что свидетельствовал против Вацлава. За лжесвидетельство нужно отвечать.
        Оруженосец осклабился и бросился выполнять поручение.
        - Что ты задумал, Освальд?
        - Устроим еще одно состязание. У тебя будет возможность поквитаться с обидчиком.
        - Да ну его! - отмахнулся Бурцев. - Не хочу руки марать.
        Разбираться с Яцеком ему в самом деле расхотелось совершенно. Былая ненависть к рыжему щербатому и хитроглазому крестьянину как-то незаметно смылась вместе с грязью, осталась в сброшенной за кустами заскорузлой одежде, утихомирилась с насытившимся желудком, размякла и раздобрела под легким медовым хмельком.
        - Чудной ты человек! Впрочем, коли сам отказываешься покарать мерзавца, этим займется Збыслав. Его хлебом не корми и медом не пои - дай только на ристалище порезвиться. Вручим обоим по мачуге и… Думаю, надолго поединок не затянется.
        - И это тоже будет Божий суд по Польской Правде?
        Брови Освальда сошлись к переносице:
        - Нет, Вацлав, это будет мой суд, по моей правде. Яцек - лжец. А лжецов я не терплю.
        ГЛАВА 28
        Збыслав вернулся без Яцека. И без княжны. Зато зачем-то волочил к костру Богдана. Тащил прямо по земле - за шиворот. Лучник Богдан был напуган. А еще - пьян в дупель!
        - Убегли! - выдохнул Збыслав. - Вместе убегли. И княжна, и рыжий!
        Рывком - так что затрещал воротник прочного волчьего тулупа - он приподнял обессилевшего Богдана.
        - Этого вот… - литвин-оруженосец сплюнул от омерзения, - дядька Адам оставил у шатра - княжну сторожить, а он…
        - Так я ж не знал… - язык пьяному лучнику повиновался плохо, мысли увязали друг в друге, не успев толком оформиться в затуманенной алкоголем голове. - Я это… сидел… ну, стоял, то есть… А она… ну, а потом он… А я ж думал, что все взаправду… Раз пан Освальд приказал, разве мог я… Никак не мог… потому и не ослушался… и ушли… Я даже не понял… А оно так…
        - Воды! - рявкнул Освальд. - Родниковой.
        Сразу пять человек бросились выполнять приказание. Через пару минут у костра стояла огромная бадья.
        По знаку рыцаря Збыслав сунул Богдана головой в ледяную воду. Продержав его там чуть дольше, чем следовало, вытащил. Бедняга зашелся в кашле. Однако не успел лучник отдышаться толком, как Освальд снова повелительно махнул рукой. Збыслав окунул свою жертву снова.
        Процедура отрезвления повторилась трижды. И явно пошла на пользу. Жалкий, мокрый и дрожащий от холода Богдан теперь владел языком гораздо лучше. Глаза молодого стрелка прояснились, содержимое черепной коробки, вероятно, тоже.
        - Говори! - прошипел Освальд.
        Богдан заговорил. Четко, кратко и, главное, честно.
        Выполняя распоряжение Освальда, лучники дядьки Адама доставили княжне в шатер все, что могло ей пригодиться: одежду, дорогие ткани, мягкие подушки, теплые шкуры, жареное мясо и прочую снедь. Даже снабдили небольшим бочонком медовухи и целым арсеналом серебряных кулявок - на выбор.
        Княжна подаркам, однако, не обрадовалась. Сначала из шатра полетели звонкие кубки, потом - шкуры и скрученное в узлы тряпье. Напоследок выкатился, чуть не отдавив ногу дядьке Адаму, бочонок. Мясо, правда, прочую еду и кое-что из принесенных одежд Аделаида оставила, но ругалась долго и усердно.
        Дядька Адам распорядился внести выброшенное добро обратно. Но не все. Медовуху, раз уж княжна побрезговала, лесные стрелки решили выпить сами. Дно у бочонка высадили тут же, но, как назло, именно в этот момент прозвучал клич о начале Божьего суда. Помаявшись немного, лучники все же предпочли ристалищное зрелище хмельному меду. Охранять княжну оставили бедолагу-Богдана, которому строго-настрого запретили прикасаться к непочатому бочонку. Но горе одинокого стрелка, лишенного возможности наблюдать за палочным поединком, оказалось сильнее запретов.
        Когда у входа в шатер примостился Яцек, Богдан допивал вторую кулявку и был только рад словоохотливому собеседнику. Слушать отдаленные возгласы с ристалища в одиночестве было просто невыносимо. Богдан разглагольствовал и пил, пил и разглагольствовал. С каждым кулявочным заходом черпая из бочонка все больше и больше. Яцек же от угощения вежливо отказывался, сетуя на боли в брюхе, чем изрядно повеселил стражника.
        В конце концов Богдан захмелел окончательно. А Яцек под эту дудку объяснил стражнику, что вообще-то его к шатру прислал сам Освальд.
        - Я? Прислал? - взревел рыцарь.
        Богдан дрожал уже не от холода.
        - Рыжий кмет сказал, будто пан рыцарь после Божьего суда желает встретиться с княжной. Наедине - за лагерем, чтобы… чтобы… ну… с ней… того…
        - Продолжай-продолжай! - Освальд с трудом сдерживал себя.
        У Богдана хватило ума потребовать доказательств. «А то, что я, как последний дурень, сижу здесь, пока все глазеют на драку, - разве не доказательство?» - спросил Яцек. Довод показался убедительным. В бочонке еще оставалось немного медовухи, и лучник махнул рукой: забирай княжну и проваливай.
        - Дальше? - усатое лицо Освальда покрывалось красными пятнами.
        - Яцек снял шапку и переговорил с княжной. Очень почтительно - через порог, даже не осмелившись войти внутрь. Говорил что-то про Вроцлав, где остановился какой-то Сулислав, брат какого-то Клеменса. Кмет утверждал, будто знает дорогу и может провести… Я уж ничего не соображал. Думал, Яцек так панночку выманивает к пану ры…
        - Дальше?!
        - Они ушли, - еще глубже вжал уши в плечи Богдан. - Уехали то есть. Взяли двух оседланных лошадей у коновязи… Княжна - свою гнедую кобылку, а Яцек какого-то…
        - Скотина!
        Кулак Освальда сбил незадачливого Богдана с ног. Падая, тот опрокинул лохань. Вода хлынула в костер. Зашипели угли. Дым, пар и взметнувшийся вверх пепел окутали грозную фигуру добжиньца.
        - Рыжий мерзавец! - послышалось из недр белого облака. - Ты всё понял, Вацлав?! Понял, да?! Этот Яцек услышал о награде, обещанной за княжну, и теперь везет девчонку прямиком к Казимиру. Если по пути в Вроцлав они не наткнутся на татар, быть Агделайде супругой куявского князя, а тевтонским замкам стоять в Малой Польше.
        - У тебя же, Освальд, постов вокруг лагеря понапихано, - заметил Бурцев.
        - У дозоров приказ: никого не подпускать к лагерю. О том, чтобы не выпускать, приказа не было. Тревогу-то до сих пор никто не поднял. Эх, поздно спохватились.
        Негодуя, добжинец сжал кулаки:
        - Седлать всех коней, что есть. Збыслав - со мной! Янек, кличь краковских дружинников! Дядька Адам, поднимай лучников! Бери тех, кто привычен к скачке и верховому бою!
        - Я тоже поеду, Освальд, - напомнил о себе Бурцев, - Раз уж в оруженосцы к тебе пристроился.
        - Хорошо, - кивнул пан. - Для тебя лошадь найдется. Оружие бери вон из той кучи. Что понравится, то и бери. Только поторопись - ждать не будем.
        Особенно мудрствовать Бурцев не стал, да и времени не было. Легкий шит. Шлем, похожий на остродонную кастрюлю, войлочная шапочка-подшлемник. Кожаный панцирь с металлическими нашлепками (надевая его, Бурцев с тоской подумал об утерянном титановом броннике). Обоюдоострый меч в поношенных ножнах на длинной перевязи… Подумав, он перекинул через плечо колчан с короткими стрелами и арбалет. Какое-никакое, а все же оружие дальнего боя - может пригодиться.
        - Вацлав, пора! - Збыслав при полном вооружении гарцевал рядом на невысоком горячем коньке. В левой руке литвина болтался круглый щит и позвякивала намотанная на кулак цепь грозной мачуги. Правой Збыслав держал поводья молодой кобылки в яблоках. Уже оседланной, кстати.
        - Ее звать Урода, - кивнул Збыслав на кобылку. «Красотка, значит, по-польски», - отметил про себя Бурцев. - Не очень прыткая и очень ленивая. Так что погоняй - не жалей, иначе отстанешь. Другой свободной клячи, уж извини, сейчас нет.
        - И на том спасибо, - Бурцев мельком глянул вокруг.
        Всадники - хорошо вооруженные дружинники и бездоспешные волчьешкурые лучники - уже нетерпеливо ерзали в седлах. Даже Освальд, на котором железа было побольше, чем на остальных, был готов к скачке. Боевой рыцарский конь грыз удила и рыл копытом землю. Да, по скоростному влезанию в доспехи Бурцев явно отставал от партизан.
        Взмахом руки добжинец подал знак к выступлению. Золоченые шпоры вонзились в конские бока. Збыслав бросил Бурцеву поводья Уроды, сам устремился вслед за господином. Загрохотали копыта. Всадники сорвались с места в карьер. Помчались гурьбой, напролом, через кустарник и частокол деревьев. Понеслись по густому лесу, как по чистому полю, - рисково, бесшабашно.
        Чтобы не отстать, пришлось взлетать в седло на скаку. Щит чуть не соскользнул с руки. Бурцев, выругавшись, все же удержал его за переметный ремень. Хорошо хоть стремена более-менее подходили под длину ноги. А вот о шпорах или хотя бы захудалом хлыстике он не подумал. Ладно… Удары пяток сдвинули флегматичную лошадку с места, а сильный шлепок по крупу мечом в ножнах заставил ее развить необходимую скорость.
        ГЛАВА 29
        В мчащемся через лес разношерстном отряде насчитывалось десятка три человек - вся немногочисленная конница добжиньца. Всадники гнали лошадей по следу беглецов. Благо отпечатки восьми подкованных копыт отчетливо выделялись на влажной земле и в пятнах грязного недотаявшего снега.
        Следы вывели к грязно-серой полосе, петляющей меж деревьев. Здесь след терялся, но и без него все уже было ясно.
        - Дорога беженцев! - прохрипел Освальд. - На Вроцлав! Впере-е-ед!
        Недавний сумасшедший гон через лес теперь показался Бурцеву черепашьими бегами. Настоящая скачка началась здесь - на беженской колее. Он безнадежно отставал от отряда, пока в сердцах не вырвал меч из ножен и не принялся обнаженным клинком - плашмя - нахлестывать Уроду. Звонкие удары по лошадиному крупу сделали свое дело: кобылка нагнала-таки всадников.
        Грязь взметалась фонтанами из-под чужих копыт, норовя залепить лицо, в уши бил ветер. И разбойничий посвист лесных партизан. И дикая скорость… Главным сейчас была скорость - о безопасности и скрытности передвижения не думал никто.
        Впереди несся Освальд. То ли с рыцарским скакуном не могли сравниться остальные коньки и лошадки, то ли просто здесь не положено опережать вожака. А, плевать! Бурцев еще наподдал Уроде. Кобылка порезвела и показала наконец всю свою прыть. Дружинники покойного Клеменса и лесные стрелки дядьки Адама начали отставать. Вот уже мелькает совсем рядом широкая спина Збыслава, да и до развевающегося волнистым пурпуром плаща Освальда - недалече.
        …Лес кончился неожиданно. С узкой беженской колеи отряд вылетел на широкую - две, а то и три повозки разминутся запросто - дорогу.
        - Тракт! - проревел на скаку Освальд. - Княжеский большак! До Вроцлава теперь рукой подать!
        Немощеная, но вполне себе приличная дорога тянулась между подлеском и целинными полями, подобно реке, вбирающей в себя ручьи и протоки - узкие тропки и стежки. Дорога то жалась ближе к лесу, то льнула к открытому простору. И три десятка всадников в бешеном галопе повторяли все ее изгибы, пока…
        Добжинец резко осадил коня - Урода едва не врезалась в рыцарского скакуна. А когда Бурцев пригнул поводьями шею разгоряченной лошадки и заставил ее, храпящую, роняющую пену в истоптанную грязь, остановиться, он был уже на три-четыре корпуса впереди добжиньского рыцаря. Позади неодобрительно зароптали.
        - Молчать! - приказал Освальд. Добжинец смотрел вниз - под копыта коня. У самой обочины лежала стрела. Длинная. Гораздо длиннее арбалетных болтов, длиннее даже стрел волчьешкурых лучников дядьки Адама.
        - Татарская, - определил Освальд. - Язычники Измаиловы обронили. Значит, уже прошли здесь. Значит, подступили к Вроцлаву… Дальше нам пути нет.
        - Мы еще сможем догнать Яцека с княжной, - вспылил Бурцев. - Ну же, Освальд! Ну!
        - Нет, Вацлав, уже не сможем. Двигаться теперь нужно осторожно, если не хочешь попасть под такие вот стрелы. А осторожно - значит медленно. Очень ме… Тихо!
        Добжинец вскинул руку. Только сейчас Бурцев осознал, что слышит не только шелест ветра и слабый шорох леса. Вдали шумело еще что-то. Невнятное, тревожное.
        Звук доносился сзади - с той стороны, откуда они только что примчались. Хотя… хотя не совсем с той. Не в лесу это было, а где-то на тракте-большаке, что тянулся вдоль лесного массива.
        Далекий гул заставил людей Освальда нервно переглянуться. Гроза, что ли, приближается? Вроде непохоже. На небе - ни облачка. Тогда что? Что это?!
        Глухие звуки между тем постепенно теряли кажущуюся слитность, разрывались на части, как густой и липкий кисель. Разрывались, но не срывались с единого стрержня - примитивного, первобытного какого-то ритма. Нет, такие звуки не могла воспроизводить не терпящая порядка стихия. Наполнить мир такими звуками мог только человек.
        - Барабаны, - негромко произнес Освальд. - Боевые барабаны язычников.
        А ведь в самом деле… Бр-р-рум-бам-п, бр-р-рум-бам-п - отбивали монотонный ритм невидимые пока барабанщики.
        - Всем сойти с дороги! - приказал рыцарь. - В лес! Живо!
        Всадники спешно покинули тракт. Уже за прикрытием сосняка Освальд отдал новый приказ:
        - Дядька Адам - в дозор. Пересчитаешь всех. Когда татары уйдут, дашь знак.
        Бородач молча спешился, отдал поводья кому-то из своих лучников.
        - Освальд, - встрепенулся Бурцев, - позволь и мне остаться. Вдруг там княжну ведут. Хочу убедиться, что…
        - Ладно, - рыцарь не дослушал. - Дядька Адам, присмотри за Вацлавом.
        Бородатый стрелок кивнул. Без особого, впрочем, энтузиазма.
        Бурцев спрыгнул с седла, сунув повод в протянутую руку Збыслава.
        - Оружие тоже давай, - посоветовал оруженосец Освальда. - Оно сейчас тебе только помехой будет. А если дело дойдет до драки с татарами, все равно не поможет.
        Бурцев послушно отдал щит, шлем, меч и арбалет со стрелами. На то, чтобы снять кожаный - с нашлепками панцирь, времени уже не оставалось.
        Когда всадники Освальда скрылись из виду, дядька Адам указал на высокую ель:
        - Наверх, быстро!
        В детстве Вася Бурцев был непревзойденным чемпионом по древолазанию. Сейчас детский опыт пришелся весьма кстати. Однако нельзя сказать, чтобы дядька Адам остался доволен ловкостью своего содозорника. Бородач беспрестанно погонял Василия, досадливо сплевывал и ругался шепотком. Затем пожилой лучник взобрался наверх сам. Точнее, взлетел с проворством обезьяны - Бурцев только ахнул.
        А торопил его дядька Адам, как оказалось, не зря. Едва дозорные угнездились в душистой хвое, вдали появились первые татаро-монгольские воины. Дюжина всадников на низкорослых мохнатых лошадках рассыпалась по дороге и полю. Двое-трое периодически ныряли в лес, осматривались и возвращались обратно.
        Бурцев разглядел мохнатые остроконечные шапки, странные доспехи - то ли из черной кожи, то ли из плетеных ремней, то ли из металла, обмазанного смоляным варом. Вооружены всадники были луками и небольшими копьями с крюками. Возле каждого кочевника бежал налегке еще один конек. Так вот они какие, татаро-монголы! Прямо со страниц учебника сошли. Съехали точнее.
        - Сторожевые, - шепнул бородач, - дорогу разведывают. Знать, важная персона едет, если столько сторожей вперед выслали.
        Да, это было похоже на боевое охранение. Конники внимательно осматривались по сторонам, но не забывали глядеть и под ноги лошадей. И углядели, блин… Остановились на том самом месте, где недавно топтались партизаны Освальда. Загалдели, совещаясь.
        - Неужто разобрали наши следы? - встревожился лесной лучник. - Ох, худо дело, Вацлав.
        Гортанный выкрик предводителя - и двое разведчиков съехали с дороги. Оставив запасных лошадей на тракте, оба вскачь понеслись к лесу.
        Дядька Адам бесшумно потащил стрелу из заплечного колчана, наложил на тетиву. Бурцев пожалел, что слишком поспешно избавился от арбалета. Впрочем, как его заряжать, сидючи на ветке-то?!
        Татары проехали прямо под ними. Туда и обратно. Стрелок в волчьей шкуре со вздохом облегчения ослабил натянутую тетиву. Вытер пот со лба:
        - Пронесло вроде…
        Сильно углубляться в заросли разведчики не стали. Порыскав среди деревьев и убедившись, что засады у дороги нет, вернулись к тракту. Сторожевой отряд отправился дальше, а на большаке появились основные силы кочевников. Гул барабанов стал громче.
        ГЛАВА 30
        Первыми ехали, перегородив весь тракт от обочины до обочины, легковооруженные лучники и копейщики в войлочных шапках, с круглыми щитами, плетенными из прутьев и обтянутыми кожей. На некоторых копьях покачивались конские хвосты. Бунчуки, надо полагать.
        За легкой кавалерией следовали воины в пластинчатой броне и стальных шлемах. Эти, помимо луков и пик, были вооружены кривыми саблями, да и щиты их поблескивали металлом. Лошадей тяжелой монгольской конницы тоже прикрывали обшитые железной чешуей доспешные попоны и стальные налобники на всю морду.
        - Татарские паны, - процедил дядька Адам. - Языческие витязи. Вроде наших дружинников и рыцарей.
        Бурцев прильнул к просвету между еловыми лапами. Рыцари, значит? По вооружению татаро-монгольские «паны» практически не уступали гордой польской шляхте, а кое в чем и превосходили ее. Сравнить хотя бы надежный панцирь знатного кочевника и кольчужную рубаху Освальда… Сравнение, пожалуй, не в пользу последней.
        Так, а это что за чудо? В ряды панцирной кавалерии затесалась неказистая фигурка маленького седовласого старичка. Бездоспешный, безоружный, в длинном халате, с желтым гепатитным лицом, он казался заплутавшим среди грозных воинов путником. Однако сами воины относились к дедку с почтением и подобострастием. Неужто главный?
        Э, нет. Главный - другой.
        - Вон там, видишь? - подсказал дядька Адам. - Ну, вон же, в самом центре дружины. Тот, который с лисьим хвостом на шлеме, сидит - не шелохнется.
        Вот теперь Бурцев увидел. Всадник в богатых одеждах и дорогих изукрашенных доспехах, с саблей на боку. Надменно поглядывает из-под шлема, отороченного мехом и украшенного хвостом чернобурой лисицы. На груди верхового поблескивала серебряная пластина в ладонь величиной.
        - Голову на отсечение - татарский князь это или воевода, - дядька Адам нервно теребил тетиву лука. - Сшибить бы его сейчас, так нельзя ведь. Татары за одну мою стрелу весь лес перевернут. И себя погубим, и пана Освальда тоже. Племя Измайлово нас в два счета переловит. Или не переловит? Как думаешь, Вацлав?
        Вопрос риторический - дядьку Адама ничуть не интересовало мнение соседа по ветке, так что Бурцев промолчал. А волчьешкурый лучник уже щурился, прикидывая расстояние до цели…
        - Эх, кабы спросить дозволения у пана Освальда, сшиб бы, как пить дать сшиб!
        До «князя» метров триста. Солидная дистанция. Даже из «калаша» не каждый поразит цель с такого расстояния одиночным выстрелом, а тут лучник сказки рассказывает. Бурцев позволил себе усомниться в словах бородача, но тот лишь презрительно скривил губы.
        - Я с отцом белок в глаз стрелой бил, когда ты, Вацлав, еще мальцом голозадым по мамке ползал.
        Но тут дядька Адам ошибся, конечно. Когда он начинал белковать, Бурцева вообще-то и в помине не было. Равно как и его мамки. И отца, и деда, и прадеда.
        Пальцы партизана все не отрывались от тетивы. Видать, большой соблазн для лучника…
        - Сшибить-то можно, - тихонько рассуждал бородач. - Эвон - у супостата лицо открыто. В глаз бей, как ту же белку, и наверняка будет. Только разить нужно сразу - первой же стрелой, иначе дружинники прикроют щитами…
        Бурцев снова подивился оптимизму пожилого стрелка.
        - Я, кстати, и тебе, Вацлав, в глаз целил, когда вас с княжной в лесу нашел. В правый глаз, - уточнил дядька Адам. - Дернулся бы - там бы и лег.
        Бурцеву стало не по себе. Поддерживать дальнейший разговор не хотелось.
        Стрелу дядька Адам так и не выпустил. Дружина знатного кочевника неспешно проехала мимо. На дороге появилась еще более диковинная процессия. Впереди на флегматичных коньках двигались барабанщики. Немного - с полдюжины. Но шум, который они производили, мог бы сделать честь полковому оркестру. У каждого по обе стороны седла приторочено по тамтаму, похожему на гигантский шлем. Остроконечный, перевернутый, туго обтянутый кожей.
        Оружие «музыкантов» болталось за спиной. В руках - огромные колотушки. Этими «барабанными палочками», которые можно использовать в качестве дубин для Божьего суда, всадники монотонно лупили по натянутой коже тамтамов.
        Бр-р-рум-бам-п! Бр-р-рум-бам-п! Бр-р-рум-бам-п! Ритм однообразный, неизменный и завораживающий, словно на ритуальных плясках шаманов. Барабанщики задавали темп идущей позади толпе пешцев. Кто это там? Мужчины и женщины. Оборванные, грязные.
        Пленные! - догадался Бурцев. Он чуть пригнул ветку, закрывавшую боковой обзор. Среди них ведь может оказаться и Аделаида!
        - Спрячь голову, дурень! - шикнул над ухом бородач. - Хочешь, чтоб тебя татарин как шишку стрелой сбил?
        Отпущенная ветка упруго поднялась, хвоя царапнула по лицу. Снова довольствуйся, Васёк, редкими просветами в колючей и пахучей зелени.
        Пленники шли не просто так. Разбитые на группки, они тянули тяжелые деревянные конструкции, уложенные на колесные платформы. Кое-где вместе с людьми были впряжены медлительные быки и тощие лошадки. Вероятно, скотину, как и людей, кочевники пригнали из окрестных деревень или с разгромленных обозов.
        Вообще-то татаро-монголы вели с собой целый табун загонных[7 - Запасных.] лошадей. Но степных скакунов кочевники берегли для боев, а в качестве основной тягловой силы предпочли использовать пленных.
        Конные барабанщики синхронно поднимали и опускали колотушки. И сотни ног послушно поднимались и опускались в заданном ритме.
        Бр-р-рум-бам-п!
        Шаг-два.
        Бр-р-рум-бам-п!
        Левой-правой.
        Между упряжками сновали надсмотрщики, плетьми погоняя нерасторопных.
        Аделаиды среди полонян не было.
        - У-у-у, злыдни… - прошипел дядька Адам. - Людей, как скотину, гонят.
        - А как тут у вас принято с пленными обращаться? - поинтересовался Бурцев.
        - Если пленник знатный - напоить, накормить и в темницу - пока родня выкуп не привезет. Если не знатный… таких в полон не берут - незачем.
        - Отпускают?
        - Чего ради? Порешат на месте - и дело с концом. Но то ж мы, а то они - татарва проклятущая.
        Бурцев не уловил логики в рассуждениях дядьки Адама и предпочел сменить тему:
        - А что это они тащат-то - на телегах?
        Ни на степные кибитки, ни на переносные шатры тяжелые деревянные рамы и грубо отесанные бревна не походили.
        - Ясно что. Пороки. Вон видишь бревно… Тараном будет, не иначе. А вон там - черпаки деревянные, вроде ложек, только большие - это чтоб камни метать. Вот подвезут татары это добро к Вроцлаву, соберут адовы машины да начнут бить, покуда стену или ворота не порушат. Видно, изгоном взять город не удалось - так теперь к осаде готовятся.
        Бр-р-рум-бам-п! Бр-р-рум-бам-п!
        Осадные орудия татаро-монгольского воинства медленно ползли по польскому тракту.
        ГЛАВА 31
        … - Много, очень много, - отвечая на вопрос Освальда, дядька Адам сокрушенно качал головой. - Одной дружины у татарского князя десять раз по десять будет. А легких воинов да простых стрелков-лучников вдесятеро больше, чем дружинников.
        Бурцев в изумлении воззрился на старого партизана. Ай да бородач! Ай да дядька Адам! Не зря сидел на ели. С толком время провел. Успел вон врагов пересчитать.
        - Плохо, - Освальд хмурился. - Видно, основательно язычники обложили Вроцлав, раз осадные машины к городу подвозят. На тракт нам выходить теперь опасно - там татарские разъезды хозяйничают. А в лес возвращаться негоже, пока не узнаем, что с княжной стряслось. Говоришь, Вацлав, не было Агделайды среди полонян?
        - Нет, не видел.
        - Жаль. Лучше бы она была там.
        Бурцев, содрогнувшись, представил Аделаиду под бичом надсмотрщика, впряженную в повозку с разобранным тараном или катапультой.
        - Тогда Казимиру точно не досталась бы краковская княжна, - пояснил добжинец. - А мы с Божьей помощью попробовали бы умыкнуть ее у татар. Но раз ее там нет…
        - То что ты предлагаешь, Освальд?
        - Есть вообще-то способ выяснить судьбу Агделайды. По крайней мере, узнать, брали ли ее в плен язычники или нет.
        - Как? - вскинулся Бурцев.
        - А самим полонить какого-нибудь татарского рыцаря или князя. Повиднее да поважнее, чтоб знал обо всех знатных пленниках, захваченных под Вроцлавом.
        Бурцев присвистнул:
        - Думаешь, это так просто?
        - Однажды мне удалось захватить в плен даже орденского комтура[8 - Комтур в Тевтонском ордене - комендант замка, начальник гарнизона.]. Он тогда мно-о-ого интересного рассказал о планах ордена.
        - Ты знаешь немецкий, Освальд?
        - В достаточной мере.
        - А как насчет татарского?
        Добжиньский рыцарь пожал плечами:
        - Ну, придется впридачу к пленнику выкрасть еще и толмача.
        Бурцев только развел руками. Ишь, как просто все выходит у лихого пана!
        - Кстати, Освальд, а что стало с комтуром?
        - Обменял я его. На Збыслава и дядьку Адама. Збыслав, как ты знаешь, - литвин, дядька Адам - из пруссов. У обоих к немцам старые счеты - тевтоны да меченосцы[9 - Орден меченосцев, позже более известный как Ливонский орден, в 1237 году слился с Тевтонским орденом. Сохранив некоторую самостоятельность, он тем не менее стал своего рода «филиалом» тевтонов. До объединения основным символом меченосцев были красный меч на белом фоне под красным же германским крестом. Отсюда - название ордена.] пожгли их деревни, вырезали семьи. Вот и сколотили Збыслав и дядька Адам лесную ватагу мстителей. Они успели преизрядно насолить рыцарям, пока не попались. Намечалась казнь, а тут я с комтуром… Предложил обмен. Враги моих врагов - мне лучшие друзья. В общем, вызволил обоих. С тех пор нет на свете людей, которым бы я доверял больше. Кстати, если удастся захватить знатного татарского пана, его тоже можно попробовать обменять. На ту же Агделайду, к примеру. Надеюсь, она все-таки попала к язычникам, а не к Казимиру Куявскому.
        Вообще-то, в словах добжиньца имелся смысл.
        - Когда мы выступаем, Освальд?
        - Ночью. В темноте проще будет обойти татарские разъезды. А сейчас всем спать. Дядька Адам, Янек, выставите стражу.
        …Ночь выдалась идеальной для темных дел и скрытных передвижений. Клочковатые тучи затянули небосклон и надежно упрятали колючие звезды. Полумесяц луны лишь изредка выглядывал из клубящихся прорех. Но отсутствие лунного света отчасти возмещали багровые отблески на горизонте. Для заката было слишком поздно, для рассвета - рано, так что сомнений насчет источника зловещего зарева не оставалось.
        - Татары вроцлавские предместья жгут, - хмуро пояснил дядька Адам. - А, может, уже и город подпалили.
        Партизаны обматывали копыта коней и оружие тряпками. У каждого в седельной сумке нашелся запас нарезанного специально для этой цели полотна. Бурцев не обладал предусмотрительностью лесных воинов и не успел прихватить в лагере даже смену одежды. Он уже собирался пожертвовать единственной исподней рубахой, когда Збыслав - ходячая палочка-выручалочка! - протянул ему ворох нестираного тряпья.
        Оруженосец Освальда некоторое время понаблюдал за безуспешными потугами намотать на копыто Уроды обрезок заскорузлой штанины, потом молча отстранил Бурцева и за несколько минут сделал всю работу сам. Бурцев не возражал: в конной милиции подобным хитростям не обучали.
        - Ты хорошо дерешься, Вацлав, но при этом не знаешь самых простых вещей, которые любой воин осваивает сызмальства. Очень странно… - отметил Збыслав. - Давай-ка помогу обмотать оружие, а то из-за тебя к нам сбегутся все татары из-под Вроцлава.
        Выехали уже за полночь. Сначала двигались рысью - под прикрытием деревьев вдоль княжеского тракта. Но когда большак свернул в поля с редкими рощицами и чахлым кустарником, перешли на шаг.
        Ехали молча. Металл, оберегаемый обмотками, не звенел, тряпичная обувь лошадей глушила удары копыт. Умные животные, словно осознав ответственность скрытого перехода, не нарушали ночную тишину ржанием, даже не всхрапывали.
        Освальд выслал дозорных на все четыре стороны. Вражеские разъезды пока на пути не встречались.
        - Видать, уже приступили к штурму, - сделал вывод добжиньский рыцарь. - Знают, псы Измаиловы, что некому прийти на помощь осажденным. Ну и славно. То, что язычники не опасаются удара в спину, нам только на руку.
        Они опять зарысили. Держаться тракта больше не было необходимости: дорогу к Вроцлаву указывало зарево пожарищ.
        Горело сильно и уже совсем рядом - где-то за ближайшими холмами. Там же гулко барабанили тамтамы кочевников. Замолкали. И барабанили снова, отдавая невидимым еще войскам непонятные команды.
        Потом ветер донес отголоски чьих-то криков и ржание лошадей.
        Освальд приказал снова перейти на шаг, потом - спешиться. На холмы они взбирались со всеми предосторожностями. Потому и заметили опасность вовремя.
        Шевельнулись тени! Неясные силуэты всадников показались из густых кустистых зарослей меж двумя возвышенностями. Отряд в несколько верховых двигался в ночи так же беззвучно, как и партизаны Освальда. Тоже, небось, обмотали копыта и снаряжение тряпками.
        Догнать? Напасть? Захватить «языка»?
        Освальд молчал. Рука добжиньца - на рукояти меча, но никаких жестов, никаких команд… Да, все правильно: незаметно подобраться к всадникам уже не удастся, а звенеть мечами в тылу противника чревато… И нет никаких гарантий, что в рядовом дозоре окажется важная шишка, знающая о судьбе краковской княжны. Привлекать же к себе внимание ради того, чтобы полонить какого-нибудь десятника - глупо. Лучше притаиться, переждать, пропустить татарский дозор.
        Их не заметили. Едва выбравшись из-за холмов, чужой отряд умчался прочь. Торопился, видать, куда-то очень. Ну, и скатертью дорога.
        ГЛАВА 32
        Отряд Освальда поднялся благополучно на холмы. Укрылись в промытой дождями ложбине, осторожно выглянули…
        Башни и зубчатые стены Вроцлава возвышались над Одрой (поляки реку называли именно Одрой, а не Одером, как привык Бурцев) в два ряда. Первый рубеж укреплений - поплоше и пониже - защищал сам город, кварталы торговцев, ремесленников и прочих вроцлавцев, достатка которых хватило, чтобы поселиться за стенами.
        Ров, вал, воротные, угловые башни и мощная бревенчатая стена с узкими бойницами, конечно, впечатляли, но не шли ни в какое сравнение с каменной цитаделью, построенной внутри города. Городской замок, изначально предназначавшийся для местной знати, в лихую годину мог стать последним оплотом вроцлавцев. Если грамотно организовать оборону на боевых площадках цитадели, даже немногочисленные защитники успешно сдержат натиск превосходящих сил противника.
        Выросло, впрочем, вокруг польского города - и третье кольцо укреплений. Но его возвели не поляки. Под защитой оградки из заостренных кольев и наспех сколоченных щитов в свете костров суетились осаждающие.
        Татаро-монголы пока только готовились к решающему штурму. Собственно, сами кочевники больше кричали, размахивая руками и плетьми, а всю тяжелую работу выполняли полоняне. Пленные укрепляли ограду. Пленные под прикрытием плетеных и деревянных щитов подбирались ко рвам и сбрасывали вниз мешки с землей, охапки хвороста, связки соломы. Пленные сколачивали штурмовые лестницы и обивали крытые сараеподобные тараны на колесах мокрыми шкурами для защиты от зажигательных стрел. Пленные жгли костры, чтобы татарские лучники сами могли без перерыва пускать в город горящие «гостинцы». И пленные же гибли в первую очередь, принимая на себя основной удар осажденных. Тела полонян, утыканные стрелами, виднелись повсюду. Степняки же почти не несли потерь.
        - Ох, и скорыми оказались язычники, - пробормотал дядька Адам. - Уже и тын вокруг города построили, и защитные мантлеты[10 - Большие осадные щиты - стационарные или на колесах.] поставили, и пороки собрали.
        Бурцев, действительно, разглядел у самого частокола стенобитные орудия. «Батарея» метательных машин располагалась неподалеку от затаившихся партизан. Все орудия были готовы к бою. Вернее, почти все. Вон там, в сторонке возвышался огромный деревянный каркас, увенчанный огромной, как у подъемного крана, стрелой-рычагом. Под стрелой, презрев все правила безопасности, копошились люди. Осадную башню они там строят, что ли?
        Громкий выкрик-команда. Пленные раздвинули высокие - в полтора человеческих роста - колесные щиты, обитые влажными шкурами. Шкуры уже были утыканы стрелами вроцлавцев. «Артиллерия» тринадцатого века не отличалась дальнобойностью. Ее силенок хватало, чтобы метнуть увесистый снаряд максимум на полторы-две сотни метров, а потому осадную технику и «орудийную» прислугу приходилось защищать от вражеских лучников и арбалетчиков тяжелыми осадными мантлетами.
        Едва щиты расползлись в стороны, в образовавшийся проем полетели стрелы. Наконечники были обмотаны горящей паклей: защитники надеялись поджечь вражеские пороки. Увы, это им не удалось. Огонь быстро залили водой из кожаных бурдюков. Зато убитых и раненых на площадке перед осадными орудиями прибавилось. Три человека отчаянно кричали, пытаясь вырвать из тела горящие стрелы. Еще двое лежали неподвижно. Но очередная команда уже привела в действие натянутые до предела жгуты и ремни. Заряженные машины дали залп.
        Одни пороки походили на огромные арбалеты. Стрелы, пущенные ими в верхние ярусы стен, не уступали по размерам рыцарским копьям и навылет прошивали деревянные навесы над бойницами. Другие напоминали обмотанные канатами половники, в которые укладывались камни. Эти пороки сшибали со стен целые зубцы и дощатые переходные галереи, проламывали защитные перекрытия, а также забрасывали в город дымящиеся горшки. На глазах Бурцева пара таких горшочков по навесной «минометной» траектории обрушились точно на стены. Огненные брызги разметались по боевым площадкам, в проемах бойниц ярко полыхнуло огнем. Наверху истошно закричали люди в горящих одеждах и латах. Елки-палки! Ну прямо-таки напалмовая атака!
        Судя по всему, средневековым нефтяным «напалмом» город поливали уже давненько. Вроцлавцы не успевали тушить многочисленные пожары, а горящие стрелы татарских лучников, мелькавшие в ночи диковинными трассерами, поддавали жару. Зарево над городом становилось все сильнее, ярче. Стены вздрагивали от ударов каменных глыб.
        Новая команда - и щиты, прикрывавшие «батарею», встали на место. Убитых и раненых оттащили в сторону. Пронзительно заскрипели вороты, жгуты, ремни. Полоняне заново натягивали толстые тетивы и упругие канаты пороков. Работа, благодаря надсмотрщикам, шла споро. Вскоре перезаряженные пороки вновь были готовы к бою.
        Опять звучит команда. Опять раздвигаются мантлеты. Еще один разрушительный залп навстречу стрелам защитников…
        - Против языческих аркабаллист и катапульт устоять трудно, - нахмурился Освальд. - Но против требюше - почти невозможно.
        - Требюше? - переспросил Бурцев.
        Рыцарь кивнул в сторону сооружения, которое Бурцев ошибочно принял за недостроенную осадную башню.
        - Эти метательные машины еще называют фарондиболы, а сарацины именуют их магриби и фаранги. Не думал я, что татары способны построить такое.
        Циклопическая конструкция требюше-фаранга состояла из добротно сбитой устойчивой деревянной рамы. От рамы кверху поднималась целая пирамида прочных стоек. Между стойками располагался деревянный желоб, а к верхушке пирамиды крепился длинный - упругий и подвижный - рычаг. Один его конец тянул к земле тяжелый противовес - огромная корзина, набитая камнями. Другой колодезным журавлем вздымался к небу. С «журавля» вместо ведра свисала сетчатая кошелка на длинных ремнях.
        Партизаны наблюдали за «батареей» кочевников уже не меньше получаса, а это грозное оружие так и не выпустил ни одного снаряда. Видимо, скорострельность требюше оставляла желать лучшего. Но должна же когда-нибудь вдарить и эта оглобля! Похоже, все шло к тому.
        Деревянного гиганта обслуживал расчет из полудюжины человек. Двумя воротами люди медленно поднимали чудовищную корзину-противовес. По мере вознесения груза, к земле постепенно склонялся противоположный конец рычага с сетчатым карманом.
        Так ведь это же праща! Огромная праща, которая в состоянии дошвырнуть до городской стены глыбу весом с центнер! Ну, или ненамного меньше. Несколько неподъемных грубо отесанных камней уже валялись у основания метательной машины. Такие же крупные камни лежали и под крепостной стеной.
        Противовес тем временем поднялся на максимальную высоту. Обслуга зафиксировала покачивающийся груз. Процесс заряжания метательного орудия тоже занял немало времени. Пленные поляки подкатили каменный снаряд под опорные стойки требюше и обволокли глыбу сетчатой пращой. Один ремень этой сетки был прочно прикреплен к «журавлю», другой держался на честном слове за небольшой крюк на самом конце рычага. При выстреле, должно быть…
        Было так, как и должно быть.
        Снова - команда. Снова раздвинуты щиты. И снова ударили пороки. Только на сей раз к общему залпу присоединился журавлеобразный фаранг. Сила тяжести, используемая им, оказалась пострашнее силы скрученных и натянутых жгутов баллист и катапульт. Противовес требюше с глухим стуком рухнул вниз, а конец длинного упругого рычага взметнулся к ночному небу.
        Праща взлетела еще выше, придав каменному ядру дополнительное ускорение. Ременная петля соскочила с крюка, сетчатый карман хлестнул по дереву. А выброшенная глыба ударила в вроцлавскую стену. Туда, где уже отчетливо выделялись отметины предыдущих ударов.
        Бурцев понял, почему Освальд с таким уважением отзывался об этой камнеметной махине. При столкновении огромного снаряда со стеной, казалось, вздрогнула вся крепость. Полетели щепки и осколки битого камня. По стене прошла трещина, а сверху, не удержавшись, упал кто-то из защитников Вроцлава. Послышались вопли обожженных людей - на них из чанов выплеснулся кипящий вар.
        Тяжелые щиты на колесах сдвинулись, вокруг стенобитных машин вновь засуетилась обслуга. Упавший противовес пращи-журавля начал медленно-медленно подниматься вверх.
        Если обстрел будет продолжаться, то к утру этот «журавль» проделает во внешних укреплениях города изрядную брешь. Менее мощные пороки посбивают с ближайших стен и башен защитные зубцы и навесы. Ко времени решающего штурма вроцлавцам негде будет укрыться от стрел кочевников. Ну а тараны легко расширят пролом.
        Польский город обречен. Только внутренняя цитадель еще сможет продержаться некоторое время. Хотя сможет ли? Если осаждающие подтащат и к воротам Вроцлавского кремля свои стенобитные орудия, если поставят напротив городского замка требюше…
        ГЛАВА 33
        - Хорошо, - послышался голос Освальда.
        - Что хорошо? - не понял Бурцев.
        - Хорошо, что мы вышли именно сюда, Вацлав. Тут есть, кого умыкнуть. Видишь всадника возле костра? Того, который командует всеми этими пороками и которого прикрывают щитами татарские дружинники?
        Бурцев пригляделся. Сначала он увидел у костра лишь знакомого уже сухонького желтолицего старичка в длинных одеждах - тот осторожно подпаливал фитиль очередного горшка с горючей смесью. Странная, кстати, посудина - небольшой и невзрачный железный шар, усеянный шишечками-нашлепками, похожими на небольшие притупленные шипы. Но в стороне за манипуляциями поджигателя, действительно, наблюдала группа всадников. И среди них…
        Ага! Вот чья луженая глотка отдает здесь приказы! По блеснувшей в свете огня серебряной пластине на груди военачальника и лисьему хвосту на его шлеме Бурцев узнал в гордом наезднике, окруженном панцирными конниками, татаро-монгольского «князя», что вез пороки по тракту.
        - Важная персона, - хищно прищурился Освальд. - Эх, удалось бы его полонить… Если Агделайду перехватили язычники, такой знатный воевода непременно должен об этом знать. Да и обменять его на княжну можно. Вишь, какие поклоны отвешивает ему тот - с огненным железным кувшином…
        Старичок в самом деле низко поклонился всаднику с серебряной пластиной на груди. Тот кивнул в ответ, что-то рявкнул. Вновь раздвинулись тяжелые щиты-мантлеты, телохранители сгрудились вокруг господина, а старичок аккуратно вложил дымящийся снаряд в оттянутую к земле «ложку» катапульты.
        На этот раз залпа как такового не было. Ни требюше, груз которого только-только начал подниматься вверх, ни остальные пороки не сделали ни единого выстрела. А желтолицый человечек все ждал чего-то возле заряженной катапульты, не отводя взгляда от шишкастого железного горшка с горящим фитилем.
        Ага, вот дедок размахивается деревянной колотушкой. Вот выбивает фиксатор стенобитного орудия. Катапульта выстрелила. Навстречу вроцлавским стрелам полетел один-единственный снаряд. Полетел, долетел…
        Крики и бой барабанов заглушил… Взрыв! Огненный фейерверк озарил ночное небо краткой и необычайно яркой вспышкой - шар, похожий на набалдашник огромной булавы, рванул точно над крепостной стеной. Хорошо так рванул: сбитые осколками защитники горохом посыпались вниз.
        Василий ошарашенно взирал на рассеивающееся облачко дыма. Бомба?! Настоящая пороховая бомба!
        Вопли боли и ужаса доносились со стен, из-под стен, с соседних башен.
        В городе началась паника. Да и бойцы Освальда утратили прежнюю решимость.
        - Магия! - просипел добжинец.
        Краковские дружинники истово крестились, Янек что-то тихонько бормотал на латыни. Даже Збыслав с дядькой Адамом заметно сникли.
        А на стенах Вроцлава творился полный бедлам. Шлемы защитников, мелькавшие среди разбитых каменных зубцов, стали пропадать один за другим. Из бойниц исчезали самострелы, лучники покидали позиции. Пылающие деревянные перекрытия, скаты крыш и переходные галереи укреплений никто теперь даже не пытался тушить. Горящие дома - тоже. Наоборот, в городе разгорались новые пожары. Запылали целые улицы и кварталы. Судя по всему, вроцлавцы уходили с расшатанных стен и жгли все, что могло гореть.
        Прикрывают огнем отход к городской цитадели, - догадался Бурцев.
        Внешняя стена быстро опустела. Монотонный гром боевых барабанов сменился частой дробью. Торжествующие крики слились в единый боевой клич. А у Бурцева отвисла челюсть: степняки огласили ночь хорошо знакомым «ура-а-а!».
        По команде всадника с серебряной пластиной на груди и лисьим хвостом на шлеме обстрел брошенных укреплений прекратился. Лучники перестали терзать тетивы. Сдвинулись в сторону утыканные вроцлавскими стрелами деревянные щиты-мантлеты. В образовавшийся проем хлынула вопящая толпа.
        Вот через полузасыпанный ров перекинуты легкие штурмовые лестницы. А вот они уже стоят, прислоненные к стенам, и вверх - на разбитые пороками укрепления - карабкаются татарские воины. Карабкаются, не встречая ни малейшего сопротивления.
        Вскоре татары хозяйничали на городских стенах. И за стенами, надо полагать, тоже. Бурцев видел, как распахнулись ближайшие ворота крепости, как опустился подъемный мост, как с гиканьем и свистом устремилась к привратным башням застоявшаяся конница. Пространство возле стенобитных машин опустело. Кроме пленных, которым посчастливилось пережить этот штурм, десятка легковооруженных надсмотрщиков с луками и плетьми, небольшого отряда конных панцирников во главе с хвостошлемым военачальником да желтолицего старика на «батарее» не осталось никого. Вряд ли представится более подходящий случай захватить «языка».
        Бурцев взглянул на Освальда:
        - Не пора ли приступать?
        Добжиньский рыцарь нахмурился:
        - Я бы предпочел не нападать на этого татарского князя. Ты видел магический шар, взорвавшийся над крепостной стеной?
        - Так это же просто…
        - Это не просто, Вацлав! - оборвал пан. - Это значит, что у язычников есть могущественный колдун! И ему подвластна сила небесных молний и грома! Вряд ли мечами и стрелами можно одолеть такую магию.
        А вокруг пороков уже кричали и суетились люди, демонтируя метательные машины. Стучали топоры, скрипело дерево. Сараи-тараны катились к распахнутым городским воротам. Ну, конечно! Все это добро пригодится при штурме внутренней Вроцлавской цитадели.
        Воинов на «батарее» стало еще меньше. Татаро-монголы загоняли полонян за вроцлавские стены. Понятное дело: кому-то ведь надо расчищать дорогу для передислокации стенобитных орудий.
        - Освальд! - вновь обратился к рыцарю Бурцев. - Сейчас самое время для нападения. Никто не ждет атаки с тыла. Войско вступает в город. И с татарским «князем» охраны почти не осталось. Если нападем внезапно, успеем перебить всех и захватить пленника прежде, чем сюда прибудет подмога. Заодно умыкнем и кого-нибудь из надсмотрщиков. Они вроде полонянами по-польски приказы отдают. Ну, чем не переводчики! А, Освальд?
        Добжинец думал.
        - А чтобы воспользоваться магией, тоже ведь требуется время, - додавливал Бурцев. - Нам просто нужно действовать быстрее татарского колдуна.
        Освальд медленно опустил подбородок. Это был кивок. Это был знак согласия. В глазах рыцаря заиграли притухшие было бесшабашные огоньки:
        - Будем драться!
        …Небольшая, поросшая кустарником балка между холмами вряд ли укрыла бы их днем, но в ночной мгле она надежно оберегала небольшой партизанский отряд от чужих глаз. Да и не оглядывались сейчас кочевники на свои тылы.
        Извилистый овражек тянулся почти до самых позиций вражеской «батареи», и партизаны незамеченными продвинулись еще ближе к противнику. До стенобитных машин теперь - не больше сотни метров. Но дальше скрытно идти уже нельзя. Значит, бой завязывать придется отсюда. Что ж, стрелки дядьки Адама не промажут. Благо костры у частокола яркие. Да и пролететь эту стометровку в галопе - дело считанных секунд.
        - Твои хлопцы, дядька Адам, бьют первыми, - распорядился Освальд. - Стреляйте в тех дружинников, кто подальше от татарского князя. Не дай вам бог зацепить его самого. И сразу посшибайте лучников.
        Дядька Адам принялся деловито раскладывать перед собой стрелы. Остальные волчьешкурые лучники молча последовали примеру вожака. Одна стрела, две, три… Весьма предусмотрительно! В скоротечной перестрелке со стометровой дистанции на счету будет каждое мгновение. И если стрела уже лежит под рукой, перед глазами, а не топорщится в колчане за спиной, у лучника появится небольшаое преимущество.
        - Янек! - продолжал Освальд. - Ты со своими бойцами скачешь со мной! С первой же стрелой - в седла и вперед, во весь опор. Не мешкать, не отставать. Ясно?
        Дружинники покойного воеводы Клеменса закивали.
        - Наша задача - прорубиться к татарскому князю. Бить только тех язычников, кто встанет на пути. Бегущих не преследовать. Ими займутся лучники. Слышь, дядька Адам, никто не должен уйти за подмогой.
        - Так никто и не уйдет, - заверил прусс.
        - Збыслав! Будь подле меня. В бой без нужды не лезь.
        - Да как же… - запротестовал было оруженосец.
        - Цыц! Держи мачугу наготове, но особенно ею не маши. Отобьешь у татар двух лошадей - для князя языческого и для толмача. Только им самим не вздумай сдуру головы проломить.
        - Ты забыл обо мне, Освальд, - подал голос Бурцев.
        - Не забыл. Поскачешь с Янеком. Хотя… Вижу, ты арбалетец с собой притащил. Не пропадать же добру. Заряжай. Сначала выпустишь стрелу вместе с хлопцами дядьки Адама, потом поскачешь за Янеком. Перезаряжать не надо - время дорого.
        Он пожал плечами: не надо так не надо. Тут хотя бы подготовить оружие к первому выстрелу. Бурцев упер самострел в землю, вставил ногу в тупоносое «стремя». Хорошо еще, что попалась простая конструкция - без всяких там зарядных воротов и «козьих ног». Он напрягся, пытаясь натянуть тугую тетиву. Не вышло. Только кожу с пальцев чуть не содрал. Да, эта штуковина посерьезнее самострельчика Аделаиды будет, а опыта обращения с подобным оружием пока маловато.
        И вновь выручил Збыслав. Оруженосец Освальда молча взял арбалет, вдавил ногой шипы «стремени» в грунт, надел толстую кожаную перчатку, подцепил тетиву и рывком - резко разогнув спину - зарядил. Готово! Короткий, тяжелый болт Бурцев вкладывал уже сам.
        Освальд, наблюдавший эту сцену, неодобрительно покачал головой:
        - Сдается мне, Вацлав, с арбалетом ты не очень дружен. Стрелять-то хоть доводилось?
        - Было дело, - угрюмо ответил Бурцев.
        Помнится, он пригвоздил к повозке Аделаиды налетчика в маске. Тогда расстояние до цели было приблизительно таким же. Правда, стрелял он днем, а сейчас… Что ж, возле костра и сейчас день.
        - Ну, смотри! - сверкнул очами Освальд. - Только не подстрели татарского князя. Не то я тебя самого зашибу, понял?!
        - Пан Освальд! - встревоженный шепот Збыслава заставил рыцаря обернуться.
        ГЛАВА 34
        Ай, нехорошо! Татарский лучник в легком кожаном доспехе настороженно всматривался во тьму. Воин наложил стрелу на тетиву, а его мохнатая лошадка, повинуясь воле всадника, сделала первый шаг к засадному овражку у холмов. Потом еще один.
        - Почуял, ирод… - выдохнул Освальд. - Дядька Адам, луки к бою!
        - Уже, - шепотом ответил бородач.
        Люди в волчьих шкурах поднялись из укрытия одновременно. Мгновение - и тетивы натянуты до уха.
        Татарин не растерялся, не шарахнулся в сторону. Вскрикнул, предупреждая соратников об опасности, вскинул свой лук. Он оказался на одной линии прицела с гарцевавшим чуть позади тяжеловооруженным всадником из охраны татарского «князька». Телохранитель тоже разворачивал коня.
        Бурцев, опередив всех, нажал спусковой рычаг арбалета.
        Оперенный болт ударил в цель. Лучник с разорванным горлом, хрипя и харкая кровью, повалился на землю, словно куль. Конный латник за его спиной схватился за лицо: из-под шлема торчало окровавленное короткое древко. Удачный выстрел! Арбалетный болт поразил вторую жертву. Одним махом двоих побивахом…
        В воздухе уже свистели стрелы партизан. Из темноты в освещенное кострами пространство ринулись всадники Освальда. Грохнули о землю копыта, освобожденные от мягких тряпичных «портянок». Лязгнула сталь, вырываемая из ножен. Закричали, разбегаясь в ночь, полоняне…
        Вражеские конники, сбитые стрелами, валились наземь. Убитые, раненые…
        Бурцев отбросил разряженный арбалет, вскочил в седло, а хлопцы дядьки Адама повторили смертоносный залп. Когда он погнал Уроду вслед за дружинниками Янека, лесные лучники спустили тетиву в третий раз.
        Степняки, правда, в панику не ударились. Тяжеловооруженные всадники плотно сбились вокруг своего предводителя и отступили от костров. Несколько уцелевших лучников отстреливались с невероятной меткостью и скоростью. Прежде чем отряд Освальда врубился в преграду из людей, коней и железа, Янек потерял двух дружинников. Предсмертный крик прозвучал и среди стрелков дядьки Адама. Но едва дело дошло до рукопашной, смешавшей всех и вся, обе стороны прекратили перестрелку. Время стрел прошло. Теперь судьбу схватки решали мечи и сабли.
        Освальд точным копейным ударом, красиво - словно на турнире - вышиб из седла татаро-монгольского всадника. Мощный рыцарский конь по инерции опрокинул своим весом еще одного противника, но уже в следующее мгновение кто-то ловко срубил наконечник Освальдова копья. Добжинец выхватил меч.
        Збыслав тем временем сбил кистенем легковооруженного лучника и теперь отмахивался сразу от трех противников. Грозно рассекающая воздух мачуга да нехарактерная для внушительной комплекции оруженосца ловкость пока спасали его от неминуемой гибели.
        Дружинники Янека тоже увязли в схватке, утратив преимущество внезапного натиска. Силы оказались приблизительно равны, а в жестокой рубке кочевники ничуть не уступали полякам. Сокрушительные удары тяжелых мечей и хитроумные западные фехтовальные приемы с одной стороны. Восточная манера боя, основанная на ложных выпадах, бешеной игре легким кривым клинком и частых рубящих ударов - с другой…
        Объяви сейчас кто-нибудь тотализатор, Бурцев затруднился бы с выбором - на чью победу делать ставки. Впрочем, победа, как таковая не интересовала ни одну из сторон. Поляки прорывались к татарскому военачальнику, а кочевники сосредоточились на спасении своего предводителя. Они вели оборонительный бой, даже не пытаясь контратаковать, и медленно пятились к частоколу - за раздвинутые щиты-мантлеты.
        Уводят своего «князя», уводят! С ходу опрокинуть врага партизанам не удалось - небольшая гвардия панцирных всадников оказалась крепким орешком.
        Бурцев бросился на помощь Освальду, которому приходилось особенно тяжко. Рыцарь пробился сквозь вражеские ряды дальше остальных, и теперь противник обступал его со всех сторон. Добжинец еще держался, но изрубленные доспехи Освальда обильно покрывала кровь - и не только чужая. Рыцарь уже пошатывался в седле. В одиночку он долго не протянет.
        Бурцев успел рубануть по чьей-то чешуйчатой спине, по звонкому стальному шлему, отороченному мехом, по круглому - с плетеной бахромой вдоль края - щиту. Правда, ни один татарин так и не рухнул с коня под его мечом. Зато ближайший противник Освальда развернул лошадь мордой к Бурцеву.
        - Пан Освальд! - с правого фланга к добжиньскому рыцарю пробивался Збыслав. Обзавестись запасными конями он так и не успел. До коней ли сейчас! Увесистый шарик на цепи с гудением выписывал в воздухе круги, петли и восьмерки. Два вражеских воина с размозженными черепами уже валялись позади рыцарского оруженосца.
        Появление косолапого гиганта пришлось весьма кстати: израненный Освальд едва держался на лошади. Збыслав, ударив сзади, ловко - как скорлупу ореха - расколол кистенем еще один шлем. Остальных противников оруженосец просто отогнал своей грозной мачугой от обессилевшего господина.
        Но вот Бурцеву помочь было некому. Напавший на него кочевник оказался искусным бойцом. Первый удар прямого клинка он играючи отбил изогнутой саблей. Бурцев поднял щит, взмахнул мечом, надеясь исправить свою ошибку. И… сам едва не слетел с коня от ответного удара. Лишь по чистой случайности край щита прикрыл лицо. Но промежуток между первым и вторым взмахами кривого клинка был слишком мал, чтобы вновь воспользоваться щитом. Пришлось парировать мечом.
        Металл зазвенел о металл. Сотрясение отозвалось по всей руке - от кисти до самого плеча… Сабля противника скользнула вдоль меча, цапнула эфес. Затем последовал хитроумный финт кистью. И Бурцев проводил прощальным взглядом собственное оружие, взлетевшее вверх.
        Да, Васек, биться в конном строю на железе - это тебе не резиновой дубинкой махать в спортзале.
        А кривая сабля отразила свет костров над головой Бурцева. Вот так, значит, кончают свой путь омоновцы, сунувшиеся в чужое время.
        Лающий крик перекрыл шум боя - татарский военачальник отдал своим телохранителям очередной приказ. И…
        …разящего удара не последовало. Воин, уже занесший клинок над Бурцевым, резко развернул лошадь. Тот же маневр одновременно проделали и другие охранники «князька». Бегство их было настолько неожиданным и беспричинным, что поляки в недоумении замерли с поднятым оружием.
        Кочевники расступились. И среди конных возник пехотинец. Все тот же желтокожий старик в длинных одеждах. Лицо перекошено. Сощуренные глазки - еще более узкие, чем у остальных степных воинов - превратились в две морщинистые щелочки, а одеяния, никак не соответствующие статусу воина, угрожающе колыхнулись. В зубах желтолицый держал дымящийся обрывок промасленной ткани, а в руках…
        Бурцев всмотрелся. Две чудные болванки - по одной в каждой руке. Глиняные толстостенные круглобокие горшочки поблескивали железными нашлепками. Похоже на плошки-лампадки с фитильками в узких горлышках.
        Визжа что-то сквозь сжатые зубы, старик поднес ко рту один глиняный шар. До чего же он похож сейчас на бойца, вырывающего зубами чеку гранаты!
        Ну да, а чем еще может быть эта глиняная округлая чушка?! Если набить такую порохом под завязку, да запалить фитиль…
        Желтолицый уже запалил: струйка дымка взвилась над глиняным снарядом. Все правильно: большие бомбы метают во врага катапультами, маленькие - можно и так. Взмахнув рукой, старик швырнул глиняную бомбу в поляков.
        Рвануло над Освальдом, Збыславом и двумя краковскими дружинниками. Всех четверых окатило сверху огнем, осколками, вонючим дымом. Оруженосец добжиньского рыцаря скорее инстинктивно, нежели осознанно, прикрыл себя и господина щитом. А вот дружинникам не повезло: обоих буквально вышвырнуло из седел. Оглушенные, обожженные, побитые осколками, подняться они уже не смогли. С жалобным ржанием рухнул конь под Освальдом: несчастному животному перебило позвоночник. Опаленный жеребец Збыслава шарахнулся в сторону. Запаниковавшие партизаны тоже разворачивали лошадей.
        Плохо! Если побегут сейчас - всем крышка.
        Бурцев заорал во всю силу легких, как некогда при стычке со скинами:
        - Стоя-а-ать!
        Поляки в нерешительности затоптались на месте. А желтолицый бомбист подпаливал фитиль второй гранаты. Огонь тлеющей ветоши, должно быть, жег ему губы, а едкий дым лез прямо в глаза: из зажмуренных щелочек ручьем лились слезы. Однако старик терпел. Выплюнул дымящийся огарок он только тогда, когда заискрился фитиль глиняного шара.
        «Этот взрыв решит все», - понял Бурцев. С воплем ударил пятками в бока Уроды. Лошадь взвилась на дыбы, понесла. А несла она туда, куда направлял всадник. Цель была - треклятый старикан, изготовившийся для броска.
        Урода грудью сбила престарелого «гренадера». Искрящаяся граната выпала из сухих цепких пальцев, укатилась куда-то под копыта татарских коней. А через пару секунд прогремел взрыв. Взвизгнули осколки, полыхнуло пламя. В удушливом облаке порохового дыма взлетели ошметки мяса и кровяная взвесь. Оглушительное ржание, дикие крики, падающие всадники, искалеченные лошади…
        Мимо Бурцева промчался воин в стальной чешуе. Без шлема и щита. Кривая сабля нелепо болталась на ременной петле, брошенный повод свисал с лошадиной шеи. У несчастного животного дымились и грива, и хвост. Лошадь вела себя, словно необъезженный мустанг на родео. Всадник обеими руками держался за обожженное лицо, однако не падал: ноги степняка крепко обхватили бока беснующейся кобылицы.
        Упасть ему помогли. Янек достал беспомощного противника мечом. Да и остальные поляки, наконец, вышли из ступора. Воспрянув духом, партизаны с новыми силами навалились на врага. Освальд и Збыслав остались позади. Теперь отряд вел новый предводитель. Впрочем, вел - слишком громко сказано. Просто взбесившаяся Урода полностью вышла из-под контроля, вырвалась вперед и заметалась среди таких же обезумевших монгольских коньков.
        Вероятно, лишь непредсказуемая траектория движения испуганной лошади спасла Бурцева от вражеских клинков. Сам-то он полностью сосредоточился на том, чтобы удержаться в седле. Оказаться на земле, под копытами сейчас было равносильно смерти. Дважды или трижды он получил ощутимые удары по щиту и шлему. Разок кривая сабля вскользь чиркнула по панцирю. А потом из облака пыли и рассеивающегося дыма вдруг вынырнул всадник с развевающимся лисьим хвостом на шлеме. И с серебряной пластиной на груди.
        ГЛАВА 35
        «Князек», ради которого, собственно, и была затеяна вся эта куча-мала, тоже пытался совладать со взбесившимся конем - а потому не сразу заметил опасность. Урода же неслась прямо на него. Брать «языка» голыми руками? А есть выбор?
        Бурцев на скаку сбросил щит, перегнулся через седло, стараясь дотянуться до противника. Он успел перехватить руку, метнувшуюся к кривым ножнам. Пальцы татаро-монгольского военачальника скользнули по богатой - с золотом и самоцветами - рукояти, но сабля так и не оскалилась хищной сталью. Лошадки заплясали друг подле друга.
        Бурцев знал приемы рукопашного боя, но одолеть кочевника в конной борьбе не было ни малейшего шанса. Свободной рукой татарин вцепился в его перевязь с пустыми ножнами и резко подал своего жеребца в сторону.
        Уже вываливаясь из седла, Бурцев цапнул противника, но пальцы ухватили только нагрудную пластину с изображением тигра. Серебряная бляха оборвалась, а степняк истошно завопил, словно ему вырвали ухо. Орущего всадника оттеснили, чья-то рука подхватила Бурцева за шиворот, поставила на ноги. Збыслав!.. И Янек тут же - звенит мечом о татарские щиты и сабли. Ох, вовремя же его отбили - не позволили затоптать в свалке.
        Но князек-то ушел! В сердцах Бурцев забросил трофейное серебро в костер. Гори оно все!
        А рубиловка продолжалась.
        Снова дрался, пересев на коня сраженного краковского дружинника, чуть живой Освальд. На рыцаре лица нет, а все равно лезет в самую гущу битвы. Если бы не мачуга верного оруженосца, оберегавшего добжиньца, того уже завалили бы по второму разу.
        А где же… Бурцев завертел головой в поисках приметного лисьего хвоста. Да вон же он! Уже за частоколом. Рядом мелькнули длинные несуразные одежды желтолицего старика - после столкновения с Уродой бомбометатель заметно прихрамывал и держался за стремя «князька».
        Туда же, к осадному тыну, отступили и панцирные конники. Выстроились в проеме раздвинутых мантлет сплошной стеной. Ни пробиться, ни обойти. На такой выгодной позиции можно держать оборону сколько угодно. А с городских укреплений по штурмовым лестницам уже спускается подмога. Заприметили, значит, ребятки неладное.
        Самые расторопные, размахивая саблями и копьями, уже спешили на выручку своему «князю» через полузаваленный ров. Все кончено! Пленного захватить не удалось. Теперь самим бы уцелеть. А для этого нужно…
        - Збыслав, помоги! - гаркнул Бурцев, бросаясь к осадным щитам на колесах. Оруженосец Освальда все понял сразу. Тоже соскочил с коня, отпихнул с дороги чье-то пробитое стрелой тело и…
        - Посторони-и-ись! - заорал Збыслав.
        Лицо силача-литвина покраснело от натуги, вздулись жилы на лбу и шее. Тяжелый щит сдвинулся с места.
        - Теперь другой! - прокричал Бурцев.
        Спохватившихся было кочевников отпихнули за осадный тын копьями, к Збыславу и Бурцеву присоединились двое дружинников Янека. Дело пошло быстрее. И-раз! И-два! Между татаро-монголами и поляками сомкнулась утыканная стрелами деревянная стена. Каменные ядра катапульт, подложенные под колеса, заблокировали передвижные мантлеты.
        Противник забарабанил в неожиданно возникшую преграду древками копий и рукоятями сабель. Но без тарана или хотя бы пары-тройки топоров взломать ее будет сложновато. Впрочем, и укрываться за осадными щитами долго не удастся. Рано или поздно враг обойдет препятствие или незаметно перемахнет через частокол в другом месте.
        Нужно было что-то делать.
        - Уходить надо, - переговаривались воины.
        Бурцев нашел и поднял с земли свой меч. С отчаянием глянул на сотрясающиеся деревянные щиты. М-да, не удалось! Знатный пленник ускользнул, судьба Аделаиды по-прежнему неизвестна. Не у-да-лось!
        Успокоившаяся Урода сама подошла к нему, словно понукая поскорее убраться отсюда. Бурцев сунул меч в ножны, перекинул болтающийся повод через лошадиную голову, скомкал его в кулаке левой руки, прихватив пальцами гриву животного, - так проще удержаться при посадке. Правую руку - на луку седла. Ногу в стремя, прыжок - и он на коне. Теперь что? Бежать прочь от обреченного города? Нельзя уже не бежать. Нет у них иного выхода.
        Послышался стук копыт. К захваченной стенобитной «батарее» подскочила ватага дядьки Адама. Число партизанских робингудов сократилось: темнота не помешала татаро-монгольским лучникам вогнать две ответные стрелы точно в цель. Лошадей с сиротливо пустующими седлами сейчас держали за поводья двое волчьешкурых конников. Они же везли луки и колчаны убитых.
        А ведь во время атаки полег еще добрый десяток краковских дружинников. Многие из уцелевших были ранены. Освальд, между прочим, тоже. Бурцев прикинул урон татар. Восемь-девять легких лучников-надсмотрщиков, столько же тяжеловооруженных всадников… Стоило ли оно того, если князек, на которого велась охота, благополучно укрылся за частоколом?
        Лесные стрелки в волчьих шкурах осадили коней возле раненого добжиньца. Лица - встревожены.
        - Татары! - выдохнул дядька Адам.
        - Где?! - в уголках рта Освальда запузырилось красное. - Откуда?
        - Облавный отряд. Человек сто с полонянами. Идут медленно, но прямо на нас. Скоро будут здесь.
        - Нужно… - прохрипел Освальд. И замолк. Обмяк, пополз с седла.
        Если бы не расторопность Збыслава, подхватившего господина, добжинец рухнул бы наземь.
        Совсем плохо дело!
        - Мертв? - тихо спросил Янек.
        - Жив, - сверкнул глазами Збыслав, - Без сознания. Сейчас придет в себя.
        - Ну, что скажешь, Вацлав? - краковский дружинник повернулся к Бурцеву.
        ГЛАВА 36
        Янек в упор глядел на него. И не только Янек. Теперь все партизаны, даже дядька Адам, не шибко жаловавший чужака, даже Збыслав, придерживавший в седле Освальда, ждали от него ответа.
        Вот, значит, как? Выходит, именно он должен в безвыходной ситуации сказать решающее слово. Тоже, блин, лидера нашли. Хотя сам виноват. Не испугался татарского магического файербола - глиняной чушки, набитой порохом, вот и снискал славу героя. А геройский ореол он, знаете ли, жжется. И притом больно.
        Угрюмые лица, глаза-буравчики… Да что они, с ума посходили все разом?! Нежданно-негаданно Бурцев обрел в этой лесной ватаге новый статус и право отдавать приказы. И никто не пытается это право оспорить. Даже предводитель краковских дружинников уступил ему первенство. Ну, спасибо, Янек, удружил.
        Бурцев вздохнул. Все менялось слишком быстро. Не так, как он ожидал, не так, как хотел. Не успев освоиться толком в Польше тринадцатого века, он уже перестал быть хозяином самому себе. Сначала Аделаида связала по рукам и ногам. Ну да ладно, положим, заботу о беззащитной девчонке он воспринял как должное. Но теперь-то не девчонка, а кучка порубанных окровавленных мужиков сверлит его взглядами. Он шел с ними в сражение под предводительством Освальда, искренне надеясь помочь княжне. И досражался… Аделаиде не помог, зато теперь его вынуждают вести жалкие ошметки партизанского отряда на верную смерть. Оно ему надо?! Он - пришелец из другого времени. Из другого мира, можно сказать. С другими правилами. С другими проблемами.
        - Татары вот-вот будут здесь, - напомнил дядька Адам. Бородач настороженно всматривался в темень оврага. - Полная сотня. Там нам не пробиться и не уйти.
        Ну, и плевать! На все плевать!
        - Значит, мы не станем уходить, - хмуро объявил Бурцев. - Там - не будем. Если путь к отступлению отрезан, будем наступать.
        Елки-палки! А ведь решение-то верное! Безумное, но единственно правильное в данной ситуации.
        В глазах обступивших его воинов мелькнуло удивление. И облегчение. Еще бы! Появился тот, кто согласен взять на себя ответственность за их судьбу и отдать последний приказ. Мать их за ногу! За две ноги! За все три!
        - Снова нападем на татарского князя? - Янек, вытаскивая меч из ножен, продемонстрировал готовность к бою.
        - Нет, - Бурцев покосился на сотрясающиеся под ударами мантлеты. - Поступим по-другому. Все - по коням! И вдоль частокола - галопом к городским воротам! К тем, что открыли татары.
        Партизаны непонимающе переглянулись.
        - Уходя от сотни татарских всадников, ты хочешь сразиться со всем их воинством, вошедшим в Вроцлав? - спросил дядька Адам. Не осуждая, не восхищаясь. Он просто констатировал неутешительный факт: всем им придется умереть.
        Да, может быть, и придется. Не исключено. Совсем даже не исключено. «Но раз уж вы, голубчики, делегировали мне командирские полномочия, - не без злорадства подумал Бурцев, - будьте любезны в точности исполнять мои указания».
        Они и исполняли. Все до единого разворачивали лошадей в сторону распахнутых ворот. Зубы крепко сжаты. В глазах - готовность к смерти и понимание, что иного не дано. Каждому мечталось лишь подороже продать свою жизнь!
        Нет, гнать их в Вроцлав в таком состоянии нечестно.
        Бурцев потратил еще несколько секунд на объяснения:
        - Татары сейчас опьянены легкой победой. Рассредоточиваются по городу, теряют друг друга из виду, а мы… Если скакать кучно и быстро, если пробивать дорогу, не ввязываясь в затяжные стычки, если гнать коней без остановки до ворот Вроцлавской цитадели… Как думаешь, Янек, нам откроют ворота?
        Дружинник пожал плечами. Может быть, откроют, а может, и нет, должно быть, означал этот жест. Что ж, «может быть» - лучше, чем «быть не может».
        - Не знаю, - произнес, наконец, краковец, - но довести до городского замка кратчайшим путем я бы смог. Мне приходилось бывать во Вроцлаве. В свое время я сопровождал в Силезских землях посольство Лешко Белого.
        - Если вроцлавцы примут нас за татар, то просто перестреляют из арбалетов, - задумчиво произнес дядька Адам. - Если же нам удастся убедить их в обратном, то…
        - Все выяснится там! - Бурцев кивнул в сторону Вроцлава. А про себя добавил: «И, возможно, судьба Аделаиды тоже!»
        В любом случае он не упустит возможности добраться до Казимира Куявского и потолковать с ним о дочери Лешко Белого. Вероятность того, что князь Куявии застрял в осажденном городе, достаточно велика. А если Аделаида все-таки находится в его руках… Ох, держите меня семеро!
        - А ведь план неплох, - вдруг осклабился предводитель лесных лучников. Впервые Бурцев видел улыбку в густой бороде хмурого дядьки Адама. Широкую улыбку, открытую и злую одновременно. - Едем, Вацлав! Чем дольше мы торчим под этими пороками…
        - Стоп! - Бурцева осенило. - У нас тут осталось еще одно дельце. Если мы доберемся до цитадели и укроемся в ней, нужно сделать так, чтобы она выстояла дольше, чем внешние стены Вроцлава.
        Снаряды для метательных машин лежали неподалеку. Туда и направился Бурцев. Каменные ядра его не интересовали, а вот разложенные поодаль от костров округлые плафонообразные кувшины…
        Конечно, лучше бы подложить под стенобитные орудия пороховые бомбы да запалить фитили. Но ни одной из них на глаза не попадается. Где желтолицый старик укрыл свое добро от горящих стрел вроцлавцев, Бурцев не знал, а шарить вдоль частокола в темноте нет времени. Ничего, сгодятся и зажигательные снаряды.
        Первый глиняный горшок в ближайшую катапульту он швырнул сам. Второй - в чудовищную громаду требюше - тоже. Затем к нему присоединились бойцы Освальдова отряда. Только Збыслав пытался привести в себя раненого рыцаря. Кажется, у литвина даже кое-что получалось.
        Партизаны оттягивались на славу! С мстительной ненавистью дружинники и лесные стрелки колотили «дьявольские» снаряды о «дьявольские» же машины. Раскалывались горшки, вязкая тягучая смесь лениво стекала по деревянным конструкциям. Больше всего досталось гиганту-требюше. Получили свое и катапульты с баллистами. Дядька Адам швырнул несколько горшков в крытые тараны, Янек выплеснул содержимое зажигательных бомб на осадные щиты.
        - Все, пора уходить! - скомандовал Бурцев.
        Он подхватил татарское копье с бунчуком, макнул пышным конским хвостом в густую лужу возле требюше и направил Уроду к затухающим кострам.
        Из пропитанного нефтяным раствором копейного бунчука вышел знатный факел. Жаркий, брызжущий огненными искрами, на длинной рукояти - прямо сказочная жар-птица, вспорхнувшая в ночи. Дымящаяся птичка клюнула одну катапульту, другую… Затем баллисту, требюше…
        За Бурцевым поднимался огненный след. Жар-птица обратилась в красного петуха, потом - в многоглавого дракона, жадно пожиравшего сухое дерево, политое горючим сиропом. Пламя лизало стойки, перекладины, вороты и колеса. От нестерпимого жара начинали лопаться канаты, жгуты и толстые тетивы метательных машин.
        Проносясь мимо мантлет, Бурцев мазанул огнем и по ним. Пламя занялось сразу. Татары, уже пробившие боевыми топорами изрядную брешь в дереве, отпрянули назад.
        Последними он поджёг громоздкие колесные сараи с окованными бревнами-таранами. Бросил копье с огарком бунчука, хлестнул Уроду плетью татарского надсмотрщика. Нужно было догонять отряд Освальда.
        Возле городских ворот не удержался - оглянулся на скаку. Ох, и славно полыхало в ночи! И до чего красиво! Языки гигантских костров, казалось, лижут само небо, а деревянные остовы осадных орудий осыпают его снопами жгучих искр.
        Со стороны холмов к горящей «батарее» подскочило несколько всадников - видимо, из облавного отряда, о котором говорил дядька Адам. Наездники заметались, засуетились на фоне пылающих пороков - беспомощно и бессмысленно. Кто-то спешился, надеясь присыпать бушующее пламя землей. Да разве ж такое присыплешь?!
        Оглушительный грохот перекрыл взволнованные крики степняков. Чудовищный противовес требюше - неподъемная корзина, объятая роем огненных мух, рухнул вниз. Другой конец метательного рычага резко поднялся.
        Это был последний выстрел недозаряженного фаранга. И не самый удачный. Противовес упал с небольшого расстояния, так что и броска как такового не было. Горящая праща (огонь добрался уже и до нее) лишь слабо перехлестнула через рычаг, сорвалась с пережженных ремней. Многокилограммовая глыба вывалилась из сетчатого кармана.
        Ядро пролетело метра три, грохнулось у щитов-мантлет, закрывавших проем в частоколе, по инерции покатилось дальше. Камень с треском разметал преграду из горящего дерева. По ту сторону осадного тына послышались вопли.
        Больше Бурцев не оглядывался. Немногочисленный отряд Освальда он нагнал в гулкой арке вроцлавских ворот.
        ГЛАВА 37
        Как и предполагалось, новые хозяева города были ошеломлены неожиданной атакой с тыла и почти не пытались остановить продвижение партизан к городской цитадели. На пути поляков встречались лишь небольшие группки вражеских всадников. Кочевники либо недоуменно жались к обочине, либо спешно растворялись в дыму, либо рвали стрелы из колчанов, но опаздывая с прицельным выстрелом. Быстро собрать на тесных горящих улицах незнакомого города крупный заградительный отряд непобедимые «тартары» так и не смогли.
        Чем и воспользовались поляки.
        Впереди скакал Янек. Дружинник действительно знал Вроцлав как свои пять пальцев и легко ориентировался в огне и дыме. За Янеком, указывавшем кратчайшую дорогу к цитадели, следовали остальные. Освальд - в середине. Добжинец находился на грани очередного обморока, и лишь лапища верного Збыслава удерживала пошатывающегося рыцаря в седле.
        Несколько раз позади слышался шум погони, но степняки неизменно отставали и терялись в лабиринтах узких задымленных улочек.
        - Не стреляйте! Не стре-ляй-те! - Янек начал кричать еще прежде, чем из дыма возникли очертания стен городского замка. Кричал он громко, кричал по-польски. Видимо, только по этой причине их не засыпали стрелами в первые же секунды.
        Отряд вылетел на рыночную площадь перед Вроцлавским замком. Безлюдное пространство, мощенное камнем. Перевернутые прилавки. Брошенные телеги с товаром… Над площадью - зубчатые стены, приземистые башенки, шпили городской ратуши и собора. Цитадель отделяли от города вал и ров с затхлой стоялой водой.
        В валу - проем. Через ров перекинут шаткий мостик, уничтожить который можно в два счета, сбросив сверху хорошую каменюку или бревно. Ага, бревнышко-то уже заготовлено - вон оно, висит на выступающих крючьях прямо над мостками. К крючьям привязаны веревки. Веревочные концы теряются в бойницах. Понятно… Дерни за веревочку - мост и обрушится.
        Пока веревочку не дернули. Не успели. Или специально ждут дуралеев, которые полезут под бревно, чтоб уж вместе с ними… Хлипкое сооружение, переброшенное через ров, вело к массивным и - увы - запертым воротам: кондовый дуб, щедро обитый медью. Не всякий таран такие высадит.
        Ворота манили…
        - Не стреляйте! - еще раз прокричал Янек.
        Лошади ступили на мостки.
        - Кто такие?! - гаркнули со стен.
        Бурцев глянул вверх. Судя по количеству стрел, торчавших из бойниц, их держали на прицеле как минимум десятка два арбалетчиков и лучников. Да и бревно, что со скрипом покачивалось над головой, здорово нервировало.
        - Не стреляйте! - в очередной раз подал голос Янек. - Поляки мы!
        Между каменных зубцов возникла чья-то массивная фигура. Воин в шлеме, клепанном из железных полос, перегнулся через стену.
        - Откуда?! С какого участка стены?! Почему так задержались?!
        Горластый человечище… Глашатаем, небось, работает.
        - С нами раненый рыцарь! - пробасил Збыслав. - Мы не из Вроцлава!
        Ну, конечно… «Сами мы не местные…» Бурцев досадливо сплюнул. Зря ты это, Збыслав. Лучше уж прикинуться своими: глядишь - и впустили бы…
        - Как сюда попали?!
        - А через как! - не выдержал литвин. - Сожгли татарские пороки и по городу - во весь опор. Видишь, кони в мыле - еле на ногах держатся. И люди, между прочим, в седлах тоже.
        - Вы?! Сожгли?! Мы думали, это Божья кара…
        - Хватит лясы точить! - рявкнул Збыслав. - Открывай ворота! За нами погоня.
        - Как же! А почем я знаю, кто вы та…
        Вроцлавец вдруг вскрикнул - и совсем не так громогласно, как вел переговоры. Тонко, пискляво как-то… Содрогнувшись всем телом, сорвался со стены. Полетел вниз.
        Переговорщик упал на край рва, сломав длинную татарскую стрелу, засевшую в груди. Еще две стрелы вонзились в дубовые ворота. Следующая повалила в ров молодого дружинника Янека. Еще одна царапнула по ноге Збыслава.
        Стрелы засвистели и сверху. Били, правда, защитники цитадели пока не в столпившихся под стенами партизан, а в появившихся на рыночной площади всадников.
        Бурцев поднял голову, закричал что было сил:
        - Именем дочери малопольского князя Лешко Белого откройте ворота!
        Фраза эта вырвалась у него сама по себе. Но, кажется, именно она была в данной ситуации заветным «сим-сим, откройся».
        На стенах засуетились. Заскрипел тяжелый засов.
        - Именем княжны Агделайды Краковской открывайте! - подхватил Янек.
        И - о чудо! Створки ворот приоткрылись. Ровно настолько, сколько требовалось, чтобы между ними смог протиснуться человек на лошади. Партизаны двинули коней по шаткому мосту.
        Завидев щель в крепостных воротах, татаро-монгольские стрелки с визгом и гиканьем бросились в атаку. Но к стенам цитадели из пылающих городских кварталов подтянулось еще слишком мало кочевников. Силенок для решительного штурма пока не хватало, а потому лишь несколько вражеских всадников смогли прорваться сквозь град стрел.
        Бурцев въехал во Вроцлавскую цитадель последним. Услышал, как позади застучали о дерево мостков копыта резвых степных лошадок. Как с грохотом обрушилось подвешенное на крючьях бревно.
        Мост развалился, подняв тучи вонючих брызг. Вместе с обломками в грязный ров упали два монгольских конника. Остальные кочевники отступали за рыночную площадь.
        ГЛАВА 38
        Как только Урода влетела на крепостной двор, громыхнул засов. Ворота заперты. Спасены!
        Бурцев соскочил с лошади, огляделся. Стоп! Спасены ли? Обступившие партизан люди не спешили прятать обнаженного оружия. Безрадостные, уставшие, черные от грязи и копоти лица вроцлавцев смотрели хмуро, в глазах читалась злость и обреченность загнанного в ловушку зверя. Горожане, что, отступая от внешних стен к внутренней цитадели, собственноручно жгли родные улицы, не производили впечатления приятных собеседников и гостеприимных хозяев.
        - Кто здесь главный?! - обратился к угрюмым воинам Збыслав. - У нас раненые, нужна помощь.
        Из толпы защитников Вроцлава вышел широкоплечий и широколицый человек в неброских, но добротных доспехах. Прочный островерхий шлем, кольчуга, усиленная стальными пластинами на груди, большой прямоугольный щит для пешего боя, чуть изогнутый - прообраз знаменитой польской сабли - меч:
        - Члены городского совета, главы купеческих и ремесленных гильдий, а также вроцлавский епископ, покинули город, как только стало известно о приближении богопротивного Измаилова племени, - пробасил незнакомец. - Князь Казимир Куявский, гостивший здесь с позволения нашего господина силезского князя Генриха Благочестивого, тоже отбыл. Так что никого главнее меня вы в этой крепости не найдете.
        Партизаны молча воззрились на незнакомца, и тот продолжил после непродолжительной паузы:
        - Меня зовут Бенедикт. Я воевода вроцлавского гарнизона. А кто вы такие?
        Бенедикт обращался к Освальду, безошибочно распознав в кучке чужаков единственного рыцаря.
        Добжинец при помощи Збыслава кое-как сполз с седла. Говорил он тихо, поддерживаемый верным оруженосцем. И все же в кратком ответе прозвучало неистребимое достоинство истинного польского шляхтича:
        - Я - Освальд Добжиньский. Со мной мои люди.
        Бенедикт нахмурился:
        - Наслышан-наслышан о твоих разбойных делах, Освальд из Добжиньских земель.
        Збыслав вскинулся, звякнув цепью кистеня. Вроцлавцы предостерегающе подняли мечи. Освальд слабым жестом приказал оруженосцу унять гнев и чуть слышно прохрипел:
        - Если ты происходишь из благородного рода, воевода Бенедикт, я готов немедленно скрестить с тобой мечи за те оскорбительные слова, что…
        Глава вроцлавского гарнизона досадливо отмахнулся:
        - Не в моих правилах добивать раненых, нуждающихся в моей же помощи. Я сюда поставлен для другого - защитить город. Или хотя бы то, что от него осталось. А ты и твои люди изрядно мне в этом поспособствовали. Если, действительно, именно ты, Освальд из Добжиньских земель, пожег осадные орудия язычников у восточной стены, то я искренне благодарен тебе за это.
        - Его благодари, - Освальд указал на Бурцева. - Это была затея моего оруженосца Вацлава.
        Бенедикт лишь мельком взглянул на Бурцева. Ну да, раскланиваться и беседовать со всякими оруженосцами - не много ли чести?
        - Хорошо, - вновь обратился Бенедикт к добжиньцу, - покончим с этим. Пусть за тобой охотятся орденский магистр и его приспешники из Мазовии и Куявии. Вроцлаву твои люди зла не причиняли. Можешь чувствовать себя за этими стенами в безопасности. У меня только один вопрос к тебе, Освальд Добжиньский.
        - Да?
        Было видно, сколь трудно было держаться на ногах раненому рыцарю. Но Освальд стоял - с прямой спиной и гордо поднятым подбородком. Бурцев мысленно выругался. Бедняге срочно нужен врач и постель, а он тут разговоры разговаривает!
        - Там, - Бенедикт указал на запертые ворота, - вы упомянули дочь Малопольского князя Лешко Белого. По какому праву вы требовали открыть ворота именем Агделайды Краковской? Вы ее посланцы?
        - Нет. Но среди нас есть… - рыцарь закашлялся, схаркнув сгусток крови.
        Збыслав вовремя подхватил враз ослабшего Освальда, кивнул Янеку - говори, мол, теперь ты.
        Янек выступил вперед, почтительно склонив голову:
        - Мы - дружинники краковского воеводы Владислава Клеменса, пан Бенедикт. Княжна Агделайда - наша госпожа, а потому мы имели полное право произнести ее имя перед воротами крепости.
        - Дружинники Владислава? Знавал я Клеменса и краковскую дружину видел в деле еще при Лешко Белом, пусть земля ему будет пухом. Сильная дружина, большая…
        - Уже нет. Перед тобой, пан воевода, все, что осталось от той дружины. Остальные наши товарищи перебиты под Хмельником.
        Бенедикт разочарованно сплюнул:
        - Жаль. Я-то надеялся услышать от вас добрую весть. Надеялся на помощь из Малой Польши. Думал, вы сами передовой дозор краковского войска.
        Бурцев усмехнулся. Так вот почему вроцлавцы их впустили! В надежде на добрые вести. Если бы не это, загибаться бы «разбойникам» Освальда под стрелами кочевников.
        Янек сокрушенно покачал головой:
        - Краков пал, малопольские земли разорены, а войска разбиты. Разве ты не слышал об этом, пан Бенедикт?
        - Слышал, но не верил, - вроцлавский воевода мрачнел на глазах. - Мало ли что наговорят перепуганные бабы с беженских обозов. Краковская дружина была одной из сильнейших в Польше. И если уж сам Владислав Клеменс не смог остановить татар…
        Бенедикт прикусил язык: его воины могли услышать то, чего слышать им не полагается. А упадническим настроениям в осажденной крепости не место.
        - Найдите лекаря, - распорядился воевода. - Проводите рыцаря, его оруженосцев и краковских дружинников в покои членов городского совета. Стрелков-кнехтов - в казарму. Лошадей - на конюшню.
        Бенедикт отвернулся. Все. Долг гостеприимства исполнен, и больше ничего не задерживало командира вроцлавского гарнизона. Однако Бурцева столь краткий разговор не устраивал.
        - Пан Бенедикт! - окликнул он воеводу.
        Тот удивленно оглянулся. Не ожидал, видать, подобной наглости от оруженосца. Но все-таки Бурцев был героем, спалившим вражеские пороки. А герои могут рассчитывать на некоторые поблажки.
        - Да?
        - Малопольская княжна пропала и… - начал он.
        - Когда язычники берут города один за другим и громят лучшие дружины, многие пропадают - и чернь, и знать, - холодно заметил воевода.
        - Но княжна успела покинуть Краков до штурма, и доподлинно известно, что ее везли к Вроцлаву.
        - Значит, не довезли, - пожал плечами Бенедикт. - Я, по крайней мере, никаких княжон здесь не встречал.
        - Но может быть, Казимир Куявский…
        - Да, он разыскивал Агделайду, но не нашел. Иначе я бы об этом знал. За помощь в поисках княжны куявцы обещали награду. А никто, насколько мне известно, не обогатился за счет их мошны. Да и вообще не видел я знатных дам при Казимире.
        - А не знатных? - не сдавался Бурцев.
        Морщины на лбу Бенедикта стали глубже:
        - Не знатных? Хм… Перед самым штурмом появилась тут одна парочка. Рыжий кмет и какая-то девица. Судя по одежде, служанка. Кмет оставил ее у ворот, а сам попросил стражу провести его прямо к князю Казимиру. Сказал, что имеет для него важные вести. Рыжего увели. Потом люди Казимира забрали девчонку.
        Уже что-то! Значит, Яцек с Аделаидой не попали к татарам?! Значит, смогли-таки пробраться к Вроцлаву?! Вот только неясно, радоваться этому или нет. Избегнув печальной участи татарской полонянки, Аделаида стала пленницей Казимира. Пленницей-невестой с богатым приданым.
        - Она здесь?! Ну, служанка эта?!
        Дурацкий вопрос - наверняка ведь Казимир увез Аделаиду с собой.
        - Служанка? Ах, служанка!.. - Бенедикт понимающе хмыкнул. - Она что же, выходит, твоя подружка? Не того рыжего, а твоя? Чудно получается. Ты, значит, у Освальда - известного врага мазовцев и куявцев - в оруженосцах ходишь, а девица эта прислуживает Казимиру Куявскому?
        - Здесь она?! - простонал Бурцев. - Здесь или нет?!
        Бенедикту тон оруженосца не понравился.
        - За княжеской чернью я не слежу, - процедил вроцлавец.
        Напряжение снял Освальд. Ослабевший рыцарь слышал весь разговор и тоже сообразил, о каком рыжем кмете и какой «служанке» идет речь.
        - И все же, пан Бенедикт, - тихо проговорил он. - Где сейчас может быть эта девушка?
        Бенедикт удивленно уставился на добжиньца. Интерес Освальда к простолюдинке, наверное, не мог не удивлять. Но все-таки рыцарю воевода ответил:
        - Полагаю, в свите Казимира. Князь со своими людьми покинул Вроцлав по подземному ходу незадолго до вашего появления. Ушли с конями. Подземелье у нас знатное - хоть лошадь, хоть быка провести можно. Не побоялся, вишь, Казимир наткнуться на татар. Ушел за осадный тын язычников, к холмам, а там - поминай, как звали. Охрана подземелья говорит, будто увозили с собой куявцы какую-то девицу - связанную, с кляпом во рту.
        Проклятье! Бурцев вспомнил группу осторожных всадников, на которую партизаны наткнулись возле холмов. Вовсе не татарский разъезд то был, а Казимиров отряд, выбравшийся из подземелья! Эх, чуток бы сообразительности тогда и веры в удачу - напали бы на куявцев, разнесли в пух и прах, отбили б Аделаиду. Но поздно, блин, пить боржоми…
        - Куда направлялся Казимир? - спросил Освальд.
        - Сказал, что в Легницу. Да и куда ему еще податься-то - путь в Куявию отрезан: татары всюду хозяйничают. А в Легнице наш силезский князь Генрих Благочестивый собирает всепольское войско для борьбы с язычниками. Казимир обещал привести оттуда подмогу и снять осаду с Вроцлава, потому я и указал ему тайный путь из города. Еще вопросы?
        Рыцарь отрицательно качнул головой.
        - Тогда я вынужден тебя оставить, Освальд Добжиньский. Тебе и твоим людям нужно зализать раны, а мне пора возвращаться на стены. Татары в любой момент могут пойти на приступ. Наш лекарь проводит вас в свободные покои.
        Вроцлавский воевода кивнул на пробившегося сквозь толпу сухонького старичка с бегающими глазками. В длинной заляпанной хламиде со множеством мешочков на поясе тот походил, скорее, на киношного мага или алхимика-отравителя, чем на врачевателя.
        ГЛАВА 39
        - Ступай, старик. Готовь свои мази и отвары. Придешь позже, когда тебя позовут, - вроцлавского лекаря Освальд прогнал сразу же, как только очутился в просторной каменной палате.
        Бурцев с любопытством оглядел помещение. Голый камень стен, открытые деревянные балки, закопченный камин в углу, узкие окна, затянутые мутным бычьим пузырем, посередине - жесткая кровать с брошенной на ложе парой медвежьих шкур. Наверное, здесь это считается роскошью…
        Збыслав засуетился, стягивая с добжиньца окровавленные доспехи. Бурцев, не имевший опыта в подобных делах, отошел к окну. Под дверью столпились краковские дружинники. Лесные стрелки, которых Освальд тоже призвал к себе, выстроились вдоль стен.
        - Прикрой дверь, дядька Адам, - простонал рыцарь. Ох, и паршиво же ему, наверное, сейчас было!
        Бородач в волчьей шкуре сначала выглянул наружу и, лишь убедившись, что подслушивать их некому, дернул за ручку. Тяжелая дубовая дверь на массивных петлях плотно затворилась.
        - Значит так, други, - начал Освальд, превозмогая боль. - Я, как видите, пока не в состоянии вести вас дальше.
        - Куда уж дальше-то? - буркнул дядька Адам. - Татары кругом. Весь Вроцлав осадным тыном огорожен - мышь не проскочит.
        - Проскочит, коль захочет, - прищурился Освальд. - Бенедикт упомянул о подземном ходе, по которому ушел куявский князь. Надо найти этот лаз и поскорее выбраться из города.
        - Вернемся в лес? - с надеждой спросил лучник.
        - Рано нам туда возвращаться. Вспомни, дядька Адам, зачем мы пришли.
        - Так ведь это… - захлопал глазами партизан. - Княжну-то уже того… умыкнули. У Казимира нынче княжна.
        - Умыкнуть-то умыкнули, да свадьбу пока не сыграли. Нужно отбить Агделайду, прежде чем Казимир войдет в Легницу. Куявцев ведь еще можно догнать.
        - Ну, догоним. Ну, отобьем. И что дальше? Возвращаться к Вроцлаву?
        - Ни в коем случае! Княжну в охапку - и сразу в леса. К нашему лагерю. Бог даст, без пороков Вроцлавскую цитадель татарам взять не удастся, а я, как только смогу сесть в седло, найду вас в лагере.
        Добжинец повернулся к Бурцеву:
        - Поведешь моих людей, Вацлав. Всех, кто не ранен. У тебя хорошо получается вести других за собой. Двигаться будете налегке. Возьмете с собой всех наших коней, чтобы у каждого, как у татар, по загонной лошади было. И не останавливайтесь, пока не настигнете Казимира и Агделайду.
        Бурцев улыбнулся. Уж не остановимся, пан Освальд, будь спокоен.
        - Да, и еще! На обратном пути отыщите где-нибудь священника. Хоть в беженском обозе, хоть в деревенской церквушке.
        - Это еще зачем? - удивился Бурцев.
        - А затем, Вацлав, что не желаю я больше оставлять куявско-мазовецко-тевтонской своре шансов заполучить Агделайду и Малопольские земли. Сами сыграем свадьбу. Свою свадьбу!
        - Ты?! - Бурцев был в шоке от неожиданного прозрения. Вот, оказывается, почему Освальд так рьяно бросился на поиски княжны! - Ты хочешь…
        - Взять в жены дочь князя Лешко Белого, - объявил Освальд.
        Краковские дружинники недоуменно загалдели. Они еще не знали, как следует реагировать на неожиданное признание добжиньца. Зато Бурцев знал. Не допустить! Ни в коем случае! Почему? А потому… Потому что в душе его бушевала… Да, она самая и бушевала - лютая ревность! Ну, какого, спрашивается, он оберегал прекрасную полячку от всадников в масках?! Зачем присоединился к отряду Освальда?! На кой жег татарские пороки и прорывался через горящий город?! Неужели все это лишь ради того, чтобы несчастная Аделаида досталась не Казимиру, а самоуверенному добжиньцу?
        - Когда ты это задумал, Освальд? - прохрипел Бурцев.
        Все тайные помыслы, все сокровенные мечты - коту под хвост. Он-то наивно рассчитывал мечом добыть рыцарские шпоры, а, обретя новый статус, всерьез начать борьбу за руку и сердце Аделаиды. Но ведь для того, чтобы оруженосцу подняться на следующую ступень иерархической лестницы, ему следует неукоснительно выполнять распоряжения рыцаря-сюзерена. А если тот приказывает привести на свое ложе возлюбленную оруженосца?
        «Вот и кончается, Васек, твоя служба - с горечью подумал Бурцев. - Не задалась, блин, карьера».
        - Когда… ты… задумал?!
        - Когда отправил княжну в свой шатер.
        - Ты что же! - ахнул Бурцев, - Намеревался ее… там, в шатре… того?..
        Он чувствовал, как свирепеет. Освальд же пока ничего не замечал.
        - Ну, что ты, Вацлав! До свадьбы - ни-ни. Я же благородный пан, а не пройдоха какой-нибудь, портящий беззащитных девиц княжеского рода направо и налево. Пусть я не столь знатен, как Агделайда Краковская, но все-таки ношу фамильный герб и рыцарские шпоры. Так что сначала венчание, потом все остальное.
        - А если она не пойдет за тебя?
        - Если ей придется выбирать между мной и Казимиром Куявским, сыном Конрада Мазовецкого, думаю, чаша весов склонится в мою сторону.
        - Ты говоришь так, будто у княжны в самом деле столь скудный выбор, - сдерживать себя Бурцеву становилось все труднее. - Неужели во всей Польше не найдется другого претендента на руку и сердце дочери Лешко Белого - того, который пришелся бы по сердцу самой княжне?
        - Стерпится - слюбится, - пожал плечами Освальд. - Слыхал такую поговорку? Княжне придется добровольно согласиться стать моей женой, или…
        - Или что? Сдашь ее Казимиру? За награду?
        Збыслав дернулся было, но добжинец жестом остановил литвина.
        - Или я заставлю ее дать свое согласие, - глухо закончил рыцарь.
        Освальд долго и пристально смотрел в раскрасневшееся лицо собеседника. Потом заговорил снова:
        - Знаешь, Вацлав, если бы ты принадлежал к благородному сословию, я бы решил, что у тебя тоже имеются планы заполучить Агделайду себе в жены.
        Бурцев скрежетнул зубами: опять его бесцеремонно макнули мордой в грязь. Вольно или невольно, но дали понять, что, не будучи хотя бы захудалым шляхтичем, он не сможет соперничать с вельможными панами и рассчитывать на благосклонность княжны.
        - Но, наверное, дело в другом, - продолжал Освальд. - Тебя, вероятно, беспокоит дальнейшая судьба Агделайды. Что ж, похвальная забота. Знай же, Вацлав, со мной княжна будет под надежной защитой. Кроме того, став законным супругом дочери Лешко Белого, я смогу претендовать на малопольские земли, а позже, когда у нас появится наследник… О, большей пакости тевтонам, мазовцам и куявцам придумать трудно!
        Освальд мечтательно улыбнулся.
        - И только поэтому ты хочешь жениться на княжне? - прищурился Бурцев. - Из мести врагам и ради чужой вотчины. Какое выгодное приобретение для безземельного рыцаря!
        - Пан Освальд?! - Збыслав вопросительно глянул на рыцаря. Руки косолапого гиганта уже разматывали цепь кистеня. От прежнего дружелюбия литвина не осталось и следа.
        Добжинец тяжело задышал и недобро глянул исподлобья.
        - Меня начинает раздражать твой язык, Вацлав. Ты ведь можешь и лишиться его…
        Освальд вдруг умолк, сцепив зубы и зажмурив глаза. Новый приступ боли чуть не свалил израненного рыцаря. Немного отдышавшись, он все же продолжил:
        - Только из уважения к проявленной тобой доблести в схватке с язычниками отвечу на твой вопрос, Вацлав. Дело не только в мести или землях дочери Лешко Белого. Агделайда мне приглянулась с самого начала. Я буду заботиться о ней, я буду нежен с ней. А теперь давай прекратим этот разговор, пока я не приказал Збыславу заткнуть мачугой твою дерзкую глотку. Если мы вырвем краковскую княжну из лап Казимира, она станет моей женой. Все! Кто не согласен - умрет.
        Бурцев потянул из ножен меч.
        - Я буду первым несогласным! То, что ты намерен сделать по праву сильного…
        - То я и сделаю, Вацлав, - не раздраженно даже, а, скорее, устало произнес Освальд. - И не тебе становиться на моем пути. Так что спрячь оружие. Когда у Збыслава в руках кистень, у его противников нет ни единого шанса. Это не поединок на палках и не кулачный бой. Второй раз тебе Збыслава не одолеть.
        Ну-ну… Бурцев обхватил рукоять меча двумя руками. Увесистый шар мачуги покачивался подобно гипнотизирующему маятнику.
        - Не дури, Вацлав! - вздохнул Освальд. - Оглянись лучше вокруг.
        Не похоже на хитрость. Бурцев быстро стрельнул взглядом по стенам. Тьфу, блин! Ну, и попал же он!
        Волчьешкурые стрелки дядьки Адама натягивали луки. Сам бородатый пруссак тоже метил острием стрелы ему в грудь.
        Опять проигрыш! По всем статьям проигрыш!
        ГЛАВА 40
        - Брось меч, Вацлав! - почти дружелюбно попросил Освальд.
        А что, может и бросить? Отточенным острием - в незащищенную доспехом грудь добжиньца. Нет, вряд ли получится что-нибудь путное. Тяжелый полуторный клинок - это не хорошо сбалансированный метательный нож, не дротик и не томагавк. Меч ковали, чтоб рубить броню и кости. Подобное оружие удачно швыряют в злодеев только герои тупых киношных боевиков.
        - Брось меч! Больше ведь повторять не буду.
        Бурцев не бросил. И случилось то, чего он никак не ожидал.
        Между ним и дядькой Адамом встал Янек. Тоже с обнаженным оружием. От двери к Бурцеву подтягивались остальные краковские дружинники. Лучники замерли. Пальцы на натянутых тетивах побледнели от напряжения. Лица - тоже.
        - Лучше ты, Освальд, прикажи своим людям опустить луки, - голос Янека звучал спокойно, но настойчиво. - А то, не ровен час, стрела у кого-нибудь сорвется. Тогда уж не обессудь, начнется резня.
        - Да как вы смеете?! - лицо Освальда побагровело.
        И откуда только кровь еще берется в этом израненном теле!
        - Смеем-смеем, Освальд, - все так же спокойно ответил предводитель малопольских дружинников. - Мы не твои вассалы, и мы не обязаны тебе жизнью, как Збыслав и дядька Адам. А вот Вацлав вывел нас из-под татарских сабель, когда ты едва держался в седле. И тебя самого, между прочим, тоже вывел. И потом… Он ведь совершенно прав: не тебе, Освальд Добжиньский, решать судьбу дочери Лешко Белого, силой принуждать ее к браку. Не забывай: Агделайда Краковская все еще остается нашей госпожой.
        Освальд сокрушенно вздохнул. Кажется, его печаль была искренней:
        - Вы все хотите погибнуть вместе с Вацлавом, да?
        Никто не ответил. Только покачивались изготовленные к бою клинки. А расстановка сил такова: пятеро волчьешкурых лучников, включая дядьку Адама, израненный рыцарь и его могучий оруженосец с одной стороны; десяток краковских дружинников и сам Бурцев с другой.
        - Стойте! - Бурцев поднял руку с мечом. - Все стойте! Освальд, послушай меня. Драться нам сейчас нет никакого смысла.
        То, что добжиньский рыцарь до сих пор не отдал приказа своим лучникам, обнадеживало. Освальд горяч, но не безрассуден. Правда, его оруженосец…
        - Вы сдохнете! - прорычал Збыслав. - Все!
        Бурцев проигнорировал угрозу взбешенного литвина - он не отводил взгляда от добжиньца:
        - Нас больше. Дядька Адам и его люди, конечно, не промажут. С этакого-то расстояния и в этакой теснотище. Но по той же причине, Освальд, твои лучники не успеют вытащить из колчана вторую стрелу. Посуди сам… Вы убьете пятерых из нас. Но оставшиеся шестеро вмиг изрубят всех стрелков.
        - Я справлюсь с остальными! - кистень в руке Збыслава нетерпеливо дернулся.
        - Маловероятно, - качнул головой Бурцев. - У тебя не будет свободы маневра, Збыслав. Ты не сможешь ни на шаг отойти от своего господина. Освальд ранен, он не в состоянии защищаться сам. Его убьют сразу, как только ты бросишься в атаку. Один кистень не защитит двух человек от шести мечей. Ну а если ты останешься при господине, кто-нибудь из нас просто поднимет лук и будет пускать стрелы до тех пор, пока не превратит вас обоих в ежей.
        Збыслав заткнулся, тяжело дыша и сверля Василия ненавидящими глазами. Оруженосец у добжиньца тоже, в общем-то, оказался неглуп.
        - Освальд, подумай, кто выиграет от этой резни? - вновь обратился Бурцев к рыцарю. - Только твои враги. Дочь Лешко Белого достанется Казимиру, а Малая Польша будет отдана на откуп тевтонам. Как уже случилось с Добжиньскими землями…
        Это должно быть сильным аргументом. Освальд думал.
        Они стояли друг против друга уже целую вечность. Сталь подрагивала в руках, словно живое существо, жаждущее поскорее напитаться чужой кровью. «Если заваруха все-таки начнется, первым, конечно, нанижут на стрелу меня, - как-то совершенно безучастно подумал Бурцев. - Вторым - Янека. А сохранят ли дружинники боевой дух и решимость, оставшись без предводителя?»
        Впрочем, даже если все краковцы станут действовать, как задумано, нет никакой гарантии, что схватка развернется по описанному Бурцевым сценарию. Спрогнозировать результаты рубиловки с применением холодного и метательного оружия, да в такой тесноте - дело непростое.
        - Опустите оружие! - Освальд приказывал одновременно и своим людям, и дружинникам Янека. - Мы не станем драться. Сейчас не станем. Слово рыцаря!
        Вздох облегчения прошелестел по просторным покоям. Похоже, бескровной развязкой были довольны как краковцы, так и стрелки дядьки Адама. Только Збыслав все еще скрежетал зубами, да сам Освальд недовольно хмурил брови. Добжинец совсем ослаб и стоял, опершись на оруженосца. Однако гордый шляхтич прилагал последние усилия, чтобы не выдать свое истинное состояние. Садиться и уж тем более ложиться в постель при всех он сейчас не станет.
        - Мудрое решение, - Бурцев кивнул рыцарю. - А теперь… Янек, нам пора. Пану рыцарю нужно отдохнуть.
        Он открыл тяжелую дверь, выглянул в пустой коридор, стены которого едва освещал свет редких чадящих факелов.
        - Лекаря! - громко крикнул Бурцев в гулкую полутьму.
        Навстречу ему уже семенил седовласый врачеватель.
        - И что теперь? - спросил Янек, когда они очутились на свежем воздухе. Кажется, и он сам, и его дружинники окончательно и бесповоротно признали Бурцева своим новым вожаком. Что ж, тоже какой-никакой, а карьерный рост.
        - Будем искать подземный ход, о котором говорил Бенедикт. Освальд прав. Княжну нужно отбить у куявцев. И с этим надо поспешить. Эх, знать бы еще, по какой дороге Казимир повел свой отряд в Легницу.
        - Туда ведут две дороги, - проговорил Янек. - Одна через Свидницу, другая через Сродо. Но разделяться нам нельзя. Слишком нас мало - порознь куявцев не одолеть. Придется идти наудачу. Даст Господь - не ошибемся.
        За спиной скрипнула дверь. Бурцев резко развернулся, вырывая из ножен меч. Добжинец, конечно, дал слово рыцаря, но вот разъяренный Збыслав, пожалуй, что и может сейчас напасть сзади на врага своего господина. Да и дядька Адам - тоже ведь не благородных кровей. Законы чести этому лесному разбойнику - побоку.
        Однако из полутьмы коридора выступил не гигант-оруженосец и не бородатый стрелок, а лекарь Бенедикта. Старик, увидев обнаженное оружие, в ужасе попятился обратно.
        - В чем дело? - нахмурился Бурцев. - Почему не у постели раненого?
        - Меня снова прогнали, - старый врачеватель растерянно развел руками. - Пан рыцарь в великом гневе и не желает ничего слышать о лечении. Но он очень слаб. Наверное, когда пан Освальд успокоится, меня позовут снова.
        - Хорошо, - Бурцев бросил клинок в ножны. - Тогда жди у дверей покоев.
        Старик, однако, замешкался на пороге.
        - Что еще?
        - Мне… э-э-э… Мне нужен человек по имени Вацлав. Я слышал, как пан Освальд Добжиньский, гм… - лекарь помялся в нерешительности, - непристойно ругался и призывал страшные кары на головы Вацлава и всех, кто ушел вместе с ним. Насколько я понял, Вацлав - кто-то из вас?
        - Я Вацлав, - кивнул Бурцев. - Что ты хотел?
        Старик красноречиво глянул на краковских дружинников. Те деликатно отошли в сторону. Врачеватель подошел ближе и торопливо зашептал в самое ухо:
        - У меня послание для кмета Вацлава, который сопровождал э-э-э… некую особу…
        - Говори! - прошипел Бурцев. Он с такой силой вцепился в плечо лекаря, что тот поморщился от боли, - Что тебе известно о княжне?
        - Я не знаю никаких княжон - Богом клянусь! - глаза старикана расширились от испуга. - Но недавно мне пришлось лечить молодую служанку, которую привез во Вроцлав какой-то рыжий кмет. Она попала в свиту Казимира Куявского и…
        - Что с ней стряслось? - встряхнул старика Бурцев. - От чего ты ее лечил?
        - Мне сказали, что она случайно поранилась, забавляясь чужим мечом. Но я на своем веку повидал много ран, и готов чем угодно поклясться, что тот надрез под левой грудью девушки появился не случайно.
        - Ее… - Бурцев побледнел, - ее хотели убить?!
        - Вряд ли, - покачал седой головой врачеватель. - Если б хотели, так убили бы. Тут другое. Сдается мне, она сама вырвала у кого-то из воинов Казимира меч и пыталась покончить с собой.
        Бурцев прикрыл глаза и глубоко вздохнул.
        - Она сильно пострадала?
        - Пустяки, - махнул рукой лекарь, - ничего серьезного. Наверное, служанке помешали довести задуманное до конца. Или она сама струсила в последний момент. Просто распорола себе кожу, да по ребрам шкорябнула. Но крови было много, потому меня и вызвали. Казимир встревожился тогда не на шутку, пригрозил даже: мол, если девчонка умрет, следующим на тот свет отправлюсь я. Зато когда князь понял, что девица выживет, он даже наградил меня - целую гривну дал. Уж не знаю я, чего это Казимир так печется о простой служанке, однако рад он был безмерно. А еще под страхом смерти запретил говорить о случившемся кому бы то ни было. Так что я сейчас головой своей седой рискую…
        - Ты говорил о каком-то послании, - напомнил Бурцев.
        - Вот оно, - воровато оглядевшись по сторонам, лекарь быстро сунул ему в руки клочок смятого пергамента. Поверх мелких черных закорючек (видимо, состав какого-то лечебного снадобья, решил Бурцев) чья-то рука торопливо и размашисто начертала несколько слов буровато-красным.
        - Что это? - вопрос был риторическим. Бурцев достаточно хорошо знал цвет крови.
        - Когда меня оставили наедине с раненой, - лекарь часто и виновато заморгал, - чернил у нас не оказалось. Зато у меня нашелся пергамент и палочка для смешивания целебных порошков. Девушка писала ею. И… и своей кровью.
        - Я бы не позволил, - торопливо добавил старик, увидев, как сжались кулаки собеседника, - но она сказала, это очень важно.
        Бурцев кивнул. Это, действительно, было важно. Вообще-то в средние века не каждый дворянин мог похвастаться грамотностью. Но, видимо, предки Василия Бурцева, чью генную память пробудило в нем путешествие в прошлое, были достаточно образованными. И - спасибо праотцам - их далекий потомок - оруженосец-неудачник, который сейчас даже не мог претендовать на рыцарский титул, хоть и не без труда, но все же разобрал кровавый почерк княжны.
        «Мой добрый Вацлав, - писала Аделаида. - Казимир добился своего, и я нынче нахожусь в его власти. Князь намеревается отправиться из Вроцлава в Легницу по Сродовской дороге. Возможно, уже там, в Легнице будет сыграна свадьба. Я молю Бога и тебя…»
        Все. Больше ничего. Текст обрывался, будто дописать тайное послание дочери Лешко Белого помешали. Наверное, и правда помешали. Но больше ведь ничего и не требовалось. Ясно главное: княжна в беде и взывает о помощи. Не к благородному Освальду, гостеприимство и покровительство которого слишком смахивало на плен. Не к кичливому воеводе Бенедикту - верному слуге Генриха Силезского, который, как и Казимир, водит дружбу с тевтонами. А к нему, безвестному кмету Вацлаву, чьей помощью Аделаида однажды уже воспользовалась. И, кажется, не жалела об этом. Что ж, княжна, ты снова обратилась по адресу… Карманов на доспехах не было, а потому Бурцев после недолгого раздумья сунул пергамент лекаря в омоновский берц. Место хоть и не самое лучшее для послания от дамы сердца, но зато надежное. Особенно если покрепче затянуть шнуровку.
        - Девушка дала мне пару гривен за услугу и пообещала, что если я найду человека, которому предназначено послание, он тоже проявит щедрость. Я ведь, выполняя это поручение, рискую навлечь на себя гнев Казимира Куявского, - врачеватель заискивающе заглянул в глаза Бурцеву.
        Пару гривен? Ну, старый прохвост! Ну, враль! Наверняка ведь Аделаида вручила ему весь свой поясной кошель. Однако и эта плата - ничто за переданное письмецо.
        Янек не отказал Бурцеву в любезности. Ни о чем не распрашивая, краковский дружинник ссудил несколько польских гривен. Когда деньги перекочевали в один из многочисленных мешочков лекаря, и тот, довольный, отправился к покоям Освальда, Бурцев решительно объявил:
        - К Легнице поедем по Сродовской дороге.
        - Та-та-ры! - вдруг донеслось с ближайшей башни.
        Штурм?! Эх, до чего же не вовремя!
        - Та-та-ры у-хо-дят! - радостно закричали со стен защитники цитадели.
        Бурцев метнулся наверх - к бойницам…
        Они действительно уходили! По неизвестной причине кочевники покидали захваченный город и откатывались за холмы. Под отдаленный грохот барабанов молчаливые отряды всадников рысили мимо горящих домов, мимо распахнутых ворот, мимо осадного тына… Двигались налегке. Никто не вез с собой награбленного добра. Все это походило на бегство, но никак не могло быть бегством. Почти победители не бегут от почти побежденных. А потому куда больше происходящее смахивало на чудо.
        - Господь услышал наши молитвы! - взволнованно гудели вроцлавцы у бойниц. - Господь отвел от нас, грешных, гнев свой и карающую длань! Язычники Измаилова племени возвращаются обратно в свои адовы бездны!
        Мнение воеводы Бенедикта оказалось менее оптимистичным:
        - Знают, сыроядцы, что без пороков нас так просто не взять, - объяснял он кому-то из подчиненных. - А татарам нужно скорее двигаться дальше в Силезию. Язычники торопятся сразиться с Генрихом Благочестивым, покуда князь не собрал большую рать. Потому и уходят они без штурма. Но еще могут вернуться. Очень даже могут.
        Для Бурцева, впрочем, это уже не имело значения. Главное, что осада снята, и есть возможность немедленно - не тратя время на поиски тайных подземных ходов - отправляться в погоню за Казимиром!
        Препятствий небольшому отряду краковских дружинников, пожелавших покинуть цитадель, вроцлавцы чинить не стали.
        Тяжелые ворота отворились, через ров были переброшены новые мостки. Подкованные копыта отдохнувших лошадей глухо застучали по дереву, а затем - звонко и весело - по вымощенной камнем рыночной площади.
        Десяток краковских воинов во главе с Бурцевым выехали из Вроцлава, как только арьергард кочевники скрылся из виду. Небольшая дружина свернула в сторону и сразу перешла на рысь. А за осадным частоколом помчалась галопом. Каждый всадник скакал одвуконь: Бурцев и краковцы не постеснялись прихватить с собой лошадей Освальда, Збыслава и стрелков дядьки Адама. Так оно будет быстрее, да и погони со стороны людей добжиньца можно не опасаться.
        Бенедикту Янек объяснил, что в путь они отправляются по чрезвычайно важному и срочному делу, и потому якобы пан Освальд позволил им забрать всех коней. Вроцлавский воевода даже не подумал о том, что разбойного пана попросту обокрали.
        Им удалось избежать встречи с татаро-монгольскими сторожевыми отрядами и обогнуть стороной более многочисленную, а следовательно, менее мобильную рать кочевников. Вновь весьма кстати пришелся опыт Янека, который в прошлом сопровождал малопольских послов в Силезии и прекрасно знал Сродовскую дорогу к Легнице.
        …Урода шарахнулась в сторону, когда за спиной на фоне просветлевшего утреннего неба еще клубился далекий дымок вроцлавских пепелищ. Испугало лошадь неподвижное тело на обочине, которое Василий принял поначалу за причудливую корягу. Но у коряг нет рук, а тут… Скрюченные пальцы мертвеца словно тянулись с земли к проезжавшим мимо всадникам. Отвратительное зрелище!
        Бурцев натянул поводья. Остальные дружинники тоже попридержали коней. Покойник был прикрыт грязным овчинным тулупом, видимо, ему же и принадлежавшим при жизни. Янек, соскочив с коня, кончиком меча сдернул с трупа овчинку. Ветер шевельнул копну рыжих, перепачканных кровью волос. Яцек!
        Вот, значит, как расплатился Казимир за Аделаиду, доставленную ему на блюдечке с голубой каемочкой. Вот какова обещанная награда. Что ж, этого следовало ожидать. Оставлять в живых малопольского кмета-беженца, который видел, как везли под венец дочь Лешко Белого куявскому князю, несподручно. Слухи о насильственном венчании могут иметь негативные последствия. Конечно, Казимир предпочел избавиться от нежелательного свидетеля.
        - Куявцы в самом деле едут по Сродовской дороге, - заметил Яцек.
        - Тогда по коням! Живо!
        И вновь несчастная Урода дернула задом от обрушившейся на круп хлесткой плети.
        ГЛАВА 41
        Нагнать Казимира удалось лишь после нескольких смен лошадей. Куявцев они заметили из небольшой рощицы, через которую вела широкая утоптанная дорога.
        Вереница конных фигурок, растянувшихся вдоль тракта, выделялась пестрыми одеждами и яркими гербами на серо-зеленом фоне ранней весны. Двигались всадники медленно и устало, а направлялись, судя по всему, к видневшимся вдали стенам и башням небольшого городка.
        - Сродо, - озабоченно проговорил Янек.
        - Что?
        - Это Сродовская крепость. На полпути от Легницы. Если куявцы въедут туда или к ним навстречу поспешит подмога, нам лучше повернуть коней.
        Повернуть?!
        В центре куявского отряда Бурцев углядел единственную невооруженную фигуру. Женскую… Аделаида! Слава богу, хоть везли ее не поперек лошадиного крупа, а в седле. Правда, руки княжны были связаны. И связаны основательно - куда там стальным браслетам спецсредства «Нежность»! Запястья обмотаны так, что Аделаида могла держаться за повод лишь кончиками пальцев. Да и могла ли? Если б не уроки верховой езды опекуна-воеводы, княжна давно бы вывалилась из седла.
        Сердце Бурцева забилось чаще. Куявцев втрое больше, но их загнанные лошади едва передвигали ноги. Впереди на огромном коне, покрытом плотной матерчатой попоной, ехал всадник в нагруднике из толстой кожи с металлическими бляхами, надетом поверх длинной кольчуги. Ноги предводителя куявцев прикрывали металлические поножи, а плечи - плоские и широкие наплечники, похожие на погоны генерала, страдающего манией величия. Руки защищали кольчужные рукава и перчатки. Сбоку болтались два меча в богато украшенных ножнах: один - покороче и полегче - на перевязи, другой - подлинней и потяжелее - был приторочен к седлу всадника. На пятках поблескивали шипастые колесики золотых шпор. Золотым шитьем был покрыт и наброшенный на плечи конника роскошный шелковый плащ.
        Треугольный щит с изображением белого льва на красном фоне и черного орла на желтом, а также тяжелое рыцарское копье за вожаком везли двое оруженосцев в легких касках и коротких кольчугах. Третий оруженосец держал перед собой, словно ценнейшую реликвию, глухой шлем-топхельм своего господина. Лицевую сторону ведрообразного головного убора усиливали две стальные полосы, закрепленные крест-накрест. Над поперечной полосой чернели две узкие смотровые щели, а в нижней части шлема можно было различить частую сыпь отверстий для дыхания. По бокам шлема торчали два рогообразных нароста. То ли для дополнительной защиты, то ли для устрашения врага.
        Предводитель куявцев обернулся к прислуге, отдавая какое-то распоряжение. Бурцев разглядел лицо - неприятное заносчивое лицо чуть располневшего, но еще уверенного в своих силах человека. Усы и борода тщательно обриты, напоказ выставлены мясистый подбородок, по-бульдожьи отвислые щеки и искривленные в презрительной насмешке тонкие губы. Из-под толстой войлочной шапочки-подшлемника и небольшого шишака не выбивалось ни волосинки. «Лысый!» - подумал Василия.
        Вожаку было под сорок. Или около того. Неужели именно его два Конрада - тевтонский магистр и мазовецкий князь пророчили в супруги только-только расцветающей семнадцатилетней красавице Аделаиде?!
        - Казимир Куявский! - подтвердил догадку Бурцева Янек. - Мне доводилось видеть его еще при Лешко Белом. Ох и сдал же с тех пор князь. Постарел, жирком пооброс. Покойно, видать, ему живется под покровительством тевтонов.
        - Думаешь, справиться с ним будет несложно? - Про себя Бурцев решил, что в грядущей стычке постарается лично достать ненавистного куявца.
        - А вот этого я не говорил, - покачал головой Янек. - Казимир - не пример для подражания, но чего у него не отнимешь, так это смелости и боевого мастерства. Он смел отчаянно, смел до безрассудства. Согласись, трус не отправился бы самолично искать пропавшую княжну прямо под носом у татар. Да и на ночной побег из осажденного язычниками Вроцлава с обузой-полонянкой и столь малым отрядом не всякий решился бы. Ну, а что касается воинского искусства Казимира… Я присутствовал на турнирах с его участием. Может быть, сейчас рука куявского князя не так тверда, как в молодости, но, думаю, он по-прежнему остается опасным противником.
        - И много там еще опасных противников, по-твоему? - Бурцев кивнул на цепочку всадников.
        - С куявскими рыцарями из свиты Казимира придется повозиться. Видишь тех вон гордецов с золотыми шпорами, расшитыми перевязями и гербами на щитах? Все они с отрочества постигают науку убивать. Не будь их лошади настолько измученными, я бы вообще не рекомендовал сейчас нападать на куявцев. Но в бою рыцарь без лошади - уже и не совсем рыцарь.
        Золотошпорых «профи» было полдюжины.
        - А остальные?
        - Кнехты-то? Оруженосцы и стрелки-арбалетчики? Вряд ли они дадут достойный отпор. В пешем строю эта челядь не представляет опасности, а лошади у кнехтов, я смотрю, еще хуже, чем у их господ: вот-вот падут от усталости. К тому же куявцы сейчас не ожидают атаки. Рыцари, вишь, хоть и в кольчугах, но без шлемов, а у арбалетов сняты тетивы. Если напасть внезапно…
        Именно так они и сделали.
        Рощица, из которой просматривался тракт, находилась на небольшой возвышенности, так что преследователи буквально слетели с пологого склона наперерез куявским всадникам.
        Воины Казимира сделать уже ничего не могли. Для поспешного бегства их вымотанные кони были слишком слабы. Для контратаки с невыгодной нижней позиции - годились еще меньше. Единственное, что успели куявцы, - надеть шлемы, похватать оружие, развернуть лошадей мордами к атакующим и выставить перед собой щиты и копья.
        Князь Казимир встал в первом ряду - среди шестерки своих рыцарей, в самом центре. За золотошпорыми всадниками изготовились к битве кнехты и оруженосцы. Стрелки в третьей линии спешились и возились с арбалетами.
        ГЛАВА 42
        Вообще-то, по классическим правилам военной науки нападающих должно быть как минимум втрое больше обороняющихся. Здесь же, на тракте все выходило наоборот. Но первый же удар немного уравнял шансы противоборствующих сторон.
        Малопольская дружина в копейной сшибке потеряла только одного бойца. Беднягу, не совладавшего с норовистым жеребцом Збыслава и вырвавшегося вперед между Бурцевым и Янеком, встретили сразу два рыцарских копья. Одно из них - копье Казимира - он отбить не смог. Острый наконечник пропорол кольчугу и разворотил правый бок краковского дружинника. Да… Будь жеребчик Освальдова оруженосца поспокойней и поотстань немного, возможно, тот роковой удар пришелся бы по потрохам Бурцева.
        Потери куявцев в начале боя оказались ощутимее. Краковцы за время службы под началом воеводы Владислава Клеменса хорошо освоили таранные удары. Двух рыцарей они выбили копьями из седел. Третьего, чье оружие успел отбить в сторону павший дружинник, Янек удачно срубил мечом. Остальных просто повалили вместе с конями.
        В первой шеренге устоял один Казимир. Бурцев попытался достать его клинком, но лишь чиркнул сталью о щит.
        По инерции дружинники промчались мимо куявского князя, словно морская волна, не совладавшая с каменным утесом, и, не сбавляя темпа, ударили по кнехтам и оруженосцам, которые уже спешили на помощь поверженным панам.
        Здесь дело пошло еще веселее. Сразу на пять противников стало меньше. На шесть, на семь… Упал изрубленный краковец на правом фланге. Вскрикнул еще один тяжело раненный дружинник. И все же куявцы утрачивали численное преимущество. Теперь они едва ли могли похвастать хотя бы двукратным перевесом. А малопольская дружина яростно прорубалась дальше.
        Бурцев поднимал и опускал меч, чувствуя отдачу чужой стали, но не ощущая пока слабого сопротивления разрубленной плоти. Что-то громко прокричал Янек. Бурцев видел, как он и еще трое краковских воинов повернули обратно - зачищать тылы. Дело нужное. Сбитых вместе с лошадьми рыцарей желательно обезвредить полностью. Один из них - придавленный своим конем и затоптанный копытами чужих - не шевелился. Другой порывался встать, подволакивая поврежденную ногу. Третий при помощи оруженосца уже поднялся и крепко держит меч в руках. А ведь позади остался еще и Казимир. Вон он - разворачивает своего конягу и выискивает окровавленным наконечником копья новую мишень.
        Ладно, Казимир обождет. Сейчас добраться бы до княжны!
        Третья линия обороны… Перед Бурцевым возник спешившийся арбалетчик. Молодой парень, наверное, его ровесник, уже натянул зарядным крюком тетиву самострела. Этот ровесник - последняя преграда, за которой уже виднелось заплаканное лицо Аделаиды.
        Бурцев преграду смял. Рубить на скаку - дело непростое, малопривычное еще, но этот удар вышел на славу. Под клинком не только звякнуло железо, но и хрустнула кость. Куявский стрелок уткнулся в землю. Легкая разрубленная каска слетела с его головы.
        Вот она, Аделаида! Совсем рядом!
        - Руки! - крикнул он.
        Княжна поняла, протянула запястья, опутанные ремнями. Однако перерезать их Бурцев и не успел.
        - Вацлав! Сзади!
        Кричал Янек…
        Бурцев оглянулся. Краковец, предупредивший его об опасности, рубился сразу с двумя кнехтами. Но, в отличие от Бурцева, не забывал при этом поглядывать по сторонам. Потому и предостерег вовремя.
        Казимир Куявский мчался на Бурцева, не щадя уставшего коня. Голова в горшкообразном рогатом шлеме пригнута, щит с черным орлом и белым львом прикрывает тело от шеи до паха, острие тяжелого копья направлено в корпус противника.
        Бурцев сплюнул - зло, раздраженно.
        - Обожди, княжна!
        Развернуть и послать в галоп Уроду - дело двух секунд. Он сорвался с места сразу, тоже набирая скорость. Сейчас Бурцев видел только несущегося навстречу Казимира и слышал удары собственного сердца, бьющего в унисон со стуком копыт.
        Левой рукой Бурцев удерживал повод и старался прикрыться щитом. Правая - с поднятым к небу клинком - напряглась в предвкушении разящего выпада. О, как он ударит, как рубанет!
        Правда, о рыцарских турнирах Бурцев имел весьма смутное представление. Наивные исторические фильмы да книжные описания писателей-фантазеров, никогда в подобных сшибках не участвовавших - вот и весь его багаж. Увы, ни фильмы, ни книги не дали подходящего совета - как действовать конному мечнику против вооруженного длинным копьем всадника. А потому Бурцев решил поступать по своему усмотрению.
        План прост: принять вражеское копье на щит, отклонить в сторону, а когда мимо пронесется слившаяся воедино с конем туша Казимира, бить что есть сил. Привстать на стременах и ударить с поперечным оттягом наискось - за верхний край щита. Так, чтобы клинок поднырнул под рогатый шлем. Горло и грудь противника - вот его цель. Разрубить кожаный нагрудник, изорвать кольчугу… Он верил: если ударить как следует, присоединив к силе руки свой вес и инерцию несущихся навстречу друг другу лошадей, меч пробьет вражеский доспех.
        Увы. Все прошло не так, как хотелось. Казимир знал о конных поединках куда больше. Многолетний опыт реальных турниров и войн оказался полезнее, чем наивный расчет дилетанта.
        За секунду до столкновения острие рыцарского копья приподнялось, блеснув перед самыми глазами Бурцева. Да, в последний момент он приподнял-таки свой щит. Да, реакция рукопашника спасла его от сокрушительного удара в голову и неминуемой смерти. Но не от поражения в поединке.
        Это было похоже на автокатастрофу. Все равно, что, вжав до упора педаль газа, налететь на кирпичную стену. Ну, может быть, с той лишь разницей, что стена сейчас была сложена из железа и сама двигалась навстречу автомобилю.
        Его ударило все. И сразу. Дикая скорость вражеского коня и приличный разгон Уроды. Рука Казимира, удерживавшая длинное древко копья, и немалый вес тяжеловооруженного всадника.
        Высокая задняя лука рыцарского седла поглотила отдачу и удержала князя. Бурцева же удержать не могло уже ни-че-го.
        Наконечник вражеского копья вогнал весь накопленный в себе чудовищный импульс разгона в щит Василия. И щит превратился в таран. А уж таран этот сшиб, смел Бурцева с лошади. Мир замелькал в калейдоскопе красок и болезненных вспышек.
        Он падал оглушенный и ошарашенный. Падал, нелепо размахивая руками, теряя оружие и даже не пытаясь сгруппироваться. А потом был еще один удар - о землю. Не менее страшный. И еще один, и еще… Несколько раз Бурцев перекатился по грязному, изрытому копытами тракту. И замер, наконец, в блаженном оцепенении.
        Был еще солоноватый привкус во рту. И липкое на губах. И было трудно сделать вдох. Воздух почему-то казался неподатливо плотным и вязким. Воздух не желал входить в легкие. Все? Отмучился?
        Затуманившееся сознание уже направлялось куда-то по своим, независящим от Бурцева делам, бросив беспомощное тело на произвол судьбы. Сведенные в неимоверном напряжении мышцы расслабились и обмякли. Последнее, что видел Бурцев, были кресты. Черные тевтонские кресты на белых щитах и плащах. И гибнущие краковские дружинники. И связанная Аделаида, к которой неторопливо подъезжал куявский князь Казимир с обломком своего копья.
        ГЛАВА 43
        - …за, пес!
        Было дурно, было плохо, возвращаться из небытия не хотелось. Но слишком настойчиво хлестали его по щекам, слишком громко кричали прямо в ухо:
        - Открой глаза, пес!
        Он попробовал пошевелиться. Никак! Все тело словно скрутила невероятной силы судорога. Только вот судорога не впивается в кожу крепкими путами. Связали! Правда, как-то странно. Бурцев не валялся беспомощным кулем в ногах победителя. Он стоял.
        Бурцев открыл глаза…
        Нет, не стоял. Висел, вернее, полувисел на веревках, примотанный к стволу одинокого высохшего дерева посреди поля. Без оружия, без доспехов. Спасительная роща, откуда началась их атака, была так далеко. Аделаида - еще дальше. А-де-ла-и-да! Малопольская княжна, окруженная эскортом всадников с черными на белом крестами, уже въезжала в ворота Сродовской крепости.
        На месте недавней стычки хозяйничали с десяток крестоносцев и несколько кнехтов Казимира. Бурцев скрипнул зубами: полегли все краковские дружинники. Все до единого. В живых остался только он. Остался или оставили?
        Сучковатый ствол и сухая шершавая кора больно царапали руки, шею, затылок. Путы за малым не сдирали кожу.
        - Ну?! Очухался?
        Откуда-то сбоку выплыло мясистое лицо Казимира. Куявский князь был без шлема и даже без войлочного подшлемника. А ведь он в самом деле лыс, как колено девицы. Княжеский череп блестел от пота. Эх, сейчас бы по этой черепушке да хорошенькой дубинушкой. Бурцев не сдержал усмешки.
        - Напрасно скалишься, пес! - процедил сквозь зубы Казимир. - Скоро скулить начнешь.
        Лающий звук (вот уж где пес так пес!) немецкой речи заставил князя вздрогнуть. С почтительным поклоном Казимир повернулся к говорившему.
        Человек, заставивший склонить голову князя Куявии, восседал на высоком статном жеребце. Всадник тоже был высок. И худ. И белобрыс. И неулыбчив. Рубахи-парня из него явно не получилось бы.
        Латы всадника прикрывала длинная белая котта без рукавов, с двумя - спереди и сзади - разрезами для верховой езды и плащ на меху. Из-под грубого сукна накидки виднелись только кольчужные рукава и плетенные из мелких колец перчатки. На ногах - кольчужные чулки с металлическими поножами.
        Держался худощавый наездник так, словно ничего, кроме легкого одеяния, на нем сейчас не было. Привычная тяжесть лат ничуть его не стесняла. В руках незнакомец держал шлем. Такой же горшок-топхельм, что у Казимира, только чуть более обтекаемой формы и без устрашающих рогов. На голове - шапочка-подшлемник из плотной ткани с толстым слоем уплотнителя и кольчужный капюшон. У седла - треугольный щит. На боку - длинный меч в простых ножнах. Ничего лишнего, ничего нефункционального.
        Но, конечно же, в первую очередь внимание Бурцева привлекли кресты! Крест на всю грудь котты, крест на левом плече плаща, крест на щите. И еще один - совсем уж маленький - крестик на снятом шлеме. Кресты - черные, тевтонские, но обрамленные желтой каймой. Кроме того, в центре перекрестия красовался небольшой щит того же золотисто-желтого цвета. На этом геральдическом щитке можно было различить изображение черного орла.
        Ох, явно не простой крестоносец подъехал к Казимиру! О том же свидетельствовала и почти вассальная почтительность куявского князя, который каждому встречному-поперечному кланяться точно не станет.
        Всадника с черно-желтыми крестами сопровождал конный копейщик в кольчуге и серой накидке. Беспросветно черный крест на ней был изображен в усеченном «Т»-образном виде. У мистера «Т», как окрестил про себя Бурцев этого вояку, каждая эмоция отражалась на раскрасневшемся лице. Сейчас, например, парень прямо-таки раздувался от важности.
        Всадник с черно-желтыми крестами еще что-то произнес по-немецки. Смотрел он на Казимира, но голову склонил к своему спутнику.
        А-а-а, понятно. Мистер «Т» тут у них за переводчика! Что ж, в самом деле важная персона.
        - Господин Конрад ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии спрашивать, тот ли есть это рыцарь, что возглавлять смелый атак на ваши люди, герцог Казимир? - торжественно и с сильным немецким акцентом провозгласил копейщик.
        - Скажи пану Конраду, сержант, что это именно тот человек, - хмуро ответил князь, названный на западноевропейский манер герцогом. - Хотя в его благородном происхождении я лично очень сомневаюсь. Скорее всего, это не рыцарь, а один из тех польских разбойников, что прячутся в Силезских лесах.
        Вновь зазвучала немецкая речь. Мистер «Т» переводил ответ Казимира.
        С «дойчем» у Бурцева было плоховастенько, а генетическая память на сей раз молчала. Предки-германцы в роду Бурцевых, видимо, отсутствовали. Впрочем, сейчас его больше занимал титул Конрада, с геральдической четкостью отчеканенный переводчиком-«сержантом»[11 - Сержантами в Тевтонском ордене являлись конные немецкие наемники и светские рыцари, не сковывавшие себя монашескими обетами братства.]. Неужели это и есть тот самый магистр, о котором с такой ненавистью говорили Аделаида и Освальд. Вот уж поистине мир тесен!
        - Господин Конрад ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии говорить, что тем удивительнее есть доблесть простолюдина, который нападать на герцога Куявии и одолевать его рыцарей, если бы не помощь наш случайный отряд из Сродобург. Еще господин Конрад спрашивать, зачем лесной разбойник атаковать герцога Казимир?
        Казимир угрюмо ответил:
        - Этот человек хотел похитить Агделайду Краковскую. И, кстати, не в первый раз уже. Его опознал кнехт, состоявший на службе у моего верного вассала Якуба по прозвищу Одноух. Неподалеку от Вроцлава этот лиходей отбил княжну у моих воинов. Как мне донесли, он - чернокнижник, способный извергать адский смрад, от которого слезы застилают мир и в добрых католиков вселяется бес. Люди, коих касается его дыхание, в страшных корчах катаются по земле, словно безумцы.
        «Казимиру поведали о “колдовском” действии спецсредства “черемуха”», - понял Бурцев. Сравнение слезоточивого газа с адским смрадом было довольно оригинальным.
        - Позже, - продолжал Казимир, - Якуб Одноух с малым отрядом выследил этого колдуна и похищенную им княжну. Но чернокнижник своими заклятьями призвал на помощь известного разбойника - Освальда Добжиньского, осмеливающегося носить рыцарские шпоры. А сам чародей растаял в воздухе и увлек с собой Агделайду. Мои люди нашли его доспехи: шлем с прозрачным забралом и панцирь из неведомого металла. Шлем, по моему приказу, раскололи секирами и боевыми молотами. Но зачарованные латы не пробивали даже арбалетные болты, пущенные с десяти шагов. Тогда я приказал сжечь проклятые доспехи, а то, что от них осталось - утопить.
        Вот идиот! Бурцев криво усмехнулся. Утопить единственный на весь этот мир титановый бронник!
        Мистер «Т», склонившись к магистру, быстро переводил речь князя. Брови Конрада Тюрингского медленно поднимались. Ага, прошиб-таки непробиваемое тевтонское спокойствие рассказ «герцога Казимира».
        Магистр подъехал к пленнику почти вплотную - конь крестоносца теперь едва не упирался мордой в дерево. Конрад что-то проговорил. Бурцев разобрал лишь слово «вэр»[12 - Кто? (нем.)] и уловил вопросительную интонацию.
        «Интересуется, кто я такой, - догадался он. - И что отвечать этому фрицу? Ихь бин полицай фон беруф[13 - «Моя профессия - полицейский» (нем.).]?. Так ведь не поймет, горшок тевтонский. И юмора не оценит. С этим у него, кажется, туго - с юмором-то…»
        - Господин Конрад ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии спрашивать, кто ты есть такой? Как твой имя? Откуда ты есть? - скороговоркой выпалил «мистер “Т”».
        - Я есть Вацлав, - передразнил тевтона Бурцев, - и еду из Вроцлав. Понимэ?
        Переводчик нахмурился - скорее, озадаченно, чем сердито. Перевел. На этот раз Бурцев расслышал почтительное обращение «хэр[14 - Господин (нем.).] Конрад».
        Магистр снова задал вопрос.
        - Господин Конрад ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии интересоваться, ты есть поляк, Вацлав?
        - Найн[15 - Нет (нем.).], - качнул головой Бурцев. Сейчас он смотрел не на сержанта с буквой «Т» на груди, а в глаза Конраду. На таком примитивном уровне уж как-нибудь можно объясниться и без шнурка-переводчика. - Я русский. Русич. Ихь бин русишь[16 - Я - русский (нем.)]. Фэрштейн[17 - Понятно? (нем.).], хэр Конрад?
        «Хэр» он произнес с подчеркнутым удовольствием, нарочито смягчив гласный звук. Магистр, впрочем, никак не отреагировал. Видно, не заметил насмешки. Или не понял. Серый сержант, оставшись вдруг не у дел, растерянно хлопал глазами.
        - Русишь? - задумчиво повторил Конрад. - Русишь…
        Неужели это настолько зэр интересант[18 - Очень интересно (нем.).]? Может, стоило все же прикинуться поляком?
        - Господин Конрад ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии хотеть знать, у какой герцог-князь русских земель ты нести свой служба, колдун Вацлав? - вновь безбожно исковеркал вопрос «хэра» переводчик.
        Ну, во-от! Классическая схема допроса: на кого работаешь и т. д., и т. п. А закончится, небось, все пытками. И ведь даже не солжешь убедительно. Поди припомни русских «герцогов» тринадцатого века! Александром Невским, что ли, прикрыться? Только вряд ли это поможет. С Александром Ярославичем немецкие псы-рыцари, судя по курсу школьной истории, не очень-то ладят.
        ГЛАВА 44
        - Господин Конрад ландграф Гессенский… - торопил с ответом «мистер “Т”».
        А чего торопить-то?
        - Знаешь, что… - усмехнулся Бурцев в лицо орденскому толмачу. - Передай-ка своему хэру, чтобы шел он на… Вот-вот, то самое и передай. А еще…
        Сержант, отвесив челюсть, медлил с переводом, то ли не зная, как поделикатней пересказать Конраду слова дерзкого пленника, то ли толком не разобрав мудреного оборота речи. А может, просто не находил соответствующей лексики в старонемецком.
        Впрочем, магистр, кажется, все понял без перевода. Он вновь повернулся к куявскому князю, заговорил быстро и озабоченно.
        - Господин Конрад ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии говорить, что ты пленил русский лазутчик, герцог Казимир, - перевел тевтонский сержант. - Это есть большая удача, но господин Конрад сильно тревожить, что русский шпион охотится за Агделайда. Это значит, что наши планы уже не есть секрет!
        Секрет?! Так-так-так…
        - Пан Конрад считает, что кто-то из русских князей знает о предстоящем крестовом походе? - нахмурился куявец.
        Крестовый поход? Ишь ты! Дело становится все интереснее!
        - И этот неизвестный русский князь тоже хочет взять в жены Агделайду, чтобы самому претендовать на малопольские земли?! - Казимир продолжал размышлять вслух под приглушенное бормотание переводчика. - Гм-м, честно говоря, не ожидал я от русичей такой прыти.
        - Господин Конрад ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии считать, что это есть глупо недооценивать опасный враг, - насупился переводчик. - И еще мой господин напоминать куявский герцог, что земля Малый Польша нужна воинам Христа. Это есть важный плацдарм для поход на восток рыцарей истинной веры. Орден должен строить свой замки на земля Малый Польша. Много замки. Малый Польша есть очень выгодная позиция на границе с Русь. Оттуда ударять главный сила ордена и его союзники.
        - Неужели для осуществления крестового похода ордену и его союзникам недостаточно будет приграничных владений моего отца на востоке Мазовии, а также земель Пруссии и Литвы, на которые вы давно положили глаз, - сварливо пробурчал Казимир. Так разговаривает человек, который уже смирился с неизбежным и ерепенится больше для вида. - Зачем обязательно строить замки на землях моей будущей супруги княжны Агделайды?!
        - Господин Конрад ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии устал объяснять упрямый герцог Казимир, что Мазовия, Пруссия и Литва есть вспомогательный участок для будущий поход, - сверкнул глазами сержант. - Там малый войско рыцарей и кнехтов вступить на северный новогородский и псковский земля. А основной удар по еретикам византийской веры - руссам должен быть с Малый Польша. Оттуда Христово воинство через Галицкое, Владимиро-Волынское и Полоцкое княжества идти на Киев и Смоленск. А потом - на остальной Русь - до Рязанских и Переславских владений.
        Бурцев слушал, раскрыв рот. Что-то ему все это напоминает. Ну, конечно! Гитлеровский план «Барбаросса» - вот что! Группы армий «Центр», «Юг» и «Север» наступают на Смоленском, Киевском и Ленинградском направлениях. Правда, за неимением Питера крестоносцы в качестве основной северной мишени выбрали Новгород. М-да, есть, значит, свою фюреры и в XIII веке…
        - А затем наступать очередь богопротивных язычников-татар, - продолжал переводчик. - Так есть правильно, герцог Казимир. И только так есть. Рим уже благословлять дальновидный план господин Конрад ландграф Гессенский и Тюрингский…
        Бурцев мотал на ус. Не все, оказывается, было известно Освальду Добжиньскому! Малопольские земли нужны тевтонам вовсе не как самоцель, а лишь как средство для осуществления грандиозной экспансии на Восток. Именно ради этого затеяна вся интрига с замужеством краковской княжны Аделаиды! Геополитика, блин, однако…
        Основательно закрепившись в Малой Польше, понастроив на границе с русскими княжествами военных баз в виде неприступных замков, крестоносцы двинутся дальше. Орденским братьям, заручившимся поддержкой папы римского, достаточно будет кликнуть клич и возглавить нашествие, а уж там к тевтонам с радостью присоединятся жадные до драки и добычи мелкие феодальчики вроде Освальда, которым пока не посчастливилось урвать свой кусок в бесконечных междоусобицах на тесных землях старушки-Европы.
        Обделенным судьбой воякам нужен только новый командир и новая идея, что облагородит перспективный завоевательный поход. А нести светоч истинной веры погрязшим в византийской «ереси» русичам и диким язычникам степей - чем не альтернатива освобождению Гроба Господня!
        Европейское рыцарство, которому сарацины пообломали рога в Палестине, теперь хлынет на земли русских княжеств. Грядущую битву с псами-рыцарями на Чудском озере в этой мясорубке никто, наверное, и не заметит. Вспомогательный участок есть вспомогательный участок. А судьба Руси будет решаться на направлении главного удара. И судьба эта казалась Бурцеву ох какой незавидной.
        Разрозненная Русь вряд ли сможет противостоять единому натиску крестоносцев. А ведь тевтоны, в отличие от степняков, не откатятся обратно после скоротечного набега. По своему обыкновению они начнут всячески укрепляться на захваченных землях. Поставят замки, зазовут для освоения чужих территорий германских колонистов и безземельных рыцарей, пожалуют обширные лены верным союзникам. И Русь перестанет быть Русью. А Россия не появится вовек. В общем, татаро-монгольское иго, если таковое вообще имело место в истории, отдыхает! Гитлер с его становящимся ненужным броском на восток, надо полагать, тоже.
        Вот ведь какая хренотень получается. Уберечь Аделаиду от ненавистного брака с Казимиром Куявским - отныне не только дело чести, любви и ненависти… Теперь и Отечество в опасности! Жаль только, ничего сделать уже нельзя. Насчет своей участи Бурцев не обольщался. То, что Конрад и Казимир открыто обсуждают при нем свои сокровенные планы, означает одно: и магистр, и князь списали пленника со счетов. От дерева его отвяжут только мертвым. А может, так и оставят - гнить на крепких веревках. В назидание прочим разбойникам и шпионам.
        - Надеюсь, лазутчик не успел передать своему господину, кем бы он ни был, сведения о том, что княжна Агделайда уже находится в наших руках, - произнес Казимир.
        - Господин Конрад ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии говорить, что руссы не должны знать того впредь, - отозвался переводчик. - Господин Конрад говорить, что нужно убивать пленник, герцог Казимир. Но сначала нужно узнавать все, что знать он. И лучше делать все это прямо здесь, а не в Сродобурге. Чужой город есть большое чужой ухо. Не есть очень хорошо, если оно станет слышать признания Вацлава.
        - О, разумеется! - расплылся в улыбке князь Куявии. - Вацлав все расскажет нам прямо здесь. А потом здесь же и сдохнет.
        Магистр Конрад вновь подал коня к связанному Василию. Заговорил, глядя сверху вниз. Сержант был тут как тут:
        - Господин Конрад ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии спрашивать тебя, русич Вацлав, отвечать ты на все вопросы сам или тебя сначала пытать?
        Бурцев промолчал. Хоть под пыткой, хоть без оной ничего вразумительного сказать он все равно не сможет. Не лазутчик он. И не посылали его шпионить в польских землях русские князья. И Аделаиду он пытался умыкнуть не в угаре вассальной преданности, а в тайной надежде на то, что может быть… когда-нибудь…
        И кто этому поверит?!
        Так и не дождавшись ответа, Конрад вновь обратился к Казимиру:
        - Господин Конрад ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии, - затараторил переводчик, - интересовать, как герцог Казимир желать пытать и умертвлять свой пленник.
        - Огнем и мечом, - буркнул куявец. - Другого у меня нет. Я князь и воин, а не палач. Ничего, кроме оружия, с собой не вожу.
        - Господин Конрад ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии говорить, что это не есть предусмотрительно.
        Конрад Тюрингский что-то прокричал своим людям. Кого-то позвал…
        Через пару минут спешившийся крестоносец с угрюмым лицом, густой проседью в волосах и невыразительными глазами усталого садиста раскладывал перед пленником свой походный арсенал. Щипцы, щипчики и щипчища, ножи самых невообразимых видов, форм и размеров. Иглы, ножницы, тиски для пальцев, воронки для вливания в рот кипятка и расплавленного олова, шипастые валики и «скалки» для сдирания кожи… Много чего здесь было.
        Бурцев аж взмок. Давно ему не становилось так паршиво.
        - Господин Конрад ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии говорить, что теперь вы можете просто давать приказ, герцог Казимир. Наш брат Себастьян есть искусный мастер по добыче правды.
        Сержант хихикнул. Наверное, последнюю фразу он добавил от себя. В качестве шутки.
        Очень смешно! Бурцев подумал, до чего же легко и спокойно служилось в ОМОНе!
        ГЛАВА 45
        «Давать приказ» Казимир не успел. В застывшем воздухе что-то просвистело. Зловещую предпыточную тишину нарушил громкий чмок. Хваленый мастер по добыче правды упал, уткнувшись пронзенным черепом в груду аккуратно разложенного железа. Окровавленное острие стрелы торчало из затылка брата Себастьяна. В пустой глазнице подрагивало оперение. По щеке медленно стекала кровь и белесая слизь. Стрела, что вышибла тевтону глаз, была длинной, гораздо длиннее польских стрел. Доводилось Бурцеву уже видеть такие в Вроцлаве. Татарская стрела!
        Ноги палача еще сучили в предсмертной агонии, а на тевтонов и куявцев посыпались новые стрелы. Заржали раненые кони, завопили люди. Шальной железный наконечник с сухим стуком ударил в дерево у виска Бурцева.
        Конрад и Казимир первыми прикрыли головы шлемами, подхватили щиты и рванули из ножен мечи. Три человека, не столь расторопные, уже корчились на земле рядом с братом Себастьяном. А стрелопад продолжался. Появившиеся в отдалении, у самой рощи, легковооруженные всадники, отнюдь не рвались в рукопашную. Небольшой, в общем-то, отряд - десятка полтора-два. Но гоняться сейчас за юркими конными лучниками - дохлый номер. Стоять на месте и бестолково подставляться под их стрелы - еще глупее. А тугозарядные куявские арбалеты никак не могли сравниться в скорострельности с луками противника.
        Из Сродовской крепости, правда, выдвигалась подмога, но слишком медленно, и слишком далеко она была.
        Упал, пронзенный стрелой, еще один рыцарь с черным крестом на белом плаще. Упали два кнехта князя Казимира.
        Тевтоны обступили своего магистра со всех сторон. Короткий выкрик на немецком - и украшенное крестами каре двинулось к городским укреплениям. Построение не ломалось: дисциплинка у тевтонов была та еще! За воинами Христа в беспорядке отступали куявцы.
        Казимир чуть замешкался. С обнаженным клинком направился к Бурцеву. Огнем и мечом, так? Что ж, мечом, конечно же, выйдет быстрее.
        Сразу две стрелы впились в бок княжеского коня. Раненое животное осело на задние ноги, рухнуло наземь. Всадник едва успел спрыгнуть с седла. Оруженосец Казимира, молодой юноша в кожаной кирасе и с тазообразным шлемом на голове тут же подскочил к нему, отдал господину поводья своей лошади.
        - Спасайся, князь! Твоего пленника убьют татары. Спаса…
        Сильный толчок бросил его в объятья Казимиру. Между лопаток верного оруженосца трепетала стрела.
        Казимир медлить не стал. В Сродовскую крепость он влетел на лошади павшего слуги.
        …Татары пленника не убили. Всадники в мохнатых шапках покружили у одинокого дерева, собирая стрелы и добивая раненых. Крепость, в которой укрылись магистр Конрад и Казимир Куявский, пока не извергала карательных отрядов - сродовцы, видимо, опасались, что вслед за небольшим отрядом подтянутся основные силы противника. И все же степные кочевники чувствовали себя вблизи чужого города неуютно. Сильно трофеями нагружаться они не стали и вскоре повернули коней к далекой рощице.
        Только один всадник задержался возле Бурцева. Невысокий круглолицый воин с миндалевидными глазами, редкими бровями и маленькими усиками. Легкий доспех из бычьей кожи с нашитыми на груди и животе костяными пластинками из лошадиных копыт казался экзотическим шаманским нарядом. На голове возвышался колпак из кожи и меха, усиленный железными полосами: и шапка, и шлем одновременно. Сзади - на спине - болтался плетенный из упругих веток и обтянутый кожей щит - легкий, но вряд ли достаточно прочный, чтобы выдержать удар рыцарского копья или меча. А вот кривая сабля на поясе - оружие, отсутствующее у других конных лучников, свидетельствовала, что пленником заинтересовался предводитель отряда.
        Вжик! Сабля выскользнула из ножен.
        - Кем син?[19 - Кто ты? (татарск.)] Кем?
        Бурцев попытался понять, чего хочет кочевник.
        - Алман?[20 - Немец? (татарск.)]
        - Юк[21 - Нет (татарск.).], - незнакомое короткое словечко сорвалось с губ само собой. Незнакомое Бурцеву, но не его предкам.
        Брови над раскосыми глазами степняка поднялись вверх. Сабля - тоже.
        Или замочит прямо сейчас. Или… освободит, что ли?
        Изогнутый клинок блеснул на солнце. Путы ослабли.
        - Бире![22 - Сюда! (татарск.)] - позвал подчиненных воин с саблей. - Тиз![23 - Быстро! (татарск.)]
        Бурцева отвязали от дерева лишь для того, чтобы связать снова. Он не успел восстановить кровообращение в посиневших руках и постарался отогнать прочь мысль о сопротивлении. Сопротивляться? А, собственно, зачем?! Между пыточными инструментами тевтонов и жесткими веревками из конского волоса Бурцев все-таки выбрал последнее.
        - Пойдешь со мной! - безапелляционным тоном заявил всадник.
        Бурцев уже не удивлялся тому, что понимает незнакомца без перевода? Чему удивляться-то? Если частичка польской крови при переносе во времени пробудила генетическую память и распахнула лингвистический багаж далеких предков-шляхтичей, то же самое должно случиться и с языковым наследием татарских пра-пра-прадедушек и бабушек. Вот с немцами, да, не повезло. Ну, нет в нем ни капли немецкой крови и все тут.
        Кочевники уже затягивали петлю аркана на связанных перед грудью руках пленника.
        - Будешь упрямиться - умрешь, - пригрозил предводитель.
        - Яхши, - пожал плечами Бурцев. - Хорошо.
        Лошадей в галоп не пускали. Кочевники ехали рысью, но взятый с самого начала темп не снижали.
        Полонянина гнали на аркане, конец которого был прикреплен к седлу обладателя сабли. Гнали хорошо, гнали долго. Давненько Бурцев не совершал таких пробежек по пересеченной местности. Пару раз падал, волочился по земле на прочной веревке, изловчившись, вскакивал снова и бежал… бежал… Нужно было бежать: вряд ли татары станут церемониться с пленником, оказавшимся обузой. Секир башка - и дело с концом.
        Вообще-то за каждым кочевником рысили запасные коньки. Однако полонянина в седло не сажали. Коней степные воины берегли…
        Насколько Бурцев понял, его перехватил один из передовых дозоров, рыскающих в далеком отрыве от основных сил. Раздобыв пленника и осмотрев сродовские укрепления, разведчики возвращались, чтобы отчитаться перед своим ханом.
        В лагерь кочевников он прибыл в состоянии загнанной лошади. Плохо соображая, куда и зачем его ведут, Бурцев с трудом переставлял ноги. Но пока еще переставлял.
        ГЛАВА 46
        Между двумя огнями, горевшими перед входом в большой, но отнюдь не блистающий роскошью (длинные жерди да войлочная ткань) шатер Бурцева и пленившего его татарина, угрюмые охранники в чешуйчатой броне вели так медленно, словно намеревались зажарить или закоптить заживо обоих. Степной воин отдал провожатым оружие и стоически сносил едкий дым и жар углей. Так и должно быть, задыхаясь, убеждал себя Бурцев. Огонь для языческой культуры многих кочевых племен является святыней. Огонь очищает помыслы проходящих мимо, а значит, иной дороги в шатер татаро-монгольского военачальника нет.
        Их подвели ко входу на южной стороне юртообразного жилища. Бурцев нечаянно вдохнул очередную порцию дыма. В горле запершило, сухой кашель сотряс все кости. А в следующую секунду стража впихнула его копейными древками под полог шатра. Кто-то со сноровкой бывалого спецназовца бросил Бурцева мордой в землю. Удар, правда, немного смягчил большой затоптанный ковер.
        Он поднял глаза. Рядом уже лежал ниц предводитель татарских лучников. Кочевник распластался без чужой помощи - по собственной воле. Застывшими статуями встали у входа телохранители. В центре округлой юрты тлели угли очага. Над ними - отверстие в крыше. Для выхода дыма и входа света, надо полагать. Но дыма здесь было много, а света мало.
        Возле очага под небольшим углом поднимался опорный столб шатра. За ним, напротив входа располагался грубый глиняный алтарь с изображением неведомых идолов, кое-как высеченных и размалеванных. Зато слева висела настоящая, вышитая на шелку картина - портрет симпатичной азиатки. Недурный, надо сказать, портрет.
        Справа свалена в кучу богатая сбруя и оружие. Там же неподвижно восседал и хозяин шатра. Звякнув броней, незнакомец шевельнулся. Скуластое обветренное лицо с редкой растительностью и раскосыми глазами, покрывала обильная сеть морщинок. Однако властный взгляд все еще отпугивал старость. Хозяин шатра был крепким и жилистым человеком, а скупые, но точные движения выдавали в нем опытного бойца, всегда готового к смертельной схватке.
        Мягкие расшитые подушки, на которых он сидел, плохо вязались с ладной фигурой воина. Такой «трон» больше подходит какому-нибудь разжиревшему изнеженному султану, а не рубаке с солидным стажем. Роскошные подушки предназначались скорее для демонстрации высокого социального статуса татаро-монгольского военачальника.
        Молчание. Изучающий взгляд острых глаз-щелочек. Неторопливый кивок…
        - Непобедимый хан Кхайду, внук Тимучина, провозглашенного на Великом курултае Чингисханом - Повелителем Сильных, дозволяет тебе говорить, юзбаши[24 - Сотник (татарск.).] Бурангул, - торжественно обратился к предводителю разведывательного дозора один из стражей.
        Непобедимый хан… внук Тимучина, провозглашенного… Ну, конечно, как же без этого! Бурцев невольно вспомнил «Господина Конрада ландграфа Гессенского и Тюрингского, магистра ордена Святой Марии…» Да, в благоговении перед звучными регалиями Восток мало отличается от Запада.
        - На пути к Легницким землям стоит крепость с прочными стенами, непобедимый хан. За стенами укрылись польские воины и немецкие всадники, носящие на одеждах черные кресты, - Бурангул докладывал, не поднимая лица от ковра.
        - Я смогу взять ее быстро? - сухой голос Кхайду-хана прозвучал в тишине шатра, словно треск дерева на морозе. - Ты с лучшими воинами своей сотни ездил в разведку и должен знать это.
        Бурангул вздрогнул всем телом, напрягся. Похоже, от верного ответа сейчас зависело многое. Может быть, сама жизнь сотника.
        - Я… Я не имею права давать советы непобедимому хану. Я могу только сказать то, что видели мои глаза и…
        - Говори, - поторопил хан. - Ты достаточно умен, чтобы иметь собственное мнение. Сейчас я хочу услышать его. Только говори правду. Говори то, что думаешь, юзбаши.
        Бурангул тяжело вздохнул:
        - Для осады потребуется слишком много времени. Этот польский город укреплен почти так же хорошо, как Вроцлав. Захватить крепость штурмом без осадных орудий и огненного запаса трудно. А того и другого мы лишились под стенами Вроцлава.
        Пришла очередь вздрагивать Бурцеву. Если хан узнает, по чьей вине татары остались без пороков и горшков с «напалмом»… Лучше б тогда погибнуть тебе, Васек, от меча Казимира.
        - А взять изгоном?
        - Невозможно, непобедимый хан, - Бурангул еще сильнее вжался в ковер. - Перед крепостью - открытое поле. Даже ночью нельзя подобраться незамеченным. К тому же поляки почти все время держат ворота запертыми.
        Хан сокрушенно покачал головой:
        - Меня расстроил твой ответ, Бурангул, сильно расстроил. Мы спешим в легницкие земли и не можем тратить время на долгие осады силезских городов.
        Бурангул перестал дышать.
        - Но мне по нраву твоя смелость, - продолжал хан. - За смелость я вознаграждаю щедро. Ты не веришь в могущество моих туменов и не боишься говорить об этом. Что ж, правильно. Одной верой победы на этих землях не добьешься. Мы сможем обойти крепость, оставив ее в тылу?
        - Это возможно, - сотник воспрял духом. - Правда, придется вступить в лес, но…
        - Ясно, - оборвал хан. - Теперь расскажи о своем пленнике.
        Бурангул расслабился. Его доклад был краток:
        - У поляков и немецких воинов с черными крестами на одеждах было двое пленных. Молодая женщина и этот человек. Женщину увезли в крепость, а его хотели казнить в поле. Мы отбили пленника. Он говорит по-нашему, и я взял его с собой. Здесь, в Польше, это большая редкость. Кроме того, возможно, он укажет непобедимому хану слабое место в обороне крепости.
        Только теперь внук Темучина-Чингисхана удостоил Бурцева взглядом:
        - Откуда ты знаешь язык воинов степи?
        - Я много путешествовал, - уклончиво ответил он. Ответил по-татарски, привыкая к пробудившимся навыкам полиглота.
        - За что тебя приговорили к казни носители черных крестов и их польские союзники?
        - Дрался против них, вот и приговорили.
        - А против нас ты тоже дрался?.. - глаза кочевника изучали пленника. - Я слышал о лесном отряде, который без разбора нападает в этих землях на куявцев, мазовцев, немцев и моих воинов. Ты принадлежишь к этому отряду?
        Бурцев молчал. Врать перед этими проницательными глазами опасно. Сказать правду - опаснее вдвойне.
        - Ладно, поговорим о другом. Если ты поможешь взять польскую крепость, то будешь свободен и богат. Если откажешься, с тебя сдерут шкуру и бросят в огонь.
        Снова от него требуют невозможного!
        - Я не был в крепости и не знаю ее слабых мест. Меня захватили в плен за городскими стенами, и там же хотели казнить, - ответил Бурцев.
        И приготовился умирать - долго и мучительно. Но испытующий взгляд Кхайду он все-таки выдержал.
        Прошло около минуты, прежде чем хан заговорил снова. Обращаясь уже к Бурангулу:
        - Я не вижу и не слышу лжи. Ты взял бесполезного полонянина, сотник. Он не годится ни на что, кроме грязной работы и грязной смерти. Уведи его к пленным полякам и уходи сам.
        …В ту ночь, к великому счастью Бурцева, кочевники отдыхали после длительного перехода. Так что смог, наконец, передохнуть и он. Спать. Сейчас - только спать. Знакомство с собратьями по несчастью, затравленно сбившимися в кучу под охраной вооруженных воинов, было отложено до завтра.
        ГЛАВА 47
        Снова повезло! Или не повезло? За поваленными деревьями не таились силезские лучники и арбалетчики. Небольшую группу пленников, среди которых оказался Бурцев, надсмотрщики гнали на расчистку очередной засеки. С тех пор, как тумены[25 - Тумен - 10 000 воинов в татаро-монгольской армии.] кочевников начали обход Сродовской крепости, многотысячной орде пришлось углубиться в лес. А лесов степняки не любили. Леса заставляли растягиваться их в узкую беззащитную колонну. Леса лишали свободы маневра. Леса сводили на нет преимущества конницы, привыкшей к бескрайним степным просторам. А тут еще и засеки…
        На разбор лесных завалов обычно посылали пленных. Они были не только черновой рабсилой, но и живым щитом на тот случай, если за непролазными баррикадами из бревен и веток засели вражеские стрелки. От других полонян Бурцев уже наслушался о жестоких лесных стычках. Отчаянные ватаги вроде Освальдовой несколько раз устраивали в буреломах засады. Партизаны не щадили никого, так что первыми под польскими стрелами и копьями гибли пленные поляки. Сами степняки шли на приступ сразу за полонянами. Спешившись, они упрямо карабкались по поваленным деревьям и трупам, словно муравьи, и неизменно одерживали победу над горсткой лесных храбрецов.
        Нередко тактика живого щита использовалась также при штурмах крепостей или замков. Уцелеть во время таких приступов пленным полякам было практически невозможно. А вот в атаках на засеки шанс на спасение имелся.
        Полоняне, пережившие лесные столкновения, поучали Бурцева: «Как только начнут свистеть стрелы - не беги обратно под татарские сабли, а, наоборот, прыгай прямо на засеку, забивайся в щель между бревнами и притворяйся мертвым. Если повезет - не растопчут и не зарубят». Пленники рассказывали даже, будто кое-кому под шумок удавалось незамеченным выскользнуть из мясорубки и укрыться в лесу. О таких счастливчиках говорили с завистью.
        Это была уже третья засека из тех, что приходилось разбирать Бурцеву. Но ни одного шлема и ни одного копейного острия за ней не поблескивало. Силезия больше не разменивалась на мелкие стычки. Тот, кто хотел драться, отступал к Легнице - под знаменами Генриха Благочестивого, отступал для решающего сражения. Но брошенные без охраны засеки все же существенно замедляли темп продвижения татаро-монгольских войск. Надсмотрщики злились. Нагайки так и плясали в их руках, выискивая жертву. Полоняне, не желая попадать под плеть, работали споро, без понуканий. Вскоре в завале появился расчищенный проход. Армия степняков двинулась дальше.
        Из леса вышли до темноты. Сразу был объявлен привал. Сгущающиеся сумерки осветили тысячи костров, а костры означали долгий отдых. Кхайду-хан берег силы людей и лошадей.
        Снова - как всегда перед сном - Бурцев расшнуровал омоновские берцы - благо на диковинную для этих мест и времен, но грязную и внешне непрезентабельную обувь не позарились ни тевтоны с куявцами, ни татаро-монгольские воины. Он вынул из-за голенища небольшой сверток с клочком заветного пергамента.
        «Мой… обрый Вац… ав…», - слова, наспех выведенные кровью Аделаиды, уже стирались. Кровь, пусть даже княжеская - это все-таки не чернила, и на телячьей коже держится плохо.
        Каждый вечер, таясь от угрюмых польских крестьян - собратьев по несчастью и от неусыпно бдящей стражи, Бурцев доставал послание и заглядывал в пергамент. Он был далек от героев сентиментальных мелодрам, орошающих слезами письма возлюбленных. Этот ежевечерний ритуал требовался для другого: удержаться от соблазна бежать, как только стемнеет. Сразу же, немедленно.
        И рассудок, и интуиция в один голос подсказывали Бурцеву: риск непозволительно велик. Стражники не спускали с пленных глаз, и шансов напороться при побеге на кривую саблю или поймать спиной длинную оперенную стрелу несравнимо больше, нежели возможностей благополучно вырваться за границы походного стана.
        В принципе Бурцев готов был рискнуть, если бы на карте стояла только его жизнь. Но проблема в том, что сейчас он не вправе решать за себя одного - сейчас от него зависит и судьба любимого человека. Аделаида, написавшая письмо собственной кровью, ждет и надеется. Погибнув во время неудачного побега, он обманет ее чаяния. И тем самым обречет бедняжку на ненавистное супружество. Нет, бежать надо наверняка. Дождаться, как советуют умные люди, лесной заварушки на засеке - и деру. Если из татарского плена выкарабкается он сам, то уж и Аделаиду как-нибудь выручит из беды.
        Берцы со спрятанным в них куском драгоценного пергамента Бурцев положил под голову - так никому не удастся умыкнуть ночью его главное сокровище. Мысли уставшего пленника сами собой устремились к малопольской княжне. Образ молодой взбалмошной девушки возник как наяву. Смешной вздернутый носик, по-кошачьи зеленые глаза, точеный стан, распущенные русые волосы, великолепное платье. Потом платья не стало…
        Обнаженная Аделаида - томно улыбающаяся и в то же время необычайно серьезная - призывно протягивала руки. Она была перед ним вся. Свежая, юная, жаждущая… И только волосы, рассыпавшиеся по плечам и груди, еще прикрывали наготу девушки.
        Бурцев не выдержал. Шагнул к ней. И шагнул снова. И едва не вскрикнул, когда между ними встал - вдруг, из ничего, из ниоткуда - Казимир Куявский. Лицо князя скрывал глухой тевтонский шлем, но уж Бурцев-то прекрасно знал, чьи глаза горят лютой ненавистью за узкой смотровой щелью. Казимир поднял руку с обнаженным мечом. Острие клинка ткнуло под ребра. Потом еще раз. И еще. Сон ушел. Пришла боль.
        - Этот, что ль?
        Его окончательно разбудил густой бас и грубый пинок в подреберье.
        - Ета, ета! - зачастил чей-то тонкий голосок.
        Бурцев открыл глаза, плохо соображая спросонья. Отблески почти погасшего костра освещали две фигуры.
        Один силуэт - огромный, словно медведь, поднялся на задние лапы. Гигант при каждом движении позвякивал доспехами. Понацеплял, блин, на себя железа… Кольчуга с длинными рукавами и круглым нагрудником-зерцалом, стальные наручи и латные перчатки. На поясе - меч. Как ни странно, прямой, без сабельного изгиба. Трофейный, наверное. Голову целиком прикрывает куполообразный шлем с железной полумаской и кольчужной бармицей на лице и затылке.
        Вторая фигура - маленькая и тщедушная. На этом человечке вообще не было брони. Только длинный халат да широкая островерхая шляпа, плетенная из соломы. Лица под шляпной тенью не разглядеть.
        - Твоя уверена? - пробасил гигант.
        - Верена-верена! - закивал малой.
        Оба говорили по-татарски. И оба говорили по-татарски скверно. Тот, что в железе, - чуть получше. Тонкоголосый недомерок - хуже. Явно это был не их родной язык.
        - Моя долго смотрела и моя узнала! - торопливо продолжал малой в шляпе. - Этот человека вел польский разбойника и жег наша камнемёта возле Вроцлав-города. Доложить надо Кхайду-хан…
        Сон как рукой сняло. Бурцев тоже «моя узнала» говорившего. Да это же тот самый желтолицый старичок-гренадер, швырявшийся пороховыми гранатами.
        - Уже доложили, - медведеобразный гигант еще раз больно пихнул пленника ногой под ребра. - Восстань, ты!
        Вероятно, на ломаном татарском это означает «вставай». Но Бурцев приготовился именно «восстать». Во-первых, пнули, как собаку. Во-вторых, испортили такой чудесный сон. А в-третьих… Все равно терять-то теперь нечего. Раз в нем опознали поджигателя осадной техники, то, скорее всего, убьют на месте. Значит, двинуть напоследок кому-нибудь в зубы - невелик грех.
        Проснувшиеся и испуганные полоняне отползали подальше, зато отовсюду подтягивались надсмотрщики с плетьми.
        - До земля тевтонских замков еще далеко, а ты погубил наш пороки, орденский хвост! - распалялся гигант.
        Наверное, тип хотел сказать что-то вроде «орденский прихвостень». Интересно все-таки, какой язык у этого парня родной, если он так безбожно коверкает татарский? Впрочем, «хвост» в его устах тоже звучит обидно. Особенно если орденский.
        Бурцев напрягся, намереваясь вскочить, и тут… Подгоняя нерасторопного пленника, громила в железе бесцеремонно вышиб ногой из-под его головы обувь. Сами берцы до костра не долетели, но вот выпавший пергамент угодил прямо в присыпанный золой жар. Послание Аделаиды, писанное ее же кровью, вспыхнуло на красных углях. А вот это было уже слишком!
        Прыжок - и Бурцев стоит на ногах. Еще прыжок - и голая пятка заныла от удара о круглую нагрудную пластину чужого доспеха. Неожиданный толчок едва не опрокинул татарина в соседний костер, но бугай все же удержался на ногах.
        Гигант взревел, вырвал плеть у ближайшего надсмотрщика.
        Уклониться Бурцев не успел. Плечо и спину ожгло болью. А еще секунду спустя перед его носом мелькнул бронированный кулак. Бурцев ушел с линии атаки, удачно перехватил руку противника, чуть присел, сопровождая движение закованного в железо здоровяка и усиливая его же первоначальный импульс, немного развернулся. И еще раз…
        Наземь тяжелого бойца бросил в общем-то бесхитростный, но действенный прием. Увлекаемый энергией своего выпада и собственным весом, утратив контроль над телом воин упал со звоном и грохотом. Бурцев мысленно поблагодарил тренера-рукопашника, который, помимо всего прочего, обучил его и базовой технике айкидо.
        Эффектный бросок ошеломил свидетелей схватки. Но ненадолго. Две-три секунды - и дерзкого пленника обступили воины с обнаженными саблями.
        - Не мешать! - вдруг раздался повелительный окрик. В свет костров вступил хан Кхайду в окружении свиты. - Пусть дерутся! Хочу посмотреть, сколько продержится пленник против лучшего кулачного бойца моих туменов.
        «Лучший боец» уже поднялся, расстегнул и скинул на землю пояс с мечом, начал снимать рукавицы, обшитые стальными бляхами.
        - Это лишнее, - остановил хан. - Дерись в доспехах - целее будешь. Сегодня тебе попался достойный противник, а мне калеки в войске ни к чему.
        Калеки? Бурцев, конечно, польщен, однако не переоценивает ли старина Кхайду его возможности? С такими соперниками на ринге Бурцеву встречаться еще не приходилось. Вне ринга - тоже.
        Он еще раз окинул взглядом снаряжение противника. Бить в голову бесполезно. Только расшибешь о шлем кулаки и ноги. Корпус, упрятанный в кольчугу и нагрудник, тоже недосягаем - пятка - вон - до сих пор болит. Да и на руках этого медведя - сплошь железо. Уязвимыми остаются только ноги. Широкие штаны да сапоги из плотной кожи не спасут от хорошо поставленного удара.
        Противник выставил перед собой бронированные кулаки. Правый отведен для удара чуть дальше, чем следовало бы. Левый - чуть ниже идеальной защитной позиции, но в остальном… В остальном - классическая поза боксера. И кто после этого скажет, что бокс - английское изобретение?!
        Боксер тринадцатого века попер в атаку. Боец он оказался отменный. Бурцев старался держать противника на дистанции. Бил ногами в ноги и тут же отскакивал назад. Татарин, не привычный к подобной тактике, пыхтел и рычал от боли, но удары держал стойко. И хуже того, быстро учился на своих ошибках. Кочевник пытался сократить дистанцию. Доспехи несколько сковывали его движения, и лишь вынужденная медлительность спарринг-партнера позволяла пока Бурцеву избегать столкновения с молотоподобными кулаками.
        Так продолжалось, пока ему не почудилось, будто противник ошибся. На самом деле ошибся сам Бурцев. Перехват на болевой правой руки не увенчался успехом. Кольчужные рукава оцарапали ладонь, и в то же мгновение тяжелая левая перчатка со смаком впечаталась в скулу. В глазах вспыхнул и померк свет.
        Пока Бурцев поднимался, хан Кхайду с любопытством наблюдал за ним. Надо драться - публика ждет. Он вытер кровь с разбитой скулы. Хорошо же ему досталось! Слава богу, кость цела. Пока цела… И зубы вроде на месте. Правда, кровищи во рту полным-полно.
        На него снова надвигался закованный в железо спарринг-партнер. Бляшки на левой перчатке были в красных пятнах. Против лома, как говорится, нет приема. Бурцев чуть отступил, выигрывая время. Выдержит ли он еще один удар латной рукавицы? Весьма сомнительно. А уж если попадет не под левую, а под правую руку, то второй раз точно не встанет. Эх, ему бы сейчас такие же боксерские перчаточки, да поувесистей! А то нечестно получается, неспортивно. Ладно, Измаилово племя! Раз вам по нраву бои без правил, так тому и быть!
        Он сам ринулся в атаку, огласив воздух трехэтажным матом. Не польским и не татарским - ну нет в этих языках тех убедительных и выразительных слов, с какими шли на смертный бой, наверное, еще древние руссы дохристианских времен. О, матерился он сейчас вдохновенно, самозабвенно, во всю глотку, нимало не заботясь о том, что изощренного смысла его диких выкриков все равно не поймет и не оценит ни один человек в татаро-монгольском войске.
        ГЛАВА 48
        Вопли произвели должное впечатление. Мельком Бурцев заметил, как даже у Кхайду-хана вытянулось лицо. А озадаченный противник, тот вообще застыл неподвижной статуей, опустив длинные руки в перчатках-кастетах. Ну что ж, весьма кстати. Собственно, все это сотрясание воздуха затеяно ради одного-единственного удара. Самого последнего. Самого болезненного. Самого сокрушительного и неотразимого.
        Он пнул что было сил. Так, как в детстве пинал по мячу, пробивая живую стенку чужой команды у ворот. Только сейчас удар пришелся под подол кольчуги. Аккурат по разрезу, облегчавшему посадку в седле. Аккурат промеж ног.
        Запрещенный прием, но… «Кто меня осудит?!» - зло подумал Бурцев, с удовлетворением осознавая, что коварный удар в пах достиг цели.
        Гигант согнулся в три погибели, рухнул на колени, глотая ртом воздух. На несколько секунд повисла зловещая тишина. Первыми звуками - слабыми, хриплыми, но полными экспрессии - стали слова, которые с трудом выдавливал из себя поверженный татарин. Татарин ругался. Бурцев отчетливо разобрал такой родной русский мат. Ответная тирада нецензурной брани по изощренности ничуть не уступала его собственной.
        Фига себе! Это что же получается, господа хорошие, наши матерные слова имеют тюркские корни?! Ругаться матом русичей научили кочевники?!
        Лишь когда корчившийся на земле татарин чуть разогнулся и сорвал с головы шлем, Бурцев понял: насчет святорусских корней мата можно не беспокоиться. На него с ненавистью смотрела типичная рязанская ряха. Соломенные, стриженные под горшок и взмокшие от пота волосы, веснушчатая физиономия, борода лопатой, нос картошкой и широченные - пять пар монгольских щелок влезет - синие глаза. Степной воин, который ну никак не мог быть таковым, прошипел, испепеляя Василия взглядом:
        - Живота гонезе[26 - Лишу жизни (древнерусск.).]!!! Израдец[27 - Изменник (древнерусск.).]!
        Понимание древнерусского языка пришло даже быстрее, чем адаптация к наречию поляков и кочевников. Как-никак крови русичей в жилах Бурцева течет поболее, чем татарской и польской.
        - Из-ра-дец!
        И вот тут-то Бурцева перекрыло по-настоящему. Да какое право имеет этот татарский прислужник обвинять его в израде-измене.
        - Это я-то израдец?! Ты, русский витязь, якшаешься с бесерменами-балвохвалами[28 - Бесермен - бусурман, иноверец (древнерусск.). Балвохвальство - язычество (древнерусск.).], а я, выходит, изменник?!
        - Эти бесермены - наши союзники! - вскипятился в свою очередь русич. - А такие израдцы, как ты, заразитися[29 - Сражаются (древнерусск.).] за немецких бискупов[30 - Епископы-католики (древнерусск.).], кои давно точат зуб на Русь православную!
        - Кого это ты называешь союзниками?! Ты вообще в курсе насчет татаро-монгольского ига?
        - Иго?! - русич захлопал глазами. - Какое-такое иго?
        - Хватит! - раздраженный выкрик прервал перепалку. Кричали по-татарски. Кричал Кхайду-хан.
        Бурцев обернулся к нему, позабыв от возмущения, с кем говорит:
        - Это что же, лучший кулачный боец твоих туменов - русский?
        - Да, он с русских земель, - снизошел до ответа хан, - ибо мы, обитатели войлочных кибиток, не привыкли биться на кулаках. Зачем эта глупая забава воину, у которого есть оружие? А если уж драться без лука и сабли, то куда полезнее конная борьба на поясах. Сбросить в бою противника с седла, ухватив его за кушак, - разумнее, чем бить кулаком по прочному доспеху.
        Бурцев прикусил язык: помнится, под Вроцлавом его именно так и свалили с Уроды. А ханская свита уже тянула сабли из ножен. Однако Кхайду не торопился оглашать смертный приговор взбунтовавшемуся полонянину.
        - В чем дело, Димитрий?! - обратился хан к сопернику Бурцева. - О чем ты спорил с пленником, одолевшим тебя в честной схватке?
        «В честной»? Гм, понятие о чести здесь, конечно, весьма растяжимое.
        - Этот человека - с русская земеля, - в волнении коверкая татарские слова, ответил тот, кого назвали Димитрием. - Он браниться ручча[31 - По-русски (татарск.).] так же хорошо, как и я.
        - Так ты русич? - хан внимательно посмотрел на Бурцева.
        - Не отрицаю, - пожал плечами он.
        - И как же тебя зовут?
        О, сам хан соизволил поинтересоваться именем полонянина. Знаковое событие. Но добрый ли то знак?
        - На родине меня называют Василием, на землях Силезии кличут Вацлавом.
        - Очень интересно! Сотник Бурангул принял тебя за поляка. Я - тоже… Подумать только, в улусах польских князей бродит образованный русс, знающий языки Востока и Запада!
        - Я же говорил, хан, что много путешествую. А нам, мирным скитальцам, поневоле приходится учить наречия разных народов, чтобы не сгинуть на чужбине.
        - Только вот дерешься ты совсем не как мирный скиталец, - заметил Кхайду-хан. - И глаза не научился прятать, подобно беззащитным странникам. А в твоих глазах я вижу дух истинного воина. Тебе не место у костра полонян, русич. Твое место либо среди прославленных богатуров, либо среди мертвецов. Такие люди, как ты, могут быть или очень полезными, или очень опасными. Ты опасен или полезен, Вацалав?
        Елки-палки, да ведь это шанс! Кто знает, может быть, в войске кочевников ему будет проще добраться до Аделаиды. Или хотя бы поквитаться с Конрадом Тюрингским и Казимиром Куявским.
        - Тебе решать, непобедимый хан, полезен я или опасен, - Бурцев склонил голову, как заправский царедворец. - Но знай: у меня есть основания ненавидеть крестоносцев и их польских приспешников. Именно поэтому я оказался в землях Силезии.
        - И что же стало причиной раздора между тобой и моими врагами? - заинтересовался хан.
        - Невеста, - Бурцев солгал не моргнув глазом. Ну, какая ему, нафиг, Аделаида невеста-то!
        - Что? - изменился в лице Кхайду.
        - Моя возлюбленная… - его голос даже не дрогнул. Ведь это уже не было наглой ложью. Даже полуправдой не было: Бурцев давно понял, что по уши влюблен в дочь Лешко Белого. - Моя возлюбленная, которую тевтоны и куявцы похитили для князя Казимира.
        - Твою будущую жаным хатын[32 - Любимую жену (татарск.).] забрал хан Казимир из Куявского улуса?! - встрепенулся Кхайду. - Да-да-да, юзбаши Бурангул говорил, будто немецкие воины с крестами и их союзники-поляки везли с собой молодую хатын-кыз[33 - Женщину (татарск.).].
        - Я надеялся найти ее во Вроцлаве, потому и сжег осадные машины. Я пытался отбить ее у Казимира под стенами Сродовской крепости.
        - Что ж, может быть… - задумчиво кивнул Кхайду-хан. - Может быть, ты говоришь правду, Вацалав. Любовь - сильное чувство, способное толкать даже мудрейшего мужа на глупости.
        То ли это блик от углей ночного кострища, то ли воспоминание о чем-то былом, бередящем душу? На жестком лице хана промелькнула тоска, свойственная, скорее, поэту, нежели воину. А этот Кхайду, оказывается, тот еще романтик!
        - Вацалав! - хан долго и пристально вглядывался в глаза Василию, пытаясь прочесть сокровенные мысли пленника. - Я готов поверить твоим словам и готов даже простить твое дерзкое нападение на мои осадные орудия под Вроцлавом. Я готов дать тебе оружие, чтобы впредь ты бился бок о бок с моими воинами против нашего общего врага. Но горе тебе, если ты обманешь мое доверие. Да будут свидетелями вечный Тенгри и всемогущая Этуген[34 - Небо-отец и земля-мать - верховные божества монгольских и татарских кочевых племен в период язычества.].
        - Димитрий! - хан повернулся к медведеподобному русичу. - Возьми Вацалава под свое начало. Присматривай за ним как следует. Если усомнишься в его преданности, убей… Отныне, Вацалав, унбаши[35 - Десятник (татарск.).] руссов Димитрий - твой начальник. Выполняй его распоряжения и не смей перечить. За малейшее ослушание тебя ждет смерть. За бегство с поля боя - смерть. За нерасторопность в походе - смерть.
        - Благодарю, хан. - Бурцев с достоинством поклонился. Несмотря на зловещие предупреждения Кхайду, он был доволен. Судьба давала ему новый шанс. И новую надежду. - Ты не пожалеешь о том, что сделал.
        - Делаю это я по двум причинам, - строго объяснил хан. - Во-первых, мудрый военачальник должен ценить и по возможности привлекать к себе сильных, смелых и умных воинов, даже если те прежде бились на стороне врага. А во-вторых… Я желаю тебе найти свою хатын-кыз, Вацалав.
        Удар плети. Конское ржание. В следующую секунду Кхайду уже несся меж угасающих лагерных костров. Свита сорвалась вслед за ханом.
        Десятник-унбаши Дмитрий озадаченно поскреб в затылке, пробурчал:
        - Ну, что, ратник, пойдем к нам, раз уж привалила тебе ханская милость. Вон там костры русской дружины горят.
        - Русской?!
        - Ну, не половецкой же. Ступай со мной…
        Кажется, медведь в броне уже справился с гневом и больше не собирался «лишать живота» ханского протеже. Только потирал отшибленный пах. Бурцев не удержался - спросил:
        - Чего это там хан насчет хатын говорил?
        - Да старая история! У Кхайду умерла любимая жена. До сих пор по ней страдает, бедолага. Мастера из далекой страны Катая ему даже на шелке лик покойницы-зазнобы вышили. Любовь, понимаешь… Ну, а ты, видать, сильно пронял Кхайду байкой об украденной девке. В общем, считай, что тебе повезло.
        ГЛАВА 49
        Они продвигались по необъятному лагерю, осветившему ночь тысячами огней. Вот, значит, как выглядят татаро-монгольские орды… Три тумена (именно таким было войско Кхайду, вступившее в Польшу) на постое - зрелище впечатляющее.
        Просторных шатров и юрт вокруг было совсем немного. Подобная роскошь в походе полагалась лишь для знатных военачальников. Рядовые воины довольствовались либо небольшими палатками, либо подобием спальных мешков из теплых шкур. У каждого под рукой было оружие и пара-тройка лошадей, чтобы при необходимости без промедления вступить в бой или отправиться в долгую скачку. Между кострами и шатрами имелись широкие проходы, так что передвижение конных воинов даже внутри лагеря ничего не стесняло.
        У многих костров шла нехитрая трапеза. Склонившись над видавшей виды глиняной и деревянной посудой, воины руками вылавливали кашебразную массу. Запивали ее водой и чем-то белым - то ли молоком кобылиц, то ли кумысом.
        А вот зажаренных на вертелах туш или хотя бы битую дичь что-то не видно. Мясцом баловали себя немногие. И даже если баловали… В основном это были нарезанные ломти жесткой вяленой конины, от которой за несколько шагов несло конским же потом: сушеное мясо кочевники во время похода доводили «до кондиции» под седлом. Впрочем, кое-где конину обжаривали на углях.
        Грязные жирные пальцы едоки вытирали об одежду. Так здесь ели все - и татары, и их союзники. Русичи - не исключение.
        Чудно было Бурцеву спокойно шагать по татаро-монгольскому лагерю в сопровождении русского витязя. История - та история, что ему вбивали в голову со школьной скамьи - сходила с ума прямо на глазах.
        Дмитрия частенько окликали. По-татарски - чаще, реже по-русски, а иногда вообще бог ведает на каких языках. Кажется, тут царил сплошной интернационал. Десятник отзывался, поднимая руку в торопливом приветствии, и шел дальше. Лучшего кулачного бойца знали многие, и Дмитрий, похоже, привык к этой популярности.
