Слива в цвету и дорожная пыль Варвара Мадоши
        Стальной алхимик
        Фэндом: Full Metal Alchemist. Продолжение «Гексаграммы» (написано в 2013 г.)
        Проведя несколько лет в дальних землях за исследованием тайн алхимии, Альфонс Элрик возвращается в Син и попадает прямо на свадьбу Императора Лина Яо и его сводной сестры Мэй Чан. Эдвард, оказавшийся здесь же, готов сделать все, чтобы помочь младшему брату: хоть раскрыть заговор против императора, хоть умыкнуть невесту из-под венца…
        Все политические и сюжетные линии слиты в угоду романтической.
        Мадоши Варвара
        Слива в цвету и дорожная пыль
        Часть I. Красно-золотой змей
        Милый мой друг!
        Обстоятельства складываются таким образом, что я вновь буду вынужден задержаться, даже зная, как это опечалит твое сердце. Великодушно прошу простить меня…
        <…> Всегда твой, Ал. Май 1920 г.
        Июль 1921 г.
        С запада Шэнъян начинался почти незаметно. Еще за несколько дней пути вдоль центрального тракта чаще появлялись деревни и даже маленькие городки; людей становилось все больше, ярмарки делались все ярче и пестрее. Наконец рисовые поля совсем прекращали мелькать в просветах между домами; дорога покрывалась щебнем, а затем и булыжником, на ней возникали редкие автомобили, она раздавалась вширь, превращаясь в Западный Проспект Спокойствия; на горизонте вырастали холмы, увенчанные стенами Старого города. Над ними почти парил в выгоревшем от июльской жары небе Очарованный дворец.
        Троица иностранцев изрядно выделялась из толпы пеших и тележных путников на подходе к блистательной столице. В отдалении от городов на них не то что показывали пальцем - целые селения сбегались посмотреть на такое диво.
        Начать с того, что все они были высокого роста, а двое из трех к тому же отличались таким массивным сложением, что впору ставить на охрану ворот вместо каменным демонов. Третий, стройнее и моложе, походил на ученого. Жителям Сина в диковинку было видеть темную кожу одного из громил, да и светлые волосы двух его спутников удивляли многих.
        Но в Шэнъяне привыкли уже и к торговцам, и к туристам, и к ученым из сопредельных государств, поэтому когда троица зашла на постоялый двор и спросила две комнаты на ночь, хозяин и глазом не моргнул. Только назначил цену в три раза выше, чем для обычных гостей, и предложил одну комнату вместо двух.
        Путешественник покачал головой и произнес с тем самым акцентом, каким торгуются на Старом рынке:
        - Сдается мне, что справедливая цена будет десять женей.
        - Ээ, любезнейший, - хозяин постоялого двора отнюдь не утратил своей флегмы. - Так вы не знаете, что наш солнцеликий хозяин неба изволит жениться. Цены по всему городу или уже взлетели, или скоро взлетят. Потому и свободных комнат нет, как бы мне ни хотелось вам угодить.
        Светловолосый иностранец покачал головой, поправил темные очки и сказал:
        - Ладно, так и быть. Но завтрак за ваш счет.
        - Само собой, - кивнул хозяин гостиницы, - на гостеприимство Ми еще никто не жаловался, - и забыл о постояльцах или притворился, что забыл. В его случае это было примерно одно и то же.
        Тем временем его постояльцы разделились: один (темнокожий верзила) отправился наверх, обустраиваться в выделенном номере, а другие двое - к ближайшему перекрестку, искать чудо, которым неимоверно хвастались синцы даже в далеких от столицы уголках - телефонную будку. Ни в одном из сопредельных государств, кроме отделенной пустыней Аместрис, телефоны не устанавливались на улице.
        Приезжие слышали, что когда их только установили, к будкам собирались очереди из желающих позвонить хоть куда-нибудь. Сейчас уже ничего подобного не было: будки стояли почти год, а телефонов в личном владении по-прежнему было немного, и большинство шенъянцев предпочитали решать свои дела по старинке, визитами.
        Светловолосый молодой человек, однако, зашел в будку уверенно, выдавая свое знакомство с современными технологиями. Плечистый громила остановился снаружи и изо всех сил делал вид, что он просто обыкновенный путник или торговец.
        Его обходили по широкой дуге.
        Молодой человек достал из кармана длинного пальто сложенную в несколько раз бумагу - прекрасно выделанный чуть розоватый листок с водяными знаками, уже пообтрепавшийся по краям и на сгибах. Расправив его, он собирался, видимо, набрать указанный номер, но в замешательстве уставился на совершенно гладкий черный аппарат с единственной кнопкой.
        Сообразив что-то, он снял трубку, нажал кнопку и попросил:
        - Соедините меня с номером двадцать два сорок, пожалуйста.
        Через несколько секунд молодой человек проговорил в трубку, слегка смущаясь:
        - Ланьфан? Это Альфонс Элрик. Я в Шэнъяне. Вернулся. Хотел бы увидеться с Лином и с Мэй, если это возмо… Нет, мы остановились в гостинице «Тридцать три красных льва», на улице Сонная…. Да, все те же. Все целы, живы и здоровы… Не нужна, разве только доступ в дворцовую библиотеку. Как всегда. Наоборот, я хотел спросить, со всей этой свадьбой… Отлично! Тогда жду тебя. Только, пожалуйста, не выбивай в этот раз окна и не похищай нас, ладно?
        Он повесил трубку.
        - Все прекрасно, - сказал он, выходя. - Все великолепно. Ланьфан встретится с нами в «Львах».
        - Ланьфан - это та маленькая железная леди? - уточнил громила, поправив очки в тонкой оправе.
        - Да, личный телохранитель и правая рука Императора, она. Говорит, у них тоже все замечательно. Так что можно не беспокоиться.
        Альфонс Элрик широко и лучезарно улыбнулся.
        - Лично я бы побеспокоился, - буркнул Зампано, а именно так звали спутника молодого человека. - Свадьба и все такое.
        Альфонс вздохнул.
        - Даже не притворяюсь, что я понимаю это. Но такие уж у них обычаи. Она ему служит. И она всегда знала, что он женится на ком-то другом.
        - Я вообще-то о тебе говорю.
        - А я что? Я отлично.
        На обратном пути они прошли мимо магазина, в витрине которого красовались куклы в свадебных нарядах: молодой император Ли и его невесты - Та-Инь из клана Бо и Мэй из клана Чань.
        Дорогая Мэй!
        Хотел бы я, чтобы ты увидела разноцветные берега Веселой гавани! Их прозвали так не потому, что на поверхность тут выходят руды гранита и кварца, и скалы разноцветные и блестят на солнце, а потому что жители этих маленьких рыбацких деревенек, разбросанных на расстоянии нескольких часов пути друг от друга, все время поют. У каждой деревни есть песня, а когда они два раза в год собираются на условленном месте чуть повыше в скалах и заводят каждый свой тон, то кажется, будто раскроются небеса и на землю спустится одно из ваших божеств. Во всяком случае, так мне рассказывали, потому что нам не удастся поприсутствовать на этом, без всякого сомнения, выдающемся представлении.
        Обстоятельства нашего путешествия складываются благоприятно: ввиду богатырского сложения моих спутников нам придется нанять не одну, а целых две лодки, чтобы плыть на остров Сонро, а оттуда к льяса, но нам удалось отыскать подходящих капитанов. Они, правда, сомневаются, стоит ли брать предложенную плату: близится осень, и навигация в этих местах под вопросом из-за сезона бурь. Но достопочтенный Анкаран (так зовут местного старейшину) уверен, что нам удастся обвести фортуну вокруг пальца. Очень надеюсь, что он прав: погибнуть, не добравшись до цели, было бы обидно.
        Как поживают наши общие друзья? Как драгоценная Сяомэй? У меня все еще при себе стихи, которые ты подарила мне в дорогу.
        С уважением, Альфонс Элрик. Сентябрь 1917 г.
        Уважаемый Альфонс!
        Нельзя выразить словами, как ваше письмо греет сердце. Получила его вчера и не могла заснуть, все думала над ответом. В наших тихих чертогах все по-прежнему. Молюсь предкам о вашем благополучном плавании: вы в них не верите, но это не помешает им помочь. Знаю, что вам будет способствовать здоровье и удача - невозможно представить иначе!
        Мне доводилось читать о чудесных берегах, которые вы описываете. К императорскому столу оттуда поставляют множество видов рыб, правда, в основном в соленом виде. Раньше возили в бочках обычными дорогами, потому что скоростные экипажи расплескивают воду. Теперь Хозяин Неба все больше говорит о том, что надо бы строить железные дороги. Не только из-за рыбы, конечно. Раньше Орден Цилиня был против этого, потому что быстрых лошадей для императорских дорог делали именно они. Теперь как повернется, не знаю.
        Вы были у нас совсем недолго, но без вас во дворце все иначе. Сяомэй скучает и передает привет! У наших друзей все благополучно.
        Зашифрованный текст: я помню про стихи. Сообщать пока нечего.
        Ваш друг Мэй, Октябрь 1918.

* * *
        Не прошло и часа, как Ланьфан появилась у них. Для разнообразия она не залезла в окно, а вошла, как и полагается, через дверь. В ее неожиданно женственном наряде причудливо смешались аместрийская и синская мода: широкие шаровары и ципао, но жакет на плечах и кокетливая шляпка поверх зачесанных на прямой пробор коротких кос. Она была без маски, разумеется. Зато в черных перчатках, чтобы скрыть автопротез вместо одной руки.
        Альфонс и Зампано с Джерсо как раз сидели на полу и играли в карты.
        Последовала та неловкая пауза, когда не знаешь, куда девать руки и что говорить. Если бы Ланьфан была аместрийской девушкой, то, учитывая их степень знакомства и количество пережитых вместе приключений, Альфонс бы попросту ее обнял - по-мужски, одной рукой, - и это ничего бы не значило. Но она была синкой, да к тому же на императорской службе. Технически Альфонс тоже на ней состоял, потому что он считался главой созданного Лином алхимического ордена Золотого Света. Что им, кланяться друг другу или, может быть, честь отдавать?
        Ланьфан решила эту проблему сама: подошла к Альфонсу, положила руки ему на плечи и, встав на цыпочки, поцеловала в обе щеки. Улыбнулась так мимолетно, что он едва своим глазам поверил.
        - Так во внутреннем клане Яо здороваются со своими. После всего, что ты для нас сделал, ты можешь считаться членом нашего клана.
        - Спасибо, - Альфонс решительно приказал себе не краснеть.
        С Зампано и Джерсо Ланьфан коротко поклонились друг другу, а потом пожали руки. На этом формальности были исчерпаны.
        - Лин шлет свои приветствия и извиняется, что не смог приехать сам, - быстро проговорила Ланьфан. - Но эта свадьба - сущий кошмар.
        - Так серьезно? Я думал, у вас уже это отработанная схема.
        - Если бы… Традиционно император брал в жены, вернее, в наложницы, женщин из всех двенадцати кланов, а потом их дети росли в своих кланах и соревновались за титул нового Императора… Господин Лин считает, что это немудро: при каждой смене трона образуется вакуум власти. Ни одна смена императора не обходилась без жертв, и только за последние сто лет массовая резня повторялась четырежды.
        - Ха, - пробормотал Зампано. - А я думал, у Аместрис самая кровавая история. Ну знаете. Сумасшедшие маньяки-нелюди у власти с момента основания страны…
        - Люди, нелюди, - Джерсо философски пожал плечами. - Люди бывают хуже.
        - К сожалению, вы правы, - кивнула Ланьфан.
        - Мы все это знаем, - заметил Ал. - Но у меня было впечатление, что никак иначе единство страны не удержать? Откажись император взять двенадцать жен, другие кланы почувствуют, что их обходят на гонке за престолонаследие, и Лин не усидит на троне и часа. Клан Яо не настолько силен, чтобы выдержать борьбу со всеми остальными кланами. Один философский камень долго эту толпу не сдержит.
        - Ты очень верно все понимаешь, - ответила Ланьфан. - Поэтому господин Лин объявил, что теперь соревнования между кланами будут происходить еще до рождения наследника. Что он, император, возьмет в жены только двух представительниц ото всех кланов. А все остальные кланы тогда должны будут отправить ему заложников-подростков, молодых мужчин или женщин, которым он раздаст придворные должности в соответствии с их статусами и навыками.
        - А, хитро! - воскликнул Зампано. - То есть он как бы дал этой вашей грызне возможность разразиться заранее и под его присмотром?
        - Да, и еще до того, как они снова набрались сил после недавней грызни за императорский престол… Хотя, конечно, турнир невест прошел не так гладко, как господину хотелось бы.
        - Турнир невест?
        - Так его прозвали в народе. Соревновались на нем, в основном, кланы, только последние несколько состязаний были для самих невест… Но вы же знаете слухи!
        - И что же, нынешние невесты победили в турнире?
        - Победила одна из них, госпожа Мэй, - в лице Ланьфан что-то промелькнуло, когда она произнесла это имя. - Госпожа Та-Инь заняла пятое место, но Император сказал, что вторую жену он выберет сам, не отдаваясь на волю случая. И выбрал ее.
        - Такая красотка? - хмыкнул Джерсо.
        - Красота будущей императрицы несомненна, - сдержанно ответила Ланьфан. - Но она едва ли повлияла на выбор господина… Дело в том, что клан Бо недоволен императорской политикой. Это один из самых серьезных противников клана Яо. Мой господин одновременно сделал попытку примириться с ними, приблизил их, чтобы держать под надзором… и избавился от необходимости давать придворную должность сыну нынешнего главы клана, которого он бы, несомненно, послал ко двору, если бы господин не закрыл для него эту возможность… Ибо родственники императриц не получат должности при Императоре, он постановил это твердо.
        - Ну у вас тут и черт ногу сломит, - после паузы выразил Зампано общие мысли. - Я в прошлый раз-то запутался, а в этот…
        - Постой, а разве Императрица - не влиятельная должность сама по себе? - уточнил Альфонс.
        - О нет. Императрица не оказывает на политику вовсе никакого влияния. Она - пленница дворца.
        - И Мэй на это согласилась?!
        - Она за это дралась. Иных подробностей я не знаю.
        - Да, прости, - Альфонс потер лоб и напряженно, ненатурально улыбнулся. - Честно, эти ваши обычаи… Но если Мэй считает, что так лучше…
        - Ты можешь спросить ее сам. Когда окажешься во дворце.
        - И когда это будет?
        - Завтра, - пообещала Ланьфан. - Но… у моего господина есть к тебе одна просьба. Ты ведь глава Ордена Золотого Света - личных императорских алхимиков. По крайней мере, номинальный.
        - Да, вот именно, номинальный! Я на это согласился, только чтобы Лин перетянул на свою сторону кое-кого из Союза Цилиня, прежнего алхимического союза. Хочешь сказать, мне придется выполнять свои обязанности?
        У Альфонса закралось нехорошее подозрение: Ланьфан как-то подозрительно отводила глаза.
        - Просто после того, как ты исчез с такой помпой, ты должен появиться как-то… соответственно. Это нужно, чтобы укрепить твое влияние. И влияние Ордена.
        - Я не буду создавать еще одну огненную бомбу!
        Прошлый раз Альфонсу удалось продемонстрировать весьма впечатляющую алхимическую реакцию, создав огненный шар у себя на ладони. К сожалению, в ту пору он еще не слишком хорошо умел контролировать энергию жизни - то, чему впоследствии учили его льяса - и все это кончилось созданием кое-каких ландшафтных объектов в императорском парке. И пожаром. И они с Мэй чуть не погибли. Как-то там Мэй?
