Уездный город С*** Дарья Андреевна Кузнецова
        Поручик Натан Титов был переведён в уголовный сыск С-ской губернии со строгим взысканием и понижением в звании. Однако он не унывает и полон решимости начать новую жизнь в спокойном провинциальном городе, пусть и не столь насыщенную, как была в столице.
        Вот только губернский город С*** на поверку оказывается тем ещё тихим омутом, где роль главного чёрта играет очаровательная Аэлита Брамс, чудаковатая вещевичка на мотоциклете, а со вторым планом прекрасно справляются прочие служащие уголовного сыска и их совсем не скучные будни.
        В книге есть: альтернативная Российская Империя 1925 года, запутанное преступление, немного магии, немного юмора и, конечно, любовь - нежная, трепетная, очень трогательная.
        Дарья Кузнецова
        Уездный город С***
        Глава 1. Северный гость
        Кабинет выглядел надёжным и сдержанно-старомодным, какими бывают вековые дворянские усадьбы, принадлежащие крепким, дружным семьям. В торце тяжёлые дубовые двери о двух створках, напротив них - пара высоких, обрамлённых плотными зелёными портьерами и прикрытых светлым газом окон в старинных переплётах. Через открытую форточку кабинет наполнялся гамом улицы, неумолчным птичьим щебетом и одуряющими запахами молодой листвы.
        В простенке между окнами висел поясной парадный портрет императора Михаила II в резной, потемневшей от времени раме. Судя по антикварному виду оной, нынешний государь был в ней далеко не первым: все предшественники его столь же гордо и строго взирали на посетителей весь отмеренный срок своего царствования, а покидая престол, отправлялись куда-то в архивы. Со всем почтением, но - на голых подрамниках.
        Под портретом обосновался дубовый стол, обитый зелёным же сукном. Ножки стола, казалось, под грузом прожитых лет вросли в паркет пола; сукно местами лоснилось, но благородно, без пошлости, словно лысина на голове почтенного господина.
        Один такой господин - правда, без лысины, - сидел за столом в основательном старинном кресле с высокой спинкой. И даже если бы почтенный муж этот не занимал хозяйского места, всякому было бы очевидно, что кабинет принадлежит именно ему. Они настолько подходили друг к другу, что мужчина с добродушным круглым лицом и аккуратно уложенными русыми с проседью волосами казался не живым обитателем комнаты, а просто частью её обстановки. Белый форменный китель, уютно облегавший солидную, но ещё крепкую и не дряблую фигуру, был единственным, что хоть немного отделяло полицмейстера от фона.
        Слева от господина, вдоль стены, тянулась многоярусная, от пола до потолка, картотека, вызывающая у всякого посетителя необъяснимое колотьё в левом подреберье и навязчивое чувство вины, даже будь этот гость чист как агнец божий. Дальше до самого угла стройным рядом шли книжные шкафы, которых втиснулось целых три штуки - таких же старинных, основательных, надёжных, как и прочая мебель. По правую руку вырастал из угла солидных размеров несгораемый шкаф, выкрашенный мшисто-зелёным и почти теряющийся на фоне штор.
        А всё остальное пространство стены, от несгораемого шкафа до двери, закрывал богатый, тончайшей работы персидский ковёр в зелёно-коричневых тонах, на котором были развешаны любовно вычищенные и гордо поблескивающие предметы, неспособные оставить равнодушным ни одного настоящего мужчину: коллекция оружия.
        Единственный посетитель кабинета, занимавший кресло напротив хозяина, явно был настоящим мужчиной - если судить по заинтересованным взглядам, которые он нет-нет да и бросал в сторону ковра. И надо думать, в оружии оный посетитель понимал: погоны поручика на полицейском мундире бросались в глаза, да и выправка, и взгляд выдавали офицера. Наверное, это тоже сыграло роль в покровительственном, тёплом отношении хозяина кабинета к своему гостю, а вернее - подчинённому.
        - Я чрезвычайно рад, любезный Натан Ильич, что вы перевелись в наш скромный город. Поймите меня правильно, у нас хватает людей, есть отличные специалисты по чародейскому профилю, некоторые и столичным фору дадут - всё же Федорка… То есть, простите, Институт Небесной Механики под боком, а там уровень университетский. Но вот бойцов, опытных офицеров, которые сыскное дело знают от корки до корки, всё же не хватает. Да и какие у нас преступления, любезный Натан Ильич? Город хоть и губернский, всё одно тихий. Вот о Рождестве жуткий скандал вышел, фабрикант жену с полюбовником застукал да обоих порешил, так до сих пор самое страшное преступление. Поймите меня правильно, меня как ответственного за городской порядок подобное чрезвычайно радует, но как полицейского и, уж простите, охотника - безмерно печалит. Третьего года дело заковыристое было, с большой кражей, так пришлось Охранку подключать, будь она неладна: не справились сами. А это, любезный Натан Ильич, и по престижу ударяет, и по гордости, и вообще на кой чёрт мы тут сидим, ежели при малейших трудностях должны о помощи просить? В общем, рад,
чрезвычайно рад, и очень рассчитываю на ваш опыт! А то вот на Пасху тоже был случай…
        Голос у полицмейстера С-ской губернии полковника Петра Антоновича Чиркова был глубокий, звучный, хорошо поставленный, его было в удовольствие слушать. И в какой-то момент - признаться, довольно скоро, - «любезный Натан Ильич» поймал себя на том, что слушает очень внимательно, но смысл сказанного уплывает куда-то за колышущиеся под майским ветерком шторы. Поручик сделал над собой усилие и постарался сосредоточиться, но вскоре оставил это занятие: полковник был как глухарь на току и мало интересовался тем, с каким тщанием слушает его новый подчинённый.
        Но через четверть часа, улучив в потоке кровавых историй из спокойной жизни города С*** момент, Натан всё же нашёл возможность вставить вопрос:
        - Господин полковник, а штат уголовного сыска - большой? Кто начальник? Из гражданских или военный?
        Полковник осёкся, смущённо крякнул в ответ, побарабанил длинными крупными пальцами по столешнице. Нервным жестом пригладил густые белые усы, в сочетании с круглым лицом и зелёными лукавыми глазами делавшие его похожим на ленивого кота, потом неуверенно, даже заискивающе, улыбнулся и промолвил:
        - Да какой там штат, любезный Натан Ильич? Десять человек всего, не считая вас.
        - На весь город? - уточнил поручик. По его представлениям, для такого спокойного города получалось совсем не мало.
        - Господь с вами, на губернию, - отмахнулся Чирков. - Говорю же, нужды особой нет, тихо у нас. Исправники на местах справляются, а если вдруг сложности какие - так вон оно, чудо техники стоит, - он выразительно кивнул на пару пузатых, блестящих телефонных аппаратов, стоявших на столе. Среди бумаг, рядом с вычурным старым пресс-папье, чернильным прибором начала прошлого века и керосиновой настольной лампой эти пионеры прогресса смотрелись особенно дерзко.
        - С начальником тоже прежде обходились кое-как, - продолжил тем временем полицмейстер. - Не было у уголовного сыска своего начальника, любезный Натан Ильич, всё больше И.О. в порядке живой очереди, поймите меня правильно. Вот я и намеревался возложить сию почётную обязанность на вас: у вас и полицейский опыт, и офицерский, и личные качества. Вы ведь не против?
        - Я? - растерянно переспросил поручик, чувствуя себя в этот момент донельзя глупо. - Эм… нет. Наверное, не против. Но это чертовски неожиданно!
        - Привыкнете, - добродушно отмахнулся Чирков. - Но я, конечно, не отбираю у вас расследования: прекрасно понимаю, молодость, не до кабинетной работы. Поймите меня правильно, мы принимали вас всё же как специалиста по сыску, негоже зарывать талант в землю. Паче того, вам, как живнику, должно быть особенно горько и тяжко сидеть на одном месте среди бумажек. Но зато вам лично в помощники определён лучший из вещевиков! Сейчас подойдёт, я вас познакомлю. Учёный, в свои двадцать пять - уже магистр, настоящий гений. Со странностями небольшими, конечно, но кто без них? Вот с пунктуальностью, увы, проблемы, такая рассеянность… Хотя, может быть, в Федо… то есть в Институте задержали. Тут, кстати, у них намедни такая забавная история приключилась, вам должно быть интересно…
        Натану интересно не было, но он на всякий случай кивнул и через несколько секунд уже без малейшего расстройства потерял нить повествования. К лучшему: петроградцу было о чём подумать, а мерная, глубокая речь полковника от мыслей совсем не отвлекала, даже наоборот, помогала сосредоточиться.
        Поручик Титов был обескуражен заявлениями полицмейстера и никак не мог определить собственного к ним отношения. Он не ожидал, что новый начальник вдруг проникнется к нему такой симпатией. Сам бы Натан на месте этого начальника точно не проникся: столичный фрукт, переведён с понижением в чине, да ещё с выговором за поведение, порочащее честь офицера. Тут впору не радоваться, а посылать в благодарность за подарочек громы и молнии на головы столичного начальства! А полковник - ничего, явно доволен и даже окрылён радужными перспективами.
        Впрочем, быть может, загадки никакой нет и дело нового офицера он просто не дочитал до конца? Удовлетворился блестящим табелем, прекрасным началом карьеры - и на том успокоился? Успевший немного понаблюдать за Чирковым, Натан бы этому совершенно не удивился.
        И вот здесь перед поручиком - а год назад ещё блестящим штабс-капитаном, представленным к повышению - вставал серьёзный вопрос: стоит ли указать начальству на его, начальства, невнимательность. С одной стороны, нехорошо вводить в заблуждение прямого командира, а с другой - и указывать на оплошность тоже не дело. В конце концов, нельзя быть до конца уверенным, что Пётр Антонович действительно не читал бумаг нового офицера…
        Натан так и не сумел прийти к окончательному решению, когда поток воспоминаний полковника резко прервался из-за шума открывающейся двери. Та не скрипела петлями, это было ниже её достоинства, но издала солидный шелестящий вздох, на который ответили, приветственно качнувшись, занавески.
        - Алечка, ну наконец-то! - встрепенулся Пётр Антонович, разулыбался и проворно поднялся с кресла, с тем чтобы выйти из-за стола и тепло поприветствовать нового посетителя. Натан на всякий случай последовал его примеру. В дверях обнаружилась молодая женщина.
        Та, впрочем, на восторги полковника не ответила, она была чересчур увлечена какой-то пухлой брошюрой или журналом. Только предупреждающе вскинула руку, явно намереваясь дочитать страницу.
        - Алечка, - с укором протянул Чирков. - Это невежливо, в самом деле. Мы же ждём!
        - Простите, дядюшка, очень уж статья интересная. - Она всё же отвлеклась от чтения и, тепло улыбнувшись хозяину кабинета, спрятала свою брошюру в планшет, притороченный к поясу. - Вы представляете, господин Попов сумел с помощью своего аппарата передать не только простой сигнал, но отдать команду вещи! Элементарную, но это ведь самый настоящий прорыв! Дядя, мы с вами живём в волшебную эпоху, через десять лет мир изменится до неузнаваемости! - восхищённо тараторила гостья, не замечая поручика. - Представляете, можно будет самолётами или цеппелинами управлять, не поднимаясь в воздух! Или вот, к примеру, мечта ректора нашего, Константина Эдуардовича, о звёздах. Десять, может быть, двадцать лет, мы не только освободимся от земного притяжения, но улетим куда угодно! К Луне, к Марсу, к Сатурну!
        - Алечка, поймите меня правильно, но по мне и здесь дел невпроворот, чтобы ещё до Марса летать, - вымученно улыбнулся Чирков. - А что до самолёта, тут и с живым-то летуном подумаешь, стоит ли связываться, а уж с таким и подавно.
        - Так ведь это ещё не всё, - развеселилась девушка. - Вот, к примеру, запамятовали вы, закрыли дверь, уходя, или оставили нараспашку. И никакой нужды не будет мчаться через весь город, дабы оказаться у закрытого замка, достаточно будет… - её ищущий взгляд упал на телефон, стоявший на столе, и вспыхнул новым пламенем, - да вот хоть позвонить себе домой! И сама дверь ответит, что с ней всё хорошо. А холодильный ларь позвонит на работу и скажет, что скисло молоко!
        - Господи сохрани, с дверьми разговаривать, - полицмейстер, слегка побледневший после такой картины, торопливо перекрестился, а женщина в ответ звонко рассмеялась:
        - Дядя, вы неисправимы!
        Натан тем временем смог спокойно рассмотреть эту особу и оказался… под впечатлением. Выглядела Алечка весьма эксцентрично и олицетворяла собой воплощённый контраст к кабинету полицмейстера и к нему самому. Она явно относилась к тому с каждым годом растущему числу женщин, которые с энтузиазмом восприняли закон двенадцатого года о предоставлении равных гражданских прав слабому полу и теперь всячески их использовали, погружая многих мужчин в печаль и уныние.
        Почему император Александр вообще задумался о подобном законе и как на него решился, лично Натан не понимал, но поступок этот уважал. Поручик никогда не был ярым противником подобной меры, а за годы полицейской службы и вовсе признал её справедливость: ему, выросшему в дружной семье, было дико увидеть, как порой живут люди и как беззащитны бывают женщины, особенно перед тем, кто божился оберегать и защищать.
        Собственно, путь к революционному закону начался ещё в прошлом веке, с запрета на рукоприкладство, с гарантии защиты женщин от жестокости. Тогда же как грибы после дождя начали плодиться по Империи всевозможные общества и сестричества, помогавшие представительницам слабого пола, попавшим в трудную жизненную ситуацию. Среди богатых дам, особенно - скучающих вдов, стало модным организовывать и содержать подобные, и именно эти дамы впоследствии оказались первыми сторонницами дальнейших реформ. Консерваторы и поборники патриархальной морали, конечно, были недовольны, называли всё это «бабьим бунтом» и ругали императора, но волна набирала обороты.
        На рубеже веков женщинам разрешили получать любое образование - при наличии, разумеется, склонности. И главные аргументы императора было очень сложно оспорить: перемены продвигались под знаменем великих женщин истории, которых набралось немало, начиная с княгини Ольги и прочих былинных героинь. Да что там, одного упоминания Екатерины Великой хватало, чтобы унять злые языки: мало кто смел отрицать государственный ум и мудрость императрицы.
        Последующее официальное признание равноправия оказалось закономерным и предсказуемым шагом, а окончательно выбило почву из-под ног противников реформы признание её Церковью. И широкая общественность представления не имела, как покойный Александр сумел убедить попов.
        Вот только, как это водится, рядом с несомненной пользой закона стоял не менее несомненный вред. Женщины не только осознали свои права, но начали порой очень вольно толковать свободы, что сказалось среди прочего на одежде. И вот эта «Алечка» являлась ярчайшим образцом «женщины нового времени».
        Кое-как собранные в причёску рыжие кудри местами прихотливо топорщились, одежду составляли белая блуза и морковного цвета широкая юбка-брюки провокационной длины - она не достигала и середины голени, демонстрируя изящные лодыжки в высоких ботиках на шнуровке. Тонкую безо всяких корсетов талию охватывал широкий пояс, к которому крепились кожаный планшет, небольшая прямоугольная сумка с неведомым содержимым и - на боку, где уставом полагалось носить шашку, - длинный и узкий кожаный чехол-тубус.
        Наконец Натан признал, что женщина скорее хороша, чем нет, и вызывает интерес: кошачьи зелёные глаза, круглое личико с чуть вздёрнутым аккуратным носом, складная фигурка. Особенно хороша была улыбка рыжей: ясная, заразительная. Образ «женщины нового времени» очень подходил этой энергичной особе, и было весьма затруднительно представить её в ином виде.
        - Алечка, позволь тебе отрекомендовать, Натан Ильич Титов, тот самый офицер из столицы, которого мы ожидали. В отличие от некоторых, господин поручик явился к сроку, даром что добирался из Петрограда, а не через две улицы, - с мягким укором представил он.
        - Ну, я же не поезд, чтобы ходить по расписанию, - отмахнулась девица, с благожелательным любопытством разглядывая Титова.
        - Аэлита Львовна Брамс, - продолжил полковник.
        - Приятно познакомиться, - Натан вежливо склонился к руке столь своеобразной дамы и не удержался от вопроса. - Аэлита?.. Это в самом деле ваше имя?
        - Ох, не начинайте! - горячечно всплеснула руками девица - или госпожа? - Брамс. - Дяде Алёше чертовски повезло, что он пятый год в наши края носа не кажет. Хотя, может быть, потому и не кажет…
        Однако целиком узнать эту наверняка в высшей степени любопытную историю Титову сейчас было не суждено, потому что Пётр Антонович продолжил представление девушки самым неожиданным образом.
        - Аэлита - тот бриллиант среди вещевиков, о котором я рассказывал. Лучшая в своём деле, Институт нам отдавать не хотел, еле отбили! - с видимой гордостью сообщил Чирков, тепло поглядывая на экстравагантную особу.
        Здесь Натан наконец осознал то, о чём стоило бы догадаться раньше. И если поначалу он воспринял причуды Брамс снисходительно, даже с некоторым любопытством, то, стоило выяснить, что она не просто состоит в уголовном сыске, но определена к нему в помощники, как терпимости в поручике поубавилось. Мало того что внешний вид бесконечно далёк от уставного, манеры поведения совсем не сочетаются с образом полицейского служащего, но ведь это…
        - Женщина? - потрясённо проговорил поручик. - Но…
        Лицо Аэлиты тотчас поскучнело, аккуратный носик неприязненно наморщился, а взгляд, которым был облит петроградец, явно пытался оного заморозить.
        - Любезный Натан Ильич, поймите меня правильно, Алечка, конечно, моя двоюродная племянница, но здесь не идёт речи о кумовстве, - торопливо заговорил Чирков. - Она действительно замечательный специалист, спросите вот хоть у институтской профессуры, они не дадут соврать. Поймите меня правильно, я бы ни в коем случае…
        - Как надену портупею - всё тупею и тупею! - тем временем негромко пропела себе под нос Аэлита, приближаясь к Натану. Обошла его кругом, остановилась позади, зачем-то потыкала пальцами в спину. Потом вдруг опустилась сбоку на корточки, задрала полу кителя и ощупала ногу.
        Поручик настолько опешил от действий странной девицы, что застыл изваянием. Да и Пётр Антонович, осекшийся на полуслове, отмер только тогда, когда Брамс распрямилась, звучно отряхнула ладони и, завершив обход Титова, задумчиво буркнула: «Странно, нет…»
        - Аэлита! - громыхнул Чирков. От гнева его лицо пошло бледно-красными пятнами, а усы нервно шевельнулись, будто сами собой. - Что за поведение?! Что ты себе позволяешь?!
        - Дрын ищу, - спокойно ответила рыжая, ничуть не взволнованная негодованием родственника.
        - Какой дрын? - переглянувшись с Натаном, ошеломлённо спросил полковник, мгновенно растерявший весь запал. Не иначе, от удивления.
        - Обыкновенный, деревянный. Ну или необыкновенный, не деревянный… Видите ли, дядюшка, спина человека имеет некоторый изгиб, она просто не может быть столь прямой, - Брамс пальцем в воздухе начертила, какую форму, по её мнению, должна иметь спина. - Природа вообще не терпит прямых линий, также и в человеке. Ноги, и спина, и черты лица, и особенно извилины в мозгу… Как вы думаете, у него только спина прямая? - полюбопытствовала она, сначала выразительно обведя взглядом фигуру поручика, а потом - пристально уставившись на его лоб.
        - Неизвестно, что хуже: прямой и ясный путь или лабиринт без выхода, из одних тупиков, - отвечая девице прямым насмешливым взглядом, отозвался Натан, едва удержавшись от улыбки. Укол Аэлиты, несмотря на витиеватость, звучал по-детски наивно, отчасти из-за предшествовавшей тому глупой ребяческой дразнилки, и обижаться на подобное было нелепо.
        Девица Брамс чем дальше, тем явственнее показывала себя исключительно забавной и необычной особой. Не будь она при этом служащей уголовного сыска, и поручик горя бы не знал…
        - Аэлита! - возмутился Пётр Антонович. - Натан Ильич, и вы туда же!
        Пятна на лице полицмейстера слились в одно, полковник покачнулся и стал по-рыбьи хватать ртом воздух.
        Служащие переглянулись с одинаковым удивлением, написанным на лицах, и с равной поспешностью кинулись к Чиркову. Подхватили под локти, усадили в кресло. Поручик расстегнул ему мундир и ослабил галстук, давая больше воздуха, положил ладонь на грудь против сердца. Полковник замер, почти не шевелясь. Титов нахмурился.
        - Воды, - бросил девушке.
        В этот раз Аэлита не стала пререкаться, воинственность слетела с неё в мгновение, оставив искренний испуг и неподдельную тревогу: шутка ли, родного дядю, даром что двоюродного, до удара довести!
        Она направилась к окну, отдёрнула тонкую дневную штору и подняла с подоконника тяжёлый хрустальный графин со стаканом. Тревожно звякнуло. Плеснула вода - в стакан, частью на руки и подол девушки, чего Брамс даже не заметила. Бросив украдкой взгляд на мужчин, она для начала отпила сама, долила ещё, не глядя пристроила графин на стол.
        Пока вещевичка возилась с водой, Чиркову явственно полегчало. Краска отхлынула от лица, оставив естественный цвет, дыхание стало ровнее и глубже. Аэлита тихонько приблизилась, обеими руками крепко, до побелевших пальцев, сжимая стакан, переводя полный тревоги взгляд с дяди на своего нового начальника и обратно.
        Стоящий на коленях подле кресла, поручик выглядел до крайности сосредоточенным и напряжённым, и девушка с изумлением отметила испарину, выступившую на высоком лбу. А через мгновение едва не хлопнула себя с досады по лбу, сообразив наконец, что делает Титов. По всему выходило, он - живник, то есть прирождённый доктор, способный силой своего дара договариваться с живыми существами так, как вещевики договариваются с рукотворными. Видимо, даром своим петроградец владел, и неплохо, коли сумел помочь.
        Казалось, вечность прошла, пока Натан, шумно вздохнув, отвёл руку. Пётр Антонович негромко кашлянул, несколько раз осоловело хлопнул глазами, будто не понимая, где он есть и что с ним происходит. Остановил взгляд на поручике, бездумно проследил, как тот тяжело поднимается на ноги, ещё раз моргнул - и, вздрогнув, наконец очнулся.
        - Боже правый! Что ж это?.. - проговорил он, потрясённо глядя на молодых людей и нервически потирая ладонью грудь.
        - Нехорошо, Пётр Антонович, так себя запускать, - проговорил Титов мрачно. Голос поручика зазвучал сипло, ржаво. - Давно вы у лекаря были? Сердце когда проверяли?
        - Так я же это… Вот как в полицию перешёл. - Чирков вновь бестолково моргнул. Выглядел он сейчас потерянным и совсем не солидным, скорее жалким.
        Опомнившись, Аэлита протянула зажатый в руках стакан. Дядя оный даже не заметил, зато углядел Натан. Схватил столь резко, что девушка дёрнулась от неожиданности, отрывисто кивнул в знак благодарности и в три шумных глотка опрокинул воду в себя. Аля зачарованно проводила взглядом сначала хрусталь стакана, потом - тонкую струйку, сбежавшую из уголка губ к подбородку и по дёрнувшемуся в такт глоткам кадыку за крахмальный воротничок мундира.
        В этот момент полковник наконец полностью взял себя в руки, с кряхтением поднялся, щупая то грудь, то расстёгнутый ворот.
        - Натан Ильич, голубчик, что же это такое было?
        - Говорю же, сердце у вас шалит, - со вздохом отозвался тот и растерянно огляделся, не зная, куда деть стакан и отчего-то не решаясь поставить на начальственный стол. - К лекарю непременно загляните, кто знает, чем это в следующий раз закончится!
        - Ох, и правда, - тихо качнул головой Чирков. Взгляд его запнулся о племянницу, и та, по построжевшему лицу полицмейстера предчувствуя выволочку, едва подавила порыв стыдливо втянуть голову в плечи. Но тут же, назло себе, решительно распрямилась, даже подбородок упрямо вздёрнула. - Аэлита Львовна, - твёрдо заговорил полковник, - будьте любезны впредь воздерживаться от этого вот мальчишества. Натан Ильич - ваш новый начальник, и он не обязан терпеть подобные выходки. Вы специалист редкого уровня, но такое поведение недопустимо не только для служащего полиции, но для любой приличной… любого приличного человека! Я понятно излагаю?
        - Так точно, - сквозь зубы процедила девушка, вытянувшись во фрунт. Скулы её побелели от гнева, а глаза, напротив, грозно потемнели. - Разрешите идти?
        - Идите, - устало вздохнул Чирков.
        - Погодите, Аэлита Львовна, - окликнул её поручик. Обернулся к полковнику. - Разрешите? - Дождавшись кивка, вновь обратился к девушке: - Соберите, пожалуйста, всех служащих уголовного сыска, которые сейчас в городе, - попросил ровно, но осёкся, замялся и снова озадаченно посмотрел на полицмейстера: - Только вот… где?
        - В двадцать третьей комнате, - пришёл тот на выручку с тяжёлым вздохом. - Там уголовный сыск и квартирует.
        - Ладно, - ворчливо отозвалась Брамс и вышла. О протесте с представлением из себя вымуштрованного солдата она, по всему видать, забыла.
        - Вы не сердитесь на Алечку, Натан Ильич, - со вздохом проговорил Чирков. Грузно опустился в своё кресло, упёрся взглядом в графин, побарабанил пальцами по столу, потом снова вздохнул и продолжил. - Поймите меня правильно, она хорошая девочка, умница, но чудачка. Вроде бы и ничего, но иной раз такие вот коленца выкидывает. Порой мнится, будто смеётся она надо всеми, нарочно гадости делает, уж и зла на неё не хватает, а вдругорядь глянешь - и ясно, что нет в ней пакостности никакой, она словно в самом деле не понимает, за что на орехи получает. Как дитя малое, ей-богу! Да у ней и батюшка такой, Лев Селиваныч, тоже чудак изрядный. Но Лёва помягче - тихий, даже робкий, а в Алечке ну точно бес какой сидит. И в кого она такая, ума не приложу!
        - Будьте покойны, Пётр Антонович, и в мыслях не было сердиться. Вы точно заметили, она будто дитя. Но неужели супруг её…
        - Господь с вами! - полицмейстер устало махнул на Натана обеими руками. - Был бы супруг, и мыслей бы дурных, глядишь, не было. А у ней то учёба, то сыск… Нет, поймите меня правильно, она и в самом деле лучшая во всём городе, если не в губернии, но… Эх, ну не бабское ведь это дело! Государю-императору оно, конечно, виднее сверху, что для страны верно будет, да только, скажу между нами, бабе работа - дом, семья, детишки. Рукоделия всякие, - продолжил Чирков, понизив голос на полтона и опасливо поглядывая на дверь, словно ждал возвращения разъярённой девицы Брамс или вторжения кого похуже. - Да хоть бы в гимназии преподавать или пусть в институте лекции читать! А то преступники! Да ещё тарантас этот её, прости Господи… - он перекрестился и едва не сплюнул.
        - Какой тарантас? - растерянно спросил поручик.
        Нынешние откровения полковника были Титову куда интереснее прежних городских баек. Всё-таки что бы ни думал об этом сам Натан, а с Аэлитой ему впредь предстоит работать, и выяснить кое-какую информацию о ней было нелишне. Остальные служащие и уже, считай, подчинённые, конечно, тоже интересовали Титова, но - в куда меньшей степени. Офицер с трудом мог представить, чтобы в уголовном сыске С-ской губернии собрались одни исключительные экземпляры вроде девицы Брамс; нет, Натан готов был биться об заклад, что кого-то более удивительного не встретит не только в сыске, но и во всём Поречском отделении Департамента полиции.
        Но полковник, видать, решил, что излишне разговорился, и в ответ лишь махнул рукой и вымолвил мягко, покровительственно:
        - Идите, Натан Ильич, там уж небось собрались все. С Богом!
        Поручик, конечно, не стал настаивать. Поднялся с места, забрал фуражку, сиротливо лежавшую до сих пор во втором кресле, с коротким кивком щёлкнул каблуками и, по-военному чётко развернувшись через плечо, подошёл к двери. Но на пороге всё же замешкался и обернулся к хозяину кабинета.
        - Пётр Антонович, - привлёк он внимание задумчиво созерцавшего графин полковника и продолжил твёрдо: - Обратитесь к лекарю. Сегодня. Сердце - не шутки.
        - Идите, Натан Ильич, идите, - чуть поморщившись, отмахнулся полицмейстер.
        Дольше мозолить глаза начальству было не только неуместно, но даже вредно, так что Титов вышел и отправился на поиски двадцать третьей комнаты, решая на ходу новую задачу нравственного выбора: стоит ли настоять на своём и направить Чиркова к лекарю или не лезть не в своё дело. Поручик прекрасно знал такую породу немолодых деятельных людей, полагающих себя юными до самой могилы: полицмейстер наверняка уже выкинул из головы рекомендацию младшего офицера, отлегло - и ладно, и возможности повлиять на него Натан не имел.
        В итоге Титов всё-таки решил, что, коль скоро он проявил участие и взял на себя некоторую ответственность за полковничье здоровье, стоит довести дело до конца. Сердце у полицмейстера в самом деле оказалось ни к чёрту, и того, что сумел подлатать поручик, вряд ли хватит надолго. Натан всё же не врач, и хоть владел даром в достаточной мере, был не столь силён и искусен, чтобы за один раз исправить проблему, зревшую годами.
        Однако пока мужчина блуждал сумеречными, высокими и гулкими коридорами старого здания, заляпанными пятнами тусклого света от слабых ламп накаливания в мутных плафонах, одна полезная мысль насчёт начальственного здоровья появилась: поговорить об этом с девицей Брамс. Если сама она вряд ли сумеет оказать влияние на старшего родственника, то всяко с большей вероятностью подскажет верный подход.
        Глава 2. Сыскная контора
        Аэлита же с момента, когда за её спиной закрылись двери кабинета полицмейстера, вдохновенно негодовала или, вернее, старательно дулась на дядю.
        Он ведь отчитал её как несмышлёную девчонку перед этим столичным хлыщом, кой чёрт только принёс его именно в этот город! И отчитал, что самое обидное, на ровном месте, она же не сделала ничего, стоящего подобной отповеди. Ну сказала колкость, так ведь Титов - так, кажется, его фамилия? - первый начал! Да ещё поручик, даром что франт и шовинист, как большинство военных, кажется, среагировал куда спокойней. И стоила ли подобная мелочь такой выволочки?
        Однако если глянуть глубже, то можно было обнаружить, что Аэлита куда больше сердилась на саму себя, только гордость мешала в этом признаться.
        Когда Чиркову неожиданно стало плохо, Брамс растерялась и ужасно перепугалась, и не окажись в то мгновение рядом нового офицера, неизвестно, чем бы всё закончилось: девушка, может, и на помощь позвать не догадалась бы, так и стояла статуей посреди кабинета.
        Аэлита, разумеется, радовалась, что всё обошлось - она не желала зла дяде, - но сердиться на поручика, оказавшегося таким решительным и сообразительным, это не мешало, даже больше укрепляло девичью обиду.
        Будучи, несмотря на свойственный всем вещевикам математический склад ума, натурой порывистой и романтичной, даже где-то мечтательной, Аэлита с детства зачитывалась приключенческими романами и, разумеется, грезила о том, чтобы оказаться на месте героев. Она сердилась, когда книжные персонажи ошибались, терялись, совершали глупости. Она точно знала, что в щекотливой ситуации непременно сохранила бы холодный ум и твёрдую руку. Она в уголовный сыск-то пошла только для того, чтобы окунуться наконец в гущу захватывающих событий, и ужасно страдала, что С*** - тихий провинциальный город, в котором за два года её службы не произошло ни одного по-настоящему загадочного и опасного события, кое позволило бы ощутить себя книжной героиней, да и дел, в которых требовалась её помощь, прежде не случалось.
        А вот сейчас, когда чаяния её были услышаны и обстоятельства сложились пусть не романтичным, но тревожным образом, оказалось, что героиня из Аэлиты - так себе. Может быть, даже похуже книжных.
        Брамс раз за разом в мыслях возвращалась в минувшие мгновения, в красках представляла верные действия, которые могла бы совершить, и расстраивалась ещё больше, потому как шанс был безнадёжно упущен, а героем себя показал петроградец, совсем даже не она. Понятное дело, симпатии к оному это не добавляло. Поначалу показавшийся Аэлите обаятельным, Титов разрушил это впечатление почти сразу, задев больное место девушки, а теперь и вовсе мнился ей на редкость противным, гадким человеком, словно всё это он проделал ей назло, и ещё насмехался над её растерянностью.
        Одно только немного утешало расстроенную Брамс и не позволяло ей сгореть от стыда: всё произошло за запертыми дверями, без свидетелей. Оставалось надеяться, что воспитания поручику хватит на то, чтобы история и впредь не ушла дальше полковничьего кабинета. Последняя мысль, впрочем, была продиктована той же злостью, значимых поводов сомневаться в чести офицера у Аэлиты не было.
        Пожалуй, именно это сердило особенно: Титов казался безупречным, и хотелось найти в нём возможно большее количество настоящих, глубоких изъянов, лучше всего - неприглядных до омерзения.
        А вот откуда именно возникло это желание, Аэлита задуматься не догадалась.
        К счастью, душевные терзания не помешали девушке вспомнить о нуждах внешнего мира, а именно - о распоряжении поручика. Сайгаком скакать по трём этажам Управления в поисках не сидящих на месте служащих Брамс, конечно, не собиралась, поэтому из кабинета полицмейстера направилась прямо в холл у парадного входа здания. Здесь, сбоку от высокой уличной двери, за тяжёлой потёртой конторкой, неизменно скучал один из младших чинов, в обязанности которому вменялось наблюдать за посетителями и вести учёт, записывая входящих и выходящих.
        На деле работы у привратника было куда меньше, чем у его стола, а вернее, у стоявшей на нём пишущей машинки и прочих вещей, кои несли службу у каждого из многочисленных подъездов большого здания Поречского отделения Департамента полиции.
        Все служащие имели на шее вещевой номерной жетон, кровью и чарами привязанный к ним лично, а покрытые незаметной резьбой наличники, имевшиеся на каждой из дверей здания, и единственные шумные ходики, висевшие за спиной стража, сообщали простой на вид пишущей машинке все нужные сведения - имя, чин, время прибытия и убытия, номер подъезда. Жетон сложно было потерять или выкрасть, это было одно из главных его свойств, но, если подобное всё же случалось, воспользоваться им для прохода до сих пор не получалось ни у кого - вещи мгновенно поднимали тревогу.
        Сторонних же посетителей, о визите которых предупреждало мелодичное треньканье дверного колокольчика и которые собственно являлись основным полем деятельности дежурного, в управлении всегда бывало немного.
        Сегодня привратник - белобрысый, жизнелюбивый, едва из училища, младший урядник Алексей Репица - отчаянно скучал. Большинство служащих предпочитало пользоваться иными, более скромными подъездами, и с самого утра мимо дежурного прошло не больше трёх десятков человек, из которых лишь двое потребовали его пристального внимания, то есть выдачи пропуска и проверки документов. Поэтому явление к нему с вопросами кого-то из служащих, тем более молодой, симпатичной девушки, заметно оживило Репицу.
        - …Из уголовного сыска? - уточнил он и потянулся к листам, заполненным ровными рядами печатных букв. - Одну секундочку, сударыня, сейчас я…
        - Не стоит, - махнула рукой Брамс, оценив толщину стопки и некоторую неуверенность младшего урядника. - Мы поступим проще.
        С этими словами девушка проворно открыла висящий у бедра тубус и извлекла из него тонкую резную флейту. Под любопытным взором дежурного поднесла к губам, прикрыла глаза. Репица аж подался вперёд от нетерпения, жадно глядя на тонкие белые девичьи пальцы и ожидая, что вот сейчас они сотворят нечто волшебное, прекрасное…
        Флейта взвизгнула столь резко и пронзительно, что дежурный отпрянул в испуге, едва не опрокинувшись вместе со стулом, а затем и вовсе крепко зажал руками уши: Аэлита Львовна не ограничилась несколькими взвизгами и с безмятежным видом продолжила терзать инструмент, извлекая из него противоестественные, жуткие звуки.
        Пытка, к счастью, длилась недолго. Брамс отняла от губ флейту, не сводя внимательного взгляда с пишущей машинки, и та спустя пару мгновений разразилась тревожным стрекотом, тем более странным, что клавиши и молоточки её оставались в покое. А через мгновение в нутре машинки что-то звякнуло, и вдруг сбоку клацнула крошечная дверца, из которой выстрелила длинная лента из жёлтой бумаги, точь-в-точь телеграфная, и, подобно телеграфной, испещрённая круглыми дырочками, складывающимися в затейливый непонятный узор. Аэлита уверенным движением оборвала ленту, закрыла дверцу, погладила кончиками пальцев лакированный бок печатной машинки, будто благодарила.
        - Занятно! - не удержался от замечания ?епица, наблюдая, как девушка медленно тянет перфоленту между пальцами, ощупью перебирая дырочки, будто читая, и с отсутствующим видом глядит куда-то в пространство перед собой. - Не думал, что она такое может.
        - Она умница, - рассеянно улыбнулась Брамс.
        Собственно, главной обязанностью вещевички в полиции и являлась вот эта машинка и остальные вещи, выполнявшие сторожевую, защитную и учётную задачи. Талантливая девушка с большим интересом следила за всеми новинками и последними мировыми веяниями, неустанно совершенствовала своих подопечных и тем позволяла считать здание Департамента неприступным: даже Охранке было до такого уровня далековато, что являлось особым предметом гордости полицмейстера. А что талантливая и незаменимая вещевичка желала считать себя следователем и предпочитает числиться служащей уголовного сыска - так чем бы дитя ни тешилось, Чирков был согласен и потерпеть.
        Аэлита вновь погладила пишущую машинку, кивнула дежурному и, молча развернувшись, двинулась обратно в недра Департамента.
        Служащих уголовного сыска в здании сейчас оказалось пять человек, не считая самой Брамс, и начать поиски девушка решила, на всякий случай, со всё той же двадцать третьей комнаты, логова уголовного сыска города С***.
        Большое помещение с высоким сводчатым потолком и окнами на запад выглядело одновременно необитаемым, как старая кладовка с рухлядью, и до странности уютным, как с любовью обустроенная гостиная в родительском доме. Несколько разномастных письменных столов и конторок, которые роднила между собой их потёртость, терялись в затейливом лабиринте книжных шкафов. Закрытая спинами стеллажей и незаметная от входа, в дальнем углу пряталась старая тахта, застеленная линялым ковром, подле которой имелся простой, грубо сколоченный стол о четырёх ножках с возвышавшимся посередине примусом.
        Не объяснить в двух словах, почему следователи по уголовным делам города С*** квартировали именно в этом необычном помещении, пребывающем в столь странном беспорядке. Это был неизбежный и в чём-то закономерный результат постепенного исторического процесса.
        Начинался сыск с двух человек, которые помещались в небольшом светлом кабинете; с ростом города и губернии штат расширялся, следователи перебирались из помещения в помещение со всеми пожитками. Восемь лет назад уголовный сыск занимал три комнаты в разных концах здания, и тогда одновременно в двух из них случился ремонт: в Департамент полиции приползла новая электрическая проводка.
        Выселенных сыскарей временно переместили в просторную двадцать третью комнату, прежде являвшуюся частью архива, потихоньку к ним перебрались и остальные товарищи с привычной, родной мебелью - и именно здесь уголовный сыск С-ской губернии неожиданно обрёл уютный дом, мир и покой, впоследствии наотрез отказавшись перебираться куда-то ещё.
        Порой полицмейстер заводил речь о наведении порядка - дескать, нехорошо это, не может гордость полиции иметь столь непрезентабельную наружность, однако следователи слишком серьёзно тут обжились и потому накрепко упёрлись. В настоящее время между сторонами действовал негласный договор, устраивавший всех: Чирков обходил двадцать третью комнату дальней дорогой, а её обитатели по возможности общались с гражданскими и служащими иных ведомств в других помещениях, имевших более солидный вид.
        В логове уголовного сыска обнаружилось трое.
        Платон Агапович Бабушкин имел чин губернского секретаря, занимал должность старшего следователя (коих в уголовном сыске числилось три, и одну из них завели специально для него) и был уважаем всем полицейским управлением как патриарх: он начинал службу ещё при Александре II жандармом. Сейчас ему было под восемьдесят, и этот сухой старик с шаркающей походкой, мутными от возраста глазами и скрипучим голосом выполнял функцию не следовательскую, а больше музейную и реже справочную, когда речь заходила о делах прошлого века. В Департамент он таскался исключительно от скуки, чтобы побыть в хорошей компании среди стен не менее родных, чем брёвна старого домика, в котором Бабушкин появился на свет. Дома Платону Агаповичу не сиделось: жену он схоронил уже лет двадцать тому назад, дети давно выросли, и хоть навещали старика, но не вековать же им подле его постели. Тем более при своём тщедушном виде и почтенном возрасте Бабушкин сохранял завидную бодрость - когда не спал, вот как сейчас, в своём углу между стеной и шкафом, уронив плешивую, покрытую пигментными пятнами голову на впалую грудь.
        За одним из столов сидели Владимиры Шерепа и Машков и вяло перебрасывались в подкидного засаленными, вытертыми картами. Белобрысый, с узкими бровями и длинными белёсыми ресницами, Машков был слабым, но умелым вещевиком; рыжевато-русый, с тонким ироничным ртом и хитрыми зелёными глазами Шерепа - отлично стрелял с обеих рук и обладал чутьём бывалой ищейки. Вместе они составляли весьма удачную пару.
        Эти два крепких коренастых мужчины средних лет были почти неразлучны с момента поступления на службу, за годы дружбы и на лицо стали как будто похожи, и в полиции города С*** за глаза (а порой и, забывшись, в лицо) именовались не иначе как Шерочка с Машерочкой. На прозвище, возникшее лет десять назад, поначалу злились, даже дрались на дуэлях, но потом устали и смирились - оно оказалось слишком прилипчивым и живучим.
        При появлении Аэлиты Владимиры поднялись в знак приветствия и одновременно кивнули.
        - Ну, что скажешь? - обратился к девушке Шерепа, на чьи плечи в неразлучной паре обыкновенно ложилась обязанность вести беседы: бойчее и разговорчивей друга, он исполнял её с заметной охотой.
        - Ничего, - растерялась вещевичка, но тут же нашлась: - Впрочем, нет, скажу. Вы не знаете, где остальные? Элеонора, Адам? И те, кто сегодня вообще не явился, - спросила она, проходя к своему столу.
        Двухтумбовый, широкий, он был заставлен разнообразными ящичками и шкатулками - от махоньких, в пол-пальца, до солидных ларцов. Между ними стояли в стаканах или лежали просто так всевозможные инструменты: там пучок отвёрток, тут букет линеек с пассатижами посередине. Позади стола грозно высился кульман со старой, выщербленной местами доской и неожиданно новым и блестящим чертёжным прибором.
        - Где-то здесь, - пожал плечами следователь. - Ты по делу что скажешь?
        - По какому делу? - Аэлита, в это время вынувшая из одного ящика стопку плотной коричневой бумаги и толстый механический карандаш с жирным угольным стержнем, изумлённо выгнула брови.
        - Вов, не так спрашиваешь. Когда ты уже научишься? Третий год пошёл, - чуть поморщился Машков. Голос у вещевика был тихим, но твёрдым. - Аля, ты петроградца этого видела? Как держится, как себя ставит?
        Однако ответить Аэлита не успела: шумно распахнулась дверь, и на пороге возникла Элеонора Карловна Михельсон.
        Высокая, сухая и желтокожая от неумеренного употребления табака женщина средних лет - где-то от тридцати до шестидесяти - с породистым тонким лицом и шальными глазами заядлой кокаинистки (это была видимость: коллекция дурных привычек её была не столь внушительна) имела чин внетабельного канцеляриста и значилась в Департаменте делопроизводителем, закреплённым за уголовным сыском. Она составляла отчёты, ведала личными делами следователей, готовила справки и письма во всевозможные инстанции. Обитатели двадцать третьей комнаты настолько привыкли к мерному клацанью, кое извлекала Элеонора из своей пишущей машинки в рабочее время, что, глядя на её длинные, узловатые пальцы, всякий раз непроизвольно прислушивались, ожидая, что вот-вот те же щелчки начнут издавать собственные суставы Михельсон.
        Но особенно примечательна делопроизводительница была не этим. В свободное от службы время она очень внимательно следила за модой, заказывала петроградские журналы и состояла в переписке с некими весьма сведущими в этом вопросе особами, и с точки зрения отстающих от столичного прогресса провинциальных жителей выглядела крайне экстравагантно. На взгляд старшего поколения - возмутительно, по мнению прочих - восхитительно смело. Чего, собственно, и добивалась. Вычурные шляпки, прямые летящие одеяния, папироса в мундштуке, браслеты на тонких запястьях - она, несмотря ни на что, была хороша как картинка со страниц модных журналов. Казалось, те, кто придумывал наряды нового времени и решал, что станут носить женщины, вдохновлялся именно лицом и образом Михельсон. Да в моде были не платья; в моде была сама Элеонора - худая, развязная, уверенная в себе - и оттого женщина ощущала себя совершенно счастливой, с громадным удовольствием переживая вторую юность.
        Не столько по долгу службы, сколько по велению души Михельсон знала всё обо всех или по меньшей мере к тому стремилась. Не только о своих подопечных, к которым относилась с особой материнской нежностью, но о всяком служащем Департамента и, как порой чудилось, о каждом жителе города С***. И сейчас Элеонора отчаянно страдала, это было заметно по её порывистым движениям и заломленным бровям: в Департаменте появился человек, о котором Михельсон не знала ничего, кроме его имени и должности, поскольку делами старших офицеров занимались совсем другие люди и они не желали делиться сведениями. Не из нелюбви к Элеоноре, просто болтунов здесь не жаловали, а каждый служащий дорожил своим местом.
        - Деточка, ну? Каков собой этот петроградец? - с обычным своим лёгким акцентом, чуть картавя, проговорила она, быстрым шагом приблизилась к столу Аэлиты и, бесцеремонно подвинув бедром какой-то ящичек, присела на край, требовательно взирая на вещевичку.
        - Что значит «каков»? Две ноги, две руки, голова. Одна, - растерянно проговорила Аля, аккуратно отодвигая подальше от Элеоноры шкатулки с наиболее хрупким содержимым. Но Михельсон такой ответ явно не удовлетворил, та продолжала выразительно смотреть, и Брамс неуверенно добавила, отчего-то с вопросительной интонацией: - Мундир?
        - «Одна голова в мундире»! - передразнила Элеонора, театрально всплеснула руками и открыла небольшую сумочку, висевшую через плечо. - Деточка, ты меня поражаешь, - сквозь зажатый в зубах мундштук заявила она. - Молодой, яркий. Какой разворот плеч, какой рост! Мужественный подбородок, тёмные волосы, - не прекращая выразительно жестикулировать, Михельсон достала серебряный портсигар, вытряхнула оттуда папиросу и закрепила её в мундштуке. - Красавец мужчина! А ты - две руки… Ах, деточка, ну как так можно! Юна, свежа, хороша собой - а в таком мужчине видишь лишь руки да ноги, - она на несколько мгновений прервала свой монолог, раскуривая папиросу.
        К счастью Аэлиты, Шерепа продемонстрировал похвальное проворство и отличную реакцию: перехватил ищущий взгляд Элеоноры, взмахом руки загасившей спичку, и своевременно сунул ей старую мраморную пепельницу, когда-то белую, а теперь - серо-бурую в разводах. Бог знает, чем бы закончился разговор, не успей Вова с галантным жестом; мог бы и кровопролитием, ткни Михельсон спичкой в какую-то из множества нежно любимых Аэлитой вещей.
        - Впрочем, - задумчиво продолжила Элеонора, выпустив сизый дым несколькими неровными кольцами, - руки у него и вправду хороши. Ах, эти сильные мужские руки! - мечтательно проговорила она, на мгновение обняла себя одной рукой, а потом ей же махнула на вещевичку. - Нет, деточка, я решительно тебя не понимаю!
        - Это я не понимаю, что не так у него с руками, - окончательно запуталась Аэлита и затрясла головой. - И что ещё ты желала о нём узнать, если, кажется, и так знаешь куда больше, чем я?
        - У меня сложилось впечатление, что Элеонора предлагает тебе к нему присмотреться. Как к мужчине, - пряча ироничную улыбку в уголках губ, пояснил Машков: он лучше прочих понимал логику Аэлиты и порой выступал толмачом. На это предположение девушка ответила потерянным и почти испуганным взглядом, и Владимир решил, что нужно спасать положение, а потому обратился к старшей женщине: - Почему ты сама в таком случае к нему не присмотришься?
        - Ах, Володенька, я знаю такой тип мужчин, - отмахнулась Михельсон. - Это романтический персонаж, защитник, который будет возвышенно страдать и носить свою прекрасную любовь на руках, - с патетикой завершила она, простёрши свободную ладонь к небесам. Выдержала театральную паузу, выдохнула дым и, буднично махнув той же рукой, завершила: - Я уже не в том состоянии души, когда всё это трогает. Я предпочитаю, когда трогают…
        - Элеонора! - с укором оборвал её Машков, в очередной раз подумав, что Михельсон - совсем не подходящая компания для юной благовоспитанной девушки, а Брамс, невзирая на странности, оставалась именно таковой. И иначе как чудом объяснить тот факт, что влияние Элеоноры до сих пор не дало плодов, не получалось.
        - Честно говоря, я совсем об ином спрашивал, - присоединился к другу Шерепа. - Ставит этот петроградец себя как? Что из себя характером представляет? Не выметет нас всех отсюда новая метла?
        Аэлита хмуро пожала плечами, не зная, что на это ответить, а потом с облегчением кивнула на дверь:
        - Да вон он сам как раз, у него и спросите!
        Неизвестно, как давно стоял на пороге поручик Титов, выражение лица его оставалось невозмутимым, но присутствующие ощутили неловкость. Впрочем, не все: Бабушкин продолжал тихо спать в своём углу, смутить Элеонору на памяти служащих уголовного сыска не удавалось никому, а Аэлита просто не поняла проблемы. Владимиры поднялись с мест, кивком поздоровались, не решаясь заговорить.
        - Добрый день, - первым нарушил неловкое молчание Натан, подходя ближе к компании и с интересом озираясь. Неприязни в его глазах не было: то ли двадцать третья комната не впечатлила столичного франта, то ли он слишком хорошо умел держать лицо, но в любом случае оба следователя немного расслабились.
        Поручик смотрелся здесь куда менее уместно, чем в аккуратном кабинете полицмейстера С-ской губернии. Идеально выглаженный, с иголочки, белоснежный мундир, сапоги что твоё зеркало, гладко выбритое лицо, аккуратно подстриженные волосы… не то что Шерочка с Машерочкой - одинаково помятые, чуть взъерошенные, с лоснящимися локтями уже серых от частой чистки кителей.
        Если приглядеться, можно было заметить, что Машков всё же несколько аккуратнее друга. Не в силу личных качеств, а благодаря удачной женитьбе: в отличие от Шерепы он был человеком семейным и ходить совсем уж встрёпанным не имел возможности. Поначалу, когда его супруга Шурочка только взялась за воспитание Володи, он тоже смотрелся настоящим франтом, но через год семейной жизни запал женщины угас, приличного вида Машкову хватало до первого выезда на место преступления. Да и вообще, служба следователя в губернии совсем не располагала к сохранению холёности: то в седле, то на коленках, то и вовсе на пузе.
        И каждый раз полицейские негодовали и ворчали, недобрым словом поминая человека, определившего для служащих летний мундир белого цвета, даром что форму полицейским всегда делали вещевики, и потому ухаживать за ней было всё же куда проще. Конечно, устав требовал носить этот китель только в департаменте и при работе с населением, на задержание или в засаду допускалась другая одежда, гораздо более удобная и не столь броская. Но «работа с населением» сменялась другой зачастую непредсказуемо, и в большинстве случаев полицейские просто не успевали переодеться.
        Почему начальство столь строго следит за цветом формы - объяснения имелись разные, от смешных до вычурных, но Шерочке с Машерочкой всегда казалось самым правдоподобным то, что белые кители полицейских очень нравились государю, он даже сам носил подобный. И казалось бы, где император, а где - рядовые служащие полиции; но стремление угодить самодержцу порой принимало странные формы.
        - Титов, Натан Ильич, поручик, живник, - коротко представился он.
        Служащие сыска опомнились, какое-то время ушло на взаимные расшаркивания. Поручик приложился к руке поднявшейся с края стола Элеоноры, крепко пожал ладони Владимиров, поинтересовался личностью Бабушкина - в общем, произвёл на новых сослуживцев вполне положительное впечатление, и те позволили себе осторожный оптимизм: по крайней мере, столичный гость не спешил устанавливать свои порядки и строить сыскарей по ранжиру.
        Брамс всё это время наблюдала за ним пристально, напряжённо, с прокурорским недобрым прищуром. Пока поручик расшаркивался, пока выяснял, что в городе из служащих уголовного сыска в настоящий момент присутствует ещё только Адам Чогошвили, который находился сейчас где-то в здании Департамента, а остальные следователи по долгу службы разъехались по губернии…
        Наконец, Натан не выдержал подобного внимания и поинтересовался:
        - Аэлита Львовна, что-то не так?
        - А? - вещевичка вздрогнула, будто очнувшись, обвела фигуру поручика взглядом и со вздохом сообщила: - Не понимаю. И голова, и мундир - что я не так сказала?
        - Аэлита, позовёшь Адама? - поспешил вмешаться Машков. - У тебя это лучше получается.
        - Да, конечно, - опомнилась девушка, которая именно это и собиралась сделать до явления Элеоноры, и принялась расправлять листок, до сих пор лежавший перед ней.
        Потом взялась за угольный карандаш, и бумага запестрела крупными печатными буквами, покрылась путанным узором линий и непонятных символов. Закончив с этим, девушка сложила из листка бумаги маленький самолётик. В этот раз доставать флейту Брамс не стала, а, по-простецки засунув оба мизинца в рот, издала резкий, переливчатый свист, после чего, не поднимаясь с места, запустила лист бумаги в полёт. Тот сделал плавный круг по комнате и, резко спикировав, выскользнул в широкую щель под дверью.
        Титов проводил самолётик взглядом и с некоторым стыдом признал, что напрасно не верил полицмейстеру: вещевичка и вправду оказалась хороша. Наверное, лучше всех, с кем ему доводилось работать: всё же уголовный сыск обыкновенно не являлся пределом мечтаний людей с такими талантами. Вот этот фокус с самолётиком, который Аэлита проделала играючи, без подручных средств и заготовок был доступен единицам и говорил как об исключительно сильном даре, так и о редкой умелости, каковую трудно заподозрить в столь молодой особе. И верно - гений.
        - Скажите, Натан Ильич, как вы находите наш город после столицы? - светским тоном осведомилась Элеонора.
        - Прекрасно, очень симпатичный и тихий, - вежливо ответил тот.
        - Вы потому и решили покинуть Петроград, устали от суеты? - ещё больше оживилась она.
        - В некотором роде, - чуть улыбнулся Титов. - От суеты, да и климат вот переменил.
        - Климат стоило менять на Севастополь, - со знанием дела заявил Шерепа. - У нас там море, красота! Вот где жизнь!
        - А что же заставило вас, Владимир Семёнович, оставить море и перебраться в эти места? - полюбопытствовал в свою очередь поручик.
        - Укачало, - рассмеялся тот. - Наскучило, знаете ли…
        - Не слушайте вы его, - оборвала следователя Элеонора. - Он сюда переехал в возрасте пяти лет, сами понимаете, никто его мнением не интересовался. А расскажите, вот вы живник. Как же так получилось, что при этом - поручик, а не врач?
        - Наверное, потому, что учебное заведение кончал военное, а не медицинское, - с лёгкой ироничной улыбкой отозвался Натан.
        - Так вы, наверное, и в Великой войне участвовали? - продолжила расспрашивать Михельсон.
        - Немного, - уже вполне явственно усмехнулся поручик. - Да что я там навоевал, всё больше с бумажками, - он махнул рукой, сделав вид, что не заметил, как скисла на этих словах Элеонора и каким задумчивым, недоверчивым и малость насмешливым взглядом окинул его Машков, прошедший Великую войну вольноопределяющимся. И проговорил, меняя тему: - Расскажите мне лучше подробнее, как в губернии обстоят дела с уголовными преступлениями? Так ли всё сонно, как уверяет Чирков?
        - Ну да, сонно, - хохотнул Шерепа. - Слушайте его больше!
        Мужчины, порой привлекая Элеонору в роли справочного бюро, обсуждали служебные дела, находя друг в друге если не дружеское расположение, то по меньшей мере уважительную приязнь. Титов радовал новых сослуживцев отсутствием спеси, Владимиры его в свою очередь - крепким знанием дела. Всё же Чирков, поминая уголовный сыск, сгустил краски или даже зачем-то сознательно польстил Натану: может, некоторые современные методы и тонкости до провинции ещё не добрались, но следователи были совсем не глупы и, главное, весьма опытны.
        Аэлита не принимала участия в общей беседе. В первую очередь она окончила чтение «Академического вестника», отложенного на время встречи с полицмейстером, а после занялась собственными рабочими записями: необременительную (ввиду непостоянства) службу в полиции Брамс успешно совмещала с чтением лекций в ?едорке и научными изысканиями, в том числе с написанием докторской работы, так что трату времени на пустые разговоры она считала расточительством.
        Но всё равно нет-нет да и возвращалась мыслями к петроградцу, и бросала на него косые взгляды, и настроение её всё больше портилось, хотя Аэлита и сама не могла бы объяснить почему. О событиях в кабинете полицмейстера Натан не упомянул и словом, недавних страхов Брамс не оправдывал, её тогдашней растерянностью не забавлялся и был исключительно вежлив, улыбчив, доброжелателен и остроумен. Через полчаса он совершенно покорил Элеонору, был уже на «ты» с обоими Владимирами, и только Аэлита, с сосредоточенным видом отгородившаяся столом от сослуживцев, находилась за пределами его внимания.
        Наверное, вот эта лёгкость, недоступная ей самой, и сердила Брамс, вкупе с недавно проявленной решимостью и умением быстро думать в мгновение опасности. Поручик Титов до обидного походил на героев пресловутых приключенческих книг, любимых вещевичкой, и Аэлита страшно ему завидовала.
        Вскоре явился и Чогошвили, бережно сжимавший в руке бумажный самолётик. Энергичный, очень разговорчивый, обаятельный и улыбчивый, притом надёжный и готовый всегда прийти на выручку, Адам всего полгода как прибыл из Москвы, где окончил правовое училище по направлению сыскного дела, и за это время снискал общую любовь Департамента, особенно его прекрасной половины. Он уверял, что является потомком княжеского рода, но и сам, кажется, относился к этой мысли с изрядной долей иронии.
        Как правило, Аэлита была рада видеть Адама - его искренность и живость подкупали, и ещё он редко ставил вещевичку в тупик, потому что не имел губительной для неё привычки изъяснятся намёками, а выражал мысли прямо и точно. Но сегодня и его общество не помогало развеять хандру.
        Брамс уже почти решилась покинуть присутствие и отправиться в Федорку, где в родных лабораториях её бы точно ничто не обеспокоило, но в это мгновение живой разговор служащих прервался резкой, пронзительной трелью: задребезжал телефон, стоявший на столе Элеоноры.
        - Уголовный сыск слушает, Михельсон у аппарата! - отчётливо, с расстановкой и даже с какой-то торжественностью проговорила женщина. Свой, отдельный телефонный номер и аппарат в двадцать третьей комнате появились недавно, звонки случались нечасто, и делопроизводительница пока ещё гордилась обязанностью отвечать на вызовы.
        А вот следователи при звуке телефона подобрались и переглянулись, даже Бабушкин в своём углу завозился и что-то забормотал - не то увидел тревожный сон, не то задумался о возможном пробуждении.
        - На мысу, против Коровьего? Судебных вызвали? Выезжаем! - отрывисто проговорила она, сделав какие-то пометки в пухлой тетради. А после, уже положив трубку на блестящие телефонные рога, сообщила ожидающим пояснений следователям: - На мысу рыбаки выловили труп, молодая женщина, по виду - утопленница. Кого записываю на выезд? - Элеонора перевела вопросительный взгляд на Титова.
        - На мысу-у, это же другой край города! - тоскливо вздохнул себе под нос Шерепа.
        - Думаю, никто не станет возражать, если прогуляемся мы с Брамс? - чуть улыбнулся поручик. - Аэлита Львовна, вы утопленников не боитесь?
        - Вот ещё! - возмутилась вещевичка, воинственно вздёрнув подбородок, хотя к трупам она и в самом деле относилась с опасением. Не столь значительным, чтобы визжать и падать в обморок, подобно трепетной курсистке, но всё же явственным. Однако признать это перед петроградцем? - ?дем, - решительно кивнула она, подходя к шкафу за небольшим рабочим саквояжем: у каждого из полицейских вещевиков имелся такой, содержавший в себе полезные в деле вещи и другие мелочи.
        Титов распахнул и придержал дверь, позволяя девушке выйти, и следом за ней шагнул через порог. Несколько секунд двигались в тишине, потом Натан предложил:
        - Разрешите вам помочь?
        - Чем? - растерялась Аэлита.
        - С чемоданчиком, - ответил мужчина, но взгляд девушки не стал более понимающим, и поручик попытался уточнить: - Давайте, я его понесу. Зачем девушке таскать тяжести?
        - Оставьте, он не тяжёлый, - поморщившись, недовольно отмахнулась Брамс. - Тем более там много хрупких вещей.
        Ещё несколько шагов помолчали.
        - Аэлита Львовна, я хотел бы извиниться, - вновь нарушил тишину Титов, и на этот раз Брамс ответила откровенно изумлённым взглядом. - За то, что во время разговора у Петра Антоновича выразил сомнения в ваших умениях и невольно обидел вас.
        - Ничего страшного, - ответила она после долгой паузы.
        Получилось ворчливо, да и раздосадованный взгляд, который вещевичка бросила на спутника, сложно было назвать извиняющим, но Натан решил всего этого не замечать: он уже понял, что девушка с выдуманным именем чуднa в той степени, чтобы полностью это имя оправдывать. А вот как относиться к её словам и поведению и как держать себя с ней, он ещё не определился и потому принял решение пока наблюдать со стороны, на подначки не реагировать, держаться ровно и приветливо.
        С остальными служащими было куда проще, общий язык с ними Титов нашёл без труда, и надежда на то, что служба на новом месте окажется немногим хуже прежней, а попытка начать жизнь с чистого листа увенчается успехом, лишь окрепла и почти превратилась в уверенность.
        Владимиры, даром что воинский чин имел только один из них, походили на отставных офицеров, к числу которых Натан относился сам и с которыми привык служить вместе, среди полицейских их было большинство. Не договориться с Чогошвили было попросту невозможно, это отрицалось самой его природой и обаянием, помноженным на энергию юности. Элеонора чрезвычайно походила на юных богемных фей, разменявших полвека, но в лучшую сторону отличалась от них простотой, искренностью и ясностью мысли, а также наличием в жизни постоянного, определённого и вполне достойного занятия, что вызывало в поручике симпатию. Даже спящий Бабушкин уже казался Титову родным и понятным, даром что офицер не услышал от него ни единого слова.
        На этом светлом, приятном фоне чудачества Аэлиты не только не беспокоили Натана, но вызывали искреннее любопытство и желание разобраться, понять, как именно думает эта девушка и что происходит у неё в голове. Первые чувства - неодобрение и нежелание вести дела в паре с девушкой - схлынули, уступив место живому интересу.
        - А ещё я бы хотел попросить вас о небольшом и, надеюсь, необременительном одолжении, - невозмутимо продолжил Натан. - Вы ведь состоите с Петром Антоновичем в родстве и знаете его семью? Он женат?
        - Да, а почему вас это интересует? - насторожилась Брамс.
        - Возможно, вы сумеете оказать на него влияние, просто так или через его супругу. Видите ли, Чиркову действительно стоит обратиться к настоящему лекарю, а мою рекомендацию он, боюсь, уже выбросил из головы. Он ещё весьма крепок, а вот сердце исключительно изношено. Малейшее потрясение для него сейчас крайне опасно и в любой момент может свести в могилу.
        - Но вы же его вылечили! - Рыжие брови вещевички удивлённо приподнялись.
        - Я не вылечил, я снял острый приступ, - возразил Натан. - Я вполне владею собственным даром и способен оказать помощь, хотя учили меня совсем другому, но господину полковнику требуется обстоятельное, продолжительное лечение и наблюдение у настоящего доктора, а не случайная помощь оказавшегося поблизости живника.
        - А какое вам до него дело? - подозрительно осведомилась Аэлита и бросила на мужчину столь недобрый, жгучий взгляд, что обескураженный Титов и не сразу нашёлся с ответом.
        И верно, какое ему дело до чужого человека?
        - С одной стороны, Пётр Антонович произвёл на меня благоприятное впечатление, и будет попросту обидно, если он по глупой браваде и неосторожности себя загубит. А с другой, можете считать это нравственным долгом живника: оказав помощь, я как бы взял на себя некоторую долю ответственности за его здоровье. Я не лекарь, а он не мой пациент, и указывать ему я не могу, но глупо даже не попытаться. Так вы поговорите с его супругой?
        - О чём? - кажется, с искренним удивлением уточнила Брамс.
        - Попросите её, чтобы уговорила Петра Антоновича обратиться к лекарю, - проявил терпение поручик. - Или хотя бы объясните, что ему стало плохо из-за ерунды и это в любой момент может повториться.
        - Хорошо, я поговорю с тётей Татой, - задумчиво кивнула Аэлита и бросила на мужчину новый непонятный взгляд. Натану почудилась в нём досада, но поручиться за верность впечатления он был не готов.
        - А куда мы идём? - уточнил мужчина, только теперь заметив, что направление уверенно задавала Брамс. - Кажется, служебный гараж в другой стороне. Или вы желаете добираться на трамвае?
        - Через весь город, от нашей Полевой до мыса? - с изумлением глянула на него вещевичка. - Ещё чего!
        Направление она не сменила, а выяснять подробности Титов не стал: зачем, если всё одно сейчас узнает?
        Путь и в самом деле вскоре закончился спуском по тесной чёрной лестнице. Через тяжёлую узкую жестяную дверь с тугой пружиной, с которой и Натан справился не без усилий, а миниатюрная, изящная Брамс - и вовсе неизвестно, как боролась бы, следователи попали в удивительно уютный крошечный дворик. Пара клёнов, три скамейки, а неподалёку от входа на брусчатке…
        - Вы предлагаете ехать на этом? - опешил Титов.
        - Боитесь? - даже не пытаясь скрыть непонятное поручику злорадство, оживлённо предположила Аэлита.
        - Скорее, ошеломлён, - честно признался мужчина, с трудом преодолевая желание протереть глаза и ущипнуть себя за руку в попытке разбудить - столь странным, даже безумным было происходящее сейчас. - Это ваш?
        - Новенький, в этом году с завода, месяц назад только из Екатеринбурга приехал, - с явной гордостью проговорила девушка, укладывая в багажную сетку свою сумку. Та вошла в аккурат, словно родная. - Называется «Буцефал». Может, слыхали? Много шуму наделал в печати, особенно заграничной.
        - Признаться, не довелось. Я больше привык к живым лошадям, - сообщил поручик, разглядывая двухколёсного металлического монстра на бензиновом ходу и без всяких доказательств охотно веря, что шуму от этого аппарата немало. В Петрограде Титов, конечно, и не такое видывал, но…
        Впрочем, нет, такое ему видеть вблизи прежде не доводилось.
        Насмешливо поглядывая на мужчину, Брамс сначала перехватила штанины юбки-брюк под коленями парой ремней, потом натянула широкий зеленоватый брезентовый анорак, потом - кожаный шлем, по виду лётный, и похожие на лётные очки. Последней деталью стали грубые кожаные перчатки с длинными крагами, в которых маленькие девичьи руки буквально утонули. Лихо закинув ногу, вещевичка оседлала мотоциклет, уверенно ухватила за рога и с треском и лязгом, выпрямляясь и резко приседая, пробудила «Буцефала» к жизни с помощью подпружиненной педали стартера. Мотоциклет громко, с подвываниями, затарахтел, в пыль разбивая уютную тишину дворика.
        - Ну садитесь же, что вы? - насмешливо крикнула Брамс, через плечо оглядываясь на поручика.
        Она уже и забыла, что несколько минут назад была на того сердита и даже обижена за его возмутительную идеальность и правильность. Выражение глубокого потрясения и ошеломлённости на породистом лице петроградца стало лучшим лекарством от хандры, а при виде его неуверенности и опаски Аэлита почувствовала себя отмщённой. Всё же не так он невозмутим и идеален и не так похож на книжного героя, как казалось поначалу!
        «Ай, да чёрт с ним! Двум смертям не бывать!» - буркнул себе под нос Титов, преодолев желание в раздражении сплюнуть в землю, и взгромоздился на жёсткое сидение мотоциклета позади Брамс, неловко согнув длинные ноги и утвердив их на жёрдочках подножек.
        В этот момент Натан точно знал, как выглядит, а главное, что чувствует пресловутая, часто поминаемая кавалеристами, «собака на заборе».
        - Держитесь за фуражку, поручик! - прокричала девушка, и «Буцефал» прыгнул с места в карьер, словно под хвост ему плеснули скипидара.
        Титов грязно выругался (к счастью, хватило выдержки сделать это молча), одной рукой и впрямь ухватился за козырёк фуражки, чтобы не потерять, а второй, наплевав на приличия, - за талию вещевички, поскольку иных способов удержать себя на дрожащем, подпрыгивающем и норовящем скинуть седока мотоциклете не нашёл.
        Мелькнула мысль, что новая жизнь поручика Титова в сонном провинциальном городе С*** начинается совсем не так тихо и размеренно, как он того ожидал.
        Однако через полминуты тряски Натан пообвыкся, сумел поймать равновесие и несколько расслабиться. Даже вскоре начал оглядываться по сторонам, знакомясь с городом, который до сих пор толком не рассмотрел, ограничившись картой.
        А потом и вовсе пришёл к выводу, что мотоциклет можно считать пригодным к использованию транспортным средством, хотя с лошадью и не сравнится.
        Ни фуражку, ни женскую талию он, впрочем, не выпустил до конца поездки.
        Глава 3. Русалка
        Аэлита же, пока «Буцефал» с рёвом нёсся по улицам города, пугая лошадей и перепрыгивая через трамвайные рельсы, думала о том, что Бог в самом деле всё видит и порой не откладывает воздаяние на загробную жизнь.
        Её радость от растерянности поручика и желание ещё подразнить его быстро сменились раскаянием, потому что Титов на поверку оказался сильным мужчиной и стиснул девушку так, что ей в первое время почудилось - придавило всё тем же мотоциклетом. Да ещё оказалось, что везти пассажира на двухколёсном коне совсем не так просто, как ей прежде думалось. В результате то, что в этот момент Брамс не потеряла управление, можно было считать чудом.
        Потом, конечно, поручик ослабил хватку, к поведению «Буцефала» под двумя седоками девушка приноровилась, и ехать стало легче.
        Но тут во всей красе дала о себе знать ещё одна мелочь, о которой Аэлите стоило бы подумать заранее: всю дорогу Титов продолжал крепко обнимать её талию, что ужасно беспокоило и отвлекало. И отчего-то именно сейчас Брамс явственно вспоминались все те нормы поведения, которые ей безуспешно пытались привить с самого детства и которые обычно отбрасывались вещевичкой за ненадобностью. Сейчас она отчётливо понимала: всё это жутко неприлично. Что именно «всё», правда, понимала уже заметно хуже, но чувство неловкости от этого никуда не девалось и нимало не ослабевало.
        Хорошо ещё, с «Буцефалом» Аэлита управлялась вполне уверенно даже тогда, когда думала о чём угодно, кроме дороги, иначе служащие уголовного сыска могли попросту не добраться до места.
        Самый удобный путь к мысу - длинному, поросшему ивняком песчаному выступу, образованному слиянием двух рек, - пролегал по набережной большой реки. Мимо шумного порта, над которым водили носами железные журавли портовых кранов, мимо по-праздничному нарядного бело-красного женского Спасо-Преображенского монастыря и в тех же цветах высокого здания пивного завода, мимо гуляющих в старом саду горожан, ряда рыбацких пристаней и железнодорожного тупика, и наконец по грохочущим под колёсами доскам, устилающим переезд.
        Основная дорога за переездом убегала влево, к мосту через приток, а они свернули направо, между непонятными дощатыми сараями, по щебёнке, оставшейся, вероятно, от постройки железнодорожной насыпи. Здесь «Буцефал» загарцевал так, что Титов едва не прикусил себе язык, но далеко Аэлита, к с счастью, не поехала: с десяток саженей, пока всё это ещё напоминало дорогу, а потом остановилась подле транспорта судебных медиков на большом пустыре, покрытом всё той же щебёнкой пополам с песком, да и заглушила мотор.
        Новенький чёрный фургон с нарисованным на борту угрожающе-багровым, не выцветшим ещё щитом, на котором серая змея обвивала геральдический меч, уже стоял здесь. В распахнутой настежь кабине дремал, сдвинув на глаза кепку, шофёр.
        После набившегося в уши треска мотора прибрежная тишина показалась оглушающей. Мягко шелестел ивняк молодыми, сочно-зелёными листьями, отблескивала на солнце живая гладь тёмной, высокой ещё после недавнего половодья реки. Позади роем гудел город, но тихо, отсюда даже приятно.
        Одуряюще пахло нагретой болотистой сыростью - мыс ещё не успел до конца просохнуть. Натан, полуприкрыв глаза, вдохнул шумно, полной грудью, украдкой разминая онемевшую за время дороги поясницу.
        Всё же хороший он, город С***. В Петрограде сейчас, надо думать, промозглый холод и ветер, и без плаща в удовольствие не походишь, а здесь - весна во всю ширь и солнце шпарит так, что даже в белом летнем кителе жарко.
        Впрочем, уже не белом, а местами желтовато-сером - за время пути на него густо осела пыль. К которой поручик, однако, отнёсся снисходительно: он был слишком рад окончанию муторной, тряской езды и не обращал внимания на пустяки.
        Пока Титов с написанным на лице аршинными буквами блаженством оглядывался и жадно пил свежий, душистый воздух, Брамс торопливо разоблачалась. Побросала амуницию на сиденье, кое-как, на ощупь, поправила причёску, благодаря шлему почти никогда не выглядевшую аккуратно, и вынула из багажной сетки саквояж.
        - Ну что, пойдёмте? - предложила Аэлита нерешительно, хотя она очень старалась, чтобы голос прозвучал твёрдо.
        Недовольство и смущение отступили, но теперь в груди у девушки ворочался неприятный холодок тревожного предвкушения. Ей и хотелось наконец почувствовать себя настоящим следователем, и боязно было, а больше прочего волновала возможность попасть впросак и как-нибудь ужасно нелепо оплошать именно рядом с почти безупречным Титовым.
        - Да, поспешим, - согласился поручик и махнул рукой куда-то вперёд и влево, где сквозь зелень угадывались фигуры. - Вон, кажется, они.
        Натан неуверенно поглядел на сумку в руке девушки, но настаивать на своём и отнимать ношу у хозяйки всё же не стал, а молча двинулся через пустырь.
        Пока под ногами осыпалась щебёнка, всё было хорошо. Потом та сменилась влажным песком утоптанной тропы и идти стало даже легче, но в десятке саженей от нужного места песок под ногами начал хлюпать, потом вовсе раздаваться в стороны. Титов в нерешительности замер и оглянулся на вещевичку. Вид у той был грустный, обиженный, но девушка продолжала упрямо следовать за поручиком, хотя её тонкие ботиночки явно уступали в надёжности и прочности форменным сапогам, побывавшим к тому же в руках у вещевика и потому непромокаемым.
        - Что случилось? - спросила, наконец, Аэлита угрюмо. - Мы идём?
        - Ничего не случилось, - вздохнул Натан.
        Дальше между купами жёлтой прошлогодней травы, под горстями буро-серых перепрелых листьев явственно блестела вода, и было очевидно, что к концу пути девица Брамс вымокнет в лучшем случае по колено. Даже если обувка её не промокнет насквозь, всё равно она слишком коротка для подобных прогулок и непременно начерпает. На улице хоть и тепло, но всё же не июль, вода явно холодная; а если эта упрямая особа сейчас по его, поручика, вине и недосмотру заболеет - он себе вовек не простит.
        О том, чтобы вернуть девушку назад, не могло быть и речи: подобным предложением Титов рисковал нажить себе смертельного врага.
        Мужчина ещё раз огляделся, не нашёл ни единого сухого пути и с решительным видом обернулся к спутнице.
        Кажется, Брамс прочитала по его лицу нечто нехорошее, потому что обеими руками судорожно сжала ручку саквояжа, а большие зелёные глаза глядели с испугом и неуверенностью.
        - Я сама его понесу, - упрямо выдохнула Аэлита севшим от волнения голосом.
        - Не возражаю, несите, - кивнул Титов и решительно шагнул к ней. - А я понесу вас.
        Брамс рефлекторно отпрянула и, запнувшись, едва не оступилась, но мужчина успел поддержать её под локоть, после и вовсе легко, без видимого усилия, подхватил на руки.
        В первое мгновение вещевичка лишь испуганно охнула и замерла, словно мышь под веником, а потом вдруг энергично завозилась, пытаясь вывернуться из мужских рук, но не заверещала, а прошипела сердитой кошкой:
        - Поставьте меня сей же час! Вы… Вы! Что вы себе…
        - Не дёргайтесь, Аэлита Львовна, - ровно попросил поручик. - Не удержу - рухнете, а вода холодная. Опять же, грязь.
        Сердито сопеть вещевичка не перестала, но возню всё же оставила - кажется, купание её сейчас совершенно не прельщало. Да и прогулка по колено в холодной воде, видимо, тоже, потому что девушка замерла, обеими руками обхватив саквояж и прижав к себе, словно родное дитя. Лицо её в первое мгновение сделалось бледным от негодования, а потом его явственно, на глазах начала заливать краска смущения - от двух ярких пятен на щеках в стороны, на лоб, нос и подбородок и, кажется, дальше вниз, на шею.
        Натан бросил на неё единственный взгляд, но поспешил отвести глаза. Встрёпанная, пунцовая от смущения и совсем не боевитая сейчас, Брамс выглядела исключительно забавно, чем вызывала невольную улыбку, и мужчина разумно опасался, что его веселье совсем не порадует и без того сконфуженную вещевичку. Поэтому он предпочёл сделать вид, что происходящее для него в порядке вещей, и внимательней глядеть под ноги: не хватало ещё оступиться!
        Невысокая изящная Аэлита вместе со своим рабочим инвентарём весила совсем немного, ноша оказалась необременительной, а путь - коротким, так что Титов не успел даже запыхаться.
        Ивняк здесь был реже, перемежался обширными проплешинами голой травы и камыша, и за ними открывался захватывающий дух вид на устье - широкую гладь, по которой медленно скользила одинокая баржа. Дальний берег большой реки и сейчас скорее угадывался в лёгкой дымке, чем виднелся, а по высокой воде здесь, наверное, было настоящее море.
        Группа, к которой служащие сыска направлялись, состояла из четверых. Городового, грузного широкого мужчины в годах; двух медиков - молодого рослого парня с широченными плечами, настоящего богатыря, и сухощавого невыразительного типа средних лет; крепкого мужика неопределённого возраста, заросшего густой русой бородой до самых бровей, одетого в холщовые штаны и рубаху, подпоясанную широким ремнём. Последний, очевидно, был тем самым рыбаком, обнаружившим тело: на ногах его имелись высокие, до бедра, болотные сапоги, верёвками притянутые к ремню, в одной руке он держал пару смотанных удочек, а в другой на проволочной низке висели, продетые через глаза, четыре крупных рыбины.
        Увлечённые своими делами, их заметили только тогда, когда до места оставалась пара саженей.
        - Ох, батюшки-светы! - высказался за всех городовой. - Ты что, нехристь, делаешь? Девку-то зачем притащил?!
        - Во-первых, извольте по форме обращаться к старшему по званию, - холодно осадил его Натан. Как это получалось, неясно, но даже с Брамс на руках он умудрялся выглядеть внушительно. Одно слово - офицер. - А во-вторых, немедленно извинитесь: это не девка, как вы позволили себе высказаться, а полицейский эксперт-вещевик.
        Говоря это, Титов высмотрел какой-то валун и аккуратно установил на него Аэлиту. Очутившись на свободе, та оправила одежду, переложила саквояж из руки в руку и ощутила себя гораздо увереннее. И даже не забыла благодарно кивнуть мужчине.
        Все те сажени, что Натан нёс её на руках, Аэлита мысленно продумывала решительную отповедь, в которой бы холодно поблагодарила поручика за попытку помочь, но вежливо попросила впредь никогда так не делать. Что, мол, она не сахарная, не растает. И сердилась на себя за то, что эта его естественная, без франтовства и снисходительности, забота не оставила её равнодушной, вызвала не только смущение, но и удовольствие. Но от высказывания городового она настолько обомлела, что не нашлась с ответом, а после замечания поручика заготовленная речь вылетела из головы.
        Конечно, Брамс продолжала завидовать выдержке Титова и его похожести на героя приключенческой истории, и, разумеется, она бы предпочла самостоятельно поставить наглеца на место, но…
        Заступничество поручика именно сейчас оказалось чертовски приятным и уместным. Почти настолько же приятным, словно если бы она сама остроумно отбрила нахала.
        - Кхм. Простите великодушно, - смешался городовой, стаскивая фуражку и неловко кланяясь вещевичке. - Не со зла, токмо по горячности. Не хотел обидеть, барышня эксперт-вещевик.
        - Прощаю, - великодушно кивнула девушка.
        - Аэлита Львовна Брамс, Натан Ильич Титов, уголовный сыск, - миролюбиво и спокойно представил их поручик, очевидно посчитав инцидент исчерпанным. - Докладывайте, что тут?
        Медики, с интересом наблюдавшие за сценой, совершенно одинаково усмехнулись, но посторонние мысли оставили при себе и вернулись к телу, поначалу незамеченному Аэлитой. Брамс бросила взгляд на нечто, белеющее сквозь траву у края камышей со стороны притока, и поспешила перевести взгляд на городового, который, назвавшись ефрейтором Храбровым, принялся за доклад.
        Рыбак, этот вот самый любопытствующий бородатый горожанин, возвращался с плёса, где имел обыкновение удить. Туда он шёл напрямки, а обратно решил прогуляться кругом вдоль берега, поглядеть, что изменило сходящее половодье, и заметил в камышах тело. Не растерялся, подтянул ближе, а приятелю крикнул звать городового.
        - Я, вашбродь, поначалу подумал, что девица эта сама, - пожал плечами Храбров. - Ну, того, в воду сиганула. Они тут частенько выплывают, в сети путаются, так что мужики не сказать чтобы привычные, но русалок этих не пужаются.
        - То есть как - частенько? - растерянно переспросил Титов, бросив вопросительный взгляд на Брамс. Та, хоть и являлась местной жительницей, тоже казалась ошеломлённой такими откровениями.
        - Грех на душу берут, - пояснил городовой. - Прежде с железнодорожного моста от безответной любви сигали головой вниз и всплывали вон там, у плашкоутов, - он махнул рукой вверх по течению притока. - А как понтон постоянным мостом заменили, так оттуда начали. Мост красивущий, с котами по краям, с фонариками, вот их туда и тянет, как мёдом намазано. Да и то верно, железнодорожный - что, одни балки, да ещё высоко, страшно. А девкам, им романтизьму, значит, подавай. Без романтизьму и убиваться, видать, неинтересно. - Он задумчиво поглядел на насупившуюся после таких рассуждений Брамс, крякнул, буркнул что-то себе под нос и продолжил. - Н-да. Так вот, прежде по одной-две за год вылавливали, а тут как лёд сходит - так и начинается. По пять, по шесть за навигацию. Неспроста в народе Коровий остров ещё Русалочьим называют и стороной обходят. Кого, значит, из самоубивиц этих не вылавливают и земле не предают, те, значит, там всплывают. - Храбров перекрестился. - По ночам, говорят…
        - Местные мифы как-нибудь в другой раз расскажете, - со смешком оборвал его Натан. - По именно этой русалке - что?
        - А. Ну да. Так вот я, честно признаюсь, не особенно торопился. А вот как пришёл, как глянул, ну думаю - э нет, нечисто дело. Девка-то в одном исподнем, в венке, со свечкой, словно по обряду какому. До Купалы-то ещё вон сколько времени, да на него и не бывает такого: кому охота в праздник-то топиться?
        - Действительно. - Титов тихо хмыкнул себе под нос и обратился к судебным медикам. - Есть что-нибудь?
        - Не люблю спешить с выводами, - проговорил старший, назвавшийся Филипповым Филиппом Андреевичем, - но кое-что могу сказать до обстоятельного осмотра. В воду она попала недавно, вероятно прошедшей ночью, и умерла примерно в то же время. А вот отчего умерла - смогу сказать позднее.
        - Не утонула? - удивился Натан.
        - Может быть, и утонула, да только вряд ли сама с моста сиганула, как тонко подметил господин Храбров. - Эксперт пожал плечами. - Внешние признаки утопления, но она явно совсем не боролась. Может быть, была без сознания, когда тонула. Вот, обратите внимание сюда. Венок аккуратно привязан, даже незаметно так сразу, и руки тоже связаны, a под путами - никаких повреждений. Значит, в воде бедняжка не билась и освободиться не пыталась, а оставайся она в сознании, всё это случилось бы непроизвольно. Да и узлы эти - видите? - по моему мнению, связать себя так самостоятельно невозможно, значит, сделал это кто-то другой. Или связали её уже мёртвую. В общем, это совершенно точно не самоубийство, а что именно - смогу сказать позже.
        Натан кивнул, не сводя пристального взгляда с тела, которое медики аккуратно грузили на складные носилки.
        Девушка при жизни была молода и очень хороша собой, а теперь впрямь походила на русалку. Восковой бледности кожа; потемневшие от воды пшенично-золотистые волосы, распущенные, овивающие тело длинными щупальцами, путающиеся в жухлой старой траве; тёмный колючий венок из еловых веточек - словно библейский тёрн. В покойницки сложенных на груди и аккуратно связанных бечёвкой руках - оплывшая толстая церковная свеча, и капли воска на пальцах говорили о том, что какое-то время свеча горела на этом самом месте.
        - Она так и плыла на спине? - спросил, хмурясь, Титов.
        - Похоже, поручик, - кивнул эксперт. - Смотрите, как хитро устроено…
        Под спиной русалки обнаружился плотик из нескольких кусков горбыля, накрепко стянутых всё той же бечёвкой, а к рубахе по бокам была пришита пара холщовых мешочков, кажется, с песком.
        - Батюшки-светы! - опять охнул городовой, перекрестился одновременно с рыбаком, продолжавшим стоять тут же - из любопытства, надо думать. - Это кто же её так? И на кой?!
        - Мне это тоже интересно, - качнул головой Натан.
        Титов не боялся покойников. За свою жизнь он насмотрелся на них вдосталь, на самых разных, и эта русалка ни в какое сравнение не шла со в куски изрубленными, иссечёнными картечью трупами военных полей или иными изувеченными гибелью телами, виденными уже на службе в сыске. Но именно сейчас, глядя на девушку, даже в смерти остававшуюся красивой, поручик ощутил, как повеяло холодком по спине, словно там, позади, кто-то на мгновение распахнул глубокий погреб и оттуда дохнуло стылостью. Что-то очень противоестественное, мерзкое было во всём образе этой спущенной по реке девушки.
        Захотелось закурить, чтобы занять чем-то руки, но своих папирос у Титова не было - от этой дурной привычки он отучился, оставив армию, - а спрашивать у окружающих посчитал глупым, поэтому просто заложил большие пальцы за пряжку ремня. Потом опомнился.
        - Аэлита Львовна, вам что-нибудь нужно для проведения осмотра?
        Поручик не считал покойницу подходящим зрелищем для молодой девушки, но в это мгновение мужчине было не до сантиментов. Он был насторожён, взволнован и, вздумай Брамс артачиться или, хуже того, падать в обморок, ей непременно досталось бы на орехи ещё и от офицера. Назвался груздем - полезай в кузов, и сейчас Натан воспринимал Аэлиту именно так, как она и просила: полицейским специалистом-вещевиком.
        Но девушка была не испуганна, а собранна и сосредоточенна, словно ей предстояло не проделывать рутинные и довольно несложные действия, а прямо сейчас защищать докторскую работу под скептичными взглядами солидных профессоров. Брамс была полна решимости доказать, что она не «девка», которую напрасно притащил сюда Титов, - доказать себе, с затаённой насмешкой глядящим на вещевичку незнакомым мужчинам и, конечно, поручику.
        Перед последним она ещё чувствовала большую ответственность. Не потому, что он значился теперь начальником уголовного сыска и, получается, самой Брамс, а внутреннюю, настоятельную потребность увидеть его одобрение. Заступившись за неё перед городовым и решительно назвав специалистом-вещевиком, он проявил к ней такое доверие, какое обыкновенно приходилось заслуживать долго и кропотливо, и Аэлита намеревалась оправдать его любой ценой. Может, она и не годится прямо сейчас в книжные героини, но дело-то своё знает по-настоящему, лучше многих!
        - Нет, не нужно, - решительно тряхнула головой девушка. - Вот только…
        Аэлита снова глянула на сумку в своих руках, растерянным взором обвела стоящую вокруг воду, тяжело вздохнула и неуверенно протянула мужчине свою ношу.
        - Натан Львович, простите, но не могли бы вы подержать? Не в воду же его класть, в самом деле, - смущённо проговорила она.
        - Разумеется, - кивнул тот, принял саквояж и с интересом наблюдал, как Брамс извлекает из кожаного нутра малопонятные случайному зрителю предметы. - Может быть, перенести тело ближе?
        - Расстояние здесь роли не играет, - отмахнулась Аэлита.
        Понимающих, сочувственных взглядов, которыми обменялись судебные эксперты с городовым, решившие, что девица просто испугалась покойницы, она не заметила. Да и несправедливы к ней были мужчины: это четверть часа назад, когда Титов нёс её на руках, Аэлита была смущённой и растерянной барышней, а теперь, сосредоточившись на деле, стала магистром Брамс - талантливым учёным и строгим, взыскательным преподавателем, которого на полном серьёзе опасались и очень уважали студенты Федорки.
        - Положите вот эту вещь ей на живот, вдоль тела, чтобы средний оказался ровно над пупком, - твёрдым голосом велела Аэлита, протягивая ближайшему эксперту ленту из семи плоских жетонов белого металла. Небольшие, с червонец, тяжёлые, наверное свинцовые, они были покрыты сложным узором мелких насечек и соединены рёбрами в полосу. Как крепились друг к другу, было неясно, но каждый свободно поворачивался вокруг общей оси. - Ну! - окликнула она раздражённо, потому что младший медик замялся и замешкался, поглядывая на старшего.
        Здоровяк осторожно, двумя пальцами ухватил жетоны и выложил на труп как было велено, следом прицепил и несколько небольших, вычурных, диковинного вида прищепок, выполненных из проволоки того же металла - на плотик, на венок, на платье, на держащую запястья бечёвку, даже на свечу.
        Когда закончил, Аэлита смерила подозрительным взглядом почему-то именно его, а не результат его трудов, и отрывисто кивнула. Дальше бережно извлекла небольшой прибор, похожий на плод любви арифмометра и ежа.
        - Подержите сумку, - велела Брамс всё тому же эксперту, а Титову в освободившиеся ладони осторожно вложила устройство. Задумчиво пожевала губами, переключая какие-то тонкие рычажки, кивнула своим мыслям и потянулась за флейтой. - Вот так и держите, - скомандовала она поручику.
        Появление музыкального инструмента встретил с интересом только рыбак, которого до сих пор не подумали прогнать. Остальные заранее кривились, зная, что будет дальше.
        Вещи, которые изредка на заграничный манер именовались артефактами, были знакомы людям издревле. Обережные вышитые узоры, резьба на предметах обихода, затейливая руническая вязь - всё это были первые, интуитивные попытки придания необыкновенной силы обыденным вещам, и порой результат выходил на удивление удачным. Со временем выделились закономерности, потом на их основе выросли теории, и к настоящему моменту всё это сложилось в отдельную область знаний - науку о вещах.
        Вещью мог быть любой предмет - сапоги, зеркало, да хоть целое здание, - но полностью её возможности определял тот, чьи руки придавали ей особые свойства старинными, дедовскими способами: резьба, шитьё, узоры.
        До сих пор в научном сообществе велись диспуты о том, как именно всё это происходит. Старая теория утверждала, что вещевик вкладывает в творения собственную жизненную силу - ту же, какую живники используют для влияния на человеческую плоть. Другие, новые учёные, уверяли, что сила спит внутри материи и вещевик только освобождает её своими действиями; та самая сила, которую открыли лишь четверть века назад и которая сейчас сводила с ума физиков всего мира - сила взаимодействия атомов.
        Пока теоретики ломали копья, вещевики, будучи практиками, более близкими к изобретателям и инженерам, не особенно углублялись в вопросы происхождения собственных талантов, больше занятые их развитием и применением.
        Тщательно выверенные узоры определяли пути, по которым двигалась сила, являлись своего рода проводами для тока или подобием ирригационных каналов. На заре научной мысли все вещи строились по единому принципу: создатель напитывал силой узор, и вещи для исполнения её предназначения этого вполне хватало.
        Но больше двух веков назад случился грандиозный прорыв, когда установили, что серьёзное влияние на вещи оказывают звуки. Они как бы пробуждают скрытые резервы, а еще позволяют тонко управлять действием вещей, добиваясь от них ювелирной точности. И теперь любой вещевик объединял в себе не только собственно умение влиять на неживые предметы, но ещё математика, инженера и музыканта, и именно успешность этого сплава определяла силу и возможности вещевика. Единственный недостаток подобного воздействия состоял в редком неблагозвучии управляющих трелей…
        Аэлита, прихватив мундштук губами, сомкнула веки.
        Голос флейты вспорол живую речную тишину. Долгие, протяжные стоны перемежались пронзительными вскриками, и оттого, насколько всё это походило на плач - судорожные, отчаянные, безнадёжные рыдания, - не по себе сделалось даже зачерствевшим от службы судебным медикам. Флейта, словно по родной, выла по незнакомой мёртвой девушке, и мокрый холод оглаживал спины живых. Было во всём этом нечто потустороннее, необъяснимо-жуткое, и нарядная майская зелень вокруг не только не сглаживала, но даже усиливала впечатление.
        Бледный от страха рыбак бормотал «Отче наш», стянув шапку и истово крестясь на блестящие над ивняком, на краю города, купола Казанского собора - двинуться с места и уйти, он, кажется, боялся еще больше, чем оставаться здесь. Городовой выглядел не лучше; он затравленно посматривал на «девку», словно та на его глазах превращалась в упыря, и тоже, кажется, молился себе под нос.
        Вскоре плач этот оживил вещь, которую держал в руках Натан, заставив того вздрогнуть. А следом дёрнулись и остальные, когда рыдания флейты дополнились пронзительным стрекотом прибора, из чьего нутра, завиваясь локонами, поползла перфолента.
        Инструмент умолк на высокой и особенно резкой ноте, а вещь еще какое-то время монотонно трещала. Аэлита спокойно, буднично убрала флейту обратно в чехол и подхватила ленту, с удивлением поглядывая на пришибленных, притихших мужчин.
        Пока Брамс вслепую - ей, как и многим опытным вещевикам, так было проще - читала перфоленту сообщения, остальные потихоньку сбросили наваждение. Рыбак под шумок удрал, решив, что насмотрелся достаточно; городовой Храбров и хотел бы последовать его примеру, но долг не позволял; судебные, опасаясь трогать вещи на трупе, переминались с ноги на ногу.
        К концу ленты безмятежное выражение лица Аэлиты сменилось хмурой недовольной гримасой. Девушка собрала бумагу в тугое колечко, проворно намотав на два пальца, жестом поманила младшего из медиков, который понятливо протянул её саквояж. Брамс сначала аккуратно сцепила ленту скрепкой, потом надписала карандашом, убрала в один из внутренних кармашков сумки. Уложила прибор, забрав его у Натана, ссыпала прищепки, снятые судебными, пристроила в кармашек жетоны. Это происходило в тишине: мужчины не решались заговаривать и тем более приставать с вопросами, а Аэлита была слишком погружена в собственные мысли, чтобы замечать новые странности поведения окружающих и, главное, придавать им значение.
        В молчании происходило и остальное. Медики взяли носилки и поплелись через залитое водой пространство к фургону, рядом с ними пошлёпал городовой. Титов снова подхватил спутницу на руки, и в этот раз она не только не стала вырываться, но, сосредоточенная, не смутилась, и даже обхватила мужчину за шею для надёжности.
        Когда сыскари ступили на твёрдую землю, Аэлита всё с той же задумчивостью уложила сумку в багажную сетку, сама боком уселась на мотоциклет и, сцепив пальцы на коленях, замерла. Распахнутые зелёные глаза с лихорадочно расширенными зрачками глядели пусто, слепо, не замечая мира вокруг, но словно видя нечто иное, недоступное простым смертным.
        Натан хотел встряхнуть её и заставить очнуться - поведение Брамс было непонятно, ново, и состояние её вызывало беспокойство, - но решил повременить. Записал на случай какой-нибудь надобности номер городового и, с его слов, имена рыбаков, и распрощался с Храбровым. Простился и с экспертами, получив от них обещание закончить осмотр сегодня к вечеру, преодолел соблазн добраться до Департамента в их компании, избегнув тем самым новой поездки на спине «Буцефала», и проводил грустным взглядом фургон. Чёрный блестящий квадрат с красным щитом на боку уносил людей и начало нового и, как Титов уже точно знал, сложного дела.
        Поручик немного постоял в тишине, повисшей после отъезда судебных: мотор их фургона рычал слабее, чем у мотоциклета, но всё равно было приятно его не слышать.
        За всё это время вещевичка не только не очнулась, она и пальцем не шевельнула. Натан приблизился и решительно позвал:
        - Аэлита Львовна, что показала проверка?
        Та вздрогнула, с трудом скидывая оцепенение, несколько раз торопливо моргнула, непонимающе глядя на поручика - казалось, силилась вспомнить, кто он такой. Наконец Брамс совершенно вернулась мыслями из эмпиреев на усыпанный щебёнкой пустырь, чем очень ободрила следователя, и равнодушно пожала плечами:
        - Ничего.
        - Как это - «ничего»? - не понял Титов. - То есть ничего примечательного? Никаких зацепок?
        - Нет. - Усыпанный веснушками нос Аэлиты недовольно наморщился. - Проверка показала, что на ней ничего нет. Понимаете? Совсем! Совершенно!
        - Признаться, не понимаю, - растерянно проговорил мужчина. - Расскажите, пожалуйста, немного подробнее.
        - Ох, ну это же азы! - сокрушённо вздохнула Брамс, но всё же принялась за разъяснения. - Вещи оставляют в мире следы так же, как любой человек: мы пахнем, источаем тепло, оставляем на одежде и предметах пот, волосы, частички кожи. Обыкновенно их следы называют тенью, или умброй на латыни. Вещей много, с каждым годом всё больше, и даже не по науке выполненные, они всё равно извещают окружающий мир о своём присутствии. Порой примитивные штучки вроде, скажем, с любовью вышитого исподнего для ребёнка дают тень более густую, нежели иные сложные приборы. Это очень трудная задача - защитить некий прибор или вещь от действия окружения. Так вот тут умброграф совсем ничего не написал. Показания его в пределах измерительной погрешности, да еще те тени, которые легли уже от самого прибора.
        - И как это возможно? - нахмурился Титов. Всё сказанное девушкой он и прежде знал, не первый год в сыске, но перебивать не стал: проще было выслушать короткую лекцию, чем долго объяснять, что именно ему непонятно.
        - Наверное, злоумышленник стёр все следы, - неопределённо повела плечами Брамс.
        - Это сложно? Кто мог подобное проделать? - ухватился поручик. Вот и добрались до нужного вопроса: с подобным Титов прежде не сталкивался, поскольку преступления, связанные с деятельностью вещевиков, в Петрограде лежали в компетенции специального отдела Охранки.
        - Трудно, - медленно кивнула Аэлита. - Но возможно. Право, было бы очень любопытно взглянуть на его методику, - оживилась она. - И узнать, как именно удалось так аккуратно занизить показатель…
        - Аэлита Львовна, кто мог подобное осуществить? - перебил её мужчина. Поймав недовольный, обиженный взгляд, чуть смягчил свою резкость: - Вы же понимаете, что не сможете узнать ответ на этот вопрос, пока мы не найдём злоумышленника.
        - Да, пожалуй, проще спросить у него самого, - кивнула Брамс с заметным расстройством во взгляде - понимала, что случится это не прямо сейчас. - Собственно, я знаю всего с десяток человек, - задумалась она. - Хотя, наверное, еще Антон Петрович мог бы, он порой так нестандартно мыслит! Этой проблемой он…
        - Аэлита, постойте, - вновь перебил Титов, даже тряхнул головой, будто пытался привести таким нехитрым образом мысли в порядок. Стащил фуражку, встопорщил пятернёй короткие тёмные волосы, на ярком солнечном свете оказавшиеся не чёрными, а скорее тёмно-каштановыми. Вид его сразу перестал быть франтоватым, больше того, поручик в мгновение уподобился мальчишке-сорванцу. - Я уже ни черта не понимаю. Кого из своих знакомых вы имеете основание подозревать в убийстве? И почему?
        - В каком убийстве? - изумлённо уставилась на него Брамс. И тут же возмутилась: - Как вы могли подумать?! Это всё достойные, прекрасные…
        - Я верю! - оборвал её Натан, потерянно огляделся, чувствуя настоятельную потребность присесть. Но предсказуемо не обнаружив стула, заложил большие пальцы за ремень и заговорил твёрдо, тоже зайдя издалека: - Очевидно, что тень стёрли не просто так, а в намерении что-то скрыть. Если, конечно, подобное не могло быть результатом естественного природного процесса. Или могло? Тень может растаять самостоятельно?
        - Может, но не за один день, - пожала плечами Брамс. - Если только следов этих изначально было совсем немного и жила утопленница до этого в несусветной глуши, в какой-нибудь пещере…
        - Значит, эту версию мы пока оставим, - кивнул Титов. - И выходит, тень стёр именно тот, кто отправил бедняжку в плавание по реке, верно? И незадолго до собственно спуска, иначе она могла бы нацеплять на себя по дороге что-то ещё. Так?
        - Да, это неизбежно, - кивнула Аэлита.
        - Прекрасно. Вы сказали, что знаете около десяти человек, способных на подобное действие, значит, именно один из них и столкнул покойницу в воду? Ну как же нет, если мы вот только-только решили, что сделал это один и тот же человек, - хмыкнул он иронически, когда в ответ на вопрос девушка испуганно затрясла головой. - Или подобное мог совершить ещё кто-то, не только эти люди?
        - А, вы в этом смысле! - облегчённо улыбнулась Брамс. - Конечно, да. Но в любом случае злоумышленник должен быть вооружён необходимыми приборами.
        - Час от часу не легче, - вздохнул Натан. - Какими приборами?
        - Понятия не имею, - вновь изумилась Аэлита. - Я же не знаю, каким методом он пользовался и как добился…
        - Это я уже понял, - опять оборвал её мужчина.
        Мгновение помолчал. Выражение его лица сделалось очень решительным, фуражка легла на сиденье мотоциклета, а пальцы ослабили воротничок мундира. Брамс наблюдала за преображением с искренним любопытством: странно было видеть, как безупречный петроградский офицер на глазах всё больше обретает человеческие черты. И пойми, то ли он от природы не прямой словно штык, как видится с первого взгляда, не то метаморфоза эта - следствие благотворного влияния чистого майского воздуха города С***.
        - Значит, так. Давайте по порядку…
        «По порядку» заняло более получаса. Натан за это время буквально взмок, но зато мог собой гордиться: из вещевички он вытряс, кажется, все полезные сведения. Которых по сути начатого дела, увы, оказалось прискорбно мало, и сузить круг подозреваемых без установления личности девушки не представлялось пока возможным. Со слов Аэлиты, операция, проделанная с покойницей, пусть и являлась довольно сложной, но была по плечу любому достаточно сильному и опытному вещевику или даже, при большом желании, обычному человеку, сведущему в тонкостях этого ремесла, вроде инженера или даже энергичного любителя. Таковых же в городе С***, промышленном и потому весьма передовом, было в достатке. Да и оснащение для такой операции было возможно добыть, не прилагая к тому титанических усилий, или вовсе изготовить самостоятельно.
        Куда больше времени у Титова ушло на то, чтобы разобраться в самой вещевичке. Сейчас он очень явственно вспоминал слова Чиркова о том, что порой возникает впечатление, будто Брамс намеренно издевается. В голове с большим трудом укладывалось вот это противоречие: как настолько умная, талантливая девушка может быть в некоторых вроде бы близких ей вопросах такой… мягко говоря, несообразительной, а попросту - дурой. Поэтому чудилось, что она не искренне недоумевает, а дразнит собеседника.
        Но Титова не из пустой лести называли одним из лучших следователей столицы и активно сватали в Охранку еще там, в Петрограде. За эти полчаса он не только получил от Брамс нужные ответы, но даже сложил в голове примерное представление о том, как эта девушка думает. Безусловно гений во всём, что напрямую касалось вещей, она была до нелепости наивна в вопросах общения и до абсурда не разбиралась в людях, не понимала их и не чувствовала. Она держалась легко и уверенно, когда с ней говорили прямо и по существу, с точностью математических формул; иносказаний не принимала совершенно, даже на уровне эзоповых классических басен, а изъяснение самыми простыми и прозрачными для обыкновенного человека намёками быстро повергало её в уныние, обижало и даже злило.
        Ещё, что было крайне неожиданно с подобным складом ума, Аэлита оказалась исключительно эмоциональной особой, настроение её прихотливо и почти мгновенно изменялось по мере разговора. Часть времени Титов потратил именно на то, чтобы узнать пределы этой переменчивости, и результат его обескуражил: в течение одной минуты Аэлита могла сначала кипеть гневом, а потом искренне улыбаться. Точно послушный воле ветра флюгер, легко поддавалась любым словам и показывала именно те эмоции, которых от неё добивались. Однако все эти проявления были поверхностными, словно рябь на воде над омутом, не трогали глубин разума и убеждений. То есть расстроить или развеселить её оказалось проще простого, а вот заставить под влиянием эмоций совершить что-то, не свойственное природе упрямой и харaктерной барышни - отнюдь.
        Натану девушка представилась молодым крепким деревцем, ветви которого легко гнутся под ударами бури, но сдвинуть с места которое не способен никакой ветер. Опытный вещевик, настоящий профессионал, в чём-то - совсем наивная девчонка, опирающаяся только на малоразвитое чутьё, словно тычущийся носом слепой котёнок, а под всем этим - твёрдый и упрямый, взрослый характер. Удивительная, необычная, но - поразительно цельная натура.
        Впрочем, после решения загадки интерес поручика к девушке ни в малейшей степени не угас. Слишком непохожа она была на всех, кого ему прежде доводилось знать, слишком хороша в этой своей невероятной полноте и неделимости. Натан не мог представить себе дружбу со столь своеобразным созданием, но был полон решимости сойтись с ней покороче, до доброго приятельства.
        Глава 4. Имя розы
        Аэлита после разговора с Титовым чувствовала себя подавленной, была тиха и рассеянна, так что «Буцефал» на обратном пути до Полевой улицы проявлял куда меньше резвости и даже рычал как будто тише. Причины такого своего настроения вещевичка не понимала и пеняла попеременно на продолжительное пребывание на солнце, испуг от вида покойницы и общий избыток впечатлений этого долгого, насыщенного дня. О том, что таковой причиной являлся выдержанный форменный допрос, который Титов провёл с большим умением и искусством, она даже не подумала. Вопросы поручика, даром что он порой говорил сущую ересь и никак не мог толком понять её объяснений, на взгляд Брамс мало отличались от глупостей иных нерадивых студентов, офицер ещё проявлял примерную сообразительность.
        Расспросы не трогали её и не удивляли, а вот неожиданная помощь поручика по - настоящему вывела из равновесия, паче всего тем, что оказалась Аэлите по душе. И за эту сердечную слабость девушка очень на себя сердилась.
        Романтические отношения в жизни девицы Брамс окончились в восемнадцать лет разорванной помолвкой с молодым офицером Ховриным. Тот был очарован юностью и энергией Аэлиты, сумел без особенного труда увлечь неискушённую девушку, и молодые люди уверенно готовились свить семейное гнездо. Но в один прекрасный момент, когда дело уже почти сладили и назначили день свадьбы, жених имел дурость высказаться при вещевичке, как раз готовящейся держать выпускные экзамены в Федорке (обучалась девушка, в виду особых склонностей к предмету, не по общей программе), что вся эта наука - блажь, не женское дело, и вообще какой в бабе может быть ум. Даже непреклонно заявил, что после свадьбы всех этих глупостей он не допустит.
        Разумеется, стерпеть подобное Брамс, всегда видевшая от близких только одобрение и поддержку, не могла, нежное отношение и восторг сменились праведной, и оттого более злой, обидой.
        Помолвка окончилась скандалом, офицер получил от ворот поворот. Он, конечно, пытался еще всё наладить, клялся, что пошутил и ничего такого не хотел сказать, но Аэлита уже не верила: любовь к выбранной научной стезе оказалась гораздо сильнее первого чувства к мужчине.
        От этой истории вещевичке на память осталось болезненное отношение ко всем сомнениям в её уме и умениях, высказанным с отсылкой к женскому полу, а также неприязнь к мужчинам за пределами приятельства или служебного партнёрства и лёгкое опасение перед офицерами.
        Последнее могло бы вырасти в стойкую враждебность, но помешал тому старший брат-погодок, Николай, который ещё лет в шесть избрал для себя стезю артиллериста. Дружная с Колей и увлечённая его рассказами, Аэлита с детства с симпатией относилась к военным, и единственный случай не мог глубоко переломить эту привычку, однако малую трещинку осторожности всё же оставил.
        Несмотря ни на что, Ховрин был отлично воспитанным и достаточно благородным молодым человеком, поэтому никогда не позволял себе с невестой излишних вольностей и не стремился воспользоваться её наивностью, отношения молодых людей ограничивались прогулками рука об руку и детскими поцелуями в щёку. А после того случая Брамс окончательно, с головой нырнула в науку. Родители никогда не умели что-то запрещать единственной любимой дочери, поэтому поддержали её энтузиазм и, невзирая на косые взгляды некоторых родственников и особо консервативных соседей, поныне не пытались на неё повлиять.
        С таким скудным опытом общения с мужчинами Аэлита оказалась совершенно не готова к поведению Титова. Поручик не делал ничего по-настоящему предосудительного, просто в силу жизненного опыта и характера держался достаточно вольно и решительно. Да и повода задуматься о душевном равновесии вещевички он не имел, а для той и тесные объятья были уже серьёзным потрясением. Так что обратный путь до Полевой девушка проделала в глубокой задумчивости и смятении.
        Задумчив был и Натан, только мысли его занимал куда более серьёзный и приземлённый вопрос, а именно - новое дело. По всему выходило, до отчёта судебных экспертов и того момента, как они передадут уголовному сыску портрет покойной, особенного простора для манёвра у следователя не было.
        Городовой упоминал, что покойница могла попасть в воду с моста, но тогда он вещал о самоубийцах, а здесь о подобном и речи не шло. Титов, конечно, по мосту тому не ходил и не мог с уверенностью утверждать, насколько людно там ночью, однако здесь помогала ещё одна обмолвка Храброва: что мост новый, каменный, с фонарями. А стало быть, освещён достаточно ярко даже ночью. Тому же, кто пустил покойницу по реке, требовалось хоть какое-то время на осуществление своего намерения, и поручик не представлял себе человека, который бы отважился на подобной поступок, столь сильно рискуя быть замеченным. Под фонарями - выгружать откуда-то тело, пусть даже оно уже привязано к плотику, потом переваливать через перила… Возможно ли вообще осуществить подобное в одиночку?
        По виду покойница сложения обычного, росту среднего, значит веса в ней под четыре пуда. Крепкий мужчина, конечно, справился бы, хотя и плотик осложнял задачу, и исцарапаться как нечего делать, и в остальном совсем не удобно.
        Но помимо этого, утопленница выглядела столь тихо и безмятежно, одежда её пребывала в таком порядке, словно женщину аккуратно спустили в воду, самое большее, с борта лодки, а может, и вовсе внесли с пологого берега. Сложно было поверить, что в подобном виде тело осталось после падения с моста, а тот, и с мыса это было прекрасно видно, отличался приличной высотой. Да и свеча в мёртвых руках вспомнилась к месту; конечно, злоумышленник мог погасить её до спуска тела в воду, но… всё же нет, слишком сомнительно.
        Успокаивая свою совесть, Натан решил, что непременно глянет вечером на мост, но лишь с тем, чтобы окончательно убедиться в несостоятельности этой идеи. По карте, насколько поручик её помнил, на городской стороне, выше моста, имелось целых две бухты, старая и новая, где злодей мог держать лодку, да и весь берег был довольно пологим, и это место представлялось Титову куда более подходящим для избавления от тела. Но для ясности следовало всё же взглянуть своими глазами. И лоцию почитать, а лучше вовсе поговорить со сведущими людьми, знающими эти воды. Уж они вернее скажут, откуда могло принести тело.
        Поручик немного досадовал на себя за то, что не догадался направить Брамс с её мотоциклетом сразу к нужным пристаням, и ему предстоит вновь пересечь весь город. Пустая трата времени. Но, подумав, понял, что и в Департаменте найдутся кое-какие дела. Даст бог, удастся установить личность покойницы сразу: навряд ли в этом тихом городе так уж часто бесследно пропадают люди, и если у бедняжки имелась какая-никакая родня, то её могли уже хватиться и заявить о том в полицию. Таковые записи Натан и планировал проверить.
        В двадцать третьей комнате наличествовала только стрекочущая пишущей машинкой Михельсон. В зубах её был зажат мундштук с потушенной папиросой.
        - Как вам наши природы? - полюбопытствовала делопроизводительница, глянув на поручика.
        - Превосходно, - вполне искренне ответил тот. - Элеонора, а как в городе ведётся учёт заявлений от пострадавших? Если пропал кто, к кому идут?
        - К нам и идут, - пожала плечами женщина, прекратив на время клацать по клавишам, утвердив локти на стол и сцепив длинные узловатые пальцы в замок. - Здесь, чай, не Петроград, можно и добраться. А если не можно, бабка там немощная или болезный кто, с городовыми могут весточку передать. Ты, голубь, скажи по делу, чего хочешь?
        - Не пропадала ли недавно девушка или молодая женщина, - не поморщившись проглотил «голубя» поручик. - Светловолосая, миловидная, а вот особых примет не назову, только после осмотра судебными.
        - Не обращались. Может, некому, может, не хватились ещё, - мгновение подумав, заявила Элеонора и добавила покровительственно: - Да ты не егози, поручик, медики портрет дадут - там и начнёшь хлопотать, а покамест перекурите. Я вон чайник закипятила четверть часа как, выпейте чаю с баранками. Глядишь, и мысли какие дельные придут.
        - Чай не пьёшь - откуда силы! Выпил чай - совсем ослаб, - продекламировал Адам, вошедший на последних словах женщины. - Дозвольте приникнуть к источнику живительной влаги?
        - Дозволяю, не гнать же тебя, олуха, - с материнской теплотой проговорила Михельсон. - И про господина начальника не забудь с Алечкой!
        Титов проводил взглядом Чогошвили, скрывшегося в углу у тахты, и, вздохнув, положил фуражку на стол. С одной стороны, конечно, время на пустяки тратить не хотелось, а с другой - день выдался насыщенным и давно перевалил за середину, и поручик, стоило об этом задуматься, почувствовал себя голодным. А чай с баранками определённо полезней для живота, нежели очередная поездка через весь город.
        В уголовном сыске пили кипрей - диковинка для уроженца Петрограда, где вернувшаяся лет тридцать назад мода на этот народный напиток не прижилась, даже невзирая на благосклонность к нему императорской фамилии. Титов взялся за незнакомое питьё с опаской, однако распробовал, хотя и счёл его не лучшей заменой чаю привычному, китайскому.
        У чайника время, впрочем, напрасно не теряли. Поручик успел пересказать Элеоноре обстоятельства обнаружения тела для заведения дела. Та поахала, но скорее восторженно, чем испуганно, что-то пометила в блокноте, взяла у Аэлиты ленту с показаниями вещей. В Департаменте имелась специальная машина для расшифровки таких записей: закладываешь ленту, а на выходе получаешь лист с понятным печатным текстом. Собственно, именно с её помощью большинство служащих и работало, а уникумов, которые вроде Брамс способны читать перфоленту, среди местных вещевиков было немного: такими навыками больше могли похвастаться учёные, нежели полицейские.
