Доблесть воина Александр Мазин
        Варяг #10
        Княжич, рыцарь, ближний гридень великого князя - неплохой список достижений. Семнадцатилетний сын князь-воеводы Серегея Илья - опытный воин, могучий, умелый, знающий все, что должен знать воевода, владеющий полудюжиной языков, готовый повести в бой и десяток, и сотню, и тысячу, если понадобится. Однако ему только семнадцать, и оттого чувства частенько перевешивают стратегический расчет, а страсти оказываются сильнее разума. Но пока есть те, кто готов встать рядом в смертной битве, ворогам не одолеть богатыря даже в самом неравном бою.
        Александр Мазин
        Варяг
        Доблесть воина
        Серия «Викинг»
        

* * *
        Пролог
        Владимирова Русь вошла в последнее десятилетие первого тысячелетия сильной и обновленной. Однако и врагов, тайных и явных, слабых и сильных, у молодого государства хватало. Мелких хищников, мечтавших просто урвать шмат посочнее и удрать. И врагов сильных и грозных, мечтавших разорвать собранное из разновеликих земель государство на окровавленные и удобные для поглощения куски.
        И удерживал их всех только страх. Понимание: дерни пардуса за хвост, и в следующий миг почувствуешь на горле его клыки.
        Только это и останавливало.
        Но не всех.
        Вот почему в поход на хорватов Сергей Иванович не пошел. И людей своих великому князю не дал. Оставил себе сотню воев, а остальных частью перебросил в Моров, а частью отдал сыну Артёму, князю Уличскому. Уличской земле угрожала куда большая опасность, чем стольному Киеву. Духарев знал: гроза приближалась. Две большие орды степняков копились вблизи границ, выжидали непонятно чего.
        То есть как раз понятно. Большие ханы Курэй и Питик привели своих людей уж точно не почтение выразить.
        Курэй особенно опасен. Старая подлая гадюка. Вдобавок кровник русам. Это он убил на Хортице Святослава, положив там же и его лучшую гридь. Сергей Иванович - единственный, кто тогда выжил. Да и то лишь потому, что копченые решили: мертв воевода.
        То, что Курэй рискнул подойти к границе русских земель, - тревожный признак. Его кочевья неблизко. Духарев допускал: не по собственной инициативе явился большой хан. Ромеи подкупили. Официально меж Киевом и Константинополем вражды нет. Великий князь Владимир Автократору ромеев - родич. На сестре женат. Вдобавок император Василий ему - крестный. Выручил его Владимир в трудную годину, помог усидеть на троне. За то и обещали ему в жены порфирогенету, византийскую кесаревну. Обещать-то обещали, но когда нужда в подмоге прошла, попытались по обычной византийской повадке отыграть назад. Не вышло. Обиженный Владимир взял Херсонес-Корсунь, и пришлось Константинополю уступить. Вернее, поменяться. Корсунь на кесаревну. Так что могли, могли ромеи по той же всегдашней своей повадке натравить на Русь Курэя.
        Большой хан Питик - иного пошиба. Этот только-только уселся на белую кошму предводителя орды. Для него сейчас главное - авторитет, так что и действовать он будет нагло и бесстрашно. Впрочем, это как раз в духе Хоревой, большой орды, которую он возглавил.
        Две большие орды - уже много. А ведь есть еще и третья, Иртим, которая традиционно грозит улицким землям. Именно с Иртим главным образом и бодается князь Уличский Артём. С Иртим и с независимыми уграми.
        По счастью, дружбы между уграми и копчеными нет. Так же, как нет дружбы между Иртим и Хоревой. Вражда их родилась задолго до того, как возник на полоцкой земле Сергей Духарев. Конца ей не предвидится, и это хорошо.
        А вот две большие орды на границе - это очень плохо.
        Так что не рискнул князь-воевода Серегей передать даже часть своей дружины великому князю Владимиру. Хотя формально данное сыну Святослава обещание выполнил. Послал с великокняжьим войском младшего сына Илью.
        Тот хоть и числился в лучших гриднях Владимира, но в состав киевской дружины не входил. Сейчас тоже оставался сам по себе. Командиром разведывательного дозора при головной части Владимирова войска, где старшим был давний друг их рода тысяцкий Вольг Варяжко. Илью Варяжко принял охотно. Понимал, что будет от Ильи изрядная польза. Княжич уже бывал на хорватских землях и неплохо ориентировался. Особенно после того, как Сергей Иванович снабдил сына копией собственной карты.
        Глава 1
        Западная Русь. Будни боевого дозора
        - Илья!
        Лагодка. Илья улыбнулся девушкам, придержал заводную и поехал рядом с телегой.
        С лекарками он познакомился пару дней назад. Викула, отрок из моровской дружины, которого Илья взял с собой в этот поход, получил стрелу в затылок. К счастью для Викулы, мрачноватого высокого кривича двадцати трех зим от роду, стрела была охотничья. Пробив кожаный тыльник, она растеряла почти всю силу и ушла вверх, не пробив, а лишь поцарапав крепкий отроков череп.
        Лагодка Илье приглянулась, и Викула был передан в ее умелые руки. И впрямь умелые, потому что лекарка драть присохшие бинты не стала, а сначала размочила теплым травяным настоем заскорузлую от крови повязку, потом срезала спекшиеся в черный ком волосы, и лишь после этого взялась за саму рану: промыла, зашила, забинтовала чистым. И всё с приговором, от которого Викула не то чтобы сомлел, а задремал вроде…
        И вот через два дня отрок снова в седле. А мог бы и неделю проваляться, а то и горячку подхватить.
        Надо отметить, что это была первая боевая рана, полученная в нынешнем походе. Если, конечно, можно назвать боевой рану, полученную от мальца-хорвата, который стрельнул в руса в отместку за разграбленное сельцо.

* * *
        Ограбили сельцо не русы, а какие-то бродяги, не имевшие к войску Владимира никакого отношения. Илья знал это наверняка, потому что в сельцо они вошли передовым дозором, на полверсты опередив голову походной колонны.
        Паренька, понятно, изловили, но убивать его Илья не разрешил. Мальчишка, выстреливший пусть даже и в спину вооруженному воину, бронному всаднику, - хороший материал. Когда-то Илья и сам был таким. Правда, стрелял не в затылок, а в лицо, но всё же…
        - Я - Илья Моровлянин, - сказал он побелевшему от ужаса парнишке, замершему в татуированных лапах нурмана Гудмунда. - Иди в город Моров, к наместнику. Скажи, что я велел взять тебя в детские. И больше не глупи. В другой раз не пощадят. Отпусти его, хольд.
        - Неправильно это, - проворчал Гудмунд Праздничные Ворота. - Он нашего ранил. Кровь пролил. Кровь за кровь. Дай хоть руку ему отрублю!
        - Викула! - обернулся Илья к пострадавшему. - Хочешь отомстить мальцу?
        - Да пусть бежит, - проворчал кривич, заматывая голову льняной тканью: рана была не опасной, но кровила сильно.
        - Гудмунд, если комар тебя куснет, ты тоже будешь за ним гоняться, чтоб лапку оторвать? - насмешливо спросил Илья. И добавил жестко: - Я сказал, отпусти его!
        - Ты вождь. - Свей-нурман разжал пальцы, и мальчишка плюхнулся наземь прямо в навозную кучу. - И чтоб ты знал: мою шкуру не всякий комар прокусит.
        - Викула, ты как? С нами или назад?
        - С вами, - буркнул Викула, прилаживая шлем на забинтованную голову. Подшлемник пришлось спрятать, иначе не налезло бы. - А куда?
        - Малец же сказал: те, кто их пограбил, только что ушли. Нагнать хочу.
        - Эй! Я с вами! Покажу, куда они пошли! - подал голос малец-хорват.
        Русы засмеялись.
        Два десятка грабителей, груженные добычей телеги. Такой след даже ночью не потеряешь.
        - На-конь! - скомандовал Илья и кивнул в сторону Викулы: - Миловид, приглядывай. Возгарь, Малига - замыкаете. Нагнидуб - со мной. Ходу!

* * *
        Работы у лекарей нынче немного. Настоящих схваток еще не было. Так, мелкие стычки дозоров, в которых русы неизменно побеждали. Больше пострадавших не от врагов, а по собственной неуклюжести и невезучести. У кого конь споткнулся, кто спину надорвал, застрявший воз из грязюки вытягивая, кто животом маялся…
        А с одним совсем смешно вышло (Лагодка хихикнула) - на гнездо осиное сослепу помочился.
        Лагодка - милая. И интерес у нее к Илье - хороший. Не похотливый, как у подружки ее Чаруши, а… душевный. Илье с ней поговорить - что домой вернуться. И помочь не в тягость.
        Лекарям в большом походе всегда есть чем заняться. Для того чтоб обиходить раненых да поломанных в бою, много чего требуется. Но это работа нетяжелая и несложная. Тем более что вытянуть увязшую в грязи телегу - и мужские руки сыщутся. Да и пустые они, эти телеги, пока что. Сколько там веса в двух девушках? Пудов шесть?
        Руки у лекарок заняты делом, зато языки свободны…
        А тут - Илья!
        К лекарям сын князь-воеводы всегда относился с особой лаской. Как-никак у него и матушка, и невестка целительницы. Так что заботился. То мясца подкинет свежего, то еще чем угостит. И другие вои при нем приставать побаивались. Всерьез, понятно, девушек не обидят, но многие на лекарок смотрят как на девок доступных. А это мало кому нравится. Даже… доступным. А тут глянет любитель сладенького на Илью, который рядом с телегой едет, и быстро сообразит, что девушки под его десницей.
        А десница у княжича моровского ой тяжеленькая!
        - Куда ездил, Илья Серегеич?
        - Хвост проверял, Лагодка. По велению княжьему. Не потерялись ли.
        - А впереди что?
        - Пустая дорога. В тот раз поучили шалунов, других пока не нашлось.
        Но - найдутся. Вряд ли князь хорватский Собеслав откажется от мысли оставить русское войско без припасов. Это ж двойная выгода: и себе помочь, и врагу подгадить. А что смерды, у которых вынесли всё, включая посевное зерно, с голоду помрут, так это уже не Собеслава забота. Пусть теперь киевский князь думает, как данников своих примученных поддержать.
        - Всё спокойно, не бойтесь…

* * *
        - И зачем нам эти хапуги? - проворчал Бочар Нагнидуб, поравнявшись с Ильей. - Сколько они того зерна увели? На золотник и то не наберется. А отнимем, ты что, сам торговать его станешь?
        - Во-первых, не на золотник, а побольше, и не только зерно, - Илья чуть придержал прибавившего рыси Голубя - жеребцу не понравилось, что его догнали. - Во-вторых, зачем торговать? Я его нашим фуражирам отдам. А в-третьих, Нагнидуб, мы нынче не по вражьим землям промышляем. Мы - передовой дозор великокняжьего войска!
        - Не понял, - нахмурился Бочар. - Это же война. Значит, всё, что возьмем, - наше по праву! И поровну! - И, спохватившись: - Тебе, понятно, три доли как старшему.
        Илья засмеялся:
        - Это не вик нурманский, Бочар! И не война. Это, друже, возвращение того, что прежде было нашим, а потом отложилось. Так что со смердами здешними мы точно не воюем. Это как с брюквой воевать или с морковкой. А вот ежели кто этих смердов грабит, то с ним уже у нас война. И не как с честным ворогом, а как с обычными разбойниками.
        - Умный ты, - Бочар хмыкнул. - Так всё растолкуешь, что аж зуб ныть начинает.
        - Не тот ли, который тебе намедни Малига щитом вышиб? - ехидно поинтересовался Илья.
        - Я ему тоже… приложил, - буркнул Нагнидуб, которому зуба до сих пор было жалко. А еще обидно от того, что Малига, уступавший Бочару ростом и силой, намного превосходил того ловкостью и умением. И побить его в шутейном поединке у здоровенного Нагнидуба не выходило никак. А если он увлекался и забывал, что поединок шутейный, Малига его тут же наказывал. Вот, без зуба оставил.
        - Мы - дозор, - наставительно произнес Илья. - Наше дело - выявить всё, что может помешать движению войска. И устранить, если сумеем. А если не сумеем, сообщить о том воеводе.
        - И чем же может помешать движению войска шайка грабителей?
        - У тебя, Нагнидуб, голова, чтоб думать или только вшей разводить? Знаешь, сколько одного только фуража коням надо?
        - Нет у меня вшей! - обиделся Бочар. - Что я, копченый? Иль жрец нурманский? А про фураж войсковой мне знать ни к чему. Чай, свои кони голодными не останутся, а о других пусть другие думают.
        - Думать, Бочар, это… - начал Илья, но оборвал фразу: - Голубь, стой.
        Жеребец послушно остановился. Илья напряг слух…
        Подъехал Малига. Тоже послушал. Теперь, когда копыта коней больше не хлюпали по грязи, звуки стали совсем отчетливыми. И понятными.
        Илья глянул сверху на Малигу. В отличие от простодушного Нагнидуба, тот был умен. И опытен. Не простой гридень - сотник. Илья хотел оставить его наместником в Морове, но Малига отказался. Попросился на войну с хорватами.
        - Зачем тебе? - удивился тогда Илья. - У меня отряд маленький, ты даже не десятником, простым воем будешь.
        - Простым воем, зато под Ильей Моровским, - улыбнулся Малига. - Скучно мне, княжич, воеводствовать. Неумехам всяким носы подтирать да подпруги подтягивать. Не жизнь это для меня - тоска. Не обижай, Илья Серегеич!
        - А Моров на кого?
        - А хоть Гордея у князь-воеводы попроси! - обрадовался Малига. - Ему в самый раз.
        Илья подумал немного…
        И согласился.
        Гордея он знал. И знал, что наместник из Гордея выйдет толковый. Да и Малигу хотелось с собой взять - будет с кем посоветоваться.
        Но для начала посоветовался с батей насчет Гордея. Князь-воевода выбор одобрил. И даже похвалил: мол, научился Илья в людях разбираться.
        Илья признался: Гордея Малига предложил.
        - И что с того? - пожал плечами князь-воевода. - Малига - твой человек. Раз приблизил его и слушаешь, значит, разбираешься.
        На том и порешили.
        И теперь Малига рядом с Ильей. В полусажени. Ближе некуда. Крестили Малигу Аристархом, но христианское имя как-то не прижилось. Может, и правильно. Не захотел Малига начальником стать[1 - Греческое имя «Аристарх» означает «наилучший повелитель».].
        Хотя простым воином он уж точно не был. Бронь на нем - не у всякого сотника такая. Илья подарил. За дело. Да и прочая амуниция не хуже. Что в бою взял, что купил. Давно воюет Малига. Дольше, чем Илья на свете живет. С виду прост. Лицо круглое, нос картошкой, бородка стриженая, вокруг глаз морщинки, будто улыбается часто. Только не от улыбки они, а от прищура. Для того, кто вдоволь пополевал в печенежских степях, такой взгляд - обычный.
        - Что скажешь, сотник?
        - Телег десятка два. Быки тянут. Коней, думаю, столько же. Сказал бы точнее, да в этой грязюке не разберешь, а по звуку - где-то так. От нас - недалеко. Будь дорога прямой, уже могли бы стрелой достать.
        - Бьём?
        - Пожалуй. Ты живьем кого взять хочешь, княжич?
        - Ясно, хочу. И не кого-то, а старшего.
        - Тогда я бы посоветовал спешиться и бегом через лес.
        - А потом бегом конных догонять, когда они телеги бросят и дадут драпака? - влез Нагнидуб.
        - Кабы ноги у тебя были такие же быстрые, как язык, ты, Бочар, тарпана бы в степи догнал, - осадил его Малига. - Молчи и слушай. А если не понимаешь, тем более молчи.
        - По лесу скрытно - трудно, - заметил Илья. - Деревья, кусты голые.
        - Нам шибко бежать не придется - быки тянут медленно. Слева склон удобный. Кусты густые. Дорогу перекроем - верхами не уйдут, а пешими пусть попробуют. Вон Бочар у нас - бегун знатный.
        Нагнидуб промолчал. Возражать Малиге - на обидное нарываться.
        - Разумно, - согласился Илья. - Побежим мы с тобой, Малига, еще Нагнидуб, Гудмунд и Рулав. Остальные - верхами, по дороге. Викула, ты как?
        - Могу, - отрок похлопал по кожаному налучу.
        - Вот и хорошо. За конями присмотри.
        Разочаровал. Но в бой без нужды Викуле лезть не стоит. Вид у него неважный.
        Илья спрыгнул наземь. Снял с седла щит. А вот лук с колчаном оставил. Стрелы метать будет кому.
        - Так и держитесь, как сейчас, - приказал конным. - Крикну - начинайте. А мы побежали!
        И побежали. Склон не очень крутой. Дорога выше. Под ногами похрустывают промерзшие листья: почище, чем на тракте, и не так скользко. Хотя приходится петлять: в полной броне через кусты и поваленные стволы особо не попрыгаешь.
        Бежать приятно. Ногам. А то всё верхом да верхом. Особенно если бежать не напрягаясь. Илья и не напрягался. Пустил вперед Гудмунда и Рулава, которым посоревноваться в удовольствие. Не просто бегут - теснят друг друга. Играют.
        Малига рядом. Ему тоже легко.
        Кому трудно, так это Нагнидубу. Бронька на нем двойная до колен, да кованые наплечники, да щит здоровенный, с круговой оковкой, да в верховых сапогах стальные вставки. От удара мечом спасают. Илья тоже такие хотел себе сделать, когда только-только снова ноги обрел. Богуслав отговорил. Пояснил: польза, только если ты - поединщик и противник о вставках не знает. А в бою только тяжесть лишняя. Проще ногу убрать. А всаднику такие штуки и вовсе ни к чему. Если собственную ногу защитить не можешь, как тогда коня защитишь? Но Нагнидуб железо любит. Ему лишний пуд - не помеха. Впрочем, в отряде Ильи слабаков нет. Так что Бочар со своим железом пыхтит да потеет. Но не отстает. И не отстанет - гонор не позволит. И Илья это знает.
        Повозки они уже давно обогнали. Но не остановились. Во-первых, еще место надо выбрать подходящее, во-вторых, грабители могли дозор вперед отправить. Илья бы отправил. Волы-то пахотные, там же, в селе взятые. Еле тащатся.
        Но сейчас самое время кого-то наверх послать. Кто тут у нас самый молодой, не считая пыхтящего Бочара и самого Ильи?
        - Рулав! Сбегай, глянь, что на дороге.
        Варяг тут же рванул наверх.
        Хороший воин Рулав Самый-Младший-Барсучёнок. Настоящий природный варяг. Илье с ним хорошо. Как с братом. Младшим братом, которого у самого Ильи нет. И Рулаву с Ильей хорошо. Он привык быть младшим, шестой сын Стемида Барсука. Хотя давно уже опоясанный гридень и годами постарше Ильи. Но тоже не женат. И не торопится. У него другая мечта: собственная боевая ладья. И будет. Если не убьют. Однако, чтоб убить Рулава Барсучёнка, врагов вокруг должно быть много, а друзей - никого. А это у русов-дружинников - большая редкость.
        Побежали дальше. Илья размышлял. На бегу хорошо думается. Не о предстоящей стычке: там все просто. О будущем. Например, о разговоре, который случился у Ильи с батей незадолго до похода.
        Киев
        - Князь Фарлаф тобой интересуется.
        Илья настороженно поглядел на отца:
        - Уж не из-за Мурома ли?
        В Муроме Илья чуток порезвился. Убил наместника и казну его забрал. За дело, по справедливости. Наместник этот Илью подвел под родичей-разбойников, с которыми вместе скверные дела проворачивал. Илья до сей поры был уверен, что сделал все скрытно и подумать должны как раз на этих родственничков. Неужели Фарлаф что-то вызнал? Тогда почему батя так спокоен?
        - Из-за Мурома, - кивнул князь-воевода. - Но наместник, которого ты прихлопнул, ни при чем. Фарлаф хочет тебя самого - в наместники. Говорит, понравилось ему, как лихо ты с Соловьем разобрался. А то у него разбойники, вишь, совсем страх потеряли: наместника княжьего прямо в тереме зарезали, - князь-воевода дернул себя за усы, усмехнулся. - Считает, что ты порядок наведешь.
        - А кто сейчас в Муроме распоряжается? - спросил Илья.
        - Акун, сын Фарлафов. Младший, а ныне - единственный, кто в живых остался.
        - А мне, значит, его сыну - в помощники? - скривился Илья. - Не пойду.
        - Зачем в помощники? Я ж сказал: ты наместником будешь, Акун - под тобой.
        - Вот как? Он что, малахольный, этот сын Фарлафов? Зачем ему подо мной ходить?
        - Акун - воин справный. Я б его сотником в гридь без раздумий взял. Однако вопрос правильный. Сам как думаешь?
        Илья пожал плечами. Ничего в голову не приходило, кроме того, что черниговскому князю и впрямь надо разобраться с разбойниками. Но будь это так, батя и спрашивать бы не стал.
        - Ладно, - снизошел Сергей Иванович. - Поясню. В давние времена, когда воевода Хельгу, Олег по-нашему, взял под себя Киев для Рюрикова малолетнего сына Игоря, с князем Черниговским он бодаться не стал. Договорились тогда мирно, союзно. Враги-то были общие: печенеги, хузары да угры. В договоре Олега с ромеями Чернигов был вторым вписан, сразу после Киева. С Игорем, когда тот, после смерти Олега, наконец-то стал сам править, у Чернигова тоже бодалок не было. Человеком Игорь был неплохим, а вот князем неудачливым. Чернигов при нем изрядно усилился. Потом, когда правили Ольга со Свенельдом, Чернигов тоже стоял крепко. Если не вровень с Киевом, то уж не в данниках точно. Положение изменилось, когда киевский стол занял Святослав. Но и тут наш старый Фарлаф сообразил что к чему и с самого начала повел себя правильно. Признал себя младшим, воев своих со Святославом посылал. Не за так, понятно. Долю неплохую в добыче общей имел. И справедливо. Много черниговских с земли болгарской дымом в небо ушли. Старший сын Фарлафа, лучший его воевода Щенкель, тоже там лег. Святослав этого не забыл, равно как и того,
как Фарлаф Киев прикрывал в отсутствие великого князя. Потому дани с Чернигова не брал, удовлетворялся подарками и верностью. Верность эта Святославу была важнее. Велик был Святослав, - князь-воевода вздохнул. - Тесно ему было в Киеве. Он империей мыслил. И не зря. Хузария уже была под ним и обе Булгарии, Дунайская и Волжская. А это ведь только начало было…
        Князь-воевода снова вздохнул. Илья знал: больно ему от того, что погиб Святослав в самом начале своей великой славы. Раны, полученные батей на острове Хортица, в последнем бою Святослава, зарубцевались. Все, кроме этой. Эта, в душе, не заживет никогда.
        А князь-воевода между тем продолжил:
        - Как не стало Святослава, у Киева с Черниговом сразу не заладилось. На стол киевский воссел Ярополк. Молодой, властный, нетерпимый. И первым делом начал давить Фарлафа. Мол, он великий князь, а все остальные - данники. К самому Фарлафу у него вражды не было, просто тот из сильных князей был самым близким. Фарлаф, может, и уступил бы, но уж больно дерзко с ним Ярополк говорить начал. Негоже так с тем, кто трех великих князей киевских пережил и полста лет твердой рукой княжит. Ярополк же не только данью Фарлафа обязать хотел, еще и мытное право пожелал забрать. Свенельд, пока еще в доверии был, Святославовича как мог урезонивал. Но потом в глупой стычке погиб его младший брат Олег, и Ярополк тут же обвинил в смерти брата Свенельда и выставил воеводу из Киева. Нашему роду от этой опалы только прибыток вышел. По праву супружества стал твой брат Артём Уличским князем. А вот Ярополк решил, что отныне нет над ним никого, кроме Бога. Теперь он если и слушал кого, так только жену свою Наталию, которую Владимир после себе забрал. А Наталия - ромейка. У них, сам знаешь, все под Автократором ходят. Вот и
Ярополк себя таким возомнил. Автократором. И Фарлафу прямо заявил: или кланяйся, или пеняй на себя.
        Вроде правильно решил. Надо было ему тогда с Черниговом срочно определяться. Потому что свара его с Владимиром уже началась, так что иметь под боком врага было опасно, а дружбы у них с Фарлафом после всех обид точно не получилось бы. В общем, решение правильное, но… Если бы Ярополк действительно двинул дружину на Чернигов. А Ярополк, как обычно, ограничился словами, и в результате, когда Владимир подступил к Киеву, Фарлаф и не подумал его поддержать. Впрочем, будь Ярополк порешительней, он бы и без Чернигова с братом справился. Да и Владимир не стал бы против него идти. И тогда, как знать… - Князь-воевода задумался.
        Илья его не торопил. Ему было очень интересно. Илья был мальцом, когда сошлись в битве брат с братом. Притом, насколько мог судить Илья, все преимущества были как раз у Ярополка. И сил побольше, и люди надежнее. Сойдись они в чистом поле, скорее всего, побил бы Ярополк Владимира. А уж из-за киевских стен старшего брата достать не было у Владимира никакой надежды.
        И тут вдруг Ярополк сам оставил Киев и постыдно бежал, бросив и стольный город, и верных ему людей на милость Владимира. И не союзников искать, а в малый град Родню. Там он и просидел без толку, пока полгорода с голоду не перемерли.
        А как нечего жрать стало, прибежал к брату мириться… И был убит наемниками боярина Блуда. Владимир, надо отдать ему должное, Блуда изгнал… наместником в Новгород.
        - Владимир Фарлафа поначалу прижимать не стал, - продолжал между тем батя.
        Незачем. Всем и без того было понятно, за кем сила и удача. Киевский князь ромейскую кесаревну в жены взял, а у Фарлафа второй сын со всей семьей от болезни в один месяц умерли. Остался один Акун. И других не будет: стар Фарлаф, постарше меня. В общем, побежали от него люди. Вон даже воевода черниговский Претич к Владимиру перешел. Так что ни к чему Владимиру Фарлафово княжество силой забирать. Подождать немного - само в руки упадет. Хочешь что-то спросить?
        - Хочу, - кивнул Илья. - Зачем я Фарлафу, мне уже понятно. Хочет свою удачу нашей подкормить. А нам-то зачем с неудачником дело иметь?
        - Удачники, неудачники… Ты, сын, христианин, а говоришь, будто язычник.
        Илья смутился, а князь-воевода продолжал:
        - Муром - не такой уж маленький город. Побольше нашего Морова. И ты - не только мой сын, но и гридень великого князя. И останешься им, даже если принесешь клятву верности Фарлафу, а ты, замечу, ее приносить не станешь, потому что я буду против. И Фарлаф это понимает. И что же получается? Киевский гридень становится наместником такого важного города в княжестве Черниговском?
        Илья задумался ненадолго, потом сказал:
        - Бать, а если наоборот всё? Если Фарлаф как раз и не забыл о том, что я - киевский гридень?
        - Умно! - похвалил князь-воевода. - Вот это уже я упустил. Если так, то выходит, что, приглашая тебя, он Муром Киеву под покровительство отдает? Занятно. Что ж, скоро мы узнаем, кто прав.
        - Спросишь Фарлафа?
        - Нет. Хотел бы он правду сказать, сказал бы сразу. Можно, конечно, Претича порасспросить. У него в Чернигове полно родни осталось. И все не на последних местах. Да скоро все само выяснится.
        - И как же?
        - А вот потребует с тебя Фарлаф клятву верности, тогда я прав. А не потребует…
        - Тогда - я?
        - Нет. Тогда придется еще немного подождать, поглядеть, какой Фарлаф следующий шаг сделает. Ну что, заинтересовался? Пойдешь наместником в Муром?
        - Сначала в поход, - уклонился от немедленного ответа Илья. - Мало ли как там сложится…
        - Согласен, - одобрил князь-воевода. - Вдруг ты там такой подвиг совершишь, что тебя великий князь собственным княжеством пожалует.
        Оба засмеялись. Илья искренне, а вот Сергей Иванович - не совсем. Он помнил, что Илья не только гридень Владимира, но и рыцарь Болеслава Храброго. И наверняка неспроста Болеслав Илью рыцарскими шпорами наделил. Есть у него на парня свои планы. Но грузить этакими допущениями Илью Сергей Иванович не стал. Парню и без того есть над чем поразмыслить.
        - Ты, главное, доблесть бездумную не выказывай, - попросил он сына. - А то знаю я тебя! Чуть что - и один на сотню галопом.
        Илья хмыкнул. Такая репутация льстила его самолюбию.
        - Бать, ну что ты говоришь?! Разве бывает доблесть бездумной? - запротестовал он.
        - Еще как бывает! - заявил Духарев. - Что, по-твоему, есть доблесть воина?
        - Да это и есть! - воодушевился Илья. - Чтоб на врагов без страха, невзирая ни на что!
        - Это, сын, доблесть ульфхеднара, грибов нажравшегося. Доблесть воина не в том, чтобы погибнуть в бою, а в том, чтобы жить, сражаться и защищать своих. И тут уж - себя не щадя.
        - Мертвые сраму не имут, да? - вновь оживился Илья.
        - Да. Но только когда другого выхода остановить врага нет. Потому что ты-то умрешь, а те, кого ты защитить должен? С ними как? Ты - мертв, а они в руках у ворога. Вот это и есть срам.
        Илья попытался осмыслить сказанное, потом спросил:
        - Что же, всех подряд защищать?
        - Зачем всех? Я же сказал: своих.
        - А кто тогда - свои?
        - А на это, сын, ты мне ответь! - потребовал Духарев.
        Илья задумался.
        - Род наш?
        - А еще?
        - Други мои. Еще те, кто в землях наших живет.
        - А если шире?
        - Варяги? Братья-христиане?
        - Не то чтобы все, но, в общем, верно. А еще шире?
        На этот раз Илья задумался надолго, потом осторожно предположил:
        - Русь?
        - Вот теперь верно! - похвалил Сергей Иванович. - Вот теперь ты правильно мыслишь. Широко.
        - Но она ж огромная, Русь! Как же я - один?
        - А ты не один, - сказал Духарев. - Мы же с тобой. Все. От юного отрока до самого великого князя. А еще запомни: доблесть, она с воином не только ввиду ворога. Она - всегда. Уяснил?
        - Не вполне, - честно признался Илья. - Но я додумаю. Скажи, а есть способ узнать, кто свой, а кто нет, чтоб наверняка?
        - Есть, - кивнул Сергей Иванович. - Как не убережешь, так и узнаешь.
        Западная Русь
        На дороге - никого. Хоть что-то хорошее в осенней распутице. Никто тебя не выдаст, кроме ворон.
        И слышно далеко.
        - Едут, - озвучил общую мысль Праздничные Ворота.
        Нет, дозора они не выслали. Не ждали, что их нагонят и обойдут.
        Впереди полдесятка всадников. Возы дальше. Ну да, у распутицы есть еще один плюс: пыли нет. Но лучшие, по привычке, впереди. Где почище.
        Все - воины, судя по мечам. И все - голенькие. Без броней, даже без шлемов. Как на свадьбу едут.
        Илья хмыкнул. Вспомнил, что его как раз со свадьбы и умыкнули. Повеселился денька три от души… А очнулся в цепях, на пути в замок своего кровника, который только и мечтал с Ильи шкуру спустить. Причем медленно.
        Грабители увидели короткую стеночку, перегородившую дорогу, остановились.
        Оценивали противника, озирались, прикидывая, где остальные?
        - Эй вы! - рыкнул Илья. - С коней слезли, зброю на телегу, чтоб не марать! Тогда поживете!
        - Счас! Разохотился! - крикнул в ответ бородатый воин на забрызганной грязью каурой лошадке. - Может, тебе и стол накрыть?
        - Лишнее! - отозвался Илья. - Мы людей не едим!
        - Но поджарить можем! - подключился Гудмунд.
        - Вы сами - кто?
        Выговор Гудмунда его смутил. Он у нурмана на словенском такой же, как у германцев. И тех, и других здесь побаивались.
        - Там двое брони вынули и еще двое на возах с луками, - негромко произнес Малига. - Похоже, драться будут.
        - Ну и славно, - решил Илья. - Гудмунд, Бочар, Рулав, когда скажу «смерть» - мечите копья в тех, кто подальше, и сразу бегом. - И, громко: - Кто мы? Смерть мы ваша!
        Три копья ушли разом. У каждого - своя цель. Была.
        Пятеро русов сорвались с места раньше, чем их копья ударили в живые мишени.
        Удар копыта в щит, промельк клинка над головой, рухнувший под ноги всадник. Наступить сапогом (опора не хуже скользкой грязи), щит вправо, отбивая мах чекана, краем - в усатое лицо свесившегося врага, увернуться от лошадиных зубов, уколоть вверх, под мышку, замахнувшегося на Малигу всадника… Всё. Строй распался, они у телег. Илья вспрыгнул наверх, на груду наваленных мешков, и еще раз, на самый верх, оттуда - прыжок на две сажени, на спину понурого вола, толчок - и щитом вперед, на изготовившегося лучника.
        Стрела ударяет в щит, прошивая насквозь кожу и доски. Граненый наконечник выскакивает в пяди от лица - и многопудовый, умноженный на скорость прыжка и вес самого Ильи удар щита сшибает лучника с телеги. Пролетев полдюжины шагов, тот плюхается в грязь и остается лежать, а Илья бежит по узкому борту воза дальше. Взмах клинка… остановленный в последний миг. Это не враг - скорчившийся, зарывшийся в солому смерд.
        - Пер-рун! - взмывает над дорогой рев Нагнибуда.
        Оглушительное карканье ворон, злобный визг жеребца…
        Илья бросает щит за спину, смахивает кровь с меча, обтирает его о спину трясущегося смерда и возвращает в ножны.
        Кончено. Гудмунд путает кому-то вывернутые руки, Миловид, верхами, держит поводья четверых коней, три из которых - трофейные. Загрёба, гридень из батиных, на четверть хузарин, на четверть полянин, наполовину - всякая всячина, привстав на стременах, смотрит окрест: лук поднят, стрела наложена…
        Но и только.
        Стрелять не в кого. Девятерых взяли живьем, связали. Шестеро убитых, еще шестеро сами помрут. Не сбежал никто. Одиннадцать возов, наполненных доверху. Столько же смердов-возчиков трясутся от страха. Три девки, взятые для развлечения, пищат от ужаса. Они видели русов в бою, а это впечатляет.
        Среди людей Ильи потерь нет. Если не считать сомлевшего от слабости Викулы. Его уложили на телегу поверх мешков с ячменем, накрыли плащом.
        Возы пойдут не спеша. С ними - Малига, Загрёба и Гудмунд. Последний сам напросился. Илья догадывался, почему. Девки. При Илье нурман валять их не решался. Знал: княжич не одобряет. Ну и ладно. Девки чужие, а Гудмунд - свой. Да и не убудет от них. Пусть порадуется.
        Пленников собрали в цепочку по-степному: петли на шеях, руки туго связаны в локтях. И бегом в обратную сторону.
        Илья по-быстрому допросил парочку грабителей. Те сказались людьми хорватского князя Собеслава. Услыхав, что на него идет Владимир, хорватский князь тут же поторопился отправить несколько десятков таких малых отрядов почистить амбары и овины своих подданных. Поторопился, но всё же немного опоздал. То ли слишком быстро продвигался великий князь русов, то ли весть о нем поздно дошла до Собеслава.
        Когда Илья соединится с войском и передаст воеводе пленников, тот медлить не станет: тоже пустит вперед малые отряды - перехватить как можно больше таких вот обозов. Удобно. Избавит русов от необходимости тратить время и обдирать смердов самим.
        Опять-таки - будущие данники. Пусть таят обиду на прошлого князя, а не на нового.

* * *
        Илья поравнялся с лекарской телегой. Улыбнулся Лагодке, а та - в ответ. Хорошо. Нравится она Илье. Он поначалу к ней особо присматривался: вдруг - суженая? Понял: нет, не она. Мужское в нем не играет, а вот в груди при виде лекарки тепло делается. Есть в ней родное что-то.
        Воинство русов растянулось на полпоприща, не меньше. Ежели ворог на задних нападет, до головных весть дойдет далеко не сразу. Потому и курсируют непрерывно вдоль колонны дозоры и разъезды. Войско на марше чем больше, тем уязвимей.
        - А правду говорят, Илья Серегеич, что матушка твоя однажды мертвого ромея оживила?
        Это уже не Лагодка, а Чаруша.
        Красивая девка. И нрава вольного. С первого взгляда видно: совсем не прочь с Ильей на попонке поваляться, в купальные игры поиграть.
        - Кто ж такое говорит, Чаруша? - усмехнулся Илья.
        - Люди, кто ж еще. Будто батюшка твой ромея сначала прибил, а потом матушка оживила и дружить с князем киевским зачаровала? Правда иль нет?
        - Ну раз люди говорят… - Илья ухмыльнулся еще шире.
        - Илья Серегеич…
        - Говори, Лагодка, не бойся. - Он взял девушку за руку. Маленькая ладошка в его лапище как теплый трепещущий птенчик. - Спрашивай, что хочешь.
        - А можно я спрошу? - ревниво вмешалась Чаруша.
        Илья глянул строго. Умолкла.
        - Илья Серегеич, а в битве страшно?
        - Страшно, Лагодка. И весело. От страха, знаешь, еще веселее бывает. Как мальцом с обрыва в речку.
        - А если убьют? - опять влезла Чаруша.
        Илья глянул на нее еще раз, оценивающе: может, всё же взять ее разок? Девка справная: груди тугие, губки алые, задок округлый. Увести в лесок, задрать подол и пахтать, пока не охрипнет…
        Видать, что-то такое у него и в глазах мелькнуло, потому что Чаруша облизнула губы, взгляд - с поволокой:
        - А я б не испугалась…
        Это она уже не про битву, понятно. Хочется ей. Вон как ноздри раздувает. Будто кобыла, готовая в галоп сорваться.
        - А мне страшно, - вздохнула Лагодка. - Вот вы сейчас такие храбрые, веселые, а потом…
        Окинула взглядом пустые пока что телеги и снова посмотрела на Илью.
        Он видел то же, что и Лагодка: десятки раненых, беспомощных, искалеченных, страдающих. Илья и сам хорошо знал, каково это. Только что ты был силен и непобедим, а потом входит в тебя обжигающая холодом сталь, и вместо могучего воина - истерзанный болью человеческий обрубок. И Лагодка никогда не поймет, что от этого страшного знания, от понимания того, что между силой и беспомощностью, между жизнью и гибелью - лишь посвист стрелы или промельк клинка, от понимания этого - еще острее, еще шибче кипит в тебе обычная жизнь. А битва… В битве об этом не думаешь. В битве ты чувствуешь над собой руку Бога. Ты сам почти бог, а смерть не против тебя, а над тобой летит. И враг, видя ее, визжит, бежит и гибнет, потому что с тобой не только сила, но и Правда.
        - Ты не бойся, Лагодка, - проговорил Илья ласково. - Мы вас в обиду не дадим.
        - Спаси Бог, - еле слышно прошептала девушка. - Я ведь в первый раз на войну-то.
        - Я тоже, - Илье захотелось ее обнять, погладить по голове, - в первый раз.
        И сам смутился. Ведь правду сказал. Бился-то много. В степи, в лесах, на палубах. Но не с тысячным войском. Не так, как батюшка о своих походах с великим князем Святославом рассказывал. Или братья о том, как с нынешним князем Владимиром бились за Ярополка.
        - Ты?! - изумилась Лагодка. - Ты же - гридень! Ты страшного Соловья поймал! Говорят, в одиночку целое войско хорватское разгромил! Обманываешь меня, да? - И засмеялась звонко, как жаворонок.
        - Это не война была, - Илья выпустил ее руку, выпрямился в седле, улыбнулся еще шире. - Так, стычки.
        И ускакал вперед. Будто почувствовал, что нужен сейчас воеводе.
        И действительно оказался нужен.
        - На полпоприща впереди развилка будет, - сказал Варяжко.
        - Так и есть, - подтвердил Илья. - Дорога на Гнезно. Ну и к чехам. Их земли - по ту сторону реки. Это главная дорога. Но нам - не туда. Собеслава там нет.
        - Знаю, - кивнул Варяжко.
        Это Илья допрашивал пленников наспех, а великий князь расспросил всерьёз. И Варяжко при этом, понятно, присутствовал. Как и другие воеводы, Сигурд и Претич.
        - Собеслава там нет, но всё равно хочу, чтоб ты, княжич, со своими пробежался по этому тракту на пару поприщ. На всякий случай.
        - Сбегаем, - кивнул Илья. - Сейчас?
        - Попозже. Поешьте горячего перед дорогой. Может, тебе еще людей дать?
        - Ни к чему, - отказался Илья. Если там такое войско окажется, что нам не под силу, я уж как-нибудь дам знать, не сомневайся!
        - Вот и хорошо, - одобрил Варяжко. - Правильно мыслишь, Серегеич. И действуй так же, ясно? В драку не лезь! - Голос воеводы построжел. - Меня твой отец особо просил пыл твой воинский в узде держать.
        - Да ладно! - махнул рукой Илья. - Куда этим цаплям против степных соколов!
        - Ну смотри, - проворчал воевода.
        Может, вспомнил Варяжко, как взял его, убежавшего от Владимира к печенегам, брат Ильи Артём. Как сокол цаплю взял. Вместе с малой ордой копченых. Илья - той же породы. Такого сдерживать - только портить. А уж удачи княжичу на десятерых хватит.
        Так подумал воевода, белозерский княжич Вольг Варяжко, глядя вслед Илье, еще не зная, что через пару дней этот удачник вляпается по самые плечи.
        Глава 2
        Западная Русь. Конные воины
        К задаче, поставленной воеводой, Илья отнесся вдумчиво. Скакать галопом навстречу неизвестности не стал. Оставив коней при обозе, двинули через лес на своих двоих, не спеша, время от времени засылая вперед разведчика, а в особо важных местах даже двух.
        Мост через тронутую у берегов первым ледком реку показался Илье местом важным.
        Разведка, однако, вернулась ни с чем, и посему было решено устроить привал - пообедать.
        Правила поведения на чужой земле крепко вбил еще старый Рёрех, а потому Илья вел себя, будто враг где-то рядом. Лагерем встали в низинке, костер развели так, чтобы дым рассеивался, а не поднимался столбом; на макушку самого высокого дерева отправили дозорным Миловида.
        И только-только поспела каша, как дозорный скатился с дерева.
        - Княжич! Там - дымы!
        Сами по себе дымы ничего не значили. Может, это караван купеческий на обед встал. Хотя, учитывая время года и состояние дороги, вряд ли это обычные купцы.
        - Шесть больших костров!
        Илья прикинул: если это воинский отряд, то численность у него солидная. Шесть костров, шесть котлов - это от пятидесяти до ста человек, а то и больше, ведь на одном костре можно и два котла установить, и каждый на большой десяток.
        Надо бы глянуть. Очень хотелось самому и немедленно. Да неправильно это.
        - Викула! Теперь ты на дерево лезь. Миловид, Рулав, сбегайте, поглядите, что там. Но сначала поешьте.
        Сбегали поглядели.
        - Полторы сотни конных оружных, - сообщил Миловид. - По виду - не ополченцы, дружинники. Стоят, спешившись, за взгорком, отсюда не видать.
        - Кто?
        - Видел знамя с башнями, - сообщил Рулав. - Похоже, германцы.
        - Чего тут надо германцам? - удивился Гудмунд. - Ничего не перепутал, варяг?
        - Пойди сам да глянь! - обиделся Рулав.
        - И пойду!
        - Довольно! - прекратил спор Илья. - Кто куда идет, я решаю. И посмотрю тоже сам. Рулав, ты со мной. А вы ждите.
        - Больше сотни конных. Чего ждать-то, княжич? - проворчал Загрёба.
        - Нас, - отрезал Илья.
        - Ну, что скажешь? - спустя некоторое время поинтересовался Илья.
        Они с Рулавом уютно расположились на пригорке, с которого открывался замечательный вид на неприятеля.
        Неприятель обедал. И тоже наскоро, потому что лошадей не расседлывали. Сотни три воев.
        А знамен неприятельских виднелось два. Одно с башнями и чем-то вроде петли посередке. Другое с непонятной птичкой на цветном фоне.
        - Вон те - германцы, - показал Рулав. - Точно они. Я таких воев в Киеве видел.
        Илья был склонен согласиться. Да, похожи. Доспехи точно германской работы. Хотя в таких чехи, бывает, ратятся. Но вряд ли это чехи. Их великий князь Владимиру обещал не вмешиваться. И не станет. Да и основная часть обедающего воинства - другой породы. На таком расстоянии лиц толком не разглядеть, а голосов и вовсе не слышно, но по повадке, по общему поведению… Очень похоже, что лехиты.
        Кто-то из воевод великого князя Мешко пожаловал? Брат Богуслав, глянув на знамена, наверняка смог бы определить, чьи они. Но Илья разбираться в гербах пока еще не научился. Хотя в данном случае это не так уж важно. Куда эти «башни» и «птичка» нацелились, он догадывался. И ему эта догадка не нравилась.
        Учитывая, что они не сторожась разводят костры и не высылают дозоров, видимо, знают, что встреча с Владимиром на этой дороге им не грозит.
        И нетрудно сообразить, что соединяться с хорватским князем они тоже не собираются.
        - Что скажешь, Рулав?
        - Добрые вои. И торопятся. Коней из торб кормят. Только непонятно, куда идут. Если хорватам в помощь, то им в другую сторону надо. На этой дороге ни хорватов, ни наших не встретят. Может, решили дождаться, когда Владимирова гридь пройдет, чтоб какой-нибудь из городков пограбить?
        - Мысль возможная, - кивнул Илья. - Только неправильная. Городки от них никуда не денутся, так что спешить им ни к чему. Наоборот, чем дальше уйдет Владимирово войско, тем лучше. А они торопятся. Что это значит?
        Рулав пожал плечами.
        - А то, что они пообедают по-быстрому, перейдут по мосту через реку, потом по тракту до развилки и очень скоро окажутся у наших в тылу.
        Сейчас Илья очень жалел, что отправился в разведку пешим. Поначалу это казалось недурной мыслью. Тракт местами превратился в настоящее болото. Лесом - проще. Да и разведку вести на своих двоих удобней, и ноги размять приятно.
        Но как раз вчера подморозило, дорога за ночь стала заметно надежней. Кто знал, что они наткнутся на такое вот конное войско?
        Пешему конного опередить можно. Если бежать налегке, день и ночь без остановки. Илья бы, наверное, смог и с оружием. Пока вороги пообедают, пока соберутся. Если бежать прямо сейчас, он всё же поспеет немного раньше. Зависит от того, будут ли лехиты спешить. И насколько крепко ночной морозец прихватил грязь…
        Опередить можно. Но совсем на чуть-чуть, а это мало что даст.
        - Думаешь, рискнут напасть? - Рулав разглядывал лехитов, копошащихся у костров. - На полторы тысячи - полутора сотнями? Да не верю!
        «Я бы тоже с удовольствием не поверил. Не получается», - мрачно подумал Илья, а вслух сказал:
        - Ты, друже, что себе представил? - насмешливо спросил Илья. - Думаешь, они в рога затрубят и на лучшую дружину набросятся? Как бы не так! Подберутся сзади, налетят на обоз, порубят, кого смогут, похватают, что успеют, - и назад по этой же дороге.
        Илья знал, как это будет. Стрелы, разящие обозников и немногих воинов, едва успевших схватиться за оружие. Скачущие по обочинам враги, рубящие всех, кто не сообразил нырнуть под телеги. Ржание, крики, яростные и испуганные. Впереди продолжают убивать, а сзади уже выпрягают лошадей, потрошат груз, вьючат самое ценное. Кто-то, не поленившись, заглядывает под телеги, тычет копьем… Впереди уже пылает огромный костер из опрокинутых возов. В него летят припасы, вещи, кто-то толкает в пламя пленника… Так весело слушать, как он кричит. А по ту сторону огня эти крики слушает гридь, но пройти сквозь огонь невозможно. А обойти - никак, потому что нападающие - вои опытные и место для нападения выберут правильно.
        Как там отец сказал? Доблесть воина - защитить своих.
        - Ничего не бойся, Лагодка, - бормочет Илья. - Никто тебя не обидит, я не позволю…
        - Что сказал, княжич? - насторожился Рулав.
        Илья мотнул головой, отгоняя видение.
        - Я сказал: беда будет. Наши-то дозоры вперед, а не назад глядят. Если застанут врасплох, да еще в нужном месте, сдержать их будет некому. В обозе смерды да женщины. Воев - большой десяток от силы. Да, воины хорошие, Сигурдовы нурманы. От разбойников случайных отбиться с лихвой хватит. Но тут, сам видишь, не разбойники, бронные воины, всадники, и не десяток, а полторы сотни. Они охрану тамошнюю снесут влёт. Тем более что нурманы строем хороши, а порознь, между телегами… В общем, сами не отобьются, если смогут удержать, то совсем ненадолго. А пока до головных весть дойдет, что обоз атакован, пока погоню снарядят, эти уже всех перебьют, лошадей заберут, нагрузят и полпоприща проскачут. И гнаться за ними, тем более в темноте, уже без толку.
        Рулав покивал, соглашаясь. Мог бы и сам сообразить. Но - не сообразил. Вот поэтому Илья и старший. Потому что не просто соображает, а соображает правильно. И вовремя.
        - И это не всё, - продолжал Илья. - Дальше - еще хуже. Они ведь не просто добычу возьмут, они войско наше запасов лишат и задержат надолго, потому что теперь придется и пищу, и фураж по пути добывать. А если еще ватажки вроде той, что мы недавно прихватили, впереди нашего войска пройдутся и запасы приберут, то как бы не пришлось Владимиру и вовсе назад поворачивать. Ни люди, ни кони без еды воевать не могут. Вот и выйдет, Рулав, что эти полторы сотни все киевское войско одолеют. А у хорватов времени вдосталь будет, чтоб к битве подготовиться. И союзники у них сразу отыщутся. Сам знаешь: удачливых любят. А те, кто раньше боялся против нас встать, враз расхрабрятся.
        - Погано получилось бы, - согласился Рулав. - Но теперь-то по другому выйдет. Мы ж наших предупредим!
        - Не знаю, выйдет ли… - Илья как раз об этом сейчас и думал. И были у него большие сомнения насчет «успеем».
        - Опередить мы их опередим, но ненамного. Понятно, так лучше, чем внезапный налет. Возможно даже, что им придется и нападать сходу…
        Илья размышлял вслух, пытаясь прикинуть, что будет, если они сейчас развернутся и со всех ног побегут обратно. Как учил батя, ставил себя на место противника. Прикидывал, как бы он сам поступил на его месте… И выходило так, что предупредить своих они успеют, а вот уберечь обоз от полутора сотен конных воев - уже нет.
        Будь Илья на месте вражеского командира, он бы точно знал, что делать. Сначала закидать стрелами обозников и пеших нурманов, потом, если не удастся разбить нурманский строй, обойти его с флангов, по обочинам, прорваться вперед, первым делом перегородить дорогу. Это ж нетрудно: несколько телег опрокинуть и еще подпалить для надежности, чтоб ни через верх, ни по обочинам. Потом оставить небольшой заслон, добить защитников обоза, коих вряд ли останется больше нескольких десятков… Да хоть бы и больше: полторы сотни бронных - это сила. И помощи от основного войска ждать долго придется. Чай, не Дикое Поле, чтоб скакать куда хочешь.
        Последние фразы он произнес вслух, и Рулав тут же возразил:
        - Что с того, что не Поле. Обойти и лесом можно! Хотя бы и пешими. Долгое ли дело! Обоз же не отдельно идет - сразу за войском. Да хоть пара сотен гридней поспеет - эти враз деру дадут!
        Ага! А то сам бы Илья о таком не подумал!
        - За войском, говоришь, обоз идет? Да как бы не так! Не за войском он идет, а за табунами заводных!
        Тут уж Рулаву возразить было нечего. Пройти через всполошенный табун даже и в степи непросто, а тут дорога узкая и заросли кругом. А если лошадок огнем пугнуть, что тогда начнется?
        Так ведь и это еще не все.
        Сам Илья, понятно, большие рати никогда не водил, но учили его и этому. Так что он примерно представлял, сколько времени потребуется, чтобы собрать две сотни дружинников, спешить да в бой послать. Да не в поле, а на тракте, где вои обычно попарно едут, редко где - по трое. И от пары до пары - саженей, считай, по пять, потому что это хвост войсковой, а он всегда растягивается.
        Это десятку для маневра много времени не требуется. Коня развернул и поскакал. А большое войско, пусть даже из дружинников, а не каких-нибудь ополченцев - совсем другое дело. Пока до сотников дойдет, что дело серьезное, пока дружинники брони взденут… Они ж в таком спокойном походе не на плечах доспехи носят, а при седле. Пока через табун пройдут, пока поймут, что дорога перекрыта и надо пеше обходить… За это время не только обоз побьют, уже и стемнеть успеет.
        Илья не один раз на дню от хвоста обоза к голове ездил и наоборот. Знал, сколько времени на это уходит. А ведь тогда ни нападения, ни паники не было, обочины были свободны, и стрелы в них никто не метал.
        В общем, предупредить надо, но этого недостаточно.
        И объяснить Рулаву, что к чему, было нетрудно. Куда легче, чем найти выход. И вот здесь наклюнулась у Ильи одна мысль. Не так чтобы радующая. Потому что умирать Илье очень не хотелось, а шанс остаться в живых был мельче, чем глаз у суслика. Вот только других идей в голову не приходило. Доблесть воина - защитить своих. А там - как получится.
        - Ты что-то задумал, - догадался Рулав, которому очень не понравилось помрачневшее лицо Ильи.
        - С чего так решил?
        - Понятно же. Раз не мчишь со всех ног наших упреждать, а со мной лясы точишь. Так?
        - Так! - подтвердил Илья. - Но сначала хочу убедиться, что не ошибся. Что лехиты эти с германцами и впрямь нападение задумали.
        - И как ты узнаешь? Подойдешь вон к тому, в золоченой броне, и спросишь? - с иронией поинтересовался Рулав.
        Илья похлопал молодого варяга по спине:
        - Опять угадал, Стемидыч, подойдем и спросим. Только не у него, а у кого помельче.
        - У кого же? Неужто знакомого углядел?
        - Знакомых пока не вижу, - Илья покачал головой. - Но ничего. Познакомимся.
        Он принял решение. И теперь можно было особо не спешить. Но и время терять тоже нельзя.
        - Познакомимся? С кем же?
        - А кто подвернется, с тем и познакомимся, - весело подмигнул Илья.
        Подвернулся «природный шляхтич».
        Так он сам сказал, когда очнулся. А много чего пустого наговорил, пока Илья воспользовался шейным платком. Удобная вещь. Не дает краем брони натирать шею, и можно, при случае, в болтливую пасть запихнуть.
        - Я добрый, - сказал Илья лехиту. - Даже подождал, когда ты задницу подотрешь. Кстати, о задницах. Обрати внимание на колышек, который сейчас выстругивает мой друг. Как думаешь, для чего он?
        Пленник выпучил глаза и замычал.
        - Хочешь что-то сказать? - Илья выдернул платок.
        - Меня будут искать! Я - троюродный брат повятова воеводы боярина Одлилена!
        - Вот как? Так это его знамя с башнями?
        - То знамя королевы Оды! - надменно процедил лехит. - Ты совсем дурак, если не знаешь таких простых вещей!
        - А почему знамя королевы таскают с собой такие засранцы, как ты? - поинтересовался Илья. - Вы его украли?
        - Ты туп, как вол! - возмутился шляхтич. - Одлилен - человек госпожи Оды! Вот почему он носит ее знамя вместе со своим!
        - Очень интересно, - Илья одобрительно кивнул. - Значит, госпожа Ода решила поддержать хорватов. И выслала им в помощь аж полторы сотни засранцев. Или где-то прячется еще пара тысяч?
        Лехит промолчал. Он уже сообразил, что сболтнул лишнее.
        - А знает ли муж твоей госпожи, великий князь Мешко, что его жена вознамерилась побороться с великим князем Владимиром?
        Молчание.
        - Ну, твое дело, - запихнув платок в рот шляхтичу, Илья обернулся к Рулаву. - Давай-ка сюда свой колышек.
        - Вообще-то можно и без колышка, - заметил Рулав. - Река рядом. Поймаем ерша…
        Глава 3
        Западная Русь. Мост
        Предположение Ильи оказалось верным. Лехиты нацелились на обоз. Рулав тоже не ошибся. Были с лехитами и германцы. Предводительствовал ими саксонский рыцарь Вихман из Остервальде, вассал маркграфа Лотаря, присланный господином поддержать родственницу. Ну и разбогатеть немного.
        Обоз, значит…
        Илье вновь вспомнилась Лагодка. Что будет, когда большая сотня лехитов налетит на обоз? Сначала поубивают воинов, потом больных и раненых, старых и слабых, ненужных. Лагодку, может, и не убьют: молодая, красивая. Возьмут с собой на потеху. Илья представил, как такой вот «природный шляхтич» лупит ее по голове, кидает поперек седла…
        Ну уж нет!
        - Мы их остановим! - заявил Илья.
        Рулав глянул на него с удивлением. Ну да. Только что говорил, что им обоз не защитить даже при поддержке десятка ратников-нурманов, а тут…
        - Вдевятером против полутора сотен? Перуну такое любо! В Ирии нас примут!
        Илья глянул на Рулава неодобрительно.
        - В раю, - поправил он строго. - Но ты меня не услышал. Я сказал: не погибнуть с честью, а остановить ворогов. И не девять нас будет, а восемь. Миловида я к нашим отправлю. Он - легконогий, выносливый. А мы пока лехитов придержим.
        - Не расскажешь, как? - с сомнением поинтересовался Рулав.
        - Обязательно расскажу. Попозже. Ты - бегом на ту сторону. Объяснишь, что к чему, и велишь от меня Миловиду доспехи оставить и волчьим скоком - к нашим. А я тут наслежу немного.
        Илья продел веревку меж связанных рук стонущего лехита и припустил с холма. След за ними получался что надо. Кровь, клочья одежды…
        - Ну и здоров ты, Илья Серегеич! - бросил им вслед Рулав. - Не хуже коня тянешь…
        Лехит затих. Сомлел или помер… Не важно.
        Илья спешил к мосту. Он действительно знал, как придержать ворогов.
        Возражать против решения Ильи никто не стал, хотя все понимали, что дожить до завтра теперь удастся немногим. Если вообще хоть кто-то доживет.
        Но все согласились, а Малига покрутил головой и пробормотал без особой уверенности:
        - С Божьей помощью и твоей удачей, княжич, может, мы и доживем до заката.
        - Если меня убьют, о сестрах моих позаботьтесь, - попросил Загрёба.
        Сестер у гридня было четверо. И все - молоденькие, незамужние. А вот из трех братьев только он и остался.
        - Сам позаботишься, - проворчал Илья. - Не каркай! Облачаемся. Викула, щит мой возьми, он твоего полегче.
        Река в этом месте - саженей сто двадцать. Чуть больше обычного перестрела. Дно топкое, у берега заросшее рогозом, а на стрежне довольно глубоко и течение порядочное.
        Наверняка выше или ниже имелись броды, но Илья надеялся, что лехиты искать их не станут. Глянут, что русов всего ничего, и полезут на мост нахрапом.
        Хороший мост, крепкий. Ширины как раз хватает, чтобы телега проехала. Или четверо воев в ряд встали. Жаль, рядов у них маловато, всего два. В первом - Гудмунд, Возгарь Совиное Око, Бочар Нагнидуб и Викула. Гудмунд и Бочар - посередке, потому что крайним здесь угроза меньше.
        Ограждение у моста надежное: широкие перила из ошкуренных бревнышек уложены на частые столбики. Захочет испуганная лошадь в реку спрыгнуть - не получится.
        Под прикрытием коротенькой стенки из щитов Загрёба, Малига, Рулав и сам Илья. Лучшие стрелки. Именно от них зависит, удержится ли передовая четверка. Ни больших щитов, ни копий длинных против всадников у русов нет, так что, ежели кинутся лехиты галопом на мост, их следует остановить сразу и жестко.
        Времени, чтобы занять свои места, достаточно. Пообедали вороги быстро, но потом хватились скраденного Ильей и Рулавом соратника. Искали его в стороне от реки, потому что именно туда «природный шляхтич» и отправился облегчиться. Не нашли.
        Посовещавшись, решили время больше не терять. Построились, двинулись к реке… И опаньки! Вот он, следок «потеряшки». Да такой, что проглядеть было невозможно. Так что на берег вои королевы Оды выскочили уже на рысях…
        И сразу же очень рассердились, потому что обнаружили своего приятеля не просто мертвым, а повешенным на перилах моста голым, да еще головой вниз. Будто не шляхтич это, а какой-то поганый разбойник-смерд.
        Возможно, перед лицом серьезного войска лехиты сумели бы обуздать свой справедливый гнев, но кучка воев на противоположной стороне выглядела неубедительно.
        Передовые лехиты не колебались ни секунды. Взмах руки одного из командиров - и два больших десятка всадников, по двое, стремя в стремя, разбрызгивая грязь и песок, скатились к реке, умело, почти не потеряв скорости, перестроились и, грохоча копытами, выскочили на мост. Люди - в бронях, лошади - в защите, копья опущены. Устрашающее зрелище.
        - Не торопимся, не торопимся… - пробормотал Загрёба.
        Илья покосился на него. Неуютно гридню. Атака тяжелой конницы - это страшно. Даже длинными копьями и глубоким строем не всегда удается остановить. А тут жалкая стеночка из четырех бойцов с мечами.
        На то и был расчет. Что лехиты ударят с ходу, без подготовки, без прикрытия стрелков.
        Да, атака конницы - это страшно, но Илья точно знал: до хлипкого строя ни один из них не доскачет.
        Четверо русов открыли стрельбу, не сговариваясь. Каждый знал, когда надо начать, чтоб успеть выпустить по три стрелы и остановить ворогов в нужном месте - за десяток шагов. Дальше - ни к чему, ближе - можно пострадать от бьющихся в агонии лошадей.
        Первую стрелу Илья послал в защищенный железом лоб вороного, летевшего в первой паре справа. С пятидесяти шагов. Бронебойный наконечник прошил и железо, и кость. Смертельный выстрел, но конь осекся не сразу, так что Илья успел вогнать вторую стрелу в руку падающего всадника. Стрела прошла навылет и ударила в шею коня, скакавшего во втором ряду. Третью стрелу Илья влепил в раззявленный рот второго лехита. Конь под ним уже начал падать, всадник успел понять, что сейчас вылетит из седла, но это было последнее, что он успел.
        Грозный таранный удар тяжелой конницы закончился ничем. Несколько мгновений - и грозные всадники превратились в бьющееся месиво из людей и лошадей.
        Уцелевшие поспешно отступили. И только тогда, запоздало, вразнобой и навесом на русов посыпались стрелы. Лехиты били вразнобой, не прицельно, навесом. Луки у лехитов похуже степных русских, да и мост теперь перегораживал живой щит из павших людей и лошадей, так что русам было достаточно присесть и укрыться за щитами. Впрочем, обстрел длился недолго.