        - Господин от тебя этого и не просит. Он просто хочет, чтобы ты кое-кого встретил.
        - Кого?
        Тут Ланьфан улыбнулась совсем по-настоящему, сразу став той, кем на самом деле и была: молодой хорошенькой девушкой, доброй и немного печальной.
        - Ты будешь очень рад.
        Дорогой мой друг Мэй!
        Не знаю, когда дойдет до тебя это письмо. Пересылаю его с редчайшей оказией: один из охотников, Укавар, плывет на континент со своими друзьями, чтобы продать пойманные шкуры и тюлений жир. Я узнал об этом только вчера, поэтому у меня почти нет времени, чтобы записать те удивительные события, которым я стал свидетелем у льяса. Я мог бы приложить страницы своего дневника, но что если письмо затеряется в пути? Пожалуй, подожду более удобного случая.
        Что удивительно, до меня добралась целая пачка писем от Эдварда. Очевидно, он там в Крете не терял времени даром.
        Мы с Зампано и Джерсо в порядке. Джерсо умудрился простудиться, но сейчас ему уже лучше: химеры быстро выздоравливают. Я же цел и невредим.
        Мэй, если бы я мог рассказать тебе, до чего тут интересно!
        Но меня торопят.
        Засим всегда твой, Ал Элрик. Январь 1918 г.
        Дорогой друг Альфонс!
        Счастлива слышать, что у вас все благополучно.
        Как бы я хотела разделить с вами восторг новых открытий! В нашем дворце, боюсь, все только умеренно интересно. Сяомей неизменно радует меня хорошим здоровьем и аппетитом.
        На днях мы с Ланьфан опять думали о вас и молились вдвоем. Я стала особенно близка с нею. Так странно порой, как неожиданно рождается дружба? У нас мало общего, кроме того, что мы обе любим хорошую драку и обе хотим того, что для нас почти невозможно.
        Молю вас, в следующих письмах опишите подробнее быт и обычаи льяса. Если же вы сочтете возможным немного приоткрыть завесу над их удивительной алхимией, ваша покорная слуга будет вечно вам благодарна.
        Также хочу сообщить, что я поддерживаю корреспонденцию с другим нашим знакомым, которого вы знаете под именем «Шрам». Возможно, вы рады будете узнать, что восстановление Ишвара идет благополучно и недалеки уже те времена, когда Аместрис и Син свяжет железная дорога? Или, быть может, наше с братом восхищение железными дорогами кажется вам провинциальным?
        Засим остаюсь искренне ваша, скромная Мэй. Март 1918 г.

* * *
        Если бы Альфонс не знал, что приглашенный Лином специалист по автопротезам почти никогда не выходит из Очарованного дворца оттого, что всегда либо нетрезв, либо мучается похмельем, он бы решил, что это механик Вернье основал лавочку на стороне. Потому что загородный ангар, куда привезла их Ланьфан на черном ведомственном автомобиле, пах нагретым металлом, машинным маслом, керосином и потом - именно тем, чем должна пахнуть хорошая мастерская автопротезов. Правда, запаха озона и электричества не чувствовалось, но зато агрессивно несло свежим лаком.
        Посреди ангара возвышался…
        - Черт возьми, - выразил Зампано общую мысль. - Эта штука правда может летать? Я думал, они заливают.
        - Четыре года назад они все время падали, - выразил сомнение Джерсо. - Или нет? Альфонс, ты вроде лучше знаешь?
        - Падали, - сообщил Ал, - но испытания в Крете выглядели многообещающе…
        - Падали? Хей, с каких это пор ты, Альфонс Элрик, сомневаешься в лучшем механике Аместрис? - раздался очень хорошо знакомый голос, и из-за красного крыла самолета, вытирая руки промасленной тряпкой, вышел не менее хорошо знакомый…
        - Брат… - пробормотал Ал растерянно. Ноги у него словно примерзли к полу: он, как-никак, не видел Эдварда уже четыре года и не ожидал встретиться здесь. - Братишка…
        Широко улыбаясь, Эдвард в два широких шага пересек ангар и сгреб Альфонса в медвежьи объятия. После этого минуты две, три или даже пять были слышны только хлопки по плечам и нечленораздельные восклицания в духе: «Ну ты как, старик?», «Как я по тебе соскучился!», «Я тут такое видел, ты не представляешь!» и даже «Помнишь трансмутацию Хофсмана-Витге? Я нечаянно доказал, что это было мошенничество!»
        За четыре истекших года Эдвард еще подрос, но Альфонс вытянулся сильнее и все равно возвышался над старшим братом на полголовы. Что не помешало Эдварду практически оторвать его от пола.
        - С каких пор ты стал механиком? - глупо улыбаясь, спросил Ал, когда брат опустил его и отстранил, придерживая за плечи.
        - Так, тут чертеж, там другой, да от Уинри понахватался… Это она - лучший механик Аместрис, ты сомневался? И эту птичку тоже она собирала. С моей посильной помощью.
        - О боже, она тоже здесь?
        - Нет, куда там! Она меня-то еле отпустила, и то только для того, чтобы притащить тебя домой. Сказала, что если ты пропустишь рождение второго племянника, она нам обоим устроит сотрясение мозга… И не спрашивай, в чем я виноват, если ты где-то загулял.
        Альфонс покачнулся и не устоял бы на ногах, если бы Эдвард по-прежнему не сжимал его плечи.
        - Как второго?! Я даже не знал, что вы поженились!
        - Три года назад. Юрий уже ходит и даже болтает понемножку.
        - И не написал!
        - Я писал тебе!
        - «Провожу больше времени дома, но Уинри все равно все время на меня злится, что ж, это понятно, женщины» - это не описание, что ты женился на Уинри и Уинри ждет ребенка! - Альфонс сам не заметил, что всерьез расстроился и чуть ли не по-настоящему закричал на брата. - А если бы что случилось?! А я бы даже не знал! Ты представляешь, насколько это опасно?! Роды - это не просто так, Эдвард!
        За время жизни у льяса Альфонс наблюдал одну смерть родами, да и в сельских областях Сина слышал множество подобных историй.
        - А что бы ты сделал за полмира от нас?! Ал, мы же с тобой пообещали! Мы с тобой оба пообещали Уинри вернуться через год, и я свое обещание сдержал! А вместо тебя мы получили письмо, где ты пишешь о замерзших морях и сумасшедших первобытных алхимиках, как там их…
        - Льяса, - вставил Альфонс.
        - Да, льяса! «Мне придется задержаться»! Без объяснения причин. Как будто необязательно держать нас в курсе!
        - А какой смысл?!
        - Что, теперь, когда я больше не алхимик, моя помощь уже не нужна?!
        - Да я сам там ничего не понимал - какой смысл было писать? Тут лично говорить надо!
        - Мы отойдем? - поинтересовался Зампано. - А вы тут пока выясняйте.
        - Или стукнуть вас лбами? - хриплым басом добавил Джерсо.
        - О, - Эдвард, кажется, только их заметил. - Жаба и Дикобраз. Привет. Мы уже успокоились.
        - Успокоились? - Ланьфан переводила взгляд с одного Элрика на другого.
        - Да, - кивнул Ал, сжав зубы. - Успокоились. Мы чуть позже подеремся и все такое. Но пока все прекрасно.
        - Вот они, братские чувства! - Джерсо, встав между ними, хлопнул обоих братьев по плечу. Тоже оказалось болезенно, хотя и не до такой степени, как если бы он выполнил свою угрозу насчет лбов.
        Ланьфан поджала губы.
        - Прекрасно. Потому что мой господин хочет, чтобы вы завтра влетели в город на этом самолете, сделали круг над центром и приземлились на площадь перед Очарованным дворцом. Мы специально перекрасили самолет, теперь никто его не узнает и все решат, что Альфонс прилетел на нем. Только Эдварда никто не должен видеть, а Альфонс должен быть за рулем.
        - Что?! - братья переглянулись и хором выпалили:
        - Но он не умеет водить эту птичку!
        - Но я не умею водить эту штуку!
        - Ну… вы же вроде бы гении? - Ланьфан глядела на них так, будто не понимала, в чем загвоздка. - А водить автомобиль Альфонс умеет, я сама видела.
        Братья только вздохнули. Совершенно одинаково.
        Дорогой мой друг Мэй!
        Был бы и рад написать тебе, как тут все устроено у льяса. Но это слишком сложно. Помнишь, мы говорили о том, что жизнь в Аместрис и в Сине различается так сильно, что, кажется, живи мы на разных планетах - и то было бы больше общего между нами? Все разное: обычаи, уклад…
        На сей раз письмо передаю с чуть более надежным охотником, да и знал я заранее, потому сделал копию своего дневника для тебя. Также приложены эскизы некоторых алхимических кругов, которые ты можешь найти небесполезными для себя.
        <…>
        Надеюсь на твое благоразумие, дорогой друг.
        Зампано и Джерсо передают тебе самые лучшие пожелания и напоминают, что ты, цитирую, «способна отпинать задницу любого императорского советника отсюда и до Централа». Не грусти!
        Твой, Ал Элрик. Июнь 1918 г.
        Дорогой мой друг Альфонс!
        <…>
        С чем могу сравнить радость от получения ваших писем?
        Будто в чулане, набитом старым хламом открыли окно в небо? Будто в тишине библиотеки, где год от года раздавался только кашель старцев, заслышалось пение соловья? Будто горящую, красную кожу смазали целебным маслом?..
        Если бы я могла отрастить крылья и полететь к вам через море…
        <вымарано>[1 - письмо не было отправлено, но, очевидно, датировано июнем 1918 г.]

* * *
        Зампано и Джерсо вернулись в отель, раз уж за комнату все равно было заплачено, а Альфонс остался ночевать в ангаре у Эдварда. Там у него в углу была обустроена койка, и еще имелся спальный мешок.
        Эдвард предложил разыграть койку в камень-ножницы-бумагу, Альфонс велел ему не глупить и подставил подножку. Эдвард попался, ушел перекатом, и минут пять они дрались почти всерьез, пока Эдвард с заломленной рукой не замолотил ладонью по пыльному полу.
        - Все, все! Черт, я надеялся, что хоть раз тебя одолею…
        - Я слишком хорошо тебя знаю, брат, - Альфонс помог ему подняться.
        - Мы четыре года не виделись! И я набрался новых фокусов в Крете.
        - Я тоже времени не терял, - Альфонс пожал плечами. - Ладно, мы оба знаем, что в настоящей драке ты меня сделал бы.
        Эдвард бросил на Альфонса косой взгляд.
        - Заметил, да?
        - Ты несколько раз останавливал замах или колебался, ага. Неприятные удары.
        - Я никого не убил, - Эдвард вздохнул. - Надеюсь.
        - Но тебе приходилось всерьез драться за свою жизнь. Мне - нет. Ну… не руками, во всяком случае.
        - Всякое было.
        Они посмотрели друг на друга, улыбнулись одинаково, знакомо - и что-то натянулось и лопнуло в темноте импровизированного ангара. Они так давно не виделись и так не были похожи ни внешне, ни манерами, что почти забыли о том, что почти одинаковы. И до чего приятно было вспомнить.
        Разговаривать после этого стало намного легче.
        У Эдварда в ангаре оказалось полбочонка терпкого синского пива, и какие-то чуть черствые лепешки, остро пахнущие шалфеем, и причудливые мясные закуски, в которых Альфонс узнал плоды дворцовой кухни. У Альфонса не было припасов кроме своих алхмических тетрадей, но его записи удостоились беглого просмотра и жарких обсуждений тут же, в свете керосиновой лампы.
        Братья говорили о многом, о разном, не только об алхимических опытах.
        Эдвард рассказывал о кретских городах - древних, пестрых, фривольных, далеких от однообразной планировки и утилитарной монументальности Аместрис. О танцах на улицах, о цветочных рынках, о рассветах на крышах, о сумасшедшем старом художнике, в мансарде которого Эдвард две недели отсиживался после какой-то ужасно туманной переделки, и о ящерицах, которых жители одного приморского городка держали вместо домашних животных и выгуливали вдоль набережной. Говорил он и о самолетах: о конструкторах-энтузиастах, о больших международных гонках, в которых он, оказывается, принимал участие в прошлом году, и о чувстве неба.
        - Погоди, Ал, увидишь завтра! - сказал он живо и изобразил рукой крутое пике.
        Ал тоже говорил: об улицах и площадях Шэнъяна, о мелких синских городах и вовсе не называемых деревушках, о радушии простых крестьян и дворцовых интригах; о соленом холодном море дальше на севере, о всепроникающем ветре и о том, как трудно вести записи на холоде при свете коптилки или костра. О наскальной росписи льяса, о своем друге-шамане Хорохене, об изумительно вкусном напитке из клюквы и об охоте на тюленей; о ловле рыбы при свете неугасающего полярного дня. Он говорил о маленьких островах, рассыпанных вдоль синского побережья, настолько оторванных от Империи, что туда не всегда доходила почта (а Син гордился своей почтовой службой). Рассказывал об архипелаге, населенном племенем рыболовов, где всем верховодили женщины, а мужчины не смели им и слова поперек сказать. И все эти женщины, даже замужние, кажется, разом влюбились в Зампано и Джерсо, так как те оказались идеалом мужской красоты. Бедняги еле от них отбивались; Альфонсу тоже приходилось отбиваться, но по другой причине - его все обитательницы острова считали своим долгом как следует откормить.
        - Ничего себе! - засмеялся в полутьме ангара Эд. - А ты-то сам? Поймал свою долю романтики?
        - Не больше, чем ты, - попробовал отшутиться Ал.
        - Я-то что? Я, - Эд сильно засмущался, - в общем, мы с Уинри условились пожениться еще перед тем, как я уехал. Поэтому я… не особо, в общем. И некогда было. А ты - свободный человек.
        - Мне тоже было некогда, - коротко сказал Альфонс.
        И не рассказал о стопке писем, которая лежала в можжевеловом ларце в его вещевом мешке. Ларец был довольно тяжел, но Ал не расстался бы с ним ни за что; пара самых драгоценных свитков лежала у него во внутреннем кармане пальто.
        Наверное… да, наверное, Ал был свободным человеком. Она ничего ему не обещала, и он ей ничего не обещал. Осторожные заверения во взаимном расположении да пригорошня воспоминаний об общих приключениях, плюс ее давняя детская влюбленность и его по-дурацки подаренное кольцо, которому она не придала значения - вот и все. В последнем письме, дошедшем до него в прошлом месяце, а написанном три месяца назад, она писала: «Как одинокая взлохмаченная ветром сосна тянется к морю под крики чаек, так и я жду свидания с дорогим другом».
        Но почему же она ни словом ни обмолвилась о свадьбе с Лином?.. Или это письмо еще не дошло?.. Но, насколько он успел узнать, Турнир Невест провели еще год назад…
        Дорогой мой друг Альфонс!
        От вас долго не было вестей, и я начинаю волноваться.
        Мне известно, что почтовое сообщение между нашими точками контакта является скупым и неверным; я не знаю, когда и как ожидать очередную весточку. Но если возможно, пошлите хоть слово, хоть полслова, что с вами все в порядке!
        Между тем, я буду молиться предкам, чтобы вы вернулись в добром здравии.
        Вспоминаю письма, которые писала вам ранее, еще несколько месяцев назад; как же наивна я была!