        - Какое необычное, волнующее происшествие, - проговорила наконец Элеонора, задумчиво раскуривая папиросу. - Нагая дева в венке…
        - Она не нагая, она была в рубашке, - кашлянув, поправил Натан.
        - Неважно, - отмахнулась она, мечтательно глядя на клубы дыма. - Нагая дева в белой рубашке медленно плывёт по воде - с волны на волну, с волны на волну. Горит сквозь стелющуюся дымку тумана, потрескивая, свеча. Пахнет воском, сыростью и самую малость тленом… Волшебно! Держу пари, автор сего шедевра - из декадентов.
        Тут поперхнулся даже Адам, вроде бы привыкший к Михельсон за прожитые здесь месяцы. Элеонора отвлеклась от живописания картины и переложила мундштук в другую руку, чтобы постучать Чогошвили по спине, а Титов уточнил:
        - Здесь они еще есть? Декаденты. Мне казалось, Великая война излечила всех этих безумцев от упоения смертью, разве нет?
        - Ну, здесь-то войны не было, - логично возразила делопроизводительница и равнодушно пожала плечами. - Впрочем, мода давно прошла…
        - Скорее уж, дикари какие-то, - прокашлялся Адам и наконец освободился от заботы Элеоноры, рука которой была на удивление тяжела. - Я вот слыхал, будто язычники так мертвецов хоронили. На лодку клали - и в море.
        - Деточка, где ты здесь море нашёл? - поморщилась Михельсон. - А что до язычников, так нет ничего проще, можно с них и спросить.
        - То есть как? - опешил Натан. - Здесь что, и язычники есть?!
        - Куда ж без них? - Элеонора вновь скучающе повела плечами, словно не замечая изумлённых взглядов остальных - не только Адама, но и помалкивавшей всё это время Аэлиты. - За рекой, на Песчаном острове их община.
        - И что, церковь терпит? - продолжил недоумевать поручик.
        - А что она сделает? - Женщина насмешливо вскинула брови. - Сидят тихо, носу в город почти не кажут, ни к кому не лезут, шума и беспокойства от них никакого. Попы ругались, народ поднять пытались, но народ нынче попов слушает мало, чай не средневековье, а уж на этих горемык тем паче всем наплевать. О них вон и не знает почти никто, - она кивнула на присутствующую молодёжь. - В город приплывают - мирно продают свою рыбу, шерсть да поделки деревянные, люди как люди, а что на них креста нет - так кто щупать полезет! И жертв человеческих до сих пор не приносили. Думаешь, начали? - оживилась Михельсон.
        - Нет, - решительно отмахнулся Титов, даже поморщился недовольно.
        - Почему вы так уверены? - полюбопытствовал Адам.
        - Остров ниже стрелки, - пояснил Натан.
        - И что? - снова вступила Элеонора.
        - Тело нашли на самой стрелке, на мысу, приплыло оно со стороны притока. Зачем им тащить тело вверх по притоку, с тем чтобы потом отпустить в вольное плавание? Нет, ерунда, тут что-то иное. Живут здесь язычники, как я понимаю, давно, и если бы это был их обряд - тела попадались бы чаще. А если это первый и единственный случай… Больше никаких общин нет? Вверх по притоку. Кришнаиты, сатанисты, чернокнижники? - мрачно уточнил он. - Разумеется, исключительно мирные и безобидные!
        - Увы, - Михельсон выразительно развела руками с таким видом, словно в самом деле сожалела. Мгновение помолчав, добавила веско: - Старообрядцы есть. И поповцы, и беспоповцы. С церквями своими, на Москательной буквально дверь в дверь. И костёл на Алексеевской.
        - Довольно, думаю, этот вопрос мы оставим до лучших времён, - поспешил избавить себя от излишних подробностей мужчина, однако осведомлённость Элеоноры оценил и запомнил. - А куда Шерепа и Машков запропастились?
        - Да купчишку тут одного обокрали. Он без малого месяц назад в Москву цеппелином отбыл, дела какие-то там делать, а прислугу в эти дни держать поскупился, всех и выставил. Видать, решил, что в первопрестольной его встретят как родного, а там, глядишь, и вещички перевезёт. Да только что-то там не заладилось, вернулся домой - замки сорваны, всё что было ценного вынесено, чуть только паркет не сняли. Видать, долго, без спешки работали. Вот Шерочка с Машерочкой и поехали. Надолго они там. Пока ущерб опишут, пока осмотрят всё, потом по ломбардам… Набегаются. Мы их тут ещё долго не увидим.
        - Пожалуй, это достойный подражания пример, - задумчиво проговорил Титов, поднимаясь с места.
        - Так судебные раньше вечера не кончат своё дознание, - удивилась Элеонора и махнула рукой: - Чашки оставьте, я уберу.
        - Аэлита Львовна, я просто на мост хотел взглянуть, - неуверенно попытался отговорить поручик также подорвавшуюся с места вещевичку. Против общества самой Брамс он ничего не имел, но опять садиться на мотоциклет? - И в управление порта хотел заглянуть по дороге, а там контингент - сами понимаете.
        - Я с вами, - упёрлась девушка и вцепилась в свой саквояж.
        Было очевидно, что убеждением тут ничего не добиться, а ругаться не хотелось, поэтому Натан лишь махнул рукой и молча двинулся к выходу, не забыв прихватить фуражку.
        Визит в порт затянулся. Здесь было так суетно и шумно, что поручик с некоторой ностальгией вспомнил свою малую родину и службу там, а особенно случай, когда по подозрению в убийстве задержали цыганского барона и весь табор явился его освобождать. В порту, конечно, обошлось без цыган и медведей, обыкновенные взмыленные служащие носились туда-сюда без видимой системы, но общая атмосфера лёгкого сумасшествия показалась очень родной.
        Титов решил не спешить и потереться среди людей, прислушиваясь к разговорам и отдельным возгласам: это бывало порой куда полезнее, чем ловить пробегающих мимо людей, отвлекая их от дела.
        Всё время поручик краем глаза приглядывая за спутницей, чтобы та не потерялась. Однако вскоре, конечно, не уследил и вынужден был отвлечься на поиски. Пока суетился, влившись в общий людской поток, в мыслях планировал, как именно отчитает рассеянную девицу, и буквально мечтал язвительно заметить, что предлагал Брамс остаться в департаменте.
        Однако, когда Аэлита нашлась, у него просто не повернулся язык на подобное: столь испугана незнакомой обстановкой была вещевичка и столь искренне радовалась его появлению, чуть только на шею не бросилась в порыве чувств. И совсем не возражала, когда Титов, лишь устало махнув рукой, взял её за ладонь, словно ребёнка.
        За время этих блужданий по сравнительно небольшому, но от избытка народу кажущемуся изменчивым зданию, Натан выяснил, что подобная обстановка для управления порта нехарактерна и продиктована исключительными обстоятельствами. Какая-то баржа что-то там перегородила и села на мель, и теперь в порту пытались решить эту проблему и найти виновных. То есть для разговора с лоцманами момент оказался самый неподходящий, однако Титов решил настоять на своём и воспользоваться служебным положением.
        На все эти приключения и поиски подходящего знатока ушло около получаса, еще часа полтора - на составление примерного перечня мест, откуда могло бы приплыть тело таким образом, чтобы оказаться на мысу.
        Аэлита во время разговора, пока мужчины жарко спорили над картой, скучала в углу на стуле, разглядывая небольшую комнатушку неясного назначения, куда привёл служащих сыска один из здешних работников, назвавшийся лоцманом Шалюком. Пожилой, осунувшийся, похожий на бродячую собаку тип вызывал у девушки жалость, брезгливость и радость оттого, что всё общение с ним взял на себя поручик. Сальные полуседые волосы, мундир потёртый и ужасно неопрятный, борода клочками, в которой виднелись крошки еды - один в один облезлый грязный кабысдох.
        Вскоре вещевичке наскучило сидеть без дела, она достала из планшета блокнот и карандаш и принялась вспоминать показания приборов. Очень её задела собственная бесполезность: считай, первое серьёзное, настоящее преступление, которое ей доверили, она так надеялась найти на трупе нечто этакое, дать Титову какие-нибудь важные сведения, а в результате - пшик! Она, конечно, сделала всё правильно и очень аккуратно, кто же виноват, что злоумышленник оказался таким предусмотрительным? Но эта мысль не успокаивала, и Аэлита решила попытаться выжать из сухих цифр что-то ещё. На теле не могло не быть совсем никаких следов, что-то всё же имелось, просто цифры эти лежали в пределах погрешности приборов и их собственного шума. Но это не мешало попытаться извлечь какой-то намёк, идею. Хоть примерно предположить, каким способом действовал человек, стиравший тень!
        За расчётами, а вернее сосредоточенным покусыванием порядком измочаленного уже карандаша, Натан её и нашёл. Был поручик хмур, задумчив и немногословен, молча поймал Аэлиту за руку и двинулся к выходу. Когда шумные коридоры остались позади, Брамс взялась за свою амуницию, чтобы последовательно нацепить всё на себя, и уточнила:
        - Куда теперь, на мост?
        - Да, пожалуй, - задумчиво кивнул Натан, сосредоточенно хмурясь и глядя больше на реку, чем на девушку, и добавил: - Хотя оттуда её точно не могли скинуть.
        - Почему? - удивилась Аэлита. - И зачем мы в таком случае туда едем?
        - Едем осмотреться. Оттуда должен быть неплохой вид на реку, это гораздо нагляднее любых карт. Скинуть не могли по многим причинам, уже хотя бы потому, что оттуда она бы никоим образом не добралась до того места, где её нашли. С местом сброса вообще всё неясно, - поморщился Титов и махнул рукой. - Ладно, едемте, а то мы тут до второго пришествия простоим.
        - Погодите, то есть как - «неясно»? А о чём же вы полтора часа разговаривали?! - изумилась Брамс.
        - Вот о том и разговаривали, - развёл руками Титов, не вдаваясь в подробности: не хотелось признаваться, что задержались они настолько исключительно из-за его недоверия к лоцману. - Видите ли, в воду покойницу столкнули совсем рядом с тем местом, где потом нашли, иначе её непременно отнесло бы к противоположному берегу или вовсе увлекло течением дальше.
        - И что в этом непонятного? - нахмурилась девушка.
        - Непонятно, зачем злоумышленник поступил именно так. Не учёл течения и не заметил, что тело попало в камыши? Бог знает. Едемте, Аэлита Львовна, всё равно эта мелочь без прочих ответов не имеет никакого смысла. Мы ведь даже не уверены, что бедняжку действительно убили.
        Мост оказался широким, добротным, каменным, со сторожащими въезд сфинксами, притом высоченным: под его пролётами свободно проплывали пароходы. По нему то и дело грохотали в обе стороны грузовики и цокали подковами лошади. Аэлита послушно остановила мотоциклет с краю дороги, почти на середине моста, и с мрачным неудовольствием уставилась в спину поручика, который только молча подошёл к перилам и облокотился о них, задумчиво глядя в воду.
        Вещевичке не хотелось сейчас тут стоять, и вся поездка эта казалась глупой: Титов же сам только что сказал, что с моста покойницу не бросали, так зачем было тащиться через полгорода? Лучше бы они вернулись в Департамент и посетили буфет, право слово! А то две баранки и чашка иван-чая - весьма удручающий перекус.
        Натан же глядел на расстилающуюся внизу водную гладь, на облепившие пологие песчаные берега пристани и причалы, подобные опятам на стволе поваленного дерева, на зеленеющий мыс, и рассеянно думал, что местные девушки-самоубийцы - весьма храбрые и решительные особы, и лучше бы было, примени они эти свои достоинства к какому-нибудь другому, богоугодному делу. Потому что ему, не трусливому в общем мужчине, который воевал и имел награды, дрался до смерти на дуэлях и готов был рисковать жизнью по долгу службы и велению чести, было на этом мосту очень и очень не по себе. Конечно, не настолько, чтобы бежать в панике, но прыгать отсюда, с высоты десятка саженей, вниз? Поручик думал и не мог представить себе той степени отчаяния, которая могла бы толкнуть его на подобное. Разве что серьёзное помутнение рассудка…
        Отсюда, сверху, при взгляде на настоящую живую реку, а не на весьма схематичную старую карту, Титов особенно остро понимал всю глупость и несостоятельность тех доводов, которые приводил в недавнем споре. Шалюк был полностью прав. Ни с лодки, ни тем более с моста женщину сбросить не могли, только столкнуть с берега, причём самое большее где-то тут, у подножия моста. Вон там, где длинный песчаный нос прирастал к городу и к железнодорожной насыпи лепились какие-то сараюшки.
        И даже с лодки, если подумать и вспомнить календарь (о чём тоже, к стыду поручика, напомнил Шалюк), её не могли сбросить. Нынче нерест идёт, рыбачить с лодок нельзя, и одинокая посудина только привлечёт внимание. Да сейчас и с берега-то удить разрешалось только в городской черте: мол, раз уж рыба такая дура, что не может найти себе более тихое место, так это только её проблемы.
        А вскоре эти мысли вылетели из головы поручика. Титов уже просто любовался золотыми куполами, ослепительно блистающими над городом, ярким бархатом майского, свежего ещё, ароматного леса, могучим, тёмным течением широкой реки.
        Натан любил продуваемый всеми ветрами Петроград с его закованными в гранит водами, классическими и барочными фасадами, свинцовым холодом Финского залива и переменчивой погодой. Но сейчас, любуясь величайшей рекой русской истории, поручик как никогда остро чувствовал: столица - она… там, где-то. Она хороша, она неотъемлемая часть Империи, но настоящая, живая Россия - вот она, здесь, перед глазами. Неохватный, захватывающий дух простор, на ладони которого многотысячный город кажется игрушечным.
        И что ни делается - всё, право, к лучшему. Вот вроде бы и ссылка, или даже бегство, и даром что не за Урал. И поручик, может быть, грустил бы о родных улицах, оставленных друзьях и перечёркнутом прошлом, но радушный город С*** явно симпатизировал столичному гостю, встречая его со всем возможным гостеприимством. Приветствовал ярким майским солнцем, одуряюще высоким чистым небом, вездесущим запахом реки и - буквально с порога - увлекал необычным, интересным делом. И знакомствами, конечно…
        - Натан Ильич, может, мы поедем уже? - вырвало его из размышлений одно из таковых знакомств. - Вы уже там с четверть часа стоите, углядели что-нибудь нужное?
        - Углядел, Аэлита Львовна, - весело отозвался Титов, оборачиваясь и поправляя фуражку.
        - Злоумышленника? - поинтересовалась девушка, насторожённо косясь на внезапно переменившегося офицера.
        - Увы, пока только светлые перспективы новой жизни, - мальчишески улыбнулся он. - Госпожа эксперт-вещевик, у меня к вам интересное предложение: как вы смотрите на то, чтобы по дороге остановиться и где-нибудь плотно отобедать? Баранки были хороши, но это всё же баловство, а не еда.
        - Зачем по дороге? Можно и в Департаменте, там в буфете недурно кормят, - заверила Аэлита, всем своим видом выказывая одобрение идеи поручика.
        В двадцать третью комнату Брамс с Титовым вернулись к пяти часам в исключительно благодушном настроении, и там их, на удивление, встретил заметный разор. Шкафы и окна были распахнуты, на столах высились стопки из жёлто-серых, ветхих папок, амбарных книг и разномастных книжных томов - в большинстве серых и тусклых, но кое-где даже ярких, золочёных.
        Над этим разгромом царила Элеонора с неизменной папиросой в зубах: она неторопливо, со значительным видом проглядывала бумаги, порой вчитывалась в печатный и рукописный текст. На подоконнике вполне уверенно балансировал намывавший окно Чогошвили, негромко мурлыкавший себе под нос какую-то песню на грузинском. Сухо пахло густой архивной пылью и ядрёным нашатырным спиртом.
        - В честь чего погром? - полюбопытствовал Титов, пристраивая фуражку на свободный стол.
        - Марафет наводим, - сквозь мундштук пояснила Михельсон. - Тараканов пугаем.
        - Каких ещё тараканов?
        - Жирных, - последовал не более внятный ответ, затем делопроизводительница отвлеклась от своего занятия и подняла взгляд на начальника. - Здесь, к слову, от судебных звонили, новости у них. Вон, в пишущей машинке записка. Они эту красавицу не только разрезали, но даже опознали.
        - Каким образом? - рассеянно проговорил Натан, пробираясь к машинке.
        - Да бог их знает, я свечку не держала, - фыркнула Михельсон.
        - Так. Аглая Капитоновна Навалова, двадцать лет. Солдатская слобода, Владимирская улица, дом четырнадцать. Что, Аэлита Львовна, прокатимся?
        Отчего-то на этих словах Элеонора поперхнулась дымом, а Адам едва не сверзился с подоконника, чудом успев ухватиться за оконный переплёт.
        - Может, не нужно Аэлите туда ехать? - осторожно предложил Чогошвили. Лицо его пошло пятнами лихорадочного румянца.
        - Почему это? - возмутилась Брамс.
        - Ну, это же Владимирская улица, - промямлил обычно бойкий Адам, поглядывая на вещевичку глазами побитой собаки. - Что тебе там делать?
        - Ничего не понял, - нахмурился Титов. - Чем так примечательна эта улица, что среди бела дня туда нельзя соваться?
        - Да соваться можно, просто вот Аэлите я бы настоятельно…
        - Да проститутка она, - резко припечатала прокашлявшаяся Элеонора, оборвав неуверенное блеяние молодого человека. К счастью, не дав собеседникам времени подумать что-то не то и возмутиться, продолжила: - Девка эта покойная. А на Владимирской в Солдатской слободе городские бордели. Пара самых высоких рангом, где благородные отдыхают, на Сокольничьей, а все прочие - там.
        - Кхм, - задумчиво выдал Натан. - Аэлита Львовна, может, вам и правда не следует туда ездить?
        Он обернулся к девушке в полной уверенности, что найдёт ту в крайнем замешательстве и смущении, однако Брамс выглядела не только не сконфуженной, но совершенно невозмутимой.
        - Вот ещё глупости, - отмахнулась она. - Никогда не была в борделе, очень любопытно взглянуть, как там всё устроено.
        - Аэлита Львовна, при всём моём уважении, вы, кажется, не вполне…
        - Я совершенно «вполне», - поморщилась девушка. - Карточки их я видела, вряд ли живьём они сильно отличаются, верно?
        - Карточки - это вы имеете в виду их билеты, разрешительные документы? - осторожно уточнил Титов, с растерянностью поглядывая на Адама, который на этих словах сделался совершенно пунцовым. Элеонора же наблюдала представление с видимым удовольствием и вмешиваться не спешила.
        - Нет, открытки, - спокойно пояснила Брамс. - Да вы вон у Адама спросите, он вам покажет, он их собирает. Шерепа очень хвалил.
        - Он их что, прямо здесь собирает? - похолодевшим тоном спросил Натан. Аэлита перемены не заметила, а вот Чогошвили отчётливо шумно сглотнул и немного побледнел. Конечно, ничего серьёзней выволочки ему не грозило, но Адам к подобному не привык - всегда хорошо учился, да и по службе до сих пор нареканий не было.
        - Не знаю, - ответила вещевичка бесхитростно. - Мне кажется, он их приносил только похвалиться.
        - Адам?
        - Натан Ильич, честное слово - нет ничего! Один раз было, больше ни разу…
        Титов смерил его холодным, выработанным за годы службы воспитующим взглядом, потом тяжело вздохнул и махнул рукой, сделав вид, что не заметил, как молодой помощник следователя испуганно и нервно косится на ящик стола.
        - Чёрт с тобой, я за руку не ловил, не мне и наказывать. Только следи за своими сокровищами лучше.
        Если честно, трёпку Чогошвили действительно заслужил. Хранить в полицейском департаменте порнографию - это же догадаться надо! Но Натан посчитал не лучшей идеей начинать службу на новом месте с такого шага, да и совесть не позволяла. Будь сам Титов образцом благочестия, еще куда ни шло, а так… Чья бы корова мычала, как говорят в народе!
        Любопытство, подзуживающее приобщиться к прекрасному и взглянуть на открытки, поручик без малейших сомнений задавил усилием воли, заставив себя сосредоточиться на недовольно притопывающей от нетерпения девице Брамс, напоминавшей сейчас рвущуюся в бой злую лошадь, бьющую копытом. В отличие от маленьких грешков Чогошвили, вещевичка являла собой серьёзную проблему: поручик просто не представлял, как в этом случае отделаться малой кровью.
        - Аэлита Львовна, может быть, вы лучше посетите экспертов и заберёте у них портрет с отчётом?
        - Это мы и так можем сделать, морг всё равно по дороге, - отмахнулась Брамс, после чего терпеливо, спокойно продолжила: - Натан Ильич, я всё понимаю, если пожелаете там задержаться, я прекрасно доберусь до дома сама.
        В двадцать третьей комнате повисла звенящая тишина. Брамс выжидающе смотрела на поручика, Адам с Элеонорой с большим интересом и буквально замиранием сердца ждали, как тот станет выкручиваться.
        Титов пару мгновений молча буравил Аэлиту взглядом. Никакого воздействия тот, впрочем, не возымел; наверное, потому, что вины за собой вещевичка не ощущала, издеваться и дерзить не стремилась, а говорила ровно то, что думала, не находя в этом ничего предосудительного.
        «Вот и что с ней прикажете делать? - устало подумал Натан. - Бить нельзя, женщина. Ругать бесполезно, всё равно не поймёт. Воспитывать тем более поздно, взрослая уже девица. Объяснять… будет выглядеть ещё глупее, чем уже есть».
        - Интересно, какими своими словами или поступками я умудрился подтолкнуть вас к подобному предположению? - задумчиво пробормотал он, не столько в ответ на её слова, сколько для заполнения паузы в разговоре. Пока вещевичка еще что-нибудь не ляпнула. - Чёрт с вами, Брамс, нянька я вам, что ли? Жаждете ярких впечатлений - воля ваша, только не говорите потом, что я вас не предупреждал, - буркнул поручик и, махнув рукой, вышел, даже фуражку забыл.
        Аэлита беспомощно глянула на Элеонору, не понимая, чем вызвано поведение поручика и перемена его настроения - столь резкая, что даже она заметила. Вот только что был весел, шутил, а тут вдруг нахмурился, даже как будто потемнел весь.
        - Иди, иди, деточка, сейчас передумать будет ещё хуже. - Михельсон помахала обеими руками, словно выметала вещевичку из комнаты. - И фуражку его не забудь, а то просквозит и весь жизненный опыт по дороге выдует.
        Осторожно подхватив головной убор, словно тот был стеклянный и исключительно хрупкий, Аэлита бросилась догонять поручика. И уже, конечно, не слышала, как за хлопнувшей позади дверью Элеонора со значением проговорила, грозя Адаму мундштуком:
        - Помяни моё слово, мальчик, осенью у нас будет свадьба.
        - Эм… Элеонора Карловна, да я как-то не готов, - пробормотал Чогошвили. - Вы, конечно, эффектная женщина…
        - Тьфу на тебя, сопляк! - беззлобно фыркнула Михельсон и кивнула на запертую дверь. - Вон голуби полетели. Пари бы сделала, да больно повод неподходящий. А что ты разулыбался? Иди срам свой из ящика выгребай да на боевой пост двигай, а то таракан застукает за непотребством - проблем не оберёшься. Хоть бы уж прибили кого где-нибудь подальше, чтобы он опять вымелся на другой край губернии…
        Аэлита нагнала мрачного поручика в конце коридора, двинулась рядом, приноравливаясь к широкому шагу мужчины, искоса заглядывая в лицо.
        - Натан Ильич, я что-то не то сказала, да? - предположила она. - Вы простите, если что. Если вас женщины не интересуют, то я…
        - Брамс! - оборвал её мужчина, резко остановившись, и круто развернулся к девушке. Подумалось, что скоро это слово станет у него новым излюбленным ругательством. - Довольно. Леший побери, лучше не извиняйтесь, у вас это неважно выходит. Во-первых, на Владимирскую мы с вами едем сейчас по долгу службы, и совмещать оную с сомнительными развлечениями я привычки не имею. Вы, надеюсь, тоже. Ясно?
        Аэлита мелко закивала, снизу вверх глядя на мужчину, хотя для себя решила, что Натан просто стесняется. К счастью для обоих, этот вывод Брамс оглашать не стала.
        - Ну и во-вторых, меня интересуют женщины. Но обсуждать этот вопрос с до безобразия наивной незамужней девицей я считаю неуместным и впредь попрошу вас на службе воздержаться от вопросов, касающихся личной жизни моей или других служащих. Это неприлично и даже оскорбительно. Если вы не можете этого понять - просто запомните как таблицу умножения. Ясно?
        Аэлита снова кивнула, но медленно, хмуро. Яркие зелёные глаза наполнились… не слезами, нет, но обидой и непониманием.
        «Переборщил», - признал Титов, досадуя на себя за эту отповедь. Сорвался, он понимал это; Брамс умудрилась вывести поручика из себя. Не настолько, чтобы он всерьёз разозлился, но в изрядной степени. Тем обидней было сознавать, что Аэлита не особенно виновата, просто по своему прямодушию умудрилась растревожить свежую еще рану: личная жизнь с минувшей осени была для Натана всё еще болезненным вопросом.
        Обычное дело - невеста оказалась неверна, благо вскрылось всё до свадьбы. И хоть Титов вытравил эту сердечную привязанность из души и жизни, но вспоминать о переломном моменте в судьбе было всё же неприятно.
        Вот только это совсем не повод обижать маленьких.
        - Аэлита Львовна, - проговорил он заметно мягче. - Простите за эту резкость, но некоторым людям неприятно, когда обсуждают столь личные вопросы их жизни без их на то разрешения. Примерно так, как вам неприятно, когда в ваших талантах вещевички сомневаются лишь на основании того, что вы женщина.
        - Но ведь это другое, - неуверенно нахмурилась она.
        - Другое, - согласился мужчина. - Но ощущения, полагаю, очень похожие. Договорились?
        Брамс вновь кивнула, на этот раз задумчиво и почти уверенно, а потом заметила:
        - Знаете, вы когда сердитесь, очень на Алтына похожи.
        - На кого? - мужчина удивлённо вскинул брови.
        - На Алтына, - повторила она. - У наших соседей пёс есть, овчар, его Дмитрий Сергеевич недопёском с Кавказа привёз, он там служил. Вот Алтын ровно так смотрит, когда недоволен. Вроде и не рычит, не скалится, а наличие зубов ощущается явственно. У вас и глаза в точности как у него, карие в желтизну, - заметила она и, вспомнив наконец, протянула Натану фуражку, которую всё время разговора трепетно прижимала к груди обеими руками, словно защищая. И отчего-то смутилась, когда твёрдые ладони мужчины на мгновение случайно накрыли её пальцы.
        - Спасибо, - кивнул Титов, надевая головной убор. Он тоже ощущал лёгкое замешательство; догадывался, о какой собачьей породе идёт речь, и сравнение оказалось неожиданно лестным. Мужчина жестом предложил двигаться дальше и проговорил с надеждой: - Может быть, вы всё же передумаете? Право слово, бордель - совсем не то место, которое стоит посетить в жизни. А вы хоть и исключительно талантливая, но всё же юная барышня. Мне, признаться, чрезвычайно неловко вас туда вести.
        - Оставьте, поручик, - вздохнула Аэлита. - Я, может, и юная барышня, но не дура же и прекрасно знаю, каким именно местом зарабатывают на жизнь женщины в подобных заведениях. В теории, конечно, но я сомневаюсь, что там есть нечто действительно шокирующее.
        - Ваше любопытство вас когда-нибудь погубит, - предрёк Натан.
        - Лучше пусть погубит любопытство, чем глупость или скука, - возразила Брамс столь легко и быстро, что не вызывало сомнений: отвечает на подобное замечание не впервые.
        Спорить Титов не стал. Пожалуй, он готов был согласиться с этим утверждением.
        Глава 5. Майская ночь
        Дом терпимости, в котором жила покойная Навалова, неожиданно оказался весьма пристойным местом, если можно так выразиться о заведении подобного толка. Чистый классический фасад каменного особняка, возле крыльца в несколько ступеней - вазоны с цветами. Вместо завлекающих публику девиц - швейцар с постным лицом и фигурой штангиста, приглядывающий тут заодно за порядком. Вид полицейского мундира и присутствие молодой девушки, хоть и бравирующей, но всё же непроизвольно старающейся держаться ближе к своему спутнику, не заставил дрогнуть ни один мускул на лице гиганта - вышколен громила был на совесть.
        Вот внутри всё было уже гораздо менее благочинно. Служащие уголовного сыска с порога попали в просторный помпезный холл в багровых тонах с позолотой, с бархатными портьерами, закрывающими многочисленные проходы, и низкими кушетками, которые занимали полуобнажённые женщины, принявшие при звуке колокольчика заученно-соблазнительные позы.
        Аэлита озиралась с любопытством, словно пришла в музей - да она примерно так и воспринимала это окружение. Натан скользнул равнодушным взглядом по блудницам, отмечая ухоженный вид, хорошую чистую одежду, однако предпринять что-либо не успел: из-за портьер показалась, вероятно, содержательница.
        Статная, хорошо одетая женщина лет пятидесяти - крепкая, ухоженная, с аккуратной причёской. Волосы её были густы, а седина на их смоль легла благородно, словно патина на серебро; тёмно-синее строгое платье сделало бы честь любой почтенной матери семейства. И лицо, и манера держаться, и весь её облик явно принадлежали дворянке, получившей прекрасное воспитание, при этом особе властной и решительной. Непонятно было, что толкнуло её к роли содержательницы борделя, однако вид женщины прекрасно объяснял царящую внутри чистоту и порядок.
        Она скользнула оценивающим взглядом по Аэлите, отчего та непроизвольно выпрямилась и упрямо вздёрнула подбородок, не понимая даже, что в этом взгляде ей столь неприятно. После этого хозяйка осмотрела поручика, вежливо улыбнулась, глядя ему в глаза, и проговорила красивым, хорошо поставленным контральто:
        - Добрый день. Чем я и моё заведение могут быть полезны городской полиции?
        При этом она сделала лёгкий жест рукой, и все блудницы тихонько, без суеты поднялись, поправляя одежду, и, переговариваясь вполголоса, исчезли за портьерами. Остались только две, но обе накинули халаты и чинно присели на кушетки.
        - Здравствуйте. Аглая Навалова работала здесь? - уточнил Титов.
        - Работала? - безупречные брови женщины вопросительно выгнулись, а во взгляде мелькнула какая-то тень. - Что с ней случилось?
        - Она умерла. Мы можем поговорить в более… располагающей обстановке?
        - Да, разумеется. Пойдёмте, поручик, - согласилась она, невозмутимо цепляя мужчину под локоть. Чуть насупленная и очень задумчивая Аэлита зашагала с другой стороны.
        Молча они прошествовали через дверь в торце залы, напротив входа, завернули за расположенную в следующей комнате лестницу, немного прошли по тёмному коридору и зашли в небольшую уютную гостиную. Брамс растерянно огляделась - ничего подобного она не ожидала. Словно не в публичном доме оказались, а в гостях у благообразной горожанки.
        «И чего он меня с собой брать не хотел?» - обиженно подумала девушка, усаживаясь в предложенное кресло и разочарованным взглядом обводя комнату.
        Титов же, напротив, при виде подобной пасторали перевёл дух: повезло.
        - Давно у вас находилась Навалова?
        - Она ко мне пришла сразу, как сравнялось шестнадцать, - задумчиво заговорила содержательница публичного дома, назвавшаяся Назаровой Анной Ивановной. - Я взяла, хоть она и из крестьянок. Как объявили бой безграмотности, так с этим легче стало: даже из глухих сёл приезжают, и то вроде бы молодые не совсем дурные да пропащие. А Аглая… - она медленно качнула головой. - Ох и хороша была девка. Гранит.
        - Что вы имеете в виду? - растерялся поручик, не сумевший применить подобный эпитет к блуднице.
        - Характер. Ох и сильна. Понравилась она мне, очень на меня похожа. В таком возрасте в это ремесло идут от безнадёги, а Аглая решила, что хочет жить красиво. Но не просто решила, а твёрдо шла к поставленной цели. Иные с такими запросами как себя ведут? Думают, что за красу и свежесть им непременно должен к ногам граф упасть, на худой конец надворный советник из благородных. Я на таких сполна нагляделась.
        - А Навалова?
        - Эта из другого теста, - качнула головой женщина. - Поначалу я взяла её как раз за юность и красоту. Думала, как обычно, поистаскается - выгоню. Но нет, Аглая была не из таких. Все деньги спускала не на развлечения, а на своё будущее. За собой очень следила, чистая была. Уроки танцев брала, образование получала. Она сейчас куда больше интересовала мужчин, нежели в юности, и мужчин уже совсем иного сорта, если вы понимаете, о чём я, - Анна Ивановна позволила себе чуть снисходительную улыбку и окинула выразительным взглядом самого Титова. - Я бы, знаете ли, не удивилась, найди она себе через год-другой состоятельного мужчину и оставь ремесло.
        - И вы бы отпустили? Она же, наверное, много денег приносила.
        - Я же не рабовладелица, - усмехнулась женщина. - Всё законно, с лицензией, с полицейским и врачебным учётом. У меня всё же приличное заведение, - резюмировала она с явной иронией. - Хотя, конечно, жалко. Очень талантливая девочка была. Я подумывала понаблюдать за ней и, если не найдёт подходящего мужчину, сделать себе помощницей.
        - А остальные как на это смотрели? Конфликтов не было? Вообще что-нибудь странное в последние дни происходило?
        - Она ни с кем особенно не общалась, - вновь качнула головой Назарова. - Довольно скрытная девочка, не любила говорить о себе, но умела вовремя улыбнуться, пустить слезу и выслушать. Не зазнавалась. Если о чём и спорила с остальными, то не больше, чем прочие, а без ссор у нас не обходится. Конкуренция, видите ли. Но я слежу за порядком и не допускаю лишнего, девочки знают, что за гадость кому-то из своих можно вылететь на улицу. Бабские склоки, если вовремя не пресечь, весьма мерзкая штука. Плевать бы мне на девиц, но не дай бог всё это хоть краем кого-то из гостей заденет - от репутации воспоминаний не останется.
        - А странности?
        - Как сказать, - протянула женщина, задумчиво разгладила невидимые складки на юбке. - Не могу утверждать наверняка, но мне показалось, у неё появился постоянный мужчина. Но это лишь моё предположение и наблюдение, если хотите: когда в жизни женщины случаются подобные изменения, это заметно внимательному взгляду. Кроме того, свой выходной она раньше тратила на обучение и проводила где-то неподалёку, а недавно стала уезжать в город.
        - Куда именно, не можете предположить? Хотя бы примерно?
        Анна Иванонва нахмурилась, глядя прямо перед собой, а потом медленно качнула головой:
        - Нет, увы, не припоминаю.
        - А кто-нибудь из женщин может знать больше? - без особой надежды уточнил поручик.
        - Сомневаюсь, у неё не было подруг. Можете, конечно, поспрашивать, но я бы не обольщалась.
        - Поспрашиваю.
        Стоило вынести Назаровой благодарность как примерной гражданке. Она не выказала и тени неудовольствия тем, что полицейские отвлекают от работы её женщин, обеспечила возможность разговора и очерёдность, так что ни одна из сторон не тратила лишнего времени - в общем, показала себя очень талантливым управленцем и совершенно добровольно сотрудничала с полицией. То ли характер такой, то ли смерть Аглаи её всерьёз расстроила.
        Предсказуемо, что времени разговоры заняли порядочно, но ничего нового от работниц борделя Титов не узнал. Волевую, весьма эгоистичную и готовую идти ради цели на всё Аглаю женщины недолюбливали, но всерьёз подозревать их в убийстве поручик не мог: совсем не женский способ, следы, да и странный спуск тела по реке не вязался с блудницами. А Навалову действительно убили, сомнений в этом не было.
        Судебные медики, у которых служащие сыска по дороге забрали бумаги, фотографии и портрет покойницы, уверяли, что ту утопили, но только не в реке, а в воде из водопровода, в которой имелось большое количество мыла, и сделал это определённо мужчина: на спине трупа, между лопатками, обнаружился кровоподтёк, повторяющий формой крупную ладонь. Вероятно, женщину так удерживали под водой. Нашлись и другие повреждения: очевидно, бедняжка всё же билась и пыталась вырваться, ссадила колени и локти, разбила пальцы на ногах, на что при первичном осмотре не обратили внимания, а топили её, предположительно, в ванне.
        По всему выходило, что убил блудницу тот самый постоянный покровитель, существование которого предположила содержательница борделя: достаточно крепкий и весьма обеспеченный мужчина. Последний вывод можно было сделать, во-первых, из предпочтений покойницы, а во-вторых, водопровод пришёл пока еще не в каждый дом города, жители победнее обходились водоразборными колонками. Да и труп он, наверное, не извозчиком вёз.
        А вот за что убил и как искать этого злодея, Натан пока не представлял и разумных идей на сей счёт у него не было.
        Увы, и осмотр комнат женщины никаких результатов не дал, хотя Титов с согласия хозяйки дома обшарил всё. Памятных фотографий и других подобных вещиц у Наваловой не было, зато имелись довольно ценные, даже порой дорогие, предметы, очевидно, подарки от покровителей - браслеты, кольца, серьги и прочие безделушки. Недостатка в одежде покойная тоже не знала, и вещи были исключительно высокого качества.
        Среди немногочисленных документов не попалось ничего ценного, да и документов тех было - несколько справок от оценщиков о дарёных украшениях, с разными датами. Чековых книжек или других признаков счёта в банке Титов не нашёл - либо покойница унесла их с собой, вместе с билетом проститутки, либо накоплений никаких не существовало. Ещё нашлись учебные тетради, согласно которым Навалова брала уроки языков, ведения хозяйства, этикета, психологии, и неплохо успевала.
        Не помог и опрос прочих служащих борделя - бессменного швейцара, слуг. Последним приплачивали за то, что бы они ничего не видели, и они то ли действительно не видели, то ли помалкивали. А привратник оказался не вышколенным, а туповатым, и даже не вспомнил, в чём именно и когда Навалова отправилась в свой последний путь. Девушки и содержательница, впрочем, настаивали, что в выходные свои Аглая никогда не наряжалась особенно, носила обыкновенные платья. Однако, какого из них недоставало, никто из обитателей борделя внятно ответить не сумел.
        Аэлита же всё время обыска и допроса страшно скучала. Она не понимала, зачем поручик задаёт одни и те же вопросы каждой женщине, которые на пятой для неё слились в одну, и на прощание просит каждую хорошенько постараться и попытаться что-нибудь вспомнить. На взгляд вещевички, всё нужное сказала хозяйка борделя, а провести параллель с серией контрольных измерений девушка не догадалась. Она вообще исключительно редко связывала свою работу и общение с людьми, а если и пыталась это сделать, получалось обычно из рук вон плохо.
        И бордель Брамс разочаровал: она ожидала обнаружить здесь что-нибудь этакое, необычное, а видела заурядную гостиную и обыкновенных женщин. Впрочем, когда сыскари двинулись в обратный путь, на «этакое» Аэлита всё же взглянула: вступил в свои права вечер и у местных работниц настало горячее время.
        Натан всю дорогу тревожно косился на спутницу, ожидая вспышки негодования или смущения, однако Брамс глазела по сторонам всё с той же живостью посетителя интересной выставки в музее. Хорошо одетые, но подвыпившие гости, щупающие блудниц; возгласы, бурные эмоции, сальные шуточки, скабрёзности - всё это не трогало вещевичку совершенно. Даже тогда, когда кто-то из посетителей попытался перепутать её с местной работницей и качнулся в её сторону, Брамс не испугалась, просто отпрянула - а дальше гость напоролся на холодный взгляд Титова, быстро оценил ладонь на расстёгнутой кобуре и тихонько, без лишних возмущений, отступил, подняв руки перед собой ладонями вперёд, тем самым извиняясь и призывая офицера к миру.
        Умом Натан понимал, что заведение Назаровой - не дешёвый портовый кабак и никому бы здесь не позволили обидеть гостей, даже не будь этот гость служащим полиции. Но то умом, нервы же и совесть имели что сказать против, особенно когда громила-швейцар остался позади, а в обе стороны разбежалась мощёная улица, заполненная гуляющим народом, возгласами и смехом.
        - Ну вот, ничего страшного, а вы боялись, - покровительственно проговорила Аэлита, прикрыв глаза и улыбаясь вечерней прохладе. Происходящего вокруг она, кажется, не замечала, в том числе - вот той компании из четверых крепких парней хорошо навеселе, которые с интересом поглядывали в её сторону.
        Титов положил ладонь на рукоять тульского нагана - наградного, проверенного, надёжного - и наполовину вытянул его из кобуры, только что курок не взвёл. Конечно, палить по гулякам он не собирался и в кошмаре, однако так было спокойней, а замутнённый винными парами разум прекрасно прочищает и выстрел в воздух.
        Всё же это была исключительно неудачная идея - вести сюда Брамс. Ей-то что, а Натан после подобного приключения рисковал обзавестись новыми седыми прядями. Будь он один, ему бы и в голову не пришло подозревать гуляющую публику в каких-то безобразиях, в такие места обыкновенно приезжали не за драками, да и содержательницы борделей неизменно пресекали безобразия. Но присутствие спутницы заставляло фантазию Титова рисовать самые мрачные картины.
        - Да, не страшно. Аэлита Львовна, поедемте, время позднее, - проговорил он ровно. - Вас, должно быть, и дома уже потеряли.
        - Не волнуйтесь, папа и сам часто по службе задерживается, да и я, бывает, в институте засиживаюсь допоздна, - отмахнулась Аэлита, потом, словно назло, обернулась к Титову и бодро поинтересовалась: - Какие выводы мы можем сделать по результатам этой беседы?
        - Делать выводы рано, надо думать, - проворчал поручик, аккуратно подхватил Брамс под локоть и мягко, но настойчиво потянул к мотоциклету.
        - Да куда вы так спешите? - изумилась девушка. - К слову, вам куда теперь?
        - К Департаменту, - ответил мужчина уже спокойнее, потому что упорствовать Аэлита не стала и принялась хотя и неспешно, но всё же надевать свою амуницию.
        - Что вы там забыли в ночи? - нахмурилась она, явно подозревая, что Титов станет заниматься расследованием без неё.
        - Ничего. Я просто остановился на постой на Полевой, через два дома от Департамента, - со вздохом пояснил поручик.
        - А почему именно там? - полюбопытствовала немного успокоенная девушка.
        - А почему нет? В городе я человек новый, привязанностей не имею, так какой смысл селиться где-то ещё, если единственный интерес у меня здесь пока - служба?
        - Разумно, - задумчиво похвалила Брамс.
        Больше, к счастью, вопросов не задавала, вскоре они тронулись в путь, а через четверть часа и вовсе распрощались у небольшого домика с белыми резными наличниками. Поручик наскоро почистил китель, умылся с дороги и лёг спать.
        Ночь у Титова выдалась беспокойная. То его терзали бесплодные мысли о начатом только что деле и смутные дурные предчувствия, связанные с ним же; то постель казалась чересчур мягкой, а одеяло сбивалось комком; то мужчина решил, что ему слишком душно и нечем дышать, и настежь распахнул окно. Но полегчало ненадолго: в комнату полились едва слышные звуки сонного города, которые, однако, казались Натану набатом. Да еще пахнущий рекой сквозняк, играя занавесками, дразнил поручика, складывая их в зыбкие очертания одетой в белую рубаху девичьей фигуры, тянущей к мужчине руки.
        «Чёрт знает что такое!» - зло проворчал себе под нос Титов и накрыл голову подушкой. Звуки и образы перестали так досаждать, и мужчина вскоре сумел забыться тревожным сном, который, увы, оказался не лучше яви. То Натану виделась Брамс, плывущая на спине по реке сквозь предрассветный туман, и в сложенных на груди руках её трепетало пламя свечи. То сам поручик отчаянно отстреливался от каких-то смутных теней, и в нагане неизменно недоставало единственного патрона. То снился длинный сырой сводчатый ход с земляным полом и стенами, сложенными из тяжёлых тёмных блоков, между которыми сочилась влага. То простоволосые девицы в венках и полотняных рубахах водили хоровод в лунном свете, заливающем поросшее высокой травой взгорье в излучине реки. То грезилась пахнущая конским потом и порохом сумасшедшая скачка в ночи на хрипящей от усталости лошади.
        Наконец Титова вырвал из всего этого сумбура пронзительный петушиный крик, прозвучавший как будто над самым ухом, и мужчина, дёрнувшись, сел в постели, сонно тараща глаза в рассветный сумрак и нащупывая на боку наган. Через пару мгновений поручик сообразил, что он вообще-то спит в одних подштанниках и кобуры на привычном месте быть не может, вон же она, на спинке стула поверх кителя.
        Более-менее очнувшись, Натан понял, что успел сильно озябнуть: приятная прохлада вечера сменилась промозглой утренней сыростью. Да ещё голова после такой тревожной ночи была тяжёлой и пустой, а настроение - угрюмым. Окно закрывать Титов не стал, вместо этого поднялся и принялся за зарядку, чтобы и согреться, и проснуться сразу. Окончательно добиться последнего помогло ведро воды, опрокинутое на голову на заднем дворе.
        Хозяйка, старая бездетная вдова Марфа Ивановна Проклова, тоже поднималась рано: надо было подоить пару вредных бодливых коз и отдать их пастуху, покормить кур и приготовить еду. Самой-то сухонькой бойкой старушке много не требовалось, но с постояльцем они условились о полном пансионе. Впрочем, такие заботы одинокой женщине были даже в радость - всё веселее. Да и среди соседок Марфа Ивановна вдруг приобрела дополнительный авторитет: уже вся улица знала, что постоялец её из самого Петрограда прибыл для усиления здешнего отделения Департамента полиции, а то и для контроля за его работой. И вроде как из Охранки прислан, где лично виделся с государем и был им отмечен, а здесь полицмейстер встречал его как родного - значит, точно птица высокого полёта.
        Титов же, не имевший понятия о своих невероятных знакомствах, после обливаний тщательно побрился, испросив у хозяйки горячей воды, съел миску каши с маслом и ломтём свежего, пышного белого хлеба и понял, что жизнь всё же хороша, невзирая на мелкие неудобства.
        - А скажи, касатик, - завела Проклова за чаем, с родительским умилением наблюдая здоровый аппетит постояльца. - Правду бабы говорят, будто ваши, полицейские, вчера русалку за волосы из реки выволокли?
        - Глупости, - отмахнулся Натан. - Обыкновенная утопленница. А что, уже болтают?
        - Город маленький, - философски пожала плечами женщина. - Да и в «Губернских ведомостях» вон уже написали.
        - Вы газеты читаете? - оживился мужчина. О наличии печатного слова он как-то подзабыл за вчерашней суетой, а сейчас вот решил, что свежая утренняя газета была бы кстати. Не только теперь, а вообще: нужно потихоньку обживаться, узнавать, чем дышит губерния, привыкать к здешним порядкам, а газеты в таком деле - первое подспорье.
        - Да куда мне, я только по складам и могу. Старая уже, где мне учиться! То молодым нужно, вам еще жить и жить. Век-то вон нынче какой!
        - Какой? - уточнил Титов.
        - Какой-какой - просвещённый! - значимо закончила она, поправляя белый платок. - А про русалку - это мне пастух сказал. Тут недалече, на углу с Соборной, всегда газетами торгуют, а он аккурат мимо стадо гонит, слышит, что зазывала кричит.
        - А что ещё говорят? - поинтересовался поручик для поддержания беседы и получил в ответ целый воз сплетен разной степени свежести и достоверности - от историй о гулящей агапьевой дочке из тридцать восьмого дома и отелившейся тройней коровы до местных сказок о привидениях в усадьбе на Троицкой и таинственном подземном поселении, что простирается на многие вёрсты не только под самим городом С***, но даже за реку, и дальше к невысоким местным горам, которые вообще суть рассадник всяческой нечисти, и крещёному человеку там делать нечего.
        - А про общину на Песчаном острове что-нибудь знаете? - Поручик был весьма удивлён, что горные духи показались Марфе Ивановне более достойными внимания, нежели настоящие язычники. С соседской-то дочкой понятно, окрестности простому человеку всяко интереснее неведомых далей, а вот всеобщее местное безразличие к такой диковинке озадачивало.
        - А что с ними? - в свою очередь удивилась хозяйка. - Чудные, конечно, деревяшкам кланяются, да только люди и люди - тихие, смирные, живут своими порядками, зла не чинят. Чай, не зря народ говорит, во всякой избушке свои погремушки. Был у нас тут поп молодой, дурной, всё этим язычникам жизни не давал. Так пришёл старшина их общины, суровый такой старик, сам что твоя деревяшка, при всём честном народе пол-ковша святой воды выпил, крест серебряный в ладонях держал и ко лбу прикладывал. Говорил тогда, мол, вера ваша учит смирению и кротости, учит отцов и бога чтить, так и мы, говорит, отцам нашим и земле нашей кланяемся. Много чего вообще говорил, с попом тем хорошо так, складно собачился, как будто и сам семинарию кончил. А я тебе вот еще что скажу, касатик: иной некрещёный порой душой больше православный, чем другой, лоб в молитве разбивший.
        - Мудрая вы женщина, Марфа Ивановна, - уважительно ответил на это Титов, качнув головой.
        Вскоре поручик надел китель, застегнул портупею, распрощался с хозяйкой, вышел на Полевую, на ходу нацепляя фуражку, и свернул к указанному пересечению с Соборной. Департамент находился в другой стороне, но Натан предпочёл заложить крюк и вооружиться печатным словом. По уму стоило бы сходить в ближайшее почтовое отделение и там подписаться на «Губернские ведомости», но где его искать, Титов не знал, спросить же у хозяйки - не догадался.
        К зданию Департамента поручик возвращался медленно, почти ощупью, с интересом изучая местную газету. История с обнаруженной утопленницей предсказуемо занимала первую полосу, и автор статьи, не располагая достаточными сведениями о происшествии, от души сдобрил известные ему детали проявлениями собственной богатой фантазии. И вроде бы писал о вещах обыкновенных, безо всякой чертовщины, да только Титову всё время вспоминались байки о русалках и водяных, а к концу статьи и вовсе сложилось впечатление, что вчера на берегу реки он столкнулся с чем-то сказочным. Пришлось напомнить себе, что единственным встреченным вчера чудом по праву можно считать только вещевичку с выдуманным именем, и то не от «чудесный», а от «чуднoй». А всё остальное - дело рук человеческих, которые именно ему, Натану, нужно найти.
        В двадцать третьей комнате Титова встретил отчаянный, даже остервенелый какой-то стрекот пишущей машинки: Элеонора с очень мрачным и неприступным видом восседала за столом и, обложившись бумагами, щёлкала по клавишам с такой силой, словно мечтала вбить их в стол. Никого из знакомых служащих уголовного сыска не было, только единственный мужчина лет тридцати-сорока - видимо, из тех, кто вчера находился в разъездах.
        Тонкокостный, светловолосый, в изящных очочках на востром носу, с узким чахоточным лицом и тонкими усиками, он напомнил Титову поэта из современных. Из тех, что в военное время предпочитали сочинять героические поэмы на чьей-нибудь даче и называть это помощью Родине в трудную минуту, уверяя, что на переднем крае от них не будет пользы, а вот так, в тылу, они поднимают народ.
        В этих словах имелось немалое зерно истины, и проку на фронте от бойцов, не державших в руках ничего тяжелее ручки, и впрямь было бы немного. Но Натан, будучи человеком военным и, более того, потомственным офицером, к подобному сорту людей испытывал предубеждение. Да ко всему прочему он ещё мог привести пример из широкого круга своих знакомств, в котором личная доблесть прекрасно сочеталась с недюжинным литературным талантом, и потому к незнакомцу отнёсся с насторожённостью и - заранее - неприязнью.
        - Доброе утро, Элеонора, - склонил он голову в сторону делопроизводительницы.
        Та молча кивнула в ответ, не отрывая взгляда от документов и не вынимая мундштука изо рта.
        - Титов, Натан Ильич. С кем имею честь?
        - Здравствуйте-здравствуйте, уже наслышан, уже доложили, - разулыбался тот. - Валентинов Антон Денисович, следователь. Стало быть, ещё один ваш подчинённый. Был в отъезде, в Б*** уезде, а потому не имел удовольствия поприветствовать лично, каковое упущение сейчас с радостью исправляю. - Продолжая улыбаться, следователь Валентинов с жаром, обеими руками пожал ладонь поручика. Руки у него оказались длинными, слабыми и холодными, что тоже не добавило приязни. - Смиренно жду вот, пока Элеонора Карловна изволят освободиться, чтобы перепечатать мой отчёт о происшествии. Должен заметить, забавный и поучительный случай…
        Рассказывать Валентинов умел: говорил складно, увлекательно, с лёгкой иронией и знанием дела, и через несколько минут Титов смягчился к нему, старательно убеждая себя, что не всем быть бойцами, такие вот лирики тоже необходимы, раз бог их создаёт. К тому же, может, вид этого Антона Денисовича - результат какой-нибудь тяжёлой болезни, перенесённой в детстве или вовсе хронической. Что ж теперь, человек не имеет права считаться хорошим?
        Никакой хвори в новом знакомце он, правда, не ощущал, так что совсем убедить себя в симпатичности нового знакомца никак не получалось, Валентинов петроградцу не нравился. Да и поведение Михельсон, которую Титов уже признал разумной и весьма опытной женщиной, не способствовало возникновению приязни: та не вступала в разговор, лишь недовольно кривилась, кидая на Валентинова косые взгляды. Это бросалось в глаза, поскольку Элеонора произвела на Натана впечатление общительной и незлобивой особы, и ему не верилось, что подобное отношение возникло на пустом месте.
        - А где все остальные? - Поручик наконец сумел улучить момент и прервать бойкий монолог следователя. - Шерепа с Машковым, как понимаю, заняты кражей, но Адам, Бабушкин, Аэлита…
        - Адам отбыл за приток с депешей, не знаю уж, с чего вызвался, - не дав Элеоноре, к которой собственно обращался Титов, и рта раскрыть, бодро ответил Валентинов. - Бабушкин обыкновенно через день ходит, он на полставки. А вот где душечка-Алечка, мне и самому хотелось бы знать. Она очаровательна, но возмутительно необязательна!
        Последние слова неприятно царапнули поручика, хотя Титов так и не сообразил, чем именно. Вроде бы он понял, что имел в виду собеседник: Брамс по рассеянности своей действительно могла что-нибудь забыть или перепутать. Но что-то неуловимое было в интонации, во взгляде, в выражении лица Валентинова, что подспудно пробуждало отторжение.
        - Аэлита Львовна забегала утром, забрала свой саквояж, - сделав особенный акцент на имени-отчестве вещевички, сообщила Элеонора. Пока говорила, она прервала работу и принялась раскуривать папиросу. - Обещала быть после обеда, сегодня у неё занятия в Федорке, да еще она хотела какое-то своё предположение проверить. Сказала, вы знаете.
        - Боюсь даже предположить, - со смешком качнул головой Натан. - Но, надеюсь, никто не пострадает в процессе.
        - Элеонора Карловна, я сотню раз просил вас не курить в помещении, - с укором протянул Валентинов, выразительно махнув рукой перед лицом и сморщившись. - Омерзительная привычка! Да и для здоровья вредно, ну как вам не стыдно?
        На этих словах Титов неожиданно ощутил настоятельное желание закурить, столь навязчивое, что и сам удивился: он ведь по сути был согласен со следователем, и сам оставил эту пагубную привычку из тех же соображений. Однако всё та же неуловимая фальшивая нота, звучавшая даже не в словах Антона Денисовича, а в самой его манере разговора, в поджатых тонких губах и наморщенном носе, нестерпимо раздражала и будила в обычно рассудительном Натане злющего беса противоречия.
        - Элеонора, не угостите папиросой? - привыкший не спорить со своим чутьём, Титов решил пойти на поводу у этого странного желания.
        Михельсон улыбнулась одними глазами и молча протянула портсигар. Поручик поднялся со своего места, взял папиросу, немного помял её в пальцах, закусил и присел на край стола делопроизводительницы, искоса наблюдая за Валентиновым.
        - Натан Ильич, вы курите? - взгляд следователя сделался каким-то потерянным, неуверенным.
        - Бывает порой. Вы против? - полюбопытствовал Титов, раскурил папиросу и кивком поблагодарил Элеонору за предложенную пепельницу. Словно не слышал предыдущего пассажа следователя.
        Михельсон, до этого хмурая и недовольная, сейчас вдруг стала похожа на кошку, обожравшуюся ворованной сметаны и греющуюся на солнышке. Жмурилась особенно похоже. Она откинулась на спинку своего стула, скрестив руки на груди, и с невозмутимым интересом наблюдала за Валентиновым. А тот мялся и явно не знал, что говорить.
        - Да нет, отчего же, - пробормотал следователь наконец. - Это ведь не запрещено, верно? Вы, к слову, знаете, что Колумб, великий мореплаватель, открывший Америку и познакомивший Европу с табаком…
        Однако выяснить, что там случилось с «великим мореплавателем», обитателям двадцать третьей комнаты было не суждено: на столе задребезжал телефон.
        - Уголовный сыск, Михельсон у аппарата! - бодро гаркнула в трубку Элеонора. Прослушав короткое сообщение, задумчиво кивнула, но тут же сообразила, что собеседник не может её видеть, и добавила вслух: - Он будет. Антон Денисович, вас к Чиркову приглашают, уверяют, что вы просили аудиенции.
        - Да-да, конечно, благодарю! Натан Ильич, очень рад был познакомиться лично, надеюсь, вы надолго у нас задержитесь, эта должность явно ожидала именно вас, - улыбнулся Валентинов и выскользнул за дверь.
        - Выкурили таракана, - удовлетворённо процедила сквозь мундштук Михельсон, разминая пальцы. - Жаловаться на тебя побежал.
        - В каком смысле? - опешил Титов. - Мы впервые видимся!
        - Так он вокруг начальственной должности увивается, сколько я его помню, - фыркнула женщина. - Чуть только ковром Чиркову под ноги не стелился, что бы его назначили, а Пётр Антонович всё сомневался - видать, чуял. Да таракан он и есть таракан! Тварь зловредная и мерзости разносящая.
        - Хм, - глубокомысленно кашлянул поручик и проговорил неуверенно: - Он, конечно, производит впечатление довольно скользкого человека, может быть немного подхалима, но неужели всё так плохо? Мне он, признаться, с первого взгляда как-то не понравился, но я в общем понимаю, почему: не уважаю я таких вот бледных и робких. Но он, может, болеет чем-то?
        - «Робких»! - передразнила Михельсон презрительно. - Вы там, поручик, в своём Петрограде жизни совсем не знаете, но чутьё у тебя есть. Верь ему, и наладится всё.
        - На чутьё не жалуюсь, но я, однако, по - прежнему не понимаю, какое отношение всё это имеет к Валентинову.
        - Да лярва он, - фыркнула Элеонора сквозь мундштук.
        - В каком смысле? - оторопел Титов. Воровское ругательство было ему знакомо, но поручик понятия не имел, как его можно применить в этом случае.
        - В буквальном. Да ты иди, иди, не то вернётся - до смерти заговорит, - покривилась Михельсон. - Я-то привычная, на меня где сядешь - там и слезешь, а ты пойди лучше, погуляй.
        - Погодите, а уборку-то вы вчера ради него затевали, что ли?
        - Не ради, а против, - назидательно сообщила женщина. - Ежели какая полезная для общества работа происходит, то это верный способ не видеть рядом Валентинова: боится, что привлекут. Оно, конечно, на один-два дня хватает, дольше баклуши бить с изображением бурной деятельности не выходит, но и то хлеб. Всё, иди, поручик, некогда мне тут с тобой.
        Натан с подозрением глянул на делопроизводительницу, вновь принявшуюся щёлкать клавишами, но ничего говорить не стал. Пару раз глотнул забористый дым и, поморщившись, затушил папиросу в пепельнице: желание курить ушло вместе с Валентиновым.
        Двадцать третью комнату поручик покинул в задумчивости, со странным ощущением, что в мире после сегодняшней ночи что-то неуловимо изменилось. Или это началось раньше? Или с миром всё в порядке, просто сам Титов после тревожной ночи малость не в себе? Или банально не выспался?
        Последняя мысль была взята за основу, и этот вопрос Натан временно отложил, сосредоточившись на вчерашнем деле. Идей у него имелось всего три, весьма ненадёжных, но за неимением лучших - оставалось брать что дают.
        Первая, муторная и зыбкая, была всё же относительно разумной: наведаться в Федорку, вооружиться артиллерийской поддержкой в лице Брамс и попытаться составить примерный список тех людей, которые могли бы подчистить умбру на теле покойницы. Даже если их получится сотня-другая, это всё же даст некоторую определённость: всяко лучше, чем без малого сотня тысяч жителей крупного губернского города.
        Досадно, что покойная Аглая Навалова была столь скрытной и никому ни словом не обмолвилась о своём ухажёре, если таковой вообще имелся, но тут уж ничего не попишешь. Сообщай каждый убитый перед смертью о своих рискованных знакомствах, и полиция осталась бы без работы.
        Ещё имелась малая надежда, что кто-нибудь из блудниц за прошедшее время вспомнил нечто полезное следствию, и Титов намеревался снова посетить четырнадцатый дом по Владимирской улице, но для такого визита было ещё рано: тамошние работницы наверняка еще спали после «трудов праведных».
        А третья мысль была совершенно шальной, дурацкой, но всё равно не давала Титову покоя: не шли у него из головы язычники со своим островом, хоть тресни. Натан не подозревал их в убийстве Наваловой, ему просто чертовски хотелось взглянуть на это диво дивное, и даже оправдание для сей прихоти имелось: расспросить общинных об их похоронных обрядах и узнать, не мог ли кто желать им зла, пытаясь вот таким убийством бросить тень именно на них. Конечно, пока об этом в целом городе, похоже, не подумал никто, кроме самого Натана, но то пока!
        На остров он в конечном итоге и решил отправиться, как раз до обеда должен был обернуться. И польза, и отдых, и следование мудрому совету своеобразной женщины Михельсон, велевшей слушаться чутья.
        Глава 6. Тонкая нить
        Титов совершенно не удивился наличию в распоряжении Департамента полиции целого москитного флота: до многих мест в С-ской губернии было куда проще добраться по воде, чем на перекладных по суше. Поручику без лишних вопросов и волокиты выделили небольшой быстроходный катерок с угрюмым неразговорчивым лодочником, который не нашёл нужным представляться, лишь сумрачно кивнул в знак приветствия, молча дожидаясь, пока пассажир устроится.
        Тронулись. Шум порта быстро остался позади, мотор катера гудел низко, солидно и удивительно негромко, особенно в сравнении с буцефаловым. Жестяная посудина, задрав нос, звонко подпрыгивала на мелких волнах и плюхалась обратно, весело брызгаясь, так что у Титова вскоре до плеча вымок рукав.
        Отсюда, с самой воды, река казалась ещё шире и сильнее походила на морской залив, отличаясь от него больше запахом, чем видом. Натан неплохо плавал, но человеком был совершенно «земным», водных прогулок не любил и привычки к ним не имел, и потому сейчас крепко цеплялся за борт лодки, опасаясь не удержаться на очередном рывке.
        Небо сегодня занавешивала прозрачная дымка, сквозь которую солнце гляделось тусклым - не то признак перемены погоды, не то временное неудобство. По фарватеру, вниз по течению, медленно шёл сухогруз, Натан долго разглядывал его со странным чувством: по сравнению с этой громадиной их катер казался мелкой рыбёшкой рядом с китом. Да дело было не только в корабле; поручика опять посетило испытанное на мосту ощущение собственной незначительности на просторе живой природы, незнакомого мужчине прежде. Но странно, чувство это было совсем не удручающим, напротив - приятным. Наверное, что-то подобное должен ощущать младенец на руках матери.
        Далеко не сразу непривычный к речным путям Титов различил в береговой линии проход, в который уверенно стремилась лодка, и понял, что слева появился уже Песчаный. А дальше всё случилось удивительно быстро: вот только что вокруг расстилалась необъятная гладь реки, и вдруг она расступилась перед кудрявым ивняком острова, ставшего неожиданно большим, значимым. Катер нырнул в боковую протоку, берега надвинулись и зашелестели, а ещё через пару минут мотор затарахтел совсем тихо - лодка приставала к низкому дощатому причалу, ближайшему из трёх. У каждого из них покачивалось на мелких волнах по нескольку почти одинаковых плоскодонок.
        - Я вас тут подожду, - буркнул лодочник, мастерски причалив бортом к настилу, поднимающемуся над водой всего на пол-аршина. Это были первые слова, которые Титов услышал от спутника; до сих пор предполагал даже, будто тот немой.
        Возражать поручик не стал, кивнул, выбрался на пристань, очень надеясь, что лодочник действительно дождётся. С другой стороны, даже если не дождётся, ну не съедят же его местные жители, которых все вокруг называют исключительно мирными?
        Пирс упирался в высокий берег, однако наверх вела достаточно широкая и удобная, добротная деревянная лестница с перилами. А там поручика уже ждали: высокий, обветренный старик, похожий на насквозь просоленного отставного моряка. Широкоплечий, крепкий, он даже в свои годы, а было ему явно за семьдесят, казался могучим, словно вековой дуб. Окладистая белая борода лежала на груди, голову покрывала косынка. Из одежды только рубаха из небелёного льна, подпоясанная верёвкой какого-то хитрого плетения, словно узелковая грамота да подвёрнутые до колен штаны.
        Рядом с босым гигантом Натан почувствовал себя неуютно, словно не человек это был, а медведь.
        - Добрый день, - первым заговорил офицер, рассудив, что в роли незваного гостя должен как минимум проявить вежливость.
        - И ты здрав буди, добрый человек, - спокойно кивнул встречающий. Светло-серые, холодные глаза его заставляли вспомнить северные моря. - Дело пытаешь аль от дела лытаешь?
        Натан поперхнулся воздухом от такого начала разговора и с ходу не нашёлся с ответом. Он совершенно безосновательно, хотя и крепко, был внутренне настроен на встречу с какими-то дремучими суевериями, но такого былинного приветствия всё же не ожидал. А старик вдруг улыбнулся в бороду - хитро, по - мальчишески проказливо - и махнул рукой.
        - Пойдём, служивый, не на пороге же разговаривать! Ты не серчай, но уж больно рожа у тебя потешная была, не удержался. Данила Рогов я, здешний староста.
        - Натан Титов, уголовный сыск, - представился в ответ поручик. Пожал протянутую крепкую, деревянную от работы ладонь и зашагал рядом с язычником по широкой тропе, почтительно огибающей старую ветлу - праматерь окружающего ивняка.
        - Знаю, с чем ты пожаловал, - заговорил тем временем Данила. - Слышали мы уже про ту горемычную, да только мои люди к этому делу отношения не имеют.
        - Да я вас, в общем-то, и не подозревал, - отозвался Натан, радуясь, что сейчас говорит чистую правду. Было неприятное ощущение, что спутник читает его легко, словно гимназист детский букварь. Проверять, так ли это, не хотелось, но еще меньше хотелось этому ?огову врать. - Скорее уж на вас тень кто-то пытался навести. Собственно, я о подобном и собирался спросить - могли ли, нет ли, кто. Обычаев ваших я не знаю совершенно, вот разве что по старым сказкам, да и вообще до вчерашнего дня не подозревал, что нынче где-то существуют язычники.
        - Любопытно, проще говоря? - усмехнулся староста.
        - Не без этого, - не стал спорить поручик.
        - Нет, глупости это всё, про тень на плетень, - махнул рукой Рогов, пару секунд подумав. - Ну кому мы мешаем? Несколько десятков человек, в город не лезем, живём своим умом. Ну не попы же бабу утопили, что бы нас изгнать. Это даже мне смешно…
        За разговором мужчины дошли до деревеньки. На первый взгляд - ничего примечательного, обыкновенный небольшой хутор. Полтора десятка добротных срубов, на условной центральной площади возилась в песке малышня под присмотром нескольких старух, сидящих рядком в тени на скамейке. Дети постарше, очевидно, находили себе развлечения поинтереснее, а взрослые все занимались делами. Детвора не обратила почти никакого внимания на новое лицо, а вот женщины взбодрились и зашушукались, меряя Титова любопытными взглядами.
        Вслед за старостой Натан приблизился к одному из домов, неотличимому от соседних, поднялся на крыльцо. Через сени прошли в горницу - изба как изба. Тканая дорожка на полу, белёная печь, стол с лавками. В красном углу вот только вместо привычных икон, на которые Титов даже поднял руку перекреститься, резные деревяшки идолов. Рука опустилась, сыскарь задумчиво качнул головой.
        - Садись, служивый, - кивнул ему хозяин на скамью. - Кваску отведаешь? Добрый квас, сам ставил.
        - С удовольствием, - не стал отворачиваться Натан.
        Расселись. Помолчали. Квас, разлитый в простые глиняные кружки, и вправду оказался славным - душистый, прохладный, с ягодным привкусом.
        - Ты, служивый, если надеялся здесь узнать что - то по делу, то напрасно приехал. А ежели просто взглянуть, как мы живём, да словом перемолвиться - так то всегда пожалуйста, мы гостям рады.
        - Так-таки напрасно? - задумчиво протянул поручик.
        - Мертвецов своих мы огню предаём, - веско проговорил Данила. - А вода - это жизнь, кровь земли, не дело её покойниками кормить. Даже в докрещенские, старые времена, когда ещё людей в жертву приносили, их топили, то есть совсем, на дно отправляли. В том суть ритуала была, а то какая же это жертва воде, если её на поверхности оставить? Ну что ты так на меня косишься подозрительно? Это, служивый, исторические факты. ?ристиане вон тоже баб топили почём зря. И жгли. А вроде бы мирная, всепрощающая религия. По делу твоему всего один совет могу дать, да всё равно не послушаешь: оставь, злыдня этого без тебя накажут, а ты только набегаешься.
        - Откуда такая уверенность? - удивился Натан.
        - Русалки на него сердиты.
        - А они-то к нему каким боком? - вопросительно вскинул брови поручик. Он даже почти не удивился повороту разговора: сегодня всё буквально к этому и шло. За время пути ощущение зыбкости мира и лёгкого сумасшествия почти забылось, а вот теперь Рогов о нём напомнил.
        - Кто их знает! Мало того что бабы, да еще и не люди, - философски пожал могучими плечами староста.
        - Может, они мне его ещё и укажут? Чтобы попусту не бегать, - почти без иронии, только с малой долей усталости уточнил Натан.
        - Не дождёшься от них прямоты, - отмахнулся Данила. А потом добавил, поглядывая на Титова с непонятным сочувствием: - Да ты не бери пока в голову и не думай дурного. Я же нехристь, мне положено православного человека с пути сбивать.
        - Не убедили, - хмыкнул поручик. - На воинствующего дикаря не тянете. Я бы поставил, что вы из наших, армейских. И, скорее всего, исключительно образованны.
        Староста в ответ расхохотался, хлопнув себя ладонями по коленям.
        - Ну, хорош, Титов! Добрый сыскарь. Историк я, из Киева родом, университет там кончал, степень магистерскую получал, - весело пояснил он. - И про армейских это ты в точку попал, отец мой из военных, а сам я Великую войну от начала и до победы пешком прошагал. Эх, царица полей! Вот там я после одного случая и решил, что в жизни поменять кой-чего надо.
        - После какого случая, если не секрет?
        - ?асскажу. Но потом. Сейчас еще рано, - туманно отозвался Рогов. - Как в следующий раз ко мне заглянешь, так и поговорим. А пока ты вот о чём подумай. И твой дар живника, и ремесло вещевиков - это всё от наших давних предков пошло, они начала заложили. Нешто они только в этом правы были или, может, еще что верное о мире знали, чего мы сейчас не думаем?
        - В свою веру обратить пытаетесь? - усмехнулся Натан. - Напрасно, я и христианин не так чтобы ревностный, да и тут от меня проку не будет.
        - И не думал даже, - отмахнулся Данила. - Я так, поделиться интересными наблюдениями, которые мне в своё время очень помогли. И раз уж речь зашла… Ты, поручик, поменьше года назад никакую женщину часом не обижал?
        - Почему именно такой срок? - подобрался Титов.
        Прозорливость старосты его сейчас изрядно обескуражила. Ладно узнать про взыскание в личном деле, мало ли кто в те бумаги нос суёт и какие знакомства водит, но про женщину - откуда?!
        - Похоже, - вновь нагнал туману староста и продолжил примирительно, извиняющимся тоном: - Ты прости старика, служивый, я так, о своём, и разговор этот останется между нами. Я, может, из ума уже давно выжил, а тут случайно в цель попал. Фокусы это всё. Вот как в следующий раз приплывёшь, так мы с тобой о другом поговорим, а сейчас - не забивай голову. У тебя и без меня хлопот довольно.
        Титов согласился, даже подумал о том, что пора возвращаться в город, но чувство долга не пустило. Он еще некоторое время расспрашивал Рогова о делах общины, об отношениях с горожанами, о том, как живётся язычникам на острове, почему они обосновались именно здесь. Отвечал Данила спокойно, ровно, и больше не пытался ввести поручика в заблуждение туманными речами. Говорил, что место хорошее, люди добрые и поселиться разрешили, вот и прижились. И земли им хватает, и рыбы, и всего прочего, и не обижает никто. В общем, живи да радуйся.
        А всё равно Натану нет-нет да и виделась какая - то чертовщина. То глядел староста по - особенному, то шелестело что - то за печкой. «Кот», - заверил ?огов, проследив направление взгляда гостя. То деревянные божки из красного угла косились как - то очень недобро, негостеприимно. Высидел здесь Титов с четверть часа, спросил всё, что пришло в голову, а потом засобирался обратно.
        Хозяин поднялся с ним вместе, молча проводил до пристани, где распрощался и остался стоять наверху лестницы.
        Лодочник не подвёл, действительно сидел в своём катере и, кажется, дремал. Поручик опустился на колени на краю пирса, снял фуражку, дотянулся и поплескал в лицо студёной речной водой, на макушку полил, по - собачьи отфыркался и встряхнулся, борясь с желанием совсем окунуть голову.
        И выпрямившись, неожиданно понял, что - отпустило. В голове прояснилось, и вся нелепость собственных мыслей представилась смешной. Вода словно смыла все странные чувства, пробудила от затянувшегося полусна. Разговор с Роговым предстал вдруг в ином, понятном свете, и Натан тихо засмеялся себе под нос, спрыгнув в катер.
        Ох, хитёр историк. Задурил голову своими русалками, сбил с панталыку, а сам мужик ушлый, проницательный. И знатно, небось, посмеялся над дурным служивым. Сначала открыто, когда приветствовал по-былинному, а потом в горнице, когда фокусы показывал. А он ведь просто человечью натуру крепко знает.
        Вот взглянуть Натану на себя со стороны, что можно увидеть? Молодой офицер, не дурак, хваткий; с чего бы ему из столицы бежать в провинцию? Мудрёна наука! С офицером беда - так шерше ля бабу, как говаривал один старый опытный урядник. А что со временем угадал, и вовсе не подвиг: точной даты не назвал, но всяко не больше года, а меньше полугода - Титов ещё, верно, не разобрался бы с переводом. Да и на страдающего от несчастной любви поручик сейчас совершенно не походил, значит, история прошлая, уже забывшаяся.
        Шерлок Холмс С-ской губернии! Такого бы да в сыск…
        Титов даже был готов пойти и предложить старосте составить протекцию, но причал уже остался позади, а разворачиваться не хотелось. Может, и правда еще свидятся, тогда и предложит.
        У порта Титов взял извозчика, но поехал не в департамент, как собирался изначально, а в Федорку, которая «Институт небесной механики». Раз уж сегодня день знакомства с городскими достопримечательностями, то отчего бы не продолжить его там? Как раз можно будет взглянуть на Брамс в естественной для неё обстановке, познакомиться с профессорами от вещевиков и заняться всё-таки списком особо подозрительных лиц, а потом уже можно попытаться от него плясать. Выяснять, не был ли кто из них клиентом покойной Наваловой, устанавливать места, в которых она бывала и могла завести роковое для себя знакомство, искать пересечения… В общем, как говорил Рогов, бегать, потому что лёгкого решения эта загадка явно не имела.
        У Брамс же что ночь, что утро выдались исключительно безмятежными. Проблем со сном девушка не имела никогда, а стены родного института всегда действовали на неё умиротворяюще: как бы ни грезила Аэлита приключениями и геройскими свершениями, но хорошо, уверенно она чувствовала себя именно в лабораториях и лекториях ?едорки.
        K тому моменту, как до института добрался Титов, вещевичка успела прочитать лекцию, провести два семинарских занятия и крепко подумать над проблемой, которую поставила перед ней смерть Аглаи Наваловой. Подумать и, обсудив с научным руководителем, накидать примерный план работ. Плотно заняться этим они договорились после нынешней лекции, которая у Брамс была на сегодня последней.
        Натан, поблуждав некоторое время по коридорам и переходам обители знаний, довольно быстро нашёл кафедру вещевиков, а там отыскать нужный лекторий не составило труда. Поскольку занятие началось уже с полчаса как, поручик не стал никого беспокоить и, тихонько проскользнув внутрь, присел на краю ближайшего к выходу ряда.
        Увиденное Титова впечатлило. Больше полусотни студиозусов, среди которых имелось заметное количество девушек, внимали Брамс очень сосредоточенно, а это уже говорило о многом. Сама же преподавательница стояла за кафедрой, вела рассказ неожиданно уверенным, сильным голосом и выглядела совсем иначе, нежели в департаменте. Там она показалась поручику рассеянной милой девочкой, почти ребёнком, сейчас же перед ним была строгая, серьёзная женщина. Кроме шуток, она казалась на добрый десяток лет старше - столько было в ней спокойствия, рассудительности, уверенности в собственных силах и знаниях. Аэлита охотно отвечала на вопросы, разъясняла непонятные студентам места, даже шутила, правда специфически, в рамках предмета, и соли Титов не понимал.
        «Всё же до чего необычная и многогранная особа», - думал Натан, наблюдая за лекцией.
        Брамс заметила его только после окончания занятия, когда слушатели начали расходиться и поручик сдвинулся в сторону, давая дорогу. На полицейского поглядывали кто с опаской, кто с любопытством, кто - то даже поздоровался. Когда основной поток прошёл, Натан двинулся по лестнице, спускавшейся к кафедре, расположенной в центре амфитеатра - вещевичка замешкалась, собирая свои записи.
        - Здравствуйте, Аэлита Львовна, - проговорил он. - Я…
        - Аэлита Львовна, всё в порядке? - послышался от двери низкий мужской голос, в котором звучало напряжение.
        Титов обернулся и едва не присвистнул восхищённо, столкнувшись взглядом с замершим у прохода рослым детиной, живым воплощением образа «косая сажень в плечах». С коротко остриженными льняными волосами, голубыми глазами и простым, открытым лицом - настоящий богатырь. Довольно неожиданная наружность для студента, больше бы кузнецу подошла или солдату.
        Зато фамилия у него оказалась очень подходящая.
        - Что? Что-то случилось, Кузнецов? - вскинулась Аэлита и уставилась на богатыря.
        - Всё в порядке? - повторил тот.
        - Я за решительно всё вокруг не отвечаю, - недовольно нахмурилась вещевичка, а после выдвинула единственное, на её взгляд, логичное предположение: - Вы что - то не поняли из лекции? Скажите толком!
        - Ваш студент беспокоится, что я вам досаждаю, - пояснил Натан вместо смятенного богатыря.
        «Сказать толком» тот не мог явно из нерешительности и отсутствия нахальства: всё же грубить полиции - не лучшее в жизни дело. А с ходу сказать то же самое, но вежливо, не хватало красноречия.
        - С чего бы это? - растерялась Аэлита. Но на это восклицание не ответил ни один из мужчин, и вещевичка недовольно всплеснула руками. - Что вы мне голову морочите?! Идите, всё, кончилась лекция!
        Поручик едва удержался от улыбки: всё же Брамс неподражаема. А студент одарил сыскаря тяжёлым взглядом, словно предупреждая, и, попрощавшись, вышел.
        «Ревнует, что ли?» - растерянно подумал Натан, а вслух поинтересовался:
        - Вы не распространялись среди студентов, что служите в сыске?
        - Нет, зачем? Это ведь не имеет отношения к их обучению, - логично ответила она и посетовала: - Тут по делу-то всё рассказать времени не хватает, куда уж попусту языком молоть!
        Титов усмехнулся и качнул головой в такт своим мыслям, а вслух проговорил:
        - Хорошие у вас студенты, неравнодушные.
        - Это вы о ком? А, об Илье? Он толковый, но вечно каша во рту, - пожаловалась девушка, вдохновлённая интересом поручика к её работе. - Мямлит, я его никогда понять не могу. Всё время приходится письменно спрашивать. Что твоя собака, всё знает, сказать не может.
        «Точно, ревнует», - пришёл к выводу Натан и сменил тему:
        - Элеонора передала, что вы планировали проверить некое предположение. Как успехи?
        - Пока рано говорить об успехах, - оживилась Аэлита. - Нужно пробовать, считать, может даже экспериментировать. Я уже прикинула план работы, и его даже Павел Трифонович одобрил.
        - Кто одобрил? - растерялся поручик.
        - Профессор Иванов, - охотно пояснила девушка, собрала наконец в планшет свои бумажки и двинулась к выходу. - Он по части экспериментов у нас в институте лучший.
        - Погодите, скажите всё же толком, что именно вы желаете проверить? Но только в двух словах, тонкостей я всё равно не пойму.
        - Ну, там математика в основном… - протянула Аэлита, задумчиво хмурясь. - Если вкратце, можно попытаться выловить из тех цифр, которые выдал прибор, что-нибудь полезное. Понимаете, умбра, она… непрерывна. Это ведь не просто точка на бумаге, это поле, величина которого не может измениться мгновенно во времени и пространстве. И существуют определённые законы её изменения и распространения, описанные ещё в прошлом веке. Когда говорят, что тени на предмете нет, она на самом деле всё равно существует, но при этом столь мала, что её нельзя измерить. Ну как невозможно, например, невооружённым взглядом увидеть клетку. Вообще с точки зрения науки умбра и вещевая сила - это одно и то же, просто применяются термины в разных обстоятельствах. И большинство современных теоретиков склоняются к тому, что сила эта существует решительно везде вне зависимости от присутствия человека. Просто мы накапливаем её и усиливаем вокруг себя. Ну как растёт поле вблизи постоянного магнита или как линза фокусирует свет… Ой, я уже не о том совсем, да? В общем, сейчас важно, что мы можем посчитать умбру, опираясь на показания
наших несовершенных приборов и точное знание их устройства. Грубо говоря, можно попробовать вычесть из полученных показаний собственную умбру измерителей и обработать результат на основе имеющихся у нас общих теорий её распространения.
        - И что это даст?
        - Как минимум есть неплохой шанс узнать, каким способом злодей стирал умбру и чем при этом пользовался. А может, даже получится частично восстановить уничтоженную умбру и узнать, какие вещи находились рядом с покойницей.
        - Звучит фантастически, - недоверчиво хмыкнул Натан.
        - Мы с вами живём в такое время, когда вся фантастика - это дело ближайшего будущего, - весело улыбнулась Брамс. - А математику не зря называют царицей всех наук.
        На собственное образование поручик никогда не жаловался, ему доставало познаний для выполнения служебных обязанностей и даже применения в случае необходимости собственного дара. Больше того, Титов привык работать с вещевиками, относился к ним с искренним уважением и считал весьма нужными на полицейской службе людьми. Они могли осмотреть место происшествия, что - то насвистеть - и с лёту выдать какие-то его характерные особенности.
        Но дело в том, что прежде это были исключительно полицейские вещевики, причём именно в таком порядке: сначала сыскари, а потом уже всё остальное. Они и учились там же, где все прочие следователи, просто на отдельной специальности.
        Может, конечно, в той группе Охранного отделения, которая специализировалась на преступлениях, совершённых вещевиками, всё обстояло несколько иначе, но для поручика то, о чём говорила Аэлита, было почти откровением.
        Брамс полицейским только называлась, и доверить ей какое-то обыденное для сыскаря дело вроде обыска или допроса свидетелей Натан не согласился бы и под страхом смерти, потому что точно знал, чем это закончится. Навыки общения с вещами на практике требовались полицейским сравнительно редко; собственно, всё, что мог предпринять вещевик, Аэлита уже сделала при осмотре тела. Дальнейшее же присутствие девушки Титов воспринимал философски, относясь к девушке как к несамостоятельной младшей сестре, которую не с кем оставить дома, поэтому приходится таскать с собой. То есть до следующего момента, когда понадобятся её таланты, Аэлита в представлении Натана была совершенно бесполезна. Да, её триумф не состоялся, преступник оказался хитрым и не дал возможности вещевичке поймать его за руку. Ну нет умбры - и нет, существуют другие способы вычислить преступника. Во всяком случае, именно так всё происходило бы в привычных Титову обстоятельствах.
        А вот поди ж ты! Оказывается, «нет умбры» - это совсем еще не значит, что её действительно нет.
        Впрочем, несмотря на собственное восхищение талантом и познаниями Брамс, к её энтузиазму поручик отнёсся довольно скептически, хотя и не стал этого показывать. Зачем ссориться на пустом месте? Ну не найдёт и не найдёт, так хотя бы попытается, будет всё это время при деле - уже хорошо. А если найдёт, так он, Натан, тем более в выигрыше.
        За этим разговором они дошли до одной из лабораторий вещевиков - наглухо закрытой комнате в подвале. Там Титов имел удовольствие познакомиться с поджидавшим Брамс профессором Ивановым, и если бы у поручика изначально возникли какие - то подозрения в адрес этого человека (всё же опытный вещевик; кто знает, не он ли - таинственный злодей?), то они бы исчезли после первого же взгляда.
        Начать с того, что у Павла Трифоновича отсутствовала правая рука до самого плеча, и пустой рукав пиджака был аккуратно вложен в карман и даже как будто прихвачен булавкой. Здороваясь, Натан, не теряясь и не мешкая, протянул для пожатия левую ладонь, чем, кажется, заслужил симпатию старика.
        И - да, профессор Иванов был исключительно стар. Ссутуленный, хрупкий, с пушистым венчиком седых волос вокруг усыпанной тёмными пятнами лысины. Впрочем, назвать его дряхлым всё же не получилось бы: семенил он вполне бодро, а глядел хитро, насмешливо. Да и голос профессорский звучал твёрдо, значительно, без скрипа.
        - Ишь ты, бравый какой, - чуть прищурился он, разглядывая Натана, и, покачав головой, добавил: - Ну точно я в молодости! А ты чего с гостями-то, Алечка?
        Этот вопрос поставил Брамс в тупик: она за вчерашний день удивительно быстро привыкла к компании Титова, сейчас была исключительно рада его видеть, в особенности, конечно, польщённая его интересом, да и разговор завязался очень легко и быстро, и девушка попросту не догадалась расспросить поручика о цели визита.
        - Ой, и правда, а вы какими судьбами? Просто поинтересоваться ходом экспериментов? - обратилась она к мужчине.
        - И это тоже. Но кроме того, я хотел спросить помощи и хоть как - то ограничить круг подозреваемых, - сообщил Натан и пояснил уже профессору: - Аэлита Львовна говорила, что для устранения умбры не требуется особенно выдающихся навыков, но я всё же думаю попытаться создать какой-никакой список. Ну сотня там будет человек, ну две, даже три, но всяко не десяток тысяч!
        - Алечка и не такого наговорит, вы слушайте её больше, - вдруг захихикал Иванов.
        - А что я не так сказала? - тут же насупилась девушка.
        - Да всё так, да, выдающихся навыков не требуется, - продолжая хихикать, махнул на неё рукой профессор. - Только вы, Натан Ильич, соотносите как-нибудь её представление об исключительности с общечеловеческим.
        - Погодите, вот сейчас не понял. Хотите сказать, специалистов такого уровня ещё меньше?
        - Полсотни наскрести можно, если очень постараться и добавить тех, кто теоретически всё же способен на подобное, но широкая общественность не в курсе его интересов к данной теме, - пожал плечами профессор. - Ну и всегда остаётся возможность, что это кто-то пришлый, незнакомый, который просто в гости приехал.
        - А всех местных вы знаете? - ошеломлённо проговорил Титов.
        - Кого как, - отозвался Иванов, покрутив ладонью в воздухе. - Кого шапочно и понаслышке, а кого вот этой рукой за уши таскал. Алечка, а что ты сидишь и дуешься? Подготовь-ка покамест аппаратуру по списку, а то мы до морковкина заговенья делом не займёмся!
        Брамс сверкнула на профессора глазами, но спорить не стала. Натан с иронией подумал, что и у этой упрямой девицы, оказывается, есть непререкаемые авторитеты, просто искать их нужно было не в полицейском департаменте, а в совершенно ином месте.
        - А как же те, кто вещевиками не является, но понимает в этой теме?
        - Хм. Ну бредовые варианты вам же не нужны, вам же приземлённые, верно? Да ещё, небось, ребята покрепче, не из таких древних вешалок, как я? - поинтересовался профессор насмешливо, пожевал губами и сообщил: - Трое. Два инженера с нашего «Взлёта», и на новый, Станкостроительный, исключительно толкового специалиста прислали. Но только я бы их всерьёз не рассматривал. Без вещевика стереть умбру, конечно, возможно. В жизни вообще нет невозможного, есть лишь маловероятное или никому не нужное. Только это же оборудование, и довольно громоздкое, сложное оборудование, требующее ко всему прочему немало электричества…
        - Насколько громоздкое? В авто войдёт? - прагматично уточнил Натан. - И эти трое, я так понимаю, располагают возможностью при необходимости получить нужные приборы?
        - Войти-то войдёт, и располагают, - вздохнул профессор. - Да вот только нужно ли оно?
        - Имеете в виду, что инженер вряд ли занялся бы чем - то подобным и придумал другой способ не оставить следов? - спросил Титов. - Я склонен согласиться, но проверить всё равно нужно. Мне только непонятно, почему их так мало? Они ведь работают с вещевиками, разве нет?
        - Работают, работают. Тут, Натан Ильич, вот какое дело. Обычные люди вообще очень редко задумываются о существовании умбры, еще реже - знают, как с ней работать, и работают. У них же своих забот полно, и дело их совсем в ином. Стереть умбру - дело муторное, сложное, его нужно крепко знать, нужно заниматься этим. Много чего учесть надо, и нет универсального рецепта, как у рачительных хозяек для выведения разного рода пятен. Но то для вещевиков. А стирать умбру с приборами, без вещевика… Нет такого прибора, на котором довольно рычажок подвинуть, и всё само исчезнет. Это нужно брать сложную измерительную технику, снимать показания, потом производить весьма непростые и громоздкие расчёты, потом подбирать приборы, которые окажут требуемое воздействие. Право слово, это работа целого дня, а то и не одного, особенно ежели один человек её выполняет. Само собой, много специалистов такого класса быть не может, а большинство из тех, кто есть - давно не мальчики. В этом деле, знаете ли, умение приходит только с опытом, на одних лишь природных талантах далеко не уедешь. Обыкновенный инженер начинает совсем с
другого, и чтобы он дошёл до столь плотного изучения вещей и умбры, должно пройти много лет плодотворной и очень нетипичной работы. Я ни в коем случае не пытаюсь кого-то из них выгородить! Просто… - он на мгновение осёкся, подбирая слова.
        - Не стоит, вы меня убедили, - усмехнулся поручик. - Я уже понял, что это была не лучшая идея и стоит сосредоточиться на вещевиках.
        - Вот и прекрасно. А мы с Алечкой соберём в ваш список всех, кого знаем, она вам его вечером и отдаст. Или завтра, глядишь, вместе с какими-нибудь результатами. Вы же отпустите её на сегодня, что бы она могла спокойно поработать?
        - Да, конечно, - легко согласился Натан. Даже, наверное, излишне поспешно.
        - Но как же… - обиженно пробормотала Брамс, однако поручик постарался её успокоить:
        - Не переживайте, Аэлита Львовна, всё равно без ваших результатов далеко нам не продвинуться. Обещаю, никаких новых интересных визитов без вас.
        Слова Титов подобрал верно. Вещевичка тут же смягчилась и подобрела, без капризов согласилась остаться и продолжить работу, отпустив Натана в департамент, и мужчина откланялся, мысленно вновь дивясь противоречивости натуры Брамс. Вот куда, спрашивается, в пять минут подевалась та серьёзная, собранная женщина, что столь уверенно читала студентам лекцию? Волей-неволей подумаешь, что играет и издевается, но ведь нет же, совершенно искренна!
        Институт Небесной Механики существовал в городе всего десять лет, и здание это было отстроено непосредственно для него на Семейкинской, аккурат на полпути между полицейским департаментом и заводом «Взлёт», из-за которого в нём в основном и возникла надобность.
        Двадцатый век не только газеты, но и учёные называли веком, в который человек обрёл крылья и сумел оторваться от земли. За двадцать лет самолётостроение сделало поразительный рывок и продолжало развиваться столь ошеломляющими скачками, что люди прошлого века лишь потрясённо крестились и качали головами, предрекая всяческие катастрофы.
        С каждым годом всё глубже пролегал намеченный ещё Великой войной разлом: неповоротливые, неуклюжие, громадные дирижабли, способные нести поражающие воображение грузы, использовались для гражданских и транспортных нужд, а быстрые, манёвренные и дорогие самолёты строились для войны. «Взлёт» занимался последними, и всё, что Титов знал об этом большом заводе, так это пристальное отеческое внимание к нему Охранного отделения.
        Натан бы и не вспомнил о подобном обстоятельстве, но его терзало смутное неприятное предчувствие: как бы не пришлось идти на поклон к «соседям». Титов прежде об этой детали не задумывался, а тут внезапно понял, что самые толковые вещевики, не считая подобных Брамс своеобразных личностей, наверняка прибраны к рукам именно военными, и внимания полиции к этим людям не одобрят не только они сами, но и опекающая всю отрасль Охранка. А потому назавтра, после знакомства со списком, Титов на всякий случай наметил себе визит к полицмейстеру: в таких делах без помощи высокого начальства не обойтись.
        Для начала он решил всё же повторно заглянуть в дом четырнадцать по Владимирской улице - это было почти по дороге, а до Полевой Натан собрался прогуляться пешком. Погода располагала, но, главное, на ходу ему лучше думалось.
        А подумать было о чём. Например, посетовать на себя за то, что вот так легко принял на веру слова Аэлиты об относительной простоте стирания умбры. На девушку Титов, конечно, не сердился, она говорила что думала, но он-то сам хорош! Уже вроде бы понял, что имеет дело с неординарной особой, а так лопухнулся. Благо времени ещё немного потерял и повернулось всё в итоге к лучшему.
        Но после разговора с профессором картина в самом деле начала складываться. Пока зыбко, однако поручик уже не чувствовал себя в тупике. Например, Натан был уже почти убеждён, что убийца - человек весьма самоуверенный и очень увлечённый собственным делом, привыкший полностью полагаться на талант вещевика и не считающий само его наличие сколько-нибудь примечательной чертой. Почти как Аэлита. Стерев умбру, он посчитал, что замёл следы, однако совершенно не подумал, что этим поступком выдал себя куда больше.
        Вот чего Титов совершенно не мог понять и даже предположить достаточно убедительно, так это мотивов. Не только причины убийства, но почему всё обставлено именно вот так.
        Чем вещевику могла помешать проститутка? Шантажом тянула деньги? И чем, интересно, грозилась? Просто предать связь огласке?
        Но любые домыслы на эту нему не объясняли главного: зачем сбрасывать покойницу в воду, да еще вот так ненадёжно? Если желал убить - ну так убей, концы в воду, привязав камень на шею, и кто станет искать продажную женщину! Так нет же, плотик этот соорудил, в рубаху обрядил. Рассудком он тронулся, что ли, от большого ума?
        С такими мыслями Натан и дошёл до знакомой уже Владимирской. Время получилось самое подходящее: достаточно поздно, чтобы женщины пробудились, и достаточно рано, что бы не начался ещё наплыв клиентов. Ничего полезного от этого визита мужчина не ждал и всерьёз не верил, что кто-нибудь из местных обитательниц сумеет вспомнить нечто примечательное, однако небольшую зацепку неожиданно для себя получил. Таинственного любовника Наваловой, конечно, никто не видел, зато одна особа, Проскурина ?лена, припомнила извозчика на двуколке, с коим Аглая общалась довольно панибратски. Елена даже потом пошутила над Наваловой про синицу в руках, которая лучше журавля, но та по обыкновению отнеслась равнодушно и на подначку не повелась.
        Событие это случилось в прошлом месяце, и из примет извозчика блудница сумела назвать только пегую лошадь и бритое лицо, кажется достаточно молодое. Не бог весть какой портрет, однако и шансы найти возможного знакомца Аглаи имелись: извозчики по крестьянскому обычаю чаще носили бороды, да и пегая - не гнедая. С каждым годом экипажей в городах становилось всё меньше, и у Титова имелся хороший шанс, что поиски увенчаются успехом.
        Часа три потратив на расспросы по городским биржам, Натан всё же нашёл ту, на которой знали бритого парня на пегой лошади. Звали его Петром Коробом, был он спокойным и основательным, неконфликтным, немного бирюком. Однако на этом везение поручика кончилось, потому что Пётр третьего дня отбыл в родную деревню по какой-то надобности - не то умер у него кто-то, не то родился, - а названия деревни или хотя бы уезда никто не знал. Впрочем, дело это было наживное: зная имя, установить остальное не составляло труда, только для этого требовалось вернуться в департамент.
        Михельсон нашлась на рабочем месте, но в дурном настроении, причин которого не назвала. Титов предположил, что виной тому Валентинов, однако непрошено лезть в душу не стал. Просьбу делопроизводительница выслушала и пообещала всё решить, но - завтра утром, потому что день незаметно для Натана, проведшего его в разъездах и разговорах, склонился к вечеру. Может, нужные люди всё еще имелись на местах, однако Элеонора была непреклонна. Настаивать поручик не стал и воспользовался возможностью своевременно вернуться домой, надеясь добрать сна за прошлую беспокойную ночь.
        Глава 7. Лобное место
        Брамс явилась домой снова за полночь, уставшая, но довольная. До полного решения поставленной задачи они с Ивановым сегодня, конечно, не дошли, но, чувствовалось, путь нащупали верный. Профессор был уже не в том возрасте, когда можно позволить себе сутками корпеть над цифрами, и потому домой он ушёл гораздо раньше. Аэлита, может, и дольше просидела бы, но из лаборатории её выгнал голод, привычный институтский буфет уже давно закрылся, и, чем искать какую-то ресторацию, проще было уже сразу отправиться домой. Ну и кроме того, при всей собственной увлечённости Брамс сознавала, что отдых и здоровый сон очень нужны разуму, а потому решительно, хотя и с некоторым сожалением, оставила арифмометр, отложила логарифмическую линейку и толстую тетрадь для записей и отбыла в родные пенаты.
        А вскоре Брамс искренне пожалела, что не оставила свои вычисления раньше, потому что утро у неё началось с рассветом.
        - Алечка! Вставай, милая, тебя там просят, случилось что-то. - Одетая в длинный халат, с наскоро повязанным на голову платком, встревоженная Людмила Викторовна Брамс будила дочь, которая от пронзительного звонка в дверь не проснулась, в отличие от родителей.
        - Что? Мам, ну брось, темно ещё, - проворчала Аэлита в полусне, пытаясь отгородиться подушкой.
        - Аля, вставай, - продолжила настаивать на своём женщина. - Или пойди сама скажи, что не поедешь. Ну нехорошо, люди ждут, они тоже не просто так ни свет ни заря взбаламутились.
        Увещевания достигли цели, девушка всё же проснулась до конца и села в постели, сонно растирая глаза.
        - Кого там черти принесли? - проворчала она недовольно, поправляя сползающую с плеча ночную сорочку и поминутно зевая.
        - Не ругайся, - одёрнула Людмила Викторовна и продолжила, протягивая дочери халат: - Назвался Титовым, поручик. Уверяет, что вы служите вместе. Очень извинялся за визит в неурочное время, но дело, говорит, безотлагательное.
        - Что там стряслось такое? - не на шутку изумилась Аэлита. Она плохо разбиралась в людях, но даже её познаний было достаточно, что бы понять: случилось нечто по - настоящему серьёзное, иначе Натан Ильич или обошёлся бы без её общества, или уж в крайнем случае дождался утра.
        - Ну куда ты? - возмутилась Брамс-старшая. - Хоть волосы прибери, мужчина же, неприлично!
        Аэлита даже отмахиваться не стала и молча прошла в гостиную, кутаясь в расписанный птицами шёлковый халат на манер японского кимоно - дань моде двадцатилетней давности, когда обычные жители сердца Российской Империи познакомились со странными традициями этой далёкой страны, о которой большинство прежде и слыхом не слыхивало. Мода схлынула, перестав быть диковинкой, а такие вот халаты очень прижились среди обеспеченных граждан и особенно гражданок.
        Титова разговорами о погоде развлекал Лев Селиванович Брамс, ещё более сонный, нежели его дамы, но при этом совершенно спокойный, чем поставил поручика в тупик. Тот ожидал справедливого возмущения от родителей вещевички, за которой заехал в такую рань на служебном автомобиле, и был весьма озадачен невозмутимым кивком Льва Селивановича и его безмятежным: «Да-да, проходите в гостиную, сейчас мы её разбудим». Ни вопросов, ни недовольства…
        На самом деле всё было просто: отец семейства Брамс являлся одним из главных инженеров, заведующих водонапорным хозяйством города, и давно уже привык к тому, что по необходимости его могут выдернуть из дома в любое время суток. С Аэлитой подобного прежде не случалось, несмотря на два года её полицейской службы (весьма и весьма безоблачные два года), но Лев Селиванович был слишком рассеянным в житейских вопросах, что бы заметить эту странность.
        - Здравствуйте, Натан Ильич, - вновь зевнув и прикрыв рот ладонью, проговорила Аэлита. - Что стряслось?
        - Здравствуйте, Аэлита Львовна, - ответил Титов, поднимаясь при её появлении. - Новое тело нашли, на том же месте, нужно всё оформить. Уверяют, один в один предыдущее. Я мог бы попросить кого-нибудь ещё, но у вас явно получится точнее. Ну и кроме того, мне подумалось, вы расстроитесь, если я хотя бы не предложу. Впрочем, если не желаете ехать, я…
        - Нет, нет, что вы! Правильно решили, - тут же оживилась Брамс. - Дайте три минуты, я сейчас!
        Обратно в комнату она упорхнула с куда большим энтузиазмом, чем брела в гостиную, и Натан всё же не удержался от улыбки, с которой отчаянно боролся с самого появления Аэлиты на пороге. В алом халате с чёрно-белыми журавлями, окутанная облаком растрёпанных рыжих кудряшек, Брамс выглядела исключительно потешно, очаровательно и по-детски трогательно. Однако явление это ещё сильнее осложнило Титову жизнь: он и прежде-то с заметным трудом заставлял себя воспринимать вещевичку всерьёз, а как делать это теперь, и вовсе не представлял.
        То ли по рассеянности со сна, то ли из-за тусклого света торшера под тканевым абажуром, то ли по какой еще причине поручик не заметил, сколь задумчивым, одобрительно-оценивающим взглядом смерила его в это время мать семейства и как довольно улыбнулась своим мыслям.
        - Позвольте, это та несчастная, о которой в газетах писали? Утопленница? Вы о ней говорили? - полюбопытствовал Лев Селиванович, высокий нескладный мужчина с дурной осанкой, кудрявыми русыми волосами с густой проседью, ухоженными усами и грустными глазами спаниеля.
        Вот тоже странность; типом, общей хрупкой одухотворённостью наружности Брамс был очень похож на Валентинова, но отчего-то вызывал совсем иные чувства. Никакой неприязни, только любопытство и лёгкую подспудную симпатию. Может быть, просто оттого, что поручику была приятна его дочь и отношение это распространилось на всю её семью?
        - О ней, - кивнул Натан, не видя смысла скрывать. Всё одно скоро событие станет достоянием общественности, и если он хоть что-то в этой самой общественности понимает, жизнь полиции здорово осложнится. Паника не паника, но волнения им обеспечены. - Только вы всё же не распространяйтесь особенно, мало ли?
        - Да-да, я всё понимаю, - закивал он. - Стало быть, вот каким делом так увлечена Аэлита? Это замечательно. То есть, конечно, замечательна не гибель бедняжки, а то, что Алечка наконец получила возможность заняться тем, о чём мечтала. Спасибо, что решили взять над ней шефство, а то она уже начала тосковать, Пётр Антонович её ни до чего ответственного не допускал.
        - Напрасно, она отличный специалист, - задумчиво качнув головой, проговорил Натан, не выказав удивления словами собеседника, которыми был, однако, немало озадачен.
        Поручик, будучи человеком в первую очередь военным, настолько привык не обсуждать приказы, что взял девицу Брамс в помощники, может, без особого рвения, но и без излишних раздумий. Начальство распорядилось - значит, так надо, и не его ума дело кому и зачем. А потом этот труп, и стало вовсе не до посторонних размышлений, тем более проявила себя девушка весьма достойно.
        Но теперь с лёгкой руки Брамса-старшего он задумался: а почему таланты Аэлиты прежде не пытались применить на благо полиции родного города? То есть нет, это как раз понятно: исключительно своеобразная особа, напрочь лишённая навыков, необходимых сыскарю, какая уж ей «настоящая» работа! Непонятно, почему теперь Чирков вдруг передумал? Из-за того, что девочка начала тосковать и родители попросили наконец пристроить её к делу? Вероятно, если вспомнить о достаточно близких родственных связях. Но всё же…
        - Вот-вот, и я о том же говорил, - жарко поддержал его тем временем Лев Селиванович. - Но Петру Антонычу разве втолкуешь! Он, должно быть, теперь смягчился от ваших столичных рекомендаций. Даже Людушка вот на удивление к вам расположена, а то затея эта с уголовным сыском ей поначалу…
        - Ой, а что же это я сижу? - всполошилась «Людушка» - миниатюрная энергичная женщина с тёмно-рыжими, скорее медными волосами, в которую очевидно и удалась Аэлита наружностью. - Вас же наверняка тоже с постели подняли, а я даже чаю не предложила. Я вам сейчас пирожков с собой заверну, домашние, с капустой, вчера только напекла. - Пирожки горкой лежали в вазе, накрытые льняной салфеткой, в которую женщина и начала их заворачивать. - И не думайте возражать! Заодно обязательно проследите, чтобы Алечка тоже покушала, она постоянно забывает, вот точно копия Лёвы. Я ему собираю с собой на службу поесть, так он порой обратно приносит. ?оворит, не до того было. Ну вот как так можно?
        - Действительно, - только и сумел хмыкнуть Титов, ощущая всё большую растерянность.
        С его «столичными рекомендациями» можно было ожидать подозрений и как минимум пристального внимания от начальства, особенно в первое время. Ладно, должность ему отдали - в конце концов, образование и опыт действительно позволяют, а на моральный облик в этом вопросе можно попробовать закрыть глаза. Но доверять шефство над юной родственницей, которую прежде до сыскного дела не допускали?!
        Или, может, Натан чего-то не знал?
        Прежний его начальник, полицмейстер Шуховской Александр Александрович, весьма благосклонно относился к тогда ещё штабс-капитану Титову, и милость эта была честно заработана долгими годами почти безупречной службы. Именно Шуховской предложил Натану переменить город, что бы и развеяться, совершенно перечеркнув прошлое, и заодно избавиться от косых взглядов знакомцев. Он же и похлопотал о переводе; кажется, с Чирковым они были неплохо знакомы, то ли учились вместе, то ли служили когда-то.
        Мог ли Шуховской что-то подчистить в биографии проштрафившегося подчинённого? Навряд ли, на подлог точно не пошёл бы, не тот человек. А вот представить в более благоприятном свете историю падения Титова по служебной лестнице, скажем, дополнив депешу о переводе личным письмом к старому приятелю, коль уж решил принять участие в судьбе молодого офицера, - вполне. Если полицмейстер брался за какое-то дело, то в меру собственного разумения выполнял его до конца и хорошо, что безусловно стоило уважения.
        Пожалуй, подобное дополнение к личному делу исчерпывающе объяснило бы симпатию Чиркова, но привлечение к работе Брамс - по - прежнему нет.
        Однако обдумать этот вопрос можно было и после, а сейчас оставалось поблагодарить Людмилу Викторовну за пирожки и вместе с приплясывающей от нетерпения Аэлитой покинуть небольшой, но очень уютный и добротный дом Брамсов. Одной рукой неловко прижимая к груди тряпицу с пирожками, Натан вежливо открыл даме дверь автомобиля, и та даже не стала сопротивляться, преспокойно плюхнулась на сиденье.
        - Что, в самом деле точно такое же происшествие? - полюбопытствовала Аэлита, когда машина плавно тронулась.
        - Увы, я знаю не больше вашего, - развёл руками Натан. - Меня самого подняли с полчаса назад и сообщили ровно то, что я сказал. А у вас есть какие-нибудь результаты?
        - Да, мы список составили, только я его в Федорке забыла. Хорошо вот рабочий саквояж прихватила, но и то машинально, - чуть смущённо призналась девушка, устраивая оный сбоку от себя на сиденье.
        - А я для вас на всякий случай взял какой-то в департаменте, - улыбнулся Титов, кивнув на стоящий в ногах саквояж.
        - Ой, замечательно, мы тогда им и воспользуемся! - обрадовалась Брамс. - А этот я не буду трогать, что бы настройки ненароком не сбить, иначе все вчерашние расчёты могут пойти прахом.
        На этом разговор увял, оба служащих уголовного сыска были слишком сонными для бодрой болтовни. Да ещё, на беду, шофёр ехал исключительно плавно и осторожно, не чета Аэлите верхом на «Буцефале», и буквально через пару минут Титов почувствовал, что начинает клевать носом. До мыса добираться было долго, а с неспешностью нынешнего транспорта - особенно: Брамсы жили на Симбирской, ближе к полицейскому департаменту, чем к стрелке двух рек.
        Поручик упрямо боролся со сном, разглядывая в небольшое окошко проплывающие за окном улицы. А вот Аэлита даже пытаться не стала, через несколько минут её сморило, и голова девушки склонилась Титову на плечо. Натан замер, стараясь не разбудить вещевичку неловким движением, а вскоре и сам задремал, убаюканный плавным ходом автомобиля и низким, солидным урчанием его двигателя.
        - Эй, сыскари, приехали! - разбудил их весёлый голос шофёра. Его-то никто с постели чуть свет не поднимал, он прекрасно выспался перед ночным дежурством.
        Аэлита, голова которой сползла за время дороги поручику на грудь, вскинулась, от души наподдав затылком Титову под челюсть, так что тот чудом не прикусил язык. Под смех шофёра, довольного своей выходкой, полицейские выбрались на свежий воздух. Брамс, конечно, не стала дожидаться, пока ей откроют тяжёлую дверь, а выбралась сама, тихонько ругаясь себе под нос. Никакого смущения от неловкого момента в ней заметно не было, поэтому и поручик позволил себе расслабиться, выкинув лёгкий конфуз из головы.
        Натан с наслаждением разогнулся, разминая задеревеневшую в неудобной позе шею. На востоке, за расположенной через приток частью города, только-только вставало солнце, и здесь, у воды, еще стелился зыбкий и редкий туман, траву покрывала роса, а стылый сырой воздух заставлял зябко ёжиться. Но зато прекрасно бодрил, проясняя разум и разгоняя последние вязкие обрывки сна.
        - Ну что, пойдёмте? - предложил Натан, критически оглядывая нахохлившуюся и обхватившую себя руками в попытке согреться девушку. Та явно не подумала, что майский рассвет мало подходит для прогулок у воды в одной тонкой блузе, и теперь отчаянно мёрзла.
        - Угу, - упрямо буркнула она и озадаченно уставилась на Титова, который молча сунул ей в руки саквояж и принялся снимать портупею. - Вы чего?
        - Избавляю себя от душевных терзаний, - хмыкнул тот в ответ, расстёгивая китель. Брови девушки изумлённо выгнулись, и она растерянно предположила единственное, что пришло в голову:
        - Вы искупаться, что ли, хотите?
        - Буквально мечтаю, - насмешливо отозвался поручик, накидывая китель на плечи обомлевшей от такого его поведения Аэлите, и нацепил свою перевязь поверх полотняной рубашки. Очень странно он выглядел в подобном наряде да при фуражке…
        - Да вы что! - наконец очнулась и запротестовала Брамс. Из одного только духа противоречия и чувства неловкости: отдавать китель ей совсем не хотелось. Тот ещё хранил чужое тепло, да и без этого плотная ткань прекрасно защищала от студёного воздуха. А еще он очень приятно пах чем-то знакомым - наверное, одеколоном мужчины, и еще чем-то, совсем неуловимым. - Натан Ильич, да ничего бы со мной…
        - Брамс, отставить уже спорить со старшим по званию, - проворчал Титов, забирая у неё саквояж. - Идёмте, раньше закончим - раньше вернёмся к пирожкам. Опять же, нас ждут.
        Он решительно двинулся через пустырь, и Брамс молча побрела следом, кутаясь в китель и ощущая всё возрастающую неловкость. А когда щебёнка закончилась и под ногами начался сырой песок, она вдруг осознала одну важную вещь…
        - Натан Ильич, - неуверенно окликнула она поручика и остановилась, переминаясь с ноги на ногу.
        - Что случилось, Брамс? - вздохнул он, оборачиваясь.
        - А может, я вас лучше тут подожду? - потупив взгляд, тихо и очень виновато предложила девушка, заливаясь краской.
        - То есть как? - Натан настолько опешил и растерялся от подобной идеи, что даже не возмутился.
        - Ну… Я… - промямлила вещевичка, а потом, вздохнув, призналась: - Я сапоги не обула. Забыла совсем, что тут мокро, и вам же…
        - Брамс, я с вами точно рехнусь! Я уж решил, случилось что, - со смешком качнул головой Титов. - Идёмте, и бросьте вы эту ерунду. Не думаю, что вы за два дня поправились на четыре пуда, чтобы я не сумел вас поднять.
        Аэлита только вздохнула и покорно поплелась за мужчиной дальше. В силах поручика она и не сомневалась, она вообще сейчас не о его удобстве думала. Просто вещевичка помнила своё вчерашнее смятение и совсем не желала его повторения.
        Однако лезть в холодную воду ей хотелось еще меньше, так что возражать против проявления Натаном благородства девушка, конечно, не стала.
        - А вот и уголовный сыск, - со смешком встретил их появление всё тот же судебный медик.
        Городовой Храбров, чей участок как раз примыкал к мысу и чьё дежурство по стечению обстоятельств выпало и на эту ночь, от замечаний, к счастью, воздержался, только козырнул прибывшему поручику.
        - Место и действующие лица те же? - в тон отозвался Титов. Кивнул городовому и знакомому рыбаку, водружая Брамс на сухую кочку, и пожал ладонь медику как старому приятелю.
        - Сегодня я, как видите, один, - развёл руками тот. - Но в остальном - да. Разве что прежняя была чуть ниже этого места, вон там, - эксперт взмахом руки указал, где именно. - Поза, материалы ровно те же, да она даже внешне весьма похожа. Эта в воде пробыла всего ничего, буквально несколько часов, по внешним признакам предполагаю утопление, а всё остальное после осмотра. Принимая во внимание обстоятельства, займусь сразу, как привезём, и постараюсь управиться поскорее, - пообещал он.
        - Аэлита Львовна, прошу, ваш выход, - предложил Натан. - Храбров, а скажите, охотники у вас на участке есть? Из таких, заядлых. С собаками.
        - Как не быть? Леса богатые, реки кругом, - уверенно заговорил он. - Уток выше по притоку тьма тьмущая, прочей птицы, зайцев тоже много. Да я и сам увлекаюсь, чего греха таить, и собаку держу, грешен.
        - А нюх у вас… тьфу, у собаки вашей, хороший?
        - Даже не сомневайтесь! - гордо сообщил тот. - По следу идёт как привязанная!
        - Прекрасно. Поможете следствию?
        - Это как? - растерялся городовой.
        - Попробуем осмотреть и обнюхать ближайший берег, вдруг да и найдём что-нибудь, - пояснил Титов. - Вчера-то с гарантией всё вытоптали, а сейчас еще рано, вдруг повезёт? Приведите, пожалуйста, собаку, хорошо? Может, след возьмёт. Подождите нас у машины.
        - Это можно, - оживился Храбров. - Разрешите выполнять?
        - Идите, только не задерживайтесь.
        Городовой с радостью воспользовался благовидным предлогом удрать и не слушать флейту вещевички, и над телом покойницы осталось трое. Только теперь Натан сообразил, что малость оплошал со своим поручением: раз судебный один, кто-то должен помочь ему с носилками, и теперь, кроме поручика, некому, а ведь и Брамс ещё перенести на сухое надо! Но после махнул рукой: два раза сходит, невелика беда.
        Сегодня рядом с телом было еще жутче, чем в прошлый раз. Вроде всё знакомо и понятно, ожидаемо и не должно так сильно задевать, но первый стон флейты заставил мужчин дёрнуться. Время близилось к пяти утра, город ещё только просыпался, и здесь, у стрелки, было особенно тихо и пусто. Закрываешь глаза и словно не близ сердца богатой губернии стоишь, а где-то в диких краях, где человеческого голоса и не слыхивали никогда. Только плеск реки и - надрывный, жутковатый вой какого-то хищного зверя.