        Услышав, как рявкнул на лучников вражеский командир, Илья выпрямился и выдернул из щита пяток угодивших в него гостинцев. Парочку отправил в колчан, остальные, совсем негодные, выбросил.
        Лехит с простреленной рукой сумел выбраться из завала и, надо отдать ему должное, поступил храбро: заорал грозно, выхватил саблю здоровой рукой и кинулся на строй русов. В одиночку. Смерти искал. Нашел, понятное дело.
        Спустя некоторое время две группы неприятельских всадников поскакали вдоль берега в разные стороны. Не иначе другое место для переправы искать.
        Не очень хорошо. Значит, у ворогов разумный командир, способный верно оценить положение.
        - Эй, вы, там! - загремел зычный голос. - Освободите мост и останетесь живы!
        - Мы-то останемся! - гаркнул в ответ Илья. - А вот вы, если сунетесь, точно помрете! Убирайтесь, откуда пришли!
        - Ты кто такой, чтоб указывать? - откликнулись с того берега.
        - Я тот, кто выпустит тебе кишки! - сообщил Илья.
        - Это я тебе кишки выпущу! И скормлю крысам! Прочь с моста!
        - А давай! - весело крикнул Илья. - Выходи биться один на один! Кто победит - того и мост!
        - Не надо, - проворчал Малига. - Выйдешь - вмиг стрелу схлопочешь.
        - Да ладно, - пихнул его локтем княжич. - Это ж лехиты. Они со ста шагов в свинью не попадут. - Эй, вы! Что молчите? В штаны наложили?
        - Не согласятся они на поединок, - пробурчал Загрёба. - Их же в двадцать раз больше. Зачем рисковать?
        - Затем, что это не копченые, а лехиты, - возразил Загрёбе Малига. - Они ж храбрецы. Саблями помахать любят не меньше, чем наши варяги.
        - О, я б тоже подраться хотел, - оживился Рулав. - Давай, Илюха, сначала я, потом ты. По очереди. Так, поштучно, всех и перебьем. Эй вы! Шляхта мокрозадая! Будете драться?
        С того берега заругались сразу в несколько десятков голосов, потом гвалт смолк и кто-то проорал:
        - Не стреляйте! Я иду!
        Илья увидел, как один из лехитов спешился и зашагал к мосту.
        - Хорошая бронь у него, - отметил зоркий Загрёба. - Как думаете, пробью я ее с полутора сотен шагов?
        - Ее пробью я, с двух шагов, - заявил Илья.
        Сунул Рулаву лук, тул со стрелами, взял у Викулы свой щит и шагнул вперед, раздвигая строй.
        Завал из людей и лошадей одолел просто: вспрыгнул на перила, пробежал шагов пятьдесят, соскочил с другой стороны и двинулся к середине моста. Остановился рядом с повешенным.
        - За лучниками глядим, - процедил Малига.
        Илья за лучниками тоже поглядывал на всякий случай. Но был уверен, что те стрелять не станут. По крайней мере до того, как он прикончит лехитского поединщика.
        Тот выглядел интересно. Высокий, длиннорукий, в высоком шлеме и добротной кольчуге пониже колен. Вооружен лехит был тяжелой саблей и удлиненным большим щитом, который больше подошел бы всаднику, чем пешему. Впрочем, лехит и был всадником, спешившимся только для драки.
        - Я - благородный Сбыслав из Скочувиц! - заорал лехит еще издали. - А ты кто?
        - Годуном меня родители назвали, - сообщил Илья, решив, что его христианское имя лучше пока не называть. - А ты зови меня «Рыцарь Смерть Сбыслава». Это в самый раз будет! - Он вытянул меч, сбросил щит на левую руку и остановился посреди моста.
        Первый удар нанес пан Сбыслав. Хороший удар, крепкий. Илья сбил его щитом и щитом же, бесхитростно, толкнул противника. Весу в Илье много, да и силы с избытком, так что отлетел лехит сразу шагов на пять. Устоял.
        - Экий ты пугливый, - отметил Илья. - Не шарахайся так. Я тебя быстро убью.
        Лехит заругался злобно и снова наскочил.
        С саблей он был хорош. Да вообще хорош. Подвижен, ловок. Ничуть не хуже опытного киевского гридня.
        Но ему не повезло. Илья был лучше.
        Однако убивать лехита княжич не торопился. Спешить ему было некуда, совсем наоборот. К тому же он надеялся, что вороги еще одного поединщика выставят, если этот почти победит.
        В общем, дал Илья противнику возможность показать себя: оборонялся вполсилы, а атаковал хоть и мощно, но бесхитростно.
        Лехит воспрял. Выкладывался по полной. Заходил то справа, то слева, рубил сверху и снизу, пытался достать краем щита. Вот только щит у него был для таких игр тяжеловат. Такой хорош для всадника - копье вражеское принять, а для пеших поединков не лучший вариант.
        А вот у Ильи щит - в самый раз. Но для его плана игра щитом была не главной. Надо убить лехита как бы «случайно». И как это сделать, Илья уже придумал.
        От могучего удара наотмашь, сверху вниз лехит увернулся легко. А вот перила моста - не смогли. Треснуло бревнышко. Илья ударил снова, вроде бы целя под колено, а на самом деле - в опорный столбик. Теперь осталось только подгадать, когда лехит оказался спиной к надрубленным перилам, и - последний удар, тоже понизу, но на этот раз не по столбику, а под колено лехиту, рассекая сухожилия. А теперь всем весом, с грохотом, щит в щит.
        Лехита отбросило назад, на ограждение… Которое он проломил и с пронзительным воплем рухнул в реку.
        Не всплыл, понятное дело. В такой броне даже нурман-норег не всплыл бы, не то что какой-то там Сбыслав из Скочувиц.
        - Ну, кто еще?! - взревел Илья, размахивая мечом, но при этом очень внимательно отслеживая конную группу лехитов: не начнут ли стрелять?
        Не начали.
        На той стороне возникла перепалка. Сразу несколько воинов рвались принять брошенный вызов.
        В спор вмешались командиры: длинноволосый германец в вороненой броне, восседавший на вороном жеребце, и массивный лехит в золоченом шлеме с длинными цветными перьями.
        Победила германская сторона.
        На мост, спешившись, выступил новый поединщик.
        - Это мой, мой! - завопил за спиной Рулав.
        Илья, воспользовавшись правом командира, только рукой махнул: дескать, не мешай.
        Ого! Этот здоровенный! С Илью ростом, пожалуй. Щит тоже здоровый. И меч.
        Разговаривать не стал. Сразу перешел к делу. Хрясь! Хрясь!
        После упражнений с Гудмундом Илье этакие размахайки были вполне по силам. А вот щиту - нет. Щит выдержал только три удара и развалился. Илья того и дожидался - швырнул обломки в рожу здоровяка, вынуждая того приподнять собственный щит, а сам хлестнул понизу, подсекая ногу противника.
        Рассчитывал отрубить напрочь. Но то ли сапоги у здоровяка оказались с железными вставками, то ли по засапожнику попал. Ногу не отрубил - приложил настолько основательно, что противник рухнул на колено и злобно выругался по-германски. Языка этого Илья толком не знал, но некоторые особые слова понимал и обиделся - рубанул попросту, сверху вниз, двумя руками.
        Щит Ильи вынес три удара. А германский, хоть и был толще и даже с медным ободом по краю, треснул после первого. Подняться у здоровяка тоже не получилось. Вместо этого он с грохотом опрокинулся на спину. Илья же наступил ему на живот и, перехватив меч, будто копье, с силой вогнал его в правое, прикрытое железом плечо германца. Тот выпустил свой меч и закричал. Однако прекратить мучения противника Илья не успел.
        Потому что враги поступили совсем не по Правде. Вмешались, даже не дождавшись, пока один из поединщиков отправится за Кромку.
        Крик «Берегись!» и щелчки тетив вынудили Илью действовать быстро. И не было даже щита, чтобы укрыться. Да и вряд ли он защитил бы от нескольких десятков стрелков. Выход один - сигануть с моста в реку.
        Что он и сделал.
        А поскольку в полной броне Илья плавал ничуть не лучше Сбыслава из Скочувиц, то сразу камнем ушел на дно. Вот только, падая, не стал орать, а, наоборот, вдохнул полной грудью. Уже через несколько ударов сердца Илья почувствовал под ногами дно и, не теряя время, двинулся к «своему» берегу. По прикидкам, следовало сделать каких-то шестьдесят-семьдесят шагов. Не так уж трудно, ведь он успел набрать в легкие воздуха.
        Однако на деле все вышло не так гладко. Ближе к берегу дно сделалось топким, Илья проваливался в ил по колено и последние сажени преодолевал уже за пределами сил: легкие разрывались, в голове гудело вечевое било…
        Но - вытянул.
        Некоторое время Илья стоял по горло в воде и утонув в иле по нижний край кольчуги. Стоял и просто дышал. Потом начал воспринимать окружающее. Видеть ничего не видел сквозь заросли рогоза, зато слышал отлично.
        И по звукам определил: лехиты пошли в атаку. И сейчас вовсю рубились с его воями.
        Пеше рубились. А он тут прохлаждается! Ух и холодна в реке водичка!
        Илья бросился к своим. Топь и тростник здорово мешали, но остановить княжича не могли. Сломав тоненький ледок у берега, Илья выбрался на сушу.
        С первого же взгляда стало ясно: русы держались. И неплохо. Смять строй у лехитов не получалось. А вот умирать - вполне. Илья увидел, что Рулав и Гудмунд поменялись местами: варяг встал в первый ряд, а нурман назад. И бился так, как обычно бьются в строю нурманы: шуровал из-за спины Рулава огроменным копьем, круша лехитские щиты и рожи.
        Илья засмеялся: хорошо получилось! Сам живой, друзья живы и стоят крепко.
        Настолько крепко, что княжич даже позволил себе присесть, чтобы вылить воду из сапог. Еще бы подкольчужник отжать, а то холодновато. Ну ничего. В бою согреется. Жаль, лука нет: позиция больно хорошая. Атакующие лехиты как тетерева на полянке. Часть перелезла через убитых, собрала строй и довольно вяло обменивалась ударами с русами. Вялость эта объяснялась просто: позади другая группа лехитов растаскивала завал из мертвых лошадей. Дело непростое, потому что Загрёба и Малига не дремали и старательно выцеливали тех, кто оплошает. Лехиты это понимали, потому береглись, как могли, и у них пока обходились без особых потерь. Очень скоро мост будет расчищен и неприятель получит возможность выставить не десяток, а сотню воев, строй глубиной самое малое в десять рядов. Вот тогда, навалившись сотенной массой, лехиты попросту выдавят русов с моста.
        Те, кто окажется впереди, скорее всего, погибнут, но и у русов будут потери. Когда стена щитов упирается в стену щитов, мастерство уходит на второй план, а на первый - удобное оружие, крепость самих щитов, слаженная работа и, конечно, численное превосходство. И почти все преимущества будут у лехитов. Более прочные щиты, копья против мечей, а главное - численность. Навалятся гуртом и попросту выдавят русов с моста.
        Дальше исход предрешен. Несколько десятков всадников, включая командиров и знаменосцев, остались на берегу. В готовности. Часть - с луками, часть - с копьями.
        Когда выдавленные с моста русы побегут, конные поскачут на другой берег и без труда достанут беглецов. Пешему от всадника с саблей или копьем убежать непросто, а от стрел - и вовсе никак. Тем более когда стрелков много больше, чем убегающих. Смять строй русов, а потом добить тех, кто уцелеет. Отличный план.
        Что ж, поглядим, как у них получится.
        Илья натянул сапоги и побежал к мосту.

* * *
        - …И будут держать, пока смогут, - завершил рассказ Миловид. - Так Илья Серегеич сказал.
        - Удачно он их перенял, - сказал ярл Сигурд. - Повезло нам.
        Это его люди охраняли тыл войска и по ним пришелся бы первый удар лехитов.
        Причем побили бы их влегкую, потому что и до того нурманы были беспечны, а нынче, на привале, и вовсе расслабились: бронь и щиты у всех на возах лежали.
        - Это да, - согласился воевода Варяжко, который по воле Владимира командовал дозорами. - Налетели бы вдруг, твоих, безбронных, побили враз.
        - Кто ж знал? - пожал плечами Сигурд. - Всё тихо было. Ну, теперь нас запросто не возьмут. Предупреждены. Да и твои - здесь.
        Удача, что воевода с Сигурдом как раз оказались в хвосте колонны, Варяжко услыхал принесенные Миловидом новости одним из первых, отправил посыла вперед к Владимиру, а сам начал действовать.
        - Молодец Илья Серегеич! - похвалил Вольг. - Выручил.
        - Илья - храбрец, - уважительно проговорил Сигурд. - Был.
        - Думаешь, убили их?
        - А ты думаешь - нет? - удивился ярл. - Восемь против полутора сотен. Хотя… Он удачлив, сын князя Серегея. Может, сумел уйти.
        - Он не уйдет, - вмешался Миловид. - Сказал же: будут держать, пока смогут.
        Сигурд недовольно глянул на вмешавшегося в разговор отрока, но вовремя вспомнил: если бы этот молодой не мчал со всех ног, а его старший не встал на пути лехитов, многие бы кровью умылись.
        - А когда не смогут - побегут?
        - Как им бежать, ярл? Пешим от конных? - Миловид покачал головой.
        - Ты ешь, - напомнил Сигурд. - Сам живой - и радуйся.
        Миловид мотнул головой:
        - Некогда есть! Им помочь надо!
        - Поздно, - сказал Сигурд. - Пока ты сюда бежал, их порубили. Некому помогать!
        - А если…
        - Смирись, отрок. Смерть ко всем приходит. Смерть в бою - хорошая смерть.
        - Но вдруг…
        - Восемь против полутора сотен - это не «вдруг». Это наверняка. - Ярл выловил из котелка кусок мяса, похвалил невнятно: - Хороша конинка.
        Миловид перевел взгляд на Варяжку. Тот еще не принял решения. Размышлял.
        - Неужели не поможете? - проговорил он умоляюще.
        Варяжко поставил котелок на траву, обтер усы ладонью:
        - Моих здесь полсотни, - сказал он, глянув на обедающих русов. - Ты как хочешь, Сигурд, я тебе не старший, но я своих поднимаю. Дорогу покажешь, отрок?
        - Покажу! - вскочил на ноги Миловид.
        - Без толку, - проворчал Сигурд. - Сам же понимаешь, что без толку.
        - Может, и так, - согласился Варяжко, вставая вслед за Миловидом. - Но я перед родом Серегея в долгу и хоть какую малость вернуть случая не упущу… Гридь! На конь!

* * *
        До моста Илья не добежал. На полпути засек трех конных и едва успел нырнуть в заросли тростника. Надо думать, это были всадники, которые отправились искать брод. И нашли, к сожалению.
        Илью лехиты не заметили, но происходящее на мосту оценили сразу - придержали коней и схватились за луки. Милое дело: ударить почти в упор в спины. Обрадовались лехиты, по сторонам не смотрели, что и сыграло с ними злую шутку. К тому же всадники съехались чуть ли не стремя в стремя. Будто неведомо было им одно из главных правил конных стрелков: не держаться кучно.
        Обо всем забыли, предвкушая, как шагов этак с тридцати, то есть практически в упор, расстреляют накрепко связанных боем русов. Примерно так бьют увлекшихся поединком оленей.
        Вот и подъехали дружинники княгини Оды не спеша, остановились, наложили стрелы…
        Двое успели даже выстрелить, когда подоспевший Илья ухватил третьего за ногу и сдернул с коня. Сдернул левой, потому что правой ударом меча до кости прорубил бедро соседнего всадника.
        Конь раненого попытался куснуть Илью, но схлопотал кулаком по морде, шарахнулся, толкнув третьего лучника, и посланная им стрела ушла в небо.
        Илья цапнул повод ближайшей лошади. Та захрапела, попыталась встать на дыбы… И сброшенный наземь лехит, приподнявшись, ухватил Илью за пояс и ткнул княжича ножом в бок.
        Кольчуга выдержала.
        Лехит понял свою ошибку и попытался ударить в ногу, но Илья вовремя треснул его оголовьем меча и, уже запрыгивая в седло, добавил ногой, заставив разжать пальцы.
        Оказавшись в седле, Илья лишь чудом разминулся со смертью.
        Третий всадник выстрелил почти в упор. С полутора сажен он не мог промахнуться и наверняка пробил бы кольчугу, но княжич, упредив выстрел на миг, откинулся назад, и стрела пропела в пяди над ним. Всё же Илья сплоховал - слишком резко рванул повод. Он рассчитывал, что конь встанет на дыбы, прикрывая от следующего выстрела, но перестарался. Жеребец, да, вздыбился, но не устоял на ногах и завалился, чудом не придавив всадника. Илья кубарем вылетел из седла, треснулся плечом оземь, выронив меч, перекувыркнулся… И оказался аккурат возле лехита с разрубленным бедром, который, падая, не выпустил из рук лука и даже стрелу не сломал. Раненый уже ослаб от потери крови, но ни мужества, ни воинственности не утратил. Понимая, что выстрелить не успевает, он попытался треснуть Илью луком в лицо. Меч Илья потерял, зато теперь обе руки оказались свободными, так что он перехватил древко лука, а второй стрелу и долбанул врага в нос налобником шлема.
        Лехит сомлел, а Илья, заполучив оружие, тотчас опрокинулся на спину и увидел именно того, кого ожидал: третьего всадника, который как раз вознамерился Илью добить. И добил бы, если бы следил за собственной тенью, за мгновение до выстрела упавшей на Илью. А так княжич успел первым. И не промазал. А вот стрела лехита воткнулась в землю в сажени от Ильи. Железный наконечник в горле плохо сказывается на меткости.
        Вражеский конь немедленно попытался отомстить за хозяина, да так яростно, что Илья чудом избежал сокрушительного удара копытом. Однако увернулся, вскочил и всей тяжестью повис на узде, не дав ни встать на дыбы, ни продемонстрировать всё, что положено скакуну, обученному для боя.
        Прыгнув в еще не остывшее седло, Илья взял коня в шенкеля, жестко подобрал повод:
        - Смирно стоять!!!
        Жеребец неохотно повиновался. Почувствовал силу и признал власть нового хозяина.
        А неплохо вышло. Вышел пешим против троих конных стрелков, и вот трое лежат у копыт трофейного коня, а у самого только правое плечо побаливает, да и то не сильно. Ого! Да в него стреляют! Несколько лехитских всадников выехали на мост, и в сторону княжича полетели стрелы.
        Хорошо, что луки у них послабее степных, до другого берега не добивают. Только вот у Ильи-то в руках - такой же. Зато у него позиция выгодная. Особенно если бить с коня над головами своих.
        Две стрелы - и лехиты, отволакивающие последнюю мертвую лошадь, сбились в кучу, укрывшись щитами. Однако парочку врагов Илья успел подранить. Это даже лучше, чем насмерть. Пусть сидят за щитами под стоны раненых, которых тоже нужно прикрывать… Да, так намного веселее.
        По команде Малиги русы отступили на пару шагов. Теперь атакующим приходилось топтаться по телам убитых соратников. Такое не слишком бодрит.
        Мост удастся держать еще некоторое время.
        А вот на противоположном берегу началось нехорошее движение. К основной группе подскакал всадник. И тотчас десятка три конных сорвались с места и наметом помчались вдоль берега.
        Куда и зачем - понятно. Разведчики нашли место для переправы. Значит, развязка близка. Но если Миловид не потерялся в дороге, задача уже выполнена. Они выиграли достаточно времени, чтобы свои успели приготовиться к нападению.
        В общем, можно уходить. Желательно весело. И желательно так, чтобы действительно уйти. Пешими от конных. Непростая задача.
        Хотя…
        Три-то лошади у них есть. Одна - под Ильей, а остальных изловить - невелика сложность. К сожалению, одна прихрамывала. Но тоже пригодится.
        Загудела лехитская дудка. Вои, пытавшиеся проломить стену русов, отступили, прихватив раненых. Лехитский пеший отряд оказался слишком далеко для стрел: собрался на том конце моста. За ними - всадники. Ждут, когда перешедшие вброд ударят русов с тыла.
        Илья подъехал к своим поближе. Порадовал людей уже тем, что жив, не утоп. Подбодрил.
        Теперь надо думать, как уцелеть уже им всем.
        Если уступить мост, лехиты верхами вмиг через него перелетят. И уйти от них будет ой как трудно.
        Но стоять и ждать, пока с тыла ударит второй отряд, тоже нельзя.
        Думай, воин, думай!
        - Малига! Загрёба! Сюда!
        Ах ты ж песьи дети! У Малиги штанина в крови. И стрела торчит. Хорошо, вошла неглубоко.
        - На ногу глянь!
        - Да пустое!
        - Стоять! - Илья слез с лошади.
        В мышцу вошла. На пару вершков. Лучше не трогать, не то наконечник соскочит и доставай его потом. Да и кровит вроде не сильно. Илья обломил часть древка, чтоб не цеплялась. Удачная рана. На коне сидеть не помешает.
        - В седло, - скомандовал он, подводя Малиге уже укрощенного коня. Сам взял под уздцы второго, а третьего, хромого, отдал Загрёбе. - Значит, так. Лехиты нашли брод. Скоро будут здесь. Загрёба, забираешь наши мешки. И уходишь. К войску. Особо не гони: лошадь у тебя, сам видишь.
        - Вижу. Может…
        - Не может! - рявкнул Илья. - Делай, что велено. Нет, стой. Стрелы лехитские мне отдай, тебе своих хватит. А теперь пошел! Малига! Лук мой где?
        - Да вон висит!
        Точно. На перилах моста, шагах в трех позади строя. И лук, и тул, в котором стрел еще штук двадцать. Да лехитские с двух тулов. Княжич усмехнулся. Есть чем воевать.
        Пятерка храбрецов отдыхала, усевшись на бревна моста. Пили из лехитского шлема ледяную речную водичку, обменивались ленивыми фразами. Но посматривали. Враг близко.
        - Ранен? - Илья глянул на забрызганного с ног до головы кровью Рулава.
        - Не моя, - ухмыльнулся тот. - Славно стоим, да, Илюха?
        - Если будем сопли жевать, скоро славно ляжем.
        - Лехиты брод точно нашли? - спросил Рулав.
        - Нет, их всадников валькирии через реку перенесли! - хмыкнул Гудмунд.
        - То-то они отстали, - проворчал Возгарь.
        - И что теперь? - забеспокоился Викула.
        - Умрем с честью! - прорычал Гудмунд Праздничные Ворота.
        - Это непременно, - согласился Илья. - Но хотелось бы не сегодня. Бочар, Гудмунд, вы здоровущие, а стрелки из вас, как из петухов кречеты. Забирайте наши щиты, нам отдайте свои стрелы. И бегом к нашим.
        - Да чего бегать? - громыхнул Гудмунд. - От всадников все равно не уйдем. Вы бегите, а я стану на мосту и…
        - Жратвой для воронов ты станешь, если пререкаться будешь! - рассердился Илья. То Загрёба, то этот! Хорошо еще, Рулав помалкивает. - Делай, что велено!
        Лехиты с той стороны оживились. Сунулись было, но Рулав всадил стрелу в ногу одному из смельчаков, и остальные отошли.
        Ответных выстрелов не последовало. Лехиты решили поберечь стрелы.
        - Рулав, Викула, Возгарь! Ваша задача не пускать их на мост. Луки у вас получше, чем у этих. И лезть они сейчас особо не станут. Подождут, пока их дружки на нашем берегу появятся. Но когда я велю, сразу бегите во всю прыть. А мы с Малигой их еще немного придержим. Потом тоже уйдем. Нам верхами легче будет.
        План был неплохой. Но как часто бывает, развалился он раньше, чем Илья успел договорить и прыгнуть в седло. Потому что сбоку показались переправившиеся вброд лехиты. Они поспели куда раньше, чем ожидал Илья.
        - Бегом! - закричал он Рулаву и остальным, а сам поскакал навстречу вражескому отряду.
        Те схватились за луки, полетели первые стрелы. С недолетом, но это пока.
        Илья ответил. Более удачно. Сшиб одного.
        Сообразительный Малига занялся теми, кто вразброд побежал по мосту. Подбил двоих, пока остальные опомнились и собрали плотный строй.
        Бросив взгляд в сторону леса, Илья увидел, что Рулав, Викула и Возгарь уже между деревьями и удирают во все лопатки, не оглядываясь.
        А чего им оглядываться, когда Илья и Малига позади. А Малига как раз вынес еще одного ворога. Знай наших!
        - Малига! Уходим! - крикнул княжич.
        Будь под ним Голубь, он бы еще поиграл, но трофейный конь броскам в стороны и прочим уловкам не был обучен. Даже когда Илья свесился с седла, конек встал и скосил глаз: ты чего, человек, помираешь, что ли?
        Пришлось вернуться к обычной посадке и дать жеребцу шенкеля. Тот резко взял с места, и полдюжины «подарков» прогудели впустую, хотя одна стрела все же бумкнула в лехитский щит, который Илья повесил на спину.
        Княжич, развернувшись в седле, двумя стрелами, пущенными разом, подранил парочку скакавших рядом врагов. Вот так! Далеко вам, лехиты, до хузарских да печенежских степных охотников!
        Больше повеселиться ему не дали. Целый рой стрел накрыл. Илья, конечно, успел пригнуться и спасся. Штук пять гостинцев завязли в щите, еще пара угодила в шлем, причем одна долбанула так, что аж звон пошел. Сам уберегся, а вот коню досталось. Заржал жалобно и рванул, не разбирая дороги. До леса не доскакал, запутался в малиннике и повалился.
        Илья был к этому готов. Сиганул вперед, толкнувшись от седла, перелетел через кусты, упал перекатом через правое, ушибленное (больно, однако!), плечо, потому что в левой - лук, хотел сразу на ноги встать, но не вышло - щитом зацепился.
        Пока возился со щитом, над ним уже навис конный лехит. Замахнулся пикой. Илья метнул стрелу ему в грудь. Натяг был в четверть силы, нагрудник не пробило, но и лехит ударить не смог, качнулся. А вот конь его не оплошал - обрушил на Илью копыто.
        Княжич откатился в сторону, уходя заодно и от второго врага, который, свесившись, попытался достать саблей.
        А тут и третий подоспел. И дела у Ильи стали совсем нерадостными: луком от конных особо не поотбиваешься, да и жалко такой лук под сабли подставлять, а меч княжичу вынуть не давали. Воины-лехиты оказались хороши: рубили низко, до самой травы. А еще этот, с пикой… И кони обученные, норовящие подкованным копытом приголубить.
        За те мгновения, что Илья вертелся под ногами лошадей, его достали раза три, не меньше. Спасала бронь, выдержавшая даже укол пики, но по-настоящему выручил Малига. Увидел, что княжича взяли в оборот, и, задержавшись на опушке, положил две последние стрелы точно в цель.
        Было три противника, остался один. А это совсем другое дело! Илья взметнулся навстречу очередному сабельному маху, принял плоскость клинка запястьем, на браслет, и ухватил лехита за руку. Тот не ожидал и даже не сопротивлялся, когда Илья, рванув в полную силу, сдернул его с коня. Княжич ухватился за седло и… не запрыгнул. К лехитам подоспела помощь, и прогудевшая над конской спиной сабля снесла бы Илью еще в прыжке.
        Но не снесла. И второго удара не последовало - конь шарахнулся, оттолкнул лошадь подоспевшего лехита, подарив Илье пару так нужных мгновений.
        Княжич отбросил лук в малинник:
        - Дай-ка, - выхватил саблю из пальцев лехита, только что сдернутого с седла.
        Сабля - в левую, меч - в правую. Вот теперь повеселимся!
        Рванулся вперед, навстречу наезжающему всаднику, уклонился, сбив мечом пики, и с широкого замаха ударил по затянутому в кожаные штаны бедру.
        Разворот, прыжок вправо от удара конской грудью. И еще один мах сабли раскроил до кости ногу всадника.
        Десять быстрых ударов сердца, и рядом стало просторно. Около десятка конных ворогов собрались вокруг Ильи, не решаясь приблизиться. Издали метнули копье.
        Илья уклонился. От стрелы - тоже. Это нетрудно, если следить за стрелком.
        - Сдавайся, рус! - крикнул кто-то.
        Княжич не ответил. Берег дыхание.
        Один из всадников ткнул Илью пикой в спину. Слабенько, потому что слишком беспокоился о том, чтобы не угодить под клинок руса.
        Кольнул и сразу подал коня в сторону, укрываясь за своим товарищем, который поднял коня на дыбы, заставив Илью отступить и развернуться навстречу наехавшим сзади врагам.
        - Не трогать! Он - мой!
        Сказано было на германском, но Илья понял.
        Рыцарь.
        Отличный меч, чешуйчатый панцирь, золоченый шлем с медальоном, щит с гербом. Всё как положено.
        Спешился. Встал в десяти шагах.
        - Видел, как ты сражаешься, рус, - сказал рыцарь с сильным германским выговором, но по-словенски. - Неплохо. Жаль, мы не скрестили клинки.
        - Еще не поздно, - отозвался Илья. Он был совсем не прочь потянуть время. И пожить. И прихватить с собой на ту сторону еще одного врага.
        - Нет. Битва закончилась. Ты пленник. Мой пленник. Брось оружие наземь.
        - А если я тебя вызову? - спросил Илья.
        - Не выйдет, - заявил рыцарь. - Бой закончен. А ты мне не ровня.
        - Возможно, - согласился Илья. - Ты, вижу, тоже рыцарь, как и я. Но пониже, ведь я - сын князя. Однако я готов с тобой драться, если ты не струсишь. А я думаю, ты не струсишь.
        - Правильно ли я тебя понял? - Германец явно был озадачен. - Ты - рыцарь? Разве ты не из русов?
        - Из русов, - Илья перешел на латынь. - Мой отец - князь Сергий, а господин - кесарь Владимир Киевский. Но принц Кракова Болеслав счел меня достойным, чтобы даровать мне шпоры.
        - Повтори, пожалуйста, - попросил германец. - Я не священник, чтобы болтать на латыни, как на родном.
        Илья повторил. Германец озадачился еще сильнее.
        - Кто подтвердит, что ты говоришь правду?
        - Моя честь тому порукой, - по-словенски произнес Илья. - Мог бы, к примеру, это сделать мой добрый друг рыцарь Орднидт, но его здесь нет, верно?
        - Принц Орднидт? - Германец задумался. - Мое имя Вихман из Остервальде. Признай себя моим пленником и пообещай не поднимать против меня и моих людей оружие - и оно останется при тебе. Что же до вызова, то я готов скрестить клинки, когда получу за тебя выкуп. Сейчас, когда ты в моей власти, это невозможно.
        Весьма рассудительный рыцарь попался. И практичный.
        А предложение рыцарь сделал неплохое. Илья сохраняет и жизнь, и честь. Что еще надо воину?
        - Я, Илья, сын князя Сергия Моровского, вручаю свою свободу тебе и твоей чести, господин Вихман из Остервальде, и клянусь именем Господа нашего Иисуса Христа, что не обнажу оружия против тебя и твоих людей до той поры, пока выкуп за мою свободу не будет заплачен!
        - Я, Вихман из Остервальде, принимаю твою клятву и назначаю выкуп в двести марок серебром. А до той поры, пока выкуп не будет выплачен, объявляю тебя, рыцарь Илия, своим пленником!
        «А ты, оказывается, жадный лис, рыцарь Вихман», - подумал Илья.
        Двести марок. Больше, чем получил за его голову владетель Мислав.
        Ну да ладно. Зато теперь Вихман будет беречь его пуще своего боевого коня. Ведь тот, даже со сбруей и седлом, стоит намного меньше.
        Так что договорились.
        И очень вовремя. Едва прозвучали последние слова, как в круг ворвался второй командир вражеского воинства. Вернее, первый, если считать по значимости.
        - Это кто, рус? - гаркнул он по-словенски. - Уж не тот ли, из-за которого утоп мой Сбыслав? Вздернуть его на дереве, и вперед! Мы и так потеряли довольно времени!
        Несколько лехитов тут же кинулись к Илье…
        Но тот даже не шевельнулся.
        Он поклялся не обнажать оружия, так что теперь его безопасность - дело германцев.
        Так и вышло. Между пленником и лехитами тут же образовался рыцарь Вихман с парой конных.
        - Не торопись, Росцислав! Этот человек принадлежит мне. Чтобы получить его, придется заплатить двести марок серебром. У тебя есть такая сумма?
        Лехит длинно выругался. Помянул подлых русов, грех корысти, родословную некоторых (не названных по имени) личностей, кои, несомненно, происходят от противоестественной связи собак и свиней.
        Илья ухмылялся. Германец за свои двести марок будет драться беспощадно и отважно. И сейчас, кстати, слушает злобное шипение пана Росцислава очень внимательно. Вдруг тот, забывшись, скажет что-то нехорошее о нем, Вихмане из Остервальде.
        Но предводитель лехитов хоть и ругался самозабвенно и разнообразно, за словами следил и ничего порочащего честь германского рыцаря не произнес.
        Выговорился. Махнул рукой, отзывая своих людей, и добавил уже спокойнее, хотя и с явной угрозой:
        - Моему брату это не понравится.
        - Сожалею. Но хочу напомнить, что служу не боярину Одлилену, а герцогине Оде. И условия этой службы тебе, Росцислав, известны.
        - Известны, - буркнул лехит. - И пока мы здесь топчемся, Вихман, обоз русов уходит всё дальше. А вместе с ним и твоя доля добычи.
        - Так не будем терять время! - воскликнул рыцарь.
        Усевшись на коня, он кивнул своим, чтоб присмотрели за пленником (доверие доверием, а пригляд не помешает), и поехал в сторону дороги.
        Илье подвели плохонького мерина, подставили ладони, помогая сесть в седло. За разговорами, да в мокром, княжич порядком задубел.
        Оказавшись верхом, он наконец-то огляделся.
        А хорошо они проредили вражеское войско. Несколько лехитов стаскивали в кучу тела убитых, да и раненых было не меньше.
        А вот своих среди мертвых Илья не заметил. Неужто все ушли? Вот это было бы славно!
        - Пошёл! - Кто-то ожег плетью мерина, и тот припустил тряской рысью, догоняя основной отряд лехитов и германцев, еще не расставшихся с мыслью пограбить русов.
        Ну, поглядим.
        Глава 4
        Западная Русь. На выручку
        - Нет! Это свой! Свой! - закричал Миловид, бросая коня вперед и заслоняя появившегося из-за поворота всадника от стрелков Варяжки. - Что, Загрёба? Что?
        Ответить гридень не успел. Его осаженный конь оскользнулся и повалился на дорогу. Загрёба еле успел соскочить, но тоже не удержался, упал.
        Миловид, спешившись, помог ему встать.
        - Ну! - Над ними навис восседавший на вороном жеребце Варяжко.
        - Мост они взяли, - сипло пробормотал Загрёба и закашлялся. Варяжко сунул ему собственную, обернутую в войлок флягу. Мёд, налитый не так давно, был еще теплым. - Говори!
        - Держали, сколько могли, воевода. Мост держали. Они бродом обошли.
        - Илья жив?
        - Был жив, когда меня к вам отправил, - Загреба хлебнул еще раз и не без сожаления вернул флягу. - Сейчас - не знаю. Много лехитов. Но было больше! - Гридень ухмыльнулся. На ногах он стоял с трудом. - Скоро сам сосчитаешь, воевода!
        - На! - Варяжко сунул флягу Загрёбе. - Отдыхай, воин! Гридь! Ходу!
        Миловид с сомнением поглядел на друга, но тот хлопнул отрока по плечу:
        - Давай с ними, я тут подожду.
        - Дождись только! - Миловид вскочил в седло, махнул рукой и поскакал галопом, догоняя отряд.
        Загрёба, хромая, подошел к упавшему коню. Тот дернулся, попытался встать, но не смог. Гридень снял с седла щит, уселся на него и, рыча от боли, стянул сапог.
        Нога выглядела скверно - распухала на глазах.
        - Вот так, дружище, - сказал Загрёба коню. - Будем ждать, что нам остается? - Приложился к воеводиной фляге. - Тебе не предлагаю, самому мало. Да не смотри ты так! Если сможем тебя вылечить, на похлебку не пустим. Обещаю!
        Столкновение оказалось внезапным для всех. Русы не ожидали, что лехиты окажутся так близко. А те вообще не чаяли встретить русов на этой дороге.
        И те и другие одновременно взялись за оружие. Русы за луки, а их противники за копья. Впереди лехитского отряда скакали германцы с самим остервальдским рыцарем во главе. Они же и приняли бой первыми. Вернее, навязали, бросив коней в галоп.
        Стрелы остановили не всех. Таранный удар тяжелой конницы на узкой дороге смял передовых, несколько копий ударили в не успевших взяться за щиты русов, вынося их из седел. Лязг, грохот, крики…
        Миловид, ехавший в хвосте отряда, среагировал мгновенно. Подхватил лук, спрыгнул на землю, до середины сапог утонув в грязи, выбрался, отбежал к обочине, приготовился, выискивая цель. Но врагов заслоняли свои. Наверное, зря он спешился. С седла было бы удобнее. Или нет?
        Вставшие на стременах русы тоже не стреляли. Дорога изгибалась, и была видна лишь заруба в первых рядах. Конные смешались так, что запросто можно было попасть в своего.
        …Когда два отряда столкнулись, сопровождавшие Илью германцы забыли о пленнике. Рванули мимо замешкавшихся лехитов на помощь своим.
        Илья возликовал: добрался Миловид! Свои пришли! Рука сама легла на рукоять трофейной сабли… Но… он же дал клятву!
        Илья замер в замешательстве…
        Из которого его вывел наконечник копья, едва не лишив глаза.
        Пока Илья колебался, оказавшийся рядом лехит решил за него. Княжич в последний миг успел откинуться, пропуская копейный выпад, перехватил древко, рванул во всю немаленькую силу, выдернув ощерившегося лехита из седла, как луковицу из грядки.
        А справа уже замахивался саблей другой. А Илье отбить удар было нечем. Всё, что он мог, - выдернуть ногу из стремени и пнуть в шею лехитову лошадь. Та дернулась, и сабля впустую раскроила воздух.
        Зажатый между лошадьми лехит заверещал и выпустил копье… которое Илья всадил под мышку того, что с саблей.
        И, угадав чуйкой, тут же упал на шею мерина, уходя от удара в спину.
        Мерину, похоже, тоже досталось, потому что он брыкнул задними и сразу вскинулся на дыбы. Вот уж подходящее время выбрал. Удержаться Илья не мог никак. Руки заняты, одна нога потеряла стремя… Еле освободил вторую и съехал по крупу наземь.
        По кольчуге проскрежетало - кто-то хлестнул вдогонку. Подаренный батей доспех спас. В который уже раз.
        А потом Илья твердо встал на ноги и первым делом вогнал копье в ляжку вновь замахнувшегося саблей лехита. Пробил насквозь. Конь под раненым закричал от боли, шарахнулся, унося копье.
        И очень вовремя освободил Илье немного места. Княжичу его как раз хватило, чтоб увернуться от взбрыкнувшего мерина. Чтобы не угодить под удар и едва не угодить под удар еще одного лехита, Илья ушел уклоном - в лицо брызнула холодная грязь - и сам хлестнул саблей.
        Всадник попытался прикрыться щитом, но клинок прошел ниже, разрубив кожаный сапог и то, что под ним.
        Лехит заорал, а Илья, ухватив за край щита, без особого труда отнял его, подбросил, перехватив за рукоять, и тут же принял вражеское копье…
        Которое пробило щит насквозь и сделало его непригодным для обороны.
        Илья швырнул щит в оскаленную лошадиную морду. Конь шарахнулся, поскользнулся и наверняка упал бы, не будь вокруг такой толчеи. Пятачок дороги, на котором вертелся Илья, превратился в маленькое болото. Жидкая скользкая грязь здорово мешала. Правда, не только Илье. Коням она тоже не нравилась. Но у лошадей четыре ноги - им легче. Положение княжича спасала та же теснота. Из способных добраться до него врагов целым оставался только один. Этот изо всех сил пытался заставить коня наехать на Илью, но умное животное, получив щитом по морде, теперь артачилось и не желало приближаться к злому человеку.
        Впереди рубились и орали. Но соединиться со своими у Ильи не было никакой надежды. Для этого надо прорваться через несколько десятков врагов. И подставить спину еще нескольким десяткам.
        Илья мог бы пробиться к обочине и попытаться уйти в лес, но это было очень рискованно. Сейчас-то его прикрывали лошади и всадники, двоим из которых было уже точно не до драки, однако окажись княжич на открытом месте - сразу стрелу схлопочет. Ах ты ж…
        Двое лехитов наехали на лошадку с обессилевшим от потери крови всадником и заставили ее податься вперед, на Илью, прижимая того к боку другой, потерявшей наездника. При этом один встал на стременах с занесенным копьем.
        Илья успел разглядеть ухмыляющуюся усатую рожу, движение плеча… И нырнул под лошадиное брюхо. Копье угодило в грязь, лехит обиженно завопил.
        Княжич ухватился снизу за подпругу, увернулся от копыта и выбрался на обочину.
        Так себе картинка. Не обнадеживает. Редкие кустики, голые черные деревья шагах в двадцати…
        И здоровенный воин с заляпанным грязью щитом, кое-как укрывшийся за стволом, который раза в полтора уже его плеч.
        О! Еще один! Самую малость поуже и на этот раз с луком.
        Ба! Это же Рулав!
        А первый - Гудмунд Праздничные Ворота. Ну да, ворота за деревцем особо не спрячешь.
        Вот он, шанс Ильи!
        Не раздумывая, он рванул к лесу… зацепился за корень, спрятавшийся в луже, и в эту же лужу плюхнулся. Не мешком упал, понятно. Кувыркнулся, встал на ноги, прыгнул еще раз вслепую, потому что лицо оказалось залеплено грязью. Мазнул шуйцей по лицу, разлепил один глаз и увидел бегущего навстречу орущего Гудмунда. Не услышал - угадал, что тот кричит, и снова плюхнулся наземь, счастливо избежав стрелы в спину. В следующий миг Гудмунд уже присел над ним, прикрывая щитом…
        В который ударило всего две стрелы.
        Рулав, Малига, Возгарь, Бочар, Викула - все были здесь. И дружно лупили из луков по скопищу лехитов, выцеливая в первую очередь именно стрелков.
        А те никак не могли ответить достойно. Можно метать стрелы со скачущего коня, если умеешь. А вот с коня пляшущего, вскидывающегося, бьющего задом - уже никак. Совладать же с лошадьми лехитам было ой как непросто.
        Кто-то из вражеских командиров, сообразив, отдал команду, и десятка полтора всадников устремились в лес, к русам. Четверо даже не стали искать проходы в кустарнике - подняли коней в прыжок. Вся четверка удачно перемахнула через заросли, и на этом их удача закончилась. Одного снесли еще на подходе, трое других получили по стреле в упор. Стрела быстрее сабли и достает на-амного дальше.
        Несколько лехитов разом метнули копья. Русы приняли их на щиты, но Викула не удержал щит с двумя воткнувшимися копьями, и третье наехавший лехит вогнал ему в шею повыше края кольчуги. Стрела Рулава настигла врага мгновением позже, но Викулу это уже не спасло.
        Илья смерти отрока не видел. Их с Гудмундом атаковали сразу четверо. Двое метнули копья. Щит нурмана выдержал оба попадания. Могучий свей щит удержал, но полностью прикрыть и себя, и Илью не успел, так что третье копье досталось княжичу. На этот раз даже его замечательная кольчуга не выдержала. Железко копья разорвало бронь на плече, вспороло мокрый подкольчужник…
        Но до кожи не дошло - Илья успел вывернуться. Даже на ногах устоял, а вот дотянуться до ворога не смог. Пришлось, оставив Гудмунда, укрыться за древесным стволом: метнувшие копья лехиты немедленно взялись за луки, а с десятка шагов стрела лехитского лука вполне способна пробить даже такую бронь, как на Илье. Будь у самого Ильи лук, он бы еще поиграл, но его лук остался в малиннике у моста…
        За спиной вскрикнул кто-то из своих.
        Гудмунд с рычанием рванулся вперед. Лехит, которого он пытался достать, подал коня в сторону, открыв нурмана стрелкам, которые тут же утыкали его щит стрелами.
        Хорошо еще, что тот успел присесть и пострадал только щит.
        Илья, выскочивший из-за ствола одновременно с рывком Гудмунда, сумел не больше нурмана: увернулся от пары стрел и спрятался за другим стволом. Чтобы обойти его, лехитам пришлось бы проламываться через подрост на опушке, так что на некоторое время он был в безопасности.
        Но в целом дела были хреновые. Русов прижали плотно. Лехитов было почти два десятка, причем тулы у них были полны, а у русов хорошо если найдется по две-три стрелы на каждого. А сколько оставалось их самих, Илья мог только гадать.
        Он видел Рулава, Гудмунда, Бочара со щитом и мечом, Малигу с луком. Малига поймал взгляд Ильи, показал пальцами: три стрелы осталось. С таким запасом не повоюешь.
        К лехитам, обложившим Илью с соратниками, добавилось еще несколько. И эти сразу разъехались в стороны. Все с луками. Сейчас обойдут, и тогда совсем грустно станет.
        Пропела стрела, и один из лехитов ткнулся носом в гриву коня. У Малиги осталось два выстрела. Зато четверо ворогов остановились и принялись метать стрелы. Остальные их поддержали. Если бы дерево, за которым укрылся Малига, можно было убить, его бы прикончили раз тридцать.
        Еще одна стрела полетела во врагов. Илья успел увидеть и опознать лук Рулава. Выстрел был неудачен, но зато он отвлек внимание от Малиги…
        А тот, изловчившись, успел выдернуть пару годных стрел из ствола.
        Гудмунд на корточках медленно пятился к деревьям. Стальное железко хогспьёта торчало над верхним краем щита, отбивая у лехитов желание наехать и порубить одинокого воина.
        Один, правда, пустил коня вскачь и метнул копье, угодившее рядом с умбоном Гудмундова щита. Щит треснул. Будь это обычный нурманский щит, уже развалился бы. Но у здоровяка Гудмунда щит был потолще обычного. И сам нурман был крепок. Брошенное на скаку копье не опрокинуло его, а лишь вынудило упереться локтем в покрытую инеем землю, показав на пару мгновений кисть правой руки.
        Илья хмыкнул презрительно: три стрелы прилетели, чтобы наказать Гудмунда за оплошность, и все три - мимо.
        Двое лехитов, не выдержав, послали коней вперед, расходясь в стороны, чтобы обойти нурмана. Зря. Во-первых, они забыли про Илью, который сидел тихонько, но в полной готовности. Во-вторых, не учли, как ловко Гудмунд управляется хогспьётом.
        Нурман начал первым. Тяжелое копье метнулось над самой землей и достало лехитова скакуна повыше бабки, как раз когда всадник привстал и развернулся, готовясь в упор вогнать в Гудмунда стрелу.
        Конь с жалобным ржанием осел на подрубленную ногу. Всадник завопил, пытаясь высвободиться из стремян… И заорал еще громче, когда точный удар хогспьёта вскрыл ему горло.
        Второй всадник вскинул лук… Тут на него и прыгнул Илья. Ухватил за пояс, воткнул конец сабли под подбородок, да там и оставил, потому что сейчас ему были нужны обе руки: одна - выдернуть пук стрел из колчана, вторая - подхватить лук валящегося наземь лехита.
        Для четверых нападавших справа он был как соломенное чучело на стрельбище.
        Но бить навскидку лехиты умели не так ловко, как печенеги, потому княжичу досталась лишь одна стрела, скрежетнувшая по налобнику шлема. Остальные достались бедной лошадке, у которой не было ни шлема, ни брони, ни удачи моровского княжича.
        Не теряя время, Илья нырнул за дубовый ствол, присев рядом с Гудмундом, который успел освободить щит от копий и теперь наблюдал за противником через оставленное наконечником отверстие.
        Со стороны головы вражеской колонны донеслись торжествующие крики.
        Оставшиеся на опушке лехиты оттянулись ближе к дороге.
        Илья воткнул в землю трофейные стрелы и ухмыльнулся. Он больше не был загоняемым зверем. Теперь он сам - охотник.
        Две стрелы - в правую руку, третья - на тетиву, уже зацепленную кольцом, рывок…
        Тетива трофейного лука лопнула с жалобным звоном - Илья натянул ее слишком сильно.
        Княжич выругался. Запасной у него не было. И другого оружия нет…
        И тут всё закончилось.
        По обочинам дороги, очень целеустремленно, оттесняя лехитов, галопом проскакали германские ратники. В одном из всадников Илья, будь у него такая возможность, мог бы узнать своего пленителя, рыцаря Вихмана из Остервальде.
        Но между Ильей и дорогой гарцевали лехитские стрелки.
        Коротко рявкнул рог, но его перекрыл знакомый волчий вой. Варяги!
        Вой подхватили несколько глоток у Ильи за спиной.
        - Спасайтесь! - завопил кто-то по-словенски. - Русы! Целое войско!
        - Сдается мне, они бегут, - озвучил очевидное Гудмунд.
        Прижавшие их враги разворачивались, нахлестывали коней, гнали через кустарник. Прочь, прочь! Весь вражеский отряд тоже разворачивался, неуклюже, оскальзываясь на раскисшей дороге…
        - Уходим! Уходим!
        Илья выскочил из-за дуба, бросился к бьющейся на земле лехитской лошади, увернувшись от копыт, подхватил чужой лук…
        Но стрелять уже было не в кого.
        По дороге скакали свои.
        Знакомые шлемы, знакомые красные щиты…
        Илья сдернул с головы шлем, с наслаждением поскреб мокрую голову и засмеялся.
        Бог в очередной раз оказался на его стороне.

* * *
        В этом неравном бою они ухитрились потерять Викулу. И еще двое выбыли временно: Бочар поймал стрелу в ляжку. Ну и Загрёба ухитрился вывихнуть лодыжку, неловко соскочив с упавшего коня. А вот рана Малиги оказалась пустяковой. Лагодка без труда извлекла наконечник с помощью бронзового расширителя и обычных щипцов. Осталась ранка глубиной в вершок, которая уже через несколько дней затянулась.
        Многочисленные синяки и ушибы, которые заполучил Илья, когда дрался с конными лехитами, и то дольше заживали. Ну да его броне досталось куда больше. Пришлось даже отдавать чудо-кольчужку походному кузнецу на исправление и выложить за это полную горсть серебра. Но оно того стоило. Не будь на Илье и его бойцах такой надежной защиты, им бы ни за что не устоять.
        А так самым тяжелым оказалось повреждение Загрёбы. Над последним изрядно подтрунивали. Причем не из-за вывихнутой лодыжки, а потому что гридень не пожелал пустить раненого лехитского коня под нож. Передал животное под присмотр обозников, не поскупившись на лечение и корм, что для прижимистого гридня было очень необычно.
        Хотя надо отметить, что денег у Загрёбы изрядно прибавилось.
        По распоряжению Варяжки всё трофеи, взятые на лехитах, отдали Илье и его людям. Воевода посчитал это справедливым.
        И лехиты, и германцы были отменными воинами, дрались с не меньшей храбростью, чем русы, которых на первых порах выручила узость дороги, а позже - беспорядок, который учинил Илья посреди лехитской колонны. И германцы дрогнули не потому, что их одолевали русы, а именно из-за неразберихи, возникшей за их спинами.
        Воевода Вольг это отлично понимал, потому решительно отмахнулся от благодарностей Ильи и не менее решительно проявил щедрость.
        Илья всё равно отдарился, но по-другому: в разговоре с великим князем промолчал о том, что большая часть германцев и лучшая часть лехитов ушли от возмездия.
        Так что Владимир похвалил и Варяжку за правильные и своевременные действия. А вот Сигурда, напротив, попрекнул. И потребовал из собственных средств поощрить Илью за спасение обоза, за безопасность которого отвечал именно ярл.
        Сигурд распоряжение исполнил, тоже не пожадничал.
        В общем, всё кончилось хорошо. Викулу, понятно, было жаль. Однако войны без потерь не бывает, а гибнут в ней обычно те, кто послабее.
        Илья ходил в героях. Его нынешний подвиг, пожалуй, затмил даже пленение Соловья. Соловей - кто? Всего лишь разбойник. А тут - целое германско-лехитское войско, которое княжич моровский остановил едва ли не в одиночку.
        Рулав, Малига и остальные славы командира не оспаривали. Да, они тоже были с княжичем. И бились храбро. Все об этом знали. Так что добыча им досталась заслуженно. Причем вся. Потому что Илья от доли отказался. Он так обрадовался, найдя в малиннике свой лук, что плевать ему стало на всё трофейное железо.
        Глава 5
        Хорватские земли. Чужое войско
        Войско это обнаружил не Илья, другой дозор. Примчались как пришпаренные.
        - Идут, идут!
        - Ну и славно! - обрадовался великий князь. - Я уж думал, не решится Собеслав. За стенами будет отсиживаться или вовсе сбежит. Коня мне! Хочу сам глянуть!
        Глянули. Вражье воинство, числом не уступавшее русам, двигалось трактом вдоль озера, направляясь к небольшому городку, над которым поднимались к небу сизые дымные хвосты, а на песчаном берегу мертвыми черными насекомыми лежали рыбацкие лодки.
        С холма, возвышавшегося над скошенными пажитями с редкими копенками сена, вороги смотрелись как цепочка на ладони.
        - Только конные, - произнес Варяжко озабоченно. - А пешцы куда подевались?
        - Найдутся, - проворчал Сигурд. - Ты глянь, конунг, какое место доброе. Когда твои сверху ударят, они вон к той рощице побегут, а там их мои встретят.
        - Складно говоришь, ярл, - одобрил Владимир. - Но в битве по-всякому случается. А ну как не побегут?
        - А куда денутся? - Сигурд даже удивился. - Тут скакать - всего ничего. Когда ты по их походному порядку ударишь, побегут, как зайцы.
        Илья с Маттахом, увязавшиеся за старшими, тоже разглядывали хорватское воинство. Оно было слишком далеко, чтобы даже при ярком солнце разглядеть подробности. Видно было только, что идут уверенно, с развернутыми знаменами. И беспечно, без дозоров. Головной отряд, с десяток воев, опережает остальных на полстрелища, не более.
        - Бьем! - решил Владимир. - Сигурд, подтягивай своих и скрытно - в рощу. Вольг, строй гридь. Всем на конь. Ждем, когда они под нас зайдут, и бьем прямо в середку. Сам поведу.
        Оба воеводы развернули коней и помчались вдоль войска русов, на скаку выкрикивая распоряжения.
        Походный порядок нарушился. Головные остановились, задние подтягивались к ним, сбиваясь в кучу. Фыркали кони, сыпали командами сотники и десятники. И, повинуясь этим командам, княжья гридь потекла в стороны, в лес, растягиваясь в привычное боевое построение, на ходу проверяя оружие, застегивая ремешки шлемов…
        Не подозревающие о близкой гибели хорваты продолжали так же спокойно двигаться вдоль озерного берега. Разве что головные прибавили немного: городок впереди манил и лошадей, и всадников пищей, теплом, отдыхом…
        - А ведь не побегут они к рощице, - вдруг сказал Владимир, ни к кому вроде не обращаясь, но Илья услышал и шагнул ближе. - В городок они побегут, под стены.
        - А если их отвлечь? - предложил Илья.
        Окажись здесь воеводы, он бы помалкивал, но ни воевод, ни даже сотников головных сейчас рядом не было. Равно как и воев из старшей гриди. Все делом занимались. Кроме Ильи, у которого своей сотни не имелось.
        Равно как и его людям не было места в общем строю княжьей дружины.
        Владимир подумал над предложением… И кивнул.
        - Госта! - окликнул он командира своей охранной полусотни. - Выдели два десятка подразнить хорватов.
        - Я поведу! - немедленно влез Габдулла Безотчий, личный холоп Владимира, взятый в плен после победы в поединке под стенами Булгара и с тех пор неизменный верный телохранитель великого князя.
        Владимир глянул на него через плечо, и Габдулла притих.
        - Серегеич. Ты предложил, тебе и делать.
        Маттах радостно взвизгнул, Илья же постарался принять поручение с достоинством, но все же не выдержал, заулыбался.
        Госта тем временем подозвал двоих десятников, показал на Илью: с ним пойдете.
        Два десятка отборной княжьей гриди выдвинулись вперед, встали на заросшем редким лесом склоне стремя в стремя.
        Госта и Илья обменялись понимающими взглядами. Командиру полусотни неохота было отдавать своих людей под чужое начало, но его место при Владимире, а Илье он доверял, как и всему его роду.
        Госта не был варягом. Его отец, Лунд, был свеем и давним другом Владимира еще со времен новгородского княжения. Потом Владимир отдал Лунду в наместничество Полоцк, который после изгнания из Киева Рогнеды свей передал воеводе Устаху. И теперь жил в Киеве, на Горе. Илья с батей бывал у него в гостях.
        Илья подумал было послать за своими, Малигой, Рулавом… Но решил, что некогда. Хорватская колонна двигалась быстро.
        В виду головных хорватского войска они появились, обогнув холм. И сразу на рысях двинулись к городку.
        Проскакали саженей сто и остановились. Будто только что увидели воев головного отряда. Потоптались немного, как и было задумано, а потом рванули галопом к тракту… И снова остановились. Уже в виду всего войска. Остановились, сбились в кучу, словно бы совещаясь: как дальше?
        План Ильи был таков: сначала изобразить удивление, а потом - напасть, закидать стрелами, а когда погонятся, не слишком быстро, будто кони устали, уходить в сторону от городка. Не слишком быстро, чтобы у противника появилась надежда, что смогут догнать.
        Так и сделали. Потоптались - и галопом к головному отряду.
        Эх, весело! Любил Илья такую скачку: во весь опор, прильнув к гриве. А особенно любил тот миг, когда выходишь на прицельный выстрел, придержав жеребца, встаешь в полный рост и начинаешь метать стрелу за стрелой. Мощно растягиваешь лук, провожая мыслью уходящие в смертоносный полет стрелы, видишь, как спустя несколько ударов сердца крохотный, как муха на столе, доселе полагавший себя в безопасности ворог валится из седла, пораженный невидимой смертью, будто перуновой молнией.
        Но на сей раз вышло совсем не как задумывалось.
        Илья летел, припав к шее Голубя, который и без понуканий мчал вихрем, не желая уступить Маттахову легконогому жеребцу, небольшому размером, но стремительному, как падающий на жертву сокол.
        Хузарин, точно так же припавший к гриве, визжал от восторга, косился на княжича, надеясь обогнать, но коня тоже не подгонял - тот и без того гнал во всю силу… Быстрее, быстрее, быстрее…
        Илья умом понимал, что неправильно отрываться от остальной гриди. Но уступить Маттаху просто не мог… Однако потихоньку уступал. Может, Голубь и сильнее, и быстрее, да только ноша у него куда тяжелее. Хузарин понемногу вырывался вперед. На полкорпуса, на корпус… За скачкой Илья даже забыл о противнике. Глянул лишь, когда Маттах бросил вожжи на полном скаку и, красуясь, не придержав коня, взялся за лук…
        Тут только Илья посмотрел вперед, на хорватов…
        И закричал во всю мочь:
        - Нет, Маттах! Не стреляй! Нельзя!
        Княжичу наконец-то удалось разглядеть знамена противника…
        И он узнал белого орла, расправившего крылья на знамени краковского князя Болеслава Храброго.
        - Маттах, стой! - И, поравнявшись с хузарином, осаживая коня, прокричал: - Это не хорваты! Это лехиты Болеслава!
        - И что с того? - недовольно проговорил Маттах, еще не оставивший надежду подраться. - Что те враги, что эти. Ты ж дрался с лехитами седмицу назад.
        - То другие лехиты, - попытался объяснить Илья. - Эти как раз враги тех.
        - Ну, тебе видней. - Хузарин вложил лук в налуч, погладил жеребца, успокаивая.
        Княжич поднял руку с открытой ладонью: все ко мне.
        Подскакали гридни Владимира. Они тоже ничего не понимали.
        - Эй, Серегеич, ты чего, испугался? - с вызовом бросил кто-то.
        - Когда я испугаюсь, ты уже три раза портки поменяешь, - не глянув на болтуна, обронил Илья. - Это не хорваты, это князь Болеслав. Они нам союзники, а не враги.
        - А если союзники, тогда что они тут… - начал другой дружинник, но его перебил Маттах:
        - Похоже, они без нас обошлись!
        На вершину холма выезжала Владимирова гридь, еще не знавшая, что внизу их ждет не сборная рать Собеслава, а прошедшая через множество сражений, отменно вооруженная и обученная дружина прославленного князя, несмотря на молодость, уже успевшего завоевать прозвище Храброго. Такой точно не побежит от равного по силе противника.
        И не побежал. Лехитская колонна на удивление споро выстраивалась в боевой порядок.
        В другое время Илья восхитился бы их выучкой, но сейчас это означало одно: когда разогнавшиеся русы слетят с холма, их встретит не смешавшаяся в панике походная колонна, а организованная атака лехитской бронной конницы.
        Илья понял это - и тотчас бросил коня в галоп, моля Бога, чтобы успеть оказаться между двух дружин.
        Еле-еле успел. Вынесся на скошенное поле, когда между противниками оставалось не более четырех сотен шагов, замахал руками, закричал во всю мочь:
        - Владимир!!! Болеслав!!! Нет!!! Мир!!!
        Это был опасный миг. Если его не поймут - смерть. От стрел русов или от копий лехитов - всё равно…
        - Нет!!! Мир!!!
        Как выяснилось позже, его не услышал, но узнал сам Владимир. И, поверив, засвистел пронзительно, останавливая дружину.
        А вот Болеслав Илью не узнал, но, увидав, как русы, оскальзываясь на склоне, осаживают коней, тоже поднял копье вверх, придерживая своих.
        Он ничем не рисковал. В любой момент лехиты могли снова начать разбег. При любой угрозе со стороны противника. Достаточно одной стрелы, брошенной нетерпеливым отроком…
        Слава Богу, обошлось.
        Дружины остановились шагах в ста друг от друга. И сразу, не сговариваясь, вперед выехали по два всадника: князья и знаменосцы. Сошлись как раз около Ильи.
        - Ты испортил нам потеху, рыцарь! - весело крикнул ему Болеслав.
        - Прошу прощения, князь! - не скрывая радости, отозвался Илья. - Может, в другой раз. Позволь представить тебе великого князя Владимира, сына Святослава! Мой господин! Пред тобой князь Краковский Болеслав, сын Мешко, прозванный Храбрым!
        - Уже нет! - возразил Болеслав. - Не только Краковский, но и всей Польши, Великой и Малой!
        На Илью он при этом не глядел - только на Владимира.
        И тот тоже не сводил глаз с несостоявшегося противника.
        Они были похожи, князья. Болеслав помоложе и повыше ростом. Владимир постарше и, пожалуй, пошире в плечах. Оба - в отменной броне. Оба - прирожденные воины и полководцы. Оба - победители. И потому сейчас и тот и другой были немного огорчены тем, что не удалось показать, кто лучший. Но оба были еще и политиками. То есть чувства у обоих шли позади разума. Причем Болеслав точно знал, что схватка с Владимиром для него - плохая идея. А вот Владимир пришел к такому выводу не сразу. Возможно, даже пожалел, что упустил случайную возможность убрать с игровой доски столь сильную фигуру.