        Последние события заставляют меня усомниться, что есть справедливость на свете. Нет правды, мне чудится, нет совести, есть только слепая случайность, и любой может пасть ее жертвой, даже целые народы и государства…
        Не хмурьтесь, мой дорогой, не бросайтесь вдогонку: у нас по-прежнему все благополучно. Просто ваша Мэй заново осознает, что значит быть принцессой и надеждой своего клана. Я начинаю видеть перед собой темный путь, которым мне совсем не хочется идти. И только вы, мой Альфонс, кажетесь мне светом на этом пути. То, что вы существуете и ищете правду для всех нас, дает мне силы…
        <…>
        Скажите же мне, что я пишу это письмо не в пустоту. Ваша Мэй, Февраль 1919 г.
        Шифрованое сообщение: мятеж ордена цилиня. жертвы среди моего клана. лин настроен оптимистично. твое присутствие не требуется. напиши больше про алхимию льяса.

* * *
        Эдвард и Альфонс, заговорившись за полночь, проснулись к обеду от надрывного звона.
        Сквозь полусон Альфонс, лежавший на раскладной койке, наблюдал, как Эдвард выпрыгнул из самолета (он и спал в нем?) и поспешил к черному телефону, намертво привинченному к дальней стене ангара за баррикадой из канистр.
        Вернулся он через пять минут и жизнерадостно сообщил:
        - Это звонили из дворца. Последние инструкции. Мы должны прибыть ближе к вечеру, потому что в сумерках никто не заметит, как мы стартуем. Тут лету полчаса, должны успеть до полной темноты. Но лучше показаться в сумерках.
        - Нас же не увидят, - хмуро произнес Ал, раздумывая, не поспать ли еще, хотя в ангаре становилось некомфортно жарко.
        - Увидят, они обещали фейерверки.
        - А летать тебе эти фейерверки не помешают?
        - Их будут запускать за дворцом, над рекой, а площадь - перед дворцом. Проблем быть не должно.
        - А как ты вообще сюда добрался, что никто этого не увидел? - уточнил Альфонс.
        - На поезде. Запчасти самолета тоже поездом привезли, а потом фурами - сюда. Тут ближайшее селение за холмами, а рядом императорский парк, где года четыре назад какая-то ерунда творилась, - Альфонс почувствовал мимолетный укол вины, ибо эта «ерунда» была его рук делом. - Это вообще целиком мустанговский проект… ну почти. Налаживание международных связей, все такое.
        - А что, Мустанг у нас теперь фюрер?
        - Нет, ты что, не знаешь? Кстати, будешь завтракать? - Альфонс отрицательно покачал головой в ответ сразу на оба вопроса: он уже и забыл, как отвратительно бодр и свеж Эдвард бывает по утрам. - А, ну да, конечно, не знаешь… Короче, Грамман в апреле подал в отставку! Многие это восприняли как первоапрельскую шутку, но старик был смертельно серьезен. Преемника он себе не назначил, и многие ожидали, что уж теперь-то Армстронг и Мустанг развяжут гражданскую войну, но все получилось хитрее… Парламент-то у нас работает уже лет пять, и вот Грамман объявил, что он расширяет полномочия премьер-министра, который является главой парламента. А фюрер отныне будет просто главнокомандующим, ну плюс в его же ведении вся разведка, внутренняя и внешняя. Как раз накануне своей отставки указ подписал. Так что фюрер у нас теперь Армстронг, а Мустанг подал в отставку чуть ли не одновременно с Грамманом - вероятно, заранее знал. И тут же оказалось, что у него уже чуть ли не партия своя сколочена, и он сейчас ведет кампанию по следующим парламентским выборам. Народ дома растерян, для них это немного непривычно - что
нужно самим голосовать и все такое. Появилась куча всяких мошенников, в парламент лезет масса идиотов, - Эдвард поморщился. - Но поскольку Мустанг до сих пор герой пятнадцатого мая, спасший первую леди и вскрывший правительственный заговор, и Радио Централа до сих пор его носит на руках за лучшие продажи в истории, он в общем и целом на коне.
        - И ты ему помогаешь? - удивленно спросил Альфонс.
        - Можно и так сказать, - неохотно пробормотал Эдвард. - Я бы не стал, но меня попросила Лиза… то есть лейтенант Хоукай.
        - Она тоже ушла из армии?
        - Нет, она сейчас в штабе фюрера Армстронг. Может, позже уйдет. А может, они с этим придурком поссорились. Ну, я всегда говорил, что она может себе кого получше найти. В общем, я ей все еще должен за тот пистолет, и они с Уинри до сих пор переписываются, так что когда она попросила меня съездить в Син и передать императору подарок да еще подготовить у них одного-двух пилотов из местных, я не мог отказать.
        - Сознайся, тебе просто нравится учить, - усмехнулся Ал.
        - Ну да, - принужденно хмыкнул Эд, - есть немного. Я даже думал… - он поколебался. - Марко же ушел преподавать в Академию, представляешь? У них теперь есть факультет алхимии, хотя в школах подготовку еще не наладили. Он звал меня к себе. Я сказал, что подумаю.
        - А что тут думать? Соглашайся. Если ты никого из студентов не прибьешь за глупость…
        - Я ведь им ничего не смогу показать на практике. Только объяснить.
        - Ну, как я слышал, это уже хорошо! Большинство преподов даже объяснить не могут.
        В таких случаях принято говорить что-то вроде «их взгляды встретились», но на самом деле, когда единственный свет - светящийся квадрат раскрытой двери, разрезанный надвое крылом самолета, сложно говорить что-то о выражениях лиц. Однако у Альфонса возникло четкое ощущение, что они с братом смотрят друг на друга очень внимательно, и Альфонс чуть было не спросил вслух: «Жалеешь?» Он знал, какой будет ответ - «Никогда». И поэтому отвел глаза в сторону, позволяя неловкости развеяться дымом в воздухе и просочиться между половиц.
        - Ты все равно будешь лучшим алхимиком по ту сторону пустыни, - сказал вместо этого Ал.
        - Только пока ты на этой стороне, - легко и свободно улыбнулся Эдвард, и Альфонс никогда его не любил больше, чем за это внутреннее спокойствие, с каким он научился признавать чужое превосходство. Эдвард-подросток, пожалуй, только взъерошился бы.
        Остаток дня они провели в согласном молчании: позавтракали, заправили бак. Эдвард вывел самолет из ангара и запустил мотор, который зачихал и затрещал так сильно, что Альфонса сразу же взяли сомнения в безопасности полета. Эдвард заверил его, что все в порядке, но Ал давно привык не принимать такие заверения брата на веру.
        В воздух Эдвард подниматься не стал - сказал, что среди бела дня кто-нибудь заметит, и тогда прости-прощай конспирация. Он вообще теперь оказался знатоком конспирации и психологии толпы: например, со спокойной уверенность сказал, что самолет поведет, конечно, он. Альфонсу достаточно будет сидеть на переднем сиденье без шлема, чтобы были видны светлые волосы, и в белом «пилотском» шарфе (не то чтобы кто-то в Сине знал, зачем пилоты носят белые шарфы), и все решат, что, конечно, сидящий впереди и ведет самолет. А Эдварда в очах и шлеме они даже не заметят, или примут за синца, возможно, императорского наблюдающего.
        - Да еще они блондинов в лицо не различают, - добавил Эдвард. - Детские игрушки. Вот в Крете однажды… - и замолчал.
        Альфонс не стал расспрашивать, что же такого Эдвард делал в Крете: было видно, что брат сгорает от желания похвастаться. Ему было любопытно, сколько тот продержится.
        Брат промолчал совсем и больше не упоминал инцидент, что было просто-таки невероятно: очевидно, он в самом деле повзрослел куда больше, чем Ал предполагал.
        Дорогой мой друг Ал!
        Мне начинает казаться, что предыдущее письмо мое могло тебя испугать. У меня нет никакого способа знать, как и когда мои письма доходят до тебя; я могу только надеяться, что это, предыдущее, придет вместе с последующим, которое я пишу сейчас, и они не дадут тебе разволноваться чересчур сильно.
        Буквально вчера я получила пачкой все твои предыдущие письма за 1918-й год (или значительную их часть). Спасибо большое, что ты так тщательно нумеруешь их! Я также получила копию твоего дневника. Нельзя и выразить словами, какую радость мне принесли эти простые и точные описания! Как будто своими глазами я увидела вечный полярный закат; как будто сама почувствовала трепет рыбы-нарек под копьем; как будто увидела золотое сияние вокруг рук Хорохена!
        Если же мое предыдущее письмо попало к тебе с перерывом, я прошу прощения и надеюсь, что ты великодушно мне его даруешь. Меньше всего я хочу расстроить тебя. Мне приятно думать, что там, вдалеке, за холодными морями, ты совершенно счастлив…
        Наша жизнь тут, в чертогах, налаживается. Мой брат благодарит тебя за посланные схемы.
        <…>
        Вечно твоя, Мэй. Июнь 1919 г.

* * *
        Безветренная погода продержалась почти до вечера. Только когда солнце начало садиться, на небе появились облака, но Эдвард сказал, что это даже хорошо.
        - Мы зайдем с запада, как раз от солнца. Нас не увидят. А потом как раз окажемся прямо над центром. Ну ты шлем сними как раз, мы низко полетим, не продует. И помаши рукой, это обязательно.
        Но каким бы уверенным ни казался Эдвард, Альфонсу все равно было не по себе залезать впереди него в крошечный аэроплан. Тот казался легким, почти игрушечным, и закачался почище лодки на воде. Опереться на крыло - и то было страшновато, как бы не сломать.
        - Это еще что, - заметил Эдвард. - В Крете из-за войны со своими южными соседями придумали строить фанерные. Раньше были тканевые. А пилот сидел внутри на табуретке, вообще никак не пристегнутый.
        Альфонса передернуло.
        Слава богу, у этого самолета к каждому сиденью прикручены были ремни с пряжками, которые перехватывали туловище крест-накрест.
        Еще Эдвард объяснил, что, если что-то пойдет не так, можно спрыгнуть с парашютом. Он даже заставил Альфонса надеть один такой и показал, как им пользоваться.
        - Главное, - сказал Эдвард, - дергай не сразу, а когда отлетишь от самолета хоть немного. Но сильно не затягивай - секунды две-три, не больше. И смотри, земля все равно хорошо так ударит по ногам, не сломай себе ничего. Но это только до города если что случится. Над площадью мы там полетим низко, я там пару фигур низшего пилотажа покажу. Никакой парашют раскрыться не успеет.
        На этих словах Альфонс понял, что никогда не сможет в полной мере разделить пристрастие своего брата к авиации.
        Машина вновь завелась с чиханием и треском, но на сей раз Альфонс сидел внутри и ощущал дрожь всем телом.
        - Ииии… рулим! - проорал Эдвард сквозь шум мотора.
        Подскакивая на кочках, ярко-красная машинка с намалеванными на тупом носу драконьими мордами покатилась по наскоро расчищенной полосе. Альфонс стиснул зубы и вцепился в приборный щиток. «Надеюсь, кто-нибудь передаст Мэй мое последнее письмо!» - подумалось панически.
        Вдруг тряска прекратилась, желудок ушел вниз, и Альфонс с удивлением увидел, как кромка леса по левую руку скользит вниз, к нему, а подсвеченное солнцем облако впереди словно приближается.
        - И-эээх! - крикнул Эд позади. - Вот это, братец, круче алхимии!
        Тошнота и восторг скрутили Альфонса в равной мере. С опаской перегнувшись через борт, он увидел, как их импровизированный аэродром и ангар становятся игрушечными и исчезают за холмом, как пробегает по лугам мелкая рябь - ветер ерошит траву - и как летит за ними их собственная тень. И как лес уходит еще ниже, превращаясь в мех на шкуре земли.
        Самолет тряхнуло - и Алу показалось, что его сейчас вырвет.
        - Правда, здорово?! - крикнул Эд сзади. - Как ты насчет высшего пилотажа?
        - Пожалуйста, не надо! - заорал Ал, повернув голову назад, но Эдвард то ли его не услышал, то ли не придал значения, потому что самолет вдруг почти стал на крыло, земля под ними легла на бок, и Альфонс лишь гигантским усилием мышц пресса удержал в себе обед.
        К счастью, самолет почти сразу выравнялся.
        - Легли на курс! - донесся вопль Эдварда.
        Минуты через две Альфонс приноровился и к бьющему в лицо ветру, и к постоянным скачкам машины. Под ними пронесся огромный круглый котлован, заполненный водой - то, что осталось от его представления с вышедшей из-под контроля алхимической реакцией. Альфонс подумал, что весь этот воздушный цирк не слишком приятен.
        Наконец, под ними замелькал пригород, почти сразу перешедший в город. К тому времени уже сгустились сумерки, и Альфонс подумал, что Эдвард сейчас включит фары. Однако почти все улицы внизу оказались ярко освещены: паутина красноватых и желтых огней казалась словно отражением заката за их спинами. Альфонс сообразил, что, очевидно, Эдвард ориентируется именно по огням.
        - Уже немного! - прокричал Эдвард в ответ. - Снимай шлем, я буду снижаться!
        Альфонс послушно расстегнул застежки кожаного шлема и стянул его с головы вместе с очками.
        Эдвард и в самом деле снизился - при желании Альфонс мог разглядеть лица людей, заполонивших улицы на подходе к площади. Вечер был теплый даже на этой высоте, ветер сразу же встрепал волосы, и Альфонс подумал, что, пожалуй, пилотские шлемы и очки - это легкое позерство, не так уж они и нужны.
        За дворцом ударили фейерверки, расцветив небо над рекой разноцветными цветами. Ал улыбнулся, вспомнив, как Мэй с энтузиазмом рассказывала ему о замечательных огненных драконах, секрете клана Чань.
        - Помаши рукой! - крикнул Эд.
        И тут, вместе с очередным оглушительным грохотом фейерверка, что-то с силой и треском ударило в борт самолета. Мир перевернулся вверх ногами, древняя площадь перед Очарованным дворцом внезапно оказалась наверху, а закат - где-то позади.
        «Шлем! - успел подумать Ал. - Вот не повезло-то!»
        Часть II. Кукла на носилках
        Из личного дневника А. Элрика
        1 сент. 1919 г. Новое письмо от М. Опять лепестки сливы вместо подписи. Наконец дошло: Мэй = слива. Стыдно так каждый раз: у нее - тонкая рисовая бумага, рисунки поперек текста тонкой кистью. У меня: плохие серые листы, все перечеркнуто, вымарано, жирные пятна и копоть, да еще писано при свете костра, строчки налезают на строчку. Не буду ей про это писать, а то выйдет, будто хочу, чтобы она заверила меня, что ей интересно все равно. И так знаю. Столько бы всего сказал! Но письма => перехват. Мог бы часа три или больше болтать ей в уши при встрече, она бы заснула. (Дурак я). Хотел бы, чтобы она заснула головой у меня на коленях.
        За стенами Очарованного дворца собралась огромная толпа: слухи о возвращении в Син знаменитого Золотого алхимика, который четыре года назад учредил Орден Золотого Света и посрамил Союз Цилиня, разлетелись подобно искрам от пожара. А тут еще самое начало свадебных торжеств! Как же можно пропустить? Никак нельзя, поэтому на древних плитах дворцовой площади собралась чуть ли не пятая часть населения Шэнъяна. Рисовому зерну негде было упасть.
        За стенами дворца тоже царила предпраздничная суета: здесь готовили пушки для фейерверков, наводили последний лоск на дворцовый парк, проверяли, все ли в порядке в павильонах, где для всего цвета Сина должен был состояться пир - один из первых в серии пиров, ведущий к свадьбе.
        Мэй возилась с проверкой особых, фигурных фейерверков - тех самых, что готовились с помощью алхимии.
        Иные старики глазели на нее стеклянно и шептались за стеной, что не подобает невесте участвовать в подготовке к собственной свадьбе - но то старики. Молодые парни из числа мастеров фейерверка все поголовно были от нее без ума и все держались с почтением.