        И холодный, стелющийся, редкий, пахнущий болотом туман, клочьями лежащий на мокрой траве и порой трогающий людей своими призрачными лапами.
        За этим всем Титову неотвязно чуялся чей-то пристальный недобрый взгляд, наблюдавший за ними. Ладно бы с берега, мало ли зевак, но ощущение было такое, словно глядят со стороны притока, притом очень близко. Но воду не тревожила ни одна лодка, и сколько ни всматривался поручик в заросли на противоположной стороне, поймать этот странный взгляд так и не сумел, и в конце концов списал всё на общую подавленность и недовольство происходящим.
        Второй труп, столь явственно похожий на первый, вызывал нехорошее ощущение тянущей пустоты где-то за грудиной. Способ, коим убийца избавился от тела, с самого начала сбивал с толку ненадёжностью и странностью, но теперь вовсе вызывал оторопь. Таинственный любовник Аглаи решил прикончить еще одну проститутку тем же способом? Зачем, если он точно знал, что тело спрятать не удалось?! Выходит, и не собирался прятать! Даже как будто наоборот, намеренно оставил на виду.
        Может, между покойницами и впрямь нет никакой связи, кроме одного на двоих печального конца? Очень странного конца, который вновь возвращает к высказанной Чогошвили мысли о языческом ритуале. Может, для того и утащили вверх по притоку, чтобы на них не подумали? Или есть в городе С*** ещё какая-нибудь странная вера с жуткими обычаями, не заявляющая о себе столь явно? Или не вера, а некое тайное общество, коих в мире во все времена хватало? Этакий Ку-Клукс-Клан С-ской губернии, поставивший себе целью борьбу с блудом и избравший столь странный метод.
        Или не стоит пороть горячку и делать из мухи слона, и всё это сотворил кто-то один. Насколько Титов помнил, демонстративность, отсутствие попыток спрятать жертву как раз является одним из признаков серийного убийцы. Опасного безумца, вдруг решившего… что? Убивать блудниц? Приносить странные жертвы? И можно ли вообще найти хоть какую-то логику в поступках сумасшедшего? ?сли и можно, то самому Титову это точно не по силам.
        В конце концов поручик решил, что начатые за эти дни поиски сворачивать не стоит. Установить личность любовника необходимо хотя бы потому, что именно он может оказаться этим самым убийцей. Не стоит забывать, Навалову убили в доме, и убийца был явно ей знаком.
        Но и ограничиваться им, конечно, не нужно. У Брамс есть своё дело, которое становится всё важнее и нужнее, а ему надо несколько расширить поле работ. Например, всё же проверить язычников, хотя бы отбить в Киевский Университет телеграмму и узнать, был ли у них такой историк - Данила Рогов, что он вообще собой представлял и что с ним сталось. И про обычаи языческие поговорить, но не с Роговым, конечно, а с местными уже историками.
        Окончив свою работу, Аэлита вновь впала в задумчивость, но расспрашивать её пока Натан не стал. Осторожно перенёс через залитое водой пространство, которое за прошедшее время заметно уменьшилось и большей частью являло собой чавкающую жидкую грязь пополам с песком, а после вернулся к Филиппову, чтобы помочь с носилками.
        - Филипп Андреевич, а подскажите, специалисты-мозгоправы в городе есть? - спросил он, помогая судебному уложить тело на носилки.
        - Полагаете, это какой-то безумец? - легко угадал подоплёку вопроса Филиппов и философски добавил: - Как говорил один хороший доктор и мудрый человек, голова - предмет тёмный, исследованию не подлежит.
        - Это значит «нет»?
        - Это значит есть, куда без них, но я бы особенно на них не полагался, - пожал плечами судебный медик и скомандовал: - Поднимаем! - после чего продолжил: - А так конечно можно поговорить, на Ильинской, сто второй дом, диспансер недавно открыли, там врачи, суд обыкновенно туда обращается за экспертизой, если возникают какие-то проблемы. Ещё есть больница за городом, но довольно близко, вёрст восемь.
        - Благодарю, для начала попробую всё же завернуть на Ильинскую, - отозвался Титов, припоминая расположение этой улицы. Выходило опять же сравнительно недалеко от Департамента, в той же части города.
        Когда мужчины с носилками и Аэлита подошли к машинам, Храбров обнаружился уже здесь. У его ног рвался с поводка небольшой рыжий кобелёк - дворняга с отметившимся в родословной спаниелем. Кудлатый, взъерошенный, он радостно улыбался во всю пасть, вывалив розовый язык и шумно дыша, и столь отчаянно мотал хвостом, что его заносило.
        Пока мужчины грузили тело, Брамс радостно бросилась знакомиться с псом - животных вещевичка очень любила. Довольны в итоге оказались почти все: и Аэлита, со смехом треплющая вислые собачьи уши и чешущая жёсткую шерсть, и пёс со звучным именем Штык, вдохновенно вылизавший девушке лицо и руки, и даже гордый своей полезностью Храбров, кажется, принимавший восторженные девичьи восклицания «Ай, какой ты красивый!» и «Ой, какой умный!» на свой счёт.
        Даже Титов первое время радовался, наблюдая за этой вознёй: искренне смеющаяся, совершенно счастливая Аэлита была невозможно хороша и вызывала невольную улыбку своим детским восторгом. Но его радость кончилась в тот момент, когда Брамс распрямилась, чтобы вместе с городовым и освободившимся поручиком проследовать вдоль берега: борта и длинные девушке рукава белого кителя пестрели клоками рыжей шерсти и были щедро вымазаны грязью с собачьих лап и даже, кажется, слюной.
        От замечаний по поводу подобного пренебрежения Натан удержался одной только силой привычки: не приучен он был ругаться при женщинах, даже столь безалаберных.
        - Куда теперь, вашбродь? - бодро осведомился Храбров.
        - Пойдём вон туда, к берегу, - Титов махнул свободной рукой вверх по течению притока; в другой он сжимал оторванную от подола покойницы тряпицу, в которой была завёрнута свеча и срезанная с рук бечёвка - самая сухая часть утопленницы. - Пройдём от моста до мыса вдоль реки, может, и унюхаем что?
        - А что только от моста? - удивился городовой.
        - Столкнули бы тело раньше - его бы или раньше прибило, или вовсе унесло, - пояснил поручик и протянул городовому тряпицу: - Вот, держите. Ваш пёс - вам и карты в руки.
        Ефрейтор взбодрился, даже как будто подтянулся и помолодел. Спустил Штыка с поводка, и, пока осторожно разматывал тряпицу, пёс успел по нескольку раз обежать людей, обнюхать их ботинки и пару раз задрать лапу на окрестные кусты.
        - Штык, нюхай! Штык, ищи!
        Пёс старательно обнюхал лежащие на платке предметы, поначалу ткнулся в ноги Титову, чей запах тоже был на вещах, а после помчался вперёд.
        Люди шли без особой спешки, а Штык носился вокруг, то замирая и принюхиваясь, то - вновь срываясь скачками. Он, кажется, вообще не умел ходить - либо стоял, либо бежал. Если бы не китель, Натан может и теплее отнёсся бы к кобелю, собак - таких вот рабочих, умных, не чета комнатным подушкам, - он весьма уважал. Однако с ходу простить рыжему испорченную вещь не мог и потому только терпел его присутствие в силу необходимости.
        - Аэлита Львовна, что там по вашей части? То же, что и в прошлый раз? - полюбопытствовал поручик.
        - Не совсем, - задумчиво проговорила она. - То есть умбру, видимо, похожим образом стёрли, но её всё-таки чуть больше, чем в первом случае. Как будто её стёрли, но тело столкнули в воду не сразу. Или, может быть, сразу, но рядом с ним какое-то время находилось что-то ещё.
        - А что именно, не можете предположить? Хотя бы примерно?
        - Нет, боюсь, это вряд ли - слишком незначительная тень, да и величины такие, которые могла бы тысяча вещей оставить, - проговорила вещевичка, задумчиво качнув головой. Потом нахмурилась и добавила: - Правда, есть смутное ощущение, будто имеется в этих цифрах нечто закономерное и знакомое, чего я никак понять не могу. Но я подумаю, может быть вспомню, если мне не чудится.
        Разговор прервал громкий, неожиданно басовитый лай Штыка, и Храбров, а следом за ним и сыскари, заторопились к псу. Тот приплясывал от нетерпения на месте у кромки топкой части, а увидев хозяина, припустил дальше по следу. Увы, недалеко: собака довела людей до дороги чуть ниже того съезда, которым пользовались сыскари и сейчас, и в прошлый раз, и там жалобно заскулила, суетливо бегая туда-сюда.
        По всему выходило, тело привезли в экипаже или, скорее, на автомобиле, после - оттащили к воде и там столкнули, буквально на десяток саженей выше по течению того места, где его нашли рыбаки. Преступник оказался исключительно аккуратным типом - нигде вдоль своего пути не оставил ни единого пригодного отпечатка ноги. Шёл сперва по щебёнке, которой здесь было полно, потом по траве, а потом началась вода и отпечатков не осталось тем более. Ни о чём не говорящие части следов, несколько обломанных веток, комья грязи - вот и весь улов. Однако Натан всё же попросил свою спутницу измерить умбру нескольких отпечатков, просто для очистки совести, и результат получил весьма предсказуемый: это были непромокаемые сапоги настолько обыкновенные, что даже тошно.
        - Спасибо большое, вы меня буквально спасли! Куда теперь? - бодро поинтересовалась Аэлита, возвращая поручику китель и усаживаясь в машину.
        - В Федорку, - попросил Натан шофёра несколько мгновений спустя, которые потратил на то, чтобы обойти машину и сесть с противоположной стороны. А после уже обратился к Брамс: - У меня к вам очень большая и серьёзная просьба. Постарайтесь, пожалуйста, поскорее закончить свои расчёты. Сами видите, в каких мы обстоятельствах. Я боюсь, двумя смертями дело не ограничится, а у нас слишком мало информации и никаких внятных подозрений. Обещаю, я непременно буду держать вас в курсе, могу даже заглянуть вечером в институт и рассказать, если вдруг сумею хоть что-то выяснить. Честное слово, ничего интересного на сегодня в планах у меня нет!
        - А что есть? - подозрительно уточнила Брамс.
        - Телеграф, психиатр и Университет: хочу всё же поговорить с историками и выяснить, не являются ли вот такие своеобразные похороны каким-нибудь ритуалом. А там, глядишь, судебные закончат свою работу и у нас появятся хоть какие-то сведения о второй покойнице, - честно ответил Титов, мысленно молясь, что бы Аэлита не поинтересовалась, зачем ему понадобился телеграф. Интуиция подсказывала мужчине, что вещевичка не одобрит визита к язычникам без неё, а ссориться с девушкой не хотелось. Даже несмотря на испорченный китель.
        - Ну ладно, - нехотя согласилась Аэлита. - Только не вечером, приезжайте в обед, не то я совершенно изведусь от любопытства, хорошо?
        - Договорились, - с облегчением ответил Натан, с иронией, но очень кстати вспомнив просьбу Брамс-старшей о наблюдении за регулярным питанием её дочери. И забытые на сиденье пирожки сейчас пришлись очень кстати.
        - На телеграф? - понимающе спросил шофёр, когда Брамс выпорхнула из машины и легко взбежала по лестнице, бесцеремонно размахивая небольшим саквояжем с ценными приборами. Растрёпанная рыжая коса, наскоро заплетённая девушкой вместо привычного пучка на затылке, кокетливо помахивала белой ленточкой и заставляла думать про лисий хвост.
        - Да, но сначала на Полевую, не ходить же весь день в таком виде, - вздохнул Натан, мрачно разглядывая пятна на кителе.
        Шофёр встретил заявление сыскаря смехом. Он-то был чужд подобных проблем, ему уставом полагался немаркий серо-коричневый комбинезон - не столь нарядный, как полицейский китель, но зато исключительно удобный. Особенно для человека, вынужденного регулярно не только крутить баранку, но и копаться в нутре подшефного автомобиля.
        Глава 8. Заговор
        За время пути и переодевания - благо у предусмотрительного Титова имелся запасной китель, - поручик обдумал свои планы на день и внёс в них некоторые изменения. Он решил, что не имеет смысла разговаривать с психиатром как минимум до получения подробностей от судебных медиков. На основании чего мозгоправам делать выводы-то? Пока Титов мог предъявить только собственные страхи. Это, наверное, тоже было показательно и могло заинтересовать специалистов, но Натан по понятным причинам желал бы подобного интереса избежать.
        Мысль о маньяке… Нет, не пугала, но очень беспокоила. В полицейском училище, конечно, освещался и этот вопрос, Титов прекрасно помнил примеры из истории и всё то, о чём говорил преподаватель. Вот только этим курсом его знакомство с вопросом и ограничивалось, поручику ни разу в жизни не доводилось иметь дела с настоящими серийными убийцами, и он бы предпочёл избегать подобной практики впредь. Не хотелось начинать службу на новом месте с такого вот безобразия, которое, вполне вероятно, закончится провалом: свои силы Натан оценивал здраво. Основная надежда у него оставалась на Аэлиту и список профессора Иванова, а если и с этим ничего не получится…
        В общем, мысли о маньяке Титов решительно от себя гнал, стараясь не пороть горячку и не делать поспешных выводов.
        Визит на телеграф много времени не занял, и в Киевский Университет отправилась телеграмма с просьбой подтвердить или опровергнуть существование историка Данилы Рогова, а если сведения о таковом имеются, сообщить, куда он делся, воздушной почтой отправив следом всю доступную информацию.
        А вот по Университету, к этому моменту уже проснувшемуся и начавшему занятия, пришлось побегать. Начать с того, что одним корпусом он не ограничился, и Титов, конечно, первым делом прибыл не туда, и выяснилось это спустя добрых полчаса блужданий по коридорам и переходам весьма запутанного здания. Потом была поездка через весь город на окраину, где для Университета совсем недавно возвели несколько корпусов, включая общежитие, и ещё больше часа блужданий по переходам, лестницам и кабинетам среди растерянно пожимающих плечами людей, не способных точно ответить на вопрос, где всё же находится исторический факультет.
        В процессе блуждания Титов даже сделал небольшое открытие: оказалось, что Федорка тоже является частью Университета, несмотря на своё, отдельное название. В одном из зданий имелось развесистое генеалогическое древо этого уважаемого учреждения, и Институт небесной механики висел на одной из его ветвей.
        Поиски в конце концов увенчались успехом, и Титов обнаружил не только нужный факультет, но, после непродолжительных расспросов, и человека, способного ответить ему наиболее полно. Вот только занятий у того сегодня не предполагалось, и побеспокоить профессора Введенского предстояло дома. Если деятельный преподаватель, конечно, никуда не ушёл, а он очень любил прогулки по городу.
        К разочарованию Титова, жил Ипполит Степанович на Преображенской, у самой стрелки. И - снова поездка через весь город, который уже начал казаться поручику родным и отлично знакомым. Натан искренне радовался, что утром всё же взял автомобиль, и сочувствовал незнакомому пока историку, которому приходится проделывать этот путь каждый день по два раза. А еще с иронией думал, что знакомство его с городом начинается весьма своеобразно, с научных умов и прочих представителей общества, обыкновенно избегающих внимания полиции. Один только список подозреваемых из самых опытных и профессиональных вещевиков города чего стоил!
        Натану повезло: Введенский никуда в первой половине дня не собирался. Сидел на веранде небольшого деревянного домика, хрестоматийно пил чай из самовара в обществе, очевидно, своей супруги и был настолько похож на тот образ, который возникает в сознании любого далёкого от науки человека при слове «профессор», что Титов в первый момент даже растерялся.
        Лет шестидесяти на вид, с аккуратной седой бородкой клинышком, в изящных дорогих очках, он даже в домашнем выглядел настолько солидно и представительно, что хоть теперь за кафедру. Да и «домашнее» у Введенского было словно с картины: туфли, брюки со стрелками, светлая рубашка с жилетом и стёганый атласный шлафрок. Супруга профессора была ему под стать: ухоженная, даже сейчас ещё красивая женщина с толстой полуседой косой, уложенной вокруг головы, и узорчатым платком на плечах.
        Натан мысленно перекрестился, что китель на нём чистый и выглаженный и что, переодеваясь, он заодно почистил сапоги: являться в такие гости в затрапезном виде значило бы уронить честь не только собственного мундира, но и всей городской полиции заодно.
        - Доброе утро, - проговорил поручик, поднимаясь на веранду и снимая фуражку. - Профессор Введенский?
        - Он самый, - кивнул тот, вставая гостю навстречу. - С кем имею честь?
        - Натан Ильич Титов, уголовный сыск, - склонил голову сыскарь, пожимая сухую и твёрдую, как щепка, ладонь профессора.
        - Это, однако, номер. Чем меня угораздило привлечь внимание доблестной городской полиции? - несколько растерялся Введенский.
        - Ничего такого, не беспокойтесь. Я к вам хоть и по долгу службы, но исключительно по вопросу ваших научных интересов, за консультацией.
        - Ах вот оно что! - еще сильнее изумился профессор, но жестом предложил поручику присесть. - Наталья Аркадьевна, будьте любезны, ещё одну чашку. Внимательно слушаю вас, господин полицейский. Признаться, я обескуражен и смятен: что же такое стряслось в уголовной полиции, что понадобился историк древнего мира? Расследуете убийство императора Рима?
        - Увы, нет, - качнул головой Титов. - Вполне современное событие, которое, боюсь, может оказаться не последним. И консультация требуется не столько по истории, сколько по вашему факультативному профилю. В Университете сказали, что вы также увлекаетесь историей религий и примитивных верований, так?
        - Совершенно заинтригован. Выкладывайте! - Введенский сделался похожим на взявшую след гончую: весь подобрался, подтянулся, подался вперёд, впившись взглядом в поручика.
        Натан постарался изложить обстоятельства как можно точнее, не упустив ни единой детали, не зная, что может иметь значение, а что - нет. Профессор слушал очень внимательно, задавал уточняющие вопросы довольно странного содержания: какая была свеча, какая бечёвка, из чего венок и какого дерева горбыль использовался для плотика. И по мере повествования делался всё более задумчивым, рассеянным и хмурым.
        - Совершеннейшая чушь, - растерянно подытожил он рассказ Титова.
        - В каком смысле? - уточнил тот.
        - В прямом. Это не подходит ни под один известный мне ритуал, да это вообще ни на что не похоже!
        - То есть всё-таки не язычники? Простите моё дилетантство, но её наряд очень напоминает всевозможные народные игрища на Ивана-Купалу, - поделился сомнениями Натан.
        - Нет, ну что вы? Купала - это праздник жизни, а не похоронный обряд. Да, бывали случаи принесения жертвы и в купальскую ночь. Но вся суть жертвенного языческого ритуала именно в том, что бы отдать жизнь определённому божеству или стихии. Если воде, то её топили, если сжигали - то живьём, если резали - то на алтаре и, опять же, живую. А здесь имеется странное смешение жертвы, если мы говорим об утоплении, и вычурного похоронного обряда. На первый взгляд, еловый венок вполне уместен, ель всегда связывали со смертью и дорогой в потусторонний, загробный мир. Но церковная свеча, верёвка на руках, вот этот, простите, мухлёж с привязанными грузиками, чтобы тело не утопло… Да ещё вы говорите, что покойницу вновь прибило к берегу почти сразу, а это дикость для ритуала, самый дурной знак, какой можно представить.
        - И что из этого следует? - уточнил Натан, потому что профессор замолк, задумчиво поглаживая бородку.
        - Я готов поручиться, что это не последователи некоего древнего культа, вроде вот тех язычников, что поселились на Песчаном.
        - А вы у них бывали? - растерялся Титов.
        - Ну разумеется, я не мог пропустить такого необычного соседства! - возмутился Введенский. - Они весьма подкованы в ритуальных традициях, эти язычники. Не всё, конечно, используют, но подобное вот сочинить - вряд ли.
        - Так может, намеренно, чтобы запутать следствие?
        - А почему это, простите, должны делать именно язычники? - с иронией поинтересовался профессор. - Видите ли, какая штука, Натан Ильич. Человеку, привыкшему делать некое дело правильно, очень сложно переломить себя и заставить совершить те нелепые ошибки, которые обыкновенно допускает новичок. Вот скажите, вы бы могли ехать в седле с заметно разными стременами? Или… Хм. Я, признаться, не силён в особенностях полицейского ремесла и не могу подобрать достаточно верную аналогию…
        - Не трудитесь, я примерно понял, о чём вы. Имеете в виду, что ошибки выдают дилетанта, человека, нахватавшегося по верхам и что-то представляющего о вопросе, но никогда не заглядывающего глубоко. А профессионал, намеренно допуская ошибку, обычно делает это куда более нарочито.
        - Да, суть вы ухватили. Или нарочито, или, напротив, в тех деталях, которые может знать только мастер. А здесь мы имеем дело скорее со стилизацией и вольной интерпретацией. Некто пожелал создать свой ритуал, основываясь на довольно обширных, но поверхностных знаниях об обычаях наших далёких предков. С какой целью - этого я уже сказать не могу. С равным успехом тот, кто это сделал, может действительно верить в какую-то свою цель мистического характера или пытаться водить ваше ведомство за нос.
        С Введенским Натан распрощался через четверть часа, тепло и к взаимному удовольствию, снабжённый еще некоторой пищей для размышлений и на шаг приблизившийся к убеждённости в деятельности маньяка. По его мнению, нормальный человек, далёкий от всей этой чертовщины и прагматичный, каковым должен являться опытный вещевик, для запутывания следствия предпочёл бы другие способы. Иначе устроено воображение этих людей, а здесь… Как мудро заметила Элеонора, больше похоже на порождение какого-нибудь декадента или ещё какого экзальтированного непризнанного художника.
        От профессора Титов вновь отправился через весь город, на родную уже Полевую, где неподалёку от Департамента располагалась Земская больница и главный городской морг, он же заодно судебный. С момента обнаружения тела прошло почти пять часов, и Натан надеялся, что Филиппов уже закончил вскрытие.
        Как и подавляющее большинство обывателей, поручик не любил морги и больницы, но последние всё же сильнее: сказывалась личная биография, а именно долгое лечение после ранения, оборвавшего его военную карьеру. А морги… «пациентам» уже без разницы, с посетителями тоже, в общем, всё ясно. Конечно, человеческие останки порой выглядели исключительно мерзко, но поручика же никто не заставлял в них копаться.
        В прошлый визит Натан просто забрал в приёмном покое уже готовые документы, а сейчас отчёт еще не был готов. Дежурный санитар развёл руками и предложил полицейскому лично расспросить Филиппова, который находился сейчас в прозекторской, и даже объяснил, как туда пройти через пустые, гулкие, запутанные подвальные коридоры. И поручик - где по указаниям, где наитием, где наобум, - через четверть часа всё же нашёл нужное помещение.
        В холодной царила совершенно особенная, незабываемая и неповторимая смесь запахов - резкий дух хлорки, которой мыли полы, и других химических препаратов, металла прозекторского стола, застоявшейся мёртвой крови и лёгкий, навязчивый и неистребимый, тошнотворный, сладковатый привкус гниения.
        Титов был не особенно ретивым верующим и не мог точно сказать, что ждёт живую душу после смерти, но в его представлениях, сформированных отчасти полицейской службой, загробный мир должен был иметь именно такой запах. Во всяком случае, его преддверие.
        - А, Натан Ильич, проходите, - заметил Филиппов посетителя. - Руки, уж извините, не подаю, но для вашего же душевного спокойствия. С телом я как раз только закончил и имею кое-что сказать, - сообщил он, отмывая руки в жестяной раковине, расположенной в изголовье прозекторского стола. На том лежало покрытое серо-жёлтым от постоянных стирок полотнищем тело, а на патологоанатоме поверх халата того же цвета был нацеплен фартук из толстой грубой кожи, неотличимый от мясницкого.
        - Слушаю внимательно. Ещё одна проститутка?
        - Определённо нет, - качнул головой медик.
        - Её не опознали? - понимающе уточнил Титов.
        - Не опознали, но дело не в этом. Она чисто физически, если угодно - нравственно даже, не могла быть проституткой. При жизни это была невинная девушка. Судя по её рукам, я бы предположил, что швея или вышивальщица, очень специфические мозоли на пальцах. Она не так ухожена, как предыдущая жертва, но явно была достаточно чистоплотной особой и точно не нищенствовала: нормально питалась и мылась. В общем, обыкновенная горожанка без особенных трагедий в жизни, если не считать прискорбного финала.
        - Насколько именно прискорбного? И как сильно он отличается от финала Аглаи Наваловой?
        - Я бы сказал, что всё в духе образа жизни, - задумчиво проговорил Филиппов. - Навалову утопили, вероятно, в ванне, причём сделал это знакомый ей человек. Неизвестную ударили сзади по голове и лишь после этого утопили в реке. Последнее, впрочем, к её же счастью.
        - В каком смысле? - озадачился Натан.
        - Удар был очень сильный, - пояснил патологоанатом. - Достаточно небольшим тупым предметом, может быть ломиком или гаечным ключом. Она и без утопления, наверное, долго не прожила бы и вряд ли пришла в сознание, а если бы даже очнулась и выжила, это была бы исключительно печальная жизнь, такие удары никогда не проходят бесследно. Осталась бы дурочкой, или мучилась головными болями, или не могла бы сама за собой ухаживать - тут я не возьмусь дать точный прогноз. Говорю же, голова - предмет тёмный.
        - И когда примерно всё это случилось?
        - Смерть - где-то с девяти до полуночи, точнее не назову, - охотно ответил Филиппов, аккуратно снимая фартук. - А сколько она до этого была без сознания - увы, сказать не могу. ?ана долго мокла, разобрать что-то невозможно.
        - Ясно, спасибо. А фотографии и портрет уже есть? - пробормотал Натан.
        - Фотограф был, когда он проявит и всё приготовит - не знаю. Художник тоже был, сделал несколько набросков, вон там, на полке возьмите. И удачи в поисках.
        - Спасибо, - кивнул Титов, забрал бумаги и распрощался.
        Практика подобных художников появилась давно, ещё до изобретения фотографии, и пока не спешила сдавать позиции достижениям прогресса. Фотокарточки, конечно, были куда точнее, в дело подшивались именно они, но для установления личности жертвы, для расспросов и прочих подобных действий использовали портреты. Смерть слишком сильно меняет лица, и не всякий сумеет опознать мертвеца по фотокарточке, даже если это будет его хороший знакомый. А ведь есть еще люди впечатлительные, чаще всего барышни, которых вид покойников повергает в панику, истерику и другие проявления темперамента, не располагающие к общению. То ли дело портрет, на котором изображено вполне живое лицо!
        С утра погода потихоньку портилась, небо хмурилось в унисон настроению Титова, а теперь вовсе заморосил мелкий дождь. В морг Натан попал через его основной подъезд, куда привозили тела, а сейчас выбрался через другой выход, расположенный ниже уровня дороги, поднялся по вытертой каменной лестнице, укрытой козырьком, и там задержался, с наслаждением вдыхая свежий сырой воздух, пахнущий мелким дождём - после морга тот казался особенно вкусным.
        Вышел поручик в глубокой задумчивости. Пока не имелось никакой возможности объяснить новую жертву и связать с Наваловой, кроме чисто внешнего сходства. Исключать знакомство двух женщин пока не стоило, всё же Аглая наверняка пользовалась услугами портних. Однако образ жизни их был настолько различен, что Титов затруднялся представить себе человека, которого эти две несчастных могли бы одинаково сильно обидеть.
        Автомобиль Натан отпустил возле больницы: у шофёра оканчивалось его дежурство и нужно было возвращаться, а сам поручик, в расчёте на результат посещения морга, намеревался зайти после в Департамент. Расстояние здесь было небольшое, и Титов в охотку преодолел его пешком. Мелкая серая морось его не тревожила, даже напротив, заметно освежала.
        Однако до двадцать третьей комнаты Натан не дошёл. В здание он попал через главный подъезд, и там дежурный сообщил ему об интересе Чиркова, так что поручику оставалось лишь послушно предстать пред грозные очи начальника. Что они именно грозные, Натан нимало не сомневался: он сам был крайне недоволен происходящим, так отчего бы полицмейстеру иметь иное мнение?
        Чирков и в самом деле оказался не в духе. Сердился не сильно и вроде бы не на Натана, понимая, что за пару дней раскрыть такое преступление невозможно, но был недоволен, и недовольство это выражалось в ворчании. Ворчал Пётр Антонович со вкусом, пространно и обстоятельно, вспоминая буквально всю свершённую несправедливость с самого сотворения мира, и уже через минуту Титов против воли перестал его слушать, вместо того украдкой разглядывая персидский ковёр на стене, а вернее, тех творений рук человеческих, что тускло и хищно блестели на его зелёно-коричневом поле.
        В центре - главная гордость хозяина, подлинный римский копис в превосходном состоянии, хоть сейчас в бой. Справа ближайший его родственник, турецкий ятаган, следом - турецкая же сабля, не столь древняя, но из дамасской стали удивительного качества. Турчанка с явным удовольствием демонстрировала превосходный клинок всем желающим: ножны висели рядом, да оно и понятно, как можно прятать такую красоту!
        Следом за ближневосточными гостями, рядком от большего к меньшему, расположились пришельцы с востока дальнего - тати, катана, вакидзаси и кинжал-танто. Причём если три из них имели вид скорее декоративных игрушек - с резными рукоятками, в великолепных ножнах, - то меньший из мечей, судя по виду, являлся именно боевым оружием. Обтянутая грубой, лоснящейся кожей рукоять, чуть потёртые ножны… Откуда взялась эта ценность, хозяин кабинета никому не рассказывал, но те, кто знал его достаточно долго, точно помнили, что вакидзаси висел тут всегда.
        По другую сторону от кописа располагались клинки уже куда более привычного вида: несколько кавказских кинжалов разных форм и размеров, прочно вошедших в обиход и до сих пор востребованных в роли дуэльного оружия, и две шашки - одна казачья, вычурная и явно дарёная, а другая драгунская, глядящаяся рядом с богато украшенными соседями бедной родственницей. Ножны явно чинёные, рукоять заметно засалена; но прочие были лишь произведениями искусства, а эта - оружием, воспоминанием о бравой юности. И её историю, в отличие от биографии редкого японского гостя, хозяин с удовольствием рассказывал каждому желающему.
        Натан любил оружие. Без шашки у бедра - вот почти ровно такой же, как висела на ковре, - первые годы в полиции Титов чувствовал себя словно голым, и хотя за минувшее время пообвыкся в компании одного только нагана, но всё равно скучал. Будучи человеком решительным, от рождения воспитанным отцом на мысли о том, что мужчина должен отвечать за свои слова и поступки и быть готов с оружием в руках защищать честь и жизнь свою, своей семьи и своего отечества, он с куда большей приязнью относился к доброй стали шашки или кинжала, чем к огнестрельному оружию. Последнее считал лицемерным и подлым, хотя и не отрицал его удобство, и владел им в полной мере, поскольку был человеком еще и разумным, и понимал, что броситься на танк с шашкой, конечно, очень смело, но равно и безнадёжно, причём не только для самого солдата, но, главное, для тех, кто за его спиной, о ком он должен думать вперёд всего.
        Смерть на войне никогда не виделась Титову трагедией, потому что казалась естественной, верной. Что может быть правильней для офицера, нежели погибнуть, исполняя свой долг? Поэтому об отце, чью жизнь забрала Великая война, он хоть и грустил, но сдержанно и светло: понимал, что тот иначе не мог, и сейчас - там, где он находится после смерти, - подполковник Илья Титов пребывал в покое и мире.
        А вот такой смерти, какую приняли две совершенно разных женщины в последние несколько дней, Натан не принимал. Неправильно это было, гадко, и, наверное, именно подобные чувства позволили молодому корнету, не мыслившему себя вне армии, после тяжёлого ранения смириться с тем, что офицерской карьеры ему не видать, и прижиться на полицейской службе.
        - …Любезный Натан Ильич, я надеюсь, мы с вами друг друга вполне поняли, да? - подытожил свою ворчливую речь Чирков.
        - Разумеется, Пётр Антонович. Будет исполнено в кратчайшие сроки, - своевременно очнулся от созерцания Титов.
        - Ну и хорошо. Я на вас рассчитываю! - кивнул полицмейстер, задумчиво пожевал губами, побарабанил пальцами по столу, а потом осведомился совсем другим тоном, уже гораздо теплее: - Как там Алечка?
        - Простите, не понял вопроса, - растерялся поручик. - Что значит - «как»?
        - Как показывает себя в работе, не тяжело ли ей?
        - Как следователь она, конечно, не очень, - осторожно подбирая слова, ответил Натан. - Но ей явно очень интересно, и как вещевичка она показывает себя безукоризненно, никогда прежде мне не доводилось работать с такими специалистами. Да и в остальном, не считая её… особенностей, Аэлита Львовна - весьма серьёзная, умная и достаточно бесстрашная девушка. К знаниям тянется, трупов опять же не боится.
        - Трупов?! - охнул Чирков, даже приподнялся на месте. - Каких трупов?!
        - Тех самых, - совершенно обескураженный реакцией полицмейстера, ответил Натан. - Утопленниц, o которых мы только что разговаривали.
        - Вы её что - к трупам потащили?! - возмутился хозяин кабинета, а у Титова вновь возникло то странное чувство, словно окружающий мир располагается где-то в стороне, поодаль, и с ним происходят странные, непонятные и незнакомые поручику метаморфозы. В прошлый раз ощущения эти были связаны с некими мистическими проявлениями и странными снами, а сегодня вот Натану было дико и странно смотреть на вроде бы обыкновенного, знакомого человека.
        - А что я, простите, должен был делать с полицейским экспертом-вещевиком?! - нахмурился Титов.
        - Но она же девушка! А вы - к трупам! - продолжил негодовать Чирков, но как-то неуверенно и неубедительно.
        - Я вас положительно не понимаю, Пётр Антонович, - напряжённо проговорил поручик. - Третьего дня лично вы в этом самом кабинете рекомендовали мне её как прекрасного специалиста и уверяли, будто её женский пол не играет тут никакой роли. Что ж, я сейчас полностью согласен с этим утверждением, вещевик Брамс отменный, и голова у неё работает как надо. Может быть, полноценного следователя из неё не получится ввиду трудностей с общением, но я совершенно уверен, что, если ей поднабраться опыта и понимания, как вообще происходит расследование, из неё получится исключительно полезный в сыскном деле специалист. И что теперь не так? К слову, а почему Брамс до сих пор не привлекали к расследованиям, а нынче вдруг передумали?
        Слушая поручика, полицмейстер недовольно кривился, но не перебивал. Он, конечно, мог бы просто отмахнуться от подчинённого, еще и выговором пригрозить, и наверняка бы в других обстоятельствах поступил бы именно так. Однако Чирков молчал и столь откровенно демонстрировал раскаяние и чувство вины, что Натан не удержался, решил проявить наглость и воспользоваться моментом: вдруг да и получится выяснить, что здесь за загадка?
        Когда Титов договорил, хозяин кабинета тяжело поднялся с места, подошёл к окну, на котором стоял графин. Шумно, отдуваясь, выпил стакан воды, еще раз тяжело вздохнул и, пробормотав что-то вроде «ох уж мне эти бабы!», вернулся на своё место. Поручик за действиями начальства наблюдал со всё возрастающей озабоченностью и раздражением.
        - Да Людмила это всё, - вздохнул наконец Чирков. - Кузина моя, матушка Аэлиты.
        - Что - всё?
        - Поймите меня правильно, Натан Ильич, она женщина серьёзная и ответственная, родственница опять же. Ну да вы видели Алечку, и батюшка у неё, Лев Селиванович, тоже не от мира сего, а живём-то мы тут, на этой самой земле, вот Людушка и пытается, по своему разумению, так сказать…
        - Пытается что?
        - О семье заботиться, - пояснил он. - Повода отказать Аэлите в месте у меня не было, да и пошла бы она назло в Охранное отделение, там бы не миндальничали. Вот и взял. Но Людмила просила девочку беречь, мол, перебесится и плюнет на это всё, заскучает - обратно в науку свою нырнёт.
        - И что переменилось теперь?
        - Так вы вот приехали, - развёл руками Чирков с написанным на лице смущением.
        - И? - вновь уточнил Натан, у которого никак не получалось ухватить суть.
        - Ну вот Людмила и решила - вдруг у вас с Алечкой что и сладится. Совместная работа, она, знаете ли… Поймите меня правильно, я был против, но что с ними, бабами, сделаешь?! И Татьяна Павловна моя тоже вот её поддержала. Что теперь, домой не возвращаться, что ли? Поймите меня правильно, любезный Натан Ильич, и не серчайте, - виновато развёл руками полицмейстер. - И будьте всё же как-то… помягче с Алечкой, берегите её всё-таки вот от такого.
        - Благодарю за пояснения, - ровно проговорил Натан, поднимаясь с места. - Разрешите идти?
        - Идите, поручик, - вздохнул Чирков, махнув ладонью.
        Понять у Титова получилось, а вот «не серчать» - не очень. Он покинул кабинет, аккуратно прикрыл за собой дверь, миновал приёмную, вышел в коридор. Сделал несколько шагов в нужном направлении и замер на месте, заложив большие пальцы за ремень.
        С полицмейстером всё было ясно и даже не особенно удивительно: вся его наружность как бы говорила о мягкости и покладистости, и если ожидать подобного от полицмейстера на службе было бы странно, то вот это потакание ближайшим родственницами прекрасно укладывалось в картину. Домашние в полном смысле слова сидели на его крепкой шее, жена и дочери - если таковые имелись - вили верёвки и были балованны сверх всякой меры. Собственно, Титов и не на него злился: с чего бы тому идти на какой-то конфликт с родными людьми из-за подобной мелочи? Действительно, все довольны и спокойны, а афера могла бы и не вскрыться.
        Сердился поручик на незнакомых ему женщин, то есть заведомо бессмысленно и бестолково, поскольку поделать с ними ничего не мог, и от этого злился ещё больше. Он на дух не выносил бабских интриг, подобной лицемерной изворотливости и настырных попыток лезть в жизнь взрослых уже и вполне разумных людей. Его собственный отец был человеком твёрдым, с характером, супругу свою любил и берёг, но никогда не позволял излишне опекать ни дочерей, ни тем более сына, и Натан был ему за это весьма благодарен.
        Причём бог с ним самим, ему все эти интриганки - чужие люди, а вот Аэлиту было по-человечески очень жалко. Титов не сомневался, что девушка понятия не имеет о том, кто и как пытается устроить её жизнь, и наверняка очень огорчится, если узнает, что два года её таким вот подлым образом исподволь контролировали.
        А еще было совершенно неясно, за что он удостоился подобной чести и доверия. Мать, конечно, повела себя далеко не лучшим образом, но вряд ли она попыталась бы свести дочь с человеком, о котором совершенно ничего не знала. Брамс не настолько уж обременительная особа, чтобы пытаться сплавить её замуж за первого встречного и любой ценой. Выходило, заочно она с Титовым знакома. Откуда? Да к гадалке не ходи, это Чирков разболтал. Может, и личное дело тоже показывал, с него сталось бы…
        Натан бросил взгляд на дверь в кабинет полицмейстера и, поморщившись, отказался от идеи вернуться и задать ещё несколько вопросов. Довольно уже поговорили, а на новые неприятности нарываться не стоит. Почти наверняка Чирков уже взял себя в руки и в лучшем случае просто откажется отвечать на вопросы поручика.
        Подмывало так же прямо сейчас рассказать всё Аэлите, но Натан сдержался и в этом. Мать её, конечно, дура, и «благими намерениями выложена дорога в Ад» сказано в изрядной степени про неё, но это не повод намеренно вносить разлад в чужую семью.
        Ещё некоторое время постояв на месте, Титов стряхнул оцепенение и направился в двадцать третью комнату, чтобы отдать портреты и некоторые распоряжения, на которые, между ворчливыми монологами, было получено разрешение Чиркова. Например, стоило предупредить городовых, чтобы обращали внимание на старьёвщиков, ломбарды и просто людей на улицах. Если одежда обеих убитых ничем особенно не отличалась от вещей прочих горожанок, то саквояж швеи был вещью приметной - сделан на заказ, имел необычный цвет и размер.
        Натан понял, как правильно поступить в сложившихся обстоятельствах, и от этого на душе вмиг стало спокойнее и легче.
        Он не станет ни рассказывать что-то Брамс, ни намеренно портить с ней отношения, чтобы только насолить какой-то малознакомой женщине. Пусть всё идёт дальше ровно так, как шло, и бог над всеми судья. Одно только Титов намеревался сделать: нарушить напутствие Чиркова «беречь Алечку вот от такого», а напротив, в полной мере привлечь Брамс к расследованию, переступив через собственное нежелание это делать, и постараться по возможности обучить её служебным премудростям. Да, с пониманием людей и их мотивов у Аэлиты проблемы, а это для следователя первое дело, но не единственное же!
        Она ведь не беспомощная, не слабоумная, а наоборот, весьма рассудительная молодая особа. Да, необычная и чудаковатая, но точно знающая, чего хочет, способная отвечать за свои поступки и решительно, твёрдо идущая к цели. ?сли она вдруг поймёт, что сыск не для неё, так пусть это будет осознанный выбор, а не обман «из лучших побуждений и заботы о благе бедной девочки».
        В таком вот боевито-встопорщенном настроении Натан дошёл до двадцать третьей комнаты и с удивлением обнаружил, что у уголовного сыска гости. На одном из стульев сидела просто, но элегантно одетая молодая женщина в шляпке с поднятой сейчас вуалью. Лицо её было красным и припухшим от недавно пролитых слёз, но общество Элеоноры и остальных действовало ободряюще: Михельсон сидела рядом и что-то оживлённо обсуждала с незнакомкой, над ними на краю стола притулился Валентинов, а с противоположной стороны стола сидел Адам.
        На приветствия ушло полминуты. Женщина была представлена как Анна Сергеевна Хрищева, Титов коснулся губами затянутой в перчатку руки, и, когда формальности были соблюдены, Михельсон пояснила:
        - Анну Сергеевну направил к нам городовой. У неё беда случилась, пропала сестра.
        - Когда пропала? - поинтересовался Натан, присаживаясь к столу сбоку. Чогошвили, опомнившись, попытался уступить место начальству, но поручик только махнул на него рукой. Он внимательно разглядывал Хрищеву и всё яснее понимал, что знает, где именно находится пропавшая сестра. Вот только как об этом сказать помягче?
        Мужчина положил планшет на колени, отщёлкнул застёжку, чтобы достать бумаги.
        - Вчера, - дрогнувшим голосом проговорила посетительница. - Мы с сестрой шьём. Мне хорошо удаётся придумывать наряды, у неё - золотые руки, поэтому недостатка в деньгах не испытываем: много обеспеченных клиенток, в основном, из зажиточных горожанок, есть несколько дворянок. Я работаю дома, раскраиваю, собираю всё, Лена занимается отделкой, и она же обычно подгоняет по фигуре, поэтому чаще ездит к клиенткам. Мой муж служит шофёром на «Взлёте», ему удаётся порой выкроить время, чтобы помочь нам отвозить наряды, когда их много, встречает вечером, если приходится возвращаться поздно…
        Всё небольшое семейство жило в доме на Троицкой, почти на берегу притока, оставшемся ?рищеву от покойных родителей - он, жена и её одинокая сестра. Со слов Анны Сергеевны, отношения были вполне мирными, дом - просторным, и три человека совсем не мешали друг другу. Вчера вечером Елена отправилась к постоянной клиентке, которая заметно потеряла в весе и просила ушить несколько совершенно новых нарядов. От той швея вышла около восьми вечера, отказавшись от сопровождения - время еще не позднее, светло, а идти недалеко. К тому же Елена была очень решительной и бойкой девушкой, в отличие от тихой сестры, и ничего не боялась.
        Когда к полуночи Хрищев вернулся домой со службы, он застал белую от страха и совершенно потерянную жену, которая уверяла, что с сестрой случилась беда: прежде сестра никогда так не задерживалась, и уж тем более не сбежала бы никуда без предупреждения. Ночью они вместе с городовым обошли все улицы, по которым сестра могла бы направиться домой, обзвонили больницы и опросили подруг - бедняжку никто не видел.
        Титов аккуратно записал всё - кто, когда, где. Имена клиентки, подруг, адреса, место службы супруга Хрищевой, фамилию сестры… Наконец, когда неизбежное стало уже нельзя оттягивать, спросил:
        - Скажите, Анна Сергеевна, вы случайно не знакомы вот с этой особой?
        - Это же Лена! Откуда у вас эта картинка? - растерялась та.
        - Боюсь, у меня для вас дурные вести, - стараясь говорить как можно мягче, осторожно начал Натан, коря себя за неумение подобрать другие, новые слова, а не те, которые были сказаны сотню раз в таких же случаях…
        …Отбыл из Департамента Титов только через час, едва не забыв напоследок озадачить Михельсон поисками извозчика Короба с пегой лошадью. Поручик как раз успевал добраться до Федорки к оговорённому с Аэлитой сроку, однако из-за раннего подъёма чувство было такое, словно день должен уже клониться к вечеру.
        Разговор с сестрой убитой девушки вымотал Натана до крайности, причём не столько он сам, сколько его неожиданные последствия: мужчине пришлось обратиться к своему дару живника и неплохо потрудиться. Анна Сергеевна оказалась беременна, и тяжёлые вести произвели на впечатлительную особу воистину сокрушительное воздействие. Помощь Титов оказал, потом совместно с Чогошвили сопроводил несчастную до больницы, благо располагалась та неподалёку, и оставил на попечении врачей, после чего и направился в институт, пребывая в исключительно поганом настроении.
        Убийцы на следовательском пути Натана попадались разные: иные из них стоили жалости куда больше, чем жертвы, другие вовсе вызывали внутреннее одобрение. Закон есть закон, Титов это прекрасно сознавал, как сознавал и то, что оный закон - есть некая усреднённая величина и ни одно из правил не способно принести справедливость во всех без исключения случаях.
        Про нынешнего убийцу, этого вещевика, Натан уже точно знал две вещи: что он сволочь, которую необходимо предать суду как можно скорее, и что он опасный психопат, до которого, однако, нельзя допускать врачей - дабы не освободили эту нелюдь от самого строгого приговора. И в этом случае Титов готов был лично ратовать за виселицу.
        Глава 9. Штрихи к портрету
        Аэлита на поручика была сердита, но немного и не всерьёз. Он действительно сумел подобрать верные, нужные слова, чтобы девушка как можно серьёзней отнеслась к поставленной задаче, однако не расстраиваться из-за того, что самая главная часть расследования проходит мимо, она не могла в любом случае. В основном вещевичка сетовала на мировую несправедливость и мечтала изобрести такую машину, которая могла бы выполнять все самые сложные вычисления без постоянного внимания человека. Вот как арифмометр, только больше и сложнее. Чтобы вносишь данные примера, а она тебе - оп! - и ответ. И никаких таблиц и пачек листов писчей бумаги…
        Впрочем, мечты эти и досада Брамс не сказывались на деле, работа кипела и бурлила, обрастая новыми деталями и исполнителями. Проблемой неожиданно заинтересовался руководитель кафедры: он предположил, что подобная постановка задачи, то есть восстановление умбры по её стёртому следу, может приблизить к пониманию природы вещей. Так что предприимчивый профессор быстро организовал для Аэлиты помощников - вещевика-теоретика и шустрого магистра-математика, с обоими девушка была неплохо знакома и имела уже удовольствие работать.
        Дело спорилось, посторонние мысли удалось вытравить размышлениями полезными, и Брамс в конечном итоге так увлеклась, что попросту не заметила вошедшего в лабораторию поручика.
        А тот замер на пороге в неуверенности, не решаясь нарушить ход работы: Аэлита сейчас была настолько на своём месте, что отвлекать её казалось кощунственным. Когда она читала студентам лекцию, она тоже выглядела уверенной и собранной, но сейчас девушка явственно горела энтузиазмом. И Титов всерьёз засомневался в собственном недавнем решении более плотно привлечь Брамс к расследованию. Может, ей и вправду не стоит распыляться?
        Вещевик, невыразительной наружности мужчина средних лет, вдумчиво расчерчивал какую-то схему на большом листе бумаги, а магистр увлечённо спорил с Аэлитой, его светлая и её рыжая макушки склонились над бумагами, которые исследователи азартно отнимали друг у друга. Математик был молод и - неожиданно - совсем не походил на книжного червя: крепкого сложения, с хорошей осанкой.
        И без того дурное, настроение Титова почему-то испортилось ещё больше. Он уже махнул рукой и собрался молча развернуться и уйти, но Аэлита вдруг словно почувствовала взгляд и подняла глаза от бумаг. А при виде поручика столь светло и искренне ему улыбнулась, что мужчина не сумел не ответить тем же. И на душе столь же неожиданно полегчало.
        - Натан Ильич, здравствуйте! А вы какими судьбами? - удивлённо, но радостно проговорила она.
        Титов неопределённо пожал плечами и неуверенно ответил:
        - Заглянул проведать, узнать, как продвигаются ваши исследования, я же обещал зайти.
        - А что, уже середина дня? - растерялась Брамс. - Ну ничего себе…
        - Думаю, от Али ждать этого бесполезно, поэтому назовусь сам, - обаятельно улыбнулся младший из мужчин. - Шорин Владимир, математик. А это Савушкин Николай Викторович, он теоретик-вещевик, из лучших в городе.
        Рукопожатие у математика оказалось под стать наружности - крепкое, уверенное, и Шорин разонравился поручику окончательно.
        - Да, кстати, вы же обещали рассказать, как продвигается следствие, - встрепенулась Аэлита.
        - А ещё, помнится, я обещал вашей матушке проследить за тем, чтобы вы нормально поели, - не удержался от улыбки Натан. - Пойдёмте, самое время отобедать.
        - Ну что, господа, прервёмся? - не стала спорить Брамс. Привычная работа ей, конечно, была всё так же интересна, но отказываться от возможности быть в курсе расследования девушка не собиралась. Да и мысль об обеде вдруг показалась исключительно своевременной.
        «Господа» возражать не стали, но Шорин проводил Аэлиту непонятным, пристальным взглядом.
        - В буфет? - бодро осведомилась Брамс.
        - Если вы не против, я бы предложил немного пройтись и перекусить где-нибудь ещё. Без лишних ушей.
        Аэлита опять же не возражала, и даже поддержала мысль о небольшой прогулке, которая поможет развеяться и проветриться. Пока шли, Натан обстоятельно пересказывал не только сегодняшние события, но, как и планировал, начал излагать всю систему имеющихся у него предположений и выводов, так что рассказ получился долгим. Брамс слушала внимательно, с пониманием: логические связи без привязки к отдельным личностям были ей хорошо понятны.
        Спускаясь по лестнице, поручик машинально предложил даме локоть, а та, куда больше сосредоточенная на словах мужчины, чем на иных проявлениях окружающего мира, столь же бездумно приняла помощь. Они так и шли дальше рука об руку - из Федорки на улицу, под хмурое небо, прекратившее пока сеять на землю мелкую морось. Было не слишком холодно, но Аэлита в своей тонкой блузке всё равно оценила тёплое плечо мужчины рядом и прижалась к нему по возможности крепче.
        Увлечённые разговором, они достаточно долго шли по улице, прежде чем Титов вспомнил о цели пути. Завернули в ресторацию, расположились за столиком, и беседа потекла дальше. Единственно о чём Натан умолчал, как и планировал, это недавняя встреча с Чирковым и вскрывшиеся интриги родственниц - очень не хотелось ему расстраивать девушку подобными известиями.
        На откровение о том, что Титов умудрился без неё побывать на острове и познакомиться с язычниками, Аэлита предсказуемо обиделась, но смягчилась от обещания «больше так не делать».
        После этого разговора, когда все мысли по теме были аккуратно собраны и высказаны вслух, мужчине стало заметно легче. Не зря сыскари работают парами: верно в народе говорят, что одна голова хорошо, а две - лучше. Хотя бы даже вот так обсудить всё с посвящённым в тонкости человеком уже дорогого стоило, а Брамс ко всему прочему исключительно умела слушать. С одной стороны, довольно неожиданное качество человека, с большим трудом находящего общий язык с окружающими, а с другой - вполне закономерное. Ведь поручик говорил с ней не о поэзии, а о вещах логичных, материальных и при этом совершенно новых! Учиться же вещевичка всегда любила и умела.
        - То есть вы полагаете, что это какой-то безумец? - задумчиво подытожила его рассказ Аэлита.
        - Такие выводы может делать только специалист, - развёл руками Натан. - А к нему я ещё не добрался. Просто иной связи между этими бедняжками я пока не вижу, а совершил оба преступления явно один человек, слишком уж точное повторение всех обстоятельств. Конечно, нужно поговорить и с последней клиенткой швеи, и с мужем её сестры, и опросить соседей, насколько в этом семействе всё было ладно, и у подруг узнать, не появлялся ли в последнее время в окружении девушки кто-то совсем новый или не обижала ли она какого-нибудь сильного вещевика. Хотя чутьё и утверждает, что всё это - пустое и заниматься надо другим. Но рассказывайте теперь вы. Какие успехи?
        - Мы всё-таки определили способ, которым стёрли умбру. Павел Трифонович взял паузу на размышления и уточнение некоторых тонкостей, обещал указать, где именно в нашем городе подобный метод применяется. А теперь мы пытаемся восстановить исходные, стёртые величины умбры и у нас есть неплохие шансы. Конечно, получится весьма примерно, но, думаю, и это нелишне, да?
        - Совершенно точно. А что с сегодняшним телом? Вы не думали о той записи, которую получили? Ну, вам показалось, что там есть нечто знакомое, - напомнил Титов в ответ на озадаченный взгляд девушки.
        - А-а, нет, ничего такого я не вспомнила. Может быть, просто почудилось, - легкомысленно пожала она плечами. - Натан Ильич, а вы теперь отсюда к психиатру, да?
        - Наверное, да. А после - опрашивать знакомых Дёминой Елены Сергеевны, - не видя смысла что-то скрывать, ответил Титов.
        - А можно мне с вами? - чуть смущённо попросила девушка.
        - Куда именно?
        - К психиатру, - пояснила она охотно. - Любопытно взглянуть, как всё там устроено. Потом-то всё равно в институт, у меня там и лекции, и расчёты надо продолжать… - тяжело вздохнула Брамс.
        Поручик хотел было уверить девушку, что ничего интересного там нет, психиатры - обыкновенные люди, нимало не интереснее профессоров той же Федорки, но тут же рассердился на себя и припомнил принятое недавно решение.
        - Буду рад вашей компании, - уверил он, и только после этого сам понял, насколько искренними были эти слова.
        Общество чудаковатой вещевички действовало на него благотворно - и в части улучшения настроения, и в части прояснения рассудка. А психиатрический диспансер - это вполне приличное заведение, почти обыкновенная больница, и Титов не видел причин отказываться от компании Брамс. Да и в остальном, после совместного посещения борделя трудно придумать место, куда было бы тревожно вести эту боевитую особу. Разве что в какой-нибудь опиумный притон или кабак самого низкого пошиба, где имелся бы действительный повод для беспокойства за жизнь девушки, но нынешнее дело, к счастью, пока подобных мест не касалось.
        - Аэлита Львовна, а можно немного личный вопрос, который давно меня занимает? Почему - Аэлита? Как так получилось? И что значит это имя в вашем случае? Тоже - «свет звезды» и что-то там про видения, как же оно было…
        - Какие видения, господь с вами! - рассмеялась девушка. - Это от «аэролит», батюшка очень астрономией увлекался.
        - А как же книга? - растерянно спросил Натан, с иронией признавая, что имя такое собеседнице очень подходит. Буквально в соответствии с присказкой «как вы лодку назовёте, так она и поплывёт».
        - Алексей Николаевич жил по соседству, в юности они были довольно дружны с отцом. Он, наверное, и имя придумал, всё же отец совсем не литератор, - пожала плечами девушка, после чего обиженно нахмурилась: - Хотя мне теперь не верят, что меня вправду так зовут. Книга-то много шума наделала, особенно у нас в городе, автор же почти местный. Вот и думают все, что я намеренно себе такое имя взяла, из-за истории этой, и допытываются, как же меня на самом деле зовут. А я её даже не читала!
        - И что, крестили так же?
        Брамс выразительно махнула рукой.
        - Ну как крестили, этого я не помню, а в книгу точно записали. Только отчего-то записали тридцать первым июня, - вздохнула она. - Вот и ничего смешного! - укорила поручика, хотя тот так заразительно расхохотался, что девушка не сумела удержаться от ответной улыбки.
        - Простите, но это действительно замечательно. И очень вам подходит, - покачал головой Титов, разглядывая собеседницу и продолжая улыбаться.
        - Что именно? - растерялась та.
        - Всё. И имя ваше марсианское, то есть космическое, и тридцать первое июня, и характер ваш, и флейта - тоже. Вы исключительно не похожи на всех прочих людей, но при этом изумительно гармоничны. - Натан вновь покачал головой, рассматривая девушку невиданным ею прежде тёплым, бархатно-мягким взглядом всё еще смеющихся и оттого словно бы лучистых глаз, под которым Брамс до крайности смутилась.
        На несколько секунд повисла тишина, показавшаяся Аэлите ужасно неловкой и неправильной. Девушка поёрзала, словно стул под ней разогрелся и начал припекать. Она лихорадочно пыталась отыскать новую тему для беседы, но ничего путного не придумала и предложила:
        - Может, уже пойдём? Чтобы время не тратить.
        - Действительно, пора, что-то мы заговорились, - согласился поручик, расплачиваясь по счёту.
        К счастью для обоих сыскарей, конфликта из этого не случилось. Аэлита к денежным вопросам относилась настолько легко, насколько подобное вообще возможно. В этом смысле её можно было назвать совершенно счастливой: Брамс принадлежала к числу людей, запросы которых значительно уступали размерам жалования, и потому могла позволить себе не задумываться о деньгах вовсе. С той же лёгкостью она, замешкайся Титов, заплатила бы и сама, и ещё удивилась бы, начни он протестовать.
        Диспансер оказался очень чистеньким и аккуратным зданием о двух этажах, выкрашенным в нарядный розовый цвет и отделанным белой лепниной, да и внутри всё соответствовало: чисто, уютно. В воздухе витал специфический больничный дух, который слегка оттенялся еще не до конца выветрившимся запахом нового, свежепостроенного дома - дерево, паркетный лак, краска.
        И кабинет, в котором гостей из полиции принял профессор психиатрии с неожиданной фамилией Лопух (Титову начало уже казаться, что город С*** буквально наводнён профессорами всех мастей, составляющими добрую половину местного населения), тоже был весьма опрятным и уютным: светло-жёлтые стены, высокий потолок, большие окна и широкий письменный стол; стулья, обитые аляповатой, жёлтой же тканью в крупных алых маках, именно здесь почему-то смотрелись не вульгарно, а исключительно трогательно. У одной из стен стояла кушетка, угол рядом с ней отгораживала ширма, а в кадке у окна росла пальма или какое-то другое развесистое южное растение - ни Брамс, ни Титов в них не разбирались.
        Этот профессор, будто в насмешку над мыслями поручика, не походил на всех предыдущих и являл собой совершенно иной тип: был Иннокентий Илларионович Лопух низеньким, плотным и очень круглым. Круглыми были его туловище, и лицо, и лысина на макушке, похожая на тонзуру, и сильные очки с толстыми стёклами. Он даже говорил «кругло», отчётливо окая.
        - Здравствуйте-здравствуйте, - поднялся психиатр навстречу посетителям. - Добро пожаловать, проходите! С чем пожаловали, драгоценные мои друзья?
        Брамс на всякий случай отступила чуть назад, пропуская вперёд поручика: очень её настораживал этот доктор своей кипучей энергией
        - Нам необходима консультация, - осторожно начал Титов, приближаясь к стульям для посетителей.
        - Простите, но семейные проблемы - это не ко мне, - разом поскучнев, развёл руками Лопух. - И вообще у меня сейчас неприёмное время, только по острым вопросам!
        - Мы из полиции, - нахмурился поручик.
        - Тем более! - махнул обеими круглыми, пухлыми ладонями профессор. - Идите, молодые люди, идите. Вы ещё достаточно молодые, чтобы разобраться без врачебной помощи. Тут главное…
        - Так, довольно, - резко оборвал его Титов. Вроде и голоса не повышал, но профессор осёкся и пару раз растерянно хлопнул глазами. - Следователи Титов и Брамс, уголовный сыск города С***. Мы расследуем преступление и хотели бы узнать ваше профессиональное мнение о личности злодея.
        - Не новобрачные? - подозрительно уточнил профессор.
        За плечом поручика булькнула от возмущения Брамс, только теперь сообразившая наконец, почему их пытались столь странным образом выставить из кабинета. Однако от высказываний, к счастью, удержалась, ограничившись только вот этим захлёбывающимся вздохом.
        - Нет, - отрубил Натан, гадая, чем так не угодили Лопуху супружеские пары.
        - Жалко, - противореча собственному недавнему поведению, с совершенно искренней печалью вздохнул профессор. - Ну, садитесь, рассказывайте, что там у вас за преступник.
        Повествование много времени не заняло, хотя поручик и старался учесть мельчайшие подробности. Лопух не задавал уточняющих вопросов и вообще никак не выказывал собственного отношения к словам посетителя, лишь молча слушал, хлопая глазами за толстыми стёклами очков. Под конец такой «разговор» начал раздражать Титова, однако мужчина сдержался и постарался не выказать недовольства. В конце концов, это они сюда явились за советом, да ещё в неурочный час, а подобные частные консультации в обязанности психиатра не входят. Но странно, как профессор с такой манерой ведения беседы умудряется общаться с душевнобольными?
        Или как раз с ними проблем не возникает?
        - И что же я должен вам сообщить по этому поводу? - с рассеянной улыбкой поинтересовался Лопух, когда Титов кончил рассказ.
        - Маньяк это или нет, - неопределённо пожал плечами следователь.
        - Дорогой вы мой человек, психиатрия не знает термина «маньяк», это лексикон исключительно бульварных газетёнок!
        - Серийный убийца, психопат, какая разница? - поморщился Натан. - Вы же поняли, что я имею в виду.
        - Понял, но, боюсь, ничем не смогу вам помочь. Видите ли, психиатрия главным образом изучает личность человека. Да, в совокупности с результатами его деятельности, но никак не результаты без личности. Психопат он или нет, шизофреник или просто эмоционально тупой индивид - всё это я могу сказать, лишь взглянув на него и поговорив с ним. Вы, дорогой друг, пользуетесь в своей служебной деятельности индукционными методами - познавая элементы, разрозненные детали, собираете их воедино, в образ ситуации, в конкретные её предпосылки. Мы же в работе осуществляем обратное, дедуктируем: наблюдая личность во всей её полноте, зная законы формирования и образования этой личности, фигурально выражаясь, разбираем её на составляющие, выделяя сломанные или просто отличные от известного образца части, устанавливаем причины подобного дефекта. Может быть, когда-нибудь психиатрия накопит столько знаний, чтобы индуктивно, по поступкам и неким свойствам личности, в достаточной степени точно воссоздавать её портрет, но увы, наша наука пока настолько юна, что многие даже выдающиеся умы считают её шаманством, - развёл
руками профессор. - Вот когда поймаете злодея, тогда обращайтесь, выясним, в своём ли он был уме, творя все эти мерзости, или ему приказали некие голоса свыше.
        - Спасибо за разъяснение, - коротко ответил на это Титов, поднимаясь с места. - Простите, что потратили ваше время.
        Брамс, сидевшая всё это время надувшись словно мышь на крупу, с готовностью подскочила со стула, своим видом демонстрируя желание поскорее отсюда уйти.
        - Ничего, ничего. А вы точно не новобрачные, нет?
        - Нет. А почему должны? - не выдержал всё-таки Титов.
        - Ну как же? Живая вода, мёртвая вода, прекрасное сочетание! - охотно отозвался Лопух.
        Прощался с ним поручик в твёрдой уверенности, что профессор еще более безумен, чем его пациенты. Или это вовсе какой-нибудь особо шустрый больной, который раздобыл где-то халат?
        Последняя мысль показалась настолько здравой и правдоподобной, что Титов даже уточнил у сидевшей при входе регистраторши:
        - Скажите, а профессор Лопух - это такой невысокий, круглый, в очках?
        - Ну да. Так вы же из его кабинета только что вышли! - опешила та.
        Поручик на всякий случай не стал отвечать на это замечание, пожелал женщине всего доброго и вышел вслед за спешно выскочившей на улицу Брамс. На ходу запоздало озадачившись: а как вообще этот странный профессор опознал их природу?
        Положим, вещевичку можно было предположить по флейте в чехле, и то - с изрядной натяжкой. Но ведь о том, что сам Титов - живник, не говорило ничего! А определить, есть ли в человеке дар, вот так с ходу невозможно! Вряд ли психиатру заранее понадобилось наводить справки о служащих полицейского Департамента, тогда что? Может, по газетам вспомнил? Припомнить, указывали ли в статье об утопленнице его талант, поручик доподлинно не сумел, но странность объяснил именно этим и выбросил из головы, больше занятый поисками Брамс.
        К счастью, девушка далеко не ушла, стояла на крыльце, недовольно хмурясь.
        - Всё в порядке? - спросил Титов, чувствуя себя отчасти виноватым в дурном настроении вещевички. Даже не из-за самого визита к странному психиатру, а потому, что не оборвал болтовню того сразу, пока Аэлита ещё не сообразила, о чём речь. Бог знает, почему Брамс так возмутили эти намёки, но теперь Натану оставалось лишь попытаться сгладить последствия.
        - А? Вот уж точно, профессор этот - Лопух, - проворчала она, бросив косой взгляд на поручика.
        Богом Аэлита, увы, не была и поэтому тоже не понимала причин собственного недовольства, и особенно не понимала, почему сердится больше на Титова, чем на странного доктора.
        Они некоторое время постояли на пороге, оба растерянные и не знающие, что говорить. На удивление, первой со смятением справилась Брамс и предложила:
        - Может, пройдёмся немного пешком? Мне кажется, я сейчас всё равно не смогу сосредоточиться, а батюшка уверяет, что прогулки на свежем воздухе полезны, - немного грустно заключила она.
        - Вы так расстроены поведением этого своеобразного человека или чем-то ещё? - осторожно уточнил Натан, когда они спустились с крыльца и зашагали по тротуару. Ладошка девушки сама собой, очень естественно уцепилась за локоть мужчины, и никто из двоих даже не обратил на это внимания.
        - Не знаю, - подумав пару мгновений, честно призналась Аэлита. - Мне кажется, не только. Мне кажется, я еще очень удручена тем фактом, что он ничем не сумел помочь. А хочется поймать этого убийцу побыстрее.
        - Узнать, как он следы заметал? - с иронией поинтересовался Титов.
        - Что вы глупости говорите?! - возмутилась Брамс, после чего чуть смущённо добавила: - Мы ведь это знаем уже почти наверняка. Просто… - она осеклась и вновь замолкла, потом продолжила неуверенно: - Просто мне не по себе от мысли, что он где-то здесь. Может быть, идёт нам навстречу вот по этой самой улице.
        - Ну бросьте, Аэлита Львовна, по этим улицам могут ходить и куда большие негодяи, - растерялся от её ответа поручик.
        - Нет, это я прекрасно понимаю, дело в другом. Он же вещевик!
        - И что? Вы не знали, что вещевики тоже люди, притом совершенно разные люди, и среди них попадаются злодеи?
        - Я не знаю, как сказать, - пробормотала Аэлита совсем уж потерянно. - Считается ведь, что вещевики обыкновенно холоднее и равнодушней прочих людей - особенный склад ума, влияние дара. Мёртвая вода, как этот доктор сказал. А те убитые женщины… Мне кажется, это сделал очень холодный и равнодушный человек.
        - И? - продолжил недоумевать Титов.
        - Мне всё больше кажется, что мы с ним похожи, и очень хочется наконец посмотреть на него и понять, что это не совсем так… Вы чего? - растерялась Брамс, потому что на этих словах поручик запнулся и замер статуей, так что девушка, по инерции сделав ещё пару шагов, но не выпустив руки мужчины, оказалась перед ним лицом к лицу.
        - Откуда вы взяли эту чушь?! - возмутился Натан после пары секунд молчания, в которые он боролся с первой реакцией - желанием грязно выругаться и, схватив вещевичку за плечи, хорошенько её встряхнуть.
        - Ну… Как же… - совершенно смешалась Брамс, не желая признаваться, что до подобного вывода дошла сама.
        Она вообще была крайне самостоятельной особой и, отчасти сознавая собственные проблемы в общении и отношениях с окружающим миром, пыталась восполнить пробелы так, как умела: логическим путём. До настоящего момента система казалась вполне стройной и действенной. Но, судя по реакции поручика, именно что казалась..
        - Впрочем, неважно. В любом случае, немедленно выкиньте это из головы, - проворчал Титов, справляясь с эмоциями и увлекая девушку дальше по улице. - Наличие или отсутствие таланта никак не сказывается на умении чувствовать и сопереживать. Если следовать вашей логике, все живники должны быть исключительно эмоциональными и впечатлительными существами, однако и среди них хватает злодеев и убийц. Вы в курсе, что исторически большинство палачей были именно живниками, что пытки и иные грубые методы дознания - исключительно наша епархия? - горячо возмутился он. - И уж тем более полная ересь, что лично вы какая-то равнодушная или холодная!
        - Но вы же меня совсем не знаете, - неуверенно возразила она.
        - Я знаю вас несколько дней и видел достаточно для того, чтобы делать выводы. Пообещайте выбросить эту глупую теорию из головы!
        - Я подумаю об этом, - упрямо возразила Брамс, и настаивать Титов не стал - понимал, что бесполезно, девушка упёрлась.
        - Ну хотя бы сказки прочитайте про живую и мёртвую воду, - устало попросил Натан. - Мёртвая вода не только убивает, а живая - не только воскрешает.
        - Если будет возможность, - опять увильнула от прямого обещания Аэлита. - Давайте возьмём извозчика? Мне кажется, пора заниматься делом.
        - Извольте, - с тяжёлым вздохом кивнул поручик, удивляясь, почему высказывание девушки так его рассердило и так захотелось вдруг переубедить её. Вроде бы каждый человек имеет право на собственные заблуждения, так с чего его столь сильно задели именно эти слова?
        Недолгий путь до Федорки прошёл в молчании. У Титова мысли произвольно прыгали с поисков убийцы к сидящей рядом девушке и обратно, не поддаваясь попыткам сыскаря призвать их к порядку и сосредоточиться на единственном вопросе.
        А Брамс напряжённо обдумывала слова поручика и всё яснее понимала, что он прав, что всё, сказанное ею - полная чушь. И стало девушке в этот момент ужасно стыдно. Правда, к счастью, извиняться она не стала: бог знает, какую бы реакцию в поручике вызвали новые измышления девушки, но точно не одобрение.
        Стыдно ей стало не за высказанную мысль, собственная предполагаемая холодность и эмоциональная ущербность Брамс совершенно не беспокоили - ну есть и есть, и бог бы с ней. Да и сам подобный подход, измерение чувств холодным разумом, не показался Аэлите нелепым. Устыдилась она того, что поступила недостойно нормального учёного, выстраивая свою теорию на непроверенных допущениях. Не имея не только глубоких, но вообще хоть сколь-нибудь внятных познаний в психологии, она взяла за основу некоторые весьма спорные утверждения, крепко запавшие в душу, вроде вот этого отличия вещевиков от всех прочих людей. Мягко говоря, глупый и непрофессиональный подход, причём на это ей указал человек от науки весьма далёкий - вдвойне стыдно!
        Правда, к самому поручику Аэлита стала теперь относиться еще лучше: и уважение окрепло (всё же он сумел указать ей на серьёзную ошибку, а ошибки свои вещевичка признавать умела), и прибавилась благодарность за то, что нашёл нужным высказаться.
        Наконец экипаж остановился, и Брамс, намереваясь выбраться наружу, поднялась с сиденья, но потом вдруг обернулась, быстро коснулась губами щеки мужчины и, тихо шепнув: «Спасибо!» - выпорхнула наружу.
        Сковавшее его оцепенение Натан сбросил только через несколько секунд, назвал извозчику следующий адрес и откинулся на спинку сиденья.
        Желание сбылось, мысли теперь кружились вокруг единственного предмета. Вот только совсем не того, которого бы следовало, и переменить объект внимания стоило мужчине больших усилий.
        Остаток дня прошёл у поручика за суетой безрезультатной, но необходимой: осмотром жилья, опросом родных, знакомых и просто соседей Елены Дёминой. Сам Титов не верил в наличие хоть какой-то связи между двумя покойницами, но веру к делу не подошьёшь, и проверять Натан предпочитал всё до конца. Ничего нового мужчина не выяснил: Навалову, чей портрет он показывал, никто не знал и не видел, никаких ухажёров или хотя бы просто знакомых вещевиков в окружении покойницы не появлялось, неожиданных поступков она не совершала, жила семья и вправду вполне мирно - Хрищев оказался очень спокойным и тихим человеком, простоватым и добрым увальнем. Зловредная соседка из дома напротив, конечно, уверяла, что крутит мужик с обеими сёстрами и вообще творят разврат и непотребство, но Натан имел неопровержимое свидетельство благонравия младшей из сестёр, поэтому к словам женщины отнёсся скептически.
        Комната девушки вполне отвечала портрету и занятиям: в основном шитьё, много крахмальных кружевных салфеток и просто кружев - Дёмина явно этим увлекалась. Нашёлся и девичий альбом, с неизменными стихами, умными мыслями и рисуночками, явно сделанными разными руками. Были письма, но от женщин, и адресаты не менялись несколько лет - наверное, перебравшиеся в другие города соученицы и подруги. Наряды у покойницы в шкафу имелись двух типов - модные, яркие, для жизни; более скромные и удобные, но сделанные со вкусом и не лишённые изящества, явно для работы и визита к клиенткам, в одном из каких она и пропала, вместе с небольшим рабочим саквояжем. И - также никаких признаков появления ухажёра или вообще кого-то нового в окружении.
        А в двадцать третьей комнате, куда Титов заглянул в конце рабочего дня, его поджидала небольшая, но приятная новость: Элеонора навела справки и выяснила личность извозчика с пегой лошадью. Тот оказался земляком покойной Наваловой, происходил из того же уезда, жил в соседней деревне и имел все шансы оказаться ключом к жизни блудницы, который сыскари пытались найти. Землячество всегда много значило, особенно в чужих местах, и если не близкой дружбы, то хотя бы приятельства этих двоих вполне можно было ожидать.
        Предусмотрительная и опытная Михельсон, предвидя интерес поручика, отбила телеграмму в Б*** уезд с распоряжением срочно выяснить и сообщить, где находится Пётр Короб. Так что Титов на всякий случай предусмотрел на завтра возможность дальней поездки, внимательно изучил карту и расспросил всё ту же Элеонору о предпочтительном способе добраться до места. Ещё некоторое время потратив на знакомство со своими обязанностями начальника отдела и их исполнение, Титов отбыл домой около девяти часов вечера.
        Ночь, на удивление, прошла спокойно. Натану снилась всё та же набившая оскомину стрелка двух рек со своими островами и протоками, и рассвет присутствовал, и стелющийся по воде туман - тоже. Но сам сон был неожиданно мирным и спокойным.
        Поручик размеренно работал вёслами, и предрассветная зябкая свежесть приятно холодила кожу. Река была пустынна и тиха - ни плеска, ни птичьего голоса. Только негромкий шелест воды о борта лодки, почти неслышные шлепки ловко входящих в воду вёсел и песня уключин.
        За спиной мужчины, на носу лодки кто-то сидел; Натан не оборачивался и не видел пассажира, но чувствовал его присутствие каждым гребком, затылком ощущал чужое дыхание. Однако наличие этого некто совсем не тревожило: Титов точно знал, как можно знать только во сне, что никакой опасности от такого соседства нет. Больше того, оно даже успокаивало и вселяло уверенность, и гребец мог не оглядываться на дорогу: этот, на носу, точно знал, куда нужно плыть, и следил за ходом лодки.
        Вдруг плоскодонка слегка дёрнулась оттого, что пассажир на носу переместился. Глаза Натана накрыли тонкие, прохладные, явно девичьи ладони, остудившие горящие влажные виски, и мужчина рывком проснулся.
        Открыв глаза, он едва не вскрикнул и не шарахнулся от неожиданности, обнаружив прямо перед лицом… нечто. Но быстро сообразил, что на его подушке попросту сидела некрупная трёхцветная кошка со слегка опалёнными усами. Мурлыка сосредоточенно обнюхивала спящего и даже не подумала прекратить занятие, когда объект интереса проснулся.
        Кошка пахла рыбой, пылью и сыростью, а еще она загораживала лицо мужчины от падающего из окна солнечного света, от которого кожа еще была горячей.
        - Так вот из-за кого мне такие затейливые видения являются, - со смешком проговорил Титов и осторожно почесал маленькую хищницу между ушами. Та тут же прижмурилась и замурлыкала, сотрясая подушку. - Или, напротив, ты всякую гадость отогнала? А, Мурка? - добавил мужчина и сел, откидывая одеяло.
        С рассвета минула уже пара часов, и Натан счёл это хорошим знаком: случилось бы что срочное, его бы подняли раньше. Поручик ощущал себя, на удивление, выспавшимся, умиротворённым и крайне благодушным - не чета вчерашнему. Кошка отпускать человека не желала, тут же последовала за ним, боднула головой под локоть, поставив передние лапы мужчине на колено, и продолжила урчать как маленький дизель. Титов оказался слаб духом и подвержен кошачьему внушению, так что через несколько секунд хвостатая и, кажется, чрезвычайно блохастая живность нежилась у него на коленях, подставляя белое пузо.
        Утро, помимо кошки, пахло блинами и чем-то сладким. И всё это было исключительно, до невозможности правильно, если вспомнить, какой сегодня день.
        Восемнадцатого мая восемнадцатого года, семь лет назад, окончилась Великая война - самая страшная в истории человечества. Война, которая потребовала от огромной империи напряжения всех сил, унесла множество жизней - но всё же окончилась победой. Пусть она прошла далеко - там, на западе, - и, к счастью, не затронула родной земли, не чета Отечественной, и победа в ней не стала общенародным большим праздником. Но для тех, кто её прошёл, воспоминания были еще слишком свежи. Каждый год в этот день поминали тех, кто не вернулся, чествовали тех, кто победил, проводили смотры войск и парады.
        Титов, хоть на войне провёл лишь немногим больше полутора лет и до победы не дослужил, ощущал сопричастность к этой дате - не столько празднику, сколько дню памяти. Если имелась такая возможность, Натан брал выходной, посещал воинское кладбище, на котором покоился отец, ставил свечку в полковой часовне в Новом Петергофе, где базировался полк, в коем Титов начинал и окончил свою службу.
        Однако всё это было сейчас далеко, в паре тысяч вёрст, никаких традиций на чужой земле завести поручик не успел и никаких памятных мест не имел, поэтому просто посидел с четверть часа, поглаживая кошку, бездумно глядя в стену и вспоминая однополчан - живых и мёртвых. Остроумного урядника Власьева, первого и последнего командира - поручика Обухова. Друга детства корнета Савушкина - мечтательного мальчишку, который писал хорошие стихи, который на себе вытащил истекающего кровью Титова из-под обстрела, но сам не дожил до конца войны. Хирурга-живника Алиева, немолодого спокойного татарина, который спас молодому офицеру не только жизнь, но и ногу…
        Много было имён. Вспоминая их все, по порядку, Натан ощущал, что ему не тридцать один, а словно бы уже под семьдесят, будто каждый год он жил не только за себя.
        - Ну что, кошка, пойдём завтракать? Службу нашу за нас с тобой никто не отслужит, - проговорил он, решительно перекладывая недовольную мурлыку на постель.
        Вынул из шкафа парадный мундир - нарядный, с аксельбантами, - но, закончив зарядку, бритьё и умывание, надел обычную летнюю форму. А стоящую на верхней полке простую деревянную шкатулку, где хранились награды, отца и его собственные, даже доставать не стал. Чай, не на парад собирался, на службу, вот и нечего франтить.
        Хозяйка была тиха и печальна. На столе появилась рамка с пожелтевшей, выгоревшей фотографией пехотного капитана, перечёркнутая траурной лентой, перед фотографией лежала чёрная краюха и стояла полная рюмка. Такую же Марфа Ивановна поставила перед постояльцем после завтрака. Натан выпил стоя, перекрестился на иконы и, кивком распрощавшись со вдовой, вышел. За всё утро они не обменялись и словом; слова тут были лишними.
        Прогулка до угла за газетой с предсказуемым броским заголовком «С-ский топитель» и обратно, к Департаменту, помогла мужчине настроиться на рабочий лад и отвлечься от пусть и правильных, но посторонних сейчас мыслей.
        В двадцать третьей комнате пили чай. Вокруг стола собрались все знакомые Натану служащие уголовного сыска, включая Аэлиту, и колоритная парочка незнакомых - длинный и худой, словно цапля, вещевик Андрей Никитин и низкий, крепко сбитый, широкий, как табурет, и по-казачьи усатый Василий Федорин, слабый живник, оба около сорока лет, только крепыш в одном чине с Титовым, а высокий - в гражданском.
        Эти двое вернулись из У*** уезда, где долго вели запутанное дело с отравлением богатого землевладельца и полутора десятками наследников. Знакомство «новеньких» началось осторожно, с взаимного «прощупывания», но через четверть часа следователи оказались удовлетворены результатом осмотра и легко перешли на «ты».
        Потом Элеонора предоставила ответ из Б*** уезда, в котором сообщалось, что Пётр Короб не далее как вчера утром отбыл обратно в столицу губернии вместе со своей пегой кобылой, и советовали ожидать его сегодня, если вчера ещё не прибыл. Титов с радостью воспринял эту весть - признаться, ему отчаянно не хотелось ехать через всю губернию для разговора с единственным возможным свидетелем, который с равным успехом мог дать полезные сведения, а мог и не дать.
        Поделились своими новостями и Шерочка с Машерочкой, только больше это походило на байку, чем на доклад - харизма мешала Шерепе говорить коротко и по существу, когда имелась прекрасная возможность этого не делать.
        Только Аэлита, как-то странно нахохлившись, помалкивала в углу, рассеянно покручивая за ручку чашку на блюдце и витая в своих мыслях. При виде Брамс Натану сразу вспомнились вчерашние чувства, события и слова, и сделалось неловко, поэтому он не стал вовлекать девушку в разговор и выяснять, имеются ли у вещевички какие-нибудь новости или нет. Успеется ещё.
        И на том бы сыскари, наверное, мирно разошлись, но день сегодня был особенный.
        - Машков, доставай, - в конце чаепития проговорил Федорин.
        Владимир в ответ кивнул, поднялся к шкафу. Послышалось звяканье, и вскоре на столе появился ополовиненный штоф, плотно заткнутый пробкой, и несколько рюмок, количество которых очевидно не соответствовало числу собравшихся. Посуды удостоились Шерочка с Машерочкой, сам Федорин, его молчаливый приятель, Натан и Элеонора.
        - Это что? - растерялся Титов. Вариантов, конечно, имелось немного, но ощущение всё же было странное: к питию на службе поручик, мягко говоря, не привык. - И почему не всем?
        - Остальным не положено, - коротко отозвался Федорин, не вдаваясь в подробности. Уточнять, почему, Титов не стал: местным виднее.
        - Вы что, планируете вот это одобрить? - возмущённо проговорил Антон Денисович, когда Машков символически плеснул в рюмки и убрал штоф на место. - И ладно бы был повод!
        - А вы считаете, что повода нет? - ровно спросил Натан, искоса поглядывая на Валентинова и медленно перекатывая между пальцами ножку рюмки, так что хрусталь тихо постукивал по дереву стола, а прозрачная жидкость с резким запахом дрожала и плескалась, словно в шторм. Остальные служащие уголовного сыска затихли, наблюдая за разговором. Федорин недовольно морщился, поглядывая на Валентинова, но пока тоже молчал.
        - Нет, ну если кто родных потерял - так оно и ладно, личное дело каждого. Но не в таких же масштабах, в самом деле, что и Чирков даже как будто не возражает! И вы вот еще туда же, - проворчал он.
        - Так, может, я тоже кого-нибудь потерял?
        - Да не в этом дело, - отмахнулся Валентинов. - Каждый день кто-то умирает. Что, в Восточной войне мало людей погибло? Только такого культа из этого не делают ни у нас, ни на островах.
        - В Японии день окончания Восточной войны - день памяти и единения семьи, - прохладно возразил Титов. - Даже несмотря на то, что они в этой войне получили за океаном изрядный кусок так нужных им земель и ещё более вожделенную независимость.
        - Да неважно это, я вообще о другом, - снова отмахнулся Антон Денисович. - Ну да, умерли люди, жалко, но зачем делать из этого общенациональную трагедию-то? Да еще так, словно это именно мы победили.
        - А кто, если не мы?
        - Союзники! - всплеснул руками следователь. - Если вы не в курсе, то там не одна только Россия воевала. То есть, конечно, я не умаляю подвига наших солдат, - снисходительно улыбнулся он, - однако не они судьбу войны решили. Опять же, война-то не зря мировая, а то можно подумать, что только мы на западном фронте и воевали. А Германия, а…
        Он говорил увлечённо, хорошо говорил - он вообще умел говорить, это Титов уже понял. Поручик только не понимал, почему не перебивает и всё это слушает и почему слушают остальные. Морщатся, молча и без тоста выпив горькую, но молчат.
        И в какой-то момент терпение вдруг лопнуло - без шуток, Натан словно бы слышал, как в голове или сердце что-то с тихим хлопком оборвалось. Он резко встал… а дальнейшего не мог ожидать никто из присутствующих. Да даже если бы ждали, всё равно не успели бы среагировать, слишком быстро всё произошло.
        Вот только что Валентинов разглагольствовал об ошибках командования, о посредственности проведённой Российской Империей кампании и том, на что можно было потратить ушедшие на войну деньги - а вот уже стонет на полу, держась за лицо, и над ним стоит, судорожно стискивая кулаки, поручик.
        - Ах ты мразь, дерьма кусок, - выцедил он сквозь зубы, нависая, словно примериваясь, чтобы ударить лежащего ногой. - Да если ты ещё раз…
        - Натан, прекрати! - бросился к нему сидевший рядом Машков, схватил за плечо - и сам получил, с левой в ухо, да с такой силой, что в голове зазвенело. Отступил, сохраняя равновесие, запнулся о стул и с грохотом полетел на пол.
        Федорин с Шерепой тоже подскочили, но замешкались, напоровшись на совершенно невменяемый взгляд поручика - пустой, злющий, словно у бешеного зверя. Титов вновь развернулся к пытающемуся отползти насмерть перепуганному Валентинову, однако помощь к тому пришла с неожиданной стороны: на следователя, озадачив этим порывом всех, начиная с самой себя, бросилась Брамс.
        Девушка подлетела к поручику, схватилась обеими руками за мундир на его груди и торопливо затараторила:
        - Натан Ильич, ну не нужно, ну прекратите, что вы делаете? Вы же его убьёте! Натан Ильич, ну, пожалуйста!
        Титов дёрнулся, то ли намереваясь оттолкнуть, то ли вовсе ударить, и Аэлита инстинктивно зажмурилась, но - не отпустила.
        Этот порыв её оказался удивительно верным, вещевичка в кои-то веки проявила не свойственное ей обычно чутьё человеческих устремлений: поднять руку на женщину Натан не мог, и этот глубокий внутренний запрет оказался тем толчком, который заставил мужчину очнуться. Сознание начало понемногу проясняться - с пульсирующей в затылке боли, с накатившей апатии и равнодушия, с клонящей к земле слабости, навалившейся на плечи и заставившей пошатнуться.
        - Да вы сумасшедший! - гундося из-за разбитого носа, воскликнул Валентинов, поднимаясь на ноги. - По вам лечебница плачет!
        - Антон Денисович, -риста ради, уйдите отсюда! - махнул на него рукой Федорин, рассматривая рассечённую и сильно кровящую бровь Машкова. - Не то ещё я от себя добавлю.
        - Уйду, будьте покойны! - прошипел тот и выскочил за дверь.
        - Тяжёлая у тебя рука, поручик, - проворчал Владимир, морщась.
        - Прости, я… - неловко пробормотал Титов и покривился от боли в голове. - Кой чёрт этого хлыща за язык тянул!
        - Нет, ну Валентинов мразь, конечно, спору нет. Но я всё же не понял, с чего ты так взбеленился, - задумчиво заметил Шерепа. - Вроде ничего нового и неожиданного он не говорил, вполне себе живая в либеральных кругах точка зрения. Неужто в Петрограде такие перевелись?
        - Контузия, видать, - с пониманием заметил Федорин. - Только что ж ты, Титов, за рюмку берёшься, ежели тебе настолько нельзя? Неглупый вроде мужик, не пропащий, не пьяница.
        - Да я обычно потому и не пью вовсе, а тут вроде два глотка всего сделал, - тяжело вздохнул тот. - Не ожидал, что оно даже по такой малости будет, сглупил. Но кто же знал, что он тут…
        - А тут я сам порой едва сдерживаюсь, чтобы этого не приголубить, - неожиданно признался Машков. - Это, конечно, неправильно, и проблемы будут, да только… Уважаю, поручик. Давно пора бы ему рожу поправить.
        - Натан Ильич, - тихонько подала голос Брамс. - Может, вы меня уже отпустите?
        Только теперь поручик заметил, что всё это время не только обнимал девушку за плечи, но даже рассеянно поглаживал между лопаток.
        - Простите, Аэлита Львовна, - смутился Титов, поспешно отдёргивая руки. - И спасибо вам большое, не дали взять грех на душу.
        - Неужто вы его бы и впрямь убили? - нахмурилась девушка, машинально расправила смятый китель на груди мужчины, но потом опомнилась и отпрянула.
        - Не знаю, но предпочёл бы не выяснять, - вздохнул поручик.
        - Зато я теперь, кажется, догадываюсь, за каким бесом тебя в наши края понесло, - со смешком заметил Шерепа. - Чую, вот тоже так не сдержался. Точно?
        - Почти, - не стал спорить Натан и со смешком добавил: - Боюсь, как бы теперь еще дальше не пришлось ехать.
        В этот момент, словно издеваясь, задребезжал телефон. Не просто предчувствуя - зная точно, кто это, поручик снял трубку сам. И совсем не удивился, услышав голос секретаря Чиркова, просящий Титова немедля к полицмейстеру.
        - Пойдём, - кивнул ему Федорин, как раз закончивший с бровью пострадавшего вещевика.
        - Нет нужды…
        - Пойдём, пойдём, не болтай, - махнул на него сыскарь, подхватил под локоть и повёл к двери. Словно знал, что у того нет никаких сил сопротивляться, спорить и вообще хоть самую малость живо реагировать на любые проявления окружающего мира.
        Глава 10. Дом на углу
        Когда за уходящими поручиками закрылась дверь, все как будто разом оттаяли и встряхнулись. Шерочка с Машерочкой понимающе переглянулись, и Шерепа долил из штофа ещё, а Чогошвили негромко спросил:
        - А что это вообще было-то?
        - Сдаётся мне, поручик наш не при штабе служил, вот что, - усмехнулся Владимир Семёнович.
        - Это почему? - заинтересовался Адам.
        - Ты следователь или где? - улыбнулся Машков.
        - Помощник, - обиделся Чогошвили. - Ну так и что? Что его, штабного контузить не могло?
        - Не следователь ты пока ещё, салага, - фыркнул Шерепа. - Окромя логики, нужно ещё в людях хоть чуть разбираться.
        - И что? - продолжил недоумевать Адам.
        - Не ведут себя так штабные, - отмахнулся Машков.
        - Ка-акой мужчина! Лев! Нет, тигр! - томно протянула Элеонора, выпуская клуб папиросного дыма. - Алечка, будь умницей, не смей меня разочаровывать!
        Михельсон единственная всё это время сохраняла спокойствие. С одинаковой невозмутимостью и хладнокровием она взирала и на избиение Валентинова, и на попытки унять разбушевавшегося Титова, и на последующие разговоры и разъяснения. Сидела на своём месте, сквозь дым наблюдая за мужчинами, словно это было некое театральное представление, а Михельсон выступала в роли критика.
        - Это как? - озадачилась Брамс.
        - Ай, да не бери в голову, - отмахнулась Элеонора, и девушка в ответ только рассеянно повела плечами.
        Ну не брать и не брать, это было нетрудно, у неё и помимо делопроизводительницы имелись в жизни странности и вопросы, которые стоили пристального внимания.
        Вещевичка пребывала в глубокой задумчивости еще со вчерашнего дня, а если точнее - с того мгновения, как ей вдруг очень захотелось поцеловать Титова. В благодарность, конечно, тоже, но больше - просто так, потому что благодарить ей доводилось и прежде, а вот целовать малознакомых мужчин - нет. А тут… не удержалась. Потому что глаза у него тёплые, с искорками, потому что всё больше кажется похожим на Алтына - тоже сильный, но терпеливый и добрый, который если и обидит, то не со зла.
        Да Титов ей и ночью сегодня приснился, отчего сон был беспокойным и смутным. Подробностей вещевичка не помнила; только взгляд, весёлый и ласковый, с каким он вчера называл Брамс необычной и замечательной.
        Наперерез обезумевшему мужчине девушка сейчас бросилась совсем не из желания совершить подвиг - про эту свою мечту она вообще вспомнила только теперь, - а в сумасбродной и необоснованной уверенности, что уж её-то он точно не тронет.
        Не тронул, но Аэлита запоздало испугалась. А если бы нет?
        - Владимир Маркович, так что, вы думаете, с Титовым? - тихо спросила Брамс, потому что мужчины отвлеклись на какие-то свои дела и воспоминания.
        - Федорин полагает, что это контузия, и я не вижу смысла с ним спорить, - пожал плечами Машков.
        - А что это? - полюбопытствовала Аэлита, весьма далёкая от медицины. Слово она прежде слышала, но никогда не вдавалась в подробности.
        - Травма такая, при которой мозг повреждается. Часто на войне случается, от ударной волны артиллерийского снаряда например, - пояснил мужчина. - Оно по - разному случается: порой человек вообще нормально жить не способен, а порой выздоравливает, но последствия сказываются ещё долгие годы. Может быть, что человек вроде бы и нормальный, а вдруг раз - и срывает резьбу. Алкоголь вот часто провоцирует, видать, и у Титова так же. А тут ещё, думаю, сыграл роль определённый настрой, день, да и Валентинов слишком… своеобразен.
        - У Натана Ильича могут быть из-за этого проблемы? - уточнила девушка.
        - Будут, скорее всего, но не думаю, что серьёзные, - ответил Машков. - С ним же Васька пошёл, а Федорина Чирков крепко уважает. К тому же он тоже знает, что Валентинов за фрукт, как-нибудь уладит.
        - Пойду я тоже с дядюшкой поговорю, - решила Брамс, поднимаясь с места. Понимающих взглядов и улыбок, таящихся в уголках губ присутствующих, вещевичка просто не заметила.
        К кабинету полицмейстера она, однако, шла не торопясь, сосредоточенно раздумывая о последних происшествиях и собственных переживаниях. Может, Аэлита и испытывала трудности в общении, но дурочкой она не была и всегда отдавала себе отчёт в собственных поступках, точно зная, зачем она их совершает, и «просто захотелось» в её действиях неизменно имело под собой некое весьма прагматичное «зачем». Раньше - всегда.
        А теперь ей безо всяких «зачем» было спокойно и уютно, когда поручик находился рядом. Это было неожиданно, очень сложно и непонятно, но вместе с тем - легко и странно естественно. Как радоваться хорошей погоде, как уплетать мамины плюшки или ехать на «Буцефале» с такой скоростью, что захватывало дух. Обыкновенные, каждодневные, не имеющие большой и великой цели жизненные удовольствия, которые, на первый взгляд, не могли иметь никакого отношения к знакомому всего несколько дней мужчине. И Брамс пыталась понять, как такое возможно и как к подобному стоит относиться.
        Однако ничего путного не надумала и в конце концов просто плюнула на эти размышления. Ну нравится и нравится, и бог с ним! На её нынешней цели это всё равно не сказывалось: неприятностей Титову она не желала бы в любом случае, безо всяких посторонних соображений, и надеялась уговорить Чиркова смягчиться, если тот всерьёз рассердился на петроградца за рукоприкладство.
        - …меня правильно, что это не метод! - приоткрыв дверь (секретарь прекрасно знал Брамс и потому не препятствовал), услышала девушка недовольный голос полицмейстера. - Ну и ответили бы словами, или дуэль, в самом деле, тоже выход, но вот так - нехорошо, Натан Ильич. Поймите меня правильно, вы же старше по званию, начальник, должны же как-то пример подавать!
        Аэлита понимала, что подслушивать нехорошо и стоило бы известить мужчин о своём присутствии, но любопытство взяло верх.
        - Человек, презирающий чужие подвиги и пренебрежительно относящийся к героям своей земли, не имеет чести. А тех, кто не имеет чести, не вызывают на дуэль, им просто бьют морду, - угрюмо проговорил Титов.
        - Я совершенно уверен, что Антон Денисович не хотел ничего такого, - твёрдо возразил Чирков. - Просто произошло некоторое недопонимание, он неясно выразился.
        - Именно, именно что недопонимание! - вставил предмет обсуждения.
        - Простите Пётр Антонович, но Валентинов выразился предельно ясно, - вмешался Федорин. - Он регулярно высказывался предельно ясно, но мы все к нему привыкли, а поручик, как человек новый, не сдержался. Да и вы сами, Пётр Антонович, сколько мне помнится, очень нервно всегда реагировали на высказывания о том, что Государю Императору не стоило направлять солдат на восток, и союз с островами нам был не нужен, и вообще пусть бы они сами с заокеанскими соседями разбирались, а нам, дескать, и Аляска никакая не нужна.
        - Да ладно уж тебе, Федорин, вспоминать, - явственно смутился Чирков, и Брамс поняла, что без её помощи тут прекрасно обойдутся - не очень-то полицмейстер и сердился.
        Участие Чиркова в военной кампании начала века не было секретом, напротив, являлось большим его поводом для гордости и источником множества рассказов. На Дальнем Востоке и в Северной Америке Пётр Антонович провёл добрых десять лет и внёс свой вклад в победу. В родной город вернулся пятнадцать лет назад с ценным пополнением своей оружейной коллекции, чрезвычайно модными в то время сувенирами для всей родни и глубочайшим одобрением заключённого Империей союза - в сердце.
        Союз этот вызвал в своё время множество кривотолков: как же так, наследник престола взял в жёны не европейскую принцессу, а необычную до изумления пришелицу с островов, расположенных на другом конце земли! Да и от японского императора никто не мог ожидать такого шага - никогда прежде принцесс не отдавали за чужестранцев. Однако решение отступить от традиций было продиктовано исключительно собственной выгодой и желанием отстоять независимость страны. Выбирая между западным диким союзником и восточным ещё более диким захватчиком, уже показавшим своё лицо, Мэйдзи неожиданно сделал ставку на первого. И выиграл.
        Да и единственный выживший сын Александра, великий князь, а ныне - император Михаил II,тоже вроде бы выиграл. Поручиться за это не мог бы никто, но на посторонний взгляд в государевой семье царил лад, да и бог благословил союз и страну здоровыми наследниками. Необыкновенной, конечно, наружности, но по-своему красивыми.
        А полицмейстер тем временем продолжал, желая скорее свернуть разговор:
        - В общем, выговор тебе Титов, всё же держи себя в руках, не дело это. А вам, Антон Денисович, тоже стоило бы внимательней относиться к своим словам.
        - При всём моём уважении, я говорю то, что думаю, и не собираюсь под кого-то прогибаться, - возразил Валентинов.
        - Попробуйте всё же для начала думать, что говорите, - мягко поправил его Чирков. - А если не находите нужным прогибаться - так и отвечайте за свои слова, а не бегите за заступничеством.
        - Но это нечестно! - возмутился тот.
        - Нечестно было бы, если бы на вас пятеро бросились, а то - один на один. Вы ведь в уголовном сыске служите, преступникам тоже будете говорить, что нападать нечестно? Идите, идите, некогда мне тут с вами.
        Аэлита, сообразив, что сейчас её обнаружат, отпрянула от двери - и смутилась, заметив секретаря, о котором успела позабыть. Тот, однако, не спешил корить девушку, лишь подмигнул заговорщицки и поманил к себе, после чего заговорил своим неизменно ровным, хорошо поставленным голосом:
        - Прошу простить, Аэлита Львовна, но никак не можно: занят Пётр Антонович, посетители у него… а вот, впрочем, и они.
        Первым, не оборачиваясь и ни на кого не глядя, выскочил Валентинов, за ним вышел улыбающийся в усы Федорин, последним - угрюмый, словно с похорон, Титов. При виде Брамс он, впрочем, слегка просветлел лицом и удивлённо вскинул брови:
        - Аэлита Львовна, вы здесь?.. - проговорил и осёкся, понимая, что любой вопрос может быть неправильно понятым и прозвучать грубо.
        - Я хотела новостями поделиться и спросить, какие у нас всё же сегодня планы на день? - бодро проговорила она, и Титов устало улыбнулся в ответ.
        - Я сегодня исключительно неудачный командир - во всех смыслах. И начал день неважно, и, боюсь, дальше пользы не будет, голова после такого неизменно как чужая, какой тут сыск…
        - Ой, да бросьте! - отмахнулась Брамс и, к крайнему изумлению поручика, решительно подцепила его под локоть, уводя из полицмейстерской приёмной. - Голова - что, пройдёт, если ей спуску не давать. А ежели у вас и правда контузия, как Машков объяснил, так какой с вас спрос? Больные вины не имеют.
        - Умеете вы утешить, - тихо засмеялся Титов, с удивлением чувствуя, что ему и вправду делается легче. Только не от тренировки головы, а от общества вещевички. - И какие же у вас новости?
        - Хорошие, - тут же оживилась она. - То есть не знаю, как они для следствия, но для нас очень хорошие: получилось! Конечно, фон мы восстановили не полностью, но некоторые основные потенциалы и зависимости - вполне. В частности, завышенный показатель Каплана… - затараторила она, но собеседник оборвал:
        - Аэлита Львовна, пощадите! Я так-то этих слов не знаю, а нынче и узнать их не способен. Скажите сразу вывод!
        - Да, извините, - чуть смутилась она. - В общем, я поняла, что мне почудилось в умбре со второго тела. Там был отчётливый след женской вещи, и присутствие подобной же вещи мы сумели восстановить на первом теле.
        - В каком смысле «женской»? То есть я слышал об их разделении, но неужели у этого понятия действительно имеется научное обоснование?
        - В некотором роде, - улыбнулась Брамс. - Ясное дело, у сложных вещей вроде умброметра или, наоборот, самых обыкновенных вроде сапог ничего подобного нет, но бывают такие, которые именно что пол имеют. Это чаще всего относится к традиционным вещам, оберегам например, особенно тем, которые на здоровье и какие-то особенные вещи вроде здоровья плода у беременной.
        - То есть погодите, убийца - беременная женщина? - оторопел Титов.
        - Нет, это просто для примера, - засмеялась Аэлита. - Я точно не могу сказать, что именно делает эта вещь.
        - Одна и та же вещь в обоих случаях? - подобрался Натан. - Только в первом она оставила умбру до того, как оную стёрли, а во втором - лежала рядом уже после этого?
        - По сути получается так, но одна или разные - поручиться, увы, не могу, - вздохнула Брамс. - Величины умбры совершенно типичные, подобные может показать огромная масса самых различных вещей.
        - А восстановить умбру до стирания во втором случае получится? Чтобы сравнить? Например, узнать, влияла ли эта самая вещь на вторую покойницу до стирания умбры.
        - Толку не будет, - разочарованно махнула рукой девушка.
        - Почему?
        - Во-первых, в любом случае результаты наших подсчётов весьма приблизительные, а для определения конкретной вещи и сравнения цифры нужны точные. А во-вторых, результат замеров на втором теле будет заведомо смазанным и отличным от первого.
        - Из-за иного умброметра?
        - Нет же, - жарко возразила Аэлита. - Потому что в первом случае умбру стёрли и всякое воздействие прекратилось, а во втором сначала стёрли, а потом еще наложилась умбра от какой-то другой вещи или вещей. Можно попытаться её исключить и дальше тем же путём восстановить прежний фон, но результат будет в значительной степени отличаться, даже если исходные цифры были совершенно одинаковыми и допустить, что метод совершенно точен.
        - Выходит, гораздо эффективнее стереть умбру, а потом обложить место новыми, посторонними вещами? - задумчиво проговорил Натан. - Тогда никак уже не восстановишь то, что было изначально?
        - Ага, точно, - жизнерадостно кивнула Брамс.
        - Занятно. Значит, обе погибших имели вещи похожего типа, либо подобная вещь есть у убийцы. Вряд ли опытный вещевик может случайно носить при себе столь узкоспециальный оберег, да?
        - Сложно утверждать наверняка, - осторожно возразила Аэлита. - Совсем необязательно он узкоспециален и этот самый «женский» окрас у него - единственное свойство. Ну и кроме того, чисто женскую вещь убийца может носить просто как память. Например.
        - Ладно, в любом случае это какая-никакая - а зацепка. Надо бы опросить окружение обеих несчастных, что за вещи у них могли быть при себе. Вдруг именно это их объединяет, а не только внешность! Сможете составить компанию? Боюсь, без вас я могу что-то напутать и недопонять.
        - С удовольствием, - искренне обрадовалась вещевичка, но потом со вздохом добавила: - Из показаний умброметра мы вряд ли сумеем вытащить что-то ещё.
        - Да ведь и так немало получилось, - возразил Натан. - Может, и поболе, чем в иных случаях, когда умбру никто не трогает.
        - То есть?
        - Ну смотрите сами. Благодаря этому мы узнали, что убийца - вещевик большой силы и таланта. Вы определили способ, которым это сделано, и мы можем прикинуть, кто из вещевиков работал или просто сталкивался с ним в своей практике, то есть получаем ещё больше определённости. Надеюсь, сегодня Иванов всё же закончит список. Дальше эта зацепка с женской вещью. Её же тоже могло не быть! Жалко, конечно, что нельзя уверенно утверждать, одна и та же вещь фигурировала в обоих случаях или нет, ну да ладно. Мы с вами пока еще далеки от тупика, и путей у нас хватает. Сегодня опросим окружение покойниц, попробуем найти извозчика, а потом начнём знакомиться ближе с вещевиками.
        - А почему вы не думаете, что убийцей может оказаться женщина, и не попросили включить их в список?
        - Очень правильный вопрос, - похвалил Натан. - Исключили мы эту версию после первого же случая: на спине у Наваловой гематома, повторяющая формой крупную ладонь. Плюс к тому, не забывайте, что убийца на руках таскал трупы, довольно сложно ожидать этого от женщины. Ну или женщина должна быть совершенно богатырских статей. Вы знаете подходящую?
        - Хм. Нет, пожалуй, среди вещевичек - нет, - смущённо согласилась девушка и тут же нахмурилась: - А что же вы говорите, что вопрос правильный?
        - Правильный он потому, что вы верно подходите к проблеме. Анализируете, сомневаетесь, желаете получить факты, а не только чужие выводы. Привыкаете, - с улыбкой похвалил Натан. - Знаете, а я даже почти соскучился по вашему мотоциклету, - со смешком добавил он, потому что в этот момент сыскари вышли через уже знакомый Натану подъезд в знакомый же дворик.
        - Что, уже не боитесь? - весело спросила Брамс.
        - Человек ко всему привыкает, - со смешком отозвался он. - А вы умеете ездить верхом?
        - Нет, с лошадьми у меня не складывается, - призналась девушка. - А за что вы их так любите? Собаки же умнее.
        - Так ведь любят же не только за ум, - улыбнулся Титов, наблюдая, как его спутница облачается в одежду для поездок. - Лошади, они как люди - с разными характерами, с разными вкусами и предпочтениями, и среди них попадаются те, кто способны стать настоящим другом. Может, и в верности, и в уме они уступают собакам, но всяко стоят выше вашего мотоциклета. А верхом на собаке не поездишь.
        - Да, пожалуй, - со смехом согласилась Аэлита, после чего вдруг посерьёзнела и, глянув искоса, спросила: - Натан Ильич, а вы из армии ушли после контузии?
        - Ну, с одной только контузией может и остался бы, но ей дело не ограничилось, - пожал плечами Титов.
        - А вы правда служили не при штабе? - продолжила расспросы Брамс.
        - Это откуда такие выводы?
        - Не знаю, это Шерепа сказал, а Машков и остальные согласились. Ещё Адаму попеняли, что он в людях совсем не разбирается.
        - А в чём разница, даже если и не при штабе? - весело спросил Натан. - Это было десять лет назад.
        - Ну… не знаю. Просто любопытно.
        - Поедемте лучше применять ваше любопытство к служебным вопросам, тут оно гораздо нужнее.
        - А как вы думаете, Пётр Антонович знает, где именно вы служили? - медленно проговорила Брамс, не спеша заводить «Буцефала», и Титов рассмеялся.
        - В уланах я служил. Лейб-гвардии Уланский Её Императорского Величества Государыни Императрицы Анны Александровны полк. А теперь скажите честно, вам от этого уточнения стало легче? Вы поняли обо мне что-то новое и неожиданное?
        - Честно говоря, нет, - смешалась Аэлита.
        - Едемте, Брамс, у нас уйма дел! Давайте начнём с Москательной, где жила Дёмина.
        На этот раз девушка не стала спорить, завела мотоциклет и кивком разрешила мужчине садиться. «Буцефал» уже почти привычно просел под дополнительным весом, рука поручика легла на талию девушке, тоже не вызывая прежнего смятения. Старательно отгоняя от себя посторонние мысли и не делая больше попыток испугать пассажира, Аэлита плавно тронулась с места.
        Увы, определиться с таинственной женской вещью после визита к Хрищевым и третьего уже посещения Владимирской не удалось. Почти все обитательницы публичного дома пользовались оберегами, помогающими избежать беременности и болезней - заведение Назаровой имело достаточно высокий ранг, чтобы блудницы могли позволить себе подобное. Елена Дёмина тоже не чуралась вещей и, как почти любая девушка, желала удачно выйти замуж, поэтому носила с собой соответствующий оберег, с которым вместе и пропала. Аэлита же, расспросив свидетелей о внешнем виде вещей и их происхождении, сообщила, что следы могут принадлежать им. Вот если бы их найти и посмотреть, тогда вещевичка сказала бы увереннее, но ни один из пропавших с покойницами предметов до сих пор не нашёлся.
        А дальше полицейским повезло: Пётр Короб вместе со своей пегой лошадью обнаружился на той самой бирже, откуда начались его поиски.
        Это был рослый, плечистый светловолосый парень лет двадцати с простым, но по - своему красивым лицом - детские голубые глаза, добродушная улыбка, подбородок с ямочкой. Такого легко было представить в прежние времена любовником скучающей помещицы, переживающей вторую молодость.
        Интерес полиции к себе он воспринял с удивлённым спокойствием человека с кристально чистой совестью, напрочь лишённого не только серьёзных грехов, но заодно подозрительности и мнительности.
        - Аглая? Знакомы, да, - спокойно согласился он. - Земляки всё же.
        - И давно знакомы? - полюбопытствовал Натан.
        - Почитай с детства, речка подле деревень одна, и школа одна. Только там дела друг до друга не было, а тут, в чужом краю, какая-никакая - поддержка.
        - И кто кого поддерживал? - продолжил потихоньку подводить к нужному, вопросу Титов, внимательно наблюдая за Коробом.
        - Да кому помощь надобна. Она девка гордая, даром что эта, ну… - замялся здоровяк, неуверенно поглядывая на скучающую рядом Брамс. То ли её стеснялся, а то ли не хотел называть землячку дурным словом.
        - Дама полусвета, - сдерживая улыбку, подсказал поручик.
        - Во-во! Точно. Такая вся из себя дама в последнее время стала, фу-ты ну-ты! Но Аглая девка хорошая, нос не задирает, здоровается даже. А что вам за дело до неё? Нешто думаете, упёрла что у благородного клиента? Так это наговаривают, она бы не стала!
        - Такая честная?
        - В тюрьму не хочет, - просто и здраво ответил Короб. - Она терпеливая, ждать умеет, никогда за быстрыми деньгами не кинется. Да что с ней приключилось-то?
        - Её убили, - ровно проговорил Натан.
        - Батюшки… за что же?! - потрясённо ахнул извозчик и, стянув шляпу, пробормотал что-то про упокой души, перекрестившись на купола стоящего у площади храма.
        - Это мы и пытаемся выяснить - с вашей помощью. Вы пока единственный человек, с кем она была хоть немного близка и откровенна, поэтому мы, собственно, вас и искали. Не припомните, в последнее время в её окружении не появлялся кто-то новый? Может, она упоминала, что жизнь её скоро изменится к лучшему? Или, например, стала посещать какие-то новые для себя места? Одна из женщин, с которыми вместе… работала Навалова, видела, что вы подвозили её в её выходной день. Это, правда, было с месяц назад, но, может, и после случалось?
        Думал Короб долго и основательно, скрёб макушку, жевал губами, вздыхал - в общем, всячески давал понять, что мысль не стоит на месте. После такого введения Натан не ожидал услышать от извозчика хоть что-то полезное, однако тот не зря устраивал пантомиму.
        - Ну, раньше она редко далеко куда-то ездила, а тут повадилась, - вздохнув особенно тяжко, поделился он. - Я её несколько раз к одному дому неприметному привозил, ну и стоял, ждал кого-нибудь обратно везти, так Аглая там задерживалась долго, я не дожидался никогда.
        - А четырнадцатого случайно не вы её отвозили? - подобрался Титов.
        - Четырнадцатого? - извозчик вновь задумался, пожевал губами, а после спросил: - А сегодня-то какое?
        - Восемнадцатое, - отозвался поручик.
        - Стало быть, я! - обрадовался Короб. - Как раз утром туда и отвёз, а после домой поехал, сестрица моя замуж выходила, надо было…
        - Адрес помните? - пресёк Натан ненужные подробности.
        - Да зачем мне, я же не присматривался, - пробормотал он неуверенно, переминаясь с ноги на ногу.
        Титов бросил задумчивый взгляд на скисшую при этих словах вещевичку и обратился к извозчику уже заметно прохладнее:
        - Как проехать знаете?
        - Это да, это я мигом домчу! - тут же оживился извозчик.
        - Мчать не надо, объясните.
        - Ну… как же… Я, это… - забормотал неуверенно Короб, но Натан оборвал его мучения:
        - Я заплачу столько, сколько стоила бы дорога туда.
        Извозчик растерялся, но почти сразу просиял и принялся за объяснения. Кажется, адрес он знал прекрасно, но называть его после того, как расписался в собственном неведении, не позволяли остатки совести.
        - Да, вот ещё… Во что она была одета, имела ли с собой какие-то вещи?
        - Ну, сумочку махонькую, - опять изобразив натужную работу мысли, изрёк Короб. - Платье такое… Прямое, коричневое, вот ровно как у моей Пеструхи шкура, - он кивнул на кобылу. - Ну чисто мешок мешком. Говорила, нынче такое модно. Бусики красные. Ну и на голове вот такая… тоже красная, - он приставил к голове растопыренную пятерню, изобразив нечто вроде одинокого лосиного рога.
        - Шляпка, что ли? - хмыкнул Титов.
        - Да пёс её знает… Может, и шляпка, - развёл руками извозчик.
        - Запомнили дорогу, Брамс? - спросил поручик у девушки, доставая деньги.
        - Запомнила, - подтвердила Аэлита с сосредоточенным видом. И потом, когда сыскари немного отдалились от извозчика, тихо спросила: - Натан Ильич, а он ведь знает адрес, да? И специально ничего не сказал?
        - Полагаю, да.
        - И солгал, чтобы вы дали ему денег?
        - Вероятно, - чуть улыбнулся Натан.
        - И если бы вы не дали денег - не догадались или ещё по какой причине, - он бы так и промолчал? Зная, что вы ищете убийцу?
        - Судить не берусь, - развёл руками Титов, отмечая про себя, что девушка делает явные успехи в понимании окружающего мира.
        А может, не такая уж она на деле и странная, просто прежде никто не потрудился познакомить её с особенностями всего того, что лежит за пределами уютного дома и не менее уютного института?
        Или всё еще проще и вещевичка раньше сама не интересовалась подобными мелочами?
        - Но почему? Он ведь так тепло относился к этой женщине, неужели так сложно было сказать несколько слов? - непонимающе нахмурилась Аэлита. С таким искренним недоумением и недовольством, словно маленький ребёнок, не понимающий и отказывающийся принять существование смерти.
        Поручик не сразу нашёлся с ответом, лишь опять развёл руками и после долгой паузы сказал:
        - Знаете, как говорят, своя рубашка ближе к телу. Они ведь даже не родственники, просто знакомые. С тем же успехом он мог ничего и не знать…
        - Вы что, его оправдываете? - Брамс уставилась на спутника с изумлением.
        - Нет, - Натан даже поморщился. - Я просто не имею права его судить.
        - Я этого никогда не пойму, - сокрушённо вздохнула Аэлита и качнула головой. - И вас тоже не пойму. Почему Валентинова за правду, просто высказанную витиевато, вы ударили и вообще чуть не убили, а вот этого не корите за откровенную ложь?