        Но что сделано, то сделано. Между ними договор о невмешательстве, и Бог тому свидетель.
        Но всё же…
        - Великий князь всей Польши, - четко произнес Владимир. - Приветствую тебя на своей земле!
        Болеслав ответил не сразу. До сего времени эта земля считалась хорватской. Сразу вот так взять и признать ее за русами?
        Но и Владимир слов на ветер не бросал. Болеслав дал ясно понять, что князь Мешко[2 - Согласно официальным хроникам, князь Польский Мешко Первый умер немного позже, 25 мая 992 года, но, надеюсь, читатель простит мне это небольшое допущение.] мертв. Но вот успел ли Болеслав утвердиться на месте отца? Что-то не похоже, раз он сейчас здесь и явно спешит в Гнезно, где, можно не сомневаться, уже вовсю пытается перехватить княжий стол его мачеха. И даже если допустить, что Болеслав действительно ухитрился вокняжиться на деле, а не на словах, то сейчас и выяснится, насколько он заинтересован в мире с русами. Покажет себя недругом - самое время от него избавиться. Силы русов и лехитов почти равны. Если не считать засевших в роще нурманов Сигурда. А не считать их - большая ошибка…
        Болеслав не знал о нурманах, но у него сейчас были дела поважнее, чем пререкания из-за спорных земель.
        - И я приветствую тебя, великий князь Киевский Владимир, кесарь ромейский по праву брака и повелитель этих земель по праву меча! И приглашаю тебя в гости, в столицу мою, Гнезно, когда ты и я завершим срочные дела!
        - Принимаю, - с достоинством кивнул Владимир.
        Болеслав помедлил немного, потом глянул на Илью и предложил, чуть усмехнувшись:
        - Я бы хотел вознаградить славного рыцаря, который так вовремя и так удачно нас представил.
        Владимир тоже поглядел на Илью и тоже усмехнулся:
        - Воин получит свою награду. Когда мы вернемся в Киев.
        «А ведь он не рад, что всё окончилось миром, - мелькнуло в голове княжича. - Оценил Болеслава и сейчас жалеет, что упустил возможность пустить Болеславу кровь».
        - Господь неспроста привел нас сюда, - очень серьезно произнес Болеслав и перекрестился. - И неспроста сей рыцарь оказался между нами. Уважь мою просьбу, великий князь: уступи мне его на время. Хочу, чтобы он сопроводил меня в Гнезно.
        - Разве у тебя недостаточно воинов? - нахмурился Владимир. - Зачем тебе мой гридень?
        - Бывает, и один воин может принести победу, - сказал Болеслав. - Если он отмечен Господом нашим. А Илия, несомненно, отмечен. Без него наши клинки уже обагрила бы кровь. Дай мне его в знак того, что мы союзники, до той поры, пока ты не приедешь в Гнезно и мы не скрепим нашу дружбу как подобает.
        Владимир вновь посмотрел на Илью. Тот изобразил равнодушие. Мол, как скажешь, батько, так и будет.
        - Поедешь с ним? - спросил великий князь.
        - Могу, - спокойно ответил Илья.
        - Ну так езжай, - решил Владимир. - И людей своих возьми. Негоже моему ближнему гридню без спутников.
        - Верно сказано, - поддержал Болеслав. - Бери, да побольше. Прокорм с меня. И тебе это тоже говорю, великий князь Владимир. Мои гости ни в чем нужды знать не будут.
        - Верю, - согласился Владимир. - У тебя самого дружина немалая и коней много хороших. А вот обоза я что-то не вижу.
        - Время дорого, - ответил Болеслав. - Ныне возьмем немного… в твоем городке. А дальше уже мои земли будут. Там не заголодаем.
        «В твоем городке», значит. Илья спрятал усмешку. Повезло селянам. Не подвернись Владимир, ограбил бы их Болеслав подчистую. А так его воям всё за марки да динары покупать придется.
        - Пойду своих соберу, - сказал он вслух и, разворачивая Голубя, заметил, как князья почти одновременно подали знаки сопровождающим. Те отъехали на пару десятков шагов. Правители желали поговорить наедине.
        С собой Илья взял всех, кроме Бочара. У новгородца воспалилась рана, пришлось оставить его на попечение Лагодки и Чаруши. Велел взять также заводных, на всякий случай припасы на три дня и присоединяться к лехитам.
        Сам поспел к окончанию княжьей беседы. Как раз когда мимо них нестройной толпой прошагали разочарованные нурманы, которым не удалось подраться. Болеслав проводил воев Сигурда задумчивым взглядом. Надо полагать, понял, что запросто мог сложить сегодня голову.
        Князья разъехались. Болеслав махнул рукой, подзывая Илью.
        - И верно Бог мне нашептал в рыцари тебя возвести, - сказал князь Краковский и Польский. - Изрядную службу ты сослужил мне, Илия. - Глянул остро и спросил: - Твой князь не знает, да? Ты ему не сказал?
        - Не успел, - соврал Илья.
        - И хорошо, что не успел. Иначе он бы мог тебя не отпустить.
        - Ну и обошелся бы ты без меня, князь, - не слишком почтительно ответил Илья. - Чай, в Гнезно у тебя и без меня хватит сторонников, чтобы занять княжий стол.
        - Уж не сомневайся! Я Господом нашим отмечен Веру Христову в мир нести! Кто же устоит против меня, если за меня Бог?
        Илья вспомнил, как батя рассказывал о ромейских усобицах. О том, как ромеи резали друг друга и обе стороны кричали, что они правы и Господь на их стороне.
        Вспомнил, но промолчал. Князьям вообще возражать нежелательно, а уж в таких вопросах…
        - Ты тоже отмечен Господом! - решительно заявил Болеслав. - Посему ждет нас с тобой великая слава. А слава, Илия, это такая вещь, что много ее не бывает и от союза она не делится, а приумножается. - И продолжил другим тоном: - Люди твои в общей колонне пойдут, а ты со мной будь рядом. Беседа с тобой мне интересна.
        «Ага, беседа, - подумал Илья. - Князь говорит, остальные внимают».
        Но вновь не стал возражать. Тот случай, когда слушать полезней, чем говорить.
        Глава 6
        Берег Северского Донца в месте впадения реки Везелицы. Бывшие северские, а ныне киевские земли. Тремя месяцами ранее. Вызов
        - Раньше здесь малое городище стояло, - сказал Добрыня. - Белогоркой звалось. Еще при деде князя нашего, Игоре. Печенеги его разорили. А место славное, высокое. Что по реке, что по степи далеко видать. И оборонять легко. Опять же, две реки сходятся, удобно. Добрый городок выйдет. Имя ему великий князь тоже по горке этой решил дать - Белгород. Вот только строиться здесь быстро надо. Степнякам эта крепость будет как колючка под ягодицей. Пока не уберешь, дальше не поедешь.
        - Это точно, - согласился Духарев, озирая масштабное строительство. - Это сколько ж сюда народу собрали? Тыщи две, небось?
        - Полторы. Отовсюду собирали. Три года безоброчно. Воям бывшим - земельный надел поблизости. Никого не обидят. Сейчас таких немного, но как городок встанет, всё окрест заселим. А встанет быстро. Основу положили в начале лета, а после серпня всерьез взялись. Даже часть мастеров со строительства церкви Пресвятой Богородицы сюда отправили. Понимаешь теперь, как город этот для Владимира важен?
        - Понимаю, - кивнул Сергей Иванович. - Споро работают. Ты, Добрыня, словеса плести прекращай. Всё я понял и согласен: место важное. Так что говори прямо, чего от меня хочешь.
        - Что ж, можно и так, - согласился Добрыня. - Мастеров своих дай. Железо. Дерево. Тебе от Семирада изрядные запасы достались. Их дай. Еще лошади нужны. Голов двести. Мастера - на время, остальное - по божеским расценкам…
        - Денег не возьму, - отказался Духарев. - А товары дам. И мастеров. Лошадей тоже дам. И со стенами помогу. Скажем, ворота городские на мне и башни привратные. Уговор же у нас будет такой: что мои построят - мое. И дома, и пристань, всё. Кроме ворот и башен, понятно. И землю мне дашь по эту сторону речки. Сколько скажу, столько и дашь. Позже уговоримся.
        - Продолжай, - предложил Добрыня. - Еще что хочешь?
        - Да хватит пока. Князем сюда кого?
        - Никого. Наместник будет от Владимира.
        - Кто?
        - Грузило Бортич. Из старшин смоленских. Тебя он не ущемит.
        Духарев хмыкнул.
        - Ну да, - усмехнулся княжий дядька. - Тебя ущемишь, пожалуй. - И, построжев, добавил: - Слыхал я, Серегей, ты с Фарлафом Черниговским дружбу завел?
        - Я с ним и не ссорился, - пожал плечами Сергей Иванович. - Хочет он Илью моего наместником в Муром поставить.
        - А что ж сынок его Акун? Подвинет?
        - Я тоже спросил, - сказал Духарев. - Отвечает: Илья лучше справится. Ты против, что ли? Сам Илью куда поставить хочешь? Так ты скажи, если есть мысль какая.
        - Пока у меня одна мысль. - Добрыня сделал пару шагов по склону, чтоб оказаться повыше и глядеть на рослого князь-воеводу не снизу, а сверху. - Сын твой - гридень Владимиров. И я хочу, чтобы ни ты, ни он об этом не забывали.
        - С вами забудешь, пожалуй, - передразнил Духарев собеседника. - Ты, Добрыня, если подозреваешь Фарлафа в чем недобром, не крути, скажи прямо!
        - Нечего пока говорить, - буркнул Добрыня. - Но уж больно место у Чернигова… Искусительное. А Фарлаф хоть и стар, аки седой ворон, а горд. Да, силенок у него маловато, чтоб с Киевом вровень встать, но если вдруг сил прибавится…
        - Опять ты юлишь, - с досадой проговорил Духарев. - Что ты, будто Блуд ваш, все намеками!
        - Можно и прямо, - согласился Добрыня. - Не выйдет ли так, князь Моровский, что ты из-под нашей руки под черниговскую перейдешь?
        - Я? Под руку Фарлафа? - Сергей Иванович расхохотался. - С каких пор, Добрыня, ты меня так низко ценишь? Нет, не перейду, успокойся.
        - И союзничать с ним не будешь?
        - Мысль твою вижу, - вздохнул Сергей Иванович. - Ну да. Моров мой меж Черниговом и Киевом. Дружина, если всех собрать, пожалуй, не меньше, чем у Фарлафа, будет. А то и побольше. А еще сын мой Артём, князь Уличский… Этого боишься, Добрыня?
        - Не боюсь! - рыкнул княжий дядька и первый советник. - Опасаюсь!
        - А ты не опасайся! - тоже повысил голос Духарев. - И брови не хмурь, не испугаюсь! А тебе скажу так: от тебя я такого не ожидал, Добрыня! Ты думай, кого в предатели рядишь! Головой думай! И за словами следи! Не то дружбе нашей - конец!
        - Ладно, не серчай, - примирительно проворчал Добрыня. - Дружба дружбой, а я бдить должен. И в уши мне дуют со всех сторон: мол, печенеги рядом ходят, а их будто ромеи натравили, по своему обыкновению. А ты ж с ромеями… Всё, всё! - поднял он обе руки, увидав, как Сергей Иванович набирает воздух для гневной отповеди. - Я ж не сказал, что верю наветам глупым. Но учитывать, что слыхал, должен.
        - А я слыхал, - сказал Сергей Иванович веско, - что кат у Сигурда-ярла хороший есть. Прям чудеса творит. Ты б ему этих, кто в уши дует, отдал на время. Глядишь, узнал бы что интересное. И учел. А если тебе мои дела с ромеями не нравятся, так и торгуй с ними сам. По Святославову уложению. И, замечу, ты мне так и не ответил по городку этому, - Духарев кивнул на строительство. - Принимаешь мои условия или я сюда приехал только чтоб от тебя слова обидные услышать?
        - Принимаю, - вздохнул Добрыня. Похоже, о Чернигове он заговорил лишь для того, чтобы аппетит князь-воеводы по Белгороду немного унять.
        - Ряд об этом здесь подпишем или в Киеве?
        - Здесь. У меня княжья печать с собой. Про печенегов что посоветуешь?
        - Бить! - решительно заявил Духарев. - А кто ускользнет, гнать так, чтоб галопом, кал роняя, до самых летних кочевий! И в следующий раз не сунутся. Даже за сто мешков ромейского золота.
        Добрыня промолчал.
        У них с Владимиром другая политика. Не гонять орды по степи, а оградиться от Дикого Поля линией городков и острогов. Не топтать налетчиков, а лишить их поживы. Чтоб не на Русь бегали, а еще куда-нибудь.
        Логика в этом была, но…
        Не жаловал Духарев оборонительную тактику. Не мог. Он в воеводах у великого Святослава ходил. И не забыл, как русы гоняли беспощадно и печенегов, и булгар, и самих ромеев. Тому, кто хоть раз ощутил себя барсом, трудно жить барсуком.
        Гнезно. Столица княжества Польского
        Гнезно. Илья здесь еще не был, но слыхал об этом городе немало и от отца, и от Болеслава. У отца здесь между вторым и третьим валами имелось собственное подворье. Приказчик из здешних, лехитов, остальные - кто откуда. Батя любил переселять людей с других земель. Чтоб без родни вокруг. Понятно ведь, человек роду своему предан больше, чем хозяину. Однако и местные нужны. Доверенные и проверенные. Были и такие. В том числе вхожие в кремль великого князя Мешко. Но теперь лишних из княжьих палат изгнали, а в тереме обосновалась вдова, княгиня Ода с сыновьями-княжичами, верными ей лехитскими боярами, а главное - с надежной дружиной из германцев. Надежной, но немногочисленной.
        Болеслав, вышедший из Кракова с тысячей ближних дружинников, за время пути войско свое приумножил многократно.
        Не было ни города, ни даже малого городка, пройдя через который Болеслав не прихватил с собой хотя бы десяток сторонников. Государство, которое собрал когда-то воедино великий князь Мешко, государство, забывшее под его твердой рукой о родоплеменных распрях, вспомнило о старинных раздорах, когда рука эта ослабела. Кое-кто начал поговаривать о старых богах, кое-кто о прежней независимости. А кое-кто уже и подраться успел.
        Но что объединяло нынче воедино разноплеменную Польшу, так это нежелание идти под чью-либо руку, а особенно - под германскую, которую не без оснований видели во власти вдовой княгини. Болеслав знал, что мачеха его замахнулась еще выше, аж до самого Ватикана. Но человек полагает, а Бог располагает. Бог же на его стороне. Уж в этом Болеслав Храбрый ничуть не сомневался.
        Илья наблюдал за действиями польского князя с огромным интересом. Вот у кого было чему поучиться. Вот кто умел располагать к себе людей.
        «Из двух зол - меньшее», - говорил батя. Именно на этот выбор и упирал Болеслав, с лисьей хитростью склонявший к повиновению наиболее сильных и свободолюбивых. А слабым и опасавшимся чужого произвола, напротив, предлагал защиту. Да, у такого правителя стоило поучиться, и Илья учился. Как говорить, как держаться, как убеждать других в том, что выгодное тебе выгодно им. Собственно, Илью и раньше учили тому же, но у Болеслава имелся настоящий дар убеждать. Харизма, как говорили ромеи. То, чем Господь наделяет человека, если тот ему угоден. Болеслав верил, что Бог на его стороне, а люди верили старшему сыну Мешко. Пусть речи его были мягкими и тихими, зато слава Болеслава Храброго была достаточно громкой. А если к харизме добавить грозную дружину, то соглашаться со славным князем становилось еще легче. Так что даже те бояре, коим была не слишком по нраву любая власть, предпочли объявить Болеславу о своей поддержке, потому что сторона победителя всегда привлекательна. Стоило лишь глянуть на молодого князя, сразу было видно: этот нагнет всех.
        Гнезно стоял удачно - на горе. Вокруг озера и добрая земля для посевов. Но богатство Гнезно шло не от земли, а от людей. Батя говорил Илье, что добрых мастеров здесь ценят и чтут. От них и доход князю, и гости торговые, от которых не только мыто, но и товары нужные, интересные.
        Болеслава Гнезно принял радушно.
        Но не весь. Ворота Детинца ему не открыли. То есть самому Болеславу - да, пожалуйста. Но только ему, не дружине.
        Но надо быть совсем глупым, чтобы принять такое «щедрое» предложение - взять и отдаться в полную власть мачехе. Так что Болеслав лишь посмеялся и заявил, что дает Оде три дня на то, чтобы собрать вещички и убраться из его, Болеслава, отчего дома.
        Предложение старшего сына покойного князя, подкрепленное копьями его сторонников, оказалось достаточно увесистым, чтобы вдова его приняла. Осталось согласовать мелкие детали. Например, кому достанется княжеская казна.
        Войны, однако, не ожидалось. Детинец гнезнинский даже не был осажден. Через калитку туда-сюда сновали слуги, торговцы, посланцы. Их, понятно, проверяли по обе стороны стен, но не останавливали. Вот таким образом и просочился в город оруженосец славного рыцаря Вихмана из Остервальде.
        Илья со своими как раз звенели мечами, когда германец объявился в воротах отцова подворья. Привратник германцев, особенно саксонцев, недолюбливал и впускать оруженосца не пожелал. Тот немедленно вскипел и пообещал за поносные слова отрезать грубияну язык.
        - Рискни! - обрадовался привратник, которого согнали с земли как раз саксонские вои.
        Оруженосец выхватил кинжал и вознамерился обратить слова в дело. Привратник оборонился дубиной, кликнул помощь. Тут набежала челядь, и германцу пришлось туго.
        Сообразив, чем может обернуться защита чести, оруженосец заорал, что он не просто так, а посол, и потому бить его никак нельзя.
        Вопли его услышали во дворе, и Илья отправил Миловида глянуть, кто там надрывается.
        Отрок германца спас и приволок к Илье, которому тот, хлюпая разбитым носом, вручил написанное на латыни послание. То есть подтвердил свой посольский статус.
        Княжич послание прочитал, ухмыльнулся и велел позвать привратника.
        - Ты что же, пес сторожевой, неприкосновенному лицу… лицо разбил? - поинтересовался Илья без явного, впрочем, недовольства.
        Привратник, однако, испугался не на шутку. Забормотал, что ничего о посольском ранге визитера не знал. Остановил, дескать, для выяснения, а тот сразу за кинжал - язык резать.
        - Так было? - спросил Илья германца.
        И тут оруженосец поступил неправильно. Обманутый скромным видом (в одной нательной рубахе, без украшений) и мягким тоном Ильи, он выпятил грудь и потребовал, чтобы дерзкого холопа немедленно казнили за оскорбление благородного человека. Его то есть. А на вопросы он, оруженосец самого рыцаря Вихмана и сам почти что рыцарь, отвечать не собирается. Ибо спрашивать его имеют право только его господин и госпожа его господина княгиня Ода.
        Илья поглядел на посланца пристальнее. И вдруг признал в нем того самого германца, что ткнул его копьем в спину во время схватки у моста. Ткнул и трусливо укрылся за товарищем.
        Если до того Илья намеревался отправить оруженосца обратно с обещанием ответить попозже, то сейчас передумал:
        - Вязать этого, - распорядился княжич и добавил: - Ты не сказал, что ты - посланец. И ты хотел покалечить человека, который принадлежит мне. У тебя не получилось, но это тебя не извиняет. Ты вор, которого поймали в чужом доме раньше, чем он успел украсть. Но послание было, так что я не стану сразу рубить тебе руку. Пусть вину твою определит княжий суд.
        - Я согласен, - с важностью кивнул оруженосец. - Княгиня Ода…
        - Княгиня Ода? С чего ты взял? Здесь только один князь. Болеслав. Суньте-ка его на время в погреб. Мне надо поразмыслить. И переодеться.
        Размышлять Илья пригласил Малигу, Рулава и Гудмунда.
        Перевел им письмо Вихмана Остервальдского. Рыцарь вежливо напоминал о том, что Илья вызвал его на поединок, который отложен до того момента, когда Илья будет свободен. То есть - до нынешнего. Предлагал для солидности взять с собой еще парочку достойных воев. То есть биться сразу трое на трое. А то у них в Детинце скучно очень. Прям-таки нестерпимо.
        - Это он на единоборство тебя вызывает, что ли?
        - Не меня, - уточнил Илья. - Нас.
        - А зачем? - удивился Гудмунд. - Выгода наша в чем?
        - Не хочешь, не надо, - мгновенно отреагировал Рулав. - Так я тогда…
        - Как это не хочу? - взвился нурман. - Еще как хочу! Только неплохо бы знать, что на этих саксонцах взять можно.
        - Да обычно, - пожал плечами Илья. - Доспех, оружие. Может, выкуп, если не до смерти убьешь. Как договоримся. Правила у них тут не те, что у нас, но, думаю, общий язык найдем.
        - Пеше будем драться! - заявил Гудмунд. - По нашим обычаям!
        - Договоримся, - повторил Илья. - Главное, вы согласны.
        - А то! - засмеялся Рулав. - Это ж те германцы, которых мы у моста не добили. Непорядок. Доделаем дело.
        Княжич хмыкнул. Кто кого не добил у моста - это спорный вопрос. В отличие от будущего поединка.
        Но первым делом надо с дурнем-оруженосцем разобраться.
        А тому аж поплохело, когда он увидал Илью в полном боевом: в броне, в сверкающем шлеме и в золоте, которого хватило бы, чтоб купить небольшой баронский замок…
        Оруженосец даже не признал в нем того руса, которому у моста в спину копьем бил. Тогда-то Илья был исполчен попроще.
        - Со мной Маттах, Малига, Рулав, Гудмунд и Миловид, - распорядился Илья. - Миловид, этот, - он кивнул на германца, - на тебе.
        Отрок снял с седла аркан, накинул посланцу на шею, подтянул слегка.
        - Открыть ворота!
        Болеслав приветствовал Илью весьма радушно. Узнав же, что один из приспешников Оды вызвал руса на ристалище, рыкнул одобрительно и взялся быть судьей. Да еще посетовал, что сам не может стать одним из сопоединщиков. Князю, мол, невместно.
        Делом же побитого оруженосца вообще не заинтересовался. Оставил на усмотрение Ильи, который решил отпустить беднягу восвояси. Счел, что ему и так досталось. Да и ответ на вызов надо было доставить, и грамотку Болеслава, обеспечивающую неприкосновенность поединщикам-саксонцам. Всё же формально Детинец находился в осаде, а рыцарь Вихман - один из военачальников Оды.
        О том, что драться будут пеше, в ответном письме указали особо. Однако Болеслав предложил Илье всё же сойтись с Вихманом верхами. Потому что вызов был прислан не княжичу русов, а его, Болеслава, рыцарю. А рыцарю подобает не пеший, а конный поединок. Во всяком случае, поначалу. А уж потом они сойдутся в пешей рубке. Трое на трое или двое на трое, если после конной сшибки Илья или Вихман окажутся не в состоянии драться.
        Граничные же условия рыцарских схваток были почти такими же, как у нурманов: до первой крови, до невозможности продолжать поединок или до смерти. Последний вариант был отвергнут, поскольку настоящей вражды между поединщиками не было. Так что сошлись на втором, о чем и отписали саксонскому рыцарю.
        Занятый Болеславом терем одного из гнезнинских бояр находился в двух стрелищах от Детинца, так что противники ждать себя не заставили.
        И сразу потребовали пересмотреть условия поединка: сражаться трое на трое, конно и до смерти.
        Оказалось, что вражда все-таки имела место. Германец в черной броне, с которым Илья сошелся на мосту и которого не успел добить, помер от огневицы. Один из прибывших с Вихманом поединщиков оказался его родным братом. И он приехал мстить. И с ходу заорал, что желает биться как подобает и привычно воинам. То есть конно. И желает сразить княжича первым, потому что вдруг Вихман Илью убьет и ему, благородному Герхарту, не удастся свершить месть.
        - Чего он хочет? - спросил Илья, недостаточно хорошо владевший германским, чтобы понять угрожающие вопли германца, облаченного в знакомую вороненую кольчужку, подлатанную после боя на мосту.
        Илье перевели.
        - Скажите ему, что я один готов сойтись со всеми тремя! - опередил Илью Маттах. - Только я тоже буду биться привычным и подобающим оружием!
        - Брат, вообще-то это мой вызов! - напомнил Илья.
        - Верно ли я понял: этот маленький хочет биться с тремя германцами сразу? - заинтересовался Болеслав.
        - Хочет, - усмехнулся княжич. - Да только кто ему даст!
        - Он храбр. Это свойственно юности, - одобрительно проговорил Болеслав, которого прозвали Храбрым примерно в возрасте Маттаха. - Но эти трое - умелые и опытные воины. Они убьют его, так что ты прав. Ему не следует выходить против троих, хотя это было бы интересно.
        - Совсем не интересно, - возразил Илья. - Мой брат из благородных хузар, и его привычное оружие - лук. Можешь не сомневаться, князь, если мой брат выйдет против этих троих, то умрут они, а не он.
        - Он так хорош? - усомнился Болеслав.
        - Я - лучший! - хвастливо заявил Маттах. - Скажите этим, что я убью каждого стрелой в глаз, чтоб не портить доспехи. Потому что, как только они выйдут против меня, это уже будут мои доспехи!
        Болеслав рассмеялся.
        Германцы, которым перевели сказанное, громко возмущались. Приближенные Болеслава тоже не остались в стороне. Большинство сходились на том, что лук - оружие недостаточно благородное для рыцаря, но нашлись и те, кому было любопытно взглянуть, как один стрелок сможет противостоять трем доспешным воинам.
        - А по лошадям ты стрелять не будешь? - крикнул кто-то из лехитов.
        - Я похож на глупца, который убивает своих лошадей? - ухмыльнулся Маттах.
        - Мы не можем с ним биться! - наконец перекричал всех Герхарт. - Если он из хазар, значит, иудей! Грязное безродное существо! Его предки распяли нашего Господа!
        - Я знаю двадцать девять колен моих предков, ты, отродье свиньи и лягушки! - возмутился Маттах. - Не слыхал, чтобы кто-то из них убил Бога, а вот таких, как ты, они зашивали в мешок и топили в дерьме!
        - Довольно! - рявкнул Болеслав. - Рыцарь Илия и рыцарь Вихман сойдутся конно. Потом - пешая схватка. Ты! - бросил он суровый взгляд на Маттаха. - Можешь в ней участвовать. Но без лука!
        - Я эту шлюху простым ножом зарежу, - насупился Маттах.
        - Ты не будешь драться! - заявил Илья. - Я, Рулав и Гудмунд!
        - Ты не можешь мне запретить! - запальчиво воскликнул Маттах. - Он оскорбил меня, и я его убью!
        - Прежде он оскорбил меня! - возразил Илья. - А ты - мой брат! Я вполне могу заменить тебя в мести! Не сомневайся, я всё сделаю ничуть не хуже.
        - Ага! Жаль, что у тебя нет жены! Я бы вполне мог заменить тебя на ложе! И сделал бы всё ничуть не хуже, уж не сомневайся! - сердито закричал Маттах, вызвав взрыв хохота у всех, кто понимал по-словенски.
        Даже германцы заухмылялись, когда им перевели.
        Илья промолчал. Ему надо было подумать, как биться с Вихманом.
        В конных поединках он доселе не участвовал. Только в битвах. А вот рыцарь из Остервальде в таких сшибках, скорее всего, мастак. У них это любимое развлечение. Как утверждали пражские знакомые, благородные от простых воев тем и отличаются, что умеют биться верхами, и кони у них настоящие, боевые, особой выучки. Ну, это понятно. Илья Голубя своего тоже жеребчиком взял и учил долго и кропотливо. Как друга учил. Да он друг и есть. И германским скакунам ничем не уступит.
        Ладно. Может, и есть у рыцарей германских какие-то особые умения и хитрости, но Илье они неведомы. Так что будем бить по-простому. Чтоб как упал, так и не поднялся. Ишь, хитрец какой! Когда Илья ему биться предложил, так сразу: пленник, выкуп. А теперь, значит, скучно ему. Ну я тя развеселю, Вихман из Остервальде. Полгода смеяться не сможешь. Пока ребра не срастутся.
        Убивать Вихмана Илья не собирался.
        А вот другого, в братниных доспехах, убить придется. Иначе Маттах обидится.
        Глава 7
        Гнезно. Ристалище
        Для поединка освободили одну из рыночных площадей. Аккурат перед Детинцем. Чтобы Ода со стены могла видеть, как ее рыцарям наваляют.
        - Ты уж постарайся, Илия, - попросил Болеслав. - Под моим гербом бьёшься, не опозорь меня, Сапожок!
        - Сам вызвал, вот и бьюсь, - проворчал Илья, разминая плечи. - А позор там или не позор… Я ваших правил не знаю. Как умею, так и положу.
        - Меня устроит, - ответил князь. - Главное, чтоб он лежал, а не ты.
        - В этом не сомневайся! - пообещал Илья, сунул Голубю морковку и без обычной лихости переместился в седло. Железа на Илье нынче многовато, чтоб прыжком на коня взлетать. Уговорили советчики на двойную кольчугу еще и панцирь надеть. Ну да ладно. Вон противник упрятался в броню, как рак двуногий. И шлем надел с наносником аж до подбородка, с нащечниками и кольчужной сеткой пониже глаз. Чисто рак в скорлупе. Ну, едали мы и раков!
        Миловид подал Илье сначала большой верховой щит, потом тяжелое копье с древком саженной длины и широким железком на длинной трубке. Гудмунд Илье свой хогспьёт одолжил.
        А вот у Вихмана копьецо другое. И подлинней раза в полтора, и наконечник узкий, только для колющего удара. Не копье даже - пика.
        Ишь, красуется. На шеломе трубка, из трубки перья разноцветные торчат. С плеч такой же яркий плащ свисает, закрывая конский круп. Ну, плащ Илье тоже пригодится.
        Гуднул рог. Вокруг заорали. Илья наклонился, сказал Голубю в ухо: «Пошел!» - и жеребец пошел. Неторопливой рысцой, как велено.
        А вот Вихманов конь сразу взял с места в галоп, стремительно разгоняясь…
        Только что противник был в полусотне шагов, и вот уже наконечник германского копья летит Илье прямо в лоб.
        Княжич еле успел уклониться. Вернее, это Голубь отыграл влево… И страшнейший удар выбил из рук подставленный щит, который тут же развалился на две половинки. Вот же! Хотел привычный взять, а не эту… калитку. Илью непременно вынесло бы из седла, будь он полегче и не умей клещами вцепляться в конские бока.
        Голубь присел на задние ноги и всхрапнул: больно! Тем не менее развернулся жеребец куда быстрее, чем пронесшийся мимо германец. И вихрем налетел на разворачивающегося для нового разбега противника. Ударил грудью в левый бок коня, притиснув ногу вскрикнувшему рыцарю, и отбросил коня и всадника прямо в шарахнувшуюся толпу.
        Однако рыцарский конь оказался крепок. Устоял. И всадник его тоже оказался хорош: отшвырнул бесполезное копье, цапнул с пояса меч, разворачивая жеребца правой стороной…
        Илья крутанул хогспьёт и рубанул по шлему германца. На всю площадь грохнуло. Тяжелое копье в руках княжича летало, словно франкский меч весом в три гривны. Перехватив двумя руками, привстав на стременах, вбил острие в прикрытую длинной кольчужной юбкой ляжку Вихмана. Воткнул и тут же выдернул, откинувшись назад.
        Рыцарь замычал, махнул мечом… Илья сбил вялый удар трубкой наконечника и уколол снова, под правую руку германца. Тот развернулся не слишком ловко, попытался закрыться щитом… Не успел. Удар прошел. Но уже не в прикрытую тонкой кольчужной сеткой подмышку, а в самый край нагрудного зерцала. Княжич навалился всем весом, но бронь оказалась добрая: устояла. Зато не устоял сам Вихман, не сумел удержатся в седле. Илья, поднажав, спихнул его наземь. Упал германец, впрочем, ловко. Не навзничь, а боком, и хотел было встать, но подвела раненая нога, и он снова завалился, уже на спину.
        Илья мог бы его добить, даже не спешиваясь, но пожалел. Лишь ткнул легонько хогспьётом в нащечную пластину и отъехал.
        Тут же набежали слуги. С Вихмана сняли шлем. Лицо рыцаря было залито кровью, но главная рана была не на голове. Из пробитого бедра хлестала кровь. Впрочем, подоспевший лекарь уже принялся за дело. Может, и выживет рыцарь Вихман из Остервальде. Но в пешем бою участвовать точно не будет.
        - Старший, мы тебя очень уважаем, - Рулав попытался изобразить восхищение. Даже глаза слегка закатил. - Даже, можно сказать, почитаем…
        - Чего вы хотите? - перебил Илья.
        - В драку не лезь! - заявил Гудмунд. - Постой в сторонке. Дай и нам чуток славы!
        - Добро, - не стал возражать Илья. - Если они сами ко мне не полезут. А тебе наказ: этот, в черной броне, жить не должен. Он Маттаха оскорбил.
        - Накажем! - прогудел Гудмунд Праздничные Ворота. - Нельзя маленьких обижать!
        И загоготал.
        Места под будущую пешую схватку отвели меньше, чем под конную. Порядок поддерживали дружинники Болеслава и гнезнинская стража. Сам князь восседал в установленном на помост кресле. Со стен Детинца его было отлично видно. Но стрелой не достать. То есть тот же Маттах мог бы, но таких лучников у Оды не имелось.
        Гудмунд и Рулав снарядились одинаково: брони, шлемы, щиты, мечи. На ногах и руках никакой защиты, если не считать браслетов на запястьях. Илья, поскольку обещал не драться, щита брать не стал, сразу обозначил свое отношение - скрестил руки на груди.
        Германцы облачились посерьезнее: бронь мощнее, наручи, поножи. Но двигались легко, такая тяжесть была им привычна.
        Легко, но все же не так проворно, как русы, потому попытавшийся прорваться к Илье Герхарт был без труда перехвачен Гудмундом. Нурман двинул щитом так, что германец упал на колено. Добивать его свей не стал, дал возможность подняться. Надо думать, решил продлить удовольствие. Ну и поразвлечься по-своему. Ногу отрубить, например. Или руку.
        Ногу германец успел прикрыть щитом… И, пропустив удар Гудмундова щита, опять упал на колено.
        На сей раз свей не стал выжидать, а просто пнул Герхарта в щит, отчего германец опрокинулся на бок.
        - Любишь ты валяться! - заявил Гудмунд. - Может, ты баба, а не мужик? Тогда скидывай портки и раздвигай ляжки!
        Народ вокруг шутку оценил: разразился хохотом. Тут же несколько голосов выдали советы, как именно Гудмунду следует поступить с противником. Нет, не любили здесь германцев.
        Герхарт захрипел от злости и попытался подрубить Гудмунду лодыжку, но тот вовремя убрал ногу. Он наслаждался всеобщим вниманием и собственной силой.
        И не торопился, чем не преминул воспользоваться противник. Вскочил перекатом и обрушил на свея град ударов.
        Праздничные Ворота отбивался с подчеркнутой ленцой. Илья видел, что Гудмунд уже раз пять мог достать противника, но не спешил. Куражился. Он был почти на голову выше, намного сильнее и в скорости, пожалуй, превосходил. И нурману мало было просто убить рыцаря. Он хотел славной победы, то есть такой, в которой он, Гудмунд Праздничные Ворота, показал бы себя воином великой мощи. И посему следовало противника подготовить, то есть сделать совсем безопасным. Например, как следует измотать.
        Собственно, этим свей и занимался. Германец яростно орудовал мечом, вкладывая полную силу в каждый удар, Гудмунд уклонялся с неожиданной для такого гиганта грацией и на каждый промах отвечал не ударом, а обидной шуткой. А потом выбрал момент и снова приложил противника щитом. Отлетев шагов на десять, бедняга приземлился на четвереньки.
        - Вот теперь ты почти правильно встала, девица! - одобрительно пробасил Гудмунд. - Спускай штаны и…
        …И тут Герхарт показал, что пренебрегать им рано. Рванул с низкой позиции. И не к Гудмунду, а к Рулаву, который всё еще обменивался со своим противником осторожными выпадами.
        Варяг и германец оказались примерно равными по силам, понимали это и искали победы не быстрой, а верной.
        Герхард рассчитал точно. Напасть внезапно, поразить руса неожиданно, со спины. И мог бы преуспеть, потому что за рёвом толпы его топот был не слышен, а Гудмунд замешкался, возможно, даже растерялся.
        Илья был слишком далеко, чтобы перехватить германца.
        Зато он мог предупредить товарища.
        - Рулав, спину! - рявкнул княжич.
        Зычный рык Ильи и в настоящем бою слышно, не то что в людском шуме. Так что Рулав оглянуться успел. И даже не дал своему противнику воспользоваться ситуацией «два на одного»: ушел в сторону так, чтобы тот либо перекрыл земляку путь, либо «уступил» дорогу соратнику. Второй вариант. Прежний противник Рулава сделал пару шагов в сторону и встретил набегающего Гудмунда. И неплохо встретил: ушел с линии атаки и хлестнул сбоку, да так, что просек отменную кольчугу и достал до живого.
        Насколько опасна рана, понять было трудно. Во всяком случае, на быстроте и силе Гудмунда она не отразилась. Свей развернулся мгновенно и еще быстрее атаковал, перехватив щитом новый удар, налетел всем весом, отбросив германца на пару шагов, тут же подскочил, ударив краем щита в прикрытую железом переносицу и одновременно, сверху вниз, наискось, по ноге.
        Удар был настолько силен, что и наголенник не спас. Германец рухнул, пятная землю кровью, а нурман с рыком: «Мой! Этот мой!» - обрушился на и без того теснимого Рулавом Герхарта. Отбросив щит, свей двумя руками нанес Герхарту страшнейший удар, разрубив и шлем, и кольчужную бармицу, и голову практически напополам.
        - Ну и зачем ты это сделал? - опуская меч, поинтересовался Рулав. - Такой шлем испортил!
        Вихман выжил. И даже ногу сохранил. Меч Ильи вошел глубоко, но удачно: ни кость не задел, ни жилы. Нога заживет, вывихнутую при падении кисть уже вправили, так что саксонец был доволен. Ну да, соратникам его повезло куда меньше. Рыцарь же поблагодарил Илью за славный бой, выкупил у победителя коня и оружие и посулил вызвать снова. Когда выздоровеет.
        Илья не возражал. Сказал, вызывай, если марки лишние есть.
        Потом был пир. Болеслав расстарался: все же его рыцарь верх взял, да еще на глазах у соперницы.
        Ода, кстати, на пиру тоже присутствовала. С приближенными людьми. Под честное слово пасынка, что их жизням ничто не угрожает и на их свободу никто не посягнет.
        Ода поверила. Репутация у Болеслава Храброго была такая: к врагам беспощаден, но слово держит.
        На пир Ода заявилась не только с верными германцами, но и с доверенными большими боярами: Одлиленом и Прзибивоем. Имена эти были Илье знакомы. Первого упоминал лехит, пытавшийся отнять Илью у Вихмана. А второй был тем человеком, которому служил пытавшийся убить Илью шляхтич Белошиц. За каждым из бояр числилось немало земель и родни. И воеводами бояре слыли неплохими, так что могли бы стать для Оды серьезной опорой, если бы успели собрать своих верных. Хотя вряд ли они старались бы ради вдовы, а не для самих себя. Не так много времени прошло с тех пор, как князь Мешко объединил польские земли. А поделить, как известно, еще проще, чем собрать. Поделить и снова превратиться из княжьих бояр в вольных князей.
        А ведь у них могло бы получиться, не окажись Болеслав быстрее, чем его враги.
        Нравился Илье князь Болеслав. С ним было легче, чем с Владимиром. Может, оттого, что молод князь Польский и порывист? А может, доверительность льстила.
        Илья себя ставил высоко, но Польский князь повыше. А говорит с Ильей, будто с равным. Планами делится, рядом сажает. Видно: Илья ему тоже нравится. Однако Болеслав ни слова не говорит о том, чтобы Илья перешел к нему на службу. Разбирается в людях Болеслав. Догадывается, что получит отказ, а получать отказы не любит ни один правитель.
        - Славно быть воином, брат! - Гудмунд хлопнул Илью по спине. Его, как победителя, тоже нынче посадили высоко. Выше княжьих ближников. - Война и пиры! Вот оно, счастье!
        Илья хмыкнул. Меч германца оставил на боку свея заметный след. К счастью, неглубокий. И ребра уцелели. А войди железо на пару вершков глубже - и закончилось бы счастье Гудмунда Праздничные Ворота. Вместе с жизнью.
        Сам Илья почти не пил. Заметил, что Болеслав ограничился двумя кубками, а третий только пригубляет, и тоже решил воздержаться. На этом пиру не только друзья собрались. Вон Ода, вдовая княгиня. Страшная женщина. Не лицом, лицо обычное. Взглядом. Разок посмотрела на Илью - будто ядом плеснула. И ему сразу захотелось нарушить отцовы заветы и пришибить бабу чем-нибудь тяжелым. Злоба ее не за то, что Илья рыцаря с коня сшиб, а потому, что он, Илья, рус. Гридень великого князя Владимира. И выходит, что это Владимир его рукой бьется на стороне Болеслава. Тому не особо-то и нужна поддержка Руси. Зато неплохо продемонстрировать: удара от Киева в спину Болеслав не ждет.
        А справа от вдовы, что интересно, не воевода или боярин - священник важный. Глянула на Илью Ода, что-то шепнула священнику, и тот тоже на руса уставился. И тоже злобно. Этому-то что не нравится? Вон Болеслав Господа через слово поминает. И уже раз десять поклялся веру Христову защищать повсеместно и язычников просветить, докуда его, Болеслава, конь доскачет.
        - Господин рыцарь…
        Воислав Горацек. Главный советник Болеслава. Можно сказать, наперсник.
        - Господин рыцарь, можно тебя отвлечь ненадолго?
        Илья поднялся, поймал взгляд Рулава, качнул головой: пируйте, всё хорошо.
        Они с чехом отошли в укромное место за колонной.
        Чех неспешным движением кисти шуганул миловавшуюся впотьмах парочку, присел на скамью, похлопал ладонью, приглашая Илью занять место рядом.
        - Собеслав сбежал, - сказал он. - Твой князь победил. Теперь Болеслав ждет его в Гнезно. Так они уговорились.
        - Неужто князь сам не управится с мачехой? - подковырнул Горацека Илья.
        Чеха он недолюбливал. С того самого раза, когда впервые увидел его в краковском замке Болеслава.
        - Князь будет огорчен, если Владимир не сдержит обещания. - Выпад Ильи чех пропустил мимо ушей. - И было бы неплохо, если бы ты, рыцарь, поспешил к своему князю и напомнил, что Болеслав его ждет.
        - Думаешь, у великого князя Владимира плохая память? - прищурился Илья.
        - Не злись, рыцарь, - примирительно произнес Горацек. - Я сейчас не голосом Болеслава говорю, а своим собственным. И говорю так, будто не ты сейчас предо мной, а твой отец или твой брат Богуслав. Говорю с тобой как с мужем умудренным. Вникаешь?
        Илья удивился. Но кивнул. Как скажете. Можно и в умудренного мужа поиграть. В перерывах между пирами и битвами.
        - Мало ли почему твой князь может забыть о своем обещании. В жизни всякое бывает, - продолжал чех. - А своего князя я знаю. Он очень разумен для своих лет, но всё же он немногим старше тебя, а потому наверняка обидится, если Владимир забудет о приглашении. Твой князь пришелся ему по душе… Тем больше будет обида. Надо ли нам с тобой, чтобы между Русью и Польшей возникла обида?
        Илье сразу вспомнились батины слова о том, что Болеслав может стать опаснейшим врагом, а потому…
        - Нет, не надо.
        - Ты выполнишь мою просьбу?
        - А ты уверен, что Болеслав меня отпустит?
        - Об этом я позабочусь, - заверил Горацек. - Завтра мы займем Детинец, а послезавтра отправляйся. Если не терять время и почаще менять лошадей, то на четвертый-пятый день ты увидишь своего князя.
        Глава 8
        Гнезно. Честь и милость князя Болеслава
        Горацек не соврал: на следующий день Болеслав занял Детинец. Без боя. Ода с сыновьями и верными германцами беспрепятственно покинула Гнезно.
        В отличие от польских бояр и их людей. То есть эти тоже вознамерились отбыть из столицы по домам, где непременно начали бы пакостить Болеславу, но дружинники князя проворно отделили их от германцев и повязали. Ода было возмутилась, но Болеслав напомнил, что гарантировал неприкосновенность только мачехе, ее сыновьям и ее людям, то есть - германцам. А те, кого он взял под стражу, - не ее, а его подданные, и на них клятва не распространяется.
        Поскольку у Болеслава было куда больше воинов, протестом всё и ограничилось.
        Пленных же вывели на площадь перед Детинцем, где им было предложено выбрать: идти ли им прямо, то есть принести клятву верности молодому князю, или проследовать налево, где их ожидали палачи.
        Одлилен и Прзибивой, мятежные бояре, которых Илья видел на пиру, с гордостью отказались. Одлилен напомнил, что Болеслав дал им слово, что их жизням ничто не угрожает. Правда, речь шла только о вчерашнем пире, но ведь в клятве этого не прозвучало. Так что если Болеслав действительно такой хороший христианин, как утверждает, ему следует бояр немедленно отпустить. И их людей тоже, потому что даже если их люди и сделали что-то, неугодное Болеславу, то ответственность за них несут их господа.
        Болеслав задумался.
        Илья ожидал, что решительный князь плюнет на словесные уловки и отправит обоих на плаху. Тем более что и плахи, и палачи уже ожидали в готовности…
        Но Болеслав его удивил.
        - Верно, - сказал он очень серьезно. - Именно так я и сказал. И хорошо, что ты напомнил, боярин, о моей клятве и о Господе нашем, заповедовавшем прощать врагов и не отнимать их жизней.
        Илья поморщился, вспомнив Владимира, который после Крещения тоже не желал карать татей… Выходит, и этот - туда же.
        Толпа, внимавшая князю, зашумела. Кому-то пришлось по душе милосердие Болеслава, но большинству точно не понравилось. Оду здесь, в Гнезно, полагали чужой, равно как и поддержавших ее бояр.
        - «Не убий!» - сказано в Писании! - прогремел Болеслав. - И слово мое крепко! Но там же, в Писании, сказано: «Око за око!» Так что жизни я вам, бояре, оставлю, а вот глаза придется отдать!
        Одлилен с Прзибивоем дружно завопили, но на сей раз протесты не помогли. Отволокли к палачам и ослепили.
        - Жестоко, - пробормотал Маттах. - Лучше смерть.
        - А он молодец, Болеслав! - одобрительно пробасил Гудмунд. - Им бы еще руки отрубить и языки вырвать. Всем врагам наука будет.
        Но хватило и глаз.
        Воющих бояр оттащили в сторонку, а князь обратился к их людям, предложив простой выбор: пройти направо, где ждут священники со Святым Писанием, и принести клятву верности своему князю. Или проследовать налево, к палачам.
        Среди людей боярских наверняка было немало храбрых и верных, которые пошли бы на смерть ради чести. Но ослепнуть…
        Налево не повернул никто.
        Берег Северского Донца в месте впадения реки Везелицы. Белгород Владимиров. Двумя месяцами ранее
        - А славно вышло, - похвалил Духарев, глядя на свежевозведенные стены, часть из которых была поднята на его средства. В частности, и новенькие дубовые ворота, усиленные железными стяжками, прочно сидящие меж десятиметровыми привратными башнями. Не хватало рва, но при таком расположении крепости он не обязателен. Тем более что осадных башен у степняков точно нет.
        - Божьими молитвами и нашими с тобой трудами, князь, - подольстился к Сергею Ивановичу наместник белгородский Грузило. Сообразительный муж. Он еще с первого знакомства догадался перед Сергеем Ивановичем спинку прогнуть. А может, Добрыня подсказал. Но результат налицо. Вложился в великокняжий проект Духарев заметно больше, чем планировал. И тем весьма ускорил строительство. И не в ущерб качеству. Не простой частокол окружил город, а настоящие стены, собранные из прочных, заполненных землей клетей. С просторным и крепким заборолом, прорезанным щелями-скважнями, из которых так удобно бить по нападающим или отталкивать лезущих наверх. А вот снизу, с земли, а уж тем более с берега реки поражать защитников куда как сложнее.
        Внутри тоже успели немного обустроиться, причем Духареву под строительство отвели лучшую часть. Земли хватило и на дома, и на склады, и на стойла для скота, и на гридницу с конюшней. Сам наместник устроился куда скромнее, а дружина его теснилась в длинном, сколоченном кое-как доме, который, впрочем, следующим летом намеревались перестроить в подобие Детинца, в который переселится и сам наместник. Но это следующим летом.
        Население же городское к осени перевалило за тысячу. А сколько еще обитало за стенами в посадах и близлежащих селах!
        Сейчас, правда, половина уехала. Купцы с челядью и мастера… Те, кто предпочел зимовать дома. Кто в Киеве, кто в Чернигове или Смоленске… Там, где веселее. Однако в случае набега людей в Белгороде вновь прибавится.
        В общем, народу-то много, а вот припасов - мизер. Год назад по окрестным селам прошлись степняки, и земля опустела. Этой весной засеяли немного, так что городские закрома почти пусты. Понятно, у каждого жителя имелся свой небольшой запас, но именно что небольшой. Зерно для сева обещал выделить великий князь в лице Добрыни. За пятую часть будущего урожая. А этой зимой подкормить город взялся Духарев. Он потом свое вернет. С земли, с торговли. Белгород обещал стать местом бойким.
        - Так что с обозом? - напомнил Грузило. - Скоро ль будет?
        - На днях, - пообещал Духарев. - Дороги подмерзли, так что первые припасы вот-вот придут. Я сам приму и тебе передам, под опись. Большой обоз, месяца на два точно хватит, а остальное подвезут, когда реки встанут. Не боись, Бортич, голодать не будете.
        Однако наместник всё равно глядел невесело.
        - Ну, говори, что гложет? - потребовал Сергей Иванович. - Вижу, опасаешься чего-то. Чего?
        - Копченые, - не стал таить Грузило. - Орды эти…
        - Так они вроде далеко стоят?
        Сергей Иванович знал от старшего сына, что одна из орд болтается близ уличских земель. А вторая? Надо бы уточнить.
        «Завтра велю Витмиду дозоры разослать», - подумал он.
        Не хватало еще, чтоб копченые их врасплох застали. Зачем тогда стены строили, спрашивается?
        - Ну, так что скажешь, Бортич?
        - Да не знаю я, - вздохнул наместник. - Вчера смерды с дальних хуторов прибежали. С пожитками. Вроде, кто-то совсем близко степняков видел. Даже скот бросили, так перепугались.
        - Вроде или видели?
        - Да не знаю я! - в сердцах выкрикнул наместник.
        - Плохо, что не знаешь, - укорил князь-воевода. - Я могу не знать, я только приехал, а ты - должен!
        Он поглядел сверху вниз на смущенного наместника и подумал: не годится Грузило для Белгорода. Тут не тиун, воин нужен, опытный и проверенный.
        - Дружиной твоей кто командует?
        - Я, кто ж еще! - удивился наместник.
        - А сотником у тебя кто?
        - Подсотник у меня. Насупа.
        Хм. Надо глянуть, что это еще за Насупа. Ладно, тоже завтра. Тем более что разведку учинить Духарев может и своими силами. Лошади имеются.
        Глава 9
        Княжество Польское. Налет
        Русы выехали всемером: сам Илья, Маттах, Рулав, Малига с Возгарем, Загрёба и отрок Миловид.
        Горацек выделил им сопровождающего, тощего усатого мужа, звавшегося Яцеком и служившего гонцом-посылом у князя Мешко, а потому знавшего все здешние тропки и сверх того постоялые дворы, что тоже было весьма полезно. В седле Яцек держался не хуже степняка - и отлить мог, и подремать.
        Первым делом он решил проверить русов на крепость. Как сел в седло, так и порысил, не оглядываясь. От восхода до заката, то шагом, то бодрой рысью, без остановок, лишь через положенное время, тоже на ходу, перемещаясь с одной лошадки на другую.
        Конечно, его лошадкам было попроще, чем скакунам русов. Илья, к примеру, весил вдвое больше тщедушного лехита. А если прибавить бронь, оружие, припас обычный и воинский, то набегало еще пуда два с половиной. Однако и кони у русов были - лучшие. И помимо заводной - каждому, Илья взял на отцовом подворье еще семерых вьючных.
        Так что когда проводник, наконец, свернул к воротам постоялого двора и оглянулся, то обнаружил позади всех русов, бодрых и веселых.
        Тем не менее, когда коней расседлали, напоили и поставили к яслям, Илья взял проводника за жилистое плечико и сказал очень душевно:
        - Ты больше так не делай, Яцек. У тебя-то лошади княжьи, а у нас - родные. И морить мы их больше не будем. Погони за нами нет, так что поспешим как положено, с подкормкой и роздыхом.
        Вот насчет погони Илья, как выяснилось, фатально ошибся.
        Поужинали - и спать. Взяли одну комнату на всех. В тесноте, да не в обиде. Да и поспокойнее. Хоть Яцек и заверил, что место это абсолютно безопасное. Мол, сам он останавливался здесь десятки раз, и всё было отлично. Илья хоть и полагал, что им ничего не грозит, но всё-таки решил держать караул. Хуже не будет. Опыт есть. И чужой, и свой собственный. И если враг не совсем дурень, то наверняка понимает разницу между гриднем вооруженным, изготовившимся к бою, и гриднем спящим, пусть даже с мечом у изголовья. Слабее такого гридня только гридень пьяный и взгромоздившийся на бабу. Как говорит батя: береженого Бог бережет, а не береженого воронье стережет - ждет, когда волки насытятся.
        Так что решили поберечься.
        И нельзя сказать, что Илья очень удивился, когда, ближе к утру, его не в черед разбудил Возгарь:
        - Старший, люди оружные приехали. Много.
        Узкие, в две пяди шириной, снабженные ставнями окна их общей комнаты выходили на задний двор. Но когда кто-то ломится в запертые ворота и грозно орёт, слышно даже сквозь ставни. Возгарь, услыхав шум, подождал немного, а в общий зал выглянул, как раз когда прибывшие ввалились туда в клубах пара (за ночь подморозило) и взяли в оборот хозяина.
        - Много - это сколько? - спросил Илья.
        - Я видел десятка два, - сообщил Возгарь. - У половины под одежкой брони и мечи. И шлемы у всех, только сверху прикрыты.
        Занятно. Брони и мечи. Серьезные бойцы. Если воин прячет шлем летом, это понятно. Чтоб солнцем не нагревало. А если зимой, значит, не хочет, чтобы приметно было. Если в засаде сидит или купчиной прикидывается. Нет, охрана купеческая тоже может шлемы носить. Но если все в шлемах - это точно воинский отряд.
        - Будем считать, что это за нами, - сказал Илья. - Буди всех.
        В таких делах надо к худшему готовиться. Ну, хоть в теплых постелях их не застали.
        Облачились быстро - Илья бы и до ста досчитать не успел. Накинули тетивы на луки. Спокойные все, готовые. Одно слово - гридь.
        Только проводник не вписывался в свиток: дрожал, глаза пучил. Как понял, что происходит, тут же пискнул:
        - Это не я!
        Ясно, что не он. Стал бы он тогда скакать, как олень в гон.
        - Ты не трясись, - сказал ему Малига. - Залезь, вон, под лавку, чтоб случайно не пришибли. Тебе нас еще к Владимиру вести.
        - Светильник прикройте, - попросил Илья и осторожно приоткрыл двери.
        Точно. Полон зал. И по скамьями рассаживаться не спешат. Двое подступили к хозяину. Расспрашивают. Один, высокий, в красном плаще, со сдвинутым на затылок шлемом, Илье показался знаком. Повадкой, наверное, потому что лица не видно, спиной стоял.
        Не важно. Важнее, что остальные, а их не меньше двух дюжин, посбрасывали на столы верхнюю одежду и чего-то ждут. И почти половина в кольчугах и при мечах.
        Не зря Возгаря Совиным Глазом зовут, пусть он и не любит это прозвище. Всё разглядел гридень. Полумрак для него, как для другого человека ясный день.
        Половина в броне и при мечах, а у остальных доспех и оружие пусть и попроще, но тоже воинское: копья да топоры. И луки. С накинутыми тетивами.
        Илья прикрыл дверь, оглянулся. Соратники в боевой готовности. Эх, жаль, окна маловаты, не протиснуться. А то ударили бы в спину. Стрелами. Ночные гости хоть тоже с луками и если и могут потягаться с русами в строю, то в стрельбе один только Маттах десять таких уложит. А если не в щиты, а в спины бить, так и двадцать.
        Илья пересек комнату, открыл ставни… Внутрь потек холодный воздух и серебристый лунный свет. Да, Илья в такую щель разве что голову просунет. А вот брат-хузарин пусть попробует. Он хоть и сильный, но мелкий - в отца. Авось протиснется.
        - Маттах, - позвал Илья. - Сумеешь в окно пролезть?
        Хузарин глянул в проем:
        - Без брони - наверняка. А с броней - если подпихнете.
        - Старший, я тоже смогу! - подал голос Загрёба. - Вот только бронь на время снять придется. А чего хочешь-то? За подмогой бежать?
        - Загрё-ёба! - укоризненно протянул Рулав. - Бежать! Ты гридень или смерд босоногий?
        - Я ж просто спросил, - смутился Загрёба. - Зачем вылезать-то, княжич? Здесь, вроде, надежней обороняться.
        Он, Загрёба, не был трусом. Трусливых гридней не бывает. Но жизнь свою берег. Род у него маленький. Не род даже, просто семья: мать да четыре сестры. Отца убили печенеги, брата - угры. Жена родами умерла, детей не осталось. Нельзя Загрёбе умирать. Никак нельзя. И он об этом помнил.
        Рулаву, молодому, сильному, природному варягу, Загрёбины трудности непонятны, да и безразличны. И правда за ним, Рулавом. Они - гридь. Братья-воины. Об этом надо думать. Прав Рулав. Это смерды думают, как уцелеть. Воин же - о том, как убить врага. Но убьют Загрёбу, что тогда с матерью и сестрами станется? Кто защитит? Страшно умирать Загрёбе.
        Илье страх его понятен. И временами этот страх полезен. Когда нужно выживать, а не убивать.
        Но не этой ночью.
        - Двое лучше, чем один, - сказал Илья. - Маттах, Загрёба, выберетесь наружу, а когда они на нас насядут, бейте им в спины. Но сначала проверьте, не остался ли кто во дворе. Чтоб вас самих со спины не взяли. Загрёба, ты понял? Это на тебе.
        Гридень кивнул, снял шлем и принялся стягивать только что надетую кольчугу.
        Маттах ухмыльнулся. Вот уж кто просто не верит, что его могут убить. Два десятка врагов для него - это два десятка выпущенных стрел.
        Хузарин в окошко пролез запросто. Только пояс снять пришлось. Сунулся ногами вперед, выдохнул и проскользнул даже без помощи.
        А вот Загрёбе пришлось - головой вперед и с помощью Ильи и Рулава. Но пропихнули и его. Следом отправили бронь и оружие. Успели. Ночные гости всё еще толклись в общем зале.
        - Может, поговорим сначала? - предложил Малига. - Вдруг они не про нас?
        - Может, - согласился Илья, наблюдая в щелку за ночными гостями. - Но вряд ли.
        Высокий воин в красном плаще, тот самый, который показался Илье знакомым, как раз закончил разговор с хозяином постоялого двора. Решительно закончил. Ударом кинжала в грудь. И махнул своим людям. Те мгновенно построились в клин и неторопливо двинулись через зал.
        А куда торопиться? Тут недалеко.
        Что интересно, сам предводитель с отрядом не пошел, хотя по всем воинским понятиям должен был занять место впереди.
        Илья отступил от дверей.
        - Стена? - спросил Рулав.
        Княжич мотнул головой. Из тех, кто остался, в строю по-настоящему крепки только Рулав и Малига. Десятерых втроем им всё равно не удержать. Будь с ними сейчас Гудмунд и Нагнидуб, тогда другое дело. С этой парочкой Илья бы двери наглухо перекрыл. Но их нет, значит, стену из щитов строить нет резона.
        - Стрелами бьём. Впустим с полдюжины, а потом - по ногам. Дальше как получится.
        И, подавая пример, присел у дальней стены, прижавшись левым плечом к обтесанным бревнам.
        Остальные тоже рассредоточились, приготовились.
        - Миловид, светильник гаси, быстро, - распорядился Илья.
        Отрок ухватил масляную лампу за ручку и выкинул в открытое окно.
        Ну да, так быстрее.
        Совсем темно в комнате не стало - луна светила ярко.
        Илья слышал, как приближается противник. Никаких сомнений, это за ними. На всех прочих гостей, ночевавших здесь, хватило бы и трех-четырех воинов. А уж боевой строй собирать…
        Дверь отворилась, но не резко. Видать, слегка копьем толкнули. Только-только чтоб открылась. И в комнату сразу полетели зажженные факелы.
        Мысль правильная. Спят себе люди… А тут огонь! И стрелы. Кто вскочил, того на копья.
        Но это если бы русы спали. И вообще, если бы это были не русы…
        Илья выстрелил вмиг. Будто птицу влет бил. Остальные поступили так же.
        Сбили, понятно, не все факелы. Один упал на пол, второй - на постель, солома на которой тут же занялась.
        А вот остальные факелы полетели в обратную сторону. Прямо в атакующих. В тех, кто в задних рядах. Они «нападение» отбили, видно сразу, люди опытные. Но кого-то все же зацепило - заорал. Тоже понятно. Не у всех щиты. Позади вои с луками. Прикрывать, когда передовые ворвутся и освободят проем.
        И передовые ворвались. Вся голова «кабана»: шестеро бронных, со щитами. Ворвались и вмиг рассредоточились, разбившись на тройки. Да так четко, что сразу стало понятно: не какие-то там разбойники в гости пожаловали. Слаженная опытная дружина.
        Присели щит к щиту. Щиты большие, под всадника. Из таких и стену собирать не надо, целиком прикроют.
        Наверное, они удивились, что по ним никто не стреляет.
        Но русы команду Ильи выполнили четко. Первых - пропустить…
        Следом за первой должна была войти вторая полудюжина и тоже разойтись, чтобы открыть цели лучникам. А цели ну прям как на ладошке. Порознь по стенам, да еще щиты за спинами, потому что руки заняты. Луками.
        Сдвоенный залп - и в дверях куча-мала. С пяти шагов стрела из степного лука прошивает любую бронь и ломает берцовую кость не хуже удара топором. Кому-то в голень угодило, кому-то в колено. Ох и ор поднялся. Больно же!
        - Нап!.. - заорал один из тех, кто удачно проскочил внутрь.
        Но осекся, потому что третью стрелу Илья отправил именно в него.
        Пылающая постель оказалась очень кстати. Светло, как в летний полдень. Стрела вошла точно в узкую щелку между кожаным ободом щита и краем шлема.
        Однако и без команды вороги поняли, что надо делать.