        С ними Мэй и собиралась смотреть салют: ей нравилось быть в самом центре, когда все взрывалось и грохотало.
        Но ее личный телохранитель, Чхе, наклонился к ней и прошептал на ухо, что император ждет ее на северной стене.
        Это означало, что Лин сам отцепился от назойливых охранников и церемониймейстеров и приглашает Мэй разделить с ним один из последних глотков свободы на долгие недели. Невозможно отказаться!
        Северная стена была широкой, но голой и отвесной. К ее вершине не вело специальных лестниц. Попасть сюда можно было только из караульных башен по углам, подходы к которым стерегла стража. Но Мэй умела карабкаться по отвесным стенам, и ее сегодняшняя одежда - легкая туника поверх шаровар - с легкостью позволяла это сделать.
        Лин, конечно, уже ее ждал.
        - Успеешь ли ты на церемонию? - спросила его Мэй.
        - А, - Лин беззаботно махнул рукой, - только переодеться.
        Волосы у него уже гладко были зализаны назад.
        Сама Мэй могла быть одета как угодно: сегодня ее присутствие не требовалось.
        Они устроились на стене в компанейском молчании: каждый прекрасно понимал тревоги и невзгоды другого. Именно поэтому, думала Мэй, их брак выйдет по крайней мере терпимым, а может быть - и вовсе удачным. Кто знает?
        Со стены им была отлична видна площадь, залитая разноцветным фонарным светом, и еще лучше - кирпично-синее, расчерченное тонкими облачными полосами, небо над площадью. А их самих никто не видел. И хорошо, и прекрасно…
        Толпа внизу волновалась, но по-хорошему. Никаких тебе беспорядков. Кто-то внизу закричал, люди стихийно заволновались, оборачивая головы на запад. «Летит! - разобрала Мэй в выкриках. - Я слышу шум мотора! Я знаю, как звучат самолеты, я слышал!»
        Толпа заколыхалась сильнее, люди начали чуть ли не лезть на плечи друг другу, чтобы видеть получше. Дрогнули, но устояли гвардейцы оцепления.
        И тут все-таки на фоне заходящего солнца почти бесшумно возникла темная точка. Она сильно росла в размерах - и вот, как показалось Мэй, чуть ли не чиркнув по конькам ближайших к площади домов, алая легкая игрушка с золотым змеем на борту вспыхнула в свете огней над площади.
        Какая же она была маленькая и какая огромная! У Мэй задрожало сердце. Ей показалось - нет, не показалось, она точно увидела! - как блеснула золотом макушка одного из пилотов. Второй был в шлеме. Она помнила, что оба брата Элрика - блондины, но ей все-таки показалось, что она узнала Альфонса даже с этого расстояния. Глупо, конечно.
        «Может быть, - подумала Мэй, - мои письма там, с ним, в кабине?»
        Это было глупо вдвойне, но почему-то приятным показалось осознавать, что написанные ею слова летят там, в вышине.
        Если бы не Лин, Мэй, может быть, запрыгала бы и замахала руками, как какая-нибудь обыкновенная девочка с косичками.
        Тут загрохотало, засверкало - за их спинами из дворцового парка в небо над площадью слаженным салютом ударили фейерверки. Алые, фиолетовые, зеленые цветы распустились в темнеющем небе, и как же это было красиво!
        Мэй даже не поверила себе, когда какой-то из взрывов прозвучал громче и немного иначе, а еще через секунду алый лакированный самолетик дрогнул в вечернем небе и начал заваливаться в сторону, оставляя за собой нехороший след темного дыма.
        - Что за… - пробормотал Лин.
        Потом вскочил и, ни слова не говоря, бросился со стены прочь, а Мэй побежала за ним.
        Дворцовая площадь велика, а Очарованный дворец еще больше. Даже если ты тренированный боец, добежать до ворот не так-то просто. Но Лин кинулся не к воротам: он еще на полпути поймал кого-то из безмолвных черных телохранителей под началом Ланьфан, может быть, даже ее саму - Мэй понятия не имела. Они все носили маски и одинаковые одежды, а в полном сумеречных теней ночном саду и вовсе сливались с пейзажем. Мэй же была слишком встревожена, чтобы смотреть на ки.
        Пока они говорили о чем-то, Мэй кинулась к потайной двери за кустом глицинии. Узкий тайный проход шел внутри окружающей стены и выходил в караулку охраны. Наверное, когда-то его использовали для того, чтобы сообщать новости императору, но сейчас о нем забыли. Ланьфан и ее шпионы нарочно не сообщали о нем дворцовой страже.
        Это позволило Мэй тайно прокрасться узким коридором, задевая плечами низко висящие крепления факелов. Ей все казалось, что сердце у нее бухает так громко, что слышно всей толпе на площади и не только им. Потайная дверь в караулке открывалась в чулан со швабрами и ведрами, но Мэй умудрилась открыть ее изнутри, ничем не загремев.
        Конечно, как она и предполагала, в самом помещении будки было тихо: все выскочили наружу. Да никто и не охранял выход из дворца. Это позволило Мэй неузнанной проскочить за спинами стражи - те оказались за спинами зевак и тянули шеи, стараясь разглядеть, что вообще происходит.
        По обрывкам разговоров Мэй поняла, что самолет то ли упал, то ли сел на площадь, попав прямо на подиум, подготовленный для послезавтрашнего императорского выхода: стражники не пускали на него простой народ. Поэтому никто не пострадал.
        Пожалуйста, о боги и духи предков, пусть они останутся живы! Пусть они оба останутся живы, особенно…
        Но когда она, взмокнув так, что челка прилипла ко лбу, добралась до помоста, стражники уже успели оцепить его повторно.
        - Пустите меня! - крикнула она прямо в лицо какому-то типично деревенскому пареньку с выпирающими зубами. - Я принцесса Мэй!
        - Чего, дамочка? - спросил он. - А ну, брысь, малявка, не до тебя.
        Увы, роста ей высшие силы и впрямь не отмерили. Ей пришлось несколько раз подпрыгнуть, чтобы разобрать, что подиум хоть и проломлен в одном месте, но пятен крови на нем не наблюдается, а красивый лакированный самолет хоть и расшибся, но трупов из него не свисает. Значит, дворцовые медики уже забрали раненых… или убитых.
        Запрещая себе думать о самом плохом, она развернулась на пятках и рванулась назад. Что-то затрещало, и Мэй с удивлением заметила, что один рукав ее верхнего халата оторван: наверное, зацепилась еще в потайном проходе.
        Расталкивая людей и петляя, она добралась до караулки, правда, уже другой - возле парадного входа в Очарованный Дворец, а не у одного из боковых. К радости своей, она там увидела обоих Элриков. Эдвард, оживленно жестикулируя, общался с начальником дворцовой стражи. Его кожаная куртка была сильно порвана и залита кровью, но держался он так, словно никакая рана его уже не беспокоила. Альфонс стоял рядом, отсутствующим взглядом обшаривая толпу. Ее сразу поразило его странное, ледяное выражение лица. Если бы она не знала Альфонса так хорошо, она, может быть, даже не узнала бы его сразу, так его меняло это простое искажение черт.
        Еще ее почему-то удивила его щетина. Она знала, что у аместрийских мужчин густо растет борода, но ей и в голову не приходило, что у Альфонса она тоже может быть…
        То, что воротник его куртки и левая сторона лица были тоже залиты кровью, она заметила в последнюю очередь.
        - Ал! - кричать почему-то оказалось больно, а еще она почти захлебнулась спазмом в горле. - Альфонс!
        - Мэй? - он засек ее в толпе и хмуро сдвинул брови. - А ты что… Ты кем себя считаешь?! Прочь немедленно!
        Когда пять минут назад Мэй смотрела на разноцветные огни и диковинный аппарат в небе, она совсем не так думала об их первом после разлуки разговоре и совсем не того боялась.
        Сначала она даже не поняла ничего: так не сразу замечаешь воткнувшийся в бок кинжал. Губы Альфонса шевелились, он еще что-то говорил - но уже не ей. Опять! Она знает, что ведет себя недостойно и бесполезно; но почему он… он мог бы…
        Она проглотила всхлип, который предательски поднялся из груди в горло, развернулась второй раз и отправилась в обратный путь - но уже не к боковой караулке, а к одному из боковых проходов, где, согласно распоряжению ее бабки, ждали носильщики, готовые отвезти в резиденцию клана Чань.
        Обычно Мэй, конечно, переоделась бы перед отъездом: покидала она отчий дом исключительно в многослойных халатах высшего общества. Но сейчас ей было плевать. Что они сделают уже? Свадьбу отменят? Ха!
        - Твою мать, - выругалась Мэй про себя на аместрийском и добавила еще парочку слов посерьезнее, для ровного счета. - Жив - и ладно. И хватит с тебя.
        Из записок Мэй, ведущихся от случая к случаю
        Почему возникает любовь? Классические романы учат, что от красоты и хороших манер. Но думается мне, это словно восхищаться родителями своего нареченного и мастерством его учителей; это все равно что восхищаться росписью на лакированной шкатулке, забывая мастера.
        Но как дознаться, что ты видишь перед собой: самого ли создателя или просто то, что в шкатулку положили?.. Даже если крышечка откроется. А она ведь открывается не у всякого.
        Но разве не всякому охота предстать покрасивее? Разве мы не тратим на это столько времени, что, кажется, уже можно было бы и оценить эти усилия! Нет, и я туда же: покажи мне правду… А если не понравится правда, что будешь делать, Мэй?..
        А я иногда думаю: любить красивый образ, сотканный из воздушных облаков, куда лучше, чем настоящего человека. Особенно если этот человек задерживается и неизвестно, вернется ли вовсе… Июнь 1920 г.

* * *
        У Альфонса случился очень деятельный вечер.
        Он почти не запомнил, как Эдвард посадил самолет. Небо перекувырнулось, на секунду стало хорошо - слишком хорошо! - видно разноцветные цветы фейерверков. Площадь неожиданно оказалась над головами, моторы зачихали и захлебнулись, все полетело навстречу - и с громким треском чудо вражеской техники врезалось во что-то колышащееся, красное. Только позднее Альфонс понял, что это был приготовленный для императорского выхода помост с алыми занавесками.
        Обломком дерева Альфонса ударило по голове, но он почти не обратил на это внимания, потому что почти уверен был: перед тем, как самолет окончательно замер, он услышал крик брата, полный боли. Тут время совершило для него прыжок не в самом хорошем смысле: он отлично помнил эти крики боли по годам их отрочества. К сожалению, выбраться с заднего сиденья он просто так не мог: обломком дерева, тем же, который попал ему по голове, прижало ремни безопасности.
        Когда Альфонсу с большим трудом удалось отвязаться и подняться на корпус самолета, он увидел крайне неприятное зрелище.
        Дело в том, что самолет, хоть и падал носом вниз, в последний момент умудрился этот нос задрать - очевидно, когда Эдвард пытался посадить его ровно. И теперь заднее место, пилотское, оказалось ниже уровня деревянного помоста. Но это еще ладно бы. Хуже было то, что Эдвад, очевидно, потерял сознание. Он безжизненно висел в кресле и не откликался на вопли брата. Когда Альфонс, хлопнув в ладоши, трансфигурировав в сторону кусок помоста, он увидел, почему: кусок боковины самолета ненатурально вдавился Эдварду в бок, рукав куртки брата был разорван, рука кровоточила.
        К счастью, Альфонс не зря учил алхимию Сина и льяса эти четыре года. Он еще плохо читал энергию ки, но почти сразу ему стало понятно, что Эдвард не умирает - по крайней мере, не прямо сейчас.
        Выпрямившись на самолете, он начал звать людей на помощь, но пораженные синцы боялись подойти к рухнувшему с неба аппарату. Пока на помощь протолкались полицейские, Альфонс уже успел вытащить брата на остатки помоста сам и даже провести алхимическое преобразование.
        - Что?.. - Эдвард натужно заморгал, глядя на Альфонса снизу вверх. - Его взяли?
        - Кого взяли? - не понял Альфонс.
        - Того, кто в нас стрелял. Это была ракета. С земли. Я такое видел уже.
        Тут до них добрались уже стражники вместе с дворцовым медиком, и сразу стало слишком шумно и суетно, чтобы что-то выяснять. Эдвард сорванным голосом кричал кому-то, чтобы тут же вытащили самолет из щели и чтобы не боялись - взрываться тут нечему. У Альфонса закружилась голова, и только хватило энергии сесть на подмост и глупо улыбаться - живы, и брат жив, и он жив, и даже, кажется, в толпе людей они никого не убили и не покалечили.
        Тут вокруг Альфонса начал суетиться дворцовый доктор: нарисовал вокруг пентаграмму, наложил руки. Ал сам не сообразил, когда кровь вдруг остановилась.
        - Нам нужно во дворец, - сказал Эдвард решительно, на плохом синском, коверкая слова. - Нужно разобраться.
        Его поняли.
        У входа во дворец спорили со стражниками Зампано и Джерсо - они, оказывается, наблюдали с площади. Альфонса это возмутило: Ланьфан же обещала провести их во дворец… или нет? Или за всей суматохой о них просто забыли? Это было бы…
        - Я говорю, стреляли из-за стен! - резко, весомо доказывал Зампано начальнику стражи, который слушал его со скептическим выражением лица. - Прямо из-за стен дворца! Позовите мне эту девчонку… ну эту, черненькую…
        «Идиоты, - подумал Альфонс неласково, - что может решить начальник караула?»
        Неласковость эта была в нем от испуга и от какого-то мучительного осознания, что брезжило на краю рассудка и никак не давалось в руки. С огромным трудом Альфонс все-таки вытащил эту мысль на свет. Она была простой: он виноват. За ним охотились.
        «Нет, - сказал себе Ал, - этого не будет. Если я и сделал из себя мишень, то только потому, что Лин этого захотел. Эта его страна, он принимает решения».
        Но мысль была дурацкая: Лин мог хотеть все что угодно, но финальное-то решение принимал Альфонс? И он позволил брату встрять в эти дурацкие игры…
        Кто же хотел его убить - кто-то из Союза Цилиня? Другой враг - из тех, что он нажил тут в прошлый раз?
        - Хватит! - повелительно сказал Альфонс, и тут только Зампано и Джерсо обернулись к нему, как будто впервые увидели.
        - Ал! - здоровяк Зампано сграбастал его в объятия. - Живой! А мы-то уж…
        - Да понятно было, что ты жив, - Джерсо, более меланхоличный, просто пожал плечами. - Врач-то там не зря суетился, да и трупы потащили бы быстрее… Ну, теперь вели, чтобы нас пустили во дворец, у меня есть что сказать этому их императору.
        - Альфонс!
        Это был новый голос, совершенно лишний тут, забытый, незнакомый. Он был звонким и сладким, как вода из ручья в жару. Альфонс в ужасе обернулся - не хватало еще, чтобы их с Мэй первая встреча через четыре года прошла именно так, когда он весь в крови и изрядно помят в железных объятиях Зампано!
        И точно, это была Мэй: повыше ростом, но все такая же маленькая. И… и…
        Ну, она была попросту прекрасна.
        Альфонс, разумеется, не заметил ни оторванный рукав, ни следы от пороха на рукавах, ни заплаканное, грязное лицо. Все, что он видел - это девушку, которой писал десятки писем, и она смотрела на него с выражением то ли паники, то ли злости на лице, а где-то в толпе, по площади, уходил неизвестный убийца…
        - Мэй! - набросился на нее Альфонс. - Ты чего… ты кем себя считаешь?! Прочь отсюда! Хватит меня спасать, без тебя справимся! Тут… а если он…
        Мэй поглядела на него огромными, удивленными до неверия глазами и медленно залилась краской докончиков ушей - а потом развернулась и исчезла среди чужих спин и локтей, как исчезает в мутной весенней воде маленькая щучка.