        - Потому что полуправда гораздо дряннее лжи, - неожиданно легко подобрал нужные слова мужчина. - Грубая, глупая ложь - она как чирей, вроде и зараза, и гниль, но её легко заметить и вывести несложно. А когда правду изворачивают, искажают и перекручивают в угоду своим желаниям - это куда хуже. Потому что сложно понять и еще сложнее объяснить, что с этой правдой не так.
        - А что с ней было не так? - живо поинтересовалась Аэлита и тут же поспешила добавить: - Вы только не сердитесь, но я правда не очень всё это знаю. Коленька вот на войну тогда рвался очень, чуть из училища не удрал, он бы вас, наверное, хорошо понял. Да даже Ярик, на него глядя, тоже всё в военные стремился, только передумал быстро…
        - Коленька и Ярик - это?.. - поинтересовался Натан, впрочем, примерно догадываясь, о ком идёт речь.
        - Братья. Николай меня старше на год, а Ярослав - он младший, - пояснила девушка, легко уловив невысказанный вопрос. - И всё-таки, что не так сказал Валентинов?
        - Давайте мы с вами доберёмся теперь до места, которое нам Короб указал, а пока будем осматриваться, я всё расскажу? - предложил Натан, и Брамс нехотя согласилась.
        От дороги нужный дом отделяли, мешая рассмотреть, достаточно ветхий, но вполне целый высокий забор и несколько старых развесистых елей, невесть зачем посаженных в городе и не пойми почему до сих пор не спиленных.
        Поручик заподозрил неладное еще при виде приоткрытой калитки, а когда полицейские миновали её и по засыпанной старой хвоей мощёной дорожке подошли к самому дому, замер в нерешительности.
        Тот выглядел… неожиданно. Старый, ветхий уже, он до сих пор стоял, кажется, на одном честном слове. Подгнившие брёвна, просевшая крыша, слепые, заколоченные окна. На вид совершенно трухлявое крыльцо совсем не располагало к тому, чтобы зайти в гости, хотя дверь забита, кажется, не была.
        - Как думаете, Брамс, здесь может быть водопровод? - полюбопытствовал он.
        - Нет, конечно! - уверенно отмахнулась Аэлита, с неприязнью разглядывая развалюху.
        - Вот и мне так кажется, - пробормотал поручик. - И как-то совершенно не тянет это жилище на место встречи с дорогой проституткой. Хотя, может, у убийцы и в этом вкусы… своеобразные? Давайте всё же попробуем осмотреться, - решил он и, поправив фуражку, двинулся к крыльцу.
        Брамс замешкалась, но неуверенно поплелась следом.
        Дом ей не нравился, как порой с первого взгляда не нравятся совершенно незнакомые, ничем не примечательные люди. Мерещилось, что он зверь, затаившийся перед прыжком. Что слепые глаза его щурятся в предвкушении того мгновения, когда откроется беззубая пасть и проглотит неосторожных гостей. Навсегда. Не убьёт, отпустив душу к Богу, а сожрёт без остатка, так, что и памяти не останется, словно и не было никогда ни поручика с его белой фуражкой, ни самой Брамс.
        Девушка не отличалась суеверностью и не обладала развитым чутьём, поэтому не привыкла на него полагаться, но сейчас всё в ней яростно противилось не только тому, чтобы зайти внутрь, но вообще нахождению поблизости от этого места. Столь острое и совсем необъяснимое логически желание было для Аэлиты внове, и она не понимала пока, как следует на него реагировать.
        С каждым шагом паника нарастала всё больше, и когда Титов уже ступил осторожно, пробуя, на крыльцо, Аэлита не выдержала:
        - Натан Ильич, стойте!
        - Что случилось? - растерянно обернулся он к замершей в сажени позади вещевичке, глядящей не на мужчину, а на окна.
        - Натан Ильич, давайте мы для начала соседей опросим, а? Пожалуйста!
        - Да что с вами стряслось? - подивился мужчина, глянул через плечо на дверь. - Ну старый дом. Не знал, что вы их боитесь.
        - Не их, его, - жалобно ответила Аэлита, тряхнув головой. - Натан Ильич, уйдём отсюда, пожалуйста!
        - Ну постойте тогда снаружи, я хоть проверю. Может, тут вовсе дверь не открывается, - пожал плечами Титов, которому старый дом был неприятен, но не более того. Вновь развернулся, сделал еще один нетвёрдый шаг - крыльцо хоть и скрипело, и стонало под ногами, но пока держало.
        За мгновение до того, как ладонь его накрыла дверную ручку, позади раздался резкий, пронзительный свист, и мужчина отдёрнул руку, оборачиваясь. Брамс стояла на том же месте, зажав губами мундштук флейты, и опять смотрела не на поручика, а на дом.
        - Аэлита Львовна, ну что за ребячество? - устало вздохнул Натан.
        Но вещевичка не ответила, вместо неё вновь заголосила флейта. Да так мерзко, что давешний вой по покойницам казался ангельским пением; Титов и не представлял, что благородный инструмент вообще способен издавать подобные звуки.
        Поручик поморщился - от этого прерывистого, резкого, похожего на скрежет железа по стеклу «пения» сводило зубы - и вновь потянулся к дверной ручке, но тут уже передумал сам, отвёл ладонь, даже отступил на шаг.
        С домом что-то происходило. Внутри него словно кто-то ворочался - большой, неуклюжий, для которого старые стены были тесны.
        Натан непроизвольно отступил опять, спустился с крыльца на ступеньку ниже, ещё, не отводя взгляда от вдруг ожившего строения. Посеревшие от времени брёвна его словно бы шли волнами, дом дышал и шевелился, и всё это - в могильной тишине. Казалось, кроме хрипов и стонов флейты, не осталось больше никаких звуков. Пропал город, шумевший совсем рядом, пропали соседние дома и трамваи, река и извозчики. Только старый, оживающий на глазах дом, чёрные ели и завывания флейты. Даже небо над головой, едва видное между тёмно-зелёными макушками деревьев, будто вдруг почернело, и от этого сделалось особенно жутко.
        А потом по земле прокатился низкий, тихий стон, волной ударивший под колени. Брамс дёрнулась и взмахнула руками, пытаясь устоять, и плач флейты оборвался. А дом начал раздуваться, увеличиваться на глазах, словно нечто, запертое внутри, решило стряхнуть с себя неудобный деревянный ящик. Аэлита, опустив флейту, наблюдала за этим зачарованно, едва ли не открыв рот.
        Титову понадобилось мгновение, чтобы оценить обстановку и сообразить, к чему всё идёт. Прыгнув вперёд, он смёл вскрикнувшую девушку, ещё несколько шагов сделал по инерции, с ней в охапке, уже падая; после - откатился за ближайшую ель, прижав Брамс к земле, обхватив её голову ладонями и закрыв уши, а сам зажмурился, лбом уткнувшись ей в плечо. Вещевичка возмущённо ахнула и набрала в грудь побольше воздуха, чтобы высказать поручику всё недовольство, но не успела.
        Ярко вспыхнуло и громыхнуло - низко, резко, с оттяжкой, словно совсем рядом ударила молния. По земле под спиной прокатилась дрожь, и Аэлита сама уже испуганно вцепилась в поручика, крепко зажмурившись и боясь даже дышать. Охнула ель над головой, засыпая лицо вещевички иголками. Земля несколько раз вздрогнула, потом вновь что-то бахнуло - тише, но где-то совсем рядом, и сверху опять посыпался какой-то мусор.
        А потом всё разом стихло. Мир замер в ожидании - будет что-то еще или уже можно облегчённо выдохнуть?
        Аэлита выдыхать не спешила, только обеспокоилась - Титов лежал без движения. Вдруг с ним что-то?.. Но всерьёз испугаться не успела, потому что поручик завозился, перекатился на спину, сел, продолжая одной рукой приобнимать жмущуюся к нему девушку; да у Натана и выбора в этом вопросе не было, Аэлита вцепилась клещом.
        - Брамс, прикройте уши, сейчас я буду ругаться, - проговорил мужчина с усталой насмешкой. Вещевичка, конечно, не послушалась, и даже китель не выпустила, но всё же немного расслабилась и обернулась на дом.
        То есть на то место, где он недавно стоял, а сейчас - полыхали развалины. Нижние венцы пережили взрыв и остались на своих местах, крышу раскидало по округе, а прочие части стен ежовыми иголками торчали в стороны. Некоторые брёвна отлетели достаточно далеко; одно из них чудом не задело полицейских, спасла толстая старая ель - живое дерево не уступило мёртвому, даже не накренилось от удара. Печь почернела и покосилась, обрушилась труба и часть кладки, и выглядела она сейчас как одинокий обломанный зуб в грязном рту старого нищего.
        К счастью, реакция поручика не подвела, от дома их отделяло несколько саженей, так что взрыв не навредил ни ему, ни вещевичке. Только в ушах малость звенело, саднило плечо - кажется, задело каким-то обломком или, может, ушиб при падении.
        Над крышами уже тревожно выла сирена. Огнеборцы не мешкали: в наполовину деревянном городе любой пожар мог обернуться катастрофой. Но, кажется, не теперь; горело как-то удивительно слабо, особенно если принять во внимание, что дождя толком не было уже две недели.
        А ещё через пару мгновений, словно по велению всё той же сирены, громыхнуло прямо над головами. Сидящие на земле сыскари одновременно вздрогнули, но тревога оказалась ложной: вслед за этим взрывом с неба хлынула вода, зашелестев вверху по плотным конусам еловых крон. Гроза подкралась так незаметно, что теперь казалось - возникла прямо над горящим домом, словно намеренно, чтобы не дать пожарным работы.
        Титов стряхнул оцепенение, когда с ветки скатилась крупная холодная капля и шлёпнулась ровнёхонько на макушку. Вздрогнул, мотнул головой и принялся подниматься. Дело это оказалось трудное, очень уж мешал довесок в лице вещевички, однако оттолкнуть её рука не поднималась - Аэлита была явно на грани паники.
        Да и, если уж совсем честно, не хотелось отпускать-то. И не только потому, что обнимать девушку было попросту приятно, просто Натану и самому вот так было спокойнее.
        Нельзя сказать, что происшествие его по-настоящему напугало, но - всерьёз вывело из равновесия. Взрыв этот оказался настолько неожиданным, неуместным, что реагировать на него спокойно не получалось.
        В случайность не верилось совершенно. Ну в самом деле, что могло случайно взорваться в старом брошенном доме? Имелось бы там что-то опасное - давно бы уже проявило себя или, по крайней мере, отреагировало на какие-то более активные действия, но не вот так, когда полицейский просто взялся за ручку двери! И даже если Брамс спровоцировала взрыв, всё равно это было исключительно странно и нелепо: ну не печка же там бабахнула! Да еще так, словно в доме хранили бутыль нитроглицерина. Ни один, даже очень толковый, вещевик не сумеет заставить взорваться то, чему взрываться природой не положено!
        Не говоря уже о всех тех странностях, которые происходили до взрыва и о которых Титов подумал только теперь.
        Ну, положим, бомба. Бабах - и нет поручика. А вот эти странные шевеления стен старого дома, да и первый, предупреждающий, толчок? Просто совпало и где-то рядом ударила молния? Вот только на гром всё это тоже не походило, а больше ни единого разумного, внятного предположения у мужчины не появилось…
        - Что это было? - жалобным тоном протянула Аэлита.
        - Это я у вас хотел спросить, - отозвался Натан. - Зачем вы за флейту взялись?
        - Не знаю. Мне этот дом сразу не понравился, потом я поняла, что чувствую что-то не то, и вот… попыталась проверить, что это. Я не успела подумать как следует, вы хотели в дом зайти.
        - Знаете, Брамс… В следующий раз, если вам что-то такое почудится, а я продолжу упорствовать, - бейте, - с нервным смешком ответил поручик.
        - То есть как? - девушка подняла на него изумлённый взгляд.
        - То есть сильно, от души, - кривовато усмехнулся Титов. - Только по голове не надо, она и так дурная.
        - Натан Ильич, вы чего? - уже всерьёз встревожилась Аэлита и нахмурилась.
        - Это я вас так поблагодарить пытаюсь, - вздохнул мужчина и тоже нахмурился. - Готов поручиться, что ваше чутьё только что нас обоих спасло. Спасибо. Обязуюсь впредь слушаться!
        Девушка в ответ неуверенно улыбнулась, а потом наконец осознала сказанное, и глаза её сделались совершенно сияющими, восторженными, словно ей преподнесли подарок огромной ценности. Брамс молча кивнула в ответ, не отводя взгляда.
        Под этим взглядом мысли у поручика отчего-то разбредались, не желали выстраиваться друг за другом и постоянно норовили уползти куда-то не туда. Например, цеплялись за то, что ладонь девушки лежит у него на груди точнёхонько против сердца, и колотится то неровно, уж очень торопливо, в трепетном волнении, в предвкушении какой-то радости.
        Всё же контузило, что ли? Или просто свистнула над самой макушкой коса старухи и пока не получается толком осознать это событие - и миновавшую смерть, и чудесное спасение? Или это всё же о другом?..
        Может, Титов и сообразил бы, отчего сердце так заходится, да только в этот момент с еловой ветки сорвалась ещё одна капля, прямо на нос вещевичке. Та дёрнулась, недовольно фыркнув, отпрянула, а там и пожарная сирена взвыла совсем рядом, тряхнув еловые лапы, и стало вовсе уж не до размышлений.
        Глава 11. Семейная драма
        Титов и Брамс сидели на скамье пожарной машины - огнеборцы гостеприимно потеснились. Огонь уже давно погас, почти без усилий со стороны людей: прошедшая гроза столь щедро залила пепелище, что прибывшим пожарным не пришлось даже разворачивать рукава. Они давно бы уже отбыли в часть, но из-за неясной природы взрыва, вызвавшего возгорание, пришлось задержаться.
        Брандмейстер с вещевиком, ответственным за хозяйство расчёта, ругаясь, бродили по пепелищу. Мокрые от дождя и грязные от золы и сажи как черти, они сначала разглядывали место происшествия вдвоём, потом - со срочно вызванным взрывотехником. Не оставалось сомнений, что сработала некая бомба, а они пытались определить какая, где именно и почему. Полицейские тоже не уезжали, ожидая вердикта. А больше на улице никого не было: зевак быстро разогнал дождь, хотя на окнах ближайших домов порой недвусмысленно шевелились занавески.
        Брамс ревниво поглядывала на ёлки, за которыми неразборчиво слышались приглушённые голоса мужчин, вздыхала, куталась в свой анорак и жалась к тёплому плечу поручика, но помалкивала. Аэлита очень хотела бы поучаствовать в осмотре, но помощи своей не предлагала: понимала, что во взрывах она - так себе специалист. Да и особенного смысла рваться вперёд прямо сейчас не видела, от неё ведь не собирались скрывать результаты. Титов явственно был настроен если не на равноправную (вещевичка признавала, что для самостоятельного ведения следствия у неё недостаточно знаний и навыков) работу, то как минимум на откровенность, и Брамс это несказанно радовало.
        Да и, что скрывать, обыкновенные бытовые неудобства останавливали от излишних проявлений любознательности, девушке очень не хотелось бродить по мокрому пепелищу. И так извозилась до безобразия, но то было непреднамеренно и неизбежно, а тут уже получится - по доброй воле!
        А ещё Аэлиту пока совсем не тянуло на геройство, она пока переживала недавнее происшествие и смаковала эти свои переживания. Понимание, что именно она оказалась права и поступила верно, предугадав опасность, чрезвычайно грело душу. Девушка радовалась собственному маленькому триумфу, благодаря которому наконец-то почувствовала себя в роли следователя - ну ладно, помощника следователя! - гораздо увереннее. Ощутить себя полезной, нужной не только в привычной, научной, области, но в новой, столь желанной и интересной, - это ли не счастье!
        То есть поручик, конечно, говорил, что её вычисления принесли пользу, но то была польза неявная, эфемерная, которую Брамс не вполне сознавала и не могла пока уяснить. А тут - столь яркий, столь замечательный поступок, достойный книжной героини! Искреннее же и добровольное признание её правоты поручиком и вовсе заставляло трепетать от восторга. Недели не прошло с их знакомства, а Натан Ильич уже не глядит на неё с недоумением, как на неведомую зверушку, а напротив, относится с явным уважением и вон с каким интересом смотрит! Чем не повод для радости и гордости?
        О том, почему за эти несколько дней мнение и одобрение петроградца вдруг стали ей настолько важны, Брамс не задумывалась, как не задумывалась и о подоплёке всего происшествия: ей для этого было слишком хорошо, покойно и радостно.
        А еще хотелось поделиться своим маленьким счастьем со всем миром и особенно с задумчивым и погружённым в мысли Титовым. Обнять за шею, расцеловать в колючие и чуть сизоватые от тёмной щетины щёки, полюбоваться смешливыми золотистыми искорками в карих глазах… Почему-то казалось, что для полного счастья не хватало именно этого, но тут Аэлита проявила редкое благоразумие и сдержанность: понимала, что, как бы ни хотелось, кидаться с поцелуями к постороннему мужчине - не самое лучшее решение. Ладно бы наедине, но сейчас точно не поймёт, небось ещё заругает и всё испортит.
        Настроение же Титова было строго противоположно девичьему. Поручик был хмур, мрачен и с каждой минутой, с каждой мыслью смурнел всё больше.
        Недавно следователю казалось, что картинка начала складываться, но эта бомба разнесла её вдребезги, вместе с портретом возможного убийцы. Взрыв никуда не укладывался, да и сам этот брошенный дом - тоже. Если до взрыва Титов еще мог бы предположить, что Навалова через пустой участок и дыру в заборе (а их тут хватало) выбиралась в переулок и шла куда-то пешком, то бомба в доме напрочь перечёркивала даже эту слабую, шаткую, за уши притянутую версию.
        А если быть честным с собой, то и без всякого взрыва картина складывалась нелепая.
        Проститутка ходит на встречи с любовником, всё. А тут - шпионская конспирация на хорошем, высоком уровне! Зачем было так скрываться? От жены? Да кто в таком случае эта жена, служащая Охранки?! Или Навалову с самого начала собирались убить и потому так скрывали связь? Но зачем и кому она в таком случае помешала? Какой смысл был столь долго выстраивать с ней отношения?
        Или убийца впрямь безумен? То есть в прямом смысле психически больной человек, который страдает ко всему прочему паранойей. Тогда он мог прикончить проститутку, например, за нарушение какого-то из его правил, и Навалова ещё долго продержалась в этой игре! Тоже воздушный замок, построенный из одних догадок, но сюда хоть как-то можно было приплести взрыв.
        Правда, Титов даже предположить не сумел, какую сказку мог скормить любовник Наваловой, чтобы она решилась соблюдать все его правила. Хитрая, умная, расчётливая баба, наверняка не лишённая чутья. Что он ей пообещал? Жениться и увезти? Может быть, но как заставил Аглаю в это поверить?
        А если это был не любовник, то кто? Навалова примкнула к политическому подполью? Дикость какая. Всё, что Натан успел выяснить об этой женщине, категорически не подходило бунтарке. Протестуют обыкновенно балованные дети обеспеченных родителей, романтики, легковерные простаки и верховодящие всем этим представители иностранного капитала. Иногда люди, доведённые до крайней степени отчаяния, но таковых в ?оссии, слава Богу, в последнее время было немного. И уж точно Навалова не входила ни в одну из указанных групп людей.
        Добавила Титову дурного настроения и Брамс. Нет, девушке поручик был искренне и глубоко благодарен, она в самом деле совершила чудо. Если бы она ещё могла объяснить, что именно почувствовала и что хотела скомандовать незнакомой вещи! Но нет же, обычно весьма собранная и рассудительная вещевичка тут неуверенно мямлила и, кажется, сама не понимала, кой чёрт дёрнул её достать флейту. Только Аэлиту, в отличие от Титова, подобное отчего-то не беспокоило вовсе.
        Натан, конечно, понимал, что это совсем не конец расследования и даже не тупик. Что нужно поговорить с соседями, обойти пепелище по периметру и осмотреть забор, особенно - дальнюю от калитки часть, и, наверное, появится какая-то более разумная идея, обнаружится интересный факт. Но никак не мог заставить себя подняться со скамейки, и всё откладывал этот момент, и в итоге пришёл к договору с самим собой: дождаться результатов осмотра пожарными, затем оглядеть место, потом привести мундир в порядок и только после этого разговаривать с соседями. Нечего пугать законопослушных горожан затрапезным видом - мундир грязный, фуражка вообще такая, что противно на голову надевать: по ней явно кто-то прошёлся, и как бы не сам Натан.
        А еще поручика вновь преследовало ощущение чужого взгляда - пристального, очень внимательного, и это тоже сердило, хотя враждебности в этом наблюдателе не ощущалось. И как ни пытался мужчина списать эти чувства на зевак за окнами, взгляд нет-нет да и возвращался к тёмным, хмурым елям, скользил по их мохнатым лапам и пытался пронзить плотный сумрак у самых стволов. Чудилось, что таинственный зевака притаился вот там, в густой тени, - непонятный, невидимый. На Титова опять накатило чувство, будто он потихоньку трогается умом, мужчина в раздражении тряхнул головой и рывком поднялся с лавки, благо в это время через калитку вышли пожарные.
        Отчёт получился достаточно скупым и почти без конкретики: взорвался обыкновенный динамит, взрывателем служила некая вещь - распространённая практика и в горном деле, и в военном. А вот что именно это была за вещь, внятно ответить пожарные не смогли, взрыв разрушил её полностью.
        Даже Брамс с её чудесами математики разводила руками. Одно дело, аккуратно стёртая с целого предмета умбра - это почти лабораторные, чистые и удобные условия, а совсем иное - полное уничтожение и самой вещи-взрывателя, и всего её окружения. Тут уже никакой речи о восстановлении умбры, вещевики всё же не боги.
        Осмотр забора показал то, чего Титов и ожидал: где-то доски просто отсутствовали, где-то - едва держались, и выбраться с участка не составляло труда. За домом вдоль рухнувшего от взрыва забора тянулся узкий, угрюмый проулок. Замусоренный и заполонённый сухостоем прошлогоднего бурьяна, пестрящего молодой зеленью, он упирался в оживлённую улицу. Получалось, Навалова действительно могла проходить через брошенный дом на другую сторону, чтобы избежать преследования, но основной вопрос по-прежнему никуда не делся: зачем нужна подобная секретность? И зачем понадобилась бомба?!
        Окончив разговор с пожарными, разошлись по домам - приводить себя в порядок. То есть Брамс сначала завезла безлошадного поручика, а потом погнала «Буцефала» к родным пенатам, условившись с Натаном встретиться в буфете Департамента, чтобы обсудить происшествие, пообедать и всё же услышать от петроградца ответ на вопрос, что же не так сказал Антон Денисович.
        - Алечка, что с тобой?! - ахнула Людмила ?икторовна Брамс, когда дочь заявилась домой чумазая и присыпанная прелой хвоей.
        - Нас с господином поручиком взорвать пытались, но неудачно, - легкомысленно отмахнулась дочь, минуя осевшую в кресло мать и на ходу расстёгивая блузу. - Натан Ильич очень моё чутьё хвалил и обещал слушаться, ежели в следующий раз я что неладное заподозрю, - бодро похвасталась она из спальни, скидывая одежду.
        - В какой такой следующий раз?! - возмутилась Брамс-старшая, входя в комнату Аэлиты и хмуро наблюдая за торопливым переодеванием дочери.
        - Ну, если мне опять почудится неладное, а он всё равно станет вперёд переть, - легко пояснила вещевичка.
        - Куда «вперёд»? - продолжила недоумевать Людмила ?икторовна. - Куда тебя этот поручик потащил?!
        - Никуда не тащил, - слегка растерялась Аэлита. - Мы с ним осматривали место, которое посещала первая покойница, а там бомба оказалась. Но ты не волнуйся, я же её заметила. Мама, а ты не помнишь, где мои вишнёвые брюки? Я думаю, в них удобнее будет, чем так. А то нам сейчас ещё свидетелей опрашивать, и вообще…
        - Никаких свидетелей! - решительно заявила мать семейства, перегораживая проход. - Я подумала, он приличный мужчина, а он тебя по всяческим злачным местам?!.
        - По каким еще местам? - совсем потеряла нить беседы Аэлита и даже выглянула из шкафа, с тем чтобы бросить полный удивления взгляд на мать. Та стояла в дверях, бледная, взъерошенная и с очень странным выражением лица - во всяком случае, вещевичка его истолковать не сумела. - Ну что ты придумываешь тоже? Мы даже в бордель ходили, наверное, самый приличный в городе. Во всяком случае, от борделя я ожидала чего-то более… вызывающего. А там всё так благопристойно, что даже тошно. Ах, ну вот и они, я же помню, сюда клала!
        С этими словами Аэлита выудила из платяного шкафа последний писк моды, вещь буквально на грани приличия - широкие брюки из тёмного, винного цвета тонкого габардина, с пуговицами на боку.
        - В бордель?! - ахнула Людмила ?икторовна. - Нет, всё, довольно с меня! - не выдержав, женщина всплеснула руками. - Я долго терпела, всё позволяла, но довольно. Сегодня же попрошу Чиркова уволить тебя из этого проклятого Департамента!
        Аэлита, до этого времени успевшая застегнуть и брюки, и свежую блузку, замерла и растерянно уставилась на мать.
        - Что значит - попрошу уволить? Какое он право имеет? - хмурясь, уточнила вещевичка.
        - Какое-нибудь да найдёт! А только нет такого закона, по которому позволено приличной девушке по подобным местам шляться! - вспылила Брамс-старшая. - Я тебе запрещаю! Я терпела твою науку, я твоё это чудовище одноглазое, грохочущее, терпела, но это последняя капля! Никакого больше сыска, хватит этих развлечений, побаловалась и будет. В бордель они ходили! Может, ещё и в опиумный притон? Нет, всё, довольно. Ты теперь сидишь дома, покуда я с Чирковым не поговорю, чтобы он тебя на пушечный выстрел больше к этому своему уголовному сыску не подпустил! И к поручику этому. Надо же было догадаться, девицу с собой потащить! А казался таким перспективным, приличным мужчиной, хорошей партией… Нет, всё, будет с тебя развлечений!
        Во время этой пылкой, пламенной, яростной речи Аэлита всё больше хмурилась и мрачнела. Оговорки матери, по которым другая бы на её месте поняла куда больше, вещевичка не замечала, но поняла главное: ей снова пытались не позволить делать то, что только-только начало получаться, на основе опостылевшего уже аргумента, что она девушка.
        Ослеплённая собственными страхами и беспокойством, Людмила Викторовна не обратила внимания на то, как нехорошо сощурились и потемнели глаза дочери - верный, хотя и очень редкий признак того, что вещевичка всерьёз сердита. Да и откуда бы матери знать об этой особенности, если подобные сильные эмоции Аэлита прежде проявляла всего несколько раз и свидетельницей таких проявлений родительница не оказывалась: мимо неё прошли как выяснение отношений с отставным женихом, так и те моменты, когда юная вещевичка доказывала более искушённым вещевикам, да еще женоненавистникам, собственную правоту. Как мать старалась оберегать дочь от всего подряд, так и дочь не стремилась посвящать родителей в собственные проблемы, решая их, по возможности, самостоятельно.
        Спорить Аэлита не стала. Только смерила мать тяжёлым, острым взглядом, под которым та осеклась, а потом вдруг по - кошачьи легко вспрыгнула на стул, оттуда - на подоконник, настежь распахнув приоткрытое окно. Не успела Людмила ?икторовна глазом моргнуть, как непокорная дочь - с той же лёгкостью и без малейшей заминки - шагнула наружу.
        Пока Брамс-старшая опомнилась и выскочила на улицу - конечно, более обыденным путём, через входную дверь, - дочь её уже завела «Буцефала».
        - Аэлита, стой! Вернись немедленно! - выкрикнула женщина, перекрывая рёв мотора, но вещевичка даже не обернулась.
        Совсем недавно радужное, настроение девушки вмиг переменилось, и с каждой саженью, ложащейся под колёса «Буцефала», портилось всё больше. Привыкшая к спокойствию и поддержке дома, Аэлита теперь совершенно не понимала, что она сказала или сделала не так, чем можно было объяснить недовольство матери. Что теперь делать и как относиться к произошедшему… скандалу, верно? Ведь это был именно он, да?
        В правильности собственного ухода Аэлита не сомневалась: она слишком не любила ругаться, особенно если не разумела причины ссоры. Но даже при всех своих особенностях вещевичка сознавала, что вот такой шаг ничего не изменил и не исправил, а просто отсрочил неприятный разговор, дал время разобраться и подготовиться.
        Брамс могла бы понять беспокойство матери, даже готова была успокаивать её, начни та причитать. Но вот эта странная выволочка от человека, который прежде никогда не выказывал недовольства поступками и решениями Аэлиты, ставила девушку в тупик. На её взгляд выходило, что прежде маму всё устраивало - а тут вдруг перестало. Ведь ничего же не изменилось, ведь служба сыскаря подразумевала подобное, об этом писали во всех романах! И сегодняшний взрыв куда больше укладывался в книжные представления, чем постоянные и одинаковые разговоры, которые большей частью вёл Титов. И Аэлита терялась в догадках почему?
        В итоге поручик нашёл вещевичку в буфете над блюдцем с одиноким пирожком. Девушка подпирала ладонью голову с совершенно отсутствующим видом и вяло крутила за ручку полную чашку чая.
        - Аэлита Львовна, вы уже пообедали? - уточнил Натан, в растерянности разглядывая эту картину. Буфет при Департаменте только именовался буфетом, на деле же здесь можно было получить полноценный горячий обед, просто выбор блюд был невелик. И насколько успел заметить Титов, вещевичка отличалась здоровым аппетитом, и такой скромный выбор его озадачил.
        - А? - вздрогнула Брамс, вскинула взгляд на мужчину и встряхнулась, стараясь взять себя в руки: - Нет, я не голодна, спасибо. Мы теперь куда?
        - Обратно, на место взрыва, надо всё же опросить соседей. Если Навалова имела обыкновение входить в этот дом, кто-то мог её заметить. Ну и вообще надо выяснить, кому он принадлежал, почему заброшен. А еще меня чрезвычайно смущают эти ёлки. Им уже по полвека, и неясно, зачем их вообще посадили среди города? Примета же, насколько я понимаю, весьма дурная. И ладно посадили, но почему до сих пор не спилили? Воспротивиться некому, а мешают они решительно всем соседям… Аэлита Львовна, да что с вами? - осёкся Титов, потому что рассеянный вид Брамс ясно говорил о том, что слова его падают в пустоту.
        - А? - вновь вздрогнула вещевичка. - Простите, пожалуйста. Вы кушайте, не отвлекайтесь.
        Натан ответил на это замечание удивлённым взглядом, но молча последовал совету, недоверчиво косясь на девушку и гадая, что могло привести её к такому состоянию. Не задумчивая и погружённая в собственные мысли, какой Титов её уже видел, а совершенно рассеянная и даже как будто всерьёз расстроенная. Что могло случиться за минувшие полчаса, пока он чистил китель?! Однако сейчас Натан не стал пытать расспросами Аэлиту, обстановка не располагала, поэтому быстро пообедал и предложил Брамс отправляться.
        А когда отодвинул девушке стул, помогая подняться, забыл все прежние вопросы и лишь искренне порадовался, что вещевичка нынче особенно ненаблюдательна, иначе получилось бы неловко.
        Дело в том, что Натан вполне оценил наряд девушки, и взгляд сам собой соскальзывал на красную ткань, фривольно обтягивающую ладную фигурку, а вернее - нижнюю её часть. И на какое-то время Титову стало, прямо сказать, не до душевного состояния Брамс, куда сильнее его занимала гамма собственных чувств.
        В целом мужчина ничего не имел против современных веяний моды и не считал женщин, подверженных им, порочными или испорченными. Больше того, подобные вещи он находил красивыми, приятно волнующими, привлекательными и вообще радующими глаз. Но все прежние представления были очень абстрактными, общими, подходящими для каких-то посторонних, незнакомых женщин. А вот применить их к рассеянно подцепившей его под локоть вещевичке не получалось, и потому Титов метался.
        С одной стороны, хотелось отчитать девицу как маленькую и отправить переодеваться, но он понимал, что не имеет на такой поступок никакого права, поскольку Брамс - взрослая и вполне самостоятельная особа. С другой же - сложно было не признать, что Аэлита в этом наряде исключительно привлекательна, во всех смыслах, и отправить её переодеваться, конечно, было бы правильно, но чисто по-мужски подобного совсем не хотелось. Хотелось наслаждаться волнующим зрелищем и впредь, и это добавляло к прежним чувствам изрядную долю смущения.
        А еще Натан сердился на себя. За все эти мысли, за беспорядок в голове; за то, что большую часть его внимания занимает изящная ладошка, лежащая на сгибе его руки, и тёплое плечо, касающееся локтя; за то, что в голову постоянно лезут совершенно неуместные детали, вроде того, какие у вещевички необычные, яркие глаза, и как приятно её обнимать, и…
        Вот на это всё Титов и злился. На то, что вместо мыслей о деле, которое принимало всё более крутой оборот, его голова занята хорошенькой вещевичкой.
        И вообще, не Натан ли по осени проклинал весь женский род скопом и убеждал себя, что от чувств к этим сосудам греха одни расстройства и разочарования, полностью уверенный, что впредь не только не женится, но даже ухаживать за женщинами не станет? Конечно, чего спьяну да в расстроенных чувствах не решишь, да и равнять Брамс со всеми прочими знакомствами было неуместно, но… Но неужели он всерьёз готов увлечься этой девушкой? Или уже это сделал?
        Да чёрт побери, дело конечно не в самой вещевичке, она очаровательная особа. Но как же всё это не вовремя! По городу гуляет маньяк, убиты уже две женщины, а он в облаках витает!
        За время пути к знакомому подъезду Титов с горем пополам избавился от этих мыслей, твёрдо решив крепко обдумать собственное чересчур нежное отношение к вещевичке вечером, в спокойной обстановке, когда будет на то время. И пока Брамс устраивалась на «Буцефале», поручик предусмотрительно отводил взгляд, чтобы мысли не свернули опять в прежнюю колею.
        А когда они добрались до места происшествия, сосредоточиться на служебных обязанностях было уже не так трудно.
        На разговор соседи «нехорошего дома» шли охотно и щедро потчевали Титова байками и страшилками, в которых мелькало это строение. Одни уверяли, что жила там чуть ли не Баба-Яга, другие - будто собирались на шабаш всяческие сатанинские отродья. Третьи заверяли, что в доме замуровали злющего слепого старика - не то живым, не то уже мёртвым, не то тогдашние соседи, не то дальние родственники. Все сходились в одном: ночами оттуда порой слышались леденящие душу стоны, и вообще будто бы пропадали кошки, собаки и даже люди, в частности, некий «хромой Матвей». Правда, одна из соседок припомнила, что последний просто с перепоя околел в сугробе под Крещение, и ей Натан был склонен верить больше других.
        Толком про визиты Наваловой, увы, тоже никто не мог сказать: вроде и была какая-то, но одна и та же, и та ли самая, никто внятно не ответил - горожанам мешала бурная фантазия. Визиты проститутки расцвечивались жуткими красками пожирания её нечистью, историями шабашей и прочими далёкими от правдоподобности образами, которые никак не получалось отделить от реальности.
        Титов в конце опроса пришёл к выводу, что появление женщины действительно видели, а вот как она уходила - не заметил никто. Это хорошо сочеталось с версией о том, что Навалова просто проходила через брошенный дом, чтобы замести следы, но никак не вязалось со взрывом. А отделить тот от истории с Наваловой не получалось: Титов попросту не представлял, кому еще могла понадобиться эта бомба. Тем более заложили её всяко не десять лет назад, когда умер последний хозяин.
        Брамс всё это время отвлекала на себя часть внимания поручика, но уже совершенно в ином ключе: её странное поведение всё больше беспокоили мужчину. Например, когда одна пожилая особа из числа соседок устроила вещевичке настоящий выговор по поводу её наружности и непристойного внешнего вида, сетуя на нравы нынешней молодёжи, Титов внутренне холодел, пытаясь осторожно отвлечь разговорчивую даму: меньше всего ему нужен был скандал. Но рассеянная Аэлита пропустила мимо ушей всё до последнего слова, и поручик совершенно встревожился.
        Однако разговор этот опять пришлось отложить на потом: никакая смертельная опасность той явно не грозила, а прочее могло подождать. Тем более Титову пришла в голову очень удачная идея.
        Оставив в покое взрослых, поручик переключился на детей, и этот ход оказался верным. За двадцать минут и несколько мелких монет он получил гораздо больше полезных сведений, чем за минувшие до этого полтора часа. Разумеется, мальчишки не могли пропустить столь интересный и овеянный легендами дом и лазали в него почти все. Кто вправду, кто наврал - тут уже не разберёшь, но страшилок они рассказывали, на удивление, меньше взрослых.
        С их слов получалось, что это, в общем-то, обычный старый дом, ветхий и заброшенный, и никаких запертых покойников там, конечно, нет. Кое-кто уверял, что слышал стоны и видел призрака у печки, кто-то якобы встречался с ним во дворе, но и только. Главное, ещё неделю назад никакой бомбы там не было, а после этого…
        С одним из пострелят случилось странное. Он на спор, как и прочие, полез в этот дом третьего дня вечером, но просто не сумел открыть дверь, словно её держали с той стороны. Бился-бился, да и плюнул на это дело, обсказав ожидавшим сверстникам всё как есть. Те поначалу, конечно, обозвали неудачника трусом и посмеялись. Но потом всей гурьбой отправились проверять и с изумлением обнаружили, что дверь, прежде открытая, действительно не поддаётся даже слаженным усилиям. Причём они клялись и божились, что замок давно заржавел и запереть его никто не мог.
        Верить этому или нет, Титов так и не определился, но смахнул со лба испарину, мысленно перекрестившись и отметив, что бог всё же бережёт детей. Хотя дверь, конечно, держал в любом случае не он. Ребята застали бомбиста, который как раз закладывал заряд? Или тот приладил какой-нибудь хитрый вещевой засов, который не всякий способен открыть?
        После разговора с мальчишками Натан, оставив рассеянную Брамс у мотоциклета, еще раз обошёл пепелище, но, конечно, ничего нового там не обнаружил. Чёрные лужи, печные развалины, обгорелые рёбра венцов и ощущение чьего-то пристального, внимательного взгляда, которому мужчина даже почти не удивился и на который уже не обращал внимания.
        От развалин дома Титов направился в ?едорку, где Иванов давно уже подготовил для него список подозреваемых вещевиков. Спасибо старику, там имелись не только сорок три фамилии, но и описание, частью весьма подробное - кажется, профессор нашёл уместным привести все сведения, имевшиеся у него об этих людях. Брамс при Иванове малость ожила, даже в разговоре участвовала, и у поручика немного отлегло от сердца: не так с ней всё плохо.
        Хотя серьёзный разговор с вещевичкой вновь пришлось отложить, на этот раз - чтобы вернуться в Департамент в надежде застать на рабочем месте Элеонору. Перед обедом Титов просил делопроизводительницу выяснить, кто владел ныне взорванным домом, а теперь планировал озадачить Михельсон списком Иванова, чтобы она добавила к профессорским заметкам то, что имелось на вещевиков у полиции.
        Как и ожидалось, утреннее задание Элеонора выполнила, хотя никакой пользы следствию это не принесло: последним его хозяином был одинокий старик, учитель истории Богданов, который умер больше десяти лет назад, и после его похорон дом стоял покинутым. Почему до сих пор не ушёл с молотка - загадка, место-то хорошее. Но, видать, попросту забыли, такое тоже порой случалось и не казалось удивительным.
        - Натан Ильич, а вы теперь домой? - негромко поинтересовалась Брамс, когда они с поручиком шли к выходу.
        - Думаю, да. Для визитов уже поздновато, а завтра нам с вами предстоят сложные разговоры. Сначала с Чирковым, потом с Охранкой, потом на «Взлёт» поедем. Я…
        - Натан Ильич, а можно… можно я у вас переночую? - совсем уж тихо и жалобно попросила она, оборвав мужчину на полуслове.
        - То есть как? - настолько опешил он, что даже забыл возмутиться.
        - Я не хочу возвращаться домой, - вздохнула Аэлита печально.
        - Что стряслось? - нахмурился Натан.
        - Ничего не стряслось. Не хочу, и всё, - упрямо отмахнулась она.
        Титов искоса глянул на грустную, потерянную вещевичку, и все правильные, нужные слова - о том, насколько неприлично и неподобающе для молодой незамужней девушки подобное поведение, - встали поперёк горла. Он совершенно отчётливо сознавал, что в ответ на нечто подобное Брамс покивает, наморщив нос, и, может, даже пообещает отправиться домой, но на деле - никуда не поедет. И хорошо, если просто останется в Департаменте, где она, по крайней мере, будет в безопасности. А скорее вещевичка навлечёт на себя беду этим упрямством и обидой, и хорошо, если жива останется.
        Оставить девушку в таком состоянии Титов, конечно, не мог.
        - Пойдёмте, - кивнул он. - Чаю выпьем, отдохнём и решим, что делать.
        До дома дошли в молчании. Аэлита хмурилась, думая о чём-то своём, а Титов поглядывал на неё и пытался понять, что же могло произойти за те полчаса, в которые Брамс отправилась переменить одежду. Случилось дома, тут и гадать не о чем. Неужели мать проболталась о семейном заговоре? Да нет, навряд ли: тогда бы вещевичка поделилась бы негодованием с Титовым, а не замкнулась вот так в себе. Но чутьё и жизненный опыт подсказывали, что направление верное, оставалось только разговорить понурую Брамс, поскольку на догадках решения проблемы не найдёшь, а разобраться в неприятностях Аэлиты он намеревался твёрдо. И потому, что чувствовал себя в изрядной степени ответственным за девушку, и потому, что ему не хотелось никаких неприятностей для такого необыкновенного создания, а ещё потому, что было непривычно и горько видеть энергичную вещевичку столь унылой и потерянной.
        Марфа Ивановна появление гостьи встретила изумлением, но ничего не сказала, а потом Титов вкратце обрисовал обстоятельства - мол, беда какая-то у девушки дома приключилась, вызнать надо, что за напасть, и помочь, - и вдова прониклась пониманием и сочувствием.
        Брамс усадили к столу, вручили большую кружку кипрея с мёдом. Хозяйка неторопливо рассказывала обо всём подряд. Натан, отнёсший фуражку, китель и портупею с прочим имуществом в комнату, поддержал женщину, тоже припомнил несколько забавных историй - частью из детства, частью из кадетских будней. Аэлита в этой тёплой, домашней обстановке потихоньку оттаяла, даже заулыбалась, что-то спрашивала… а потом вдруг разревелась - горько, отчаянно, навзрыд, уткнувшись в плечо сидящему рядом поручику.
        Тот обменялся с Прокловой растерянными взглядами, оба не ожидали столь бурного проявления чувств, но призывать девушку к порядку, конечно, не стали. Титов чуть повернулся, осторожно обнял Аэлиту, молча гладя по рыжим кудряшкам, и та с готовностью, как-то очень уютно и почти привычно вцепилась обеими руками в рубашку мужчины. Марфа Ивановна бесшумной тенью вышла из горницы в заднюю комнату, где жила сама, и принесла чистый носовой платок.
        В уютных, крепких объятьях поручика Аэлите стало очень хорошо и покойно, отступило недавнее мучительное чувство, будто в мире или даже внутри у самой вещевички что-то невозвратно изменилось, переломилось, пришло в негодность, так что безутешные рыдания смолкли достаточно быстро.
        - Спасибо. - Шмыгнув носом, Брамс приняла у мужчины платок, не спеша притом отстраняться и соблюдать какие-то приличия - о последнем сейчас совершенно не думалось.
        - Аэлита, может быть, вы раскроете причину вашей печали? - тихо спросил Титов, опустив неуместное в подобных обстоятельствах отчество и тоже не торопясь размыкать объятья.
        Брамс нахмурилась, утирая глаза и нос, а после решительно кивнула и, сбиваясь, захлёбываясь словами, принялась рассказывать о событиях в доме. О запрете матери, о её непонятных и неожиданных угрозах, о том, насколько странным всё это показалось девушке, привыкшей к постоянной поддержке и одобрению собственных начинаний. Договорилась даже до того, что мать её подменили или вообще бес попутал.
        Вещевичка, молодой гениальный учёный - о бесах заговорила!
        А потом, высказавшись, с детской доверчивостью опять прижалась к мужчине, крепко обняв обеими руками и уткнувшись носом ему в шею.
        Титов шумно вздохнул, вновь погладил кудрявую голову и беспомощно глянул на сидящую через стол хозяйку.
        - Да, дела-а, - протянула та, покачав головой. - Горе луковое. Нешто ты думала, что материнское сердце такое покойно встретит? Шутка ли, дочь едва не убилась…
        - Она не волновалась, она ругалась, - упрямо пробурчала Брамс поручику в ключицу.
        - И напрасно! - задумчиво покивала Проклова. - Хворостину бы лучше взяла да выдрала от души, может, дойдёт…
        - Ну, знаете ли! - возмущённо ахнула Аэлита, резко отстранилась от мужчины и попыталась встать.
        - Не сердитесь, Аэлита, - мягко попросил Натан и бросил укоряющий взгляд на хозяйку, не пуская девушку. - Марфа Ивановна просто таким образом хотела сказать, что понимает негодование вашей матери. Родительское беспокойство порой принимает подобные формы, увы.
        - Но она же Чиркова хотела просить, чтобы тот мне от места отказал! - возмутилась Брамс.
        - Тут, видите ли, какая штука, - осторожно подбирая слова, заговорил Титов. - Это всё от страха, что с вами беда может случиться. Прежде, пока вас к следственной работе не привлекали, это и негодования такого не вызывало, а тут ваша матушка перепугалась не на шутку, вот и наговорила в пылу всякого.
        - А почему же она Коленьке ничего такого никогда не говорит?!
        - Только не сердитесь, но это всё объясняется тем, что вы девушка. Всё же в глазах матери счастье дочери - в большой дружной семье. Я думаю, она любит вас и желает добра, но принять ваше стремление рисковать собой ей довольно трудно, - сказал Натан, мысленно посылая ругательства Людмиле Викторовне Брамс. Она свою дочь понять не желает, поговорить с ней не может толком, плетёт за спиной интриги, а он еще её выгораживать должен!
        А если хотела, чтобы дочь скромно дома сидела, так надо было её сызмала воспитывать соответственно, а не взрослой уже девице выговаривать. И за хворостину хвататься.
        - Но я не хочу уходить из сыска! - нахмурила брови Аэлита. - А если она и впрямь к Чиркову пойдёт? А если он её послушает?!
        - Никуда она не пойдёт, - вздохнул Натан. - Потому что, кроме полицейского Департамента и Чиркова, который родственник и может за вами присмотреть, есть ещё Охранка. Туда вас с вашими талантами примут с распростёртыми объятьями, и на него никакие встревоженные матери никоим образом повлиять не способны. Она сгоряча это сказала, со страху.
        - Но она же и вас ругала! А вдруг она на вас нажалуется?!
        - Всё будет хорошо, не волнуйтесь, - увещевательно проговорил Титов. - Она успокоится, я в этом совершенно уверен. Может, не сейчас, а завтра, но нужно хотя бы дать весточку, что у вас всё в порядке, чтобы она не беспокоилась.
        - Я не хочу с ней разговаривать! - упёрлась Брамс. - Она ещё больше ругаться будет, если узнает, что я к вам пришла.
        - Ну, тут её можно понять, - со смешком кивнул Натан. - Давайте сделаем так. Вы останетесь здесь, а я в Департаменте переночую, там и тахта есть. А поговорить… Может быть, сообщить вашему отцу? Против этого вы не возражаете?
        - И правда! - заметно оживилась Аэлита: про то, что у неё еще и отец есть, который точно не станет ругаться, она за всеми переживаниями позабыла. - Он, должно быть, сейчас на службе, у него там и телефон есть!
        - Ну вот и замечательно. Оставайтесь, а завтра, на свежую голову, подумаем, как с вашей матушкой объясняться.
        - Ох, не пори ты горячку, поручик, - махнула на него рукой хозяйка. - Придумает тоже, на службе спать! Я этой девице бедовой на чердаке постелю, там зимой-то холодно, но сейчас хорошо будет.
        Титов спорить не стал и, вооружившись номером телефона, отправился сообщать Брамсу-старшему, что с дочерью всё в порядке, но дома её до завтра не ждать, по дороге надеясь придумать убедительный и нестрашный повод для такой отлучки.
        Аэлита же, предоставленная самой себе, отправилась удовлетворять любопытство и осматривать временное прибежище. Сильнее прочего её, конечно, интересовала комната поручика. Ясно, что жильё это наёмное и необжитое, но всё равно было любопытно взглянуть.
        Первым делом внимание Брамс привлёк забытый на двери шкафа мундир. Девушка пощупала эполеты, аксельбанты, огладила плотную шелковистую ткань, отступила на шаг и, склонив голову, пристально уставилась на наряд, пытаясь мысленно примерить его хозяину. По всему выходило, должен был Титов в таком одеянии смотреться исключительно эффектно и нарядно, словно с картинки. С его-то выправкой, с чёткой линией плеч, с обыкновенной своей улыбкой - тёплой такой, ласковой…
        Аэлита встряхнулась, отгоняя наваждение, и принялась за осмотр дальше. Комнатка была небольшая, кроме платяного шкафа тут умещались стол, стул да узкая кровать, заправленная по-военному аккуратно, словно по линейке. Да и в остальном царил строгий порядок, не чета жилищу самой Брамс.
        На стуле висел повседневный, вычищенный, китель. Аэлита невесомо пробежалась по ткани пальцами, ощущая привычный отклик сильной вещи - чувство, которое сложно описать словами, нечто на грани между осязанием и априорным знанием. Неизвестный создатель явно постарался над этим мундиром, вложив много сил, так что ухаживать за ним хозяину было не так уж трудно, грязь не задерживалась на ткани: на форме поручик явно не скупился и шил на заказ, не удовлетворяясь тем, что мог предоставить Департамент. Что ж, это объясняло его щеголеватый внешний вид.
        На столе Брамс обнаружила плоский прямоугольный футляр, в котором на одной стороне имелось чуть треснутое зеркало, а на другой крепился помазок и опасная бритва. Сейчас они, впрочем, просто лежали, и Аэлита, конечно, не удержалась, чтобы не взять последнюю и не открыть - лаковая, отполированная чужими пальцами рукоять так и просилась в ладонь. Открыв же и попробовав остроту, не менее предсказуемо порезалась и зашипела от боли, сунув палец рот. Однако бросать чужие вещи абы как не стала, сложила аккуратно на место.
        Рядом с бритвенным прибором лежала книга - в потёртой коричневой обложке, не толстая, небольшого формата. Имя автора ничего девушке не сказало, но название «Чужое небо» показалось привлекательным и подходящим для какого-нибудь приключенческого романа. Однако, открыв, девушка с изумлением и некоторым разочарованием обнаружила, что на столе Титова лежал томик стихов - к поэзии она была совершенно равнодушна. Скользнув рассеянным взглядом по дарственной надписи от автора, в которой внимание зацепило только слово «однополчанину», Аэлита отложила томик.
        А потом Аэлиту окликнула хозяйка, и Брамс поспешила к ней.
        Глава 12. Охранка
        Утро у Титова опять началось рано, и всё из-за беспокойной ночи. Заснуть не давали одинаково сумбурные и невнятные мысли - как о чудаковатой вещевичке, так и о всё более усложняющемся деле.
        Мотивов преступника Титов не понимал уже совершенно. Неужели правда имеет место некий ритуал, для которого жертву подбирали и готовили загодя? Но какой?! Чего такого желает добиться этими смертями неизвестный, если совершенно не выбирает средств? Убийство двух женщин, взрыв посреди города… А если бы в дом опять полезли дети? Чёрт знает, что их вообще уберегло в этот раз!
        Или, не случись рядом вещевички, взрыв бы не состоялся? Тогда, может, целью последнего являлись не сыскари, а убийца, и бомба была налажена так, чтобы взорваться только рядом с тем самым вещевиком? Но кто мог подобным манером отомстить за её смерть? Или - устранить исполнителя? Тогда опять выясняется, что влезла проститутка в дела совсем уж грандиозные!
        Догадки и версии роились в голове, мешая спокойно спать, злили бесплодностью и безосновательностью. Поручик не имел ни единой ниточки, ни единой улики по этому взрыву! Да не только по нему, у Натана вообще, кроме списка Иванова, не было идей и обоснованных версий. Вот и выходила Титову прямая дорога в Охранку и дальше, на «Взлёт», где служили двадцать восемь из сорока двух перечисленных Ивановым вещевиков и где был в ходу использованный убийцей способ стирания умбры.
        А с Брамс всё было ещё сложнее. Обыкновенно не лезущий в карман за словом и не теряющийся в сложных обстоятельствах поручик понятия не имел, как помочь вещевичке разобраться в этой истории. По-хорошему, ему бы вообще не стоило лезть в это личное, внутрисемейное дело, но чувство ответственности за девушку не позволяло остаться в стороне. Но это была бы не беда, не прилагайся к совести еще и настойчивое желание помочь, защитить Аэлиту от всех неприятностей. И, задумываясь о нём, Натан терялся окончательно.
        Поручик понимал, что Брамс уже слишком симпатична ему, чтобы назвать это простым интересом к необычной персоне, но пока ещё не готов был признать себя влюблённым, это было бы слишком. Слишком быстро, слишком неожиданно, слишком странно…
        Месяц назад Титов знатно пособачился бы с тем, кто сообщил бы ему о предстоящей вот-вот встрече и о том, что сердце, рана на котором едва затянулась, вновь станет сладко замирать или, напротив, торопиться рядом с этим рыжим чудаковатым созданием. Неделю назад он и не подозревал о существовании такой Аэлиты Брамс, а вот поди ж ты, мается без сна и гадает, как быть с этим нежданным влечением.
        И вроде бы равнять вещевичку с Александрой Натан не подумал бы и в помрачении, но… наверное, это был тот самый случай, когда, обжёгшись на молоке, дуют на воду.
        Уже за полночь мужчина забылся рваным, тяжёлым сном, больше похожим на лихорадочное беспамятство, в котором виделась ему война. Отчётливо, явственно, до запахов и ощущения липкой от крови и пота одежды на коже. Грохот взрывов, выгрызающая нутро боль, холод, хриплое чужое дыхание… Несколько раз он с резким выдохом вырывался из плена воспоминаний, растревоженных взрывом, и несколько раз вновь безнадёжно тонул в них, пока наконец не плюнул на попытки нормально выспаться.
        Утренняя зарядка и обливание холодной водой помогли разогнать туман в голове, но Титов чувствовал, что надолго этого может не хватить. Ко всему прочему разнылось бедро.
        Натан в здешнем климате и забыл уже об этой досадной неприятности, которая в Петрограде давала о себе знать очень часто. Ан нет, никуда проклятая дырка не делась, не зажила чудесным образом, и пришлось Титову доставать из шкафа ненавистную трость, вспоминая, что не из-за одной контуженой головы списали его из кавалерии. Живники, конечно, многое могли, иначе поручик не пережил бы это ранение, но увы, не всё…
        - Ой, Натан Ильич, что с вами? - испуганно ахнула вещевичка, когда сыскари после совместного завтрака начали собираться на службу и Титов, поднявшись из-за стола, похромал в комнату за кителем.
        - Ничего нового, Брамс, - со смешком отозвался он. - Это я так перемену погоды предсказываю.
        - То есть как? - растерялась девушка.
        - Рана к похолоданию ноет, - пояснил мужчина, скрываясь в комнате.
        Сегодня утром пришлось перебиться без газеты - никакого желания плестись до угла у Натана не было. Обыкновенно первые часы, когда нога только давала о себе знать, оказывались самими трудными, потом боль потихоньку сходила на нет, и до того момента поручик старался поберечься.
        До Департамента шли не торопясь, в удобном для хромающего мужчины темпе. Он мог бы шагать быстрее, но особенной нужды в такой спешке не видел: вышли они довольно рано, могли себе позволить не торопиться.
        - Натан Ильич, ну признайтесь, вы ведь не при штабе служили, да? - не утерпела вещевичка через десяток саженей.
        - А что это меняет? - со смешком уточнил он. - Я всё одно большую часть войны воевал в госпитале.
        - Ну не знаю, - немного растерялась от такого вопроса Аэлита, сосредоточенно нахмурилась, а потом вдруг выдала: - Мне кажется правильным, чтобы вы были настоящим героем, а настоящие герои не возятся с бумажками.
        Титов бросил на неё изумлённый взгляд, в первый момент уверенный, что это была шутка. Однако девушка смотрела прямо и всерьёз ожидала ответа.
        - Бог мой, Брамс, вы порой как скажете, - рассмеялся Натан. - А вы, уж конечно, разбираетесь в настоящих героях?
        - Ну… немного, - смутилась она и нехотя призналась: - Я очень книги про приключения всякие люблю.
        - И чем же я заслужил быть к ним приравненным? - продолжил веселиться поручик.
        - Похожи, - туманно пояснила Брамс и нахмурилась: - Что я такого смешного и глупого опять сказала?
        Пару секунд Титов подумал над ответом, а после, расписавшись в собственном бессилии объяснить это в двух словах, проговорил:
        - Не знаю. Не глупого, не смешного, просто… Это так странно - то, что вы говорите, и искренность ваша… Я не над вами смеюсь, над необычностью этой беседы и собственным удивлением. Вы всё же невероятная, необыкновенная девушка.
        Аэлита отвела взгляд, и щёки её тронул румянец - естественная девичья реакция на комплимент, неожиданная для этой особы.
        - А вы, к слову, обещали объяснить, за что ударили Антона Денисовича.
        - Да, действительно, - поморщился Натан. Воспоминание об этом… таракане, как метко обзывала его Михельсон, было исключительно неприятным и неуместным, однако отказываться от своих слов поручик не собирался. - Только, боюсь, этот разговор опять придётся отложить. Я хочу обсудить наших подозреваемых с Чирковым, заодно выясню, не беседовала ли с ним ваша матушка. Подождёте меня в двадцать третьей комнате?
        - Хорошо, - легко согласилась Брамс.
        Переживания, занимавшие её вчера полдня, сегодня казались тусклыми и малозначительными. Облегчение вещевичка почувствовала ещё вечером, выговорившись и выплакавшись, а теперь ощущала себя совершенно успокоенной, поверив поручику. Откуда-то девушка твёрдо знала, что, раз он убеждён в благополучном исходе, значит, именно так всё и будет и нет смысла изводить себя пустыми тревогами.
        Она вообще в какой-то момент - не вчера, раньше - полностью доверилась этому мужчине и безоговорочно принимала его слова. И даже если задавала какие-то уточняющие вопросы, то лишь для лучшего понимания, а не для проверки. Титов был настолько надёжным, знающим и спокойным, что это всё происходило естественно, само собой.
        В двадцать третьей комнате оказалось людно. Бодрый Бабушкин, Федорин, Никитин, Валентинов, Адам и, конечно, Элеонора.
        - Аэлита! Чудесно выглядишь, - первым нашёлся Адам, подскакивая с места, чтобы поцеловать даме руку. Чёрные глаза его хитро, с искренним восторгом блестели, и Брамс не удержалась от ответной улыбки.
        - Алечка, милая, что с тобой? - воскликнул Валентинов, подходя. - Что это за ужас?!
        - О чём вы? - нахмурилась вещевичка, чуть склонив голову к плечу.
        - Неприлично молодой девушке так вызывающе одеваться! Безобразие. Куда только смотрят твои родители, в самом деле! Даже на Владимирской…
        Повисла звенящая, озадаченная тишина - случившегося не ожидал никто.
        Брамс внимательно вгляделась в алеющий на щеке шокированного мужчины отпечаток, посмотрела на собственную горящую от удара ладонь, сжала и разжала кулак.
        - Интересное ощущение, - задумчиво проговорила себе под нос, рассеянно улыбнувшись. - Кажется, я начинаю понимать…
        - Да как ты… какое ты право!.. - возмущённо булькнул, пытаясь вернуть себе дар речи, Антон Денисович.
        - А какое право вы имеете делать мне подобные замечания? - отбрила Брамс. - И разрешения обращаться ко мне на «ты» я лично вам не давала!
        Мужчины только ошалело хлопали глазами, наблюдая за происходящим - от обычно рассеянной и витающей в облаках вещевички никто просто не ожидал столь внезапной вспышки негодования. Прежде она не придавала значения подобным условностям, а если кто-то делал ей замечания, не касавшиеся её профессиональных качеств, пожимала плечами, глядя сквозь человека и пропуская всё лишнее мимо ушей, а тут вдруг подобное!
        Вновь повисшую тишину разорвал хриплый, каркающий хохот Элеоноры и её же резкие хлопки аплодисментов, под которые Валентинов, окрысившись на Аэлиту и состроив злющую гримасу, пробкой выскочил за дверь.
        - Браво, дорогая! - заявила Михельсон смущённой такой реакцией Брамс. - Вот что значит - правильное сочетание! Вот теперь у нас порядок будет, этак мы всю дрянь из Департамента вытурим! А там и из города тоже, - Женщина приблизилась, с сосредоточенным видом обошла вещевичку, внимательно разглядывая обновку, и подытожила, продемонстрировав большой палец: - А брюки отличные, потом черкнёшь мне адресок портнихи.
        - Элеонора Карловна, это вы о чём? - полюбопытствовал Чогошвили. - Правильное сочетание чего?
        - Мал ещё, - фыркнула женщина.
        - Полагаю, Эля имеет в виду своеобразное влияние нового начальника на наше юное дарование, - улыбаясь в усы, предположил ?едорин, после добавил задумчиво: - А может, и на нас всех. Честно говоря, я по-прежнему задаюсь вопросом, почему до сих пор никто из нас так и не начистил Валентинову лицо, ждали Титова…
        - Значит, так надо было, - флегматично отозвалась Михельсон, жестом поманила за собой вещевичку к столу и спокойным, деловым тоном принялась ту просвещать: - Вот, держи, передашь петроградцу. Это ему из Киева телеграмма, вот здесь по вещевикам справки, он вчера спрашивал. Если вкратце, коллеги твои вполне законопослушные люди и проблем с нашим ведомством ни у кого из списка особенных не было. Так, по ерунде.
        Из киевского послания следовало, что историк Данила Рогов действительно имелся, по краткому описанию походил на знакомца с Песчаного острова, а дальше следовало ждать высланного воздушной почтой личного дела.
        А пока Брамс отводила душу, поручик имел разговор с Чирковым.
        По части вещевиков тот хоть и поворчал для порядка, но согласился с доводами Титова, что посещение «Взлёта» и беспокойство ценных специалистов более чем оправданно. Он даже не стал ограничиваться разрешительной бумагой, а сам позвонил в Охранку, сразу её начальнику. И по тому, с какой искренней теплотой полицмейстер разговаривал с «дорогим Михал Палычем», Натан понял, что отношения у здешних полицейских с Охранкой неплохие. Может быть, не такие уж дружеские, как Чирков показывал, но поручик позволил себе надежду, что совать палки в колёса следствию смежное ведомство не станет. При наличии, конечно, весомых аргументов, а их у Титова имелось в достатке.
        Личная же часть беседы, касательно будущего и настоящего Аэлиты, выдалась уже более напряжённой. Чирков слишком привык к мысли, что избавился от этой головной боли, пойдя на поводу у родственницы, и совершенно не желал нового обострения конфликта. И хоть признавал разумность доводов поручика, и не хотел терять столь талантливого вещевика, но всё равно с внутренним протестом относился к необходимости резко отказать кузине в её притязаниях. Он отчаянно пытался усидеть на двух стульях, даже сознавая невозможность подобного, и Натан, покидая его кабинет, не мог уверенно ответить на вопрос, какое решение принял полицмейстер и принял ли вообще.
        Однако Титов был готов упорствовать до конца и Брамс не уступать, даже несмотря на собственные птичьи права на этом месте. Хотя и понятия не имел, как поступит, если Чирков всё же упрётся и предпочтёт избавиться не только от неудобной родственницы, но и от назойливого петроградца, доставляющего массу проблем.
        Обитателей двадцать третьей комнаты Натан нашёл в оживлении, и особенно бросался в глаза весьма довольный, даже гордый вид вещевички.
        - А вот и начальство пожаловало, - весело поприветствовал его Федорин и выразительным взглядом обвёл трость. - Экий ты перекошенный… Вы же вроде вчера отделались лёгким испугом?
        - Это не вчера, это давнишнее, - отмахнулся Титов и растерянно уточнил: - Я что-то пропустил?
        - А то! Аэлита Валентинова приголубила!
        - То есть как? - обомлел поручик.
        - Ну уж всяко поскромнее, чем ты вчера, - хохотнул Федорин. - Обошлась оплеухой.
        - Что же он такое натворил? - охнул Титов, тяжело опускаясь на стул.
        Представить, чтобы мирная и рассеянная вещевичка вдруг перешла к рукоприкладству, он попросту не мог. То есть мог, но должно было случиться нечто совершенно из ряда вон. Однако поручик был пока слишком хорошего мнения о служащих уголовного сыска и полагал, что в подобном случае за честь девушки вступился бы кто-то ещё.
        Ведь вступился бы, да?..
        - Да как обычно, гадости говорил, ничего больше, - со смешком успокоил его Василий. - Сказать по правде, никто и чухнуться не успел, как Аэлита сама его на место поставила. Твоё благотворное влияние.
        - Да уж, - страдальчески покривился Титов, пятернёй взъерошив волосы. - Как бы только это боком не вышло.
        Он четверть часа убеждал Чиркова, что никакой беды с Аэлитой не случится и она под присмотром, а стоило отвернуться - так «благотворное влияние» из всех щелей полезло!
        - Да перестань, на Аэлиту Валентинов жаловаться не пойдёт, - отмахнулся Федорин, легко проследив ход мыслей петроградца. - Она же нашему полицмейстеру родня, побоится.
        - Мне бы твою уверенность, - вздохнул Натан. - Ладно, время покажет. Идёмте, Брамс, нас в Охранке ждут.
        Пока шли по коридорам, задумчивая Аэлита передала поручику слова Элеоноры и выданные ею документы.
        - Натан Ильич, мне не стоило этого делать, да?
        - Делать что? - уточнил Титов.
        - Ну, Валентинова бить. Он конечно гадости говорил, ему одежда моя не понравилась, но я не знаю, почему вдруг решилась… Обыкновенно бы и внимания не обратила.
        - Не знаю, - вздохнул Натан. - Я не сомневаюсь, что он это заслужил и вы были правы. Да по Валентинову давно батоги плачут, и я, признаться, не понимаю, отчего его все терпят. Родня у него, что ли, высоко сидит?.. Но мне не нравится, какие последствия подобное может иметь. Если он решит нажаловаться Чиркову, объясниться с вашей семьёй станет еще труднее. Впрочем, не берите в голову, всё уладится. Чай, не семнадцатый век на дворе, и мы, слава Богу, не в ?вропе, чтобы вас силком в доме запирали.
        - Спасибо, - тихо проговорила Аэлита, искоса глянув на мужчину. Пару мгновений помолчала, а потом задумчиво продолжила: - Зато я, кажется, поняла, почему вы его тогда ударили.
        - И почему же?
        - Ну… мне довольно трудно подбирать ответные слова, если кто-то хамит, поэтому я обычно стараюсь пропускать это мимо. Хотя всё равно обидно, что кто-то говорит гадости, но ты ничем ответить не можешь. А тут раз - и он вдруг замолчал. Просто волшебство какое-то!
        Натан негромко засмеялся, качнув головой.
        - Интересный взгляд на проблему. Но вы, надеюсь, не станете теперь всем налево и направо раздавать оплеухи? Это всё же не лучшее решение, на крайний случай. А то мне останется лишь сгореть от стыда за дурное влияние на вас.
        - Наверное, не стану, - рассеянно отозвалась Брамс. - Но вы не ответили, я угадала?
        - Отчасти. С одной стороны, да, это способ заставить замолчать. А с другой - подобные люди просто не понимают слов.
        - А что он всё же тогда не так сказал? Ведь правда, в войне участвовали не только мы, но и союзники.
        - Дело не в факте, дело в отношении к нему, - вздохнул Натан, поморщившись. - Нехорошо принижать роль союзников в войне, немецкий народ тоже очень многое совершил для прекращения экспансии саксов, не говоря уже о том, что война шла на их земле. Но принижать роль собственной страны и солдат куда гаже и гнуснее. Наши союзники чествуют своих героев в день памяти, мы - своих, это нормально. А вот такие вот… либералы, они не то что не патриоты, они антоним этого понятия. Как говорил один писатель, они словно дети, бьющие и поносящие свою мать, которые радуются всем её неудачам. Отрава, гнусь ещё большая, чем преступники. Потому что вреда от них масса, а закон в этом случае бессилен. Те, кто чернит свою родину за деньги, понятны и менее омерзительны - это просто шваль, для которых нет ничего святого, и странно ожидать от подобных благородства. Но нет хуже тех, кто действуют по убеждению, по собственному почину. Это какое-то уродство, душевная болезнь, настоящий садизм - находить удовольствие в чьих-то бедах, смаковать трагедии, измываться над чужим подвигом, - жарко, уверенно проговорил он. Потом
поморщился и вздохнул. - Извините, я, должно быть, увлёкся. Просто каждый раз подобное выводит из себя. Обыкновенно удаётся сдерживаться, но тут… Право слово, чувство такое, будто Валентинов этот намеренно злит окружающих и радуется, если удаётся попасть в цель.
        - Ничего страшного, - проговорила Аэлита. - Это… интересно. Коленька вот приедет в отпуск из полка, вы с ним точно подружитесь.
        - Полагаю, да. Вот вы, кстати, сказали про сложность с поиском остроумного ответа, и мне вспомнилась наша первая встреча, - заметил он, желая перевести разговор на менее щекотливую тему. - Про дрын было весьма остроумно, хотя и нарочито, так что вы себя недооцениваете.
        - Ну если совсем честно, это не я придумала, - смущённо созналась Брамс. - Это у нас в любительском театре при Университете пьеску ставили детективную, «Уездный город» называлась, кто-то из студентов сочинил.
        - И хорошая пьеса? - со смешком полюбопытствовал Титов.
        - Мне понравилось, - смущённо отозвалась Аэлита, не вдаваясь в подробности. На самом деле, пьесу ругали за вот эту самую нарочитость, но говорить о том девушка не желала, ей энергичная приключенческая история пришлась весьма по душе.
        К её счастью, времени на праздные разговоры уже не оставалось: они добрались.
        Охранка квартировала неподалёку, в небольшом, классического стиля особнячке радостного лимонно-жёлтого цвета.
        Номинально Охранное отделение являлось частью полицейского Департамента, но фактически стояло особняком и начальнику его не подчинялось, было как бы наравне, или даже чуть выше, поскольку при необходимости имело право отдавать приказы полицмейстерам. Губернскими представительствами Охранки верховодил сидящий в Петрограде начальник всего Охранного отделения, который одновременно являлся заместителем министра внутренних дел по политической безопасности. В случае разногласий высокопоставленных полицейских чиновников - полицмейстера и начальника Охранки - мог рассудить губернатор на месте или, в крайнем случае, сам министр. Впрочем, ничего о подобных грандиозных скандалах Титов не слышал и с трудом представлял, какая катастрофа должна была разразиться на месте, чтобы начальник Охранки взял на себя командование всей полицией.
        Бобров Михаил Павлович оказался невысоким, плотным, лысым типом с пышными усами и круглыми совиными глазами за тонкими стёклами очков. Собранный, твёрдый, с тяжёлым взглядом и какой-то весь холодный, гладкий, словно вырезанный из камня. Кабинет очень ему подходил: строгие белые стены, низкий массивный стол из тёмного дерева, такие же шкафы - основательные, надёжные, без украшений. Окна выходили на север, и из-за облачной погоды здесь царил полумрак, да вдобавок плотные коричневые шторы были задёрнуты. На столе, в окружении сразу трёх телефонных аппаратов, горела неяркая лампа. Похоже, подобно сове, на которую походил наружностью, Бобров недолюбливал яркий свет.
        - Титов и Брамс, стало быть? - задумчиво проговорил хозяин кабинета.
        Аэлите под пристальным, но очень спокойным и невыразительным взглядом светло-коричневых, почти жёлтых глаз сделалось не по себе, и она не только не стала отвечать, но придвинулась к поручику так, что это сделалось уже почти неприлично, и с трудом подавила порыв спрятаться за его спиной. Однако в следующее мгновение рассердилась на себя, отстранилась от спутника, расправила плечи и чуть задрала нос. Никакого отклика в начальнике Охранки подобный манёвр не нашёл, тот оставался невозмутимо-равнодушным.
        - Наслышан, - медленно кивнул Бобров после паузы, а потом добавил: - Садитесь. Чирков о вас звонил. ?ассказывайте вкратце, что за дело.
        Объяснения Титов взял на себя и управился довольно быстро - он уже навострился пересказывать эту историю. Слушал Бобров внимательно, порой что-то спрашивал, но выражение совиных глаз оставалось прежним, и это подспудно тревожило: неясно было, не то он находит слова просителей ересью, не то заинтересован. Натан успокаивал себя простым соображением: если бы ему было неинтересно, их бы уже отправили на все четыре стороны.
        - Любопытно, - подытожил рассказ Бобров. - Весьма.
        Несколько мгновений он сидел неподвижно, полуприкрыв глаза и сцепив кончики пальцев, а после распрямился, выдвинул один из ящиков стола и зашуршал в нём бумагами. Сыскари обменялись озадаченными взглядами, но задавать вопросы не рискнули.
        - Вот, полюбуйтесь, - проговорил начальник Охранки, вынимая из безликой папки лист бумаги с какой-то таблицей, и протянул добычу Брамс. - Ваше мнение, та женская вещь, следы которой вы нашли на телах, может соответствовать вот этому образцу?
        Глаза Аэлиты жадно вспыхнули, когда девушка вцепилась в документ, а Натан, хмурясь, переводил взгляд с неё на по-прежнему равнодушного Боброва и обратно.
        - Нет, никоим образом, - рассеянно проговорила девушка в конце, возвращая документ владельцу. - Там что-то довольно простое и обыкновенное, а здесь… Что это? Очень странные, непонятные сочетания, я прежде никогда такого не видела.
        Начальник Охранки впервые проявил какие-то эмоции - чуть улыбнулся, приподняв уголки небольшого, тонкого рта. Глаза при этом остались холодными, и на вопрос мужчина не ответил, выдержал паузу, после чего заговорил, кажется, безотносительно той таблицы:
        - Вы превосходный специалист, Аэлита Львовна. Даже жалко, что переманить вас не удастся. Особенно теперь. - Взгляд его мазнул по Титову, а после вернулся к столу, и Бобров принялся писать какую-то бумагу.
        Сыскари опять переглянулись, причём Брамс уставилась на поручика с явным вопросом в глазах, ожидая толкования намёка. А поручик только и мог, что растерянно пожать плечами: он этого намёка тоже не понял.
        - Вот, отдайте майору Русакову, он на «Взлёте» начальник охраны. Окажет всестороннее содействие. Скажете на проходной, чтобы его позвали.
        - Михаил Петрович, разрешите вопрос? - осторожно проговорил Титов, с благодарным кивком принимая бумагу.
        - Я даже знаю, какой. Не задумывайтесь вы об этой таблице, она никакого отношения к вашему делу не имеет. Вот и Аэлита Львовна подтвердила, это нечто совсем иное. Мне просто интересно было взглянуть на реакцию вашей спутницы, - отмахнулся Бобров. Кажется, любопытство сыскаря не вызвало его неудовольствия. - Держите меня в курсе расследования, если вдруг окажется, что замешан кто-то из моих подопечных. Удачи в поисках, - подытожил он, ясно давая понять, что разговор окончен.
        Спорить просители не стали и, распрощавшись, вышли. Но на крыльце под козырьком остановились, и Натан заглянул в выданную бумагу. Полномочия та давала самые широкие, по ней сотрудникам охраны «Взлёта» надлежало оказывать всяческое содействие полиции под страхом серьёзных служебных проблем вплоть до увольнения.
        - Как думаете, что это было? - полюбопытствовал Титов, складывая бумагу в планшет. - Что за вещь он вам показывал и, главное, зачем?
        - Не знаю, - глубоко вздохнула Брамс, всё больше хмурясь. - Вот только… Натан Ильич, не знаю, что это было, но это было неправильно, - тихо, упрямо проговорила она.
        - Неправильно? - уточнил поручик.
        Брамс неопределённо поводила в воздухе рукой, потом махнула ей.
        - Не знаю. Я сама еще не понимаю. Но я подумаю. А что ещё вас обеспокоило?
        - Мне не нравится интерес к этому делу со стороны Охранки. Особенно если оно норовит пересечься с каким-то другим делом, лежащим в столе у начальника этой самой Охранки. А я не верю, что он «просто хотел показать», такие люди ничего не делают «просто».
        - Почему вы так к ним настроены? - удивилась Брамс.
        - Потому что главная их служба - политика, а это из грязи грязь. Уголовный сыск тоже имеет дело с отбросами общества, но здесь всё как-то прозрачнее и честнее: нужно поймать преступника и предать его суду.
        - А там не так?
        - Не всегда. Порой их оставляют и используют, порой меняют, да и сами дела обычно грязнее, потому что речь идёт в большинстве случаев о предательстве. Впрочем, я забегаю вперёд, не стоит пока торопиться с выводами. Давайте для начала прокатимся до этого «Взлёта» и познакомимся с майором Русаковым. Может быть, кривая вывезет и обойдётся в итоге без Охранки.
        - Натан Ильич, а у вас, может, плащ какой есть? - задумчиво поинтересовалась Брамс, поглядывая на серое, низкое небо, с которого пока ничего не сыпалось, но это явно было делом времени.
        - Чтобы у коренного петроградца не нашлось плаща? - весело переспросил мужчина. - Мы с ними рождаемся, Брамс. А некоторые, самые удачливые, с жабрами.
        Аэлита обвела мужчину задумчивым взглядом, особенно задержавшись на шее, а потом осторожно спросила:
        - Это ведь была шутка, да?
        - Местный колорит, - пояснил Титов.
        - Смешно, - задумчиво похвалила вещевичка. Натан в ответ расхохотался - не над шуткой, конечно, а уже над девушкой, но продолжить этот в высшей степени занимательный разговор им не дали. Приоткрылась дверь, и на крыльцо выглянул молоденький белобрысый дежурный. Заметив сыскарей, он просветлел лицом:
        - Ещё не уехали?
        - Уже уехали, - со вздохом ответил поручик. - Что такое?
        - Ваши звонили, очень просили вас в Департамент вернуть.
        - Что случилось? - нахмурился Титов.
        - Я толком не разобрал, какую-то они покойницу нашли. Опять, - пожал плечами дежурный.
        Натан едва не выругался в сердцах, но зацепился взглядом за Брамс и передумал, только вновь вздохнул глубоко и благодарно кивнул белобрысому.
        - А где - не сказали?
        - Да я и не спрашивал, я вас побежал ловить.
        - Хорошо, спасибо, - кивнул поручик. - Пойдёмте обратно, Брамс. «Взлёт», похоже, откладывается.
        Глава 13. Дурачек
        Третий труп обнаружили не на мысу, а ниже стрелки, уже в реке, на краю протоки между берегом и Коровьим островом. То ли убийца проявил чрезвычайную осторожность и знание психологии, то ли полицейские оказались недостаточно старательными в своей засаде, и их заметили, однако никакой пользы эта мера не принесла. Титов не сомневался, что усиление патрулей не поможет предотвратить новое убийство, если речь шла именно о серии, но надеялся хоть так их остановить. Увы, преступник оказался хитрее, а место спуска тела в воду было ему неважно.
        Натан к трупу не подходил и выловить его не помогал - слишком неуверенно поручик сейчас стоял на ногах, боялся оскользнуться на истоптанном коровами глинистом берегу. Да и что там разглядывать, в самом деле? Кроме места находки, тело ничем не отличалось от предыдущих: молодая женщина сходной наружности, со следами удара на затылке и признаками утопления, спущенная в воду прежним образом, убитая вчера вечером. Только обнаружил труп не рыбак, а пригнавший стадо на водопой пастух - снулый тощий детина с плоским, рябым, неумным лицом. Взглянув на него и перемолвившись парой слов, Титов отпустил парня восвояси - проку от олуха не было и быть не могло.
        От судебных медиков сегодня присутствовал другой специалист, не Филиппов. Немолодой, невыразительный и молчаливый, он производил не самое приятное впечатление своими рыбьими глазами и редкими, сальными седыми волосами. Однако дело как будто знал крепко, был в курсе предыдущих случаев и обещал управиться со вскрытием в кратчайшие сроки.
        Картина умбры, снятая Аэлитой, полностью повторяла предыдущую, с тенью некоей вещи, и, пока судебные, скользя и ругаясь, с помощью городового вытаскивали тело, Титов крутил в голове это обстоятельство. Откуда взялась разница? Почему на первом трупе умбра была стёрта подчистую, а на двух других - остались следы? Та вещь, которая их оставила, появилась у преступника после первой смерти? Прихватил на память У Наваловой?
        Картина маньяка вырисовывалась еще чётче. Первое убийство, может быть, совершённое в аффекте или с другим, вполне весомым мотивом, стронуло что-то в шаткой психике вещевика, и он принялся избавляться от женщин, похожих на первую жертву, прихватив у неё на память некую вещь. Может быть, даже не задумавшись, что это не просто украшение.
        С другой стороны, оберег этот мог и не принадлежать Наваловой, а появиться у убийцы иным путём.
        Увы, поиски с собаками на этот раз тоже не принесли никакого результата: не то добирался убийца не по берегу, а по воде, не то еще что, однако след не взял ни один из трёх охотников, хотя скрупулёзно обошли весь берег до самого моста.
        Титов бегать за собаками и их хозяевами не мог, но всё равно доходился до того, что к моменту свёртывания поисков был, кажется, способен лишь лечь и помереть. Ну или утопиться в такой заманчиво-близкой тёмной речной воде, и зарядивший дождь лишь подстёгивал угрюмые мысли. Благо еще поручик перед поездкой прихватил из дома форменную плащ-накидку, неплохо спасавшую от сырости. Брамс же категорически отказалась от любой другой верхней одежды, кроме своего анорака, и настаивать мужчина не стал: роба была длинная, до середины бедра, и действительно защищала от непогоды, так что за здоровье подопечной можно было не волноваться.
        - Натан Ильич, у меня из головы не идёт та таблица, которую нам в Охранке показали, - негромко поделилась Аэлита, когда сыскари медленно шли в гору к дороге. Титов бы и ещё медленнее ковылял, однако упрямство не позволяло.
        - И как? - уточнил мужчина, радуясь возможности отвлечься на разговор.
        - Не знаю, как объяснить… - она замялась. - Мне очень странно говорить такие слова, но та умбра принадлежала чему-то живому.
        - Вы меня окончательно запутали. Как это - «чему-то живому»?
        - Я и сама запуталась, - тяжело вздохнула Брамс. - И сама не понимаю, как подобное вообще может быть. Видите ли, стереть умбру с живого человека до конца нельзя, некоторое её количество - или, точнее, некоторое количество вещевой силы, - постоянно вырабатывается нашими телами. У вещевиков и живников - больше, у прочих - меньше. После смерти эта собственная умбра очень быстро истаивает, буквально за считаные минуты. То есть, сняв умброметром показания с живого человека, мы получим определённую картину, по которой, говорят, живники даже могут какие-то болезни обнаруживать. Животные и растения тоже при жизни вещевую силу вырабатывают, но меньше. Самое главное, умбру человека, животного и вещи невозможно перепутать, они очень сильно отличаются. А вот в той таблице было что-то среднее между умброй человека, причём вещевика, животного и вещи. Я с первого взгляда даже внимания не обратила, а ведь там же был явственно завышен уровень… - проговорила она, но, бросив взгляд на поручика, осеклась и заметила нейтральней: - В общем, очень странная картина.
        - А не мог это быть, скажем, человек, на котором надета какая-то хитрая и сложная вещь? Или человек со зверем на плече?
        - Определённо, нет. Помимо прочего, там еще недоставало некоторых важных показателей. И замаскировать их вот так, в отдельности, совершенно невозможно. Как думаете, нужно об этом тому дяденьке сказать? Или они без нас разберутся?
        - Да Бог их знает, - вздохнул Титов. - С одной стороны, не хочется лишний раз привлекать внимание Охранки, без него здоровее будешь. А с другой, вдруг это действительно важно? Если бы это говорили не вы, кто-нибудь иной, я бы, может, и отмахнулся. В конце концов, в Охранке своих спецов хватает. Но… - он пожал плечами и качнул головой, а после решительно махнул рукой: - Думаю, уточнить стоит, только рваться ради этого на приём не будем. Раз уж нам велено держать Охранку в курсе, вот как дойдёт дело до следующей встречи - так и сообщим заодно. Ну что, поедемте на «Взлёт»? - предложил поручик: они как раз добрались до дороги и оставленного там верного «Буцефала».
        Брамс рассеянно кивнула, укладывая чемоданчик в багажную сетку. Натягивая краги, искоса поглядывала на мужчину, а потом вдруг резко обернулась к нему и неожиданно твёрдо проговорила:
        - Нет, для начала мы поедем в Департамент.
        - Зачем? - растерялся Титов.
        - Пообедаем, а главное, вы отдохнёте! - непримиримым тоном заявила вещевичка, даже грозно упёрла руки в бока. Выглядело это, правда, довольно потешно.
        - Отдохну от чего? - не удержался от улыбки поручик.
        - От прогулок! И совсем не смешно, - чуть сбавила тон девушка, но упрямо нахмурилась и продолжила: - Я же вижу, как вам тяжело! Вы утром хромали не так сильно, а теперь вообще почти на ногу не опираетесь, и ещё кривитесь на каждом шаге… Натан Ильич, ну нельзя же так, взрослый же человек! Что вы себя совсем не бережёте?!
        Отповедь вещевички Титов слушал с улыбкой. И смешно было, что эта рассеянная девица ему выговаривает за упрямство, и неловко, потому что говорила Брамс дело, и как бы ни хотелось поручику обратного, а поберечься и впрямь следовало, ведь не просто так его из кавалерии турнули. А еще от искреннего негодования и волнения Аэлиты, оттого, что вообще обратила внимание при всей её рассеянности и ненаблюдательности, делалось очень тепло и сладко на сердце.
        - Дурак, наверное, - легко согласился Натан, пожав плечами. - Значит, едемте в Департамент, всё одно вы за рулём. Не пойду же я до завода пешком.
        От такого ответа Брамс совершенно опешила и на мгновение обмерла - она-то всю дорогу подбирала слова, настраивалась на долгий спор, а поручик взял и послушался! Пару мгновений Аэлита ещё растерянно хлопала глазами, ожидая, что мужчина передумает, но тот продолжал разглядывать её с тёплой, ласковой улыбкой и не спешил заявлять, что пошутил. Несколько смутившись под таким взглядом, вещевичка молча кивнула и принялась заводить «Буцефала».
        Титов же, уже привычно устраиваясь позади девушки на жёстком сидении, вынужден был признать одно несомненное достоинство железного коня перед живым: в седле бы поручик сейчас точно не удержался, а тут вроде и ничего…
        - Случилось что-то ещё? - растерянно спросил у Элеоноры Титов, когда они с вещевичкой после обеда заглянули в двадцать третью комнату. Кроме делопроизводительницы, присутствовал один только Бабушкин, раскладывающий за столом большой пасьянс.
        - Разное, - лениво отозвалась женщина, глянув на поручика поверх газеты, которую со скучающим видом изучала. - На Соловьиной поножовщина, по всему видать, на бытовой почве, туда Валентинов поехал, он такое любит…
        - Такое - это поножовщину? - озадачился поручик.
        - Такое - это когда дело большое, шумное и делать ничего не надо, - снисходительно пояснила Михельсон. - Федорин с Никитиным карманника ловят. По всему видать, щипач залётный - за два дня восемнадцать случаев, здешние так не наглеют. И я так думаю, поймают, у Васьки на них нюх, - веско проговорила Элеонора. - Адам с ними, опыт перенимает. Ну а у Шерочки с Машерочкой разбой у порта, им нынче очень на беготню везёт. Что там на Русалочьем? Третья?
        - Третья, - тяжело кивнул Титов, опускаясь в кресло. - Опять та же картина - и венок еловый, и свечка, и плотик, и даже верёвка тем же узлом на запястьях завязана. По всему выходит, маньяк у нас завёлся. И больше прочего тяготит непонимание его цели. Он ведь явно вкладывает в такие «похороны» некий смысл, и я теряюсь в догадках какой?
        - А остальное, можно подумать, тебе кристально ясно? - заинтересованно фыркнула Элеонора, отложив газету.
        - Нет, отчего же? Вопросов куда больше, чем ответов. Но этот кажется мне принципиальным в том смысле, что цель убийств определяет их количество. Сколько еще нам жертв ждать? Или он всё же успокоится тремя?
        - В девяносто первом году, - вдруг задумчиво подал голос Бабушкин, - был у нас в городе забавный случай…
        Проговорил и умолк. Титов подождал несколько секунд и собрался уточнить, но его внимание взмахом руки привлекла Элеонора и выразительно приложила палец к губам, веля терпеть. Поручик растерянно послушался, а старик ещё с десяток секунд помолчал, потом вновь заговорил.
        - У одного городского дурачка сестра преставилась. Думали, сам он её и порешил по дури своей. Поймали его за тем, что он плот снаряжал, на который сестру пристроить пытался - простоволосую, в венке из еловых веток, со свечкой в руках. И всё у него не получалось никак пристроить её ладно, постоянно она с плота этого соскользнуть норовила. Пацанва окрестная его застукала и взрослых позвала. Дети этого дурачка боялись до жути - большой, мычит страшно… Так он её и прилаживал, до самого прихода городового.
        Платон Агапович опять умолк, но на этот раз Титов проявил терпение и без сторонних напоминаний. Ясно, почему старик заговорил: выходило буквально один в один нынешние три трупа.
        - Да. Только вот дурачок тот не виноват оказался, с сердцем сестре его плохо стало. Больная она была, как и братец. Только он рассудком, а девка - эвона как. А он её так похоронить хотел. Доктор, что его осматривал, говорил, дескать, хорошо он ей решил сделать, помочь. Воду она, дескать, любила, и всё повторяла, что русалкой бы стать хотела - у них ни хлопот, ни забот, ни болезней. Только грех на душу взять не смогла, Бога побоялась. Такая вот история.
        - А родня у них какая-нибудь осталась? - осторожно спросил поручик.
        - Двое их было, сирот. Дурачок тот, Остапом звали, потом при больничке жил. Жалели его, кормили, а он помогал по мере сил. Безобидный был, тихий, но сильный как вол. Да и сестру свою пережил всего на три года, отмучился. И то доктора дивились, что он вообще до таких лет дотянул.
        - А где они жили, помните?
        - Отчего же не помнить? - старик вскинул брови, не отрывая взгляда от своих карт. - На Новособорной, у самой железки их хибара была. Да только её уж, поди, с землёй сровняли давно… Кожины их фамилия была, ежели спрашивать станете.
        - Станем, - кивнул Натан и тепло, от души, добавил: - Спасибо, Платон Агапыч, очень выручили. Мы бы так и плавали, если бы не вы.
        - Общее дело делаем, - назидательно проговорил тот, но видно было, старику очень приятно оказаться полезным.
        - Элеонора Карловна, пожалуйста, узнайте, есть ли у нас в архивах то дело, и запросите выписки, кто проживал в окрестностях. Ну что, Брамс, едем? - подорвался с места Титов.
        - На «Взлёт»? - она вопросительно вскинула брови.
        - «Взлёт» подождёт, у нас с вами есть дело поинтереснее. На Новособорную.
        - Погодите, так ведь Платон Агапович сказал, что все уже умерли и дома того нет? - нахмурилась Брамс, в коридоре привычно подцепляя поручика под локоть.
        - Дома нет, а люди остались, - отмахнулся он. - Вот вам самой не кажется подозрительным подобное совпадение? Тридцать лет назад городской дурачок пытался похоронить так свою сестру, а теперь вдруг кто-то повторяет тот ритуал в точности.
        - Ну, по теории вероятности возможны любые совпадения, - задумчиво пробормотала Аэлита. - Но скорее убийца просто в курсе той истории.
        - Точно! - удовлетворённо кивнул Натан. - Либо слышал о ней, либо и сам был свидетелем. И я бы поставил на последнее.
        - Потому что очень точное повторение? - полюбопытствовала девушка.
        - И это тоже. Но главное, рассказанные истории не так запоминаются, как те, которые произошли рядом. Это ведь случилось больше тридцати лет назад, но так запомнилось, что сейчас он в мельчайших чертах воспроизвёл именно ту картинку. А он ведь наверняка и книги читал, и вообще как-то жил, но почему-то после убийства вспомнил дурачка с его сестрой. Впрочем, я не утверждаю, что он не мог углядеть это, скажем, в газетах и по некой причине крепко запомнить. Нашему убийце вполне может быть и пятьдесят, и шестьдесят лет, однако… Если я что-то понимаю в людях, то злодей был среди мальчишек, которые обнаружили этого дурачка. Сильный страх, яркое впечатление детства, прекрасно объясняет, почему убийца столь крепко запомнил всё это и воспроизвёл теперь. Но, конечно, упираться в эту версию мы не станем, проверим всё. И начнём с разговора с местными, это в любом случае нелишне.
        - Наверное, - не стала спорить Брамс. - Только… вы не будете возражать, если мы по дороге заглянем в пару лавок? А то ведь у меня даже зубного порошка нет, и смены одежды тем более.
        - Погодите, какой ещё смены одежды? - растерялся Титов. - Зачем она вам?
        - Ну, к родителям я ехать не хочу, поживу пока с вами, - невозмутимо пожала плечами вещевичка.
        Поручик остолбенел от такого ответа и некоторое время пытался найти слова. Упирать на неприличие подобного решения, очевидно, не стоило: такое утверждение не возымело бы на упрямую девицу никакого действия, тем более формально всё было не столь уж губительно для репутации девушки, в доме ведь почти неотлучно находилась хозяйка.
        Да и вообще, Титов не имел ничего против компании Брамс, но способ, которым та решила начать новую, самостоятельную, жизнь мужчине откровенно претил.
        - Может быть, проще забрать ваши вещи, чем покупать всё новое? - осторожно предложил он наконец.
        - Я не хочу туда заходить, - рассеянно повела плечами Аэлита. - Мать наверняка дома.
        - Думаю, вам всё же стоит с ней объясниться. Подобный молчаливый уход лишь всё ухудшит.
        - Что ухудшит? Я просто не желаю с ней разговаривать, что изменится теперь? - отмахнулась девушка.
        - Брамс, она ваша мать, она о вас беспокоится и заслуживает хотя бы объяснений, чем именно так вас обидела. Вчерашнего демарша было более чем достаточно для демонстрации характера, - чуть поморщился Титов.
        - Не хочу, - упёрлась вещевичка. - И вообще, я вот вас не поучаю, как именно общаться с вашими родителями!
        - Это было бы затруднительно, потому что они давно умерли, - хмыкнул мужчина.
        Аэлита осеклась, но потом недовольно нахмурилась и проговорила:
        - Ну и тем более!
        Несколько секунд, пока Брамс натягивала краги, они молчали. Натан чувствовал, что разговор зашёл в тупик: девушка, даже если понимала его правоту, попросту упёрлась рогом, и переубедить её добром не представлялось возможным.
        - В общем, так, - наконец твёрдо проговорил поручик. - Вы хотите, чтобы я помог вам остаться в сыске и освоиться здесь? Тогда делайте, что говорят.
        - Так нечестно! - рыжие брови гневно сошлись на переносице, и Брамс опять грозно подбоченилась. Натан едва поборол улыбку при виде такой картины. - Вы пользуетесь собственным служебным положением. Это шантаж!
        - Да, - со смешком кивнул мужчина. - Он самый. Ну а как с вами еще быть, если вы не желаете слушаться по-хорошему?
        - Я не собираюсь никого слушаться! Я, в конце концов, взрослая! - проворчала девушка.
        - В таком случае, мы зашли в тупик, - развёл руками Титов. - Вы желаете моей помощи, но отчаянно ей сопротивляетесь, категорически отказываясь следовать советам. Не видите здесь логического противоречия?
        Брамс заметно стушевалась, отвела взгляд и закусила губу, но теперь угрюмо скрестила руки на груди, явно не желая просто так признавать свою неправоту.
        - Ну полно вам, Аэлита Львовна. Почему вы боитесь поговорить с ней? Не съест же она вас, в самом деле! - мягко заметил поручик.
        - Я не боюсь. Я не хочу, - хмуро отозвалась Брамс, а потом вдруг нервно всплеснула руками: - Ну что вы мне, драться с ней предлагаете, если она меня запереть попытается? А она уже пыталась. Это вам легко, вы мужчина, вон какой здоровый, кто вам что поперёк скажет! - пылая лихорадочными алыми пятнами на щеках и, кажется, чуть не плача, она яростно хлопнула поручика ладонями по груди и резко отвернулась, зябко обхватив себя руками.
        Натан глубоко вздохнул. Пару мгновений боролся с желанием обнять девушку, но проиграл. Тихо приблизился, обхватил свободной ладонью её плечо и всё же сумел не прижать крепче. Брамс вздрогнула от неожиданного прикосновения, но не отстранилась. А через мгновение плечи её поникли, и Аэлита прислонилась лопатками к груди мужчины, щекоча растрёпанными кудряшками его подбородок.
        - Хотите, я пойду с вами? - всё же предложил Титов, даже понимая, что поступает неверно и вмешательством этим рискует навлечь новые проблемы и на себя, и на вещевичку. Он не верил, что всё там настолько трагично и что мать девушки действительно столь сильно застряла в позапрошлом ещё веке, но отказать Аэлите в помощи просто не мог. - Не станет же она при посторонних скандалить.
        Брамс отрывисто кивнула, не оборачиваясь, и рукавом быстро утёрла щёки - слёзы всё же пролились, только не горькие, а злые.
        Аэлите всегда, сколько она себя помнила, помогала мысль, что уж дома можно рассчитывать на всяческую поддержку, и теперь, когда это вдруг оказалось не так, чувствовала себя маленькой, слабой и очень одинокой, словно заблудившийся в тёмном лесу ребёнок. И девушка сердилась на себя за эту слабость. Сколько доказывала окружающим, что она самостоятельная и не нуждается в снисхождении, а теперь вот выходит, что без помощи со стороны обойтись не получается.
        А вот на поручика она совсем не злилась - ни за его упрямое желание во что бы то ни стало столкнуть вещевичку с матерью, ни за то, что именно Титов как-то вдруг оказался тем самым человеком, чья поддержка ей столь необходима. Это было странно: Брамс на дух не выносила людей, видящих и знающих её слабости - то, что она сама полагала слабостями. Прежде исключение делалось только для родных, поскольку к ним Аэлита привыкла, да и… родные ведь, им положено знать всё. А теперь вдруг этот посторонний, почти незнакомый мужчина сделался для неё ближе и надёжней, чем они все.
        - Только, думаю, визит этот стоит оставить на вечер, да? - осторожно предложил тем временем Натан.
        Брамс снова кивнула, шумно вздохнула. Потом развернулась под рукой мужчины, порывисто обняла его, прижавшись на какое-то мгновение, и, быстро клюнув губами в подбородок, порскнула к «Буцефалу», не поднимая на поручика глаз.
        Опрос обитателей Новособорной о семье Кожиных только подтвердил рассказ Бабушкина и значимой информации не принёс, кроме того, что при перестройке города и прокладке водопровода в начале века в этом месте сковырнули множество ветхих халуп, курных еще избушек, и найти теперь их прежних обитателей, рассеявшихся по городу, было весьма проблематично.
        Титову удалось обнаружить всего одно семейство из давних обитателей: отец его в своё время сложил хороший каменный дом, который прекрасно вписался в новый план. Супруга того купца средней руки, немолодая уже, но вполне бойкая женщина с удовольствием напоила сыскарей чаем и во всех подробностях поведала о давней истории, которую помнила отлично. Кое-что приукрасила, но в общем её рассказ мало отличался от слов Бабушкина, разве что содержал куда больше эмоций. Видимо, история всерьёз впечатлила всех свидетелей, и даже через столько лет женщина вспоминала её с содроганием. Слишком странным, неожиданным, мистическим было для обыкновенных горожан то происшествие, хотя и не имело под собой страшного преступления; наверное, какую-нибудь кровавую расправу без столь необычных декораций запомнили бы куда меньше.
        Поручик в очередной раз вспомнил слова Чиркова, что город С*** - сонный, провинциальный и тихий, и примечательных событий в нём не случается, - и вновь с иронией попенял про себя полицмейстеру за лукавство.
        Ещё от купчихи он узнал точный год события и месяц, которых Бабушкин не назвал, и потому визит на «Взлёт» ещё отложился: надо было полистать подшивки газет за то время и понять, что именно мог узнать о происшествии человек совершенно посторонний, обитавший на другом краю города и незнакомый лично с его участниками.
        Аэлита против подобного не возражала, даже наоборот, обрадовалась: городская библиотека была весьма ею любима. Девушка собралась воспользоваться случаем и заодно кое-что посмотреть для своей докторской работы, давно собиралась.
        - Брамс, а вам в Федорку не нужно? - опомнился Титов, пока они вновь грузились на «Буцефала».
        - Нет, я взяла несколько выходных, - отмахнулась она. - С вами интереснее.
        Возразить поручику было нечего, и мотоциклет понёс их на Дворянскую, в городскую публичную библиотеку - беспокоить университетскую ради газет не хотелось, хотя у Брамс и имелись читательские билеты обеих.
        Ни одна из газет нужного временного отрезка не обошла своим вниманием своеобразные осенние похороны, однако, как и ожидалось, доскональное описание ритуала нигде не приводилось. Теперь почти не вызывало сомнений, что нынешний убийца - один из свидетелей того давнего происшествия.
        Нельзя сказать, что Титов всерьёз рассчитывал на успех и на то, что эта старая ниточка приведёт к убийце. Свидетелем событий тот мог оказаться случайно - скажем, гостил у знакомых или вовсе был проездом, - но от необходимости проверки это не освобождало. Вдруг да и случится пересечение со списком вещевиков? Тогда у поручика наконец-то появится крепкий подозреваемый.
        Поскольку Департамент располагался по дороге ко «Взлёту», Титов решил сделать небольшой крюк. Он вдруг сообразил, что список Иванова имеется у него в единственном экземпляре, и не лучшая идея - отдавать его охране завода, которую он намеревался озадачить выяснением алиби подозреваемых вещевиков. Конечно, фамилий там не так много, но…
        Правда, как оказалось по прибытии в расположение уголовного сыска, в Департамент Титова привело в большей степени наитие, нежели лень.
        - А где Элеонора? - растерянно спросил поручик скучающего в одиночестве Адама, в распоряжении которого оказалась вся двадцать третья комната - он явно был оставлен за старшего.
        - Ой, как вы удачно приехали. Элеонора Карловна там пострадавшего описывает, в двадцать шестой комнате, это напротив, - обрадовался Чогошвили.
        - А с каких пор она побоями занимается? - переведя для себя высказывание молодого человека, подивился Титов.
        - Нет, ну Элеонора Карловна, конечно, экстравагантная женщина, но зря вы о ней так думаете, она никогда не дерётся, - с укором проговорил Адам.
        - Что? Чогошвили, что ты мне голову морочишь?! - возмутился Натан, но потом всё же сообразил: - А, ты про побои? Ну так ты сам сказал, что она пострадавшего описывает. Не труп же у неё там!
        - А-а! - просиял молодой человек. - Нет, он живой и здоровый, а Элеонора Карловна о нём всякое записывает - ну имя там, и прочее. Это родственник, кажется, третьей покойницы.
        Титов пару мгновений недоверчиво смотрел на Адама, после чего мрачно пообещал:
        - Допросишься ты, Адам. Будешь зубрить изречения спартанских военачальников и философов до полного осознания и просветления.
        - Зачем? - растерялся от такой замысловатой угрозы Чогошвили.
        - Для воспитания в себе лаконичности. Идёмте, Брамс, - поманил Натан вещевичку, и ту два раза просить не пришлось.
        - Натан Ильич, а кто такие спартанские военачальники? - тихо полюбопытствовала Аэлита, когда дверь двадцать третьей комнаты закрылась за их спинами.
        - У вас настолько плохо с историей? - со смешком уточнил Титов, оглядываясь и прикидывая, какая из ближайших дверей может вести в двадцать шестую комнату - номеров не было на обеих.
        - Ага, - не стала спорить с очевидным Аэлита, которую из-за неуспеваемости по этому предмету едва не выгнали из школы.
        - Это давно было, в Древней Греции, - кратко пояснил Натан, открывая первую попавшуюся дверь. Конечно, не угадал: за ней обнаружился какой-то тёмный чулан. - Спартанские мыслители отличались от прочих краткостью и точностью в выражениях. Слово «лаконичный» было придумано как раз про них.
        Комната за другой дверью оказалась не намного больше, но зато тут имелось окно, делавшее скудную обстановку не столь унылой. Голые серые стены, пустой стол с одинокой старой лампой, три стула с высокими спинками - и всё. Напротив расположившейся за столом Михельсон сидел светловолосый мужчина средних лет. При появлении новых лиц, в частности девушки, он поднялся с места в знак приветствия.
        Среднего роста, хорошо сложённый, одетый элегантно, даже с оттенком франтовства, и гладко выбритый, он тем не менее производил впечатление потрёпанного жизнью человека. Вероятнее всего, из-за тёмных кругов усталости под глазами - кажется, он давно не спал или же часто не высыпался.
        - Как удачно, на ловца и зверь бежит, - проговорила Элеонора, приветственно кивая.
        Представились. Пострадавшего звали Горбачём Сергеем Михайловичем, и являлся он законным супругом третьей покойницы - Акулины Матвеевны Горбач, урождённой Мартыновой. Причём являлся им с гарантией: в Департамент мужчина прибыл прямо из морга, где опознал супругу.
        Михельсон, оценив количество людей и стульев и поделив одно на другое, потихоньку выскользнула за дверь, оставив начальство разбираться с понурым родственником. Начальство не возражало.
        - А почему вы, собственно, сразу направились в морг?
        - Не сразу, - устало возразил тот. - Сначала я обошёл тех общих знакомых, у которых она могла оказаться, потом посетил окрестные больницы, и там меня заприметил городовой… как же его фамилия? Не то Васюков, не то Васюткин… Собственно, он, выслушав описание моей жены, и привёл меня в морг.
        - Выходит, вы хватились супруги только сегодня? Почему?
        - Ночью я находился на службе, пришёл уже утром и сразу лёг спать. Акулины не было, но я не обеспокоился, она рано встаёт и могла куда-нибудь выйти по своим делам. Но потом явилась её мать и сообщила, что у неё сердце не на месте: дочь обещала заглянуть утром, но не пришла. Я и начал поиски, - вздохнул он. - Кто же знал, что они так закончатся…
        Натан смерил мужчину задумчивым взглядом - особенно убитым горем Горбач не казался, только уставшим, - и спросил:
        - Когда вы видели супругу в последний раз?
        - Вчера утром, - отозвался тот.
        - Она ушла из дома утром и больше не вернулась? - уточнил Титов.
        - Нет… не знаю, - замялся вдовец.
        - То есть как? Вы спали? - растерялся поручик.
        - Нет. Да ладно, к чему лукавить? - Горбач поморщился и пояснил: - Мы давно уже не в ладу живём… Жили. Не ссорились, но словно чужие люди. Разойтись - негодно, богом венчаны, а рядом быть - тоже невмоготу. Вот и жили как соседи.
        - И отчего вдруг такая нелюбовь? - удивился Натан.
        - Да как-то накопилось, - неопределённо пожал плечами ?орбач. - Она красивая, яркая, молодая… была, хотела нарядов и красивой жизни. Я мог обеспечивать её желания и увлечения, но всё дольше пропадал на службе, а она всё сильнее сердилась, что я не желаю проводить время с ней. Вот и вышло, что брак наш и сладился за год, и расстроился так же.
        - Больше никто в доме не живёт?
        - Есть прислуга, но вся приходящая. Никто из них не смог сказать, ночевала ли Акулина дома или нет, - развёл руками мужчина.
        Титов понятливо кивнул и постарался выяснить всё, что знал муж о распорядке дня и привязанностях жены, но выходило прискорбно мало. Родственников, кроме матери, у Акулины не имелось, подруг её он не знал, увлечений, помимо нарядов, тоже. Конечно, можно было допустить, что женщина являлась настолько скучной и ограниченной, но всё же в это не верилось. Даже самые бестолковые и пустые кокетки увлечены ещё хоть чем-то: флиртом, своей диванной собачкой, вышивкой, сплетнями. Не может женщина, мечтающая о красивой жизни, вести её в одиночестве и затворничестве, среди нарядов и драгоценностей: всё это бывает нужно только тогда, когда есть кому показать.
        Поручик был не силён в теологии и, признаться, совершенно не понимал, чем вот такое супружество, когда двое живут, тяготящиеся узами брака, угоднее богу, нежели развод миром. Чужие друг другу, не соблюдающие брачные обеты - ни опоры и поддержки, ни любви, ни «в горе и в радости», ни верности.
        Впрочем, последнее еще вопрос.
        - Как думаете, жена хранила вам верность? - осторожно поинтересовался Натан, внимательно наблюдая за поведением вдовца. - Мог у неё быть кто-то другой?
        - И хотелось бы с жаром отказаться, заявить, что она не такая, но увы, утверждать этого с уверенностью я не могу, - развёл руками Горбач, ничуть не задетый бестактным вопросом. - Но если кто-то имелся, то имени не назову, она была весьма осторожна. А ещё лучше, расспросите об этом её мать, они с дочерью были довольно близки. Увы, я похвастаться тем же не могу.
        - А вы ей изменяли?
        - Разве что со службой, - со смешком ответил мужчина, не обидевшись и на этот личный вопрос. - Почти вся моя жизнь проходит именно там.
        - И где же вы служите столь увлечённо? - уточнил поручик.
        - На «Взлёте», инженером-вещевиком, - отозвался тот, и Титов внутренне подобрался, стараясь не показать этого собеседнику.
        Робкая, тоненькая ниточка связала уже двух жертв и возможного подозреваемого. Родственник второй жертвы был шофёром на этом заводе, муж третьей - вовсе вещевиком. Титов проглядел список. Горбач в нём числился, хотя и не на первом месте, и охарактеризован был Ивановым как спокойный, сдержанный, исполнительный человек, который в студенческие годы любил гульнуть, но… кто в молодости этого не любит!
        Натан осторожно расспросил вдовца, как регулярно тот бывает на службе и сколько времени проводит, не уточняя прямо даты убийств, а делая вид, что просто очень заинтересовался столь странным графиком - он же представлял себе службу инженера совсем иначе, какие еще ночные дежурства?
        В подробности вещевик не вдавался, но в целом рассказывал охотно - видно было, что человек любит свою работу. С его слов получалось, что сейчас некий важный агрегат, в проектировании которого Горбач принимал деятельное участие, выдерживал какие-то испытания, на которых требовалось постоянное присутствие специалистов, в том числе и инженера, вот и дежурили они по очереди. Работы эти начались шестнадцатого числа, после обнаружения первой жертвы, и на время второго преступления у него имелось алиби: с восьми часов вечера мужчина находился на территории «Взлёта». И вчерашний вечер провёл там же, то есть, вероятнее всего, возможности убить жену не имел: Титов пока ещё не видел отчёта о вскрытии третьей жертвы, но сомневался, что утопили её среди дня.
        Верить вещевику на слово поручик не собирался, скрупулёзно записал всё, чтобы проверить при визите на завод, который, однако, вновь откладывался: нужно было осмотреть комнату третьей жертвы и опросить её знакомых, чтобы выяснить, что представляла собой убитая. И конечно заглянуть в морг за отчётом.
        Глава 14. Кулечка
        Судебные расстарались: выяснилось, что отчёт о вскрытии уже был у Элеоноры. Ознакомившись с документом, Титов не нашёл ничего для себя нового, смерть третьей жертвы полностью повторяла гибель второй. Сокрушительный удар по затылку, чудом не ставший смертельным, потом утопление. Вчера вечером, с девяти до полуночи.
        Впрочем, нет, одна весьма интересная деталь имелась. Оказалось, Акулина с месяц носила ребёнка, но сведения эти раскрывать вдовцу Титов пока не стал. Горбач, похоже, не знал о ребёнке, и, если супруги всё же делили постель, он мог быть отцом; зачем этот новый жестокий удар.
        Но в большей степени остановила Натана не жалость, а совершенно иное соображение. Если отношения супругов действительно были столь холодными, то отцом ребёнка заведомо являлся кто-то другой. И даже если муж не знал о беременности, то мог точно знать об измене и относиться к ней не так легко, как желал показать.
        Жили Горбачи неподалёку, через улицу - на Торговой, у самой Петропавловской площади, в каменном двухэтажном доме - небольшом, но весьма изящном и со вкусом обставленном. Инженер-вещевик и впрямь недурно зарабатывал, имел здесь личный телефон, водопровод и прочие удобства, хотя само жилище это досталось ему в качестве наследства. Сергей Михайлович, как оказалось, происходил из старого дворянского рода, нетитулованного, но зажиточного, до земельных реформ имевшего обширные угодья в С-ской губернии и десяток крупных деревень, но теперь от прежних просторов остался только этот городской особнячок.
        Приходящая прислуга состояла из кухарки и двух горничных, следивших за порядком. Опросив их всех по очереди, Титов лишь подтвердил для себя правдивость слов хозяина дома. Жили Горбачи действительно не в ладу, но вроде бы не ругались, причём все три женщины как одна винили во всём хозяйку, очень жалея её мужа. По их словам, он был честным, работящим, никогда не придирался к ним и лишнего себе не позволял, хотя одна из служанок и была весьма молода и хороша собой. Она, кажется, и не возражала бы, прояви Сергей Михайлович к ней мужской интерес, однако тот и впрямь был больше женат на своей работе. Никаких гостей не приводил, светской жизни тоже как будто не вёл; в доме бывали только подруги хозяйки и её мать, и то нечасто.
        А вот Акулину Матвеевну прислуга не любила, называя женщину вздорной, привередливой и заносчивой. У неё был такой заботливый муж, она ни в чём не имела нужды, но вечно была чем-то недовольна. Все три уверенно заявляли, что полюбовник у хозяйки имелся, и даже не один, потому что женщина часто и подолгу отлучалась, хотя куда именно она уходила, каковы из себя были эти возможные любовники и как их звать - служанки не представляли. Только один раз кухарка якобы видела её с каким-то чернявым, рослым, громогласным типом, с которым Акулина весьма нежно любезничала. Показания эти были сомнительными, приметы - смутными, однако выбирать не приходилось, и Титов аккуратно всё записал.
        Увы, ответить, когда именно хозяйка покинула дом, никто из них не сумел.
        Горбач явно любила вышивать и была в этом весьма искусна, а еще зачитывалась «французскими» романами про любовь. В секретере у покойной нашлось огромное количество писем и иных бумаг - она исправно собирала все счета, старательно всё записывала и подкалывала. А еще женщина оказалась идеальной, с точки зрения полиции, жертвой: она вела дневник. И как бы ни было неприлично читать чужие личные записи, но поручик изъял и письма, и эту толстую книжицу с изящным золотым замочком, возлагая на них большие надежды.
        Женщина действительно не знала недостатка в драгоценностях и нарядах, от которых гардеробная буквально ломилась. Однако среди шелков и бархата поручик обнаружил несколько весьма простых и скромных одеяний, одно даже со следами починки.
        Больше ничего интересного во всём доме не нашлось. Обыску Горбач содействовал, хотя и не понимал, что за надобность обходить прочие помещения. Да поручик и не надеялся толком что-то найти, но порядок есть порядок. Это жильё первых двух жертв не имело смысла осматривать целиком, а тут Натан предпочёл проявить дотошность: всё же хозяин дома - вещевик из списка, и уже только поэтому находится под подозрением.
        Мать Акулины жила в своём доме, неподалёку, и от Горбачей Титов направился сразу к ней. Дверь открыла крепкая, дородная, нелюдимая женщина с грубым круглым лицом, чёрной тугой косой и усиками на мясистой верхней губе. Судя по всему, служанка; во всяком случае, у поручика и мысли не возникло, что именно эта особа могла быть матерью Акулины - у них не было совершенно ничего общего. Женщина впустила полицейских молча, без вопросов, и проводила их в гостиную, не интересуясь целью визита и не обращая внимания на попытки поручика объясниться.
        Хозяйка нашлась в гостиной. Скрючившаяся в кресле, закутанная в тёмную цветастую шаль, с жёлтой кожей и неряшливыми клочьями редких волос, она казалась древней старухой, что стало для Титова полной неожиданностью. Акулине же всего двадцать два, и она единственный ребёнок. Как же так получилось?
        Или, может быть, это вообще не тот дом?