        Один раз десятник-унбаши все же приблизился к чужому костру. Чтобы - Бурцев не верил своим глазам - крепко обняться с татарским сотником Бурангулом! Столь экспрессивное проявление взаимной приязни вообще не укладывалось в голове недавнего пленника. Похоже, эти двое были дружбанами не разлей-вода.
        - Присаживайся к огню, Димитрий, - татарин говорил на диковинной смеси татаро-русского. - Угощайся. Крута[36 - Сушеный кислый сыр.] есть. Мясо есть. Тай[37 - Жеребенок (татарск.).] забить пришлось. Хороший чебыш аты[38 - Скакун (татарск.).] был, таза[39 - Крепкий, здоровый (татарск.).] был. Алтын[40 - Золото (татарск.).] звали. В лесу ногу сломал. Жалко Алтына.
        Впрочем, несмотря на сетования, сотник грыз обжаренный кусок конины с завидным аппетитом.
        - Благодарствую, Бурангулка, но не могу. Спешу очень.
        - Куда спешишь, Димитрий? Кхайду-хан большой отдых дал.
        - Да вот веду твоего пленника в свой десяток. Из наших он оказался, русич. Василем кличут. Сам Кхайду распорядился взять его в нашу дружину. Отдам ему брони Федора. Того, что под Краковом порешили.
        - Вот как?! - сотник Бурангул повернулся к Бурцеву, виновато развел руками. - Ты уж на меня обиды не держи, иптэш[41 - Друг (татарск.).] за то, что гнал тебя на аркане.
        - Ладно, замяли! - отмахнулся Бурцев.
        Оставив озадаченного юзбаши у костра, они двинулись дальше.
        - Знатный ипат[42 - Воевода (древнерусск.).] Бурангулка, - заметил Дмитрий. - Он мне жизнь спас, когда на нас из лесу польские тати налетели.
        - Спас? - изумился Бурцев.
        - Ну да. Он мне, а потом - я ему. Мы теперь как братья.
        Однако! Бурцев насел на спутника с расспросами. Дмитрий, пожав плечами, начал вводить своего новоиспеченного ратника в курс дела.
        Татаро-монгольское войско, судя по словам десятника, состояло из «многоязыких» народов. Конечно, основное ядро восточной армии составляли племена, вышедшие из монгольских степей. Ханы, знатные военачальники-нойоны, их дружинники-нукеры и бедные кочевники карачу - в походе участвовали все.
        Были среди монголов и татарские отряды. Немногочисленные, поскольку Темучин-Чингисхан в самом начале своего пути к власти смертельно враждовал с воинственными соседями-татарами и безжалостно вырезал их стойбища. Но с тех пор много воды утекло. После смерти «повелителя сильных» уцелевшие, хоть и ослабевшие в противоборстве с Чингисханом татары примкнули к войску его сыновей и внуков. Язык некогда заклятых врагов Темучина постепенно начал сливаться с наречиями монгольских племен, а сами татарские воины отлично показали себя на полях сражений.
        - Вот Бурангулка, например, из этих - из татарей, - сообщил Дмитрий. - В Польшу вступал простым воином. А вишь ты, уже до сотника дослужился. Кхайду его ценит.
        Имелись в татаро-монгольском войске и другие союзнические отряды, и даже отдельные иноземные специалисты.
        - Помнишь, Сыма Цзяна? Ну, того старика с желтым лицом?
        Бурцев кивнул. Еще бы не помнить! Такого он теперь до конца жизни не забудет.
        - Цзян идет с Кхайду-ханом из далеких заморских земель. Он из народа хань, из страны Катай.
        Китай! - догадался Бурцев.
        - Во всем войске никто лучше, чем Сыма Цзян, не умеет обращаться с горючим зельем и гремучим порошком, которые способны сжечь и порушить любую крепость. А еще у Кхайду был ученый магометанин, но того польская стрела достала.
        Получается, китайцы и арабы ходят в военных советниках у монгольского хана? Надо же!
        Как явствовало из дальнейшего рассказа русского десятника, по принуждению в ханские войска никто не вступал, за исключением разве что полонян, которых кочевники в огромных количествах набирали на покоренных землях. Но оружие подневольному люду монголы доверять остерегались - слишком ненадежной была их верность и храбрость в бою.
        Союзники примыкали к татаро-монгольским туменам по доброй воле. Кто-то - в качестве наемников, рассчитывая прославиться, пограбить и сделать карьеру в сильном войске. Но помимо злато- и славолюбивых «диких гусей» шли в поход и «идейные» соратники. Таковыми, насколько понял Бурцев из слов Дмитрия, и были русичи.
        - Не понимаю! - признался Бурцев. - Татары, монголы или уж не знаю теперь, как их правильно звать-величать, покорили Русь, а потом вдруг обрели там верных союзников?
        - Б..дь!
        Бурцев аж вздрогнул от неожиданности. Потом хмыкнул. Слово «ложь» на древнерусском звучало весьма похабно. Во времена Василия таким словцом будут презрительно именовать женщин не самого тяжелого поведения.
        - Так, объясни же мне неразумному, почему ты считаешь это… э-э-э… неправдой?
        - Да потому что никто и никогда не покорял Святую Русь! - твердо заявил Дмитрий.
        - Хочешь сказать, татары не жгли городов и не убивали людей?
        - Жгли и убивали. И что с того? Наши князья со своими гридями[43 - Дружинниками (древнерусск.).] тоже постоянно палят и разоряют земли друг друга. И людей в полон уводят, и мирных оратаев[44 - Землепашцев (древнерусск.).] живота лишают, и дань платить велят. Так что для простого мужика - что татарин, что соседушка с мечом - все едино. А ведь еще и поляки, и тевтоны, и венгры набегами на нас ходят. Ну, а мы на них. Война, усобица - дело обычное. Али сам не знаешь?
        Странная, блин, психология царит в тринадцатом столетии! Хотя… В условиях нескончаемых междоусобных войн разница между внутренним и внешним врагом и впрямь как-то размывается.
        - Татары-бесерманы, они что?! - продолжал рассуждать Дмитрий. - Им наши леса и пашни даром не нужны. Они народ степной, вольный - пришли и ушли. Кто к ним с миром и пониманием, к тому и они с уважением и почтением. Ну а если какой русский князь первую стрелу пускает, тогда, ясное дело, сеча начинается. Тогда татары лютуют, как любой лютовал бы на их месте. И ведь все равно уходят потом! Землю себе не забирают, как те псы-рыцари немецкие! Веру православную менять и идолам своим поклоняться не заставляют… Эх, вовек не было бы вражды между их ханами и нашими князьями, кабы князья неразумные первыми зло татарам не учинили.
        - Первыми?! - у Бурцева отвисла челюсть.
        - А ты думал! С чего все началось-то, Василь?
        - Ну… с битвы на Калке? - припомнил он.
        - Во-во! А перед той бранью что было?
        - Что?
        - Злейшие враги татар половцы-кипчаки хана Котяна пришли в Галич к Мстиславу Удалому просить у русских князей помощи. Те самые половцы, что своими набегами принесли столько горя на наши земли! Но князья уже привыкли наяти[45 - Нанимать (древнерусск.).] половецкую конницу для своих усобиц и не собирались впредь отказываться от их помощи. Потому, видать, и решили выступить против татар. На совете в Киеве Мстислав Галицкий, Мстислав Киевский, Мстислав Черниговский и Даниил Волынский поддержали Котяна и отправились со своими дружинами в поход.
        - А татары?!
        - Татары тоже присылали своих послов - просить мира. Да погубили тех послов наши князья. Неслыханное дело, Василь, в коем нет ни чести, ни доблести - перебить мирное посольство! Такого прощать не принято. Татары и не простили. Тем более что именно русичи первыми обнажили против них свое оружие. Даниил Волынский и Мстислав Галицкий переправились через Днепр, напали и обратили передовой полк татар в бегство.
        А битва на Калке позже была. Наши гордые князья секлись там с татарами по отдельности, а половцы обратились в бегство и смяли русские дружины. В общем, татары одолели. Только десять русичей из каждой сотни домой вернулись. Правда, победители тоже потеряли многих своих воинов и откатились обратно в степь. А потом пришли снова.
        - Мстить?
        - Снова мира искать! Им нужен был проход через русские княжества. И союзники, а не враги в тылу. И помощь: фураж да припасы… Помощь, Василь, а не дань. Те города, что оказывали эту помощь, становились «гобалык» - «добрыми градами».
        - Но ведь был еще и «злой город», - Бурцев напомнил собеседнику о сожженном дотла Козельске.
        - Это - вотчина Мстислава Святославича Черниговского - одного из князей, перебивших татарских послов, - помрачнел десятник. - Потому и разорили татары город.
        - Много городов, - уточнил Бурцев.
        - Не так уж и много! Только те, чьи князья выступали против татар. По степным законам, первая выпущенная противником стрела означает смертный бой. Умные князья стрел пускать не стали.
        - Откупились? - презрительно усмехнулся Бурцев.
        - Дурак ты, Василь! Союз заключили. Выгодный и нам, и татарам.
        - Не пойму я тебя, Дмитрий. Какой вообще может быть союз с тем, кто пришел на твою землю с огнем и мечом!
        - Да не было огня и меча! - вспылил десятник. - Не покорять Русь пришли татары, не палить наши грады и веси. Другие у них были помыслы: пройти через русские земли, настичь и разбить половцев, которых взял под защиту угорский король. В Угорию сейчас направлены большие силы татар - тумены Бату-хана и его лучшего полководца Субедэя.
        Угория… угры… Так на Руси называли венгров. С этим понятно. Неясно было другое.
        - Русичам-то какая польза от татарского похода? - недоумевал Бурцев.
        - Ну как же! Отбить у угров и вернуть себе Галич. Знаешь, сколько воинов из Галицкого и соседнего Волынского княжеств примкнуло к Батыю? Ну а мы вот с Кхайду пошли на Польшу. У нас с ним здесь тоже общее дело.
        - У кого это у вас?
        - У новгородской дружины, десятником коей я являюсь! - не без гордости заявил Дмитрий. - Под урочищем Игнач Крест новгородцы заключили с татарами договор. Согласно этой грамотке, полк конной рати из охочих людей Господина Великого Новгорода отправился вместе с татарами в польские земли.
        - Но зачем?! - не мог взять в толк Бурцев.
        - Ох, и глуп же ты, Василь! Польша склонила голову перед немцами, превратившись, по сути, в лен Тевтонского ордена. Крестоносцы хозяйничают тут, как у себя дома. И потом, по польским землям коннице татар проще добраться до тевтонов, чем по новгородским лесам и прусским болотам.
        - Да на кой ляд им вообще туда добираться-то?!
        Дмитрий недобро усмехнулся.
        - У татар есть лазутчики - магометянские купцы, торгующие по всей Европе. У Новгорода тоже имеются глаза и уши на орденских землях. И нам, и бесерменам стали известны тайные планы магистра Конрада Тюрингского. Замыслы эти одинаково тревожат и новгородцев, и татарских ханов.
        - Крестовый поход? - догадался Бурцев.
        Дмитрий удивленно вскинул брови:
        - Хм, а ты, Василь знаешь гораздо больше, чем положено знать простому страннику.
        Бурцев поспешил сменить тему:
        - Слушай, а кто стоит над вашей дружиной? Русич? Татарин?
        Дмитрий помрачнел:
        - Мы - повольники, сами выбираем себе воеводу. Перед походом Федора Посадского вот выбрали. Но его убили под Краковом. О новом воеводе еще не сговорились. Пока примкнули к личной дружине Кхайду-хана.
        К ханской гвардии, стало быть? Неплохо, совсем неплохо. Должно быть, ценят здесь русичей.
        - А кто такие повольники, Дмитрий? - задал Бурцев следующий вопрос.
        - Бедный, но вольный люд, который сам по себе. Ратников бывших среди нас много, беглые есть. Я вот, к примеру.
        - Ты? Беглый?
        - Ага, - осклабился десятник. - В прошлом - боярский холоп с Рязанщины. Мои родители в деревеньке жили, неподалеку от Дона, аккурат на границе - между Рязанским и Черниговским княжествами да половецкими степями. Но неспокойно там. За человека мирного оратая никто не считает. Ограбить и убить всякий может, кто в кольчуге да с мечом или саблей. Ну, я и подался в Новгород.
        - А вниз по Дону отчего не спустился? Там тоже вроде бы беглый люд собираться должен - казаки зовутся.
        - Казаки? - наморщил лоб Дмитрий. - Не слыхал о таких. Да и разве пройдешь живым нынче по дикой степи-то? Скорее, в полон попадешь али живота лишишься. Нет, степь я не люблю. Я лесами пробирался - через черниговские да смоленские земли. Так с Дона в Новгород и дошел.
        - Значит, ты не абы какой, а донской Дмитрий? - усмехнулся Бурцев. - Дмитрий Донской в союзниках у татар! Во как!
        - Ну да, донской, - не понял юмора десятник. Да и где понять-то за сто сорок лет до Куликовской битвы. - А чего ты скалишься, Василь?
        - Просто рад, что попал под начало такого бывалого унбаши.
        - Вот это правильно! - кивнул русич. - Держись меня, парень - не пропадешь. Драться ты горазд. А все остальное как-нибудь образуется. Даст Бог, еще вернемся в Новгород с победой над тевтонами.
        Бурцев призадумался. Над тевтонами?
        - Но ведь пока что русичи в ханском войске только с поляками бьются.
        - Случайные стычки были, - согласился Дмитрий. - А вот настоящих битв - нет. У нас с ханом на то уговор с самого начала. Кхайду выставит нас против тевтонов, а до тех пор мы лишь помощники в походе.
        Бурцев недоверчиво поднял бровь:
        - А что, хан учитывает пожелания своих союзников?
        - Наши - учитывает, - заверил Дмитрий. - А как не учитывать, если Русь у него в тылу осталась? Тут поневоле с нами считаться приходится. И потом, я ведь тебе сказал: русичи в дружине ханской состоят. А дружинников-нукеров своих Кхайду бережет для решающего сражения. Ну и нас вместе с ними. Да и неглуп хан, понимает прекрасно: толку будет больше, если поставить нас против наших же заклятых врагов - против псов-рыцарей немецких.
        - А как же Федор, которого под Краковом убили? Значит, погнал-таки Кхайду новгородцев на штурм польского города?
        - Никто нас никуда не гнал. К Кракову мы подошли, когда город пал. А Федора живота лишили на следующий день. Ватага лесных татей то была.
        М-да, знавал Бурцев одного татя. Освальдом кличут…
        - Только отошли от города, - хмуро продолжал сотник, - наткнулись на поляков. Выскочили окаянные из леса, с деревьев стрелы метать начали, в драку полезли. И ведь хорошо дрались, стервецы! Я там схлестнулся с одним… Здоровенный такой. Супостат мне кистенем щит проломил, с коня сбросил. Совсем бы зашиб, не подоспей Бурангулка. Лук у него тогда был по-походному - с приспущенной тетивой, но Бурангулка с сабелькой вокруг того поляка кружил, покуда я в себя не пришел. А там уж я и сам обозлился дюже. Завалил татя лесного вместе с лошадью, голыми руками. Меч-то свой обронил. Но зубы ворогу и без меча вышиб. Потом гляжу, Бурангулку сбил с коняги польский рыцарь. Усатый такой пан, вроде как вожак. А мне как раз под руки веточка попалась. Хорошая веточка - что твое бревнышко. Им рыцаря и отогнал. В общем, отбились мы. Но Федора и еще трех человек потеряли. И у Бурангуловых лучников урон был большой…
        «Узнаю добжиньца, - подумал Бурцев. - И Збыслава тоже трудно не узнать».
        - А с краковским воеводой Владиславом Клеменсом новгородцам драться приходилось? - осторожно поинтересовался он.
        - Слыхали, слыхали о таком, - закивал Дмитрий. - Говорят, храбро билась его рать, многих татар положили поляки. Но воеводу Клеменса одолел передовой отряд Кхайду-хана. Сами мы краковских дружинников в глаза не видели.
        У Бурцева отлегло от сердца: не хотелось бы ему когда-нибудь признаваться Аделаиде в том, что его соотечественники участвовали в штурме Кракова и разгроме малопольской дружины.
        - Значит, городов вы приступом не берете и польские отряды не громите?
        - Не-а, не берем и не громим. Нам бы до тевтонов добраться, а уж там… О!
        Дмитрий мечтательно закатил глаза.
        - А пока не добрались, чем занимаетесь?
        - Видишь, вон - мешки? - Дмитрий указал на туго набитые и добротно увязанные кожаные бурдюки. - К этому грузу мы и приставлены. Вся новогородская дружина да лучники Бурангула в придачу.
        - И что в мешках-то? Сокровища какие? Дань? Трофеи?
        - Гремучая смесь и снаряженные ею громовые горшки. Трясутся татары над зельем этим, что мамка над любимым чадом. Даже когда Вроцлав брали, Кхайду велел держать зелье подальше от осадного тына. Сыма Цзян тогда самолично приезжал за сосудами с громовым порошком. Он вообще частенько к нам захаживает. Все талдычит без умолку: мол, беречь нужно эти турсуки от воды и огня. От огня - так особенно. Да то нам и без его указаний ведомо. Навидались ужо, на что способно бесерменское зелье. Одна искра - и «Отче наш» сказать не успеешь!
        Однако ж! Кхайду-хан доверил союзникам-русичам охранять порох. Ответственный пост, ничего не скажешь. Видать, отношения между новгородцами и степняками в этом походе самые что ни на есть добросердечные. Вот так, господа историки, начинается пресловутое татаро-монгольское «иго».
        ГЛАВА 50
        Быстроногую молодую кобылицу по кличке Стрела Бурцев получил в ту же ночь. Оружие и прочее снаряжение - на следующей стоянке.
        Кольчуга покойного Федора и куполообразный шлем с наносником пришлись впору. Щит Бурцеву Дмитрий тоже вручил из новгородских запасов - не треугольный, рыцарский, а круглый, какими пользовались в бою русские дружинники. А вот вместо меча Бурцев подобрал себе татарскую саблю - крепкую, гибкую, не очень длинную, зато легкую. В конных схватках рубиться такой - одно удовольствие, да и пешего противника сечь сверху сподручнее.
        Только оружием дальнего боя обзавестись так и не удалось. Арбалеты в татарском войске почти не использовались, ну а луки…
        Дмитрий дал подержать один. Да уж! Жалкие самоделки стрелков из лесной ватаги дядьки Адама не шли ни в какое сравнение с этой убойной машиной. Сила, скрытая в упругих изгибах, казалось, способна метать стрелы без участия стрелка. За долгие века нескончаемых степных стычек кочевники создали идеальное орудие для убийства на расстоянии.
        Гуннская - с двумя изгибами - форма; накладная - из дерева, усиленного рогом основа; звенящая тетива сложного плетения… Лук был покрыт специальным лаком, предохраняющим оружие от влаги и пересыхания. Длинные стрелы с тяжелыми наконечниками, закаленными особым образом в солевом растворе, тоже выглядели весьма впечатляюще.
        Дмитрий уверял, что ТАКИЕ стрелы, выпущенные из ТАКОГО лука, пробивают любую броню, а по дальности полета не уступают болтам польских и немецких арбалетов. А ведь в бою опытные лучники порой накладывают на тетиву по две-три стрелы сразу. Ну а что до меткости стрелков, то… В общем, дядька Адам отдыхает.
        - Татары учатся стрелять из лука сызмальства - так же, как и ездить на лошади, - пояснил новгородец. - Первые малые луки-игрушки они получают от родителей уже в три-четыре года. А в отрочестве прекрасно владеют серьезным оружием, годным не только для охоты, но и для войны. Лук же взрослого воина ты держишь сейчас в своих руках, Василь.
        Бурцев попробовал натянуть лук взрослого воина. Увы и ах! Видать, не те мышцы качал. Слабоват он еще для подобных тренажеров. Дядька Адам - тот, может быть, и совладал бы, а вот омоновец, привыкший палить на стрельбище из автомата - никак. Арбалет - еще куда ни шло, но лук степняка…
        Как справиться с упругой косичкой воловьих жил, как удержать ноющими от напряжения пальцами стрелу на тугой тетиве, как прицелиться, да если на полном скаку?! Нет, все это было выше его понимания!
        - Ладно, не старайся понапрасну, - Дмитрий забрал у него лук. - Все равно наша дружина больше врукопашную рубится.
        Помимо оружия Бурцева снабдили всем необходимым для похода. Каждый воин Кхайду-хана должен был иметь палатку или хотя бы пару теплых шкур. Плюс два кожаных мешка-турсука, которые использовались не только для хранения воды и пищи, но и при переправах через реки. Надутые воздухом, они хорошо держали на воде и человека, и всю его поклажу.
        Меню кочевников было без изысков: просо, вяленое мясо, сухой кислый сыр-крута. Ну, и конечно, провиант, добытый по праву победителя на захваченных землях. Если припасы истощались, войско могло обходиться без воды и пищи до десяти дней: степняки пускали кровь лошадям и насыщались ею. Впрочем, польские княжества - не безжизненные, выжженные солнцем степи. Здесь пить лошадиную кровь пока не приходилось.
        Кроме запасов провизии и воды, каждый воин вез с собой веревки, походный топор, сито для просеивания муки и очистки грязной воды, шило, нитки, иголки, пилки для затачивания оружия.
        - Кстати, - заметил Дмитрий. - За отсутствие любого из этих предметов Чингисхан мог казнить своего воина. Кхайду не столь строг, особенно с союзниками, из-за потерянной иголки он головы не лишит. Но вот трусость в бою карается без пощады. Побежит с поля брани один человек - казнят весь десяток. Побежит десяток - казнят сотню. Казней не будет лишь в том случае, если в бегство обратится все войско. Но такого, по крайней мере, при мне, еще не случалось.
        Еще бы! Трудно обратить в бегство армию, каждый солдат которой знает, что, спасая в бою собственную шкуру, он обрекает на неминуемую смерть себя и своих товарищей после сражения. Ни шагу назад, в общем… Местные законы военного времени будут покруче сталинских расстрелов на передовой.
        - В общем, предупреждаю сразу, Василь, - вполне дружелюбно продолжал Дмитрий. - Коли вдруг замечу, что ты начинаешь пятиться перед супостатом - зарублю собственноручно.
        Бурцев промолчал. Но раз уж на то пошло, так же, наверное, вправе поступить и он, если в бою смалодушничает десятник.
        - Зато можешь быть спокоен, - Дмитрий подмигнул. - В полон тебя ни поляки, ни тевтоны не возьмут. Мы не позволим. С этим здесь тоже строго: если кого-нибудь пленят, татары опять-таки убивают весь десяток.
        Бурцев вспомнил брата Себастьяна с его пыточным арсеналом. Пожалуй, татаро-монгольский вариант круговой поруки - не такая уж и плохая вещь.
        Знакомое и раскатистое «Бр-р-рум-бам-п» неожиданно громыхнуло где-то на краю лагеря. И еще раз, и еще.
        - В чем дело? - вскинулся Бурцев. - Нападение?
        Десятник прислушался. Нахмурился.
        - Нет, - мотнул головой Дмитрий. - Сигнал сбора на казнь.
        - Казнь?!
        Новгородец кивнул:
        - То, о чем я тебе только что говорил. Смерть - она легка на помине.
        Бурцев поежился.
        - И часто у вас такое происходит?
        - С тех пор, как вошли на польские земли - в первый раз. Так что, думаю, стоит посмотреть. Особенно тебе, Василь. Оно, знаешь ли, полезно будет. Идем!
        В «полезности» предстоящего зрелища Бурцев сомневался. Но последнее слово десятника прозвучало как приказ. А в войске, где царят столь крутые нравы, пререкаться с командиром - себе дороже. Он предпочел не ерепениться. Пока, по крайней мере.
        ГЛАВА 51
        Мрачное действо происходило в круге, освещенном факелами. Огни держали угрюмые и неподвижные, словно статуи, воины с обнаженными саблями. Пламя злобно шипело и плевалось яркими искрами, чадило в черное небо густым дымом, плясало на ветру, отражалось одинаково недобрыми всполохами на заточенной стали клинков и в узких щелочках глаз.
        Барабанщики, находившиеся за пределами огненного круга, мерно поднимали и опускали огромные колотушки. «Бр-р-рум-бам-п! Бр-р-рум-бам-п» - гулко вибрировала натянутая кожа монгольских тамтамов.
        Суровые лица, колючие жесткие взгляды…
        В центре круга располагалось странное сооружение. Несколько жердей, врытых в землю, отдаленно напоминали каркас юрты, не покрытой шкурами. Поверх этой ребристой конструкции были перекинуты веревки из конского волоса. На веревках в хитроумном переплетении узлов покачивались топор и с пяток тяжелых камней в прочной сетке. Под топором - бревно.
        Плаха, что ли? Да нет, больше похоже на… Неужто гильотина? Ну, конечно! Лезвие топора зависло точно над деревянной колодой, а каменная гроздь придаст удару достаточную силу, чтобы отделить голову от тела. Видели бы это французы!
        Перед татаро-монгольской гильотиной лицом вниз лежали осужденные. С дюжину человек. Все без оружия и без доспехов. Но по одеждам можно было угадать их прежний статус. Большая часть - нукеры какого-то князя-нойона. Да и сам князек, похоже, валяется тут же. Простых лучников-карачу было лишь двое. Один трясся мелкой дрожью. Остальные смертники ждали исполнения приговора с завидным самообладанием.
        Веревки, как заметил Бурцев, опутывали только руки простолюдинов. Наверное, вязать знать без особой нужды здесь не принято. А сейчас таковой необходимости нет. Вырваться из плотного кольца стражи - невозможно. Никто и не пытался.
        Барабаны смолкли. Видимо, народу собралось достаточно, чтобы начинать…
        На освещенное факелами пространство вступил хан Кхайду в окружении телохранителей. Среди ханской свиты затесался и Сыма Цзян. Движения китайца были суетливыми, взгляд - бегающий. Казалось, китайцу предстояла неприятная работа, которой он хотел бы, но не мог избежать.
        - А этот-то чего сюда влез? - шепотом спросил Бурцев.
        - Сам не понимаю, - пожал плечами Дмитрий.
        - Ханьский мудрец Сыма Цзян казнит простолюдинов так, как это делается на его родине, - раздался над ухом чей-то негромкий голос.
        Бурцев обернулся. Бурангул! Сотник говорил по-татарски, глядя в огненный круг:
        - Карачу должны погибнуть позорной смертью - их жизнь отнимет не рука палача, а сброшенный сверху топор. Таков приказ Кхайду-хана.
        Со смертниками в бедных одеждах не церемонились. Кхайду отдал приказ - и двое воинов из ханской свиты уложили первого приговоренного в шатрообразный каркас. Горлом на бревно, шеей под отточенное лезвие. Бедняга дрожал всем телом и покорно ждал.
        Желтолицый китаец тоже подошел к гильотине. Чтобы обрушить вниз смертоносную секиру, ему нужно было лишь дернуть хитрый веревочный узел.
        Ни торжественного зачитывания приговора, ни последнего слова… Европейская напыщенность, связанная с насильственным умерщвлением человека, у азиатов ни практиковалась. Все происходило проще, быстрее, и потому, вполне возможно, легче для осужденных.
        В могильной тишине раздался стук металла и камня о дерево. Китайская гильотина сработала безукоризненно. Обезглавленное тело забилось в конвульсиях, кровяной фонтан окатил плаху и землю, отрубленная голова выкатилась между жердями.
        Голова смотрела осмысленным еще и полным ужаса взглядом, губы казненного подергивались. Бурцев вздрогнул. Знакомое лицо? Или показалось?
        Два воина оттащили труп. Еще двое помогли Сыма Цзяну поднять тяжелое лезвие и удерживали его на весу, пока китаец заново вязал узел. Сверху, с топора и камней в сетке, обильно капало.
        Второй карачу лег под кровавую капель сам.
        Еще одно знакомое лицо? Точно! Один из лучников, с которыми отряд Освальда схлестнулся под стенами Вроцлава.
        Легкое движение желтой сухой руки…
        Нож гильотины рухнул вниз. Лучник, спасшийся от мечей польских партизан, погиб под топором в собственном лагере. Ну и нравы!
        Бурцев узнал и знатных нукеров. Ошибки быть не могло: именно с ними он сражался у осадного тына, на «батарее» метательных машин. А приговоренный к смерти князек? Да это же тот самый нойон, с которого Бурцев собственноручно сорвал серебряную пластину! Неожиданная догадка промелькнула вдруг в его голове.
        Бурцев повернулся к татарскому сотнику.
        - За что этих людей приговорили к смерти, Бурангул?
        - Ясно за что, - пожал плечами тот. - За трусость в бою.
        - В каком? В каком бою, Бурангул?
        Юзбаши нахмурился:
        - Они не смогли уберечь осадные орудия под стенами Вроцлава. А их тысячник Шонхор к тому же потерял серебряную пайзцу Кхайду-хана, которую должен был хранить как зеницу ока.
        Бурцев сокрушенно покачал головой. Сражаться - это одно, а вот так… Неприятно все же ощущать себя виновником казни. Пусть даже и невольным.
        - Бурангул, а почему этих несчастных казнят только сейчас? - спросил он.
        - Несчастных?! - юзбаши криво усмехнулся. - Из-за них мы потеряли осадные орудия и огненный припас. Конечно, Кхайду-хан мог казнить их сразу - прямо в Вроцлаве, но он поступил мудрее. Грядет великая битва, Вацалав. Скоро мы встретимся в решающем сражении с войсками силезского князя Генриха и тевтонского магистра Конрада, и сейчас от казни будет больше пользы. Тот, кто сегодня увидит позорную смерть в юрте смерти, укрепится духом перед предстоящей сечей. Никому не захочется разделить участь недостойного Шонхора и его трусов.
        Недостойного Шонхора и его трусов? Бурцев хорошо помнил, как отчаянно дрались осужденные с воинами Освальда. Если это трусость, что же тогда в понимании Кхайду храбрость?!
        Бурцев снова взглянул на диковинную гильотину. Кто ляжет под нее следующим?
        А вот никто! Плаху с двумя зарубками оттащили в сторону. «Ассистенты» китайца отвязали окровавленный топор, высыпали из сетки камни и принялись разбирать «юрту смерти». Сыма Цзян тоже удалился. Значит, миссия китайца выполнена и дальнейших казней не последует? Похоже на то. Видимо, в татаро-монгольском войске, как и повсюду, элита имеет большее право на снисхождение, нежели рядовые члены сообщества.
        ГЛАВА 52
        - Эй, куда это вы оба?! - Бурангул задержал Бурцева и Дмитрия, собравшихся уходить. - Стойте на месте. Иначе вас сочтут сочувствующими осужденным и самих вытащат в круг позора.
        - А чего стоять-то? - удивился Дмитрий. - Все ведь уже закончилось. Плаху вон разобрали, топор унесли, Цзян тоже ушел.
        - Ни топор, ни Сыма Цзян больше не нужны, - вполголоса объяснил Бурангул. - Знатным воинам за былые заслуги оказана великая милость. Опытный палач умертвит их без пролития крови.
        - А смысл? - пожал плечами Бурцев.
        - Ты еще спрашиваешь, русич! - возмутился татарин. - Каждому известно: душа казненного, которому отсекли голову, обречена на вечные скитания. Пролитая с позором кровь навеки закроет ей путь в царство мертвых. Демоны, элчи и эрлики не дадут такой душе посмертного упокоения, а повелитель умерших, Эрлик-хан, не позволит ей возродиться к новой, более достойной жизни.
        - И что же теперь сделают со знатными воинами? - недоумевал Бурцев. - Сожгут заживо, что ли?
        После гильотинирования он бы ничуть не удивился, увидев в татаро-монгольском стане костры а-ля святая инквизиция.
        - Им переломят хребет.
        Ничего себе «великая милость»!
        - Прошу слова, непобедимый хан! - из освещенного факелами круга неожиданно донесся возглас отчаяния. На закричавшего нукера с немым укором и презрением посмотрели даже лежавшие рядом товарищи по несчастью.
        Кхайду поморщился, но процедил сквозь зубы:
        - Говори. Если тебе есть что сказать.
        - Я прошу не за свою никчемную жизнь, непобедимый хан, - смертник старался говорить, по возможности сохраняя достоинство. - Я прошу за своего господина и за твоего верного тысячника Шонхора. Он никогда не слыл трусом.
        - У стен Вроцлава он обрел такую славу, - жестко заметил Кхайду.
        - Мой господин отправил на штурм польской крепости всех своих воинов, почти не оставив при себе охраны! Его хотели пленить! Если бы мы не отступили за осадный частокол…
        - И для тебя, и для твоего господина было бы лучше, если бы вы этого не сделали, а просто отбили бы атаку, - сурово произнес Кхайду. - В том бою даже ханьский старик вел себя достойнее, чем вы. А ведь он ученый муж и не обязан был ввязываться в схватку.
        - Непобедимый хан! У нас не было иного выхода! Лесные разбойники пробились к моему господину. Один из них, которого я почему-то вижу сейчас здесь, сорвал с его груди твою серебряную пайзцу.
        - Если твой господин позволил сделать это, значит, пайзца была дарована недостойному. Всё!
        Хан взмахнул рукой. Из-за его спины выступил крепкий хмуролиций воин с длинной тяжелой дубиной в руках. Воевать такой оглоблей было бы несподручно, биться в палочном бою на Божьем суде по Польской Правде - тоже. Видимо, дубина предназначалась для другого.
        - Палач, - прошептал Бурангул.
        Дмитрий тихонько присвистнул:
        - Ослопом хребты ломать будут?
        Ему не ответили. И так все было ясно.
        - Непобедимый хан! - еще раз воззвал нукер без особой, впрочем, надежды, - Я прошу…
        - Замолчи! - разъяренный рык пронесся над освещенным кругом. Нет, это не хан потерял терпение. На своего подчиненного орал сам тысячник Шонхор. - Перестань позорить себя и меня, песий сын, и прими смерть достойно.
        Нукер осекся на полуслове и покорно уткнулся лицом в землю. Он стал первой жертвой палача. Описав широкую дугу, дубина обрушилась на спину воина. Короткий вскрик. Хруст человеческого позвоночника был сродни звуку, что издает в тишине леса толстая, но подгнившая ветка под лошадиным копытом.
        Еще удар, еще вскрик, еще хруст.
        А вот третий нукер даже не вскрикнул.
        Человек с дубиной перебивал позвонки с одного удара, оставляя жуткие, но действительно практически бескровные вмятины на спинах.
        Нет, это уже слишком.
        - Непобедимый хан! - Бурцев шагнул вперед, раздвигая факельщиков.
        Два кривых клинка в мгновение ока скрестились под его подбородком, преградив путь. Бурцев ощутил, насколько хорошо отточены изогнутые лезвия.
        Теперь все смотрели только на него. И воины, толпившиеся за плотным оцеплением, и факельщики-стражники, и свита хана, и сам хан, и приговоренные к смерти. Даже палач, прервав работу, озадаченно обернулся. Только три человека с перебитыми спинами глядели куда-то в ведомую лишь им одним даль. Они еще были живы. Но им уже было все равно.
        - Непобедимый хан! Прошу слова!
        Брови Кхайду чуть приподнялись. Потом сдвинулись. И все же хан кивнул бывшему полонянину.
        Сабли, впившиеся в горло Бурцева, скрежетнули друг о друга, расползаясь в стороны. Он тронул шею рукой. Кровь. Располосовали-таки кожу, бусурмане. Ладно, могло быть и хуже.
        - Что ты хочешь сказать мне, русич?
        - Только одно, непобедимый хан. Ты казнишь воинов, которые храбро бились под Вроцлавом. Я могу засвидетельствовать это.
        - Храбро? - по губам хана скользнула недобрая улыбка. - Если ты, русич, и твои польские друзья не полегли там все до единого, значит, недостаточно храбро. Если пайзца Шонхора оказалась в твоих руках, значит, недостаточно храбро. Если сгорели мои осадные орудия и горшки с зажигательной смесью, значит, недостаточно храбро. Это должно быть ясно даже глупцу!
        Последнюю фразу Кхайду выкрикнул, обращаясь уже не к Бурцеву - ко всем собравшимся. Оратор, блин…
        Назад, за факелы, Бурцева втянули в четыре руки Дмитрий и Бурангул.
        - Дурень, ты в своем уме? - русский десятник таращил глаза и раздувал ноздри. - Ишь, чего удумал. Лезть в круг и перечить хану. Ты ж сам за малым в том кругу не остался. Казнили б под горячую руку - и дело с концом.
        - Считай, что тебе повезло, - поддержал товарища Бурангул. - Отделался царапиной на шее, а мог бы и головы лишиться. Ты ведь не знатный нукер, - хребет ломать тебе не станут.
        Кхайду тем временем вглядывался в лицо опального тысячника. Палач растерянно переминался рядом. Приказа продолжать казнь он не получал.
        - Встань, Шонхор! - наконец, приказал хан.
        Тот медленно поднялся. Глаза не выражали ничего. Абсолютно.
        - За тебя просят уже второй раз, Шонхор. И знаешь что? Если пожелаешь, я сохраню тебе жизнь.
        Осужденный побледнел.
        - Я могу поступить по примеру предков, с позором изгонявших трусов в Великую Степь. Ты волен уйти из лагеря, Шонхор. Ты пойдешь пешком, без лошади. У тебя не будет оружия и доспехов. Только колчан, набитый не стрелами, а конским навозом. Жители войлочных кибиток будут оплевывать тебя. Враги нашего народа станут охотиться за тобой. Что ты выбираешь? Позорное изгнание или бескровную смерть?
        Тысячник не ответил. Он просто лег на землю у ног палача.
        Кхайду кивнул. Дубина взлетела вверх и опустилась. Еще один хрусткий звук нарушил тишину.
        Бурцев поймал взгляд угасающих глаз, обращенных в его сторону. Увы, жизнь из человека с перебитым позвоночником уходит слишком медленно. Бурцев отвел глаза.
        - Больше нет желающих вступиться за того, кто заслуживает смерти? - Кхайду-хан оглядел толпу.
        Толпа молчала. Факелы чадили. Палач работал. Скоро все было кончено.
        - Надо отдыхать, - проговорил Бурангул, - Идемте.
        - А как же они? - Бурцев растерянно указал на казненных. Уже казненных, но еще живых людей.
        - Они умрут. Не сразу, но скоро. Их тела оставят на съедение зверям и птицам. Не стойте долго возле этих тел, русичи. Здесь место плохой смерти.
        Что ж, надо отдыхать - Бурангул прав.
        Впрочем, толком отдохнуть в ту ночь не удалось никому. Под утро о Шонхоре и его воинах забыли напрочь: на лагерь напали поляки.
        ГЛАВА 53
        Это была дерзкая и яростная атака. Небольшой отряд - сотни полторы всадников - стремительно налетел со стороны леса. Под прикрытием подлеска и густого тумана полякам удалось подобраться к вражескому стану почти вплотную. Привычные к лесному бою, они расстреляли из арбалетов конный сторожевой отряд: с десяток людей и лошадей, утыканных короткими стрелами, повалились в мягкую хвою и мох, так и не успев поднять тревогу. Затем без шума и суеты была вырезана охрана на краю лагеря. Только после этого нападавшие размотали тряпки с конских копыт и вырвались из предутреннего тумана, подобно бесам из преисподней. Боевые кличи поляков слились с криками избиваемых кочевников.
        Бурцев вовремя выкатился из засаленного «спальника». Ох, как вовремя! Покинутые им шкуры - дурно пахнущие, но такие теплые и уютные - пронзил арбалетный болт.
        Дмитрий оказался еще расторопней: новгородец уже стоял на ногах в полном боевом облачении. Кольчугу десятник, в отличие от Бурцева, на ночь не снимал, а щит, шлем и меч всегда держал под рукой.
        - Поляки! - рявкнул Дмитрий. - Всем к бою!
        Бурцев тоже подхватил саблю и щит. Шлем в поднявшейся суматохе кто-то запнул невесть куда.
        Вокруг суетились русичи и люди Бурангула. Татарский сотник что-то кричал, размахивал руками. Его стрелки, отбросив бесполезные луки со спущенными тетивами, хватались за копья и сабли. Кочевники, не привыкшие биться в пешем строю, пытались поймать напуганных лошадей и падали, сбитые вражескими конниками.
        Мимо Бурцева вихрем пронесся всадник с золотыми рыцарскими шпорами и в кастрюлеобразном шлеме. Польский меч ударил в железную нашлепку в центре щита, отскочил. Бурцев пошатнулся. Рыцарь умчался дальше. Зарубил монгольского воина, запутавшегося в спальных шкурах, свалил приземистую мохнатую лошадку без седока.
        Поляки рубили и кололи с яростью одержимых. И людей, и коней.
        «Неужто освальдовцы?!» - встревожился Бурцев. Добжиньский рыцарь на поверку оказался преизрядной свиньей, но все-таки биться с недавними союзниками не хотелось.
        Впрочем, нападавших было слишком много. В лесном лагере Освальда не набралось бы столько хорошо вооруженных конных воинов. И потом… Добжинец там был единственным рыцарем, а здесь их десятка полтора-два. И каждый со своими оруженосцами… Нет, в эту атаку поляков вел другой вожак - не менее отважный и опытный, но другой.
        Нападавшие широкой дугой продвигались от леса, вырубая все на своем пути. Скакали в три ряда. Впереди - рыцари, за ними - конные арбалетчики, кнехты и оруженосцы, прикрывавшие панов с флангов. Последними мчались слуги с факелами. Когда они успели запалить огни - в лесу или уже в лагере, сунув приготовленные факелы в дотлевающие костры часовых - Бурцев так и не понял. Но в предназначении огня сомневаться не приходилось. Факельщики, следовавшие по расчищенному рыцарями пути, старались поджечь все, что попадалось под руку. В лагере уже пылало пару десятков палаток простых воинов и шатер какого-то знатного нойона.
        Скоро, совсем скоро поджигатели доберутся до мешков с порохом и бомбами Сыма Цзяна. И вряд ли они сами понимают, что произойдет, если в турсуки с «громовой смесью» сунуть пылающий факел.
        Пешие русичи и татары Бурангула сдерживали натиск польских рыцарей, используя груду мешков в качестве баррикады. Прямо-таки бой на пороховой бочке!
        Бурцев бросился в самую гущу схватки. Туда, где копыта огромного коня топтали турсуки. На жеребце сидел всадник в шлеме-ведре, украшенном жутковатыми рогами. Видел Бурцев уже этот шлем. И герб на щите - черного орла на желтом фоне и белого льва - на красном - тоже имел удовольствие лицезреть. Герб Куявии. Герб князя Казимира, похитившего Аделаиду… Пришло время рассчитаться, княже. За все рассчитаться.
        Под копытами Казимирового коня уже лопнул один мешок. Рыцари из княжеской свиты вспороли копьями еще три или четыре турсука. Покатились по земле связки «громовых шаров». Из дыр в мешках заструился грязный пороховой ручеек. Вот теперь точно достаточно одной-единственной искры, чтобы все вокруг взлетело на воздух.
        Плевать! Слуги-факельщики, жгущие шатры и палатки, еще далеко, а Казимир - вот он, собственной персоной! Отбросил сломанное копье и ловко орудует тяжелым рыцарским мечом.
        Бурцев пробирался к князю, нимало не заботясь о том, как будет действовать дальше: пеший, бездоспешный, с щитом и короткой сабелькой - против опытного конного воина при полном вооружении. Главное, добраться до похитителя Аделаиды, а уж там…
        Он едва успел подставить щит под наконечник копья. Отбил в сторону меч куявского оруженосца. Отскочил от рухнувшего с коня окровавленного тела. Не то, не то, все не то! Ввязываться в схватку с рыцарской свитой и добивать раненых не входило в его планы. Прикрывшись щитом, Бурцев упрямо лез вперед - к Казимиру. От запаха человеческого и лошадиного пота, от крови, от поднятой сражающимися пыли и едкой вонючей пороховой смеси его уже мутило, а сыпавшиеся отовсюду удары едва не сшибали с ног. Порубанный щит вот-вот развалится на куски. Но ненавистные куявские орел и лев были уже совсем близко.
        ГЛАВА 54
        Конь Казимира, по самое брюхо заляпанный кровью и черной пороховой пылью, топтался по изрубленным трупам. Четверо пеших бойцов - двое русичей и двое стрелков Бурангула - уже пали от меча князя. Еще двое - Дмитрий и Бурангул - преграждали путь предводителю куявцев. Однако и их всадник уверенно теснил за пороховые мешки.
        - Ка-зи-мир! - Бурцев бросился на князя.
        Крестовина рогатого шлема с узкой смотровой щелью обратилась к нему.
        Вязкая смесь крови и пороха липла к ногам, мертвые тела, кожаные мешки и валявшиеся повсюду китайские бомбы мешали двигаться, но все же Бурцев успел. Он рубанул первым, рубанул с плеча.
        Бурцев атаковал справа, и князь не успел подставить под его саблю орла и льва на своем щите. Изогнутый клинок ударил в бок, в правое подреберье, в печень, прикрытую кольчугой и кожаным панцирем. Располосовать толстую кожу! Порвать кольчужные звенья!
        Да, прикрыться щитом князь не успел. Но он оказался прекрасным наездником. Легкое движение шпор, натянутые поводья - и княжеский конь, чуть развернувшись, поднялся на дыбы. Казимир спас свою печень, в последний момент ускользнув от клинка и укрывшись за высокой передней лукой рыцарского седла… А лука из прочного дерева - это тоже щит, способный ослабить смертоносный удар.
        Сабля разнесла дерево в щепки, скользнула по седлу, по поножам Казимира, по плотной войлочной попоне боевого коня.
        Ответный удар был страшен. Под тяжелым куявским мечом щит Бурцева разлетелся на куски. Левая рука, принявшая удар, будто отсохла от боли. А Казимир поднимал клинок снова. Из-под закрытого шлема-топхельма донеслось глухое рычание.
        Конец?
        Опять звон, опять треск. Снова над ней, над родимой - прямо над головой. Щит Дмитрия вовремя прикрыл Бурцева. И этот щит выдержал.
        - Ноги! Брюхо! - заорал новгородец. - Подсекай ноги коню! Брюхо вспарывай! Иначе ворога не достать!
        Бурцев лошадей любил, но… Но свою жизнь все же ценил больше. Он поднырнул под меч Казимира, норовя рассечь сухожилия над конскими копытами.
        Маневр не удался. Князь резко подал скакуна в сторону и нанес сокрушительный удар. Дмитрий, прикрывавший атаку Бурцева, сам оказался в этот момент беззащитен. Княжеский клинок опустился на шлем русича. Новгородского десятника отбросило за перепачканные кровью турсуки. А сабля Бурцева разрубила воздух.
        Совсем под ноги попал чей-то труп. Да еще этот лопнувший мешок с порохом. И тяжелая граната китайского мудреца… Споткнувшись, Бурцев повалился в кроваво-красную кашу, густо присыпанную «громовой смесью». Оружие выскользнуло из рук. Теперь точно кранты!
        И снова он ошибся.
        Второй раз от неминуемой смерти его спасла сабля Бурангула, подставленная под удар Казимирова меча. Меч скользнул в сторону. Куявец с глухим ревом опять вздернул коня на дыбы. Мелькнули тяжелые копыта, раздался смачный звук удара подковы о человеческое тело. Татарский сотник откатился в сторону.
        Бурцев судорожно шарил рукой в поисках оброненной сабли. Нет! Ничего нет, кроме… Правая кисть ушла в прореху лопнувшего мешка. Да, ничего, кроме вонючего порошка. Зато этого добра - навалом!
        Он зачерпнул китайского огненного зелья. Подскочил вплотную к коню противника. Левая рука мертвой хваткой вцепилась в поводья. Бурцев повис на них всем телом, не давая всаднику вновь поднять животное на дыбы и укрываясь за лошадиной шеей от меча куявца.
        Потом все было просто. И быстро.
        Он пихнул в конскую морду жмень пороха. И отпрянул назад.
        Грязно-серое облачко окутало голову животного. Тяжелая пыль забилась под стальную маску-налобник, попала в глаза, в ноздри, в пасть. Едкая смесь, сдобренная кровью, залепила морду рыцарского коня. И конь взбесился.
        Нет, князь не упал. Мастерство опытного наездника позволило ему удержаться в разбитом седле. Но и остановить полуослепшего, обезумевшего от боли скакуна Казимир не смог.
        Конь не реагировал ни на шпоры, ни на повод, раздиравший пасть, ни на злые окрики хозяина. Он несся прочь, отфыркиваясь и отплевываясь «громовой смесью».
        Примеру князя тотчас же последовала его свита. Рыцари, оруженосцы и кнехты торопливо разворачивали лошадей. Видимо, неожиданный маневр Казимира в сторону леса был воспринят ими как сигнал к отступлению. Новгородцы и лучники Барангула навалились на противника. Но опасность-то сейчас была в другом!
        - Факельщики! - надсадно заорал Бурцев. - Отсекайте факельщиков! Не подпускайте их сюда.
        Кричать пришлось дважды - по-русски и по-татарски.
        Слава богу, дошло! Русичи и бурангуловцы обратили, наконец, взоры туда, куда следовало - на всадников с факелами. Те тоже намеревались проскочить вслед за своими панами мимо потрепанной баррикады из кожаных мешков. Размахивая факелами, поляки отгоняли противников. Огненные брызги летели во все стороны. Одна такая искра в пороховую кучу - и победа над куявцами станет пирровой.
        - Вперед!!! - Бурцев подхватил с земли монгольское копье с бунчуком и первым бросился навстречу поджигателям.
        Его услышали. И его послушались. Наверное, потому, что больше в этой суматохе слушать было просто некого, а развевающийся над головой Василия бунчук доходчивее всяких слов указывал направление атаки.
        Стычка произошла буквально в нескольких шагах от пороховых россыпей. Противостоять пешему, но превосходившему по численности врагу конные факельщики не смогли. Трое несчастных - один новгородец и двое стрелков Бурангула, одежды которых особенно сильно пропитались кровью и порохом, сами превратились в мечущиеся живые факелы и были затоптаны польскими лошадьми. Но уже через пару минут все закончилось: куявцы были перебиты, а победители спешно тушили догорающие среди трупов огни.
        Дмитрий уцелел. Чуть пошатываясь, со шлемом, выдержавшим страшный удар Казимирова меча, новгородец подошел к Бурцеву. Из уголка рта десятника сочилась струйка крови. Правый ус и добрую половину бороды уже окрасило красным.
        - Ну, как ты, Дмитрий?
        Десятник хлопнул его латной рукавицей по плечу - той самой, которой при первом знакомстве так славно заехал Бурцеву в зубы.
        - Наш новгородский шелом куявскому мечу ни в жизнь не пробить, - оскалился Дмитрий. - А уж клинок, который проломит голову мне - тот и подавно не выкован.
        Бурангул тоже оказался живучим. И везучим: доспехи смягчили чудовищный удар конских копыт.
        - Бывало и похуже, - уверял кочевник.
        - Ну, спасибо, что выручили. Если б не твой щит, Дмитрий, и не твоя сабля, Бурангул…
        - Да ладно тебе, - отмахнулся новгородец. - У нас в бою завсегда так, правда ведь, Бурангулка?
        Сотник серьезно кивнул.
        ГЛАВА 55
        - Духи огня сегодня милостивы к нам! Они не тронули громовую смесь!
        Бурцев оглянулся. О, сам Кхайду соизволил явиться! Милостивые духи огня, значит, хан? В них, значит, все дело?
        - Но без воинской доблести милость духов оказалась бы не столь очевидной, - Кхайду словно угадал мысли Бурцева. - И доблесть будет вознаграждена! Твоя доблесть - в особенности, русич Вацалав. Сегодня я видел тебя в деле. Я доволен тобой.
        Хан в боевом облачении величественно восседал на крепком коньке. Позади сгрудились нукеры личной гвардии - все в седлах, все при полном вооружении. Когда они только успели влезть в свои чешуйчатые панцири? Был, впрочем, в свите хана и один бездоспешный человечек - желтолицый Сыма Цзян. Узкие глаза китайца заметно расширились, когда тот измерил взглядом расстояние от затоптанных огней до пороховых россыпей. Знаток «громовой смеси» и мастер гильотинирования зацокал языком.
        - Надо бы погоню снарядить, - устало произнес Бурцев. - Поляки ушли в лес.
        - Знаю, - ответил Кхайду. - Две сотни уже прочесывают окрестности. Скоро к ним присоединятся еще две.
        Хм. А нам здесь хотя бы одна не помешала. Ох, как кстати, пришлась бы подмога в бою с куявцами. Ведь были же у тебя, хан, готовые к битве нукеры. Вон они - толпятся за спиной.
        Проницательный хан вновь понял его без слов:
        - Хочешь спросить, русич, почему к вам не пришла помощь?
        В данном случае насупленное молчание было знаком согласия. Кхайду понимающе кивнул:
        - Поляки слишком близко поднесли огонь к громовому порошку. Посылать к вам на помощь лучших воинов означало бы отправить их на гибель. А зачем увеличивать число ненужных жертв? Вы должны были сами бороться за свое спасение. Или погибнуть. Вы победили.
        Понятненько… Хан поостерегся гнать на пороховую кучу свою гвардию. Все правильно. Все разумно. Все логично. И все же сердцем, не отошедшим еще от горячки боя, Бурцев никак не мог постичь эту логику.
        - Ну, а лучники? - он взглянул в глаза Кхайду. - Твои хваленые стрелки, непобедимый хан? Они-то могли поддержать нас? Неужели никто в лагере не успел натянуть тетиву на лук?
        Кхайду ответил спокойно:
        - Лучники были готовы и ждали моей команды. Но помочь стрелами воинам, уже сошедшимся с врагом в рукопашной схватке, нельзя. Можно или не стрелять вообще, или стрелять, чтобы перебить всех без разбора и тем попытаться спасти гремучий порошок. Мне советовали второе…
        Кхайду взглянул на китайца. Сыма Цзян опустил глаза.
        - …но я выбрал первое, Вацалав. Тех, кто отступает под натиском врага, я караю. Тех, кто храбро сдерживает натиск, я милую и воздаю героям должные почести. Иначе мне не будет веры среди воинов. А вера - она важнее громовой смеси.
        Бурцев замер, ошарашенный. Выходит, они бились с поляками под прицелом ханских лучников!
        - Ты достойно проявил себя в бою, Вацалав. Ты обратил в бегство польского нойона и его нукеров. Ты остановил всадников с факелами и уберег гремучий порошок. Ты истинный богатур, русич.
        Бурцев усмехнулся. Богатур, значит? Вот откуда пришло на землю святорусскую грозное слово «богатырь»… Ладно, раз не суждено стать рыцарем, побудем пока богатуром. Впрочем, одним «богатурством» дело не ограничилось.
        - Твои соплеменники после гибели Федра-богатура так и не выбрали себе предводителя. - Кхайду-хан окинул взглядом русичей. - А не пора ли сделать выбор? Сегодня. Сейчас.
        Новгородцы одобрительно загудели.
        - Вижу, храбрые руссы уже готовы выполнять твои приказы, - продолжал Кхайду. - Это хорошо. На таких воинов можно положиться. Отныне ты - мой юзбаши, Вацалав, и воевода всей русской дружины.
        Бурцев поклонился, без особой, впрочем, радости. Юзбаши так юзбаши. Нет, ханская милость - конечно, приятно. Но Казимир-то ушел. Посланный вдогонку отряд степняков вряд ли достанет куявского князя в польских лесах. И Аделаида по-прежнему находится в руках похитителей. Тут не то что сотником - да хоть тысячником, хоть темником ханским стань - все едино. А был ведь такой шанс сорвать свадьбу куявского князя и малопольской княжны. Та-а-акой шанс! Завалить женишка - и дело с концом. Не завалил…
        - Ты недоволен, Вацалав? - нахмурился Кхайду-хан. - Ты не желаешь вести в бой людей, которые поверили в тебя?
        - У них есть более достойные вожди, хан. - Бурцев кивнул на Дмитрия.
        - Не дури, Василь, - прогудел десятник. - Не гневи понапрасну ни меня, ни хана. Новогородцы тебя признали своим воеводой, так что и ты уж не откажи. Не обижай робят.
        Бурцев обреченно вздохнул. В западных дружинах и рыцарских отрядах во главу угла ставилось знатное происхождение. Неблагородный человек, будь он хоть семи пядей во лбу, не мог отдавать приказы. Только подчиняться. Здесь же все иначе. Выбиться в люди хваткому, смелому и сообразительному воину татаро-монгольской армии гораздо проще, даже если предки не проторили ему широкой дороги к славе и богатству. Вот и у Бурцева карьерный рост - налицо. Совсем недавно он был бесправным пленником, а теперь - нате вам, пожалуйста: сотник-юзбаши и воевода в одном лице. Этак и самого хана подсидеть недолго.
        - Хрен с вами, - негромко пробормотал Бурцев.
        Новгородцы заулыбались. Кхайду понял, что предложение принято. Тоже довольно осклабился. Хан, кажется, не горел желанием казнить за непослушание своевольного, но перспективного воина.
        Кхайду повернул коня к своему шатру. Нукеры-гвардейцы последовали за своим предводителем. Среди пороховых россыпей остался только Сыма Цзян. Желтолицый старик, оглядывая разоренное пороховое хозяйство, сокрушенно качал головой.
        Принимая командование, Бурцев наивно полагал, что под началом сотника-юзбаши состоит именно сотня бойцов, ну, может быть, плюс-минус лапоть, то есть рота или около того. Однако четкое деление на десятки-арбаны, сотни-ягуны и тысячи-минганы усматривалось лишь в татаро-монгольских туменах. Так, поредевший после схватки с куявцами отряд Бурангула Кхайду-хан дополнил воинами из другой потрепанной в боях сотни. В результате получилась полноценная рота «конострелков».
        Союзников же татаро-монголы редко мешали со своими воинами и в этом, пожалуй, был определенный смысл: управлять в сражении разноязыкой ратью, привыкшей и воевать по-разному, все-таки проблематично. А посему союзники дробились на десятки и сотни самостоятельно, и зачастую образовывали особые воинские единицы.
        Свою дружину русичи именовали не сотней-ягуном, а полком. По давней новгородской традиции состоял он приблизительно из двухсот воинов конной рати с запасными лошадьми. Как растолковал Дмитрий, в Новгороде вообще имелось лишь два рода войск: рать конная и рать пешая или ладейная, то есть передвигавшаяся на ладьях. Как таковые отсутствовали даже лучники, которым положено завязывать сражение. Луками и арбалетами в той или иной мере владели все воины, но перестрелкам с врагом они всегда предпочитали рукопашную.
        Хотя новгородский «полк» и понес потери, все равно таким количеством людей Бурцеву командовать еще не приходилось.
        - Привыкнешь! - подбодрил его Дмитрий. - Главное, что новгородцы тебя зауважали. Ну, осваивайся пока, а я пойду. Мои ребята тут нашли раненых куявцев - двух кнехтов и факельщика. Надо бы отвести их к Кхайду. Может, расскажут чего…
        - Иди, - согласился Бурцев. - Мне тоже тут нужно…
        Как на древнерусском сказать «перетереть базары», он не знал.
        - Надо мне, в общем…
        Бурцев направился к Сыма Цзяну, который уже суетился среди трупов и потоптанных турсуков, аккуратно сгребая рассыпанный порох в пустые мешки и мешочки.
        - Эй, Поднебесная! - негромко окликнул Василий по-татарски. - Как там тебя, Сёма Цзянов…
        Пожилой китаец поднял голову. Вблизи он казался еще старше. Такому место не в походе, а в мягкой постели с «уткой» под кроватью.
        - Что угодно, великая юзбаши Васлав? - Улыбка китайца напоминала сейчас глубокую морщину на и без того смятом желтом лице.
        - Дед, это ты подбивал хана засыпать нас стрелами вместе с поляками?
        Ротовая морщина азиата стала шире. В ней появились зубы. Весьма даже неплохие для такого возраста - крепкие, острые. Китаец поднялся. Он едва доставал седой макушкой до груди Василия.
        - Порошок грома и молнии сотворять чудеса, юзбаши Васлав. - Китаец, по своему обыкновению, смешно коверкал татарскую речь. - Моя порошок крушить любая каменя и броня. Моя порошок вселять ужас в сердца врага. Моя порошок нужен, чтобы всегда был победа. Злая поляка поджигать моя порошок. Без порошок нет победа…
        - Вообще-то для победы нужны еще и воины. Причем живые. С одним порошком много не навоюешь, старик.
        - Воина у хан Кахайду много, громовой порошок мало, храбрая русича, - упрямо твердил китаец.
        Бурцеву захотелось отвесить ему пару оплеух, чтоб раз и навсегда вышибить из ханского советника эту махровую азиатчину. Генералы всех времен и народов, которые ни в грош не ставят солдатские жизни, были ему крайне несимпатичны. Но ведь не драться же со стариком, в самом деле!
        Китаец тем временем вновь склонился над пороховыми россыпями.
        - И все-таки, дед, - Бурцев склонился к старику, тронул за плечо, ощутимо сжал пальцы, намереваясь тряхнуть для острастки легкое сухое тело. - Впредь будь любезен, не давай хану подобных советов. Иначе я за себя не руча…
        Дедок чуть изогнулся, как бы поворачиваясь к Бурцеву, а как бы и нет. Одно-единственное неуловимое движение - и в следующее мгновение ноги вдруг утратили опору, а под обеими коленками заныло. Удар старого китайца был резким, сильным и точным.
        ГЛАВА 56
        Такой прыти от безобидного на вид старичка Бурцев не ожидал. Потому и не успел сразу среагировать должным образом. Со стороны, наверное, было похоже, будто он просто поскользнулся в луже неподсохшей еще крови. По крайней мере, никто не спешил их разнимать.
        Ничего ж себе приемчик! А ведь дедок, пожалуй, и убить может, если дотянется до жизненно важных точек. Боевой инстинкт рукопашника сработал на автомате. Бурцев перехватил твердые пальцы, уже сложенные в жесткий пробивной клюв, резко крутанулся в пороховой пыли, рывком подтянул Сыма Цзяна поближе. Обвил правую руку противника ногами, взяв китайца на болевой захват. Дед шумно вдохнул, однако не закричал.
        Принуждать пожилого соперника к этому Бурцев не стал. Все равно клюв из трех пальцев уже утратил упругость стальной пружины и колючую прочность копейного острия - рука Сыма Цзяна расслабилась. Бурцев отпустил китайца.
        Кряхтя и охая - больше для виду, чем по необходимости - старик поднялся. Встал на ноги и ошеломленный Василий. Под отбитыми коленками сильно болело.
        - Ты чего, дед? Белены объелся?
        - Моя видела воина разная клана и школа, - проскрипел китаец. - И никто-никогда-никакая не разговаривала с моя так непочтительно, как твоя, Васлав.
        Вот те на! Ушуиста великого и ужасного обидели!
        - Ладно, извини, отец, - примирительно сказал Бурцев. - Но уж и ты меня понять постарайся…
        Китаец будто и не слышал:
        - Да, никто-никогда-никакая не позволяла себе такая непочтительность. Но и ни один воина еще не могла моя остановить. Твоя манера боя очень интересный. У каких мастеров твоя обучалася? И какой стиль твоя дралася?
        Бурцев усмехнулся:
        - Мастеров было много, отец. Ну, а стиль… Десанта-омона-рукопашка - такой вот наш стиль.
        Старик уважительно закивал.
        - Большой стыд на моя седина. Моя не знайся такой школа.
        Бурцев развел руками - что ж, мол, тут поделаешь.
        - Твоя опасная противника, - и без того узкие щелочки глаз сузились еще сильнее. - Больше опасная, чем русича Деметрий.
        - Ты что, и с Дмитрием тоже дрался?
        Бурцев усмехнулся. Любопытно было бы посмотреть спарринг бугая-десятника с тщедушным китайцем.
        - Не дралася. Только наблюдалася. Моя здесь вообще ни с кем не дралася. Другая моя задача.
        - И какая же у тебя задача, отец?
        - Громовая горшка делать, - начал загибать пальцы Сыма Цзян. - Огненная горшка делать. Стреломета и стенобитная машина делать…
        - Требюше, небось, тоже твоих рук дело? - поинтересовался Бурцев.
        - Три-бу-шэ?
        - Ну, здоровенная такая махина. Типа журавля колодезного. Та, что самые большие каменюки по вроцлавским стенам швыряла.
        - Нет, - замотал головой старик. - Это совсем не моя делала. Эта машина для Кахайду-хана арабская мудреца Хабибулла строила. Достойная человека Хабибулла, сильно жалко, что в Малая Польша погибла. А машина до Вроцалава дошла. Хойхойпао такая машина называется.
        Бурцев непроизвольно улыбнулся: уж очень похабно звучал китайский вариант требюше. «О» в устах Сыма Цзяна здорово смахивало на «у». Старик-китаец улыбнулся в ответ. Из вежливости, наверное. Забавный старикан…
        - Слушай, Сыма Цзянь, а зачем ты вообще отправился в поход с Кхайду-ханом? В твои-то годы топать за тридевять земель! Китаю-то вроде тевтоны пока не угрожают.
        - Моя - ученая, Васлав, - с достоинством ответил дедок. - А истинная ученая должна искать ответа на своя вопроса всегда и вовсюду.
        - Вот как? И что же твоя надеется найти в Польше? - хмыкнул Бурцев.
        - Колдовская башня перехода, - торжественно провозгласил пожилой китаец. - Хан Кахайду не верит в сила башни, но моя читала древняя манускрипта. Там пописано о магия древняя племя ария. Ария возводила многая заколдованная башня. А башня побеждала пространства и открывала для пытливая ума прошлое и будущее. Где-то в эта польская земля до сих пора стоит такая башня. Ее моя и разыскивайся. Ради нее моя ходить в поход.
        У Бурцева медленно-медленно отвисала челюсть… Дружить надо было ему бы с этим Сыма Цзяном. С самого начала дружить, а не драться.
        - А не сочиняешь, отец? - на всякий случай спросил он.
        Китаец обиженно фыркнул:
        - Моя - не поэта и не придворная сказителя, чтобы сочиняться. Моя - ученая. А о башня перехода знала даже арабская мудреца Хабибулла. Хабибулла тоже искалась в Польше магическая башня. Но араба сильно не повезло, араба умирала. Может быться, судьба улыбаться для моя. Это станется очень-очень справедливо…
        - Очень-очень? - с улыбкой переспросил Бурцев.
        - Конечно, Васлав! Племя ария - моя предка.
        Бурцев аж прихрюкнул от неожиданности. Неужели пресловутые арийцы на самом деле - древние китайцы? То-то удивились бы фашисты и скины всех мастей.
        - Истинная родина древняя племя ария - великий тайна, - продолжал Сыма Цзян. - Но в свитках императорская библиотека пописано, что ею может быться Тибета или Поднебесная. Моя верит в арийская Поднебесная.
        - Василь!
        Эх! На самом интересном месте! Бурцев оглянулся. К нему со всех ног бежал Дмитрий.
        - Слышь, Василь, тебя хан кличет!
        - Что за спешка-то? - нахмурился Бурцев.
        - Кхайду с толмачом допросил пленных поляков. Ну, тех раненых куявцев, что были с Казимиром. Слуга-факельщик выложил как на духу все, что знал. Остальные чуть не придушили его за это. Так что куявец наверняка сказал правду.
        - Какую правду?
        - Плохую, Василь, плохую. Ступай к ханскому шатру - там сам все узнаешь.
        Его ждали. В походное жилище Кхайду нукерская стража пропустила Бурцева без проволочек, лишь для порядка окурив его дымком от костра.
        Хан не восседал, вопреки обыкновению, на роскошных подушках, а задумчиво расхаживал по юрте.
        Войдя за тяжелый полог, Бурцев остановился в ожидании. Следом сунулись было нукеры, но небрежный жест хана отогнал стражу - нукеры с поклонами удалились.
        Кхайду перестал топтать пыльный ковер сапогами с загнутыми кверху носками и остановился напротив посетителя. Пару секунд хан молча сверлил посетителя колючим взглядом. Бурцев выдержал тяжелый взгляд прищуренных ханских глаз.
        - Слышал о плененном куявце-факельщике? - наконец, хмуро спросил Кхайду.
        Бурцев кивнул.
        - Знаешь, о чем он поведал?
        - Нет.
        - Тогда слушай. Конрад Тюрингский сейчас главный советник у Генриха Силезского. Именно он послал куявского князя с малым отрядом следить за передвижением моих войск. Магистр хитер - он не рвется в бой сломя голову, а желает сначала вызнать о противнике все, что возможно. Пленный куявец говорит, что поляки, немцы и прочие союзники Генриха Силезского уже сейчас готовы выставить против нас сорокатысячную армию. Кроме того, к ней должна примкнуть рать богемского короля Венцеслава - пятьдесят тысяч конных и пеших воинов. Полонянин не знает наверняка, но утверждает, что подмога из Чехии вступит в Легницу со дня на день. А, может быть, уже вступила. Случилось это или нет, должен выяснить ты.
        - Я? - изумился Бурцев.
        - Да. Ты же говоришь по-польски?
        - Уж, наверное, не хуже самих поляков, - признал он. - Но ведь у непобедимого хана есть и другие толмачи.
        - Их выговор и внешность не подходят для того, что я задумал. Мне сейчас нужен не толмач, а лазутчик, способный проникнуть в Легницу, не привлекая к себе внимания.
        - Проникнуть? - Бурцев задумался. - В Легницу?
        - Под видом польского крестьянина-беженца ты войдешь в город. Посидишь в тавернах, послушаешь разговоры воинов. Постарайся вызнать, когда все-таки богемский король придет на помощь князю герцогу и магистру Конраду. Вызнаешь - сразу возвращайся. Это очень важное задание, юзбаши Вацалав.
        Все правильно… За почетный чин юзбаши придется расплачиваться. Раз уж вознесли так высоко, то и пригрузят по полной программе.
        - А если чехи уже объединились с поляками и немцами? - спросил он.
        - Тогда возвращайся назад сразу. В этом случае нам придется уклониться от битвы. Вести три неполных тумена на армию в девяноста тысяч воинов неразумно и опасно. Но будем упавать на милость извечного Тенгри и всемогущей Этуген! Надеюсь, Венцеслав Богемский еще далеко. Я уже приказал готовиться к сражению. Мои воины и пленные поляки под руководством Сыма Цзяна уже изготавливают легкие полевые стрелометы взамен тех орудий, что ты уничтожил под Вроцлавом. Метательные машины нам могут пригодиться в битве.
        Бурцев понимающе склонил голову. А чего ж тут непонятного: сжег осадную технику, так теперь будь любезен, искупи вину - добудь важные сведения о противнике. Кхайду знал, когда и о чем говорить. Ладно, долг платежом красен, а по своим долгам Бурцев привык платить. Но все же неприятно, когда кредиторы напоминают о своих правах.
        - А непобедимый хан не опасается, что я останусь в Легнице? - как бы невзначай поинтересовался Бурцев.
        Кхайду, против ожидания, не вскипел. Хан лишь насмешливо скривил губы:
        - Какой тебе в этом прок, русич? После всего, что произошло, князь Казимир и магистр Конрад казнят тебя, даже если ты вздумаешь перейти на их сторону. Да и не возникнет у тебя мысли помогать тому, кто посягнул на твою хатын-кыз. Не из того теста ты слеплен, Вацалав. Да, кстати. Постарайся в Легнице избегать встреч с Казимиром и Конрадом. Думаю, они тебя надолго запомнили.
        Бурцев кивнул. Он тоже так думал.
        - И еще… Если случайно увидишь девушку, которую потерял, держи себя в руках. В одиночку ты ей все равно не поможешь, но если добудешь нужные мне сведения, позже сможешь ее освободить. А теперь ответь, согласен ли ты отправиться в Легницу?
        Да, хан знал, когда и о чем говорить.
        - Я еду, - глухо произнес Бурцев.
        ГЛАВА 57
        Его снарядили быстро: крестьянская телега, с барахлом и зерном, захваченная в беженском обозе, неказистая лошадка, замызганный тулупчик вместо доспехов, да вшитый в пояс пухленький мешочек с польскими гривнами - на трактиры.
        Десяток Дмитрия сопроводил Бурцева до передовых разъездов, дежуривших у тракта. Дальше, к Легнице, он добрался сам - к счастью, без приключений. Неподалеку от города удалось примкнуть к небольшому обозу вроцлавских крестьян, спасающихся от облавных отрядов кочевников.
        Бурцев объяснил обозному старосте - седому, но крепенькому еще мужичку, что бежит от «нечестивых язычников» из-под Сродо. Больше его ни о чем не расспрашивали. Подавленные, напуганные, спешащие под прикрытие легницких стен, кметы не были расположены к долгим задушевным беседам. Единственное, что их интересовало - скорость клячи, впряженной в телегу нового попутчика. Худая кобылка, впрочем, шла резво и обоз не задерживала.
        Каменные башни Легницкого замка, внешние городские укрепления и бедные предместья - все было, как положено. В общую картину не вписывались только пестрые шатры и штандарты, окружавшие город. Судя по всему, Генрих Силезский, действительно, собрал немалую рать: не всем польским рыцарям удалось разместиться за городскими стенами. Однако определить по гербам, прибыли уже в Легницу чехи-богемцы или нет, Бурцев не мог.
        Они благополучно миновали ворота. Привратная стража - с полдюжины копейщиков в кожаных рубашках и клепаных шишаках задержала обоз лишь для того, чтобы проверить, достаточно ли в крестьянских телегах продовольствия. Староста громко убеждал воинов, что продуктов у них - в избытке: хватит и для собственного прокорма, и для вспоможения горожанам на случай - упаси Господи! - осады. Наскоро порыскав по поклаже и умыкнув, не особенно, впрочем, таясь, жирного гуся с телеги старосты, стражники согласились с доводами пожилого кмета. Крестьянские повозки прогромыхали под аркой ворот.
        - С тебя полмешка пшеницы, мил человек, - угрюмо обратился к Бурцеву старшой обоза. - За то, что сопроводили тебя до города и провели мимо стражи.
        Вообще-то такого уговора не было. К тому же в самом начале совместного пути он уже вручил кмету-вымогателю полмешка отборной пшеницы. Но, видимо, поляка сильно расстроила потеря гуся. В принципе, можно было воспротивиться наглому рэкету да послать мужичка куда подальше. Однако начинать шпионскую деятельность со скандала не хотелось. Да и не повезет же он свое зерно назад.
        - Дам целый мешок, если найдете в городе местечко для меня, моей коняги и телеги, - пообещал Бурцев.
        - Два мешка! - тут же сориентировался староста. - Сейчас в городе народу много, а у меня кум заправляет на постоялом дворе. Как раз возле рыночной площади, напротив трактира, которым не брезгуют кнехты и даже паны-рыцари. Мы всегда останавливаемся там, когда приезжаем торговать на Легницкую ярмарку. За небольшую плату кум возьмет на постой меня и тех, на кого я укажу. Хочешь - присоединяйся.
        - Идет! - Они ударили по рукам. Перспектива посетить трактир, где собираются польские вояки, и послушать их застольные беседы, Бурцева вполне устраивала.
        Легница была ужасна. Как, наверное, любой средневековый город. Узкие, зловонные улочки. Лепившиеся друг к другу домишки в один-два этажа. Тошнотворные помои, хлюпающие под ногами, копытами и колесами. Редкие разбитые мостовые. Жуткая толкотня. Обилие вооруженных людей. И тревожное ожидание чего-то неминуемого, неотвратимого… Переполненный и взволнованный городок Бурцеву определенно не нравился.
        Только рыночная площадь оказалась на удивление спокойной. Ни суеты, ни базарного шума здесь не было. Вероятно, слухи о возможной осаде здорово подкосили торговлю, и легницкий майдан затих и обезлюдел. Чего нельзя было сказать о постоялом дворе, на котором остановился вроцлавский обоз. Для телег едва нашлось место, а хваленый «кум» обозного старосты смог предложить вновь прибывшим только тесный уголок в набитом мужиками, бабами, детьми и скотиной сараюшке. Вот и весь блат…
        Бурцев, заплатив за постой, поспешил убраться из этого орущего, мычащего и кудахтающего бедлама. Деревянный одноэтажный трактир напротив - тоже шумный и переполненный - все же привлекал его больше. Да и информацию о богемцах там раздобыть проще, чем среди пришлых беженцев.
        Аляповатая кривая вывеска над низенькой трактирной дверью гласила: «Панская кулявка». Для неграмотных и непонятливых под корявой надписью красовалось весьма условное изображение усатого рыцаря с громадным кубком на поясе. Из маленьких, ничем не прикрытых окон валил душный чад, густой сивушный запах и доносился шум застолья вперемежку с непристойными пьяными выкриками. В общем, за толстыми бревенчатыми стенами располагалась явно не божья обитель.
        Бурцев уже подходил к питейному заведению, когда из-за угла, со стороны рыночной площади, на него налетела замечтавшаяся девушка с плетеной корзиной в руках. Миловидная такая девица, лет двадцати, с копной светло-рыжих волос. Простенькое зеленое платье - чуть ниже колен, с закатанными до локтей рукавами - не скрывало загорелых рук и ног горожанки, а высокая грудь полячки, казалось, вот-вот разорвет тесную недекольтированную ткань. Вот эта-то соблазнительная грудь и толкнула его посреди улицы.
        - Ах! - девушка от неожиданности выронила свою ношу.
        Бурцев едва успел подхватить корзинку над зловонной придорожной канавой. Ценный груз - ворох платьев, аккуратно уложенных внутри, был спасен. Неплохих, кстати, платьев по местным меркам: все сплошь шелк, парча да яркая вышивка… Дорогие шмотки никак не вязались со скромным нарядом самой девицы. «Видать, не для себя обновки несет», - решил Бурцев. Судя по всему, незнакомка принадлежала к низшему сословию, однако от этого она вовсе не казалась менее привлекательной. Особенно понравились ему очаровательные ямочки на румяных щечках и блестящие, такие лукавые и озорные, глаза молодой горожанки.
        Девушка благодарно и не без кокетства улыбнулась, принимая корзину из его рук. Улыбка ей здорово шла, и Бурцев ответил тем же. Долго однако улыбаться им не дали. Громыхнула дверь трактира. Два краснорожих, пьяных в доску кнехта в толстых, засаленных поддоспешных рубашках и с длинными кинжалами на поясах вывалились на улицу. Один жирный как боров, другой тощий.
        - О, глянь-ка, Мацько, какая баба! - воскликнул толстяк и грубо отпихнул Бурцева с дороги: - Пшел вон, деревенщина!
        Тот, кого назвали Мацько, попытался облапать пригожую горожанку. Взвизгнув, девица оттолкнула кнехта корзиной. Солдафон, однако, напирал, прижимая жертву к сточной канаве:
        - Ну же, красотка. Ты ведь не откажешь в ласке доблестным воинам князя Генриха Благочестивого?
        Ох, хотелось бы сдержаться, искренне хотелось вести себя тише воды, ниже травы, но и не вступиться за девушку Бурцев не мог. Подобные типы его всегда бесили.
        Левая рука сама опустилась на плечо Мацько, резко развернула его, а правый кулак хрустко врезался в подбородок «доблестного воина». Клацнули зубы. Пьяный кнехт повалился спиной в нечистоты. Через секунду за Мацько последовал и его товарищ более внушительной комплекции. Оба успокоились. Судя по ноющим костяшкам правой руки - надолго.
        - Ого! - восхищенно выдохнула горожанка. - Кмет, а бьется не хуже иного рыцаря. Тебя как звать-то?
        Бурцев вздохнул. До трактира дойти ему теперь, похоже, не суждено.
        - Вацлав. А ты кто такая?
        - Ядвигой кличут.
        Девушка опасливо стрельнула глазами по сторонам:
        - Знаешь, что, Вацлав, пошли-ка со мной. А то эти двое, не ровен час, очухаются. Или дружки их искать начнут. Или стража городская появится. Избиение воинов Генриха Благочестивого - это не шутка. За такое простого кмета вздернут на этой самой площади. Идем-идем, не стой столбом. Заодно и корзину поможешь донести.
        Бурцев не успел опомниться, как корзина с платьями уже оттянула ему руки. Но вообще-то новая знакомая дело говорит. Не хватало сейчас попасть в темницу или на эшафот! Он поспешил за девушкой. М-да, а корзиночка-то увесистая, даром что одни тряпки в ней.
        - Для кого платья, Ядвига?
        - Для госпожи моей, - затараторила полячка. Удалившись от трактира на пару кварталов, она снова заулыбалась. - Нынче люди осады и голода боятся, так что на рынке съестного днем с огнем не сыщешь, зато любую одежду за полцены купить можно. Я сэкономила сегодня не одну гривну и целую уйму скоецев и грошей. А мне так и сказано было: что останется, мол, то - твое.
        - Поэтому ты такая веселая, да? - усмехнулся Бурцев. Жизнерадостная Ядвига нравилась ему все больше.
        - А чего грустить-то? Уныние - грех, Вацлав.
        - А татары как же, в грех этот тебя не вгоняют?
        Горожанка только отмахнулась:
        - Подумаешь, татары. Они ведь тоже не всесильны. И на них управа скоро найдется.
        Бурцев насторожился:
        - Откуда ж такая уверенность?
        - У нас в доме паны всякие сейчас бывают. И простые рыцари. И знатные. И очень знатные. Очень, Вацлав! Как послушаешь их беседы, так и татары не страшны. Рать против племени Измаилова собрана великая. А еще большая рать подступает к Легнице из Богемии. Чешский король к нам на подмогу идет.
        Вот оно! То, за чем он шел в злополучный трактир, можно выведать у разговорчивой горожанки. Болтливая Ядвига оказалась прекрасной находкой для шпиона.
        - И когда же богемское войско должно вступить в Легницу? - осторожно поинтересовался Бурцев.
        - Сегодня после утренней службы в храме Богородицы паны говорили, что три дня ждать осталось.
        Славно! Как, оказывается, просто добываются военные тайны.
        - Ты того, Ядвига, - Бурцев замедлил шаг. - Бери корзину свою, а я пойду, пожалуй. Дела у меня, понимаешь.
        - Куда это ты пойдешь? - она и не подумала забирать корзину. Зато вдруг прильнула к нему всем телом. Бурцев вновь почувствовал волнующую упругость девичьей груди. - Никуда я тебя не отпущу. Я еще должна отблагодарить тебя за свое спасение, мой храбрый кмет. А о благодарностях моих еще никто не жалел.
        Пухленькие губки раздвинулись. Уже не в насмешливо-лукавой, а в страстной, томной, манящей улыбке. Глаза заблестели призывным блеском. Что-то в Ядвиге было сейчас от Аделаиды. Не настоящей, а той, что являлась Бурцеву в мечтах и снах, той, для которой нет никакого дела, благородный он рыцарь или безвестный кмет…
        - А коли уйдешь от меня сейчас, Вацлав, я ведь могу принять тебя за татарского лазутчика. Ишь, вызнал у бедной девушки, чего хотел, и бросить хочет!
        Он едва не поперхнулся. Ядвига прыснула от смеха, глядя в его встревоженное лицо.
        - Ты забавный, Вацлав! И до чего ж милый! Пойдем - немного осталось. А делами своими после займешься.
        Бурцев тряхнул головой: а почему бы, собственно, и нет! До прихода Венцеслава Богемского еще трое суток. Ну а потом… невесть что будет потом. В этом мире голову сложить можно в любую минуту. И выгорит ли что-нибудь с краковской княжной, нет ли - все это вилами по воде писано. А он как-никак молодой здоровый мужик. И сколько времени уже обходился без женщины? Больше семи веков. Ни фига ж себе!
        Грудь Ядвиги под зеленой тканью будоражила кровь. Основной инстинкт, однако…
        Бурцев помог ей отнести корзину. До самого дома.
        По пути девушка болтала без умолку. Он узнал, что до прихода татар Ядвига состояла в услужении у богатого легницкого купца Ирвина, сделавшего состояние на торговле пенькой, льном и суконными отрезами.
        - Смешной он такой! - заливисто хохотала Ядвига. - Все норовил ко мне под юбку залезть, пока супружница не видит. А у самого рога - в дверь не пройти. Женушка-то его давно уж полюбовничка себе завела - десятника городской стражи. Я купчишке отказала в ласках. Ох и осерчал же он - жуть! Грозился выгнать меня, да супружница не позволила. Я ведь милому ее записки ношу. А коли меня прогнать, кто службу эту тайную справлять будет? Так Ирвин в отместку удумал мне жизнь испортить: запретил парней водить. Самолично, бывало, по ночам за дверью следил. Но дверь дверью, а окно на что?
        Так вот и жили. Потом татары эти проклятущие объявились. Войско Генриха Благочестивого в Легнице встало. По домам паны рыцари на постой разместились. Купчишке нашему заплатили хорошо и вежливо попросили освободить хоромы. А Ирвин тому только рад. Как узнал, что язычники идут - жену с добром в охапку - и прочь из города. А меня вот брать не захотел. И супружница не настаивала - перепугалась сама, сразу стала женушкой покорной, благоверной, чтоб в лихую годину за мужниной спиной спрятаться. Да и зачем я ей, коли полюбовничек тайный в Легнице остался. Некому письма-то носить, вот и в письмоносице нужда пропала. К тому же письмоносица много чего ведала, о чем Ирвину знать не полагалось. А я поболтать люблю. Но, слава Деве Марии, новые хозяева меня в доме Ирвина оставили. Толковая служанка - она всем нужна.
        Полячка подмигнула Бурцеву. Судя по всему, Ядвига была девушкой не только толковой, но - что, вероятно, особенно ценилось «панами рыцарями» - и жадной до любовных утех. Не по корысти, как куртизанки, а своего прирожденного жизнелюбия ради. Но это даже к лучшему. Такие случайные связи ни к чему никого не обязывают и быстро забываются.
        - Да вот мы и пришли, Вацлав. Видишь собор Девы Марии? А рядом - дом в два этажа. Вот в нем-то я и обитаю.
        Впереди действительно возвышался католический храм, опоясанный высокой оградой со сквозными крестообразными отверстиями, над которыми белели мраморные фигурки ангелов. Чуть наискось от церкви виднелся купеческий особняк из красного кирпича, с распятием над дверью. Рядом - почти вплотную с жилым домом легницкого пеньково-суконного магната - располагалось длинное приземистое строение. По всей видимости, бывший склад, нынче превращенный в казарму: вокруг здания слонялись вооруженные люди, у крытой коновязи похрустывали овсом лошади. Вход в особняк охранялся. На пороге маялся от безделья молодой воин в кольчуге, шляпообразном шлеме и при мече.
        - Здравствуй, Ядвижка, - плотоядно сверкнул глазами он, - кого это ты сегодня привела?
        - Татарского лазутчика! - рассмеялась девушка. Бурцев тоже попытался сделать вид, что ему весело. - Вот, вишь, помог принести корзину с рынка.
        - Эх, - мечтательно вздохнул поляк. - Кабы дождалась ты конца моей стражи, да пригласила к себе меня вместо этого кмета…
        - Всему свое время, - Ядвига шутливо стукнула кулачком по шлему стражника. Шлем тихонько звякнул. - Дойдет и до тебя очередь, Францишек. Проходи, Вацлав.
        Он прошел. Нет, в этой беззаботной щебетунье определенно было что-то притягательное. Такие барышни всегда нравятся мужчинам. Даже тем, чье сердце уже занято. Такой вот парадокс.
        - Наверх не суйся, - шепнула Ядвига. - На втором этаже моя госпожа живет. И охрана ее - злые, что волки в зиму.
        «Крутая, видать, госпожа, - подумал Бурцев. - Откуда она вообще взялась, если купчиха уехала с купцом, а дом заняли польские рыцари».
        Но Ядвига уже толкала гостя за лестницу.
        - Вот сюда - милости просим. Здесь моя комнатка. Аккурат под покоями госпожи. Заходи, не бойся.
        Она открыла неприметную дверку.
        Бурцев вошел.
        И чуть не выронил корзину с платьями.
        ГЛАВА 58
        Комнатой Ядвиги оказалась небогато обставленная темная (воловий пузырь, натянутый на раму в единственном окне, плохо пропускал свет) каморка. Впрочем, скудного освещение хватило, чтобы разглядеть небольшую дыру в потолке. Из узкого отверстия, проломанного над засыпанным щепой ложем свисало… женское тело! Тело отчаянно сучило ногами. До подмышек оно уже было в комнате Ядвиги, но руки, плечи и голова все еще находились на втором этаже купеческого особняка.
        Дальнейшее продвижение вниз тормозила одежда. «Пробка» из платьев и юбок неприлично задралась, что называется, по самое не хочу, и надежно удерживала несчастную в висячем положении. Женщина, или, скорее, юная дева, несмотря на хрупкую комплекцию застряла, как Винни-Пух в кроличьей норе. Ну, а поскольку средневековые дамы не носили привычного для современниц Бурцева нижнего белья, он поневоле стал свидетелем весьма пикантного зрелища. И весьма волнующего, надо признать, тоже.
        Ничто не скрывало сейчас стройных ножек, будоражащего кровь пушка между ними, плоского животика, бедер, на которых не просматривалось ни капли лишнего жира, высоких грудок с острыми сосками, свежего, в чем-то даже эротичного шрамика под левой грудью… Стоп! Шрамик?! Бурцева словно окатили ледяной водой. Да неужели!..
        - Госпожа! - всплеснула руками Ядвига. Былого веселья - как не бывало.
        Девушка метнулась к кровати. Сбросила с постели кочергу, которой, видимо, и расковыряли злополучную дыру в потолке. Затем перепуганная служанка попыталась вырвать обнаженное тело из плена сбившихся и задравшихся одежд.
        - Чего стоишь, Вацлав?! Бросай корзину, помогай. Она же задохнется!
        В самом деле! Бедняжка бог знает сколько времени уже висит на собственном платье в тесной щели пролома. Бурцев бросился на помощь. Было не до церемоний, но все же когда он обхватил застрявшую девушку за то место, к которому не принято прикасаться в приличном обществе, по рукам прошла дрожь. Будто током шибануло.
        Затрещала рвущаяся ткань - и все трое рухнули на ложе Ядвиги. Служанка скатилась на пол, а раскрасневшаяся мордашка малопольской княжны Агделайды Краковской уткнулась в лицо Бурцева. Вот, значит, к какой госпоже в услужение наняли Ядвигу!
        Первым делом Аделаида подскочила как ужаленная. Вторым - прикрылась остатками платья. Третьим - удивленно выдохнула: «Вацлав?!» Четвертым - влепила ему звонкую пощечину, прошипев: «Да как ты посмел, мужлан!» Пятым - бросилась на шею Бурцеву. Шестым - отпрянула прочь и часто-часто задышала.
        - Вы что, знакомы? - пискнула откуда-то из-под ложа Ядвига.
        На нее, однако, внимания не обращали.
        - Как?.. Ты?.. Сюда?.. Попал? - с придыханием выговорила Аделаида - вся пунцовая от стыда и волнения.
        Бурцев ответил не сразу. Его ладони еще ощущали тепло упругих ягодиц. А перед мысленным взором до сих пор стояло, вернее, висело обнаженное тело княжны. Такой же, ну или почти такой представлял Бурцев Аделаиду в своих сладостных мечтаниях.
        - Как, Вацлав?! - поторопила она.
        - Э-э-э… М-м-м… - он замялся.
        Говорить правду о том, почему он здесь оказался, не хотелось.
        - Искал тебя…
        Это ведь тоже не было ложью, не так ли?
        - А-а, - Аделаида вздохнула. Как показалось Бурцеву, с облегчением. - А то уж я подумала… Ядвига наша - девушка несколько… гм… легкомысленная и охочая до… В общем, мужчины на ее ложе - гости не редкие.
        Он предпочел тактично промолчать, а служанка спешно сменила тему разговора:
        - Что случилось, госпожа?
        - Сбегаю я, вот что! - фыркнула Аделаида.
        - Из-под венца?! - Ядвига в ужасе прикрыла ладошками ротик. А вот глазки служанки озорно блеснули. - Ты говорила, госпожа, что тебе не мил Казимир, но бежать от замужества с князем! На такое не каждая решится.
        Дочь Лешко Белого посуровела:
        - Князь Казимир приходил вчера вечером. Объявил, что обвенчается со мной сразу же после победы над татарами. Приказал готовиться. Тебя вот, Ядвига, за нарядами к свадьбе послал. А мне свадьба та - горше смерти. Я уже в Вроцлаве хотела руки на себя наложить. Вырвала у куявского кнехта меч из ножен, ткнула себя, да Казимировы псы расторопнее оказались. Отобрали меч, лекаря позвали. Теперь оружия у них не добыть. Это вот только в камине нашла, - княжна кивнула на кочергу. - Я ею пол тихонько расковыряла. Думала, пока охрана наверху за дверью караулит, спущусь вниз - и поминай, как звали. Застряла вот. Висела, пока вы не пришли. Стыд-то какой!
        Аделаида снова зарделась.
        - Так внизу ж тоже охрана поставлена! - охнула Ядвига. - Францишек у входа стоит.
        - Ну, с Францишеком твоим мы как-нибудь управимся, - пообещал Бурцев. - А вот по городу в таком рванье бегать не стоит. Особенно знатным панночкам. Ты переоденься, княжна. Нарядов тебе Ядвига - вон уйму накупила. Да не смущайся, отвернусь я, отвернусь.
        Хотя чего теперь-то таиться?.. Он отвернулся, пряча улыбку. За спиной зашелестели платья, запыхтела Ядвига, помогавшая княжне облачиться в новое одеяние.
        А вот - другие звуки! Бурцев напрягся. Возле купеческого особняка вразнобой застучали подкованные копыта. Что-то приветственно гаркнул Францишек. По дому протопали тяжелые сапоги. Кто-то поднимались на второй этаж.
        - Ох, матка бозка! - прошептала Ядвига. - Никак Казимир со свитой пожаловал.
        Бурцев негромко и витиевато выругался, не особо стесняясь присутствующих дам. Наверху грохнула дверь.
        - Сбежала! - вопль был истошным, надсадным. - Княжна сбежала!
        - Тре-во-га! - Особняк легницкого купца содрогнулся от шума и криков.
        Чья-то голова в остроконечном шлеме появилась в проломе на потолке. Голова в изумлении воззрилась на полуодетую Аделаиду. Княжна, взвизгнув, приголубила воина кочергой. Судя по звону, которым отозвался шлем, удар был не из слабых. Куявец, однако, умел держать удары.
        - Туточки она! - радостно заорал поляк. - Внизу - у служанки!
        И отпрянул от очередного удара.
        Проклятье! Дверь! Ядвига так и не заперла ее за собой. Бурцев рванулся к двери - исправить ошибку. Опоздал.
        Дверь распахнулась. На пороге стоял Казимир Куявский - без лат и шлема, однако с клинком на поясе.
        - Ты?!
        Князь был изумлен. Князь был ошарашен. Князь был взбешен до крайней степени. Правая рука Казимира метнулась к мечу. Но это слишком долгий путь. И в данной ситуации неверный.
        О, с каким наслаждением Бурцев впечатал кулак в скулу заклятого врага. Куявец кубарем выкатился из комнаты Ядвиги. Следовавшие позади воины едва успели подхватить князя. Бурцев навалился на дверной засов. Есть! Заперто! Дверь вздрогнула. Раз, другой… Он оглянулся.
        Аделаида - уже переодевшаяся, с пылающими глазами и занесенной кочергой была готова к схватке. Похвально, да только кочерга - не самое подходящее оружие против бойцов Казимира.
        - Сюда! Скорее! - Ядвига уже вырывала оконную раму с бычьим пузырем. Тайный путь ее любовников был сейчас последней надеждой.
        Бурцев кошкой вскочил в оконный проем. Выглянул наружу. Никого! Пока никого… Он обернулся к девушкам. Протянул руки. Схватить обеих сразу, втянуть за собой, потом спрыгнуть, поймать внизу одну, другую и - деру…
        Служанка не осмелилась идти вперед госпожи, Аделаида тоже медлила по непонятной причине. А дверь уже трещала от мощных ударов. С косяков сыпалась щепа…
        - Ну же! - поторопил Бурцев.
        - Ступай сам, Вацлав, - княжна указала ему кочергой за окно. В глазах - тоска. - Иди один, и ты еще сможешь спастись. Мы будем тебе помехой.
        Хрясь! Жалобно застонала скоба засова. Покорежились дверные петли.
        Аделаида рассуждала здраво: вдвоем и тем более втроем им далеко не уйти. Поздно. Слишком поздно. Но…
        - А как же ты?! - он испуганно воззрился на княжну, мельком взглянул на Ядвигу. - Как же вы?
        - За нас не беспокойся. Меня не тронут. Ядвигу тоже. Я скажу, что она силой удержала меня от побега. Казимир только вознаградит ее за это. Спасибо за твою верность, Вацлав. Даст Бог, еще свидимся. А сейчас Господь не на нашей стороне. Не противься его воле, мне будет жаль, если ты погибнешь из-за меня.
        Глаза Аделаиды повлажнели.
        - Но свадьба?! - в отчаянии вскрикнул он.
        - До победы над татарами свадьбы не будет. А пути Господни неисповедимы…
        Бурцев скрежетнул зубами. Уж теперь-то он точно сделает все, чтобы победителем в этой заварушке вышел Кхайду-хан.
        - Беги, Вацлав!
        Дверь ходила ходуном и держалась на честном слове. Он покачал головой.
        - Я… Я не могу так.
        - Ядвига, помоги ему, - шепнула княжна.
        В мгновение ока служанка оказалась у окна и неожиданно сильно толкнула Бурцева обеими руками. Удержать равновесие в маленьком оконном проеме было нереально. Падая, Бурцев едва успел сгруппироваться у самой земли. Рухнул в грязь, перекатился через плечо. И услышал, как слетела с петель вышибленная дверь. Топот, крики, лязг железа и рев Казимира:
        - Где он?! Схва-тить!
        В окно уже лез Францишек с обнаженным мечом. Из-за угла купеческого особняка выскочили еще двое вооруженных куявцев. От склада-казармы тоже бежали люди князя.
        Бурцев затравленно огляделся. Опустевшая улочка. Справа и слева - сплошная стена домов, лавчонок, мастерских и складов. Напротив - храм Девы Марии, огороженный от торговых кварталов высоким - в два человеческих роста - забором с беломраморными ангелами поверху. Вот где спасение!
        Препятствие он взял с ходу. Декоративные крестообразные отверстия в церковной ограде послужили упором для рук и ног. Бурцев взлетел на ограду, перевалился между двумя крылатыми ангелами, спрыгнул вниз. Отягощенные доспехами и потому не столь ловкие преследователи разразились проклятиями. А он уже со всех ног несся к противоположной стороне храмового комплекса. К воротам.
        Увы, все оказалось не так просто. Из ворот на территорию храма валила галдящая толпа. Судя по всему, народ вытесняли с улицы, а любопытные горожане всячески упирались, стараясь хоть что-то рассмотреть за чужими спинами… М-да, сквозь такое столпотворение хрен пробьешься.
        Бурцев свернул на небольшую цветочную клумбу и с разбега вновь вскарабкался к фигуркам на церковной ограде. Подтянулся, глянул вниз - под мраморное крыло. Эх, вот ведь незадача!
        По улице неторопливо шествовала пышная процессия. Вооруженные рыцари, оруженосцы, слуги… Во главе колонны - под стягом с изображением белой стрелы на красном фоне - ехал высокий всадник. Добротные доспехи, богатые, расшитые золотом и серебром одежды. Светлые волосы наездника, аккуратно подстриженные над бровями, по бокам и сзади свободно ниспадали на плечи. Худощавое лицо отмечено печатью кротости, скорби и смирения, свойственных, скорее, монаху, нежели воину. Тем не менее на боку всадника висел длинный меч, а сам он восседал на крепком боевом жеребце. Оруженосцы везли за своим господином треугольный щит все с той же - белой на красном - геральдической стрелой, тяжелое рыцарское копье и островерхий шлем, на котором величественно покачивался роскошный плюмаж из павлиньих перьев.
        - Дорогу князю Силезии Генриху Благочестивому! - торжественно провозгласил горластый глашатай из свиты скорбноликого всадника. - Дорогу княжескому войску, выступающему навстречу верному союзнику и доблестному королю Богемии Венцеславу.
        Кричал он больше для порядка. Дорога была свободна, и князь Генрих со своими рыцарями, крестясь, вступал под тень церковных ангелов. Желания прыгать вниз - под копыта и копья княжеской дружины - у Бурцева не возникло. За подобную дерзость простого кмета убьют на месте. А не убьют - так схватят, что тоже его не устраивало.
        Бурцев оглянулся. Нет, воины Казимира за ним не гнались. Зачем гнаться, если можно пустить вдогонку стрелу? В одну из крестообразных щелей храмовой ограды уже вставлен куявский самострел. Декоративные прорези, оказывается, служат еще и бойницами!
        Он спрыгнул на церковную клумбу в тот самый момент, когда невидимый стрелок спустил тетиву арбалета. Толстый короткий болт звякнул над головой беглеца. Тяжелый наконечник перебил колени мраморного ангела. Крылатая фигурка, надломившись, рухнула за ограду. Звон разбитого мрамора потонул в криках княжеской свиты.
        Зашибло кого-то, что ли? Увесистый ангелочек, рухнув на процессию с приличной высоты, запросто мог проломить не защищенную шлемом голову.
        Толпу в воротах храмовой ограды больше не сдерживали. Любопытствующие и встревоженные горожане настырно проталкивались обратно на улицу. Бурцев поспешил смешаться с людской массой.
        - Князя Генриха убило! - раздался над ухом чей-то голос.
        - Не-е, вроде не убило! - возразил другой. - Рядом что-то упало - прямо под копыта княжеского коня.
        - Все равно дурной знак то!
        - Истинно так. Не иначе Господь предостерегает князя.
        - Нешто татары верх возьмут? Ох, горе нам, грешным!
        - На все воля Божия.
        - Аминь[46 - Некоторые исторические источники указывают, что перед выступлением Генриха Благочестивого из Легницы, князя, действительно, едва не убил сорвавшийся с ограды собора Святой Марии камень, кирпич или фрагмент украшения. Случившееся было истолковано как дурное предзнаменование.].
        Князь не пострадал. Это Бурцев понял сразу, как только протиснулся через церковные ворота на улицу. Фигура Генриха Силезского по-прежнему возвышалась над толпой, тем не менее к князю отовсюду пробивались знатные паны. Некоторые из них в великом волнении спешивались и припадали к стремени едва не погибшего господина.
        Бурцев не замедлил воспользоваться верноподданническим пылом силезского рыцарства. Приметив оседланного жеребца без всадника, он тихонько вывел его из плотной людской массы в тихий переулок. Здесь Бурцев, не таясь больше, вспрыгнул в седло и ударил пятками по конским бокам…
        Проклятий шляхтича, у которого средь бела дня увели боевого скакуна, мало кто не расслышал. Как и вопли Казимировых куявцев, гнавшихся за Бурцевым: преследователи безнадежно увязли во взволнованной толпе.
        Приказа закрыть ворота не было. И городская стража, увлеченная шмоном очередного крестьянского обоза, не стала останавливать странного кмета на добром коне, лихо промчавшегося меж телег.
        ГЛАВА 59
        Кхайду-хан выслушал доклад и удовлетворенно кивнул головой:
        - Богемскому королю не поспеть к Легницким землям раньше нас. А то, что Генрих Силезский вышел из-за городских стен, нам только на руку. Мы тоже выступаем. Сейчас же.
        Загрохотали боевые барабаны, засуетились люди, зазвенело оружие. Многотысячный татаро-монгольский лагерь пришел в движение. Полон, сковывавший движения войска, был распущен. Необходимая поклажа уложена в тюки. Легкие полевые самострелы, которые успел за время отсутствия Бурцева изготовить Сыма Цзян, разобраны и увязаны на крупах самых выносливых лошадей.
        …Они продвигались быстро. Продвигались долго. Продвигались без отдыха. Ели, пили и спали в седлах. Воины пересаживались с уставших лошадей на запасных, потом пересаживались снова. И снова. И снова. Никто не роптал.
        Татаро-монгольские тумены настигли войско поляков и тевтонов за сутки. Ранним утром к Кхайду-хану на взмыленной лошади примчался посланник передовых разъездов. Всадник сообщил, что дозоры наткнулись на поляков и полностью разбиты, а войска Генриха Благочестивого и Конрада Тюрингского готовятся к битве, так и не дождавшись подмоги из Чехии.
        Снова тревожно ударили гулкие барабаны. Близилось время убивать и умирать.
        Тумены Кхайду остановились, когда раннее утро стало поздним. Лишь арьергард кочевников еще стягивался в единый кулак резерва и засады у небольшой, заросшей камышом речушки Нисе. Два холма на берегу реки идеально подходили для наблюдения за раскинувшимся впереди полем, а узкая ложбина между холмами позволит скрытно вводить в бой свежие силы.
        Скрываться было от кого: их уже ждали. На широкой равнине без особого пока порядка расположилось воинство поляков и тевтонов. Длинные рыцарские копья с трепещущими на ветру зубчатыми флажками-банерами. Тяжелые полотнища хоругвей. Яркие цвета гербов, щитов и одежд. Это, скорее, празднично-турнирное, нежели боевое великолепие весьма впечатлило Бурцева.
        Монголы и их союзники выглядели не столь эффектно. Пики с бунчуками из запыленных конских хвостов и хищно загнутыми крючьями для стаскивания противника с седла казались короче рыцарских копий. Немногочисленные штандарты не могли похвастать буйством красок. А доспехи и походная одежда даже у знатных нойонов и ханских нукеров были скорее практичными, нежели вызывающе роскошными.
        По численности монгольское войско тоже ощутимо уступало противнику. Ядвига не лгала: трем изрядно потрепанным в предыдущих боях и уставшим после длительного перехода туменам противостояло тысяч сорок рыцарей, оруженосцев, кнехтов и стрелков-арбалетчиков. Даже без союзных чешских дружин польско-немецкая армия представляла серьезную угрозу.
        Начались приготовления к бою. Тумен, тумынь, или, как предпочитали называть 10-тысячную боевую единицу татаро-монгольского воинства русичи, «тьма», лишь на первый взгляд казался дикой и неуправляемой ордой. Степные всадники и их союзники прекрасно освоили простую и эффективную систему знаков-приказов, отдаваемых сигнальными бунчуками и барабанным боем. Во время битвы сотники и десятники могли не только проявлять собственную инициативу для решения тактических задач, но и «ретранслировали» подчиненным команды вышестоящего начальства.
        Боевой порядок в тумене, напоминавшем со стороны броуновское движение конных «молекул» и потому нередко вводившем в заблуждение противника, тоже имелся и притом довольно четкий. Впереди - сторожа-разведчики. За ними - авангард тумена. В тылу - резерв. Между авангардом и резервом - основные силы, поделенные на три части. Каждая из них - центр, правое и левое крыло - в свою очередь, тоже разбиты на три отряда: авангард, левую и правую половины.
        Новгородский полк составлял сейчас передовой авангард левофлангового тумена. К русичам присоединилась сторожевая сотня Бурангула. Остальных воинов Кхайду предпочел отвести назад.
        Бурцев находился в первых рядах, и ему достаточно было немного привстать в стременах, чтобы осмотреть все поле предстоящей битвы. А драчка тут, судя по всему, намечалась неслабая. Он усмехнулся, увидев далеко впереди белые знамена с черными крестами. Как раз напротив новгородского стяга. Кхайду-хан выполнил свое обещание, выставив в решающей битве русичей против тевтонов.
        Рядом нетерпеливо поигрывал мечом Дмитрий. Чуть поодаль, во главе татарских стрелков - ерзал в седле Бурангул.
        Сейчас, пока противники не сблизились на расстояние выстрела из арбалета или мощного степного лука, еще было время в последний раз прикинуть расстановку сил - своих и вражеских. Угрюмое затишье затягивалось, действовало на нервы. А славный весенний ветерок, словно в насмешку над людьми со смертоносной сталью в руках, озорничал и швырял в лицо запахи оживающей природы. Утро 9 апреля 1241 года выдалось погожим и приветливым.
        Ровная местность впереди вполне годилась для конных маневров. Наверняка, выбирая позицию для битвы, Генрих Силезский и Конрад Тюрингский прежде всего думали об удобстве таранной копейной атаки. Но по иронии судьбы навязанная Кхайду-хану для сражения равнина вполне устраивала и кочевников. Преимущество свободного пространства, схожего с родными степями, позволит им в полной мере противопоставить рыцарской коннице свою кавалерию. К тому же на открытой местности татаро-монголы смогут использовать свое самое страшное оружие - мощный лук и длинные тяжелые стрелы.
        Доброе поле! Так называют жители легницких земель это место. То ли необычайно жирный чернозем, то ли бескрайние просторы были тому причиной. Но сейчас, когда многотысячные армии замерли друг против друга в мрачном ожидании кровавой сечи, название это казалось таким же неуместным, как и опьяняющий запах весны.
        Бурцев уже различал не только однообразные тевтонские кресты. В глазах рябило от польских гербов и знамен. Правда, калейдоскоп ярких цветов, рисунков и символов ни о чем ему не говорил. Геральдика, блин! Вот уж чем он никогда не интересовался. А жаль. Досадный пробел частично восполнил Дмитрий, проявив недюжинное знание основных штандартов врага:
        - Сразу за тевтонами стоят немецкие золотокопатели, дружина сына моравского маркграфа Болеслава Щепелки и малый отряд французких госпитальеров. Наверное, все они пойдут в атаку вместе с тевтонами. Вон там - опольские рыцари вассала Генриха Благочестивого князя Мечислава. А там, на дальнем конце поля, мелкие великопольские паны и остатки малопольского рыцарства. Судя по главному стягу, их возглавляет воевода Сулислав Клеменс.
        Сулислав? Брат Владислава Клеменса, опекуна Аделаиды! Что ж, большая удача, что Сулислав будет биться на противоположном фланге, и новгородцам не придется скрестить с ним мечи.
        - На холме позади, под красной хоругвью с белой стрелой - то, должно быть, сам Генрих Благочестивый, - продолжал Дмитрий. - Там же вижу знамена Силезии, Вроцлава и великопольской знати. Да, Генрих не глупец, лучших воинов держит при себе, в резерве. А вон туда глянь-ка! В самом тылу тевтонов - это ж штандарт Конрада Тюрингского. И рядом - куявский стяг! Казимир, видать, нынче при магистре.
        - Откуда у тебя такие познания в геральдике? - изумился Бурцев.
        Дмитрий хитро прищурился:
        - Я же говорил тебе о новгородских лазутчиках. От них и известно нам все о тевтонских союзниках и их гербовых знаках.
        С противоположной стороны Доброго поля донесся рев рогов и труб.
        Сигнал к атаке?!
        Нет, пока еще нет. Но вражеский строй шевельнулся. Сбившиеся ряды рыцарей выравнивались, растягивались по всему фронту.
        - Частокол строят, - со знанием дела прокомментировал Дмитрий.
        - Частокол?
        - Да. Впереди - рыцари. За ними - оруженосцы, стрелки, кнехты, слуги. В сплошную линию, вишь, становятся. Польские паны гордые - жуть! Не желают идти в атаку за хвостом чужой лошади. Не то что орденские братья.
        - А что орденские бра…
        Рога загудели снова. Напротив новгородцев - там, где развевались знамена с черными крестами - тоже началось движение. Из линейного строя выдвигался хищный «клюв», обрастая все новыми и новыми рыцарями, словно магнит железными опилками. Боевой порядок тевтонов отличался от бесхитростного «частокола» поляков. Глубокое построение крестоносцев напоминало заостренный таран. Такой если разгонится, способен расчленить любой «частокол».
        Впереди, в голове «тарана», плотно - стремя к стремени выстраивались тяжеловооруженные рыцари. Тела всадников защищали длиннорукавные кольчуги. Поверх кольчуг надеты панцири из толстой кожи, обшитой сталью. На ногах - кольчужные чулки и металлические поножи. На руках - латные перчатки и мелкокольчатые рукавицы, на плечах - широкие, плоские пластины наплечников, смахивающие на погоны… У многих топорщились наколенники и налокотники.
        Глухие шлемы-топхельмы тевтонов с перекрестием на лицевой стороне издали походили друг на друга, будто сошедшие с одного конвейера ведра. Лишь редкие украшения - рога, раскинутые орлиные крылья да деревянные руки на макушках горшкообразных головных уборов несколько разнообразили всадников. Впрочем, общая униформа - белые плащи и накидки с крестами, да однотипные треугольные щиты сводили на нет слабо выраженную индивидуальность орденских братьев.
        Рыцарские лошади тоже казались подобранными из одной конюшни. Рослые, раза в полтора выше степных лошадок, сильные… прямо не коняги, а целые слоны! Четвероногих гигантов прикрывали плотные, поблескивающие металлом попоны. Стальные шлемы-маски на мордах превращали животных в мифических чудовищ. «Чудовища», однако, беспрекословно повиновались наездникам. Этому, судя по всему, способствовала жесткая конструкция поводьев, безжалостно раздирающих пасть, и огромные острые шпоры. Иначе и быть не могло: только покорность лошадей позволяла всадникам удерживать сложный боевой порядок.
        Перед атакой тевтоны выстраивались с истинно немецкой тщательностью и основательностью. За первым рядом из полудюжины бронированных конников следовал второй, в котором было уже на два рыцаря больше. За ним шел третий - еще плюс два крестоносца. Четвертый, пятый, шестой… Белые плащи, черные кресты… По-своему даже красиво.
        В ордене германского братства Святой Марии нет места спеси и греховной гордыни, присущей светским феодалам. Стоять одному брату-крестоносцу позади другого вовсе не считалось зазорным. Все разумно, все подчинено строгой орденской дисциплине и рациональному подходу. У каждого воина - свое место в общем строю, обусловленное качеством вооружения и боевым мастерством рыцаря.
        В бронированном кулаке крестоносцев отсутствовали оруженосцы и слуги, которые в изобилии толпились позади польских панов. Вся боевая прислуга вместе с пешими кнехтами располагалась в центре трапециеобразного построения. Там сейчас было черным-черно от сгрудившейся толпы пехотинцев. Именно черно: тевтонские кнехты носили черные плащи, котты и нехитрые доспехи из кожи или плотной стеганой материи. Металлом поблескивали лишь шляпообразные шлемы с широкими полями да нагрудные щитки с «Т»-образными крестами.
        Надо отдать должное братьям-рыцарям: своих более уязвимых соратников они хорошенько упрятали от самого опасного - первого - столкновения с противником. Зато уж если тяжеловооруженная ударная группа тевтонских всадников рассечет ряды новгородцев, и вся эта чернота хлынет в тесноту вязкой рукопашной схватки, будет тяжко.
        Бока живого тарана, как и его бронированный лобешник, надежно прикрывала рыцарская конница. Правда, на флангах белые одежды орденских братьев щедро разбавлялись серыми плащами сержантов-наемников и рыцарей-полубратьев. Их кресты, как и у чернодоспешных кнехтов, были «Т»-образными - со срезанными верхушками.
        Еще один отряд братьев и полубратьев ордена оберегал тыл, где сконцентрировались арбалетчики. Стрелков было немного. Крестоносцы делали ставку в бою не на перестрелки, а на мощный натиск, копейную сшибку и скоротечный рукопашный бой.
        В знаменитый тевтонский клин не уместились все желающие: сзади копошилась бесформенная разношерстая масса орденских союзников и наемников с пестрыми знаменами. Конные, пешие… Вероятно, они тоже пойдут в атаку вместе с крестоносцами, но, как и упрятанные в «коробочку» кнехты, будут выполнять вспомогательную функцию.
        - Свиньей ударят псы латинянские, - новгородский десятник мрачнел на глазах.
        - Как думаешь, скоро? - Бурцеву тоже было не до веселья.
        - Не-е, торопиться немцы не любят. Строиться будут еще долго, выравнивать ряды, ужимать дистанцию. Потом, как магистр команду даст, - шагом поедут. Но зато когда разгонятся - не остановишь. Могут весь тумынь рассечь, как нож масло. Тяжелая нукерская конница в резерв ушла, а без нее совладать с тевтонами непросто. Кстати, вишь, Василь, куда свиное рыло нацелено-то? Прямо на наш новгородский стяг. Псы-рыцари тоже нас не жалуют. Как и мы их. Так что готовься. Первыми мечи с крестоносцами скрестим мы. И коли не остановим немцев - и нам конец, и Кхайду-хану тоже.
        Бурцев прикинул расклад. В самом деле, если сразу не сбить орденскую атаку, дальнейший исход битвы предсказать нетрудно. Бронированная свинья и идущие в кильватере союзники развалят татаро-монгольскую рать надвое, пробьются в тыл, стянут на себя ханские резервы. А польский «частокол» тем временем густым гребнем прочешет все три тумена. Степные луки и стрелы хороши только в начале сражения. А потом… Потом вряд ли легковооруженные стрелки сдержат тяжелую рыцарскую конницу противника.
        ГЛАВА 60
        - О, глянь-ка, Василь, хан пожаловал! - отвлек его от мрачных мыслей Дмитрий.
        По передовой действительно ехал Кхайду - в боевых доспехах, окруженный суроволицыми нукерами. За ханом следовал Сыма Цзянь. За китайцем - две лошади. На каждой - по связке снаряженных к бою «громовых шаров». После Вроцлава, где, не без участия Бурцева, сгорели тяжелые осадные орудия татаро-монгольского войска, уроженец Поднебесной упрямо вез вместе с пороховыми турсуками и эти ненужные, казалось бы, уже боеприпасы. Метать теперь их было нечем, однако бережливый и хитроумный Сыма Цзян считал, что бомбы можно успешно использовать вместо таранов - подкладывая их с зажженными фитилями под ворота вражеских крепостей. Выйдет ли из этого толк, не знал никто. Но в споры с советником Кхайду-хана скептики вступать не решались.
        Хан внимательно изучал построение крестоносцев. Выдубленное степными ветрами лицо было хмурым. Кхайду сразу распознал опасность, исходившую от тевтонского клюва.
        - Воины! - громко, но без пафоса обратился внук Чингисхана к бойцам авангарда. - Ценой своей жизни вы должны остановить немецких богатуров. Это будет нелегко. Почти невозможно. Но если тевтоны пройдут сквозь ваши ряды, значит, их не удержат и стоящие за вами. Победить в этой битве можно, лишь заманив врага в узкий проход между холмами у реки. Крестоносцы же, прорвав наш левый фланг, не попадут в ловушку - они направятся в обход холмов. Тогда битва будет проиграна.
        Могильная, нет, пожалуй, даже замогильная тишина… Видимо, никогда еще Кхайду-хан не делал таких признаний. По крайней мере, перед рядовыми воинами.
        - Непобедимый хан, - Бурцев первым прервал молчание. - Нам потребуется помощь, чтобы остановить атаку крестоносцев. Твоя тяжелая нукерская конница пришлась бы…
        - Мои нукеры и нукеры моих темников останутся в резерве, Вацалав, - перебил потомок Кхайду. - Я пока не знаю замыслов польских князей и магистра Конрада, поэтому сразу посылать в бой своих лучших воинов не стану.
        - Но новгородцы…
        - Новгородцы сами пожелали сразиться с немцами в первых рядах. И смерть их не пугает.
        Это было правдой. Однако…
        - Ты говоришь так, будто моя дружина обречена, хан.
        Кхайду подъехал вплотную. И произнес тише - почти шепотом:
        - А разве нет, Вацалав? Или тебе известно, как можно остановить воинов с крестами в самом начале боя?
        Бурцев подумал. И кивнул. Схема Ледового побоища уже маячила перед его внутренним взором.
        Если историки не лгут, то ровно через год Александр Невский разгромит тевтонскую «свинью» на Чудском озере. Князь выставит на пути орденской рати пешее ополчение новгородцев, в котором рыцарский клин увязнет, потеряет силу удара и маневренность. Затем Александр Ярославович обхватит фланги «свиньи» клещами правого и левого крыла и ударит в тыл засадным полком. Сегодня надлежит действовать так же. Только придется обойтись без засады. И фланговые удары будут наносить степные лучники. И задержать продвижение тевтонов должно не пушечное мясо ополченцев, а что-нибудь… что-нибудь другое.
        Бурцев покосился на китайца.
        - Да, хан. Мне известно это. Если ты не можешь прислать нам помощь из резервного отряда, то позволь хотя бы воспользоваться громовыми шарами мудрого Сыма Цзяна.
        - У нас нет метательных орудий, способных забросать ими врага, - напомнил Кхайду. - Все сгорело дотла под Вроцлавом. А легкие полевые стрелометы не предназначены для подобных снарядов.
        - Мне не нужны метательные машины, - Бурцев решил проявить настойчивость. - Я прошу лишь громовые шары.
        Нахмурились оба - монгольский военачальник и его желтолицый советник. Потом хан кивнул:
        - Сыма Цянь, твои огненные стрелы уже готовы?
        - Да, непобедимая хана, моя хоцзян почти готовая, - склонил голову китаец.
        - Значит, громовой порошок из этих железных шаров тебе не понадобится. Отдай русичам одну лошадь со своими снарядами.
        - Но, непобедимая хана, - китаец заволновался. - Это наша последняя запаса. Она может пригодиться…
        - Именно поэтому я приказываю отдать Вацалаву только одну лошадь. Сегодняшняя битва слишком много значит, чтобы беречь твое добро для будущих побед.
        Бурцев еще гадал, о каких огненных стрелах заикнулся хан, а нукеры Кхайду уже аккуратно укладывали к его ногам увесистые железные шары с выступающими нашлепками на округлых боках.
        Подумав немного, хан произнес:
        - Бери под свое начало сотню Бурангула, Вацалав. Присоединяй ее к новгородцам и действуй во время битвы, как считаешь нужным. Если сможешь удержать атаку воинов с крестами - получишь золотую пайзцу. Если нет, то - видят вечный Тенгри и всемогущая Этуген - лучше бы тебе пасть в бою.
        Прозвучал короткий приказ, и Кхайду удалился к левому крылу тумена. Там хан тоже ненадолго задержался. Бурцев живо представил, как, приподнявшись на стременах, Кхайду вещает:
        - Воины! Ценой своей жизни…
        Ладно, пусть его! Главное, что руки развязаны. «Действуй, как сочтешь нужным», - сказал хан. Бурцев засуетился. Время, остававшееся до начала битвы, было слишком дорого.
        - Выводи свою сотню вперед, Бурангул! - отдал он первый приказ. - Встаньте поплотнее перед новгородским стягом, прикройте нас. Тевтоны не должны ничего видеть.
        В глазах Дмитрия угадывалось недоумение и тревога за спятившего командира. Во взглядах кочевников тоже промелькнуло удивление. Впрочем, это не помешало дисциплинированному Бурангулу в точности исполнить полученный приказ. Не прошло и полминуты, как степные всадники плотной живой стеной укрыли русичей от противника.
        - И что дальше, Василь? - новгородский десятник смотрел на него, как на юродивого.
        Бурцев прикопал первый «громовой шар», оставив на земле лишь короткий облепленный порохом фитиль. Лепота! Теперь бомба напоминала срубленную и наполовину увязшую в болоте голову сказочного витязя. Только крови вокруг отсеченной головы не было. Но кровь еще появится, и будет ее немало - в этом Бурцев не сомневался.
        - Мне нужен огонь, факелы и помощники, - распорядился он.
        Что от них требуется, добровольцы из десятка Дмитрия уяснили быстро. Работа спорилась… Пороховые снаряды по воле Бурцева превращались в фугасно-осколочные мины. Неподалеку двое новгородцев высекали огонь. Еще несколько человек таскали прошлогодний сухостой.
        Вот! Костерок задымился. Готовы и факелы - их связали из зажигательных стрел, какие имелись в колчане каждого степного лучника. Пропитанная маслом и намотанная на наконечники пакля только и ждала, когда ее сунут в пламя.
        Стрелки Бурангула с опаской поглядывали на союзников, возившихся за их спинами с «громовыми шарами». Но вскоре у татар появился другой повод для беспокойства.
        Под рев рогов и труб крестоносцы, наконец, двинулись вперед. Клин целил в авангардный отряд левофлангового тумена. «Ударят точно в середку - по новгородскому стягу», - определил Бурцев. Значит, он не ошибся: «угощение» для тевтонской «свиньи» нужно готовить именно здесь.
        Все! Дело сделано. Мины, по его указанию, прикопаны в тяжелом сыром черноземе. Помощники-саперы снова сидят в седлах…
        Китайские бомбы Бурцев расположил в несколько рядов. Если все пойдет, как надо, глубокое построение тевтонов увязнет в минном поле и захлебнется собственной кровью. Сектора поражения рассчитывались таким образом, чтобы ни один из осколков не пролетел мимо свиного рыла. Главное теперь - верно рассчитать время, поджечь фитили и самим успеть уйти с заминированного участка. Новгородцев-то он сразу отвел назад на приличное расстояние и велел не высовываться из-за щитов, пока не стихнут взрывы. Но лучники Бурангула должны будут стоять на своей позиции до последнего.
        Движение рыцарей ускорилось. Крестоносцы, опустив копья, перешли на рысь, пехота побежала. Тевтоны намеревались побыстрее проскочить простреливаемое пространство и набрать скорость для сокрушительного копейного удара.
        Лучники Бурангула дали первый залп. Стрелы с тяжелыми наконечниками ударили в бронированное рыло «свиньи».
        Клин выдержал. Лишь несколько человек, не успевших прикрыться щитами, выпали из седел. Рухнуло с полдюжины лошадей, защита которых оказалась уязвимой перед татарскими стрелами. Но никакого замешательства эти потери не вызвали. Задние ряды объезжали или на скаку перемахивали через павших. Освободившиеся места в строю занимали новые всадники. Тевтонский клин на ходу восстанавливал самое себя. А четкости и слаженности действий орденских рыцарей в строю могли бы позавидовать организаторы военных парадов на Красной площади.
        Засвистели редкие стрелы ответного залпа. Жиденького, но все же ощутимого. Повалились на землю стрелки Бурангула. Заплясали, сбрасывая наездников, раненые лошади. Легковооруженные стрелки - это не ханская гвардия нукеров, закованных в стальные латы. А арбалеты у немцев мощные.
        - Огня! - приказал Бурцев.
        Ему и его помощникам подали зажженные факелы. Пакля на тугих связках стрел потрескивала, слетавшие с острых наконечников брызги пугали коней.
        - По моему приказу подпаливаете фитили и отступаете! - еще раз проинструктировал Бурцев бойцов из десятка Дмитрия. - Сначала жжем передние громовые шары, потом те, что сзади!
        Он повернулся к татарскому сотнику:
        - Бурангул! Как только загорится первый фитиль, уводи своих бойцов в стороны. Расступитесь перед крестоносцами без боя и сразу гоните лошадей прочь отсюда. Кто отстанет - погибнет. Потом разворачиваетесь и расстреливаете тевтонов с флангов. Всё ясно?
        Всем все было ясно.
        - Тогда ждем. Осталось недолго.
        Бурцев тронул коня, протиснулся между стрелками Бурангула. Одна рука сжимает поводья, другая - горящий факел. Ждать, в самом деле, оставалось недолго, но до чего же тяжкое это было ожидание! До чего неуютно чувствовать себя под прицелом атакующего рыцарского клина.
        Лучники продолжали засыпать стрелами приближающегося противника. Отчаявшись пробить бронированный лоб «свиньи», теперь они старались поразить задние ряды тевтонского клина и его чернодоспешную середину. И стрелы, перелетая через тяжеловооруженных всадников, все чаще находили жертв. Самые серьезные потери несли кнехты. Внутри клина становилось просторнее, а позади движущейся трапеции обозначился черный след из утыканных стрелами пехотинцев. Изредка среди пораженных кнехтов виднелись серые плащи сержантов и рыцарей-полубратьев. Белые одежды попадались еще реже.
        Крестоносцы упорно держали построение, выставив перед собой щиты и копья. Навстречу оперенной смерти они мчались с бесстрашием берсеркеров и хладнокровием бездушных машин. И пока строй сплошного металла не рассыпался, даже опытные лучники кочевников были ему не так страшны, как рыцарям-одиночкам. Тевтонский клюв, спаявший крестообразной пайкой сотни людей, не ведал страха. Наоборот, несокрушимая орденская «свинья» сама внушала ужас. Психическая атака! Вот что это было…
        Всадники Бурангула не дрогнули, не попятились. Но меткость все же начинала подводить стрелков. Степные кочевники привыкли воевать наскоком: напасть, два-три раза натянуть и спустить тетиву, отступить, атаковать снова и вновь откатиться. А вот так, стоя на одном месте и ожидая удара железного кулака, ощетинившегося копьями… Так им было в новинку. Но и не ждать нельзя. Тевтонская «свинья» должна видеть перед собой обреченную жертву. И наращивать, наращивать с каждой секундой скорость, чтобы в итоге лишиться возможности развернуть свое кабанье «рыло» в сторону. Несущийся клин был сейчас разъяренным многорогим быком, а лучники Бурангула - воплощением тореадора с красной тряпкой. В последнее мгновение перед столкновением они исчезнут, обратятся в пустоту. Если успеют…
        Люди все понимали, люди волновались и пускали стрелы уже не так точно. Степные лошадки нервно подрагивали. Надвигающийся на легкую конницу живой вал устрашающе лязгал мертвым железом.
        ГЛАВА 61
        Казалось, все Доброе поле содрогнулось: тевтоны пустили коней в тяжелый галоп. Пешие воины едва поспевали за всадниками.
        Ответных выстрелов больше не было. Стрелять на такой скорости из глубины строя арбалетчикам несподручно. Да и времени на перезарядку самострелов не оставалось. И ни к чему это: противник близко, а скорость набрана достаточная, чтобы смять его, опрокинуть копьями, пробить и расширить брешь в обороне.
        - Готт мит унс![47 - Бог с нами! (нем.)] - разнеслось над полем. Интересно, тевтоны, действительно, считают, что Господь на их стороне?
        Потом громыхающая лавина издала еще один многоголосый, но уже невнятный вопль. В нем было всё: боевой клич, обещание скорой смерти, восторг предстоящего кровопускания… Этот полузвериный рык, приглушенный шлемами, давал понять, что носители крестов на время битвы перестают быть людьми.
        Всадники Бурангула тоже убрали луки. Но до чего жалко выглядели их плетеные щиты, короткие копья и редкие сабельки! Смешно было даже помыслить, что небольшой отряд легкой конницы способен стать сколь-либо серьезным препятствием на пути закованной в металл кавалерии ордена. Бронированное рыло «свиньи» снесет такого противника, даже не замедлив хода.
        Бурангул вопросительно глянул на Бурцева. Тот покачал головой. Да, первая шестерка отборных рыцарей из острия клина совсем близко. Да, земля дрожит от ударов тяжелых копыт. Да, теперь развернуть «свинью», не поломав строя, тевтонам не удастся. Но…
        Но фитиль китайской бомбы горит всего-то секунды три. Он проверял.
        Теперь и новгородцы с факелами заерзали в седлах. Бедняги не имели возможности даже схватиться за оружие: руки заняты.
        - Рано, - процедил Бурцев. - Еще рано.
        Кони нервничали, люди тоже. Зажженный факел в его руке - и тот, казалось, проявлял признаки нетерпения: огонь шипел и плевался искрами. А Бурцев ждал.
        Рано… Ни одна мина, ни один осколок не должны пропасть даром.
        Он уже различал не только чернильную черноту крестов на щитах и плащах. Он видел злой блеск глаз в прорезях горшковидных шлемов. И даже понимал, какое из шести первых вражеских копий метит в его грудь. Вон то, второе слева. Массивный, чуть туповатый наконечник… Такой не просто прокалывает чужой доспех и чужую плоть. Он проламывает, рвет, крушит и мозжит все на своем пути. Щит, кольчугу, ребра, позвоночник. Такая заостренная булава на длинной рукояти не оставляет ни малейшего шанса. Ни-ко-му.
        - Ну?! - раненым медведем простонал Дмитрий.
        А вот теперь…
        - Пора-а-а!
        Бурцев заорал, как полоумный. Развернул лошадь. И с седла поджег первый фитиль.
        - У-ра-а-а! - подхватили степные лучники, целую вечность ждавшие этой команды.
        Конники Бурангула прыснули в стороны.
        Перед грозной, изготовившейся к сшибке «свиньей» вместо сотни кочевников остался лишь десяток всадников. Бегущих. Волочащих за собой по земле горящие факелы. А сзади - далеко сзади - выстроилась вторая линия обороны под новгородским стягом.
        К ней-то и мчались сейчас Бурцев и его помощники. Каждый знал, какой «громовой горшок» должен запалить, и каждый сделал это прежде, чем копыта тяжелых тевтонских коней ударили в землю, утоптанную легконогими степными лошадками. Вверх потянулись слабые струйки дыма, в грязи засверкали искрящиеся огоньки.
        Возможно, рыцари и заметили язычки пламени, но не придали им значения. Куда больше тевтонов занимали рассеявшиеся кочевники.
        Жаждущие крови орденские братья взвыли. Дико, разочарованно. Такой близкий, такой обреченный противник - и вдруг уклонился, вывернулся из-под удара! Ревущая волна, желая поскорее выместить зло и обиду, неслась за десятком факельщиков к новгородскому строю.
        Русичи не отступали, не разбегались. Укрывшись за щитами, ждали…
        Бурцев считал секунды. Это было похоже на прыжок с парашютом. Пролететь три секунды, дернуть кольцо… Впрочем, сегодня рвать кольцо не понадобится. Сегодня - день принудительного открытия куполов. Тяжелых, железных, начиненных смертью, врытых в землю и подпаленных.
        В бешеном галопе он выкрикивал вслух:
        - Триста тридцать один, триста тридцать два, триста тридцать три…
        Три секунды позади и…
        Ничего! Только стук копыт, лязг металла и крики атакующих крестоносцев.
        Ничего! Новгородцы разомкнули щиты, пропуская беглецов с факелами. Сомкнули вновь.
        Ни-че-го!
        Или он неверно отсчитал время? Но даже если так, то уже должно быть! Давно должно быть! Что за че…
        Взрыв!
        Он все же ошибся. Ненамного. Самую малость. То ли последние метры «свинья» в черных крестах преодолела слишком быстро, то ли фитили горели слишком медленно, то ли огонь факела коснулся запалов с небольшим запозданием. Но самая первая мина - та, что находилась ближе остальных к противнику - рванула уже за бронированным «рылом» тевтонской «свиньи» - где-то в черных рядах кнехтов. Рванула, щедро нашпиговав осколками орденскую пехоту.
        Это была единственная неувязка. И она не нарушила планов Бурцева.
        Всполох пламени и фейерверк огненных брызг, ударивших в глубине тевтонского строя, словно надрезал толстую шею «свиньи», отсекая ударную группу клина от тулова крестоносного чудовища. А затем земля ожила и вздыбилась уже под бронированным кулаком-«рылом».
        Мины рвались одна за другой, выхаркивая в людей и животных смертоносные заряды. Густые фонтаны огня и осколков били прямо из-под копыт. И они не шли ни в какое сравнение с тем градом стрел, сквозь который крестоносцы прорвались, не теряя строя. Теперь спасения не было. Ни щиты, ни шлемы, ни латы не спасали от визжащих осколков. Ударная волна перебивала ноги лошадям, а россыпь острого металла сшибала с седел лучших рыцарей ордена. Люди и кони на полном скаку падали в жирную, дымящуюся землю, падали, орошали Доброе поле собственной кровью.
        Задние ряды налетали на передние - поверженные, израненные, обожженные, копошащиеся в черно-красной жиже. Многие всадники валились вместе с конями, не в силах ни объехать, ни перескочить внезапно возникшую преграду. За доли секунды на месте притупившегося клина возникла чудовищная давка. Монолитный строй стал смертельной западней для всех, кто в нем находился.
        Грязь, прожженные дыры и особый, неповторимый цвет, который оставляет только обильный кровяной крап, украсили плащи крестоносцев. А взрывы все гремели, выбрасывая к небу ошметки разорванных тел в оболочке искореженных лат. Грохот, гарь, яркие всполохи. И паника. И вопли боли и ужаса…
        Лишь несколько всадников успели проскочить заминированный участок. Та самая шестерка отборных рыцарей, что мчались в атаку первыми. Но сейчас ошеломленные, рассеянные, потерявшие строй и напор, они не казались больше грозным противником. Влетев по инерции в ряды новгородцев, тевтоны напоролись на густой частокол копий. Эти шестеро пали все до единого.
        Взрывы смолкли, боевой порядок крестоносцев развалился. Из-за взломанных фланговых колонн, словно гной из лопнувшего нарыва, хлынули кнехты в черных доспехах. Всадники тыловых рядов натягивали поводья, поднимали лошадей на дыбы, поворачивали от полуживой, шевелящейся баррикады из металла и плоти. Пехота пятилась, расползалась, просачиваясь сквозь бреши взломанной трапеции.
        Орденская «свинья» увязла в самой себе… Атака захлебнулась. Небольшими группками и поодиночке тевтоны старались выбраться из давки и дыма. Но прийти в себя и занять оборону им не позволили.
        Русичи и стрелки Бурангула ударили по ошеломленному противнику почти одновременно. Новгородцы врубились в остатки бронированного рыла спереди. Кочевники атаковали фланги и тыл противника. Русичи лезли в рукопашную и дрались страстно, самозабвенно. Лучники Бурангула использовали иную тактику. С гиканьем и визгом они гнали лошадей на врага, пускали стрелу-другую, поворачивали, уступая место следующему стрелку. Потом мчались прочь, вытаскивали на скаку из колчана новую стрелу и, описав полный круг, атаковали снова. Живые колеса крутились возле разбитой «свиньи», без перерыва осыпая рыцарей и кнехтов. Орденские арбалетчики не в силах были остановить это смертоносное кружение.
        Тевтонам, принявшим бой с новгородцами, тоже приходилось несладко. Преимущество строя теперь использовали русичи. А хаос и беспорядочное смешение пехоты и конницы, рыцарей и кнехтов, братьев и полубратьев мешали крестоносцам дать хоть сколь-либо организованный отпор.
        Бурцев дрался вместе с десятком Дмитрия. Собственно, не дрался даже, а просто поднимал и с силой опускал изогнутый клинок на любое препятствие, возникавшее впереди. Он яростно рубил своей татарской саблей тевтонские кресты и черную «Т»-образную вышивку на сером фоне, рубил глухие шлемы рыцарей и каски кнехтов, рубил конных и пеших, рубил щиты, плащи, кольчуги, панцири. Рубил, почти не получая сдачи. И отстраненно удивлялся, почему в такой мясорубке его самого до сих пор не располовинили тяжелым рыцарским мечом, почему не снесли голову, почему не нанизали на копье.
        Дело оказалось вовсе не в берсеркерской неуязвимости и уж тем более не в искусстве конного фехтования, обретенном вдруг бывшим омоновцем. Просто дружинники Дмитрия во главе со своим десятником умело прикрывали его щитами. И телами тоже.
        «Кажется, я обзавелся собственными телохранителями», - подумал Бурцев. И пока тевтонский сержант выдирал свой топор из щита Дмитрия, рассек еще один «Т»-образный крест.
        ГЛАВА 62
        Первыми побежали кнехты и союзники ордена. Затем дрогнули и начали отступать рыцари в серых плащах. Только орденские братья пытались сдержать врага. Многие из них все еще представляли серьезную опасность. Но долго отмахиваться мечами от татарских стрел и наседавших новгородцев не могли даже лучшие воины ордена. Белоплащные крестоносцы, в конце концов, тоже повернули лошадей.
        Пространство впереди опустело. Рубить стало некого. Боевая горячка прошла. Откатила.
        Отпустило…
        Он взглянул на свой клинок. Кривое лезвие выщерблено, на металле - красные разводы, чей-то прилипший волос. Бурцев машинально стряхнул с сабли алые капли. Дела! Он ведь даже не помнит лиц тех, кого лишил жизни. Не помнит своих действий. Вообще мало что отложилось в памяти после этой рубки. А ведь раньше никогда не терял контроля над собой в драке. Так почему вдруг?
        Может быть, дело в том, что здесь, в этом мире мечей и щитов не нужно писать простыни объяснительных и всякий раз доказывать необходимость применения оружия. Даже тогда, когда такая необходимость очевидна. Это… это раскрепощает, что ли…
        Еще один взгляд, брошенный на саблю. Вот откуда берутся легенды о мечах-кладенцах! Стоит человеку пару-тройку раз ввязаться в бой по-настоящему, стоит сцепиться не на жизнь, а на смерть без оглядки на прошлое и будущее, как оружие начинает владеть своим хозяином, а не наоборот.
        Ладно, забыли. Хорошо и плохо - категории для другого места и другого времени. Здесь и сейчас идет битва. А в битве нужно выжить. И победить. На войне, блин, как на войне.
        Бурцев осмотрелся. Новгородцев осталось не больше сотни. Многие ранены. Десяток Дмитрия потерял трех бойцов. Плата, которую телохранители заплатили за безопасность своего воеводы, оказалась велика.
        Татарские лучники, не ввязывавшиеся в рукопашную, пострадали меньше, но и у них были потери: арбалетчики недаром ели орденский хлеб. К тому же нескольким тевтонским братьям и сержантам все же удалось добраться до кочевников. Их мечи здорово проредили легковооруженную сотню. Тевтонский клюв успел-таки вырвать изрядный клок мяса.
        - Василь! - торжествующий бас Дмитрия прогремел прямо в ухо. - Убегли тевтоны! Все убегли! Разбили мы их, латинян окаянных!
        Подъехал Бурангул - с пустым почти колчаном:
        - Вацалав, взгляни-ка туда.
        Бурангул указал куда-то вправо, где накатывалась вторая волна атаки. Судя по вражеским знаменам и штандартам, в бой вступили отряды опольцев князя Мечислава и Сулиславская рать, набранная из великопольских и малопольских рыцарей. Наступающие оттесняли легкую конницу центрального и правофлангового туменов. Арбалетчиков у поляков было побольше, чем у тевтонов, так что волновые контратаки-наскоки степных лучников получали достойный отпор и почти не задерживали продвижение польского «частокола».
        Позади - на холмах у Нисе - загрохотали боевые барабаны, к небу поднялись сигнальные бунчуки. Внутри туменов началась передислокация: раненые и уставшие воины отступали с передовой, их место занимали свежие силы. Но лавина польских рыцарей все так же неумолимо сминала противника.
        Действовали паны в привычной им манере. Разгон, копейная сшибка, рубка на мечах… Сражение поляки превращали в множество турниров. Каждый бился по своему усмотрению, окруженный собственной толпой оруженосцев и слуг.
        Татаро-монголы пятились. Бежать не решался никто, памятуя о печальной участи Шонхора. Однако сдерживать натиск рыцарской конницы легковооруженным степнякам тоже было не под силу. Преимущество дистанционного боя они уже утратили, а в ближней схватке рыцари действовали увереннее.
        Но! Между разрозненно наступавшими опольцами и великопольцами появилась небольшая щель. А за ней, за этой щелью…
        - По-моему, тот знак орла и льва я уже видел раньше, - сказал Бурангул. - На щите куявского князя.
        Татарский юзбаши не ошибся. В тылу атакующих маячила куявская хоругвь с черным орлом на желтом фоне и белым львом на красном. Да и знамя магистра Конрада Тюрингского, к которому постепенно подтягивались уцелевшие крестоносцы из разбитой «свиньи», - там же.
        Если поспешить…
        Бурцев поспешил. Пришпорив коня, ринулся в узкий проем между воинством Мечислава Опольского и Сулислава Клеменса. Новгородцы сорвались следом. Татарская сотня помчалась за русичами. В бешеном галопе степные лучники выдергивали из колчанов и накладывали на тетиву последние стрелы.
        Это было похоже на скачку между молотом и наковальней. Опольские рыцари с одной стороны, великопольские - с другой… Стоит им сомкнуть ряды, и…
        Не сомкнули. У панов появился более серьезный противник. Когда новгородцы и Бурангуловы стрелки вклинились в щель между польскими отрядами, Кхайду ввел в бой тяжелую панцирную кавалерию нукеров. В резерве за холмами оставалась теперь только личная гвардия хана.
        Всадники в пластинчатых латах, на злых степных лошадках, тоже прикрытых доспехами, спешили на помощь отступавшей легкой коннице.
        - Ура-а-а! - тяжеловооруженные нукеры ударили по расстроенным рядам поляков внезапно и стремительно.
        Рыцари были ошеломлены. Еще бы! Наткнуться в глубине строя вражеских лучников на бронированную конницу! Однако и опольцы, и великопольцы выдержали первый натиск с честью - никто не показал спины.
        Битва вспыхнула с новой силой. Нукеры опрокидывали польских рыцарей копьями и выдергивали их из седел копейными крючьями. Но в последовавшей затем рубке на мечах и саблях восточные и западные воины оказались достойны друг друга. Поляки превосходили противника в искусстве парного фехтования, и отражать мощные удары их тяжелых мечей было весьма непросто. Зато степняки уверенней держались в седле, лучше маневрировали, а в сабельном бою показывали чудеса ловкости и доводили противника до бешенства нехарактерными для турниров уклонами и обманными выпадами. Да и в групповых схватках кочевники действовали более слаженно, чем одиночки-европейцы.
        О русско-татарской дружине на время забыли обе стороны, и Бурцев беспрепятственно атаковал куявский отряд. Небольшой - сотни полторы рыцарей и кнехтов, но настроенный весьма решительно. Выставив копья, куявцы тоже пустили лошадей в галоп - навстречу врагу.
        Князя Казимира среди них не было. Странно… Не в правилах Казимира Куявского было избегать боя. Для этого нужна весомая причина. Бурцев увидел ее. Причина - весомее не бывает. Аделаида!
        Что делает она на Добром поле, где правит бал старуха-смерть?! Казимир и магистр Конрад так надеялись на победу, что решили взять дочь Лешко Белого с собой? Или они здраво рассудили, что в лагере Генриха Силезского сейчас безопаснее, чем в Легницкой крепости, покинутой войсками? Да нет, конечно же, нет! Все проще. Необходимость держать ценную, но строптивую пленницу-невесту под постоянным присмотром - вот в чем дело. Магистру и князю поневоле приходится таскать княжну в обозе. Чтобы не сбежала.
        Аделаида сидела в седле в окружении дюжины куявцев и часто оглядывалась на поле сражения. Казимир - рядом. Отдает воинам последние указания. Тут же выстраиваются в походный порядок уцелевшие тевтонские рыцари. Ага! Магистр с князем почуяли, что дело запахло жареным. Готовятся к отступлению… И увозят с собой Аделаиду. Спасение княжны для них сейчас задача номер один. Победить-то можно и в другой раз, а вот потерять невесту с малопольским приданым - это куда хуже.
        Звук орденских труб… Уже не такой громкий и грозный, как прежде. Жалкие остатки Христова воинства двинулись прочь с Доброго поля.
        Бурцев заорал. Что было мочи. Во все горло. Рядом кричал Дмитрий. За десятником мчались его бойцы - добровольные телохранители воеводы. Стрелки Бурангула на скаку натягивали луки.
        Звон спускаемой тетивы и шелест оперений слились в один звук. Татарские стрелы положили первые ряды куявцев. Арбалетные болты, выпущенные в ответ, сбили с десяток русичей.
        А потом с жутким треском сломались копейные древки. И вновь началась сеча.
        ГЛАВА 63
        Первое копье, направленное ему в грудь, Бурцев отклонил щитом сам. Под другое, оберегая воеводу, подставил свой щит Дмитрий. От страшного удара щит десятника разлетелся в щепу. А из куявских рядов вынырнуло стальное жало третьего копья. Наконечник ударил в нагрудное зерцало русича. Новгородец не удержался в седле.
        Бурцев видел, как Дмитрий взмахнул руками, как потерял шлем, как рухнул наземь. Один за другим пали и другие новгородцы, прикрывавшие Бурцева. Возможно, лишь ценой их жизни ему удалось пробиться сквозь вражеские ряды. Не сбавлял скорости, Бурцев мчался дальше. И кричал в такт бешеной скачке:
        - Ка-зи-мир! Ка-зи-мир!
        Теперь железо крушило железо где-то позади. А впереди разворачивал коня куявский князь. Казимир заметил одинокого всадника. И узнал. И не счел нужным звать кого-либо на помощь.
        Выкрик-команда - и небольшой отряд, охранявший Аделаиду, двинулся вслед за тевтонами. Сам Казимир уже несся навстречу противнику. Длиннющее копье против короткой сабельки… Делайте ставки, господа!
        Куявец на скаку поигрывал тяжелым оружием, то приподнимая, то опуская наконечник. Князь давал понять, что с одинаковым успехом может всадить копье в грудь, горло или голову противника. И это не блеф, не турнирная хитрость. Однажды, под Сродо, Казимир уже вышиб его из седла, и Бурцев знал, как лихо бьется копьем куявец. Но второго Сродо сегодня быть не должно.
        Принимать вражеское копье на щит он не стал. Это не ринг и не драка в подворотне. Умение держать удар здесь не поможет. Такой удар не удержишь.
        За секунду до сшибки Бурцев забросил щит за спину, резко пригнулся, перевалился влево и нырнул за лошадь, обхватывая седельную луку левой же рукой. Он висел на седле и стремени с отведенной назад саблей, мгновение - не больше. А больше и не требовалось.
        Видимо, подобная джигитовка была в новинку князю. Казимир попытался достать уходящего от удара противника, но - поздно! Копье проткнуло воздух над степной лошадкой. И сразу же, будто из этого самого воздуха, Бурцев вновь возник в седле. Ударил наотмашь кривым клинком.
        Сабля скрежетнула по стальной маске Казимирова коня, по кольчужному рукаву, по наплечнику и панцирю всадника. Доспехи выдержали. А вот сбруя - нет. Изогнутое лезвие, царапнув конскую шею, рассекло повод. Куявец пошатнулся. Но удержался в седле! Князь был не только хорошим копейщиком, но и отменным наездником.
        Бурцев развернул лошадь для повторной атаки. Казимир замешкался: управлять конем одними ногами не так-то просто. Разгоряченное, пораненное и избавившееся от жесткой узды животное крутилось на месте. Конь чуял свободу и боль и яростно мотал головой, отказываясь повиноваться. Всаднику приходилось тратить немало усилий, чтобы без повода хоть как-то совладать с собственным скакуном.
        Тяжелое копье описывало бессмысленные круги. Наконечник то нырял вниз, то задирался вверх. Возможности повторить копейный таран у куявца не было. Казимир в сердцах отбросил бесполезное оружие, потянул из седельных ножен длинный меч. Кое-как сдерживая гарцующего коня, он ждал нападения.
        И Бурцев напал. Не пронесся наскоком мимо ради одного-двух поспешных ударов, а полез в драку по-настоящему. Его лошадка врезалась в коня Казимира. Увы, опрокинуть противника с ходу не удалось. У легконогой кобылки и массивного рыцарского коняги все же разные весовые категории. Оскалив зубы, травоядные сцепились похлеще хищников.
        Всадники начали рубку.
        Казимир, привстав на стремена, первым нанес удар - прямой, сверху вниз, переходящий в рубящий наискось. Если бы не плясавший под князем конь, этот первый выпад стал бы для Бурцева последним. Но тяжелое лезвие обрушилось не в щель между щитом и шлемом, куда целило, а на щит и шлем.
        Нич-ч-чего себе! Бурцеву пришлось приложить все силы, чтобы удержаться в седле. Ощущение такое, будто шарахнули кувалдой. Мечом Казимир, оказывается, владеет не хуже, чем копьем. В продолжительной схватке князь наверняка одолеет менее опытного противника, даже сидя на неуправляемом коне. Значит, с этим делом нужно кончать как можно скорее.
        Казимир, сжав ногами конские бока, заставил животное взять вправо. Левая рука князя бросила разрубленный повод и вцепилась в гриву, правая снова поднимала увесистый клинок.
        Бурцев тоже взмахнул рукой. Да, его сабля была короче и легче рыцарского меча, но зато ею можно орудовать быстрее. Быстрее поднимать и быстрее опускать. Рубить с оттягом. И поднимать снова.
        Прежде чем Казимир вновь обрушил на него свой обоюдоострый лом, Бурцев успел нанести два рубящих удара, целя в голову и шею. На пальцы левой руки князя по-прежнему была намотана конская грива. Все верно - падение с коня означало смерть, но и прикрыться щитом Казимир уже не мог. А потому…
        Бум-ш! Бум-ш! - хищно блеснул на солнце кривой клинок. Шлем-горшок качнулся из стороны в сторону. Китайский болванчик, да и только!
        Казимир ударил в ответ, но рука разила уже не так точно. Меч князя разрубил воздух.
        Еще два удара саблей. Наотмашь! Да со всей дури! И опять - в голову.
        С ведрообразного шлема полетели сбитые рога. Куявец пошатнулся. Свое оружие он теперь поднимал медленнее. Щит по-прежнему болтался бесполезным грузом: о геральдического льва и орла бились бляхи разрубленной узды.
        И вновь меч куявца не достиг цели. А Бурцев успел ударить трижды. Легко увернулся от ответного выпада. И ринулся в очередную атаку.
        Бум-ш! Бум-ш! Бумш-ш! Бум-ш!
        Он рубил ненавистное ведро, уже не думая о защите. Рубил яростно, без жалости. Так, словно опять разгонял дубинкой в Нижнем парке сборище бритоголовых отморозков.
        Бум-ш! Бум-ш! Бум-ш!
        Сабля плясала будто живая. Била в глухой шлем, как в колокол, отскакивала от металла и била снова.
        Казимир попытался отмахнуться мечом. Вышло неловко и совсем-совсем неубедительно. Именно так ведут себя на ринге бойцы, близкие к нокауту. Еще стоящие на ногах, но уже потерявшие ориентацию в пространстве, а главное - утратившие веру в победу.
        Бум-ш! Бум-ш!
        Куявский князь выронил меч.
        Бурцев нанес еще три или четыре удара, прежде чем Казимир пополз с седла. Уже падающему куявцу добавил от души - по подставленному прямо под саблю затылку.
        Многострадальный шлем, наконец, лопнул. Кривой клинок сломался. С обломка в руке Бурцева капала кровь.
        Неожиданная смерть князя ошеломила и куявцев, и орденских рыцарей. Все они смотрели сейчас на всадника, возвышавшегося над неподвижным телом Казимира. Обернулась и Аделаида.
        - Ва-цлав! - донесся ее призывный крик.
        На малопольскую княжну, казалось, никто не обращал внимания. Куявцы выстраивались в линию - атаковать Бурцева. В построении растерявшихся тевтонов образовалась изрядная брешь. Самое время!
        - Беги! - крикнул Бурцев по-польски. - Бе-ги!
        Девушка поняла все правильно. Развернула лошадь и…
        Рука в железной перчатке вцепилась в повод. Магистр Конрад! Перехваченное животное взвилось на дыбы, но Конрад Тюрингский - не из тех, кто выпускает добычу. Почуяв сильную хватку, лошадь княжны покорно опустила голову.
        Магистр что-то пролаял. Тевтонские рыцари сомкнули ряды вокруг пленницы, куявцы нехотя пристроились им в хвост.
        Бурцев сорвался в галоп. Догнать! Главное догнать, а там видно будет!
        Магистр отдал еще одну команду. Два стрелка из его свиты подняли заряженные арбалеты.
        Первый болт вонзился в щит, на второй напоролась лошадь. Лишь по чистой случайности упав на полном скаку, Бурцев не переломал себе кости.
        Когда он поднялся на ноги, позади шумела битва, а отступающие тевтоны и с десяток куявских всадников были уже слишком далеко. Эскорт крестоносцев выстроил непроницаемую «коробочку». Пленница ехала рядом с магистром. Конрад Тюрингский собственноручно держал за повод ее лошадь. Наверное, прикидывал, гад, за кого теперь, после смерти Казимира, можно отдать замуж дочь Лешко Белого.
        Эх, уйдут ведь! В Легницу уйдут!
        - Бе-ги! Бе-ги! - кричал Бурцев, в отчаянии потрясая кулаками. Кричал, потеряв всякую надежду. Кричал, потому что ничего иного не оставалось. Кричал, хоть и понимал, что нет у Аделаиды ни малейшего шанса вырваться из тевтонского плена. Нет возможности даже услышать его.
        - Бе-ги-и-и!
        Зато его услышали другие.
        - Бегите! Спасайтесь! - донеслось откуда-то сзади.
        Кричали… да, кричали поляки! Куявцы, сдерживавшие напор русско-татарской дружины, дрогнули. Оглянувшись на вопли Бурцева, воины Казимира увидели своего поверженного князя и отступавших тевтонов. Разумеется, подобное зрелище не способствовало укреплению боевого духа.
        - Бегите! - в панике орали друг другу бойцы Казимира, оставшиеся без предводителя.
        А паника - штука заразная.
        - Спасайтесь! - вопили уже не десятки, а сотни глоток.
        Теперь кричали не только куявцы. Встревоженные опольцы тоже подались назад.
        Тяжелая нукерская конница Кхайду-хана, почувствовав слабину противника, навалилась с новой силой. Воинство князя Мечислава попятилось…
        А потом началось бегство. Массовое, неуправляемое. Конные, и пешие, уцелевшие и израненные бойцы спасались кто как мог, погибая в давке под копытами своих и чужих коней.
        Неожиданное отступление опольцев заставило отшатнуться назад и великопольские дружины. Воеводе Сулиславу недолго удавалось противостоять вражеской коннице. Лишившись флангового прикрытия и оказавшись под угрозой окружения, великопольцы тоже вынуждены были повернуть лошадей[48 - Согласно историческим источникам, призывы к бегству, раздавшиеся среди польских дружин в разгар Легницкой битвы, смутили поляков и помогли татаро-монгольским войскам переломить ход сражения. Споры о том, кто именно устроил эту провокацию, ведутся до сих пор.].
        Людской поток отсек Бурцева от крестоносцев, захватил в свои пахнущими кровью и потом объятьями. Живая лавина захлестнула, закрутила, понесла и выплюнула его в груду утыканных стрелами трупов.
        Бурцев выругался. Громко, зло, смачно. Все пропало! Все! Он потерял из виду и Аделаиду, и Конрада Тюрингского. Даже знамена с черными крестами и те уже скрылись за краем Доброго поля. А сам он - пеший, безоружный, оглушенный и едва не расплющенный в давке, стоял посреди бушующей людской массы.
        Битва Востока и Запада продолжалась. Обратив в бегство опольских и великопольских рыцарей, татаро-монголы, однако, не добились долгожданной победы. Более того, кочевники подставились под сильнейший удар и сами едва не оказались на грани поражения.
        С оглушительным трубным воем в бой вступили лучшие силезские рыцари Генриха Благочестивого с князем во главе. Княжеский резерв, состоявший из отборных и прекрасно вооруженных бойцов, вполне мог изменить ситуацию.
        Тяжелая рыцарская конница врубилась в ряды степных воинов - изрядно уже потрепанные, измотанные и рассеявшиеся по полю во время преследования бегущего противника. Свежие силы поляков с ходу опрокинули большую часть ханских нукеров и приступили к избиению легковооруженных стрелков.
        Непробиваемая линия лат и щитов расчищала себе путь, словно гигантский бульдозер. Копья сминали любое сопротивление. Когда же в тесноте рукопашного боя они стали помехой, в воздухе замелькали рыцарские мечи. Строй силезцев изломался, распался. Но лишь потому, что теперь закованным в броню всадникам было привычнее и удобнее прорубать дорогу в одиночку, под прикрытием верных оруженосцев и прислуги.
        Напор поляков усилился. К воинам Генриха примкнули опомнившиеся беглецы из других полков. Гордые паны опольских и великопольских земель, устыдившись своего страха, снова разворачивали коней и вели в бой уцелевших кнехтов.
        ГЛАВА 64
        Бурцеву приходилось туго. Едва отскочив из-под копыт коня одного всадника, он угодил под меч другого. Вовремя прикрылся щитом - тем и спасся. Но страшный удар сшиб с ног. Не один Казимир Куявский умел махать тяжелыми клинками.
        Польский мечник помчался дальше, предоставив добивать врага задним рядам. Теперь на Бурцева несся еще один рыцарь с копьем и мечом. Герба на щите не различить - весь забрызган кровью. Рядом скакал оруженосец. В кольчуге, с боевым молотом, похожим на загнутый клюв. Этот даже не прикрывался щитом, атакуя безоружного противника. Впрочем, молотобойца в расчет можно не брать: наконечник длинного копья все равно настигнет Бурцева раньше.
        Молотобойца в расчет взяли. Кочевник, вырвавшийся откуда-то сзади! С кривой саблей в кожаных ножнах на боку. С щитом, заброшенным за спину. С натянутым луком. Со стрелой, наложенной на тетиву. Бурангул, чертяка!
        Мелькнула оперенная стрела. Раздался предсмертный вопль польского оруженосца. Ох, зря он забыл о щите. Легкой кольчужке не остановить каленое жало татарской стрелы. Всадник упал. Боевой молот беспомощно клюнул землю в нескольких шагах от человека, которому должен был проломить череп.
        Рыцарь обратил копье против нового, более опасного соперника. Чуть пропустил поводья меж пальцев, на что конь отреагировал легким поворотом, и, пришпорив скакуна, ринулся на степного лучника.
        Татарский сотник не свернул. Бурангул скакал навстречу копейщику, чуть привстав в стременах. На тетиве - последняя стрела. В колчане - пусто. А обнажить саблю у Бурангула уже не будет времени.
        Поляк укрылся за щитом и лошадиной шеей! Над стальным налобником коня и верхним краем щита виднелся только шлем-топхельм. Всадники стремительно сближались… Вот сейчас копье рыцаря ударит в открытую грудь степного стрелка! И кожаный панцирь не поможет. Вот сейчас!..
        Бурангул спустил тетиву раньше.
        Выпавшее копье ударило в землю. Рыцарь нелепо дернул головой, упал, зацепился ногой за стремя, прогрохотал мимо. Готов! Длинная татарская стрела торчала в смотровой щели шлема.
        Бурангул осадил лошадь, протянул руку:
        - Вацалав! Быстрее!
        Одним прыжком Бурцев вскочил за спину кочевнику. Крепенькая кобылка даже не всхрапнула.
        - Вовремя же ты появился! И как успел только?
        - Имя у меня такое. «Рожденный бураном».
        Бурангул гикнул. И воздух превратился в ветер.
        А потом ударили боевые барабаны.
        Эхо тревожной дроби прокатилось по всему Доброму полю. В тылу татаро-монгольского войска, на холмах у реки, поднялись сигнальные бунчуки, которых Бурцев прежде не видел: овечьи кости и хвосты яков на длинных древках. Ну, конечно, где ему такое видеть - воины Кхайду-хана при нем еще ни разу не отступали. А сейчас…
        Надрывали глотки сотники и десятники. Всадники - и легковооруженные стрелки, и закованные в латы нукеры - разворачивали лошадей. Нет, это не было отступлением: непобедимые тумены бежали!
        Погонял свою кобылку и Бурангул. А над далекими бунчуками, меж двух холмов у речки Нисе вдруг возникло нечто… Яркое длинное тело. Хвост, развевающийся на ветру. Трепещущие крылья. Кошмарная черная морда с болтающимися под подбородком лентами. Раззявленная пасть, из которой бьет сноп дыма и искр. Воздушный змей! Дракон с пороховым фейерверком!
        - Смог! Смог вернулся! - раздались крики польских рыцарей[49 - Смог - дракон, которого, согласно легенде, убил основатель Кракова князь Крак.].
        Недолгое замешательство в рядах поляков позволило кочевникам оторваться от преследователей. Степняки гнали коней к огнедышащему монстру. Взмывший высоко в небо воздушный змей служил прекрасным ориентиром для воинов Кхайду-хана.
        Китайские штучки?! Конечно! Вне всякого сомнения! Сыма Цзян, желтокожий советник Кхайду, явно что-то замыслил.
        - Наконец-то! - прокричал на скаку Бурангул. - Все готово!
        - Что готово? К чему готово?
        - Нужно успеть! - только и ответил татарский юзбаши.
        Дикая скачка и ветер в лицо - особо не поговоришь. Дальше они мчались молча. Прямо к дракону. Мчались со всей татаро-монгольской ратью.
        После необъятного простора Доброго поля в распадке меж холмами, за которыми бился на ветру и плевался огнем воздушный змей, было тесновато для такого количества людей и лошадей. Но кочевники, не задумываясь, влетели в узкую горловину. Поляки, быстро совладавшие со страхом перед китайским драконом, скакали следом. Доблестным рыцарям, обратившим в бегство непобедимое адово племя язычников, негоже бояться какую-то летающую ящерицу!
        Но что за…
        Воздушный змей-фейерверк с дымным пыхом вдруг разлетелся на бумажные куски. Головы монстра попросту не стало, а тлеющие клочья крыльев, тулова и хвоста медленно опадали на землю. Непредвиденное ЧП или еще один сигнал?
        Это был сигнал. И дальше все происходило настолько стремительно, что Бурцев не успевал удивляться.
        Сначала прогремел торжествующий вопль поляков. Потом ветер донес крик Бурангула:
        - …ер-жись!
        В ту же секунду лошадь, повинуясь воле наездника, резко свернула в сторону. И не только она. Вся бегущая масса кочевников, словно по команде, развалилась надвое.
        Бурангул с Бурцевым оказались в задних рядах и еще не успели вырваться из балки. Выносливая степная кобылка с двойной тяжестью на хребте все-таки не могла похвастать спринтерской скоростью. Юзбаши прижал лошадь к правому склону и продолжал гнать вперед.
        Бурцев выглянул из-за плеча Бурангула. Взгляд выхватил котлован низины. Неглубокую Нису. Топкие малопригодные для боя рыцарской конницы берега. А за речушкой, под тем самым местом, где парил дракон, - последний оплот татаро-монгольского войска.
        Неполная сотня спешившихся воинов копошилась возле трех десятков самострелов. Очень странных самострелов: что-то вроде арбалетов, только покрупнее и похитрее. Аркабаллисты? Скорпионы? Или как там их еще… Каждый ощетинился тяжелыми стрелами - в два-три ряда. Многозарядные, видать, штуковины.
        За метательными машинами выстроилась тяжелая нукерская конница. Тысяча отборных всадников, личная гвардия Кхайду. Весь оставшийся резерв. Позади гвардейцев возвышался шатер самого хана.
        Хорошая позиция. Но весьма сомнительно, что этот отряд остановит атаку всего польского воинства. Хотя…
        Что-то здесь было не так. Ах, вот оно что: среди самострелов суетился невысокий человечек в длинном халате. Китаец Сыма Цзянь? Точно он! Бурцев разглядел дымки костров. На стрелах метательных машин тоже вроде бы вспыхивали яркие огоньки. Странно… Какой толк обстреливать сейчас противника зажигательными стрелами?
        ГЛАВА 65
        Старик-китаец взмахнул рукавом. Его помощники-стрелки разом спустили тетивы. Стрелы - длинные, толстые, будто обмотанные паклей, но вполне обычные стрелы - устремились к польскому войску. А потом, уже почти на излете, они перестали быть обычными.
        Каждая стрела вдруг обрела широкий дымный след, выплюнула сноп огненных искр и, подстегнутая невидимой силой, врезалась в плотную массу людей и коней. Стрелы заметались в тесной ложбине с невероятной скоростью, сея панику и смерть, волоча за собой густой шлейф черного дыма.
        Одна из стрел с шипеньем пронеслась на расстоянии вытянутой руки от Бурцева. Запахло порохом. И еще какой-то едкой гадостью.
        Сзади закричали. И еще. И еще громче.
        Первыми пали двое отставших кочевников, чьи израненные лошади оказались недостаточно расторопными, чтобы убраться с пути смертоносных снарядов. Бедняг просто смело с седел. А мгновение спустя дымящиеся стрелы кружились уже среди поляков. Пороховые заряды, привязанные к наконечникам, сыпали искрами, разрывались смертоносными фейерверками и пугали рыцарских коней. В низине растекался едкий удушливый дым.
        Огромные стрелы носились по дикой, непредсказуемой траектории, теряя оперения и обламывая древки, будто сорвавшиеся с привязи демоны. Никакие латы не могли уберечь того, кто оказывался на их пути.
        Так вот, значит, они какие, огненные стрелы китайского мудреца!
        Бурцев был рад необычайно, когда кобылка Бурангула вынесла их из-под обстрела. А стрелки Сыма Цзяна уже заряжали метательные орудия заново. Три человека пробежали вдоль рядов, поджигая факелами фитили пороховых зарядов на стрелах.
        Сыма Цзян еще раз взмахнул рукавом. В рыцарей ударил новый залп. Первые ряды поляков были опрокинуты. Следующие за ними - тоже. Остальным пришлось сдерживать коней, чтобы не переломать животным ноги об убитых и раненых.
        Искрящиеся огоньки вновь заметались между холмами, пробивая металл и живую плоть, оставляя за собой густой смрадный след. Тяжелый дым закрывал сплошной завесой все пространство между холмами. Поляки уже не кричали - из зловонного облака все больше доносился натужный кашель.
        Бурангул остановил лошадь. Здесь, вне распадка, они были в относительной безопасности.
        Тяжелые толстые стрелы, пущенные силой тугой тетивы, пролетали стороной, затем огни горящих фитилей добирались до мощных пороховых зарядов, крепившихся под наконечниками. Дальше стрелы влекла уже примитивная реактивная тяга.
        - Ракеты! - ошеломленно пробормотал Бурцев. - Это же настоящие ракеты!
        - Рэ-ке-ты? - наморщил лоб Бурангул.
        - Да нет. «Рэкеты» - это совсем другое. Я говорю: «ракеты». Вон те стрелы, что пускает Сыма Цзян.
        - Это огненные стрелы. «Хоцзян» - так их называет ханьский мудрец. Они летят намного дальше обычных стрел и способны пробить любую броню. К тому же вместе с громовым порошком Сыма Цзян снаряжает их ядовитой смесью.
        - Ядовитой?!
        Во как! Выходит это не просто ракеты, а еще и оружие массового поражения… Химическое оружие XIII века!
        - Ну да, - невозмутимо ответил Бурангул. - Ядовитую смесь из аконита, белены, негашеной извести и других ингредиентов Сыма Цзянь готовит сам и никому - даже хану Кхайду - не ведом ее состав.
        «Пусть уж лучше так оно и будет», - решил Бурцев.
        Тяжелая конница нукеров тем временем двинулась в обход задымленной балки. Последний резерв Кхайду-хана заходил в тыл польским воинам. А китайско-монгольская «установка залпового огня» ударила еще раз. Очередная порция стрел с зажженными фитилями устремилась в пелену дыма.
        Оценить урон, нанесенный вражескому войску, сейчас было сложно. Но Бурцев не сомневался: стрелы-хоцзян уже решили исход сражения. Даже если потери рыцарской конницы, зажатой между холмами, невелики, то боевой дух после такого обстрела паны наверняка утратили напрочь. Ракетная атака - вещь жуткая. Во все времена.
        Поляки, действительно, дали задний ход. Никто из них больше не пытался пробиться вперед - под залпы пороховых ракет. Да и невозможно это. Выход к Нисе теперь перегораживали непроходимые завалы из мертвых и едва шевелящихся тел.
        Тех шляхтичей и кнехтов, что, спешившись, карабкались на крутые склоны, сбивали лучники. Кочевники, увлекшие противника в западню ложным бегством, уже повернули коней и обстреливали любого, кто появлялся в пределах видимости.
        Пешие польские воины, пронзенные стрелами, скатывались с холмов обратно в клубящийся ядовитый туман. Конные же поляки, отступив обратно на Доброе поле, попали под удар нукерской конницы Кхайду-хана.
        - Ура-а-а! - Бурцев снова слышал монгольский боевой клич.
        Невероятно, но поляки - ошалелые от едкого дыма, ослепшие и задыхающиеся - все же нашли в себе силы противостоять натиску отборных ханских гвардейцев. Польские рыцари попытались даже контратаковать сами.
        Справа от холмов, воодушевляя остальных, билась группка пышно разодетых панов. Всадники сгрудились вокруг стяга с изображением белой стрелы на красном фоне, а в самом центре небольшого отряда Бурцев разглядел высокого рыцаря. Все с той же белой стрелой на щите. Узнал он и знакомый по Легнице павлиний плюмаж на шлеме, и дорогие - в серебре и золоте одежды. Не простой шляхтич командовал этой кучкой отчаянных бойцов. Сам Генрих Благочестивый рубился в рукопашной с лучшими воинами Кхайду-хана, к которым постепенно подтягивалась и остальная татаро-монгольская рать.
        Силезец владел мечом не хуже Казимира Куявского: сокрушительными ударами он уже свалил одного из ханских нукеров и ранил второго. Княжеская свита тоже явно знала ратное дело не понаслышке. Однако расклад сейчас был не в пользу поляков. Кочевники умело окружили, а затем оттеснили Генриха и еще нескольких рыцарей от основных сил, подрубили княжеский стяг, навалились со всех сторон…
        Силезский князь пытался прорваться из окружения, но был стянут с лошади и ранен в ногу. Кто-то из верных вассалов отдал Генриху своего скакуна, но время было упущено. Не желая сдаваться, князь бросился на гвардейцев Кхайду. В плен он не попал.
        Генрих в последний раз взмахнул мечом. Чуть приоткрылся и…
        Наконечник монгольского копья вынырнул откуда-то сбоку, ударил всадника в подмышку и нашел-таки слабое место в прочных латах. Генрих выронил тяжелый клинок, сам повалился с седла. Пышный плюмаж уткнулся в грязь, смешанную с кровью. Кто-то сорвал с князя шлем, отшвырнул в сторону.
        Десяток силезцев ринулись было на помощь господину, но противник оказался расторопней. Ханские нукеры набросили на Генриха аркан и уже безжизненное тело оттащили к холмам, где кривая сабля обезглавила мертвого князя.
        Когда пал силезский стяг, а вместо него над сражающимися поднялась окровавленная голова, насаженная на пику с конским хвостом, польские рыцари окончательно утратили надежду на победу.
        Нет, поляки не побежали сломя голову к спасительным легницким стенам. В полках Генриха Благочестивого были собраны достойнейшие шляхтичи. Даже потеряв предводителя, они отступали достойно, с боем, яростно отбиваясь и больно огрызаясь. Вслед отступавшим смотрели безжизненные глаза Генриха Силезского. Отяжелевший от княжеской крови копейный бунчук едва шевелился на ветру.
        Бурцева поразили стойкость и мужество поляков. И, видимо, не только его. Кхайду-хан дал противнику уйти с честью. Впрочем, возможно, это был не столько благородный порыв, сколько желание сохранить собственных воинов, гибнувших уже без особой нужды.
        Кочевники не стали преследовать уцелевших поляков. Выполняя приказ Кхайду, нукеры-гвардейцы разбрелись по усеянному трупами полю. Приказ был такой: посчитать погибших врагов. Каждому убитому отрезали ухо. Вечером к ногам Кхайду-хана нукеры сложили девять больших турсуков с ушами. Но на суровом обветренном степными ветрами лице внука Темучина не было радости. Слишком тяжело далась ему эта победа.
        ГЛАВА 66
        Пока ханские нукеры резали уши мертвым полякам и немцам, новгородцы и татары искали соратников, которым не хватило сил дойти до монгольского стана. Раненых было мало - обе стороны секлись люто, жестоко, безжалостно добивая и топча копытами коней все, что шевелилось. Но кое-кто все-таки выжил. Бурцев аж вздрогнул, когда из вечернего сумрака, словно призрак, выступила пошатывающаяся фигура в разбитом нагруднике и с кровяными колтунами в волосах.
        - Дмитрий?! Жив!
        - А что со мной сдеется? - новгородец по очереди обнял Бурцева и Бурангула. - Рад, что и вы уцелели, браты!
        Судя по медвежьей хватке десятника, Дмитрий вовсе не был бесплотным духом.
        - Тебя ж копьем сшибли!
        - Ну и сшибли, ну и что… Не впервой. Хороший доспех да добрый поддоспешник уберегли. В грудях болит, правда, но ребра и потроха вроде целы. Так что еще повоюем.
        - А с головой как? - поинтересовался Бурангул.
        - Оно тоже не страшно. Моя голова покрепче, чем у других будет. Хотя копытом хорошо так приложило. Я только под вечер очнулся. Чувствую: кто-то за ухо берет. Глядь, а это дружинник ханский ухо мне резать вознамерился. Ну, я его самого того… кулаком в ухо. Он - в крик да за саблю. Принял, слышь, меня в темноте за раненого куявца. Но когда я его по-нашему, по-русски обложил, сразу признал и сабельку свою в ножны спрятал.
        - И чего? - невольно улыбнулся Бурцев.
        - А ничего, - Дмитрий тронул разбитую голову, поморщился. - Шелом бы теперь подходящий найти надобно.
        - Найдешь, - Бурангул обвел взглядом поле. - Сегодня много голов с плеч послетало… Знай только - вынимай из шлемов.
        - Что верно, то верно, - помрачнел десятник. - Сколько ж тут народища-то порублено да постреляно?! Сколько душ загублено?!
        - Кхайду-хан не меньше тумена потерял, - сказал Бурангул. - Поляков, тевтонов, прочих рыцарей да кнехтов и того больше полегло.
        - А новогородская дружина как?
        - Семь десятков от той дружины и осталось, - ответил Бурцев. - Твой десяток весь до единого тевтоны да куявцы вырубили.
        - Худо, - сокрушенно вздохнул новгородец.
        Помолчали.
        - Ну, а твои-то что, Бурангулка?
        - Почитай, из сотни полусотня уцелела.
        - Ох, худо.
        - Могло быть хуже, русич. Если б подошла к Генриху богемская подмога. Если б не было у нас огненных стрел. Если бы Вацалав не удумал, как остановить тевтонов.
        Возражать Дмитрий не стал - нечего было возразить. Новгородец обратился к Бурцеву:
        - Как дальше-то нам быть, Василь? Идти с ханом или возвращаться пора? Сегодня вроде переломили мы хребет орденской свинье, уберегли Русь-матушку. Что мыслишь, а, воевода?
        Мысли на этот счет у Бурцева имелись.
        - Еще не уберегли, - возразил он. - Конрада Тюрингского добить надо. Магистр-то сбежал. И впредь не угомонится. Оправится от поражения, дождется, пока Кхайду-хан из Польши уйдет, соберет новое войско да двинет в крестовый поход, как замышлял.
        Он замолчал. Это была лишь одна причина, по которой надлежало поскорее добраться до тевтонского магистра. Вторая - Аделаида.
        Дмитрий, подумав, кивнул:
        - Твоя правда, Василь. Не след нам возвращаться, покуда Конрад жив. Вот достанем магистра, тогда, даст Бог, и двинем обратно.
        - Ага, если хан отпустит, - усмехнулся Бурцев. - После сегодняшней битвы Кхайду хорошими воинами разбрасываться не станет.
        И Дмитрий, и Бурангул посмотрели на него как на умалишенного:
        - То есть как это не отпустит?! - удивился новгородец. - На то у нас уговор с ханом, а уговор дороже денег. Мы ж не наемники али подневольники какие. По доброй воле в поход шли. А коли воли не будет, что ж Кхайду с нами навоюет-то?
        - Хан всегда договоры блюдет, - вставил слово Бурангул. - Как можно обмануть того, с кем бок о бок сражаешься? Как после надеяться на обманутых союзников в бою?
        Вот тебе и пресловутое восточное коварство! Вот тебе и вероломство азиатское! Принципы, однако, у хана Кхайду. Прямо кодекс рыцарской чести.
        - Не, Василь, не сумлевайся даже! - вновь пробасил Дмитрий. - Хан воинской клятвы не нарушает, коли не вынуждают его к этому. Да и нет никакой корысти Кхайду отношения с русичами портить. Зачем? Русь преградой стоит между степью и тевтонскими рыцарями, так что татарам мир с нами выгоднее, чем война.
        - Ладно, - подытожил Бурцев. - Пока остаемся с ханом. Будем вместе Легницу брать. Поляки туда отступали. И тевтоны, надо полагать, тоже. Вот возьмем город, доберемся до Конрада Тюрингского - тогда и решим, как дальше быть.
        - Так ведь это, - снова встрял Бурангул. - Нет сейчас Конрада в Легницкой крепости.
        - Нет?! - вскинулся Бурцев.
        - Мои воины видели, как магистр оставил куявцев и часть своих рыцарей прикрыть отход, а сам с малым отрядом и пленницей вон там, за лесом, повернул на север, прочь от города.
        Бурцев сплюнул.
        - Чего ж ты раньше-то молчал, Бурангул!
        - А раньше меня никто не спрашивал, - огрызнулся сотник.
        - И-эх, - Бурцев в сердцах развернулся.
        - Куда ты, Вацалав?
        - К Кхайду-хану, - буркнул он, не оборачиваясь, - разговор есть…
        ГЛАВА 67
        К Кхайду его пустили не сразу. Стража перегородила путь копьями.
        - Жди, - коротко приказал нукер в порубленных доспехах. - Хан занят.
        Бурцев отступил к коновязи. Чья-то взмыленная лошадь повернула к нему голову. Надо же - вся морда в пене. Интересно, кто так загнал животину?
        Дозволенье войти Бурцев получил, когда из шатра вышел незнакомый монгольский воин. Странно, вся одежда - в грязи, а кровавых пятен не видно. Кочевник был измотан скорее долгой скачкой, чем недавней битвой.
        В походном жилище Кхайду ничего не изменилось. Все - вплоть до шелкографии с изображением покойной жены - находилось на прежних местах, словно и не было долгих переходов, словно ханская юрта простояла неподвижно с тех самых пор, как Бурангул впервые притащил сюда Бурцева на аркане.
        Кхайду принял его благосклонно. Взмахом руки отогнал стражников-нукеров, занервничавших при виде посетителя, не спешившего падать ниц перед «непобедимым ханом». Телохранители отступили. Неподвижными истуканами застыли у входа. Правда, рук с сабельных эфесов не убрали. Отношение хозяина шатра к гостю может измениться, а верной страже всегда нужно быть наготове.
        Благожелательный кивок можно расценивать как приглашение сесть? Бурцев опустился на ковер, скрестив по-татарски ноги. Непривычно, но ничего не поделаешь - стульев хан с собой не возил.
        - Возьми, доблестный богатур, - хан протянул ему что-то желтое, блестящее.
        В ладонь Бурцеву легла овальная золотая пластина с круглым отверстием вверху и утолщенными краями. На пластине - гравировка: летящий сокол, нехитрый орнамент и путаные письмена.
        - Это охранная пайзца, - пояснил Кхайду. - На ней написано, что любой человек, причинивший тебе вред, должен умереть, а того, кто окажет содействие, ждет награда. С пайзцой ты будешь чувствовать себя в безопасности везде, где встретишь воинов народа войлочных кибиток. Это награда за твою доблесть и находчивость.
        Бурцев склонил голову, как того требовал местный этикет. Хотя, честно говоря, он предпочел бы получить рыцарское звание, а не кусочек презренного металла. Рыцарю, как ни крути, все-таки проще добиться расположения краковской княжны, чем прославленному богатуру-юзбаши, пусть даже с золотой пайзцой на шее. Но, увы, в татаро-монгольском войске рыцарских шпор не раздают.
        - Теперь говори ты! - позволил хан. - О чем пришел просить?
        Кхайду выслушал его без эмоций. Лишь шумно вздохнул, узнав, что тевтоны бежали не в Легницу. Когда же Бурцев заявил о намерении покинуть лагерь и отправиться вслед за Конрадом Тюрингским, на обветренном лице хана не проступило ни сожаления, ни гнева. Разве что щелочки глаз еще больше сузились. Это могло означать что угодно. Хан мог отпустить, а мог и казнить как изменника - отрубить голову, или - в память о недавних заслугах - сломать хребет.
        Некоторое время они молчали. По-прежнему ничто не выдавало истинных чувств хозяина шатра. Характер, блин, стойкий, нордический…
        Наконец, Кхайду-хан заговорил - спокойно, медленно, негромко. Он не смотрел на Бурцева. Хан задумчиво созерцал угасающие угли очага. Словно беседовал сам с собой.
        - К Легнице ездили мои послы. Они предложили полякам открыть городские ворота. А для пущей убедительности показали голову князя Генриха, насаженную на копье. Поляки сдать крепость отказались. Но и обстреливать со стен моих послов не стали. А закон степи гласит: до первой выпущенной стрелы еще возможен мир.
        Бурцев безуспешно пытался понять, к чему клонит хан. Кхайду продолжал:
        - Легница хорошо укреплена. А у нас почти не осталось гремучей смеси. Жидкое огненное зелье и стенобитные орудия мы потеряли под Вроцлавом…
        Ни взгляда, ни полвзгляда в сторону Бурцева.
        - …Легкие стрелометы хороши в поле, крепостных стен им не одолеть, - в глубокой задумчивости говорил хан. - А помогут ли нам разбить ворота громовые шары - этого точно не знает даже сам Сыма Цзян. Да и мало их у нас.
        Недолгая пауза. Огонь, отражающийся в узких глазах степняка.
        - Полон свой мы распустили, а нового быстро не набрать: все окрестные крестьяне уже укрылись в Легнице. Значит, засыпать под польскими стрелами рвы, строить вокруг города тын и подносить к стенам лестницы и осадные щиты придется моим воинам. Многие из них найдут свою смерть во время штурма. А ведь мои тумены сегодня понесли большие потери. У меня не было таких потерь с тех пор, как я вступил в Польшу. Сейчас на счету каждый всадник, способный держать оружие.
        Скрытый намек? Бурцев насупился. Но к чему намекать? Если хан не желает отпускать новгородцев, сказал бы прямо. Ишь, дипломат выискался!
        - Да, воины мне нужны. - Кхайду все не отводил взгляда от костра. - Только что прибыл гонец от хана Бату. Посланник прискакал из-за Карпатских земель, где наши главные силы громят кипчаков и угров. Гонец привез дурные вести. Враг отступает, но войско Бату сильно ослаблено. Бату-хан считает, что пришло время объединяться. Я тоже думаю, пора собрать наши тумены в единый кулак.
        Тягостное молчание…
        - Мне нужны воины, - еще раз повторил Кхайду. Голос хана звучал жестко. Брови сдвинулись. Первое за весь разговор проявление эмоций. И не самое лучшее.
        «Ну, все, - внутри у Бурцева что-то оборвалось, - никуда меня с новгородцами хан не отпустит, а начнем качать права - казнит в назидание другим. Сказки о трепетном отношении к союзническим договорам Дмитрий и Бурангул пусть рассказывают кому-нибудь другому».
        - Воины мне нужны, Вацалав, поэтому я не смогу выделить в помощь твоей дружине большой отряд.
        В помощь?! Бурцев не верил своим ушам!
        - Но ведь тебе, Вацалав, и не требуется слишком много воинов, чтобы настичь магистра Конрада и расправиться с ним.
        Это был не вопрос - утверждение.
        - Значит, мы можем выступать? - осторожно спросил Бурцев.
        - И чем скорее, тем лучше, - ответил хан. - Напасть на магистра следует на польских землях, пока он не укрылся в каком-нибудь тевтонском замке.
        Все верно. Время дорого, медлить нельзя. Бурцев кивнул. Аудиенция закончена? Нет… Еще нет.
        Кхайду продолжал:
        - Мне известно о тайных планах Конрада. Крестовый поход, который он замыслил, опасен и для твоего и для моего народа. Я надеялся добраться до тевтонского магистра прежде, чем он начнет осуществлять свой замысел. Но потери, которые мы понесли сегодня…
        Хан тяжело вздохнул:
        - А тут еще гонец от Бату-хана. Сейчас мне нужно уводить свои тумены в Венгрию. Может быть, потом… Хотя кто ведает, что будет потом. Боюсь, не суждено моей сабле срубить голову Конрада Тюрингского. Значит, это должен сделать ты, Вацалав. Пока есть такая возможность. Иначе весь наш поход по польским княжествам - впустую. Ступай.
        Уже на пороге хан окликнул его:
        - Желаю тебе отыскать свою жаным хатын-кыз, Вацалав. Она ведь теперь у тевтонов?
        Бурцев кивнул, отвечая на заданный вопрос и выражая благодарность за доброе пожелание. Да, проницательный степняк все понял правильно: его жаным хатын-кыз, «любимая женщина», была у тевтонов, и он намеревался найти ее во что бы то ни стало.
        Кхайду отвел глаза. Влево - туда, где с картины на шелку взирала черноокая восточная красавица. Хан задумался о чем-то своем.
        Бурцев вышел из шатра. Все его мысли были сейчас о малопольской княжне. И о мести. За тот шрамик под левой грудью Аделаиды Казимир Куявский уже поплатился жизнью. Теперь очередь тевтонского магистра.
        ГЛАВА 68
        По приказу Кхайду-хана к новгородцам присоединились воины Бурангула. Изрядно потрепанная татарская сотня уже была пополнена лучниками из других отрядов. Кроме того, хан снарядил в погоню за Конрадом пять десятков отборных нукеров из своей личной гвардии. В итоге вышло двести с лишним всадников. Более чем достаточно! У отступающего магистра сейчас едва ли наберется сотня рыцарей и кнехтов.
        Предводителем отряда был назначен Бурцев. Никто - даже нукеры из знатных монгольских родов - не возражал. Слово хана - закон. Да и выполнять приказы прославленного богатура, получившего в награду за доблесть золотую пайзцу, ни для кого не считалось зазорным.
        С каждым всадником в погоню отправлялось по паре запасных лошадей. Еще одна тройка попеременно везла связку «громовых шаров» Сыма Цзяна. Набитые порохом китайские бомбы были последним подарком Кхайду. Отказавшись от штурма Легницы и готовясь к походу в венгерские земли, хан счел, что «юзбаши Вацалаву» железные горшки с гремучим зельем пригодятся больше. На тот случай, если магистр укроется в каком-нибудь замке. Бурцев спорить не стал. Не принять такой дар было бы глупо.
        Дорога, по которой отступили от Легницы крестоносцы, шла вдоль серебрящейся ленты Одера, то углубляясь в густые чащи, то нависая над обрывистыми берегами реки. Свежие следы подкованных копыт, отчетливо видневшиеся на влажной земле, свидетельствовали, что здесь недавно, действительно, проезжал отряд тяжеловооруженных всадников. А в придорожных кустах возле порушенной паромной переправы под урочищем Глогов дозорные нашли окровавленный белый плащ с черным крестом.
        Переправа не охранялась. Неподалеку возвышались стены и башенки небольшой крепостцы, но оттуда так никто и не показался. То ли местный гарнизон слишком мал, то ли страх перед неведомыми пришельцами был слишком велик.
        И все же у переправы пришлось задержаться. Куда идти дальше - вот в чем вопрос?
        Разведчики Бурангула переплыли реку вплавь, держась за конские хвосты и надутые турсуки. Вернулись… На противоположном - правом - берегу обнаружились следы десятка, не больше, всадников. Кто такие - крестоносцы или подъезжавший к воде напоить коней польский разъезд - не понять.
        Зато на левом берегу дорога, уходившая на запад - в леса, была истоптана копытами.
        - Что скажешь, Дмитрий? - обратился Бурцев за советом к новгородцу.
        - За Одрой лежит путь через Великопольское княжество к Куявским, Мазовским и тевтонским владениям. Если ехать на запад, попадешь в немецкие земли. Там тоже братьев ордена Святой Марии привечают с охотой. До немецкой границы, почитай, рукой подать. Через Великую Польшу к тевтонским замкам ехать дольше. Вот и решай, Василь.
        Он решил. Десяток всадников, пожалуй, маловато для свиты Конрада Тюрингского и пленной княжны. Да и нет никакой уверенности в том, что именно тевтонские лошади наследили на противоположном берегу. Другое дело - многочисленные конники, ушедшие в западном направлении. Найти среди них магистра и Аделаиду все-таки шансов больше. И следы отчетливые - не потеряются. Опять-таки - немецкая граница рядом.