        - Ну ты и дал маху, - пробормотал Джерсо. - Теперь она решила, что ты ее бесполезной идиоткой обозвал.
        Альфонс уже и сам понял - но было поздно, Мэй уже было не поймать. А в толпе, где она затерялась, все еще бродил убийца.
        Из личного дневника А. Элрика
        10 авг. 1920 г. Рассказывал Х. о Мятеже Генералов и об истории А-с в целом. А. удивлен до крайности. Говорит, что он вот шаман, и то такой глупости никогда не слышал. Говорит, власть - это как попытка рисовать собственной тенью. Сколько ни старайся, тень все равно исчезнет, когда погаснет костер. Ему бы с Р. М. поговорить, интересно, как бы они друг другу понравились? Думаю, кстати, из Р. бы получился хороший шаман.
        В Сине есть театр теней. Только там на самом деле не тени: там марионетки, которые просвечивают через тонкий экран. Мне кажется, что Л. крутит императорский двор одной ловкостью рук. И не могу не бояться за М.

* * *
        Он чуть было не сорвался бежать за Мэй сразу же, но здравый смысл возобладал: она пропала в толпе тут же, и он понятия не имел, куда она могла направиться. Кроме того, здравый смысл подсказывал, что Мэй и жила во дворце - а где еще? Четыре года назад, когда Альфонс расстался с ней, она рассорилась со своим кланом, да так сильно, что перешла жить под защиту императора. А сейчас, когда она официально считалась его невестой…
        У Альфонса стеснило грудь от этой мысли, но он мстительно додумал ее до конца. Итак, Мэй была невестой императора, а поскольку передумывать в этой культуре не дозволялось и священник на свадьбе даже не спрашивал согласия молодых, то - практически женой. Собственно, насколько помнил Альфонс, брак здесь считался делом решенным после того, как родители молодых обменялись ритуальными дарами, а это должно было случиться уже пару месяцев назад.
        Само по себе Альфонсу было слегка противно, когда он вспоминал, что они брат и сестра… Но - наполовину родные, да и выросли вдали друг от друга. Его же не тошнит при мысли об Эде и Уинри, а они, хоть и не родичи по крови, куда ближе друг к другу, чем Лин и Мэй. Да и этим двоим от общего отца могли достаться разные гены. Так что долой культурные предрассудки.
        И раз это никого тут не беспокоит… И раз это нужно было Мэй… Что он может сказать, в самом деле?..
        Только пожелать ей счастья и не обзывать ее дурой за то, что она о нем беспокоилась.
        В общем, слава высшим силам, что из-за обеспокоенных дворцовых гвардейцев, неугомонного Эдварда, которому не терпелось выяснить, откуда все-таки стреляли и кто стрелял и, очевидно, личного приказа императора, чем эмиссар примчался в мыле и тяжело дыша, обоих Элриков чуть ли не под конвоем отвели во дворец, да не просто во дворец, а в потайную его часть, личные покои императора, где он вершил по-настоящему государственные дела.
        Когда они покидали площадь, Альфонс вывернул голову и постарался рассмотреть, что там происходило с их отважным маленьким самолетом: он уже успел прикипеть душой к этой машинке. Но увы, ничего не увидел: толпа уже сомкнулось колышущимися крикливыми волнами.
        Дворцовый парк также встретил их суматохой, похожей на площадную. Только тут эта суматоха была тихая. Контролируемая паника, как говорил сержант Брэда. Их как-то очень логично передавали из рук в руки: гвардейцы остались на входе, а их самих служители в светло-желтых халатах («Цвета Яо», - вспомнил Альфонс) провели по утонувшим в теплой июльской ночи аллеям парка, до ярко освещенного алым и золотым дворца.
        Вместо переднего крыльца, помпезного и украшеного львами, их пригласили к одному из задних, скрипучему и неприметному, словно калитка в обычном доме. Не успели братья и химеры оглянуться, как их уже встретили те самые неприметные покои Лина, что он постоянно использовал для совещаний в ближнем круге: самая обыкновенная комната с минимумом мебели и безо всяких украшений.
        Там их уже ждала Ланьфан, без маски, но фарфорово-бледная. Она просто молча кивнула обоим братьям и не сдвинулась с места. Сам Лин, одетый в шелковый костюм, с убранными в сложную прическу волосами, только пока без церемониального халата, нервно расхаживал взад-вперед.
        - А, вот и вы! - воскликнул он. - Как некстати! Эти кожаные куртки смотрелись бы здорово, а так придется их переодеть… Вас проводят умыться, а потом вам нужно будет все-таки присутствовать на приеме вместе со мной.
        - Стой-стой! - Эдвард выставил вперед руку. - Во-первых, ты что, с Алом даже не поздороваешься? Ты его четыре года не видел! Во-вторых, что значит мы будем присутствовать на приеме? Лин, кто-то стрелял по самолету с земли! Я думаю, из пороховой ракетницы - перезарядил ее нормальным снарядом. Или притаранил вместо пороховой что-то посерьезнее, типа того, что я видел в Крете… Кто-то хотел как минимум повредить твоей политике либо, может быть, даже и тебя самого убить! Я эти штуки знаю! Нужно весь дворец оцепить и прочесывать, делать что-то…
        Лин остановился, посмотрел на них своим серьезным, «императорским» взглядом - и вдруг неудержимо, широко заулыбался. По нему никогда нельзя было понять, сколько ему лет. Обычно император Сина казался старше, что, видимо, отвечало его интересам. Однако сейчас он на несколько секунд вдруг стал выглядеть на свой возраст.
        - Эдвард! - воскликнул он. - Не успел приземлиться, а уже опять кинулся решать чужие проблемы! Ай-яй-яй, ты гость, а гость должен отдыхать и развлекаться! - он наставительно помахал пальцем. - То есть я рад, конечно, что ты так рвешься помочь мне с уборкой в моем доме, но учить меня не надо, ладно? И что значит я должен приветствовать твоего брата? Разве такой момент, как сейчас - подходящий повод приветствовать дорогого гостя? - он подмигнул Альфонсу. - Тебя-то я встречал как следует. Вот Альфонс бывал у нас, он знает. Это вы в Аместрис жмете руки на бегу, а мы нормально поговорим и выпьем, когда кончится этот дьявольский театр. И тебе тоже достанется, не хмурься!
        - Я не потому… - Эдвард тихонько зарычал. - Лин, кончай придуриваться! У тебя тут что, каждый день покушения?!
        - Каждый месяц, - спокойно поправил его Лин. - У нас тут весело. Мне, конечно, неприятно, что очередное направлено на вас. Но одним больше, одним меньше? Моя охрана уже расследует. А у нас, гости дорогие, дела политические, и пропускать их нельзя, как бы ни хотелось.
        - Что, серьезно, каждый месяц? - сбавил тон Эдвард.
        - А то как же! Объединение страны и борьба со всеми кланами разом даром не проходят! Хотя я не удивлюсь, если вот этот сегодняшний примчался за тобой из Креты. Ты же у них там что-то похищал, не так ли? У нас тут ширятся международные связи и все такое… Уж больно способ не-синский.
        - Да у вас тут фейерверки и изобрели как раз! - буркнул Эдвард. - Чего сразу за мной…
        - И применяют только для фейерверков, - покачал головой Лин. - Ну да разберемся. Ладно, мы тут болтаем, а достопочтенные гости ждут! Так, парни, запомнили: никаких комментариев никому, ни единого слова по поводу того, что случилось на площади! Отправляйте к представителям тайной службы императора, - он подмигнул уже Ланьфан.
        - А у вас появился специалист по связям с общественностью? - удивленно спросил Альфонс.
        - Нет! В том-то и прелесть. Никто не знает, как выглядит моя тайная служба. Ну что ж, я пошел гримироваться. Поторапливайтесь!
        И с этими словами император Сина исчез за раздвижными дверями.
        - Да, он… - пробормотал Альфонс.
        - Угу, - заметил Эдвард. - Позавчера он мне показался спокойнее.
        - У него много обязанностей, - вздохнула Ланьфан; и это были первые слова, которые она произнесла за весь вечер. - Император подпирает небо, - последняя фраза была поговоркой, и Ланьфан произнесла ее совершенно серьезно, но с намеком то ли на горечь, то ли на иронию, то ли на это и другое.
        Ими она словно сняла заклинание невидимости, что висело на ней. А может быть, все дело было в том, что Лин в своем пестром одеянии и со своими резкими, решительными жестами притягивал к себе взгляды всех, кто входил в комнату, без исключения. Альфонс теперь заметил, что Ланьфан как будто похудела, и тоже не выглядит особенно цветущей. Вероятно, подготовка к свадьбе: даже обычные деревенские свадьбы становятся кошмаром для всех родственников и друзей - да и для всего города иногда! Что уж говорить об императорской? Тут одна схема рассадки гостей (если на их свадьбах вообще сидят) способна свести с ума.
        - Мы поможем, - заверил ее Альфонс, мысленно расставаясь с идеей отправиться разыскивать Мэй немедленно. - По мере сил.
        - По мне так лучше уж взяться за поиски киллера, - пробормотал Эдвард. - У меня, конечно, трудность, что я не знаю языка, но…
        - Исполнителя уже взяли, - мягко перебила его Ланьфан. - Он и не мог уйти, не из дворца: это был исполнитель такого рода, который заранее знал, что не уйдет. Сейчас мои люди пытаются узнать, кто его нанял и с какой целью вас с Альфонсом хотели убить. Если я правильно помню твой характер, ты при этом присутствовать точно не хочешь.
        Эдвард порозовел, потом побледнел, потом сцепил зубы. Альфонс тоже понял, о чем говорила Ланьфан, и ему стало нехорошо. Он вновь напомнил себе о культурных различиях, о том, что в Сине так принято, и о том, что и в Аместрис армия не так далека от подобных методов, как ему хотелось бы… Это было слабым утешением. Вообще не утешением, честно говоря.
        Но Альфонс справился. Он всегда справлялся.
        - На прием, - сказала Ланьфан и хлопнула в ладоши, подзывая слуг.
        Из записок Мэй, ведомых от случая к случаю
        Моя бабка до сих пор руководит моим дядей, присутствует на всех его переговорах с другими кланами. Сидит для этого за тонкой бумажной ширмой, потому что женщине неприлично быть в присутствии посторонних мужчин.
        Она знает, что я пешком перешла пустыню, и она же ругает меня за недостаточно аккуратные косы и за то, что поднимаю взгляд и голос. Как же это уживается в одной голове? Сентябрь 1920 г.

* * *
        Альфонс уже присутствовал на приемах Лина и примерно знал, чего ожидать. Несмотря на экзотические наряды всех присутствующих и экзотические блюда на столах, атмосфера ничем не отличалась от аместрийских фуршетов для высокопоставленной армейской верхушки: то же самое ощущение, что каждый тут хочет всех остальных сожрать без соли.
        Сперва, первый час, когда принимали делегации от разных кланов с подарками в честь первого дня торжеств, Эдвард и Альфонс стояли за троном Лина, изображая из себя истуканов. Альфонса обрядили во все белое, чтобы он производил более сильное впечатление, как сын Алхимика с Запада.
        Эдвард, наоборот, одет был в черное, щеголял темными очками и черной широкополой шляпой (ее одолжил - «от сердца оторвал!» - уже несколько излишне веселый Вернье, который заглянул к ним перед самым приемом). На фоне Зампано и Джерсо он действительно терялся.
        Белый костюм доставлял Альфонсу массу неудобств, особенно когда настал черед пира. К счастью, он вовремя вспомнил, что в любой момент может убрать любые пятна или потеки алхимией - и слегка расслабился. Но совсем расслабиться было немыслимо: он без энтузиазма орудовал палочками во вкуснейшей синской еде, а перед глазами стояла только Мэй, сердито расталкивающая людей на площади. Ну что он за идиот! Нашел что сказать при первой встрече.
        И вспоминались ее письма, причем самые из них грустные. Или те, что казались ему грустными.
        Но все подходит к концу. Пир - по крайней мере, его более официальная часть - тоже закончился. Здесь гости не ходили по всему залу, как на аместрийских фуршетах, однако огни оказались потушены и для развлечения появились танцовщицы. Их приход встретили аплодисментами: нельзя сказать, что девушки были обнажены или даже очень откровенно одеты, но каким-то образом их наряды наводили на весьма определенные мысли. Гости ощутимо расслабились, разговоры, ранее серьезные и еле слышные, начали перемежаться шутками и смехом.
        Альфонс знал - достаточно насмотрелся на Синские обычаи во время своего путешествия, - что на второй, третий, четвертый и так далее день свадьбы (а свадьбы длились долго, сколько хватало достатка и здравомыслия у семей молодых), всяческий официоз и вовсе покидает атмосферу торжеств. Тут-то и рождаются истории об эпичнейших попойках, внезапных братаниях и столь же внезапной кровной вражде.
        Пока, правда, до этого было далеко, но в искусственной полутьме многие начали сходить со своих мест и шептаться с соседями. Эдвард тоже соскочил с места и подошел к Альфонсу.
        - Слушай, что-то ты сидишь как на иголках, - сказал он. - Не может быть, чтобы за четыре года ты стал нетерпеливее меня!
        - Я нормально сижу! - запротестовал Альфонс. - У меня все замечательно!
        - Да ладно, Жаба с Дикобразом мне все рассказали, - несколько мест рядом с Альфонсом пустовали, поскольку он считался Очень Важным гостем, и Эдвард плюхнулся на одно из них. - Как ты с этой принцессой обменялся тонной писем, и как она сегодня от тебя чуть не в слезах убежала. Признавайся, что такого ляпнул?
        - Я назвал ее дурой, - обреченно сказал Ал. - И велел ей уходить.
        - Всего-то? - хмыкнул Эдвард. - Мы с Уинри еще и не так друг друга называем.
        - Она не такая, - пробормотал Альфонс. - Она… понимаешь, я бы с ней так не смог. И она бы со мной так не смогла. Она… ну, она другая просто. Не как мы. Она среди всех этих свитков росла, и идей… Она ко мне со всем сердцем, а я…
        У Эдварда на секунду сложилось растерянное лицо, как будто он хотел сказать что-то одно или, может быть, заранее планировал какую-то речь, но вдруг обнаружил, что оно ни к селу ни к городу.
        - Да, - сказал он вместо этого сочувственно, - крепко же тебя приложило. Ты хоть понимаешь, что сегодня мы сидим на пире в честь ее завтрашней свадьбы?
        - Угу?
        - И жених не ты?
        - Обязательно это мне в лицо, да?
        - А на что еще существуют братья? - Эдвард пожал плечами. - Я тебе так и не отомстил за то, как ты подсмеивался надо мной и Уинри, между прочим…
        Они оба замолчали.
        - Ты хочешь извиниться? - снова заговорил Эдвард.
        - Ну да…
        - Тогда зачем сидишь тут?
        - Да я даже не знаю, где во дворце она живет! Хотел дождаться конца приема и спросить Лина. К тому же, вдруг с ней перед свадьбой нельзя общаться?
        Эдвард сделал пренебрежительный жест.
        - Ты на Лина-то глянь.
        Ал посмотрел - и чуть не закашлялся. Хотя, собственно, чего было удивляться? Завтрашний жених весьма бодро восседал на своем почетном месте, водрузив на каждое колено по хорошенькой танцовщице, которые скромно опускали очи долу и кормили императора виноградом.