        Впрочем, приглядевшись - не глазами, а чутьём живника, - Титов понял, что дело в болезни. Какой-то недуг, незнакомый поручику, пожирал женщину изнутри, и, кажется, ей оставалось совсем недолго. Болезненность хозяйки особенно бросалось в глаза в этой гостиной - нарядной, с кружевной скатертью на столе, персиковыми обоями и тёплой ореховой мебелью. И первый вопрос, почему она сама не пыталась искать дочь, отпал естественным образом: было непонятно, как она вообще сумела дойти даже до соседнего дома. Не иначе как при помощи сиделки.
        Натан почувствовал горечь. Сейчас ему предстояло самое трудное в службе дело: глядя в глаза умирающей женщине, сообщить, что она, несмотря на недуг, пережила собственную дочь.
        - Здравствуйте, Наталия Николаевна, - мягко обратился поручик к хозяйке, которая молча смотрела в окно и не удостоила гостей взглядом. - Я…
        - Всё же не обмануло материнское сердце, - тяжко вздохнула женщина и словно бы с трудом повернула голову. Светлые, полузакрытые бельмами глаза уставились на Титова, но тот не мог бы поручиться, что она хоть что-то видит. - Умерла Кулечка моя… Теперь и мне жить незачем, скоро у бога с девочкой моей встретимся. Да вы не мнитесь на пороге. Садитесь. Может, тело это уже являет собой говорящий труп, да только голова у меня пока ясная, - она слегка кивнула.
        Натан, помявшись, направился к кушетке, и Брамс поспешно втиснулась рядом с ним. Хотя вдвоём сидеть было тесно, но возле этой старухи вещевичке было по-настоящему жутко, и она совершенно не желала оказаться далеко от надёжного поручика и его твёрдого плеча.
        Объяснить, почему обычная, пусть и умирающая, женщина столь пугающе на неё действует, Аэлита бы не сумела, даже если бы попыталась это сделать. Это было нечто глубинное, подсознательное - страх перед болезнью и уродством вот такой медленной, гадкой смерти.
        - Скажите, она не мучилась? - негромко спросила хозяйка дома. - Как она умерла?
        - Нет, - уверенно ответил Титов, качнув головой. Он сомневался, стоит ли отвечать на второй вопрос, но всё же не сумел отказать матери в праве знать о последних моментах жизни ребёнка. - Её внезапно ударили по голове, и она ничего не успела почувствовать.
        - Спасибо, - тихо и немного успокоенно вздохнула женщина. - Слава Богу, что она хотя бы не страдала…
        - Мы стараемся найти убийцу, - осторожно продолжил поручик. - Вы сможете ответить на несколько вопросов?
        - Я должна это сделать, - кивнула она. - Говорите.
        - Какие отношения были у Акулины с супругом? Они плохо ладили?
        - Они совершенно не понимали друг друга, - медленно качнула головой Наталия Николаевна. - И, верно, не желали понять… Когда женятся в горячке страсти, та вскорости остывает, и остаётся только зола да два чужих человека.
        - Но почему они не разошлись? И в чём причина размолвки?
        - Кулечку я вырастила так, что для неё в человеке главным был человек. А для Сергея Михайловича важнее наружность. Ей муж нужен был, а он всё камнями и тряпками отдаривался…
        - Как вы думаете, у Акулины мог быть другой мужчина? Насколько она была в отчаянии от такого вот непонимания?
        - Она не стала бы меня беспокоить подобными новостями, - хозяйка вновь покачала головой. - Она была хорошей, честной, чистой девочкой…
        Голос женщины дрогнул, и Титов постарался аккуратно увести разговор немного в сторону. Ясно, что отвлечь безутешную мать от её горя не получится, но можно хотя бы не бить прямо по больному. Он выспросил всё про подруг, про планы на вчерашний день, про обычные наряды для выхода и какие-то, может быть, новые тревоги и беспокойства женщины, про подруг и увлечения. И получил некоторую пищу для размышлений.
        На выход Акулина, если верить матери, одевалась скромно и аккуратно, а в последнее время - не дни, скорее недели, - была как-то особенно задумчива и делалась мрачной, особенно когда дело доходило о вопросов о муже. Своё настроение она никак не объясняла, лишь отшучивалась, но Наталия Николаевна предположила, что дочь намеревалась прекратить затянувшуюся агонию печального брака. Невзирая на неминуемое неодобрение и даже порицание окружающих, особенно старшего поколения, Акулина, кажется, была уже готова к этому шагу. ?азводы не поощрялись ни церковью, ни обществом, однако с учётом отсутствия детей Горбачи могли расторгнуть брак без особого труда.
        А вот двух других покойниц, портреты которых поручик на всякий случай показал Наталии Николаевне, та предсказуемо не опознала и среди круга общения дочери таких не видела.
        Титов записал показания женщины, возлагая, впрочем, куда больше надежд на дневник и подруг Акулины. Любящая дочь наверняка не стала бы расстраивать больную мать неприятными вестями, а вот поделиться с подругами или, лучше, с немой книжицей - совсем иное.
        - Наталия Николаевна, как вы себя чувствуете? - наконец ровно спросил поручик, когда все прочие детали оказались выяснены. - У меня есть еще один, последний, вопрос, но он может быть весьма тяжёлым и болезненным.
        - Спрашивайте, господин полицейский, - тонкие бледные губы тронула слабая улыбка, или даже тень её. - Мне остались считаные дни или даже часы, и если вы сократите этот срок - я буду счастлива.
        - Вы знали, что ваша дочь носила ребёнка? Около месяца.
        Женщина несколько мгновений сидела неподвижно, после чего медленно качнула головой, хотя уже можно было обойтись и без этого: ответ стал ясен сразу. Да, впрочем, Титов о нём догадывался еще до того, как задал вопрос, однако не спросить не имел права.
        - Что ж. Раз богу так было угодно… Видимо, я сильно грешила в жизни. Впрочем, скоро уже за всё отвечу, - голос её сошёл на невнятное бормотание, потом повисла тишина. Через несколько мгновений неловкого, напряжённого молчания, которое сыскари не решались нарушить, Наталия Николаевна вновь заговорила - ровно, почти твёрдо: - Это всё, что вы хотели узнать?
        - Да. По крайней мере, пока.
        - Потом уже не будет. Мы с вами уже не увидимся, - качнула головой женщина. - Поймайте его, пожалуйста.
        - Мне самому очень этого хочется, - искренне проговорил Натан, избегая, впрочем, обещаний и клятв. Титов не отличался особым суеверием, но всё равно не хотел брать на себя подобное обязательство, тем более от умирающей и раненной горем женщины. Он, конечно, собирался сделать всё, от него зависящее, чтобы убийца понёс суровое наказание, но далеко не всё в этом мире зависело от поручика.
        Хозяйка дома не стала настаивать, лишь кивнула, и сыскари, распрощавшись, вышли, остановились у крыльца.
        С низких, толстых серых туч продолжал сыпаться мелкий дождь. Аэлита запрокинула голову, подставляя лицо мороси, и, крепко зажмурившись, несколько раз глубоко вздохнула.
        - Вы в порядке? - озабоченно проследив за этими действиями, спросил Титов.
        - Да, наверное, - отозвалась Брамс, не опуская головы. - Это… ужасно.
        - Что именно?
        - Вот эта старуха, - вздохнула девушка. - Я понимаю, что это плохо и она, может быть, очень хорошая женщина, но как же гадко там находиться…
        - Это естественно, - сочувственно пожал плечами Натан. И постарался отвлечь спутницу от неприятных переживаний: - Что вы думаете об Акулине?
        - Не знаю, - поморщилась вещевичка. - Да не разбираюсь я в людях и её совсем не могу себе представить!
        - А всё-таки? - заинтересовался Титов. - Что именно вас особенно смущает?
        - Это экзамен? - подозрительно покосилась на него Брамс, после недавнего визита взвинченная и склонная огрызаться.
        - Нет, мы просто обсуждаем общее дело, - спокойно улыбнулся поручик. - Вы же хотите научиться следственному ремеслу, да?
        - Ну да, - не вполне уверенно откликнулась она и, нахмурившись, пробормотала: - Странно это. Муж говорит, ей нужны были деньги, а мать уверяет - наоборот. Как такое возможно?
        - Очень просто, - удовлетворённо хмыкнул Натан. - Один из них врёт или ошибается.
        - А так может быть? - изумлённо выгнула брови Брамс. - То есть я хочу сказать, я об этом как-то не подумала… Да и вы не стали их разубеждать и пытаться на этом поймать!
        - Если я им не верю, им совсем не обязательно об этом знать. Зачем? - пожал плечами поручик. - Кроме того, ложь может быть и неумышленной. Матерям зачастую слепит глаза любовь к детям, особенно если этот ребёнок единственный, и не исключено, что видимый ею образ «Кулечки» весьма далёк от истины. Даже у самых жестоких и безжалостных чудовищ есть родители, и они порой просто отказываются видеть весь ужас своих чад. А с другой стороны, решительно все, начиная с самого Сергея Михайловича, говорят о том, что супруги не ладили и не понимали друг друга, были фактически чужими. Не исключено, что проблема и в этом тоже.
        - Но нам же необходима правда, да? - Аэлита заметно оживилась и заинтересовалась словами поручика, стряхнув оцепенение. - И как её выяснить?
        - Лучше всего о человеке говорят его вещи, - задумчиво протянул Титов. - Они почти никогда не лгут и не ошибаются.
        - И что они сказали сейчас?
        - Акулина была очень аккуратной и бережливой, она старательно следила за всеми тратами и, должно быть, за порядком в доме. И это, к слову, прекрасно объясняет антипатию к ней прислуги.
        - Почему? - полюбопытствовала Брамс.
        - Это просто. Люди в большинстве своём любят лениться и зачастую по мере сил изыскивают способ облегчить себе труд. Я не утверждаю, что прислуга Горбачей ленива и совершенно нерасторопна, но, с другой стороны, сомнительно, что они выполняли свои обязанности с излишней любовью и тщанием, отсюда и конфликт. Акулина требовала совершеннейшего порядка - и в вещах, и в тратах. Может быть, отличалась даже завышенными требованиями, только не в силу своей избалованности, как уверяли те женщины, а, скорее, из-за повышенной склонности к порядку. А ещё припомните её наряды. Ни одна модница и избалованная жена с запросами не станет хранить и чинить старые платья. Конечно, возможен другой вариант, что она была исключительно скупа и склонна к накопительству, но тут уже стоит припомнить слова и матери, и мужа: никто из них о подобном не говорил, а не заметить такую черту в человеке очень трудно. Да и говорил бы в этом случае супруг о жадности жены, а не желании ею красивой жизни.
        - Выходит, муж врёт?
        - Выходит, он её совсем не понимал, - мягко возразил Титов. - А он честно признал, что взаимопонимания в этом союзе не имелось.
        - Тогда что нам вообще дают все эти измышления? Если мы с самого начала знали, что они друг друга не понимают и он скорее всего ошибается? - Брамс тряхнула головой.
        - Пока лишь более точный портрет убитой.
        - А зачем он нам, если это маньяк? - изумилась женщина. - Или вы думаете, что это не маньяк, а её муж? Но зачем он тогда убил двух других?!
        - Если это действительно маньяк, то проку от этих сведений и впрямь немного, - пожал плечами Натан. - А муж, судя по всему, не мог убить двух последних женщин, у него есть алиби. Мы, конечно, проверим, что он там такое делал на этом «Взлёте» ночью, действительно ли был там с восьми часов и не имел возможности выбраться тайком, но я не думаю, что он стал бы столь нагло и глупо лгать. Всё же он явно не дурак.
        - А если у него был сообщник? - азартно спросила девушка. - Или вот, скажем, он специально двух убил, чтобы отвести от себя подозрение и свалить всё на маньяка!
        - Это прекрасно, но таким образом можно любого человека обвинить, - улыбнулся в ответ Титов, откровенно любуясь горящими интересом глазами Брамс и наслаждаясь её искренним пылом. - У нас пока нет ни единой причины действительно подозревать в убийстве Горбача. Да, он подозрителен уже потому, что совмещает в себе вещевика из списка и родственника одной из жертв. Но у нас нет ни мотива, ни оснований подозревать наличие помощника. Да даже если последний имелся, всё равно не складывается. Умбру-то убийца стирал сам, и как минимум во втором случае Горбач бы точно не успел. Вот смотрите. Мы точно знаем, что вторая жертва, Елена, около восьми часов вечера была еще жива, и почти уверены, что примерно в это время ?орбач пришёл на «Взлёт». Уточнение «около» даёт некоторый возможный разбег по времени, но вряд ли он по-настоящему значителен. Ну полчаса, сорок минут - ему бы явно этого не хватило. Да и умбру стереть дело не пяти минут. Конечно, можно допустить, что действовали два сообщника-вещевика, но это уже слишком. Особенно если речь идёт просто об устранении неверной жены.
        - Ну да, - нехотя согласилась Брамс. - Но кто же тогда может быть убийцей?
        - Не знаю, но почти уверен, что искать его нужно всё там же, на «Взлёте». Завод большой, там работают многие горожане, но всё равно слишком много совпадений для одного дела. Странно, но единственной, кто выбивается из общей картины, является Навалова. Складывается впечатление, что именно она была важнее всего, а остальные - уже для отвода глаз. Я многое бы отдал, чтобы выяснить об этой скрытной особе хоть что-то, но увы, она не оставила нам шансов: ни родных, ни друзей, ни личной переписки. Даже её вещи, как и вещи Дёминой, до сих пор не нашли и, я уверен, уже не найдут. Если убийца не дурак, а он не дурак, то всё это давно сгорело или кануло на воду. Так что «Взлёт» и вещевик - это по-прежнему единственное, что у нас есть. Но сначала, конечно, попробуем выяснить ещё что-нибудь о жизни Акулины. Пройдёмся? Здесь недалеко дом её ближайшей подруги, вдруг да и расскажет что. А вечером займёмся с вами дурным и низким делом, - иронично усмехнулся он.
        - Это каким таким? - удивилась девушка, подцепляя поручика под локоть.
        - Чтением чужих писем и дневника.
        - Всего-то? - разочаровалась Аэлита. - Да что ей в тех письмах, она же мёртвая!
        - Всё одно, чужой дневник, - пожал плечами Титов. - Ничего благородного в этом нет.
        - Ну скажете тоже, трагедия… Вон, дневники и письма всяких мёртвых писателей публикуют, и немалым тиражом, - логично возразила девушка.
        - Кхм. Пожалуй, с этой стороны я на вопрос не смотрел, - чуть смутился Натан.
        - Погодите, но как же «Взлёт»? Разве это не срочно?
        - Тоже срочно, но в первую очередь нужно разузнать побольше о круге общения третьей жертвы и её последних минутах. Умерла Акулина тоже после девяти, но когда её оглушили - неясно. Пока выходит, что последней её видела мать около полудня.
        - А мог, скажем, Хрищев быть сообщником Горбача? - азартно предположила Аэлита. - Он ведь шофёр, на том же «Взлёте».
        - Соображаете, - похвалил Титов. - Только мотива мы у Хрищева так и не нашли, а кто что мог - это мы выясним только после поездки на завод. Думаю, завтра уже. Лично мне эта версия не кажется интересной, а там - кто знает.
        - Натан Ильич, а я вот еще что вспомнила. То - то, - что показывал нам этот лысый, на сову похожий, из Охранки. Почему вы про него не думаете?
        - Брамс, вы же сами постановили, что следы на телах не имеют с этим «нечто» ничего общего! - усмехнулся поручик. - Уже передумали и решили записать его в сообщники?
        - Вряд ли, я же не знаю, что это такое, - смешалась Аэлита. - Но всё равно, не просто ведь так нам её подсунули, да?
        - Не просто, - согласился мужчина. - И дом, у которого неизменно обрывался след Наваловой, взорвали не просто так. Только как всё это привязать к делу, пока неясно, и даже неясно, в каком направлении стоит искать. И если прыгать вокруг и строить пустые гипотезы, мы лишь потратим время и запутаемся ещё больше, увязнув в количестве версий. Из фактов у нас имеются три трупа, повторение убийцей нелепого ритуала тридцатилетней давности, его природа вещевика и тонкая, но явная ниточка к «Взлёту». Ну и та вещь, следы которой найдены на всех покойницах.
        - Толку с неё, - недовольно нахмурилась Брамс.
        - От неё нет пользы, пока мы её не нашли. Поверьте моему опыту, она свою роль ещё сыграет.
        - Да ладно, какая там роль, - скривилась девушка и вздохнула. - Мне на самом деле другое обидно. Мы столько бились над восстановлением умбры, эта идея казалась такой перспективной, а ничего толком не дала…
        - Вы хотите результата слишком быстро, - не удержался от улыбки Титов. - Что значит - ничего не дала? Вы как минимум установили способ, которым стёрли умбру, который также косвенно указывает на «Взлёт». Не кисните, Брамс, вся наша жизнь - дорога проб и ошибок.
        Девушка понуро кивнула, признавая правоту поручика, а там они добрались до нужного дома, и стало не до посторонних разговоров.
        Бело-розовый, легкомысленного вида особнячок, в котором обитало большое семейство Царёвых - родители, два младших сына и четыре дочери, из которых нужная являлась старшей, - стоял чуть в стороне от дороги, за небольшим сквером со старыми липами, огороженным низким кованым заборчиком без ворот. То ли земля эта принадлежала городу, то ли Царёвы были достаточно гостеприимны и не возражали против случайных прохожих.
        Тамара, лучшая подруга покойной, оказалась типической приличной девушкой из хорошей семьи, незамужней, но, кажется, имеющей жениха. Со светлыми кудряшками и лицом сердечком, с голубыми глазами и в розовом, немного кукольном платье, она выглядела, впрочем, мило и даже трогательно, как девочка, - совершенно не во вкусе Натана, но он знал мужчин, предпочитавших именно такой тип. Единственной зацепившей внимание деталью облика были чуть припухшие нос и глаза. Деталь эту девушка пыталась загримировать, и от обилия пудры лицо казалось совершенно фарфоровым.
        При беседе пожелал присутствовать отец, статный мужчина из бывших офицеров и нынешних чиновников, и Титов не видел причин ему отказывать.
        - ?сли вы не желаете говорить об этом сейчас, мы можем прийти в более удобное время, - сказал поручик, переводя взгляд с девушки на родителя и обратно.
        - Нет-нет, задавайте свои вопросы, конечно, я понимаю, это нужно, чтобы узнать, кто Кулечку… - Царёва шумно вздохнула, приложила платок к глазам.
        Кажется, несмотря на общую искусственность облика, в своей печали Тамара была искренна.
        - Для начала я бы хотел всё же уяснить, что не так было в их с мужем семье. Насколько я понял, женились они без принуждения, по взаимной склонности, разве нет?
        - Да, конечно, по склонности, Кулечка была очарована Сергей Михалычем, он так красиво ухаживал - цветы, театр, всяческие мелкие подарки. Они очень, очень гармоничная пара. Были, - поправила себя девушка с новым вздохом. - А потом я и сама не поняла! Я Кулечке постоянно говорю: ну чего тебе не хватает? Умный, жалование большое, ни в чём не отказывает. Ну староват, конечно, но мужчине можно, он же не толстый был, как вот например…
        - Тамара, - тихо, но веско проговорил отец. - Господину полицейскому не интересны твои сплетни о соседях.
        - Простите, - явственно смутилась девушка, хотя через слой пудры краска и не проступила. - Так вот, мы с Кулечкой каждый раз, как разговор заходит… - торопливо продолжила она, потом осеклась и тихо добавила, опять аккуратно промокнув глаза: - Извините. Не могу привыкнуть, что…
        - Тамара, соберись. Потом, - столь же тихо, уверенно воззвал к ней отец. Кажется, вызвался присутствовать при разговоре он не из опасения, что полицейские обидят дочь, а вот как раз для этого: не позволять дочери отвлекаться и болтать попусту.
        - Да… Так вот, Кулечка и сама не могла сказать, что не так, всё твердила, что он ей как чужой стал и словно бы откупиться от неё пытается. А зачем ей, говорит, наряды, если она мужа и не видит толком, а без него, мол, нехорошо куда-то идти.
        - В последнее время что-нибудь изменилось?
        - Знаете, да, - нахмурившись и немного подумав, Тамара медленно кивнула и, чуть подавшись вперёд, заговорила торопливо, словно боялась забыть: - С пару месяцев назад она вдруг так преобразилась, разом похорошела. Я расспрашивала, что да как, но она только смеялась и обещала рассказать, потом, когда-нибудь. Потом она опять то весёлая была, то грустная и задумчивая, и про мужа своего не говорила больше. Да я и не спрашивала, Васечка же как раз тогда моей руки просил, и я… В общем, не спрашивала я, своим была так занята, что и поговорить мы могли редко когда, - она вновь шумно вздохнула, опять торопливо промокнула глаза и на несколько мгновений умолкла, кажется унимая подступившие слёзы. - А еще было… Не знаю, важно ли? В аккурат на Пасху, я потому и запомнила. Кулечка очень тихая в тот день была, всё про Бога говорила и обронила между прочим, что мужа своего словно бы и совсем не знает.
        - Что значит - про Бога говорила? - растерялся Натан.
        - Я точно не помню, - виновато вздохнула она. - Что-то про выбор между двух грехов, про предательство, я так толком и не разобрала, а объясняться она не стала, велела не брать в голову и потом смеялась, что в Светлое Воскресенье грехи особенно тяжкими кажутся. А какие у неё грехи? Кулечка всегда такая добрая, такая отзывчивая была… Простите, - она отвернулась, прикрываясь платком.
        - Тамара Олеговна, простите, но ещё один, последний вопрос, и я не побеспокою вас больше, - через мгновение продолжил Титов, стараясь говорить как можно мягче. - Вы видели вчера Акулину?
        Оказалось, подруги вправду встречались и до четырёх пополудни гуляли по лавкам. Потом Горбач осталась в уютном ресторанчике, где девушки присели отдохнуть, а Тамара упорхнула к жениху. Это был какой-никакой след. Напоследок убедившись, что и Царёва не знает убитых Навалову и Дёмину, Натан распрощался с девушкой и, пожелав ей сил и терпения, отправился в тот ресторанчик.
        Пока нашли то место, точного расположения которого Царёва не запомнила, пока опросили всех половых - день совершенно склонился к вечеру. В ресторанчике витали столь дивные запахи, что сыскари единогласно решили здесь и перекусить, заодно подведя итоги дня.
        Акулину вспомнили. Она сидела тут больше часа, потом к ней присоединился некий мужчина, причём половой предположил, что это был муж - уж очень тепло они беседовали. Однако дальнейшие расспросы окончательно убедили Титова в наличии у покойницы любовника: визави ?орбач оказался тот самый огромный и чернявый тип, которого вспомнила одна из горничных. Пробыли они здесь очень недолго, мужчина заплатил по счёту, и пара скрылась в неизвестном направлении. След на том оборвался.
        - Занятно выходит, - задумчиво проговорил поручик. - Кто, интересно, этот чернявый? Ясно, что любовник, вот только где его теперь искать? Может быть, близкие люди его знали, но… признаться, нынче я не готов еще раз беспокоить расстроенную девочку и больную старуху.
        - Так может, в письмах что-то будет? - предположила Брамс, полностью согласная со спутником.
        Если мать Акулины напугала вещевичку своей старостью и болезнью, то Царёва вызывала усталую недовольную гримаску и стойкую неприязнь. Не слезами, тут Аэлита ей искренне сочувствовала. Просто Тамара всей своей наружностью и нравом воплощала тот «идеал», от которого сама вещевичка отчаянно бежала всю жизнь: слабой, хрупкой, зависимой особы, весь образ мыслей и жизни которой определялся окружающими её мужчинами - вначале отцом, а после мужем.
        - На это и надежда. И хорошо бы успеть сегодня, чтобы завтра всё же добраться до «Взлёта». А вы там, к слову, бывали?
        - Да, конечно, хотя всего пару раз, - обрадовала Титова вещевичка. - У нас же институт частью при «Взлёте», мы все там бывали, многие туда и устраивались, кончив учёбу.
        - Прекрасно, это весьма кстати. Мне прежде не доводилось посещать подобные места, и очень хорошо, что у вас имеется о них представление
        - А что, в Петрограде нет заводов? - изумилась Аэлита.
        - Отчего же? Масса. Просто вот как-то не случалось.
        - У вас была настолько скучная служба в столице? - предположила Брамс.
        - Напротив! - засмеялся Натан, и некоторое время оказалось посвящено рассказам о прежней жизни.
        Поручик припомнил одну забавную историю, потом другую, и быстро увлёкся. Это оказалось исключительно приятно; нет, не травить байки, а смешить Аэлиту.
        Титов любовался девушкой, и сам не мог не улыбаться в ответ, и под конец уже сам смеялся не меньше неё, просто заразившись весельем. Добрый час они вот так просидели, болтая и не думая о важном, а потом Натан насилу вспомнил, что сегодня им предстоит ещё одно серьёзное и не самое приятное дело и откладывать его дольше не стоит. Да и, вспомнив, не сразу сумел заставить себя прервать приятный вечер.
        Глава 15. Квартирный вопрос
        - Не тряситесь столь откровенно, не съедят же они вас, - насмешливо улыбнулся Титов, наблюдая за суетливыми попытками Брамс избавиться от своей дорожной униформы и прихорошиться.
        Сначала она сдвинула на лоб очки, потом потянула наверх анорак, только после этого вспомнила про шлем и попыталась одновременно избавиться и от него, но руки от волнения слушались плохо. Суетой своей вещевичка добилась только того, что узел на макушке рассыпался и волосы намертво зацепились за пряжку шлема и очки. Учитывая наполовину стащенную грубую брезентовую робу, положение оказалось незавидным.
        Аэлита зло зашипела и явно вознамерилась освободиться ценой порванного шлема или, скорее, пары клочьев волос. Допустить этого Натан, конечно, не мог, поэтому легко перехватил девичьи запястья и мягко отвёл их в сторону.
        - Всё будет хорошо, - твёрдо сообщил Титов. Чуть повернул страдалицу и вынудил её наклонить голову, чтобы добраться до застёжки и освободить запутавшиеся кудряшки.
        - Мне бы вашу уверенность, - вздохнула Брамс, легко доверившись рукам поручика.
        Управился Натан быстро, повесил шлем и очки на руль, следом стянул с вещевички анорак - та лишь покорно подняла руки, словно ребёнок. Развернув девушку к себе спиной, ловко выбрал из волос шпильки, с удовольствием пользуясь благовидным предлогом зарыться пальцами в шелковистые рыжие пряди. Впрочем, быстро одёрнул себя и заставил отвлечься от этого увлекательного занятия. Держа заколки в зубах, проворно собрал волосы, скрутил, завернул, заколол - всё это заняло несколько секунд.
        Развернув Аэлиту к себе лицом, оглядел, ровно ли вышла причёска.
        - Сойдёт, - решил Титов и, не удержавшись, легко коснулся губами лба девушки, у самых волос.
        Аэлита ощупала пучок и свою голову, глядя на поручика со смесью благоговения и изумления.
        - ?де вы так наловчились?..
        - У меня две сестры, - легко улыбнулся он. - Одна старше на год, вторая - младше на четыре, на них вот и натренировался.
        - Они в Петрограде? - полюбопытствовала вещевичка.
        - Да, и обе вполне счастливы, - пожал плечами Титов. - Ну что, пойдёмте? Перед смертью, говорят, не надышишься.
        - Умеете вы утешить, - вздохнула Аэлита, но всё же улыбнулась и, кивнув, решительно двинулась к крыльцу.
        Дом Брамсов был старый, ещё деревянный, но ухоженный. Не дом - уютное семейное гнездо, в котором чувствовалась и женская рука, и мужская. Сложно было представить рассеянного Льва Селивановича в роли крепкого и рачительного хозяина, однако с домом он, на удивление, возился с удовольствием. Постоянно что-то перестраивал и придумывал, с большой энергией воплощая все достижения прогресса, хотя делал это не сам, обыкновенно приглашая мастеров. В доме давно уже были проведены свет и водопровод, и даже установлен буквально пару лет назад изобретённый веще-электрический водонагреватель - игрушка редкая и сложная, которая пока не получила широкой известности, но обещала через пару лет, после некоторых доработок, завоевать себе место в сердцах и домах людей.
        - Ой, Алечка, здравствуй! Натан Ильич, добрый вечер. - Дверь открыл отец семейства, и Аэлита не удержалась от облегчённого вздоха: раз уж папа дома, то всё должно пройти спокойно. Во всяком случае, она на это надеялась. - Это у вас только закончилось ночное дежурство? Долго, - протянул он, но не укоризненно, а скорее уважительно, и после крикнул в дом: - Людушка, накрывай на стол, гости. Да вы проходите, не стойте на пороге.
        - Здравствуйте, - ровно проговорила Людмила Викторовна, возникая в дверях. Остро, пронзительно глянула на дочь, но та старательно отводила глаза.
        - Да мы ужинали уже, - нервно отмахнулась Аэлита и, привычно разозлившись на себя за смятение и неуверенность, выпрямилась, вскинув голову, и заявила, глядя на отца: - Я за вещами. За частью. Я хочу жить своей жизнью и решать, как её устраивать. Жалование у меня замечательное, его вполне хватит.
        - Откуда вдруг такое стремление? - озадачился Лев Селиванович.
        - Тогда за меня точно никто решать не сможет, и даже пытаться не будет, - проговорила она, бросив обиженный взгляд на мать.
        - И где же ты жить собираешься? - всё так же ровно спросила женщина, скрещивая руки на груди.
        - А вот у Натан Ильича, - бесхитростно созналась Аэлита, отчего сам Натан Ильич поперхнулся воздухом, мать её побагровела от негодования, и только отец семейства, чуть нахмурившись, неуверенно проговорил:
        - Не знаю, удобно ли будет…
        - Не у Натана Ильича, а у той же хозяйки, - поспешил вмешаться Титов, пока мать семейства не хватил удар от этакого нравственного падения дочери. - Хорошая женщина, вдова, сдаёт несколько комнат.
        - Так это вы её надоумили? - недобро сощурилась Людмила Викторовна. - Ваше влияние, да? Столичные моды, распущенность, да? А казались таким видным, настоящим офицером!
        - Людушка, ты чего? - Лев Селиванович, глядя на поведение супруги и слушая её слова, сделался совершенно растерянным. - Ну хочет девочка сама пожить, так я большой беды не вижу, она взрослая уже. Кроме того, и повода сомневаться в благородстве Натана Ильича нет никакого…
        - Ты ни в чём беды не видишь! - всплеснула руками Людмила. - Ладно, когда она в учёбу свою ударилась, это хотя бы безопасно, но вот сейчас, со своей этой полицией - это совсем никуда не годится! А если её убьют?!
        Повисла напряжённая тишина. Аэлита, упрямо поджав губы, смотрела в пол, отец - переводил удивлённый взгляд с жены на дочь и обратно.
        Натан, наблюдая за всем этим, отчётливо понял, что шансов прямо сейчас спокойно договориться у семейства Брамсов нет. Он понимал, что и сам отчасти во всём этом виноват - именно он поддержал Аэлиту, потакал её желанию участвовать в расследовании. Может быть, если бы не появился в городе С*** поручик Титов, всего разговора не случилось бы, не произошла эта ссора.
        Вот только обман неизбежно раскрывается, притом в самый худший момент. И, зная вещевичку, Натан не сомневался: она не поймёт подобного и посчитает предательством. Так не лучше ли постараться вскрыть нарыв сейчас, пока еще не поздно?
        А ещё поручику слишком нравилась эта девушка - вот именно такой необычной, порывистой, искренней, - и очень не хотелось, чтобы она менялась, а подобная обида неизбежно оставит след на её душе. Может, это было эгоистично, но…
        - Аэлите Львовне никто, разумеется, не даст участвовать в задержании опасных вооружённых преступников, у неё нет соответствующей подготовки, - ровно проговорил Титов. - А в прочих случаях вероятность, что с ней приключится беда, ничуть не выше случайных неприятностей на улице.
        - То есть вы не возражаете, чтобы она якшалась с отбросами и преступниками? Считаете это нормальным для приличной девушки? - язвительно проговорила мать семейства. - Вот интересно, свою жену, сестру или дочь вы бы тоже отпустили заниматься подобным?
        - Моя старшая сестра - штурман дирижабля, младшая сестра - судебный медик, и это совершенно не помешало их замужеству. Так что - да. Если дорогой для меня особе захочется избрать опасную профессию, я окажу ей всяческую поддержку, чтобы она выучилась скорее и лучше и обрела уверенность в себе. Потому что сильная личность, которой что-то запрещают, изыскивает способы настоять на своём и куда чаще попадает в беду, - твёрдо проговорил он. И после небольшой паузы добавил, прямо глядя в глаза женщине и даже сумев удержаться от язвительности: - И уж точно я не стал бы пользоваться связями и знакомствами, чтобы не допустить её до интересного дела, ограничить и, хуже того, устроить личную жизнь.
        Людмила Викторовна смущённо вспыхнула и отвела взгляд - она поняла, что имел в виду поручик. Но всё же упрямо проговорила:
        - Вот когда будут свои дети, тогда и посмотрите, каково это!
        - Возможно, тяжело, но необходимо, потому что дети должны жить своей жизнью, - отозвался на это Натан и продолжил увещевательно: - Аэлита Львовна - очень рассудительная, осторожная и разумная девушка, она никогда не станет лезть на рожон. Вам стоит больше доверять ей.
        - Если бы она еще была самостоятельной и могла о себе позаботиться! - шумно вздохнула женщина, явно уже сдаваясь.
        - Вашей дочери порой сложно понимать окружающих, но это не имеет никакого отношения к самостоятельности.
        Людмила Викторовна ещё некоторое время сопротивлялась и сомневалась, но Титов её в итоге уговорил, дав слово офицера, что станет беречь Аэлиту как зеницу ока. Обещать подобное было нетрудно: мужчина и так планировал сделать всё возможное для безопасности девушки. Куда труднее было сохранять спокойствие и сдерживаться на протяжении всей этой сцены: уж слишком хотелось поручику прямо высказать всё, что он думал об этой женщине с её интригами.
        Брамс в разговоре не участвовала, только поглядывала на родителей и поручика и напряжённо прислушивалась, ожидая итога. На Титова она очень надеялась и верила, что он действительно всё решит, но окончательно перевела дух, лишь когда мать устало махнула рукой со словами: «Да Бог с вами! Лучше бы у меня три сына было…» - и ушла в глубь дома.
        Лев Селиванович тоже не вмешивался в разговор, заметно тяготясь им и нервной атмосферой, и, когда спор кое-как разрешился, с явным облегчением покинул прихожую, в которой под светом небольшой люстры с одинокой слабой лампочкой происходила вся эта «баталия». Сыскари остались вдвоём.
        - Аэлита Львовна, может, теперь вам вовсе нет смысла куда-то уезжать? - осторожно предложил Титов. - Ваша матушка, кажется, не намерена больше чинить препятствия вашей службе.
        - Нет, я всё решила, - насупилась Брамс. - Это она сейчас, при вас, согласная, а потом - не поручусь. И вообще, одной лучше, ни перед кем отчитываться не надо. А то словно мне пять лет!
        - Одной не лучше, - уверенно возразил Натан. - Родители вас любят, не нужно судить их столь строго. Да, они люди и могут ошибиться, даже обидеть ненароком, но неужели одна их ошибка заслуживает такой разительной перемены? Дайте матери еще один шанс. Люди не вечны, и мы не знаем, как жизнь повернётся завтра, и завтра может стать поздно мириться. Я не пытаюсь отговорить вас и убедить остаться, жить своим умом - вполне достойное решение, на которое вы имеете право. Но я прошу, поговорите с ней хотя бы теперь, когда она успокоилась и смирилась с вашим выбором. Не дело это, чтобы чужой человек промеж вас вестовым служил.
        Аэлита слушала мужчину внимательно, хмурясь и раздумывая над его словами. Вещевичка хоть и понимала беспокойство матери, но не собиралась в угоду ему отказываться от собственных желаний и планов. В конце концов, жизнь-то её, Аэлиты, и она уже вполне взрослая особа, образованная, способная себя содержать. Она же сама в родительскую жизнь не лезет и не пытается никого учить!
        В общем, вины за собой девушка не видела и считала, что она как раз в своём праве, но кое-что из слов Титова всё же легло на душу. Вещевичка не любила ссоры и хотела, чтобы их с матерью отношения вернулись в прежнее русло. Вот только и способа примирения Брамс-младшая не видела.
        Несколько секунд Аэлита помолчала, а потом подняла на поручика грустный, потерянный взгляд и пробормотала неуверенно:
        - Но что же мне делать? Что сказать?
        Натан от такого вопроса смешался - лезть в чужие личные отношения было неловко. Но потом напомнил себе, что он и так уже вмешался куда только мог, и глупо теперь идти на попятную. Пожав плечами, мужчина неуверенно предложил:
        - Может быть, просто стоит сказать, что вы её любите? И благодарны за заботу, но хотите попробовать жить своим умом. Это сложно, но если не пробовать, то и не научишься ничему. Нельзя выучиться плавать, не входя в воду, - проговорил он и сам поморщился от того, насколько по-книжному, нелепо всё это прозвучало. - Забудьте, я говорю глупости. Просто будьте искренни, мне кажется, сейчас она вас выслушает. А я, с вашего позволения, лучше подожду снаружи, хорошо?
        Аэлита кивнула и, проводив поручика взглядом, некоторое время неподвижно простояла на месте. На звук двери выглянул отец и чуть улыбнулся, обнаружив дочь в одиночестве:
        - Ты чего застыла? А куда Натан Ильич делся?
        - Задумалась, - вздохнула вещевичка. - А Титов вышел, сказал, будет снаружи ждать.
        - Ну так и чего ты стоишь? Беги вещи собирать, нехорошо человека мурыжить. Потом расскажешь, как устроилась.
        Он подошёл, поцеловал свою малорослую дочь в макушку и преспокойно удалился обратно в комнату. К отъездам детей Лев Селиванович относился куда спокойнее супруги и не видел никакой беды в желании Алечки пожить отдельно.
        Короткий разговор с отцом сильно приободрил девушку, и та, прекратив топтаться на одном месте, двинулась в кухню.
        Людмила Викторовна сидела у окна, глядя в темнеющее стекло. Аэлита некоторое время помялась на пороге, не зная, как начать и что вообще сказать. Хорошо Титову говорить - «быть искренней»! Вот вещевчика сейчас особенно искренна: совершенно не понимает, как быть и что делать, и стоит истуканом. А всё мама с её сценами… Ну стоило ли вчера ругаться, пытаться запрещать? До того всё было легко и понятно, а теперь смутно и неправильно…
        - Мама! - окликнула она наконец, чувствуя себя донельзя глупо и почти уже злясь на это. И тихо попросила, не найдя слов для объяснения: - Помоги мне, пожалуйста, выбрать, что из вещей взять.
        Несколько секунд старшая женщина сидела неподвижно, потом вздохнула и поднялась с места.
        - Пойдём уже, горюшко моё самостоятельное!
        Может быть, Аэлита и не нашла правильных слов, но непроизвольно выбранная ею тактика оказалась верной: совместно занявшись пустяковым, но приятным - даже для такой своеобразной особы, как вещевичка, - делом, мать и дочь безо всяких громких признаний незаметно примирились. Людмила Викторовна успокоилась, занятая сборами дочери, да и мысли её, стоило принять как данность отъезд Алечки, приобретали с каждой минутой всё более светлый оттенок.
        Да, за службу свою Аэлита ухватилась крепко, а отпускать её в новую, самостоятельную, жизнь было боязно. Но с другой стороны, стоило приглядеться, и делалось ясно: её-то собственная мысль тоже оказалась верной. И хоть отругала она только что в сердцах поручика, но ведь и по лицу, и по манере его видно было - хороший мужчина, и прав Лёвушка, нет решительно никакого повода сомневаться в чести и благородстве Титова. Ясно ведь, ничего лишнего с Алечкой себе не позволяет: эвон как к пигалице уважительно, по имени-отчеству, без фамильярности.
        Но главное, слишком горячо для простого сослуживца и приятеля он принимает участие в судьбе молодой девушки, хотя и видно, как не хочется ему совать нос в семейные дела. И глядит на Алечку уж так ласково, наглядеться не может. И сама Аэлита на диво с ним покладиста, вон как слушается, словно бы и не она это вовсе…
        В общем, Людмила Викторовна приняла, может, не самую ответственную, но по-житейски мудрую точку зрения: что Бог ни делает, всё к лучшему. Перекрестившись на красный угол и поцеловав нательный крест, в мыслях попросила уберечь дочку и вразумить и помогла той не забыть ни одной нужной мелочи.
        Когда небольшой саквояж был уже собран, Брамс опомнилась и под озадаченным взглядом матери приложила к вещам пару непромокаемых сапог.
        - К чему это? - растерялась женщина.
        - На всякий случай, - чуть смутилась Аэлита, но пояснять подробнее не стала.
        Дальнейший переезд прошёл спокойно. Марфа Ивановна не возражала против еще одной жилички, только уточнила, как к тому отнеслись её родители. Брамс, конечно, попыталась высказаться, что ей никто не указ и вообще она уже вполне взрослая, но Натан, во избежание ссоры, успокоил Проклову, что родители поставлены в известность и никакого побега не было.
        Женщина на том успокоилась и, прихватив с собой Аэлиту и оставив поручика кипятить воду, отправилась прибираться. Брамс, конечно, строила недовольные рожи, но отказаться помочь старому человеку не позволила совесть.
        С уборкой общими усилиями управились быстро, да и было её немного - пыль протереть да вынести кое-какой хлам в сарай, для чего вновь ангажировали грубую силу в лице Титова. Тот больше стремился заняться письмами и дневниками покойницы, но стоически терпел: в конце концов, именно он навязал Прокловой такое вот развлечение.
        Сама Марфа Ивановна на Аэлиту поглядывала поначалу насторожённо, изучающе, оценивая и прикидывая, что она за особа такая. Вчерашний демарш упрямой девицы Проклову рассердил, она искренне полагала, что вещевичку просто мало пороли в детстве, вот и отбилась от рук. Но, немного приглядевшись к ней и понаблюдав за их общением с поручиком, к которому успела всерьёз привязаться за прошедшие дни, совершенно успокоилась и смягчилась. Решила, что девица хоть и дурная, но невредная, добрая и честная, а это куда лучше, чем покладистая хитрая дрянь.
        А когда молодые люди оказывались рядом, то Проклова и вовсе бросала на них насмешливые, снисходительные взгляды, прикидывая украдкой, где и как гулять свадьбу. Хорошо бы погода тёплая была, можно тогда столы на улице поставить…
        К счастью, ни Титов, ни вещевичка не подозревали о мыслях хозяйки и оттого пребывали в покое. После уборки все обитатели дома собрались в большой комнате за чаем, и посиделки оказались, на удивление, как-то по-семейному уютными. Марфа Ивановна вязала цветастый половичок из старых, негодных тряпок, разрезанных на полосы, Титов наконец добрался до улик, а Брамс, которая всё равно не могла понять с письмами и не понимала, что именно там нужно искать, занялась наконец своей докторской работой, к которой не притрагивалась уже с неделю или того больше.
        Просидели в тишине с полтора часа, до ночи, а там Проклова, поворчав для порядка на не желающую угомониться молодёжь, принялась собираться ко сну. Правда, и шагу ступить из комнаты не успела, как в дверь громко постучали.
        - Кого еще на ночь глядя принесло? - удивилась она.
        - Давайте я открою, - предложил Титов, аккуратно складывая письма, но хозяйка только махнула на него рукой.
        - Да сиди уж, куда подорвался! Небось, соседке чего понадобилось, - решила старушка и шмыгнула в сени.
        Говорили негромко и недолго, и Натан, чутко прислушиваясь на предмет каких-то неприятностей, разобрал только, что поздний гость - мужчина. А после в комнату вернулась хозяйка и сообщила с искренним удивлением:
        - Это к тебе, касатик. Парень какой-то молодой, видный. В дом проходить наотрез отказался, - развела руками Проклова.
        - Говорил же, надо мне идти, - усмехнулся Титов, совершенно уверенный, что беспокоят его по делам службы. Правда, по каким именно, он задуматься не успел и обеспокоиться, конечно, тоже: выйдя на крыльцо, с искренним изумлением обнаружил там не городового и даже не кого-нибудь из служащих уголовного сыска, а лишь единожды виденного магистра-математика из Федорки. В неярком свете фонарей рассмотреть того внимательно не получалось, но поручик всё равно узнал.
        - Добрый вечер, - не скрывая растерянности, поздоровался Натан, прикрывая входную дверь, и спустился с низкого крыльца. - Чем могу быть полезен? Что-то случилось? - предположил он.
        Единственным на взгляд Титова разумным объяснением такого визита являлось некое щекотливое дело, лежащее в компетенции полиции, которое молодой человек не решился доверить случайному городовому и потому явился к единственному знакомому сыскарю. Прежде с поручиком такое случалось неоднократно, и подобных просителей он прекрасно понимал.
        Но угадал Титов только в одном: дело и впрямь оказалось щекотливым.
        - Я хочу поговорить с вами об Аэлите, - твёрдо заявил молодой человек. Рослый, плечистый, он был крупнее и выше жилистого Натана, что, кажется, добавляло ему уверенности.
        - Что она опять натворила? - усмехнулся поручик. Впрочем, он уже догадался, какого рода беседа его ожидает, просто не желал облегчать гостю задачу.
        - Какие у вас с ней отношения? - в лоб спросил математик, чьё имя Титов силился и никак не мог вспомнить.
        - Позвольте, а что вам до этого за дело? - уточнил Натан.
        - А такое, что я ухаживать за нею намерен и не потерплю, чтобы вокруг Аэлиты увивались всякие! - решительно заявил ночной гость.
        - Намерены - ну так и ухаживайте, я вам вроде бы не запрещал, - пожал плечами поручик, поглядывая на математика с прежней насмешкой, но ощущая тем не менее, что начинает раздражаться. И сложно было определить, что вызывало большее недовольство: то ли само явление этого мальчишки с его нелепыми притязаниями, то ли его интерес к Брамс. Кажется, последнее сердило сильнее.
        И тут, словно почуяв, что именно о ней идёт разговор, а может - попросту изнывая от любопытства, на порог выглянула вещевичка.
        - Натан Ильич, случилось что?.. Ой, Володя. А ты чего здесь? - искренне изумилась она.
        Гость замер, оторопело вытаращившись на Брамс, и Титов едва удержался от ухмылки: всё же грешно смеяться над больными и влюблёнными, пусть математик и сам хорош, никто не заставлял его вести себя столь нелепо.
        - У господина шляпу украли, - с невозмутимой миной ответил за гостя поручик. - Он заглянул спросить, как верно поступить в таких обстоятельствах.
        - Шляпу? - удивлённо выгнула брови девушка. - Скука какая. А я подумала, это из Департамента…
        - Сплюньте, Брамс, и постучите по дереву. Срочные вести из Департамента не бывают приятными, нам вот только еще одного трупа недоставало, - укорил её Титов.
        - И то верно, - согласилась Аэлита и, мигом потеряв всякий интерес к гостю, вернулась в дом, напоследок пожелав математику: - Удачи с вашей шляпой!
        - Вы! Да вы!.. - через несколько секунд после ухода девушки, в которые Натан не спешил нарушать повисшую вязкую тишину, зло выдохнул молодой человек. - Лжец!
        - Прекрасно, - поморщился Натан, отступил от двери, сделал широкий приглашающий жест и предложил: - Подите да объясните Аэлите Львовне, кой чёрт принёс вас сюда на ночь глядя. Заявите ей, что желаете ухаживать, а я вам мешаю, и поглядим, что она ответит. Мне, признаться, даже любопытно.
        - Вы мерзавец! - после новой паузы заявил математик, стискивая кулаки. - Подлец! Вы порочите честь девушки!
        - Шорин, - наконец вспомнил его фамилию Натан, - вы уж или вызывайте, или прекращайте брызгать слюной, пока я вам в морду не дал безо всяких экивоков, по-простонародному.
        - Да! - вспыхнул молодой человек. - Дуэль. И победитель получает Аэлиту!
        - Вы дурак, что ли? - даже растерялся от такого заявления Титов. - Что она вам, ваза или иной какой предмет мебели? Шорин, вы вообще кодекс дуэльный знаете, кинжал в руках держали?
        - Трус!
        - Ну, как пожелаете, - кивнул поручик. - Значит, завтра в семь утра. Если до тех пор передумаете - приходите. Слово офицера, этот разговор останется между нами.
        - Даже не надейтесь сбежать! Я требую сафис… сафисакции!
        - Чего? - брови поручика удивлённо выгнулись, а потом до него наконец дошло: - Эй, брат, да ты же пьян в доску!
        - Лжец! Я жду вас завтра…
        - А ну-ка пойдём, дуэлянт. - Окинув гостя взглядом, Титов решил всё же попробовать окончить дело миром и легко, в два движения, скрутил парня, заломив тому руку за спину. Крупный и сильный, Шорин, однако, явно не умел драться. - Вот и как ты со мной на ножах в круге силой мериться хотел? - со вздохом спросил Натан, оттаскивая молча сопящего и пытающегося вывернуться математика на задний двор, где у сарая как раз стояла бочка с принесённой для хозяйственных нужд водой. Благо можно было сделать это в обход дома.
        После первого окунания Шорин разразился бранью, после второго - гневно булькал, после третьего - затих, а после четвёртого, кажется, достаточно протрезвел, потому что взмолился человеческим голосом:
        - Пустите, Натан Ильич!
        - Полегчало? - участливо спросил Титов, отпуская донельзя смущённого и взъерошенного парня.
        Тот, молча глядя в землю, понуро кивнул, утирая лицо рукавом и зябко ёжась.
        - Пойдём в дом, поговорим толком, - решил поручик, прощаясь с возможностью спокойно продолжить работу сейчас, а значит - нормально поспать этой ночью. И дневник, и письма нельзя было откладывать на потом, но не гнать ведь сейчас парня прочь в таком виде. Да и поговорить по совести стоило.
        - Нет, я… Домой, - насупился тот. - Не надо.
        - А, постой, ты про Аэлиту? - быстро догадался Натан о причинах ненавязчивости Шорина. - Побудь здесь, я гляну. Она, может, уже спать легла.
        Титов угадал, Брамс действительно быстро наскучило сидеть в одиночестве, толком заниматься работой не получилось - тяжёлый, утомительный день взял своё, и девушка начала клевать носом. Когда поручик купал незваного гостя, она как раз поднялась к себе на чердак, и теперь в доме царила тишина. Поэтому Натан спокойно провёл ещё более смущённого математика к себе в комнату, открыл настежь окно, чтобы гостя не сморило в тепле, нацедил холодного кваса в кружку. Нахохлившийся у стола, Шорин озирался по сторонам и выглядел совсем уж несчастным.
        - Держи, - Титов сначала дал ему квас, потом - полотенце. - И расскажи толком, отчего ты ко мне явился ругаться вместо, собственно, приглашения девушки на свидание. То есть я уже догадался, что привёл тебя больше хмель, чем собственный рассудок, но всё же?
        - Да пробовал я, - вздохнул математик. - Намёков Аэлита совершенно не понимает, да вы, небось, и сами видели. А когда не выдержал и всё же позвал прямо - так, мол, и так, хочу пригласить на свидание, - она только отмахнулась. Говорит, времени у неё нет, по свиданиям бегать. Я уж и так к ней, и этак, всё без толку. А тут вы появились, и всех разговоров стало только о вас и расследовании. Потом она вовсе в институте перестала появляться, вот я и… погорячился. Не держите на меня зла, сам сейчас понимаю, что дурак. Эвон как вы меня ловко скрутили, и спасибо, что здесь, а не прилюдно, в круге. Я плаваю хорошо, бегаю, это думать помогает, а драка… только и знаю, за какой конец нож держать. И говорили вы правильно, гадко бы это было по отношению к Аэлите…
        - Забыли, - согласился Титов. - И давай уже на «ты», а то я тебе тыкаю, а ты меня по имени-отчеству, неловко. Мне кажется, я не настолько тебя старше.
        - А сколько вам… то есть тебе?
        - Тридцать один.
        - И вправду немного, всего на три года, - смутился Шорин. - Я бы тебе лет сорок дал.
        - На войне - год за три, а то и за пять идёт, - пожал плечами Титов. - Ладно, хорош уже носом клевать, ложись-ка спать.
        - Нет, я лучше домой, я…
        - Ложись, ложись. Куда ты в мокрой рубахе, просквозит, а моё на тебя не налезет. А у меня всё равно еще дела есть, я и не собирался ложиться.
        - Спасибо, - кивнул математик, после окликнул уже выходящего Титова: - Натан, ты правда не имеешь никаких видов на Аэлиту?
        - А вот этого я не говорил, - усмехнулся поручик. - И обещать могу только, что сегодняшнее происшествие останется между нами.
        Шорин понуро кивнул, кажется, выкинув из головы свою «сафисакцию», и Натан вышел в большую комнату, чтобы наконец вернуться к бумагам.
        Однако мысли в голову лезли самые далёкие от службы и охоты за преступником, и с четверть часа Титов мерил медленными шагами комнату, пытаясь осмыслить последние события.
        В общем, конечно, всё было ясно. Влюблённый (судя по равнодушию Брамс, безответно) Шорин, несмотря на свои математически и, наверное, очень ладно скроенные мозги, пошёл по обыкновенному пути: с горя выпил и направился от безысходности решать проблему, устраняя, как казалось, первопричину равнодушия девицы. Может, не явись в критический момент сама Аэлита, присутствия которой здесь он и предположить не мог, Владимир поговорил бы да и ушёл. А тут - она, и мысли явно в определённую сторону, да хмель ещё, вот и понесло его по кочкам. На горе-дуэлянта Натан совершенно не сердился, отнёсся даже с сочувствием и пониманием
        Хуже было то, что сам Титов сразу поступил не лучшим образом: не попытался объясниться, наоборот, пошёл на поводу у сиюминутных чувств и дразнил Шорина. И не одумайся поручик в последний момент, вся эта история сделалась бы совершенно некрасивой, и быть бы назавтра нечестной дуэли, стыдной для Натана - уж больно заметно разнились умения мужчин, а выставить заместо себя другого, более опытного бойца, что в подобных случаях допускалось кодексом, математику бы не позволила гордость.
        Почему Натан так повёл себя? Стоило признать, что он просто приревновал вещевичку. Причём не только теперь, но и в первое своё знакомство с Шориным, и был совсем не прочь с математиком подраться. И вот сейчас тоже явственно дал понять, что Брамс ему интересна и за сердце девушки он всё же намерен побороться. Повёл себя как пресловутая собака на сене? Или впрямь - влюбился?
        А коль влюбился, так что теперь делать? Переболеть да не мешать девушке устроить свою жизнь? Шорин этот, хоть и балбес изрядный, но от любви кто хочешь поглупеет. Главное, не злой, честный…
        От этой мысли сделалось до того тошно, что Титов вновь пожалел о своём давнем решении бросить курить - папироса была бы кстати. Налив вместо неё крепкого, остывшего уже чая, поручик уселся к столу. Хлебнул тёплой горечи, опять поднялся. Сделал круг по комнате. Потом и вовсе тихонько вышел на крыльцо, чтобы глотнуть холодного, сырого воздуха с запахом дождя.
        Ночная свежесть отрезвила, успокоила, и поручику стало стыдно: там убийца на свободе разгуливает, трёх женщин безнаказанно погубивший, а он думает невесть о чём вместо поисков преступника!
        Пятернёй взъерошив волосы, Титов ругнулся себе под нос, сплюнул под ноги и вернулся к бумагам. А Брамс… Вот разберётся с этим делом, тогда и решит, что предпринять. Всё одно сейчас не до романтических развлечений.
        Незадолго до рассвета Марфа Ивановна нашла своего жильца у стола. Натан, уронив голову на сложенные поверх бумаг руки, спал сном настолько крепким, что не заметил не только самого появления Прокловой, но и её хлопот по хозяйству. Женщина поглядывала на постояльца насмешливо, но будить, конечно, не стала.
        Очнулся Титов только тогда, когда по узкой крутой лестнице, ведущей на второй, получердачный, этаж, спорхнула Аэлита, выбив звонкую дробь каблуками и каким-то чудом не оступившись.
        - Доброе утро, Натан Ильич! - бодро поприветствовала девушка сонно растирающего глаза мужчину и с размаху плюхнулась на ближайший стул. - Нашли что-нибудь?
        - Доброе утро, - сцедив зевок в кулак, кивнул Титов. - Нашёл.
        Глядя на него, Брамс не удержалась от хихиканья - взъерошенный, сонный, помятый поручик настолько не походил на безупречно выглаженного и подтянутого петроградца, с которым она познакомилась в дядюшкином кабинете, что казался совершенно другим человеком.
        Повинуясь сиюминутному порыву, Аэлита протянула ладонь, погладила мужчину по щеке и вновь хихикнула, пояснив в ответ на его озадаченный взгляд:
        - Колючий, так забавно! - И пока Натан пытался опомниться и понять, что всё это значило и как следует на это ответить, Брамс враз посерьёзнела и спросила: - Так что вы узнали?
        - Да, - встряхнулся Титов. - Я почти уверен, что мы теперь знаем имя её любовника. Также можно утверждать наверняка, что о собственной беременности Акулина не догадывалась. Она записывала в дневник все переживания и такое важное событие точно не пропустила бы. Хоть что-то бы, да мелькнуло. И вот ещё одна мелочь, помните, Царёва про Пасху вспоминала? Есть запись, сейчас… - Натан, уже окончательно проснувшись, зашуршал страницами. - «…Право, я в совершенной растерянности и не знаю, что предпринять. Как досадно, что некому…», так, дальше об одиночестве и нежелании беспокоить мать, это неважно… Вот. «Муж мой, которого я доныне считала образцом благочестия и разумности, совершил ужаснейшую вещь. Я нынче поставлена перед трудным выбором - какой позор, какое предательство предпочесть. Из двух зол выбирают меньшее, но как быть, ежели оба они равно отвратительны в своей лицемерности?» В общем, примерно в подобном ключе она рассуждает еще некоторое время. Не буду зачитывать всё, увы, яснее не становится, и прямо она не говорит, что именно совершил её муж. Может, любовницу завёл, может, развестись всё же
надумал. Полагаю, есть смысл позже спросить у самого ?орбача. А что до любовника, то сошлась она с этим… Русланом Меджаджевым поболе двух месяцев назад, - прочитал поручик по бумажке. - Поначалу, полагаю, отношения их носили больше платонический характер, а вот где-то после Пасхи изменились. И я почти уверен, что все свидетели, вспоминавшие спутника Акулины, видели именно его.
        - Почему? - полюбопытствовала Брамс. Глаза девушки азартно, очень заинтересованно блестели.
        - Что - «почему»?
        - Почему вы думаете, что это именно он? Вы же его не видели. Или просто других подходящих мужчин в дневнике не упоминалось?
        - Ну видеть не видел и, исключительно в теории, он, конечно, может оказаться блондином, но я всё же сомневаюсь, - засмеялся Натан, сообразив, что собеседница имела в виду. - Фамилия его подобного не предполагает, примерно как и у нашего Чогошвили: уж больно черкесская она для человека с обыкновенной славянской наружностью. Но если вас это не убеждает, да, других подходящих мужчин нет, хотя имя его с какого-то момента перестаёт появляться в дневнике, заменённое безликим «Л». А самое интересное, что этот Меджа… Меджаджев, чёрт побери, когда я это запомню? Так вот, он, во-первых, знакомец её мужа, именно так она его впервые упоминает, а во-вторых, вещевик из списка, работающий на «Взлёте». И мы с вами после завтрака наконец-то направимся туда на экскурсию.
        Глава 16. Встреча
        Тучи обложили город С*** плотно, от горизонта до горизонта, и продолжали старательно орошать зелень окрестных полей, радуя крестьян, но у горожан вызывая ворчливое недовольство. На дорогах блестели лужи, текли ручьи, и прохожие жались к стенам домов, чтобы не стать жертвой какого-то лихача, поднимающего колёсами фонтаны брызг. Мокрые, укрытые попонами лошади нехотя шлёпали по лужам, прядая ушами и отфыркиваясь, а железные авто, которым непогода была нипочём, огибали их, словно бы поглядывая свысока.
        Титов, сызмала приученный родным городом к такой погоде, даже в какой-то степени радовался дождю и прохладе, позволявшим почувствовать себя как дома. Против солнца он, конечно, не возражал, однако и слякоть его не смущала, покуда установилась она крепко и основательно: поручик не любил погоду переменчивую, которой тоже грешил Петроград, и то лишь потому, что от этого давала о себе знать старая рана.
        «Взлёт» находился вблизи городской окраины, и дорога туда пролегала едва ли не лучшая во всём городе: ровная как зеркало, асфальтовая, широкая, одно удовольствие по такой ехать. Даже «Буцефал» на ней как будто не ревел, а довольно урчал, почти бесшумно шелестя шинами. Дорогу прокладывали во многом для нужд того же «Взлёта» и расстарались от души.
        Вдоль дороги тянулась по живописной кленовой аллее нитка трамвайных путей, по которым, в конце и начале рабочих смен даже стайками, звенели на ходу яркие, жёлто-красные вагончики - тоже детище большого, важного, богатого завода.
        «Буцефал» ехал быстро: Брамс, радуясь возможности, гнала железного коня вперёд во весь опор, счастливо улыбаясь хлещущему в лицо мокрому ветру и не обращая внимания на то, что капли скатываются за шиворот. Натан крепче держал фуражку, чтобы не сорвало, и пытался одновременно придержать плащ-накидку, полощущуюся флагом. Он озирался по сторонам, любуясь видом зелёной, просторной городской окраины, и никакое предчувствие или беспокойство не кололо сердце, пока вдруг…
        Что именно произошло, Титов и сам не понял. Просто возникло ощущение, что на них катится непонятный вал, словно кто-то дунул горячим дымом, и воздух над дорогой пошёл рябью.
        Руки оказались быстрее головы. Как обычно в моменты опасности, время для Натана тянулось, словно золотистая капля смолы.
        Движение вперёд, рывок за руль с одновременным нажатием тормоза - и как только попал с первого раза! Резкий наклон в сторону всем корпусом, со взвизгнувшей Брамс в охапке, за мгновение до падения - сильный толчок, чтобы не оказаться под тяжёлым мотоциклетом.
        Мужчина даже успел услышать визг тормозов и сообразить, что следом за ними ехала машина.
        «Буцефал» опрокинулся и, скрежеща по асфальту, пошёл юзом.
        Первый удар Титов принял на плечо, и то прошибло болью до самого затылка. Сгруппироваться с девушкой в охапке получилось, но кое-как, хотя защитить Аэлиту и уберечь от удара голову он всё же сумел.
        Покатились кубарем, ссаживая об асфальт ноги, руки, ударяясь и молясь не провалиться от очередного в темноту - с концами. Но новая вспышка боли проткнула бедро, рассыпалась искрами перед глазами и отправила поручика в беспамятство.
        Брамс, не успевшая ничего понять, перепугалась настолько, что, взвизгнув в первый момент от неожиданности, потом вовсе замерла, задержав дыхание. Но воздух выбило из груди очередным ударом, пока сыскари кубарем катились по гладкому сырому асфальту. И ещё некоторое время после того, как движение остановилось, Аэлита не могла вдохнуть, пошевелиться и поверить, что всё обошлось и она жива.
        Скинуть оцепенение и сделать вдох заставил чей-то голос неподалёку, разразившийся таким потоком брани, что у Брамс покраснели кончики ушей.
        Девушка резко села, радуясь, что, кажется, ничего себе не сломала. В стороне, в нескольких саженях лежал на боку заглохший «Буцефал». Вот только Аэлита вместо того, чтобы броситься к железному коню, что наверняка сделала бы прежде, спешно обернулась к Титову. Тот лежал на боку, бледный и неподвижный.
        - Натан Ильич! - испуганно ахнула Аэлита, отбросила перчатки, сдвинула очки на макушку и потянулась к мужчине. Потрясла того за плечо, но Титов от толчка мягко перекатился на спину и в себя не пришёл. - Натан Ильич!!! - девушка потянулась следом, не глядя оперлась на сбитую коленку и, охнув от боли, упала на поручика сверху. Тут же приподнялась, похлопала Титова по щеке. - Натан Ильич, миленький, очнитесь! Ну, пожалуйста!
        - Эй, вы там! Живые? - окликнул грубый мужской голос, прежде смачно матерившийся. Всё это сопровождалось неприятным металлическим скрежетом.
        - Натан Ильич!.. - всхлипнула вещевичка, не замечая ничего вокруг, продолжая теребить поручика и хлестать по щекам.
        От очередной оплеухи, которая вышла особенно сильной, Титов дёрнулся и застонал, болезненно скривившись.
        - Натан Ильич! - счастливо взвизгнула Аэлита, обняла лежащего мужчину обеими руками и принялась без разбора целовать - лоб, щёки, зажмуренные глаза, искажённый болезненной гримасой рот. - Как же вы меня напугали!
        - Брамс, нога! - с трудом сумел выдохнуть Титов, едва не теряя сознания повторно.
        Девушка испуганно ахнула и, скатившись с него, принялась торопливо ощупывать в поисках перелома.
        - Нет, Брамс, всё в порядке, - поспешил успокоить её Натан, переводя дух и наслаждаясь ощущением затихающей боли. - Просто вы сели мне на раненое бедро. Как вы, не ушиблись?
        Как только боль слегка отступила и поручик понял, что руки-ноги в общем целы, он завозился, пытаясь сесть, не растревожив и без того пострадавшую сегодня ногу и ноющее после ушиба плечо.
        - Натан Ильич, как же вы меня напугали! - всхлипнула вещевичка, вновь бросившись мужчине на шею. К счастью, тот уже вполне уверенно сидел и сумел не упасть.
        Морщась от боли в плече, Натан погладил девушку по спине, мысленно с приятным изумлением отмечая, что обошлось, кажется, и без перелома, и даже без вывиха - рука слушалась.
        - Только напугал? Ничего не болит?
        Девушка затрясла головой - пережитый страх оказался куда сильнее боли, и ушибов со ссадинами вещевичка пока просто не замечала.
        В этот момент внимание их привлёк особенно пронзительный металлический скрежет. Натан вскинулся, наконец огляделся и заметил в стороне грузовик. «Бычок», как называли в народе эту тяжёлую и норовистую, но очень мощную машину Московского завода, от резкого торможения занесло и развернуло почти поперёк дороги. У автомобиля оказалось выбито лобовое стекло, а край кабины покорёжило так, что шофёра замуровало внутри. Скрежет издала как раз дверь, которую тот сумел наконец отжать. Человек оказался крепче и упорнее металла и всё же сумел освободиться из плена покорёженной жестянки. Утирая рукавом лоб, разбитый о рулевое колесо, но слишком прочный для серьёзного вреда, шофёр поспешил на помощь ко всё ещё сидящим на асфальте людям.
        - Эй, двухколёсные! Живые? Помочь чем? Что это было такое?! - возбуждённо тараторил он на ходу, чуть шепелявя и щедро пересыпая поток вопросов бранью. - Ох ты ж… девка! То есть барышня, простите великодушно, - добавил смущённо, уже без матерщины, и обратился к ней немного заискивающе: - Поднимайтесь, ножки целы?
        Аэлита отрывисто кивнула и позволила этому крепкому, с чёрными от работы руками, мужчине, чья одежда остро и кисло пахла машинным маслом и бензином, поднять себя на ноги. Только шумно и резко вдохнула, когда тот неаккуратно прихватил за разбитый и ссаженный локоть, но ничего не сказала.
        Только теперь она начала обращать внимание, что многочисленные ссадины и ушибы отзываются пульсирующей болью тут и там, руки и ноги дрожат, в затылке тяжело пульсирует - не от удара, тут ей повезло; скорее, от пережитого страха. Лоб тоже немного ныл, но стукнулась головой девушка не сильно, да и ссадин на лице удалось избежать благодаря большим, закрывающим пол-лица очкам, которые чудом остались целы. Девушке отчаянно захотелось присесть и выпить горячего чаю - Аэлиту начало знобить.
        Титов, морщась и тихо шипя от боли, глотая рвущиеся с языка ругательства, тоже с трудом и с помощью шофёра поднялся на ноги. Болело у него, кажется, всё тело, какая-то часть слабее, какая-то - сильнее, но это были мелочи. Главное, голова оставалась ясной и обошлось без серьёзных травм, что само собой почти чудо: падение на такой скорости легко могло оказаться последним в жизни. А с учётом внешнего вида грузовика, можно было утверждать, что сыскари отделались лёгким испугом: что бы ни ударило машину, от людей оно бы оставило мокрое место.
        Насколько бы Титов ни был неверующим, он подумал, что сейчас самое время зайти в церковь и поставить свечку в благодарность.
        - Поехали, до завода довезу, - предложил шофёр. - Там костоправ всегда есть, оно поближе, чем в больничку.
        - Погодите к костоправу, - отмахнулся Титов, напряжённо хмурясь. - Расскажите толком, что произошло? Вы что-нибудь успели разглядеть?
        - Ну дык, ёлы-палы! - даже как будто обрадовался вопросу работяга. - Еду я, вполглаза мотоциклет ваш осматриваю, занятный аппарат. А тут вы вдруг возьми - да и еб… закувыркайтесь. Ну, думаю, что ж за еб… чудак странный руль крутит? Дорога же как… В общем, хорошая дорога, где тут падать-то? Ну я по тормозам, чтобы не подавить, а тут меня как еб… ху…
        - Шарахнет? - со смешком подсказал Натан.
        - Во, точно! Как х-х… В общем, оно самое. Бесовщина, точно тебе говорю! - заявил он и перекрестился.
        - М-да, - буркнул себе под нос Титов, поглядывая на грузовик. - Точнее не скажешь…
        Походило, будто в тот врезалось нечто большое и тяжёлое, вот только на дороге не было совсем ничего, способного нанести такой удар. И поручик ощутил холодок по спине: ни единого разумного объяснения происшествию у него не было.
        Однако вместе с тем появилась необоснованная, но твёрдая уверенность, что явление это случилось не само собой, что виной всему чей-то умысел, и этот некто наверняка сейчас неподалёку.
        Мужчина окинул взглядом обступившую дорогу зелень и с тоской отказался от идеи отправиться в погоню. Пока он туда доковыляет в нынешнем своём виде, любой преступник три раза удрать успеет, да уже, наверное, удрал, тем более со стороны завода показался на дороге еще один автомобиль. А паниковать и ждать нового удара… Если бы мог, давно ударил бы!
        Однако осмотреться всё же стоило.
        - Брамс, ваша флейта цела? Чемоданчик с собой, работать сможете? - решительно обратился он к девушке.
        Та пару раз ошалело хлопнула глазами, пытаясь уложить в голове сказанное и понять, что сейчас они в самом деле не поедут ни к какому доктору, а станут под дождём осматривать окрестности. Бросила взгляд на свои мелко дрожащие пальцы, опять подняла глаза на поручика. И отстранённо признала, что Титов действительно являет собой самого настоящего героя приключенческого романа, а вот она совсем, безнадёжно не годится в героини. И сейчас её эта мысль не огорчала вовсе. Брамс не хотелось никаких подвигов и свершений, ей хотелось кружку горячего какао и чтобы с неба перестал сыпаться мелкий дождь.
        Девушка очень неуверенно пожала плечами, глядя на мужчину потерянно и жалобно. Натан задумчиво посмотрел на неё, но обратился к шофёру:
        - Попросите, пожалуйста, вон того господина вернуться на «Взлёт» за помощью, всё одно он здесь сейчас не проедет. Пусть пришлёт костоправа, кого-нибудь из заводской охраны и сообщит о происшествии в полицию, скажет - совершено нападение на служащих сыска, но жертв нет.
        Шофёр не стал спорить и поручение отправился выполнять явно в охотку: первое потрясение прошло, и мужчина был рад разнообразию, а главное, возможности поделиться переживаниями и новостями с новым, неосведомлённым человеком.
        Титов же, сплавив постороннего и разумно предполагая, что быстро тот поручение не выполнит, сосредоточился уже на девушке. Тяжело припадая на больную ногу, доковылял до вещевички. Осторожно взял маленькие изящные ладони в свои, поднёс к губам, дохнул, согревая совершенно ледяные пальцы.
        - Испугалась? - тихо, мягко спросил он, и Аэлита медленно кивнула, не сводя с лица поручика зачарованного взгляда. - Всё хорошо, всё обошлось, - также ласково добавил он, коснулся кончиков пальцев губами, заодно аккуратно прибегая к собственному дару, чтобы оценить, насколько сильно пострадала девушка, и по возможности подлечить.
        - Что это было? - шёпотом спросила она.
        - Понятия не имею, но очень хочу выяснить, - хмуро ответил Натан, продолжая поглаживать руки девушки. Для лечения это было не нужно, да и для успокоения, кажется, тоже; зато это было приятно. Пальчики тонкие, хрупкие, почти детские, кожа нежная и пахнет, несмотря ни на что, розовым мылом… Не удержался, вновь поднёс к губам. - Может быть, вас усадить в автомобиль? Отдохнёте, успокоитесь толком, а я пока осмотрюсь и подумаю, откуда могло прилететь… то, что прилетело.
        Брамс вновь рассеянно кивнула, но через мгновение решительно нахмурилась и упрямо тряхнула головой. Девушке вдруг стало стыдно: поручик едва на ногах стоит, не ходит - ковыляет, и её ещё успокаивает, а она ведёт себя, как… как… Как барышня кисейная!
        Да и сила живника, конечно, помогла успокоиться и взять себя в руки. А может, не столько она, сколько горячие ладони и ласковый взгляд тёплых карих глаз…
        - Я всё-таки попробую, если флейта цела и саквояж тоже.
        - Уверены? - чуть нахмурился Натан.
        Девушка снова решительно кивнула, и мужчина, еще раз поцеловав её пальцы, нехотя выпустил их.
        …Когда, встревоженные звонком Федорин с Никитиным примчались на место, картина им предстала запоминающаяся. У обочины - почти новый «бычок» с помятой мордой, к заднему колесу которого привалился «Буцефал» с малость погнутым рулём. Следом вдоль дороги стоял легковой автомобиль и, чуть дальше, мотоплатформа - простое как дубина и столь же примитивное средство, на каких по обширной территории «Взлёта» перевозили из цеха в цех небольшие грузы, а вместе с ними порой и рабочих. Четыре колеса, плоская поверхность без ограждений, единственное, не закрытое даже от ветра сиденье для водителя, маломощный движитель под ним, небольшой руль на высоком штыре колонки да пара длинных рычагов - вся техника.
        На борту мотоплатформы сидела Аэлита, укутанная брезентовым чехлом не иначе как от самолёта. Вещевичка сосредоточенно хмурилась, неотрывно наблюдая за стоящим в паре шагов Титовым, который, энергично размахивая одной рукой, обсуждал что-то со светловолосым, полуседым, неприметной наружности мужчиной лет пятидесяти. Рядом с девушкой прислонился к платформе пожилой тип в длинном тёмном плаще и белой докторской шапочке, который посматривал на поручика с явным неодобрением.
        Сам же Натан выглядел особенно жалко: без кителя и рубашки, в порванном нательном белье, частью туго забинтованный, с одной рукой на перевязи. В прорехах штанов тоже виднелись бинты, а на плечи был накинут старый, с чужого плеча, засаленный и кое-где даже прожжённый ватник. Чуть помятая, мокрая и местами грязная фуражка сидела криво, набекрень.
        - Ну, хорош! - насмешливо присвистнул Федорин, окидывая поручика взглядом. - Ты ж на ногах едва стоишь! Что тут у вас случилось? Здравствуйте.
        - Вот, может, вы на него повлияете как сослуживцы? - спросил мужчина в докторской шапочке. - Ему хоть день бы отлежаться, пока без ноги не остался! А то, вишь ты, чудом без переломов обошёлся и уверовал в свою неуязвимость…
        - Попробуем, - хмыкнул Федорин.
        Все представились. Светловолосый оказался Русаковым Романом Анатольевичем, начальником службы безопасности «Взлёта», до которого сыскари не доехали всего ничего, а второй - дежурным доктором оттуда же.
        Вскоре Титов убедил Русакова собрать нужные сведения об интересующих полицию людях, и тот вознамерился отбыть обратно на «Взлёт». Он выпустил из машины сидевших там шофёров - хмурого и недовольного водителя «бычка» и довольного жизнью сухощавого типа, который на мотоплатформе привёз доктора.
        Натан в горячке рыпнулся было позвать Брамс и сесть в машину к Русакову, но Федорин, молча стоявший рядом, с ухмылкой подхватил оступившегося на первом же шаге начальника под локоть и протянул насмешливо:
        - Ку-у-уда? Нет уж, Натан Ильич, довольно тебе на сегодня подвигов. И не спорь, это ты в раже пока бегаешь, а через полчасика как пить дать свалишься. Что я, не вижу? И Брамс вон совсем замучил.
        - И ничего не замучил! - вставила та, сползая с платформы и укладывая обратно брезент, прихваченный с неизвестной целью, но пришедшийся очень кстати.
        Натан скривился в ответ на слова Василия, но глянул на девушку - и спорить не стал.
        - И то верно, что-то я разогнался. Не даёт покоя эта чертовщина! - вздохнул Титов. - Поможете коня погрузить? - он кивнул на «Буцефала».
        - Поможем, а ты пока сядь, смотреть на тебя больно. Что у вас тут стряслось-то? - негромко спросил ?едорин, помогая едва стоящему на ногах Титову добраться до машины.
        - По дороге расскажу, - поморщился тот, с блаженным видом откидываясь на спинку сиденья и прикрывая глаза.
        С Русаковым и шофёром мотоплатформы о том, чтобы «Буцефала» временно прихватили с собой, Натан договорился заранее. Не бросать же коня на дороге, а сейчас за руль даже Брамс не рвалась, даже из упрямства.
        Возни с мотоциклетом оказалось немного: откуда-то из-под брезента хозяин мотоплатформы с проворством фокусника достал широкую доску, которая исполнила роль сходен, и вчетвером мужчины с лёгкостью закатили железного коня на транспорт. Аэлита согласилась пройти в машину к сыскарям, только ревниво приглядев за погрузкой и за тем, чтобы раненого «друга» тщательно укрыли всё тем же брезентом.
        За руль уселся Никитин - он это дело искренне любил и с удовольствием пользовался при возможности автомобильным парком Департамента. Тронулись, и Натан принялся за рассказ.
        История получилась недлинной: толком определить место, где находился некто, покушавшийся на жизнь Брамс и Титова, не вышло, как не вышло разобраться в сути самого происшествия. Аэлита, конечно, воспользовалась умброметром, но с ходу получить какую-нибудь зацепку не удалось, для этого предстояло ещё запросить на заводе стандартный уровень умбры для данной модели автомобиля (а разнообразных вещей внутри подобной сложной техники хватало) и произвести определённые вычисления.
        Однако Натан не верил, что и тогда картина прояснится.
        После собственно происшествия уже не случилось ничего примечательного. Сначала прибыл доктор, следом за ним - Русаков, который после краткого рассказа шофёра отправил того посидеть в служебном авто и не трепать языком: решил, что распространяться о происшествии не стоит, и возжелал пресечь болтовню. Правда, в успех этого предприятия Титову тоже не верилось.
        - Вот уж точно - чертовщина, по-другому и не скажешь, - подвёл поручик итог. - Бабахнуло как из пушки, но ведь не воздухом же! Да и без чертовщины я уже решительно ничего не понимаю в этом деле. Положим, серийный убийца. Или, положим, кто-то пытается замаскировать единственное преступление под серию. Ладно. Но взрыв и вот это нападение?! Кто мог знать, что мы поедем именно сейчас, если мы с Брамс сами точного времени не знали? Или он там сидел в засаде несколько суток кряду? Положим, это хитроумная ловушка, расставленная на нас, привязанная к определённым людям как-то вроде наших пропусков. Но всё это слишком, неоправданно сложно! Ну захотели нас убить, ну сядь в кустах с винтовкой возле - и надёжнее, и проще.
        Да даже чёрт с ним, со способом. На кой это вообще нужно? Маньяки так себя не ведут, да и хитрец, решивший спрятать дерево в лесу, сроду не стал бы покушаться на сыскарей: это самое глупое, что вообще можно придумать! Ну что мы, незаменимые какие? А так он даёт понять, что мы идём верным путём, и привлекает к себе всё больше внимания. Не говоря уже о том, что в случае гибели полицейского весь Департамент на уши поднимут!
        Я бы и допустил, что эти два дела вовсе не связаны, но… Кроме самой Наваловой да случайного свидетеля, о том доме никто не знал, поэтому взрыв мог быть связан только с ней и её смертью. И подготовил его тот, кто знал о её визитах, и опасался, что следствие рано или поздно доберётся до этого дома. А если покушались не на нас, а просто хотели убить любого, кто пришёл бы по её следам, или, напротив, того, с кем она там виделась, тогда как привязать сюда сегодняшнее происшествие? Тут уж явно прицельно били, хоть и не ясно как.
        - Слушай, Титов, а как получилось, что вы вообще живы остались? - задумчиво проговорил Федорин. - Ну в прошлый раз ладно, Алечка умбру почуяла дурную. Она девушка талантливая, могла и на расстоянии ощутить. А теперь-то что?
        - А теперь я что-то почуял, - со вздохом отозвался Натан, потирая шею - та, потянутая при падении, противно ныла. - Только объяснить не смогу. И, предваряя твой следующий вопрос, нет, прежде я ничего такого не припомню и чутьём таким никогда не отличался, снарядов загривком не предсказывал. А то бы, может, поныне в армии был. А впрочем, мне сейчас пришла одна странная, но правдоподобная мысль… Вот скажите, вещевики, а есть ли какое-нибудь оружие, которое на вещевой силе работает?
        - Оружие?! - негодующе ахнула Брамс.
        - Я о таком не слышал никогда, но, ежели сила есть, отчего бы её для такого дела не использовать? - раздумчиво пробормотал Никитин.
        - Ясно. Значит, снова придётся на поклон к Боброву идти, справки наводить. Уж если кто в курсе, так лишь он, - сокрушённо проговорил Натан.
        - Ты гляди, хоть сегодня от визитов воздержись! - веско заявил Федорин.
        - Не извольте беспокоиться, матушка, - насмешливо отозвался Титов, вновь расслабленно откидываясь на спинку сиденья, и добавил себе под нос: - Я сегодня и не дойду никуда.
        - Натан Ильич, а как же так можно? Ну, я про оружие, - тихо спросила Брамс. - Неужели правда?..
        - Не удивлюсь. Любую силу люди пытаются превратить в оружие, достаточно взглянуть на нашу историю, и было бы странно, если бы вещевую не пытались. Другое дело, что, будь это легко, догадались бы раньше, а если до сих пор у нас вещи в оружии роль играли вспомогательную, как в любой иной технике, выходит, способа такого не было. Может, как с живниками, не получалось достаточно увеличить поражающую силу или расстояние, а теперь вдруг кто-то что-то придумал…
        - А что, силу живников можно вот для такого использовать? - совсем растерялась Брамс.
        - Я же говорил, во все времена мы были лучшими палачами, - нехотя отозвался Титов. - Нынче не средневековье, но от этого средства никто так и не отказался.
        - То есть?
        - То есть полицейских живников учат больше допрашивать, чем лечить, - пояснил Никитин. - Не пытать в прямом смысле, но… В общем, много способов. Другое дело, что применяются они редко, тут разрешение нужно, а для него - доказательства.
        - Василий, а отчего ты начальником уголовного сыска быть отказался? - после нескольких секунд тишины вдруг спросил Титов.
        - Неожиданно, - хмыкнул тот в усы. - Ты с чего об этом заговорил?
        - Подумалось вот, что обязанности эти я саботирую безбожно, - тихо усмехнулся поручик. - Начал прикидывать, выходит, из тебя бы лучший получился. Неужто Чирков не предлагал?
        - Да вот ровно по той же причине, что и ты, - засмеялся ?едорин. - Оно как-то не до бумажек, город-то больше занимает. Да ты не бери в голову, Натан, как-то же мы до сих пор жили. Пока с нами Михельсон, надёжный тыл по части документов обеспечен. Ей не в тягость, она привычная. Как прежнего нашего старшего на пенсию проводили и началась вот эта чехарда, так Михельсон у нас, почитай, за него.
        - Так, может, её и предложить в начальники? - улыбнулся Натан. - Элеонора будет хорошо смотреться на этом месте.
        - Откажется, ей тоже эти проблемы не нужны, - отмахнулся Федорин.
        - Какой у нас уголовный сыск скромный, никто на начальственную должность не рвётся, - тихо засмеялся Титов.
        - Отчего же никто? А Валентинов?
        Отвечать на это никто не стал, сыскари только фыркнули одинаково. К тому же в этот момент автомобиль остановился у небольшого домика на Полевой, и стало не до разговоров.
        - Андрей, отвезёшь пока Алечку? - предложил Федорин. - А я с нашим героем посижу, хоть подлечу его малость в меру сил. Дар у меня не бог весть какой, но всё лучше.
        - Не надо меня никуда везти, - отмахнулась та, прихватив с заднего сиденья свои вещи. - Я здесь живу!
        - То есть как? - возмутился Василий и недобро глянул на поручика, явно заподозрив того в дурном.
        - Комнату она у той же хозяйки решила снимать, - со вздохом ответил Натан. Сил выяснять отношения сейчас не было, но объясниться требовалось. - Я пытался отговорить, но Аэлита Львовна весьма упряма.
        - Есть такое дело, - усмехнулся Федорин, расслабляясь.
        А там и сама Марфа Ивановна показалась на глаза, и сыскарь окончательно успокоился. Благодаря присутствию двоих крепких товарищей, помощь женщин не потребовалась, да и сам Титов был не настолько плох и вполне мог двигаться самостоятельно, пусть и с трудом. Хотя Брамс и Проклова всё же вертелись рядом, снедаемые беспокойством.
        - Тебе бы в больницу лучше, - ворчливо заметил Федорин, выпроводив женщин и помогая петроградцу умыться, переменить одежду и улечься. От помощи тот не отказывался.
        Ночной гость, о котором Натан ещё утром предупредил хозяйку, к нынешнему моменту успел проспаться и уйти.
        - Вась, ты сам прекрасно знаешь, что не настолько мне и плохо, - отмахнулся поручик. - Серьёзных травм никаких нет, а это всё само собой пройдёт за пару дней. Если бы не нога, можно было бы спокойно дальше служебные дела делать.
        - Прошло бы оно за пару дней, не трать ты силы на лечение царапин девицам, - проворчал Федорин. - Вот отчего нельзя было и её, и себя докторам сдать и не надрываться?
        - Так не до докторов, надо было по горячим следам выяснять, что произошло, - отмахнулся Титов. - Я-то привычный, стреляный, а девушка напугалась… Можно подумать, ты бы на моём месте как-то иначе поступил!
        - На твоём месте я бы женился и жену по всяким злачным местам не таскал, - искренне расхохотался Василий. Ещё больше веселья ему добавило и откровенное смущение поручика. - Брамс, конечно, девица довольно дурная, но хорошая, чего ты кругами ходишь - не понимаю.
        - Ты никак в сводни заделался? - неприязненно нахмурился Натан. Одно дело, когда он сам обдумывает нечто подобное, а вот посторонних носов в таких делах петроградец не терпел.
        А вообще, странно это. Сговорились они все, что ли, его с Брамс свести? Чирков со своими женщинами, теперь вот этот…
        - Делать мне больше нечего, - отмахнулся Федорин. - Хотя тут только слепой не заметит, как вы друг друга влюблёнными глазами провожаете…
        - Вась, не лезь, без тебя разберутся, - одёрнул его доселе молчавший Никитин. - Титов седмицу в городе, дай человеку хоть освоиться на новом месте! А ты его уже женить вздумал.
        - И то верно, - виновато крякнул Василий. - Не серчай, Натан, я как-то подзабыл, что ты у нас человек новый, уж больно ладно в жизнь влился, словно всегда тут и был.
        - Забыли, - отмахнулся Титов. Не ругаться же из-за такого пустяка, в самом деле.
        Вскоре сыскари распрощались, у них и своих дел было в достатке, а петроградец почти сразу уснул: бессонная ночь сказалась, да и утренние события утомили до крайности.
        А вот Аэлита, которая стараниями Натана чувствовала себя превосходно, первым делом занялась мытьём. Привычная к такому благу современного мира, как водопровод, она, конечно, ворчала от необходимости таскать вёдра воды из большой бочки на дворе, которую наполняли из расположенной неподалёку колонки, и мыться в корыте, потому что топить баню было долго, но терпела лишения стоически. К тому же сердобольная хозяйка помогла ей промыть волосы, причитая над синяками и ссадинами: Титов хотя и облегчил девушке жизнь, но полностью их залечить, конечно, не сумел.
        Переодетая в чистое, Брамс почувствовала себя бодрой и полной сил, однако поручик, к которому она заглянула, крепко спал, и пришлось находить занятие на день самостоятельно.
        За этим, впрочем, дело не стало: и без подсказки Титова вещевичка догадалась, что полученные от умбрографа результаты лучше бы расшифровать поскорее. Некоторое время подумав над тем, где можно выяснить заводской уровень вещевой силы автомобиля, Брамс так не пришла ни к какому выводу и, невзирая на ворчание Прокловой, направилась в Федорку на наёмном моторе, с тоской помянув раненого коня, которого еще предстояло вызволить со «Взлёта».
        Вернулась она часа через два с хорошим уловом и устроилась в общей комнате, обложившись бумагами и прихваченными из института таблицами и вооружившись потёртой логарифмической линейкой. И просидела так до вечера, увлечённо покрывая чернильными закорючками лист за листом.
        Марфа Ивановна бросала на вещевичку насторожённые взгляды и украдкой крестилась: высшая математика Брамс казалась ей сродни сказочной магии, значков этих женщина не понимала совершенно. Однако вопросами и подозрениями жиличку благоразумно не донимала: ну сидит и сидит, бурчит себе под нос какие-то заговоры непонятные про каких-то «объёмных интриганов», так ведь никому не мешает.
        И, главное, креста не боится, Проклова проверила. Не то чтобы всерьёз подозревала девушку в чём-то этаком, но бережёного бог бережёт…
        Пообедали женщины вдвоём, Титова будить не стали, а вот к вечеру Марфа Ивановна всё же пошла проведать заспавшегося жильца. И хорошо, что решила разбудить: позвала - молчит, тронула за плечо - а тот горячий, словно печка.
        - Алечка, собирайся за доктором, быстрее. Поручику-то нашему плохо, - встревоженно проговорила она, выходя в общую комнату.
        - Как - плохо? - охнула та.
        - Жар. Иди, иди, да поскорее, я пока ему помочь попробую, - заторопила она, отыскивая бутыль с уксусом.
        Доктора, слабого живника, Брамс привела минут через сорок, однако особенной пользы визит не принёс. Мужчина только развёл руками: причины для подобного состояния пациента он не видел. Раны, может, не совсем пустяковые, но и такого вреда от них быть не должно, так что врач списал лихорадку на общее истощение жизненных сил организма - и побился Титов знатно, и с лечением спутницы выложился, и потом ещё набегался на холодном ветру под дождём. Осмотрев, снял воспаление на бедре, поставил какой-то укол и наказал следить за температурой, оставив заодно мазь для ушибов и ссадин.
        - Давайте я с ним побуду? - предложила Брамс. - Вот тут за столом устроюсь, мне разницы никакой, где сидеть.
        Проклова с подозрением и сомнением поглядела на Титова: мужчина лежал поверх одеяла в одних подштанниках, и вообще-то не дело незамужней девице тут отираться. Но, с другой стороны, уход за больными есть женская доблесть и добродетель, самой Марфе Ивановне здесь просиживать было не с руки, а Аэлита вроде бы искренне желала помочь. Да и не в том состоянии был поручик, чтобы девицу своим присутствием бесчестить, так что хозяйка махнула рукой.
        Какое-то время Аэлита перекладывала записи, пытаясь продолжить работу, лишь искоса поглядывая на мужчину. Но дело не шло, любопытство и жалость не давали покоя, и она всё-таки подвинулась вместе со стулом к постели. Осторожно, губами, коснулась лба - тот был хоть и горячий, но не сильно. А поручик просыпаться не спешил…
        - Натан Ильич, а я умбру посчитала, - тихонько проговорила она, подвинулась еще ближе и осторожно, чтобы не потревожить бинты, переложила руку мужчины себе на колени, нежно поглаживая шершавую ладонь и кончиками пальцев прослеживая выпуклый узор вен на тыльной стороне. - Только я всё равно понять не могу, что это значит. Представляете, оно очень похоже на те странные цифры, что нам с вами Бобров показывал. Вы только очнитесь, а то вы меня второй раз за день пугаете. Не надо, пожалуйста, умирать, или что-нибудь ещё в подобном же духе…
        - Например? - тихо спросил поручик, не открывая глаз, и ладонь его проворно сжалась, перехватывая пальцы вещевички.
        Брамс ойкнула и дёрнулась от неожиданности, а потом возмущённо ахнула и попыталась отобрать руку.
        - Так вы что, не без сознания?! И давно?
        - Достаточно, - слабо улыбнулся он. - Простите. Вы бы тогда не вызвались со мной сидеть…
        - А что вам до этого? - недовольно спросила девушка, но трепыхаться всё же прекратила.
        - Приятно, - туманно отозвался мужчина, но потом всё же пояснил: - Когда вы рядом - приятно. Даже как будто легче делается от одного только присутствия.
        - А что с вами вообще случилось? - полюбопытствовала Аэлита, окончательно успокоившись. Слова мужчины непонятно согрели, и спорить совершенно расхотелось.
        - Не знаю, - поморщился он. - То есть чувствую, что был жар, и вроде бы он почти прошёл… Доктор приходил или мне приснилось?
        - Приходил. Натан Ильич, а почему вы себя не вылечили? Мне вон как помогли, у меня даже не болит ничего. Только не говорите, что мне почудилось, вы ничего не делали и на самом деле я просто слабо ударилась, я же всё помню, хоть и испугалась! - поспешила сообщить она.
        - Живник не может вылечить себя сам, увы, - вздохнул поручик. - Только кого-то. Но зато мы почти никогда не болеем и быстро восстанавливаемся.
        - То-то вы пластом с жаром лежали, - не удержалась от язвительного замечания Брамс.
        - Грешен, - со смешком признал Натан. - Может, меня тем-не-знаю-чем задело, что вы только что высчитали?
        Аэлита пожала плечами, но сообразив, что мужчина не видит, ответила:
        - Может быть. Но говорю же, у меня никакого объяснения этому феномену нет, не представляю, что это могло быть. Может, я, конечно, что-то не так посчитала и не учла…
        - Завтра попробуем поговорить с Бобровым. Что-то мне подсказывает, у него есть если не все ответы, то их внушительная часть, - предположил Титов.
        - Вы сначала оклемайтесь достаточно для этого, - возразила вещевичка. - Может быть, вам всё-таки лучше поспать? Ну или хотя бы отдохнуть.
        - Попозже. Посидите, пожалуйста, еще немного!
        Аэлита не нашла в себе сил отказать, да и желания такого у неё не имелось: ей рядом с Титовым тоже было хорошо и спокойно. Девушка кивнула, опять невесомо погладила его ладонь, а потом вдруг предложила:
        - Хотите, я вам поиграю?
        - То есть?
        - На флейте. Я же не только вещами управлять умею, я и так инструмент хорошо знаю.
        - Если вам нетрудно.
        Вскоре флейта, чудом пережившая падение хозяйки с мотоциклета (тубус треснул, но устоял), зазвучала - тихонько, нежно. Было очень непривычно слышать эту несложную, трогательную какую-то, песню после всех тех мерзких звуков, которые извлекала Аэлита из инструмента по долгу службы.
        Музыка мягко окутывала, ласкала, убаюкивала и удивительным образом приносила облегчение, словно бы смывая тягучую тяжесть, которую оставил после себя схлынувший жар. И вскоре мужчина уснул - крепко, спокойно, сном этим окончательно изгоняя остатки болезни.
        Брамс некоторое время играла. Флейту она по-настоящему любила, но случай помузицировать выдавался редко, да и забывала девушка о подобной возможности, чаще находя себе иные занятия и развлечения. Заметив в конце концов, что Титов не шевелится, в первый момент опять встревожилась, но догадалась, что тот попросту спит. Коснулась лба - жар спал совершенно.
        Какое-то время вещевичка сидела, с любопытством и без малейшего стеснения разглядывая полуодетого мужчину: живой поручик был гораздо интереснее картинки в анатомическом атласе. И красивей. Ладный, пропорционально сложённый, жилистый, он напоминал Аэлите античные статуи - и формой, и даже цветом, разве что тёмные волосы на груди и руках нарушали сходство. А вот мелкие неровности шрамов - наоборот, усиливали, напоминая трещинки на мраморе. Несколько совсем небольших и бледных отметин непонятно от чего, а несколько вполне заметных, справа, - наверное, части той самой раны, из-за которой у поручика болела нога. Тонкая борозда под рёбрами, пара светлых пятен и широкий рубец на боку, начинающийся у талии и теряющийся под нетуго завязанным поясом кальсон, сползшим чуть ниже пупка.
        Впрочем, иных живых образчиков мужской наготы благовоспитанная девица Брамс в своей жизни и не встречала, разве что тощих голенастых мальчишек в детстве, и теперь её, ко всему прочему, грызло исследовательское любопытство: во-первых, хотелось рассмотреть целиком, чему мешали кальсоны и бинты, а во-вторых, сравнить хотя бы с парой-тройкой других мужчин. И любопытство было тем обиднее, что удовлетворить его не имелось никакой возможности. Не пойдёшь же раздевать этих самых мужчин, не так поймут, да и стягивать штаны с Титова сейчас было совсем неуместно. Он, конечно, может и не проснуться, да и вообще не успеет воспротивиться, но… обидится ещё. Любопытство любопытством, а на это Брамс была не согласна.
        Глава 17. «Взлёт»
        Утром Титов чувствовал себя значительно лучше. Правда, ушибленное плечо распухло и ныло, а рука плохо слушалась, и оставалось только радоваться, что рука - левая, а то ни побриться, ни поесть толком. И вообще хорошо ещё, что всё вот так обошлось, одним-единственным ушибом. Бывают же чудеса…
        Со сменой повязок помогла хозяйка, которой, конечно, подробности происшествия рассказывать не стали, сославшись на обыкновенную аварию. Прокловой и этого хватило, чтобы всё утро вдохновенно причитать об ужасах прогресса и современного транспорта, который носится как оглашенный, и благодарить Бога, что жильцы не убились.
        Титов соглашался почти со всем и почти искренне, даже поддакивал, что лошадей уважает гораздо больше, так что Марфа Ивановна, найдя в нём поддержку и понимание, быстро успокоилась.
        - Доброе утро! - просияла при виде поручика Брамс. - Как вы себя чувствуете?
        - Доброе, - согласился тот, присаживаясь к столу. Мужчина хоть и прихрамывал, но обходился без трости и оптимистично полагал, что к вечеру и так вполне терпимая боль пройдёт окончательно. - Гораздо лучше, чем вчера, и готов к новым свершениям. А вы как?
        - Прекрасно! Какие планы у нас на сегодня?
        - Постараемся всё же добраться до «Взлёта», но только не сразу, - со смешком отозвался Натан. - Начнём с прогулки до Департамента, надо же выяснить, как там дела, заодно возьмём служебное авто. Потом в Охранку, поговорить о вчерашнем с Бобровым, и только после этого уже на «Взлёт». Мне не приснилось, вы в самом деле расшифровали умбру на месте удара?
        - В общем, да, - кивнула она задумчиво. - Я полночи об этом размышляла, и знаете, у меня какое-то очень странное ощущение от происходящего… - пробормотала Брамс и замолкла.
        - Ну-ка, поделитесь, - подбодрил её заинтересованный Титов.
        - Только обещайте не смеяться!
        - Обещаю.
        - Мне кажется, что мы сейчас с вами столкнулись с чем-то таким, чего прежде никогда не видели. Причём не только мы, - неуверенно протянула она.
        - Поясните, пожалуйста, - нахмурился Натан, понимая, что Брамс имеет в виду совсем не отсутствие у них личного знакомства с преступником.
        - Мне не даёт покоя поведение этого Боброва и две странных умбры, - девушка в задумчивости потёрла лоб. - Он… как бы это сказать? Он будто бы знает что-то такое, чего не знаем мы, и это не какая-то мелочь. Мы сейчас с вами словно… ну словно Рентген, который только-только обнаружил свои икс-лучи! Словно рядом существует целая огромная область неизведанного, к которому мы едва-едва прикоснулись, взглянув вот на эту умбру, и пока даже не сознаём масштабов! - горячо проговорила Аэлита, возбуждённо всплёскивая руками. Но потом осеклась, пару секунд помолчала и закончила хмуро, задумчиво: - Вот только, в отличие от открытия Рентгена, неизведанное оно не для всех.
        - Какой… своеобразный вывод, - заметил Титов, задумчиво разглядывая собеседницу: - И вы сделали его всего лишь на основе двух таблиц умбры?
        - Вы мне не верите?
        - Отнюдь, - отмахнулся поручик. - Для этого нет причин, ваши слова звучат очень убедительно и вполне могут оказаться правдой. Я просто пытаюсь успеть за вашими мыслями и чувствую при этом, что безнадёжно отстаю. Вы умеете удивлять, Аэлита Львовна. То рассеянная и путающаяся в мелочах, а тут вдруг - столь смелый, неожиданный вывод. Впрочем, я вечно забываю, что в вещах вы понимаете куда больше не то что меня, но всех знакомых мне вещевиков… Но всё же поясните подробнее, что именно вас так зацепило в этих результатах?
        - Их невозможность, - спокойно пожала плечами девушка. - И вероятность ошибки при этом слишком мала. Бобров вряд ли намеревался пошутить, он показывал сотню раз проверенный результат. И во вчерашних измерениях умброметра я совершенно уверена: я сняла значения два раза и между этими съёмами проверила сам прибор, так что ошибка исключена. Может быть, он после потрясения и потерял в точности, но не настолько! Слишком, до крайности нетипичные цифры!
        - Да, я помню, вы еще в прошлый раз что-то подобное говорили, - задумчиво кивнул Титов. - Что ж, вариантов у нас немного, будем выяснять подробности. А поскольку никакого материла для исследований, как я понимаю, у нас нет, остаётся попытаться добыть эти сведения у того, кто ими владеет. В этом нам повезло: мы знаем, к кому идти с вопросами. Но для начала - в Департамент.
        На улице в сравнении со вчерашним распогодилось. Слегка потеплело, облака поднялись и поредели, местами обретя тусклый серо-голубой цвет - там, где они вот-вот грозили прорваться чистой синью. Пахло подсыхающими лужами и тополями. Выйдя на крыльцо, сыскари, не сговариваясь, несколько секунд постояли на месте, наслаждаясь утром, которое обещало хороший, светлый день.
        Поручику слегка портила настроение низменная мысль о том, что надо выкроить время и заглянуть к портному: вся вчерашняя одежда пришла в негодность, и теперь у него имелся единственный комплект повседневной формы. Конечно, был еще тёмный вариант, «боевой», но беда в том, что предвидеть неприятности Натан не мог, а в обычных обстоятельствах ношение такого варианта формы не поощрялось. Да и сам поручик, хоть и ворчал, а к белому кителю привык куда больше.
        - Вы не против немного прогуляться вон туда, до перекрёстка? Хочу купить газету, - предложил Титов. Мужчина хоть и вооружился на всякий случай привычной тростью, но почти не хромал.
        - Нет, не против. Знаете, Натан Ильич, я вот еще что подумала… Жалко, что в том доме всё взорвалось. Почему-то мне кажется, мы бы обнаружили там точно такие же следы, как вчера. Я, конечно, не могу ничего доказать, но почти уверена: наше с вами предчувствие связано как раз со странностью умбры этих необычных явлений.
        - Интересная версия, - покосился на неё поручик. - Но, насколько я знаю, заметить умбру на расстоянии, да ещё без навыка, почти невозможно.
        - Совершенно верно, но ведь это не значит, что она куда-то пропадает и прекращает влиять на окружающие предметы и людей, - логично возразила девушка. - Обычная умбра людей и вещей не вызывает никаких чувств ни вблизи, ни на расстоянии, потому что они окружают нас постоянно, обыденны и привычны. А вот с этим нечто возникает явственный диссонанс, на который мы подспудно реагируем как на угрозу, потому что это нечто новое, незнакомое. В этом смысле её можно сравнить с инфразвуком: его мы тоже не слышим, но всё же реагируем, испытывая безотчётный страх. Это моя теория. Сырая, правда, с множеством пробелов, а проверить и найти ответы я пока не могу, но и опровергнуть её пока нечем. Очень надеюсь, что Бобров и впрямь поможет. Что пишут? - полюбопытствовала она, потому что в этот момент поручик развернул взятую у торговца газету.
        - Ничего неожиданного, - отозвался Натан, проглядывая заголовки и, по диагонали, заинтересовавшие его заметки.
        «Губернские ведомости» кричали про маньяка и бездействие полиции, а все прочие темы не представляли интереса. Вчерашняя авария, к слову, в печать не попала; да и ничего удивительного, где замешана Охранка - прессе не место. Сложив газету, с тем чтобы внимательнее изучить позже, Титов вновь предложил девушке локоть, и они двинулись в обратный путь.
        В двадцать третьей комнате вновь царствовала Элеонора, а в углу тихо сидел Бабушкин со своим пасьянсом. Женщина подняла взгляд на вошедших, несколько секунд их рассматривала, и в это время её тонкие, тщательно выщипанные брови медленно поднимались всё выше.
        - Хоро-о-ош! - с почти искренним восхищением протянула она, завершив осмотр.
        Поручик только усмехнулся в ответ. Он прекрасно отдавал себе отчёт, как выглядит с рукой на перевязи и, главное, ссадинами на лице - особенно внушительной над бровью, окружённой насыщенным фингалом, и несколькими помельче.
        - Зато живые, - возразил он весело.
        - Это не может не радовать, - сдержанно улыбнулась Михельсон. - Что у вас там произошло - не спрашиваю, заходил Василий, всё обсказал.
        - Кхм. Хорошо, - с лёгкой растерянностью кивнул поручик.
        У Титова самого к себе оставались вопросы после того происшествия, а у окружающих, выходит, нет?! То ли Федорин умолчал о загадочных деталях падения, представив его рядовой дорожной аварией, то ли Элеонору всё это и вправду не заинтересовало, что было весьма неожиданно. Чтобы любознательная делопроизводительница отказалась от возможности почесать язык и обсудить мистическое явление? Да быть такого не может! Впрочем, Титов уже усвоил, что Михельсон - женщина своеобразная и лишь чуть менее странная, чем Брамс, так что не стоит удивляться, если порой не удаётся постичь её логику.
        - Было еще что-нибудь важное?
        - Да, из архива пришли списки обитателей кварталов у начала Новособорной, - рассеянно и равнодушно кивнула Элеонора, и Натан решил, что она сегодня просто не в настроении. - Про некоторых известно, куда подались после, про некоторых - нет. И дело на дурачка и его сестру, оказывается, всё же завели. Да, вот ещё от пожарных бумага о взрыве.
        - Замечательно! Что бы я без вас делал? - улыбнулся Натан. - Давайте-ка мы, Брамс, для начала сравним списки, а то, может, и ехать никуда не придётся…
        Как ни странно, повезло почти сразу, причём по-крупному: в деле среди фамилий очевидцев упоминался «отрок Руслан Меджаджев семи лет от роду, сын ссыльного смутьяна с Кавказа». Титов растерянно хмыкнул.
        - Платон Агапыч, Элеонора, а что, в городе ссыльные живут? Вот прямо так, среди прочих граждан?
        - Это ты где такое вычитал? - озадачилась Михельсон, и поручик процитировал.
        - А-а, - протянул Бабушкин. - В девяносто первом дело было? Так за пару лет до того на Кавказе опять какие-то волнения случились, вот царь-батюшка и осерчал, вывез всех смутьянов, прямо целыми семьями. Этот твой Меджаджев, видать, смирный был или из родовитых каких, вот до Сибири и не доехал, здесь осел. Горцы, вообще, когда целая семья есть, милейшие люди: и гостеприимные, и домовитые, и работящие, и к старикам уважительные. Но то ежели отец семейства рядом, слово отца для них - закон, тут бы и нашим некоторым впору поучиться послушанию. А вот если молодые парни без глазу, то ровно стая делаются, словно совсем иные люди: да оно и понятно, чужаки им не указ, кровь горячая, ухарства - на троих в каждом. Вот их и перевозили сразу семействами, со скарбом, стариками и детьми. Тех, что не совсем пропащие, конечно, не разбойники. Вот и эти, видать, из таких.
        - Ясно. Значит, где-то и дело на отца семейства должно быть?
        - Поищу, - понятливо пообещала Элеонора, и поручик опять погрузился в списки: следовало проверить всё до конца.
        Однако на этом везение закончилось, других совпадений не было, если не считать нескольких однофамильцев иных вещевиков из списка, которые в поле зрения Титова до сих пор не попадали. А выяснить, есть ли между теми именами и нынешними фигурантами связь, предстояло всё той же незаменимой Михельсон.
        Да и отчёт пожарных невероятными открытиями не изобиловал, а лишь подтверждал изначальные предположения о динамите «со взрывателем неустановленной конструкции». Да Титов на него и не надеялся. Потом поручик сдал делопроизводительнице письма и дневник для приобщения к делу, какое-то время потратил на бюрократические мелочи - подписание всевозможных отчётных внутренних бумаг. И только после этого, прихватив Брамс, двинулся к выходу.
        Правда, даже выйти не успели: дверь распахнулась, и на пороге они едва не столкнулись с Валентиновым.
        - Здравствуйте, здравствуйте! Какие люди! - тот мгновенно расплылся в приторной улыбке.
        Титов мелко вздрогнул, не сводя взгляда с лица Антона Денисовича: совершенно явственно он увидел вместо человеческого рта длинную, от уха до уха, узкую щель, полную мелких треугольных зубов, а глаза показались тёмными круглыми плошками.
        Моргнул - всё пропало.
        - Наслышаны уже о ваших приключениях, что же вы так неаккуратно? - продолжал Антон Денисович тем же елейным тоном.
        - Доброе утро, - хмуро проговорил Титов, стряхнув оцепенение. Ни на один из вопросов отвечать не стал, лишь жестом пригласил Аэлиту на выход, придержав дверь.
        Огромные усилия он прилагал, чтобы не пялиться на Валентинова с подозрением, вглядываясь в тонкие черты в поисках мелькнувшего видения, тут уже не до любезностей. Больше того, он до последнего не мог избавиться от глупого ощущения, словно сейчас коллега прыгнет на холку и вцепится вот этими треугольными зубами в горло. Так что, когда дверь двадцать третьей комнаты закрылась за спиной, вздохнул с облегчением.
        «С ума я, что ли, схожу? - мрачно подумал поручик. - Сначала язычник этот со своими русалками, теперь вот того хуже…»
        - Аэлита Львовна, а что вы думаете о Валентинове?
        - Он похож на жабу, - без раздумий ответила Брамс. - Такой же склизкий и противный, только что не зелёный. Не знаю, почему Элеонора Карловна его тараканом называет, тараканы, по-моему, гораздо приятнее.
        - Хм. Вы боитесь жаб?
        - Не люблю, - поправила Аэлита. - Если только в качестве лабораторного материала на столе.
        - Какая вы жестокая, - изумился такому ответу Натан. - Чем они вам не угодили?
        - Они скользкие, пупырчатые, зелёные, вот с такими глазами, - отозвалась она, приставив к лицу ладони с растопыренными пальцами. - Это ведь ужасно!.. А к чему вы про Валентинова спросили?
        - Да так, - неопределённо отмахнулся Титов. Не говорить же, что у него вдруг видения начались! Просто свет неудачно попал, да воображение разыгралось… - Я не могу понять, почему он еще здесь и почему чувствует себя столь вольно? Ведь это же полиция, больше того, уголовный сыск. Здесь таким, как он, не место. Он трусоват, лицемерен, подл, он презирает государя, страну и народ, которым служит. Если бы, скажем, весь отдел состоял бы из таких, это было бы, бесспорно, отвратительно, но объяснимо. Однако прочие служащие сыска, с которыми я успел познакомиться, прекрасные люди, которые к делу своему относятся с большим тщанием и уважением. И жалование у нас, конечно, хорошее, но явно недостаточное для столь амбициозного человека, вряд ли оно способно его удержать. Упрямство Валентинова ещё как-то могло объясниться надеждой на повышение и место начальника отдела, но у меня сложилось впечатление, что Чирков его тоже не особенно жалует. Вежлив, дружелюбен, но Пётр Антонович, по-моему, со всеми таков.
        - А отчего бы ему уйти, если его тут всё устраивает? Да и выгнать вроде не за что, следователь-то неплохой, - заметила Брамс.
        - Есть множество способов выжить человека или хотя бы поставить его на место.
        - Вроде как вы давеча? - хитро блеснула на него глазами вещевичка.
        - Или вы, - легко вернул шпильку мужчина. - Но я не про рукоприкладство, это ведь самый дурной и негодный способ, который не решает таких вопросов. Мне, например, сложно поверить, что Михельсон столько лет не хватало язвительности и остроумия, чтобы окоротить его. Машков, Федорин, да и остальные - мужчины не робкого десятка, не могут же они всерьёз бояться этого хлыща! Есть множество совершенно законных и достаточно мирных способов вытравить из в основном очень дружного отдела такую вот подлую душонку. А его словно бы опасаются тронуть, как будто он в некоем привилегированном положении, и мне совершенно неясно, отчего всё обстоит именно так.
        - Не знаю, - медленно протянула Брамс. - Я как-то прежде не задумывалась об этом… Да я, признаться, раньше и в Департаменте бывала от силы раз в седмицу, и то в основном охранный контур проверить! Даже странно, что дядюшка смягчился и всё же решил дать мне шанс. А то до этого я всего несколько раз на место преступления выезжала, и то только на кражи, если там охранный контур имелся вот вроде здешнего. Даже не поверила в первый момент, что меня действительно как настоящего следователя до службы допустили. Так разволновалась… Я вам, наверное, такой глупой тогда показалась, да? - с лёгкой грустью и смущением проговорила она. - Просто испугалась, что вы теперь откажетесь, потому что я женщина. Так обидно сделалось…
        - Неправда, - с тёплой улыбкой отозвался Титов, стараясь отвлечься от уколов совести: уж он-то точно знал причины проблемы и ощущал неловкость от необходимости промолчать по этому поводу. - Вы были очень милы, непосредственны и очаровательны. Хотя, признаться, воспринимать вас всерьёз я начал не сразу, и за это во многом стоит благодарить ту выходку с дрыном.
        - А сейчас воспринимаете? - недоверчиво покосилась девушка.
        - Вы даже не представляете насколько, - с немного нервным смешком ответил он.
        Брамс, конечно, намёка и двусмысленности в сказанном не уловила, лишь удовлетворённо кивнула и улыбнулась. Дальше продолжать разговор не стали - как раз добрались до гаража Департамента.
        В здании Охранки, куда сыскари направились первым делом, их постигла неудача: полицейские буквально уткнулись в запертую дверь, Боброва не оказалось на месте. Расспрашивать, куда уехал, не стали, удовлетворившись ответом «сегодня не будет», и с сожалением отправились дальше. Наверное, можно было обсудить интересующий вопрос с кем-то ещё, ведь не один лишь начальник Охранки в курсе, но Титов предпочёл подождать: подходящего лица он не знал, а опрашивать всех встречных было глупо и даже опасно - мало ли кто подвернётся!
        Всю дорогу поручик старался и не мог сосредоточиться на насущном. Фантазия его, подстёгнутая видением в двадцать третьей комнате, не на шутку разошлась, связывая в один большой узел Валентинова, слова язычника с острова про русалок и прочие странности последних дней вплоть до необычной умбры с места вчерашнего нападения. Уж не является ли последняя следами какой-нибудь сказочной нечисти? Нечто среднее между человеком, животным и вещью…
        Хуже того, навязчиво лезли в голову и прежние жизненные впечатления, свои и чужие. Не сказки из детства; обрывки историй, откровенных баек и даже стихотворений некоторых современных поэтов - «блудницу с острыми жемчужными зубами» и другие накрепко засевшие в памяти пронзительно-жутковатые строки.
        Натан сердился на себя, напоминал, что так недалеко и до повторного визита к профессору Лопуху, только уже в совершенно ином качестве, однако избавиться от этих мыслей не получалось. И поручик решил прибегнуть к единственному верному средству, отвлечь себя разговором, а потому обратился к спутнице:
        - Аэлита Львовна, а расскажите пока про «Взлёт».
        - Тридцать лет назад это была маленькая мануфактура, велосипеды делали. Да они их и сейчас потихоньку продолжают изготавливать, но, конечно, главное там самолёты, которыми они ещё до Великой войны занялись. Не сами, разумеется, а с государева повеления. Ну и вот… Занимаются поныне. У них отличные инженеры, есть весьма крепкие и сильные теоретики, так что очень много патентов, многие из которых закрытые.
        - Это как?
        - Ну, секретные. По аэродинамике, по конструкциям двигателей, даже по металлургии, по-моему, имеются. А вообще я не знаю, что о нём можно рассказать. Ну завод и завод. Большой, солидный, важный. С десяток корпусов, в основном новые, могут сами сделать решительно всё - они и льют, и штампуют, и точат, и дерево обрабатывают, всё больше фанеру, и даже гальваника у них есть промышленная.