        Метнули копья и разом бросились на русов. На Илью двое. А проворные! Один почти добежал. Даже замахнуться успел, когда Илья вбил ему стрелу в раззявленный рот. Легонько метнул, торопливо, вполнатяга. Ну так нёбо пробить и всё, что на пядь повыше, особой силы не требуется.
        А потом стало сложновато. Потому что враги не растерялись. Поперли в комнату прямо по трупам. И много! Илья думал, их десятка два, а оказалось - почти четыре. И разом навалились на русов. А те даже строя общего собрать не успели. Успели только сменить луки на мечи. Удачней всего встали Малига, Возгарь и Миловид. Заняли угол, плечом к плечу, и ушли в успешную оборону, поскольку подступиться к ним было непросто.
        А вот Рулав и Илья оказались поодиночке против полудесятка. Хотя почему поодиночке? Варяг с парой мечей - это уже трое.
        Илья перемахнул через горящую постель и оказался аккурат перед парочкой воев. Те грамотно разошлись, намереваясь взять противника в клещи… И вдруг обнаружили, что рус пропал. Ну не то чтобы совсем пропал, просто присел низко, а присев, крутнулся на месте, хлестнув клинками понизу. И тут же выпрямился, ударив по щиту ворога, махнувшего сквозь пламя следом за ним. В воздух взметнулся целый рой искр - прыгун приземлился прямо в огонь. И тут же завыл - больно. Илья перепрыгнул через противника, которого укоротил на ступню и щиколотку, ударил другого ногой в щит снизу, приложив верхним краем по челюсти. Затем рубанул поплывшего ворога по локтю, отшвырнул толчком и всадил оба клинка в две удачно подвернувшиеся спины, проткнув и брони, и то, что под ними. Воткнул, провернул, выдернул.
        Тем временем подоспела еще парочка. Эти почему-то решили, что сейчас самое время сунуть железо Илье в затылок. Княжич махнул двумя мечами, с поворота, со всей богатырской силой. Один клинок развалил щит и швырнул ворога на напарника, чье копье очень удачно разминулось с шеей Ильи. Второй клинок глубоко вскрыл бедро нападавшего, скрежетнув по кости. В комнате было шумновато, потому скрежет услышал только сам лехит. Будучи воином опытным, он сообразил, что жизнь его завершилась. И осознав это, взвыл диким зверем, оттолкнулся от соратника, упал на Илью, обхватил ручищами, будто любимую женщину, и попытался вцепиться в щеку. Княжич еле увернулся - ждал атаки железом, а не зубами, - ударил рукоятью в скулу, раз, еще раз… Умирающий висел как клещ, не отпускал. Хорошо хоть больше укусить не пытался. Зато его приятель выхватил топорик и, хекнув, рубанул Илью по правой руке.
        Княжич успел принять древко топора предплечьем и даже заехать локтем топорнику пониже уха, но тут его с недетской силой долбанули в спину.
        Спасительная кольчуга выдержала и это, однако дыхание сбилось. И на ногах устоять не удалось, потому что кусачий всё еще висел на шее и тянул книзу. А вес у него был изрядный. Пудов шесть, не меньше. Он же, впрочем, и смягчил падение, после чего наконец-то сомлел, и Илье удалось вырваться из его предсмертных объятий…
        Чтобы тут же прикрыться его тушей от целящего в живот копейным железком.
        Копье увязло в трупе, Илья вывернулся из-под мертвеца, кольнул снизу, под кольчужную юбку, провернул клинок. Под дикий вопль раненого Илья вскочил на ноги, разворачиваясь и тут же уклоняясь от свистнувшей сабли. И поспешно убрал ногу, которую чуть не раздробил сходящийся в острие и окованный медью нижний край вражьего щита. Плечистый ворог бросил вверх тяжелый всадничий щит, перехватывая меч Ильи, махнул саблей… И отшатнулся, когда в его ощеренный рот врезался налитый свинцом кистень.
        Отшатнулся, но не отступил. Сплюнул кровавое крошево и ударил снова щитом с разворота.
        Илья отпихнул щит встречным толчком плеча, разворачивая противника в противоположную сторону…
        Чего тот и добивался. Промельк сабли - и только чудо спасло Илью от потери ноги.
        В роли чуда выступил еще один враг, метнувший в Илью копье. Оно ударило с такой силой, что тяжеленного Илью отбросило шага на два, уберегши от хлеста сабли. С копьем тоже повезло. Удар, способный пробить отменную бронь, даже не повредил колец, потому что наконечник оказался никудышным - согнулось железко.
        Ворог с саблей захрипел, пачкая бороду кровью, - пониже уха вырос цветок оперенного хвостовика. И еще один «расцвел» в глазу метателя копья.
        Вокруг княжича вдруг стало пусто. Выли, хрипели, ворочались на полу раненые, но никто больше не рубил и не тыкал в Илью железом.
        Он оглянулся и увидел в дверях, над грудой вражеских тел Маттаха и Загрёбу. Причем Маттах уже сунул лук в налуч.
        Бой закончился.
        И, похоже, постоялому двору тоже приходил конец. Пламя с подожженной постели перекинулось на остальные. Занялся стол. И одна из стен. Дым драл горло.
        Малига, раньше Ильи сообразивший, чем попахивает, уже распоряжался: Возгарь подхватил под мышки беспамятного Миловида и потащил его наружу. Рулав и Загрёба выкидывали в общий зал вещи. Им помогал выбравшийся из укромного угла проводник. Маттах вещами не занимался. Стоял сбоку от дверей, присматривал. Разумно. Некоторые из незваных гостей были еще живы. Вдруг кто очухается и полезет в драку?
        Илья первым делом нашел свой брошенный лук и сунул в налуч, потом, оглядевшись, выбрал пару подранков в броне получше, ухватил за загривки и поволок наружу. Один тут же сомлел, второй, раненый стрелами в обе ноги, сдуру попытался достать Илью мечом.
        Тот увернулся, рявкнул:
        - Брошу - сгоришь, - но раненый это уже и сам понял, забормотал что-то извинительное.
        В большом зале было не так дымно. Но вряд ли надолго.
        В углу жались растерянные местные. Распоряжаться ими было некому - хозяин мёртв. Здесь же были и остальные постояльцы. Во время драки они отсиживались по комнатам, но когда потянуло горелым…
        - Огонь гасите! - заорал Илья. - Сгорит же всё! За водой! Бего-ом!!!
        Но первым выскочил Маттах. Промчался, как пришпоренный, вскидывая лук.
        Илья бросился следом, отшвырнув с пути какого-то смерда…
        Поздно!
        Конский топот канул в ночи.
        - Двоих достал точно, - сообщил Маттах. - Один на дороге валяется, другой до утра не доживет. Однако третий целым ушел, - разочарованно добавил хузарин. - Шустрый!
        Илья вышел на дорогу.
        Ну да, один лежит. Причем живой, ворочается. А рядом валяется плащ. Тот самый, красный, порванный стрелами.
        - Он его сбросил, - подошедший Маттах подцепил плащ ногой. - Выстрел мне сбил.
        Княжич подошел к раненому. Тот запыхтел, крикнул что-то. По-угорски.
        - Что он говорит? - спросил Илья Маттаха.
        - Ругается, - объяснил хузарин. - Сердится, что оставили его. Просит не убивать. Говорит, деньги у него есть. В Гнезно. Откупиться хочет.
        - Там видно будет, - проворчал Илья. - Тащи его в дом, а я гляну, что там с Миловидом. И с пожаром. Как бы на улице ночевать не пришлось.
        - Ты за ним кого-нибудь другого пошли, - возразил хузарин. - Я в конюшню. Лошадки беспокоятся. Выведу их, если что.
        «Если что» - это если пожар всё же потушить не удастся.
        Глава 10
        Бывшие хорватские земли. Предусмотрительность пана Горацека
        Пожар погасили, так что ночевать на морозе не пришлось. Да и с Миловидом оказалось всё не так уж плохо: схлопотал топором по голове он знатно, аж наглазник с клепок сорвало, но череп цел. Ссадина да шишка с орех. И глаза в кучку.
        Других пострадавших, серьёзно пострадавших, нет. Синяки, царапины - это да. У Ильи у самого кровоподтек в четверть спины. Долбанули копьем. Даже на его броне, стоившей как половина боевой ладьи, кольца разошлись. Разошлись, но наконечник остановили. Ладно, починим, не впервой. И синяк тоже пройдет, а боль - дело для воина обыденное. В который раз убеждался Илья: добрый меч - это смерть врага, а добрая бронь - это жизнь.
        Илье вдруг пришла в голову интересная мысль. А ведь не только собственная бронь защищает жизнь воина. Каждый раз, когда кольчуга соратника принимает на себя вражеский удар, она спасает не только того, кто ее носит, но и всех ему союзных. В бою все их жизни складываются в одно целое. Не выдержит кольчуга удар - и на один меч в дружине станет меньше. Как стена щитов. Разбей один - и во всем строю брешь. И что получается? Батя говорил Илье: у хорошего вождя люди всегда в доброй броне и с лучшим оружием. Потому что настоящий вождь для своей дружины серебра-злата не жалеет. Илья так и поступал. Думал: хороший вождь, удачливый вождь - должен быть щедрым. Так правильно. Он таким и старался быть. Потому у его людей, даже у Миловида, который пока что в отроках числится, кольчуга булгарской работы, двойного плетения. Такая даже топор остановить может. В бою же, особенно таком, как этой ночью, когда они в итоге сошлись впятером против полутора десятков умелых воев, удары со всех сторон сыплются. И когда ни уклониться, ни отбить не успел, только от брони зависит, выживешь или нет. Потому и выстояли пятеро
русов против полутора десятка умелых воев без потерь.
        «Правда я и без брони хорош», - самодовольно подумал Илья, вспомнив, как в краковском замке Болеслава побил четверых сапогом и заполучил этот самый сапог на свой рыцарский герб.
        Однако сегодня без поддержки соратников ему бы не уцелеть. Хотя, не отправь он Маттаха с Загрёбой врагам в тыл, тоже неизвестно, чем бы всё кончилось.
        Тридцать шесть человек было в отряде, который прибыл по их души. И не сброда какого-нибудь, а умелых опытных воев, привычных к совместному бою. Не у всякого боярина такая дружина имеется.
        Вопрос: зачем этакая сила была поднята против Ильи со товарищи? И второй вопрос, возможно, даже главный: почему из этих тридцати шести трое в бою не участвовали.
        Маттах видел эту тройку мельком, когда вбежал в общий зал. Они сидели на лавке, за оружие не хватались. Видел, но не тронул, решив, что они - сами по себе. Хузарин не знал, что именно воин в красном плаще возглавлял врагов и убил хозяина постоялого двора. Заколол не по природной свирепости, а чтоб развязать языки остальным, так как хозяин говорить не пожелал.
        Маттах видел его, и он тоже видел Маттаха. Мог бы остановить… Или хотя бы попробовать остановить. Судя по тому, как позже он ловко ушел от хузарина, воин это был умелый и опасный. Однако он предпочел не драться, а сбежать.
        Загадка!
        Впрочем, после того как допросили шестерых недобитков, кое-какие мысли у Ильи на этот счет появились. Все нападавшие, кроме загадочной тройки, прежде принадлежали к дружине ослепленного боярина Прзибивоя. Это, кстати, объясняло, почему они так хорошо бились вместе. Там, на площади, их вынудили дать клятву Болеславу, и радости от этого бывшие боярские дружинники не испытали. Скорее, наоборот.
        И тут, очень вовремя, появился этот, в красном плаще. С интересным предложением, да еще и со священником, который объяснил, что клятва, данная под принуждением, Господом не засчитывается. Священник и увесистый мешок с монетами убедили шляхтичей, что никаких обязательств перед Богом и Болеславом у них не имеется. И четырнадцать марок серебром - совсем неплохая цена за то, чтобы прикончить семерых русов. А если одного из них удастся взять живьем, то и надбавка будет - еще четыре марки.
        Обладатель красного плаща сказал, что поедет с ними, но драться они будут сами.
        Шляхтичи не возражали. Они были единым отрядом, и у них был свой командир, который отлично знал, на что они способны. А если в бою их возглавит чужак, ничего хорошего из этого не выйдет.
        Впрочем, настоящего боя шляхтичи не предполагали. Тридцать три - против семерых русов. Какой может быть бой? Догнать и уничтожить.
        Догнать добычу лехиты рассчитывали еще до полудня, но русы рванули как пришпаренные. Настигли только к полуночи, порядком измотав и коней, и себя.
        Однако наниматель сказал, что так даже лучше. Сонными, мол, возьмем.
        Звучало неплохо. Тем более что по дороге выяснилось: русов хоть и немного, но вои серьезные. Один вот даже настоящим рыцарем оказался. Тем самым, что Вихмана Остервальдского из седла вышиб. А рыцарь Вихман в Гнезно считался едва ли не лучшим поединщиком.
        Врасплох не получилось.
        Вообще не получилось.
        Шестеро выживших никак не могли взять в толк, каким образом семеро русов побили три с хвостиком десятка лехитов.
        Однако долго мучиться этим вопросом им не пришлось. Как только стало ясно, что пролить свет на личность заказчика они не в состоянии, Илья велел всех шестерых добить.
        Работу палача княжич поручил Загрёбе. А то уж больно рожа у гридня довольная. Добычу на убитых взяли серьезную. Оружие, брони. Лошади, пусть и заморенные изрядно, тоже неплохие: больше полста голов. Целый табун. Причем треть - боевые, обученные. Богат теперь Загрёба. И счастлив.
        А вот Илья - нет. Потому что один из тройки, угр, которого подбил Маттах, наконец-то разговорился.
        Это случилось бы намного быстрее, будь с ними Гудмунд. Но и Рулав справился, развязал пленнику язык.
        Заговорил угр по-словенски, причем вполне внятно.
        И очень интересно. Вещи же поведал удивительные.
        Оказалось, что удравший от хузарских стрел предводитель и есть тот самый наемник, который когда-то похитил Илью со свадьбы Улада и отдал владетелю Миславу.
        Эх! Сколько раз Илья вспоминал своего загадочного похитителя! Сколько раз мечтал с ним пообщаться… И упустил, когда тот, считай, был почти в руках.
        К сожалению, о своем хозяине угр знал не так уж много. Только имя. Лука.
        Кто он и откуда родом, угр не ведал. Познакомились они пару лет назад в Хорватии, куда Лука приехал из Праги. Но сам он не чех, в этом пленник был убежден. Лука был вхож ко многим властителям, германским, лехитским, чешским, угорским. Даже с парой епископов был знаком лично. Вероисповедания он христианского, но работу брал и у язычников, и у бохмичи[3 - Бохмичи - мусульмане.]. Работа же была разная. Не только убить или схватить, но и наоборот: защитить или освободить. Иногда сами всё делали, но редко. Обычно Лука местных нанимал. Выбирал подходящих и платил щедро. Угр видел хозяина в деле и утверждал, что мало кто так владеет клинком. Но при этом, если был хоть малейший риск, в бой Лука не вступал. Даже когда его участие могло решить дело. Предпочитал заплатить побольше наемникам, но клинок из ножен не вынимать. И всегда удача была на стороне Луки. Вот только сегодня…
        И чем больше угр говорил, тем больше Илья жалел о том, что не удалось взять этакого умельца. Не для того, чтобы отомстить. Илья очень хорошо представлял, насколько подобный ловкач может быть полезен для их рода. И сам по себе, и тем, что знает. А знал он наверняка много. Причем тайного. Таких, как Лука, не нанимают караваны охранять. А если и нанимают, то оч-чень непростые караваны.
        В итоге пленному угру повезло. Убивать его не стали. Обещали отпустить за выкуп.
        Потом Илья напился. Не в одиночку, конечно. Вместе с товарищами. Устроить пир по случаю победы - правильное дело. Так по обычаю.
        Обычаи же Илья соблюдал. Однако напивался редко. То пиво кончалось, то девка какая подворачивалась.
        А тут пива оказалось в избытке. Причем дареного. Старший сын убитого хозяина корчмы расщедрился.
        Поначалу хорошо веселились: вспоминали подробности недавнего боя, потом песни пели. Видно, от песен Илье и взгрустнулось. Осушал чашу за чашей. Девку, которая к нему льнуть начала, прогнал. Чем безмерно удивил Рулава.
        - Да ну ее! - пробормотал Илья, опростав еще одну чашу. - Все они тут одинаковые. Пугливые, липкие, трясутся, как холодец, а возьмешься покрепче - холодец и есть. Ни огня, ни плотности.
        - О как! - удивился Рулав. - Слышь, старший, может, в тебе нурманская кровь проснулась? Ну, вроде нурманов, которые мальчишек нагибают?
        - Ты дурак? - Илья спьяну даже не рассердился. - Откуда у меня нурманская кровь? Какие такие мальчишки?
        - Так парнишки, они ж, это, поплотнее, - ответил тоже порядком набравшийся варяг.
        Илья глянул на друга, подумал немного, потом показал ему ладонь с растопыренными пальцами:
        - Видишь? Если я вот так возьму и сожму, - Илья сжал здоровенный, испещренный шрамами кулак, - тогда без разницы, чье мясо внутри. Тестом между пальцами поползет.
        - Мое не поползет, - возразил Рулав.
        Илья некоторое время смотрел на него, потом ухмыльнулся пьяно:
        - В подружки себя предлагаешь?
        Рулав некоторое время пялился на Илью, потому что тоже соображал медленно. Наконец до него дошло: размахнулся и врезал княжичу по скуле кулачищем. Громко получилось. Многие за столом оглянулись, а Малига, который разговора не слышал, но удар увидеть успел, даже вставать начал, чтоб драку дурную пресечь.
        Однако Илья не обиделся и не рассердился. Удара будто не заметил. Хлопнул варяга по плечу:
        - Шучу я, дурень! Уймись! На-ка, хлебни пенного!
        Рулав ухватил ковш и присосался, глядя поверх края на Илью. С подозрением.
        Малига с облегчением опустился на лавку и тоже потянулся к пиву. Обошлось. Рулав - гридень сильный. Но Илье не ровня. Особенно если по-новгородски, на кулаках. А с такой силищей, как у Серегеича, и булавы не надо, чтоб висок проломить.
        - Дурень ты, - повторил Илья. - Это ж не о мясе речь - о духе. Хотя и мясо, знаешь, тоже крепкое попадается.
        - Таких баб, как ты хочешь, у нас не бывает! - уверенно заявил Рулав. - У нурманов, слыхал, есть такие, что железом не хуже мужей машут. И войско водят. Вон у Маттаха нашего, - кивнул варяг в сторону уснувшего прямо за столом хузарина, - мачеха такой была. И что в этом мужу радости? Отец его о ней по сей день печалится, жену новую так и не взял. А сидела бы дома, была бы жива. Ты такого хочешь?
        Илья промолчал. Он-то знал, чего хочет. Но говорить Рулаву, что скучает по девке-разбойнице, нельзя. Не поймет. А то и смеяться будет. Нет, лучше промолчать.
        Утро выдалось тяжелым даже для Ильи, который обычно похмельем не страдал. Сильнее всех маялся Маттах, хоть и выпил меньше других, потому что уснул. Ну да, пили-то наравне, а если сравнить Маттаха, весившего поменьше четырех пудов, и Илью, который без брони тянул на шесть с хвостиком, так ничего удивительного. Хотя Загрёба с Малигой и Возгарем тоже головками маялись и пивком же опохмелялись. Лучше всех чувствовал себя Миловид. В пиру он не участвовал, как следует отоспался, а от молодецкого удара по шлему почти оправился. Ну и хорошо.
        Позавтракав, Илья еще раз изучил трофеи.
        Наилучшей частью добычи были доспехи с оружием и лошади. Денег у налетчиков не водилось. Со всех покойников и на полгривны серебра не набралось. Надо полагать, плату за налет увез загадочный Лука. Тащить добычу с собой смысла не было, потому Илья решил отправить живое и неживое добро обратно в Гнезно. Под присмотром Малиги, Возгаря, Загрёбы и Миловида.
        А чтобы им было полегче, договорился с новым хозяином корчмы, чтоб тот за умеренную плату уступил на время пару работников - лошадей по пути обиходить. Такой табун - это не пара заводных.
        По прибытии в столицу княжества всё, кроме пленника, надлежало отдать отцовым приказчикам и ждать возвращения Ильи. В компании великого князя Владимира. С пленника же взять выкуп в пять марок серебром и отпустить.
        Малига заартачился было. Хотел с Ильей идти. Но тот сказал, что для доставки трофеев ему нужен кто-то ответственный, и сотник в конце концов согласился ехать в Гнезно.
        Примерно в полдень они расстались. Маттах, Рулав, Илья и проводник отправились дальше, к Владимиру.
        Идея разделиться и не тащить с собой трофеи была правильной. За первый день они прошли аж четыре поприща. А вот за второй только два. Потому что увидели впереди знакомый флаг с соколом.
        Прав оказался Горацек. Владимир о договоренности с Болеславом позабыл. Увлекся наведением порядка на бывших хорватских, а теперь его личных землях. Брал клятвы, назначал подати, собирал оброк.
        Земли оказались небедными. Освободившееся на телегах место занимала добыча. Жаль, конечно, что Собеслав Хорватский удрал в Чехию, не дав Владимиру возможности себя разгромить, чем приумножить славу. Жаль также, что он унес с собой казну. Но земли, села, города, крепости с собой не унесешь, а это и есть главное богатство. Ну и люди, понятно.
        Попутно и на соседней земле порядок навел.
        Узнав, что у Владимира война с хорватами, рядом, с некоторым, правда, опозданием, зашевелилось примученное недавно племя бужан. Владимир отправил туда Сигурда с тысячной дружиной. На бужан бы сотни хватило, однако и тысяче лучшей русской гриди бить никого не пришлось. Бужане как глянули, так сразу на коленки и попадали. И бузить зареклись.
        Сигурд вернулся на день раньше, чем прискакал Илья. Если бы тот запоздал, то все войско Владимира двинулось бы в обратный путь.
        Закончив дела в завоеванной Хорватии, великий князь намеревался вернуться в Киев. Наличие вблизи от рубежей Руси двух печенежских орд его беспокоило. Не то чтобы очень. Владимир был уверен, что копченые напасть не рискнут. Слава победителя - это не только повод поднять кубок на пиру, но и предупреждение чужим: покушение на Русь обойдется дорого. Но преподать степнякам очередной урок тоже будет не лишним. Если только они не уберутся раньше, чем Владимир вернется в столицу.
        Однако прискакал Илья, и планы Владимира изменились. Во-первых, он вспомнил, что да, обещал. Во-вторых, укрепить дружбу с Болеславом, это, пожалуй, важнее, чем шугануть обнаглевших степняков. Ну а в третьих, до Гнезно куда ближе, чем до Киева, а великому князю и его дружине неплохо было бы отдохнуть от дел ратных: попировать, помять девок, поохотиться… И всё это за счет князя Болеслава. Опять-таки лехитам будет полезно поглядеть на победоносную русскую гридь. Дружба, она всегда крепче, если строить ее на силе, а не на слабости.
        В общем, в Киев отправились груженные добычей возы. В сопровождении небольшой дружины, возглавляемой Варяжкой.
        Владимир отправил его в стольный град именно из-за печенегов. Наказал на месте разобраться, бить копченых или договариваться. А кому договариваться, как не Варяжке, у которого и жена из дочерей ханских, и сам почти год со степняками прожил, и при слове «кумыс» его до сих пор перекашивает.
        Ушел и Сигурд со своими. Но не в Киев, а на север. По собственным нурманским делам. Владимир не возражал. В Диком Поле от них пользы немного, а брать их с собой к Болеславу Владимир не захотел. Они, конечно, его нурманы, но все же… нурманы.
        Так что еще через три дня русское войско отправилось в гости к польскому князю. И очень хорошо, что у Ильи был проводник, который не только показывал дорогу и лучшие места для ночлега, но и успокаивал перепуганных лехитов, поясняя, что это не враг пожаловал, а личные гости князя Болеслава.
        Так что встречные городки и остроги не запирали перед Владимиром ворота, а, напротив, оказывали всевозможное гостеприимство. За звонкую монету, понятно. Чай, не на войне. Самого Владимира несколько раз зазывали в гости лехитские бояре…
        Обратный путь в Гнезно занял у Ильи куда больше времени, чем дорога из Гнезно к Владимиру.
        Владимир Илью привечал не меньше, чем давеча Болеслав. Тоже велел ехать рядом, рассказывать новости.
        Таким порядком и ехали. Слева - Илья, справа - Габдулла Безотчий, посередке - великий князь. За ними Госта Лундович с охранной полусотней, а уж следом, растянувшись на пяток стрелищ, остальная киевская дружина.
        Ехали, беседовали. Князь расспрашивал о Польше, о том, кто в ней живет, кроме лехитов, о самом Болеславе Храбром.
        Расспрашивать великий князь умел. Илья и не заметил, как проболтался о том, что его в рыцари посвятили. А ведь отец предупреждал: помалкивай.
        Князь, впрочем, новость принял спокойно. Надо думать, решил, что рыцарские шпоры - это вроде почетной гривны, которой властители одаряют хорошо показавших себя воинов. Вот если бы к шпорам земля прилагалась да холопы - тогда другое дело. А так… Шпоры да картинка с сапогом посередке - это пустое. Куда больше Владимира заинтересовала сама история. Как Илья в одном исподнем обычным сапогом побил четырех оружных лехитов, которые явились его убивать. Ее княжич раза три пересказывал.
        Даже Габдулле история понравилось. Впрочем, с того времени, как Богуслав бохмичи побил, тот к роду князь-воеводы Серегея подобрел. Казалось бы, наоборот должно быть. Сначала Артём его вздул, потом Славка, а вот![4 - Здесь, равно как и в других местах, упоминаются эпизоды предыдущих книг. Я допускаю, что данная книга может оказаться для читателя первой и единственной, но пересказывать содержание «предыдущих серий» буду только в тех случаях, когда это имеет отношение к сюжету данной книги.]
        Но с другой стороны, вылечили Габдуллу женщины из того же рода, причем хорошо вылечили. Вернулась сила в десницу.
        Однако испытывать удачу в поединке с третьим сыном Серегея Габдулла не спешил. Двух раз хватило.
        Глава 11
        Окрестности Гнезно. Княжья охота
        Подъезжавшего к Гнезно Владимира Болеслав встретил лично. Обнялись даже. Однако поселил гостей князь Польши не у себя, а за стенами города, в большом тереме рядом с построенной недавно церковью. Скучать не дал. Уже на следующее утро владыки со свитами отправились на княжью охоту.
        Выехали неспешно, как на прогулку. Разговаривали, прикладывались к флягам. Великокняжья охота, она такая. Одно лишь участие в ней - честь.
        Илье эту честь оказали. Пригласили. А он, в свою очередь, пригласил Маттаха и Рулава. Он княжич и рыцарь. Негоже ему в одиночку шастать. Мог бы и десяток холопов с собой взять. И шатер. Никто бы не возражал. Вон за боярами лехитскими по две дюжины челяди следом тащится. Понятно, что с такой оравой настоящей охоты, в которой зверя выследить и настичь надо, никак не получится. Да и верхами галопом по зимнему лесу особо не поскачешь. Притомятся лошадки, да и ноги попортить могут.
        Но великим князьям никого выслеживать и не требуется. На то обученные челядники имеются. И выследят, и выведут. А если надо, то и выгонят зверя прямо на державного охотника.
        Этого, впрочем, гнать не потребовалось. Да и не получилось бы. И ближе к такому лезть не стоит. Вон и псы это понимают, брешут издали. А доезжачий так и вовсе за деревом укрылся.
        - Хорош! - одобрительно произнес Рулав. - Ох, хорош, зверюга!
        Илья хмыкнул. Так и есть. Зубр смотрелся замечательно. Огромный, борода чуть не до земли, рога вразлет. Красавец!
        - Я б его взял! - вырвалось у Ильи.
        Владко, жеребец, отнятый Ильей у владетеля Мислава и выбранный для сегодняшней охоты, заплясал на месте, чуя беспокойство всадника.
        Рулав глянул на княжича сочувственно. Это была не их охота. Они тут так, сбоку постоять. Между ним и зверем аж два больших князя и еще десяток бояр повыше моровского княжича. Ну да с такими князьями до свиты дело не дойдет. Эти не упустят. Болеслав, кстати, мог бы и уступить гостю. Но не уступил. Вон, они уже жребий метать собрались. Уж больно хорош зубр.
        - А как его берут? - спросил заинтересованный Маттах. - Топором?
        Илья и Рулав засмеялись разом.
        - Это что тебе, кабан? - насмешливо произнес Илья. - Ты на него еще с мечом выйди.
        - Или забодай! - подхватил Рулав.
        - Да ну вас! - обиделся хузарин. - Я его в одну стрелу возьму! Только скажи, куда бить? Где у него сердце?
        - Стрелой не достанешь, - возразил Рулав. - Там столько сала да мяса! А шкура какая!
        - Да уж не крепче брони! - запальчиво воскликнул Маттах. - Сказал, с одной стрелы возьму, значит, возьму! Или хочешь сказать, что я лгу?
        - Легче, братец! - Илья на всякий случай двинул коня так, чтоб оказаться между хузарином и варягом. - Никто в твоем слове не сомневается, но дело это и впрямь непростое. Я зубра брал. И свежевал тоже. Легче бронного насквозь стрелой прошить, чем такого зверя - до сердца. Но ты бы смог, я думаю. Только сам видишь…
        Маттах кивнул. Он видел, как смеется и трясет головой довольный Болеслав, а хмурый Владимир отъезжает в сторону.
        - А он не убежит? - спросил хузарин.
        - Зубр? Не-ет! Не станет он бежать. Мы для него так, букашки. Он здесь разве только огня боится. Больше никого.
        С этим стоило согласиться. Зубр стоял твердо. Огромный, косматый, чуть наклонивший чубатую, припорошенную снегом башку… Нет, этот не побежит. Он даже на исходящих лаем собак никакого внимания не обращал. Впрочем, и те держались на безопасном расстоянии. А одна невезучая псина, которой недостало осторожности, лежала грязной кучкой на снегу.
        Болеслав крикнул что-то псарям, и те засвистели, отзывая собак.
        Зубр стоял, неподвижный, массивный, безразличный.
        Болеславу подали копье.
        Тянуть польский князь не стал. Сразу погнал коня вперед, на скаку опуская длинное копье.
        Зубр помедлил самую малость, а потом тоже двинул в атаку. Причем на удивление проворно, в скорости мало уступая кровному княжьему жеребцу.
        - В коня целит, - авторитетно бросил Рулав. - Сейчас…
        Договорить он не успел. Зверь и всадник сошлись раньше.
        Зубр действительно целил в жеребца. Получись, как он хотел, вспахал бы рогом конский бок. И бедро Болеслава заодно.
        Но князь оказался ловчее. Надо думать, это был не первый зубр, которого он взял, потому что зверь промахнулся, а человек - нет.
        Железко копья вошло слева, пониже и подальше косматого горба. Вошло глубоко. И копьем этим Болеслав как бы оттолкнулся от зверя, как гребец отталкивает себя и лодку от валуна. Только весло в камень не втыкается на полсажени, и его не приходится выпускать из рук, разминувшись с опасностью.
        Болеслав копье выпустил. Осадил коня, развернулся и встал. Он был уверен: второй атаки не будет.
        Так и вышло. Ноги зубра подломились, и он тяжело рухнул на снег. Древко копья с треском переломилось под тяжестью зверя.
        Зубр дернулся раза три и замер. Мёртв.
        К туше тут же набежала челядь, перекинули веревки через ветвь покрепче, уцепили за ноги, подняли, вскрыли горло. Болеслав спешился. Несколькими точными ударами короткого охотничьего меча вскрыл мохнатое брюхо, подождал, пока вывалится на кровавый снег груда потрохов, скинул рукавицы, принял от слуги нож, засунул обе руки внутрь…
        - Небось, на пуд потянет, - сказал Рулав, глядя на огромную печень, которую Болеслав передал слуге.
        - Три четверти, не более, - возразил Илья. - Хотя бык хорош. Побольше тура, которого мы с тобой, Маттах, прошлым летом заполевали.
        - Да тут шерсти больше, чем мяса, - буркнул Маттах. Он завидовал.
        Доезжачий с подручными оттащили требуху в сторону, и на нее жадно накинулись псы.
        Владимиру предложили кусок сырой печенки. Великий князь мотнул головой в сторону Габдуллы. Владимир тоже был расстроен. Хотел - сам.
        А вот бохмичи от мяса не отказался, вгрызся с удовольствием.
        - Копьем что! - звонко заявил Маттах. - Я б такого зверя в одну стрелу взял!
        К досаде Ильи, гомон над поляной в этот момент стих и сказанное услышали многие. В том числе и Болеслав.
        Илья послал Владку вперед, но заслонить неосторожного хузарина не успел. Болеслав его увидел. Нахмурился. Вытер перепачканные кровью губы и бросил рушник на землю.
        Через мгновение между ним и хузарином не было никого. Будто грозный взгляд князя вымел посторонних.
        Илья коротко взглянул на Владимира. Тот улыбнулся и подмигнул. Мол, хорошо получилось. Утерли нос победителю.
        Над поляной воцарилась тишина. Смолкло даже тюканье топора, которым рубили толстенную зуброву шею. Только собаки продолжали грызться над кучей ливера.
        - Одной стрелой? - переспросил Болеслав. - Что же. За язык тебя никто не тянул. Покажешь свое умение. Но если соврал, им и заплатишь. Языком!
        - Князь, он… - попытался вмешаться Илья, но Маттах не дал договорить.
        - Годится! - крикнул он азартно.
        Болеслав глянул на обжирающихся собак, потом, хмуро, на доезжачего:
        - Другую свору! - рявкнул он. - И другого быка! Не найдешь - шкуру спущу!
        Сначала вместо одного быка нашли целое стадо в два десятка голов. Матерых быков в нем не оказалось. Только молодняк. Водила стадо самка, мало уступающая размерами быку, но при виде людей она не стала разбираться, кто в лесу хозяин. Стадо дружно снялось с места и умчалось быстрым, легким и почти бесшумным галопом, удивительным для таких здоровенных зверюг. Гнаться за ними не стали - слишком велик был риск переломать лошадям ноги.
        Пока Болеславовы люди продолжали поиски, князья решили перекусить. Благо дичины хватало и без старой зубрятины, а вино и хлеб охотники прихватили с собой.
        Князья сидели рядышком и беседовали вполне дружелюбно.
        Говорили о важном. Владимир решил не обижаться на то, что зубр достался не ему, и, как положено правильному государю, воспользовался хорошим настроением Болеслава, чтобы договориться о новых границах, по которым большая часть хорватских земель отходила к Руси, а остальное делили меж собой Чехия и Польша. Причем Болеслав Храбрый гарантировал, что раздел этот удовлетворит и его дядю, князя Чешского.
        По факту земли, доставшиеся Владимиру, были и так его, завоеванные. Но обоим великим князьям было понятно: умри Мешко год назад, и Болеслав непременно отхватил бы от Хорватского княжества сочный кусок. А то и всё под себя подмял бы. Этот мог. Пусть он лет на десять моложе Владимира, но ни в храбрости, ни в силе великому князю Киевскому не уступит.
        Княжьи свиты располагались кто где, но лучшие, понятно, занимали места поближе к государям. Илья тоже устроился неподалеку, у соседнего костра. Ему и его спутникам предложил место Болеславов ближник Горацек.
        При этом, как бы между делом, не преминул заверить, что к нападению на них по пути к Владимиру, он, Воислав Горацек, никоим образом не причастен. Ну и попутно попытался выведать дальнейшие планы княжича: собирается ли Илья отбыть домой вместе с великим князем Киевским или же намерен еще послужить Болеславу. А то у них намечается важное посольство к германскому императору Оттону Третьему, который вроде бы уже стал заметен из-за бабьих платьев[5 - Оттон Третий стал императором в возрасте трех лет, так что неудивительно, что довольно долгое время регентом при малолетнем императоре была его мать, вплоть до своей смерти незадолго до описываемого времени. А после смерти ее место заняла бабушка императора.].
        Кстати, знакомый Илье благородный Орднидт находится сейчас при императорском дворе и в ближайшее время там и останется…
        Надо же! Какая осведомленность!
        Однако Илья чеха разочаровал. Нет, он намерен отбыть в Киев. Возможно, его воинские навыки потребуются на родине. Говорят, в последнее время печенеги совсем обнаглели. Да и повоевать с язычниками истинному рыцарю - самое то.
        Это верно, охотно согласился Горацек. Вот как раз к такой войне Болеслав тоже готовится. С язычниками-полабами. И дело это, надо думать, затянется. Так что если…
        Илья намек понял и выразил готовность подмогнуть. Но попозже. Когда в родных землях в нем острой надобности не будет.
        Кстати, об остром. Горацек обратил внимание Маттаха на то, что не следует понимать слова князя Болеслава буквально. Языку хузарина ничего не грозит даже в том случае, если…
        - Никаких «если»! - возмутился Маттах. Уж не думает ли чех, что он за свои слова не отвечает?!
        Горацек заверил: нет, ни в коем случае. Он о боевых качествах Маттаха и его соплеменников самого высокого мнения. И охотно принял бы на службу и самого Маттаха, и любое количество его родичей. Разумеется, в случае их готовности принять христианство. Ему-то, Горацеку, всё равно, но вот его государь в этих вопросах строг.
        Маттах вновь вспылил. Отказаться от веры? Да как ему смеют предлагать такое!
        Пришлось Горацеку снова извиняться.
        Илья же насторожился. Уж очень не свойственна хитрому и властному чеху этакая готовность признавать свою неправоту. Что-то ему надо от Ильи и его друзей. Вопрос - что?
        Глава 12
        Окрестности Гнезно. Охота и политика
        Всё оказалось и проще, и сложнее.
        - Болеслав попросил меня присматривать за тобой, - пояснил Горацек, когда они на некоторое время остались наедине.
        - Присматривать или присмотреться? - уточнил Илья.
        - Присматривать. Болеслав полагает, что Бог связал тебя с ним. Что ты рожден для чего-то важного. Он думает, что посвятил тебя в рыцари по воле Господа.
        - Но ты так не думаешь, - Илья уловил в голосе чеха сомнение.
        - Что думаю я, не важно, - уклонился от ответа Горацек. - Важно, что думает мой князь. И если он полагает, что он избран Господом, то не мне в этом сомневаться.
        - А какие могут быть сомнения? - хмыкнул Илья. - Он князь. Он удачлив. Конечно, он - избранный.
        Горацек поморщился:
        - Ты говоришь как язычник. При чем тут удача? Избранник Божий вверяет свою жизнь Богу. И живет по воле Его. И высший дар избраннику - умереть во славу Господню. Болеслав будет нести Христову веру, сражаться за нее, не считаясь ни с золотом, ни с людскими жизнями, включая и свою собственную. Но он - человек. А человеку свойственно сомневаться. Не в Господе, в себе. И искать знаки, подтверждающие, что его деяния - исполнение божественной воли, а не человеческой жажды силы и власти. И ты для него - такой знак. И стоит мне только подумать, что это действительно возможно, как ты открываешь рот, и оказывается, что язычник в тебе намного сильнее христианина.
        - И что это значит? - надменно спросил Илья. - Пойдешь против воли своего хозяина?
        Он обиделся на «язычника».
        - Не пойду, - Горацек слегка улыбнулся, показывая, что ничуть не оскорбился, когда Илья обозвал его холопом. - Потому что верю в величие Болеслава. И в его мудрость. И раз он сказал, что за тобой стоит присмотреть, я присмотрю. Это нетрудно. Присматривать за твоим князем намного сложнее. Но придется.
        - Я думаю, они поладили, - проворчал Илья. - Ты так не считаешь?
        - Я считаю, что твой князь тоже полагает себя избранным. Но думает он об этом по-ромейски, а не на божественной латыни. А ты, наверное, слыхал, что нет лада между Константинополем и Ватиканом. И обе стороны думают, что Бог - на его стороне.
        - Не они одни так думают. Всякий вправе думать, как ему нравится, - Илья выделил интонацией слово «думать».
        - Думать - пожалуй, - Горацек с интересом глянул на княжича. - А вот действовать так - большое заблуждение. У Господа нашего сторон не бывает. Тебе стоит об этом подумать, княжич Илья, когда станешь выбирать сторону.
        - У меня она уже есть, - напомнил Илья.
        И тут их занимательную беседу прервал рог. Далеко, еле слышно. Ему тут же откликнулся другой, поближе.
        Горацек поднялся:
        - Зубра тебе нашли, - сказал он Маттаху.
        И пошел к княжьему костру.
        - Ты ему веришь? - спросил Рулав.
        Илья задумался. Вообще-то он привык доверять старшим. Особенно тем, кто хорошо отзывается о его родне. Всё, что говорил ему Горацек, звучало убедительно. Иной раз даже мудро. Однако…
        - Пожалуй, нет.
        Как говорил батя, страшна не голая ложь, а умело приправленная ею правда. И привкус этой приправы Илья явственно ощущал в речах Болеславова ближника. Этот тощий чех не из тех, кто откровенничает без нужды. И тут еще это нападение по пути из Гнезно. Да, заказал его вроде не Горацек, а некий неизвестный наниматель… Но кто-то же ему подсказал, когда и куда отправится Илья с товарищами.
        - Думаю, стоит держаться от него подальше, - заключил Рулав, натягивая подсохший у огня носок[6 - Не берусь утверждать, что это называлось именно «носок», но факт существования оных установлен.]. - Говорит он складно, заслушаешься. Прямо русалочья песня. Так и тянет в омут нырнуть.
        - Нет никаких русалок! - вмешался Маттах. - Я проверял. Это смерды ваши выдумали, чтоб блудить тайком!
        - Еще как есть! - не согласился варяг.
        - Ты сам, что ли, видел?
        - Сам - нет, но…
        - Вот я и говорю - брехня! Я, когда в отроках ходил, знаешь, сколько их высмотреть пытался! И ничего. Рыба одна.
        - Так, может, они рыбой и оборачиваются, чтоб ты не догадался? А схватишь…
        - Я эту рыбу не только хватал! Я ее бил и ел потом! - запальчиво заявил хузарин. - Обычная рыба! Где сом, где щука, только здоровые.
        - О как! - Рулав почуял возможность пошутить. - Ты, Маттах, выходит, обернувшихся русалок жрал? Ну ты молодец! Слышь, Илья, они его залюбить хотели, а он их цап - и на костер!
        Но хузарина не так-то просто было поддеть:
        - Ты, Стемидыч, когда блуд потешить захочешь, мне скажи! - ухмыльнулся Маттах. - Я тебе та-акую щуку приволоку! Нет? Да ты, никак, сома предпочитаешь? Экий ты затейник! Хвать его за усы, да?
        Рулав понял, что о русалках больше шутить не стоит - фантазия у Маттаха богатая, - и поспешно перевел разговор:
        - Так что с чехом, Илья? Что думаешь?
        - Я знаю, что Горацек мне не друг, - покачал головой княжич. - Но если я начну его сторониться, он это поймет.
        - Да плевать на него! Пусть думает, что хочет! - Маттах уже обулся и проверял снятую тетиву, пропуская ее между пальцами.
        - Он хитер, - возразил Рулав. - И за ним - Болеслав.
        - Я тоже не сам по себе, - напомнил Илья. - Гадить мне - дело рискованное.
        - Ну да! - подхватил Маттах. - Пусть только попробует. Он у нас не бычью, а свою собственную печень жрать будет!
        - Это да, - согласился княжич, хотя и имел в виду не Маттаха с Рулавом, а кое-кого повыше. - Всё. На-конь, братья! Нас уже ждут.
        Зубр оказался помоложе первого, но такой же чернобородый красавец. На людей глядел надменно, не нападал. Брезговал. Людьми, лошадьми, брешущими с безопасного расстояния псами.
        - Давай, хузарин, не посрами Киев! - напутствовал Владимир.
        Маттах смолчал, ведь в киевской гриди никогда не числился. Он вдруг стал непривычно строг и сосредоточен. Во время обеда хузарин ходил глядеть, как разделывают убитого зубра, и уже обдумал, куда будет бить. Не в шею и не в сердце. Слишком много шерсти, сала, мышц. Стрелу запросто может увести. В печень тоже нельзя. То есть попасть-то он наверняка попадет. И зубр от такой раны умрет тоже наверняка. Но умрет не скоро и неправильно. Так что выбор был невелик. Дождаться, пока бык заревет, и послать стрелу прямо в глотку. А если не заревет? Первый вот не ревел, сразу кинулся. Значит, надо, чтоб заревел. А бить придется шагов с тридцати и под правильным углом. Иначе все впустую. И что совсем неудобно, чтоб послать стрелу правильно, Маттаху придется спешиться. А если хузарин спешится и подойдет к зубру на тридцать шагов, тот может напасть. И тогда тоже путного выстрела не выйдет.
        - Илья, брат, последи, чтоб его не спугнули, - попросил Маттах, соскальзывая на землю. - И собак пусть уберут.
        Хузарин двигался очень медленно. Шевельнется, замрет… Так кошка подкрадывается к птичке. Вот только в этой птичке пудов пятьдесят. Когда охотники отъехали, а собак убрали, бык успокоился и занялся припорошенной снегом травкой. Но Маттах не сомневался: выпуклые темные глаза зубра видят всё, а мохнатые подвижные уши ловят любой опасный звук. Потому ступал хузарин очень, очень аккуратно. Цена ошибки была велика. И не риск потерять язык (в это Маттах, понятно, не верил), а жизнь. Это олень или тарпан, если их спугнуть, просто убегут. Зубр же атакует.
        Шаг, еще шаг… После каждого Маттах замирал на несколько мгновений. И дорогу старался выбрать так, чтобы его хотя бы частью прикрывал древесный ствол или кустарник. Это удлиняло путь, но ничего не поделаешь. Зверю знаком силуэт человека, но если он видит только голову и часть плеча, то может не узнать охотника.
        Маттах смотрел не только на зубра, он видел и слышал всё вокруг. Громкое хлопанье птичьих крыльев, почти неслышный писк мыши под снегом. Зверя может насторожить всё что угодно. Совсем не обязательно это будет неловкое движение охотника.
        Тридцать шагов. Два дерева заслоняют зверя, но хузарину хорошо видна часть массивной головы, мерное движение челюстей, мелькание языка… Зубр его не замечает, даже когда тот, очень медленно и плавно, накладывает стрелу и поднимает лук. Обычно хузарин натягивает тетиву быстрым рывком, чтобы сразу отпустить. Долго не удержать - слишком тугая. Но сейчас резко нельзя. Но можно быстро. Чуть качнуться в сторону, чтобы ствол заслонил натягиваемый лук, и на обратном движении…
        Звук спущенной тетивы чуткие уши зубра поймали слишком поздно. Зверь вскинулся, заревел, подпрыгнул, тяжко ударив копытами в землю…
        Маттах прижался к стволу. Он знал, стрела вошла верно. Но он знал и другое: бывает, что и человек продолжает сражаться со стрелой в голове. Или в сердце. Но человека надолго не хватит, а вот зверя…
        Еще один удар копыт… И шумное, под хруст ломающихся кустов, падение.
        Маттах осторожно выглянул…
        Зубр лежал. Тело его содрогалось, ноги подергивались, из пасти сочилась слюна…
        Надо выждать. Нетерпеливый охотник запросто может стать жертвой опасного зверя, если сунется к нему слишком рано. Хузарин никогда не забудет, как вскочивший кабан запорол его троюродного брата. Маттаху тогда было десять, брату - двенадцать. Кабан ударил всего один раз, но этого хватило. Брат истек кровью рядом со своей добычей. Одного удара зубра Маттаху хватит с лихвой.
        Только когда бык перестал вздрагивать, хузарин рискнул выйти из-за дерева.
        Зубр не дышал. Единственный выстрел оказался смертельным. Стрелу, с пятидесяти шагов пробивавшую любой доспех, не остановила слабая кость глазницы. Вошла по самое оперение. Теперь не достать. Пропала стрела. Ничего. Честь дороже.

* * *
        - Надо было тебе уступить с тем, первым, быком, - сказал Воислав Горацек, наполняя кубок своего князя франкским вином. - Чем дольше он здесь, тем хуже положение у него дома.
        - Печенеги еще не осадили Киев? - спросил Болеслав, отпив из кубка.
        - Еще нет. Но судя по письмам, которые мы перехватили, до этого очень скоро дойдет. Думаю, одна из орд подступит к столице Владимира, вынудив дружинников оставаться за стенами. А вторая разграбит окрестные земли, угонит смердов и уничтожит всё, что не сможет забрать с собой. От такого удара княжество Владимира оправится не скоро, и ты сможешь спокойно делать свои дела на западе, не опасаясь русов. Главное, чтобы Владимир и его дружина как можно дольше оставались здесь. Лучше месяц кормить пятнадцать сотен, чем годами лишнюю тысячу воинов, которых придется держать близ границы с русами.
        - Ты так уверен, что Владимир непременно напал бы? - засомневался князь Польский. - Мне он нравится, Воислав. Думаю, я ему тоже. Я бы предпочел с ним дружить, а не воевать.
        - Именно поэтому надо его ослабить, - возразил Горацек. - Это политика, мой князь. Владыки не дружат, как обычные люди. Они дружат только против кого-то. Владимир тебе нравится потому, что похож на тебя. Но скажи, отдал бы ты ему хорватские земли, умри твой отец на год раньше? Вот то-то! Или ты забыл, как еще пару лет назад собирался отбить у русов Червень? Нет уж! Пусть Владимир охотится, пьет и веселится в Гнезно, не ведая, что степные волки терзают его землю. Тем крепче будет ваша дружба.
        - А если он узнает, что ты перехватываешь гонцов?
        - Я? - поднял бровь чех. - При чем тут я? В Польше множество мятежников, не желающих признать твою верховную власть. Владимир это знает. Вон даже вашего общего любимца Илью едва не прикончили. Уж в чем в чем, а в нападении на этого рыцаря нас заподозрить никак нельзя. Так удачно всё получилось.
        - Кроме того, что он мог погибнуть, - проворчал Болеслав. - А я тебе уже говорил…
        - Если бы он погиб, это значило бы, что ты, мой князь, ошибался, полагая, что ваши судьбы связаны, - неучтиво перебил Болеслава чех.
        - За что ты его не любишь? - нахмурился князь. - Он хороший рыцарь и сражался за меня на ристалище!
        - С ним хлопотно, - сказал Горацек. - А еще беспокойнее с его отцом и братом. Всё это время мне приходится следить за их подворьем и держать наготове людей с соколами на тот случай, если сюда прилетит голубь с вестями из Киева. Можно не сомневаться, что эти вести тут же передадут Владимиру.
        - Но голубь пока не прилетал?
        - Нет, - покачал головой чех. - И это мне тоже не нравится. Серегею наверняка известно, где сейчас его князь. Этот хитрый старик всегда всё знает. И если он не поторопился предупредить Владимира, ему это зачем-то нужно. И теперь нам придется ломать головы над тем, что он задумал.
        - А может, он просто не смог? - предположил польский князь. - Может, с ним что-то случилось? Он ведь уже совсем старый.
        - Этот совсем старый меня переживет, - возразил Горацек. - Здоровья в нем больше, чем в зубре, которого подстрелил маленький хузарин. Кстати о хузарах. Не хочешь ли нанять сотню-другую? Такие стрелки нам не помешают, и в верности их можно не сомневаться. Они уж точно не сговорятся ни с нашими мятежниками, ни с германцами. Те иудеев ненавидят.
        - Нет! - отрезал Болеслав. - Я не намерен нести Слово Господне стрелами неверных!
        - Как скажешь, мой князь, - не стал спорить Горацек. - Хотя столь симпатичный тебе Владимир от их помощи не отказывается. А выстрел был действительно хорош…
        - Это да, - кивнул Болеслав. - И выстрел хорош, и стрелок. Будь он христианином, я сделал бы его рыцарем. Но с неверного довольно и золота.
        Глава 13
        Дикое Поле. Тремя неделями ранее. Орда
        Князь Уличский Артём и оба киевских воеводы, молодой Варяжко и старый Претич, смотрели с холма на печенежский стан, расползшийся по ту сторону реки.
        Хоревой еще не переступили незримой границы, отделяющей Дикое Поле от земель, которые великий князь Киевский считал своими, но были близко. Один дневной переход.
        - Большая орда, - пробормотал Претич. - Больше двух тысяч всадников.
        - Здесь, похоже, только Хоревой, - заметил зоркий Варяжко. - А где Курэй?
        - Дальше, - Артём махнул рукой в сторону заката. - И воев у него побольше, чем Хоревой, которых привел Питик. К нему мы не поедем. К нему надо ехать во главе большого войска, а не с нашими тремя сотнями.
        - А если осторожно? - Претич щурился, пытаясь подробнее рассмотреть печенежский лагерь: шатры, кибитки, покрывший степь многотысячный табун.
        - Нет. Это Питик стоит беспечно, а у Курэя не так. Его вои держат всё вокруг на два поприща. Даже мои хузары поближе подойти не рискнули. Взяли один из дальних дозоров поговорить и сразу ушли. С Курэем пришло больше десятка младших ханов и без малого четыре тысячи всадников. Почти все - мужчины его орды. С домашним кочевьем остались только старики и молодняк.
        - Большая сила, - отметил Варяжко. - А что сам Курэй? В степи его считают героем, ведь это он убил князя Святослава. Но то было давно. А что он теперь?
        - Очень опасен, - ответил Артём. - Умен, хитер, опытен. Вдобавок богат. Ромеи его прикармливают. А он время от времени рвет тех, на кого они укажут. Когда Владимир ходил на Корсунь, Курэй вертелся поблизости. Прямо не нападал, но обозы исчезали не раз и не два. Доказательств, что это он, не было. Но больше некому.
        - А здесь он тоже с подачи ромеев? - спросил Претич, остро глянув на Артёма из-под густых бровей.
        - Может быть. Отец не знает. Ему ничего не передали. А вызнавать тайны Палатина, находясь в Киеве… - Артём пожал плечами.
        - Но это ведь возможно? - настаивал Претич.
        - Вполне. А нам-то что?
        - Если Курэй пришел сюда за ромейское золото, он не будет драться до последнего, чтобы взять хоть какую-то добычу. Если увидит, что мы сильнее…
        - Мы - это кто? - перебил Артём. - Я со своей дружиной? Вы с той, что оставил вам Владимир? Или, может, Фарлаф Черниговский со своей гридью?
        - Ну да! - воскликнул Претич. - Видишь, сколько нас! Что нам Курэй с этим, как его, Питиком!
        - Ага, - согласился Артём. - А если еще полоцких и новгородских добавить…
        - Эти не придут, - возразил Претич. - Им же далеко.
        - А другие придут? - поинтересовался Артём. - Фарлаф, скажешь, придет? А вы со своими? Сколько у вас гриди? Тысячи полторы?
        - Еще ополчение можно привести, - напомнил Претич.
        - Сюда, в степь? - насмешливо произнес Варяжко. - Под стрелы копченых?
        - Это да, - согласился Претич. - Побьют всех, не вспотеют. Ну, может, кроме порубежных касогов.
        - Так вот касоги бросят свои стойбища и к тебе прибегут, - усмехнулся Артём.
        - Владимир скажет - прибегут!
        - Владимир! - поднял палец Артём. - Но не ты, воевода. Владимир скажет - и Фарлаф Черниговский прибежит, не сомневайся. Все прибегут. Вот только я тут великого князя почему-то не вижу. Ну-ка… - Он приложил руку козырьком к краю шлема… - Нет, не вижу. Потому что его здесь нет, воевода.
        - За ним уже послали, - сказал Претич. - Четырех гонцов. Для надежности.
        - А в ответ что?
        - Так путь-то неблизкий… - не очень уверенно проговорил Претич. - Может, еще не доехали.
        - За три седьмицы? Из Хорватии? Гонец? Варяжко, ты же сам только оттуда. Сколько надо времени, чтобы снестись с хорватскими землями?
        - Не три седьмицы точно, - ответил Варяжко.
        - Может, ты знаешь, почему великий князь так задержался?
        Варяжко покачал головой:
        - Не знаю, друже. Когда я уезжал, у него другие планы были. По этим планам он должен был уже вернуться в Киев.
        - Ничего он не должен! - перебил Претич. - Он - великий князь! Ему видней! Может, есть дела поважнее.
        - Важней шести тысяч копченых в десяти поприщах от Киева? - прищурился Уличский князь.
        - Киев копченым не взять! - решительно заявил воевода.
        - А они и не будут, - сказал Артём. - Разорят всё вокруг, пока вы будете за стенами сидеть и Гору боярскую беречь!
        - И твоего отца тоже, между прочим! - сердито бросил Претич. - Ты, Артём, сейчас обидное говоришь. Зачем?
        - Чтоб ты вспомнил, воевода, что не за одними только киевскими стенами люди наши! - сурово произнес Артём. - Чтоб вспомнил, как мы с тобой к этим же Хоревой ходили, когда они Киев осадили. Вспомни, воевода, как мы с тобой вдвоем самого большого хана Кайдумата так напугали, что он от стен отошел!
        - Было такое, - Претич усмехнулся гордо, покрутил ус. - А потом пришел Святослав и всыпал Хоревой. Они потом долго на наши земли не совались!
        - А теперь вот сунулись, - кивнул Артём. - И надо бы им напомнить, чем это заканчивается. Пойдешь со мной к Хоревой, воевода Претич? Напомнить им, что будет, когда сюда придет Владимир?
        - А если не придет? - возразил Претич. - Откуда ты знаешь?
        - А мы тогда знали, что Святослав придет? - спросил князь Уличский.
        - Тогда, князь, печенеги под Киевом стояли, а сейчас-то их пугать зачем? Они ж далеко.
        - От Киева, да, пока не близко, - согласился Артём. - Хотя и не так уж далеко. А вот до моих земель отсюда рукой подать. И у меня в Уличе нет ни полутора тысяч гриди, ни десяти тысяч ополченцев, которых можно на стены выставить. Да и стены у нас пониже. Что скажешь, воевода?
        - А ничего не скажу! - отрезал Претич. - Хочешь, чтоб я бросил Киев и Улич твой оборонял? Не получится! Нечем мне тебе помочь, князь! Самому бы кто воев прислал!
        - А я у тебя не воев прошу, Претич, - сказал Артём. - Я прошу, чтобы ты со мной пошел. Как тогда, под Киевом. Хочу, чтобы ты, старший воевода киевский, пошел со мной к хану Питику. Потому что я - всего лишь Уличский князь. Да, меня в Диком Поле уважают и побаиваются, но ты - это сам Киев. Ты - оружная десница великого князя! Питик - молодой хан, не такой искушенный, как Курэй. Вдобавок он - Хоревой. А эту орду мы били, и не раз. Вдруг получится?
        - А если не получится? Если копченые с нас шкуры снимут и седла свои обтянут? Ты не думай, что я боюсь! - спохватился Претич. - Но мне Киев доверен. Не могу я его оставить! Я…
        - Я с тобой пойду! - вдруг сказал Варяжко. - Я тоже воевода киевский, и меня в степи тоже знают. Я пойду, Артём! Но хочу знать, куда, зачем и к кому. Расскажи мне об этом хане, друже! И поясни, почему нам так важно избавиться от слабой орды, когда сильная все равно останется?
        - Да потому, воевода, что я знаю, как поступит Курэй.
        - Ну и как же?
        - А так же, как и сейчас. Выставит вперед Хоревой. А когда те начнут шарить по киевским землям, ты сам, Претич, выйдешь им навстречу со своей гридью и поддержкой. И, думаю, побьёшь их. Но даже если не побьёшь, то Хоревой от этого радости будет немного. Потому что придет Курэй и возьмет всю добычу. Даже ту, что сумели взять Хоревой, потому что у Питика не хватит сил, чтобы оборонить свое.
        - А Питик этого не понимает? - с интересом спросил Варяжко. - Хочешь ему это объяснить?
        - Питик совсем недавно стал большим ханом. Вся его заслуга в том, что он в поединке убил своего племянника, хана Кохчуба. Но любви соплеменников ему это не прибавило. Ему нужно доказать, что он хороший хан. Удачливый и добычливый. Он знает, что Владимира и его ближней дружины нет в Киеве. Он уверен, что мы будем отсиживаться за стенами и никто его не остановит.
        - Они начнут, когда выпадет снег, - сказал Варяжко.
        Претич кивнул. Он тоже это знал. Сила орды - ее кони. А кони должны есть. Степные лошадки умеют добывать траву и из-под снега, но на это уходят силы. Куда проще кормить их сеном и зерном, которого в избытке в многочисленных селениях и городках. А до них рукой подать.
        - Начнут, когда выпадет снег, - повторил Артём.
        Это с его земель начнут Хоревой набег. И, судя по настроению Претича, подмоги не будет. Артём готов к набегу. Все, кто мог, ушли в леса. Урожай собран и вывезен. Частично. Но многие смерды не покинули своих домов, несмотря на предупреждение. И пограничные городки тоже не оставлены. Копченые не любят штурмовать стены. Могут и стороной обойти. А если увести гарнизоны, остроги точно порушат и сожгут. И следующим летом смердам некуда будет прятаться от набегов мелких орд.
        У Артёма три сотни гриди. Ополчения можно собрать вдесятеро больше, но, как верно отметил Варяжко, ополченец-смерд годен только на стенах. В поле он против всадника-печенега - ничто. Пара сотен Хоревой - это пять-шесть тысяч стрел только в колчанах. Одна стрела - один ополченец.
        - Свободно стоят, - ожесточенно произнес Претич, глядя на лагерь печенегов. - Не боятся, твари!
        - Будь у меня тысяча гридней, я бы уже завтра смел их в реку, - процедил Артём, глядя в глаза великокняжьего воеводы.
        - Не дам, - твердо произнес Претич.
        - Питик… - процедил, как сплюнул Артём, - молодой и дерзкий. И наверняка понимает свою выгоду. Ему нужна победа. Без нее Питику на белой кошме не усидеть. Дюжина младших ханов, что сидят за спиной Питика, только и ждут, когда он покажет слабость. И он ее не покажет. Тем более что сила на его стороне. Но я должен попробовать.
        - Он тебя убьёт, - равнодушно произнес Варяжко.
        - Может быть, - Артём усмехнулся.
        - Тебя и меня, ведь я пойду с тобой.
        - Может быть. А может, и нет. Неужели мы с тобой, Вольг, не уговорим какого-то свежевылупившегося ханка?
        - Вы оба с ума сошли! - убежденно произнес Претич. - Артём! Одумайся! Ты же не тот мальчишка, с которым мы стояли перед Кайдуматом! Ты - князь!
        - Да, - согласился Артём. - Я князь. А долг князя - оборонить своих людей даже ценой собственной жизни. Иначе зачем нужны князья? - Он поднял руку, останавливая возражения воеводы: - Не надо. Я решил. И не торопись нас хоронить. Как говорит мой дядя Маттах: «Я лучший воин в Диком Поле, потому что никто здесь так и не смог меня убить!» Со мной та же история. И с Вольгом. И не хану Питику тягаться с нами в силе и славе.
        - Ему, может, и нет. Но у тебя три сотни воев, а у него больше двух тысяч. Если ты пойдешь с ними к Хоревой, они там и останутся!