        - Не прочухается он после приема, нет… Да и не во дворце Мэй.
        - Откуда ты знаешь?
        - Не я знаю. Жаба и Крыса поговорили со здешним механиком, Вернье который. Он сказал, что раньше Мэй и правда жила в Очарованном дворце, но еще перед Турниром Невест вернулась жить опять в Змеиный дом, или как оно там… Милое же, должно быть, семейство этот клан Чань!
        - Дом Тысячи Змей, - поправил его Альфонс. - Так официально называется резиденция клана Чань. Хотя они и правда те еще змеюки. Что она там делает, ей же там дышать не давали! И писал я ей сюда, во дворец..
        - Ну, может, ей передавали? - пожал плечами Эдвард. - Ладно, так ты намерен ее оттуда похищать?
        - Что? - охнул Альфонс. - Не говори глупостей! - но сердце у него сильно забилось.
        - Я говорю, если хочешь туда прорваться с боем, или там скрытно пролезть, мы с химерами поможем. Тут нас уже, похоже, никто не хватится.
        Альфонс окинул взглядом зал. Танцовщицы сменились флейтистками, на сей раз уже откровенно раздетыми.
        - Давайте, - сказал он. - Только Эдвард! Не привлекать внимания!
        - Мы присмотрим, - усмехнулся подошедший к ним Зампано. - Молодец, крестничек. Главное - не вешать нос. В отношениях всегда так. Если как следует извинишься, все и всегда можно исправить.
        - Сказал дважды разведенный, - толкнул его локтем в бок Джерсо, который, как всегда, маячил рядом.
        - Но потом-то все сложилось нормально, - Зампано невозмутимо пожал плечами. - Так что я знаю, о чем говорю.
        - У нас все не так, - вздохнул Альфонс. - И не надо, пожалуйста!
        - Да ладно, что мешает интрижке-то? - пожал плечами Зампано. - Не думаю, что этот парень, - он указал большим пальцем на развлекающегося Лина, - запихнет ее в пояс верности, она как женщина ему вообще не нужна. А ты ей нравишься.
        Джерсо снова пихнул его в бок и указал на малинового Ала.
        - Прекрати смущать крестника. Он пока не дорос до наших мудрых лет. Пускай сам шишки набивает.
        И они пошли набивать шишки.
        Из личного дневника А. Элрика
        11 сент. 1920 г. Наконец покинули земли льяса. Нужно было сделать это сейчас, а то рисковали дождаться ледостава и застрять на всю зиму и весну. А все-таки три года у них - многовато. Хочу еще заглянуть в разные земли.
        Ответа на свои вопросы не нашел. Х. говорит, не то ищу. Э. сказал бы, что это чистый высокопарный бред с его стороны. Скучаю по Э. Немного боюсь возвращаться на материк. Все это кажется совсем другой жизнью теперь. Есть ли там для меня место?

* * *
        Мэй сердито провела расческой по волосам. Все-никак не удавалось успокоиться, все думалось - ну и дура же она… Ветер взметнул занавески и, удивленно обернувшись, она увидела, что на подоконнике распахнутого окна сидит не кто-нибудь, а Альфонс Элрик собственной персоной.
        Он выглядел усталым: под глазами мешки, голова обмотана бинтом (к счастью, без следа кровавых пятен). К тому же, алхимик успел переодеться и теперь выглядел словно один из дворцовых охранников Ланьфан.
        - Что ты здесь делаешь?! - сердито спросила Мэй. - Уходи!
        - Между прочим, мы с Эдвардом преодолели два дворцовых сада и кучу охраны, - с некоторой обидой произнес Альфонс. - И все это я проделал с жуткой головной болью!
        - Ты стал таким же заносчивым, как твой брат! - сердито воскликнула Мэй, и сама себе поразилась: что это с ней? Только что она так хотела увидеть Альфонса, мечтала поговорить с ним наедине. И вот, когда мечты, казалось бы, сбываются…
        - Вот и нет! - Альфонс, кажется, обиделся, только за себя или за Эдварда, Мэй не поняла. - Эдвард уже не заносчивый. Ну, может, самоуверенный немного. И я не он! Я просто… Мэй! Ну слушай, ну это же глупо - вот так столько всего преодолеть - и так и не поговорить?
        - Глупо… - подумав, согласилась Мэй.
        Альфонс кивнул.
        - Ты меня пригласишь?
        - Да… входи, пожалуйста.
        Альфонс спустил ноги с подоконника и спрыгнул в комнату. Мэй только сейчас заметила, что он вроде бы стал меньше ростом рядом с ней. Это была иллюзия, конечно. Он не уменьшился за время этого путешествия, наоборот, вырос. Но и она выросла тоже.
        В мгновение ока их охватила та странная неловкость, которая возникает в минуты после очень долгой разлуки.
        - Да, - Альфонс провел рукой по волосам.
        - Я прикажу принести чаю? - предложила Мэй.
        - Не нужно… То есть если хочешь, то конечно… Но я не за чаем…
        - Ну… присядь тогда?
        - А… да, если хочешь…
        Они уселись на низких стульях напротив друг друга, и Мэй, отчаянно сгорая от неловкости, подумала, что им не о чем говорить. То есть… они могли поговорить о политике, наверное? Они могли поговорить о письмах… Но только политика принадлежала дворцу и Лину, письма принадлежали письмам. Она совершенно не знала, что сказать помимо этого.
        - Я… не очень сильные раны? - спросила Мэй.
        - Нет, так, пустяки. Дворцовый лекарь почти все уже подлечил.
        - Да.
        - Точно.
        Каждый посмотрел на другого в надежде, что он придумает, что сказать.
        - А где Эдвард?
        - Мерзнет внизу в кустах, - пожал Альфонс плечами.
        - Ох! Мы должны пригласить его наверх!
        - Слушай, я почти уверен, что это его враги подорвали наш самолет, так что он это заслужил, - Альфонс пожал плечами и улыбнулся.
        - Я никогда не пойму мальчишек! - Мэй вскочила. - Это, в конце концов, просто опасно! А что если стража моих родственников его… - говоря это, она устремилась ко все еще открытому окну, чтобы зазвать Эдварда внутрь - надо думать, он сумеет как-то залезть без алхимии, которую, без сомнения, использовал его брат!
        Но Альфонс неожиданно поймал ее за запястье и за талию, и Мэй застыла, пораженная, пришпиленная этими неожиданными точками контакта. Альфонс был удивительно теплым, удивительно живым, настоящим. Он пах керосином, спиртом, порохом и немного дорожной пылью.
        Мэй всегда думала, что «сердце затрепетало» - это просто неуклюжее романтическое клише. Но сейчас именно сердечный трепет она и ощутила, и ощущение это показалось ей довольно неприятным.
        - Мэй… - тихо спросил Альфонс, - ты настолько не хочешь быть со мной наедине? Если так, мы с братом уйдем, и я тебя больше не потревожу.
        - Нет… нет, совсем не так… просто я… - Мэй ненавидела себя в этот момент: ну надо же ей было бормотать, как дурацкая беспомощная «героиня» из старинных книг… разве только этих воющих и плачущих идиоток можно было назвать героинями! - Я! Извини! - она зажмурилась, чтобы легче можно было наконец сказать это. - Просто мы столько всего писали друг другу! И я почти думала, что я не увижу тебя до свадьбы, и потом - тоже, а ты все опаздывал и опаздывал, и я стала думать, что это, может быть, как роман в стихах, или я тебя придумала, или еще что, а тут ты, и ты сказал, что я не должна себя так вести, как я веду, а я и правду не должна, но ты…
        - Ох, - Альфонс отпустил ее и отступил на шаг. - Ну, знаешь, я не буду извиняться за то, что я оказался не тем, на что ты настроилась. Снова.
        Мэй обернулась. Щеки у нее пылали, как угли, но она все-таки набралась смелости и поглядела на Альфонса прямо. Выражение какого-то нежного разочарования на его лице было таким несчастным, что она чуть было не заплакала.
        - Я не в этом смысле имела в виду! Ты… ты писал идеальные письма, Альфонс, а теперь ты появился - и ты как будто еще лучше, чем в письмах, но ты реальный человек, я это вижу! И я хочу говорить с тобой, как с реальным человеком, но я боюсь, что я все перепутаю, и что все будет не так…
        Альфонс внезапно широко, облегченно улыбнулся.
        - Так ведь я боюсь того же самого, Мэй, - сказал он.
        - Я тоже писала идеальные письма? - сбитая с толку, сказала она.
        - Ты писала ужасно туманные письма, - возразил Ал. - То есть, конечно, идеальные, я не в том смысле! Просто я с каждым письмом видел как будто немного другую Мэй. Ты как граненый камень, который поворачивается разными гранями. Я очень хотел бы узнать тебя всю, но я боюсь… что не успею. И что теперь, когда ты выросла, нам уже не будет с тобой так легко, как четыре года назад.
        - А нам было легко? - тихо спросила Мэй.
        - Конечно. А ты сомневалась?
        И тут Мэй не выдержала. Шагнув к нему на встречу, она обняла его крепко-крепко, уткнувшись лицом в тунику у него на груди, и чуть не заплакала от облегчения. После короткого колебания, Альфонс обнял ее, и руки у него были такие крепкие и нежные, что это было просто невыносимо - но как же хорошо!
        Он как будто заколебался, но потом провел рукою по ее спине, от плеч до талии - погладил. Проговорил в волосы:
        - Расскажи, почему ты сражалась за право стать женой Лина?
        - А, - Мэй отстранилась и чуть покраснела. - Ну, это то, что я могла сделать. Я сама. Все остальное за меня устраивали, а это…
        - Но разве это не значит, что ты теперь будешь затворницей во дворце Лина? - осторожно спросил Альфонс и торопливо добавил: - Я не критикую, я пытаюсь разобраться! Ты ведь и так у него жила, но как его сестра, разве нет?
        - Да, - кивнула Мэй. - Четыре года назад я перебралась жить в Очарованный дворец. Но с тех пор много всего случилось… Так, часть Союза Цилиня подняла мятеж. Лин и тренированные тобой алхимики его подавили, но… там все было не так просто. Лину пришлось сделать кое-какие уступки. И одной из них было то, что меня удалили из дворца, и теперь у Лина другой официальный алхимик. Он сказал, что это была временная мера. А тут родные меня не трогали, потому что Лин дал им понять, что одно из условий его покровительства - мое благополучие. Ну и бабушка Лоа умирала, я хотела быть с ней… И вот когда она умерла, я подумала, что хочу добиться чего-то, а не быть просто заложницей у моих родственников и у политики двора.
        - И вместо этого ты решила стать заложницей политики двора по другому поводу? - уточнил Альфонс.
        - Нет, ты не понимаешь! - воскликнула она. - Как только я стану женой Лина, меня уже никто не сможет ни для чего использовать или заставить что-то делать кроме того, что хочет Лин! А он… - она чуть покраснела, - он от меня ничего не станет требовать, мы договорились. И я даже смогу выбираться тренировать алхимиков, или в город, или заниматься любыми другими делами - очень выгодно мне получается, на самом деле! Главное, чтобы меня никто не узнал, но ведь никто и не будет знать, как выглядит императрица без грима! Буду учить алхимии, помогать Ланьфан… в общем, я не буду затворницей, не волнуйся. Это будет хорошая жизнь.
        - Ты так говоришь, будто умирать собралась.
        - Я просто подхожу ответственно!
        - Отлично, - Ал неловко вздохнул. - Отлично просто. А как Сэйомэй?
        - Сэомэй живет во дворце, в специальном вольере. Вот ее-то я точно не хотела делать заложницей своих родичей. И да, Альфонс, у нее щенки! Такие замечательные! Я как раз хотела тебе писать в последнем письме!
        - Правда? А я как раз написал тебе, но не отправил, на острове, где мы жили, там была такая колония рыбачек, тебе бы понравились. Ужасно самостоятельные женщины. Так вот, они…
        Они и в самом деле говорили долго, почти до самого рассвета, сидя на застеленной кровати Мэй. Мэй зевала и зевала все сильнее, а потом наконец, видимо, сама не заметила, как, наклонила голову на плечо Альфонса. Он говорил ей об островах льяса, где в начале лета солнце только касается края горизонта, но никогда не заходит, а голова ее клонилась все ниже и ниже, и вот ее щека уже в самом деле лежала на бедре Альфонса, а черные блестящие косы упали к его ногам.
        Замерев от невесомого, прозрачного и болезненного счастья, он сидел так и боялся пошевелиться, пока на улице не рассвело окончательно, а в окно не ударили мелкие камешки. Тогда он аккуратно переложил Мэй на постель, вылез из окна и аккуратно спустился вниз, по трансфигурированным уступам.
        - Судя по тому, что тебя не было всю ночь, она тебя простила? - отчаянно зевая, спросил ждавший его Эдвард.
        - Простила, - сумрачно кивнул Альфонс.
        - Вы только разговаривали, да? - Эдвард снова зевнул, но Ал был настолько расстроен, что ему даже не пришлось подавлять ответный зевок.
        Он кивнул.
        - Вот это влип так влип, да, - констатировал Эдвард невесело.
        Из дневников А. Элрика
        Наверное, придется зазимовать на островах Сонро, хотя и тут вряд ли найду, что ищу: местный всезнающий алхимик, кажется, фальшивка. Постараюсь еще встретить его завтра. Остается смутная надежда, что до холодов с материка придет почтовый катер и капитан согласится взять нас троих. Если нет, то опять мое возвращение откладывается, и на сей раз даже не написать об этом. Как же неудобно раз за разом.
        Бывает иногда странное чувство, что уже поздно возвращаться, хотя мы не получали из дома никаких дурных вестей. Ноябрь 1920 г.

* * *
        Мэй просыпалась долго, парила в белом тумане. Сквозь туман ей слышался гудок - то ли паровоз, то ли, может быть, поезд. Ведь построили же железную дорогу через пустыню, уже два года как достроили, и теперь до Аместрис ходят поезда с заходом в Ишвар…
        Ей казалось, что особенно хорошо, тепло, и кто-то гладит ее по голове, но только замерзли ноги. Проснулась она счастливая и сообразила: это громко, пронзительно трубили за окном. Императорская свадебная процессия, вооруженная горнами, дудками, барабанами, а также иным оружием - настоящим и церемониальным - толпилась под окнами.
        Мэй знала, что все это только фарс, что все это нужно для того, чтобы она могла спокойно жить во дворце бок о бок с Лином и Ланьфан и заниматься тем же, чем всегда занималась, но вдруг ее охватило тяжелое, неприятное чувство. Ее почти затошнило, и мелькнула паническая мысль бежать - куда, зачем?
        К тому же, голова казалась грязной, а во рту был несвежий привкус.
        - Госпожа Мэй! - служанки в панике ворвались в комнату. - Прибыла процессия с вашим свадебным нарядом! Ах, вы еще не проснулись, как же так, хозяйка, - то есть бабушка Мэй, - прикажет нам косы отрезать! Поднимайтесь же!
        И Мэй поднялась, и позволила умыть себя, и навьючить себе на голову тяжеленный головной убор (он оттягивал руки служанке, которая несла его, а на голове показался и вовсе свинцовым). Позволила обернуть себя в многослойный свадебный наряд, который давил на плечи. День тянулся и тянулся под той же свинцовой тяжестью, и вместо далекого, блаженного гудка или птичьих криков над морем в уши лился только бестолковый щебет служанок. Мэй бы сейчас все отдала хотя бы за шелест пустынного песка под ногами.
        «Терпи, - сказала она себе, сцепив зубы. - Сама это выбрала, терпи теперь!»