        - А с охраной как?
        - Очень строго, - Брамс недовольно наморщила нос. - На проходной проверяют досконально, с собой ничего нельзя, и вообще словно в тюрьме. Я потому окончательно передумала там работать.
        - Занятно, - растерянно хмыкнул Натан.
        Насколько всё на самом деле строго, поручик понял сразу, стоило выбраться из машины у небольшого двухэтажного здания из красного кирпича, прерывавшего своим фасадом забор.
        Дорога, образуя здесь квадратную площадку, ныряла под ворота слева от строения, сейчас запертые. Ограда внушала уважение, даже трепет - высокая, глухая, с железными рогатинами поверху, между которыми были частой сетью протянуты ряды колючей проволоки - густой, злющей. Забор от прочего окружения отделяла широкая полоса выкошенной травы, обеспечивая отличный обзор охране на вышках. Титов не стал приглядываться, но готов был поручиться, что охрана эта не просто вооружена, здесь не удивили бы и пулемёты. Тут и там на заборе алели крупные буквы предостерегающих надписей - «Стой! Стреляют!»
        - Да уж, - кашлянул поручик, озираясь. - Вот это поворот. Как-то я не ожидал, что тут всё настолько секретно. Конечно, самолёты есть самолёты, но… Всё же слишком. И впрямь хуже тюрьмы.
        Брамс только развела руками - мол, она же говорила, - и полицейские двинулись к высоким двустворчатым дверям.
        Внутри всё тоже оказалось строго, хотя и не столь угрожающе: если вооружённая охрана и присутствовала, то скрытно и в глаза не бросалась. Небольшой светлый холл с паркетом на полу, выкрашенными в белый стенами, до середины обшитыми деревом, и белым потолком без украшений. Справа наверх убегала укрытая зелёной ковровой дорожкой лестница, слева у стены притулился единственный стул и небольшой стол, на котором стояли два телефонных аппарата и лежало несколько листов бумаги с необходимыми внутренними и городскими номерами.
        Ту часть помещения, в которую вошли полицейские, отделяли от второй половины две высоких, вычурно-резных арки, между которыми стояла конторка с еще одним телефоном. За конторкой сидел крепкий молодой мужчина, который смерил посетителей пристальным, оценивающим взглядом, но не окликнул и излишнего служебного рвения не проявил.
        Мешкать на пороге Натан не стал и прошёл прямо к нему, назвался и попросил пригласить майора Русакова. Если подобная просьба и удивила служивого, то виду он не подал и без возражений набрал нужный номер по памяти.
        К счастью, Русаков оказался на своём месте, а оное место - где-то неподалёку, очевидно в этом же здании, потому что появился тот очень быстро.
        В присутствии начальника охраны никаких проволочек не случилось, временные пропуска полицейским выписали в минуту. Даже оружие не вынудили сдать, хотя охранник и поглядывал на начальника укоризненно.
        Прошли через арку и по лестнице - зеркалу той, что осталась за проходной, - поднялись в кабинет. Пустоватый, безликий, казённо-унылый: серо-зелёные стены, трёхрожковая люстра с белыми плафонами, большое, чуть пыльное окно без занавесок. Два стола буквой «Т», несколько потёртых стульев, три закрытых шкафа - один несгораемый, два обыкновенных, самых простых и грубых, словно деревянные ящики.
        Единственной интересной деталью оказалась изящная фоторамка на столе, однако чья карточка в ней хранилась, посетителям было не видно. И Натан от всей души пожелал, чтобы там стояло изображение какой-нибудь миловидной девушки или семейная фотография. Просто так. Просто потому, что в такой скудной, неуютной обстановке должно быть хоть что-то человеческое.
        Немногословный, сосредоточенный Русаков предложил посетителям садиться, в молчании выдал поручику неподписанную картонную папку, а сам углубился в какие-то собственные записи. Титов с Брамс озадаченно переглянулись, но склонились над папкой, содержащей листы таблиц.
        Разобраться оказалось несложно, всё было очень наглядно: люди, даты, время прихода и ухода с точностью до минуты. Вскоре Титов уже знал, что Горбач не врал, во время последних убийств он действительно находился на территории завода, а вот Меджаджев отсутствовал и, значит, вполне мог совершить преступления - если, конечно, у него не имелось других свидетелей. Ведь не одним же заводом он жил!
        Алиби не оказалось и у Хрищева, которого поручик на всякий случай не стал выпускать из поля зрения, но здесь также требовалось уточнение: будучи шофёром, он не так уж много времени находился на заводе. Подозревать его Титов, конечно, не спешил, уж слишком бесхитростным показался этот тип как для убийцы, так и для сообщника. Но он всё равно служил ниточкой от убитой родственницы ко «Взлёту» и мог что-то знать, вот только что? Увы, для того, чтобы правильно поставить вопрос, нужно знать не меньше половины ответа, а этим похвастаться Натан не мог.
        - Как думаете, Брамс, с кого стоит начать? С Хрищева или сразу с Меджаджева?
        - А зачем нам ?рищев? Вы же с ним разговаривали уже!
        - Разговаривал, но когда это было! - задумчиво протянул Титов. - А впрочем, вы правы, нам и сейчас не с чем к нему идти. Роман Анатольевич, не выделите проводника? Нам бы с Меджаджевым поговорить, если он на месте. А Хрищева отложим на потом. Надо хотя бы уточнить, где он был во время убийств.
        - Сейчас организуем, - окинув их задумчивым взглядом, кивнул Русаков и потянулся к телефону. - Прокоп Кузьмич, Меджаджев на месте? В цех пошёл? Куда? К Лямину, на токарку? Спасибо, сейчас их наберу… Алло, Яна Сергеевна? Это Русаков. Меджаджев у вас на участке? Батраков сказал, к вам пошёл. Что? Только пришёл? А, вот теперь и я слышу. Прекрасно. Передайте, пусть ко мне срочно зайдёт. Если через десять минут не будет, я за ним эскорт из внешнего оцепления снаряжу. Да, так и передайте. Спасибо! Скоро будет, - обратился начальник охраны к поручику.
        - Да мы бы и сами дошли, - растерянно проговорил Титов. - Мы же не арестовывать, просто задать несколько вопросов.
        - Сами бы вы за ним полдня бегали из цеха в управление и обратно, - хмыкнул ?усаков. - Ну и кроме того, с подобными людьми лучше разговаривать на своей территории, особенно в первый раз. Сейчас придёт, сами убедитесь. С вами, конечно, дама, это подействует на него благотворно, но боюсь, если он поймёт, что вы его в чём-то подозреваете, придётся и впрямь звать охрану.
        - Такой буйный? - удивился поручик.
        - Вспыльчивый, - задумчиво согласился ?усаков. - Кровь не водица. А вы, насколько я понимаю, расследуете эти убийства? Три утопленницы, одна из которых - жена ?орбача? Не знаю, что у вас на Меджаджева, но очень маловероятно, что это именно он.
        - Почему? Не способен на убийство?
        - Этот? Отчего же, легко, - пожал плечами майор. - Только не так. Пришибить в ярости может, это да, словно бык дуреет. Только на женщину он бы руку не поднял, да ещё вот так.
        - Поглядим, - не стал спорить Натан и кивнул на папку. - А вы всех вещевиков из этого списка лично знаете?
        - Это одна из главных подотчётных ценностей, - пожал плечами Русаков и усмехнулся. - Я и спутницу вашу вольнолюбивую прекрасно помню.
        Натан бросил удивлённый взгляд на смешавшуюся при этих словах девушку, но вопросы задавать не стал, чтобы не смущать её еще больше. Тем более он примерно догадывался, что стало камнем преткновения в общении этих двоих: Аэлита сразу нелестно высказалась Натану о местных правилах безопасности, вряд ли она прежде об этом молчала, могло и Русакову достаться на орехи.
        - А чем так страшен эскорт из внешнего оцепления, что вы им работников пугаете? - полюбопытствовал поручик. - Если не секрет.
        - Скорее, местный юмор и тонкости отношений, - улыбнулся Роман Анатольевич. - Заводские считают их тупыми и опасными солдафонами, они заводских - упрямыми и, да, тупыми баранами. А на деле это просто охрана с выучкой сторожевых псов, которая не смотрит на чины, звания и прочие мелочи. Если их отправить за Меджаджевым, он непременно начнёт ругаться, тогда они, следуя инструкции, скрутят его и вот в таком виде доставят под конвоем, уже бывало.
        - И впрямь тюремные порядки, - поразился Натан. - Неужели подобное оправданно? Вы тут словно штурм переживать готовитесь!
        Русаков смерил полицейского задумчивым, тяжёлым взглядом, а после проговорил ровно:
        - Будьте уверены, оправданно. Но от подробностей разрешите воздержаться до особых указаний сверху.
        - Я не настаиваю, это обыкновенное любопытство, - примирительно развёл руками Титов.
        Вот так с ходу поверить Русакову на слово не получалось, это вполне могла быть паранойя отдельно взятого служащего Охранки, каковые нередко грешили подобным. Но с другой стороны, и не верить поводов не было: всё же Русаков уже проявлял некоторую гибкость, не свойственную обычно параноикам, взять хотя бы разрешение Титову не сдавать оружие.
        - Какого дьявола тебе опять от меня нужно?! - громыхнуло от двери, распахнутой как будто ударом ноги. - Сам ни хрена не делаешь, так хоть людям не мешай работать!
        Глава 18. Любовник
        Оглянувшись на вломившегося в кабинет посетителя, Титов не без иронии припомнил описания, которые давали этому господину совершенно разные люди, и подивился их лаконичному остроумию. Вот именно «большой, чёрный и громкий», иначе и не скажешь.
        Меджаджев Руслан Яхъяевич росту был богатырского, не меньше трёх аршин, сложение имел могучее и, несмотря на гладко выбритое лицо, действительно был чёрен: глаза, буйные смоляные кудри, даже кожа смуглая. Одет неброско, почти небрежно - простые тёмные штаны, стоптанные сапоги да кое-как подпоясанная рубаха навыпуск с завёрнутыми до локтя рукавами. Кулаки пудовые, под стать прочей наружности.
        - Не громыхай, с тобой вот из полиции хотят поговорить, - спокойно, с видом ко всему привычного человека ответил майор. - Садись.
        - Да я эту вашу полицию… - зарычал вещевик и явно хотел завернуть оборот покрепче, но тут заметил Брамс. Русаков хорошо знал своего подопечного: при виде девушки Меджаджев заметно притих. Нет, в кроткого ягнёнка не превратился, но малость сдулся, сбавил тон и закончил почти мирно: - В глаза бы не видел и времени на неё не тратил.
        - А придётся, - задумчиво проговорил Титов. - Садитесь.
        - Я вас оставлю на некоторое время. Без меня прошу кабинет не покидать, - проявил тактичность Русаков.
        Почему-то после его ухода Аэлите сделалось исключительно неуютно в одной комнате с этим большим шумным человеком, и она тихонько придвинулась к Титову ближе.
        Вещевик проводил хозяина кабинета взглядом, покривился, но опустился на тяжело скрипнувший стул напротив поручика. Тот представил Аэлиту, назвался сам, в это время успел достать всё нужное из планшета, включая блокнот для записей и чернильную ручку - когда-то очень дорогую, а сейчас исключительно потёртую и непрезентабельную. Подарок сестры к началу новой работы и заодно жизни, который с тех пор служил верой и правдой наряду с наганом, сделавшись чем-то вроде оберега.
        - Руслан Яхъяевич, в каких отношениях вы состояли с Акулиной Матвеевной Горбач, урождённой Мартыновой? - сразу начал с главного Натан.
        - Да ты в конец озверел, мусор, меня про женщину… - зарокотал вещевик, поднимаясь с места.
        - Сядьте! - коротко рявкнул поручик, не меняя позы и спокойно глядя снизу вверх на грозно нависающего Меджаджева. - Эту женщину третьего дня убили, - холодно, ровно добавил он. - Как и двух других до неё. Как могут найти сегодня ещё кого-то, потому что минуло два дня, а именно такое время разделяет прежние жертвы. Вы пока ещё свидетель, но, похоже, очень желаете перейти в разряд подозреваемых. Если не прекратите истерику, я вынужден буду задержать вас за оскорбление служащего уголовного сыска при исполнении. А теперь, может быть, мы продолжим разговор здесь?
        За время этой короткой речи он достал из небольшой стопки документов по делу, которые возил с собой, фотокарточки и аккуратно, неторопливо, одну за одной выложил их на стол перед вещевиком - чёрно-белые покойницы на фоне декораций морга. Мельком отметил, что надо бы завести практику возить фотографа на место происшествия.
        - Как это - убили? - проговорил растерянно Меджаджев, медленно опускаясь обратно на стул. В руках он держал фотографию Акулины, с которой всё это время не сводил взгляда. - Я не знал… Кто это сделал?!
        - Руслан Яхъяевич, вы можете разговаривать спокойно? - задумчиво поинтересовался Натан. - Если бы я знал ответ на этот вопрос, меня бы здесь не было. Ну так что? Какие отношения связывали вас с ?орбач?
        - Близкие, - тяжело вздохнул он. - Я хотел на ней жениться.
        - А как же её муж? Вы ведь вместе работаете? - продолжил Титов.
        - Да Горбачу на неё плевать, - поморщился вещевик. - Был бы еще муж, а она для него как дорогая картина на стене - для положения и статуса, и всё. Почти убедил развестись…
        - Она была беременна, около месяца. Это мог быть ваш ребёнок?
        Беречь нервы нынешнего собеседника поручик не стремился, это не больная старая женщина. К тому же, пусть это его и не красило, Натан был предвзят: он очень не любил вот таких агрессивно-несдержанных людей, которые рычат на всех вокруг по поводу и без. И ладно бы они разговаривали сейчас один на один, но присутствие Аэлиты, с явным опасением поглядывающей на шумного вещевика, лишало поручика всякой снисходительности.
        Меджаджев от этого известия разом как-то посерел и осунулся, и Титова запоздало кольнула совесть.
        - Видать, мой и был, - уронил вещевик, отложил фотографию, аккуратно разгладил смятый уголок. Скользнул равнодушным взглядом по остальным. - Это всё?
        - Это только начало, - возразил Натан. - Где вы были четырнадцатого, шестнадцатого и восемнадцатого вечером, после шести?
        - Да как ты… - начал, вновь зверея, подниматься со стула Меджаджев.
        - Хватит! - рявкнул Титов, зло саданув ладонью по столу и резко поднявшись, так что Брамс рядом аж подпрыгнула от неожиданности. - Ещё раз позволите себе повысить голос, и разговор мы продолжим в камере! - процедил он, упираясь кулаком здоровой руки в стол. Не для внушительности, просто от резкого движения бедро прострелило болью, и хорошо, что успел опереться, а то бы знатно загремел на потеху вещевику. - Повторяю свой вопрос, - проговорил, дождавшись, когда угрюмый собеседник сядет обратно. - Где вы находились в указанных числах текущего месяца?
        Предупреждению Меджаджев наконец-то внял, поэтому дальше разговор пошёл хоть и в напряжённой обстановке, но уже не на повышенных тонах. С алиби у него оказалось плохо: во время убийств вещевик находился дома. В момент первого и второго - с Горбач, которая уже ничего не могла подтвердить, а во время третьего - и вовсе один.
        - Как же так получилось? Вы ведь встречались с ней в этот день, около пяти вечера.
        - Хорошо ищете, но не там, - проворчал Руслан. - Хотя… я тоже отчасти виноват в случившемся…
        - Поясните.
        - Не надо было её отпускать, - вздохнул Меджаджев. - Мы… немного поспорили. Я давно убеждал Кулю прекратить это всё и расстаться с мужем, она сомневалась и откладывала. А тогда я заявил, что коль боится говорить - то приеду и заберу её, и с Горбачом объяснюсь. Куля сказала, что ей нужно подумать, отказалась, чтобы я её провожал, и ушла. Обещала дать ответ через пару дней. Это было около семи, она взяла извозчика, и я посчитал, что этого достаточно, не стал провожать.
        - Не припомните, как выглядел извозчик? Где вы расстались? - спросил Титов, не заостряя внимания на чрезвычайной неубедительности ответов собеседника. Кроме возможности совершения преступлений, предъявить Меджаджеву было нечего, поэтому Натан давить не спешил: этот тип явно не из тех, кого можно взять на испуг.
        - Извозчик как извозчик. Простой мужик, двуколка потёртая, лошадь обыкновенная, гнедая. Какой Куля адрес назвала - я не слыхал, но, видать, не домой поехала…
        Поручик задокументировал всё сказанное, точное место, где девушка села в экипаж, описание её одежды. Потом Титов расспросил вещевика о работе, и на вопросы тот отвечал крайне неохотно, односложно, совсем не с таким пылом, как Горбач. Спросил Натан и о вере, не понимая, как Меджаджев намерен был решать этот вопрос в браке с Горбач, однако вещевик оказался не мусульманином, как ожидал следователь, а вовсе даже атеистом, хотя ради любимой готов был и креститься. Причём к этому вопросу он, на удивление, отнёсся проще всего.
        Аккуратно расспросив о родных и причинах, по которым Меджаджев до сих пор холост, выяснил, что из родственников осталась только сестра, у которой давно своя семья. Жена была, но умерла родами пятнадцать лет назад, и ребёнка тоже спасти не удалось. После этого открытия Титову стало совсем уж стыдно за свою недавнюю резкость, однако возвращаться к этому вопросу и заострять извинениями внимание он не стал.
        К тому моменту, когда на пороге появился хозяин неуютного кабинета, Титов успел расспросить вещевика решительно обо всём, что хотел узнать, и ещё кое о чём, что ему было совершенно без надобности. Поручик уже начал предчувствовать неприятное неловкое молчание, когда дверь всё же отворилась, пропуская внутрь Русакова в компании Хрищева.
        - Не помешаем? - осведомился Роман Анатольевич.
        - Нет, вы вовремя, мы как раз закончили, - кивнул поручик, наблюдая за тем, как свидетели довольно тепло здороваются. - Вы знакомы?
        - Да, конечно, - отозвался бесхитростный шофёр. - Я Руслана порой вожу, да и вообще мы недавно едва не породнились.
        - Это как? - насторожился Натан.
        - Так ?услан чуть на Лене не женился.
        - Сестре вашей супруги?! - уточнил поручик.
        - Ну да… А что?
        - Я могу идти? - недовольно привлёк к себе внимание Меджаджев.
        - Боюсь, теперь нет, - нахмурился Титов. - Сядьте.
        - Да какого…
        - Сидеть! - рявкнул поручик, и вещевик осёкся.
        Хрищев вздрогнул и поспешил занять последний оставшийся гостевой стул, а Русаков, слегка усмехнувшись уголками губ, прошёл к своему месту.
        - Вы были знакомы с ?леной Дёминой?
        - Что значит «был»? - напрягся тот, а Титов подвинул к нему ближе фотокарточку второй жертвы. - Что… это Лена?! - проговорил вещевик изумлённо.
        - Какие отношения вас связывали, когда и почему вы разошлись?
        Меджаджев, похоже, наконец-то понял, в насколько неприглядном положении оказался и в сколь плохую историю попал, и заговорил уже иначе. Впрочем, до заискивания не опустился, чем вызывал уважение. Был собран, краток и точен. Пару раз порывался вспылить, но Титову не приходилось его окорачивать - вещевик сам брал себя в руки и смирял норов.
        Про то, что он едва не женился на Дёминой, её зять, со слов Меджаджева, преувеличил. То есть Руслана действительно заинтересовала эта девушка, и он даже начал ухаживать, но они оба быстро поняли, что характерами не сходятся совершенно: это был как раз тот случай, когда «нашла коса на камень». Резкий, порывистый, шумный Меджаджев готов был беречь и защищать свою женщину от всего на свете, вот только бойкую и решительную Елену совсем не прельщала роль тщательно опекаемой жены и матери. Обсудили это, поняли, что ничего не сладится, и разошлись вполне мирно еще до Рождества.
        Собственное знакомство с Наваловой он отрицал, уверяя, что до отношений с Акулиной посещал совершенно иное заведение, и доказать обратное Натан пока не мог. И про взорванный заброшенный дом, куда проститутка часто наведывалась, ничего как будто не знал.
        Что до Хрищева, заподозрить его в участии оказалось весьма сложно. Как минимум потому, что на первое убийство алиби ему создавал присутствовавший здесь Русаков, которого шофёр как раз тогда возил в Б*** уезд, а во время третьего он вообще находился в соседней губернии. Конечно, он имел возможность поучаствовать в убийстве своей родственницы, потому что в тогдашний вечер колесил по городу и окрестностям, по большей части в одиночестве, и легко мог выкроить час, но всерьёз эту версию Титов не рассматривал и вскоре отпустил Хрищева с миром.
        А вот до расставания с Меджаджевым было пока ещё далеко. Настойчивую просьбу осмотреться в его доме вещевик воспринял в штыки, однако дураком он не был и препятствий обыску чинить не стал. Понимал, что в противном случае его просто перестанут спрашивать.
        Руслан Яхъяевич оказался почти соседом Титову, жил всё на той же Полевой, только в другом её конце, у самой реки - сюда его семья перебралась с Новособорной. Дом был хороший, крепкий, на каменном фундаменте, в два этажа. Просторный двор ограждался невысоким ладным забором, в одном месте у дороги носившим следы починки - некрашеные доски вызывающе ярко желтели на солнце.
        - Один болван въехал, в поворот не вписался, - ворчливо пояснил хозяин, заметив задумчивый взгляд Титова, и открыл калитку.
        - Давно?
        - Двенадцатого числа, - отозвался Меджаджев и кивнул на верстак у забора, под которым желтела стружка и лежала приличная стопка досок, не пошедших в дело. - С тех пор вот потихоньку латаю, как время и погода позволяют.
        Чтобы попасть в дом, пришлось подождать: у вещевика имелась охрана от посторонних, почти как на заводе, только, конечно, слабее и проще, и потребовалось с минуту, чтобы она пропустила чужих.
        Обстановку явно подбирали с большим тщанием, хотя и в непривычном ключе: похоже, занимался этим еще отец Меджаджева, опиравшийся на традиции и обычаи своей родины. Много ковров, узорчатая мебель, кое-где даже мозаика. Но на всём здесь лежала печать запустения, единственному холостяку дом явно был велик. Хотя пыли не наблюдалось даже в закрытых комнатах, где мебель стояла, накрытая чехлами, а ковры были свёрнуты: за порядком следили даже здесь. Разве что на чердак в последний раз заглядывали явно очень давно, там пыли уже хватало, поэтому Титов даже осматриваться не стал, только заглянул и отметил отсутствие на ровном сизом ковре каких-либо следов.
        Обжитыми выглядели лишь несколько комнат на первом этаже - спальня, небольшая гостиная да кухня. Ничего интересного или компрометирующего не встретилось, разве что в кухне обнаружился люк в подпол, запертый на навесной замок. Хозяин насилу вспомнил, где хранится ключ, так что Натан подозревал, что открыть будет трудно. Однако ключ провернулся без усилия, словно замок недавно смазали.
        Снизу дохнуло холодным запахом сырости, плесени и… хвои?
        - У вас есть фонарь? - спросил Титов.
        - Сейчас найду, - пожал плечами Меджаджев.
        - Впрочем, нет, не надо, мы поступим иначе, - одёрнул поручик вещевика, который шагнул в сторону двери. - Брамс, позовите шофёра вместе с фонарём, если не ошибаюсь, у него должен быть.
        Аэлита задавать вопросы не стала, хотя покосилась на напряжённого живника растерянно. Примерно так на него поглядывал и хозяин дома, на которого поручик, в свою очередь, смотрел пристально, словно в прицел, да еще руку на кобуру положил - непроизвольно, незаметно для самого себя.
        - Что случилось? - нахмурился Меджаджев, от которого это движение как раз не укрылось.
        - Надеюсь, ничего, - ровно отозвался Титов.
        Пара минут, пока Брамс бегала за подмогой, прошли в напряжённой, вязкой тишине, в которой обоим мужчинам делалось всё больше не по себе. Натан вглядывался в хозяина дома, пытаясь уловить все оттенки эмоций, но тот лишь хмурился, похоже и впрямь не понимая происходящего.
        - Принесли? Прекрасно. Спускайтесь, - велел поручик появившемуся на пороге шофёру.
        - Вот вам делать больше нечего, - проворчал тот, однако возражать не стал, послушно полез вниз, невозмутимо зажав ручку фонаря зубами.
        Спускался достаточно долго; или это просто показалось от напряжения? Титов всё больше хмурился, периодически бросая короткие взгляды на дыру в полу, в которой пятно света медленно удалялось.
        - Ух! Хорош у них подвальчик, - донеслось наконец снизу ворчание шофёра. - Чего вы меня сюда загнали-то?
        - Что там такое? Опишите, пожалуйста, - попросил поручик.
        - Ну стол какой-то. Доски вон лежат. Ветки еловые, сухие уже. Саквояж какой-то чуднoй, пёстрый… Доставать?
        - Нет, ничего не трогайте, - ответил Титов.
        Видимо, прочитав что-то в его взгляде или сообразив по ответам из подвала, совершенно помрачневший Меджаджев качнулся в сторону выхода, но в следующее мгновение на него уже смотрело дуло нагана.
        - Не советую, - мрачно предостерёг поручик. - Медждаджев, вы арестованы по подозрению в убийстве трёх человек. Не делайте глупостей. Брамс, кликните городового. У вас свисток есть? Держите мой.
        - Я никого не убивал, - процедил вещевик, гневно стискивая кулаки, но благоразумно не двигаясь с места: в готовности и способности следователя выстрелить он не сомневался. - Я любил Кулю!
        - Разберёмся, - уронил Титов. Делать поспешные выводы, бросаться обвинениями сверх сказанного и требовать от убийцы покаяния он не собирался. Сейчас, когда появились первые настоящие улики, начиналась самая важная часть работы следователя, поиск истины, и подумать было о чём.
        Медждаджев до сих пор вёл себя слишком спокойно для человека с настолько запятнанной совестью, но это ровным счётом ничего не гарантировало. Даже в собственной практике Титов сталкивался с совершенно разными людьми и случаями. Бывали такие, кто играл столь убедительно, что по ним плакали столичные театры. Бывали такие, кто сохранял спокойствие и твердил о своей непричастности даже тогда, когда не оставалось ни единого сомнения в их виновности. Бывали такие совпадения, в которые не верилось до последнего. Бывали столь изящные мистификации и попытки сбросить вину на другого, что вызывали искреннее восхищение. И еще предстояло выяснить, с чем довелось столкнуться в этот раз.
        Городовой появился через несколько минут, которые Титов провёл напряжённым словно струна. Он здраво оценивал собственные силы и понимал, что вблизи со здоровяком Меджаджевым не справится при всём желании, тем более - с одной рукой, поэтому предусмотрительно держался в отдалении. Пуля всяко быстрее человека, а без сомнений стрелять по живым мишеням поручик научился уже давно.
        Вещевик глядел волком, попавшим в капкан, но кусаться не пытался: понимал, что любое сопротивление лишь усугубит его проблемы. После заявления о своей невиновности он не обронил больше ни слова. Позволил городовому сковать руки за спиной, и только когда ключ повернулся в замке наручников, Титов позволил себе расслабиться и опустить пистолет.
        - Посадите его в машину. Глаз не спускать! - велел он городовому, назвавшемуся Ерёминым, и тот взял под козырёк.
        - Натан Ильич, так он в самом деле убийца? - спросила Брамс, когда Медждаджева увели.
        - Посмотрим, - вздохнул Титов. - Убийца всяко ненормален, а безумцы бывают исключительно хитры и изворотливы. Не говоря уже о том, что некоторые из них порой не отдают себе отчёта в собственных действиях и даже забывают о совершённых поступках. Да что с вами, Аэлита Львовна? - нахмурился он: девушка была бледна и весьма напряжена.
        В ответ на это Брамс глубоко, судорожно вздохнула и нехотя проговорила:
        - Он жуткий. Не представляю, как эта девушка умудрилась с ним встречаться?!
        - Ну так уж прям и жуткий, - недоверчиво хмыкнул Натан.
        - Жуткий-жуткий! Как он у Русакова рычал, что твой медведь…
        - Эй, служивые, мне тут долго еще куковать? - окликнул снизу шофёр.
        - Погодите, сейчас спущусь, - опомнился поручик. - Полезете в подвал?
        - Конечно! - с энтузиазмом откликнулась Брамс. Подземелье её не пугало совершенно, не то что Медждаджев.
        Спуск оказался и впрямь долгим: лаз глубиной в добрую сажень, да и сводчатый потолок подвала был высок. В узкой норе было неуютно, а когда она кончилась - сделалось ещё больше не по себе. Тёмное, пахнущее сыростью помещение было почти пустым. Луч фонаря чертил во мраке золотистый конус, и когда тот проскальзывал по стенам, чудилось, что следом за ним катится вал тьмы, торопящийся залить рану и стереть самые воспоминания о свете. Натан понимал, что это игра воображения, но хорошего настроения это понимание не добавляло.
        Стены и своды подвала были сложены из тяжёлых серых камней, точно подогнанных друг к другу. По плотно утоптанному сырому земляному полу ноги ступали бесшумно, даже если не прикладывать к тому никаких усилий.
        Подвал был почти пуст. Этажерка для вина, в которой пыльные тёмные бутылки занимали несколько ячеек. Старые стеллажи, на них - пустые ящики, в одном из которых темнела непонятная масса, кажется, остатки сгнивших запасов. Несколько пустых бочонков для солений, совершенно ржавый садовый инвентарь или что-то вроде; всё это не представляло интереса, хотя Натан добросовестно обошёл сравнительно небольшое помещение, заглянул во все углы и рассмотрел старую кладку, заметно отличающуюся от той, какой сложен был сам дом. Наверху это были кирпичи, а здесь - в полном смысле камни. Высокие своды, украшенные арками стены - такой подвал скорее ожидаешь встретить в каком-нибудь монастыре, нежели в обыкновенном городском доме.
        Всё самое интересное шофёр перечислил скрупулёзно. У стены обнаружился простой деревянный стол, очень подходящий к прочей обстановке. К одной из ножек его привалился открытый мешок, на треть заполненный еловыми лапами, несколько лежали на столе, рядом с ними - моток бечёвки и непримечательный потёртый нож, весьма тупой. Сбоку к столу прислонялось несколько досок разной длины.
        В углу стоял саквояж, подробно описанный Хрищевой, здесь же нашлась шляпка с вуалью и небольшая сумочка, с которой и Царёва, и сам хозяин дома видели Акулину Горбач. Разложены вещи были с особенным тщанием, аккуратно, даже любовно, словно трофеи.
        - А что это значит-то? - полюбопытствовал шофёр. - Это вот тот чернявый - топитель, что ли, и есть?
        - Возможно, - задумчиво проговорил Натан.
        Взял в руки одну из разновеликих досок, осмотрел. Горбыль был неровный, с обломанным краем. Провёл пальцем по столу - пыли на нём не было, столешницу явно недавно чистили. Присел на корточки, осмотрел пол под столом - ровная утоптанная земля.
        Обошёл кругом, внимательно глядя под ноги, выхватил лучом фонаря вбитые в стену скобы, образующие лестницу, осмотрелся под ними, вдумчиво поковырял носком сапога земляной пол.
        - Натан Ильич, что вы ищете? - не выдержала Аэлита, со всё возрастающим интересом наблюдавшая за метаниями поручика.
        - Следы, Брамс, - отозвался Титов, опять остановился у стола, шаря по нему лучом света. - Следы, - повторил задумчиво, переложил фонарь в подвешенную на перевязь руку, а освободившейся - сбил фуражку на лоб и рассеянно потёр затылок. - Чёрт знает что…
        - Да что такое-то?!
        - Брамс, вас ничего не смущает в этой картине? - проговорил Натан. - А вас, Алексей Семёныч?
        - А что искать-то надо? - спросил шофёр. - Ну лежит барахло, хранится, так на то и подвал…
        - Аэлита Львовна, а вы что скажете?
        - Картина как картина! - проворчала девушка, совершенно не понимая, чего от неё хотят и что она должна заметить. - Все те материалы, которые на трупах были. Вроде бы. Только свечей нет.
        - Есть, вам просто не видно. Они вон в щели между досок закатились. Ладно, давайте вы сейчас снимите здесь умбру, с комнаты и с предметов, потом отпечатки с ножа, ручки вот от этой сумки… Умеете? - запоздало спросил поручик: всё же Брамс - эксперт своеобразный. Но та уверенно кивнула, и Титов продолжил: - Потом заберём имущество покойниц, нож и верёвку, да пойдём, больше тут делать нечего.
        - А доски? Лапы еловые? - не поняла вещевичка. - Это разве не надо?
        - Давайте и их прихватим для порядка, - согласился Натан. - Алексей Семёнович, поможете? Вот эту доску поменьше, и вот, лапу держите да полезайте. Брамс, вы печати накладывать умеете?
        - Угу.
        - Прекрасно, тогда еще и прикроем тут всё. Давайте помогу ваши прищепки расставить, - предложил он.
        - Сам вы прищепка! - искренне возмутилась девушка. - А это щупы!
        - Хорошо-хорошо, я не настаиваю, - хмыкнул поручик. - Щупы так щупы.
        Странно, но под холодными, угрюмыми сводами, в темноте, едва разбиваемой светом одинокого фонаря, знакомый уже плач флейты звучал удивительно мирно. Вроде бы и звуки те же, и сыскари здесь всего вдвоём, и лёгкое эхо дробит рваную мелодию - все условия для того, чтобы жутью пробрало до костей. Однако сейчас Натан ощущал себя спокойнее, чем под открытым небом на живописном речном берегу. Конечно, пронзительный визг благородного инструмента терзал слух, но и только: никаких мистических, потусторонних переживаний и непонятных ощущений. Привык?
        Тому, что никаких отпечатков на уликах не оказалось, Натан не удивился, однако это был ещё один тревожный звоночек. Выходит, преступник настолько предусмотрителен, что не оставил следов, но - притащил улики к себе домой. Более чем странное поведение…
        Закончив с этими делами, полицейские вместе с оставшимися уликами выбрались наружу. Титов прикрыл люк и запер замок, жестом предложив Аэлите продолжить. Всё необходимое для создания печати имелось в том же чемоданчике с умброметром - небольшой, заранее подготовленный листок фольги, покрытый затейливой вязью. Вещевику оставалось только правильно установить его и отдать команду: печати эти были рассчитаны на каждого, кто обладал хоть крупицей таланта, и потому все сложные приготовления выполнены были заранее.
        Такую же печать девушка по просьбе Натана установила и на парадную дверь, через которую они прошли в дом, и на чёрную, обнаруженную уже после, и даже на калитку.
        Медждаджев, угрюмый и насупленный, ожидал в автомобиле. Бежать и сопротивляться он явно не собирался, лишь молча наблюдал через небольшое окно за действиями Брамс, а потом - за тем, как сыскари пристраивают в багажник и салон свою добычу, прощаются с городовым, рассаживаются…
        - В Департамент? - понятливо уточнил шофёр.
        - Да, поехали, - рассеянно подтвердил Титов.
        Девушку он усадил вперёд, сам устроился сзади, рядом с вещевиком. Глянул на него задумчиво и предложил:
        - Давайте наручники вперёд перестегну, неудобно.
        - Что, уже не боишься? - огрызнулся тот.
        - Ну, как хотите, - равнодушно пожал плечами поручик, и дальше двинулись в молчании, благо что ехать было совсем недалеко.
        Глава 19. Подвал
        Поведения поручика Брамс не понимала совершенно, но уже смирилась с этим и даже не пыталась самостоятельно разобраться, ожидая, пока тот всё объяснит. Казалось бы, всё замечательно, они поймали убийцу, улики налицо, а остальное можно выяснить в ходе дознания. Но нет, Титов был весьма задумчив и сосредоточен, даже напряжён, и никакой радости на его лице не читалось.
        Что ему не понравилось в том подвале? О чём он думал, недовольно хмурясь и отвечая на все вопросы односложно, скорее отмахиваясь? Брамс едва сдерживалась, чтобы не начать расспрашивать прямо сейчас. Остановило её даже не присутствие свидетелей, а солидарность: она сама терпеть не могла, если во время решения какой-то важной задачи её теребили, отвлекали и лезли под руку с вопросами.
        С Меджаджева сняли отпечатки пальцев и определили его в тесную одиночную камеру, коих в подвале Департамента было полтора десятка как раз на такой случай, да там покуда и оставили, избавив от наручников. Титов немного побродил по зданию, чтобы оформить задержанного и приобщить к делу улики, а потом засел в двадцать третьей комнате за чистовик протокола обыска на основе пометок, сделанных в блокноте, изучение дела ссыльного смутьяна, Яхъи Рустамовича Меджаджева, и уточнение иных мелочей.
        - Чего это он? - театральным шёпотом обратилась к Аэлите Михельсон, кивая на петроградца. Брамс в ответ пожала плечами:
        - Мы подозреваемого задержали, вещевика. Я думала, Натан Ильич обрадуется, а он по-моему еще пуще прежнего посмурнел. Не говорит ничего. Может, просто того типа жалеет? Хотя с чего бы…
        - А что за тип? - оживилась Элеонора, да и остальные присутствующие - Адам и Валентинов - также навострили уши.
        Брамс, конечно, слушателей не разочаровала, во всех подробностях изложив собственные впечатления от знакомства с громогласным вещевиком, по непонятной причине произведшим на обыкновенно равнодушную к людям Аэлиту неизгладимое впечатление. И подвал она живописала в красках, и своё восхищение хладнокровием Титова - особенно.
        Чогошвили искренне разделял восторги девушки, Валентинов скроил постную мину и сдержанно поручика хвалил, а вот Михельсон поглядывала на петроградца в задумчивости и с выводами и поздравлениями не спешила. Может, сама она и не блистала логикой и некими особыми сыскными талантами, но зато мудрая женщина знала людей. И сейчас, наблюдая за Титовым, сделала единственный вывод: сам Натан не просто сомневается в виновности арестованного, он вообще в неё не верит. Ну или почти не верит. Почему и зачем арестовывал? А вот это уже с него самого стоило спрашивать. Только делать это Элеонора не собиралась, полагая нынешний случай совсем не тем, где уместно праздное любопытство.
        - Что, Натан Ильич, пора дырочку под орден крутить? - приторным тоном поинтересовался Валентинов, когда живник закончил свою писанину и отдал бумаги Михельсон.
        - Кто может вам это запретить? - рассеянно пожал плечами Натан, кажется, почти не услышав его слов. - Как сказал один из великих, надежда живёт даже возле могил. Пойдёмте, Брамс, воспользуемся советом знающего человека и поговорим с нашим арестантом в более располагающей обстановке.
        Аэлита с готовностью поднялась с места и, кивнув, устремилась за ним.
        - Натан Ильич, что-то не так? - всё же спросила вещевичка, когда двадцать третья комната осталась позади.
        - Что вы имеете в виду?
        - Ну… Мы же вроде бы нашли и арестовали преступника, но вы не выглядите обрадованным. Вам жалко его?
        - Преступника, - задумчиво повторил Титов, словно бы пробуя слово на вкус. - Если бы всё было так просто!
        - Думаете, это всё же не он? Но почему? Есть же улики…
        - По многим причинам, - поморщился поручик. - И улики эти меня смущают сильнее всего.
        - То есть как? Это ведь те самые материалы, которые использовал преступник, разве нет?
        - Те самые, и это исключительно странно. Вы не обратили внимания? Там не было никакого инструмента, кроме почти негодного ножа. Положим, отрезать бечёвку таким можно, ветки можно ломать руками, но как пилить доски? Ладно, инструмент он мог унести. Но ведь и следов никаких нет, что некие действия с этими материалами совершались именно в подвале: ни опилок, ни осыпавшихся иголок. Выходит, мастерил всё это убийца не там? Но зачем было вот так сразу всё складывать? Зачем, например, было тащить горбыль в подвал, почему не бросить с остальными досками? Да и вообще, зачем его где-то добывать - занозистый, неровный, неудобный, - когда у Меджаджева прорва нормальных досок для забора? И мешок еловых лап - к чему? И даже свечки на месте! Притом всё это принесли и аккуратно положили, не побросали кое-как. Так нарочито, что трудно поверить. Да и вёл себя Меджаджев слишком спокойно для человека, у которого в подвале столь серьёзные улики, а он не похож на хладнокровного лицедея, способного на такую тонкую игру. Я почти уверен, что он и вправду в этот подвал не спускался уже очень давно. Ну или он безумен
настолько, что сам не замечает части своих действий и не помнит про них, притом эта, другая, личность сознательно пытается подставить первую. Как вы понимаете, в последний вариант я поверить не готов, на мой вкус это слишком. Да и сличение его ладони с отпечатком, который оставил топитель на спине Наваловой, оправдывает его: конечно, папиллярный рисунок восстановить невозможно, но у Меджаджева ведь ладонь заметно больше! Нет, я почти уверен, что Меджаджева и впрямь подставляют, уж очень энергично нам его навязали. И улики решительно все, и полное отсутствие алиби на все три случая, и его фамилия в том деле тридцатилетней давности о дурачке с его сестрой. Но вот кто это провернул и как?
        - А может, он это специально так подстроил? - азартно предположила Аэлита.
        - Что именно?
        - Ну, нарочито всё подбросил, уверенный, что мы решим, что его подставили, а на самом деле это действительно он?
        - Меры на этот случай мы уже предприняли: он сидит в камере, - усмехнулся Титов. - Хотя, на мой вкус, это всё же слишком шатко и неубедительно. Но я не думаю, что на нас кто-то станет давить и спешить с судебным разбирательством, несколько дней всяко есть. А там либо всплывёт новое тело, и тогда волей-неволей снимутся подозрения с Меджаджева, либо мы что-то выясним. Кстати, а что показал умброметр в подвале? Было что-нибудь интересное?
        - Я так с ходу не скажу, я же даже толком не посмотрела, только сняла и всё, - виновато пожала плечами Брамс.
        - Простите, что так вас торопил, - проговорил мужчина.
        - Да я сама виновата, - отмахнулась девушка. - Вот пока вы отчёт свой писали, вполне могла бы глянуть, а я забыла. Но я исправлюсь, обещаю!
        На этом разговор прервался: сыскари спустились в подвал, и Титову пришлось потратить некоторое время на организацию допроса. Для этих целей здесь имелась отдельная комната - каменный мешок с двумя дверьми в разных концах и небольшим столом посередине, возле которого стояли несколько табуретов.
        На поручика, вошедшего вслед за охранником, Меджаджев глянул хмуро, тяжело, исподлобья, но сыпать оскорблениями не спешил и вообще более никаких действий не предпринял.
        Отпустили охранника, расселись. Натан разговор не начинал, а Аэлита тем более не вмешивалась, пока разглядывая непривычную обстановку. Серые стены были скучны и унылы, но не более, и никакого давящего впечатления не производили - чулан чуланом, разве что свет одинокого белого плафона на потолке был ярок.
        Первым тишины не выдержал, конечно, арестованный.
        - Вы меня сюда помолчать притащили? Так я бы и в камере мог, лёжа. Надо же привыкать к тюремным будням, - едко проговорил он.
        - За убийство трёх человек куда вероятнее виселица, - спокойно поправил Титов, продолжая изучающе глядеть на вещевика. Опять выдержал паузу. - Скажите, Руслан Яхъяевич, кто имел доступ к вашему подвалу?
        - В каком смысле? - опешил тот.
        - В прямом. И хорошо подумайте, прежде чем ответить, от этого зависит очень многое. Кто мог проникнуть в ваш подвал? Скорее всего, в ваше отсутствие.
        - Никто не мог, что за чушь? - возмутился он. - Постоянной прислуги у меня нет, раз в неделю приходит женщина убраться, так я в это время дома, а еду из трактира напротив приносят.
        - Плохо, - уронил Натан, хмурясь. - Друзья, родственники? Неужели и гостей никаких не бывает? А когда бывают, вы неотлучно при них? Особенно в последние несколько дней.
        - Не было никого, - нахмурился Медждаджев. - Да вы сами видели, ко мне так просто не влезешь!
        - А для чего, кстати, вот такая охрана? Есть что красть? - поинтересовался Натан.
        Несколько секунд они мерились взглядами, а потом арестованный всё же ответил:
        - Когда отец поставил дом, то была ещё окраина города. А он добротный, крепкий. И несколько собачьих ублюдков решили, что там есть чем поживиться. Их потом и поймали, и вздёрнули - та банда несколько домов в городе опустошила. Да только из всей большой семьи осталась в живых лишь старшая сестра, которая ушла в дом мужа, да я, потому что у друга гостил. Тогда я решил, что в моём доме чужих не будет, - угрюмо завершил он.
        - Простите, я не знал, - растерялся от такого откровения Титов. - Но тогда выходит, кроме вас, в этот подвал некому было попасть?
        - Выходит, так. Да только я Кулю не убивал. И Лену тоже. И третью эту, как её… - процедил Меджаджев, а после пробормотал себе под нос: - На кой чёрт отец этот подвал вообще оставил? Предлагала же мать засыпать.
        - Что вы имеете в виду? - уцепился Натан даже прежде, чем в его голове успела выстроиться логическая цепочка. - В каком смысле «оставил»?
        - Да в прямом. Там, видать, прежде дом какой-то стоял или вовсе крепость. Подвал случайно откопали, когда водопровод тянули, вот отец и решил его оставить. Мол, хороший, основательный, что добру пропадать? Обустроил, приготовил… Но воспользоваться толком уже не успел, и спуск нормальный сделать - тоже. А я закрыл да и забыл.
        - Занятно. А кто вообще знал о существовании этого подвала?
        - Я из того тайны не делал, подвал и подвал, - пожал могучими плечами вещевик. - Да на кой он вам сдался-то?
        - Этот подвал, Меджаджев, как привёл вас сюда, так и вывести может, причём отнюдь не на виселицу и даже не по этапу, а обратно к человеческой жизни.
        - Так разве не всё со мной решено? - озадаченно нахмурился арестованный.
        - Было бы решено, мы бы здесь лясы не точили, - поморщился Титов. - Всё, пожалуй, только начинается. Скажите, Меджаджев, у вас были враги? Настоящие и подлые.
        - Да чёрт их разберёт, - совсем растерялся мужчина. - Оно разве по лицу поймёшь, у кого за пазухой для тебя камень припрятан?
        - Что, и совсем никто не приходит в голову? А, например, Горбач за рога свои обидеться не мог?
        - Обидеться мог, если бы узнал, но не до такой же степени, чтобы людей убивать! - искренне возмутился вещевик.
        - Вы уж больно рьяно его защищаете, - рассеянно заметил Титов.
        - Для того, кто с его женой шашни крутил, имеете в виду? Договаривайте уже, - огрызнулся Меджаджев. - Знаю, что повёл себя дурно, да только не я их семью разрушил и поначалу ещё помирить пытался. Только к тому, что Серёга человек хороший, это никакого отношения не имеет! Мы с детства с ним дружили, учились вместе!
        - И сейчас - тоже дружите? - задумчиво уточнил поручик.
        - Сейчас - нет, мало общаемся, - нехотя признался арестованный. - Как институт кончили, так и разошлись почти. Сейчас только по рабочим делам, и то редко.
        - Почему? Вроде бы в одном месте работаете.
        - Так я больше на производстве, да еще по планерам, а он - по проектированию движителей, - пожал плечами Меджаджев. - Где нам пересекаться?
        - Ладно, а, кроме него, кому вы вообще могли перейти дорогу? Хоть бы в той же степени, что Горбачу. Может, уволили кого из-за вас? Или повышением в должности обошли?
        Титов ещё с четверть часа расспрашивал вещевика о его знакомствах и круге общения, однако ничего полезного для дела не узнал и никаких подозреваемых не получил. Меджаджев, в очередной раз показав себя человеком прямолинейным и бесхитростным, не сумел даже предположить, кто мог затаить на него зло. В его представлении, все разногласия решались на месте, вопросов ни у кого не оставалось, а люди делились на два сорта: гниль и отбросы, с коими вещевик не пересекался и коих было в мире меньшинство, и нормальные, честные. Попыток переубедить его Натан не предпринимал, только еще больше утвердился во мнении, что убить женщин этот человек не мог. Пришибить в приступе ревности или ярости - ещё куда ни шло, но и то сам бы первый виниться пришёл, снедаемый угрызениями совести. А вот эти все экивоки с ритуалами и обманными манёврами - всяко не про него.
        Подмывало, правда, спросить, как эта слепая вера в окружающих людей сочетается с параноидальным нежеланием пускать этих самых хороших, неспособных на подлость знакомцев в дом без присмотра, но Натан сдержался. Указанная привычка явно имела болезненную природу, вызвана была нешуточным потрясением отрочества и мало относилась к прочим взглядам мужчины.
        Про историю с дурачком он тоже со скрипом вспомнил и только после наводящих вопросов Титова, однако подробностей тех «похорон» назвать не сумел и уж тем более - тех, кто был с ним в тот день и кто ещё мог видеть эту сцену. И как Натан ни бился, выудить из Меджаджева хоть что-то полезное о том случае не удалось, так что как свидетель вещевик оказался бесполезен. Зато поручик еще больше укрепился во мнении, что задержанный невиновен.
        - Куда мы теперь? - полюбопытствовала Брамс, когда подвал остался позади.
        - В архив, конечно.
        - В архив?! Но зачем?
        - Изучать старинные планы города и его окрестностей. Надеюсь, нам это хоть что-нибудь даст, - искренне пожелал поручик.
        - Ничего не понимаю, - Аэлита тряхнула кудряшками. - В архив-то зачем?! И почему вы так настойчиво интересовались этим подвалом?
        - Всё довольно просто, - пожал плечами Титов. - ?сли принять за аксиому, что Меджаджев не убийца, а я не вижу причин этого не делать, то улики ему подбросили. А коль наш арестант столь подозрителен к гостям и уверен, что они не могли сделать этого обыкновенным путём, сверху, выходит, есть другая дорога. Я, наверное, не подумал бы об этом, построй отец Меджаджева такой погреб самостоятельно - всё же организовывать подкоп или другой какой ход ради подобной детали слишком долго и сложно. Но если подземелье осталось от прежних построек, то это уже совсем иной коленкор. Оно слишком основательно, слишком серьёзно сложено, это сразу бросилось в глаза, но тогда я не придал значения. А теперь думаю - не удивлюсь, если подвал этот является частью чего-то большего или по меньшей мере имеет некий тайный ход.
        - Почему? - спросила девушка, заинтересованно поглядывая на спутника.
        - Ну хотя бы… Вспомните, что там было, в этом подвале? Ну, кроме мебели, явно поставленной позже.
        - Ничего? - пару мгновений сосредоточенно подумав, решила она. - Стены, скобы лестницы, земляной пол…
        - Скобы лестницы - и всё, - повторил за ней Титов. - Причём скобы эти явно сделаны уже новыми хозяевами вместе с дырой в потолке. А в остальном, припомните, ведь потолок был цел, никаких признаков того, что прежде имелась другая лестница. Согласитесь, довольно нелепо соорудить такое надёжное, основательное подземелье, приложить к этому массу усилий - и не предусмотреть нормальный спуск. Обыкновенно в таких местах, насколько я себе это представляю, делается каменная же лестница. Может быть, довольно крутая и отвесная, но надёжная. Иначе зачем нужен такой погреб, если туда толком ничего не затащишь?
        - А может, это не погреб? Может, так и задумано было, что нет ни лестниц, ни дверей? - с жаром предположила Брамс.
        Мысль о такой изумительной находке, о старинных секретах и потайных ходах, до крайности взволновала и взбудоражила девушку. Пережитый во время аварии на дороге страх уже подёрнулся дымкой забвения, потускнел и перестал мешать мечтам о приключениях, а что может быть увлекательней загадочных древних построек? Это же буквально история со страниц авантюрного романа! Будь её воля, Брамс бы прямо сейчас бросилась туда на поиски тайного хода, но разумное начало остановило: девушка понимала, что вслепую искать лаз можно бесконечно и в конце концов так и не найти.
        А спорила она исключительно из азарта. Потому что привыкла уже выдвигать самые фантастические версии и получала подлинное удовольствие, когда Титов аккуратно разбирал её предположения на части, что-то отвергая, а что-то - напротив, добавляя в общую картину расследования. Это был тот самый спор, в котором рождается истина, и процесс этот, даривший ощущение сопричастности, вызывал у Брамс искренний, почти детский восторг.
        - И для чего? - чуть нахмурился Натан в ответ на последнее замечание. - Да ну, глупости. По такому принципу разве что усыпальницы строились, но тогда внутри было бы хоть что-то! И уж точно не стал бы отец большого семейства рисковать, прорубая ход в столь своеобразное и, наверное, жуткое место. Про отсутствие входа он, скорее всего, просто не подумал, а вот не заметить загадочные рисунки или, больше того, истлевшее тело вряд ли сумел бы. Едемте, Брамс! Чую я, этот подвал приведёт нас к настоящему убийце.
        Однако на деле всё оказалось сложнее, чем мечталось Титову. До самого закрытия они просидели в сумрачном холодном подвале земельного управления, развлекли своим визитом архивариуса, который с охотой принялся за нетривиальную задачу, но - всё тщетно. Двигаясь в прошлое, от современного плана города к более старым, они так ничего и не нашли.
        Несмотря на помощь реки и притока и такие ориентиры, как наиболее старые церкви города, привязываться к местности было трудно, и Титов в итоге начал внимательно осматривать довольно обширные области. Однако, несмотря даже на расширенный угол поиска, никаких примечательных построек на месте нынешнего дома Меджаджева не нашлось. Там даже трактиров никогда не стояло, которые ещё могли бы озаботиться созданием таких погребов: слишком уж далеко это место располагалось от старого центра.
        Поручику вспомнились местные легенды о подземных ходах и даже целом тайном городе, расположенном под С***, но архивариус упоминание о них воспринял весьма скептически. Лично ему за полсотни лет связанной с историей деятельности не попадалось ни одного достойного внимания источника, позволявшего поверить в достоверность этих историй. А что касается их живучести… Обитатели едва ли не каждого мало-мальски старого города сочиняют сказки о неких катакомбах с несметными сокровищами, так чем же С*** хуже?
        Так и пришлось покинуть архив несолоно хлебавши, и Титов по этому поводу был задумчив и хмур. А вот у Брамс отношение было двояким: с одной стороны, досадно столько времени потратить впустую, но зато с другой - подвал с каждым часом делался всё более загадочным и странным. Это поручик разделял сомнения архивариуса, а вот вещевичка искренне и сразу поверила в то, что именно на часть легендарного города они сейчас наткнулись. Потому что… а чем еще могло быть подобное?!
        Последний аргумент, как ни странно, был особенно весомым, потому что ответа на этот вопрос Натан со своим скептицизмом придумать не смог. Так что назавтра решили ещё раз спуститься в подвал и осмотреться там повнимательнее.
        - Аэлита Львовна, а что с результатами измерений умбры? Вы их расшифровали? - опомнился Титов уже дома, за чаем.
        - Да что там было расшифровывать! Просто внимательно прочитать, - отозвалась девушка. - Да, я посмотрела, но ничего определённого не нашлось, так, обрывки.
        - Поясните, пожалуйста, подробнее, как это выглядит, что значит и что из всего этого следует.
        - Да так и выглядит. Умбра у вещей погибших почти так же, как на их телах, из достаточно отчётливых следов - только та самая вещь, которую мы предполагали женским оберегом, она весьма явственно отпечаталась на уликах. А всё остальное - это ощущения и скорее предчувствия, нежели действительные результаты, и опираться на них трудно. На вещах убитых в меньшей степени, на досках и еловых лапах - в большей есть остаточные, очень смутные следы чего-то ещё, похожего на умбру автомобиля. Но вид его и марку я, конечно, не назову, хотя находились они в нём долго: увы, под землёй тень быстро смазывается и исчезает. А еще мне почудился след, подобный тому, который остался на месте нашей с вами аварии.
        - Как это - почудился? И от чего вообще зависит продолжительность существования умбры?
        - С существованием умбры всё просто: она тем явственнее, чем сильнее вещь и дольше контакт, зависимости эти давно уже выведены и собраны в таблицы. Если интересует пример, то вот моя флейта оставит отчётливо читаемую умбру на некоей чистой поверхности за четверть часа: распределение вещевой силы на ней уж очень особенное, ни с чем не спутаешь, и уровень её весьма велик. Почувствовать умбру оберега на втором и третьем телах я сумела, во-первых, потому, что вещь эта находилась рядом с ними сравнительно продолжительное время, наверное не меньше получаса, а во-вторых, именно потому, что прочую умбру стёрли, то есть тела представляли собой чистый лист, на котором всё легко отпечатывается. Плюс плоть сама по себе тяготеет к сохранению умбры, это её неотторжимое свойство. Иначе на нас бы не действовали вещи. Ещё неплохо сохраняется отпечаток, если вещь находится рядом недолго, но продуктивно, как-то изменяя материал. Скажем, отпечатки обуви или порезы от ножа-вещи будут хранить умбру очень долго. А здесь… - она на мгновение запнулась, сосредоточенно хмурясь. - Полагаю, эти предметы не меньше нескольких
часов, а может и дней, лежали в автомобиле, в отличие от тел покойниц, на которых тот не успел оставить следы. С ними в том же транспорте находился и оберег.
        - Погодите, выходит, вещевая сила автомобиля меньше, чем у этого оберега? - нахмурился Титов. - Или оберег воздействовал дольше?
        - Скорее, просто лежал ближе. Пик умбры у любого автомобиля там, где двигатель, самая сложная его часть, а все эти вещи перевозили, конечно, в кузове, где вещевая сила заметно меньше. А вот оберег находился очень близко к телам и предметам.
        - Ясно. Простите, что перебил.
        - Ага… Да. Так вот, после автомобиля какое-то значительно менее продолжительное время рядом с ними находилось… нечто, имеющее своеобразную умбру живого-неживого. Может быть, однократно воздействовало. А потом всё это лежало в подвале, и земля вокруг стёрла следы, так что остались лишь намёки. Мне кажется, еще день-другой, и даже это бы уже растаяло.
        - Занятно, - задумчиво протянул Натан. - А следы на всех предметах одинаково отчётливые? То есть их принесли в подвал вместе?
        - Нет, потому и отпечаток разной яркости. Самые отчётливые следы на досках, еловых лапах и сумочке третьей жертвы, а на шляпке вообще почти ничего не осталось. Так что их, наверное, приносили туда всё же по очереди.
        - Выходит, чувствовал себя в этом подвале преступник безнаказанно, проникал туда свободно и беспрепятственно и точно знал, что хозяин вниз не полезет раньше времени. Занятно.
        - Да. А еще я, кажется, догадываюсь, где именно нужно искать проход, - сообщила она. - Общий фон имеет некоторые неоднородности, довольно незначительные, но… это ведь лучше, чем ничего, верно?
        - Определённо, да, - согласился Натан. - Вот завтра и попробуем. А ещё, Аэлита Львовна, у нас с вами появилась, кажется, серьёзная, настоящая улика.
        - Это которая?
        - Оберег. Судя по той картине, которую вы описали, я рискну предположить, что эта вещь принадлежала Наваловой, потом с её тела она как-то попала в багажник автомобиля и, судя по всему, поныне находится именно там. Очевидно, завалилась куда-то, а убийца этого не заметил. Так что у нас есть особая примета автомобиля. С маркой было бы, конечно, сподручнее, не снимать же умбру со всех в городе, но зато это - настоящее, полноценное доказательство. Дело за малым: найти его. Но это потом, а теперь предлагаю ложиться спать, завтра нас ждёт долгий и интересный день.
        …Подвал опечатанного дома встретил возвращение сыскарей с прежним равнодушием. Или даже, может, с еще большим, потому что часть улик отсюда вчера забрали, и теперь подземелье казалось ещё более пустым и старым.
        Пока Брамс пыталась связать свои цифры с действительностью и указать места неоднородностей, Титов подошёл к ближайшей стене, разглядывая и трогая кончиками пальцев сырые холодные камни. Тёмные, шершавые, они когда-то давно были обтёсаны редким умельцем: пригнаны друг к другу так, что шило не войдёт. И никаких следов раствора.
        Натан был весьма далёк от традиций зодчества и заметных познаний в архитектуре почти не имел, но даже ему смутно помнилось, что подобная кладка - признак чего-то исключительно, по-настоящему старого. Ну или, уж в крайнем случае, чьего-то старательного и необъяснимого желания под эту самую старину замаскироваться. Но кому и зачем подобное могло понадобиться?
        Мужчина еще раз огляделся, пытаясь прочитать подсказку в абрисах арок и потолочных сводах, заметить некую неровность в монолите кладки. Однако, как и в прошлый раз, взгляд ни за что не цеплялся. Три арки вдоль, три - поперёк, пробитый лестницей каменный свод. Если представить, что последней нет, пропадают всяческие ориентиры.
        Вчерашними результатами вещевичка не ограничилась, опять разложила свои прищепки - то есть, конечно, щупы, - и достала умброметр вместе с флейтой. Правда, сегодняшние немузыкальные звуки весьма отличались от прежних: короткие отрывистые свистки, не пытающиеся слиться воедино.
        Повизгивал инструмент недолго, прибор стрекотал и того меньше, и вскоре Брамс уверенно указала:
        - Вот здесь неоднородность, ну и ещё там, где лестница.
        - Простенок, не арка? Занятно, я бы в первую очередь подумал на какую-то из них, - хмыкнул поручик, пристально вглядываясь в указанный девушкой участок стены в аршин шириной.
        Осмотрел, ощупал снизу доверху при деятельном участии Аэлиты, простучал, едва не обнюхал, но ни один камень под пальцами не подавался, никаких полостей не нашлось. Да и сама стена никуда не двигалась - ни в сторону, ни наружу, ни вглубь. Монолит.
        - Какие-нибудь мысли имеются? - обратился поручик к спутнице.
        - Ну… В книжках тайные ходы обыкновенно открываются или особенными камнями, или подставками для факелов. Ещё бывает, что механизм спрятан рядом. В полу, например, или в соседней стене…
        - В полу, говорите? Посмотрим, - задумчиво кивнул Титов, и они принялись осматривать не только нужный участок, но и его окрестности. Натан даже ковырнул земляной пол лопатой - по части инструмента он подготовился тщательно. Однако итог оставался прежний: ни малейшего намёка на проходы, полости или механизмы..
        - Может, посмотреть где-нибудь подальше? Например, напротив? - задумчиво предположил поручик, обводя лучом фонаря и взглядом соседние стены.
        - Да ну, - протянула Аэлита, вновь ощупывая кладку, и после задумчиво заметила: - Знаете, мне всегда было непонятно в книгах, как у них эти механизмы работают?
        - То есть?
        - Ну в прямом смысле. Вот повернули подставку для факела, и что? Как дверь-то сдвинется, особенно если она каменная? Она ведь тяжёлая. А иной раз еще напишут, что ход такой сам закрывается… Но как же так? ?сли там столь сложный механизм, то отчего он с годами не портится? Положим, с камнем-то ничего не будет, но металлы же стареют и умирают несравнимо быстрее!
        - Разумно, - согласился Титов. - Знаете, Аэлита Львовна, у меня сейчас имеется всего одно предложение по части наших с вами поисков: хорошенько поработать кувалдой. Останавливает только опасение, что выйдет как в басне: «а ларчик просто открывался». Ну, или выяснится, что хода никакого и вовсе нет. Получится глупо и стыдно.
        Несколько секунд они помолчали, озираясь, а потом Брамс негромко, но очень прочувствованно заявила:
        - Я никому не скажу!
        - Не скажете чего?
        - Если так получится, - ответила девушка и немного смущённо пояснила: - То есть я имею в виду… может, и правда попробовать кувалдой? Не зря же вы её тащили!
        - Единогласно, - рассмеялся Натан, снимая фуражку. - Ну что ж, давайте попробуем, коли головой решить задачу не удалось. Подержите!
        За в кои-то веки немаркой серо-зелёной фуражкой (в этот раз Титов решил подготовиться и не лезть в подвал в белом) последовали портупея, ремень и китель также «полевой» расцветки, который мужчина накинул вещевичке на плечи. Оставшись в рубашке, поручик тщательно закатал рукава, поднял оставленную у лестницы кувалду, взвесил в ладонях, оценивая не столько её, сколько собственное плечо. То, однако, практически не беспокоило: сегодня Натан не только обошёлся без перевязи, но уже почти не ощущал ушиба. Конечно, стоило бы поберечься с седмицу, но мужчина решил, что несколько раз взмахнуть кувалдой сумеет. Тем более плечо ведь не правое.
        - Отойдите чуть в сторону и светите на стену, - скомандовал Титов, примериваясь.
        Один удар, другой, третий… Плечо очень быстро напомнило о себе, уверяя, что ещё недостаточно для таких усилий зажило, но Натан проявил упрямство. После восьмого весьма точного удара стена оставалась незыблемой, и Титов уже почти поверил, что долбит сплошную кладку, за которой начинается земля. Но просто так сдаться не мог и продолжил молча, насупившись, работать молотом.
        И на восемнадцатом ударе кувалда с проникновенным хрустом провалилась в стену, Натан едва не выпустил её из рук от неожиданности. В плече от резкого рывка стрельнуло, но Титов лишь поморщился. Крякнул, с усилием высвободил инструмент и заглянул в тёмную неровную дыру.
        - Ну-ка, Брамс, света сюда, сейчас мы этот орешек расколупаем! - воодушевлённо заявил он, запястьем утирая выступивший на лбу пот.
        Дважды вещевичку приглашать не пришлось, она и так уже подпрыгивала от нетерпения. Девушка немного покрутилась возле дыры, пытаясь одновременно заглянуть туда и подсветить фонарём, но та была для подобного слишком маленькой. Натан, просивший света совсем не для этого - это было скорее междометие, чем действительно просьба, - терпеливо дождался, пока спутнице надоест. Заодно успел немного перевести дух и размять плечо, кривясь от ноющей боли в нём. Через несколько секунд Аэлита с разочарованным вздохом отодвинулась и обиженно проговорила:
        - Не видно ничего.
        - Сейчас вскроем и рассмотрим. Главное, это явно проход, а не крошечная полость. А вообще, знаете… Не сочтите за труд, поднимитесь наверх и наберите Департамент. Кажется, там в прихожей стоял телефон. Расскажите Михельсон, что мы тут накопали, пусть организует подмогу, хотя бы пару-тройку человек.
        - Зачем? - нахмурилась девушка. - Мы что, туда не пойдём?!
        - Пойдём, конечно. Но, если помните, мы с вами два раза чудом не погибли, причём взрыв ещё можно попытаться списать на совпадение, а вот происшествие на дороге - уже никак. Я считаю глупым в подобных обстоятельствах очертя голову кидаться в неизвестность. Особенно если при этом точно знаешь, что противник на поле боя ориентируется куда лучше и имел возможность укрепиться на спорной территории. Брамс, ну не кисните, - не удержался он от улыбки и легонько мазнул костяшками пальцев по её щеке, стирая каменную крошку, в которой вещевичка изгваздалась, пытаясь заглянуть в дыру. - Мне тоже до крайности любопытно и хочется узнать, что мы с вами нашли, но спешка оправдана лишь при ловле блох, а наш зверь покрупнее будет.
        - Ну ладно, - нехотя согласилась Аэлита. - Только без меня никуда не ходите!
        - Всенепременно, - кивнул мужчина, и Брамс поспешила к лестнице.
        Можно было, конечно, доломать простенок с помощью кувалды, но Натан предпочёл изыскать иной способ, несколькими ударами расширив дыру до такой степени, чтобы иметь возможность просунуть туда и фонарь, и голову. Должен же этот ход открываться!
        Предположения вещевички подтвердились, мудрёного механизма не нашлось. Невесть как слепленная из кусков камня дверь работала очень просто: как дверь. Поворачивалась на оси с одной из сторон, открывая неровные края прохода, просто пригнана была столь ладно, что заметить её было решительно невозможно. Со стороны прохода её запирал солидных размеров ржавый засов, который Титов и отыскал.
        За дверью начинался низкий тёмный коридор, сложенный из того же камня, что и стены подвала, и оба этих сооружения, очевидно, являлись частью единого комплекса.
        Спорхнувшая вниз Брамс, конечно, первым делом, восторженно ахнув, попыталась нырнуть в проход, но Натан перехватил её под локоть.
        - Ку-уда? - насмешливо поинтересовался он.
        - Ну Натан Ильич, ну миленький, ну давайте посмотрим! Я всех вызвала, скоро приедут, ну давайте хоть немного пройдём! - затараторила вещевичка, не отрывая взгляда от провала.
        - Чёрт с вами, - вздохнул поручик. - Держите фонарь и ради всего святого не лезьте вперёд! - попросил он, вооружаясь другим фонарём и доставая из кобуры наган. Вряд ли, конечно, злодей караулил сразу за дверью или действительно соорудил ловушку, но осторожность не помешает.
        Коридор шёл неровно, неожиданно ломался под прямыми углами, и это Титову не понравилось уже на первом повороте. Зачем было так строить? Тратить время, городить изгибы… А за очередным поворотом обнаружилась развилка - в две стороны разбегались совершенно одинаковые коридоры.
        - Ну что, возвращаемся? - предложил поручик, оглядевшись.
        - Ага, - печально вздохнула девушка. В этот раз спорить она не стала, понимая справедливость решения Титова: еще не хватало им заблудиться в подземельях!
        Но стоило развернуться и сделать несколько шагов, как по коридору прокатился негромкий скрежет. Сыскари замерли. Оттеснив Брамс себе за спину, Натан поводил фонарём из стороны в сторону, но больше звук не повторился, и ничего нового в коридоре не появилось.
        То есть так показалось на первый взгляд, а на самом деле перемены поджидали совсем рядом.
        Глава 20. Дети подземелий
        - Ой! - тихонько выдохнула Аэлита и испуганно вцепилась в локоть мужчины. Тот вполголоса выругался, на это мгновение забыв о присутствии рядом девушки; да она его и не слышала. - Как же это?.. - потерянно пробормотала Брамс, разглядывая тупик на месте того коридора, откуда они пришли. Протянула руку, недоверчиво коснулась камня. Жалобно проговорила: - Натан Ильич, это шутка какая-то, да?
        - Найти бы этого шутника, живым не уйдёт, - сквозь зубы процедил поручик. - Погасите свой фонарь и держите пока вот этот, - скомандовал он, чтобы освободить руку.
        Переложил наган в левую, ощупал камни - те выглядели и ощущались так, словно лежали тут всегда. Опустился на корточки - пол был ровно такой, как возле остальных дверей: никаких следов от двери или плиты, никаких свежих рытвин или иных следов. Словно не мышеловка захлопнулась, а некто враждебный в одно мгновение возвёл стену, неотличимую от остальных.
        - Чертовщина какая-то, - проворчал Титов, поднимаясь на ноги. На всякий случай украдкой перекрестил стену и себя - не помогло. Хлопнул по камням ладонью - никакого отличия от остальной кладки.
        - Натан Ильич, как такое может быть? - потерянно прошептала вещевичка. - Ведь ни ловушек никаких не было, и стены совершенно ровные, и… и вообще!
        - Понятия не имею, - отозвался тот, глубоко вздохнул, собираясь с мыслями.
        - И что нам теперь делать?!
        - Вижу два варианта: или сидеть здесь и ждать, пока придёт помощь, или попытаться найти выход. Разумнее, конечно, дождаться подкрепления, но я боюсь, они просто не догадаются где-то здесь что-то сломать. Нет гарантии, что там, за стеной, не появился другой коридор, в котором нас и станут искать: уж больно подозрительны были все эти необоснованные повороты, тут, кажется, подлинный лабиринт. И через стену мы не докричимся. Так что предлагаю посмотреть, куда нас желает отвести тот, кто захлопнул ловушку. Не похоже, будто он намерен попросту убить: полагаю, для подобного у него имеются иные возможности. Пойдёмте?
        В ответ девушка кивнула - это было смутно видно в отсветах фонаря - и тихонько шмыгнула носом.
        - А если мы заблудимся? - дрогнувшим голосом, в котором звучали слёзы, предположила она.
        - Вот если заблудимся, тогда и будем думать, - оборвал её Натан. Потом привлёк к себе свободной рукой, обнимая за плечи, проговорил уверенно: - Ну бросьте, Брамс, рано ещё отчаиваться. Обратите внимание, в каком прекрасном тут всё состоянии! Голову даю на отсечение, выходов из этих коридоров существенно больше одного, какой-нибудь да отыщем.
        - Простите меня, пожалуйста! - невнятно всхлипнула Аэлита ему в плечо, обнимая обеими руками за пояс. - Это всё из-за любопытства моего, если бы мы дождались…
        - Прекратите, это не ваша вина, - возразил мужчина. - То есть, конечно, лезть никуда не стоило, но вряд ли что-то изменилось бы, будь нас больше. Мы не знаем возможностей того, кто здесь всем заправляет, но не удивлюсь, если захлопнуть дверь он мог не только в этом месте. И коли он желал заполучить только нас, то мог бы это сделать без особенного труда, просто немного подождав. Нужно не посыпать голову пеплом, а разбираться, что здесь за чертовщина творится, кто за всем этим стоит и дверьми хлопает. Вы же не думаете, что оно само вот так закрылось? Кто полчаса назад делился собственными сомнениями относительно правдоподобия книжных механизмов в потайных ходах? Соберитесь, Аэлита. Вы же храбрая, решительная девушка, что вы так переволновались из-за ерунды? Или темноты боитесь?
        - Ну да, так уж и храбрая, - смущённо пробормотала она, но поручик ощутил, что плечи девушки под его рукой заметно расслабились, и немного перевёл дух. Истерика - это последнее, что было им нужно в нынешних обстоятельствах.
        Натан, конечно, не врал так уж откровенно, но бравировал: ему и самому было здорово не по себе от всего происходящего и, главное, их нынешнего положения. Только права показывать это он не имел, не один здесь. Брамс - девушка, которая, ко всему прочему, полностью ему доверяет и надеется на него, как тут позволить себе малодушие? Пусть лучше думает, что спутник относится к происходящему как к необременительному приключению, лишь бы успокоилась!
        - А то как же, - без сомнений откликнулся Титов. - Один только мотоциклет ваш чего стоит.
        - Храбрый - это вы, а я… упрямая и всё назло делаю, - шумно вздохнула она.
        - Целеустремлённая и решительная, - тихо засмеялся поручик. - Ну полно вам, не грызите себя. Лучше подумайте о приятном. Чего бы вам сейчас хотелось? Конечно, не считая того, чтобы выбраться наружу.
        - Это глупо и неуместно, - приглушённо пробормотала девушка. Эти слова были сказаны совершенно непонятным тоном, и Натан пожалел, что в темноте не видит выражения лица: фонарь по-прежнему держала Брамс, и светил он сейчас куда-то в сторону. Да он вообще затруднялся представить нечто, что бесхитростная и прямолинейная вещевичка могла посчитать неуместным, и оттого любопытство грызло куда сильнее.
        - Ну и ладно. Главное, чтобы в удовольствие. Мне, например, чертовски хочется мороженого. Согласитесь, не бог весть какой солидности желание!
        - Я тоже люблю мороженое, - задумчиво отозвалась Брамс.
        - Ну вот выберемся, и вы покажете, где его в городе самое вкусное делают, - с немного преувеличенной бодростью заявил Титов. - И вы так и не ответили на вопрос. Обещаю не смеяться и сохранить в тайне.
        - Поцелуйте меня, пожалуйста, - тихо попросила она. - Натан Ильич? Ну я же говорила, глупо и неуместно…
        Просьба эта на несколько мгновений совершенно загнала мужчину в тупик, заставив долго и мучительно подбирать верные слова для ответа.
        - И у этого желания именно сейчас есть какое-то объяснение? - осторожно спросил он наконец. - Или как у меня с мороженым: просто хочется?
        Он почувствовал, как девушка пожала плечами, и лишь после услышал ответ:
        - Мне давно любопытно, а потом я постесняюсь вас просить, если это потом еще наступит. А то я вас целовала, а вы меня вон только в лоб, как ребёнка. А сейчас темно и нестыдно, к тому же вы обещали не смеяться…
        И свести бы Натану всё это к шутке - мягко и осторожно, чтобы не обидеть. Или просто коснуться губами бархатистой, усыпанной веснушками щеки, тем более в глубине души мужчина понимал, что имелось в виду как раз нечто подобное, и не сомневался, что иных поцелуев эта девочка и знать не знает. Всё же совсем не место и не время для подобного, и стоит уже двигаться дальше, пока фонарь ещё горит. Его, конечно, хватит надолго, и есть ещё второй, но бог знает, сколько им под землёй скитаться!
        Вот только сердце сладко замерло в предвкушении и до чёртиков захотелось действительно поцеловать. Потому что губы у неё капризные, нежные, тёплые. Потому что сама она - необыкновенная, удивительная, ни на кого не похожая. Потому что… Темно и не стыдно, а «потом» может еще и не наступить.
        Чуть отстранился, огладил кончиками пальцев едва заметно очерченный отсветами фонаря овал лица. Приподнял подбородок. Невесомо коснулся мягких девичьих губ подушечкой большого пальца, погладил. И наконец, всё же решившись, поцеловал - осторожно, ласково, со всей нежностью, какую имел. Чтобы не напугать, не расстроить, не обидеть; чтобы первый в её жизни настоящий поцелуй получился именно таким, как дoлжно.
        И пусть кругом не дивный цветущий сад, а холодные тёмные своды коридора-ловушки, через несколько мгновений всё это потеряло значение. Аэлита ответила на поцелуй - неумело, но искренне, - и Натан понял, что пропал уже совершенно, целиком и полностью. Когда голова кругом и сердце заходится от восторга - плевать на все прежние зароки!
        Целовались долго, всё увереннее и жарче, но потом Титов заставил себя вспомнить, где они находятся, и отстранился. Однако отпускать девушку не спешил, да та и сама не рвалась - прижалась крепко, спрятав лицо на груди мужчины. Или даже не могла, потому что ноги вдруг сделались ватными и как будто норовили подогнуться.
        Аэлита ещё больше прежнего радовалась, что здесь темно, и поручик не видит её огнём пылающих щёк, от которых свечки зажигать можно. Было ей радостно, томно и хорошо до невозможности - оттого, что губы до сих пор сладко ныли и чувствовали вкус поцелуя, а под щекой торопливо, в унисон её собственному, билось чужое сердце.
        Про то, что несколько минут назад она чего-то боялась, вещевичка сейчас и не вспомнила, полностью поглощённая новыми переживаниями. От поцелуя она и впрямь ожидала совсем иного, но, конечно, разочарована не была.
        - Натан Ильич, а про мороженое вы просто так говорили? - деятельная натура вещевички вскоре всё же не выдержала неподвижности, и если размыкать объятья девушке совершенно не хотелось, то разговор представлялся весьма кстати. - Что я смешного сказала?
        - Ничего, - поспешил заверить Титов. - Просто… Мне кажется, сейчас самое время перейти на «ты» или хотя бы, для начала, избавиться от отчеств. А то нелепо как-то…
        - Я согласна! - перебила она. - То есть на «ты» согласна. Так что там с мороженым?
        - Для этого сначала неплохо бы отыскать выход, чем я и предлагаю пока заняться - нехотя напомнил поручик о неприятных обстоятельствах, в которых они находились. Сложно оказалось заставить себя разомкнуть объятья, но Натан утешился тем, что перехватил свободной рукой девичью ладошку. - А вообще, кажется, я не понял вопроса. Что значит - «просто так говорил про мороженое»?
        Так они и двинулись вперёд: рука в руке, она с фонарём, а он - с наганом наготове, благо ширина коридора позволяла.
        - Просто поесть мороженого или это свидание? - пояснила девушка.
        - Ну, когда я об этом говорил, было «просто», - со смешком отозвался поручик, на мгновение замешкался на развилке и решительно свернул налево, по его прикидкам именно это направление вело в сторону центра города. После, мгновение помолчав, негромко добавил: - А теперь, боюсь, просто уже не будет.
        - Почему?
        Мужчина вздохнул и с усталой иронией уточнил:
        - А до выхода любопытство не потерпит? Это не тот разговор, который стоит вести на бегу.
        - Ну а всё-таки? - проявила упрямство вещевичка.
        Любопытство, похоже, терпеть не желало.
        Титов снова тяжело вздохнул, но остановился, чтобы с ходу не вляпаться опять в какие-нибудь неприятности, и всё же ответил:
        - Потому что я позволил себе этот поцелуй.
        - Но ведь я сама попросила! - напомнила девушка, окончательно запутавшись: как связан поцелуй с мороженым и что именно не будет просто?
        - Ты просила не об этом, - возразил Натан. - А я… Чёрт побери, Брамс! Это самое неподходящее место и время для объяснений, какое вообще можно вообразить!
        - Паки лобзай ея, доволе лясы точити! - раздался откуда-то снизу-сбоку ломкий как у подростка и хриплый голос.
        Брамс вскрикнула и дёрнулась от неожиданности, едва не выронив оба фонаря. В следующее мгновение горящий отобрал Титов и, задвинув девушку себе за спину, принялся торопливо ощупывать коридор неярким конусом света. Кроме них двоих, никого видно не было.
        По спине сбежал холодок, волосы на затылке встали дыбом.
        - Кто здесь? - резко спросил мужчина. - Появись!
        - А се узг тебе! Еликий ты клюкавый! Буде я покажуся, ты мя свещником своим уязвиши!
        - Мать-перемать, ну и чертовщина! - пробормотал поручик, продолжая шарить лучом фонаря по пустому коридору. В одну сторону посветил, в другую переметнулся, обратно…
        - Он света яркого боится, не явится, - прозвучал еще один голос - звонкий, девичий.
        Натан дёрнулся, повернулся на звук - и почувствовал, что ему отчаянно не хватает воздуха. Той рукой, в которой сжимал наган, резко дёрнул воротник, с мясом выдрав пуговицу.
        Тусклый фонарный свет очертил девичью фигурку. Ладная, хорошенькая, она была одета в расшитую белую рубаху и тёмно-зелёный сарафан. Из-под очелья с алым обережным узором змеилась на плечо длинная, до края подола, пшеничного цвета коса, перевитая лентой. Личиком дева тоже была хороша - глаза голубые, щёчки румяные.
        Всё бы ничего, и даже столь странному месту, выбранному ею для прогулок, можно было придумать простое объяснение. А вот разумного оправдания тому, что росту в этой взрослой на вид девице было пол-аршина да два вершка, отыскать уже не получалось…
        - Ой, мамочки! - тихо пискнула Аэлита и обеими руками ухватилась за локоть поручика.
        - Доброго денёчка, красавица, - дрогнувшим голосом проговорил Натан, изо всех сил пытаясь сохранять остатки невозмутимости. Он ни чёрта лысого не понимал, что происходит, но нечто - не то здравый смысл, не то память о детских сказках, не то обыкновенное воспитание, - подсказывало, что лучше бы быть вежливым. Помогало сохранить хотя бы видимость спокойствия только присутствие за его спиной вещевички: Бог знает, как бы повёл себя и сколь быстро сумел собраться Титов, не окажись рядом девушки, которую требовалось защищать.
        - Ну и ты будь здоров, добрый молодец, - хихикнула незнакомка, кокетливо теребя косу.
        - Кто ты, красавица? И откуда взялась, если только что тебя видно не было?
        - Так видно не было, а я была, - вновь захихикала она. - Невелика премудрость - спрятаться от тех, кто глядеть не умеет. Я - чахкля. Или дивья. Или чудь подгорная, вы наш народ по-всякому называете.
        - Может, ты ещё знаешь, кто нас здесь запер?
        - Никто не запирал, он не умеет, - отозвалась девушка весело и мотнула головой куда-то вбок. - Только путать да пугать и горазд.
        - Он? - Спокойный разговор позволил, наконец, Титову взять себя в руки, поэтому слушал поручик теперь очень внимательно.
        Подумаешь, девица ростом по колено! Главное, дружелюбная вроде бы, разговаривает, зла чинить не пытается. Да Натан на чёрта лысого был согласен, если бы тот внятно разъяснил, что в этом подвале треклятом творится!
        - Бука. Он с лешаками в родстве, морочить умеет, да только простора обычно нет. А тут ему есть где развернуться, - дивья повела рукой.
        - То есть это бука отказался нам являться, потому что света боится? - переспросил Титов. - А почему пришла ты, если тебе, как я понимаю, ни до нас ни до него дела нет и к его шуткам ты касательства не имеешь?
        - А это потому, что кое-кто правила нарушает! - Она недовольно зыркнула в тень. Сбоку раздалось обиженное ворчание, в общем сводившееся к тому, что плевать там хотели на любые законы и ограничения.
        - Какие правила?
        - Середника не трогать, пока в силу не войдёт, - пояснила девушка, глянув исподлобья.
        На мгновение Титову почудилось, словно бы глаза у неё - совершенно кошачьи, со зрачками-щёлочками, но наваждение как явилось, так и прошло вмиг. Хотя поручик вполне мог бы поверить, что это никакое не наваждение: после всех последних открытий это было бы сущей мелочью.
        - Кто такой середник? - спросил мужчина, смутно догадываясь, что речь идёт либо о нём, либо о Брамс: просто потому, что полез этот… бука именно к ним, и других возможных кандидатов на эту роль что-то не видать.
        - Бережняк, проводник, хранитель, опекун… да кто он только ни есть! - отмахнулась дивья, потом насупилась и построжела. - Послушай, я ведь тоже права никакого не имею с тобой разговоры сейчас разговаривать. Только бука любопытный и глупый. Мало того что себя без разрешения проявил, так добром бы на что хорошее, а он попугать вздумал! Полбеды, если бы не вышло, а ну как удалось? Хуже нет напасти, чем обозлённый середник, вот я и вмешалась, пока дурень этот вас не прогневил.
        - Сама дура! - раздалось грозное, недовольное ворчание, и свет фонаря словно бы еще потускнел, стиснутый со всех сторон сгустившейся тьмой. - Девка безочестная да беспутная, да я…
        - Нишкни! - сердито, резко, с лязгнувшей в голосе властностью цыкнула чахкля, и фонарь, мигнув, вновь разгорелся в полную силу. - А вы идите, куда шли, - она махнула рукой вперёд. - Путь верный, назад вертаться нужды нет. Бука вам больше не повредит, дойдёте миром: в этих краях тихо, почитай и нет никого. Главное только, ниже не спускайтесь, вам наверх дорога.
        - Ниже? - переспросил растерянно Натан, но странной девицы след простыл.
        Впрочем, поручиться, что она действительно ушла, мужчина не мог. Вдруг просто спряталась? Как она там говорила, «невелика премудрость». Тем более Титову навязчиво чудился пристальный взгляд из темноты; то ли и впрямь что-то этакое, а то ли фантазия после странной встречи не в меру разыгралась.
        - Что это было? - негромко спросила Брамс.
        - Ещё бы я знал, - вздохнул мужчина. - Пойдём, а то лично мне эта чертовщина уже до смерти надоела, хочется выбраться к свету и спокойно всё обдумать. Голова кругом. Будем надеяться, дивья не соврала. Испугалась? - мягко спросил он, вручая спутнице фонарь.
        - Немного, скорее от неожиданности, - пожала плечами Аэлита. - Любопытно очень, кто это такие были? Неужто и впрямь - бука? Вот тот самый, которым детишек пугают? А про чудь эту подгорную я и не слышала никогда! Вот разве что помнишь сказку про мальчика-с-пальчик? Выходит, это был кто-то из их народа? Выходит, они впрямь существуют?
        - И вас… тебя это не смущает? - малость растерялся Титов.
        - Ну, нет причины не верить своим глазам, - легко отозвалась Брамс. - Она же ясно сказала, что они просто прячутся и для них это несложно. А ещё… ты только не смейся, ладно? Я в детстве точно видела буку, правда, никто не поверил. Он лохматый, в аршин ростом и пахнет плесенью. А еще меня когда-то русалка спасла, когда я с другими детьми на речку бегала и однажды едва не утонула.
        - Погоди, ты вот это сейчас серьёзно? Ты в самом деле так спокойно рассуждаешь о сказочных персонажах, словно они действительно существуют? - осторожно уточнил Натан. - А как же научная картина мира и всё такое?
        - Ну, если мы пока еще чего-то не знаем, это ведь не значит, что его не существует! Сто лет назад и автомобиль показался бы чудом, а между тем ничего волшебного в нём нет. Мне вот что любопытно: кто такой этот середник, о котором они говорили?
        - Понятия не имею, но полагаю, что речь шла о ком-то из нас.
        - И ещё, - продолжила Аэлита, проигнорировав ответ или вовсе его не услышав, - очень жалко, что не было возможности снять их умбру…
        - Что ты имеешь в виду?
        - Мне сейчас пришло в голову, что они ведь весьма необычные, вот эти существа. И значит, умбра их должна отличаться от человеческой. Что, если она имеет точно такой вид, как те, которые мы не можем объяснить? Ну в таблице, что Бобров показывал, и потом, на автомобиле с места аварии.
        - Это многое объяснило бы, - кивнул поручик.
        Одно дело, если такая мысль приходит в голову ему, человеку от науки далёкому и только в порядке нелепой фантазии, а совершенно иное - если подобную идею высказывает вещевичка, да еще теперь, после знакомства с букой и чудью подгорной, когда догадка эта звучала особенно здраво.
        Конечно, это само по себе странно и очень нелепо - вот так всерьёз, запросто рассуждать о сказочных существах и их умбре, но… Что, и впрямь глазам своим не верить? Да и вся чертовщина, коя мерещилась в последнее время, вдруг обрела плоть и начала складываться в цельную, объёмную картину. Понять бы ещё природу всех этих событий и их подоплёку! С чего вообще началась эта мистика, если с поручиком, не склонным к экзальтации, сроду никогда подобного не происходило, а всяческих медиумов и прочую братию того же сорта Титов всегда считал в лучшем случае безумцами?
        Подземелья тянулись нескончаемо, образуя целый подземный город, однако совершенно пустой. Поначалу Натан еще насторожённо зыркал по сторонам и вглядывался в тени, но потом лишь внимательно смотрел под ноги, просто на всякий случай. Переходы разбегались лабиринтом улиц, порой выводя на площади - в широкие гулкие подземелья вроде того, с которого сыскари начали свой путь, но чаще куда больше. Длинные анфилады сводчатых залов, сложенных из всё того же тёмного камня, и ни одной лестницы.
        Точнее, одна попалась - высокий арочный портал, от которого в темноту спускались выглаженные временем или рукой неведомого мастера ступени, - но, памятуя предостережение чахкли, сыскари обошли её стороной. Да и без оного предупреждения они вряд ли сунулись бы туда: всё же искали выход, а не новые проблемы. Хотя любопытная Брамс, конечно, проводила лестницу тоскливым взглядом, явно жалея, что заглянуть туда сейчас не удастся.
        Было совершенно неясно, кто и когда сложил эти переходы, а главное, для какой надобности? Если бы здесь кто-то когда-то жил, то остались бы хоть какие-нибудь мелочи, пусть совершенно истлевшие, но не могла же решительно вся обстановка испариться бесследно! Разве что здешние обитатели ушли, прихватив с собой весь скарб до малейшего обрывка. Или сгинули они настолько давно, что все следы съело беспощадное время. Но Титов даже вообразить не мог, сколько лет в таком случае минуло с тех пор. При столь почтенном возрасте и камень должен был хоть немного выкрошиться, хоть где-то! А он такой гладкий, словно стены сложили только вчера.
        Топая в неизвестность, Натан с Аэлитой коротали время за разговором, обсуждая, конечно, неожиданную встречу и её возможные последствия. К стыду своему, Титов был даже отчасти благодарен и этому буке, и дивье за предоставленную передышку: из-за них Аэлита, увлечённая новой загадкой, совершенно забыла о предыдущих событиях.
        Нет, конечно Натан не собирался идти на попятную, увиливать от темы впредь или вовсе отказываться от девушки. Просто… всё случилось настолько внезапно и некстати, что поручик откровенно растерялся и испытывал теперь сильную неловкость. А если бы ему ещё пришлось объясняться с девушкой под землёй, когда им, может быть, грозила смертельная опасность, то получилось бы вовсе уж негодно.
        С другой стороны, именно с этой девушкой подобное, наверное, было бы уместно. Вот только Титов и сейчас-то, когда у него имелось время на размышления, никак не мог подобрать нужные, единственно верные слова, а тогда и вовсе словно проглотил язык. Допрашивая опасных преступников, разговаривая с высокопоставленными капризными особами - не терялся, да и с женщинами как будто прежде не лез за словом в карман, а здесь - робел как мальчишка.
        Дорога всё тянулась и тянулась, петляя, нескончаемая и однообразная. В темноте трудно было вести счёт времени, и начало казаться, что блуждают они здесь уже несколько часов и вот-вот потухнет фонарь. От этих мыслей таящаяся за углами темнота словно придвигалась ближе, готовясь к прыжку, пробовала лапой зыбкий конус света и отдёргивала её, беззвучно шипя от злости. Фантазия упрямо пыталась населить темноту жуткими сказочными тварями со светящимися глазами, и хорошо, что путников было двое: живой разговор мешал сосредоточиться на воображаемых опасностях.
        Натан начал всерьёз подозревать, что они заблудились, когда очередной коридор вдруг окончился тупичком с закрытой на засов потайной дверью - вроде той, через которую они сюда попали, - а за ней обнаружился небольшой, заброшенный, но когда-то совсем недавно (в сравнении с прочими залами и переходами) еще обжитой подвальчик. Шкафы, сундуки, непонятный хлам, но главное, здесь вдоль стены тянулась крутая каменная лестница, ведущая к люку в потолке. Судя по её виду, лестница не была новостроем, а являлась неотъемлемой частью катакомб.
        - Да неужели, - рассеянно проговорил Титов. - Ну-ка, посвети, попробую открыть. Надеюсь, там нет большого тяжёлого замка…
        Замок не замок, но что-то наверху определённо было, потому что люк, в который поручик упёрся плечом, не поддавался. То есть сдвинулся на ноготь, а дальше - ша. Мужчина ещё немного попыхтел, но изменить ничего не сумел и присел на ступеньку.
        - Бесполезно.
        - А может, здесь что-нибудь подходящее найдётся? - предположила Аэлита, обводя подвал лучом фонаря.
        - И впрямь, - опомнился Титов. - Давай-ка оглядимся.
        Улов оказался небогат, но и он давал надежду на скорое спасение: побитый ржой лом да совершенно тупой топор на рассохшемся, частью трухлявом топорище. По счастью, в подвале было не настолько сыро, чтобы вещи эти пришли в полную негодность, и Натан, вооружившись инструментом, опять примерился к люку.
        Сложнее всего было пристроиться так, чтобы и место для замаха оставалось, и упереться было куда: на крутой и частью скользкой лестнице, снизу вверх, согнувшись в три погибели… Да ещё ушибленное плечо давало о себе знать после каждого неловкого движения, что совсем не облегчало дело.
        В конечном итоге поручик всё же сумел проделать отверстие, в которое удалось просунуть лом и использовать его как рычаг. Оттуда, сверху, пахло гарью и сыпался какой-то мусор, и Титову в голову лезли весьма странные и большей частью мистически-чепуховые предположения относительно места, куда они пытаются вылезти. Но Натан гнал их прочь: главное, наверх, а там уже разберутся.
        В конце концов не подняв, а раскурочив крышку люка, поверху обгоревшую, поручик высунулся наружу и с растерянностью обнаружил себя не просто на пепелище, а на хорошо знакомом пепелище.
        - Ну что там? - послышался снизу голос изнывающей от любопытства Брамс.
        - Сюрприз, однако, - растерянно проговорил себе под нос Титов, но тут же опомнился и принялся выбираться наружу, не обращая внимания на то, куда опирается: сейчас явно было не до чистоты и порядка. - Иди сюда, - позвал спутницу. Дважды ту приглашать не пришлось, и вещевичка нырнула в дыру, где Натан подхватил её под мышки и как морковку выдернул наружу.
        - Ух ты! - восхищённо ахнула Брамс, оправляя брюки и озираясь. - Получается, тут тоже подземный ход есть?!
        - Зато понятно, куда девалась Навалова, - задумчиво согласился Титов.
        Подняв на него взгляд, Аэлита вдруг захихикала.
        - Ты прямо как чертёнок из скороговорки! Ну-ка… - она достала из кармана небольшой белый платочек и принялась вытирать сажу с лица мужчины. Натан посчитал затею бесполезной, но спорить не стал, только спросил:
        - Какой чертёнок?
        - Четыре чёрненьких чумазеньких чертёнка… я целиком не помню, - процитировала девушка и раздосадованно вздохнула и опустила уже совсем не белый платочек: - Нет, без толку. Не оттирается, только размазывается.
        Она, конечно, не видела, что и сама испачкалась - поменьше поручика, но всё же. Натан машинально протянул руку, чтобы стереть с её щеки пятно сажи, но вместо этого размазал его в широкую ровную полосу и не удержался от смешка. Мазнул по второй щеке, по лбу…
        - Ты чего?
        - Боевая раскраска, как у индейцев, - со смешком пояснил Титов. - Дочь Монтесумы.
        Брамс попыталась утереть лоб, но сделала только хуже, размазав сажу грязным рукавом блузы. Китель поручика, в который девушка до сих пор куталась, не нашёл лучшего момента, чтобы соскользнуть наземь. Аэлита ахнула, кинулась его поднимать из сажи и, подняв, бездумно встряхнула, отчего пепел взвился в воздух.
        Поручик подхватил Брамс под локоть и потащил её прочь с пепелища, задыхаясь от смеха с кашлем пополам. Стоя под ёлками, они хохотали уже вдвоём - не столько потому, что действительно было смешно, сколько от облегчения, от возможности полной грудью вдыхать свежий, пьяняще ароматный воздух, кажущийся сладким после стылого духа подземелий.
        И вроде бы там, внизу, они провели не больше пары часов и не случилось ничего по-настоящему страшного, но чувство облегчения всё равно захлестнуло. Натан до последнего не верил, что всё окончится вот так легко, а Аэлита… ей просто было хорошо и радостно, и она даже понять не пыталась, почему так.
        Титов забрал китель, аккуратно встряхнул, но сам надевать не стал, а опять накинул на плечи девушки - несмотря на падение, тот был всяко чище его рубашки. А в следующее мгновение так получилось - очень естественно, само собой, - что Аэлита оказалась у него в объятьях. Прильнула теснее, прижалась, уже не обращая никакого внимания на сажу, вздохнула как-то особенно умиротворённо. Рыжие растрёпанные кудряшки щекотали мужчине подбородок - и нос, когда Титов непроизвольно склонился ниже.
        Они простояли так всего пару секунд, а Натан вдруг с кристальной, потрясающей ясностью понял: сколько бы времени у него ни было, он никогда не найдёт нужных слов, которые полностью его устроят, и никогда не наступит момент, идеально подходящий для объяснения. И не оттого, что ему недостаёт красноречия, или Брамс какая-то особенно непонимающая, или с жизнью их что-то не то. Просто всё это будет лишним, ненужным, не имеющим ни малейшего отношения к сути, которую можно выразить очень коротко…
        - Аэлита, - позвал Натан негромко.
        - А? - откликнулась та, впрочем, не отстраняясь, лишь запрокинув голову, чтобы взглянуть в глаза. Которые были сейчас очень близко и глядели неожиданно серьёзно, внимательно.
        - Я люблю тебя. И буду счастлив, если ты окажешь честь и согласишься стать моей женой.
        На первых словах глаза девушки изумлённо распахнулись, а губы тронула растерянная улыбка. Но к концу фразы на щеках проступил - неровно, пятнами - лихорадочный румянец, а общее выражение лица приблизилось скорее к искреннему испугу.
        - Женой? - севшим голосом переспросила она. - А… это обязательно?
        - Я же не могу тебя заставить, - кривовато усмехнулся Натан, смешавшись от такого поведения девушки. Выглядела она так, словно предложили ей… жабу погладить. И уж конечно, видеть подобный отклик было неприятно. - Если ты откажешься, я пойму и не стану больше досаждать.
        - Нет! Да! Не знаю… - жалобно протянула она. Нервически крепко, до побелевших пальцев, вцепилась в его рубашку и, спрятав лицо, шумно, прерывисто вздохнула.
        - Не знаешь чего? - осторожно уточнил поручик. Сквозь не успевшие толком родиться разочарование и обиду просочилась здравая мысль о том, что, кажется, поведение девушки он истолковал не совсем правильно. Потом Натан запоздало напомнил себе, что имеет дело с особой исключительно необычной и поспешные выводы в разговоре с ней строго противопоказаны, для начала стоит досконально разобраться.
        - А мы не можем поступить как-нибудь иначе? - пробормотала Аэлита, не поднимая головы. - То есть… зачем вот прямо так сразу женой? Ну вот так целоваться, и мороженое есть, и гулять, но как-нибудь… без жены. Я совсем не хочу замуж. То есть совсем никогда.
        - Почему, позволь спросить? - ошарашенно уточнил Титов.
        - Ну… я… а как же я без службы? И без Федорки? - дрогнувшим голосом спросила она.
        - Погоди, а как это связанно? - изумился поручик.
        - Ну как же? Матушка вот вечно говорит, что выйду замуж и не до глупостей этих станет - хозяйство, дети, и вообще муж никогда не позволит, чтобы жена там куда-то шлёндала…
        - Ну и затейливые глупости попадаются порой у тебя в голове! - Натан рассмеялся от облегчения.
        - То есть как - глупости? А что, разве не так? - Аэлита насторожённо глянула на него из-под нахмуренных бровей.
        - И так и не так - да как угодно! Ты что, в самом деле думаешь, что я только и мечтаю, как дома тебя запереть? - продолжая улыбаться, он ласково провёл пальцами по её чумазой щеке.
        - А зачем тебе тогда вообще жена? - искренне удивилась Брамс.
        Титов мысленно ругнул свою будущую тёщу, которая вместо интриг за спиной дочери могла бы хоть немного поговорить с ней по душам, по-женски. Но потом постарался всё-таки собраться с мыслями и ответить, да так, чтобы и не наврать, и не испортить всё.
        - Когда люди любят, им свойственно желать быть рядом с предметом привязанности. И даром не сдалась бы мне какая-то там жена - что она, лошадь, что ли, которую в хозяйство приобретают по надобности? Мне ты нужна.
        Аэлита несколько секунд напряжённо хмурилась, молча глядя скорее сквозь Натана, чем на него: кажется, пыталась осмыслить сказанное, и мужчина многое бы отдал, чтобы проследить ход мыслей вещевички и успеть разъяснить какие-то непонятные вещи до того, как Брамс придумает новую глупость.
        И хорошо, что возможности такой он не имел, потому что результат бы его вряд ли обрадовал: Аэлита, которая и прежде не особенно задумывалась, с какой целью люди вступают в брак, не поняла этого и сейчас, и даже еще сильнее запуталась.
        Когда мама рассуждала о ведении хозяйства и утверждала, что это первейшая женская обязанность, всё было более-менее ясно: мужчина женится, чтобы в доме был порядок, а женщина - чтобы мужчина обеспечивал ей спокойную жизнь. Ещё, конечно, были дети, но о них Титов ничего не говорил и, по всей видимости, не думал. А вот зачем ещё нужно жениться, Брамс так и не сообразила: любить ведь можно и без свадьбы!
        Любовь как явление в её голове существовала совершенно отдельно и никакой связи с замужеством не имела.
        - Я правда смогу заниматься своей работой в Федорке и мне не придётся уходить со службы в сыске? - наконец задала девушка самый важный вопрос.
        - Слово офицера, я никак не собираюсь препятствовать твоим увлечениям и службе, - рассмеялся Натан. - Так что уйдёшь, если только сама вдруг передумаешь.
        - Тогда согласна! - уверенно кивнула Брамс, окончательно успокоившись на сей счёт и мудро рассудив, что вреда подобное решение не принесёт.
        Во-первых, Титов ей по-настоящему нравился, во всём, и Аэлита была только рада разделить его желание быть вместе. Во-вторых, если поручику действительно этого хочется и это надо, то вещевичке совсем не сложно сделать ему приятно: велика трудность - свадьба! Ну а в-третьих, Аэлита вдруг сообразила, что в случае замужества матушка совершенно точно перестанет донимать её этим вопросом и уж всяко никаким образом не сумеет помешать её службе.
        Что ответила верно, она поняла сразу. Сначала Натан улыбнулся ей - светло, счастливо, - и Аэлите самой от взгляда на него стало тепло и радостно на сердце, а потом еще и поцеловал так же сладко и нежно, как давеча в подземелье. И всяческие сомнения окончательно выветрились из головы.
        - Ну что, невеста, пойдём убийцу ловить? - со смешком предложил Титов некоторое время спустя, прервав поцелуй и вновь бережно погладив девушку по щеке.
        Брамс не возражала и закивала с куда большей рьяностью, чем только что соглашалась на замужество. Конечно, ещё больше она бы порадовалась новому поцелую, но и расследование вещевичку вполне устраивало.
        Но это рвение Аэлиты мужчина уже воспринял с весельем, а не с обидой: понимал же, с кем свою жизнь связать собирается, глупо ждать, что она вдруг переменится. Да полноте, разве надо вообще что-то в ней менять? Он ведь и влюбился потому, что она вот такая, какая есть - прямая, искренняя и ни на кого не похожая!
        Зато с ней скучно не будет, за это можно поручиться.
        Глава 21. Сказки народов мира
        Желающего отвезти чумазых погорельцев, несмотря на полицейский мундир и наличие звонкой монеты, удалось отыскать далеко не сразу. Только через четверть пути, которую Брамс с Титовым покрыли пешком, попался синий от пьянства тип на разбитом скрипучем экипаже, запряжённом полудохлой лошадёнкой, который решил, что сидений ему не жалко, особенно если господин добавит сверху. Добавил, куда было деваться.
        У дома Меджаджева встретилось подкрепление, вот только совсем не то, которого ожидал Титов. Дом караулили не служащие уголовного сыска с городовыми, которых в окрестностях не наблюдалось вовсе, а Бобров собственной неуловимой персоной с несколькими служащими Охранки при мундирах, и это был повод не то что для насторожённости, но для настоящей тревоги. Михаил Павлович задумчиво бродил по двору, разглядывая местность, и, кажется, попросту дышал свежим воздухом. У калитки внутри стоял часовой, ещё один - у двери дома.
        - А вот и пропажа, - со смешком проговорил Бобров, подходя к остановленным привратником сыскарям. - Оставь, это свои. Здравствуйте, Аэлита Львовна, Натан Ильич. Рад видеть в добром здравии. Где это вы этак разукрасились?
        - Встречный вопрос, а как вы вообще здесь оказались и для чего? - не стал торопиться с откровениями Титов.
        - Тут в двух словах не объяснишь. Пройдёмте в дом, там будет удобнее.
        Спорить не стали: присесть в спокойной обстановке было кстати. Опять же, в дом зовут, не в камеру.
        Прежде всего сыскари старательно умыли руки и лицо, а после устроились вместе с начальником Охранки в кухне, у люка в подпол. С одной стороны, ближе к предмету интереса, а с другой - не хотелось всё же портить мебель в доме, а здесь стояли обыкновенные деревянные стулья без обивки, достаточно обшарпанные.
        - Я, если позволите, начну издалека, - заговорил Бобров. Вынул платок, снял свои круглые очки и стал их аккуратно протирать, почему-то ощупью, прикрыв глаза. - Вы что-нибудь слышали о таком фольклорном персонаже, как Баба-Яга?
        Сыскари переглянулись с одинаковой растерянностью на лицах, но кивнули.
        - Сказки всем в детстве рассказывали, - осторожно добавил поручик, сообразив, что этого жеста собеседник не видел.
        - Что ж, в таком случае всё будет немного проще. - Бобров водрузил очки обратно на нос и только после этого взглянул на собеседников - холодно, пронзительно, даже будто бы хищно, совсем по-совиному. - Скептические исследователи народных сказок пришли к остроумному итогу, что облик этой особы и сама её суть сводятся к посредничеству между миром живых и миром мёртвых - Явью и Навью. Вот эти все детали про костяную ногу, про черепа на заборе… Ну, не суть. На деле всё обстоит несколько иначе.
        - На деле? - вырвалось у Титова нервное.
        Захотелось ущипнуть себя и потрясти головой. Ладно встреча с какой-то там дивью, Бог бы с нею. Но начальник Охранки, рассуждающий о подлинной природе Бабы-Яги, категорически отказывался укладываться в голове.
        Бобров сдержанно улыбнулся уголками губ - бесстрастно и равнодушно, - но посчитал вопрос риторическим.
        - Нет, в общем роль её в сказках определена правильно: она на самом деле посредник и, если угодно, в конечном итоге третейский судья между Явью, «явным» миром людей, и живущей с ней рядом Навью, «неявным» миром… не-людей. Повторюсь, это просто другой, тонкий мир, не имеющий никакого касательства к жизни загробной. Поговаривают ещё, будто существует некая Правь, где живут боги и куда как раз отправляются души, но этот вопрос я опущу, как не имеющий отношения к предмету разговора.
        - Это очень познавательно, но какое отношение всё это имеет к вашему здесь присутствию и лабиринтами под городом? - Титов предпринял еще одну попытку оборвать его, и вновь безуспешно.
        - Имейте терпение, мы уже подходим к сути. Насколько я могу видеть, Навь вам уже вот-вот откроется окончательно, так что я взял на себя обязательство отчасти разъяснить происходящее, чтобы вы в горячке не наломали дров. В давние времена своя Баба-Яга имелась не более чем в двух-трёх днях пути от каждого поселения, то есть, как вы можете понять, их было достаточно много. Но однажды навьи решили, что не желают общаться с людьми. Понятно, решили не на ровном месте. Тут, если уж совсем между нами, всё дело в Петре Алексеевиче. Да-да, том самом, Великом. Как это обыкновенно бывает со столь значимыми фигурами, они одной рукой несут большое благо, но другой - увы, беды, и чего окажется больше, сможет определить лишь время. Не знаю уж, как именно, но государь очень обидел навьев, и они ушли. Правда, до поры до времени никакой беды в этом никто не видел. Если точнее, до Великой войны.
        - Это мы так к сути подошли? - не удержался от иронии Натан.
        - К самой главной, - спокойно отозвался Бобров. - Великая война дала понять, что разрыв Нави с Явью есть не просто ошибка, но настоящая бомба, угрожающая не только жизни государства Российского, но самому существованию всего нашего народа, а вернее - всех народов, потому что… Эти два мира находятся в очень тесном и сложном сплетении, пусть увидеть его достаточно трудно. Навьи, как оказалось, сильно зависят от людей, живущих на той земле, с которой соприкасается их место обитания. Можно сказать, что своя особая Навь есть у каждого народа, и если на землю приходят чужаки, захватчики, то они приносят с собой свои… сказки и мифы. Волшебных существ. А коренные просто гибнут. Да, так случается не всегда, существует множество вариаций. Например, тонкие миры порой не вытесняют друг друга, а сливаются. Вы не представляете, насколько изумительное зрелище являет собой Навь, скажем, Казани, где тесно переплелись славянские обычаи и татарские. Но, впрочем, здесь я в самом деле отвлёкся… - одёрнул он себя. - О чём я рассказывал?
        - О Великой войне, которая всё изменила, - подсказал Титов, уже отчасти догадавшись, к чему собеседник клонит.
        - Да, война. В жизни наших западных соседей также был момент столкновения двух миров - вы, конечно, не могли не слышать о Святой Инквизиции. ?сли на нашей земле имело место искусственное межевание, которое хоть неприятно, но жертв не несло ни с одной из сторон, то там разразилась самая настоящая война. Которая, однако, закончилась и вылилась в официальный вассалитет навьев по отношению к тамошним государям. Где-то они зовутся сидами, где-то носят другие имена, не важно, суть у всех одна. Я не буду сейчас вдаваться в подробности интриг и объяснять, кто на самом деле кому и насколько подчиняется. Главное состоит в том, что в Великой войне они выступили единым фронтом. И если бы не наши германские союзники, начало той кампании оказалось бы для нас трагическим.
        - Я не припомню никакой нечисти на фронте, - мрачно возразил Натан.
        - Вы и не могли её заметить, - снисходительно сказал Бобров. - Главное, были сделаны выводы и начали предприниматься меры. Дело в том, что Навь хоть и отгородилась от жизни Яви, некоторая связь всё равно оставалась. Кроме того, память о Нави сохранилась не только в сказках, но и в архивах некоторых ведомств и, конечно, лично императорской фамилии. Способ заключить кратковременный договор незамедлительно изыскали, жить хотелось всем, и Великая война в целом окончилась благополучно, но слабое место, конечно, выявилось. И сейчас предпринимаются постепенные шаги по восстановлению если не прежнего положения вещей, то по крайней мере крепких союзнических отношений.
        - Прекрасно, я очень рад. И всё же при чём здесь многострадальный Меджаджев с его домом и эти несчастные катакомбы?
        - Да что вы к ним привязались? - поморщился Бобров. - Они здесь уже несколько тысячелетий и никакого касательства к нашим делам не имеют, разве что опосредованное.
        - А от нас вы чего хотите?
        - Ну же, Натан Ильич, где ваша следовательская сообразительность? Ещё не догадались? Баба-Яга города С*** - это вы, - сообщил он. Пару мгновений с явным удовольствием разглядывал вытянувшееся лицо поручика, судорожно подбиравшего допустимые в приличном обществе слова, причём даже не для выражения собственного отношения, а уже почти вызова на дуэль. - То есть вы вместе. Живая и мёртвая вода, мужское и женское начало, единство противоположностей. Канонически, правда, живником в паре бывает женщина, это всё же больше их дар, но тут уж как получилось.
        - Да какого…
        - Успокойтесь, Титов, - оборвал его начальник Охранки, и под тяжёлым, пробирающим до костей взглядом поручик против воли опустился обратно на стул. Правда, продолжать давить Бобров не стал, снисходительно улыбнулся и зашёл с неожиданной стороны: - Вас не утомили настойчивые намёки окружающих на перспективу женитьбы?
        - Откуда вы… - потрясённо начал Натан, но его вновь прервали.
        - Это неизбежно. Знаете поговорку «муж и жена - одна сатана»? Она не на пустом месте возникла, долгий союз приводит к… как бы поточнее выразиться? - его взгляд скользнул по кухне, зацепился за Брамс и несколько прояснился. - К резонансу умбры, так будет понятнее. То есть она становится как бы одна на двоих. Такие пары окружающими воспринимаются очень тепло, в их домах обыкновенно царит тот особый дух крепкой семьи, который не так часто можно встретить в жизни. А с вами получается так, что окружающие подспудно принимают вас за вот такую пару, и это вступает в противоречие с действительными обстоятельствами.
        - И вы хотите сказать, что всё вот это - случайное совпадение?
        - Господь с вами, - отмахнулся Бобров. - Конечно, нет. Понимаете, для того, чтобы человек подошёл на роль посредника, должно выполниться несколько условий. Во-первых, он, конечно, обязан обладать весьма выраженным даром вещевика или живника. Во-вторых, и это самое сложное в наш скептически-просветлённый век, он должен иметь определённую нравственную склонность, если угодно, можно назвать это «готовностью к чудесам». В-третьих, это прикосновение Нави: знак, что та сторона примет этого человека в качестве судьи и, порой, даже власти. Его нетрудно обнаружить даже на расстоянии, если знать, что и как искать. Ну и в-четвёртых, пара таких особенных людей должна встретиться, познакомиться и составить супружескую чету, да ещё столь удачно, чтобы умбра их хорошо сложилась. Сами понимаете, вероятность случайного выполнения последнего условия с учётом мизерного количества людей, подходящих под остальные, ничтожно мала, а у нас нет возможности ждать у моря погоды. Поэтому, конечно, ведётся тщательный учёт подходящих лиц. Мы, разумеется, не можем никого заставить или как-то повлиять на сердечные склонности, но
вот обеспечить условия для встречи - вполне в наших силах. Правда, Аэлита Львовна оказалась настолько крепким орешком, что, боюсь, и не вспомнит тех трёх живников, знакомство с которыми мы помогли ей составить.
        - Каких таких живников? - растерянно переспросила Брамс, напряжённо хмурясь.
        - Да уже неважно, - усмехнулся Бобров. - Тем более в наше поле зрения так удачно попал господин поручик.
        - Попал? - уцепился Титов. - То есть не находился в нём раньше?
        - С вами вообще всё трудно, - повёл плечами начальник Охранки. - До недавнего времени вы категорически не подходили на роль проводника, пока весьма затейливым образом не увернулись от смертельного проклятья.
        - От чего? Какого еще проклятья? - оторопел поручик.
        - Того, которым наградила вас напоследок госпожа Храброва Александра Витальевна. Я, помните, говорил, что Явь и Навь всё же соприкасаются? Ну вот. Ваша бывшая невеста - самая настоящая ведьма, причём в худшем смысле этого слова, то есть действительно зловредная и пакостливая. Вы разрушили её планы, убили любовника, какая ведьма подобное стерпит! Вот тогда-то вы ощутили прикосновение Нави, незаметно приготовились к встрече с чудесами и, тем самым выполнив три первых условия, стали нам интересны.
        - Погоди, кого-кого ты убил? - растерянно спросила Аэлита, изумлённо выгнув брови.
        Против ожидания, Бобров отвечать и лезть со своими объяснениями не стал, перевёл вопросительный взгляд на Титова, предоставляя ему самому право ответить или уйти от неприятной темы. Натан же только поморщился, дивясь быстроте перемен в жизни: он чуть больше седмицы в этом городе, а та история кажется уже столь далёкой и пустой, словно произошла давно и не с ним.
        - В прошлом году я едва не женился, но обнаружил, что невеста, мягко говоря, неверна. Убил на дуэли её любовника и разорвал помолвку, - коротко пояснил поручик.
        - А зачем ей это? - ещё больше удивилась Брамс.
        - Что - это?
        - Ну вот и жених, и любовник. С Акулиной Горбач я поняла, они с мужем друг друга разлюбили, стали буквально чужими людьми, и она нашла другого, к кому испытывала чувства. А тут - зачем? Ну и выходила бы за этого любовника. Странная какая-то…
        Натан ответил на это насмешливой улыбкой, взял ладонь вещевички в свою и ласково поцеловал пальцы, а после, уже не выпуская тонкой девичьей руки, обратился к Боброву:
        - И каким же образом я… увернулся?
        - Чистое везение. Когда вы изволили портить свою репутацию и со дня на день должны уже были напороться на нож, а если точнее - когда ввязались в драку с надворным советником Преображенским. Скорее всего, вы бы глупо погибли именно в ней, а не отделались взысканием. Но свидетелем ссоры стал один господин, разделявший вашу точку зрения в том политико-историческом споре и потому всей душой за вас болевший. Волею случая так получилось, что он тоже отчасти принадлежит Нави, поэтому заметил проклятье и даже снял его. Вы произвели на этого господина очень хорошее впечатление, и он посчитал, что будет печально, если, цитирую: «столь пылкий юноша погибнет по столь досадному поводу». Собственно, с его же подачи и личное дело вам малость подправили, устранив некоторые неприглядные подробности и оставив просто взыскание, без уточнения подробностей. Это всё же справедливо: вы не совсем самостоятельно совершали те проступки, за которые впоследствии понесли кару, проклятье подталкивало.
        - И кто же этот господин?
        - Один из моих коллег, - обтекаемо отозвался Бобров, давая понять, что более точного ответа никто не услышит. - А с переводом сюда всё получилось в некоторой степени спонтанно. Шуховской для вашего же блага рассматривал подобный вариант, но, входя в положение и учитывая вашу семью, склонялся к Кронштадту. Однако один из ответственных за перемещение возможных проводников, перебирая дела… В общем, не суть. Было выдвинуто предложение отправить вас сюда, возражений не нашлось ни у кого, включая и вас самого. Можно считать, это была судьба.
        - Ладно, оставим это. Объясните толком, к чему всё это? Что именно от нас требуется? И почему здесь сейчас ваши люди, а не полицейские?
        - Да, простите. Дело в том, что о существовании этих катакомб давно уже известно, но - узкому кругу лиц, и то хватает искателей приключений, которые пытаются туда влезть. С теми, кого нам удаётся вычислить, проводится… беседа, а лаз берётся под наблюдение или замуровывается. Однако решения о серьёзном изучении этих подземелий пока нет, хотя планы такие имеются. Чтобы сделать всё аккуратно, нужно много людей и средств, которых пока нет, и, среди прочего, необходим проводник, потому что коридоры эти уж очень тесно связаны с Навью и как бы не напрямую туда ведут. Так что можете поспособствовать.
        - Каким образом?
        - Войдёте в силу, договоритесь с дивьями, чтобы провели. Но вам не о том сейчас думать надо, - попытался одёрнуть его Бобров.
        - А вы понимаете, что из-за вашей скрытности, из-за того, что о существовании этих коридоров никто не знает даже в полиции, мог отправиться на виселицу невиновный? - игнорируя последнее утверждение собеседника, проворчал Титов. - Выходит, преступник как раз об этих тоннелях прекрасно осведомлён, а мы отстаём на пару шагов: он не просто знает о них, но еще и неплохо в них ориентируется!
        - Насколько он ориентируется, это всё домыслы, - поморщился Бобров. - Давайте сделаем вид, что никто из нас об этих ходах до сегодняшнего дня попросту не знал, и успокойтесь уже. Вам сейчас гораздо важнее освоить обязанности проводника и…
        - Наша обязанность сейчас - найти ту сволочь, которая уже трёх женщин убила и, может быть, на этом не остановится, - оборвал его поручик и поднялся.
        - Сядьте, Титов! - голос начальника Охранки вновь словно бы потяжелел, норовя придавить к полу, но в этот раз на поручика уже не подействовало.
        - Это приказ? - ровно осведомился он.
        - Просьба, - устало вздохнул Бобров.
        - В таком случае, прошу простить, но мы вынуждены откланяться. Служба, - он коротко кивнул и потянул Аэлиту к выходу.
        - И впрямь пылкий юноша, точнее не скажешь, - хмыкнул себе под нос начальник Охранки, кажется, вполне благодушно. Но останавливаться и продолжать разговор Натан всё равно не стал.
        С минуту они молча шли, рука в руке. Брамс совершенно не возражала против окончания разговора: совоподобный Бобров с его тяжёлым взглядом очень не нравился вещевичке и та была только рада избавиться от неприятного общества. Однако, всесторонне обдумав услышанное, с сожалением поняла, что осталась еще масса вопросов, которые очень кстати было бы задать начальнику Охранки. Оно, конечно, вроде бы не срочно, но…
        - А мы еще с ним увидимся? - полюбопытствовала Брамс.
        - С кем? С Бобровым? - уточнил Титов. Он, малость поостыв на свежем воздухе, уже досадовал на себя за эту вспышку, признавая её неуместность, и тоже думал о том, что нелишне было бы продолжить расспросы. Однако не возвращаться же теперь! - Полагаю, не единожды.
        - А почему ты так на него рассердился? - с интересом покосилась вещевичка на спутника.
        - Да как-то всё сразу, - вздохнул Натан. - И эта совершенно безумная история с Бабой-Ягой, и его появление… Никак не получается забыть о старых счетах. Меня еще в Петрограде чрезвычайно злило, что порой в неподходящий момент являлась Охранка и забирала себе дело, к которому ты уже привык и в котором разобрался, и сейчас, увидев его, я как-то с ходу настроился на что-то подобное. Вроде он о другом говорил, а всё равно: заносчивость их, высокомерие это, что мы не тем занимаемся и ерундой маемся, а только они знают, что по-настоящему важно… Конечно, один преступник в сравнении с благом всей страны - мелочь, но дьявол вообще скрывается в мелочах. И сам Бобров этот уж больно неприятный тип, словно не с человеком, а с механической куклой говоришь…
        - Мне он тоже не нравится, - согласилась Брамс. Успокоенная тем, что возможность обсудить некоторые важные детали наверняка вскоре предоставится, она переменила тему и предпочла припомнить Титову ещё один вопрос без ответа. - И я так и не поняла, что случилось с твоей невестой. То есть зачем ей это было нужно?
        Натан с недовольной гримасой пожал плечами, разговаривать об этом не хотелось. Но и отмахиваться не стал, проще сразу исчерпать этот вопрос, нежели ждать, какие неприятности он может принести впоследствии.
        - Полагаю, я просто казался более выгодной партией, - отозвался поручик. - Дворянин, хорошее жалование, блестящие перспективы. А тот, другой, был не то мелким клерком, не то вовсе мошенником, но, вероятно, имел иные важные достоинства. Да я, честно говоря, не собирался убивать его на той дуэли, просто проучить, только судьба распорядилась иначе.
        - Это всё очень неприятно. Не представляю, чего ей не хватало, ты замечательный, - заметила Брамс, а потом, после короткой паузы, вдруг добавила: - А я тоже чуть замуж один раз не вышла.
        - И что помешало? - искренне удивился поручик.
        - Он сказал, что наука для женщины - баловство и что жене своей он такого не позволит.
        - Ну и дурак, - со смешком подытожил Титов этот обмен жизненными неурядицами.
        Путь до Департамента был недлинным, так что проделали его сыскари пешком, оставшуюся часть посвятив обсуждению вопроса гораздо более насущного и спешного, а именно - поиска преступника.
        Натан снова досадовал на себя, что ушёл от разговора с Бобровым, так и не выяснив кое-какие очень важные детали. Например, по поводу той пресловутой таблицы с показателями умбры, которую он показывал Брамс. Зачем была эта демонстрация? Что подобные цифры соответствовали кому-то из сказочных существ или, вернее, навьев, он уже не сомневался, но хотелось окончательного, решительного подтверждения.
        Хотя и без начальника Охранки было, о чём поразмыслить. Например, о Наваловой. Совпадение ли, что она пропадала у брошенного дома, где начинался один из подземных ходов? Навряд ли, поверить в подобные случайности Натан был не готов. Но возникал вопрос, куда она таким образом ходила и, главное, зачем? Вряд ли только лишь к любовнику. А кроме этого, вариант оставался всего один: Аглая собирала для кого-то некие сведения, проститутки часто выступали осведомительницами и для полиции, и для других заинтересованных лиц. Скорее всего, в этот раз заказчиком был убийца, а являлся ли он при этом её любовником - уже большой вопрос.
        Список постоянных клиентов покойной у поручика имелся, но подробно до сих пор не рассматривался: Титов лишь сравнил его со списком вещевиков и на том успокоился, не найдя совпадений. Не попадались среди них и другие знакомые петроградцу фамилии, но это было не удивительно - он еще толком не освоился в городе, где уж тут знать всех примечательных людей. К тому же поручик не верил, что Назарова, содержательница борделя, действительно перечислила всех: многие посетители подобных заведений предпочитали делать это скрытно, и хозяйка, дорожащая своей репутацией, наверняка предпочла «забыть» некоторые особо важные фамилии. Шансов разговорить её не было, для этого требовались определённые подозрения и хоть какие-то имена, а у Натана в подозреваемых по-прежнему был почти весь город.
        А ещё никак не шла из головы мысль о том, что убийства-то, похоже, прекратились, и задержание Меджаджева никак на это не повлияло - новый труп должен был появиться раньше. Насколько помнил поручик из учебных материалов, просто так прекратить убивать безумец не мог, иначе вообще не убивал бы. Выходит, либо кто-то всё же попытался спрятать одно убийство за такой вот серией без мотива, либо… тот ритуал, который сложился в голове у безумца, требовал именно трёх жертв, не больше. Но это было еще одно совпадение, в которое верилось с огромным трудом. Впрочем, совсем исключать случайность было нельзя: мало ли по какой причине убийца прекратил своё дело. Может, он уехал куда-нибудь или ввязался в драку и сейчас залечивал синяки!
        Но пока всё это не подтвердилось, Титов решил сосредоточиться на поисках мотива какого-либо из преступлений. Хотя бы потому, что его, в отличие от случайного психопата, возможно найти.
        Существование подземного хода, а главное, осведомлённость о нём убийцы давала поискам ещё одно направление: следовало выяснить, где тот мог получить подобную информацию. С ходу припоминался только прежний хозяин дома, историк Богданов. Человек образованный, причём образованный в весьма удобной области, и, наверное, неглупый, он мог бы и заинтересоваться необычным подвалом под собственным домом, и уж конечно не мог не слышать городских легенд о подземельях. Почему никому не сказал, не похвалился находкой? Учитывая, что был он одиноким и нелюдимым, сложно удивляться подобному решению. Наверное, бродил там в одиночестве, может, даже карту составил.
        А ещё эти подземелья наверняка имеют другие выходы, неизвестные Охранке, и не исключено, что дом историка преступник нашёл с противоположного конца, из-под земли, и тогда личность хозяина как будто бы теряет всякий смысл. Хотя это и сомнительно: вряд ли кто-то стал бы ломать люк в незнакомом доме, мало ли с кем можно столкнуться наверху!
        Закрытые же двери у обоих известных Титову выходов подталкивали к мысли, что логово злодея располагается в одном из пока незнакомых поручику коридоров, ведь как-то тот запирал засовы! Никакого механизма на двери не было, а сквозь стену замкнуть запор человек не способен.
        Титов вновь ощутил прилив недовольства и нелюбви к Охранке. Вот как можно разбрасываться таким козырем, пускать это на самотёк? Ладно, они не желали массовой огласки и слухов, но хоть бы для себя, для собственного пользования можно было всё это рассмотреть? Чёрт знает, куда можно попасть через эти ходы! А у них - распоряжения еще не было…
        В итоге поручик и вовсе дошёл до мысли, что Бобров сам или предатель, потому что на безответственного и халатного он не походил совершенно, или и вовсе убийца. Но эту смелую идею Титов заставил себя отбросить. В конце концов, начальник С-ского отделения Охранки - не царь-батюшка, над ним есть свои командиры, которые руководствуются своими резонами, а Бобров, как и Натан, исполняет приказы. Кроме того, нет никакой гарантии, что поручику рассказали всё. Может, у них и карта есть, просто Титов не относится - пока или совсем - к числу тех, кому её разрешено доверить. В любом случае не стоит лезть не в своё дело и указывать старшим по званию.
        Однако закрывать себе путь в подземелье Натан не стал, тем более что прямого приказа больше не соваться туда не поступало. Нужно же искать, куда именно могла пробираться Навалова под землёй! Может, стоит привлечь к этому делу собаку? Конечно, со стороны охотника, как в случае со вторым трупом, не призовёшь, да и полицейских ищеек, наверное, не стоит. А вот обратиться к тому же Боброву, который связал поручика своей секретностью по рукам и ногам, можно.
        Или лучше не собаку требовать - бог знает, остался ли там вообще хоть какой-то след! - а просто попросить о помощи дивь? Если те в подземельях как у себя дома, им не составит труда рассказать. Может, они и без его интереса прекрасно знают, кто и куда ходит теми коридорами.
        - Ну надо же, явились не запылились, - поприветствовала их появление неизменная Михельсон. Однако после, как следует оглядев замызганную парочку, присвистнула и исправилась: - А впрочем, запылились, и преизрядно. Насыщенной жизнью живёт современная молодёжь! - насмешливо качнула головой делопроизводительница.
        - Не то слово, - задумчиво согласился Титов.
        - Проходите, проходите, гости дорогие, - кривляясь, позвал Шерепа, откладывая газету. - И расскажите уже, какого чёрта мы с Машковым возле этого проклятущего дома наткнулись на караул Охранки и получили от ворот поворот. Что вы там обнаружили, ежели они на такой скорости примчались? И на кой чёрт ты их-то вызвал?!
        - Чушь, - поморщился поручик, усаживаясь на тахту. - Брамс только сюда и позвонила.
        Элеонора безо всяких напоминаний и просьб принялась возиться с примусом, чтобы вскипятить воды - за чаем любой разговор течёт ровнее. Кроме Владимиров и Элеоноры, в двадцать третьей комнате был только Бабушкин, который с удовольствием переместился из своего угла в общую компанию.
        Надо сказать, вопрос Шерепа задал очень верный, который самому Натану в голову до сих пор почему-то не приходил. А действительно, как Бобров сумел так быстро прибыть на место, если, Титов был уверен, Шерочка с Машерочкой помчались к дому Меджаджева на всех парах, а ехать тут было совсем недалеко?
        - Значит, телефон слушают, - предположил Машков. - Иначе никак.
        Другие предположения у Натана имелись, однако оглашать их он не спешил. Как бы ни неприятна была ему позиция Охранки в отношении катакомб, выворачивать по-своему и распространять секретные сведения Титов не собирался. Брамс тоже не стала вмешиваться в разговор: она, при всех недостатках, никогда не отличалась излишней болтливостью.
        А предположения эти так или иначе сводились к тесному знакомству Боброва с навьями. Чёрт знает, на что вообще способны эти существа! Может, они предупредили Охранку, что полицейские сунулись в подземелья? А почему не предупреждали о перемещениях злодея? Или предупреждали?..
        Сообразив, что с такими рассуждениями он опять дойдёт до подозрений начальника Охранки в измене, Титов постарался отбросить эти мысли. Тем более Машков задал новый вопрос, который требовал ответа:
        - Я так и не понял, что вы там нашли?
        - Да… уже не важно, - предпочёл отмахнуться Натан. - Главное, в расследовании продвинулись, и есть твёрдые основания подозревать, что Меджаджев в самом деле невиновен. Надо будет ещё раз с ним поговорить.
        - Вы бы хоть почистились толком, черти полосатые! - со смешком предложил Шерепа.
        - И девушку отпусти одежду переменить, ирод, - весело поддержал приятеля Машков. - Ладно сам как трубочист, но красавицу нашу зачем обижать?
        - Вот и ничего подобного, никто меня не обижает! - возмутилась Брамс, чем только дополнительно развеселила Шерочку с Машерочкой.
        - Ну всё, будет, усовестили! - усмехнулся поручик. - Надо, конечно. Просто заговорились по дороге, не подумали. Вот сейчас чай допьём да пойдём.
        Однако так быстро покинуть Департамент у них не получилось: едва засобирались, как в дверь постучали, а потом внутрь заглянул Сергей Горбач.
        - Здравствуйте, дамы, господа, - он вежливо склонил голову, приветствуя всех скопом. При виде поручика брови вещевика изумлённо выгнулись, но задавать лишние вопросы он не стал, поспешив сразу пояснить цель своего появления: - Натан Ильич, я хотел испросить вашего разрешения на похороны. В морге сказали, без него никак…
        - Да, конечно, - кивнул Титов, который третьего дня уже выписывал подобное для Хрищевой, чтобы та могла предать земле сестру: никакой надобности откладывать погребение не было. - Проходите, сейчас всё напишу, это недолго.
        - орбач прошёл к указанному стулу, оглядываясь по сторонам с каким-то непонятным выражением на лице. Не любопытство, не недовольство, не неприязнь или насмешка; нечто вроде горького удовлетворения, которое, наверное, куда правильнее было отнести на счёт не двадцать третьей комнаты, а печальной цели визита.
        Пока Титов составлял бумагу, остальные служащие уголовного сыска помалкивали из чувства такта, и в комнате висела звонкая, неловкая тишина. Потом Михельсон от души шлёпнула на бумагу синюю печать.
        - Вот, пожалуйста. И еще раз - примите мои соболезнования, - сказал Титов.
        - Спасибо. А знаете, ведь Наталия Николаевна вчера тоже преставилась.
        - Это печально, - задумчиво заметил поручик. - А как давно она болела? Ведь, мне кажется, это была нестарая ещё женщина.
        - Она сгорела всего месяца за три. ?щё на Рождество была полна сил, а оно вон как обернулось. И всё равно дочь свою пережила, - заметил Горбач. Он явственно мялся, собираясь спросить что-то ещё, и, уже поднимаясь со стула, всё же решился: - Натан Ильич, а это верно, что преступник - Меджаджев?
        - Очень похоже на то, - отозвался Титов, избегая одновременно прямого ответа и лжи. - Вы как будто неплохо знакомы, да? Имею в виду, не только по службе.
        - Мы в детстве были очень дружны, - легко отозвался вещевик, а после нахмурился и добавил: - Тем горше видеть такой исход. В последнее время мы, конечно, почти не общались, но всё же вот это - слишком. Почему он такое сотворил с Акулиной? И с остальными женщинами…
        - Вероятно, это некое психическое расстройство, - столь же расплывчато ответил Титов, пытаясь сообразить, что именно его царапнуло в словах Горбача. Наконец понял: - Постойте, а как же получилось, что вы столь давно знакомы? Ведь живёте не так чтобы по соседству.
        - Это из-за родителей. Мой отец, светлая ему память, взял тогда в услужение Яхъю Рустамовича. Я в детстве очень тяжело сходился со сверстниками, а вот с Русланом мы как-то разом сдружились, не знаю уж почему.
        - Ясно, - кивнул поручик, хотя ничего ему ясно не было.
        Ссыльный Меджаджев-старший не был простым человеком. Очень уважаемый на родине за мудрость и ум, из старого, можно сказать, аристократического рода, владевший большим стадом, а значит, богатый, он был выслан как человек, недостаточно преданный царю и при этом способный сплотить вокруг себя других: никакой действительной, серьёзной вины за ним не имелось, и потому семья Меджаджевых осела именно здесь.
        Титов не очень хорошо разбирался в обычаях народов Кавказа. Признаться честно, он толком и не знал, какие именно народы там живут, чем отличаются друг от друга и к какому из них принадлежал нынешний подозреваемый. Но даже его познаний хватало, чтобы понимать: люди это гордые, горячие, решительные. И чтобы вот такой привыкший к уважению мужчина пошёл прислуживать? Начать какое-то своё дело, в крайнем случае - зарабатывать иным трудом, к которому он привычен и который не сочтёт недостойным… Поручик смутно ощущал, что Меджаджев скорее бы пошёл в каменотёсы, чем в прислуги. Да и дом с подвалом был уж слишком хорош для человека, имеющего столь скромный достаток.
        Впрочем, многое ли мог понять мальчишка, которого в дела взрослых наверняка не посвящали? Вероятнее всего, у тех двоих просто были какие-то общие дела, а Горбач-младший истолковал это в меру собственного разумения.
        Однако узнать взгляд на те события с другой стороны однозначно стоило.
        Проводив посетителя, Натан вместе с Аэлитой вновь направился к двери, чтобы всё же добраться домой и переодеться, но снова в проходе столкнулся с Валентиновым. Однако в этот раз отшатнулся именно Антон Денисович. Не просто отшатнулся - буквально шарахнулся назад, а потом торопливо, не здороваясь, припустил по коридору.
        И самое главное, вместо лица следователя Титову вновь привиделась та странная сероватая морда с глазами-плошками и острыми мелкими зубами. Точнее, теперь поручик уже был почти уверен, что ему не привиделось. Вот только что это могло значить?!
        - Опять чертовщина какая-то, - проворчал себе под нос Титов, но решительно двинулся прежним курсом.
        Ну в самом деле, не бегать же за Валентиновым по всему Департаменту, когда есть множество занятий куда более важных и срочных.
        Глава 22. Новый поворот
        Переодевание и приведение собственного внешнего вида в соответствие с уставом заняло около часа. Пока дошли до дома, пока смыли остатки сажи… Ещё быстро управились; Аэлита очень радовалась, что почти не запачкала волосы, а то весь час ушёл бы только на них.
        На вечер же Титов условился с хозяйкой о бане, Брамс идею восприняла также с энтузиазмом, и это было поручику весьма на руку: у него имелось одно важное неоконченное дело, которое требовалось провернуть в отсутствие Аэлиты. Как раз, пока девушка будет париться, успеет. Сказанного не воротишь и заново сделать девушке предложение - уже не спонтанно, посреди пепелища, а в пристойной обстановке, - не получится, но стоило хоть что-то сделать красиво и правильно. Чин по чину прийти к родителям и попросить благословения сейчас возможности не было, не до того, а вот купить колечко - дело одного часа.
        Если честно, в глубине души Титов понимал, что нужно это больше ему, чем Аэлите. Девушка про всяческие традиционные мелочи думать не думала и не вспоминала, а ему хотелось какого-то зримого подтверждения неожиданной перемены в жизни, и колечко на тонком девичьем пальчике отлично для этого подходило. А то поручику по временам начинало казаться, что всё объяснение привиделось ему где-то между явлением дивьи, рассказом Боброва и странными метаморфозами Валентинова, а вернее - привиделось вместе со всеми этими чудесами.
        Да и поведение Брамс заставляло его ощущать неуверенность. Умом Титов понимал, что иначе эта необычная девушка отреагировать и не могла, и это был ещё не самый худший вариант из возможных. Но сердце было не на месте, и постоянно поручику чудилось, что Аэлита скажет, что она или пошутила, или имела в виду совсем иное. Знал, что эти подозрения необоснованны, но - продолжал тревожиться. Наверное, это всё происходило потому, что для Титова состоявшееся объяснение было еще большей неожиданностью, чем для вещевички. Он не сожалел о сказанном и испытывал к Брамс чувства, о которых говорил, но… слишком всё внезапно, чёрт побери!
        Однако надобность в посещении ювелирной лавки отпала сама собой, совершенно случайно.
        Доставая из шкафа свежее бельё, Натан смахнул шкатулку с орденами и прочими ценностями. Как умудрился - и сам не понял, вроде бы лежала та в стороне. Упав, она не разбилась, но открылась, рассыпав содержимое. Хорошо хоть доски на полу были пригнаны друг к другу довольно тщательно, а большая часть сокровищ и вовсе оказалась на половике!
        Титов чертыхнулся и, опустившись на корточки, принялся осторожно собирать безделушки, и почти сразу ему под пальцы попался перстенёк - маленький, явно женский. На ложе из золотых листиков, усыпанных бриллиантами и, вероятно, рубинами настолько мелкими, что уместнее было бы назвать их пылью, - каплевидная жемчужина необычного, нежно-розового цвета. Может быть, невесть какой ценности украшение, поручик в подобных вопросах разбирался плохо, но выглядела вещица, на его вкус, великолепно: нежная, лёгкая, изумительно тонкой работы. Искал бы - а более уместного не нашёл.
        Натан нахмурился, разглядывая находку и пытаясь припомнить, как она вообще к нему попала, и через несколько мгновений наконец сообразил: мама, это было её кольцо. Вернее, то самое, которое отец подарил ей на помолвку, и до того, кажется, оно какое-то время «жило» в семье. Титов предполагал, что досталось оно Илье Титову от его родителей - бабушку и дедушку Натан в живых не застал, отец его женился в достаточно солидном возрасте, а они умерли рано.
        Подивившись своевременности находки и искренне порадовавшись, что колечко раньше где-то пряталось и не далось в руки в прежнюю его попытку обзавестись женой, поручик решил, что это хороший знак. Улучив момент, когда они с девушкой остались вдвоём, вручил перстенёк и даже не удивился, что пришёлся тот совершенно впору.
        Брамс приняла подарок благосклонно. Смешно растопырила пальцы, позволяя мужчине надеть кольцо, потом с искренним, скорее детским, чем девичьим любопытством его разглядывала и чуть только не пробовала на зуб: у Натана было твёрдое ощущение, что она собиралась, но потом всё же передумала. Или отложила на потом?
        - Забавное чувство, - хихикнула она в конце концов, несколько раз сжав и разжав руку. - Никогда колечек не носила…
        - Постой, но ты же говорила, что был жених? - растерялся Титов.
        - Был, и даже колечко было, но в шкатулке лежало. Очень большое, неудобное, да и не нравилось оно мне.
        - А это нравится? - спросил Натан, чувствуя, как сердце замирает от беспокойства. Ответ вполне читался по лицу девушки, но всё равно услышать его казалось важным.
        - Это нравится, - легко согласилась Брамс. - Надо присмотреться получше, но я уже сейчас уверена, что это не просто кольцо, а вещь. Довольно старая и очень хорошая, причём не только в смысле исполнения, а ещё и по назначению, характеру если угодно. Ну и красиво, конечно, - улыбнулась она.
        Заходить в двадцать третью комнату не стали, сразу двинулись в подвал для разговора с Меджаджевым. Тому, на взгляд Титова, пребывание в камере шло только на пользу: вещевик сделался как будто спокойнее, уравновешенней, из взгляда ушёл тот лёгкий оттенок диковатости, который заставлял ждать от Меджаджева нападения.
        - Хорошо выглядите, - не сумел промолчать Титов.
        Но собеседник неожиданно совершенно не обиделся и ответил с иронией:
        - Можете не верить, но и чувствую себя неплохо. Кормёжка, конечно, дрянь, но сытная, света не хватает, но я уж и не припомню, когда последний раз так славно высыпался, как здесь. Есть что-то новое? Для чего вы меня вызвали?
        - Пара вопросов, - кивнул Натан. - В прошлый раз вы так и не ответили на этот вопрос, но сейчас придётся вспомнить. Кто знал о подвале под вашим домом?
        - Как - кто? - растерялся тот. - Да каждая собака! Что это за дом без подпола?
        - Нет, я не про то. Кто в нём бывал? Или, может, вы рассказывали кому-нибудь историю его обнаружения?
        - Да чёрт побери, этому дому уже два с половиной десятка лет, мало ли кто там бывал! - развёл руками Меджаджев.
        - И всё же постарайтесь вспомнить, это в ваших же интересах. Вы ведь говорили, что не пользовались им с момента смерти отца? Значит, наверное, и осведомлённых не должно быть много.
        - Чего вы вообще так к этому подвалу прицепились? - проворчал вещевик.
        - Там есть потайной ход, - прямо ответил Титов. Что бы ни говорила Охранка, а хозяин имел полное право знать, что в его дом при желании можно проникнуть и не через дверь.
        - Потайной ход? - переспросил ошарашенно Меджаджев. - Это что же, получается, оттуда в любой момент какая-нибудь сволочь вылезти могла?!
        - Ну, не совсем в любой и не совсем любая, - хмыкнул Натан. - Вряд ли он впервые проник в ваш дом именно так, пробираясь через подвал. Скорее всего, сначала он побывал там с вашего дозволения, и только потом отыскал иной путь. Или как минимум злодей слышал от вас историю обнаружения этого подвала и с ваших же слов знал, что туда никто теперь не спускается. Ну так что?
        - Да никто из них не может быть в этом замешан, вздор! - непримиримо фыркнул арестант. - Я за каждого готов поручиться!
        - Вы, Меджаджев, то ли дурак, то ли издеваетесь, то ли уж я не знаю что, - проговорил Натан, в задумчивости склонив голову к плечу. - Вы понимаете, что вас пытаются подвести под виселицу? Цинично, расчётливо, очень старательно, и делает это кто-то близкий, хорошо знакомый. Тот, кто знает историю тридцатилетней давности о дурачке, пытавшемся сплавить по реке свою сестру, кто вхож в ваш дом, знает распорядок вашей работы. Вы не случайный козёл отпущения, а объект чьей-то искренней и сознательной ненависти! Или же убийца.
        - Да не знаю я, кто это может быть! - буквально взвыл Меджаджев, хлопнув ладонями по столу, отчего Брамс дёрнулась, едва ли не подпрыгнув на месте. - Вот режьте - не знаю! А впрочем… Чёрт с вами, пишите, что я убийца, и кончим с этим.
        - Прекрасно. Мне попросить принести верёвку? - обводя злого вещевика спокойным взглядом, предложил Титов.
        - Что, прямо сейчас вздёрнешь? - едко откликнулся тот.
        - Нет, зачем? Вы просто продемонстрируете, как вязали руки трупам. На мне, на Брамс, на ком-нибудь из охраны, неважно.
        Несколько мгновений они мерились взглядами, потом Меджаджев сгорбился и отвернулся.
        - Не хочу.
        - Не хотите чего? Жить?
        - Да что ты вообще знаешь о моей жизни! - взревел мужчина. - На кой мне эта жизнь далась после такого?! Служба, служба, служба… да будь она проклята, эта служба!
        - То есть вы желаете, чтобы убийство трёх человек, включая вашу любимую женщину, сошло этой сволочи с рук? Четырёх, если считать вашего нерождённого ребёнка, - говорил Титов ровно, холодно. Бил по самому больному, и в этот раз - совершенно сознательно, старательно даже.
        Состояние Меджаджева было понятно, объяснимо, но никоим образом поручика не устраивало. Не из жалости, хотя потере вещевика он искренне сочувствовал, а из суровой практичности. Титову требовалось содействие, нужны были сведения и имена, а не тихая томная истерика с позывами к самоубийству. При желании никогда не поздно умереть, но глупо не попытаться сделать это хотя бы с пользой!
        - Вы вправду желаете взять эту кровь на себя? - он поднялся, прошёлся туда-сюда как бы в задумчивости и остановился у стола, нависая над вещевиком. Подвинул табурет, словно собирался на него сесть, но в последний момент передумал. - Так уверены, что этот мерзавец подобного заслуживает? У меня уже складывается впечатление, что вы знаете убийцу и сознательно его покрываете. А может, вы тут мне лапшу вешаете на уши, а на деле никакую Кулю не любили? Или любили, но такой вот странной любовью, что не пожалели ни её, ни нерождённое дитя…
        На этом Меджаджев, наконец, взорвался. Вскочил и, отшвырнув в сторону стол, взбешённым быком кинулся на поручика с рёвом:
        - Да что ты, мусор, вообще можешь понимать!!!
        К чему-то подобному Натан и готовился, и уж конечно вступать в прямое единоборство не собирался, не хватало и впрямь довести вещевика до виселицы за убийство полицейского. Место, куда встать, он выбрал очень тщательно, чтобы и самому иметь простор для манёвра, и Брамс под удар не подвести никоим образом.
        Титов ускользнул с линии движения арестанта, а вот стул - остался, предсказуемо не замеченный Меджаджевым. Споткнувшись об него, здоровяк с руганью полетел вперёд и с грохотом приложился о стену. В следующее мгновение распахнулась дверь и на пороге возникла пара конвойных, которые тут же взяли буяна на мушку. Впрочем, видя, что продолжать драку вещевик не намерен, а просто сидит на полу, ошалело тряся головой, Натан махнул рукой, давая отбой тревоги.
        Потом бросил взгляд на Аэлиту - та сидела на своём стуле, ошалело хлопая глазами, живая и совершенно невредимая, и, кажется, пыталась осознать, что вообще только что произошло.
        - Как вы с таким темпераментом до своих лет дожили? - тяжело вздохнул поручик, без опаски подходя к ушибленному.
        - Сволочь ты, поручик, - проворчал Меджаджев вполне мирно. Выплеснув ярость, он ожидаемо успокоился.
        - Может быть, - Титов со вздохом пожал плечами и положил ладонь сидящему на макушку, пояснив, чтобы не надумал себе ничего лишнего: - Я живник, проверю, сильно ли вы ударились.
        - Какого чёрта тебе от меня надо? - проворчал тот, отталкивая руку следователя и уверенно поднимаясь на ноги - кажется, падение было больше громким, чем ощутимым.
        - Мне надо, чтобы вы прекратили ныть, жалеть себя и помогли найти настоящего убийцу, - проговорил Титов, поднимая стол, а следом и стул. - Ну же, Меджаджев, неужели вам не хочется отомстить?
        - Да не представляю я, кто это мог сделать! - вздохнул тот, опять усаживаясь к столу. Опустил на него локти, обхватил голову ладонями.
        - Вспоминайте не тех, кто кажется вам способным на такой поступок, а тех, кто вообще был в курсе существования подвала и достаточно недавно имел возможность смазать замок. Начнём сначала, с приходящей прислуги. Та женщина, что приходит убираться. Она могла смазать замок?
        - Нет, не думаю. На кой ей это?
        - Да хоть бы за дополнительную плату, или просто некто ловко заронил эту мысль в её голову. Скажем, убедил, что ржавые замки в доме - к несчастью. Она ведь не сделала ничего дурного и знать не знала, как это всё может повернуться. Впрочем, назовите её имя и адрес, лучше спросить у неё самой, - решил Титов. Артачиться в такой мелочи вещевик не стал и поделился нужными сведениями. - А в подвале она бывала?
        - Нет, - мгновение подумав, качнул головой Меджаджев. - Что в подполе, она точно не знала, никогда туда не спускалась и я с ней об этом не разговаривал.
        - Тогда тем более стоит поговорить с ней. Ладно, дальше. Кто ещё?
        - Куля знала. Её подозреваешь?
        - Не думаю, это лишнее, - невозмутимо отмахнулся Титов.
        - Сестра. Тоже страшная убийца? - вновь с ядом в голосе процедил ?услан.
        - Необязательно, но могла оказаться случайным осведомителем. Например, проболтаться кому-то об этом подвале, - спокойно пояснил поручик. - Дальше. Друзья, знакомые; неужели к вам никто не ходит и столько лет не ходил? У вас совсем нет друзей?
        Столкновение головы со стеной определённо пошло вещевику на пользу. Он собрался с мыслями и принялся последовательно вспоминать всех, кто бывал в его доме в недавнем прошлом и хотя бы гипотетически мог оказаться один в кухне. И непоследовательно - тех, кто мог знать о подвале чуть больше, нежели сам факт его наличия.
        Список - в две колонки - рос, но не так быстро, как можно было ожидать, и за счёт людей, чьи имена в большинстве были поручику незнакомы. Хотя мелькнуло и несколько интересных фамилий: двое вещевиков из списка Иванова порой захаживали в дом к Меджаджеву, а Горбач не просто знал о подвале, но даже спускался туда и помогал, вместе с еще парой сокурсников, поднимать наверх хлам на выброс. Надо ли говорить, что последнее обстоятельство весьма Титова заинтересовало!
        - Скажите, Руслан Яхъяевич, а как вы вообще познакомились с Сергеем Горбачом? - задал следующий вопрос Титов, когда какой-никакой список всё же был составлен сразу в двух экземплярах, для поручика и для самого арестанта, чтобы тот мог на досуге как следует подумать и попробовать вспомнить кого-то ещё.
        - Отец был сканщиком, очень хорошим, и при этом - слабым вещевиком-самоучкой. Ничего серьёзного, но дар здорово помогал в работе. Пока у меня не открылся талант вещевика, причём сильный, он готовил из меня подмастерье. А отец Горбача сделал какой-то большой, солидный заказ, я уж сейчас и не вспомню, что именно там было. Ларец, что ли.
        - Сканщиком? Разве он не овец разводил? - нахмурился поручик: в досье про ремесло не значилось ни слова.
        - Так филигрань у него прежде для души была, от отца своего выучился, - пояснил Меджаджев. - Потом уже оказалось, что здесь на неё ой какой спрос - город большой, богатый. А овцы тоже были, только отец их перед высылкой всех продал, и дом продал, и царь ещё нам на обустройство кое-что подкинул… В общем, в той временной халупе, куда нас определили, мы помыкались недолго. И раньше бы уехали, но отцу уж очень хотелось сделать всё по уму, так, чтобы на века.
        - Ясно. Простите, что перебил. Продолжайте, что там с ?орбачами?
        - Мы несколько раз к ним ездили. Я хоть и был мальчишкой, но отец считал, что общение с покупателями - это тоже часть ремесла, поэтому брал с собой. Конечно, права слова я не имел, но должен был слушать и пытаться понимать. Вот там мы с Сергеем и познакомились, и как-то быстро сошлись. Мне кажется, отец его не одобрял такой дружбы, но и не препятствовал: сын ему был не особенно интересен.
        - Почему вы так решили? - спросил Титов.
        - Да тогда я, конечно, ничего не замечал, это уже вот сейчас заговорил и понял. У них были странные взаимоотношения. Михаил Назарович сына, с одной стороны, баловал и берёг, а с другой - словно бы делал это из обязательства, без души. Ну как яснее высказать? Меня вот отец порой лупил, за уши таскал будь здоров, а на Сергея даже голос не повышали. И вроде бы именно у него должно быть всё хорошо, а у меня - нет. Но при этом мне отец был отец, а ему… воспитатель, совсем чужой человек.
        - И как сам мальчик к подобному относился? - вновь вставил вопрос Натан.
        - Мне кажется, не замечал ничего этакого, для него-то всё было в порядке. А там - кто знает, что именно есть порядок? Может, вот как у Горбача - как раз и верно… Что до нашей дружбы, Серёжа в детстве заносчивый был, гордый, так что друзей у него особенно не водилось, а со мной иначе себя держал. Поначалу тоже нос задирал, да я особо и не обращал на то внимания. А потом как-то я набедокурил, и отец меня выдрал так, что сидеть не мог, и вот Серёжа, когда узнал, что случилось, ко мне очень переменился. Кажется, отца моего он стал бояться, а меня - жалеть, и оттого мы как-то совсем уж поладили. Мы и в гости друг к другу бегали, и он даже не брезговал той старой халупой. А потом дар в одно время пробудился, да еще сходный - сильный очень, выраженный. Ну и учиться вместе пошли, и в Университете тоже совместно куролесили. Потом - всё, как отрезало. Пару лет еще как-то пытались продолжать дружбу, но нет, разошлись дорожки. А теперь… вот. Сошлись вновь, - он горько усмехнулся, а потом опомнился: - Так вы что, всё-таки его подозреваете?
        - Многовато его в этом деле, - признался Титов. - Такое случайно не происходит.
        Откровенничать с Меджаджевым он не боялся: правом посещения обладали всего несколько человек, ни один из фигурантов дела об утопленницах среди них не значился, кому узник что расскажет! А выйдет он отсюда только взамен настоящего убийцы. Ну, или не выйдет, если вдруг выяснится, что виновен всё же он.
        - Куда мы теперь? - спросила Брамс, когда они покинули допросную.
        - Пойдём хлопотать о свидетельстве психиатра, пусть этого буйного осмотрит, насколько он в себе, а там решим. Ты как, не очень испугалась? - спросил он виновато. - Прости, я как-то не подумал, что всё так обернётся, а то оставил бы тебя снаружи.
        - Вот ещё! - непримиримо фыркнула Аэлита. - Ты обещал, что не будешь мне мешать!
        - Так то мешать! Разговор бы ты в любом случае слышала, есть там специальная комнатка рядом, - мягко возразил Титов и спросил с иронией: - Или тебе непременно надо жизнью рисковать в первой шеренге?
        - Не знаю, - слегка надулась девушка. Потом вздохнула и признала нехотя: - Хотя, конечно, вот сейчас и впрямь было страшно, можно было и со стороны послушать. Правда, я уже потом испугалась, поначалу не поняла ничего.
        Забота поручика была Аэлите приятна и совсем не вызывала протеста. Мечты о приключениях хоть и остались, но всё же слегка потускнели и сделались осторожнее: то падение вместе с «Буцефалом», когда их с Титовым чуть не убили, может, не заставило Брамс вовсе отказаться от идеи службы в сыске, но заставило более здраво взглянуть на саму себя и окружающий мир. Можно сказать, Аэлита признала, что ей не быть решительной и воинственной героиней, однако своевременно подвернувшаяся мысль о том, что даже в приключенческих романах попадаются герои совсем иного типа, помогла избежать разочарования. Ну в самом деле, приключения есть? Она в них участвует? И прекрасно!
        А геройство можно оставить поручику, у него весьма недурственно получается, да и на роль эту он вообще-то подходит куда лучше. Поняла это Брамс давно, еще в момент их знакомства, но теперь перестала переживать по этому поводу и ревновать поручика к приключениям, вполне удовлетворившись амплуа его помощницы. Это девушку немного озадачивало, сама от себя она подобного не ожидала, но протеста не вызвало.
        Вообще, уступать поручику оказалось как-то удивительно легко и не обидно. Безупречно-накрахмаленный петроградец с прямой спиной на поверку вышел не совершенством, которое только и остаётся взгромоздить на пьедестал да водить экскурсии, а обыкновенным человеком со своими слабостями, недостатками и ошибками. Рядом с ним Аэлита уже не чувствовала прежней неловкости и неуверенности: осознание чужого несовершенства позволяло выше оценивать чужие достоинства и одновременно - не переживать о собственных недостатках.
        А еще вещевичку, привыкшую постоянно кому-то что-то доказывать и с кем-то за что-то бороться, подкупало искреннее уважение мужчины к её талантам. Это в Федорке она в конце концов добилась серьёзного к себе отношения и ей не приходилось ежеминутно отстаивать своё мнение и право на него, а в Департаменте поручик оказался первым и, похоже, единственным, кто не нянчился с ней из чувства долга, а смотрел как на опытного и талантливого вещевика. Одного этого бы уже хватило, чтобы Титов купил её с потрохами и заслужил глубокую симпатию!
        Но ведь этим отношение поручика не исчерпывалось. Уважение к способностям девушки сочеталось с мягкой, ненавязчивой опекой: не оттого, что мужчина не доверял ей, а потому, что не доверял её окружающему миру, и эта разница, пусть не выраженная словами, чувствовалась девушкой особенно остро. А ещё была улыбка, и тёплый взгляд, и уютные объятья, и…
        В общем, возьмись Брамс раскладывать своё отношение к поручику по полочкам и займись перечислением достоинств, это всё здорово затянулось бы, но склонности к самокопанию по пустякам Аэлита не имела. Зачем, если всё хорошо?
        Конечно, немного странно было думать о замужестве: Брамс совершенно не представляла, как это будет происходить и зачем это нужно, если и так всё замечательно. Но Натану она полностью доверяла, с ним было хорошо - и просто разговаривать, и вести расследование, и идти вот так под руку, и уж тем более целоваться, - так что особенного беспокойства будущие жизненные изменения не вызывали.
        А колечко ей и правда очень понравилось. Аэлита обыкновенно была равнодушна к драгоценностям, особенно к кольцам и браслетам - уж слишком они мешались в работе, отвлекали на себя внимание, беспокоили и досаждали. Этот же тоненький, почти незаметный ободок так уютно обхватил палец, словно был там всю жизнь, и совершенно не ощущался: девушка то и дело бросала на него взгляды, думая, не потерялось ли. Похоже, такая вот незаметность была одним из особых свойств этой ладно сработанной вещи. Не терпелось осмотреть его внимательнее, понять, что там еще есть интересное, но эту мысль пришлось отложить на потом.
        В мирном, уютном молчании Брамс с Титовым поднялись из подвала и дошли до кабинета полицмейстера. Чиркова на месте не оказалось, и просьбу свою поручик рассказал секретарю. Тот обещал выполнить всё в лучшем виде и сообщить через Михельсон, когда и кто приедет из диспансера для беседы с арестованным.
        Покинув же кабинет полицмейстера, Натан замер в задумчивости.
        - Куда теперь? - бодро и уже привычно поинтересовалась Брамс, и мужчина не удержался от улыбки.
        - Думаю вот. Давай-ка мы с тобой пообедаем и обсудим этот вопрос, как-то у нас всё неясно и смутно, больше основано на предчувствиях и ощущениях, нежели на фактах.
        Конечно, коротким обсуждением ограничиться не удалось, и в буфете они обосновались накрепко, причём Титов даже достал бумагу и ручку, чтобы вести записи: хотелось как-то собрать воедино всё, что у них было.
        Странностей накопилось уже изрядно.
        Во-первых, разница судьбы первой жертвы и двух следующих. С самим фактом оглушения и утопления всё было ясно: это Навалову получилось заманить в такое место, где удалось убить её без дополнительных ухищрений, а с двумя прочими провернуть подобное было куда труднее. Гораздо больше вопросов вызывала другая деталь: следы умбры на теле проститутки стёрли уже на реке или совсем незадолго до этого, перед спуском на воду. А вот две других, которых предварительно оглушили, какое-то время после стирания находились рядом с некой вещью. После смерти или до?
        - Скажи, а в чём разница, если стирать умбру с мёртвого или живого человека? Как это может отразиться на картине?
        - Да никак, - пожала плечами Аэлита. - Картина будет совершенно одинаковая, просто следы собственной умбры пропадут ещё быстрее.
        - То есть выходит, что с них могли стереть умбру, а потом уже отвезти на реку?
        - Да, конечно, - подтвердила Брамс. - Понимаешь, ну не закрепляется умбра человека ни на каких предметах, а уж тем более на собственном теле. След вещей сохраняется, а человеческий - нет. Если бы это было не так, можно было легко определить умбру человека, который находился рядом с убитыми в последний момент, но - увы.
        - Выходит, действительно, стёрли и только после этого куда-то увезли. Интересно, почему… А стирают умбру тоже с помощью звуков?
        - По-разному, здесь вот использовали ультразвук. Но нужен еще умброметр, потому что без прибора почувствовать умбру так точно, как необходимо для стирания, невозможно, а он как раз управляется звуком.
        - Ясно. Значит, вполне вероятно, что никакого иного объяснения этой странности нет: стирал умбру в другом месте, чтобы не привлекать внимания. Если первый раз его ещё могли не заметить, то после обнаружения трупа любые странные звуки в окрестностях вызовут множество подозрений, - подытожил поручик. - Интересно, а перевозили их уже привязанными или нет? В любом случае, должна быть машина. У Меджаджева её нет, у Горбача как будто тоже, да и вообще довольно неумно - использовать для такого дела собственный автомобиль. Значит, нам бы неплохо осмотреть транспорт «Взлёта» и узнать, кто имеет к нему доступ, а также проверить окружение подозрительных лиц: может, кто-нибудь одалживал мотор у соседа. И, кстати, выяснить, кто из фигурантов вообще водить умеет.
        - А если был сообщник? - полюбопытствовала Брамс.
        - Вот тут уже совсем всё сложно, - вздохнул Натан. - Но складывается впечатление, что - да, орудовал наш злодей не один. Причём, похоже, помогал ему кто-то из навьев, как бы странно это ни звучало. Во всяком случае, убить нас пытался, очевидно, не тот вещевик. Но по порядку. Дальше в череде странностей идёт дом, непонятно как и чем взорванный, который отчего-то не взорвался в присутствии мальчишек. Зачем его уничтожили… Положим, ответ на этот вопрос напрашивается: хотели замаскировать лаз и замести следы. Не попади мы туда с лёгкой руки буки и дивьи через тайный ход, мы бы не подумали разгребать завал и лезть в подвал: люка-то в руинах никто не заметил. А потом злодей, например, мог вообще эту землю выкупить, и тем более никто уже не раскрыл его главной тайны. Отсюда следует ещё одна странность: поведение Наваловой. Даже если она передавала кому-то сведения о некоем своём клиенте, я не понимаю, зачем было обставлять всё подобным образом. И самое главное, как её уговорили каждый раз лазать в этот подвал, да еще ни разу не проколовшись со своей конспирацией? И почему они не боялись, что она
проболтается кому-нибудь про эти коридоры или полезет исследовать их самостоятельно? В любом случае, нужно наведаться туда ещё раз. Место во всех смыслах странное, мне каждый визит туда настойчиво чудилась некая чертовщина. Вот и попробуем призвать её к сотрудничеству.
        - А может, её заморочили? Ну вот как нас - бука. Не он же один, наверное, это умеет. Вот и казалось ей, что идёт по улице.
        - Хорошая версия, - задумчиво похвалил поручик. - Пожалуй, стоит принять за основную. Подобный вариант, кстати, прекрасно сочетается с наличием у убийцы сообщника-навьи, сообщник небось и морочил. Только совершенно непонятно, зачем всё это навье.
        - А может, она шпионка? Или он? - предположила Брамс бодро.
        - Почему? - опешил Натан.
        - Ну не знаю, обычно так скрываются именно шпионы. В книгах, имею в виду, - несколько смутилась Аэлита. - Если эти сказочные существа воевали, почему бы им не заниматься шпионажем?
        Титов усмехнулся, а потом улыбка медленно сползла с его лица, что в сочетании с пустым рассеянным взглядом смотрелось достаточно жутко.
        - А и впрямь, - медленно проговорил поручик. - Ровно всё один к одному складывается, и ниточка ко «Взлёту» сразу становится более чем объяснимой. Секретов там полно, да и замешан во всём этом деле сильный вещевик, то есть человек более чем сведущий во всяких необычных вещах. Навалова - проститутка, причём, если положиться на слова хозяйки борделя, пользовалась она успехом у мужчин солидных, с положением. Так, может, её услугами пользовались для наблюдения за кем-то из высокопоставленных лиц завода?
        - А почему её вообще убили? Ну, Навалову?
        - Да леший знает, - поморщился Титов. - Может, наглеть начала, может, подозревать что-то ненужное, а может, надобность в ней отпала. В последнем случае у нас есть нешуточный повод для беспокойства: если от неё избавились, получается, злодей добился поставленной цели.
        - А остальные жертвы? - продолжила Аэлита, и поручик слегка скис.
        - Вот тут не представляю, как их можно привязать к шпионажу. Но, надеюсь, выясним. Может, злодей и впрямь оказался маньяком? Навалову убил за дело, потом его повело и вместо того, чтобы спокойно избавиться от трупа, он вот так затейливо выставил на всеобщее обозрение и принялся за других?
        - А что еще складывается «один к одному»?
        - Например, нелюбовь к этому злодею русалок, которых поминал язычник с острова. Участие пришлой нави, мне кажется, прекрасно объясняет эту неприязнь. Кстати, не мешало бы нам к языческому старосте съездить, парой слов перемолвиться. Похоже, про местную нечисть Рогов знает не меньше Боброва. Кстати, надо бы поделиться этими размышлениями с Бобровым, как думаешь? Или ограничимся пока Русаковым? Всё же это его хозяйство.
        - Давай ограничимся, - с энтузиазмом согласилась Брамс. - Не нравится мне этот Бобров. Может, он тоже в чём-то замешан? А то он такой противный…
        - Да уж. Ладно, пока у нас есть только подозрения, стоит отложить этот визит на потом. Хотя версия очень правдоподобная, ты молодец, - похвалил он. - Но всё же не даёт покоя смерть двух других женщин, шпионаж плохо сочетается с безумием. Впрочем, довольно переливать из пустого в порожнее. Куда тебе больше хочется, на остров или в подземелья? - предложил поручик и не удержался от смеха при виде ответного выражения лица девушки. Та, кажется, готова была разорваться от невозможности выбрать что-то одно, и взгляд вещевички сделался несчастным и потерянным, словно у голодного котёнка.
        - Не знаю, - наконец, жалобно вздохнула Аэлита. - Мне и туда и туда хочется!
        - Ладно, пусть будет остров, пока погода хорошая. Тем более для этого снова переодеваться не надо, - решил поручик. - К тому же ?огов может что-нибудь по делу сказать и помочь договориться с навьями. А вот вечером или уже завтра, как получится, пойдём разыскивать свидетелей. Ещё бы, конечно, за Горбачом проследить, уж больно много к нему вопросов, но сделать это незаметно вряд ли получится. Особенно если замешаны потусторонние силы, - нехотя признал Натан. - В общем, пойдём. Надо только узнать у Михельсон, не присылали ли документы из Киева. А ещё нужно вернуть твоего железного коня и озаботиться его ремонтом.
        - Спасибо! - просияла Брамс.
        За последними событиями про верного «Буцефала» она, к стыду своему, подзабыла.
        Визит в двадцать третью комнату не затянулся. Михельсон на месте не оказалось, там вообще мыкался один только Никитин, подвернувшийся ей перед уходом под руку и потому оставленный за старшего. Общими усилиями они с Титовым осмотрели окрестности стола Элеоноры, но ничего похожего на письмо из Киева не нашли. Просьбу выяснить судьбу мотоциклета и вызволить его из застенков Андрей обещал передать, а больше в Департаменте поручика ничто не держало.
        Глава 23. Чужой среди чужих
        Погода сегодня радовала: по ослепительной, по-весеннему яркой ещё лазури плыли пушистые облака, и каждое из них вместе с тенью приносило порывы сырого, прохладного ветра. Тот облизывал разогретый солнцем мир и людей и дарил облегчение. Зыбкое зеркало речной глади дрожало мелкой волной и рассыпало слепящие блики.
        Лодочник попался уже знакомый. На девушку, которая нетерпеливо ёрзала и вертелась на месте, озираясь, он поглядывал неодобрительно, но всё равно угрюмо молчал.
        Брамс поёжилась от очередного порыва ветра, подалась ближе к сидящему рядом Натану. Мужчина осторожно обнял хрупкие плечи, и Аэлита не стала возражать, с готовностью придвинулась еще ближе. Да она бы, может, и голову на плечо склонила, если бы кругом не было столько всего интересного.
        Титов с иронией подумал, что сейчас - прекрасный момент для речной прогулки с любимой девушкой, и вот они как раз… гуляют.
        Нет, он бы с удовольствием вывез Аэлиту покататься на лодке и в выходной день, и всё как полагается - с корзинкой для пикника, с прогулкой по пустынному живописному берегу и поцелуями в рябой сосновой тени. И не было бы им скучно, и нашлись бы темы для разговора помимо служебных, и наверняка день бы прошёл прекрасно. Вот только, выдайся этот выходной прямо сейчас, они бы оба извелись от беспокойства и вскоре вернулись обратно к расследованию. А не служи Аэлита в сыске…
        Титов вдруг понял, что в живом участии Брамс в расследовании и её интересе к сыскной работе имеется множество плюсов не только для дела, но и для него самого.
        Будь его невеста обыкновенной молодой девушкой, далёкой от сыска, Натану пришлось бы разрываться между службой и необходимостью уделять любимой внимание не только тогда, когда поручик выкроит свободную минутку. И говорить с ней пришлось бы об интересных ей вещах, а не о трупах и беспокоящих его тонкостях расследования.
        И это большая удача, что ответственному, всецело преданному своей службе Титову встретилась вот такая самостоятельная и не меньше него увлечённая вещевичка. Уже хотя бы потому, что у поручика почти не было шансов познакомиться с интересной девушкой за пределами службы: у него за этими пределами, пожалуй, и жизни никакой не было. Так что впору идти к Боброву с извинениями и благодарностями за то, что его ведомство сыграло в этой истории роль счастливого случая.
        А помолвка с Храбровой… Сейчас, когда все те события стали просто воспоминанием, одним из многих, Натан понимал: Александра оставалась с ним именно потому, что лично Титов был ей не особенно интересен. Больше того, в какой-то мере поручик сам, собственным невниманием, подтолкнул невесту в чужие объятья. Храброву это, конечно, не оправдывало: если её что-то настолько не устраивало, она могла бы разорвать отношения. Но Натан всё равно извлёк урок, сознавая свою часть вины, и искренне радовался, что теперь, с Аэлитой, всё совсем по-другому.
        За вот такими отвлечёнными мыслями дорога промелькнула быстро, и Титов оглянуться не успел, как катер уже подошёл к знакомому причалу. Поручик легко выбрался сам, помог вылезти из лодки Аэлите, а вернее, подхватив под мышки, просто поднял на мостки. Брамс благоразумно приняла помощь: в отсутствие «Буцефала» она опрометчиво предпочла брюкам платье, сшитое по последней моде и оттого достаточно узкое и едва прикрывающее колени. Не задирать же юбку до пояса, чтобы выбраться самостоятельно!
        Впрочем, было бы лицемерием утверждать, что окончательный выбор наряда определило именно отсутствие верного железного коня…
        Брамс была привержена этой женской слабости и любила принарядиться, довольная современными модными веяниями. Если бы вещевичке пришлось носить корсеты или, не дай бог, вовсе кринолины, это заметно поубавило бы ей рвения и удовольствия, а вот современная - смелая и удобная - одежда очень импонировала. Но это относилось больше к брюкам всевозможных моделей и фасонов, платьям благосклонность девушки доставалась редко, хотя несколько таковых в её гардеробе имелось. Однако сегодня захотелось сделать исключение: в Аэлите вдруг пробудилось желание нравиться не только самой себе. И то, как поглядывал на неё Натан, явственно свидетельствовало о верности сделанного выбора. А некоторые неудобства, так и быть, можно потерпеть. Главное, туфельки хорошие, на низком устойчивом каблучке, так что по лестнице Брамс вспорхнула легко и ловко.
        Обстоятельства встречи со старостой повторились: он снова ожидал гостей наверху, у начала тропы.
        - Доброго дня, - первым поздоровался Титов.
        - И тебе не хворать, поручик, - усмехнулся язычник. - Невесту-то, красавицу свою, представишь?
        - Да, конечно. Аэлита, знакомься, это местный староста, Данила Рогов. Аэлита Брамс, эксперт-вещевик.
        Бывший историк бросил на Натана насмешливый взгляд, но девушке приветливо кивнул и аккуратно пожал её ладошку - тонкие девичьи пальцы в здоровенной «лопате» старосты буквально утонули.
        - А почему сразу невесту? - полюбопытствовала Брамс, посчитав излишним обижаться на подобное обращение. В конце концов, сейчас-то это читая правда!
        - Ну а кого ещё? - с улыбкой спросил староста, вновь хитро покосившись на поручика. - Того гляди съест - вон как облизывается, когда на тебя смотрит!
        - В прошлый раз у вас получалось остроумнее, сдаёте, - чуть поморщился Титов. - Аэлита, всё просто. Он вполне осведомлён о навьях, середниках и прочем, причём, может, побольше Боброва. А ещё господин историк отличается завидной наблюдательностью и уж всяко не мог не заметить колечко на твоём пальце.
        - Ну извини, Титов, не было времени подготовиться, - расхохотался язычник, разводя руками. - Я тебя хоть и ожидал, но не так быстро. Бережняку, чтобы в силу войти, обычно сильно поболе времени надо.
        - И что могло на это повлиять? - спросил поручик.
        - А это уж ты мне скажи, как ты со своей зазнобой так быстро столковались, - вновь засмеялся он.
        - Объяснитесь, - недобро нахмурился Натан.
        Рогов, видать, понял что-то по его лицу и дурачиться перестал.
        - Легче, поручик, легче. Я в твою жизнь не лезу и судить никого не берусь. Бережняк тем быстрее силу набирает, чем больше пара вместе времени проводит, а у нас нынче жизнь такая, что обыкновенно это всё только после свадьбы случается, - пояснил он.
        - Ну да, или после седмицы совместной службы в сыске, - смягчился Титов, улыбнувшись и весело глянув на Аэлиту, которая слушала язычника безо всякой обиды, с большим интересом: подтекста она, как обычно, не поняла.
        Ведь и вправду всё сложилось так, что они почти не разлучались в последние дни: вместе занимались расследованием и по стечению обстоятельств даже жили в одном доме. Видимо, этого оказалось достаточно.
        - Ну, рассаживайтесь, гости дорогие, - пригласил Рогов, проводив сыскарей в свою, уже знакомую Натану, избу. - И рассказывайте, зачем пожаловали.
        От такого простого и справедливого вопроса Титов малость растерялся: направляясь к язычникам, он отчего-то был уверен, что хитрый староста и сам прекрасно знает, что нужно рассказать. Но замешательство его продлилось недолго, поручик собрался с мыслями и заговорил - спокойно, деловито, словно допрашивал важного свидетеля. Да по сути так оно и было…
        - Для начала расскажите, что вы вообще знаете о середниках. Главным образом, меня интересуют возможности и обязанности.
        Староста усмехнулся в усы, слегка качнул головой в ответ каким-то своим мыслям, но заговорил.
        По сути обсуждаемого явления он ничего нового не сказал, повторив слова Боброва, а вот долг бережняка разъяснил куда подробнее. Навь абы кого не принимала, выбирала тщательно, старательно, и такая переборчивость её была вполне оправданна: середнику вручалась нешуточная власть и над людьми, и над навьями. Конечно, она ограничивалась только теми вопросами, которые касались общения и соприкосновения двух миров, но зато на этой грани слово бережняка было нерушимо, и оспорить его решение могла только сама Навь.
        Как? Вот тут Рогов, увы, внятно ответить не сумел. С его слов выходило, что мир тот, да и этот тоже, как будто бы наделён собственной волей. Звучало, с точки зрения Натана, довольно глупо, и поручик принял для себя, что это - нечто вроде Провидения, только на такой вот сказочно-языческий манер.
        Среди прочего, середник становился старшим над всеми людьми, которые были так или иначе связаны с Навью: всевозможные ведьмы, ведуны и прочая чисть и нечисть в городе, где есть бережняк, озоровать лишний раз остерегались. Как такового свода законов у этих существ не имелось, но неписаные правила заключались буквально в соблюдении основных христианских заповедей. Обыкновенно наказание за проступок назначалось из соображения «око за око», однако возможность смягчения приговора оставалось на усмотрение середника.
        Что до способностей бережняка, тут староста тоже оказался не помощником, но был спокоен и уверял, что в срок всё само собой придёт, и об этом уж точно не стоит тревожиться. Зато про дивь рассказал: именно они являли собой основное население Нави - не столь многочисленное, как люди в Яви, но по сути равнозначное. Они старшие над прочими духами и существами, самые разумные и организованные, и именно к их помощи стоило прибегать при необходимости.
        - А их вообще много? - задумчиво спросил Титов. - Тех, кто живёт на два мира. Не духов вроде русалок и диви, а ведьм, ведунов и прочих. И кого вообще - прочих? Честно говоря, я даже представить не могу.
        - Да не особо, - пожал могучими плечами Рогов. - Ведьм, конечно, большинство, а помимо них есть еще навьи, которые людьми умеют прикидываться. Их немного, и они обычно зловредны, хотя по-настоящему опасные встречаются редко. Правда, если некому им противостоять, могут довольно долго пить силы из окружающих людей и нервы мотать: окружающим просто не придёт в голову уйти или от него избавиться. Неприятно, конечно, но всё ж таки не смертельно.
        - Лярва случайно не из их числа? - медленно вымолвил Титов. В голове поручика словно бы что-то щёлкнуло - сложилась мозаика из оговорок Элеоноры и странностей, связанных с Валентиновым.
        - Да, точно. Самый наглядный пример, - согласился староста. - Дрянь та ещё, но серьёзно навредить не может. Силы тянет, но по чуть-чуть, обычно когда окружающие сердятся или расстроены. Насколько я знаю, им всяческие нехорошие чувства и эмоции больше всего подходят.
        Натан только кивнул, принимая к сведению. Он ощущал настойчивое желание задать пару вопросов одному из служащих уголовного сыска, причём служащим этим был отнюдь не Валентинов.
        - А в нашу предыдущую встречу вы, выходит, остатки проклятья на мне разглядели? - предположил он, меняя тему.
        - Ну да. Его не сложно заметить, если глаз намётанный. Действующее на рану похоже, а снятое, особенно если серьёзное было, смертельное, - остаётся шрам. Тебя, видать, кто-то очень сильный и толковый спас, зажило хорошо. Грешен, не удержался и решил тебя тогда немного поддразнить.
        - Я так и понял, - усмехнулся Натан.
        - А как вообще всё это работает? - не утерпела Брамс.
        - Что работает, красавица? - удивился Рогов.
        - Ну как же? Вот с силой вещевиков и живников всё ясно, а как с навьями? И вообще, как эта Навь выглядит и где именно она существует? По каким законам? На наш мир похожа? И как осуществляется связь, на каких принципах? И насколько она прочная? - заговорила Аэлита, с каждым словом всё более возбуждаясь и впадая в азарт. - Вообще, мне представляется нечто вроде бутылки Клейна, только это должно быть нечто несравнимо более сложное и многомерное. Я бы даже рискнула предположить, что это именно тот случай, когда на практике можно применить неевклидову геометрию. Как вы думаете, может, Николай Иванович тоже был знаком с этим миром? Может, именно эта встреча подтолкнула его к созданию его трудов?! Это, по крайней мере, очень объяснило бы его смелость и ту твёрдость, с которой он отстаивал собственные революционные идеи. Как досадно, что нет решительно никакой возможности узнать точно! Натан, мы же заглянем по дороге в библиотеку? Мне решительно необходимо освежить в памяти его учебник!
        С каждым вопросом девушки лицо язычника всё больше вытягивалось, и Титов, глядя на него, едва удерживался от улыбки. Наверное, это было чрезвычайно мелочно и низко, но сейчас, благодаря Брамс, Натан чувствовал себя отмщённым за прошлый визит на этот остров, когда историк с явным удовольствием нагонял тумана и запутывал поручика.
        - Заглянем, конечно, если хочешь, - с улыбкой вставил Титов, потому что девушка выдохлась и замерла, с надеждой глядя на него.
        - огов крякнул, косясь на вещевичку со сложной смесью опасения, недоверия и уважения в глазах.
        - М-да. Признаться, я как-то… далёк от этого, м-да. А Николай Иванович - это?..
        - Лобачевский же! - ответила Брамс, глянув на старосту с таким укором, словно других Николаев Ивановичей в природе никогда и не существовало.
        Поручик, конечно, тоже не понял, чему так обрадовалась его гениальная невеста и о чём именно она толковала: совершенно неясно было, какую связь углядела Брамс между сказочными существами, неизвестным Титову учёным и ещё более непонятной немецкой бутылкой. Но он, по крайней мере, привык к чудачествам вещевички и был готов спокойно встретить почти любой её парадоксальный вывод или поступок.
        - М-да, - повторил староста и вновь крякнул, не находя слов. Титову даже подумалось, что в подобном замешательстве тот оказался впервые в своей жизни.
        - Скажите, а вы-то во всей этой… иерархии какое место занимаете? - спросил Натан, уводя разговор немного в сторону от метафизики сказочных существ и спасая тем самым хозяина дома от дальнейших потрясений. - И еще вы обещали рассказать, какое событие в жизни заставило вас задуматься о мудрости предков. Я правильно понимаю, именно после него вы узнали о существовании Нави?
        - Кхм. Да, после него. Великанов на нас натравили, - пояснил Рогов, взяв себя в руки и стряхнув оцепенение. - Их немного было, но, заразы, крепкие - ни пуля ни снаряд не берёт, да еще невидимые. Поначалу думалось, что нас обстреливают чем-то уж больно прицельно, а потом… Я едва ли не последний из своих остался, когда наши навьи на помощь пришли. Вот там-то я, не иначе как с перепугу, начал замечать то, что прежде было скрыто. Ох и страху натерпелся, когда образины эти разглядел, что моих товарищей топтали! Думал, всё, преставился и в Геенне уже почти. А потом ничего, оклемался, привык. Я теперь, выходит, ведун - тот, кто ведает, то есть - знает. Вот я знаю, кто рядом с нами живёт, говорю с ними, договариваюсь. Мы друг другу помогаем, и через то нашей общине лучше: если с навьями по совести, то и они тем же отвечают. Вообще, я потом уже выяснил, что вот так, в Явь, навьи на войне приходили редко, они друг с другом дела свои решали как-то иначе. Как-то там всё это очень сложно устроено: если война у нас - навьям нехорошо, всё в разлад идёт, у них война - на нас смертями, болезнями и прочими
катастрофами отдаётся, а вот если и там и там одновременно, вроде как вред в обоих мирах уравновешивается.
        Увы, о том, кто мутит воду и сердит русалок, -огов ничего не знал. То есть он подтвердил существование пришлого навьи, но что тот собой представлял, с какой целью прибыл и как давно - на эти вопросы он ответить не мог. Но по меньшей мере окончательно подтвердил её существование и заверил, что проявила себя она совсем недавно, вот аккурат со смертью первой жертвы, а до этого Данила и слыхом не слыхивал ни о каких пришлых. Так что факт наличия у убийцы потустороннего сообщника можно было считать доказанным: Натан был не готов поверить в такое совпадение.
        Про способности навьев староста мог порассказать многое, но не про всех. Чудь подгорная свои таланты скрывала весьма старательно, да и про чужаков, сидов, язычник знал не так много. Единственно уверял, что общим почти для всех них являлось умение заморочить человека. Слабейшие просто заставляли не видеть себя, а вот на что были способны сильнейшие - оставалось только гадать. Например, тот же бука легко заставил Натана с Аэлитой заблудиться, а он хоть и не мелкий вредитель, но всё равно тварь не такая уж могущественная. И если на русской земле обитали смертельно опасные существа вроде вия, убивающего одним взглядом, наверняка и у соседей имелись свои чудовища, и уж вряд ли сюда прибыл бы какой-то кроткий агнец. Для подробностей же требовались хоть какие-то детали описания этого существа, а ими Титов не обладал.
        Староста также не знал, как можно пригласить для разговора определённого навью и как вообще заставить его явиться; сам бывший историк общался с духами, которые были привязаны к определённым местам обитания - с домовыми, с лешими, с русалками и водяными, - а они были существами более простыми и сговорчивыми, нежели дивь. Но Рогов предположил, что у середника проблем с этим не возникнет: навьи в Явном мире, по его представлению, должны были слушаться посредника беспрекословно, и потому он советовал просто попытаться приказать.
        Остров Титов покидал в задумчивости, в неопределённых чувствах. С одной стороны, он ждал чего-то большего, уж слишком значительной, огромной казалась недосказанность в прошлый визит. Но с другой - Рогов и так рассказал немало, и если бы Бобров не решил проявить снисходительность, всё это имело шанс стать подлинным откровением.
        Аэлита же давно забыла о своём желании взглянуть на остров язычников, да и старосту с его рассказами выбросила из головы, стоило тому пропасть из виду. Гораздо больше занимала её сейчас новая идея: попытаться привязать мистические и очень расплывчатые понятия Яви и Нави к действительности с помощью сложных пространств «воображаемой» геометрии. На то, что для большинства людей сказочное объяснение как раз было куда проще и правдоподобнее тех теорий, к которым намеревалась обратиться Брамс, вещевичке тем более было плевать.
        Да она и про преступление забыла, вошедшая в раж решения новой задачи, и неизвестно, когда бы вообще вспомнила, если бы не Титов.
        - Ну что, тебя в библиотеку и там оставить? - глядя с тёплой насмешкой предложил он.
        - Д-да, наверное, - нетвёрдо отозвалась Аэлита, хмурясь. Она чувствовала, что было еще какое-то важное дело, которое требовало её внимания, но никак не могла отвлечься от интегралов, выстраивающихся в голове стройными рядами. - А ты куда?
        - Надо всё же попробовать поговорить с навьями. Вдруг они смогут подсказать, куда именно ходила Навалова по подземельям?
        - Тогда я с тобой! - тут же опомнилась Аэлита, быстро сообразив, что теории от неё никуда не денутся, а вот Титов с расследованием - может.
        - Значит, переодеваться, - весело постановил Натан.
        В этот раз они, не сговариваясь, подготовились более основательно. Брамс повязала косынку, достала невесть зачем прихваченные из дома рабочие штаны, в которых под настроение возилась с «Буцефалом» - широкие, с накладными карманами, в пятнах смазки и машинного масла, - и простую рубаху из небелёного льна, отчего стала похожа больше на щуплого мальчишку, нежели на девушку. Титов щеголял в такой же рубахе и в старых, потёртых форменных штанах. В конечном итоге общее впечатление от этой парочки портили только чисто выбритая физиономия поручика да добротная, крепкая обувь: лапти с онучами были бы уместнее.
        Посмеявшись при виде друг друга, они вновь попрощались с озадаченной хозяйкой и двинулись к развалинам дома на углу. Поскольку шофёра с машиной отпустили еще до отплытия на остров, взяли извозчика. Тот поначалу глядел очень подозрительно, однако плату вперёд требовать не стал.
        У развалин всё было по-старому. Тёмные угрюмые ели словно отделяли пепелище от остального мира, даже небо над ними как будто отличалось цветом от прочего. И сейчас Натан остро чувствовал: это не игра воображения, место и впрямь особенное. Причём дело было не в доме, и даже не в том, что таили под собой его развалины. Новые сведения о мире, не до конца ещё уложившиеся в голове, подсказали ответ на вопрос, что не так: Явь здесь словно бы истончалась, готовая в любое мгновение подтолкнуть неосторожного путника на изнанку бытия.
        Стоя на хвойном ковре под сенью широких, старых еловых лап, Натан не просто ощущал чей-то взгляд из темноты у самых стволов, он точно знал, что там притаился наблюдатель. И, может быть, не один.
        - Появись! - резко скомандовал Титов, пристально вглядываясь в крону. Брамс рядом вздрогнула от неожиданности и крепче вцепилась в его руку, но тут же заинтересованно заозиралась, а после спросила шёпотом:
        - Ты кому?
        - А вот тому, кто за нами наблюдает. Появись, говорю! Пока не случилось чего…
        - Ишь, раскомандовался, - донёсся скрипучий голос словно бы со всех сторон разом.
        Потом едва вздрогнула одна из елей, уронив щепоть старой хвои, жёлто-бурый опадок у самого комля шевельнулся, будто кто-то по нему топнул. А в следующее мгновение взгляд поручика уловил на том месте небольшую, в пол-аршина, лохматую фигурку неясных очертаний.
        - А что, добром бы ты явился? - хмыкнул поручик, вглядываясь в странное существо и, к собственному удивлению, не ощущая при виде диковинки ни малейшего беспокойства или недоумения.
        Верно говорят, что человек привыкает ко всему. День прошёл, а Титов уже преспокойно ведёт беседы со сказочными существами.
        - А ты бы попробовал для начала, - не сдался неведомый собеседник.
        - Ладно, не ворчи, - примирительно проговорил Титов. - Извини, в следующий раз сначала попробую по-другому, это просто с непривычки.
        - Тебе чего надо-то? - вроде бы смягчился лохматый, даже приблизился, позволяя лучше себя рассмотреть - насколько это вообще было возможно при его наружности. Он словно весь состоял из густой пакли нечёсаных волос, из клубка которых торчал только длинный крючковатый нос да поблёскивали тёмные круглые глаза.
        Брамс опустилась на корточки, чтобы получше рассмотреть странное существо, и Титов последовал примеру спутницы, даже протянул руку для пожатия, не вполне, впрочем, понимая, как именно собеседнику надлежит на него отвечать.
        - Для начала неплохо бы познакомиться. Это Аэлита, я - Натан, мы… середник или середники, не знаю уж, как правильно.
        - Да вас-то всякая собака уже знает, - проговорило существо с деланым пренебрежением. Однако скрыть удовольствие от такого серьёзного приветствия всё равно не сумело, осторожно протянуло лапку и легонько пожало указательный палец мужчины - как раз хватило размера крошечной шестипалой ладошки, гладкой, твёрдой и холодной, как обструганная деревяшка. - А я шишок. Теперь. Жихарем был, а как хозяин дома помер, так вот и одичал, - он выразительно поскрёб лапкой лохматое пузо. - Ждал всё, может, найдётся какая родня у старика, да без толку. А сейчас вон и вообще неясно, чего будет. Дом, ироды, поломали, небось и деревья скоро попилят… Один подвал и останется!
        - Так, наверное, новый дом отстроят, - предположил Титов. - Считаешь, тебе там места не найдётся?
        - Новый дом это хорошо, - задумчиво протянул шишок. - Слушай, может, ты, как середник, и поспособствуешь, а? А то ж я тут совсем зарасту, озлоблюсь, речь человечью забуду… Мы, шишиги, народ зловредный. Это я, поскольку из жихарей, еще туда-сюда, не до конца всё забыл.
        - Попробуем что-нибудь сделать, - задумчиво кивнул поручик. - А тебе прямо жилой дом нужен? Или, ежели лавка какая будет или присутственное место, тоже сгодится?
        - Жильё бы конечно лучше, - протянул тот. - Но я непривередливый. Лавка даже безопаснее дома, а то привезут с собой новые хозяева своего домового, ну как характерами не сойдёмся?
        - Понятно, - кивнул Натан. - Посмотрим, чем тебе можно помочь.
        Никакой сложности решение проблемы диковинного существа не представляло: приличный участок земли в старой части города по всем признакам не мог долго пустовать. Титову подумалось, что именно присутствие шишка помешало скорейшему решению вопроса, однако вслух высказывать эту идею он не стал, а то обидит ещё ненароком.
        - Погоди, а случайно не ты ли здесь за всем наблюдал? - предположил поручик. - Не позволил тогда мальчишкам влезть и взорваться и нам фору дал перед взрывом?
        - Чего дал? - удивился шишок.
        - Время убежать. Уж очень странно взрыв выглядел.
        - А-а, всё-таки заметил! - с удовольствием протянул тот. - Я. Мальчишки что, их отогнать просто, а с вами бы я не сладил, всё равно бы двери открыли. Почувствовали бы загодя - и вмешиваться не пришлось, но вы ж еще совсем не в силе были, куда уж.
        - Спасибо большое, ты нам жизнь спас, - прочувствованно проговорил Натан.
        - Да ладно, чего уж там, - отмахнулся шишок, а сам даже малость раздулся от гордости. - Покойники - та ещё гадость. Говорю же, я ведь не урождённая шишига, мне это всё неприятно.
        - А ты не хочешь перебраться куда-нибудь в другое место? - предложила Брамс. - Мы бы, наверное, помочь могли, да? А то стройка - это ведь в любом случае не быстро.
        - Нет, куда я пойду, - с лёгкой ворчливостью отозвался лохматый. - Я тут народился, я тут прижился, лучше уж подожду.
        - Слушай, а ведь ты всех видел, кто сюда приходил, так? Скажи, много их было? Не считая мальчишек, конечно.
        - Ну баба была, часто приходила. Молодая, - задумчиво проговорил шишок.
        - И что делала?
        - В подвал спускалась и дальше куда-то уходила - я в те коридоры не ходок, ты это у кого другого спрашивай. И не возвращалась. Видать, иной выход имела.
        - Одна? Ни с кем здесь не встречалась?
        На этом месте дух замялся, немного сдулся, сделавшись как будто меньше и тоньше, и наконец проговорил неуверенно:
        - Был кто-то, он же и бомбу снарядил, да вот кто - не скажу.
        - Почему? - озадачился поручик.
        - Прятался он, - вздохнул шишок. - Сильный, гад. Одно только скажу: ненашенский, чужой.
        - Я правильно понимаю, это был не человек, а кто-то из навьев? - нахмурился Титов.
        - Ну да. Только как их там величают - то мне неведомо, и кто это, я не знаю. Он бабу в доме встречал, дальше вместе шли, а наружу носа никогда не казал. А я тут прятался. Он же, злыдень, силён, страшен, заметит - костей не соберёшь!
        - Откуда ты всё это знаешь, если не видел его никогда и не в курсе, что он собой представляет? - уточнил Титов.
        - Так силу чужую мы все издаля видим, для того знакомиться не обязательно, - развёл лапками бывший жихарь. - Это вот середника в лицо надо знать, присматриваться, потому что могущество его не в Нави и не в Яви, а между лежит, скрытое, и на весь город маяком не светится.
        - Занятно, - медленно протянул Титов. - А как к этому чужаку относилась та женщина? Радовалась встрече или, может, боялась его?
        - Да она его, кажись, и не видела никогда, - огорошил полицейских шишок. - Говорю же, силён, злыдень, голову ей дурил только так.
        - Интересно начинаются манёвры! - присвистнул Титов. - Ладно. Спасибо тебе большое ещё раз, очень помог. Извини только, надолго мы задержаться не можем - искать надо этого, чужого.
        - А вот оно правильно, - закивал бездомный домовой. - Спервоначала дело, болтовня потом. Это верно! Неча этой пакости по нашей земле лазать. Хорошо, что середник появился, порядок наведёт, - удовлетворённо заключил шишок себе под нос и, не прощаясь, исчез.
        - Забавный, - заметила Брамс, когда они поднялись и двинулись к пепелищу.
        - Да, необычное создание. Только надо бы нам с тобой, как дело это кончим, подробнее разобраться в том, какие вообще навьи бывают. А то я, например, ни про шишиг, ни про жихарей ничего не знаю. Слова-то известные, но поди пойми, что значат!
        - Можно попробовать найти что-нибудь подходящее в библиотеке, - предложила Аэлита. - Я, правда, не уверена, что там прямо будет какой-нибудь учебник, но хоть что-то…
        - Сборник народных сказок, - с иронией предположил Титов. - Давай помогу спуститься.
        В подвале зажгли фонари. Та дверь, через которую сыскари утром выбрались из хода, оставалась открытой - видимо, никто в их отсутствие сюда не спускался. Натан вспомнил про шустрых мальчишек из окрестных домов и подумал, что надо бы как-то прикрыть люк, а то чёрт знает, куда любопытство пацанов заведёт!
        Собственный опыт взросления подсказывал: завести может очень далеко.
        В коридоре они аккуратно затворили за собой дверь в подвал, заперли, и только после этого Натан обратился к прохладной сыроватой темноте:
        - Есть здесь кто-нибудь? Отзовитесь, дело к вам. Важное.
        - Деловой какой, - тут же ответил звонкий голос из темноты. - И что же такое важное ты делать собрался?
        - Чужака ловить и выпроваживать, - сразу взял быка за рога Титов. Кажется, верно поступил, потому что невидимый собеседник в ответ уважительно хмыкнул.
        - Ишь ты. А от нас чего именно хотел?
        - Мне бы выяснить, куда ходила из этого дома женщина в сопровождении чужака. Есть кто-нибудь, способный дорогу указать?
        - Есть. Но ты, середник, губу не раскатывай, мы тебе в следствиях твоих на побегушках служить не нанимались и теперь помогаем только из-за чужака, - ворчливо предупредил голос.
        - И не думал даже, - успокоил его Титов. - Тут случай исключительный, без вашей помощи не обойтись.
        - Только фонарь погаси, она не любит.
        Кто именно «она», поручик спросить не успел: вдали, в темноте коридора, мелькнули два синеньких огонька. Натан повёл лучом в ту сторону, но сразу же опомнился и убрал свет, рядом без напоминания погасила свой фонарь и Аэлита.
        - Интересно, кто это? - спросила она, разглядывая смутный силуэт, увенчанный огоньками - длинными, треугольными, словно пламя свечи, только пошире у основания, - и пытаясь понять, что он напоминает.
        - Земляная кошка. Идите, она покажет дорогу, - неожиданно ответил всё тот же голос, и вещевичка восторженно ахнула: кошачьи уши! Огоньки были - точь-в-точь они, даже шевелились похоже.
        - Спасибо, - в один голос ответили сыскари и двинулись по тёмному коридору почти ощупью.
        Кошка оказалась толковой проводницей, вперёд не убегала и не терялась из виду; хотя и близко к себе не подпускала, не позволяя как следует разглядеть. Уши обычно колебались низко у земли, но порой взмётывались кверху, словно зверь поднимал голову и озирался. В темноте сложно было оценить расстояние и размеры кошки, но порой, когда она приближалась, чудилось, что уши у неё с мужскую ладонь или даже больше, а сама навья тварь - длиной в добрую сажень.
        Вскоре от постоянного напряжения начали болеть глаза: чудилось, что синие, неяркие огоньки вот-вот исчезнут, да и воображение норовило населить окружающий мир их неверными отражениями, которые разбегались в разные стороны, стремясь заморочить и погубить.
        Однако ничего дурного не происходило: никто не нападал на путников из-за угла, кошка вела уверенно и спокойно, ровный пол стелился скатертью и не подбивал под ноги неожиданными кочками или ямами. Первый десяток шагов путники еще ступали неуверенно, спотыкались на ровном месте, а после приноровились и вскоре почти уже не обращали внимания на темноту.
        Счёт времени под землёй опять безнадёжно потерялся, как и в прошлый переход, и чудилось, что это не шутки разума, а жутковатое свойство этого подземного лабиринта, расположенного между Явью и Навью. Могло пройти и четверть часа, и час, и два, когда земляная кошка в очередной раз подпустила сыскарей к себе ближе - и исчезла, напоследок по-звериному дёрнув правым ухом. Темнота в мгновение сделалась нестерпимо плотной, стиснула со всех сторон своими огромными мягкими лапами так, что даже дышать стало как будто тяжелее. Но тем она пока и ограничилась, раздумывая, сжать ли сильнее, чтобы выдавить дух, или всё-таки отказаться от добычи.
        - Эй, кис-кис-кис! - негромко позвал Титов, но никто, конечно, не ответил.
        - Мы пришли? - спросила Аэлита. - Может, свет зажечь?
        - Наверное. Давай я, а ты глаза прикрой, с непривычки больно будет.
        Когда они притерпелись к неожиданно яркому после кромешной тьмы свету фонарей и сумели оглядеться, выяснилось, что дорога и впрямь закончилась - точно такой же каменной дверью, какие они уже встречали в этих подземельях. И тоже запертой со стороны коридора.
        Поручик задумчиво оглядел засов, который был очищен от ржавчины и влажно блестел свежей смазкой, им явно часто пользовались.
        - Ну, думаю, назад возвращаться смысла нет, попробуем заглянуть, - предложил он, доставая и проверяя наган. На душе было неспокойно: одно дело, столкнуться с пусть опасным и жестоким, но человеком, а совсем иное - с неведомой тварью, невесть на что способной. - Только надо бы проверить, нет ли там сюрпризов вроде очередной бомбы.
        - Только у меня флейты с собой нет, - смущённо призналась Аэлита. - Решила не брать, а то мало ли.
        Натан некоторое время колебался - возвращаться за инструментом не хотелось.
        - Ладно, обойдёмся без подручных средств, - решил Титов. - В конце концов, в доме-то ты их так почувствовала…
        Брамс долго ощупывала дверь, но ничего этакого не ощутила, и поручик рискнул - отправил девушку подальше, а сам мягко толкнул дверь. Повезло, обошлось без ловушек.
        Этот подвал разительно отличался от всех предыдущих, причём не только отсутствием пыли и ощущения запустения. Он вообще выглядел не подполом, где хранят продукты, а скорее гостиной в старом каменном замке - Натан видел подобные в Польше, в самом начале войны. Только там были уже почти развалины, а здесь всё выглядело совершенно новым.
        Каменные стены до середины обшиты панелями из тёмного дерева, пол также деревянный, причём клали его, явно зная о тайном ходе: дверь спокойно открывалась. Наверх вела широкая, удобная лестница, застеленная ковровой дорожкой, и заканчивалась она не люком, а обыкновенной дверью.
        В дальнем конце просторной комнаты темнел широкий зев камина, у которого стояла пара кресел с высокими спинками, а между ними - низкий столик. Несколько стеллажей с книгами, секретер в углу, вокруг ещё одного стола - диван и пара кресел. Между ними на полу лежали небольшие мягкие коврики с длинным пушистым ворсом. На стенах и потолке - ажурные кованые светильники, в углу - напольные часы в деревянном корпусе, украшенном затейливой резьбой.
        Сдержанная, спокойная роскошь. Комната, в которой приятно проводить время, в которой приятно жить.
        Глава 24. Мамуна
        - Интересно, где это мы? - задумчиво проговорил Титов, озираясь.
        - Уютно, - протянула Брамс.
        - Да уж, кто бы это всё ни построил, во вкусе ему не откажешь, - хмыкнул поручик. - Вот только… Уж больно обжитое место, такое за пару месяцев не обустроишь, здесь явно давно живут. И, с учётом обстановки, мне эта мысль крайне не нравится.
        - А что не так с обстановкой? - не поняла Аэлита.
        - Камин, - уронил Натан. - Много ты видела в этом городе домов с каминами?
        - Ну-у… - протянула Брамс и ответила неуверенно: - Ни одного?
        - Вот именно, - подтвердил мужчина. - Дров уходит прорва, тепла никакого, да и пользы нет, одна только гарь. Не про наши зимы эти украшательства.
        - Сами пришли, - вдруг насмешливо протянул красивый женский голос. - Прекрасно!
        Рука у Титова оказалась быстрее не только разума, но даже чутья. Ощущение близкой опасности - почти как тогда, на дороге, - еще не успело сформироваться, а он уже толкнул Брамс в сторону, метнувшись следом и одновременно с этим вскидывая револьвер. Кресло подлетело и шваркнулось о стену. Зло гавкнул наган. Остро пахнуло порохом.
        Шесть.
        Натан торопливо, спиной, отступал к открытой двери прохода, тесня туда же Аэлиту. Вещевичка манёвр поняла, и не противилась, и даже не мешалась. Отправить бы её сразу в безопасное место, но выпускать девушку из поля зрения поручик боялся, и потому они пятились вдвоём.
        - Немедленно прекратить! - потребовал тот же голос, и в темноте у камина соткался человеческий силуэт. - Убери оружие, смертный!
        Вступать в полемику поручик не стал, вместо него опять рявкнул револьвер - раз, другой. Титов не целился, с четырёх саженей в человеческую фигуру он мог попасть и от бедра, пусть и не в яблочко.
        Четыре.
        Откуда-то Титов точно знал, что убить противника обыкновенной пулей не получится, но надеялся хоть немного задержать. И, кажется, угадал, потому что ответом ему было громкое шипение, с каким спускают пар из котла.
        - Ах ты, животное! Я приказываю бросить оружие!!!
        - Бах! Бах! - возразил наган.
        Две.
        Силуэт расплылся, но Титов не мог поручиться, что это не игры света и тени - луча фонаря не хватало, чтобы толком разглядеть противника.
        Последние пули поручик выпустил уже с порога и захлопнул за собой дверь, кое-как заклинив засов бесполезным сейчас револьвером. Наградной, верный, его было жалко до слёз, но жизнь всё-таки дороже.
        - Если хотите избавиться от этой твари, самое время оказать помощь, - на бегу, за руку таща Брамс, бросил он в пространство.
        Сзади послышался ответом невнятный вой и грохот.
        Навьи вставать на пути обозлённого неведомого создания не спешили и, показалось, не откликнулись вовсе. Однако через пару мгновений впереди как будто мелькнули знакомые синие уши-огоньки.
        Сначала Титов решил, что это попытка выдать желаемое за действительное, однако огоньки не пропали. Поручик, конечно, надеялся на большее, но и от такого подспорья отказываться не стал. Памятуя о нелюбви проводницы к свету, он бежал, стараясь не отрывать луч фонаря от пола: совсем выключить его было нельзя, но и обижать единственную помощницу не хотелось, да и чревато в таких обстоятельствах.
        Преследователь не издавал ни звука или, может быть, их заглушал собственный топот шагов и дыхание беглецов, однако поручик ни на мгновение не сомневался, что тварь идёт по следу, буквально дышит в спину, и от ощущения близкой опасности дыбились волосы на затылке.
        Титов не задумывался, почему погоня ещё не окончилась самым печальным образом. Он сосредоточенно следил за мелькающими впереди огоньками-ушами на тёмной, будто бы каменной, голове земляной кошки и считал шаги и повороты. Тщательно запоминать дорогу давно вошло у него в привычку, а сейчас это, ко всему прочему, помогало не думать о прочем, не гадать о будущем и не бояться. Ему и без дополнительных волнений было тяжело, разнылась нога, да и плечо, которому никак не давали возможности выздороветь, давало о себе знать: левой рукой поручик тащил на буксире запыхавшуюся уже невесту.
        Бег непривычной к нему вещевичке давался тяжело, она очень быстро выдохлась, однако не жаловалась, хотя пробежка надоела ей уже через пару саженей, а все повороты и развилки быстро слились в одно. Нимало не заботясь о выборе дороги и полностью возложив это дело на спутника, Аэлита всё порывалась оглянуться и рассмотреть, что происходит там, позади, однако на дороге беглецам не попадалось ни одного достаточно длинного прямого участка, чтобы преследователь попал в поле зрения. Оставалось только упрямо перебирать уставшими ногами, бояться за себя и за Титова и бесплодно гадать, что вообще происходит, поскольку на разговор не хватало воздуха, да и поручик не выглядел расположенным отвечать на вопросы.
        Аэлита строила предположения, почему никто из навьев, кроме кошки, не согласился помочь, но тут же одёргивала себя: с чего она подобное взяла? Не исключено, что именно благодаря навьям их до сих пор не догнали! Позади чудились какие-то неразборчивые звуки, голоса и удары, но слишком слабо, чтобы пытаться их толковать или хотя бы на полном серьёзе верить в их реальность.
        Куда земляная кошка их ведёт, Брамс тоже пыталась гадать, и идей была масса - от совершенно дурацкой, что та просто бежит по своим делам, не замечая компании, до захватывающей дух, что дорога их лежит прямо в Навь…
        Однако с каждым шагом и поворотом становилось труднее связно думать, и вскоре всё внимание оттянули на себя безнадёжно сбившееся дыхание, горящие огнём лёгкие, колотьё в боку, слабость в ногах и чёрные пятна перед глазами, не имевшие ни малейшего отношения к окружающей темноте. Казалось, что вот ещё один шаг и колени подломятся, девушка упадёт и уже больше не сумеет подняться. Не просто казалось - уже мечталось! Будь она одна, давно уже остановилась бы, и пропади всё пропадом. Но Титов продолжал упорно тащить вещевичку за собой и явно не собирался давать ей спокойно помереть, а та даже попросить не могла - воздуха не хватало.
        Коридор кончился вдруг. Стены расступились и потерялись во мраке, впустив беглецов в огромный зал - или пещеру - со всё тем же плотным земляным полом. У Натана возникло неприятное, скользкое чувство, что попали они из огня да в полымя: спасаясь от одной, чужой, твари, забежали в логово еще более страшной, только местной. Подумалось, что Змей ?орыныч, сколько бы голов он ни имел, прекрасно мог здесь поместиться. Почудилось даже, что воздух наполнился кислым запахом змеиной чешуи.
        Титов невольно чуть сбавил шаг, но в следующее мгновение в спину подтолкнул гневный возглас на незнакомом резком, гортанном языке, тут же раскатившийся по залу громким эхом, и Натан вновь ускорился. Тем более что никто из местных жителей не появился, зато кошка вывела сыскарей к огромному колодцу, по краю которого вилась лестница, и шмыгнула на ступени, не сбавляя темпа.
        Поручик, вспомнив недавнее предостережение чахкли, замешкался, но лишь на мгновение: опасность внизу была воображаемой, а позади - совершенно реальной.
        На ступеньках Брамс всё же запнулась, и лететь бы ей кубарем донизу, но Титов успел подхватить. Правда, поступок этот стоил ему разбитого фонаря.
        - Держись, надеюсь, недолго осталось, - обронил он на бегу, но Аэлита смогла только кивнуть. - И фонарь крепче держи.
        Поручик и сам запыхался, всё же тренированности не хватало, да и нога совершенно уже разболелась, а кошка неустанно продолжала вести вниз, всё глубже и глубже. Один виток, другой - а дальше уже и не разобрать, и казалось, что они несутся по кругу.
        Лестница наконец кончилась высоким и широким сводчатым коридором, прямым как стрела, в дальнем конце которого угадывался слабый свет. Последний воодушевил, однако в следующую секунду навстречу прикатился пронзительный гул, похожий на паровозный гудок, который вновь заставил сбиться с шага. Но земляная кошка продолжала уверенно вести вперёд.
        Свет уплотнялся, впереди уже явственно виднелась арка выхода. Звук повторился - ниже и ближе, а проводница вдруг попросту исчезла.
        Натан в растерянности перешёл на шаг, тяжело дыша и вглядываясь в пятно света впереди. Почудилось, что ноги начали гудеть от усталости, но в следующий момент Титов понял: не ноги. Это мелко и гулко дрожала земля, как бывает, когда где-то рядом несётся табун.
        Свет впереди мигнул.
        - Что за?.. - пробормотал Натан.
        - Отбегалис-сь! - торжествующе прозвучало позади, а потом…
        Земля в двух саженях дальше по коридору раздалась в стороны, легко и тихо, словно водная гладь, выпуская из недр нечто огромное. Свет фонаря выхватил то ли бок, то ли спину неведомого зверя, покрытого длинной, неопределённо-тёмной, косматой шерстью. Вновь послышался тот трубный звук, который обеспокоил поручика несколько секунд назад, и стало понятно, что издал его именно этот гигант.
        Натан, не разбираясь, толкнул Брамс в сторону, к стене. Обнял, вжал в камни, закрывая собой, и приготовился к удару. Которого, однако, не последовало: странное существо не интересовалось сыскарями. Мохнатый бок его находился совсем рядом, так что ощущалось исходящее от него тепло и слышался запах - земли, травы и резкий звериный дух, одновременно напоминающий и псину, и овечью шерсть, и в той же мере непохожий ни на что знакомое, - а вот морда была повёрнута к преследователю. Существо словно защищало беглецов. Та самая помощь, на которую Натан надеялся?..
        Оно опять затрубило - тихо, но как-то удивительно зло.
        - Что… Да какого демона?! Это издевательство! Дикари! Фу! Пошло от меня! Что ты вообще такое?! Отвратительно! Убирайся! Варвары!
        То ли пришлая нечисть ударила первой, а то ли существо обиделось на «варвара», но в следующее мгновение оно опять яростно затрубило и ринулось вперёд. Послышался электрический треск, ослепительная белая вспышка контрастно очертила гороподобного зверя и пробежала мелкими голубоватыми молниями по его шерсти. Потом короткий вскрик, оборвавшийся влажным хрустом, и - тишина.
        Зверь, ворча и шумно дыша, зашевелился, поворачиваясь. А потом медленным текучим движением прянул вперёд и нырнул, в мгновение скрывшись под землёй. В коридоре остался только запах шерсти, озона и каких-то цветов - резкий, душный, словно разлился флакон духов.
        Выждав пару секунд, Натан отстранился и забрал у девушки оставшийся фонарь, чудом переживший погоню. Конус света зацепился за яркое бело-зелёное пятно, отчётливо видневшееся на тёмном земляном полу. Не то груда сена, не то неровная клумба - кажется, всё, что осталось от преследователя.
        - Что это было? - сипло выдохнула Аэлита, которая так до сих пор и не выровняла ещё дыхание, напрочь сбитое погоней. У неё болело горло и рёбра, но навязчивое желание умереть, чтобы не мучиться, уже прошло.
        - Читаешь мои мысли, - нервически усмехнулся в ответ Натан. - Понятия не имею. Пойдём, глянем, что там? - предложил он, насторожённо вглядываясь в пятно света в конце коридора.
        - Пойдём! - тут же воспрянула духом вещевичка. - Как думаешь, где мы?
        - Вот заодно и узнаем. Как ты?
        - Я начинаю думать, что совсем не гожусь для приключений, - грустно заявила девушка. - Я думала, что умру просто от усталости…
        - Тут главное чаще практиковаться, - весело ответил Натан.
        - А можно поступить по-другому? - жалобно вздохнула она. - Как-нибудь… не бегать?
        - Да обычно и не приходится, это нам сейчас везёт, - засмеялся поручик и обнял девушку за плечи. - Ты на самом деле умница, держалась молодцом в такой напряжённый момент. У тебя же нет никакой особой подготовки, и опыта нет, и ты имела полное право, например, в истерику удариться. Но даже не жаловалась.
        От похвалы Брамс разулыбалась - света уже было вполне достаточно, чтобы это разглядеть, - и заметно повеселела. А потом они добрались до выхода и замерли, потрясённые, забыв о разговорах.
        Снаружи раскинулась тундра. Летняя, яркая - мягкие ржаво-зелёные волны низких холмов, усыпанные огромными пятнами белых, жёлтых, алых, фиолетовых цветов. Из-под пёстрого растительного ковра выглядывало серое каменное исподнее равнины; между валунов и куп растений блестели зеркальца озёр, или, скорее, больших луж; чуть в стороне серебрилась широкая лента реки, а за нею из горизонта торчали острые ломаные зубцы гор. Небо затягивала белёсая дымка, не позволяя найти солнце, но даже с ней дух захватывало от ощущения необъятности открывшегося простора. Прохладный воздух пах сыро и сладко, слабый ветер лениво перебирал цветы.
        Это было что угодно, но точно не подземелье.
        Поручик обернулся - и вздрогнул. Посреди тундры стояла ведущая в никуда каменная арка, забранная чернотой, словно тёмным полотнищем.
        - Ой, смотри, мамонты! - ахнула Брамс.
        - Это куда ж мы всё-таки попали?! - растерянно пробормотал Натан, глядя в указанном девушкой направлении.
        Там, справа от них и чуть позади, в полуверсте или даже меньше, через неподвижное море тундры действительно плыли несколько величественно-огромных лохматых зверей с длинными хоботами и белоснежными, красиво изогнутыми бивнями - один в один как на картинках.
        Точнее, так показалось в первый момент, а потом взгляд начал цепляться за странности. Сначала за походку, совсем не слоновью, какой следовало бы ожидать от этих ископаемых животных: они сильно раскачивались и переваливались с боку на бок, как ваньки-встаньки. Потом - за неправильный абрис; под длинной шерстью было не видно, но создавалось ощущение, что у них слишком длинные тела и слишком короткие лапы.
        Но когда у впереди идущего «мамонта» «бивни» медленно скрутились в колечки и затем один из них стремительно выпрямился, точно копьё бросили, Брамс выдала тихое изумлённое «Ой!», а Титов ругнулся сквозь зубы и перекрестился. Бивень же преспокойно вернулся в прежнее положение. На конце его теперь темнело нечто округло-бесформенное, что зверь перехватил хоботом и отправил в рот.
        А потом один из неведомых зверей и вовсе вытянулся в струнку - и хоботом, и «бивнями», - совершил сложное волнообразное движение телом и, слегка подпрыгнув, нырнул, скрывшись под землёй.
        - Нет, не мамонты, - глубокомысленно изрекла Аэлита.
        - Родня, - уверенно заявил посторонний голос.
        Оглядевшись, сыскари уже вовсе без удивления обнаружили рядом с собой чудь подгорную. На этот раз им попался молодой светловолосый мужчина, наружностью и нарядом очень подходящий к местности: тёмные штаны, высокие сапоги, синяя рубаха, щедро расшитая жёлто-алыми лоскутами и подпоясанная широким ремнём. Ну точно лопарь, только малорослый; Титову доводилось бывать в Мурманске, вот там он представителей этого народа и видал. Мельком, правда, но запомнил.
        - То есть как? - уточнила Аэлита.
        - А не видно? - ухмыльнулся дивь. - Мамуны это. Мамонты там, у вас, жили и померли, а эти - здесь появились и, как видите, живы-здоровы, бродят где вздумается.
        - Может, вы даже знаете, почему земляная кошка вывела нас именно сюда, к ним? - спросил Титов.
        - А что ей еще было делать? - фыркнул дивь. - Фоморы - духи сильные, злобные. У нас с ними есть кому бороться, но драка такая в Яви до добра не довела бы, да ещё в подземельях. Оно тебе надо, середник, чтобы пара улиц в городе под землю ушла? Вот и я думаю, что не надо. А коли вести в Навь, да так, чтобы зараза эта ничего не заметила, так уж проще сразу сюда. Мамунам кто поперёк встать может? Чары на них никакие не действуют: они же земля плоть от плоти, вся сила в землю и уходит, а земля много силы взять может, во всех навьях столько нет. Ежели бы фомора эта не стала нападать, так и жива была бы. Но мамуны очень шум не любят, и когда швыряются в них всяким - тоже. Оно же как: земля многое вытерпеть может, вот только станет ли?
        - А кто вообще такие эти фоморы? - полюбопытствовала Брамс, дождавшись паузы.
        - В стеклянной башне посреди океана сидит их царь, бездны морской сын, который всё видит, как всё видит вода, - нараспев заговорил чахкля. - А в подчинении у него демоны с разделёнными душами: половина их в навьем мире всегда, а половина - по Яви ходит. Людей они ой как не любят, и души их зверям своим скармливают - кабанам огромным, косматым, вот с такими клыками, - он широко развёл ладони. - Племя это с людьми издавна в ссоре, и не успокоится, покамест не изведёт всех до последнего!
        - А кто они такие на самом деле? - со смешком уточнил Титов. Красивой речью он совершенно не проникся, но перебивать не стал: невежливо, да и Аэлита слушала с большим интересом.
        - Да почти то же и есть, - рассмеялся дивь. - Заносчивые франты с островов на западе. Тех, кто живёт иначе, чем они, величают дикарями, кто перенимает их образ - считают ничтожествами и своими рабами. Люди там полагают, что после войны фоморы, как и прочие «сказочные существа», присягнули им на верность, но я бы не доверял этой присяге: верны они только самим себе. Эта давно здесь ходит, да только всё больше в Яви, к нам носа не казала.
        - Насколько давно? - уцепился Титов.
        - Да уж пару лет наездами, а вот с полгода назад плотно обосновалась. Только прежде вела себя тихо, не наглела, это она недавно разошлась.
        - Поэтому вы её и не трогали?
        - Это дела того мира, - пожал плечами чахкля. - Хотя… вот теперь, чую, кончилась наша привольная, покойная жизнь, - добавил он, смерив сыскарей весёлым взглядом.
        - И тебя это расстраивает?
        - Это всегда расстраивает, - философски отозвался дивь. - Но это всегда происходит, а нынешний вариант - лучший из возможных.
        - Поясни, - попросил Титов.
        - Появление середника и через него необходимости вникать в дела Яви много лучше, чем приход орды вот таких фоморов, которые изведут нас до единого.
        - Ясно. Скажи, а ты что-нибудь знаешь вот о тех коридорах наверху? Кто их построил? - задал поручик, пользуясь случаем, еще один сложный вопрос.
        - Это давно было, - с расстановкой протянул чахкля. - У нас о тех временах тоже лишь сказки остались. Говорят, с коридоров этих весь наш мир начался, по ним создатели пришли, от них Явь и Навь построили - словно на двух сторонах одного листа.
        - Быть такого не может, - проворчала Брамс. - Что за глупости - мир с коридоров начался?! Это совершенно антинаучно! Да это даже с точки зрения религии звучит глупо!!!
        - Коридоры есть? Есть, - весело ухмыльнулся дивь. - И коридоры эти старше Яви и Нави: это у людей память короткая, а мы ничего не забываем. Да и что в этом глупого? Любая изба с сеней начинается, вот, считай, это они и есть. Это уж ваша теория там ерунду какую-то говорит.
        Аэлита аж задохнулась от негодования, а Натан, пока его спутница пыталась отыскать слова для отповеди, поспешил вновь переменить тему:
        - А может, раз ты столько всего знаешь, то в курсе, кто нас убить пытался? Вот эта фомора?
        - Больше некому, - пожал плечами чахкля. - Слабые чужаки так долго не продержались бы в Яви на чужой земле без помощи посредника, а сильных всё же немного. Да еще они обычно единоличники, чужой силы рядом с собой не потерпят даже ради дела. Если только старший прикажет, но и то - сомнительно. И не чуяли мы больше никого чужого.
        - Это ты про фоморов сейчас или не только? - уточнил Титов.
        - Это я вообще про силу. Наши навьи, кто среди людей живёт, такие же. Всё повыше сесть норовят, власти хочется, весу. Среди людей это нетрудно.
        - Интересно, зачем бы это могло ей понадобиться… - пробормотал поручик, запомнив последние слова, но не зацикливаясь на них сейчас.
        - Велика загадка, - фыркнул дивь, без труда догадавшись, о чём именно речь. - Привыкла чувствовать себя привольно, а тут - бережняк появился. Ясное дело, ей это не на руку, вот и попыталась вас со свету сжить, пока не освоились и не разобрались с нею по-свойски. А мы ей мешали по мере сил, - он подмигнул. - Напрямую к середнику, который еще в силу не вошёл, лезть не по правилам, но тут обстоятельства особые. Экс-тре-маль-ны-е! - сложное слово он выговорил отрывисто, но с явным удовольствием.
        - Про бомбу я уже знаю. Выходит, и в аварии без вас не обошлось? - предположил Титов.
        - Ну, большей частью вы и сами справились. Только так, падение малость смягчили, чтобы не покалечились. Ну и потом маячили вокруг. Вы-то не видели, а она лезть не рискнула: бережняк хоть и на особом положении, но всё ж таки человек, а ежели бы она кого из наших чарами своими приголубила, осталось бы только ноги уносить. А потом и вовсе начали за вами приглядывать: раз уж фомора эта начала действовать так нагло, то вы бы, чего доброго, и в силу войти не успели.
        - Спасибо, - веско сказал поручик и кивнул на тёмное чрево арки. - И за вот это тоже.
        Дивь медленно кивнул в ответ, принимая благодарность, а потом заговорил твёрдо, без улыбки:
        - Навьи разные есть, иных ничто не погубит и ничего им не страшно, и потому на всё плевать. А нашему народу, чуди подгорной, лучше, чтобы середник был. Мы порядок любим, а без вас порядка нет. Так что мы о себе больше печёмся, не обольщайся.
        - И не думал даже, - отмахнулся Титов. - А может, ты заодно знаешь, с кем эта фомора в сговоре была? Из местных, из людей.
        - Вот чего не знаю - того не знаю, это нам без надобности, - отмахнулся чахкля. - Кстати, я бы на вашем месте не задерживался здесь, мало ли что? Время у нас нынче редко шалит, но может. Воротитесь домой через неделю, оно вам надо?
        - Лучше бы обойтись без таких приключений, - с улыбкой согласился поручик.
        Намёк, что гостям пора бы и честь знать, был вполне прозрачным, да и без него Титов не намеревался надолго задерживаться, не до прогулок нынче. Конечно, от мысли о том, что агрессивная пришлая нечисть отбыла на тот свет, делалось спокойнее и легче на душе, но к обнаружению убийцы это происшествие их не приблизило. Стоило поскорее вернуться в указанный земляной кошкой подвал и как следует там оглядеться.
        - Последний вопрос, и мы пойдём. Насколько сильно эта фомора могла влиять на разум людей? Могла ли заставить что-то сделать против воли? - на всякий случай решил уточнить Натан. А то мало ли, вдруг окажется, что и убийца ни в чём на деле не виноват?
        - Дотошный какой, - хмыкнул дивь, как показалось, уважительно, а после ответил: - Нет, что за чушь? Может задурить, обмануть. Например, скрыть своё присутствие от человека, или заставить его потерять тропу, или показать вместо скучного длинного тоннеля нарядную аллею, если ты понимаешь, о чём я. А вот украсть, солгать, убить - это человек сам решает. В таких делах вы без помощников справляетесь прекрасно.
        Сердечно поблагодарив и распрощавшись с чахклей, который для разнообразия не исчез внезапно, а остался сидеть на месте, Натан за руку потянул Аэлиту к выходу, то и дело оглядываясь на пасущихся в навьей тундре мамунов. Всё же они впечатляли и поражали воображение даже в сравнении с прочими чудесами, с какими поручику довелось столкнуться в городе С***.
        Титов никак не мог взять в толк, откуда вообще взялись все эти странные навьи создания. То есть почему здесь живут именно вот такие существа? Ладно русалки, домовые, бука и даже дивь - они были неплохо знакомы по сказкам, пусть последние под другим именем. Но мамуны?! Ведь мамонты жили где-то дальше к востоку, за Уралом! Хотя тут на свои познания поручик уверенно положиться не мог, но про подобных существ он точно никогда не слышал, не говоря уже о земляной кошке с её синими ушами!
        - Интересно, как они это делают? - задумчиво проговорила Брамс. Её негодование по поводу ненаучного подхода сказочного существа к происхождению мира уже сошло на нет, вытесненное иными, более насущными мыслями.
        - Что именно делают? - спросил Натан. - И кто, мамуны?
        - Нет, дивьи эти. Как они появляются и исчезают по собственной воле? Думается мне, они не просто делаются невидимыми, а именно переносятся туда, куда им хочется.
        - Кхм. Наверное, - с некоторой растерянностью подтвердил поручик. - И почему тебя занимает именно этот вопрос?
        - Ну как же? А вдруг мы тоже так сможем, если постараемся? Представляешь, как здорово: не нужно было бы плестись пешком отсюда до самого выхода… И ничего смешного, я устала, - обиженно проворчала вещевичка.
        - Прости, - с улыбкой повинился Титов. Остановился, повернул девушку к себе и, обняв ладонью её лицо, поцеловал капризно надутые губы. - Потерпи немножко, родная. Нам же всё равно надо добраться до выхода и узнать, что за дом находится над тем подвалом.
        - Да я понимаю, что надо, - страдальчески вздохнула она, с удовольствием прильнув к мужчине. - Но можно же помечтать?
        - Можно, конечно. Хочешь, я тебя понесу?
        - Хочу, но не надо, - неожиданно решительно, ни мгновения не сомневаясь, ответила Брамс.
        - Почему? - даже растерялся от такой непримиримости поручик. Он бы, конечно, не сумел донести девушку до выхода, всё же не Иван Поддубный, но хоть немного дать ей отдохнуть было ему по силам.
        - Потому что ты опять хромать начал, - ворчливо ответила вещевичка, гневно ткнув его острым кулачком в бок. - И плечо у тебя болит. Болит, и не спорь, я же вижу, как ты его трёшь и кривишься!
        - Бесполезный тебе жених достался. Бракованный, - тихо засмеялся Натан, борясь с чувством неловкости. Аэлита была совершенно права, а признавать свои слабости, да еще рядом с любимой девушкой, всегда неприятно. И ведь заметила же! Даже немного не по себе делалось от мысли, что она на самом деле ещё замечает? А то рассеянная-рассеянная, и вдруг вот выясняется…
        - Так он же жених, а не лошадь, чтобы на нём ездить, - возразила Брамс и сама решительно потянула Титова дальше по коридору. - Ладно, пойдём. Пока мы всё равно не можем мгновенно переноситься на любые расстояния, и сапог-скороходов у нас нет. Как думаешь, что это за дом окажется?
        - Даже гадать не возьмусь, - качнул головой Натан. - Фомора эта явно жила там давно и была как дома, а на поверхности это может оказаться что угодно. Вплоть до того, что соседи попросту не знали о такой соседке. Впрочем, без толку гадать, на месте всё узнаем.
        За разговором обратный путь показался гораздо менее обременительным, чем мог бы. На поворотах Титов почти не мешкал, легко вспоминая дорогу. Этот талант - хорошая память на дорогу вкупе со внимательностью - сослужил ему верную службу еще на войне, где молодой корнет быстро снискал уважение однополчан, блестяще показав себя в разведке. Да и после, уже в Петрограде, не раз выручал в сыскной службе. Вот и тут пригодился…
        Дверь из комнаты-подвала в коридор полицейские нашли проломленной. Пол был усеян осколками камня, нижняя часть двери, покосившись, висела на том углу, на который прежде опиралась. Погнутый засов, оказавшийся крепче, торчал из проушины. Поворошив осколки мыском сапога, Титов отыскал свой наган, подобрал, глянул вдоль ствола на свет и сокрушённо вздохнул: дуло оказалось заметно погнуто.
        - Жалко, - пробормотал он, убирая безнадёжно испорченное оружие в кобуру.
        - Что? - переспросила, не расслышав, Аэлита, всё внимание которой было сосредоточено на комнате за порогом, куда она пока не могла проникнуть: жених перегораживал проход.
        - Наган, говорю, жалко. Наградной же, надёжный, ни разу не подвёл, - отозвался Натан, проходя в подвал.
        Первым делом они осмотрели стены, и не напрасно, у лестницы обнаружился выключатель. Вполне рабочий, так что Брамс погасила фонарь. Потом Титов приблизился к секретеру, внимательно осмотрел его, впрочем, не прикасаясь, хотя руки так и чесались.
        - Надо бы это всё изъять, - заметил он наконец. - Подозреваю, здесь мы найдём очень много интересного. Но для начала стоит поискать всевозможные сюрпризы - и вещевого характера, и обыкновенного. Секретер выглядит старым, здесь наверняка множество потайных отделений, а те же иглы с ядом ещё никто не отменял, создатели подобных вещиц их обожали. Было бы нелепо пережить встречу с хозяйкой всего этого великолепия и вот так проколоться.
        - Я ничего определённого не чую, - проговорила Брамс, осторожно погладив ладонью полированный бок секретера. - Но проверить тщательно будет нелишне, я чувствую, что секретер этот - вещь, пусть и довольно слабая. А флейты у меня нет. Как-то не подумала прихватить…
        - И славно, а то осталась бы ты без неё и без умбрографа. Давай осмотримся наверху и добудем тебе всё нужное. Если тут есть телефон, воспользуемся им, если нет - отправим городового.
        Дверь, ведущую из подвала, даже не пришлось ломать, она запиралась на обыкновенную щеколду. А наверху, за ней, обнаружился ничем не примечательный двухэтажный особнячок. Кирпичный, достаточно небольшой, обставленный хоть и хорошей мебелью, но скудно и без души, без отпечатка личности обитателя. Похоже, в верхних помещениях фомора почти не бывала, хотя жила тут одна: в гардеробной нашлась только женская одежда, на первый взгляд, одного размера.
        Сильнее всего Титова заинтересовали три вещи в этом доме: роскошная ванная комната, табличка с номером и названием улицы снаружи, на фасаде, ради которой пришлось выйти, и телефон, с которого поручик тут же совершил звонок в Департамент. Михельсон, судя по недовольному тону, была перехвачена на пороге, но спорить с желающим поработать Титовым не стала и пообещала прислать с посылкой кого-нибудь, кто не успел удрать.
        На этот раз поручик решил дождаться подкрепления прямо у входа, чтобы никуда не вляпаться и не потеряться, и вскоре очень порадовался собственной такой предусмотрительности: почти одновременно возле особнячка на Предтеченской затормозили два автомобиля, и если из первого появились Шерочка с Машерочкой, то из второго выбрался - тоже, впрочем, не вызвав удивления, - Бобров собственной персоной.
        Предотвращая неизбежный в случае столкновения конфликт, поручик сбежал по ступенькам крыльца, сходящим сразу к тротуару, безо всяких палисадников и иных излишеств.
        - Доброго вечера, господа, - проговорил Натан, сначала приветствуя рукопожатием коллег из полиции, и только после - уже начальника Охранки. Это было некоторое нарушение устава, но нарушение сознательное: Боброва сюда никто не звал.
        - Я с самого начала подозревал, что он совсем не добрый, а сейчас-таки в этом уверен. Куда ты, Титов, снова влез? - фыркнул Шерепа, после чего пояснил, противореча собственным словам: - Михельсон велела посылку передать, но мы посовещались и придумали лучше: передать вам в помощь себя.
        - Я полагаю, вы можете спокойно ехать отдыхать, - снисходительно заметил Бобров, выразительно глянув сначала на них, потом на поручика.
        - А я полагаю, что это не ваше дело, - ровно ответил тот, спокойно выдерживая потяжелевший, недобрый взгляд начальника Охранки. - При всём уважении, Михаил Павлович, мне до смерти надоели эти пляски. Дело ведёт уголовный сыск полицейского Департамента, а вы либо не вставайте нам костью в горле, либо забирайте уже это дело себе.
        - А вам не кажется, поручик, что вы слишком многое на себя берёте? - раздумчиво, с расстановкой и вроде бы без угрозы проговорил Бобров.
        - Отнюдь. Я просто пытаюсь тщательно выполнять свою работу.
        Повисла напряжённая тишина, в которой Титов продолжал мериться с начальником Охранки взглядами.
        Прошло несколько секунд - вязких, удивительно долгих, - когда перед глазами поручика очертания собеседника начали слегка расплываться, кожа Боброва словно бы посерела, собираясь тяжёлыми складками. Натан мелко, едва ощутимо, вздрогнул от неожиданности, моргнул, и наваждение спало. Впрочем, чтобы сделать вывод, хватило и такого намёка.
        - Скажите, Михаил Павлович, я верно понимаю, что решительно все вопросы вашего общения с людьми на территории города - или даже губернии - лежат в нашей с Аэлитой компетенции? - тем же спокойным, протокольным тоном спросил поручик.
        - Титов, ты всё же стукнулся головой? - не удержался от замечания Шерепа, удивлённо вскинув брови.
        - Наглый, - без выражения проговорил Бобров, игнорируя всех прочих. - Это… полезное качество. Предлагаю пройти в дом и разговаривать там.
        - Разумно. Не думаю, что хозяева станут возражать, - не стал спорить поручик, в ответ на полные недоумения взгляды Владимиров пока только отмахнувшись.
        В дом прошли пятеро: пара служащих Охранки, безмолвными тенями сопровождавшая начальника, осталась снаружи, а вот Шерочка с Машерочкой, почуяв интересное, окончательно решили остаться. Разместились в небольшой гостиной, где Брамс первой с мученическим стоном рухнула в ближайшее кресло и, выразительно глянув на Титова, подпёрла кулачком подбородок. Мужчина в ответ только виновато развёл руками.
        - Значит, вы намерены поставить своих коллег в известность? - первым вернулся к разговору Бобров.
        - Не вижу смысла скрывать, раз уж свыше принято решение восстанавливать прежние связи. Тем более это глупо, учитывая тот факт, что как минимум двое из служащих уголовного сыска и так осведомлены о нынешнем положении вещей гораздо больше моего.
        - Принимается, - кивнул начальник Охранки.
        - Что, и всё? - вырвалось у Титова озадаченное. - И спорить не станете, грозить?
        - И не думал даже, - улыбнулся уголками губ его собеседник. - Это и вправду ваше дело, и я вполне удовлетворён вашим рвением и готовностью отстаивать собственную точку зрения. Было бы довольно странно доверять столь серьёзное дело человеку, который оной не имеет, согласитесь.
        - То есть проверяли? - со смесью растерянности и раздражения предположил поручик.
        - Всегда, - спокойно кивнул Бобров.
        - Вы о чём вообще? - не выдержал наконец Шерепа. - Ещё морзянкой бы начали перестукиваться. Поимейте совесть, Володьку вон Шурочка дома ждёт, и если он явится чёрт-те когда, головомойку опять устроят мне!
        - Прости. Сейчас я всё объясню…
        Глава 25. Моменты истины
        Рассказ занял неожиданно много времени, хотя Титов и старался быть кратким. Шерепа энергично взмахивал руками и ругался, засыпая начальника вопросами, Машков - молчал и хмурился, о чём-то напряжённо размышляя. Бобров наблюдал за разговором с видимым интересом, порой вставлял какие-то замечания, но больше тоже выступал слушателем. Весьма заинтересованным, особенно рассказом о погоне в подземелье.
        - Значит, от фоморы вы город избавили? - подытожил Бобров. - Прекрасно. Я очень на вас рассчитывал в этом вопросе.
        - Вы именно её умбру тогда показывали, да? - уточнил поручик.
        - Нет, что вы. Стоит всё же больше доверять вашей второй половине, она же ясно сказала. Так бы эта фомора и далась умбру с неё снимать! Это просто один из местных жителей. Я лишь хотел подтолкнуть вас к скорейшему осознанию собственного положения в окружающем мире, навести на нужные мысли, подготовить. Если угодно, даже предупредить: не было никаких сомнений, что рано или поздно эта чужачка прознает про вас и постарается избавиться. А сказать напрямую на тот момент не мог, существует строгий свод неписаных правил нашего существования в Яви.
        - А заодно решили посмотреть, как мы станем выкручиваться самостоятельно, - переиначил Натан. - В общем-то, этого следовало ожидать. Как и постоянных проверок «на вшивость» от вас и вам подобных, даже если мы сейчас в одной лодке. Дашь слабину - подомнут и сожрут. И за эту небольшую любезность с умброй, как я понимаю, стоит поблагодарить, потому что это - большее, на что мы можем рассчитывать. Верно?
        - Такие времена, - развёл руками Бобров. - Это прежде середник мог позволить себе сиднем сидеть в избушке и в ус не дуть, а нынче беззубого съедают. Зато теперь я понимаю, почему прежние попытки Охранки подобрать сюда проводника провалились. Нави очень пришлась по душе госпожа Брамс и она не желала соглашаться на другого, но чтобы уравновесить… своеобразие этой особы требовался не менее незаурядный человек, причём незаурядный именно своей практичностью и рассудительностью. Прежние живники откровенно не дотягивали, да-с. Впрочем, мы еще поглядим, как вы станете справляться со всеми обязанности разом.
        - Уж как-нибудь разберёмся, - поморщился Титов. - Откройте тайну, лично вы - кто? Ведь не дивь? И почему сами не избавились от этой фоморы, хотя наверняка могли?
        - Не дивь. Но сущность моя к делу не относится, можете считать меня исключительно осведомлённым человеком, - со смешком отозвался Бобров, поправив очки. - А избавиться… Это скользкий вопрос. Она не вступала в противоборство с навьями и не давала повода избавиться от себя по нашим законам, она вообще предпочитала находиться среди людей. А для суда и наказания по человеческим законам у меня тоже не было никаких прав и доказательств. Впрочем, теперь последние наверняка найдутся. - Он обвёл задумчивым взглядом гостиную и поинтересовался: - Вы уже осмотрелись, здесь есть какие-нибудь документы?
        - Ещё толком не успел, - слукавил Натан. - У Аэлиты при себе не было нужных приборов, а без них лезть чревато. Господа вот вызвались привезти всё нужное. А теперь, может быть, вы всё же позволите нам выполнить нашу работу? Обещаю, если попадётся что-то интересное по профилю Охранки, непременно передам это в ваши руки.
        - Ну что ж, будем считать, вы меня убедили. До встречи, Натан Ильич.
        Когда он, распрощавшись, вышел, в комнате повисла тишина, исполненная чувства облегчения и покоя. В отсутствие начальника Охранки здесь как будто стало легче дышать, и сыскари некоторое время молча наслаждались этим ощущением.
        - Ох, ну насколько же спокойней без тебя было, поручик, - нарушил молчание Машков. - Это точно не ты наш маньяк-топитель?
        - В свете последних событий я бы не удивился и этому, - поморщился Натан. - Ладно, раз уж вы добровольно вызвались помогать, к делу. Не хочется откладывать на завтра.
        Мужчины одновременно с сомнением покосились на мирно спящую в кресле вещевичку и с молчаливым единодушием решили её не будить, Машков вполне справится. А девушке без родной и привычной флейты, с казённым инструментом, было бы неприятно и неуютно: вещевики, тем более опытные, всегда старались пользоваться своими, привычными.
        Обыск затянулся за полночь, но с этим обстоятельством вполне примеряла его результативность. Начать с того, что в сливе ванны, куда сыскари не поленились залезть, хотя и заняло это больше часа, нашёлся крестик на порванной цепочке. Судя по описанию, принадлежал он покойной Наваловой, и можно было с уверенностью утверждать, что свою смерть женщина нашла именно здесь.
        Нашлись и следы визитов некоего мужчины. В гардеробной подходящих вещей не оказалось, поэтому жильцом визитёр быть не мог, зато обнаружился забытый мужской зонт, а в постели под матрацем - завалившаяся запонка, крупная, откровенно мужская. Впрочем, все эти предметы были хоть и хорошего качества, но фабричного производства, не штучные, да и отпечатки на них, как назло, оказались смазанными, так что установить владельца не представлялось возможным.
        Не исключено, что к убийству эти вещи отношения не имели и потому доказать что-то в суде не могли. Однако само их наличие, особенно запонка, заставило поручика ещё больше усомниться в виновности Меджаджева. Человек, приезжавший сюда, был франтоват и элегантен, а эти два определения никак не подходили громогласному вещевику в простой рубахе с закатанными рукавами. Зато подходили Горбачу, который, как помнилось поручику, носил запонки. Конечно, не только он, и гостей вообще могло быть несколько, но Натан пока и не собирался выдвигать обвинения.
        Распотрошили сыскари и секретер, в котором обнаружились несколько тайников, пара даже с неприятными сюрпризами. Впрочем, мужчинам хватило опыта и осторожности избежать серьёзных последствий. Но изучение документов отложили на потом, бесцеремонно собрав ценные бумаги в наволочку за неимением иной тары.
        Осмотрели камин и единогласно постановили, что именно в нём сгорела одежда убитых: среди золы попались недогоревшие обрывки ткани. Осталось там немного, точно установить их происхождение было невозможно и потому, как и прочие находки, кроме крестика, клочки эти служили лишь косвенными доказательствами, но общую картину тем не менее подкрепляли.
        В подвале же любопытный Шерепа нашёл пару сплющенных о камень пуль, сунул нос в тоннель, поцокал языком при виде осколков камня…
        - Живут же люди! - задумчиво и печально протянул он. - Володь, мы с тобой когда последний раз за кем-нибудь гонялись, а? Мелкий нынче преступник пошёл, я револьвер только в тире и достаю. Ну дома ещё, почистить…
        - Махнусь не глядя! - от всей души предложил Титов, у которого от одних только воспоминаний о сегодняшней пробежке сразу начало ныть плечо и разболелось бедро. - А мне бы пару выходных, отоспаться как человеку и долечиться…
        - Вот с ним меняйся, а меня рутина устраивает, - возразил Машков. - Всяко лучше, чем по подвалам от нечисти улепётывать. Ну всё вроде бы осмотрели?
        - Комнаты, подвал… да, как будто всё. Находки в Департамент забросим, и можно отдыхать. Спасибо вам за помощь!
        - Это было познавательно, - тонко улыбнулся Машков. - Пойдём, что ли? Надо только Брамс разбудить. Совсем ты девчонку заморил, Чирков не простит.
        Титов мучительно скривился и махнул рукой.
        - Как-нибудь выдержу. Да и чего её будить, уж до машины как-нибудь донесу, - добавил вполголоса, когда мужчины вошли в гостиную.
        Шерочка с Машерочкой озадаченно переглянулись, но предлагать помощь не стали. Достаточно было взглянуть, с какой нежностью и осторожностью петроградец выколупывает свернувшуюся клубком вещевичку из кресла и как та в полусне обнимает его рукой за шею, тихонько пробормотав: «Домой?», - чтобы понять, что стороннее участие тут излишне.
        - На свадьбу-то позовёшь? - не удержался всё-таки от насмешки Шерепа.
        - Куда я денусь! - улыбнулся Натан в ответ. - Дверь придержи, гость дорогой. И запереть за собой не забудь. Засаду бы тут оставить…
        Так и доехали: Машков с уликами в охапке, Титов - с девушкой. На попытку последнего поучаствовать в доставке улик оба Владимира только одинаково зашикали, отправив его с ценной ношей домой.
        Поручик по дороге с тоской вспоминал баню, которую обещалась затопить хозяйка, и понимал, что та откладывается на неопределённый срок. Однако он слишком плохо знал Проклову: упрямая вдова решила, что для бани никогда не поздно, поэтому тут же бесцеремонно загнала туда так до конца и не проснувшуюся вещевичку, а через час и до Титова очередь дошла.
        В общем, после такого дня, да ещё хорошо пропаренный, Натан уснул, кажется, еще по дороге к постели и проспал безо всяких снов и тревожных мыслей не только первых петухов, но и вторых, и даже третьих, и с трудом продрал глаза лишь к десяти часам, и то только благодаря хозяйке, заволновавшейся о постояльцах - не влетит ли им на службе.
        В конечном итоге в Департамент Титов с Брамс заявились уже к полудню. Впрочем, ничего интересного они не пропустили: о засаде ещё с вечера распорядился Машков, а документы в наволочке дожидались своего часа. Покосившись на них, поручик решил, что подождут ещё, а случаем следовало воспользоваться: в двадцать третьей комнате в этот момент, помимо них с Аэлитой, присутствовала только Михельсон, к которой у него имелся ряд вопросов. Не по существу, сводящихся больше к сакраментальному «и как вам не стыдно?», но задать их всё равно хотелось.
        - Ну что, Элеонора Карловна, рассказывайте, - насмешливо проговорил поручик, усаживаясь через стол от делопроизводительницы и разглядывая ту поверх пишущей машинки.
        Женщина с невозмутимым видом смолила папиросу, читая колонку в сложенной пополам газете. Отгораживаться от начальника она не стала, глянула на него искоса, выпустила ноздрями дым и с мечтательным видом заговорила:
        - Когда я была юна и невинна, за мной ухаживал один пехотный офицер…
        - Погодите, какой еще офицер, вы о чём? - растерянно уставился на неё Титов.
        - Ну, ты же велел рассказывать, а что - не уточнил, - ехидно парировала Михельсон.
        - М-да, упущение, - хмыкнул Натан. - Ну, в таком случае, ответьте хотя бы, вы человек? Ведьма?
        - Каждая женщина немного ведьма, - расхохоталась Элеонора. - Ну и я, конечно, тоже, в меру своих скромных талантов. Опыт, его, знаешь ли, не пропьёшь. Во всяком случае, так люди говорят! - она назидательно воздела папиросу.
        - Я бы с радостью поупражнялся с вами в остроумии, но, увы, - он выразительно кивнул на стол с наволочкой на нём. - Вы ведь всё… ладно, просто многое знаете о Нави, Яви, середниках. Я прав? Ваши бесконечные намёки и оговорки наконец-то собрались воедино.
        - Ох, Титов, ну какой же ты занудный порой, - усмехнулась Михельсон, закусила мундштук и перегнула газету на другую сторону, пробегая строчки глазами. Поручиться, что она вообще понимает написанное, а не делает вид, Натан не мог. - Ну знаю, и что? Легче тебе от этого станет, если узнаешь?
        - Представьте себе, да, - спокойно согласился он.
        - Вот же пёсья душа, след почуял - не отцепится, - беззлобно проворчала Элеонора. - Алечка, не водись с ним: с таким мужем никакой личной жизни не будет!
        - Что? - рассеянно отозвалась Брамс, которая решила не тратить время зря, а занялась изучением показателей умбры, снятых вчера Машковым в особнячке. Потом, видимо, осознала сказанное делопроизводительницей и озадаченно нахмурилась: - А какая мне нужна личная жизнь? И что с Натаном не так, вы же меня сами ему сватали…
        - Я пошутила, - вздохнула Элеонора, махнув на вещевичку газетой. - Ну, допустим, ведьма. И что тебе из этого?
        - Для начала достаточно признания факта, - усмехнулся Титов. - А дальше у меня к вам множество вопросов. Например, почему вы, зная подлинное положение вещей, вместе со всеми терпели Валентинова и не постарались от него избавиться? Кстати, где он?
        - Так он тебе и явился, да. Один раз ты ему уже лицо начистил, а теперь, как вы силу почуяли, он тебя вовсе десятой дорогой обходить станет. Скорее уж можно рассчитывать, что он от нас теперь сам сбежит. А вывести… Кто тебе, Титов, сказал, что я добрая ведьма? - ухмыльнулась Михельсон.
        - Интуиция, - невозмутимо отозвался тот, не поддаваясь на провокацию. - И опыт общения с вами.
        - Ишь ты. Ну не могла я влезать. Когда середника нет, лезть в чужие дела можно, только если кто-то опасное чего творит. А Валентинов жрал аккуратно, ни разу даже не подошёл к границе дозволенного, так что и придраться не к чему.
        - Ну а просто организовать остальных и выжить его? - продолжил настаивать поручик.
        - Слушай, Титов, не клюй ты мне темечко! - проворчала Элеонора. - Не могла - значит, не могла. Всё. Да, сволочь он, и не люблю я его, но он тоже живой и не сам придумал, что жрать ему вот так надо. А к порядку призвать у меня полномочий нет!
        - Не гневайтесь, я всё осознал и принял к сведению, - Натан поднял руки в жесте капитуляции. - Давайте я вас лучше немного по службе нагружу. Узнайте, кому принадлежит дом на Предтеченской, пятьдесят третий номер. А я, пожалуй, бумагами займусь.
        - А почему ими? - полюбопытствовала Аэлита. - Разве нам не надо найти автомобиль?
        - Надо, но есть у меня подозрение, что эти бумаги гораздо важнее.
        - Почему?
        - Навалову убили в доме, куда её приводила эта фомора, и мы обнаружили следы пребывания там некоего мужчины, вероятнее всего убийцы. Логично предположить, что вещевик связан с хозяйкой дома чем-то, кроме визитов проститутки. А если учесть, что фомора эта - иностранная подданная, я вижу единственную возможную цель её интриг: некий шпионаж, как ты намедни удачно предположила. И здесь, - он встряхнул наволочкой, - наверняка есть свидетельства такой деятельности. Найдём их - велик шанс, что выйдем на вещевика-убийцу.
        Брамс прониклась и изъявила готовность помочь. Поручик возражать не стал, а через пару часов работа принесла неожиданные и весьма интересные плоды: в одном из конвертов вместо письма обнаружились аккуратно проложенные пергаментной бумагой микрофильмы.
        - Дамы, в Департаменте ведь есть техника, чтобы посмотреть эти картинки? - Титов буквально сделал стойку, словно охотничий пёс.
        - Есть, есть. Тёмная комната с проектором, - усмехнулась при виде такого рвения Михельсон. - Пойдёмте, тут рядом.
        Возбуждение и предвкушение поручика быстро передалось его спутницам, так что к нужной комнате компания устремилась едва ли не вприпрыжку, что, впрочем, не помешало Элеоноре аккуратно запереть на ключ дверь логова уголовного сыска. Конечно, кругом свои, и хороших людей в мире куда больше, чем плохих, но оставлять ценности без пригляда Михельсон никогда не любила. И ладно бы просто ценности, но там ведь ещё титовская добыча с Предтеченской! А за улики, да ещё такие улики, не только из жалования могут вычесть, но и голову снять при особенно скверном стечении обстоятельств.
        На микрофильмах ожидаемо обнаружились некие чертежи - десяток снимков настолько сложных изображений, что в глазах сразу же зарябило от линий. Титов, ни черта не смысливший в технике, и Элеонора, понимавшая даже меньше него, напряжённо уставились на Брамс.
        - Аэлита, на тебя вся надежда, - высказал общий настрой мужчина. - Что это? Хотя бы примерно!
        - Ну, я всё-таки не специалист и даже не инженер, а теоретик, - пробормотала она, рассматривая чуть расплывающиеся в луче проектора изящные лекальные кривые с последнего кадра. - И фамилии тут с названием закрыты, - девушка указала в угол, где, по её представлению, должны были находиться оные, однако имелось только белое пятно.
        - Хотя бы какое-то предположение!
        - Предположение… Где-то там, определённо, была система впрыска горючего, - заметила Брамс и задумчиво потёрла ладонью лоб. - Хотя странная какая-то, но всё же это определённо она. Впрыск, кажется, идёт вот сюда. - На чертеже красовалась неведомая штуковина, похожая то ли на затейливый графин, то ли на шахматную пешку, и Аэлита обвела рукой её голову. - А вот что происходит дальше, я не представляю, - добавила со вздохом. - Обычно высвобождаемая из топлива энергия толкает поршни, а тут ничего такого нет. Впрочем… куда-то же должно идти пламя. Наверное, вот сюда, - она провела рукой по «горлышку графина», потом поменяла микрофильм и принялась вглядываться в какую-то совсем уж непонятную Титову схему. Потом вновь вернула ту пешку, опять сосредоточенно умолкла.
        - Да бог с тем, как она работает. Что это вообще такое? - не выдержав, поручик вновь привлёк к себе её внимание.
        - Не знаю. Для оружия всё-таки великовато, а в остальном… Хм. А знаешь, это ведь движитель! - сообразила она. - Я совсем забыла, а ведь наш ректор в своих работах как раз нечто подобное описывал! Просто это не моя область, - пояснила она смущённо. - Правда, об эффективности его ничего не скажу, но он точно очень большой. Наверное, самолётный…
        - Если эти чертежи ей понадобились, значит, эффективен, - отмахнулся Титов и сощурился, пристально разглядывая чертёж. - Движитель, говоришь. Тогда я знаю, кто наш убийца, осталось только доказать. Едем, Брамс. Нас ждёт «Взлёт». Элеонора, закроете тут всё?
        - Закрою, закрою, летите, голуби, - усмехнулась та, жестом веля выметаться из проекторной.
        - Вот так сразу? - изумилась Аэлита. - И что нам там нужно?
        - Всё просто, - спокойно отозвался Титов. - В доме, где убита Навалова, находятся чертежи некоего необыкновенного движителя. И Горбач, чья жена умерла той же смертью, что проститутка, по стечению обстоятельств как раз является вещевиком, способным стереть умбру, и работает на военном заводе, где занимается как раз темой движителей. Не верю я в такое совпадение. Пока главным и единственным доказательством невиновности Горбача является его алиби на два последних убийства, и именно этот вопрос я хочу уточнить. Это раньше мы могли уверенно положиться на данные охраны завода, а вот теперь, когда под городом обнаружилась огромная сеть переходов, да еще проявили себя существа, способные кому хочешь задурить голову, можно поискать лазейку. Вряд ли, конечно, фомора могла обмануть вещевую защиту, иначе ей бы никакой Горбач не понадобился, но ведь есть и другие варианты, которые нужно проверить. Возьмём вещевика, а потом передадим документы Охранке.
        - Почему потом? - уточнила Брамс.
        - Потому что если сделать это сейчас, Бобров арестует его за измену, а наши убийства повиснут в воздухе. Горбача, конечно, вздёрнут, но от этого не легче.
        - Ну и в чём разница, если он всё равно ответит за свои преступления? - растерялась Аэлита. - Нельзя же человека дважды казнить, даже если очень хочется!
        - Я предпочитаю доводить все дела до конца, - пояснил поручик. - Сомнений в том, что именно он убийца, у меня почти не осталось, но непонятны некоторые детали. Например, окончательная роль во всём Наваловой. И смерть бедняжки Дёминой совершенно никак не укладывается в общую картину. Неужели швея провинилась только тем, что зналась с Меджаджевым и внешне подходила на роль жертвы маньяка? Жену-то Горбач, вероятно, решил наказать за измену, и бывшего друга подставил с той же целью, но надо и на этот вопрос узнать точный ответ. Ну и конечно выяснить, что в итоге всё же толкнуло на подобное преступление весьма обеспеченного, умного человека с хорошим жалованием, потому что я пока этого не понимаю. В общем, перед тем, как его вешать, хочется задать несколько вопросов.
        - А если он не ответит?
        - Это его право, - развёл руками Титов. - Но попробовать стоит.
        Сначала, впрочем, пришлось заглянуть в арсенал и получить под роспись новое оружие: с пустой кобурой поручик чувствовал себя неуютно. Погнутый именной наган остался дома до тех пор, пока у хозяина появится время на визит к оружейнику. Натан полагал, что револьвер обречён, но решил всё-таки дождаться вердикта мастера.
        В гараже неожиданно возникла заминка, к которой поручик, впрочем, отнёсся с пониманием: привезли «Буцефала», и с ним возился один из механиков. Уж конечно, Брамс не могла пройти мимо любимого коня и кинулась справляться о его здоровье.
        Известия оказались утешительными, и к жениху Аэлита вернулась в исключительно приподнятом настроении.
        - Будет жить? - весело полюбопытствовал поручик.
        - Завтра будет готов, - с удовольствием ответила она. - Так что не придётся больше шофёров дёргать.
        - Не придётся, - согласился Титов, ощутив сожаление. Автомобиль привлекал его куда больше железного коня, но не разочаровывать же девушку… - Только ты помнишь, что куртка твоя пришла в негодность?
        - Да, действительно, - посмурнела вещевичка. - Надо новую найти. И шлем тебе!
        - Проку от него! - скривился поручик, но развивать тему и спорить дальше не стал.
        Один из служебных автомобилей выкатился из ворот и уверенно устремился в сторону «Взлёта». Натан, пару мгновений посомневавшись, всё-таки позволил себе обнять девушку и привлечь ближе. Аэлита с готовностью придвинулась, устроила голову на его плече, обеими руками уцепилась за вторую ладонь и умиротворённо затихла.
        Так и ехали всю дорогу - молча, обнявшись. Не потому, что нечего было обсудить, а потому, что обоим не хотелось ничего говорить. Было просто хорошо сидеть вот так, рядом, вдвоём, словно мир остался где-то за порогом и согласен подождать, пока пара человек насладится разделёнными на двоих минутами нежности и покоя.
        Натану вспомнилось расхожее мнение, что по-настоящему близок не тот человек, с кем есть общие темы для разговоров, а тот, с кем можно легко и с удовольствием молчать. И он в очередной раз дивился, насколько ему повезло встретить эту удивительную, совершенно необыкновенную девушку.
        Мысли Аэлиты были сходными, разве что она не вспоминала никаких народных мудростей и поговорок, а просто наслаждалась моментом. И хвалила себя за правильное решение принять предложение поручика: ради таких уютных объятий можно и свадьбу один раз пережить.
        Проход на территорию завода на этот раз занял гораздо больше времени. На месте не оказалось Русакова, а его заместителем был дотошный и до тошноты неторопливый тип, который долго трепал сыскарям нервы своими вопросами, проверял бумаги и едва не пробовал на зуб записку от Боброва. Наружностью своей этот мужчина, назвавшийся Марьяновым, крайне походил на упыря: откровенно тощий, с бледной в синеву кожей, покрасневшими глазами и редкими седыми волосами. Хотя был при этом, кажется, человеком, и даже, насколько мог судить Титов, вполне здоровым.
        Наконец, преодолев все бюрократические препоны и получив в сопровождающие одного из неразговорчивых, хорошо вооружённых охранников, кажется, из того самого грозного внешнего оцепления, полицейские всё-таки миновали проходную. В качестве напутствия исполняющий обязанности начальника охраны снабдил стража всеми инструкциями. Последние, впрочем, сводились не столько к тому, куда не стоит пускать гостей, сколько к тому, куда именно их нужно провести: на местности ни Титов, ни Брамс не ориентировались и сами внятно объяснить, какое именно здание на большой заводской территории им требовалось, не могли.
        Прямо от проходной начиналась широкая «главная улица», которая тянулась с полверсты и упиралась в стоящие на рельсах-направляющих громадные створы ворот. Сейчас те были раздвинуты, и в сумрачном зеве ангара смутно виднелся абрис каких-то широких плоскостей - вероятно, самолётных крыльев. По обе стороны от дороги тянулись сумрачно-строгие производственные корпуса: слева старый, из тёмно-красного кирпича, с высокими арочными окнами, справа - новый, из светло-серого бетона, с крашенными в легкомысленно-зелёный цвет переплётами квадратных окон. Здания от дороги отделяла аллея молодых каштанов.
        Провожатый свернул направо, где между забором и цехом тянулась дорога поуже, обогнул бетонный корпус. За ним обнаружилась ветка железной дороги, связывающая «Взлёт» с окружающим миром гораздо прочнее и надёжней, чем обыкновенный асфальт. Полотно её проходило под запертыми сейчас воротами и разделялось на несколько тупиковых рукавов. Сейчас в одном из них стояла пара вагонов, а над ними с басовитым гудением медленно полз мостовой кран. До сыскарей долетали смазанные расстоянием, неразборчивые обрывки фраз, выкрикнутых зычным голосом одного из работников.
        За дорогой тянулся ещё один корпус, также бетонный и столь же огромный, как и оставшийся позади, вытянувшийся параллельно ему. Туда полицейские вслед за охранником и устремились.
        Нырнув в калитку, прорезанную в высоких серых воротах, пришельцы окунулись в шумное механическое многоголосье. Ряды станков свистели и гудели, где-то в отдалении, невидимый отсюда, тяжело и размеренно громыхал кузнечный пресс. Кисло пахло металлом и солидолом.
        Вид «Взлёта» изнутри - как его территории, так и вот этого цеха, - впечатлял и даже завораживал. Громадные сооружения, деловито снующие туда-сюда мотоплатформы и грузовые автомобили, везущие разнокалиберные ящики и непонятные конструкции сложных форм, изобилие могучих производственных машин… При виде всего этого непривычных к подобным картинам людей, Титова в частности, охватывала смесь тревожного трепета и гордости. Было странно и как-то неловко сознавать, что всё это построено руками человека, и хотя последнее было очевидно, а всё равно с трудом верилось.
        Провожатый пересёк цех вдоль узкой стены, свернул в сумрачный глухой коридор, откуда ступил на лестницу. Несколько длинных пролётов, опять коридор - уже заметно более тихий и светлый, вдоль которого тянулись ряды пронумерованных дверей.
        Ещё одна лестница, снова вниз, и тяжёлая дверь с кодовым замком впустила посетителей в просторную тёмную залу без окон, потолок и дальняя стена которой терялись в сумраке, слегка разбавленном электрическим светом тусклых голых лампочек, свисающих с потолка на длинных проводах. В центре зала угадывалась некая бесформенная тёмная громадина, низко и надсадно гудящая на одной ноте.
        Почти у входа, под одним из светильников, вольно расположились несколько столов, заставленных приборами; Брамс при виде последних едва не забыла от восторга, зачем она вообще сюда пришла. Среди электрических ящиков белели замасленные листы бумаги, покрытые какими-то цифрами, и несколько чертежей.
        На стуле, покачиваясь на его задних ножках и закинув ноги на стол, сидел молодой мужчина самой безалаберной наружности и что-то читал. При виде гостей он нехотя выровнялся и отложил книгу. Охранник представил его как ведущего инженера Сергея Аркадьевича Глухова и начальника Горбача, препоручил сыскарей его заботам и откланялся.
        Натан поначалу растерялся - новый знакомый выглядел раза в два моложе подозреваемого - но быстро напомнил себе об Аэлите
        - лухов оказался бойким и жизнерадостным человеком, которого ответственность вынуждала неотлучно сидеть с приборами, а характер заставлял от этого страдать. Проще говоря, инженер отчаянно скучал тут в одиночестве и Натану с Аэлитой, выслушав цель их визита, обрадовался как любимым друзьям. Усадил, приволок из темноты третий стул для себя и с удовольствием включился в разговор.
        Горбача он охарактеризовал положительно, как надёжного и ответственного работника, талантливого и умелого вещевика. Дифирамбы не пел, но в общем дал понять, что сотрудничеством с ним доволен. Однако у Титова сложилось впечатление, что собеседник в чём-то лукавит.
        - Вот вы его как служащего описали подробно и хорошо; а что он за человек? - спросил следователь, сообразив, что его задело в словах инженера.
        - Да мы же с ним не друзья и не родня, чтобы мне его знать хорошо, - нехотя отозвался Глухов. - А всё прочее - досужие сплетни.
        - Сергей Аркадьевич, вы, кажется, не вполне меня поняли, - мягко проговорил Титов. - Мы расследуем три убийства и, вероятно, дело о государственной измене. В таких вопросах не бывает мелочей и сплетен, важна каждая деталь.
        - Измене? - вытаращился на него инженер. - Вот это номер. Но постойте, ведь Меджаджева арестовали. При чём тут Горбач?
        - Есть сомнения, - лаконично пояснил поручик. - Так что вы можете сказать о Горбаче? И, пожалуйста, честно, не стоит из вежливости и нежелания сплетничать умалчивать о чём-то или вовсе лгать. В любом случае никто не станет делать заключение только на основании ваших слов.
        - Горбач - скрытный человек, о нём трудно говорить уверенно, - собравшись с мыслями, начал Глухов. - Но мне чудится в нём некое второе дно, на котором лежит ил, то есть гниль и падаль. Вот сравнить с Меджаджевым. Руслан Яхъяевич - сложный человек, его не назовёшь особенно приятным или обаятельным, он груб, резок, несдержан, деспотичен, в отличие от тактичного, обаятельного Сергея Михайловича. Однако ему я бы, как говорят, без сомнений доверил прикрывать спину в бою, а вот с Горбачом в строю и рядом не рискнул встать.
        - Сергей Аркадьевич, а вам сколько лет? - внезапно озадачился Титов.
        - Сорок шесть, - рассмеялся тот. - Не тушуйтесь, вы не первый, кого моя наружность в заблуждение вводит. Как говорят, маленькая собака - до старости щенок.
        - Простите, я вас перебил. А в чём выражается эта натура Горбача? Он производит довольно приятное впечатление.
        - Да вот я потому и не хотел ничего говорить, потому что по сути-то ничего плохого про него сказать нельзя, а всё, что есть, это домыслы и, если угодно, чутьё. Своё мнение и убеждения он обычно держит при себе, и вроде бы - бог с ним, личное дело каждого. Казалось бы, ненавязчивость - весьма неплохая черта. Однако… ну вот видите, я даже толком объяснить не могу, что с ним не так. Не крал, не врал, не подставлял, но всё равно не по душе. Хотя нет, вот сейчас придумал, как это чувство назвать. На мой взгляд, он неназойлив и необщителен не из внутренней сдержанности и скрытности, а словно бы из брезгливости. Никогда грань не переходит, никогда не теряет контроля, но, однако, отношение - оно чувствуется. Во взгляде, в некоторых жестах, в каком-то общем облике. Вот как-то так. Надеюсь, я не запутал вас таким отзывом.
        - Напротив, складывается весьма занятная картина. - Натан слегка качнул головой и задумчиво потёр подбородок.
        Титов, помимо всего прочего вроде личных впечатления от встреч с Горбачом, прекрасно помнил ту характеристику, которую дал старому знакомцу Меджаджев. И вот с ней сегодняшние слова Глухова отлично сочетались. Ведь и Руслан Яхъяевич отмечал заносчивость Горбача-ребёнка, а такие черты характера внезапно не пропадают. А вот спрятаться, уйти вглубь…
        - Это всё? Или, может быть, что-нибудь еще припомните? Что он любит, чем увлекается? Или он вообще ни о чём не разговаривал, кроме службы?
        - Нет, отчего же. Он увлекается местной историей и генеалогией, - ответил Глухов. - А что любит… Знаете, есть порода людей, которые зависят от вещей. От обычных, повседневных, не тех, о которых вы подумали; от вещей, а не от вещей. Одежда, драгоценности, статуэтки, картины, что угодно. Самый наглядный пример - это страстные коллекционеры. Для них необходимость обладания неким желанным предметом может стать роковой, они какую-нибудь старинную вазу могут оценить дороже человеческих жизней и отдать за обладание ей что угодно.
        - Горбач - коллекционер? - озадаченно переспросил поручик.
        - В некотором роде. Может, не в утрированной степени, но для него вещи значат по-настоящему много, причём ему куда важнее внешний облик, нежели содержание. Мне он, может, потому так и несимпатичен, не люблю я подобных барахольщиков. А почему вы, собственно, им так интересуетесь? Подозреваете?
        - Проверяю, - уклончиво ответил Натан. - Скажите, Горбач ведь дежурит именно здесь? И когда это происходит, насколько часто он остаётся в одиночестве? Мог, например, незаметно отлучиться на некоторое время?
        - В ночь всегда остаются двое, вещевик и кто-то из инженеров или слесарей потолковее, - принялся за пояснения Глухов. - Одному нельзя - опасно, мало ли что случится, и сидеть они должны постоянно, разве что на пару минут выскочить по нужде. Но, положа руку на сердце, скажу: отлучиться мог. Во-первых, обычно один из дежурных спит, кукуют по очереди, а во-вторых, цикл работы аппаратуры - чуть больше двух часов, и в промежутке от дежурных ничего особо не требуется, только кое-какие цифры с приборов выписывать. Если повезёт и за это время не произойдёт сбоя, никто ничего и не заметит. А подделать цифры, которые мы выписываем каждые десять минут, при большом опыте ничего не стоит, и проверить их не получится: все показатели пляшут в определённых пределах, это ведь статистика. Но это всё ерунда, он ведь в любом случае не мог незаметно покинуть территорию. Я вам авторитетно заявляю, что дыр в этом заборе нет.
        - А вот поэтому у меня есть ещё один вопрос. На заводе есть подвалы?
        - Подвалы?! - уточнил Глухов растерянно. - Какие подвалы?
        - Старые. Не исключено, что достаточно просторные, хотя возможно и обратное. Хорошая каменная кладка без раствора, арочные своды.
        - Представления не имею! - опешил инженер. - Это вам с хозяйственниками надо говорить. Сейчас… Ваня! Вань! - гаркнул он во тьму, откуда в ответ прикатилось эхо.
        А через несколько секунд сбоку бесшумно возникла, словно соткавшись из мрака, человеческая фигура. Сыскари от неожиданности дёрнулись, хотя это оказался вполне обыкновенный и совсем не страшный мужчина - крепкий, худощавый, среднего роста, с совершенно типичным лицом.
        - Что? - хмуро изрекло явление и потёрло ладонью заспанную физиономию.
        - Будь другом, проводи людей к Петровичу. Ну, к Вешкину, в главный корпус.
        Распрощались, выдвинулись. Главным оказалось то старое кирпичное здание у самой проходной, а Вешкиным Остапом Петровичем - бойкий и крикливый картавый старичок с бородкой клинышком и лысой головой. Полицию он поначалу вообще пытался выпроводить, но Титов настоял на своём. На выяснение полномочий и споры было впустую потрачено больше часа, но потом поручик всё же добился от Вешкина сотрудничества. И почти не удивился, когда подвал нашёлся.
        Здесь он, конечно, не пустовал. Анфилада из четырёх одинаковых просторных залов была заполнена старательно пронумерованными стеллажами, на которых и рядом стояли ящики, бобины, стопки и вязанки всего подряд - болванки, шарики, банки с краской, стальные прутки в промасленной бумаге, штабеля досок и даже поддоны кирпичей. В зал винтом сходил пологий скат, судя по внешнему виду - построенный совсем недавно, по которому сюда попадали мотоплатформы, а под потолком каталась по рельсам кран-балка.
        Откуда вообще взялся этот подвал, не знал даже Вешкин: он был уверен, что тот сложили одновременно с корпусом наверху. Спорить с ним и искать тайный проход Натан, конечно, не стал, удовлетворившись видом отлично знакомой кладки.
        Алиби ?орбача рассыпалось подобно карточному домику. Теперь предстояло арестовать вещевика, у которого сегодня был выходной, найти автомобиль, которым пользовались при перевозке трупа, и сообщить об обнаруженной на «Взлёте» лазейке Боброву. Поручик, конечно, не желал бы встречаться с ним лишний раз, но умалчивать о таком открытии было откровенно преступно.
        Стыдно, конечно, и недостойно, но Натан никак не мог отделаться от ощущения мелочного злорадства: он ведь с самого начала ругался на Боброва за столь халатное отношение к подземельям, вот и допрыгался, что проворонил выход прямо у себя под носом.
        Правда, вскоре после этого вновь закралось подозрение, что не проворонил, а разрешил сознательно. Однако поручик всё постарался убедить себя, что Бобров, конечно, неприятный тип, но вряд ли он стал бы потворствовать подобным развлечениям в своём городе.
        О том, что это, кажется, вполне в его духе, и хитрый начальник охранки мог таким образом вытравить из «своего» города чужака - поманить фомору чертежами, подсунуть человека, способного дать их, и в конце спровоцировать, столкнув с самим Титовым, - Натан старался не думать вовсе. Слишком уж всё это ненадёжно, сплошные допущения. Первый труп появился как раз тогда, когда Титов прибыл в С***, а план заговорщиков начал воплощаться и того раньше, и предсказать в тот момент, что у Натана всё сладилось бы с Аэлитой, не мог никто. Даже несмотря на нечеловеческую природу Боброва.
        Да и телефонный разговор с начальником Охранки позволил слегка перевести дух: всё же «недоглядели» заметно предпочтительней, чем «предали». Судя по тому, как ругался Бобров, когда Натан сообщил ему о подвале, с ним действительно сыграла дурную шутку излишняя секретность: высшие чины не имели привычки лазать по чердакам и подвалам, разглядывая каждый закуток, а те, кому подобное полагалось по должности, о существовании ходов не знали. За предупреждение он от души поблагодарил и пообещал в скорейшем времени привести всё в порядок.
        Раз уж под рукой оказался телефон, поручик заодно озадачил Михельсон, и без того занятую сбором сведений о погибшей фоморе, выяснением факта наличия у той автомобиля, причём, скорее всего, не легковой, а какой-то достаточно просторный, не меньше фургончика. И уже после этого направился за главным подозреваемым, а вернее, уже в полном смысле убийцей к нему домой.
        Картина сложилась окончательно.
        Навалову убили в доме, оттуда без особенной спешки перевезли к реке, связали, столкнули в воду, сознательно устроив всё так, чтобы труп нашли. Дождавшись этого события, обеспечили Горбачу алиби и разобрались со второй жертвой. Натан был почти уверен, что всё это Горбач с этой «иностранной гостьей» провернули вдвоём. Наверное, фоморе не составило большого труда проследить за неверной женой и еще одной подходящей на роль «жертвы маньяка» девушкой, да и времени проделать всё самому у мужчины определённо не было, вряд ли он рискнул бы покинуть пост на все два с лишним часа.
        Самой правдоподобной представлялась следующая картина. Оглушив жертву, фомора привозила её в условленное место неподалёку от «Взлёта», там они общими усилиями привязывали её к заранее заготовленному плотику, вещевик стирал умбру (может быть, даже в два захода), а его сообщница везла тело к реке и топила.
        Очевидно, главной жертвой столь изощрённой комбинации была именно Акулина Горбач: от одной только проститутки можно было избавиться по-тихому, её бы никто не хватился, Дёмина не имела отношения к вещевику и разве что удачно подходила для подставы, а вот жена не могла исчезнуть просто так. Её бы хватились мать, подруга, да и Меджаджев, и свалить преступление на маньяка было, пожалуй, единственным способом отвести внимание полиции от Горбача: в первую очередь подозрение всегда падает на ближайший круг, если, конечно, речь не идёт о серийном убийце.
        А вот чем именно провинилась Акулина перед мужем, предстояло узнать у него самого. Пока в голову приходила только ревность, но мотив этот казался шатким и неубедительным, уж больно не походил вещевик на мстительного ревнивца.
        Глава 26. По заслугам
        Горбач удрал.
        Это стало ясно, когда Титов с Брамс, добравшись до его дома, обнаружили незапертую входную дверь и следы спешных сборов в комнатах.
        - Чёрт, допрыгался, - с тоской проговорил Натан, оглядываясь в спальне вещевика и ощущая себя идиотом. - Вот что стоило задержать его, когда только появились первые подозрения? Ещё вчера…
        - Может, он не успел далеко убежать? - предположила Аэлита и проговорила в пространство: - Эй, есть тут кто. Покажитесь, пожалуйста, мы бы хотели кое-что спросить.
        Натан даже ответить на это ничего не успел, местный обитатель откликнулся сразу.
        - Ишь, какие высокие гости. И вежливые, - насмешливо прозвучало из-под кровати. - И чего же вам от скромного домового надобно?
        - Скажите, пожалуйста, а хозяин дома давно ушёл? - полюбопытствовала девушка.
        - А чего мне за это будет? - хитро уточнил «скромный домовой».
        - А чего бы вам хотелось? - переглянувшись с невестой, спросил Титов, внутренне готовый к свершению пары грандиозных подвигов.
        Однако запросы у навьи оказались не столь обширными.
        - Мне бы молока, - застенчиво попросил он. - Котов в доме нет, поживиться негде, а наше племя люди нынче не балуют…
        - Пойдём в кухню, - без промедления предложил поручик. - Может, там есть.
        «Там» действительно было. Не молоко, но кувшинчик сливок в холодном ларе - специальной вещи для хранения продуктов - нашёлся. Натан щедро вылил весь кувшинчик в найденную здесь же плошку, по указанию навья поставил в углу. Домовой на глаза не показался и есть при посторонних застеснялся, спрятался под столом и разрешил оттуда:
        - Спрашивайте, чего хотели?
        - Когда Горбач ушёл?
        - А вот буквально перед вашим прибытием, совсем недолго, даже часы еще не били, - охотно сообщил навья. - Как по телефону поговорил, так и всполошился.
        - По телефону? - изумился Натан. - А с кем?
        - Да пёс его знает, вроде со службы кто-то, - прозвучало из-под стола.
        - Дальше, - скрипнув зубами от бессильного раздражения, процедил Титов. Ведь не поленились же. Кто же там, интересно, такой преданный? Никак, сообщник есть? - Куда ушёл, не знаешь?
        - Куда не знаю, да только, дурачок, в один конец двинулся, - хихикнул домовой.
        - Это еще почему? - спросил Титов.
        - Так он под землю полез. Привык шастать. Прежде его не трогали оттого, что людей сильно обижать дивьи не позволяют, да и пользы от него, равно как и вреда, никакой не было. А потом с этой чужачкой спутался, так тем более не лезли: кто связываться не хотел, а кто и боялся. Теперича же он и своим враг, и чужие не помогают. Русалки на него ой как злы!
        - За что? - машинально уточнил Натан. Запомнив для себя обмолвку домового о том, что Горбач познакомился с подземельями куда раньше, чем с пришлой нечистью.
        - Так за чужачку эту, которую он к их реке подпустил и которая баб таким образом топила, что русалки в подруги себе взять не могли. И ладно первая, там пробу ставить негде, да и порешил он её, видать, сам, не в реке, что из неё за русалка? А вот вторая - девка была подходящая, да и третья, баба молодая да брюхатая - тоже могла бы пригодиться. А эти двое им даже попытаться не дали подружек себе заиметь. Вот они и сердятся. Чужачке-то поперёк идти - кишка тонка, а вот на нём оторваться - милое дело.
        - Где вход в подземелье? Как же мы его пропустили при обыске! - Поручик сокрушённо качнул головой.
        - Так он не в доме, - сообщил навья. - Под крыльцом у чёрного хода. Только показать не смогу, уж извините.
        - Найдём, - отмахнулся Натан и добавил, уже утаскивая Брамс к выходу: - Приятного аппетита. И спасибо.
        - За сливки я бы вам и еще не такого чего рассказал бы, - хихикнул вслед домовик.
        - Ты молодец, быстро сообразила к навьям обратиться, - похвалил спутницу Натан.
        - Честно говоря, у меня давно язык чесался, - смущённо созналась вещевичка. - А то прежде ты со всеми разговаривал, было любопытно, отзовутся ли мне. Не могла упустить момент.
        - Выбрала ты его очень правильно. Только в следующий раз, когда тебе чего-то захочется, для начала просто скажи об этом. Вдруг я чем-нибудь помогу? - засмеялся мужчина.
        - Да мне не так чтобы прямо отчаянно хотелось, - совсем уж смешалась Брамс. - Но я учту, спасибо…
        За этим разговором они добрались до задней двери, где без особого труда отыскали нужный проход: крыльцо здесь было высоким, в полсажени, и деревянным, и сбоку открывалась неприметная дверца. Лаз оказался весьма неудобным, но это неудобство легко можно было перетерпеть. Гораздо более неприятная деталь выяснилась уже на спуске…
        - Чёрт побери, а фонаря-то у нас нет! - проворчал поручик. - Вернёмся? Или опять попробуем договориться с местными?
        - Попробуем! - решила раздухарившаяся Аэлита. - Кис-кис-кис!..
        …В этот раз пробежка по коридорам заняла немного времени. Или в самом деле было недалеко, или сыскари попросту начали привыкать к тёмным коридорам с единственным в нём маячком - синими огоньками кошачьих ушей, - и отсутствие страха позволяло времени течь свободно, а не тянуться смолой.
        Проводница вновь исчезла без предупреждения, оставив полицейских в начале длинного коридора, едва подсвеченного гнилостно-зелёным сиянием крупных неровных пятен, покрывающих стены, - не то лишайников, не то плесени. Тоннель шёл прямо, с небольшим уклоном, и вид имел по-настоящему жуткий. Титову не к месту подумалось, что подобные декорации неплохо подходят для дороги в Преисподнюю.
        Глупую мысль мужчина тут же поспешил отогнать и решительно двинулся вперёд, держа за руку Аэлиту, которая с интересом озиралась и, кажется, не испытывала никаких неприятных чувств от такого «интерьера».
        - Жалко, что я ничего не понимаю в ботанике, - посетовала Брамс. - Биолюминесценция - это настолько удивительное явление… Вот спрашивается, зачем им этот свет вообще нужен?
        - Понятия не имею! Но зато нам вот пригодился, - хмыкнул в ответ Титов. - Занятно, конечно, но сейчас меня больше заботит иное. Как думаешь, мы сильно забрали вниз? И куда вообще идём? Мне кажется, этот коридор уж очень сильно отличается от прочих.
        - Сыро, - после короткой паузы отозвалась девушка. - И воздух очень противный, спёртый. Кстати вот странно, в тоннелях он вроде бы должен быть таким же, а там так легко дышится…
        - В тех тоннелях я уже ничему не удивлюсь, - проворчал Натан. Несколько шагов сделал молча, а потом задумчиво проговорил: - А ведь мы, похоже, под рекой. Интересно, что Горбач забыл на том берегу?
        - Не знаю, там довольно дикие места, - раздумчиво проговорила вещевичка и предположила: - А может, он не по своей воле сюда попал? Ну, как мы из-за буки заблудились?
        - И правда, похоже, - согласился Титов. - Домовой же сказал, что местные обитатели на него сердиты, могли и заморочить. Знаешь, давай-ка мы поспешим, а то, боюсь, от Горбача даже трупа не останется…
        Бежать в едва разбавленном зеленью мраке Натан не рискнул, но перешёл на скорый шаг, за которым Брамс едва поспевала, порой вынужденная двигаться лёгкой трусцой. Однако не жаловалась, даже наоборот, едва сдерживалась, чтобы не припустить быстрее: сегодняшняя погоня, в которой они выступали преследователями, ей нравилась гораздо больше.
        Дорога вновь кончилась внезапно и совсем не так, как можно было ожидать.
        Перед сыскарями распахнулся заливной луг, присыпанный дрожащей в серебристом свете росой; он напоминал озёрную гладь, подёрнутую мелкой рябью. Полная луна ярким голубовато-белым фонарём сияла, занавешенная редким гипюром облаков. Те, проплывая по тёмно-синему полотнищу небосвода, создавали на земле причудливую живую вязь тонкой серебристой тени. Светлая ночь, яркая, сказочная, в которой самое место и время всевозможным чудесам.
        Вот только происходило среди этой пасторали нечто совсем не подходящее умиротворённо-зыбкому пейзажу.
        Чуть в стороне, в десятке саженей, смутно белели длинными рубахами человеческие фигуры, и из образованного ими круга доносились попеременно хохот, испуганные возгласы и неразборчивые обрывки слов, нарушая хрупкое очарование полнолунной ночи.
        - Немедленно прекратить! - крикнул Титов.
        «Тить. Итить! Пить!» - понесло, всколыхнув траву, эхо, но на оклик никто не отреагировал.
        Натан на бегу рванул из кобуры револьвер, пальнул в воздух и сам пригнулся от неожиданности - бабахнуло так, словно совсем рядом ударил гром или упал фугас.
        Проигнорировать подобное навьи уже не смогли. Сдвинулись теснее, обернулись; молодые простоволосые девушки в полотняных рубахах, с растрёпанными венками на головах. Луна светила столь ярко, что разглядеть можно было всё в подробностях, вплоть до недовольных выражений лиц собравшихся русалок. Ничего потустороннего, жуткого, странного на первый взгляд в них не было, ни дать ни взять - обыкновенные гуляющие на Ивана-Купалу, и о сути этих девушек Натан лишь догадывался по смыслу. Многие весьма хорошенькие, и абрисы точёных фигурок, едва прикрытых тонким полотном, легко могли взволновать мужское естество.
        Вот только обоим присутствующим здесь мужчинам было совсем не до русалочьих красот.
        - Помогите! - сипло и неузнаваемо крикнул кто-то из середины толпы - наверное, беглый Горбач. Крик оборвался рассерженным шипением и невнятным бульканьем.
        - Прекратить самосуд! - скомандовал Титов.
        - Он наш-ш! - едва не хором отозвались девушки, заступая дорогу.
        - Не вмешивайся, середник, - прожурчала одна из русалок. Приблизилась, погладила мужчину ладонью по плечу, невзначай прижалась. - Пойдём, не на что здесь смотреть. Это наши дела, он сам пришёл, а тебе всё это ни к чему…
        Вкрадчивый мелодичный голос туманил разум, зачаровывал, навевал сонливость и нежелание спорить. Хотелось слушать его и слушать, глядя в блестящие от лунного света глаза словно в тёмный речной омут, чувствуя себя зависшим в толще воды между двумя безднами.
        Титов растерялся, смешался и даже струхнул, ощущая, как голова становится тяжёлой, мысли вялыми, а тело - безвольным, и силы к сопротивлению оставляют совершенно. Поручик медленно качнулся вперёд, намереваясь подчиниться журчащему голосу, но не успел сделать и шага.
        - А ну кыш! - вдруг выступила вперёд Аэлита, гневно хмурясь. - Я про вас всё знаю! Не сметь моему жениху голову дурить!
        Русалка отпрянула, чары враз развеялись. Натан, ошеломлённо тряхнув головой, выпустил ладонь вещевички, но тут же крепко обнял её за талию, прижимая к себе. Жест получился нервный, даже отчаянный, но поручику было сейчас не до сохранения лица. За какое-то мгновение в голове пронеслась вереница тревожных мыслей - осознание произошедшего, благодарность к Аэлите, понимание возможных последствий и, главное, сознание собственного полного бессилия. По спине пробрало холодом. Это сейчас русалки ничего плохого лично Натану не желали, а что будет в следующий раз?
        Но зато понятно, почему середником являлась именно супружеская пара…
        Титов обнял невесту крепче, даже на мгновение прижался щекой к макушке, унимая бьющуюся в груди тревогу.
        - Да никто бы ему ничего не сделал, что мы, без понимания, - обиженно проворчала русалка. Потом добавила, призывно улыбаясь и кокетливо накручивая локон на палец: - Ему бы, может, ещё понравилось. Или этого и боишься, невеста? - выделила она, но укол пропал даром: намёка Брамс попросту не поняла.
        - И кому это, интересно, понравится, что ему голову дурят? - недовольно фыркнула Аэлита. - Верните этого беглеца, и мы пойдём. Верно? - всё же не вполне уверенная в собственных поступках, она запрокинула голову, пытаясь взглянуть на поручика.
        - Да, - коротко ответил тот, не замахиваясь на более подробный ответ: не был уверен, что голос прозвучит достаточно твёрдо.
        - Он наш! - загомонили русалки. - Он нас сестёр лишил. Он нас оскорбил! Он над нами потешался!
        - Скажи, середник, нешто по человеческим законам его не ждёт смерть? Так отдай его нам, живым не уйдёт! - опять подалась вперёд та же самая русалка, что пыталась увести Титова.
        Однако поручик в этот раз уже не поддался. Тепло тела Аэлиты рядом, само её присутствие не позволяло сосредоточиться на собеседнице, заметно оттягивая внимание, и потому - не давало попасть под власть чар.
        - Он человек, и суд над ним должен быть человеческий. Что тот суд решит - вас не касается и от меня не зависит, - уже сумев взять себя в руки, твёрдо заговорил Натан.
        - Но ты же мог и не успеть его нагнать, - заметила навья.
        - Но ведь нагнал. Немедленно отдайте мне этого человека живым, и разойдёмся по-хорошему. Вы же понимаете, что я прав, и не хотите ссориться? - в голосе прозвучала угроза, хотя Титов и не понимал, что он вообще может сделать русалкам.
        Но, видимо, его возможности прекрасно знали сами речные духи. Расступились нехотя, открывая лежащее ничком тело. Поручик пригляделся. Беглец дышал - торопливо, загнанно, не похоже на человека без сознания.
        Титов не собирался отдавать Горбача навьям, но не из жалости, а из необходимости расставить в этом деле все точки над и и чувства долга. Быть снисходительным и мягким с убийцей и предателем он не собирался, поэтому бесцеремонно толкнул лежащего носком сапога под рёбра и скомандовал:
        - Вставайте, Горбач. Я вас на себе таскать не нанимался.
        Тот от тычка вздрогнул, зашевелился, с трудом сел. Уставился на поручика непонимающе, несколько раз бессмысленно хлопнул глазами, а потом, кажется, осознал происходящее и торопливо поднялся. Руки его тряслись, ноги едва держали, но вещевик явно был готов на любые свершения, лишь бы не оставаться здесь.
        - Вперёд, - велел Натан, указывая стволом револьвера, всё еще зажатого в свободной руке, на расположенный неподалёку проход. Здесь оный казался просто густой тенью между двух низких кряжистых деревьев, сросшихся кронами.
        Горбач поспешил в нужную сторону без дополнительных понуканий: куда сильнее Титова его подгонял собственный страх.
        - Скажи, середник, - окликнула через пару саженей русалка, - что его ждёт по вашим законам?
        - Скорее всего, виселица. - Видя готовность нечисти договариваться и слушаться, Натан малость смягчился и оставил пока формализм, не находя причин увиливать.
        - Это хорошо, - вдруг решила навья. - Принеси нам верёвку, и будем считать, что ты не отнял у нас сегодня законную добычу.
        - Что принести? - растерялся поручик.
        - Верёвку, на которой его повесят. Отдай её нам. Брось в реку, мы не пропустим.
        - Зачем? - совсем опешил сыскарь.
        - Нужно, - уклончиво ответила русалка. - Отдай, и будет у нас с тобой полное понимание и дружба.
        - Хорошо, я попробую это сделать, - медленно кивнул Титов.
        Понять, зачем навьям понадобился этот странный предмет, он даже не пытался. Очевидно, что через него они собирались как-то достать Горбача на том свете, но лезть ещё и в эти сферы поручик не хотел совершенно.
        Русалка таким ответом вполне удовлетворилась, и Натан поспешил догнать уже нырнувшего в проход арестованного. Вновь вспомнилась проблема отсутствия фонаря, но здесь выручил уже сам беглец: он как-то умудрился не потерять и не разбить свой светильник, и включил его теперь без всяких просьб и напоминаний.
        Потрясение от столкновения с русалками оказалось очень серьёзным: всю дорогу по подземелью вещевик вёл себя как автомат - двигался, делал что велели, ничего не спрашивал и не возражал, бежать тоже не пытался, даже по сторонам почти не смотрел.
        Слегка отпустило его только на поверхности, под лучами солнца, но здесь уже пришёл черёд сыскарей вздрагивать: из подземелья Горбач вылез совершенно седым. При тусклом освещении внизу это было незаметно, а сейчас Титову и Брамс понадобилось несколько минут, чтобы привыкнуть к новому облику арестованного.
        Шофёр тоже всю дорогу нервно косился на нового пассажира и напряжённо - на сыскарей. Кажется, раздумывал, что настолько страшное те успели сотворить с подозреваемым за минувшие с их ухода полчаса.
        До Департамента ехали в молчании: темы для разговоров были, но не для посторонних ушей, тем более вещевичка сидела впереди, не перекрикиваться же. Натану очень хотелось поблагодарить Аэлиту за её решительность и вообще поведение там, на поляне, обсудить с ней странности подводного тоннеля, поделиться вспомнившимися снами, которые вдруг оказались вещими. И вообще, просто на пару минут оказаться с ней вдвоём, чтобы еще раз обнять, поцеловать и окончательно успокоиться, выбросив из головы недавнее происшествие.
        - щё, конечно, хотелось расспросить Горбача, но и это занятие стоило отложить до более подходящего времени и места. К тому же не так уж далеко было ехать.
        Первым делом пристроив нового арестанта в камеру и оформив все сопутствующие документы, Титов решил проведать Меджаджева и отпустить того с миром: поручик не видел смысла задерживать вещевика дольше. И вовремя, потому что буквально в этот же момент с последним прощался уже знакомый Натану психиатр.
        - Здравствуйте, Иннокентий Илларионович, - обратился к нему, перехватив на выходе, Титов и жестом попросил охрану оставить пока Меджаджева в допросной. Прикрыл дверь, оставшись в коридоре с Аэлитой и Лопухом.
        - А-а, здравствуйте-здравствуйте! - разулыбался профессор. - Живая вода, мёртвая вода, как же, как же, помню-помню!
        - Да, это мы. А как вы, кстати, вообще определили, что я живник? - спросил поручик совсем не то, что собирался. Но профессор вопросу не удивился и ответил, насмешливо подмигнув:
        - Не вы лично - живник, а вы вместе - середник. - И тут же продолжил, не давая Титову найтись со следующей репликой: - Значит, это вы пригласили меня поговорить с тем несчастным?
        - Я. А почему несчастным? И вообще, что вы можете о нём сказать? Он нормален? - сосредоточился на деле Натан, решив не возвращаться к прежней теме. Ну знает Лопух о Яви и Нави, так ему это профессией предписано: отличать настоящих чертей от порождённых неумеренными возлияниями. А вот подозрений в навьем происхождении психиатра у Натана как раз не было: чутьё подсказывало, что это человек, просто несколько более просвещённый, нежели прочие. Вроде Элеоноры.
        - Нормален - да, но весьма подавлен. - Лопух посерьёзнел и подобрался и как-то вдруг действительно сделался похожим на «настоящего» профессора, то есть человека серьёзного, умного, рассудительного, а не дурашливого колобка со странной манерой обхождения.
        - Подавлен?
        - Его психика в изрядной степени истощена. Довольно странно говорить подобное о таком на первый взгляд полном жизни и сил мужчине, но он, по-моему, на грани самоубийства. Впрочем, я не возьмусь утверждать это наверняка, он с трудом идёт на контакт, и не исключено, что это просто домыслы. Будь моя воля, я бы его не оставлял без постоянного наблюдения, однако, увы, проку от этого не будет, разве что привлечь к делу родных или друзей. Не представляю, чем бы мы могли ему помочь: если человек не желает жить, заставить его невозможно. Он столь сильно раскаивается в содеянном?
        - Не думаю. Он невиновен, я как раз намеревался его отпустить, - сообщил Титов. - Впрочем, кажется, я догадываюсь о причинах его подавленности.
        - Поделитесь? - заинтересовался психиатр. - Возможно, я чем-то сумею помочь?
        Натан на мгновение задумался, но решил, что, сказав «а», глупо замалчивать «б». Не будет беды, если он поделится собственными подозрениями с доктором. Вдруг тот прав и Меджаджев действительно находится в настолько плачевном состоянии духа? И действительно нужна помощь?
        - Он недавно потерял любимую женщину и нерождённого ребёнка, причём подобная история в его жизни уже происходила, - кратко озвучил Титов свои подозрения. Конечно, судить он не брался, но иных возможных причин не находил. - И других столь близких людей или друзей у него, как я понимаю, нет. Только работа.
        Лопух негромко присвистнул, изумлённо выгнув брови.
        - Пожалуй, да. Когда у человека в жизни не остаётся цели, это всегда печально. А впрочем… - профессор запнулся, пару мгновений помолчал, глядя в пространство странно стеклянным, пустым взглядом, а потом принялся рассеянно охлопывать карманы. - Кажется, я знаю, что ему нужно. Не сочтите за труд, передайте, пожалуйста. Как я понимаю, у вас с ним более-менее налажен разговор, а мне на то же самое понадобится слишком много времени, которого никто не даст, - говоря это, психиатр достал из нагрудного кармана пиджака щегольскую золочёную ручку, а из портфеля - одну из визиток и быстро что-то начирикал на обороте. - Вот.
        - Что это? - уточнил Титов, прочитав два адреса, недалеко один от другого - первый на Преображенской, у самого мыса, второй на Николаевской, чуть ближе.
        - Это адреса сиротских приютов, - спокойно пояснил Лопух.
        - Вы полагаете, его это заинтересует? - растерялся Натан.
        - Ему это поможет, - ворчливо возразил профессор, кажется, обидевшись на последнее замечание и недоверие на лице следователя. - Я как… ну пусть будет, врач это говорю. Но, конечно, я могу только предложить выход, а воспользоваться им или нет - глубоко личное дело каждого. Доброго денёчка!
        - Погодите! - опомнившись, поручик окликнул двинувшегося уже прочь Лопуха. - Спасибо. Кажется, я догадываюсь, что вы имеете в виду. Попробую предложить это… лекарство.
        - В таком случае - успехов, - развёл руками профессор.
        - А я не поняла, - подала голос Аэлита, когда психиатр скрылся за поворотом. - При чём здесь приют?
        - Полагаю, речь идёт о поиске некоей отдушины в помощи беспризорникам, - пожал плечами Титов. - Или о том, чтобы взять ребёнка на воспитание, если этот вещевик действительно мечтал о детях. Или, может, ещё о чём-то, чего я не понимаю. Но мне вообще трудно представить Меджаджева в роли мецената и филантропа, да и не показался он столь убитым потерей, чтобы дойти до самоубийства. Будем считать, что профессору виднее, на то он и профессор. В любом случае от предложения ведь никому хуже не будет? Пойдём, не думаю, что нашему арестанту так уж хорошо на его месте и нет никакого желания вернуться домой.
        - Какие гости, - хмыкнул Меджаджев, разглядывая сыскарей. - То-то я думаю, конвой не торопится. Ваш колобок был? - он вопросительно кивнул на дверь. - Чего от меня хотел?
        - Да я просто забыл отменить распоряжение, - честно признался Титов. - Это психиатр. Я его приглашал, чтобы выяснить, нет ли у вас какого-нибудь расстройства личности, кое могло толкнуть на убийство и заставить забыть собственные действия. Но эта версия в любом случае несостоятельна, мы задержали настоящего убийцу.
        - Вот как? - Кажется, вещевик до последнего не верил, что полиция взялась за дело всерьёз и не планирует свалить вину на первого подвернувшегося козла отпущения. - И кто же это?
        - Горбач.
        - Не может быть… Но зачем?! - глаза мужчины изумлённо округлились. - Нет, я многое мог про него подумать, есть в нём нечто скользкое, но - убийство?!
        - Мотив - это пока единственное, чего я не знаю. Не успел его допросить, - ответил Натан. - А вы свободны. Только вот… Не сердитесь, профессор велел вам передать. Не карточку, на обороте смотрите, - проговорил он, протягивая кусок картона.
        - Что это?
        - Адреса сиротских приютов, - пояснил Титов.
        - И что мне с ними делать? - нахмурился Меджаджев, мрачно разглядывая ровный, каллиграфический врачебный почерк.
        - Полагаю, вы и сами разберётесь, - развёл руками Натан. - Пойдёмте, я провожу вас к выходу.
        Чутьё подсказывало, что душеспасительные беседы - это последнее, чего желает его нынешний собеседник. Сам разберётся, не маленький. Как сказал Лопух, можно указать выход, а воспользоваться им или нет - личное дело каждого. Уговаривать же и проповедовать поручик не нанимался.
        Вещевик одарил сыскаря долгим взглядом, но карточку всё же не выбросил, сунул в карман штанов.
        Выпустить человека из застенков Департамента было, с бюрократической точки зрения, гораздо проще, чем туда устроить: на восстановление Меджаджева в рядах честных граждан ушло чуть больше десяти минут.
        - Пойдёмте, провожу до гаража, пусть вас домой отвезут, - предложил Титов.
        - Да не стоит, я лучше пройдусь, - отмахнулся освобождённый. - Проветрюсь после ваших подземелий, подумаю.
        - Ну, тоже дело. Желаю вам никогда больше не попасться на дороге нашему ведомству, - с улыбкой сказал Натан, протягивая вещевику руку. - И не держите зла, если что.
        - Вы хороший следователь, дотошный. Спасибо, - задумчиво возразил Меджаджев, пожимая ладонь Титова, кивком попрощался и двинулся прочь. Но отступил на шаг и, вдруг обернувшись, смерил Брамс непонятным взглядом и добавил, вновь сбившись на «ты»: - Невесту свою береги.
        - Чего это он? - тихо спросила Аэлита, когда вещевик, больше не оборачиваясь, ушёл.
        - Переживает, - пожав плечами, пояснил поручик. - Надеюсь, что переживёт. Пойдём, глянем, что там у Элеоноры для нас есть?
        - А разве не нужно допросить задержанного? - озадачилась Брамс.
        - Хороший задержанный - выдержанный, - со смешком ответил Натан. - Пусть посидит, от русалок отойдёт, а мы пока окончательно определимся, что у нас на него вообще есть.
        Предчувствие Титова не обмануло, приятные новости действительно нашлись. Во-первых, пусть и запоздало, и уже не нужно, но добрался-таки пакет из Киева с подробными сведениями о Даниле ?огове, который к тому же не принёс никаких неожиданностей, лишь дополнительно подтвердив личность историка. Во-вторых, был человек от Боброва, который забрал наволочку с документами - всё чин по чину, с предписанием и распиской в получении. И хорошо, что к этому времени поручик не успел вернуться: они бы и ?орбача наверняка себе забрали.
        А в-третьих и в-главных, объявился хозяин дома, в котором квартировала фомора. Им оказался крупный купец, известный весьма тёплыми, нежными и прочными отношениями с Британской Империей, который сдал дом в долгосрочную аренду. Чин по чину, все бумаги были в порядке, а нанимателем выступило крупное производственное объединение, желавшее вести дела с местными промышленниками. Предусмотрительная Михельсон вызвала того для допроса, и Натан прибыл как раз вовремя.
        Ни малейшей приязни этот краснолицый, потеющий человек с бегающими поросячьими глазками не вызывал, и Натан готов был обвинить его во многом, особенно если бы тот начал запираться. Но сообразив, во что именно вляпалась жиличка - бог с ним, с соучастием в убийстве, тут самая настоящая измена со шпионажем! - хозяин дома рьяно принялся помогать следствию, так что разошлись в конце допроса вполне мирно. И хотя поручик не сомневался, что купец лукавит и что он прекрасно знал, с какой целью явилась эта фомора, но никаких доказательств не имел и потому даже не стал поднимать эту тему.
        Тем более хозяин дома и впрямь кое в чём очень помог: он знал, на каком автомобиле ездила фомора, лично ему знакомая как Диана Смит. Конечно, рано или поздно Титов вышел бы на этот транспорт иным путём, например опросив соседей, к тому же стояло авто неподалёку от дома, нетрудно заметить. Но так удалось сэкономить изрядное количество времени.
        Автомобиль оказался по-настоящему царским подарком, здесь улик было в достатке: отпечатки пальцев Горбача и неизвестные, вероятно, принадлежавшие фоморе, вычисленный Аэлитой амулет и даже немного опилок и осыпавшейся хвои.
        В общем, когда ближе к вечеру Натан вызвал в допросную Горбача, никаких сомнений у него уже не было, но по-прежнему оставался один весьма значительный пробел: мотивы. Титов совершенно не понимал, из каких соображений загнал себя на виселицу этот талантливый вещевик, востребованный специалист и весьма обеспеченный человек. Оставался единственный шанс выяснить правду: разговорить самого Горбача. Конечно, особенного смысла откровенничать у того не было, смертный приговор он себе уже обеспечил, но у Титова имелся один аргумент для убеждения. Не вполне законный, но, надо надеяться, достаточно действенный.
        - Здравствуйте, Сергей Михайлович, - поприветствовал Натан введённого конвоем арестованного, жестом приглашая того сесть. - Как вы себя чувствуете?
        - орбач на стул сел, но на приветствие не ответил. Смерил взглядом Брамс, потом Титова, брезгливо поджал губы и отвернулся, уставившись в стену.
        Ожидаемо.
        - Следствию ясно, как и с чьей помощью вы убили Навалову Аглаю, Дёмину Елену и Горбач Акулину, имеются достаточные доказательства, которых вполне хватит для вынесения приговора. Но лично у меня остался один вопрос: зачем это всё? Не сочтите за труд, удовлетворите любопытство! Сотрудничество не смягчит приговора, но облегчить душу, говорят, перед смертью полезно, - попросил он ровно. Выждал несколько секунд и, предсказуемо не увидев отклика, продолжил уже другим тоном - вкрадчиво, словно бы задумчиво: - А ещё ведь я вас на ночь отпустить могу…
        Горбач перевёл на следователя удивлённый взгляд, и Титов в душе порадовался даже столь незначительному оживлению. Кроме данного русалками козыря, других аргументов в этом разговоре у Натана не было, и оставалось только играть на недавно пережитом страхе. Конечно, для суда отсутствие видимого мотива не было решающим, доказательств и без того хватало, но поручику хотелось видеть всю картину. Для собственного успокоения, просто чтобы знать.
        - Проводить на то место, где мы встретились, и подождать до утра, - спокойно продолжил поручик. И по тому, как мертвенно побледнел ?орбач, понял, что ход сделал верный. - Мне разницы никакой - что так дело закрою, что за гибелью подозреваемого при задержании.
        - Я расскажу, не надо к ним, - поспешил заверить вещевик. - Спрашивайте.
        - Начнём с начала. За кем шпионила Навалова и чем в конце концов вам не угодила?
        Оказалось, что на проститутку эту Диана Смит вышла в поисках человека, способного передать нужные чертежи. К её сожалению, слишком хорошая заводская защита не пропускала внутрь даже навьев, причём устроена была столь хитро, что пролезть фомора не могла даже через подвал, её бы всё равно обнаружили. Навалова являлась слабым местом Горбача: тот регулярно посещал проститутку уже с полгода. Фоморе понадобилось совсем немного времени на выяснение характера вещевика и поиски болевой точки, на которую можно было надавить и получить необходимый результат.
        Точка эта оказалась до омерзения банальной: деньги и тщеславие, только тщеславие не инженера-вещевика, а наследника старого дворянского рода. Горбач, как оказалось, с детства таил обиду и на отца, который во время земельной реформы не сумел удержать земли, и заодно на царя, пожелавшего раздать «исконную собственность рода» черни. Тот факт, что никто у Горбачей ничего не отнимал, просто отец проигрался в карты в пух и прах и был вынужден всё продать, чтобы вернуть долги, Сергеем Михайловичем отчего-то во внимание не принимался.
        Фомора умело сыграла на этих амбициях мужчины, посулила ему золотые горы и гектары земли на территории Австралии - последней оставшейся британской колонии. Поскольку вещевик так и не сумел внятно ответить, какова же ценность тех земель, похоже, принципиален для него был сам факт владения. Нелепо, глупо, но - весьма отвечало характеристике, данной ?орбачу его начальником. Натан справедливо подозревал, что все способные принести выгоду земли на территории колонии давно уже поделены между «своими», и почти не сомневался, что вещевику или вовсе ничего не планировали отдавать, избавившись от него сразу, как только перестанет быть нужным, или собирались откупиться клочком голой пустыни. И Титов даже на мгновение пожалел, что никогда не увидит выражения лица Горбача в момент исполнения его мечты. Вот уж воистину - бойтесь своих желаний…
        Изначально вещевик не планировал никого убивать, но Акулина Горбач случайно нашла у мужа документы, которые тот намеревался передать Диане Смит. Женщина сообразила, что пахнет история весьма дурно, но, на беду, не пошла сразу в Охранку, а, привыкшая считать мужа пусть не самым подходящим ей, но хорошим человеком, поговорила с ним. Чем подписала смертный приговор себе, а заодно двум посторонним женщинам: убей Горбач сразу свою жену, и подозрение первым делом пало бы на него.
        Те документы, которые нашла Акулина, были не основной целью фоморы, но - полезным задатком, поэтому ставить всё предприятие под удар Диана Смит не рискнула и помогла своему информатору в решении возникшей проблемы. Единственным пригодным способом посчитали убийство, а для этого нужно было придумать, как запутать следствие, и подсунуть козла отпущения. Неизвестно, до чего бы они додумались, но фомора, следившая за Акулиной, прознала об адюльтере, и таким образом во всю эту историю оказался втянут Меджаджев.
        Столкнувшись с бывшим приятелем, Горбач удачно вспомнил давнишнюю историю с дурачком, свидетелем которой также был, однако, в отличие от Руслана, удрал до прихода городового. И план сложился - одно к одному. И способ, подходящий маньяку, и буйный нрав Меджаджева, и его отношения с Акулиной. Способ показался ?орбачу тем заманчивей своей бескровностью и удачным антуражем: крови мужчина побаивался и не был способен на изощрённую, поражающую воображение жестокость, которой запоминались обычно серийные убийцы, а требовалось нечто особенное. ?омора же выполнять всю грязную работу за вещевика не собиралась.
        А швея Дёмина в качестве подходящей жертвы подвернулась сама собой и впрямь поплатилась жизнью только за знакомство с Меджаджевым и сходный тип внешности.
        Взаимное недоверие сообщников привело к тому, что каждый хотел свалить убийства на другого, и в результате повязаны оказались оба: с Наваловой от начала до конца расправился ?орбач, а вот двух других жертв глушила и топила фомора, привозившая чуть живых женщин для совершения «ритуала» в условленное место поблизости от «Взлёта». В итоге вещевик не мог соскочить, поскольку уже многое передал сообщнице, а та - потому что Горбач дураком не был и самые нужные документы передавать не спешил, искать же иные источники у неё уже не было времени.
        Главным, за чем фомора охотилась, были чертежи проекта реактивного двигателя, переданные вещевиком в самый последний момент, уже после заключения Меджаджева под стражу, когда Горбач решил, что план их полностью удался. Выходило, что Титову чертовски повезло: микрофильмы он перехватил буквально чудом.
        Нашлось место в этой истории и старику Богданову, хозяину взорванного дома. С ним Горбач познакомился еще в своей молодости, сошёлся на почве любви к краеведению. Одинокий старик привязался к своему новому знакомцу и незадолго до собственной смерти посвятил Горбача в тайну подземных коридоров. Правда, хитрый старик не доверился ему полностью и дверь показал ту, которая находилась в особняке самого вещевика. О том, что такой же проход имелся у самого Богданова в подвале, Горбач узнал совсем недавно, когда уже составил знакомство с Дианой Смит и увяз в этой грязной истории. Как сама фомора обнаружила эти ходы, он точно не знал, но по некоторым недомолвкам пришёл к выводу, что у неё на родине тоже были такие же, и она даже полагала, что коридоры эти связаны в единую сеть.
        На этом вопросы как будто иссякли, и Натан умолк, перебирая в голове факты и детали и прикидывая, не забыл ли что-нибудь.
        - Погоди, я не поняла, - вдруг подала голос Брамс, которая выглядела до крайности растерянной и озадаченной. - Получается, всё вот это - три убитых женщины, предательство пусть бывшего, но друга и измена - всё просто потому, что его отец продулся в карты и не оставил сыну большого наследства?! Но ведь на «Взлёте» такое огромное жалование. Куда столько?!
        - Наследство тут, пожалуй, ни при чём, - медленно проговорил Титов, разглядывая вновь впавшего в прострацию и словно бы не слышащего их Горбача. - Есть такой сорт людей, которые полагают себя выше прочих. Их жизнь и их интересы, по их мнению, превыше всех иных, а окружающие люди и уж тем более такие эфемерные понятия, как честь и верность, не имеют для них ни малейшего значения, только цену. Наследство здесь просто повод, иной раз им являются вещи куда менее значимые. Помните, как там в книжке было: «Я человек и право имею»… Только тут случай малость другой, здесь раскаяния ждать не приходится.
        - Да, имею! - вдруг взорвался Горбач, резко повернувшись и подскочив с места. - Я дворянин, я должен был наследовать землю, по праву принадлежавшую моим предкам! А у меня всё отобрали, чтобы отдать грязи, прирождённым рабам. И ради этих рабов я должен на заводе вкалывать, с утра до вечера пылью и солидолом дышать, чтобы этих жрущих с утра до ночи животных от кого-то там защищать?
        - Долг дворянина - служить царю, Отечеству и защищать свою землю, - процедил Титов, медленно поднявшись. Он судорожно стискивал кулаки, пытаясь унять бешенство: бить арестованного - последнее дело, да поручик к тому же чувствовал, что одним ударом не ограничится, а, чего доброго, покалечит. - Не всё, что всплывает на поверхность, - это сливки общества. Дерьмо тоже не тонет.
        Поручик сумел удержать себя в руках, а вот Горбач сорвался и попытался ударить сыскаря - прямо так, через стол. Но, чтобы представлять настоящую опасность, ему не доставало ни силы, ни умения. Натан перехватил руку вещевика, легко заломил за спину, не без удовольствия впечатав того лицом в стол.
        - Конвой! - рявкнул поручик в пространство, но охрана и без команды уже возникла на пороге, отреагировав на шум. - Уведите в камеру, а то он до суда не доживёт!
        Не особенно церемонясь, вещевика выволокли прочь, оставив сыскарей вдвоём. Титов так и замер на своём месте, и бог знает, сколько бы простоял, мысленно кипя и негодуя, если бы не Аэлита. Она поднялась тихонько, подошла, обняла сзади, прижавшись к его спине, уткнулась лбом в китель между лопаток - и в то же мгновение злость и напряжение ушли как не бывало.
        - Прости, - тихо проговорил Натан, накрывая ладони девушки своими.
        - За что?
        - Как «за что»? За вот эту ругань, - пояснил он, поворачиваясь к ней лицом.
        - Ой ладно! - захихикала вещевичка. - Я уже поняла, что у тебя это больной вопрос. Говорю же, ну точь-в-точь - Коленька! Тем более не так уж ты и ругался, даже его не стукнул.
        - Велико достижение, - вздохнул поручик. Потом не удержался, всё же легонько поцеловал губы невесты и предложил задумчиво: - Пойдём мороженого съедим?
        - А как же расследование? Наверное, нужно и Боброву всё рассказать, и дядюшке…
        - Да чёрт с ними, вечер уже, хватит. До завтра подождут.
        Аэлита возражать не стала, даже на её вкус приключений на сегодня было вполне достаточно.
        И после такого насыщенного, трудного дня это оказалось хоть и внове для обоих, но на удивление приятно: просто гулять вдвоём, болтать о пустяках, смеяться, целоваться украдкой и не вспоминать совсем ни о чём серьёзном.
        Глава 27. Важный шаг
        Следующий день выдался у Натана сумбурным и полным волокиты. Нужно было подбить все хвосты, всё всем сообщить, доложить, отчитаться и выслушать от окружающих то, что они сочтут нужным сообщить. Бобров очень ворчал на самоуправство, но хвалил. Чирков очень хвалил, но ворчал на тему участия в этой истории Брамс. Михельсон - просто ворчала, что Титов суетной и покоя от него нет. Однако все, кажется, в глубине души были поручиком довольны и даже, может быть, немного гордились: шутка ли, за неделю такой гордиев узел разрубить!
        Аэлита так уж точно гордилась - и им, и собой, - и именно с этим чувством, очень бодрая и довольная, умчалась с утра пораньше в Федорку: оговорённые выходные кончились, нужно было навёрстывать упущенное. Всё же сыск сыском, а институт был для неё святая святых, и мысль оставить его в голову вещевичке даже не приходила. Натан сейчас даже радовался такому разделению обязанностей, поскольку без отвлекающего фактора в лице Аэлиты было проще заниматься подобной неприятной, рутинной, но всё же нужной работой.
        В конечном итоге Горбача к себе забрала Охранка. Теперь, когда вопросов к нему не осталось, Натан совсем не возражал против подобного: ему же проще, не нужно вести разговоры с судебными и объяснять посторонним людям скользкие моменты с перемещением преступника по тайным коридорам, которых официально не существует.
        Подписывая последние разрешения о передаче бумаг, улик и прочих документов, он даже вспомнил просьбу русалок и сообщил её Боброву. Начальник Охранки в ответ очень странно, мстительно усмехнулся и заверил, что не в состоянии отказать прекрасным девам и с радостью исполнит их просьбу.
        - А зачем она им нужна, эта верёвка? - не удержался от вопроса Титов. - В чём подвох?
        - Это довольно трудно объяснить, - медленно проговорил Бобров, кажется просто ленясь вдаваться в подробности. - И вам, пожалуй, пока не стоит в это соваться, сначала хотя бы с Навью и Явью разберитесь.
        - А всё же? - проявил настойчивость поручик. Пару мгновений они мерились взглядами, и начальник Охранки всё же сдался.
        - Верёвка висельника - это очень старый и очень сильный символ, - Бобров на мгновение умолк, словно переводя дух. - У людей это отражено во всех религиях. Помните, например, был такой библейский персонаж, Иуда Искариот? Или вот из более древних и разумных, у скандинавов был такой бог, Один, который повесился на мировом древе Иггдрасиль, чтобы приобрести тайные знания.
        - Разумных? - переспросил Натан. Нет, он уже почти привык, что сказки почти не врут, но… именно что почти. Этак дойдёт и до реальности не только Одиссея с его странствиями, но и Геркулеса с Юпитером, а уж про древних славянских богов и говорить нечего.
        Собственно, Титову про них и впрямь нечего было сказать: античные авторы входили в программу обучения, а вот местные языческие верования - едва ли.
        - Вполне, - чуть усмехнулся начальник Охранки, вполне уловив замешательство поручика. - Понимаете ли, некоторые суеверия, связанные с навьями, исключительно правдивы. Например, девушки-утопленницы порой становятся русалками, а упыри - это действительно восставшие покойники. Такие вот духи, в отличии от диви и других урождённых навьев, находятся где-то посреди двух миров, касаясь порой третьего, недоступного нашему восприятию. Того, куда уходят души умерших людей. Порой его называют Правью. Так вот, верёвка висельника - уж не спрашивайте, как так вышло, не я такие порядки завёл, - связывает сразу три мира, Явь, Навь и Правь, которую все мы поминаем вполголоса и с оглядкой, но в существовании которой не сомневаемся. Такая вещица может дать владельцу большую силу, что, собственно, произошло с Одином: этот хитрый викинг не просто получил верёвку, но повесился на ней сам, да ещё в таком месте… Душа повешенного как бы свивается с этой верёвкой и тянется через все три мира. Если душа чужая, то чем больше на нём грехов, тем крепче связь. Скажем, безвинно вздёрнутый мученик от верёвки освобождается в
мгновение после смерти, а вот самоубийца или другой какой злодей дёргается в ней ой как долго, и если к нему с умом подойти, то ух каких дел наворотить можно! Поговаривают, если найти иудину верёвку да за неё хорошо потянуть, весь мир наизнанку можно вывернуть. Впрочем, это всё лирика, и русалкам верёвка совсем для другого. Они духи простые и без претензий, им отомстить хочется и не дать ему спокойно помереть, вот и помыкают его между миров, пока не надоест. Обитая на стыке трёх миров, они сумеют воспользоваться верёвкой безо всякого труда.
        - А разве убийца не будет наказан на том свете? Ну, Геенна огненная, и прочие… кхм. Мероприятия, - неуверенно проговорил Титов.
        - Кто его знает, что на том свете будет? - хмыкнул Бобров. - А девушкам сейчас хочется душу отвести.
        - Разумно, - растерянно отозвался поручик. А потом, коль уж разговор пошёл такой мирный, всё же рискнул задать еще один мучающий его вопрос: - Михаил Петрович, а всё же, как получилось, что вы не в курсе существования на «Взлёте» подвала с тайным выходом? Мне казалось, что навьи все входы-выходы из этого места чуют. Неужели в вашем ведомстве не нашлось никого, кто опознал бы это строение? Кладка-то приметная.
        - Не сыпь мне соль на рану, - скривился начальник Охранки. - И так уж вспомнил твою ругань про эти ходы проклятые, вот уж сполна мне за самонадеянность прилетело. Не люблю я подвалы, не люблю, и навьев у меня в отделе почти нет. Говорю же, не чудь я подгорная, в Навь редко хожу, и то своими дорогами, да и на «Взлёте» уж всяко по подвалам не шастаю. А ты небось меня уже в предатели записал? - хмыкнул он.
        - Была такая мысль, - не стал спорить Натан. - Но всё же я больше склонялся к разгильдяйству.
        - Поговори тут мне ещё, - беззлобно хмыкнул Бобров. - Ладно, уговорю я начальство с этими ходами окончательно разобраться, прав ты.
        - Погодите, ещё вопрос. А установили, кто Горбача предупредил?
        - Марьянов, - нехотя признал начальник Охранки. - Приятельствовали они. Да не бери в голову, с этим мы разберёмся.
        И столь многообещающе прозвучали эти слова, что Натан искренне пожелал терпения всему «Взлёту», а особенно начальнику его охраны майору Русакову. На том они распрощались: Бобров, решивший отчего-то явиться для получения преступника лично, откланялся и двинулся к выходу из двадцать третьей комнаты. Конвой, конечно, отбыл раньше.
        Однако в дверях произошло уже знакомое и почти банальное столкновение: на Боброва налетел Валентинов. И - этому Натан тоже почти не удивился - снова отреагировал совсем не так, как следовало бы обыкновенному человеку. Отпрянул, потом вдруг вытянулся во фрунт и сладенько улыбнулся:
        - Здравствуйте-здравствуйте, какие люди в наших краях!
        Бобров окинул мелкую нечисть спокойным, препарирующим взглядом и вопросительно обернулся на Титова:
        - Выгонять будешь?
        - Пока не решил, - отозвался тот со вздохом. - Если Антон Денисович сам не желает уходить, думаю, начнём с испытательного срока. Со своими обязанностями он вполне справляется, и если он станет держать себя в руках и не будет мутить воду, то я не вижу смысла в скандале.
        Бобров хмыкнул и вышел, и Валентинов от этого несколько расслабился, насторожённо поглядывая на поручика.
        - Сможете, Антон Денисович? - продолжил тем временем Натан. - Не дёргать и не провоцировать коллег, не хамить и, ради всего святого, не лебезить. Просто исполнять свой служебный долг, а… питаться где-нибудь на стороне.
        - Я подумаю, - без выражения отозвался тот и тоже вышел, не прощаясь.
        А Натан обвёл пустую комнату взглядом - Михельсон хлопотала с какими-то бумажками по этажам Департамента - и со вздохом опустился на стул, гадая, не совершил ли сейчас ошибку. Валентинов показал себя исключительно неприятным типом, но как будто ничего по-настоящему дурного не делал, всё больше болтал. И вот вопрос, взыграет ли в нём мстительность? Не получится ли так, что Титов змею на груди пригревает? Вернее, это совершенно точно именно так и выходит, вопрос только, сколь ядовита эта гадина?
        Конечно, выставить неприятного типа за дверь было проще всего. Спокойнее и Натану, и всему отделу, и даже, наверное, Департаменту. Будь он человеком, и поручик склонился бы к увольнению, чтобы не отравлять хорошую компанию таким элементом. Вот только человеком тот не являлся, и недавний разговор с Михельсон об этом типе заставил Титова взглянуть на ситуацию под другим углом.
        Валентинов в полной мере справлялся со служебными обязанностями, а что до его поведения… Насколько Титов понял из объяснений Рогова, для лярвы подобное естественно, они так питаются. Будь поручик рядовым обывателем, и спрос с него был бы иной, но он уже начал проникаться принятыми обязательствами. Ведь середник должен думать не только о людях, но и о навьях, и судить всех по справедливости, а не личной приязни.
        Ещё немного покрутив в голове эту проблему, Натан решил, что испытательный срок - это лучший выход для всех. Если лярва сумеет сдерживать свой норов в отделе, не станет выводить коллег и провоцировать скандалы, то можно и потерпеть, закрыв глаза на прежние «достижения». В конце концов, как ни цинично это прозвучит, но на посту следователя у подобной нечисти прорва возможностей для питания: одно преступление - и пожалуйста тебе, разгневанные, обиженные, убитые горем люди на любой вкус. Оставалось надеяться, что и лярва оценит хорошее отношение и пойдёт на встречу, не станет пакостить по мелочам, вроде написания кляуз начальству.
        Впрочем, если начнёт, то уволить можно будет и потом.
        - Ну ты подумай, я тут как белка по дубам прыгаю, а он - сидит, барин! - Михельсон, подбоченившаяся в проходе, вывела поручика из задумчивости своим ворчанием.
        - Почему - по дубам? - рассеянно спросил Титов.
        - Потому что начальник канцелярии - раз дуб, - принялась она загибать пальцы, неспешно двигаясь к собственному столу, - начальник архива - два дуб, а старший по изолятору - вообще стоеросовый! Телеграфистки тоже деревянные, но они скорее берёзки: слишком хорошенькие.
        - Что бы я без вас делал, - улыбнулся Натан.
        - Страдал, - без малейшего сомнения ответила женщина, вставляя папиросу в мундштук. - Но я рада, что ты это понимаешь. Ишь, скалится… Улыбки вон для невесты прибереги, она девица молодая, ей этого пока достаточно. А мне бы чего повесомее, вроде прибавки к жалованию.
        - Постараюсь, - рассмеялся поручик. - А про невесту почём знаете? Шерепа вчера раструбил?
        - Тю! Такой взгляд томный и щенячий поди перепутай с чем-нибудь, - пренебрежительно фыркнула она, закурила и добавила задумчиво: - Ну и колечко я, конечно, сразу приметила. Свадьба-то когда?
        - Пока не решили, - чуть поморщился Титов. - Тут бы ещё с родителями вопрос уладить.
        - Ой, ну я тебя умоляю! - Элеонора эмоционально всплеснула руками. - Её матушка спит и видит, как бы дочку замуж сплавить, нешто думаешь, такой шанс упустит?
        - Звучит не особенно приятно, - нахмурился Натан. - Для Аэлиты, имею в виду. Откуда у вас такие сведения?
        - Да забегала она тут пару раз, присмотреться, - повела плечами женщина и, взяв паузу, выпустила дым колечками. - Со всеми перезнакомилась, только наши господа были признаны неудовлетворительными. Несвежие-с. А Адам зеленоват, недозрел. Ну не кривись, не кривись, мамаши взрослых дочерей - они такие. Сначала «нечего с мальчиками гулять, это неприлично!», а потом «когда ты уже замуж выйдешь?». Мы, конечно, Алечку расстраивать не стали и о визитах этих не говорили, так что ты уж тоже, будь добр, с пониманием, - строго проговорила она, вновь затянулась и добавила: - Что-то ты совсем посмурнел. Никак, жениться передумал?
        - Да вот думаю, стоит ли вообще в таком ракурсе чьего-то благословения просить? - признался поручик. - Но я теперь понимаю народную мудрость, которая советует брать сироту, и все анекдоты про страшного зверя тёщу.
        - Нет, ну ты офицер или где? - весело возмутилась Михельсон. - Мужчина не должен бояться трудностей!
        - ?щё четверть часа назад был офицером, а теперь уже не уверен, - угрюмо пошутил Титов. - Мне всё больше хочется по-тихому придушить эту женщину, а приходится еще Аэлиту уговаривать с ней не ссориться.
        Жаловаться на подобные мелочи было, конечно, недостойно, но уж очень хотелось с кем-нибудь поделиться.
        - Нет, ты, Титов, добрый, - захихикала делопроизводительница. - Тут два варианта: или продолжать мучиться, или послать тёщу к чертям собачьим. Я бы второе выбрала, но ты благородный и жалостливый, так что продолжай страдать. Лучше молча, а то недостаточно благородно получается.
        - Вы ядом не приторговываете на стороне? - усмехнулся Натан в ответ на это замечание. Странно, но от ехидства Михельсон стало легче. И впрямь, что-то он раскис на ровном месте. Не к мамаше же свататься собрался!
        - Исключительно даром и только для своих, - с достоинством отозвалась Элеонора. Потом улыбнулась и добавила уже всерьёз: - Ты как маленький, всему-то тебя учить надо… Мундир парадный, ордена на грудь да вид бравый - тут ни одна баба не устоит, хоть невеста, хоть родня, хоть старуха соседская. У нас, баб, восхищение мундиром с наградами где-то вот тут, на подкорке записано, - она выразительно похлопала себя по затылку. - А тебе ещё и щегольнуть, полагаю, есть чем.
        - Откуда такие сведения? - хмыкнул Натан, смущённый подобным напутствием.
        - Жизненный опыт, - невозмутимо пояснила Михельсон. - Такие бывают или живые с наградами, или мёртвые - но тоже с наградами. Ну или мёртвые без наград, если совсем уж невезучие, но ты-то живой. Ладно, лети уж, голубь, дело к вечеру, зазноба, почитай, заждалась. И не красней, а то я совсем расчувствуюсь и от умиления еще глупостей наговорю. Пользуешься моей слабостью, нахал! - напутствовала она, но потом опомнилась: - А всё же свадьба-то когда?
        - Как дом построю, - твёрдо отозвался Титов. - Жену в свой дом приводить надо, а не в съёмную комнату.
        - Ишь, основательный какой, - присвистнула Элеонора и добавила ехидно, с хитрой физиономией: - А дотерпишь до осени? Дело-то молодое! Нет всё, всё, проваливай уже, ты во мне нынче какую-то нездоровую разговорчивость возбуждаешь!
        Натан распрощался и, посмеиваясь, отправился домой. Шутки шутками, а Михельсон дело говорила: для запланированного на вечер визита и впрямь стоило привести себя в парадный вид.
        Награды у Титова действительно имелись: «Станислав» с бантом и «Георгий» четвёртой степени - за военные заслуги, «Аннушка» на шее - уже в сыске, полученная незадолго до падения по служебной лестнице.
        Обязательным ношение наград не являлось, только по особым случаям, когда устав предписывал парадный мундир. Случаев же таких было мало, и даже из них большинство оставлялось на усмотрение самого служащего, за исключением совсем уж выдающихся вроде парадного строя или визита государя. У Натана с судьбоносной осени китель с эполетами висел на плечиках: ни желания щегольнуть, ни нужды в нём не было. Так что сейчас, застёгивая золочёные пуговицы, Титов даже всерьёз волновался.
        Или дело было совсем не в одежде, а в предстоящем важном разговоре?
        Разыскивать Брамс по Федорке не пришлось: жених и невеста заранее условились, что он будет ждать её у выхода в шесть пополудни. На удивление, Аэлита не опоздала и о встрече не забыла, за пять минут до шести выпорхнула из тяжёлых дверей и остановилась на крыльце, что-то увлечённо обсуждая с сопровождавшим её давешним знакомцем, Шориным.
        Натана при виде этой картины предсказуемо кольнула ревность, но поддаваться ей, конечно, мужчина не стал: действительного повода не доверять невесте у него не было. Математик заметил поручика первым, посмурнел, но приветственно кивнул и что-то сказал девушке, мотнув головой в сторону ожидающего офицера.
        Брамс нашла того взглядом, и строить из себя Отелло стало совсем уж неуместно, столь искренней радостью озарилось лицо вещевички. Уже на бегу попрощавшись со спутником, Аэлита слетела по ступенькам, отбив дробь каблуками, и с разгона попала в объятья жениха, и счастливо рассмеялась, когда тот подхватил её и закружил.
        - Какой ты нарядный! - весело заметила девушка после лёгкого - позволять себе большее при посторонних Натан не стал - приветственного поцелуя, когда пара двинулась к ожидающему неподалёку наёмному мотору. - Глаз не отвести. А почему ты так не ходишь на службу?
        - Ну вот ещё по подвалам парадный китель тереть, - хмыкнул Титов. - Ты тоже в таких платьях на «Буцефале» не рассекаешь.
        - Да в них попробуй, сядь, - сокрушённо вздохнула девушка и нервным движением огладила изумрудно-зелёную юбку, когда поручик галантно открыл дверцу автомобиля.
        Своё восхищение наружностью невесты Натан выразил еще утром, а теперь просто любовался: вот такая, с аккуратно уложенными волосами, в элегантном платье с перчатками, она была уже не просто хороша, а по-настоящему красива. А с другой стороны, поручик ловил себя на мысли, что как картинка такая Аэлита безусловно прекрасна, но… это всё же картинка, не она. И живая, встрёпанная, немыслимо трогательная вещевичка нравилась ему гораздо больше вот такой неестественно взрослой и строгой.
        - Слушай, а мне же ведь тоже мундир можно носить, да?.. - Брамс окинула взглядом усевшегося рядом спутника, придирчиво пощупала эполет.
        - В общем-то, не просто можно, но обязательно, просто тебе, как и Элеоноре, как и иным женщинам, поблажку делают, - ответил Титов, обнимая девушку и привлекая к себе ближе. Та с готовностью придвинулась и негромко заметила, без сожалений оставив прежнюю тему:
        - Вот странно, вроде бы утром виделись, а я уже соскучиться успела. Даже пару раз подумала, что, может, не так уж мне нужен институт…
        - Польщён, - улыбнулся в ответ Натан. - Но слабость же была минутной?
        - Разумеется, - серьёзно кивнула Брамс. - Расскажи пока, что у нас интересного?
        Титов, конечно, с удовольствием поделился сегодняшними событиями, которых оказалось совсем немного; из стоящего, можно сказать, один только рассказ Боброва о верёвке висельника. Потом с не меньшим удовольствием выслушал, как прошёл день самой вещевички. Правда, многого не понял - соскучившаяся по любимому делу Брамс, не задумываясь и не делая скидки на разницу в образовании, сыпала терминами и даже жаргонными словечками, - но прерывать и уточнять поручик не стал, просто наслаждаясь возможностью обнимать любимую девушку, слушать её голос и наблюдать радостное оживление.
        Сейчас предстоящий разговор с родителями не тревожил совершенно - ни его, ни её, оба чувствовали себя слишком хорошо для мрачных мыслей. И Натан, наконец, с облегчением нашёл безмятежность и умиротворение в одной простой мысли: результат предстоящего разговора ничего не изменит. Даже если по какой-то нелепой причине они теперь разругаются в дым, любимая девушка от него уже никуда не денется.
        О предстоящей встрече, не упоминая её главной цели, Титов по телефону условился с отцом семейства. Правда, поручик подозревал, что господин Брамс выбросит разговор из головы, едва повесив трубку, но повлиять на это не мог и потому о результате не беспокоился. Однако Лев Селиванович проявил неожиданную сознательность и не просто не забыл, но даже предупредил жену. Та же быстро смекнула, что ради обыкновенного визита никто не стал бы разводить такие церемонии, и организовала небольшой, но праздничный ужин. А впуская дочь со спутником в дом, довольно блестела глазами, радуясь своей догадливости.
        Оттягивать ответственный момент Натан не стал, сразу попросил Брамса о личном разговоре. Тот, в отличие от жены, удивился, да и озвученная наедине просьба о родительском благословении стала для него полной неожиданностью. Хотя справился с собой Лев Селиванович быстро и согласился без экивоков, только уточнил придирчиво, что думает об этом потенциальная невеста. Титов заверил, что невеста не возражает, и на том ударили по рукам.
        Ужин начался в тёплой, дружественной обстановке. Обсудили, конечно, свадьбу, и Людмила Викторовна всецело одобрила ответственный подход жениха к обустройству будущего семейного гнезда.
        - Ну и то верно. Лёвушка, скажи, ведь дом сейчас поставить - дело недолгое?
        - Как к делу подойти, - неуверенно отозвался тот. - Если задаться целью и вещевика-строителя привлечь, то и впрямь можно за несколько месяцев управиться. Но вы же, кажется, квартируете уже у какой-то вдовы? Так, может, удобнее будет обвенчаться так?
        - Нет, тут Натан Ильич всё правильно говорит, у семьи свой дом должен быть, - уверенно отмахнулась Людмила Викторовна. - Уж потерпят до осени, сговорёнными походят. Опять же, может, Алечке стоит домой вернуться на это время?
        - Зачем? - сразу насторожился Титов. Он-то легкомысленно расслабился, позволив себе надежду, что вечер закончится столь же мирно и благостно, как начался! Похоже, не в этой семействе и не с этой женщиной.
        - Ну как же? Алечка же, как я ни старалась, очень к ведению хозяйства неприспособленная, а тут, может, хоть что-то наверстает. А то как же вы маяться, бедные, будете? - уверенно заговорила Брамс-старшая.
        Вещевичка бросила на жениха напряжённый, даже испуганный взгляд, и Натан поспешил её успокоить, ответив матери:
        - Людмила Викторовна, мне жена нужна, а не прислуга, и я не вижу причин, по которым Аэлита должна тратить своё время на подобные вещи.
        - А чем же она днями заниматься будет? - растерялась та.
        Натан предостерегающе сжал под столом ладонь сидящей рядом невесты, готовой возмутиться.
        - Уж всяко не соскучится, не беспокойтесь, - продолжил он. - У Аэлиты и занятия в Федорке, и научная работа, и сыскная служба. По меньшей мере жестоко присовокуплять к этому всему еще какие-то домашние хлопоты, когда есть возможность пригласить приходящую горничную.
        - Сыск?! - опешила Брамс-старшая. - Вы… всерьёз? Вы что, впрямь допустите, чтобы она…
        - Мне кажется, собственное мнение по этому вопросу я уже выразил ранее. Не вижу ни малейшей причины его менять, - ровно напомнил Титов, очень старательно следя за тоном, чтобы не сорваться. А это оказалось трудно: патологическое упрямство и непрошибаемость женщины в этом вопросе нестерпимо раздражали, и с каждым разом всё сильнее. Вмиг припомнились и интриги, и упомянутые Элеонорой ознакомительные посещения Департамента, и прочие детали, и Натан уже сам кипел в той степени, что неплохо бы кому-то одёрнуть. Впрочем, внешне это пока не проявлялось.
        - Но дети?! - возмутилась женщина.
        - Где вы их видите? - всё же не удержался от язвительности поручик. - Вот когда появятся, тогда и будет повод для обсуждения. В любом случае, я полагаю, мы вполне сумеем решить этот вопрос самостоятельно.
        - Я думала, вы тогда…
        - Врал? - резко оборвал её Натан. - В доверие втирался?
        Мгновение повисела тишина, в которую поручик глубоко вздохнул, справляясь со злостью, и продолжил спокойным, холодным тоном, ровно как на службе:
        - Людмила Владимировна, я очень благодарен вам за такую чудесную и необыкновенную дочь, но прошу впредь воздержаться от попыток без её просьбы вмешиваться в её жизнь, вы уже довольно позабавили уголовный сыск своими инспекциями и интригами. Я полагал и по-прежнему придерживаюсь мнения, что ссориться с родителями - последнее дело, но если вы продолжите в подобном духе обижать Аэлиту, игнорируя её собственное мнение и желания, я целиком и полностью займу её сторону и больше не стану уговаривать примириться с вами.
        Вновь повисла тишина - напряжённая, звонкая.
        - А я-то, дура, порадовалась, что дочь отдаю хорошему, надёжному человеку, - дрогнувшим голосом проговорила госпожа Брамс, явно обиженная отповедью.
        - Людушка, ну полноте, успокойся, - неожиданно уверенно, хоть и мягко по своему обыкновению, вмешался, опередив Титова, отец семейства. - Отчего же дура? Человек ведь и впрямь надёжный, вон как за неё стоит. Важно же, чтобы Алечка счастлива была, а не идеальной домохозяйкой сделалась, разве не так?
        - И ты туда же! - недовольно всплеснула руками женщина. - Вечно ты её балуешь, попустительствуешь глупостям!
        - Зато вон какой результат замечательный вырос, - улыбнулся Лев Селиванович, неожиданно проказливо подмигнув молодёжи. - Хватит ругаться, давайте уже чай пить, самовар стынет.
        И Натан с облегчением подумал, что по крайней мере с отцом невесты общий язык уже вполне найден, и не столь Брамс-старший оказался рассеянный, как это виделось поначалу. А там, глядишь, и мать со временем услышит, поймёт свою дочь и угомонится.
        Во всяком случае, вечер закончился спокойным прощанием, а не скандалом, и это давало надежду на лучшее.
        Эпилог
        - сли бы Михельсон вправду взялась заключать тогда пари, она бы непременно его выиграла: свадьбу действительно справили по осени. Правда, уже в ноябре - несмотря на все усилия, раньше управиться со строительством не удалось.
        Соблазн плюнуть и обвенчаться раньше был велик, но Титов с этими мыслями стоически боролся, ответственно подходя к началу новой, семейной жизни. Гораздо сложнее было выстоять против иного искушения, подзуживающего позволить себе с невестой чего-нибудь лишнего, но чрезвычайно приятного, тем более та и не возражала совсем: влюблённым наедине нередко случалось слишком увлекаться поцелуями. Однако и здесь живник проявил выдержку и терпение, невзирая на подначки служащих уголовного сыска.
        Дом вышел ладный, не стыдно гостей позвать. Небольшой, пока достаточно скудно обставленный, но зато каменный и со всеми удобствами - и с водопроводом, и с просторной ванной, и даже с новеньким веще-электрическим нагревателем.
        Дом был новый, однако располагался по известному адресу - на том самом углу, где прежде стояла заколоченная хибара покойного историка. Поручик - а, вернее, к моменту женитьбы уже штабс-капитан (после поимки топителя и, главное, устранения шпиона его восстановили в звании) - рассудил, что общаться с навьями придётся много, зачастую в подземельях, а здесь место было со всех сторон подходящее. За лето Натан с помощью всё той же мелкой нечисти уже разведал часть катакомб, расположенную под городом, неплохо в ней ориентировался и знал массу выходов, что оказалось отличным подспорьем в полицейской службе.
        Ценный свидетель шишок, конечно, тоже перебрался в новое жильё, не только весьма довольный переездом, но еще исключительно гордый своей принадлежностью к дому середника. Он сделался куда опрятней и солидней: аккуратно подстригал шерсть, достал где-то крохотные лапотки на свою ногу, и вообще первое время расхаживал гоголем. Но потом неожиданно ретиво взялся за обязанности домового, нашёл себе где-то помощника - вернее, как узнали хозяева после, помощницу - и оказалось, что поддерживать порядок в доме с такими необыкновенными подселенцами очень просто. Пыль нигде не задерживалась, продукты не портились, одежда не мялась, даже капризный нагреватель работал на удивление ровно.
        За прошедшее с поимки Горбача время Натан сумел оценить справедливость слов полицмейстера о спокойствии города С***: кончив то шумное и нервное дело, Титов с наслаждением погрузился в рутину, обнаружив, что жизнь уголовного сыска за пределами подобных грандиозных расследований действительно достаточно размеренная. Удивительное дело, вроде бы постоянно что-то происходило, что требовало внимания, но всё это совершалось без суеты и той нервозности, которая царила в столице. Дел хватало, но следователи могли позволить себе не распыляться и не вести по десятку сразу, а сосредоточенно и основательно заниматься чем-то одним. Это лично поручику по прибытии так «повезло». Можно сказать, проверка нового жителя на вшивость, только не со стороны коллег и своеобразного начальника Охранки, но самого города. Яви его или Нави - тут Титов даже гадать не брался.
        А впрочем, может быть, и впрямь повезло, без кавычек? Иначе когда бы он еще так сблизился с Аэлитой? ?щё, чего доброго, упустил бы девушку, не сумев вовремя оценить по достоинству…
        Волшебные «соседи» добавляли хлопот, но немного. Натан быстро привык к основному принципу их жизни «ты мне, я - тебе» и находил его не самым худшим. Просто потому, что был прост и соблюдался неукоснительно почти всеми навьями, а тех, например, кто отвечал злом на добро, быстро призывали к порядку свои же. Даже Валентинов, на удивление, присмирел и неукоснительно соблюдал договор питаться за пределами отдела.
        Привыкнуть к этим чудесам оказалось нетрудно, но Титову достаточно долго искренне дивился, как умудрялся прежде не замечать существования навьев: их было много, да и людей, осведомлённых об их существовании, тоже хватало.
        Аэлита же, в отличие от Титова, ничему особенно не удивлялась. Гораздо быстрее и легче своего «напарника» принимала всё новое, с интересом изучала разновидности обитающих поблизости навьев, украдкой мечтая написать по ним когда-нибудь монографию. Но пока, конечно, было не до того: Брамс готовилась к получению на следующий год докторской степени и не могла позволить себе распыляться сразу на многие темы, а свободное время она и так тратила на свою теорию сосуществования двух миров, которая была ещё занимательней.
        А ещё, конечно, пылко обсуждала с Натаном дела уголовного сыска, многочисленные, совсем уж не связанные со службой вопросы и чувствовала себя совершенно счастливой.
        К слову, когда Аэлита получила полное право участвовать в расследованиях в роли эксперта-вещевика, её пыл несколько поугас. Нет, всё это по-прежнему казалось интересным и уходить из сыска она не собиралась; просто служба следователей лишилась львиной доли своей загадочности и очарования, обзавелась массой скучных рутинных обязанностей, и теперь Аэлита воспринимала её куда спокойней, без романтического флёра.
        Последний как-то плавно и очень приятно перекочевал в повседневную жизнь. Нельзя сказать, что у влюблённых вдруг появилось очень много свободного времени или что Натан особенно активно ухаживал за невестой с помолвки до свадьбы, но приятные совместные вечера сами собой вошли в традицию. И даже если за вечер было обронено не больше десятка слов - Титов возился с бумагами, а Аэлита напряжённо вела какие-то подсчёты, - одно только присутствие рядом дорогого человека уже доставляло огромное удовольствие.
        И каждый холостяк, имевший удовольствие понаблюдать немного за этой парой, вскоре волей-неволей задумывался о том, что семья - это, наверное, неплохая штука, а человек семейный испытывал настойчивое желание вернуться сегодня домой, к родным, пораньше. Даже у Шерепы шуточки на эту тему выходили уже без огонька, и сам он нет-нет да и задумывался о брачных узах. Вздрагивал и с испугом отгонял предательские мысли, но вода, как говорят, камень точит.
        А свадьба удалась. Весёлая, шумная, но очень дружная и уютная. Ради такого события и сёстры жениха прилетели из Петрограда со всеми своими домашними, и братья невесты получили отпуск, и когда все собрались вместе, вдруг как-то выяснилось, что семья-то большая! И даже уже вполне дружная, потому что весёлый и остроумный Коленька действительно легко нашёл общий язык с зятем, а сёстры Натана, Анна и Ольга, были очарованы Аэлитой и условились с ней вступить в переписку.
        И были, и будут неурядицы, сложные дела, может быть даже ссоры, но всё это - приходящие мелочи, призванные напомнить о том, что есть счастье и что его нужно ценить. А самое большое счастье в жизни - это найти своё место в ней, разделив его с любимым человеком.