        Бурцев приказал сменить уставших лошадей.
        - Едем на запад, - объявил он.
        И лес сомкнул над ними свои сумрачные своды.
        …Первым опасность почуял Бурангул. Татарский сотник натянул поводья. Мохнатая низкорослая кобылка перешла со скорой рыси на шаг. Бурцев последовал примеру кочевника. Скакавшие позади воины тоже замедлили движение.
        Бурангул выглядел озадаченным и встревоженным. С чего бы это? Бурцев огляделся. Ничего подозрительного вроде не видно и не слышно. Только лесные птахи беззаботно поют свои весенние песни. А свежий след чужих копыт уводит в густой ельник. Конечно, местечко глухое, зловещее. Древние стволы и молодая поросль с обеих сторон ограждают дорогу сплошной стеной. Солнечный свет едва пробивается сквозь колючие еловые лапы. Не эта же причудливая игра теней нервирует кочевника?
        - В чем дело, Бурангул?
        Сотник ответил не сразу. Стрельнул узкими глазками по сторонам. Потом заговорил:
        - Происходит что-то странное, Вацалав.
        - Что именно?
        Бурангул замялся. И вместо ответа сам задал вопрос:
        - Могут ли волки лазить по деревьям?
        Гм-м, неужели настолько велик суеверный ужас степняка перед лесом?
        - Ты о чем, Бурангул?
        И вновь юзбаши не торопился с ответом. Он еще раз внимательно огляделся.
        - Я был лучшим охотником в нашем роду, и мой глаз редко ошибается.
        - Ну и?
        - Вон там, - Бурангул указал взглядом в сторону необхватной ели, пышные лапы которой нависали над самой дорогой. - Наверху. Там только что мелькнула волчья шкура.
        - Стоять! - велел Бурцев, вскинув руку.
        Дружина новгородцев и кочевников-степняков остановилась. Кони всхрапывали, люди тихонько переговаривались. Подняты шиты, кто-то потянул из ножен сталь.
        - Никому не двигаться! - приказал Бурцев. - Бурангул - со мной!
        Вдвоем они приблизились к дереву, на котором татарскому сотнику померещился волк.
        - Дядька Адам! - громко окликнул Бурцев.
        Лесное эхо отозвалось сразу. Человек - нет.
        Он сложил руки рупором:
        - Дядь-ка А-дам!
        Эхо. Тишина. Неужели ошибся? Да мало ли шастает нынче по польской глухомани волчьешкурых лесных братьев. Но до чего же не хочется сейчас драться за право проехать через злополучный ельник ни с разбойниками, ни с партизанами.
        - Освальд! Збыслав! - позвал Бурцев. - Это я, Вацлав!
        Треск ветвей справа… Татарин вскинул лук.
        Всадник, что продирался к лесной дороге, орудовал мечом как мачете и щитом прикрывал лицо от веток, так и норовивших выцарапать глаза. Ага, знакомый щит! И выцветший герб тоже: серебристая башенка на синем фоне. Да и эти пышные усы не узнать было невозможно. Освальд!
        - Опусти оружие, - шепнул Бурцев Бурангулу.
        - Но, Вацалав…
        - Опусти, говорю!
        Тетива лука ослабла, наконечник стрелы склонился к земле. Это, конечно, ничего не значит. Пальцев-то с тетивы Бурангул не убрал, а навскидку татарин тоже бьет неплохо.
        ГЛАВА 69
        Добжиньский рыцарь, выбравшись на дорогу, остановил коня напротив Бурцева. Усмехнулся - не то чтоб по-доброму.
        - Ты все-таки якшаешься с язычниками, Вацлав? Вижу, в большие паны у них выбился!
        Свой меч Освальд уже спрятал в ножны. Рука добжиньца теперь лежала на булаве, притороченной к седлу. Раньше, помнится, у него такого оружия не было. Интересно, откуда взялся этот увесистый трофей?
        - Выходит, рыжий Яцек не лгал, - продолжал Освальд. - Однако ж Збыслава на Божьем суде ты побил? Да и против татар под Вроцлавом рубился славно! Пороки опять-таки их пожег. Правда, вот князька татарского захватить не смог. Или не захотел? Непрост ты, Вацлав, ох непрост. Хитер, пся крев!
        Бурцев пожал плечами и ответил поляку по-польски:
        - Мы, пан Освальд, с тобой повздорили, и у меня нашлись новые союзники - вот, собственно, и вся хитрость.
        - Ну-ну… - еще раз оскалился рыцарь.
        Молодой горячий конь добжиньца грыз узду и приплясывал на месте. Освальд, однако, уверенно держался в седле и без видимых усилий сдерживал сильного жеребца. Быстро же добжинец оправился после Вроцлава.
        - Вижу, твои раны зажили, Освальд.
        - С Божьей помощью. Сабли язычников не всегда секут насмерть.
        Быстрый взгляд в сторону Бурангула… Юзбаши польской речи, конечно, не понял, однако презрительные нотки распознал безошибочно. На лице татарина не дрогнул ни единый мускул. Зато чуть шевельнулся наконечник стрелы, так и не убранной с тетивы. Сабли саблями, но эта оперенная смерть своего не упустит. Бурцев на всякий случай двинул лошадь, вклиниваясь между добжиньцем и татарским сотником. Кровопролитие сейчас ему было не нужно.
        - Сабли язычников, Освальд, могут оказаться полезными. К тому же со мной идут не только татары, но и русичи из новгородской дружины.
        - Что язычники, что пособники византийской ереси - для доброго католика все едино!
        Однако, судя по тону, рыцарь говорил сейчас не то, что думал. Или не совсем то. Освальд явно был заинтригован.
        - И те, и другие бились под Легницей против тевтонов, выступивших на стороне Генриха Силезского, - заметил Бурцев. - А орденских братьев, помнится мне, ты жалуешь еще меньше, чем иноверцев. Литвин Збыслав и прусс дядька Адам тоже ведь язычники, а служат в твоей дружине.
        - Не тебе судить, Вацлав, кого я жалую, а кого нет, - фыркнул рыцарь.
        - Судить не мне, да… Но твоего герба под стягами Генриха Силезского я почему-то не видел. Тевтонские кресты на поле битвы были, куявский штандарт - тоже, а вот твоей серебряной башни - нет.
        - Я никогда не стану сражаться на стороне куявцев и тевтонов, - процедил сквозь зубы Освальд. - И те, и другие повинны в смерти моего отца. Это раз. Генрих Силезский, как и прочие князья, водящие дружбу с орденом, давно приговорили меня и моих людей к смерти. Это два. Но…
        - Но?
        - Но богопротивные язычники Измаилова племени пришли на польские земли…
        Былого пафоса Бурцев, однако, уже не слышал. Последняя фраза была сказана больше для порядка. В эпоху феодальных войн ненависть мелкопоместных панов к конкретным разорителям родового гнезда все-таки сильнее ненависти к абстрактным внешним врагам не сформировавшегося еще толком государства. На этом можно сыграть.
        - Первыми здесь объявились орденские братья, - осторожно заговорил Бурцев. - Именно крестоносцы хитростями и посулами завладевают польскими замками, изгоняя хозяев, и строят свои крепости. И уходить, в отличие от татар, они не собираются. А степнякам Польша не нужна. Да будет тебе известно, Освальд, татары пришли сюда за головой Конрада Тюрингского.
        Добжинец молчал, недоверчиво покручивая усы. Хмурился…
        - Каковы твои планы? - прервал затянувшуюся паузу Бурцев. - Пропустишь ли ты нас с миром, или нам придется драться?
        Рыцарь дернул ус. На лице Освальда вновь появилась ухмылка:
        - Странное дело, Вацлав. Старая приграничная дорога, расположенная в стороне от больших трактов, вдруг стала пользоваться популярностью. То тевтоны по ней едут, то вы…
        - Тевтоны? - встрепенулся Бурцев. - Значит, они здесь проезжали? И давно?
        - Проезжали, - кивнул Освальд. - Недавно. И уехали недалече. Орденские братья разбили лагерь за ельником. А мы… мы разбили их.
        Добжинец хохотнул, довольный каламбуром. Поручик, блин, Ржевский!
        - Они вымотанные все были, уставшие, даже сторожей толком не выставили. В общем, справились мы с тевтонами, а как собрали трофеи, мой дозорщик вас приметил. Татары, говорит, идут со стороны Одры, небольшой, говорит, отрядец. Ну как упускать такую удачу? Хотел я вас просто перестрелять, как куропаток, да тебя вот увидел. Решил побеседовать сначала. Ты только того, Вацлав, - дружку своему скажи, пусть стрелу с тетивы уберет. И остальным оружие вели спрятать. Вас сейчас с обеих сторон выцеливают мои лучники. А у них приказ: стрелять по моему сигналу либо после первой же выпущенной твоими людьми стрелы.
        Бурцев обернулся. Опытные воины уже смекнули, в чем дело. Новгородцы и ханские нукеры подались с обнаженными клинками на обочину - ближе к лесу, а за их спинами тянули стрелы из колчанов лучники Бурангула.
        Удачное построение. Только в сложившейся ситуации проку от него мало. Русско-монгольская конница ничего не сможет сделать в густых зарослях, через которые с таким трудом и так демонстративно пробивался Освальд. А татарские лучники, сколь бы искусными они ни были, бессильны против засевшего в засаде врага. Зато когда дядька Адам со своей ватагой начнут с деревьев обстреливать сгрудившийся на дороге отряд, спастись можно будет разве что только бегством.
        Впрочем, не о бегстве и не о спасении думал сейчас Бурцев. Куда больше его занимал рассказ добжиньца. Если партизаны Освальда в самом деле перебили тевтонов, то какова участь Аделаиды? Почему добжиньский рыцарь до сих пор не обмолвился о малопольской княжне? Это нужно было выяснить.
        - Клинки в ножны! - приказал Бурцев. - Убрать стрелы!
        Раздался недовольный ропот. Но ослушаться никто не посмел. В конце концов, вновь обнажить оружие - секундное дело!
        - Позволено ли мне будет узнать, какую добычу захватил пан Освальд у крестоносцев? - дипломатично поинтересовался Бурцев.
        Рыцарь прищурился. Усы добжиньца шевельнулись:
        - А ты неглуп, Вацлав. Добыча и впрямь была. Хорошая добыча.
        У Бурцева екнуло сердце. Он чуть не сорвался, чуть не рявкнул в лицо самодовольному шляхтичу: «Что ты сделал с Аделаидой, ублюдок?!» Но - сдержался. Истерические крики пользы княжне не принесут, а отдать приказ «К бою!» он всегда успеет. Сжав кулаки, Бурцев ждал. И дождался.
        - Грамотки нам достались, - после недолгой паузы гордо объявил Освальд. - Самим Конрадом Тюрингским писанные. Не абы кого - гонцов тевтонских мы порешили, целое посольство! И у каждого свое послание было. Почитай, ко всем европейским монархам, и к папе римскому тоже, и к магистрам рыцарских орденов. Посланцы намеревались единым отрядом выбраться из Польши в германские земли, потом разделиться и продолжить путь порознь - всяк в свою сторону.
        - А как же…
        Как же Конрад?! Аделаида как же?!
        Бурцев прикусил язык. Нет, не стоит, пожалуй, откровенничать с Освальдом под прицелом его невидимых стрелков. Кажется, добжинец ничего не знает ни о княжне, ни о тевтонском магистре.
        К счастью, рыцарь не заметил его смятения, и Бурцев поспешил переформулировать недозаданый вопрос:
        - А что же в грамотах-то написано?
        - Любопытные вещи, Вацлав, крайне любопытные. Пишет Конрад о нашествии нечестивых безбожников. Рассказывает, что разорили язычники всю Малую Польшу с Силезией, что смяли под Легницей войско Генриха Благочестивого, и только доблесть рыцарей ордена Святой Марии остановила дальнейшее продвижение богопротивного Измайлового племени.
        - Вообще-то крестоносцы покинули поле боя первыми, - заметил Бурцев.
        - Не сомневаюсь, - хмыкнул Освальд. - Магистр также пишет о своих потерях: одиннадцать братьев и полубратьев ордена и пять сотен прочих рыцарей и кнехтов.
        - Опять ложь! - нахмурился Бурцев. - Под Легницей полегла почти вся тевтонская «свинья».
        - Может быть, так оно и есть, - пожал плечами Освальд. - Но Конрад не глупец. Зачем ему сообщать всему христианскому миру, насколько ослабел орден?
        М-да… Конрад не глупец. Отступающий магистр сохранил самообладание и трезвость рассудка. Не поддался панике, не гнал коней без остановки. Где-то притормозил, чтоб грамотки написать. И ведь написал складно, обдуманно. Целую кучу грамоток. Вот только зачем?
        ГЛАВА 70
        - Что еще пишет Конрад? - спросил Бурцев.
        - Призывает европейских правителей к крестовому походу на восток. Конрад хочет построить орденские замки на русских землях и создать… э-э-э, как же он пишет-то? - Освальд нахмурил лоб, вспоминая. - «Защитное порубежье для христианского мира» - во как! Потом Конрад намерен двинуться дальше - на татар.
        Так… Началось, значит? Не стал, выходит, Конрад Тюрингский ждать благоприятного момента для осуществления своих наполеоновских планов. Не стал добиваться легитимной власти в Малой Польше посредством выгодного ордену брака. Ну, конечно, князь Казимир-то мертв. Но видимость легитимности тевтонской власти на удобном приграничном плацдарме можно ведь создать и иначе. К примеру, заставить Аделаиду подписать нужные бумаги. «Я, Агделайда, княжна Краковская, жертвую ордену Святой Марии земли своего отца князя Лешко Белого…» Или как там еще составляются такие грамотки? Сколь бы упряма ни была пленница, искусные палачи ордена сумеют ее переупрямить. Бурцева аж передернуло при воспоминании о пыточном арсенале брата Себастьяна.
        И кто поможет княжне? Кто оспорит претензии магистра на малопольские земли? Да никто! Мать Аделаиды Грымыслава Луцкая ненавидит собственную дочь. Брат Болеслав Стыдливый, как и его супруга, Кунигунда Венгерская, с головой ушли в религию, и оба к тому же находятся под опекой орденского прихвостня - мазовецкого князя.
        На сестру малопольской княжны - Саломею, повенчанную с венгерским королевичем Кальманом, тоже надежды мало. Венгры сейчас отступают под натиском монголов, так что ссориться еще и с тевтонами им не с руки. А в самой Польше не осталось сильных конкурентов, готовых схлестнуться с орденом за краковские земли. Спасшиеся от татар местные феодалы не представляют опасности для Конрада Тюрингского, и он это прекрасно понимает. А потому больше не намерен нянчиться с пленной княжной и, вероятно, с прочими отпрысками Лешко Белого тоже.
        Хитроумные долгосрочные интриги позабыты до более спокойных времен. Обстоятельства вынуждают магистра действовать грубо, жестко и быстро, не теряя времени на строительство орденских замков в Малой Польше: собрать корыстолюбивых фанатиков по всему католическому миру, внезапно ударить по разрозненным русским князьям и ослабленным в Польше и Венгрии монголам, укрепиться на захваченных землях, продолжить натиск на восток.
        Да, время интриг прошло… Оно и понятно. На геополитической арене появилась новая сила - монгольские орды. Мощь кочевников магистр почувствовал под Легницей. Наверняка Конрад уже смекнул, какую угрозу могут представлять для его завоевательных планов пришлые степняки в союзе с русичами, если орден промедлит.
        Превентивный удар Кхайду-хана оказался ощутимым, но он лишь ускорил развитие событий. Крестовый поход, откладывавшийся на далекую перспективу, теперь может начаться в самое ближайшее время.
        От тягостных мыслей Бурцева отвлекла лошадь. Кобылка, устав от неподвижности, начала переминаться. А Освальд все говорил. Вроде бы снова прозвучало имя тевтонского магистра.
        - Что? - встрепенулся Бурцев.
        Поляк усмехнулся:
        - Ох, и рассеянный ты нынче, Вацлав. Видать, важную думку думаешь. Я говорю, жаль, сам Конрад Тюрингский не попался нам в руки. Не доехал он малость до этого леса. Пленные сказали, что магистр с десятком рыцарей ушел за Одру. В Глоговской крепости Конрад сменил лошадей, потом переправился через реку, порушил за собой паром и сейчас движется в добжиньские земли. В мой, между прочим, замок, во Взгужевежу, о как! Какого-то важного узника он там держит - то ли посла, то ли колдуна - никто об этом толком ничего не знает. Видать, большая тайна.
        Тайны Конрада Тюрингского Бурцева пока не интересовали. А вот Аделаида…
        - Где пленные тевтоны, Освальд? - спросил он.
        - Известно где! - добжинец с усмешкой махнул в сторону ельника. - На деревьях болтаются. Мы же не дикари-язычники, чтоб полонян с собой повсюду таскать. На месте всех сразу и порешили. Они как сказали, что Конрад на Глоговской переправе за Одру ушел, так я осерчал дюже. Слушать больше ничего не стал - приказал всех перевешать. А тут и дозорный с лесной опушки прискакал. О вашем приближении, гости дорогие, поведал. Ну, мы к встрече и подготовились. Вот, вишь, я самолично выехал вас поприветствовать. Много чего порассказал. Теперь за тобой очередь. Говори Вацлав, куда да зачем путь держите?
        - За магистром Конрадом охотимся, - пробурчал он.
        Нарочитая, неискренняя веселость Освальда была ему не по душе. Бурцев не удивился бы, если б узнал, что вот таким же дурашливым тоном добжиньский рыцарь допрашивал пленных тевтонов, прежде чем их повесить.
        - Вот как? - добжинец посерьезнел, но недоверие все еще читалось в его взгляде.
        - Именно так, - огрызнулся Бурцев. - О том, что Конрад переправился через Одру, а мы от самой Глоговской крепости шли по ложному следу, я узнал только что - от тебя. Но, возможно, у нас еще есть шанс догнать магистра.
        - У вас?
        - У нас, - прищурился Бурцев. - У меня и у тебя. Мы ведь можем объединиться. Предлагаю союз, Освальд. Ради победы над Конрадом Тюрингским. Что скажешь?
        Думал Освальд долго. Затянувшееся молчание начинало действовать на нервы. Новгородские дружинники и кочевники позади тихонько переговаривались, сцепив пальцы на рукоятях вложенных в ножны мечей и сабель. Колчаны и кожаные саадаки для луков тоже не были застегнуты наглухо.
        - Говоришь, нашел себе новых союзников, Вацлав? - добжинец глянул за спину Бурцеву, потом - в глаза. - Говоришь, татарские сабли тоже могут оказаться полезными? Что ж… Познакомь нас со своими воинами.
        Лихой разбойничий посвист взрезал тишину леса. У Бурцева аж уши заложило. Лошадка Бурангула ошалело попятилась назад. Странно было, что свистит не какой-нибудь главарь головорезов, а благородный пан рыцарь!
        На дорогу выбирались партизаны. Несколько всадников возникли у обочины. Кони Освальдовой кавалерии - хороши! Не какие-нибудь заморенные крестьянские клячи, а настоящие боевые жеребцы - рослые, сильные. Видимо, захвачены у тевтонских посланцев.
        В густой колючей зелени ельника тоже началось шевеление. Вверху показались волчьи шкуры лучников. А вот и сам дядька Адам - хмурый, заросший и исцарапанный хвоей - спустился на землю. А вон там помахивает кистеньком-мачугой Збыслав. Под здоровяком-оруженосцем даже рыцарский конь кажется осликом Санчо Пансы.
        ГЛАВА 71
        Партизаны, подтягивавшиеся к Освальду, представляли собой удивительное зрелище. Судя по трофеям, которые многие лесные воины не преминули напялить на себя, в ельнике, действительно, нашли свою смерть немало тевтонских рыцарей.
        Бурцев не смог сдержать усмешки, оглядывая воинство добжиньца. Грязная волчья шкура и чуть смятый стальной шлем-горшок с обрубленным рогом. Простенькая обувь из лоскутов грубовыделанной кожи и дорогая кольчуга двойного плетения, распоротая мощным ударом рогатины. Сучковатая дубина и треснувший треугольный щит с черным крестом на белом фоне. Крестьянский овчинный тулупчик и добротный плащ орденского брата. Засаленный кушак и заткнутый за него рыцарский меч. Такие контрасты не каждый день увидишь.
        Партизаны, наконец, собрались возле своего вожака. Десяток лучников да четыре десятка конников на тевтонских лошадях. Всего-то с полсотни человек. Да уж, невелик отряд. Не в этом ли кроется истинная причина сговорчивости Освальда? Возможно, будь у добжиньца побольше людишек, отдал бы рыцарь приказ к нападению сразу, без всяких переговоров, а так… Так еще большой вопрос, кто победит. Похоже, добжинец смекнул, что одолеть дружину своего бывшего оруженосца будет посложнее, чем послов Конрада.
        «Но ведь как блефовал, мерзавец!» - не без восхищения подумал Бурцев. Такому пану не рыцарство рыцарствовать, а в карты играть. На деньги. На очень большие деньги.
        Освальд ухмылялся. Ну, конечно, теперь-то добжиньский лис имеет полное право скалить зубы. Что ж… Бурцев улыбнулся в ответ. В конце концов, партизанская полусотня в его дружине лишней не будет. Уж он-то знал, как лихо бьются Освальдовы ватажники.
        Былая настороженность постепенно уходила. Руки отпускали оружие, мышцы расслаблялись, лица расплывались в улыбках. Нечаянные союзники возбужденно гомонили друг с другом. Общение, правда, между разноязыкими воинами велось при помощи невразумительных восклицаний и яростной жестикуляции.
        Мечта интернационалиста! И татары с монгольскими нукерами тут, и русичи, и поляки. И литовец Збыслав. И пруссак дядька Адам… Худой мир - он, как говорится, лучше доброй ссоры.
        - Значит, мир? - на всякий случай уточнил Бурцев.
        - Перемирие, - широко осклабился добжинец. - Бить магистра Конрада - это я завсегда пожалуйста. Ради такого дела и с язычниками союз заключить не грех. Благо союзы нычне - вещь временная. Да ты не хмурься, Вацлав, в спину не ударю. Пока не изничтожим тевтонского магистра, уговор наш крепок. Даю в том слово!
        - Хорошо, - Бурцев кивнул. Слово благородного пана дорогого стоит, а Освальд вроде не из тех, кто нарушает клятвы.
        - На, держи вот в знак союза, - Освальд протянул ему увесистую булаву. - Славная вещица - то ли тевтонскому духовнику, то ли слишком уж набожному брату принадлежала. Проливать кровь - не по-христиански это, понимаешь. Вот и пекутся некоторые крестоносцы о спасении своей бессмертной души - булавами бьются, чтоб лишний раз не согрешить. А такой дурой и без пролития крови человека на тот свет отправить - раз плюнуть. Бери, бери - авось пригодится.
        Бурцев подарок принял. Хорош «демократизатор», ничего не скажешь! С такими вот следовало выходить против неоскинхедов, а не с резиновыми дубинками. Невольно вспомнилось и другое. Как монголы казнили знатных нукеров. Тоже ведь без пролития крови: дубиной по хребту.
        - Ну, спасибо, Освальд…
        Он подвесил тевтонскую булаву к седлу. И - чтобы уж все было по-честному - решил сразу расставить точки над «i». Над самым главным «i».
        - Между союзниками, пусть временными, не должно быть тайн. Не так ли?
        - У меня нет от тебя тайн, Вацлав, - нахмурился рыцарь.
        - И у меня не будет. Казимир Куявский погиб. Конрад Тюрингский увез с собой его невесту, - коротко сообщил Бурцев.
        - Агделайду?! - ахнул Освальд. Глаза поляка блеснули. - Вот почему ты гонишься за магистром?
        - И поэтому тоже.
        - Ну и?
        - Я не уступлю ее тебе, Освальд.
        Рыцарь выругался. Пальцы поляка вцепились в рукоять меча. Если бы не данное только что слово, сталь, наверное, уже вырвалась бы из ножен. Воины Освальда и бойцы Бурцева встревоженно наблюдали за добжиньцем. Гомон на лесной дороге стих, руки снова потянулись к оружию.
        М-да, ситуация…
        - Княжна Агделайда должна выйти замуж за благородного супруга, а не за безвестного простолюдина! - прохрипел Освальд.
        Бурцев скрежетнул зубами. Опять все упирается в благородство происхождения. Елки-палки, он уже начинает всерьез комплексовать по этому поводу. Ну что ему сделать такого, чтоб с полным на то правом надеть, наконец, на себя злосчастные рыцарские шпоры?!
        - Пусть княжна сама сделает выбор. - Бурцев старался держать себя в руках. - В конце концов, у каждого из нас есть право на поединок. Наш спор можно разрешить в честной схватке после того, как Конрад будет убит, а княжна свободна. Союзы - вещь временная, ты сам говорил об этом, Освальд.
        Рука добжиньца отпустила меч.
        - Твои слова разумны, Вацлав. Так мы и поступим - решим спор в поединке, когда придет время. Хоть ты и не носишь на щите герба, но я знаю тебя достаточно хорошо. И вот что я скажу: с тобой не зазорно будет скрестить рыцарский клинок…
        Бурцев усмехнулся: это было похоже на комплимент.
        - А покуда жив Конрад, мы с тобой союзники, - закончил Освальд.
        К рыцарю возвращалось прежнее благодушие. Воины, окружавшие их, вздохнули с облегчением. Бурцев распорядился по-татарски:
        - Эти люди поедут с нами, Бурангул.
        Татарский сотник неодобрительно покачал головой:
        - Тогда мы не сможем двигаться быстро. У них нет загонных лошадей.
        - Нам теперь нужно передвигаться не быстро, а скрытно, - вздохнул Бурцев. - Магистр Конрад ускользнул, а мы сами слишком удалились от туменов Кхайду. Эта земля - чужая, Бурангул. И у нас не так много воинов, чтобы пробиваться по ней с боями. Зато теперь мне известно, где следует искать Конрада. Наши новые союзники укажут безопасную дорогу туда. Поверь, лучших проводников нам не найти.
        - А ты веришь им, Вацалав? Сдается мне, с этими лесными людьми у нас однажды уже была стычка.
        - Если и была, то быльем поросла. Вот этот рыцарь, - Бурцев кивнул на Освальда, - столь же заинтересован в смерти Конрада, как я и ты.
        - Что ж, тебе виднее, Вацалав…
        Едва Бурангул отъехал к своим лучникам, к Бурцеву приблизился насупленный Дмитрий. Новгородский десятник тоже узнал давешних врагов:
        - Ну и нашел ты, Василь, союзничков! Это ж те самые тати, что Федора Посадского живота лишили под Краковом. А вон тот, здоровый, с кистенем, мне щит проломил.
        - А татары Рязань сожгли! - оборвал Бурцев. - А я тебе при первом знакомстве яйца отбил! Но ничего ведь, идем сейчас вместе. Пойми, Дмитрий, эти поляки нужны нам, а мы - им. И у нас, и у них одна цель - Конрад. Так что не мути воду. Утешься тем, что и ты тоже татю с кистенем зубы вышиб.
        Десятник утешился. По крайней мере, сделал вид… Отряд, пополнившийся лесными партизанами, двинулся обратно - к Глоговской переправе.
        ГЛАВА 72
        Через Великую Польшу Освальд вел тайными тропами быстро и без приключений. Нужды пока не было ни в чем. Благо нехитрых припасов - вяленого конского мяса и сухого сыра Кхайду-хан выделил достаточно, а лошадям хватало пробивающейся повсюду молодой зелени. От жажды спасали ручьи, родники и лесные озерца.
        Шли скрытно, обставляясь дозорами и караулами со всех сторон. Стоянки разбивали, не разводя огней. Города, замки, ополья и одинокие селенья обходили стороной. Таились и от вооруженных отрядов, и от беженских обозов, и даже от одиноких путников.
        В Куявии - когда до Добжиньских земель было уже рукой подать - Освальд предложил отказаться от дневных переходов и двигаться только по ночам. Предосторожность была отнюдь не лишней. На оставшихся без князя куявских землях тевтоны чувствовали себя, как дома. Белые и серые плащи с черными крестами мелькали на дорогах не реже, чем пестрые гербы и одежды польских панов. Но если поляки держались своих замков и имений, то крестоносцы старались взять под контроль даже самые глухие уголки княжества. Сразу за куявскими землями находились собственно владения Тевтонского ордена. Однако сильные орденские форпосты имелись и на территории самой Куявии. Добжиньский край был в их числе.
        …Три всадника подъехали к краю лесного массива. Остановились, всматриваясь в раскинувшееся впереди пространство. Некогда эти поля и пашни были отвоеваны у леса тяжким крестьянским трудом. Но предназначались они не только для земледелия. Вдали, на правом берегу Вислы, возвышался холм. На холме - большой, хорошо укрепленный рыцарский замок. А ведь любому замку жизненно необходимо хорошо просматриваемое и простреливаемое пространство.
        Главная башня-донжон смутно напомнила Бурцеву гербовый символ Освальдового щита. Но не только… Малая башня перехода из гиммлеровского спецхрана - вот на что она еще походила.
        Сюрприз, однако!
        Конечно, не мешало бы рассмотреть основную замковую башню поближе и при дневном свете. Но как?
        Подобраться к крепости незамеченным невозможно. И даже если бы это удалось…
        Башню-цитадель и внутренний замковый двор оберегают прочные стены с угловыми и надвратной башенками, надо рвом поднят мост.
        Всадники молча смотрели на замок. Бурцев покачивал на ременной петле подарок добжиньца - трофейную булаву. Справа сидел задумчивый Освальд, положив на высокую луку рыцарское копье. Слева - замер с луком поперек седла Бурангул. Ну, прямо картина Васнецова «Три богатыря»!
        - Моя вотчина, - нарушил тишину хриплый голос добжиньского рыцаря. - Взгужевежа. «Башня-на-холме». Замок моих предков. Мой замок… Был моим, пока мазовецкий и куявский князья не отдали его тевтонам.
        Молчание длилось еще пару минут.
        - Эх, сюда бы парочку хойхойпао! - задумчиво пробормотал Бурцев.
        - Чего-чего? - удивился рыцарь.
        - Ну, требюше.
        - Да, это бы не помешало, - согласился добжинец. - Хотя донжон Взгужевежи не повредят даже камнеметы.
        Еще помолчали.
        - Как думаешь, Освальд, сколько человек сейчас в замке? - спросил Бурцев.
        - При мне постоянный гарнизон никогда не превышал полусотни человек. Но, говорят, мой дед держал там целую сотню. Впрочем, при необходимости Взгужевежа укроет и две сотни воинов. В замке есть погреба, амбары, склады, конюшня, есть колодец с родниковой водой.
        - Двести защитников? - задумчиво переспросил Бурцев. - А больше?
        - Вряд ли, - мотнул головой Освальд. - Слишком тесно будет.
        - Значит, тевтонов внутри не больше, чем нас?
        - Да, но они в крепости. В хорошей крепости, Вацлав.
        - Тогда думай, Освальд! Для осады у нас кишка тонка. Нужно взять замок штурмом. И взять быстро. У любой защиты должно быть слабое место.
        - У Взгужевежи - нет! - гордо заявил рыцарь. - Замок строили лучшие мастера добжиньской земли. Строили вокруг несокрушимой башни, возведенной в незапамятные времена неизвестным народом…
        Незапамятные времена? Неизвестный народ? Неужто в самом деле арийская башня перехода?
        - Взгужевежа неприступна, - убежденно подытожил Освальд.
        - А тайные подземные ходы?
        - Был один. Обвалился еще при моем прадеде.
        - А как же тогда тевтоны проникли в столь неприступную крепость?
        Освальд помрачнел:
        - Я был на охоте, когда к Взгужевеже подъехали знатные куявские рыцари, сопровождавшие тевтонов. Именем Конрада, князя Мазовии, и его сына Казимира, князя Куявии, они потребовали открыть ворота для послов ордена Святой Марии. Мой старик-отец не заподозрил подвоха. Ворота открыли, крестоносцы заняли замок и объявили, что, согласно договору с Конрадом Мазовецким и Казимиром Куявским, Взгужевежа переходит во владения ордена. Тевтоны потребовали сложить оружие. Отец и верные ему люди воспротивились. Когда я вернулся, все было кончено. Куявцы и мазовцы уехали, над воротами висел белый флаг с черным крестом, на стенах появились виселицы. Среди повешенных я узнал отца.
        Да, невеселая история. После такого, действительно, только и остается, что уйти в леса партизанить.
        - Хорошо, что мать не дожила до этого дня, - с усилием закончил добжинец.
        Снова молчание… Потом Бурцев заговорил по-татарски:
        - Что ты думаешь, Бурангул? Как взять крепость?
        - Может быть, когда откроются ворота, захватить наскоком? - предложил юзбаши. - Если напасть неожиданно, на свежих лошадях…
        Бурцев перевел добжиньцу слова татарского сотника. Освальд угрюмо покачал головой:
        - При малейшей опасности стража обрушит вниз воротную решетку. Да и мост поднимется быстрее, чем мы окажемся под стенами. Вот если бы…
        - Что? - насторожился Бурцев.
        - Если бы кому-нибудь удалось обманом проникнуть внутрь, как сделали это сами тевтоны, и хотя бы ненадолго захватить ворота… Да нет, пустое! Крестоносцы не впустят в крепость никого, кроме гонцов Конрада. А мы их всех перебили.
        - Гениально! - Бурцев уставился на трофейную булаву. - Освальд, ведь твои люди везут с собой тевтонские доспехи, оружие, одежду…
        Добжинец понял, оживился.
        - А в самом деле! - усатое лицо Освальда расплылось в улыбке. - Попробовать стоит!
        ГЛАВА 73
        Не побитых щитов, не изрубленных доспехов, не помятых ведрообразных шлемов на поверку оказалось не так уж и много. Не перепачканных кровяными подтеками и не изорванных в бою белых накидок и плащей с крестами - того меньше. Собственно полное снаряжение тевтонских братьев, которое не вызвало бы подозрений у защитников замка, удалось подобрать лишь для троих потенциальных диверсантов. Им-то и предстояло открыть ворота Взгужевежи.
        О том, кто поедет к «Башне-на-холме», спорили недолго. Освальд, как единственный человек в отряде, говоривший по-немецки не хуже самих крестоносцев, прошел вне конкурса. Да никто и не отважился перечить добжиньцу, жаждущему поквитаться с убийцами отца. Бурцев воспользовался правом вожака, и сам готов был перегрызть глотку любому, кто встанет на его пути к Аделаиде. А вот из-за третьего орденского комплекта чуть не поубивали друг друга Збыслав и Дмитрий. Впрочем, ни тот ни другой все равно не влезли в тесную кольчужку, миниатюрный панцирь и узкое сюрко. Не смог втиснуться в латы и дядька Адам. Зато Бурангулу доспехи пришлись впору.
        - Побудешь немного истинным арийцем, - хмыкнул Бурцев, надевая на голову татарского сотника тевтонский шлем с крестом на личине. - Главное, ни при каких обстоятельствах не снимай этот котелок.
        Бурангул не возражал. Только возмущался тупостью огромного рыцарского коня, на которого ему в целях конспирации пришлось пересесть со смышленой низкорослой лошадки, ерзал в непривычном седле с высокими луками да недовольно косился на тяжелый меч, висевшей сбоку вместо легкой сабли.
        - И как они только дерутся с такими узкими глазами! - пробурчал напоследок татарин, стукнув кольчужной перчаткой по смотровой щели шлема.
        Ох, кто бы говорил!
        Во вместительные седельные сумы Василий, Освальд и Бурангул вложили по паре-тройке «громовых шаров» мэйд ин чина. Бомбы Сыма Цзяна - не ахти какие фугасы, конечно, но если повезет, выломать решетку замковых ворот и оборвать цепи подъемного моста их мощи хватит. Ну, а не повезет - так железные горшки с гремучей смесью хотя бы посеют панику среди защитников крепости.
        - Как только прогремят взрывы, сразу атакуйте, - обратился Бурцев к дружине. - Если взрывов не будет, ждите нас сутки. Не вернемся - уходите. И не вздумайте штурмовать замок сами - только поляжете зря.
        Приказ пришлось произнести трижды: на русском, польском и татарском.
        …Ранним утром к Взгужевеже подъехали три всадника при полном рыцарском вооружении. Ветер трепал белые плащи с черными крестами на плечах, глухие шлемы-топхельмы закрывали лица.
        Разумеется, их заметили: на боевых площадках было полно кнехтов. Но, видимо, эти ребята здесь ничего не решают. Призывные крики Освальда на немецком не возымели действия. Поднятый мост не опустился ни на йоту.
        Наконец среди кнехтов появился сержант в серой накидке с «Т»-образным крестом на груди. Рыцарь что-то проорал сверху.
        - Спрашивает, кто мы такие, - перевел Освальд.
        - Ну, так скажи - послы магистра Конрада вернулись.
        Освальд прокричал ответ.
        Трудновато вообще-то беседовать вот так - на приличном расстоянии, не снимая шлема. Ну да луженая глотка добжиньского рыцаря прекрасно справилась с этой нелегкой задачей: рев из-под стального ведра прозвучал глухо и грозно. Однако воин в серой накидке оказался не из пугливых. Со стены снова донесся голос сержанта. Освальд негромко выругался:
        - Спрашивает, как представить благочестивых братьев, то бишь нас, магистру.
        Крепкое словцо вырвалось и из уст Бурцева. Увы, ни сам Освальд, ни его люди, расправившиеся в силезском лесу с посланниками Конрада Тюрингского, не удосужились узнать их имена.
        Серый сержант еще раз что-то крикнул. И еще…
        - Торопит, пес тевтонский! - скрипнул зубами добжинец.
        Понятное дело. Не каждый день дотошный сержант сталкивается с рыцарями, запамятовавшими собственные имена. Думай, голова, думай!
        - Скажи, что мы выполняем секретное поручение магистра и не желаем быть узнанными! Скажи, что говорить будем только лично с Конрадом Тюрингским. Скажи, что у нас для него срочные и крайне важные вести о крестовом походе. И отчитай этого сержанта построже, чтоб не умничал.
        На этот раз Освальд превзошел самого себя. Его отрывистый монолог, приглушенный шлемом, напомнил Бурцеву рык разъяренного льва…
        Проняло! Наверху засуетились. Кто-то кого-то звал, кто-то куда-то бежал. Вскоре на стену поднялся рыцарь в белой накидке с черным крестом во всю грудь. Шлема на нем не было - Бурцев разглядел длинные седеющие волосы и всклокоченную бороду. Видно, братья ордена Святой Марии следят за своим внешним видом не столь тщательно, как светские рыцари.
        Рыцарь-монах глянул вниз и облаял несчастного сержанта. Теперь приказы отдавал полноправный орденский брат.
        Послышался скрип и лязг. Мост начал медленно опускаться, а воротная решетка за ним так же медленно поднималась вверх.
        Наконец-то! Три всадника в тевтонских одеждах въехали в невысокую воротную арку.
        Никогда ранее Бурцев не страдал клаустрофобией, но здесь, в этом гулком каменном пространстве ему стало не по себе. За воротами их ждал с десяток вооруженных воинов. Кнехты и опальный сержант стояли в почетном карауле. Там же вышагивал, позвякивая шпорами о камень, знакомый уже бородач - без доспехов, но при мече.
        Увы, сражаться придется не только с ними: во внутреннем дворе замка было полно народу. И на стенах - кнехты. Пробиться с боем в башенку над воротами, где вновь поскрипывает мостовой ворот, нереально. Кстати, а почему ворот поскрипывает-то?
        Бурцев оглянулся. Добротный мост из цельных бревен, обшитых толстыми досками, снова поднимался. Путь к отступлению был отрезан. Быстрый взгляд вверх… Над головой нависали зубья тяжелой воротной решетки. Ни щит, ни шлем от нее не спасет: решетка сомнет и пригвоздит к земле всадника вместе с конем. Кроме того, в арочном своде темнело несколько бойниц. Во врага, прорвавшегося через ров из этих бойниц, можно метать копья и стрелы, бросать камни, лить кипяток…
        Эх, поднять бы наверх китайские бомбы. Тогда взрывами можно обрушить арочное перекрытие, свалить решетку и оборвать цепи моста.
        Тевтон в белом плаще тем временем что-то объяснял.
        - Извиняется, - чуть слышно, не поворачивая головы произнес Освальд. - Говорит, что магистр не надеялся на столь быстрое возвращение своих послов, поэтому стража не получила соответствующих указаний. Конрад велит проводить нас в трапезную. Аудиенция состоится там. А этот лохматобородый - он, кстати, комтур моего замка, подлец, - будет нас сопровождать. В сложившейся ситуации, я думаю, есть смысл начать не с ворот, а с Конрада, а, Вацлав?
        Бурцев кивнул. Бородатый рыцарь облегченно улыбнулся. Вероятно, счел, что извинения приняты.
        - Освальд, - шепнул Бурцев, слезая с седла, - нам бы как-нибудь затащить это в привратную башню, - он тронул сумки с бомбами. - Потом сами постараемся туда добраться и подпалить фитили.
        - Попробуем, - так же тихо ответил добжинец. - Скажу, что у нас здесь ковчеги со святыми мощами, делающими крепостные ворота неприступными. Попрошу сложить нашу поклажу наверху.
        Комтур удивился, но странную просьбу гостей выполнил. Прозвучал краткий приказ на немецком. Конюхи взяли под уздцы лошадей, кнехты потащили бомбы наверх.
        «Только бы от излишнего усердия не обставили “ковчежки” свечками», - подумал Бурцев. Оказаться возле башни в момент случайного взрыва ему вовсе не хотелось.
        Бородатый комтур снова заговорил, указывая на голову. Жест понятный без перевода: их просят снять шлемы. Действительно, к чему терпеть неудобства за стенами замка. Здесь-то безопасно. Для тевтонов безопасно.
        Ну, вот и все. Приплыли… Пальцы Бурцева вцепились в рукоять меча. Клинок на перевязи оказался ближе, чем трофейная булава, притороченная к седлу. Если не удастся захватить ворота «Башни-на-холме», нужно хотя бы подороже продать свою жизнь… Бурангул тоже как бы невзначай положил руку на эфес меча.
        Освальд, однако, к оружию не притронулся. Его ответная речь была краткой, но эффектной. На лице тевтонского брата проступило крайнее изумление, затем - уважение. Рыцарь почтительно склонил голову, жестом приглашая гостей следовать за ним.
        Их провели по внутреннему двору, мимо жилых и хозяйственных построек - к главной замковой башне. Нет, определенно, замковый донжон напоминал Бурцеву башенку перехода, угодившую в Нижнем парке под его дубинку. Уж не эту ли колдовскую башню искал в Польше китайский мудрец Сыма Цзян? Впрочем, сейчас-то какой от нее прок?
        Пока комтур открывал массивные двери из мореного дуба, обитого железом, Бурцев шепотом спросил добжиньца:
        - Что ты сказал этому бородатому, Освальд? Ну, насчет шлемов?
        - Что мы дали обет до конца весны не открывать лиц солнечному свету. И что вы двое к тому же скованы обетом молчания и позволяете себе лишь бормотать под нос молитвы.
        - Здорово! - восхитился находчивостью рыцаря Бурцев.
        Для убедительности захотелось даже прочесть что-нибудь из «Отче наш», да погромче. Он вовремя спохватился: православные молитвы тут явно не прокатят.
        Нет, хорошая все-таки штука - ведро на голове. Под ним никто не заметит улыбки шепчущегося с товарищами молчальника.
        ГЛАВА 74
        Брат-комтур ввел их в огромную пристройку у основания центральной замковой башни. Безлюдный мрачный зал вызывал у Бурцева стойкую ассоциацию с гаражом или ангаром. Тяжелые дверные створки, которые прикрыл за ними провожатый, висели на крепких петлях. Такие ворота могли, наверное, выдержать удары тарана, если неприятель прорвется во внутренний двор замка. А пространства за ними было достаточно, чтобы укрыть небольшой отряд воинов.
        Полумрак, царивший в зале, после яркого весеннего солнца казался непроглядным. Факелы здесь не горели, а узкие окна-бойницы на верхнем ярусе, где к стенам лепились дощатые галереи и тесные площадки для стрелков, почти не пропускали света. Только небольшая мерцающая лампадка перед распятием на противоположной стене давала возможность хоть что-нибудь разглядеть в сырой темноте.
        Когда глаза привыкли к скудному освещению, Бурцев различил вдоль стен столы и лавки из грубо отесанных досок. Под распятием темнел зев гигантского - хоть топи его теми же столами и лавками - камина. Сейчас, правда, в черной каминной пасти огня не было. А напрасно! Бурцев поежился: стыло тут и промозгло. Неуютно.
        Сопровождавший их рыцарь что-то проговорил и скрылся за неприметной дверью у камина. Скрипнули подржавевшие петли, факельные отблески на секунду возникли в дверном проеме. И - тишина.
        - Что он сказал, Освальд?
        - Чтобы мы ожидали в трапезной.
        Трапезная? Так это она и есть? Ну, ничего ж себе столовка!
        - Комтур доложит о нас магистру, - продолжал добжинец, - и пришлет кого-нибудь помочь нам разоблачиться. Еще он сказал, что мы можем снять шлемы, поскольку здесь солнечный свет не помешает соблюдению нашего обета.
        Да уж, что верно, то верно… Солнце сюда отродясь не заглядывало. Зато скудного лампадного света хватит, чтобы, приглядевшись, опознать лица чужаков.
        Снова раздался скрип у камина. В дверном проеме появился глуповатого вида слуга с заспанным лицом и в черных одеждах. Кнехт почтительно поклонился и молча шагнул к ближайшему гостю. Ближе всех стоял Бурнагул.
        Когда чужие руки потянулись к его шлему, татарский сотник отшатнулся в сторону, стараясь уйти подальше от светившей на стене лампадки.
        - Хэр райтер?! - озадаченно пробормотал прислужник. Сонливость с него как рукой сняло.
        Бурцев напрягся. Не нужно быть великим знатоком немецкого языка, чтобы услышать в этом «господин рыцарь?» удивление, граничащее с тревогой.
        Бурангул позволил прикоснуться к своему шлему. При этом, правда, ладонь татарского сотника легла на рукоять меча. А когда железный горшок был снят, на ошарашенного слугу воззрилась раскрасневшаяся физиономия азиата с глазами еще более узкими, чем смотровые щели ведрообразного шлема. Недобрая ухмылка скользнула по губам юзбаши.
        Тишину трапезной нарушил звон металла о камень: пальцы орденского прислужника не удержали четырехкилограммовый топхельм.
        - О, майн готт! Иезус Мария!
        Больше ему не дали произнести ни слова. Лезвие меча полоснуло по горлу. Это был клинок Освальда: Бурангул немного замешкался с непривычной рыцарской перевязью.
        Прятать окровавленный клинок обратно в ножны добжинец не стал. Бурцев и Бурангул тоже обнажили оружие. Юзбаши снова нахлобучил на голову шлем. Правильно, нечего татарину раньше времени добрых католиков пугать.
        Через прикаминную дверь они вышли из трапезной на небольшую площадку.
        - Мы в главной башне замка, - шепнул Освальд.
        Оно и видно… Вверх и вниз уходили выщербленные ступени широкой винтовой лестницы. Ни окон, ни бойниц здесь не было, зато кладку стен и сводчатые потолки коптили факелы. Кладка, кстати, показалась Бурцеву не просто старой, а жутко древней. По сравнению с ней стены пристройки-трапезной - просто нежная кожа младенца. Между огромными глыбами зияли щели с ладонь. Но при всем при том главная башня Взгужевежи казалась необычайно устойчивой и надежной и, наверное, способна была простоять еще не одну сотню лет. Донжон словно сковывали невидимые, но смутно ощущаемые шестым чувством стяжки. Уж не магические ли? Ох, интересно было бы узнать, когда возводился этот памятник архитектурного зодчества и каким образом неведомым строителям удавалось ворочать такие каменюки.
        - Теперь куда? - спросил Освальд. - Вверх или вниз? Вверху - жилые комнаты и оборонительные площадки. Внизу - подвал и темницы. Честно говоря, я ими не пользовался, но у тевтонов…
        Бурцев шагнул вниз. Пленников ведь держат в темницах? А Аделаида хоть и знатная дама, но все же пленница, и Конрад Тюрингский не станет сейчас церемониться с княжной. В общем, начнем с Аделаиды… Освальд не возражал. Бурангул - тоже.
        Спускаться пришлось долго. К счастью, вентиляция в Взгужевеже была вполне сносной - факельный чад не доставлял им особых проблем. А вот винтовая лестница заставляла постоянно быть настороже. В любую секунду из-за поворота мог появиться враг. И, в конце концов, он появился.
        Ступени вывели их к давешнему растрепанному бородачу. Рыцарь со скучающим видом сидел на низеньком табурете у массивной дубовой двери. Комтур откровенно позевывал в утомительном ожидании. Вероятно, ждал распоряжений магистра. А магистр, похоже, был чем-то занят.
        Увидев гостей с обнаженными мечами, орденский брат вскочил на ноги. Соображал он быстрее нерасторопного слуги. Мгновение - и в руке рыцаря тоже блеснула сталь.
        И снова Освальд опередил всех. Выпад, удар… Тевтон так и не успел поднять тревогу. Бурангул подхватил выроненный меч противника, а добжинец придержал падающее тело. Ничто не потревожило тишину башенного подвала.
        - Заперто, - простонал Бурцев. - И ни замка, ни ключа…
        Освальд оттеснил его от двери:
        - Здесь нет замков, только два простых засова: один снаружи, другой изнутри. Если знать как, то легко можно открыть любой.
        - И ты знаешь?
        - Я был хозяином этого замка!
        Добжинец сунул острие меча в каменную кладку у косяка. Расковырял труху, грязь и глину. Клинок вошел между двумя здоровенными глыбами почти по самую рукоять.
        Елы-палы! Да ведь тут сквозные щели!
        - Значит так, я открываю - вы сразу начинаете бой, - прошептал Освальд. - Сколько стражников у Конрада за этой дверью, не знаю, но готовьтесь к худшему.
        Излишнее предупреждение. Они и так готовы. Но, когда Освальд шевельнул мечом, подцепив что-то по ту сторону стены, и тяжелая дверь, чуть скрипнув, приоткрылась, драться не потребовалось. В длинном коридоре со столом и лавкой для охраны не было ни души.
        Бурцев растерянно огляделся. Перед ними в свете единственного факела виднелось еще с дюжину низеньких крепеньких дверок. Все заперты снаружи на засовы. Впрочем, нет, не все.
        Вон та дверца - просто плотно прикрыта. А из зарешеченного смотрового окошка в двери доносится немецкая речь.
        Говорят двое. Повелительный и громкий голос, несомненно, принадлежит Конраду Тюрингскому. Другой - тихий, слабый. Голос изможденного, замученного человека.
        - Странно, - удивился Освальд. - Стражи нет. Магистр заперся наедине с каким-то пленником? Зачем?
        - Может быть, разговор не предназначен для чужих ушей? - предположил Бурцев.
        - Но к чему магистру таиться от братьев по ордену?
        Освальд прислушался к чужой беседе.
        Бурцева же больше занимала сейчас судьба Аделаиды. В какую из этих нор тевтонский магистр упрятал княжну? Потребуется время, чтобы обследовать их все.
        - Бурангул, пригляди за лестницей, - попросил Бурцев по-татарски. Не хотелось бы, чтобы их тут застали врасплох.
        Юзбаши вернулся назад - туда, где лежал зарубленный комтур.
        Бурцев поднял засов ближайшей двери. Никого. Направился к следующей…
        - Погоди-ка, - шикнул на него Освальд. Лицо у рыцаря было озадаченным.
        - Ну?! В чем дело?
        - Ты случайно не знаешь, кто такой Гитлер? Тут вроде о нем идет речь. И вообще… Странные вещи слышу я, Вацлав.
        ГЛАВА 75
        Даже мысли об Аделаиде на время выпорхнули из головы. Кто? Кто может вести разговоры о Гитлере в тринадцатом веке?! Не рановато ли для зарождения нацизма?
        Бурцев прильнул к зарешеченному окошку двери. За ней, судя по всему, располагалась местная пыточная. Устрашающего вида крючья. Шипастые цепи, свисаюшие с потолка. Веревки и ремни на стенах. Жаровня с тлеющими углями. Стол, отдаленно напоминавший хирургический. Кресло, предназначенное явно не для приятного времяпрепровождения…
        Это пыточное кресло и привлекло внимание Бурцева.
        И тот, кто у кресла!
        И тот, кто на нем!
        И то, что под ним!
        Возле кресла стоял магистр ордена германского братства Святой Марии - без доспехов, в белом тевтонском плаще и с мечом на рыцарской перевязи. В кресле сидел, связанный по рукам и ногам незнакомец в форме… - Бурцев протер глаза - офицер СС! Изрядно потрепанный и утративший былой лоск мундир не оставлял никаких поводов для сомнений: фашист! Модники тринадцатого века в таких костюмчиках точно не щеголяют.
        Под пыточным креслом лежал целый арсенал совсем не рыцарского оружия. Новенький, поблескивающий смазкой автомат МП-40, более известный в народе как «шмайсер», с запасным магазином, пистолет «Вальтер» и обойма к нему. Бедолага в эсэсовской форме умудрился приволочь с собой даже трубу фаустпатрона с кумулятивным зарядом. Кроме того, возле кресла валялись три похожие на колотушки ручные гранаты «М-24» на длинных деревянных рукоятях и…
        И кое-что еще. Бурцев не сразу понял, что именно. А уж когда понял!..
        Миниатюрная башенка, сложенная из мелких камешков, была почти точной копией той, что он разбил в Нижнем парке. Дело принимало интересный оборот. И даже начинало попахивать возвращением домой. Он ведь наблюдал за ритуалом неоскинхэдов. А что, если его удастся воспроизвести? Что, если возможно вернуться в свое время, прихватив с собой Аделаиду, которой все равно ничего хорошего здесь уже не светит?.. Хэппи-энд получится - лучше не придумаешь!
        - Освальд, о чем они толкуют? - взмолился Бурцев.
        - О каких-то башнях перехода, возведенных древними магами и дающими власть над временем и пространством, - хмурился добжиньский рыцарь, вслушиваясь в немецкую речь.
        - Что еще?
        - Еще? Если я правильно понял, существуют большие башни и их малые копии. Если в одной из больших башен провести ритуал перехода с копией другой, тогда человек окажется в том месте, где расположена вторая башня. В ее настоящем, прошлом или будущем. Бред какой-то! Этот безумец в пыточном кресле даже донжон моего замка называет башней перехода. Говорит, что специально появился здесь в тот период, когда Взгужевежа принадлежала крестоносцам.
        - А зачем, Освальд? Зачем он сюда приперся?
        - М-м… Пленник Конрада утверждает, что является послом ненаступивших времен. Говорит, его прислал какой-то вождь… фюрер… Адольф Гитлер и Великая Германия. Еще говорит, будто немецкая нация в опасности, потому что проигрывает потомкам русичей большую войну. Он… он предлагает магистру помощь в крестовом походе на Восток.
        - Какую помощь?! - изумился Бурцев.
        Освальд, похоже, сам толком ничего не понимал, но слушал внимательно и старательно переводил:
        - Оружие, от которого не спасут ни латы, ни каменные стены… Солдат, владеющих этим оружием и готовых обучать рыцарей ордена… Летающие машины и метательные орудия, бьющие дальше самых мощных катапульт… Самоходные железные колесницы, плюющиеся огнем…
        Пленник говорит, что, если тевтоны сейчас предпримут наступление на Восток и расширят владения ордена за счет территорий Руси и степных кочевников, отпадет необходимость в войне, которую Германия будет вести семь веков спустя. Ты хоть что-нибудь понимаешь, Вацлав?
        Бурцев кивнул. Кажется, он понимал.
        Гитлер, почуяв, что пахнет жареным, надумал изменить историю и в поисках союзников послал в прошлое своего эмиссара - бравого молодчика из СС с образцами вооружения вермахта. Надо отдать должное фашистам: они знают с кем водить дружбу. Лучшего помощника, чем амбициозный Конрад Тюрингский, нацистам здесь не найти.
        Правда, судя по всему, посла-хрононавта во Взгужевеже ждал не самый теплый прием. Удивительно, как Христовы братья вообще не сожгли его по обвинению в колдовстве. Впрочем, ничего удивительного. Предусмотрительность Конрада все объясняет. Магистр, вероятно, оставил гостя из будущего в живых на всякий случай. И теперь, после поражения под Легницей, гость понадобился. Чтобы вернуть могущество ордену, все средства хороши…
        За дверью заговорил Конрад.
        - Что?! - вскинулся Бурцев.
        - Спрашивает, могут ли воины Гитлера показать чудо, которое вдохновило бы европейское рыцарство на крестовый поход, - ответил Освальд. - Пленник говорит, что таких чудес можно сотворить великое множество.
        Кто б сомневался! Одной очереди из «шмайсера», выпущенной по противнику тевтонов, достаточно, чтобы поднять боевой дух крестоносцев и их союзников! А если на поле боя выйдут танки? А самолеты-бомбардировщики?.. Это вам не огненные стрелы-хоцзян.
        Дикая на первый взгляд идея фюрера перестала казаться таковой. Раз уж появилась такая возможность, то агонизирующему рейху, действительно, проще перебросить в прошлое хорошо оснащенную дивизию и во главе крестового похода пройтись железным катком по разрозненным княжествам и ханствам до самой Китайской стены, чем противостоять напору Красной армии. А после успешного осуществления тайной миссии окажется, что Красной армии никакой нет и не было в помине. И России тоже. И Союза Советских Социалистических… А есть лишь какая-нибудь евразийско-азиатская тевтонская федерация с арийской элитой и забитыми толпами унтерменшев. Да, веселенькие вырисовываются перспективы.
        Конрад еще что-то спросил.
        Пленник в форме офицера СС ответил.
        Освальд перевел:
        - Магистр интересуется, как сообщить Гитлеру о согласии ордена принять предложенную помощь.
        - И?
        - Пленник говорит, что для этого ему нужно вернуться обратно. Сделать это можно в ближайшее полнолуние. Для ритуала возвращения потребуется главная башня Взгужевежи. И четыре помощника, готовых во имя победы истинной веры на время отступить от нее и прочесть несколько языческих заклинаний, высеченных внутри малой башни перехода - той, которую принес с собой пленник Конрада. Как я понял, это - точная копия древней башни, построенной язычниками-ариями на территории Руси…
        «На месте будущего Нижнего парка! - мелькнула в голове Бурцева неожиданная догадка. - Вот для чего понадобился фашикам тот секретный бункер».
        - Именно там ждут возвращения этого человека приславшие его люди, - закончил Освальд.
        Что ж, значит, нужно сделать так, чтобы не дождались… Бурцев снова заглянул в дверное окошко. Конрад уже освободил пленника от пут. Кажется, ребята договорились.
        - Пора кончать с этим, - шепнул Бурцев Освальду. И решительно толкнул плечом незапертую дверь.
        ГЛАВА 76
        Все-таки застать врага врасплох не удалось. Оба успели схватиться за оружие. Конрад Тюрингский поднял меч, эсэсовец цапнул автомат. Лязгнул затвор, ствол «шмайсера» качнулся в сторону Освальда.
        Проклятье! Добжиньский рыцарь даже не предполагал, какую опасность представляет эта куцая игрушка в руках гитлеровца. С занесенным клинком Освальд пер прямо на автоматный ствол.
        Фашистский хрононавт ударил очередью - от живота, не целясь. Целиться на таком расстоянии не было необходимости.
        В замкнутом пространстве загрохотали выстрелы. «Шмайсер» прокашлял отрывисто и громко. Но за мгновение до того Бурцев, пригнувшись сам, размашистым ударом под колено свалил на каменный пол и Освальда. Пули просвистели над упавшим добжиньцем, ушли в дверной проем.
        Теперь автомат смотрел в грудь Бурцеву.
        И он заорал! Первое, что пришло в голову.
        - Хайль Гитлер! - истошным голосом рявкнул Бурцев в лицо эсэсовцу, салютуя при этом мечом.
        Нет, фашист не вытянулся в струнку, не вскинул руку в ответном нацистском приветствии. Но крайнее изумление отразилось на исхудавшей за время заточения физиономии. Ствол «шмайсера», дрогнув, опустился вниз. Парень явно не ожидал услышать в тринадцатом веке здравицу любимому фюреру. На секунду он замешкался, гадая, кто скрывается за тевтонским топхельмом, и не решаясь открыть огонь. Эта секунда оказалась для гитлеровца роковой.
        Прыжок. Багровый отблеск углей жаровни на лезвии уже поднятого меча - и автоматчик замертво рухнул в кресло, из которого только что поднялся. Вернуться с хорошей новостью от союзников-крестоносцев ему уже не суждено.
        - Гитлер капут! - усмехнулся Бурцев.
        И чуть не разделил участь своей жертвы. Он едва успел уклониться, когда воздух над его собственной головой рассек клинок магистра. Конрад Тюрингский, в отличие от добжиньца, быстро пришел в себя после автоматной стрельбы и теперь напирал на Бурцева, нанося мощнейшие удары.
        Если бы было время, Бурцев сменил бы свою обоюдоострую железку на немецкий «шмайсер» и закончил бы этот поединок в два счета. Если бы было время!.. Так ведь не было! Ни единой секунды!
        Крестоносец оказался прекрасным фехтовальщиком. Даже то обстоятельство, что его противник был защищен доспехами, а сам он - нет, играло на руку Конраду. Отсутствие лат позволяло магистру двигаться с поистине нечеловеческой скоростью. Бурцеву оставалось лишь отскакивать и увертываться от стремительных выпадов тевтона. Даже парировать удары он старался по возможности меньше. Слишком опасно было подставлять свой клинок под свистящую сталь Конрада. А об атаках и контратаках вообще пришлось забыть.
        Долго такой танец со смертью в тесноте подвальной камеры продолжаться не мог: Бурцева настойчиво припирали к стене. Один раз ему спас жизнь шлем, дважды пришлась кстати прочная кольчуга, по которой скользнуло острие вражеского меча. Но в бою с магистром нужен помощник посерьезнее.
        - Освальд, мать твою! - позвал Бурцев.
        Добжиньский рыцарь, сидя на полу, все еще ошарашенно пялился на пулевые отверстия в косяках и двери. В голове поляка не укладывалось, как и чем были пробиты толстые доски.
        - О-освальд!!!
        Добжинец наконец стряхнул оцепенение, подхватил оброненный меч, поспешил на выручку…
        Увы и ах! Бездоспешный Конрад Тюрингский успешно противостоял им обоим: мастер оказался, каких поискать!.. А время работало против них. В любую минуту в подвал могли спуститься орденские братья. Да и без посторонней помощи у Конрада имелись неплохие шансы одержать верх.
        Подмога все же подоспела. Но не к магистру. Бурангул неожиданно атаковал Конрада с фланга. А сражаться сразу с тремя противниками было уже не по силам даже столь искусному мечнику. Клинок татарского сотника обрушился на голову магистра. Конрад пошатнулся.
        Добил его Освальд.
        Есть! Хищник умер. На завоевательных планах ордена поставлен крест. Большой. Жирный. Тевтонский.
        - Вовремя ты, Бурангул! - тяжело дыша, прохрипел Бурцев по-татарски.
        - Вообще-то я не один, - без особой радости сообщил юзбаши.
        Словно в подтверждение его слов кто-то забарабанил в дверь подвала. Дверь была заперта, и стук становился все громче. Били руками, ногами… Потом ударили топоры.
        - Кажется, кто-то нашел слугу с перерезанным горлом, - доложил степняк. - Наверху, в большой зале, было много шума, потом что-то загрохотало здесь, у вас. Вот так: та-та-та-та!
        Татарский сотник с любопытством взглянул на изрешеченную пулями дверь пыточной и продолжил:
        - Сверху начали спускаться. Я запер подвал и - к вам.
        - Все правильно, - одобрил Бурцев.
        Он бросил клинок в ножны. Поднял из-под пыточного кресла и сунул за рыцарскую перевязь немецкие гранаты-колотушки. В правый сапог впихнул «вальтер». В левый - запасные обоймы к автомату и пистолету. Перекинул через плечо ремень «шмайсера». Подхватил малую башенку перехода. Кто знает, может быть, она, в самом деле - его обратный билет домой. Ох, тяжеленькая, зараза! Следовало бы еще взять заряженный фаустпатрон, но у одного рук на все про все не хватит.
        - Освальд, подбери-ка! - кивнул Бурцев на гранатомет. - Только осторожней. Эта дура не дырявит двери, а вышибает нафиг!
        Рыцарь осенил себя крестным знамением, но «дуру» поднял. Теперь - самое главное. Нужно найти Аделаиду.
        Бурцев выскочил из пыточной камеры в коридор. Лезвия топоров уже расщепляли подвальную дверь, но время еще было.
        - Быстро ищем княжну! - велел он. Пояснил Бурангулу: - Где-то здесь должна быть пленница Конрада.
        - А вон там кричала какая-то хатын-кыз, - кивнул татарин в дальний конец коридора. - Пока вы мечами звенели, она…
        Дослушивать Бурцев не стал.
        - Держи, - сунул он степняку заветную башенку, - не разбей только.
        И кинулся к дальней темнице.
        - Аделаида! Это я, Вацлав! - крикнул он. И рванул засов.
        Дверь распахнулась. Однако никто не спешил кидаться ему на шею.
        - Слышь, княжна! Вацлав я, Вац-лав!
        Бурцев шагнул в темноту.
        - Лжец! - раздался милый сердцу визг.
        Что-то вылетело из темноты. Что-то большое и тяжелое. Грохнуло о шлем. О железный тевтонский горшок разбился горшок глиняный. В стороны полетели черепки и комья каши. Горшок был большой, каши в нем было много.
        - Ну хоть кормили тебя тут прилично - и то хорошо, - хмыкнул Бурцев, снимая шлем с залепленной смотровой щелью.
        Видать, не признали его сразу в чужом шлеме, а вот княжну не узнать после подобной выходки было невозможно. Бурцев перехватил тоненькую ручку, уже целившую ногтями в глаза, вытянул девушку на свет.
        - Ты?! Здесь?! - Аделаида щурила глаза от факельного света. - Вацлав?!
        Полячка уставилась на черный крест, красовавшийся на груди Бурцева. Скользнула взглядом по двух фигурам в тевтонских доспехах, видневшимся за спиной Бурцева. Аделаида вскипела:
        - Так ты заодно с крестоносцами, русич!
        - Утихомирься, княжна, - подал голос Освальд. Добжинец взвалил гранатомет на плечо, словно алебарду, снял шлем. Догадавшись, что именно смутило пленницу, примеру рыцаря последовал и Бурангул. Ох, лучше бы он этого не делал…
        Расплывшаяся в улыбке татарская физиономия напугала Аделаиду еще больше. Полячка, пискнув, метнулась обратно в камеру. Бурцеву стоило немалых усилий снова извлечь ее оттуда.
        - Язычник! - яростно отбивалась полячка. - Адово отродье! Богопро-а-ап!
        Пришлось закрыть девушке рот, чтобы объяснить ситуацию.
        - Это хороший язычник. Добрый, белый и пушистый. Он нам помогает и, между прочим, именно его меч только что сразил Конрада Тюрингского.
        Аделаида изумленно хрюкнула, и Бурцев рискнул отпустить девушку:
        - Остальное объясню позже, княжна. Сейчас надо уходить. Будем пробиваться наверх.
        - Пробиваться? - усы Освальда грозно встопорщились, добжинец убрал с плеча гранатомет. - В таком случае, Вацлав, забери, пожалуйста, эту палицу. Я предпочитаю драться мечом.
        - Палицу?! Ты, Освальд, того… даже не вздумай кого-нибудь приласкать этой «палицей». Сам без головы останешься и нас оставишь. И мечами махать пока не нужно. У меня есть кое-что посерьезнее.
        Он снял с плеча «шмайсер». Добжинец мигом притих.
        - Первым пойду я, - сказал Бурцев.
        За ним юркнула Аделаида. «Добрый и пушистый» Бурангул бережно нес миниатюрную, но довольно увесистую башенку. Последним следовал Освальд с фаустпатроном. Меч рыцаря остался в ножнах.
        ГЛАВА 77
        Запертая подвальная дверь держалась уже на честном слове. Топоры тевтонов крошили дерево в щепу. Ну-ну…
        Бурцев встал напротив. Поднял «шмайсер». Нажал на курок. Две длинные очереди крест-накрест прошили дверь. Ох и шума было!..
        Аделаида, закрыв глаза и уши, завопила от страха. Бледный Освальд впечатался в стену всем телом. Даже невозмутимый Бурангул присел, вжимая голову в плечи. О том, что творилось за дверью, можно было только догадываться. Крики ужаса и боли, грохот падающих на камень тел в тяжелых латах, звон оброненного оружия, удаляющийся топот ног…
        Бурцев сменил опорожненный магазин на новый. Впредь надо бы экономить боеприпасы. Передернув затвор, он осторожно отворил изрешеченную дверь…
        С той стороны торчал всаженный в дерево боевой топор. У порога лежали еще две секиры. И шесть трупов - два орденских брата, один сержант, три кнехта. По ступеням винтовой лестницы наверх вели следы крови. Одного из отступивших Бурцев обнаружил за первым же поворотом. На белой накидке с черным перекрестием расплывались три кровавых пятна. Глаза рыцаря уже стекленели.
        - Быстро! - поторопил он спутников. И взяв «шмайсер» наизготовку, начал подъем.
        На площадке, где трапезная примыкала к древней башне, им дали отпор. Скрипучая дверь была открыта, но едва Бурцев сунулся в узкий проход, как в полумраке зазвенела спущенная тетива.
        Он упал, откатился обратно… В каменную кладку над головой ударили арбалетные болты - с полдюжины, не меньше.
        Выход из трапезной перекрывали перевернутые столы и ряды щитоносцев, из-за которых били арбалетчики. Кроме того, стрелки могли таиться на верхних галереях - у бойниц. А это уж совсем скверно.
        - Ну что? - поинтересовался Бурангул.
        - Не пройти! - отозвался Бурцев. - Придется подниматься выше. Займем оборону на верхней площадке башни, а там видно будет.
        Последнюю фразу он повторил по-польски. Никто не возражал.
        - Приготовьтесь…
        Бурцев вынул из-за пояса гранату-колотушку. Вспомнить бы, как же с ней обращаться-то? К счастью, собственного опыта и кое-каких знаний о германском оружии времен Второй мировой оказалось достаточно, чтобы использовать приведенную уже в боевую готовность «М-24» по назначению. Не зря интересовался этой темой!
        Снять с рукояти предохранительный колпак. Рвануть за фарфоровый шарик шнур терочного запала. Швырнуть в трапезную осколочный гостинец из Третьего Рейха.
        Получай, тевтон, гранату!
        Четыре секунды замедления и - взрыв, дым, крики…
        Для пущего эффекта Бурцев добавил очередь из «шмайсера». Вслепую, по вопящей темноте.
        Дверь в трапезную они захлопнули прежде, чем в нее снова полетели стрелы. Слава богу, здесь тоже имелся внутренний засов! Не столь прочный, как в подвале, но на некоторое время и он сдержит рыцарей.
        Дальше поднимались осторожно, без излишней поспешности. Наверху могла поджидать дежурная стража. Да и низенькие дверцы с тяжелыми коваными кольцами вместо ручек, встречавшиеся по правой стороне винтовой лестницы, внушали опасения. Мало ли что за ними.
        - Это выходы к боевым площадкам и бойницам, - пояснил Освальд. - Их занимают для обороны башни, чтобы обстреливать неприятеля, ворвавшегося в замковый двор. Сейчас там вряд ли кто-нибудь будет.
        Добжинец ошибся. Но прежде чем Бурцев понял это, их атаковали сверху. Неожиданно и яростно. Полубрат в серой накидке и троица чернодоспешных кнехтов, спустившиеся с наблюдательной площадки Взгужевежи. Крестоносцы выскочили из-за поворота винтовой лестницы так внезапно, что всех четверых пришлось расстреливать практически в упор.
        Пули, взвизгнув в рикошете, ушли по лестничной спирали куда-то вверх, а характерный щелчок затвора возвестил, что обойма пуста. Ну, не приноровился он еще к антикварному «шмайсеру». Ну, не смог контролировать чуткий курок. А теперь… Толку теперь от немецкого автомата с пустым магазином, что от козла молока. Он швырнул бесполезное оружие на каменные ступени.
        Вот тут-то все и произошло.
        Вскрикнула Аделаида. Только что она стояла между Бурцевым и Бурангулом, прислонившись к косяку низенькой дверцы - и вдруг исчезла. Зато дверь распахнута настежь. А за дверью…
        Дюжий краснолицый орденский брат в кольчуге и подшлемнике, но без меча и шлема, обхватив левой рукой перепуганную княжну, правой занес над ней узкий трехгранный кинжал.
        - Штэен![50 - Стоять! (нем.)] - приказал немец, отступая к бойницам в толстой кладке стен.
        Бурцев чуть не взвыл. Схватить бы сейчас что-нибудь поувесистей… Но руки пусты. Зато рядом Бурангул держит башенку перехода. Не раздумывая, Бурцев выхватил ее у ошарашенного татарского сотника.
        Вернуться домой? Да, конечно, ему хотелось бы вернуться. Но Аделаида - эта перепуганная, чумазая, беспомощная девчонка, зажатая в тевтонских лапищах - должна жить. А значит… Бог с ним, с возвращением, значит!
        Магическая башенка, которую неожиданно для всех метнул Бурцев, угодила в голову здоровяку-тевтону. Раскололась на куски сама, но и рыцаря сбила с ног. Аделаиду, едва достававшую крестоносцу до подбородка, лишь осыпало градом мелкой щебенки.
        Все! Билет домой утерян безвозвратно. Зато на плече Бурцева всхлипывала, не в силах успокоиться, живая и здоровая малопольская княжна. Что ж, стоящий обмен. Разумеется, умилительная сцена не могла продолжаться долго. Скоро гордая дочь Лешко Белого устыдится своей слабости и отстранится от кмета-простолюдина. Но пока… В общем, Бурцев ничуть не жалел о случившемся.
        - Ты проломил ему череп, Вацалав, - Бурангул прицокнул языком. - И как проломил! Этот тевтон выглядит так, будто попал под громовой шар Сыма Цзяна. Откуда в тебе такая силища?
        Бурцев не знал, его ли это сила, удесятеренная яростью и отчаянием, вышибла тевтонские мозги, или сработал магический потенциал уничтоженной башенки. Однако истребление древних артефактов становится дурной привычкой. Ведь это уже вторая разбитая арийская башня на его счету.
        - Все в порядке? - в дверях возник Освальд. - Тогда поторопитесь. Тевтоны прорвались из трапезной и поднимаются сюда.
        Снизу, действительно, доносились крики, топот и звон металла.
        Последние этажи Взгужевежи они преодолели с максимальной скоростью. Бурцев по-прежнему бежал впереди. В одной руке - гитлеровский «вальтер», в другой - тевтонский меч. Но теперь он распахивал все двери, встречавшиеся на пути. Трижды пришлось открывать огонь из пистолета по прятавшимся за ними кнехтам и сержантам. Зато на верхней смотровой площадке не оказалось ни одной живой души. Пара луков с солидным запасом стрел, заготовленная на случай штурма куча хвороста и дров, над которой висел огромный чан с водой, чей-то щит у бойницы да свежий ветер в лицо - вот и все, что обнаружили там беглецы.
        Приставную деревянную лестницу они втащили за собой в квадратный люк как раз в тот момент, когда внизу появились первые преследователи. Бурцев, рванув шнур запала, бросил вниз вторую гранату. Было слышно, как полукилограммовая болванка с деревянной ручкой скачет по ступеням. Потом грянул взрыв, и визжащие осколки заметались в тесном проходе винтовой лестницы.
        Он захлопнул массивную крышку люка.
        А над башней уже свистели стрелы. Арбалетчики и лучники тевтонов били отовсюду: с внутреннего двора Взгужевежи, со стен и даже с крыш замковых построек. Все четверо укрылись за башенными зубцами.
        ГЛАВА 78
        - И что теперь, Вацлав? - нахмурился Освальд. - Так и будем сидеть, не высовываясь?
        - Ну, зачем же сидеть? Подадим знак нашим.
        - Какой знак?
        - Тот, которого они давно ждут, - усмехнулся Бурцев. Он уже знал, что делать. - Давай-ка сюда свою «палицу», Освальд.
        По большому счету немецкий фаустпатрон ненамного отличался от привычного РПГ, а бойница с видом на замковые ворота была достаточно широка, чтобы просунуть в нее конус гранаты.
        У них был только один шанс и один выстрел, а потому Бурцев целился долго и тщательно, стараясь не обращать внимания на бьющие в камень стрелы.
        - Сзади не стойте, - предупредил он.
        И выстрелил.
        Граната вошла туда, куда он ее послал, - в черепичную крышу надвратной башни. Мощный противотанковый заряд, рванувший внутри замкнутого пространства, наделал делов! Из узеньких бойниц полыхнуло огнем, от взрыва гранаты сдетонировали пороховые мины-«ковчеги», завезенные в замок Бурцевым, Освальдом и Бурангулом. Тыловая стена башни пошла трещинами, обвалилась воротная арка. С грохотом упала, утратив верхнюю опору, опущенная решетка. Рухнул поперек рва подъемный мост, сорванный с цепей.
        Путь в замок был открыт!
        И штурм начался незамедлительно. От лесного массива к Взгужевеже с криками мчались вооруженные всадники. Русичи, татары, поляки, монголы… Вперед вырвались двое. Збыслав, размахивающий кистенем, и Дмитрий, поигрывающий мечом, соревновались друг с другом за право первым ворваться в крепость.
        Уж эти-то двое ворвутся! А за ними - и остальные.
        Использованная труба гранатомета полетела вниз.
        Аделаида, Освальд и Бурангул взирали на Бурцева с восхищением и ужасом.
        - Твоя магия, Вацалав, посильнее татарской будет! - наконец, выдавил добжинец.
        Что верно, то верно. Даже желтокожий Сыма Цзян почернел бы от зависти, увидев фаустпатрон в действии. В его родном Китае, небось, противотанковые гранатометы делать еще не научились.
        Защитники замка - те вовсе были в шоке. Бурцев видел, как кнехты валятся на колени, осеняя себя крестным знамением. А вот орденские братья, надо отдать им должное, пришли в себя довольно быстро. Выкрикивая команды и подгоняя пинками чернодоспешную пехоту, рыцари спешно наводили порядок. Не менее решительно действовали серые полубратья.
        У разбитых ворот выстраивалась оборонительная линия щитов, под донжоном готовилась к контратаке рыцарская конница. Вот туда-то, в эту кучу крестов и металла, Бурцев швырнул последнюю трофейную гранату.
        Осколки посекли немало народу. Взрыв перепугал коней. Обезумевшие животные заметались по тесному замковому двору, скидывая всадников и сбивая с ног любого, кто попадался на пути.
        Живая преграда в воротах дрогнула. Люди, ожидая очередного взрыва уже над своими головами, жались к стенам. А на мост уже влетели Збыслав и Дмитрий.
        Увидеть самое начало схватки, однако, Бурцеву не довелось - за спиной вдруг вскрикнула Аделаида. Шальная стрела?!
        Фу-ух! Он вздохнул с облегчением.
        Полячка - целая и невредимая - стояла над котлом с водой и в ужасе созерцала собственное отражение. Чумазенькая она была, конечно, после подвального заточения, но зачем же так переживать по этому поводу?
        Но Аделаида принялась смывать грязь с лица. Бурцев улыбнулся. Ладно, пусть прихорашивается. Какое-никакое, а занятие. Вон и Бурангул дело себе нашел: подобрал брошенный дозорными лук и сбивает крестоносцев со стен. Дрянной, конечно, лук у тевтонов, не сравнить с оружием кочевников, но другого здесь нет.
        Стрелял татарский сотник, как в тире - совершенно безнаказанно: все внимание обороняющихся было теперь сосредоточено на ворвавшихся в крепость всадниках. Никто больше не целил по смотровой площадке донжона. Да и вообще…
        Кажется, штурм близится к завершению. Ну да, так и есть: рыцари опрокинуты, кнехты сдаются. Шум битвы стихает.
        - Вацлав, - тихий голос сзади - и острие обнаженного меча коснулось плеча. А это еще что за дела?! Бурцев удивленно поднял глаза.
        Освальд?!
        Ах да, конечно! Конрад Тюрингский мертв, замок почти захвачен, а их давний спор из-за Аделаиды так и не разрешен.
        Специально, видать, выбрал добжинец момент, когда ни княжна, ни Бурангул на них не смотрят. Спасибо, хоть не ударил в спину, благородный, блин, пан рыцарь. Но до чего же ты нетерпелив, братец!
        - Я помню наш уговор, Освальд, - хмуро произнес Бурцев. - Но давай все же отложим поединок. Не при даме же выяснять отношения. Или у вас так принято?
        - Поединок? - добжинец нахмурился, потом оскалился во весь рот. - Ты думаешь, я буду с тобой драться, Вацлав?
        - А что, опять выставишь Збыслава?
        Или просто зарубишь втихаря? Бурцев не отводил глаз от меча поляка.
        - Ты думаешь, я буду драться с человеком, который помог мне освободить мой замок? - громко и весело вопрошал Освальд.
        Бурангул, наложив на тетиву очередную стрелу, окинул рыцаря подозрительным взглядом. Аделаида тоже повернула к ним недоумевающее, раскрасневшееся от холодной воды личико.
        - Думаешь, благородный Освальд из Добжиньских земель поднимет руку на того, кто спас его от невидимых магических стрел?
        «“Шмайсер” что ли имеется в виду? - озадачился Бурцев. - Да здорово, видать, напугала Освальда та очередь в подвале. Убить не убило, но башню снесло капитально».
        - Поединок отменяется, - посерьезнел вдруг поляк. - Я вновь предлагаю тебе дружбу.
        - А чего ж тогда мечом размахался? Спрячь железяку, а то поранишь кого-нибудь ненароком.
        - Дурак ты, Вацлав! - шевельнул усами Освальд. - Ты ведь был моим оруженосцем?
        - Ну.
        - И никто тебя от этого звания не освобождал. Так что преклони колено.
        Бурцев нахмурился:
        - Чего это ради? И не тычь в меня мечом, говорю!
        Подошла Аделаида. Тоже почему-то серьезная, как на похоронах.
        - Вацлав! Делай, что говорит пан Освальд.
        - Да на кой мне это?..
        - За свою доблесть ты будешь посвящен в рыцари, - торжественно объявил добжинец.
        - Чего? - Бурцев растерянно огляделся. - В рыцари?! Я?! Здесь?! Сейчас?!
        Вот уж сюрприз так сюрприз!
        - А почему нет, Вацлав? - Освальд улыбнулся. - Это - башня моего родового замка. А более подходящего момента, чем приближающаяся победа, для посвящения трудно представить. К тому же на полях сражений такая церемония проходит быстрее и проще. Тебе не нужно будет проводить ночь в молитвах, переодеваться в чистое платье, выслушивать проповеди и идти с мечом к алтарю. Достаточно акколады[51 - Символический удар мечом по плечу посвящаемого в рыцари.].
        - Да я, собственно, не возражаю… - Бурцев опустился на одно колено.
        - Во имя Господа, святого Михаила и святого Георгия посвящаю тебя в рыцари, - провозгласил добжинец.
        Клинок плашмя ударил по плечу. Ощутимо ударил. То ли не удержался-таки Освальд от мелкой мести, то ли обычай таков.
        - Будь храбр, смел и верен!
        Все? Ритуал окончен… Добжиньский рыцарь, спрятав меч в ножны, добавил с легкой грустью:
        - Это тебе свадебный подарок, Вацлав. Не идти же, в самом деле, дочери Лешко Белого замуж за простолюдина.
        - Замуж?! - он делал вид, что не понимает, о чем речь. Изо всех сил старался, боясь поверить, боясь отпугнуть удачу.
        - А то! Ты глянь, остолоп этакий, как Агделайда на тебя смотрит!
        Княжна зарделась, сразу сделавшись еще более милой.
        - Повезло же тебе, Вацлав, - не без зависти вздохнул добжинец. - Ладно… Вот приведем замок в порядок и сыграем вам такую свадьбу! А коли захотите - оставайтесь у меня и после свадьбы. Могу тебе даже лен выделить. Небольшой, но все-таки… Ты же вроде как мой вассал. Да не зыркай глазищами-то, права первой ночи требовать не стану.
        - Че-го?! - пробасил Бурцев. - А дать бы тебе в морду, Освальд, за такие слова. Да так, чтоб с Взгужевежи своей кувырком летел.
        Оба рыцаря - пан Освальд и пан Вацлав - расхохотались одновременно. Прыснула, не сдержавшись, княжна. Только Бурангул удивленно смотрел на них, моргая узкими глазками. По-польски татарский сотник понимал плохо. Но лук все-таки опустил. И стрелу с тетивы снял.
        Тайный рыцарь
        ПРОЛОГ
        Это был даже не обоз. Раненых везли не на санях - на носилках из копий, плащей и щитов, закрепленных меж лошадьми. Далеко растянувшуюся и вязнущую в снегу вереницу всадников охраняли полсотни вооруженных кочевников. В глухих заснеженных лесах Куявии низкорослые мохнатые лошадки и смуглокожие всадники с раскосыми глазами смотрелись диковато.
        Степные пришельцы и сами прекрасно сознавали свою чужеродность и не рассчитывали на гостеприимство польско-тевтонских земель. Знатные нукеры в прочных пластинчатых латах и легковооруженные лучники боевого охранения продвигались крайне осторожно. Молча. Почти беззвучно. Не снимая доспехов и не убирая рук с оружия. Как и подобает опытным воинам, волею судьбы заброшенным на чужую территорию. На территорию врага.
        Отряд вел молодой суетливый паренек с глуповатым лицом. Этот на кочевника похож не был. И вооружение проводник имел плохонькое: звериные шкуры да неказистый лук, не идущий ни в какое сравнение с мощным метательным оружием степняков. Замыкал процессию насупленный азиат - древний, седой, сухонький, но достаточно крепкий еще старик. Бездоспешный и безоружный, если не считать обоюдоострой - с двумя широкими наконечниками - палки поперек седла.
        До сих пор степные воины благополучно избегали встреч с редкими сторожевыми разъездами польских панов и дозорами тевтонских рыцарей. Звери, коих в этих краях водилось видимо-невидимо, тоже их не беспокоили. Даже самые голодные и опасные хищники предпочитали выслеживать добычу подоступнее и пока обходили вооруженных людей стороной.
        А вот снег доводил до бешенства. Снег был всюду. Глубокий непролазный - под копытами. Нависающий тяжелыми белыми шапками - на еловых лапах. А еще снег без конца падал и падал сверху. Валил густыми хлопьями, забивался под одежду, таял, студил…
        В северных краях морозный снежный хвост всегда тянется за уходящей зимой особенно долго. Но в этом году весна, похоже, и вовсе позабыла сюда дорогу. Конечно, слякотная распутица была бы ничуть не лучше непролазных сугробов. Да вот только сейчас об этом как-то не думалось.
        Замерзшие, злые воины прятали лица под остроконечными шлемами, отороченными сопревшим мехом. Отсыревшие тетивы пришлось снять с луков, колчаны и саадаки - закрыть наглухо. А без привычного дальнобойного оружия кочевники чувствовали себя неуверенно. Впрочем, лес - не бескрайняя степь: здесь от тугих монгольских луков и длинных стрел все равно проку мало.
        Рукояти сабель и палиц скользили во влажных ладонях. Ремни снятых со спин и седел щитов натирали руки. Уныло свисали с копий отяжелевшие бунчуки. Выносливые, привычные ко всему боевые кони брели понуро, без энтузиазма. Даже запасные - загонные - лошадки, которых всадники вели в поводу, выглядели донельзя уставшими. Оно и понятно: слишком часто животные проваливались в сугробы по самое брюхо. Привязанные к седлам носилки со стонущими ранеными то и дело скользили по рыхлым пуховым перинам.
        Утешение было только одно: скоро… скоро все это закончится. Скоро можно будет укрыться от снега под надежной крышей и отогреться у огня. В неприютной глухомани чужих земель, вдали от торговых и военных путей, было надежное убежище. Единственное место во всей Куявии и, пожалуй, во всей Польше, где пришлым кочевникам будут рады. И до заветного убежища этого осталось ехать совсем ничего.
        Лучник, следовавший подле проводника, вдруг натянул поводья. Взмах руки… Жест тревожный и обнадеживающий одновременно. Что? Враг или друг? Бой и смерть среди холодных сугробов или конец пути и долгожданный отдых?
        Отряд остановился. Воины мгновенно изготовились к бою. Сталь - из ножен. Повод - подобран. Щит приподнят. Так надо. Если хочешь выжить в неприветливом чужом краю, только так и надо. Пусть даже друг и союзник, готовый прийти на помощь - где-то рядом. Кочевники хорошо усвоили законы войны. И о том, что самые верные союзники не всегда вовремя поспевают на выручку, они знали тоже.
        К дозорному стрелку и проводнику приблизился еще один всадник. Не просто надежные, но и богатые доспехи, а также изукрашенные дорогими каменьями сабельные ножны выделяли его среди других степняков. И еще лицо, жестоко изуродованное лезвием секиры. Боевой топор стесал кожу с виска и левой скулы. Рана - свежая, едва затянулась. От жуткого шрама, что останется после нее, уже вовек не избавиться.
        Шрамолицый не обменялся с лучником ни единым словом. Зачем? Лишний раз нарушать тишину и задавать вопросы не было нужды. И так все ясно. И так все видно.
        Лес кончился.
        Они пришли.

* * *
        Перед ними раскинулась заснеженная равнина. Широкое, расчищенное от деревьев пространство на берегу Вислы. Гладкая пустошь без вязких лесных сугробов, покрытая надежным крепким настом. Скакать по такой - одно удовольствие. Когда-то тут были пашни и крестьянские домишки. Теперь царило безлюдье. Лес вновь предъявлял претензии на некогда отвоеванную у него землю. Небольшие островки кустарника и молоденькие деревца видны повсюду. Пока, впрочем, еще слишком слабые, чтобы помешать обзору.
        Вдали, в самом центре равнины, поднимался пологий холм. Вроде тех погребальных курганов, что в изобилии встречаются в степи, только побольше, посолиднее, с каменистым основанием и склонами. На вершине холма, словно прильнув к скальной породе, проступающей кое-где из обледеневшего грунта, возвышается замок. Не большой, не особенно высокий, но приступом брать такую крепость тяжко. Было тяжко… Когда-то, а теперь…
        Сработала давняя привычка. Предводитель кочевников подал лошадь назад - в холодную тень деревьев. Лучник-дозорный и проводник последовали его примеру. Глаза видели то, что видели. Да, они пришли, но… Но произошедшие с замком перемены озадачивали и тревожили.
        Ворота нерадивые хозяева замка толком восстановить так и не удосужились. Наоборот - разобрали временный частокол с узенькой калиткой, возведенный на месте разрушенной надвратной башни. И что взамен?
        Зияющий проход закрыт какой-то нелепой железной павезой. Оттащить такую в сторону и поставить обратно - целое дело. Придется впрягать коней или быков. Крайне неудобно и весьма небезопасно. Над громоздкой конструкцией, выполнявшей нынче функцию замковых ворот, над стенами и вспомогательными башенками возвышалась главная башня замка - донжон. Сверху выглядывал не то лучник, не то арбалетчик, не то воин с коротким метательным дротиком. Один-единственный дозорный охраняет крепость?! А мост! Собственно, не мост даже. Обитатели замка, не мудрствуя лукаво, соорудили во рву основательную насыпь. Засыпать собственный ров! Да где ж такое видано! А сверху еще настелена мощная гать. Ни поднять, ни разрушить такой мост в случае осады невозможно, а сбить с него вражеский таран - так и подавно.
        Но больше всего озадачивало и тревожило другое: ни на стенах, ни над нелепыми воротами, ни на наблюдательной площадке донжона не видать знакомого союзного герба - серебристой башенки на синем фоне. Не развевались, впрочем, здесь и знамена с причудливыми геральдическими знаками других польских панов. Тевтонских крестов тоже нет.
        Лишь вяло шевелилось на воротной павезе намокшее полотнище со странным символом. Круг, квадрат… Прямые линии, прямые углы… Черное на белом… Что-то новенькое… Что-то совсем новенькое. Пугающе новое…

* * *
        Предводитель кочевников колебался недолго. Они еще не приблизились к замку на расстояние полета стрелы, а значит, находились в относительной безопасности. Из замка их не достать. Вылазка? Что ж, тот, кто захочет их атаковать, скоро пожалеет об этом. Полсотни отборных степных воинов - не шутка. А отступать… Так некуда им здесь отступать. Не родные степи вокруг, и в этом чужом заснеженном и вконец опостылевшем лесу долго они не протянут. Особенно раненые. Да и поздно уже отступать-то. Заметили ведь в замке наверняка. Стража вот, правда, почему-то не суетится. Не похоже это ни на коварного врага, ни на гостеприимного друга.
        Седой старик с обоюдоострым копьем приблизился к вожаку. Заговорил, отчаянно размахивая руками. Шрамолицый выслушал его доводы почтительно, но без должного внимания. Старец призывал к осторожности. Что ж, предводитель кочевников будет осторожным. Настолько, насколько может быть осторожным человек, привыкший воевать и побеждать.
        Решение принято. Властный взмах руки послал к крепости двух разведчиков. Уходить отсюда просто так, ничего не выяснив, нельзя. Еще один повелительный жест… Носилки с ранеными укрыты за ближайшими деревьями. Еще дальше в лес степняки отогнали запасных лошадей. Присматривать за табуном оставили молодого проводника и старца.
        Шрамолицый отдавал новые беззвучные приказы. Воины рассредоточивались, подтягивались к деревьям на краю леса. Оружие готово к бою. На лицах - ни следа прежней усталости. Если возникнет необходимость драться, атаковать нужно будет всем сразу. Навалиться гурьбой. Быстро. Громко, Взять наскоком… Это действенный прием. Это сбивает с толку противника. Это вселяет страх во вражеские сердца. Нужно только выбрать подходящий момент…
        Всадник с рассеченным лицом напряженно следил за продвижением разведчиков. А на стенах по-прежнему - никого. Не бегут к бойницам стрелки, не мелькают над каменными зубцами шлемы и копья. Замок спал, как и все вокруг, спал затянувшимся зимним сном и не желал пробуждаться. А ведь дозорный с главной башни давно должен был подать знак своим. Не подал… Может, все-таки ничего страшного? Может, узнал союзников и не счел нужным поднимать тревогу? Хорошо бы, если так.
        Два разведчика преодолели ровно половину пути. Теперь любого из них легко достать со стен стрелой или арбалетным болтом. Никто, однако, не стреляет. Но и не спешит навстречу. Странно… Очень странно замок встречает гостей.
        А есть ли там вообще кто живой? Все это начинало здорово смахивать на ловушку. Или на неприятный сюрприз.
        Разведчики остановились. Прикрылись щитами. Топчутся на месте. Им запрещено приближаться к стенам ближе, чем требуется для того, чтобы перекрикиваться с защитниками. Оба что-то кричат, машут руками. Оружия в руках нет.
        Громоздкая воротная павеза вздрагивает… Она не откатывается, не открывается. Она поднимается. Криво, косо, нелепо. Один конец заграждения остается на месте, другой задирается кверху. Удивительные ворота! Но они уже не преграждают въезд в замок.
        Краткий сухой приказ шрамолицего - и вот уже весь отряд выдвигается из леса. Лошади идут неторопливой трусцой. Путь свободен - чего еще надо? Но на опасной границе - там, где стрела, пущенная из замка, утратит большую часть своей убойной силы, ударит на излете и не сможет причинить серьезного вреда, кочевник со шрамом на лице вновь останавливает воинов. Отсюда еще можно успеть отступить к лесу, если сонная крепость вдруг оживет, если проявит враждебность. Последняя мера предосторожности…
        Чуть позади шрамолицего всадника придержал коня копейщик. Шрамолицый кивнул, не оборачиваясь. Копейщик поднял копье, тряхнул бунчуком. Снег с отяжелевшего конского хвоста на длинном древке осыпал обоих.
        Разведчики впереди заметили знак.
        Тронули коней, двинулись наискось - к распахнутому проему ворот. Ехали рядом - стремя в стремя, словно ища поддержки друг у друга. Ехали молча. И ехали медленно.
        Отряд, вставший между лесом и крепостью, наблюдал. Отряд ждал… Предводитель степняков застыл в седле, стараясь скрыть от соратников внезапное предчувствие беды. Оно нахлынуло, накатилось вдруг, ни с того ни с сего, из ниоткуда. Страшное предчувствие неминуемой, неотвратимой гибели в чужой северной земле, среди лесов и болот. Сердце защемило от смертной тоски. Но он сидел прямо и недвижимо. Только зубы стиснуты сильнее обычного. Только щелочки глаз поблескивают стальными отблесками. Только из-под шлема стекает холодная капля.
        Одна, вторая, третья… Прямо по шершавому желобку незарубцевавшегося еще шрама. И это уже не тающий снег. Это пот неимоверного напряжения.

* * *
        Испарину на изуродованном скуластом лице было хорошо видно со смотровой площадки замкового донжона. Четырехкратный прицел винтовки «Каг-98» давал снайперу такую возможность: надежная немецкая оптика безотказно работала и в условиях низких температур, и при повышенной влажности.
        Скорострельные универсальные пулеметы «МG-42» тоже не боялись ни холода, ни сырости. Такие пулеметы можно устанавливать где угодно: на танках, автомобилях, мотоциклах… Сейчас они стояли на станках-треногах в угловых башнях замка. Боевые расчеты, скрытые в тени бойниц, давно пристрелялись к местности и обозначили наиболее удобные сектора. Отряд кочевников топтался как раз на линии перекрестного огня.
        Разведчикам не суждено было доехать даже до рва. В сотне метров от крепости лошадиное копыто потревожило снежный бугорок. Чуткий взрыватель противопехотной «прыгающей» «Schrapnellmine 35» отреагировал незамедлительно. Хлопок - и из неприметной белой кочки подскочил в облачке дыма небольшой цилиндрик. А полсекунды спустя - уже в воздухе, на полутораметровой высоте - прогремел взрыв.
        Вздрогнули и люди, и кони. Степняки, остановившиеся на полпути между лесом и замком, невольно отшатнулись назад. Дернувшийся от резкого движения бунчук на копье сигнальщика еще раз окропил мокрым снегом лицо шрамолицего предводителя.
        Двум всадникам впереди пришлось хуже: их осыпало не холодными влажными комьями. Триста шестьдесят пять стальных шариков и осколки корпуса «S. Mi.35» не оставляют никаких шансов в радиусе двадцати пяти метров. И доспехи от такой смертоносной сыпи не защищают. Оба разведчика целиком попали в зону поражения. Нашпигованные металлом с ног до головы всадники рухнули наземь вместе с лошадьми.
        Это было только начало.
        - Фойер! - пронзительный крик-команда разнесся над обманчиво-сонным замком.
        На стены не выскочили воины, из распахнутых ворот не ринулась вражеская конница. Ударили стрелки. Сразу, одновременно. И вовсе не стрелами на излете.
        Первую пулю снайпер вогнал точно в шрам предводителя степняков. Тот как раз поворачивал коня к лесу и подставил под выстрел левую - обезображенную половину лица. Вторая пуля пробила шлем и череп растерянного сигнальщика, державшего копье с конским хвостом на древке. Третья настигла самого проворного всадника, уже гнавшего лошадь к спасительным деревьям. Конечно, ни щит, заброшенный за спину, ни чешуйчатый панцирь его не уберегли.
        На угловых башенках зарокотали пулеметы. Пулеметчики начали с задних рядов, отсекая остальным кочевникам дорогу обратно. Невидимая, но непроходимая завеса смерти опустилась между лесом и степными воинами.
        В воротах тем временем появились автоматчики. Вступил в бой минометный расчет. Укороченный и облегченный - специальная разработка для диверсионных групп - 80-миллиметровый «kz. s. G. W.34» уже посылал через стену с внутреннего замкового двора осколочные «Wgr.38». Мины-гранаты падали с пронзительным свистом. Взрывались, вспучивая снег и землю.
        Таков был приказ: не считаясь с расходом боеприпасов, расстреливать всех и вся, кто приближается к замку. Ни потенциальный союзник, ни противник - никто не должен уйти. Слишком велик риск. Слишком опасна преждевременная утечка секретной информации. Утечка может сорвать тщательно проработанный график и повредить миссии.
        Это длилось недолго. Интенсивный обстрел прекратился, едва начавшись. Смолкло эхо. И вновь - тишина… И заляпанный кровью снег. И трупы людей и животных. Полсотни человек, полсотни лошадей. Прорваться к лесу не удалось никому.
        Теперь оставалось самое неприятное. Добить раненых. Закопать тела. Уничтожить следы боя. Следы расстрела, если уж быть точнее.
        Отделение автоматчиков прочесало окрестности. Солдаты быстро нашли и раненых, и небольшой табунчик низкорослых степных лошадок. С ранеными не церемонились. Лишние лошади тоже сейчас были не нужны: негде держать, нечем кормить, некому ухаживать. А приказа экономить боеприпасы по-прежнему не поступало. Короткие автоматные очереди вновь вспороли тишину куявского леса.
        Налетевший с Вислы ветер еще раз шевельнул знамя над воротами - тяжелое полотнище с фашистской свастикой. Опять начинался снегопад, облегчавший работу похоронной команде. Замок Взгужевежа - Башня-на-холме скрылся в густой пелене белых хлопьев.
        ГЛАВА 1
        - Ненавижу!
        Деревянная чашка с пустой похлебкой слетела со стола и ударила в закопченную стену. Неаппетитное варево расплескалось в углу. Впрочем, на фоне мха, грибка и бурно разросшейся плесени новое пятно оказалось почти незаметным.
        - Ненавижу все это!
        Стук дерева о дерево. Сухой треск: сломанная о край стола ложка летит вслед за миской.
        - У-у-у! Не-на-ви-жу!
        Дочь Лешко Белого - малопольская княжна Агделайда Краковская и законная супруга бывшего омоновца, а ныне - польского рыцаря Василия Бурцева изволит гневаться и потрясать кулачками. Знатная дама снова покапризничает. Опостылело все ее высочеству…
        - Послушай, Аделаида, - он шагнул к девушке, попытался ее приобнять.
        - Не трожь!
        Княжна нервно передернула плечами, зыркнула злыми, красными, заплаканными глазами. Сорвалась на визгливый крик:
        - Не трожь меня, Вацлав, слышишь?
        Он слышал. Кивнул. Отступил на шаг.
        В таком состоянии объяснять ей что-либо - себе дороже. У Бурцева было время изучить молодую женушку. Почти год ведь, как обвенчаны монахом-пилигримом из Добжиня. Сейчас самое разумное - переждать истерику. И он ждал, сложив руки на груди и играя желваками.
        - Чего смотришь? Нравится тебе княжна в убогой халупе вонючих язычников, да? Нравится?
        Бурцев молча отвернулся. Если не подливать масла в огонь, это скоро пройдет. Если не сдержаться и нахамить в ответ - затянется надолго. Проверено!
        - Тебе-то что! Сам ведь в рыцари из мужиков выбился. Небось, привычен к такому свинству. И меня приучаешь?
        Хрустнули костяшки пальцев. Скрипнули зубы. Несправедливо, блин. И обидно… Отшлепать бы эту дуреху, по примеру пруссаков, учащих своих баб уму-разуму плетью и дрыном. Так ведь нельзя: любовь-с… Рука не поднимется.
        Прусский мужик - он-то что… Покупает себе жену, и, раз деньги уплачены, - всю жизнь относится к ней, как к вещи и рабыне. Женщине даже не позволяется есть за одним столом с мужчиной. Каждый день она обязана мыть ноги ему и его гостям. А его Аделаида привыкла к более рыцарскому обращению.
        Пальцы девушки вдруг коснулись его плеча. Легонько погладили.
        - Прости, Вацлав…
        Ох, уж эти резкие переходы. Порой ему казалось, будто настроение Аделаиды - самая непостоянная вещь в мире. Но чего там, за то, видать, и полюбилась ему взбалмошная полячка. Ладно, сменила княжна гнев на милость - и то хлеб. Утешениям дан зеленый свет… Теперь можно.
        Бурцев сгреб девушку в охапку. Та зарылась лицом в толстую поддоспешную куртку-камбезон, жалобно всхлипнула. Раз, другой, третий…
        - Ну, Аделаидка…
        - Плохо мне, Вацлав, - причитала она. - До чего же плохо…
        Да, хорошего мало. Нервные срывы Аделаиды в последнее время случались все чаще и чаще. Впрочем, от такой жизни и самый толстокожий на стенку полезет. А малопольская княжна - барышня нежная и девчонка-несмышленыш к тому же. Только-только восемнадцать стукнуло. А до семнадцати, до нашествия татар на Польшу, жила себе в княжьем тереме на всем готовеньком, в окружении внимательной прислуги.
        С родней, правда, не повезло бедняжке: отец Лешко Белый предательски убит. Матушка - Грымыслава Луцкая и дядюшка Конрад Мазовецкий - врагу не пожелаешь. Сестра Саломея - на чужбине, замужем за венгерским королевичем. Братишка Болеслав в религию с головой ушел, дал даже на пару с малолетней женой Кунигундой Венгерской обет целомудрия. А двоюродный брат Аделаиды - сын Конрада Мазовецкого и князь Куявии Казимир, которого ей так усердно сватали тевтоны да мазовцы, оказался редкостной скотиной. Впрочем, о мертвых плохо отзываться не принято. А незадачливый куявский женишок мертв: под Легницей пал Казимир, и, между прочим, от его, Василия Бурцева руки пал. Единственный человек, которому могла доверять и довериться Аделаида - верный слуга Лешко Белого и опекун княжны краковский воевода Владислав Клеменс. Так ведь тот тоже погиб в стычке с татарами.
        Уж не потому ли взбалмошная, привыкшая к роскоши, но при этом одинокая и беззащитная княжна ответила взаимностью случайному спутнику, в котором почувствовала хоть какую-то опору, тепло и заботу. Не сразу, конечно, ответила. Поначалу Бурцеву пришлось здорово помучиться со спесивой девчонкой. Но ничего - как посвятил пан Освальд Добжиньский его в рыцари, так освобожденная из тевтонского плена магнатка сама бросилась на шею. За простолюдина-то благородная Аделаида выходить не желала ни в какую, а вот за опоясанного рыцаря пошла. Не так, видите ли, зазорно это для знатной дамы.
        Он гладил плачущую девушку и вспоминал.
        ГЛАВА 2
        Ну что… Как загородили временными рогатками порушенные ворота Взгужевежи, так сразу же и сыграли свадьбу. Хотя, честно говоря, свадьбой это назвать трудно. Поймали Освальдовы головорезы на дальнем Куявском тракте какого-то убогого странствующего монаха, покрутили перед святым отцом обнаженную сталь. Тот с перепугу и обвенчал молодых. Венчал скоро, на католический манер, даже не удосужившись поинтересоваться вероисповеданием жениха. Но Бурцев не протестовал. Какая, в конце концов, разница. Особой набожностью и религиозностью он не отличался, да и непросто, наверное, в Польше XIII века найти православного священника. Он хотел только одного. Аделаиду хотел, чего уж там. И получил. Нате, пожалуйста…
        Бурцев был счастлив. И Аделаида была счастлива. И все были счастливы. Ох, славные деньки… Неделю гудели в трапезной Освальдового замка. Компания за длинными столами подобралась еще та! Польские полуразбойники-полупартизаны, новгородские дружинники, татарские стрелки и монгольские нукеры, да плюс пруссак дядька Адам, да плюс литвин Збыслав… Все славили молодых так, что захваченные тевтонские кони, коим не нашлось места в конюшнях, шугались на замковом дворе.
        Следующую неделю народ приходил в себя, а Бурцев с молодой женой не вылезали из постели в предоставленных гостеприимным хозяином покоях. Как они там дорвались друг до друга - любо-дорого вспомнить. До сих пор кровь кипит! Кто бы мог подумать, что молоденькая и неопытная княжна-недотрога может оказаться такой страстной любовницей.
        Жаль, праздник быстро закончился. Начались суровые будни. Разведчики пана Освальда доносили, что тевтоны так и не узнали истинной причины гибели Конрада Тюрингского. Магистр даже от ближайших орденских братьев скрывал главную тайну «Башни-на-холме» - захваченного в плен посла Третьего Рейха. О бегстве главы ордена из Силезии в Взгужевежевский замок тоже никто не догадывался. Потому и смерть самого Конрада осталась тайной.
        Из отбитого у крестоносцев фамильного замка Освальд не выпустил ни одного немца. Всех, кто сложил оружие, добжинец попросту вздернул на стенах в отместку за убитого отца. Известить орден о судьбе Конрада оказалось некому, и рыцари германского братства Святой Марии решили, что магистр вместе со всем тевтонским воинством погиб под Легницей.
        Да, собственно, и не интересовался никто особенно участью пропавшего Конрада ландграфа Гессенского и Тюрингского. Ландмейстеры, маршалы и комтуры ордена, лишившегося верховного магистра и лучших братьев-рыцарей, думали теперь лишь об одном: как поскорее оправиться после сокрушительного поражения. Кроме того, в братстве уже началась нешуточная, хоть и скрытая пока, борьба за верховную власть.
        В общем, забот у тевтонов хватало, так что в ближайшее время своевольной «Башне-на-холме» ничего не угрожало. Но береженого, как известно, бог бережет. Замок нужно было снабдить припасами и подготовить к обороне. Продукты и фураж люди Освальда добывали, как водится, грабя немецких купцов и продовольственные обозы орденских комтурий. А вот что касается укреплений… Самым уязвимым местом Взгужевежи оставалась взорванная воротная башня.
        Густо постановленные оборонительные рогатки и наваленная меж ними баррикада - защита ненадежная, а без опытных каменщиков башню не восстановишь. Потому решено было на первых порах загородить брешь крепким частоколом с узкими воротными створками и перекинуть через ров новый подъемный мост. Работы - уйма, на счету каждая пара рук, и Бурцев целыми днями пахал наравне со всеми.
        В свободное время бывший омоновец участвовал в боевых игрищах, брал уроки фехтования у пана Освальда. Ежедневными стали занятия с квинтаной и кольцом, которые он на полном скаку стремился поразить копьем. Не забывал, однако, Бурцев и о привычных тренировках по рукопашному бою. Спарринг-партнером обычно становился оруженосец добжиньского рыцаря Збыслав. Крепкокостный косолапый гигант-литвин за счет своей массы, подвижности, нечувствительности к боли и боевой злости вполне мог продержаться пару-тройку раундов против опытного рукопашника. Остальные мешками валились в первые же минуты схватки.
        Он честно пытался освоить и стрельбу из лука. Добросовестно выполнял указания и советы Бурангула, но увы… Несмотря на все потуги, этим искусством овладеть в полной мере Бурцев так и не смог. Арбалет еще куда ни шло, но лук… Все-таки трудно было переходить на метательное оружие кочевников после привычного «калаша».
        Куда лучше давались Бурцеву уроки немецкого. Освальд оказался прекрасным учителем. Да и Аделаида, как выяснилось, «шпрехала» совсем даже неплохо. Что, впрочем, и немудрено. В свое время судьбой княжны озаботился сам Конрад Тюрингский, и после смерти ее отца, в краковском замке проживало достаточно германцев, обучавших полячку своему языку. Теперь же сама Аделаида от безделья и скуки натаскивала мужа. Когда было соответствующее настроение, разумеется. В этих занятиях дочь Лешко Белого видела хоть какое-то развлечение. Но, в конце концов, прискучили ей и они.
        Бурцев уже вполне сносно понимал и разговаривал по-немецки, когда полячка вдруг впала в жуткую депрессию. Затосковала Аделаида под мрачными сводами затерянного в глухих лесах замка, ох, не на шутку затосковала. Взгужевежа казалась ей теперь диким и неуютным местом. Впрочем, наверное, так оно и было - по сравнению с привычным-то пышным и шумным княжеским двором в Кракове.
        Молодая женушка стала раздражительной и нервной. И главное, вбила полячка себе в голову, будто Господь ее покарал, будто несчастная-разнесчастная она такая, потому что водится с язычниками-идолопоклонниками да еретиками, исповедующими византийскую ересь. Агделайда Краковская начала сторониться степняков, прусских стрелков дядьки Адама, литвина Збыслава и новгородцев… Даже на мужа-русича частенько бросала косые взгляды. Следить за языком разучилась вовсе. Хорошо хоть народ вокруг подобрался терпеливый, незлобивый и понимающий. На колкие выпады доброй католички соратники Бурцева реагировали спокойно - как на капризы неразумного ребенка. Княжна видела и чувствовала это. И бесилась от того пуще прежнего. И, оставаясь рядом с мужем, отдалялась все больше, все сильнее.
        Неприкаянная полячка излазила всю Освальдову вотчину. Однажды в подвале «Башни-на-холме» выковырнула из щели древней кладки закатившуюся туда «шмайсеровскую» гильзу - память о прошлогоднем визите фашистского хрононавта. Попросила добжиньца сделать из диковинного кусочка металла подвеску на память. Что само по себе обидно: к добжиньскому рыцарю ведь побежала княжна - не к мужу.
        Освальд просьбу гостьи выполнил. Не без удовольствия. И с панским шиком: хозяин Взгужевежи поручил Збыславу вынуть из своей собственной массивной золотой броши неограненный самоцвет и вбить в оправу стреляную гильзу. А затем торжественно - преклонив колено - преподнес подарок девушке.
        Бурцев только вздохнул, глядя на новую игрушку жены. Да фиг с ней - с игрушкой. Другое тревожило. Освальд после того случая повадился оказывать Аделаиде подозрительные знаки внимания. Очень подозрительные! Княжна-то приглянулась пану рыцарю еще в силезском лесу, а тут такой соблазн…
        Того хуже, что не один добжинец засматривался на чужую супружницу. Бурцев все чаще ловил откровенные взгляды. Ну, а чего он хотел, в самом деле? Полный замок отчаянных мужиков, хрен уж знает сколько времени не видевших баб, и одна-единственная девица среди них. Да какая девица! Красивая, юная, бойкая.
        То, что Аделаида - княжеского рода, сейчас мало кого смущало. Ее подчеркнутая холодно-вежливая манера общения с простолюдинами - тоже. Освальдова вольница давно переборола врожденное раболепие перед высшими сословиями и имела свое мнение по поводу статуса «боевых подруг». Даже кое-кто из ватажников-новгородцев начал поглядывать на прекрасную полячку. Скромно пока, украдкой, исподволь, но это пока… Не поддавались искушению только татаро-монгольские бойцы, более привычные к строгой армейской дисциплине ханских туменов. А может быть, у этих ребят просто иные понятия о женской красоте…
        Конечно, «братья по оружию» до поры до времени держали себя в руках. Соблюдали приличия, да и побаивались тоже. Не дураки ведь, знали: ежели что, так «пан Вацлав» голову оторвет в два счета. И все остальное тоже поотрывает нафиг.
        Но где гарантия, что кого-нибудь не переклинит рано или поздно? А нет гарантии! Юбка в солдатской казарме - дело такое… Вот закончатся работы по обустройству замка, начнется бездействие и томительное ожидание - тогда держи ухо востро.
        Самой княжне повышенное мужское внимание льстило. И, кажется, даже потешало. Ради смеха она иногда отвечала любезностью на чей-нибудь неуклюжий комплимент. Ох, опасная то была игра! Не понимала легкомысленная дочь Лешко Белого, какой пожар способно разжечь в суровом мужском коллективе такое неискреннее благорасположение. Попытки поговорить по душам проваливались одна за другой.
        - Не оскорбляй меня ревностью, Вацлав, - с холодком обиды отвечала Аделаида, - повода к ней я пока не давала. Просто развлекаюсь, как могу. А коли ты против - вообще сбегу из этой богом забытой дыры.
        ГЛАВА 3
        - Вацалав, увез бы ты от беды подальше свою хатын кыз[52 - Женщина (татарск.).]…
        Татарский сотник-юзбаши Бурангул возник у него за спиной, когда Бурцев бродил в одиночестве по смотровой площадке замкового донжона. Шагал туда-сюда. Угрюмо смотрел в ночь. И думал. Об Аделаиде думал.
        Помолчали. Муторно было на душе. Никаких бесед вести не хотелось.
        - Что так? - не оборачиваясь, спросил, наконец, Бурцев.
        - Рознь она сеет. Резня будет большая из-за нее - сердцем чую.
        Скрипнула лестница - татарский сотник спустился вниз. Бурангул высказал вслух, что хотел, и деликатно удалился.
        Бурцев вздохнул. Прав Бурангулка. Будет ведь резня, как пить дать будет. Прекрасная полячка становилась яблоком раздора замедленного действия между былыми соратниками. И что с этим делать? Уподобляться Стеньке Разину и швырять красавицу-княжну в воды Вислы он не собирался. А увезти Аделаиду… Дельный, конечно, совет, но куда везти-то, если крестоносцы кругом да прихвостни тевтонские?
        Ответ Бурцев получил на следующий день. Морозным - совсем не по-весеннему - утром на замковом дворе к нему подошел десятник Дмитрий. Помялся немного, как всегда мялся перед серьезным разговором, потом начал:
        - Тут, Василь, такое дело. Новгородцы меня сказать послали.
        - Ну, так сказывай, раз послали.
        Бурцев нахмурился. Не хватало ему новых проблем.
        - Ты, конечно, воевода наш, - забормотал Дмитрий, - но…
        - Да говори же, не тяни.
        - Загостились мы на чужбине, Василь, - выпалил десятник. - Пора бы и честь знать. Спаси Бог пана Освальда за приют, но делать нам тут боле нечего. Тевтонским псам бока намяли, магистра ихнего живота лишили. Сами отдохнули, раны залечили. Тебя вот даже поженили. А нынче новгородцы домой хотят - на Русь, пока распутица не началась. Завтра уходить собрались. С тобой али без тебя. Коли идешь - рады будем. И в Новгороде для такого славного витязя дело всегда найдется. Коли желаешь остаться в замке с молодой женой - воля твоя. Никто попрекнуть не посмеет. Меня тогда други просят воеводство над ними принять. Ты уж прости, Василь, но я тоже идти надумал. В гостях оно хорошо, а дома завсегда лучше.
        Бурцев задумался. Раньше-то все больше степняки по дому скучали. Песни свои тоскливые тянули да поглядывали печально в сторону солнечного восхода. Но эти без приказа никуда не уйдут, своевольничать не привыкли. Новгородцы же люди вольные: как накипело - собрали круг, да шлют к атаману-воеводе посланца: не держи зла, батька, ан пора в путь.
        Кручинился, впрочем, Бурцев недолго. Поначалу - да, расстроился, огорчился - жуть. А потом просветлел. Напугал даже Дмитрия широкой - до ушей - улыбкой. А отчего не улыбаться? Все ведь разрешалось само собой! И выходило все как нельзя лучше. Аделаиду в охапку - и айда из замка вместе с новгородцами на Русь. И ностальгирующих степняков с собой прихватить можно. Новгородцы - те сразу дома окажутся, а кочевникам потом до родных степей через союзные русские княжества добираться сподручнее будет. Да и вместе идти по здешним краям - куда как безопасней.
        На том и порешили. Новгородские дружинники радовались, словно дети, узнав, что полюбившийся воевода идет с ними. Бурангуловы стрелки и приданные к татарской сотне нукеры Кхайду-хана тоже выглядели довольными. Да и Аделаида не возражала. Полячку устроила бы сейчас любая смена обстановки. Легкомысленный флирт с Освальдом и кокетство с его вояками забылись в два счета.
        Ни предателем, ни дезертиром Бурцев себя не чувствовал. О чем речь! Пять десятков Освальдовых воинов - вполне достаточно для обороны этой небольшой крепостцы. Да еще столько же приблудного народа. К «Башне-на-холме» с тевтонских земель сбежалось за эти месяцы немало сорвиголов - отчаянных, лихих и непримиримых к немцам. Добжиньский рыцарь с удовольствием принимал таких удальцов в свою ватагу. А русско-татарское войско только даром занимало место и объедало гостеприимного хозяина. В общем, пусть пан Освальд спасибо скажет за то, что уйдут из Взгужевежи лишние рты.
        Пан Освальд, выслушав Бурцева, невесело усмехнулся. Истинную причину отъезда добжинец раскусил сразу. Тряхнул длинными усами:
        - Правильно надумал, Вацлав. Увози жену поскорее - не искушай ни меня, ни хлопцев моих. А то не ровен час… Не хотелось бы мне скрестить с тобой меч из-за Агделайды. Езжайте с Богом, да не держите зла, коли что не так. Может, еще и свидимся. И мой тебе совет - не показывай впредь никому свою супружницу без надобности. Попомни мои слова, такая красота до беды довести может.
        Бурцев промолчал. Может, чего уж там… На то она и красота.
        - Как на Русь пойдете? - деловито сменил тему разговора Освальд.
        Бурцев пожал плечами:
        - Напрямую, на восток - чтоб быстрее.
        Освальд качнул головой:
        - Напрямую нельзя. Самый ближний путь к русским княжествам лежит через Мазовию. Только опасен он слишком. В землях Конрада Мазовецкого тевтонов много, и чувствуют они себя там как дома. А панов мазовецких - и вовсе видимо-невидимо. Мало ведь кто из рыцарей Мазовии сражался в Легницкой битве и полег в сече. Для вас же они сейчас даже похуже немцев будут. Особенно для тебя и Агделайды твоей. Коли схватят - беда. Убийство отпрыска своего - куявского князя Казимира - старик Конрад Мазовецкий не простит. Не дойти вам до Руси через его земли - перебьют всех. А не перебьют - так в лесах и болотах сгинете без толкового проводника. Ни мне ведь, ни людям моим тайные пути через Мазовию к русским границам не ведомы.
        - Что посоветуешь, пан Освальд?
        - В обход вам идти надо - через Пруссию и Литву. Выйдете так хоть к Полоцкому, хоть к Владимиро-Волынскому княжеству, а хоть бы и к Новгородским землям. Пруссы и литвины с крестоносцами не первый год воюют и ненавидят их лютой ненавистью, так что вас обижать не станут.
        - А там дорогу кто нам укажет?
        - Дядька Адам со своими ребятами и Збыслав. Много они в тех краях путей исходили, много тропинок знают - и тайных, и явных.
        А ведь и правда! Дядька Адам - родом из прусской глухомани. Збыслав - литвин. Оба вели партизанскую войну против ордена, так что лучших проводников, пожалуй, и не сыскать.
        ГЛАВА 4
        …Ушли наутро - по-над границей с Мазовией - прямиком в заснеженные прусские леса и незамерзающие даже в лютую стужу болота. Шли долго, трудно, с короткими привалами. Аделаида, утомленная дорожными тяготами, снова сердито бурчала. Теперь княжна сокрушалась, что оставила гостеприимный замок Освальда. Заодно поносила и гиблую Пруссию, и дикие племена язычников, обитающие здесь.
        За отрядом следили, - об этом свидетельствовал утоптанный снег возле ночных стоянок. Но неведомые лесные наблюдатели - тьфу-тьфу - агрессии пока не проявляли. Угрюмый дядька Адам в неизменном волчьем тулупчике вел русско-татаро-монгольскую дружину уверенно и споро. Бурцев надеялся проскочить земли полудиких пруссов в считанные дни. Потом - перебраться через Неман на литовскую территорию, а уж там очередь Збыслава указывать им дорогу. И считай, половина пути - позади.
        Размечтался… Ни он сам, ни чуткий Бурангул, ни Дмитрий, ни даже дядька Адам не смогли вовремя распознать опасность. А больше в передовом дозоре сейчас никого и не было.
        Вооруженные дубинками, рогатинами, топорами, легкими сулицами и ножами, замотанные в звериные шкуры и худющие как смерть люди выступили из-за деревьев, поднялись из снежных схронов-сугробов. Пруссы с лопатообразными бородами на полрожи возникли одновременно отовсюду - тихо и неожиданно, словно лесные духи. Умело окружили, не проронив ни звука, сомкнули кольцо… Обычная партизанская тактика: вырезать вражеский отряд и раствориться в лесу до подхода основных сил. Были бы у ребят лучники, все уже закончилось бы. Или лучники есть, но бородатые мужики рассчитывают взять пленных? И ведь возьмут же!
        Небольшой дозор, неосмотрительно оторвавшийся от дружины и слишком далеко углубившийся в лес, угодил в ловушку. Помощь по глубокому снегу теперь подоспеет не скоро, а драться вчетвером с подступающей толпой - дохлый номер.
        Только неожиданные выкрики дядьки Адама на незнакомом, но явно со славянскими корнями языке уберегли их от немедленного нападения. Пруссы остановились в замешательстве. Дядька Адам выступил вперед. Перекинувшись с лесными людьми несколькими фразами, он вернулся мрачнее тучи.
        - Дальше ходу нет, пан Вацлав. Все пути перекрыты тевтонами, а у Наревских болот крестоносцы поставили новый замок.
        - Как так, ходу нет?! Хотя бы какая-то дорога должна же быть!
        - Дорога? - усмехнулся прусс. - В этих местах лишь одна дорога - орденская, та, что соединяет Наревский замок с Хельминской комтурией. А на лесных тропах вокруг замка стоят немецкие дозоры. Приблизимся - дозоры поднимут тревогу. Из замка выйдет подмога. И нам ее не одолеть. У наревского комтура слишком много рыцарей и кнехтов.
        - И что, обойти немцев никак нельзя?
        - Нельзя, - отрезал дядька Адам. - Справа болота, по которым даже местные старожилы ходит не рискуют…
        - А слева?
        Дядька Адам недовольно шевельнул кустистыми бровями:
        - Священный лес слева - обитель наших главных богов. Наипервейшего в этом мире отца Окопирмса и трех его сыновей: чернобородого молниевержца Перкуно, юного, дарующего жизнь, молодость и животворящие источники Потримпо и повелителя старости и смерти седовласого Патолло. Люди, которых ты видишь - охраняют подступы к этому лесу.
        - Они что же, прямо здесь и живут?
        - Нет, они живут неподалеку. Есть тут лесной поселок. Вотчина и последнее убежище знатного прусского кунинга Глянды.
        Дядька Адам вздохнул:
        - Когда-то род Глянды ни в чем не уступал прославленным Видам Вармийским, Склодо Самбийским и Монте Натангийским[53 - Влиятельные кланы прусской знати в XIII веке.]. Теперь же его остатки ютятся у границ Священного леса. В селении Глянды ищут спасения беженцы из окрестныз земель, захваченных тевтонами. У общины теперь осталась одна надежда: вымолить помощь у богов леса. А потому за свою священную рощу они любому перегрызут глотку.
        - Так что же, нас хотели перебить из-за ваших богов?
        - Если б хотели - перебили бы, - хмуро ответил пожилой лучник. - Нас приняли за немецких наймитов и намеревались взять живыми.
        - Зачем? Ради выкупа?
        - Нет. Мой народ не торгуется с крестоносцами. А вот богам моего народа угодны жертвы.
        - Человеческие? - нахмурился Бурцев.
        - А какие же еще? Жертву обычно приносят возле молельни или в самом сердце заветного леса - под древним старым дубом, в круге Камней Смерти. Мы едва не попали на жертвенный огонь. И большая удача, что копыта наших коней еще не переступили священной границы.
        - Шутишь, дядька Адам?
        - Какие тут могут быть шутки?! Я - прусс, и я могу войти в Священный лес, если не стану рубить деревья, ловить рыбу и бить зверя. Но иноверцам туда путь заказан. Иноверцы оскверняют наши святилища одним лишь своим присутствием.
        Вот ведь елки-палки! Бурцев тряхнул головой. Некстати, совсем некстати им сейчас это прусское друидство! Но не отказываться же от дальнейшего пути из-за мракобесия язычников… Глупо это.
        - Послушай, дядька Адам, а если мы все же быстренько и незаметно войдем в лес, если будем вести себя там тише воды, ниже травы, если не потревожим ни одного священного кустика… Обхитрить ведь эту лесную стражу можно?
        - Ты не понимаешь, пан Вацлав, - спокойно ответил лучник в волчьей шкуре. - Если вы войдете в лес, то живыми оттуда уже не выйдете.
        - Боги покарают? - Бурцев скептически усмехнулся.
        - Может быть, боги и пропустили бы вас, но оберегающие их покой служители Священного леса жрецы-вайделоты во главе с Кривайто не знают пощады.
        - Что за Кривайто такой? Дух, что ли?
        - Верховный жрец, хранитель каменного Круга Смерти и Священного Дуба.
        - Человек, значит? Из плоти и крови?
        Дядька Адам пожал плечами:
        - Бывший Кривайто этого леса был человеком. Кем является нынешний, сказать трудно. Люди Глянды утверждают, что это могущественный карлик-барздук[54 - Барздуки, именовавшиеся также маркополями, - низкорослые существа, которые, согласно прусским легендам, могли жить как среди людей, так и среди духов.] - порождение мира духов и мира людей. Он говорит на неведомом древнем наречии и обладает нечеловеческой силой. Говорят, барздука отбили у крестоносцев. Тевтонский рыцарь со своей свитой вез его в прочной клетке, подобно опасному дикому зверю, в подарок своему комтуру.
        - Вот даже как?!
        - Вайделоты намеревались принести барздука в жертву. Но когда его привели в Священный лес и хотели умертвить, он вырвал священный посох у Кривайто и дрался в Круге Смерти с яростью древних героев. Тогда пострадали многие жрецы. Сам Кривайто лишился глаза и едва остался жив. Вайделоты сочли это знаком богов. Старый Кривайто стал обычным жрецом. Новым Кривайто стал барздук.
        ГЛАВА 5
        «Бред какой-то! - думал Бурцев. - Бабушкины сказки!»
        - И ты считаешь, этот карлик Кривайто завалит всю нашу дружину своим посохом?
        - Под его началом много вайделотов, пан Вацлав. И в их руках священное дерево обретает невиданную силу. К тому же жрецы хорошо знают свой лес. Они могут оказаться рядом так же внезапно, как люди Глянды, остановившие нас.
        - Хм… А ваши вайделоты, действительно, такие уж кровожадные?
        - Ты слышал когда-нибудь о миссионере Войцехе Пражском, коего сторонники римской веры почитают также святым мучеником Адальбертом?
        - Нет. А что с этим миссионером?
        - Он не внял добрым предупреждениям. Потрясая крестом, Войцех вошел в наше святилище.
        - И?
        - Жрецы-вайделоты убили его. Убили жестоко. Войцеха принесли в жертву в Священном лесу. Сожгли заживо.
        Зловещий тон дядьки Адама заставил Бурцева содрогнуться.
        Не стоит, пожалуй, рассказывать Аделаиде о зверствах прусских жрецов. Она и так недолюбливает язычников. «Скажу, что в Священном лесу водится нечисть, - решил Бурцев. - Авось, этого хватит, чтобы отпугнуть княжну от опасных прогулок.
        - Но жертва не помогла, - продолжал свой мрачный рассказ прусский лучник. - Оскверненный христианином Войцехом лес перестал быть священным. Потревоженным богам, которым мы поклоняемся испокон веков, пришлось искать себе новое жилище[55 - История с первым христианским миссионером в Пруссии св. Адальбертом произошла в конце X века. Христианин нарушил границу Священного леса Кунтер и могильника Ирзекапинис, известного как «могила гребцов», и был убит.]. Так рассказывали старики.
        Дядька Адам помолчал несколько секунд. Потом заглянул в глаза Бурцеву, словно раздумывая, стоит ли доверять собеседнику сокровенную тайну. И, наконец, заговорил снова - негромко и неохотно:
        - Укромные лесные уголки - небесконечны, пан Вацлав. И если каждый раз нога неразумного иноверца будет топтать Священные чащи, их не останется вовсе. Тогда наши боги окончательно покинут нас. Теперь ты понимаешь, почему мы так усердно оберегаем заветные границы и караем смертью святотатцев?
        Бурцев кивнул. Отчего не понять? Старую как мир истину о своем уставе и чужом монастыре он усвоил давно. Но как же тогда…
        - И как нам быть, дядька Адам? Впереди тевтоны, справа - болота, слева - заповедный лес. Что же теперь, назад возвращаться?
        - Можно вернуться. А можно и здесь выждать. Сейчас в Наревском замке полно немцев, а вокруг разъезды шастают - мышь не проскочит. Но скоро все изменится.
        - Что именно?
        - Люди Глянды недавно перехватили немецкого гонца и кое-что вызнали. Комтуры и знатные орденские братья собираются в Кульмском замке. Там объявлены турниры, на которые приглашены иноземные рыцари.
        Турниры? Хм, неплохой способ для ослабевшего ордена привлечь под свои знамена жадных до славы вояк…
        - Там же будет провозглашен новый Верховный магистр германского братства Святой Марии, - продолжал лучник.
        - Но нам-то с того какая польза, дядька Адам?
        - А такая, пан Вацлав… Дороги для немцев здесь небезопасны, значит, местный комтур возьмет с собой большую часть своих рыцарей. В замке останется лишь малый гарнизон, а он воспрепятствовать нам уже не сможет. Стрелами не засыплет, заслон не поставит, погоню не вышлет. Путь через Наревские болота будет свободен. Ну, а до тех пор люди Глянды предлагают нам свое гостеприимство.
        Дядька Адам кивнул на пруссов. Мужики из лесной засады уже не выглядели столь воинственно, как прежде. Оружие попрятано, в густых бородах появились широкие провалы щербатых улыбок. Гостеприимство, значит?
        - Это хорошая идея? - на всякий случай уточнил Бурцев.
        Лучник пожал плечами:
        - Глянде сейчас нужен сильный союзник для охраны поселения от тевтонов. Так что по первоначалу нам помогут и кровом, и пищей. Но при одном условии: вы не должны присутствовать на наших обрядах и входить в Священный лес.
        - Да ведь тут же кругом леса, дядька Адам! Кто ж их разберет, где священный, а где нет?
        - Священный лес начинается там - на северном взгорье. Не ошибешься, пан Вацлав, - у его границ стоят две высеченные из камня фигуры. Это Брутен и Видевут - древние и славнейшие вожди моего народа. Герои прошлого защищают заповедный лес от чужих богов, а людей берегут от козней злого лесного духа Курхе. Главное для вас - не заходить за эти камни - тогда и беды не стрясется.
        - Ладно, - кивнул Бурцев. - Остаемся.
        Предложение пруссов он принял. А что оставалось? Не везти же Аделаиду обратно в Взгужевежу под крылышко пана Освальда? Обманывать чаяния соратников, рвущихся на родину, тоже не хотелось. Значит, нужно ждать подходящего момента, а, дождавшись, прорываться мимо Наревского замка.
        ГЛАВА 6
        Логово кунинга Глянды укрывали от посторонних глаз непролазные буреломы. Надежно укрывали: ни звука, ни движения, не даже слабенького дымка Бурцев не заметил, пока они не подъехали к поселению пруссов почти вплотную.
        Немаленькое, но бедное и убогое лесное городище окружал крепенький тын из заостренных кольев. Узкая - едва-едва протиснутся телега или сани - калитка вела внутрь. На огороженной территории - несколько десятков хижин, поставленных на скорую руку, да кое-как отрытые к холодам землянки. В центре селения, на небольшом возвышении, стояли пара сараюшек для исхудавшей скотины, длинный навес для лошадей и два более основательных строения. Первое - вросшее в землю просторное языческое капище под плоской крышей. Второе - чуть поодаль - прямоугольный, крытый дерном дом вождя-кунинга. Обе постройки возводились просто: на кладку из камней ставился прямоугольный деревянный каркас. Стены и потолок - из жердей, щели законопачены глиной. Такая мазанка плохо сохраняла тепло, зато большой круглый очаг из булыжников позволял сжигать целые бревна. В качестве дымохода использовалась прореха в крыше или открытая дверь.
        Собственно, городище Глянды и поселением-то назвать было трудно. Так… временный беженский приют в глухомани. Тевтоны в такие гиблые места не совались. Германскому братству Святой Марии требовались земли получше, побогаче, или выгодные со стратегической точки зрения. Вот там-то и ставили крестоносцы свои замки, соединяя их торными путями, годными для скорого передвижения крупных отрядов.
        Когда-то, судя по словам дядьки Адама, у прусских вождей тоже были собственные замки - деревянные и поплоше, конечно, тевтонских, но все же… И поля были тучные, добрые, в плодородных, свободных от леса равнинах. И луга были, где паслись бесчисленные табуны лошадей, коих пруссы всегда ценили и почитали. И удобные выходы к Варяжскому морю, как именовали здесь Балтику, тоже были. И боги бескрайних холодных вод Аутримпо, Потримпо и древний Тримпо вместе с бородатым покровителем мореплавателей Бардойтом благоволили пруссам. И владыка земли Пушкайто, и бог богатства Пильвисто…
        Увы, с появлением на землях Пруссии хорошо вооруженных и организованных крестоносцев те счастливые времена безвозвратно канули в Лету. Жалкие остатки пемеденов, вармцев, нотангцев, бартцев и прочих прусских племен - обескровленные, вымирающие, едва спасшиеся от поголовного истребления и избежавшие принудительного онемечивания, прятались нынче в таких вот лесных общинных схронах, где никогда не будет человеку привольного житья и где вынужден он таиться, подобно загнанному облавой зверю.
        Лагерь производил гнетущее впечатление. Он словно пропах, пропитался насквозь нищетой, отчаянием и унынием. Едва въехав в узкие ворота, Бурцев наткнулся на развалившиеся сани с нехитрым скарбом. Тощая кляча уже распряжена, но еле держится на ногах. Новые, видать, беженцы: только-только прибыли. Еще одну семью придется куда-то определять кунингу Глянде. Семью неполную: мужика не видать. Зато из-под рваного одеяла высовывается худющий пацаненок лет пяти. Обсасывает мокрый снежок вперемежку с грязью, пытаясь хоть как-то унять голод, смотрит вокруг выпрашивающим взглядом. Точнее, смотрел… Только что смотрел, а в следующую секунду ребенка вдруг накрыла черным одеялом и уволокла куда-то на дно саней тонкая как спичка материнская рука - не высовывайся, дитятко, - дольше проживешь. Бледное лицо женщины мелькнуло над тележным бортом и тоже скрылось в груде барахла. Исхудавшее лицо, так похожее на череп вездесущей старухи с косой…
        Из-под одеяла послышалось жалобное хныканье. Потом жадный чмокающий звук. Неужели дите еще надеется на спасительную материнскую грудь? Неужели высохшая, высосанная донельзя мать еще рассчитывает дать ребенку хоть каплю молока?
        В поселке бедовали в основном бабы, дети да старики. Много было раненых, калечных и больных. Здоровых мужиков - раз, два и обчелся. Да и те - не ратники, а озлобленные и вооруженные чем бог послал крестьяне. Лишь при доме Глянды оставалось еще с пяток дружинников. Остальные - умелые партизаны, но не более того. На все это мужицкое войско - пара-тройка железных шлемов, несколько самодельных щитов да ржавый меч. Ни хороших луков, ни арбалетов. Захудалая кольчужка или хотя бы кожаный панцирь тут - запредельная роскошь. Неудивительно, что пришлых воинов с такой готовностью пускали на постой. Хотя постой - это, конечно, громко сказано.
        В выделенных хозяевами землянках и халупах поместилась бы лишь часть отряда. И то - если хорошенько потесниться. Бурцева и Аделаиду, правда, поселили вдвоем - в доме погибшего дружинника Глянды. Что ж, какие-никакие стены вокруг и крыша над головой, маленький столик с лавчонкой и узкая лежанка в углу, очаг на земляном полу и дверь, которую можно открыть, а можно и запереть в любую минуту - это все-таки лучше, чем ничего.
        Аделаида, впрочем, так не считала. Полячке хотелось условий получше.
        - Воевода ты или нет?! - рвала и метала раздраженная супруга. - А я - княжна или нет?! Эта лачуга не для меня!
        Чтобы прекратить никчемный спор, Бурцев молча вышел из дома и подпер дверь снаружи хорошим чурбачком. Пусть перебесится княжна, лишь бы не мешала. Дел еще было много: следовало разместить воинов.
        Его ратникам досталось несколько грязных земляных нор и продуваемых сквозняками полусараев-полушалашей. Адамовы лучники решили обживать убогие жилища вместе с беженцами. Прочие бойцы предпочли расположиться где попросторнее и почище - за частоколом, в походных шатрах и палатках степняков. Недовольства никто не высказывал. Видно ведь: пруссы и сами теснились по несколько семей под одной крышей - жили чуть ли не друг у друга на головах.
        Лесные поселяне быстро протоптали дорожку к стану союзников. Пруссы ходили в гости целыми семьями, цокали языками, ощупывали теплые шкуры, грелись у костров. Удивительно, но воины южных степей быстро нашли общий язык с бородатыми северянами. И те, и другие при помощи жестов и междометий с удовольствием обсуждали достоинства лошадей и цедили кислый кумыс. Вот так и обнаруживается общность национальных характеров…
        Единственным человеком, которого раздражала подобная дружба народов, была Аделаида. Еще в замке Освальда она не шибко-то ладила с язычниками и неоднократно ставила Бурцева в неловкое положение перед союзниками. Но кочевникам княжна хотя бы была обязана: те, как-никак, приняли деятельное участие в освобождении Аделаиды из цепких лап интригана-сводника Конрада Тюрингского. Благородная натура полячки не позволяла забыть об этой услуге. Тяготясь вынужденной благодарностью, дочь Лешко Белого все же проявляла минимум снисходительности к степным идолопоклонникам. А вот пруссы Глянды попросту приводили ее в бешенство.
        - Эти дикари во стократ хуже татарского Измайлова племени, - шепнула, кривясь, Аделаида на пиру, устроенном кунингом в честь гостей. - У них даже князья живут, как свиньи в хлеву. И жрут-пьют так же…
        К счастью, никто, кроме мужа, не расслышал обидных слов.
        Бурцев с женой и ближайшими соратниками сидели на почетном месте за небогатым… да чего уж там - откровенно бедным столом прусского князька с забавным именем Глянда. Раньше - до прихода крестоносцев - он властвовал над всеми окрестными землями. Сейчас же кунинг был изранен, стар, болен и слаб. По сути, бедняга уже стоял одной ногой в могиле.
        Но больше всего вождя пруссов печалило, что в мертвое царство Патолло он отправится, не оставив после себя наследника. Все три сына Глянды пали в боях с тевтонами. А сам старый кунинг с посеченными сталью и временем дружинниками, верными слугами, одряхлевшими женами и немногими домочадцами доживал свой век в глухомани у границ, Священного леса.
        Глянда поставил свой лагерь для приюта беженцев и редких партизанских вылазок. Со временем, однако, вылазки прекратились вовсе, а несчастных беженцев, искавших защиты у древних богов, стало гораздо больше, чем воинов.
        Глянда чуял скорый конец - свой, своего рода и своего племени, но это не помешало ему устроить пир в честь гостей. А может, наоборот, именно поэтому и пировали сейчас пруссы так отчаянно и бесшабашно.
        Хотя какой там пир в тайном беженском убежище?! Даже знатный кунинг сейчас не в состоянии пировать по-настоящему. Пруссы за небогатым столом просто молча накачивались отвратительнейшей брагой и кислым кобыльим молоком. В багровых факельных бликах и в свете огромного круглого очага мрачная трапеза выглядела особенно зловеще.
        Откровенно говоря, у Аделаиды имелись причины морщить носик. Эта дикая, полная злой дури попойка, действительно, была ужасной. Хмурые пруссы - жалкие остатки некогда знатного и могущественного, а ныне безжалостно истребленного крестоносцами рода - словно заранее вершили тризну по самим себе. Пьянели они быстро, но от утраты трезвости не было никакой радости. Невеселые думы становились все тяжелее и тяжелее. Заросшие, взлохмаченные головы клонились к столу все ниже и ниже.
        Вдрызг упивались все, кто присутствовал в доме кунинга: мужчины, прислуживавшие им женщины, вертевшиеся вокруг дети, слуги… Одряхлевший пес Глянды - и тот, нализавшись хмельного пойла вперемешку со скисшим молоком, свалился где-то в углу. А хуже всего, что гостям подносили ровно столько, сколько пили сами хозяева. Таков местный обычай: позор тому, кто, опьянев до потери сознания, выпустит из дома гостя, способного уйти на своих двоих.
        ГЛАВА 7
        - Варвары, язычники… - гневно шипела княжна.
        Сама она к прусскому питью не притронулась ни разу и с ненавистью наблюдала, как супруг через силу делает глоток за глотком. Но как объяснить белой от злости Аделаиде законы прусского гостеприимства? Ну если здесь просто принято таким незамысловатым образом оказывать почтение дорогим гостям. Выложить и выставить на стол все, что есть в закромах. Не съешь, не выпьешь предложенного - обидишь хозяев. Обидишь хозяев - обретешь еще одного врага в этих и без того неприветливых краях. А оно им надо? Тем более что враждуют здесь упорно, настырно. Может быть, именно поэтому и не смогли разрозненные прусские племена сообща дать отпор тевтонам, когда еще была такая возможность. Вот и пирушки у них теперь тоскливые - пирушки несломленного, озлобленного, но обреченного уже народа. Народа, осознающего горечь неизбежного поражения. Народа, которому остается уповать лишь на пеньки Священного леса.
        - Аделаида, милая, не зли хозяев, - сквозь зубы увещевал Бурцев. - Пригуби хотя бы, сделай вид, что пьешь, и не болтай лишку.
        Бурангул уже лежал головой на столе. Дмитрий тоже был на грани. Сильно покачивался дядька Адам. Збыслав пока держался. Похоже, из последних сил. Бурцев, чей организм был закален более крепкими напитками, оказался сейчас трезвее всех. Не считая Аделаиды, конечно.
        - Почему твоя женщина не пьет то, что предложено от чистого сердца, друг Вацлав? - на чудном польско-немецком наречии обратился к нему Глянда. - Ведь мы потчуем вас достойным угощением. Молоко наших кобылиц - это напиток знати[56 - В прусских племенах, действительно, царил культ лошадей, а потому знатные пруссы предпочитали кумыс из молока кобылиц всем другим напиткам. По данным некоторых исследователей, само слово «прусс» родственно слову «конь», «лошадь». Не исключено, что употребление кумыса могло восприниматься как ритуальный акт, сближающий всадника и лошадь.].
        Глянда был пьян и красен.
        - А я не хочу пить эту гадость! - огрызнулась княжна по-польски. Бросила слова дерзко, с вызовом и яростной дрожью в голосе.
        Е-пс! Бурцев напрягся. Снова истерика? Только этого ему сейчас не хватало. Ну, надо же, в какой неподходящий момент накрывает Аделаиду!
        - Я не хочу сидеть за этим столом! - девушка за малым не рычала. - Не хочу прятаться в этой дыре!
        Кунинг удивился. Потом нахмурился.
        - Почему эта женщина говорит раньше и громче мужа? Разве ты не покупал ее и не являешься хозяином своей жены, друг Вацлав?
        Ну вот… Начинается пьяный базар!
        - Оставь ее, Глянда. Ей нездоровится.
        - Я просто не хочу, - не унималась своенравная дочь Лешко Белого. - И я вовсе не вещь и не холопка какая-нибудь, чтоб меня покупали!
        Кто-то из пьяных пруссов привстал, придерживаясь за край стола. Кто-то потянулся за оружием. Наверное, слова неблагодарной гостьи сочли оскорбительными. А не разобрали слов - так тон. Вот, блин, неужели без пьяной драки не обойтись? Если девчонка не прикусит язычок, если выскажет сгоряча все, что думает о прусских язычниках и их обычаях, точно начнется резня.
        - Аделаида, помолчи, ради бога, - шикнул Бурцев.
        Глянда поднялся. Тяжело поднялся, с трудом. Угрожающе навис над столом. Слова Аделаиды кунинг проигнорировал. Обращался он сейчас к Бурцеву:
        - Нездоровится, значит? Что ж, меня тоже покинуло здоровье. Со дня на день мой дух склонится перед повелителем царства смерти седовласым Патолло.
        - Да этот ваш Патолло!..
        Глянда грохнул кулаком об стол. Подскочил и непонимающе захлопал узкими пьяными глазками Бурангул. Аделаида проглотила недоговоренную фразу, запунцовела от гнева: редко ее высочество перебивали подобным образом.
        Кунинг продолжал. Теперь он глядел на княжну. Сверху вниз.
        - Да, я скоро умру, но, согласно нашему древнему обычаю, я все же чествую своих гостей, как полагается. И ожидаю того же от них. Выпитое идет мне лишь на благо. Пойдет и тебе, дерзкая женщина. Пей, иначе предстанешь перед судом нашего великого барздука-Кривайто!
        Полячка открыла рот, чтобы ответить. Как водится - бросить колкость прежде, чем обдумать последствия. И - начнется. Бурцев уже привстал, загораживая жену. Но…
        Но кунинг Глянда ошибся. Сегодня выпитое не пошло ему впрок.
        Прусский вожак захрипел. Рухнул, опрокидывая стол. Забился в судороге. Беднягу крутило и корчило под лавкой. Началась рвота. Изо рта Глянды пошла пена. Носом хлынула кровь. Намечавшаяся ссора вмиг позабылась. Все, кто еще был способен соображать и двигаться, бросились к хозяину. Бурцев - в числе первых. Поздно… предсмертная агония кончилась. Кунинг затих.
        - Все! - дядька Адам поднял нетрезвые глаза, полные глухой тоски. - Достойнейшего Глянду хватил удар. Долго точила старика немощь, давно Патолло звал его к себе - с тех самых пор, как кунинг потерял последнего сына. И вот призвал-таки седовласый хозяин. Плохие, ох плохие времена настали для прусских вождей.
        Где-то рядом взвыла пьяным голосом женщина. Запричитала другая. Заревел ребенок.
        - Пойдем-ка отсюда!
        Бурцев под руку вывел ошалевшую Аделаиду на улицу. Оттащил подальше - пока девчонка опять чего не ляпнула. В сторонке резко развернул жену лицом к себе. Надутые губки, наивные глазки… Прямо агнец невинный.
        - Аделаида, впредь постарайся быть осторожней, - четко произнес он. - Не нужно обижать понапрасну людей, давших нам приют.
        Полячка хмыкнула, дернула головкой:
        - А тебе что, эти вонючие пьяные прусские свиньи милее, чем я?!
        - Нет. Мне милее ты. Потому и прошу: не нарывайся. Я за тебя боюсь. Послушай, что я тебе скажу…
        Он очень старался отчитать любимую женщину сурово и жестко. Получалось. Но лишь до тех пор, пока в глазах супруги не заблестели слезы. Беспроигрышная защитная реакция: Аделаида плакала. Ну что ты будешь делать! Дитя-дитем. И не поймешь даже, вняла ли она его словам, проигнорировала ли… Бурцев вздохнул. Обнял. Повел всхлипывающую супругу прочь от дома кунинга.
        ГЛАВА 8
        Княжна спала безмятежным сном. Он не сомкнул глаз. Бодрствовал всю ночь. Если пруссам вздумается обвинить в смерти кунинга Аделаиду, нужно быть во всеоружии.
        К счастью, обошлось. После вчерашней попойки никто не вспоминал о ссоре с чужаками. Подготовка к погребальному обряду, соответствующему статусу Глянды, - вот что заботило сейчас пруссов больше всего.
        Похоронили Глянду не сразу. Весь день труп пролежал в своем холодном доме с потушенным очагом. На том самом столе, за которым умер прошлой ночью. А вокруг сидели, кутаясь в шкуры, верные воины и слуги мертвого господина и справляли молчаливую тризну.
        На следующий день Глянда лежал там же, подобно замерзшему мясу, добытому впрок на зимней охоте. И тризна продолжалась. И два дня спустя тоже… Как объяснил дядька Адам, мертвые вожди прусских племен могут лежать так неделями и даже месяцами.
        - Только у людей Глянды сейчас не хватит надолго запасов хмельного кумыса и браги, - вздохнул пожилой лучник, - поэтому вряд ли кунинга продержат без погребения больше одной седмицы.
        Аделаида выслушала эти слова с ужасом и торопливо перекрестилась.
        - Варвары… Язычники… - долго еще шептали побледневшие губы княжны. Выходить на улицу одна она боялась. Оставаться в одиночестве - тоже. Спала плохо, не давая отдохнуть и Бурцеву. Всюду мнительной полячке мерещился неприкаянный дух языческого кунинга. И черти, гоняющиеся за грешной душой. Так продолжалось до дня похорон.
        Присутствовать на погребении позволили только дядьке Адаму и его стрелкам. Гостей-иноверцев пруссы попросили переждать траурную церемонию за закрытыми дверями и опущенными пологами шатров, дабы невольно не осквернить таинство перехода в иной мир.
        И вот Аделаида снова бесновалась. Для таких, как она, домашний арест - хуже смерти. Хоть в замке Освальда, хоть в прусской хижине. Сейчас капризной девчонке был не мил весь белый свет. Истерика следовала за истерикой и слезам конца-краю не видно. Бурцев отмалчивался да время от времени оттаскивал жену от двери. Вообще-то, судя по затихшим воплям и рыданиям, погребальная процессия пруссов уже прошла по селению и скрылась в лесу. Но лучше было не рисковать. Переждать лучше.
        Дядька Адам зашел к ним под вечер. Уставший, измученный. Волчий полушубок на лучнике пропах дымом. Кое-где в меху виднелись свежие подпалины. Пожилой прусс скупо рассказал, как было дело:
        - Служители Патолло тулиссоны и лигашоны[57 - Прусские священнослужители, специализирующиеся на похоронных обрядах.] сложили в Круге Смерти возле Священного дуба погребальный костер. Глянду сожгли так, как завещали предки: не оставив целой ни единой косточки. Сожгли со всем оружием, лошадьми, собаками, женами, слугами, частью имущества.
        Аделаида ахнула:
        - Какое варварство!
        Дядька Адам смерил ее холодным взглядом и продолжил:
        - Мудрым жрецам, связанным с миром мертвых, дано видеть то, что недоступно живым. И сегодня, подняв очи к небу, они смогли разглядеть в клубах дыма Глянду, сидящего на коне и при оружии. Кунинга сопровождала большая свита. И то были не только его жены и слуги. Тени мертвых предков вышли к нему навстречу.
        - Вранье! - твердо заявила дочь Аделаида. - Или дьявольское наваждение.
        В этот раз дядька Адам даже не счел нужным посмотреть на княжну.
        - Треть от всего имущества Глянды, как и положено, оставили в Священном лесу. Вайделоты должны принести жертву богам.
        - Треть?! - снова не сдержалась княжна. - В жертву?! Вы ублажаете своих идолов, когда самим нечего есть!
        - А-де-ла-и-да! - процедил Бурцев.
        - Если боги останутся довольны, доблестного Глянду в царстве мертвых ждет хороший прием, - сухо заметил прусс. - Одна из семнадцати сокровенных заповедей Видевута гласит: «Мы должны почитать и бояться наших богов, ибо они одарили нас в этой жизни прекрасными женщинами, многочисленным потомством, вкусной едой и питьем, утоляющим жажду. Они же дают нам летом белые одежды, спасающие от зноя, а зимой - теплые меха, оберегающие тело от мороза. И только по милости богов мы спим на мягких ложах, а не на голой земле».
        - Но треть?! Это ведь даже не церковная десятина…
        - Жертвы нужны, чтобы боги не только благосклонно принимали мертвых, но и сменили, наконец, гнев на милость по отношению к живым. Уж слишком много бед и несчастий обрушилось на мой народ с приходом в эти земли тевтонских рыцарей.
        - А может быть, это кара Господня?! - криво усмехнулась полячка. - За ваше неразумие, упрямое нежелание принимать истинную веру и ведьмаковские шабаши вокруг идолов?!
        - Слушай, уймись, а? - одернул супругу Бурцев.
        Тоже, блин, миссионерка нашлась…
        Дядька Адам устало прикрыл глаза, глубоко вздохнул, но ответил спокойно:
        - Если зло, чинимое рыцарями с крестами на плащах, считать карой небес, то, значит, и тебя, Агделайда Краковская, покарал твой распятый бог. Ты ведь тоже не видела добра от воинов германского братства Святой Марии?
        Аделаида обиженно засопела. Бурцеву даже стало жаль жену.
        - Ваши тайные обряды уже закончились? - спросил он. Просто, чтобы хоть о чем-то спросить. - Завтра мы можем свободно передвигаться по селению?
        Дядька Адам кивнул.
        - Завтра - можете. Утром начнется дележ оставшегося после жертвоприношений имущества Глянды. Кунинг умер, не осчастливив свой род наследником. Поэтому теперь любой из членов общины может претендовать на добро своего господина. Это справедливо. И это дело людей, а не богов, так что чужеверцам не воспрещается наблюдать за дележом…
        - Вот спасибо! - язвительно заметила княжна. - Наша благодарность не знает границ.
        - Но следующей ночью вам не стоит гулять по поселку, - сухо закончил прусс. - Лучше будет, если вы переночуете с русичами и татарами за частоколом.
        - А что будет ночью? - спросил Бурцев.
        Поздно спросил: дядька Адам уже прикрыл за собой дверь.
        ГЛАВА 9
        Странная то была дележка. Меньше всего они ожидал увидеть такое.
        Бурцев, Аделаида, Дмитрий, Бурангул, Збыслав и дядька Адам стояли на внутренней насыпи оборонительного тына. Кочевники и новгородцы недоуменно толпились за частоколом - у шатров, а вокруг возбужденно гомонили пруссы: в основном старики, женщины, дети, больные, немощные и раненые. Здоровые мужчины - дружинники Глянды и крепкие ополченцы-общинники куда-то подевались.
        По глубокому снегу от поселка в лес тянулась утоптанная копытами дорожка. Широкая такая дорожка. Видать, городище покинули все, кто имел коня и способен был сидеть в седле. Любопытно… И что же сегодня пруссы будут делить? И как?
        У ворот Бурцев приметил небольшой сверток. Неужели ради него и затеян весь этот сыр-бор? Странно вообще-то: с такой котомкой нищему пилигриму впору скитаться, но для знатного кунинга, пусть и совсем обедневшего под старость, - маловато будет.
        - Это что же, все добро, которое оставил после себя Глянда? - поинтересовался он у дядьки Адама.
        Лучник в волчьей шкуре терпеливо объяснил:
        - Даже после погребального костра и поднесенной богам жертвы в доме Глянды осталось много ценных вещей. То, что лежит у ворот - лишь малая их часть.
        - И кому они достанутся? Сильнейшему? Люди Глянды будут драться за них?
        - Нет, пан Вацлав, сражаться за добро своего господина общинникам не пристало. Это не добыча, отбиваемая у недруга. Тут уместно иное состязание - состязание в скорости, в быстроте коней и ловкости наездников.
        - Погоди, - не понял Бурцев, - и что это значит?
        - Имущество Глянды поделено на шесть частей. Части эти разложены в лесу на расстоянии в одну милю. Здесь, у ворот лежит меньшая. Дальше - доля побольше. Еще дальше - еще больше. Самые ценные вещи Глянды - положены ровно в миле отсюда. К ним-то и устремятся в первую очередь всадники кунинга.
        - Ага, значит, скачки, - хмыкнул Бурцев. Что ж, тоже неплохой способ обогатиться. - Но где же сейчас претенденты на добро Глянды?
        - Они отъехали еще на шесть миль дальше - к орденской дороге. Там и начнется состязание. Обладателю самого быстрого скакуна достанется самая богатая добыча. И впредь он сможет с полным правом распоряжаться ею. Тот, чей конь окажется не столь быстрым, но все же опередит остальных участников скачки, возьмет себе вторую часть от всего добра Глянды - поменьше. Третий победитель станет владеть третьей частью. Четвертый - четвертой, пятый - пятой. Шестому же достанется та малая часть, что лежит под воротами. Остальные не смогут претендовать и на это[58 - Подобный обычай описан мореплавателем и путешественником Вульфстаном из Шлезвига, побывавшим в конце IX века в прусских землях.].
        - То-то я думаю, чего люди Глянды вокруг наших лошадей крутились, - усмехнулся Збыслав. - Все торговались - порывались купить или выменять самых быстрых и выносливых.
        - Все лошади на месте? - встревожился Бурцев.
        - А куда они денутся? Пруссы - не конокрады какие-нибудь и гостей своих обижать не привыкли. А для нас сейчас менять или продавать лошадей - последнее дело. Добрый конь в походе - наипервейший друг. Нам же еще идти и идти до русских границ… Да и что возьмешь с этих лесных бедолаг? Им ведь и предложить за лошадей нечего.
        - Мой народ всегда ценил быстроногих коней, - проговорил дядька Адам. - Хороший конь приносит удачу, победу и богатство. Но ты прав, Збыслав, мало кто из пруссов может сейчас владеть добрым скакуном. Мало кому под силу промчаться от орденской дороги до селения Глянды так быстро, как скакали герои ушедших веков.
        - Погоди-ка, дядька Адам, - Бурцев нахмурился. - Ты вот все об орденской дороге толкуешь. А не случится ли так, что люди Глянды со своими скачками протопчут сюда путь крестоносцам?
        Лучник вздохнул:
        - Разумные опасения. Я тоже высказывал их на собрании общины. Без толку. Соблазн овладеть добром Глянды оказался сильнее осторожности. А самый пригодный для скачек путь, которым пользовались еще предки кунинга, проходит рядом с трактом тевтонов. Конечно, на тракт никто выезжать не станет, но… Честно говоря, я тоже беспокоюсь, пан Вацлав.
        Грянули радостные вопли пруссов. Разговаривать стало невозможно. Оставалось только смотреть.
        Среди деревьев замелькали всадники. Один, второй, третий… Фавориты заключительного этапа скачек. За ними, отчаянно настегивая лошадей, неслись отставшие.
        До последних крох кунингова добра дорвался молодой вихрастый отрок. Пронесся на взмыленном коньке под воротами, схватил на скаку заветный сверток, поднял высоко над головой, гордый и счастливый, помчался вдоль тына. Сегодня пацан стал немного богаче…
        Пруссы закричали пуще прежнего, приветствуя юнца. Азартно заулюлюкали и степные воины. Любые конные забавы всегда будут по сердцу кочевому народу.
        К селению Глянды тем временем приблизились проигравшие. Спешить им теперь было некуда. Хрипящие загнанные кони пошли шагом. И долго еще будут ходить по кругу, остывая после изнурительного состязания. В седлах покачивались угрюмые всадники, так и не угнавшиеся за удачей. Многие завистливо глядели в спину шустрому мальчишке. А из леса неторопливой рысью выезжали другие победители. У каждого поперек седла - добытый в честной скачке приз. Объемистей и увесистей, чем тот, что достался пацану.
        - Интересные у вас, у пруссов, обычаи, дядька Адам! - сказал Бурцев.
        Лучник в волчьей шкуре польщенно улыбнулся:
        - Наши тайные обряды еще интереснее, пан Вацлав.
        - Правда? - навострила ушки Аделаида.
        Дядька Адам вмиг посуровел:
        - Сегодня ночью пройдут общинные моления об искуплении грехов. Будет покаяние, кара и жертвоприношение. Будет много криков и шума. Вам на это смотреть не нужно.
        - Это так страшно? - Бурцев вспомнил: дядька Адам вроде бы уже предупреждал вчера о каких-то ужасах предстоящей ночи.
        - Нет, не страшно. Но это опасно. Чужаки, которые становятся свидетелями вайделотских обрядов, должны умереть. Мне, кстати, тоже нечего делать на общинных моленьях. Я не принадлежу к этой общине. Но меня, по крайней мере, не убьют, увидев на улице. Я - прусс. Вы - нет. Вы исповедуете другую веру и вас, как святотатцев, ждет смерть.
        - Поэтому ты советовал нам переночевать за частоколом?
        - И советую сейчас. Поверь, пан Вацлав, так будет безопаснее. Мой народ радушен и гостеприимен, но непримирим и жесток, когда дело касается наших богов и тайных обрядов.
        - Не собираюсь я уходить из нашего дома в вонючий татарский шатер! - заявила Аделаида. - Чего это ради?! Хватит, наночевалась я уже по шатрам. Да там и места нет.
        Бурцев усмехнулся. Надо же, какой прогресс! Дочь Лешко Белого именует их скромное жилище «нашим домом». А ведь раньше иначе как языческой халупой не называла. Что же касается места…
        - Для нас с тобой у Бурангула всегда найдется местечко, - попытался он урезонить супругу.
        - Все равно не пойду! - упрямо стояла на своем княжна. - Мне и здесь хорошо. Ну, не хорошо, конечно, но лучше, чем…
        - Значит, я просто утащу тебя силой, - перебил Бурцев.
        Аделаида чуть не задохнулась от злости. Лицо ее пылало.
        - А я… я… Сбегу я, вот! - пригрозила она.
        Бурцев пристально посмотрел жене в глаза Действительно, сбежит. Бегала ведь уже княжна от него в силезском лесу. Ума хватит удрать и в прусском. Но не приковывать же, в самом деле, к себе строптивую супругу. Или все же стоит? Или все же напрасно выбросил он год назад свои наручники с романтическим названием «Нежность»? Ладно, пойдем на компромисс.
        - Хорошо, Аделаида, остаемся. Но только попробуй ночью высунуть нос за дверь!
        Дядька Адам, оказавшийся невольным свидетелем их перепалки, неодобрительно покачал косматой головой. Произнес хмуро, негромко:
        - Ты уж, пан Вацлав, постарайся, чтобы во время молений твоя женщина не наделала глупостей. На пиру у Глянды все обошлось, но вайделотские таинства - совсем другое дело.
        Бурцев кивнул. Аделаида лишь презрительно поджала губки и сморщила свой прелестный остренький носик. В зеленых глазах блеснули нехорошие огоньки.
        И без глупостей все-таки не обошлось. Не уследил он за женой.
        ГЛАВА 10
        Как Аделаида выскользнула за дверь, Бурцев не слышал. Сморила-таки коварная дрема. Пробудился он, когда расслабленное тело вдруг дернуло от нехорошего предчувствия. Сразу, в ту же секунду понял: пусто в доме! Нет Аделаиды!
        Ругнулся: вот ведь неугомонная стервоза! Не вняла-таки княжна дружескому совету дядьки Адама…
        Вскочил. Схватил меч. Бросился к двери.
        Блин! Мрак! Ночь! С черного неба уже открыто и безбоязненно пялилась желтая луна, звезды тайком подглядывали сквозь свои замочные скважины.
        Бурцев осмотрелся вокруг. Хреново… Снег затоптан, и куда направилась непоседливая женушка - не разобрать. Или, может, не сама она ушла? Похитили?! После прошлогодней истории с Казимиром Куявским и Конрадом Тюрингским Бурцев стал весьма мнительным на этот счет. Фобия, однако… Кто способен похитить его жену из прусского лагеря, окруженного дозорами Дмитриевых и Бурангуловых бойцов? Разве что…
        А сами пруссы? Помнится, дядька Адам говорил о моленьях с жертвоприношением. Что, если имелась в виду человеческая жертва? Жизнь прекрасной чужачки в обмен на долгожданную благосклонность языческих богов… В принципе, затравленные и доведенные до отчаяния люди способны и не на такое.
        Он скрежетнул зубами. Лязгнула сталь, выдираемая из ножен.
        Звать на помощь? А есть ли у него время? Не подносит ли прямо сейчас фанатик-вайделот жертвенный нож к горлу Аделаиды? Да и кого звать-то? Все верные ему люди - за частоколом. Здесь, в городище, остался только дядька Адам да его стрелки. Но ведь все они тоже из пруссов. Можно ли им доверять? Сейчас? Эх, все-таки надо было выдворить Аделаиду из селения.
        Со стороны сарая-храмовины доносился невнятный гул голосов. Культовое сооружение в центре поселка напоминало гигантский дом-подсвечник. Из приоткрытых ворот, редких окон и частых щелей в стенах виднелись всполохи огня. Вот туда - на огонек - и направился Бурцев. Двигался короткими перебежками - держась в тени и хоронясь за убогими лачугами беженцев. Впрочем, особо таиться было не от кого: селение обезлюдело. Похоже, все пруссы от мала до велика собрались сейчас под крышей святилища.
        Лишь двое с факелами, копьями и в волчьих - как у дядьки Адама - тулупах ходили кругами по плотно утоптанному снегу возле храма. Охрана? Бурцев укрылся за пустующим домом кунинга, пропустил факельщиков, бесшумной тенью метнулся к молельному сараю. Успел добежать незамеченным, нырнул за огромную - чуть не до самой крыши груду дров. Поленья, бревна и сухие ветки тут были навалены кучей, абы как. В общем прятаться можно…
        - Вацлав… - приглушенный голос раздался откуда-то из-под дровяных развалов. - Я здесь.
        Аделаида! Жива!
        Девушка забилась в неприметной норке между поленницей и обмазанной глиной стеной сарая. Бурцев с трудом - не по его габаритам все же такое убежище - протиснулся к жене.
        - Какого ты тут делаешь?
        - Прости, Вацлав, я… я посмотреть хотела.
        - Что?! Что посмотреть?
        Она хлюпала носом, мазнула слезы по щекам.
        - Этот твой дядька Адам говорил, что будет интересно.
        Ну, дуреха! Развлечений захотелось?
        - А о том, что это опасно, дядька Адам не говорил?
        - Так я же только одним глазком взглянуть хотела. Издалека.
        - Ничего ж себе издалека! Сюда зачем забралась?
        - Загнали меня…
        Слезы уже лились потоком.
        - Ты уснул, а мне скучно стало. И обидно еще было. Ну, я и открыла дверь, выглянула, а вокруг - никого. Выхожу - ни одной живой души. Подумала - не страшно, раз так. А чуть отошла от дома - шум-гам поднялся. Вижу - пруссы идут, тащат кого-то в мешке, а впереди жрец их окаянный - главный идолопоклонник с во-о-от таким посохом. Возвратиться назад я не успела - заметили бы. Ну, и побежала. Хотела сначала в доме Глянды спрятаться, да страшно стало. Там ведь столько дней покойник без погребения лежал. И земле его не предали, а сожгли по бесовскому обряду. В общем, здесь укрылась. А пруссы как раз сюда все и шли. И как пришли - так уж никуда от них не сбежишь. Тебя вот я ждала, Вацлав. А тебя почему-то не было. Долго не было…
        Хм, она еще и попрекает! Ну, княжна!
        - А язычники эти проклятущие с факелами и копьями туда-сюда ходят - сторожат. И страшно - жуть! Вдруг, правда, поймают да в жертву идолам поганым принесут.
        Он вовремя прикрыл жене рот ладонью - мимо как раз прохрустели снегом «язычники проклятущие». Да, уходить с девчонкой будет непросто. Ни бегать по-спринтерски, ни ползать по-пластунски Аделаида не обучена. Вырубить факельщиков? Но получится ли быстро и без шума? Может, да, а, может, и нет. И потом, портить отношения с пруссами тоже не хотелось бы. Так что драку оставим на крайняк. Пока есть возможность, лучше не рисковать. Переждать лучше пока.
        Они прижались друг к другу, согреваясь. В стене - как раз на уровне носа Аделаиды - обнаружилась щель с выкрошившейся меж жердей глиной. Широкая такая, удобная щелочка. Хотела развлечений, княжна - получай.
        Аделаида сама уже не рада была своей безумной выходке, но и бороться с любопытством оказалось выше ее сил. Трясясь от холода и страха, девушка прильнула к отверстию. Вуайеристка, блин!
        Как выяснилось, подглядывание обладает неслабым терапевтическим эффектом. Слезы на девичьем лице высохли мгновенно. Тело полячки перестало содрогаться от сдерживаемых рыданий. Там, в храмовине, происходило нечто настолько захватывающее, что Аделаида вмиг позабыла обо всех бедах. Бурцев тоже не удержался - глянул внутрь чужого святилища.
        ГЛАВА 11
        В молельном сарае пылали огни: огромный костер, разложенный на земляном полу, и факелы на стенах давали возможность разглядеть убогий интерьер в мельчайших деталях. Вдоль стены напротив их наблюдательной позиции тянулся длинный дощатый настил. Невысокий, голый, и не понять: то ли стол, то ли лавка, то ли полати. По обе стороны от возвышения стояли вместительные крынки. В крынках белело. Пузырчатая пена норовила перевалить через выщербленные края и стечь по стенкам пузатых сосудов. «Скисшее молоко, - догадался Бурцев. - Прусский кумыс».
        Сверху свисало, отсекая от людских взоров солидный угол храма, широкое полотнище. Тряпица шевелилась от сквозняков, и казалось, будто за ней кто-то лениво ворочается. Кто-то огромный и жуткий.
        На ритуальной занавеске Бурцев различил изображения трех человеческих фигур: могучий бородач, седовласый старик и юнец. Вероятно, главные божества пруссов. Как их там? Перкуно, Патолло и Потримпо, кажется.
        Меж костром и занавесью на утрамбованной земляной куче стоял прусс неопределенного возраста в длинном балахонистом одеянии. На переносице - шрам, левый глаз отсутствует, и не понять: то ли высечен веткой, то ли выбит стрелой, то ли выцарапан лесным зверем. В руках пруссак держал крепкий и увесистый кривой посох.
        Судя по всему, обладатель посоха являлся жрецом-вайделотом - таинственным гостем из Священного леса, приглашенном на общинные моленья. У ног священнослужителя зияла яма. Перед ямой застыли двое. Впереди - мужчина, за ним - женщина. Бородатый, заросший чуть ли не по самые брови мужик вцепился в веревку, привязанную к рогам черного козла. Жертвенная животина ошалело мотала головой и тихонько блеяла.
        - Козел! - в ужасе ахнула Аделаида - Черный козел! Да это же не просто язычники. Это дьяволопоклонники какие-то собрались! И зверя адского с собой привели! Вацлав, мне страшно!
        Она еще сильнее прильнула к смотровой амбразуре. Ну все, теперь любопытную княжну за уши не оттащишь, блин!
        Женщина, стоявшая позади бородача, держала на деревянном подносе квашню. Тесто было сырым, адский зверь - напуганным, мужик с бабой - худющими и изможденными. Бурцев ничуть не удивился бы, если б узнал, что в дар богам предназначался последний козленок и последняя мера муки обедневшего рода Глянды.
        За этой парой с подношениями плотным полукругом толпилась вся община. Гомон человеческих голосов стих. Люди молча внимали жрецу. Даже дети, приведенные на моленье, словно прониклись важностью момента: не слышно было ни всхлипа, ни плача.
        Жрец говорил. Делал он это громко, долго и вдохновенно, словно читал заунывным речитативом бесконечную героическую сагу. Вайделот то простирал руки над трепещущей паствой, то склонялся в поклонах перед обрядовым полотнищем. С древнепрусским у Бурцева было не ахти. Хоть и улавливало ухо порой в словах оратора славянские корни, общий смысл сказанного все же остался за пределами понимания.
        Жрец, наконец, закончил вступительную речь. Кивок - и бородатый мужик подтащил козла поближе. Священнослужитель возложил длань на рога упирающемуся животному, затянул что-то по новой. Насколько понял Бурцев, в этот раз звучало не эпическое повествование, а торжественное перечисление. Похоже, вайделот взывал ко всем многочисленным богам и божкам прусского пантеона. Первыми прозвучали знакомые уже имена Перкуно, Потримпо и Патолло.
        Жрец умолк. Боги призваны? Недолгая - в полсекунды пауза и… Словно по команде, пруссы разом бухнулись на колени. Заголосили, заканючили, завизжали, завопили наперебой - Аделаида под боком Бурцева аж вздрогнула от неожиданности. Но наблюдения не прервала.
        А в сарае творился полнейший бедлам. Кто-то бил себя кулаками в грудь, кто-то катался в пыли, кто-то рвал собственные волосы и бороду. Так, значит, это и есть общинное покаяние?! Бедные прусские небожители! Вряд ли даже им под силу разобрать хоть что-либо в этом многоголосом оре кающихся грешников.
        Самоуничижительные возгласы как-то незаметно перешли в песнопения. Люди один за другим поднимались с колен. Двое или трое подхватили несчастного козла, оторвали истошно мекающую животину от земли, протащили вокруг костра. И вновь опустили перед жрецом.
        Вновь стало тихо. Только жалобно блеял черный козел, да что-то втолковывал своей пастве кривой вайделот. Видимо, теперь речь шла о жертвоприношении. И правда - под козлиной бородкой в багровых отблесках костра блеснул изогнутый нож с широким лезвием.
        Агонизирующего козла крепко держали за изогнутые рога над ямой в земляном полу. Кровь из перерезанных артерий упругой струей лилась в яму. Кровь пенилась. Кровь дымилась. Козел затихал.
        Затем в благоговейной тишине жрец опустил в кровавую ванну деревянную чашу, зачерпнул теплой темной жидкости, брызнул вокруг. Алый крап остался на закопченных стенах сарая, несколько капель попало в костер. На углях зашипело. Приподняв полотнище, вайделот щедро плеснул и туда. Потом накапал красного в крынки со скисшим молоком. Забормотал молитву, провел над сосудами руками, освящая так любимый пруссами напиток. Бурцев поморщился. Забродившее кобылье молоко с козлиной кровью, сдобренное к тому же вайделотской магией… Забористое, должно получиться пойло!
        ГЛАВА 12
        Пруссы по одному подходили к священнослужителю. Тот каждому давал отхлебнуть малую толику густой липкой жидкости из ямки. И каждого метил козлиной кровью. На лицах оставались красные отпечатки жреческой длани. Лица пруссов светились счастьем. Измазанные кровью губы делали собравшихся похожими на вампиров.
        - Иезус Мария! - тихо выдохнула Аделаида.
        Однако отказываться от дальнейшего просмотра она по-прежнему не собиралась.
        А мертвого козла уже рубили и разделывали на части. Мясо бросали на плоские камни очага и прямо в горящие поленья. Вскоре из щели потянуло дразнящим ароматом жаркого.
        Готовили женщины. Управлялись прусские бабы и девки с мясом быстро, молча и без особых кулинарных изысков. Не готовили даже, а так - вываляв в углях, едва обжаривали поверху, а затем бросали полусырые дымящиеся шматы на длинные доски, прибитые вдоль стены.
        «Все-таки это стол», - отметил про себя Бурцев.
        Потом настал черед приготовления обрядовых хлебцов. Тоже любопытный ритуальчик… Занятнее даже свистопляски с черным козлом. Женщины лепили из теста небольшие колобки, по форме и размерам напоминавшие снежки, и осторожно передавали их мужчинам. Те, чуть пританцовывая и что-то бубня под нос, кидали шарики из теста друг другу - прямо через костер. Хлебцы летали над пламенем туда-сюда и постепенно твердели, покрывались коркой. Прусские «жонглеры» обжигали пальцы о горячее тесто, дули на ладони, размахивали руками. И пасовали друг другу все быстрее, все яростнее, доводя себя до исступления.
        Порой летающие колобки не удавалось поймать вовремя. Они падали на землю, откатывались в сторону, иногда - в огонь. Их тут же подхватывали и, даже не сдув пыль-золу, вновь отправляли в полет.
        Толком испечь хлебцы таким образом, конечно, наука мудреная, но, похоже, доводить поварскую работу до конца под сенью сарая-храмовины вообще не принято. Едва куски теста наливались слабым румянцем, их укладывали на доски рядом с дымящимся мясом.
        Бурцев был озадачен. Опять намечается пирушка? А как же кара за грехи? После общинного покаяния должно же ведь последовать хотя бы символическое наказание?
        Наказание последовало. И отнюдь не символическое.
        Когда все недожаренное козлиное мясо и вся недопеченная сдоба лежали на досках, пруссы вновь всей толпой рухнули на пол. На ногах остался лишь вайделот. Одноглазый жрец воздел к плоской крыше сарая свой посох, что-то рявкнул - громко, но неразборчиво. Размахнулся от души и с силой опустил кривую палку на чью-то согбенную спину. И на другую. И на третью…
        Вайделот скакал и крутился в безумном шаманском экстазе. Жреческий балахон развевался подобно крыльям чудовищной птицы, кривой клюв ритуального посоха поднимался и опускался. Одноглазый лупил несчастных соплеменников направо и налево. Не пропускал никого - ни старых, ни малых. А удары, между прочим, беснующийся священнослужитель наносил умело и болезненно, со знанием дела. Такими ударами и такой дубинкой запросто можно было и изувечить человека.
        Дикий вой и душераздирающие крики наполнили сарай, вырвались наружу, встревожили, разогнали тишину ночи… Покаявшиеся грешники расплачивались за все свои проступки разом. Расплачивались собственными боками, хребтом и шкурой.
        Избиение продолжалось долго - до тех пор, пока свою порцию не получил каждый. Потом жрец устал. И все кончилось. И началось заново.
        На этот раз уже сам вайделот, отбросив посох, упал возле ямы с козлиной кровью, скорчился, прикрыл голову руками. Пруссы тут же обступили его и - Бурцев не поверил своим глазам! - набросились всей толпой. Женщины дергали и щипали священнослужителя. Мужчины били кулаками и пинали под ребра. Не в полную силу, конечно, - не так, как давеча жрец охаживал дубиной их самих, иначе коллектив попросту размазал бы одиночку по всей храмовине. Но все равно ощутимо. Если судить по количеству доставшихся на долю вайделота тумаков - более чем ощутимо. Видимо, за свои грехи на общинном покаянии должны держать ответ все без исключения участники молений. Бурцев возблагодарил судьбу за то, что пруссы не имеют обыкновения приглашать на свои тайные обряды гостей.
        - Что они делают?! - изумилась Аделаида.
        - Сама не видишь, что ли? Бьют своего священника. Он ведь тоже человек. Значит, не безгрешен.
        - Варвары! Язычники! Идолопоклонники богопротивные!
        - Ну, по крайней мере, они равны перед своими богами, - заметил Бурцев. - Любимчиков у прусских небожителей нет. Согласись, редкая религия может похвастаться такой беспристрастностью.
        К жрецу тем временем приложился последний малец. Затем битая паства осторожно подняла избитого пастуха и усадила его на земляной холмик. Самая неприятная часть покаянного собора осталась позади. Начиналась самая приятная.
        Молитвословие и исповедальные речи, чередовавшиеся с кулинарными экспериментами и лупцеванием по принципу «один на всех и все на одного», подошли к логическому завершению. Пруссы повалили к столу - за подостывшем уже мясом и колобками[59 - Групповые моления и покаяния, сопровождающиеся жертвоприношением, избиением жрецом паствы и паствой - жреца и завершающиеся трапезой проводились в прусских общинах до шестнадцатого века. Именно тогда эти языческие обряды описал путешественник Марцин Муриниус.].
        Ели все. Ели жадно, как и полагается голодным, уставшим, освободившимся от тяжких грехов людям. Хватали руками, до чего дотягивались. Рвали зубами полусырое козлиное мясо. Вгрызались в хрустящую корочку обрядовых хлебцев, под которой густой липкой тянучкой белело непропеченное тесто.
        - До чего же все это противно, - кривила губки Аделаида. - Свиньи! Звери!
        Ей-то что. Княжна отужинать успела, а вот он, Бурцев, - ни фига: уснул на голодный желудок. Пруссы же так аппетитно уплетали свои полуфабрикаты - аж слюнки потекли… Бурцев вздохнул. Он бы тоже не отказался сейчас ни от козлиного бифштекса с кровью, ни от непропеченного калача. Да кто ж предложит…
        Заурчало в животе. Заныло под ложечкой.
        А потом заскрипел снег. Сзади - за спиной! Не там, в отдалении, где бродили часовые с факелами, а вот здесь - совсем рядом, возле их с Аделаидой убежища. К куче дров шагнул человек. Без факела. В прусском волчьем тулупчике. С лисьей тушкой на плече. Интересно, при чем тут лисица-то?
        Человеческая фигура приблизилась почти вплотную, склонилась, заглядывая меж поленьями. Бурцев отвел назад руку с обнаженным мечом. Для хорошего замаха и приличного рубящего удара - слишком тесно. Отправить прусса в нокаут тоже - никак. Не развернешься в этой дровяной норе… Одно неосторожное движение обрушит всю поленницу - и пиши пропало. Грохот услышат в сарае. Придется просто заколоть, нанизать не в меру любопытного пруссака на клинок прежде, чем тот поднимет тревогу. Нехорошо, конечно, с союзниками этак-то. А что делать, если Аделаиде грозит смерть от рук фанатиков? С фанатиками ведь не договоришься. Тут уж выбирай: или - или. Бурцев выбрал Аделаиду.
        Обнаженный меч задел обледеневшее полено. Чуть слышно звякнуло.
        - Не надо, Вацлав, - тихо произнесла темная фигура голосом дядьки Адама.
        Фу-у! Пронесло… Хотя пронесло ли? Меча Бурцев не выпустил.
        - Как ты… сюда…
        - Решил проверить, вняла ли твоя женщина моему совету. Извини, у меня были сомнения на этот счет. Вижу теперь, что не напрасные. Вылезайте оттуда. Оба. Быстро. Бегите за дом Глянды и возвращайтесь к себе.
        - Но охрана…
        - Охрана сейчас у ворот - ждет своей доли жертвенного мяса и хлеба, освященного храмовым огнем.
        - Аделаида не успеет добежать.
        - Успеет. Если потребуется, я отвлеку сторожей. Меня не тронут. Я принадлежу к другой общине, но не к другому народу. Меня здесь не считают чужеверцем. В храм, конечно, сейчас не впустят, но кто воспрепятствует мне, пользуясь случаем, передать жрецу-вайделоту приношение для наших богов? Вот специально подстрелил рыжую.
        Пожилой прусс кивнул на свою пышнохвостую ношу. Мертвая лисица скалилась в темноте. Маленькие остренькие зубки хищницы белели в разинутой пасти. Зловеще зияла пустая глазница. Пушистая еще по-зимнему рыжая шкурка не подпорчена: прусская стрела вошла зверю точно в глаз.
        - А вот с вами никто церемониться не станет, - продолжал дядька Адам. - Скоро трапеза закончится, и остатки священной пищи будут погребены здесь - под стенами храма, дабы ни птица, ни зверь не добрались до еды, принадлежащей богам. Вас непременно найдут, так что вы уж поторопитесь.
        - Спасибо, дядька Адам!
        Бурцев вышел из укрытия первым. Не пряча меча, глянул по сторонам. Чисто… Позвал:
        - Аделаида!
        Княжна выбралась из-под дровяного развала надутая и недовольная. Одарила прусса недружелюбным взглядом. Даже не кивнула в знак признательности. Теперь, после подсмотренного языческого обряда, добрая католичка Агделайда Краковская прониклась к местным идолопоклонникам еще большей неприязнью, чем прежде. Ну, да ладно, сейчас не до разборок.
        - Бежим! - Бурцев уже тащил жену за собой.
        Она не особенно-то упиралась. Оставаться возле опасного сарая Аделаида не желала и резво перебирала стройными ножками.
        Дядька Адам смотрел им вслед, пока беглецы не скрылись за пустующим домом мертвого кунинга. Потом вздохнул и направился к воротам храма. Охрана с факелами и копьями ринулась навстречу.
        - Подношение богам Священного леса! - крикнул по-прусски лучник, предостерегающе поднимая руку и сбрасывая с плеча мертвую лисицу…
        Храмовая стража признала дядьку Адама и замедлила шаг.
        - Твое подношение будет передано, - сдержанно и не очень дружелюбно ответил стражник постарше. - Оставь его здесь, а сам ступай прочь, человек другой общины.
        Одноглазая лисица упала на грязный снег. Дядька Адам неторопливо удалился.
        Бурцев с женой были уже далеко.
        ГЛАВА 13
        Он поплотнее прикрыл дверь и повернулся к супруге.
        - Аделаида, разговор есть. Когда начнем - сейчас или завтра?
        Она не ответила. Демонстративно улеглась на тесные полати, зарылась в шкуры, повернулась к стене. Не желаешь ничего обсуждать, милая? Что ж, он не возражает. Он готов и подождать. Пускай девчонка успокоится, выспится, поостынет малость. А утро - оно вечера мудренее…
        На следующий день разговор состоялся. Серьезный разговор. С утра пораньше.
        И начала его сама княжна.
        Бурцев проснулся от немилосердной тряски.
        - Увези меня отсюда, Вацлав! - требовала Аделаида. - Слышишь, немедленно увези!
        - В чем дело? - рука метнулась к мечу. - Что стряслось?
        Об их вчерашней прогулке стало известно?
        - Какой-то прусский гаденыш приходил, - быстро-быстро заговорила Аделаида. - Мальчишка лет десяти - то ли отрок, то ли слуга чей-то. Разносил по домам кобылье молоко - ну, кислятину, что пьют татары и пруссы. И нам тоже миску притащил. А в миске вместе с молоком кровь плескалась. Я сразу смекнула: это ж то самое пойло, над которым колдовали ночью идолопоклонники на своих бесовских молениях!
        - Ну и что за беда? Поблагодарила бы да слила где-нибудь тайком, раз так брезгуешь.
        - Благодарить?! За сатанинское зелье?! Да в своем ли ты уме, Вацлав?!
        - Послушай, Аделаида…
        Слушать его она, однако, не хотела.
        - А вдруг и на пиру у Глянды нас пытались опоить таким же колдовским зельем?
        Бурцев пожал плечами. Могли вообще-то. Только вряд ли со злым умыслом. Исключительно из уважения к дорогим гостям. Но вообще-то, насколько он помнил, крови в пиршественном кумысе не было.
        - Тебя вон, я смотрю, точно опоили, - неистовствовала княжна. - Иначе с чего ты так ласков к прусским язычникам, а?!
        - Ласков? Отнюдь. Просто корректен и толерантен.
        - Что?! Вацлав, да ты уже заговариваться начал!
        - Ладно, не бери в голову. Скажи лучше, что ты сделала с этим кровяным кумысом?
        - Да просто выплеснула гадость в рожу прусскому выродку и вышвырнула дьяволенка за дверь. Не пить же мне языческое пойло?!
        Бурцев тяжело вздохнул:
        - Ох, напрасно ты так… Разве княжон не учат соблюдать хотя бы элементарные нормы приличия? Особенно в гостях? Давно бы пора поговорить с тобой на эту тему.
        И вот тут княжна взбеленилась по-настоящему:
        - Ты, Вацлав, меня не покупал, как эти язычники пруссы покупают себе жен. Поэтому не смей меня поучать! Слава богу, до сих пор мне своего ума хватало!
        - Милая, я только рад за тебя, если это так, хотя, сдается мне…
        - Что?! - взвизгнула Аделаида. - На что это ты намекаешь? Не люба я тебе стала больше, да?
        - Да люба, люба, успокойся, - махнул рукой Бурцев. - Дело в другом…
        - Точно, в другом! - прошипела полячка. - А знаешь в чем, Вацлав? В том, что ты мне не люб!
        Сказала, как отрезала. Как кувалдой по башке… Бурцев опешил: раньше у них до такого как-то не доходило.
        - Что?
        - Да-да-да! Если хочешь знать, давно уже ты мне не люб! Ты противен мне, Вацлав! Про-ти-вен! Пан Освальд - и тот милее моему сердцу. Он хотя бы настоящий рыцарь при каком-никаком замке, и он знает, как следует вести себя со знатными дамами. Да что там Освальд! Я уже начинаю жалеть, что не стала женой Казимира.
        Врала, конечно, по глазам видно, что врала…
        - Когда я была пленницей куявского князя, он держал себя со мной более почтительно и достойно, чем ты сейчас!
        Да, она врала, но умело накручивала сама себя своим враньем. И его, между прочим, тоже накручивала. А ведь есть предел любому терпению!
        - У Казимира целое княжество было. И замки были, и имения. И с дьяволопоклонниками, пьющими кровь черных козлов, Казимир Куявский не путался.
        - Хочешь сказать…
        - Я, Вацлав, хочу сказать, что лучше мне быть куявско-тевтонской шлюшкой, чем твоей женой…
        Врала… Ведь врала же и, наверное, даже в запале не верила собственным речам. Но кричала ему в лицо обидное так, будто верила.
        Рука поднялась сама. Удар вышел не сильный - в последний момент Бурцев все же сумел удержаться от соблазна вмазать со всей дури, от души, по-прусски. Ударил так, слегка. Любя. Однако княжна повалилась с ног.
        Тишина… Как все же хорошо, когда тихо. Бурцев вздохнул. До сих пор он супругу не бил. Но, видимо, надо когда-то начинать, раз такое дело.
        Аделаида медленно-медленно поднялась с грязного пола. Изумленная и злая. Лицо княжны побледнело и пошло пятнами. Губы дрожали от едва сдерживаемого гнева.
        - Бить?! Меня?! - она держалась за ухо и растерянно хлопала глазами. - Ты смеешь поднимать руку на дочь Лешко Белого, вонючий выскочка, мужлан, нацепивший рыцарские шпоры, но не обретший рыцарской чести? Да я… я тебя презираю. И знаешь, что, Вацлав?
        Все было, как раньше, как в день их первого знакомства в глуши силезского леса. Только злее. Теперь от ненависти, горящей в очах полячки, казалось, вот-вот расплавятся кольчужные звенья на его груди.
        - …Знаешь что… знаешь… - задыхалась она.
        Бурцев устало вздохнул:
        - Ну и чего ты хочешь, Аделаида? Чего ждешь от мужа, которого не любишь?
        Она фыркнула:
        - Или мы немедленно уезжаем отсюда, Вацлав, или… или…
        Какова была альтернатива, Бурцев так и не услышал. Хлопнула дверь. На пороге стоял дядька Адам. Хмурый и нелюдимый, как обычно. Ну, какая нелегкая его принесла так не вовремя! И почему пруссы не приучены стучать, прежде чем войти?
        - Послушай, - начал Бурцев. - С пацаненком вашим недоразумение вышло. Мы извиняемся, но давай об этом чуть позже, ладно?
        Дядька Адам махнул рукой:
        - Это наша вина. Надо было толково объяснить парню, кому предлагать освященное молоко, а кому - не стоит. Я сейчас к тебе по другому делу, Вацлав. По срочному и неотложному.
        - Говори, - вмиг подобрался Бурцев. Дядька Адам - основательный мужик. Срочным и неотложным делом пустяки называть не станет.
        - Дозоры, наблюдающие за Наревским замком, заприметили шевеление у тевтонов. Немцы снимают со стен знамена и, похоже, готовятся к походу. Не желаешь сам поговорить с дозорными?
        Немцы готовятся к походу? Это серьезно. Это значит, что скоро замок опустеет, и крестоносцам трудно будет перекрыть все пути. Можно будет уйти в Литву, а оттуда - на Русь. Было бы неплохо, совсем неплохо. И в первую очередь для Аделаиды, которой так не терпится сменить обстановку.
        - Сейчас, дядька Адам, иду…
        Он шагнул к двери.
        - Идешь? - взвилась полячка. - Вот как?! Сначала распускаешь руки, а потом бросаешь жену и бежишь к своим разлюбезным пруссам?! Что, не терпится гореть с ними в геенне огненной? А не боишься, что я тоже вот так же убегу?
        - Замолчи! - рявкнул он, не сдержавшись, - Я скоро вернусь.
        Она не ответила. Лишь разъяренной волчицей прорычала что-то нечленораздельное. И хлопнула об пол очередную миску.
        ГЛАВА 14
        Дядька Адам деликатно притворил за собой дверь. Бурцев сплюнул, вышел вслед за пруссом. Шибанул в сердцах дверью так, что вздрогнули стены. Фу-у-ух, - утер пот со лба. Ну, и стервоза же эта княжна, если рассудить. И угораздило же влюбиться в такую!
        Прусский лучник глядел сочувственно и понимающе:
        - Пусть Аделаиду не подпускают к лошадям, а то мало ли… - попросил Бурцев. - И знаешь что, дядька Адам, поставь-ка кого-нибудь присмотреть за ней. Пока меня нет, лучше ей вообще не отлучаться из дома.
        Он и не подозревал, что притихшая полячка, прильнув к двери, прекрасно слышала слова, не предназначенные для ее ушей. Домашнего ареста Аделаида дожидаться не стала. И к лошадям не пошла.
        Слезы текли по лицу княжны. Слезы ярости, унижения и злости. В таком состоянии оскорбленной Агделайде Краковской, дочери Лешко Белого, лошади ни к чему. В таком состоянии ей страх - не страх и любые сугробы - по колено. Дрожащими руками полячка нацепила на шею подвеску, которую Бурцев терпеть не мог - «шмайсеровскую» гильзу в золотой оправе, подарок пана Освальда. Специально нацепила, сознательно. Сейчас это был ее флаг, ее вызов и объявление войны.
        Она уходила пешком. Выскочила из дома, пока не поставлена стража, прошествовала - стремительная, гордая, раскрасневшаяся - мимо неказистых прусских лачуг и грязных землянок, вышла за частокол, ускорила шаг, обходя походные шатры кочевников и русичей. Кто-то, кажется, Збыслав окликнул девушку. Аделаида даже не повернула головы - много чести! Литвин пожал плечами, посоветовал далеко в лес не уходить. Затем, поразмыслив, отправился искать пана Вацлава. Но было уже поздно: Аделаида вошла в подлесок, побежала. Далеко, быстро, выбирая самый неторный путь, по которому проще пройти пешему, нежели конному… Никакая погоня не должна была ее настичь.
        Аделаида бежала, не видя перед собой дороги. Бежала ради того лишь, чтоб бежать. Проваливалась в снег, падала, поднималась и бежала снова. Обида, жуткая обида поглотила ее целиком, а обильные слезы смыли без остатка и страх и осторожность. Чужой незнакомый лес? Подумаешь! Непролазные топи вокруг. Ерунда! Тевтонские отряды? Как же! Они ни в жизнь не полезут в этакую дыру! Нет, прочь, прочь от ненавистного прусского селения. Прочь от нищеты и убожества. Прочь от угрюмых язычников и их бесовских игрищ. Прочь от укоризненного взгляда Вацлава.
        Деревья кончились. Дорога пошла в гору. А там, на возвышенности - новый лес. Мрачный - не чета низинному. И два каменных истукана преграждают путь. Грубо высеченные из скальной породы (откуда только взялись в этих лесисто-болотистых местах скалы?) фигуры бородатых воинов. Выше человеческого роста. Много выше… Стоят один подле другого, глядят задумчиво в хмурое небо, пыжатся показать свою значимость.
        Аделаида невольно сбавила шаг. Прусские идолы, к которым Вацлав почему-то категорически запрещал приближаться, издали смотрелись довольно зловеще. А плевать! Хватит! Раз уж муженьку лесное бесовское племя оказалось милее и дороже жены, его запреты больше ничего не значат для нее. Да и что сделают доброй христианке каменные истуканы при свете дня, под всевидящим оком Создателя? Ночь - время нечисти, а сейчас…
        - Стой! Аделаида, остановись!
        Княжна обернулась. Вацлав, мчавшийся по ее следам, только-только выскочил из нижнего леса и отчаянно размахивал руками. Отсюда, сверху, он казался таким маленьким, никчемным и беспомощным! Полячка не сдержала насмешливой улыбки. Утерла рукавом зареванное лицо, побежала дальше.
        - Сто-о-ой!
        Ну, уж нет! Крики только подстегивали девушку. Ну-ка побегай, побегай, пан Вацлав. Не смог удержать жену подле себя, так теперь давай-ка - поработай ножками!
        Вблизи языческие идолы выглядели вовсе и не страшно. Валуны-валунами, только большие и немного подбитые неумелыми каменотесами. Ни в какое сравнение не идут эти грубо высеченные прусские статуи с работами придворных краковских мастеров! Аделаида демонстративно прошлась между истуканами, одного даже пнула ножкой. С трудом поборола соблазн показать язык преследователю.
        В голове уже возникла озорная мысль: зайти в лес - недалеко зайти, совсем чуть-чуть, чтобы только укрыться за толстыми стволами, и понаблюдать за Вацлавом. А что? Неплохая возможность проверить, так ли уж сильно любит ее муженек, как о том рассказывает. Бросится ли следом, не раздумывая, или смалодушничает, стушуется перед прусскими каменюками? С человеком-то во плоти он драться горазд - это ей ведомо. А вот сможет ли преодолеть страх перед языческими божками?
        От того, что сама она решилась преступить запретную границу, сердце переполняла гордость. Обида сменилась азартом. Аделаида аж прыснула от избытка чувств. Ей предстояло новое развлечение, и до чего же весело было, обернувшись назад, увидеть ужас в глазах Вацлава и его нелепо распахнутый рот.
        Княжна, поглощенная опасной игрой, не заметила, что смотрит на нее не только муж-преследователь. За легконогой беглянкой уже наблюдали, ничем пока не выдавая своего присутствия, и чужие глаза. Не одна пара. Глаза наблюдали из Священного леса пруссов.
        ГЛАВА 15
        С тяжелым сердцем Бурцев прошел между фигурами легендарных прусских вождей-воителей Брутена и Видевута. С нехорошими предчувствиями ступил на заповедную территорию. Ох, напрасно не сказал он Аделаиде всей правды. Напрасно утаил от полячки, что опасаться на лесном капище следует вовсе не языческих духов, а их жестокосердных служителей. Теперь девчонке неведомо даже, где таится истинная угроза. Да и до угроз ли ей сейчас. Аделаиде в гневе отказывает элементарное чувство самосохранения. И днем, под ярким солнышком, разъяренную княжну побасенками о нечисти не больно-то и испугаешь.
        Хотя… Хотя насчет яркого солнышка это еще как сказать. Под вековыми деревьями-великанами солнце казалось не таким уж ярким. Чаща, где скрылась Аделаида, молчаливо обступила непрошеного гостя, затенила, отрезала от остального мира, будто вобрав в древесный кокон. Нет, вроде бы ничего не изменилось. Никакой явной разницы между нижним лесом и леском на взгорье рациональная часть сознания Бурцева не улавливала.
        Но… Но как-то по-особенному зловеще выглядели густо растопыренные над головой голые ветви. Не бодро, не успокаивающе, а тревожно скрипело под ногами. А налетевший вдруг ветер сыпанул прямо в лицо снег с еловых лап. Точно сыпанул, словно прицелившись.
        Бурцев поежился. Может быть, каменные стражи не столь уж безобидны? Может, души древних прусских героев, в самом деле, витают над языческим святилищем и гонят чужаков прочь? Может, оживший лес уже поглотил глупышку Аделаиду всю без остатка и теперь готовится закусить новой жертвой? А что, в конце-то концов, он уже испытал однажды силу древней магии. На собственной шкуре испытал. Ведь именно колдовской обряд арийских эзотериков, реконструированный неоскинхэдами, забросил его в прошлое. И кто знает, чего следует ожидать теперь от заклинаний прусских жрецов-вайделотов?
        Бурцев тряхнул головой. Хватит! Пора избавляться от наваждения. Он двинулся дальше - по протоптанному в снегу следу. Беглянка зайцем петляла меж деревьев. И… И похоже не только она! Много, слишком много вокруг следов для одной-то девчонки. Кто ж тогда его путает? Люди? Духи? Духи вообще-то следов не оставляют. Или все же оставляют? Тут всякое может статься… Бурцев крикнул:
        - А-де-ла-и-да!
        Отозвалось:
        - Аиа-аиа-аиа…
        Подумав, добавил дурацкое:
        - Ау!
        - У-у-у! - вновь глухо откликнулся лес.
        Однако! Зябко как-то на душе… Но все равно княжну сейчас надо спасать, а не ужастики фантазировать. Глубокий вздох. Пот - со лба… Вытер, стряхнул - аж с руки брызнуло. Зато вроде отпустило. Да, слабоваты будут прусские колдуны и божки их священной чащобы. Только и хватает силенок, что мороку напустить. Хотя какой там морок! Самовнушение иногда похлеще магических заклятий будет. Поддашься - застращаешь сам себя до потери пульса.
        Огляделся. Лес вокруг как лес. Обычный, зимний еще, хоть начало весны на календаре. Ну, а то, что шумливый такой, и снегом сыпет - так ведь на взгорье вырос. Любой ветерок теперь ловит безлистыми ветками и пушистыми хвойными лапами. А поймав, не сразу выпустит. Помусолит сначала, поболтает меж ветвей и только потом…
        Стоп! Вот это уже точно не ветер! То ли женский вскрик, то ли всхлип? То ли просто показалось? Нет, вот снова!
        Бурцев пригнулся, мягко - по-кошачьи - побежал на звук, глянул из-за толстого шершавого ствола. Следы. Примятый снег. Еще следы. И еще. Много следов. Больше, чем раньше. Нет, княжна точно так наследить не смогла бы.
        Древнее русское ругательство в три этажа сорвалось с губ. Простое и в то же время витиеватое, изощренное. Странно оно, наверное, прозвучало в святилище пруссов. Но вовсе не местных богов крыл сейчас отборным матом Бурцев и даже не жрецов Священного леса, а себя неразумного. Дурак ведь дураком: бросился сгоряча в погоню за глупышкой Аделаидой, а сам оплошал непозволительно: не захватил никакого оружия. Чем теперь от фанатиков-вайделотов отмахиваться? Хотя какое там! С тяжелым мечом, секирой или копьем он вообще вряд ли угнался бы за прыткой полячкой. Да и кто знал, что княжна побежит именно к запретной чаще?
        Хрясь! Бурцев выломал прочный увесистый сук, оборвал ветви. Вы уж простите, господа пруссаки, но одним осквернением Священного леса больше, одним меньше - это уже не важно, а чужую жену вы все-таки вернете. И вернете в целости и сохранности. Иначе тевтоны покажутся вам невинными ангелочками.
        Палка хорошо лежала в руке. И по весу и по длине смахивала на милицейскую дубинку. Что ж, вспомним омоновскую молодость…
        Еще один вскрик. Понятно, кто и откуда кричит. Бурцев диким вепрем ринулся вперед. Знать судьба у него такая - всю оставшуюся жизнь гоняться за строптивой полячкой и вызволять ее из бед.
        ГЛАВА 16
        - …реть вам вовеки в геенне огне…
        - …долов каменных на головы ваши твердоло…
        - …жидает вас участь всех язычников греш…
        Нет, Аделаиду не мучили, не убивали, не приносили в жертву. Пока не приносили. Связанная княжна разорялась, лежа посреди большой утоптанной поляны под не просто огромным, а чудовищно огромным - Бурцев и не подозревал, что такие вообще существуют в природе - дубом.
        Здоровенные неподъемные глыбы - вроде тех, из которых были высечены статуи Брутена и Видевута - окружали поляну и валялись поодаль - в густом ельнике и меж голых лиственных деревьев. Черные верхушки камней оскаленными зубами торчали из прокушенных белых сугробов. Выглядело все так, будто некие великаны задумали возвести посреди леса гигантский мегалитический памятник, но, притомившись в самом начале работы, бросили грандиозную стройку. Осталась лишь кое-как обозначенная неровная окружность с проплешиной посредине и разметенным остывшим кострищем.
        «Каменный Круг Смерти! - понял Бурцев. - И погребальный костер кунинга Глянды! И вайделотский дуб - святая святых заповедного леса пруссов!»
        И связанная Аделаида! А на шее княжны - дурацкая цацка из стреляной гильзы в золоте.
        В изголовье девушки восседал один-единственный страж - кривой на левый глаз вайделот. Жреца Бурцев узнал сразу: именно он заправлял общинными моленьями в храме-сарае. Поверх жреческого балахона на одноглазом сейчас был надет засаленный меховой тулупчик. Кривой посох валялся поблизости.
        Калека-вайделот вел себя более чем странно: не глядя на пленницу, он то зажимал ей рот рукой, то давал Аделаиде возможность прокричаться секунду-другую. Потом снова флегматично опускал грязную ладонь на лицо княжны. И снова убирал. И опять повторял процедуру.
        Что именно кричит полячка, кажется, совершенно не интересовало прусского друида. Видимо, для него сейчас был важен крик как таковой. Это настораживало. Как и то, что Аделаиду охранял лишь один человек. А где же остальные вайделоты? Где их пресловутый Кривайто?
        Все это здорово смахивало на ловушку. Если жрецы Священного леса выследили и поймали девушку, они не могли не заметить и преследующего ее Бурцева. И разумно рассудили, что второй святотатец сам прибежит на крики пленницы. Значит, все-таки засада? Не может ведь одноглазого калеку оберегать только сказочный дуб-великан.
        Хотя дубок-то непростой. Ствол у лесного великана - неохватный, а меж мощных корней зияют три глубокие ниши. В каждой - по раскрашенному глиняному истукану почти в рост человека. В центре - краснорожий дядька с черной кудрявой бородой. Перед этим идолом тлеют угли небольшого костерка. Судя по обилию золы, давно уже тлеют. Что-то тут у пруссов вроде незатухающего вечного огня.
        Справа от чернобородого стоит грубо слепленная статуя совсем еще молодого парня. На голове юнца - глиняный венок из колосьев, а подле ног - горшок, набитый соломой. На горшке - незамысловатый узорчик в виде змейки.
        Из левой ниши грозно смотрит суровый старикан в рогатом шлеме - тоже из глины. Рядом с дедком аккуратно сложены человеческий, лошадиный и коровий черепа. Эти уже настоящие.
        «Обитатели прусского пантеона, - догадался Бурцев. - Молниевержец Перкуно, бог молодости, урожая и источников Потримпо, и повелитель мертвых Патолло. Ох, и попал же ты, Васька, в самое сердце Священного леса попал!»
        Он выставил перед собой дубинку, опасливо осмотрелся по сторонам. А вот глянуть вверх - за еловые лапы, под которыми сам же и прятался - не удосужился. Напрасно…
        Шаг, два - и жрецы посыпались с деревьев как горох. Захлопали в воздухе длинные широкие одежды. Что-то мелькнуло перед глазами. Послышался сухой стук дерева о дерево. Первый нападавший рухнул прямо на руки, выбил посохом палку. Еще двое или трое спрыгнули справа, другая парочка - слева. А сколько противников очутилось сзади него, Бурцев даже не понял. Зато ощутил хрясткий удар по затылку. Хорошенький такой удар. Неточный, правда: тот, кто его нанес, видимо, сам не удержал равновесие после приземления. Да и толстая войлочная шапка-подшлемник уберегла голову. Но с ног Бурцева все-таки сшибло.
        Он выкатился из укрытия к языческому капищу - прямо в Круг Смерти. Используя инерцию, кувыркнулся через плечо, подскочил на ноги, прыгнул вперед - под дуб.
        Охранник Аделаиды уже стоял в боевой стойке, направив свой посох в голову противника. То ли ударить хотел, то ли зацепить изгибом кривой палки за шею. В любом случае выпад прусса не достиг цели.
        Бывший омоновец уклонился от просвистевшей палки, левой рукой отбил жреческое оружие в сторону, правой нанес в открытую челюсть одноглазого добрую зуботычину. Вайделот перелетел через валявшуюся сзади пленницу. Грохнулся на спину. Подвывая и подволакивая за собой посох, пополз за дуб.
        Рот Аделаиды больше не зажимала жреческая ладонь. И княжна вопила в голос. Обрадованно вопила, восторженно. Словно азартная фанатка на боях без правил.
        - Вацлав! Давай, врежь этим язычникам! Бей идолопоклонников богопротивных! Разорви их всех!
        Полячка кричала и подбадривала, будто и не было между ними недавней размолвки. А бой под дубом нешуточный! Десяток кряжистых бородатых пруссов с дубьем в руках уже обступали безоружного противника и связанную девчонку. Ничего ж себе раскладец…
        Бурцев увернулся от одного посоха, отскочил от другого.
        - Развяжи меня! - потребовала Аделаида.
        Ага, как же! Пока он будет возиться с узлами, жрецы забьют, нафиг, обоих. Как мамонтов забьют. Пережигать путы угольками тоже времени нет. Нет и захудалого ножика под рукой. Да чего там - у него вообще сейчас ничего нет. Кроме набитых до мозолей кулаков и проворных ног.
        В слабой надежде Бурцев глянул за дуб. Облом-с! Кривой на левый глаз охранник Аделаиды успел свалить вместе со своим посохом. И чем теперь прикажете обороняться? Голыми руками? Или хрупкими глиняными истуканами? Бурцев подхватил из-под ног прусского бога мертвых Патолло бычий череп. Держа за рог, угрожающе поднял над головой. Смешно, конечно, но хоть что-то…
        От визга жрецов, возмущенных таким святотатством, заложило уши. Не стало слышно даже криков Аделаиды, которая все еще требовала, чтобы он, бросив все, освободил ее от веревок.
        Бычий череп разбился о первую же бородатую морду прусского священнослужителя. Еще одного Бурцев согнул пополам ловким ударом ноги под дых. Третьего подцепил мощным апперкотом. Но больше увертываться от мелькающих в воздухе палок он уже не мог.
        Дотянулись сразу трое. Сильный тычок в грудь. Удар жреческого посоха под колени. Да и по черепушке приголубили - мало не показалось: шапка слетела, в глазах заплясали искры.
        Уже падая и готовясь к неминуемой смерти посреди языческого капища, Бурцев услышал зычный клич:
        - Готт мит унс![60 - С нами Бог! (нем.)]
        «Немцы», - спокойно, без тени радости или огорчения подумал он. А чего радоваться, чего огорчаться? Что разъяренные жрецы, что тевтонские рыцари - все ведь едино.
        ГЛАВА 17
        Ни его, ни Аделаиду лесные вайделоты добивать не стали. Пока… Из внимание привлек третий святотатец, нарушивший запретную границу леса. Новый противник был один, но посерьезнее безоружного Бурцева.
        К Священному дубу несся во весь опор рыцарь на крупном боевом коне. Чуть привстав в стременах, прикрывшись щитом и выставив перед собой тяжелое копье с небольшим щитком для правой руки и ярким вымпелом под массивным наконечником, всадник уже издали лаялся по-немецки.
        Голос из-под ведрообразного рогатого шлема-топхельма звучал глухо и грозно. Звенела новенькая, словно только что из оружейной мастерской длиннорукавная кольчуга двойного плетения. Блестели на солнце стальные пластины поножей, наколенников и латных рукавиц.
        Длинный прямой меч болтался на рыцарской перевязи слева. Справа - на поясе торчал граненый кинжал-мизерикордия. Тот самый «кинжал милосердия», которым у благородных господ принято добивать друг друга в смертельных поединках. За спиной развевался теплый походный плащ, подбитый мехом. Нагрудную котту и треугольный щит украшал не тевтонский крест, а вычурный роскошный герб: вставший на задние лапы золотой медведь на белом фоне. Кроме того, на груди всадника висела плоская деревянная коробочка. Ковчежец вроде тех, в которых монахи и особо набожные рыцари носят святые мощи.
        Нападавший проскочил меж двух камней лесного мегалита, влетел в толпу пруссов. Первого вайделота опрокинул и истоптал конем, второго достал копьем. Жреца, попавшего под тяжелый наконечник, отбросило к дубу. Прусс впечатался спиной в дерево, и копье буквально пригвоздило бездоспешное тело к толстому стволу. Древко переломилось, рыцарь на коне пронесся мимо - к противоположному краю Круга Смерти, превратившегося в ристалище. Вайделот медленно сполз с куцего обломка на землю. Глубоко вбитый под кору наконечник и окровавленный банер остались торчать в дереве.
        Пруссы взвыли - дико, отчаянно. Дерзость чужака, осмелившегося поднять руку на Священный дуб, ввергла жрецов в состояние буйного помешательства. А рыцарь уже разворачивался для новой атаки. Теперь в его руке сверкал обнаженный меч. Сломанное копье он, однако, не выкинул: укороченное почти по самый наручный щиток древко торчало за спиной всадника из специальных петель на высокой задней луке седла.
        «Бережливый немчура, - отметил про себя Бурцев, - оружием так просто не разбрасывается!» Ни у кого и никогда прежде он не замечал столь трепетного отношения к собственному оружию во время боя. Все-таки чревато подобное жмотство в скоротечной драке. Ох, как бы жадность не сгубила сегодня этого фрайера в латах.
        Рыцарь снова всадил шпоры в конские бока. Заорал:
        - Готт мит унс!
        Снег и пепел погребального костра Глянды взметнулись из-под копыт.
        Жрецы тоже что-то заголосили. Видимо, доказывали, что здесь боги все же на их стороне. Наверное, так оно и было - место-то располагало. Прусское капище как-никак…
        Второй наскок оказался не столь удачным. Едва всадник приблизился, жрецы пустили в ход свои посохи. Действовали ими священнослужители леса весьма умело. Бить - не били, не особо надеясь свалить закованного в латы противника на землю, но скакали зайцами вокруг, хитрили, финтили, путали рыцаря обманными выпадами, пугали лошадь. Конный немец успел зарубить лишь одного вайделота и затоптать второго, когда меж передних ног его скакуна какой-то пруссак ловко сунул свою крючковатую клюку.
        Жеребец сбился с шага, споткнулся, грохнулся на колено, с трудом поднялся снова. Чтобы удержаться на коне, рыцарь вынужден был схватиться за повод обеими руками. Немец опустил и щит, и меч, открылся. Вот тут-то его и подловили. Кривая рукоять длинного посоха зацепила сзади за шею, своротила набок шлем. Проворный вайделот сильным и резким движением выдернул всадника из седла, как выдергивают расшатанный зуб из десны.
        Лопнул ремень топхельма. Железный горшок с рогами слетел с головы. Немец тяжело грохнулся на спину. Конь с перепугу ломанулся в чащу.
        Секунду оглушенный падением всадник лежал без движения. А в следующую его рука дернулась к нагрудному ковчежцу. Что ж, самое время взывать к святым мощам: в воздухе уже мелькали жреческие дубинки и оброненный рыцарский меч. Вероятно, бесстрашный германец так и обрел бы вечное упокоение под Священным дубом пруссов, если бы в последний момент ему не помогли. Не нетленные мощи, нет, - Бурцев.
        И дело тут даже не в благодарности. Просто Бурцев вовремя смекнул, что вместе с невесть откуда взявшимся помощником будет больше шансов выбраться из этой поганой переделки живыми. Пусть хоть немец встанет рядом, раз больше некому. Мужику с медведем на груди тоже ведь здесь не на кого рассчитывать. Так что как-нибудь они уж придут к взаимопониманию. Пока не разберутся с пруссами, по крайней мере.
        Бывший омоновец попер на языческую братию с яростью фанатика-крестоносца. Схватил посох пронзенного немецким копьем вайделота и принялся выписывать увесистым крючковатым концом над поверженным рыцарем такие кренделя и восьмерки, что сунуться под дубину не посмел никто.
        Маневр «взбесившаяся оглобля» оказался не то чтобы успешным, но неожиданным. Прежде чем отпрянувшие жрецы сообразили, что к чему, рыцарь успел отползти к дубу. И подняться на ноги. И выхватить кинжал. Отступил назад и Бурцев. Махать дубьем в таком бешеном темпе, конечно, здорово, только вот выдыхаешься, блин, за считанные секунды.
        ГЛАВА 18
        Жрецы медлили с нападением. От былого десятка вайделотов осталось с полдюжины. И теперь пруссам противостояло два опытных бойца. Уже не совсем, между прочим, безоружных. Даже захваченный у рыцаря меч мало что менял в такой ситуации. Да и вообще ситуация выходила патовая: осквернителям Священного леса ни на шаг нельзя было отойти от дуба, надежно прикрывавшего тыл. Вайделотам же лезть в лобовую атаку - значит, нести бессмысленные потери. А неоправданные жертвы в итоге дадут возможность святотатцам прорваться и уйти безнаказанными.
        Намечалась нежданная передышка. Вацлав и немецкий рыцарь глянули друг на друга. Молча, изучающе.
        Немец был рослый, плечистый. И вряд ли очень молодой. Лет за тридцать. Причем прилично за тридцать. А еще неплохо выбрит. Редко кто нынче так заботится о своей внешности. Соломенные волосы тоже подстрижены короче, чем принято у хайрастых благородных польских панов и тевтонских рыцарей. Пижон, короче…
        Четкие, угловатые, словно вырубленные из дерева крепких пород черты лица. Волевой подбородок. Выступающие желваки, Жесткий прищур голубых глаз… Одним словом, истинный ариец. Под сорванным топхельмом немец носил войлочный подшлемник и легкую походную каску. Такое встречалось частенько. Постоянно таскать на себе ведрообразную дуру весом под четыре-пять кэгэ, да еще и с узкой смотровой щелью - замаешься. Но и разъезжать с непокрытой головой в неспокойных краях опасно. Вот и отправляются рыцари в путь в таких вот колпаках, более приличествующих оруженосцам. В случае неожиданного нападения - какая-никакая, а защита. Если же есть время вынуть боевое ведро из шлемовой сумы, топхельм надевался поверх каски. Особых неудобств это не доставляло: тяжесть массивного железного горшка все равно принимает на себя не столько голова, сколько плечи.
        Сейчас, впрочем, складывалось впечатление, будто топхельм всю дорогу елозил по затылку рыцаря. Легкий шлем немца сполз набок, а край подшлемника выбился наружу и теперь нелепо торчал над взмокшей копной светло-русых волос. Кстати, вместе с потом по лицу незнакомца стекала и тонкая струйка крови. Видать, успел-таки немец славно огрести от пруссаков.
        - Да развяжи же меня, наконец, Вацлав!
        Аделаида все еще корчилась на снегу. Скверно, конечно, но отвлекаться и подставлять спину под прусские дубинки - нельзя.
        - Не сейчас, милая. Потерпи немного. Эти бородачи в балахонах только и ждут удобного момента для нападения.
        Княжна фыркнула, повернула головку к белобрысому немцу:
        - Послушайте, кем бы вы ни были, благородный рыцарь, умоляю, избавьте меня от этих пут…
        Германец понял, чего от него хотят с полуслова. Видимо, хорошо знал польскую речь. А может, выражение лица красивой полячки оказалось красноречивее любых слов.
        Рыцарь опустился на одно колено, склонился над девушкой.
        Резать - не резал, скорее, сковырнул веревки кинжалом с тремя наточенными у острия гранями. Р-раз - и вот он уже снова стоит, готовый к бою. В правой руке мизерикордия, на левой повисла чужая жена. Надо же, какой кавалер! И позиции не оставил, и Аделаиде подняться помог. Бурцев скрипнул зубами. Будь у него хотя бы такой ножик, он бы тоже не сплоховал. Распороть путы - это ведь секундное дело. Любой дурак так сможет!
        Кажется, пруссы окончательно смирились с тем, что им здесь ничего не светит. Отступили за камни - к краю поляны. Но и уходить не спешили - скучковались, загалдели… Похоже, вайделоты готовились к длительной осаде.
        - Благодарю вас, пан рыцарь! - Аделаида кокетливо стрельнула глазками. - За помощь попавшим в беду и за сострадание, проявленное к несчастной даме.
        Укоризненный взгляд в сторону мужа, очаровательная улыбка в адрес незнакомца…
        Немец галантно склонил голову перед «несчастной дамой». Подчеркнуто строго кивнул Бурцеву.
        - Ну, да, конечно, спасибо-спасибо, - пробурчал тот.
        Слова признательности прозвучали не очень-то дружелюбно, но поблагодарить за своевременное вспоможение все-таки стоило.
        - Могу ли я узнать ваше имя? - не унималась княжна.
        - Фридрих фон Берберг, - представился незнакомец, продемонстрировав великолепное знание польского и легкий немецкий акцент. - Я из Вестфалии. Рыцарь-пилигрим.
        Ну, наконец-то! До Аделаиды дошло, с кем она имеет дело. Полячка помрачнела. Немцев княжна - в прошлом жертва тевтонских интриг - жаловала не намного больше, чем прусских язычников.
        - А позволено ли мне будет узнать, как в эти дикие края попала столь прекрасная дама с благородными манерами истинной шляхтенки?
        Изысканная речь, приторная улыбка и обожающий взгляд немца бесили Бурцева. А вот Аделаида поддалась, растаяла, даже одарила льстеца ответной улыбкой. Видимо, краковской княжне все же страсть как захотелось произвести впечатление на благородного собеседника.
        - Я… - полячка привычно приосанилась, вскинула подбородок. - Я Агделайда Кра…
        - Она из Малой Польши и здесь оказалась случайно, - торопливо и не очень вежливо перебил супругу Бурцев.
        Ни к чему, совсем ни к чему Аделаиде раскрывать свое истинное происхождение и княжеский титул перед незнакомым германцем. Лучше уж сменить тему разговора.
        - А что вы делаете в Пруссии, господин фон Берберг?
        Княжна, которой так и не дали договорить, насупилась. Немец удивленно поднял брови, потом грозно свел их над переносицей.
        - Много лет назад я покинул свой замок, дав обет защищать обиженных, оказывать посильную помощь страждущим и карать врагов истинной веры. Будучи в Святой земле, я услышал, что на христианский мир надвигаются с востока бесчисленные орды язычников. Говорили, будто богопротивные идолопоклонники, именуемые татарами, уже захватили польские княжества. Говорили, будто в бою под Легницей они одолели войско Генриха Силезского и лучших рыцарей великого тевтонского магистра Конрада ландграфа Тюрингского и Гессенского. Еще говорили, будто татары наголову разбили венгерского короля Белу Четвертого. Разумеется, я без промедления повернул коня, чтобы скрестить меч с язычниками, но опоздал. Господь помог христианам: татары ушли восвояси. Ни в Венгрии, ни в Польше я их не встретил. А потому решил примкнуть к германскому братству Святой Марии, которое тоже бьется во славу Божию.
        - Вы хотите стать крестоносцем? - насторожилась Аделаида.
        Фон Берберг ответил уклончиво:
        - Решение о вступлении в братство я еще не принял. Может быть, позже. Пока же я просто намерен оказать посильную помощь ордену в качестве гостя и союзника. Нынче я направляюсь в Кульм или, как называют этот славный замок в Польше - Хелмно. Там ослабленное битвой с татарами Христово воинство собирает под свои знамена благородных рыцарей со всей Европы. В Кульме даже объявлены многодневные турниры, на которых любой сможет показать свою доблесть, а заодно завладеть в честных ристалищных поединках богатой добычей - оружием и имуществом побежденных. Там, между прочим, будет присутствовать сам епископ Вильгельм Моденский - легат папы Григория IX. Говорят, его преосвященство примирит претендентов на пост Верховного магистра ордена Святой Марии и поможет, наконец, братьям выбрать себе достойного гроссмейстера вместо покойного Конрада Тюрингского.
        ГЛАВА 19
        Аделаида слушала Фридриха, разявив рот. Еще бы! Настоящий странствующий рыцарь… благородный герой без страха и упрека, словно сошедший со страниц рыцарского романа, стоял сейчас перед ней во плоти и сверкающем железе. Бурцев тоже был озадачен. Он растерянно взглянул на мертвых вайделотов и на живых - толпившихся за Кругом Смерти. Забавно вообще-то получается. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь ему придется драться плечом к плечу с гостем Тевтонского ордена против общего врага?
        - А где же вы так хорошо научились говорить по-польски, хэр рыцарь? - поинтересовался Бурцев.
        - Моя мать была полячкой…
        Ох, напрасно он задал этот вопрос. Сплоховал ты тут, Васек… Княжна аж расцвела, услышав ответ вестфальца. Во-первых, благородный германец оказался не причастен к былым бедам малопольской княжны; во-вторых, на данный момент ничего еще не связывало фон Берберга с ненавистными княжне тевтонами и покойным магистром-интриганом Конрадом Тюрингским и, в-третьих, - что было, пожалуй, самым главным - немцем он являлся лишь наполовину. Фон Берберг мог, конечно, и приврать, но разве объяснишь сейчас это девчонке с горящими глазами?
        - Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство? - обратился фон Берберг к Бурцеву. - И могу теперь просить представиться вас?
        - Вацлав. Пан Вацлав. Рыцарь из Добжиньских краев.
        - Рыцарь без меча, щита, коня, без оруженосца и даже без герба на котте?
        На арийском лице появилась скептическая ухмылка.
        - Я опоясан не очень давно и как-то не удосужился подобрать подходящий герб, - с вызовом ответил Бурцев. - Мой конь и мое оружие находятся сейчас в другом месте. Мои люди - тоже. Кстати, что касается оруженосца, я не вижу его и при вас, господин фон Берберг.
        Немец поджал губы:
        - Мой оруженосец отстал. У нас слишком тяжелая поклажа. Много трофеев, понимаете ли…
        Самодовольный взгляд в сторону Аделаиды: вот какие мы крутые! Безмолвный, но не менее красноречивый ответ восхищенных глаз: «Ах!» Игра в гляделки затягивалась и начинала нервировать. Фридрих фон Берберг так и пожирал глазами княжну. Та тихонько рдела. Голубки, блин…
        Бурцеву происходящее нравилось все меньше и меньше. Тут, блин, прусские жрецы обсуждают планы жертвоприношения иноверцев, а его законная супруга снова вздумала флиртовать.
        - И почему же вы бросили свои драгоценные трофеи, хэр рыцарь? На кой ляд вы вообще поехали в этот лес?
        Голос немца даже не дрогнул - в руках себя держать этот типчик умел:
        - Я уже говорил, что помогаю обиженным и гонимым. Проезжая мимо двух языческих идолов я увидел, как ты гнался за этой девушкой. Поступок, прямо скажем, недостойный истинного рыцаря. Почему она от тебя убегала? Зачем ты преследовал ее, пан Вацлав? И почему не помог Агделайде, когда она умоляла избавить ее от пут? Уж не потому ли, что ты сам полонил и связал эту прекрасную даму?
        - Что?!
        Ох, ничего ж себе заявочки! Бурцев перехватил дубинку поудобнее. Похоже, опять назревала драка! Фридрих фон Берберг направил острие трехгранного кинжала в его сторону. Даже прусские жрецы, перестав гомонить, с удивлением уставились из-за камней на святотатцев.
        Первой опомнилась Аделаида.
        - Эй, уймитесь! Вацлав! Фридрих! Вы что это задумали? Вы же всех нас погубите!
        Фон Берберг глянул на княжну:
        - Этот человек говорит правду? Он, действительно, рыцарь, а не безродный разбойник? И он, в самом деле, не обижал вас?
        - Обижал? Ну, не без этого, вообще-то… Нет! Нет! Остановитесь, Фридрих, прошу вас!
        Лезвие рыцарского кинжала-мизерикордии ушло в сторону.
        - Как скажете, - немец покорно склонил белобрысую голову.
        - Меня связали прусские язычники, - спешила объясниться Аделаида. - Набросились из-за деревьев и притащили сюда. А Вацлав и правда не так давно посвящен в рыцари.
        Одну вещь княжна упомянуть все же забыла. Умышленно ли, нет ли, но - факт. Бурцев ошибочку полячки исправил:
        - А еще я, между прочим, являюсь мужем этой прекрасной дамы, - добавил он.
        Это так - чтоб уж расставить все точки над «i». И дать понять благородному прыткому господину фон Бербергу, что Аделаида ему не светит ни при каком раскладе.
        Полячка тяжко вздохнула и снова переглянулась с рыцарем. «Вот ведь наградил бог муженьком» - читалось в жалостливо-растерянном взгляде дочери Лешко Белого. Фридрих фон Берберг сочувственно кивнул. Бурцев уже начинал жалеть, что вообще отогнал пруссов от сваленного с коня немца. Ишь, как перемигиваются!
        Вышибить, что ли, глаз наглецу? Бурцев раздраженно сплюнул под Священный дуб. Вайделоты взвыли в голос, угрожающе выступив из-за камней. А что?! Выбить, нафиг, чтоб не пялился на чужую супругу, гад. Был уже тут один одноглазый - так еще один будет. Бурцев глянул на волнующихся пруссов.
        Опаньки! Ан - нету! Нет нигде того кривого вайделота, что давеча сторожил Аделаиду. Причем давненько уже не видно калеку. Уж не побежал ли жрец за подмогой? И не потому ли бородатые лесовики ведут себя так сдержанно, пока под их Священным деревом хозяйничают иноверцы?
        ГЛАВА 20
        Увы, догадка об истинном положении дел осенила Бурцева слишком поздно. Многоголосые воинственные крики в лесу возвестили, что путь к отступлению отрезан окончательно.
        Вздрогнула Аделаида, встрепенулся Фридрих. А на поляну к каменному Кругу Смерти из чащи уже вваливалась из-за деревьев целая толпа пруссов. Были здесь и размахивающие длинными кривыми посохами вайделоты во главе с одноглазым жрецом. Были и знакомые, наспех вооруженные мужики из селения беженцев. Был даже дядька Адам со своими лучниками в волчьих шкурах.
        Он-то и шагнул первым из-за огромных глыб к окруженным святотатцам, пока остальные пруссы возмущенно галдели и вытанцовывали свои ритуальные пляски. Побледневший фон Берберг переложил мизерикордию в левую руку, выставил вперед кинжальное острие, а правой сжал нагрудный ковчежец со святыми мощами. Снова набожный немец больше уповал на помощь небес, чем на крепкую сталь… Ишь, святоша! Блюл бы уж лучше заповедь «не возжелай жены ближнего своего».
        - Не дергайся, Фридрих, - Бурцев жестом остановил вестфальца. Сам сделал шаг навстречу бородатому лучнику. И еще один, и еще.
        Они стояли друг против друга и смотрели глаза в глаза. За спиной дядьки Адама бесновались пруссы, позади Бурцева изготовился к бою германский рыцарь.
        - Я ведь предупреждал тебя, Вацлав. Предупреждал… - слова дядьки Адама прозвучали тихо, но весомо. - Теперь ни тебе, ни Агделайде, ни этому рыцарю, что примчался вам на помощь и себе на погибель, не выйти отсюда живыми.
        - И ты первым пустишь в нас стрелу?
        Бурцев испытующе смотрел в заросшее лицо соратника. Или уже бывшего соратника? Если так, то плохо дело: против стрел Адамовой ватаги не попрешь…
        Дядька Адам скорбно качнул головой:
        - Я не стрелял в тебя, когда нашел возле храма наших богов. И сейчас не стану стрелять в того, с кем сражался бок о бок и кого мой господин пан Освальд почитает другом. Мои люди тоже не дотронутся до тетивы. Но вы по собственной воле зашли в Священный лес и тем самым осквернили его. А потому мы не вправе и защитить вас. От меня здесь уже ничего не зависит, Вацлав. От воинов Дмитрия и Бурангула - тоже. Они не знают, где вас искать. Они - такие же иноверцы, как и вы, и путь в Священный лес им заказан. Посему будет так, как скажет мудрый Кривайто.
        - А как он может сказать? - нервно усмехнулся Бурцев.
        - Думаю, мир перевернется, если Кривайто не пожелает немедленно принести вас в жертву под этим дубом. Да будут милостивы к вам наш Бог мертвого царства седовласый Патолло и ваш Бог, снятый с креста. Прощай, Вацлав…
        Дядька Адам вернулся к своим лучникам. Небольшая группка волчьешкурых стрелков демонстративно отошла в сторону. За каменный круг. Подальше и от осквернителей Священного леса, и от вайделотов, жаждущих расправы. Никто из бывших соратников не притронулся к луку и стрелам, никто не рискнул встретиться взглядом с Бурцевым или Аделаидой. Зато глаза остальных пруссов смотрели прямо. Лютая ненависть пылала в тех глазах.
        Жрецы и мужики из Гляндовой общины плотно обступили поляну. Внутри каменного кольца образовался еще один Круг Смерти. Живой, куда более надежный и неумолимый. Круг этот медленно сжимался. Вайделоты приплясывали от нетерпения, но пока медлили с нападением. Ясно: ждут своего первосвященника - таинственного карлика-барздука. Могущественного и жестокосердного Кривайто.
        Аделаида часто-часто дышала за спинами мужа и фон Берберга, то и дело всхлипывала. Бурцеву тоже было не по себе. Вестфалец же, надо отдать ему должное, держался молодцом.
        - Я буду биться за вас, прекрасная Агделайда, до последнего издыхания, - хладнокровно заявил немец. - И я верю, что Господь явит нам чудо и дарует победу.
        Вестфальский рыцарь по-прежнему держал свой трехгранный кинжал в левой руке. Правая благоговейно лежала на нагрудном ковчежце со святыми мощами. Эх, хотелось бы Бурцеву обладать хотя бы малой толикой истовой веры фон Берберга. Умирать было бы сейчас куда как проще.
        Пруссы загалдели по новой.
        - Кривайто! Кривайто! - разобрал Бурцев в нестройном гомоне.
        Ага, прибыл верховный жрец идолопоклонников? Что ж, значит, и развязка уже не за горами. Крики смолкли. Ряды пруссов расступились.
        Сначала Бурцев увидел над головами вайделотов особый, отличный от других посох - подлиннее остальных и прямой - без крюка на конце, но с широким, плоским, заточенным на всю длину стальным наконечником, которым при желании можно было не только колоть, но и рубить. Посох этот больше смахивал на копье или даже миниатюрную алебарду. Что ж, уже интересно!
        Потом вперед выступил и сам обладатель странного оружия. В длиннополом балахоне. С огромным капюшоном на голове. У Бурцева перехватило дыхание: а действительно, ведь карлик! И еще какой! По сравнению с ширококостными здоровяками-вайделотами их сухонький и невысокий Кривайто казался почти ребенком. Блин, а что если мифический герой местных легенд гном-барздук, в самом деле, пересек границу между миром духов и миром людей? Мало ли какая чертовщина может твориться в прусском Священном лесу!
        Кривайто остановился напротив иноверцев. Одним движением вбил посох в мерзлую землю - оружие оказалось обоюдоострым: на нижнем конце тоже блеснуло стальное жало. Пруссы терпеливо ждали.
        Низкорослый жрец-первосвященник несколько секунд стоял молча и неподвижно. Чуть склонив голову набок, барздук разглядывал чужеверцев. Лица карлика в тени деревьев да под капюшоном видно не было.
        - Э-э-э… - начал Бурцев.
        Резким движением Кривайто скинул капюшон.
        У Бурцева отвисла челюсть.
        Аделаида поперхнулась очередным всхлипом.
        - Майн Готт! Вер ист дас?[61 - Боже мой! Кто это? (нем.)] - рука фон Берберга еще крепче сжала нагрудный ковчежец.
        ГЛАВА 21
        Седые волосы. Узкие щелочки глаз. Желтое морщинистое лицо не по годам бойкого китайца…
        Сема?! Сыма Цзян!
        Даже в этом нелепом наряде прусского священнослужителя трудно было не узнать знатока зажигательных и взрывчатых смесей, строителя стенобитных пороков и ближайшего советника Кхайду-хана. Так вот ты, значит, какой, прусский барзгул!
        - Васлав?! - старик-китаец тоже был удивлен сверх всякой меры. Явно не ожидал такой встречи. - Твоя откуда здеся?
        Сыма Цзян, как и прежде - в туменах хана Кхайду - говорил на ломаном татарском. А от недостатка разговорной практики это забавное наречие звучало теперь даже потешнее, чем раньше.
        - На Русь шел, - с трудом выдавил Бурцев. Тоже, разумеется, по-татарски: иначе Сыма Цзян не понимал. - Да вот застрял. А ты тут что же, Кривайто заделался?
        - Заделася, заделася… - китаец радостно заулыбался, закивал.
        За переговорами на неведомом языке, которые вели меж собой прусский верховный жрец китайского происхождения и польский рыцарь с омоновским прошлым одинаково ошалело наблюдали Аделаида, фон Берберг и бородачи-язычники. Шумные вайделоты - и те утихомирились. Но, увы, терпения хранителей Священного леса хватило ненадолго. И пяти минут не прошло, как пруссы принялись что-то почтительно, но настойчиво вопрошать у своего желтолицего Кривайто.
        Сыма Цзян решительно загородил собой чужеверцев, энергично замотал головой.
        - Что они хотят, Сема? - встревожился Бурцев.
        Татарские слова опять прозвучали невнятной тарабарщиной для всех, кроме китайца.
        - Моя точно не знай. Моя никогда не понимай эти странные человека. Но они всегда, перед каждая дела, просят моя совета. Моя не жалко. Моя совета давай. Кивай голова - значит «да», качай голова - значит «нет». Моя всегда кивай и качай голова по очереди. Но моя думай, они хотят твоя смерть, Васлав, поэтому сейчас - только качай голова.
        В выкриках вайделотов все явственнее звучали требовательные нотки и плохо скрываемое возмущенние.
        Китаец продолжал упрямым «качай голова» разрабатывать свои шейные позвонки. Для прусских мужиков и большей части жрецов такая непреклонность Кривайто показалась убедительной - шушукаясь, они все же отступили от дуба. Однако с дюжину недовольных вайделотов взялись за посохи. Больше всех ярился одноглазый. Кажется, бывший первосвященник решил, что наступило время расплаты. Кривой явно намеревался свести давние счеты с более удачливым соперником, а заодно вернуть себе утраченный статус.
        Сыма Цзян пригрозил непокорным. Сначала - кулаком, потом - шестом. Отошли еще трое. Зато оставшиеся совсем уж непочтительно заорали на Кривайто, осмелившегося защищать святотатцев.
        Китаец еще раз выразительно потряс шестом. Не помогло. И еще раз - с пронзительным криком.
        - Да что там у них происходит? - озадаченный фон Берберг подошел к Бурцеву.
        - Думаю, это последнее предупреждение, - ответил он. - Последнее китайское предупреждение.
        Немец опять отступил к дубу, что-то забормотал под нос. Кажется, набожный вестфалец начинал молиться. Самое время: «последнее китайское» не возымело действия на разгоряченных вайделотов. Посреди прусского капища начался Шаолинь. Обоюдоострая палка Сыма Цзяна со свистом рассекла воздух. Заточенные наконечники старик не использовал - в этом не было нужды. Чтобы разобраться с тремя противниками, опытному ушуисту хватило нескольких ударов древком.
        Тум-п! - раздался сухой стук копья Кривайто о вскинутый жреческий посох… Акробатический прыжок, разворот. Хитрый финт китайца. И… Тум-п! - точно таким же звуком отозвалась голова одноглазого вайделота. Тум-п! Тум-п! Тум-п! Тум-п! Оба приспешника калеки, выронив оружие, мешками повалились на землю. Слабо зашевелились они лишь полминуты спустя. Еще через полминуты благоразумно отползли подальше от Священного дуба. А вот одноглазый так и застыл недвижимо. Кажись, бедолагу, зашибли всерьез. А нечего дерзить мастеру восточных единоборств и всемогущему Кривайто в одном лице!
        Никто из зрителей не посмел встрять в межжреческие разборки. Скоротечный бунт был подавлен в зародыше, и Бурцеву оставалось только восхищенно присвистнуть. Надо признать - так владеть боевым шестом он не умел. Аделаида тоже не сдержалась - захлопала в ладошки, как ребенок. Но тут же опомнилась, перестала. Чтобы польская княжна аплодировала языческому первосвященнику - еще чего! Немецкий рыцарь тоже хлопал. Глазами хлопал. Изумленно, озадаченно…
        - Кажися, Васлав, твоя красависа, твоя друга-рысаря и твоя сама может больше не бояся, - удовлетворенно произнес Сыма Цзян.
        Бурцев поморщился: «рысаря»-то ему вовсе не «друга». А китаец все балабонил без умолку. Сыма Цзян, наконец, обрел собеседника, способного понять его исковерканную татарскую речь, и жаждал выговориться:
        - Здеся, Васлав, все людя-человеки моя почитай, уважай и считай великая Кривайта, - гордо заявил он. - Это у них такая бога или околобога - моя точно не узнавай. Но это очень-очень важная господина. Кривайта в эта леса все слушайся. Твоя сама сейчас увидется.
        Китаец повернулся к пруссам, жестами показал, что хочет есть и пить. Потом ткнул пальцем в себя, в Бурцева, в Аделаиду, в фон Берберга. Затем обвел руками вокруг, будто желая удушить в объятьях всех собравшихся. Вайделоты понимающе закивали, исчезли между деревьев.
        - Скоро для моя, твоя и ихняя принесут пища и напитка, - пояснил китаец. - В Священная леса спрятана много вкусная веща. Жертва называется. Для моя, моя слуга и лесная бога. Но больше для моя и моя слуга. Так что будет большая-большая пира. Ну, а пока можно говориться.
        И Бурцев «заговориться»:
        - Как ты здесь очутился, отец?
        ГЛАВА 22
        Сыма Цзян махнул рукой.
        - Долгая рассказа. Когда Кхайду-хана ушла от Легница, в моравская земля его сильно побила солдата богемская короля Венцеслава. Вся тумена отступала, моя оставалася одна, и тогда моя вернулася в Польша.
        - Но зачем?
        - Моя уже говорила для твоя, что искаться магический башня арийская колдуна. А древняя свитка говорит: башня стоит где-то в польская земля.
        Бурцев припомнил, что непоседливый ученый мудрец Сыма Цзян в самом деле вылез из-за Великой Китайской стены и поперся вместе с татарскими туменами в далекий поход на Запад ради того лишь, чтобы добраться до чудодейственной арийской башни. И вот теперь, оказавшись вдали от потрепанного ханского войска, упрямый китаец с поистине буддистской настойчивостью и невозмутимостью продолжает поиски башни в одиночку.
        Забавно… Ведь по иронии судьбы эту магическую постройку Бурцев давно уж отыскал. К древней башне, как выяснилось, прилепился замок пана Освальда Добжиньского. Название замка - «Взгужевежа», кстати, в вольной форме так и переводится: «Башня-на-холме».
        Использовать колдовскую башню в своих целях Бурцев, увы, не смог. Но зато умудрился предотвратить крайне нежелательный союз тевтонов с фашистами. При помощи татарского юзбаши Бурангула и благородного рыцаря-разбойника пана Освальда он уложил в замковом подвале Взгужевежи и гитлеровского эмиссара из будущего, и орденского верховного магистра Конрада Тюрингского. Да вдобавок ко всему разнес вдребезги о подвернувшуюся немецкую голову миниатюрную копию Взгужевежи - малую башню перехода. Тоже, кстати, нехилый магический артефакт.
        А вот Сыма Цзяну, судя по всему, побывать в заветной арийской башне пока не довелось.
        - Моя ходила через Польша тихо и мирно. Когда какая-нибудь поляка моя останавливала и спрашивала про моя хорошо, моя грустно говорилась, что подлая татара грабила бедная китайская купца. Моя просила дорога в Поднебесную. Конечно, моя никто не понимала и никто дорога не показала, но зато моя оставляла в покойных.
        - В покойных? - усмехнулся Бурцев. - А когда тебя спрашивали плохо?
        - Моя дралася или убегалася. Потом на моя напала тевтонская рысаря. Рысаря думала, что моя - татара. Тевтона подло стукнула моя сзади в голова и посадила в клетка. Рысаря везла моя показать для своя хана-магистра, но много лесная прусская человека напала на тевтонская рысаря. Лесная человека убила тевтона, а моя привезла в эта леса и позвала Кривайта и много слуга Кривайта в большая халата и с кривая боевая шеста - такая, как корейская чипхэнья[62 - Корейский боевой посох в виде трости с закругленным концом.], только длинная.
        - Погоди, погоди, я уже слышал эту историю, - Бурцев вспомнил рассказ дядьки Адама о том, как отбитый у тевтонов карлик-барзгул стал первосвященником-Кривайто. - Ты жрецов раскидал, а самому главному глаз выбил, так?
        - Така-така… - закивал китаец. - Прусская человека в большая длинная халата долго спорила. Потом Кривайта сказала сжечь моя перед эта дуба. Прусса завела моя за камня и разожгла костера. Только моя не хотела зажигаться. Моя отобрала у слуга Кривайта шеста и дралася больно сильно и долго. Шеста была неудобная, но моя все равно выбивала глаз Кривайта и ломала костя в слуга Кривайта. Тогда прусская человека назвала моя новая Кривайта. Моя стала господина. И моя сделала вместо чипхэнья вот эта хорошая чаньгунь[63 - Китайский боевой посох с насадками-тесаками на обоих концах.].
        Китаец с гордостью продемонстрировал свое оружие.
        - Прусская человека поселила моя в эта леса. Здеся для моя приносят жертва-подарка. Моя кормят, моя поят. С моя разговаривать. Моя даже немного учится языка лесная человека. И от моя всегда просят совета. Моя здеся хорошо, но моя хочет уходиться, чтобы снова поискаться магическая башня. Только никакая прусская человека не говорит для моя дорога. Прусская человека теперя хорошая к моя, но не помогай моя уходиться. И никак не понимай, что моя надо уходиться! Моя так мечтайся попадать в большой колдовской башня арийская мага.
        - Думаешь, от большой башни будет прок без малой? - осторожно спросил Бурцев.
        Китайский мудрец мечтательно прикрыл свои узкие глазки.
        - Большой башня арийская колдуна и малый башня арийская колдуна вместе - эта невероятный удач. Только находить малый башня - очень трудный дела. Но и сам по себе большой башня хранит большой магия. Моя много читайся древняя свитка. И моя много узнавайся.
        - Вот как? И что же тебе известно о больших арийских башнях?
        - О-о-о! - многозначительно развел руками китаец. - Большой башня может открывать прошлый и будущий века и без малый башня. Только для эта нужна, чтобы сначала из прошлая или будущая приходила человека и читала заклинание-якоря.
        - Якорь? - Бурцев решительно ничего не понимал, да и не старался особо. Ни в древнеарийском, ни в древнекитайском оккультизме он не был силен.
        - Якоря, якоря, - кивнул Сыма Цзян. - А еще нужна сильный-сильный магия. Страшно сильный, Васлав! Например, магия большой смерти.
        - А это еще что такое?
        Китаец поежился, передернул плечами:
        - Твоя лучше эта не знай, моя тоже. Но моя узнавайся другой: как переносить людя и веща из башня в башня. В один мгновений и на любой расстояний!
        Бурцев удивленно поднял брови. Телепортация?! А что, тоже нехило! Если без малой башни перехода нельзя перемещаться во времени, то покорение пространства - тоже вполне достойная альтернатива.
        - И как же переносить «людя и веща»?
        - Сначала идти в разная арийская башня и говоритя тама и тама одна колдовская заклинания. Это вяжет башня друг с другой.
        - Связывает, ты хочешь сказать?
        - Твоя моя понимай правильно, Васлав! Когда одна большой башня уже повязан с другая большой башня, можно говоритя простая и легкая заклинания перехода. Тогда входи в одна башня и выходи в другая. Магия древняя племя ария - большая чуда!
        Да уж, что верно, то верно…
        - И ты знаешь эта «простая и легкая заклинания»?
        - Моя знайся! - похвастал китаец. - Еще моя знайся, как закрывай магия башня от чужая человека и как снова открывай ее для своя человека.
        - Ну, Сёма, ну голова! А что еще интересного ты раскопал в древних рукописях?
        Китаец задумался, что-то припоминая…
        - Одна написка на древняя свитка говоритя, что вождя и мага ария иногда посещала большой башня и через прерванную переходу во времени, обретала тама внутренний гармоний и просветлений. Но про эта моя знается совсем мало и моя думайся така, что без малая башня такая колдовства невозможна. Но все равно моя мечтай бываться в колдовской башня древняя ария.
        М-да, сложно все это. Бурцев усмехнулся:
        - Ладно, отец. Ты нас выручил, и я тебе тоже помогу. Как-нибудь расскажу, где искать арийскую башню.
        - Твоя былась тама?! - китаец от волнения аж затряс жиденькой бороденкой. - Твоя былась в башня!
        - Да, моя былась, но об этом позже. А сейчас ты уж как-нибудь выведи, пожалуйста, нас из леса, договорились?
        - Так покусаем, повыпиваем, и моя пойдеется вместе с твоя.
        - Нет, извини, отец, но, боюсь, нам здесь кусок в горло не полезет. Лучше уж свалить поскорее.
        Пруссы молча расступились перед ними. Китаец-Кривайто и взятые им под опеку святотатцы беспрепятственно прошли мимо. На заросших бородами лицах читалось недоумение. Однако уверенное поведение главного жреца Священного леса показывало, что эти иноверцы по какой-то неведомой простым смертным причине угодны местным богам, а следовательно, никакого греха на них нет.
        Впереди важно шествовал Сыма Цзян со своим боевым посохом. Рядом следовал Бурцев. Аделаида опасливо держалась на расстоянии от языческого первосвященника. Девушку сопровождал фон Берберг. Немец вел в поводу коня. Меч (оружие пруссы ему вернули) лежал в ножнах. Кинжал-мизерикордия - тоже. Однако правая рука вестфальца по-прежнему не отрывалась от нагрудного ковчежца.
        Каменные глыбы ритуального Круга Смерти остались позади. Ветер недовольно шумел над головами в голых ветвях. Преследовать их не стали. Ни люди Глянды, ни хранители Священного леса. Только дядька Адам со своей ватагой пристроился возле Бурцева.
        - Вацлав, на каком языке ты разговаривал с Кривайто? - тихо поинтересовался предводитель лучников. - На татарском, что ли?
        Длительное общение со степными воинами во Взгужевеже не прошло даром: смышленый пруссак безошибочно распознал речь степняков.
        - Да, - коротко ответил Бурцев. - На татарском.
        - Тогда кто же этот барзгул?
        Лгать не имело смысла.
        - Это не барзгул, дядька Адам. Это обычный человек. Раньше он был советником у Кхайду-хана. А сам родом из Китая. Страна такая, далеко-далеко на востоке.
        - Так, выходит, вас взял под защиту вовсе не угодный нашим богам Кривайто, а самозванец и такой же иноверец, как и вы?
        - Выходит так, дядька Адам. Ты жаждешь возмездия за наше вторжение в ваш Священный лес?
        Прусс печально покачал головой:
        - Уже не Священный. Давно уже… Вы невиновны, пан Вацлав. Эта земля осквернена до вас, - он кивнул на китайца. - Но и этого старика я тоже обвинять не могу. Он прошел мимо Брутена и Видевута не по доброй воле. Его по недомыслию привели сюда вайделоты. Сами! Жаль… Еще одним лесом для наших богов стало меньше. Плохой то знак. Чует мое сердце - быть беде!
        Дальше дядька Адам шел хмуро и молча.
        На душе у Бурцева тоже скребли кошки. Но не от сочувствия к чужим богам - нет. Пусть уж здешние боги как-нибудь разбираются со своими проблемами сами. И без них есть от чего болеть голове. У него, по крайней мере, точно есть.
        Глянув мельком назад, Бурцев заметил: напуганная Аделаида жмется к фон Бербергу. Ну, так и льнет, так и льнет девчонка! Его законная супруга, малопольская княжна Агделайда Краковская ищет защиты не у мужа, а у проезжего немчуры, который не сегодня - завтра наденет тевтонский плащ. Жуть! У-жас! Хотя… Хотя, наверное, сейчас в ее глазах - в глазах доброй католички - вовсе не вестфалец со святыми мощами на груди, а как раз Бурцев выглядит преужасно. Еще бы! Так запросто найти общий язык с главным жрецом богопротивных идолопоклонников! Тут поневоле прижмешься к крепкому и насквозь христианскому германскому плечу. Скверно начиналось знакомство с фон Бербергом, ох скверно.
        ГЛАВА 23
        Две навьюченные лошади, одна оседланная и один человек на ней - высокий, худой, постнолицый, рыбоглазый какой-то - встретили их возле каменных истуканов на границе Священного леса. Всадник сидел в седле прямо, словно нанизанный на копье, и настороженно держал руку на седельной сумке. Воров боится, что ли?
        Легкая каска, короткая кольчуга, простенький плащ, небольшой меч, маленький круглый щит, серебряные шпоры… О статусе незнакомца гадать не пришлось. Как и подобает рыцарскому оруженосцу, помимо всего прочего, он вез запасной щит своего господина. Герб все тот же: золотой медведь на белом поле. Ясно, в общем, что за птица и кому она служит.
        Жердеобразный всадник расслабился, едва они вышли из Священного леса. Видимо, утомленные кони с тяжелой поклажей не могли поспеть за защитником сирых и убогих фон Бербергом, так что слуга вестфальца остался охранять рыцарское добро. Оно, пожалуй, и к лучшему: еще одним святотатцем больше не стало.
        - Фриц! - заорал Фридрих фон Берберг.
        Надо же, тоже Фриц! Эти двое, оказывается, тезки…
        Оруженосец, бросив вьючных лошадей, поскакал к господину. Гарманцы негромко перекинулись парой фраз на родном языке.
        Бурцев разобрал лишь берберговское «гуд». Ну, конечно, почему бы и нет? Окропил языческое капище кровью идолопоклонников - «гуд». Выбрался живым из опасного леса - «гуд». Запал в сердце чужой жене - «зер гуд»!
        Рыцарь повернулся к Аделаиде и вновь заговорил по-польски:
        - Дальше вам ехать опасно, прекрасная Агделайда. Мой оруженосец говорит, что неподалеку идет битва: большой отряд рыцарей ордена Святой Марии штурмует селение язычников.
        - Пся крев! - Бурцев выругался на польский манер. - Там же, кроме моих ребят, и сражаться-то некому! Вайделоты согнали в лес всех мужиков! За тыном только бабы с детишками остались.
        Дядька Адам все понял с полуслова.
        - Луки к бою! - распорядился он. - Богдан - бегом к дубу. Расскажешь там, что случилось, и веди подмогу.
        Молодой стрелок из волчьешкурой ватаги помчался обратно в Священный лес.
        Пруссы нагнали их уже возле самого селения. Запыхавшиеся, плохонько вооруженные мужики рвались в бой. Вот только вайделотов среди них не было. Видимо, жрецы машут посохами, лишь обороняя святые места или выясняя отношения между собой. Во всех остальных случаях - молятся. Что ж, очень жаль. Сейчас на счету была каждая пара рук. Хорошо хоть Сыма Цзян здесь, с ними. Одно присутствие Кривайто способно вдохновить пруссов на подвиги. Впрочем, когда гибнут дети и жены, дополнительного стимула для пробуждения боевой ярости не требуется. А прусские бабы и ребятишки, действительно, гибли.
        Ворота лесного поселения были заперты. И правильно - открывать их сейчас, в царящем вокруг хаосе - полнейшее безрассудство. Эх, окажись за защитной оградой вся татаро-монгольско-новгородская дружина Бурцева, отбить атаку тевтонов не составило бы труда. Но из-за недостатка места пришлым русичам и кочевникам-степнякам пришлось селиться под тыном, и в момент нападения они оказались за пределами частокола. Сейчас это выходило боком. И гостям, и хозяевам Гляндова городища.
        Пока новгородцы и степняки рубились с рыцарями у запертых ворот, тевтонские кнехты обошли укрепления с тыла, топорами повалили несколько бревен частокола и ворвались внутрь. В поселке началась резня.
        Прусские мужики, видя такое, с дикими воплями ринулись к пролому. Стрелки дядьки Адама заняли позицию неподалеку. Добрые рыцарские доспехи стрелы волчьешкурых лучников пробивали не ахти как, а вот кнехтов в черных одеждах валили славно. Брони у тех были послабее - кожаные рубахи, толстые стеганые куртки, нагрудные стальные бляхи с «Т»-образными крестами, да широкополые каски-шапели, похожие на железные панамы. К тому же и выцеливать чернодоспешную пехоту оказалось проще. В отличие от рыцарей, смешавшихся в плотной рукопашной схватке с новгородцами и кочевниками, кнехты бегали по опустевшему селению меж хижин и землянок в поисках прячущихся женщин и детей и сами подставлялись под стрелы.
        Да, пожалуй, с кнехтами совладать можно. Но вот с рыцарской конницей… Для борьбы со святотатцами идиоты-вайделоты призвали в свой Священный лес даже дозорных. И вот пожалуйста…
        Тевтоны, судя по всему, напали неожиданно. Русичи и степняки не успели даже подседлать лошадей. Теперь-то уже поздно: бойцы отрезаны от коновязей, лагерные шатры повалены, сбруя втоптана в снег. Теперь против конных бились пешие. Монгольские нукеры-панцирники из личной гвардии Кхайду-хана еще держались, сбившись в кучку. Новгородцы - тоже, но легковооруженные лучники Бурангула гибли десятками. И прикрыть их в этой суматохе не представлялось возможным. Так ведь все и полягут!
        Дмитрий, Бурангул, новгородские, монгольские и татарские десятники что-то кричали, стараясь дать организованный отпор орденским рыцарям. Но крики эти не приносили ощутимого результата. Разрозненные разноязыкие группки не видели и плохо понимали друг друга. Кочевники терялись в пешем строю. Русичи, теснимые вражескими конниками, не могли развернуться в полную силу. Каждый боец слышал и слушался только ближайшего командира.
        А черные тевтонские кресты на белых плащах - отличительные признаки полноправных братьев ордена Святой Марии - и серые одежды, украшенные усеченными «Т»-образными крестами сержантов и полубратьев, мелькали уже повсюду. Многочисленные оруженосцы оберегали рыцарей с флангов и тыла. И вся эта масса напирала, давила рассеянных пешцев. Спасти положение могло только единое командование. Стоять в стороне Бурцев больше не имел права. Он повернулся к жене:
        - Аделаида, мне нужно туда, - Бурцев кивнул в сторону прусского лагеря. - Ты побудь здесь и не вздумай никуда уходить. Здесь безопасно.
        Полячка не ответила. Лишь недовольно дернула плечиком да повернулась к своему новому дружку.
        Бурцев тоже глянул на немецкого рыцаря:
        - Ты как, Фридрих?
        Рыцарь поджал губы:
        - Я не желаю биться за язычников и без крайней необходимости не стану поднимать меча против собратьев по вере.
        - Ясно.
        Вообще-то иного ответа Бурцев не ждал. После стычки с прусскими жрецами в трусости фон Берберга не упрекнешь, но немец не пойдет супротив немца ради «богопротивных идолопоклонников».
        - А если твои собратья по вере захотят причинить вред ей? - Бурцев кивнул на полячку.
        - Этого я не позволю никому! - твердо заявил вестфалец и демонстративно положил руку на эфес меча.
        - Тогда, будь добр, присмотри, пожалуйста, за моей супругой.
        Бурцев особо выделил два последних слова. У фон Берберга аж дернулась щека.
        - П-почту за честь.
        Что ж, по крайней мере, у Аделаиды теперь будет надежная охрана. Вряд ли в столь укромном месте полячке потребуются услуги секьюрити, но уж ежели что… Благородный поединок из-за прекрасной дамы - все-таки не бой на стороне прусских язычников, чьи жены и дети гибнут сейчас под немецкой сталью. Тут, надо полагать, рыцарская честь фон Берберга останется незапятнанной, даже если придется проливать драгоценную германскую кровь.
        А если никакого поединка не будет? Если немчура вздумает без боя сдать Аделаиду тевтонам или, чего доброго, умыкнуть прекрасную даму под шумок?
        - Сыма Цзян, - окликнул Бурцев китайца.
        Старик воинственно взмахнул боевым посохом:
        - Моя пойдет с твоя, Васлав!
        - Спасибо, отец, не нужно. Пригляди лучше за девчонкой. И за рыцарем этим тоже. За рыцарем особенно.
        Он говорил по-татарски, и можно было не опасаться, что Аделаида и фон Берберг поймут.
        Китаец кивнул:
        - Не волновайся, Васлав. Рысаря и его слуга не обижай твоя красависа. Моя все делайся, как надо.
        Ну, вот и славно! Имеется теперь защита и от защитника. Сыма Цзян будет начеку. И даже двум Фрицам нипочем не провести одного хитрого китайца. А уж коли дело дойдет до схватки, обоюдоострая палка мастера восточных единоборств быстро успокоит обоих. Такая палка и в таких руках дорогого стоит. В этом Бурцев уже имел возможность убедиться под Священным дубом.
        ГЛАВА 24
        Лезть к воротам - в гущу жестокой рубки, пешему, без доспехов, с одним лишь трофейным жреческим посохом в руках - верное самоубийство. Бурцев пошел в обход.
        Рявкнул, пробегая мимо лучников дядьки Адама:
        - Прикройте!
        В прусское селение он ворвался через пролом в стене частокола. Сшиб с ног кривой вайделотской дубинкой кнехта, преградившего путь. Добивать не стал - время дорого. Пусть это сделает дядька Адам. Второго противника, рыпнувшегося было наперерез, уже свалила певучая стрела. И третьего тоже…
        Бурцев бежал к запертым воротам, за которыми гибли русичи, татары и монголы. Бежал, стараясь не ввязываться в драку. А драка вокруг была славная. Избиение беззащитных баб и детишек прекратилось. Орденская пехота схлестнулась с набежавшими из леса прусскими мужиками. Кнехтов оказалось побольше, да и вооружены они были лучше, но пруссаки в ярости были поистине страшны. Когда такие бойцы вершат возмездие, один троих стоит.
        Неистовствующие бородачи в мгновение ока расхватывали оружие убитых кнехтов и нещадно рубились с врагом. Бурцев тоже сменил жреческую палку на немецкую секиру с длинной рукоятью. Уже кое-что!
        Меткие стрелы Адамовой ватаги по-прежнему освобождали его от необходимости пробиваться через селение с боем и оберегали тыл. Толковая поддержка лучников дарила лишние секунды. И Бурцев старался максимально использовать это время.
        И-эх! - он с разбега вскочил на внутреннюю насыпь у частокола. Ага! Возвышение небольшое, но поле боя - как на ладони. Лучшего командного пункта не придумать. И приказы отсюда, должно быть, слышно хорошо, а то ведь ни сигнальных бунчуков, ни барабанов под рукой нет. Хотелось, правда, не глотку рвать, а спрыгнуть вниз да помочь ребятам. Но там внизу - в теснотище боя пешему ни хрена не увидеть, не понять, не организовать оборону. А секирой больше, секирой меньше - сейчас уже невелика важность. Грамотный же приказ, отданный в нужную минуту, ценится в бою куда выше.
        За тыном Бурцев не хоронился. Поднялся в полный рост. Заорал. И по-татарски орал, и по-русски:
        - Дмитрий, дурень, не рассыпайтесь! Собирай новгородцев в кулак, сдвигай вправо! В середке народу много - там кучкуйтесь! Бурангул, давай назад и влево, уводи стрелков, кто уцелел, за ханских панцирников!
        Его зычный голос разносился над полем боя, перекрывая шум сражения.
        - У ворот стенку стройте, Дмитрий! У ворот, где нукеры стоят. Вместе с ними стройте, не порознь. Плотнее щиты! Плотнее! Копья! Копья вперед. Вправо сомкнись! Бурангул, ты куда прешь? Назад отходи - к воротам! Все отходите! Все! Мать вашу, шайтаны недорезанные! Раненых не бросать!
        Нежданное возвращение воеводы вдохновило и новгородцев, и степняков. Бойцы воспрянули духом. Разрозненные группки кочевников и русичей, повинуясь приказам Бурцева, сливались в единое целое, ставили перед тевтонами сплошную линию щитов и копий, через которую без разгона, так просто и не проломишься.
        - Теперь держать! - надрывался он. - Держать оборону! Как открою ворота, - лучники внутрь!
        Горластого военачальника заметили и немцы. Один из крестоносцев, исхитрившись, вклинил-таки коня между пешими ратниками и частоколом, протиснулся поближе, попытался с седла срубить человека на стене. Низенький прусский тын ненамного вознес Бурцева над сражающимися, так что достать его длинным рыцарским мечом всаднику было вполне по силам.
        Бурцев уклонился от свистящей стали - острие клинка лишь царапнуло по вороту плотной поддоспешной куртки. А рыцарь уже двинул коня вплотную к стене, размахнулся вновь.
        Второй раз бывшего омоновца спасло заостренное бревно частокола. Вовремя укрыло, родимое, от неминуемой смерти. Меч вошел глубоко в дерево, а тут уж и сам Бурцев в долгу не остался. Обхватил покрепче рукоять секиры, гаркнул от души, ударил сверху вниз, опустив тяжелое лезвие на маячивший за стеной рогатый шлем-горшок. Шлем прогнулся, лопнул. Рыцарь с черным крестом на белом плаще рухнул наземь.
        Ну, хватит, потешились малость, теперь пора дело делать. Бурцев сбежал к воротам. Обухом секиры высадил засов.
        - Лучники, на стену! Живо!
        И без того уж не полная сотня Бурангула - легковооруженная и вовсе не предназначенная для рубки в пешем строю - понесла тяжелые потери. Татарских стрелков осталось десятка два - не больше. Теперь эти два десятка во главе со своим юзбаши должны решить исход битвы.
        Пока новгородские дружинники и закованные в чешуйчатую броню монгольские нукеры сдерживали рыцарей у ворот, лучники заняли позиции на оборонительном тыне. До сих пор, в тесноте рукопашной, им было не развернуться. Зато сейчас, находясь под защитой стен, воины Бурангула получили возможность расстреливать рыцарей практически в упор. На такой дистанции опытному лучнику нетрудно сбить врага, сцепившегося с другом. И степные лучники били. Били, как всегда, - быстро и метко. Некоторые пускали по две стрелы сразу, и ни одна не уходила мимо цели.
        Даже доспехи лучших немецких мастеров не устоят перед мощными луками кочевников. Тяжелые граненые наконечники рвали звенья кольчуг и насквозь прошивали панцири. Всадники один за другим валились под копыта собственных коней.
        Немногочисленные тевтонские арбалетчики попытались было огрызнуться куцыми оперенными болтами, но сразу же пали все до единого, утыканные длинными стрелами татар.
        Между Бурцевым и Бурангулом втиснулся бородатый прусс в волчьем полушубке.
        - Дядька Адам?!
        - Ну я, - спокойная констатация факта.
        Пожилой бородач натянул лук, пустил стрелу, другую… Волчьешкурая ватага не отставала от своего предводителя. Пруссы сшибали оруженосцев, чьи брони были поплоше рыцарских, валили и самих тевтонских братьев, целя в уязвимые места лат и по смотровым щелям шлемов-топхельмов, а если не могли достать всадников - не щадили орденских коней.
        - Ты почему здесь, дядька Адам?
        - Да вот, решил подсобить Бурангулу.
        В третий раз зазвенела тетива.
        - Ну, а там что? - Бурцев мотнул головой назад.
        - Там все! Кнехтов перебили. Кто уцелел - разбежались. У пролома - охрана. Второй раз оттуда не ударят.
        Тевтоны, впрочем, о штурме больше не помышляли. Прикрываясь щитами, крестоносцы отступали от частокола. Кто отступал, а кто уж и бежал сломя голову. Преследования со стороны пешего противника они могли не опасаться. Но вот стрелы из-за частокола еще настигали беглецов. Потому и торопились немцы убраться с глаз долой.
        - Куда намылился, ублюдок?!
        Бурцев заметил, как одинокий орденский брат при полном вооружении погнал коня в ту самую рощицу… Белый плащ с черным перекрестием мелькнул среди деревьев. И исчез. Стрелой не достать! И не разминется ведь проклятый тевтон с Аделаидой, никак не разминется!
        Да, при княжне остались фон Берберг и его оруженосец. Да, рядом опытный боец Сыма Цзян. Но что если этого мало? Теперь охрана княжны не казалась Бурцеву такой уж надежной. Больно кольнуло в сердце. Неужто все?! Неужто не уберег Аделаидки?! Понадеялся, блин, на неприметный глухой уголок, полез в бой, оставив девчонку на попечение старика и германцев. Дур-рак! На себя и только на себя надо рассчитывать в подобных делах. Но ведь нельзя было иначе? Или можно?
        Что ж, сейчас-то уж можно!
        - Ты куда, Вацалав?!
        На крик Бурангула он даже не обернулся. Перемахнул через тын, скатился по чьим-то окровавленным телам, промчался мимо торжествующих новгородцев и монгольских нукеров. Огромный рыцарский конь без седока был сейчас его целью. В седло с высокими луками он вскочил, едва коснувшись стремян. Дернул жесткий повод, смиряя норовистого жеребца. Гаркнул, не оглядываясь:
        - Дмитрий, остаешься за старш?го!
        Наподдал пятками по лошадиным бокам. Так наподдал, что без шпор заставил конягу взять с места в карьер. И - секира в одной руке, повод - в другой - рванул вслед за треклятым тевтоном. Эх, успеет ли?!
        Добрый боевой конь безвестного орденского брата был привычен к виду крови. Трофейная животина под Бурцевым не шарахнулась в сторону, когда путь преградило рассеченное от плеча до бедра человеческое тело. Одна половина - у одного дерева, другая - у другого. Правая рука мертвеца все еще сжимала рукоять сломанного меча. На левой висели жалкие остатки расколотого щита. Белый тевтонский плащ стал красным. Кольчуга изодрана в клочья, а кровищи вокруг натекло - жуть…
        Круто! До сих пор Бурцев считал, что такие удары - досужая выдумка менестрелей и былинных сказителей. По крайней мере, в реальных схватках ничего подобного видеть ему еще не доводилось. И вот пожалуйста…
        Больше трупов поблизости не оказалось. Только истоптанный снег, только помятые кусты. Но где же остальные? Аделаида где?! Умыкнули княжну? Опять? Снова?!
        ГЛАВА 25
        Тевтонский конь переступил через голову поверженного крестоносца. Прошел, повинуясь воле нового хозяина, дальше - по следам. Свернул за густой кустарник. Ага, вот они все! Тревога ушла, но и радости картина, представшая перед Бурцевым, не прибавила.
        Аделаида - живая и невредимая - нервно всхлипывала на плече Фридриха фон Берберга. Девушка теребила свою любимую висюльку с взгужевежевской гильзой от «шмайсера». Рыцарь гладил русую головку полячки, бормотал что-то успокаивающее. Рядом невозмутимый оруженосец вестфальца держал под уздцы коня убитого тевтона. Напуганное животное все еще вздрагивало и всхрапывало. Чуть поодаль растерянно хлопал узенькими глазенками Сыма Цзян.
        Вид супруги, сидевшей чуть ли не в обнимку с немецким рыцарем, взбесил страшно. Внутри все клокотало, и сдерживать этот гнев Бурцев не собирался.
        - Что тут происходит?!
        Китаец глянул на него с идиотской улыбкой. Польская речь все еще была недоступна пониманию Сыма Цзяна. Оруженосец фон Берберга тоже поднял было свои водянистые выпуклые глаза, но тут же повернулся к тевтонскому жеребцу: трофейный конь никак не желал успокаиваться.
        Аделаида отстранилась от рыцаря, смущенно отвела взгляд. Блин, ну прямо как в анекдоте! Возвращается муж из командировки…
        А вот вестфальский герой-любовник даже не шелохнулся. Но ответил Бурцеву именно он. Заносчиво ответил, дерзко:
        - Не происходит, а произошло. Брат ордена Святой Марии едва не затоптал конем прекрасную Агделайду. Может быть, принял ее за прусскую девушку, может быть, просто не заметил. Но это не умаляет его вины. Я вынужден был поднять меч на соотечественника и вступить в поединок, поскольку вы, пан Вацлав, оказались не столь расторопны. Но зато теперь, как видите, княжна в полной безопасности.
        Бурцев соскочил с седла. Двинулся, поигрывая секирой, к наглецу. Княжна, значит? Выходит, не удержалась Аделаида - открылась перед рыцарем. Впрочем, это дело десятое. Первым же делом сейчас будет махач не на жизнь, а на смерть. Кажется, пришло время проучить этого Фридриха. И плевать, что германский чудо-богатырь запросто половинит мечом человека в доспехах. Сейчас посмотрим, кто кого…
        Клинок фон Берберга заскользил из ножен. На лице немца появилась глумливая ухмылочка. Он тоже жаждал драки. От соперника желаете поскорее избавиться, благородный хэр рыцарь? Ну-ну…
        Аделаида встала между ними непреодолимой преградой. Теперь в ее решительном взгляде не было ни капли смущения. А милое раскрасневшееся личико способно было свести с ума кого угодно.
        - Фридрих фон Берберг, спрячьте оружие. Я запрещаю вам вызывать на бой моего мужа.
        Покорный кивок белобрысой головы. Заточенная сталь с лязгом ушла обратно в ножны.
        - А ты, Вацлав… Еще один шаг, и больше ты меня не увидишь. Никогда! Доблестный рыцарь из Вестфалии спасал меня от смерти, пока ты был занят более важными делами, чем защита супруги. А посему тебе надлежит не злиться, а выразить ему признательность за сей благородный поступок.
        Бурцев тяжело дышал. Все ведь верно - в словах жены звучала жестокая правда. Не потому ли он так взъярился? Правда - она всегда глаз колет.
        - Благодарю… - процедил он сквозь зубы.
        И добавил по-татарски, обращаясь к Сыма Цзяну:
        - Жаль, отец, что это не ты того тевтона своей палкой зашиб.
        Китайцу Бурцев сказал бы спасибо с куда большим удовольствием.
        Сыма Цзян затараторил, оправдываясь:
        - Рысаря на коне была. Рысаря быстрая была. А моя бегаться слиском медленно. Моя не успевать. Немца - успевать.
        Бурцев снова хмуро глянул на фон Берберга:
        - А теперь, я полагаю, вам пора продолжить свой путь, благородный рыцарь. После того, что здесь учинили ваши соотечественники, не стоит показываться на глаза пруссам. В селении погибло слишком много детей и женщин. И вам там не будут рады. Боюсь, пруссы готовы сейчас выместить свой гнев на любом немце, и даже Кривайто их не остановит. Так что…
        Широкий и красноречивый жест: скатертью дорога. Грубо, зато по делу.
        - Я не боюсь язычников, - презрительно улыбнулся в ответ фон Берберг.
        Было видно - в самом деле не боится. Ни капельки! Удивительная самоуверенность… Но тут уж и Аделаида энергично закивала головой:
        - Вацлав прав: вам нужно уезжать немедленно. Фридрих! Умоляю, сделайте это ради меня. И помните, я никогда не забуду вашей смелости и благородства. А теперь позвольте мне попрощаться с вами.
        Дерзкий взгляд в сторону Бурцева. Глаза в глаза. И ничего хорошего в том взгляде.
        - Наедине попрощаться…
        Аделаида взяла фон Берберга за локоть, отошла с рыцарем в сторонку. Оторопевший Бурцев едва не задохнулся от возмущения. Надо же - при живом-то муже! Если эти двое еще и целоваться вздумают на прощание - он за себя точно не ручается!
        Целоваться не стали - и на том спасибо. Но ворковали голубки долго. И явно не о погоде. Прежде чем вскочить в седло, Фридрих фон Берберг демонстративно преклонил колено. Аделаида так же демонстративно сняла с шеи гильзу в золотой оправе и - Бурцев не верил своим глазам! - вручила подвеску вестфальцу. Нет, ему-то жалко не было, ничуть. Эту цацку Бурцев недолюбливал всегда. В конце концов, не его ведь подарок - пана Освальда - так туда ж ему и дорога. И плевать на дорогую оправу! Но…
        Но княжна светилась и цвела от счастья. А лучезарной улыбке, которой она одарила напоследок фон Берберга, позавидовало бы даже яркое весеннее солнышко.
        - Дуроська! - констатировал Сыма Цзян.
        Бурцев вздохнул. Так-то оно так, да беда в том, что любит он эту дурочку безумно. А вот она его… Ох, не складывается чего-то у них любовь. И помидоры вянут целыми плантациями.
        ГЛАВА 26
        Возвращались в селение пруссов молча, не глядя друг на друга. Китаец деликатно следовал сзади, намотав на руку повод трофейного тевтонского коня. Но почему-то от того, что Сымы Цзян так сильно подотстал, на душе было еще тоскливей. Шагать с Аделаидой плечом к плечу и воротить при этом носы в разные стороны просто невыносимо. Наверное, стоило бы что-то сказать. А что? Что тут скажешь?
        Первой заговорила княжна. Остановилась, глядя на трупы в тевтонских плащах, произнесла тихо, задумчиво:
        - А ведь среди немцев тоже встречаются достойные рыцари.
        Вот тут-то Бурцева прорвало:
        - И в одного такого ты сегодня втюрилась по уши? Как девчонка несмышленая. Небось, звал уже тебя с собой этот Фридрих, а?
        - А хоть бы и так. Может, стоило поехать?
        Уже во второй раз его рука сама поднялась для удара. Врезать. Вмазать. Хлестнуть. Больно. Звонко. Сильно. Бурцев удержался в последний момент. Едва удержался.
        - Что?! - Гордая полячка переменилась в лице, задышала тяжело и часто. - Опять?!
        - Послушай, Аделаида…
        Тщетная попытка запоздалого примирения…
        - Понравилось махать руками, да? - обдала она его холодным взглядом. - У пруссаков научился жену бить? А может, пожелаешь еще надеть на меня пояс верности?
        Ледяная насмешка, которой он не помнил с момента их первой встречи. Злые искорки в глазах. Подрагивающие губы. Это уже не просто истерика. Это какое-то клокочущее бешенство.
        - А может, потащишь за собой на татарском аркане?
        Бурцев только сплюнул. Что еще оставалось?
        - Или запрешь в башне?! - не унималась Аделаида. Голос ее сорвался на визг. Визжала она препротивно. - Так ведь нет у тебя, лапотника вчерашнего, ни башни, ни замка, ни угла, где голову преклонить и куда жену молодую привезти. Разбойник Освальд - и тот свою вотчину имеет. Хорошо ли, худо ли, но имеет, а ты, выскочка мужицкий, гол, как сокол. Рыцарем зовешься, а ни герба, ни двора, ни оруженосца. Только свора лихого люда, истинной веры не знающего, под началом. Да странствия вековечные-бесконечные. А мне такого не надо, Вацлав! Не на-до! Я княжна Малопольская, дочь Лешко Белого Агделайда Краковская. И я достойна лучшей доли.
        Оч-чень интересно. Он уже смотрел на нее с любопытством. Интересно, что девчонке наговорил этот немец?
        Аделаида распалялась все сильнее. Вообще-то, когда такое начинается - слова поперек не вставишь. Но Бурцев все же попытался:
        - Фон Берберг, между прочим, тоже всего лишь странствующий рыцарь, - напомнил он.
        Княжна взвилась по новой:
        - Всего лишь?! Э-э-э, нет, не равняй его с собой, Вацлав. Фридрих учтив в обхождении с дамами и куда благороднее тебя. И всегда будет верен в любви! Такой, как он, меня боготворил бы до конца дней своих. А еще он с честью носит герб славного древнего рода. И богат. Ему есть, куда возвращаться после странствий. У фон Берберга в Вестфалии имеются обширные ленные земли, и фамильные имения, и замок такой, о котором тебе не мечталось. И уж коли хочешь знать - да, звал меня Фридрих с собой. Обещал осыпать златом. Обещал сделать хозяйкой в своем доме. И жизнь обещал мне, приличествующую княжне.
        - Ну и чего ж не поехала?
        - Да ты!.. Да я!.. - задохнулась полячка.
        Бурцев устало махнул рукой:
        - Значит так, Аделаида, ты не сможешь стать хозяйкой замка фон Берберга. Ты замужем за другим. За мной. Я не Казимир Куявский и не принуждал тебя к замужеству силой. Ты пошла за меня по доброй воле. Но раз уж пошла, давай как-нибудь ладить. Все-таки сочетались мы с тобой законным браком. А после венчания по истинной, как ты говоришь, вере, чего на сторону-то смотреть?
        Номер не прошел.
        - Ах, законный брак?! Ах, венчание?! А много ли законности и божественного промысла в том, что тати Освальда поймали монаха и под страхом смерти заставили его творить святой обряд. Не в церкви даже, а посередь леса, как это принято у язычников. Разбойничья свадьба - вот что у нас с тобой было, Вацлав, а не церковное венчание. И знаешь, что я тебе скажу? Мало угоден небесам такой брак. Ну, а то, что я сдуру, не подумав, вышла за тебя, так это ведь можно и исправить.
        «Валяй!»
        Он уже собирался озвучить свою мысль. Опередили.
        - Василь! - окликнул Дмитрий. - Дело тут у нас безотложное. И мудреное очень.
        Вид у новгородца был виноватый. Чуял дружинник - не ко времени явился. Однако Бурцев сам шагнул навстречу этому медведю в латах. С облегчением шагнул. Даже самые мудреные дела решать порой легче, чем разговаривать с разгневанной женушкой.
        - Что, совсем плохо? - сочувственно шепнул русич. Дмитрий давно и искренне сопереживал воеводе, которого, по выражению новгородца, «охомутала» непутевая молодуха. - Бросил бы ты эту княжну, а, Василь. Все равно проку от нее только титул, да и тот - не пришей кобыле хвост. А у нас на новгородчине такие девки! И покладистые, и работящие, и пышнотелые, и…
        Бурцев лишь отмахнулся:
        - Девок тех еще полюбить надо. А я Аделаидку люблю, какова она ни есть. И хватит об этом, Дмитрий. Дело давай говори. Чего стряслось-то?
        Как выяснилось, озлобленные пруссы принесли в жертву раненых и немногих захваченных в плен немцев. Массовое жертвоприношение состоялось сразу же после битвы. Полонян даже не стали гнать в Священный лес, а попросту перерезали в молельном сарае Гляндова городища. Но прежде пруссы вызнали у орденских кнехтов, откуда, куда и зачем двигался отряд крестоносцев.
        Судя по рассказам пленников, тевтоны вышли из Наревского замка - того самого, что перегородил дружине Бурцева путь через болота, - оставив за стенами лишь малый гарнизон. Местный комтур со своими рыцарями, сержантами-полубратьями и многочисленной свитой из оруженосцев, кнехтов и слуг отправился в Кульм по призыву ландмейстера Германа фон Бальке, который после смерти Конрада Тюрингского временно выполнял в братстве Святой Марии функции верховного магистра[64 - На самом деле, по свидетельству летописцев Герман фон Балке умер задолго до описываемых событий - в марте 1239 г.]. Кроме того, из допросов пленных явствовало, будто с благословения посланца папы Григория Девятого в Кульме скоро должны провозгласить имя нового гроссмейстера ордена.
        Впрочем, Бурцева сейчас больше интересовало другое.
        - Если крестоносцы направлялись в Кульмские края, как же они вышли к поселку Глянды? - недоумевал он. - Как вообще отыскали нас в такой глухомани?
        - Все просто, Василь. - невесело усмехнулся Дмитрий. - На орденском тракте тевтоны обнаружили следы лошадиных копыт. Следы выходили из леса и в лес же уводили. Разведчики отправились по протоптанной стежке.
        - И?
        - Следы привели немцев прямиком к лесному острогу.
        - Предательство?
        - Нет, Василь. Глупость и жадность.
        - Не понял…
        - А ты вспомни прусские скачки и дележ кунингова добра. Состязания-то проходили возле тевтонской дороги.
        - Кто-то выехал на тракт? - догадался Бурцев.
        Новгородец кивнул:
        - Азарт и жажда богатства оказались сильнее осторожности. Скакать по тракту все-таки удобнее, чем по лесу, и кто-то легкомысленно решил воспользоваться этой возможностью. Сами пруссы грешат на мальчишку, которому досталась шестая часть имущества Глянды. Якобы он сильно отставал, а потом вдруг неожиданно вырвался вперед. Но наверняка этого узнать уже не удастся: отрок мертв. Погиб в схватке с крестоносцами.
        Бурцев вздохнул. Да, глупо как-то все вышло.
        - Ты об этом хотел мне рассказать, Дмитрий? Это и есть твое безотложное и мудреное дело?
        - Не совсем. Тут другое… Пруссы требуют, чтобы мы ушли. Немедленно и все до единого. Да ты сам пойди, вон, послушай…
        ГЛАВА 27
        У ворот частокола громко и угрожающе гомонила толпа. Подобным образом шумят, прежде чем вцепиться в горло врагу. Да, пруссы именно требовали. Требовали так, что стало ясно - будь их чуток побольше, суровые бородачи без лишних слов уже залили бы свой молитвенный сарай жертвенной кровью гостей-иноверцев по самую крышу.
        Внезапному помутнению рассудка и будоражению умов немало способствовал одноглазый вайделот. Как выяснилось, Сыма Цзян вовсе не зашиб экс-Кривайто насмерть, а лишь отправил того в глубокий и продолжительный нокаут. Сразу же после битвы с тевтонами одноглазый в сопровождении толпы вайделотов приперся в селение. Разъяренный, красноречивый и напористый, он объявил во всеуслышание, что набег крестоносцев - это справедливая кара за осквернение Священного леса, а пуще того - за неугодный богам поступок Кривайто, посмевшего взять под защиту святотатцев.
        Дурацкие скачки и следы, указавшие путь немцам от тракта до самого лесного поселка, были мгновенно забыты. Боги гневаются и во всем виноваты чужаки - такое объяснение больше устраивало общину. Удобно и не столь обидно… К тому же пылающие жаждой мести - хоть какой-нибудь, хоть кому-нибудь мести - души пруссов оказались благодатной почвой для обличительных речей. Даже дядьку Адама и его стрелков вайделоты под горячую руку причислили к пособникам чужеверцев и гнали прочь. А на Сыма Цзяна люди Глянды вообще взирали теперь с плохо скрываемой ненавистью. Боевой посох опального первосвященника больше не пугал взбудораженную толпу.
        Воины Бурцева не прятали оружия, пруссы - тоже. И те, и другие ярились все сильнее. Дабы избежать бессмысленного кровопролития, нужно было оставить негостеприимное селение. Но сначала схоронили павших. Кое-как прикопали в мерзлой земле на приметном месте подальше от поселка и Священного леса. Потом начались сборы. Собирались под тяжелыми взглядами недавних союзников.
        - Вообще-то, оно понятное дело, - недобро хмурился Дмитрий. - Тевтонские кнехты почти всех баб и детишек в деревеньке порезали. Да и мужиков положили немало. Так что пруссаки сейчас злые - жуть. Виноватых в своем горе ищут. Кому угодно и во что угодно поверить готовы. Но с другой стороны… Могли бы ведь хотя бы спасибо сказать, что ли. Кабы не мы, немцы тут все по бревнышку разнесли бы и вообще никого в живых не оставили. А то что же получается? Мы, значит, кровушку за их деревеньку проливали и нас же отсюда в шею турнули?
        Дмитрий тряхнул головой, как разъяренный бык.
        - Может, Василь, проучить их, а? Показать, на чьей стороне правда и сила? Пруссов, вон, с гулькин нос осталось.
        - Не сметь! - строго зыркнул Бурцев. - Хочешь, чтоб потом нас всю дорогу пруссаки из других селений донимали? Нет, Дмитрий, раз просят уйти - уйдем с миром. Здесь не наша земля и не наше право. Вот только…
        Эх, было бы кому уходить.
        Дмитрий верно говорил: новгородской и степняцкой крови пролилось под прусским частоколом немало. Почитай половина дружины полегло. Много раненых, есть тяжелые, с полдюжины человек и вовсе вот-вот должны испустить дух. Саней же у пруссов не допросишься, а брать силой не хотелось. Да и куда им с санным обозом-то по глухой лесной стороне? Пришлось вязать носилки и вешать меж конями. Благо лошадей - и своих, и тевтонских набрался целый табун. Лошадей всегда хватает, когда людей мало.
        Но все-таки… Куда раненых везти-то? До Руси путь не близкий и не легкий. Почитай, ведь только-только из Взгужевежи вышли. И пол-Пруссии, наверное, еще не прошли. Нет, изрубленным в схватке с тевтонами людям оставшуюся дорогу не осилить. Ничего не поделаешь, нужно половинить и без того поредевшую дружину. Раненых под охраной придется отправить обратно к Освальду - добжиньский пан не откажет в приюте, позаботится о союзниках. А остальные?
        Остальным в негостеприимных прусских краях ждать нечего. Пока есть возможность, надо идти дальше. Возможность была… Во всех их бедах одно хорошо: в замке, закрывающем дорогу на Русь, почти никого не осталось. Штурмовать, конечно, тевтонскую твердыню - кишка тонка. Но пройти мимо и отбить в случае чего слабенькую погоню сил, авось, еще достанет.
        Относительно себя и краковской княжны Бурцев решил твердо: идти им с Аделаидой на Русь. В «Башне-на-холме» делать полячке нечего. Под каменными сводами опостылевшего Взгужевежевского замка у княжны окончательно сорвет крышу, да и добжинец может ведь не устоять перед соблазном. Так зачем лишний раз искушать пана Освальда? Хватит, блин, истории с влюбленным Фридрихом фон Бербергом.
        Поделить невеликое войско не составило труда. Новгородскую вольницу назад все равно уж не повернуть. А вот дисциплинированные кочевники будут сговорчивее. До родных степей им еще далеко - значит, не станут пока считать каждый переход и, коль прикажет Бурцев вернуться во Взужевежу, - вернутся. Монгольские нукеры из личной гвардии Кхайду-хана, в самом деле, не стали противиться воле обладателя ханской золотой пайзцы «юзбаши Вацалава». Татарские стрелки - тоже.
        Бурангуловых всадников все же разделили поровну: хорошие лучники везде будут к месту. Сам Бурангул возглавил десяток, следовавший с Бурцевым, окончательно превратившись из сотника-юзбаши в десятника-унбаши. Збыслав и дядька Адам со своей ватагой тоже примкнули к новгородцам. У обоих был строгий наказ от пана Освальда: провести союзников на Русь.
        Пять десятков татаро-монгольских бойцов - каждый одву-конь - готовились к возвращению в добжиньские земли. Готовились серьезно: от этого зависела не только их собственная судьба, но и судьба раненых, которых надлежало сопровождать степнякам. Начальником над полусотней Бурцев поставил самого старшего нукера Шэбшээдея - отважного, хитрого и опытного степного лиса, чье лицо после боя за прусское селение изуродовала неглубокая и не так чтоб опасная, но жутковатая рана - след от скользящего удара рыцарского топора.
        Дядька Адам определил в проводники кочевникам молодого Богдана - парня не шибко толкового, дурашливого даже, но дорогу от прусских земель к «Башне-на-холме» знающего досконально.
        - А еще бы это, пан Вацлав… - смущенно кашлянул над ухом Збыслав, - отправил бы ты во Взгужевежу старика-китайца. Бурангул с Дмитрием говорят, он хитрости всякие разумеет - как крепости строить, брать и оборонять. В походе проку от такой мудрости немного, а вот пану Освальду, глядишь, и пригодится заморский мудрец. Может, башню воротную восстановит.
        Бурцев усмехнулся. Сыма Цзян - пригодится, это уж как пить дать. Да и раненым тоже не помешала бы китайская народная медицина.
        - Сыма Цзян, - обратился Бурцев к желтолицему старику. - Ты, помнится, хотел посмотреть на древнюю башню арийских магов?
        В узких глазках вспыхнули огоньки. Китаец быстро-быстро закивал:
        - Моя хотелась, хотелась моя.
        Сыма Цзян собрался в путь первым.
        ГЛАВА 28
        Аделаида исчезла неожиданно - еще на подходе к Наревскому замку тевтонов. Только что вот вроде ехала на виду - особнячком, надутая и разобиженная на весь белый свет. Но стоило Бурцеву задуматься об ушедшей к Взгужевеже полусотне с ранеными, как княжна пропала. Будто и не было ее вовсе.
        Куда и когда подевалась полячка, не заметил никто. Дозоры ушли далеко вперед, а отставшие бойцы все больше за тылами присматривали. Лишь Дмитрий, по старой походной привычке поглядывающий на все четыре стороны, неопределенно махнул куда-то влево:
        - Там вон твоя ненаглядная. Только-только свернула. По нужде, небось, отлучилась.
        Бурцев тоже повернул коня. Нужда - она ведь разная бывает. Из головы не шло обещание Аделаиды исправить их неугодный небесам брак. А ну как к фон Бербергу намылилась дочь Лешко Белого?
        - Помощь нужна? - Дмитрий участливо глянул на него.
        Еще чего! Бурцев мотнул головой. Приказал:
        - Не останавливайтесь - следуйте дальше. Мы скоро нагоним.
        - Вы только того… далеко не заезжайте, - донесся сзади голос новгородца. - Дядька Адам говорит, болота тут начинаются непролазные, топи незамерзающие.
        Бурцев отмахнулся и тронул коня. Теперь он слышал только хруст снега и треск веток под копытами.
        На след Аделаиды Бурцев напал сразу. Увы, ничего хорошего снежный покров, вспаханный быстрой скачкой, не сулил. Княжна не просто отлучилась на время - она явно решила покинуть отряд и, едва скрывшись из виду, погнала коня во всю прыть. Бурцев застонал. Ну что за наказание ему с этой девчонкой?!
        Он тоже пришпорил трофейного тевтонского жеребца. Звать полячку сейчас бесполезно. Крики только всполошат беглянку, заставят затаиться. Нет, догонять нужно молча. А волю словам можно дать позже. И не только словам.
        Ели и сосны сменились лиственным редколесьем. А потом и вовсе одинокого всадника со всех сторон обступили сухонькие, кривенькие, неказистые деревца. Белое покрывало внизу набухло, стало мокрым и грязным. Под копытами хлюпало и чавкало. Из-под земли парило. Тяжелый туман стелился по низине. Видать, приближались те самые незамерзающие болотистые места, о которых предупреждал Дмитрий. А тут еще снег пошел - да густыми хлопьями. Такой враз завалит любые следы. Ох, не вовремя…
        Бурцев все же закричал. Теперь, блин, не до жиру - главное предупредить Аделаиду об опасности. Если еще не поздно. Если не въехала уже княжна в какую-нибудь гиблую топь. Он кричал, а крик будто увязал и тонул в сыром воздухе болотного леса. И Аделаида… Княжна как сквозь землю провалилась. Словно в воду канула. Сквозь землю? В воду? О коварных трясинах думать не хотелось, но страшные мысли настырно лезли и лезли в голову.
        И вдруг тяжелую обволакивающую тишину словно саблей взрезало. Далекое ржание умирающей лошади - дикое, дерущее душу - и женский визг, полный ужаса, слились в один щемящий пронзительный звук. Секунду-другую конь Бурцева упирался и хрипел, мотал головой. Чуя смертельную опасность, конь не желал двигаться дальше, но всадник раз за разом всаживал острые колесики шпор в растерзанные бока. И животина пошла. Сначала осторожно переступая ногами по замерзшему болоту, потом, повинуясь воле наездника, все быстрее, быстрее…
        Сломя голову он гнал обезумевшего коня по корке хрупкого льда над зыбкими хлябями. И думал только об одном. Успеть! Не опоздать!
        Жену Бурцев нашел в грязном сугробчике под невысоким корявым стволом мертвого дерева. Аделаида - уже не надменная шляхтенка, а бледная, трясущаяся от страха девчонка, прижималась спиной к сухому стволу. Кусала губы в кровь. Размазывала по перепачканному лицу слезы…
        Он резко натянул повод. И вовремя: передние ноги коня вдруг ушли в снег, под хрустнувший лед, и куда-то еще ниже, еще глубже. Животное прянуло прочь из вязкой липкой жижи. Всадник позволил. Сам соскочил на землю. Улыбнулся испуганной девушке - жива ведь, дуреха! Жи-ва!
        Их разделяла лужа. Грязная промоина в грязном снегу. В облаке зловонного пара. Будто канализацию прорвало… Лужа казалась небольшой и неглубокой, да только вода в ней все еще пузырилась и подрагивала. Где-то там, внизу, отчаянно билось в предсмертной агонии чье-то тело.
        Бурцев понял всё. Представилось как наяву: вот мчит княжна не разбирая дороги, как мчался только что он сам. Несется, настегивает плетью по взмокшим конским бокам. И на полном скаку влетает в трясину. Лошадь разом ухает вниз по самое брюхо. Аделаида летит через голову животного, падает из седла на спасительную кочку-сугроб, замирает в ужасе, не в силах ни шагнуть, ни шевельнуться. Истошно кричит, визжит… И смотрит во влажные глаза обреченного зверя. Лошадь дергается, рвется. Но все потуги тщетны…
        Бедняжка. Бурцев смахнул со лба пот. Аделаиде пришлось наблюдать, как бьется в ловушке несчастное животное. Как погружается все глубже и глубже. Как тянет к ней морду из жирной чавкающей грязи.
        Предсмертное ржание, не ржание даже, а почти человеческий полувскрик-полувсхрип - и пузыри, и жуткая смерть. А ведь та же участь едва не постигла и саму Аделаиду. Зацепись она ногой за стремя, упади чуть в сторону от корявого деревца…
        Черное пятно жижи, в которой бесследно сгинула лошадь, было лишь видимой частью трясины. Чтобы вытащить девушку с тесного островка, пришлось здорово потрудиться. Тот, кто никогда не пробовал рубить дерево рыцарским мечом, не оценит в полной мере, во что обошлась Бурцеву спешно налаженная гать. Меч предназначен совсем для другого. Это не мачете и не универсальное орудие выживания в экстремальных условиях. С бывшего омоновца семь потов сошло, прежде чем зыбкие мостки из кривых сухих веток, трескучего валежника и подгнивших коряг соединили с земной твердью пятачок, где ютилась Аделаида.
        ГЛАВА 29
        Полячка переползла через гать прямиком в объятия мужа.
        - Все в порядке, милая.
        Всхлип.
        - Все хорошо…
        Нервный смех, переходящий в рыдания.
        Лишь когда Аделаида успокоилась, обильный снегопад закончился, а угрюмое небо окрасилось в закатные тона, Бурцев осознал, насколько все плохо. Дороги назад он не помнил. Княжна-беглянка свой путь тем более не примечала: она-то и вовсе возвращаться не собиралась. Как они сюда попали? Где кружили? Куда сворачивали? Их собственные следы завалены свежим снежком. Коварное болото тоже покрыто сплошной белой пеленой, через которую не проступили еще грязные пятна топей.
        М-да, влипли… Бурцев сплюнул. Искать теперь свою дружину - дохлый номер. Тем более что отряд все это время не стоял на месте. Отправляясь на поиски жены, Бурцев приказал двигаться дальше. Ежели и посылали Дмитрий с Бурангулом сыскных людей за пропавшим воеводой, то, должно быть, вернулись уже те посланцы. Ни с чем, конечно, вернулись. Точнее, с дурной вестью: оборвался, мол, след в непролазных топях, сгинули вместе и герой легницкого сражения, и супружница его бестолковая.
        Да, гнаться за отрядом нет уже никакого резона. И вообще лазить в сумерках по болотам - опасно. Не заметишь трясины в темноте - хрустнет ненадежный ледок, дрогнет предательски сырая почва под ногой. И поминай тогда, как звали. А деньки тут коротки. Темнеет в северных прусских лесах еще по-зимнему быстро. Вон уж багровое закатное зарево гаснуть начинает. Еще немного - и непроглядный мрак вовсе накроет землю.
        - Ночуем здесь, - объявил Бурцев. - Поутру попробуем выбраться из болота.
        - Здесь?!
        Аделаида в ужасе отшатнулась от бездонной могилы, что проглотила несчастную лошадь. Отшатнулась - и сама едва не сверзлась в соседнюю топь. Не подхвати Бурцев вовремя супругу, не выдерни из цепких грязевых лап, еще одной безымянной могилкой стало бы больше.
        Былой гонор княжны вмиг пропал. Сгинул, вышел весь, остался где-то там - в глубинах чавкающей жижи. Аделаида невольно придвинулась поближе к мужу. Прижалась, озираясь, - крепко, совсем как прежде. Бурцев усмехнулся: нет, выходит, худа без добра. Привычно обнял девушку, прикрыл теплым походным плащом на меху. Вдвоем под таким плащом не замерзнут. Жаль только, без огня остались. И почти без пищи - припасов-то в седельной сумке кот наплакал. И один конь на двоих - вон он, бедолага перепуганный, стоит на привязи у гнилого пенька. Можно было и не привязывать - сам боится копыто лишний раз с места на место переставить.
        Все это здорово напоминало Бурцеву их первую с Аделаидой ночевку в силезском лесу. Ту самую, после нападения Казимировых лжетатар. Да уж, любо-дорого вспомнить беспокойную ночку со строптивой панночкой под боком.
        Правда, тогда, помнится, шок у него был сильнейший от нежданного-негаданного путешествия во времени. И первая пролитая в прошлом кровь уже была. И планы какие-то - в том числе и на эту прекрасную полячку, зябко жмущуюся сейчас к его плечу. И запах стоял вокруг совсем другой. Запах пробуждающейся жизни. Запах надежды. Здесь же - болотные миазмы кругом. Но куда хуже другое. И раньше ведь бегала от него вспыльчивая дочь Лешко Белого - еще как бегала! Но никогда не бежала к другому. А сегодня…
        Неужто все? Прошла любовь, и завяли-таки помидоры?
        Что-то хрустнуло вдали. Аделаида вздрогнула. Бурцев успокаивающе погладил жену. Странная все-таки штука эта любовь-морковь. То так обернется, то этак… Вот взять сейчас хотя бы. Он девчонку эту любит - слов нет. Голову потерял, когда понял, что княжна в беде. И она тоже ведь не отстраняется, не ускользает из-под руки. Все вроде, как прежде. И не все…
        Фридрих - ох уж этот Фридрих фон Берберг, туды ж его налево - никак не шел из головы. Значит, гнать нужно оттуда гада. Гнать в шею.
        - Смотри, Вацлав, вон там! - вздрогнула Аделаида. - И там тоже!
        В сгустившемся мраке среди размытых силуэтов кривых безлистных деревьев с когтистыми ветками-лапами замаячили, подрагивая, фосфорицирующие огоньки. Действительно, жутковатое зрелище.
        - Что это? Лесные духи, коим поклоняются прусские язычники, или души грешников, не нашедшие упокоения?
        Девушку трясло капитально.
        - Не волнуйся, родная, - тихонько похлопал он ее по плечу. - Ничего страшного. Просто гнилушки светятся. На болотах такое бывает. Спи спокойно - я покараулю. И от духов тебя уберегу, и от грешников.
        Видимо, она просто устала бояться. Дрожала-дрожала, да и забылась беспокойным сном. А во сне еще крепче прильнула к нему. Что ж, хотя бы в эту ночь злополучный вестфалец не будет стоять между ними. Ну, а потом… потом видно будет. Глядишь, и образуется все. Коли нет - Фридрих фон Берберг умрет.
        Под теплым походным плащом они грелись теплом друг друга. И обнимали друг друга. Пусть не очень долго, пусть потому лишь, что среди топей и трясин обнимать больше было некого.
        ГЛАВА 30
        Из болот вышли после полудня. Дважды чуть не стали добычей трясины, но обошлось: тевтонский конь, чуя опасность, вовремя поворачивал и тянул людей прочь от гиблых мест. Никто его не понукал, никто даже не садился в седло. Огромный рыцарский жеребец и без того слишком тяжел для прогулок по топям.
        Доверившись чутью животного, Бурцев останавливался и тщательно прощупывал дорогу кривым шестом всякий раз, как только коняга начинал упираться. Только когда под ногами перестало, наконец, чавкать и хлюпать, Бурцев усадил Аделаиду на коня. Сам шел рядом. Вдвоем в боевом седле с высокими луками кататься несподручно, что бы там ни пели менестрели о совместных романтических поездках рыцарей и вызволенных из плена прекрасных дам.
        Княжна представления не имела, куда править, а потому просто отпустила поводья. Тоже правильно: лошадиный инстинкт и в лесу безошибочно выбирал самый удобный путь. Ни всадница, ни ее пеший спутник не разговаривали. Скверно было на душе, а в животе урчало. Жрать, сказать по чести, хотелось жутко. Но жалкие походные харчи - сухой кислый сыр, просо да вяленную на степняцкий манер конину приходилось беречь. В погоню за женой Бурцев отправился налегке, не потрудившись как следует запастись провизией, а седельные сумки беглянки засосало ненасытное болото.
        Уже совсем свечерело, когда трофейный конь вывел их к людям. Правда, к тем, дел с которыми иметь Бурцеву совсем не хотелось: лес заканчивался, и в просветах между деревьями замелькали сторожевые огни тевтонского замка. Умное животное нашло дорогу к родной конюшне, да только проку от этого… Бурцев схватил конягу под уздцы, потащил обратно в лес. Наездница даже не шелохнулась. Похоже, вымотанной, издерганной и голодной Аделаиде все уже было до фонаря.
        Следовало убраться подальше от замковых стен, прежде чем стемнеет! Задыхаясь, с трудом переставляя ноги, он вел немецкого жеребца через сугробы, буреломы и непролазный кустарник, а потом… Потом идти вдруг как-то сразу стало легче. Деревья по-прежнему сплошной стеной возвышались справа и слева, но промеж них пролегала широкая просека без конца-краю. По такой даже сани и телеги пройдут беспрепятственно.
        - Вацлав, это же дорога! - тихонько окликнула его Аделаида. - Орденская дорога.
        А ведь в самом деле! Не княжеский тракт, конечно, но и не тайная тропа беженцев. Хорошо расчищенная просека половинила лес, словно рубящий удар длинного прямого клинка.
        - Интересно, куда она ведет? - заерзала в седле полячка.
        - В Наревский замок, куда же еще. Там, должно быть, и обрывается. Замок-то поставлен недавно, значит, дальше пути нет.
        - А если ехать из замка?
        Он осмотрелся. Если ехать из замка, дорога вела в сторону зашедшего уже солнца - на запад. Значит, не по пути им с лесной просекой. Ни в ту, ни в другую сторону.
        - Ну, так как? - не успокаивалась полячка. - Если из замка, а?
        - Дядька Адам говорил, что в этих местах проложена только одна орденская дорога. И ведет она к Кульмской комтурии - в Хелмно. Короче, уходить нам с этой дорожки нужно.
        Аделаида задумчиво покачала головой.
        - Нельзя, Вацлав. Никак нельзя. Если уйдем - заплутаем, погибнем от голода.
        - Не погибнем. На крайний случай у нас конь есть. Целая гора мяса! Совсем туго придется - съедим.
        - Фу! - полячка поморщилась. - Есть конину?! Да я лучше сдохну, чем уподоблюсь твоим дружкам-татарам.
        Ну вот, опять двадцать пять!
        - Ничего, - нахмурился Бурцев. - Поголодаешь еще денек-другой - умнешь и конину за милую душу. Поехали.
        Он потащил тевтонского жеребца с опасной дороги. Аделаида спрыгнула с седла.
        - Послушай меня, Вацлав. Хоть раз послушай! Даже если мы с тобой съедим целый табун лошадей, все равно добраться до Руси без проводника не сможем. Вернуться во Взгужевежу - тоже. Тем более пешими. Это же Пруссия - дикая страна. Кругом - леса да болота. И язычники, ненавидящие добрых христиан лютой ненавистью. Меня уже чуть не принесли в жертву на капище идолопоклонников. Второй раз испытывать судьбу я не желаю. Да остановись же, Вацлав! Куда ты?
        Он остановился. Объяснил:
        - Нам известна дорога к Наревскому замку. Для начала обойдем его, а там видно будет.
        - Обойдем?! - мотнула головой Аделаида. - А ты уверен, что нас пропустят? Да, возможно, твою дружину оставшиеся в крепости тевтоны остановить не смогли, но с нами-то уж как-нибудь управятся. Даже если не убьют сразу - учинят допрос, которого ни тебе, ни мне не выдержать. Здесь не безопасная Кульмская комтурия, Вацлав! Здесь немцы наверняка осторожничают сверх всякой меры и тщательно проверяют каждого путника. Если таковые вообще заходят в эти проклятые края.
        Вообще-то определенный резон в словах Аделаиды был.
        - И что ты предлагаешь? - спросил Бурцев. - Ждать у тракта продовольственный обоз из комтурии? Так маловато нас для грабежа-то. Пан Освальд - и тот на такие дела целую ораву с собой водит.
        - Я предлагаю ехать по этой дороге в Хелмно. И добыть себе пропитание там, честным путем добыть.
        У Бурцева отвисла челюсть. Неужели гордая дочь Лешко Белого готова наняться в работницы к какому-нибудь орденскому кастелянину? Или муженька запрячь хочет? Так ведь он никакому ремеслу не обучен.
        - О чем ты говоришь, Аделаида?
        - Помнишь Фридриха фон Берберга из Вестфалии?
        Бурцева передернуло - еще бы не помнить! Он вовек теперь не забудет этого типчика.
        - Так вот, благородный Фридрих направлялся в Хелмно, намереваясь принять участие в турнирах.
        - Чтоб его там зашибли, нафиг, - прошипел сквозь зубы Бурцев.
        - Что?
        - Нам-то, спрашиваю, какая с того радость?
        - Как какая? Почему бы тебе тоже не поучаствовать в турнирах? По правилам ристалищного боя победителю достается все имущество побежденного. Ты бы отбил для нас чьих-нибудь коней, припасы и снаряжение, с которым можно смело отправляться в дальний путь. Там же, в Хелмно, можно передохнуть и поискать проводника. Ты, Вацлав, главное, выбери противников побогаче и выиграй побольше боев. А я, если хочешь, буду вдохновлять тебя на победу.
        Ах, вот в чем дело! Бурцев усмехнулся. Как же все просто выходит у Аделаиды. Нет, он, конечно, не возражает. Только есть тут одна загвоздочка.
        - Нам ведь придется лезть прямо в лапы к кульмским крестоносцам. А они вряд ли проявят гостеприимство по отношению к малопольской княжне, за которой охотился еще Конрад Тюрингский. Да и меня после Легницкой битвы и дружбы с разбойничьим паном Освальдом немцы, наверное, не шибко жалуют.
        - А как они узнают, кто я такая и кто ты? - Аделаида скорбно скривила губы. - Я и на княжну-то уже давным-давно не похожа. А ты… Ты что, ни разу не был на турнирах? Не видел, какое там столпотворение?
        «Не был, не видел», - он вовремя прикусил язык - незачем, наверное, признаваться в этом Аделаиде. Но зато ляпнул другую глупость.
        - Фридрих фон Берберг знает, кто ты такая, - напомнил Бурцев.
        - Вряд ли мы его встретим, но даже если и так…
        Показалось, или мечтательная улыбка все же мелькнула на устах княжны? Бурцев нахмурился: фон Берберг опять совершенно беспардонно вторгался в их личную жизнь. А сам виноват: кто просил упоминать о вестфальце?
        - …Фридрих не причинит мне вреда, - продолжала Аделаида. - Он - человек чести. И он дал рыцарское слово хранить мой титул втайне. За себя тоже не бойся: если я попрошу, фон Берберг никому не скажет о тебе ни слова. Никто не узнает даже, что ты путаешься с язычниками и лично знаком с желтолицым жрецом пруссов.
        Бурцев поморщился: вот уж спасибо, благодарю покорно. Ничем быть обязанным вестфальцу он не желал. А Аделаида все тараторила без умолку:
        - Кроме того, правила турниров позволяют рыцарям драться, не открывая своего герба и лица. На твоем щите герба и так нет, ну, а лицо… У тебя ведь к седлу приторочен закрытый немецкий шлем. Ты, помнится, даже примерял его однажды - и шлем пришелся впору.
        - Ну, не совсем…
        Если уж быть точнее, то «совсем не». Бурцев вообще не жаловал топхельмы, ограничивающие в бою обзор, а этот к тому же едва налезал ему на голову. Собственно, он уже подумывал вообще выбросить чужое боевое ведро, но тут Аделаида со своими фантазиями…
        - Это не важно, Вацлав. Надень его - и будешь биться неузнанным.
        - Я не привык драться с горшком на голове и вообще мне не нравится твоя затея. Идем отсюда.
        Бурцева упрямство супруги разозлило не на шутку. Он решительно увлек за собой коня с орденской дороги и ожидал теперь чего угодно, вплоть до привычной истерики и обвинений в трусости. Но Аделаида не стала ни визжать ему в спину, ни размахивать кулачками в бессильной ярости.
        - Я голодна, Вацлав, - тихо и жалобно проговорила она. - Я устала. Мне плохо. Я боюсь этого леса.
        И расплакалась.
        Да, против такого аргумента не попрешь… Бурцев со вздохом вернул коня на дорогу. И ведь по сути-то девчонка права. Даже если им удастся пробраться мимо Наревского замка незамеченными - сгинут все равно оба в незнакомых лесах и болотах без проводника и пищи. Или снова случайно войдут в какой-нибудь священный лес, откуда местные аборигены чужаков живыми не выпускают.
        Что ж, ладно, уломала, Аделаидка. В конце концов, может быть, на кульмско-хелминском турнире ему удастся поквитаться с благородным мерзавцем Фридрихом фон Бербергом. Уже ради одного этого стоило рискнуть.
        Он уступил всхлипывающей супруге.
        ГЛАВА 31
        Лес кончился вдруг, неожиданно. И почти сразу же началось столпотворение.
        Пестрое турнирное ристалище раскинулось на правом берегу Вислы. Яркие шатры и палатки многоцветного европейского рыцарства, привлеченного обещаниями легкой добычи и обширных ленных земель на отвоеванных у врагов христианской веры территориях, стояли вдоль реки шумным беспорядочным табором. Разношерстный лагерь в заснеженной долине издали бросался в глаза. На промозглом ветру, поддувавшем с Вислы, лениво шевелились тяжелые полотнища солидных штандартов и бойко трепетали малые флажки-банеры. Люди в зависимости от своего статуса либо вальяжно прохаживались и разъезжали на конях по протоптанным тропкам, либо сновали и суетились, всячески расхваливали свой товар.
        Здесь было всё и вся.
        Благородные господа, целая армия кнехтов, оруженосцев и слуг, немецкие крестьяне-колонисты, торговцы, попрошайки, мелкие воришки и жулье, боевые и вьючные кони, быки, мулы и прочая скотина, повозки, сани и ярмарочные балаганы… Вокруг ристалища кипела торговля. Неподалеку бурлил Хелминский городок, давно обжитый переселенцами из Германии. В связи с наплывом авантюристов всех мастей его население увеличилось вдвое, а то и втрое. Тесное пространство за городскими стенами и переполненные предместья вместить всех приезжих уже не могли. А давние обитатели городка словно посходили с ума. Предприимчивые купцы, ремесленники и просто бедные, но сообразительные горожане спешили воспользоваться турнирной лихорадкой, продавая все, что могло продаваться.
        Цены в городе и окрестностях подскочили невообразимо, однако покупателей хватало на любой товар. Многие пришлые рыцари уже видели себя вассалами ордена Святой Марии и обладателями неслыханных богатств, отбитых у язычников, а потому не жалели скудных дорожных сбережений. К тому же каждый выезд на ристалище давал возможность неплохо заработать: победитель забирал имущество побежденного, а уж в своей ратной удаче господа рыцари сомневаться не привыкли. Бесшабашная атмосфера турнира и предристалищного торжища мгновенно поглощала любого, кто в нее окунался.
        Особняком от всей этой праздничной свистопляски стоял лишь грозный тевтонский замок Кульм или, как его именовали поляки - Хелмно. Безрадостной серой громадой возвышались неприступные стены. Надменно тянулись к небу высокие каменные башни. Презрительным прищуром взирали на пеструю шумную толпу узкие бойницы. Тяжелые ворота надежно отгораживали низкосводчатые орденские покои и коридоры от мирской суеты, а на верхней смотровой площадке донжона гордо развевались белое знамя с черными тевтонским крестом и штандарт поменьше - со знаком Кульмской комтурии: черный крестик над красно-белыми волнами.
        После Торна или - если по-польски - Торуня это был второй форпост германского братства ордена Святой Марии на северном правобережье Вислы. Отсюда десять лет назад начиналось завоевание крестоносцами одиннадцати прусских земель: Самбии, Нитангии, Вармии, Бартии, Скаловии, Надровии, Помезании, Погезании, Галимбии, Сасовии и Судовии. Теперь на этих землях, как грибы после дождя, повырастали мрачные немецкие крепости: Эльбинг, Кенигсберг, Балга, Данциг, Браунсберг… Всего их у тевтонов насчитывалось около полусотни.
        Под защитой замковых стен селились бедные немецкие рыцари и колонисты, которых крестоносцы привлекали невиданными свободами, льготами и, главное - обширными бесхозными землями. Бесхозными, поскольку истинные хозяева лучших угодий Пруссии либо истреблялись, либо вытеснялись в леса и болота.
        Колонисты быстро начинали чувствовать себя на отвоеванной территории, как дома. Чувство это дальновидная орденская верхушка старалась всячески поддерживать и культивировать. Пришлые крестьяне, ремесленники и купцы не могли нарадоваться милости тевтонских магистров.
        Так, согласно Кульмской жалованной грамоте 1233 года от Рождества Христова, немецкие переселенцы, осевшие возле замков Торно и Кульм, помимо земельных наделов и водных угодий, получили возможность содержать собственную дружину и самостоятельно выбирать судей. Тевтоны не особо обременяли покорных вассалов пошлинами, а, наоборот, всячески поощряли развитие ремесел и торговли. В результате купцы Прусской торговой Ганзы богатели изо дня в день. Множилось и благосостояние простых горожан, которые становились примером, достойным подражания для новых и новых волн колонистов из Германии. Медленно, но верно Пруссия онемечивалась. Да, собственно, не так-то уж и медленно.
        Одинокие замки братства Святой Марии обрастали вассальными ленами и земельными наделами переселенцев. Вокруг тевтонских укреплений возводились городские стены, и сковырнуть крестоносцев с чужой земли с каждым годом становилось все труднее. Иногда остатки прусских племен, которые не желали признавать власть ордена, предпринимали такие попытки, но редко добивались успеха. Зато ответные карательные экспедиции тевтонов были поистине страшными: выжигались и вырезались целые селения, а слабенькие крепостцы непокорных разрушались до основания.
        Впрочем, Кульмскую комтурию, где обосновались нынче высшие чины прусской ветви рыцарско-монашеского братства, уже давно никто не тревожил. Некому было. От некогда грозных и неустрашимых пемеденов, вармцев, нотангцев, бартцев и прочих коренных племен остались лишь кучки беженцев, вытесненные в дальние леса. Потому и чувствовали себя спокойно на правобережье Вислы и сами тевтоны, и их ожиревшие вассалы-горожане, и беспечные гости из дальних земель, съехавшиеся на турнирные бои. Потому и не остановил никто странную пару: рыцаря без герба и молодую красивую женщину, за которыми следовал статный, но измученный тяжелым переходом боевой конь.
        Да и что тут было странного? Подумаешь, еще один обедневший вояка странствует в надежде поправить свое благосостояние. Герб, небось, скрывает из-за какого-нибудь дурацкого обета или не желая быть раньше времени узнанным заклятым врагом - с этими благородными господами всякое бывает. Ну, а то, что привез искатель приключений с собой попутчицу - тоже дело понятное. Какая-нибудь очередная дама сердца, а может быть - что еще более вероятно - подцепленная по пути шлюшка. Женщин легкого поведения вокруг ристалищных площадок вьется не меньше, чем прочего сброда. Даже благочестивым орденским братьям не под силу истребить эту заразу в своих богатых землях.
        Рыцарь и его походная подруга недолго привлекали внимание ротозеев, мелких торговцев и воришек. Лишь до тех пор, пока безгербный воин не выменял свой кинжал хорошей немецкой работы на несколько лепешек с сыром у первого же разносчика.
        А уж когда оба - и мужчина, и женщина со звериной жадностью набросились на пищу, интерес к ним у сторонних наблюдателей пропал вовсе. Беднота в железе! У рыцаря, который начал менять на жратву собственное оружие, ничем не разживешься. Пока, по крайней мере. Может быть, позже, когда этот оголодавший странствующий рубака добьется победы на ристалище и захватит достойную добычу… Известно ведь: на голодный желудок нередко совершаются такие подвиги, которые и не снились сытым бойцам.
        ГЛАВА 32
        Шум-гам, обрушившийся на них со всех сторон, мельтешение разношерстного народа, калейдоскоп ярких красок и пестрых одежд полностью выбили Бурцева из колеи. Такой давки и толкотни людей он не припоминал со времен Легницкого сражения. Но там можно и должно было прокладывать себе дорогу мечом, а тут…
        Вся эта околотурнирная суета напоминала ему восточный базар. Такой же бардак для человека непосвященного. А он был непосвященным. Куда следует идти, что делать? Увы, опыта недоставало: до сих пор в настоящих турнирах бывшему омоновцу принимать участие как-то не доводилось. А палочный бой со Збыславом по законам Польской Правды - не в счет.
        Зато Аделаида чувствовала себя здесь как рыба в воде. После нехитрого, но сытного перекуса полячка раскраснелась, заблестела глазками, разулыбалась… Сразу видно: княжна попала в родную стихию и напрочь забыла о голоде, холодных ночевках за обочиной орденской дороги и прочих тяготах пути. В бурлящей толпе дочь Лешко Белого ориентировалась без труда. Ее ничто не напрягало, не озадачивало, не смущало. Судя по уверенному поведению девушки, подобные турниры и при краковском дворе проводились частенько. В общем, Бурцев не возражал, когда жена взяла его за руку и решительно потащила к развевающимся вдали знаменам.
        Самыми большими и высокими оказались, конечно же, орденские хоругви. Узнать их было не сложно: все то же неизменное, осточертевшее до тошноты черное перекрестие на белом фоне. Видимо, тевтонские кресты отмечали границы ристалища. Г-м-м, приличные, надо сказать, границы.
        Между знаками германского братства Святой Марии реяла на ветру уйма разноцветных штандартов и полотнищ с вычурными, диковинными, одним лишь герольдам ведомыми гербовыми знаками. Бурцев, впрочем, к пестрым рисункам не приглядывался. Толпа стала совсем уж непроходимой, и Аделаида пропустила мужа вперед. Вцепившись в локоть, она настойчиво подталкивала его в спину. Оставалось грудью раздвигать людскую массу, придерживая одновременно княжну и узду трофейного жеребца. Ни супруги, ни коня терять в давке не хотелось.
        А толпа перед ними бесновалась. Сквозь крики донесся тяжелый стук копыт. Лязг железа. Треск дерева. И вновь все звуки перекрыл восторженный вой зрителей. Наверное, там, впереди, действительно, происходило что-то интересненькое.
        Еще один рывок… Фу-у-ух, пробились, наконец! И без потерь, как ни странно. Аделаида тут же вынырнула из-под руки, навалилась на прочное ограждение. Забор, добротно сбитый из жердей и досок, жалобно скрипнув, принял на себя упругую грудь полячки. Бурцев глянул через голову жены.
        Ох, ни фига ж себе! Ристалище - с футбольное поле! Только гораздо уже. Но зато и подлиннее чуток. Да нет, пожалуй, и не чуток вовсе. И полное отсутствие привычной стадионной зелени. Вместо травки - истоптанный копытами снег. И грязь. И красные пятна.
        Два крупных жеребца, разгоряченных схваткой, все еще гарцуют по разные стороны бойцовской площадки. А в центре среди копейных обломков валяются в грязи их хозяева. Оба. Один чуть шевелится, второй - неподвижен. Никак зашибли друг друга?
        Взвыли трубы. Помахал флажком и что-то прокричал по-немецки горластый турнирный распорядитель в шутовских лоскутных одеждах. Старший герольд, - так назвала его Аделаида. Оруженосцы не очень почтительно, но зато очень быстро - за руки за ноги - уносили выбитых из седла бедолаг с ристалища. Конюхи отлавливали лошадей, прислуга торопливо собирала обломки копий. Похоже, рыцари остались при своих - добыча в этом поединке не досталась никому. Боевая ничья, однако…
        - Это был парный конный турнир на копьях, - возбужденно объясняла Аделаида. - Благороднейшее состязание. Гештех[65 - От немецкого штехен - «колоть».], как называют его немцы. Эх, жаль, мы ничего не видели.
        - Да ладно, не расстраивайся, - пожал плечами Бурцев. - Увидим еще.
        А смотреть сейчас действительно надо в оба. Прежде чем самому выходить на поле боя, приглядеться да поучиться не помешает. Иначе будешь вот так же лежать посреди ристалища закованным в железо бревном и даже верного оруженосца не найдется поблизости, чтоб оттащить в сторонку. Княжна-то уж точно не станет марать свои нежные ручки.
        - Ух ты, как интересненько! - Аделаида вертела головкой как заведенная.
        - Что такое?
        - Он еще спрашивает! Видишь трибуны для знатных особ? Господи, какое великолепие! Какие гербы! И какой гость!
        На противоположной стороне ристалищного поля, где за турниром наблюдала не чернь, а благородные господа и дамы, в самом деле виднелся длинный деревянный помост, сплошь увешанный треугольными щитами и яркими разноцветными геральдическими флажками. Под трибунами выстроилась шеренга орденских кнехтов с копьями: то ли охрана, то ли команда для растаскивания зарвавшихся поединщиков. Ребята чем-то смахивали на милицейское оцепление, отделяющее на матче зрителей-фанатов от футболистов.
        На помосте - под навесами и балдахинами - установлены скамьи. А в самом центре зрительских VIP-лож выделялись три тяжелых кресла с подлокотниками и высокими спинками. Вероятно, не простые братья-крестоносцы занимали эти места.
        Посередке восседал высокий, немолодой уже человек с заостренными чертами лица и умными, сонными, обманчиво сонными, как показалось Бурцеву, глазами. Никаких эмоций он не выражал. Или очень старался этого не делать. Одет незнакомец был в фиолетовую епископскую сутану со стоячим воротником, а в качестве головного убора носил высокую остроконечную митру, раздвоенную наверху и расшитую богатым орнаментом.
        Этот католический священник на пестрых ристалищных трибунах казался существом инородным и нелепым. Его свита - широкоплечие угрюмые молодцы в черных монашеских рясах и таких же черных плащах с капюшонами тоже плохо вязались с празднично-приподнятым турнирным настроением.
        Вряд ли святого отца охраняли кроткие божьи люди. Под длинными широкими одеждами монахов что-то предательски топорщилось и выпирало. Явно не вериги для умерщвления грешной плоти. Оружие - то ли короткие мечи, то ли длинные кинжалы. Что именно - так сразу и не разберешь в путаных складках ряс и плащей. Но, в общем-то, дело понятное: времена и места здесь такие, что без оружия даже церковникам нынче - никак. Впрочем, клинки свои монашеская братия, в отличие от рыцарей, прикрывала стыдливо и тщательно. Видимо, сан все-таки обязывал божьих слуг по возможности прятать смертоносную сталь.
        ГЛАВА 33
        - Аделаида, ты случайно не знаешь, кто этот падре, которого обступили монахи-костоломы? - поинтересовался Бурцев.
        - Судя по почетному месту в центре ложи, это сам Вильгельм, епископ Моденский и легат папы Григория IX. Фридрих фон Берберг говорил, что посланник Рима специально прибыл в Хелмно, чтобы уладить разногласия, раздирающие орден. Вильгельм умеет примирять враждующих. Он опытный политик и ему уже сейчас пророчат большое будущее - кардинальскую мантию как минимум[66 - Реальный епископ Вильгельм Моденский - папский легат в Прибалтике впоследствии стал кардиналом Сабинским.].
        «Ага, местный разводящий, значит, - усмехнулся Бурцев. - И кого же он тут будет разводить, интересно?»
        - А, собственно, чей конфликт должен уладить этот миротворец, Аделаида?
        Княжна презрительно скривила губки:
        - Ты еще не понял, что здесь соперничают не только рыцари-поединщики? Взгляни хорошенько на тех, кто сидит по разные стороны от его преосвященства.
        Папский легат со всей своей хмуролицей чернорясной монашеской братией, действительно, словно являлись некоей разделительной чертой.
        Кресла по правую и левую руку от Вильгельма Моденского занимали два человека в одинаковых одеждах германского братства Святой Марии, но похожих друг на друга, как скала и рыхлый снежный ком. Справа - долговязый жилистый мужчина, уже в летах, с благородной проседью на висках и в бороде. Почти старик, однако достаточно крепкий, чтобы выйти на ристалище и свалить не один десяток молодых, но менее опытных бойцов. Сразу видно: дух тверд, а тело закалено суровой жизнью воина-аскета. Видимо, чувствуя свою силу, могучий старикан смотрел прямо. И смотрел смело. Пожалуй, валить своих противников этот будет по всем правилам рыцарской чести и с истовой молитвой на устах.
        В левом кресле сидел более молодой, но хиловатый на вид и душонкой, и телом тевтон. Неопределенно среднего возраста. С неказистым лицом. Неказистым, но запоминающимся, правда. И весьма неприятным. Колючие хитрые глазки… Неспокойные, непоседливые, какие-то бегающие. Толстый подбородок с редкой бороденкой. И плотно сжатые жирные губы властолюбца. Шагать и шагать такому по трупам. Честно говоря, молодой Бурцеву понравился меньше. Этот не погнушается подленькими интрижками и, если сочтет нужным, не стесняясь, ударит в спину. Нет, в поединке все же предпочтительнее иметь дело с пожилым.
        Каждое из кресел плотным кольцом окружали рыцари в белых одеждах с черными крестами на груди и левом плече. И, как показалось Бурцеву, обе группки орденских братьев с неприязнью поглядывали друг на друга. Еще большая неприязнь сквозила во взглядах тевтонских предводителей. Хм-м, действительно, любопытно. И еще одну деталь нельзя не заметить. Позади старшего орденского начальника знаменосец держал классический тевтонский стяг: черное перекрестие на белом фоне. За креслом же молодого тевтона развевалось знамя с изображением Девы Марии. Святая Дева держала на руках младенца-Христа и занимала почти все свободное место на полотнище. Конечно, здесь тоже присутствовал тевтонский крест, заключенный внутрь изящного геральдического щитка в верхнем левом углу штандарта. Но щиток этот не так сильно бросался в глаза и напоминал, скорее, вынужденный декор, нежели основной символ.
        Значит, в ордене появились противоборствующие группировки?
        - Как думаешь, Аделаида, кому принадлежит то знамя с Богородицей? - спросил Бурцев.
        - Это штандарт ливонского ландмейстера, - не задумываясь ответила полячка.
        - Ландмейстера?
        - Ну да, тевтонского наместника в Ливонии и магистра Ливонского ордена. Некогда это был Орден меченосцев, основанный рижским епископом Альбертом фон Аппельдерном по подобию братства тамплиеров. В братство входили немецкие рыцари, главным образом из Саксонии. Их символом являлись красный меч и красный же крест на белом поле. Пять лет назад под селением Шауляй меченосцев разбил литовский князь Миндовг. В той битве погиб орденский магистр, а братство меченосцев потеряло треть своих рыцарей. Уцелевшим пришлось примкнуть к тевтонам. С тех пор вместо своих красных мечей на плащах и щитах они носят черные тевтонские кресты и именуются орденом Святой Марии немецкого дома в Ливонии. Или просто братством Ливонского дома. По сути, это ливонская ветвь Тевтонского ордена.
        «Вроде как филиал, - сделал вывод Бурцев. - И кто же, интересно, его возглавляет?»
        - Слиянием орденов занимался Герман фон Балке, - малопольская княжна с важным видом продолжала восполнять вопиющие пробелы в образовании супруга. - Он возглавлял посольство, убедившее ливонцев встать под тевтонские знамена. Он же был провозглашен ландмейстером Ливонии и магистром Ливонского ордена.
        - Значит, тот хитроглазый толстяк и есть фон Балке?
        Аделаида, задумавшись, покачала головой:
        - Нет, вряд ли. Человек под ливонским знаменем слишком молод. Я думаю, фон Балке сидит по другую сторону от его преосвященства Вильгельма Моденского. Но вот почему… Хотя, погоди-ка. Кажется, я начинаю понимать. Если после Легницкой битвы и смерти Конрада Тюрингского новый гроссмейстер - верховный магистр тевтонов - так и не выбран, а его обязанности временно выполняет ландмейстер Ливонии, то где ж ему сидеть, как не под тевтонским флагом? Это вполне возможно: у Германа фон Балке большие заслуги перед братством Святой Марии, а величайшая заключается как раз в присоединении к ордену рыцарей-меченосцев и их земель. А теперь, Вацлав, давай-ка лучше послушаем герольда.
        Снова над ристалищем зазвучала немецкая речь. Аделаида торжествующе улыбнулась:
        - А ведь я не ошиблась! На поединок приглашаются рыцари, желающие продемонстрировать свою доблесть перед его святейшеством Вильгельмом Моденским, временным главой братства Святой Марии ландмейстером Германом фон Балке и ландмейстером Дитрихом фон Грюнингеном из ливонских земель. Теперь ясно, кто нынче стоит во главе ливонцев. Понятно и почему эти двое смотрят друг на дружку волками. Если фон Балке - ставленник прусских тевтонов, то фон Грюнинген - выходец из меченосцев. Но хватит об этом! Я хочу посмотреть бой.
        Ну-ну… Бурцев тоже обратил свой взгляд на ристалище. Какая, в конце концов, ему-то разница, кто с кем грызется за власть на верхушке Тевтонского ордена и кто примиряет алчных властолюбцев?
        ГЛАВА 34
        На турнирное поле тем временем вступал очередной всадник. Многочисленная свита наездника осталась за ристалищной оградой, рыцарь выехал вперед. На великолепном жеребчике, молодцеватый, подтянутый, с закрытым топхельмом лицом, но с выставленными напоказ дорогой сбруей, оружием и одеждой. Морду рослого боевого коня защищал начищенный до блеска шипастый налобник. Единорог, итить!
        Тяжелая, богато расшитая попона стоила, наверное, целое состояние. Наборная уздечка сияла серебром, да и золото поблескивало не только на рыцарских шпорах. Павшими звездами и не тающими льдинками вспыхивали крупные самоцветы на ножнах и рукояти меча. А поверх добротного мехового жупана всадника развевался шелковый плащ тонкой восточной работы. Яркий банер трепетал на конце турнирного копья.
        Устрашающих размеров - никак не меньше трех с половиной метров - древко вместо боевого наконечника венчало широкое коронообразное навершие - коронель. Копье мира - так называлось это относительно безопасное и гуманное оружие. Весьма, правда, относительно: таким собьют с коня - тоже мало не покажется. Но все же, судя по выбору оружия, а также по навешанной на кольчугу дополнительной защите - стальному вороту с увесистой нагрудной пластиной - рыцарь не собирался ни убивать, ни тем более умирать. Развлечься - не более того. И костюм подобран именно для развлечения, но никак не для смертельной схватки. Впрочем, биться насмерть на этом турнире, видимо, вообще никто не собирался. Однако эдак-то разодеваться… Верх пижонства!
        Полноправные монахи-воины Тевтонского ордена подобной роскоши себе ни в жизнь не позволяли: строгий орденский устав не велит. Даже у полубратьев столь вызывающие мирские наряды не приветствовались. Светские рыцари - небогатые гости и союзники крестоносцев, съезжавшиеся в Пруссию и Ливонию со всей Германии - тоже в большинстве своем воздерживались от слишком дорогих облачений.
        Нет, на немца пижон с тупым турнирным копьем не был похож. Немецкие рыцари отличались практичностью и скупостью, они редко тратились на излишества в боевых и турнирных доспехах. По крайней мере, те обедневшие феодалы, что вынуждены отправляться из отчих краев в чужие земли на поиски лучшей доли. А вот надменные польские шляхтичи - совсем другое дело. Иные гордецы фамильное имение заложить готовы, лишь бы шикануть разок в благородном обществе. Впрочем, гарцующий в ожидании достойного противника всадник вряд ли сильно обеднел бы от потери одного имения. Их у него, скорее всего, несколько. Не иначе как воеводский или княжеский сынок решил сегодня снискать славу на орденском турнире. Эх, пообломать бы рога оболтусу да захватить в честном бою все его добро. Но нет, нельзя. Пока нельзя.
        Во-первых, никто не допустит вооруженного мечом рыцаря к конному гештеху, а копья - ни боевого, ни тем более турнирного - у Бурцева нет. А во-вторых… Победитель такого расфуфыренного гуся неизбежно привлечет к себе всеобщее внимание. Особенно если выступит на ристалище инкогнито - без герба на щите и с закрытым лицом. А зачем интриговать толпу и организаторов боев? Им с Аделаидой этого не надо… Лучше уж выбрать себе добычу поскромнее. Поединок рядовых рыцарей все-таки не так сильно бросается в глаза и вряд ли надолго запомнится зрителям.
        А толпа выла, толпа бесновалась, толпа взрывалась радостными выкриками. Вопили уже не только простолюдины: «VIP-трибуны» тоже начали шуметь. Аделаида что-то кричала вместе со всеми, восторженно, как ребенок на новогодней елке, хлопала в ладоши. Но лишь до тех пор, пока богатый рыцарь, вдоволь покрасовавшись перед хельминско-кульмской знатью, не соизволил и в сторону черни обратить свой щит с эффектным гербом. Белый некоронованный орел на красном фоне… А что, очень даже стильно.
        Аделаида поперхнулась приветственным криком:
        - Господи! Это же… Вацлав, это дядя мой! Конрад, князь Мазовии. Но нет, не может быть! Он же слишком стар для турнирных забав.
        Бурцев вздрогнул. Так вот что за орелик распустил тут перья?! Вот какого поляка занесло на немецкую тусовку! Сам Конрад Мазовецкий! Старый интриган, беспринципный сводник и орденский приспешник, жаждавший в угоду тевтонскому магистру Конраду Тюрингскому силком выдать Аделаиду замуж за своего сына и ее двоюродного брата Казимира Куявского… Невероятно!
        Трубы сотрясли воздух. Толпа попритихла. Вперед выступил герольд. Залаял по-немецки - громко, отчетливо:
        - Благородный и знатный рыцарь, прибывший на турнир германского братства Святой Марии из польских земель, вызывает любого противника, дабы продемонстрировать перед собравшимися силу польского оружия и духа, не сломленного ордами татарских язычников.
        Бурцев покачал головой. Конрад Мазовецкий, кажется, на старости лет окончательно впал в маразм! Герольд же, помолчав немного, продолжил:
        - Кто из славных рыцарей примет вызов польского княжича Земо…
        - Ах, вот оно в чем дело! - перевела дух Аделаида.
        - …вита Мазовецкого!
        - Это не мой дядя, Вацлав. Это его сын. Младший брат Казимира.
        С десяток разногербных германских рыцарей уже толпились на противоположном краю ристалища. Из желающих принять вызов богатого и дерзкого пана выстраивалась целая очередь. Оруженосцы поспешно, но тщательно перечисляли регалии, гербовые знаки, родословные и подвиги своих господ, дабы герольды имели возможность достойным образом представить публике будущего победителя Земовита. Увы, немецкая пунктуальность сыграла злую шутку с гордыми поединщиками. Пока бойкие слуги наперебой расхваливали благородных рыцарей, на ристалищное поле уже въехал всадник в скромных доспехах. Въехал просто - в обход герольдов и толпы конкурентов. Тратить время на похвальбу он не стал. У этого рыцаря не было ни говорливого оруженосца, ни герба на замалеванном щите. Он даже не потрудился снять глухой ведробразный шлем, чтобы сообщить свое имя.
        - Тайный рыцарь! - выдохнула Аделаида. - Я же говорила тебе, Вацлав, что на турнире можно биться с закрытым лицом и гербом.
        ГЛАВА 35
        Благородные германцы, претендовавшие на выгодный бой, возмущенно загалдели, но поздно… поздно… Тайный рыцарь уже склонял свое тупое копье, готовясь к сшибке.
        Земовит тоже занял позицию. Прежде чем был подан сигнал к бою, разодетый поляк что-то грозно проревел из-под шлема. Слов разобрать не удалось, но и без них ясно: сын Конрада Мазовецкого разъярен до крайней степени. Еще бы! Ему, польскому княжичу, смеет противостоять какой-то безвестный рыцарь, не потрудившийся даже представить герб своего рода! Впрочем, в победе над дерзким наглецом Земовит, похоже, ничуть не сомневался.
        Старший герольд взмахнул флагом, отступил к трибунам. Всадники пришпорили коней, ринулись навстречу друг другу. Оба сидели в высоких седлах умело и уверенно. Оба пригнулись, прикрывшись большими треугольными щитами по самую смотровую щель топхельмов. Оба крепко держали длинные тяжелые копья. Мастерством копейного боя противники владели в равной степени искусно, и предсказать исход поединка заранее было бы весьма затруднительно. Хотя, если учесть, что у Земовита и конек получше, и усиленные турнирными пластинами доспехи попрочнее…
        - Сейчас они преломят копья о щиты или доспехи. Тот, кто не удержится в седле, будет считаться побежденным. А если удар высидят оба, схватка должна повториться. Вот только я не вижу у тайного рыцаря оруженосца с запасным копьем…
        Возбужденная Аделаида говорила, не глядя на мужа. Все ее внимание без остатка уже поглотил поединок. Княжна аж разрумянилась от азарта и едва не подпрыгивала на месте. Глаза дочери Лешко Белого блестели почти оргазмическими огоньками.
        Грохот. Треск. Как и предсказывала Аделаида, оба копья разлетелись в щепки. Но в щит ударило лишь одно из них - в тот щит, что без герба. А вот другое… За мгновение до сшибки тайный рыцарь чуть приподнял коронообразный наконечник. Его удар пришелся по шлему польского княжича. Коронель угодил точно в лицевую крестообразную пластину.
        Голова Земовита откинулась назад. Вслед за головой подалось и тело. Белый на красном геральдический орел улетел в одну сторону, обломок копья - в другую. Сам всадник, перевалившись через высокую заднюю луку седла, тяжело сверзился наземь. Толпа выдохнула. Удивленно. Сочувственно. Радостно.
        - Вот это да! С первого удара! В голову!
        Княжна была в восторге.
        - Ну, с первого, ну, в голову, ну и что…
        Бурцев хмурился. Знакомое чувство ревности вновь неприятно кольнуло сердце. С такой женушкой ревновать, блин, вовек не разучишься.
        - Ты не понимаешь, Вацлав! Это мог сделать лишь искуснейший воин. Нанести точный удар в голову на полном скаку гораздо сложнее, чем попасть в щит или корпус. Зато если это удастся, в седле противник нипочем не удержится. Упадет, как пить дать упадет. Да что там упадет! Таким ударом в голову можно покалечить человека и убить его даже тупым коронелем турнирного копья.
        К Земовиту Мазовецкому уже спешили слуги и оруженосцы. Неподвижный княжич и в самом деле походил сейчас на искалеченного коматозника. А еще больше - на покойника. Навешанная на шею и грудь дополнительная защита не спасла сына князя Конрада. Вот тебе и копье мира! Ох, небезопасная, блин, забава эти турниры. Бурцев поежился. Не хотелось бы ему когда-нибудь подставить собственную черепушку под такой вот удар. Простым нокаутом тут не отделаешься. И самый прочный шлем не поможет.
        Сбитый поляк по-прежнему не шевелился. Здорово ему все-таки досталось. Тяжелое сотрясение мозга - это в лучшем случае. В худшем - перелом основания черепа и крышка богатого гроба.
        Похоже, бедняге Земовиту все-таки светил гроб. Из свиты Германа фон Балке вышел старик в белой накидке с черным крестом. «Этот - не рыцарь», - сразу понял Бурцев. Вместо доспехов пожилой немец носил под тевтонским плащом монашескую рясу. На груди дедка висело простенькое распятие.
        - Духовный брат ордена! - прошептала Аделаида. - Брат-каноник! Значит, дело совсем плохо.
        Священник скорбно покачал головой, осенил неподвижное тело крестом, вернулся на место. Сто пудов: готов Земовит…
        - Господь, да прими грешную душу! - Аделаида перекрестилась.
        Безгербный победитель тем временем неторопливо возвратился к месту сшибки. Остановил коня, любуясь возней прислуги вокруг поверженного противника. Потом так же не спеша, шагом поехал прочь с ристалища. Вопреки правилам, на трибуны с важными персонами он даже не взглянул. Зато трибуны не отрываясь смотрели на него.
        Руку поднял Герман фон Балке. Взвыли трубы. Замерла толпа. Тайный рыцарь натянул повод.
        Голос у тевтонского ландмейстера немногим уступал по силе трубному звуку. Фон Балке сообщал, что бой ему понравился, и он рад победе незнакомца над заносчивым польским княжичем. Довольный ландмейстер даже пообещал тайному рыцарю, помимо имущества побежденного, щедрую награду от братства Святой Марии и от себя лично… Взамен фон Балке просил победителя открыть свое лицо, имя и фамильный герб.
        Просьбы орденского начальника тайный рыцарь не выполнил. И не проронил ни слова в ответ. Лишь молча тронул шпорами конские бока и вновь направился к выходу с ристалища. Судя по возмущенному гулу, это было верхом непочтительности.
        - Куда он так спешит? - недоумевала Аделаида. - Согласно обычаям турнира, победитель должен…
        Пронзительные вопли заглушили ее слова. Презрев все турнирные обычаи и правила, на ристалище выбежал чей-то встрепанный растерянный оруженосец. Под левым глазом у парня светился огромный фингал.
        Кнехты из ристалищной охраны попытались утихомирить наглеца копейными древками. Тот заорал пуще прежнего. Заорал нечто такое, что заставило копейщиков опустить оружие. Охранники отступили в нерешительности.
        - Что он там вопит, Аделаида? - разобрать истерические выкрики побитого оруженосца Бурцев не смог. - Что?!
        Ошарашенной Аделаиде не сразу удалось запахнуть свой прелестный ротик.
        - Он утверждает, будто этот рыцарь без герба избил его и украл копье мира у его господина, - выдавила она, наконец.
        Зрители были в шоке. Все до единого. И по эту сторону ристалища, и по ту. Слыханное ли дело: рыцарь у рыцаря турнирную дубинку украл. За такое, наверное, могут и позолоченные шпоры прилюдно сорвать. А то и голову с плеч!
        Столь печальной развязки загадочный незнакомец дожидаться не стал. Пока блестящие шипы еще болтались на его пятках, всадник пришпорил коня. О захваченной в поединке добыче он не думал - не до того: по приказу старшего герольда оба входа на ристалище слуги уже перекрывали рогатками.
        Тайный рыцарь не стал метаться по турнирному полю, как угодивший в ловушку зверь, не стал он и атаковать герольдовых прислужников. Вместо этого он как следует разогнал жеребца, направил рослого конягу прямо на ристалищную оградку, с наскока повалил ее и вломился в толпу простонародья. С воплями ужаса людская масса отпрянула назад, отшатнулась, расступилась перед разгоряченным рыцарским конем. Копыта простучали всего в нескольких шагах от Бурцева и Аделаиды.
        На мгновение - лишь на краткое мгновение под взметнувшейся полой плаща и откинувшейся коттой мелькнул диковинный кинжал. Тайный рыцарь явно не собирался выставлять это оружие на всеобщее обозрение. Толком разглядеть кинжал можно было лишь вблизи. И лишь случайно. Бурцев разглядел…
        Он не был похож ни на длинные и узкие граненые клинки, которыми так удобно вспарывать сочленения доспехов и пробивать кольчужные звенья, ни на тяжелые тесаки с широким лезвием, которыми часто пользовались в бою незнатные воины, слуги, оруженосцы и кнехты. На поясе тайного рыцаря висел строгий, короткий, но удобный и эффективный в рукопашной схватке обоюдоострый кинжал. В черных ножнах из анодированной стали. С алюминиевым орлом Третьего Рейха на рукояти…
        ГЛАВА 36
        Динстдольх! Служебный кинжал войск СС! Ох, не бесследно прошло появление в тринадцатом столетии немецкого переговорщика из будущего. Бурцев лихорадочно вспоминал, было ли при гитлеровце, которого он собственноручно зарубил в подземелье Взгужевежи, холодное оружие. Кажется, нет… Точно - нет. Фашистский хрононавт лежал на пыточном кресле, лежал в рваной и грязной эсесовской форме, а под креслом валялся весь его багаж. Пистолет, «шмайсер», запасные обоймы, ручные гранаты… Был еще заряженный фаустпатрон. Была малая башня перехода. И никаких кинжалов.
        Вероятно, Конрад Тюрингский сразу изъял из общей кучи единственный предмет, предназначение которого не вызывало у него сомнений. Вероятно, тевтонский магистр передал эсэсовский кинжал кому-то из своих рыцарей. Вероятно, динстдольх покинул пределы «Башни-на-холме» еще до штурма замка объединенной татаро-монгольско-русско-польской дружиной. Иного объяснения просто быть не может. И все же…
        Кто ты? Кто же ты такой, тайный рыцарь, так тебя и разэтак? Но сбежавший рыцарь был уже далеко, слишком далеко.
        Горланило простонародье. На трибунах знати царил переполох. Замелькали, замельтешили кресты и гербы. Рассаживались по седлам немецкие рыцари. Вот-вот должна была сорваться погоня. Не сорвалась… Герман фон Балке вновь поднял руку, утихомиривая возмущенную публику.
        - Тайный рыцарь, добывший победу чужим копьем, уехал, не претендуя на добро побежденного мазовского княжича! - провозгласил он. - Так пусть себе едет с миром!
        Магистр умел прощать дерзость победителей. Тех победителей, кто ставил на место кичливых и самоуверенных негерманцев вроде Земовита. Епископ Вильгельм не возражал против такого оборота. Его преосвященство, похоже, вообще мало интересовало то, что происходило сейчас на ристалище. Божий служитель был слишком далек от мирской суеты.
        В очередной раз турнирные трубы призвали зрителей к спокойствию. Бездыханного Земовита унесли. Ристалище очистили от копейных обломков. Рухнувшую ограду поправили. Состязание продолжалось.
        Еще два боя, две рядовые сшибки на тупых копьях. Ничего особенного, ничего примечательного. Двое побежденных - вылетевших из седла, но сумевших все же подняться на ноги самостоятельно. Два торжествующих победителя, учтиво раскланивающихся с ландмейстерами и своими жертвами, пока расторопные оруженосцы и слуги деловито перетаскивали добытое в честном единоборстве добро.
        А вот третий поединок вновь заставил публику изрядно понервничать. На ристалище выехал всадник в простеньких доспехах и небогатой одежонке. Конь, на котором восседал рыцарь, хоть и был боевой породы, но истощал основательно. Потускневшая, неприлично излинявшая вышивка на нагрудной котте и облупившийся рисунок на побитом щите изображали плачущего юношу с мечом.
        Под стать гербу оказалась и внешность рыцаря. Свой шлем он надевать не спешил, так что зрители имели возможность лицезреть лицо поединщика. Всадник был молод - почти мальчишка. Этакий херувимчик с длинными кудрявыми волосами и грустным взглядом поэта. Причем явно нетрезвым взглядом. Да и вообще парень заметно покачивался в седле. Надо же! Пьян! Не в доску, конечно, однако принять на грудь успел уже изрядно.
        Судя по всему, в турнире решил попытать счастья странствующий рыцарь, которого нужда и безденежье вечно гонят на поиски приключений. Пропил, небось, в кульмских тавернах то немногое, что имел, и теперь вот надеется пополнить тощую мошну. Поживы от победы над таким безвестным полунищим противником - немного, славы, надо полагать, - еще меньше, так что никто из рыцарей не торопился заявлять о намерении биться с мальчишкой.
        Но почему публика вдруг так присмирела? Почему горластые зрители вокруг затаили дыхание? Потом до Бурцева дошло: на копейном древке юного «херувима» насажена вовсе не тупая коронель. На солнце грозно поблескивал боевой наконечник! Парня почему-то не устраивала драка на копьях мира. Интересно, с чего бы?
        «Херувим» что-то выкрикнул. К старшему герольду подбежал оруженосец молодого рыцаря - толстенький, кругленький, суетливый и нескладный мужичок с вытянутым печальным лицом, всклокоченными волосами и дурацкой козлиной бородкой. Невероятный симбиоз Дон Кихота и Санчо Пансы. В руках оруженосец держал жезл-посох. Неужели штучка прусских жрецов? Да нет, не похоже: эта палка поменьше будет, и вместо крюка на конце - набалдашник с распятием. Оруженосец что-то зашептал в ухо турнирному служке, указывая то на своего господина, то на папского посланца Вильгельма Моденского.
        - Что там? - нетерпеливо дернулся ливонский ландмейстер.
        Озадаченный герольд повернулся к трибунам. Объяснил - привычно, громогласно. Пожалуй, даже громче, чем следовало бы в нависшей над ристалищем тишине:
        - Этот человек утверждает, будто видел неподалеку от Кульма разгромленный разбойниками обоз его преосвященства и нашел там этот епископский жезл.
        Фон Грюнинген дернулся, побледнел. Епископ Моденский нахмурился и смерил одинокого рыцаря на ристалищном поле пронзительным взглядом. Фон Балке с интересом смотрел на Вильгельма:
        - Вы нам ничего не рассказывали об этом нападении, ваше преосвященство…
        Вильгельм качнул головой. Физиономия легата вновь стала кислой и обрела прежнее скучающее выражение, глаза вернулись в полусонное состояние. Слышные лишь герольду и ландмейстерам слова слетели с почти неподвижных губ.
        - Посох, похожий на жезл епископской власти, принадлежит другому, - объявил во всеуслышание распорядитель турнира. - Его преосвященство обещает разобраться с этим делом позже. А пока просит молодого рыцаря не тянуть время и объявить свой вызов. Если, конечно, благородный воин не выехал на ристалище для того лишь, чтобы рассказывать нам сказки о своих похождениях. И если чувствует себя достаточно трезвым для боя.
        Рыцарь вспыхнул, но склонил перед священнослужителем кудрявую голову. Затем обратился к старшему герольду. Луженая глотка турнирного конферансье вновь озвучила сказанное. Речь вышла длинной и напыщенной. Парень нес какой-то бред, но народ внимал ему развесив уши. Бурцев украдкой взглянул на жену. Однако! С каждым произнесенным словом глазки Аделаиды блестели все сильнее. На молодого рыцаря княжна смотрела с плохо скрываемым обожанием. Блин! Это становится уже смешно!
        Она повернулась к нему. Принялась взволнованно объяснять по второму разу то, что он принял за обычный пьяный треп.
        - Это будет не простой бой, Вацлав. Рыцаря, которого ты видишь, зовут Вольфганг фон Барнхельм. Он младший сын какого-то обедневшего рейнского дворянина. Наследства бедняжке не досталось, поэтому благородный Вольфганг может рассчитывать только на свой меч и копье. А сейчас он готов сразиться с любым противником не на неволю и выкуп, а на смерть. Сразиться за свою даму сердца Ядвигу Кульмскую!
        За даму сердца? Бурцев все же удержался от улыбки. Если Аделаида заметит, что он надсмехается над любовно-романтическими бреднями, реакция княжны будет непредсказуемой. Но очень-очень бурной.
        - Ах, какая прелесть! - Аделаида все еще вслушивалась в нескончаемый монолог герольда. - Милашка Вольфганг только сегодня впервые увидел прекрасную Ядвигу под стенами Кульмского замка. И сразу послал к ней оруженосца, чтобы тот на коленях вымолил имя девушки. Едва узнав, как ее зовут, Вольфганг объявил Ядвигу дамой сердца и без промедления отправился на ристалище. Теперь он жаждет прославлять красоту своей возлюбленной, совершая подвиги в ее честь. Мальчик мечтает либо погибнуть, либо убить без пощады любого, кто посмеет утверждать, что Ядвига Кульмская - не прекраснейшая из женщин. Потому-то он и выехал на ристалище с боевым, а не турнирным копьем.
        Нет, это уже крейзи! Клиника - не иначе. Определенно паренек спятил, и притом капитально. Раньше-то Бурцев считал, что такие вот типчики встречаются только в специфической литературе для экзальтированных домохозяек. Ан нет. Оказывается, попадаются и в жизни.
        - Повезло же этой Ядвиге! - Аделаида завистливо вздохнула. - А ты, Вацлав, не хочешь доказать свою любовь ко мне в смертельном поединке? Выехать, объявить во всеуслышание мое имя, мой княжеский титул и честно сразиться с Вольфгангом фон Барнхельмом?
        - Имя и титул? - хмыкнул он. - Во всеуслышание? Тебе так хочется, чтобы тевтоны узнали, что ты за птица?
        - Ну… - Аделаида замялась. - Можешь представить меня, не упоминая титула. Хотя, конечно, лучше бы с титулом. Хотя на этом турнире все же лучше без… В общем, ты рыцарь - ты и думай. Если ты, действительно, рыцарь, Вацлав. Ведь, прославляя свою даму сердца, мальчик бросает вызов и тебе тоже.
        Бурцев пожал плечами:
        - Разве я мало доказывал свою любовь? Мало мечом махал, что ли? Аделаида, послушай, мы здесь не для того, чтобы красоваться самим и драться с влюбленными пацанами, у которых и поживиться-то нечем? Вот дождемся какого-нибудь богатенького и не столь приметного рыцаря, тогда и толк будет. В этом же поединке нет совершенно никакой необходимости.
        Полячка задышала возмущенно и часто:
        - Но ведь благородный Вольфганг только что во всеуслышание объявил, что Ядвига Кульмская - прекраснейшая женщина на свете.
        - И пусть себе тешится. Я-то прекрасно знаю, что прекраснейшая женщина - это ты, милая.
        Аделаида, однако, была упряма и непреклонна. Как всегда.
        - Зато другие этого не знают! - сварливо заявила она. - Так докажи им всем! Ты сейчас же должен выйти на ристалище и…
        - Глупости!
        - Ах, глупости?! - Аделаида обиженно поджала губки. - Как ты был мужланом, Вацлав, так им и остался. Рыцарское звание у тебя есть, но истинного рыцарского сердца тебе не добыть до гробовой доски.
        Бурцев начинал терять терпение.
        - Знаешь, даже если бы я вздумал драться с этим мальчишкой, у меня ведь нет копья. А тут этот… как его… копейный гештех, как-никак. Сама говорила.
        Презрительная насмешка в ответ:
        - У труса всегда найдется отговорка, Вацлав!
        Да уж, железная логика!
        Бурцев вдохнул и… и тут же с шумом выпустил воздух. Челюсть отвисла, глаза полезли на лоб…
        Вызов молодого рейнского рыцаря Вольфганга фон Барнхельма приняли. С противоположного конца поля по истоптанному ристалищному снегу ехал всадник. С походным ковчежцем для святых мощей на груди и с медведем на гербе!
        ГЛАВА 37
        - Фридрих?! - Аделаида удивленно захлопала глазами. Удивленно и радостно - вот ведь что самое скверное.
        Фридрих фон Берберг, как и его противник, был пока без шлема, так что обознаться тут невозможно. Белобрысый вестфалец окинул толпу строгим взглядом. На миг остановил взор на Аделаиде, повисшей на ограде. Мерзавец даже - так показалось Бурцеву - подмигнул чужой жене. Затем ткнул в небо длинным копьем с боевым наконечником и закричал, игнорируя герольда.
        Кричал он, к изумлению собравшихся, по-польски. Озадаченный, сбитый с толку распорядитель турнира сориентировался не сразу, но довольно быстро. Над ристалищем зазвучал синхронный перевод на немецком.
        - Я, Фридрих фон Берберг из Вестфалии, - возглашал их с Аделаидой старый знакомец - готов драться насмерть и с благородным Вольфгангом, и с любым другим рыцарем во славу своей дамы сердца. Я, Фридрих фон Берберг из Вестфалии, призываю небеса в свидетели и говорю вам, что прекраснейшая из женщин это…
        Пауза, которую выдержал фон Берберг, сделала бы честь профессиональному оратору. Смолк приглушенный рокот толпы, стихла торопливая речь герольда, а Фридрих все тянул время и жилы. Даже Бурцев затаил дыхание, гадая, чье же имя назовет вестфалец. Он назвал. Имя в наступившей тишине прозвучало громко и отчетливо:
        - Агделайда из Кракова!
        Аделаида ахнула. Восхищенно…
        Бурцев выругался. Непристойно…
        - Из уважения к своей даме сердца я, Фридрих фон Берберг из Вестфалии, говорю сейчас по-польски! - громко и с вызовом закончил свою речь рыцарь.
        Фон Барнхельм, дослушав перевод герольда, побагровел. Еще бы! Макнули-то мальчишку капитально - по самые красные уши макнули. Он ведь тоже только что прилюдно объявил дамой сердца женщину с польским именем, но похвастаться знанием родного языка своей возлюбленной не мог. И дерзкие речи на ристалище говорил по-немецки.
        Пылающее лицо молодого рейнца скрыл видавший виды шлем - побитый и помятый.
        Фридрих фон Берберг глумливо усмехался, надевая свой новенький рогатый топхельм. Драка и впрямь теперь будет смертельной. И не дай бог… Не дай бог выиграет эту схватку фон Берберг. А ведь выиграет. Без проблем выиграет. Обозленный подвыпивший мальчишка ему не противник. Бурцев сплюнул. Надо было, эх надо было плюнуть на все и топать на ристалище самому. Как знать, может, и разрешили бы ему выйти с мечом против копья.
        Взмах геральдического флажка - и вот противники уже несутся друг на друга. Головы пригнуты к лошадиным шеям. Щиты - вперед. Копья - опущены. Малые щитки на древках прикрывают руку и правое плечо. И лишь гулкий стук тяжелых подков. И грязный снег из-под копыт. И бряцанье железа. И напряженная тишина в рядах зрителей. Два хищных боевых наконечника вот-вот должны были ударить в цель.
        Ну-ка, ну-ка! Бурцев вытянул шею. Ага, похоже, весь хмель с нетрезвого рейнского рыцаря как рукой сняло. Фон Барнхельм теперь держался в седле великолепно, да и тяжелым копьем - сразу видно - владел неплохо. Даром что безусый юнец. Нет, непросто будет совладать с ним фон Бербергу, совсем непросто.
        Но в последний - самый последний - момент влюбленный мальчишка все же дрогнул. Нервы подвели-таки паренька. За долю секунды до столкновения рейнский рыцарь дернулся назад и в сторону от несущейся ему навстречу громады звенящего металла. Юный фон Барнхельм словно попытался отпрянуть, уклониться, повернуть коня и позорно соскочить с седла. Эх, не надо было тебе дергаться, паря!
        В этот раз копья не преломились. Наконечник Вольфганга скользнул по геральдическому медведю, не причинив фон Бербергу ни малейшего вреда. Зато оружие вестфальца достало правое плечо молодого рыцаря. Копье ударило с дьявольской силой. Фридрих фон Берберг буквально вышвырнул «херувима» из седла в грязный снег ристалища.
        Фон Барнхельм попытался встать, но, едва приподнявшись на одно колено, рухнул снова. Силы оставили раненого паренька. А накативший обморок милостиво избавил его от необходимости продолжать смертельный бой за даму сердца.
        Добивать беспомощную жертву Фридрих фон Берберг не стал. Может быть, где-нибудь в другом месте и при других обстоятельствах рыцарь и позволил бы себе такое, но только не на ристалищном поле под взорами сотен восхищенных глаз и - главное - на виду у Аделаиды. Не покидая седла, вестфалец громогласно объявил - опять-таки по-польски - что он дарит своему противнику жизнь и свободу, а также не претендует на имущество побежденного.
        - Ибо спор наш велся не ради добычи и выкупа, а ради утверждения красоты достойнейшей из женщин, - высокопарно закончил Фридрих. - И спор этот разрешился в пользу Агделайды из Кракова.
        Старший герольд перевел.
        Аплодисменты, переходящие в овации… Толпа, покоренная благородством и красноречием победителя, буйствовала. Аделаида сияла от счастья. И, разумеется, кроме своего обожаемого вестфальца не замечала уже ничего и никого вокруг. Даже законного мужа. Ну фон Берберг, ну скотина!
        Двое кнехтов помогли оруженосцу Вольфганга оттащить с ристалища поверженного рыцаря.
        ГЛАВА 38
        Когда победитель, согласно турнирным правилам, склонил голову перед устроителями состязаний, даже епископ Вильгельм поощрил фон Берберга кивком. Более того, его преосвященство, подойдя к краю помоста, перекинулся с вестфальцем парой слов. Неслыханная честь! А вот Герман фон Балке недовольно хмурился. Не понравилось, видать, ландмейстеру, что славный немецкий рыцарь предпочитает изъясняться по-польски. Дама - дамой, но и фатерланд тоже надо чтить, - вот что было написано на кислом лице тевтона.
        Сухонькое поздравление и неприязнь фон Балке вкупе с явным расположением папского легата не укрылись от глаз и ушей Дитриха фон Грюнингена. Ливонец немедленно пожелал заполучить в друзья удачливого вестфальца. Через зычноголосого старшего герольда - чтоб слышали все - он сообщил, что жалует доблестного Фридриха ленным владением под Ригой и позволяет фон Бербергу, как доказавшего пред Богом и людьми силу своей любви, выбрать сегодня королеву турнира.
        - Это великая честь для любого рыцаря! - Аделаида повернула к Бурцеву раскрасневшееся похорошевшее личико. - Но не только для него. Рыцарь может отдать турнирный венец любой из присутствующих женщин и тем самым возвысит и несказанно осчастливит ее тоже.
        Откомментировав, княжна умолкла. В мыслях она была где-то далеко. И явно не в компании с законным мужем. На губах - улыбка. В глазах - влага. Странное сочетание. От счастья хочет зареветь, что ли?
        А фон Грюнинген уже протягивал вестфальцу что-то вроде дурно сделанной короны. Ничем не украшенная, но довольно внушительных размеров жестянка-ободок. Безвкуснейшая бутафория, одним словом.
        Фон Берберг ловко подцепил турнирный венец копьем и осторожно, дабы не уронить драгоценную ношу, направил коня вдоль ристалищной ограды. Знатные дамы, мимо которых проезжал всадник, замирали, бледнели и ахали. Но, увы, их старания не приносили результата: Фридрих фон Берберг игнорировал даже лучших красавиц Кульмско-Хельминской земли.
        Всхлип жены отвлек внимание Бурцева. Еще один всхлип, и еще… Польская княжна вытирала широким рукавом влажные глазки. А на устах - все та же мечтательная улыбка. Что за ерунда?
        - Ты это… Аделаидка… Чего плачешь-то?
        Душераздирающий вздох.
        - Мальчика жалко. Этот Вольфганг… Такой юный, такой милый, такой благородный, такой влюбленный. Ах, бедная-бедная Ядвига. Я искренне скорблю вместе с ней.
        - А почему тогда улыбаешься?
        - Как почему? - фырканье - не женщины - рассерженной кошки. - Ведь сегодня доблестнейший рыцарь Фридрих фон Берберг из Вестфалии прославил на ристалище мое имя.
        М-да… печалиться и радоваться одновременно - такое может только взбалмошная дочь Лешко Белого.
        - Ох, и полюбился же тебе, я смотрю, этот вестфалец!
        - А почему бы и нет? - княжна дерзко вскинула голову. - Пока ты тут хлопал глазами, Фридрих с оружием в руках защищал мою честь.
        - Честь?
        Вот те на! Бурцев усмехнулся. Здесь уже и на честь любимой супружницы, оказывается, покуситься успели, а он и не заметил.
        - Да, честь! - княжна выпятила подбородок и грудь. - Вольфганг заявил, что Ядвига - самая прекрасная дама на свете. То есть, получается, прекраснее меня, так? А Фридрих не согласился. Принял вызов и выбил бедняжку Вольфганга из седла. Что тут непонятного?
        Бурцев пожал плечами. Вообще-то многое. Идиотская средневековая куртуазность для него по-прежнему - темный лес. Но спорить сейчас глупо. Да и опасно. Кричать, скандалить или каким-либо иным способом привлекать к себе внимание сейчас чревато: в их сторону и без того уже направлялся Фридрих фон Берберг с венцом королевы турнира на копье.
        Неужели?! Да, скверное предчувствие не обмануло Бурцева. Вестфалец проигнорировал знатных дам, проехал мимо зардевшихся простолюдинок, а затем… Торжественно и почтительно рыцарь возложил корону к ногам Аделаиды.
        Вот так-так! Чем дальше, тем веселее! Нет, этот благородный герой-любовник точно напросится! Дождется, блин, что ему накостыляют по шее!
        - Рад видеть вас здесь, прекраснейшая Агделайда из Кракова! - громко произнес немец. Хорошо хоть княжеского титула хватило ума не раскрыть!
        - Агделайда! Агделайда! Агделайда! - тут же эхом отозвалась толпа.
        Как же! Прославленное имя красавицы не нуждалось в переводе на немецкий! Благородный рыцарь отдает венец королевы турнира не кому-нибудь, а своей возлюбленной, за которую только что бился насмерть.
        Знатные дамы Хелмно пунцовели и скрипели зубами от бессильной злобы. Но на них уже никто не смотрел. Все взгляды были устремлены на жену Бурцева - прелестную девушку в неброской дорожной одежде. Вряд ли кто-то догадывался, что в таком наряде на людях объявилась сама дочь Лешко Белого, малопольская княжна Агделайда Краковская. И все же Бурцеву стало не по себе. Сейчас повышенное внимание к их персонам было крайне нежелательным.
        Аделаида же ничуть не смутилась. Полячка приосанилась, благодарно кивнула фон Бербергу, величественно подняла коронообразную жестянку с земли. И… турнирный венец лег поверх шапочки-филлета на голову княжны.
        Счастливейшая из улыбок озарила лицо Аделаиды и отразилась вокруг радостно-восторженными оскалами. Все! Королева турнира избрана. Толпа довольно загудела, забурлила. Благодаря Фридриху фон Бербергу Аделаида, наконец, добилась того, чего так давно и страстно желала - выйти в свет, быть в центре всеобщего внимания, вызывать ликование черни, зависть знатных дам и восхищение благородных рыцарей.
        Сердце Бурцева бешено колотилось о ребра. Билось так, что, наверное, кольчуга на груди ходуном ходила. Радоваться и гордиться? Куда там! Сердце возвещало потерю любимой. Строить напрасные иллюзии не нужно. Он прекрасно видел, как меняется его милая Аделаидка под этой смешной жестяной коронкой. Вновь в княжне заговорила гордая шляхетская кровь. Вернулись былое высокомерие и надменность. Губки капризно поджались. А когда польская панночка бросила мимолетный взгляд на мужа - презрительно скривились. Ну что ж, спасибо тебе, малышка!
        Это было трудно объяснить, но просто понять. Бурцев чувствовал, как Аделаида, стоявшая совсем рядом - руку протяни и дотронешься, невероятным образом удалялась от него, скрывалась за невидимой, но неприступной стеной холодного отчуждения. Началось, конечно, все не здесь и не сейчас. Но вот результат: величественная, недостижимая Аделаида ведет себя совсем как раньше, когда он в глазах княжны был всего лишь простым и никчемным смердом. Оказывается, поворачивать время вспять способны не только магические башни арийских колдунов…
        ГЛАВА 39
        Толпа шумела. Гордый подбородок и прелестный носик дочери Лешко Белого возносился все выше и выше. Эх, Аделаидка-Аделаидка! Слава мимолетна, тем более слава турнирной королевы на час. Да только кто ж об этом думает в минуту триумфа? И в славе ли одной дело? Нет, конечно! Все дело в треклятом Фридрихе фон Берберге - вон, Аделаида так и пожирает его обожающим взглядом.
        А галантный вестфалец все не поднимал опущенного к ногам княжны копья и не думал отъезжать от ристалищной ограды.
        - Чего желает благородный рыцарь?
        Она еще спрашивает?! Чего он желает?! Да слепому видно, чего! Бурцев держал себя в руках из последних сил. Мало того что народ уже во все глаза пялился на Аделаиду, не хватало еще и ему привлекать тевтонское внимание.
        Видимо, это был какой-то незнакомый Бурцеву ритуал. Фридрих фон Берберг ждал вопроса полячки и ответил незамедлительно:
        - Я прошу вас дать мне что-нибудь взамен турнирного венца, прекрасная Агделайда. Какой-нибудь предмет вашей одежды, дабы я мог хранить его вечно или же, подвязав к шлему, идти с ним на битву.
        Да что он себе позволяет, этот фриц недорезанный! При чем тут одежда чужой жены? Стриптиза ему захотелось, что ли? Бурцев все же встал между ними.
        - Не смей, Аделаида!
        Любимые зеленые глаза окатили его таким презрением, такой ненавистью…
        - А в чем, собственно, дело, Вацлав? Благородный Фридрих фон Берберг объявил меня дамой сердца и…
        - Ты, между прочим, замужем, Аделаида.
        - Так и что? Многие рыцари выбирают в дамы сердца чужих жен и даже почтенных матрон с детьми. А потом в долгих странствиях неустанно прославляют их красоту и совершают подвиги в их честь.
        Люди вокруг в недоумении взирали на их перепалку. Копье в руках фон Берберга чуть подрагивало.
        - Вы что тут, с ума все посходили? - разьяренно тряхнул головой Бурцев.
        - А, по-моему, безумен как раз ты! - Аделаида с дурацкой жестянкой на голове подбоченилась совсем уж не по-княжески. - Разве тебе не хочется, чтобы благородный рыцарь прославлял мою красоту?
        - Ты знаешь, не испытываю ни малейшего желания.
        - Ах так! Тогда вот…
        Аделаида приподняла венец королевы, рванула с головы шапочку. Не рассчитала малость - головной убор упал в затоптанный снег. В руках княжны осталась лишь зеленая ленточка, крепившая филлет под подбородком. Полсекунды ушло на размышление. Затем полячка решительно отпихнула ногой испачканную шапочку и ловко повязала к склоненному наконечнику копья чистую ленту.
        Вестфалец благодарно улыбнулся.
        Аделаида улыбалась злорадно.
        - Вот так-то, Вацлав!
        Жестяная коронка лежала теперь на распущенных русых волосах. Тех самых, что так нравилось гладить Бурцеву. А теперь в любимых волосах путался холодный ветер.
        И вдруг он понял все! Сама по себе сорванная шапочка - ерунда. Ленточка на копье фон Берберга - тоже фигня! Длинные русые волосы, разметавшиеся на ветру и перехваченные сверху лишь обручем турнирного венца - вот он, настоящий подарок! Замужние женщины не должны появляться на людях с непокрытой головой. Обруч же или венок на распущенных волосах носят только незамужние девицы. Ясно же, ясно все, как день: строптивая княжна дает понять, что между ними все кончено. Она больше не желает считать Бурцева своим мужем, а себя - его женой.
        - Я уже говорила тебе, что думаю по поводу нашего так называемого брака, - прошипела Аделаида на прощание. - Разбойничья свадьба и жизнь вечной скиталицы - это не по мне, Вацлав. Так что прощай!
        Совсем по-детски - как же это нелепо и неуместно сейчас! - княжна показала ему язык. Затем - пока он стоял, ошарашенный и раздавленный неожиданным заявлением - Аделаида нырнула под ограждения и в сопровождении конного фон Берберга решительно зашагала через ристалищное поле к трибунам знати. Ибо место королевы турнира - там. Не тут.
        Е-о-оп-с-с-с! Бурцев, наконец, спохватился. Уводят же! Жену уводят средь бела дня! Его любимую, милую Аделаидку!
        - Куда?!
        Он вскочил на коня. Плевать на осторожность! Плевать на гештех! Плевать на отсутствие копья! Топхельм - на голову. Меч - из ножен. Прочь с дороги! Все!
        Испуганный народец прыснул в стороны. Многострадальная ограда вновь рухнула под копытами взвившегося на дыбы жеребца.
        - Фон Берберг! - проревел Бурцев из-под шлема. - Я вызываю!
        Вестфалец развернул коня. Насмешливый взгляд, торжествующая улыбочка…
        - Разве ты не согласен с тем, что Агделайда Краковская - прекраснейшая из женщин, несчастный?!
        - Я не согласен с тем, что ее лента висит на твоем копье!
        Фон Берберг кивнул:
        - Вызов принят. Но ты уж подожди, пока я провожу королеву турнира на соответствующее ее положению и красоте место. Таковы правила. И потом… Я не вижу у тебя копья.
        - Будем сражаться на мечах. Клинок у меня имеется.
        Вестфалец улыбался все шире, все злее:
        - Вообще-то я мог бы купить для тебя копье, раз уж тайные рыцари нынче так обеднели.
        Бурцев негодовал. Вот ведь гад, еще и бедностью попрекает!
        - Спасибо, обойдусь мечом!
        - Жаль. Гештех боевых копий без коронелей - благородное состязание.
        - Рубка на мечах - тоже достойное занятие, фон Берберг! У нас будут не тупые турнирные, а заточенные мечи.
        - Ну, как знаешь… Честный бой насмерть или…
        Еще одна многозначительная ухмылка.
        Э-э-э, нет, хватит! Тут - без вариантов! Бурцев тоже зло осклабился под лицевой пластиной трофейного топхельма.
        - Насмерть!
        Некстати вспомнился располовиненный надвое крестоносец - тот, что пал возле прусского селения от страшного удара вестфальского рыцаря. А, плевать! На это тоже сейчас на-пле-вать!
        - Насмерть! - еще раз повторил Бурцев. Твердо и решительно.
        И все же насмерть в этот раз у них не получилось.
        ГЛАВА 40
        Зрелищный гештех пришлось прервать на не столь эффектную и более продолжительную схватку конных мечников. Дитрих фон Грюнинген воспротивился было нарушению регламента копейных поединков. Но тут уж реванш взял Герман фон Балке. Пожилому ландмейстеру не терпелось увидеть поверженным нового фаворита молодого соперника-ливонца. Отпускать фон Берберга победителем тевтон не желал. Епископ Вильгельм Моденский лишь растерянно развел руками. И то верно: кто вправе отказать двум рыцарям, изъявившим желание биться насмерть на мечах, если у одного из них нет копья? Неписаные правила светских турниров не в силах отменить даже папский легат.
        Старший герольд, повинуясь кивку фон Балке, объявил о схватке. Распорядитель турнира долго и витиевато представлял вестфальца. О Бурцеве не было сказано ни слова. Да и что тут говорить, коли не видно ни герба, ни рожи. Тайный рыцарь - он и в Африке тайный рыцарь. И в Пруссии, разумеется, тоже.
        Толпа выжидала. Люди заметно поутихли. Зрителей весьма озадачил неожиданный вызов. А может быть, дело в другом? Может, для одного турнирного дня второй тайный рыцарь с безгербным щитом-пустышкой - это уже чересчур? Или замирать сердца сейчас заставляет грозный вид боевого оружия?
        Бурцева, впрочем, реакция окружающих ничуть не интересовала. Другая была сейчас забота у бывшего омоновца. На противоположном конце ристалищной площадки гарцевал потенциальный любовничек его законной супруги. Все еще страстно любимой, между прочим.
        Ишь, как выеживается, как красуется, гад, перед трибунами! А там - Аделаидка! Родная, милая Аделаидка с идиотской жестянкой на голове стреляла широко распахнутыми глазками по сторонам. Вроде бы и испуганно, но в глазах тех все равно - радостные бесенятские огоньки. И довольная улыбка на губах.
        Как показалось Бурцеву, ему ничего не светит при любом исходе боя. Аделаида гораздо чаще поглядывала на своего обожаемого Фридриха. И восторга в тех взглядах было поболее. На долю же мужа без герба, замка и имения доставались лишь неодобрительное покачивание прелестной головки. Да еще снисходительная жалость: бедный-бедный неудачник… Ну и как драться под таким взглядом любимых глаз?
        Или не драться вовсе? Уйти? Уступить - трусливо и благородно одновременно? А не дождетесь, хэр фон Берберг! То, что немцу удалось охмурить наивную девчонку и вскружить ей голову россказнями о счастливой жизни в далекой Вестфалии, сейчас лишь распаляло Бурцева. Сам-то он ни говорить красиво не умел, ни обширными землями прихвастнуть не мог. Но нутром чуял - никогда не полюбит ведь злосчастный Фридрих молодую красивую полячку так, как любит ее он. Ну не дано это бравому вестфальцу - и все тут!
        Копье Фридрих передал своему лупоглазому оруженосцу, однако ленточку Аделаиды оставил при себе. С острого наконечника она перекочевала на рогатый шлем фон Берберга. Повязана заново - красиво и прочно, цепким изящным бантиком. Чтоб все видели, кого еще до поединка в этом споре предпочла королева турнира. И чтоб Бурцев видел - да, чтоб он видел в первую очередь.