        Длинный хвост процессии с невестиным палантином показался из Дома Тысячи Змей и растянулся на несколько улиц Шэнъяна. Было жарко, носильщики и входящие в процессию свитские (частью из императорского дома, частью из клана Чан) украдкой смахивали пот.
        Дядя Мэй, официальный глава клана Чань, ехал позади палантина в коляске, запряженной парой прекрасных гнедых коней - не улучшенных скоростных, что поставляли для почтовых конюшен, но очень хороших. Мэй украдкой поглядывала на них, раздвинув задние шторки на своем палантине - все равно делать было совершенно нечего. Лошади явно скучали.
        От волнения Мэй не чувствовала жары, ее даже слегка знобило. Успокаивали только кинжалы: привычные ножны она пристегнула втайне от служанок и снимать не собиралась даже за все сокровища императорского дворца. Пить не хотелось совершенно, хотя она почти ничего не пила с утра и совсем ничего не ела. Зато ужасно захотелось в туалет, но она мужественно терпела.
        «Я боевой алхимик в конце концов, - сказала она себе. - Нарисую печать румянами и сооружу тут прямо внутри ночной горшок… вот хоть из этих украшений. Никто и не заметит. И результат тоже куда-нибудь трансмутирую».
        Эта мысль почти ее развеселила, но развлекаться ей до дворца не хватило: переход, вроде бы недлинный, занял несколько часов: кортеж и так двигался медленно, а так еще постоянно подбегали люди, чтобы прикоснуться к повозкам, лошадям или деталям украшений: это якобы давало удачу. Отгонять их было нельзя, вот ход и замедлялся для каждого бродяжки.
        Процессия с платьем подошла к Дому Тысячи Змей с утра, однако сборы и переодевание в невестино платье заняли почти до обеда. Процессия с Мэй выступила из особняка уже в самую жару, а когда они наконец размеренным шагом пересекли дворцовую площадь и приблизились к главным воротам (ворота Сто Желаний), тени удлиннились и солнце клонилось к горизонту - наступал вечер.
        Палантин торжественно внесли через главные ворота, трижды опустив на землю перед ними; все это время сопровождающие пели заунывный старинный гимн с такими архаическими словами, что Мэй понимала бы только каждое третье слово, если бы не знала его наизусть. От всего этого у нее сильно заболела голова. Ну и другие нужды тоже подступали: если бы она не знала, что сейчас выходить, она бы вернулась к идее с трансфигурацией ночного горшка.
        Возле ворот процессию должны были встречать: разумеется, не сам император, а его представители. Тут Мэй предстояло изящно появиться из палантина, что очень сложно сделать, потому что еще нужно было опустить на лицо красную вуаль, расшитую фениксами, с ее головного убора.
        Двое встречающих откинули полотнища, и Мэй начала готовить себя к неизбежному.
        И тут, даже сквозь красную муть, она заметила, что за спинами служителей-евнухов маячили две знакомые фигуры - светловолосые, и одетые совсем иначе, чем прочие синцы!
        Альфонс и Эдвард!
        Сквозь вуаль они представлялись туманными желтоволосыми фигурами, но Мэй показалось, что Альфонса она бы узнала всегда. Может быть, потому, что он попросту был выше.
        И внезапно часть тяжести словно по волшебству покинула ее сердце. Она вспомнила, что он же еще останется во дворце вместе со своими химерами; останется надолго, может быть, на пару месяцев, и она сможет видеться с ним! И даже если он уедет - это ведь не навсегда? Он же сможет приехать еще?
        Да и просто до чего было приятно увидеть его здесь, спустя всего сутки после того, как она заснула рядом с ним!
        Не думая, Мэй протянула вперед руку. Потная ладонь евнуха, которая приняла ее запястье, немного вернула принцессу (или уже императрицу? Она толком не знала, когда же церемония считается завершенной) с небес на землю. Но все равно! День как-то сразу стал лучше.
        Воздух за пределами палантина был чуть прохладней, и она с радостью вздохнула. Подумала - еще час или полтора, и можно будет скинуть наконец наряд, сесть посидеть в саду в ее комнате, обнять Сяомэй, зарывшись руками в ее жесткий мех… Ее комната останется за ней и ничего толком не изменится.
        Машинально заранее расслабившись, она ощутила потоки ки, пронизавшие небольшую группку церемониальных служащих Очарованного Дворца - а заодно и туманное разноцветное море жизненной энергии, что представляла собой толпа, оставшаяся на дальнем конце площади, за ограждением.
        Почти вся… кроме кого-то, кто стоял в районе подготовленного для принятия даров помоста (того самого, что разбил вчера самолет и который, Мэй уже знала, спешно починили за ночь и заново украсили). И его жизненная энергия светилась холодным, льдисто-синим. Очень знакомый цвет. Почти как…
        - Ал! - крикнула она по-аместрийски. - Опасность! Он будет стрелять!
        И в самом деле: раздался выстрел.
        Из записок Мэй
        Сегодня прошли последние соревнования «турнира принцесс». Я победила в каллиграфии и потому имела возможность выбрать следующее соревнование. Я выбрала бой, конечно.
        Конечно, победила: они-то росли в задних покоях дворцов, а я - по горным деревням. Никогда они не пробовали своих навыков в реальном бою.
        Теперь и мой удел - задние покои.
        Нужно бы написать об этом Алу, но уже много месяцев до меня не доходят его письма. Все эти недели льет, как из ведра.
        Декабрь 1920 г.

* * *
        Альфонс не знал, к добру или к худу, что именно они с Эдвардом будут принимать Мэй в качестве представителей Императора. Это была огромная честь, и Лин настаивал, чтобы аместрийским гостям была отведена какая-то важная роль. А вот место стража у ворот выбрал Эдвард: сказал, что это не так утомительно, чем, допустим, стоять за плечом императора во время жертвоприношений. Хотя бы не нужно сохранять коленопреклоненную позу целый час кряду!
        И все равно было в этом что-то неправильное.
        Альфонс хотел бы пригласить Мэй на свидание: скажем, в милый ресторан, или или даже в библиотеку, в кино на худой конец! Но никак не отдавать ее в жены другому, пусть даже их с Эдвардом другу, которому в бою они доверяли свои жизни.
        Они ждали у ворот целую вечность, а потом палантин с Мэй медленно, словно лодка в полный штиль, начал пересекать огороженную и абсолютно безлюдную дворцовую площадь. Такой маленький, такой незначительный… Альфонс подумал, что Мэй внутри этого палантина еще меньше, несмотря на свои пышные церемониальные одеяния.
        И так ему захотелось наплевать на все, увезти ее прочь и показать ей хоть часть того, что видел сам, что натурально заболело сердце.
        Подумал, не уйти ли; но, конечно, остался стоять.
        Когда тебе пятнадцать лет, можно думать: я спасу всех, верну тело и все будет хорошо. В двадцать два понимаешь: некоторые битвы можно выиграть, а другие лучше даже не начинать. Искусство отличать одни от других приходит с возрастом.
        Да, безусловно, он мог бы похитить Мэй. Хоть сейчас. С Эдвардом, да с Зампано и Джерсо - о, Альфонс бы рискнул бы сразиться со всем Сином!
        Но что в этом толку? Мэй решила, что она должна выйти замуж за Лина. Так нужно для ее клана, так нужно для ее страны, и кто такой Альфонс, чтобы ее разубедить в этом? Что он ей может предложить, когда сам даже не уверен, чем займется на родине?
        В конце концов, его алхимический поиск за эти четыре года потерпел неудачу. Об этом сложно помнить, вспоминая полярные ночи, шаманские танцы, вкус клюквы на губах и теплую золу на пальцах - в конце концов, он узнал так много об алхимии и не только. Но вернуть Джерсо и Зампано человеческий облик ему так и не удалось; понять, как расплести то, что запутано было самоуверенными невежами, не получилось.
        Когда он увидел, как изящная головка Мэй под алым полупрозрачным покрывалом повернулась в его сторону, то сразу же подумал: ну и пусть. Пусть. Не всем же быть счастливыми; главное, что я рядом с нею, когда ей это нужно. И, может быть, она все еще хранит кольцо, сделанное из моего бывшего тела?
        - Ал! - крикнула Мэй на аместрийском. - Стрелять! Сейчас!
        Ал не сразу понял: кого она хочет, чтобы он застрелил?!
        Только спустя удар сердца он догадался, что она говорила о чужом выстреле - но было уже поздно. Мэй уже покачнулась и повалилась на плиты двора в облаке своих многослойных одеяний; темно-бордовая в опускающихся сумерках кровь, чуть темнее ее алого верхнего халата, начинала расплываться по рукаву.
        На секунду все в мире стало красным - как в одном из старых кошмаров, которые не отпускали его где-то с год после возвращения его тела из Врат. Отчетливо и яростно Альфонс понял: он не отдаст Мэй. Ни смерти, ни Лину. Никому.
        Из личного дневника А. Элрика
        4 апр. 1921 г. Иногда мне снится дом. Сны - штука причудливая: я почему-то вижу там цветочные украшения в синском стиле, а возле раковины сушатся палочки и пиалы для риса. Должно быть, таково честное предупреждение: когда я вернусь, я буду скучать по тому, что тут оставил.

* * *
        Мэй не потеряла сознание. Просто ей вдруг стало плохо, как будто наконец-то жара, голод, жажда и общая немощь добрались до нее. Больше всего она боялась, как ни странно, ни того, что умрет, а как бы не подвел мочевой пузырь - бывают же глупые страхи! В этом наряде, небось, все равно бы никто не заметил.
        Она видела перед собой лицо Альфонса и только улыбалась, потому что хотела сказать ему - да ладно, не волнуйся! Пуля только задела руку! Ничего страшного! Помнишь, как тогда, в Аместрис, я сражалась, залитая кровью? Помнишь, как я была вся изранена - и то нашла силы встать и помочь тебе? Подумаешь, сейчас!
        Но почему-то не доставало сил открыть рот, и только немые звуки произносил слишком большой, вяло ворочающийся язык.
        Может быть, все эти тяжелые, неуклюжие дни во дворце наконец-то настигли ее. Живительной воды вчерашнего фейерверка не хватило, чтобы…
        - Ал! - сказала Мэй.
        И поняла, что ее подхватили на руки, но не Альфонс - евнухи. И что они уносят ее все дальше, и это так глупо! Почему они забирают ее, когда она все еще может сражаться?
        Она опустила голову на чье-то плечо и потерялась в белом безмолвии.
        Все-таки Мэй не отключалась по-настоящему.
        Она явственно ощущала, как ее несут куда-то, перекладывают, тревожат. Ей все казалось, что достаточно легкого усилия, и она стряхнет с себя оцепенение. Но почему-то не получалось. Все казалось неважным, несущественным. Подумалось - ну и ладно, главное, что Альфонс с Эдвардом… где-то?…
        Пришла она в себя внезапно: от резкого запаха нашатыря. В голове прояснилось, сердце сжал ужас - что там со свадьбой?! Что со всем?! Дядя ее, должно быть, возмутился! И кто напал на нее? Союз Цилиня? Но теперь-то им зачем, теперь она не единственный алхимик в окружении Императора… И как они посмели сделать это сейчас, когда она уже практически - или совсем - императрица?
        - Что случилось? - потребовала Мэй, когда ее сгрузили на кровать в одной из комнат Дворца Осенних Листьев - это был ближний к воротам дворец, и Ланьфан с ее девочками часто использовали его по разным случаям. - Кто стрелял? Его взяли?
        Евнухи попятились, один из них начал бормотать что-то успокаивающее - но, к счастью, раздвижные двери с треском распахнулись, и в комнату ворвалась сама Ланьфан в своем обычном черном одеянии, но без маски. За нею по пятам следовали две юные девушки, тоже в черном.
        - Что тебе нужно? - спросила Ланьфан и показала Мэй коробочку с мелом. - Этого хватит или врача привести?
        - Должно хватить, меня легко задело, - морщась, произнесла Мэй. - Помоги только снять эти штуки, я с одной рукой не распутаюсь.
        Двумя хлопками и короткими, резкими приказами Ланьфан выгнала из комнаты евнухов и своих помощниц. Когда они остались вдвоем, Ланьфан легко и просто сняла с головы Мэй массивный убор и вытряхнула ее из верхнего слоя церемониального облачения.
        Нижнее платье тоже было красным, но иного оттенка, ближе к розовому, и алая кровь была на нем сильнее заметна. Ланьфан помогла ей закатать рукав, проигнорировав ножны. Сердитая ало-синяя рана выглядела неприятно, но Мэй знала - это в основном от синяка и легкой припухлости. На самом деле все очень поверхностно, зажило бы и без алхимии. Но двигать рукой тогда несколько дней будет тяжело. А нужно довести до конца свадебную церемонию.
        Пока Мэй все-таки добрела до туалета, Ланьфан молча и деловито освободила ближайший к ним стол от прибора для каллиграфии и свечей. Вернувшись, Мэй также молча начала рисовать на столешнице стандартную алхимическую печать.
        - Я, наверное, не смогу восстановить платье, - предупредила она.
        - Платье найдем, - Ланьфан только дернула щекой. - Тут в некоторых дворцах целые залежи разных тряпок. - Лечись давай.
        Морщась, Мэй положила плечо на круг преобразования и закрыла глаза, направляя поток энергии. Ее рука, ее плоть, ее кожа и кости были живыми - совсем не то, что мертвые волокна шелковой или хлопковой материи. Ничего не стоило направить потоки энергии, подтолкнуть естественные процессы, и вот все уже срасталось заново - здоровое, свежее, такое, какое и должно было быть. У Мэй только слегка кружилась голова: больше от переживаний, чем от потери крови.
        Насколько легко было исправить это - и насколько сложнее другие вещи!
        Но Мэй давно поняла, что они живут в несправедливом мире.
        Впрочем, если бы она шесть лет назад умудрилась привезти в Син философский камень, все могло бы сложиться для нее еще печальнее - ситуацией на политической арене рулила бы ее бабушка или дядя Сыма. Страшно подумать! Уж лучше Лин и Ланьфан.
        Легок на помине, Лин буквально влетел в комнату, имея самый мрачный и грозный вид. Мэй даже показалось на страшную секунду, уж не вернулся ли каким-то образом Жадность, который раньше занимал его тело.
        Но нет, это был точно Лин. Он опустился на корточки рядом со стулом, где сидела Мэй, положил руку ей на колено.
        - Ты как?
        - Нормально, - ответила Мэй. - Все уже зажило.
        - Я везуч, - он белозубо улыбнулся. - Не всякому повезет иметь жену, которая не только засечет убийцу, но и сама вылечит рану.
        - Да, кто убийца? - у Мэй как-то нехорошо все сжалось при слове «жена». - На кого он работал? Его поймали?
        - Да, Эдвард и Альфонс его скрутили… Кажется, Эдвард был прав с самого начала, эти ребята были каким-то образом связаны с Кретой, - Лин пожал плечами с деланным равнодушием. - Как я понял, кретанцы вообще от Эдварда не в восторге: он умудрился у них там влезть в парламентский переворот, так что одна сторона его считает чуть ли не мессией, а другая готова объявить персоной нон-грата… Да и то, что он спер военные разработки, тоже ему популярности не добавляет. В общем, там ребята одновременно хотели и с Эдвардом что-то сделать, и мне помешать воспользоваться плодами технического прогресса. Ты попала под раздачу случайно, так же как Альфонс раньше. Ну, теперь-то они будут знать, - глаза Лина снова мрачно полыхнули. - Отбирать что-то у меня? Не выйдет.
        - Еще бы, - пробормотала Ланьфан.
