Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Кузиманза Д / Раз Попаданец Два Мерзавец : " №01 Раз Попаданец Два Мерзавец " - читать онлайн

Сохранить .
Раз - попаданец, два - мерзавец Д Д Кузиманза
        Раз - попаданец, два - мерзавец #1 Каким образом достичь этической общепланетарной цели? Например, как убить в людях желание убивать?
        Изобрести особую сыворотку или специальное излучение - это только первый и самый легкий из тысячи шагов. Остальные девятьсот девяносто девять - путь к применению умиротворяющего средства.
        И некие футурологи выяснили, что на одном из этих необходимых шагов в определенном году восемнадцатого века нужно развалить определенную страну. Даже страшно сказать - какую.
        Как развалить? Послать Сашу Егорова. А кто такой Саша Егоров? Это пока тайна, хотя он - не главный герой, а только рассказчик, автор отчета в манере «лаборант» о проделанной работе. Но согласен ли будет «попаданец» с тем, что произошло в восемнадцатом веке и в будущем?
        На обложке: картина Валерия Бударагина «Санкт-Петербург, 2017».
        Д. Д. Кузиманза
        РАЗ - ПОПАДАНЕЦ, ДВА - МЕРЗАВЕЦ
        Часть 1
        Пролог
        ОНИ были великими умниками. Теперь я не стопроцентный дурак и могу ИХ понять и оценить. Вышел из банка, стою и смотрю на машину, не иначе, как сделанную вручную. Если бы приказал, алмазами бы ее выложили. Почему нет? Стою на лазуритовых ступенях, красуюсь в одежде престижных домов моды и в таких же башмаках. Вымыт, подстрижен, побрит. Надушен, как дорогая проститутка.
        Могу купить яхту. Или океанский порт. Хочу самолет? Хоть аэрокомпанию. Остров - тоже не проблема. Деньжат хватит на три жизни. ОНИ щедро заплатили, даже больше, чем в договоре. И есть за что.
        Девушки, красивые и не очень, идут мимо, глазками стреляют, потому что во все века не дуры, каких старательно изображают, и у каждой в черепушке такие процессоры встроены, что куда там Силиконовым и прочим долинам, а я возле не абы какого банка на лазуритовых ступенях стою, так что по мне массированный артобстрел ведется.
        -Убиться - не жить…
        Как они шарахнулись!
        Не враньё, значит. Все сработало, и я тому причина. Но не исполнитель, даже не орудие. Обидно видеть в себе банальную бабочку или костяшку домино. Детонатор, блин.
        Ладно, подумаем об этом потом, как говорила одна умная женщина в романе, который мужчины по дурости не читают. Влез я в машину… «Форд», между прочим. Еще живы «форды» и теперь крутейшие из крутейших. Может, и я к этому руку приложил - побочный, так сказать, эффект, а мне за это премиальные? Ладно…
        -Давай, - говорю на их языке водителю, - в «Мажестик». Убиться!
        Он не шарахнулся, даже не вздрогнул. Приставленный, как видно, ИХ человек. Но косточки пальцев побелели, напрягся. Не враньё, нет, все так и есть, и лучше мне на эту тему больше с ним не говорить, если не хочу, чтобы мой хладный труп из машины всмятку вырезали.
        И довез меня благополучно, есть «Мажестик», швейцар выскочил дверцу открыть. Три минуты регистрации - и повели в дорогие апартаменты, а чемоданы другим лифтом привезли, те чемоданы, что другой машиной доставлены. Может, тоже «фордом», я не присматривался.
        Гостиница солидная, горничная о какой-нибудь особе по вызову даже не заикнулась.
        В общем, зря я боялся, что меня, как героя лемовского «Возвращения со звезд», несколько часов промурыжат на каком-нибудь вокзале. Нет, привезли, за ручку в номер ввели, всю хитромудрую технику показали и робко предложили обед в номер, а если не нужно, то холодильник полон.
        Я парадный костюм с себя содрал, нашел в баре водку, покрутил в руках (этикетка неведомая), открыл холодильник… Есть! Бутылка в инее, название знакомое, налил стакан, выпил, закусил каким-то печеньицем. Больше не нужно, и стакан-то - слабость. Сижу в трусах, алкоголь в желудок теплом опустился.
        Вот так…
        ОНИ были мудрецами: язык я понимаю, письмо - тоже, банки и счета мои существуют. А страна… А что страна? Страной больше - страной меньше. Для великой-то цели… Вот только великая ли?
        Но если подумать, то в той стране, из которой я когда-то, так сказать, стартовал, или в той, в которую прибыл сегодня, меня мало кто осудит, может, десяток какой людей… Нет, надежда все же есть. А вдруг не только десяток людей, но и десяток тысяч осудит? А вдруг совесть, честь, элементарная порядочность еще существуют? Опыты опытами, но что-то должно было сохраниться?
        ОНИ меня не убили… или не они, а те, кто вместо них здесь. Все, что обещано, я получил. Только не учли, а я об этом и подавно не думал, что «науки юношей питают», и теперь Саша Егоров - не тот мерзавец, что жил себе в двадцать первом веке (или не жил, но это еще выяснить нужно, если до следующей минуты доживу) и продавался оптом и в розницу не из убеждений, а по глупости и желая заработать на красивую жизнь. Ну вот, заработал.
        Больше пить не буду. Думать нужно. Трезво думать.
        Но не как советовали мне туповатый герцог Бирон и хитроумный граф Густав Левенвольде - тогда только, когда приказывают.
        Глава 1
        ПОПАДАНЕЦ
        Если бы Александр Егоров своевременно убрался вон из комнаты, ничего не произошло бы. В таких случаях неизменно появляется коварная мысль: не обращать на телефонный звонок ни малейшего внимания, притворяться, будто ничего не чувствуешь, не слышишь, не замечаешь. Выйти вон, сделать вид, будто исчез неведомо когда. Не был, не присутствовал, не слышал…
        Но я преодолел отвращение к названивающему аппарату и снял трубку. Может, не я сам, может программа какая сработала в мозгу, но это еще выяснить нужно, а пока о главном.
        Голос в трубке наскоро представился режиссером и произнес волшебные слова:
        -Четыре маленьких эпизода.
        Продолжать разговор в ответ на это предложение было моей первой ошибкой. У меня оставалась прекрасная возможность держать язык за зубами. Режиссеры не так уж часто звонят даже студентам театральных институтов, а я был и вовсе археолог не у дел и даже не Индиана Джонс[1 - Герой серии фильмов, по профессии археолог, по манерам - киборг-разрушитель.]. Наверняка это был первый случай такого рода. Но мои голосовые связки как будто жили своей собственной жизнью, обособленной от меня.
        -Да, - радостно сказал я. - Когда?
        Лучше бы я спросил: «А почему я?» и «Кто меня порекомендовал?» Возможно, это отрезвило бы меня. Или моего собеседника, он понял бы, что я умею думать. И поискал бы другого невежду.
        Но я лишь уточнил:
        -Вы собираетесь предложить мне работу?
        Конечно же, он видел меня в дипломном спектакле моего знакомого Миши Пыжевского, который как раз учился в театральной студии. Роль так себе, без слов, но сыграл я ее прилично. И вот результат.
        -Конечно же, работу, - важно ответил мой собеседник. - Требуется артист такой, как вы, высокой квалификации. Так что поторапливайтесь.
        И назвал сумму.
        Сказал ему кто-то, что я самовлюбленный дурак? Знал он, что у меня нет денег даже на пополнение счета мобилки и что через день-два мне отключили бы квартирный телефон, электричество, газ?
        Я думаю, он был пешкой, но ОНИ знали.
        А я тогда ничего не подозревал и тихо радовался. По голосу чувствовалось, что собеседнику Саша Егоров очень нужен. И мое тщеславие бурно взыграло. Я гордо вскинул голову, хотя видел меня только телефон:
        -А что?..
        -Мы обсудим все, как только вы появитесь у меня, - перебил он.
        И сообщил адрес театра «Палитра». Этот театр я знал, ходил с мамой на спектакли, когда он назывался по-другому. Поэтому через двадцать минут я назвал его таксисту. Он долго хмурился и пожимал плечами. Пришлось объяснить ему, что это недалеко, на Холмах. Тогда он кивнул, и такси понеслось.
        Мне достаточно было закрыть глаза, чтобы мысленно увидеть «Палитру», полюбоваться кудрявыми, искусно позолоченными кариатидами с трогательно торчащими округлыми грудями. Над портиком надпись: «Палитра». Он был весь залеплен старыми афишами. «Сенсационное представление!» - вещала одна из них. И на ней моя фамилия. Именно такие афиши бережно хранят истинные театралы.
        Когда-то Кторов - тот самый Кторов! - часто стоял перед артистическим подъездом в лихо сдвинутой набок шляпе. А теперь буду стоять я. И хотя шляпа у меня не заокеанская, в отличие от великого, но глаза кариатид засверкают восторженными взглядами. Наивный мальчишка…

«Приехали», - буркнул таксист.
        Афиш с моей фамилией пока еще не вывесили, здание выглядело обшарпанным. Фойе оказалось неожиданно большим. С двух сторон вверх уходили витые лестницы с красивыми ажурными решетками. Над окошечком кассы парили покрытые пылью толстощекие херувимы с таким выражением, словно они ведут счет проданным билетам. На изящном пьедестале у окна за раскидистой пальмой из-за паутины выглядывал мраморный бюст Гоголя.
        Никто меня не встречал, даже швейцар или охранник блистательно отсутствовали.
        Я пересек фойе и через ближайшую дверь вошел в зрительный зал. Но там было темно, и все казалось черным. Все же, какой-то свет еле-еле освещал сцену. Было ясно, что зал имеет подковообразную форму и рассчитан примерно на пять сотен зрителей. Я разглядел ряды стульев с металлическими номерками на спинках и четыре ложи.
        Но где же торопивший меня человек? За кулисами, раз сцена освещена?
        Я зашел в директорскую ложу, потом открыл дверь к ведущей на сцену железной лестнице, по которой осторожно спустился.
        Вот я и на сцене, как и подобает артисту. Я сразу почувствовал себя увереннее, поднялось настроение, словно само право выйти на сцену наделило меня особой властью. Я повернулся лицом к зрительному залу и мысленно увидел перед собой кресла, заполненные зрителями. Шелест программок, смокинги мужчин, ослепительные наряды дам. Шквал аплодисментов, вопли «браво», букеты… нет, корзины цветов.

«Я на сцене настоящего театра!» - восхитился я и сделал шаг вперед.
        И обрушился в сценический люк…
        Темнота.
        Тишина.
        Потом негромкое, но настойчиво бормотание.
        -Операционных шрамов нет. Кажется, этому парню никогда не требовалась медицинская помощь, - бодро сказал кто-то в сумерках, из которых никак не желало выбраться мое сознание.
        -Проверьте пломбы, - сварливо отозвался другой голос. - Не хватало ему еще появится там с голливудской улыбкой.
        -Уже проверили, зубы здоровые, как у юного волка.
        -Романтик, - хмыкнул сварливый. - Будьте очень внимательны!
        Я с раздражением спросил бы их, что происходит, но голоса бодрого и сварливого постепенно стихли вдали. Глаза мои вдруг открылись, и я оказался в светлой комнате, в кресле и за столом. Напротив сидели два солидных мужчины в очках и дорогих костюмах. Я невольно взглянул на себя и даже удивился, что моя нижняя челюсть не грохнула о поверхность стола. Так не одевался даже друг Миши Пыжевского - сын известного артиста и дочери не менее известного бизнесмена.
        Один из солидных мужчин понимающе улыбнулся мне и сказал:
        -Это не предел наших обещаний. Прочтите договор.
        Договор обещал столько, что я решил: вот прямо сейчас меня опять отправят в обморок и порежут на органы. Молодой, здоровый донор. Зубы, как у юного волка.
        Очевидно лицо мое не выражало особой радости, а только ужас, поэтому в беседу включился второй мужчина.
        -Меня зовут Аркадий Матвеевич, - сказал он приятным, хорошо поставленным голосом. - Что вы знаете об Анне Леопольдовне и Анне Иоанновне?
        Мои травмированные ужасом мозги еле-еле сообщили мне, что вторая Анна была вроде сексуально озабоченная дура и императрица. «Дуру» я решил не озвучивать, а об императрице сказал.
        -Очень хорошо, - сказал Аркадий Матвеевич. - Вторая была после Анны Иоанновны, и обе стоили друг друга. Короче говоря, нам нужно их деятельность подкорректировать.
        -В каком смысле? - уточнил я, осмелев.
        -Ну-у, они натворили много глупостей… Бабы, что с них возьмешь?
        Я энергично покивал. Действительно, забрались на престол. Детей бы рожали. Так и сказал.
        Аркадий Матвеевич просиял:
        -Я рад, что мы с вами в этом единодушны. Дуры-бабы, что с них взять? И справиться с ними будет очень просто. По счастливой случайности, вы похожи на одного известного и богатого дворянина той эпохи. Вот вместо него вы и будете действовать. А сами знаете: что мужчина скажет, то женщина и выполнит.
        Я опять энергично покивал. «Известный и богатый дворянин» - эти слова разрешили все мои сомнения.
        -Вы получите инструкции, все очень просто, уверяю вас.
        -Короче, я буду попаданцем?
        -Э-э-э? Короче, да, но со всем возможным комфортом. А когда вы вернетесь, то получите вот и вот, и вот.
        Я не поверил своим глазам: суммы в банках, привилегированные акции, социальная и медицинская страховка. Схватился за авторучку, пока они не передумали или не оказалось, что это всего только сон.
        Но все же мозги мои не были совсем уж кретинскими, и я уточнил:
        -Кем я буду там, куда попаду?
        -Дмитрием Андреевичем Прозоровским, двадцати двух лет, который был князем и двоюродным племянником князя, жил в имении отца, учился кое-как и кое-чему, а именно, фехтовал, ездил верхом и совершал пробежки по окрестным лесам. Когда отец умер, молодой князь с удивлением узнал, что имение разорено карточными долгами отца. Собрав оставшиеся ценные вещи, Дмитрий продал их, выручил сумму, на которую можно было прожить месяца два и решил ехать в Петербург, поступать на службу. Из рассказов отца он знал, что в столице жили два старинных его знакомых, это давало надежду на протекцию.
        Какому-нибудь студенту исторического факультета это было наверняка полезно, но для меня показалось рассказом из скучной книжки, и все-таки я важно кивнул. Князь, а как же! Но Аркадий Матвеевич ничего не замечал и вручил мне файл с листами бумаги:
        -Вот, немножко войдете в курс дела. Ничего особенного. Например: «Было раннее утро, когда князь подъезжал к Петербургу. Последние дни июля тысяча семьсот сорокового года. По одной стороне дороги, там где их не закрывали хилые деревца, виднелись болота, сплошным кольцом окружавшие недавно созданный Петром город…» Счастливого пути!
        Я хотел опять кивнуть, но никак не мог разлепить веки, поэтому исторический диктант меня ужасно нервировал.
        Засыпаю со скуки или что же это со мной?
        Так и откажутся от моих услуг, пошлют подальше.
        Я глубоко вздохнул и вдруг легко открыл глаза.
        В воздухе чувствовалась непривычная мне близость моря. Самого его не было видно, но для человека, столько лет прожившего в индустриальном городке средней полосы, и на нюх было заметно, что оно близко.
        Петербурга я не знал и не имел понятия о том, где мне остановиться. Искать постоялый двор? И я стал смотреть нет ли среди видневшихся с другой стороны дороги домиков чего-нибудь похожего. Чтобы отдохнуть и привести себя в порядок перед въездом в столицу. Мне. Молодому князю Дмитрию Прозоровскому. Который приехал в Петербург поступать на службу и искать протекцию.
        -Мама! - заорал я, оглядывая себя и своего старого, прихрамывавшего коня. - Мамочка моя! Где я? Почему?
        Заорал мысленно. Хотя домики были далеко, а дорога безлюдна, но возле нее устроили привал несколько человек в форменной одежде. Форменной одежде этого времени, конечно. И не хватало еще, чтобы в самом начале моего задания меня приняли за сумасшедшего.
        Тем временем загрохотали колеса, и из-за хилой рощи выехали три кареты. На две из них и вояки, и я посмотрели равнодушно. Но в третьей сидела зеленоглазая и чернокосая красавица лет двадцати. И причесана странно, и одежда непонятная, но…
        Бывает же так! Попал я неведомо куда, делать что не знаю, а глянул - и забыл о жаре, пыли, лошади, потерявшей подкову с задней левой ноги. Никогда раньше со мной такого не было, все рассказы о нежных чувствах я встречал смехом. Глупости всё это, выдумки из романов. А тут сердце застучало молотом, на глаза слёзы навернулись, а в голове одна мысль: «Сейчас уедет - и никогда не увижу!»
        Кто-то из сидящих у дороги попробовал пошутить, сказать что-то дерзкое о девушке. Я гневно взглянул на шутников и приоткрыл рот, соображая, что сказать…
        -А ну… вы того… этого!
        Не знаю, долго ли я искал бы нужные слова, но мне на помощь пришел всадник, сопровождавший карету, человек лет тридцати со смуглым лицом и разбойничьими глазами.
        -Не сметь! - заявил он. - Не сметь ёрничать!
        Глаза его горели такой злобой, что насмешники умолкли и отвели взгляды. Сразу видно, отчаянный, отрежет болтливую голову и уедет с трофеем.
        Я посмотрел на него с искренней благодарностью. И вдруг заметил, что он подмигнул мне:
        -Ты кто таков, милостивый сударь?
        -Князь Дмитрий Прозоровский.
        -Поручик Юрий Смилянич, - слегка наклонил он голову.
        -Очень приятно, - пробормотал я, чувствуя себя задействованным в том спектакле, о котором говорил мой собеседник по телефону.
        Стоп! Так может разговор был не о спектакле, а о фильме? Им срочно нужно было начать съемки эпизодов, не могли они ждать. Подписание договора, короткий инструктаж, потом отвезли, переодели, а когда стал приходить в себя, посадили на лошадь и начали съемку в режиме реального времени. Все эти слова о попаданстве с комфортом - конечно, шутка, остановить императриц Анн я должен в фильме. Договор… Договор-то настоящий, но те солидные мужи что-то говорили о моей схожести с известным дворянином. Вот за нее и платят.
        Все понятно, только что же мне говорить и делать, если я сценарий в глаза не видел? Но если бы нужен был сценарий, мне его дали бы. Кое-что ведь объяснили, а дальше, наверное, нужно импровизировать. Я же читал и слышал интервью, как эти все сериалы снимают.
        -Вы, князь, я вижу, человек порядочный, да только не слишком светский, - заговорил Смилянич, не дождавшись от меня больше никаких слов. - Служите?
        -Постараюсь поступить на службу, - уклончиво ответил я.
        -Постараться можно, да только выйдет ли, - дерзко улыбнулся он, пришпорил коня и умчался вслед за каретами.
        Военные с обочины дороги заржали. Скорее надо мной, чем над Смиляничем. Но изображать отчаянного и вспыльчивого гасконца мне не хотелось - он-то был в своем мире, а я…
        Плюнул я на глупую досаду и поехал дальше.
        Через несколько сотен метров показалось маленькое строение под черепичной крышей, на палке болталась вывеска с нарисованным на ней петухом и иностранной надписью. Не от домика ли ветер принес запах свежей сдобы? Иностранная надпись показалась мне знакомой: «Koffe». Почти как в наше время.
        -Это что здесь, - спросил я босоногого мальчишку, который рубил дрова, - кафе, что ли?
        Мальчишка поклонился и почесал ногу о ногу:
        -Не-а, кабак господский. Якимка держит.
        Тут мне пришло в голову, что даже в кино за постой положительные герои платят. Я пошарил в карманах, потом в сумке, притороченной к седлу, и обнаружил монеты и банкноты. Прекрасно, теперь можно импровизировать дальше.
        В это время из двери под вывеской вышел седой старик в длинной вышитой рубахе и сапогах.
        -Вы хозяин? - спросил я его.
        -Я, - кланяясь, ответил Якимка.
        -А можно у вас тут остановиться? Хочу привести себя в порядок.
        -Чая напиться можно.
        -Чай - это хорошо. А комнаты есть?
        -Комнаты есть, только заняты все.
        -Как же быть?
        -Чая напиться можно, если угодно барину, тут, на воздухе. Вот стол и самовар.
        -Ладно, угодно.
        -Николка, - обернулся хозяин к мальчишке, - тащи шишки и совок с углями. Да скажи Марфушке, пусть несет чашку, блюдце, мед и калачи.
        Я спрыгнул с лошади, с удовольствием разминая затекшие ноги и надеясь, что еда будет настоящей. Ни о чем не подозревая, довольный и повеселевший, спрыгнул я, можно сказать, в самую гущу высокой политики далекого века!
        Глава 2
        ПЕРВЫЙ ДРУГ, ПЕРВЫЙ ВРАГ
        На моих глазах Николка с помощью шишек, лучинок, горящих углей и сапога, надетого на трубу самовара, раскочегарил его. Я выпил чашку непривычного на вкус чая, съел два ломтя калача, намазав их медом.
        Видя, что я рассматриваю напиток, Якимка виновато поклонился:
        -Не сердитесь, добрый барин, чай почти закончился, так я душистые травки подбавляю. Сын в Москву уехал за товаром, тут-то места еще дикие, одним чухонцам здесь раздолье. Немец кофейню хотел держать, так иногда не то что кофий, а муку подвозят плохо. Вот я у него и купил кабак-то.
        Глазами я еще ел и пил бы, но чувствовал себя усталым и слабым. То ли сказывалось падение в люк, то ли непривычка к верховой езде, хотя мне приходилось ездить на лошадях, когда бывал у дяди и тети в деревне. Полежать бы…
        Я огляделся. Самым подходящим для этого местом было что-то вроде длинной лавки, тянувшейся вдоль стены дома. Раньше я такого не видел, но решил, что это и есть та завалинка, о которой приходилось слышать. Но дойти мне до нее не дали.
        Откуда ни возьмись передо мной оказалась низенькая и кругленькая бабуся в соломенном брыле поверх узорчатого платка и в старом кафтане-кунтуше (я слегка удивился тому, что знаю такое название).
        -Послушай, молодой-счастливый, - нараспев завела она, - я тебе точно всё расскажу, и что было, и что будет. Дося всё знает, никогда не обманет.
        Я хотел отмахнуться от неё. Но подвижное лицо гадалки строило такие смешные гримасы, а тёмные глаза смотрели так озорно и весело, что я невольно улыбнулся в ответ и положил Досе на ладонь монетку. Гадалка тут же уставилась на нее, словно собиралась в ней увидеть всё, что наобещала.
        -Э-э, молодой-счастливый, - подняла взгляд, - скучно ты жил, скудно ты жил. Но предложат тебе жить возле шума и блеска. Ты заробел, но яхонтовые очи полонили тебя, агатовые косы оплели твою душу, вот ты и полетишь на огонь, как мотылёк.
        Я вдруг осознал, что даже рот приоткрыл от удивления, а Дося опять вгляделась в монетку на своей ладони.
        -А всё же больше по сердцу тебе придётся цветок-василёк и ромашка белоголовая. Но это всё сердечное и душевное, баловство до поры до времени, пока большие господа свое слово не скажут. А ты служивый человек станешь, опасность за твоими плечами ходить будет, так помни: молчание золото, слово не воробей, а голова не только для шапки.
        Не успел я оглянуться, как гадалки и след простыл.
        -Что это она наговорила? - спросил я хозяина кабака, чтобы скрыть смущение.
        -Кто ж его знает? - ответил он. - Слишком много наговорила, да мало понятно. Чудная, говорит по-книжному. Не подкупил ли кто её, не научил ли, что и как говорить?
        Я пожал плечами: такое мне и в голову не пришло. Зачем кому-то подкупать гадалку, чтобы рассказать мне, которого никто здесь не знает? Я так впечатлился первой частью слов Доси, что пропустил мимо ушей предостережение. Нужно во что бы то ни стало найти зеленоглазую красавицу! Ведь знаю, как зовут человека, который сопровождал кареты!
        Остановили меня не разум и осторожность, а усталость и мысль, что я неважный кавалерист и вряд ли догоню кареты. А едут они в Петербург, как и я, там и буду искать.
        Приняв это решение, я улегся на завалинке. Марфушка то ли из жалости, то ли по приказу Якимки подсунула мне под голову подушку, набитую душистым сеном. Глаза у меня слипались, я начинал дремать, но мне мешал тихий разговор, который доносился из домика через окошко.
        -Завтра посланник отправляет курьера с бумагами. Едет кто-то из его свиты. Или поляк, или саксонец. Бумаги нужно незаметно забрать, пока курьер не пересечет границу.
        -А что за бумаги? - Второй голос показался мне знакомым.
        -Завёлся, видишь ли, в наших канцеляриях шпион. Где да кто - не наше дело. И без нас поймают. Но то, что он украл, за пределы страны выпустить нельзя. Эти бумаги нужно вернуть во что бы то ни стало! Ты понял? Это поручение, в случае исполнения которого можно надеяться на следующее офицерское звание! Одному это делать несподручно, возьми себе помощников по своему выбору.
        -Не извольте беспокоиться, господин майор, бумаги не уйдут.

«Ну и тайны мадридского двора», - подумал я, но неожиданное происшествие отвлекло мое внимание от интересного разговора.
        -Опять побирушка, - громко и сердито сказал кто-то во дворе. - Якимка, почему у тебя по двору всякие людишки шастают?
        -Какие-такие людишки, господин офицер? Вот барин приехал…
        -Не о барине речь. То старая карга бродила, теперь вон, видишь?
        -Вижу, - ответил Якимка уже не таким покорным тоном. - Так это же инвалид-солдатик, как же его гнать?
        Я приподнялся. Действительно, в воротах стоял однорукий нищий, одетый в рваные остатки форменной одежды. Он опирался на что-то вроде костыля и растерянно оглядывался. Похоже было, что и видит он плохо.
        -Добрые люди, дайте водицы испить, - донесся до меня его молодой голос. Надо же, что война с людьми делает, возможно, это парень моего возраста!
        -Столько болот вокруг, а не напился, - процедил сердитый голос.
        Я, наконец, увидел, кто говорит. Красивый и статный молодой человек лет двадцати пяти в расстегнутом мундире и с красным явно не от загара лицом. Якимка искоса взглянул на него и негромко сказал:
        -Марфушка, отнеси воды убогому.
        Девочка схватила берестяной ковшик и побежала в угол двора, где виднелся колодезный сруб из бревен.
        -Нищих не велено в Петербург пускать, - продолжал сердитый офицер. - Указ был, разве не знаешь?
        -Так ведь здесь еще не Петербург, - еле слышно пробормотал Якимка, но у офицера оказался тонкий слух:
        -Не Петербург, говоришь? Ну что же, тогда угостим убогого. Эй, девчонка, дай-ка ковш.
        Марфушка посмотрела на Якимку, тот еле заметно пожал плечами, и девочка протянула ковшик с водой офицеру.
        -Угостим, угостим на славу, так что язык проглотит… - Повторяя эти слова, он взял щепоть земли и кинул в воду, а затем еще и плюнул туда.
        Я почувствовал, как лицо мое вспыхнуло от гнева. Якимка с хмурым видом опустил голову, Марфушка испуганно теребила подол юбки.
        -Послушай, Беренклау, это не смешно, - сказал кто-то у меня за спиной.
        -Да мне-то что, смешно вам или нет. Эй, ты! - крикнул офицер инвалиду. - Иди сюда, дам тебе воды!
        И он сделал несколько шагов к воротам, а инвалид заковылял к нему.
        -Иди, иди, напьешься, голубчик, - сказал Беренклау и вдруг громко расхохотался.
        Пока негодяй говорил и делал свои гадости, я еще сдерживался, надеясь, что он пошутит, но не до конца. Но этот смех хлестнул меня, словно кнутом. Я кинулся к Беренклау и попытался выбить у него из рук загаженный ковшик. Но он увернулся, и тогда пришлось схватить его в охапку. Несколько мгновений между нами происходила молчаливая борьба, Беренклау, кряхтя и тяжело дыша, безуспешно старался вырваться. Ковшик упал на землю, и только тогда я отпустил офицера. С трудом переводя дыхание, он яростно смотрел на меня в упор:
        -Сударь… за такие поступки… только поединком… Вы имеете дело не с подлым народом… - И потянул из ножен свою шпагу.
        Вид у него был очень разъяренный, шпага блестела на солнце и выглядела настоящей и очень острой. А когда он, злобно фыркая, проделал ею солидную дырку в моих штанах, чувствительно зацепив кожу, у меня в первый раз возникли сомнения, что тут снимается фильм.
        Я отступил на несколько шагов, вспоминая, а есть ли шпага у меня. Если ехал служить, то должна быть. Но на мне ее нет. С другой стороны, служить я могу и не военным, а, скажем, в тех же канцеляриях, о которых недавно шел разговор. Конец моим сомнениям положил Николка, который подал мне ножны со шпагой.
        Но теперь начиналось самое неприятное. Без шпаги драться со мной было невозможно, а со шпагой Беренклау мог заколоть или зарезать меня, как поросенка. Конечно, оставалась слабая надежда, что все это лишь хорошая актерская игра. И все-таки я вовремя вспомнил где-то не то слышанную, не то читаную фразу: очень важно принять уверенную позу, пусть противник думает, что его не слишком-то и боятся. И я выставил шпагу перед собой и даже выпятил грудь, как петух. Это меня и спасло!
        -Эге, господин офицер, да вы подлостями занимаетесь! - громко сказал все тот же знакомый мне голос. Перед негодяем стоял Юрий Смилянич, сверкая недобрым взглядом. - Ты, мил-человек, на турецкой руку потерял? - спросил он инвалида.
        -На турецкой, под Азовом, - ответил тот.
        -Эй, девчонка, отнеси убогому воды, только ковш возьми другой. Хозяин, дай ему калач и мяса, да чарку вина, пусть присядет и поест.
        -Вы распоряжаетесь, как у себя дома, - ледяным тоном сказал мерзавец Беренклау Смиляничу.
        -Приходится, ведь вы не только хотели обидеть солдата, но и грозили моему другу, когда он пытался удержать вас от позорного поступка.
        -Так этот недотепа - ваш друг?
        -Да, мой друг, и его неприятности касаются и меня.
        -Они очень вас касаются, потому что с ним, конечно, я драться не могу, а вот вы мне ответите за двоих! - свирепо проговорил Беренклау.
        Смилянич улыбнулся, как улыбается человек, которого хотят поучить в том, что ему слишком хорошо известно. И тут же, не сходя с места они начали драться.
        Я разбираюсь в фехтовании на уровне виденных мною фильмов. Но понял и по лицам окружающих, и по поведению бойцов, что Беренклау фехтует хуже, чем Смилянич. Сердитый негодяй вдруг посерьезнел, а Юрий наоборот, не переставая улыбаться, стал свободно играть шпагой, легко парируя выпады противника. Он сделал несколько дырок на его мундире и, что меня словно ошпарило, две вполне натуральные царапины на руке Беренклау. Я все больше и больше убеждался, что если и участвую в съемках, то происходит все достаточно всерьез, как в играх без правил.
        -Да что же это вы? - разом заговорили три офицера, которые вышли из кабака, когда начался поединок. - Неровен час кто-то увидит, поплатитесь за дуэль, А, вон карета едет… Шпаги в ножны, господа, шпаги в ножны!
        Карета, окруженная охраной, быстро проехала мимо кабака, и, оглянувшись, я никого вокруг себя, кроме Смилянича, уже не нашел. И негодяй Беренклау, и его товарищи, испугавшиеся кареты, спрятались в доме.
        -А вы не только порядочный, но и смелый человек, князь, - улыбаясь сказал Юрий. - Не изволите ли пройтись со мной и поговорить?
        Как я мог отказать человеку, который только что спас меня, как минимум, от ранения?
        -Вы ведь слышали наш с майором разговор, - все еще улыбаясь, сказал Юрий.
        -Честное слово, я не хотел подслушивать, но не было свободных комнат, вот я и улегся на завалинке, - пришлось мне оправдываться.
        -Я так и понял, это моя вина, что хорошо не осмотрелся из окна. - Юрий посерьезнел и заговорил строго и торжественно: - Вы мне нравитесь, князь Дмитрий. Вы тот человек, на которого можно положиться. Послушайте, у меня есть к вам важное дело. Дело не моё, а государственное, - понизил он голос.
        -Государственное? - пробормотал я, который в этот день пережил уже и мечтания, и ужас, и надежду, и гнев.
        -Именно! Сегодня майор объявил мне, что есть серьёзное дело. Завтра саксонский посланник отправляет курьера с бумагами. Едет один из его свиты.
        Я почувствовал, что краснею:
        -То есть, красть дипломатические документы? Как-то это…
        -Да! Но документ документу рознь. Эти бумаги выкрадены у нас, в наших канцеляриях. Их за пределы страны выпустить нельзя. Эти бумаги нужно вернуть во что бы то ни стало! В случае удачи вам можно надеяться поступить на службу в гвардию.
        -Как так?
        -А вот так. Майор мне разрешил, чтобы я взял себе помощников по своему выбору.
        -И вы выбрали меня?
        -И я выбрал вас.
        -Вы говорите «помощников». Кто ещё с нами поедет?
        -А зачем кто-то? - ухмыльнулся Юрий. - Майор дал шестьсот рубленых. Зачем с кем-то делиться?
        -И когда же едем?
        -Завтра. А сегодня пойдем на бал.
        -На бал?
        -Да. Там и Аннетку увидишь.
        -Какую Аннетку?
        -Мою кузину Анну Клингу. Помнишь, в карете ехала. А, вижу, помнишь! - рассмеялся он. - На самом деле она Анна Янкович, но мы ее так прозвали за красоту. Словно клинком она души режет, разве нет?[2 - Клинга - по-польски клинок, лезвие.] Но на балу все равны, все пляшут.
        Я невольно окинул взглядом свою не слишком новую одежду и вспомнил, что князь Прозоровский еле-еле продал остатки батюшкиного состояния. Со мной не было нарядной одежды, а еще… Я опустил взгляд и увидел дырку на штанах.
        Может ли дырка на штанах и пятно на бальном платье изменить судьбы нескольких стран? Если это королевские штаны или платье императрицы, то ясно-понятно. Хлопнут их величества в ладоши и крикнут:
        -А всыпать вон тому батогов, чтоб лучше заботился о монаршем гардеробе!
        И заодно объявят войну соседям, просто так, из вредности характера.
        В тот момент я не задумывался о таких глобальных проблемах. Но если штаны принадлежат самому обыкновенному парню?
        Мне было ясно, что конкретный князь Прозоровский на бал не попадет.
        -В чем дело? - спросил Юрий.
        -Новую одежду к балу нужно, - пробормотал я. - В старой нельзя. Даже и ехать нельзя в таком виде.
        -Пустяки, - Юрий рассматривал дырку и кровь на разрезанной материи с видом человека, ожидавшего чего-то серьёзного.
        -Как - пустяки?
        -Пригласите портного, закажете ему, что нужно, а когда появятся деньги, то заплатите. Так всегда делают. Какая портному разница? Да, да, это очень просто! Тьфу ты, но ведь бал вот-вот начнётся! - Юрий еле удержал улыбку, и я понял, что на самом деле он развлекался и шутил.
        -Я могу дать вам костюм, - сказал он уже серьезно. - Мы одного телосложения, так что он вам подойдёт. И башмаки хорошие достанем. А пока штаны вам пусть Марфушка зашьет, в дороге внешний вид не так важен.
        Глава 3
        АННА КЛИНГА
        Нарядно одетый, надушенный, даже в парике, я, не веря своим глазам, смотрел в зеркало. Не прошло и нескольких часов, как провалился в злосчастный театральный люк, а я уже князь Дмитрий Прозоровский, нахожусь в Петербурге и вот-вот попаду на бал к герцогу Бирону, фавориту императрицы Анны Иоанновны. Спасибо Юрию, потому что знакомые папаши Прозоровского, не князя, а простого дворянина, оказывается, вышли в отставку и разъехались по своим деревенькам. А родственники дядюшки, от которого к Дмитрию перешли титул и три разоренные деревеньки, сразу отнятые за долги умершего, знаться с неизвестным наследником титула, племянником и кузеном не желали.
        -Только смотри, никому ни слова о нашем деле! - напомнил мне Юрий. - Ну, разве что Аннетке.
        Чтобы не смешить придворных бричкой, Юрий посоветовал мне остановить её за три сотни шагов от ворот, остальной путь я прошёл пешком. Но это меня не смущало, и скоро я оказался в блестящей толпе придворных, посланников и просто гостей, о которых мне охотно рассказывал Юрий, пока я с помощью его денщика умывался и одевался.
        Шумная и нарядная толпа наполняла десяток парадных комнат. Музыка играла, один танец сменялся другим. Мне казалось, что все на седьмом небе вместе со мной, что у всех радостно на душе.
        Но вел я себя очень скромно. Был, конечно, князем, но из-за того, что поместий у меня не осталось, почти не было влиятельных лиц, которые порекомендовали бы меня герцогу и более влиятельным лицам, титул стал чем-то вроде нелепой фамильной прихоти в виде старого щита или ржавого меча. Глупо к нему привлекать внимание.
        Я сразу же заметил Анну Клингу, которая стояла у колонны с компаньонкой. Подошёл к ним. Юрий рассказал обо мне кузине, поэтому встретили меня милостивыми взглядами и улыбками. Мне хватило ума сказать какие-то комплименты всем дамам, которые были рядом.
        Но если бы меня спросили, кто из них краше, я не смог бы солгать. Прекрасные зелёные глаза сияли мне поверх пёстрого веера, ослепительно белые плечи оттеняло чёрное платье с алыми кружевами, узкая ножка в красном башмачке выглядывала из-под волана. Анна была особенно эффектна на фоне компаньонки, пожилой и желтой дамы в нелепом лиловом платье со шлейфом. Правда, я тогда не слишком разбирался в дамских нарядах. Но Анна говорила со мной, улыбалась мне - и я был на вершине счастья.
        Юрий предупредил кузину, что я человек деревенский и нынешним танцам не обучен. Вот я и стоял с компаньонкой, слушал последние сплетни и смотрел, как Анна танцует с другими кавалерами.
        Ах, Анна! Никто так изящно, как она, не попадал в такт музыки, было бы очень весело танцевать с ней…
        -Как душно!
        Она вдруг оказалась рядом, и я упал с небесных высот в обыденность.
        -Пойдемте же, освежимся!
        Мы вышли из зала, давая дорогу другим, пятясь от длинных шлейфов и оглядываясь, чтобы не толкнуть танцоров. В толпе мелькнуло знакомое злое лицо, но мне некогда было вспоминать, кто это. Чем дальше мы шли по роскошным комнатам, тем свободнее дышалось. Анна не могла сдержать улыбку.
        -У вас очень взволнованное лицо, Дмитрий Андреевич, - сказала она, и я чуть не спросил: «А кто это?», но вовремя выговорил:
        -Я так рад…
        В улыбке Анны было прощение за то, что я опоздал на бал и не танцевал с ней. Было и ещё что-то, чего я понять не мог, загадочное, таинственное.
        -Мне пришлось ждать, когда же вы появитесь, - капризно сказала она.
        -Я не мог раньше, - сказал я, - я, клянусь, не мог…
        Она улыбнулась ещё раз и кивнула головой. Потом протянула свою маленькую руку. Я с замиранием сердца коснулся этой руки, и мы вошли в комнату с тусклыми зеркалами. Черт побери, до сих пор я никогда не смущался с девушками. Но ведь им было до Анны, как курицам до райской птицы!
        -Говорите, почему вы опоздали! - приказала Анна, касаясь меня веером.
        Я чувствовал, что мое сердце сильно забилось. Настоящая придворная дама. Или не придворная, но принятая при дворе, знающая все его тайны. И такая красавица, что сердце замирает! Даже чувства и мысли мои стали непохожи на прежние, так, скорее всего, и чувствовал, и думал настоящий князь в восемнадцатом веке.
        Я был вне себя от счастья и радости, выпавших на мою долю сегодня. Я был рядом с Анной. Более того, был один рядом с ней и мог не только наслаждаться восторгом этого одиночества, но испытывал ещё другое, более счастливое чувство. Самые невероятные мечты мои могут быть близки к осуществлению. Стоило лишь отобрать у курьера бумаги - звание гвардейца и благосклонность этой ослепительной девушки становились возможными. Голова моя кружилась, я готов был воевать один против целой армии.
        -Опоздал? Я не мог раньше, - бормотал я. - Но если бы вы знали, почему я не мог!
        Анна посмотрела на меня, словно одобряя мое восторженное состояние.
        -Почему? - спросила она.
        -Я получу звание… - я прикусил язык. - Нет, говорить нельзя…
        -Ничего не понимаю, - сказала Анна.
        -Я… нельзя! - вырвалось у меня.
        Анна с удивлением округлила глаза, но явно поняла, что спрашивать не нужно. Этот её понимающий взгляд заставил меня захлебнуться от счастья. Не было сомнения, что я ей очень нравлюсь, все мои заботы для неё важны. И Юрий говорил, что его кузине можно рассказать о нашем деле.
        -Завтра едет саксонский курьер с бумагами, мне поручено достать их, - важно сообщил я.
        Мои слова заглушила музыка.
        -Модный танец! - воскликнула Анна и вскинув хорошенькую головку приказала: - Ведите меня в зал!

«Ну и сказал ей, - думал я, стоя возле компаньонки. - Ну, что? Она никому не выдаст. Нельзя было не поделиться с нею радостной новостью!»
        Но когда бал закончился, и я приехал назад к Юрию, чтобы отправится на дело, вслед за мной денщик объявил и ввёл Беренклау.
        -Вот как, господа? - сказал он с улыбкой. - Вы получаете поручения перехватывать шпионские бумаги? Поздравляю вас.
        Я похолодел. Вот кого я видел в толпе, вот чье злое лицо смотрело на меня. Неужели Беренклау подслушал мой разговор с Анной?
        -Я думаю, - сказал Беренклау, словно прочитав мои мысли, - когда получают такие поручения, о них не говорят на балу.
        -Вы подслушали? - возмутился я.
        Юрий молчал, с неопределенной улыбкой глядя в угол.
        -Я ничего не подслушал, - строго ответил Беренклау. - Я всё услышал, стоя позади вас.
        Он был прав и наслаждался этой правотой.
        -Послушайте, - сказал я, - вы ведь не будете рассказывать это другим.
        Он пожал плечами:
        -С чего это я буду хранить ваш секрет, если вы сами не заботитесь о его сохранении?
        Ясно! Он мстит мне за инвалида. Что я натворил!

«Расскажу, всем расскажу, - говорила наглая улыбка Беренклау, - и ничего ты со мной не сделаешь!»
        -Хм, - пробормотал Юрий, - вы не будете хранить секрет? Тогда, простите сердечно, придётся вас убить.
        Беренклау выпучил глаза и спросил почти вежливым тоном:
        -А какого чёрта?
        -За разглашённую правительственную тайну.
        -Но ведь он тоже… - проблеял Беренклау, указывая на меня.
        -Если кто-нибудь узнал о важном деле, которого никто не должен знать, есть и второе средство, чтобы он не разболтал дальше, - ухмыльнулся Юрий. - Сделать его своим сообщником. Вы согласны, Беренклау?
        Тот кивал головой, как заводная кукла.
        -А он не продаст? - спросил я.
        -Не думаю. Если дело удастся, награда выпадет слишком значительная, чтобы продался. Двести рубленных.
        -Да, конечно, согласен! - заволновался Беренклау. - Можете быть уверены!
        -Завтра под вечер поедете по дороге на Ямбург, - сказал Юрий. - Вот в этой бумаге полное описание курьера и внешний вид документов. Если не удастся вам, тогда будет наша очередь. Согласны?
        Беренклау кивал головой.
        -Тогда отправляйтесь немедленно!
        Беренклау низко поклонился и выскочил за дверь.
        -А ведь он редкостная дрянь, - сказал Юрий. - Я о нем могу порассказать. Попался два раза на краже. У одной дамы была шкатулка с бриллиантами… знаешь, оправленными в золото и серебро. Так этот негодяй пришёл на праздник в её дом и стащил шкатулку. Но каков хитрец: драгоценности забрал, а шкатулку одному честному человеку подбросил.
        -И что же? Честного человека осудили? - заволновался я.
        -Осудили бы, но я вспомнил, что видел его в то самое время, когда он якобы крал шкатулку. Потом и другие кое-что вспомнили. Короче говоря, освободили его. Но только я знал, кто вор.
        -И пожалел его.
        -Да, он пришёл и упал на колени. Мол, матушка больна, отец старый, а если важный его дядя узнает об этом несчастье, то откажется ему помогать.
        -И ты поверил.
        -Да… а потом уже ничего доказать не мог… Я же говорю - он редкостная дрянь. Но только так мы можем заткнуть ему рот.
        -Как ты всё хорошо устроил! - восхищённо произнёс я.
        -С кем устроил? - задумчиво спросил Юрий. Он уже явно думал о другом.
        -A с Беренклау. Он нам не помешает?
        -Не помешает.
        -Как же ты быстро нашёлся?
        Он усмехнулся:
        -А вы, князь, быстро перешли со мной на «ты».
        Блин! Меня подвела привычка людей двадцать первого века «тыкать» встречным и поперечным. Я начал бормотать извинения, но Юрий отмахнулся:
        -Это даже лучше. Моя мать - кузина семиградского володаря, мы - ровня. «Ты» так «ты», только при чужих не забывайся.
        -Но ты быстро сообразил с этим негодяем.
        -Подумаешь, хитрость великая. Если кто-нибудь узнал о твоём деле, которого никто не должен знать, то, чтобы он не разболтал дальше, лучше всего сделать его своим сообщником. Нам удобнее было ехать втроем перехватывать бумаги, но я решил сэкономить. Вот чёрт и прислал этого Беренклау третьим. От судьбы не уйдёшь, и нужно уметь её в свою пользу оборачивать.
        -А Беренклау не продаст? Не испортит дела? - нерешительно спросил я, всё ещё мучаясь собственной неосторожностью на балу. Меня смущало, что Беренклау - вор.
        -Подумаешь - испортит! Что бы ни случилось, так тому и быть. Если дело удастся, награда будет значительная, и он будет молчать. А я доложу майору, кто поедет со мной. Если негодяй выдаст, он должен будет отвечать головой. Как и я, и ты. И мы можем все испортить. Всего не предусмотришь.
        Глава 4
        ВЫРНИКУШ И НАМЫСТЫНКА
        -Завтра вечером за курьером поедет Беренклау и будем ждать от него вестей, - сказал Юрий. - Но тебе тесно у меня, князь Дмитрий, я нашел тебе квартиру. Есть тут молодой поручик Майский, не особенно знатный и не богатый человек, но родня генералу Загряжскому. Кругом в долгах, к вечеру всегда пьяный и часто за всякие истории попадает на гауптвахту. Но его любят. Только я тебя к нему в жильцы не послал бы, но в его большом доме (собственно не его, а теткином, но тетка все больше в других домах и имениях живет) два крыла. В одном наш милейший поручик куролесит, а другое пустым пусто. Вот там и будешь жить.
        Я вдруг подумал, что мне отказаться невозможно, даже если бы поручик Майский куролесил и во всем доме, потому что жить мне негде, денег почти нет, даже одежда с плеча Юрия. Поэтому только кивнул, а Юрий продолжал говорить:
        -Я вижу ты и слуг не взял с собой. Ну, да это дело поправимое. Есть тут мой ближний человек. Но это так говорится «ближний человек», по привычке. Дома, в родительской усадьбе, при семействе одни селяне остались, на стол Богута-огородница супницы и блюда чёрными, зашкарублыми руками подаёт. Да ещё сегодня эти селяне здесь, а завтра погрузят узлы и скрыни на возы и - эгей, только их и видели! И ничего удивительного. Лучше в степях сабелькой помахивать или на балах вольсы танцевать или пахать чернозёмную целину, чем сидеть в старом замке возле зелёного омута и среди буераков.
        Я молчал, ошеломленно пытаясь представить мир, в котором Богута-огородница с чёрными, зашкарублыми руками вдруг начинает танцевать на балах вольсы.
        -Так что многим людишкам все позволялось, ведь всыпать батогов приказать было некому. Вот и досталось мне ближних людей от отца только двое. А обижать Вырникуша никак нельзя, он сам кого хочешь отхлещет саблей плашмя, а то и заклятье какое наложит. Балуется он волшбой.
        -Кто-кто? Вырни-кто?
        -Вырникуш, ты его еще не видел. Он вроде моего дядьки-воспитателя был, а сам на все про все. Он черкас[3 - Черкас - малороссиянин, житель Малороссии, Украины.], но я иногда думаю - турок или индус. - Юрий криво усмехнулся. - А самое главное, не плюй в колодец, говорит пословица. Разве не Вырникуш раздобыл отцу чудесный палаш, в меру тяжёлый, в меру уравновешенный, ещё и с вытравленной древней надписью? