Каждый третий Валерия Малахова
Рассказы
Валерия Малахова
Каждый третий
А у тебя СПИД -
И значит, мы умрём… Земфира
УРомки Валуева было уже три девчонки. Мать ночами плакала, утыкаясь в подушку и стараясь всхлипывать потише. Бесполезно: Ромка знал. Хмурился, сплевывал за окно, стараясь попасть на лысину управдома Хмельченко. Мелочь - а приятно. Напевал модную нынче песенку: «Каждый третий, каждый третий, каждый третий - это я…» Потом срывался с места, хватал куртку, путался в кожаных рукавах, вполголоса матерился… Бросал на бегу:
- Таблетки прими, время уже… Ночевать не приду.
И уходил, уматывал из одной безнадеги в другую.
- Новость слыхал? - Лешка Огарков по кличке Перец затянулся, передал косяк рыжей Тамаре. - Алька Трындец повесился. Совсем.
Помолчали. С Трындецом Ромка учился в параллельном классе. В Пансион Алика не взяли - врожденный порок сердца, - но пацан на здоровье был слегка повернут. Витамины жрал, с девками не целовался… Доигрался, чистюля недоделанный: Сольпугины шестеры отымели его всей кодлой. Заразили, понятное дело.
- А не фиг выделываться, - Ромка пыхнул сигаретой. Вязкий комок в горле привычно исчез, стало хорошо. - Гондоны он покупал, понимаешь… Всем подыхать, а ему оставаться?
- И я о том же, - Перец покладисто закивал, а Ромка протянул косяк Грегу.
- Мне нельзя теперь, - глухо отмолвил тот.
- А… а… э… - В наступившей тишине Натахина икота звучала идиотски. О чем Тамара тут же всем сообщила.
- Заткнись, - хмуро велел Грег. Все знали, куда и по какой надобности он вечерами уходил с Натахой.
Куцый отвесил товарищу шутовской поклон.
- Добро пожаловать в смертники, приятель. Ты играл в эту рулетку - и продул. Я тоже. Остальные продуют завтра. Не печалься - послезавтра сдохнут все.
Натаха тоненько завыла, на всякий случай отойдя к мусорным бакам. Рука у Грега была тяжелой, а сгоряча мог и лупануть.
- Не скули, дура, проверься лучше сходи, - Ромка отвернулся от всхлипывающей девахи, сплюнул и пошел прочь, не слушая возбужденных голосов за спиной. Кайф исчез, как и не бывало. Натаха ему нравилась - а теперь что? Ждать? На презервативы тратиться?
Правду говорят: мир - дерьмо, а люди в нем - опарыши.
Ромка шел по пустеющим улочкам: ночь - время подонков, как без устали твердили учителя в школе. Сейчас небось греют задницами кресла возле теликов. Ждут: может, кто-то придумает суперпуперлекарство?
Никто ни хрена не придумает. Мы все сдохнем. И не факт, что училка по физике сыграет в ящик раньше мерзавца и остолопа Романа Валуева.
Каждый третий,
Каждый третий,
Каждый третий - это я,
Ну а кто еще там третий -
Мне не важно ни черта…
Из открытого окна надрывался магнитофон.
* * *
«Также в связи с массовым распространением заболевания в социально малообеспеченных слоях населения возникла и сформировалась особая субкультура. Представители данного течения провозглашают отход от устоявшихся моральных ценностей, проповедуют отказ от средств предохранения. С их точки зрения, правительственная программа сохранения здорового генофонда и обеспечения остальным членам общества возможности сберечь жизнь и здоровье является дискриминационной…»
Валёк удовлетворенно глядел на мерцающий экран. Разумеется, нужно было подробнее рассказать о маргинальной субкультуре и разнести в пух и прах взгляды ее представителей. Но начало определенно удалось. В меру заумное, в меру четкое…
Дальше, однако, работа застопорилась. Проклятые «малообеспеченные слои населения» никак не могли четко сформулировать, чего же они хотят. Разные источники предлагали взаимоисключающие версии. Конечно, перечислить и классифицировать их - задачка несложная, но пытливый Валькин ум не желал выполнять нудную работу, которая могла в итоге оказаться зряшной. А вдруг на самом деле асоциальные подростки требуют вовсе не гарантированного поступления в высшие учебные заведения после окончания школы?
Проинтервьюировать бы одного такого… а лучше - нескольких. Валёк представил черные буковки на снежно-белом листе: «Проведенное самостоятельно исследование дало следующие результаты…» Зажмурился, посмаковал мысль.
А почему нет? Конечно, покидать Пансион в одиночку запрещено. «Во избежание инцидентов провокативного характера». Но посещать родителей не возбраняется. А выпрыгнуть из служебной машины, когда она затормозит у ближайшего светофора, - дело плевое. Убежать, спрятаться, а затем выйти и поговорить с кем-то из ровесников. Ну не звери же проживают за стенами Пансиона! Вон, хотя бы родители Валька… А разумные люди всегда смогут договориться.
Конечно, администрация начнет поиски. Ну, ничего. Поищут - и успокоятся. Когда же Валёк вернется с сенсационной информацией…
Простят. Конечно, простят. Иначе быть не может.
Ведь он, Валёк, - надежда и опора гибнущей нации.
* * *
Ромка углядел чистенького, как только завернул в переулок Врачей-Волонтеров. «Тупик медицины» - так иногда мать называла эту мелкую, в три дома, загогулину.
Чистюля стоял возле покосившегося гаража (владелец развалюхи года три как помер) и с любопытством оглядывался. Увидел Ромку, разулыбался, приветственно замахал рукой.
Пансионатский. Чужак. Тварюка, которая будет жить, когда мы тут все…
Пацан совсем. Младше Ромки - лет десять сопляку, не больше. Нос картофелиной, на макушке светлый вихор…
- Ты что тут делаешь, недоносок? - Мальчишка ойкнул, когда пальцы в заусенцах сдавили ему ладонь. - Ты, чистюля пансионатская, вали домой, в теплую постельку! Здесь мы живем!
- Я… Спросить… - В глазах у пацана стояли слезы. Ясное дело: Ромка волок его за собой, не слишком интересуясь, успевает ли тот ноги переставлять.
- У пробирки спросишь, козлина!
Ярко-синяя форма Пансиона намокла от пота.
И поделом: неповадно будет соваться куда не звали.
Банковая… Кутузовский проспект… Площадь Революции… Костельная…
И гул моторов. Приближающийся. Очень быстро нарастающий…
Плохо. По звуку - явно не один байк едет. И не два.
А кодлой разъезжать здесь может только Сольпуга.
Сольпуга… а Трындецу, наверное, больно было вешаться. Ромка читал, что некоторые по сорок минут давятся, вот только сделать ничего не могут: парализованы потому как. Чистюля десятилетний - и Сольпуга… а папаша сыночка единственного от любого суда отмажет. Понесло же сюда гаврика пансионатского… и фонари горят как назло!
- Так, слушай, - Ромка встряхнул пацана. Тот испуганно хлопал глазами, - сейчас ты бежишь. Быстро. У аптеки сворачиваешь налево. Там мусорный бак, забираешься туда. Ждешь. Эти не поверят, что чистюля в дерьмо полез. Когда всё утихнет - вылазишь, там будка телефонная есть. Звонишь своим. Держи карточку. Крепко держи, не потеряй! Понял, придурок?
Сопляк кивал, плечи тряслись. Дрожит? Плачет? А хрена ли сейчас разбираться!
- Пошел, скотина!
* * *
- Они его забрали, наверное. Забрали. Я не знаю, что с ним сделали, - Валёк захлебывался слезами, тыкался носом в грудь господина директора. Антон Игоревич обнимал глупого мальчишку. Молчал.
Вокруг толпились воспитатели Пансиона, учителя и охрана. Но Валёк видел только метнувшийся тогда навстречу свет фонаря. Слышал только собственное сиплое дыхание. А помнил - помнил просвистевший над плечом камень. И крик: «Вон пансионский! Бей чистюлю!»
И визг тормозов. Как будто мотоцикл въехал в нечто мягкое…
- Я даже имени его не знаю! А он ведь меня спас, спас, спас! А они его…
- Они разберутся, - спокойно и внушительно произнес наконец Антон Игоревич. - А ты, надеюсь, понял, что сеть Пансионов, предназначенная для защиты будущего науки…
Валёк слушал - и не слышал. Там, где-то там, страдал его бесстрашный защитник. А он, надежда и гордость…
Он струсил. Сбежал. Бросил того парня.
Трус. Мерзкий, подлый трус.
* * *
Ромке было хорошо. Кайф приятной волной разливался по телу, где-то хрипел дешевый радиоприемник - а вокруг сидели свои.
Все свои. И Сольпуга. Мало ли кто там у него батя - а сын вот он, здесь. Не в Пансионе трескает харчи за наш счет, как этот…
Валуеву поверили. Чего ж не поверить - чистюлю показал, камень в него кинул, а что ногу подвернул - с кем не бывает?
- Ты дурак, - степенно втолковывал Сольпуга, прихлебывая пиво из оранжевой банки. - Видишь же - мы едем, ну и отползи себе в сторонку. Мы б этого козла…
- Я его… ик… сам… в порошок, когда встречу… ик… падлу… - Ромка преданно глядел на Сольпугу и сам верил в то, что говорил. Ведь несправедливо же: мы сдохнем, а этот вихрастый будет жить. Долго. И счастливо, вот ведь обидно!
Козел. Гадина!
Ромка плакал, тиская жилистую, вислогрудую девку, и та ревела вместе с ним. За компанию.