        И он видел. Хорошо видел сквозь узкую смотровую щель зеленую полоску на правом роге вражеского топхельма. Подобной символической перевязью некоторые тупые дизайнеры иногда украшают крупногабаритные подарки. Ну что ж, будет тебе подарок, Агделайда Краковская! Голова немецкого пижона в железном ведре. Ты уж не серчай, дорогая, - иначе нельзя. Бурцев дал себе слово во что бы то ни стало сорвать ленту с чужого шлема. Пока у самого, блин, рога не повырастали.
        Короткий взмах сигнального флага. Уносящий ноги герольд. Стремительный галоп. Сшибка.
        Кони ударили друг друга грудь в грудь. Надрывное ржание. Содрогнулись и земля, и небо…
        Меч - не копье, которое нужно лишь направить поточнее и держать покрепче. Вложить в удар тяжелого клинка всю мощь разогнавшегося коня и собственный вес - сложнее. Но Бурцев очень старался. Вспомнились упражнения с омоновской дубинкой и взгужевежевские уроки пана Освальда, и многочисленные кровавые сшибки. Рассечь! Привстав на стременах, он рубанул первым. Развалить! Ударил со всего маху, со всей дури. Располовинить!
        Звон-звон-звон…
        Дзинь-дзинь-дзинь…
        Видно, все же недостаточно сильно он обрушил на врага заточенное лезвие. Или недостаточно умело. Или недостаточно точно. Фон Берберг покачнулся в седле, однако обитый железом щит вестфальца выдержал, отклонил вражеский клинок. Не должен был, но…
        Разочарованно скрежетнув, меч скользнул с гербового медведя, ушел в сторону. Снова поднимать его - дело, требующее целой вечности. В отчаянии Бурцев попытался хоть как-то подцепить врага обратным взмахом - снизу вверх. Куда там! В таком ударе нет уже прежней силы. Противник играючи отбил клинок нижним краем щита.
        Лошади и всадники закружились в диком танце воинственных кентавров. Сверху на Бурцева рухнул меч - Фридрих фон Берберг нанес ответный удар. Один-единственный…
        Только бойцовский инстинкт рукопашника уберег бывшего омоновца, когда щит в его руках вдруг развалился пополам. И треснула задетая клинком лицевая пластина шлема. И перед самыми глазами мелькнуло острие вражеского меча. Бурцев резко отшатнулся, выгнулся всем телом за заднюю луку седла. Тем и спасся.
        Страшный удар рассек переднюю седельную луку. Едва не задев при этом то, что каждый мужик ценит превыше всего. Затем полоснул по попоне и по холке коня… Глубоко ушел в плоть и кость.
        Слава богу, несчастное животное с перебитой шеей пало не сию же секунду. Слава богу, длинные шпоры не зацепились за сбрую.
        Бурцев успел высвободить ногу из стремени, чуть приподнять и вытянуть ее, как показывал однажды юзбаши Бурангул. Нехитрый прием степняков, падающих с раненых лошадей, сработал. Когда его конь, умирая, лупил копытами воздух, Бурцев откатился в сторону.
        Главное тут - не выпустить меч. Он не выпустил.
        Вскочил, звеня кольчугой.
        В покореженном, разрубленном, сбившемся набок шлеме уже ни хрена не видать. А еще кровь сочится прямо с оцарапанного лба в глаза… Шлем - нафиг! Сорванный с головы топхельм покатился в грязный плотный снег. Ох, и крутой, блин, у фон Берберга клинок! Мало того что и щит, и шлем расколол с одного маха, так еще вон и клок кольчужного рукава вырвал преизрядный: левая рука ныла и кровоточила. Но вроде пока слушалась.
        Бурцев стряхнул остатки щита, перехватил меч обеими руками. Полуторные, хорошо сбалансированные за счет округлого увесистого навершия на конце рукояти, рыцарские мечи - вещь удобная. Хочешь - бейся одной рукой, уповая на щит, а коли нет щита - хватайся за рукоять двумя.
        Позолоченные шпоры на тяжелых сапогах (старые добрые омоновские берцы-то давно уж износились) царапали снег и землю, обрастая грязью. Быстро передвигаться в пешем бою с такими колодками на ногах - немыслимо. Значит, осталась одна надежда - на руки. Если его с ходу не затопчут конем, можно будет ударить хотя бы разок. А если очень повезет - добавить еще.
        Топтать пешего соперника конем благородный Фридрих фон Берберг, впрочем, не собирался. По крайней мере, перед дамой сердца и почтеннейшей публикой.
        Вестфалец придержал разгоряченного скакуна, спешился. Тоже сбросил топхельм, оставшись в легкой стальной каске поверх кольчужного капюшона и войлочного подшлемника. Что ж, это уже не только благородно, но и разумно. В продолжительной пешей рубке лицом к лицу требуется больше обзора, чем в разовых конных сшибках.
        А вот щит с руки немец не скинул. Рыцарская честь, видимо, тоже имеет свои пределы. Или просто таковы здесь представления о равных возможностях: у кого-то щит, а кто-то сжимает рукоять меча обеими руками, чтобы с удвоенной силой ударить по этому щиту. Все, блин, честно, все справедливо…
        Бурцев ударил. И вновь вестфалец пошатнулся. И вновь клинок звонко скользнул по медвежьему гербу. Широкая полоса сошкарябанной краски - вот и весь результат!
        Фон Берберг, гхакнув, тоже нанес удар. Только одной рукой. Но сильно. Но умело. Но хитро. Бурцев парировал. Попытался парировать… Лезвие вестфальского клинка звякнуло о его меч чуть выше крестообразной гарды. Дрогнули и сталь, и руки.
        Бурцев чуть приподнял оружие, отводя клинок противника вверх и в сторону. Успел подивиться глубоченной зазубрине, оставленной вражеским мечом, а вот атаковать снова времени не хватило. Фон Берберг оказался проворнее. Разворот, выпад, финт… И еще… Вестфальский клинок со свистом рассек воздух и второй раз ударил в меч Бурцева. Точнехонько ударил - в то же самое место.
        Клинок, вторично подставленный под удар немца, не выдержал. Переломился. Жалобно тренькнул оборванной струной - и все. И нет больше меча. Над крестовиной эфеса торчал лишь стесанный обломок с пол-ладони длиной. Совершенно бесполезный… Таким не то что кольчуги не пропорешь - и бездоспешного противника не завалишь.
        А клинок фон Берберга - вон он, совсем как новенький. Блестит себе на солнышке - ни щербиночки, ни царапинки. Дамасская сталь, небось, из Палестины привезенная. Или булат какой-нибудь хитромудрый…
        - Ты ведь хотел насмерть, Вацлав?! Таков наш уговор?
        Никчемное совершенно напоминание. Искривленные в глумливой насмешке губы, оскаленные зубы. Глаза - холодные, бесстрастные, беспощадные.
        Свой меч-кладенец, для которого никакой доспех - не помеха, немец теперь ворочал медленно, словно желая растянуть удовольствие. Да, вот здесь благородство и великодушие Фридриха фон Берберга заканчивались. Бурцев был последним препятствием между ним и Аделаидой. Препятствием хлипким, расшатанным, но все еще держащимся на ногах. И препятствие это вестфалец намеревался свалить единым махом.
        Вновь в голове Бурцева всплыло жуткое видение: рассеченный вот этим самым мечом тевтонский рыцарь. Неужели и его ждет та же участь?!
        - Нет!
        Крик над затихшей толпой. И ему это не почудилось! Аделаидка! Она! Все-таки она закричала!
        ГЛАВА 41
        Крик рвался из самой души - искренний, надрывный, глубинный. И прорвался… Сквозь шляхетскую гордость, сквозь княжескую холодность, сквозь панское высокомерие. Сквозь обиду и злость капризной девчонки. Выходит он, Василий Бурцев, все еще небезразличен этой полячке?
        - Нет, Фридрих, не смей!
        Конечно, он ослушается, твой новый рыцарь, Аделаида. Может быть, в первый и последний раз, но посмеет. Сделает вид, что оглох. Чтобы впредь больше никогда уже не слышать от тебя таких криков.
        - Не-е-ет!
        Что ж, после такого глупо было бы подставлять башку под немецкий чудо-клинок.
        А вестфалец перестал паясничать и забыл о рисовке. Теперь он просто делал дело, с которым следовало покончить как можно скорее. Меч поднялся быстро и резко. Опускался - еще быстрее… Да вот только, друг Фридрих, такие крики над замершим турнирным ристалищем не проходят даром. Такие крики способны пробудить скрытую силу в ком угодно.
        Бурцев чуть присел, поднырнул под безжалостный клинок. Навыки бойца-рукопашника, давно и плотно засевшие в рефлексах, высвободились, рванулись наружу. Разом! Все!
        Голова работала как мощный компьютер. Тело - еще быстрее. Из бесчисленного множества стоек, позиций и приемов тело само безошибочно выбирало наиболее подходящие, простые и эффективные. Отшлифованные до совершенства теорией. И практикой. Годами тренировок. В армии. В ОМОНе. В спортзале. На ринге. И в подворотнях тоже. И отточенные уже здесь, в прошлом.
        Не стало вокруг ни ристалища, ни зрителей, ни тевтонских ландмейстеров, ни папского легата. Даже Аделаиды - и той не стало. Шел бой, от которого нельзя отвлекаться ни на что. Привычный бой с противником, вооруженным палкой… Подумаешь, меч! Безоружных рубят без всяких там фехтовальных вывертов. А в нехитром ударе сверху вниз меч - та же дубина. И значит…
        Блок.
        Скрежет одного кольчужного рукава о другой.
        Перехват.
        Фон Берберг понял и дернулся слишком поздно.
        Болевой. Простенький. Резкий. И ломкий.
        Вопль. Громкий.
        Начав атаку из нижней позиции - в полуприседе, Бурцев уже выпрямлялся, обращая свои руки в рычаги, тиски и ножницы одновременно, зажимая руку противника. Заваливая. Опрокидывая. Обезоруживая.
        Меч выпал. Упал и вестфалец. Но - вот беда! - тут же выскользнул, вскочил на ноги, снова потянулся к оружию.
        Э-э-э, нет, милок, так не пойдет! Прежде чем пальцы немца тронули рукоять, Бурцев взмахнул ногой. С твердым намерением высадить супостату челюсть. Не получилось. Сокрушительного хряса не было - был шмяк. Отяжелевший от липкого снега и грязи сапог ударил не точно, но зато шпора - то самое позолоченное шипастое колесико, что предназначено для терзания конских боков, разодрало фон Бербергу щеку. Нагрудный геральдический медведь немца вмиг стал красным.
        Ай, красотища! Интересно, украшают ли рыцаря шрамы, оставшиеся не от благородной стали клинка, а от шпоры?
        Вестфалец выл. Вестфалец рвал из ножен кинжал-мизерикордию. Вестфалец снова пер в атаку. И вестфалец окончательно потерял нюх. Слепая ярость приводит к победе лишь над малодушным противником. Бурцев таковым не был. Он привык не спасаться от чужой ярости, а использовать ее.
        Принцип тореадора: дождаться момента, когда уйти почти невозможно. И уйти. Тогда с нападающим можно делать что угодно.
        Шаг в сторону и своевременный полуповорот избавили его от встречи с острым граненым лезвием. Если кинжал фон Берберга тоже ковали какие-нибудь дамасские оружейники, что изготовили и чудо-меч, на кольчугу лучше не полагаться - не спасет.
        Перехват левой запястья противника. Правой - сильный резкий тычок по тыльной стороне кулака, обхватившего рукоять кинжала. Готово! Кулак разжался. Мизерикордия выпала. Однако и в этот раз довести прием до конца - удержать, заломить, переломить, нафиг, пойманную руку - Бурцеву не удалось.
        Фон Берберг провел контрприем. Незнакомый, действенный. Немец изловчился, извернулся. Ого! А вот теперь, действительно, хрясь! Левый стальной налокотник противника вдруг шарахнул Бурцева по черепу. Хорошенько шарахнул - до искр из глаз. Если бы не инстинктивно приподнятое плечо, если бы не сбившийся набок подшлемник, нокаут - обеспечен. А так…
        А так Бурцев сумел-таки уклониться от второго - добивающего - удара. И третьего - страхующего - тоже. Восстанавливая дыхание, они расцепились на пару секунд. Все-таки кулачный бой в доспехах - занятие довольно изматывающее.
        ГЛАВА 42
        Между ними по-прежнему лежали меч и кинжал, но на обманчиво близкое оружие ни Бурцев, ни фон Берберг сейчас не смотрели. Одно движение к отточенной стали, один, даже мимолетный взгляд, брошенный на нее, даст врагу шанс. А получить по тыкве тяжелой латной перчаткой не хотелось никому. Противники уже достаточно хорошо прочувствовали силу друг друга.
        Смотреть - только глаза в глаза. Периферийное зрение фиксирует малейшее движение рук и ног. Слух сконцентрирован лишь на хриплом дыхании врага. Вопли герольда - побоку. Спешащие со стороны трибун кнехты-копейщики - тоже. Фон Берберг стоял в стойке боксера. Немного неуклюжей, но в общем-то настолько идеальной, насколько это позволяли громоздкие доспехи. Правда, руки подняты выше, чем следовало бы. Хотя кто знает, как следует держать руки в ристалищном поединке. На ринге такой файтер, конечно, продержался бы лишь до первого приличного удара в печень. Но здесь - не ринг. И печень надежно защищена броней. А вот на башке шлема нет. Так что, пожалуй, все правильно. Бурцев тоже чуть приподнял руки. Ну что, Фридрих, гонг и следующий раунд?
        Фон Берберг боксировал неплохо. Оцарапал стальной перчаткой ухо и скулу. Слава богу - задел скользящими ударами. Но при этом сам неосмотрительно открылся. Подставил при замахе разодранную шпорой щеку. И Бурцев решил не церемониться.
        Резкий сильный тычок… Он дотянулся. Немец взревел. Машинально прикрыл лицо руками. Развел локти. И вот туда-то… Апперкот в перчатке-кастете - это вам не хухры-мухры! Мозги ведь - они не приклепаны изнутри к черепушке намертво. Плавают мозги-то в плотном киселе. И от такого удара взболтнулись капитально. Шмякнулись о черепную коробку. Взбаламутились потревоженным студнем.
        Оглушенный противник грохнулся наземь. И не встал. Наверное, бравый вестфалец даже не успел пожалеть о том, что так поспешно снял свое ведро с рогами.
        Кстати, о рогах…
        Бурцев огляделся. Сначала - самое главное. Он сорвал со шлема ленту Аделаиды, сжал трофей в кулаке. А теперь что? Бой-то вроде бы у них с фон Бербергом велся насмерть. А меч и кинжал поверженного врага - вот они: бери - не хочу. Бери и добивай… Блин, по-дурацки как-то все выходит. Не резать же, в самом деле, нокаутированного мерзавца.
        Он промедлил. И подоспели «рефери». Копья кнехтов оттеснили Бурцева от места схватки. Возмущенный старший герольд брызгал слюной и что-то орал ему прямо в лицо. Пыхтела недовольная толпа. Препирались на трибунах друг с другом тевтонский и ливонский ландмейстеры. Хлопал глазами, отвесив челюсть до пупа, такой, как казалось до сих пор, невозмутимый Вильгельм Моденский. А Аделаида? Королева турнира демонстративно отвернулась от мужа.
        Все? Сиюминутный порыв чувств угас? Стих надрывный крик княжны, и Васька Бурцев снова в опале. А он-то думал, он-то рассчитывал… Нет, милая супруга вернулась к нему ненадолго.
        Бурцев усмехнулся. Все, короче, с вами со всеми ясно, дамы и господа… Не по правилам одержанная победа, так? Драка благородных воинов на кулачках посреди ристалища противоречит кодексу рыцарской чести. С мечом и кинжалом на безоружного - не противоречит, а в морду обидчику, значит, противоречит? Он еще раз взглянул на стройную спинку княжны. Воротите нос, ваше высочество? Ну-ну…
        Да идите вы все. Он тоже отвернулся от лож знати. Коня вот только жаль. Хороший был конь, хоть и тевтонский. И меч… как без меча-то теперь? Но разве как победителю ему не полагается имущество побежденного?
        Бурцев шагнул к жеребцу фон Берберга.
        Сразу три кнехта уперли ему в грудь свои копья. Не тупыми древками - боевыми наконечниками.
        - Найн! - выхаркнул новую порцию слюны старший герольд.
        Так, выходит, поединок не засчитан?
        - Взять его! - приказал по-немецки Дитрих фон Грюнинген. - Сорвать рыцарские шпоры.
        Еще два копейных наконечника уткнулись в спину. И что теперь? Драться? Раскидать кнехтов? Сломать шею герольду? Набить морды магистрам-ландмейстерам? Погибнуть с честью в неравном бою? А толку-то, если Аделаида по-прежнему стоит отвернувшись. Словно стыдится своей недавней слабости, крика своего, спасшего ему жизнь, стыдится… Стоит дочь Лешко Белого неприступная вся такая, холодная. Снежная, блин, королева!
        - Пусть уходит!
        Нежданно-негаданно за него все же вступились. Герман фон Балке! Тевтон ухмылялся, глядя на поверженного фаворита своего соперника из Ливонии, и милостиво кивал победителю. Бурцев тоже невесело усмехнулся. Кажется, он поневоле доставил радость этому орденскому бонзе.
        - Не отпускать его! - взъярился фон Грюнинген.
        - Ступай с миром, тайный рыцарь, - повысил голос фон Балке.
        Кнехты смешались, заколебались. Это были кульмские вояки, подчиняющиеся местному комтуру, а тот в свою очередь выполнял приказы ландмейстера Германа фон Балке. Но и ливонец уж больно грозно сверкал очами. Старший герольд в растерянности взглянул на папского легата.
        - Приведите в чувство рыцаря из Вестфалии, - хмуро распорядился епископ Вильгельм, - и побыстрее.
        Кажется, другой поединщик посланца Рима не интересовал вовсе. Копейщики отошли. Бурцев пешком направился к поваленной ограде. Народ за оградой недовольно бухтел. Ох, расступись, люди, хуже ведь будет.
        Люди расступились.
        ГЛАВА 43
        - Хэр риттер[67 - Рыцарь (нем.).]! Пан тайный рыцарь! Хэр! Господин!
        Бурцев обернулся. Да, звали именно его. Смешной толстячок - слуга и оруженосец влюбленного мальчишки с берегов Рейна - того самого «херувима», пострадавшего от копья фон Берберга в бою за даму сердца - семенил сзади и неуверенно вскрикивал то по-немецки, то по-польски.
        - В чем дело?
        Бурцев заговорил на польском, и его собеседник тоже, наконец, определился с выбором языка:
        - Меня зовут Ясь, - почтительно сказал оруженосец. - Мой молодой господин, благороднейший Вольфган фон Барнхельм приказал мне пригласить к нашему скромному столу того рыцаря, который побьет на ристалище Фридриха фон Берберга из Вестфальских земель. Если вы согласны разделить с ним трапезу, то покорнейше прошу следовать за мной. Мы остановились неподалеку.
        - Твой господин уже способен принимать гостей? - усмехнулся Бурцев. - После поединка он выглядел… гм… не очень бодро.
        - Мой господин быстро оправляется от ран. К тому же, по Божьему провидению, копье фон Берберга нанесло хоть и глубокую, но на удивление небольшую рану. И не опасную к тому же. Кость не повреждена, а раненое плечо уже промыто целебными бальзамами и перевязано. Ну и… славное рейнское вино поставит на ноги кого угодно.
        Ясь лукаво подмигнул.
        Вино?! Бурцев хмыкнул. Уж не этого ли ему сейчас не хватает - накачаться до одурения пьянящим компотиком и забыться, нафиг… Забыть об Аделаиде.
        - Что ж, дружище Ясь, веди к своему господину. Мы с ним, в некотором роде теперь товарищи по несчастью.
        Благородный Вольфганг с перебинтованным тряпками плечом валялся в санях на соломенной подстилке, под парой теплых одеял. Сюда же были сгружены нехитрые пожитки рыцаря и его оруженосца. Чиненые-перечиненые доспехи, обломки щита и копья валялись под телегой.
        Одет фон Барнхельм был в выцветшие зеленые штаны-шоссы из свалявшейся шерсти и шерстяную же поддоспешную куртку-гамбезон - плотную, толстую, подбитую не то ветошью, не то конским волосом. И до неприличия засаленную. Казалось, этот подоспешник за время бесконечных странствий насквозь пропитан потом и кровью.
        Рядом отощавшая кляча из санной упряжи и неказистый боевой конь рыцаря флегматично дожевывали охапку сопрелого сена. Да уж, пожелай фон Берберг забрать имущество побежденного, обогатился бы он не намного. Ну, разве что пузатый бочонок, тщательно привязанный к задку саней, представлял здесь некоторую ценность. Видимо, в нем и хранилось обещанное рейнское. Интересно только, откуда у бедного рыцаря, который ни доспехов приличных, ни коня хорошего купить не в состоянии, столько вина?
        Бурцев принюхался. В воздухе уже стоял стойкий кисловато-бражный запашок. Явно к содержимому деревянной емкости прикладывались совсем недавно и притом неоднократно. Но как? Дно у бочонка не высажено. Краника тоже не видать. Ах, вот в чем дело!
        В верхней трети бочонка он разглядел небольшую сквозную пробоину, любовно заткнутую с обоих сторон тряпицами и деревянными клинышками. Забавно! Эти две маленькие дырки здорово смахивали на пулевое отверстие. Не будь Бурцев твердо уверен, что в бою за Взгужевежу он собственноручно расстрелял весь боезапас гитлеровского посла-хрононавта, еще можно было бы предположить, что кто-то где-то какой-то шальной пулей…
        Бр-р-р! Что за бред! Какая пуля? Откуда? Лезут же, блин, всякие мысли после того эсэсовского кинжала-динсдольха, что возит с собой загадочный коллега - тайный рыцарь и по совместительству охотник за чужими «копьями мира».
        Короче, хватит напрягаться, Васек! Не летают больше в тринадцатом столетии пули, и все тут. А дырка в бочке… Вероятно, все гораздо проще: Вольфганг со своим оруженосцем, обуреваемые вполне понятной жаждой, продырявили несчастный бочонок с двух сторон подручными средствами - гвоздем, шипом булавы или наконечником стрелы - и присосались к нему, как пиявки. Да, пожалуй, это более правдоподобное объяснение. Заметив, с каким вожделением смотрит на вино Ясь, Бурцев решил, что попал в самую точку.
        Они подошли к саням. Ни кляча, ни боевой конь никак не отреагировали на их появление. Зато нетрезвый хозяин встретил гостя с несвойственным для немца радушием. Едва Ясь доложил о тайном рыцаре, одолевшем фон Берберга, рейнский искатель приключений аж подскочил со своей лежанки. Поморщился от боли, но с салазок слез самостоятельно. Нетвердо - то ли из-за ранения, то ли от обилия винных паров в голове - встал на ноги. Левой рукой покрепче вцепился в борт саней.
        - Теперь придется драться одной рукой, - мрачно кивнул Вольфганг на грязную повязку. - Но ничего, с мечом как-нибудь управлюсь, а без щита обойдусь. Думаю, завтра вызвать фон Берберга снова.
        - Не стоит, - улыбнулся Бурцев.
        Этот дурной влюбленный мальчишка почему-то пришелся ему по душе.
        - А может, и так, - нетрезво икнул Вольфганг. - Раз Господь уже покарал проклятого вестфальца твоей рукой, хэр тайный рыцарь. Или правильнее - пан тайный рыцарь? Ты ведь поляк? Ясь сказал, что ты говоришь по-польски гораздо лучше и охотнее, чем по-немецки. Хм, чудно вообще-то, что небеса избрали для возмездия не германца, а поляка.
        - Да я вообще-то… э-э-э… - Бурцев вовремя спохватился. О том, что он русич, сильно распространяться здесь, пожалуй, не стоило. - В общем, зови меня Вацлав, благородный Вольфганг.
        - Хорошо, - горделивый, но учтивый кивок. - Это великая честь, если рыцарь, у которого, очевидно, имеется веская причина именоваться тайным, открывает свое имя. Я благодарен тебе за доверие, Вацлав. А теперь прошу разделить со мной горечь моего поражения и радость твоей победы.
        Вольфганг повернулся к оруженосцу:
        - Ясь! Вина и еды нам - все, что есть.
        - Так ничего ж почти не осталось, господин. Вот лепешки обозные - и все. Да и те твердокаменные уже.
        Фон Барнхельм виновато пожал плечами, еще раз икнул:
        - Прошу не обращать внимания, благородный Вацлав. Ясь у меня полукровка. Наполовину немец, наполовину поляк. Потому предан, но прижимист сверх всякой меры.
        Бурцев хмыкнул: оставалось только гадать, какая половина за что отвечает. А Вольфганг уже вовсю орал на слугу.
        - Тащи вино и лепешки! Да не жмись, Ясь. Даст бог, не сгинем тут от голода и жажды. А гостя нашего обижать никак нельзя. Он сегодня негодяя фон Берберга побил!
        Ясь ослабил путы, удерживавшие на санях заветный бочонок, со вздохом, больше похожим на стон, крутанул его. Внутри плеснуло. Ого! А бочонок-то, считай, пуст уже наполовину! Одно из законопаченных отверстий нависло над самым бортом. Оруженосец приложил ухо к просмоленным доскам мореного дуба, стукнул сверху, стукнул снизу. Убедился, что дырка, которой предстоит стать живительным источником, находится ниже внутренней «ватерлинии».
        Еще один вздох. Две огромные шлемоподобные деревянные кружки (таким позавидовала бы любая баварская пивнушка!) поставлены под сани - прямо в грязный снег. Точно поставлены - чтоб ни одна капля мимо. Грудной гхык! - и затычка вырвана.
        Зажурчало… Бражный кислый запах стал сильнее.
        По поскучневшему лицу и жадным глазам оруженосца было заметно, чего стоило ему выкладывать перед благородными господами последние походные харчи. А уж вино Ясь поднес рыцарям с поистине благоговейным трепетом. Громко сглотнул слюну и нехотя расстался с ношей. Мина его была скорбной, руки дрожали. На кружки несчастный оруженосец смотрел взглядом голодной собаки, выброшенной с праздничного застолья.
        - Потом, Ясь, ненасытная твоя утроба, потом, - отмахнулся Вольфганг. - Не выпрашивай. Сначала ступай к замку, поищи там несравненную Ядвигу Кульмскую. Увидишь - пади на колени и моли, чтобы она почтила своим присутствием благородного рыцаря, прославлявшего ее красоту на ристалище. Скажи, несчастный рыцарь тяжело ранен и лежит на смертном одре. И лишь милостивое прикосновение нежной длани прекраснейшей из женщин к бледному челу способно облегчить его муки.
        «А этот рейнский “херувимчик” с печальными глазами, оказывается, и в самом деле, поэт!» - поразился Бурцев. «Умирающий» рыцарь тем временем сделал добрый глоток из своего жбана с ручкой, крякнул, вытер рот рукавом камзола и добавил:
        - Сделаешь, как надо - получишь свою порцию. Не приведешь Ядвиги - не подпущу к бочонку на арбалетный выстрел. Все понял?
        - Да, господин.
        ГЛАВА 44
        С несчастным видом Ясь поплелся прочь.
        - Думаешь, приведет Ядвигу-то? - усомнился Бурцев.
        - А куда он денется, пройдоха! Из-под земли достанет. Ясь молиться готов на этот бочонок. Да и то сказать - славное винцо Господь нам послал.
        Славное? Бурцев недоверчиво уставился на пенистую мутную жидкость. Принюхался. Похоже на обычную бражку… Булькнули подозрительные пузырьки - гораздо больше, чем позволительно для напитка, гордо именуемого вином. Рыцарь Вольфганг еще раз бесстрашно отхлебнул содержимое своей кружки. Причмокнул:
        - Гуд! Рейнское - самого позднего урожая.
        Эх, была - не была! Бурцев тоже рискнул. Первая дегустация прошла успешно. Честно говоря, он ожидал худшего, но - ничего… совсем даже ничего! Нечто недобродившее, кисло-сладкое, с небольшим градусом, отдаленно напоминающее белое вино, но, скорее, какой-то винный квас. Впрочем, пить можно. И даже получать от этого определенное удовольствие. Если не привередничать.
        - Говорят, вино на берегах Рейна делают со времен Христа! - мечтательно закатил глаза Вольфганг. - Первые виноградники там заложили еще римские легионеры. Римляне не желали тратить время и силы на перевозку благородного напитка через Альпы.
        - Умно, - одобрил Бурцев.
        Хлебнул еще. Нет, пить, в самом деле, можно.
        - А откуда у тебя столько, Вольфганг?
        Он кивнул на бочонок.
        - Такова божья милость. У болот между Торунью и Кульмским замком мы с Ясем наткнулись на разбитый епископский обоз - да я об этом еще на ристалище Вильгельму Моденскому говорил, только слушать меня его преосвященство почему-то не захотел. Так вот, видим: сани повалены, кровь кругом, люди с лошадьми перебиты да в болото побросаны. Вместе со всей одеждой и оружием. Засосало болото все. Над трясиной только шапки плавают да попоны конские. Разбойники напали - не иначе. Говорят, хозяйничает где-то поблизости мятежный пан из Добжиньских земель. Его лиходеи, наверное, постарались.
        Бурцев скептически хмыкнул. Насколько ему известно, Освальд Добжиньский сейчас далеко от Взгужевежи не отходит - сил набирается. Впрочем, мало ли шаек бродит по глухим куявским, тевтонским и прусским уголкам. Другое дело - далеко не каждая ватага решится напасть на такую важную птицу, как епископ.
        - А ты, Вольфганг, вообще уверен, что на епископский обоз наткнулся?
        - Так утварь же церковная там была разбросана всюду. Купцы, воины да крестьяне такой с собой не возят. А еще посох епископский Ясь в снегу откопал. Я уж грешным делом подумал, не самого ли посланца святого Рима Вильгельма Моденского злодеи сгубили. Ведь к его прибытию все братство Святой Марии готовилось. Но нет - его преосвященство на турнире присутствует, жив-здоров. И от посоха опять-таки отказался. Не его, выходит, посох. Ну, а раз так, то и вино тоже ему не принадлежит. Мы ведь сани эти с рейнским и кое-какими монастырскими харчами нашли там же - в обозе. Увязли сани в снегу - не смогли, видно, злыдни ни дотянуть их до болота, ни с собой забрать, вот и бросили у дороги. Но похозяйничать успели. Пробили, вишь, бочонок, что в брюхо влезло - выпили, небось, да и бросили, дурни. Мы когда пришли, целая лужа рейнского уже натекла. Хорошо хоть сверху продырявили, мерзавцы, - не снизу - нам с Ясем тоже прилично досталось. Но все равно неразумные какие-то разбойники. Я бы на их месте такое вино нипочем не бросил. На горбу бы, а унес. Или вон Яську заставил. В общем, заткнули мы дырки, впрягли в сани
кобылку Яся и подались прямиком в Кульм. До сих пор гадаем, что там за епископ такой смерть свою у болота принял и епископ ли вообще… То нынче одному Господу ведомо.
        Бурцев хлебнул из бездонной кружки еще. Рейнское нравилось ему все больше. Да и настроение вроде улучшалось.
        - А не стыдно чужое брать, а, Вольфганг?
        - Чего стыдиться-то? Зачем добру пропадать. Хотя…
        Немец помрачнел.
        - Сейчас-то и я думаю - может, в самом деле, зря мы на вино божьих людей позарились. Наслал ведь на меня Господь фон Берберга, продавшего душу дьяволу. А ну как за этот самый грех и наслал?
        Бурцев не смог сдержать улыбки. Конечно, вестфалец - сволочь преизрядная, но вот насчет сделки с силами ада - это, пожалуй, слишком.
        - Ты напрасно насмехаешься над моими словами, тайный рыцарь Вацлав, - пьяный паренек с берегов Рейна обиделся. Даже икнул от волнения. - Когда мы сшиблись с фон Бербергом, посреди ристалища разверзлась геенна огненная, и зловоние самого ада вырвалось из ее недр. Тысячи невидимых демонов закружили над нами, разбили мои доспехи и свалили меня с коня. Не будь этих дьявольских козней, никогда фон Берберг не одолел бы фон Барнхельма в честном бою.
        Ну, конечно, конечно, чем еще можно объяснить поражение непобедимого Вольфганга?! И все же непрошеную улыбку Бурцев с лица убрал. Зачем понапрасну раздражать хорошего человека?
        - Это все чары, - горячился Вольфганг. - Без них вестфалец не имел бы ни малейшего шанса на победу!
        Бурцев дипломатично промолчал. Фон Барнхельм глотнул еще вина и убежденно продолжил:
        - Ибо… ибо меня вдохновляла Ядвига Кульмская - прекраснейшая из женщин.
        - Ну, наверняка дама сердца фон Берберга тоже не уродина, - вставил Бурцев.
        - Может быть, - голос рейнского рыцаря снизился до шепота. - Но знаешь, ведьмы и демоницы тоже порой обладают привлекательной внешностью. А мне сдается, краковская Агделайда и есть одна из них.
        - Уверяю тебя, это не так, - вздохнул Бурцев.
        Хотя… Что-то демоническое в его жене, пожалуй, присутствует - уж очень полячка притягательна. Необъяснимо притягательна. Почему, елки-палки, потеряв ее, хочется волком выть на луну? Уж не околдовала ли его княжна, в самом деле? Раньше-то из-за девчонок Бурцев особо не страдал.
        - Так или не так - теперь это уже не важно, - язык Вольфганга начал заплетаться. Мысли, похоже, тоже. - Сегодня ты одолел фон Берберга, но завтра мне придется вызвать на поединок тебя.
        Бурцев опешил. Этого ему еще не хватало.
        - Но ты не бойся, друг Вацлав, - успокоил его рейнский рыцарь. - Я постараюсь тебя не убивать.
        - Очень великодушно с твоей стороны, - Бурцев глянул на перевязанное плечо собеседника. Опасный противничек, ничего не скажешь! - Но сдается мне, ты совсем пьян, братишка.
        - Нет еще. Я понимаю, что говорю. Посуди сам, благородный Вацлав. Я бился за честь дамы сердца и проиграл бой. Это великий позор, и искупить его возможно только новой победой. Фон Берберг, утверждавший, что какая-то там краковская Агделайда превосходит красотой и благочестием Ядвигу Кульмскую, повержен. А ведь ты наверняка победил вестфальца во славу своей дамы сердца. Я же никак не могу признать, что Ядвига уступает ей хоть в чем-то.
        - И не нужно. По-моему, для любого мужчины самой красивой из женщин всегда будет лишь его избранница, а махать мечами, доказывая это другим - бессмысленно.
        - Погоди, я что-то запутался… - молодой рыцарь удивленно хлопал глазами. - Так ты не провозглашал на ристалище, что твоя дама сердца - прекраснейшая из женщин?
        - Подобными вещами я не занимаюсь.
        - Хм… Странные у тебя понятия об отношениях благородного мужчины с благородной женщиной. Впрочем, я рад. Если то, что ты говоришь, правда, драться нам с тобой завтра ни к чему.
        - Я тоже так думаю, - пожал плечами Бурцев.
        - И все же, позволено ли мне будет узнать, кто является твоей дамой сердца?
        - Аделаида, - ответил Бурцев. - Агделайда Краковская.
        - Как?! Та самая?!
        - Да, та самая.
        Вольфганг недоуменно мотнул головой:
        - Тогда я вообще ничего не понимаю, Вацлав! Выходит, ты сражался с рыцарем, который и без того считает Агделайду красивейшей из женщин?
        - Ну да.
        - А зачем?
        - Хм… Вообще-то, девушка, которую Фридрих фон Берберг выбрал в дамы сердца - моя жена.
        - Вот как? Дама сердца и жена в одном лице! Любопытно… Раньше я не верил, что такое бывает. Ну, а все-таки что же стало причиной вашего с фон Бербергом поединка?
        - Я же тебе немецким языком объясняю: этот негодяй объявил дамой сердца мою законную супругу.
        - Ну и что?
        Изумление Вольфганга росло как на дрожжах. А Бурцеву все труднее было формулировать свои мысли. В голове уже вовсю гудел хмельной ветер. Коварное, блин, это рейнское. Вроде компот-компотом, градуса не чувствуется, а не заметишь, как наклюкаешься. Ладно, перейдем на конкретику.
        - Вот если я, к примеру, уведу твою Ядвигу, Вольфганг… Ты что же, будешь просто смотреть нам вслед и радоваться?
        - Если ты покусишься на мою даму сердца вопреки ее воле, я без промедления встану на ее защиту и горе тебе, тайный рыцарь Вацлав. Но коль уж она сама пойдет с тобой…
        - Что тогда? - заинтересованно спросил Бурцев.
        - Ничего. Разве имею я право препятствовать желаниям своей возлюбленной? Нет у меня такого права! Я распахну свое сердце для благородной печали и возвышающих истинного рыцаря страданий, но ни словом, ни взглядом не попрекну Ядвигу.
        Нет, это уже даже не донкихотство! Мазохизм какой-то! Любовное самоедство, блин…
        ГЛАВА 45
        Бурцев был озадачен не на шутку. Долго думал, как бы этак поделикатнее сформулировать следующий вопрос. Так и не придумал. А хотелось бы определенности в подобных вещах… В конце концов, он махнул рукой на приличия, спросил прямо, в лоб:
        - Но ведь если ты, Вольфганг, нам никак и ничем не воспрепятствуешь, то в итоге не ты, а я затащу красавицу Ядвигу в свою постель.
        - Не смей так грубо выражаться о моей даме сердца, Вацлав!
        Левая рука немца уже лихорадочно шарила в поисках меча.
        - Молчу-молчу. Прости, дружище, и успокойся. Я просто имел в виду…
        - Я понял, что ты имел в виду. Но воистину странно звучат твои слова. Каждый рыцарь знает: суть служения даме сердца заключается не в тайной надежде обладать ею, а в чистой и непорочной любви, чуждой плотским утехам. Прекрасная дама может быть женой другого. Она может иметь десяток любовников или два десятка детей, но ее образ по-прежнему будет вдохновлять истинного рыцаря на величайшие подвиги.
        Бр-р-р! Не одна Аделаида, выходит, рехнулась тут на почве рыцарских романов.
        - Да, кстати, о подвигах! - благородный Вольфганг фон Барнхельм встрепенулся. Еще раз звучно икнул. Срыгнул. Затем без стеснения пустил газы. Ох, не впрок пошло бедолаге хваленое рейнское. Нельзя же вливать в себя столько, да на голодный желудок! А потом еще и вести возвышенные речи о большой и чистой любви.
        - А что подвиги?
        - Ты ведь, Вацлав, до сих пор не рассказал, каким образом одержал славную победу над фон Бербергом. Ясь говорит, будто вы отказались от турнирного оружия мира. Выходит, ты бился с вестфальцем насмерть? И одолел его, несмотря на помощь демонов ада?! А как он принял смерть? От копья или меча? Конным или пешим? Достойно рыцаря или моля о пощаде?
        - Вообще-то, насколько мне известно, фон Берберг выжил…
        - О, как благородно с твоей стороны! Ну, рассказывай, рассказывай же!
        Глаза Вольфганга горели. Рейнец устроился поудобнее на покрытой тряпками соломе, закутался в одеяло, прислонился спиной к высокому борту саней. Кажется, рыцарь приготовился слушать как минимум эпическую балладу о величайшем сражении всех времен и народов. Увы, Бурцеву порадовать собеседника было нечем. Он ответил просто и коротко:
        - Я дал ему в морду.
        Лицо фон Барнхельма вытянулось.
        - Копьем? Мечом? Секирой? - с надеждой спросил он.
        - Нет. Вот этим, - Бурцев сжал кулак в латной рукавице.
        Вольфганг поморщился:
        - Какая вульгарность! Вы что же, дрались, подобно трактирной швали, без оружия?
        - Почему же, сначала бились на мечах. Ну, а потом… Так уж вышло, Вольфганг. Клинок у меня сломался.
        Бурцев виновато развел руками.
        - Жаль, - печально и разочарованно произнес германец. - Сразить противника ударом кулака - это совсем не романтично. Такую победу никогда не воспоют миннезингеры. Но с другой стороны… Возможно, Фридрих фон Берберг и не заслуживает чести пасть от рыцарского меча или копья.
        Бурцев промолчал. Лично он предпочел бы, чтобы вестфалец в сегодняшней драке напоролся на остро заточенную сталь.
        - А знаешь, что я сейчас подумал? - рейнец продолжал старательно морщить лоб. Язык мальчишки едва ворочался. - Наверняка ведь переломить твой клинок фон Бербергу тоже помогли силы ада. Поверь, уж мне-то известно: боевые мечи так просто не ломаются. Да, между прочим… Негоже благородному рыцарю ходить без оружия. Возьми-ка вот меч Яся - дарю от чистого сердца. В знак признательности за твою победу над моим… над нашим общим врагом.
        Щедрый подарок! И главное - своевременный! Отказываться Бурцев не стал - не дурак. Без меча сейчас ему разгуливать - действительно, последнее дело.
        Клинок оруженосца Вольфганга лежал в неказистых деревянных ножнах. Меч оказался груб, прост, короток - гораздо короче тяжелых рыцарских тесаков - и совершенно не обременен украшениями. Но при этом совсем неплох: добротная сталь, хорошая заточка, великолепная балансировка…
        - Ну, спасибо, Вольфганг! А Ясь-то твой не обидится?
        - С чего ему обижаться? Меч этот я добыл в честном поединке с прусскими язычниками. А Яське отдал, чтоб на поясе носил для красоты и важности. Но сколько ни бился - научить его владеть клинком так и не смог. Ясь ведь сызмальства приучен к секире. Вон она - под санями лежит.
        Рыцарь небрежным кивком указал меж салазок. Оттуда - из вороха грязного тряпья - в самом деле торчала толстая рукоять здоровенного боевого топора.
        - В общем, без надобности нам нынче этот меч. И на торжище не выручишь за него много. Так что спокойно забирай клинок себе и владей им.
        - Господин! Господин! Она идет!
        Смешной нескладный Ясь с улыбкой до ушей вприпрыжку бежал к ним. Легок на помине!
        - Кто идет? - нетрезвый рыцарь уставился на слугу мутным взором.
        - Ваша дама сердца! Вы же сами посылали за ней. Я встретил прекрасную Ядвигу Кульмскую возле ристалища.
        Вкрадчивым шепотом Ясь тут же быстренько добавил:
        - Могу ли я теперь выпить кружечку из вашего бочонка?
        - О! Ах! - Вольфганг поспешно сунул свою огромную кружку оруженосцу.
        Тот трясущимися руками подхватил жбанчик и мгновенно припал к недопитому вину.
        Фон Барнхельм попытался было подняться, но хмель коварного рейнского шибанул беднягу не хуже вестфальского копья. Не поддержи Бурцев влюбленного рыцаря, Вольфганг непременно рухнул бы в кучку конского навоза. К счастью, конфуза удалось избежать. Но лишь на время. На весьма непродолжительное время…
        Знакомое хихиканье заставило его отпустить фон Барнхельма. Бурцев, напрочь забыв о рыцаре, удивленно поднял голову.
        Хихиканье стихло. Молодая рыжеволосая девушка, стоявшая перед ним, растерянно ойкнула. Небедное платье с длинным - до носков туфель - подолом и узкими шнурованными по самые кисти рукавами выдавали знатную горожанку. С пояса девицы свисал туго набитый кошель. В руках барышня держала небольшую корзинку. И - хлоп-хлоп - все хлопала своими пышными ресницами.
        - О несравненная! - только и смог вымолвить Вольфганг, сидя на конских «яблоках».
        У Бурцева недостало сил и на это. В изумлении он глядел на Ядвигу Кульмскую. Та пялилась на него. Несколько секунд молчания. Узнавание, удивление, радость…
        - Ва-цлав?! Ты?!
        Пухленькие губки раздвинулись в улыбке. На щеках проступили очаровательные ямочки.
        - А? О? - Вольфганг окончательно лишился дара речи. Рыцарь тупо пялился то на свою даму сердца, то на Бурцева. Ясь, пользуясь всеобщим замешательством, тихонько отступал с кружкой господина к бочонку рейнского.
        - Ядвига?!
        Да, не узнать эту жизнерадостную милую веселушку было невозможно. Именно она прислуживала Аделаиде, плененной Казимиром Куявским, в доме легницкого купца Ирвина. Именно с ней Бурцев едва не разделил ложе. Именно ее руки выпихнули его в окно, помогая сбежать от разъяренных казимировых слуг. Но как простая служанка из Легницы стала знатной дамой Ядвигой Кульмской?!
        Пьяный Вольфганг настойчиво завозился внизу. Бурцев опомнился, рывком поставил рыцаря на ноги.
        - Вы зна-а-акомы? - непослушным языком проговорил фон Барнхельм.
        - Да… немного, - замявшись, ответил Бурцев. - Я в свое время тоже был пленен красотой твоей дамы сердца.
        - О да!
        Стоять Вольфгангу было нелегко, и рыцарь бухнулся на одно колено. Заикаясь от смущения и рейнского, он попытался оправдаться:
        - Ваш вид, прекрасная госпожа, любого свалит с ног. К тому же мои раны…
        Ядвига даже не взглянула в его сторону. Пьяного бормотания влюбленного рыцаря она, похоже, не слышала вообще. В лукавых глазках девушки уже играли знакомые бесенята. Глазки смотрели на другого.
        ГЛАВА 46
        Это был тот еще пикничок! Ядвига, растроганная рассказом Яся, явилась к пострадавшему воздыхателю не с пустыми руками. Пронырливый оруженосец намекнул девушке, что несчастный рыцарь загибается не только от ран и любви, но еще и от голода, а вместе с благородным господином мучительная смерть грозит и верному слуге. В общем, корзинка нехитрой снеди, которую принесла легницко-кульмская красавица, пришлась весьма кстати.
        - Я не захватила никаких напитков, - улыбнулась девушка. - Но вижу, от жажды здесь никто не страдает. Смею даже надеяться, благородный рыцарь угостит прославленным рейнским и свою даму сердца.
        - О, разумеется, почту за честь! - не преминул отозваться фон Барнхельм. - Мое вино - ваше вино, милостивейшая и достойнейшая госпожа.
        - Тогда приступим?
        Обалдевший от счастья и алкоголя рыцарь со своей возлюбленной расположились на санях и укутались одеялами. Ясь занял самую выгодную позицию возле винного бочонка. Бурцев устроился рядом на потертом седле рейнца. Обе кружки достались гостям. Вольфганг цедил вино из походной фляги. Ясь жадно пил из своей каски, здорово смахивающей на ковш.
        Болтали ни о чем. Фон Барнхельм длинно и тягомотно расписывал недавнее ристалищное сражение с тысячей адских демонов и не уставал при этом восхвалять достоинства прекраснейшей Ядвиги. Ясь глубокомысленно поддакивал господину. Бурцев молчал, выжидая подходящий момент для беседы со старой знакомой. Девушка хихикала, слушая лестные замечания одного рыцаря и не отводя глаз от другого.
        Сказать по правде, Бурцев тоже частенько поглядывал на Ядвигу. И с каждой новой порцией рейнского взгляд его становился все откровеннее. Вспомнилась Легница, дом купца Ирвина, давние сомнения и соблазнительное ожидание. И явление полуголой Аделаиды, свисавшей из дыры в потолке.
        Ох, Аделаида… Интересно, а если бы княжна не помешала им в тот раз, если бы он все же остался наедине с красоткой Ядвижкой?.. Конечно, эта любвеобильная нимфоманка тоже не идеальный вариант для долгой и счастливой совместной жизни. Но зато такие девушки идеально подходят для скрашивания сурового мужского одиночества. Такие умеют хотя бы на время развеять печаль после расставания с любимой.
        …Вольфганг отключился первым. Рыцарь вдруг умолк на полуслове, с полминуты восхищенно взирал на Ядвигу, потом уронил голову на руки. Так и уснул с блаженной улыбкой на лице, в груде побитых доспехов, небогатого снаряжения и нехитрого походного скарба. Раны, усталость и рекордная доза алкоголя сделали свое дело.
        - Эх ты, милый мой дурачок!
        Пока дама сердца заботливо - по-матерински - укрывала отсыревшими одеялами навоевавшегося за день мальчишку, от бочонка пресытившейся пиявкой отвалился и Ясь. С еще более тупой, чем обычно, но весьма довольной физиономией оруженосец фон Барнхельма заполз под сани и раскатисто захрапел на вонючих конских попонах и куче грязного тряпья. Обе лошади были сейчас привязаны к саням, и, засыпая, рыцарский слуга как бы невзначай положил руку на короткие поводья. Даже во сне Ясь сторожил господское добро.
        Бурцев вообще отметил про себя отменную походную выучку рыцаря и оруженосца. Оба спали чутко и каждый на своем барахле. Обокрасть эту парочку гипотетическим злоумышленникам было бы весьма затруднительно. Впрочем, и красть здесь нечего. Главная ценность - бочонок с вином - почти опустел, а остатки рейнского, находились на не менее надежной привязи, чем лошади. Разве что фляга, оброненная с саней Вольфгангом, да кружки гостей оставались сейчас без надлежащего присмотра.
        Вечерело…
        - Ну что, поговорим теперь, кмет Вацлав, надевший рыцарские шпоры? - Ядвига подсела рядом, привычно ткнулась высокой грудью в плечо. - Вино, чтобы скрасить беседу, еще осталось, а добрый Вольфганг, как ты слышал, предоставил его в мое полное распоряжение.
        Ядвига пила умеренно и умело. А потому слабоградусное рейнское не свалило и не обезобразило девушку. Наоборот - приукрасило. Зарделись щечки, заблестели глазки… В сгущающихся сумерках она выглядела особенно соблазнительно. Как… ну, почти как Аделаида.
        - Поговорим, - согласился Бурцев. - Как тебя угораздило стать Ядвигой Кульмской?
        Девушка пожала плечами.
        - Ядвига Кульмская?! Это меня так Вольфганг называет? Очень мило. Кажется, мальчик вообразил, будто я - местная знатная дама.
        - А на самом деле? Что ты здесь делаешь?
        Девушка изобразила постную мину:
        - Служу ордену Святой Марии…
        И тут же прыснула, не сдержавшись. Долго оставаться серьезной у нее не получалось.
        - Че-го? - зато Бурцев был сейчас сама серьезность.
        - А чему ты удивляешься, Вацлав? Надо же когда-нибудь и о душе подумать - послужить божьему братству, а через него и самому Господу и Деве Марии. К тому же крестоносцы мне платят больше, чем этот скупердяй Ирвин. И даже больше, чем платил Казимир Куявский, когда я состояла при Агделайде. Я достаточно хорошо знаю немецкий. Пройдоха Ирвин, у которого частенько гостили торговые люди из Германии и тевтонских земель, специально заставил меня выучить язык, чтобы, прислуживая иноземным купцам, я подслушивала разговоры, не предназначенные для хозяйских ушей. Ну, а работа, которую я выполняю в ордене…
        Она немного замялась.
        - Работа не обременительная, в общем, и даже по-своему приятная.
        Невероятно! Что приятного находит жизнелюбивая Ядвига в служении мрачному духовно-рыцарскому ордену?
        - Чем ты там занимаешься? Лечишь больных и раненых? Ухаживаешь за скотом? Хозяйничаешь? Кухаришь?
        - Этим с дозволения комтуров в братстве Святой Марии занимаются другие женщины, а я…
        Глаза Ядвиги блеснули. Гордо, кокетливо, призывно и таинственно. Кажется, для дамы сердца Вольфганга фон Барнхельма сегодня было делом чести заинтриговать Бурцева. Что ж, это ей удалось.
        - А ты?
        - Давай поговорим об этом не здесь, - она покосилась на спящих Вольфганга и Яся. - Я не вижу необходимости что-то скрывать от тебя. Ты вроде не татарский лазутчик, так ведь?
        Лукавая улыбка: Ядвига вспоминала прошлое.
        - Так, - все-таки ответил Бурцев. На всякий случай.
        - Значит, вставай. Прогуляемся. Есть тут неподалеку одно укромное местечко. Там и пообщаемся. Чтоб никто не помешал…
        Острый язычок торопливо и многообещающе скользнул меж нежных алых губок.
        ГЛАВА 47
        По настоянию Ядвиги Бурцев перелил остатки рейнского из бочки в объемистую походную флягу фон Барнхельма. Едва зажурчало, как из-под саней выглянул полусонный Ясь.
        - А?! - встревожился оруженосец.
        - Спи, - усмехнулась Ядвига. - Не помнишь разве, как благородный Вольфганг одаривал славным рейнским свою даму сердца?
        - А-а-а, - разочарованно и жалобно протянул Ясь.
        - Не бойся, все с собой не унесем. Вам тоже останется. А пока на вот, возьми.
        Девушка протянула бдительному слуге наполненную кружку, добавила из кошеля пару монет. Не польские, - успел заметить Бурцев, - немецкие. Марки никак… Яся подношение устроило вполне. Оруженосец снова скрылся меж салазок, забулькал, зачмокал, засопел…
        На вечернюю прогулку они отправились с солидным запасом рейнского. Прихватил Бурцев и подаренный меч, а то мало ли что… Между палаток, шатров, саней, повозок и костров шли молча. Вскоре лагерь остался позади, а они по-прежнему безмолвствовали. Ядвига вела его по высокому обрывистому берегу Вислы. Идти здесь было удобно: ветер не давал залеживаться снегу на высоком гребне, и вдоль берега чернела полоска обледеневшей земли. Идеальная тропинка, кстати, для того, кто не желает оставлять после себя следов.
        Лагерные огни уже скрылись из глаз, когда спутница Бурцева, наконец, заговорила - тихо, спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся:
        - Я состою при ландмейстере Германе фон Балке, которому в скором будущем многие пророчат черно-желтый крест и орла магистра[68 - Герб верховного магистра - гроссмейстера Тевтонского ордена представляет собой желтый крест поверх черного креста с изображением желтого орла в центре.], и выполняю… гм… особые поручения.
        - Особые?
        - Видишь ли, Вацлав, в ордене сейчас крайне напряженная ситуация. Германскому братству Святой Марии грозит раскол. После Легнинской битвы и гибели магистра Конрада Тюрингского орден утратил былое могущество. Слишком много славных рыцарей пало на Добром поле от рук язычников.
        Бурцев усмехнулся. Знала бы Ядвига, кем были те язычники, вставшие на пути орденской «свиньи» и кто их возглавил, не выдавала бы, наверное, так лихо сокровенные тевтонские тайны.
        - Так, значит, орден нынче захирел?
        - Ну, не совсем. Прусские тевтоны долго еще будут зализывать свои раны, зато сейчас набирает силу братство Ливонского дома, входящее в орден Святой Марии.
        - Это те, которые бывшие меченосцы, что ли? - вспомнил он разъяснения Аделаиды.
        - Вот-вот. Гордые немцы-меченосцы. Их разбили литвины, и лишь поэтому ливонцы вынуждены были склонить голову перед тевтонским магистром. Но сейчас они оправились от былого поражения, а под Легницей не потеряли ни одного своего рыцаря. Так что у ливонцев появился реальный шанс вернуть себе самостоятельность. И более того, - подмять под себя всю Пруссию.
        Бывшего ландмейстера Ливонии, ставленника тевтонов фон Балке, который, по сути, и превратил земли меченосцев в тевтонскую провинцию, ливонские рыцари не жалуют. Зато сам он целиком и полностью предан братству Святой Марии. Когда из похода в Силезию не вернулся Конрад Тюрингский, прусские комтурии призвали его временно занять место верховного магистра. Но все временное рано или поздно становится постоянным. Новый же ливонский ландмейстер - Дитрих фон Грюнинген - сам из бывших меченосцев - уже почуял слабость Пруссии и не желает подчиняться фон Балке. Дитрих сам претендует на должность гроссмейстера.
        В общем, сейчас между фон Балке и фон Грюнингеном идет нешуточная грызня. Папский престол даже прислал своего легата епископа Вильгельма Моденского примирить противоборствующие стороны. Но у папы здесь тоже есть свои интересы. И они плохо согласуются с планами Германа фон Балке.
        - А в чем проблема?
        - Фон Балке призывает братьев умерить пыл и отказаться от завоевательных походов, чтобы накопить силы. Высказывается он и за долговременный союз с восточным соседом ордена - Русью. Ослабленной прусской части братства Святой Марии этот союз выгоден. Ливонскому дому - нет. А потому фон Грюнинген ратует за крестовый поход на русские княжества. Разумеется, папский посол всячески поддерживает продвижение истинной веры на восток. Ведь именно с благословения его святейшества папы римского Григория IX два года назад шведы выступили против Новгорода и прощупали силы русичей. Тогда, правда, ничего у них не вышло, и теперь Рим делает ставку на немцев.
        - Ну, с папой-то мне все ясно. А вот зачем самому фон Грюнингену понадобился этот поход - не понимаю?
        - Ты, действительно, так глуп или прикидываешься, Вацлав? Новые земли, новое могущество, новая слава - от такого не отказываются. А если именно ливонцы возглавят победоносный крестовый поход, кто после этого вспомнит о прусских тевтонах? Кроме того, фон Грюнинген жаждет мести. В тысяча двести тридцать четвертом году от Христова Рождества новгородский князь Ярослав Всеволодович разбил меченосцев под Юрьевом, который нынче является вотчиной дерптского епископа. Если бы не было того поражения, возможно, два года спустя литвины и не смогли бы одолеть немецких рыцарей под Шауляем. Да и там ведь на стороне литвинов тоже воевали русские дружинники.
        - Ага, значит, били-били этих ливонцев-меченосцев, а им все неймется? Снова на Русь лезут. И опять на победу рассчитывают?
        - Не забывай, Вацлав, фон Грюнинген готовится не к простому набегу, а к крестовому походу. Ливонцы соберут под свои знамена немало европейских рыцарей и сам папа благословит этот поход. Посланник Рима епископ Вильгельм Моденский уже сейчас обещает воинам Христа помощь свыше.
        - Какую помощь? - не понял Бурцев.
        - От небесного воинства, - серьезно ответила Ядвига.
        - Ну, на небесное воинство, положим, я бы не очень рассчитывал, а вот все остальное… Ты думаешь, планы ливонцев осуществимы?
        - Вполне. Они уже осуществляются. Дитрих фон Грюнинген не теряет времени даром. Его ближайший помощник - Андреас фон Вельвен - побывал с посольством… ну, якобы с посольством… в Новгородских землях.
        - Якобы?
        - Истинная цель поездки заключалась в другом. Фон Вельвен заручился поддержкой некоторых бояр и купцов, которым выгодна торговля с немцами и которые недолюбливают нынешнего молодого новгородского князя Александра, сына Ярослава. Именно с помощью русских пособников, кстати, ливонцы уже овладели Изборском и Псковом. А сейчас бояре и купцы готовят покушение на Александра. За это тайным помощникам из Новгорода обещаны немалые льготы и послабления в торговых делах.
        - Да уж, этот ваш фон Грюнинген, как я посмотрю, интриган похлеще самого Конрада Тюрингского!
        - Кроме того, - продолжала Ядвига, - ливонские рыцари поставили свою крепость на копорском погосте. Их разъезды хозяйничают уже в Сабельском погосте, а оттуда - сорок верст до Новгорода. Но все это лишь начало, подготовка к большому походу в русские земли, а может быть, и дальше.
        - А как же фон Балке? Ты говорила, он намерен не воевать, а затаиться и зализывать раны.
        - От Германа фон Балке сейчас мало что зависит. Прусские тевтоны, на которых он может опереться, пока слишком слабы. Ливонцы - сильны. И папский легат поддерживает ливонцев.
        - Значит, шансов избежать войны с Русью нет?
        - Есть. Турнир, который проходит сейчас в Кульме…
        - Не понял?
        - Провести его предложил фон Грюнинген, надеясь привлечь к намечающемуся крестовому походу иноземных рыцарей. В кульмские земли ордена им добираться проще, чем, например, в Ригу. Ну, а его преосвященство Вильгельм Моденский благословил турнир.
        - Но зачем фон Балке дал согласие? Кульм - это все-таки прусский, а не ливонский замок. Здесь, наверное, его слово кое-что, да значит.
        - Именно потому, что в Кульме у фон Балке много сторонников, он и принял предложение фон Грюнингена. Здесь будет кому усмирить свиту ливонского ландмейстера, если найдутся недовольные исходом главного поединка.
        - Главного поединка? О чем ты говоришь, Ядвига?
        - Об этом пока мало кто знает. Завтра фон Балке намерен вызвать фон Грюнингена на бой до смерти. Божий суд оружием - так это называется у немцев.
        Божий суд? Бурцев встрепенулся. Плавали - знаем! Довелось ему однажды участвовать в одном таком суде по Польской Правде. Бились они тогда с оруженосцем пана Освальда Збыславом на палках за малым не до смертоубийства. Но благородным-то ландмейстерам палочный бой не к лицу. Эти, наверное, будут выяснять отношения иначе.
        - Вообще-то подобные поединки редко практикуются среди рядовых воинов Христа, - объясняла Ядвига, - но кто сможет воспрепятствовать двум ландмейстерам, претендующим на звание верховного магистра?
        - Хм, этот Герман фон Балке рисковый мужик. А ну как его прихлопнут на этом самом Божьем суде?
        - Вряд ли. Он более опытный воин, чем фон Грюнинген. Фон Балке умело бьется и конным, и пешим, и на копьях, и на мечах, и на секирах. Я ничуть не сомневаюсь в исходе поединка. А смерть ливонского ландмейстера разом решила бы все проблемы братства Святой Марии. Если главный смутьян погибнет, раскол в ордене будет преодолен. Фон Балке официально станет магистром-гроссмейстером. Ливонцы притихнут, крестовый поход на Восток не состоится, тевтонско-прусская ветвь братства выиграет время, окрепнет, обретет былую силу.
        - А если фон Грюнинген откажется от поединка?
        - На ристалище? При всех братьях и иноземных рыцарях? Да после такого отказа его перестанут уважать даже ливонцы. И о должности верховного магистра ему лучше будет забыть сразу. К тому же, насколько мне известно, фон Грюнинген сам приехал на турнир, надеясь сразиться с фон Балке. И даже епископ Вильгельм поощряет его в этом.
        - Они что, идиоты?
        - Возможно. Но оба рассчитывают на победу. Говорят, что Господь помогает правому. И почему-то правым считают именно фон Грюнингена. Что ж, посмотрим. Все должно решиться завтра.
        - Погоди-ка, погоди, а откуда у тебя такие познания? - спохватился Бурцев. - И вообще ты сама-то каким боком замешана во всех этих интригах?
        - Передним, - усмехнулась Ядвига. - И задним. Я добываю фон Балке информацию у некоторых ливонских рыцарей, для которых зов грешной плоти оказывается сильнее монашеского смирения. Добываю в постели, если ты понимаешь, о чем я говорю.
        ГЛАВА 48
        Бурцев чуть не выронил флягу с вином. «Если ты понимаешь!» Ну, еще бы не понять! Шпионка, блин, Мата Хари тринадцатого столетия! Теперь все становилось на свои места. Эта соблазнительная нимфоманка умудрилась найти применение своему специфическому таланту даже в ордене рыцарей-монахов. И, небось, на полном серьезе считает, что отдается им ради спасения ордена и собственной грешной души.
        - И с кем же ты успела разделить жесткое ложе тевтонских братьев, Ядвига Кульмская?
        - О, со многими, - мурлыкнула она. - Сначала сам фон Балке проверил мои способности. Не личного удовольствия ради, а лишь во благо ордена и его будущего. Он остался доволен, и когда в Кульм прибыли ливонцы, отправил меня к ним. Как помощницу-служанку. Но служанкой я только первый день и пробыла, а потом…
        Ядвига мечтательно закатила глаза, словно вспоминая приятное приключение:
        - Начала я с конюхов, оруженосцев и слуг. Потом были нестойкие перед соблазном ливонские братья. И, наконец, сам фон Грюнинген. Он, кстати, отнюдь не блистал в постели.
        - И что же, ты здесь, в Кульме, со всеми ливонцами… того… по заданию фон Балке?
        - Не обижай меня, Вацлав, - Ядвига деланно надула губки. - Вовсе даже и не со всеми. И вовсе не только по заданию господина ландмейстера. И вовсе не с одними ливонцами. О себе я, между прочим, тоже не забывала. У меня тут было немало и своих дружков. Вот глянь-ка, что один мне недавно подарил…
        С загадочной улыбкой она развязала мешочек на поясе, вынула из мошны массивный серебряный перстень тонкой работы. Протянула ему.
        Бурцев взял, поднес кольцо к глазам. И едва не задохнулся от волнения. Шок - это еще мягко сказано! На его ладони лежало не простое колечко. Очень непростое. Литой серебряный венок из дубовых листьев. А в ботаническом орнаменте скалился миниатюрный человеческий череп поверх скрещенных берцовых костей. И эсэсовские руны. И свастика… По внутренней стороне кольца шла гравировка. Длинная надпись на немецком. Сразу бросилась в глаза разборчивая гиммлеровская подпись.
        Нет никаких сомнений: кольцо «Мертвой головы» - Тотенкопфринг дер СС, личный подарок рейхсфюрера Гиммлера. Но как?! Откуда?! Почему?!
        - Чье это? - прохрипел Бурцев. Винные пары туманили мозг, мешали сосредоточиться, понять, осознать до конца…
        - Мое. Теперь - мое. - Ядвига поспешно забрала кусок серебра.
        Он позволил. Чтобы ничего не мешало. Чтобы руки были свободными. Бурцев схватил девушку за плечи, привлек к себе, прошипел, глядя прямо в глаза:
        - На кого ты работаешь, Ядвига?
        Лицо девушки побледнело, исказилось от страха и боли.
        - Я же сказала, что выполняю поручения фон Балке и попутно развлекаюсь сама.
        - А кольцо?! Кому оно принадлежало? Откуда оно?
        - От тайного рыцаря. Ну, того, что выбил из седла князя Земовита. Я вчера ходила к нему. К рыцарю-победителю, разумеется, не к Земовиту. Мы были вместе всю ночь. Благородному господину понравилось, и он пожелал отблагодарить меня. Оставил вот это. Ты не подумай, я не куртизанка какая, продающая любовь за деньги, но этот перстень… Я раньше никогда таких не видела, потому и… Ой, отпусти меня, пожалуйста, Вацлав. Больно!
        Он отпустил. Вытер лоб. Дурацкая вспышка! Дурацкая-предурацкая! Очередной приступ паранойи! Снова вообразил, блин, будто фашисты вернулись. Да как бы они сюда вернулись-то?! Вот ведь фантазия разыгралась… Или все-таки не в фантазии дело? Сначала эсэсовский кинжал, потом кольцо… И то и другое - у одного человека - у загадочного тайного рыцаря. Но что это доказывает? Только то, что оба предмета проделали один и тот же путь. Какой путь - вот в чем вопрос!
        - Извини, Ядвига, кажется, я совсем пьян.
        Она смотрела на него долго, внимательно, изучающе, непривычно серьезно смотрела.
        - Какой-то ты странный, Вацлав. Я еще в Легнице это почувствовала. Будто не от мира сего. И еще кольцо это… Тебе что-то известно о печати на перстне? Жутковатая печать. Мага-чернокнижника, наверное, какого-то, да?
        Он покачал головой. Тотенкопфринг, как и кинжал-динстдольх, наверняка принадлежал фашику, которого Бурцев зарубил в Взгужевеже. И случайно - совершенно случайно кольцо попало к тайному рыцарю. Это самое простое объяснение. Так должно быть. Только так. И потом… настоящий эсэсовец не стал бы вот так запросто разбрасываться кольцами рейхсфюрера. Ясен пень: тот, кто вручил Ядвиге этот подарок, не знал истинной ценности перстня и уж, по крайней мере, не испытывал перед ним священного арийского трепета. Кольцо ведь отдано легко - как плата за ночь любви. Пусть даже очень страстной любви. В конце-то концов, Аделаида тоже ведь таскала на шее «сувенирчик» из будущего - стреляную гильзу в качестве украшения. Так почему бы и тайному рыцарю не поносить кольцо СС?
        Бурцев понемногу успокаивался. Успокоился. Почти. Но все же…
        - Ядвига, кто он такой, этот тайный рыцарь?
        Девушка пожала плечиком:
        - Он ничего о себе не рассказывал. Не представлялся. Но вел себя, как благородный дворянин. У меня нюх на истинных рыцарей.
        - Он немец?
        - Ну, наверное… Говорит по-немецки. Хотя и по-польски тоже понимает.
        - Где его сейчас найти, знаешь?
        - Нет, конечно. Он же сегодня прямо с ристалища ускакал.
        - Ты хоть разглядела его вчера? Или он и в постели тоже свое ведро с головы не снимает?
        Ядвига заливисто засмеялась.
        - Ну, ты скажешь тоже, Вацлав. А как бы я с ним целовалась? Конечно, разглядела. Усатый и худой. Тут таких полкомтурии. Но, честно скажу, этот рыцарь мне понравился больше других. Симпатичный такой, милый, обходительный… И я, похоже, тоже ему приглянулась. Он обещал позже обязательно найти меня. Впрочем, обещать-то ваш брат всегда горазд.
        Она снова рассмеялась.
        - Да что ты к нему привязался, Вацлав? Неужто ревнуешь?
        Зазывная полуулыбка. Кокетливый взгляд. Ага, как же, такую ревновать по каждому поводу - невротиком станешь. Ядвига даже повлюбчивее Аделаиды будет.
        Он мотнул головой. Нет, не в ревности дело. Но, надо признать, загадочный тайный рыцарь, усердно сохраняющий инкогнито и раздаривающий подружкам эсэсовские кольца, Бурцева заинтересовал.
        - Кстати, Вацлав, мы уже пришли. А ты такой задумчивый…
        Она шагнула поближе, положила руки ему на плечи.
        - Да улыбнись же наконец, Вацлав. Выпей вина и улыбнись. Забудь об этом тайном рыцаре. И об… об остальном тоже забудь. Обо всем. Ведь именно за этим ты пошел со мной?
        Он хлебнул из фляги фон Барнхельма. И еще.
        Да, за этим. В первую очередь - за этим.
        ГЛАВА 49
        Глаза Ядвиги звали, глаза приглашали, глаза обещали. Бурцев огляделся. Обрывистый берег с редкими деревцами. Метрах в трехстах начинается густой лес. Огромные валуны в беспорядке разбросаны повсюду. Внизу, под обрывом - глубокие сугробы и не пробудившаяся еще от зимней спячки Висла. Над ровной гладью замерзшей реки торчат жалкие остатки старой плотины - разрушенной и обледеневшей. А прямо перед ними - в снегу и цепком прибрежном кустарнике упрятано приземистое строение. Сложенные из камня стены. Расшатанная дощатая дверь. Плоская крыша. Ни намека на окошки, только дыра дымохода зияет вверху.
        - Прежде здесь стоял прусский замок, - пояснила Ядвига. - А еще раньше, говорят, было языческое капище. Когда же в этих землях обосновались крестоносцы, кастелян кульмской комтурии распорядился поставить тут мельницу. Тевтоны под страхом смерти запретили прусским крестьянам самостоятельно молоть зерно, наказав возить его сюда. А орденский кастелян брал непомерно высокую плату за помол.
        «Монополия, однако», - подумал Бурцев.
        - Но однажды по весне воды Вислы вышли из берегов, разрушили плотину, повалили мельничные колеса и смыли саму мельницу, - продолжала Ядвига. - От мукомольни остался только вот этот домик мельника да жернова под обрывом. Люди толкуют, будто таким образом языческие духи отомстили германскому братству Святой Марии. С тех пор об этом месте ходит дурная слава. Очень дурная, Вацлав! А фон Балке, перебравшись в Кульм, и вовсе объявил его проклятым и заказал ходить сюда кому бы то ни было. Особенно по ночам.
        Она выразительно глянула на ущербный лик мертвенно-бледной луны, нависшей над застывшей рекой.
        - А ты, значит, ходишь?
        - Я не верю в могущество прусских божков. Да и господин ландмейстер не станет меня карать в случае чего. А тут хорошо и удобно - никто не помешает, никто не потревожит. В общем, я часто здесь бываю. А ты, Вацлав? Ты не побоишься войти вслед за беззащитной девушкой в проклятый дом мельника?
        Он пожал плечами:
        - Нет.
        - Ну, раз так - тогда входи.
        Ядвига толкнула низенькую дверь. Дверь скрипнула. Он вошел, пригнувшись. Лунного света хватало, чтобы различить убогую обстановку. Очаг. Куча дров. Грубый стол, пара табуретов. Нехитрая посуда. Охапка сухой соломы в углу, покрытая старыми, истертыми, но теплыми шкурами. Ложе явно рассчитано не на одного человека: двуспальная кровать - не иначе. Все это могло быть брошено спешно покидавшими дом хозяевами и год назад. А могло быть оставлено только вчера.
        - Хм, а кульмский мельник случайно сюда не заходит?
        Ядвига улыбнулась.
        - Не заходит. Это наше с фон Балке место тайных встреч.
        - Фон Балке? Так он тоже…
        - Бывает здесь. Он не придает значения глупым суевериям и не страшится козней языческих идолов. Зато дурная слава разрушенной мукомольни позволяет нам уединяться хоть на всю ночь. Собственно, ради этого Герман и наложил строгий запрет на посещение старой мельницы. Видишь ли, часто встречаться в открытую с господином ландмейстером в городе или его окрестностях мне крайне нежелательно. Общаться на деликатные темы, касающиеся дел ордена, в кульмском замке тоже небезопасно. Там у стен могут быть уши, а у витражей - глаза. Здесь же нет ни того, ни другого. Здесь я спокойно делюсь с Германом фон Балке информацией о ливонцах.
        Бурцев еще раз глянул на широкое примятое ложе.
        - Информацией, значит? Ну-ну…
        Она не ответила. Встала на цыпочки. Прильнула к нему. Чмокнула. Очаровательно-похотливый блеск в глазах с поволокой. Томный голос. Распущенные волосы милой блудницы… Это мы уже проходили - в Легнице. Тогда игра не была доведена до конца. Но сейчас… Сейчас Ядвига обрела сноровку, против которой так трудно было устоять.
        - И как ты только докатилась до жизни такой? - тяжело выдохнул он.
        Вопрос был риторический, но девушка перестала улыбаться. Ответила. Подробно, обстоятельно, с расстановкой. Чтоб впредь не возникало недомолвок.
        - Когда в Легнице ты чуть не выкрал госпожу Агделайду, ее жених - куявский князь Казимир осерчал - страсть! Хотел меня на месте изрубить в капусту за то, что привела тебя в дом. Но госпожа заступилась перед князем. Сказала, будто это я силой удержала ее от побега. Казимир успокоился, кинул мне несколько гривен, а Агделайду увез из города со своим обозом.
        Потом… Да что было дальше, ты и сам, верно, знаешь. Татары разбили войско Генриха Благочестивого. Сам силезский князь пал в битве. Казимир тоже погиб. А один из его слуг, Францишек - может, помнишь его, он на страже стоял перед домом Ирвина - уцелел. Вернулся в Легницу, забрал меня с собой в Куявию. Там я приглянулась брату Казимира Куявского и сыну Конрада Мазовецкого Земовиту. Ну, тому, которого зашиб сегодня на ристалище тайный рыцарь.
        - И?
        - А что «и»? Францишек - кнехт. Земовит - князь. Вот и смекай, кому я могла достаться.
        Бурцев встряхнул головой, разгоняя сгущающийся туман.
        - Погоди, выходит, ты приходишься невесткой Конраду Мазовецкому?
        - Так уж и невесткой? - невесело усмехнулась Ядвига. - Венчаться-то мы с Земовитом не венчались. Но пояс верности для меня он своему кузнецу - искусному пленному пруссу - заказал.
        Бурцев хмыкнул. Ни фига ж себе! Такую страстную любвеобильную особу - и в пояс верности!
        - Земовит, верно, сошел с ума?
        - Ну, - Ядвига чуть опустила ресницы. - Скажем так, у него были основания для подозрений и ревности. Земовит частенько отлучался в орденские земли. А при куявском дворе так много славных рыцарей. И храбрых оруженосцев. И милых слуг. И мальчиков-пажей. И…
        ГЛАВА 50
        Бурцев тихонько смеялся. И от выпитого. И от смущенных признаний Ядвиги. И от того, что постепенно отпускала тоска по Аделаиде. Благословенное рейнское и милая собеседница сделали свое дело: образ краковской княжны таял и растворялся в густых хмельных парах. Славный парень Вольфганг фон Барнхельм, неосмотрительно заявивший, что и не подумает препятствовать любовным похождениям обожаемой избранницы, если та сама станет их инициатором, спал в санях со счастливой улыбкой на устах.
        Бурцев постарался поскорее забыть о «херувиме» с глазами поэта. В конце концов, рейнец популярно объяснил, что испытывает к своей даме сердца Ядвиге Кульмской исключительно платонические чувства, а Бурцев вступал сейчас на совсем другую территорию. Так что проблема подруги друга перед ним не стояла. И даже если все не так… Если и стояло. Что-то. Где-то… В общем, это были не проблемы. Пьяный мир плыл перед глазами, а с наивно-развратной, но привлекательной Ядвигой было так хорошо.
        Она уже обнимала его. Он тоже машинально положил руку на упругое бедро девушки. Никакого железа там Бурцев не нащупал.
        - Кузнец - добрая душа - внял моей просьбе: тайком от Земовита выковал второй ключик к поясу верности… - язык у Ядвиги тоже начинал заплетаться. Но это лишь придавало ее незамысловатым откровениям необъяснимое очарование. - Когда было надо, я ходила в княжеских веригах. Когда нет - щелк-щелк - и пояс мне уже не мешал.
        - Интересно, чем ты расплатилась с кузнецом за столь щедрый подарок?
        Лукавая улыбка…
        - Понятно. Можешь не отвечать.
        Все-таки хорошо, блин, что конкистадоры еще не завезли из Нового Света сифилис, а СПИД - это чума ненаступившего пока века. Иначе легницко-кульмская милашка со взглядом ненасытной нимфоманки, душой отпетой шалавы и навыками опытной жрицы любви могла бы попросту и не дожить до сегодняшнего дня. Бурцев искренне посочувствовал тому несчастному счетоводу, которому на Страшном суде предстоит считать грехи сладострастия Ядвиги Кульмской.
        - Земовит как-то привез меня с посольством в Кульм, - продолжала девушка свой рассказ. - Здесь я попалась на глаза Герману фон Балке. Ну, он и предложил мне послужить на благо братства Святой Марии и во спасение собственной души. Я подумала, согласилась и осталась. Земовит был в страшном гневе. Обещал меня убить, и убил бы, наверное, да только Кульмский замок, где я укрылась, - не по зубам польскому княжичу. И ссориться с фон Балке мазовский выродок побоялся.
        - Ты, я смотрю, не пылаешь любовью к княжескому сыну.
        - Он надел на меня пояс верности, Вацлав! На меня, представляешь?!
        Бурцев снова улыбнулся:
        - Не-а, не представляю. Зато я подозреваю, что это именно ты натравила на Земовита тайного рыцаря во время вашего ночного свидания.
        Ядвига вздохнула. Как показалось Бурцеву - с сожалением:
        - Ошибаешься. У тайного рыцаря с Земовитом свои счеты. Какие именно, он мне, правда, так и не сказал. Но пообещал, что поквитается и за меня тоже.
        - Вот даже как? Интересно! И странно! И таинственно - жуть! Но вообще-то вы два сапога пара: тайный рыцарь, шпионка…
        - Я не шпионка! - оскорбилась Ядвига. - Просто служу в меру своих сил братству Святой Марии.
        - Ладно, ладно, не обижайся. Скажи лучше, а Вольфганг фон Барнхельм знает о твоей… гм… службе? Ты ведь как-никак его баба сердца.
        - Дама сердца, - с несвойственной ей строгостью поправила Ядвига. - Нет, он ничего не знает. Ни к чему огорчать мальчика. Я для него прекраснейшая и добродетельнейшая Ядвига Кульмская. Пусть так и остается. Он молод, ему еще верить и верить в чистую любовь.
        Кажется, в словах Ядвиги прозвучала неподдельная грусть. И сожаление о чем-то упущенном, недостижимом, навсегда утерянном. Бурцев изумился: сейчас - задумчивая и печальная - она была похожа на непорочную девственницу. Впрочем, продолжалось это совсем недолго.
        Они снова пили. Пили до тех пор, пока в объемистой фляге не осталось ни капли. Собственно, пил в основном Бурцев. Ядвига - та больше нежно улыбалась ему. Что-то говорила. Что-то спрашивала… И снова улыбалась.
        Конечно, рейнское - не сорокаградусная водяра. Но тоже, блин, весьма коварная штука. И потом тут все дело в количестве, а принял на грудь он после расставания с Аделаидой уже немало.
        И добился, чего хотел. Напился. Наклюкался. Нажрался… И ничуть не жалел об этом.
        Как загорелся костер в очаге, Бурцев не помнил. Как Ядвига скинула платье - тоже. Помнил только обворожительную улыбку бывшей служанки. Офигительная улыбка! Так улыбаются или профессиональные путаны, или путаны прирожденные. Ядвига Кульмская была прирожденной.
        То, что она вытворяла на нехитром ложе в заброшенной мельнице - об этом, наверное, не всякая проститутка из его современниц додумается. Кто бы вообще мог подумать, что подобное возможно в средневековой-то Европе! Бурцев не мог. Зато он в полной мере прочувствовал, как удалось этой легницкой девице сделать карьеру постельной шпионки. В постели искуснице Ядвиге просто невозможно отказать. Выдать страшную тайну? Пожалуйста! Предать? Дважды пожалуйста…
        Предать…
        А и ладно! А и пусть! Он ведь сам этого жаждал! Последний укор совести. До боли знакомые глаза краковской княжны. Глаза, полные невыразимой тоски.
        Мимолетный образ возник и пропал. А в голове окончательно смешалось все, что там еще оставалось.
        Аделаида… Ядвига… Ядвига… Аделаида…
        - Аделадвига, - бормотал он. - Ядвилаида.
        Губ коснулся нежный пальчик.
        - Не волнуйся, глупыш. Сейчас все будет хо-ро-шо!
        Ласковый, томный, чуть насмешливый голос…
        Пальчик скользнул вниз, ниже, ниже… К губам Бурцева вновь прильнули губы. Горячие, ищущие, страстные. И это не были губы его любимой жены.
        Но, действительно, все стало хорошо. Настолько хорошо, что ничего не стало. Лишь провал в беспамятство и чувственное безумие. Буйство страсти.
        И звериная похоть.
        ГЛАВА 51
        Его разбудил стук копыт. Где-то совсем рядом - за каменной стенкой кто-то осадил коней. Ну конечно! Незваные гости никогда не приходят вовремя. А он, как назло, лежит под ворохом шкур-одеял в чем мать родила!
        Хмель и гормоны еще гудели в голове. Но чувство близкой опасности трезвит быстро. Бурцев вспомнил, мысленно выругался… Кого принесло в тайный домик свиданий Ядвиги Кульмской? Ведь девчонка обещала, что проклятая мельница - табу для всех добрых христиан, пекущихся о спасении души. Ну, почти для всех… Неужели сам бесстрашный Герман фон Балке, презирающий суеверия, изволил пожаловать к ним среди ночи?
        Костер в очаге уже погас. Лишь перегоревшие угольки слабо освещали безоконное жилище. Было холодно. Во рту - гадко. На душе - мерзко. Недавняя безумная страсть угасла вместе с огнем. Бурцев торопливо глянул по сторонам.
        Справа - брошенная на пол в беспорядке одежда. Мужская, женская… Вперемежку. Из-под платья кульмской красавицы и его скомканной льняной рубашки топорщится дареный меч в ножнах. Рядом - у самого ложа - перевернутый в порыве страстного раздевания табурет.
        Слева, возле стенки, тихонько посапывает Ядвига. Бесстыжая, голая, счастливая. Укуталась в одеяла из шкур по самый нос. Голова с растрепанными рыжими волосами покоится на плече Бурцева. Ладонь - на его груди.
        Бурцев осторожно высвободил руку. Ядвига проснулась. Дернулась встревоженно, испуганно захлопала ресницами, но, проморгавшись, приветливо улыбнулась. Хотела что-то сказать…
        - Тихо! - шепнул он одними губами.
        Показал взглядом на дверь. Девушка снова напряглась. Бурцев вытянул из тряпок меч. Мало ли что… Незваные гости - они такие.
        Ядвига лежала тихо. Бурцев тоже замер, стараясь не тревожить понапрасну хрусткую соломенную подстилку. Если потребуется, он выскочит из-под мохнатых одеял в считанные мгновения. Сам без одежды, с мечом наголо… Такое зрелище любого вражину вгонит в ступор. Руби - не хочу.
        Но, честно говоря, не хотелось. Может, если затаиться, то пронесет? Перетопчутся спешившиеся всадники у порога да помчат себе дальше…
        Их было двое, и вошли они не сразу. Действительно, некоторое время топтались на приличном расстоянии от двери, препирались. Сначала совсем тихо, потом - громче. Бурцев вслушивался в приглушенные голоса. Вслушивался и холодел, покрываясь противным липким потом.
        Знакомый мужской голос. Уверенный, твердый, настойчивый. Ненавистный! И знакомый голос женский. Взволнованный, сомневающийся, срывающийся. Родной! Бурцев прикусил губу. Нет, он не просто влип. Он - ВЛИП!
        - Это и есть то самое место, о котором я рассказывал, - произнес Фридрих фон Берберг. - Сюда не ходит никто, поверьте. Здесь мы надежно укрыты от чужих глаз.
        - А почему сюда не ходят люди из Хелмно, Фридрих? Мне кажется, тут очень мрачно.
        Аделаида дрожала - это чувствовалось даже по голосу. Но дрожала она не только от страха. Княжна была сейчас возбуждена до крайней степени.
        - Не ходят - и ладно. Разве для нас это так важно, несравненная? Главное, мы уже на месте. И оба прекрасно понимаем, чего хотим.
        - Я не знаю, мой милый Фридрих… Не знаю… Хочу ли?.. Мне кажется, все это неправильно… Не очень правильно…
        Мой милый Фридрих! Бурцев поперхнулся. Там, за стеной, его не услышали. Зато он слышал все! Ублюдок фон Берберг притащил его жену на свидание! И выбрал для этого самое подходящее местечко. Судя по всему, вестфальцу уже известно, что мельница проклята, но плевал он на проклятья, когда башню сносит от безумной страсти. А вот Аделаиде о дурной славе старой мукомольни рассказать было некому.
        - Ну, перестаньте, Агделайда, прошу вас. Всю ночь мы говорим об одном и том же. И, как мне казалось, договорились. Иначе вы бы не поехали со мной, не так ли? Иначе не попросили бы меня отослать оруженосца?
        - Я не… может быть, не надо, Фридрих?.. Сегодня не надо…
        - О господи! Неужели вы намерены вечно хранить верность этому мужлану Вацлаву? Умоляю, не томите. От вас всего-то и требуется слезть с седла и подойти к двери. Мои объятья уже ждут вас! Дальше все будет просто.
        Губа уже не прикушена - прокушена. Но Бурцев даже не почувствовал боли - он понял это лишь по привкусу крови во рту.
        Какое гадство! Мерзавец фон Берберг подло соблазняет его законную супругу, его любимую Аделаидку, а он не может даже набить подонку морду. Как, скажите на милость, лезть в драку, если на тебе нет одежды, а под боком лежит такой вопиющий компромат - обнаженная красавица Ядвига. Аделаида ведь не идиотка. Поймет все, сразу поймет. И никакие объяснения не помогут. Здесь не Легница, здесь тебя, Васек, считай, застукали с поличным.
        Клинок в дрожащей руке звякнул о перевернутый табурет у ложа. Звук был негромкий, но попал точно в паузу между фразами вестфальского рыцаря и малопольской княжны.
        Тяжелые и быстрые мужские шаги… Ближе, ближе. Уже на пороге… Искуситель фон Берберг, видимо, всем телом налег на дверь. Ненадежная преграда дернулась, жалобно скрипнул засов.
        - Не понимаю… - озадаченное бормотание вестфальца.
        - Заперто? - со страхом выдохнула Аделаида.
        И с такой надеждой, с таким облегчением! Нет, кажется, она все-таки еще не созрела для полноценной измены мужу. Или фон Берберг действовал слишком напористо, не уделил достаточно времени красивым ухаживаниям.
        - Конечно, нет. Этого не может быть. Что-то с дверью, наверное. Старая она. Ничего, сейчас…
        Удар. Треск. Засов слетел. Упал в очаг, потревожил угли, поднял целый сноп искр… Ввалившийся вслед за ним немец отреагировал мгновенно. Меч выскользнул из ножен, описал в темноте гудящую дугу.
        Багровые отблески высветили темный синяк на скуле фон Берберга и едва поджившую рану на щеке. Славно! Следы от латной перчатки и от шпоры Бурцева долго еще будут украшать физиономию вестфальца.
        - Кто здесь?!
        О, рев ловеласа, которому помешали довести задуманное до конца, был страшен. Ядвига, взвизгнув, потянула на себя одеяло. И, разумеется, стянула его с Бурцева.
        А в дверной проем уже заглядывала Аделаида. Княжна всегда была любопытной. Перед влюбленным фон Бербергом эвон как ломалась, но едва запахло скандальчиком - и с седла сразу спрыгнула, и к двери подбежала.
        Голый, смущенный, толком не протрезвевший еще Бурцев вскочил с ложа. Попытался прикрыть срам тем, что было в руках - мечом. Глупо! До чего же глупо!
        - Госпожа Агделайда?!
        Растрепанная шевелюра Ядвиги Кульмской вынырнула из-под шкур.
        Немые сцены долго длятся только в «Ревизоре». Здесь таковой не было вообще.
        - Ядвига?! Вацлав?! Ты?! Вы?! Здесь?! Вместе?!
        Разъяренная и оскорбленная до глубины души княжна издала странный звук. Шипение, свист и визг одновременно.
        И в слезах бросилась прочь.
        Проклятье! Ерунда какая-то выходила. Но не нестись же за Аделаидой голышом по снегу, да после эдакого конфуза. Не объясняться же сейчас, в таком виде?
        Дикое ржание лошади и бешеный стук копыт. Малопольская княжна была уже далеко.
        - Агделайда! Агделайда!
        Смешной, наивный фон Берберг! Он тоже со всех ног бежит к своему коню, лезет в седло, надеясь догнать и утешить обиженную даму сердца. Да только ничего тебе, утешитель хренов, этой ночью не обломится. Может быть, потом, может быть, после, но не сегодня. Не поспеть тебе нынче за Агделайдой Краковской, гордой дочерью Лешко Белого, не уговорить ее, не совратить. Бурцев слишком хорошо знал свою взбалмошную супругу. Да только самому ему лучше от того не становилось.
        Он не сел - рухнул в отчаянии на соломенное ложе.
        - Извини, - рука Ядвиги осторожно коснулась плеча.
        - Тебе не за что извиняться. Ты не виновата.
        - Но и ты тоже.
        Наверное… Наверное, она права. Однако и это слабое утешение. Никаких сомнений: узелок, что еще связывал его с княжной, сегодняшней ночью распущен окончательно. Ну почему?! Почему так паршиво все выходит?!
        Бурцев мотнул головой. Решено: завтра на турнире он снова вызывает фон Берберга. А там уж трава не расти.
        - Закрой дверь, Ядвига, - попросил он. - Холодно.
        Она закрыла. И укрыла его одеялом. Бережно, аккуратно. Как укрывала вчера Вольфганга.
        ГЛАВА 52
        На следующий день турнирных боев мало что изменилось. Правда, Вольфганга Бурцев среди рыцарей не заметил. Или бедняга еще не оправился от ран, или не проспался после своего рейнского. Ядвиги тоже было не видать. Ранним утром она деликатно удалилась со старой мельницы в Кульмский замок.
        А в остальном - все, как прежде. Между двумя ландмейстерами - фон Балке и фон Грюнингеном - вновь с безучастным видом восседал Вильгельм Моденский в окружении мрачной монашеской свиты. Чернорясная прослойка, над которой возвышалась епископская митра, по-прежнему сдерживала непримиримых претендентов на звание главы ордена. Папский легат смотрел твердо и уверенно, будто именно он являлся истинным хозяином положения. Не исключено, впрочем, что так оно и было на самом деле.
        Однако внимание Бурцева привлекала другая часть зрительских трибун. Аделаида по-прежнему занимала почетное место королевы турнира неподалеку от ливонской группы. Величественная, спокойная, холодноликая, недосягаемая… Только красные глаза свидетельствовали о ночных переживаниях княжны. Рядом крутился фон Берберг с фамильным гербовым медведем на груди, припудренным синяком на лице и рваной, едва поджившей щекой. У вестфальца был чрезвычайно хмурый вид. Вероятно, результат вчерашнего фиаско на любовном фронте.
        Бурцев стоял в первых рядах - буквально навалившись на ограду ристалища. Среди белых плащей и черных крестов тевтонских братьев, среди серых накидок с «Т-образными» крестами полубратьев, среди пышной геральдики иноземных гостей, его безгербные одежды - как бельмо в глазу. Но Аделаида предпочитала не смотреть на мужа. Впрочем, и на любовника-неудачника тоже. Что ж, с Бурцевым-то все понятно: измены ему прощать не намерены. Да, пожалуй, и с вестфальцем тоже… Прошлой ночью он стал невольным свидетелем позора гордячки Аделаиды и потому не скоро вновь окажется в фаворе.
        Фон Берберг бросил угрюмый взгляд в сторону соперника и тут же отвел глаза. Да, выглядел немец превесьма озабоченным. Небось, все о внезапно охладевшей даме сердца думает, мерзавец. О чем же еще ему так сосредоточенно размышлять? Бурцев злорадствовал. А скоро ведь, очень скоро у треклятого вестфальца появится новый повод для беспокойства.
        Толпа возбужденно гудела в предвкушении развлечений. Бурцев и сам дергался от нетерпения. Только он жаждал не зрелищ. Он не собирался оставаться сторонним наблюдателем, когда старший распорядитель турниров объявит о начале поединков. Когда призывно зазвучат трубы. И когда разодетые в яркие клоунские наряды помощники герольда взмахнут своими дурацкими флажками.
        Как только это произойдет, Бурцев первым вступит на ристалище. И прилюдно бросит вызов фон Бербергу. Чужих копий он не воровал, а после вчерашней потасовки его вроде как простили. Так что теперь отказать тайному рыцарю в схватке, не запятнав позором свою честь, нельзя. Да и не откажет фон Берберг - это ж ясно как день.
        Биться за Аделаиду придется пешими, на мечах, без щитов - ничего другого Бурцев сейчас предложить не может. И уж на этот раз вульгарным мордобоем дело не закончится. А потом - когда один из них умрет - пусть вызывают друг друга и выясняют отношения между собой фон Балке и фон Грюнинген.
        Вышло иначе.
        Завыли трубы. Взреяли пестрые флажки. Однако вместо торжественного открытия очередного турнирного дня бледный герольд сразу объявил первую пару поединщиков.
        - Благородный рыцарь и ландмейстер германского братства Святой Марии Герман фон Балке сегодня утром с восходом солнца вызвал на суд Божий оружием благородного рыцаря и ландмейстера германского братства Святой Марии, Дитриха фон Грюнингена, - отчеканил в морозном воздухе старший герольд.
        Народ ахнул. Такого не ожидал никто. Бурцев - тоже. Блин! Похоже, с фон Бербергом теперь придется обождать.
        - Вызов принят! - распорядитель турнира запнулся, словно ошарашенный уже сказанным и не веря в слова, которые ему еще надлежало произнести. Впрочем, ристалищный оратор был настоящим профи. Он быстро взял себя в руки и продолжил: - Его преосвященство епископ Вильгельм Моденский, посланник его святейшества папы Григория IX благословил этот бой от имени Господа и святого Рима.
        Толпа загомонила. Папский легат не препятствует бою Христовых братьев! Наверное, здесь это было сенсацией. Герольд ждал тишины. Бурцев невольно прислушивался к разговору окружавших его крестоносцев.
        - Мир катится в тартарары, - недовольно пробормотал один. - Мало того что посланник Рима лично присутствует на турнире, так он еще и поощряет поединки между рыцарями креста, которых Господь призвал карать язычников, а не сражаться друг с другом на потеху публике.
        - Боюсь, его преосвященство епископ Моденский сейчас думает о чем угодно, но только не о соблюдении Божьих заповедей, - согласился второй тевтон.
        - А может быть, это всего лишь попытка преодолеть раскол в братстве, - задумчиво произнес третий - пожилой и седовласый рыцарь. - Если на Божьем суде, да при стольких свидетелях один из ландмейстеров одержит верх над другим, вокруг победителя, несомненно, сплотятся и прусские и ливонские рыцари. Тогда… Наверное, тогда в поединке есть смысл. Но только в поединке честном и правом.
        Гомон, наконец, стих. Ненадолго. Зрители удивленно выдохнули в третий раз, когда герольд закончил свою речь:
        - Благородный Герман фон Балке и благородный Дитрих фон Грюнинген решили биться насмерть в вольном поединке. Каждый выберет оружие для боя по своему усмотрению. И да рассудит Господь спор братьев ордена.
        ГЛАВА 53
        Герман Фон Балке не был оригинальным. Классические черные тевтонские кресты на белом фоне наглядно демонстрировали, интересы какой орденской группировки он здесь представляет. Пожилой ландмейстер выехал в снаряжении, предназначенном для благородного гештеха. Конь, латы, шлем-ведро, щит, копье. Копье - не турнирное - боевое. Видимо, того же фон Балке ждал от противника. Собственно, того же от ливонца ожидали сейчас все.
        Дитрих фон Грюнинген, однако, ожидания эти обманул самым бессовестным образом. Глава Ливонского дома немецких крестоносцев ступил на ристалище пешим. Без доспехов, без оружия. С непокрытой головой. В грубом рубище. В руках его было лишь кое-как свернутое знамя ливонских рыцарей. То самое - с Девой Марией и маленьким крестиком в уголке. Простое полотнище, даже без древка, которым можно было бы попытаться отмахнуться от противника.
        Бурцев охнул вместе со всеми. Что за фигня?! До какой же степени нужно быть фанатиком, чтобы выходить против конного рыцаря-копейщика с куском тряпицы? Дитрих же неторопливо и благоговейно разворачивал хоругвь.
        Фон Балке сорвал шлем. Лицо крестоносца заливал гневный пурпур.
        - В чем дело?! Я отказываюсь биться с безоружным и пешим противников!
        - Таково условие боя, сын мой! - строго провозгласил папский легат. - Вы оба вышли на суд Божий и каждый из вас держит в руках то оружие, на которое уповает. И совершенно неважно, насколько грозно или безобидно оно выглядит…
        - Но, ваше преосвященство, какая честь и какой прок будет в столь очевидной победе? - негодовал фон Балке.
        - Ты еще не одержал победы, а уже предаешься гордыне, - грозно нахмурил брови эмиссар Рима. - Этот грех велик. И сегодня ты можешь за него жестоко поплатиться. Если не желаешь сражаться, Герман фон Балке, - тогда склони свое копье и покинь ристалище. Но отказ от поединка будет расцениваться как поражение в Господнем суде.
        - Хорошо! - рявкнул фон Балке. - Я убью этого ливонского молокососа, но призываю всех в свидетели, что он сам хотел своей смерти.
        Всадник снова надел шлем.
        Вильгельм Моденский молча кивнул.
        - Готовы ли к бою господа рыцари? - заискивающе поинтересовался старший герольд.
        Бедняга страшно волновался. Неудивительно. Вряд ли до сих пор ему приходилось объявлять о начале более странного и предсказуемого поединка. Причем поединка с ТАКИМИ участниками.
        - Давно готов! - прогудел из-под шлема фон Балке.
        - Я тоже готов! - ливонец, наконец, развернул свое знамя.
        Нет, он не стал устрашающе размахивать хоругвью, читая молитвы и распевая церковные гимны. Фон Грюнинген жестом фокусника извлек из складок полотнища… извлек… из-влек?!
        Взмах геральдического флажка - и Герман фон Балке пришпорил коня. А Дитрих фон Грюнинген аккуратно положил знамя подле себя и…
        Ну, ни хрена ж себе!
        Безоружный пехотинец обрел оружие. И мгновенно изменил расклад сил. В руках ливонского ландмейстера тоже появился металл - не вызывающе-блестящий, как у противника. Тусклый, скромный… Знакомый, слишком хорошо знакомый, Бурцеву. Видел он уже такую штучку. В музеях видел. А еще во Взгужевеже - в главной башне Освальдова замка. Даже держал в руках. И палил из нее. Очередями.
        Дитрих поднял ствол «шмайсера». Короткий автоматный ствол. Или, если уж быть совсем точным, ствол пистолета-пулемета «МП-40». Но, блин, откуда?! От-ку-да он здесь?!
        Дитрих дернул затвор, навел оружие на приближающегося всадника.
        Откуда-а-а?! Обе обоймы «шмайсера», занесенного в тринадцатый век фашистским послом, Бурцев опустошил в бою за «Башню-на-холме», а автомат позже собственноручно утопил в болоте. Значит, тот «МП» был не единственным?
        Дитрих целился. Со знанием дела, но неуклюже. Как боец, прошедший ускоренные курсы огневой подготовки. Очень ускоренные, но прошедший. Кто же, интересно, ему преподавал? Кто сунул в руки оружие, которое появится лишь семь веков спустя? Кто продемонстрировал убойную силу немецкого «шмайсера»? У Бурцева имелось только одно соображение на этот счет: хэр тайный рыцарь, владелец эсэсовского кинжала и кольца «Мертвая голова». Кажется, напрасно он его недооценивал. Кажется, зря успокаивал себя все это время.
        Конный тевтон уже проскакал половину ристалищного поля. И останавливаться не собирался. Ландмейстер несся вперед, нацелив смешное копьецо на врага, выставив перед собой жалкий щит. Разглядел, небось, уже неведомую вещицу в руках ливонца, сообразил, что парень-то вовсе не так прост, как кажется. Но вот насколько непрост, этого фон Балке, конечно, уже не понять. Ишь, как галопирует - всадил шпоры в конские бока чуть ли не по самые пятки. Наверное, принял незнакомое оружие за диковинный самострел, вот и прикрывается щитом, вот и старается поскорее проскочить простреливаемое пространство да достать противника копейным острием… Только вот недооценил тевтонский рубака мощь и скорострельность фон Грюнингова «самострела».
        Дитрих ждал. Подпускал поближе. Чтоб уж наверняка. Да куда ближе-то! Расстояние осталось - можно лупить не целясь - с бедра, с живота… Мишень - более чем ростовая. Мчит прямо, не виляет зигзагами. Остается только нажать на спусковой крючок. Если, конечно, знаешь, как это делается.
        Фон Грюнинген знал. Фон Грининген нажал.
        Грохот выстрелов.
        Дернувшиеся кони.
        Застывшие люди…
        Длинная очередь оглушила Бурцева. Очередь ударила снизу вверх - от копыт рослого тевтонского коня до топхельма крестоносца. И прошила все. Черный крест на белом щите - тоже прошила. Навылет.
        Вскрик фон Балке. Вопль толпы…
        Упали оба - и конь, и всадник. Закувыркались, покатились по инерции в грязном снегу. Задергались, забились в конвульсиях.
        Еще очередь.
        Ни тот, ни другой не поднялся.
        Вообще-то жертв было больше. Не зря ливонец подпускал врага так близко - стрелок из него все-таки никудышный. Нетвердо, ох, нетвердо держали немецкий «шмайсер» неумелые руки ландмейстера. Оружие в тех руках ходило ходуном, ствол водило, как у старшеклассника, впервые посетившего стрельбище на школьных военных сборах. Да, конечно, несколько пуль вошли в цель. Не могли не войти на таком-то расстоянии. Но остальные ударили в снег. В небо. И по плотной стене зрителей.
        За ристалищной оградой три человека свалились замертво. Еще с полдюжины корчились и кричали от боли. Обильно лилась кровь из незнакомых здешним лекарям огнестрельных ранений. Толпа, крестясь и воя, в ужасе расступилась, шарахнулась прочь от несчастных. Десятки людей рухнули на колени. Отовсюду звучали душеспасительные молитвы. И чернь, и знать взывали к небесам о милости и снисхождении. Взывали истово, дико. Беспричинная смерть от грома и молнии средь бела дня и при ясной погоде была выше понимания этих людей.
        Гомон стоял такой, что герольд не имел возможности объявить нежданную победу одного орденского ландмейстера над другим. Впрочем, старший распорядитель турнира, похоже, и не собирался ничего объявлять. Отвисшая челюсть, выпученные глаза, рука, машинально совершающая крестообразные движения… Не скоро бедняга сможет снова приступить к исполнению возложенных на него обязанностей.
        Но ничто не длится вечно. Новых очередей не последовало. Паника схлынула. Страх - самый первый, самый жуткий - начинал рассеиваться. Люди поняли: небеса не рухнули на землю, а начавшийся было Конец Света, по безграничному милосердию Божьему, пока отменяется. Люди приходили в себя. Поднимались с колен. Осматривались в поисках виновника недавних страхов.
        Долго искать не пришлось. Одинокая фигура ливонского ландмейстера с сатанинской машиной в руках так и мозолила глаза на пустынном ристалище.
        - Дьявол! Дьявол! - послышались слабые разноголосые выкрики.
        - Дья-вол! - через секунду они уже слились в единый рев.
        Толпа простолюдинов волновалась. Волновались и приезжие рыцари, призванные защищать Христову веру. Волновались братья ордена Святой Марии с крестами на щитах и одеждах. А пуще всех ярились тевтоны из свиты павшего фон Балке. Мечи со скрежетом покидали ножны… Пожилой кульмский каноник - тот, что выходил вчера к погибшему Земовиту - в ярости потрясал кулаками:
        - Фон Грюнинген продал душу дьяволу! Князь Тьмы тянет свои грязные лапы к кресту братства Святой Марии! Смерть ливонцу! Смерть ему!
        - На ко-стер!!! - вторила толпа.
        На ливонского ландмейстера жалко было смотреть. Он уже не выглядел торжествующим победителем в затянувшемся противостоянии с серьезным противником. Дитрих фон Грюнинген испуганно водил стволом из стороны в сторону. Лицо его было бледным.
        На помощь к ландмейстеру стягивались верные рыцари и слуги из братства Ливонского дома. Но много ли проку от таких вояк? Оружие обнажено, а в глазах - страх. Кому охота защищать господина, вступившего в сговор с самим Князем Тьмы? Да еще и драться за него со всей крестоносной толпой.
        Народ еще не решался войти на ристалище. Но гудел все громче, все возмущенней. И гул этот раззадоривал тевтонских рыцарей, жаждавших возмездия.
        ГЛАВА 54
        - Ти-хо! - громоподобный рык разнесся над ристалищем.
        Вильгельм Моденский поднялся со своего места и воздел обе руки к небу, требуя внимания. Люди замерли, вопли смолкли. В наступившей тишине слышались только стоны раненых. И то - приглушенные какие-то. Все правильно: посланник святого Рима должен сказать решающее слово.
        И епископ сказал.
        - У германского братства Святой Марии, идущего в бой под знаменем со святым крестом и с молитвой на устах, особая миссия. Орден обороняет восточные границы христианского мира и несет свет истинной веры в заблудшие души. А потому Господь милостивый и Дева Мария не обделяют своим вниманием тевтонских братьев. Именно с их благословения сегодня решилась судьба ордена так, как она решилась. Два рыцаря бились в честном поединке…
        В честном?! Ну-ну… Бурцев криво усмехнулся.
        - …бились за право возглавить Христово воинство. Герман фон Балке призывал отказаться от угодного Богу похода на восток и желал примириться с нашими злейшими врагами - последователями византийской ереси. Дитрих фон Грюнинген же, наоборот, готов вести воинов Христа на Русь. Грешный делами и помыслами сегодня пал. Достойный одержал победу. Суд Господний оружием указал нам правого в этом споре. И горе тому, кто осмелится поднять руку на победителя, избранного дланью Всевышнего.
        - Фон Грюнингену помогал сам дьявол! - выкрикнул кульмский священник. - Все видели это! В его руках самострел, извергающий пламень адовой бездны!
        - На суде Божьем невозможно использовать помощь дьявола, - грозно пророкотал легат. - Господь никогда не допустил бы этого. А посему я, посланник святого Рима и епископ Моденский, свидетельствую: благородному Дитриху фон Грюнингену оружие для поединка вручили ангелы небесного воинства. От имени папы я отныне и навеки благословляю это оружие!
        Толпа вновь зашумела, загудела. Теперь уже не возмущенно - изумленно. Бурцев тоже был в шоке. Ничего ж себе заявочки! Ангелы, значит?! Хм, знавал он одного такого ангелочка. В эсэсовской форме. Собственноручно зарубил его в подвале замка Взгужевежи. И ни перьев, ни пуха при этом не заметил.
        Стоны несчастных, случайно попавших под пули, наконец, привлекли всеобщее внимание. Да, кстати, а эти-то бедолаги чем провинились перед «ангельским» оружием?
        Папский легат словно прочитал мысли Бурцева.
        - Господь соизволил покарать не только фон Балке, но и других грешников, - короткий кивок в сторону раненых и убитых зрителей. - Это чудо явлено для укрепления истинной веры в ваших сердцах и устрашения ее врагов. Есть ли еще несогласные с Божьей волей?
        Несогласные были. Прусские рыцари из охраны фон Балке, сгрудившиеся вокруг своего брата-каноника. Уступать они явно не собирались.
        - Требуем личного разбирательства его святейшества! - крикнул пожилой священнослужитель. - Без разрешения папы нельзя благословлять неведомое оружие, плюющееся адским пламенем. Его следует отправить в Рим, дабы там…
        - Я сейчас представляю волю папы и святого Рима здесь. И я решаю, что следует делать, а чего делать не следует. Ваше же неумение отличить карающий небесный огонь от адского пламени, брат мой, вкупе с непокорностью, явленной посланнику его святейшества, наводят на определенные размышления.
        Тевтонский каноник поднял седую бородку. Прищуренные глаза смотрели на папского легата с ненавистью и подозрением.
        - Ваши слова и поступки тоже заставляют нас усомниться, тот ли вы человек, за которого себя выдаете? Вольфганг фон Барнхельм говорил вчера о некоем обозе, подвергшемся в лесу нападению разбойников. Молодой рейнский рыцарь даже предъявил нам епископский жезл, найденный там. Так, может быть, настоящего посла Рима тоже нужно искать в том же лесу? Его самого или, что скорее, его бездыханный труп? Думаю, нам всем стоит еще раз выслушать благородного Вольфганга.
        Прусские рыцари выражали одобрение и согласие.
        Епископ, вспыхнув, повернулся к ливонскому ландмейстеру:
        - Благородный Дитрих, прикажите своим людям задержать смутьянов. Они хотели разбирательства? Что ж, разбирательство будет учинено над ними самими. Выполняйте волю Господа, гроссмейстер.
        - Что?! Гроссмейстер?! - рыцари Германа фон Балке негодовали. - Верховного магистра братства Святой Марии должен избрать Орденский совет!
        - В этом нет необходимости, - улыбнулся Вильгельм. - Угодного Господу магистра нам уже указало Божье провидение.
        Кульмский каноник в гневе тряс бородой и кулаками:
        - Никому не позволено менять процедуру избрания гроссмейстера, одобренную самим папой. Или, быть может, у вас имеется соответствующая булла из Рима, дающая вам такое право, господин епископ? В таком случае покажите ее. А если нет, то позвольте магистрам, ландмейстерам, маршалам и комтурам самим вершить судьбу своего ордена.
        Папский легат глянул на ристалище:
        - Дитрих, этот зарвавшийся еретик должен немедленно замолчать. Если ты все еще рассчитываешь на мою помощь, заставь его сделать это.
        Бледный как мертвец фон Грюнинген поднял «шмайсер». От короткой автоматной очереди снова вздрогнули люди и кони.
        Кульмский священник пошатнулся. На белом плаще и черной рясе проступили темные разводы.
        - Дья-вол, - выхаркнул кровью умирающий каноник.
        И пал на руки собратьев по ордену.
        Теперь ненависть прусских рыцарей оказалась сильнее страха.
        - Измена! - обнаженные тевтонские мечи взметнулись в воздух. - С нами Бог!
        ГЛАВА 55
        На призывный клич сторонников покойного уже фон Балке откликнулось немало кульмских рыцарей. Ливонцы окружили своего предводителя. Остальные братья и полубратья ордена медлили в нерешительности. Приезжие рыцари-гости выглядели совсем уж растерянными. Не зная, чью сторону принять, они отступили от ристалищной ограды. Напуганная чернь тоже откатилась подальше. Знатные дамы, почувствовав, что турнирные игры закончились, спешили поскорее покинуть трибуны. Ристалище грозило превратиться в поле боя.
        Ливонцев в этом противостоянии оказалось значительно меньше прусских рыцарей. Правда, Дитрих все еще размахивал «шмайсером». Но сколько у него там осталось патронов? Вряд ли больше десятка. А стрелок он никудышный. И повторная стрельба никого уже не застанет врасплох. Страшно будет, конечно, но если противник все же преодолеет страх, фон Грюнингену - крышка. Один-единственный ствол, будь он хоть ангельского, хоть дьявольского происхождения, не остановит бьющихся за власть.
        Рыцари сходились. Точнее, тевтоны перли на ливонцев молчаливой злобной массой. Строить привычную «свинью» в пешем строю, да на ристалищной площадке не имело смысла. Кульмские крестоносцы просто спрыгивали с трибун, подныривали под ограждения и шли по утоптанному грязному снегу. Намечался самый зрелищный турнир этих дней. Пеший, групповой, на боевых мечах, без правил и жалости. Кровавая рубка на уничтожение.
        - Остановитесь, грешники! - Вильгельм Моденский попытался предотвратить столкновение.
        Ага, как же! Ливонцы - те и рады бы решить дело миром, однако прусско-тевтонскую братию намечавшаяся бархатная революция явно не устраивала. Совершить переворот малой кровью не удалось. Крови сегодня прольется много.
        Кульмские тевтоны призывам папского легата не вняли. Фон Балке был убит, а верховная орденская власть на глазах утекала из Пруссии в Ливонию. Этого допустить они никак не могли. Разгоряченные кульмцы намеревались попросту задавить ливонцев массой. Невзирая на силы ада, подчинившиеся фон Грюнингену, и предостерегающий рык его преосвященства.
        Епископ Моденский угрюмо замолчал. Молчала и его чернорясная свита. И то верно: что могут сделать увещевания священников там, где уже обнажена сталь? Мечи ослепительно блестели на солнце. О посланцах Рима забыли окончательно. Забыли все. И напрасно.
        Краткая команда его преосвященства прозвучала, когда между противниками оставалось несколько шагов, а фон Грюнинген уже целил по первой ломаной шеренге кульмских рыцарей. Бурцев не расслышал, что именно произнес Вильгельм, но увиденного было более чем достаточно. И увиденное совсем уж не лезло ни в какие ворота…
        Епископская свита действовала четко и слаженно. Как тщательно вымуштрованная команда.
        Делай раз - распахнуты широкие плащи. Делай два - не мечи и не кинжалы, а укороченные «шмайсеры» появились из-под черных сутан. Делай три - и священнослужители ловко вставили магазины. Щелкнули затворы, чернорясники изготовились к стрельбе. Сам папский легат держал в руке «вальтер». Судя по стойке, которую принял падре, с пистолетом ему обращаться уже приходилось. И не раз.
        Что же все-таки здесь происходит?!
        Ясно было одно: не только тайный рыцарь с эсэсовскими кольцом и кинжалом был причастен к обучению ливонского ландмейстера стрельбе из «МП-40». Скорее всего, и фон Грюнинген, и тайный рыцарь, и папский легат со своей псевдомонашеской братией действуют здесь заодно. Хотя какой он, нафиг, легат! Наверняка, кульмский священник был прав: настоящий посланец Рима сгинул в болоте, оставив после себя лишь епископский жезл да бочку рейнского. Теперь-то Бурцев не сомневался: непростые разбойники напали на обоз его преосвященства. И не случайно дырка в винном бочонке фон Барнхельма так напоминала пулевое отверстие.
        Судя по всему, тайные планы Гитлера и Гиммлера перекроить историю не ограничивались посылкой в прошлое одного-единственного переговорщика. Эсэсовцев-хрононавтов в неспокойное тринадцатое столетие заброшено больше, гораздо больше. Как - это уже другой вопрос. Только сейчас, глядя на автоматчиков в рясах, Бурцев осознал, насколько наивно было с его стороны убеждать себя в обратном. Фашики - ребята предусмотрительные и перестраховщики еще те. Не вышло у них с Конрадом Тюрингским - так получится с Дитрихом фон Грюнингеном.
        Все ведь сходится! И еще как сходится! Кто-то расстреливает епископский обоз и на скорую руку заметает следы преступления. Кто-то помогает ливонскому ландмейстеру устранить основного конкурента в борьбе за пост орденского гроссмейстера и объясняет смерть фон Балке божьим провидением. Кто-то явно и грубо проталкивает в верховные магистры братства Святой Марии Дитриха фон Грюнингена и всячески поощряет его план крестоносного натиска на Восток.
        - Фойер! - рявкнул тот, кто так упорно выдавал себя за епископа Вильгельма Моденского.
        И сам сделал первый выстрел. Сверкнуло, грохнуло. Ткнулся лицом в снег здоровяк в тевтонском плаще. «Так вот ты какой, пастор Шлаг…» - мелькнула у Бурцева дурацкая мысль.
        Еще десяток стволов отхаркнули огненную отрыжку. О, святая братия в монашеских одеяниях палила толково и метко, выкашивая экономными короткими очередями в два-три патрона мечников фон Балке и недовольных кульмских рыцарей.
        Дружные залпы «ангельского» оружия произвели впечатление и на ливонцев. Свита ландмейстера Дитриха дружно бухнулась на колени. Сам перепуганный фон Грюнинген, позабыв о своем оружии, торопливо огораживал себя от свистящих пуль крестным знамением. Пули, впрочем, ливонцев не трогали. Псевдоепископ и его команда были отменными стрелками.
        Сторонники покойного фон Балке один за другим падали в грязный снег. На белых плащах с черными крестами расплывались красные пятна. Крики, вой, ор, стоны и проклятия оглашали ристалище.
        И все же с полдюжины тевтонов дорвались до врага.
        - Готт мит у-у-у…!
        Обезумевшие от редкой, но гремучей смеси ярости и страха они врубились в коленопреклоненные ряды ливонцев. Полетели срубленные головы тех, кто не успел подняться и принять бой. Зазвенели мечи более расторопных. Вспыхнула бешеная рукопашная схватка.
        Часть прусских рыцарей, верных фон Балке, тем временем с фланга атаковали трибуны, откуда палили по ристалищу святоши фальшивого Вильгельма Моденского. С другой стороны на помост лезли кульмские кнехты. Мелькнули в воздухе арбалетные болты. Один из автоматчиков уже корчился на земле со стрелой в животе.
        Орево на ристалище и вокруг него стояло несусветное. Пули свистели всюду. Одна - шальная, рикошетная - царапнула королеву турнира.
        ГЛАВА 56
        Бурцев видел, как вскочила и осела, схватившись за ногу, Аделаида. Как бросился к ней фон Берберг. Как полячка оперлась о плечо вестфальского рыцаря. Как оба смотрят по сторонам. Она - затравленно, непонимающе. Он - сосредоточенно, принимая решение. А чего тут решать-то?
        - Фридрих! - что было мочи проорал Бурцев. - Фон Берберг! Увози ее! Увози отсюда, мать твою! Бы-стро!
        Не сдержался - присовокупил-таки несколько слов по-русски. Крепких таких словечек - немцу не понять, но душу излить они помогают здорово.
        Фон Берберг удивленно хлопал глазами, пялился то на Бурцева, то на епископа, хватался за свой нагрудный ковчежец со святыми мощами… И не трогался с места. Куда только девалась былая прыть бойкого вестфальца?! А двое чернорясников с автоматами наперевес уже скакали по опустевшим скамьям в их сторону. Место королевы турнира, как назло, оказалось весьма выгодным для фланговой обороны. И сюда же, к этой стратегической высотке, с другой стороны лезли кульмские кнехты и стрелки-арбалетчики.
        Блин! Не успеть уже! Не пробиться! Аделаида и ее ухажер оказались аккурат меж двух огней. А в таком положении долго не живут. Конечно, Бурцеву плевать на фон Берберга, но так уж нынче расположились звезды, что княжну может спасти лишь вестфальский мерзавец. И придется ему в этом всячески помочь.
        Бурцев помог. Рванулся на злосчастное ристалищное поле. Вклинился в толпу ливонцев с тыла, откуда никто не ожидал нападения. И где искал сейчас спасения фон Грюнинген с автоматом.
        Это было как в регби без правил, когда в погоне за мячом разрешено все. Только рвался Бурцев сейчас не к мячу. Отпихнуть одного, второго, третьего… Рыцари Дитриха от мощных тычков в спину, бока и под колени падали как кегли. И освобождали путь. Сзади звенело железо и звучали проклятия, а Бурцев, не оглядываясь, несся вперед.
        Там - впереди - оставалось только двое. Оба-на! Поднырнуть и перекинуть через спину ливонца с занесенным мечом. Оп-ля! Рвануть на себя и крутануть через подсечку еще одного рыцаря. Ага, вот и бледная физиономия фон Грюнингена. Обернуться ландмейстер успел. Поднять автомат тоже. Больше - ничего.
        Бурцев присел. Резким ударом левой ладони отвел ствол вверх и в сторону. Отвел и тут же перехватил мертвой хваткой куцее цевье. Правой врезал Дитриху по зубам. Окольчуженной перчаткой. Как следует. Голова ливонца дернулась назад. Еще удар - и немец полетел на землю.
        Фон Грюнинген упал. «Шмайсер» остался у Бурцева.
        - Лиген![69 - Лежать (нем.).] Думкопфы хреновы!
        Въехали не все и не сразу.
        - Лежать, говорю, суки! Руки в гору! Ханде хох, мать вашу! Пся крев! Карга балалары![70 - Дети ворона (татарск.).] Тубэн эт![71 - Подлые собаки (татарск.).]
        Угрожающе размахивая оружием, он сыпал отборной бранью: по-немецки, по-польски, по-татарски. Но больше, конечно, по-русски.
        Вряд ли ливонцы поняли все озвученные многоэтажные словесные конструкции. Но главное - поняли: палочка-выручалочка-стрелялочка вертелась сейчас над их головами. А головы эти хотелось уберечь каждому. Ливонские рыцари повалились в снег.
        Фон Грюнинген тоже лежал на спине, таращил снизу глаза, шевелил разбитыми губами, но не предпринимал попыток подняться. Вот и славно. Тратить патроны понапрасну не придется. У Бурцева была сейчас другая цель.
        Не-на-ви-жу! Бурцев саданул короткой очередью по трибунам слева от Аделаиды и фон Берберга.
        Не-на-ви-жу! - и справа тоже.
        Ливонцы, на головы которых посыпались стреляные гильзы, вздрогнули, отползли подальше.
        Еще очередь.
        И еще.
        Упали трое чернорясных автоматчиков. Остальные вместе со своим псевдоепископом Вильгельмом ловко попрыгали с трибун, залегли. Очень грамотно, кстати, залегли - укрывшись за трупами павших. Тевтонские кнехты и рыцари - те вовсе сыпались сверху как горох. Бестолково и больше от страха.
        Путь был свободен!
        - Фридрих! Аделаида! Бегите же! Фон Берберг, не стой столбом! Хватай Аделаиду в охапку и дергай! Ско-рей!
        Еще одна порция непереводимых на немецкий ругательств. Дошло, блин! Фон Берберг снял раненую Аделаиду с трибун. Потащил… Правильно, туда вон - к лошадям, где неподвижным чурбаном застыл долговязый оруженосец Фриц. Да быстрее же, дубина вестфальская…
        ГЛАВА 57
        Ударили и смолкли ответные выстрелы. Две-три пули прожужжали над ухом. Вильгельм Моденский, приподнявшись, махал пистолетом, ревел на подчиненных.
        - Этого брать живым! - надрывался папский легат. - Его девчонку тоже! Жи…
        Ага, как же, не про твою честь, падре. Ишь ты, девчонку тебе захотелось, святой отец! Получи-ка вот лучше! Две последние пули Бурцев вогнал в фиолетовую сутану Вильгельма.
        - …вым-х-х!
        Псевдоепископ захлебнулся собственным криком. Убит? Нет - ранен! Придерживая простреленное плечо, святоша с пистолетом откатился за трибуны, затих.
        Пока автоматчики соображают, что к чему… Оп-ля! Рывком Бурцев поставил фон Грюнингена на ноги. Прикрываться широкотелым ландмейстером было очень удобно.
        - Всем лежать, или снесу вашему магистру череп на хрен!
        Живой щит дернулся было раз, другой. Но, едва почуяв над ухом разогретый автоматный ствол, угомонился как миленький. Притихли и автоматчики в монашеских одеждах. А как иначе - подстреленный командир молчит, а враг ругается - страшно и непонятно.
        Вот так, хорошо… «Шмайсер» приставлен к виску ливонца, и кто догадается, что магазин уже пуст? Дитрих тихонько подвывал и бормотал что-то на латыни, однако больше не вырывался. Вслед за Бурцевым ландмейстер послушно пятился с ристалища. Даже головой не вертел, умница. Автоматчики не стреляли. Видимо, боялись задеть свою только что поставленную во главе ордена марионетку. Наверное, планы у ребят серьезные на этого фон Грюнингена, раз такое дело.
        Где-то за трибунами застучали копыта. Бурцев глянул - быстро, мельком. Фон Берберг, Аделаида… Последним скакал долговязый Фриц, прикрывая господина собственной спиной. Три лошади и три всадника удалялись от ристалища в сторону Вислы. Два всадника и одна всадница… Ну, наконец-то!
        - Фридрих! Гоните туда, где были ночью! Там встретимся-а-а!
        Кричал Бурцев без особой надежды быть услышанным. Даже если вестфалец разберет слова, брошенные вдогонку, даже если поймет, с чего бы ему следовать советам соперника. А, неважно! Главное - фон Берберг и Аделаида мчались прочь. Главное - в них не стреляли. Все стволы сейчас были направлены на Бурцева и его оцепеневшего от ужаса заложника.
        Они медленно отступали с турнирного поля. Поваленная ристалищная ограда осталась позади. За ней - пусто. Там, где недавно толпилась непролазная людская масса, теперь - ни души. Разбежался незнатный кульмский народец, попрятался. Бесстрашные иноземные рыцари - и те, нюхнув пороха, сочли за благо отступить подальше от опасных и странных орденских разборок.
        А вон и ближайшая коновязь с лошадками! Сторожей здесь тоже нет. Так что топаем к ней, к ней, родимой. Эх, добраться бы только… Прошла целая вечность, прежде чем Бурцев уперся спиной в длинное бревно на козлах. Потом заскользил вдоль хлипких, сколоченных на скорую руку кормушек. Под ногами хлюпало. Не грязь, не снег - навоз. А, плевать! Краем глаза он уже заприметил славного конягу. Хорошей быстроногой стати жеребец, не расседлан, без лишней поклажи, привязан небрежно. Разок дернуть такой узел - повод и отвяжется.
        Автоматчикам никак не лежалось на месте. Один за другим поподнимали головы, поползли следом за пятившимся противником. Были бы еще патроны - шарахнул бы очередью - не промахнулся!
        Зашевелились и ливонцы, проворонившие своего драгоценного ландмейстера. На ристалище приподнялись белые плащи, измазанные грязью и кровью.
        - Лежать! - рявкнул Бурцев, - На место!
        Ткнул с силой ствол «шмайсера» в ухо фон Грюнингена. Пленник дико заверещал. Ливонцы снова бухнулись на землю. Автоматчики неохотно отползли назад. На полшага - не больше. И то хлеб. Могли ведь и не послушаться. В следующий раз точно не послушаются. Только не будет уже следующего раза-то. Не должно быть.
        Дитрих фон Грюнинген не сразу сообразил, что его больше не держат. Бойцы Вильгельма Моденского тоже не углядели стремительного движения Бурцева. А он уже поднырнул под коновязь, сдернул повод, перекинул через шею конька. Взлетел в седло. «Шмайсер» - эта опустошенная до последнего патрона безделица теперь будет ему только помехой - упал к ногам Дитриха.
        И весь ступор с ливонца как рукой сняло. Понял, гад, что опасность миновала. Прыжок через коновязь и…
        - Хватайте его!
        Всем своим грузным телом ландмейстер повис на узде. Вцепился обеими руками - держит крепко, мертво. Конь всхрапнул, склонил голову под тяжестью дородного человека… А с ристалища уже спешит подмога. Впереди - ливонские рыцари. Сзади - автоматчики. Пока не стреляют: был ведь приказ брать живым.
        Бурцев приподнял ногу. Шмяк! Тяжелый сапог впечатался в лицо ливонца. Фон Грюнинген отлетел к бревну на козлах.
        Когда зазвучали выстрелы, Бурцев уже несся среди брошенных палаток, повозок и торговых балаганчиков. Это ненадежное пестрое прикрытие все же уберегло от пуль и всадника, и лошадь. Потом спас лес.
        ГЛАВА 58
        Гнал своего скакуна Бурцев не к Висле, куда направились фон Берберг с оруженосцем и Аделаида, а в противоположную сторону, уводя за собой возможную погоню. Вихрем промчался по опустевшему и притихшему палаточному лагерю. Миновал густой подлесок. Остановился только в сосновом бору.
        Огляделся. Прислушался. Нет, погони не было. И все же на всякий случай он сделал большой хитрый крюк по лесной чаще: излишняя предосторожность сейчас не помешает. Копыта мягко ступали по припорошенной снегом прошлогодней листве и опавшей хвое. Было промозгло, тихо. Лес вокруг молчал - зловеще и безрадостно. Лес цеплялся за низкое серое небо голыми черными ветками и острыми верхушками елей…
        К реке Бурцев выехал выше по течению - там, откуда не видать уже ни кульмских башен, ни ристалищных знамен, там, где деревья подступали к самому берегу Вислы - обрывистому, обледеневшему, промерзшему и бесснежному. Даже подкованное копыто не оставит здесь явных следов.
        Он натянул поводья. Что теперь? Да ясно что - снова, в который уж раз, искать свою бедовую Аделаиду. Вряд ли фон Берберг прислушался к его совету, но мало ли… Начать поиски он все-таки решил с укромного домика мельника, где прошлой ночью жена застукала их с Ядвигой.
        Бурцев спешился. Повел коня в поводу, петляя зайцем вокруг да около, таясь за высоким кустарником и подолгу прислушиваясь к звукам реки и леса. Вроде все тихо. Что ж, двум смертям не бывать, одной не миновать. С обнаженным мечом он вышел к заброшенной мельнице.
        Их было три. Три лошади - оседланные и стреноженные. Те самые, на которых умчались с ристалища Аделаида, фон Берберг и его оруженосец. А вот людей что-то не видать…
        Бурцев шагнул к двери. Дверь распахнулась. Сама.
        - Я давно уже жду тебя, Вацлав.
        Фон Берберг улыбался ему разбитыми губами. Густая синева все еще разливалась по скуле. Глубокая царапина от шпоры алела на щеке.
        Топхельма на немце не было - только легкая походная каска. Меч вестфальца покоился в ножнах, руки - безбоязненно скрещены на груди. Из-за плеча рыцаря выглядывал оруженосец.
        У долговязого Фрица в руках тоже нет ничего, кроме куцего обломка рыцарского копья с защитным щитком для руки. Точнее, не обломка даже, а составной части оружия. Это, как понял Бурцев, была середина древка, к которой можно крепить и переднюю часть - с наконечником и банером, и заднюю - с тупым и массивным концом противовеса. Хитроумная конструкция… И главное - удобно как! Если копье сломается, можно быстро заменить пришедший в негодность фрагмент, не меняя самого копья. Причем, в зависимости от ситуации, на копейное срединное основание легко монтируется турнирный коронель «копья мира» либо боевой наконечник. Практичное и многофункциональное устройство, одним словом.
        Фриц держал кусок разборного копья наготове - так, словно собирался им драться в случае необходимости. Но эту нелепую дубинку и за оружие можно не считать.
        - Где она?
        Бурцев направил острие меча в лицо фон Бербергу.
        Немец перестал улыбаться. Но не шевельнулся.
        - Ты спрашиваешь, где прекрасная Агделайда Краковская? В надежном месте, Вацлав. В каком именно - этого тебе от меня не узнать, - правая рука вестфальца легла на нагрудный ковчежец. Фон Берберг словно клялся на святых мощах. - Я не желаю, чтобы Агделайда досталась тому, кто продал душу дьяволу и получил взамен власть над адским оружием, способным убивать громом и нечестивым огнем. Я видел, как этим оружием владеют люди епископа, и я видел, как им владеешь ты.
        Не скажет! Этот точно ничего не скажет, хоть десятком мечей маши у него перед носом. Хоть на части режь. А если решить дело миром? Или хотя бы временным перемирием? Наверное, теоретически это возможно. Бурцев бросил клинок в ножны.
        - Фридрих, нам нужно объясниться. Речь пойдет не о моей жене и твоей даме сердца, а о том, что произошло на ристалище.
        Фон Берберг поднял к лицу левую руку. Кончиками пальцев тронул синяк. Красноречивый жест…
        - О том, что произошло сегодня, а не вчера, - пояснил Бурцев. - Этот епископ и его свора, что устроили бойню на турнире, - не те, за кого себя выдают.
        Фридрих фон Берберг выжидающе молчал.
        - Настоящий папский посол и его свита перебиты и утоплены в болоте.
        Ноль реакции. Ни удивления, ни недоверия, ни насмешки.
        - Фридрих, если ты, действительно, желаешь добра своей даме сердца, то должен помочь мне увезти ее подальше из Кульма. После всего случившегося оставаться здесь слишком опасно.
        - Почему? - коротко поинтересовался немец.
        - Да потому что тут появились…
        Он осекся. Стоит ли рассказывать вестфальскому рыцарю о посланцах Третьего Рейха? Да нет, конечно же, не стоит. Вряд ли фон Берберг уразумеет суть подобных объяснений. Какие такие посланцы? Какой такой Рейх? Все это - выше понимания простого вояки с ведром на голове, мечом в руке и коробочкой нетленных мощей на груди. Бурцев вздохнул:
        - Они очень опасны, Фридрих, этот епископ и его люди. Не знаю, как им удалось проникнуть сюда, но если они нашли союзника в лице Дитриха фон Грюнингена, значит, скоро начнутся неприятности. Большие неприятности.
        - Неприятности для кого?
        - Для всех. Ты же верующий человек, Фридрих. Ты не расстаешься со святыми мощами. И ты собственными глазами видел, как дьявольское оружие лишало жизни воинов святого братства.
        Кажется, незамысловатая хитрость удалась. Фон Берберг задумался. Нахмурился. Кивнул своим мыслям…
        - Тебе известно, кто эти люди, Вацлав?
        - Да. Я не знаю, как тебе объяснить. Они… в общем, они не совсем из этого мира.
        Пауза…
        - Чтобы говорить так, нужно иметь веские основания.
        - Я имею, Фридрих, поверь. Я тоже…
        - Тоже что?
        - Тоже не отсюда. Но я… я - не они. Я не с этими фашиками… ну, или… уж не знаю, как их правильно называть.
        - Цайткоманда, - громко и отчетливо произнес фон Берберг.
        - Что?!
        - Диверсионная группа СС - цайткоманда. Так МЫ правильно называемся.
        Мы? Бурцев не уловил того момента, когда крышка нагрудного ковчежца распахнулась. И когда в ладонь фон Берберга скользнула рукоять пистолета. Замаскированная под коробочку для мощей кобура - диковинная, открытая и уже пустая - висела на груди рыцаря. Рыцарь продолжал:
        - Строжайшая секретность, высшая степень конспирации, полная автономность, прямое подчинение рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру и самые широкие полномочия. Так-то…
        ГЛАВА 59
        Ствол новенького «вальтера» смотрел в грудь Бурцеву. А пистолет - это вам не меч. Пистолет поопаснее будет. Особенно в привычной к нему руке. Такую руку Бурцев всегда распознавал безошибочно. Распознал и теперь: рука фон Берберга привыкла держать огнестрельное оружие.
        - Хайль Гитлер, Вацлав! - улыбнулся вестфалец. - Хотя какой ты, к собакам, Вацлав… Ты ведь такой же пан поляк, как я странствующий рыцарь.
        Помолчав, он добавил с усмешкой:
        - Как здоровье товарища Сталина?
        Тупая немецкая шутка. И дикое… Дикое! Дичайшее зрелище! Германский «риттер» в доспехах, в капюшоне-хауберке и легком походном шлеме на голове, с мечом на боку, с медвежьим гербом во всю грудь. И с «вальтером» в руке. И палец кольчужной перчатки - на спусковом крючке пистолета. Это, блин, будет похлеще, чем священнослужители в рясах и со «шмайсерами» наперевес.
        А фон Берберг продолжал удивлять Вестфалец перешел на русский. Не на архаичный древнерусский, который Бурцев понимал, благодаря пробудившейся при переносе в прошлое генной памяти предков, а на язык его современников.
        - Я слышал, как ты разорялся на ристалище, - пояснил рыцарь-эсэсовец. - Такие грубые и выразительные обороты речи используют только в одной стране мира. Видишь ли, мне приходилось бывать на Восточном фронте. А после Сталинграда я не забуду и ни с чем не спутаю ваши м-м-м… колоритные ругательства. Ты ведь русский, да, Вацлав? Не отпирайся, это уже бессмысленно.
        Бурцев не отпирался - он попросту онемел от изумления. И речь вестфальца, не встречая препятствий, текла обволакивающим гипнотизирующим ручейком. По-русски фон Берберг говорил легко и непринужденно. Вероятно, прошел спецшколу гитлеровской разведки, где обучают разным премудростям. Понимать особенности чужого мата - тоже.
        - Я заподозрил, что с тобой что-то не так, еще вчера - во время нашего поединка. Признаюсь, княжна Агделайда очень мила, Признаюсь, эта полячка, действительно, запала мне в душу, так что я искренне рассчитывал сделать ее вдовушкой. Причем надеялся расправиться с тобой по всем правилам рыцарской чести, дабы твоей супруге не в чем было меня упрекнуть. Но когда у нас дошло до потасовки… - вестфалец вновь осторожно коснулся синяка на арийской физиономии и скривился от неприятных воспоминаний. - В общем, ни один здешний рубака такому боксу не обучен… Дальше - больше. Обычный польский пан, за которого ты выдавал себя в прусском лесу, и тайный рыцарь, коим ты прикинулся здесь, и который, по идее, в глаза не видел огнестрельного оружия, вдруг хватает «МП-40» и начинает лихо палить. Лихо и довольно метко, стоит признать. При этом ты ругаешься, как какой-нибудь Ванька-красноармеец в рукопашной. До сих пор удивляюсь, почему я так и не услышал от тебя что-нибудь вроде «За Родину! За Сталина!». Вы ведь обычно начинаете с этого. Впрочем, самое важное ты уже сообщил.
        - Сообщил?
        Бурцев недоуменно тряхнул головой. Что он мог сообщить этому эсэсовцу. И когда успел?!
        - Да. Только что. Ты ведь сам признался, что прибыл сюда из гм… другого мира. Как и хм-м… хм-м… Любопытным словечком ты нас обозвал. Фашики, да? Ну, об этом мы поговорим после. А пока…
        Вестфалец с мечом на поясе и пистолетом в руке перешел на официальный тон:
        - Ваше настоящее имя, фамилия, отчество? Звание? Цель миссии? Способ проникновения в прошлое?
        Из ног Бурцева словно вынули кости и заполнили нижние конечности киселем. Очень, очень хотелось взять и усесться на пятую точку. Вот, блин, попал! Его же за Штирлица какого-то приняли! Помнится, однажды Бурцева счел лазутчиком русских князей магистр ордена Святой Марии Конрад ландграф Гессенский и Тюрингский. Никакие отговорки тогда не помогли: Конрад настойчиво требовал информации, которой пленник попросту не располагал. Теперь же дело принимало еще более скверный оборот. Он потянулся к мечу.
        - Не стоит, - доброжелательно посоветовал фон Берберг. Бурцев замер в напряжении. - Все равно ведь не успеете. Стреляю я намного лучше, чем фехтую или дерусь на копьях. Еще одна такая попытка, и я вынужден буду прострелить вам руку. Потом вторую. Потом ноги - на всякий случай. А потом мы продолжим нашу увлекательную беседу.
        Бурцев руку от меча убрал. Словам фон Берберга почему-то верилось сразу.
        - Это что, допрос?
        - Именно. И пока, прошу заметить, без физического принуждения и пыток. Вы будете отвечать?
        Бурцев вздохнул.
        - Тебя-то самого как правильно звать-величать, а, Фридрих?
        - Штандартенфюрер СС, если угодно… - казенного тона немец не сменил. И на «ты» не перешел. - А Фридрих фон Берберг - мое реальное имя. И родился я в Вестфалии.
        - Любопытно. И за кого же ты меня принимаешь, штандартенфюрер СС Фридрих фон Берберг Вестфальский?
        Кривая усмешка…
        - Как и себя - за диверсанта, заброшенного в прошлое с целью изменить исторический процесс. Впрочем, возможно, у вас контрдиверсионные задачи. Замыслов вашего командования я пока не знаю. Но намерен узнать. От вас. Последний раз спрашиваю по-хорошему. Ваша настоящая фамилия? Звание? Это легкие вопросы. И будьте любезны отвечать на них.
        - Полковник Исаев! - сдерзил Бурцев.
        Фон Берберг глазом не моргнул.
        - Предположим. Итак, полковник, что вы делаете в 1242 году? Как я понимаю, вы здесь обосновались давненько - вон и жениться уже успели. Значит, выполняете долгосрочное задание, да, товарищ Исаев?
        Мля! Этот фриц даже не понял издевки! Ну конечно! Откуда ему знать о Штирлице-Исаеве?! Теперь фон Берберга точно не переубедить. Уж коли назвался полковником - полезай в кузовок.
        Бурцев насупился, замолчал, засопел.
        Вестфалец вздохнул. Тяжело вздохнул. Почти сочувствующе.
        - Не желаете беседовать, полковник? А зря. Если не заговорите вы, - будет говорить прекрасная Агделайда. Она как-никак ваша супруга, значит, должна рассказать мно-о-ого интересного. И расскажет. По-доброму ли, по-плохому, но расскажет.
        ГЛАВА 60
        А вот это удар ниже пояса! Бурцев поднял голову, скрипнул зубами.
        - Блефуешь, Фридрих! Ты ведь сам втюрился в девчонку по уши. Дрался из-за нее на турнире! Так неужели станешь пытать свою даму сердца?
        На мгновение рыцарь отвел взгляд. Увы, слишком кратким оказалось то мгновение, чтобы использовать этот шанс. И не в том состоянии был сейчас Бурцев.
        - Да, я неравнодушен к Агделайде. И сделаю все, чтобы избавить ее от пыток. Но интересы Великой Германии для меня превыше всего. Порой ради них приходится отказываться от личных симпатий и усмирять сильные чувства. Как солдат солдата ты должен меня понять.
        Какой пафос! Бурцев только хмыкнул в ответ.
        - А насчет поединка с Вольфгангом фон Барнхельмом, - продолжал штандартенфюрер, - тут ты не совсем прав. Мне, конечно, приятно было покрасоваться перед твоей женой и провозгласить ее королевой турнира. Но, вообще-то, на ристалище я выехал с другой целью: заткнуть рот рейнскому мальчишке. Сопляк Вольфганг слишком много болтал о епископском обозе. Пока до него самого и остальных не дошло, что мантию Вильгельма Моденского надел наш человек, нужно было действовать. Надеюсь, этот влюбленный и не в меру прыткий юноша благополучно сдох от ран…
        Бурцев снова промолчал. Отрадно, что надежды мерзавцев сбываются не всегда и не во всем.
        Вестфалец выждал немного. Продолжил:
        - Ладно, друг мой, могу вас обрадовать. У меня есть все основания полагать, что до пыток вашей обожаемой супруги дело не дойдет. Агделайда - очень болтли… пардон, разговорчивая девушка. Она уже поведала мне о ваших подвигах на Добром поле под Легницей и об убийстве первого переговорщика цайткоманды…
        Первого переговорщика? Надо полагать, речь шла об эсэсовце, зарубленном Бурцевым в подвале Взгужевежи…
        - О гибели Конрада Тюрингского Агделайда рассказала тоже. И о сражении за Взгужевежевскую крепость, где вы так ярко себя проявили - тоже. Насколько я понял из ее слов, в том бою вы умело обращались не только с «МП-40», но и с гранатами, и даже с фаустпатроном. Надеюсь, если впредь правильно задавать девочке наводящие вопросы, она выболтает все остальное. Выболтает по собственной воле и без принуждения.
        - Она больше ничего не знает, - угрюмо произнес Бурцев.
        - Не убедительно. Агделайда ваша жена, а жены, как правило, знают о своих мужьях все или почти все. Жены любопытны, жены задают много вопросов, жен трудно провести - они слишком хорошо чувствуют ложь. Да и вообще обманывать жен нехорошо, полковник Исаев.
        - Я не полковник Исаев, - устало выдохнул Бурцев.
        Может быть, Аделаида - и не совсем обычная жена, но дочь Лешко Белого никогда особенно не интересовалась прошлым супруга. Еще в самом начале знакомства ее удовлетворило объяснение, что Вацлав - русич. На этот счет и были списаны княжной все мужнины странности. «Ох, эти дикие сумасшедшие русские…» - сетовала порой она. Даже стрельбу из «шмайсера» и гранатомета Аделаида восприняла как какую-то разновидность новгородской магии. Он едва убедил полячку, что ответственность за все эти колдовские штучки целиком и полностью лежит на мертвом пленнике тевтонов - фашистском хрононавте. И все же после сражения за Взгужевежу княжна заставила его читать очистительные молитвы во искупление грехов. Пришлось полночи повторять за Аделаидой душеспасительные формулы на латыни. Но разве поверит всему этому фон Берберг?
        - Я не полковник Исаев, - повторил он. - Я не разведчик. И я не диверсант, Фридрих.
        - Еще менее убедительно. Что же вы тогда делаете в прошлом, полковник? Почему вставляете палки в колеса цайткоманде? По вашей милости мы, между прочим, потеряли на Кульмском ристалище четырех человек. У нашего падре прострелено плечо и раздроблена кость предплечья. Вы хороший стрелок, а у нас здесь не так много людей, чтобы ими разбрасываться.
        - Ну, конечно, - не удержался от ехидного замечания Бурцев. - Пока ваш командир в епископской мантии выведен из строя, всей зондеркоманде придется тяжко.
        - Цайткоманде, - сухо поправил фон Берберг. - Только не тешьте себя напрасными иллюзиями, полковник. Сутану его преосвященства Вильгельма Моденского носит всего лишь бывший хеереспфаррер - военный священник, разочаровавшийся в христианских бреднях и приданный цайткоманде для тактического руководства небольшим кульмским подразделением и консультаций по вопросам веры. В таких консультациях мы остро нуждались на начальном этапе сотрудничества с ливонскими крестоносцами. К тому же бедняга идеально подходил на роль папского легата.
        - И больше не подходит?
        - Со своим главным заданием святой отец уже справился - от имени святого Рима он успел публично благословить власть фон Грюнингена и оружие Третьего Рейха. Ударная группа цайткоманды во всеуслышание объявлена небесным воинством. Недовольные таким исходом мертвы, а те, кто остался в живых, помалкивают в тряпочку. Так что гроссмейстерство Дитриха - дело решенное. Никто отныне не осмелится помешать фон Грюнингену руководить орденом. А нам - руководить фон Грюнингеном.
        - Думаете, он позволит это?
        - У него нет выбора. Этот ливонец слишком многим нам обязан. Он хорошо осведомлен о наших возможностях и не захочет лишиться поддержки столь могущественных союзников. А союзники ему нужны, поскольку фон Грюнингену грозит костер.
        - Так он все-таки продал душу дьяволу? - ощерился Бурцев. - В этом его, кажется, обвиняли сегодня на ристалище?
        - Нет. Дьяволу - нет. Но с нами в сговор вступил. А это для ландмейстера братства Святой Марии гораздо опаснее. Именно Дитрих рассказал нам о приезде папского посланца. Именно он сообщил маршрут передвижения Вильгельма Моденского. Именно его проводники завели обоз епископа в нужное место. Именно с его ведома была устроена засада на болотах и убит настоящий папский легат. И, конечно же, фон Грюнинген был в курсе насчет замены его преосвященства на нашего человека. Если вся эта грязная история когда-нибудь всплывет, беднягу постигнет печальная участь. Отныне дружеские отношения с нами - гарантия его личной безопасности. Кроме того, мы помогаем осуществить заветную мечту самого Дитриха и всего ливонского братства - победоносный крестовый поход.
        - На Русь?
        Фон Берберг кивнул:
        - На Русь. И за ее пределы. Задача цайткоманды - помочь фон Грюнингену стереть с лица земли ваши княжества. Сначала ваши, а потом и все остальные княжества, королевства, ханства, империи. Великая Германия станет править миром задолго до появления на свет нашего фюрера и вашего отца народов. Ваши соотечественники, полковник, родятся и умрут под немецкой пятой, не подозревая, что может быть иначе, не помышляя о войне… У вас нет шансов. И считайте, что будущего - того будущего, которое вы знаете… знали, вернее, - тоже уже нет. Поэтому разумнее начать сотрудничать с нами прямо сейчас. Видите, я открываю перед вами все карты, полковник. И того же жду от вас.
        ГЛАВА 61
        Любезная улыбка на арийском лице. Холодный ствол пистолета… Бурцев сжал и разжал кулаки. Время… Главное - тянуть время и ждать удобного момента.
        - Вообще-то, по всем правилам, Фридрих, ты должен был доставить меня к своему командиру, а уж в его компетенции будет проводить допросы и осуществлять перевербовку.
        - В этом нет необходимости. Здесь и сейчас цайткомандой руковожу я.
        - Не смеши! Странствующий рыцарь - не самый подходящий статус для командира столь важного подразделения.
        - Напротив, - возразил немец. - Это как раз самый подходящий статус. Одинокий странствующий рыцарь с единственным оруженосцем ни у кого не вызовет подозрений - такого сброда в орденских землях хватает. А вот важная персона, путешествующая в сопровождении крупного отряда чужих солдат, не останется незамеченной. Я, товарищ Исаев, готовлю здесь благоприятную почву для развертывания основных сил цайткоманды. Моя работа заключается в тонкой дипломатии и тайных переговорах с нужными людьми. Это крайне деликатная работа, которую требуется проводить незаметно. Излишнее внимание ей вредит.
        Тянуть время! Тя-нуть!
        - А как же слепой случай, Фридрих? Нападение разбойников? Столкновение с прусскими партизанами? Наконец, дорожный конфликт с каким-нибудь другим странствующим рыцарем, который не пожелает уступить вам путь или вызовет на поединок из-за своей дамы сердца. Не лучше ли все же путешествовать с надежной охраной?
        - Уверяю: я в достаточной мере защищен от подобных недоразумений. И тайно, и явно. На крайний - на самый крайний случай - у нас с Фрицем имеется оружие, способное отпугнуть любого врага. Ну, вроде этого… - красноречивый кивок на пистолет. - А в походной сумке у меня лежит рация. Так что проблем со связью и вызовом подмоги у нас нет. Вы же, как я посмотрю, экипированы менее внушительно. Или я ошибаюсь?
        Бурцев безмолвствовал. У фон Берберга начал подрагивать уголок рта.
        - Что вы делали в Священном лесу пруссов, полковник? Чем занимаетесь здесь?
        Бурцев отвернулся. Как тянуть время, он больше не знал.
        Что отвечать - тоже.
        - Жаль… А ведь мы бы могли договориться, как равный с равным. Вы полковник, я штандартенфюрер, так неужели мы не поймем друг друга?
        Бурцеву стало смешно. Знал бы этот фон Берберг, что на самом деле «полковником» за всю свою жизнь он был лишь однажды - когда в битве при Легнице возглавил новгородскую дружину. Две сотни русичей гордо именовали себя «полком», а следовательно, их воевода…
        - О, я смотрю, вы улыбаетесь, товарищ Исаев! Ладно, чтобы вам стало еще веселее, сообщу, что по моему приказу в Кульме и окрестностях уже разыскивают вашу подружку. Ту славную милашку, с которой вы развлекались прошлой ночью. Ядвига - так, кажется, называла ее несчастная, позабытая мужем Агделайда?
        - Ур-р-род! - прорычал Бурцев. Без особого, впрочем, энтузиазма.
        - Я приказал доставить ее сюда. Говорят, она очень прыткая девица, но все же выловить Ядвигу - несложно. Такая приметная красавица… Наверняка, она тоже расскажет о вас много чего любопытного. И если Агделайду я постараюсь оградить от допросов с пристрастием и мер физического воздействия, то пытать вашу любовницу - не постесняюсь. Поэтому лучше ответьте на мои вопросы сами. Как вы оказались в тринадцатом столетии?
        - Случайно.
        - Ну, конечно, кто бы сомневался! Только меня вот почему-то сомнение берет. А еще я начинаю уставать, полковник. И нервничать. Считайте это моим последним предупреждением. Какую структуру вы здесь представляете?
        Бурцев вздохнул. Ишь ты! Фриц изволит нервничать… А кто бы подумал о его нервах? Достал ведь уже этот упертый окольчуженный диверсант! Ну что ж, ладно, хрен с тобой, Фридрих фон Берберг. Так и быть - порадуем цайткоманду Гиммлера секретными сведениями. Интересуетесь структурами, из которых менты попадают в прошлое, хэр штандартенфюрер? Ну, и пожалуйста… Врать не будем!
        - ОМОН.
        - ОМОН? - ободряющая улыбка. - Хорошо, полковник, для начала очень даже хорошо. Это что, новое подразделение НКВД?
        Теперь улыбался Бурцев. Во весь рот улыбался - таким серьезным взглядом вперился в него вестфалец. И так сосредоточенно слушал.
        - Вообще-то это отряд милиции особого назначения.
        - Особого назначения? Понятно… Так, значит, ваша милиция теперь следит за порядком во времени? За порядком, выгодным Советам, я думаю. Или может быть, наоборот, готовит беспорядки? Мировые революции и тому подобное? Говорите, полковник, говорите - я весь внимание. Чем скорее мы с этим покончим, тем лучше. Как ваш ОМОН проникает в прошлое?
        Гм, а что если… Если, к примеру, намекнуть фон Бербергу о башнях ариев и понаблюдать за реакцией странствующего штандартенфюрера? В конце концов, фашик из Взгужевежи, что пытался наладить сотрудничество с Конрадом Тюрингским, воспользовался для путешествия во времени именно арийской магией. Следовательно, никакой военной тайны Бурцев фон Бербергу не откроет. Зато, если повезет, можно выяснить, как сам вестфалец со своей цайткомандой очутился в тринадцатом веке. Эта проблема, если честно, весьма занимала Бурцева. Ведь он собственноручно разбил обе малые башни древних магов, открывавшие межвременные порталы. Одну - в Нижнем парке, во время неоскинхэндовских волнений. Вторую - во Взгужевеже, после убийства гитлеровского хрононавта и Конрада Тюрингского. Неужели где-то есть еще?
        - ОМОН проникает в прошлое через дыры в будущем, - осторожно начал он.
        - А поподробнее?
        - Есть такие башенки… Арийские башенки… Большие, знаете… и маленькие…
        Бурцев замолчал, испытующе глядя на собеседника. Фон Берберг скрипнул зубами.
        - Я очень огорчен, полковник. Во-первых, тем, что Советам известно о башнях ариев. Но еще больше тем, что вы не желаете говорить мне правду. Совершить цайтпрыжок при помощи малой башни перехода вы не могли.
        - Правда?
        - Давайте начистоту. О том, что, как мне кажется, хорошо знаем мы оба. Перенос во времени невозможен без двух магических башен: большой - платц-башни и малой - ключа или шлюссель-башни[72 - Шлюссель - ключ (нем.).]. В момент цайтпрыжка необходимо находиться внутри или на развалинах первой и иметь контакт со второй - прямой или опосредованно-тактильный - через железо, дерево, ткань…
        «Резиновую дубинку…» - мысленно дополнил Бурцев. Он-то как раз имел в Нижнем парке опосредованно-тактильный контакт с малой башней перехода через милицейское спецсредство «РД-73». Хороший такой контактик: башенку разнесло, нафиг, вдребезги, а сам контактер очухался в тринадцатом веке.
        - Развалины больших башен можно отыскать где угодно - по всему пути миграций арийских племен, - немец с пистолетом продолжал читать ему лекцию тоном университетского профессора. - С этим я спорить не буду. Но хитрость заключается в малых шлюссель-башенях. Ключ - это ведь не только миниатюрная копия той платц-башни, куда переносится человек, но и подробная инструкция к цайтпрыжкам. Именно на внутренней поверхности шлюссель-башни высечены заклинания древних магов, которые удалось расшифровать лучшим криптографам Третьего Рейха.
        Раньше о письменности ариев не было известно ничего. Только тщательнейший анализ первоязыков и самых ранних записей, сделанных рукой человека, позволил нам провести необходимые аналогии и добиться успеха. И мне очень трудно поверить, что ваша разведка смогла раздобыть секретные копии сакральных словоформ, открывающих межвременные врата. Но даже если так, то сами малые башни…
        - А что с малыми башнями?
        Фон Берберг осклабился:
        - Собственно, из-за них ведь и началась Вторая мировая.
        ГЛАВА 62
        Бурцев стоял с вытаращенными глазами и медленно переваривал услышанное.
        - Ты хочешь сказать, что нападение Германии на Польшу…
        - Произошло бы в любом случае, но донесения нашей разведки значительно ускорили события.
        - Донесения? Разведки?
        Он решительно ничего не понимал. Вестфалец же откровенно потешался над недоумевающим собеседником. Конечно, фон Берберг мог себе сейчас такое позволить. С пистолетом-то в руках!
        - Не вижу смысла скрывать от вас эту тайну, полковник, - она давно утратила свою ценность. Наша разведка сообщила, что археологам из экспедиции Варшавского университета во время раскопок на развалинах замка Взгужевежи попались фрагменты огнестрельного оружия, боеприпасы к нему и скелеты в истлевшей форме войск СС. Сенсацию поляки засекретили, но слишком поздно: информация уже просочилась к нам.
        Бурцев только покачал головой. Но промолчал.
        - Сообщением разведки заинтересовалась личная эзотерическая служба рейхсфюрера Гиммлера. Было проведено дистанционно-астральное сканирование замковых развалин. Вот тогда-то там и обнаружилось средоточие древней магической силы. Дать полякам закончить эти раскопки с нашей стороны было бы неразумно. А уж если бы к работе подключились Советы… В общем, Гиммлер имел продолжительный разговор с фюрером. Потом наши войска вторглись в Польшу. И…
        - И?
        - И раскопки мы уже завершали сами. Выяснилось, что замок взорван изнутри, и это был взрыв колоссальной силы. Наша экспедиция разобрала завалы, добралась до тайных подземелий. И вот там-то…
        - Вы нашли малые башни? - догадался Бурцев.
        - Не сразу. Сначала в каменном мешке, который не вскрывался в течение семи веков, члены экспедиции наткнулись на ржавый, искореженный, но все же прилично сохранившийся танк.
        - Танк?! - удивился Бурцев.
        - Именно танк. С крестом германских панцерваффе на броне. Если остальные находки при большом желании еще можно было бы отнести к разряду спорных мистификаций, то этот танк, вне всякого сомнения, попал в замок еще до его разрушения. А Взгужевежа, как показывают исследования, прекратила свое существование в середине тринадцатого столетия.
        - Сказки!
        Но небезынтересные, - вынужден был признать Бурцев про себя. Фантазия у штандартенфюрера имеется. Богатая фантазия… Но только к чему все это? Зубы он, что ли, заговаривает своими байками? Или… Или не байки это вовсе? Нет, такое предположение было слишком невероятным! Не-прав-до-по-доб-но! Хотя о какой правдоподобности может идти речь, когда он сам, омоновец Василий Бурцев, беседует под дулом пистолета с эсэсовцем, причем происходит это в тысяча двести сорок втором году от Рождества Христова. И все-таки… Фашистский танк под древними развалинами… Блин, голова идет кругом!
        Фон Берберг искренне наслаждался произведенным эффектом:
        - Скажу больше, полковник. Такая машина тогда еще не поступала на вооружение Вермахта. Ее выпуск наладили лишь в сорок третьем. Использовав, между прочим, конструкторские решения найденного при раскопках танка. Удачная вышла модель! Идеально подходит для стремительных рейдов по тылам противника. Называется эта серия «Лухс» - «Рысь». Легкий, маневренный, подвижный и надежный танк-разведчик. Боевая масса - до тринадцати тонн. Броня от десяти до тридцати миллиметров. Скорострельная двадцатимиллиметровая пушка, пулемет. Экипаж четыре человека. Улучшенные характеристики ходовой части. Повышенная проходимость. Скорость до шестидесяти километров в час…
        Вестфалец с удовольствием смаковал подробности.
        - Кстати, именно на базе «Рыси» была создана и гордость технической мысли танкостроителей Третьего Рейха - непобедимая «Пантера», по сравнению с которой ваши хваленые «Т-34» - оказались бесполезными колхозными тракторами.
        Бурцева наезд задел. Несправедливо, блин, и за державу обидно. Войну-то мы выиграли. На этих самых «тэ-тридцатьчетверках». Или… или уже не выиграли? Или из-за хронодесантов все меняется, переворачивается с ног на голову. Он поспешил вернуть разговор в прежнее русло.
        - Ну, а башни-то, ключи эти - шлюссели вы нашли в подземелье или нет?
        - Нашли-нашли, - с какой-то непонятной грустью ответил фон Берберг. - Когда-то их там было великое множество. Но от этого богатства нам достались лишь жалкие крохи. Магические артефакты при взрыве и обрушении стен превратились в груду щебня. Чудом уцелели лишь две шлюссель-башни - их прикрыла танковая броня. Обе они были отправлены в Германию и изучены со всей тщательностью. Особое внимание, как я сказал, уделялось расшифровке древних письмен.
        Бурцев покачал головой:
        - А мне сдается - все это вранье! Начало Второй мировой - не самое подходящее время для археологических изысканий.
        - Ошибаетесь, полковник. Истинные немцы всегда уделяли истории должное внимание. И в итоге были вознаграждены за это. Единственная теория, которая могла объяснить появление германского танка под руинами средневекового замка, заключалась в том, что Третий Рейх отыскал возможность вести войну во времени. Когда же открылся смысл древних надписей на внутренней стороне шлюссель-башен, стало ясно: мы на правильном пути. В обстановке строжайшей секретности началось формирование цайткоманды СС. А эзотерики Гиммлера спешно искали в астральном поле следы других платц-башен перехода. Взгужевежа-то была не единственным строением арийских магов. Археологические спецгруппы СС в указанных местах проводили тщательнейшие раскопки. Однако надежды отыскать под основанием древних платц-башен новые тайники с ключами к прошлому не оправдались. Видимо, все свои шлюссель-башни арии хранили во Взгужевеже.
        - Значит, существуют только две малые башни перехода?
        Существовали, вернее.
        - О том я вам и толкую. Одна малая башня - миниатюрная копия донжона Взгужевежи - утеряна вместе с первым разведчиком и переговорщиком цайткоманды. Ваша супруга уже описала мне во всех подробностях, как, спасая ее, вы разбили этот ценнейший артефакт о голову тевтонского рыцаря. Глупейший поступок, позволю себе заметить. Нужно все-таки контролировать свои чувства и делать более осознанный выбор, полковник.
        - А вторая башенка?
        - Она неприкосновенна. Хранится в центральном хронобункере СС - за бронированной дверью и в личном сейфе рейхсфюрера Гиммлера.
        - Хранится? Зачем?
        - На случай цайт-эвакуации высшего руководства Германии. Хронобункер расположен на месте развалин одной из больших башен перехода. Таким образом, малая башня дает возможность прямо оттуда совершить цайт-прыжок в любой временной отрезок. Наши исследователи-эзотерики вычислили и конечную географическую точку возможной эвакуации. Эвакуационная шлюссель-башня представляет собой точную копию платц-башни, возведенной ариями на территории Силезии. Там просматривается ее астральный образ. Туда и попадет человек, воспользовавшийся этим ключом.
        ГЛАВА 63
        Надо же! А ведь немецкие колдуны и экстрасенсы не ошиблись! Именно в Силезском княжестве очутился Бурцев после провала во времени. И именно гиммлеровский артефакт забросил его туда.
        И еще одна мысль - веселая, бесшабашная - промелькнула в голове. Выходит, сорвалась-таки цайт-эвакуация. Не успели фашики воспользоваться малой башенкой. То ли завалило заветный сейф Гиммлера при бомбежке, то ли слишком быстро продвигались передовые части Красной армии… Так или иначе, но магическая вещица стала в итоге трофеем безвестного ветерана. А много лет спустя попала в фонды провинциального музейчика. Затем - налет неоскинхэдов, беспорядки в Нижнем парке, хроновыверт с участием Бурцева. И вот пожалуйста… Штандартенфюрер СС под дулом пистолета склоняет «полковника Исаева» к сотрудничеству.
        - Предполагается, что цайт-эвакуация позволит вернуться к истоку неблагоприятных для Третьего Рейха причинно-следственных отношений и заново переиграть ход войны, - говорил фон Берберг. - Это небезопасно, но подобная мера может быть обусловлена лишь окончательным и бесповоротным проигрышем Германии. А такое развитие событий, с моей точки зрения, маловероятно. Да, ситуация на Восточном фронте тяжелая, но советские войска в Берлине - это все-таки что-то из области фантастики.
        Бурцев усмехнулся - значит, он тоже прибыл сюда из области фантастики.
        - Я уверен, до цайт-эвакуации дело не дойдет, - продолжал вестфалец. - Хотя бы потому, что мы уже начали операцию здесь. Несмотря ни на что, начали успешно. Впрочем, речь сейчас не об этом. Я просто пытаюсь объяснить вам, что само допущение о краже советскими агентами единственной уцелевшей малой башни из сейфа Гиммлера не выдерживает никакой критики. По этой причине я не могу поверить в вашу легенду… в вашу откровенную ложь, полковник. Вы никак не могли попасть сюда при помощи шлюссель-башни. У вас есть, что сказать?
        - Спросить. Если одна башня уничтожена, а вторая хранится в сейфе Гиммлера, как вы сами-то сюда попали?
        Фон Берберг скривил губы в подобии улыбки. Погрозил пальцем:
        - А вы жадны до чужих тайн, полковник!
        - «Якорь»?! - осенило вдруг Бурцева.
        Ну конечно! Ведь именно о заклинании-«якоре» рассказывал ему в прусском Священном лесу китайский мудрец Сыма Цзян. Если верить уроженцу Поднебесной, достаточно при помощи малой башни перехода забросить из будущего в прошлое одного человека, а дальше можно обходиться уже без пресловутого ключа-шлюсселя. Первопроходец-хрононавт просто произносит магическую формулу, ставит «якорь» и тем самым открывает межвременной портал для остальных. Сыма Цзян упоминал, правда, о какой-то магии «большой смерти», но это уже детали.
        - Хм, о «якоре» вам известно тоже? - брови фон Берберга чуть дрогнули. - Вы удивительно осведомленный человек, как я посмотрю. Что ж, все правильно. Цайт-прыжки не проходят бесследно. Пробитая однажды при помощи магии башен пространственно-временная прореха затягивается веками. Следовательно, пройденный кем-то во времени путь от исходной точки путешествия к конечной теоретически возможно повторить и без шлюссель-башни. Нужно лишь уметь связать между собой две платц-башни разных времен. Способ этот указан все в тех же арийских письменах. Древняя тайнопись - дело такое: одна поверхностная инструкция зачастую скрывает в себе и вторую - не столь явную. Не всем под силу расшифровать оба смысла, но наши криптографы достойно справились с этой задачей.
        Суть скрытой подсказки такова: человек, заброшенный из одного временного отрезка в другой, должен произнести либо внутри платц-башни, либо на ее развалинах коротенькую, простенькую, но действенную магическую формулу. «Фор Анкер геен»[73 - «Бросить якорь» (нем.).], так сказать. После этого между башнями прошлого и будущего установится незримая связь, которую можно использовать. Главное - верно указать специальными мантросимволами точную дату повторного открытия межвременного портала. Точность здесь особенно важна. Иначе цайт-прыжок занесет последующих хрононавтов невесть куда.
        - Значит, офицер СС, попавший во Взгужевежу в прошлом году…
        - Отправляясь в прошлое, он получил два задания. Попытаться наладить сотрудничество с Конрадом Тюрингским было вторым. А наипервейшее: очутившись во Взгужевежевской платц-башне 1241 года, немедленно поставить магический «якорь» и тем самым обеспечить запасной путь цайткоманде. Портал должен был открыться год спустя после его появления в прошлом. Двенадцать месяцев давалось на выполнение второй миссии. Время - вещь синхронная, поэтому столько же мы ждали в своем настоящем. Вы помешали заключить нашему переговорщику союз с тевтонами, но заклинание «якоря» он произнес сразу же после цайт-прыжка. Так что ни смерть нашего посланника, ни уничтожение его малой башни уже не имели решающего значения.
        Бурцев покачал головой. Картина, наверное, та еще получилась: вываливается из ниоткуда незнакомец в неведомой одежде и спешно бормочет себе под нос древнеарийскую абракадабру. Немудрено, что тевтоны Конрада Тюрингского схватили фашика. Мудрено, что не сожгли на костре в тот же день.
        - Расчет был прост, - продолжал фон Берберг. - Если нашему разведчику удается договориться с крестоносцами и благополучно вернуться обратно, цайткоманда использует его шлюссель-башню для переброски в прошлое ударной группы и оказания безотлагательной поддержки тевтонам. Если нет - цайткоманда при помощи «якоря» осуществляет самостоятельное силовое вторжение, захватывает Взгужевежу, готовит новые базы для развертывания крупномасштабной операции под кодовым названием «Крестовый поход». Первый вариант, по вашей милости, сорвался. Пришлось действовать по второму. Двенадцать месяцев истекли. Наш посланник не вернулся. Никаких явных изменений в историческом процессе не произошло. Но «якорь» сработал. И вот мы здесь.
        Бурцева словно водой ледяной окатило.
        - Так вы напали на Взгужевежу?!
        - Да. Гарнизон уничтожен, и крепость теперь находится в нашем распоряжении.
        Бурцев прикрыл веки. Господи, куда он послал своих раненых и полусотню Шэбшээдея?! На верную смерть ведь послал! И Сыма Цзяну дорого обошлась заветная мечта увидеть башню ариев. А Освальд со своей вольницей… Что стало с ними? Вряд ли хоть кто-нибудь выжил. Скверно! Очень скверно!
        - Я понимаю, неприятно терять соратников, но мы здесь, как и вы, просто выполняем свою работу, полковник, - фон Берберг смотрел на него почти сочувствующе. - А работы у нас хватает. Нужно ставить новые «якоря»…
        - Новые?
        - Разумеется. Ведь мы тоже посланники будущего. Шлюссель-башен у нас нет, так что открывать межвременные врата для новых подразделений цайткоманды приходится иначе.
        - Так что же, вы все…
        - Не все, полковник, не все. Доверять сакральные знания всем и каждому неразумно. И опасно. Слишком высока ответственность. Слишком велик соблазн. На данный момент заклинание ариев известно лишь мне и коменданту Взгужевежи оберфюреру СС Генриху Фишеру. Я ставлю «якоря». А если со мной что-то случится, Фишер продолжит мою работу, открыв формулу «якоря» своему заместителю и оставив его во главе Взгужевежевского замка. Ну, а пока оберфюрер занят другими делами, о которых вам знать совсем необязательно.
        - А могу я узнать, как ты и твоя команда собираетесь возвращаться обратно - в свое время?
        - Никак, - спокойно ответил немец. - Без шлюссель-башен это невозможно.
        - А «якорь»?
        - Для обратного цайт-прыжка его нужно ставить заново. Хотя бы один человек из прошлого должен попасть в будущее и уже там связать два временных отрезка. А как он сделает это без шлюссель-башни?
        Фон Берберг ухмылялся. Врет или говорит правду? Может быть, и правду: с упертых нацистов запросто станется во имя фюрера и идеалов рейха сознательно взять билет на межвременную войну в один конец.
        - Значит, вы здесь действуете как автономный десант, навеки потерявший связь с Большой землей.
        - Ничего подобного. Связь существует. Односторонняя, правда, но разве это так важно? Благодаря «якорям» мы имеем возможность получать из центрального хронобункера СС подмогу и боеприпасы. Тем же путем поступают личные приказы Гиммлера. На бумаге, разумеется, и в общих формулировках. Нам тут предоставлена довольно высокая степень самостоятельности. Так что у нас все в порядке, полковник. Просто… просто мы не можем вернуться домой.
        И - прежняя насмешливая улыбка. И неестественное нордическое спокойствие… Бурцев даже позавидовал. Он бы так не смог - он до сих пор мучается от уникальной ностальгии - ностальгии по родному будущему. Иногда, бывает, такая тоска накатывает - хоть волком вой! «Просто не можем вернуться». Ох, что-то все-таки не договаривает штандартенфюрер. Скрывает что-то. Или надеется на чудо? «Пока не можем» - не это ли имеет в виду немец?
        - Через определенные, изначально оговоренные промежутки времени нам пересылают все необходимое, - продолжал фон Берберг. - Пересылают когда надо и куда надо.
        Бурцев насторожился. «Когда» - с этим понятно. Но…
        - Куда надо? Так Взгужевежа - не единственная ваша база?
        - Взгужевежа - стартовая и транзитная база, полковник. Мы не можем воспользоваться ею для возвращения, но в пределах данного конкретного времени она годится для многого.
        - Телепортация? - догадался он.
        Как там говорил Сыма Цзян… «Переносить людя и веща из башня в башня. В один мгновений и на любой расстояний!»
        - Вы и об этом знаете? - Вестфалец качнул головой. - Что ж, тем легче нам будет объясниться. Да, вы правы, платц-башни, пропитанные древней магией до последнего камешка, мы используем для телепортационных перемещений. О такой возможности тоже было упомянуто в арийских письменах. Все происходит очень просто. В назначенное время по оговоренному графику цайткоманды очередная группа отправляется из будущего в прошлое. А мы принимаем ее уже по своему усмотрению: либо во Взгужевеже, либо на развалинах какой-нибудь другой башни, где мне удается поставить «якорь». Во втором случае новое подразделение, совершая цайт-прыжок из центрального хронобункера СС, даже не материализуется во Взгужевеже, а сразу перенаправляется на место своей дислокации.
        Если же срочно потребуется изменить концентрацию сил, платц-башни позволяют мгновенно перебрасывать уже имеющиеся у нас боевые группы с одного места в другое. Путешествия во времени нам здесь неподвластны, зато в пространстве… Только представьте, полковник: некое элитное подразделение входит в одну башню в глубине своей оборонительной линии, а через мгновение выходит далеко в тылу врага. Эта арийская военная хитрость поэффективнее всякого десанта будет. Тот, кто свяжет магическими заклинаниями в единую сеть максимальное количество платц-башен, станет властвовать над этим миром.
        - И ты, значит, плетешь здесь свою сеть?
        Штандартенфюрер криво усмехнулся:
        - Плету. Впрочем, как уже я говорил, мне приходится выполнять и другие задачи. Дипломатического плана. Раз уж вы такой всезнающий, полковник, вам должно быть известно, что путешествовать во времени по-настоящему крупные отряды не могут. Арийские маги строили свои башни для нужд избранных. То есть массовой переброски ни во времени, ни в пространстве не предполагалось изначально. А повторный цайт-прыжок без шлюссель-башен к тому же требует колоссальных энергетических затрат. В общем, мы не можем отправить в прошлое целую армию и вынуждены ограничиваться небольшим военным контингентом. А потому нуждаемся в союзниках. Я занят их поисками. Был занят, точнее. Уже нашел.
        - Ливонцы?
        - Да. Накануне операции мы тщательнейшим образом изучили все исторические документы, касающиеся начала сороковых годов тринадцатого века. Абсолютно все - в том числе и неизвестные широкой публике орденские архивы. Из них мы узнали и о кульмском турнире, и о противостоянии фон Грюнингена и фон Балке, и о визите в Кульм папского легата епископа Вильгельма Моденского. Раскол в ордене Святой Марии, амбициозные планы ливонского ландмейстера, а также возможность инсценировать поддержку цайткоманды авторитетнейшим посланцем Рима позволяли нам надеяться на благоприятный исход переговоров с Дитрихом. Надежды оправдались - союз заключен. Так что… Рвущееся в крестовый поход ливонское братство, с одной стороны, регулярные цайт-прыжки из хронобункера СС - с другой - и победа будет за нами.
        ГЛАВА 64
        Было интересно. Более чем… Бурцев даже перестал замечать направленный на него пистолет. Аделаида - и та на время вылетела из головы. Занимательная беседа с офицером СС затягивала и интриговала:
        - Но одного «якоря» для ваших, как ты выражаешься, цайт-прыжков недостаточно. Были упомянуты еще какие-то неимоверные энергетические затраты, так?
        - А вы умеете не только спрашивать, но и слушать, полковник, - хмыкнул фон Берберг. - Да, заклинание-«якорь» всего лишь устанавливает связь между временами. Но нужно еще этой связью воспользоваться и осуществить переброску. Для цайт-прыжка без шлюссель-башни необходимо использовать альтернативные магические техники. Желательно - помощнее.
        - И какова же альтернатива?
        - Вам не доводилось видеть эсэсовское кольцо «Мертвой головы»? - ответил немец вопросом на вопрос. - Тотенкопфринг дер СС?
        - А что? - насторожился Бурцев.
        - На самом деле человеческий череп - символ самой могущественной из известных нам магических школ - некромантии. Она-то и открывает путь цайткоманде из двадцатого века в тринадцатый.
        Так вот что за магию «большой смерти» имел в виду Сыма Цзян! Глаза у Бурцева полезли на лоб.
        - Ого, так вы еще и некроманты?!
        - Не мы. Мы всего лишь солдаты. Я говорю о тех, кто нас сюда направил. Их немного, но они обладают немалой властью. Вы думаете, с какой целью на территории Польши создавались крупные концлагеря? Генерировать постоянное и мощное некротическое поле - вот их основное предназначение. Массовые убийства идеально подходят для того, чтобы расширять и стабилизировать уже существующую прореху во времени. Так, по крайней мере, утверждают сотрудники эзотерической службы СС.
        И не нужно, пожалуйста, смотреть на меня глазами шокированного хлюпика-гуманиста. Раз вы здесь, полковник, то вряд ли сами обошлись без помощи некромантии. Интересно только, как действуют ваши знатоки черной магии? Тоже используют лагеря для репрессированных? Или, может быть, научились откачивать некротические поля с фронта?
        Бред! Какой чудовищный бред! Похоже, его держит под прицелом сумасшедший! Ишь, чего выдумал фашик: сначала танк в развалинах средневекового замка, теперь вот некромантов приплел… А у самого все белыми нитками шито. Как, к примеру, он умудряется находить остатки арийских башен?
        - Это проще, чем вы думаете, полковник, - с улыбкой ответил на его вопрос штандартенфюрер СС. - У меня имеется карта, составленная эзотериками Гиммлера. Как я уже говорил, столь мощные магические конструкции, как платц-башни, не исчезают бесследно. Их астральный образ хранится тысячелетиями. Обнаружить эти метки посвященным не составило труда. Обнаружить и нанести на карту. Должен сказать: астральные следы арийских башен разбросаны почти по всему евразийскому континенту. Особенно много их в Восточной Европе, еще больше - на территории будущей России. Парочка, например, под Новгородом, одна - под Псковом.
        - Так вот в чем кроется истинная причина крестового похода на восток? Хотите взять под контроль межвременные врата? Завладеть выгодными стратегическими позициями для войны в прошлом?
        - Скажем так, это одна из причин, - широко улыбнулся фон Берберг.
        - И сколько уже платц-башен на твоем счету, а, Фридрих?
        - Ну, если не считать замка Взгужевежи…
        - Не считай.
        Улыбка штандартенфюрера стала еще шире.
        - Развалины одной арийской башни находятся здесь.
        Жестом фокусника фон Берберг обвел валуны, разбросанные по берегу Вислы.
        Бурцев ахнул. Так вот что за неподъемные глыбы валяются вокруг!
        - Кульмская группа цайткоманды была переправлена через этот портал. Именно она занималась подменой папского легата, она же утихомирила сторонников фон Балке.
        - Это те ребята в рясах? Согласен, они крутые, но их не так много.
        - Не беспокойтесь, полковник. К ним уже присоединился резервный взвод поддержки из Взгужевежи. Запрос по рации, своевременная телепортация - и никаких проблем. Так что считайте, Дитрих фон Грюнинген уже стал верховным магистром братства Святой Марии.
        - Взгужевежа, Кульм - и это все арийские порталы, на которых ты успел побывать?
        - Почему же. На месте нашей первой встречи - в Священном лесу пруссов - тоже когда-то стояла магическая башня ариев. Вы разве не заметили камешки, наваленные там?
        Собственная недогадливость взбесила Бурцева. Ведь действительно! Циклопические каменные плиты, образующие Круг Смерти со Священным дубом в центре. И огромные глыбы, из которых высечены фигуры легендарных прусских вождей Брутена и Видевута. И прочие валуны, раскиданные по лесу…
        - Да не переживайте вы так, товарищ Исаев. Все равно не вышло там у меня ничего.
        - Не вышло?! - Бурцев запутывался все больше, а понимал все меньше.
        - Думаю, во всем повинна примитивная магия пруссов, - на этот раз невозмутимому вестфальцу трудно было скрыть раздражение. - Вайделотам, конечно, не по силам тягаться с жрецами ариев. Потому они так и не смогли использовать в своих целях мощный магический потенциал, скрытый среди руин. Но вот почувствовать энергетику места, где стояла арийская башня, силенок у лесных колдунов достало. Хуже того: по глупости и банальному неведению они своими дурацкими ритуалами умудрились случайно заблокировать этот кладезь могущества. Магия магии рознь, полковник, но, видимо, даже самая слабая может роковым образом влиять на самую сильную. Бесследно в этом мире не происходит ничего.
        ГЛАВА 65
        Бурцев нахмурился. Ох, уж эта манера говорить загадками! Нет бы объяснить все сразу человеческим языком.
        - Не понимаете, товарищ Исаев? Представьте, что любопытного дикаря с дубиной впустили в научную лабораторию. Увидев перемигивание лампочек и бульканье разноцветных жидкостей в прозрачных сосудах, он непременно попытается разобраться в предназначении окружающих предметов. И разбираться будет собственными методами. В итоге дикарь попросту перебьет все приборы и колбы. Никакого результата варвар не получит, но лабораторию разгромит. Кажется, нечто подобное произошло и в прусском Священном лесу. Древняя сила по-прежнему дремлет под развалинами платц-башни, но разбудить ее уже нереально. По крайней мере, в ближайшие столетия и известными нам способами. Хотя… Может, эти способы известны вам? Может, на самом деле, блокировка башни - ваших рук дело?
        Быстрый пронзительный взгляд - глаза в глаза. Пытается застать врасплох? Надеется разглядеть в глубине зрачков отблески секретной информации? Ан не удастся, дружок. Нет у него никаких тайн о магических блокировках и разблокировках. Бурцев не дрогнул, не произнес ни слова, бровью не повел.
        Фон Берберг хмыкнул:
        - Ну да, конечно, я понимаю, полковник, на вас в Священном лесу здорово насели вайделоты с дубинками. Вряд ли вам было там до магических изысканий.
        - Да уж, - криво усмехнулся Бурцев, - что верно, то верно. Ты тогда подоспел вовремя.
        - А знаете почему? Гильза…
        - Гильза?!
        - Ага. Стреляная гильза. От «МП-40». В золотой оправе. На шее вашей супруги. Вот эта…
        Правой рукой вестфалец по-прежнему держал его на прицеле. Левая же откуда-то из-под гербовой котты с медведем («Ага, у него там, оказывается, еще и внутренние карманчики имеются! - отстраненно отметил про себя Бурцев. - Прямо как на пиджачке».) вынула Аделаидову подвеску. Ту самую цацку - дурацкий подарок Освальда. Фон Берберг качнул подвеску-гильзу перед глазами собеседника, сунул обратно.
        - Я разглядел ее в бинокль, когда Агделайда спасалась от вас бегством. Я в это время как раз наблюдал за вайделотским лесом.
        - В бинокль, значит?
        Рыцарь с биноклем, должно быть, не менее любопытная картина, чем рыцарь с пистолетом.
        - Именно. Я же говорил, что снаряжен для выполнения своей миссия на должном уровне. Разумеется, мне стало чрезвычайно любопытно, где столь редкостная красавица смогла раздобыть эту еще более редкую вещицу. Пришлось разыграть роль благородного сумасшедшего, оберегающего прекрасных дам.
        Фрицу я приказал со всей нашей поклажей дожидаться меня у границы леса. И ехать на помощь лишь в том случае, если дело дойдет до стрельбы. Ну, а сам поспешил вслед за вами и вашей женой. Думал, все пройдет чисто и гладко: я быстренько спасу Агделайду, а она на радостях без утайки поведает мне свою историю. Честно говоря, я и предположить не мог, что вайделоты так ловко владеют своими крючковатыми палками, а вы водите знакомство с китайцем, невесть какими путями добравшимся до Пруссии. Не знаю уж, на каком языке вы с ним разговаривали, но этот желтолицый прусский Кривайто ведь родом из Китая, так, полковник? Мне известно, как там дерутся на боевых шестах.
        Бурцев молча кивнул. Зачем отрицать очевидное?
        - Я, кстати, сразу попытался расспросить о нем у Агделайды, но девочка сама впервые увидела китайца под Священным дубом. О своей подвеске из гильзы она, впрочем, тоже долго не желала рассказывать. Княжна поначалу опасалась признаваться мне, немецкому рыцарю, что водила дружбу со старым недругом Тевтонского ордена Освальдом Добжиньским. Но после того, как я доказал Агделайде свою любовь и преданность, демонстративно зарубив на ее глазах несчастного крестоносца, ваша супруга честно сказала, кто и где преподнес ей этот подарок. Так я напал на след переговорщика цайткоманды. Подробности мне в тот раз, правда, узнать не удалось: помешало ваше появление. Вы примчались в самый неподходящий момент, да еще затеяли ссору. Признаться, я был вне себя от злости и, в самом деле, хотел вас убить. Откуда мне было знать, какая вы важная персона, полковник. Но, слава богу, все уладилось миром.
        Ваша жена очень трогательно попрощалась со мной и даже вручила на память эту гильзу. Мило так покраснела и отдала, прямо с золотой оправой. Смешная, она превратно истолковала мой интерес: решила, будто мне понравилось ее диковинное украшение. Впрочем, разубеждать Агделайду я не стал.
        Если честно, я планировал увезти и ее саму, чтобы дослушать занимательную взгужевежевскую историю до конца. Применять для этого силу не хотелось: девушки вроде Агделайды больше рассказывают по доброй воле, нежели по принуждению. Если, конечно, найти к ним соответствующий подход. Я нашел. Наврал с три короба о своих несметных сокровищах, обширных ленных владениях и роскошном замке в Вестфалии. Поведал о знатном происхождении и славных предках. Объяснился в пылкой и страстной любви. Агделайда поверила всему - от первого до последнего слова.
        - Однако ехать не согласилась?
        - Сразу - нет. Глупышка боялась, что в порыве ревности вы нападете на меня со всеми своими «язычниками». Но зато она пообещала позже отыскать меня в Кульме. И глаза вашей супруги не лгали. Уж в этом-то я кое-что смыслю. Да и препираться с ней понапрасну не было ни времени, ни желания. Мне требовалось поскорее добраться до кульмской платц-башни, поставить там магический «якорь», открыть путь цайткоманде, организовать нападение на обоз епископа Вильгельма Моденского и помочь фон Грюнингену совершить турнирный переворот. В общем, я шепнул Агделайде, что буду ждать ее, и отправился в путь.
        Бурцев криво усмехнулся.
        - А когда же ты узнал, что с порталом в Священном лесу у тебя ничего не выйдет?
        - Я выяснил это, пока вы болтали с китайцем-Кривайто. В каменном круге - на месте основания разрушенной башни, я делал вид, будто творю молитвы. На самом деле я ставил «якоря» один за другим. И - никакого результата!
        - Разве результат можно почувствовать?
        - Увидеть. При установке «якоря» или его использовании пробуждаются древние и мощные силы, так что сияние арийской магии нельзя не заметить. И, пожалуйста, не прикидывайтесь, будто не знаете об этом.
        А Бурцев и не прикидывался. Он откровенно злорадствовал:
        - Представляю твое разочарование, Фридрих! «Якорь» есть, а портала нет!
        Фон Берберг посмотрел на него немигающими глазами:
        - Случившееся, конечно, прискорбно. Но отнюдь не фатально. Для начала миссии нам было вполне достаточно действующих платц-башен во Взгужевеже, Кульме и… и еще в одном месте.
        - В одном месте? - хмыкнул Бурцев.
        Его вопрос остался незамеченным.
        - Там у нас уже создана основная ударная база. Там мы накапливаем силы для решающего натиска на восток.
        - «Там» - это где? - попытался выяснить он.
        - На границе с русскими княжествами. Большего я вам, полковник, уж извините, говорить не стану. Лишь вкратце обрисую перспективы. Вот-вот начнется война - самая первая, наипервейшая мировая. Война с участием цайткоманды, к которой русичи не готовы. Сначала падут Новгород и Псков. Следующими будут Полоцкое, Смоленское и Ростовско-Суздальское княжества, затем - Волынское, Пинско-Туровское, Черниговское… И Муром, и Рязань, и Новгород-Северский, и Переславль, и Галич, и Киев… Мы пройдем всюду, где некогда стояли башни перехода древних ариев. Кстати, вашу московскую деревушку, которая уже сейчас прячется за стенами и гордо именует себя городом, тоже ждет печальная участь. Там неподалеку - на месте будущей Красной площади, в астрале маячит образ разрушенной арийской башни. Значит, придется завернуть и туда.
        Покончив с Русью, мы займемся татаро-монгольской империей, потом - арабами и Китаем. По мере продвижения на восток и юг наши доблестные союзники-крестоносцы будут слабеть, мы же выходя к новым платц-башням, получим постоянную подпитку из хронобункера СС. В итоге диктовать свою волю миру станет цайткоманда. И мир будет переделан. Раз и навсегда. Победу германского Рейха над Советами в будущем обеспечат наши победы в прошлом. Более того: новое геополитическое мироустройство тринадцатого века сделает невозможной войну в двадцатом. В двадцатом столетии Россия окажется провинциальной колонией Великой Германии. Разрозненной, слабой, отсталой, неспособной к самозащите. О появлении СССР не будет и речи - уж мы-то позаботимся. Чтобы вы поняли, насколько мизерны ваши шансы в этом противостоянии, я стараюсь быть предельно откровенным. А вы? Что теперь скажете вы, полковник?
        ГЛАВА 66
        Бурцев пожал плечами, отвернулся. Что говорить? В правдивую историю путешествия во времени человека, назвавшегося полковником Исаевым, не поверят. А начни сочинять - все равно ведь уличат во лжи.
        - Жаль, полковник. Очень жаль. Ладно, скоро сюда доставят эту шлюху, как ее… Ядвигу Кульмскую. Может быть, тогда что-то прояснится.
        - Да пошел ты!
        Бурцев плюнул. Фон Берберг утерся. Заиграл желваками на покрасневших скулах.
        - Я предупреждал…
        Ствол «вальтера» качнулся чуть вправо. «Целит в руку», - с тоской подумал Бурцев. Гм, ответный плевок будет гораздо болезненнее… Увернуться от пули? От выстрела почти в упор? Дудки! Дурацкое киношное суперменство. В реальной жизни такой номер не пройдет. У немецких диверсантов из секретных подразделений вроде цайткоманды глаз-алмаз. И рука столь же тверда.
        Скрип снега. Стремительная тень, метнувшаяся из-за угла домика при проклятой мельнице.
        - Защищайся, мерзавец!
        Кричали звонко, кричали по-немецки.
        Ошеломленный фон Берберг защититься не успел. Лишь повернулся на крик. Начал поворачиваться…
        Благородный Вольфганг фон Барнхельм с перекошенным лицом, перевязанным плечом и с мечом в левой руке уже стоял перед ним. А из-под обрывистого берега на помощь своему господину лез верный Ясь с секирой. Ребятки пришли не из леса - они незаметно подобрались с тыла - со льда Вислы.
        Ху-ух! Точный и сильный удар по твердой диверсантской руке пришелся сбоку. Отточенная сталь рейнского рыцаря скрежетнула о кольчужный рукав противника. Не срубила - нет, но резко кинула руку с пистолетом вниз.
        Громыхнул выстрел. Взревел от гнева и боли фон Берберг. Пуля вошла в землю у ног Бурцева. «Вальтер» упал возле эсэсовца. Мгновение - и вестфалец уже тянется к оружию левой рукой. Бурцев ринулся наперехват, понимая, что все равно уже не успеть. Маленький, пухлый, но проворный Ясь опередил всех. Оруженосец колобком подкатился к штандартенфюреру, выпнул пистолет из-под самых пальцев фон Берберга. Постарался, голубчик, так, что и сам растянулся в снегу, и секиру свою выронил, и Бурцева сшиб по пути. Зато «вальтер», кувыркаясь, слетел с речного берега, сгинул в пушистых сугробах. Век ищи теперь - не найдешь.
        - Идиот! Кретин! Мальчишка! - почем зря разорялся фон Берберг. Его правая рука висела плетью. Левой вестфалец вцепился в отшибленное предплечье.
        - Мы еще не закончили наш спор о прекраснейшей даме на свете, Фридрих фон Берберг из Вестфалии, - невозмутимо напомнил Вольфганг. - А ведь был уговор: биться до смерти! К тому же я только что слышал, как оскорбительно ты отозвался о несравненной Ядвиге Кульмской. И потому вновь вызываю тебя на бой, фон Берберг. Сражаться будем здесь, сейчас же, левыми руками на мечах и без щитов. Пока один из нас не падет мертвым. Знай, что твои адские штучки меня не страшат.
        - Дурак! - простонал фон Берберг. - Какой же ты дурак… Фриц!
        Короткий кивок оруженосцу. Слуга вестфальца все понял без слов. Белобрысый дылда выступил вперед, поднял кусок разобранного рыцарского копья, сунул руку под защитный щиток. Бурцев удивленно взирал на происходящее: он что же, намеревается скрестить эту дубинку с мечом фон Барнхельма?
        Нет, фехтовать Фриц не собирался, а вот…
        На этот раз выстрела слышно не было. Не прозвучало даже мало-мальского хлопка. Лишь шелест, лишь шорох незримой смерти…
        Благородный Вольфганг вскрикнул - тонко, совсем по-детски. Выронил клинок, осел на землю. Губы молодого рейнского рыцаря, над которыми только-только начал пробиваться пушок, беззвучно шевелились. В удивленных, широко распахнутых глазах «херувима» блеснула влага. На старой гербовой котте с плачущим юношей - ниже и левее грязной повязки, перетягивавшей плечо, забуровело пятно. Свежее, влажное, блестящее. Там, где сердце.
        А фрагмент разборного копья, превратившийся вдруг в бесшумного убийцу, уже смотрел на Бурцева и Яся. Оруженосец Вольфганга утратил дар речи. Бурцев, в общем-то, тоже.
        - Спецсредство для нужд цайткоманды, - с самодовольной ухмылкой пояснил вестфалец. Обращался он сейчас только к Бурцеву. Ясь, находившийся в ступоре, штандартенфюрера не интересовал. - Комбинированное оружие: стреляющее копье. Создано на базе «Вальтера» ППК - Полицайпистоль Криминаль. Если вы не знаете, полковник, то это миниатюрная модель с глушителем. Используется тайными службами Германии. Девятизарядный пистолет бесшумной и беспламенной стрельбы. Калибр - 5,6 мм. Не очень много, конечно, но большего и не требуется. Патрон достаточно мощный, чтобы в ближнем бою пробить любой доспех. Копейный наконечник достаточно крепкий, чтобы после выстрела проломить латы и добить противника.
        Вся хитрость заключается в том, что пистолетная рукоять упрятана под защитным щитком, а ствол с глушителем встроен в усиленную часть древка. Если копье ломается, стреляющий комплекс легко демонтируется и устанавливается на новое. Очень удобная вещь для имитации копейного боя. Если подпустить противника на три-четыре метра и выстрелить за мгновение до сшибки, создается полнейшая иллюзия честной победы в гештехе. Конечно, я бы предпочел пользоваться «Эрмой» с глушителем[74 - Имеется в виду специальная модификация немецкого пистолета-пулемета для бесшумной и беспламенной стрельбы «Фольмер ЭРМА МПП».], однако упрятать пистолет-пулемет в копейном древке - нереально.
        Бурцев мысленно выругался. Похоже, бедняга Вольфганг не так уж сильно заблуждался, считая, что фон Берберг одержал над ним верх в ристалищном поединке при помощи колдовства.
        - Так значит, иллюзия честной победы, да?
        - Видите, ли, полковник, я, конечно, прошел необходимую спецподготовку и неплохо владею средневековым оружием. Но все же здешних благородных вояк, которые дерутся на мечах и копьях чуть ли не с пеленок, мне без этих маленьких хитростей одолеть было бы весьма затруднительно. Поэтому иллюзия победы в данном случае вполне оправдана.
        - Ну-ну, я теперь подозреваю, что и твой меч с доспехами - тоже… хм… набор иллюзиониста.
        - В некотором роде, - штандартенфюрер хлопнул по ножнам. - Клинок - из сплава титана и вольфрама с небольшими примесями алюминия и ванадия. Стальные латы рубит как нож по маслу. И этот вот кинжал… Проткнет любой панцирь и кольчугу. Здесь такого оружия не делают, и защищаться от него не научились. Доспехи тоже созданы по специальной технологии. Прочные и легкие. Пуля, пущенная с близкого расстояния, их, может, и пробьет, но стрела, копье или меч - никогда.
        ГЛАВА 67
        Ясь - злой, испуганный и недоумевающий - стоял рядом. Оруженосец фон Барнхельма ничего не понимал и лишь изумленно хлопал глазами. Бурцев вспоминал свои доспехи, рассеченные на ристалищном поле. И как его меч отскакивал от щита фон Берберга, вспомнилось тоже. И как переломился клинок тринадцатого века о меч двадцатого… И еще…
        - Выходит, когда ты располовинил крестоносца возле прусского селения, тебе самому ничего не угрожало?
        - Ничего. А-бсо-лют-но. Кстати, беднягу можно было и не трогать. Он мечтал только об одном: поскорее унести ноги. Но мне нужно было произвести впечатление на Агделайду.
        Призывный крик со стороны леса прервал разглагольствования штандартенфюрера.
        - Ага, вот и наши друзья пожаловали! Полковник Исаев, для вас долгожданный сюрприз!
        Худощавое лицо фон Берберга расплылось в приторной улыбке, взгляд скользнул за плечо Бурцева. Оруженосец Фриц тоже пялился куда-то вдаль. Плевать на сюрпризы. Время!
        Он оглядываться не стал. Подскочил. Прыгнул к утратившему бдительность слуге вестфальца.
        Палка-пистолет выстрелить не успела. Бурцев нанести удар успел. Отклонил опасное оружие в сторону. И добавил еще. И еще… Левой-правой, правой-левой-правой. Целая серия - мощная боксерская «двоечка», стремительная «троечка»… Под каску! В незащищенное броней лицо оруженосца. Лицо пустило кровавые сопли. Враг отшатнулся, беспомощно взмахнул руками, рухнул на спину. Палка-стрелялка упала рядом.
        - Ясь, хватай это! - приказал Бурцев.
        Сам бросился на фон Берберга - тот уже тянул из ножен смертоносный меч.
        Перехватить руку и впихнуть клинок обратно Бурцеву удалось, а вот с ходу врезать противнику, сбить с ног, нокаутировать не получилось. Зато у самого помутилось в глазах от мощного хука слева.
        Нет, он не упал - это означало бы неминуемое поражение. Бурцев повис на перевязи противника, рванул что было сил застежку…
        Пояс фон Берберга с кинжалом-мизерикордией и мечом в ножнах оборвался. Эсэсовец из цайткоманды и бывший омоновец сцепились, как деревенские мальчишки в плотной, вязкой борьбе. Упали, покатились по снегу. Бурцев попытался взять вестфальца на болевой. Фон Берберг ловко вывернулся и, изловчившись, оттолкнул противника ногой.
        Удар спиной о дверной косяк едва не вышиб дух. Мать-перемать! Видно, без тяжелой артиллерии не обойтись.
        - Ясь, дай-ка это мне!
        Бурцев протянул руку. И чертыхнулся.
        Оруженосец Вольфганга ничего не видел и не слышал. И трофейный кусок копья отдавать не собирался.
        - Адово творение! Адово творение! Адово…
        Обезумевший Ясь со всей мочи крушил о каменную стену оружие, сразившее его господина. Щепки летели во все стороны. Удлиненный ствол с глушителем изогнулся, пистолетная рукоять покорежилась. Из-под разбитого копейного щитка выпала обойма. Посыпались патроны…
        А фон Берберг уже стоял на ногах. Пришлось подниматься и Бурцеву.
        - Вацлав! Ясь!
        Знакомый голос. Пронзительный, предостерегающий. Ядвига?! Нашли все-таки девчонку… Вот о каком сюрпризе шла речь! Оглянуться бы, посмотреть, да нельзя - вестфалец наступает, выставив вперед кулаки в кольчужных рукавицах.
        - Ханде хох!
        А это голос совсем незнакомый. Но и сейчас Бурцев не рискнул отвести взгляд от штандартенфюрера, занявшего боевую стойку. Только сухая автоматная очередь и вскрик бедняги Яся заставили его глянуть назад. Оруженосец Вольфганга фон Барнхельма медленно сползал по стене, оставляя на старой кладке красные потеки. Искореженное древко-пистолет лежало у его ног.
        С десяток ливонских кнехтов вели к дому мельника связанную Ядвигу. Их предводитель - один из монахов Вильгельма Моденского - стоит неподалеку. Целит «шмайсером» в грудь Бурцеву.
        - Не стрелять! - фон Берберг едва не надорвался от крика. - В этого - не стрелять!
        Автоматчик стрелять не стал. Но удар тяжелого окольчуженного вестфальского кулака по затылку немногим отличался от контрольного выстрела в голову. Точный, сильный удар… В черепушке загудело - глухо и протяжно. Сами собой подкосились ноги. Бурцев вдруг понял, что лежит на земле и подняться нет уже никаких сил.
        - Этот нужен мне живым, - распорядился фон Берберг. - Связать его. Девчонку тоже привяжите к дереву, да покрепче. Вот здесь, чтобы товарищу полковнику было лучше видно. Хотя нет, сначала разденьте ее. И разведите костер. Пришло время допросов с пристрастием.
        ГЛАВА 68
        Одежду с нее кнехты сорвали сразу. Молча, но с глумливыми ухмылками на лицах. Грубые толстые веревки впились в нежную, побледневшую от холода кожу. Теперь девушка полустояла-полувисела, примотанная к одинокому дереву у обрыва. Точно так же, как когда-то - в поле возле Сродовской крепости - люди Конрада Тюрингского и Казимира Куявского привязали к сухому стволу самого Бурцева.
        И точно так же под деревом горел костер палача. Вот только вместо орденского брата Себастьяна над угольями суетился оруженосец фон Берберга. Сам вестфалец с видом удовлетворенного садиста-эстета рассматривал пленницу. Рядом вполголоса отпускали похабные шуточки кнехты. Монах-автоматчик с «МП-40» застыл возле Бурцева.
        Обнаженная, испуганная, замерзшая, вряд ли сознающая, чего от нее хотят, девушка дрожала всем телом. Идеальная фигура, изумительные формы… Это было тело прирожденной куртизанки и фотомодели, перед которым не смог бы устоять ни один мужчина. И Бурцев - не исключение. А вот глаза - некогда веселые и полные жизни - блестели от слез. Слез ужаса, унижения и боли.
        Прости, Ядвига! Бурцев отвел взгляд. Это единственное, что было сейчас в его силах. Связанные руки и ноги ему не повиновались. В голове все еще гудело…
        - Нет уж, ты смотри, полковник. Сейчас начинается самое интересное.
        Фридрих фон Берберг кивнул автоматчику. Тот закинул «шмайсер» за плечо, развернул голову Бурцеву, приказал:
        - Смотреть!
        - Пошел ты…
        Он хотел просто закрыть глаза. Но не успел. Интересное в самом деле началось. Очень интересное…
        Краткий хриплый вскрик. Хватка автоматчика вдруг ослабла, цепкие пальцы соскользнули с щеки, больно царапнув ногтями кожу. Лицо фон Берберга вытянулось от изумления. А в следующую секунду - скрылось под надежным топхельмом. Фриц вскочил на ноги, позабыв о костре. Кнехты закричали, забегали… Ядвига перестала плакать.
        Бурцев осторожно скосил глаза. Стрелок-монах епископа Вильгельма Моденского лежал на спине. В чернорясной груди подрагивало оперение стрелы.
        Снова крик… Вторая стрела подцепила под каску ближайшего кнехта. Каска упала, кнехт - тоже.
        А в воздухе уже свистит третья.
        Бьют, кажись, из леса. И оттуда же во весь опор несется всадник. За ним - поотстав - другой. Маленький, хрупенький - не то женщина, не то ребенок. Толком и не разглядишь: второй наездник пригнулся, спрятался от встречного стылого ветра за лошадиной шеей. Только и видно, что длинные, парусом вздувшиеся одежды да короткое копьецо.
        Зато уж первый всадник… Уверенная рыцарская посадка. Закрытый шлем на голове. Меч - в одной руке, щит - в другой. На щите - ни намека на герб.
        Тайный рыцарь! Тот самый, что свалил на ристалище польского княжича Земовита. Тот самый, что носит при себе эсэсовский кинжал. Тот самый, что подарил Ядвиге кольцо «Мертвой головы»…
        Вот ведь счастье привалило! Из огня, блин, да в полымя. Видать, эсэсовцы цайткоманды чего-то тут не поделили. Может, их с Ядвигой? А ну как одни гитлеровцы поддерживают прусских тевтонов, а другие - ливонцев. Хм, забавно бы вышло!
        Еще одна стрела из леса… Звякнув, отскочила от кольчуги фон Берберга. Ни царапинки: не врал рыцарь СС - знатную ему броню выковали оружейники Третьего Рейха. Но ведь и безгербный всадник совсем близко. А оружие тайного рыцаря - тоже, небось, не простой кусочек металла на оперенном древке. Если его меч сошел с того же конвейера, что и клинок вестфальца…
        Фон Берберг не терял времени даром. Со всех ног он бежал по рыхлому снегу к Бурцеву. Понятно: ножом по горлу - и важный пленник, назвавшийся полковником Исаевым, не достанется уже никому.
        Нет, вестфальца интересовал вовсе не Бурцев. Штандартенфюрер рванул мертвого епископского стрелка, перевернул набок, содрал с плеча ремень «шмайсера»… Вот в чем дело! Автомат!
        Щелкнул затвор. Поднялся навстречу приближающемуся коннику ствол. Что ж, если в драке двух фашиков кому-то суждено выиграть, пусть победителем будет не этот мерзавец из Вестфалии.
        Бурцев выгнулся ужом, перекатился на спину, поднял связанные ноги. И обе впечатал фон Бербергу пониже спины - по кольчужному подолу. Лягнулся с силой, от всей души.
        Немец едва устоял. «Шмайсер» в его руках дернулся.
        Коротко громыхнула очередь в три патрона. Громыхнула и… захлебнулась. Все! Пули ушли мимо. Вестфалец опоздал. А тайному рыцарю времени хватило.
        Привстав на стременах, он на полном скаку обрушил тяжелый клинок сверху вниз. Металл скрежетнул о металл. Меч ударил в шлем, скользнул на наплечную пластину, царапнул по кольчуге…
        Увы! Топхельм штандартенфюрера не раскололся под этим страшным ударом. Наплечник - тоже. Да и звенья кольчуги не разлетелись в клочья. Но совместный натиск всадника и конской туши все же сшиб эсэсовца с ног. Фон Берберг выронил автомат, упал в снег, покатился сбитой куклой. Замер неподвижно. Жив, конечно, но, видимо, оглушен. Подобные столкновения не проходят даром, пусть даже черепушка штандартенфюрера СС упрятана в самое надежное и прочное боевое ведро.
        Тайный рыцарь промчался мимо. Таким же резким и мощным рубящим «хуком сверху» он свалил и оруженосца фон Берберга. А кнехты уже разбегались прочь с дикими воплями. И… странные вещи кричали кнехты:
        - Татары! Богопротивные язычники! Племя Измайлово!
        Бурцев выгнул шею. Какие, нафиг, еще татары? Откуда им здесь взяться? Разве похож тайный рыцарь, прячущий лицо под немецким топхельмом на кочевника-азиата?
        Упс! Он понял, наконец, причину переполоха. Да, тайный рыцарь не был похож на воина восточных кровей. Зато его спутник - седой, узкоглазый, желтолицый и шустрый старичок… С обоюдоострым посохом, который Бурцев принял поначалу за обычное копье. Неужто Сыма Цзян?! Ну да, он самый! Снова Сёма объявился в нужное время и в нужном месте.
        Китаец, в отличие от тайного рыцаря, не был мастером конного боя. Но уж зато на своих двоих скакал отменно и стоил пары берсеркеров. Добравшись до противников, он ловко соскользнул с седла. Запрыгал, рассекая воздух. Устроил боевым посохом с двумя блестящими наконечниками такую мясорубку - любо-дорого посмотреть!
        Два тевтонских кнехта уже сотрясались в предсмертных конвульсиях. Еще один отползал прочь, пятная утоптанный снег жирным красным следом. А заточенные острия китайского чаньгуня так и мелькали на солнце.
        - Татары! Татары!
        Необычный вид не по годам прыткого старца, его странное оружие, непривычная манера боя и впечатляющие акробатические трюки вызвали в рядах кнехтов панику. А ведь еще и меткие стрелы летят из-за деревьев одна за другой… И тайный рыцарь, повергший в снег непобедимого Фридриха фон Берберга с оруженосцем. Да уж, было от чего прийти в ужас.
        - Та-та-ры!
        Кнехты взяли ноги в руки. Кто-то искал спасения в лесу, кто-то скатывался с обрывистого берега на лед Вислы. Ох, свежа была еще память о Легнице: не забыли тевтоны, чем чреваты стычки с «богопротивным Измайловым племенем» и их союзниками.
        ГЛАВА 69
        Преследовать бегущих не стали. Некому, как оказалось. В дерзком налете участвовали лишь три человека: тайный рыцарь, Сыма Цзян и…
        - Богдан! - удивленно выкрикнул Бурцев.
        Молодой лучник в волчьей шкуре, выезжавший из леса, радостно замахал руками.
        Странно было все это. Очень странно! И прусский проводник Богдан, и старик-китаец должны были пасть под Взгужевежей, захваченной цайткомандой. Так почему же они сопровождают сейчас эсэсовца, упорно хранящего инкогнито? В том, что глухой топхельм тайного рыцаря скрывает арийскую физиономию еще одного фашика, Бурцев уже не сомневался. Что тут, елки-палки, происходит?!
        Безгербный рыцарь первым делом полез освобождать Ядвигу. Любовь-с, однако! Сыма Цзян полоснул окровавленным лезвием боевого посоха по путам Бурцева.
        - Сёма, как ты сюда попал?!
        - Моя на коня приехала, - простодушно удивился китаец. - Моя сначала с Богдана была, потом рысаря встретила.
        Рысаря?
        - Кто это? - Бурцев кивком указал на тайного рыцаря.
        Тот уже помог Ядвиге одеться и укутывал ее в свой теплый походный плащ на меху. Девушка дрожала от холода и пережитого ужаса. Но о благодарности не забыла. В порыве чувств кульмская красавица страстно расцеловала своего избавителя. Прямо в шлем расцеловала! Ну и нежности, однако…
        - Кто это, Сёма?
        - Это, - Сыма Цзян пожал плечами. - Это голый красивый девка. Замерзший девка. Целовальный девка. Моя больше ничего не знаться.
        - Тьфу ты! Да я ж не о ней.
        Бурцев поднял автомат фон Берберга. Направил ствол на сладкую парочку, рявкнул по-польски:
        - Ядвига, отойди-ка в сторонку!
        И девушка, и ее кавалер с железным горшком на голове повернулись. Ядвига, взвизгнув, отскочила. Тайный рыцарь попятился. Бурцев снова перешел на татарский:
        - Я о рыцаре говорю, Сыма Цзян. Что это за мразь такая?
        - Почему мразя, Васлав? Это не мразя. Это хорошая человека. Пана Освальда Добжиньская.
        - Освальд? Пан Освальд Добжиньский?!
        Бурцев чуть не сел в снег. Пан Освальд снял шлем.
        - Я это, я, Вацлав! Убери, пожалуйста, свой громомет с невидимыми стрелами.
        Он убрал.
        - Ты?! Но как?! Почему?! Откуда у тебя кинжал с орлом? И кольцо с черепом?!
        - Трофеи, - коротко ответил добжинец.
        От дальнейшей беседы их отвлекли. Ядвига…
        - Бедный, бедный мальчик! - громко сокрушалась она над телом Вольфганга фон Барнхельма.
        Казалось, девушка вот-вот зарыдает. Благородный Освальд вмиг позабыл о Бурцеве: добжиньский пан уже спешил к расстроенной даме - утешать. Бывшая шпионка Германа фон Балке, не стесняясь свидетелей, поцеловала убитого в холодные губы. Ну, теперь рейнский рыцарь точно будет счастлив. На небесах. Посмертно.
        Бурцеву вспомнилась Аделаида. Тоскливо-претоскливо защемило в груди. А станет ли в случае чего его супруга надрывать сердце у смертного ложа мужа, как эта непостоянная и неразборчивая в чувствах постельная разведчица тевтонского ландмейстера? Вряд ли. Теперь - вряд ли.
        - Жаль хлопца, - Освальд со шлемом в руках встал подле Ядвиги. - Славный паренек, хоть и немец. Но ты ему ничем не поможешь.
        Девушка подняла на добжиньца влажные глаза. Горе ее было искренним, однако непродолжительным: слезы уже высыхали. Ядвига слишком сильно любила жизнь, чтобы долго оставаться верной мертвому воздыхателю.
        - Была его дамой сердца? - понимающе кивнул Освальд. - Должен признать, у бедняги Вольфганга недурственный вкус. Совсем недурственный.
        Ядвига окончательно перестала плакать. Ядвига кокетливо улыбалась. «Началось», - с печалью подумал Бурцев. На душе стало совсем мерзко. Не то чтобы он ревновал одноночную любовницу к Освальду. Глупо таких ревновать. Просто дико захотелось, чтобы стояла рядом Аделаида и смотрела на него вот так же, как смотрит сейчас Ядвига на добжиньского рыцаря.
        Аделаида! Блин, не мечтать надо, а выручать девчонку из беды! Бурцев шагнул к эсэсовцам цайткоманды. Автоматчик в монашеском одеянии, нанизанный на стрелу, мертв, вне всякого сомнения. Оруженосец штандартенфюрера тоже лежал неподвижно. Не очухался еще после стычки с тайным рыцарем: каска - сбита, башка - в крови. А вот сам фон Берберг уже копошится, пытаясь принять вертикальное положение. Что ж, с этим можно поговорить. И нужно!
        Подняться на ноги штандартенфюреру Бурцев не дал. Пинком опрокинул обратно в снег, сорвал с головы ведрообразный шлем, сунул под нос ствол «шмайсера». Произнес - глухо, спокойно:
        - Фридрих, мне нужно знать, где моя жена. Об остальном побеседуем позже.
        Фон Берберг был еще слаб. И не столь меток. Его плевок пролетел мимо лица Бурцева. Зато резкий удар «шмайсером» пришелся точно. Пары зубов вестфалец теперь не досчитается. Может, больше.
        - Тебе не терпится встать к тому дереву на место Ядвиги, да, Фридрих? - глаза Бурцева хищно блеснули. - Имей в виду, среди нас тоже есть опытный палач.
        Короткий кивок в сторону Сыма Цзяна.
        - Не пробовал еще китайских пыток, штандартенфюрер? Так мы устроим.
        Рука Освальда легла ему на плечо.
        - Вацлав, не нужно. Здесь слишком громко стреляли. Невидимые стрелы хоть и незримы, но слышны издалека. Да и кнехты разбежались и могут привести подмогу. Нам бы убраться всем подальше да поскорее. Просто убей мерзавца, и поехали.
        Просто убить?! Бурцев тихонько матюкнулся. Он и рад бы замочить фашика, да нельзя. Кто, кроме этого эсэсовца, знает, где искать Аделаиду?
        Фон Берберг прекрасно понимал, о чем думает Бурцев. Вестфалец глумливо улыбался разбитыми губами.
        - Возьмем его с собой, - решил Бурцев.
        В конце концов, китайские пытки можно отложить. Ненадолго. Совсем ненадолго. Сыма Цзян - славный старикан. Если потребуется, бывший советник Кхайду-хана по изощренности и жестокости переплюнет любого гестаповца. Правду об Аделаиде из фон Берберга китаец вытянет, обязательно вытянет…
        - Зря ты рассчитываешь на мою помощь, - прохрипел вестфалец.
        Немец снова попытался скривить губы в презрительной усмешке. Крепкий орешек, надо признать. Но ничего, расколем.
        ГЛАВА 70
        - Встать!
        Не дожидаясь выполнения приказа, Бурцев сам рывком поднял фон Берберга на ноги. Рукой за горло, автомат в харю. Готово! Штандартенфюрер стоял как миленький. А вот Богдан…
        Опять стреляли со стороны леса. И на этот раз - не из луков. Били очередями, из нескольких стволов сразу. Верному лучнику Освальда Добжиньского просто не повезло. Богдан оказался к лесу ближе других. Беднягу свалили вместе с конем. Без вариантов свалили: Бурцев прекрасно видел, как парню снесло полчерепа.
        Между деревьями мелькали псевдомонахи псевдоепископа, ливонские рыцари, кнехты… Появились и эсэсовские шинели. Немало шинелей. «Взгужевежевский резервный взвод поддержки, о котором говорил фон Берберг», - догадался Бурцев. Ну, кто мог предположить, что помощь к штандартенфюреру явится так быстро!
        Где-то в тылу замаячила фиолетовая сутана и белый бинт. Надо же - даже раненый «Вильгельм Моденский» с рукой на перевязи - и тот приперся. Хотя как же без него-то - командует, небось…
        Несколько пуль взметнули снег возле дома мельника, ударили в каменную кладку, с сухим стуком вошли в деревянную дверь. До леса - метров триста-четыреста. Только это пока и спасало. Скорострельный пистолет-пулемет «МП-40» хорош в плотном ближнем бою, а на такой дистанции вести прицельную стрельбу из него все-таки сложновато.
        Но маленькие человеческие фигурки уже выступали из-за деревьев, рассыпались по берегу, окружая. Конные рыцари и пешие кнехты наступали бестолково, сбившись в кучки. Автоматчики же рассредоточивались умело и двигались перебежками от укрытия к укрытию. Бежать, правда, по рыхлому снегу было непросто. Значит, еще есть шанс?
        Освальд сориентировался мгновенно.
        - Всем к реке! С обрыва! С конями!
        Сыма Цзян свергся с крутого берега первым. Верхом, яростно охаживая обоюдоострым копьем-посохом несчастного жеребца. Конь фыркал, упирался, оскальзывался, проваливаясь в сугробы по самое брюхо. И все же китаец переупрямил животное. Потом за спасительной кромкой обрыва скрылась Ядвига. Молодчина девчонка, сообразительная: по пробитой в глубоком снегу тропке она ушла, ведя в поводу лошадей фон Берберга и его оруженосца. Следующим на лед Вислы согнал своего коня Освальд Добжиньский. Теперь в пределах досягаемости вражеских стрелков оставался лишь Бурцев с пленником. Беспорядочная стрельба прекратилась.
        Автоматчики боялись зацепить своего дражайшего штандартенфюрера. Видать, этот живой щит даже понадежнее фон Грюнингена будет. Вот и чудесно! Вот и славно!
        Подпустив противника на двести метров, он дал короткую очередь. И вторую, и третью. Автоматчики в монашеских одеяниях залегли. Эсэсовцы в шинелях упали тоже. Причем двое повалились в снег явно не по своей воле. Эти уже не поднимутся. Еще очередь… Сверзился с коня тевтонский рыцарь. Споткнулся, растянулся и застыл недвижимо кнехт с арбалетом.
        Кто-то что-то кричал по-немецки. Автоматчики по-пластунски поползли к дому мельника. Тихо - без выстрелов. Ливонские рыцари со своей вспомогательной пехотой топтались в нерешительности. Еще очередь. Еще два трупа. Тевтоны откатились обратно к спасительному лесу. Эсэсовцы, однако, настырно лезли вперед.
        - Вацлав, пся крев! - заорал из-под обрыва Освальд. - Хочешь спасти Агделайду - спасайся сам.
        Логично, блин! Но и фон Берберга он оставлять здесь не собирался.
        - Ну-ка, давай топай! Не тормози!
        Бурцев тянул вестфалца к крутому берегу Вислы. Сбросить пленника вниз, спрыгнуть самому, а там уж как-нибудь на лошадь - и деру… Ага, размечтался!
        Нежданно хитрый разворот, подсечка, тычек…
        Падая, Бурцев мертвой хваткой вцепился в «шмайсер». Удержать любой ценой, иначе - смерть! Однако штандартенфюрер даже не предпринял попытки завладеть оружием. Опрокинув противника, фон Берберг побежал к своим. Быстро бежал. В обычном доспехе так не побегаешь…
        Не поднимаясь, лежа на спине, Бурцев вскинул автомат, прицелился. Если сейчас, да в спину, промеж лопаток - не промахнется! И вряд ли от выстрела с такой дистанции спасет хваленая броня, рассчитанная на мечи и стрелы. Но нельзя! Нельзя, блин… Он побоялся даже садануть по ногам. А ну как шальная пуля пойдет выше, чем следует? А ну как сделает дырку не там, где нужно. С кого тогда будет спрос о милой Аделаиде?
        Вестфалец снова все рассчитал правильно. Знал, мерзавец: полковник Исаев не выстрелит. Сейчас, во всяком случае - не выстрелит. От обиды на глазах выступили слезы. Бурцев со злости куснул снег. Холодом обожгло губы и язык. Он смачно сплюнул.
        - Ладно, повстречаемся мы еще с тобой, ублюдок, - процедил он. - Скоро повстречаемся! На Аделаиду лучше не рассчитывай, гад!
        А пули вновь вспарывали воздух над головой и взметали вокруг фонтанчики снега. Монахи-автоматчики быстро смекнули, в чем дело - возобновили стрельбу. Плотным огнем цайткоманда отсекала Бурцева и прикрывала беглеца…
        - Вацлав! - надрывался внизу Освальд.
        - Ох, ненавижу! - орал Бурцев.
        Он перекатился на живот, отполз назад, залег в овражке у самого обрыва. И все шмолил в сердцах по темным пятнам на белом снегу, пока в последний раз сухим голодным лязгом не ударил затвор. Все! В магазине - пусто. А запасного - нет.
        - Ва-цлав!!!
        Бурцев кубарем скатился на лед Вислы. Зашвырнул бесполезный «шмайсер» в сугроб - пускай поищут, фашики! Все уже были в седлах, все ждали только его.
        Уходили вдоль берега. Уносились, сломя головы по снежно-ледяной кромке. И успели-таки вовремя скрыться за спасительным речным изгибом.
        Наверное, автоматчики цайткоманды ожидали подвоха, потому и подбежали к обрыву не сразу. Не подбежали, даже - подкрались. Чтобы увидеть, как ветер завьюживает поземкой следы копыт на заснеженном льду.
        Ветер выл и смеялся над ними. Было поздно - пешцам не догнать конных. Не догнать и беспощадным невидимым стрелам. Когда из леса к Висле подъехали, наконец, всадники фон Грюнингена, четверо беглецов умчались уже слишком далеко. Ливонская погоня вернулась ни с чем.
        …То была дикая и долгая скачка. Изнурительная, безумная, бесконечная. Остановились только тогда, когда взмыленные кони окончательно выбились из сил. Нельзя было уже не останавливаться. Еще немного - и животные падут, а без них - никуда. Требовалась передышка. И пришло время для отложенных объяснений.
        - Почему ты здесь, Освальд? - сразу спросил Бурцев. - Почему вы оба здесь, чтоб вам пусто было! Почему не во Взгужевеже? Вы хоть знаете, что там сейчас творится?!
        Лицо добжиньца побагровело, перекосилось от ярости. Заиграли желваки. Брови - сдвинуты. Зубы - оскалены. Потом гнев схлынул. Пришло уныние.
        - Взгужевежа захвачена, Вацлав. Я выбрался чудом. И унес с собой только одну жизнь врага. Этого мало, очень мало.
        Бурцев глянул на Сыма Цзяна. Спросил по-татарски:
        - Отряд Шэбшээдея? Раненые?
        - Вся мертвая, - потупил взор старый китаец.
        - Это были не братья ордена Святой Марии, - хмуро продолжал Освальд. - И не мазовцы. И не куявцы. Над моим замком висит хоругвь с неизвестным мне гербом.
        - Что за герб?
        Добжинец исподлобья глянул на Бурцева. Невесело усмехнулся:
        - С каких пор ты стал разбираться в геральдике лучше меня, Вацлав?
        - Что за герб, Освальд? - наседал он.
        Нужно было убедиться. На все сто.
        Поляк пожал плечами. Процедил сквозь зубы:
        - Нехороший герб. Очень нехороший. Изломанный крест.
        Добжиньский рыцарь обнажил меч. Точными штрихами вычертил на снегу шесть линий. Вышла свастика.
        Крестовый дранг
        ПРОЛОГ
        Они появились там, где их никто не ждал. Появились так, как не появляются люди из плоти и крови.
        Посреди подвального этажа древней башни-донжона - в необычайно длинном и широком для замковых подземелий коридоре, что вел к запертой сокровищнице, вдруг, из ниоткуда возникло призрачное свечение цвета разбавленной крови. Сияющий круг проступил на грубо сбитом столе, за которым коротала время ночная стража. И тяжеленный стол дрогнул. Затрещали, ломаясь, дубовые доски. Посыпались на пол опустевшие кружки, нехитрая снедь и игральные кости.
        Два воина охраняли здесь разбойную добычу своего господина. Приставлены они были, скорее, для порядка - ни один обитатель замка не посмел бы покуситься на спрятанное хозяйское добро. Но вооружение стражей все же позволяло взять с незваных гостей дорогую цену за проход по просторному коридору.
        Один - в изрубленной кольчуге явно с чужого плеча, в клепаном шлеме с сорванной бармицей и с коротким мечом на поясе - попытался выхватить из-под стола маленький круглый щит. Поздно… Щит был уже вне досягаемости. Сломанные доски погребли щит под собой, а незримая сила раздавила его как яичную скорлупу. Щит хрустнул, пошел трещинами, развалился на куски.
        Другой стражник - в кожаном панцире, обшитом металлическими бляхами, и в железном колпаке, держал заряженный арбалет. У бедра воина висел колчан с дюжиной коротких толстых стрел. Опрокидывая лавки и испуганно крестясь, оба пятились к выходу.
        А свечение становилось ярче. Кровавый цвет - гуще, насыщеннее. Круг ширился, увеличивался в размерах, подминал под себя остатки стола. Лишь коснувшись старинной кладки стен, сияющая окружность прекратила пожирать пространство. Затрепетал и погас, словно сдутый выдохом великана, факельный огонь на стенах. Но темно не стало: холодный колдовской свет забытой магии бушевал все неистовей. Казалось, уже сам воздух пылает темно-багровым пламенем, а внутри кровавых всполохов…
        Человеческая фигура, возникшая внутри, шевельнулась, шагнула к границам магического круга. За ней шла вторая, третья, четвертая…
        - Сгиньте! - бледные губы мечника дрожали, рука потянула заточенную сталь.
        Звякнула тетива: арбалетчик, не выдержав, пустил стрелу.
        Оперенный болт вошел в материализующийся за кроваво-красной пеленой контур. Призрак пошатнулся, медленно осел. Так и не обретя четкости очертаний, замер на каменных плитах пола. Но за ним стояли уже две новые фигуры…
        Мечник вырвал, наконец, клинок из ножен.
        Арбалетчик, взвизгнув от ужаса, бросил оружие и выскочил из подвала. Стрелку повезло больше: ему удалось пережить товарища. Впрочем, ненадолго.
        Подземелье содрогнулось от грохота. Страж, оставшийся на посту, рухнул замертво.

* * *
        …Беглец несся вверх по широкой винтовой лестнице, перепрыгивал через две-три ступеньки зараз.
        - Демоны! Демоны в подвале!
        Его крик - крик человека, находящегося на грани помешательства, смертельно раненной птицей заметался по древней башне. Но внутренние боевые площадки сейчас пустовали, а верхнюю - смотровую, где неусыпно дежурил ночной караул, от любого шума снизу ограждали многочисленные лестничные изгибы и тяжелая крышка люка. Люк был закрыт. Караул, высматривающий опасность извне, не слышал, что происходит внутри. Зато бегущий арбалетчик слышал все прекрасно. И громовые раскаты, и донесшийся из подвала топот.
        Ударом ноги он распахнул маленькую дверцу в пустующей трапезной.
        - Демоны!
        И запер ее на засов. Какая-никакая, а преграда…
        - Демоны!
        Темное безлюдное пространство с непроглядной дырой огромного камина отозвалось безучастным эхом. После отъезда союзников, здесь, как и в донжоне, никто не жил. Только трапезничали. А глухая ночь - не время для трапез.
        Несчастный беглец пронесся мимо столов и лавок, навалился на скрипучие ворота. И, вконец обезумев, завыл в чуткую морозную ночь. В круглое плоское лицо бесстрастной луны. Полной луны. Багровой луны.
        - Де-мо-ны!
        И его, наконец, услышали. Наверху, на смотровой площадке донжона, ударил сигнальный гонг.
        - Тревога! Тревога! - засуетилась охрана внешних стен.
        Топот, бряцанье железа… Люди выбегали на холод, на ходу хватая оружие и кое-как облачаясь в доспехи. Никто еще не понимал, что происходит, но каждый твердо знал, где его место и что ему следует делать в случае внезапного штурма.
        Только один человек в замке позабыл обо всем на свете. Единственным его желанием было выбраться за стены и бежать… бежать без оглядки. Бежать по белому полю и дальше - сквозь заснеженный лес под глумливым ликом пухлощекого небесного наблюдателя с дымчатой багровой кожей.
        Сбежать ему не дали. Рука в латной перчатке вцепилась в плечо.
        - Стоять!
        Рука развернула, крутанула, встряхнула так, что клацнули зубы.
        Заиндевелые усы грозно встопорщились над бледным, сжавшимся в комок арбалетчиком. Пан Освальд Добжиньский хмуро смотрел на паникера, покинувшего пост. Сверху вниз смотрел. И взгляд этот казался более страшным, чем только что пережитый ужас.
        - В чем дело? Что случилось? Говори!
        Из доспехов на добжиньце были только перчатки и кольчуга. Из оружия - меч. Сверху наброшен теплый жупан и плащ на меху. На голове - меховая же шапка. На ногах - шерстяные штаны-шоссы и теплые зимние сапоги. Сзади перепуганный отрок держал в поводу оседланного коня господина. Рядом стояли два оруженосца, временно заменявшие Збыслава. У одного - ведрообразный шлем и треугольный щит с изображением серебристой башенки на синем фоне, у другого - поножи и шпоры.
        - Де-де-де-мо-о-о…
        Первая оплеуха сбила с несчастного стражника железный шишак. Вторая привела в чувство. Третья заставила говорить. Заикаясь и вздрагивая, он торопливо поведал о кошмаре, свидетелем которого стал. А потом грянули выстрелы. Сигнальный гонг стих.
        И снова стрельба…
        Автоматные очереди били из трапезной. Били из бойниц донжона. Били с верхней смотровой площадки…
        Все! Главная башня замка была захвачена неведомым врагом. Захвачена вся - от основания и до каменных зубцов, царапающих полнолунную ночь. А это - почти поражение. Конечно, если бы были люди, готовые идти на штурм и отбить донжон, но… Но люди гибли, люди метались в панике, люди кричали, умирая. Хорошо простреливаемый внутренний двор замка превратился в смертельную ловушку. Кто-то, не дожидаясь приказа, уже отворял тесные ворота в частоколе, поставленном на месте разрушенной надвратной башни.
        Стрельба не смолкала.

* * *
        Отрок, державший повод горячего жеребца, пронзительно вскрикнул. На плече паренька расплывалось кровавое пятно. Освальд побледнел: невидимая стрела! Добжинец помнил это оружие - год назад сам от такого чуть не принял смерть.
        Рослый боевой конь вырвался из рук раненого парнишки. Понесся прочь. Ударил грудью в медлительные створки ворот, распахнул, пролетел по бревенчатым мосткам, переброшенным через ров. Рванул через заснеженную пустошь к угрюмому лесу.
        А из трапезной уже выходили… Они.
        Странная одежда с диковинными нашивками. Странные шлемы с маленькими рожками. И страшное оружие с незримыми стрелами… Сколько их там? Один… Два… пять… десять… пятнадцать… Больше. Пусть и ненамного больше, но как сдюжить с таким врагом?
        - К воротам! - проревел добжинец. - Все к воротам!
        Там, за грудами камней и временным частоколом, еще можно попытаться удержать оборону. Или хотя бы прийти в себя. Обдумать случившееся. Принять верное решение… А уж если не останется времени думать - тогда отступить. Тогда бежать к лесу… Читая молитвы и взывая к Господу, чтобы не быть заживо утянутым в ад.
        До ворот добрались немногие. Драться не был способен никто. И все же Освальд попытался дать отпор.
        - Щитоносцы - вперед! Арбалетчики и лучники - во вторую линию!
        Сам он вышел в первую. И уцелел лишь чудом: верные оруженосцы прикрыли благородного шляхтича от автоматной очереди собственными телами. Одного - падающего навзничь - он успел придержать, оттащить за камни. Но для того лишь, чтобы увидеть в стекленеющих глазах ужас, изумление и боль. И с ног до головы измазаться в крови, хлеставшей из перебитого горла.
        Потом труп слуги сполз к ногам господина.
        Им даже не дали как следует построиться. Проклятые самострелы без устали выхаркивали в ночь гром, огонь и невидимые стрелы и валили с ног любого, кто поднимался над укрытием. Раненые и умирающие молили о пощаде, но пощады не было. Вражеские воины наступали быстро, умело. В считанные минуты неведомые пришельцы заняли замковый двор и теперь уже по внешним стенам заходили в тыл. Больше ждать не имело смысла. Взгужевежа пала. Снова!
        Паника, крики, давка, топот, толкотня, запах крови. Освальда увлекли к мосткам, переброшенным через ров. Но и там спасения не было.
        Мелькнула в воздухе железная болванка, ударила о звонкое промерзшее дерево, покатилась по настилу.
        Взрыв… Бревна под ногами вздрогнули, разъехались, подломились. Взвизгнули осколки. Последние защитники замка посыпались, покатились в ров. А со стен уже летела вторая граната. И третья. Еще два взрыва… Да пара автоматных очередей. Больше не потребовалось.

* * *
        Оглушенный, придавленный чужими телами, замотанный при падении в собственный широкий плащ, словно в саван, Освальд Добжиньский лежал неподвижно. Как в ров свысока заглядывала любопытная луна, он не видел. Не слышал, как ножами, штыками и прикладами - чтобы не тратить понапрасну патроны - новые хозяева замка добивали раненых. Не чувствовал, как сверху в ров падали трупы из замка.
        Освальда сочли убитым. Чужих воинов ввела в заблуждение кровь оруженосца, обильно перепачкавшая доспехи и одежду рыцаря. Лишь когда лунный диск поблек, а небо на востоке посветлело, веки шляхтича дрогнули.
        Холод и неимоверная тяжесть… От холода ныли кости и зудела кожа. Казалось, не было на нем сейчас ни жупана, ни шапки, ни отделанного мехом плаща, ни теплых штанов и сапог, ни плотного стеганого поддоспешника. А от наваленных сверху стылых трупов было трудно, почти невозможно дышать. И все же он заставил себя… Сначала просто сжать и разжать окоченевшие пальцы. Впрочем, сейчас это оказалось совсем не просто. Сейчас это было самым трудным. Зато дальше пошло легче.
        Освальд шевельнул плечами. Чье-то тело в одеревеневшей от замершей крови рубахе чуть соскользнуло в сторону. Другое, в задубевшем кожаном панцире, нависло над ним ненадежным пещерным сводом. Освальд протиснулся дальше, еще дальше, еще… Замерзшие руки и ноги начинали повиноваться: обморозить конечности он не успел.
        В обледеневшей куче покойников пришлось извиваться ужом. Освальд оставил мертвецам плащ, теплый жупан, перевязь с мечом и шапку. Но когда рыцарь выбрался, наконец, из братской могилы, холодно ему не было. Было жарко.
        Он с жадностью ел и глотал снег. И долго-долго не мог отдышаться. Потом тупо смотрел на чье-то обезображенное лицо у своих ног. Добжинец не сразу узнал беднягу, что поднял тревогу: стражнику из подвальной сокровищницы незримые стрелы разворотили полчерепа. А узнав, выплюнул снег, поднялся на ноги. Огляделся.
        По дну рва уже тянулась протоптанная тропинка. К стежке с обоих склонов спускались вырубленные в снегу и мерзлой земле ступеньки. Вокруг вповалку лежали трупы. Из сугробов торчали руки, ноги, копейные древка, рукояти секир, острия мечей, оперения и наконечники разбросанных стрел… Странно. Победители даже не позаботились забрать у побежденных трофеи. Мертвецов бросали в ров как есть: в доспехах и с оружием. Да и то ведь верно: зачем нужен меч или арбалет тому, кто владеет громоподобным самострелом, снаряженным невидимыми стрелами?
        Чужие голоса заставили его затаить дыхание. Разговаривали наверху, где-то совсем рядом. Стараясь не шуметь, Освальд пополз на звук по утоптанному снегу. Взобрался по ступенькам на кручу. Осторожно выглянул изо рва…
        Над распахнутыми воротами Взгужевежи реял незнакомый стяг. Черный крест с изломанными краями в белом круге. Под полотнищем чужого штандарта стояли четверо.
        Двое - в касках, от которых, пожалуй, не так уж много будет проку в рукопашной схватке на мечах или копьях, и в странных длиннополых одеждах, что, возможно, и спасают от холода, но не от вражеской стали. Сбоку у каждого висели короткие кинжалы. За спинами - плоские короба, вроде тех, что таскают на плечах деревенские девки, когда ходят по грибы-ягоды. В руках эта пара держала свои громометы.
        Двое других носили еще более непрактичные наряды. По крайней мере, предназначение плоских шапок, похожих на толстые черствые блины или на береты с козырьками, Освальд постичь не смог. Не шлемы - это точно! Из оружия у этих, с лепешками на головах, были только кинжалы. А в небольших футлярчиках на широких поясах вряд ли могло храниться что-либо пригодное для драки. Скорее всего, к поясам пристегнуты диковинные кошели.
        «Благородные рыцари и оруженосцы», - догадался добжинец. Освальд прислушался. Речь звучала немецкая, но какая-то чудная, непривычная. Непонятные слова, необъяснимая чужеродность… На подобном языке разговаривал безумец, называвший себя «послом ненаступивших времен» - тот самый, с которым год назад беседовал в пыточной Конрад Тюрингский. Тот самый, что чуть не всадил в Освальда с полдюжины невидимых пуль. Добжиньца передернуло от неприятных воспоминаний.

* * *
        - Надеюсь, никто не ушел, оберфюрер? - голос одного из рыцарей прозвучал сухо и требовательно. Так может говорить сеньор с вассалом.
        - Никак нет, господин штандартенфюрер, - улыбнулся его собеседник. - Только лошадь.
        - Лошадь?
        - Без всадника.
        Шутка не вызвала ожидаемой реакции.
        - Плохо, Фишер. Был приказ не выпускать никого.
        Улыбка моментально исчезла с лица «вассала». Рыцарь напрягся, вытянулся в струнку. Тягостное молчание длилось несколько секунд. Смущенные оруженосцы растерянно переминались с ноги на ногу. Наконец тот, кого называли штандартенфюрером, смилостивился и заговорил снова:
        - Я выезжаю через два часа. Контрольные проверки связи, обмен оперативной информацией и возможные консультации - ежедневно, по графику. Когда поставлю «якорь» в Дерпте - выйду в эфир вне графика. Может быть, совершу пробную телепортационную переброску и появлюсь здесь лично - пусть это не будет для вас неожиданностью. Так же - вне графика - свяжусь с вами из Наревской платц-башни или из ее окрестностей. Потом - из Кульма.
        Рыцарь-вассал кивал.
        - Не забывайте, оберфюрер, первые транзитные десанты, а также все вспомогательные расчеты должны находиться в полной боевой готовности начиная с завтрашнего дня. Резервный взвод поддержки - тоже. Особое внимание уделите группе захвата папского легата. Я укажу позиции, которые ей надлежит занять за неделю, возможно, за две до начала кульмского турнира. Постарайтесь, чтобы с переправкой этой группы в Кульм проблем не возникло. Успех кульмской операции и союз с ливонцами - вот что самое главное. Для нас это сейчас даже важнее создания дерптского ударного плацдарма.
        Еще одна непродолжительная пауза…
        - Если контрольные сеансы связи прекратятся более чем на трое суток, принимайте командование на себя, оберфюрер. Но до тех пор вы остаетесь комендантом Взгужевежи и во всем подчиняетесь мне.
        Короткий кивок. Стиснутые зубы. Отведенный в сторону взгляд. Освальд усмехнулся: этот вассал не казался ему образцом верности. Может и предать - только дай повод. Правда, повод должен быть очень весомым: понапрасну такие люди не рискуют. Но зато уж если…
        - С этого момента, - продолжал сюзерен, - и до тех пор, пока я не отдам иного приказа, вы обязаны уничтожать любого, кто приблизится к замку. Вместе с лошадьми, волами, коровами, собаками и кошками. Все ясно?
        - Так точно, - сглотнул слюну рыцарь-вассал.
        - Еще раз проверьте крепость. Кроме солдат и офицеров цайткоманды здесь не должно быть ни одной живой души. Потом займете круговую оборону и расположите гарнизон в замке. Сразу после моего отъезда займетесь поиском и расчисткой нижнего яруса подземелий. О ходе работ будете докладывать во время сеансов радиосвязи. Хайль Гитлер!
        - Хайль Гитлер!
        Два почти синхронных взмаха вытянутых рук - и рыцарь-вассал скрылся в воротах. Его собеседник повернулся к оруженосцам.
        - Фриц, мы скоро выступаем. Через час все должно быть готово.
        Один из оруженосцев - тот, что повыше и пожилистее - бегом бросился в замок.
        - А ты, Рихтер, осмотри ров и наметь поле работы для саперов. Когда закончите минировать подступы к замку, заложите взрывчатку, и засыпьте, наконец, эту польскую шваль, - рыцарь брезгливо кивнул в сторону рва. - К нашему отъезду падали здесь быть не должно.

* * *
        Тот, кого назвали Рихтером, обернулся на хруст снега за спиной слишком поздно. Освальд напал стремительно и яростно. Левой рукой зажал противнику рот. Правой - на ощупь - вырвал вражеский кинжал из ножен. Ударил под приподнятый заспинный короб - под лопатку.
        Клинок в тело вошел легко: доспехов под одеждой не было. А кинжал был хорош… Рихтер дернулся, затих. Он оказался обычным смертным, а вовсе не демоном. Это радовало. И все же Освальд не смог заставить себя прикоснуться к проклятому оружию, снаряженному невидимыми стрелами. А вот кинжал взял. Добрую сталь добжиньский рыцарь ценил всегда. Подумав немного, стянул с пальца убитого и массивный серебряный перстень тонкой работы. Странное колечко и страшное: череп, скалящийся из дубовых листьев. Но серебро есть серебро - в дальней дороге пригодится.
        Освальд надвинул на глаза чужой шлем со смешными маленькими рожками-пупырышками. Набросил на кольчугу плотную длиннополую верхнюю одежду Рихтера - что-то вроде шубы, только тоньше, легче и удобнее. Спрятал усы за поднятым воротником. Надел заплечный короб - не от жадности, - а чтоб прикрыть прореху и кровавое пятно на спине. Потом потратил еще несколько секунд: присыпал убитого снегом. Чем позже его хватятся - тем лучше.
        - Ну, теперь оборони, Господь!
        Он выбрался с противоположной стороны рва и - не таясь - зашагал через снежный пустырь к лесу. Только так - широко, открыто, по-хозяйски, и можно было сейчас идти. Добжинец держался следов своего жеребца, сбежавшего из крепости. Даже самая норовистая и перепуганная коняга - животина домашняя, не дикий зверь. Покружит со страху по лесу, да и обратит морду в сторону родного стойла.
        - Оборони, Господь! - неустанно бормотал сквозь зубы рыцарь-разбойник.
        Господь оборонил. Снег за рвом был утоптан, изрыт, потревожен. Вокруг замка копошились и сновали люди в таких же странных, как у Освальда, одеждах. То тут, то там звучали резкие отрывистые команды на немецком. Приказы выполнялись молниеносно - бегом. Каждый занимался своим делом, а потому на одинокого солдата в шинели и каске, посланного зачем-то к лесной окаемке, внимания не обращал никто.
        Солдат шагнул меж деревьев. Отошел по следу подальше, свистнул негромким, но приметным протяжным посвистом. Слева хрустнула ветка. Скрипнул снежок. Высунулась из кустов настороженная лошадиная морда.
        ГЛАВА 1
        - Скакал далече, путал следы, как заяц, потом сидел в засаде у Куявского княжеского тракта на границе с Мазовией, - рассказывал Освальд. - В коробе заспинном припасы чудные оказались. На вид и не пища вроде - а попробуешь - так и впрок пошло. Тем попервоначалу и питался.
        - Сухпай… - задумчиво произнес Бурцев. А что еще могло быть в ранце убитого фашиста?
        - Ну, я ж тебе и баю - сидел и ждал, пока вражий пан, который командовал в моем замке, появится. Наши тайные лесные тропки-то ему вряд ли ведомы, так что одна была дорога супостату в Дерптские земли - по трактам. А я уж дюже сильно хотел с ним поквитаться. Не привык я обидчиков своих прощать - сам знаешь.
        - Знаю, - кивнул Бурцев.
        - В общем, не ошибся я - дождался ворога. Только ехал он уже в обличье странствующего рыцаря. В доспехах, с оруженосцем - ну, с тем самым Фрицем, с вьючными лошадьми, да с медвежьим гербом на щите. Если б лица у обоих были шеломами закрыты, не узнал бы, наверное - пропустил. А так - нет. Отправился следом. Думал, выберу подходящий момент да прирежу мерзавцев. Не вышло…
        Ехали эти двое опасливо. Ночевали все больше по постоялым дворам, куда мне ходу не было, а уж коли в лесу останавливались, так место выбирали такое, что незаметно и не подберешься. И пока один спит - другой обязательно стражу несет. Да не абы как, а с оружием своим в руках, что невидимыми стрелами бьет. Самострелы те заколдованные у них и в пути всегда под рукой были - в открытой седельной сумке, - чтоб выхватить можно сразу. Куда ж мне супротив такого громомета со своим ножичком-то? В общем, зубами скрипел, облизывался, а сделать ничего не мог. Только шел тайком по следу, пока не наткнулся под Цехановом на мазовецкий разъезд. Насилу ушел да заплутал в лесах и болотах. Говорил ведь я тебе, Вацлав, - по Мазовии без толкового проводника не пройти.
        Долго леший меня водил по глухим местам. Конь пал. Да и сам я занемог, ослабел так, что едва передвигался. Сгинул бы, если б Господь не вывел из мазовских земель к прусскому селению. Пруссы меня подобрали, а узнав, кто такой - выходили, на ноги поставили, в дорогу снарядили и коня нового дали. Мы ведь с ними нынче вроде как союзники. А для пруссов достойно принять и проводить доброго гостя - дело чести.
        Указали мне дорогу к ближайшему тракту, да что толку! За то время, пока я в бреду и горячке на прусских шкурах валялся, хорошим ходом до Дерпта и обратно, наверное, можно было добраться. В общем, решил я в Кульм отправиться. Туда ведь и недруг мой тоже собирался. Думал - встретимся, не разминемся. Но едва выбрался из прусской глухомани - опять беда: попал в охотную облаву княжича Земовита - младшего сына Конрада Мазовецкого.
        Облава шла по-над трактом, и на открытом месте меня сразу заприметили. Взяли в кольцо, обложили со всех сторон - не вырвешься. Подъехал сам Земовит со свитой - подивиться на мой наряд - короб да шубу нездешнюю. Расспросы устраивать начал - кто таков, откуда да куда путь держу. А тут рыцарь один из свиты княжича меня признал. Обоз я его как-то потрошил, и сам он тогда еле ноги унес. И так взъярился, грудь колесом выпятил, просил у Земовита позволения уморить меня в своих подвалах. Княжич не позволил - сам решил расправу чинить, а заодно и потешиться.
        «Езжай, - говорит, - Освальд, разбойничий пан, к тому вон лесочку, а оттуда скачи, что есть мочи, куда пожелаешь. Зверя стоящего нам поднять сегодня не довелось, так ты теперь будешь вместо зверя. Коли уйдешь от погони - спасешься, а нет - уж не обессудь: собаками затравлю, копьями да рогатинами исколю». А сам смеется. И дружина его охотничья скалится. Ясно ведь, что от облавы мне никуда не деться. Но и отказываться нельзя: сразу псов спустят.
        Ну, думаю, ладно, доберусь до леса, брошу коня на съедение собакам, сам на дерево влезу. А там, даст бог, кому-нибудь из охотников на спину спрыгну, да кинжалом - по горлу. Чтоб хоть одного мазовца с собой на тот свет утащить. Больше всего хотелось Земовиту кровь пустить, раз уж до колдовского пана с медвежьим гербом добраться не суждено. О собственном спасении уже и не помышлял. Поскакал, в общем. Но не успел и полпути до леса проехать, как слышу - рог сзади трубит. Не сдержал княжич слова своего! Раньше уговора охоту начал…
        Сначала собак мне вдогонку пустили. Всю свору - с десяток псов. Настигли они меня у самого леса. Коня свалили, облепили со всех сторон. Изодрали одежду в клочья. Да и кожи с мясом кое-где повыдирать успели. Я отбивался ножом, как мог. Двух или трех псов поранил, еще пару насмерть порезал. Потом вижу: пасть к горлу тянется. И сделать уже ничего нельзя.
        Понял - все… Отбегал, говорю себе, ты свое, пан Освальд, отгулял. И вдруг в пасть эту самую стрела вошла. Да славно так - по самое оперение. А тут еще одна летит. Из леса, до которого я малость не доехал. И вторая. И еще две псины визжат, катаются по снегу, грызут древко в боку.
        Метко стрелы били - собак валили, а меня даже не царапнули. Так и перестрелял лесной лучник всех Земовитовых псов. А я лежу - весь в своей и собачьей крови и думаю: вот уж пся крев так пся крев. Потом слышу: княжич вдали ярится, кричит, но сам близко подъехать опасается. Послал на разведку пяток своих дружинников. Трое полегли от стрел. Двое в лес все же въехали. Минуты не прошло - выезжает обратно только один. Мчит назад, как безумный, без шлема, без щита. Плечо - рассечено, голова - в крови. И орет благим матом, татары, мол, в лесу, племя адово! И коня настегивает почем зря. А за ним из лесочка выскакивает человечек. Маленький, сухонький, старенький, с желтым лицом, с узкими глазками. И копьем диковинным о двух остриях размахивает. И ругается непонятно.
        Тут уж и Земовит, и свита его вся коней развернули - да поминай, как звали. Дюже татар испугались. А мне самому чудно стало - откуда здесь татарам-то взяться. Потом из-за деревьев Богдан с луком вышел - это его стрелы меня от собачьих клыков спасли. Он и рассказал все. И про дружка твоего китайского Сыма Цзяна. И как вы с рыцарем этим медвежьим Фридрихом фон Бербергом в прусском Священном лесу повстречались. И как с крестоносцами из Наревского замка сражались. И как под Взгужевежей всех ваших раненых вместе с полусотней Шэбшээдея невидимыми стрелами перебили.
        Сам Богдан с китайцем спаслись чудом. Их Шэбшээдей оставил в тылу - за загонными лошадьми присматривать. По снегу, утоптанному теми лошадьми, они вдвоем и ушли, когда супостаты из замка татарскую полусотню и раненых расстреляли. В Пруссии оба едва не попали в лапы к тевтонам: от погони оторвались только в мазовских лесах. А у тракта Богдан охоту Земовита заметил. Ну, и меня в качестве дичи.
        Китаец твой, Вацлав, речи христианской совсем не разумеет. Пришлось на пальцах ему объяснять, что к чему. Но Богдан - молодец - объяснил. Отбили они меня у Земовита и дружину его перепугали вусмерть. Потом со мной в Кульм ехать пожелали. Да и куда им, горемычным, деваться-то было.
        С убитых Земовитовых воинов я подобрал себе справный доспех. У одного пана в седельной сумке даже шлем закрытый нашелся, по немецкому образцу выкованный. Щит без герба взял у незнатного дружинника. Меч хороший нашел, копье, кольчугу, поножи… В общем, все, что рыцарю потребно. Благо Земовит даже на охоту водит своих воинов в боевой броне. Видать, врагов у княжича немерено, вот и берегся Конрадов выродок.
        Обходными тайными тропами добрались мы до кульмского ристалища. Китайца с Богданом я оставил в лесу, сам же под видом тайного рыцаря вчера отправился на турнир. А там, представляешь, Вацлав, как раз похваляется перед немцами княжич Земовит.
        Конечно, я не удержался. И травлю псами ему припомнил, и то, что приходится он сыном заклятому врагу моему Конраду Мазовецкому. Но если с одряхлевшим стариком Конрадом истинному шляхтичу биться - не честь, а бесчестье одно, то покалечить или убить на ристалище его молодого сыночка - совсем ведь другое дело. В общем, добыл я себе турнирное копье - уж не спрашивай как, сам, верно, знаешь. Выехал на поединок да вышиб мозги Земовиту. Потом, правда, пришлось уносить ноги. А сегодня поутру отправил к ристалищу Богдана - поискать на турнире медвежьего рыцаря фон Берберга. Богдан супостата нашел, выследил и указал нам с Сыма Цзяном путь к старой мельнице. Там мы тебя с Ядвигой и встретили.
        ГЛАВА 2
        Выслушав захватывающий рассказ пана Освальда, Бурцев принялся рыться в седельных сумках вестфальца и его оруженосца. Хорошо бы найти там какой-нибудь «громомет», о котором упомянул добжинец.
        Увы, ни автоматов, ни пистолетов в чужом багаже не оказалось. Видимо, оружие следовало искать раньше - в доме мельника, где устроил засаду фон Берберг. Походную рацию штандартенфюрера, кстати, тоже. С трофейными лошадьми им достались лишь пара теплых одеял, сухпай, бинокль и карта - приличных размеров, но компактно свернутая. На необычайно прочной влагостойкой бумаге. Подробная, весьма подробная, чрезвычайно подробная карта. Такие в средние века не рисовали…
        Освальд бросил на пестрый рисунок беглый взгляд и отвернулся: пану было неинтересно. Ядвига и Сыма Цзян оказались более жадными до чужих диковинок: оба так и вперились взглядами в развернутую бумагу. Схематичное изображение было испещрено мелкой латиницей. Но надписи не мешали. Здесь было видно все. Морское побережье Балтики, степные просторы Задонья, леса, болота, города и замки в сетке меридианов и параллелей, в путаном пунктире частых границ. Королевства и ханства, княжества, герцогства, крупные и мелкие феоды… В центре - Русь! Бывшая шпионка и китаец изучали рисунок, едва не вырывая карту друг у друга из рук. Вырвал Бурцев. Присмотрелся…
        Было в ней, в этой карте, что-то особенное. Жирные красные точки - вот что! Не города, не веси, но и явно не случайные символы. Вот одна - в дремучих куявских лесах. Взгужевежа. Вот еще - возле Кульмского замка на изгибе Вислы. Старая заброшенная мельница. И вот здесь, в глухомани у самых Наревских болот краснеет третья точка. Бурцев прикинул: да, именно там должен находиться Священный лес пруссов кунинга Глянды. А вот, кстати, и алая отметина на востоке Силезского княжества, неподалеку от Малопольской границы. Отсюда год назад начал свой путь в прошлом бывший омоновец.
        Вне всякого сомнения, красным обозначены арийские платц-башни. Гитлеровские эзотерики, эти живые сканеры Третьего Рейха, здорово поработали, отыскивая следы былой мощи в астрале и нанося их на карту цайткоманды… Вероятно, в центральном хронобункере СС имеются и другие подобные карты, с обозначением мест средоточия древней магической силы восточнее и западнее Руси. Но сейчас фашиков интересует именно этот клочок суши, а остальное… Ну, не возить же с собой фон Бербергу всю карту мира. Когда придет время, командование расширит вестфальцу поле деятельности. А пока, вот вам, хэр штандартенфюрер, Русь-матушка на растерзание.
        И ведь есть что терзать: немало красных точек усыпало землицу от Днестра до Волги и дальше веселыми конопушками. Только вот счастья эта арийская сыпь русичам не принесет. Лишь навлечет беду - совместный фашистско-тевтонский крестовый поход.
        Бурцев продолжал изучать карту. Вот пара точек - за Новгородом, у Ильмень-озера. Одна - в непролазных лесах южнее Пскова. Самая же жирная клякса сливалась кровавым пятном с Дерптом - на самом русско-ливонском приграничье. Мало того - точка дважды обведена. Что бы это значило?
        Дыхание перехватило. Да ясно же что! Фон Берберг говорил о некоем плацдарме - о главной базе цайткоманды, откуда начнется натиск на восток. Говорил, но не открыл, где именно она находится. Теперь известно где. Дерпт! И в разговоре, подслушанном Освальдом во Взгужевеже, тоже речь шла о Дерпте! Ну, а если это такая важная точка на карте, не там ли штандартенфюрер прячет Аделаиду? Вообще-то, все здорово смахивало на то: телепортировать пленницу при помощи магических платц-башен со старой кульмской мельницы в Дерпт для фон Берберга - секундное дело.
        Что ж, путь на Дерпт карта цайткоманды укажет им лучше любого проводника…
        О своих планах Бурцев рассказал, когда все снова сидели в седлах. Говорить о предстоящей дороге лучше всего в дороге - меньше соблазна остаться на месте.
        - Дерптское епископство? - Глаза пана Освальда не по-доброму блеснули. Дернулся длинный ус… - Почему бы и нет? Если фон Берберг там, я - за. Вестфалец должен ответить за Взгужевежу.
        Сыма Цзян и Ядвига тоже возражать не стали. Обоим нечего было возразить. И обоим некуда было податься.
        - Только вот боюсь, Вацлав, подобру-поздорову нас епископ в свою крепость не пустит, - как бы между прочим заметил добжинец. - Придется пробиваться с боем.
        - Не придется!
        Ядвига уверенно вклинила коня между ними. Девушка держала ушки на макушке, прислушиваясь к разговору рыцарей. И вот дождалась момента - вставила свое веское словечко.
        Освальд глянул на нее с любопытством. Ядвига Кульмская в ответ одарила добжиньца очаровательной улыбкой. Видать, по сердцу пришелся ветреной девчонке хозяин Взгужевежи.
        - Я проведу вас за ворота Дерпта.
        Добжинец недоверчиво качнул головой:
        - Ты говоришь так, дорогая Ядвига, будто там тебе будут рады.
        - Будут. Епископ Дерптский Герман фон Крайземан присутствовал на открытии кульмского турнира. Он встречался с Вильгельмом Моденским и Дитрихом фон Грюнингеном. А я встречалась с ним. Фон Балке посылал меня… Пару раз… С некоторыми поручениями… Так что его преосвященство лично знаком со мной. Хорошо знаком.
        - Отлично!
        Освальд радостно хлопнул себя по бедру.
        Ядвига потупила взор.
        Бурцев ошеломленно покачал головой.
        - Так ты что же, Ядвига, и с дерптским епископом… э-э-э…
        Укоризненный взгляд оборвал его на полуслове. Красноречивый взгляд и недвусмысленный. Экс-шпионка коротко стрельнула глазками в сторону добжиньского рыцаря. Мольба промелькнула в лукавых очах… Понятно. Девочка не желает, чтобы благородный пан Освальд догадался об ее похождениях. Ну-ну… Польский рыцарь и не догадался. Не заметил молчаливой просьбы, не разглядел чуть заметного ответного кивка Бурцева. Бедный пан Освальд Добжиньский, похоже, ты попал…
        - Значит, с дерптским епископом ты тоже… общалась?
        Ядвига мило покраснела:
        - Общалась. Он оказался слабым грешным человеком. Любит хорошо поесть и попить. Подраться тоже любит. Куда больше ему к лицу булава, нежели епископский жезл. О ней, кстати, ходят легенды. Я как-то видела ту ужасную боевую дубинку… Не каждый рыцарь поднимет ее двумя руками, а его преосвященство управляется одной.
        - Поесть, попить и подраться, говоришь, любит? - усмехнулся Бурцев.
        - Ну, и все остальное тоже, - длинные ресницы Ядвиги захлопали, как крылья. - И главное, уста на замке держать не умеет.
        - И что же ты от него узнала?
        - Епископ Герман давно состоит в сговоре с ливонским ландмейстером Дитрихом и тоже точит зуб на новгородские земли. С самого начала его преосвященство поддерживал идею фон Грюнингена о крестовом походе на Русь. А с Вильгельмом Моденским дерптский епископ встречался, чтобы узнать мнение папского легата о некоем небесном воинстве, обосновавшемся в его владениях.
        - Обосновавшемся?
        - Да. Герман говорил, будто прямо в Дерпте строится невиданный лагерь. И там якобы происходят настоящие чудеса.
        Бурцев кивнул. Похоже, его догадка о месторасположении главной ударной базы цайткоманды верна.
        - И что же ответил Вильгельм Герману?
        - Приказал во всем подчиняться небесному воинству. Сказал - такова воля святого Рима.
        - А Герман?
        - Герман принял это к сведению и уехал. Меня с собой звал - посмотреть на небесное воинство и творимые им чудеса. Я обещала приехать, но позже. Так что меня в Дерпт пустят без проблем. Да и спутников моих, думаю, тоже, если они не станут кричать, кем являются на самом деле.
        Она тронула коня, отъезжая. Все: тема закрыта. Удаляясь, жеребец Ядвиги махнул хвостом.
        ГЛАВА 3
        Освальд восхищенно прицокнул:
        - Ай да девка! Бедняга Вольфганг знал толк в женщинах, даром что мальчишка совсем. Слушай, а правду молвят, будто она от княжича Земовита сбежала.
        - Ну, сбежала…
        Глаза добжиньского рыцаря плотоядно блеснули. Усы встопорщились.
        - Здорово! Клянусь своими шпорами, покусает еще мазовецкая семейка локти. Это ж какой позор для старика Конрада и всей его родни будет, когда я с Ядвигой… Х-ха!
        Вот так-так! Кажется, месть в любом из ее проявлений давно стала навязчивой идеей этого злопамятного пана. В свое время он ведь и Аделаиду сцапал, лишь бы досадить тевтонско-мазовецко-куявским недругам. Переспать с несостоявшейся пассией сына Конрада Мазовецкого для Освальда - тоже часть возмездия. Причем добжинец и не думал скрывать своих намерений.
        - А ты сам не желал бы разделить с Ядвижкой ложе, а?
        Поляк весело подмигнул. Бурцев даже не улыбнулся в ответ. Не смешно. Он уже один раз разделил… Хватит, на всю жизнь наделился.
        - Э-э-э, да ты, я смотрю, совсем смурной, Вацлав. Не кручинься, Бог даст - найдем и твою Агделайду. И можешь быть спокоен - я между вами больше не встану. Истинный крест! Зачем мне, с этакой-то кульмской красоткой!
        Освальд пришпорил коня, погнал по глубокому снегу наперерез девушке. Лихо скакал - дерзко - почти не держась за повод. Красавец, ничего не скажешь! Благородная осанка. Окольчуженная грудь - колесом. Подбородок - выше крыши. Распушенные усы веером. Пена из пасти вздернутого на дыбы коняги - пузырями. Освальд что-то проговорил. Ядвига прыснула. Да, что-что, а любезничать с дамами польские вояки умеют.
        Звонкий смех девушки Бурцев слушал с тяжелым сердцем. Аделаида - вот что было в том сердце. Уж он бы тоже вволю погарцевал сейчас вокруг дочери Лешко Белого. Да только кто ж теперь позволит!
        - Жалко девка теряться? - сзади тихонько подъехал Сыма Цзян. - Грустно такой девка упускаться?
        Всем своим понурым видом бывший советник Кхайду-хана выражал сочувствие.
        - Дурасёк ты, Сёма! - передразнил китайца Бурцев.
        Не о той, совсем не о той наезднице, что флиртует с добжиньцем, думал он сейчас.
        - Это твоя дурасёк, - беззлобно огрызнулся желтолицый старик. - Ядавига - хороший девка! Красивый, рыжий девка! Женихаться надо, Васлав. Имей твоя два жена - Ядавига и Адалайда, и не будь грустной. Такой дела не плохо, такой дела хорошо. Можно три жена, можно четыре, можно десять. Только помещайся в дом или юрта. Сразу забывайся вся беда.
        Бурцев сплюнул. Беда забывайся - это, конечно, хорошо, но имелось такое подозрение, что ему теперь и сотня любвеобильных красавиц не заменит Аделаиду. Не-е, восточные рецепты тут не годятся.
        - Ай-ай-ай, Васлав, твоя себя погубит! - покачал головой китаец.
        - Слышь, отвали, а, отец? Без тебя тошно.
        Сыма Цзян понял. Сыма Цзян не обиделся. Сыма Цзян отвалил.
        Под вечер - перед самой ночевкой - Ядвига Кульмская вновь подъехала к задумчивому Бурцеву. Как бы невзначай - чтобы Освальд не заметил - тронула стременем стремя:
        - Вацлав, умоляю, не говори пану Освальду ничего.
        - Чего не говорить-то? - он не сразу и сообразил, о чем речь.
        - Ну, что мы с тобой… И что я с другими… Пан Освальд… ну… он… не знает… И он…
        Странное, совсем не свойственное Ядвиге смущение отразилось на покрасневшем лице. Стесняется? Ну и ну!
        - Хочет сделать тебя дамой сердца, что ли?
        - Он только что предложил мне руку и сердце. А я, в общем-то, не против. Пан Освальд мне по нраву.
        Ого! Бурцеву даже сделалось немного веселей. Тут уже не только месть замешана. Тут, блин, взаимной любовью попахивает. Большой и чистой. Похоже, бывшая пассия Земовита окончательно охмурила добжиньца. Или это просто кратковременная безбашенная страсть? Хотя какая разница. В любом случае не ему топтать чужие чувства.
        - Не расскажешь, Вацлав?
        - Да ладно, Ядвижка, какие проблемы - ничего не скажу. Но раз такое дело, то и ты, будь добра, держи язык за зубами. А то… Пан Освальд - человек, знаешь ли, вспыльчивый и вроде как мой сюзерен. Это он ведь меня в рыцари посвящал, а я с его невестой на старой мельнице… Непорядок! Это ж право первой ночи наоборот получается. За такое, наверное, башку снимают.
        Ядвига улыбнулась:
        - Я - могила. А тебе спасибо. При случае отблагодарю - не пожалеешь.
        Она лукаво подмигнула, давая понять, о какой именно благодарности идет речь. Бурцев чуть не свалился с седла. Нет, не то чтобы ему было неприятно… Собственно, ту ночь в домишке кульмского мельника они провели очень даже ничего, но… Но Аделаида! И потом, делать подобные намеки сразу после помолвки… Ядвига Кульмская как всегда была несравненна в своей непосредственности.
        Девушка чмокнула губами. Не столько понукая коня, сколько изображая прощальный и такой многообещающий поцелуй… Ишь, не нацеловалась еще!
        Ох, несчастный Освальд, угораздило же тебя! Хотя, с другой стороны… Пан разбойник тоже ведь не подарочек. Оба они друг друга стоят. Может, потому и спелись так быстро?
        На ночь остановились в лесной глуши - то ли на заброшенной летней стоянке прусских бортников и охотников, то ли в тайном разбойничьем схроне. Две шалашеобразные хижины издали напоминали погребенные под снегом берлоги. Однако сугробы над рукотворным буреломом надежно защищали от ветра и холода. Да и огонек, разведенный меж ними для согрева дозорного, скрывали от чужих глаз.
        Ядвига ночевала с Освальдом. Вторую хижину заняли Бурцев и Сыма Цзян. Мужчины договорились дежурить по очереди. Сначала Бурцев, потом - старик-китаец, последним - Освальд. Но первую вахту спал только бывший советник Кхайду-хана. Бурцев на своем посту хорошо слышал приглушенные звуки из соседнего сугроба. Сомневаться, чем вызвана эта возня в лежбище молодого мужчины и молодой женщины, не приходилось.
        Он вздохнул. Ох, и хреново же было слушать такое, сидя в одиночестве у костра. Нет, вовсе не запоздалая ревность к Ядвиге мучила его сейчас. Иная печаль терзала душу. Опять! В язычках пламени чудился милый сердцу образ. Княжна Агделайда Краковская, гордая дочь Лешко Белого, улыбалась из огня приветливо и ласково. Совсем как прежде - так, как, наверное, никогда уж улыбаться не будет. Ему - не будет. Аделаида извивалась, изгибалась, как бывало порой, когда он ласкал ее стройное тело.
        Внезапный порыв ветра качнул пламя. Огненная Аделаида будто вскочила с разогретого ложа любви, будто протянула к нему руки, взывая о помощи. Ища защиты. И тут же сникла… Зашипел на углях павший с ветки снег.
        Бурцев сжал кулаки. Он вытащит ее. Вырвет из цепких лап штандартенфюрера Фридриха фон Берберга, чего бы это ни стоило. Вырвет, даже если сама княжна будет тому противиться. Ну, а потом… Раз им суждено расстаться - расстанутся. Но сначала пусть фон Берберг умрет. И пусть Аделаида окажется вне досягаемости для эсэсовских хронодиверсантов.
        Еще один - особенно громкий и звонкий - стон страсти нарушил тишину. Ядвига… А теперь вот - зычнее, глуше - Освальд. Бурцев глянул на луну. Впору взвыть.
        Глядел долго, пока не решил: время! Пора будить Сыма Цзяна и ложиться спать… Заставить себя уснуть, пока совсем не рехнулся.
        ГЛАВА 4
        Вот и все. Долгий, почти бесконечный путь позади. Из густого подлеска, служившего им укрытием, местность просматривалась великолепно. Особенно в трофейный бинокль. Сюда они добирались, сторонясь трактов и больших дорог, так что теперь можно было наблюдать за городом спокойно, не опасаясь преследования.
        Резиденция дерптского епископа Германа фон Крайземана - бывший русский городок, основанный еще в одиннадцатом веке Ярославом Мудрым и именовавшийся до захвата немцами Юрьевым, возвышался над замерзшей речушкой Эмайыгой. Онемеченный Дерпт не выглядел гостеприимным местом. Каменные стены и башни внутреннего замка были здесь, конечно, поменьше Кульмских. И над островерхими крышами внутренней цитадели не реяли грозные орденские стяги - только топорщились католические кресты да развевался одинокий флаг с гербом его преосвященства.
        Благодаря мощной оптике, Бурцев смог различить геральдические цвета епископа: красный, серебряный и золотисто-желтый. На красном поле огромный серебряный ключ перекрещивается с серебряным же клинком. В головке ключа вырезано крестообразное отверстие. Бородка - непроста, не примитивна. Для сложного замочка, видать, выкован ключик. Рукоять геральдического меча позолочена. Такой же золотой крест изображен сверху - над ключом и клинком.
        Епископский замок, как и положено доброй крепости, был построен на возвышении, окружен рвом и валом с обледеневшими склонами. К холму с каменной цитаделью со всех сторон жмутся домишки горожан, а внизу - уже на равнине - Дерпт опоясывает вторая стена - деревянная и невысокая.
        Опытный глаз сразу различил бы, что хозяйство в Дерпте ведет человек, умеющий не только творить молитвы. Подступы к городу и замку хорошо просматривались и простреливались. Посад под стенами - небольшой, но поставленный добротно и с толком, чтобы в случае штурма разбить, рассеять, задержать противника. Такой посад нетрудно и поджечь при спешном отступлении к крепости.
        Фортификации содержались в идеальном состоянии. У городских и замковых ворот собрано достаточно стражи, чтобы отбить неожиданный наскок передового вражеского дозора и даже на время сдержать натиск более крупного отряда неприятеля. Причем сразу видно: воины не отбывают время, не маются от безделья. Все - при полном вооружении, все собранны, подтянуты. Ни одна повозка, ни одни сани мимо таких не проедут недосмотренными, ни один путник не пройдет нерасспрошенным.
        На внешних и внутренних стенах тоже поблескивали шлемы и наконечники копий. Меньше, чем требуется для отражения штурма, но больше, чем нужно для простого наблюдения. Дымились костры под котлами с варом - стража согревается, не покидая постов. Видимо, близость к новгородским землям и вечное полувоенное положение приграничья держало епископскую рать в надлежащем боевом тонусе.
        Но…
        Но до чего же дико и нелепо смотрелись в крепости, полностью готовой к обороне, два солидных - в полпролета стены - пролома. Первый открывал нутро епископского замка. Второй зиял во внешних укреплениях, неподалеку от привратных башен. От одной дыры к другой - по разрытомы валу, по засыпанному рву, по оборванным, рассеченным улочкам через весь Дерпт и далее - выступая за пределы городской стены - тянулся не частокол даже, - а так себе, невысокий - в рост человека - дощатый забор с бойницами. Укрытие от стрел и только. А перед забором…
        Три ряда колючей проволоки. И еще один - четвертый, поменьше, поплоше - на удалении. Этот - не для врага. Этот просто оберегает от неразумных дерптцев и тупой домашней скотины припорошенную свежим снежком полоску земли. Дураком надо быть или средневековым невеждой, чтобы не распознать между рядами «колючки» минные заграждения. И пулеметные вышки по периметру, с боевыми площадками, укрытыми деревянными щитами.
        Беспрепятственно попасть за колючую проволоку тут можно только через вынесенные далеко… очень далеко за черту города ворота. Впрочем, настоящие ворота вешают там, где есть мощные стены. Хлипкий забор и столбы с «колючкой» плохо подходят для этой цели. Нет, то были не ворота, а, скорее, мощный шлагбаум. Обитый щитами-павезами с бойницами. Укрепленный приваренными стальными подпорками - прочными, надежными - вроде противотанковых ежей. Оплетенный спиралями колючей проволоки. Шлагбаум поднят - хоть пешком иди, хоть на коне проезжай, хоть на санях. Опущен - не пройдешь, не перелезешь, тараном не взломаешь.
        За шлагбаумом - караульная будка. Над шлагбаумом - еще одна пулеметная вышка. На вышке - полотнище со свастикой. Справа - окопчик огнеметчика. Слева - окопчик гранатометчика. Трубу ранцевого фламменверфера и коническую болванку фаустпатрона нетрудно разглядеть на заснеженном бруствере. Так что, хоть подступы к шлагбаумным воротам и не заминированы, ни пехоте, ни коннице, ни осадной технике противника легко они не дадутся.
        На огороженной территории сновали несколько человек в шинелях. В касках. С автоматами. За «колючкой» вообще все было не так, как на тесных улицах Дерпта. Если когда-то там и располагались дома горожан, то ныне от них не осталось и фундаментов. Впечатление такое, будто когда-то в цитадели его преосвященства стоял необычайно высокий, тяжелый и узкий шкаф-небоскреб, который случайно уронили на город. Шкаф рухнул, сминая все на своем пути. Шкаф проломил стены, расплющил вал, утрамбовал ров, разнес узкие зловонные улочки. А когда упавшую мебель подняли и унесли грузчики-великаны, по всему Дерпту протянулась выдавленная полоса: длинный-предлинный прямоугольный отпечаток.
        Образовавшийся пустырь огородили забором, колючей проволокой и минными полями. Поставили мощный шлагбаум с караулкой. Да пулеметные вышки. Да длинные казармы по одну сторону и просторные бревенчато-дощатые строения непонятного предназначения - по другую. Да штабной домик с антенной на крыше.
        Но больше всего воображение поражала ровная… ровнехонькая площадка, расчищенная от снега. Не площадка даже, а площадь, площадища целая… Узкая и длинная. Тянется посреди огороженного пространства от подножия замкового холма и почти до самого шлагбаума. Будто заманивает потенциального противника к Дерптской цитадели скатертью-дорожкой. Хм, интересно, что бы это значило? Место под новое грандиозное строительство? А вон там что?
        В глубине Дерптского замка, за засыпанным и утрамбованным рвом, за смятым валом, за порушенными стенами - там, где покоилось до поры до времени основание рухнувшего супершкафа, возвышается наскоро сбитое куполообразное сооружение. Хлипкое, явно временное, но необъятное, словно дом великана. Словно храм великана. Словно гигантский колпак, закрывший от непогоды и чужих взоров целый городской квартал… Что ж такого ценного в этом квартале-то?
        А ведь ясно что! Платц-башня! Цайтпрыжки тут, похоже, уже начались. И гости из будущего подгоняют под привычные стандарты окружающий мир. Вот и возник чудовищный симбиоз средневекового замка и секретной базы Третьего Рейха. Вот и наложились друг на друга два разновременных военных объекта. Вот и поднялось неподалеку от флага Дерптского епископства знамя, украшенное свастикой.
        ГЛАВА 5
        - Изломанный крест… - хрипло выдохнул Освальд. Добжинец всегда отличался зорким глазом. - Вон там, над воротами из павез. Это ведь тот самый герб, что подняли супостаты над моей Взгужевежей.
        Бурцев не ответил. Фашистское знамя над Дерптом говорило о многом. О том, что цайткоманда уже имеет свой город в городе, замок в замке, резиденцию в резиденции. И о том, что эсэсовцы здесь не считают нужным рядиться в чужие одежды и прикидываться монахами или странствующими рыцарями. Дерптские фашики почувствовали свою силу, открыли свое истинное лицо и подняли свой флаг. Как в Взгужевеже, где некому уже было сорвать знамя чужих времен и идей. Псевдолегат святого Рима убедил-таки епископа Германа фон Крайземана отдать город на откуп «небесному воинству».
        Бывший омоновец, польский рыцарь, китайский мудрец и молодая шпионка-нимфоманка смотрели не отрываясь, смотрели во все глаза.
        - А это что такое - там вон, за проволочной оградой, где снега нет? - Освальд хмурил брови и нервно подергивал усами. Усы добжиньца всегда приходили в движение, если их хозяин находился в замешательстве. - Видите, длинная ровная и широкая дорога посредине… Ристалищное поле? Так великовато оно даже для групповых схваток. Может быть, епископ устраивает здесь скачки?
        «Ипподром» за колючей проволокой что-то напоминал Бурцеву. И очень, очень ему не нравился. Но вот почему?
        - Ты что скажешь, Сыма Цзянь? - перешел он на татарский.
        - Нисё, - пожал плечами китайский мудрец. - Совсем дурасёк ваша епископа. Стена - ломай, ров - засыпай, ровная-преровная дорога к городу строй. Так и тарана, и осадная башня, и камнемета, и пешая и конная войска пройдет. Ой, дурасёк!
        Бурцев невесело усмехнулся. Дурачок, говоришь? Нет, не все так просто, друг Сёма. Если у епископа Германа с головой что-то не в порядке, люди фон Берберга вмиг мозги ему вправят и понапрасну дурить не дадут. Нет, по всему видать - не епископская задумка платц этот прокладывать. Тут явно цайткоманда постаралась, выравнивая, будто по ниточке, внутригородское пространство и пересеченную местность за пределами Дерпта. Только - е-пэ-рэ-сэ-тэ! - зачем это понадобилось фашикам?! Может, ловушка здесь какая-то кроется?
        - Ладно уж, чего гляделки глядеть и гадалки гадать, - Освальд Добжиньский решительно рубанул ладонью воздух. - Решили идти в Дерпт, так идем. Ядвига проведет мимо стражи, а там видно будет.
        - Не спеши, пан Освальд, - покачал головой Бурцев. - Может, епископ и пустил бы нас в город, да только здесь, похоже, заправляет уже не он.
        В бинокль было видно, как засуетилась стража у ворот. Дерптские воины выполняли приказы… приказы эсэсовца. Человек в шинели и каске с рожками-пупырышками попал в его поле зрения лишь на миг, но никаких сомнений у Бурцева не оставалось: вот он, истинный начальник караула!
        - И что нам теперь делать? - буркнул Освальд. - До второго пришествия тут сидеть?
        - Погоди-ка! - Бурцев снова прильнул к биноклю.
        - Ну? Что там еще?
        - Из ворот, кажись, выезжает кто-то…
        В самом деле… Стража выпускала из города вереницу груженых саней и отряд вооруженной охраны. Купеческий обоз - не иначе.
        Добжинец тоже рассмотрел движение. Утихомирился, прикинул вслух:
        - А мимо нас ведь проедут! Ждем?
        Переглянулись. Поняли друг друга без слов.
        - Ждем, - кивнул Бурцев. - Сыма Цзян с Ядвигой останутся в укрытии - держать лошадей наготове, а мы… мы подберемся к дороге. Попытаемся… Может, повезет.
        Это был шанс. Если бы удалось захватить «языка» - пусть хоть даже самого тупого кмета - можно было б вызнать, что творится за стенами Дерпта. Все ведь лучше, чем идти к чужим воротам наудачу, не зная обстановки.
        Но, увы, чем ближе подъезжал санный караван, тем сомнительнее казалось задуманное предприятие. Охраняли купеческое добро, конечно, не рыцари, а конные и пешие наемники из кнехтов, но и эти - тоже не сахар. Особенно в таком количестве. Полдюжины спереди - окружили пузатого бородача в богатых одеждах и с кислым лицом: явно не прибыль подсчитывает сейчас торгаш, а убытки.
        Столько же воинов плетется сзади - оберегают тыл, да меж саней еще вон мелькают копья, топоры и шляпообразные каски. А на тюках - позади возниц - разместились арбалетчики. Ох, и основательно же подготовился неведомый купчишка к путешествию по опасным прусско-ливонским землям. Как тут напасть? Как незаметно умыкнуть человечка? Но и упускать обоз тоже жалко. Когда еще такая возможность представится!
        - Надо… - упрямо процедил сквозь зубы Освальд. - Полонянина брать надо, иначе ничего и никак нам не вызнать.
        - Ну, так уж ничего? Так уж и никак? - ручка Ядвиги легла на плечо Освальда. Полячка улыбалась. Спокойно и весело улыбалась. Гораздо спокойнее и веселее, чем следовало бы в их ситуации. - Там, где бессилен мужчина, всесильна женщина, мой милый рыцарь.
        - Что? - встревожился добжинец. - Ты хочешь…
        - Я выйду к обозу. Одна. Поболтаю с купцом, узнаю все, что нужно, и вернусь.
        Она говорила просто, как о походе по грибы.
        - Думаешь, купчина станет с тобой разговаривать?
        - Этот - станет, - усмехнулась Ядвига. - Знаю я этого купца. Ирвином его кличут.
        - Знаешь? Купца? - Освальд был ошарашен. - Откуда?
        - В Легнице встречались, - уклончиво ответила Ядвига. - Еще до прихода татар.
        У Бурцева отвисла челюсть. Вот уж, действительно, мир тесен! Легницкий пеньково-суконный магнат, у которого раньше состояла в услужении Ядвига, отправился за барышами в Дерпт! Ну, чем не удача!
        - Она дело говорит, Освальд.
        Польский рыцарь в недоумении пялился то на Бурцева, то на свою возлюбленную.
        - Вам все равно не захватить Ирвина, - терпеливо объясняла та. - А ведь он наверняка знает лучше остальных, что происходит в Дерпте. И мне по доброй воле расскажет больше, чем вы сможете вызнать от полонянина. Которого, между прочим, еще сцапать надо.
        - Сцапаем, - обиделся Освальд.
        - Конечно-конечно, милый. Только зачем, если Ирвин сам выложит все и не заподозрит ничего худого? Так ведь будет проще и безопаснее.
        Да, неплохо придумано! Бурцев восхищенно мотнул головой. Ай да девчонка, ай да молодец! Сразу видно шпионскую выучку.
        - Ты прямо у нас ходячая палочка-выручалочка!
        - Сам ты дубина стоеросовая, Вацлав, - ласково огрызнулась Ядвига.
        Освальд, однако, хмурился:
        - Не нравится мне эта затея. Ты будешь одна, а там мужиков не меньше трех десятков. Тебя ведь могут… Ну… тебе могут причинить вред.
        Ядвига усмехнулась. Бурцев тоже. Такая особа сама кого хочешь «может», да еще и получит от этого удовольствие. Уж вреда-то - точно не будет.
        - Не забывай, пан Освальд, я ведь знакома не только с Ирвином, но и с епископом Германом. А потому вряд ли кто-нибудь в этих землях рискнет поднять на меня руку.
        - Ирвин тебе не поверит.
        - Может быть, но все равно побоится дурно обращаться со мной. Он труслив и осторожен сверх всякой меры - уж я-то знаю.
        - Но…
        - Скажу, что разыскиваю епископа, упомяну имя Фридриха фон Берберга. Этого будет вполне достаточно.
        - Пусть едет, - кивнул Бурцев.
        - Но…
        Пальчик Ядвиги лег на уста добжиньца. Рыцарь замолчал. Девушка обворожительно улыбнулась:
        - Я быстро.
        Возразить Освальд не успел - Ядвига уже гнала коня по глубокому снегу к дороге. Выбралась из леса, в открытую направилась навстречу торговому обозу. Все, теперь останавливать ее поздно: охрана заметила одинокую наездницу впереди.
        ГЛАВА 6
        Бурцев с добжиньцем спешились и отдали коней Сыма Цзяну. Сами подобрались к обочине - близко, насколько это возможно. Замерли, всматриваясь и прислушиваясь.
        Ядвига ехала с купцом стремя в стремя. Кнехты, чуть поотстав, пялились на стройную фигурку всадницы. За лесом не наблюдал никто.
        - Если с ней что-то случится, - поубиваю всех, пся крев, - грозно пропыхтел Освальд. - Тебя с купцом - первыми.
        - Да тише ты со своей песьей кровью, - шикнул Бурцев. - Ничего с Ядвигой не сделается. А если нас услышат - всем крышка.
        Мимо как раз проезжал обозный авангард.
        - Ох, дорогая Ядвижка, - сокрушался Ирвин. - Пенька, лен и сукно сейчас здесь никому не нужны. Жратва и оружие - вот что в цене. А с Русью ливонцы торговать не велят. Угрожают отобрать товар, а самого повесить. Разорение одно с этим их крестовым походом!
        Крестовым походом? Бурцев насторожился.
        - Его преосвященство епископ Герман собственноручно чуть не проломил мне голову своей страшной булавой, когда я заикнулся, что мирный торг с русичами более выгоден, чем война, - продолжал жаловаться купец. - Меня даже в темницу к крысам бросили, представляешь, Ядвижка! Насилу откупился. Едва обоз свой спас от полного разорения. Ох, и времечко… А тут еще это небесное воинство объявилось, коему его преосвященство и ливонский магистр Дитрих внимают как зачарованные. Уж не знаю, откуда на самом деле взялась та рать, но, по моему скромному разумению, именно она и подстрекает всех к скорейшему походу на восток…
        Купец с Ядвигой проехали, и больше Бурцев не смог разобрать ни слова. Теперь мимо шел обоз. Всхрапывали лошади, шелестели полозьями сани, кто-то что-то тихонько напевал. Потом ветер донес задорный смех Ядвиги. Громко хохотнул и Ирвинг, у которого в компании бывшей служанки быстро улучшалось настроение. Заржали кнехты из охраны. Освальд скрипнул зубами от ревности и злобы.
        Вскоре обоз скрылся за поворотом. Добжинец начал нервничать:
        - Догнать надо! Отбить! Немедленно! Ее же похитили, Вацлав!
        Бурцев сдерживал рыцаря, как мог. А четверть часа спустя «похищенная» вернулась сама. Лицо лазутчицы было непривычно серьезным. Что бы это значило? Как оказалось - ничего хорошего.
        - Фон Берберга в крепости нет, - доложила Ядвига. - Епископа Германа тоже.
        - Все ушли на фронт? - скривился от досады Бурцев.
        - Выступили навстречу основным силам ливонцев. Вильгельм Моденский уже объявил крестовый поход, а ливонский ландмейстер провозглашен верховным магистром ордена. Дитрих фон Грюнинген собрал под свои знамена не меньше десяти тысяч рыцарей с кнехтами и оруженосцами.
        - Десять тысяч? - Бурцев нахмурился. - В этой ораве отыскать фон Берберга будет непросто. Он хоть не сменил еще своего приметного медведя на другой герб?
        - Нет. Вестфалец по-прежнему носит медвежий герб и считается главным советником магистра Дитриха и дерптского епископа. Правда, Ирвин говорит, власти у него сейчас поболее, чем положено иметь простому советнику.
        - А свое войско у него есть?
        - Фон Берберг ведет с собой невиданное знамя[75 - В данном случае речь идет не о стяге. «Знаменем» в феодальном войске называлось боевая единица из нескольких «копий». «Копьем» именовалась свита из вассалов, слуг, оруженосцев и стрелков, которую вел за собой на войну один рыцарь.]. Откуда явились эти воины и где взяли свое грозное оружие, не знает никто. Известно только, что они беспрекословно подчиняются вестфальцу. В Дерпте этот отряд называют не иначе, как небесным воинством, но говорят о нем с таким страхом, будто сам дьявол встал на сторону фон Берберга. Даже сам епископ Герман побаивается своих новых союзников.
        - Ядвига, это все, что тебе удалось узнать?
        - Извини, Вацлав, об Агделайде в Дерпте ничего не слышно. Я специально расспрашивала Ирвина о даме сердца доблестного фон Берберга…
        - И?
        - Ирвин говорит, у вестфальского рыцаря вообще нет никакой дамы сердца. Фон Берберг прибыл в Дерпт лишь со своим оруженосцем, в сопровождении небольшого отряда ливонских рыцарей. Женщин среди них не было.
        - Проклятье! - Бурцев застонал от бессилия. - Где он мог ее спрятать?!
        - Да где угодно, - хмуро ответил Освальд. - Вацлав, смирись, Агделайду не отыскать, пока мы не найдем самого фон Берберга. Только он в силах помочь тебе. Если, конечно, захочет.
        - Не захочет - заставим, - решительно тряхнул головой Бурцев. - Ядвига, куда направляются крестоносцы?
        - В Дерпте поговаривают, будто новгородский князь Александр Ярославич повел свои дружины к Пскову и Изборску - эти города еще в позапрошлом годе немцы отбили у русичей. Наверное, ливонцы выступят навстречу новгородцам. А, может, уже выступили. Торопиться им нужно со своим походом, иначе до весенней распутицы не управиться. В болотах и грязи много ведь не навоюешь. А мажец-месяц[76 - Март (польск.).] закончился. Кфечень[77 - Апрель (польск.).] уж на дворе.
        - Распутица?! - пробормотал Бурцев. - Март?! Апрель?!
        Надо же, он совсем потерял счет времени!
        - Ага, весна, - мечтательно закатила глазки Ядвига. - Зима-то нынче в этих северных краях лютой оказалась. Не то что в прошлом годе на юге, в Силезии. Тогда у нас рано травка полезла, а сейчас - снега лежат, как в люты-месяце[78 - Февраль (польск.).]. Лед только-только подтаивать начинает.
        Бурцева словно в студеную прорубь окунули. Лед подтаивает?! Елки-палки, да как же он мог забыть! До Ледового побоища считанные дни остались. Вот где следует ждать диверсии цайткоманды! Вот куда ударят эсэсовцы! И уж если фашики примкнут к немецкой «свинье» - не видать тогда победы Александру Невскому. Разобьют ливонцы русичей на Чудском озере. Оттяпают Новгородчину, а там, глядишь, и остальную Русь под себя подомнут. Что будет дальше - и предположить страшно. Вся история пойдет прахом. Если уже не идет. И где Аделаиду искать - непонятно. Между ним и дочерью Лешко Белого по-прежнему стоит треклятый вестфалец.
        - По коням! Живо! - Бурцев первым вскочил на коня. - Нужно предупредить князя Александра. Примкнем к новгородцам, а уж тогда с фон Бербергом не разминемся.
        Секунда - и под добжиньским рыцарем тоже скрипнуло высокое седло.
        - Верно говоришь, Вацлав…
        Ядвиге и Сыма Цзяну пришлось догонять.
        ГЛАВА 7
        От Эмайыги свернули к урочищу Хаммаст. Оттуда - к поселению Моосте. Стороной прошли Мехикоорму. Диковинные названия эстонского приграничья между владениями братства Ливонского дома, Дерптским епископством и новгородскими землями вызнавали у перепуганных местных жителей. Те поначалу принимали их за немцев и едва языка не лишались от страха. Понятное дело: что прусские, что ливонские тевтоны были любезны и обходительны только со своими земляками - переселенцами из Германии. Аборигенов же на захваченных землях Христовы рыцари ни в грош не ставили. Могли и зарубить под горячую руку, либо сжечь заживо. Просто - забавы и устрашения ради.
        Роды, чьи вожди отрекались от дедовых богов, принимали немецкую веру, отдавали крестоносцам в бесправные холопы и подневольные вои своих людей, да откупались великой данью, еще могли рассчитывать на снисхождение. Остальным оставалось прятаться в глуши и уповать на оберегу лесных и болотных духов. Но не все чудины-эсты при виде незнакомых вооруженных всадников втягивали головы в плечи. Однажды их встретили стрелой.
        Вылетела она из неприметного схрона в густом кустарнике. Ударила точнехонько в грудь Освальду. Да просчитался лучник: костяной, с частыми зазубринками, наконечник охотничьей стрелы не одолел доброй кольчуги двойного плетения, упрятанной под теплый плащ. Наконечник обломился и застрял в мелких звеньях.
        Добжинец взвыл - не от боли, от гнева. Пришпорил коня. А из укрытия в кустах уже выпорхнул одинокий лыжник. Молодой - мальчишка еще. Волчья шуба, волчья шапка… Под серым мехом - копна длинных белобрысых волос. Лук в налучье - за спиной. Тул со стрелами - на бедре.
        Широкие, подбитые прочной шкурой с лосиных ног лыжи скользили по насту легко, но спасти своего хозяина от всадника не смогли. Снег тут был не вязкий. А к лесным скачкам рыцарь-разбойник оказался привычен. Хоть и вел беглец преследователя за собой хитро - к веткам, что пониже да поковарнее, поляк умело объезжал препятствия, не сбавляя скорости, уворачивался от растопыренных древесных лап и мчал, мчал дальше.
        Освальд настиг наглеца меж двух буреломов. Сбил лесного стрелка конем. Уж занес меч, да вовремя распознал неумелую брань на немецком. Понял, что немцев же и бранит молодой лучник. Добжинец опустил клинок. Захохотал, спешился, поднял вывалянного в снегу молодого эста на ноги. Долго объяснял по-немецки, что сам не крестоносец и к германцам симпатии не питает. Нескоро, но вроде убедил. Привел за собой запыхавшегося лыжника, объявил тоном, не терпящим возражений:
        - Пойдет с нами. Будет вместо Богдана.
        Вейко - так звали горячего эстонского парня - промышлял в здешних местах охотой и не смог устоять перед соблазном подстрелить немецкого рыцаря, за которого принял Освальда. Причина для подобного поступка у мальчишки имелась: пару лет назад во время похода на Изборск крестоносцы вырезали всю семью Вейко. За то лишь, что его род посмел вести мену по мелочам с рыбаками-русичами, заплывавшими с противоположного берега Чудского озера: любая торговля с восточным соседом в орденских владениях каралась жестоко. Сам паренек спасся чудом. Когда пришли немцы, он как раз гостил у тех рыбаков на русской стороне.
        По-русски, кстати, эстонец говорил заметно лучше, чем по-немецки, что весьма порадовало Бурцева. Правда, молодой лучник казался скрытным, нелюдимым и не по годам молчаливым, но для охотника-одиночки это, пожалуй, нормально. Главное, Вейко обещал провести их кратчайшими охотничьими тропками хоть до самого Пскова. А знающий проводник был бы сейчас неплохим подспорьем к карте фон Берберга.
        - Пойдем через Моосту, - сказал Вейко.
        Неторопливо, протяжно, смешно сказал. И в то же время серьезно, сурово, сердито даже. Почти как зрелый муж.
        Бурцев предложил парню хотя бы на время сесть в седло. Эст презрительно сплюнул. Буркнул:
        - Потом как-нибудь. И так уж засиделся, вас в засаде дожидаючись. Размяться надо.
        Деловито заскрипели по снежку лыжи на лоснящемся меху. Бурцев и Освальд переглянулись, пожали плечами.
        …К Моосте подъехали уставшие, замерзшие, злые. Не то чтобы мороз стоял лютый, но доконал мокрый липкий снег, поваливший сразу после встречи с Вейко. Все же весна-красна была пока только на календаре. А вокруг - мерзко, промозгло. И на душе не лучше.
        Моостовскую деревеньку в пару дюжин дворов окружал старый покосившийся частокол. Бревна - облеплены снегом, заостренные концы прячутся под белыми шапками. Грубо прорубленные бойницы и широкие щели меж раздавшимся дрекольем забиты обледенелой коростой.
        Хищных зверей, да, может быть, небольшую шайку лихих людей такая ограда остановит, но никак не воинский отряд. Странно как-то тут было. Не похоже, чтобы деревню кто-то разорял. Ни пожарищ, ни трупов, ни проломов в оборонительном тыне. Впрочем, нет здесь и признаков жизни. Нет движения, нет следов на свежем снежке. Молчат вездесущие звонкоголосые детишки, безмолвствует скотина. Не слышно собачьего лая. Не видать дымов над круглыми отверстиями в низких - почти вровень с сугробами - тесовых крышах.
        В Моосте царило запустение. Ворота… да какие уж там ворота - калитка частокола, в которую едва-едва пройдут крестьянские сани, распахнута. Обе створки плотно увязли в снегу. Давненько их не запирали. По всему видать: в леса подались жители деревеньки - пережидать лихую годину. Тяжко, небось, и беспокойно жить сейчас простому крестьянину, да под немецкой пятой.
        Перед открытыми воротцами слежался хороший плотный наст - копыта в снег не проваливаются, но и не разъезжаются по льду: скачи - не хочу. Хоть в полный галоп пускай лошадь по гладкой равнине. Поля, наверное, тут или лужок какой укрылись под белым покрывалом. Позади деревеньки тоже виднеется почти безлесая пустошь - только не такая плоская: более бугристая, холмистая, кочковатая с редкими деревцами - гниленькими, сухонькими и кривыми, да с чахлым болотным кустарником.
        Путники раздумывали недолго. Чего думать-то: и людям, и коням отдых потребен, а какое-никакое человеческое жилье все же лучше, чем очередная ночевка в лесу - в снежной норе или под еловым шатром. Бурцев глянул на товарищей. Заснеженные усы Освальда висели понуро и безрадостно. Сам рыцарь смотрел вокруг хмуро, в седле сидел нахохлившись, что твой воробей. Ядвига куталась в теплый плащ добжиньца, да только вряд ли промокшая шерсть хоть немного согревала сейчас девушку. Сыма Цзян до самого носа натянул огромную шапку. Не сразу и поймешь, что азиат… Лыжник Вейко, так и не севший на лошадь - тот вообще едва передвигал ноги, хоть и пыжился изо всех сил, скрывал усталость. Нет, как ни крути, а передохнуть нужно. Бурцев первым направил коня к распахнутым воротам.
        Двигались мимо приземистых покосившихся домиков осторожно, опасливо. Чудинские жилища - убогие, но для засад такие годятся как нельзя лучше. Проехали шагом всю деревеньку. Снова уперлись в частокол. С этой стороны он был еще ниже и плоше - так себе, оградка от зверья. В нескольких местах тын прогнил и покосился, перекособочился от времени. Видно, беспечные хозяева не очень-то и боялись нападения с тыла.
        Здесь тоже был вход. Лаз, точнее. Еще одна - теперь уж одностворчатая хлипкая калитка, без претензий на большее. И тоже распахнута настежь. А за калиткой… За калиткой тянулась стежка следов. Такие же следы сбегались к узкому выходу от ближайших домов. Или все моостовцы уходили из родной деревни гуськом и притом совсем недавно, или… Или сюда кто-то пришел!
        Человек, до сих пор прятавшийся по ту сторону частокола, распрямился, поднялся в полный рост, шагнул в открытую калитку. Скуластое лицо, злые глазки-семечки, черные брови, редкие усики… Человек был в теплом тулупе поверх кожаного панциря. В железном шишаке с меховой оторочкой. С луком в руках. С натянутым луком. С мощным степным луком, от которого нет спасения.
        ГЛАВА 8
        - Пся… - изумленно выдохнул добжинец.
        - Стоять, - тихо, сквозь зубы приказал Бурцев. - И молчать! Никому не дергаться!
        Он лихорадочно прикидывал, кого из них выцеливает лучник и будет ли незнакомец в самом деле стрелять. Ядвига и Сыма Цзян послушно натянули поводья, остановили коней, замерли. Освальд все же потянулся за мечом. Вот тут-то все и произошло.
        Боковым зрением Бурцев уловил движение. Из дверных проемов низеньких домишек выскакивали воины в теплых стеганых штанах и плотных боевых халатах, в доспехах буйволовой кожи, в островерхих колпаках, с саблями на боку, с луками за спиной, с веревками в руках. Посыпался снег с ближайших крыш - там, как оказалось, тоже таились люди. Всего в засаде сидело человек десять. Все пешие. На конях, пожалуй, можно было бы уйти, если б не…
        Мелькнули в воздухе змеящиеся арканы. Петля из жесткого конского волоса захлестнула плечи и руки. Бурцев инстинктивно попытался сбросить веревку, да куда там! Сильный рывок… Он увидел собственные ноги, нелепо дрыгнувшие над конским крупом. Затем последовало неловкое болезненное падение. Грохнулся б об землю - расшибся бы, нафиг, но снег несколько смягчил удар.
        - Алга! Тизрек![79 - Вперед! Быстро! (татарск.)] - орал лучник в шишаке из стали и меха. Вот кто здесь главный…
        Тетиву стрелок так и не спустил. Спрятав оружие в наспинный чехол, он бежал к пленникам сам и подгонял своих воинов, вязнувших в снегу. Что ж, могло быть и хуже. Услышав знакомую речь, Бурцев перевел дыхание. Ошибки быть не могло. Наши… татары то есть. Но все равно свои, родимые. Что они здесь делают - сейчас не важно, главное…
        - Не сопротивляться! - громко крикнул Бурцев. По-польски - лишь бы рычащий от ярости Освальд понял. - Это не немцы!
        Напрасно надрывал глотку. Сопротивление в их положении - нереально. Нападавшие повыдергивали арканами из седел всех четверых. В веревочной петле дергался, бился и сыпал проклятьями только Освальд. Ядвига - та больше визжала от страха. Сыма Цзян вообще не шевелился. Лежал молча, неподвижно. Шапка сползла до самого подбородка, и о происходящем китаец мог только догадываться. Если, конечно, старик вообще не потерял сознание от неожиданного падения. А похоже на то…
        Но Вейко? Где Вейко-то?! Опа-на! Да вот же он. Стоит себе как ни в чем не бывало, лыбится хмуро, недобро. И ведь ни один татарин эстонского лыжника не трогает. Так он что же, с ними заодно? Специально навел за засаду? Ну парень, ну, мать твою, Иван туды ж, растуды ж, Сусанин…
        Полонян вязали ловко и умело. Быстро, со знанием дела каждому впихнули в рот по вонючему кляпу. С Ядвигой, правда, вышел прокол. Недооценили степняки прыть легницко-кульмской девчонки. Улучшив момент, полячка ловко взбрыкнула ногами - свалила степняка с веревкой, извернулась змеей, выскользнула из ослабшей петли, вскочила… Предводитель кочевников заступил было путь, да куда там! В лучших традициях американского футбола девица протаранила татарина, отбросила в снег.
        И со всех ног рванула к распахнутой калитке.
        Кочевники потянули из-за спин луки и стрелы.
        - Юк![80 - Нет (татарск.).] - грозно взревел из сугроба вожак.
        С чего бы это «юк»-то? Бурцев вытянул шею. Ага, вон оно что!
        К деревеньке по узенькой, протоптанной стежке меж заваленными снегом рытвинами двигалась цепочка всадников. Ядвига тоже заметила новую опасность. Выскочив из Моосты, девушка свернула с тропки, побежала прямиком через неровную заснеженную пустошь к лесу. Бежала тяжело - проваливаясь все глубже и глубже, пока…
        - А-а-ах! - донесся отдаленный вскрик.
        И полячка по самые плечи ухнула в яму. Ловушка? Нет… всего лишь торфяник, присыпанный свежим снежком. И незамерзающий притом, - из-под потревоженного белого покрова дыхнуло облако пара. Бурцев чертыхнулся. Болото ведь тут гиблое, непролазное даже в зиму - можно было и сообразить, почему моостовцы не огородились с этой стороны как следует.
        Татары вытаскивали беглянку все теми же арканами. Вскоре Ядвига - грязная, взмокшая, перемазанная в густой вонючей жиже - крепко увязанным тюком лежала рядом с Бурцевым, а степняки выводили из укрытия - плохонького сарайчика возле деревенского частокола - низкорослых мохнатых лошадок. В узкую калитку, смотревшую на болото, влетел всадник. Резко осадил норовистого жеребца, закружил возле полонян. Взметнувшийся из-под копыт сырой снег сыпанул в лицо.
        - Ай, молодец, Юлдус! - наездник довольно скалился татарину в шишаке. - Всех взял! Ловко взял!
        Тот, кого назвали Юлдусом, улыбнулся в ответ:
        - Ага, всех четверых повязали, Кербет. Никто не ушел. Но за то Вейко спасибо - он их сюда привел.
        Общались эти двое на вполне сносном русском, точнее - древнерусском. Что было весьма странно!
        Молодой горячий конь так и плясал под Кербетом. Блестел конусовидный шлем, клепанный из двух частей. Длинная мелкокольчатая бармица закрывала затылок, уши, плечи, шею, горло и застегивалась под самым подбородком. На верхушке шлема развевались ленточки красного сафьяна, вдетые в маленькое колечко.
        Весело звенел доспех. Кольчуга с разрезами в подоле, облегчающими посадку в седле, доходила до колен, рукава - до локтей. Воротник - высокий, жесткий, стоячий, благодаря вплетенным в проволоку кожаным ремням, являлся дополнительной защитой для шеи. На предплечье - двустворчатые наручи. Кисти рук прикрыты сафьяновыми рукавицами, обшитыми железными бляхами и кольчужными звеньями. Маленький легкий круглый щит, которым в бою можно не только отражать вражеские удары, но и при случае хорошенько вдарить левой, болтался у седла. На боку висели длинная - больше ста сантиметров - сабля и кинжал с раздвоенной головкой рукояти. На плечах… Войлочная бурка, что ли? А что, плотная, свободно висящая ткань - и от холода защитит, и рубящий удар вражеского клинка ослабит, отклонит в сторону.
        Странный всадник со странным именем уверенно держал поводья. Джигит, ничего не скажешь! Причем в прямом смысле этого слова: нос с горбинкой, жесткие черты лица и колоритные усики выдавали в нем… горца.
        Бурцев проморгался. Снег с ресниц слетел, а орлиный профиль лихого наездника все так же отчетливо вырисовывался на фоне неба. Ну, ведь как пить дать горец! Блин, надо же. Татары да кавказцы… Что это за иностранный легион тут хозяйничает?!
        - Кто такие? - Кербет еще раз объехал пленников. С насмешкой глянул на неудачницу-беглянку, с любопытством - на китайца. - Зачем направляются в псковские земли?
        - А вот сейчас все и разузнаем.
        Юлдус шагнул к Сыма Цзяну. Вытащил кляп. Спросил по-русски:
        - Кто ты, старик? Ты не похож на немца.
        Бурцев усмехнулся: «Не похож на немца!» Да уж, точно подмечено…
        Китаец молчал. Вопрос повторили по-татарски. Китаец ответил.
        - Моя Сыма Цзян, а твоя - дитя шакала! - брызнул слюной взбешенный уроженец Поднебесной.
        Кляп немедленно всунули обратно.
        - Этот понимает по-татарски, - радостно сообщил степняк. - Только бранится сильно. И что нам теперь с ними делать, Кербет?
        - Вызнать, кто главный, остальных - зарубить. Со всеми возиться нет времени. Но самого важного полонянина нужно оставить для Домаша. А может, повезем к князю Искандеру. Поговори еще с кем-нибудь.
        Освальд все еще рычал и дергался, Ядвига совсем сникла. Поразмыслив, Юлдус вытащил кляп изо рта Бурцева. А уж он вопросов ждать не стал. Заговорил сам, глядя в раскосые глаза прямо и твердо. Заговорил по-татарски. Без акцента - как на родном.
        - У меня есть важная грамота, - четко произнес Бурцев.
        Татары уставились на пленника в недоумении. На тюркоязычного воина Бурцев походил так же мало, как Сыма Цзян на германца.
        ГЛАВА 9
        - Грамота? - Юлдус склонился над ним. - Ты гонец?
        - Охранная грамота, - уточнил Бурцев. - Она зашита в поясе.
        Татары вокруг озадаченно переглядывались. Юлдус внимательно смотрел на полонянина. Рука степного воина поглаживала сабельный эфес, Бурцев начинал нервничать. Ну же! Ну! Сейчас главное - сунуть под нос спасительную ксиву, иначе дело - дрянь.
        - Немецкие грамоты тебя здесь не уберегут, - честно предупредил кочевник в стальном шлеме.
        - Моя грамота дана не немцами.
        Тратить время на дальнейшие разговоры заинтригованный татарин не стал. Вытащил из сапога нож, полоснул по кушаку Бурцева…
        - Ух ты! Золото! Красивенькое! - даже измазанная в болотной грязи и связанная с головы до ног Ядвига оставалась женщиной - любопытной и жадной до блестящих побрякушек.
        Добжинец тоже не сдержался.
        - Что ж ты нам-то ничего не сказывал о своем богатстве, а, Вацлав? - в голосе рыцаря-разбойника слышался упрек и детская обида. - Нехорошо это, не по-товарищески - тайком носить золото в поясе. Или хранил его до последнего, а теперь надеешься выкупить у идолопоклонников свою жалкую жизнь?
        - Умолкни, Освальд, - грубо оборвал поляка Бурцев. - Это не простое золото. Оно может сейчас спасти всех нас, если ты не будешь мне мешать.
        Освальд обиженно хмыкнул. Отвернулся.
        - Золотая пайцза?!
        Кочевник в шлеме побледнел. Его архаровцы тоже притихли. В благоговейном почтении татары разглядывали блестящую пластину с ладонь величиной. На первый взгляд ничего примечательного: плоский овальный слиток с дыркой и утолщенными краями. Выгравированный на благородном металле сокол в полете, орнамент и письмена - тоже не шедевр ювелирного искусства. Однако эта грубая работа по золоту ввергла воинов степи в состояние ступора.
        - Откуда она у тебя? - хрипло выдавил предводитель кочевников.
        - От непобедимого Кхайду-хана, внука великого Темучина. Слыхал про такого?
        - Ты посланник хана Кхайду?
        Узкие глаза азиатов становились все шире.
        - Я его друг. А люди, которые сопровождают меня - мои друзья. Так что делайте выводы…
        Выводы татары сделали быстро.
        - Их нельзя убивать, Кербет, - твердо заявил Юлдус. - У них золотая пайзца хана Кхайду - того самого, что разбил польские и тевтонские отряды в Силезском улусе.
        Кербет нахмурился.
        - Они могли просто захватить это золото у какого-нибудь ханского военачальника, а теперь морочат нам голову.
        - Золотую пайзцу захватить непросто. Двум воинам, старику и женщине такое не под силу…
        Татарин говорил убежденно и спокойно. Он не хотел конфликта, но, судя по медленно выползавшей из кривых ножен полоске обнаженной стали, готов был драться в случае необходимости. Взялись за сабли и другие кочевники.
        - Да, возможно, эти люди лгут, и тогда смерть их будет страшна. Но до тех пор, пока я не узнаю этого наверняка, все четверо находятся под защитой духа великого хана Темучина. Тот, кто причинит им вред, должен умереть. Не пытайся их убить, Кербет.
        - Ты… Смеешь… Мне… Угрожать?
        Кавказец вспыхнул. Его ладонь тоже легла на сабельный эфес. Свое оружие он не тянул медленно и демонстративно - вырвал сразу. Рука Кербета дрожала от ярости. Дрожь передавалась на металл. Бурцев отметил, что клинок у горца особый - увенчан граненым штыкообразным острием, вроде мизерикордии фон Берберга. Таким оружием, наверное, удобно не только рубить с оттягом, но и колоть, разрывая кольчужные звенья.
        - Я не хочу с тобой ссориться, иптэш, - миролюбиво улыбнулся татарин.
        Кербет молчал. Но дышал тяжело и саблю не прятал. Кербет был зол и другом-иптэшем Юлдуса сейчас явно не считал.
        - Ребята, уймитесь, - вмешался Бурцев. Теперь он заговорил по-русски. - А то перебьете друг друга, а нас и развязать будет некому. Кто, вообще, у вас тут главный?
        И Кербет, и Юлдус в изумлении повернули головы к дерзкому пленнику-полиглоту…
        - Воеводой у нас поставлен Домаш Твердиславич, - растерянно пробормотал татарин.
        Мягкий стук копыт о снег окончательно разрядил обстановку: в деревню въезжали новые всадники. К поцапавшимся иноземцам спешил воин в богатом облачении.
        - Эй, а ну, прекратить грызню! Кербет! Юлдус!
        Грузный наездник в летах вклинил коня между спорщиками. Тяжелый прямой меч на боку, круглый червленый щит на спине, в руке - длинное копье. От блеска начищенного зерцала и позолоченного куполообразного шлема с козырьком и защитной стрелкой-наносником резало глаз. Алый плащ, закрепленный на плече золотой застежкой, трепыхался под щитом. Серебром отливала конская сбруя. Белела курчавая борода всадника - и вовсе не потому, что заиндевела от мороза: слишком много в той бороде оказалось седых волос. Немолодой уже вояка… Строгие глаза под густыми бровями смотрели внимательно и испытующе.
        - Сталь в ножны! - пробасил незнакомец. - Живо!
        Татарин ничуть не возражал против такого исхода. Горец исполнил приказ неохотно.
        - Рассказывай ты! - обратился пожилой воин к Юлдусу. - О чем тут у вас спор с Кербетом?
        Выслушал, крякнул досадливо, позвал:
        - Вейко, ко мне!
        Лыжник подбежал.
        - Говори, кого в засаду привел?
        - Орденских людей, как ты и просил, воевода. Лазутчики это, должно быть. Во всех селениях выспрашивали дорогу в Новогородские земли. Немецкий знают. Хотят скрытно и быстро пройти к Пскову. Говорят, из Польши идут и мыслят примкнуть к Александру Ярославичу. А вот зачем - толком объяснить не могут. Про девку какую-то брешут княжеского рода, да про воинов из другого мира сказки рассказывают. Пляттослоффци, в общем.
        «Пляттослоффци»… Блядословцы то есть… лжецы… Странно было слышать это забористое, непривычное прибалту и потому смешно исковерканное чудинским акцентом древнерусское словечко в устах эста. Странно и обидно. Снова дернулся, запыхтел в веревках оскорбленный Освальд. На рыцаря Домаш Твердиславич даже не взглянул. Эст-чудин - тоже.
        - А откуда у лазутчиков знак татарского хана?
        - То мне не ведомо, воевода. Знака этого я прежде не видел, потому и не выспрашивал о нем.
        Домаш задумался, потом обратился к Юлдусу:
        - Значит так: развязать всех, но глаз с полонян не спускать. Ежели начнут бузить - зарубить, а пока спокойны - пусть живут. Коли других не добудем, повезем князю Александру этих.
        ГЛАВА 10
        Воевода отъехал к дружинникам. Юлдус остался. К нему и обратился Бурцев, когда тугие путы, наконец, спали с рук и ног.
        - Слышь, иптэш, вы вообще кто такие?
        Татарин усмехнулся.
        - Разгон новгородского князя Искандера, - гордо ответил он. - Ведет нас брат посадника воевода Домаш, а посланы мы вперед, чтоб вызнать силы ливонцев да привезти князю полонян.
        - Хм, а Вейко?..
        - Вейко у нас за проводника. Указывает путь через леса и торфяники, подсказывает, где засады устраивать, по весям окрестным под видом охотника бегает - узнает, что да как. Сам-то он из этих мест родом.
        - Значит, наврал нам парень, что семью его крестоносцы вырезали?
        - Почему наврал? Про род свой - правду сказал. Немцы всех до единого перебили, а паренек на русский берег подался. Домаш его к себе в отроки взял.
        - Ну, а вас-то самих какая нелегкая занесла сюда из родных степей?
        - Нелегкая? - Юлдус нахмурился. - Вообще-то союзники мы. Русичи помогали нам в походах на польские и венгерские улусы. Теперь наша очередь. Как говорят здесь, на Руси, долг платежом красен. Вот Бату-хан - брат Кхайду - и прислал отряд отборных нукеров и стрелков на помощь иптэшу своему князю Искандеру… Сам ханский нойон Арапша нас привел. Я служу при нем десятником-унбаши.
        Бурцев хмыкнул. Выходит, против крестоносцев вместе с Александром Ярославичем будут биться и татары? Забавно… Хотя… Союзники ведь, в самом деле, должны помогать друг другу. Если союз крепок. А тут с этим, похоже, все в порядке.
        - А Кербет при ком служит? Он ведь не русич и не степной воин, так?
        - Да, он с кавказских гор. Черкес. На воинскую службу в Твери поступил. Отличился бесшабашной храбростью, был возвышен, стал сотником. Тоже привел свой отряд к князю Искандеру и поставлен под начало Домаша.
        - Черкес, говоришь? Хм, было б интереснее, если б он чеченцем оказался.
        - Чеченцем?
        - Это народ такой воинственный, тоже на Кавказе живет.
        - Ну, может быть, Кербет и чеченец. Просто здесь всех пришлых из тех краев черкесами кличут.
        - Вот как?
        Больше Бурцев на эту тему вопросов не задавал.
        - Тихо! - Юлдус вдруг вскинул руку.
        Татары замерли. Дружинники Домаша и Кербета тоже поутихли. Бурцев прислушался. Низкий далекий гул… Знакомый, похожий… похожий на… Неужели? Он побледнел. Да не может того быть!
        - В чем дело, Вацлав? - встревожился Освальд. - На тебе лица нет!
        Ядвига звркала по сторонам, стараясь определить источник звука. Сыма Цзян испуганно втянул голову в плечи. Всадники хватали оружие, кони тревожно переступали с ноги на ногу. Звук нарастал. А потом…
        - Крест! Знамение! Змей поганый!
        Тишина умерла. Сразу, вдруг. Испуганные крики неслись отовсюду. Обнаженные клинки, копейные наконечники и просто пальцы указывали в небо. Кто-то читал молитву, кто-то крестился. Кто-то заунывно скулил.
        Возникшая над лесом точка действительно издали напоминала и воспаривший к небесам крест и летящего дракона. Но точка быстро приближалась. Росла, раздавалась прямо на глазах, внушала ужас одним своим видом. И вряд ли кто-то, кроме Бурцева подозревал, на что способна такая птаха.
        Нет, вовсе не ристалищное поле видели они в Дерпте за колючей проволокой. И не выровненный ипподром для зимних скачек. А-э-ро-дром - вот что! Взлетно-посадочную полосу, построенную цайткомандой на самой границе с русскими княжествами. Чтоб было откуда взлетать винтокрылым машинам люфтваффе, переброшенным из будущего силой арийской магии.
        Кто сказал, что платц-башни годятся для отправки в прошлое только живой силы? Ничего подобного! Если в цайт-прыжок можно захватить «шмайсер», почему бы не взять с собой и боевую технику? Центральный хронобункер СС наверняка достаточно просторен, чтобы вогнать туда небольшой военный самолет. А башня перехода в Дерпте… Она ведь давным-давно разрушена, и межвременной портал открывается нынче в просторном куполе над древними руинами. Следовательно, стены, коридоры, лестницы и низкие своды арийской постройки уже не воспрепятствуют материализации боевой машины с приличным размахом крыла. Вот фон Берберг и обеспечил своему крестовому походу поддержку с воздуха!
        Замысел удался на все сто… На сто девять… «Мессершмитт-109» с фашистскими крестами на крыльях заходил в атаку над перепуганными воинами новгородского разгона. Самолет летел низко, за малым не касаясь брюхом верхушек елей: так удобнее расстреливать столпившихся внизу всадников. Уже можно разглядеть угловатый фюзеляж и бешено вращающийся винт. Пушки на крыльях и пулеметы в носовой части истребителя, правда, еще молчали. Но скоро заговорят и они.
        - Это что, какая-то магическая птица? - допытывался Освальд.
        - Хуже! - выдохнул Бурцев.
        И заорал во всю глотку:
        - Воздух! Ложись!
        Кричал он по-русски, однако и Сыма Цзян, и Освальд, и Ядвига все поняли правильно. Китаец и полячка бухнулись в снег у ближайшего дома почти одновременно с Бурцевым. Добжинец чуть замешкался, но мгновение спустя тоже неловко растянулся рядом. Стена убогой крестьянской хижины и неглубокая канавка под ней - не ахти какое укрытие, да другого-то нет!
        Спешились и залегли еще пара воинов Юлдуса. Остальные медлили. Кто-то в шоке пялился на приближающуюся крылатую смерть, кто-то разворачивал быстроногих коней…
        Спасти надо… Спасти хоть кого-то! Но тут, блин, нужны особые методы убеждения. Бурцев поднял высоко над головой свою золотую пайзцу, крикнул по-татарски - строго, как и подобает обладателю ханской наградной пластины:
        - Лежать! Именем великого Темучина! Волею извечного Тенгри и всемогущей Этуген!
        Степняки расторопно полезли с седел.
        Пилот ВВС цайткоманды нажал на гашетку.
        «Мессер» открыл огонь.
        Гром, раздавшийся среди ясного неба, заглушил и вой атакующего штурмовика, и вопли людей, и лошадиное ржание. Фонтанчики холодного снега, горячей крови, разорванных кольчужных звеньев и щепы прошитых насквозь моостовских домишек наметили старухе с косой путь по брошенной деревне. И старуха пошла, поскакала вприпрыжку по указанному фарватеру. Своим ржавым, но безжалостно острым орудием сегодня она махала от души.
        ГЛАВА 11
        Для пушек дела не нашлось. Живые мишени внизу, хоть и обвешались металлом с ног до головы, были все же ну очень легкобронированными, и экономный летчик люфтваффе ограничился пулеметами.
        Но грохот стоял адский. Кони перестали повиноваться всадникам. Всадники под пулеметным огнем сначала теряли разум, потом - жизнь. Пули сшибали дружинников с седел, валили в утоптанный красный снег лошадей. Незримость смерти пугала пуще самой смерти. Живые и пока невредимые воины от ужаса кричали громче раненых. Раненые боялись шевельнуться и замирали в оцепенении, подобно убитым. А умирающие в пробитых доспехах и с развороченными внутренностями сучили в предсмертной агонии ногами, словно стремясь бежать вслед за живыми.
        Все это длилось считанные секунды. Доли секунд… Но до чего же долго тянулись эти мгновения.
        Стрельба прекратилась, по барабанным перепонкам ударил рев самолета. Ударил, бросил в снег стоявших еще на ногах и сидевших в седлах. Брюхо фюзеляжа и крылья с крестами пронеслись, казалось, над самыми головами. Оглушив, ошеломив, раздавив, расплющив, полностью лишив воли и рассудка.
        Эта психологическая атака оказалась даже более действенной, чем обстрел. Взбесившиеся кони с диким ржанием метались между домами, давя всех и вся на своем пути. Некоторые волочили запутавшихся в стременах всадников. Некоторые - собственные потроха. Люди рвались к узкой калитке. В давке карабкались через низкий частокол. Каждый стремился поскорее покинуть страшную деревню. Словно за ее пределами можно было сейчас найти спасение.
        А «мессершмитт» уже делал новый заход. Ему оставалось лишь добить вконец обезумевшего врага. Самолет снова шел низко и на этот раз летел с противоположной стороны.
        - Адово исчадие! - в ужасе кричали русичи.
        - Сихер! Жин усал![81 - Колдовство! Злой дух! (татарск.)] - вопили татары.
        - Лежать! - надрывался Бурцев, - Всем лежать, мать вашу! В укрытие!
        Его не слушали. Люди поднимались и лезли на деревенскую ограду. Домаш и Кербет - пешие, заляпанные не то своей, не то чужой кровью - еще пытались образумить воинов, пытались построить для боя… Глупцы! Воевать с самолетом!
        Две или три стрелы все же полетели навстречу штурмовику. Не долетели. «Мессер» ответил длинной очередью. Ударил точно в толпу. И толпы не стало.
        Люди снова валились друг на друга. Сыпались с тына. Скользили в крови. Снова самолет утюжил Моосту. Снова дружинники Домаша и Кербета катились по снегу, словно сбитые кегли.
        Заложило уши, а Бурцев все кричал:
        - Лежать, где лежите!
        - Ле-е-ежать! - пробасил Домаш.
        Неужели дошло?
        - Лежать! - вторил Керебет.
        Ну, наконец-то…
        В этот раз не поднялся никто. То ли верили дружинники своим командирам безгранично, то ли силы окончательно покинули уцелевших воинов. Третью очередь пилот выпустил без особой нужды: вряд ли он мог отличить среди распластанных тел живых от мертвых. Зато коней летчик пострелял почти всех. Вероятно, просто так - из спортивного интереса.
        Снова оглушительный рев пронесся над деревней. Потом рев превратился в отдаленный-отдаленный гу-у-ул…
        Бурцев поднял голову, стряхнул снег с волос. Все! Авианалет закончен. «Мессершмитт» снова становился едва заметной точкой на горизонте. И возвращаться, кажись, больше не собирается. Пока не собирается.
        - Опять невидимые стрелы? - Освальд перекрестился.
        Рука добжиньца дрожала.
        - Опять, - кивнул Бурцев.
        Ему тоже было не по себе.
        Сыма Цзян и Ядвига приподняли головы. Живы… А остальные? Вокруг - по всей деревне валялись недвижимые тела. Неужели полег весь отряд Домаша? Нет. Когда гул стих окончательно, Бурцев начал замечать слабое шевеление. Слишком слабое… Немногим, очень немногим посчастливилось пережить воздушную атаку.
        Люди поднимались, испуганно смотрели вверх, озирались по сторонам. Ошеломленные воины медленно приходили в себя. Бурцев прикинул потери. Убитых, раздавленных, затоптанных - больше половины. Среди уцелевших - две трети раненых. Много тяжелых.
        Юлдус подволакивал простреленную ногу. Воевода Домаш Твердиславич морщился от боли: ему перевязывали левое плечо. Вейко сам обматывал кровоточащую ладонь. Кербет удивленно пялился на пробитый кавказский шлем-танж и машинально утирал снегом красные струйки со лба. Повезло черкесу - пуля прошла по черепу вскользь, только кожу ободрала.
        Лошадей осталось десятка два. Все - напуганные, нервные. Прядают ушами, косят глазом, раздувают ноздри. У многих порвана сбруя, седла сбиты набок.
        Кровь была всюду, кровь была почти на всех. Однако недавние пленники Юлдусовой засады не пострадали: Бурцев вовремя выбрал для себя и своих спутников более-менее укромное местечко. Вот и отлежались благополучно. Остальные-то падали, где придется. Об укрытии мало кто думал.
        Домаш приказал заняться лошадьми и тяжело раненными. Потом подошел к Бурцеву. Оправил набухшую повязку, глянул, хмуро…
        - Тебе знаком этот летающий змей?
        Бурцев кивнул.
        - Что означают кресты на его крыльях? Он заодно с немцами?
        Еще один кивок.
        - И много у ливонцев таких… гадов?
        Бурцев пожал плечами:
        - Мне это неизвестно.
        - Жаль… Если эти летающие огнедышащие твари выступают на стороне ливонцев, мечами и копьями одолеть их будет непросто.
        Непросто? Оптимист этот Домаш… Бурцев промолчал. Вообще-то он подозревал, что с «тварями» мечи и копья не совладают вовсе. Самолет цайткоманды клинком на лету не перерубить, копьем не сшибить, да и стрелами его не больно-то закидаешь.
        - Значит, так… ты, - палец Домаша ткнулся в грудь Бурцеву, - поедешь к князю Александру Ярославичу. Расскажешь все, что тебе известно. Коня тебе дадут.
        - Без них, - Бурцев кивнул на своих спутников, - я никуда не поеду.
        - Хорошо. Может статься, и им будет, о чем поведать князю. Юлдус!
        Татарин подъехал на низкорослой лошадке - посчастливилось-таки спастись степной кобылице. Лук кочевника - в наспинном саадаке, стрелы - в закрытом колчане. В руках - копье с крюком и бунчуком из конского хвоста. Нога Юлдуса уже перевязана. Причем в седле сидеть опытному кочевнику рана ничуть не мешала.
        - Сколько у тебя осталось воинов? - поинтересовался Домаш.
        - Пятеро могут сражаться. Еще один при смерти.
        - Бери этих пятерых, бери Вейко в проводники и веди полон… гостей наших веди к Исменьскому урочищу - к Мехикоорме. Туда как раз подступает сейчас из Пскова войско Александра. Вы должны встретиться с князем. Поедете через торфяники, потом - лесами, самыми короткими тропами. Двигаться скрытно, но быстро.
        - А как же вы?
        Домаш Твердиславич сдвинул брови:
        - Мы останемся здесь. У меня слишком много раненых и слишком мало лошадей. Далеко нам все равно не уйти.
        - Но если немцы…
        - Тогда будем держать оборону в Моосте, - жестко оборвал воевода. - Сколько сможем, столько и продержимся. Даст Господь - немцы пройдут стороной. Или подмога от князя Александра подоспеет.
        Немцы стороной не прошли. И помощи остатки разгона Домаша и Кербета не дождались.
        ГЛАВА 12
        Небольшой отряд - пяток татарских лучников под предводительством Юлдуса, лыжник Вейко, севший на этот раз в седло, Бурцев и его спутники - едва-едва успели выйти из деревни. Перевалили небольшую гряду с редкими чахлыми и кривенькими березками, когда опять началось… Тишину леса вновь нарушил зловещий гул.
        «Мессер» возвращается? Нет, звук иной - глухой какой-то, надсадный, с металлической лязгцой… Татарские всадники, наученные горьким опытом, заранее сползли с седел, привязали коней к березкам и испуганно всматривались в небо. Да только не там шпарит глазами Юлдус со товарищами. Бурцев тоже спешился, вытащил из седельной сумки бинокль фон Берберга, вернулся к пройденному невысокому холмику, залег на вершине…
        Все верно! Не вверх пялиться надо, а ниже. Туда, где уже пришел в движение молодой ельник. Где многотонная махина подминала под себя хрупкие деревца, где сыпался от тяжелого рокота мотора снег с хвойных лап. Где выползал из леса новый дракон, новая змеюка в крестах.
        Танк!
        Бурцев сплюнул. Ну, конечно! Если в прошлом у немцев появились люфтваффе, почему бы не забросить туда и панцерваффе? Цайткоманда действовала по всем правилам военной науки. Сначала авианалет, теперь вот добивающий танковый удар. А за танком…
        Бронированная машина припечатывала снег, оставляя позади глубокую колею. Следом тарахтели два мотоцикла с колясками. Гитлеровцы в эсэсовской форме с сосредоточенными лицами тряслись по примятому гусеницами бездорожью. На груди мотоциклистов болтались «шмайсеры». Над люльками торчали в турелях пулеметные стволы.
        Ну, точно как в старом добром кино про фашистов! Вот только замыкали процессию не эсэсовцы и не солдаты Вермахта. Полусотня закованных в броню орденских братьев с оруженосцами ехала в арьергарде. Непривычные к новому походному порядку рыцарские кони воротили морды от вонючих выхлопов, но, повинуясь острым шпорам наездников, все же покорно шли по пробитой колее. Тяжелые подкованные копыта дробили и затаптывали следы мотоциклетных шин и гусеничных траков.
        Блин! Так сразу и не скажешь, что смотрится более дико: танк с мотоциклетками на фоне средневековых рыцарей или ливонская конница, плетущаяся в хвосте моторизированной цайткоманды. Впрочем, одно общее сходство у этой бредовой ударной единицы, несомненно, имелось. Кресты: черные тевтонские на белых плащах и щитах. И черные фашистские, с белой окантовкой, на танковой броне и мотоциклетных колясках. Да, ребята все-таки нашли друг друга… Сквозь тьму веков дотянулись, сцепились крестами. Союзнички, мля!
        Рядом скрипнул снег - к Бурцеву подползали остальные. Осторожно поднимали головы над невысокой грядой, смотрели, разевали рты.
        Танк приближался к деревне. Все понятно: пилот «мессершмитта» сообщил по рации об обнаруженном скоплении противника и попросил разобраться. Вот и рвется в драку бронированная махина. Прет напролом - через кусты, деревья и сугробы, оставив далеко позади «группу поддержки». А чего бояться танку в тринадцатом веке? Не копий же и мечей, в самом деле? Такой машине даже стрелять сейчас не нужно - намотает, нафиг, любого противника на гусеницы вместе с кольчужкой - и дело с концом!
        Танк ревел, танк приближался.
        - Сихер![82 - Колдовство (татарск.).] - возбужденно прошептал Юлдус - Алтасты![83 - Чудище (татарск.).] Качабыз![84 - Бежим (уходим) (татарск.).]
        - Смок?[85 - Согласно польской легенде, Смок - дракон, убитый основателем Кракова князем Краком.] - голос Освальда дрожал. - Странно вообще-то, раньше драконов я представлял себе иначе.
        Бурцев молча изучал вражескую бронемашину. Любопытный экземпляр. Для тяжелого «Тигра» маловат и легковат. Да и для средней «Пантеры» тоже. Хотя некоторое сходство с «Пантерой» все же имеется. Только попроворней этот «малыш» будет и маневренней. И скорость у него повыше. Помнится, фон Берберг рассказывал о разведывательном танке серии «Лухс» - «Рысь», найденном немцами под развалинами Взгужевежи. Уж не это ли самое чудо откопают фашики на польской земле семь веков спустя? Похоже на то…
        Бурцев смотрел. Танк ехал. Большие опорные катки, расположенные в шахматном порядке. Широкие гусеницы, обеспечивающие неплохую проходимость. Дополнительные баки с горючим. Высокий корпус, небольшая приплюснутая башенка, антенна над люком, короткоствольное орудие. Калибр невелик - два сантиметра. Ну, и пулемет, разумеется. Вес - тонн десять, может быть, немного больше. В общем, категория легких танков. Правда, «легкость» для подобных машин - понятие относительное. Особенно здесь. Особенно сейчас.
        Броня на вид приличная, но не супер - рассчитана на выживание после попаданий бронебойных снарядов малого и среднего калибра. Так ведь и бить из крупнокалиберных орудий по танку в тринадцатом столетии некому, а стрелы и ядра катапульт ему - что комариные укусы. Зато вот движок - мощнее не нужно. И скорость обеспечит, и по бездорожью протащит. И ходовая часть надежная. Вооружение, правда, у «Рыси» не столь впечатляющее, как у более тяжелых «кошачьих» собратьев из фашистских панцерваффе. Однако для нужд цайткоманды большего, наверное, и не требуется. Даже при штурме замков и городов. Пробить брешь в стене или высадить ворота в крепости, до сих пор не нюхавшей пороха, можно и скорострельной 20-миллиметровкой, а 7,92-мм пулемет запросто выкосит со стен всех защитников. Кроме того, при необходимости сам танк можно использовать в качестве тарана.
        Что, по-видимому, и намеревался сейчас продемонстрировать экипаж «Рыси». До Моосты оставалось совсем ничего, а танкисты не сделали еще ни единого выстрела. Небось, предвкушают свою излюбленную забаву - давить по живому гусеничными траками.
        И ведь есть, есть кого давить-то! Бурцев громко и витиевато выругался. Десяток всадников выезжал за частокол - на обширную пустошь перед эстонской деревенькой. Нет, они и не думали спасаться бегством. Они готовились принять бой… Бой с танком! Безумству храбрых, короче, поем мы… Он крякнул от досады. Траурные марши петь придется. Ибо после подобных кавалерийских наскоков на бронированные машины не выживают.
        - Сумасшедшие!
        - Храбрецы! - возразил ему Освальд. - У этих русских рыцарей душа истинных шляхтичей!
        - Да на что они рассчитывают, эти «храбрецы»?!
        - Ясно же, как божий день, Вацлав: хотят напасть на дракона, пока он не взлетел. Хотят защитить деревню и уберечь своих раненых от лютой смерти.
        Невероятно! Воины, что совсем недавно в панике разбегались от атакующего «мессершмитта», теперь демонстрируют чудеса бессмысленного героизма. Устыдились былого страха? Или, быть может, прав Освальд: все дело в том, что неведомый противник на этот раз движется по земле и от того кажется более уязвимым, чем в воздухе. Возникает иллюзия, будто «дракона» можно достать в рукопашной схватке. Наслушались, видать, наивные дружинники Домаша сказок о славных победах былинных богатырей над погаными змеями. Теперь сказочки те боком выйдут!
        Безумцы уже послали коней в галоп. Теперь точно никого не остановить! Впереди во весь опор несутся Домаш с Кербетом. Русский воевода удерживает раненой левой рукой круглый щит и поводья. В здоровой правой - древко копья. За спиной огнем реет алый плащ. Отчаянный черкес мчит навстречу танку с непокрытой перевязанной головой. Не пожелал джигит ни на что менять пробитый пулей шлем-танж и жаждет джигит реванша. Сабля в руке Кербета так и пляшет, блестит на солнце маленький, будто игрушечный, щит.
        За воеводой и горцем следовали отборные дружинники. Не израненные, уцелевшие при налете «мессершмитта». Ровно столько бойцов, сколько оставалось еще лошадей в отряде Домаша. Все сейчас под седлом - все до единой. На глазах животных - шоры. Уши закрыты плотными тканевыми колпачками. Чтобы не пугались «драконьего» вида и рыка, надо полагать. Чтоб не чувствовали ничего, кроме шпор, терзающих бока, и жесткой узды, рвущей пасть. Чтобы резвее переставляли копыта. Чтоб неслись вперед и только вперед. Скакать по плотному насту было удобно. И в свой последний бой этот десяток всадников вступал как на парад.
        На конях - расшитые попоны и блестящие стальные налобники. За спинами дружинников - червленые плащи. Сияла дорогая броня. Словно она могла защитить от пуль и снарядов… Над небольшой группкой развевался стяг с изображением святого лика. Полотнище трепетало на ветру - Бурцев так и не разобрал, на покровительство какого небожителя рассчитывали бойцы.
        ГЛАВА 13
        Эту дерзкую вылазку пресекла бы одна-единственная пулеметная очередь. Но танк по-прежнему молчал. Не стреляли и мотоциклисты. Заглушив моторы, они с любопытством наблюдали за сближавшимися противниками. Согнали коней с танковой колеи и выстроились в линию ливонские рыцари. Никто не желал пропустить диковинное зрелище. Никто не мешал турниру, победитель которого был известен изначально. Да, можно себе представить, с какими ухмылочками прильнул сейчас к перископам экипаж бронированной машины.
        До столкновения оставались считанные мгновения. Затаив дыхание, прильнув к биноклю, Бурцев молча ждал неизбежного. Ждал Освальд. Ждал Сыма Цзян. Ждала Ядвига. Ждал Вейко. Ждали Юлдус и его лучники.
        Первым удар нанес Домаш. На полном скаку воевода вогнал копье куда-то под орудийный ствол. Будь это бронебойный заряд, немецкой «Рыси» снесло бы, нафиг, башню. Но хрупкая палка с железным наконечником не причинила вреда бронированному зверю. Копье переломилось. Всадник не успел свернуть с пути разогнавшейся машины.
        Они видели вставшего на дыбы скакуна, видели падающего воеводу. А потом и конь Домаша Твердиславича с пронзительным ржанием повалился наземь. Еще мгновение - и человека, и бьющееся животное накрыли гусеничные траки. Танк чуть спружинил, подпрыгнул на мягком. Позади остались кровавые ошметки. Гусеницы и снег вокруг окрасились красным.
        Кербет атаковал с фланга. Взвизгнул, что было сил рубанул с наскока по стальному корпусу. Добрый кавказский клинок разломился надвое. Танк вильнул в сторону, успел вскользь зацепить всадника бортом.
        Оцарапанный конь Кербета шарахнулся прочь: сбруя - в клочья, шоры сползли с глаз. Сам наездник с раскроенной до колена ногой не удержался в седле. Упал, запутался в стремени, поволочился за обезумевшим животным. Кербетов жеребец мчался в объезд деревни - туда, где за конной атакой на танк наблюдали Бурцев и его спутники. Повязка на голове Кербета размоталась, окровавленная голова безвольно болталась у задних копыт. Застрявший в стремени горец не подавал признаков жизни.
        А танк тем временем разметал остальных воинов. Бронированной грудью, без единого выстрела. Рухнул стяг: знаменосца вместе с лошадью подмяли скрежещущие гусеницы. Так же храбро и нелепо приняли смерть и бойцы, в отчаянии бросавшиеся с мечами и копьями на железную «Рысь».
        Все. Кончено. Оставшиеся в Моосте воины спешно закрывали ворота. Наивняк! Ни деревенская калитка, ни хлипкий частокол не остановят разогнавшуюся многотонную махину.
        Несколько стрел вылетели из-за тына, царапнули по броне. А толку-то?! Танк с ходу снес воротца и добрый кусок частокола. Полетели бревна, доски, щепки, пали люди, оборонявшие проход. «Рысь» хищно закружила, заметалась по деревне, круша убогие постройки, настигая бегущих, давя раненых, наматывая на гусеницы убитых. Только сейчас - впервые за все время танковой атаки - лязгнул пулемет. Короткие вспышки, грохот выстрелов… Упругое эхо докатилось до далекого леса, отразилось от сплошной стены мрачных пустокронных еще деревьев, вернулось обратно.
        Экипаж сбивал пулеметным огнем тех, кто успел перелезть через частокол, отсекал путь к бегству остальным. Пуля настигла и коня Кербета, взбиравшегося уже до снежной гряды, за которой укрылся небольшой отряд наблюдателей. Умное животное, словно чуяло, где искать спасение: жеребец скакал к людям по протоптанной меж заснеженными торфяниками стежке. Но не доскакал. Совсем чуть-чуть не доскакал.
        Пулеметная очередь рассекла гриву, перебила позвонки и шейную артерию, вырвала клок мяса. Подстреленный конь свалился в снег. В белое фонтаном ударило красное. Бурцева и всех, кто лежал рядом, тоже окропило теплым и липким. Заколотили по воздуху копыта. Звякнула длиннополая кольчуга всадника, что по-прежнему висел на стремени, мотнулась неприкрытая шеломом окровавленная голова.
        Бурцев опередил всех. Юркнул под прикрытие конской туши, рубанул мечом по стременному ремню, высвобождая ногу бездыханного Кербета. Рванул обмякшее тело на себя. Вытащил-таки черкеса из-под обстрела…
        Пустое… Кербет не шелохнулся. Кербет был мертв.
        - Нет, жив, - уверенно сказал Юлдус. - Сердце бьется. В седло сядет.
        Кербет в самом деле вдруг вздрогнул всем телом, застонал, пошевелился. Открыл глаза. Попытался даже подняться.
        - Да лежи уж, джигит, - Бурцев стер лошадиную кровь со лба и щек. Снова глянул на деревню. Там все еще бесновалась машина смерти.
        - Вацлав, - Освальд повернул к нему побледневшее лицо. - Это ведь вовсе не дракон, да?
        - Да.
        - Что же тогда?
        - «Рысь», - коротко ответил Бурцев.
        - Рысь? Рысь - это такой зверь, как волк, медведь…
        - «Рысь» - это такой танк, Освальд.
        - Танк?!
        - Медведь?! Погоди, ты сказал медведь?
        Бурцев встрепенулся. Случайное упоминание о косолапом хозяине леса заставило его внимательнее оглядеть немецкие ряды. Как же он не подумал раньше?! В этой смеси моторизированной цайткоманды и ливонских рыцарей может ведь оказаться и фон Берберг. Если вестфалец здесь, ничто - даже танк - не остановит Бурцева. Уж он-то найдет способ добраться до штандартенфюрера и выведать, где, в какой темнице заточена Аделаида.
        Но нет, геральдических медведей не было. Были люди, были кони, были мотоциклы, была бронированная «Рысь». И всюду сплошь кресты. Не фон Берберг ведет этот отряд. Разве что… Что если вестфалец прячется в танке?
        - Нам уходить надо, - Юлдус тронул его за плечо. - Домаш приказал ехать к князю Искандеру.
        Бурцев покачал головой.
        - Я не хочу уходить с пустыми руками.
        - Что?
        - Мне нужен полонянин, Юлдус. До зарезу нужен.
        ГЛАВА 14
        Даже бесшабашный рыцарь-разбойник Освальд посмотрел на него, как на умалишенного:
        - Вацлав, та штука, которую ты назвал танком, уже погубила русскую дружину и стерла с лица земли целую деревню. Как ты хочешь полонить человека из войска, которое держит при себе такого зверя?
        - Это не зверь, Освальд, а всего лишь самоходная повозка, железная колесница… Внутри сидят обычные люди. Те, что управляют ею и стреляют невидимыми стрелами. Если их выманить наружу…
        - Ты, верно, совсем спятил, Вацлав…
        - Пора нам, пора, - твердил свое Юлдус. - Когда этот ревущий демон перебьет оставшихся, он погонится за нами. А у нас на руках раненый Кербет, и под снегом вокруг полно торфяных ям. Даже Вейко не сможет быстро увести нас отсюда.
        - Правда? - улыбнулся Бурцев. - Вот и славно!
        Перед его мысленным взором уже стояла Ядвига, проваливающаяся под снег.
        - Вейко, где тут поблизости яма побольше и поглубже?
        - Да вон одна - прямо перед нами, только что ее обошли, - эст указывал на ложбинку под укрывшим их гребнем.
        Надо же! Незнающий человек и не разберет, что здесь таится смертельная опасность.
        - Отсюда не выберется ни пеший, ни конный, - заверил проводник. - Болото на дне этой ямы не замерзает даже в лютую стужу. Но зачем тебе это?
        - А тот вон немецкий железный «дракон» выберется? - ответил Бурцев вопросом на вопрос.
        - Хочешь заманить его в ловушку? - лицо молодого чудина просветлело. Потом - посуровело. - Но ведь драконы умеют летать. Когда змей расправит свои крылья…
        - Уверяю тебя, Вейко, у этой твари крыльев нет и летать она не может. Плавать, кстати, тоже.
        Насколько помнил Бурцев, у гитлеровцев во время войны вообще была напряженка с плавающими танками. «Рысь», по крайней мере, к таким явно не относилась. Если машина увязнет и начнет тонуть в болоте, у экипажа будет лишь один путь к спасению - через верхние люки. И тут уж главное - не зевать.
        - А вдруг чудовище плюнет в нас огнем и громом прежде, чем подползет к яме?
        - Не плюнет…
        Вообще-то твердой уверенности в этом у Бурцева не было. Но некоторые соображения имелись. Дождавшись, когда танк развернется к ним кормой и двинется утюжить несчастную Моосту в противоположном направлении, Бурцев процедил сквозь зубы:
        - Прячьтесь все, живо.
        Уговаривать никого не пришлось: его спутники мгновенно вжались в снег.
        - Юлдус, дай-ка мне свое копьецо, - Бурцев протянул руку.
        - Зачем? Ты все равно не сможешь проткнуть шкуру этого ашдаха[86 - Дракона (татарск.).].
        - Давай, говорю. Есть у меня ханская пайзца или нет?!
        В ладонь Бурцева легло отполированное древко. Обычное татарское копье - с крюком для стаскивания всадников, с сигнальным бунчуком… Вот этот-то пышный, отяжелевший от влаги конский хвост он и намеревался сейчас использовать.
        Бурцев набрал в грудь побольше воздуха, заставил себя подняться из укрытия…
        - Куда? - выдохнул Юлдус.
        Он не ответил. Некогда! Пока внимание немцев приковано к деревне и танку-убийце, а экипаж боевой машины не поймал его в перископы прицелов, нужно действовать. Быстро, быстро, еще быстрее… Он перемахнул через снежную гряду, подкатился к коню Кербета. Сраженное пулеметной очередью животное не шевелилось, но кровь из перебитой артерии еще растекалась горячим, дымящимся пятном.
        Вот в эту кровавую лужу он и сунул копейный бунчук. Оружие стало кистью. Бурцев мазнул красным по белому. Раз, два, три: вдоль, вдоль, поперек. Огромная угловатая латинская «Н» заалела на заснеженном склоне - такую буковку будет хорошо видно и из Моосты, и из подлеска, где толпилась ливонско-эсэсовская рать.
        Снова конский хвост окунулся в конскую кровь. Следующий мазок. И точка сверху. Рядом с первой литерой появилась вторая - гигантская скошенная «I». Ладно уж, сейчас не до каллиграфии. Бурцев торопился, писал резкими размашистыми штрихами, щедро разбрызгивая вокруг алые капли. Еще одна длинная продольная черта, и поперечная вверху - короче. Вышел усеченный крест, какой нашивают на свои котты орденские сержанты, полубратья и кнехты - вышла буква «Т».
        «Краски» было предостаточно - на этот счет он не переживал. Мертвый конь все еще истекал кровью. Но вот время… Времени мало. Прямой угол с красными потеками и кляксой на конце сошел за «L». Вертикальная черта с тремя зубцами - за «Е». Успеть… только бы успеть… Непозволительно долго пришлось повозиться с «R».
        Он глянул назад, через плечо. Танк разворачивался. Мотоциклисты указывали пальцем на кровавую надпись и писца-копейщика, что-то кричали друг другу. Бурцев продолжал. Успеть! Успеть! С привычной кириллицей, возможно, дело пошло бы быстрее. Но зато латиница, которую он выбрал для своего замысла, вернее проймет цайткоманду.
        Бурцев даже не стал делать отступа между словами. Писал, не задумываясь о возможных ошибках. Тут, блин, не до жиру - и так разберут, фашики треклятые. Он уже заканчивал последний слог, когда вдали затарахтели мотоциклы, а танковая башня уставилась на кровавые росчерки орудийным стволом. Неужто в самом деле вдарят?
        HITLERKAPUT
        Успел! Гигантские красные буквы на пологом склоне вышли корявыми, смазанными, но вполне читаемыми. Получилось то, что нужно: коротко и сердито. И понятно! Если в экипаже «Рыси» - сплошь горячие головы и полные идиоты, обидчика своего обожаемого фюрера танкисты расстреляют без разговоров. Лупанут враз из пушки и пулемета, чтоб уж наверняка… Чтоб ни от самого каллиграфа, ни от его крамольной надписи следа не осталось.
        Только вряд ли в состав цайткоманды фашисты набирали несдержанных невротиков. Толковых бойцов - да, отпетых интриганов, вроде фон Берберга - да, безжалостных садистов, испытывающих человеческую плоть на прочность танковыми траками - да. А вот тупому пушечному мясу, что сначала стреляет, а потом думает - место где-нибудь на передовой Восточного фронта. Для выполнения же деликатной и ответственной миссии по перекраиванию истории разумнее посылать людей думающих, способных быстро принимать нестандартные решения в нестандартных ситуациях.
        Воин в средневековых доспехах, выводящий окровавленным копьем антигитлеровскую надпись - ситуация нестандартная. На месте диверсантов цайткоманды Бурцев во что бы то ни стало взял бы такого умника живым. Хотя бы для того, чтобы выведать, откуда в тринадцатом веке известно о фюрере двадцатого? Немцы, кажется, решили действовать так же. Танк оставил несчастную деревеньку в покое, смял заднюю оградку, выехал из Моосты…
        ГЛАВА 15
        Хороший наст кончился: теперь машина шла тяжело, натужно, то и дело проваливаясь в снег по самое брюхо. Но немецкая «Рысь» приспособлена бегать и не по такому бездорожью. Танкисты прекрасно знали возможности своего бронированного зверя и гнали его к цели кратчайшим путем.
        За танком устремились мотоциклисты. Мощные 750-кубовые военные «Цундаппы» с колясками тоже создавались для передвижения в экстремальных условиях. Оба мотоцикла промчались по разгромленной деревеньке и, держась танковой колеи, быстро догоняли «Рысь». Конное войско ливонцев тоже пришло в движение. Всадники разбились на два отряда и теперь обходили деревню с флангов, намереваясь взять противника в клещи. На дерзкого писаку с копьем начиналась настоящая облава. Пока - без стрельбы. Пока…
        Бурцев не стал больше искушать судьбу: быстро перекатился обратно через спасительную снежную гряду, залег:
        - Ну, ребятки, луки к бою. Скоро здесь будет жарко.
        - К бою? - Юлдус был в шоке. Несчастный унбаши не верил своим ушам.
        В руках Бурцева блеснула ханская пайзца.
        - Именем великого Темучина, - напомнил он.
        - Жюлэр сугышчы[87 - Сумасшедший воин (татарск.).], - сквозь зубы простонал кочевник.
        И еще что-то про свою несчастную усал язмыш[88 - Злая судьба (татарск.).].
        Бурцев усмехнулся. Все они здесь немного «жюлэр».
        - Будете бить стрелами тех, кто следует за большим железным ашдаха, - разъяснил он.
        - Тех, кто сидит на малых? - уточнил Юлдус.
        - Ага.
        Больше вопросов унбаши не задавал.
        Грохот и лязг танка приближался. Мотоциклисты тоже не отставали. Только рыцарская конница никак не могла угнаться по глубокому снегу за моторизированными союзниками, но о ней-то Бурцев думал сейчас меньше всего.
        «Рысь» ревела, возмущенно, негодующе. Казалось, будто сам воздух с остервенением бьет их сейчас по ушам. Земная твердь - и та испуганно вздрагивала под гусеницами многотонной машины. Вздрагивала в буквальном смысле: твердь ведь здесь по большей части состояла из болотных хлябей.
        Да, лежать перед прущим в лобовую атаку танком - занятие не из приятных. Бурцев невольно поежился. А каково приходится его спутникам? Они-то и не подозревали раньше о существовании подобного кошмара!
        Спутники все еще находились рядом. Наверное, только потому лишь, что все до единого оцепенели от ужаса.
        - Бежать надо! - всхлипнула Ядвига. - Вдруг дракон не провалится?
        За снежной грядой бесновались на привязи перепуганные лошади…
        - Если не провалятся, тогда все равно никуда уже не убежишь, - хмуро заметил Освальд.
        Резонное замечание…
        Потом разговаривать не стало никакой возможности: слишком громко. Слишком страшно…
        Они сжались, впечатались в снег. Замерли, зажмурились все. Бурцев, скорчившись в позе эмбриона, тоже закрыл глаза и уши. Если «Рысь», в самом деле, перескочит с разгона ловушку - им конец.
        В какой-то момент показалось, что заснеженный торфяник не остановил бронированную махину. Но уже в следующий все изменилось. Мелко подрагивающая почва вдруг колыхнулась сильно и резко. Хруст, треск, плюх… Гребень, за которым укрывался их небольшой отряд, вспучился, приподнялся, словно рядом ударил гигантский метеорит.
        А танк…
        Танк уже не ревел - выл. И звук шел теперь откуда-то снизу, будто из-под земли. Земля сотрясалась, содрогалась, но добычу свою выпускать не желала. Машина больше не приближалась. Она… она словно уходила вглубь.
        Бурцев рискнул поднять голову первым.
        На месте заснеженной ложбинки перед ними теперь зиял черный провал с неровными краями толстого, но непрочного, грязного и пористого льда. Сквозь густые вонючие выхлопы там можно было различить корму, башенный люк и антенну. Вся же передняя часть танка вместе с орудийным стволом ушла во влажный рассыпчатый грунт - коричневатый, цвета спекшейся крови.
        На секунду мотор смолк. Затем «Рысь» взвыла снова: яростно, надсадно, отчаянно. Танк дал задний ход и… под землю начала уходить корма. Бронированный монстр бился в ловушке, рвался то вперед, то назад, но лишь углублял разверзшуюся могилу. Гусеничные траки скребли, загребали мягкий податливый торф, поднимали тучи брызг. Все тщетно - вырвать танк из западни им было теперь не под силу.
        Под собственной тяжестью «Рысь» оседала все ниже. С вздрагивающих стенок осыпалась, струилась зыбучая темная масса. Коварный торф мягко обволакивал гусеницы, катки, прочную броню… Нежные и смертельные объятия сжимались все сильнее. Воющая машина хоронила самое себя. А снизу - с потревоженных глубинных слоев торфяника уже сочилась грязная жижа, что не замерзала даже зимой. Сочилась быстро: тухлая парящая вода заполняла яму на глазах…
        Мотоциклисты цайткоманды остановили «Цундаппы». Не заглушая двигателей, они тревожно осматривали снежный покров вокруг. Повторить судьбу танкистов ребятам явно не хотелось.
        Пулеметчики в колясках заметили одинокого наблюдателя над снежным гребнем. Стрелять, однако, не стали. Видимо, еще надеялись взять живым. Ну, и напрасно… Немецкие «Цундаппы» стояли недалеко - на самом краю торфяной ямы. Рукой подать! Врукопашную на их пулеметы лезть, конечно, глупо, но для длинной татарской стрелы это ведь не расстояние.
        - Утерергэ![89 - Убить (татарск.).] - коротко скомандовал Бурцев воинам Юлдуса.
        Приказ обладателя золотой пайзцы стрелки выполнили незамедлительно. Секунда - и над «HITLERKAPUT» возникли степные лучники. Тетивы - натянуты, а времени для прицеливания не потребовалось: кочевников с детства учили бить навскидку. Над ревущей и дымящейся ямой просвистели стрелы…
        Эсэсовцы успели немногое. Один «Цундапп» огрызнулся короткой очередью, зацепив плечо ближайшего к Бурцеву стрелка, но прыткий пулеметчик в люльке тут же обмяк, пригвожденный к спинке сиденья. Второй мотоцикл резко рванул с места. Водитель дал газ, разворачиваясь, и… грузно навалился на руль. Две стрелы торчало в его боку.
        «Цундапп» вильнул, влетел колесом на край ледяного разлома, перевернулся… Колесами кверху мотоцикл сполз в торфяник, плюхнулся в пузырящуюся жижу. И людей, и машину тут же затянуло под гусеницы, что, подобно чудовищному миксеру, все еще взбивали болотную грязь.
        Оставшийся у провала «Цундапп» заглох. Этот мотоцикл так и не тронулся с места: водителя вместе с автоматчиком на заднем сиденье свалила стрела Юлдуса - ее убойной силы хватило, чтобы поразить обоих. И теперь гитлеровцы, нанизанные на оперенное древко, корчились на самом краю разверзшегося торфяника. Еще одна стрела вонзилась в коляску, другая разбила фару - малого дракона-ашдаха татары тоже решили не щадить.
        Хрустнула и обвалилась ненадежная ледяная корка под двумя эсэсовцами, сцепленными одной стрелой. Оба, вместе со своими «шмайсерами» и касками скатились вниз, канули, сгинули где-то под неистовствующей «Рысью». «Цундапп» тоже накренился, навис над провалом. От падения его удерживал сейчас только солидный противовес - обвешанная боеприпасами коляска с тяжелым пулеметом в турели и с мертвым пулеметчиком на сиденье.
        Все! С мотоциклетной поддержкой покончено. А кавалерийская еще далеко. Пара ливонских рыцарей угодили в торфяные ямы, остальные двигались теперь по глубокому вязкому снегу медленно, опасливо, так что пока было время вплотную заняться танкистами.
        «Рысь» тем временем увязла капитально. И капитально тонула. Вода уже скрыла гусеницы и нижнюю часть корпуса. Болотная жижа добиралась до приподнятой кормы и башни. Двигатель начал захлебываться. Собственно, та же участь ожидала и экипаж. «Рысь» - танк негерметичный, не предназначенный для форсирования водных преград, а потому…
        Последний чих… готово! Тишина и густое облако сизого дыма над ямой. Булькал уходящий из бронированной машины воздух. Пузыри были крупными, частыми. Скоро, уже совсем скоро…
        - Юлдус, приготовь аркан. Остальные - луки. Сейчас полезут люди. Убивать только тех, кого скажу.
        Как и предполагал Бурцев, долго фашики не продержались. С лязгом откинулся башенный люк. Из чрева машины послышался надсадный кашель. Похоже, экипаж не только тонул, но и задыхался в выхлопах. Что ж, парни сами устроили себе душегубку…
        - Ханде хох! - громко предупредил Бурцев.
        Стрелки Юлдуса подняли луки. Сам десятник-унбаши отвел на замах руку с веревочной петлей.
        ГЛАВА 16
        Первый парень в черной униформе танкиста и с мягким шлемом на голове предупреждение Бурцева проигнорировал. Выскочил - ошалелый, промокший, ослепший, с укороченным «шмайсером» наперевес. Пальнул длинной очередью - вслепую, рассчитывая, вероятно, не столько подстрелить кого-нибудь, сколько напугать. Сдаваться в плен он не собирался. И на фон Берберга не походил.
        - Утерергэ!
        Утыканный стрелами танкист вывалился из башни, с громким плюхом рухнул в воду.
        Второй… Плохо - второй тоже полез с автоматом. И тоже - не вестфалец.
        - Утерергэ!
        Этот свалился обратно в люк.
        Какой там у «Рыси» экипаж? Три человека? Четыре? Что говорил по этому поводу Фридрих фон Берберг, Бурцев не помнил. Если третий танкист сглупит, как первые двое? И если третий окажется последним? Тогда придется брать «языка» из числа ливонцев. Жаль… Рыцари вряд ли знают достаточно много. И вряд ли они подскажут, где искать Аделаиду или хотя бы предводителя «небесного воинства».
        Третий все же сглупил. И он не был похож на штандартенфюрера.
        - Утерергэ! - еще одним трупом больше.
        Расчет окончен?
        Вода уже поднялась до середины башни. Вот-вот хлынет в люк. Но прежде из черного проема в броне показался…
        Четвертый?!
        …автоматный ствол. Бурцев скривился от досады. И этот герой туда же - лезет со своим «шмайсером». Он уже открыл рот, чтобы отдать последний приказ.
        - Уте…
        Автомат упал в воду, сгинул в грязной жиже. Теперь над люком торчали две поднятые руки.
        - Гитлер капут! Гитлер капут! - кричал эсэсовец, захлебываясь.
        - Юлдус… - короткий кивок.
        Петля татарского аркана захлестнула танкиста, сдернула с брони.
        Ливонцы, на глазах которых татарский унбаши и бывший омоновец в четыре руки перетаскивали барахтающегося пленника через заснеженную гряду, забеспокоились, схватились за арбалеты. Первый болт утонул в рыхлом снегу у ног Юлдуса. Второй просвистел над головой Бурцева. А новые стрелки уже натягивали тетивы. Пока арбалетчики готовили самострелы к бою, рыцари гнали коней к затопленной «Рыси». Большинство подтягивались к безопасной танковой колее, но некоторые - самые отчаянные - перли напролом, не страшась уже ни глубокого снега, ни коварных торфяных ям-ловушек.
        Татары дали ответный залп. Он оказался более удачным: двое крестоносцев повалились с седел. Остальные чуть притормозили. Но долго ли смогут отстреливаться полдюжины лучников от полусотни всадников?
        Пленника - живого, невредимого и бледного от страха - Бурцев бросил в объятья Освальда и Сыма Цзяна. Скрутить, связать немца - на это ушли считанные секунды. Эх, допросить бы прямо сейчас, да с пристрастием…
        - Уходить надо скорее, - торопил Юлдус. - У нас одиннадцать коней на тринадцать человек. Кербета кому-то придется сажать позади себя, а полонянина везти поперек седла. Тяжело пойдем. Догнать нас могут.
        - Не догонят…
        Бурцев выглянул из-за укрытия. Короткие толстые арбалетные стрелы еще посвистывали, но редко и не так, чтоб метко. А заглохший «Цундапп» по-прежнему стоял в соблазнительной близости. На краю ямы, правда, стоял, однако, если подобраться сбоку… Нормалек, веревку, не подставляясь под стрелы, добросить можно.
        - А ну-ка Юлдус, зааркань-ка мне вон ту животину с рогами, - он кивнул на мотоциклетный руль.
        Татарин ужаснулся:
        - Ты хочешь везти с собой еще и демона?!
        - Нет, это демон повезет меня…
        Чтобы затащить на гряду тяжеленный мотоцикл с мертвым пулеметчиком в коляске, потребовалось два аркана и две лошадиные силы. Привязав концы веревок к седлам и помогая боевым коням, не привыкшим к тягловой работе в четыре руки, они с Юлдусом все же справились с нелегкой задачей. «Цундапп» вырвали из снега, осторожно протянули по самому краю торфяного провала, подняли по пологому склону…
        - Ай, красавец!
        Бурцев остался доволен трофеем. Мощный «Цундапп» марки «КС-750» мало походил на яркие пижонские байки. Ничего не блестит, ничего не пестрит. Неброский темно-серый цвет военной машины - неприхотливой, выносливой и сердитой. Но зато… Зажигание от магнето, резервный фильтр бензобака, система защиты двигателя от перегрева, регулируемая подвеска, коляска с приводом и тормозом от задней оси.
        Мотоцикл специально рассчитан на фронтовое бездорожье, грязь и снег. Такой сможет даже проскочить вброд мелкую речушку, нырнув двигателем в воду. В общем, надежный и простой, как валенок, транспорт. Тяжелый - да, но ведь и грузоподъемность неслабая. Помимо экипажа тащит на себе целый арсенал. Коляска облеплена сумками с боеприпасами. Сзади - запасная канистра с горючим. Впереди - турель с пулеметом.
        Пулеметом Бурцев и занялся первым делом. «MG-42»… Тоже, в общем-то, нехитрая конструкция. Барабанная пулеметная коробка с шарнирно-звеньевой лентой на полсотни патронов округлым наростом прикреплена слева. Лента вставлена, оружие заряжено. Нажимай спусковой крючок - и строчи на здоровье. Сколько там осталось патронов - неизвестно. Но сколько бы ни было… «Все мои», - подумал Бурцев.
        Он обломил стрелу, засевшую в груди мертвого эсэсовца, оторвал пригвожденного немца от сиденья. Подумав немного, отцепил от пояса покойника пару каплеобразных килограммовых болванок на деревянных рукоятках. Судя по всему - кумулятивные противотанковые гранаты. Авось пригодится…
        Выбросил труп из коляски.
        - И-эх! - разворачивать «Цюндапп» в одиночку, да еще и под стрелами ливонских арбалетчиков - занятие не из приятных. Но все неприятности остались позади, как только Бурцев занял место мертвого пулеметчика.
        Короткая - в пяток патронов - очередь, еще одна - пристрелочная. И еще… Он быстро приноровился к незнакомому оружию. Прицел, довольно далеко расположенный от глаз, не расплывался - в такой прицел особенно удобно ловить мишень. Еще очередь. Еще… С полдюжины ливонских рыцарей рухнули в снег. Остальные спешно разворачивали коней. Арбалетчики, закинув самострелы за спину, уже мчались прочь через разгромленную деревеньку. Знают, ребятки, на что способно оружие «небесного воинства».
        Он строчил вслед бегущим, пока не опустела барабанная коробка с лентой. Вряд ли крестоносцы пойдут теперь в атаку.
        ГЛАВА 17
        - Ты удивляешь меня все больше и больше, Вацлав, - Освальд с опаской подошел к мотоциклу, тронул горячий ствол пулемета, отдернул палец. - Я начинаю тебя всерьез побаиваться. Может, ты все-таки знаешься с нечистым?
        - Сихер! Сихер![90 - Волшебство, колдовство (татарск.).] - тихонько бормотал Юлдус.
        - Нечистый тут ни при чем, - ответил Бурцев по-польски. Добавил по-татарски, обращаясь к унбаши: - И никакого сихера тут нет. Все дело в порохе, который вы называете громовой смесью. Вон Сыма Цзян - гость из далеких китайских краев - сам делал такой для Кхайду-хана. Ну, не совсем такой, конечно, но схожий по составу.
        Любопытный китаец уже вился вокруг пулемета. Щупал ствол, обнюхивал стреляные гильзы - сразу видно пытливый ум ученого мужа.
        - Моя знать - хороший громовой порошок! - резюмировал Сыма Цзян. - Страшно хороший.
        Китаец расплылся в улыбке. А Юлдус все прицокивал и качал головой:
        - Сихер! Сихер!
        Но куда больше изумлен и испуган был сейчас пленный танкист. Глаза - на лбу, нижняя челюсть - на груди, щека дергается в нервном тике, тело бьет крупная дрожь. Причем явно не от холода.
        - Что, не ожидал?
        Бурцев попытался представить, как выглядит со стороны типчик в средневековых доспехах, который короткими экономными очередями из мотоциклетного пулемета бесстрастно расстреливает врага. Не вышло - фантазии не хватило.
        - Кто вы? - с трудом выдавил эсэсовец. - Откуда?
        Даже родной немецкий давался ему в эту минуту с трудом.
        Бурцев усмехнулся. Пока парень в шоке, его можно брать голыми руками. Главное ошарашить как следует… А что… Штирлиц, в коего с ходу поверил фон Берберг, для этого вполне сгодится.
        Бывший омоновец коршуном склонился над своей жертвой. Зловеще звякнули кольчужные звенья.
        - Полковник Исаев, - с садистской ухмылкой процедил он по-немецки. - Советский Союз.
        Фашик сник. Бурцев продолжил:
        - А теперь ты будешь отвечать на мои вопросы. Звание? Должность? Имя?
        - А-а-а… О-о-о… Унтерштурмфюрер СС Отто Майх, механик-водитель панцерваффе…
        Унтерштурмфюрер… Летеха, значит? Механик-водитель? Ну-ну…
        - Так это ты давил танком живых людей?
        Эсэсовец побледнел - понял, видать, что сболтнул лишнее. Что ж, безжалостные садисты редко бывают бесстрашными солдатами.
        - Где Фридрих фон Берберг, Отто? Где ваш штурмбанфюрер?
        Искаженное лицо. Глаза-пятаки…
        - Э-э-э… Откуда… Как вы узнали?!
        Замечательно! Вестфалец-то, оказывается, не слишком распространялся в Дерпте о тайном рыцаре полковнике Исаеве из Кульма. Решил до выяснения обстоятельств не смущать подчиненных, чувствовавших себя здесь непобедимыми суперменами? Ребята, похоже, даже не подозревают, что в тринадцатом веке у них объявился конкурент из будущего!
        - Я спрашиваю, где? - наседал Бурцев. - Послушай, парень, вашей цайткоманде осталось существовать считанные дни… Меры для ее ликвидации приняты задолго до твоего появления здесь. Мы ожидаем десант из центрального хронобункера СС уже больше года. И за это время успели хорошенько подготовиться к встрече. А заодно решили кое-какие свои проблемы. Думаешь, почему немцы и поляки проиграли сражение под Легницей? Наша работа! Мы уже меняем ход истории. А не догадываешься, по какой причине не вернулся ваш первый разведчик-хрононавт - тот, что должен был договориться с тевтонским магистром Конрадом Тюрингским? Угадай с трех раз, кто ему помешал?
        - Но это… это же невозможно… Секретная миссия… Единственный межвременной портал…
        - Это вам командиры рассказывали такие сказки? Как видишь, они лгали. Я здесь. И поверь, не только я. На самом деле, отправившись сюда, вы угодили в ловушку, из которой не существует выхода. Это времечко давным-давно занято и обжито, друг Отто. В каждом русском княжестве стоят боевые части Красной Армии. На территории Руси у нас имеются военные базы, аэродромы и заводы… За ее пределами, кстати, тоже. Вот, посмотри, - Бурцев демонстративно обвел рукой вокруг, - мы ведь тоже успели обзавестись союзниками. Татаро-монголы, китайцы, поляки, прибалты, кавказские горцы… С вашей стороны вообще глупо было сюда соваться. Ни Рейху, ни фюреру своему вы здесь все равно ничем не поможете.
        Блеф был великолепен. Пленник был в панике. Но, кажется, бедняга Отто никак не мог связать необычайную осведомленность своего собеседника с его внешним видом.
        - На данном этапе мы ведем скрытное наблюдение за платц-башнями вашей цайткоманды и ливонскими войсками, а потому пока предпочитаем маскироваться, - убедительно соврал Бурцев. - Наши люди проникают всюду. Скажу по секрету, среди орденской верхушки, в числе сторонников Дитриха фон Грюнингена и в ближайшем окружении дерптского епископа Германа фон Крайземана, полно специально подготовленных агентов. Так что ваш крестовый поход обречен.
        Танкист тяжело дышал и потел. Бурцева несло…
        - Да, кстати, разгромленный вами в Пруссии обоз папского легата - подстава. Истинный Вильгельм Моденский под нашей охраной уже доставлен в Рим. Ждет аудиенции у его святейшества, дабы поведать, как орден Святой Марии продался дьяволу. Думаю, когда об этом станет широко известно, европейское рыцарство ополчится не против восточных еретиков и язычников, а против Тевтонско-ливонского братства. У падшего ордена много земель, от которых не отказались бы бедные рыцари, странствующие с именем Господа на устах и истинной верой в сердце. В общем, думаю, скоро цайткоманде и вашим приспешникам придется вести войну на два фронта.
        Унтерштурмфюрер стал совсем бледным.
        - У тебя есть выбор, Отто: или погибнуть мучительной смертью прямо здесь, или принять сторону победителя и начать говорить. Если скажешь правду - будешь жить. Слово офицера! Хотя, честно признаюсь, после той мясорубки, которую твой танк устроил в Моосте, я бы предпочел, чтобы ты промолчал и дал нашему пыточному мастеру, - короткий кивок в сторону Сыма Цзяна, - в полной мере продемонстрировать свое искусство. Думаю, ты наслышан о средневековых китайских пытках?
        Немец вздрогнул. Не понимающий ни слова из их разговора седовласый китаец с бесстрастным лицом маньяка-желтушечника оказался хорошим пугалом.
        - Так что ты выбираешь?
        Эсэсовец был умен. И эсэсовец хотел жить. Об идеалах Рейха он сейчас думал меньше всего. Понятное дело… До сих пор война в прошлом представлялась ему совершенно безопасной танкодавилкой, а теперь все выходило совсем по-другому.
        - Только не строй, пожалуйста, из себя нацистского героя, - добил Бурцев. - Уже не выйдет. Ты все равно перестал им быть, когда бросил автомат, поднял руки и завопил: «Гитлер капут!» Единожды струсив, не стоит упорствовать. Теперь твое упрямство глупо и бессмысленно. И очень-очень чревато. Итак?
        Губы пленника дрожали. Он еще пытался бороться с самим собой:
        - Почему я должен верить, что вы именно тот, за кого себя выдаете?
        - Согласен, без формы, погон и прочей атрибутики поверить трудно. Но ведь и ваш фон Берберг тоже прикрывает свою истинную сущность рыцарскими доспехами. Или, может, ты хочешь на собственной шкуре проверить, вмонтирован ли в мое копье пистолет бесшумной и беспламенной стрельбы и присутствует ли в моем клинке титаново-вольфрамовые сплавы?
        Кажется, именно эти подробности окончательно добили эсэсовца. Полминуты на раздумье и…
        - Хорошо. Что вас интересует, полковник?
        - Сначала фон Берберг. И… - Бурцев решил попробовать. В конце концов, танкист цайткоманды должен быть более осведомленным, чем заезжий легницкий купец Ирвин, - …и полячка, которая была с ним.
        - Полячка? - Отто Майх удивленно поднял брови.
        - Она сотрудник нашей разведки, - поспешил добавить Бурцев. - Агент краковского антитевтонского подполья. Польша, как ты понимаешь, тоже зона наших интересов.
        - Ясно… Но я здесь недавно. Переброшен в Дерпт с танковым и мотоциклетно-стрелковым ударными взводами цайткоманды СС перед самым началом операции «Крестовый поход». И о полячке я ничего не слышал.
        Так начал свой рассказ немецкий танкист. И испуганные глаза унтерштурмфюрера не лгали. «Об Аделаиде от него не узнать», - с тоской подумал Бурцев.
        ГЛАВА 18
        Отто все же поведал им немало интересного. Судя по словам пленника, прежде чем приступить к активным действиям в прошлом, цайткоманда закрепилась в польском замке Взгужевежа и заручилась поддержкой двух влиятельных союзников - властолюбивого ландмейстера Дитриха фон Грюнингена и воинственного епископа Германа фон Крайземана. С их согласия Фридрих фон Берберг открыл межвременной портал в Дерпте, где и была сконцентрирована ударная сила пришельцев из будущего.
        Когда ливонский ландмейстер, благодаря кульмскому перевороту с участием «небесного воинства» стал обладателем черно-желтого креста Верховного магистра, пришло время для осуществления основного этапа операции «Кройццуг»[91 - Крестовый поход (нем.).]. Вместе с многотысячным войском германских рыцарей, датчан, шведов и пронемецки настроенных вождей эсто-чудинских племен, в крестовый поход на Русь из Дерптского епископства отправились полдесятка танков. А если быть точнее - то четыре, поскольку пятый уже благополучно упокоился в торфяной могиле.
        Панцерваффе цайткоманды сопровождал взвод мотострелков на «Цундаппах» и столько же пеших автоматчиков. Силы по меркам двадцатого столетия небольшие - все-таки, как признавался фон Берберг, переброска крупных подразделений в прошлое фашикам не под силу. Но и этой ударной группы вполне достаточно, чтобы навести суеверный ужас и разгромить любое средневековое войско - хоть многочисленное мужицкое ополчение, хоть элитную княжескую дружину.
        Кроме того, на аэродроме под дерптской платц-башней базировался «Мессершмит-109». Слава богу, пока в единственном экземпляре. Но и один военный самолет в состоянии осуществлять эффективную авиаподдержку любых наземных операций. При необходимости люфтваффе цайткоманды могли бы достать с дерптской взлетно-посадочной полосы даже самые удаленные русские княжества.
        Как явствовало из дальнейшего рассказа немецкого танкиста, Фридрих фон Берберг с основными силами крестоносцев и цайткоманды отправился из Дерпта вдоль Эмайыги к Соболицкому берегу Чудского озера. Двигаясь по береговой линии на юг - в сторону Исменьского городища или, как именовали это поселение эсты-чудины, Мехикоормы, штандартенфюрер намеревался отсечь русские войска от озера и навязать князю Александру битву на подступах к замерзшему водоему.
        Решение вполне логичное: гнать танки на весенний лед, по которому и кавалерия-то пройдет с опаской - безумие. Даже «легкие» «Рыси» перетонут там на раз-два. Зато на суше легко совместить тактику танкового клина с ударом классической тевтонской свиньи.
        Собственно, разбить и обратить врага в бегство объединенные орденско-эсэсовские силы смогли бы и без танков - при помощи лишь авиации и мотострелков. Но, если верить Отто Майху, фон Берберг желал свести к минимуму возможные потери в самом начале крестового похода. Именно поэтому окрестности Чудского озера перед решающей битвой с русичами облетал «мессершмитт», а навстречу русским войскам по кратчайшему пути - через Моосте - в разведку был отправлен небольшой рыцарский отряд, усиленный быстроходным танком Отто и двумя «Цундаппами» с пулеметами. Обо всем увиденном летчик и танкисты докладывали по рации лично штандартенфюреру.
        - Так у вас имеется радиосвязь с фон Бербергом? - спросил Бурцев.
        - Была связь, - немец выразительно глянул на затопленный танк.
        - Что вы успели ему сообщить?
        - Что встретили небольшую группу противника…
        - И?
        - И уничтожили.
        - Дальше?
        Отто опустил глаза:
        - Мы передали содержание ну… той провокационной надписи на снегу и подробно описали человека, который ее сделал. Потом получили приказ во что бы то ни стало взять вас живым, полковник.
        - Это все?
        - Прежде чем затопило рацию, мы сообщили, что танк увяз в болоте, и вытащить машину своими силами не представляется возможным.
        - Значит, следует ждать спасательной команды?
        - Не знаю.
        Словам танкиста можно было верить, а можно было и не верить. Бурцеву показалось, что перепуганный пленник все же говорит правду. Впрочем, в любом случае, чем скорее они уберутся отсюда и найдут князя Александра, тем лучше. Но и поторапливаться тоже надо не спеша. Еще несколько минут Бурцев потратил на ревизию трофейных боеприпасов.
        Арсенал «Цундаппа» оказался выше всяческих похвал. Стандартная цилиндрическая вермахтовская укупорка на шесть барабанных пулеметных коробок со снаряженными лентами по пятьдесят патронов в каждой. Плюс переносной металлический ящик с лентой на двести пятьдесят патронов. В общем, живем пока: есть чем заменить опустевший пулеметный барабан. Бурцев перезарядил пулемет сразу - дело оказалось несложным.
        В коляске отыскался также полный комплект инструментов для обслуживания «МG-42». С истинно немецкой аккуратностью в деревянной коробке были разложены масленка, набор ключей, пара запасных затворов и затворная рама, щетки и щеточки для чистки ствола и подвижных механизмов пулемета. Имелась даже асбестовая перчатка. Видимо, предназначалась она для замены перегретого ствола. Запасной пулеметный ствол лежал отдельно. Впрочем, вряд ли он потребуется. Патронов в «Цундаппе» все же не так много, чтобы бесконечными очередями угробить надежное оружие.
        Последним Бурцев открыл ящик, закрепленный позади коляски. Открыл и ахнул. Ничего ж себе… Опять - ручные противотанковые гранаты! Кумулятивный ужас любой бронетехники и укреппунктов. Всего восемь штук. С теми, что Бурцев снял с мертвого пулеметчика, будет полный десяток…
        Похоже, фашики приготовились не только воевать в чистом поле, но и города брать. И то ведь верно: никакие стены, ворота и двери тайных подземелий не спасут вражеских воинов от таких вот «сюрпризов». Кумулятивная струя прожжет, продырявит преграду, которую не возьмут пули. Эх, жаль, второй мотоцикл утонул. Может, там в люльке и фаустпатрон какой обнаружился бы. Или еще что полезное. Ладно, гранаты на войне - тоже вещь нужная.
        - Ну, чего ты там возишься? - вновь торопил Юлдус. После всего пережитого татарин здорово нервничал.
        - Едем! - кивнул Бурцев. - Немца этого возьмем с собой.
        Садиться на адову машину никто, кроме Бурцева, не пожелал. Даже раненый Кербет, что едва-едва пришел в себя, предпочел занять место своего недавнего пленника в седле. А вот мнения унтерштурмфюрера и спрашивать не стали - связанного эсэсовца силком впихнули в залитую кровью мотоциклетную коляску. Отто, впрочем, не сопротивлялся. Танкиста вполне устраивало, что ему сохранили жизнь.
        Поехали…
        Татарские всадники бережно придерживали раненого черкеса. Рядом с группкой Юлдусовых стрелков ехали Освальд, Сыма Цзян и Ядвига. Эст Вейко следовал впереди, указывая безопасную дорогу через коварные торфяники. Фашистский «Цундапп» замыкал шествие. Трофейный мотоцикл злобно рычал, тарахтел и выбрасывал снег из-под колес. И долго еще воины тринадцатого столетия с опаской оглядывались на диковинную тварь, которую не побоялся оседлать, крепко вцепившись в изогнутые рога, их отчаянный спутник - владелец золотой пайзцы Кхайду-хана.
        Когда в небе над Моостой вновь появился «мессершмитт» цайткоманды, Вейко уже успел увести небольшой отряд в густой и непроглядный сверху сосновый лес. Самолету оставалось лишь кружить над кровавым «HITLERKAPUT». На дерптский аэродром «мессер» вернулся ни с чем.
        ГЛАВА 19
        Встреча произошла на Соболицком берегу в нескольких верстах от Мехикоормы, где два обширных озера - Чудское и Псковское - соединял узкий проливчик. Новгородцы именовали его Узменью, либо Теплым озером. Вот там-то на открытом месте у самого Узменьского льда и замаячили вдруг всадники. С десяток - не больше. Держались в отдалении, осторожничали, не нападали, но и не бежали прочь. А кто такие - фиг поймешь.
        Юлдус остановил коня и привстал на стременах. Татарские воины занервничали. Освальд, Сыма Цзян и Ядвига завертели головами. Бурцев тоже глянул по сторонам. Из леса они еще не выехали, и деревьев вокруг еще хватало, так что мало ли…
        Чу! И вправду - шевеление справа, совсем близко. И слева. И сзади тоже… Похоже, их тут поджидал вовсе не один пугливый отрядец из десяти всадников. Пока те - у берега, отвлекали внимание, остальные обложили со всех сторон.
        Что ж, немудрено: мотоциклетное тарахтение слышно издалека. Выследить и устроить засаду на трофейный «Цундапп» - пара пустяков. Вот только кому это понадобилось-то? Немцы? Если верить Вейко, их здесь быть еще не должно. А чудины, эст сказывал, уж разбежались из этих неспокойных мест.
        Бурцев заглушил мотор - от греха подальше. Тишина. Томительная, зловещая, давящая… Только эсэсовский танкист с кляпом что-то испуганно мычит в коляске. Танкиста он бесцеремонно выпихнул в снег. Сам занял место у пулемета. Если будет драка, группку приближающихся всадников встретит целый рой «невидимых стрел».
        Бурцев посмотрел в бинокль. Лиц за стоячими воротниками, надвинутыми шеломами и застегнутыми бармицами не разберешь. Но не немцы - это точно: крестов не видать. Ни тевтонских, ни фашистских. Зато чужой отряд здорово смахивает на…
        - Кто такие, Юлдус? - удивленно спросил он.
        Татарин обернулся. Напряженное скуластое лицо татарского унбаши расплылось в улыбке:
        - Дозор князя Искандера.
        - Правда?
        На взгляд Бурцева, слишком уж много у дозорных русичей было низкорослых мохнатых лошадок. К тому же добрая половина воинов носила одежды и доспехи степных воинов. Да и вместо стяга над группкой всадников дергалась из стороны в сторону метелка на копейном древке.
        Юлдус призывно потряс своим бунчуком. Незнакомцы ответили тем же. Конский хвост на конце копья татарского десятника снова описал диковинную фигуру в воздухе. Понятно: бунчуконосцы обмениваются беззвучными сигналами. Шифровальщики, блин! Юстас - Алексу… Юлдус - Александру.
        Конечно, самого Александра Ярославича в дозоре не оказалось: не княжеское это дело - охранять собственное войско. Зато Бурцева ждал куда более приятный сюрприз.
        - Василь! - зычно заорал бородатый гигант в кольчуге с зерцалом и шлеме с полумаской. Гигант спешился. - Сыма Цзян! Освальд!
        - Дмитрий?!
        Бурцев пулей выскочил из мотоциклетной коляски, побежал обниматься. Расцеловались троекратно - по русскому обычаю.
        - Что за телега такая у вас заколдованная, Василь? Едет сама, без лошади. Страшная, рогатая и грохочет на всю округу?
        - Да вот, прикатили подарочек князю Александру. С пленным в придачу.
        - Ай, славно! Нас как раз послали поискать полонянина, а тут вы!
        - Ва-а-аца-а-алав! - сигнальщик с бунчуком подскакал поближе, кубарем скатился с седла.
        - Бурангулка!
        А из леса наперегонки - впереди всего засадного отряда, да по глубокому снегу к ним мчались еще двое. Один - в волчьей шкуре - с луком в руках. Другой - радостно крутит над головой увесистый шар кистеня-мачуги.
        - Э-гей! Пан Освальд! Пан Вацлав!
        - Дядька Адам! Збыслав!
        Замелькали и прочие знакомые лица.
        - Какими судьбами, други?!
        За всех отвечал Дмитрий:
        - Как пропали вы с Агделайдой, мы обыскались всюду - не нашли ничего. Ждали - не дождались. Решили, сгинули в болотах оба. Следы-то ваши прямиком в топи уводили. В общем, схоронили мы уж и тебя, Василь, и ненаглядную твою. Кстати, а где полячка-то?
        - Сам бы хотел знать, - помрачнел Бурцев. - Ладно, дальше сказывай.
        - А чего тут сказывать-то… Погоревали, да делать нечего - пошли, куда шли. Збыслав провел нас по тайным тропам через ливонские земли. Выбрались к Пскову. Пристали к князю Александру. Отбили с ним изгоном город у немчуры. Александр Ярославович нас в бою заметил, обласкал. Бурангулка, вон, нынче опять в юзбашах ходит. Да и я тоже сотню возглавил. Збыслав и ватажники дядьки Адама пока с нами.
        - Что ж, большим человеком стал, Дмитрий. Поздравляю!
        - Да уж не маленькими. А у вас кто за воеводу? Ты или тот - с бунчуком?
        - Вообще-то Кербет. Только воеводствовать ему нынче не с руки. Помощь бедняге нужна, да поскорее.
        Горец в самом деле выглядел неважно. После длительного перехода раненый джигит едва держался в седле. Бледный, глаза закрыты, намотанный на руку повод обвис… Бедняга, казалось, спал, не воспринимая уже ничего из происходящего вокруг. Лишь благодаря многолетней военной выучке черкес еще не валился с коня.
        Краткий приказ - и два воина помогли раненому покинуть седло, аккуратно уложили на расстеленную попону. Прикрыли теплым плащом. Еще четверо спешно сооружали узкие носилки из копий и натянутого полотнища. Такие удобно вешать меж конями. С такими уходил к Взгужевеже отряд Шэбшээдея.
        Горец лежал неподвижно. Плохо, очень плохо…
        Дмитрий - помрачневший, посерьезневший - снова повернулся к Бурцеву:
        - Так это и есть бесстрашный Кербет? Наслышан, наслышан… Но ведь он, коль не ошибаюсь, вместе с Домашем Твердиславичем в дальний разгон к Моосте отправился. А с ними немалый отряд ушел. Что там стряслось, Василь?
        - Нет, Дмитрий, больше ни Домаша, ни храбрецов его. Все в Моосте полегли. Лютой смертью погибли.
        - Ливонцы?
        - Хуже. Союзники у них новые появились. Опасные союзнички.
        Бурцев взглядом указал на эсэсовца. Медведеподобная фигура Дмитрия склонилась над пленником. Отто испуганно замычал.
        - То-то я смотрю, одежда на нем не нашенская. И не немецкая вроде. Совсем уж чужеземная какая-то одежда… И телега, говоришь, тоже его?
        - Вообще-то у этих ребят телеги поопаснее имеются… И не только телеги. Летающие машины, например.
        - В самом деле? Летала тут недавно какая-то тварь. В ельнике мы от нее спрятались, но рассмотреть успели. То ли змей поганый, о которых старики сказывают, а то ли сам дьявол…
        - «Мессер», - нахмурился Бурцев.
        - Что? Какой-такой мессир?
        - Долго объяснять. И лучше сделать это при князе. Слушай, Дмитрий, мне к Александру Ярославичу попасть надо. Срочно.
        - Да уж понял я, не дурак… И Кербета опять-таки спасать нужно. Носилки, вон, уже готовы.
        Новгородец рявкнул хорошо поставленным командирским голосом:
        - По ко-о-оням!
        Бурцев шагнул к мотоциклу - у него тут свой конь имелся. Пленника водрузили обратно в коляску, не особенно заботясь об удобстве эсэсовца. И плевать! Конвенция о правах военнопленных в тринадцатом веке не действует.
        ГЛАВА 20
        Кербет все же не дотянул до лагеря. Совсем чуть-чуть не дотянул: по дороге скончался черкес. Горлом - обильно и вдруг - пошла кровь, и сделать уж ничего нельзя было. На носилках к новгородскому стану доставили теплое еще тело.
        Бурцева, Освальда, Сыма Цзяна и Ядвигу остановили лагерные дозоры. Забрали оружие, отвели подальше от мотоцикла и пленного эсэсовца в коляске. Правда, больше дозорные ни на что не позарились. Не тронули даже пухлый кошель Ядвиги. А Бурцеву позволили оставить при себе безобидный на вид футляр с биноклем фон Берберга. Видимо, приняли за ковчежец, вроде того, в котором под видом святых мощей фон Берберг прятал пистолет.
        Князь Александр Ярославич пожелал без промедления выслушать Дмитрия, потом позвал к себе в шатер Бурангула и Юлдуса. Затем прислал воинов за бывшим омоновцем, польским паном, кульмской красавицей и китайским мудрецом. Дмитрий шел рядом, по пути отвечая на вопросы спутников. А уж они спрашивать не стеснялись.
        Новгородская рать, по словам русича, состояла из множества крупных и мелких отрядов, с которыми непосвященному не враз и разобраться. Отдельное воинство собирали в поход уличанские и кончанские старосты. Выделяли и снаряжали оговоренное количество ратников для него улицы и городские районы - концы. Всего таких отрядов насчитывалось пять - по числу концов Торговой и Софийской стороны Новгорода: Славенский, Плотницкий, Неревский, Загородский и Гончарский. Над каждым кончанским полком стоял воевода, громче других прокликанный на вече.
        Кроме того, своя дружина имелась у князя. Часть собственной гвардии выделил для похода и новгородский епископ владыка Спиридон. Многие именитые бояре и богатые купцы тоже вели за собой малые дружинки. Да и за посадником шли вои-гриди из гарнизонных отрядов, получавших жалованье за службу. Плюс посадское ополчение. Плюс ватаги добровольцев-повольников всех мастей со своими вожаками.
        Немудрено, что при таком количестве военачальников и военачальнишек новгородцам приходилось приглашать со стороны авторитетного князя, хотя бы на время проведения военных кампаний. Управлять-то и торговать новгородская республика могла сама по себе. Силенок у местных олигархов на это хватало. Но вот воевать…
        Только княжеская фигура способна была создать в подобном войске хотя бы видимость единоначалия. Впрочем, тут тоже все зависело от личности князя. Сильный духом, гласом и телом полководец превращал разношерстную гудящую толпу в дисциплинированное войско. Слабый же получал главенство над ней лишь формально.
        Судя по порядку, царившему в лагере, Александр был из сильных. Не без конфликтов - после Невской битвы строптивое боярство уже изгоняло Ярославича из вольного города, но он все же заставил считаться с собой даже самых непокорных, гордых и свободолюбивых представителей новгородской элиты. Да, было, да, прогоняли… Зато потом - как нависла немецкая угроза - униженно просили вернуться обратно, звали в голос на княжий стол. И ныне двадцатидвухлетний Александр мог отдавать приказы, не опасаясь, что они не будут исполнены.
        Бурцев слушал объяснения Дмитрия, шел меж костров и шатров, дивился… Дежавю какое-то получается. Год назад Дмитрий точно так же вел его по лагерю Кхайду-хана. И вот опять выступает в роли гида. Правда, теперь вместе с Бурцевым следуют поляк с полячкой и китаец. А позади бряцает оружием эскорт из настороженных княжеских дружинников: гостей вели корректно, но под охраной.
        Воинский стан новгородцев здорово отличался от татаро-монгольского лагеря. Степняки предпочитали разбивать стоянки на открытых местах. Русичи же лесов не боялись. Новгородцы умело расположились в густом ельнике, окружив себя невидимыми, неслышимыми, но зоркими и чуткими дозорами. Далеко вперед ушли разведывательные разгоны, по округе рыскали зажитные отряды, обеспечивающие прокорм войска.
        Лесной лагерь был компактнее татарского. Оно и понятно: Кхайду-хан пришел в Польшу с тремя туменами. Здесь же людей было раза в два меньше. И гораздо, гораздо меньше лошадей. Позволить себе биться в седлах могли лишь немногочисленные княжьи, боярские и купеческие дружинники, посадские гриди, вои владыки Спиридона да особо богатые и удачливые повольники.
        Но и среди воинской элиты редко у кого водилось хотя бы по одному запасному коньку. Исключение составляли разве что степные союзники Александра. Пять сотен татаро-монгольских лучников и нукеров, предводительствуемых нойоном Бату-хана Арапшой, держались особнячком. Лесу кочевники не особенно доверяли, поэтому даже на привалах не расставались ни с оружием, ни с лошадьми. При каждом кочевнике имелось как минимум три загонных конька. Мохнатые, низкорослые - карлики против рослых немецких рыцарских жеребцов, они, однако, отличались выносливостью в походе и резвостью в бою.
        И все же основную часть войска князя Александра составляли пешцы. В большинстве своем - бойцы непрофессиональные, оторванные от земли, привычного ремесла и промысла крестьяне, да горожане. Вооружение у мирных оратаев, охотников, рыбаков, бортников и городских ополченцев - соответствующее: кожаные куртки, меховые тулупы, шапки потолще и поплотнее, рогатины, абы какие топоры, ослопы, да изогнутые засапожные ножи, которыми при удачном стечении обстоятельств можно, поднырнув под ливонский меч или копье, вспороть вражескому коню брюхо или подрезать сухожилия. Многие были вооружены копьями с крюками - на татарский манер. Такими удобно валить рыцаря с седла даже без особых воинских навыков.
        Помимо татаро-монголов, к новгородцам примкнули и другие верные союзники. Карелы, ладожане, ижорцы… Серьезную силу представляли также владимиро-суздальские и переславские дружинники. Были тут и бойцы с земель Финского залива, именуемых русичами Водьской пятиной. Были и эсты-чудины, коим не по сердцу пришлась власть крестоносцев. Были уцелевшие в боях за родной город псковские воины.
        Княжеское знамя - нерукотворный Спас на червленом фоне развевался в самом центре лагеря возле просторного шатра. Там же расположился воинский «оркестр» - не меньше полусотни музыкантов, у которых помимо мечей, луков и копий имелись бубны, трубы, сопелки, накры и сурны. Нет, не ради услады в минуты отдохновения от ратных трудов держал их при себе князь. Вдохновлять войско перед сечей и подавать сигналы в бою - вот для чего требовались ему музыканты. Кстати, татарский сигнальный бунчук на длинной рукояти и большие конусовидные барабаны степняков находились тут же. Да и походная юрта Арапши возвышалась рядом с княжеским шатром.
        ГЛАВА 21
        Они подошли ближе. Бурцев аж присвистнул от неожиданности: у входа в шатер стоял трофейный «Цундапп». Дружинники, охранявшие покой Александра Ярославича, с опаской изучали мотоцикл. Интересно, когда его успели сюда доставить? И главное - как! Хотя понятно, как: в стороне топтались несколько обозных крестьянских лошадок. От животных шел пар. Рядом валялись хомуты и упряжь. По затоптанному снегу змеились длинные ремни и веревки. И глубокий след от тяжелой машины. Надо же! Впрягли коняг и протащили «Цундапп» через весь лагерь волоком! «Глупо, - подумал Бурцев, - попросили бы - я подогнал бы мотоцикл своим ходом прямо к шатру».
        Стоп, а где…
        - Отто Майх где, Дмитрий? Ну, тот пленный немец, которого я привез с собой?
        - Под охраной. Под надежной охраной. Не бойся - с ним все в порядке. Казнить твоего полонянина князь пока не велит.
        Пока, значит? Ну-ну…
        Дружинники из сопровождения перекинулись несколькими словами с охраной шатра. Те закивали: ждет, мол, Ярославич гостей.
        - Я уже о вас доложил, - шепнул Дмитрий. - Рассказал все, как есть. Теперь княже Александр Бурангулку и Юлдуса выслушивает, а потом желает поговорить с вами.
        - Ну что ж, поговорим, - пожал плечами Бурцев.
        Сыма Цзян не произнес ни слова. Китаец смотрел вокруг с видом увлеченного этнографа да все прицокивал языком. Ядвига тоже стреляла по сторонам глазками. Интерес и испуг читались в ее взглядах. Освальд зыркал хмуро, недружелюбно и прижимал полячку к себе. Рыцарь показывал, что готов рвать голыми руками любого, кто посмеет обидеть его возлюбленную. Да и вообще шляхтич здорово расстроился, когда их разоружили. От неминуемой ссоры с княжескими посланцами спасло лишь своевременное вмешательство Дмитрия. Новгородец объяснил, что на жизнь Александра неоднократно покушались убийцы, подосланные ливонцами и боярами-изменниками, а потому меры предосторожности, которые предпринимала бдительная княжеская охрана, вполне уместны.
        Из шатра вышли Бурангул и Юлдус. Оба кивнули ободряюще.
        - Ну, теперь ступайте и вы с Богом! - напутствовал Дмитрий. - Мы с Бурангулкой здесь обождем.
        Они вступили под полог шатра. Помедлили на пороге, осмотрелись… Никто не торопил, никто не бросал мордой в ковер, как во время первого визита к Кхайду-хану. Да и ковров под ногами не было. Внутреннее убранство княжеского шатра отличалось почти спартанской простотой. Ложе с наваленными поверху шкурами, оружие и доспехи, развешенные по столбам, открытый очаг в центре - под дымовым отверстием, да сбитые на скорую руку лавки.
        На лавках - люди. И людей немало. Сидят степенно, важно, как на боярском собрании. Разноликие, разновозрастные, многие - при оружии… Не у всех тут, оказывается, отбирают опасную сталь.
        В общей массе особенно выделялся азиат с непроницаемым скуластым лицом и кривой саблей на коленях. Союзник Арапша - не иначе. Еще один колоритный типчик - средних лет и в монашеской рясе - подслеповато щурил на вошедших близорукие глазки. Небольшая заостренная палочка в его руках предназначалась никак не для смертоубийства. Для царапания бересты или навощенных табличек такая сгодится куда лучше. Да вон и грамотку берестяную нервно теребят иссохшие тонкие пальцы. Придворный писарь, наверное…
        Рядом - дюжий вояка в короткой кольчуге. Русый, угрюмый, страшный. Увесистая булава у ног. Желтые пижонские какие-то сапоги тонкой заморской работы плохо вязались с простецким обликом детины. Еще хуже - с нехитрым, но надежным оружием. «Трофейные, видать, сапожки-то», - подумал Бурцев.
        Подле воина с булавой примостился еще один здоровяк. Тоже - соплей не перешибешь. Особые приметы: пудовые кулаки, не очень трезвый взгляд, топор за поясом и рогатина на коротком толстом древке, удерживаемая между ног. С ней, блин, не войну воевать, а на медведя ходить. Впрочем, и войну воевать - запросто. Хотя этот громила и без рогатины - одними своими кулачищами - с кем угодно управится.
        Напротив пары богатырей сидел вояка гораздо более скромных габаритов. Доспехов - нет, из оружия - только короткий меч на богатом поясе. Не силой этот берет врага, а скорее хитростью и мастерством. Острый хищный взгляд, плотно сжатые губы. Интриги с таким крутить - себе дороже будет.
        Ну а который же здесь князь? В замешательстве, впрочем, Бурцев пребывал недолго. Вон тот, темноволосый, что восседает в центре, если смотреть прямо от входа - и есть главный. К нему, собственно, уже и обратились в ожидании взоры собравшихся. Точно, - этот держался в шатре хозяином.
        Да, нехилый новгородцам достался князь. Здоровый, широкоплечий с небольшой курчавой бородкой. Молод, правда, - моложе Бурцева, наверное. Так ведь понятно: двадцать два годка должно быть сейчас Александру.
        В возрасте князю уступал, пожалуй, только безусый паренек с горящими очами и щеками. Сразу видно - храбр без меры, но горяч и ни выдержкой, ни воинской сметкой не отличается. Юнец щеголял дорогой одеждой и был схож ликом с Ярославичем. Собственно, это и объясняло его присутствие на собрании старших мужей и мудрых военачальников. Брательник никак, младшой. Помнится, имелся у Невского брат Андрей князь Переславский.
        Даже здесь, в своем собственном шатре и среди ближайших соратников, князь не снимал кольчуги и не расставался с мечом. Видать, вправду, опасается покушений. А может, просто сказывается многолетняя привычка прирожденного воина, чувствующего себя неуютно без звонкого металла на теле и в ножнах. Бывает и так…
        Поверх кольчуги на князе алеет плащ с золотой наплечной застежкой - гораздо более массивной, крупной и заметной, чем у покойного Домаша Твердиславича. Дорогие сапоги красного сафьяна не стоят неподвижно. Острый носок правого чуть заметно притопывает. Князь думает, князь размышляет… Умнющие карие глаза под густыми бровями внимательно изучали вошедших.
        Позади Александра застыл русоволосый воин при полном вооружении. Оруженосец? Телохранитель? Скорее, и то и другое в одном флаконе. Худой, жилистый, вроде невзрачный, однако Бурцев сразу распознал в нем опытного бойца.
        ГЛАВА 22
        - Ну, гости дорогие, рассказывайте, кто такие, да с чем пожаловали? - заговорил, наконец, Александр.
        Голос оказался под стать осанистому князю - уверенный, громкий.
        Ответил Бурцев. А кому еще? Не китайцу же и не поляку с полячкой? Он, конечно, знал, что Дмитрий и Бурангул уже поведали князю о цели их визита. Но таков этикет: князь спрашивает - изволь ответить.
        - Идем из польских земель. К тебе хотим присоединиться, княже. Немца бить.
        - Вместе с девкой, что ли, немца бить будете? - усмехнулся Александр.
        Бурцев мысленно чертыхнулся. Действительно, странная ситуация. Но лучше не изворачиваться, а говорить правду, пусть дозированную, но правду. Тогда авось пронесет. И побыстрее, как можно быстрее, надо отвлечь внимание князя от бывшей шпионки ландмейстера фон Балке.
        - Она… Это Ядвига Кульмская - возлюбленная польского рыцаря благородного пана Освальда Добжиньского. Пан Освальд уже не первый год ведет лесную войну против крестоносцев и их польских приспешников из Куявии и Мазовии. Его ближайшие соратники - литвин Збыслав и прусс Адам уже примкнули к твоему войску вместе с Дмитрием и Бурангулом.
        - Да, мне известно об этом.
        Теперь голос Александра был бесстрастным. А глаза - колючими. «Пусть Збыслав, Адам, Дмитрий и Бурангул отвечают за себя, а вы - за себя», - говорили эти глаза.
        Бурцев вздохнул: много, ох много, видно, недругов у князя, раз так недоверчиво смотрит сейчас Ярославич.
        - А этот кто такой? - Александр, нарушив паузу, кивнул на китайца. Княжеские очи вдруг вспыхнули, озорно блеснули. - Тоже поляк, что ль?
        По лавкам прокатились негромкие смешки. Бурцев - и тот не удержался от улыбки.
        - Нет, княже. Китайский мудрец то, советник Кхайду-хана Сыма Цзян. Ходил с татарами на Польшу, строил для хана пороки и готовил огненный заряд. Потом…
        Он запнулся. Стоит ли вдаваться в подробности и рассказывать о поисках Сыма Цзяном в чужих краях башни ариев? Нужно ли вообще о ней упоминать? Нет, пожалуй, обойдемся. Все равно ведь не поверят. А поверят - сочтут чего доброго каким-нибудь колдуном. Фиг потом договоришься с православным князем.
        - …потом он отстал от войска. Во время битвы с богемским королем Венцеславом.
        - Допустим. Ну, а ты-то сам откуда здесь взялся? Где по-русски говорить научился?
        - Так я родился на Руси, - опустил глаза Бурцев. Уточнять дату рождения не будем… - Только скитался долго по миру. Странник я, княже, калика перехожий. Кличут Василием, а если на польский манер, то Вацлавом. Немцы под Сродо-градом меня живота лишить хотели, да юзбаши татарский Бурангул от лютой смерти спас. Так я и прибился к Кхайду-хану, а уж там попал в дружину к Дмитрию.
        - Прибился и в большие люди выбился, калика, - заметил Александр. - Дмитрий и Бурангул в один голос утверждают, будто именно под твоим началом была разбита немецкая «свинья» у польского града Легница.
        - Было такое, - не стал скромничать Бурцев, - за то мне ханская золотая пайцза дадена.
        - Да, о пайцзе я тоже наслышан. И о том, как крепость немецкую вы взяли…
        - И такое было. Только не немецкая то крепость. На самом деле это замок пана Освальда. Крестоносцы его захватили. А мы отбили.
        - А еще Дмитрий с Бурангулом говорят, будто в том замке вы самого великого магистра орденского порешили.
        - Порешили, - согласился Бурцев.
        - И еще кое-что говорят…
        Он насторожился.
        - Они так тебя расхваливали, что ненароком обмолвились о колдовском оружии, которым ты, якобы, владеешь. Какие-то там диковинные самострелы, снаряженные смертоносными невидимыми стрелами, железная труба, извергающая разрушительный гром и пламя, сосуды, начиненные магическим огнем…
        Ну конечно! Переброшенные из будущего «шмайсер», ручные гранаты, фаустпатрон и пистолет эсэсовца-переговорщика - все это он, действительно, использовал в прошлогоднем бою за Взгужевежу.
        - Юлдус, унбаши верного нашего союзника Арапши, - князь кивнул на незнакомого и невозмутимого степняка, - тоже добавил к словам твоих друзей много интересного. Он рассказал, как погиб отряд Домаша и Кербета. Рассказал о бое в Моосте. Рассказал о гигантской летающей птице, убивающей сверху, и о ползающем драконе-колеснице, за железным панцирем которого прячутся люди. Юлдус говорит, тебе знакомы эти твари.
        Так вот оно что… Вот ради чего их пригласили в княжеский шатер. Да не их, собственно. Освальда, Сыма Цзяна и Ядвигу доставили сюда в качестве бесплатного приложения - до кучи. А основной разговор будет с ним, с Бурцевым.
        - И потом, - продолжал князь. - Ведь именно ты пригнал в мой лагерь эту… уж не знаю, как сказать… Не то заколдованную самоходную телегу, не то зверя невиданного. Да еще привез на нем никчемного юродивого немца в странных заморских одеждах, который несет всякую чушь, а о ливонском войске рассказать толком ничего не может. Юлдус утверждает, будто немец тот побывал в чреве железного дракона-ашдаха. Должно быть, там бедняга и повредился в уме. Еще Юлдус говорит, что пригнанная тобой зверь-телега тоже способна извергать гром и метать невидимые стрелы. И будто бы она во всем послушна тебе.
        Так-с, похоже, формальная часть допроса закончена. Князь приступал к основной - к тому, что его, действительно, интересовало и чего не могли объяснить ни Бурангул, ни Дмитрий, ни Юлдус, ни кто-либо другой.
        - Скажи, Василий, ты колдун?
        Тон князя переменился. Освальд, Ядвига и даже Сыма Цзян насторожились, почувствовали, что дело запахло керосином.
        - Нет, княже. - тихо, но твердо сказал Бурцев. - Я не колдун.
        Народ на лавках глухо зароптал.
        - Тогда объясни нам, откуда взялась вся эта дьвольщина, и как тебе удается подчинять ее своей воле?
        Бурцев нутром почувствовал: вот он, момент истины! Сейчас необходимо убедить Александра, убедить во что бы то ни стало. Ибо другого шанса ему уже не дадут.
        Он прикоснулся к биноклю. Когда дружинники из лагерного дозора изымали у них оружие, этот нагрудный футляр с закрытыми окулярами Бурцеву оставили, однако личный страж Александра оказался более бдительным. Едва потенциальный колдун тронул свою коробку, как неприметный телохранитель кошкой выскочил из-за княжеской спины, прикрывая собой господина. Мгновение - и обнаженный меч уткнулся заточенным острием Бурцеву в грудь. «Шустрый малый», - только и успел подумать он.
        - Савва, назад! - приказал Александр. - Я пока еще сам способен себя защитить.
        Секьюрити с мечом нехотя отступил. Нехотя и недалеко - на расстояние, с которого опасного гостя в случае необходимости можно одним махом срезать клинком.
        Савва… Савва… Странное имечко, редкое. Уж не тот ли это Савва, что в Невской битве подрубил шатер шведского ярла Биргера? А что, очень даже может статься.
        - Я просто хотел показать, - пояснил Бурцев, стараясь не делать резких движений. - Это одна из тех вещей, которые легко принять за магические артефакты, но которые на самом деле таковыми не являются.
        Он открыл окуляры бинокля, протянул оптику князю. Александр взял, недоуменно и настороженно покрутил в руках…
        - Что там блестит? Магические кристаллы?
        Ну вот, опять двадцать пять!
        - Не магические и не кристаллы, княже, а линзы… ну, специально обработанное стекло. В нем-то и кроется весь секрет. Искусных заморских мастеров то работа, - соврал Бурцев для пущей важности. Не таких уж, собственно, и заморских. Завременных скорее…
        - И что мне с этим делать?
        - Направь на меня, прислони к очам и взгляни, - проинструктировал Бурцев. - Там есть, гм… два таких маленьких окошка для глаз.
        - Княже, не нужно этого делать! - встревожился Савва. - Если этот человек пришел со злым умыслом, ты можешь ослепнуть от его чар.
        - Тогда ты его убьешь, - распорядился Александр.
        И смело глянул в бинокль.
        И отпрянул, едва не выронив немецкую оптику. Князь был бледен.
        Савва взмахнул мечом.
        - Стой! - Ярославич едва успел остановить верного слугу.
        Князь проморгался, снова посмотрел в бинокль. Перевернул, взглянул с другой стороны. Мотнул головой, не понимая, не веря собственным глазам.
        - Ты, Василий, становишься то огромным, то маленьким, и вход в шатер позади тебя тоже, и люди, что сидят у входа… Как тебе такое удается?
        - Морок! - подскочил боярин с коротким мечом. - Никто здесь не уменьшался и не увеличивался! Колдун наводит на князя морок!
        - Что скажешь, калика? - нахмурился Александр. - Игнат вот утверждает, что все-таки не обошлось без чар?
        Глаза князя смотрели строго и жестко.
        ГЛАВА 23
        - Это не морок, княже, - спокойно ответил Бурцев. - Вещь, которую ты держишь в руках, создана специально, чтобы приближать к оку то, что недоступно простому взору. С ее помощью можно разглядеть вражеское войско на таком расстоянии, на котором его не различит даже самый зоркий глаз. Ну, а если взглянуть с обратной стороны, тогда даже человек, стоящий вблизи, покажется недостижимо далеким. Но с обратной стороны смотреть неудобно. Потому как не предназначена эта вещь для того.
        - Морок! Морок! Морок! - сварливо твердил недоверчивый боярин.
        Упрямца оборвал здоровяк с булавой:
        - Помолчи, Игнат. Даже ребенку ведомо: чтобы навести морок, нужно время. И заклинания нужно творить. А этот, - кивок в сторону Бурцева, - не двигался и молчал, покуда князь смотрел. Даже губами не шевелил - я специально наблюдал.
        - Он мог произнести свои поганые колдовские слова заранее, - не унимался тот, кого называли Игнатом. - Ты славный воин, но плохо знаешь коварных ведьмаков, Гаврила, свет, Алексич.
        У-пс! Еще одно знакомое по школьной программе имя. Еще один герой Невской битвы? Тот, что прямо на коне ломился на шведскую ладью по сходням, пока его не сбросили в воду. Кучу знатных рыцарей завалил в той рубке витязь Гаврила. Вроде как даже свейские епископ и воевода от его руки пали. А от такой ручищи падешь, пожалуй.
        Бурцев покосился на грозное оружие Алексича. Хм, если он и на Невском берегу орудовал своей булавушкой, тогда понятно, зачем к кораблю полез. Такому детине, верно, под силу проломить и днище шведской посудине, и борт где-нибудь пониже ватерлинии.
        - Так, по-твоему, Василий заранее знал, что князь возьмет из его рук эти кристаллы для глаз и станет в них смотреть? - спросил, нахмурясь, Гаврила боярина.
        - Сатанинскому отродью, коим является все колдовское племя, известны соблазны, перед которыми трудно устоять.
        - Ты хочешь сказать, Игнат, что князь наш Александр Ярославич, истинный оплот веры православной и земли святорусской, падок до соблазнов нечистого?
        В голосе Гаврилы зазвучала нехорошая хрипотца вскипающей ярости. Безразмерная ладонь богатыря легла на рукоять булавы. Алексич медленно приподнялся. Вскочил и сидевший подле него бугай с топором и рогатиной. Паренек, поразивший Бурцева сходством с князем, тоже уже стоял на ногах. Лез вперед Савва с обнаженным мечом.
        Лицо Игната вмиг сделалось белым и каким-то размазанным, будто известковые разводы на стене. Что, боярин, сгоряча ляпнул недозволенное? До смертоубийства, однако, дело не дошло.
        - Ти-хо! - прикрикнул на спорщиков Ярославич. Да так прикрикнул, что вздрогнули все присутствующие. И Бурцев - чего уж там - вздрогнул. Правду, блин, писали летописцы о трубном гласе Невского - не соврали, не покривили душой пергаментомараки.
        Впрочем, Александр не только кричал, но и действовал. Одной рукой отпихнул назад - за спину - слугу-оруженосца. Другой схватил и без лишних церемоний силой усадил на лавку вспыльчивого юнца.
        - Стой, где стоишь. Савва! А ты, Андрей, не лезь поперек старшого брата! Гаврила, ты тоже сядь! Сядь, говорю, не то сапоги ярловы отниму!
        Неожиданная угроза возымела действие: богатырь с булавой занял прежнее место. Спешно упрятал ноги под лавку - подальше от глаз разгневанного Александра.
        «А сапожки-то в самом деле непростые, - усмехнулся про себя Бурцев, - у шведского ярла отобранные! Дорожит, видать, ими Гаврила, ох, дорожит».
        - И Мишу посади, - рыкнул князь напоследок. - Пусть среди пешцев своих норов показывает, в сече с ворогом, да в кулачных боях на Волхве, а не в княжьем шатре. Здесь ему не свейская ладья!
        Лапа Гаврилы цапнула за пояс воина с рогатиной, оттащила обратно, шмякнула пятой точкой об лавку - аж дерево затрещало. Бурцев снова улыбнулся - незаметно, едва-едва, лишь уголками губ. Кажись, Мишу этого он тоже знает. Писали и о нем летописи: кулачный боец, что со своей пешей дружиной потопил в Неве три шведских корабля. Ба, как говорится, знакомые все лица!
        В шатре тем временем сделалось тихо необычайно. Александр снова угрюмо взирал на Бурцева:
        - Продолжай… Говоришь, не насылал морока-то?
        - Нет. Никому морочить голову я тут не собирался. То, что видел ты, князь, увидит и любой другой. Пусть попробует кто-нибудь из твоей свиты. Я ведь не мог заготовить заклинания для всех сразу. Я и понятия не имел, кто будет сидеть сейчас рядом с тобой.
        - А ведь верно… - Ярославич обвел взглядом соратников. - Ну, кто смелый?
        Первым заглянуть в «магические кристаллы» решился Савва. Ничего страшного с ним не стряслось. Разве что переменился в лице княжий оруженосец, как громом пораженный, да перекрестился спешно. Остальной народ был заинтригован. Потянулись руки. Бинокль пошел гулять по лавкам. Охи, вздохи, восклицания… Громче всех дивился несдержанный молодший брат князя. Дольше всех гитлеровскую оптику вертел в руках княжеский писарь. Озадаченный не на шутку, он в глубокой задумчивости передал бинокль соседу.
        Бурцеву оставалось лишь надеяться, что полезную трофейную вещицу здесь не разобьют. Не разбили. Даже вернули. И уставились со всех сторон, ожидая дальнейших объяснений. А что объяснять-то.
        - Здесь магии нет, - развел он руками Как-то даже виновато вышло - будто оправдывался…
        Бояре и военачальники боялись кашлянуть. Князь молчал, прислушиваясь к своим мыслям. Зато шевельнулся задумчивый писарь в монашеском одеянии:
        - Позволь слово молвить, княже.
        - Говори, Данила, - разрешил Александр. - Всегда рад твоему мудрому совету.
        - Я думаю, это возможно - то, что речет Василий. Наверное, опытным стеклодувам под силу создать подобную вещицу. Но только очень опытным и искуснейшим из искуснейших в своем ремесле.
        - В самом деле?
        - Видел я однажды заморские диковинки, что привезли на торг венецианские купцы. Так вот, был среди них и стеклянный глаз для тех, кому очи на склоне лет не так верно служат, как в молодости. Этот прозрачный кусочек стекла, изогнутый особым образом, действительно увеличивает и приближает, если смотреть через него. Не так сильно, конечно, как эта штука, в которую я смотрел сейчас, но все-таки… И создан был тот стеклянный глаз не колдовством, а ремеслом.
        - Хорошо, - Александр снова повернулся к Бурцеву. - А твоя самоходная телега и невидимые стрелы тоже без колдовства сотворены?
        - Тоже.
        - А железный змей и гигантская птица, о которых рассказывал Юлдус?
        - И они тоже. На самом деле, княже, нет ни драконов, ни невидимых стрел. Есть лишь человеческий разум и человеческие руки. А они способны на многое и без помощи колдовства творят как прекрасные вещи, так и вещи ужасные. Самоходные телеги и смертоносные птицы - тоже творение человеческих рук. Это всего лишь куча железа. Машины… ну, как осадные пороки или колесницы. И самострел, извергающий гром и пускающий невидимые стрелы - такое же оружие, как луки или арбалеты. Более совершенное, но по сути - железка железкой.
        Александр Ярославич все еще смотрел недоверчиво.
        - Как без магии можно сдвинуть с места телегу или железного змея? Как поднять в воздух плюющуюся огнем птицу? Как пустить в цель стрелу, которую не видно?
        Бурцев взмок. Быстро и доходчиво описать князю тринадцатого века принцип действия двигателя внутреннего сгорания, рассказать об огнестрельном оружии, да в придачу популярно изложить законы аэродинамики и баллистики - задачка не из легких.
        - Это сложно объяснить, княже…
        - Так объясни просто.
        Он попробовал:
        - Самоходные телеги и железных драконов двигает сгорающая внутри нефтяная смесь, вроде той, что татары используют в своих огненных зарядах для осадных пороков. Невидимые же стрелы, на самом деле, вполне видимы и осязаемы. Просто они слишком маленькие - меньше наконечника стрелы - и летят очень быстро. А в цель их бросает взрыв порохового зелья.
        - Зелье? - свел брови князь.
        - Оно тоже известно татарам.
        Александр глянул на Арапшу.
        - Что скажешь, иптэш?
        Арапша кивнул. Кочевник понимал по-русски и, как оказалось, неплохо говорил:
        - Скажу, что думаю, отважный коназ. Огненная смесь сжигает целые города. Громовой порошок взрывает самые прочные стены. И лишь извечному небу-отцу Тенгри и всемогущей земле-матери Этуген ведомо, как еще можно использовать эту мощь. Возможно, тебе говорят вещи, близкие к истине.
        Татарский военачальник замолчал. И Александр задал самый правильный в такой ситуации вопрос:
        - Ты сможешь построить для меня железного змея или смастерить громовой самострел, Василь?
        Бурцев покачал головой:
        - Для этого нужны особые знания и умения, и большие мастерские, и много искуснейших ремесленников. У меня всего этого нет.
        - А у ливонцев, значит, есть? - нахмурился Ярославич.
        - И у ливонцев тоже нет. А вот у их союзников…
        - Шведы? Датчане?
        - Я имею в виду новых союзников, княже.
        - Новых? - князь хмыкнул. - Ну да, доносили мне лазутчики, будто в ливонских землях ходят слухи о некоем небесном воинстве. Да только воинства того мои люди не видели и считают это выдумкой бискупов германских, чтоб страх в наши сердца вселить.
        - Ошибаются твои лазутчики, княже. У крестоносцев, действительно, появился опасный и могущественный союзник.
        - И откуда же он такой взялся, позволь узнать?
        Бурцев пожал плечами:
        - Из СС.
        Если, конечно, это о чем-нибудь говорит тебе, князь.
        Александр задумался:
        - Хм, никогда не слышал о таких землях. А ты, Данила?
        Монах-писарь только развел руками.
        - Видишь, Василий, даже ученый книгочей Данила, которому, уж поверь, известно многое, в затруднении. Выходит, ты знаешь больше его?
        - Просто я был… Я жил несколько ближе к СС, чем мудрый Данила.
        «Во временном смысле, разумеется», - добавил он про себя.
        - Что ж, ладно, странник Василий! - князь порывисто встал. Поднялись и остальные. - Пойдем, покажешь, на что способна самоходная телега небесного воинства. Потом решим, что делать с тобой и твоими друзьями.
        ГЛАВА 24
        Демонстрация состоялась тут же - у княжеского шатра. Сюда уже стянулась приличная толпа из свободного, не занятого обустройством и охраной лагеря народа. Люди пялились на самоходную телегу и глядели на чужаков. В первых рядах Бурцев заметил Бурангула и Дмитрия. Юлдус тоже маячил неподалеку. Там-сям мелькали волчьи тулупчики стрелков дядьки Адама. У этих ребят с собой были луки, а на луках - натянуты тетивы. Збыслав тоже пришел с мачужкой на плече и конем добжиньца в поводу. Верные вассалы рассчитывают в случае опасности устроить побег своему пану Освальду? Что ж, будем надеяться, до этого дело не дойдет.
        Толпа негромко гомонила, толпа волновалась. Дружинники разных дружин, новгородские ополченцы и союзники Александра стояли бок о бок и тихонько передавали из уст в уста самые невероятные слухи. Одни утверждали, будто князь станет лютой смертию казнить немецких лазутчиков, другие поговаривали о якобы намечающемся сожжении колдуна, третьи же доказывали, что Александр Ярославич намерен чествовать героев.
        Но аттракцион, которой устроил собравшейся публике Бурцев, превзошел все ожидания. Первым делом по повелению князя он завел «Цундапп». Шум мотоциклетного двигателя спугнул лесную тишь, над утоптанным снежком поднялся сизый вонючий дымок. Толпа вздрогнула, отступила, попятилась. Взметнулись в крестном знамении руки. Кое-кто, не сдержавшись, похватал оружие. Даже вои из ближайшего окружения Александра - те, кто сидел по лавкам в княжьем шатре - заметно побледнели.
        Андрей Переславский изо всех сил тужился совладать с дрожью. Пешец Миша с рогатиной тоже нервничал. Савва опять тянул сталь из ножен. Впрочем, ему, как княжескому слуге, оруженосцу и телохранителю, по рангу вроде положено блюсти безопасность Ярославича.
        Внешне невозмутимыми остались только Гаврила Алексич, писец Данила, татарский нойон Арапша и боярин Игнат. Сам князь тоже держался молодцом. То ли бесстрашней многих оказался, то ли гибкий хваткий ум молодого полководца хотя бы частично, но все же воспринял объяснения Бурцева, и Ярославич смог-таки отказаться от магической версии происходящего.
        Александр ободряюще кивнул. Бурцев тронулся с места и неторопливо - чтоб не сеять без нужды лишней паники - протарахтел на трофейном мотоцикле вокруг шатра. Остановился. Заглушил мотор.
        Круг почета на безлошадной рокочущей телеге привел собравшихся в восторг и смятение. Люди были напуганы, но и заинтригованы сверх всякой меры. Видя, что князь не призывает к немедленной расправе с хозяином чудо-транспорта, дружинники и ополченцы тоже немного расслабились, придвинулись поближе. Лица вокруг были уже не испуганные - любопытные, как у малых детишек, наблюдающих в цирке за фокусами иллюзиониста.
        - Хорошо, - кивнул князь. - Теперь покажи-ка, что это за невидимые стрелы такие?
        - Да вот они, - Бурцев вскрыл пулеметную коробку, достал ленту, встряхнул перед князем. Выковырнул один патрон, протянул Александру, щелкнул пальцем по пуле:
        - Видишь, маленькая и острая? Это та самая стрела и есть. Врага достанет издалека и никаким щитом от нее не укрыться.
        - Ну, так уж и не укрыться? От махонькой-то такой!
        - Хочешь проверить - распорядись поставить любой щит, ну, хотя бы во-о-он к той сосне. - Бурцев выбрал дерево, за которым не наблюдалось шатров. - Только людей своих убери подальше - пусть никто за стволом не стоит. А то еще заденет ненароком.
        - Даже так? - князь выглядел заинересованным. - Ладно… Савва, сходи в шатер. Возьми щит попрочнее и сделай, как сказано.
        Оруженосец-телохранитель нехотя покинул господина. Выполнял поручение он без особого энтузиазма, то и дело поглядывая на Бурцева. Не доверял, видать. Ладно, Савва, без обид - служба у тебя такая…
        Княжеский слуга вбил нижний край щита в снег и опавшую хвою, верхний прислонил к сосновому стволу. Небольшой, но крепкий круглый кавалерийский щит - обитый железом и с прочным широким умбоном по центру здорово напоминал мишень в тире. Что ж, постреляем.
        Бурцев взгромоздился в мотоциклетную коляску, прильнул к пулемету, усмехнулся про себя. Эх, Савва, Савва, какой смысл во всей твоей подозрительности, если сейчас новгородский князь совершенно беззащитен. Было бы желание - развернул бы чуток ствол на турели, да в считанные секунды скосил бы и самого Ярославича, и всю свиту его, и дружинников с ополченцами, что толпятся вокруг. Но желания такого не возникало. Не подосланный убийца Бурцев и не зловредный колдун…
        Он подождал, пока Савва отойдет от дерева. Поймал в прицел блестящую нашлепку умбона. Дистанция-то смешная. Тут и меткости особой от стрелка не потребуется. Так что прямой наводкой, да короткой очередью - пли!
        Рявкнуло. Громыхнуло. Стрекотнуло. Сухо, резко лупануло по ушам. И пошло-поехало гулять по лесу долгое раскатистое эхо. И снова вздрогнули, снова ахнули люди. Храбрейшие воины спешно осеняли себя крестным знамением. Бежали отовсюду все новые и новые ратники, ржали испуганные кони: выстрелы переполошили весь лагерь.
        Даже сам Ярославич в этот раз дернулся и побледнел. Нормальная вообще-то реакция для того, кто впервые очутился возле стреляющего пулемета.
        Александр, однако, надо отдать ему должное, быстро совладал с собой. По крайней мере, дар речи обрел первым. Толпа вокруг еще молчала - ошарашенная и притихшая, а князь уже отдавал первый приказ:
        - Савва, принеси щит.
        Теперь оруженосец побежал резвее. Самому, небось, не терпелось посмотреть.
        Обратно Савва возвращался с растерянным лицом. Протянул щит князю. Бурцев видел с коляски: его очередь в четыре-пять патронов прошила мишень навылет. Пули легли хорошо, кучно - в десяточку… Продырявили металлический умбон. И не только его.
        - Там в сосне тоже дырки, княже, - озадаченно проговорил Савва.
        - Правда? А стрелы торчат?
        - Нет, не видно стрел. Улетели куда-то или в землю ушли. Дерево-то насквозь пробито.
        - Насквозь?!
        Бурцеву стало смешно. Подумаешь, сквозные пулевые отверстия! Пробить сосну из пулемета с такого расстояния - плевое дело. Князь, однако, был изумлен, и притом весьма. Александр подошел к мотоциклу, выковырнул из снега стреляную гильзу, осторожно - двумя пальцами поднял. Повертел задумчиво блестящий кусочек металла в руках. Не обнаружив пули, спросил:
        - Отсюда улетела твоя стрела?
        - Верно мыслишь, княже, - кивнул Бурцев. - Там внутри громовой порошок был. Порошок взорвался - стрела вылетела. Щит пробила, дерево пробила и дальше ушла.
        - Быстро летела, потому и не видел ее никто, так, Василий?
        За него ответил Арапша:
        - Когда взрывается громовой шар, человеческому глазу тоже не дано видеть разлетающиеся осколки.
        Ярославич кивнул удовлетворенно, направился к сосне - посмотреть. Склонился у ствола, разглядывая дырки, поднял щепу со снега. Бурцев лишь качнул головой. Опять прокол! Куда ж смотрит твоя хваленая охрана, князь? Этак ведь можно и пулю в спину получить. Будь он убийцей-наемником, не преминул бы нажать на спусковой крючок.
        А к дереву уже подтягивались знатные бояре и дружинники, гриди и ватажники-повольники, ополченцы и обозные мужики. Обступали Александра и свиту со всех сторон, наваливались.
        - Гэть! - грозно рявкнул Савва.
        Вдвоем с Гаврилой они попытались оттеснить любопытствующих. Безуспешно! Толпа настырно лезла к простреленной сосне. Задние напирали на передних, и сладить с этой людской массой не было уже никакой возможности.
        Особенно старался здоровенный детина с широким рябым лицом и в меховой шапке, надвинутой до самых бровей. Любопытный здоровяк протиснулся в первые ряды, растолкал саженными плечами и мужиков, и дружинников. Обошел сосну сзади, влез между двумя такими же упертыми и непонятливыми бородачами-ополченцами, встал почти вплотную к князю. Мощная волосатая ручища вдруг нырнула за пазуху овчинного тулупа. А когда вынырнула обратно…
        Вот в этот момент Бурцев увидел и понял все. Узкое граненое лезвие подобно жалу блеснуло на солнце. Заточенное острие уже направлено в бок князю. Еще немного, еще один шаг… От такого стилета и кольчуга не спасет - прочный каленый металл пройдет меж звеньев, раздвинет, взломает плетеную сеть и утонет в мягкой податливой плоти по самую рукоять…
        Убийца, по-видимому, намеревался, пользуясь суматохой, нанести смертельный удар и сразу отступить, скрыться в толпе никем не пойманным, не заподозренным. А кто поймает? Кто заподозрит? Все, даже бдительный Савва, смотрели сейчас на дерево да на мотоциклетный пулемет. Кинжала не замечал никто, кроме Бурцева.
        - Берегись, князь!
        Он дал очередь поверх голов. Эффект - что надо! Толпа распалась, рассыпалась, отступила, вопя от ужаса. Плотная людская масса отхлынула прочь. Но не вся. У сосны остались сам Александр, несколько бояр и дружинников посмелее, пара упавших, барахтающихся в снегу ополченцев да рябой громила с кинжалом.
        - Бе-ре-гись! - снова заорал Бурцев.
        Савва загородил Александра своим телом. Дур-рак! От пулемета загородил… Дружинники вокруг рвали мечи из ножен и бежали к мотоциклу. Никто по-прежнему не видел истинной опасности. А рука со стилетом уже чернела на фоне соснового ствола. Еще секунда, полсекунды - и будет поздно.
        Бурцев выпустил вторую очередь.
        В многострадальной сосне появились новые сквозные отверстия. Отлетевшая щепка царапнула князя по щеке. Длинный узкий клинок подлетел, кувыркнулся в воздухе, упал в снег. Убийца взвыл, обхватив правую руку левой, ринулся прочь - к спасительной толпе, где еще можно было затеряться, укрыться. За ним потянулась обличающая тропка кровяного крапа.
        Уйти рябому не дали. Наперерез несостоявшемуся киллеру прыгнул Игнат. Встал с обнаженным мечом, преградил дорогу беглецу. Молодец, боярин, хоть один соображает тут, что к чему! Убийца отшатнулся, да куда там! Взмах короткого клинка - и рябая голова в шапке полетела к ногам князя. Обезглавленное тело окатило Игната с головы до ног алым фонтаном, рухнуло, задергалось…
        ГЛАВА 25
        - Кто таков?
        Князь держал в руках оброненный стилет и взирал тяжелым взглядом на отрубленную голову. Голова уткнулась лицом в красный снег. Шапка сползла на одно ухо. У другого отсутствовала мочка. Грязные космы волос прилипли к кровавой луже.
        Боярин Игнат - весь в бурых потеках - брезгливо тронул голову носком сапога. Голова перевернулась. Перепачканное кровью, облепленное снегом рябое лицо смотрело в небо распахнутыми глазами и разинутым в беззвучном крике ртом.
        - Федька это… - произнес в мертвой тишине Игнат. - Федька Рваноух, мясник новгородский, что перед битвой со шведами против тебя, княже, вече подбивал. Каялся потом - вот даже, вишь, в поход пошел. Но теперь-то ясно зачем, ведомо теперь, какое лихо замышлял змей подколодный.
        Александр скривился:
        - Федька глуп и не настолько влиятелен, чтобы действовать в одиночку. Да и вообще, простому мяснику моя смерть без надобности. Кто-то должен стоять за ним. - Может, и стоит, - пожал плечами Игнат. - Мало, что ли, у тебя ворогов тайных осталось, которым дружба с немцем милее свободы Господина Великого Новгорода будет? Сейчас-то они притихли все да затаились, но то до поры, до времени, княже.
        - А может статься, просто ливонцы Федьку подкупили, - тихонько подал голос Савва.
        До сих пор княжеский оруженосец и телохранитель стоял в сторонке сконфуженный, с опущенными долу очами. Не углядел убийцу, подпустил к господину - вот и переживал. Но теперь Савва встрепенулся, ожил и пытался вернуть благорасположение князя:
        - Могли ведь посулить теплое местечко после захвата Новгорода. Или денег обещали за твою жизнь столько, что мясник не устоял перед соблазном. А что если не только этого иуду латиняне наняли? Сообщников Федькиных поискать бы? Дознание учинить, да расправу свершить над супостатами, пока не поздно, а, княже?
        Александр пожал плечами:
        - Что толку сейчас-то гадать о ворогах, Савва. Живым надо было брать Федьку - тогда, может, и указал бы он на своих хозяев да дружков тайных.
        - Так бежал ведь израдец поганый, - вмешался Гаврила Алексич. - Если б не Игнат - схватил бы коня, пока переполох - и в лес. А дозорам-то нашим останавливать своего не велено.
        - Да и без Федьки ясно, как день: не он один на твою жизнь покушался нынче, княже, - разгорячился телохранитель.
        - Что ты мелешь, Савва?
        Слуга князя зыркнул на «цундапповский» пулемет. И на тех, кто был рядом. Бурцева, Освальда, Ядвигу и Сыма Цзяна, скучковавшихся у мотоцикла, обступало плотное кольцо дружинников. Всех остальных княжеские воины как-то незаметно оттерли в сторонку. Только теперь Бурцев понял - неспроста все это.
        - У тебя кровь на щеке, княже. От невидимой стрелы, небось? Господь милостивый отвел сегодня смерть, но…
        Александр поднял взгляд от мертвой головы. Угрюмо воззрился на Савву, потом - на Бурцева. Оруженосец умолк, не договорив. Бурцеву тоже стало неуютно.
        - Савва прав, - подхватил Игнат. - И я с самого начала о том толкую: этот колдун смерть твою замыслил княже. Кто поручится, что на самом деле он не в тебя незримые стрелы метал? Даже если Василий не виновен, его казнь тебе не повредит. А коли виновен - спасет.
        Князь по-прежнему молчал.
        Вперед выступил Гаврила:
        - Позволь проверить его, княже? По правде дедов наших - по Русской Правде.
        Бурцев насторожился: Польскую Правду он однажды уже проходил.
        - В Волхов здесь его не бросишь, - продолжал рассуждать Алексич, - но можно прорубить лед в озере Чудском, связать да посмотреть - выплывет аль нет. А то испытай, княже, каленым железом. Или, может, поединок устроить? А что? Пусть потешит… Дмитрий говорил, будто Василий этот горазд на кулаках драться. Выставили бы мы против него нашего Мишу. Его ведь до сих пор никто одолеть не мог. Коли Василь верх возьмет - так хотя бы убедимся, что не немец он. Немцы в кулачном бою хиловаты будут. Мишь, подь-ка сюда.
        Толпу раздвинул богатырь с топором и рогатиной. Тот самый, из княжеского шатра.
        Бурцеву стало совсем тоскливо. Надо же… Что Польская Правда, что Русская - все едино. Везде приходится доказывать свою невиновность кулаками.
        Александр покачал головой.
        - Язычество все это, балвохвальство недостойное. Мне, как князю, должно судить и карать только виновных, а Василий ни в чем не повинен.
        - Да как же так, княже?!. - вскинулся Савва.
        - Уймись! - строго приказал Ярославич. - И вы уймитесь, верные други мои. Знаю, что печетесь обо мне, как о животе своем печься не будете. Но сейчас ваше рвение излишне. Я жив, тать Федька мертв. Если б не Василий, было бы наоборот. А замысли он меня убить, - сделал бы это сразу и не промахнулся. Вспомните, как он метко вогнал свои невидимые стрелы в щит. Так что расступитесь. Живо!
        Последние слова были обращены к дружинникам, теснившимся вокруг Бурцева и его спутников. Воины молча отошли. Бурцев благодарно кивнул. Вот это князь! Вот за это стоит уважать Ярославича.
        Збыслав и дядька Адам, наблюдавшие неподалеку, расслабились. Дмитрий с Бурангулом - тоже.
        - Верните им оружие, - отдал Александр новый приказ.
        Вернули.
        - У меня пленник был, - напомнил Бурцев. - Нельзя ли мне с твоего позволения, княже, держать его при себе?
        В конце концов, танкист цайткоманды - это не кнехт какой-нибудь. Кто знает, может, эсэсовец еще на что и сгодится.
        - Выкуп получить хочешь? - понимающе улыбнулся Александр, - Или обменять на кого? Да бери, жалко мне, что ли.
        Дружинники притащили связанного и бледного как смерть Отто Майха.
        - А теперь, Василько, кликни-ка своего мудреца, что татарам пороки строил. Поговорить с ним хочу.
        Василько? Бурцев захлопал глазами. Ласков стал князь! Никак, окончательно за своего признал? А, собственно, почему бы и не признать. Кто, в конце концов, Ярославичу жизнь сегодня спас?
        - Сёма, - позвал Бурцев по-татарски, - пойдем, поболтаем с князем.
        Китаец приблизился. Растянул рот в улыбке, сложил руки на груди, отвесил Александру поклон.
        Ярославич хмыкнул:
        - Спроси своего умельца, под силу ли ему построить легкий порок? Такой, чтоб и везти в обозе за войском можно беспрепятственно, и чтоб рыло ливонской «свинье» разбить, когда та в атаку пойдет? Людей в помощь и все, что потребно, я бы ему дал.
        Бурцев перевел.
        - Моя можется, - не колеблясь ответил китаец по-татарски. - Большой ну[92 - Китайский арбалет.] делать несложно.
        - Он сможет, княже.
        - Хорошо. Тогда пусть твой ученый муж просит у Данилы, что нужно, и приступает к работе немедленно. Твои невидимые стрелы хороши, Василько, но, боюсь, их на всех супостатов не хватит.
        - Это точно, - вздохнул Бурцев. - А сколько ж тебе пороков надо, княже?
        - Чем больше, тем лучше, Василько.
        ГЛАВА 26
        «Чем больше» у них не получилось, хоть и пахала арбалетостроительная бригада Сыма Цзяна как проклятая.
        Указания своим помощникам китаец давал по-татарски. Бурангул и Юлдус, вызвавшиеся помочь, кое-как переводили исковерканную речь на русский. Впрочем, переводчиков китаец тоже быстренько припряг - заставил плести тетиву. Лучше татарских лучников для этого все равно никого не сыскать. Мужики-ополченцы, отданные под начало Сыма Цзяну, - те больше работали топорами, выстругивая детали для самострела. Трудились основательно, не за страх, а за совесть. Ворчали, конечно, в бороды на суетливого желтолицего бесерменина, но дело свое делали справно. Да и как не делать, если и сам Сыма Цзян не барствовал в сторонке, а показывал чудеса трудолюбия. Глядя на неугомонного старичка, Бурцев начинал понимать в чем кроется секрет экономического роста азиатской державы. Если все китайские пенсионеры крутятся вот так же, как заведенные, что уж говорить о молодежи!
        Огромный - под два метра - необычайно толстый и неподатливый лук для своего порока Сыма Цзян изготовил собственноручно. А вот сгибали его всем миром. Попотели здорово, но упругие рога все же скрутили. Натянули тугую тетиву. Все!
        Метательная машина вышла нехилая. Арбалет, точнее мощная аркабаллиста, покоился на простенькой деревянной раме с длинными ручками по краям. Так что при необходимости порок могли бы нести на плечах четверо воинов. Впрочем, для удобства транспортировки хитроумный китаец разместил свое детище на широких обозных санях. Получилось что-то вроде диковинной тачанки на салазках.
        Там же, на санях, Сыма Цзян соорудил и поворотный механизм, здорово смахивающий на пулеметную турель «Цундаппа». На взгляд Бурцева, китаец попросту сплагиатил идею у немецких конструкторов, зато теперь громоздкий самострел мог ворочать по горизонтали и вертикали один-единственный человек. Правда, натягивать тетиву стрелометного монстра сподручнее было вдвоем. Для этой цели служила пара зарядных воротов.
        Основное же достоинство орудия заключалось в том, что «большой ну» предназначался для метания десяти стрел сразу. Одним залпом китайский суперарбалет мог выкосить целое отделение. Не «цундапповский» пулемет, конечно, но тоже мало не покажется…
        Под стрелы Сыма Цзян приспособил новгородские сулицы. Легкие, прочные, хорошо сбалансированные метательные копья китаец снабдил еще и опереньем из тонких дощечек. Затем доложил, что первый многострел готов к испытаниям. Князь пожелал лично оценить возможности порока. По приказу Александра аркабаллисту на санях подтянули к мотоциклу: решено было расстреливать щиты, выставленные у многострадальной пробитой уже пулями сосны.
        Тетиву натянули, в пазы вложили первый десяток дротиков, но пробный залп дать Сыма Цзян не успел: в лагерь прискакал гонец из дальнего дозора. С тревожной вестью прискакал.
        - Немцы, княже! Сюда идут. Вдоль Соболицкого берега.
        - Много? - свел брови Александр.
        - Передовой отряд только видели - полтыщи всадников. Но скоро подойдут и остальные.
        Об арбалете и его создателе забыли сразу. Напрочь забыли. Лагерь ожил. Суетились люди, ржали кони. Войско готовилось. К битве ли, к походу - о том скажет князь. Но князь медлил, желая выслушать вначале соображения своих военачальников и бояр.
        Скорый воинский совет состоялся тут же: меж фашистским «Цундаппом» и китайским самострелом на салазках. Мнения разделились. Мудрый Данила призывал князя отступить на русский берег, там - в знакомых местах - выбрать подходящее место и лишь после этого принять бой. Арапша предпочитал вообще не ввязываться в сражение без предварительной разведки. Гавриле Алексичу, его боевому товарищу Мише и княжескому телохранителю Савве было совершенно безразлично, где и когда бить немца. А вот Игнат с пеной у рта доказывал, что негоже русскому воинству бежать от врага. Отважного боярина поддерживал Андрей Переславский и еще несколько горячих голов.
        - А ты, Василько, что скажешь? - неожиданно обратился Александр к Бурцеву.
        - Там ведь не только ливонцы идут, князь, - осмелился напомнить Бурцев. - И союзники их тоже, о которых я рассказывал. А у них и невидимых стрел поболе нашего, и боевые машины - не чета самострелу Сыма Цзяна. Они только и ждут, когда мы выйдем навстречу. Нам же этого делать сейчас никак нельзя. Уходить нужно. И уходить по озеру. Так мы хотя бы выиграем время и обезопасим себя от танков…
        - От кого?
        - Ну, от тех гадов ползучих, колесниц-ашдаха, закованных в железные панцири.
        - Думаешь, обезопасим?
        - Да, князь. Они тяжелые слишком - потонут, если въедут за нами на лед.
        - Зачем же отступать, княже?! - горячился Игнат. - Это ж позор какой! Да мы супостата стрелами закидаем, топорами порубим… Главное, выбрать самых опасных и навалиться всем миром, чтоб на каждого ихнего по десятку наших было, а потом уж и с остальными разделаемся.
        - Слышь, Игнат, - не сдержался Бурцев, - возьми десять любых воинов и отойди хотя бы вон к той сосенке.
        Он указал на простреленное дерево.
        - А я буду здесь, один. Вот с этим, - ладонь Бурцева хлопнула по пулеметному стволу «Цундаппа». - И посмотрим, чья возьмет.
        Игнат побледнел и заткнулся. Участвовать в предложенном эксперименте он не пожелал. Бурцев продолжал взывать к благоразумию:
        - Князь, досточтимые бояре, храбрые витязи, вспомните судьбу отряда Домаша и Кербета. Может ли кто-нибудь упрекнуть их в трусости?
        Возмущенный галдеж был ему ответом.
        - Нет, - сказал за всех Александр.
        - Следуя зову отважного сердца, а не разума, они вышли против противника, которого невозможно одолеть в открытом бою, и пали все до единого. Возможно, это достойная смерть. Но если примеру разгона, сгинувшего под Моостой, последует все войско, кто защитит новгородские земли? Кто преградит ворогу дорогу на Русь?
        Он умолк. Пафос кончился. Слова тоже. Если Ярославич не прислушается сейчас к голосу здравого смысла, что ж тут еще можно сказать…
        - Выступаем! - распорядился князь.
        Все замерли.
        - На наш берег пойдем! Через Узмень.
        Боярин Игнат открыл было рот, но Александр, вскинув длань, остановил его. Совет был закончен. Князь не желал более слушать ничьих возражений. Решение принято, и Ярославич отдавал последние распоряжения:
        - Чудинов позовите - это их родная сторона, они должны лучше знать, где по-над берегом лед крепок, а где уже ненадежен. Будут проводниками. Дмитрий, Бурангул, - вы в передовом дозоре идете. Ты, Василько, со своим польским рыцарем к ним примкнете. А девицу вашу, как ее там… Ядвигу в обозе оставьте. И старика с пороком тоже. Скажи, Василько, мудрецу своему, пусть заряженным стреломет держит, а то мало ли что. И всем остальным быть начеку. Брони надеть. Тетивы на луки натянуть. Коней седлать. За дозором выступят конные дружины и пешие рати. Если лед выдержит, тогда и сани обозные через Узмень пойдут. До тех пор обоз под охраной держать надобно.
        - Позволь, княже, мне обоз оборонять, - попросил Игнат.
        Александр дернул плечом.
        - Все неймется тебе, боярин? Мечом помахать охота, да? Ладно уж, оставайся, Игнат. Только смотри у меня… - внушительный княжеский кулак качнулся возле самого боярского носа. - Как увидишь, что войско по льду идет безбоязненно и беспрепятственно - сразу обоз веди. А коли лед не крепок окажется и ломаться начнет - бросайте сани и лошадей, сами уходите на наш берег. Пешими. Ясно?
        - Ясно, княже, - склонил голову Игнат. - Дозволь идти. К дозорам дальним хочу наведаться.
        - Ступай, но чтоб осторожно. Увидишь немцев - без нужды в бой не лезь.
        Князь отвернулся от боярина, грозно глянул на переминающихся соратников:
        - А вы чего стоите? Лагерь снимать и по коням. Всё. С Богом!
        ГЛАВА 27
        На узменьский лед ступили довольно скоро. Шли с Соболицкого берега на северо-восток - к южной оконечности Чудского озера.
        Не по-зимнему уже яркое и ласковое солнце светило вовсю. Противоположный берег неширокого проливчика просматривался великолепно. Километра три-четыре до него не больше. Это если по прямой. Но сейчас шли наискось - срезали путь, чтоб поскорее добраться до небольшого островного архипелага, изрезанного замерзшими озерными шхерами. Именно там князь Александр намеревался дать бой немцам. Места для маневра тяжелой рыцарской коннице возле русского берега немного, зато есть, где удобно расположить пехоту и куда спрятать засаду. Имеются и возвышенности, с которых можно будет наблюдать за ходом битвы.
        Впереди на лыжах споро бежали проводники из эстов - Вейко с товарищами. Чудины указывали новгородскому войску безопасный путь в обход коварных сиговиц с ненадежным пористым льдом. К счастью, их тут было раз-два - и обчелся. Даже весной лед в узменьском проливе, который безвестные шутники по неведомой причине окрестили Теплым озером, стоял еще достаточно крепко. Как, впрочем, и на Чудском, и на Псковском озерах.
        И все же Бурцев нервничал. Память услужливо воссоздавала картинки из учебника истории. Ну, те самые, на которых немецкие псы-рыцари уходили под лед… Бр-р-р, даже страшно подумать! А ну как попадется среди провожатых какой-нибудь эстонский Иван Сусанин, коему крестоносцы покажутся милее новгородцев. Заведет, блин, куда-нибудь, где лыжник проскочит легко, а всадники за ним пойдут ко дну. А уж коли конники перетонут, тяжелый «Цундапп» тоже на льду не удержится. Но не бросать же было самоходный трофей с немецким пулеметом в обозе.
        Бурцев на мотоцикле ехал в авангарде дозора - сразу за проводниками и Дмитрием с Бурангулом. Так что, ежели чего - ему первому хлебать студеной озерной водички. Ему, да связанному Отто, что по-прежнему мычал в коляске, уткнувшись мордой в пулеметный приклад. Третьим садиться на рычащую «самоходную телегу» опять никто не пожелал. Да оно и к лучшему - легче будет.
        Влажноватый снежок летел из-под цепких протекторов. Мотоцикл шел хорошо, не пробуксовывал и не скользил. Даром что замерзшая вода под колесами. Лед льду ведь рознь. А тут дело такое: если б «Цундапп» сейчас оскальзывался, то и тяжелые боевые кони, какими шипастыми подковами их ни подковывай, чувствовали бы себя здесь коровами на хоккейном катке. Оступались бы кони, падали вместе с вооруженными всадниками. И ни новгородская конная дружина, ни рыцарская «свинья» на Чудское озеро ни в жизнь бы не полезли. И никакого Ледового побоища не случилось бы.
        Ан нет: белая пустошь вокруг сейчас напоминала больше не застывшую водную гладь, а заснеженную равнину. Шершавый, шероховатый, совсем не скользкий ледок прятался под плотным, хорошо слежавшимся настом. За такой лед легко уцепится и копыто, и мотоциклетная шина. Ехать по такому льду можно как по ровному автобану. Одно удовольствие так ехать. Если заставить себя забыть о многометровой глубине внизу…
        Впереди маячили спины Дмитрия и Бурангула. Рядом Освальд беспечно переговаривался со Збыславом. Дядька Адам следовал в отдалении. Лучник в волчьей шкуре хмуро поглядывал то на теплое весеннее солнце, то на лед под этим солнышком. Ядвига осталась с обозом. Сыма Цзян тоже ждал переправы где-то там, на берегу - в санях возле своего заряженного самострела.
        Бурцева снова передернуло. Твердь ледяного панциря казалась надежной. Но ведь начало апреля же, елы-палы! До боли в глазах Бурцев всматривался под колеса, стараясь вовремя узреть коварную полынью, вслушивался в нелепой надежде уловить сквозь рокот двигателя сухой треск разламывающегося льда. Не терять бдительности! Быть готовым! В любую секунду! Если на белом покрове вдруг возникнут темные нити трещин и вспузырится чернь воды - вывернуть руль, дать газ… Или просто прыгнуть подальше, бросив, нафиг, и машину, и пленника, и боеприпасы? Тогда, быть может, пронесет. А может, и нет.
        Однако смертельная опасность пришла не от воды.
        Дозор благополучно перешел Узменский пролив, без приключений добрался до противоположного - русского берега озера. Берег этот был словно специально создан для того, чтоб переломать ноги рыцарской коннице: холмистый, заросший, испещренный заливчиками, покрытый непролазными торосами, окруженный каменистыми островками и зубцами одиноких скал, невысоко, но хищно торчащими из ледяного массива.
        Александр Ярославич прав: пешцам, составлявшим большую часть новгородской рати, здесь драться куда как сподручнее, чем на ровной ливонской стороне. Если, правда, придется иметь дело с привычным врагом. Но…
        Далекое-далекое гудение… Едва различимый, но такой уже знакомый гул… Над Соболицким берегом - пологим, пустынным, открытым - возникла зловещая точка. Малюсенькая пока, едва заметная на горизонте мошка. Бурцев остановил мотоцикл, поднял к глазам бинокль. Точка перестала быть мошкой. Немецкая оптика позволяла различить фюзеляж и крылья. Гул над озером нарастал.
        «Мессер»!
        Бурцев выругался. Проклятье! Их передовой дозор еще может спрятаться, но все остальное воинство князя Александра, растянувшееся по Узмени, на льду - как на ладони. Замерзшая озерная гладь - не лес. Здесь не укроешься от авианалета под густыми сосновыми лапами.
        Штурмовик придерживался прежней тактики: не поднимался слишком высоко, рассчитывая для начала позабавиться - напугать людей и лошадей ревом двигателя. Пока - напугать. А уж как подлетит поближе - начнет косить народ пачками. Бить по беззащитным живым мишеням, рассыпанным по ровной ледяной скатерти, удобно - не промажешь.
        Немецкий ас будет жать на гашетку, расстреливать и топить, взламывать огнем пушек и пулеметов доспехи и лед. Будет снова и снова заходить в атаку и лупить сверху - хладнокровно, расчетливо, жестоко и безнаказанно - лупить до тех пор, пока не выйдет весь боекомплект.
        Один-единственный самолет все воинство князя Александра, конечно, не перебьет. Но этого и не нужно. Вряд ли выжившие после авианалета смогут похвастаться прежней готовностью идти в бой. Драться с псами-рыцарями - это одно, а вот с самолетами…
        - Змей! Змей поганый! - кричали русичи.
        - Ашдаха! - орали татары.
        - Смок! - вопил Освальд.
        Стрельбы еще не было, но волнение среди ратников уже началось. И волнение это быстро перерастало в панику. Нужно было что-то делать. И притом немедленно. А большего, чем Бурцев, сейчас не в состоянии сделать никто. Ладно, поиграем в ПВО. Авось пилот люфтваффе ничего не заметит.
        Бурцев газанул, напугав до полусмерти скакуна Освальда, резко развернул «Цундапп». Красиво получилось, лихо, - как в кино, по-каскадерски. Да только не до зрелищности ему сейчас.
        - Все за мной!
        Он загнал машину на ближайший островок - высокий, с хвойным леском, обрывистый со стороны озера. Взлетел, трясясь, по крутому каменистому склону на самую верхотуру. Притормозил между огромными валунами, поросшими цепким разлапистым ельником. Идеальная позиция: пулеметный ствол смотрит вверх. А мотоцикл сверху не видать. Ну, или почти не видать.
        Оп-ля! Вылетел, ойкнув, из коляски эсэсовский танкист, Бурцев занял освободившееся место у пулемета.
        Будет один шанс. Только один. И этот шанс нужно использовать на все сто… Прокола быть не должно.
        Сзади застучали копыта. Вовремя…
        - Освальд! Дмитрий! Бурангул! Слазьте с коней! Зовите остальных! Прикройте меня! Так надо!
        Подчинились ему беспрекословно. Даже гордый добжинец позабыл на время о шляхтической спеси. Все просто: только Бурцев знал сейчас, что делать. Остальные чувствовали это. И стремились помочь. Люди засуетились, выполняя приказ новоявленного командира. Толпились бестолково. Прикрывали…
        - Да не так! Щитами прикройте! И меня, и телегу эту. Чтоб сверху не видать было. Быстро!
        Не поняли. Но поверили. И успели: сгрудились тесной группкой вокруг мотоцикла, нагромоздили над «Цундаппом» диковинную «черепаху». Русские шиты - круглые и продолговатые, каплеобразные, деревянные, с железной обивкой. Легкие, плетеные, обтянутые кожей - татарские. А в центре - рыцарский, треугольный, умбонистый - Освальда… Для пули - плевое препятствие, но зато щиты и люди до поры до времени скроют от глаз пилота пулемет, готовый к бою.
        На то и расчет. По идее, сейчас «мессер» должен выцеливать хвост растянувшейся по льду колонны и вряд ли разглядел, что впереди - в далеком дозорном отряде затесался военный мотоцикл. Значит, летчика, уверенного в своей неуязвимости, ждет сюрприз. Неприятный сюрприз, если преподнести его как следует.
        Замычал пленник - унтерштурмфюрера Отто Майха кто-то в суматохе придавил тяжелым сапогом. Пинок другого сапога заставил немца замолчать. Воины, теснившиеся вокруг Бурцева, замерли. Воины во все глаза смотрели туда, где вот-вот начнется ад.
        - Освальд, чуть-чуть присядь. Мне тоже нужно видеть, что там происходит.
        «Мессершмитт» атаковал.
        Лед вздрогнул.
        Присел не только добжиньский рыцарь - поневоле присели все. «Черепаха» мигом обратилась в некое подобие гномьего хирда. Слава богу, люди, у которых разом вдруг подкосились колени, не побросали щиты. «Цундапп» с пулеметом оставался под прикрытием.
        - Стоять, если хотите выжить и сбить эту тварь! - заорал Бурцев. - Всем стоять!
        ГЛАВА 28
        Они стояли. А «мессер» бил… Летел вдоль колонны и палил. На этот раз немец не ограничился пулеметами: не стеснялся, гад, жать и на пушечные гашетки. И не только на них. Как оказалось, немецкий штурмовик нес на борту еще и бомбы. Небольшие, но зато немало. Точного бомбометания ему сейчас не требовалось. Самолет не сбрасывал даже, а буквально клал смертоносный груз на лед Чудского озера - туда, где толпилось побольше народу.
        «Мессер» щедро высевал под собой стальные семена смерти. Пули прошивали насквозь и тела, и ледяной панцирь. Снаряды и бомбы вздыбливали воду и торосы. По белой глади шли трещины, льдины раскалывались, оживали, приходили в движение, переворачивались под тяжестью пеших и конных воинов.
        Бежали прочь ополченцы и бойцы кончанских старост, гнали лошадей к спасительному русскому берегу посадские гриди, дрогнули боярские и купеческие воинские люди, княжеские дружинники и ратники владыки Спиридона тоже держались подле своих военачальников из последних сил.
        Ржали кони, гибли люди. И тонули, тонули, захлебываясь в ледяной воде… Тот, под кем проламывался лед, камнем шел на дно: русские доспехи ненамного легче немецких - выплыть в них нереально.
        «Мессер» приближался к авангарду новгородского войска…
        Пара пулеметных очередей, грохот скорострельной пушки, взрыв бомбы - и авангард рассыпался, распался на одинокие разбегающиеся фигурки. Не очень удобная мишень. Удобнее была другая. Та, что на островке. Тесная кучка безумцев, стоявших под елочками плечо к плечу, щит к щиту. Сверху казалось: верные телохранители пытаются прикрыть знатного воеводу. И самолет летел прямо, летел не сворачивая, летел, не набирая высоты. Ас лихачил, ас делал вид, будто намеревается протаранить островок. И наверняка ухмылялся, гад, за штурвалом.
        Летчик заходил в лобовую атаку, целя винтом и пушками в лица воинам Дмитрия и Бурангула.
        «Хирд» нервно зашевелился.
        - Держать щиты! Стоять на месте!
        Голос Бурцева сорвался. Если бы кто-нибудь сейчас сказал, что он, сидя в мотоциклетной люльке «Цундаппа», с пальцем на спусковом крючке волновался меньше других, первую пулю получил бы именно этот умник.
        - А теперь все прочь, мать вашу! И уши! Уши берегите, вашу мать!
        Вопил Бурцев по-русски, но про уши почему-то правильно понял только сообразительный Бурангул. Татарин упал ничком в снег - рядом с эсэсовцем, плотно зажмурил узкие глазки, закрыл голову руками. Остальные о своих барабанных перепонках вовремя не позаботились. И пожалели. Особенно поплатились за нерасторопность Освальд и Дмитрий. Именно промеж их голов ударил трофейный «MG-42».
        Немецкий летчик был слишком уверен в своей неуязвимости. Летчик слишком близко подлетел к групповой цели на островке. И слишком долго не нажимал гашетку.
        Бурцев вдавил курок первым - сразу же, как только между плечистым Дмитрием и высоким Освальдом образовалась бойница. «Цундапповский» пулемет загрохотал, задергался, заходил ходуном на турели с амортизатором… «Мессер» тоже спохватился, огрызнулся, но уже неприцельно - абы как…
        Рука летчика все-таки дрогнула в последний момент. Еще бы не дрогнуть, если из-за стены щитов вдруг начинает почти в упор шмолить невесть откуда взявшийся вражеский пулемет.
        Дорожки ответных очередей «мессера» пробежали в полудюжине шагов от «Цундаппа». Пара 20-миллиметровых снарядов ударили еще дальше. Для щитоносцев, враз отпрянувших от мотоцикла, этого было более чем достаточно, чтобы ощутить себя почти мертвыми. Но Бурцев не прекращал стрельбу ни на миг. Сам сползая по дну коляски, он все выше, выше задирал на турели ствол пулемета.
        Все-таки «MG-42», в который сейчас мертвой хваткой вцепился бывший омоновец, - вещь стоящая. Не случайно многие эксперты считали его лучшим пулеметом Второй мировой. Скорострельность двадцать выстрелов в секунду - не хухры-мухры. Раз секунда, два секунда и еще полсекунды. И гибкая металлическая лента питания на полсотни патронов в барабанной коробке - пуста. Но в бою и эти две с половиной секунды тянутся бесконечно.
        Ошеломленный неожиданным отпором пилот люфтваффе рванул штурвал на себя, запоздало попытался уйти из-под обстрела в свечу. И подставил-таки серое брюхо машины. Бурцев не замедлил вспороть это брюхо от винта до хвоста.
        Длинная очередь прошила фюзеляж.
        Жалобно скрипнули вертикальные ограничители турели.
        Кончились патроны в ленте.
        «Мессер»-подранок оказался вне досягаемости для пулеметного огня.
        Нужно развернуть мотоцикл, нужно сменить ленту, нужно перезарядить оружие… Слишком много всего нужно. Не успеть! Если пилот люфтваффе еще в состоянии продолжать бой - тогда кранты!
        Бурцев завертел головой.
        Вон он! Взмывший было к облакам самолет вновь заходит в атаку. Или… Да нет же, нет! «Мессершмитт» падал на крыло. В небе отчетливо обозначился дымный след. Веселый огонек бился под фюзеляжем.
        Подбил? Неужели, в самом деле, подбил?!
        Немецкий летчик не сдрейфил. Летчик тянул израненную машину к противоположному берегу. Да и выбора у фашика не оставалось: либо бить самолет о русские скалы, либо сажать на ненадежный лед, либо прыгать с парашютом прямо в лапы противника. «Мессер» летел низко и медленно. И все ниже, все медленнее. И больше не плевался огнем - не до того теперь!
        - Уйдет ведь! - растерянно пробормотал Бурцев. - Уйдет, гад!
        Не ушел. Одинокие обозные сани, лавируя меж трещин и пробоин во льду, неслись по замерзшему озеру навстречу самолету. Бурцев снова вскинул бинокль. Сыма Цзян со своим стрелометом!
        Китаец остановил лошадь, бросил поводья. Перебрался к самострелу. Оружие заряжено, стрелы задраны вверх.
        Дымящийся «мессершмитт» пронесся над самыми санями. Сыма Цзян спустил тетиву. Десяток оперенных дротиков с зазубренными наконечниками устремились к самолету. Один попал. Новгородская сулица, пущенная из китайского самострела, вонзилась в крыло, застряла, забилась на встречном ветру. Аэродинамика немецкой конструкторской мысли летела ко всем чертям. Но ведь летела же! Все еще летела… Воздушный ас отчаянно рвал штурвал на себя и ценой неимоверных усилий удерживал машину в воздухе. Более того, ему даже удалось подняться чуть выше. И еще немного, и еще…
        Но рассеянная татарская конница уже мчала наперерез. Новгородские лучники и арбалетчики из обозной охраны тоже выбегали на лед. Паника прошла. Пришло вдохновение боя и пьянящее предчувствие победы над могущественным врагом. Для стрелков, привыкших бить влет степного кречета и играючи попадавших в глаз лесной белке, неповоротливый самолет, утративший былую скорость и маневренность, был прекрасной мишенью.
        Оперенные жала с тяжелыми гранеными наконечниками - из тех, что пробивают и кольчугу, и панцирь, летели отовсюду. Добрая дюжина достигла цели. Чья-то стрела вонзилась в закрылок, чья-то попала в хвост. И случилось то, что давно должно было случиться. Расстрелянный из пулемета, пробитый сулицей и утыканный стрелами «мессер», наконец, сорвался в пике.
        А за мгновение до того от самолета отделилась маленькая точка. Человеческая фигурка! Низковато вообще-то для прыжков с парашютом, но когда нет иного выхода… Купол раскрылся на критической высоте, даже, пожалуй, ниже.
        «Мессершмитт» с треском вломился в лед возле самого Соболицкого берега. Взрыв, огонь, клубы черного дыма… Грозная машина будущего сгинула в пылающей полынье. Торжествующий рев русичей прогремел над озером. «Ура-а-а!» - вторили им татары. И есть ведь от чего надрывать глотки, есть: летающая тварь, нагнавшая столько страха на все войско, была повержена!
        Парашютист опустился на прибрежную полосу. Неловко упал, кажется, повредил ногу. В отличие от танкиста Отто Майха, летчик люфтваффе геройствовал: палил из пистолета по мчавшимся к нему всадникам. Всадники падали. Один, второй, третий, еще двое. Потом вроде патроны кончились.
        - Кто это, Василь?! - Пулеметные очереди били над самым ухом Дмитрия, и оглохший новгородец разговаривал теперь на повышенных тонах. - Ангел, что ли?! Дьявол?! Он что, умеет летать? Или был пленником дракона?!
        Ага, как же! Новая хищная птица появилась. Пятьдесят раз по ней стрелял, пока она человека не отпустила…
        Бурцев не ответил добжиньскому рыцарю. Звякнув кольчугой и пустой пулеметной лентой, выскочил из коляски, замахал руками, заорал во весь голос:
        - Не стре…
        Поздно! Да и разве услышат его отсюда?!
        - …лять!
        С десяток стрел - русских и татарских - уже утыкали парашютиста. Это оказалось проще, чем сбивать самолет.
        - Б…ть! - присовокупил к своему возгласу Бурцев.
        А что еще тут добавить? Одним важным пленником стало меньше.
        ГЛАВА 29
        Рассеявшееся не на одну версту воинство вновь стягивалось в единый кулак. Устыдившись недавней слабости, беглецы возвращались - понурые и угрюмые. Обходили выбитые огнем «мессершмитта» полыньи и ледовые разломы, подбирали убитых и раненых. Смешавшиеся отряды вновь делились на полки и дружины. Живые считали погибших. Потерявшиеся искали своих воевод, старост, сотников, десятских и унбаши с юзбашами. Отставший воинский обоз вступал с Соболицкого берега на лед. Первыми ехали самострельные сани Сыма Цзяна. Китайца, приложившего руку к истреблению опасной твари, везли почетно, как боярина, с эскортом.
        Александр Ярославич пожелал видеть главного победителя летающего змея. Видеть лично и без промедления. Новгородский князь в окружении малой, но верной свиты въехал на остров к головному дозору.
        Бурцева князь застал у самоходной чудо-телеги: тот как раз вставлял в пулемет новую ленту взамен опустошенной. Дмитрий, Бурангул, пан Освальд и дядька Адам стояли рядом - в благоговейном молчании они наблюдали за разворачивающимся на их глазах таинством.
        - Ну, Василько, лихо ты сшиб змея поганого, - одобрительно пророкотал Александр над самым ухом.
        Бурцев вздрогнул от неожиданности, обернулся к спешившемуся Ярославичу. М-да, великая честь, коли сам князь стоит перед тобой на своих двоих.
        - Не перехвали, княже. Повезло мне просто.
        - Ой ли? Так, значит, из этой штуки ты адскую тварь достал?
        Князь опасливо тронул руль «Цундаппа» острием меча.
        - Не-е-е, эта штука называется мотоцикл, - пояснил Бурцев. - А тварь я достал из пулемета.
        - Матерь-цык? Булямот? Странные названия, - Александр нахмурился. - Ты, Василько, того, коли все же знаешься с нечистым, так лучше скажи сразу, пока не поздно. Мне в борьбе с дьявольскими кознями помощи от дьявола же не нужно.
        Бурцев усмехнулся.
        - Не волнуйся, княже. Я же объяснял уже - это всего лишь оружие.
        - Ну что ж, - Ярославич охотно сменил гнев на милость. - С таким оружием нам теперь никакой немец не страшен, верно, ведь, Василько?
        - Ошибаешься, князь. У немца нынче есть кое-что пострашнее «булямотов».
        - Думаешь, на нас опять напустят летающих змеев?
        - Это вряд ли - не осталось у них летающих-то, но…
        Он осекся. Отдаленный гул снова доносился со стороны Соболицкого берега.
        Вот те на! Легки, блин, на помине. Бурцев поднял бинокль.
        - Что? - встревожился князь. - Что ты там увидел.
        - Танки!
        - Кня-а-а…
        Бум!
        - …же!
        Тревожный вопль какого-то горластого всадника, скакавшего по замерзшему озеру, слился с пронзительным свистом снаряда.
        Ба-бах! Всадника не стало. На его месте во льду зияла новая полынья. Второй снаряд потопил сани с китайским самострелом. Проворный Сыма Цзян едва успел выскочить на лед. Доспехов китаец, на свое счастье, не носил, так что под воду железо его не утянуло. Правда, мудрец из Поднебесной остался теперь без своего обоюдоострого копья. Зато жив-здоров. Пока…
        Соболицкий берег ревел и плевался огнем.
        Обстрел новгородского войска начинали панцерваффе.
        Бурцев не отрывался от бинокля. Вот ведь ё! К озеру подступала тевтонско-ливонская свинья, усиленная ударной группой цайткоманды. Чудовищный клин медленно сползал по белым пологим склонам. Да уж, построеньице…
        Четыре бронированные машины - знакомые уже «рыси» и две зверюги покрупнее - двигались впереди - в голове трапеции. Рыцари и кнехты следовали за ними. И между ними. Эти - вытопчут и вырубят все, что еще будет шевелиться после танкового удара. Пулеметчики на мотоциклах обеспечивали фланговое прикрытие. Авиация - поддержку с воздуха… Таков был замысел фон Берберга. Впрочем, на свой «мессер» штандартенфюрер больше может не рассчитывать. Да и танки доползли лишь до замерзшей воды. Дальше им хода не было.
        Но пара «Цундаппов» и небольшая группа вражеских всадников сунулись-таки на лед. Достали, отсекли хвост новгородского войска. Захватили сани с припасами, поворотили обратно. Расстреляли, изрубили охрану… Лишь немногим обозным мужикам удалось оторваться от преследования.
        Хотя нет, не одни только перепуганные мужики спаслись. Вон вырвался вперед одинокий всадник в богатой броне и одежде. Игнат! Начальничек, блин, обозной охраны… Ишь, улепетывает, боярин. А ведь давеча как рвался в бой! Грозился немцев стрелами закидать да топорами порубать. Теперь, небось, поумнеет. Твое счастье, Игнат, что супостат за одиночками сейчас не охотится. А вот кому-то повезло меньше.
        - Ядвига! - Освальд вдруг переменился в лице. - Там же Ядвига! Ее ж в полон забирают!
        Удерживать добжиньского рыцаря пришлось в несколько рук.
        А с Соболицкого берега по отступающей рати били пулеметы. На льду рвались снаряды. Выли, гремели, звенели трубы, бубны и сопелки новгородцев. Глухо, раскатисто выстукивал татарский барабан. Сигнал для всех был един: немедленно отступать, уходить из-под обстрела. Но и без всяких сигналов войско, накрытое новой волной паники, спешило прочь от вражеского берега.
        Обоз спасти так и не удалось. Ядвига Кульмская осталась на том берегу. Хуже того: в бинокль Бурцев разглядел, как к ее саням пристроился всадник с медведем на щите.
        Освальд рвал и метал. Грозился самолично и немедленно изрубить всех немцев в капусту - со всеми их самоходными телегами и огнедышащими драконами. Насилу совладали с буйным рыцарем, еле-еле успокоили.
        ГЛАВА 30
        Новгородцы и союзники Александра ушли из-под обстрела. Стрельба стихла. А Бурцев со своего наблюдательного пункта меж двух валунов все изучал противоположный берег Узмени в бинокль.
        Было на что посмотреть. Войско противника разделилось. Рыцари-крестоносцы расположились лагерем возле озера, танки же цайткоманды в сопровождении мотоциклистов и небольшого отряда орденских всадников двинулись вдоль береговой линии на юг.
        Со спины подошел Александр. Князь оставил всю свиту поодаль - видать, разговор не предназначался для чужих ушей. Спросил хмуро и негромко:
        - Что тебе показывают кристаллы твоих вторых глаз, Василько?
        Кристаллы? Вторые глаза? Ах, это… Бурцев протянул бинокль князю.
        - Взгляни сам.
        Ярославич взял бинокль. Глянул.
        - А и в самом деле, не полезли эти… как ты их кличешь… танки огнедышащие на лед.
        - Зато в обход озера пошли - к нам в тыл. А ливонцы на том берегу ждать будут. Кажись, окружить нас решили, княже, и сразу с двух сторон вдарить.
        Александр помрачнел еще больше:
        - Коли такое дело, нам выжидать не с руки. Сами перейдем озеро. Первыми нападем на ливонцев, пока их твари адовы в походе будут. Или победим, или костьми ляжем.
        - Костьми ляжем, княже. Без толку ляжем. Не сдюжит на том берегу твое войско. Место там открытое, ровное - раздолье для тяжелой конницы. А у ливонцев рыцарей - видимо-невидимо. У тебя же пешцы в основном. Дружинников, что с детства воевать в седле обучены, да татарских бойцов - кот наплакал. Здесь среди торосов и камней пешая рать еще сдержит орденскую рать, но самим соваться на немецкий берег - безумие.
        - Ночью пойдем. Ударим внезапно, как в позапрошлом годе по шведам на Неве ударили.
        - Княже, сам ведь ведаешь, что невозможно это. На льду все как на ладони будем даже самой темной ночью. До середины Узмени не дойдем, а ливонцы уже в седла сядут.
        - Но не сидеть же сложа руки!
        Бурцев задумался.
        - Сколько времени нужно, чтобы обойти озеро, не вступая на лед?
        - Прилично, - ответил князь. - Сама-то Узмень невелика, но Псковское озеро за ней - не маленькое. Дорог наезженных там сейчас нет - люди да обозы все больше по льду передвигаются. А ежели по берегу… Да со змиями-танками погаными железными и огнедышащими, что боятся потонуть. Хм… много рек и речушек придется тогда объезжать окрест Псковского озера. А кой-где не шибко и объедешь - переправы мостить потребуется…
        - Когда они зайдут к нам в тылы, княже? - поторопил Бурцев.
        - Конная рать к утру, наверное, управилась и здесь была бы. А эти… про этих так сразу и не скажешь.
        Бурцев удовлетворенно кивнул. Если танки следуют за конными проводниками, двигаться быстрее они не смогут.
        - К утру, значит? А какой завтра день?
        Князь подивился странному вопросу:
        - Суббота первой апрельской седмицы, день памяти мученика Клавдия и похвалы Богородице и пятый день месяца.
        Пятое апреля? День Ледового побоища…
        - Ты прав, княже. Утром будет большая драка, и выжидать нам никак нельзя. Нужно бить первыми. Но не по немецким рыцарям, которые сейчас только и ждут нападения, а по их железным колесницам. По змеям. По танкам.
        У Александра округлились глаза:
        - В своем ли ты уме, Василько? Вряд ли даже вся наша рать совладает с этими адовыми созданиями. Нет, уж лучше пасть в бою с людьми из плоти и крови.
        - Вся твоя рать не потребуется, княже. Дай мне сотню-другую воинов. Да вот хотя бы дозор Дмитрия и Бурангула. Может быть, лучников Арапши еще подкинешь десяток с Юлдусом во главе. А уж мы попробуем остановить танки.
        - Как, Василько? Как?!
        - Что-нибудь придумаем. Один танк под Моостой одолели, справимся и с остальными. Есть у меня на этот счет одна мыслишка. А ты, княже, возьми на себя ливонских рыцарей. Их «свинью» тоже остановить будет непросто.
        - Даст Бог, остановим. Я хочу поставить конные дружины не в чело, как обычно, а по правую и левую руку. Гаврила Алексич и брат мой Андрей полками теми командовать будут. В центре - вон там, у берега - в камнях и торосах, под предводительством Миши встанут пешие ратники и ополченцы. Примут бой, а потом отступят к берегу, увлекут за собой ливонцев в торосы.
        - Торосы - это хорошо…
        Александр усмехнулся.
        - Не только торосы, Василько, не только… Много у нас славных гостинцев для немецкой «свиньи» припасено. Первыми супостата встретят лучники Арапши. Издали ударят стрелами и уйдут к пешцам. Еще я приказал острить колья и вязать рогатки. Там же, в торосах, их и поставим. Пускай рыцари с наскока увязнут в засеке, пусть лошади переломают ноги, пусть разобьет «свинья» рыло об ополченский строй. А уж тогда и наша конница ударит во фланги ворогу. В клещи возьмем ливонцев. Ну, а здесь, за островком, засадный полк стоять будет. Арапша присоветовал. Татары немало сражений выиграли внезапными ударами из засады. Так почему бы и нам не воспользоваться их хитростью. Много людей, правда, я в засаде поставить не смогу. Но уж те, кто остается, троих-четверых в бою стоить будут: моя личная дружина и нукеры-панцирники Арапши. Сам я отсюда буду наблюдать за сечей. Уж дюже хороший здесь обзор. Этот островок у нас Вороньим камнем кличут.
        Что ж, ворон - птица мудрая, знает, где селиться. Бурцев улыбнулся. Пешцы в центре, конница на флангах, засадный полк и, конечно же, легендарный Вороний камень… Ну, кто бы сомневался. Схема предстоящего Ледового побоища вырисовывалась, как в учебнике истории. Разве что союзники-татары не очень в нее вписывались.
        - Чего скалишься, Василько?
        - Да так… Хороший план у тебя, княже.
        - А ты сам-то что замыслил? С чем на змеетанки пойдешь?
        - Да уж не с пустыми руками, - усмехнулся Бурцев. - Ладно, княже, у вас здесь своя свадьба, у нас своя. Для начала мне тоже нужно выбрать подходящее для боя место.
        - А при чем тут свадьба-то? - недоуменно воззрился на него князь.
        - Ну, пьянка…
        - Пьянка?!
        Бурцев улыбнулся еще шире. Вообще-то хороший признак, когда перед дракой хочется смеяться. Или уж наоборот - самый что ни на есть скверный.
        ГЛАВА 31
        Он не лгал Ярославичу. Мысли о противотанковой обороне у Бурцева, действительно, имелись. Зародились они еще в тот момент, когда Сыма Цзян стрелой из своей многозарядной аркабаллисты пробил крыло фашистского самолета. Мысли были дерзкими, отчаянными, дурными, но вполне осуществимыми.
        Бурцев повернулся к воинам Дмитрия и Бурангула, обступившим трофейный мотоцикл, внимательно осмотрел разношерстную компанию… Ребята проверенные - такие не подведут.
        - Будете истребителями танков, - хмыкнул он.
        Никто не произнес ни слова. Будут.
        Бурцев подошел к «Цундаппу». Итак. Что у нас тут имеется? Восемь противотанковых гранат да один пулемет в коляске. Негусто… Но все же лучше, чем ничего. Особенно гранаты… особенно если найти способ дошвырнуть их до цели не с двух десятков метров, как положено, а с более безопасного расстояния.
        - Сёма! - кликнул он китайца. - Ты ведь у нас мастер по метательным машинам? Сможешь за ночь построить новый порок взамен того, что ушел под лед?
        - Моя не знай, какой осадный машина нужна. Если большой хойхойпао - это не можно. Если малый стреломет или камнемет, моя может, только людя давай для работа. И много тетива луков, чтобы быстро плести одна большая тетива.
        Бурцев повернулся к Александру:
        - Князь, нам тетивы с луков нужно и побольше. Найдется?
        Александр пожал плечами:
        - Об чем разговор. Коли надо - новгородцы свои луки отдадут. Все равно в рукопашной от них больше толку. Да и у стрелков Арапши запасные тетивы найдутся. Татары - народ запасливый.
        - А людей работных дашь?
        - Бери обозных мужиков, что от ливонцев сбежали. Обоза-то у нас все равно уж нет. Если не хватит - ополченцев дам.
        Бурцев прикинул: спаслось десятка два обозных.
        - Должно хватить. Спасибо, княже.
        - Ну, тогда с богом, Василько. Вы уж не пожалейте животов на благо…
        Александр Ярославич покосился на китайского мудреца, татарского юзбаши, польского рыцаря, его литовского оруженосца с мачугой и прусского стрелка в волчьей шкуре. Крякнул в курчавую бороду…
        - …на благо земли Святорусской.
        Едва князь со свитой съехали с Вороньего камня, Сыма Цзян взял быка за рога:
        - Какой стрела твоя метать хочет, Васлав? Большая? Маленькая? Толстая? Тонкая?
        Бурцев протянул китайцу ручную противотанковую гранату фрицев:
        - Вот!
        Каплеобразный корпус серо-бежевого цвета с черной маркировкой: «PWM-1 (L)». Пряжка колечком в верхней части - для ношения на поясе. Длинная деревянная рукоять с четырьмя матерчатыми лентами стабилизатора, упрятанная в чехольчик. Вообще-то на стрелу эта килограммовая болванка походила мало. Китаец скривился, неодобрительно зацокал языком:
        - Плохой стрела! Не острый, короткий, слишком тяжелый. А оперенье где? Перья где, Васлав?
        - Будут тебе перья, когда полетит, - пообещал Бурцев.
        По идее, после броска - в воздухе должны раскрыться ленты стабилизатора, ориентирующие гранату боевой частью к цели…
        Китаец еще раз взвесил в руке «PWM-1». Улыбнулся:
        - Плохой стрела, зато хороший ядро-снаряда. По голове ударять - сразу убивать. Шлема не поможется. Только попасть в голова трудно будет.
        - Успокойся, Сёма, головы этим пока сносить мы не будем. Начнем с башен. С танковых.
        - А?
        - Сделай, пожалуйста, самострел под этот снаряд, и победа будет за нами.
        Еще один скептический взгляд узких глаз в сторону немецких гранат.
        - Моя чаго-то сомневайся, Васлав.
        Ох уж этот упрямый китайский мудрец!
        - А моя нет. Это не простой снаряд, Сема. В нем таится большая сила, уж поверь.
        - Не простая снаряда? А что же, по-твоему, эта такая? Пи ли хо цю?[93 - Можно перевести, как «шар огня и грома» - разновидность средневекового китайского камнеметного снаряда, наполненного порохом.] Цэн ли хо цю?[94 - «Колючий огненный шар» - тоже пороховой снаряд, усеянный шипами, из арсенала древнекитайских артиллеристов-камнеметчиков.] Те пао?[95 - Железная емкость, снаряженная порохом - еще один прообраз бомб в древнем Китае.] Хозцян?[96 - «Огненные стрелы»: гибрид стрелы и пороховой ракеты, обладающей большей убойной силой, чем обычная стрела.]
        Бурцев китайского не понимал, но что такое огненные стрелы Сыма Цзяна, прекрасно помнил по прошлогодней Легницкой битве.
        - Это лучше, чем хоцзян, - заверил он китайца.
        Сыма Цзян обиделся:
        - Пусть твоя докажется! Такого быть не можется!
        Бурцев вздохнул. Видимо, одной гранатой пожертвовать все же придется. Ладно, оружие ведь чужое, малознакомое… В любом случае его следует испытать, прежде чем затевать работу.
        - Да, пожалуй, ты прав, отец. Для начала нужно с этим добром как следует разобраться. Эй, отойдите-ка все подальше. А еще лучше прилягте. Да не здесь - вон за теми камешками.
        Китаец, воины Дмитрия и Бурангула, Освальд со Збыславом и дядькой Адамом, обозные мужики и еще несколько любопытных зрителей укрылись за валунами. Ну-с, приступим, помолясь. Бурцев набрал в легкие побольше воздуха, приступил.
        С оружием он любил возиться всегда. С любым. Имел некоторое представление и о вооружении Третьего Рейха. Но такую гранату, честно говоря, держал в руках впервые. Значит, действовать придется методом научного тыка, руководствуясь общими знаниями о противотанковых гранатах и интуицией. А это может быть чревато.
        Бурцев осторожно снял чехол, предохраняющий взрывоопасную болванку от влаги и пыли, обхватил левой ладонью рукоять гранаты со свернутыми лентами стабилизатора. Что дальше? Ни кольца тебе, ни скобы… Где тут взрыватель-то? В глаза бросился красный металлический язычок. Красный - цвет опасности. Ну, да нам не привыкать…
        Дрожащей рукой Бурцев столкнул язычок. Ничего не произошло. В руке не рвануло - уже хорошо. Под пальцами поддался, шевельнулся колпачок на конце рукояти. Бурцев снял… ага, вот оно что! Взрыватель здесь… Так, теперечко все понятно: при броске гранаты ленты стабилизатора высвобождаются, срывают в воздухе предохранитель. После этого любой мало-мальский толчок приводит к взрыву.
        Он аккуратно переложил гранату в правую руку. Главное - не дернуть случайно стабилизатор. А куда швырять? Гм, вон тот скалистый зуб, выглядывающий из замерзшей воды под обрывистым берегом Вороньего камня, вполне сгодится.
        Размахнулся. Метнул. Шелестнули в воздухе матерчатые ленточки. Бурцев отпрыгнул за камни.
        Громыхнуло…
        Из укрытия он выскочил одновременно с любопытным китайцем. Остальные и головы поднять решились не сразу.
        Нехило… Каменистый клык расколот, в середке дымится дыра. Лед вокруг потрескался.
        Желтолицый старик возмущенно замахал руками:
        - Почему твоя сразу не сказала, Васлав? Моя столько времени зря потеряла для глупая спора! Работаться надо, быстро работаться!
        Обозные мужики молчали и часто-часто крестились. Бурцев дрожащей рукой вытирал лоб. Сил едва достало на вымученную улыбку. Старый добрый научный тык не подвел - теперь он знает, как управляться с трофейными противотанковыми гранатами. Ну, а то, что испытания переполошили весь лагерь, и к ним снова скачет новгородский князь - это дело десятое.
        - Что тут у вас происходит?! - Александр влетел на Вороний камень на коне вороной же масти, в окружении телохранителей, с опущенным золоченым личиной-забралом шлема и с обнаженным мечом в руках. - Супостат напал?!
        - Нет, княже, это мы прикидываем, чем супостата бить.
        Ярославич бросил меч в ножны:
        - Похвально, Василько, только уж очень громко. Люди, кто не в дозорах, должны выспаться перед завтрашним сражением. А вы тут все войско всполошили.
        - Ну, извиняй, княже, тише не получается.
        Князь не вспыхнул, не разгневался. Придержав коня над обрывом, глянул вниз. Увидел расколотый скальный выступ. Качнул шлемом:
        - Ладно, Василько, делай, как считаешь нужным, но только чтоб мне без колдовства диаволова, понял?
        - Никакого колдовства! - заверил Бурцев. - Только громовой порошок. Как договаривались.
        ГЛАВА 32
        «Гранатомет» у Сёмы вышел преотличный. Смахивал на прежний многострел, но не так, чтоб очень. Новая метательная машина оказалась поменьше и полегче, однако по мощности не уступала утонувшему «большому ну». Скорее, наоборот. Убойная сила этой аркабаллисты не распределялась на десяток стрел, а потому пущенный ее единственный снаряд должен был лететь точнее и дальше.
        Вся конструкция покоилась на переносном деревянном основании с салазками и ручками: хочешь - вези, хочешь - неси. По выдолбленной в брусе-штанге выемке свободно бегал ползунок, идеально подогнанный под немецкие противотанковые гранаты. К ползунку крепилась тетива, которая довольно быстро натягивалась двумя рычажками-воротами.
        Не фаустпатрон, конечно, однако и некоторые преимущества у китайской аркабаллисты имелись. Снаряды она швыряла бесшумно, не выдавая своего местонахождения всполохом выстрела и дымным облаком. Скорострельность, правда, не ахти, а вот дальнобойность…
        Бурцев решил пожертвовать еще одной гранатой, чтобы хотя бы приблизительно выяснить возможности их единственной противотанковой «пушки». Сыма Цзян, горячась, доказывал, что попадет в любое дерево или камень с пятисот шагов. Бурцев предпочел ограничиться тремястами. Китаец попал - в ту самую сосну, в которую и целил. Ствол, пробитый кумулятивной струей и развороченный осколками, рухнул. Бурцев остался доволен.
        Все, довольно испытаний. Восемь гранат осталось. По две на танк. Может, хватит, а может, и нет… Пора было подыскивать для орудия Сыма Цзяна подходящую позицию.
        - А с этим-то что делать? - Освальд кивнул на немецкого танкиста. - Может, того…
        Красноречивый жест большим пальцем у горла заставил пленного эсэсовца вздрогнуть.
        - Ни-ни! Даже не вздумай. Он еще может пригодиться. Отдайте полонянина обозным мужикам - пусть не трогают, но и глаз с него не спускают.
        Бурцев вскочил в седло.
        - Погоди, Василь, а сам-то ты куда собрался? - спросил Дмитрий.
        - На рекогносцировку.
        - Чаво?
        - Поле боя пойду присматривать. Александр Ярославич, вон, уже изготовился к битве, И нам пора.
        Он уехал. И ездил долго.
        …Ну князь! Ну жук! Бурцев не уставал восхищаться полководческим талантом Ярославича. Такую позицию выбрать - уметь надо! Мало того что князь заставит рыцарскую «свинью» переломать ноги на прибрежном льду, так еще и тылы свои Александр прикрыл совсем не по-детски. Подступиться к позициям новгородцев сзади немцам будет ой как непросто. Даже на танках. Продираться сквозь глухие леса и топкие, лишь припорошенные рыхлым снежком болотистые низины - занятие не из приятных. Увязнут здесь тяжелые гусеничные машины по самую башню.
        Мотоциклистам, кстати, тоже не проехать. Бурцев попытался было в качестве эксперимента прокатиться по тылам новгородцев на трофейном «Цундаппе». Мотоцикл сразу ухнул колясочным брюхом в сугроб. Захрустел под колесами ненадежный болотный ледок. Чтобы вытянуть машину из ловушки, пришлось впрягать лошадей.
        Более-менее пригодным для передвижения моторизированной колонны оказалось лишь поросшее редколесьем каменистое взгорье вдоль озера. Вот тут и следовало бы организовать фашикам теплую встречу. Местечко-то идеальное: и просматривается хорошо, и простреливается.
        Аркабаллисту Сыма Цзяна замаскировали славно. Распрягли лошадей и вручную втащили в густой и высокий, заснеженный кустарник. Осторожно раздвинули ветки, сбили обледеневшую коросту, смахнули снежок: в сугробе появилась неприметная бойница. Со стороны посмотреть: растут себе кусты как кусты. Метательной машины не видать, следов за густыми зарослями - тоже. Откуда полетят гранаты - не вдруг и поймешь. Таких кустистых, засыпанных по самую макушку островков вокруг - уйма…
        Неподалеку - среди молодого ельника - стоял в небольшом окопчике с бруствером из плотного влажного снега «Цундапп». Пулемет - полностью готов к бою. Это - на тот случай, если потребуется отвлекать стрельбой внимание противника от бесшумного «гранатомета». Бурцев завалил мотоцикл ветками, а вдоль взгорья, по которому должен пройти враг, разместил в укрытиях татарских лучников.
        - Если кто вдруг увидит рыцаря с медведем на щите - не убивать, - отдал он последний приказ. - Это маловероятно, но если вдруг… Короче, медведя брать живым. Остальных - как получится. Все. По местам. Сигналом к началу боя будет первый выстрел нашего порока. Услышите все - не волнуйтесь.
        Люди разошлись. Каждый знал свое место и свою задачу.
        Расчет «гранатомета» - четыре человека. Дмитрий со Збыславом, как самые здоровые, крутят вороты и натягивают тетиву. Бурцев укладывает гранаты и указывает цель. Сыма Цзян наводит оружие и жмет спусковой механизм. Бурангуловы стрелки бьют мотоциклистов. И танкистов тоже, если те полезут из люков.
        Остальные - новгородцы из дружины Дмитрия, пан Освальд, лучники дядьки Адама и бойцы Юлдуса ждут с лошадьми в тылу - у Вороньего камня. Их боевая задача - прийти в случае необходимости на помощь и уничтожить прорвавшегося противника. Живую силу противника… О танках речь не идет. Танки прорваться не должны. И это - забота гранатометчиков.
        …Вдали послышался рокот мощных моторов. Пора.
        - Готовсь, - хрипло шепнул Бурцев.
        Збыслав и Дмитрий натянули тугую тетиву станкового самострела. В два счета. В четыре руки. В полнейшей тишине: смазанные жиром вороты даже не скрипнули. Бурцев поставил на боевой взвод каплеобразную противотанковую гранату, осторожно вложил ее в деревянный желобок ползунка. Как здесь и была! Сымы Цзян постарался - подогнал аркабаллисту под нестандартные снаряды с точностью до миллиметра.
        Деревянная рукоять уткнулась в широкую кожаную полосу, вплетенную в тетиву. Весьма кстати пришелся зажим для удержания снарядов: им Бурцев придавил матерчатые ленты. Это «оперение» должно раскрыться только в воздухе. Потревоженный раньше времени стабилизатор приведет в действие взрыватель, а уж тогда… Ох, не дай бог, граната рванет от толчка тетивы. Разнесет ведь, нафиг, и «большой ну» и всех «нучников».
        - Сёма, видел? Запомнил, как заряжать? На тот случай, если со мной что-нибудь случится…
        Китаец молча кивнул.
        - Только так, и не иначе. Если, конечно, хочешь жить.
        Еще один кивок. Умирать Сыма Цзян не собирался.
        Теперь оставалось только ждать. И ждать пришлось недолго.
        ГЛАВА 33
        Первыми на открытое пространство въехали всадники: проводники из чудинов и несколько ливонских рыцарей в окружении оруженосцев. На щитах - немецкие кресты да чухонская роспись. Медведя фон Берберга нет. Да и не должно его, наверное, здесь быть, если штандартенфюрер играет роль серого кардинала при главном штабе ливонцев.
        Верховые осмотрелись, потоптались на месте. Ну, ну же! Двинулись дальше.
        Вопросительный взгляд Сыма Цзяна. Бурцев качнул головой:
        - Пропустим.
        Еще чего не хватало - тратить противотанковые гранаты на кавалерию. Сзади маются в томительном ожидании бойцы Дмитрия, Освальд, Збыслав, лучники дядьки Адама и Юлдуса. Будет кому встретить.
        За проводниками и орденскими разведчиками следовала моторизированная цайткоманда. Как водится у фашиков, в авангарде ехали мотоциклисты. Две тарахтелки с колясками… Бурцев скрипнул зубами:
        - Этих тоже пропускаем.
        Туго придется второму эшелону, если эсэсовцы успеют схватиться за пулеметы. Но и открывать раньше времени свою позицию нельзя: танки - вот сейчас главная цель!
        Мотоциклисты проехали в каких-то сотне метров от замаскированной аркабаллисты. Не заметили… Рокот «Цундаппов» стих.
        Зато… рокот, лязг… На узком взгорье появились панцерваффе ливонско-фашистской ударной группы. Первый танк выскочил из низинного леса лихо и шустро. «Лухс»! «Рысь»… Старый знакомый.
        Сыма Цзян напрягся.
        - Погоди, отец, - шепнул Бурцев, - пусть выползут остальные.
        Выползали… Еще одна «Рысь». А это… Ух ты, да никак «Пантера»?! И знаменитый «Тигр» тут же?! Ну, прямо военный парад Третьего Рейха! Вот с тех двоих, пожалуй, и нужно будет начать.
        Вокруг танков вились еще четыре мотоцикла: два на флангах, два прикрывали тыл. Солидно, ничего не скажешь.
        - Куда моя стрелять?! - запаниковал китаец.
        - Самого большого, самого последнего отсюда достанешь?
        Самым большим и последним был «Тигр».
        - Моя доставаться! - возмутился китаец. - Моя даже самая последняя и самая маленькая доставаться.
        Нет, мотоциклистов пусть достают лучники Бурангула.
        - Не надо маленькая, Сёма, сейчас надо только большая. Понял?
        Китаец нервно кивнул:
        - Моя пониматься! Большой ну для большой железный телега.
        Он уже выцеливал из станкового арбалета грозную машину. Платформа на салазках шевельнулась. Упругие изогнутые дуги с натянутой тетивой разворачивались вслед за «Тигром». Хорошее дело - легкий в управлении поворотный механизм самострела. Без него фиг навел бы Сыма Цзян свой «гранатомет» на движущуюся мишень.
        - Постарайся попасть в заднюю часть, - посоветовал Бурцев. - Там… Ну, в общем, там латы не столь прочны.
        Звона спущенной тетивы за грохотом танковых двигателей и лязгом гусениц он не расслышал. Вышвырнутая из кустов ручная граната мелькнула лентами стабилизатора над касками мотоциклистов - те и заметить ничего не успели.
        Взрыв.
        Истошный вопль:
        - Партизаны!
        Беспорядочная стрельба…
        И все же Сыма Цзян малость не рассчитал. Раскрывшийся стабилизатор чуть-чуть пригасил скорость снаряда, сбил высоту. Граната пошла слишком низко и ударила не в корму, а… На мгновение Бурцеву показалось, будто она упала рядом, не причинив вреда бронированной машине: танк продолжал движение. Но проехал он всего несколько метров. Потом «Тигр» закружился на месте, волоча за собой сорванную гусеницу. Остановился…
        К этому моменту бой шел вовсю. Лучники Бурангула обрушили смертоносный град на мотоциклистов сопровождения. Рассыпанные повсюду - в одиночных снежных норах, за густыми кустами, за древесными стволами - татары поднимались из-за укрытия, почти не целясь - навскидку - пускали стрелы, прятались снова, опять натягивали лук, поднимались, стреляли… Одни прячутся, другие вскакивают. И попробуй угадай, где появится очередной татарский ванька-встанька, откуда прилетит очередная оперенная смерть.
        Экипажи фланговых «Цундаппов» даже не рыпнулись: в считанные мгновения и самих фрицев, и их «малых ашдаха» утыкали длинные стрелы. Задние мотоциклы успели укрыться за броней «Тигра» и «Пантеры». Начали отстреливаться. Пока, правда, беспорядочно, вслепую. В отдалении запоздалым эхом отозвались «МG-42» пропущенных вперед разведчиков: авангард цайткоманды и ливонские рыцари тоже напоролись на засаду.
        Зарокотали танковые пулеметы. Вздыбили землю и снег скорострельные пушки «Рысей». Ударила «Пантера». Обездвиженный «Тигр» ворочал башней, выбирая подходящую цель.
        Бурцев торопил, матерясь: надо быстрее перезаряжать бесшумное орудие и бить, бить, пока фашики не распознали, откуда исходит основная опасность. Дмитрий со Збыславом запыхтели. Завертелись вороты аркабаллисты. И вот снова согнуты упругие рога огромного лука, снова натянута тетива.
        Бурцев осторожно вложил гранату.
        - Куда? - крикнул Сыма Цзян.
        Теперь-то в этаком грохоте можно и не таиться.
        - Туда! - Бурцев указал на «Пантеру».
        Бронированная немецкая кошка как раз подставила свой тыл. И получила та-а-акой пинок под зад! Сыма Цзян учел предыдущую ошибку - взял чуть повыше. Вторая граната упала точнехонько на баки и двигатель. Бензиновый, между прочим: соляру заливать в свои танки гитлеровцы так и не научились.
        Еще взрыв - осколки накрыли один из уцелевших «Цундаппов». Мотоциклисты, искавшие спасения за «Пантерой», стали ее жертвой. Пробитая корма танка задымилась, заполыхала… Жаль, наслаждаться этим зрелищем было некогда.
        Збыслав и Дмитрий в третий раз натягивали толстую тетиву гранатометного арбалета. Бурцев поставил очередную гранату на боевой взвод, уложил в выемку бегунка, глянул в снежную бойницу. «Пантера» горела вовсю. Выскочившие из пылающего ада танкисты неподвижно лежали у гусениц. В каждом - по две-три стрелы. На одном уже занимался огнем черный промасленный комбинезон.
        Грохот… Оглушительный грохот. Внутри горящего танка рвались боеприпасы. Раз, другой, третий… Башня «Пантеры» отделилась от корпуса, приподнялась в облаке дыма, перевернулась, грузно повалилась вбок.
        Отрадно…
        Еще одна граната беззвучно выпорхнула из кустов. Сыма Цзян по приказу Бурцева целил в разворачивающуюся «Рысь». И… Мимо! Недооценил-таки китаец прыти легкого танка-разведчика. Граната взорвалась позади бронированной машины.
        - Заряжай! - с досадой выкрикнул Бурцев.
        Дмитрий и Збыслав заряжали. Но уже не так споро, как раньше. Притомились ребята. Бурцев заменил Дмитрия. Бросил коротко:
        - Передохни!
        Следующий снаряд тоже пронесся мимо цели. Вспучил землю у гусениц «Рыси». Броню осыпало мерзлыми комьями и осколками. И только-то! Невредимый, будто заговоренный, танк как ни в чем не бывало вынырнул из огня и дыма.
        Хреново! Бурцев крыл матом почем зря. Всех крыл. И себя в том числе. Оставалось всего четыре гранаты. А первый шок у гитлеровцев уже прошел. Уцелевшие мотоциклисты лупили по всему, что двигалось. Из пулемета, из автоматов. «Рыси» - тоже не молчали. Прикрывая друг друга огнем, танки расползались в разные стороны с явным намерением окружить противника, подойти вплотную, отыскать незримого гранатометчика, расстрелять, раздавить, намотать на гусеницы назойливых лучников-одиночек.
        «Тигр» поливал плотным - головы не поднять - пулеметным огнем позиции татарских стрелков. Ухнул даже разок из пушки. Больше для острастки, разумеется. Использовать дальнобойное крупнокалиберное орудие в ближнем бою с рассеянными лучниками неразумно, но психологический эффект демонстрация силы возымела. Ни огненные стрелы хоцзян, ни пороховые «громовые шары» не могли сравниться с выстрелом 88-миллиметровой пушки немецкого тяжелого танка.
        Кочевники - оглушенные и растерянные - залегли. Человеческие нервы все ж таки не железные! Вжались степные стрелки в снег ни живы, ни мертвы. С тоской вспоминают о былых битвах, где все понятно: вот конница, вот пехота, вот верный лук, от которого врагу нет спасения, а вот сабля в ладонь…
        Надо бы подбодрить ребят.
        - Сыма Цзян! Туда!
        Бурцев указывал на «Тигр».
        Неподвижную мишень поразить оказалось проще, чем юркие «Рыси». Граната ударила точно под башню. Яркая огненная отметина обозначила место попадания. «Тигр» замолчал. Внутри густо задымилось, черной гарью потянуло из щелей, но немцы даже не попытались покинуть подбитый танк. Кумулятивная струя вывела из строя весь экипаж.
        ГЛАВА 34
        Порадоваться удачному выстрелу помешал омерзительнейший звук - свист пуль над головой.
        И сухой деревянный стук.
        И щепки, посыпавшиеся от расстрелянной аркабаллисты.
        И срезанные, как серпом ветки.
        И опавший с веток снег.
        И вскрик Сыма Цзяна, схватившегося за левую руку.
        По одежде китайца красной кляксой расплывалось кровавое пятно. Проклятье! Их все-таки заметили.
        Мотоциклисты, не скованные теснотой перископного обзора, разглядели за далекими кустами самострел-гранатомет. И палили теперь по ненадежному укрытию от души. Палили прямо на ходу: вражеский «Цундапп» несся к аркабаллисте. Отчего ж не нестись? Лучники еще не пришли в себя.
        Что ж, пора ответить пулеметом на пулемет.
        - Всем лежать! - приказал Бурцев.
        А все - и подстреленный китаец, и русский сотник, и литвин-оруженосец - и без того уткнулись лицами в снег. И подниматься пока не собирались: посвист пуль над головой придавливал к земле не хуже иного пресса.
        Где пригнувшись, где - на четвереньках, Бурцев пробирался к запасной позиции - трофейному мотоциклу, укрытому снегом, буреломом и еловыми лапами.
        Добрался. Влез в коляску, откинул ветки…
        Кажется, подъезжавшие эсэсовцы здорово удивились, когда из бурелома в нескольких метрах от них вдруг возник пулеметный ствол. Возник и сразу ударил. Частыми короткими очередями.
        Стрельба длилась недолго. Вражеский пулеметчик и два мотоциклиста распластались у изрешеченного, перевернутого, горящего «Цундаппа».
        Зато к Бурцеву поворачивала морду ближайшая «Рысь»: железная кошка тоже его заметила… А это гораздо, гораздо хуже. Пулемет он бросил не раздумывая - все равно проку от него теперь, как от козла молока. Вывалился из коляски, откатился в сторонку.
        Первыми снарядами разметало снежный бруствер и наваленные сверху ветки. Но ни человека, ни мотоцикл не задело. Что ж, следующие лягут точнее. Бурцев прикрыл голову руками, зажмурил глаза.
        Но громыхнуло не там. И громыхнуло не так. Он распознал знакомый уже звук проженной гранатой танковой брони. Глянул из сугроба… «Рысь» дымилась. В башне - прямо над фашистским крестом виднелась небольшая дыра с оплавленными краями, а внутри - ба-бах, ба-бах, ба-ба-бах… - вовсю рвалась боеукладка.
        Сыма Цзян, Дмитрий и Збыслав хорошо усвоили науку противотанкового боя. «Рысь», охотившаяся за дерзким пулеметчиком, невольно подставила бок под самострел, а побитая пулями китайская аркабаллиста все еще сохраняла боеспособность. Танк проезжал в каких-то полусотне метров от «большого ну». И три гранатометчика тринадцатого века справились без его, Бурцева помощи: сами зарядили, сами навели, сами всадили гранату в бронированную цель.
        Правда цена, заплаченная за этот удачный выстрел, оказалась немалой. Последний танк цайткоманды - «Рысь», заходившая с противоположного фланга, развернула ствол. В том, какую цель выбрал немецкий наводчик, сомневаться не приходилось. Разглядели-таки, сволочи, откуда выпархивают бесшумные снаряды…
        - У-хо-ди-те! - заорал Бурцев.
        Упрашивать не пришлось. Збыслав и Дмитрий прянули прочь от аркабаллисты, на руках унося раненого китайца. Сухонький желтолицый старичок был легким. Здоровенные литвин и русич бежали быстро…
        Взрыв. Еще. И еще. И обломки самострела взлетели в воздух вместе с выдранным из земли кустарником. Боевой расчет «гранатомета» кубарем покатился в снег. Залегли. А танк уже несется к ним - добить, додавить.
        Бурцев подбежал раньше.
        - Гранаты?! Где гранаты?!
        Оглушенные, контуженые, ошарашенные, они смотрели на него недоуменно, непонимающе.
        - Где снаряды? Где стрелы? Где наши «громовые шары»? - кричал он по-русски, по-польски и по-татарски.
        Сыма Цзян здоровой рукой рванул кушак на засаленном зимнем халате. Две каплевидные болванки с деревянными рукоятями выкатились из-за пазухи китайца. Последние…
        - Отец, ты молодец!
        Вот почему его оттаскивали от аркабаллисты в четыре руки! Раненый китайский мудрец не желал уходить с позиции без гранат. И правильно: без гранат уходи - не уходи, а танк все равно достанет. Правда, и с гранатами противостоять «Рыси» - шанс невелик. Но все-таки…
        Бурцев подхватил их обе.
        - Лежать здесь! Не высовываться!
        Прыгнул в кусты. Царапая лицо и руки, продрался в сторону. Быстро приготовил килограммовые болванки к бою. Замер: в каждой руке по гранате. Ручной, противотанковой… И на этот раз их придется использовать по прямому назначению - то есть метать рукой. Метров с двадцати. Но до чего же не хочется подпускать бронированную кошкутак близко…
        «Рысь» перевалила через заснеженный кустарник. Гусеницы смяли разбитый самострел. Повезло - танк пер не на него, не по прямой: пулемет если и скосит, то не сразу. Бурцев приподнялся. С размаху швырнул в немецкую машину немецкие же гранаты. Одну за другой. С упреждением на полкорпуса. И на корпус.
        Сразу же уткнулся в снег. Не глядя. Чего глядеть теперь-то…
        Первый раз рвануло громко, оглушительно громко. Взрывная волна прошла по спине, цапнула кольчугу, припорошила снегом. Сверху посыпалось. Мерзлые земляные комья? Осколки?
        Рев не прекратился. Танк не остановился.
        Еще один взрыв. Такой же громкий.
        Двигатель смолк…
        И только тогда Бурцев поднял голову. Ему снова повезло. Просто сказочно повезло, иначе и не скажешь… Вторая граната упала на башню сверху, едва зацепив. Но зацепив все же! Прожгла башенную броню вскользь - до нижней части корпуса, почти до гусениц. Оплавленная щель в палец шириной рассекла металл. Словно рубанули «Рысь» наискось противотанковым клинком. Словно лазером прошлись.
        Танк встал. Жар кумулятивной струи лишь лизнул его нутро. Скорее всего, машина все еще была на ходу. Да и боеприпасы внутри не сдетонировали. Однако экипажу, замурованному в железном гробу, было уже явно не до боя. Тесный мирок там, за прожженной броней, слишком сильно смахивал сейчас на ад.
        «А ну как выскочат фашики? - мелькнула запоздалая мысль. - Начнут стрелять. Что тогда? Идти с мечом врукопашную?»
        Из откинувшегося люка - из гари и смрада, действительно, полез человек. Один-единственный. Выживший. Обожженный. Вопящий от боли. Вслепую палящий из короткого «шмайсера». Мученья танкиста прекратила милосердная татарская стрела.
        Бурангул стоял неподалеку. Запыхавшийся, пошатывающийся. Стоял во весь рост - не таясь. И то ведь верно: не от кого теперь таиться. На одежде юзбаши расплывалось кровяное пятно, но свой верный лук он держал по-прежнему крепко.
        Бурцев тоже поднялся, тряхнул головой. Наступившая тишина глушила не хуже недавних взрывов… Стрельба-то прекратилась. Совсем! Даже от Вороньего камня, где пропущенные вперед мотоциклисты из авангарда цайткоманды и ливонские всадники попали в засаду, не доносилось больше ни звука.
        Один за другим к нему стягивались уцелевшие бойцы. Уцелевших было немного.
        - Все кончено? - пробасил Збыслав.
        И тишины опять не стало.
        Вдали - где-то за Вороньим камнем, на льду Чудского озера застрекотали «шмайсеры». Бурцев покачал головой. Наивно было бы полагать, что с танковой колонной шла вся цайткоманда.
        - Боюсь, все только начинается, - вздохнул он.
        ГЛАВА 35
        Немцы, оставшиеся на том берегу Узменьского пролива, шли в атаку. Может быть, танкисты, попавшие в засаду, вызвали по рации подмогу. Может быть, фон Берберг, услышав отдаленные раскаты взрывов, сам решил, что пора и ему ввязываться в драку, а может быть… Может быть, просто пришло время? Ведь утро пятого апреля 1242 года давно уже наступило. Не по-весеннему морозное утро Ледового побоища.
        Бурцев не стал дожидаться сбора своего отряда - рассеянного, расстрелянного, ошеломленного, бродящего среди трупов и горящих танков, не верящего еще в собственную победу над железными драконами фашистских панцерваффе.
        - Дмитрий, Збыслав, Сыма Цзян, Бурангул, позаботьтесь о раненых. Вы свое дело сделали. Все, что могли, и даже больше. Я - еще нет.
        Его ждала встреча с фон Бербергом. Встреча в бою или после боя, здесь или где бы то ни было. Только встреча с вестфальцем откроет ему путь к Аделаиде. И чем скорее она состоится - тем лучше.
        Бурцев завел трофейный «Цундапп». Коляска была пробита в нескольких местах, но сам мотоцикл не пострадал ни от пуль, ни от осколков. Пулемет тоже цел, а это - главное.
        …Он притормозил ненадолго, когда дорогу преградили два «Цундаппа» из ушедшего вперед боевого охранения гитлеровцев. Один - перевернут, другой - влетел в сугроб по самый руль. Оба утыканы стрелами. Вокруг - шесть трупов в эсэсовской форме. Тоже - как ежи. Только оперения торчат. Рядом - мертвые крестоносцы и проводники из чудинов. И мертвые русичи, и мертвые татары. Да, не так чтоб очень удалась эта засада. Среди убитых бродит человек пять. Все, что остались?!
        В сердцах он наподдал ногой немецкую каску. Та отлетела, завертелась на снегу порожним котелком.
        - Освальд жив?
        Ответили:
        - Жив. За Вороний камень подался. Драться дюже хотел с немцами - за Ядвигу свою поквитаться. Лучники его с пруссом Адамом тоже за поляком пошли. Нам велено остальных дожидаться.
        - А Юлдус - десятник Арапши - где?
        - Так убили. Вон же он лежит.
        И правда лежит. Только трудно узнать того, кому из пулемета разворотили лицо…
        Стрекотание «шмайсеров» приближалось. Бурцев еще раз окинул взглядом место кровавой стычки. Холодное оружие валялось вперемежку с боеприпасами к огнестрельному. Порыться в снегу - так можно насобирать целый арсенал. Но рыться некогда. Он подобрал и бросил в коляску только пару коробок с пулеметными лентами, лежавшими на виду. Затем двинулся дальше. Время дорого.
        На Вороний камень он не въехал - влетел по пологому склону, распугивая лошадей княжеской свиты и нервируя дружинников из личной охраны Ярославича. Остановил «Цундапп» возле княжеского стяга. Развевающийся на темно-красном полотнище нерукотворный Спас - и тот, казалось, встрепенулся, поднялся повыше в воздух, оборотив лик на нежданного гостя.
        Бурцев газанул пару раз на холостых оборотах, чтоб всадники впереди не заслоняли обзор. Можно было себе позволить: ветер дул с озера, в лицо. Сильный ветер: доносит сюда звуки пальбы, но вот рев трофейного «Цундаппа» на Вороньем камне немцы вряд ли услышат. Да и разглядеть с Чудского льда мотоцикл за густыми молоденькими елочками тоже сейчас мудрено.
        Народ перед ним расступился. Лица гридей и знатных бояр кривились от смрадного дыхания «самоходной телеги», рокота мотора и дерзости нового княжеского фаворита. Хмуро смотрел Савва. Исподлобья зыркал Игнат. Арапша - посланник Батыя - тоже был здесь - татарский предводитель неодобрительно качал головой. Только сам князь стоял над обрывистым берегом недвижной скалой. Не оборачивался. Ярославич лишь поднял руку в требовательном жесте. Бурцев послушно заглушил двигатель. Слез с мотоцикла, встал рядом.
        Александр, не отрываясь, смотрел на начало ледовой баталии. И, похоже, зрелище это не внушало оптимизма новгородскому князю. Бурцев поднял бинокль.
        …Они обогнули взломанный снарядами и бомбами лед и приближались со стороны северо-западной части Соболицкого берега. Жиденькая цепь автоматчиков шла впереди плотного рыцарского клина. Пехота цайткоманды шагала неспешно, коротко постреливая из «шмайсеров». А вот конница ливонцев уже перешла на рысь. «Свинья» крестоносцев быстро нагоняла передовую линию союзников…
        Неприятный холодок прошел по телу - невольный трепет перед слаженной мощью грозного противника. Да, воины братства Святой Марии надвигались знакомым еще по Легнице строем. Медленно, но неотвратимо на озерном льду разгонялась заостренная трапеция живого тарана. Впереди - цвет ливонского рыцарства. Рослые лошади, что с разгону и стену проломят, нафиг. Закованные в броню всадники… На солнце поблескивали длиннорукавные кольчуги, латные рукавицы, кольчужные чулки, стальные поножи, наколенники, налокотники, наплечники и кожаные, усиленные железными пластинами панцири. Покачивались в такт лошадиному ходу рогатые шлемы-топхельмы. Густым частоколом топорщились неопушенные еще для сшибки длинные копья. Сверкали лезвия тяжелых секир и обнаженных мечей. Прикрывали тела треугольные щиты. Взбухали на ветру орденские стяги, плащи и нагрудные котты. И всюду классическая тевтонская символика - черные на белом кресты.
        По флангам тоже шла рыцарская конница. Но здесь строй держали не только орденские братья. В боковых колоннах компания подобралась попестрее. Были тут и полубратья-сержанты с «Т-образными» крестами на серых одеждах. Были разношерстные иноземные гости, жаждавшие снискать в новом крестовом походе славу и земельные наделы. Были благородные фанатики-пилигримы, истово верящие в правоту Христова воинства и встававшие под крестовые знамена всюду, где только возможно.
        Под собственными стягами шли в бой отряды орденских союзников - немцы, датчане и, конечно, свейские рыцари, жаждущие реванша за Невскую битву. Немалую рать привел с собой дерптский епископ: его многочисленные вассалы замыкали боевое построение ливонцев.
        Внутри крестоносного клина - поближе к бронированному рылу и бокам свиньи - двигались конные оруженосцы и слуги. Там же мелькали всадники чудинов - большей частью знатные вожди из местных эстов, предпочитавшие не бороться, а договариваться с немцами. В самом центре живой трапеции толпилась пехота. Вымуштрованные вспомогательные отряды орденских кнехтов даже на бегу не ломали общего построения. Дисциплинированные кнехты вооружались легко, но добротно. Яйцеобразные шишаки и шлемы-шапели с покатыми широкими полями, черные кожаные или стеганые доспехи с усеченными «Т-образными» крестами на металлических нагрудниках, небольшие щиты, боевые топоры, ножи, короткие копья, арбалеты…
        Рядом в беспорядке бежали ополченцы из бедных чудинов. Вместо доспехов - теплые тулупы, толстые, обшитые бронзовыми кольцами шапки, да простенькие, кое-как склепанные шлемы. Оружейный арсенал тоже невелик: дощатые щиты, охотничьи рогатины, топоры-древорубы, сулицы… Это - люди подневольные, пригнанные своими вождями на убой, не воины - мясо, массовка. Но таких в ливонской «свинье» набралось немного. Не то что в новгородском войске, почитай две трети которого составляют неприученные к ратному делу мужики.
        В тылу немецкой «свиньи» - у знамени с Девой Марией и скромным тевтонским крестом в уголке - держался небольшой орденский резерв. В изобилии маячили тут и другие штандарты и штандартики. Кресты, гербы… На знаменах, на щитах, на коттах…
        Стоп! Бурцев прильнул к биноклю. Окуляры едва не выдавили глаза. Медведь!
        Геральдический зверюга Фридриха фон Берберга! Точно он!
        ГЛАВА 36
        Знакомый до боли щит мелькнул между ливонским знаменем и стягом с золотым ключом и мечом - знаком Германа фон Крайземана. Дает, наверное, сейчас вестфалец советы направо и налево - и ливонскому магистру, и дерптскому епископу. Эх, достать бы гада из пулемета. Так нельзя ведь! Живым он должен попасть в руки Бурцева - только живым и никак иначе. Значит, пробиваться к предводителю цайткоманды придется через всю крестоносную «свинью». И не только через «свинью». Бурцев увидел, что конного штандартенфюрера сопровождали два мотоцикла с пулеметами! Значит, не все эсэсовские «Цундаппы» пошли в обход озера с танками…
        Фон Берберг остановил коня. Ну и бредовая же картина! Рыцарь приподнялся на стременах, приставил к смотровой щели топхельма… приставил бинокль! Точную копию того, что держал сейчас в руках Бурцев. Глянул быстро, оценивающе. Нет, кажись, не на Вороний камень - на своих автоматчиков. И на татарский авангард русского воинства. Потом вестфальца заслонил отряд легких орденских всадников. Стрелки: за спинами - арбалеты, на боках - закрытые колчаны.
        Арбалетчики ливонцев пока бездействовали. Не заряжали тугие самострелы, не доставали короткие толстые болты. С работой орденских стрелков сейчас отлично справлялись солдаты цайткоманды. Немецкие автоматчики старались издали пробить из «шмайсеров» брешь во вражеском строю и расчистить пространство для натиска ливонской конницы.
        Первыми под пули эсэсовцев попали лучники Арапши. Степные всадники из передового полка пятились, крутились на месте и гибли один за другим. Но пока держались под автоматным огнем достойно. Да что там - более чем достойно для тринадцатого-то века. Наверное, после вчерашней воздушной атаки и танкового обстрела «невидимые стрелы» казались уже не столь ужасными. Впрочем, смерть они сеяли в рядах татар тоже весьма щедро.
        Поддержать бы ребят пулеметным огнем… С этим соблазном пришлось побороться. Трофейный пулемет на Вороньем камне и единственный во всем войске пулеметчик, умеющий с ним управляться - сейчас слишком важный козырь. Открывать свою позицию, не разобравшись в планах противника, не следовало. Бурцев сжал кулаки. Молчание трофейного «МГ-42» будет стоить многих жизней, но если ударить раньше времени, жертв в итоге окажется гораздо больше. И уж победы тогда точно не видать.
        Бурцев заставил себя убрать палец со спускового крючка. Тяжело, но надо, надо… Общение с Кхайду-ханом не прошло даром. Научился ты, Васек, в польских землях хладнокровной азиатской расчетливости.
        А люди падали под пулями. Но не отступали. Умудрялись сдерживать напуганных автоматными очередями коней и даже отстреливаться из луков. Кого-то держал приказ, кого-то - боязнь позора, кого-то страх перед гневом нойона Арапши и князя Александра. А кто-то был настолько закален суровой школой татаро-монгольских туменов, где бегство одного воина беспощадно каралось казнью всего десятка, что попросту не мог помыслить об отступлении без соответствующей команды.
        Бурцев вспомнил прошлогоднюю сечу татар и русичей с польско-тевтонским воинством Генриха Благочестивого. Тогда на Добром поле под Легницей хан Кхайду послал навстречу немецкой «свинье» новгородскую дружину и не прогадал. А долг, он платежом красен: теперь вот Ярославич выставил на пути германцев татарский заслон. Хотя какой там долг, какие платежи… Вывести вперед лучших стрелков - это единственное, что мог сейчас предпринять новгородский князь. Степные лучники имели хоть какие-то шансы в противостоянии с цайткомандой.
        Пистолет-пулемет МП-40, коим на самом деле являлся пресловутый «шмайсер» - оружие грозное, но лишь в ближнем бою. На большой дистанции поразить мишень из него не так-то просто. Особенно если мишень эта не стоит на месте, а постоянно крутится, вертится, гарцует, мечется туда-сюда.
        Степные воины пускали стрелы с седла, на скаку. Далеко пускали, метко. Это несколько уравнивало силы противников в необычной дуэли. Незначительно, но уравнивало. Но незначительно. Но, блин, все же очень незначительно. Люди и кони, сраженные пулями, валились на лед десятками. Убитые, раненые… А ответные стрелы летели все реже.
        Но и среди бойцов цайткоманды появились первые потери. Согнулся в три погибели, вцепившись в оперенное древко, один автоматчик. Рухнул на спину - плашмя второй. Еще одна меткая стрела подцепила третьего. Цепь эсэсовцев остановилась. Не ожидали-с?
        Нет, это был всего лишь заранее рассчитанный маневр.
        Гудение орденских труб - и эсэсовцы разделились на две равные группы. Расступились: взвод вправо, взвод влево. Действовали четко, слаженно, как на плацу… И быстро. Автоматчики отбежали в стороны, пропуская клюв крестоносного тарана и на ходу меняя опустевшие магазины. А к ним вдоль ливонских флангов уже мчались мотоциклисты. Тоже: один - справа, другой - слева.
        «Цундаппы» с пулеметами в колясках соединились с автоматчиками. Обе группки неторопливо двинулись дальше - не передовым уже, а фланговым сопровождением. Эсэсовцы больше не стреляли. Они даже не смотрели вперед, где вот-вот вскипит битва. Взгляды и стволы цайткоманды были направлены в стороны. Вправо, влево…
        А «свинья» уже неслась тяжелым галопом. А пехотинцы в ее чреве едва успевали переставлять ноги. А фашики молчали… И продолжали расползаться двумя компактными группками в разные стороны.
        Непонятно. Да нет же, ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Понятно! Все ведь ясно как божий день! Сейчас рыцари сами - без помощи союзников из будущего - раздавят, сметут жалкие остатки татарского авангарда, потом ударят в центр русского построения. Автоматчики же и пулеметчики цайткоманды в драку не полезут - останутся прикрывать бока крестоносного клина от ударов правого и левого крыла русичей. Фашисты ведь тоже не идиоты - историю, небось, изучали. И тактику Александра Невского усвоили. И выгоду из предстоящего маневра новгородского князя извлечь сумеют.
        Ярославич думает обмануть рыцарей - взять ливонский клин в клещи. Но, зная об этой хитрости, противник уже готовится к встрече с фланговыми ударными группами. Смогут ли русские дружинники прорваться сквозь плотный автоматно-пулеметный огонь цайткоманды? Вряд ли. Слишком большое пространство придется усеять трупами. И ведь под пулями падут лучшие воины князя Александра, скачущие в первых рядах. А тогда уж положение не спасет ничто. Немногочисленный засадный полк тоже погоды не сделает: стоит только высунуться из укрытия - расстреляют и его. Даже без танков и поддержки с воздуха фашистско-ливонская рать - слишком крепкий орешек…
        ГЛАВА 37
        Бронированный клюв немецкой «свиньи» приблизился почти вплотную. До первой рукопашной сшибки оставалось совсем ничего. Татары, выпустив по последней стреле, убирали луки, хватались за копья и сабли, прикрывались плетеными щитами. Да только что, что смогут сделать легковооруженные лучники против латной рыцарской конницы?
        - Не выстоять им больше, не выстоять… - покачал головой Александр. - Арапша! Командуй отход. Пусть отступают к пешцам.
        Из княжеской свиты выступили трое всадников. По правую руку от татарского военачальника ехал барабанщик, по левую - копейщик с бунчуком. Подъехали к обрывистому краю Вороньего камня, остановились.
        Сигнальный барабан громыхнул отрывисто и тревожно. Гулкое упругое эхо разнеслось далеко над ледяной равниной. Поднялся и опал конский хвост на длинном древке…
        Татарские стрелки развернули коней перед самым свиным рылом, ринулись назад. Но ушли не все. Ливонцы достали-таки длинными копьями раненых и нерасторопных. Смяли, рассеяли передовой отряд, пронеслись по трупам дальше. Лавина плоти, стали и крестов теперь приближалась к пешему строю русичей.
        Зашевелились в тревоге и ожидании смертельной схватки новгородские мужики-ополченцы, безлошадные ладожане, карелы, псковичи, ижорцы… Редкие татарские всадники уже почти растворились в их массе.
        Секунда, другая…
        Перед лязгающим кавалерийским валом чело - срединный полк Александра - невольно попятилось назад - к спасительным рогаткам и торосам, которых за сплошной людской массой не разглядели еще ни жаждущие крови крестоносцы, ни их разгоряченные кони. Но ополченцы отступили совсем чуть-чуть. Вовремя образумились под криками десятников и сотников. И снова крепче прежнего, намертво вмерзли в ледяной панцирь озера. Пока еще стоя.
        Бурцев качнул головой. Многим из этих кое-как вооруженных мужиков предстоит сегодня лечь под натиском конницы. И там, впереди, в замершем неподатливой стеной строе это знали тоже. Там это ощущалось особенно остро. Год назад ему самому довелось вот так же стоять перед надвигающимся рыцарским клином. Уж он-то помнил, каково это…
        Секунда, другая…
        Многоногая, грузная, неповоротливая, но прилично уже разогнавшаяся «свинья» грохотала копытами, звенела железом, орала в тысячи глоток о том, что Бог по-прежнему с нею. Ох, и крепок же весенний лед Чудского озера, коли не трескается под этим громоподобным топотом. Не иначе, как до самого дна промерзла вода возле берега. Да, медленно, неохотно выпускало из себя озеро этой весной стылую зиму.
        Секунда, другая…
        Секунда, другая…
        Конные врезались в пеших.
        Началась не битва - избиение.
        Нет, пешая рать Александра не обратилась тылом к грозному врагу, не побежала прочь. Мирные мужики-оратаи, охотники, рыбаки и бедные горожане в плохонькой броне бесстрашно встретили отборных ливонских рыцарей. Шевельнулись над неровным строем крепкие охотничьи рогатины и длинные копья с крюками для стаскивания всадников. Поднялись ослопы, топоры и секиры на добротных рукоятях. Замелькали широкие боевые ножи, которыми пешцы старались снизу подсечь боевым коням сухожилия или полоснуть по брюху.
        Но оружие в руках, больше привыкших к сохе, силкам, рыболовецкой снасти и ремесленному инструменту било хоть и сильно, но неумело, неловко. Другое дело - рыцарское воинство и его верная свита. Закаленные в ристалищных поединках, в бесконечных междоусобных стычках, в разгонах прусских, литовских и чудинских партизан, закованные в латы, прекрасно обученные и хорошо вооруженные воины на рослых лошадях легко справлялись с далеким от ратного дела противником. Крестоносцы безжалостно и хладнокровно разили сверху, не тратя на удар лишних сил, не тратя лишнего времени, не тратя лишних эмоций.
        Орденское построение держалось прочно. Монолитный клин не разваливался. Одни всадники прикрывали других. И подступиться к ним у пешцев не было никакой возможности. Разве что только если навалиться всем миром. И только если по трупам уже сраженных товарищей, пока оружие врага вязнет в чужой плоти.
        За каждого стянутого с седла или опрокинутого вместе с лошадью всадника русичи расплачивались десятками своих жизней. Но остановить живой таран не могли. Взявший разгон клин крестоносцев погасил о живую преграду скорость, однако не утратил инерции. «Свинья» наваливалась, врубалась, вгрызалась… Железное рыло продвигалось все дальше, протискивалось вглубь русского войска, расщепляло срединный полк. А фланги тем временем разворачивались, расходились в стороны, пуская в бой кнехтов и пехоту чудинов.
        - Пора! - крикнул Александр.
        Короткий взмах руки…
        Звонко дунул в рожок княжеский трубач.
        Внизу - под Вороньим камнем долгожданный сигнал подхватили бубны и сопелки, накры и сурны. Еще раз ударил татарский сигнальный барабан.
        Срединный полк разом прогнулся, подался назад. Крестоносцы, чуя скорую победу, вновь пришпорили коней. Ливонцы напирали с удвоенной энергией, приближаясь к незримым еще торосам, острым кольям и рогаткам.
        Эсэсовцы по-прежнему выжидали на флангах, предоставив вести дистанционный бой орденским арбалетчикам. Решили пока не тратить боеприпасы? Решили, что крестоносцы додавят пешую середку противника самостоятельно? В общем-то, правильно решили…
        Бурцев тоже ждал. Кусал губы до крови, но ждал, мысленно считая патроны в своих пулеметных лентах. Не так уж много их выходило - капля в море против многотысячного ливонского воинства. Следовательно, каплей этой первым делом надо капнуть на цайткоманду. И капнуть в самый нужный момент - во время фланговых ударов конных дружин, не раньше. Подавить пулеметы, отвлечь на себя автоматчиков, дать возможность кавалерии Александра беспрепятственно осуществить обходной маневр.
        Пехота фон Берберга прилично подотстала от «свиньи». Эсэсовцы двигались вальяжно, неторопливо. «Шмайсеры» - на животах, кривые ухмылочки на лицах. Мотоциклы ползли со скоростью пеших автоматчиков. Им ведь, собственно, тоже спешить некуда.
        А прущий напролом по старой кабаньей привычке рыцарский клин уже уперся рылом в непроходимые торосы, налетел на рогатки, напоролся на острые колья. Разбил бронированную морду, обломал клыки… Это только в кино показывают, как лихие всадники в бутафорских доспехах перемахивают через любое препятствие. В реальности тяжелый боевой конь с закованным в латы наездником перепрыгнет разве что через труп поверженного врага. Бой - это не скачки с препятствиями. Бой - это бой. Со всеми вытекающими…
        Немецкой «свинье» приходилось несладко. Задние ряды напирали на передние. В передних покалеченные лошади падали сами и сбрасывали всадников. Начиналась давка. Те, кто в плотном движущемся строю до сих пор помогал друг другу и прикрывал друг друга, теперь начинали мешать.
        Враг увяз, враг застрял, враг остановился. Неповоротливый рыцарский клин вместе со скоростью утратил свое главное преимущество. Клин распадался на части. Русские же пешцы, воспрянув духом, наваливались на супостата с новой силой. Сражение близилось к кульминации.
        Эсэсовцев ничего не смущало. Ну, то есть совершенно ничего! Цайткоманда была готова к такому развитию событий. И действовала в соответствии с оправдавшимися ожиданиями. Обе группки остановились позади увязшей «свиньи». Заняли позиции по обе стороны от ломающегося строя союзников. Оборонительную позицию… Отсюда, выходит, фашики будут встречать огнем конные полки Александра.
        Что ж, Бурцева это устраивало вполне. Эсэсовцы находились в пределах досягаемости его «MG-42». В хороших пределах. Если сразу сбить пулеметчиков, автоматчикам его достать будет непросто, а уж он-то автоматчиков… Бурцев улыбнулся. Криво. Жестко. Как улыбались солдаты цайткоманды. Он достанет.
        Князь Александр поднял руку.
        Еще один трубный сигнал - сигнал готовности к атаке. Звонкий, бодрый - прямо побудка пионерского горна. Горнист в кольчуге и сияющем шлеме разбудил недвижимые до сих пор фланги русского воинства. Фланги чуть сдвинулись. Затрепетали на ветру поднятые над головами прямоугольные и треугольные стяги.
        Фашики напряглись.
        Скоро уже…
        ГЛАВА 38
        На этот раз он вскрыл две пулеметные барабанные коробки и скрепил патроном звенья двух лент по пятьдесят выстрелов каждая. Получилось сто. Да, длинная ленточка вышла. Хватит секунд на пять непрерывной стрельбы. Но все равно для цайткоманды и ливонской «свиньи» маловато будет.
        Поразмыслив немного, Бурцев подсоединил к металлической шарнирной змее, свисавшей с пулемета, еще и двухсотпятидесятипатронную ленту из переносного «цундапповского» ящика. «Змея» подросла, не поместившись в коляске, обвила мотоцикл, пустила хвост, снаряженный «невидимыми стрелами», по земле. Не очень удобно. И все же так лучше: в бою не понадобится тратить время на перезаряжание. Лишь бы ствол не перегрелся.
        Впрочем, стрелять без перерыва Бурцев и не собирался. Только короткими очередями. И только наверняка. Обстоятельства, увы, вынуждали: даже эта сборная лента не бесконечна и закончится гораздо быстрее, чем хотелось бы. А она у него - предпоследняя. Последняя - еще на пятьдесят патронов - лежит в пулеметном барабане под «Цундаппом». Но это - НЗ. Больше подпитывать трофейный пулемет будет нечем.
        - Ну, как думаешь, Василько, побьем мы немца? - князь подошел к «Цундаппу». Александр смотрел озабоченно. Бурцев очень постарался, чтобы его улыбка вышла ободряющей.
        - Отчего же не побить. Ясен перец, побьем!
        - Ясен что?
        Бурцев уже поймал в прицел мотоцикл цайткоманды на правом фланге.
        - С Божьей помощью, говорю… Кто с мечом к нам топ-топ, тот от меча и дрыг-дрыг.
        - Эх, Василько, кабы только с мечом. Сам ведь говорил, оружие у немчуры такое, с коим нашему совладать трудно.
        Бурцев улыбнулся.
        - Подумаешь, проблема! Будем бить не нашим. Их же оружием и будем бить. Авось, не впервой. Пташку-то с крестами на крылышках сшибли…
        Он похлопал по пулеметному прикладу.
        - Булямот? - Александр улыбнулся. - Думаешь, он нам сейчас поможет?
        - Ага. Если ты поможешь мне. Держи-ка, княже, ленту. Будешь у меня вторым номером…
        В принципе, можно обойтись и без помощника. Но лучше уж перестраховаться. Лента на триста пятьдесят выстрелов все-таки длиннющая. Чего доброго, скособочится в самый ответственный момент, перекосит патрон.
        - Что держать? - не понял Ярославич.
        - Вот этот железный пояс будешь подавать сюда. Так, чтобы невидимые стрелы ровно входили. Понял, княже?
        - Ясен перец, - серьезно ответствовал Александр.
        - Ну и славно. Только не пугайся - будет громко.
        - Да знаю я ужо…
        Свита наблюдала за смелым князем с восхищением. Сами к самоходной телеге бояре, телохранители, дружинники и слуги старались не приближаться. Может, теперь напишут в летописях, как Александр Невский поливал крестоносцев из пулемета. Хотя вряд ли… Летописи - дело такое… Для истории пишутся. О победах, что, как водится, должны быть добыты силой родного, а не вражьего оружия. Имидж-с…
        Ярославич дал знак.
        Бурцев прильнул к пулемету.
        Еще один звонкий трубный звук - и фланговая атака началась. Сразу с двух сторон. Вражеские пулеметчики в мотоциклетных колясках целили в выдвигающиеся фланги русского воинства.
        Вот сейчас…
        Право первого пулеметного выстрела Бурцев решил не уступать. Палец нажал курок. Короткая - в три патрона - очередь…
        Немецкий пулеметчик в правом «Цундаппе» обмяк. Ствол вражеского «МG-42» задрался в небо. Еще очередь - длиннее, еще… Попадали мотоциклисты. Заполыхал бензобак.
        Оглушенный стрельбой князь побледнел. Александр сжимал зубы - аж борода подрагивала. Но пока Ярославич держался молодцом. Ленту тоже удерживал, как сказано.
        Бурцев перевел оружие влево.
        Автоматчики бегали, махали руками. Второй «Цундапп» закружил на месте. Экипаж мотоцикла вертел головами по сторонам, пытаясь определить, кто и откуда стреляет.
        Ага! Не до русской конницы стало!
        Очередь. И снова. До чего же удобно бить сверху… Поймал свою пулю рулевой. Свалился на лед. «Цундапп» заглох, остановился. Сидевший позади автоматчик спрыгнул с машины, отбежал в сторонку, держась за плечо. Пулеметчик в люльке поднял бинокль… Кажется, даже заметил. Повернул ствол к Вороньему камню. Но поздно, братец, поздно.
        Опять загремели выстрелы. Коляска вражеского мотоцикла превратилась в решето. Человек в ней - тоже.
        Так, а что там за движение справа? Какой-то отчаянный эсэсовец со всех ног бежал к расстрелянному горящему мотоциклу. Прямо в огонь полез, герой. Неужели бесхозный пулемета столь притягателен?
        Бурцев срезал смельчака. Зацепил еще одного. Отсек, отогнал остальных. Вновь поворотил ствол влево.
        Да, его определенно заметили. Фашики залегли, открыли пальбу по Вороньему камню, пытаясь «шмайсерами» подавить огневую точку противника. Трудновастенько вообще-то, но при благоприятном стечении обстоятельств, наверное, - возможно. Где-то рядом свистнула пуля. Еще одна вскользь царапнула по шлему Александра. Князь вздрогнул, втянул голову в плечи, но ленту не бросил.
        Ответная очередь Бурцева… Эсэсовцы на время утихомирились. Он мельком глянул на побоище у берега.
        Рыло «свиньи» и новгородские пешцы в торосах и рогатках уже смешались друг с другом. В бойцовском запале ни рыцари авангарда, ни ополченцы не видели и не слышали ничего вокруг. А вот задние ряды ливонцев забеспокоились, попятились. Ускорить, что ли, процесс? Бурцев не удержался - саданул-таки поперек тулова размякшей «свиньи». Раз, другой, третий.
        Он бил, сцепив зубы и не считая патронов, пока ливонский клин не раскололся надвое. Тылы, все еще сохраняя жалкое подобие строя, отходили к позициям цайткоманды, пятились дальше. От общей массы отделились первые бегущие - ополченцы-чудины и кнехты.
        Сухой щелчок.
        - Все, - растерянно произнес Александр.
        Князь показал пустые руки. Лента кончилась!
        Цеплять на пулемет барабан с последней полусотней патронов пришлось под беспорядочным обстрелом «шмайсеров». Слава богу, что задумывались немецкие пистолеты-пулеметы не для этой дистанции.
        Готово! НЗ встал на место. Поэкономнее теперь надо быть.
        Бурцев поднял голову. Странно… Стрельба продолжалась, а шальные «шмайсеровские» пули больше не свистят над головой. Ах, вот ведь елки-палки! Гитлеровцы сосредоточили огонь по своей первоначальной цели - конным дружинникам Александра. Передние ряды из полка правой и левой руки уже полегли. Кавалерия смешалась, притормозила. Ну, ладно…
        Он вдарил по цайткоманде. Автоматчики яростно огрызнулись. Пристрелялись, блин, фашики… Стукнуло в коляску. Царапнуло по рулю. Зато конница русичей снова разгонялась, снова шла в атаку. Кавалерийский вал все ближе, ближе…
        Патроны закончились, когда русских дружинников отделяли от автоматчиков каких-то пятьдесят-сто метров. А это уже все… Это уже не остановить ни автоматом, ни пулеметом.
        Одни эсэсовцы вскакивали и бежали, отстреливаясь. Другие палили, не поднимаясь на ноги. Кто-то в отчаянии швырял гранаты. Взрывы, захлебывающиеся очереди… Русичи падали десятками, но волны, накатившие с двух сторон, уже захлестнули остатки цайткоманды. Закололи ли посланцев Третьего Рейха копьями, зарубили ли мечами, истоптали ли копытами - этого Бурцев не разобрал. Но это по большому счету было неважно.
        Не сбавляя темпа, дружинники ударили по отступающим ливонцам. Германцам и их союзникам теперь пришлось сразиться не с легковооруженными татарскими стрелками и не с мужиками-ополченцами, а с профессиональными бойцами, ни в чем не уступающими орденским рыцарям. Полки правой и левой руки сжались на ребрах орденской «свиньи». Ребра хрустнули. Немецкий клин треснул. И рассыпался окончательно.
        Крестоносное воинство дрогнуло. Отступили благородные иноземные рыцари, устремились назад - к знаменам ливонского ландмейстера, его вассалов и союзников гости ордена, отошли малодушные пришлые всадники, бросая на произвол судьбы рассеянную и смятую пехоту. Лишь стойкие ливонские братья в белых одеждах с черными крестами да полубратья в серых плащах и коттах, сбившись в тесные группки, дрались с отчаянием одержимых. Ливонцы еще пытались дать достойный отпор. И хорошо пытались. У некоторых это даже получалось. Продвижение фланговых отрядов русичей застопорилось. Клещи вокруг ливонского ядра начали медленно разжиматься.
        - Вот и мой черед пришел, Василько!
        Повинуясь княжьему знаку, отроки подвели оседланного коня вороной масти. Дорогая, блестящая серебром и золотом сбруя, расшитая попона, стальной налобник… Александр мигом оказался в седле. Застоявшийся без дела конь так и плясал под седоком. Князь расправил плечи, приосанился в ожидании кровавой потехи. Верные, испытанные в боях гриди окружили Ярославича. Ближе всех оказался Савва. Сразу за ним - боярин Игнат. Подбежал паренек из молодшей дружины, подал Александру червленый щит и длинное копье. От копья Ярославич отказался - вырвал из ножен меч.
        Подъехали трубач-сигнальщик и знаменосец с княжеским стягом. Встал рядом Арапша. За нойоном - всадник с бунчуком и барабанщик. Так и спускались по пологому склону Вороньего островка на лед Чудского озера.
        ГЛАВА 39
        Бурцев спохватился. Ему-то коня никто не предложил. Ну и ладно, а мотоцикл чем хуже? Пулеметный ствол беспомощно смотрел в небо, опустошенные ленты валялись под колесами, но разве это помеха для поисков фон Берберга?
        - Эй, дай-ка мне свою хворостину, парень.
        Зазевавшийся княжеский отрок и глазом моргнуть не успел, а Бурцев уже подхватил оружие, от которого только что отказался князь. Школа рыцаря ворованных копий Освальда Добжиньского!
        «Цундапп» завелся на раз-два. И вскоре в хвост княжеской свиты пристроился мотоцикл. Сначала в хвост, затем Бурцев вырулил поближе к стягу. Правая рука - на ручке газа. Левая держит копье. Неудобно левой-то, но что поделаешь - пришлось положить длинное древко на руль да прижать посильнее под мышкой. Гнать тяжелый военный мотоцикл по чудскому льду так еще можно, но вот затормозить в случае чего будет проблематично. Хотя… Что-то подсказывало Бурцеву: тормоза ему сегодня не понадобятся.
        Александр обернулся на рокот двигателя. Улыбнулся снисходительно, заприметив свое копье в руках мотоциклиста. А после спрятал все эмоции под позолоченным забралом-личиной. Всадив шпоры в бока вороного, понесся вперед. Не оглядываясь, молча. Рука поднята. В руке - обнаженный меч… Понятный без всяких слов знак. Свита ринулась вслед за господином.
        Затрубил трубач. Громыхнул барабан. Из-за Вороньего камня несся в бешеном галопе засадный полк. Русские дружинники в добротных кольчугах и крепких нагрудных зерцалах, татарские нукеры-панцирники в надежной чешуйчатой броне… Немного - сотни три, но воины все отменные, свежие, утомленные не битвой, а ожиданием. От таких воинов больше всего пользы на поле боя.
        Князь указывал путь в обход пешего ополчения, по узкому, заранее расчищенному меж торосов коридору. Рогаток там нет. Дорога - свободна.
        - Ура-а-а! - возопили татары.
        Боевой клич степняков пронесся над замерзшим озером, перекрывая шум сражения.
        - А-а-а! - зычно подхватили русичи.
        Остатки Христова воинства снова пятились. Триста внезапно объявившихся всадников орали, наверное, за целую тысячу. А поскольку у страха глаза велики, могли бы, наверное, сейчас сойти и за две.
        За спиной князя, лихо поигрывая на скаку мечами и саблями и грозно потрясая копьями, русские дружинники и татарские нукеры состязались в скорости. Бурцев тоже не отставал в дикой гонке. Даже совсем наоборот. Газанув раз, он оказался подле Александра. Газанул два - и дерзко, презрев субординацию, вырвался вперед. Нет, мчался он не в общую кучу-малу, где русские витязи и немецкие рыцари остервенело месили друг друга. Там уж как-нибудь разберутся без него. Да и не проехать там сейчас на «Цундаппе».
        Бурцев бросил машину в сторону - в объезд сечи. Затем погнал в ливонский тыл - туда, где еще маячил главный ливонский стяг и знамя дерптского епископа. Он не уклонялся от боя, он искал фон Берберга. Если до вестфальца кто-нибудь доберется раньше и, чего доброго, замочит… Нет, этого допустить нельзя. Штандартенфюрер перед смертью должен рассказать, куда он упрятал Аделаиду.
        Князь тоже вел засадный полк в тыл противнику. Ярославич торопился замкнуть кольцо и завершить окружение израненного, взломанного клина.
        Ливонцы поняли всё. Отступление перерастало в бегство. Уже схлынул наносной слой авантюристов, охотников за легкой добычей и подневольных бойцов из простонародья. Слетела вся малодушная шелуха. По-прежнему держался лишь твердокаменный остов «свиньи». Размозженный, раскиданный по косточкам, но все еще колючий, незаглотный. Вокруг отдельных стягов и хоругвей сгрудились самые стойкие, самые неустрашимые.
        Насмерть рубились истинные фанатики, настоящие воины, верные слуги, прикрывавшие своих господ. Эти если и отступали из окружения, то не сломя голову, подобно иноземным рыцарям, кнехтам и ополченцам-чудинам, эти отходили достойно - сохраняя по возможности боевой порядок, яростно отбиваясь. Оставляя на льду свои трупы вперемежку с чужими.
        - Княже, берегись!
        Крик Саввы - оглушительно-звонкий, полный ужаса и ненависти, прозвучал, когда дружина Александра проносилась мимо дымящегося вражеского «Цундаппа» и разбросанных вокруг трупов в эсэсовской форме.
        Бурцев сбросил газ, оглянулся через плечо. Понапрасну Савва так драть глотку не станет. Видать, и правда Ярославич в беде! Но что такого страшного вдруг узрел бдительный телохранитель Александра? Чего испугался? От княжеского стяга со Спасом немцы шарахались, как черт от ладана, дорогу Александру никто не преграждал. Не от мертвых же фашиков исходит угроза. Или… Или не все они еще мертвы?!
        Взрыв прогремел за спиной всадника с золоченой личиной-забралом. Но в последнее мгновение Савва успел-таки вклинить своего скакуна между свистящими осколками и князем. Граната - вот что заметил оруженосец и соратник Ярославича! Кто-то из чудом уцелевших эсэсовцев швырнул ее под ноги княжескому вороному. Но запал тлел долго, а конь мчался быстро. Граната рванула сзади. Однако не столь далеко, чтобы не достать Ярославича осколками. И достала бы, безусловно, если б осколки эти не принял на себя Савва.
        Верный телохранитель пал на лед вместе с конем. Взрывом скосило еще нескольких человек. Рухнул знаменосец. Покатились с лошадей трое всадников из княжеской свиты. Свалились два немецких рыцаря, не успевших вовремя убраться с пути засадного полка. Упала пара знатных нукеров из отряда Арапши. Самому татарскому нойону повезло больше: он пронесся мимо визжащих осколков. На безопасном расстоянии от разорвавшейся гранаты оказался и боярин Игнат.
        Упавший новгородский стяг едва не стоил победы. Как только червленое полотнище со святым ликом коснулось льда, взвыли и русичи, и немцы. Одни - горестно, другие - радостно, торжествующе. К счастью, Арапша, очутившийся ближе других к поверженному знамени, не растерялся - сообразил, что делать. Степняк бросил саблю в ножны. Ловко, на полном скаку, подхватил незатоптанный еще стяг, поднял над головой, пристроился рядом с князем - стремя в стремя. Да, татарин с нерукотворным Спасом - это что-то! Однако новый знаменосец появился подле Александра весьма своевременно.
        Русичи вновь наседали на немцев. Сердца и руки больше не дрожали. Только вот засадный полк сбавил темп, замедлил движение: дружина князя с остервенением рубила, колола и топтала конями тела в шинелях. Сам Александр - и тот выискивал среди мертвых эсэсовцев убийцу Саввы. Жажда мести - сильное чувство, заставляющее порой забыть о главном. А когда забывают о главном, надо напоминать.
        - Вперед! - взревел Бурцев.
        Хрен с ним, с этим безымянным гранатометчиком. Даже если фашик все еще жив и лишь притворяется покойником, долго он тут все равно не протянет. А у них есть дела поважнее. И значит…
        - Вперед!
        Бурцев газанул, увлекая за собой остальных. «Цундапп» сорвался с места. Ярославич, наконец, опомнился. Пророкотал из-под золоченой личины:
        - Вперед!!!
        ГЛАВА 40
        Знакомый медведь на щите мелькнул где-то слева - в кучке воинов дерптского епископа. Бурцев навалился на руль. Не так чтоб резко - нет, слишком высока скорость, слишком скользко под колесами, слишком трудно удерживать копье одной рукой, а другой управлять тяжелым военным мотоциклом. Разворачивался он по широкой дуге. Вот тут-то, на этом вираже, ему и преградили дорогу.
        Огромный рыцарский конь. На коне - здоровенный детина. Ну, прямо онемеченный Илья Муромец! Глухой шлем-топхельм украшен внизу - под смотровой щелью - двумя крестообразными вырезами. Распахнутая длиннополая фиолетовая мантия не скрывает доброго панциря, надетого поверх кольчуги. На небольшом, но прочном щите - дерптский герб: меч, перекрещенный с ключом на красном поле и желтый крест поверху. Еще один крест - на груди. Не привычные черные полосы на белом фоне, а настоящий массивный крест из золота. Болтается на крепкой золотой же цепуре, которой обзавидовался бы любой новорусский браток.
        Бурцев понял: сам Герман фон Крайземан - близкий дружок Фридриха фон Берберга - выехал ему навстречу. Дерптский епископ играючи размахивал устрашающих размеров булавой. Неправдоподобно огромной, свидетельствующей о нечеловеческой силе всадника. «Так вот о чем рассказывала Ядвига!» - пронеслось в голове Бурцева.
        Как и многие воины-клирики, его преосвященство предпочитал убивать по возможности «без пролития крови». Впрочем, фигня все это и поповские бредни: одежда Германа была обильно забрызгана красным, с железного набалдашника епископской дубины тоже капало… Когда ломаешь такой штуковиной черепа, хребты и кости, трудно остаться чистеньким.
        Грозный всадник поколебался секунду, выбирая между новгородским князем и мотоциклистом. Выбрал второго. Который, впрочем, сейчас мчался первым.
        Епископ пришпорил коня…
        Бурцев до отказа крутанул ручку газа.
        Ветер в лицо, шум в ушах. И приближающаяся фигура воинствующего клирика впереди.
        Они неслись друг на друга подобно двум мифическим титанам. Под одним гудел озерный лед, другой глушил окружающих тарахтением мощного мотоциклетного двигателя. Позади епископа толпились рыцари-вассалы в плосковерхих шлемах и с разномастными гербами на щитах. За Бурцевым следовал засадный полк, ведомый Александром. Но на их пути не встал никто. Ничего не помешало этому чудному полурыцарскому-полубайкерскому поединку.
        Герман фон Крайземан поднял страшную булаву. Бурцев чуть шевельнул руль, вгоняя между собой и противником мотоциклетную коляску. Пусть хотя бы она, что ли, послужит щитом.
        И-эх!
        Бурцев нанес удар первым. Длинное копье давало некоторое преимущество. Весьма, впрочем, иллюзорное, как оказалось. Держать крепко и бить точно левой рукой непросто… Дерптский епископ принял вражеский наконечник на щит. Без проблем усидел в высоком седле. А вот Бурцеву показалось, будто ему при столкновении оторвало руку по самое плечо. Древко копья, как живое, выскользнуло из пальцев.
        Зато его преосвященство подвел конь. Приученное к шуму сечи, но устрашившееся «цундаппова» рева, животное рвануло в сторону. Герман фон Крайземан нагнулся в седле, за малым не касаясь полой дорогой епископской мантии озерного льда. Однако до головы мотоциклиста дотянуться так и не смог. Удар епископской булавы лишь снес пулемет с турели. А в следующее мгновение…
        Рывок! Бурцев не сразу и понял, что вдруг дернуло сзади, что крутануло и резко повело машину вбок, что едва не опрокинуло тяжелый «Цундапп». И… и тут же отпустило!
        Он судорожно вцепился в руль. Выровнял накренившийся мотоцикл. Оглянулся. Епископский конь вломился в дружинные ряды Александра уже без седока. Сам Герман фон Крайземан валялся на снегу. Край длинной мантии - оборван. Надо же! Попала в колесо! А это вам - не копейный удар. Это сдернет с седла кого угодно.
        Дерптские рыцари бросились на выручку поверженному господину, яростно сшиблись с русско-татарским полком. Какой-то вассал павшего епископа атаковал «Цундапп». На счастье Бурцева, горячий дерптский парень видел в самоходной телеге-убийце большее зло, чем в ее наезднике, и удар тяжелого копья пришелся в многострадальную коляску. Звон. Треск. Люлька пробита. Наконечник намертво засел в спинке пустующего сиденья пулеметчика. Длинное древко не переломилось - так и осталось торчать над развороченной пулеметной турелью нелепым рогом.
        Тряхнуло от копейного тарана, правда, капитально. Бурцев с трудом удержал машину, поддал газу, и всадник, тянувшийся уже за мечом, остался позади. Фигово, если так пойдет и дальше: Бурцев вовсе не желал расставаться со своим железным конем до тех пор, пока не настигнет фон Берберга.
        Избегая стычек со смелыми и внушая ужас малодушным, телепая застрявшим в коляске копейным древком, подскакивая на кочках-трупах, он кружил между дерущимися. Бурцев искал главного врага… Врага не было. Нигде! Мелькнувший было за дерптским епископом гербовый медведь вестфальца больше не показывался. Зато… Бурцев и сам не заметил, как слепой случай вынес его прямиком к знамени ливонского магистра. Может быть, попытать счастья там?
        Он бросил рокочущий мотоцикл на рыцарей, прикрывавших знаменосца. Лошади всадников шарахнулись в стороны. Кресты, кресты, кругом одни кресты. Облом! Герба с медведем нет и здесь!
        Безумная ярость берсерка охватила Бурцева. Он заорал, как давно уже орали все вокруг - громко, страшно. Погнал «Цундапп» к главному знамени крестоносцев. Немцы, как могли, пытались остановить трехколесную ревущую телегу. Арбалетный болт царапнул по мотоциклетному крылу. Чей-то меч сшиб с головы шлем. Боевая секира расколола заднее сиденье. А Бурцев, пригнувшись к рулю, несся вперед.
        Голову растерявшегося знаменосца защищал не топхельм, а открытый остроконечный шлем поверх кольчужного капюшона. И Бурцев прекрасно видел распахнутые от ужаса глаза всадника. Рот ливонца раззявлен в беззвучном крике. Миндалевидный щит висит у седла, меч покоится в ножнах. Казалось, немец при виде несущегося на него мотоцикла впал в ступор. Как, впрочем, и рыцарский конь. В последний момент конь все же попытался уйти с дороги, а ливонец неловко прикрылся стягом.
        Бурцев чуть вывернул руль. Дерптское копье, тупой конец которого все еще торчал из пробитой коляски, ударило рыцаря в бок. Древко разлетелось в щепу. Знаменосец вывалился из седла. Ливонский стяг рухнул. «Цундапп» пронесся по поверженному полотнищу всеми тремя колесами.
        ГЛАВА 41
        А вот теперь павший стяг решил всё.
        Русичи взревели. Немцы показали тыл. Теперь в бегство ударились даже самые упертые из крестоносцев. Да и не было больше ни у кого из них возможности держаться дальше. Бегущая толпа сметала и увлекала за собой всех. И как прикажете в такой суматохе искать штандартенфюрера с медведем на щите?
        Бурцев сбавил газ, остановился, осматриваясь.
        У самых колес лежал кнехт, пронзенный татарским копьем. Бурцев вырвал оружие из тела, бросил в коляску - авось пригодится. Копье было короче и легче трехметровых рыцарских дрынов, зато под наконечником хищно скалился коготь крюка. А эта штучка будет совсем не лишней, если придется стаскивать врага с седла.
        Краем глаза он видел, как Александр Ярославич сшибся с ливонским ландмейстером. Дитрих фон Грюнинген упал - у немцев появилась причина бежать побыстрее… Только вот фон Берберга по-прежнему нигде не видать. Неужели и гордый вестфалец взял ноги в руки?
        Новгородский князь остановился. Замахал руками, давая какие-то указания свите. Послышались пронзительные сигналы труб и сопелок, бой татарского барабана…
        Преследовать разбитого противника тоже надо уметь. Здесь это умели. Пешцы остались на берегу, конница ушла в отрыв. Татары начинали «облаву» первыми. Вопя, улюлюкая, потрясая оружием, они гнали обезумевшего противника по льду замерзшего озера так, как привыкли гонять в родных степях табуны лошадей и стада диких сайгаков. Дружинники Александра присоединялись к воинам Арапши. И вскоре Бурцеву стал понятен замысел князя.
        Победители отсекали побежденным прямой и кратчайший путь к Соболицкому берегу. Немцев и их союзников теснили в сторону, гнали наискосок - по Узьменьскому проливу. Прямиком туда, где фашистские танки и «мессершмитт» обстреливали войско князя. Снаряды и бомбы нарушили там целостность ледового покрова, и немало русичей сгинуло вчера в полыньях. Сегодня пришла очередь ливонцев хлебать студеной водицы. Даже если за ночь на Узмени и встал новый ледок, он будет слабеньким и ненадежным.
        Скверно! Бурцев выругался. Очень скверно! Если спасшийся в битве фон Берберг тоже утонет, как тогда быть с Аделаидой? Мотоцикл рванул вдогонку бегущим.
        Тяжелый «Цундапп» по хорошей дороге идет под сотню кэмэ. Ровный лед озера под плотным снежным настом был не такой уж и плохой дорогой. Сначала Бурцев догнал и обогнал княжеских дружинников, потом прорвался между татарскими всадниками. И теперь вот несся среди ливонцев. И пешие и конные в ужасе расступались перед взбесившейся трехколесной самоходной телегой. Никто даже не помышлял о сопротивлении. Но Бурцеву плевать было и на пеших, и на конных. Его сейчас интересовал только…
        - Фон Бер-бе-е-ерг!
        Вестфальца он настиг у Соболицкого берега, когда передние ряды крестоносцев на истрескавшемся льду дружно ухнули под воду. Штандартенфюрер был не среди первых, а потому вовремя удержал коня. Разгоряченное животное роняло клочья пены, от конских боков валил пар. Присев на задние ноги, жеребец с диким ржанием пятился прочь от края разверзшейся полыньи. А там - среди легкого пара и белого, искрящегося на солнце крошева - с полдесятка человек отчаянно боролись за жизнь. Напрасные старания… Тяжелые доспехи тянули рыцарей ко дну не хуже камня, повешенного на шею. Из стылой ловушки не выбрался никто. Последний раз в тщетном призыве о помощи взметнулась над ледяной кромкой чья-то окольчуженная рука. И все. И лишь пузыри да колышущиеся льдинки на потревоженной водной глади.
        - Фон Берберг!
        Вопль Бурцева, рокот мотоциклетного двигателя…
        Всадник в нагрудной котте с изображением медведя оглянулся.
        - Фон Берберг!
        Всадник развернул коня. Щит эсэсовца висел у седла. Меч болтался сбоку. Ни к тому, ни к другому вестфалец не притронулся. Правая рука Фридриха фон Берберга метнулась к нагрудному ковчежцу для святых мощей.
        Бурцев вдавил ручку газа до упора. Известно ведь, на какие «мощи» уповает штандартенфюрер! «Мощи» эти будут пострашнее епископской булавы. Фон Берберг успел выхватить из потайной кобуры новенький «вальтер». Бурцев успел пригнуться, прежде чем прозвучал первый выстрел.
        Второго не последовало…
        Перепуганное, зажатое меж полыньей и мотоциклом животное поднялось на дыбы. Отказываясь повиноваться наезднику, отчаянно замолотило передними копытами по воздуху.
        Копыта здоровенного боевого коняги с грохотом опустились на коляску. «Цундапп» впечатался жеребцу в брюхо. Подцепил, опрокинул несчастную животину навзничь. Бурцев не рассчитал - перестарался: тяжелый мотоцикл набрал слишком большую скорость.
        Удар был словно об упругую стену. Смачный звук раздираемой плоти, хруст сломанных костей, скрежет исковерканного металла…
        Бурцев вылетел на лед. Мотоцикл увлек и сбросил покалеченное животное в полынью. Вместе с всадником. Туда же с плеском упал и пистолет эсэсовца. Боевой рыцарский конь и конь железный ушли на дно сразу. Несчастный жеребец еще ржал, двигатель «Цундаппа» еще работал, когда вода захлестнула обоих.
        Фон Берберг вовремя соскочил с седла и высвободил ноги из стремян. Зацепился за край полыньи да так и замер по грудь в студеной водице: шлем-ведро диковинным поплавком торчит над поверхностью, пальцы отчаянно скребут ледяную кромку.
        По инерции Бурцев подкатился на животе к самой воде. Едва не уткнулся носом в топхельм штандартенфюрера. Испуганные, затравленные глаза глядели на него из узкой смотровой щели. Мокрая рука в кольчужной рукавице норовила ухватить его руку. Бурцев инстинктивно отпрянул, отполз от опасного пролома.
        - Помогай! Товарищ полковник! - взывал вестфалец по-русски незнакомым, полным ужаса голосом. В экстремальной ситуации у штандартенфюрера явственно проявился немецкий акцент. - По-мо-гай!
        И ведь придется же, блин! Придется помочь! Ради Аделаиды… Бурцев огляделся. Рядом валялось выпавшее из коляски татарское копьецо. То, что надо…
        - Держись, сволочь - я сейчас!
        Он потянулся к копью.
        - Помогай! Помо…
        Бульк-бульк…
        Руки фон Берберга соскользнули со льда. Топхельм ушел в воду по самую смотровую щель. Но Бурцев уже дотянулся. Поймал! В последний момент крюк татарского копья подцепил тонущего. За кольчужный капюшон. За шиворот. За шкварник - как котенка.
        Было скользко, под брюхом трещало, а он все тянул и тянул обезумевшего от страха рыцаря к себе. Наполовину выволок на лед, прохрипел:
        - Где Аделаида?! Где моя жена?!
        Из смотровых и дыхательных щелей немецкого шлема хлынуло. Фон Берберг натужно закашлялся. Хлебанул-таки, гад, чудской водички…
        - Где?!
        - Я не знать! Не знать!
        - Врешь!
        Он поднатужился и все тем же татарским копьем спихнул фон Берберга обратно.
        - А-а-а!
        Зацепил, подтащил к себе снова.
        - Где она?!
        - Я не знать! Помогай! Пожалуйста! Товарищ! Гитлер капут! Холодно! Я замерзать!
        - Ах, замерзать?! Погоди, урод, то ли еще будет! Я из тебя вообще Карбышева сейчас сделаю!
        Наконечник уперся в рогатую макушку шлема, Бурцев надавил. Вестфалец сопротивлялся как мог, орал и царапал лед руками, но неумолимо скользил назад - в бездонную полынью.
        Плюх… Фон Берберг обеими руками вцепился в спасительную соломинку копейного древка. Лишь потому еще и держался на воде.
        - Ну, так как, Фридрих, будешь говорить, или мне отпустить копье? А то я уже притомился тут с тобой бодаться.
        Голос фон Берберга был пронзительным и громким.
        - Я! Я! Я! Гуд! Да-а-а! Буду! Все рассказать! Все, что знать!
        Бурцев напрягся, зарычал зверем, выдернул фашика из воды - чуть пуп, нафиг, не надорвал. Все! Растянулся на льду рядом с эсэсовцем.
        Они лежали голова к голове, дышали хрипло, тяжело. Подняться на ноги не было сейчас сил ни у того, ни у другого. Фон Берберг беспрестанно отхаркивался и отплевывался. Под шлемом набежала целая лужа…
        А вокруг царил полнейший бедлам. Ледяная баня охладила пыл беглецов, остановила отступление. Некоторые орденские братья в отчаянии разворачивали оружие против преследователей. Кидались в последний бой, дрались ради того лишь, чтобы подороже продать собственную жизнь. Но таких было уже немного. В большинстве своем крестоносцы, либо сдавались на милость победителей, либо пытались протиснуться к берегу по безопасным проходам меж гибельными полыньями. Это удавалось не всем. Кого-то сталкивали в давке, кто-то сам прыгал в воду, в безумной надежде спастись вплавь…
        ГЛАВА 42
        Стук копыт над самым ухом все же заставил Бурцева подняться. Боевая позиция, копье-багор наизготовку. А ноги-руки дрожат от перенапряжения, а в голове шумит… Если будет драка - точно убьют! Но нет, ничего страшного - это подоспели нукеры Арапши и дружинники Александра.
        Княжеский конь, опасливо ступая копытом, приближался к пролому во льду. Свита позади заметно нервничала. Спас на червленом стяге бился на ветру в руках татарского военачальника. Личина-забрало на шлеме Ярославича помята и поднята. Лицо - раскраснелось. Глаза еще не отошли от горячки боя - пылают глаза-то. Но меч уже в ножнах.
        - Василько?! Чего ж ты впереди князя полез, а? И бискупа из Дерпта самолично свалил, и стяг ливонский обрушил, и немцев чуть не семь верст гнал в одиночку. Никак всю ратную славу себе присвоить надумал и нам ничего не оставить?
        Князь шутил, князь улыбался.
        - Вышло так, - потупив взор, ответствовал Бурцев.
        - Ишь ты, вышло у него… А сейчас-то чего тут делаешь?
        Бурцев мотнул головой на промокшего Фридриха фон Берберга. Ответил угрюмо:
        - Фрица мочу.
        Александр с интересом глянул на немца. Довольно прицокнул языком. Бурцев встревожился. А ну как Ярославич надумает забрать у него важного пленника!
        - Отдай мне этого рыцаря, княже.
        - Да бери, чудной! У меня такого добра эвон сколько…
        Александр неопределенно махнул рукой куда-то за спину. «Добра» в самом деле хватало. Обезоруженные пешие кнехты, чудины, благородные гости ордена, сержанты и полноправные братья-рыцари в сопровождении конных новгородцев и воинов Арапши уже понуро брели к русскому берегу. Длиннющая получилась цепочка!
        - А ты кого в полон взял, а, Василько?
        - Фридриха фон Берберга, рыцаря из Вестфалии.
        Об остальном - умолчим…
        - Гм, ничего не слышал о таком. Видать, не шибко прославился твой фон Берберг, хоть и носит на себе грозный медвежий знак. А ну-ка сними с полонянина шлем. Посмотреть охота.
        Бурцев снял.
        И обомлел.
        Вместо гордого вестфальского рыцаря перед ним стоял оруженосец фон Берберга. Жалкий, промокший, выбивающий зубами частую дробь Фриц.
        Вот ведь гадство какое! В сердцах Бурцев зашвырнул немецкий шлем в полынью. Плюхнуло, булькнуло. Возникло непреодолимое желание отправить туда же и пленника.
        - Что ж ты врал мне, ублюдок?!
        Бурцева ничуть не стесняло присутствие Ярославича. Он уже схватил полонянина за грудки, смял в кулаках кольчугу и гербовую котту с медведем, да так, что оруженосец вестфальца захрипел.
        - Устроил тут маскарад, лапшу на уши вешал, сучий потрох! Да я ж тебя, фашиста недобитого, своими руками утоплю! Прямо сейчас!
        - Василько, - Александр выглядел озадаченным. - По моему разумению, не слишком мудро брать рыцаря в полон для того только, чтобы выбранить странными словами и неоружного лишить живота. Ни выкупа, ни чести тем ты себе не добудешь. Полонянин, конечно, твой, но все же подумай над моими словами.
        Князь повернул коня, ударил шпорами в бока. Свита поспешила вслед за Александром. Пленник понял, что заступы от Ярославича ему не дождаться. Оставшись наедине с Бурцевым Фриц затрясся, захрипел что-то нечленораздельное. Бурцев ослабил хватку.
        - Я не лгать тебе, полковник, - просипел Фриц. - Я говорить правда. Я есть знать, где есть Агделайда Краковская.
        - А Ядвига Кульмская?
        Освальд! Добжинец, в замке которого несколько месяцев гостили новгородцы, достаточно хорошо уже понимал по-русски. Но откуда он здесь взялся-то? Поляк, чуть пошатываясь, стоял на том самом месте, где только что толпилась княжеские дружинники. На своих двоих стоял: лошадь рыцаря держал в поводу верный Збыслав. Рядом кучковались стрелки дядьки Адама.
        Бурцев качнул головой. Ну, и видок же у тебя, пан Освальд! Добжинец был заляпан красным от шпор до наплечников. На шлеме, что держал литвин-оруженосец, тоже видны кровавые потеки. Безумие и неутоленная жажда мести горели в глазах шляхтича. Изрубленный щит висел на левой руке. Обнаженный клинок подрагивал в правой. С выщербленной стали капало… Снег у ног польского рыцаря побуровел. Вот уж кто точно пленных не брал.
        Фриц мигом почуял, откуда ветер дует. Медлить с ответом не стал. Закивал - часто, испуганно:
        - Я! Я! Ядвига Кульмская тоже знать…
        - Где она? - рявкнул Освальд.
        - Где они? - переспросил Бурцев.
        - В замке…
        - В ливонском? В тевтонском?
        - Во Взгу… Во Взгу…
        - Ну?!
        - Во Взгужевеже… Это есть крепость в Польша. «Башня-на-холме». Куявская земля…
        - Знаю! - добжинец скрежетнул зубами. - Это мой замок.
        - Но зачем? - Бурцев вновь нещадно терзал котту с нагрудным медведем. Голова оруженосца, прикрывшегося чужим гербом, моталась из стороны в сторону. - Зачем фон Бербергу понадобилось прятать там Аделаиду и Ядвигу? За-чем?!
        Он вновь теснил пленника к полынье, и вскоре Фриц навис над водой. Лед под ногами трещал. Бурцев не слышал. Немец бледнел.
        - Говори!
        И эсэсовец заговорил.
        ГЛАВА 43
        - Комендант Взгужевежи оберфюрер Фишер откопать в Взгужевеже тайник с магическими шлюссель-башнями. Мы знать, что он есть там. Мы знать, где искать, потому что уже видеть этот тайник на раскопках замка в Польше. Хэр оберфюрер расчищать заброшенный подземный ход и находить в нем много шлюссель-башен. Любая из них позволять нам совершать обратный цайтпрыжок. И хэр Фишер уже все приготовлять для него. И фройлян Агделайду приготовлять тоже. Сейчас он ждать полнолуния. Без магии полной луны шлюссель-башня и платц-башня Взгужевежи есть сильно ослабеть. Хэр оберфюрер докладывать обо всем по рации хер штандартенфюрер.
        - И?
        - И хэр штандартенфюрер уезжать, сразу, когда схватить фройлян Ядвигу. Он говорить, что хочет отправлять сначала фройлян Ядвигу, а фройлян Агделайду пока оставлять здесь. Говорить, она важнее. Говорить, нельзя рисковать и хотеть отправлять ее тоже, только если первый обратный цайтпрыжок проходить благополучно. Говорить, ее отправлять позже.
        - Да куда?! Куда отправлять-то?!
        Теперь смертельная бледность залила лицо Бурцева. Пальцы непроизвольно разжались. Пленник едва не свалился в воду. Бурцев поймал немца в последний момент.
        - Найн! - заорал Фриц. - Не надо! Не делать так!
        И затараторил еще быстрее, еще громче:
        - В центральный хронобункер СС. Одна из шлюссель-башен, которые находить хэр Фишер, связывать с хронобункером Взгужевежевскую платц-башню. Цайткоманда с самого начала иметь приказ хэра рейхсфюрера Гиммлера: если обнаруживать в прошлом любые следы вмешательства из будущего или людей, которые хоть немного знать о таком вмешательстве - все и всех сразу отправлять для его личного разбирательства в наш центральный хронобункер. А фройлян Агделайда и фройлян Ядвига могут знать, откуда вы есть и как вы есть здесь, полковник. Поэтому их отправлять.
        Бурцев сплюнул с досады. Надо же, фашики и впрямь считают его полковником Исаевым! Это заблуждение может теперь выйти боком и Аделаиде и Ядвиге.
        - Ваша жена уже сесть под арест в замке Взгужевежа, - продолжал немец. - Ядвигу Кульмскую доставлять туда же хэр фон Берберг. Ее отсылать вчера - сразу, как только захватывать в плен. Меня хэр штандартенфюрер оставлять здесь, чтобы командовать. Свои доспехи тоже оставлять, чтобы союзники не пугаться и считать - фон Берберг по-прежнему есть с ними. Это есть нужно для победа.
        - Лед тебе есть нужно, а не победа! - глухо произнес Бурцев. - Жрать с землей и запивать водицей чудской. На чем? На чем поехали во Взгужевежу Ядвига и фон Берберг?!
        Бурцев лихорадочно прикидывал, сколько у них остается времени. Если речь идет о конном конвое…
        - Хэр штандартенфюрер и фройлян Ядвига с охраной ехать на автомобиле. Мотоциклисты сопровождать…
        Нет, мало, слишком мало времени.
        - Только они ехать не во Взгужевежу…
        - Не понял?!
        - Они уезжать в Дерпт. Это есть ближе. И там тоже есть магическая платц-башня. Под большим куполом. Она позволять быстро добираться до Взгужевежи. Быстрее, чем на машине. Быстрее, чем на самолете. Хэр фон Берберг именно так переправлять фройлян Агделайда из Кульма во Взгужевежу. А теперь доставлять фройлян Ядвигу.
        - У-у-у!
        Бурцев хлопнул себя по лбу. Со злостью, с ненавистью припечатал. Тупая… тупая голова! Как же он сам-то не догадался! Телепортация!
        Треклятый вестфалец его сделал! Времени теперь не просто мало. Времени нет! Дерпт - не Взгужевежа - до него рукой подать. Фон Берберг наверняка уже там! Да нет - скорее, не там даже, а в «Башне-на-холме»! Или… или, может быть, все пропало, и штандартенфюрера вместе с пленницами уже встречают в эсэсовском хронобункере? Хотя нет, это исключено. Фриц говорит, что для обратного цайтпрыжка необходимо дождаться полнолуния. А когда?! Когда взойдет эта хренова полная луна? Уж не этой ли ночью? Или следующей? Ну почему, почему он не имеет привычки следить за лунным диском?!
        - Что будет с девушками, когда их перебросят в будущее?
        Фриц потупил глаза.
        - Отвечай!
        - Обе знать вас, полковник, значит, обе обладать важными для Рейха сведениями. Их допрашивать. Если они не рассказать, их подвергать пыткам.
        - Пыткам?! - Оруженосец фон Берберга вздрогнул от его крика. - А если они и под пытками ничего не скажут? Если они понятия не имеют, о чем говорить?
        Фриц молчал. Ох и красноречивое то было молчание.
        Бурцев негодовал. Если из-за него фашики кинут Аделаиду и Ядвигу в какие-нибудь гестаповские застенки… Если из-за него девчонок запытают насмерть!
        - Мне это есть очень жаль… Но это никак не избежать. Особенно теперь, когда цайткоманда и ливонский союз есть разбиты. Прошу меня не топить. Я только помогать вам и говорить все, что знать.
        Бурцев в сердцах отпихнул пленника от края полыньи. Тот тяжело дышал и едва держался на дрожащих ногах.
        - Все понял? - он повернулся к Освальду. Вопрос был задан по-польски.
        - Не все, - глухо пророкотал добжиньский рыцарь. - Но достаточно. Про пытки я понял. Что ничего хорошего Ядвигу не ждет - тоже. Остальное ты объяснишь потом. А сейчас нам надо ехать во Взгужевежу. Вот только… Что ты намерен делать с ним?
        Острие окровавленного Освальдова клинка указывало на Фрица.
        Фриц поежился. Бурцев пожал плечами.
        - Думаю, все что знал, он уже рассказал. Пусть князь Александр забирает его себе. Выкупа, правда, за этого пленника Ярославич не дождется. Но не топить же его, в самом деле?
        - Ты уверен, что он сказал все?
        - А разве не видно? Вряд ли даже Сыма Цзян способен еще что-нибудь из него вытянуть.
        Освальд удовлетворенно кивнул. И взмахнул мечом.
        - За…
        Обезглавленное тело рухнуло на лед.
        Голова скатилась в воду.
        - …чем?
        Вода в полынье стала красной.
        - Так будет правильно, Вацлав. Враги должны умирать. И чем скорее, тем лучше. И чем больше, тем еще лучше…
        ГЛАВА 44
        Тратить время на споры с рыцарем Бурцев не стал. Что сделано, то сделано: срубленную голову назад не пришьешь, а у них на счету каждая секунда. Может… вряд ли, но кто знает, может, они еще успеют… Бурцев не очень верил в это. Путь до Взгужевежи слишком далек. Но он заставит себя поверить. И себя, и других.
        - Освальд, когда у нас полнолуние?
        - Не знаю. Сыма Цзян должен знать. Этот старик знает всё.
        «Старик знает всё!» Надежда ослепительной вспышкой мелькнула в беспросветном мраке. А ведь и в самом деле! Китайский мудрец должен знать не только лунный календарь. Помнится, Сыма Цзян говорил, будто ему известны древние заклинания, пробуждающие мощь арийских башен. Что ж, сейчас самое время для сокровенных знаний.
        - Так мы едем во Взгужевежу? - пан Освальд нетерпеливо покусывал ус. - Я не желаю, чтобы с Ядвигой случилась беда.
        - Едем. Только не во Взгужевежу. - Бурцев говорил спокойно, уверенно, как говорят о деле решенном. - Твой замок слишком далеко, поэтому мы отправляемся в Дерпт! А уж оттуда Сыма Цзян быстро доставит нас во Взгужевежу.
        - Но как?!
        - Так же, как туда попадут Фридрих фон Берберг и Ядвига Кульмская - с помощью древней магии. Я поговорю с князем, а ты, Освальд, собирай всех наших. Всех, кто готов идти за тобой и за мной куда угодно, даже в логово «небесного воинства». Главное, найди Сыма Цзяна! Хватай его за шкирку и тащи ко мне. И коней, коней загонных возьмите побольше. Чтоб у каждого по паре лошадей в запасе было. У каж-до-го, понял? Привалов в этом походе не будет.
        Бесхозных коней вокруг бродило немерено. Рыцарь повернулся к Збыславу и дядьке Адаму. Рявкнул что-то по-польски, присвистнул. Обоих как ветром сдуло. Эти приказ своего господина исполнят быстро. И людей соберут, и табун пригонят. И Сыма Цзяна, где бы тот сейчас ни был, отыщут. Только бы добраться вовремя, только бы пробиться к дерптской платц-башне.
        Бурцев понимал: это будет нелегко. Придется идти на колючую проволоку, мины, пулеметы, огнеметы, автоматы. Получится ли что у них путное - бабушка надвое сказала. Но не сидеть же сложа руки…
        - Может, как в прошлый раз, а? - с боевым азартом и злостью спросил добжинец. - Помнишь, как брали Взгужевежу год назад? Снова переоденемся крестоносцами, прикроемся чужой броней.
        Бурцев вздохнул. Не прокатит… Вряд ли часовые цайткоманды будут столь же беспечны, как рыцари Конрада Тюрингского, которых в прошлом году удалось провести при помощи простенького маскарада.
        Он едва поспел за промелькнувшей вдруг где-то в глубинах подсознания мыслью. Но поспел. Просветлел. Улыбнулся.
        - Погоди-ка, Освальд! Как ты сказал?! Прикроемся чужой броней?! Да! Именно так, елы-палы, мы и поступим! Срочно, слышишь, срочно найди мне унтерштурмфюрера!
        - Кого-кого?
        - Отто Майха. Пленного немца из Моосты.
        - А как же лошади?! Я хотел бы для начала выбрать себе лучших скакунов из тех, что найдут Збыслав с дядькой Адамом. Чтобы быстрее… чтоб первым…
        - Отставить лошадей! Ты поедешь со мной. И приедешь первым.
        - А?
        - На танке.
        - На танке?
        - На железном драконе - на Смоке никогда не катался, пан Освальд?
        Добжинец побледнел. На лбу заблестели частые капельки. Редко шляхтич бледнел и потел вот так - не от злости, а от явного, плохо скрываемого испуга. И все же рыцарь не сказал ни слова против. Только тяжко сглотнул. Только медленно кивнул. Любовь ли вечная, быстротечная ли страсть к Ядвиге - чем бы ни было это чувство, но оно оказалось сильнее ужаса перед предстоящей поездкой в чреве бронированного монстра. Бурцев зауважал собрата по оружию пуще прежнего.
        Сыму Цзяна привел дядька Адам. Рана у наводчика гранатометной аркабаллисты оказалась пустяковой, так что китаец был по-прежнему шустр и деловит. Времени даром бывший советник Кхайду-хана не терял: используя все известные ему достижения китайской медицины, маленький желтолицый старичок врачевал других раненых. Подстреленный Бурангул оказался в числе первых его пациентов. Впрочем, татарского сотника тоже лишь слегка задело пулей из танкового пулемета. Чтобы прикрыть царапину, хватило повязки на плече, большего - не потребовалось.
        Они стояли перед Бурцевым втроем: дядька Адам, Сыма Цзян и Бурангул. Но Бурцева интересовал только китаец. Он с ходу задал мудрецу из Поднебесной самый важный вопрос:
        - Сёма, тебе известно, когда наступит полнолуние?
        Старик сморщил нос, прикинул что-то в уме, кивнул. Отвечал он твердо и уверенно:
        - Моя знать. Полный лун встается очень скоро. В следующий ночь встается полный лун.
        - Ва-цлав! - к ним во весь опор несся Збыслав.
        Доскакал, спрыгнул с седла, доложил:
        - Пан Освальд нашел пленного немца. Спрашивает, куда его везти.
        - Пусть везет в лес, где мы били железных драконов, - распорядился Бурцев.
        ГЛАВА 45
        …Подбитая, но недобитая «Рысь» - та самая, последняя, что разнесла в щепу гранатомет-аркабаллисту и едва не размазала по мерзлой земле весь расчет противотанкового орудия, стояла на прежнем месте. Башня изуродована кумулятивным шрамом. Короткий ствол двадцатимиллиметровой пушки беспомощно задран вверх. Под гусеницами лежит танкист с Бурангуловой стрелой в груди. Открытый люк смотрит в небо, подобно распахнутому рту мертвеца.
        Бурцев встревожился, заглянул внутрь. Сначала - через прожженную броню. Потом, поднявшись выше, - в люк. Темно… Нутро машины едва различимо. Сильно воняет гарью, маслом и паленым мясом. Однако серьезных повреждений, на первый - дилетантский - взгляд не видать. Кумулятивная струя ударила сверху вниз, прошла вскользь. Уничтожив экипаж и оплавив рацию, она все же не затронула ни боевую, ни ходовую часть машины. Приборы управления вроде тоже целы. Боеукладка - на месте…
        Он повернулся к толпившимся вокруг людям. Сбежались-съехались сюда многие. Даже князь, окруженный верными гридями - посеченными и усталыми, - наблюдал со стороны. Заинтересованно так наблюдал. Как-то даже слишком заинтересованно. Что ж, спасибо хоть на том, что не мешал и не удерживал при себе силой. Не воспрепятствовал Ярославич и дружине Дмитрия и Бурангула, изъявившей желание уйти из новгородского войска вслед за Бурцевым. Сейчас дружина эта стояла в первых рядах - изрядно поредевшая и настороженная.
        - Нужно убрать трупы, - проговорил Бурцев. - Кто поможет?
        Про себя решил: кто не побоится лезть в нутро железного «дракона» и выступит первым, того есть смысл сажать с собой в танк. Вышел Сыма Цзян. Вышел, таща за шкирку Отто Майха, Освальд. Вышел Дмитрий. Вышел Бурангул. Вышли Збыслав и дядька Адам. Все шагнули вперед практически одновременно. Бурцев благодарно улыбнулся: еще и выбирать придется среди добровольцев-то.
        Мертвых эсэсовцев кое-как вытащили через тесный люк. Сбросили на подстреленного Бурангулом танкиста. Впихнули внутрь Отто. Следом, сняв все боевое железо, влез Бурцев. Неловко развернулся. Стукнулся с непривычки головой о перископ. Сильно ударился - если б не толстый подшлемник, была бы шишара. Ругнулся тихонько. Тесновато, блин! Ладно, хорошо хоть оптика цела. Крикнул:
        - Следующий…
        Сначала о края люка лязгнул железом щит Освальда. Большой треугольный рыцарский щит внутрь не пролазил.
        - Ты что, все свое барахло прихватить решил? - раздраженно рыкнул Бурцев из танковых глубин.
        - Это не барахло, - обиделся добжинец. - Щит это. Какой рыцарь в наши времена идет в бой без щита?
        - Нашел тоже «наши времена»! Ты еще лошадь с копьем сюда запихни. Бросай щит, говорю, а то самого снаружи оставлю.
        Поляк щит бросил, с трудом протиснулся в люк. Худощавый, но долговязый и не снявший к тому же ни доспехов, ни шлема, ни перевязи с мечом, Освальд, казалось, сразу занял все пространство внутри. А в люк уже заглядывали Дмитрий, Сыма Цзян и Бурангул. Возле танка громко спорили, кому лезть первым, Збыслав и дядька Адам.
        - Эй-эй, парни, уймитесь! - предупредил Бурцев. - Все! Мест нет. Двери закрываются.
        Он потянулся захлопнуть люк. Не дали.
        - Может, я все-таки помещусь, Василь? - пробасил Дмитрий.
        - Куда тебе, бугаю этакому! Ты ж тут затопчешь всех, на хрен!
        - А я? - над люком возникла физиономия Бурангула.
        - Извини, иптэш… Никак. Ты тоже великоват. Да и вообще лучше будет, если вы с Дмитрием поведете конную дружину.
        - Тогда, может быть, моя?
        Сыма Цзян - сухонький, маленький старичок. И, кстати, без доспехов.
        - Ну, попробуй, Сёма, если, конечно, не боишься косточки растрясти на старости лет…
        Китаец не побоялся. Быстро и деликатно просочился внутрь, пристроился в позе йога сбоку - возле самой пробоины, никому не мешая. Маленькие узкие глазки с любопытством осматривали чрево бронированной машины. Ученый муж, однако…
        Бурцев чувствовал себя сейчас шпротой-переростком в миниатюрной баночке. Ладно, в тесноте, как говорится, да не в обиде. Впрочем, унтерштурмфюрера Отто Майха обижали. Бурцев сделал это первым и без зазрения совести. Грубо пихнул пленника:
        - Значит, так, Отто. Твоя задача: завести этот тарантас.
        - Но танк подбит! - запротестовал пленник. - Он может не…
        - Не может! Пойми, чудак-человек, если машина не заведется, на кой ты мне тогда сдался? Вон сидят поляк и китаец. Отдам тебя им. Первый на дух не переносит немцев. Знаешь ведь уже, что случилось с оруженосцем фон Берберга Фрицем?
        Эсэсовец побледнел - знает…
        - А второй считался лучшим палачом татаро-монгольских туменов. Так что умирать ты, друг Отто, будешь долго и мучительно. И не придумывай, пожалуйста, будто дырка в башне вывела из строя ходовую часть.
        Унтерштурмфюрер тронул рычаги. Машина завелась. В перископ было видно, как отпрянули от взрыкнувшего чудовища обступавшие его бойцы Александра Ярославича. Мертвый железный «змей» снова оживал на их глазах.
        - Хорошо! - похвалил Бурцев. - Теперь малый вперед. Только очень малый и очень осторожный. Я тебе весь этот танк в одно место вгоню, а потом еще стрельну пару раз из пушки, если кого-нибудь задавишь. Понял?
        Отто понял. Судя по задергавшейся щеке, даже воспринял угрозу буквально. Немецкая «Рысь» поползла медленно-медленно. Снаружи люди разбегались врассыпную. Внутри гремело, лязгало и грохотало.
        - Так, а теперь быстрее! - приказал Бурцев.
        Грохот усилился. Танк проехал мимо сгоревшего «Тигра», позади осталось щедро политое кровью и бензином место утреннего боя.
        - Еще быстрее…
        Оглушенный Освальд сидел ни жив ни мертв. Да, в седле пан держался гораздо лучше. Сейчас же долговязого рыцаря безжалостно мотало из стороны в сторону. Бурцев даже порадовался, что добжинец не снял свой топхельм: поляк то и дело бился головой о броню и прожженную рацию. Зато Сыма Цзян чувствовал себя великолепно. Гибкий цепкий китаец словно прилип к металлу. Уроженец Поднебесной сохранял спокойствие и невозмутимость буддийского монаха.
        Бурцев тоже старался не обращать внимания на тряску. Время от времени он отрывался от перископа и наблюдал за действиями Отто. В общем-то, управлять немецкой бронированной «Рысью» было не сложнее, чем БТРом: если потребуется, можно обойтись и без пленника. Другое дело, что унтерштурмфюрер, давно приноровившийся к подобным машинам, будет ехать и быстрее, и аккуратнее, чем неопытный водитель-самоучка.
        Танк послушно выполнял волю нового экипажа. Вперед - пожалуйста, назад - ради бога, вправо - легко, влево - запросто… Замечательно! Можно считать, что испытание ходовой части пройдены успешно.
        - Стоп машина!
        «Рысь» остановилась. Мотор заглох. Стало тихо до невозможности. Только шумно и часто дышал под глухим шлемом пан Освальд. Как ему там, бедному, воздуха хватает?
        - Теперь постреляем, - предложил Бурцев.
        Боеукладка в танке - нехилая. Не жаль потратить кое-что на тренировочные стрельбы.
        - Я всего лишь механик-водитель, - осторожно напомнил Отто Майх.
        - А у меня сейчас других танкистов нет. Только не рассказывай сказки об узкой специализации бойцов панцерваффе. Экипаж танка, особенно танка, заброшенного хрен знает куда для выполнения важного задания, должен быть взаимозаменяемым. Поэтому не болтай лишку, а лезь к пушке. С пулеметом уж я как-нибудь сам разберусь. Ну, чего расселся? Освальд, пропусти его… А теперь за-ря-жай!
        Несчастный добжинец вздрагивал при каждом выстреле двадцатимиллиметровки, гулко отдававшемся в башню. Что ж, скажи спасибо, пан Освальд, что тебя не впихнули в «Тигр». Там было б еще веселее. А вот Сыма Цзян и стрельбу перенес вполне себе безболезненно. Удивительный народ эти китайцы - приспосабливаются где угодно и к чему угодно.
        Боекомплект состоял из более чем трехсот небольших тупорылых бронебойных снарядиков к двадцатимиллиметровой пушке KwK-38 и двух тысяч с лишним пулеметных патронов. Бурцев потратил не так уж и много. Свалив полдесятка сосен прямыми попаданиями из пушки и срезав столько же березок пулеметными очередями, он прекратил огонь. Захватывающее, конечно, занятие, но боеприпасы лучше поберечь. Видно ведь уже: прицелы не сбиты, орудия функционируют исправно.
        - Ладно, Отто, садись на место водилы, поворачивай обратно, - распорядился Бурцев.
        С танком они разобрались, но это еще не все. Оставались и другие трофеи, которые могли бы здорово пригодиться.
        ГЛАВА 46
        Собственно, никаких уроков стрельбы Бурцев давать не собирался - поджимало время. Просто показал, что и как надо делать, и позволил каждому желающему выпустить по паре очередей из трофейных «шмайсеров». Лучше всего получилось у Сыма Цзяна. Этот китайский мудрец любую науку буквально схватывал на лету. Даже умудрился сразу попасть в дерево с пятидесяти шагов. Радости было!
        Еще дюжину толковых бойцов - новгородцев Дмитрия, лучников Бурангула и пару пруссов из ватаги дядьки Адама Бурцев тоже рискнул вооружить скорострельными МП-40. Ребят выбрал тех, кто меньше других тушевался перед «магическими» громометами и оказался в состоянии понять, откуда вылетают «невидимые стрелы» и как следует держать «шмайсер», чтобы самому не угодить под пулю или случайно не изрешетить соратников.
        Конечно, ожидать от этих коннострелков прицельного огня не стоило: даже фон Грюнинген, с которым явно занимались дольше и тщательнее, дал бы фору любому из них. Но, по крайней мере, новоявленные автоматчики могли озадачить противника своей беспорядочной стрельбой, а это уже кое-что.
        Тяжелые пулеметы с танков и «Цундаппов» снимать не стали: лишний балласт. Мотоциклы - даже те, что были еще на ходу - не брали. Научить управляться с техникой воинов тринадцатого столетия гораздо сложнее, чем нажимать на спусковой крючок пистолета-пулемета. Да и боеприпасами понапрасну не нагружались: одного полного рожка, уже вставленного в «шмайсер» - вполне достаточно. Все равно перезаряжать в бою огнестрельное оружие для новгородцев и татар - занятие чересчур хлопотное и непозволительно долгое. Ручные гранаты доверять своим бойцам Бурцев тоже поостерегся - слишком опасные игрушки даже для такого знатока гренадерского дела, как Сыма Цзян.
        Себе он взял укороченный МП-40 убитого танкиста. Еще один, точно такой же, вручил китайцу. Раз уж старик делает успехи в стрельбе… Освальд от «шмайсера» отказался наотрез. Недолюбливал поляк это дело с тех самых пор, как в него выпустили очередь в подвале Взгужевежи. Зато снять с себя меч и латы шляхтич не пожелал. Пленного унтерштурмфюрера, разумеется, вооружать не стали.
        - Дмитрий, Бурангул, вы поведете конницу по льду напрямую - через Узмень. - распорядился Бурцев. - Я, Сыма Цзян и Освальд поедем в обход. Встречаемся на Соболицком берегу у Мехикоормы.
        - Погоди-ка, Василько, - князь Александр Ярославич, внимательно наблюдавший за упражнениями на импровизированном танкодроме и стрельбище, стоял перед ним. В окружении всей своей свиты. - Нам поговорить надо. Желательно наедине.
        - Но, князь…
        - Не беспокойся, надолго тебя не задержу. Прокатимся до Вороньего камня и обратно. Я просто хочу кое в чем разобраться. Это важно. Очень важно.
        Во взгляде Ярославича читалось упертое упрямство. Человеку с таким взглядом лучше не перечить. С таким человеком лучше не спорить. Если не хочешь понапрасну терять время.
        - Хорошо, княже, - вздохнул Бурцев. - Прокатимся…
        Крикнул через плечо Дмитрию и Бурангулу:
        - Готовьтесь к походу. Я скоро вернусь.
        Княжеские дружинники и бояре намылились было следовать за Александром. Тот раздраженно отмахнулся:
        - Ждите здесь. Все!
        Гаврила Алексич неодобрительно покачал головой:
        - Не добре то - князю без охраны ездить. Савва тебя нипочем бы не отпустил.
        Александр помрачнел:
        - Мертв Савва. А мне тут ничего не грозит, Гаврила. Немец разбит. А кто уцелел - давно сбежал на Соболицкий берег. Едем, Василько…
        Через береговой лес Чудского озера они ехали молча и неторопливо, друг подле друга. У князя - меч в ножнах. У Бурцева - «шмайсер» в седельной сумке.
        Пару раз сзади шелохнулись кусты, потом где-то впереди упал снег с потревоженной еловой лапы. То ли зверь какой, то ли птица. А может, ослушался Гаврила князя - приставил-таки незримую охрану.
        Выбрались на истоптанный озерный лед.
        - Кто ж ты такой, а, Василько? - неожиданно начал разговор Александр.
        - Я ведь уже говорил, что…
        - Перестань, - Ярославич нервно дернул плечом. - Я правду хочу знать.
        Бурцев призадумался. А князь-то непрост. Наблюдателен, проницателен и умен у новгородцев князь. Осторожно спросил:
        - Какую именно правду ты хочешь знать, княже?
        - Правда - она завсегда одна, Василько. Кто ты?
        Он вздохнул:
        - Все еще считаешь меня колдуном?
        - Нет. Это Игнат в тебе до сих пор ведунские знаки выискивает да на ухо тайком нашептывает. А мне сдается, тут иное. Совсем иное. Невидимые стрелы, телеги самоходные, танки-змеи эти железные с людьми во чреве, птицы, извергающие гром, огонь и смерть. Ведь не заморские же это штучки. Не водится таких чудес за морями-то. Купцы новогородские далеко заходят, но ни о чем подобном слыхом не слыхивали. А тебе, я смотрю, хорошо известны все эти диковинки. И как управляться с ними, ты тоже разумеешь. Так объясни, откуда они взялись на головы наши горемычные? И откуда ты сам взялся?
        Бурцев молчал. Размышлял…
        - Почему ты не хочешь открыться, Василько? Али боишься? Так глупо это. После всего, теперь-то…
        В самом деле, почему?! Он хмыкнул. Чего, в самом деле, таиться? Новгородский князь - из тех, кому не страшно и правды открыть. А от Бурцева не убудет. Что, выложить ему все как есть на прощание? Вкратце и быстро. А там уж пусть сам решает Ярославич - верить ли, нет ли…
        - Ладно, слушай, княже. И не говори потом, что не слышал…
        ГЛАВА 47
        Свой рассказ Бурцев закончил под Вороньим камнем. У той самой скалы, с которой давеча расстреливал из трофейного пулемета «мессершмитт» цайткоманды.
        Они ехали шагом меж каменными зубцами, торчащими из ледяных торосов. Стремя в стремя ехали. Один камень был расколот гранатой - именно на нем Бурцев провел первое испытание противотанковых снарядов «большого ну». Князь слушал не перебивая. Лишь когда собеседник умолк, проговорил тихо, задумчиво:
        - Вот значит, как оно все обернется в недостижимые для нас века. Чудной сказ ты мне сказывал, Василько. А коли быль это, так чудно вдвойне! И уж не знаю почему, но верю я тебе. И вопросов у меня - не счесть. Да не вправе я тебя больше держать. Обещал ведь отпустить после прогулки к Вороньему камню, а князю положено слово свое блюсти. Только вот…
        - Что, князь?
        - Хотел бы я продолжить нашу с тобой беседу. Не нынче, а после, коли будешь еще в новгородских землях.
        - Буду - продолжим, - улыбнулся Бурцев. - Обязательно продолжим. А сейчас мне, правда, в поход выступать пора.
        - Если помощь какая нужна…
        - Спасибо, князь, помощников пока хватает. А тебе еще немца добивать, да с предателями своими новгородскими разбираться, так что…
        Что-то небольшое, продолговатое промелькнуло в воздухе. Глухой стук под копытами - меж коней… Бурцев удивленно глянул вниз. Камешек со скалы сорвался, что ли?
        Ага! Как же, камешек! В рыхлый снег ушла железная болванка. Сверху торчала отполированная деревянная рукоять. Граната! Ручная! Противопехотная! С Вороньего камня брошенная! Фашистская «колотушка» «М-24».
        - Князь!
        Замедлитель немецких гранат времен Второй мировой горит четыре-пять секунд. Бурцев действовал быстрее. Рывок… Прием из арсенала татарской борьбы на поясах - и оба всадника рухнули из седел на каменный зуб. За каменный зуб… Скатились на лед.
        Ярославич успел лишь открыть рот. Сказать новгородский князь уже ничего не успел.
        Взрыв. Грохот.
        Осколки ударили в лошадей, в камень, срикошетили, ушли вверх, в стороны.
        - Что?! Кто?! - Александр уже стоял с обнаженным мечом.
        Бурцев прыгнул к окровавленным конским тушам, вырвал из своей седельной сумки «шмайсер». Глаза смотрят вверх - на Вороний камень. Ствол «МП-40» - тоже.
        А там - над скалистым обрывом, меж валунами мелькнула чья-то шапка. Бурцев ударил очередью. Шапка исчезла. Донесся стук копыт. Уходит, гад…
        - Князь, будь здесь!
        Не слушая и не слыша возражений, Бурцев уже бежал вокруг острова - к пологому склону Вороньего камня. Только там и мог спуститься на озерный лед гранатометчик.
        Со стороны заросшего берега к ним спешили встревоженные дружинники. Гаврила Алексич - впереди. Но далеко еще, слишком далеко княжьи люди. А незнакомый всадник в простеньком тулупе, мохнатой шапке и широких штанах - вот он! Слетел с Вороньего камня, поворотил коня к ближайшему леску. Погнал…
        Нет, врешь, не уйдешь! Теперь - точно не уйдешь. Еще одна очередь из трофейного «шмайсера». Конь умчался. Всадник, срезанный пулями, - упал. Заворочался на снегу, завыл утробно. Красное пятно растекалось под набухшим тулупом.
        Бурцев подбежал к раненому. Подоспел и Александр.
        - Кто это?
        Брезгливо - как некогда боярин Игнат ворочал сапогом отрубленную голову мясника Федьки - Бурцев перевернул ногой скрюченное тело. Тело застонало. Бурцев отступил. Ничего себе!
        - Игнат?! - Ярославич тоже был в шоке. - Ты?!
        Еще один стон. Мертвенно-бледное лицо. Гримаса нечеловеческой боли. Мольба в глазах.
        - Убей, князь, - прохрипел боярин. - Сжалься…
        Да, тяжко сейчас Игнату: пуля вошла в бок, а вышла из живота. С кишками вышла. А когда кишки вот этак - наружу, смерть уже неминуема. Но смерть смерти рознь. Если оставить все, как есть, долго еще боярину мучаться. Очень долго.
        - Убей… Христом-богом прошу…
        Князь, однако, не торопился выполнять просьбу предателя. Склонился над боярином. Посмотрел сверху. Хмуро, недобро, глаза в глаза:
        - Ты Савву живота лишил, Игнат?
        - Да, князь, - боярин не отпирался. Зачем? Сейчас-то. - Тебя хотел… Не вышло…
        Бурцев присвистнул. Выходит, во время Ледового побоища вовсе не эсэсовец швырял гранату в Александра!
        - И Федьку Рваноуха нарочно зарубил, чтоб тебя не выдал? - продолжал допрос Ярославич.
        - Да, князь…
        Так вот кто послал к Ярославичу на Соболицком берегу рябого убийцу с драным ухом!.
        - А гранаты где взял? - вмешался Бурцев. - Эти взрывающиеся сосуды с деревянными ручками у тебя откуда?
        Игнат булькал, сплевывал кровью и тяжело, хрипло дышал.
        - Отвечай, - приказал Александр.
        - Их дал мне советник магистра Дитриха фон Грюнингена… Рыцарь с медведем на гербе… Две штуки дал… Научил, как бросать… Сказал, если подле тебя, князь, хоть одна из этих малых громовых булав упадет - никакой доспех не поможет…
        - Когда? - проскрежетал Ярославич. - Когда он тебе их дал?
        - Вчера, - с трудом выдавил Игнат. - Когда рать твоя на чудский лед вступила…
        Язык боярину повиновался плохо.
        - Когда я остался с обозом… Не стал я дальние дозоры проверять, князь… Обманул тебя… К ливонцам поехал… С Дитрихом встретился… И с советником его… Рассказал, что ты на русский берег пойдешь… Потом вернулся…
        Бурцев досадливо сплюнул. Ясно теперь, почему немцы позволили Игнату беспрепятственно вырваться из захваченного обоза. И почему самолет цайткоманды появился над озером в самый неподходящий момент, тоже ясно. Танки вот только свои эсэсовцы подогнать вовремя не успели - не смогли отсечь отступающего противника от спасительного озера. Но танки по воздуху летать не умеют, а здешние болота и непролазные буреломы - даже на гусеничном ходу быстро не проскочишь.
        - Убей, княже, - вновь взмолился Игнат. - Мочи нет терпеть.
        - Убью, - пообещал Александр. - Только объясни, иуда, зачем все это? Пошто хотел меня со свету сжить? Пошто немцам помогал?
        - Новгород мне в вотчину обещали ливонцы… И все земли Новогородские. Свой князь должен там властвовать, а не пришлый, с чужой стороны приглашенный… Вот я и хотел… А уж потом и от немцев думал как-нибудь избавиться… Прости, княже…
        Александр поднял меч. К тому времени, как подоспела дружина, Ярославич свое слово сдержал. Боярин Игнат был мертв.
        ГЛАВА 48
        …Новгородский князь Александр Ярославич, прозванный в народе Невским, долго еще смотрел с Вороньего камня, как цепочка всадников двигалась по усеянному трупами льду Чудского озера. Отряд направлялся к немецкому берегу. У каждого - по две лошади в запасе. Над островерхими шлемами - копья и сигнальный бунчук, в ножнах - мечи и сабли. Луки в налучьях, стрелы - в колчанах. Щиты - на спинах, на седлах. Кольчуги, панцири… Кое у кого из седельных сумок торчали еще стволы и приклады…
        А в обход озера ехал трофейный дракон-колесница с крестом на борту и дыркой в башне. Бурцев заставлял Отто мчать по колее, проложенной танковой колонной цайткоманды, не быстро, а очень быстро. «Рысь» выжимала максимум изо всех своих ста восьмидесяти лошадиных сил. Внутри болтало, как в лотерейном барабане. А Бурцев все подгонял пленника. Пленник гнал машину.
        Горючего до Дерпта должно было хватить, а вот времени… Небольшие мелкие речушки они перескакивали в брод с ходу, взламывая и кроша гусеницами лед. На тех же, что побольше и поглубже, гитлеровцы уже навели переправы. Удобно…
        Бурангул с Дмитрием порадовали. Порыскав дозорами по Соболицкому берегу вдоль Узьмени, татары и новгородцы отыскали приметную колею - отчетливую, глубоко впечатавшуюся в снег. Не похоже было, чтобы здесь проезжали сани или телеги, а вот на следы автомобильных и мотоциклетных шин - очень даже смахивает. Следы эти должны указать кратчайший путь к Дерпту.
        Сели на хвост фон Берберговой колонне они сразу. Помчали… Танк - впереди. За ним по умятому протекторами и гусеницами снегу едва поспевала конница. Всадники не жалели плетей и шпор, чуть ли не на ходу меняли лошадей. Но все равно время от времени экипажу «Рыси» приходилось поджидать кавалерию.
        Оглушенный лязгом и ревом, укачанный и растрясенный с непривычки пан Освальд пользовался краткими остановками, чтобы добраться до люка, глотнуть воздуха и блевануть через борт. Крепенький китаец по-прежнему держался стойко. А Бурцев после каждой вынужденной остановки чуть не с кулаками набрасывался на пленного унтерштурмфюрера. И перепуганный эсэсовец вновь заставлял «Рысь» шевелить гусеницами с рекордной для бронетанковой техники скоростью. В конце концов, конная группа поддержки отстала всерьез и надолго. На равнину перед Дерптом немецкий танк вылетел в гордом одиночестве.
        Сумерки уже сгустились. Над дерптским замком можно было разглядеть бледный лик луны. Полной луны, что открывает башням ариев дверь меж временами. До обратного цайтпрыжка оставалось… Сколько именно - думать об этом Бурцеву не хотелось.
        Колея от автомобильных и мотоциклетных шин уходила за опущенный шлагбаум с массивными щитами-павезами, густо обмотанными «колючкой». Далее тянулась по огороженному забором, шипастой проволокой и минными полями пространству, в обход пустующей взлетно-посадочной полосы. Там, под одной из пулеметных вышек, и выстроилась как на параде вся авто-мотоколонна Фридриха фон Берберга.
        Впереди - знаменитый «кюбельваген» - легковая рабочая лошадка Вермахта и войск СС, внедорожник, именуемый также «лоханкой» или «немецким верблюдом». Высокая подвеска, широкие, специально предназначенные для передвижения по бездорожью и сугробам шины, мягкий верх и запасное колесо на косом капоте. Позади - три «Цундаппа» сопровождения. «Может быть, фон Берберг все еще в Дерпте?» - мелькнула у Бурцева шальная мысль.
        Возле шлагбаума танку отчаянно махал флажками эсэсовец в каске и шинели. Рядом с сигнальщиком стоял изумленный офицер. Еще несколько человек с автоматами и отвисшими челюстями замерли у караульной будки. От казармы к КПП тоже бежали солдаты. Бежали в открытую - не боясь, не таясь, не прячась, не пригибаясь. Оружие у этих болталось за спиной. Пускать в ход его, похоже, не собирались.
        Над небольшим окопчиком за караулкой поднялся гранатометчик. Заряженный фаустпатрон сиротливо лежал на бруствере у его ног. Из другого окопа, обложенного мешками с землей, с любопытством выглядывал огнеметчик. Труба ранцевого фламменверфера направлена в небо. Замечательно! Немцы удивлены, немцы озадачены, но пока принимают экипаж, укрывшийся за броней с фашистским крестом, за своих. Что ж, пусть это заблуждение продлится подольше. Пусть им только дадут подобраться поближе.
        К счастью, строители цайткомандовской базы не предвидели возможности танковой атаки в тринадцатом веке и не обезопасили подъезды к лагерю ни надолбами, ни ежами, ни противотанковыми минами. «Рысь» беспрепятственно приближалась к шлагбауму.
        Бурцев прильнул к перископу, вцепился в пулемет, крикнул Майху:
        - Чего хочет этот с флажками?
        - Приказывает остановиться.
        Остановиться? А, собственно, почему бы и нет? Подыграем фашикам.
        - Ладно, притормози. И лезь в люк. Скажешь, что танк подбили… подбили красноармейцы отряда особого назначения, переброшенного в прошлое. Скажешь, весь экипаж погиб, но тебе удалось вывести машину из-под обстрела. Требуй немедленной встречи с фон Бербергом. Обещай сообщить ему важные сведения. Постарайся выяснить, где находится сейчас ваш штандартенфюрер. Только учти: попробуешь выскочить из танка или вякнешь лишнее - пристрелю, - Бурцев тряхнул «шмайсером» над ухом пленника.
        Унтерштурмфюрер - бледный и напуганный - заглушил двигатель метрах в четырех-пяти от шлагбаума. Нормалек… Люди у караулки не попадали в непростреливаемую мертвую зону, а переговоры с ними вести уже можно. Отто протиснулся к люку. Откинул крышку. Высунул голову. Начал перекрикиваться с офицером.
        Бурцев, Освальд и Сыма Цзян, затаив дыхание, слушали, как гитлеровцы обмениваются «хайлями». Добжиньский рыцарь осторожно извлекал из ножен клинок. С многолетней привычкой обнажать оружие при малейшей опасности поляк не смог совладать даже в танке. Ладно, хрен с ним, лишь бы не поранил никого мечом в этой теснотище, лишь бы вел себя тихо…
        «Шмайсер» Бурцева упирался в поясницу пленника. Нажать разок на курок - и позвоночник перебит. Майх все понимал и врал послушно, что приказано. К офицеру он обращался «хэр оберштурмфюрер». Значит, у шлагбаума дежурит птица поважнее пленного танкиста-летехи. Оберштурмфюрер - это уже что-то вроде старшего лейтенанта. Но вот насколько проницательным окажется эсэсовский старлей?
        Открытый люк и дыра, прожженная в броне гранатой, позволяли слышать каждое слово, а Бурцев уже в достаточной мере владел немецким, чтобы уловить смысл беседы.
        Хорошо: судя по разговору, Отто Майха здесь знали и помнили. И даже, кажется, верили его словам. Плохо: фон Берберг вместе с Ядвигой еще вчера отправились из дерптской платц-башни во Взгужевежу. Еще хуже: в «Башне-на-холме» уже начинается подготовка к обратному цайтпрыжку, конечная цель которого - центральный хронобункер СС. И совсем уж хреново: Отто Майху приказывали ожидать на месте дальнейших распоряжений.
        ГЛАВА 49
        - Со Взгужевежей свяжутся по рации, - пообещал начальник караула. - А пока все важные сведения, которыми вы обладаете, можете сообщить коменданту Дерптской базы - ему сейчас доложат о вашем прибытии. Хэр штурмбанфюрер сам сделает все, что сочтет необходимым.
        Бурцев мысленно чертыхнулся. Этот дерптский комендант - либо толковый командир, либо карьерист еще тот. Всю информационные потоки штурбанфюрер - то есть майор по-нашему - предпочитал пропускать через себя. Немецкая субординация, однако, и не летехе-танкисту ее нарушать.
        - А… - заикнулся было Отто Майх.
        - Остальное - не ваша забота, унтерштурмфюрер, - сурово оборвал его собеседник. - Хайль Гитлер!
        Так это что же, все? Разговор окончен?
        - Хайль! - охрипшим голосом ответил танкист.
        Автоматный ствол по-прежнему мозолил ему позвонки. Однако Бурцев уже не смотрел на пленника - он снова прильнул к перископу. Оберштурмфюрер как раз отдавал приказ своему помощнику. Солдат у шлагбаума кивнул, сунул флажки за пояс, вбежал в караульную будку. Через небольшое окошко было видно, как он накручивает ручку полевого телефона. Хм, связисты цайткоманды, оказывается, успели даже телефонизировать позиции…
        Отто, чувствуя железо между почек, застыл в напряжении. Пленный танкист молча ждал, гадая, от кого сегодня ему суждено принять смерть. Оберштурмфюрер снаружи тоже хранил молчание. Но не бездействовал.
        Любоваться танком из-за шлагбаума ему, видимо, наскучило. Или заподозрил что? Начальник караула приказал чуть приподнять шлагбаум. Осторожно, стараясь не оцарапаться о шипы проволоки, протиснулся в приоткрывшуюся щель, вышел за территорию базы.
        Взмах руки - и шлагбаум снова грузно лег на место. Шевельнулась «колючка» на павезах. Щель сомкнулась. Эсэсовец неторопливо подошел к «Рыси», покачал головой, глядя на пробоину в башне. Достал из кармана фонарик. Шагнул еще ближе. Подсветил…
        Бурцев встревожился. Какого, блин, задумал этот фашик?!
        Поздно! Офицер вступил в мертвую зону - не подстрелишь! Да и уследить за ним не хватало уже перископного обзора. А эсэсовец топтался где-то совсем рядом.
        - Чем это так вашу машину, унтерштурмфюрер? - послышалось возле самой башни.
        - Гранатой, - просипел Отто Майх. - Ручной гранатой.
        - А-а-а… И как же вы такое допустили-то?
        - Засада, хэр оберштурмфюрер. Подлая партизанская засада.
        - Понятно. Но вообще-то вам здорово повезло, что вы выжили. Кумулятивная струя вскользь пошла. Чуть-чуть бы под другим углом - и все. И до механика-водителя тоже достало бы…
        - Так точно. Повезло, хэр оберштурмфюрер.
        - А все равно жарко, небось, внутри было, когда броню прожгло.
        - Так точно. Жарко.
        - Ну-ну… А почему вы разговариваете со мной, как еврей на допросе в гестапо?
        - Я? - Отто дернулся - Бурцев что было сил вдавил ему в спину ствол «шмайсера».
        - Никак нет, хэр оберштурмфюрер! - отрапортовал пленник сквозь сжатые зубы.
        Обстановку разрядил солдат из караулки.
        - Хэр оберштурмфюрер, - звонким голосом доложил он, - хэр штурмбанфюрер приказывает подогнать танк к ангару и доставить уцелевшего члена экипажа в комендатуру.
        - Ну, так поднимай шлагбаум! - раздраженно рявкнул начальник караула. Недовольно добавил, обращаясь к Майху: - Ладно, езжайте, унтерштурмфюрер. Пусть комендант с вами сам разбирается.
        Эсэсовец с флажками за поясом снова вбежал в будку. Тяжелый, обвешанный щитами шлагбаум медленно, со скрипом пополз вверх. Отто Майх так же медленно опускался вниз: Бурцев затягивал пленника обратно в танк левой рукой. Правая по-прежнему прижимала ствол «шмайсера» к черной форменной куртке.
        Он не видел, как любопытный эсэсовский старлей, поднявшись на цыпочки, заглянул в проплавленную дыру бронированной «Рыси». Не видел и выражения лица оберштурмфюрера, когда лучик фонарного света вдруг вырвал из тьмы танкового чрева сосредоточенную физиономию китайского мудреца и боевое ведро польского рыцаря.
        Сыма Цзян не успел даже вскинуть автомат - его опередил Освальд. Добжинец уже держал наготове свой клинок. Он ударил через плечо бывшего советника Кхайду-хана. Ткнул точно и быстро.
        В щели, прожженной кумулятивной струей, меч скрылся почти по рукоять. Заточенное лезвие скрежетнуло об оплавленную броню. Вошло под подбородок немецкому офицеру. Вышло под затылком.
        И тут же нырнуло обратно в танк.
        Кровь из перебитого горла струей ударила в башню. Попала внутрь, заляпала красным фашистский крест снаружи. Окатила фонтаном всю бронированную машину - от люка до гусениц.
        - Готов, - удовлетворенно пробасил пан Освальд.
        С бульканьем и хрипом эсэсовец сползал на землю. Даже если его соратники не видели стального жала, бившего из башни, сама смерть начальника караула, конечно же, не осталась незамеченной.
        Бурцев начал действовать, едва гробовую тишину нарушил пронзительный «вж-ж-жик» металла о металл - рыцарского меча о танковую броню.
        Бросить Отто и «шмайсер» - это уже не важно! Прильнуть к пулемету. Главная цель сейчас - гранатометчик, спрыгнувший в свой окоп. Еще одной кумулятивной струи трофейная «Рысь» не переживет.
        Бурцев дал очередь. Каска и голова эсэсовца взорвались над бруствером. Пальцы немца успели-таки судорожно нажать на спусковой крючок. Из окопчика вылетела граната. Но пущена коническая болванка была уже не прицельно, Граната ушла выше, чем следовало - куда-то к багровеющей полноликой луне.
        Теперь - огнемет! Тоже оружие - страшное. Хоть и считается, что обладает оно ограниченными противотанковыми возможностями, но для легкой «Рыси» возможностей этих хватит с лихвой. В цилиндрических контейнерах двадцатидвухкилограммового ранца стандартного немецкого «фламмерверфера 41» содержится достаточно сжатого газа и горючей жидкости, чтобы жечь десять секунд подряд. Десять секунд непрерывного огня! А огненная струя выбрасывается на расстоянии тридцать метров.
        Если этот немецкий напалм затечет в открытый люк, в пробоину на башне, в двигатель, если попадет на боеприпасы и топливные баки - пиши пропало.
        Он снова строчил из пулемета. Гореть заживо не хотелось, и вторая очередь была даже длиннее первой. Над окопом огнеметчика взметнулся столб дымного пламени. Сгорающий солдат не кричал: пули не только пробили бак с горючей смесью, пули изрешетили и человека.
        ГЛАВА 50
        Теперь… Что теперь? Тяжелый шлагбаум упал, так и не поднявшись до конца. Прочные опорные стойки врезались в землю. На пулеметной вышке над караулкой вспыхнул прожектор, поймав «Рысь»-убийцу в пятно яркого желтого света. Мля! Цайткоманда, оказывается, не только телефонизировалась. Фашики даже электрогенератор тут установили!
        Эсэсовцы из караула рвали с поясов ручные противотанковые гранаты. Каплеобразные чушки на деревянных рукоятях - точно такими Бурцев на Чудском озере прожигал броню фашистских танков. Тоже хорошего мало… Надо стрелять. И двигаться надо. Нельзя сейчас стоять на месте. Никак нельзя! Отто! Где этот долбаный унтерштурмфюрер?!
        Отто Майха в танке не было. Пленник оказался хитрее и проворнее, чем думал Бурцев. Воспользовавшись всеобщим замешательством, почувствовав, что его больше не держат цепкие пальцы, а в спину не упирается ствол «шмайсера», немецкий танкист лягушкой выскочил в открытый люк, скатился по броне, отпрыгнул подальше от гусениц, завопил:
        - Тре-во-га!
        И бросился прочь от танка. Да так, чтоб не попасть в сектор обстрела.
        Отто, однако, опоздал со своим предупреждением: тревогу уже подняли без него. За шлагбаумом и колючей проволокой взвыла сирена, засуетился народ. Ударили пулеметы с вышек. Застрочили автоматы. И первая же очередь срезала отделившуюся от танка одинокую фигуру - щадить тут не собирались никого.
        Две пули попали в грудь, одна в живот, одна - в голову. Унтерштурмфюрер Отто Майх умер почти мгновенно, на бегу…
        Потом стальным горохом забарабанило по броне.
        - Люк! Закройте люк! - орал Бурцев, не оборачиваясь, не прекращая стрельбы. Орал по-польски и по-татарски. Сам оторваться от пулемета он сейчас никак не мог. Нужно было расправиться с караулом, пока танк не забросали гранатами.
        - Люк? - глухо отозвался из-под шлема Освальд. - Какой люк?!
        Оглушенный стрельбой добжинец находился в ступоре. Рыцарь соображал плохо, очень плохо…
        - Дверь, твою мать! Дверь наверху!
        Одна-единственная шальная пуля, залетев с вышки внутрь тесного пространства танка, могла бы наделать им делов рикошетами… Слава богу, сообразительный китаец успел захлопнуть люк прежде, чем это произошло. Лязгнул металл о металл. Теперь уязвимым местом оставалась пробоина в башне. А ну как сыпанут и в нее горсть «гороха»?
        - Сёма! Прикрой сбоку! - отдал Бурцев новый приказ.
        Сыма Цзян занял свое прежнее место, сунул ствол «шмайсера» в прожженную дыру, превратив ее в бойницу. Оружие китаец держал правильно - как учил Бурцев, - и на том спасибо. Большого проку, правда, от его стрельбы не будет, но Сыма Цзян хотя бы отпугнет фашиков, если те зайдут с фланга. А, впрочем, нет - уже не зайдут. Некому. Эсэсовцы, дежурившие у шлагбаума, расстреляны. У одного выпавшая противотанковая граната рванула под ногами. Ног не стало.
        Бурцев дал длинную очередь по караульной будке. Полетели щепки и битое стекло. Из караулки мешком вывалился солдат с сигнальными флажками за поясом. Все, теперь поднимать шлагбаум некому. Но ведь и торчмя торчать перед закрытыми воротами - тоже не дело! Не для того ведь сюда приехали.
        А пули все стучали по броне. Особенно старался пулеметчик с вышки над будкой. И хорошо, блин, старался: по перископическому прицелу пошли трещины. Попал, гад… Вот ведь елки-палки! Так и совсем слепыми в железном гробу остаться недолго. Неподвижный танк в круге яркого света - слишком хорошая мишень для вражеских стрелков. Придется сдвигать махину без Отто. Но для начала…
        Бурцев бросил пулемет. Пришло время 20-миллиметрового скорострельного орудия «Рыси». Ладно, сами напросились, фашики! Пушка - заряжена, как ею пользоваться, представление он имел. А то, что задрать ствол на такой близкой дистанции до уровня пулеметчика с ближайшей вышки не удастся - не беда!
        Снаряды «Рыси» ударили точнехонько в основание вышки. Прожектор погас. Громоздкая конструкция покачнулась и медленно-медленно, плавно-плавно повалилась на караульную будку. Караулка сложилась, как карточный домик.
        Бурцев всадил еще несколько снарядов по комендантскому штабу с антенной на крыше. Рухнули балки перекрытий. Антенна исчезла. Следующими он снес шлагбаум. Обломки павез, стальные упоры и клочья колючей проволоки полетели в стороны. Путь был свободен. Да только ведь аппетит приходит во время еды!
        Бурцев решил не останавливаться, пока видны цели. Целей - важных и не очень - было много, снарядов - тоже. И танковая башня вновь наполнилась грохотом и едким дымом.
        Самозарядная двадцатимиллиметровка «Рыси» безжалостно месила немецкую базу. Вспахивала взлетно-посадочную полосу. Взрывала склады. Дырявила ангары. Рушила казармы. Валила вышки и сметала с них пулеметные площадки. Только купол на замковом холме Бурцев не трогал. Купол прикрывал остатки арийской башни перехода. А этот древний телепортационно-магический портал был ему нужен. До зарезу нужен…
        Дорогу к платц-башне им еще пытались преградить. Из дальнего искореженного ангара выполз полугусеничный броневичок с открытым верхом, вместительным кузовом и прицепом, который гитлеровцы так и не удосужились отцепить. Видимо, неторопливая мощная машина использовалась здесь в качестве вспомогательного тягача. Однако имелись у цайткомандовского трудяги-вездеходика и пушечка с пулеметом.
        Полноценной артиллерийской дуэли у эсэсовцев, впрочем, не вышло. Бронированное рыльце машины еще не успело развернуться орудием к противнику, а Бурцев уже влепил один за другим три снаряда - в приземистую кабину, под капот и по гусенице. Легкобронированная цель остановилась, задымилась.
        Теперь вроде можно ехать…
        - Держитесь покрепче, сейчас немножко потрясет! - предупредил Бурцев соратников.
        И полез к месту механика-водителя.
        ГЛАВА 51
        Трясти начало сразу. И совсем даже не «немножко». Только сейчас он понял, каким все-таки асом был Отто Майх. Что там ни говори, а танк свой унтерштурмфюрер водить умел. Бурцев же, непривычный к габаритам «Рыси», двигал многотонную трофейную машину по расстрелянной базе медленно и неуклюже, ловя гусеницами каждую яму и каждую кочку.
        Внутри опять лязгало и громыхало. Бил по мозгам незадраенный люк: крышка подскакивала и грохотала о броню. А их все поливали огнем. Шмолил пулемет на единственной, чудом уцелевшей и покосившейся вышке. Кто-то строчил из автоматов. Но кто, откуда - не понять. Лишь стучало по броне, стрелки же попрятались по щелям, как тараканы.
        Сыма Цзян тоже несколько раз пальнул очередями из своей бойницы. Зачем, почему и попал ли - это так и осталось для Бурцева загадкой.
        - Моя все! - растерянный, обиженный голос. - Невидимая стрела улетела. Вся улетела. Самострела молчится…
        Патроны, значит, у китайца кончились.
        - Возьми мой! - крикнул Бурцев, не отрываясь от перископа механика-водителя. - Он уже заряжен.
        Валявшийся у ног «шмайсер» утянули проворные руки.
        Снова стрельба на ходу… И снова патронов хватило ненадолго.
        Бросить рычаги управления Бурцев не мог, а значит, броня и двигатель сейчас - их единственное оружие. Да меч Освальда. Слава богу, добжинец вложил, наконец, его в ножны. Иначе заточенный клинок всем им дырок понаделал бы при этакой-то тряске!
        По броне барабанит и барабанит. В танке - жара. Или просто показалось в горячке боя? Волосы - взмокли. Пот - ручьями со лба. Перископ запотел.
        Бурцев неловко вел чужую машину и громко матерился при каждом толчке. Освальд что-то бормотал на латыни, китаец угрюмо молчал, а немецкий пулеметчик снаружи нервировал все больше.
        Бурцев разогнал «Рысь», направил прямиком на вышку.
        - Держись, братва! - забывшись, рявкнул по-русски.
        Ни поляк, ни китаец не поняли. А, может, просто не успели ухватиться покрепче.
        Он протаранил. И пожалел о совершенной глупости. Это только в фильмах про войну танки лихо сметают любое препятствие на своем пути. В жизни все обстоит иначе. Совсем иначе! Сотрясение от удара было такое, будто «Рысь» налетела бронированным своим лобешником не на деревянную конструкцию, а как минимум на железобетонную плиту. От резкого толчка чуть не вылетели наружу потроха. А голова с такой силой впечаталась в железо, что не уберег даже толстый войлочный подшлемник. На мгновение помутилось в глазах. Потом Бурцев понял, что цепкий Сыма Цзян отлетел от своей бойницы. И еще бесконечно долгую секунду гудел топхельм добжиньского рыцаря: Освальд славно так приложился к затвору танкового орудия.
        Зато вышка упала. Зато вражеский пулемет умолк. Бурцев гнал дальше. Потирал шишку и злорадно, дико, безумно хохотал. Он вновь не удержался от соблазна: проезжая мимо гаражных ангаров, мазанул-таки бортом по сгрудившейся недострелянной технике фон Берберга. «Цундаппы» разлетелись. «Кюбельваген» перевернулся.
        Танк пошел в гору - на замковый холм. Через засыпанный ров. Через срытый вал. К широким, чуть приоткрытым воротам куполообразного строения, прятавшего от чужих глаз основание древней арийской башни. К тем самым воротам, откуда выходили взвод за взводом солдаты цайткоманды СС, откуда гитлеровцы выкатывали переброшенную в прошлое военную технику. Откуда, не жалея хребтов, они выносили тяжеленные ящики с патронами, снарядами и гранатами, в надежде пробить, взломать всей этой мощью сплетенную много веков назад вязь истории. И изменить всё.
        Теперь эти ворота предназначались для другого. Теперь они должны пропустить его, Василия Бурцева, бывшего омоновца и нынешнего рыцаря, оседлавшего немецкую «рысь», к гордой и прекрасной дочери Лешко Белого Агделайде Краковской. И ворота пропустят. Хотя бы потому, что им не устоять перед танком.
        И тут-то его подловили.
        В щель между воротными створками выскочили двое эсэсовцев в офицерской форме. У каждого - по противотанковой гранате в руках. Знакомые каплевидные килограммовые болванки. Немцы появились всего-то в двух десятках метров. Бурцев прекрасно видел их решительные лица, горящие ненавистью глаза, оскаленные рты. Чего уж там - не только красноармейцы умеют бросаться под вражеские танки.
        Эх, был бы в руках сейчас пулемет, а не рычаги управления - скосил бы обоих нафиг! Может, успел бы. Да будь хоть у Сыма Цзяна в «шмайсеровском» рожке малость патронов - развернул бы машину пробитым боком к этим двоим. Рявкнул бы на старика-китайца погромче, чтоб не жалел «невидимых стрел». Авось получилось бы!
        А так… Так - разворачивай - не разворачивай, останавливай, не останавливай… Так - кранты. С двадцати… какой там, - с пятнадцати уже метров… с тринадцати… с десяти… В общем, ребята не промахнутся. Сами эсэсовцы тоже, конечно, того… От гранатных осколков им теперь укрыться негде. Но танк остановят, фашистские камикадзы, мля! И экипаж сожгут, герои фатерландовы!
        Тоскливо стало сразу. И из-за Аделаиды. И вообще… Перед мысленным взором предстали обгоревшие трупы немецких танкистов. Страшная смерть, если подумать… Вспомнился обезумевший от боли гитлеровец, что выскочил вот из этой самой «рыси», прожженной кумулятивной струей. Парень орал и стрелял. Но орал, пожалуй, громче. Его-то хоть стрелой успокоили, а тут милосердным стрелам взяться неоткуда.
        Стрелы взялись! Из ниоткуда! По две на каждого. И еще по одной, и еще… Длинные татарские стрелы! Бурцев видел в перископ, как они - одна за другой - входят в эсэсовскую форму.
        Только теперь он сообразил, что к звукам перестрелки примешивается пронзительное татарское «ура» и зычные вопли русичей.
        Наши! Свои то есть! Вовремя подоспели… Прорвались через разбитый шлагбаум и следуют за танком! Палят из трофейных «шмайсеров» почем зря, метко бьют из луков.
        Бросить гранаты эсэсовцы так и не успели. «Рысь» промчалась между утыканными стрелами, телами на грязном снегу.
        Внутри куполообразного строения не было никого. И ничего. Лишь глубокий котлован с кольцом гигантских глыб на дне. Вниз вел пологий земляной спуск, основательно утрамбованный колесами и гусеницами. Туда Бурцев и направил машину. Резко - так что шлем Освальда вновь звонко ударился об орудие - затормозил в самом центре каменного круга. Заглушил мотор. Танк замер посреди основания разрушенной башни ариев.
        Бурцев повернулся к китайцу:
        - Ну, Сыма Цзян, твоя очередь - не подведи. Ты ведь говорил, что можешь открыть путь от одной магической башни к другой.
        Китайский мудрец кивнул - серьезно, торжественно и невозмутимо. И все же, кажется, старик здорово волновался - его татарский был сейчас чудовищным:
        - Если два башня арийская мага уже заединена колдовская связя одна с другая, моя нужна только сказаться простая заклинания перехода. Моя даже не надо указаться конечный места перехода. Магия эта башня просто отправлять моя, твоя и наша в та башня, куда была последняя перехода перед наша перехода.
        - Так действуй же! Твори заклинание! Раз фон Берберг только вчера переправился отсюда во Взгужевежу, значит, магическая связь существует. Значит, мы сможем идти по его следу!
        Сыма Цзян еще раз кивнул. Сыма Цзян даже не стал вылезать из танка. Сыма Цзян просто произнес несколько слов на неведомом языке и…
        Вспыхнул багровый свет, похожий на свет пламени в ночи, но не жгучий, а наоборот - холодный, леденящий какой-то, морозный… Свет усиливался, быстро формируясь в пульсирующую сферу на изрытом земляном полу. Сияющая сфера меж огромных каменных плит, обтесанных в незапамятные времена, росла, становится ярче. Ярче… Мир за ее пределами - расплывчатее. И вот мира не стало вовсе. Весь мир поглотила вспышка. И нестерпимо больно было смотреть дальше. Бурцев зажмурился.
        А потом произошло всё. Все остальное. Только это было уже не в Дерпте.
        ГЛАВА 52
        Тишину нарушила немецкая речь. Крик. Ругань. Ругали каких-то вконец спятивших «думкопфов». Ругали где-то совсем рядом… Бранились громко, яростно - так, что за пробитой танковой броней слышно каждое слово. Зато не видать ни зги.
        Тьфу ты! Бурцев вдруг осознал, что сидит, уткнувшись в перископ зажмуренными глазами.
        Он разлепил веки. Былая багровость все еще присутствовала, но лишь в виде легкой дымки, окутавшей танк. Дымка быстро рассеивалась, ничуть не препятствуя обзору. Скорее наоборот. Ощущение было такое, будто на перископ зачем-то надели розовые очки с мощными линзами.
        Перед танком - за границей слабой красноватой пелены - стоял подтянутый человек в форме офицера СС. По выправке видать - высокий чин. Все при нем как положено: ладно сидящая форма, высокая фуражка с нацистским орлом, на поясе - кобура и кинжал-динсдольх, на пальце поблескивает мертвоголовое колечко.
        Офицера сопровождали два автоматчика - оба замерли позади со «шмайсерами» на животах. Солдаты смотрели из-под касок угрюмо и выжидающе, стараясь не выпустить обуревавшие их эмоции наружу. Офицер же, в отличие от подчиненных, даже не пытался сдержать чувства. Офицер размахивал руками, брызгал слюной, притопывал ногой от злости. А собственно, чего он так разоряется-то?
        Бурцев заставил себя вникнуть в смысл тирады. Понял: им угрожают трибуналом за ненадлежащее использование переходного портала.
        - Вы находитесь в транзитно-координационной зоне, предназначенной для переброски живой силы, - орал офицер. - Ваше появление здесь - прямое нарушение правил цайтпрыжков и телепортационных войсковых перемещений. Вы блокируете платц-башню и тем самым создаете угрозу маневренности цайткоманды. Немедленно покиньте танк и объясните причину своего самоуправства!
        «Наехать на него, что ли? - вяло подумал Бурцев. - Чтоб умолк наконец». Он еще не отошел от шока переброски. Руки, лежавшие на рычагах управления, мелко подрагивали…
        За спиной зашевелился Сыма Цзян.
        - Где мы? - шепнул из-под многострадального шлема Освальд Добжиньский.
        Бурцев повертел перископом кругового обзора. Знакомый подвальчик! Высокий - метра под три - потолок, широкий - два с половиной и длиннющий - хрен знает, сколько с четвертью - проход. И низенькие дверки в стенах… По такому коридору и с копьями, и с большими осадными щитами пройти можно и на коне проехать тоже. Танк вот даже поместился.
        Правда, громадного стола и длинных лавок, что стояли здесь прежде, теперь нет - и от этого коридор кажется еще более просторным. А вместо привычных факелов, с закопченных стен светят электрические лампочки - и здесь тоже генератор поставили! Зато в остальном…
        - Во Взгужевеже мы, пан Освальд, - ответил Бурцев.
        - Не может быть! Так просто?! Так быстро?!
        - Взгляни сам, - он пустил рыцаря к перископу. Освальд даже не счел нужным снимать шлем. Вдавил смотровую щель топхельма в резину окуляров, ругнулся:
        - Да ведь это же он!
        - Он?
        - Тот самый немец, с которым говорил фон Берберг, когда я прятался во рву Взгужевежи.
        - Это когда вас выбили из замка, а тебя сочли убитым?
        - Да!
        Надо же, выходит, перед ними стоит сейчас зам фон Берберга - комендант Взгужевежи оберфюрер СС Фишер!
        А эсэсовец все кричал. И все громче. Оскорблял, ничуть не стесняясь в выражениях. И визгливо требовал:
        - Всем выйти-и-и из танка!
        - А вот я сейчас и выйду! - пробормотал Освальд где-то в промежутке между «славянской швалью» и «отрыжкой еврея».
        Бурцев протупил. Опоздал. Рука лишь скользнула по кольчуге поляка. Задержать шляхтича не удалось. Взбешенный добжинец, которому, судя по всему, вконец осточертел лощеный эсэсовский крикун, а еще больше - тесное танковое нутро, решительно откинул люк.
        Гулкий грохот наполнил подвал Взгужевежи. Вопли смолкли. Выпучив глаза и беззвучно глотая ртом воздух, немец наблюдал, как над танковой башней появилось боевое рыцарское ведро. Офицер отступил на шаг - к охране. Но автоматчики, похоже, тоже офигели не на шутку. Пока добжинец неловко - цепляясь доспехами и перевязью с мечом за края люка - выбирался наружу, никто так и не проронил ни слова.
        - Что за маскарад?! - спохватился, наконец, офицер.
        Рука эсэсовца судорожно нашаривала пистолет. Освальд молчал.
        - Ваше имя, солдат?! Звание?! Подразделение?!
        Освальд спускался с брони.
        - Снять шлем перед старшим по званию и доложить по форме!
        Освальд приближался.
        - Стрелять буду! - предупредил немец. Но стрелять он пока не мог: взволнованный фашик не справлялся с собственной кобурой. Еще бы - такое потрясение! Не каждый день приходится видеть рыцарей, разъезжающих в танке.
        Автоматчики направили «шмайсеры» на Освальда. Добжинец споткнулся было, но все же преодолел давний страх перед невидимыми стрелами. Сделал шаг, другой… Солдаты ждали приказа. И приказ вот-вот прозвучит - это видно по искаженной арийской физиономии под козырьком фуражки.
        Освальд, дурень! Ну, на кой ты высунулся?! Изрешетят ведь в два счета. Бурцев тоже протискивался к открытому люку, даже не зная еще толком, что будет делать там, снаружи, какую помощь сможет оказать вспыльчивому шляхтичу.
        И снова яркая до рези в глазах краснота залила все вокруг. Да что же тут творится-то?! Он прикрыл глаза ладонью. И… и вздрогнул от дикого ржания перепуганной лошади. Бу-бум! - громыхнули по броне подкованные копыта. Две тени - два всадника один за другим сверзились с танка за пределы багровой сферы.
        Фью-ить! - вспорол воздух знакомый звук. И лязгнул металл о металл…
        Бурцев выглянул из танка… Все кончено! Ну, или почти все: автоматчики дергаются в предсмертной агонии. Дисциплинированные эсэсовцы так и не дождались приказа открыть огонь. А действовать самостоятельно ребята, видать, уже разучились. И вот теперь у одного в груди подрагивает длинная татарская стрела - эта вездесущая палочка-выручалочка, прилетающая, когда нужно, и бьющая, куда нужно. Второй валяется с проломленной головой. Сбитая кистенем-мачугой каска вертится волчком на каменных плитах пола.
        ГЛАВА 53
        Эсэсовский офицер был еще жив. В водянистых глазах - ничего, кроме безумия и паники. Позади немца звонко цокали копыта: Бурангул и Збыслав пытались утихомирить лошадей. Лошади успокаиваться не желали. Еще бы, после телепортации-то и слепящей вспышки!
        А по броне уже топтался кто-то еще. А потом еще, и еще… Люди - теперь уже пешие - возникали из багрового - цвета крови - ниоткуда, сыпались с танка, ошалело и торопливо откатывались, отползали в стороны, уступая место все новым и новым воинам. Десант новгородцев и татар заполнял коридор. Из Дерпта в подвал Взгужевежи вслед за трофейным танком отправилось десятка полтора бойцов. Правда, никто больше не смог заставить коней въехать в пульсирующие ворота телепортационного портала. Впрочем, оно и к лучшему: даже в просторных подвалах «Башни-на-холме» коннице все же тесновато будет.
        - Стоять! - эсэсовец, наконец, выдрал «вальтер» из кобуры. - Не сметь! Прекратить!
        Освальд стоял. Стоял перед ним. С обнаженным клинком. И он смел. И прекращать не собирался. Удар меча. Выбитый пистолет летит к стене.
        Изумленный, полный ужаса возглас:
        - Кто ты?!
        Ответ, преисполненный достоинства и жгучей ненависти:
        - Хозяин этого замка. Пан Освальд из Добжиньских земель. Герб моего рода - серебристая башня-донжон Взгужевежи на синем фоне.
        - Спроси у него! Спроси… - Бурцев молил про себя: только бы мстительный поляк на этот раз не слишком торопился с возмездием. Но добжинец знал, что делать. И о чем спрашивать - тоже знал. И методика допроса у рыцаря-разбойника оказалась действенной. Меч поднялся над головой немца.
        - Теперь твой черед называть свое имя или боевое прозвище, девиз или фамильный герб, если они у тебя имеются! - тоном неумолимого палача потребовал шляхтич.
        Гитлеровец попытался взять себя в руки:
        - Оберфюрер СС… Комендант замка Взгужевежа…
        Дослушивать поляк не стал:
        - Ты будешь казнен немедленно, пан комендант Обер Фюрер Эсэсовский, если сейчас же не сообщишь, где содержатся пленники…
        Меч в руке Освальда поднялся еще выше. Что-то в его голосе заставило Фишера проявить готовность к сотрудничеству. А может быть, фашика просто добило абсурдное столпотворение вокруг. Танк, татарские стрелки, русские дружинники, польский рыцарь…
        - Там! - не оборачиваясь, немец указал на коридор за своей спиной. И вынул из кармана ключ.
        В ту же секунду фуражка на его голове развалилась надвое. Голова - тоже. Клинок глубоко врубился в череп эсэсовца.
        Тело рухнуло, задергалось.
        - …Если ты сообщишь, то все равно будешь казнен, - закончил свою речь добжинец. - Прими Господь милосердный эту грешную душу, коли тебе такое по силам. Аминь.
        Пан Освальд оставался верным себе: чем меньше живых врагов, тем лучше.
        - Ва-а-аслав! Твоя моя поджидай! - взмолился из рассеивающейся багровой пелены китаец, которого едва не затоптали в давке. Но ждать Сыма Цзяна было некогда - Бурцев уже подхватил ключ от темницы и несся по коридору вслед за добжиньским рыцарем.
        Впрочем, «вслед за» он бежал недолго. Отягощенный доспехами поляк не мог сейчас похвастать спринтерской скоростью. Бурцев стрелой промчался между спешившимися Бурангулом и Збыславом. Стоп! А если на коня? Хотя нет, не стоит. Здесь - не чисто поле, здесь лучше на своих двоих. Закозлит, не дай бог, коняга под подвальными сводами, встанет на дыбы - шею сразу напополам.
        - Вацалав! - окрикнул татарский сотник.
        - Пан Освальд! - позвал оруженосец-литвин.
        - Оставайтесь здесь! - приказал Бурцев по-татарски. - Прикрывайте нас с тыла.
        - Ждите! - рявкнул добжинец по-польски.
        Сзади, у танка, уже слышался зычный голос Дмитрия. Новгородец не терял времени даром - расставлял бойцов для обороны. Русичи и татары взламывали двери по обе стороны от бронированной машины: в боковых помещениях удобно прятаться от «невидимых стрел» и бить врага в случае атаки.
        Бурцев бежал. Освальд пыхтел и звенел кольчугой за его спиной.
        Коридор резко уходил вправо, и именно оттуда им навстречу выскочили двое. С автоматами. Охрана темницы!
        - Что случилось?! - на ходу орали по-немецки встревоженные эсэсовцы. - Откуда лошади? Кто кричал?!
        Потом оба наткнулись на Бурцева. Увидели добжиньского рыцаря. При полном доспехе. С мечом в руке.
        Хвататься за автоматы - поздно. Немцы полезли врукопашку. Бурцев перехватил руку первому. Вывернул. Бросил фашика Освальду. Добжинец сориентировался мгновенно - нанизал эсэсовца на клинок. Пока меч был занят, Бурцеву пришлось повозиться со вторым противником. Здоровым гад оказался. И боксировал нехило. Даже ногами махать пытался. Но подсечка в развороте бросила фрица хребтом об пол. Меч Освальда довершил расправу.
        Это был тот самый коридор и заканчивался он той самой тупиковой дверью, за которой в прошлом году томилась Аделаида. Повторяется… все повторяется. Впрочем, замок в дверь врезан новый и выкован он явно не кузнецами тринадцатого столетия. Маленький ключик оберфюрера легко вошел в узкую скважину.
        Дверь темницы распахнулась.
        Ох, до чего рад был бы сейчас Бурцев, если б на него, как в прошлый раз, бросилась с горшком каши в руках милая княжна. Но княжна не бросилась. Не бросилась и Ядвига. Никто не бросился. Обманул фашик?!
        Целую секунду они с Освальдом стояли на пороге, напряженно вглядываясь в полутьму затхлого каменного мешка. Стояли молча, боясь вскрикнуть, боясь позвать, боясь утратить последнюю надежду. Электрический свет бил из коридора, из-за спин, разгоняя мрак и выкладывая на шершавом полу дорожку к глухой каменной кладке. Дорожка эта упиралась в противоположную стену и исчезала. За пределами освещенного пространства густые тени пожирали всех и вся.
        Еще секунда… Глаза привыкали - медленно, постепенно. Бурцев рассмотрел две кровати возле сырых стен. Да уж, кровати… Грубо сбитые доски, а сверху - солома и тряпье.
        Справа - пусто. Слева… кажется, слева кто-то лежал под грязным одеялом.
        И что?! Что все это значит?! Что одну девушку уже не спасти, а вторую еще можно? Что какую-то из пленниц отделяют от них столетия, а другая - вот она, здесь, перед ними? Но кому? Кому повезло?
        Василий Бурцев и пан Освальд Добжиньский бросились внутрь, отпихивая друг друга.
        - Аделаида!
        - Ядвига!
        Куча тряпья шевельнулась. Куча тряпья повернулась…
        Фридрих фон Берберг смотрел на них из-под замызганной шинели. Избитый, окровавленный. С синяками и ссадинами на бледном лице. Фридрих фон Берберг улыбался. Криво, невесело, без издевки, почти сочувствующе.
        ГЛАВА 54
        - Ты-ы-ы!
        Рев Освальда был страшен. Разочарование оказалось слишком, слишком велико, и никаких допросов рыцарь вести не желал. Поляк взмахнул мечом. Отточенная сталь прогудела в воздухе.
        Но так же нельзя! Сейчас - нельзя! Бурцев едва успел отпихнуть плечом разъяренного спутника. Добжинец грохнулся на пол. Клинок выпал, звякнул о камень. Бурцев поднял оружие.
        - Отдай! - Освальд повис на его руке.
        Они пыхтели и боролись. Вестфалец сел, сбросив шинель. Он молча улыбался грустной понимающей улыбкой. И не предпринимал никаких действий. Абсолютно! Будто и не его судьба решалась сейчас.
        - Отдай! Я убью мерзавца!
        - Не смей, Освальд! Он может знать!
        - Все равно! Разве ты не видишь - уже поздно! Отдай меч!
        - Твой друг прав, полковник, - неожиданно подал голос штандартенфюрер СС. Говорил он негромко, но четко. Фридрих фон Берберг не торжествовал, нет. Скорее, уж сопереживал. - Девушек вам не спасти. Их уже увели.
        Как ни странно, но именно эти слова утихомирили добжиньца. Освальд отцепился от Бурцева. В сердцах сорвал шлем, громыхнул многострадальным топхельмом о стену. Затем с тоскливым кольчужным звяком опустился на пол. Обхватил голову руками, глухо застонал.
        Бурцев повернулся к фон Бербергу:
        - Где они?
        - Там, - вестфалец кивнул на каменную кладку, которой едва касался свет из дверного проема.
        Ни оконца, ни бойницы меж древними глыбами. Только щели. А в щелях - тьма.
        - Что там?
        Немец лишь печально вздохнул.
        - Что там, Освальд?
        Добжинец поднял голову, пожал плечами:
        - Если верить легендам, где-то с той стороны идут нижние ярусы башни. Подземный ход, прорубленный в скале под замком в незапамятные времена. Говорят, этот ход - ровесник Взгужевежевского донжона и в нем сокрыт тайник с невиданными сокровищами. Никто из моих предков, правда, до тех богатств так и не добрался, хоть и простукивали они тут каждый камень.
        - Простукивание ничего не дает, - невесело усмехнулся фон Берберг. - Нижние ходы Взгужевежи закрыты магической защитой. Это пелена способна поглощать любые звуки. Там, внизу можно кричать, стрелять, взрывать, а снаружи ничего не будет слышно. Никакой шум сверху не пробьется и вниз. Ничего не должно отвлекать тех, кто спустился к средоточию древней силы башни ариев.
        - Продолжай, Освальд, - попросил Бурцев. Словам добжиньца он сейчас доверял больше.
        - Мой прадед, отчаявшись найти вход в подземелья, начал бить новый туннель - наудачу.
        - И что?
        - Сдвинулась скала. Случился обвал. Глубоко внизу он слышал гул. А по замковому двору пошли трещины. Даже донжон тогда пострадал - кое-где рухнули перекрытия. После этого все работы прекратили, и о нижних подземельях Взгужевежи забыли.
        - Пока не появились мы, - вновь вмешался фон Берберг. Смотрел он не на польского рыцаря - на Бурцева. - Там, откуда мы пришли, об этих ходах известно. Мы знали, где их искать. И мы знали, куда они ведут. Мы нашли вход в подземелье, расчистили обвалы, добрались до тайника. В нем действительно хранились сокровища. Настоящие сокровища. Не золото, не драгоценности, а власть и могущество арийских магов. Малые шлюссель-башни перехода. Миниатюрные копии больших платц-башен. Всех платц-башен! Теперь это добро отправится в хронобункер СС. Правда, шлюссель-башен слишком много - их придется переправлять в несколько этапов. Но первыми обратный цайтпрыжок совершат Агделайда и Ядвига.
        - Значит, обратный цайтпрыжок? - прохрипел Бурцев. - А кто-то убеждал меня в Кульме, будто это невозможно!
        - Тогда было невозможно. Теперь, со шлюссель-башнями, возможно всё. Главной задачей оберфюрера Фишера был поиск во Взгужевеже малых башен перехода и обеспечение обратной связи для цайткоманды.
        - Но ты?! - спохватился Бурцев. - Ты-то сам почему здесь? Да еще в таком виде!
        - Почему? А ты не догадываешься, полковник? - взгляд Фридриха фон Берберга утратил былую надменность. Вестфалец смотрел печальными потухшими глазами. Уголки его рта чуть подрагивали. - Твоя красавица-жена вскружит голову кому угодно. А я… в общем, я слишком хорошо представляю, что ждет ее там.
        Еще один кивок в сторону глухой стены и незримого подземного хода, проходившего за нею.
        - Это будет даже не гестапо. Застенки центрального хронобункера СС страшнее, уж поверь мне, полковник. Я решил, что этот ужас - не для Агделайды.
        Влюбился! Надо же, вестфальский сухарь, глава эсэсовской цайткоманды, по уши втюрился в прекрасную пленницу. Сначала запудрил девчонке мозги, сделал гордую, но дурную княжну послушной игрушкой в своих руках, а потом… потом сам же и попался в собственную ловушку.
        Доигрался, хэр штандартенфюрер! Вот уж воистину - сердцу не прикажешь. Даже эсэсовскому сердцу, привычному к приказам. Истинный ариец Третьего Рейха Фридрих фон Берберг влюбил-ся… И мало того, - похоже, успел натворить глупостей на почве запретной страсти. А как же интересы Германии, ради которых фон Берберг, помнится, готов был усмирить любые чувства. Или просто трепался он тогда, на Кульмской мельнице, будто готов?
        А ведь с каким пафосом вещал ему вестфалец: «Как солдат солдата, ты должен меня понять!» - Вот тебе и солдат… Снесла, выходит, крышу Аделаидка даже такому благонадежному солдафону. Впрочем, неудивительно - от таких вот и сходят с ума.
        - Ну, что тут у вас произошло? - спросил Бурцев. - Колись уж…
        - Я надеялся до последнего, - вздохнул эсэсовец. - Рассчитывал, что твою супругу все-таки оставят для разбирательства здесь. Пытался подсунуть Фишеру Ядвигу. Увы, обратные цайтпрыжки и все, что с ними связано, находится полностью в его компетенции - таков личный приказ Гиммлера. Обычное дело: формально ставить во главе важной операции одного офицера, но в чем-то ограничивать его власть присутствием какого-нибудь карьериста, неусыпно следящего за всеми действиями своего командира. Перестраховка, так сказать. От предательства перестраховка. Ну, и конкуренция, конечно, заставляющая обоих лидеров выкладываться полностью.
        - Дальше?
        - Когда стало ясно, что цайтпрыжка Агделайде не миновать… В общем, я попытался тайком вывести ее из замка.
        - И что?
        - Тебе крупно не повезло, товарищ Исаев. Ох и капризная, ох и упрямая, ох и обидчивая же тебе досталась супруга.
        Бурцев сжал кулаки:
        - Ты посмел обидеть мою жену, ублюдок?
        - Не волнуйся - пальцем не тронул. Она сама почему-то жутко обиделась. Когда я доставил ее сюда из Кульмской платц-башни, Агделайда сочла меня подлым колдуном, скрывающимся под личиной Божьего рыцаря и заманивающим в ловушку прекрасных дев, а еще… Твоей жене почему-то страшно не нравится это место. Поняв, что она очутилась не где-нибудь, а именно во Взгужевеже, княжна устроила та-а-акую истерику!
        Фон Берберга передернуло от неприятных воспоминаний:
        - Признаюсь, раньше мне казалось, будто Агделайда ко мне неравнодушна, но здесь я вдруг стал для нее врагом номер один. Она замкнулась, отказывалась разговаривать, кидалась на меня, как дикая кошка, тебя вот вспоминала. Не хмурься, полковник, - добрым словом вспоминала, жалела, что ушла от любимого, богом данного мужа. Ну, так говорила, по крайней мере…
        ГЛАВА 55
        Бурцев покачал головой. Надо же! «Любимого»! «Богом данного»! О, непостоянное женское сердце!
        - Агделайда все порывалась сбежать, - продолжал немец. - Как ты понимаешь, этого я допустить не мог. Поначалу не мог. Пришлось держать твою жену под замком. Не здесь, конечно.
        Немец брезгливо оглядел стены своей темницы:
        - Сюда доставили другую твою подружку - Ядвигу.
        - Ядвига Кульмская вовсе не его подружка! - вспылил пан Освальд. - Она моя дама сердца, мерзавец! Непревзойденная в своей красоте, добродетели и чистоте!
        - Правда? - похабная улыбочка возникла было на лице штандартенфюрера, но тут же исчезла. Вестфалец снова смотрел на Бурцева. - Не станем углубляться в детали. Я просто хотел сказать, что Агделайда жила в более комфортных условиях. Но неволя все равно приводила ее в состояние, близкое к помешательству.
        Бурцев ощерился. Еще бы! Он мог себе представить, сколько крови попортила капризная княжна фон Бербергу. Пока Аделаида порхала на крыльях любви и боготворила своего избранника, из нее можно было веревки вить. Но когда начались неприятные сюрпризы… А неожиданное возвращение во Взгужевежу было, надо полагать, очень-очень неприятным.
        Бурцев хорошо помнил, как Аделаида требовала увезти ее отсюда. А тут такой облом… Благородный рыцарь, герой девичьих грез, наобещал княжне с три короба, нарассказывал сказок о чудесном вестфальском фамильном замке, а сам вдруг сослал даму своего сердца обратно в осточертевшую «Башню-на-холме». Да еще при помощи магии, противной сердцу доброй католички! Да еще и посадил под домашний арест! А Аделаида не из тех, что спокойно переносят подобный произвол. Эх, бедняга Фридрих, Взгужевежа - твоя самая большая ошибка на любовном фронте. Да и на прочих фронтах, выходит, тоже.
        - Так ты говоришь, что пытался спасти мою жену?
        - Да. Вчера я принес ей форму СС с зимним маскхалатом. Нокаутировал и связал охранника. Агделайде всего-то и нужно было переодеться, прикрыть лицо капюшоном, спуститься вниз и выйти со мной из крепости под предлогом проверки патрулей. Я уже отдал необходимые распоряжения. Кони ждали оседланными, ворота мне бы открыли. А дальше - прощай, Взгужевежа…
        Увы, твоя жена идти не пожелала. Заявила, что я подлый обманщик и ведаюсь с лукавым, а потому она мне больше не доверяет. Предложение надеть мужскую одежду вызвало у нее негодование. Да и вообще нашу форму она воспринимает не иначе как дьявольские покровы. Узнав же, что охранника поблизости нет и мы остались наедине, полячка вообразила невесть что. Когда же я попытался силой натянуть на нее хотя бы маскхалат поверх платья, Агделайда подняла такой шум, что к нам сбежался весь гарнизон.
        Княжна сразу и во всеуслышание заявила, будто я хотел похитить ее для своих гнусных целей. Цели эти, собственно, мало кого интересовали, но сам факт сорвавшегося похищения был налицо. У Фишера, который давно уже копал под меня, наконец-то оказались развязаны руки. Он обвинил меня в предательстве и приказал арестовать до выяснения обстоятельств. Теперь вот ходит сюда, идиот - выспрашивает, когда и где меня успели завербовать красные. Выслужиться хочет - отправить Гиммлеру готовенькое признание предателя. Далеко пойдет, наверное…
        - Не пойдет, - машинально ответил Бурцев. - Уже никуда не пойдет. Он мертв.
        - Не повезло, - философски, без тени радости или огорчения заметил фон Берберг. - Впрочем, думаю, такая же участь в скором будущем постигнет и меня, и вас. Уж не знаю, как вы сюда попали, но уйти вам точно не дадут. Фишера скоро хватятся. Набежит народ. Лучше всего будет, если нас застрелят сразу. Не боишься смерти, товарищ полковник, а? Не жалеешь, что придется погибнуть вот так - по-глупому, из-за Агделайды Краковской? Мне вот почему-то ничуть не жаль. Наверное, умирать за красивейшую женщину на свете - не менее достойно, чем за идеалы Третьего Рейха.
        Освальд оскорбился.
        - Ядвига Кульмская - вот кто самая прекрасная дама в этом мире! - недовольно буркнул поляк с пола.
        - Перестань, - оборвал Бурцев. - Только дуэлей нам сейчас не хватало.
        Он снова повернулся к фон Бербергу:
        - Так, значит, обеих девушек уже перебросили в будущее?
        Вестфалец хмыкнул:
        - Этого я не говорил и сейчас утверждать не берусь. Я сказал лишь, что их увели вниз - за эту стену. Может быть, Агделайда и Ядвига уже «там» - в тясяча девятьсот сорок третьем, а может быть, еще «здесь» - в тысяча двести сорок втором. Но в любом случае вам до них уже не добраться. Проникнуть на нижний ярус замковых подземелий даже тебе не под силу, полковник.
        - Это мы еще посмотрим… Скажи лучше, почему для обратного цайтпрыжка вам потребовались нижние подземелья? В тринадцатый-то век вы прибыли из этого подвала, если я не ошибаюсь.
        - Не ошибаешься. Благодаря некромагии наш первый разведчик и вся последовавшая за его заклинанием-«якорем» цайткоманда вышли во Взгужевежу через верхние подвалы, поскольку нижний ярус платц-башни был завален камнями и забит землей. Полностью завален и плотно забит. Материализоваться там было попросту невозможно, вот нас и вытолкнуло наверх. Однако совершать обратный цайтпрыжок при помощи шлюссель-башни с того самого места, где оставила свой след магия некротического поля, слишком опасно. Смешение разновидных магических сил может вызвать непредсказуемые последствия. И потом… Ведь вся мощь платц-башни сосредоточена в ее корнях, к которым и вел расчищенный нами ход. Чем ближе удастся подобраться к источнику древней силы, тем больше шансов на успешное завершение обратного цайтпрыжка. Нам удалось подойти к сердцу башни вплотную. Так что магистр и его медиумы из эзотерической службы СС, спустившиеся вместе с Агделайдой и Ядвигой в нижние подземелья, должны без особого труда провести обряд перехода.
        - Магистр? Медиумы? Ты говорил, что из всей цайткоманды заклинания ариев известны лишь тебе и Фишеру!
        - Заклинания, необходимые для установки «якорей» и открытия порталов платц-башен, - да. Но только магистр и медиумы Гиммлера обладают достаточными экстрасенсорными способностями, чтобы пробудить и связать воедино силы шлюссель- и платц-башни. Поэтому о том, как совершать цайтпрыжок, знают лишь они. Я - не знаю. И Фишер - не знал. В магии тоже присутствует разделение труда…
        - Хорошо, Фридрих, где вход в нижние подземелья?
        Фон Берберг показал головой:
        - Я же сказал, полковник, этот вход - не для тебя. Его пробили с другой стороны донжона Взгужевежи. Вместо двери поставили бронированный люк, который выдержит прямое попадание авиабомбы. Люк задраивается изнутри магистром и медиумами, инициирующими цайтпрыжок. Во время межвременного перехода по ту сторону люка могут находиться только они сами и цайтпутешественники. Таковы правила. А сейчас путешественниками являются Агделайда и Ядвига.
        - Как открыть люк?
        - Никак. Снаружи - никак. Медиумы откроют его только после завершения цайтпрыжка. До тех пор вам даже не дадут к нему приблизиться. Это место слишком хорошо охраняется. Это единственный путь домой для всей цайткоманды.
        - И все-таки…
        Штандартенфюрер устало вздохнул:
        - Два пулеметных дота. Специально оборудованные позиции для гранатометчиков и огнеметчиков. Бойницы для автоматчиков. Миномет… Ну? Ты надеешься взять эти ворота штурмом?
        Бурцев подошел к глухой стене. Где-то там, за этими плитами, возможно, еще надеется на чудо и ждет помощи Аделаида. И туда, за эту преграду, ему нужно попасть во что бы то ни стало. Он провел ладонью по неровной поверхности. Холодной, выпуклой, шершавой. Стукнул кулаком.
        Здесь, как и везде в главной башне Освальдова замка, кладка была старой. Древней была эта кладка, безумно древней. Сами камни - огромные, неподъемные, но скрепляющий их раствор давно истрескался, осыпался песком, пылью и прахом. В щели меж гигантскими валунами запросто пролазит палец, в некоторых местах целиком входит ладонь. Наверное, только магическая стяжка арийских колдунов и удерживает еще громаду замкового донжона. Но устоит ли эта незримая стяжка перед напором военной техники Третьего Рейха?
        - Ворота брать штурмом мы не будем, - твердо сказал Бурцев. - В подземелье войдем другим путем. Здесь войдем. Освальд, нам пора возвращаться к танку.
        - К танку?! - вскинулся фон Берберг. - К какому еще танку?!
        Ему ответили автоматные очереди. По пустынным коридорам верхнего подвального этажа Взгужевежи прокатилось эхо беспорядочной стрельбы. Били «шмайсеры». Били громко и вразнобой. Кажется, фашики хватились своего оберфюрера и теперь с боем пробивались к заблокированному порталу перехода.
        ГЛАВА 56
        - Что там? - встревожился добжинец.
        - Стреляют, - коротко ответил Бурцев. Отдал Освальду меч. Кивнул на фон Берберга. - Хватай его за шкирку. Вестфалец пойдет с нами. Только не вздумай прирезать, мститель хренов. Пока не найдем Аделаиду с Ядвигой, он нужен нам живым, понял?
        - Да ладно, понятливый я, - недовольно буркнул поляк. - Вставай давай, немчура, чего расселся.
        От тяжелой оплеухи руки в кольчужной перчатке Фридрих фон Берберг не встал - полетел с лавки вместе с ворохом тряпья и соломы. Запутался в шинели-одеяле, грохнулся на каменный пол. Освальд без лишних церемоний вздернул штандартенфюрера на ноги. Держал он пленника, как и посоветовал Бурцев - за шкирку. Крепко держал, сдавив цепкими пальцами жесткий эсэсовский воротник с «зиг-рунами».
        Вестфалец едва дышал, но поляк этим не удовлетворился. Освальд приставил к горлу немца отточенное лезвие. Что ж, так будет лучше: фон Берберг теперь точно не рыпнется.
        - Мы готовы, Вацлав. Идем?
        Бурцев уже шел. Не шел - бежал. Стрельба в коридоре стихала. Неужто отбились? Или все кончено, и танк захвачен эсэсовцами?
        Лампы горели лишь до поворота. Дальше - темнотища хоть глаз коли. Только смутные очертания бронированной машины, перегородившей коридор, да над далекой подвальной дверью светилась одинокая лампочка. Под лампочкой лежало с десяток фашиков. Почти все утыканы стрелами. Но двое или трое справа от входа подстрелены из автоматов. Сыма Цзяна, небось, работа… Башня-то у «Рыси» повернута так, что через прожженную гранатой пробоину можно строчить из автомата по правому косяку подвальной двери.
        - Дмитрий! Бурангул! - негромко позвал Бурцев.
        - Здесь мы! - откликнулись из-под танка. Говорил русич.
        - Потери есть?
        - Три человека, - доложил новгородец. - И две лошади. Те, что Бурангулка со Збыславом пригнали. Но и супостаты сюда не скоро сунуться. Я попросил татар затушить стрелами колдовские свечки на сводах. Теперь нас не разглядеть, а вход в подвал - вот он, как на ладони.
        Бурцев одобрительно хмыкнул. Неплохо придумано! Разбить лампочки, укрыться в темноте за танком, коридорными выступами и в комнатах с выбитыми дверьми, да метать стрелы в каждого входящего. Немцы, спускаясь в подвал, сразу оказываются на освещенном пространстве. Как мишени в тире: расстреливай - не хочу. Спрятаться в сужающемся к двери проходе им негде, гранату оттуда тоже не шибко добросишь. А палить фашики могут только наудачу - вслепую, ведь когда бьют татарские лучники - нет ни всполохов огня, ни звука выстрелов. И предательскую лампочку сверху не потушить: чтобы дотянуться до выключателя, нужно сначала войти в подвал.
        - Лишь бы раньше времени генератор не вырубили, - пробормотал Бурцев.
        - Не вырубят, - послышалось сзади.
        Фон Берберг? Быстро же Освальд притащил полонянина.
        - Генератор установлен в подвальном помещении, - продолжал вестфалец. - Путь к нему лежит через этот коридор.
        А фашик-то знает много чего интересного! И, кажется, готов сотрудничать. Ради спасения своей шкуры или жизни Аделаиды - сейчас не важно. Сейчас нужно научиться быть циником и использовать все. Даже любовь другого мужчины к своей жене.
        - Если мы пробьемся в нижние подземелья, где искать площадку межвременного перехода? - спросил Бурцев в темноту.
        Ответ последовал незамедлительно:
        - Нужно спускаться вниз. Прямо и все время вниз. Завалы в ложных ходах люди Фишера разбирать не стали, так что путь один - не заблудишься.
        Бурцев крикнул:
        - Освальд, тащи фон Берберга сюда, в танк. Поедет с нами, укажет дорогу. Так, на всякий случай.
        Пока добжинец втаскивал пленника на броню, Бурцев заглянул в люк.
        - Сыма Цзян! Ты там?
        - Ага, моя тута!
        - Вылезай! Придется уступить место.
        - Но моя тута не одна… Адам-дядя и Бурангула тоже тута. Они очередь - через очередь стреляться на врага из лука через эта верхняя дверя на крыше железная колесница. Моя тоже стреляться из колдовская самострела. Моя бралась два самострела у мертвая солдата, которая убила тута Бурангула и Збыслава. Моя запускалась невидимая стрела из дырка в колесница.
        Хм, нужная вещь, оказывается, пробоина в броне. И мечом через нее колоть можно, и отстреливаться в случае чего. Но все равно это не повод препираться… Бурцев начинал злиться.
        - Повторяю для тех, кто в танке: брысь! Все! Живо!
        Китайский мудрец, прусский лучник и татарский сотник больше не упрямились. Вылезли, соскочили вниз. Один - со «шмайсером», двое - с луками. Освальд, пыхтя от натуги, подволок фон Берберга к открытому люку, передал вестфальца Бурцеву. И вот в этот-то момент тьма вокруг перестала быть тьмою. Клубы пламени и дыма ударили от двери. Яркий огненный кулак разогнал мрак, мазнул по древней каменной кладке…
        Огнемет!
        Гудящее пламя их не достало, но волна сухого обжигающего воздуха пошла гулять по просторному коридору гораздо дальше огненной струи. Упруго ударила в лицо, в глаза, в уши. Опалила, окатила жаром словно из взломанной мартеновской печи.
        - Адово дыхание! - в панике вскричал кто-то.
        - Греческий огонь! - заметил другой, более рассудительный, голос.
        На стенах, на полу, на потолке заполыхали липкие вязкие огненные клочья. Сверху закапали пылающие слезы. А по коридору уже шла вторая волна пламени и жара.
        И снова их не достало, не лизнуло даже. Но дышать сразу стало нечем. Почти нечем… Фашики прибегли к новой тактике. Они, видимо, и не рассчитывали с ходу спалить врага. Задача перед огнеметчиком стояла другая. Выжечь кислород. И осветить темный коридор.
        Кислорода сейчас было мало. Света - много. По танку и проступившим вокруг силуэтам вновь ударили «шмайсеры». Свист пуль, пронзительный визг рикошетов, барабанная дробь по броне… Упали еще трое защитников гусеничной баррикады. Дернулся и обмяк в руках Бурцева фон Берберг. Дырка в голове, дырка в груди… Готов! Назад - под прикрытие «Рыси» они сверзились вместе с Освальдом.
        ГЛАВА 57
        - А фон Берберг?! - встревожился поляк. - Где фон Берберг?!
        - Убит твой фон Берберг.
        - Жаль, - вздохнул шляхтич.
        И поспешно пояснил:
        - Вообще-то, по законам рыцарской чести это мне надлежало бы вершить над ним расправу. За Ядвигу!
        «Или мне, - подумал Бурцев, - за Аделаиду». Хотя странно. Былой клокочущей ненависти к заклятому врагу он сейчас не испытывал. Может быть, потому, что хотя бы ненадолго они с вестфальцем оказались по одну сторону подвальной баррикады.
        Снова ударил огнемет - еще ближе. Вот ведь ё! Фашики времени даром не теряли: лезли по коридору, поливали подвал огнем и свинцом.
        Новгородцы и татары начали отползать от танка. Многие натужно хрипели и кашляли. У Бурцева тоже жутко першило в глотке. Даже колдовская вентиляция магической башни не справлялась с таким количеством огня и дыма. Но если б не она - задохнулись бы давно нафиг! Впрочем, и так задохнутся. Скоро уж… Еще несколько огнеметных выстрелов, опаляющих легкие, - и все!
        Збыслав с дядькой Адамом - и те уже поглядывали назад. Только Освальд, Дмитрий, Сыма Цзян да Бурангул будто прилипли к танковой броне. Юзбаши притаился у гусеницы с натянутым луком. Ему всего-то и нужно полсекунды, чтоб подняться и навскидку пустить смертоносную стрелу. Но только кто ж подарит сейчас эти полсекунды? Момент, когда беспомощные и беззащитные фашики только-только входили в подвал - упущен, а теперь пули визгливо царапали металл и камень, не давая поднять головы.
        Эх, бабахнуть бы в ответ пару разиков из пушки! Так ведь танковое орудие в другую сторону смотрит, а железные бока «рыси» зажаты коридорными стенками. В этакой теснотище пушкой не больно-то поворочаешь. А уж сам танк не развернуть и подавно!
        - Сыма Цзян, - позвал Бурцев. - У тебя в самостреле остались еще невидимые стрелы?
        - Нет, Васлав, вся уже улетела, - кажется, в словах пожилого китайца прозвучала гордость. - Когда вражеская солдата полезла в подвал, моя первая стреляла! Самая первая!
        Мать-перемать! Уж лучше бы твоя экономила боеприпасы!
        Бурцев лихорадочно шарил руками по каменному полу. Наткнулся на сапог мертвого оберфюрера. Так, уже теплее. Где-то рядом должны валяться автоматчики. Есть! Один есть… Теплее! Бурцев ощупывал форму мертвого эсэсовца. В конце концов, это ведь не мародерство, это сбор трофеев.
        Пальцы добрались до сумки патронташа. Еще теплее! Пальцы расстегнули сумку. А теперь…
        Вспышка огнемета… Яркий свет… Волна нестерпимо жгучего воздуха над головой.
        Теперь - совсем горячо! Он вцепился в снаряженный магазин «МП-40». Пусть кто-нибудь попробует отобрать у него этот подарок мертвеца.
        - Сыма Цзян! Давай свой автомат! Ну, самострел свой гони сюда. Подзарядим его… стрелами.
        Сменить опустошенный магазин на новый - секундное дело.
        - Ждите и не высовывайтесь!
        Бурцев юркнул между гусениц, пополз под танк. Только бы фашики не вздумали вогнать сюда струю раскаленного воздуха. Огнеметчик, впрочем, уже не особенно усердствовал. Эсэсовец с фламменверфером шел вразвалочку под прикрытием автоматчиков. Страшная труба мерцала во мраке запальным язычком синеватого пламени.
        Бурцев занял позицию. Мощного татарского лука под танком не натянуть - места мало. Но из «шмайсера» бить можно. Очень даже можно!
        Врага, выжигающего себе и остальным путь, он скосил первой же очередью. Тот осел, уткнулся лицом в каменный пол. Дернулась и замерла огнеметная труба в руке умирающего. Запал не погас. Ранец с двумя баллонами сполз со спины набок.
        Фашисты, следовавшие сзади, заволновались и залегли. Пули еще чаще замолотили по броне, по гусеницам, чиркнули по камню перед самым носом Бурцева. Что-то больно полоснуло по плечу. И по ноге тоже. Ерунда - царапины…
        Следующая очередь из-под танка ударила точно в ранец фламменверфера. Наружу хлынула горючая смесь, коснулась запального огонька. Вспышка, пламя… Огненный фонтан прыснул тугой струей в стену, в потолок. Адская жара. Крики…
        Заметались по коридору живые горящие факелы… Загремели, забухали взрывы. Рвались от жара чьи-то патроны. Потом - гранаты. Одна, вторая, третья. Еще две - дуплетом.
        Не выдержав такой канонады, обвалился свод. Видать - не прочная арийская кладка - более поздние перекрытия… Кто-то там из предков Освальда проводил ремонт или перепланировку башенных помещений. Или, может, прадедушка добжиньского рыцаря ремонтировал порушенный донжон после неудачных изыскательских работ? И слава богу! Зато теперь проход в подвале засыпало, закупорило, перекрыло - пусть ненадолго, но надежно. Передышка обеспечена.
        - Замуровали демоны, - задумчиво произнес Дмитрий.
        Было, однако, не смешно. Ничуть.
        Засвистели стрелы: Бурангул прекращал мучения сгоравших заживо - тех, кто еще шевелился в огненном коконе по эту сторону завала. Да, передышка будет. Но знать бы еще точно, сколько времени им отпущено?
        Бурцев вскочил в танк. Следом втиснулся Освальд.
        Лезли и Сыма Цзян, и дядька Адам, и Бурангул, и Дмитрий, и Збыслав. Бурцев не пустил:
        - Не нужно. Дальше мы с Освальдом сами. Ваша задача - прежняя: прикрывайте тылы. Следите за завалом.
        ГЛАВА 58
        Двигатель взревел, бронированная машина дернулась, пошла по узкому проходу, рыча, громыхая гусеницами, царапая стены.
        Бурцев вывел танк к маленькой дверце, за которой они нашли фон Берберга. «Рысь» в такую не протиснется. Надо расширять… Он заглушил мотор, перебрался к пушке. Сказал негромко:
        - Извини, пан Освальд.
        - За что? - не понял рыцарь.
        - За Взгужевежу свою извини. Рушить будем твой замок. Если засыплет нас в этом железном гробу, ты уж не обессудь.
        Поляк встрепенулся:
        - Как так рушить?! Как так засыплет?!
        Но Бурцев уже не слышал. Бурцев начал обстрел. Громыхнуло. Еще раз, еще, еще… Дверь разлетелась. Стена, отделяющая темницу от длинного коридора, тоже поддалась снарядам легко. Собственно, и не стена то была даже. Так, простенок, внутренняя перегородка, сложенная явно не арийскими первостроителями.
        Первую преграду скорострельная пушка «рыси» разнесла на раз-два. Танковое орудие, пробивающие со ста метров тридцатимиллиметровую броню, сейчас лупило почти в упор. Тупоносые снаряды крошили кладку, разлетающиеся каменные осколки барабанили по броне.
        Вскоре на месте маленькой дверцы зиял огромный пролом, заполненный дымом и пылью. Куски расколотого камня густо усеивали покоцанный пол.
        Бурцев прекратил огонь. Нужно переждать, когда уляжется непроглядная пелена впереди. Над ухом ругался добжиньский рыцарь. Конечно, кому понравится такой обстрел в подвале собственного замка? Но ты уж потерпи, пан Освальд, коли хочешь вызволить свою кульмскую красавицу.
        Другая стена - выложенная уже из массивных, древних глыб, постепенно проступала в дыму. Стена, отделявшая их от Аделаиды и Ядвиги. Мощная стеночка! Тут потребуется ювелирная работа. Бурцев направил пушку в нижний шов каменной кладки. И снова открыл огонь.
        Бронебойные снаряды двадцатимиллиметровки методично били в наиболее уязвимые места. А глыбы лишь чуть вздрагивали. Да, эта преграда, усиленная заклинаниями древних магов, стояла прочно. Туды ж ее, растуды ж - гораздо прочнее, чем рассчитывал Бурцев!
        Тупая долбежка продолжалась ровно столько, сколько оставалось у них зарядов. Потом по подземелью долго металось гулкое эхо. Потом наступила тишина.
        Дым осел, и Бурцев понял: стена выдержала. Трещины шли по каменной кладке и полу. Сверху обрушилась и раскололась на части небольшая плита перекрытия. Через пустой квадрат в потолке падал тусклый электрический свет. Пока только свет. А скоро ведь могут полететь и противотанковые гранаты. Но стена впереди стояла. Аделаида по-прежнему была по ту сторону. А он был по эту…
        - Что же ты творишь, Вацлав! - простонал в звенящей тишине Освальд. - Это ведь мой фамильный замок!
        Бурцев скрипнул зубами. С места наводчика перебрался вниз - за рычаги управления. Приказал:
        - Выходи, Освальд! - В горле было сухо. В голове - ясно. В висках гулко пульсировало. - Жди меня здесь!
        - А ты? - добжинец вмиг прекратил причитания.
        - Я еду за своей женой! И не знаю, доеду ли, пробьюсь ли…
        Усы поляка дернулись от обиды:
        - Тогда я тоже еду! С тобой еду. Мне Ядвига нужна не меньше, чем тебе Агделайда!
        Препираться с рыцарем дальше у Бурцева не было ни малейшего желания.
        - Ладно, как знаешь, пан Освальд.
        - А так и знаю, пан Вацлав. Ломай, круши, что хочешь делай - разрешаю, только достань мне Ядвигу Кульмскую!
        Рев танкового двигателя заглушил слова добжиньца. Бронированная «рысь» рванулась с места. Коридор был узок. Водитель был не ахти, и танк, мчавшийся по подвалу древней постройки, то и дело цеплял железными боками каменную кладку. Камень крошился. Кладка вздрагивала.
        Бурцев прильнул к перископу. Треснувшая, расстрелянная стена впереди росла, стена надвигалась…
        - Держись крепче, Освальд! - прокричал он. - Сейчас будет больно-о!
        И заорал еще громче. Дико и страшно, как орал, бывало, от отчаяния и ярости в битвах и копейных сшибках. Только сейчас был не ристалищный поединок на копьях. Нет, сейчас был совсем другой таран.
        Удар оказался страшен. Металл, скрежеща и лязгая, вломился в камень. Тряхнуло, громыхнуло… Слетел со своего места, звеня кольчугой и изрыгая проклятия, польский рыцарь. Бурцеву показалось, будто и сам он, впечатавшись головой в перископ, ненадолго потерял сознание. Сверху что-то сыпалось и падало. Какие-то мелкие осколки.
        Во рту ощущался вкус крови. По стеклу перископа пошли новые трещины. Да, это вам не пулеметные вышки валить!
        Он тряхнул головой, сплюнул на железо красное, густое. Отогнал машину назад для повторного наезда. «Рысь» - помятая, побитая - пятилась тяжело с громким, натужным воем, словно раненая зверюга. В двигателе что-то пыхтело и гхукало. Дребезжал по гусеничным тракам кусок провисшего металла. Биться вот так лобешником о неподатливые стены танк-разведчик был непривычен.
        - Теперь держись еще крепче, Освальд!
        Он вновь дал по газам, разгоняясь.
        Не раз и не два Бурцев безжалостно бросал с наскоку бронированную машину на древнюю кладку. А стена стояла.
        Зато каменный пол, на котором вовсю резвилась многотонная махина, вдруг пополз под гусеницами, раздвинулся расколотыми плитами, обнажил лопнувший фундамент. И дыру под ним.
        Куски фундамента дрейфовали и уползали куда-то вниз и в сторону - в непроглядный мрак бездонного провала. Туда же пошла и нижняя часть стены. Канули в открывшуюся нишу несколько неподъемных глыб. А следом - с сильным боковым креном, вгрызаясь гусеницами в каменное месиво, в образовавшуюся брешь вскользнула «рысь».
        Все произошло слишком быстро. Бурцев не успел дать задний ход, да и не пытался он этого сделать, если честно. Зачем? Он ведь сам рвался туда, за стену. И он прорвался!
        Танк ухнул вниз. Тяжело упал, грузно осел, загремел покореженным железом, взвыл надрывающимся движком… Слава богу, высота - небольшая. Слава богу, встал, как положено - не перевернулся. Грохот и гул внутри машины, звон в голове… Кровь на губах. А под вращающимися гусеницами что-то хрустит, что-то скрипит. Сама «рысь», однако, стоит на месте, уткнувшись в очередную преграду. В разбитых перископах - темень.
        Бурцев попытался отъехать назад. Удалось - на полметра - не больше. Снова не пускает стена… Развернуться? Ну да, кое-как, на пол-оборота. Дальше - некуда. Дальше - застрял. Он метался по тесной ловушке вслепую. Туда. Сюда. Обратно… Выхода не было.
        Нет, так дело не пойдет. Бурцев заглушил мотор. Открыл люк. Вылез. Фу-ух! От пыли и выхлопов нечем было дышать. Магическая вентиляция у арийских колдунов-башнестроителей, конечно, отменная, но поработай двигатель еще немного - и полные кранты. Никакая магия уже не спасла бы.
        Он глянул вверх - на слабый рассеянный свет из проломленного потолка. До него сейчас - рукой подать. В прямом смысле: можно дотянуться с башни, можно легко влезть обратно, в развороченную темницу фон Берберга. Только обратно ему не надо.
        Осмотрелся по сторонам… Если до их вторжения здесь тоже светили лампочки, то танкопад оборвал всю проводку. И все же он разглядел кое-что. Небольшую комнатку, пробитую в скале и заваленную кусками обрушившихся сверху глыб. Впрочем, не только ими. Гусеницы танка погрузились в какое-то каменное крошево. Странная мелкая щебенка правильной формы - этакие миниатюрные кирпичики - смятыми горками лежала вокруг. Рассыпанная и слипшаяся в причудливые округлые фрагменты. Словно обломки древней керамики. Разбитые кувшины и амфоры? Но кто же клеит амфоры из мелких камешков?
        Свороченная дверь вела из этого таинственного хранилища наружу. Маленькая, добротная и прочная, она все же не устояла, когда рухнувшая сверху «рысь» навалилась гусеничным траком на косяки. Но в узкий дверной проем танку уже не пройти. Да и не развернуться ему, не разогнаться как следует для нового таранного удара. Места «рыси» хватало едва-едва, почти впритык. По всему выходило: провалившаяся в нижние подвалы Взгужевежи бронированная машина застряла здесь навеки.
        В танке зашевелились: пан Освальд подавал признаки жизни. Но пока очень и очень слабые. Головой, наверное, ударился. А голова в этот раз - без шлема. Нескоро шляхтич встанет на ноги. Но не ждать же его, в самом деле. Ладно, догонит, если что. Бурцев спрыгнул с брони. Под ногой хрустнуло, посыпалось. Нога увязла в мелком щебне. Да что же это может быть, в конце-то концов?! Он нащупал кусок слежавшихся камешков. Поднял. Провел ладонью, поднес к слабому свету, не веря…
        Не может быть! Фрагмент шлюссель-башни! Обломок малой башенки ариев! Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Да ведь они с Освальдом вломились на трофейном танке не абы куда, а прямиком в тайник с древними артефактами, о которых рассказывал фон Берберг! За те недолгие секунды, пока Бурцев судорожно ворочал многотонную бронированную махину в поисках выхода из каменного мешка, «рысь» передавила все магические поделки. Все, блин, до единой! Бурцев передернул плечами. Бр-р-р! Аж самому страшно стало от содеянного. Похозяйничал, блин, как слон в посудной лавке!
        А впрочем… Все ли шлюссель-башни он уничтожил? Неожиданная догадка полыхнула в мозгу. Стало ясно, что за танк обнаружат во Взгужевеже семь веков спустя немецкие археологи. Да вот эту самую «рысь» и обнаружат! А вместе с ней и две чудом уцелевшие магические башенки перехода. Эх, отыскать бы их сейчас, да сразу - об танковую броню! Но шарить в потемках по россыпям битого и раздавленного камня некогда. Может, потом, а сейчас… Спасать Аделаиду надо сейчас. Остальное - побоку! Пока - побоку.
        Он не без труда протиснулся в перекошенную и выдавленную наружу вместе с косяками дверь. И дверь, и косяки ставились тут надежные. Но на танковый удар, да еще и изнутри они рассчитаны не были.
        За дверью - неширокий коридор. Темно… Похоже, электрического освещения здесь не полагалось вообще. Однако над тем, куда идти дальше, Бурцев долго не раздумывал. Фон Берберг говорил - все время вниз. Оставалось поверить покойному вестфальцу на слово. Странно только, почему на шум падения и яростной возни «рыси» до сих пор никто не прибежал? Хотя был ли шум? Фон Берберг упоминал что-то о магической звукоизоляции нижних подземелий. Что ж, тем лучше. Раз такое дело, застанем противника врасплох!
        ГЛАВА 59
        Он спускался все ниже и ниже. Спускался так быстро, насколько позволял беспросветный мрак. И изо всех сил старался подавить острое чувство незащищенности и беспомощности. Вот она, оказывается, какая госпожа клаустрофобия… Бурцев ругнулся. Если бы эсэсовцы устроили тут засаду или ловушку, не выбраться бы ему уже живым, нипочем не выбраться!
        Но ни засад, ни ловушек не было. Не было вообще ничего. И никого! Похоже, фон Берберг не лгал: посторонним в нижнее подземелье вход заказан. Что ж, логично. Помнится, вожаки неоскинхедов из Нижнего парка тоже не допускали к таинству межвременной переброски рядовых членов секты.
        Абсолютный мрак кончился неожиданно и сразу, словно кто-то приоткрыл окно. Внизу. И впереди. Свет! Бурцев перевел дух - уже легче.
        Это было не электричество. Горело пламя. Даже пахло дымом. Неприятным, химическим каким-то, на нефтяной основе. Наверное, для древней арийской магии сгодится любой живой огонь. А уж чем его подпитывать - не важно.
        Бурцев ускорил шаг. А потом спускаться стало некуда.
        Знакомая картина! Еще по Нижнему парку, откуда его занесло в тринадцатый век, знакомая. Все здесь было, как там. И в то же время все было иначе…
        Ступени вывели его из коридора к небольшой нише - открытому балкону над неглубокой округлой ареной-колодцем метра четыре в диаметре. На балкончике стоят четверо в длинных черных балахонах. Видимо, эти жреческие одежды - непременный атрибут возрожденного ритуала древних ариев. Все четверо - застывшие, окаменевшие. Мертвые лица. Широко раскрытые невидящие глаза.
        Взгляды вперились в противоположную стену, на которой пылают огненные цифры. В отличие от неоскинхедов, эсэсовские медиумы использовали не пропитанные горючим составом и разложенные в определенном порядке дрова. Тут числа выписаны прямо на каменной кладке какой-то липкой, вязкой дрянью.
        Смесь, намазанная на стену, горела сильно, ярко и долго. Часть пылающей надписи Бурцев разобрал из-за спин медиумов. Главную часть: «1943». Обратный цайтпрыжок начинался…
        Он приблизился к неподвижным балахонистым фигурам. Ни один из медиумов не шелохнулся. Все четверо находились сейчас в глубоком трансе. У этих ребят здесь одна забота: буравить взглядом огненную цифирь и обеспечивать своей ментальной мощью успех перехода во времени. От окружающего мира эти зомби отрешены напрочь. Хорошо… А еще лучше, что незваного гостя пока не замечают и на дне колодца.
        Там - в самом центре арены стоял, заложив руки за спину, командующий этого «парада». Магистр. Эсэсовец с жирным подбородком, бульдожьими щеками и довольной усмешкой на лице. Над поясом нависал солидный животик. С пояса свисала кобура «вальтера» и ручная осколочная граната «М-24». Та самая, классическая и легендарная, «колотушка» на деревянной ручке. Простая, удобная и надежная, состоявшая на вооружении германской армии еще со времен Первой мировой. Именно такую бросал боярин Игнат в князя Александра.
        У ног магистра эзотерической службы СС - малая башня ариев. Крепко опутанные по рукам и ногам, к ней, будто к пеньку от жертвенного столба, привязаны Аделаида с Ядвигой. Девушки сидят спиной друг к другу. Обе - измученные, истощенные, перепачканные с головы до ног. Лица искажены. В глазах - ужас. Во рту - кляп. Чтоб не мешали медиумам творить обряд? Да, звонкоголосая Аделаидка, пожалуй бы, помешала.
        Аделаидка! Милая Аделаидка… От сердца отлегло. Он все-таки успел! Девушки пока еще здесь, а не в хронобункере СС. Но вот надолго ли?
        Медиумы уже не покачиваются в магическо-гипнотическом трансе, не бормочут под нос зазубренные заклинания. Значит, идет заключительный этап ритуала! О том же свидетельствовал и призрачный, чуть красноватый пульсирующий свет, исходивший от малой башни перехода. И не только от нее. Свет словно просачивался, струился откуда-то из-под основания колодезного дна. Свет расплывался, подобно пятну жидкой и чрезвычайно подвижной субстанции. Свет становился ярче. Свет пульсировал сильнее. Сияющий круг ширился, жадно поглощая все на своем пути. И обе пленницы, и эсэсовский офицер уже попали внутрь.
        Эсэсовец опустился на одно колено, благоговейно коснулся кончиками пальцев шлюссель-башни. Аделаиде и Ядвиге этого не требовалось. Девушки и так находились в более чем тесном тактильном контакте с магическим артефактом: башенка ариев, наверное, здорово впечаталась в их спины.
        Господи, началось! Колючий холод суеверного ужаса прошелся по хребту ледяными граблями. Бурцев стиснул зубы.
        Прямо на его глазах три человеческие фигуры растворялись в воздухе. Сначала все трое покрылись волнистой рябью. Потом… потом люди начали просвечиваться. Люди становились проз-рач-ны-ми! Волосы и одежды превращались в невесомый, почти незримый ореол. Истончались пальцы, смазывались лица… Позади силуэтов смутно проступал строгий узор каменной кладки.
        Невероятный процесс превращения дорожного мужчины и двух хрупких девушек из плоти и крови в невидимок шел медленно, но он шел, туды ж его за ногу! Бурцев вспомнил, как хрястнул в Нижнем парке резиновой дубинкой по украденному скинами музейному экспонату, как разлетелся вдребезги древний артефакт, как взорвался под ногами сияющий нездешним светом магический люк, как осыпало его градом осколков. И канул в ничто мир вокруг. И тут же появился другой мир.
        Тогда его перебросило в прошлое мгновенно. Но сейчас - не то, совсем не то! Сейчас магическая энергия высвобождалась из малой башни перехода постепенно. Однако от этого происходящее казалось совсем уж диким и запредельным. Видеть, как исчезает та, которую он страстно любит, было выше его сил. Но Бурцев и не собирался вот так спокойно смотреть на творившееся перед ним безобразие.
        Внутричерепной сверхскорострельный мыслемет вышвыривал заряды пачками. Молниеносно! В доли мгновения просчитывал возможные действия и оценивал их результаты.
        Поубивать, нафиг, медиумов?! Свернуть, мля, шеи всем четверым. Зенки повыковыривать, чтоб прекратили пялиться на горящую цифирь… А будет ли толк? Процесс-то уже запущен. Бурцев в древнеарийской магии не разбирался и не знал, вернет ли смерть этих балохонистых Аделаиду. Чтобы проверить, нужно время. Убийство даже таких неподвижных и беспомощных противников требует драгоценных секунд. Хотя бы по одной на каждого. Итого - четыре секунды… Много! За это время магическое сияние может поглотить Аделаиду окончательно.
        Нельзя! Он решил действовать по-другому. Нужно срочно выдергивать обеих девчонок из магического круга. Да, так оно вернее будет.
        С яростным воплем Бурцев ломанулся меж черными балахонами. Медиумы лишь качнулись туда-сюда безвольными кеглями-истуканами. Остановить чужака они не пытались. Даже не шевельнули пальцем, даже бровью не повели, даже не сморгнули. Зомбированные роботы в человеческом обличье по-прежнему не отрывали взглядов от огня на стене.
        Он не стал спускаться вниз по узенькой каменной лесенке. Сиганул прямо из ниши медиумов на дно колодца - в самый центр сияющего круга.
        Навстречу поднимались глаза и «вальтер» эсэсовца. К едрене-фене «вальтер»! Первый удар - ногой он нанес в падении. Рука противника дернулась в сторону. Пистолет, кувыркаясь, вылетел на ступени колодца.
        Вторым ударом - кулаком промеж глаз - Бурцев опрокинул подскочившего с колена офицера обратно на каменный пол. Фашик рухнул. Аделаида обрадованно замычала, закивала растрепанной головкой. Ядвига тоже пыталась что-то подвывать сквозь кляп. Ладно, девочки, пообщаемся позже. Какая жалость, что нет под рукой кинжала! Путы пришлось разрывать зубами и руками. Но недаром легенды ходят о возможностях человека в экстремальных ситуациях! Веревки, с которыми не могли справиться слабенькие девичьи ручонки, под напором Бурцева треснули и расползлись. Он рывком выдрал обеих пленниц из ослабевшей паутины, оторвал от шлюссель-башни.
        А вокруг происходили невероятные вещи! Мир за пределами сияющего пятна начинал меркнуть, терял краски, размывался. С миром снаружи происходило то же, что внутри - с людьми. Откуда-то доносилась невнятная немецкая речь. Неужели хронобункер СС уже где-то совсем близко?.. Уже где-то совсем скоро? Блин, драпать надо, пока не поздно!
        - Брысь отсюда, обе! - приказал Бурцев.
        Тратить время на вытаскивание кляпов он не стал. Просто грубо пихнул девушек за пределы сияющего круга. И Аделаида, и Ядвига вылетели со шлюссель-башенного островка как пули. Бурцев шагнул следом и…
        Тяжеленная туша навалилась сзади. Ткнула лицом в светящиеся плиты каменной арены.
        - Русиш швайн! - прохрипели над ухом.
        Вот ведь гадство! Медиум хренов, фашик недорезанный очухался. Как не вовремя!
        Бурцев попытался извернуться и выползти. Какое там! Весовые категории слишком неравны: к полу его припечатали капитально. Дай время - и он, конечно, поднатужится, выберется и надерет задницу толстяку в эсэсовской форме, но будет уже поздно. Будет уже гитлеровский хронобункер. Мир Взгужевежи за сияющем кругом исчезал безвозвратно.
        ГЛАВА 60
        Обидно стало до слез. Так что же это выходит? Вместо девиц, обладающих информацией о «полковнике Исаеве», Гиммлер получит теперь самого «Штирлица»?!
        Стремительная тень метнулась из внешнего мира во внутренний круг шлюссель-башни. Платье и волосы - вразлет. Глаза навыкате. Во рту все еще торчит кляп.
        - Аделаида, куда прешься?! Назад! На-зад!
        Кулак Бурцева впечатался в печень эсэсовцу. Немец взвыл, но добычу не выпустил. Размаха для хорошего удара все-таки не хватило. Пробить толстую жировую прослойку не удалось.
        - Назад, говорю!
        Полячка не слушалась. Девушка зачем-то нагнулась над боровом в форме. Рванула за пояс на себя. Бесполезно! Такую тушу и силачу Збыславу не оттащить. Аделаида поднялась снова. Но уже не с пустыми руками. Что-то продолговатое, округлое, увесистое мелькнуло в воздухе.
        Хрустнула кость. Туша дернулась, обмякла, сползла набок.
        Бурцев вскочил на ноги. Оттащил Аделаиду за пределы каменного круга, на каменную лестницу.
        Теперь нужно было что-то делать с медиумами. Выйдут ведь, наверное, скоро из транса. Все четверо выйдут… Бурцев глянул в нишу наверху. Не выйдут! В нише стоял пан Освальд Добжиньский с разбитой головой и окровавленным мечом. У ног польского рыцаря валялись четыре бесформенные кучи, замотанные в рваные балахоны - медиумы, покрошенные в капусту. На левой руке поляка висела счастливая Ядвига.
        А вот у Аделаиды была занята правая рука. Только сейчас Бурцев понял, чем лихая княжна так приголубила гитлеровца. Гранатой! Именно ее полячка сорвала с пояса эсэсовского магистра.
        - Милая, дай-ка мне это, пожалуйста.
        Он протянул руку. Она пожала плечами, отдала болванку на деревянной рукояти. Однако!
        Бурцев взвесил М-24 на ладони, прикинул: полкило с гаком. С хорошим таким гаком! Дюже длинная, правда, штукенция - больше тридцати пяти сэмэ с ручкой, зато прекрасно сбалансированная. Запросто можно зашвырнуть метров на тридцать-сорок. А осколки завалят человека в радиусе десяти-пятнадцати метров. Хотя нет, какое там! Это ведь оборонительный вариант: на корпус надета дополнительная металлическая оболочка. У такой гранатки и осколков будет больше, и разлетятся они дальше. Метров на двадцать пять - тридцать убойную силу сохранят - это уж как пить дать.
        На металлическом корпусе виднелось пятно крови. Ну княжна, ну панночка! Надо ж до такого додуматься: использовать гранату в качестве дубины. А если б рвануло нафиг?! Все тело прошибла дрожь запоздалого испуга - не за себя, за нее, дуреху! Пот выступил на лбу и ладонях.
        - Ох, и рисковая же ты деваха, Аделаидка!
        - Бу-бу!
        - Чего? Ах да, извини…
        Бурцев спохватился. Развязал тугой узел на затылке жены. Княжна выплюнула кляп:
        - Люблю, говорю, я тебя, Вацлав!
        В ее словах не было лжи. На мужа она смотрела с искренней любовью и восхищением. И с каким-то особым - правильным, что ли - пониманием. Полячка вдруг припомнила что-то неприятное, сморщила носик, добавила:
        - А этот фон Берберг - подлец и негодяй! И колдун! И лгун! И…
        Его палец лег на пухлые губки жены:
        - Хватит о покойниках плохо.
        - О покойниках? Он что, уже? А как? И когда? Это ты его?
        - Не совсем. Потом все расскажу. Сейчас поднимайся наверх - к Освальду и Ядвиге и отойдите все отсюда подальше.
        - А ты?
        - У меня осталось еще одно дельце. Иди…
        Она ушла. Бурцев взглянул на сияющий круг в каменном колодце, на почти растворившееся в багровом сиянии безжизненное тело эсэсовца с проломленной головой, на расплывшуюся малую башенку ариев. Эсэсовец-то ему даром не нужен, фиг с ним, с эсэсовцем, но вот древний магический артефакт, позволяющий путешествовать во времени… Нельзя, никак нельзя, чтобы эта вещица попала в руки гиммлеровской цайткоманде.
        Но не возвращаться же за ней, не вытаскивать же из магического круга! Цайтпрыжок вот-вот завершится. Полезешь за шлюссель-башней - угодишь в эсэсовский хронобункер 1943-го. Хотя зачем лезть самому, если в руке - граната.
        Швырнуть эту увесистую болванку, как обычный булыжник, и разбить башню? Можно. А можно иначе! Можно использовать гранату и по прямому назначению. Если повезет, он устроит та-а-акой сюрприз эсэсовцам будущего, ждущим весточки из прошлого.
        «М-24» - в общем-то простая, как валенок, вещица. Бурцев свинтил колпачок на нижнем срезе деревянной рукоятки. Оттуда - из высверленного нутра деревяшки - выпал фарфоровый шарик на шнуре. Это у них, у фашиков, вместо чеки… Ну, прямо новогодняя хлопушка, туды ж ее растуды ж! Дерни за веревочку - осколочки и посыплются. Не сразу, конечно, - через четыре-пять секунд. Долго, но зато кольцо обратно уже не вставишь. Дернул - так кидай. И ховайся!
        Бурцев дернул шнур. Отсчитал две секунды. Кинул гранату на дно колодца, где в пульсирующем колдовском круге уже почти растаяли очертания башни ариев и неподвижный силуэт эсэсовского магистра.
        Граната ударила в башню. Башня рассыпалась. Свет стал нестерпимо ярким, свет озарил все, скрыв в мощном всполохе даже догорающую цифирь на стене. Однако это была не вспышка гранатного разрыва. Эта выплеснулась наружу чистая магия древних ариев. Удар по шлюссель-башне ускорил межвременной переход. Но вот-вот должна была рвануть и болванка на деревянной ручке. И сейчас в скорости соревновались высвобожденные магические силы и химическая реакция в тлеющем запале.
        Что победит? Бурцев не мог сказать точно. А потому со всех ног кинулся к укрытию - к нише медиумов. Из которой… Из которой выглядывали три любопытные физиономии. Освальд, Ядвига и Аделаида… Никуда-таки они не ушли!
        - Лежать! - взвыл Бурцев.
        Ядвига отшатнулась от него, как от буйно помешанного, за угол, шлепнулась на ступени. Аделаида в удивлении уставилась на мужа, захлопала наивными глазищами:
        - Зачем?
        - Лежать, я сказал, мать вашу! Все-е-ем!
        Освальд побагровел: не понравился, видать, шляхтичу тон соратника. Пан поляк вообще не терпел, когда на него орали, а уж тут, в присутствии возлюбленной…
        Бурцев больше не тратил слов понапрасну. До взрыва оставалась секунда. Или меньше.
        Он прыгнул. Повалил Освальда и Аделаиду на Ядвигу Кульмскую. Вот так - всех в одну кучу! Прикрыл собой сверху. Если россыпь гранатных осколков полетит не туда - в 1943-й, а сюда - в 1242-й, могут достать рикошеты от каменных стен и сводов.
        Но взрыва не было. Смертоносной россыпи - тоже. Запал отсырел? Взрывчатка слежалась? Или все же… Ухо едва уловило отдаленный «бу-у-бу-ух!». Быстро стихающий, словно на уносящемся прочь скоростном экспрессе. «У-у-у-ух!!!»
        Получилось! Рвануло не здесь - там! Или, по крайней мере, где-то на границе между «здесь» и «там». Что-то одиноко просвистело в воздухе, ударило в камень, взвизгнуло, отскочив. Раз, другой… И уже на излете вонзилось в их кучу-малу - где-то между щекой Бурцева и рукой Аделаиды. В окольчуженную грудь Освальда Добжиньского.
        Шальной осколок все-таки забросило за границу светящегося круга, прежде чем цайтпрыжок завершился. Один-единственный клочок металлической рубахи, надетой на немецкую гранату, остался в прошлом. Один-единственный! Значит, остальные отправились по назначению…
        Малюсенький кусочек железа с рваными краями застрял в добротной кольчуге двойного плетения. Растратив убойную силу на немыслимый полет по межвременному пространству и удары о камни, он уже не смог прорвать плотную сеть из мелких колец и толстую кожаную куртку-поддоспешник.
        В последней вспышке призрачного света Бурцев успел вырвать осколок из кольчуги поляка. Осколок был еще горячий, но Бурцев крепко сжал добычу. Это было единственное осязаемое доказательство того, что не слежалась взрывчатка, что не отсырел запал. Что где-то в центральном хронобункере СС царит сейчас, нет, не сейчас - потом, много веков спустя - жуткий переполох, и уцелевшие фашики растаскивают трупы тех, кому повезло меньше. Оборонительный вариант «М-24» способен нашпиговать такими вот осколочками уйму народа.
        ГЛАВА 61
        Со дна колодца бесследно исчезли и обломки малой башни перехода, и тело эсэсовца, и граната. Только «вальтер», выбитый из рук магистра, сиротливо лежал на каменных ступеньках - за пределами арены.
        В подземелье стало темно. Колдовской свет погас. А отблески затухающей цифири на стене почти не разгоняли мрак. Точную дату обратного перехода уже не определить: день и месяц выгорели полностью, оставив на камне пятно черной копоти. Лишь «1943» еще слабо мерцал в темноте.
        Зарычал, закопошился Освальд - он, похоже, и не заметил, что был на волосок от гибели. Добжинец встал, помог подняться ошарашенной и полураздавленной Ядвиге, прохрипел в гневе:
        - Ты что, Вацлав, совсем сдурел? Кидаешься на людей, как бешеный кабан, валишь с ног!
        Бурцев не слушал. Он все еще держал в руке осколок. И улыбался.
        - Нам нужен факел, - деловито заметила Ядвига, отдышавшись, - пока огонь на стене совсем не погас. Так что, милый Освальд, не надо ругаться. Займись лучше делом.
        Слово возлюбленной для рыцаря - закон. Освальд занялся. Факела найти ему, правда, не удалось, зато поблизости отыскался древний чашеобразный светильник из бронзы. Погашенный и неприметный в полутьме, он свисал на цепи с крюка, вбитого над нишей медиумов. Видимо, предназначалась эта посудина для освещения колодца во время подготовки к ритуалу. Рядом, на небольшом каменном карнизе, стояла открытая канистра с густым вязким киселем. От киселя несло горючей химией. Судя по всему, именно этой смесью и были начертаны догорающие цифры.
        Добжинец озадаченно топтался возле канистры. Пришлось помочь. Бурцев снял светильник с крюка, осторожно - стараясь не измазаться в огнеопасной жиже, заполнил его до краев, повесил обратно. Оторвал кусок от балахона зарубленного медиума, обмакнул полоску ткани в горючее и поспешил к слабым огонькам на стене. Сейчас там едва тлели «9» и «3». Но этого хватило, чтобы подпалить тряпку, пропитанную киселем из канистры.
        Вскоре огонь заполыхал в бронзовой чаше. Пламя осветило колодец с ареной. И балкончик медиумов. И изрядную часть подземного хода за ним. Стало почти уютно. Освальд поднялся по ступеням к Ядвиге. Ядвига спустилась к Освальду.
        - Так лучше? - галантно осведомился польский рыцарь у возлюбленной.
        - Так хорошо, - нежно проворковала та.
        Добжинец и кульмская красавица слились в долгом страстном поцелуе. Эге… серьезное дело.
        Маленькие ручки повернули голову Бурцева. Едва слышные слова прошелестели над ухом:
        - Опять на Ядвигу заглядываешься?
        Чумазое личико Аделаиды смотрело на него испытующе. Смотрело со скрытым лукавым упреком и явной насмешкой одновременно. Бурцев вспомнил ночь на заброшенной Кульмской мельнице. Странное ощущение: вроде бы не мальчик давно, а поди ж ты… Чувствовал себя сейчас Бурцев, как двоечник у доски.
        - Видишь ли, милая, - вздохнул он. - Понимаешь, тогда…
        Аделаиды прикрыла ему уста рукой. Глазки взбалмошной княжны казались сейчас непривычными, незнакомыми, иными. Совсем иными. Глаза взрослой мудрой женщины…
        - Не нужно ничего говорить, Вацлав. Я понимаю… теперь. Сама ведь во всем виновата, но давай не будем об этом больше.
        Бурцев аж разинул рот от удивления. Ни фига ж себе! А девочка-то в самом деле повзрослела за эти дни. И здорово повзрослела. Стало как-то не по себе. С капризной дочерью Лешко Белого он худо-бедно управлялся. Но что делать и что говорить сейчас - понятия не имел. А потому предпочел промолчать.
        - На Ядвигу я тоже не сержусь, - тихо и серьезно проговорила Аделаида. - Видишь ли, мы с ней только что сидели здесь спина к спине и ждали смерти или чего похуже. В такой ситуации все воспринимается иначе. И свои поступки, и чужие, и помыслы, и гнев, и обида, и радость. Наверное, поэтому все… так… так вышло… Не могу объяснить… Это было как некое озарение… Внезапная вспышка вроде той - в колдовском круге… Только уже внутри меня… Я вдруг осознала то, чего раньше не замечала… Все простое и понятное, но словно сокрытое гордыней и глупыми страстями… Знаешь, будто шоры с глаз кто снял… Не знаю больше, как сказать… И не знаю, поймешь ли…
        Он понимал! Он все теперь прекрасно понимал! Разительная перемена, произошедшая с княжной во время прерванного цайтпрыжка, не была случайной. Сыма Цзян рассказывал однажды, будто подобным образом - начиная и не доводя до конца путешествие во времени - вожди и маги ариев добивались некоего «просветления». Вот и Аделаида тоже «просветлилась», блин! Поневоле, но, кажется, конкретно так просветлилась!
        Бурцев глянул украдкой на Ядвигу. А ведь та тоже изменилась! Неуловимо, едва заметно, но все же… Куда, например, подевался прежний похотливый блеск в глазах молодой нимфоманки? И опять-таки, откуда взялась эта мудрость, светившаяся в невинных очах Ядвиги? Да, дела… Бурцев был в затруднении. Он никак не мог решить, благодарить ли судьбу и арийских магов за такой подарочек или матом крыть.
        - Ядвига теперь мне как сестра, - продолжала Аделаида. Глаза ее блестели. - А ты - мой суженый. Небесами даденный, единственный и желанный. И другого мне не надобно. Ясно тебе, Вацлав?
        Он кивнул - что еще оставалось?
        Она впилась своими губами в его губы.
        Бурцев обнял девушку. Кусочек мертвого металла - залетный осколок фашистской гранаты - мешал сжать объятия по-настоящему. Он выбросил осколок.
        Две пары: польский рыцарь с кульмской шпионкой и бывший омоновец с краковской княжной стояли неподвижно, словно соревнуясь в длительности и страстности поцелуев. Бурцеву почему-то казалось, что это соревнование они с Аделаидой непременно выиграют. И выиграли бы, безусловно, выиграли, если бы не…
        Шум шагов за спиной вернул всех к суровой реальности. Вот блин! Рановато расслабились… Да, девушки спасены, да, обе целы-невредимы, да, к нацистам попали лишь обломки малой башни перехода и разлетающиеся по хронобункеру гранатные осколки. Но замок-то по-прежнему кишит фашиками!
        Освальд схватился за меч. Бурцев поднял эсэсовский «вальтер». Навел ствол на чернеющую нишу.
        - Кто здесь?
        - Моя-моя!
        Из темноты вынырнул Сыма Цзян. На плече маленький китаец тащил большой пулемет. Новенький, блестящий смазкой ручной «МГ-42». С двумя сошками, с округлым наростом барабанной пулеметной коробки на левом боку.
        ГЛАВА 62
        Бурцев протер глаза. Ну, прямо не китаец, а добрый волшебник-снабженец какой-то.
        - Ты где это взял, Сёма?!
        - Тута моя нашла! Совсема рядом целая арсенала. Большая арсенала, огромная. Больше эта комната. Моя заглянула и моя подумала, большая самострела для твоя пригождаться.
        Он протянул пулемет Бурцеву. Бурцев ошалело взял. Десять кэгэ, наверное, может побольше. Для ручного пулемета - в самый раз.
        Позади китайца возникли еще четыре фигуры. Дмитрий, Бурангул, Збыслав и дядька Адам.
        Бурцев глянул на Аделаиду. Как-то теперь отнесется «просветленная» княжна к язычникам и еретикам, что так раздражали ее раньше? Нет, вроде ничего… Полячка, в самом деле, будто заново на свет народилась.
        Приветливо и даже как-то виновато капризная дочь Лешко Белого улыбнулась всем и каждому. А у пожилого прусса - Бурцев не поверил собственным ушам! - даже попросила прощения.
        - Не серчай, дядюшка Адам, на слова мои неразумные и обидные, - вздохнула гордая шляхтенка. - Не держи зла…
        Вот это речи! Не девочки, но жены! Неожиданно пробудившаяся у воинствующей католички толерантность окончательно лишила Бурцева дара речи. А непробиваемый суровый прусс - тот, кажись, вообще растрогался.
        - Пустое, дочка, - махнул рукой дядька Адам. - У нас сейчас проблемы поважнее имеются.
        Проблемы?
        - Что стряслось? - подобрался Бурцев. - Где остальные?
        - Перебиты все, - доложил Дмитрий. - Супостат-то завал в подвалах уже разобрал. Опять греческий огонь на нас пустил. Поджег железную танк-колесницу да пострелял людей невидимыми стрелами.
        Пострелял? Бурцев вздохнул. А они-то здесь стрельбы не слышали. Магическая звукоизоляция, однако!
        - Мы вот только и остались, - продолжал новгородец. - Отступили, пока колесница горит… Извини. Василь, никак не можно там больше удержаться. Дышать нечем, и весь гарнизон крепости, наверное, сейчас в подвалы ломится. Вот догорит железный змей - и ворог здесь будет.
        Что ж, очень может быть. Для фашистов потеря подземелья с малыми башнями перехода - это та еще трагедия! Уж цайткоманда постарается отбить обратную дорогу домой и вызволить своих магистра и медиумов. А что будет, когда гитлеровцы поймут, что все заветные башенки раздавлены танком, а эзотерики СС мертвы - и вообразить трудно. Живыми фрицы их отсюда точно не выпустят.
        Значит, попались?! Мышеловка, значит?! Бурцев сжал кулаки в бессильной ярости. Все напрасно, все зря! Теперь их либо пристрелят, либо сцапают. Но тогда уж лучше бы пристрелили…
        - Освальд, должен же быть отсюда другой выход! Ведь куда-то эти подземелья ведут! Нам нужно срочно выбираться из замка.
        Добжинец сник:
        - Это старые подземелья, Вацлав. Все ходы давным-давно разрушены, да и не известно мне о них ничего.
        Дядька Адам и Збыслав, потупив взор, стояли в сторонке. Дмитрий растерянно развел руками в ответ на немой вопрос Бурцева: не знаю, мол, Василь, понятия не имею, как в беде помочь.
        - А ты что мыслишь? Можно выбраться отсюда? - спросил Бурцев Бурангула.
        Юзабаши сокрушенно покачал головой:
        - Нет, иптэш Вацалав. Здесь один путь: сверху вниз - к этому колодцу. Больше я ходов не видел. Только дверь, которую нашел Сыма Цзян. Но и там выхода нет - я проверял.
        Все молчали. Тягостная и безрадостная то была тишина. Приплыли, что ли? Похоже, что так. Впереди - верная смерть. Ладно, пусть смерть, но сначала… Бурцев взял пулемет наизготовку. Ох, кому-то мало не покажется сначала. Пятьдесят «невидимых стрел» в ленте, аккуратно уложенной внутрь патронной коробочки, - это не шутка.
        Всхлипнула Аделаида. Нет, не пятьдесят. Сорок девять… Нельзя, чтобы она попала живой в руки разъяренных фашиков. А так… один выстрел в голову - Аделаидка даже испугаться не успеет. Лишь бы рука не дрогнула.
        Что-то тихонько зашептала Ядвига, утешая княжну. Гм-м, не сорок девять. Сорок восемь, раз уж на то пошло. Ядвига ведь тоже… Как бы там ни ярился и ни противился Освальд, обеих девушек следует избавить от горькой участи пленниц. Да и самим бы тоже…
        Сыма Цзян неожиданно выступил вперед, подставив тощую грудь под пулеметный ствол.
        - Моя наша выведет! - Сморщенное лицо старика растянулось в насмешливой улыбке. «Какая же твоя глупая, Васлав», - говорили узкие и лукавые глазки уроженца Поднебесной.
        - Ты?! Выведешь?! - Бурцев тряхнул головой. - Но как?!
        Китаец с упреком покачал головой:
        - Твоя плохо помнится то, что должна помниться хорошо. У наша есть простая выхода. Такая же простая, как входа.
        - Хочешь сказать, что мы можем вернуться отсюда в Дерпт?! - осенило его.
        - В Дерпта или в Кульма, или в Священная леса прусская людя.
        - Погоди-ка, фон Берберг говорил, будто в Священном лесу пруссов уже не действует магия. Там все заблокировано или что-то вроде того… У него-то в лесу камлание не вышло.
        Китаец хихикнул:
        - Это потому что моя вышла. Моя пришла на развалина арийская башня раньше немца с медвежая щита и моя специально колдовалась так, что больше никакая колдаваться там не можется. А моя можется!
        - Так это ты?! Ты заблокировал?
        - Моя-моя! И в Кульма тоже моя поставила магическая блока, пока твоя разговаривалася с медвежая рыцаря.
        Оп-ля! Оказывается, кульмская платц-башня тоже отсечена от основных сил цайткоманды!
        Сыма Цзян довольно кивал. Ну, вылитый китайский болванчик!
        - Моя много знайся про магия ария. Если бы моя имелася малая башня, то легко научивай четырех из вас древняя заклинания и покоряй время - прошлая и будущая. А так моя покоряй только пространства.
        Бурцев хмыкнул. Уж извини, Сёма, с малыми башенками нынче напряженка.
        - Но разве нам не нужно сначала вернуться на то самое место, откуда мы появились здесь? - поинтересовался Бурангул.
        - Кто ведает арийская магия и нужная заклинания, тот можется открывать незримая дверя и уходить из любая места древняя колдовская башня. Для людя поломанная креста эта делать было удобна тама, в верхняя подвала. Нижняя подвала эта людя сберегалась для обратная перехода через времена. Но для моя, твоя и ихняя, - Сыма Цзян обвел рукой всех присутствующих, - хорошо сгодится эта места.
        Китаец указал на колодец-арену.
        - Эта места даже лучшая, чем любая другая. Здеся прячется колдовская сердца от башня арийская племя. Здеся большой-большой сила.
        Бурцев кивнул:
        - Хорошо, тогда возвращаемся в Дерпт - к дружине. Когда будешь готов, Сёма?
        - Моя можется возвращать наша в Дерпта хоть сейчаса.
        Бурцев задумался. Уходить так просто не хотелось. Особенно если можно уйти иначе. Тайник со шлюссель-башнями не давал ему покоя. Все-таки «рысь» - легкий танк. Все-таки что-то могло и уцелеть под гусеницами, в россыпях магической щебенки… Фон Берберг, помнится, говорил о двух малых башнях перехода. И вряд ли он врал.
        - Освальд, - сказал Бурцев. - Я хочу попробовать стереть с лица земли твой замок или хотя бы донжон. Вместе со всеми, кто находится сейчас над нами. И хочу запечатать вход сюда для тех, кто уцелеет. Что скажешь?
        Добжинец невесело усмехнулся.
        - Этот замок уже не мой, Вацлав. Он принадлежит нечестивым воинам изломанного креста и пропитан древним колдовством. Это проклятый замок. Если тебе под силу разрушить его - действуй. Сноси все, до основания. Очисть это место от скверны, а там видно будет…
        До основанья, а затем… Что ж, можно считать, добро от хозяина получено.
        Бурцев повернулся к пожилому китайцу:
        - Отец, ты что-то говорил об арсенале?
        ГЛАВА 63
        Китаец кивал - часто и быстро.
        - Моя говорила. Твоя идется на эту балкону и сворачивается в сторону правой плечи. Тама многое-многое всего.
        - А если это взорвать, что произойдет?
        Китаец развел руки и сделал страшные глаза:
        - Будет большая-большая буха! От эта буха из эта башня выпустится такая колдовства, что сокрушится вся, что есть над наша голова. Крепостя погибнется.
        Бурцев усмехнулся. Именно этого ему и хотелось.
        Он поднялся в нишу с порубленными медиумами, повернул, как объяснял китаец, направо. В самом деле, маленькая, прочная дверца, которую Бурцев не приметил по пути к магическому колодцу, сейчас попадала в освещенное бронзовым светильником пространство. Конечно же, любопытный Сыма Цзян не мог пройти мимо.
        Дверь - приоткрыта. Видимо, именно отсюда эсэсовцы брали канистру с горючим. И не потрудились запереть замок снова. От кого запираться-то в безлюдном подземелье!
        Бурцев заглянул внутрь и остался доволен. Помещение, которое занимал фашистский оружейный склад, раза в три превосходило по размерам ритуальный колодец древних ариев. И забито оно было по самое не хочу.
        В аккуратных штабелях и на полках лежали смазанные стволы разных типов и калибров. Лежали патроны - в деревянных ящиках, а кое-где и россыпями. Лежали пустые и снаряженные пулеметные ленты, барабанные коробки и магазины. Лежали гранатные ящики, Лежали мины, лежала взрывчатка. Лежали гранатометы и минометы, и лежали упакованные выстрелы к тем и другим. И так - от пола и почти до потолка…
        Цайткоманду снабжали по высшему разряду - грех жаловаться. С такими запасами можно выдержать любую осаду. Но уж если все это добро рванет здесь разом, никакая магия не убережет «Башню-на-холме».
        А добро рванет…
        Бурцев сунул пулемет Сыма Цзяну:
        - Ступай, отец, начинай читать свои заклинания. Я скоро…
        - Но магическая слова возвращевания в Дерпта совсема короткая.
        - Все равно иди. Сделай так, чтобы к моему появлению «слова» стало еще короче.
        Китаец пожал плечами и ушел. Бурцев открыл пару ближайших гранатных ящиков. Старые знакомцы! «М-24»… В одном ящике хранились корпусы со взрывчаткой. В другом - деревянные ручки с воспламенителями, капсюли и прочие «аксессуары». Придется повозиться. Но недолго. Вставить капсюль-детонатор в корпус и прикрутить деревянную ручку к цилиндрическому основанию - секундное дело.
        Он прикинул: сила взрыва будет неслабой. Но надо ведь, чтоб наверняка… Вытащил еще шесть металлических цилиндров от «М-24». Этим гранатам деревянные рукояти уже ни к чему. Этим нужно другое…
        Он скрепил их в единое целое пружинными держателями. Обмотал - крепко, надежно. Вышла внушительная связка из семи «колотушек» на одной ручке. С такими фашики, бывало, и на танки хаживали. Бурцев обхватил пальцами фарфоровый шарик, болтавшийся на конце деревянной рукояти. Теперь остается только дернуть. И бросить. Он задумался. Прихватить с собой что-нибудь еще, окромя пулемета?
        Откуда-то издали дали слепую очередь. Били неприцельно - на свет. Пули ударили в камень. Совсем рядом ударили. Фашики! Уже здесь, заразы!
        - Эй, Сёма, - позвал он. - Как вы там?! Готовы?!
        - Моя готова! Вся наша готова! Только твоя ждемся! Последний слова заклинаний оставайся!
        Еще одна очередь… Завизжало пронзительными рикошетами по стенам. Ан поздно, ребятки, поздно!
        Бурцев еще раз глянул на штабеля смертоносного металла. С таким арсеналом можно было бы стать каким-нибудь местным непобедимым князьком. Он усмехнулся: ладно, прощай, блин, оружие… Дернул фарфоровый шарик, швырнул увесистую связку под ящики со взрывчаткой и минами.
        И снова гонка на выживание с тлеющим пороховым замедлителем «М-24». Раз секунда - Бурцев в нише медиумов. Два - прыгает в багровеющую пелену ритуального колодца ариев. Три - вламывается в кучку стоящих плечо к плечу людей. Четыре - Сыма Цзян, подвывая, выплевывает концовку древнего заклинания.
        Пули ударили над их головами - в копотное пятно, оставшееся от «1943-го».
        И опять Бурцев вроде что-то слышал, а вроде бы и нет.
        Но никто из них уже не видел, как дрогнуло каменное основание замка. Как разверзлись земля и скала. Как рухнул, проваливаясь в недра расколовшегося холма, донжон Взгужевежи. Как колдовская башня потянула за собой остальные крепостные постройки. Как расширялась гигантская воронка. Расширилась уже не силой взрыва, а куда более мощными древними силами, высвобожденными из рассыпающихся глыб.
        Вежа ушла под Взгужу. Замка не стало. Ничего не стало. Ни мертвого, ни живого. Вместе с обвалившимися внешними стенами, вместе с трупами, погребенными во рву, вместе с минами, рвущимися от дрожи земной тверди вокруг замка, в смертоносный провал канули и воины изломанного креста. И сам крест - надвратное полотнище с черной на белом свастикой - ушел под землю.
        В каменных жерновах уцелел лишь танк. И то, что лежало под танком. Покореженная «рысь» укрыла своей броней груду щебенки и битого камня. Но не только их. В пыльной утрамбованной россыпи маленьких кирпичиков под осевшим танковым днищем, между лопнувшими гусеницами и перекошенными катками остались ждать своего часа неповрежденные малые башни перехода. Те самые, которые в 1939-м откопают лопаты секретной археологической экспедиции СС.
        ГЛАВА 64
        Они вышли из красноватого марева на том же месте, где и вошли в него - в центре каменного круга. В котловане под куполом дерптской базы СС. Прошли к снесенным танком воротам…
        Все было кончено. От разбитого шлагбаума, поваленных пулеметных вышек, захваченных окопчиков, изрешеченных снарядами строений и горящих ангаров к ним подтягивались уцелевшие бойцы Дмитрия и Бурангула. Пленных не было. То ли не брали здесь противника в плен, то ли эсэсовцы не сдавались.
        - Вацлав, - Освальд ткнул Бурцева в бок, - глянь-ка.
        От городских ворот Дерпта к разгромленной базе цайткоманды двигался небольшой отряд всадников.
        - По наши души, что ли? - нахмурился добжиньский рыцарь.
        Бурангул уже скликал лучников. Дмитрий строил новгородских дружинников. Збыслав по приказу Освальда уводил Ядвигу и Аделаиду обратно - под защиту купола.
        - Не суетитесь, - посоветовал Бурцев. - Драки не будет.
        Отряд дерптцев был слишком мал. Эти едут не воевать - договариваться. Ну да, конечно, самое время для парламентеров. До сих пор горожане наблюдали из-за стен за ходом сражения, не поддерживая ни одну из сторон. Разумная тактика: сохранять нейтралитет и выжидать, чья возьмет. А уж потом вступать в переговоры с сильнейшим. С тем сильнейшим, кто победил, но изрядно ослаб в жестоком бою.
        Наверное, будь в городе епископ со своим войском, - тот повел бы дерптцев на помощь союзникам. А ударь Герман фон Крайземан в спину русско-татарской дружине, еще неизвестно, как бы все обернулось. Но, к счастью, епископская рать ушла в поход. И не вернулась. А оставшиеся в городе воины не рискнули лезть туда, где свистят невидимые стрелы и беснуется железный дракон.
        Отряд парламентеров приблизился. Обломки шлагбаума, караульной будки и поваленной пулеметной вышки разделяли две группы. По одну сторону выстроились грязные, уставшие, израненные и злые победители. По другую - расфуфыренные дерптцы в ярких дорогих одеждах, но с понурыми лицами.
        От делегации горожан отделился подтянутый вояка. Подъехал ближе, демонстративно бряцая железом. Этот еще хорохорился. Подбородок держал высоко, смотрел прямо, твердо. Но говорил не на своем языке - по-русски говорил.
        - Я есть начальник гарнизона, - громко, с сильным немецким акцентом произнес всадник. - Со мной есть знатные бюргеры и главы купеческих и ремесленных гильдий. А кто есть ваш главный?
        Дмитрий, Бурангул, Освальд и Сыма Цзян глянули на Бурцева. Ну, спасибо, уважили… Он выехал навстречу парламентерам.
        Переговоры длились недолго. В городе уже знали о поражении крестоносцев. Сначала поводом для беспокойства послужило спешное возвращение Фридриха фон Берберга. Могущественный союзник епископа, возглавлявший «небесное воинство», неожиданно примчался на самоходных тележках в сопровождении немногих верных людей и даже не удосужился сообщить новости городскому совету. Вместо этого фон Берберг укрылся за «колючими заборами» и попросту исчез.
        Само по себе странное поведение вестфальского рыцаря слишком напоминало бегство. А вскоре - незадолго до нападения кавалерийско-бронетанковой дружины Бурцева - к городу на взмыленных лошадях прискакали и настоящие беглецы - из тех, кто первыми почуяли запах жареного и успели покинуть лед Чудского озера до полного разгрома.
        Эти ничего не скрывали. Более того, надеясь оправдать собственную трусость, малодушные крестоносцы не преминули приукрасить мощь и силу противника. В городе началась паника. Невероятные рассказы спасшихся породили смятение даже в душах самых стойких дерптцев. Все ожидали неминуемого нашествия русско-татарских орд. И в самом деле, едва к ближайшим соседям отправились с просьбой о помощи гонцы, последовала стремительная атака танка и вражеской конницы.
        Громыхающая, извергающая пламя железная повозка была, правда, только одна, а передовой отряд страшных русичей и не менее ужасных степняков никак не тянул на многотысячную орду. Тем не менее остатки «небесного воинства» пали. Дерптская знать окончательно утратила волю к сопротивлению. И это сейчас здорово помогало Бурцеву вести переговоры.
        Дерптцы опасались, что в случае конфликта с немногими уцелевшими победителями цайткоманды им придется иметь дело уже с самим грозным князем Александром и каким-нибудь татарским ханом в придачу. А потому плату за проявленный нейтралитет просили небольшую: не предавать город огню и мечу. Когда же парламентеры узнали, что Бурцев даже не собирается облагать Дерпт данью, из настороженных собеседников они мгновенно превратились в радушных и гостеприимных хозяев.
        Из города потянулась вереница повозок с угощением для пришлых воинов. Местные лекари занялись ранеными. Зазвучали обещания нерушимых союзов и заверения в вечной дружбе. Главы купеческих и ремесленных гильдий уверяли, что с самого начала подозревали, будто его преосвященству Герману фон Крайземану помогает вовсе не небесное воинство, а нечистая сила.
        - А как же иначе! - с пеной у рта доказывали почтенные бюргеры. - Адское оружие воинов фон Берберга извергает серный дух. А на их богохульном знамени изображен крест с поломанными концами. Не иначе как враг рода человеческого околдовал нашего грешного епископа и заставил впустить в город свой проклятый легион! Вот за то Господь и покарал его преосвященство!
        Бурцев лишь молча кивал. Сейчас, когда епископ дерптский мертв, его войско разбито, а цайкоманда уничтожена, горожане, конечно, могут позволить себе такие речи.
        Кстати, о цайткоманде. Насчет «уничтожена»… Рано радоваться-то: в Кульме-Хелмно сохранились еще фашистские недобитки - псевдолегат святого Рима со товарищами.
        Бурцев позвал татарского сотника-юзбаши:
        - Бурангул, ты бы поставил своих лучников в дозоры. Если кто вдруг объявится не из наших, пусть стреляют сразу и без предупреждения.
        Понятливый юзбаши кивнул и побежал отдавать приказы. Дмитрий тоже расставлял новгородцев вдоль периметра с колючей проволокой. Дело нужное: из-за раненых им тут придется задержаться надолго. А дерптцы - они хоть и смирные, но береженого Бог бережет. И еще эта кульмская братия никак не шла из головы.
        Бурцев чувствовал: если он сейчас просто плюнет на команду эсэсовского псевдолегата и оставит все как есть, впредь спокойной жизни ему не видать. Кто знает, какую игру затеют кульмские фашики, откуда и при каких обстоятельствах вынырнут отчаявшиеся, готовые на все остатки цайткоманды СС?
        Нет, это слишком хитрый, коварный и осведомленный враг, слишком опасный, чтобы забыть о нем вот так запросто. Да и не забываются такие враги. Они будут приходить вновь и вновь. Сначала - во сне и в тревожных навязчивых мыслях. А, в конце концов, придут по-настоящему, наяву придут… Тринадцатое столетие слишком тесно, чтобы делить его с таким противником.
        Бурцев взглянул на Аделаиду. Что, если фашики опять доберутся до краковской княжны? Что, если он потеряет ее снова? Страшно даже подумать… Вот именно - страшно.
        Он уже сейчас начинал бояться.
        Освальд подошел со спины. Тронул за плечо. Бурцев вздрогнул. Нервы, однако…
        - Послушай, Вацлав, я тут подумал… - добжинец смотрел в сторону, отводил глаза - в них тоже сейчас было что-то, здорово напоминающее страх. Не за себя - за близкого человека.
        - Что, Освальд?
        - Воины изломанного креста ведь еще хоронятся в Хелмно. И вожак их - тот, что выдавал себя за Вильгельма Моденского, тоже там.
        - Ну?
        - Они не успокоятся, Вацлав. Я не знаю, что они могут еще натворить, но нас будут искать - это точно. И меня, и тебя, и Ядвигу с Аделаидой. Один раз эти люди уже отняли у меня Ядвигу. Я бы не хотел, чтобы такое повторилось. Так, может быть…
        Они переглянулись.
        Они прекрасно поняли друг друга.
        Есть ведь возможность раз и навсегда избавить себя от этого липкого неотступного страха. Возможность простая и очевидная: ударить первыми. Добить врага.
        ГЛАВА 65
        Операцию проводили ночью - под прикрытием темноты. Незачем давать любопытным дерптцам повод для сплетен и домыслов. Аделаиду и Ядвигу оставили под присмотром лучников дядьки Адама и лучших бойцов Бурангула и Дмитрия. Никакие возражения не принимались. А обещания давались щедро. Обещания вернуться еще до утра. Обещания вернуться живыми и невредимыми…
        Охранять захваченную базу СС и раненых оставалась практически вся русско-татарская дружина. Диверсионная команда для телепортационного десанта подобралась небольшая, но надежная и не единожды проверенная.
        Бурцев отправлялся в Кульм с ручным пулеметом из взгужевежевского арсенала. Сыма Цзян взял у убитого немца полюбившийся «шмайсер». Остальные обвешались более привычным оружием. Бурангул спустился к основанию дерптской платц-башни с неразлучным луком, стрелой на тетиве, полным колчаном и саблей на боку. Дядька Адам тоже прихватил лук со стрелами. Дмитрий и Освальд ограничились мечами. У Збыслава в руках тихонько позвякивала цепь кистеня.
        Щиты, шлемы и кольчуги оставили. В том, что «невидимые стрелы» пробивают любую броню, каждый уже имел возможность убедиться. Да и куда важнее нательного железа были сейчас стремительность и легкость движений. Лошадей тоже брать не стали. К месту назначения их доставит древнеарийская магия, а уж там скачки на перепуганных телепортацией конягах ни к чему.
        Договорились так: Сыма Цзян перебрасывает всю группу в Кульм и сразу произносит заклинание возвращения. Если угораздит наткнуться на бдительного врага и станет совсем туго, - даст бог, успеют убраться восвояси без потерь. Если же никого поблизости не окажется, китаец просто оборвет магическую формулу на полуслове. Тогда будет время осмотреться. А там уж можно действовать по обстановке…
        Еще прежде, чем багровая дымка рассеялась, Бурцев понял: они на месте. На том самом месте!
        Приземистое строение - заброшенный домик кульмского мельника, едва возвышалось неприметным холмиком над берегом Вислы. Они стояли у самого входа, упершись взглядами в сорванную с петель дверь. Бурцев вздохнул. Здесь, именно здесь он тогда с Ядвигой… Спьяну, с отчаяния… А потом фон Берберг вышиб дверь… А потом Аделаида…
        Шепот Сыма Цзяна возник над самым ухом и резко оборвался. Китайский мудрец не договорил короткое заклинание возвращения. Совсем немного не договорил - может быть, слог, может быть, звук. Но сделал паузу. По-птичьи втянув голову в плечи, китаец выжидал.
        Усилием воли Бурцев отогнал неприятные воспоминания. В прошлом, все в прошлом, а теперь нужно думать о настоящем. Ну, и о будущем тоже.
        Из непроглядного дверного проема никто на них не кидался, никто не стрелял. А телепортационный кокон все еще слабо пульсировал в темноте. Будь здесь засада, их давным-давно бы заметили. И приняли меры. И Сыма Цзян проорал бы концовку колдовского заклинания.
        Но китаец по-прежнему молчал. Бурцев успел уже дважды сморгнуть. Ни звука! Пронесло?
        - Что это?! - прохрипел Дмитрий. - Там… Никак стоит кто-то?
        Бурцев обернулся. Е-опс, мля! Все-таки засада. Все-таки их здесь ждали!
        Фашики стояли неровными шеренгами далеко позади - возле самого леса. В полный рост стояли. Даже вроде как на каком-то возвышении, полностью растворившемся во мраке. Окопные брустверы, что ли? Хорошо, видать, подготовились, к встрече, гады…
        А тело уже само распласталось плашмя - стрелять из пулемета на весу, с руки, да при такой паршивой видимости - последнее дело.
        А палец уже жмет на спусковой крючок. И из ствола вгрызаются во тьму огненные всполохи очередей. Вспарывают, будят ночь… Несколько человек дернулись, пошатнулись, покачнулись. Никто, однако, не упал.
        А сквозь зубы летят проклятья. Мать-перемать! И туды ж растуды ж!
        А Сыма Цзян все ждет чего-то. Да какого?! Почему не заканчивает заклинание?! Почему не возвращает их обратно?! Перестреляют ведь сейчас ответными очередями! Всех перестреляют…
        В них не стреляли.
        Маленькая рука китайца легла на плечо Бурцева. Отпустило… Он пришел в себя.
        Странные темные фигуры - там у леса - все еще покачивались. Так, как не могут качаться люди, крепко стоящие на земле. Тогда кто же это? Призраки? Или…
        У Бурцева перехватило дыхание. Он ожидал увидеть здесь все, что угодно. Но только не это.
        - Господи, спаси и помилуй! - Дмитрий перекрестился. - Висельники никак!
        Бурцев опустил пулемет, пошел к лесу, еще не веря и не понимая… Да, это, вне всякого сомнения, была кульмская цайткоманда. Знакомые по турниру «монахи» в рясах и эсэсовцы резервного взвода поддержки, прибывшие сюда позже.
        Виселиц для гитлеровцев не строили. Просто вздернули на ветках, что потолще да покрепче. По два-три человека на дерево. Деревья поскрипывали. Тела на прочных пеньковых веревках покачивались. Бурцеву невольно вспомнился легницкий купец Ирвин. Тоже ведь пеньковый магнат… Может быть, как раз его товар и пущен в дело?
        В центре свисали псевдомонахи псевдолегата. Да и сам самозванец Вильгельм - вот он, тут же. Ветерок треплет фиолетовую епископскую сутану. Высокая митра сбилась набок - нахлобучена криво, нелепо, жутко… Видимо, у палача присутствовало чувство юмора. Черного юмора.
        Глаза человека, выдававшего себя за моденского епископа, вылезли из орбит. Распухший язык вывалился изо рта. А вокруг, словно вытянувшись по стойке смирно, свисали мертвецы в эсэсовской форме.
        Надо же… Вот ведь как оно бывает…
        Некоторое время все четверо смотрели на повешенных, потрясенные, не произнося ни слова. Потом молча развернулись, направились обратно. По дороге часто оглядывались - жутковато все-таки.
        Однако тихий, на грани слышимости, шорох заставил вмиг позабыть о висельниках. Бурангул вскинул лук. Но стрелу не выпустил. Редкостный вообще-то прокол для кочевника, привыкшего бить навскидку в любое время суток. Нужно быть очень шустрым, чтобы успеть укрыться от такого стрелка. Или очень напуганным.
        - Там кто-то есть, - одними губами шепнул юзбаши. - Живой. Наблюдал за нами.
        - Где? - Бурцев снова крепко сжимал пулемет.
        - В той каменной юрте. Выглянул и снова спрятался.
        - Ладно, не стрелять. Я проверю.
        Он занял позицию напротив пустого дверного проема. Ствол ручного «МГ-42» смотрел в черноту. Палец лежал на курке.
        - Выходи!
        Сказал по-немецки. Повторил по-польски. И по-русски. Потом, подумав, даже добавил по-татарски. Мало ли что… Мало ли кто…
        С полминуты из дома не доносилось ни звука.
        Бурцев терпеливо ждал: он решил дать на размышление ровно минуту и теперь отсчитывал про себя уходящие секунды. После шестидесяти будет стрельба и будет штурм.
        Человек вышел сам. Один. Жалкого вида затравленный человечишко. Без оружия. В грязной дерюге поверх эсэсовской формы. С безумными глазами на бледном лице.
        ГЛАВА 66
        Рассказ перепуганного сержанта-шарфюрера объяснил многое. Прошлой ночью кульмский радист получил два невнятных панических сообщения о танковой атаке. Первое - из Дерпта, второе - из Взгужевежи. В обоих случаях связь длилась недолго и внезапно обрывалась. Никаких подробностей - танковая атака - и все… Попытки вновь связаться с атакованными успехом не увенчались. На кульмские позывные не отвечали ни Взгужевежа, ни Дерпт. Ударная группа фон Берберга тоже хранила подозрительное молчание в эфире. Это могло означать только одно: обе базы цайткоманды уничтожены, а союзные войска крестоносцев и СС потерпели сокрушительное поражение.
        Ситуация полнейшей неопределенности и катастрофическая нехватка информации сделали свое дело: руководство кульмской группы пришло к единственно возможному выводу. Танки - не самое распространенное в тринадцатом веке средство ведения войны. Появиться здесь они могли только из будущего. А о том, что путешествие во времени под силу не одной цайткоманде, в Кульме уже догадывались. Благодаря некоему тайному рыцарю, продемонстрировавшему на недавнем турнире великолепные навыки владения огнестрельным оружием и знание русского мата. К тому же прошлая полнолунная ночь как никакая другая подходила для межвременных перебросок.
        Решив, что советские войска разворачивают массированное наступление не только на Восточном фронте, но и в прошлом, эсэсовцы заволновались. Оставшись в чужом времени наедине с вполне уже осязаемой красной угрозой, кульмские фашисты нуждались в союзниках более, чем когда-либо прежде. В любых союзниках и на любых условиях. И чем скорее, тем лучше.
        Торговаться с тевтонским комтуром в Кульмский замок псевдолегат в епископской сутане отправился со всем своим невеликим, но все еще грозным войском. Взвод поддержки и десяток монахов-автоматчиков встали у ворот. Комтур согласился на переговоры. Правда, внутрь впустил только самого «Вильгельма» и двух безоружных сопровождающих, в числе которых оказался и шарфюрер с сержантскими нашивками.
        Во время продолжительной беседы фальшивый епископ имел неосторожность намекнуть комтуру, что крестовый поход на Русь не удался, фон Грюнинген разбит и, возможно, даже убит, а в ордене в ближайшее время намечается очередной передел сфер влияния.
        Собственно, принять участие в предстоящей дележке власти кульмский комтур был не прочь, но вот участие в этом процессе эсэсовцев его не устраивало. Видимо, тевтон смекнул, что после поражения фон Грюнингена прусская ветвь ордена Святой Марии в состоянии снова взять верх над ливонцами самостоятельно, без помощи всяких там сомнительных «небесных воинств». Более того, покарав бывших приспешников фон Грюнингена, глава кульмской комтурии мог рассчитывать на благодарность тевтонских братьев и претендовать на пост Верховного магистра.
        Имелся и еще один серьезный повод задуматься о будущем. В замке весьма кстати гостил очередной посол из Рима. И комтур не преминул пригласить его на беседу с псевдолегатом. Насколько понял шарфюрер, папу Григория IX весьма встревожили противоречивые слухи о таинственных союзниках Дитриха фон Грюнингена, объявивших себя ни много ни мало «небесным воинством», причем без благословения святого Рима. Кроме того, его святейшество начинало нервировать затянувшееся молчание епископа Вильгельма Моденского - истинного Вильгельма.
        Когда же псевдолегата представили новому посланцу святого престола, тот пришел в ярость и объявил во всеуслышание, что за его преосвященство Вильгельма Моденского себя выдает самозванец. Давние подозрения в убийстве и подмене папского легата подтверждались. От «небесного воинства» начинало попахивать серой.
        Дальше события развивались стремительно. Вымуштрованная охрана по мановению комтурской руки мигом скрутила троих эсэсовцев. С остальными в этот раз тоже справились без особого труда. Дело даже не дошло до стычки. В укрепленном замке с цайткомандой разговаривать оказалось куда как проще, чем на открытой турнирной площадке.
        Когда на солдат Третьего Рейха, толпившихся под самыми стенами, из узких бойниц были направлены заряженные арбалеты, эсэсовцы - и без того уже павшие духом и оставшиеся без командира - стушевались окончательно. Тевтоны предложили фашистам разоружиться, пообещав взамен неприкосновенность и рыцарское обращение. Гитлеровцы сочли за благо не нарываться и сложили оружие.
        Соблюдать договор с «приспешниками сатаны», однако, никто не собирался. Первым побуждением комтура и местной орденской верхушки было публично сжечь убийц епископа Вильгельма вместе со всем их адовым снаряжением. Но показательного аутодафе посреди городской площади не вышло.
        На невиданный костер, сложенный из хвороста, сухих поленьев, автоматов, гранат, патронных сумок и щедро политый маслом, палачи загнали первую группу осужденных. Заполыхал огонь, закричали люди, сжигаемые заживо. Потом загремели взрывы.
        Костер разметало. Казнимых разорвало в клочья. Осколками поранило и поубивало уйму простого народа и нескольких знатных рыцарей. Жгучими угольями и горячей золой засыпало толпу зевак. Разумеется, возникла паника. В суматохе и давке нескольким пленникам даже удалось улизнуть. Их, впрочем, быстро отловили. Всех, кроме одного: шарфюрер благополучно отлежался в сточной канаве под чьей-то грязной дерюгой.
        Тевтоны лютовали жутко. Восприняв случившееся как заступничество дьявола, Христовы рыцари с молитвами и песнопениями утопили богопротивное оружие в Висле, а цайткоманду, не мудрствуя лукаво, вздернули у старой мельницы. На этот раз обошлось без эксцессов. Место казни «диаволовых слуг» кульмские священники во главе с посланцем святого Рима объявили проклятым и строго-настрого запретили появляться там христианам, радеющим о спасении своей бессмертной души. После запрета ландмейстера Германа фон Балке это было уже второе табу, наложенное на заброшенную мукомольню. Причем, официально подтвержденное папским посланцем и от того еще более страшное.
        ГЛАВА 67
        - Поэтому я здесь, - шептал трясущимися губами шарфюрер СС. - Здесь меня искать не станут. Когда я услышал пулемет, подумал… Думал, что наши, а это… Вы это оказались… Но все равно… Я и вам тоже рад безумно. Я сдаюсь, я готов сотрудничать. Да хоть воевать в Красной Армии, только верните меня обратно, ради бога!
        Спутники Бурцева недоуменно переглядывались.
        - Чего это он, Василь? - поинтересовался Дмитрий. Новгородец напряженно вслушивался в речь эсэсовца. По-немецки он понимал плохо, но кое-что разобрал. - То небесное воинство, то Красная Армия какая-то. Никак умишком парень тронулся?
        Бурцев хмыкнул. Немудрено вообще-то, тронешься тут. После всего пережитого.
        Добжиньский рыцарь ничего говорить не стал. Просто вытащил меч из ножен. Шарфюрер в ужасе отшатнулся от поляка.
        - Оставь его, Освальд, - вздохнул Бурцев. - Не бери еще один грех на душу.
        Добжинец нахмурился:
        - Ты же знаешь, у меня с этими тварями свои счеты.
        - Знаю, у меня тоже. Но все равно оставь его. Просто оставь. Вот здесь. Навсегда. Поверь, для него это будет хуже смерти.
        Освальд пытливо посмотрел ему в глаза. Сначала - ему. Потом взглянул в глаза последнего фашиста тринадцатого столетия. Освальд поверил. Меч вошел обратно в ножны.
        - Заканчивай свое заклинание, Сыма Цзян, - кивнул Бурцев китайцу.
        …Сквозь багровую дымку древней магии Бурцев видел, как шарфюрер СС обессиленно оперся спиной о каменные глыбы, вытесанные руками древних ариев. Вот так же, наверно, из последних сил держатся на ослабевших ногах какие-нибудь робинзоны-одиночки, которых высаживали пираты на необитаемые острова. Впрочем, «остров», где они оставляли сейчас немца, был очень даже обитаемым. И в этом-то все дело. Крестоносец двадцатого века обречен рано или поздно попасть в лапы к кройцриттерам тринадцатого.
        В глазах эсэсовца стыла нечеловеческая тоска, по грязным щекам катились слезы отчаяния. А изо рта уже рвался, раздирая ночную тишину, звериный вой. Бурцев невольно поежился от крика. Может, это как раз он взял грех на душу? Может, следовало позволить Освальду зарубить беднягу? Может, так милосерднее?
        Потом все стихло. И все пропало. Их встретил дерптский купол. Под куполом ждали Аделаида с Ядвигой. Знакомые и незнакомые одновременно. Бурцев поймал взгляд княжны.
        М-да, не привык он еще к этим мудрым, чуть насмешливым глазам… Будто и не жена вовсе, давно познанная и изведанная, смотрит на него сейчас, а загадочная незнакомка, которую еще предстоит раскусить, да закадрить, да охмурить. А как - фиг ее знает!
        - Сёма, - тихо шепнул Бурцев по-татарски. - Девочки-то наши изменились… Там, во Взгужевеже, когда я вытащил их из магического круга малой башни перехода.
        - Моя знается, - ответил старик-итаец. - Твоя, наверное, тоже менялася. В башня ли, не в башня, хорошо ли, плохо ли - твоя сама пускай решается.
        - Как думаешь, надолго у нас такие перемены, а?
        - А вот эта для моя совсема неизвестная. Эта нет в древняя свитка. Можется, навсегда, можется, до завтра.
        - Чего шепчетесь, други? - ладонь Освальда хлопнула Бурцева по спине.
        - Да так, о женщинах треплемся.
        - Хм, завидую я твоему другу-китайцу, Вацлав. Хотелось бы и мне в его возрасте такие разговоры вести.
        - А что, боишься поиздержаться к старости с Ядвигой-то?
        - Да ладно тебе, - смутился рыцарь. - Скажи лучше, что дальше делать будем? Куда подадимся после Дерпта-то?
        Бурцев пожал плечами:
        - В новогородские земли, к Александру Ярославичу, вернуться не хочешь?
        - Отчего ж нет? Славный князь. Мы с ним еще немца погоняем.
        - Значит, договорились. Тем более что я обещал Александру сказку одну дорассказать.
        - Сказку? Какую сказку?
        - Занятную. А теперь отстань от меня, Освальд, и топай, вон, к своей Ядвиге. А то ишь как зыркает влюбленными глазищами твоя ненаглядная.
        Добжинец, конечно, видел. Рыцарь крутанул длинный ус, выпятил грудь. А потом совсем уж несолидно - по-детски, вприпрыжку побежал к даме сердца. Ядвига звонко захохотала.
        Бурцев тоже шагнул к Аделаиде. Из-под деревянного, наспех сбитого эсэсовцами купола они вышли рука об руку под другой - чистый и звездный купол ночного неба. Пахло весной…
        notes
        Примечания
        1
        Силезия, Малая Польша, Великая Польша, Мазовия и Куявия, о которых речь пойдет дальше, - польские княжества.
        2
        Деревенская община из нескольких небольших сел в средневековой Польше.
        3
        Предметы одежды в Средневековье.
        4
        Болеслав Стыдливый и Кунигунда Благочестивая прожили вместе 40 лет и действительно не оставили потомства. Позже Кунигунда Благочестивая была причислена к лику святых.
        5
        Присяжные.
        6
        Судебный служитель.
        7
        Запасных.
        8
        Комтур в Тевтонском ордене - комендант замка, начальник гарнизона.
        9
        Орден меченосцев, позже более известный как Ливонский орден, в 1237 году слился с Тевтонским орденом. Сохранив некоторую самостоятельность, он тем не менее стал своего рода «филиалом» тевтонов. До объединения основным символом меченосцев были красный меч на белом фоне под красным же германским крестом. Отсюда - название ордена.
        10
        Большие осадные щиты - стационарные или на колесах.
        11
        Сержантами в Тевтонском ордене являлись конные немецкие наемники и светские рыцари, не сковывавшие себя монашескими обетами братства.
        12
        Кто? (нем.)
        13
        «Моя профессия - полицейский» (нем.).
        14
        Господин (нем.).
        15
        Нет (нем.).
        16
        Я - русский (нем.)
        17
        Понятно? (нем.).
        18
        Очень интересно (нем.).
        19
        Кто ты? (татарск.)
        20
        Немец? (татарск.)
        21
        Нет (татарск.).
        22
        Сюда! (татарск.)
        23
        Быстро! (татарск.)
        24
        Сотник (татарск.).
        25
        Тумен - 10 000 воинов в татаро-монгольской армии.
        26
        Лишу жизни (древнерусск.).
        27
        Изменник (древнерусск.).
        28
        Бесермен - бусурман, иноверец (древнерусск.). Балвохвальство - язычество (древнерусск.).
        29
        Сражаются (древнерусск.).
        30
        Епископы-католики (древнерусск.).
        31
        По-русски (татарск.).
        32
        Любимую жену (татарск.).
        33
        Женщину (татарск.).
        34
        Небо-отец и земля-мать - верховные божества монгольских и татарских кочевых племен в период язычества.
        35
        Десятник (татарск.).
        36
        Сушеный кислый сыр.
        37
        Жеребенок (татарск.).
        38
        Скакун (татарск.).
        39
        Крепкий, здоровый (татарск.).
        40
        Золото (татарск.).
        41
        Друг (татарск.).
        42
        Воевода (древнерусск.).
        43
        Дружинниками (древнерусск.).
        44
        Землепашцев (древнерусск.).
        45
        Нанимать (древнерусск.).
        46
        Некоторые исторические источники указывают, что перед выступлением Генриха Благочестивого из Легницы, князя, действительно, едва не убил сорвавшийся с ограды собора Святой Марии камень, кирпич или фрагмент украшения. Случившееся было истолковано как дурное предзнаменование.
        47
        Бог с нами! (нем.)
        48
        Согласно историческим источникам, призывы к бегству, раздавшиеся среди польских дружин в разгар Легницкой битвы, смутили поляков и помогли татаро-монгольским войскам переломить ход сражения. Споры о том, кто именно устроил эту провокацию, ведутся до сих пор.
        49
        Смог - дракон, которого, согласно легенде, убил основатель Кракова князь Крак.
        50
        Стоять! (нем.)
        51
        Символический удар мечом по плечу посвящаемого в рыцари.
        52
        Женщина (татарск.).
        53
        Влиятельные кланы прусской знати в XIII веке.
        54
        Барздуки, именовавшиеся также маркополями, - низкорослые существа, которые, согласно прусским легендам, могли жить как среди людей, так и среди духов.
        55
        История с первым христианским миссионером в Пруссии св. Адальбертом произошла в конце X века. Христианин нарушил границу Священного леса Кунтер и могильника Ирзекапинис, известного как «могила гребцов», и был убит.
        56
        В прусских племенах, действительно, царил культ лошадей, а потому знатные пруссы предпочитали кумыс из молока кобылиц всем другим напиткам. По данным некоторых исследователей, само слово «прусс» родственно слову «конь», «лошадь». Не исключено, что употребление кумыса могло восприниматься как ритуальный акт, сближающий всадника и лошадь.
        57
        Прусские священнослужители, специализирующиеся на похоронных обрядах.
        58
        Подобный обычай описан мореплавателем и путешественником Вульфстаном из Шлезвига, побывавшим в конце IX века в прусских землях.
        59
        Групповые моления и покаяния, сопровождающиеся жертвоприношением, избиением жрецом паствы и паствой - жреца и завершающиеся трапезой проводились в прусских общинах до шестнадцатого века. Именно тогда эти языческие обряды описал путешественник Марцин Муриниус.
        60
        С нами Бог! (нем.)
        61
        Боже мой! Кто это? (нем.)
        62
        Корейский боевой посох в виде трости с закругленным концом.
        63
        Китайский боевой посох с насадками-тесаками на обоих концах.
        64
        На самом деле, по свидетельству летописцев Герман фон Балке умер задолго до описываемых событий - в марте 1239 г.
        65
        От немецкого штехен - «колоть».
        66
        Реальный епископ Вильгельм Моденский - папский легат в Прибалтике впоследствии стал кардиналом Сабинским.
        67
        Рыцарь (нем.).
        68
        Герб верховного магистра - гроссмейстера Тевтонского ордена представляет собой желтый крест поверх черного креста с изображением желтого орла в центре.
        69
        Лежать (нем.).
        70
        Дети ворона (татарск.).
        71
        Подлые собаки (татарск.).
        72
        Шлюссель - ключ (нем.).
        73
        «Бросить якорь» (нем.).
        74
        Имеется в виду специальная модификация немецкого пистолета-пулемета для бесшумной и беспламенной стрельбы «Фольмер ЭРМА МПП».
        75
        В данном случае речь идет не о стяге. «Знаменем» в феодальном войске называлось боевая единица из нескольких «копий». «Копьем» именовалась свита из вассалов, слуг, оруженосцев и стрелков, которую вел за собой на войну один рыцарь.
        76
        Март (польск.).
        77
        Апрель (польск.).
        78
        Февраль (польск.).
        79
        Вперед! Быстро! (татарск.)
        80
        Нет (татарск.).
        81
        Колдовство! Злой дух! (татарск.)
        82
        Колдовство (татарск.).
        83
        Чудище (татарск.).
        84
        Бежим (уходим) (татарск.).
        85
        Согласно польской легенде, Смок - дракон, убитый основателем Кракова князем Краком.
        86
        Дракона (татарск.).
        87
        Сумасшедший воин (татарск.).
        88
        Злая судьба (татарск.).
        89
        Убить (татарск.).
        90
        Волшебство, колдовство (татарск.).
        91
        Крестовый поход (нем.).
        92
        Китайский арбалет.
        93
        Можно перевести, как «шар огня и грома» - разновидность средневекового китайского камнеметного снаряда, наполненного порохом.
        94
        «Колючий огненный шар» - тоже пороховой снаряд, усеянный шипами, из арсенала древнекитайских артиллеристов-камнеметчиков.
        95
        Железная емкость, снаряженная порохом - еще один прообраз бомб в древнем Китае.
        96
        «Огненные стрелы»: гибрид стрелы и пороховой ракеты, обладающей большей убойной силой, чем обычная стрела.