        Мэй знала, что Ланьфан не ревнует к ней. Как не ревнует и к девицам, что периодически делили постель Лина. Мэй даже точно не знала, спят ли Лин и Ланьфан вместе - очень может быть, что и нет. Но Ланьфан была, определенно, ближе всех к императору; и только она сама могла критиковать Лина в ее присутствии.
        - Ты можешь провести положенные ритуалы? - спросил Лин. - Если нет, то ничего страшного: объявим просто, что ты выполнишь их завтра, вместе с Та-Инь.
        - Нет, выполню сейчас, - покачала Мэй головой. - Если вы найдете запасной наряд. Чем раньше, тем лучше.
        - Да уж, я тебя понимаю, - сочувственно кивнул Лин. - Сам бы не хотел затягивать дольше необходимого.
        Тут двери распахнулись снова - Мэй даже сочувственно поморщилась от этого громкого стука. Бедные двери, досталось им сегодня!
        - Мэй!
        Это сказал Альфонс: он перешагнул порог перед Эдвардом и, для разнообразия, выглядел более взбешенным из двоих.
        Мэй никогда не видела Альфонса таким. Ей казалось, что в гневе он должен быть собранным и ледяным, но сейчас алхимик совсем таким не выглядел. Его белый костюм измялся и запачкался кое-где, в том числе и кровью. Мэй удивилась: с чего бы это, неужели кровь ее? Вроде бы, он не брал ее на руки.
        А потом увидела, что у Альфонса разбиты костяшки пальцев на одной руке, и поняла.
        Шедшего за ним Эдварда Мэй едва заметила: он был нехарактерно тих и явственно старался держаться подальше от младшего брата.
        - Мэй! - повторил Альфонс. - Ты цела!
        Это был не вопрос, а утверждение. В два шага он пересек небольшую комнату и, не обращая внимания на Лина, сгреб Мэй в охапку.
        Объятия у него были не такие, как вчера - не нежные, не осторожные. Напротив - отчаянные, горячие и крепкие, как будто ее могли в любую секунду от него оторвать (так оно и было). От него пахло потом, какими-то духами и привычными дворцовыми запахами, а еще немного - комнатой Мэй: наверное, не успел вымыться со вчерашнего дня.
        От этого знакомого запаха, от усталости, от головной боли, от тяжести на сердце у Мэй защипало в глазах - и она не выдержала. Заплакала, заревела так отчаянно, как не плакала даже в детстве. Альфонс вдруг отстранил ее немного, наклонился и поцеловал прямо сквозь рыдания.
        Это был обычный самый поцелуй, едва приоткрытыми губами, но решительный и твердый. Мэй, пораженная, икнула, и Ал опять привлек ее к себе, не давая опомниться.
        - Так-так-так, - проговорил Лин комическим тоном. - Целуешь мою жену, а, Альфонс? Я-то думал, ты мне друг.
        - Жену! - сердито фыркнул Альфонс. - Во-первых, она тебе сестра! Во-вторых, какая тебе разница? Политически она уже свою роль выполнила, там на носилках могла кукла сидеть вместо нее!
        - Да, с куклой было бы проще, - заметил Лин. - Мне бы не пришлось тогда волноваться, что делать с ее разбитым сердцем.
        - Вы, между прочим, обо мне говорите, - Мэй хотела сказать это возмущенно, но вышло жалостливо, даже со всхлипом.
        Лин преувеличенно, но на удивление серьезно вздохнул. Сел на стул, который занимала Мэй до того, как Альфонс ее подхватил.
        - Вот и что мне с вами делать? - спросил он горестно. - Мэй - моя… я за нее в ответе и не хочу делать ее несчастной. Но и вы с Эдвардом - тоже мои. И я тут выхожу главным злодеем, разлучающим влюбленных…
        - Эй, ты слишком много подцепил от Жадности, - хмыкнул Эдвард. - Мы тебе клятву верности не приносили. На «союзники и друзья» еще соглашусь.
        - Никакой разницы, - легкомысленно махнул рукой Лин.
        - Что значит никакой?!
        - Тихо! - рявкнул Альфонс.
        Все посмотрели на него изумленно, даже Мэй.
        - Никто тут не злодей, конечно, - произнес Альфонс устало. - Мэй сама выбрала идти за тебя замуж. Я согласен, что это необходимо. Но разве вы не видите? Все вы? Какой это глупый театр теней? Все эти ритуалы, подношения, процессии?
        - Естественно, видим, - Лин пожал плечами. - Но так уж делаются дела в этой стране. У вас, в Аместрис, тоже своего цирка хватает.
        - Да, - сказал Альфонс. - Хватает. И вот что я тебе скажу: Мэй слишком хороша, чтобы быть просто дурацкой куклой, которой что угодно может заменить! И поэтому - замени ее! Все, она покинула отчий дом, отыграла свою роль! Пусть теперь делает, что хочет.
        - Что значит - замени? - глаза Лина сузились. - Кем же, с твоего позволения?
        - Да кем хочешь! Лин, сколько человек вообще видят императриц? А вблизи, без этой вашей штукатурки лица?.. И я не говорю о доверенных слугах!
        - Ой, - сказала Мэй. До нее дошло первой. Сердце заколотилось сильно-сильно; она повернула голову, потершись щекой о шерстяную ткань Алова костюма, и посмотрела первым делом на Ланьфан.
        Ланьфан, главу императорской тайной службы, которая обеспечивала безопасность дворца, имела везде своих людей и в своем домене могла сделать все что угодно.
        Почти все что угодно.
        Эпилог
        Почти одинаковые статьи о свадьбе появились в двух официальных Шэнъянских газетах уже на следующий день и ничего подозрительного не включали. До публикации официального отчета сплетни ходили самые дикие - вплоть до того, что юную императрицу отравила ее ревнивая до власти бабка. Однако до беспорядков (а Мэй в городе любили) не дошло, ибо ее дядя и глава клана Чань вышел к Воротам Сто Желаний и объявил, что его любимой племяннице стало дурно от волнения, и что она совершенно здорова и жертвоприношения в храмах прошли благополучно. Все знаки указывают на то, что жизнь молодой императрицы с императором будет благополучна и что она подарит ему наследника не позже чем через год или два.
        Фотография с надувшимся от важности Сымой Чанем облетела все первые полосы. На следующий день двойной свадьбы все затмил скандал, поднятый матерью Та-Инь из клана Бо: та возмутилась, что ее дочь вносили во дворец не через те ворота, о каких было договорено.
        (Отчего были сделаны такие изменения в церемониале, не сообщалось, но в народе сразу же пронесся слух, что все это не просто так, и что Союз Цилиня, разозленный тем, что император все-таки нашел способ оставить при себе женщину-алхимика, прокляли ворота Сто Желаний, и император не хотел подвергать риску вторую свою нареченную).
        Но за шесть дней торжеств слухи побурлили и утихли.
        На седьмой день, когда с Западного Вокзала уходил поезд в Аместрис, уже почти никто не вспоминал о небольшом инциденте с принцессой Мэй.
        Утро было хорошее, светлое. Небо над перроном зеленело и голубело, на востоке, прямо по направлению убегающих рельсов, в кокетливой июльской дымке выкатывался из-за холмов золотой шар солнца. Дул прохладный ветер.
        В поезд почти никто не садился: между Сином и Аместрис пока было пока не слишком живое сообщение, всего два поезда в неделю. Сегодняшний рейс считался неудобным: он прибывал в Столицу рано поутру ровно через два дня и преодолевал пустыню в самую жару. Однако этот поезд останавливался в Ризенбурге; второй поезд, более скоростной, перед Столицей стоял только в Кабере, столице Ишвара, и Ист-Сити.
        Проводник, единственный на два вагона, скучая, сидел на лавке и курил папиросу: делать ему было нечего, до отправления оставалось еще десять минут.
        Однако докурить ему было не суждено: прямо на перрон вылетела, взвизгнув тормозами, черная машина, из тех, что обычно ассоциируют с тайной дворцовой службой клана Яо.
        Проводник вскочил, одергивая форменный мундир: никаких грехов он за собой не знал, поэтому особенно не опасался, но некоторую нервозность почувствовал.
        Но тревога оказалась ложной: за рулем машины сидел беловолосый иностранец, явно гость из Аместрис или Драхмы - аэружцы все черноволосые и больше похожи на нормальных людей; уж проводник-то повидал мир!
        Водитель вышел первым. Со второго переднего места вылез еще один зарубежный гость, как две капли воды похожий на первого, только одетый чуть иначе - не в кожаную куртку и белый шарф, а в костюм и светлое пальто. На плече у него, удивительно, сидела какая-то черно-белая зверушка - то ли панда-недоросток, то ли очень растолстевшая кошка. С заднего сиденья выбрались еще двое мужчин, таких громадных, что непонятно было, как они там поместились, и - удивительно! - юная синская девушка, очень красивая. Одета она была в смешанном стиле: аместрийская длинная юбка и жакет, однако под жакетом не блузка, а ципао. Ее черные волосы были разделены на прямой пробор и уложены в аккуратные кольца кос, прямо над изящными розовыми ушками. К счастью, не проколотыми: проводник ненавидел, когда женщины прокалывают уши - его мать считала это происками злых духов.
        Что, интересно, она делает с этими иностранцами? Уж не нужна ли ей помощь?
        Но девушка вела себя совершенно беззаботно: смеялась, шутила на аместрийском (проводник понимал только часть, слишком уж быстро они говорили).
        Водитель снял с крыши автомобиля два чемодана, большой и маленький, и матерчатую сумку. Пожал руки двоим гигантам и синской девушке, обнял своего близнеца в пальто (маленькая черно-белая зверушка зашипела). Стало понятно, что он их провожает: уж проводник-то этих сцен навидался.
        Потом водитель достал из кармана маленькую книжечку в кожаном переплете и протянул ее отъезжающим. Теперь проводник разобрал слова:
        - Мои въездные документы. Тут написано «с супругой», так что просто покажете на границе и представитесь мною и Уинри.
        - А ты как же?
        - А я на… - (непонятное слово), - потом, когда его починят. Тут у Вернье неплохая мастерская. Думаю, за неделю управимся.
        - Если ты опоздаешь к родам, Уинри нас убьет. А потом тебя.
        - Да нам всем и так достанется, за то что без нее это провернули… Ну ладно, бывайте. Не скучайте без меня.
        - Не будем, - твердо сказала синская девушка и влюбленно поглядела на второго иностранца.
        Тогда проводник догадался подойти к ним и все-таки проверить билеты.

* * *
        Альфонс закинул огромный чемодан Мэй и свою собственную сумку на верхнюю полку. Мэй приникла к окну, разглядывая пригороды - накануне она призналась, что последние пару лет мало ездила по городу, а Шэнъян ведь активно строился. Одно удовольствие было смотреть на нее: веселую, заинтересованную, такую счастливую и легкую.
        Он сел на койку напротив и залюбовался ее милым профилем, аккуратными руками, лежащими на скатерти маленького купейного столика - и кольцом на безымянном пальце. Тем самым кольцом, который Альфонс трасмутировал из остатков своего доспеха и подарил ей четыре года назад. Мэй понятия не имела об аместрийском обычае дарить кольца, но все-таки хранила его четыре года, а когда он рассказал ей, не знала, краснеть или смеяться.
        Сяомэй спрыгнула с плеча Альфонса, напоследок больно вцепившись когтями, и тоже приникла к стеклу - панде было любопытно.
        Обе они, такие теплые, такие знакомые и хорошие, показались Альфонсу живым солнцем. «Вот он, настоящий золотой свет, - подумал молодой алхимик. - Он - а не всякие там тайные древние знания!»
        И от этой банальной истины (а он сразу же сообразил, что она банальна, и решил, что плевать на это хотел) он почувствовал себя самым могущественным человеком в мире.

* * *
        У них было очень хорошее двухместное купе. Приятно было просто сесть у окна и глядеть, как мимо скользят пригороды Шэнъян. Когда Мэй в прошый раз отправлялась на запад, она добиралась до границы с караваном торговцев из своего клана, на упорном, но маленьком ослике. Его скорость, конечно, не могла сравниться со скоростью поезда, который неутомимо нес их с Альфонсом - его домой, а ее в неизвестность.
        Из-за стенки постучали - там устраивались Джерсо и Зампано. Альфонс засмеялся и постучал в ответ.
        - Что это вы? - спросила Мэй.
        - Азбука Морзе, - объяснил он. - Это такой код для передачи сообщений на расстоянии. Спрашивали, все ли у нас в порядке и не нужна ли помощь.
        - И что ты им ответил?
        - Что помощь не нужна, но могу дать им пару советов.
        Мэй прыснула в кулак.
        Последние дома Шэнъяна остались позади; поезд теперь стучал колесами среди зеленых холмов, и его сочная, утренняя тень скользила по траве следом и внизу, как будто они летели. Мэй подумала, что когда Эдвард на самолете доберется до Ризенбурга, нужно обязательно попросить его покататься.
        Теперь можно.
        Теперь все можно. И как же удивительно!
        Но все-таки было немного грустно уезжать от своего клана, родни и своего народа.
        Наверное, Альфонс заметил что-то на ее лице, потому что спросил:
        - Ты не жалеешь?
        Мэй решительно качнула головой. Нет, не жалела. Чего жалеть? Того, что не придется играть бесполезную придворную роль?
        Они договорились с Ланьфан, что та наденет ее одежды, набелит лицо и принесет жертвы в храмах - и никто не заметил подмены. А потом Ланьфан осталась ночевать в покоях императрицы; Мэй не знала, приходил ли туда ночью Лин - она-то провела ночь совсем в другом месте. Но надеялась, что приходил.
        Ланьфан сказала, что отыгрывать роль ей придется всего по несколько часов в неделю на разных церемониях; для остального же достаточно будет выбрать одну-две доверенные служанки, и никто ничего не узнает. А даже если и узнает - не сможет ничего доказать, потому что Сыма Чань против императора теперь не пойдет. Да ему и все равно: ведь официально теперь императрица происходит из клана Чань, какая разница, что за женщина сидит в запертых покоях и сидит ли кто-то вообще?
        Мэй надеялась, что, может быть, так Ланьфан сможет даже родить ребенка от Лина и назвать его ребенком императрицы - а почему нет? Правда, Мэй не знала, хочет ли сама Ланьфан этого, но вдруг?
        В общем, так все сложилось лучше для всех.
        И это не значило, что она уезжает действительно навсегда. Лин напомнил ей перед расставанием, тихо отведя в сторону, что Очарованный Дворец - ее дом, и если она когда-нибудь захочет вернуться, то условия старого соглашения останутся в силе. Он никогда не будет ни к чему ее принуждать. «Ты - мой человек, - сказал Лин серьезно, - не забывай». И Мэй так же серьезно кивнула.
        Теперь все будет хорошо. В Аместрис она будет изучать их медицину, помогать Альфонсу в исследованиях и путешествовать - о, они объедут целый свет! Когда-нибудь они с Алом, Эдом и Уинри опять навестят Син.
        По правде сказать, Мэй было немного страшно: впервые она осталась без поддержки клана, впервые ей предстояло полагаться не на родственников по крови. Но она была твердо уверена, что справится.
        - О чем ты думаешь? - ласково спросил Альфонс.
        Мэй протянула руку, коснулась пальцами его щеки - чуть шершавой от легкой, незаметной глазу щетины. Ей до сих пор было немного удивительно, что это ей позволено.
        - Я думаю, как мне повезло, что ты сразу нашел поладил с Сяомэй.
        notes
        Примечания
        1
        письмо не было отправлено, но, очевидно, датировано июнем 1918 г.