        - И снова ты прав, дядька Претич! - усмехнулся Артём. - Потому я не возьму с собой свои сотни. Десяток гридней и вот он, - Уличский князь кивнул на Варяжку. - На Питика хватит, а с остальными тысячами как-нибудь разберемся.
        - Ты точно сошел с ума, - убежденно проговорил Претич. - Но… - Тут он усмехнулся: - Будь моя воля, будь я лет на двадцать помоложе и не будь на мне оборона Киева, я бы непременно пошел с вами!
        Глава 14
        Гнезно. Заманчивое предложение
        - Эй, рус!
        Миловид оглянулся. Лехиты. Четверо. Воины.
        - Кое-кто хочет сделать тебе подарок.
        - С чего бы? - Миловид шагнул к стене, положил ладонь на рукоять меча. В этом городе у него не было друзей. Точнее, были, но к чему посылать чужих, если захотел сделать подарок?
        - Не бойся. - Губы под желтыми усами скривились в усмешке. - Это не тот подарок, о котором ты подумал. Пойдем!
        Двое из четырех одновременно подались вперед… и тут же отпрянули, увидев меч.
        Прохожие шарахнулись в сторону. Никому не хотелось попасть под случайный удар.
        - Спокойно! - Вожак поднял руки, показав открытые ладони с характерными мозолями от оружия. - Мы не принуждаем тебя. Не угрожаем. Не хочешь, не надо. Но должен сказать, что ты отказываешься зря. Это подарок особого свойства. Лично я бы от такого никогда не отказался. Верно, други? - Он оглянулся на спутников. Те заухмылялись.
        - Да ну? - отозвался Миловид, не опуская меча. - И что же мне хочет подарить твой хозяин?
        - Разве я сказал - хозяин? - Противная у него всё-таки рожа. Острый нос, острый подбородок, глазки - иголки, взгляд не поймать. - Вообще-то… хозяйка. И она…
        - Имя! - потребовал Миловид.
        Лехит запнулся. Не ожидал вопроса.
        - Йолана!
        «Врет! - подумал Миловид. - Выпалил первое, что в голову пришло».
        - Никогда не слыхал. Зачем я ей?
        - А зачем курочке петушок? - пробасил один из четверых и захихикал.
        - Пойдем, красавчик, не пожалеешь! Ты такого подарка до смерти не забудешь!
        - У нас пирожок, у тебя начинка! - подхватил другой.
        - Мы тебя проводим!
        - Попробуешь сладенького!
        Лехиты подступали ближе. Теперь Миловид мог достать клинком сразу двоих. Однако они не брались за оружие, а чуть поодаль, на безопасном расстоянии, уже толпились зеваки. Если Миловид начнет бой, куча свидетелей подтвердит, что он ни с того ни с сего набросился на людей, которые даже оружия в руках не держали.
        - Скажи, где она живет, и я приду!
        - Ты это всерьёз? - поднял бровь вожак. - Хочешь погубить репутацию благородной женщины? Это тайное приглашение!
        - Но ты назвал ее имя.
        - И ты решил, что оно настоящее?
        Лехиты засмеялись.
        - Нет, - сказал Миловид.
        - Петушок не хочет курочку!
        - Может, что-то не так с его петушком, а?
        - Может, он сам любит петушков?
        «Они хотят, чтобы я напал, - размышлял Миловид. - Оружие не трогают, но сами наготове. Видно по тому, как стоят. Думают, что успеют увернуться… двое точно не успеют». Вожак с противной рожей и тот, что справа. У него весь вес - на той ноге, что сзади. Чтобы быстро отшагнуть. Но Миловиду не так уж трудно будет достать эту ногу хлестом клинка. А потом, снизу, с подшагом, уколоть в пах вожака. Под плащом у того рубаха кожаная, с железными бляхами. Но короткая. Не прикроет.
        Что-то такое лехиты угадали в его взгляде. Отодвинулись.
        - Не хочешь, ну и дурак! - проворчал вожак. - Пошли, други.
        Четверка, растолкав зевак, двинулась вверх по улочке.
        Миловид спрятал меч. Несколько раз вдохнул-выдохнул, успокаиваясь.
        И что это было?
        Очень любопытно. Прям-таки нестерпимо…
        Понимая, что поступает не слишком умно, он скинул плащ, вывернув его светлой изнанкой наружу, накинул на голову капюшон и припустил следом.
        Догнал без труда. Лехиты не особо торопились. Шагали уверенно, даже нагло, перегородив большую часть улицы. Правда, ни к кому не задирались. Просто шли, и им уступали дорогу. Они не оглядывались.
        Очень удачно начал сеяться мелкий снежок, ухудшая видимость, потому Миловид рискнул подобраться поближе, послушать, о чем говорят.
        - …пива. А еще лучше - вина горячего. И похлебку с чесноком! И девку!
        - С чесноком!
        - Репьев вам в штаны, а не девку! - ворчал вожак. - Разинули рты, песьи дети! Затрясли бубенцами! Натрясли на полгривны убытка!
        - А что мы? - возразил любитель чеснока. - Ты это придумал, а мы виноваты! Это ж совсем безголовым надо быть, чтоб из-за неведомой бабы шкурой рискнуть! Надо было, как я предлагал: подстеречь и повязать. Без дурных разговоров.
        - Что ж не повязал, раз такой смелый? - желчно осведомился вожак. - Он прямо перед тобой стоял.
        - А сам чего? Можно подумать, тебя там не было. Струсил?
        - За такие слова…
        - Что? - Вожак остановился так резко, что увлекшийся Миловид оказался в двух шагах от компании. - Что - за слова? Драться со мной хочешь?
        Чтобы не обнаружить себя, Миловиду пришлось пройти мимо. Что он и сделал, ссутулившись и наклонив голову пониже.
        Внимания на него не обратили. Не до того им.
        - А если и драться, то что?
        - А то, что я тебе сей момент кишки выпущу!
        - Хватит вам! - примиряюще заявил один из лехитов. - Ты, Жальник, лучше скажи, чего делать теперь?
        - Чего, чего… - проворчал вожак, остывая. - Надо к боярыне идти. Сказать, что не получилось. Дело теперь дороже стоит. И вперед пусть чего-нибудь даст, иначе нехай сама с русами разбирается.
        - А вот это правильно! - Лехиты оживились. - Молодец, Жальник! Славно придумал! Башковитый!
        И воспрявшая четверка двинулась дальше, мимо присевшего у стены Миловида. Боярыня, значит. Боярыня по имени не-Йолана. Очень, очень интересно!
        Большой двор. Большой дом. И забор тоже не маленький - в полтора роста.
        Миловид сунул руку за пазуху, нашарил в кошеле мелкую монетку:
        - Эй, ты… - обратился он к мальцу в обносках и с хитрой мордочкой. Из тех, что всё обо всех знают. И всегда не прочь по-легкому заполучить денежку. Или стырить. Выскользнул малец как раз из нужной калиточки.
        - Чей это дом?
        - Боярина Едржея! - И потянулся за монетой, но Миловид не отдал.
        Малец открыл рот, чтобы возмущенно завопить: «Обманул!» - но присмотрелся к Миловиду внимательнее… И воздержался. Лицом рус был совсем не грозен. Кожа гладкая, шрамами не изуродованная, глаза синие, зубы белые, улыбка незлая… Хотя и не добрая. Одежда богатая, даже очень. И кольчуга тоже. Под плащом. И рукоять меча с серебром по оголовью. Потертая такая рукоять. А на шлеме клепка свежая и след от удара. Бывалый рус, выходит. А взгляд ясный… цепкий такой. И рука… Очень легко представить, как эти пальцы уронят в грязь серебряный грошик, метнутся змеей и вцепятся в горло крикуна.
        - О боярыне что скажешь?
        - Так умерла она! - удивился малец. - Месяца два как. Потравилась чем-то, да и померла.
        - Всё-то ты знаешь…
        - Знаю, господин воин, я точно знаю. У меня тетка родная, сестра мамкина, за боярским холопом! Я про Едржея что хошь тебе рассказать могу.
        Грош исчез в грязной лапке.
        - Зовут как?
        - Марцек, господин рыцарь.
        - Слушай меня, Марцек, - Миловид наклонился, заглянул парнишке в глаза. - Если ты не соврал, Марцек, и впрямь можешь рассказать что-то интересное, получишь еще грошей. Много.
        Глава 15
        Гнезно. Гостья боярская
        Илья еще не вернулся с охоты, поэтому Миловид решил посоветоваться с Малигой.
        - Вот правильно, что сам не полез, - одобрил бывший сотник. - Растешь. Пора тебя в гридни.
        Милослав смущенно зарумянился.
        - Уж похвалу ты точно заслужил, - успокоил Малига. - Знаю вас, безусых. Сам таким был. Не понимал, что, сунув руку в осиное гнездо, не только покусан буду, но и ос раздразню. Мальца с собой привел?
        - Ага. На кухне сидит. Лопает. Заслужил! Весь расклад по своему боярину дал и о челяди его. И о той, кого они боярыней назвали. Из всей четверки, что меня в городе нашли, боярину служит один Жальник. Его малец знает. Говорит, дрянь человек. Хитрый и злой. Называет себя шляхтичем, но по всему видно, происхождения подлого. И якшается с такими же. Боярин его для тайных дел держит. О женщине малец тоже знает. Никакая она не боярыня на самом деле. Гостит у них просто. Хотя, может, и станет. Этот, как его, Ужей, Ердей… В общем, нравится она ему. И жена его как-то очень вовремя умерла. Откуда девка эта взялась, на дворе не знают. Вроде как боярин сам ее пригласил. Богата и красива, как русалка. Челядь ее побаивается. Есть за что. Племянник боярский, шляхтич лихой, к ней подкатывал, получил отлуп, но не успокоился и получил от нее уже не словом обидным, а железом: крест-накрест кинжалом по роже. А потом еще от боярина влетело. Отправлен со двора прочь. А до того боярской дружиной командовал. Я, получается, ей глянулся… - Миловид снова зарозовел.
        - Ага. Раскатал губищи, - проворчал Малига. - Сам подумай, если боярин к ней расположен, стала бы она человека боярского к тебе посылать, кабы любиться с тобой собиралась? Что-то ей от тебя надо. Может, ты ей кровь задолжал?
        Миловид задумался…
        - Не помню такого, - наконец сообщил он. - Лехитов я бил, понятно. Но только в сече и дружинно. А за такое вроде виру не берут и месть не объявляют простым дружинникам.
        - Всяко бывает. Но, думаю, ты прав.
        - Может, дело в том, что я из Киева? - предположил Миловид. - Может, девка эта именно русов любит? Или не любит?
        - Русов тут многие не любят. Но одно дело не любить, а другое - обойтись по-плохому. Да еще когда наш великий князь в гостях у здешнего. Болеслав на расправу скор. Двоих самых сильных здешних недругов зрения лишил, не задумавшись. Думаешь, боярин и гостья его об этом не знают? Так что, думаю я, не в тебе дело.
        - А в ком?
        - Да в княжиче нашем. Вот у кого недругов хватает.
        - А мне тогда что?
        - Нам, - поправил Малига. - Это общее дело. Так что с мальцом я сам поговорю…
        - Я ему денег обещал! - напомнил Миловид.
        - Дадим, не беспокойся. Но немного. Иначе кое-кто может спросить, с чего это мальчишка разбогател.
        - Он смышленый. Предупредишь, серебром звенеть не станет.
        - Обязательно предупрежу. А сейчас сбегай за Гудмундом. Скажи, пусть бронь наденет не свою, а германскую, из трофеев. Пойдем к боярскому двору, понаблюдаем. Очень мне хочется на эту русалку поглядеть. Для начала.
        Понаблюдали. Без толку.
        - До ночи тут сидеть можно, - проворчал Гудмунд. - Чего мы ждем? Сказали: баба эта хотела Миловида? Ну так пускай Миловид в ворота постучит да и скажет, что пришел. И мы с ним за компанию!
        Малига задумался.
        - Да не боись, хольд! - подбодрил его нурман. - Мы тут всем наваляем, если надо! А я жрать хочу!
        - Он прав, - поддержал Миловид. - Только я один пойду. Мало ли…
        - Ты с мальцом как договорился? - спросил Малига.
        - С Марцеком? - Миловид глянул на небо, где за облаками серел солнечный круг. - Если ничего не случится, скоро прибежит.
        - Вот его и подождем. А ты, Гудмунд, если терпеть не можешь, лапу пососи. Ты ж у нас медведь вылитый, а нынче зима.
        - Пусть тебе пиявки болотные стручок пососут, - проворчал свей. - Я без еды пять дней могу, ясно? И на шестой такому, как ты…
        - Малец идет, - перебил Миловид, увидев, как из калитки выскользнул Марцек. Выскользнул, завертел головой, высматривая щедрых русов.
        Миловид цыкнул - и пацан, услыхав, нырнул к ним, в щель между заборами.
        - Боярина нету! - немедленно сообщил он. - Как уехал на княжью охоту, так и не возвращался. Жальник с той девкой поругались люто. Жальник прям как уха, кипит и булькает! - Пацан хихикнул. И тут же потребовал: - Грошик дайте! Меня тетка к работе пристроила: горшки ночные мыть, а это - до заката. А я ж знаю, что вы меня ждете. Подрядил там одного за грошик, чтоб помыл, а не дам, так побьет!
        - Мало тебе дали? - усмехнулся Миловид.
        - Так много не бывает! - нашелся малец. - Дайте!
        - Два дам, - вмешался Малига. - Беги назад, найди этого Жальника и скажи, что его здесь рус ждет.
        - Три! - потребовал пацан. - Жальник злющий! Запросто прибить может.
        - Три, - согласился Малига. - Бегом!
        - Внутрь не ходи, - сказал он Миловиду, когда малец убежал. - Тут спокойней. Мы рядом.
        Ждать пришлось недолго. С подворья вышла уже знакомая четверка в сопровождении Марцека. Калиткой они не воспользовались - для них отворили ворота.
        - Ты! - обрадовался Жальник.
        - Я, - подтвердил Миловид. - А кого ты ждал?
        - Пошли!
        - Не торопись.
        Тройка спутников Жальника тут же разошлась, беря Миловида в клещи.
        - Не торопись! - из укрытия выступили Гудмунд и Малига. Нурман ухмылялся, покачивая хогспьётом. Он явно хотел подраться. А вот Жальник и компания мигом расхотели.
        - Ах ты щенок!
        Жальник хотел схватить мальца, но ушиб пальцы о наконечник хогспьёта и зашипел от боли.
        - Малой-то здесь при чём? - проворчал нурман. - Тебя позвали, ты прибежал. А малого не тронь. Руки отрублю.
        Марцек нырнул за его спину.
        - Эту свою позови, - сказал Малига. - Что брата моего приглашала. Живо!
        - А если я сейчас людей боярских кликну? - попытался припугнуть Жальник, мотнув головой в сторону открытых ворот.
        - Давай! - разрешил Малига. - Мы - люди великого князя Киевского Владимира. Твой боярин для нас никто, а челядь его - мясо для собак. Ты! - Малига направил меч на одного из спутников Жальника. - Бегом за девкой!
        Лехит побледнел, попятился, пробормотал:
        - Ну, так я пошел, да, Жальник? Она ж сама хотела… - и шмыгнул в ворота.
        И опять ждать пришлось недолго. На этот раз из ворот появились пятеро. Кроме посланца тройка крепких воев и девушка. Которую, впрочем, тоже можно было принять за воина. Одета она была в штаны и кольчужку поверх длинной, ниже колен, рубахи из синей шерсти. Красивая девка. И сложена как надо: кольчугу в нужных местах так и распирало.
        Малига пихнул плечом Миловида, чтоб перестал глазеть и затеял разговор, раз уж на него пал выбор красотки.
        Однако та начала первой:
        - Кого ты привел, Жальник? На кой мне сдались эти русы? - Выговор у нее был нездешний, без лехитского пришепетывания.
        - Так это… - Жальник поначалу растерялся, но тут же взял себя в руки. - Ты ж сама сказала: «Воин из русов. Беловолосый, безусый, здоровенный, одет богато».
        Миловид хихикнул. Ему понравилось.
        Но его тут же облили презрением:
        - Вот он - здоровенный? - воскликнула девица. - Ты, Жальник, совсем ума лишился от жадности! Вот этот, - она кивнула на Гудмунда, - здоровенный. А это обычный отрок. Таких в Киеве, как головастиков в луже!
        - Ты понимаешь в мужчинах! - теперь уже Гудмунд приосанился. - А ведь ты еще не видела, что у меня в штанах!
        - В штанах у тебя, нурман, кусок мяса размером с мелкую крысу, - немедленно отреагировала красотка. - Прощайте!
        - Погоди! - остановил ее Малига. - Может, мы знаем того, кого ты ищешь?
        - Может, и знаете, - согласилась девица. - Да только я и без вас обойдусь.
        - Вспомнил! - вдруг воскликнул Гудмунд. - Я тебя вспомнил, девка! Это ж тебя Илья в той деревне поймал. Миловид, глянь на нее! Узнаешь?
        Отрок пригляделся… Очень похожа, верно. Та самая, дочь разбойника Соловья. Тогда она выглядела попроще: растрепанная, в одной нижней рубахе… Но глаза такие же злющие.
        - Жеркой тебя зовут, верно?
        Девка еще больше разозлилась. Миловиду показалось, сейчас крикнет своим и начнется драка, о которой так мечтает Гудмунд.
        Но девица удержалась. Произнесла четко:
        - Я не Жерка! Звать меня Зарица, ясно? Но ты, отрок, лучше меня не зови. А то ведь приду-у!
        Повернулась и зашагала к воротам. Спутники последовали за ней, не забывая время от времени оглядываться. Мало ли…
        - Ко мне, ко мне приходи! - гаркнул очарованный нурман. - Увидишь, что крыса у меня не такая уж мелкая!
        Ответа не последовало.
        Вместе с девицей Зарицей смылись и Жальник со своими.
        - А ведь она Илью нашего искала… - пробормотал Малига. - Гудмунд, что делать будем?
        - Ух, я б ее… - мечтательно пробормотал нурман, сглотнул слюну и изрек: - Жрать пойдем! И к девкам! А Илья пусть сам разбирается, что ей от него надо такого, чего у нас с тобой нет.
        Глава 16
        Дикое Поле. Стан орды Хоревой. Настоящая сила
        - Может, зря мы не взяли хотя бы сотню? - засомневался Варяжко. - Я знаю степняков. Копченые уважают силу.
        - Да, - согласился Артём. - Силу они уважают. Но что такое пять сотен, когда их почти три тысячи. А десяток… это не сила. Сила - мы с тобой. Наши с тобой имена. Наша слава. Сколько лет мы гоняли их и били? Сколько раз Хоревой разворачивали коней и удирали, только услышав наши имена…
        - Отличный повод, чтобы нас убить, - заметил Варяжко.
        - Ты можешь остаться, Вольг, - немедленно отозвался Артём.
        - Обидеть меня хочешь?
        - Не бойся! - широко улыбнулся Уличский князь. - Нам ли бояться смерти в славной битве? А живыми они нас не возьмут, уж это я обещаю!
        - Я бы предпочел еще пожить, - пробормотал Варяжко. - Черти адовы погнали меня в Киев! Сидел бы сейчас ошую Владимира, пил лехитское вино…
        - Будем живы, я тебя вином получше угощу, - посулил Артём. - Из отцовских виноградников.
        - Тех, что в Тмуторокани?
        - Нет, ромейских. Он мне еще летом пару бочонков прислал.
        - Договорились, - кивнул Варяжко. - Самое то - вкус печенежской молочной кислятины смыть. Ты бы знал, как эта дрянь мне надоела, когда я у цапон в подханках был.
        - Стой! - скомандовал Артём.
        И развернулся к одиннадцати гридням, которых выбрал для сопровождения. Выбрал из сотни добровольцев. Каждый из дружинников понимал, что его могут сегодня убить. Но каждый верил: если он и умрёт, то не зря. Вера уличской гриди своему князю была абсолютной.
        Артём еще раз оглядел всех пристально, словно выискивая слабину.
        Слабины не было. Суровые, уверенные в своей силе, невозмутимые, как языческие идолы. Но, в отличие от идолов, способные ответить ударом на удар. Смертельным ударом.
        - Слушать только меня. Видеть только меня. Что бы копченые ни делали. Только меня. Если вас будут убивать, вы делаете только то, что я велю.
        - А если убивать будут тебя, княже? - спросил Довгать, немолодой уже гридень, простодушный и надежный, как весло нурманского драккара.
        - Только то, что я велю! - отрезал Артём, а потом всё же усмехнулся: - Ну, когда совсем убьют, тогда вот он, - кивнул в сторону Варяжки, - ваш старший. А если и его тоже убъют, тогда, думается мне, приказывать будет некому.
        Кое-кто из гридней тоже усмехнулся. Известное дело: князья да воеводы гибнут последними. Потому что лучшие.
        - Не торопиться, не разговаривать! И упаси вас Бог дразнить копченых. Представьте, что напротив вас зверь лютый лапами скребет, а у вас из оружия только нож…
        Русов заметили издалека. Подлетели, взяли в круг, пугая скалящимися рожами, наложенными на тетивы стрелами. Остановили.
        Артём поднял руку, показав открытую ладонь, произнес четко, по-печенежски:
        - Большой хан Артём Уличский и большой воевода хакана Владимира Варяжко к большому хану орды Хоревой. - И добавил повелительно: - Проводи!
        В ответ послышался сразу с десяток удивленных возгласов. Уж кого-кого, а Уличского князя Хоревой знали. И ненавидели. И боялись. И вот он, враг, пришел к ним всего с десятком воев.
        Очень хотелось разорвать его на куски. Но такая добыча, как Артём, простым степнякам не достается. Она принадлежит ханам. Да и страшновато. И беспокойно. Враг пришел сам, с малым числом воев, и не боится. Значит, есть причина. Вдруг беспечных Хоревой уже окружили тысячи русов и Артём пришел не о милости просить, а требовать сдачи?
        Шатер большого хана орды Хоревой велик и вместителен. Дорогой шатер. Шелковый. Хватило бы на множество рубах для воинов Хоревой.
        Кроме большого хана в шатре десятка полтора подханков и с полсотни лучших воинов. Надо думать, русы угодили прямо на совет.
        Посреди шатра - особое место. Подстилка из чуть более светлого войлока, который когда-то был белым. Ханское место. И сам большой хан - в центре.
        Большой хан Питик.
        Артём видел его впервые. Прежнего хана Кохчуба он знал лично. Схватились когда-то. Артём победил его и взял в плен. Потом, правда, отпустил. Кохчуб, сын большого хана Кайдумата, был тогда совсем молод. Питик намного старше. Но не стар. На нем дорогая золоченая бронь двойного плетения. Ромейская. Такая даже стрелу может остановить. На поясе большого хана сабля с золотым навершием. Золотом шиты и сапоги с узкими, загнутыми кверху носами. Золото на пальцах, на запястьях, на шее. Грозный хан. Важный.
        - Рус? - презрительно бросил большой хан. - Ты пришел стать моим рабом?
        - Я тебя не знаю, - ровным голосом произнес князь Уличский. - Но ты, уверен, слыхал обо мне. Я - хан Артём. И сюда я пришел как голос самого хакана Киевского Владимира. Пришел говорить о мире с моим другом, большим ханом орды Хоревой Кохчубом, сыном Кайдумата. Я не вижу его. Почему?
        Питик поднялся. Народ печенегов время от времени рождает великанов, не уступающих размерами самым крупным нурманам. Питик оказался из таких. Большой хан действительно был большим. На голову выше Уличского князя и в полтора раза шире. Двойная кольчуга, весившая три четверти пуда, явно его не обременяла. Поднялся он легко и так же легко шагнул вперед, возвышаясь и над Артёмом, и над куда более рослым Варяжкой.
        - И не увидишь! - прошипел Питик. - Потому что я его убил! Я разрубил его отсюда досюда! - Большой хан похлопал себя по наплечнику, потом по прикрытым кольчугой гениталиям. - Ты не хан, рус! Ты никто! Ты раб, на которого я сейчас надену ошейник и погоню собирать конский помет для моего костра. Ты…
        Выпад был стремителен. Ни люди хана, ни гридь князя Уличского не успели не то что схватиться за оружие, даже осознать, что произошло.
        Артём взмахнул клинком, стряхивая кровь, и убрал меч в ножны раньше, чем алые брызги, слетевшие с меча, упали на ханский войлок.
        Убрал и замер, будто ничего и не произошло. Так быстро, что лишь немногие поняли, почему Питик умолк, а выражение превосходства на его лице обратилось в гримасу боли и изумления. Рот печенега широко открылся… Но ни сказать что-то, ни даже просто вздохнуть большой хан Питик уже не смог. Рухнул на застеленный войлоком пол шатра, да так и остался лежать. И только лучшие из гридней успели увидеть узкую брешь в золоченой кольчуге Питика. Как раз напротив сердца.
        Печенеги же, стоявшие за спиной хана и вовсе ничего не поняли.
        Варяжко был одним из немногих, кто не только видел удар, но и смог оценить безупречную точность и мощь выпада, пронзившего двойную бронь, будто куртку из вареной кожи.
        - Это было необходимо? - прошептал он.
        - Хочешь жить, раздави тварь раньше, чем она ужалит тебя, - так же шепотом ответил Артём.
        И уже в полный голос продолжал:
        - Никто не смеет говорить со мной так! Никто здесь, в степи, от нищего собирателя кизяка до самого великого хана, не смеет безнаказанно угрожать мне смертью! Я пришел говорить о мире не потому, что состарился и ослабел. Я здесь потому, что меня попросил об этом великий князь Киевский. Он попросил меня говорить с вами о мире, как равный с равными. Но с врагами я не говорю. Я их убиваю. Это понятно? - Артём мрачно глянул на столпившихся вокруг опустевшей кошмы младших ханов и лучших воинов.
        Печенегов в шатре было раза в три больше, чем русов. Не говоря уже о тысячной орде, которая гудела за шелковыми стенами. Никто ничего не понял, но вскочили все, а кое-кто из печенегов все-таки схватился за оружие. Русы даже не шевельнулись. А Уличский князь вел себя так, будто он не в самой середке орды. Будто их и вовсе нет, этих тысяч печенегов. Будто он у себя дома, в окружении сильной дружины, и это они, ханы, пришли говорить о мире. Артём был невысок ростом, но казалось, что он глядит на Хоревой сверху вниз. И когда его взгляд встречался со взглядами прищуренных от степного солнца глаз печенежских вожаков, то тем казалось, будто Уличский князь - хозяин их жизни и смерти.
        Нет, они не боялись. Тот, кто боится, никогда не станет вожаком печенегов. Но взгляд руса смущал. Это был взгляд, от которого каждый хан чувствовал себя не вождем сотен, а просто воином, оказавшимся один на один с другим воином. Который много сильнее. «Я могу тебя убить, - говорил этот взгляд. - Я могу убить тебя прямо сейчас. Ты этого хочешь?»
        Когда-то давно, еще в те времена, когда великим князем был сам Святослав, холоп его отца, мудрый парс Артак, сказал Артёму: «Любая вещь по-настоящему принадлежит не тому, что считает себя ее хозяином. Настоящая власть только у того, кто в состоянии ее уничтожить».
        И только сейчас, спустя десять лет, князь Уличский до конца понял смысл сказанного. Он понял, почему храбрые ханы и подханки великой орды смущались и опускали глаза… И вопреки очевидному многократному превосходству в силе… побаивались.
        Он мог убить любого из них. Они это чувствовали. И признавали его власть, доказательством которой была туша Питика, оплывавшая кровью у ног Уличского князя.
        Конечно, они понимали, что все вместе сильнее русов.
        Но это были - ханы. Они не были единством. Они были соперниками. Каждый - каждому. И никто не хотел первым поднять оружие на хана русов. Потому что этот первый, он умрет наверняка. Так же, как Питик.
        Ханская кошма Хоревой сейчас принадлежала Артёму.
        - Ты! - сделал за них выбор Уличский князь, указав на одного из младших ханов орды Хоревой, совсем молодого, дерзкого, так и не опустившего глаз. - Как звали твоего отца?
        - Кайдумат! Большой хан Кайдумат.
        - Хорошо, - одобрительно кивнул Артём, опускаясь на корточки. - Я буду говорить с тобой, сядь, - он указал на ханский войлок. - Как твое имя, сын Кайдумата?
        - Чэлгу, - назвавшийся раздвинул остальных и перебрался на почетное место. - Таково мое имя для друзей. А мои враги могут его увидеть, если я пожелаю[7 - Чэлгу по-печенежски - сабельный удар.].
        - Уберите это, - Артём ткнул пальцем в труп Питика. - Негоже всякой падали разделять нас, большой хан Чэлгу. - Ведь я пришёл говорить о мире.
        - А если я захочу говорить о войне? - с ожидаемой дерзостью спросил печенег.
        - Не сомневайся, Чэлгу, сын Кайдумата, моего клинка ты не увидишь.
        Юный хан покосился на предшественника, которого два воина уже ухватили за ноги и отволакивали в сторону, посмотрел на широкую кровавую полосу…
        И всё понял правильно.
        Глава 17
        Гнезно. От ворот поворот
        Зарица. Это было первое, о чем сообщили Илье, когда они вернулись с княжьей охоты.
        - Зарица… - пробормотал княжич. - Что-то знакомое…
        Но сразу не вспомнил. Вспомнил позже, когда они, после славной баньки, которая обязательно стояла на каждом подворье князь-воеводы, умиротворенные и расслабленные, сидели за бочонком пива, привезенного аж из Праги.
        Вспомнил, и сразу, будто воочию, возник перед ним ночной радимичский лес, запах сырого осеннего оврага и свежей крови, упругое женское тело, стиснутое в богатырском хвате…
        Радимичские леса. Более года назад
        …сделал четыре недлинных шага, потом еще один, последний. Теперь Илья мог при желании похлопать разбойника по плечу…
        Но не похлопал. Накрыл ладонью слюнявый рот и ударил ножом. Сильно и точно. Потом перехватил, придержал, чтобы тело опустилось наземь бесшумно. И снова замер, прислушиваясь.
        - Слепень, эй, Слепень… - позвали негромко с той стороны оврага.
        Голос женский, даже девичий…
        - Тш-ш-ш… - прошипел Илья.
        - Слепень… Мне по нужде надо, слышь… Я вниз спущусь, к ручью?
        На склоне зашуршала трава. К журчанию ручья добавилось еще одно…
        Самое время!
        Не особо таясь, Илья спустился и ухватил девку, как раз когда та затягивала гашник штанов. Ухватил - рука сама накрыла грудь, вторая скользнула вниз по бедру. Гашник лопнул, девка вскрикнула:
        - Слепень! Спятил, братец? Ой!
        Сообразила, что не брат это, враг.
        - Молчи.
        - А то что? - в полный голос крикнула девка. - Зарежешь меня, рус?
        - Вот еще, буду я сталь поганить, - проворчал Илья. - Шейку скручу, как куренку. - Его пальцы с девкиной груди перекочевали на горло.
        - Ты не убьешь меня, рус. - На этот раз девка говорила почти шепотом. - Уже бы убил, если б захотел. А я знаю, чего ты хочешь. - Выгнув спину, она потерлась задом о ногу Ильи. - Засадить мне хочешь. Ну давай, рус! - Сбросив его руку с горла, девка резко наклонилась вперед, еще теснее прижавшись к Илье ягодицами… И еще резче распрямилась…
        Оп! Илья перехватил руку с засапожником, сдавил покрепче, и ножик выпал.
        - Всё верно, курочка. Убивать я тебя не буду. Без нужды. И засадить - это да, это я могу. Жерка б тебе рассказала, как я могу…
        - А ты сам расскажи! - перебила девка. - Что ты с ней сделал?
        - То, что сказал, - хмыкнул Илья. - Ух она и визжала! Так ей по нраву пришлось, что даже убивать меня раздумала.
        - А ты ее что ж не убил?
        - Дура! - фыркнул Илья. - Сказано ж тебе: я девок без нужды не убиваю. Вот и тебя не стану, если запираться не будешь.
        - Жерка, - прошептала девка. - Она сестренка мне.
        - Еще увидитесь, - пообещал Илья. - Может, даже здесь, в Яви, а не за Кромкой. Зовут как, сестрица?
        - Зарица…
        - Я вернусь, Зарица, - пообещал Илья. - Ты не убегай, ладно? - И прихватил пальцами девичью шейку. Ненадолго. Пока не обмякла.
        Гнезно
        Зарица не «дождалась». Прирезала отрока, которого десятник Бокша оставил за ней присматривать, и сбежала. Лихая девка. Под стать сестренке. Отрока не жалко. Тот, кто больше думает о том, что шевелится в портках, вой негодящий. Не сейчас подвел бы, так позже. Похоть и глупость могли бы обойтись куда дороже, чем его собственная никчемная жизнь.
        Жерка, сестра Зарицы…
        При мысли о запавшей в сердце дочери Соловья Илью бросило в жар. Неужели появилась нить, которая приведет к ней?
        - Вспомнил! - объявил он, поднимаясь. - Гудмунд, Малига, со мной. Дорогу покажете!
        - Куда бежать, старший! - возмутился Гудмунд. - Мы ж только начали!
        - К боярину Едржею в гости! Эй, кто там, за дверьми! Коней нам седлайте. Мне Голубя!
        Вскоре все трое были готовы выступать. Последним появился жутко недовольный Гудмунд. Он, как и остальные, знал: бывают моменты, когда спорить с княжичем себе дороже. И помалкивал.
        - Дорогу помните?
        - Помним, княжич, - заверил сотник. - Может, еще кого…
        Малига осекся, сообразив, что не биться они едут. Разговаривать. А просто так тронуть Илью, коего сам князь Болеслав одарил дружбой, здесь, в Гнезно, никто не посмеет. А хоть бы и посмели! Отправить за Кромку дюжину-другую лехитов - невелика задача.
        Доехали легко и быстро. А вот дальше вышло похуже.
        Разговор сразу не задался.
        Потому что во двор Илью не допустили. Даже ворот не открыли.
        Княжич сдержался. Ломиться на боярское подворье не стал. Развернул Голубя, буркнул: «Поехали» - и вроде бы проглотил обиду, чем несказанно удивил и Малигу, и Гудмунда.
        Илья, признаться, и сам себя удивил. Потому что ни обиды, ни ярости не ощутил. Только холодную уверенность: лехитский боярин за неуважение ответит. Обязательно.
        А действовать надо аккуратно. Зарица - первая ниточка к той, которая всего за одну ночь ухитрилась стать для Ильи очень и очень значимой. Оборвать нельзя. А вот принудить к общению боярина Едржея придется. Купить, уговорить, выпытать… Там видно будет.
        Но сначала - информация.
        Начал Илья с управляющего здешним родовым хозяйством, но тот с боярином Едржеем дел никогда не имел и не знал никого, кто имеет. Знал, что есть такой боярин, да. Что раньше Едржей был в фаворе у Мешко, а потом вроде отошел.
        Стало ясно, нужен кто-то из здешних. Кто-то, кто разбирается в гнезнинском боярстве.
        И такой знакомый у Илья имелся. Воислав Горацек.
        - Едржей? Не пустил тебя в дом? Этот может. Спеси на пятерых саксонских графов хватит. Боярство свое от отца унаследовал. Вместе с землями. Но место отцово близ князя ему не дали, пока не женился на дочери одного из Мешковых ближников. Тогда, по просьбе тестя, Мешко Едржея приблизил, повят ему в управление дал, но вскоре отнял. Не сошелся тот с людьми. Повятские его выставили, и Мешко это принял. Выходит, счел, что Едржей сам в раздоре виноват. Ты-то чего от боярина хочешь? Познакомить вас?
        - Сам познакомлюсь, - сказал Илья. - Ты мне вот что скажи: если с Едржеем этим что-то случится, князь Болеслав не сильно опечалится?
        Горацек поглядел на Илью удивленно. И задумался.
        - Ты не похож на своего отца и на брата тоже. Я иногда забываю, что ты - другой, - после долгого молчания произнес чех.
        Теперь уже Илья не спешил открывать рот, и Горацек продолжил сам:
        - Если бы такое спросил твой брат, я бы решил, что он намерен убить боярина и желает, чтобы я договорился об этом с моим князем. Если бы этот же вопрос задал твой отец, это значило бы, что боярин, считай, уже мертв и предлагается использовать эту новость. Но ты… Ты, рыцарь, как удар лесоруба. Твой вопрос означает именно то, что ты спросил, да?
        - И что в этом плохого? - удивился Илья. - Для рыцаря?
        - Для рыцаря, особенно христианского, это как раз хорошо. Но для воеводы - вряд ли.
        - Читал я об одном языческом полководце по имени Александр, - сказал Илья. - Как-то ему предложили развязать узелок, который никто развязать не мог. Так он и возиться не стал. Достал меч и разрубил. А потом завоевал полмира.
        Воислав Горацек засмеялся:
        - Думаешь, эта притча о силе, которая может заменить ум и ловкость?
        - А разве не так?
        - Не так, - покачал головой чех. - Спроси об этом моего князя. Ему понравится этот вопрос, потому что он решит, что ты задумываешься о важных вещах.
        - Так что о Едржее, Воислав? - напомнил Илья.
        - Нет, Болеслав не расстроится. Прямых детей у боярина нет. Наследников тоже. Был племянник, так боярин его отослал. Если сделаешь всё по закону, Болеслав обижаться не станет.
        - Потому что сам станет его наследником?
        Горацек снова засмеялся:
        - Только чтоб всё по закону, - напомнил он. - Боярин тебя оскорбил. Ты его вызвал и убил. Оружие и прочее - твои, остальное - княжье.
        - А если он - меня? - пошутил Илья. - Всякое бывает.
        - Бывает, - согласился чех. - Но не в этом случае.
        - Уверен? - Илье не нравился тон Горацека. Собственно, ему и сам чех с каждой встречей нравился всё меньше. Но деваться некуда. Других нет.
        - Завтра пир в честь твоего князя, - сказал Горацек. - Едржей тоже приглашен. Сам увидишь и больше сомневаться не станешь.
        Глава 18
        Гнезно. Несправедливое обвинение
        Илья увидел. Немолодой обрюзгший мужчина с порядочным брюхом и давно не стриженной бородой… Нет, такой Илье даже близко не соперник.
        Сидел боярин хоть и высоко, но от соседей по столу, приближенных к Болеславу бояр, отличался разительно. Почти не ел. Ковырял ножом почти не тронутый кус мяса на блюде, мял в левой руке лепешку… В общем, уважения княжескому угощению не выказывал.
        Вызывать такого?
        Илья вздохнул. Ни чести, ни славы. Горацек, лис, был прав. Это как медведю утку убить. Старую, больную утку. Конечно, боярин может выставить вместо себя другого бойца. Обычное дело. Бате вот тоже не пришлось бы самому отвечать на вызов. Любой из его сыновей с огромным удовольствием уделал бы рискнувшего бросить вызов князь-воеводе.
        У этого, однако, сыновей нет. Значит, выставит кого-то из дружины. Если кто согласится. Тоже не факт, потому что Илью как поединщика в Гнезно уже знали. Идти на верную смерть мало кому охота.
        Княжич вздохнул. Он воин, а не палач. И боярин Едржей вызывал у него скорее жалость, чем гнев. Да, не пустил на свое подворье. Даже поговорить не вышел. Но! Когда в твои ворота с непонятной целью ломится рыцарь, о котором ты знаешь лишь то, что он изрядно владеет мечом и вдобавок любимчик твоего князя… а князь, что правду таить, совсем не против забрать твои земли… Как тут поступить? Может, именно так, как поступил Едржей?
        - Старший, ты чего? - нурман хлопнул Илью по плечу, прерывая размышления.
        - Я думаю, Гудмунд. Тебе это недоступно.
        - Ха! Могу даже сказать, о чем ты думаешь, - пророкотал свей, указав на соседнее «крыло» стола. - Вот об этом жирном хомяке!
        Илья фыркнул и потянулся за кубком…
        Но остановился. Довольно хмельного. Ссориться с боярином не хотелось. Илье вообще не хотелось иметь с ним дела. Но девка, которая у него живет, - сестра Жерки. А дочь Соловья он должен найти. Должен, и всё. Глянуть на нее, еще раз подержать в руках… А там как получится.
        - Подвинься! - Илья отпихнул Гудмунда, похлопал по плечу («сиди!») оторвавшегося от сочной телятины Маттаха и вылез из-за стола.
        Кубок он тоже прихватил.
        Пройдя мимо помоста, на котором располагался княжеский стол, цапнул кувшин с вином.
        Князья, занятые разговором, не заметили. Заметил Горацек, но ничего не сказал.
        С кувшином в одной руке и кубком в другой Илья прошествовал через зал, пнул подвернувшегося пса. Уселся на скамью напротив боярина, потеснил локтем какого-то разодетого шляхтича. Тот вызверился было, но, узнав Илью, заулыбался и подвинулся, уступая место. Илья поставил на стол кубок и кувшин. Глянул на боярина в упор.
        Тот встретил взгляд на удивление твердо. Может, не признал?
        - Эй, рыцарь! Я - Садзимир! - Один из соседей Едржея взмахнул кубком, едва не расплескав содержимое. - Рыцарь Садзимир! Выпьем со мной, друг, за то, как славно ты ссадил саксонца! Выпьем, чтоб им, германцам, так жилось, как тому Вихману после сшибки с тобой! А мы, храбрые рыцари, били немчин везде и всегда!
        Илья тоже поднял кубок. На лехитского рыцаря он при этом не глядел. Смотрел только на Едржея. Сурово. Однако тот взгляда не опускал.
        - А ты со мной выпьешь, боярин? - спросил он.
        Едржей покачал головой.
        - Почему же?
        - Не хочу.
        - А придется, - процедил Илья, наполняя кубок боярина. - Или я убью тебя прямо здесь.
        - Убивай, - коротко ответил Едржей. Без вызова сказал. Равнодушно.
        Убивать его Илья не собирался. Мог бы унизить, оскорбить. Например, ухватить за бороду и макнуть в вино, от которого тот отказался…
        Но не стал. Не хотелось. Даже не потому, что такое обесчестило бы не только боярина, но и самого Илью. Доселе в Гнезно его знали как рыцаря, скинувшего с седла прославленного саксонского поединщика. Княжичу не льстила слава человека, который оттаскал за бороду почтенного немолодого боярина. А потом еще и виру заплатил, потому что не станет Едржей на поединок его вызывать, а подаст жалобу князю, которую тот наверняка удовлетворит.
        - Эй! Зачем это? - воскликнул рыцарь Садзимир. - Нельзя убивать за то, что не стал пить!
        - А за оскорбление можно? - спросил Илья.
        - За оскорбление - нужно! - с пьяной веселостью воскликнул лехитский рыцарь, вскакивая. - Кто тебя оскорбил? Мы его вместе убьём!
        - Вот он, - Илья показал на боярина.
        - Он? - Садзимир глянул сверху вниз. - Едржей?! Не верю!
        - А вот! - произнес Илья, буравя взглядом боярина. - Я к нему в гости пришел, а он меня на порог не пустил. Разве это не оскорбление?
        - Что, правда? - Садзимир наклонился, чтобы посмотреть в лицо Едржея.
        - Да, - ответил тот. - Не пустил. Он хочет убить девицу, мою гостью. Пока я жив, этого не будет.
        - Убить? Девицу? - изумился рыцарь. - За что? Илия?
        Но еще больше изумился сам Илья:
        - Что за чушь? - воскликнул он. - С чего ты взял такое?
        - А что, не так?
        - Не так! - сердито бросил княжич. - Я поговорить с ней хочу, ясно? И ты лучше не мешай! Не то осерчаю и двор твой штурмом возьму!
        - Нельзя! - снова влез Садзимир. - Нельзя штурмом! Князь не дозволяет! А ты, боярин, ему верь! Он рыцарь! Да не какой-нибудь немчин, а наш! …девка-то хоть красивая?
        - Кому как, - Илья приложился к кубку в одиночку и закусил колбасой из тарелки соседа. Впрочем, рыцарь этого даже не заметил. - Мне нравится. Если хочешь посвататься, я не против.
        - Меня просватали давно, - вздохнул Садзимир. - Сыновей уж двое. А жену вторую нельзя. Бог не велит! - Рыцарь с важностью перекрестился.
        - Поклянись Богом, что не сделаешь Зарице зла! - потребовал Едржей, встрепенувшись.
        - Клясться не буду! - отрезал Илья. - Моего слова тебе довольно. Завтра я снова приду. И если опять у ворот меня будешь держать, как пса бездомного, пеняй на себя!
        Он встал, подхватил кувшин и кубок и отправился в обратный путь. Проходя мимо княжьего стола, вернул полегчавший кувшин на место. На него опять никто не обратил внимания, кроме Горацека. Чех глянул искоса, но вновь промолчал.
        «А вот хрена тебе собачьего, а не земли боярские», - злорадно подумал Илья.
        В ином случае он, возможно, огорчился бы тому, что обошлось без драки, но не в этот раз. Тем более что боярин всего лишь защищал эту дурочку. Что непонятно, зачем она подсылала воев к Миловиду, если так уверена, что Илья намерен ее убить?
        Глава 19
        Гнезно. Самозваная родственница
        - В жены? Нет, обманули тебя. Зарица как дочь мне, - грустно произнес боярин. - Не дал Господь детей, вот и подумалось, Он ее прислал.
        Едржей и Илья сидели вдвоем в небольшой светлице. Пили вино, закусывая сыром и колбасками. Беседовали. Мирно.
        - У меня жена умерла в одночасье от непонятной болезни, - продолжал боярин. - А тут - она. С письмом от меньшого брата. Мол, приюти, помоги, позаботься, как о дочери. Вот глянь… - Он достал из сундучка свернутый пергамент.
        Словенская речь была записала латинскими буквами и очень красиво. Писал умелый каллиграф.
        - Да, так и есть, - ответил на заданный Ильей вопрос боярин. - Брат мой грамоты не ведал. Он с мечом больше. Но письмо его, точно. Зарица фамильный перстень показала. И языком его писано, Зиборовым.
        А знакомое имя, кстати. Да это же тот самый шляхтич, которого зарубил Илья в день, когда Соловья взяли. Выходит, Илья Едржею кровник? Ну, об этом помолчим пока.
        Да, в грамоте всё было написано так, как сказал боярин. Принять, заботиться, любить его дочь, как свою. И подписано правильно. Вот только имени девушки в письме не указано. Княжич сразу заподозрил, что если и писан пергамент до смерти Зибора, то, может, вовсе не о Зарице. Может, сама юная разбойница его и написала? А фамильный перстень не обязательно из Зиборовых рук брать.
        - Он непутевым был, Зибор, - рассказывал между тем Едржей. - Безобразил, дрался, убивал. Крещение принять отказался. Отцу надоело откупаться от обиженных, выгнал его из рода. Сказал: живешь как хочешь, вот и живи сам по себе. Он и ушел. Сначала у Мешко в дружине был, потом сам. Говорили о нем разное, больше нехорошее. В последние годы ничего о нем не слыхал. А потом вот… Племянница. Родная кровь.
        «Дурень ты, - подумал Илья. - Обвели тебя, как простака на ярмарке».
        Но обличать Зарицу он не торопился. Сначала с ней надо поговорить. Узнать о Жерке. А теперь ее и припугнуть есть чем.
        Он думал, а боярин продолжал расхваливать «племянницу». И учтива, и ласкова, и добродетельна. Образованна тоже, считает, пишет не хуже церковного писаря. И домовита. Боярин на пробу поручал ей дела разные - со всеми справлялась. Даже трудно сказать, чего она не умеет.
        Илья мог бы сказать, что она умеет. Глотки резать, стрелами бить, пленных мучить…
        - …Крестим ее в Истинную Веру, - продолжал мечтать боярин, - и выдадим замуж за человека достойного, благородного.
        И глянул на Илью по-особому. Мол, не ты ли тот благородный и достойный? Разве не за этим ищешь с ней встречи?
        - Приданое за ней богатое дам, - гнул Едржей. - Землю. Одна она у меня.
        - А ты женись, боярин, - предложил Илья. - Новая жена тебе детей нарожает.
        - Нет, - отрезал Едржей. - Хочу на небесах с моей Милославой встретиться. А если с другой обвенчаюсь, тогда что же?
        «Вот ведь как, - проникся Илья. - Прям как батюшка с матушкой. Нет, надо его от Соловичны избавлять. Погубит она его. Интересно, знает ли боярин о том, каких подручных отыскала эта «добродетельная»? Ох, вряд ли».
        Одно хорошо: боярин решил, что рус - ухажер его новообретенной племянницы. Княжич разочаровывать боярина не стал. Сидел, пил вино, особо не налегая, поддакивал, вопросы задавал простые. За что удостоился боярской похвалы, мол, годами юн, а рассудителен, как муж умудренный.
        В общем, одобрил Илью боярин и решил, что нет ему препятствий пообщаться с «племянницей». Даже наедине.
        - Ну, здравствуй, Соловушка, - с ходу приветствовал Илья девицу. - Ну, ну, не хмурься! Убивать не буду. Даже Едржею не скажу, кто ты есть.
        - А что взамен?
        - А взамен, красавица, ты мне правду расскажешь. И если почую, что врешь, пеняй на себя!
        - Всё равно тебе Едржей не поверит! - зашипела Зарица. - Любит он меня!
        - Не обольщайся. Едржей не поверит, поверит князь Болеслав. И не ерепенься. Не на плаху тебя тащу. Твой выбор, как со мной разговаривать: здесь, в тепле, или в темнице на дыбе.
        - Поклянись, что не выдашь!
        Красивая девка. На Жерку похожа. Понятно, сестра ведь. Ишь, глаза распахнула, ротик приоткрыла, очаровать пытается… Похожа, да не она.
        Илья улыбнулся:
        - Обойдешься. Ты, Соловушка, у меня как птичка-синичка в ладони. Захочу - вспорхнешь, захочу… - и сжал здоровенный кулак.
        Осерчала. Глазищи так и засверкали…
        Но удержала характер. Потому что прав Илья. В кулаке у него Зарица.
        - Спрашивай, - сказала, как сплюнула.
        - Отрока моего зачем приманивала?
        - С тобой его спутали.
        - А я тебе зачем?
        - Узнать кое-что хотела.
        - Ой ли? Только узнать? И что ты узнать хотела, девица-красавица?
        - Да всё. Вы ж сами всё рассказываете, когда разнежитесь, - облизнула губки, наклонилась так, чтобы обрисовалась грудь под тканью.
        - Расспросить, значит? И худого мне не сделала бы, когда разнежусь… - задумчиво проговорил Илья. - И, резко наклонившись вперед, продолжил: - Врешь ведь!
        Напряглась. Зубы стиснула. Промедлила с ответом, а когда открыла рот, Илья, угадав по глазам, перебил жестко:
        - Не лги мне! - И тут же смягчился: - Честно отвечай. Не бойся.
        Не ей, красавице, с Ильей тягаться. Его спросу такие умельцы учили: батя, старый Рёрех, братья… Держалась Зарица хорошо, но княжич читал ее легко, как ромейский свиток.
        - Убила бы! - выдохнула она.
        Вот теперь - правда. Но откуда такая уверенность, что силенок хватит? Хотя сейчас не это главное.
        - А за что?
        - За родню!
        Зубки блестят, глаза искры мечут. Ой, хороша!
        А всё-таки не Жерка. Чего же в ней не хватает? Хотя взять бы ее в руки… Может, и не хуже окажется?
        Зарица, видать, тоже умела угадывать. Вмиг ярость сменилась соблазном. И опять язычком по губкам.
        - Зря, - бросил Илья. - Не выйдет. А за что на меня гневаешься, не понимаю. Родню твою я не убивал. Хотя мог бы. Вина ваша доказана. Приспешников ваших под нож, да, я пустил и по Правде. Однако смерти твоих родных на мне нет. Я их на княжий суд отдал. А там уж не моя власть.
        - Лучше бы убил! - выдохнула Зарица. - Знаешь, что с батюшкой сделали?
        Илья пожал плечами. Отдав Соловья Владимиру, он перестал интересоваться его судьбой.
        - Батюшку моего твой князь казнил страшно. Палач ему уши проколол, язык калеными щипцами вырвал, руки и ноги отрубил.
        - Знаю я такую казнь, - кивнул Илья. - Нурманы называют это «сделать свинью».
        Зарица глянула на него с яростью:
        - Покалечили и свиньям бросили. А те его живого сожрали!
        - Он тать, - вновь пожал тяжкими плечами Илья. - Знал, на что шел, когда разбоем занялся. Князь в своем праве. Всё по Правде.
        - Ничего не по Правде! - закричала Зарица. - Князь твой крест целовал, что детей его и Хворь не тронет, если отец ему все схоронки выдаст! И обманул. Братьев кнутом били, клеймили и ромеям продали, сестер меньших тоже охолопили, а мачеху мою печенегам вонючим отдали! На потеху!
        - И откуда ты всё это знаешь? - поинтересовался Илья. - Неужто сам великий князь тебе доложил?
        - У нурмана одного вызнала, - хмуро пробормотала Зарица. - Он палачу, который батюшку мучил, помогал временами. Учился, как людей терзать. Знал бы ты, что я от него вытерпела, пока правду выведала!
        - И знать не хочу, - заверил Илья. А вот тебя я не понимаю. Обманул великий князь, а убить хочешь меня.
        - Ты во всем виноват, - не слишком уверенно проговорила девица.
        - Ну что, пожалеть тебя еще раз? - усмехнулся княжич.
        - Пожалей! - взмолилась Зарица. - Пожалей меня, богатырь! Хочешь, я тебе отдамся? Хочешь?
        Она вскочила, задрала подол, упала грудью на стол, повиляла голыми белыми ягодицами.
        Илья поглядел. Зрелище привлекательное, спору нет.
        Зарица, изогнувшись, глянула через плечо, выдохнула:
        - Бери меня, воин, бери скорей!
        Илья в один бросок оказался рядом. Придавил одной рукой девичью спинку, второй цапнул мохнатую поросль между ног…
        Сухо, как он и ожидал. Придавил спину посильнее. Зарица пискнула.
        - А что это такое мы прячем? - поинтересовался Илья, выпрастывая руку девицы из-под живота. - Экое у нас жальце!
        Узкий длинный кинжал полетел на пол.
        Ну да, что в боярском доме, что в сыром овраге, привычки у девушки не меняются. Зарица зашипела, зарычала злобно, по-рысьи.
        Илья одернул задранные платья, прикрывая женские прелести. Убрал руку, позволяя девице распрямиться.
        - Ненавижу вас! Всех ненавижу! - завизжала Зарица. И тут же заплакала от бессилия.
        Илья присел на край стола. Ждал.
        Дождался. Дверь распахнулась. В комнату влетел разгоряченный боярин. С саблей наголо и двумя отроками-приспешниками.
        Ну да, защитник пожаловал.
        Меч прыгнул в руку. Взмах, и сабля улетела в угол. Толчок, и самого боярина отнесло туда же.
        Приспешники растерялись. Один нерешительно ткнул копьем в сторону Ильи. Тот перехватил древко, рванул на себя. Отрок влепился личиком в косяк и сполз на пол. Копье осталось у Ильи. Второй отрок поспешно бросил оружие, попятился.
        Княжич шагнул влево, ухватил боярина за свиту, подтянул поближе:
        - Еще раз поднимешь на меня оружие - не прощу, - пообещал он. И, оборотясь к Зарице, спросил: - Всё? Успокоилась?
        Та кивнула.
        - Вы идите, батюшка, не тревожьтесь, - попросила она ласково. - Мы тут сами.
        Боярин встряхнулся, подобрал саблю, спрятал в ножны.
        - Прости, рыцарь, ошибся, - пробормотал он, собрался выходить, но остановился, зацепившись взглядом за кинжал на полу.
        - Иди, иди, боярин, - Илья вытолкал хозяина, отпихнул копошащегося у входа отрока и закрыл дверь.
        - Слаба ты, Зарица, - снисходительно бросил он. - Вот сестра твоя, Жерка, другое дело. Знаешь, где она?
        - Знала бы, не сказала!
        Илья метнулся через всю светлицу, навис над дочкой-разбойницей:
        - А ты знаешь?!
        Девица сжалась в комочек - вот теперь княжич был действительно страшен. Но всё же не сломалась девушка:
        - Не скажу! Хоть убей! Всё равно не скажу!
        - А я вот молчать не стану, - пообещал Илья. - Придется мне поведать боярину, кто ты есть. Иначе он тебя не отдаст. Хотя… Может, и спрашивать не буду. Так заберу. И отдам нурману. Моему нурману. И тогда ты всё-всё расскажешь. Ясно тебе?
        Ух! Аж побелела от страха. Как бы под себя не наделала.
        Илья выпрямился, шагнул назад. Ну всё. Слезки по щекам потекли, расслабилась.
        Илья присел рядом на скамью, обнял, погладил по спинке:
        - Не серди меня, Соловушка, не надо. Не хочу тебя обижать. Не заставляй. Не для того твою сестру ищу, чтоб наказать.
        - А для чего же? - Зарица обратила к нему заплаканное личико.
        Илья улыбнулся как мог по-доброму:
        - Соскучился, - сказал он мягко. - Очень. Помоги мне ее найти, и я забуду, что ты разбойница. Будешь жить здесь, в Гнезно…
        - Не хочу, - встрепенулась Зарица. - Не хочу здесь жить. Чужое тут всё.
        - Так зачем приехала?
        - А куда еще? Нашли бы - продали печенегам, как мачеху.
        - Письмо сама написала?
        - Ага.
        - А перстень украла?
        - Не-е… - помотала русой головкой. - Зибор подарил. Сказал, женой возьмет. Когда-нибудь.
        - А что Жерка?
        - Не видала я ее. Честно! Как ушла она в последний раз, так больше не возвращалась. Мы думали, убили ее. Вы убили. Не так?
        - Было бы так, разве я ее искал бы? - ласково проговорил Илья. - Нужна она мне, Зарица. Скажи, куда она могла пойти? Богом клянусь, не для мести ищу. Помоги мне, и я тебе помогу. Хочешь здесь, а хочешь дома. Где твой дом, Зарица? Где ты родилась?
        - Радимичи мы, - совсем тихо ответила девица.
        - Ну вот и хорошо! - показал радость Илья. - Это же моя вотчина, моровская. Уж там-то я тебя устроить смогу. И о том, что ты Соловична, не узнает никто. Только скажи мне, где сестру искать?
        - Ах, если бы я знала, - вздохнула Зарица. - Совсем я одна осталась!
        И Илья ей поверил. Почувствовал - правду говорит.
        - А ты искала?
        - А то! В Киеве искала, в Чернигове.
        - А среди радимичей? Отец твой вроде из них?
        - Отец мой не смердом, воем был! - с возмущением возразила Зарица. - Из рода ушел. А потом… Ну да ты и сам знаешь. Если меня радимичи поймают - худое сделают. И с Жеркой то же. Не стала бы она в наших землях скрываться. А вот большой город - это хорошо. Людей много. Не все всех знают. И серебра добыть всегда можно. Красивая девушка, грамоте и языкам обученная, не пропадет. Мы умеем. Думаешь, откуда батюшка узнавал, когда какой обоз по тракту пойдет? Люди добры. Особенно вы, христиане. Соврешь правильно, пожалеют и приютят. Но к боярскому двору пристроиться нелегко. Вот и вспомнила, что у меня перстень Зиборов остался. А еще он говорил как-то, что старший брат у него - боярин и в холодную пору в Гнезно живет. И имя назвал. Вот я сюда и приехала, - Зарица вздохнула печально.
        - Что ж грустишь? У тебя же всё получилось, - заметил Илья, обнимая ее чуть крепче. - Едржей тебя удочерит, замуж выдаст за достойного человека. Приданое даст достойное, а потом и вся его вотчина тебе достанется.
        - Не мне, - покачала головой Зарица. - Мужу. А мне всю жизнь в тереме сидеть да детей рожать. Не мое это, Илья! Не утерплю, зарежу мужа и сбегу.
        - Может, и не захочешь? Вдруг он тебе совсем понравится?
        - И что с того? Я волю люблю. И любиться с кем хочу! А муж, хоть самый лучший, вот хоть ты, например, позволит такое?
        - Не думаю, - ответил Илья. - Ты мне вот что скажи: всё еще хочешь меня убить?
        - Не хочу, - помотала головой девица. - Я тебя другим видела. Ну, таким, каким ты сначала был. Я сейчас вижу, хороший ты.
        Илья усмехнулся:
        - Я к своим хороший. А к чужим очень даже плохой.
        Тут некстати вспомнился отрок, которого Зарица зарезала, чтобы убежать. Отрок-то точно был своим.
        Но Илья отогнал совестливую мысль. В конце концов, отрок сам виноват. Не захотел бы похоть потешить, жив бы остался. А тот, кто готов на полонянку залезть… Нет, не такой нужен. Даже Гудмунд не стал бы… торопиться.
        Глава 20
        Берег Северского Донца в месте впадения реки Везелицы. Белгород Владимиров. Двумя месяцами ранее. Первая схватка
        Отправить разведчиков Духарев не успел. Дело обернулось - сквернее некуда.
        Утром, совсем ранним утром, его разбудил Витмид. С очень озабоченным видом.
        - Что стряслось? - пробормотал сонный князь-воевода, усаживаясь на постели.
        - Батько, глянь лучше сам.
        Духарев влез в сапоги, не умывшись, не размявшись, набросил подбитый мехом плащ прямо на исподнее и пошел за сотником.
        Да уж. Доброе утро, ничего не скажешь.
        Вдоль реки, по обоим берегам, ползла орда. С высоты горы, на которой стоял город, видно было ее замечательно. Тысячи всадников, многие тысячи коней. Печенеги.
        Остатки сна выдуло вмиг. Сергею Ивановичу, несмотря на всю его закалку, стало вдруг зябко. Будто ледяным ветром сквознуло по спине.
        Он глянул вдоль заборола влево-вправо, прикидывая возможности обороны… И немного успокоился. Стены были крепкими, ворота прикрывали надвратные башни. Людей вот только маловато.
        - Подсотника сюда, этого, как его… Насупу. И Грузилу. Живо!
        Витмид кивнул паре дружинников. Те скатились со стены и разбежались в разные стороны.
        Пока они выполняли распоряжение, Духарев изучал печенегов. Орде до крепости было рукой подать. Часа два, если не ускорятся. За это время можно и оборону наладить. Если клювом не щелкать.
        Заботливый отрок сунул князь-воеводе кружку с горячим сбитнем и теплую еще медовую лепешку. Сергей Иванович поблагодарил кивком.
        Витмид время не терял. На главной площади уже разводили костры, ставили рогулки под котлы.
        На стену, пыхтя, поднялся Грузило. С ним коренастый бородатый мужик мрачноватого вида, Насупа.
        - Ох ты ж навьина жуть! - воскликнул наместник, глянув сверху на накатывающуюся орду. - Что ж теперь, князь? Это ж смерть наша! Сколько ж их, проклятых!
        - Тысяч пять примерно, - спокойно ответил Сергей Иванович. - Ты старший над белгородской дружиной? - повернулся он к мрачному.
        - Ну я.
        - Сколько у тебя людей?
        - А кто ты такой, чтоб спра…
        Духарев ударил без замаха, но полусотника всё равно унесло и шмякнуло о зубцы заборола.
        Впрочем, он тут же вскочил, потянулся за мечом…
        И в горло ему уперлись сразу два клинка.
        - Князь, - процедил Сергей Иванович, сверля строптивого полусотника взглядом. - Обращаться ко мне или «князь», или «господин», пес никчемный. Еще одна такая выходка - и останешься без головы. Дайте ему встать. Повторяю вопрос: сколько у тебя людей?
        - Шестьдесят четыре.
        Урок пошел на пользу.
        - Сколько в строю?
        - Шестьдесят.
        - И?
        - Четверо животами маются.
        - Почему дозорных на стене нет?
        - Так это… - замялся Насупа. - Не подошли еще. Только ж рассвело, ворота закрыты.
        - Повесить бы тебя на этих воротах, - вздохнул Духарев, - но сейчас каждый на счету. Пусть тебя великий князь наказывает.
        - Ништо, - пробормотал полусотник. - Копченые скоро всех вырежут. И тебя, и меня.
        - Поговори у меня. Бортич, что у нас с припасом оборонительным?
        - Стрел, думаю, тысяч десять или поболе.
        - Это всё?
        - Ага. А что ж еще?
        Сергей Иванович вздохнул. Положение не радовало. Вместе с его дружинниками воев в городе чуть больше сотни. А стена изрядная. Хорошо, часть прямо над отвесом белой горы поставлена, но и того, что остается, хватает с избытком. Именно что с избытком. Ему бы человек пятьсот…
        - Бортич, ополчением сколько народу поднять сможешь?
        Наместник почесал затылок, поглядел зачем-то на приближающихся печенегов:
        - Сотни две-три, думаю. Половина - с кое-каким воинским опытом. А десятка три - из дружинников бывших, ветераны.
        - Откуда здесь?
        - Так им Владимир земли окрест нарезал. Вот и поселились. А как слухи об орде пошли, так они с семьями сразу в город подались.
        Ну, уже лучше.
        - Подымай всех, - распорядился Духарев. - Пусть позавтракают, снарядятся и на стены. Котлов найди больших штук двадцать и полсотни поменьше. Коромысла к ним пусть сделают. Мои покажут как. К котлам - баб потолковей и прикрытия деревянные для них собрать, чтоб не поранило. Копченые навесом бить будут. С провизией что?
        - Плохо, - вздохнул наместник. - Совсем плохо. Сам знаешь, караван твой ждали. Думали, подойдет на днях.
        - Уже не подойдет, - буркнул Духарев. - Вели кому-нибудь с продуктами разобраться. А еще лучше - сам займись. Если в осаду сядем, надо будет все собрать, разделить и выдавать по числу душ. Воям - вдвойне.
        - В осаду, - хмыкнул Насупа. - Да они нас враз…
        - Умолкни! - злобно прикрикнул Грузило. - Всё. Надоел. В десятники тебя перевожу. Ошурок теперь старший.
        - Не ты меня ставил, не тебе…
        Духарев сделал жест, и его отрок, ухватив спорщика, сбросил с заборола. Свалившийся с четырехметровой высоты бывший полусотник упал удачно, на мягкую землю, а не на камень. Оказавшийся внизу дружинник помог ему подняться и вопросительно глянул наверх: что дальше, батько? Прибить?
        Сергей Иванович мотнул головой. Он надеялся, что упрямец не зашибся. Дурак-то дурак, но вой опытный. Пригодится.
        - Бортич, ты не стой, - попросил он. - Времени, сам видишь, немного.
        Наместник шагнул к лестнице, но тут же вернулся, спросил с надеждой:
        - Думаешь, отобьемся?
        - Даже не сомневайся! Собирай народ на площади, я с ними потолкую.
        Грузило расцвел. По лестнице сбежал, как молодой.
        Духарев в сказанном был не так уверен. Но сдаваться не привык. Бывало и похуже.
        Ополченцев набралось двести одиннадцать. Из них только половина умели держать копье. Зато половина от второй половины порадовали: воины. Пусть немолодые, а многие и с пожизненными повреждениями, но это ерунда. Настоящий гридень, пусть хромой или беспалый, все равно стоит двух, а то и трех неумех.
        Обнаружился и знакомый - Ждибор. Из вятичей. Он в отроках еще со Святославом ходил. На острове Хорса Ждибора не было. Он ушел степным путем со Свенельдом, потому и уцелел. Был потом у Свенельда в дружине, после - у Ярополка, затем под смоленским наместником ходил. Сотником. На покой ушел, потому что раны старые болеть начали. Вот кого, по мнению Духарева, следовало ставить наместником. Но и в качестве старшины ополченцев Ждибор тоже пригодится.
        Сообщение о том, что идет орда, поначалу вызвало в городе панику, но Грузило успокоил. Мол, белгородцам невероятно повезло: с ними князь-воевода Серегей, тот самый. Многославный. С дружиной. Слушайте его, и шиш печенегам, а не Белгород.
        Люд немного приободрился. Духарев воспользовался этим, чтобы припрячь всех к делу. И мотивировал: будете лениться, завтра уже на печенегов работать станете. Кто выживет.
        Подействовало. И мужики, и бабы забегали, как муравьи.
        Следить за подготовкой было кому, так что Сергей Иванович не спеша позавтракал, оделся как подобает воеводе и взобрался в одну из привратных башен. Подъем в полном воинском облачении дался не без труда.
        Орда заметно приблизилась. И, похоже, в первоначальной оценке ее численности Сергей Иванович не ошибся. Большая. Несмотря на зимнее время, пыль поднималась изрядная. Так что разобрать, где заводные, а где всадники, было трудновато. Духарев прикидывал, исходя из двух запасных при каждом печенеге.
        Впрочем, в их положении не важно, две тысячи или двадцать. Понятно, что много. Оставалось надеяться, что осадного снаряжения у копченых нет. Разве что лестницы, причем самые простые: шесты с перекладинами. Главная опасность - стрелки. И стрелки, к сожалению, меткие. Таким с пятидесяти шагов попасть в щели заборола даже снизу вверх вполне по силам. И поддержать своих, когда те полезут на стены, тоже. А действительно хорошая бронь, способная удержать стрелу, имелась только у духаревских дружинников. У гарнизонных в большинстве обычные куртки с металлическими нашивками, у ополчения же - по разному. У бывших воев наверняка хорошая броня, а вот у остальных…
        Ну, этих можно держать на подхвате.
        Зная копченых, учитывая многократное численное преимущество, можно предположить, что нападут они с ходу и неорганизованно…
        О! А кто это у нас?
        Опережая копченых примерно на полчаса, к крепости торопилась небольшая группа всадников. По виду свои.
        Духарев оглянулся. Два приставленных к нему отрока на месте.
        - Бегом вниз! - велел он одному. - Скажи, я приказал открыть ворота. Хотя нет, сам спущусь, пожалуй.
        Всё, что нужно, Духарев уже увидел.
        Беглецов оказалось шестеро. Один из духаревской дружины. Отрок из охраны каравана. Взглянув на него, Сергей Иванович уже не сомневался: караван достался копченым. Трое других - поселенцы. Матерый муж в неплохой броне, при мече и луке (этот точно пригодится), его жена и сыновья лет трех и лет восьми. Дети скакали на одной лошади.
        Шестым был мужик попроще, но тоже с луком, внешне больше похожий на печенега, чем на словенина. Хотя, учитывая слой пыли на нем, однозначно сказать было трудно. В других обстоятельствах Сергей Иванович устроил бы небольшое дознание. Но сейчас времени не было. Раз бежит от орды, значит, свой. Тем более что лук у сомнительного всадника хороший. На стене пригодится.
        А вот лошади у всех шестерых не годятся никуда. Загнали их беглецы. Вот-вот падут. Ну, тонна конины тоже лишней не будет. В обычное время Духарев лошадей под нож не пускал. Отслужившие содержались и кормились при табунах. Но сейчас время необычное, а выбирая между загнанной лошадью и человеком, понятно, кого выберешь. То есть своих боевых коней Духарев не стал бы убивать, даже помирая с голоду. Но его боевые остались в Киеве. Сюда приехали на мохнатых степных лошадках, которым фуража надо намного меньше, и вообще степь, особенно такая, как сейчас, им привычна.
        Кстати о фураже: надо сказать Грузиле, чтоб с этим тоже определился.
        О всех пяти лошадях Духарев велел позаботиться отрокам, воя с семьей и непонятного мужика отправил к наместнику - обустроиться, а своему велел отчитаться.
        К сожалению, всё оказалось так, как он и ожидал. По худшему варианту. Отряд копченых, сотни в четыре, разграбил обоз. Старший отправил отрока в Белгород, едва показались печенеги. Самого нападения отрок не видел, но сомневаться в результате не приходилось.
        Воя с семьей отрок встретил по пути. Переселенцы. По виду прискакали издалека, но оказалось, с ближнего хутора. Мол, как увидали орду, сразу на-конь и бежать. Пусть добро достанется копченым, зато сами живы и не рабы. Разумное решение.
        Последний догнал уже на полпути. Сказался гузом. Охотником. Поначалу у него было две лошади, но первая пала, а на второй от орды не уйти. Да и зачем, если поблизости город русов, в котором можно отсидеться. Так он рассказал.
        Мутный какой-то гуз. Ну не до него сейчас. Надо отбить первый штурм. Причем с максимальными потерями для кочевников. Это их немного образумит. Может, вообще уйдут. Если подумать, для большой орды добыча с Белгорода - на один зуб. Тем более город новый. Копченые могут подумать, что жители еще не успели обустроиться, обрасти жирком. Хотя по факту добра в Белгороде много. Один лишь Духарев завез сюда товаров на тысячи дирхемов, намереваясь расторговаться летом.
        Первые отряды степняков наскочили на город, когда на стенах уже стояли защитники, а котлы на площади закипели.
        Более-менее удобный подход имелся только со стороны ворот, так что к ним печенеги и устремились.
        Еще метров за триста передовые радостно завизжали и затрясли луками. Видимо, их переполняло счастье от того, что вот сейчас они ворвутся в городок, где вдоволь всего: пищи, женщин, развлечений, а главное - добычи. Неслись галопом. Может, надеялись, что ворота для них уже гостеприимно распахнуты?
        Духарев, устроившийся на забороле неподалеку от ворот, усмехнулся. Ну, орелики, сейчас мы вас разочаруем. Причем кардинально.
        Авангард порядком оторвался от основной орды. Тоже понятно: первым - лучшие куски, а орда - не дисциплинированное войско. У каждого младшего хана - своя банда. И когда речь заходит о добыче, все стараются урвать побольше.
        Атаковали ожидаемо. Стреляя на скаку, рванули вверх к стенам.
        Духарев присел, прикрывшись щитом. Стрелы летели густо, но большая часть пролетала выше заборола - степняки еще не приноровились к высоте. Остальные стрелы втыкались в деревянные зубцы и лишь немногие попадали в щели-бойницы.
        Русы пока не отвечали. Ждали команды.
        Витмид пронзительно свистнул.
        И тут же вдоль заборола вскинулась неполная сотня стрелков. Духарев тоже привстал, чтобы оценить результат.
        Залп оказался вполне эффективным. Набегающих печенегов, а их было сотен пять, проредило основательно. Более опытные защитники успели метнуть по две, а то и по три стрелы. Заржали раненые кони, перекрывая вопли всадников, теперь уже не только победные. Надо отдать должное храбрости степняков - залп их не остановил. Скорее, наоборот, раззадорил. И меткости не убавил. В щель над Духаревым влетело сразу две стрелы. А через полминуты на зубец упала сплетенная из конского волоса петля. Печенеги доскакали до стен и прямо с коней метали арканы. Часть промахивалась, но очень многие набрасывали удачно. Метнуть аркан на четыре метра вверх для степняка задача посильная.
        Дружинник рядом с Сергеем Ивановичем хотел было разрубить петлю, но Духарев крикнул:
        - За своим следи!
        Выждал, пока в щели показалась голова в усиленной железными полосами шапке, замахнулся, привстав, и, когда копченый выбросил саблю, прикрываясь, с вывертом изменил траекторию клинка и аккуратно уколол в раззявленный рот.
        Печенег сжал челюсти, но зубы оказались недостаточной защитой.
        Выдергивать меч не пришлось. Убитый сам соскользнул с клинка и полетел вниз. Судя по воплям, по пути он сшиб еще пару штурмующих.
        Аркан снова натянулся. На стену лез очередной смертник…
        Ого! На сей раз не простой копченый пожаловал. На голове - железный шлем с наланитниками, почему-то расстегнутыми… Однако результат тот же. Финт и точный укол саблей. На этот раз под реденькую бородку.
        Следующей прилетела стрела. Хороший выстрел. Точно в щель, с мощным таким гудением. Мастер стрелял. Прочнейшая кольчуга Сергея Ивановича выдержала бы. Но таким ударом кого-нибудь помельче Духарева и с заборола сбросить можно. Если попасть. Лучник, однако, не унимался. За первой стрелой последовала вторая, третья… Пусть постреляет. Зато на вверенный самому себе участок стены никто не полезет.
        Князь-воевода огляделся. Метров на десять влево и вправо всё было в порядке. Копченые лезли потоком, но их успешно отправляли обратно. По внутренним лесенкам проворно сновали подручные с ведрами и по указанию воев плескали кипятком через стену. Сзади, с той стороны города, вроде бы всё было тихо. Нападающие сосредоточились на фронтальной стороне. Собственно, как и предполагалось. Наскочат нахрапом… И отскочат, когда поймут, что шансов на победу нет, а обидная смерть почти гарантирована.
        Тут аркан снова напрягся, и Духарев приготовился встретить очередного смертника…
        Штурм прекратился примерно через час. К этому времени к городу подтянулась почти вся орда. Однако большой хан был, к сожалению, не такой дурак, как лидер передового отряда, и с ходу на стены не полез. Часть степняков расположились на ближнем берегу и принялись разбирать причалы и пригород. Стрелы со стены до них в принципе добивали, но уже на самом излете.
        Досадно, что большой хан сразу не попер на город. Конечно, отбить несколько тысяч копченых было бы куда труднее, чем пять сотен. Пришлось бы попотеть и, пожалуй, уплотнить линию защитников. Но дурной наскок намного лучше, чем продуманный штурм.
        Ну да ладно. Будет время насладиться передышкой. Духарев спустился со стены (рядом с ним тут же нарисовались два отрока охраны), принял у какого-то мальчугана ковш горячего киселя и отправился к себе. Он был уверен: в ближайшее время ордынцы на стены не полезут. Будут готовиться. А старый князь-воевода пока поспит.
        Проснувшись, он узнал две новости. Первая хорошая. Как он и предполагал, печенеги на стены больше не лезли, а погибших со стороны защитников было всего шестеро. Причем трое - простые горожане, которым не повезло подвернуться под случайную стрелу.
        Раненых было больше, но учитывая, что потери врага составили никак не меньше двух сотен, размен можно было счесть удовлетворительным.
        Ни один из дружинников Духарева не пострадал. И это тоже радовало. Вдобавок Витмид, оценив положение, решился открыть ворота и собрать трофеи, оказавшиеся неподалеку от стены. У него получилось, потому что большая часть степняков расположились на противоположном берегу, а оставшиеся на этом заметили русов не сразу. И что важнее, трофейщики успели вовремя убраться, когда несколько сотен копченых рванули через реку к крепости.
        Тем не менее Духарев огорчился. Если бы он не улегся спать, то наверняка воспользовался бы оплошностью копченых. Поднял гридь и ударил конно в тех, кто разбирал пристань и дома. А потом всё это поджег, лишив врага стройматериалов.
        Ну да проехали. Это было не так важно на фоне второй, плохой новости, которая перевешивала хорошие.
        Еды в городе осталось совсем мало. Где-то на неделю. При экономном отношении можно было растянуть на две. Если пустить на мясо большую часть коней - на три. Это означало: если копченые не станут торопиться, то получат Белгород на блюдечке, без всяких усилий.
        Впрочем, это проблема будущего. Каким бы осторожным ни был повелитель орды, он не может не попробовать взять Белгород силой. Даже странно, что он не поддержал первую атаку. Какой-то чересчур спокойный хан. Это настораживает.
        Сергей Иванович, пыхтя, взобрался на башню и оттуда некоторое время наблюдал за лагерем кочевников. Встали они на том берегу реки. Разумно. Места побольше, и выпасы для коней есть. А перейти реку вброд - дело нехитрое. Тем более что и брод, считай, прямо напротив города.
        Обустраивались копченые серьезно. Ставили шатры. Большие и маленькие. Эх, было бы у князь-воеводы побольше воинов! Превосходный момент для нападения. Но одних только дозорных, разъезжавших между станом по этой стороне речки, было вдвое больше, чем опытных воинов в Белгороде.
        Духарев оглядел прилегающее к стенам пространство и некоторое время размышлял, не втащить ли в город туши убитых лошадей, которых после первой сумбурной атаки насчитывалось не меньше двух десятков. Но в конце концов решил не рисковать.
        Уже собираясь спускаться, он увидел, что через реку переправляются несколько всадников. Судя по знакам, парламентеры.
        Что ж, можно и поговорить. Хотя возможности компромисса Сергей Иванович не видел. Сдавать город печенегам он не собирался, а предложить достойный выкуп не мог. К сожалению.
        Делегация, подъехавшая к воротам Белгорода, как оказалось, вести переговоры была не уполномочена. Всего лишь попросили дать возможность собрать и захоронить убитых.
        Подумав немного, Сергей Иванович такого разрешения не дал. Погода холодная, ноябрь, так что можно не опасаться, что покойники слишком испортят воздух. А на печенегов вид мертвецов, так или иначе, окажет моральное воздействие.
        - Мы похороним их сами, - пообещал Духарев. - По вашему обычаю. Но только когда вы уберетесь.
        Прибывший на переговоры подханок едва не разразился проклятьями, но его сдержал солидный вид и возраст Сергея Ивановича. К тому же с Духаревым выехали пятеро гридней, экипированных несравненно лучше, чем сам младший хан, не говоря уже о его спутниках.
        - Назови свое имя, чтобы я мог передать его своему хану! - потребовал переговорщик. По-словенски он говорил с сильным акцентом, но внятно.
        - Князь-воевода Серегей, - представился Духарев. - Слышал обо мне?
        - Да, - буркнул подханок.
        Собственного имени он не назвал, а Сергей Иванович не спросил, подчеркнув тем самым, что подханок как личность его абсолютно не интересует.
        - Когда мы возьмем ваш городишко, ты умрешь особенной смертью! - пообещал печенег.
        - Мечтай, - разрешил Духарев.
        На этом они и расстались.
        А на следующий день орда в полном составе начала штурм Белгорода.
        Глава 21
        Гнезно. Пора домой
        - Что-то долго нет вестей от князя нашего, - посетовал управляющий.
        Илья задумался. И впрямь долго. Реки еще недостаточно встали, чтобы проложить надежные санные пути, однако дороги уже не были грязевым болотом. И со стороны Киева караваны шли. В том числе обозы князь-воеводы. Причем последний отцовский прибыл как раз вчера. Не слишком большой, но богатый. Ткани, пряности… По словам старшины каравана, снаряжал его тиун под присмотром княгини Сладиславы. И вышел он из Киева всего три седьмицы назад, проходя в день не менее двух поприщ. Легкие повозки и всадники охраны двигались быстро и торопились доставить ценный груз быстрее, чем слухи о нем достигнут ушей алчущих добычи татей. Илья сначала не придал значения тому, что купцы не привезли письма от батюшки, который должен был знать, что Илья сейчас в Гнезно.
        Однако после слов управляющего княжич забеспокоился, позвал старшину каравана и узнал от него, что во время их отъезда батюшки в Киеве не было. Куда именно тот отбыл, старшина не знал. Куда-то в сторону Дикой Степи. Ушел с полусотней ближней дружины, да так и не вернулся. Еще в Киев приезжал брат Артём. И тоже куда-то отбыл вместе с воеводой Варяжкой и главным киевским воеводой Претичем. Ходили слухи, что они уехали поглядеть на обосновавшихся у границ печенегов.
        В Киеве же очень ждали возвращения великого князя. Копченые пришли изрядным числом, и многие опасались, что они могут начать зорить земли русов. Опасения усугублялись тем, что Добрыня велел данникам везти в стольный город съестные припасы. За сам Киев горожане не волновались. Стены крепки. Но ведь у многих за пределами Киева были и земли, и села. А в пограничных крепостях и городках - друзья и родичи.
        - Еще какие новости? - спросил Илья.
        Старшина подумал немного и сообщил: митрополит наш Михаил преставился.
        Илья перекрестился. Отца Михаила он очень уважал. Царствие ему небесное.
        Он отпустил старшину, позволив тому заняться караваном. А сам погрузился в беспокойные мысли.
        А беспокоиться было отчего. Илья вдруг понял, что его личные дела, поиски Жерки - не самое главное. И осознав это, отправился к управляющему поинтересоваться, нельзя ли отправить письмо в Киев голубями.
        Управляющий, поговорив с голубятником, отсоветовал. Зимой голуби и так не очень хорошо летают, а тут еще погода неподходящая: тучи и ветер встречный.
        Илья выслушал, кивнул и отправился к Владимиру. Узнать, что тот думает насчет возможной осады его стольного града.
        Великий князь, как оказалось, отправился на очередную охоту. Вместе с Болеславом. Однако у оставшихся в отведенном Владимиру тереме отроков Илья узнал, что посылов из Киева не было уже давно. И Владимира, судя по всему, это не слишком волновало. Ему нравилось в Гнезно. Ему нравился Болеслав и их времяпрепровождение. Опять-таки кормление немаленькой дружины Владимира польский князь решительно взял на себя, указав на то, что все они - его гости.
        По словам отрока, Владимир должен был вернуться вечером, так что Илья решил заняться собственными делами и поехал в гости к Едржею.
        У него появилась идея.
        - Давай будем искать вместе, - предложил он Зарице. - Наверняка ведь у тебя есть знакомцы в Киеве или еще где-нибудь. Есть, есть! Не отпирайся. - Понятно, что у такого удачливого разбойника, как Соловей, не могло не быть осведомителей и помощников, через которых он сбывал награбленное. - И возможно, твоя сестра уже обращалась к кому-то из них. Наверняка обращалась! Вот так мы с тобой найдем ее след и пойдем по нему.
        Судя по взгляду, предложение Ильи не пришлось Зарице по вкусу. Но деваться-то некуда.
        - Едржей меня не отпустит!
        - А мы его и спрашивать не будем. Оставишь ему записку, что у тебя появились срочные дела, допустим… - Он поискал среди известных ему польских городов тот, который не стоял бы по пути на Русь: - Допустим, в Гданьске. Придумай что-нибудь и уходи к нам на подворье. Своих я предупрежу. Поняла?
        Зарица неохотно кивнула.
        - Помоги мне! - Илья взял ее за плечи и посмотрел в глаза: - Помоги, и я тебя не обижу!
        Вернувшись на подворье, Илья отыскал Малигу.
        - Готовьтесь, - сказал он сотнику. - Завтра едем домой. И еще пару коней подготовь и припас дополнительный. С нами девица поедет.
        - Что за девица?
        Илья мог бы не отвечать, но скрывать то, что и так будет известно, не стал.
        - Зарица. Дочь Соловья.
        - Полонянкой? - уточнил Малига.
        - Свободной.
        Глаза Малиги чуть расширились, но вопросов он задавать не стал. Княжич знает, что делает.
        Зарица появилась ближе к вечеру. Сопровождал ее уже знакомый русам наемник Жальник. Он же нес порядочных размеров суму, которую и вручил открывшему калитку холопу. Вручил и удалился.
        - Надеюсь, ты не взяла ничего у Едржея? - на всякий случай уточнил Илья.
        - Только то, что он сам подарил, - с вызовом заявила Зарица.
        - Это хорошо. О деньгах не беспокойся. Поможешь мне, и серебра у тебя будет вдосталь. Ты! Покажи госпоже ее светлицу! - велел он челядину с сумой, переминавшемуся неподалеку.
        И пошел облачаться в рыцарское. Время отправляться в гости к князю Болеславу.
        Илья ничуть не удивился, угодив на пир.
        Охота была удачной. Плоды этой удачи частью украшали стол, частью румянились на вертелах. Веселье только началось.
        Это было хорошо, потому что Илья хотел переговорить с великим князем до того, как усы его окончательно промокнут от хмельного.
        Говорить при Болеславе и тем более Горацеке Илья не хотел и со всей почтительностью попросил у Владимира разговора наедине.
        Тот не отказал. В покои, куда они пришли, великого князя сопровождал только Габдулла.
        - Княже, нет ли у тебя вестей из Киева? - напрямик спросил Илья.
        Владимир покачал головой, подумал немного…
        И сообразил, что у него и впрямь нет вестей из собственной столицы. Причем достаточно давно.
        - Что ты знаешь? - так же напрямик спросил он.
        - Только то, что Добрыня готовит город к осаде.
        - Печенеги? - мгновенно сообразил князь.
        - Они.
        - И что… еще?
        - Больше ничего не знаю.
        - Непонятно, - пробормотал Владимир. - Почему не послали ко мне?
        - Может, и посылали, - сказал Илья. - Дорога дальняя. Не всякому по силам.
        - Твои вести верные?
        - Караван пришел, - ответил Илья. - Наш. Я со старшиной поговорил.
        - Илья правду говорит! - вмешался Габдулла. - Домой надо!
        - Надо, - согласился Владимир. - Но вот так сразу - нельзя. Болеслав обидится.
        «Если помедлить, печенеги могут много кого обидеть», - хотел напомнить Илья, но сообразил, что великий князь и сам это знает.
        - Я вперед поеду, - предложил он. - Сообщу, что ты, княже, скоро прибудешь.
        - Верно, езжай, - одобрил Владимир. - Людей тебе дать с собой?
        - Своих хватит, - отказался Илья.
        В ином случае он не отказался бы от подмоги, потому что для серьезной драки его собственной дружины было маловато. Но с ними будет Зарица, и Илье совсем не хотелось, чтоб кто-то посторонний узнал, что она - дочь Соловья.
        - Что за беда у тебя, Илья? - спросил Горацек, как только они вернулись в пиршественную залу.
        - Беды нет, - вместо Ильи ответил великий князь. - Домой ему надо. Я отпустил.
        И одарил чеха недовольным взглядом. Мол, без таких, как ты, разберемся.
        - Домой едешь? - встрепенулся Болеслав. - А что так?
        - Отец велит, - соврал княжич.
        Болеслав кивнул, потом повернулся к Горацеку:
        - Выпиши рыцарю подорожную, - распорядился он. - Да укажи всем подданным моим, боярам и старшинам, оказывать моему другу всяческую помощь и поддержку. - И, обернувшись к Илье, добавил: - Знай, рыцарь, на моей земле ты всегда будешь дорогим гостем!
        Княжич с благодарностью поклонился. Потом, чуть ниже, поклонился Владимиру и отправился восвояси. Хотя, видит Бог, охотно бы присоединился к пирующим.
        Глава 22
        Берег Северского Донца в месте впадения реки Везелицы. Белгород Владимиров. Двумя месяцами ранее. Штурм
        Стрелы затмили небо. И это не было преувеличением. Тысячи и тысячи стрел обрушились на город и его защитников. Густо впивались в забороло, стаями влетали в щели, сыпались навесом на площадь и крыши домов. Их было так много, что не было никакой возможности не только ответить - даже не привстать.
        Сергей Иванович, как и остальные защитники, прижался к стене, прикрылся щитом и ждал.
        Забороло защищало неплохо. Насколько мог видеть Духарев, пострадал пока только один человек: отрок из городской дружины. И то по собственной глупости - не подобрал ногу.
        Прячась, города не защитишь, но что делать, если стрелы льются как вода, оставляя лишь узенькую «тень», отбрасываемую зубцом заборола?
        И всё же Духарев рискнул выглянуть, уповая на крепость шлема и свою собственную.
        Повезло. Лишь одна стрела задела его, едва чикнув по золоченой стали. Зато вид наступающей орды впечатался в память.
        Да, хан двинул на город почти всё свое воинство. И на этот раз подготовился. Целая толпа копченых, прикрываясь большими щитами из сложенных в несколько слоев шкур, волокла вверх таран. Группки поменьше тащили осадные лестницы. Древесину для них добыли, разобрав строения за городскими стенами. Духарев в очередной раз подумал, что это его недосмотр. Все пригороды надо было сжечь сразу при появлении орды. Пожалел. И теперь придется расплачиваться.
        Рядом с теми, кто тащил лестницы, бежала целая лава степняков. Бежали копченые бодро, хоть и вверх по горе. Бежали не прячась, без опаски, уверенные, что защитники не рискнут не только стрелять в ответ, но даже просто выглянуть в щель. Потому что не меньше тысячи кочевников, оставшихся на отдалении, одну за одной метали и метали стрелы. Надо думать, когда у них пустели колчаны, им подносили новые. Стрелять снизу вверх не слишком удобно, тем более с такого расстояния. Но степнякам особой меткости не требовалось с такой-то численностью. Били «по площадям».
        Тысячи против нескольких сотен. Духареву на миг стало очень страшно. Впору опустить руки, но нельзя. То, что копченые творят с людьми, похуже смерти. Потому лучше драться. Погибнуть с честью или… В своей жизни Сергей Иванович не раз противостоял многократно превосходящему врагу и до сих пор жив. «Господи, спаси нас, грешных!»
        Шквал стрел ослаб, и Сергей Иванович снова выглянул наружу.
        Лавина печенегов была уже совсем близко.
        - Витмид! - крикнул Духарев. - Передай по стене, пусть готовятся к залпу!
        И взялся за лук. Десять ударов сердца, двадцать…
        Пронзительный свист сотника, и русы наконец-то дали отпор.
        Сергей Иванович развернулся к щели и в бешеном темпе отправил вниз три стрелы. Целиться не было необходимости. Копченые бежали кучно, и дистанция до них - не больше тридцати метров.
        Отстрелялся и опять укрылся за зубцом, зная, что сейчас будет.
        Завопили раненые копченые. Печенежские стрелы опять затмили небо. А через полминуты он услышал, как ударяют в стену верхние концы лестниц.
        Длину их подобрали грамотно - немного не доставали до края стены так, что отпихнуть их не получалось. Учитывая количество лестниц, атака будет мощной.
        Судя по тому, что увидел Духарев, хан решил ударить всей силой с одной стороны. Это было разумно.
        Однако Сергею Ивановичу пришлось поставить людей вдоль всей стены. Очень не хотелось, чтобы какой-нибудь «небольшой» отряд, копий этак в пятьсот, взял город с тыла. Впрочем, спереди стену защищали не менее полутора сотен бойцов и еще несколько десятков укрывались в башнях. И они, недоступные основной массе стрелков, уже открыли фланкирующий огонь по подобравшимся к стене печенегам.
        Духарев задумался… и едва не погиб. Взобравшийся на стену копченый напал сзади. К счастью, он не удержался, завопил. Сергей Иванович обернулся как раз вовремя, чтобы принять щитом копейный удар. Короткий укол, поворот - и копченый валится с заборола внутрь крепости. А еще один уже перемахивает через зубец, в прыжке замахиваясь саблей. Нет, братец, не тебе тягаться с таким, как Духарев, пусть даже он годами за седьмой десяток перевалил. Косой мах, встречный щитом, финт, и упавший на бедро клинок разваливает мясо до кости.
        Стрела взвизгивает почти впритирку. Духарев невольно отшатывается, удивленно глядит на собственного гридня, потом соображает и оборачивается. Ну да, еще один копченый валится вниз со стрелой в переносице.
        - Спасибо! - кричит Духарев. Больше он ничего не успевает сказать, потому что встречает железом еще одного копченого. Теперь ему придется работать за двоих, потому что отрок, который должен был держать стену слева от него, лежит на помосте со стрелой в горле. Метаться туда-сюда в его возрасте трудновато, но, к счастью, драться за себя и за убитого Сергею Ивановичу приходится недолго. По внутренней лестнице уже взбирается подмога. Мурый, отрок из моровской дружины, в котором Духарев когда-то увидел перспективу и забрал к себе на «обкатку», появился очень вовремя. Теперь бегать не придется. А вот сунуть клинком в рожу показавшегося печенега - это полегче. Рутинная работа.
        Не сказать, чтобы все противники были легкими. Некоторые довольно ловко отбивали удар и даже пытались контратаковать. Кое-кто вообще лез, прикрывшись щитом. Но положение штурмующих было шатким: стоять на верхней ступени лестницы не слишком удобно, а ведь чтобы перелезть через зубцы, требовалась как минимум одна свободная рука. Конечно, копченых поддерживали стрелки, но они вполне справедливо опасались попасть в своих, так что плотность и точность обстрела значительно снизилась. А вот лучники в башнях фланкирующим боем причиняли нападавшим немалый ущерб. Для дальних боковые бойницы башен были недоступны, а тем, кто у стены, стрелять было неудобно. Попробуй-ка снизу попасть в узкую щель. Да еще под обстрелом.
        Включился в дело таран, забухал в дубовые ворота. Ну, за ворота Духарев не особо беспокоился. Знал, что сделаны они на совесть. Тем не менее неплохо бы попотчевать таранщиков кипяточком. А еще лучше смолой. Смола тоже в Белгороде нашлась, но немного, бочек десять.
        Сергей Иванович махнул Мурому, чтобы приглядел за его участком стены, а сам, прикрывая голову щитом, спустился вниз.
        Несмотря на то что на площадь градом сыпались стрелы, работа здесь не прекращалась. Одни кипятили воду и смолу, другие держали над головами большие щиты, топорщившиеся стрелами, как спинка ежа - иглами.
        Духарев окликнул ветерана, топившего смолу, и пояснил задачу. Тот кивнул: понятное дело. Пару ведер расплавленной смолы подняли в башню и вылили по специально направленному желобу. Эффект был невелик. Большие кожаные щиты неплохо защищали не только от стрел, но и от горячих жидкостей. Горячих, но не горючих. Следом за вылитой смолой полетел горящий факел… И таранщикам сразу стало весело. Завопили, запрыгали и, как следовало ожидать, бросили таран, горящие щиты и дали деру.
        А за ними устремились прочь и остальные печенеги. Не забыв, к сожалению, прихватить лестницы.
        Передышка оказалась очень кстати. Умаялись бойцы.
        В том, что это именно передышка, Духарев не сомневался. Иначе зачем было забирать лестницы?
        В этом бою войско Белгорода потеряло тридцать семь человек. Воев девятеро, остальные - мирные жители. Их жизни забрали падавшие навесом стрелы.
        Раненых среди гарнизона было раза в три больше. В том числе и два духаревских отрока, получивших по стреле в руку.
        Среди погибших оказался Насупа. Бывший командир белгородского гарнизона показал себя героем. Когда его сосед по стене получил стрелу в горло, он в одиночку почти полчаса держал двойной участок, пока на стену не прорвались аж двое копченых. Одного Насупа прикончил, второй убил его. К счастью, прорыв заметила резервная группа из шестерых гридней-стрелков, оставленная Духаревым именно на такой случай. Десяток стрел - и прорыв был ликвидирован. К сожалению, слишком поздно для Насупы.
        В общем, потери были сравнительно невелики. Но составили примерно десять процентов от всего белгородского воинства. И это если не считать тех, чьи раны позволяли остаться в строю.
        А вот печенегов положили несчетно. Навскидку никак не меньше полутысячи. Под стенами образовалась солидная гора трупов. Удастся ли поднять войско на новый штурм, зависело только от авторитета хана. Духарев был склонен полагать, что авторитета хватит.
        И хорошая новость: от печенежского тарана ворота почти не пострадали.
        Князь-воевода позвал Грузилу и велел выдать по двойной норме питания каждому, кто участвовал в сражении. И по куску конины непременно добавить - питательная вещь. А вот у остальных паек, мягко говоря, был скудным. Ничего, переживут. Бойцам нужнее.
        После обеда, убедившись, что копченые не планируют нового налета - судя по обилию дымов, у них тоже был обед, - Духарев созвал на совет Витмида, нового командира городской дружины Ошурка и старшину ополчения Ждибора. Ну и Грузилу, конечно. Наместник всё-таки. Первым делом Сергей Иванович опросил командиров. Те отчитались. Говорили в основном Витмид и Ждибор. Ошурок, куда менее опытный, помалкивал.
        Оба полагали, что стену удержали едва-едва. После двух с лишним часов штурма многие бойцы помоложе, да и ветераны постарше, бились уже из последних сил. Усталый же вой - мертвый вой. А если проредить защитников хотя бы на треть, то остальные попросту не удержат всю стену.
        - Не понимаю, почему хан не попробовал сунуться сразу со всех сторон, - сказал Витмид.
        - Справа - обрыв отвесный, сзади тоже обрыв, а у стены площадка совсем неширокая. Слева подход вообще неудобный. И склон крутой, и внизу земля болотистая, - ответил Ждибор - И не подмерзла пока. Но я бы всё равно попробовал. Думаю, они тоже попытаются.
        - Считаете, печенеги скоро нападут снова? - спросил Духарев.
        Оба кивнули.
        - Сейчас они пожрут, передохнут немного, а к вечеру полезут. Или ночью, - сказал Ждибор.
        - Не сегодня! - возразил Витмид, который знал копченых получше. - Сегодня они вече устроят и будут орать, что не умирать пришли, а за добычей. Хан их, понятно, приструнит, но времени до заката уже не останется. А ночью они не пойдут. Ночью их лучникам прикрывать атаку неудобно. Ночи нынче безлунные.
        Сергей Иванович склонен был согласиться.
        - А может, они вообще уйдут? - с надеждой предположил Грузило. - Вы им сегодня такую трепку задали!
        - Не уйдут, - покачал седой головой Духарев. - Думаю, они знают, что нас мало. И хуже того, знают, что и припасов у нас немного.
        - Откуда? - встрепенулся Ждибор.
        - Они же обоз наш захватили. Наверняка кого-то живьем взяли. Разговорить пленных им не составило труда.
        - Это да, - кивнул Витмид. - Копченым людей жечь да жилы драть за счастье. Так нам-то что делать, батько? Стоять? Или уходить?
        В принципе можно было рискнуть и попробовать уйти. Духареву с дружиной. Можно, но неправильно.
        - Будем стоять, - сказал он. - Людей не бросим. (Грузило вздохнул с облегчением.) Город сдавать тоже не будем. Копченым сдаваться нельзя. Что мы сделаем, так это отправим гонца в Киев. А лучше двух для надежности. Двуоконь они до Киева быстро добегут. Еще: если печенеги, как и раньше, только со стороны ворот попрут, будем биться сменами. Уставших будут заменять те, кто в резерве, и те, кто остальную часть стены караулит. Витмир, Ждибор, проследите, чтоб смены правильно распределялись. Встанем пореже, но внизу, во дворе под прикрытием стрелков хороших поставим. Будут снизу поддерживать тех, кто на стене. Да, стрелы копченых собрать. Нам пригодятся.
        - Уже собирают, - сообщил Ждибор. - Дело нехитрое.
        - Может, еще разок смолой их попотчевать? - предложил Витмид. - Очень мне понравилось, как они деру дали.
        - Попотчуем, - обещал Духарев. - Не сразу, а в подходящий момент.
        Он знал, что горящая смола неплохо действует на психику. Одно дело погибнуть от железа, другое - сгореть живьем.
        - Всё, - сказал он, поднимаясь. - Займитесь делом, а я - отдыхать. В мои годы мечом махать - нелегкая работа.
        - Однако получается у тебя недурно, батько! - похвалил Витмид. - Я ж видел.
        - Опыт, - отозвался Духарев. - Он, знаешь ли, иногда заменяет силу молодецкую. Жаль, ненадолго.

* * *
        Духарев проснулся рано. Вдохнул приятный запах свежей древесины. Дом был достроен всего месяц назад.
        В городе тихо. Это радовало. Проснулся, справил нужду, умылся из тазика, надел верхнюю рубаху, меховую безрукавку, опоясался, накинул подбитый соболями плащ (снаружи было прохладно) и покинул покои.
        В дверях бдил отрок. Сергей Иванович кивнул ему дружески и спустился на первый этаж. Там спали еще четверо. В броне. А еще двое бодрствовали и приветствовали Сергея Ивановича быстрыми поклонами. Один из дежурной смены, гридень по имени Туряк, открыл батьке дверь и тут же пристроился за спиной.
        Сумерки. Пустая площадь. Только у колодцев маячила пара ополченцев. Это Духарев распорядился. Не то чтобы он всерьез опасался, что воду отравят, да и не единственные это были колодцы в Белгороде, но береженого, как говорится…
        Сергей Иванович поздоровался и сказал:
        - Водички мне.
        От колодезной воды заныли зубы и ужасно захотелось сбросить всё и облиться разок-другой. Однако не дома.
        - Видели кого?
        - Ага. Этот, незнакомый, что с последними беглецами пришел, попить приходил.
        - Гуз?
        - Может, и гуз.
        - Молодец, бди!
        Ополченец приосанился.
        Надо узнать, куда этого гуза поселили. И пощупать. Подозрительный. А еще узнать, как он вел себя во время вчерашнего штурма. Очень может быть, что гуз этот - и не гуз вовсе.
        Посветлело. Близился рассвет. Сергей Иванович глянул на небо: чистое. Жаль. Дождь не помешал бы. Лучникам в дождь неудобно. Хотя по погоде это будет скорее снег.
        Сергей Иванович двинулся к привратным башням. Там тоже стояла стража. У каждого входа по ополченцу. Один совсем дедок, бородища за пояс заткнута, но молодцеватый. Ответив на приветствие, Духарев полез наверх.
        В лагере печенегов наблюдалось движение. Дым от множества костров полз вверх. Ранний завтрак, надо полагать. И это наводило на мысли, потому что копченые были довольно ленивы. Так что если уж встали с восходом, то неспроста.
        Сергей Иванович не спеша спустился и увидел у колодцев парочку женщин. Город тоже просыпался.
        Духарев обернулся к гридню:
        - Туряк, надо Витмида… - и не закончил фразы, потому что сотник уже шел к нему через площадь. Вероятно, кто-то уже доложил ему, что батько проснулся.
        Поздоровались. Витмид выглядел бодрячком. Хотелось надеяться, что и Духарев тоже. Как-никак проспал часов десять.
        - Копченые уже завтракают, - сообщил Сергей Иванович.
        Витмид посмотрел на небо и всё понял.
        - Сейчас распоряжусь, батько.
        Дополнительных инструкций ему не требовалось. Сам знает, что делать.
        Духарев двинулся к дому.
        Уже за завтраком, состоявшим из горячей каши с разваренными кусочками конины, Сергей Иванович вспомнил, что хотел проверить подозрительного гуза, но отдать команду не успел. В трапезную вошли Ждибор и Ошурок.
        - Завтракали? - первым делом спросил Духарев и, получив отрицательный ответ, озадачил прислугу.
        Командирам подали то же, что и ему: пшеничную кашу с кониной.
        - Ешьте. Может, другого времени не будет.
        Ждибор и Ошурок дружно взялись за ложки.
        Челядь уже расставляла по столам кувшины с квасом, сдобренным мёдом, и плоские миски с горками блинов. Духарев велел сегодня не экономить. Да, в случае осады каждая горсть зерна станет бесценной, но если сегодня они не удержат город, то никакой осады уже точно не будет.
        - Как настроение у воев? - спросил он у командиров гарнизона и ополчения.
        - Молодняк трусит немного, - ответил Ждибор. - Вчера многих убили, да и живым досталось. Надо бы воодушевить.
        - Воодушевим, - пообещал Сергей Иванович. - Как твои, Ошурок?
        - Драться будут, куда денутся! - отрапортовал новоиспеченный полусотник.
        - Это уж точно, - согласился Духарев. - Деться нам некуда. Ждибор, гуз, который прискакал позавчера, у тебя под началом?
        - У меня, - подтвердил сотник, отправляя в рот блин.
        - И как он?
        - Я его на главную стену не ставил. Сначала проверить надо. Не до того было.
        - Вели кому-нибудь доверенному за ним присматривать, - кивнул Духарев.
        - Сделаю. Что еще?
        - Да ничего. Вчера всё оговорили. Доешь и собирай своих. И ты тоже, Ошурок. Воодушевлять их буду.
        Духарев оглядел выстроившихся воев. Гарнизонные выглядели браво, но слабо. Ни кольчуг, ни даже простеньких панцирей. Даже у лучших всего лишь куртки с кое-как нашитыми пластинками. У остальных - совсем плохо. Пропитанные солью фуфайки, что-то типа кирас из вареной кожи. От сильной стрелы или доброго удара саблей такое не защитит. У ополченцев с защитой было по-разному. Вернее, они делились на две группы: на ветеранов, облаченных весьма неплохо, и простых ополченцев, которые щеголяли чуть ли не в обычной одежде. Взгляд отдохнул только на своих. У Духарева даже отроки были облачены в хорошие кольчуги, вооружены мечами, шлемы в большинстве снабжены тыльниками, а у некоторых имелись даже кольчужные сетки, прикрывавшие лицо. У некоторых, потому что многие, как и сам Духарев, кстати, считали их неудобными и бесполезными.
        Огорчало то, что численность его маленького войска упала почти на четверть.
        Он отыскал глазами гуза. Тот взгляд князь-воеводы выдержал спокойно. Что, впрочем, ни о чем еще не говорило. Рядом с гузом стоял и его сосед по удачному бегству, поселенец, пришедший с женой и сыновьями. Вот этот смотрелся орлом: бронь наилучшего качества, меч, степной рогатый лук в налуче. Да, такой боец на стене точно не помешает. Удачно он поспел…
        Духарев встрепенулся. Молчание затянулось.
        - Вы - молодцы! - рявкнул он. - Славно вчера копченым всыпали. Удирали шакалы, поджав хвосты!
        Сборная дружина отозвалась одобрительным гулом.
        - И это хорошо, потому что покажи мы слабину, сейчас они уже рвали бы нас на части. Копченые, они такие. Им только дай человека помучить. Кожу живьем снять, живот разрезать, огнем прижечь. Бесам, которым они служат, такое любо. Вот они и стараются. Чем сильней и дольше человек мучится, тем им радостней. А что они с женщинами да детьми творят, даже говорить не стану. У них участь еще страшнее. А хуже всего тем, кого копченые в рабство возьмут. Таким лучше живьем сгореть. Видел я, что бывает, когда степняки город берут. И больше я такого видеть не хочу! И потому прошу вас, други, сделайте так, чтобы я этого и не увидел! Не дайте тварям бесовским, навьим, град наш! Не дайте им детей наших и жен! Избавьте от участи ужасной! Бейте их яро! Бейте копченых! И не дайте им убить себя! Ведь если убьют нас, то не смерть придет в город! Сам ад придет, которым грозят нам христианские пастыри! Берегите себя, но помните: умрете со славой, защитив наш град и поразив множество врагов, и соратники займут ваше место и поразят нелюдских тварей! Мы - сила, други! Так будем стоять крепко! Умоем копченых их собственной
кровью! Сокрушим их кости! Врежем им так, чтоб устрашились и уползли прочь! Мы - сила! С нами Господь наш и Слава Его! Порвем тварей!!!
        Площадь взорвалась оглушительным ревом. Вскинулись вверх копья и клинки. Ликование было такое, будто враг уже удирает, пождав хвост.
        - На стены! - мощно крикнул Духарев, перекрывая рёв.
        Вовремя сказал. Орда уже сдвинулся с места и потекла к броду.
        - Ты глянь, батько, что они несут, твари поганые! - Видмид коснулся плеча Духарева.
        Тот пригляделся. Ах ты ж…
        Двое копченых, ехавших впереди печенежского воинства, на длинных древках, будто знамена, несли человеческие головы.
        Головы гонцов, которых Духарев отправил за помощью.
        Глава 23
        Польша. Дорога от Гнезно на Киев. Глупая смерть
        Путешествовать с подорожной Болеслава оказалось чистым удовольствием. Везде «дорогого гостя и друга» принимали как родного. Распахивались ворота городов и замков, родовитые бояре сажали Илью по правую руку и прям-таки не знали, как ему угодить. Особенно те, кто в свое время не поддержал Болеслава или, хуже того, склонился в сторону его мачехи. Весть о крутом нраве нового правителя лехитских и прочих земель разлетелась быстро.
        Правда, не обошлось и без исключений. Один из городков, принадлежавший кому-то из близких родичей боярина Прзибивоя, отказался впустить Илью со спутниками именно потому, что тот предъявил Болеславову подорожную. Так что пришлось проехать еще полпоприща и заночевать в обычной корчме.
        А во втором случае едва не приключилась беда. Причем не из-за враждебности принявшего русов боярина, а из-за глупости и алчности его наемников.
        Боярин-то повел себя правильно: устроил пир в честь именитого гостя, на котором так и сыпал здравицами Илье и князю Болеславу. Боярин был из тех, кто до изгнания Оды принадлежал к ее партии, и потому справедливо опасался, что, когда придет время отделять полезных овец от злонамеренных козлов, он, боярин, может оказаться в числе последних.
        Пир был богатый, хотя ни замок, ни город, в котором он располагался, ни даже боярская дружина богато не выглядели. Скорее наоборот. Да и дружинники большей частью оказались чужеземными наемниками. Впрочем, его это не касалось. Главное, что устроили их очень хорошо и о конях позаботились как следует.
        Утро началось как обычно. С изгнания легкого похмелья.
        Спали они все в одной большой светлице. Илье боярин выделил отдельные покои, но тот, дабы не искушать ни себя, ни друзей, уступил их Зарице.
        Понятно, без девок не обошлось, но то были обычные теремные девки, коим ублажить воина, да еще славного, за счастье.
        Похмелье Илья изгонял упражнениями. Он, голый, висел на потолочной балке. Вернее, не висел, а подтягивался. То на одной руке, то на другой.
        А на соседней балке, тоже голый, если не считать многочисленных татуировок, висел Гудмунд Праздничные Ворота. И тоже подтягивался. Но на двух руках. На одной у него не очень получалось.
        А между ними располагался Рулав. Личной балки ему не хватило, да он в ней и не нуждался, поскольку все еще пребывал в постели и с утра пораньше пользовал выловленную в коридоре молоденькую служаночку, чьи стоны гармонично вписывались в уханье разогревающих мышцы богатырей.
        Маттах в этом празднике мужества не участвовал. Он привык, что утро Ильи начинается с подобных упражнений. Сам не присоединялся, но относился с пониманием. Молодой хузарин знал, что всем этим висениям и качаниям княжича научил отец в те страшные времена, когда Илья обезножел. Потому для Ильи они, как для самого Маттаха, - утреннее благословение. Последним хузарин, правда, частенько пренебрегал.
        А вот других Илья уже успел приобщить к богатырской забаве. Сначала Миловида, для которого был как Перун для варяга-язычника. Потом и Гудмунда. Нурман ни в чем не хотел уступать могучему княжичу. Однако уступал.
        Миловида, впрочем, в горнице не было. Как и Малиги, Возгаря и Загрёбы. Эти уже куда-то отправились. Скорее всего, в конюшню. Лошадок проведать.
        Рулав, кстати, тоже утро обычно начинал с лошадей, но нынче предпочел более приятное времяпрепровождение. Тем более что служаночка еще накануне Рулаву глазки строила, а потом куда-то потерялась. А сегодня вот нашлась…
        Маттах ухмыльнулся. Он-то вчера свою не упустил.
        - Вы тут развлекайтесь, а я есть пойду, - сообщил он.
        - Ага, иди, - пропыхтел Илья. - Мы скоро.
        Трапезная боярина, где вчера кипело веселье, была прибрана и пустынна. Скорее всего, боярские дружинники уже поели и занялись делами. Кроме челяди в трапезной пребывали трое воев, которые устроились за «нижним» столом. По виду - саксонцы. Наемники здешнего боярина. Эти больше налегали на пиво, чем на снедь. Судя по всклокоченным шевелюрам и бородам, ночь воины провели бурно.
        Лиц их Маттах не помнил, что неудивительно. Он сидел наверху, за лучшим столом, а эти, небось, как и сейчас, - внизу, среди многочисленной безземельной шляхты, именовавшей себя «рыцарством», но ни гербов, ни золотых шпор не имевшей. Только спесь и вечную готовность схватиться за саблю.
        Впрочем, Маттах и то и другое одобрял. Честь и бесстрашие - отличительные признаки воина.
        Увидав хузарина, саксонцы на время отставили пиво и проводили его задумчивыми взглядами.
        Маттах устроился поближе к княжьему месту и махнул рукой. Миленькая холопка тут же приволокла ему кувшин с пивом, но Маттах отказался. Пиво он не жаловал. И поскольку получить здесь приличное вино не рассчитывал, то попросил ягодной воды с медом и мяса. Любого, кроме свинины.
        Свинину Маттах старался не есть. Господь ее не одобрял. Господь, надо отметить, не одобрял большинства пищи, изготовленной иноверцами, но смерть своего воина от голода Всевышний одобрял еще меньше. Так в свое время сказал Маттаху отец, а Маттах, как послушный сын, усомниться в отцовской мудрости никогда бы себе не позволил.
        Принесли мясо. Похоже, оленину. Еще горшок со сдобренной луком и укропом кашей и кувшин с ягодной водой. Пища не изысканная, но сойдет. В походе.
        Маттах достал собственную серебряную ложку, пробормотал положенное благословение и неспешно принялся за еду.
        Однако спокойно позавтракать хузарину не удалось.
        За столом саксонцев возник бурный спор. Поскольку языка германцев Маттах не знал, то суть спора осталась ему неизвестной. Да и пусть бы им, но один из воев обладал исключительно противным визгливым голосом и орал при этом громче всех.
        Маттах пожалел, что пришел один. Он был уверен, что единственного рыка Гудмунда было бы достаточно, чтобы горластые германцы заткнулись. А вот его они вряд ли послушают. Тем более что пришел он сюда налегке, в шелковой рубахе и даже без сабли, с одним только кинжалом. А золотых украшений вряд ли хватит, чтоб внушить уважение этой похмельной ватажке.
        Маттах уже почти закончил трапезу, когда один из саксонцев, огромный, ничуть не меньше Гудмунда, с нечесаной бородой и свернутым набок носом, бухнулся на скамью напротив и уставился на хузарина.
        - Что надо? - с набитым ртом поинтересовался Маттах.
        Саксонец каркнул что-то по-своему.
        - Не понимаю, - по-словенски ответил хузарин.
        - Это что? - Грязный ноготь германца указал на золотую гривну Маттаха с кулоном, украшенным Щитом Давида[8 - Щит Давида, он же Звезда Давида - шестиконечная звезда, гексаграмма. Автору известно, что в Средневековье этот символ использовался не только иудеями, но также христианами и мусульманами, в печатях, амулетах и орнаментах. Касательно же использования ее хазарскими иудеями у автора данных нет. Но нет также и информации, указывающей на обратное.] со священными письменами внутри.
        - А тебе какое дело?
        - Интересуюсь.
        Маттах поглядел на саксонца, поразмышлял, стоит ли отвечать, но все-таки ответил:
        - Знак моей веры.
        - Ты иудей, что ли?
        - Угадал. - Саксонец Маттаху не нравился. Да и пованивало от него. Похоже, наблевал себе на бороду, а отмыл кое-как.
        - А не похож.
        - Я похож на своего отца, - надменно сообщил Маттах, отодвигая опустевшую миску. - Так что не сомневайся. А вот насчет тебя я не уверен.
        - А ты дерзкий, - сказал саксонец.
        - Не ты первый это заметил, - отозвался хузарин. Он воспринял слова германца как похвалу. А зря.
        Наемник оглянулся и махнул рукой, подзывая своих.
        Двое тут же снялись с места, обошли кругом стол Маттаха и грузно опустились на скамью, навалившись с боков. Пахли они ничуть не лучше первого. Впрочем, Маттах уже знал, что мытье у германских племен не в чести. Иные смердели похуже печенегов. Небось тоже боятся удачу смыть. Ну этим, похоже, смывать не так уж много.
        Маттах усмехнулся. От саксонцев исходила угроза. Хузарин не знал, зачем они пытаются его напугать, но сам факт его развеселил.
        - А золота на тебе немало, - заметил тот, что напротив.
        - А на тебе его вообще нет. - Маттах отпил из кувшина.
        - Так обычное дело! - пробасил тот, что справа. - У иудеев золото всегда есть. Давай, малыш, снимай цацки. Честным воинам они подходят больше, чем такому, как ты.
        Его словенский выговор отличался от говора того, что напротив, значит, саксонцем он не был.
        - Ты шутник, - сообщил Маттах, поднимаясь со скамьи.
        Но встать ему не дали. Ухватили с двух сторон, усадили обратно.
        - С чего ты взял, что мы шутим, маленький иудей? - ухмыльнулся щербатой пастью тот, что напротив. - Мы очень даже не шутим.
        Маттах считал себя сильным. Да он и был сильным - слабых воинов не бывает. Но каждый из германцев был значительно тяжелее, и держали его крепко. Как бы рубаху не порвали. Рубаха хорошая, шелковая.
        Из оружия у Маттаха был только кинжал на поясе. Ну и нож, которым он резал мясо. Нож сейчас лежал на столе. Можно дотянуться…
        Уже нет. Тот, что напротив, уже оснастился здоровенным тесаком, которым ловко отбросил ножик Маттаха подальше.
        - Вы смерти ищете? - поинтересовался хузарин.
        - Не мы, - дохнул вонью саксонец. - Ты. Думаешь, кто-то расстроится, если один маленький иудей отправится в свой иудейский ад?
        - Никто не расстроится, - сообщил здоровяк слева.
        - И никто не узнает, - поддержал тот, что справа.
        - Ты думаешь? - Маттах глянул на холопку, застывшую в трех шагах.
        - Я знаю, - отозвался саксонец напротив. - Кыш! - гаркнул он на девку, и та порскнула прочь. Как заяц.
        Саксонец захохотал. Потом бросил своим что-то по-германски. Маттах, конечно, не понял, но выражение лица саксонца ему не понравилось. Умей Маттах бояться, он бы испугался. Но бояться сын Машега не умел.
        Соседи поднялись одновременно. И одновременно, без всякого усилия, выдернули Маттаха из-за стола. Хузарин изловчился и пнул одного пяткой в пах. Получилось плохо. Вскользь. Да и сапог на хузарине был мягкий, домашний.
        Саксонец зашипел и стиснул плечо пленника еще сильнее. Хватка у него была что надо. Маттаху пришлось как следует напрягать мускулы.
        Наверное, следовало закричать. Или хотя бы назвать себя полным именем.
        Но гордость не позволяла. Какие-то вонючие наемники. Цена им - три стрелы. Или три удара саблей. Маттах всегда считал, что небольшой рост и малый вес - это хорошо. Коню легче, и попасть труднее. Да и ловчее на лошади играть, если ты невелик. Но сейчас он впервые пожалел, что не так могуч, как брат Илья.
        - Не трепыхайся, иудей, если жить хочешь! - Саксонец сзади кольнул Маттаха в спину. - Продал Христа, так поделись с нами. Тогда отпустим.
        Однако хузарин уже понял, что в живых его не оставят. Его бы уже убили, если бы не челядь в трапезной. Утащат подальше от лишних глаз и зарежут. Или удавят.
        Надо закричать. Позвать на помощь…
        Но стыдно! Так стыдно! До слез! Умереть и то лучше!
        Помощь пришла сама. Они столкнулись прямо в дверях.
        - Брат! У тебя, никак, новые приятели завелись?
        Маттах выдохнул. Илья. И Гудмунд! И Рулав!
        - Ты его брат? - удивился саксонец.
        Одинаковым у Ильи и Маттаха был только пшеничный цвет волос.
        - И я тоже! - пробасил Гудмунд, ухмыляясь.
        Он любил пошутить. А вот Илья уже сообразил, что происходит нехорошее. Глаза его недобро сузились.
        Саксонец-вожак выдвинулся вперед. К тесаку в правой руке добавился топорик.
        У Ильи, как и у Маттаха, оружия с собой не было. Нож на поясе - не оружие. Потому наемник чувствовал себя уверенно.
        - Не мешай, - примирительно произнес саксонец. - Это наша добыча. Мы его первые…
        Илья ударил так быстро, что саксонец не успел пустить в ход оружие. Даже если и собирался. Раздался звук, какой бывает, когда булава или боевой кистень угодят в лицо. И саксонца снесло с дороги. А мигом позже тоже безоружный Гудмунд ухватил за бороду одного из здоровяков, державших Маттаха, ловко развернул, сцапал за сальную гриву, рванул… И уронил на пол со свернутой шеей.
        Третьего достал сам Маттах. Выхватил кинжал, который саксонцы позабыли у него отнять, и всадил по самую рукоять в живот, без труда пробив жилет из толстой кожи. Хороший кинжал. Сам точил. Воткнул и провернул разок-другой. Здоровяк отпустил плечо Маттаха и заорал. У хузарина появилось было желание дать поганцу помучиться. Но он взял себя в руки, выдернул кинжал и ударил еще раз. В сердце.
        Потом поглядел на друзей и попросил:
        - Не рассказывайте никому, ладно?
        - Так чего тут… - начал Рулав, ухмыляясь. Но получил локтем в бок от Ильи и заткнулся.
        - Не расскажем, - пообещал княжич.
        Он не понял, о чем просит не рассказывать Маттах. Сам он ничего постыдного в произошедшем не видел. Но брат просит, и этого достаточно.
        - С этим что? - спросил Гудмунд, кивнув на саксонца под опрокинувшейся лавкой. - Добить?
        - Пусть боярин решает, - махнул рукой Маттах, вытирая кинжал. Руки у него дрожали. Умереть он не боялся. Но умереть так, по-глупому… Отец, братья узнали бы… Какой позор!
        Илья шагнул к ошеломленному саксонцу, пинком вышиб из его руки тесак.
        - Боярин так боярин, - не стал спорить княжич. - Хотя правильней было бы его добить. Чтоб прочие запомнили, на кого можно хвост поднимать, а на кого нет.
        Сам саксонец наверняка бы выбрал «добить».
        Выслушав почетных гостей и опросив челядь, боярин принес другу князя Болеслава глубочайшие извинения. И даже предложил пять марок «за беспокойство», заверив, что преступники - не его люди, а просто проезжие вои, которые хотели наняться к нему на службу, но он им отказал.
        Выглядело не слишком правдиво, потому что «чужие вои» кормились в боярской трапезной как свои. Но Илья не возражал. А от возмещения отказался, поскольку возмещать было нечего. Никаких убытков они не понесли.
        Князь еще раз извинился, велел по обычаю выдать Илье и его спутникам припасы и фураж в дорогу, а выжившего саксонца посадить на кол.
        Надо полагать, перепугался боярин не на шутку. Он полагал Илью и его людей ближними дружинниками Болеслава, а убей его люди Болеславова дружинника…
        Жуткие вопли посаженного на кол саксонца прозвучали прощальным приветом отъезжающим русам.
        Маттах же посчитал происшедшее полезным уроком. И в дальнейшем с саблей не расставался, а по сторонам глядел еще внимательнее. Снова оказаться в таком позорном положении он не хотел.
        Больше никаких происшествий до самого Киева с ними не случилось. Зарица оказалась отличной наездницей. Немногим хуже Рулава и уж точно лучше Гудмунда. И вела себя правильно: глазок никому не строила и попкой не вертела. К тому же она отлично стреляла, да и саблей орудовала недурно. С Миловидом билась, считай, на равных. Была б она парнем, можно было запросто в отроки взять.
        В общем, к концу путешествия спутники Ильи забыли, что с ними бывшая разбойница, дочь того самого Соловья, и больше не косились на нее с подозрением.
        А вот в Киеве Илью ждала недобрая новость. Батюшка пропал.
        Глава 24
        Киев. Дома
        - …Ушел с дружиной проверить, как наши земли и погосты к зиме готовы, - рассказывала матушка. - Полтора месяца уже. И никаких вестей. А тут еще орды печенежские. Нам-то в Киеве бояться нечего, а вот по ту сторону стен… - Она вздохнула. - Своих-то мы заранее предупредили, чтоб, чуть что, сразу сюда бежали. Подворья у нас просторные, а дружинных, что за стенами стоят, Претич в Детинце разместит. Я уже с ним говорила. Табуны тоже подальше отогнали. Урожай и всё ценное сюда свезли. Потерь будет немного. - И снова вздохнула.
        - Ты скажи, матушка, в чем печаль? Хочешь, поеду батюшку поищу?
        - Еще и тебя потерять? - встрепенулась княгиня.
        - Я воин, матушка. И хороший, - напомнил Илья. - Может, Артём со Славой и получше, но поверь, в степи копченым меня не взять. Кстати, с ними-то что?
        - Слава на восток ушел, к хорезмийцам. Артём у себя в Уличе. И Варяжко, сказывают, с ним. Что-то они задумали. Претич не говорит, а мне что-то страшно. - Княгиня печально взглянула на сына.
        «Она такая маленькая, матушка, - подумал Илья. - И такая сильная. Одна у нее слабость - родня». Нет, глупости. Какая же это слабость? Род - сила.
        Что же всё-таки делать? Батюшку поискать надо бы. Но где? Кто знает, куда они двинулись? А если на большую орду напоролись, то чем тут поможешь? Батюшка ведь не один ушел - с дружиной. А гридь у князь-воеводы добрая. Каждый двоих копченых стоит, а то и троих.
        Однако просто сидеть дома и ждать вестей для такого, как Илья, нестерпимо.
        - Скажи, матушка, а Кузьма нынче здесь?
        - Ты что задумал? - насторожилась княгиня.
        - Да разговор к нему есть, - Илья ласково коснулся плеча женщины. И поспешил перевести разговор на другое: - Сынок-то мой как?
        - Сынок? - Княгиня фыркнула. - Байстрюк будет вернее.
        Но гнева в ее голосе не было. Теремные и дворовые девки вечно к воинам липнут. И рожают от них… таких же холопей. Но тут - дело особое. Эта девка Илью выручила. И не рабой рожала, а уже свободной.
        - В порядке малой, - проворчала Сладислава. - И Елизавета тоже.
        Елизаветой крестили Лиску, а матушка всегда пользовалась крестильным именем, а не родным.
        - А ты, говорят, как у тебя заведено, девку приволок? Кто она?
        - Дочка Соловья, - не стал врать Илья.
        - Что?!
        - Матушка, ты не тревожься. Она поганить не станет, а мне она нужна. Для дела.
        - Разбойница?
        - Матушка! Так а кем ей еще быть с таким-то отцом?
        - Верно, - княгиня смягчилась. Но тут же построжела: - Ты за нее отвечаешь! И не верь ей! Разбойница, она разбойница и есть.
        - Всё хорошо будет, матушка! - пообещал Илья. - Я за ней прослежу. - И, вспомнив, добавил: - А с этой что, с Пипкой?
        Эту девку тоже Илья в Киев привез. И ей, как и Лиске, он тоже был обязан.
        - Дура упрямая! Креститься не хочет.
        - Но ты же ее не выгнала? - забеспокоился Илья. - Она ведь мне жизнь спасла, ты знаешь.
        - Знаю. Иначе давно б со двора выставила. Цела она. Евпраксия ее к себе взяла помощницей. Сказала, толковая, мол, и работящая. Ей видней.
        «А вот это хорошо, - подумал Илья. - С Лучинкой она не пропадет». Он и впрямь был обязан девушке, которая, рискуя жизнью, помогла ему, когда он томился в темнице у владетеля Мислава. Без нее Илья бы вконец ослаб от голода и наверняка стал бы легкой добычей для мишки на языческом капище. Илья обещал, что девушка будет жить в достатке, а слово сына князь-воеводы Серегея - не пух на ветру. Проведать и убедиться. Хотя, если она при Лучинке, значит, всё хорошо. Илья тепло улыбнулся, вспомнив невестку.
        Сладислава, глядя на него, тоже улыбнулась: «Ну и вымахал парень, да как раздался! Кто бы мог подумать, глядя на тощего мальчонку, которого Артём привез к ним на подворье, что вырастет он в этакую громаду».
        - Всё, - вслух сказала княгиня. - Ступай. Дела у меня. А ты к обеду приходи, не забудь. И Маттаха приведи. Он хоть и такой же безответственный, как ты, но всё же родня.
        «Родня, - подумала она, когда сын вышел. - Мужчины. Господи Иисусе, обереги их в труде ратном». И встав из-за стола, опустилась на колени пред иконами:
        - Господи Боже наш, непобедимый и непостижимый, крепкий во бранех, даруй, Господи, рабу твоему Сергию Свое спасенье, благополучное возвращенье…
        Глава 25
        Берег Северского Донца в месте впадения реки Везелицы. Белгород Владимиров. Двумя месяцами ранее. Из последних сил
        Огромный, как медведь, рус широко размахнулся и ударил сплеча. Печенег вскинул саблю, но удержать не сумел. Меч угодил рядом с шеей и вошел на добрую пядь. Рывок - клинок выскочил из раны вместе с фонтаном крови, обрызгавшим налобник и лицевой щиток с двумя дырками. Рус на миг зажмурился, смаргивая кровь, и перескочивший стену новый враг тут же рубанул его поперек туловища. Сабля бессильно проскрежетала по кольчуге, а вот меч руса не подкачал, врубился печенегу в бедро. Раненый взвизгнул, качнулся, рус с силой толкнул его ногой, сбрасывая с заборола, развернулся навстречу следующему…
        И тут, скользнув по краю дырки, в глаз ему воткнулась стрела. Воин зарычал совсем по-медвежьи, вырвал стрелу - благо вошла неглубоко, кость не пробила - и рубанул с удвоенной яростью, сбивая копченого со стены. Сильный удар по спине застал его врасплох. Кольчуга опять спасла. Великан принял саблю на клинок, ударил в ответ, но печенег, ощерясь, отскочил, присел и зашипел, как рассерженная рысь. Злобное шипение не остановило бы воина. Остановил подобравшийся сзади враг. Не надеясь прорубить сталь, он хлестнул саблей на уровне колен и разом рассек сухожилия. Рус опрокинулся на спину, а печенег завопил победно и воткнул саблю в уцелевший глаз.
        Радовался он недолго. Прилетевшая со стороны площади стрела прошила его насквозь. Другая настигла его соратника. Стрелы вынесли еще двоих, перемахнувших через забороло, а третьего принял подбежавший ополченец из ветеранов и отправил его душу в печенежский ад.
        Духарев опустил лук и выругался. Это его гридня только что зарубили копченые. И он бы наверняка справился, если бы не та стрела.
        Однако сам принцип оказался верным. Еще до начала штурма Сергей Иванович набрал группу стрелков из тех, кто более меток, и тех, кого не стоило ставить на стену, - ветеранов постарше и охотников. Себя он тоже отнес к этой группе. Понятно почему. Семьдесят два года - возраст серьезный. Пусть Духарев и не чувствовал себя дряхлой развалиной, а совсем напротив, вполне боеспособным во всех смыслах мужчиной, но все же семьдесят - это не сорок. Несмотря на регулярные упражнения, правильное питание, всяческие травки, которыми его пичкали жена и невестка, и даже чудесный корень женьшеня, который за сумасшедшие деньги привозили ему из Китая, лета брали свое. Хотя он все еще мог рубануть мечом так, что далеко не всякая броня выдержит, но силы изрядно поубавилось. А еще больше - выносливости. Даже после пятиминутного полноценного боя руки опускались, а сердце выпрыгивало из груди. Так что, постояв на забороле, Сергей Иванович понял: на стене ему не место. А вот время от времени метать стрелы с точки зрения физической нагрузки куда легче. Тем более что натягивать могучий лук полностью совсем не обязательно.
Дистанция плевая, метров тридцать. Он навесного обстрела их укрывали «зонтики» из плотно подогнанных жердей. Под тем же навесом укрывались котлы, оба колодца и резервная группа воинов, которых осталось чуть больше двух десятков. Штурм длился уже два часа, и защитников оставалось всё меньше. Хорошо хоть хан не отправил своих атаковать с тыла.
        Сглазил. Только Духарев подумал об этом, как с той стороны города заревел рог, возвещая о новой опасности.
        От Сергея Ивановича не требовалось ничего. Всё было оговорено заранее.
        Резервная группа в полном составе сорвалась с места и исчезла между домами. Всего лишь минута понадобится им, чтобы пробежать по улице, оказаться на той стороне и поддержать слабый заслон, оставленный скорее для оповещения, чем для защиты.
        В навес ударила стрела. Не пробила, увязла меж жердей. Духарев глянул мельком на узкое стальное жало и снова поднял лук. Он взял под контроль кусок заборола длиной метров тридцать. И в первую очередь высматривал копченых, которые тоже брались за луки.
        «Может, стоило бы облить спуск водой», - подумал он.
        Хотя нет, еще не так холодно, не замерзло бы.
        Мысли текли неспешно. Духарев участвовал в стольких схватках, стычках, битвах и больших сражениях, что для него война уже давно стала работой. Вроде как пергаменты с отчетами проверять. Он впал в особое состояние, когда тело само выбирает темп, экономя силы. Руки двигались привычно, точно и вовремя. Рывок - и сорвавшаяся с седла тетивы стрела находит очередную жертву. С такой дистанции он мог попасть в кольцо лучника. Почти как Машег. Правда, Машег попадал не с тридцати-сорока, а с сотни шагов, и стрела пронзала кольцо, почти не повредив оперения. Эх, ему бы сейчас своих хузар сюда…
        Кажется, нападение с тыла отбили. Тревожного рога не слышно. Зато слышно, как в ворота монотонно бухает таран. Если сзади отбились, то хорошо бы, чтобы часть резерва вернулась обратно. Надо бы распорядиться, послать кого-нибудь…
        Не успел.
        Случилось то, чего Духарев опасался больше всего.
        Прорыв!
        Печенегам как-то удалось свалить сразу двух защитников, и большой кусок стены оказался открытым. Полезли, как муравьи. Несколько секунд - и на внутренней стороне заборола их уже с десяток.
        Сергей Иванович вскочил, забыв о падающих навесом стрелах. Отсюда бить по месту прорыва было неудобно, но если не остановить копченых сейчас, будет худо!
        А резерва нет!
        Кто-то выкрикнул команду, к стене бросились ополченцы. Не ветераны, а простые горожане, которые таскали смолу и кипяток. На месте прорыва стало тесно. Кто-то из копченых уже прыгал со стены внутрь.
        Зря они так. Нет у степняков опыта взятия крепостей. И дисциплины настоящей нет. А вот желание грабить имеется.
        Одного из печенегов стрела пробила на лету. Остальным тоже пришлось некисло. На них сосредоточился огонь не меньше десятка стрелков. А на забороле копченых с двух сторон заперли ополченцы.
        Против опытных воев ополченцы - ничто. Мясо. Правда, главное им в головы вбили: щит к щиту, копьем коли. Помогало им и то, что перемахнувшие через забороло печенеги приземлялись не на помост, а на тела уже мертвых и еще живых соратников. Ходить по телам - не очень-то удобно. Вдобавок печенеги не ожидали встретить такого сопротивления. Им казалось: стена уже взята, ведь наружу падали лишь те, кого защитники сбили стрелами на гребне заборола. Так что каждый вскарабкавшийся наверх копченый был уверен, что его соратники уже грабят город.
        Один из штурмующих, поумнее прочих, пользуясь преимуществом в высоте, попросту перемахнул через ополченцев, очутившись у них за спинами. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не пацанчик, который не растерялся и плеснул кипятком не за стену, а прямо в рожу врагу.
        Печенег заорал. Замахал саблей бессмысленно и свалился, получив стрелу в грудь.
        Духарев постарался запомнить мальчишку. Надо будет его наградить. Если выживет. Если все они выживут.
        Печенеги все лезли и лезли на стену под грохот ударов тарана. Когда же его наконец…
        Дикий вопль дюжины глоток, и таран умолк. Очередных смертников попотчевали смолой. Ворота устояли.
        Духарев посылал стрелу за стрелой, не забывая и о «своем» участке. Хорошо, боеприпасов было вдоволь. И они прибывали быстрее, чем расходовались. Копченые их не жалели. Стрелы втыкались в землю, в стены домов, в «зонтики». Потом их можно будет собрать… Если будет «потом».
        Чёрт, когда же эти черти закончатся?
        На помосте и внизу, под стеной, громоздились трупы. Не меньше двух десятков. Но в место прорыва прыгали всё новые и новые степняки.
        Рядом возник Витмид:
        - Батько, ты чего? По голове прилетело?
        Духарев оглянулся сердито… И тут ему действительно «прилетело». Как раз по голове. В шее хрупнуло, в глазах помутилось.
        Сотник подхватил его и отволок под навес. Усадил, похлопал по щекам.
        - Всё, живой я, - пробормотал Сергей Иванович. - Иди командуй!
        Витмид глянул на батьку, убедился, что взгляд осмысленный, и убежал.
        Вместо него рядом нарисовался волосатый толстый дядька в овчинном полушубке и нахлобученном на голову печенежском шлеме. Сноровисто ухватив лук, дядька принялся подшибать печенегов. Духарев осторожно повертел головой. Вроде двигается без проблем. И муть из глаз постепенно уходит.
        Стянув с головы шлем, он обнаружил сбоку на позолоте короткую, но глубокую царапину. По всему, стрела ударила вскользь. Хорошо, под шлемом не обычная местная шапочка из войлока, а полноценный кожаный амортизатор.
        «Вот же я дурак старый, - подумал Сергей Иванович. - А если б точно в макушку?»
        Так, а что у нас с прорывом?
        Слава Богу! Закрыли. Под стеной высилась здоровенная куча битых копченых. Ну и эти пригодятся. На ком-то может оказаться неплохой доспех - отдадим ополченцам.
        Снова забухал таран.
        Сергей Иванович взял щит, поднял его над головой и побрел через город. Пора уже вспомнить, что именно он командует обороной. В тылу все оказалось более-менее неплохо. Группа, напавшая час назад, оказалась единственной. Внизу маячили сотни три копченых, но ближе подъезжать они опасались.
        Духарев оглядел редкую цепочку защитников на забороле… И решил, что их тут многовато.
        - Ты, ты и ты - сюда!
        Названная тройка - собственный отрок Духарева, дружинник из гарнизона и тот самый справно оборудованный мужик, который приехал в город с женой и детьми в самую последнюю минуту, - уставились на него.
        - К воротам отправляйтесь! - скомандовал Духарев. - Нечего вам тут делать!
        Справный поселенец хотел было возразить, но не рискнул. Но взглядом одарил… Скажем так, недобрым. С чего бы, интересно? Судя по внешности, рисковать такому не впервой. Искать же безопасного места в таких условиях весьма недальновидно. Если город падет, безопасных мест не останется. А у него тут семья. Может, личное что-то? Но - с чего бы? Не похоже, что они раньше встречались… Трое слезли со стены и двинулись через город, причем отрок рысцой, остальные вразвалочку.
        - Бегом! - рявкнул Сергей Иванович, поискал глазами старшего…
        И наткнулся на знакомого гуза с разрубленной шеей. Вот ведь как! Сергей Иванович подозревал его в нехорошем, а он погиб, защищая Белгород.
        Опа! А что здесь делает Ошурок?
        - Полусотник, ко мне! Ты какого собачьего хрена здесь ошиваешься? - прорычал Духарев, нависая над командиром гарнизона.
        - Так это… Было же нападение, - пробормотал Ошурок.
        - Было, да сплыло! Бегом к воротам!
        - Но если опять…
        - Если опять, мы узнаем! - рявкнул Духарев. - Шевелись, полусотник, пока я не осерчал!
        Вот же дурень… бережливый. Неужели не понимает, что, если оборону прорвут, ему смерть от железа лаской покажется? А там каждый на счету.
        Оценив оставшихся, Духарев выбрал ополченца-ветерана:
        - Ты теперь за десятника.
        - А я и есть десятник! - осклабился, вернее, ощерился (зубов у него был явный дефицит) ветеран. - Не боись, батько! Выстоим. Ежели что, тебя кликнем! - И похлопал по висевшему на поясе рогу. Было видно, ему нравится вновь оказаться в деле.
        Духарев спустился со стены и пошагал обратно.
        Город примолк. Женщины, дети и мужчины, которых не взяли в ополчение, сидели по домам как мышки. Им наверняка страшнее, чем воям на стене. Хуже нет сидеть и беспомощно ждать, когда двери твоего дома вышибут озверелые степняки.
        И хорошо еще, что копченые бьют обычными стрелами, а не зажигательными. Город сплошь деревянный. У некоторых дома соломой крыты. Если как следует постараться, можно и поджечь. Ну да! И своими руками сжечь всю добычу! Нет, копченые на такое не пойдут. Во всяком случае, сейчас. А на будущее надо собрать команду, которая, если что, займется тушением пожаров. Эх, сразу надо было собрать. С такой работой и бабы справятся. А если какую при этом и достанут стрелой, это всё равно лучше, чем сгореть заживо.
        Так, и на площади, и на стене, кажется, все в порядке. И вроде бы дождь из стрел стал пореже. И копченые лезут уже не по всей стене, а сосредоточились на одном участке справа от ворот. Неужели всё?
        Оказалось да, всё. Еще через полчаса степняки отошли от города, оставив завалы трупов снаружи и десятки тысяч стрел внутри.
        Отбились.
        Киев
        - Я хочу с вами! - Зарица даже ногой топнула от избытка чувств.
        Илья отправлялся на поиски отца. Он старательно расспросил Кузьму, который, как обычно, должен был быть осведомлен о планах хозяина, отметил возможные пути на карте и решил двинуть в степь с малым отрядом.
        Матушка Илью не отговаривала. Но и не одобряла. Мол, ты взрослый, сам отвечай за принятое решение.
        Сладислава тоже вся извелась от беспокойства и нехороших предчувствий, но, в отличие от Ильи, пойти искать мужа не могла. Слишком многое на ней сейчас держалось, и передоверить - некому. Так что княгине оставалось лишь ждать и молиться. Как всегда.
        Брать с собой Зарицу Илья точно не намеревался. Он собирался взять в поход четверых: Маттаха, Малигу, Рулава и Загрёбу.
        - Девка! Ты в своем уме?
        - Я плохо стреляю? - невинно похлопала ресницами Зарица.
        - Ну-у… Я - лучше! - нашелся Илья.
        - Прошу! - Девица положила руки ему на грудь, глянула снизу с обожанием…
        - А вот этого не надо! - Илья отодвинул ее на безопасное расстояние. Все же было в ней что-то такое, чарующее.
        «Она - не Жерка!» - напомнил себе Илья.
        - И верхами я от вас не отстану! Буду еду вам готовить. Я умею! Хорошо умею!
        Сильный ход. Друзья-соратники Ильи куховарили так, что лучше сырьем есть. Нетерпеливый Маттах даже зайчатину поджарить не мог, не спалив.
        - Объясни, почему ты не хочешь остаться здесь? Вернемся, сразу займемся нашим делом. А ты пока отдохнешь немного.
        - Отдохну? Как же! Твоя мать так на меня смотрит! Как на гниду или крысу.
        - Она тебе худого не сделает! Богом клянусь! - воскликнул Илья. - Девка! Это не леса радимичские. Это Дикое Поле. Вдобавок нынче там полно печенегов. Я даже Гудмунда с собой не беру!
        - Нашел с кем сравнить! - скривилась Зарица. - Свинья в канаве лучше глядится, чем он в седле! А в Диком Поле я бывала, и не раз. Батюшка туда полон… - и осеклась, увидев, как закаменело лицо княжича.
        - А я что, - стушевалась она. - Он возил, а мы - с ним. Что мне было, против отцовской воли идти?
        - Это да, - признал ее правоту Илья.
        Против воли такого отца идти было небезопасно.
        - Мы все ходили, куда он скажет, - бывшая лихая разбойница присела на ларь, пригорюнилась. Вспомнила, должно быть, прошлое. - С ним легко было. Но против него только Зибор и Хворь могли слово сказать. Да и то хорошо подумавши. Возьми меня с собой, Илюша! Я вам обузой не буду!
        - А… ладно! Но помни, я тебя отговаривал, как мог.
        - Ой! Можно я тебя поцелую? - Зарица вскочила и, не дожидаясь разрешения, кинулась Илье на грудь.
        Поцеловать Илью у нее вряд ли получилось бы - Илья был намного выше ростом.
        Если бы он не наклонился…
        Утром они проснулись вместе. И улыбнулись друг другу.
        - Хорошо было? - спросила Зарица.
        - Да, - признал Илья.
        Зарица и впрямь была хороша. Кошка бешеная. Жгучая сладость.
        И всё-таки не Жерка.
        Выехали следующим утром, взяв с собой большой запас стрел, припасы на пару недель, запасные плащи, теплые одеяла, подбитый кожей войлок, чтоб спать на снегу, пару небольших шатров (зима, как-никак) и по три лошади на всадника. Сам Илья, Маттах, Рулав, Малига и Загрёба. Ну и Зарица тоже. Маттах уговаривал взять с собой десяток хузар, обещая выбрать самых лучших, но Илья отказался. Они ехали не сражаться, а искать князь-воеводу. Так что в случае столкновения даже с крупной ватажкой копченых Илья рассчитывал не на луки и мечи, а на быстроту коней. Впрочем, меткие стрелы Маттаха могли бы изрядно охладить пыл возможной погони.
        Илья вызнал у Кузьмы примерный батин маршрут и поделился им с Маттахом. Давеча они вычертили вероятные пути на доске, отметили места, где можно встать на ночлег и где вероятней всего встретить печенегов. Отметили также и возможный путь, по которому могла двинутся на земли русов большая орда.
        Глава 26
        Берег Северского Донца в месте впадения реки Везелицы. Белгород Владимиров. Двумя месяцами ранее. Рискованный ход
        И снова к воротам Белгорода явились посланцы. С тем же предложением: позволить забрать тела.
        - Забирайте, - разрешил Духарев. - Подпущу к стенам три десятка. И чтобы без оружия. Увидим что-нибудь побольше кинжала, мои воины будут стрелять.
        Он согласился не потому, что его заботило посмертие убитых копченых.
        Поживиться трофеями всё равно не удастся. Невдалеке маячила сотня всадников, которая вряд ли равнодушно отнесется к тому, что вышедшие из города люди станут обдирать покойников. К тому же, если вся эта гора трупов начнет гнить, вонь поднимется еще та.
        - Благодарю, достойный князь, - подханок даже слегка поклонился, что обычно печенегам не свойственно. Перед чужими. Перед своими старшими они готовы и на брюхе ползти.
        Духарев кивнул, вернулся в город и велел закрыть ворота.
        Сегодняшний штурм порядком сократил численность обороняющихся. Сейчас Духарев вряд ли мог поставить на стену и полсотни воев.
        Особенно жаль, что убито девятнадцать его собственных дружинников. Их всех положили на стене. Еще четырнадцать были ранены, но, к счастью, не тяжело - в конечности. Остальные получили мелкие повреждения, которые позволяли оставаться в строю. Без царапин и незначительных травм обошлись только двое. Витмид и он сам.
        Но возможно, они еще порадуются, что народу в Белгороде поубавилось. Запасов еды - шиш с дыркой от бублика. Это если пересчитать на всех. А вместе с детьми народу набиралось более шести сотен.
        У кого-то, понятно, в закромах кое-что было, и достаточно, но многие прибежали в спешке лишь с тем, что смогли унести. Вот почему Духарев с самого начала распорядился обобщить запасы. Кто-то наверняка что-то придержал. Сам Духарев не исключение. Раненым-то нужно хорошее питание. Но он внес в общую копилку больше трети того, что в ней было. И претензий к нему возникать не должно.
        По прикидкам Грузилы припасов должно было хватить дней на десять-двенадцать.
        Хотелось думать, что большой хан у Белгорода столько не усидит. Конечно, ему не хочется оставлять за спиной невзятую крепость, но снова на штурм он не пойдет. Слишком много его воев легло под этими стенами.
        Понятно, что большой хан рассчитывает взять в Белгороде хорошую добычу. И в общем-то прав. Здесь есть чем поживиться. Сам Духарев уже позаботился о том, чтобы завезти сюда товары, которыми он собирался торговать весной. И он был не единственным купцом, который так поступил.
        Оставалось надеяться, что большой хан сообразит, что впереди еще много крепостей, а главное - беззащитных селений.
        Духареву их жителей было, конечно, жаль, но оберегать Русь в целом - дело, в общем, не его, а великого князя, который застрял где-то в Хорватии, хотя отлично знал, что печенеги болтаются у самых границ. Ну, поглядим. Может, и обойдется.
        Духарев поднялся на стену, где стояли караульные. Втрое больше, чем обычно, потому что надо было присматривать за печенежскими мортусами.
        Вроде бы условия, озвученные подханку, выполнялись. Оружия заметно не было. Правда, на самих покойниках его было полно, но Духарев надеялся, что его люди будут достаточно внимательны, и если три десятка копченых вздумают броситься на стены, у хана станет на тридцать бойцов меньше.
        Спустившись, Сергей Иванович решил проведать раненых. Почти все гридни обладали некоторыми медицинскими навыками, так что стрелы уже извлекли и раны обработали. Рана от стрелы - скверная рана. Тем более что у печенегов была дурная привычка мазать наконечники всякой дрянью вроде гнилого мяса. Но местные дезинфицирующие препараты, хоть и воняли в большинстве совершенно омерзительно, работали неплохо. Да и иммунитет у молодых воев высокий. Можно было надеяться, что гангрены ни у кого не случится.
        Поговорив с каждым и подбодрив, Сергей Иванович ушел к себе и прилег.
        Спустя примерно час к нему постучался Витмид. Сотник принес миску баланды из общей раздачи и, присев, поинтересовался, как, по его мнению, будут развиваться события.
        - Если копченые уйдут, - сказал Духарев, - мы - на коне. Если сядут в осаду, через пару недель возьмут город голыми руками. А они сядут, если узнают, что у нас нечего жрать.
        - Откуда бы им узнать? - усомнился Витмид.
        Духарев посмотрел на него внимательно. Хороший мужик сотник. Неглупый, предприимчивый. Настоящий командир вырос. Но жизненного опыта пока всё же маловато.
        - А потому, - сказал Сергей Иванович, - что если может случиться что-то дурное, то оно, скорее всего, и случится. И мы с тобой должны это предусматривать.
        - А что тут можно предусмотреть? - пожал плечами Витмид.
        Духарев вздохнул.
        - В данном случае - ничего.
        Русь. Пограничные земли
        Поначалу дорога была - сущее удовольствие. Во-первых, по удобному, подмороженному, но лишь немного присыпанному снежком тракту. Во-вторых, по богатым обжитым землям. И в каждом селении или городке их привечали. Княжья гривна на шее у Ильи действовала не намного хуже подорожной Болеслава Храброго.
        Тиунам, старостам, старшинам было за честь принять и угостить воина из старшей гриди великого князя. Так что встречали, угощали, провожали по чести, выдав припас на дорогу. Кони лоснились, дорожные сумы круглились, а глаза всадников малость осоловели от излишеств. Особенно весело было в городках, где стояли воинские дружины. Там пировали особенно бурно. Илье временами казалось, что все эти люди не понимают, что над ними нависла угроза орды. Большинство и не понимают. После того как Владимир вокняжился и окреп, копченые поутихли. Уже года четыре большие орды не пересекали границы Руси, и народ заметно разбогател. Даже у простого смерда мясо на столе появлялось не реже одного раза в седмицу. Обычно - в воскресенье.
        Многие же были искренне уверены: теперь, когда над ними Десница Господня, никакой ворог не посмеет посягнуть на их добро.
        Однако чем дальше отряд Ильи продвигался к Дикому Полю, тем меньше было этой счастливой беспечности. И тем больше людей терзала даже не угроза, неизвестность. Кто бы ни обосновался в приграничье - касоги, словене, русы, - все они были готовы сорваться и мчать к ближайшей крепости. Зерно было спрятано в ямы, большую часть скота продали, оставив пару коровенок, десяток свиней и небольшую отару. На хуторах несколько лошадей постоянно держали под седлом. Народ здесь был опытный, битый, наученный внезапными набегами малых ватажек.
        Но что такое большая орда, многие не помнили, а то и вообще не знали. От нее не отсидеться за стенами острога или частоколом селища.
        Илья и сам никогда не видел, что такое - тысячи копченых. При нем больших набегов не случалось. Его кровных родителей убили печенеги, но то была всего лишь ватажка в пару сотен сабель.
        Но тысячи…
        Со слов старших, отца, Артёма Илья знал, что остановить этот поток может только большая дружина великого князя.
        Но князя не было.
        А орда - была.
        Как мог, Илья пытался объяснить это там, где они останавливались. Уходите, прячьтесь, бегите. Делайте всё что угодно, лишь бы не оказаться на пути орды.
        Его слушали. Важно кивали, будто бы соглашаясь. Но не хотели среди зимы бросать теплые дома, налаженное хозяйство. Даже бывшие воины его не понимали.
        Те, кто понимал, - уже ушли. Илье с товарищами встретилось несколько дворов, в которых осталось только по паре холопов.
        Но таких было немного.
        - Орда близко! - увещевал Илья. - Бегите!
        Его слышали, но не внимали.
        - Зачем ты их пугаешь, брат? - удивлялся Маттах. - Это ж не твои люди, чужие. Ну набегут на них, тебе-то что?
        - Не чужие, - возражал Илья. - Здесь Русь. Все мы - одна держава. Братья во Христе! Тебе не понять.
        - Не понять, - соглашался хузарин. - Ты мне брат, верно. Миловид, Малига, Рулав… Но что вот этот, - он указал плетью на парнишку, выносившего из хлева навоз, - тоже твой брат, не поверю. Что с тобой случилось?
        Илья и сам не знал, что с ним случилось. Не объяснить. Если идет пожар, а на его пути дети беспечно собирают ягоды, как можно проехать мимо? Может, это и было то чувство, о котором говорил батя? Мол, кто свой, узнаешь наверняка, когда не сумеешь уберечь. Может, доблесть воина не только в том, чтобы ратиться с врагами? Может, спасти от смерти всех этих людей - это тоже доблесть воина?
        Не подбери его тогда Артём, он вырос бы совсем таким же, как они. Пахал, сеял… И надеялся, что беда обойдет стороной.
        Но нынешний-то Илья точно знал - не обойдет. И ему было очень нужно передать это знание остальным. А они, как глупые утята, надеялись спрятаться от лисы, зарывшись в травку.
        Это было действительно непонятное чувство. Те, кого он убеждал, были втрое, а то и вчетверо старше. У них были седые бороды, а у Ильи на верхней губе едва пробились усы. Но они были как дети. И сами, и те, за кого они решали. В том числе и за этих малышей в одних рубахах, которые, надев валенки, выскакивали за дверь и со звонким хохотом носились по двору.
        Будь у Ильи сильная дружина, он бы силой погнал всех прочь. Но с ним были только пятеро. Кого-то ему всё же удавалось убедить. Немногих. Странное чувство. Очень.
        Илья вроде бы знал свою цель. Отыскать где-то в бескрайних степях потерявшегося батю. Если тот, конечно, потерялся. Примерно три месяца назад князь-воевода прошел этой дорогой вместе с малой дружиной. Обратно не возвращался. Значит, он где-то впереди. Понятная цель: найти отца, помочь ему, если требуется, или просто присоединиться к его людям, если в помощи нет нужды. Всё просто и понятно.
        Тогда почему его так тревожит судьба всех этих беспечных смердов, которые не понимают, какая страшная участь их ждет? И уже очень скоро, потому что княжич нутром чуял: орда уже близко. Он - чуял, они - нет.
        Но даже Илья не подозревал, насколько она близко.
        Глава 27
        Берег Северского Донца в месте впадения реки Везелицы. Белгород Владимиров. Месяцем ранее. Роковая стрела
        Печенеги не ушли. То, чего опасался Духарев, к сожалению, и случилось.
        Как они узнали, что в Белгороде нет запасов съестного? Но узнали.
        Более того, через пару дней к городу снова явилось посольство.
        - Сдавайтесь, русы! - надменно заявил подханок. Другой, не тот, с которым Духарев договаривался об уборке трупов. - Мы знаем, что у вас нечего жрать! Сдавайтесь, пока не подохли с голоду. Нам дохлые рабы ни к чему.
        - Да ты храбрец! - усмехнулся Духарев. - Жаль, в бою тебя не видел. За чужими спинами прятался?
        Подханок рассвирепел, но в виду крепостных стрелков волю гневу дать не рискнул.
        - Великий хан сказал: сдадитесь сразу, воев он пощадит. Только вы должны выйти первыми и без оружия.
        - А может, нам и руки друг другу связать, и ярмо на шеи надеть?
        - Великий хан…
        - Довольно! Я вас бил, когда твой папка на твою бабку писался. Если нечего больше сказать, пошел прочь!
        Подханок вскочил на лошадь, но всё же не удержался:
        - Кого ты там бил, рус, мне неведомо. А вот то, что мой хан из черепа вашего хана кумыс пьет, много раз видел. И сам угощался!
        «Значит, Курэй», - подумал Духарев.
        Издалека же он приперся. Вряд ли сам. Кто-то его надоумил. Может, ромеи? Золотишком.
        - И как кумыс? - спокойно спросил он.
        - Кумыс хороший, чаша плохая!
        - То-то ваш хан за нее столько золота хочет.
        Двадцать гривен. Так в свое время передали Духареву. И тот прервал переговоры. Не потому, что жаль восьмидесяти килограммов золота. Эту сумму он бы набрал, постарался. Не было уверенности в посредниках. Да и вообще, отдавать врагу столько золота неправильно. Сумма огромная. И хан ведь не шелка на нее купит - оружие.
        - Иди уже, - сказал князь-воевода растерявшемуся кочевнику. - Из твоего черепа кумыс пить не будут. Так, воронье поклюет немного и бросит.
        Подханок убрался, но проблемы это, понятно, не решило.
        Сколько будет Курэй сидеть под стенами? Вряд ли больше месяца. Ему просто запасов не хватит. Но русам месяц не продержаться. Конечно, можно сократить рацион горожан, а то и вовсе забрать всё себе, как это сделал в свое время Ярополк в Родне. Но Духарев не сможет отнимать еду у детей.
        Так и не решив, что делать, он вернулся к себе. Выхода не было. Сдаваться нельзя. Это мучения и смерть для всех, кого печенеги сочтут негодными для рабства. Учитывая, что вот-вот наступит зима, таких будет не так уж много. Дети, старики и большинство женщин точно не перенесут дорогу к кочевьям Курэя.
        Что же остается? Да ничего. Ждать и молиться.
        Русь. Пограничные земли
        Орду они увидели вечером следующего дня. Неисчислимое воинство катилось вдоль реки. От ударов многих тысяч копыт вздрагивала земля. Впереди осиными роями метались небольшие отряды печенегов. Некоторые уходили довольно далеко. Их-то и заметил Маттах. А уж потом, когда поднялись на ближайший холм, взгляду открылась вся большая орда.
        В отличие от передовых отрядов, она двигалась не слишком быстро. Грязная волна, ползущая по белой степи.
        Илье с товарищами она не угрожала. Слишком далеко. Да и от передовых отрядов на свежих конях они могли оторваться с легкостью.
        Но рисковать было ни к чему. И ничто не мешало вернуться на прежний путь, когда орда окажется далеко.
        - Уходим, - скомандовал Илья, и его маленький отряд сорвался с места.
        Если их и заметили дозоры копченых, то не заинтересовались. Перед ордой лежала богатая и беззащитная Русь. Зачем им такая мелочь, как полдюжины всадников.
        К темноте они ушли достаточно далеко, шум орды затерялся вдали. Русы оказались в той части степи, где обитают только звери. Слишком далеко от ближайшего источника воды.
        Однако сейчас это не было проблемой. Вокруг достаточно снега. Чтобы растопить его, напоить коней и напиться самим, пришлось разжечь костры, но тут уж ничего не поделаешь.
        Коней не расседлывали и не привязывали. Только стреножили.
        Шатров не ставили. Ветра не было, снегопада тоже. Мороз совсем слабенький. Спали на войлоке, завернувшись в плащи и тесно прижавшись друг к другу.
        Дозорные, откараулив свое, будили следующего, а сами втискивались в серединку. Зарица забралась под плащ Ильи, прижалась потеснее:
        - Ты такой горячий.
        - Да и ты не ледышка.
        - Брат, ты только уд не отморозь, - проговорил Маттах с показным беспокойством. - Я у тебя на свадьбе погулять хочу.
        - Машегович, хорош языком трепать, - проворчал Рулав. - Спи!
        Ночь прошла без происшествий. Беда пришла с рассветом.
        Отряд в полсотни всадников заметил Загрёба. И вовремя. Успели собраться и загрузить коней. О том, чтобы спрятаться, речи не было. Степняки шли точно на их лагерь. Видимо, заметили огонь. И что интересно, шли они не со стороны орды.
        Впрочем, размышлять, кто и зачем к ним идет, времени не было.
        Пятеро всадников и десяток заводных сорвались с места.
        Поскакал отряд Ильи не в противоположную сторону, ведь там была орда, а поперек. Княжич был уверен, что они оторвутся. Кони отдохнувшие, вдобавок есть запасные. А вот у погони запасных нет и неизвестно, сколько времени они уже провели в пути. Огонь в степи виден издалека.
        Преследователи, увидев уходящую добычу, мигом поменяли направление.
        Вот только настичь отряд у них не было никаких шансов. Кони русов шли мощным галопом и свежестью явно превосходили погоню.
        Зимняя степь с жесткими пучками сухой травы, торчащей из-под снега, убегала назад, исчезая под копытами коня. Порывистый ветер холодил щеку. Впереди, саженях в пяти, небрежно удерживая левой рукой поводья, а правой лук, скакал Маттах. Его конь не был проворней. Просто сам хузарин был намного легче.
        Илья уже не сомневался, что они уйдут… Но тут удача изменила ему.
        Еще одна группа всадников, поменьше первой, но всё же десятка в два, вылетела из-за пологого холма и устремилась наперерез.
        - Вперед! Вперед! - закричал Илья.
        Маттах среагировал мгновенно. Уронив поводья, он выдернул из колчана пучок стрел и, привстав на стременах, принялся метать их в неприятеля.
        Если они не сумеют прорваться, то вторая, куда более многочисленная группа степняков, непременно их достанет.
        К сожалению, непредсказуемый ветер лишил хузарина обычной меткости. Только одна стрела угодила в цель. Русы рассыпались, затрудняя врагу стрельбу. Кто-то немного приотстал, а Рулав и Миловид, напротив, вырвались вперед. Только Зарица, непривычная к степному бою, держалась позади Ильи, сразу за заводными, чьи поводы были привязаны к седлу княжича.
        Расстояние сократилось шагов до ста.
        Теперь уже стреляли все. Илья тоже метал стрелы. Но порывистый ветер лишил меткости и его. Враги, впрочем, тоже мазали. Посланные в русов стрелы уходили много выше целей.
        Преследователи рассыпались. Они знали правила степной охоты.
        Илья вернул лук в налуч, сбросил со спины щит, выхватил меч и повернул на ближайшего степняка.
        Ворог завопил и выстрелил, целя в коня, но Илья угадал направление и, наклонясь, поймал стрелу щитом.
        Противник бросился в сторону. Илья повторил маневр и, чуть потеряв в скорости, оказался слева. Небрежный взмах меча, росчерк поперек русой бороды. Враг, откинувшись назад, выпал из седла.
        Илья краем сознания успел удивиться: среди копченых светловолосые встречаются еще реже, чем обладатели густой бороды.
        Но мысль тут же пропала. Не до того сейчас.
        А впереди уже никого. Только степь.
        Проскочили.
        Илья оглянулся.
        И Зарица, и заводные в порядке. Девушка, правда, здорово напугана и почти лежит на шее коня, но тот идет ровно.
        Нападавшие, которых осталось на треть меньше, осаживали коней и снова брались за луки. Илья бросил меч в ножны, щит за спину и, развернувшись, метнул одну за другой еще три стрелы, сбив ближайшего вражеского лучника.
        Конь под ним дышал трудно. Надо бы сменить. Илья, вернув лук на место, потянул повод, подводя заводного так, чтобы пересесть на скаку…
        И упустил момент, когда в пятидесяти шагах поднялись из-за сухих ковыльных метелок четыре лучника.
        Одного моментально сбил Маттах. Тут же выстрелил в другого, промахнулся и аж взвизгнул от разочарования.
        Рулав, шедший правее всех, взял еще правее, принял стрелу в щит и, свесившись с седла, срубил стрелка у самой земли.
        Илья немного отстал, потому что пересаживался на свежую лошадь. Малига тоже придержал коня. А вот Зарица, напротив, вырвалась вперед.
        Миловид попытался повторить маневр Рулава, но враг успел отпрыгнуть и выстрелить.
        Проскакавший мимо Загрёба почти в упор застрелил степняка, но тот всё же успел ранить заводную Миловида. Лошадь упала, резко натянув повод и чуть не опрокинув коня Миловида. Отрок, не растерявшись, рассек ремень, освободив раненую, и дал коню шенкеля, догоняя остальных.
        Илья тоже поторопил своего, потому что расстояние между ними и преследователями опасно сократилось.
        Последний из пешей четверки послал в Илью две стрелы.
        Одна рванула плащ за спиной, вторая прошла мимо… И волей злого случая попала точно в голову лошади Зарицы. Животное осеклось, выбросив всадницу из седла. Девушка, пролетев пару саженей, покатилась по земле…
        Илья осадил коня так резко, что тот вскрикнул.
        Но вернуться к девушке княжич не смог. Малига с силой хлестнул коня Ильи по крупу плоскостью меча. Степной жеребец снова взвизгнул от боли и рванул с места.
        - Княже, нет! - крикнул сотник прямо в искаженное яростью лицо Ильи. - Обоим конец!
        И он, к сожалению, был прав. Преследователи были в каких-нибудь полутораста шагах. Если бы не резкий встречный ветер, в русов бы уже летели стрелы.
        Уронив поводья, княжич выдернул лук и послал стрелу в Зарицу. Лучше уж так, чем попасть в лапы печенегов.
        Промахнулся.
        Зарычав от боли и гнева, Илья припал к шее коня, помогая тому скакать против усилившегося ветра. По его щекам катились слезы. И от ветра, и от бессилия что-то изменить.
        Доблесть воина…
        - Ушли-и! - радостно закричал Рулав, когда погоня отстала. - Перу-ун!
        Остальные вразнобой подхватили его крик.
        Удача с ними!
        А Зарица… Ну, она же не одна из них. Тем более дочь разбойника и сама была такой же. Если бы не Илья, ее уже давно отправили бы за Кромку.
        Княжич спешился. Он был мрачней нынешнего хмурого неба. Единственная ниточка, размотав которую можно было добраться до Жерки, обрезана. Но еще больнее становилось, когда он думал об участи девушки. Попасть в лапы копченых он не пожелал бы даже самой злой разбойнице. А Зарица ведь не была законченной дрянью. Просто ее жизнь так сложилась. Не надо было ее с собой брать!
        Но прошлого не вернуть. Надо думать о будущем. Надо заставить себя думать о будущем. Думать о том, что по-настоящему важно. О поисках батюшки.

* * *
        Зарица очнулась. Ее мутило, двоилось в глазах.
        «Что со мной?» - подумала она. Только что конь нес ее через степь, и вот она лежит на земле, в окружении неясных фигур, лиц которых никак не может разглядеть.
        Она попыталась проморгаться…
        И с трудом сдержала крик.
        Она попалась. Печенеги!
        Хотя нет, не все здесь печенеги. Есть и другие, явно словенской породы.
        Но выражения у всех одинаковые. Зарице захотелось зарыться в землю. Или умереть.
        Умереть…
        Умереть в бою!
        Зарица вскочила, выхватывая саблю…
        То есть ей показалось, что она вскочила. На самом деле она с трудом поднялась, с еще большим трудом, еле удерживаясь на ногах, вытянула из ножен клинок…
        Который у нее мгновенно вышибли. Толчок - и она падает навзничь.
        И словно по сигналу полтора десятка распаленных мужчин накидываются на нее, срывая одежду. Зарица хватается за кинжал, но его тут же отнимают. Жадные руки вцепляются в бедра, в грудь, рвут гашник, сдирая с девушки штаны…
        И всё заканчивается.
        Насильники отпрянули, как шарахаются шакалы от туши тарпана при появлении волков.
        Кто-то склонился над Зарицей.
        Лицо это двоится и расплывается, но в какой-то момент Зарице удается на мгновение сфокусировать взгляд и…
        - Матушка… - шепчет она и проваливается в беспамятство.
        Глава 28
        Берег Северского Донца в месте впадения реки Везелицы. Белгород Владимиров. Немногим ранее. Уловка мертвеца
        Они продержались три недели. Пустив на мясо не только всю домашнюю скотину, но и лошадей. Выбора не было. Всё равно фуража оставалось - чуть. Духарев оставил четырех коней (им сена хватало) на тот случай, если понадобится срочно послать за помощью.
        Люди белгородские держались на удивление спокойно. Никто не пытался устроить бунт. Вероятно, потому, что все видели: князь-воевода и его гридь кормятся так же, как все.
        Еще горожан немного поддержали два приказчика. Правда, не по своей воле. Холопы выдали их заначки, на которые можно было кормить полтысячи человек в течение нескольких дней. Заначки вскрыли, а приказчиков повесили. По законам военного времени и за нарушение распоряжения наместника. Сам Грузило не рискнул бы, но Духарев выдал ему документ, в котором было четко указано: сделано сие по его личному распоряжению.
        Жесткие меры оказались полезны. Тут же еще с десяток горожан приволокли содержимое своих схоронок. Но даже с этим подспорьем выиграть удалось от силы дней пять. При самых скромных размерах суточной пайки.
        Урезать ее еще Духарев не рискнул. И так еле-еле хватало для поддержания сил. А если защитники не смогут натянуть луки, то останется только перерезать себе глотки. А еще лучше выйти за стены и затеять последний бой.
        Духарев уже готовился к такому исходу, когда к воротам заявился очередной посол.
        Великий хан приглашал князь-воеводу для разговора.
        Ага, сейчас!
        Большой хан, однако, к беседе подготовился. Дабы Духарев чувствовал себя в безопасности, он предлагал шестерых заложников из числа своих ближайших родичей: четырех внуков и двоих сыновей.
        Не то чтобы Сергей Иванович считал, что это равная замена, но выбор у него и впрямь был невелик. Жить он будет только в том случае, если уговорит Курэя убраться восвояси. А так… днем позже, днем раньше… В конце концов, он неплохо пожил, и рискнуть собой ради сотен белгородцев…
        И он согласился. Выторговав право оставить при себе оружие.
        Тоже, конечно, искушение для большого хана. Оружие и бронь Сергея Ивановича можно было обменять по весу на удвоенное количество золота. Но, опять-таки, если город падет, оно всё равно достанется хану. А при оружии у него появляется возможность умереть не жертвой, а воином. А уж на полминуты полноценного боя его должно хватить.
        Заложников связали и оставили под стеной. Если что, их в два счета истыкают стрелами.
        А Духареву даже коня предоставили. И неплохого.
        Реку перешли без проблем. Ни дождей, ни снега давно не было, так что вода в самом глубоком месте не доставала коню до брюха.
        Через обширный печенежский лагерь к шатру большого хана Сергея Ивановича сопровождали элитные воины. Судя по экипировке.
        А сам ханский шатер оказался Духареву знаком. Походный шатер византийского полководца, магистра Варды Склира. Русы взяли его, когда разбили ромеев во Фракии. Святославу он нравился - легкий. Курэю же наверняка больше по вкусу то, что он целиком из раскрашенного китайского шелка. За годы, прошедшие со времен гибели Святослава на острове Хорса, шатер порядком обтрепался и уже не казался таким роскошным. Следовательно, хан поставил его не просто так, а чтобы напомнить Сергею Ивановичу: «Ты не забыл, что это я убил Святослава? Я и тебя… почти».
        Так и оказалось.
        - А, мертвец!
        Большой хан развалился на подушках с чашей в одной руке и плетью в другой. Плетью он постукивал по сапогу замершего рядом телохранителя. Еще один, массивный, ростом с Духарева, с обнаженной саблей, сопел сбоку. Пугал.
        - Там не было живых, на том острове, - сказал Курэй. - Вы все умерли. И ты тоже.
        Сказано было по-ромейски.
        Теперь Духарев уже не сомневался, что на Русь Курэй пошел не по собственной инициативе. Вернее, по собственной, но с подачи секретной службы Палатия. Языком своих нанимателей большой хан владел недурно.
        - Тебя это опечалит, хан, но я пока что не чувствую себя мертвым. - Сергей Иванович поискал взглядом, куда можно присесть, не нашел и уселся прямо на кошму.
        Это снижало возможности самообороны, но Духарев вдруг успокоился. Чуйка подсказывала: великий хан не собирается его убивать. Во всяком случае сразу.
        Курэю такое поведение гостя не понравилось. Плевать. Это игра не во взаимное уважение, а в «кто кого».
        И показывать слабину в начале разговора категорически нельзя.
        У горожан оставалось дня три от силы.
        Правда, в доме Духарева хранилась еще пара мешков муки и полупудовый бочонок меда. Кое-что он все-таки приберег. Однако, если разделить это на всех горожан, получится сущая ерунда. Потом - все. А если не делить, то они могут продержаться еще неделю. Но одной только собственной гридью стены всё равно не удержать. Единственный выход - убедить эту старую сволочь, что припасов в городе полно.
        - Живой, значит? Думаешь, возможность убить тебя еще один раз меня печалит? - Хан отхлебнул из чаши, рыгнул. В шатре завоняло скисшим молоком. - Сдай мне город, Серегей. Всё равно вас слишком мало, чтобы удержать его.
        - Что ж ты тогда его не берешь?
        - Не беру, потому что не хочу, - произнес Курэй с подчеркнутым безразличием. - Пока не хочу.
        - А мог бы, - согласился Сергей Иванович. - И я знаю, почему ты не хочешь его брать. Потому что ты попытался. Вас много, а нас мало. Но твои люди не умеют брать такие города. Ты попытался и потерял немало воинов. И потеряешь еще больше. Когда ты войдешь в Белгород, у тебя станет еще меньше людей. Я думаю, это хорошая цена за мою жизнь… За наши жизни. Меня она устраивает. А тебя, думаю, нет. Оставить треть орды под стенами города, в котором даже нечем подкормиться.
        - Вот сейчас ты верно сказал! - встрепенулся Курэй. - Подкормиться у вас нечем. Совсем нечем. Вы, русы, успели построить очень крепкие стены. И очень крепкие ворота, разбить которые непросто. У вас просторные дома, в которых собрано много добра, большие амбары… - проговорил большой хан почти ласково. И вдруг рявкнул, звонко щелкнув плетью по сапогу телохранителя: - Ваши амбары пусты, рус! Ни зерна, ни муки! Ничего! Вы не успели! А я успел, и вся ваша еда досталась мне! - откинувшись на подушки, хан самодовольно поглядел на Духарева. - Большой обоз. Твой обоз, верно? Очень кстати, Серегей. Мы кормимся от него уже двадцать дней. Слышишь, рус? Вашим зерном мы кормим лошадей! А своих лошадей вы уже съели. Скоро начнете есть друг друга, и тогда отличные ворота в ваш неприступный город откроются сами. Никто из моих людей не умрет. А твоих мы продадим. Но не тебя. Ты слишком стар и слишком горд, чтоб стать хорошим рабом. Так что тебя я убью. Но не просто убью, а так, чтобы ты снова не ожил. У меня хорошие шаманы. Они позаботятся о том, чтобы ты, колдун, больше не вернулся в мир живых.
        - Ты так уверен, что я колдун? - спросил Духарев, только чтобы выиграть время.
        Печенеги знают, что на момент начала осады припасов в городе почти не было. Это понятно. Курэй перехватил караван и наверняка сумел разговорить кого-то из сопровождающих. Но о том, что они уже пустили под нож коней, хан узнать не мог. Получается, у Курэя есть источники в городе?
        - Меня не обманешь, - хан отхлебнул из чаши и снова рыгнул. - Я всё знаю.
        Чаша была обычная, из серебра. Не та, о которой все говорили - из черепа князя Святослава.
        - Не всё, - возразил Духарев. - Знаешь, что мы коней на мясо пустили, а вот почему?
        - Кушать хотели, - равнодушно ответил хан. - Хочешь кушать, рус? - И, не дождавшись ответа, продолжил: - Не проси. Ты не гость. Ты мертвец. Зачем мне угощать мертвеца?
        - И опять ты не совсем прав, хан, - заметил Духарев.
        У него в голове внезапно возник план. Сумасшедший, конечно. Но вдруг выгорит? Терять-то им нечего. Два дня впроголодь против целой жизни? Стоит, стоит рискнуть.
        - Ты прав, мы съели коней, - согласился Духарев. - Потому что нам нечем было их кормить. Да и каша без мяса… скучновата.
        - Какая каша? - захохотал Курэй. - Из дерьма мышиного? А больше у вас ничего нет! Потому что мышей вы тоже съели!
        - Хочешь попробовать нашей каши? - прищурился Сергей Иванович. - Могу угостить. У нас этой каши целый колодец.
        - Какой еще колодец? - нахмурился большой хан.
        - Обычный. На площади. Вернее, два колодца. Один с едой, другой с питьем.
        - Ты, никак, решил посмеяться, рус? - Курэй грозно насупился. - Надо мной?!
        Духарев покачал головой.
        - Выходит, ничего-то ты не знаешь, хан. Не рассказали тебе твои послухи? Хочешь, скажу, почему не рассказали?
        - Ну?
        Так и есть. Имеется у хана свой человек в городе. Знать бы еще, что это за гадина.
        - Скажи, что ты сделаешь, обнаружив у себя в стане моего лазутчика?
        - Голову ему отрежу и тебе отправлю! - буркнул Курэй.
        - Вот-вот. И по-своему это правильно. Но не совсем. Мертвый лазутчик ничего не сможет мне рассказать. А вот живой…
        - Что живой?
        - А живой может рассказать многое. Потому, если ты не убил моего лазутчика, а заставил его передать то, что нужно тебе, то, что введет меня в заблуждение… Согласись, так намного веселее.
        - Соглашусь, - кивнул хан. Он явно заинтересовался. - Ты умен, рус. Мне такое в голову не приходило. Возможно, я даже не стану тебя убивать, когда возьму город. Умный раб может быть полезен. Скажи еще что-нибудь такое.
        - Лазутчик… ведь может и не согласиться делать, что ты скажешь.
        - Согласится, - буркнул хан, приложившись к чаше. - Палач у меня умелый.
        - Ну, тогда да, согласится. На словах. А на деле - не знаю. Я вот, например, всегда говорю своему доверенному человеку, который может подслушать замыслы моих врагов, заветное слово. Стоит мне потом услышать или прочитать это слово, и я знаю, что донесение сделано под принуждением и верить ему нельзя.
        - Хитро, - пробурчал хан.
        Угадать его мысли было нетрудно. Как только Сергей Иванович уйдет, он немедленно велит прошерстить свое окружение в поисках шпионов. И найти шпионов Духарева ему будет очень, очень трудно. Невозможно. Потому что, к великому сожалению Сергея Ивановича, шпиона в окружении Курэя у него не было.
        - Значит, убить все же надежнее, - сделал вывод большой хан.
        - Вовсе нет, - улыбнулся Духарев. - И пытать лазутчика не обязательно. Лучше вообще его не трогать. Пока твой человек думает, что я о нем не знаю, он будет старательно сообщать тебе обо всем, что видит и слышит. А я не стану ему мешать.
        Сергей Иванович замолчал.
        - Начал, так говори! - потребовал Курэй. - Что тебе проку в том, что я знаю, что происходит у тебя в городе?
        - Положение меняется, хан, - сказал Духарев. - Иной раз быстро меняется. И то, что вчера рассказал тебе лазутчик… Или это было позавчера?
        Курэй моргнул, а рука с чашей чуть дрогнула.
        Точно, позавчера. Что ж, это немного упрощает дело.
        - Что у вас могло измениться за два дня? - проворчал большой хан. - Отара овец с неба упала?
        - Было бы неплохо, - согласился Духарев. - Но нет, не упала. Однако позволь мне продолжить. Твой человек не знает, что я о нем знаю. И доносит тебе обо всем, что видит. Но что именно он видит, а самое главное, чего он не видит… Это, хан, уже мое дело. Это я решаю, что ему показать и как.
        - Умно, - признал Курэй.
        Надо же, какая противная у него рожа. Но сообразителен, гад. Не отнимешь. Если он сейчас предложит договориться…
        Не предложил.
        - Ты хитер, рус. Хотя чему тут удивляться? Колдун, да еще такой, как ты, не может быть простаком. Но не думай, что я поверю в сказку о колодце с кашей.
        - А не верь, - не стал настаивать Духарев.
        - Тогда зачем ты пришел ко мне и всё это рассказал?
        - Так это ты меня пригласил, хан, - напомнил Сергей Иванович. - И раз уж я пришел, почему бы не поговорить? Почему бы не рассказать тебе сказку о двух волшебных колодцах с медом и кашей, которые вдруг появились в осажденном городе. Это ведь исфаханское колдовство. Откуда о нем могут услышать в твоих землях? Слишком далеко.
        - Не так уж далеко. - Похоже, большой хан слыхал о столице Персии. - Только это всё вранье.
        Сергей Иванович улыбнулся. Молча.
        - Вранье! - рявкнул Курэй. - И вранье глупое! Докажи, если не так!
        «Его зацепило, - подумал Духарев. - Самое время подсечь».
        - Так пусть твой человек в крепости это и выяснит.
        - Не пойдет! - отрезал Курэй. - Ты сам только что проболтался, что ему нельзя верить.
        Духарев изобразил смущение, мол, какой ты умный, большой хан. Как ловко меня поймал.
        - Я пошлю вам своего шамана, - решил Курэй. - Шаману ты глаза не отведешь и его не заколдуешь. Пусть зачерпнет из твоего колодца и принесет сюда. Тогда я поверю!
        - Нет! - отрезал Духарев.
        - Ага! Ты боишься, что шаман…
        - Ничего я не боюсь! - перебил Сергей Иванович. - Зачем мне пускать твоих людей в город? Хочешь войти в Белгород - возьми его!
        - Я хочу знать!
        - Вот и узнаешь. Когда возьмешь город!
        «Не перегнуть бы палку. А то он и впрямь прикажет атаковать, не считаясь с потерями».
        - Ты сам предложил! - заявил Курэй. - Отказываешься от своего слова, князь Моровский?
        Ага. А он, оказывается, в курсе, что Духарев князь. Ну, ну.
        - От какого еще слова? - сдвинул брови Сергей Иванович.
        - Ты обещал угостить меня вашей кашей! Забыл?
        Духарев нахмурился еще больше, будто припоминая… Потом признал:
        - Да, забыл. Что ж. Ты меня поймал. К добру ли, к худу, а слово сказано. Присылай своего шамана за кашей. А я пойду.
        И поднялся.
        - Обиделся, что ли? - Вид у хана, как у сытого кота. Старого и облезлого.
        - Мы поговорили, - буркнул Сергей Иванович.
        - Постой! - По знаку хана квадратный батур загородил выход из шатра. - Скажи мне, если в крепости волшебный колодец с кашей, что за выгода в том, чтобы я об этом не узнал?
        - Вели ему отойти! - потребовал Духарев.
        - Я хочу услышать ответ! - повысил голос большой хан.
        - А ты догадайся!
        Хан точно не дурак. Должен сообразить, почему его вынуждают торчать под стенами.
        Хан задумался… Потом просиял.
        - Пропусти его! - скомандовал он телохранителю.
        Тот посторонился. Духарев откинул полог…
        - А мой шаман всё же придет! - крикнул ему вслед Курэй. - Завтра! Нет, сегодня! Жди!
        По лицу белгородского наместника можно было легко угадать, о чем он думает. Князь Серегей спятил. Но сказать такое вслух он не рискнул.
        - Меда у меня есть немного, - сказал Сергей Иванович. - Для раненых берег. Его хватит. А вот муки мало. Собери старейшин, пусть обратятся к людям. Надо собрать еще зерна, муки, что найдется. Сварим и зальем в колодец. Хорошо бы еще ягод каких. Тоже сварим, с мёдом, муки добавим, получится что-то вроде киселя.
        - И всё это бухнуть в колодец? - Наместник сглотнул. Он тоже питался как все. Попробовал бы иначе, и Духарев бы его наизнанку вывернул.
        - А давай выкопаем две ямы в земле? - предложил наместник. - В колодец лить - это ж как в прорву. Все остатки придется выгрести.
        - Думаешь, шаман копченых не отличит новой ямы от старого колодца? Нет уж! Собирай старейшин и лучших людей, Грузило Бортич. Прямо сейчас собирай. Я сам с ними поговорю. И мужей пошли, кто покрепче, чтоб воду из колодцев вычерпали да кипятить начали. Пока еще болтушка сварится. И пусть сколотят пару чего-нибудь вроде больших кадушек. Хоть дно немного прикроем.
        - А может в эти кадушки только и нальем? - предложил наместник. - Потом вытащим и всего-то дел.
        - Нет, - качнул головой Сергей Иванович. - Надо, чтоб сверху видно было, что это в колодце, а не в кадушках. Заметят - всё пропало. У копченых-то еды довольно. В отличие от нас.
        Лучшие люди Белгорода выглядели жалко. Не столько от голода, сколько от безысходности. Все знали, что будет, когда копченые возьмут город. Впору будет позавидовать мертвым.
        В то, что вот-вот придет великий князь и прогонит степняков, никто не верил. Все знали: Владимир воюет с хорватами и когда еще вернется.
        А другим князьям до Белгорода дела нет. Им бы свое защитить.
        Печенеги - это страшно. Среди старейшин была пара стариков, ходивших со Святославом и помнивших, что творили копченые в том же Семедере. А разграбленные, сожженные степняками села видели все.
        И откупиться - никак. Потому что знают копченые, им и так достанется всё: и люди, и добро.
        - Вы все меня знаете, - сказал Сергей Иванович. - А я знаю, что говорю. Это наша последняя надежда. Соберите всё. Всё, что есть. Болтушка, которую зачерпнет печенежский шаман из колодца, должна быть сытной. Чтобы поверил - всех накормить хватит. И соберите людей понадежнее, лучше женщин. Таких, чтоб от запаха съестного разум не потеряли. Все, кого увидят печенеги, должны выглядеть хорошо.
        - Думаешь, князь, копченые поверят, что эти колодцы с едой? - проскрипел какой-то незнакомый Духареву дедок. - Они что, совсем дурные?
        - Молись, чтоб поверили, старый! - Серегей грозно глянул на деда. - Потому что если не поверят, то через седмицу твою тощую требуху уже будут жрать крысы!
        - Крысу бы я и сам сожрал, - заметил кто-то. - Попрятались, паразитки черные!
        - А сам ты, князь, что отдашь? - проскрипел упорный дедок.
        - Два пуда муки и бочонок мёда, - ответил Духарев. - Всё, что есть. Для раненых хранил.
        Совет загудел. В голодающем Белгороде это было огромное богатство. Дороже серебра. Но это если на всех не делить.
        - Сделайте всё в точности, как я говорю, и будете жить, - сказал Духарев. - И есть вдоволь. Если печенеги поверят и уйдут.
        - А если всё же не поверят? - влез настырный дед.
        - Надо, чтоб поверили! - отрезал Сергей Иванович. - И времени у нас нет. Надо действовать.
        - А если…
        - Дед, умолкни, - устало проговорил Духарев. - Еще раз откроешь рот, даже крысам не достанешься. Я лично сварю из тебя холодец. Слово варяга.
        Этот довод оказался самым веским. Дед заткнулся, старейшины быстренько одобрили все предложения Сергея Ивановича и разошлись исполнять.
        Жаль, что времени действительно почти не осталось.
        Глава 29
        Берег Северского Донца в месте впадения реки Везелицы. Белгород Владимиров. Предатель
        Проверять качество колдовской пищи явилось аж четыре младших хана, уже знакомых Духареву. Их оставляли в заложниках, когда он ездил к Курэю.
        Ну и шаман пришел, само собой.
        Гости явились, когда основное варево еще только-только закипело. Общался с послами наместник. Духарев в это время отбирал наименее изголодавшихся женщин для показательной раздачи пищи.
        Сергей Иванович рекомендовал наместнику держаться как можно более враждебно. Мол, не о чем с вами разговаривать. Идите, откуда пришли. Приставленный к посольству толмач как мог сглаживал особо резкие выражения, но помогало плохо. Договориться не получалось.
        Посольство орало, что их пригласил лично князь Серегей. А по этому поводу их следует немедленно впустить внутрь, а для гарантии безопасности передать печенегам две дюжины лучших белгородских людей. В заложники.
        - Дерьма вам полные руки, а не заложники! - вопил Грузило. - Идите отсюда, овечьи любовники!
        Подханки надувались от обиды и спеси, но не уходили. Тоже орали в ответ обидное.
        Надо полагать, большой хан велел младшим непременно добиться своего.
        - Всё, - наконец решил Духарев, попробовав полусырое варево. - Заливайте.
        А сам отправился к воротам.
        - Я даю вам слово! - сразу заявил Сергей Иванович. - А вы не желаете довериться мне? Вы трусы?
        - Мы не трусы, - возразили посланцы. - Мы ничего не боимся. Но заложников всё равно дай. Иначе…
        - Ну и отправляйтесь, откуда пришли! - заорал охрипший уже наместник.
        - Погоди, Грузило Бортич, - попросил Духарев. - Я обещал пустить их к нашим волшебным колодцам, - сказал он так, чтоб было слышно печенегам. - Но заложников не будет. Мое слово - это всё. И всех я не впущу. Тебя впущу, - Сергей Иванович показал на подханка, который громче всех орал и выглядел самым придурошным. - И шамана. Этого довольно. Возьмете понемногу из каждого колодца и отнесете большому хану. Не хотите, не надо. Я свое слово сдержать готов.
        Выбранный Духаревым подханок немедленно попытался слиться, но остальные не дали. Теперь уже препирательства шли между младшими ханами. Чуть не разодрались, орлы степные. Духарев не вмешивался. Пусть вылитое в колодцы варево подостынет.
        Наконец подханка-избранника «убедили». Сергей Иванович торжественно пообещал послам неприкосновенность, и им открыли калиточку.
        Подханок надежды оправдал: головой не вертел, исходил спесью и потом. Боялся. Причем именно Духарева. Слава его, как колдуна, надо думать, существенно выросла за последние часы.
        - Вот они, мои колодцы, - сообщил Духарев. - У нас сейчас ужин. Люди подходят понемногу. Велю, чтоб отошли пока.
        - Не надо.
        Это шаман наконец-то подал голос. Причем на неплохом словенском.
        И шустро ломанулся к колодцам.
        Однако был остановлен приставленным к «источникам пропитания» духаревским гриднем Плёсом. По знаку командира.
        - Не торопись, - остановил прыткого «духовода» Сергей Иванович. - Тебя я к ним не подпущу. Кто тебя знает? Вдруг ты нашу пищу проклянешь? Пусть он, - кивнул на подханка, - пробу возьмет.
        - А ну дай! - Шаман не растерялся, попытался выхватить у ближайшей горожанки миску.
        Та с едой расставаться не пожелала и в результате почти всё содержимое оказалось на земле.
        Духарев подоспел вовремя, развернул женщину в правильном направлении, чтобы скрыть брызнувшие из ее глаз слезы.
        - Тебе еще дадут, - пообещал он. - Вдвое.
        - У меня детки… - чуть слышно пробормотала женщина.
        - Вдвое! Иди! - Он оглянулся на шамана… Но тот, к счастью, ничего не заметил, потому что зачерпнул пятерней оставшееся в миске и продегустировал…
        …И тут же выплюнул, выругавшись по-своему.
        - Яд? - оживился подханок.
        - Дрянь! - уточнил шаман.
        - Дайте-ка мне, - потребовал Духарев.
        Ему подали миску.
        Да, шаман был прав. Мышиное дерьмо явно было главной специей болтушки.
        Но это была еда, а Сергею Ивановичу последний раз что-то съестное падало в желудок часов восемь назад. И желудок обрадованно заурчал.
        - Ну да, - согласился он, перемалывая зубами полуразварившиеся зерна. - Без конины совсем невкусно. Но конина кончилась. Приходится варить так. Невкусно, но есть можно. Зачерпните из колодца большому хану. Я обещал, что он попробует.
        - Глянь, может, там, в колодце, кадушка стоит? - велел подханку шаман, которого по приказу Духарева не подпускали к «волшебным источникам».
        Подханок заглянул, помотал головой:
        - Нет кадушки, - сообщил он. - Полный колодец этой дряни. Если не скиснет, сотен пять можно накормить и еще останется.
        - Не скиснет, - заверил Духарев. - К ночи вычерпаем, а к утру свежее будет. Хотя вкуснее не станет. - Он демонстративно вздохнул. - Мяса уже не осталось, приправить нечем. Ты из соседнего возьми, там повкуснее, сладенькое. - Сам зачерпнул ведерком, приложился. А ничего киселек.
        - Вкусно! - Подханку тоже понравилось.
        Духарев покосился на дружинника. Тот на «пир» старался не смотреть. Только сглатывал. Не дай Бог, шаман заметит.
        - На-ка, Плёс, попробуй, - сунул он ведерко гридню. - Вчера, вроде, послаще было?
        Шаман сунулся к колодцу, но был остановлен самим Духаревым.
        Дружинник с трудом оторвался от киселя:
        - Хороший, - сказал он совершенно искренне. - Очень вкусный.
        - Этому налей, - Сергей Иванович кивнул на шамана…
        Представление закончилось. Когда копченые убрались из города, Духарев тяжело опустился на край «волшебного колодца». Только сейчас он понял, насколько устал.
        Подбежавший наместник глядел на него… ну прямо по-собачьи. С такой надеждой…
        - Не знаю, - вздохнул Духарев. - Похоже, поверили. Скоро увидим. Ты пока вели вычерпать, что осталось. Раздай людям. И детям. И баба одна… Я ей две миски обещал.
        Он попытался встать, ноги не держали его. Мир покачнулся, но Сергей Иванович огромным усилием воли справился со слабостью.
        Еще немного полегчало, когда Плёс сунул ему в руку ковш с киселем из колодца.
        - Ты как, батько? Может, в дом тебя отнести?
        - Нет, позже. Еще дай, - он протянул ковш гридню. Сейчас ему как никогда нужны сила и ясный ум. Где-то в крепости прячется печенежский информатор. Его следует найти и обезвредить. Причем немедленно, иначе всё напрасно.
        - Батько?
        Витмид. Очень вовремя.
        - Колодцы окружить. Никого не подпускать! - распорядился Духарев. - Прежде чем раздавать, наших напои. И для раненых черпни ведерко. И позови Грузилу, Ошурка и Ждибора. И сам будь. Поговорить надо.
        - Ошурка нет, - сообщил Витмид. - Помер он, батько.
        - Как это? - изумился Духарев. - С утра живой был.
        - Так убили. Нет, не копченые, - предугадал Витмид вопрос князь-воеводы. - Топором убили. И ноги кусок откромсали. Небось, с голоду кто-то помешался.
        «Неужели людоед?» - возникла первая мысль.
        Но Духарев тут же ее отбросил. Это ж как надо помешаться, чтобы напасть не на простого доходягу-горожанина, а на опытного воя? Причем нападающий тоже вряд ли простой смерд, иначе не управился бы с полусотником. Так что намек на «людоедство», скорее всего, для отвода глаз.
        Сергей Иванович даже испытал воодушевление. Только что он даже не знал, с какой стороны подступиться к поискам, а теперь у него появилась ниточка. Ну, если, конечно, полусотника не прикончил кто-то из завистников-подчиненных, что тоже сомнительно.
        - А кто теперь командует белгородской дружиной? Ну, тем, что он нее осталось?
        - Ждибор.
        - Добро. Отправить кого-нибудь за Ждибором и Грузилой. Тело Ошурка где?
        - Дома у него.
        - Сюда принесите. Посмотреть хочу. Неужели никто ничего не видел и не слышал?
        - Да как-то, батько…
        - Не интересовались?
        - Не интересовались, батько. До того ли?
        - Надо поинтересоваться! - жестко произнес Духарев. - Нет! Сам никуда не уходи. Здесь нужен.
        Вокруг колодцев уже собралась толпа. Пока тихая.
        Явились Грузила со Ждибором.
        - Значит, так, - Духарев огляделся, убедился, что никто лишний не слышит. - В городе послух большого хана. Доносит ему, что у нас происходит.
        - Но как? - удивился Грузило. - Ворота ж закрыты!
        Да уж. Выходит, наместник еще больший дурак, чем предполагал Сергей Иванович.
        - Делов-то! Стрелу с запиской со стены бросить, - вместо Духарева ответил Ждибор.
        - Именно.
        - И как мы его найдем? - спросил Грузило. - На стенах вон сколько народу перебывало.
        - С луками не так чтобы много, - возразил Ждибор, и Сергей Иванович глянул на него одобрительно.
        - Надо проверить всех, - сказал он. - Всех ваших. Особенно тех, кого мало знаете. Ждибор, сделай. Витмид даст помощников, если надо.
        - Не надо, - отказался Ждибор. - Найдется, кому помочь.
        - А твоих? Не надо, что ли, проверять? - возмутился Грузило.
        - За моих я отвечаю, - отрезал Духарев. - Грузило, назначь правильных людей колодцы вычерпывать. Мои присмотрят, чтоб порядок был. Всё. Делайте.
        Недовольный Грузило ушел, а вот Ждибор остался.
        - Князь, слыхал? Ошурка зарубили.
        - Слыхал, - кивнул Духарев. - Плёс, дай полусотнику киселя, пока раздача не началась.
        - Благодарствую, князь, - Ждибор с удовольствием приложился к ковшу.
        Духарев угрызений совести не чувствовал. Главными ингредиентами киселя были его мед и мука.
        - Что по Ошурку думаешь? - спросил Духарев.
        - А что тут думать? Я Ошурка знаю. Его завалить - дело непростое. Надо бы разобраться.
        - Вот и разберись. С людьми поговори. Убийцу надо найти.
        - Ага, - ответил Ждибор, возвращая ковш. - Я пошел?
        - Да. Нет, постой! - Четверо дружинников несли на рогоже тело Ошурка. - Давай-ка сначала его осмотрим.
        - Что скажешь? - через некоторое время спросил Духарев.
        - Да, батько, тут ясно… - начал Витмид, но Сергей Иванович перебил: - Не тебя, его спрашиваю, - кивнул на Ждибора.
        - Не топор это, - тут же заявил ветеран. - От топора совсем другая рана. Меч это. Или сабля. А что на топор всякие дурни подумали, так тоже ясно почему. Крепкий удар. Умелый. - Он наклонился над изуродованным бедром. - И это тоже мечом снесли, - сказал он через некоторое время. - Одним ударом.
        Витмид закивал. Он был того же мнения. И неудивительно.
        - Что еще?
        - Думаю, Ошурок знал того, кто его убил, - сказал ветеран. - Чужого так близко не подпустил бы. И всё равно… Надо ж так ловко ударить, что он и уклониться не пытался и даже браслета не подставил!
        - Против такого удара браслет не поможет, - со знанием дела заметил Витмид. - Я б ему и руку срубил, и голову.
        - Однако ж всё равно должен был подставить, - рассудительно произнес Ждибор. - Это ж привычка. Само собой получается.
        - Согласен, - признал Витмид. - Батько, а ты что думаешь?
        - Думаю, Ошурку не повезло, а вот нам - да. Знакомый, с мечом или саблей, да еще и умелый. У нас таких немного осталось. За моих я ручаюсь, а как насчет твоих?
        - Из дружинных Ошурок был лучшим, - уверенно заявил Ждибор. - Из наших, бывалых, есть на руку крепкие. Вот я, к примеру, - он испытующе глянул на Духарева. - Чтоб место его занять?
        - Знаю, что не ты, - отмахнулся Духарев. - Тоже мне, карьерный рост. Во время осады в командиры полусотни, от которой осталось меньше десятка. Что об остальных?
        - Не они, - так же уверенно ответил Ждибор. - То други мои. Я им как себе верю.
        - Допустим, - Духареву все больше и больше нравился этот ветеран. - Дальше.
        - В городе пришлых много, - продолжал рассуждать Ждибор. - Всех, что ли, проверять? Да и кто признается?
        - Ну не всех. Ужель вы опытного воя не узнаете, каким бы неумехой тот ни прикидывался?
        - Узнаем, - ответил Ждибор.
        И Витмид подтвердил.
        - Вот и займитесь. Витмид! За стенами следить надежных людей поставь. Увидят, что кто-то собирается бесцельно стрелу метнуть, пусть валят.
        - Что, сразу насмерть?
        - Нет, сначала колыбельную спеть, - раздраженно ответил Духарев. - Улетит стрела с вестью о том, что наше представление - лжа, и всё. Только выйти за ворота и умереть с честью.
        - Князь! Князь! Что твои люди творят! - К ним бежал Грузило.
        - И что же они творят? - спокойно поинтересовался Сергей Иванович.
        - Ошурка! Родню растолкали, ухватили и уволокли! Что ж это…
        И осекся, увидав лежащее на земле тело.
        - Я приказал, - холодно произнес Духарев. - Притомился я что-то. Да и бегать туда-сюда недосуг. Родичам скажи, пусть забирают. Я уже увидел, что хотел.
        - А что хотел? - с жадным любопытством спросил Грузило.
        Сергей Иванович глянул на него остро… Нет, этот не мог. Сабля у него есть, но вряд ли имеется нужная сноровка. Хотя… Если шпион не один?
        Нет, это уже паранойя.
        - Бортич, - проговорил он устало. - Я тебе что сказал? Найди людей колодцы вычерпать и раздачу устрой. А ты дурью маешься. Давай, наместник. Не мешай.
        Грузило надулся, но спорить не стал. Ушел.
        - Плёс, помоги! - Духарев поднялся, опираясь на руку гридня, потер спину. Устал, аж колени дрожат.
        - Витмид! Ты за старшего. Пойду прилягу. Будут новости - будите.
        Поспать не удалось. Разбудили, считай, сразу. И хорошо, потому что - время.
        - На подозрении четверо, - сообщил Ждибор. - Все пришлые. Из тех, что прежде печенегов в город успели.
        - Говорили?
        - Нет, батько, - ответил Витмид. - Я не разрешил. Подумал, ты захочешь тоже.
        - Правильно подумал, - подтвердил Духарев. Поднялся, кряхтя. Старость не радость. Хотя сегодня он просто устал. Даже не устал - измотался. Ну да скоро конец. Пан или пропал, как будут говорить через много веков потомки нынешних лехитов.
        Первый подозреваемый жил с семьей в доме у родни. И, по словам Ждибора, показал себя неплохо. Духареву хватило одного взгляда, чтобы понять - не этот. Меч был. Висел на стеночке. Но хозяин его, когда-то кругленький, а теперь малость спавший с лица, даже с виду ничуть на воина не походил. Типичный купеческий приказчик. С мечом он наверняка управляться умел, но не настолько, чтобы справиться с гриднем.
        А вот второй…
        Только войдя во двор, войдя без шума, потому что собак в городе не осталось, Духарев учуял аромат жареного мяса.
        - Крысу поймали, - завистливо повел носом Витмид.
        - Думаешь, крысу? - негромко и строго произнес Духарев.
        Сотник моментально подобрался.
        - Батько, давай я сам, - предложил он шепотом.
        - Я с тобой, - тут же заявил Ждибор.
        - Все пойдем, - решил Сергей Иванович. - Ты что ж, защитить меня не сможешь?
        - Смогу. Но лучше б тебе, батько, тут подождать.
        - Вместе пойдем. Ждибор, что это за дом? Он хозяин?
        - Нет. Денег дал, чтоб тут пожить.
        - Сколько там?
        - Он сам да баба его с дитём.
        В голове Духарева что-то щелкнуло. Он уже знал, кто тут живет.
        Этот человек ему не нравился. После того как Духарев не без труда заставил его встать «на передовую». Однако даже предположить, что тот может служить чужакам, печенегам, Духарев не мог.
        Но мозаика складывалась. Сергей Иванович даже вспомнил, что дозорный видел его в рассветных сумерках около стены.
        - Думаю, это он. Будьте начеку. Помните об Ошурке.
        Витмид кивнул и принял в левую руку щит, который до того висел на спине.
        - Пошли, - шепнул Сергей Иванович, и они двинулись.
        Первым Витмид, сразу за ним сам Духарев, а замыкал Ждибор.
        Оставлять кого-то снаружи наблюдать за окнами или крышей Сергей Иванович не стал. Окна узкие, ребенок и то не протиснется, а если убийца сунется на крышу, то снять его оттуда стрелой - вообще не вопрос. Но хотелось бы всё же сначала поговорить.
        В том, что Витмид справится, он не сомневался. У него в сотниках случайные люди не ходят.
        Дверь в сени была прикрыта плотно, но открылась бесшумно. Запах жареного усилился. Духарев сглотнул слюну. Он догадывался, какое мясо сейчас подрумянивается на огне, но на слюноотделение это знание не влияло. Даже усталость чуть отступила, так захотелось жарёнки.
        Внутренняя дверь всё же скрипнула, потому Витмид не стал осторожничать - распахнул ее пинком. И сразу принял на щит что-то тяжелое. А затем метнул щит в противника.
        Духарев в высоты своего роста увидел, как человек у жаровни ловко уклонился и щит грохнул о стену.
        Да, он и есть. Тот самый справный воин, что приехал в город с женой и двумя сыновьями.
        А быстрый, гад! Прыгнул вправо, где к столу был прислонен меч в ножнах. Взмах, и ножны летят в Витмида. Но это не копье. Уклониться не трудно. А вот сам злодей уклониться не успел. Брошенный сотником с левой руки метательный нож, чавкнув, воткнулся ворогу повыше колена.
        Тот зарычал и ринулся на Витмида. Сотник парировал. Ударил в ответ…
        И оказался спиной к Духареву. Видимо, решил, что старик, так и не взявшийся за оружие, не опасен. Напрасно.
        Духарев, не раздумывая, врезал ему кулаком в основание черепа.
        Костяшки отозвались острой болью, зато печенежский лазутчик рухнул, как куль с репой.
        Правда, едва коснувшись земляного пола, тут же очнулся, попробовал вскочить, но секунды Витмиду хватило. Удар оголовьем меча в лоб уложил ворога уже основательно.
        Не теряя время, сотник спутал ему руки-ноги, вынул нож, обтер о рубаху лазутчика и вернул в петлю на поясе.
        - Перевяжи его, - приказал Духарев, тяжело опускаясь на скамью. Мгновенный всплеск энергии отнял все силы. - Хочу с ним побеседовать, когда очухается.
        Бросил взгляд на семью шпиона…
        И ощутил какую-то неправильность.
        Все трое, жена и сыновья, испугались. И испугались, как говорится, до усрачки. Вроде нормально - главу семейства только что повязали, но…
        Потянуло горелым.
        - Убери, - велел Духарев Ждибору.
        Тот подцепил мясо кончиком ножа и завернул в какую-то тряпицу. Он тоже сообразил, откуда взялся этот стейк.
        Духарев еще раз оглядел семейство…
        И понял, что не так.
        Старший парнишка уже большой. Лет восемь. Но в восемь лет сын воина не трясется от страха, а бросается на помощь отцу. Такими были кровные сыновья Духарева, таким был маленький Илья и все сыновья воев, которых он знал. По другому не бывает. А этот…
        - Не бойся, - улыбнулся мальцу Духарев. - Он же не ваш отец, верно? Не ваш?
        Мальчик замотал головой.
        - Мы не его, господин, - пробормотала женщина. - Он нас…
        - Закрой рот! Сердце вырежу и сожру!
        Очнулся добрый молодец! Точнее, злой.
        - Не бойся, женщина! - повторил Духарев. - Эта змеюка больше никого не укусит.
        И спросил, повернувшись к связанному:
        - Любишь, значит, человечину? И как, вкусно?
        - А ты попробуй - узнаешь. Давай, рус, жри! Не пропадать же добру!
        Орал он, что характерно, на отменном словенском. По речи от полянина, древлянина или сиверянина не отличишь. Да и по морде тоже.
        - Как же ты, воин, превратился в такую тварь? - спокойно поинтересовался Сергей Иванович. - Ты ж нашим родился, не копченым.
        - Я тебе, варяг, не свой! - прорычал пленник. - Я б весь род ваш порезал, зажарил и съел. Как вы, крысы лживые, родню мою жгли! Да за то, чтоб род ваш со свету вытравить, я б не только копчёным, самой Морене в слуги пошел!
        - Вот как? И чьих ты, людоед, будешь?
        - А не догадываешься?
        - Да с чего бы? - Духарев устроился поудобнее, а то что-то спина заныла. - Я в жизни своей столько ворогов подлых за Кромку отправил. Всех не упомнишь. Видать, и родичи твои под руку подвернулись. Ну и поделом. Если кто к нам с железом пришел, так нечего обижаться, если его железом и упокоят.
        - Подлых?! - Пленник попытался встать, но сапог Витмида прижал его к полу. - С железом?! Дед мой к вам не с железом пришел! Честно и мирно! Вы его заманили обманно и живьем в землю закопали! Я без отца родился, потому что вы его живьем сожгли! Весь род мой… Коварством лютым! - Пленник аж захлебывался от ярости. - Ты, облуд суемудрый…
        Резкий удар прервал поток ругательств. Предатель скрючился, пытаясь вздохнуть. А Духарев наконец сообразил, о чем тот говорит. Однако! Полвека минуло с тех пор, как княгиня Ольга древлянских сватов «привечала». Не слишком ли молодо выглядит этот древлянский мститель? Хотя, если присмотреться…
        Одно понятно: ничего значимого он не скажет. Вообще ничего не скажет. Перед такой ненавистью даже Хравн Белокурый, лучший кат Сигурда, окажется бессилен.
        - Витмид, выведи его и убей, - устало произнес Сергей Иванович.
        - Вот так просто убить? - удивился сотник.
        - Нет! Сначала в задницу его поцелуй! - раздраженно крикнул Духарев. Но тут же спохватился, увидев нешуточную обиду на лице Витмида: - Прости, друже! Утомился я что-то.
        - Пустое, батько. - Сотник ухватил пленника за шкирку. - Повезло тебе, тварюка, легко умрешь.
        - Ждибор, - позвал Духарев. - Просьба к тебе: об этих, - кивнул на женщину и мальцов, - позаботься.
        - Жив буду, сделаю, - пообещал ветеран.
        Сергей Иванович встал. Качнулся… Ждибор вовремя подставил плечо.
        - Провожу тебя, князь, - проворчал ветеран. А то помрешь по дороге, кто нас тогда от ворога защитит?
        Со двора донесся жуткий звериный вопль.
        «Легкая смерть, - подумал Духарев. - Ну-ну».
        Очнулся Сергей Иванович только через сутки. И первое, что он учуял, был запах бульона.
        А это значило… Да. Получилось. Печенеги ушли.
        К сожалению, он знал, куда они ушли. Но вряд ли еще несколько дней имели значение.
        Если Владимир уже вернулся, Русь спасена. Если нет… Что ж, всё в Руке Божьей.
        Глава 30
        Русь. Пограничные земли. Зима близко
        - Бодрей, брат! - Маттах потрепал Илью по плечу. - Девку жалко, да. Зато мы все живы! И не ранен никто, кони почти все целы, припасов надолго хватит. Удачлив ты, брат! Радуйся! Любит тебя Бог!
        Илья промолчал.
        Никому его не понять. Для друзей Зарица - никто. И прав был Малига, когда не дал ему повернуть. Убили бы и его, и всех, потому что друзья бы его не бросили. Никто. Даже Загрёба.
        Илье вдруг стало стыдно. Давно пора уж не только за себя думать.
        Маттах ушел, и к Илье тут же подсел Малига.
        - Дальше пойдем, княжич? - спросил он. - Или в Киев вернемся?
        - Почему спрашиваешь?
        Вопрос удивил, но Илья знал: Малига ничего не спрашивает просто так.
        - Думаю, не найти нам теперь князь-воеводу, - сказал сотник. - Мы знаем, как он из Киева шел и каким путем обратно вернуться намеревался. Теперь по этой дороге орда прошла. Вымела всё подчистую. Вряд ли князь-воевода со своими по ее следам пойдет. И это если…
        И замолчал, не договорив.
        Но Илья знал, о чем он думает.
        Если батя напоролся на орду, искать некого.
        - Они бы ушли, - ответил на невысказанное Илья. Нельзя о таком думать. Да и не важно. Он должен сделать всё, что может. Остальное в руках Божьих.
        - Они могли бы к Чернигову повернуть, - заметил Малига. - Я бы так и сделал.
        - Могли, - согласился княжич. - Но если так, отец бы уже дал знать в Моров. А из Морова в Киев голубя отправить - пустяк.
        - И всё же как искать? - настаивал Малига. - Остались бы здесь люди, было бы у кого спросить. А у этого не спросишь, - сотник кивнул в сторону сожженного села, рядом с которым они встали лагерем.
        - Мы пойдем дальше, - твердо сказал Илья.
        - Ты - старший, - согласился Малига, поднимаясь.
        Сотник ушел, а Илья глубоко задумался. Сидел, скрестив ноги, у костерка, глядел на огонь и размышлял. Надеяться на удачу - это правильно. Но подумать тоже не мешает. Как там батя учил? Поставь себя на место другого и предполагай. И выбирай из всего не самое возможное или разумное, а то, что более свойственно тому, о ком думаешь. А из того, что получилось, выбирай то, где твои действия будут наиболее успешными.
        Допустим, батя со своими, не дай Бог, всё-таки нарвался на орду. Что тогда может сделать Илья? Да ничего. Следовательно, о таком исходе забудем.
        Отпадает и вариант с Черниговом.
        Дальше думаем. Будет ли батя возвращаться путем, о котором говорил Кузьма?
        Если там уже прошла орда - вряд ли. Батя ехал в Белгород, попутно проверяя свои погосты. И обратно собирался делать то же самое, но уже вдоль другого тракта.
        После орды проверять нечего. Значит, и бате этот путь уже не интересен. Как он мог поступить?
        Например, мог он уйти в Улич, к Артёму? Нет, вряд ли. Он ведь сделает так, как учил Илью. Когда надвигается беда, надо защитить своих. Свою родню, друзей, земли, свой дом и своих людей. С защитой своих земель Артём справится сам, так что туда батя не пойдет.
        Дальше. Морову печенеги не угрожают. Тем более зимой. Там леса, а в лес степняки без острой потребности не сунутся.
        Под Киевом у бати земель тоже немало, но спасти их от орды одной только батиной дружиной не удастся. Да и ушли уже оттуда люди. Это свободные на приграничье своим умом живут, а на батиных землях воле господина послушны.
        Что еще? Матушка. А вот это - возможно. В опасное время батя наверняка захочет быть рядом. Он знает, как она о нем беспокоится. Значит, увидав орду, батя должен был сразу двинуться к Киеву и уже быть дома.
        Но он не вернулся. Что это означает? Не смог.
        Может, орда отрезала его от дома? Очень даже может быть.
        А если они сами нарвались по пути на копченых? Могли? Да. Отряд у них немаленький, печенеги непременно бы заметили. И затеяли погоню.
        Дальше - всё что угодно. Был бой, и все погибли.
        Не рассматривается.
        Был бой, но батя жив и его захватили в плен.
        Пока тоже не рассматривается. Сделать тут уже нечего. Захотят выкуп - дадут знать.
        Отбились и сумели уйти, но потерялись где-то в степи.
        Вот это возможно. Хотя найти их вряд ли получится.
        Сумели уйти без боя, но их загнали далеко в степь.
        Тут помощь просто не нужна. Сами разберутся.
        Сумели уйти, но с большими потерями, и у них на руках много раненых. Самим не вывезти. Раненых батя не бросит, это понятно. Возможно, он уже отправил за помощью, и она уже пришла или скоро придет. Возможно, гонец потерялся или погиб.
        Тогда да, он мог бы пригодиться. Но вопрос: как отыскать?
        Илья повернулся к огню другим боком, поглядел на своих.
        Кто-то укладывался спать, кто-то уже спал. Только Маттах сидел на войлоке по ту сторону костра и смотрел на княжича. Да еще на вершине холма маячил Загрёба. Сторожил.
        Нет, не так думаю, сообразил Илья. Надо думать не обо всём, что возможно, а о действиях наиболее успешных.
        Если батя и его дружина в порядке, в помощи Ильи нет необходимости.
        Илья нужен, если батя оказался в настоящей беде. Допустим, он ранен и лежит в том же Белгороде. Или на пути к нему или из него…
        Вот так и надо действовать.
        - Решил, да? - Маттах будто угадал, что брат сделал выбор.
        - Решил. Пойдем по краю пути, по которому прошла орда. Пойдем к Белгороду. Может, найдем отца там. Может, встретим по пути. Идем не торопясь. Ищем. - Он подождал немного. Вдруг хузарин возразит или что-то предложит, но тот просто кивнул. Хотя тоже наверняка подумал, что Белгород мог уже превратиться в пепелище.
        - Ты, брат, из нас самый зоркий, - сказал Илья. - Знаешь, что делать.
        - Знаю, - кивнул хузарин. - И зайца не пропущу. Обещаю.
        К сожалению, Маттах выполнить обещание не смог. На следующий день погода испортилась. Началась метель.
        Берег Северского Донца в месте впадения реки Везелицы. Белгород Владимиров. Немногим ранее
        Духареву пришлось провести в Белгороде еще девять дней. Орда ушла, но разрозненные группки печенегов всё еще болтались неподалеку. И без конницы извести их не было никакой возможности. Поэтому за провиантом приходилось посылать людей в сопровождении трех-четырех воинов.
        Начали с ближайших окрестностей, выкапывали схороненные поселенцами запасы. Ну и рыба в реках оказалась хорошим подспорьем.
        На четвертый день голод перестал грозить Белгороду. А еще стало ясно, что Грузилу надо менять. В мирное время наместник еще кое-как справлялся, но в сложных условиях не годился никуда. Даже сейчас, когда непосредственная угроза ушла, Грузило Бортич вел себя как сбежавшая со двора курица: метался, совался в каждую щель и непрерывно квохтал не по делу. То есть совершенно не умел отделять важное от пустякового и видеть перспективу.
        Зато Ждибор показал себя прекрасно. Наплевав на суету и визги наместника, «выстроил» городской совет, опираясь на пяток таких же авторитетных ветеранов, взял на себя организацию рейдов за провизией, так что Духареву оставалось лишь обеспечить их охрану своими дружинниками. Вполне достаточно, чтобы отпугнуть мелкие шайки.
        Это было хорошо, а плохо то, что духаревскую гридь из города уводить нельзя. Местный гарнизон не справится.
        Проторчать же зиму в Белгороде Сергею Ивановичу никак не улыбалось. Слада в Киеве небось с ума сходит от беспокойства. Да и вообще… Как бы хорошо ни было всё налажено, без хозяйского присмотра оставлять надолго организованную им систему нельзя. Есть связи, по которым могут работать только он или Богуслав. Но Богуслав на востоке, и на его помощь рассчитывать не стоит.
        Вывод - надо уходить. Не откладывая. А то навалит снегу по пояс, и на лошадях уже не пройдешь. Придется ждать, когда надежно встанут реки, а это недели три, самое малое. А сколько еще до Киева добираться? Сюда они дошли за пару недель, не особо торопясь. На обратном пути останавливаться не придется, но ведь и дорога уже не та. А если снег выпадет?
        В общем, да, уходить надо. Причем вдвоем, потому что коней осталось только два. Третьего отдали гонцу. Вопрос: кого взять с собой?
        Духарев задал этот вопрос Витмиду и получил мгновенный ответ.
        - С тобой поеду я, - заявил сотник.
        - А с гридью кто останется? - Логика была понятна. С князь-воеводой должен пойти лучший, а лучший он, Витмид. К тому же на нем ни царапины, а остальные этим похвастаться не могут.
        - Вместо меня - Несдай, - не задумываясь, ответил сотник.
        Несдай был первым десятником и правой рукой Витмида, так что и здесь выбор был понятен.
        - Готовься, - велел Сергей Иванович. - Завтра уходим.
        - Батько, уверен? - с сомнением спросил сотник, внимательно изучая Духарева. - Ты старый. А если буран? Мы ведь и шатра с собой взять не сможем. Лошадок всего две. Может, погодим, пока санный путь встанет?
        - Завтра, - отрезал воевода.
        Сотник кивнул и ушел. Его ожидало немало дел.
        У Сергея Ивановича тоже имелось дело, которое следовало завершить до отъезда.
        - Скажи, Ждибор, ты грамоте учен? - спросил Духарев.
        - Немного ведаю, - ответил ветеран. - Когда в Булгарии с великим князем ратовали, выучился письму ихнему.
        - Это славно, - одобрил Сергей Иванович, размышляя, как лучше, исподволь к главному подойти или сразу?
        Решил не юлить и спросил напрямик:
        - Моим человеком станешь, Ждибор?
        - Холопом? - Бывший заслуженный сотник скривился, будто кислого куснул. Все же не ожидал он такого от славного князь-воеводы.
        - Рядным, - уточнил Духарев. - Все по чести. С кормлением не обижу. - И, видя, что Ждибор все еще сомневается, заключил: - Уложим так: если пожелаешь, предупредишь за месяц и можешь ряд разорвать. Если пожелаешь. Но, думаю, этого не будет.
        Ждибор задумался. Предложение уже не выглядело унизительным.
        - И еще: ряд этот будет тайным, - добавил Духарев.
        Ждибор удивился. И усомнился:
        - Зачем я тебе, княже?
        Ага, личное обращение. То есть колеблется, но уже склонен согласиться. Если не будет подвоха.
        Подвох, однако, будет. Да еще какой! Но Ждибору он должен понравиться.
        - А затем, воин, что хочу я тебя наместником Белгорода сделать, - заявил Сергей Иванович. - Вместо Грузилы.
        - А чем тебе Бортич не угодил? - прищурился ветеран. - Ты ж его водишь, как бычка на кольце.
        - Тем, что я вожу, а он водится. И еще тем, что не годится он здесь. Сам знаешь. Тут другой нужен. Такой, как ты.
        - А я, думаешь, управлюсь?
        - Ты уже управляешься, - усмехнулся Духарев. - Что я, не вижу?
        Теперь уже усмехнулся и Ждибор. Он-то знал себе цену. Но все еще колебался.
        - А ты сумеешь, княже? Грузилу сам Добрыня поставил.
        - Даже не сомневайся, сотник, - с изрядной долей надменности отрезал Духарев. - Добрыня спорить не станет.
        Еще бы он спорил! После того как Духарев для него Белгород от многотысячной орды уберег. Ну, пусть и для себя тоже… Но ведь мог бы бросить и уйти. Выбор-то имелся.
        - Ну что, сотник, уговор?
        - Погоди, - уперся ветеран. - Ты скажи, тебе-то в нашем ряде какой прок? Знаешь же: я тебе и без уговора, и без денег всегда помогу. Мы все тебе жизнью обязаны.
        - Ладно, - согласился Сергей Иванович. - Попробую пояснить. Но сначала скажи мне, Ждибор, ты богат?
        - Не беден, - осторожно ответил ветеран. - Земли есть немного и в ларях не пусто.
        - Не беден, это да. Но ведь не богат, верно?
        - Ты побогаче, - ухмыльнулся сотник.
        - Грузило тоже, - парировал Духарев.
        - Ну так он же наместник, - как само собой разумеющееся ответил ветеран.
        - А ты станешь наместником - разбогатеешь, верно?
        - Это да. А как же иначе?
        - Так пусть ты от меня разбогатеешь, а не поборами, - строго произнес Духарев. - И это тоже будет в нашем ряде записано. Ты должен быть честным. И суровым, когда надо. И предусмотрительным. Ну да ты такой и есть. Сейчас. А вот когда станешь наместником - не уверен. Потому лучше тебя богатым сделаю я.
        - И всё же я не понимаю, - Ждибор потер лоб. - Зачем это тебе? Хочешь, чтоб с твоих товаров мыта не брали? Или земли побольше в городе?
        Духарев усмехнулся:
        - Мыта, воин, я и так не плачу. По великокняжьему повелению. А земли в городе у меня столько, что надолго хватит. А мало будет, подвину стену и еще возьму. Но мне нужно, чтоб здесь был порядок. И такого, как нынче, больше не случилось. В этом моя выгода.
        - И всё?
        - И всё. Ну, разве что, пожелай я пристань укрепить и новые причалы построить, или еще что сделать, чтоб мне никто не мешал и не пришлось тому же Добрыне на нерадивость жалобу писать. Ну что, наместник, по рукам? - Сергей Иванович протянул открытую ладонь.
        - По рукам! - согласился Ждибор, хлопнув по мозолистой лапе Духарева.
        - Вот и славно. Ряд наш я тебе потом пришлю с оказией. А пока присматривайся. Скоро это будет твой город.
        Выехали, как и планировали, ранним утром. Припасов с собой взяли немного. Духарев рассчитывал пополнить недостающее по дороге. В общем, ничего лишнего. Спать предстояло на земле. Не на голой, конечно, на толстом войлоке. Настоящих холодов пока что не было, и Духарев очень рассчитывал на то, что его и Витмида зимней экипировки должно хватить. Как говорят, нет холодной погоды, есть неподходящая одежда. Одежда же у Духарева была подходящая, из наилучших легчайших мехов. Странно, если бы у него, одного из главных здешних торговцев пушниной, было иначе. Особенно же Сергей Иванович рассчитывал на роскошный, подбитый соболями плащ, который, если не подбирать, закрывал его целиком, даже в седле. А если правильно стянуть капюшон, то и встречный ветер не страшен, а это важно. Каким бы закаленным ни был Сергей Иванович, но здоровье все равно не то, что тридцать лет назад. Стоит поберечься. Витмид был «оборудован» чуток похуже, без соболей. Но тоже вполне качественно. Обросшим же шерстью степным конькам мороз вообще нипочем. Так что шанс дойти был весьма велик. Если повезет с погодой, дойдут наверняка. Если
нет, тогда всё в Руке Божьей. Сергей Иванович верил в свою удачу.
        И она была с ними целых четыре дня. На четвертый день Витмиду даже удалось случайно найти схоронку в сожженном печенегами селении и разжиться двумя пудами зерна.
        Однако то была последняя улыбка Фортуны. Утром пятого дня в степь пришла самая что ни на есть настоящая зима.
        Русь
        Великий князь вернулся в Киев спустя две седьмицы после того, как Илья отправился на поиски отца. Владимир очень торопился, но всё равно опоздал. Орда к этому времени уже двинулась в обратный путь, не дойдя до Киева каких-нибудь три-четыре поприща. Может, услышали, что великий князь возвращается. А может, решили, что награбленного довольно.
        Большой хан Курэй понимал, как ему повезло. Не только в том, что Владимир был далеко, но и в том, что в его отсутствие русы предпочли ждать, отсиживаясь за стенами больших городов. Не нашлось никого достаточно авторитетного - собрать и возглавить единое войско. Курэй жалел, что они столько времени провели под стенами Белгорода и оставили там множество храбрых воинов. Да, в этом маленьком городке было много добра, но с тем, что они могли бы взять за четыре седьмицы на оставленных без защиты землях, возможная белгородская добыча казалась незначительной. Небось этот колдун-рус, ускользнувший от смерти двадцать лет назад, затуманил разум Курэя. Однако не совсем. Хан понимал это, глядя с холма, как ползет по степи разбухшая от добычи и тысячного полона орда. Неторопливо, растянувшись на два больших перехода, оставляя на свежем белом снегу широкий, не меньше двух стрелищ в поперечнике, черный след, орда, его орда, уползала домой.
        Но пройдет день-другой, и, если великие Небеса будут к Курэю милостивы (а они будут, потому что большой хан не поскупился на жертвы), выпавший снег скроет эту черноту, ветер сделает остальное, и отследить путь печенегов можно будет только по весне. Когда сошедший снег откроет трупы погибших в пути пленников.
        Великий князь понимал: дорог каждый день. И не медлил. На третий день после возвращения Владимира вся киевская гридь ринулась за степняками. Великий князь возглавил погоню лично. Он непрерывно корил себя за то, что увлекся гостеванием и не сумел защитить свою землю.
        Еще он понимал, что отпускать печенегов с добычей ни в коем случае нельзя. Не получив отпор, они будут приходить снова и снова, оставляя после себя разбитые остроги и пустые сожженные села.
        К сожалению, между ордой и гридью уже лежало немало поприщ. Выпавший снег утомлял коней, и вдобавок они шли по земле, уже ободранной дочиста, а боевые кони не могут кормиться одной только мерзлой травой. Но великий князь не собирался сдаваться. За один день его дружина проходила больше, чем потяжелевшая орда за четыре. Владимиру казалось, вот-вот, и впереди покажется ее хвост. И тогда… Тогда, увидав его дозоры, копченые наверняка побросают пленных, большую часть добычи и попробуют оторваться. Может быть, у них даже получится…
        Не получилось. У Владимира.
        Взвились над степью снежные кони метели, ударил в лицо колючий снежный заряд, и великий князь понял - не догнать.
        Или он немедленно повернет назад, или вся его дружина здесь в степи и поляжет. Без всякого врага.
        «Я отомщу! - скрипя зубами, думал великий князь, наклоняясь к конской шее и пряча лицо от секущей снежной крошки. - Дай мне, Господи, срок, и я возьму с них сторицей за каждую погубленную душу!»
        Это будет невероятно трудно. Почти невозможно найти и наказать степняка в степи. Но он это сделает. Иначе - никак.
        Глава 31
        Русь. Пограничные земли
        Надежды Духарева на пополнение запасов и теплый ночлег оказались так же напрасны, как и надежды на хорошую погоду. Путь их лежал по землям, по которым прошла орда. Печенеги двигались широким фронтом и, как пожар, уничтожали всё на своем пути. Что нельзя было разграбить, уничтожали. Снег прикрывал следы пожарищ и мертвые тела, но и только. Два попавшихся по дороге острога тоже были сожжены и разграблены. Маленьким крепостям не устоять против большой орды. Искать здесь съестное или фураж было делом безнадежным. Витмид пытался, но лишь тратил время впустую. Лишь однажды им попались мерзлые останки провалившегося в подпол поросенка. Зверья тоже не было. Непогода и печенеги разогнали всё живое. Обжитые земли превратились в пустыню.
        Хорошо хоть неприхотливые степные лошадки умели добывать из-под снега прошлогоднюю траву. Но это требовало времени, потому что снег был уже довольно глубок. В результате скорость их движения сильно замедлилась. В самый удачный день они проходили не больше двадцати километров.
        Так же и с ночлегом. После прохода орды деревьев почти не осталось, а ночевать на снегу без огня Духареву было тяжко. Так что останавливались они обычно в сожженных селениях, собирали все, чем можно было подкормить костер. Если бы не соболий плащ и теплые меховые сапоги, Сергей Иванович давно бы уже превратился в сосульку. Однако он всё равно чувствовал, что силы вытекают из него, как вода из дырявого кувшина.
        Витмид старался как мог. Искал топливо для костра, обихаживал лошадей. Если была возможность, устраивал для Сергея Ивановича некое подобие шалаша из тех же обгорелых деревяшек. Но холод, сырость и ветер подтачивали силы Духарева. Ныли старые раны, слезились глаза. А тут еще и кашель привязался, сухой, противный, изматывающий.
        Однако Духарев держался. Еще день, и еще, и еще… Он уже потерял им счет. Время тоже потерялось в метели и бескрайней степи.
        Закончилось всё ожидаемо. Духарев утратил жалкие остатки сознания, которые удерживал могучим усилием воли, и свалился с коня.
        Очнулся на руках Витмида. Лицо сотника виделось смутно.
        - Батько, батько, ты что?
        - Худо мне что-то, сотник, - пробормотал Сергей Иванович. Зубы его выбивали мелкую дробь, в глазах плыла снежная пелена, тело сотрясал озноб.
        - У тебя жар, батько. Огнем горишь! Скажи, батько, что я могу сделать?
        - Оставь меня и езжай в Киев, - прошептал Духарев. - Не то оба погибнем.
        - Не бывать этому! - решительно заявил Витмид. - Я тебя довезу, батько! Сдохну, а довезу! Как же мы без тебя?
        - Сотник… Ты… Что, опять метель?
        - Что ты! Улегся ветер. Даже потеплело немного. Батько, батько, что ж ты так?
        Духарев смутно чувствовал, как его ворочают, поднимают… Потом - мохнатая лошадиная шкура у лица. Теплая.
        В короткую минуту просветления Сергей Иванович понял, что привязан к коню и тот бежит тряской рысцой, а впереди, как и прежде, маячит Витмид, ведет его лошадь на поводу.
        Увидел и опять провалился в ничто.
        И снова очнулся с четкой мыслью: не хочу умирать! Нельзя!
        Это взбодрило его настолько, что он даже попытался выпрямиться в седле. Но не смог - ремни не позволили.
        И снова боль, озноб, боль и спасительное беспамятство.
        Впору взмолиться о смерти, но Сергей Иванович не таков. Он не сдастся! Он будет держаться по эту сторону Кромки. Хрен тебе, Смерть, а не Серега Духарев! Обломишься!
        Очнулся он от того, что Витмид тряс его за плечо.
        - Батько, - произнес он ровным, каким-то мертвым голосом, распуская ремни, удерживающие Духарева в седле. - Всадники впереди.
        «А он ведь совсем измотан, мой верный сотник», - подумал Духарев. И почти запредельным усилием толкнувшись от лошадиной шеи, выпрямился. Вгляделся в даль…
        Но ничего не смог разобрать. Мир плыл и троился. А вот холодно не было. Совсем.
        - Сколько их?
        - Пятеро, батько.
        Много. Одному сотнику не управиться.
        - Нас видят?
        - Наверняка.
        - Уходи. Быстро. Сейчас!
        Витмид не шевельнулся.
        - Я приказываю, сотник!
        - Не получится, батько. Даже если бы решился тебя бросить, - Духарев услышал невеселый смешок. - Конь еле жив. Не унесет. Я тебя, батько, с коня сниму пока, чтоб не задели, и поглядим, кто кого.
        - Не надо снимать, Витмид, - сказал Духарев. Дай умереть как воину. В седле.
        - Добро.
        Витмид потянул лук из налуча, достал из мешочка тетиву, скинул крышку с колчана. Приготовился.
        Пятеро всадников и табунок заводных.
        Сотник прищурился:
        - Вроде не копченые, - наконец пробормотал он. Но лука не убрал. В Дикой Степи много всякого люда.
        Конь Духарева переступил с ноги на ногу, и этого хватило, чтобы Сергей Иванович потерял равновесие и рухнул лицом на конскую холку.
        Витмид оглянулся на звук, но на помощь не поспешил.
        Неизвестные приближались. Лук в руках держал только один. Это обнадеживало. Триста шагов, двести…
        Витмид стянул зубами перчатку, потер ладонью заросший подбородок. Сколько он не брился? Седмицу? Две? Усы вообще превратились в сосульки.
        А вот пальцы слушались хорошо. Витмид привычным движением подхватил из колчана пук из трех стрел, наложил одну, зацепил тетиву кольцом на большом пальце…
        - Эй, варяг! Хватит нас пугать! Ты ж и в хромую овцу с пятидесяти саженей не попадешь! - раздался звонкий веселый голос. - Не бойся! Хотели б тебя убить, ты бы уже умер!
        - Вы кто такие? - крикнул в ответ сотник. Но лук всё же убрал. Пятеро. Причем тот, кто кричал, - в блеснувшем тусклой позолотой хузарском шлеме. Если это белый хузарин из благородных, то он сказал правду. Хотел бы - уже убил.
        Второй воин дал коню шенкеля и поравнялся с первым:
        - А ты кто такой, храбрец, чтобы задавать нам вопросы? - рявкнул он так, что стая ворон, уже второй день сопровождавшая Витмида и князь-воеводу, сорвалась с облюбованного камня и с карканьем взмыла в воздух.
        - Я… - начал Витмид. И осекся. Потому что узнал голос.

* * *
        Сергей Иванович очнулся, когда ему в рот потекло что-то теплое. Закашлялся, мотнул головой.
        - Ты пей, батя, пей!
        Духарев вздрогнул, сморгнул набежавшие слёзы, прошептал:
        - Илюшка! Ты как? Откуда?
        - Бог привел, батя, - названый сын улыбался широко, счастливо.
        - Очнулся? - Из-за плеча Ильи выглянул Маттах. - Ну, слава Господу! - Он пробормотал что-то по-своему и поцеловал оберег со звездой. - А мы уж думали - всё.
        - Моего батю так просто за Кромку не утащишь! - гордо заявил Илья. - Ты пей, батя, пей!
        Варево было духовитым и очень сладким. В груди сразу потеплело.
        Допив, Сергей Иванович откинулся на подушки.
        - Где мы?
        - В поле, батя. В шатре. Тепло тебе?
        - Тепло, - ответил Духарев, с удивлением осознав, что ему действительно тепло. Причем не от лихорадочного жара, а по-хорошему. И в глазах прояснилось.
        - Малига жаровенку соорудил с угольками, - непривычно ласковым голосом проговорил Илья. - Ты, бать, два дня в беспамятстве был. Кричал, бредил, матушку звал. А еще Елену какую-то. Бать, ты как себя чувствуешь-то? Лихоманка ушла?
        - Вроде бы, - Сергей Иванович прислушался к себе. - Только в груди что-то, и кости, и шевельнуться сил нет.
        - Ничего. До Киева на руках тебя донесем, если надо будет, - заверил Илья. - Сейчас покушай. Маттах зайчонка подбил, юшкой мясной тебя попоим. А как пободрее станешь, мы тебя закутаем, в саночки положим да и домой повезем. Снега нападало - по колено. Вот же как хорошо получается… То-то матушка обрадуется. Уж она тебя быстренько на ноги…
        Он говорил еще что-то, но Духарев не слушал. Он уходил в сон. Настоящий добрый сон, а не горячечный кошмар.
        И еще он был очень-очень счастлив.
        Эпилог
        Муром. Пять месяцев спустя
        - Не пойду! - Акун, сын Фарлафа, с презрением глянул на Илью. - Ты б еще мальца безусого надо мной поставил, отец.
        - Будешь со мной спорить? - нахмурился старый князь.
        - Буду! - Акун мазнул по Илье презрительным взглядом.
        Они стояли на подворье муромского Детинца в окружении черниговской и муромской гриди. Он, Илья, Акун и тяжело опиравшийся на плечо дружинника Фарлаф. Немного в этом мире людей, которые годами обогнали Духарева. Фарлаф - из них. Но бразды правления держит крепко. Сыну не передает. А тому обидно.
        Сергей Иванович Акуна отчасти понимал. Сын Фарлафа выращен, чтобы повелевать. Типичный представитель потомственной варяжской знати. Статный, мощный, прирожденный воин из тех, кто первые свои мечи, детские, деревянные, берет в руки в четырехлетнем возрасте. Уже в пятнадцать они - умелые воины, у которых за спиной не одна боевая схватка.
        И годами Акун намного старше Ильи. Матерый. Густые варяжские усы висят ниже подбородка.
        - Объясни мне, отец, что такого есть у этого… гридня, - Акун с трудом воздержался от оскорбления, - чего нет у меня?
        - Он удачлив, - проворчал Фарлаф, однако это не было тем ответом, который бы устроил его сына.
        - Я тоже! - дерзко глядя на отца, заявил Акун. - Что еще?
        Пока они препирались, Илья изучал своего будущего «помощника». Разница в возрасте между ними значения не имела. Илья уже привык командовать теми, кто годами много старше. А вот насколько он хорош, Акун, сын Фарлафа? На что способен?
        Выглядел сын черниговского князя лихо. А вот сыновьей почтительности, пожалуй, маловато. Нет, одного отцовского слова такому для вразумления явно недостаточно. Такого надо сразу за загривок.
        Илья ухмыльнулся, поскольку, как и Духарев, понимал возмущение княжича. Прирожденный вожак, он был готов повиноваться высшему, но Илью таковым не считал. Видел пред собой здоровенного гридня, притом весьма юного, и, скорее всего, даже не слыхал, что этот гридень взял самого Соловья. Ну а если и знал, не придал значения. Соловей был всего лишь разбойником. Такие «подвиги» воспевают простолюдины, а для благородного княжича это несерьёзно.
        - Что еще? - настаивал Акун. - Почему ставишь над Муромом его, а не меня?
        - Ум, - наконец решил подать голос Илья.
        Кто-то из дружины хохотнул, и это вывело черниговского княжича из себя.
        - Что ум? По-твоему, мальчишка, я дурак? - взвился Акун.
        - Я такого не говорил, - спокойно ответил Илья, поймал одобрительный взгляд бати и продолжил: - Для того чтобы управляться с мечом, у тебя ума хватает. Я говорил о том уме, который нужен, чтобы повелевать… и повиноваться. Да и с мечом… - тут Илья многозначительно умолк.
        Не будь Акун взбешен, он бы, скорее всего, не повелся на подначку. Но тут не выдержал:
        - Что с мечом? Хочешь сказать, что я в поединке не разделаю тебя, как поросенка?
        Илья ухмыльнулся:
        - Вот и я о том же. Разве у умного язык бежит впереди дела?
        - Ну, ты сам напросился, - ледяным тоном произнес Акун.
        Он оценил противника, вернее, полагал, что оценил. И не раздумывая принял решение. Вот именно что - не раздумывая.
        - Вызов, - заявил он. - Здесь и сейчас. По-варяжски.
        - Акун! - рявкнул Фарлаф. - Ты что, и впрямь ум потерял?
        - Пусть, - Духарев коснулся плеча черниговского князя. - Пусть потешатся.
        - Да они друг друга поубивают! - прорычал Фарлаф.
        - Не поубивают, - негромко произнес князь-воевода. - Наоборот, поладят.
        Спокойствие Сергея Ивановича, а главное, его авторитет подействовали.
        - Пусть будет так, - скрепя сердце процедил черниговский князь. - Поединок! До первой крови! Чистый!
        Всё-таки он опасался, что дело закончится нехорошим, иначе не объявил бы результат свободным от мести.
        А вот Сергей Иванович не беспокоился. Может, он недооценивал Акуна, но понимал: без этой схватки тот под Илью не пойдет. Такие, как черниговский княжич, выше всего ставят умение пользоваться оружием. А что до возможной крови, так броня на обоих - наилучшая. От серьёзной раны убережет.
        Акун сбросил корзно на руки дружинника, вытянул левую руку:
        - Второй меч мне!
        И тут же оба клинка запели, обратившись в стрекозиные крылья.
        Акун победоносно глянул на соперника: ну как, понял теперь, с кем связался?
        - Гудмунд, друже, принеси мой меч для шуйцы, - попросил Илья.
        Нурман, не торопясь, подошел к Голубю, вытянул из ножен притороченный к седлу клинок и так же не торопясь передал его Илье.
        Акун остановил вращение. Он сообразил, что будет иметь дело с таким же обоеруким, а значит, пугать нет смысла.
        Илья встряхнул руками, разминая кисти. Акун ждал. Как бы он ни хотел разделаться с дерзким юношей, но тот не был врагом. Он был таким же варягом, как сам черниговский княжич. Что, впрочем, не помешает Акуну проучить зазнайку.
        Илья замер в боевой стойке. Он был готов. Акун тоже. И не желая тянуть, атаковал первым.
        Это было прекрасно. Черниговский княжич управлялся с мечами с изумительной ловкостью и быстротой. Каждый клинок плел собственную сеть из настоящих и ложных атак, мелькал змеиным языком, выискивая бреши в защите противника…
        Но брешей не было.
        Илья не атаковал в ответ. Только защищался, уходя от ударов выверенными до вершка движениями и лишь иногда отклоняя клинок соперника легким касанием левого меча. Даже когда у него появлялась возможность удачного удара, Илья ее не использовал.
        Так они и двигались внутри круга дружинников. Акун бил, Илья уходил.
        - Думаешь, я устану? - крикнул черниговский княжич. - Напрасно. Я могу так биться с восхода до заката.
        - Так долго не потребуется, - отозвался Илья.
        Он вроде бы разобрался в акуновых «плетениях».
        При всём разнообразии и выверенности движений черниговский княжич действовал по наработанным связкам. Длинным, до десятка ходов. Очень продуманным, включающим и хитрые атаки, и ложные приманки, вроде бы сулящие противнику успех, но на самом деле искусно задуманные ловушки.
        Увидел Илья и слабости. Черниговский княжич куда хуже пользовался ногами, чем обученный Артёмом Илья. Еще Акун предпочитал проверенные связки неожиданным, спонтанным действиям. Илья не сомневался: окажись на его месте Гудмунд, черниговский князь одержал бы победу, несмотря на мощь и воинский опыт свея. Тот наверняка угодил бы в одну из хитрых ловушек.
        Но Илья попадаться не собирался. С первой же секунды он оценил черниговского княжича как опаснейшего противника. По нескольким движениям, по тому, каким спокойным стал Акун, сделав первый шаг навстречу противнику, по тому, с какой непринужденной ловкостью и абсолютной уверенностью действовал.
        Чтобы добиться такой безупречности, надо повторить каждую сложнейшую связку не одну тысячу раз. Чтобы добиться безупречной импровизации, требуется большее. Именно этому и учили Илью все его наставники.
        - Долго - не потребуется! - Меч Ильи вплелся в одну из ловчих сетей Акуна, «обвил» его клинок… и вырвал из пальцев.
        Черниговский княжич настолько удивился, что даже отпрыгнул назад.
        - Возьми, - разрешил Илья.
        Акун мотнул головой.
        - Возьми! Я хочу честной победы!
        Княжич поднял меч.
        Он не понял, каким образом Илье удалось его обезоружить. Прием был ромейский, показанный Артёмом. Акун не понял и решил, что это случайность. Проявление той самой удачливости Ильи, о которой говорил отец.
        Но в следующий миг убедился - не случайность.
        Клинки Ильи ворвались в узор Акуна с не меньшей стремительностью… и сломали стрекозиные крылья.
        И попытку развернуть их вновь тоже сломали.
        Илья сбивал рисунок движений, едва Акун его начинал. Нет, Акун мог биться и вне привычных связок, но уже далеко не с той легкостью и безупречностью. И неудивительно, что вскоре меч Ильи лязгнул о его кольчугу. А потом о шлем. Затем кольнул точно в середину зерцала.
        Черниговский княжич не сдался и не растерялся. Он бился в полную силу и с той долей ярости, которая необходима воину. Но проигрывал. Удар, укол, новый удар. Илья бил в четверть силы. Не бил - касался. Но Акуну все равно пришлось уйти в оборону. Теперь уже он уходил, а Илья наступал.
        Наконец, интуитивно угадав, что дальнейшее будет уже не доказательством силы, а унижением противника, Илья самым кончиком меча, на возвратном движении легонько чиркнул Акуна по предплечью чуть пониже края кольчужного рукава. Чикнул и отступил.
        Акун недоуменно глянул на него.
        - До первой крови, - напомнил Илья и мечом же показал на руку черниговского князя.
        Кровь еще не показалась, но узкая прореха на рукаве верхней рубахи была видна отлично. Так же хорошо, как и превосходство Ильи.
        И тут Акун показал, что действительно умеет владеть собой.
        - Славно! - объявил он, ничем не выдав своего огорчения. - Согласен с тобой, княжич. Не только удача!
        - Ты принимаешь его старшинство? - спросил Фарлаф, стараясь не выдать волнения.
        Отменный воин, черниговский князь очень хорошо понимал: только что жизнь его сына была полностью в руках его противника. И вздохнув с облегчением, похвалил себя за правильный выбор: у Мурома будет превосходный наместник.
        - Да, отец, принимаю.
        Фарлаф покосился на Духарева. Тот в очередной раз доказал свою мудрость. Кто бы сомневался?
        - Ты - старший, - объявил Илье князь черниговский. - И над ним, и над Муромом, но… - Фарлаф сделал паузу… - После меня. Присяги с тебя не потребую, но слово о верном служении дашь.
        Илья кивнул и взглянул на недавнего противника. Акун смотрел на «старшего» с интересом. Наверняка будет приставать с просьбой научить такому же бою. И Илья, понятно, научит. Кое-чему.
        Что ж, Муром - не Моров. В Морове уже, можно считать, порядок и безопасность. А в Муроме спокойной жизни не будет.
        Тем интереснее.
        notes
        Примечания
        1
        Греческое имя «Аристарх» означает «наилучший повелитель».
        2
        Согласно официальным хроникам, князь Польский Мешко Первый умер немного позже, 25 мая 992 года, но, надеюсь, читатель простит мне это небольшое допущение.
        3
        Бохмичи - мусульмане.
        4
        Здесь, равно как и в других местах, упоминаются эпизоды предыдущих книг. Я допускаю, что данная книга может оказаться для читателя первой и единственной, но пересказывать содержание «предыдущих серий» буду только в тех случаях, когда это имеет отношение к сюжету данной книги.
        5
        Оттон Третий стал императором в возрасте трех лет, так что неудивительно, что довольно долгое время регентом при малолетнем императоре была его мать, вплоть до своей смерти незадолго до описываемого времени. А после смерти ее место заняла бабушка императора.
        6
        Не берусь утверждать, что это называлось именно «носок», но факт существования оных установлен.
        7
        Чэлгу по-печенежски - сабельный удар.
        8
        Щит Давида, он же Звезда Давида - шестиконечная звезда, гексаграмма. Автору известно, что в Средневековье этот символ использовался не только иудеями, но также христианами и мусульманами, в печатях, амулетах и орнаментах. Касательно же использования ее хазарскими иудеями у автора данных нет. Но нет также и информации, указывающей на обратное.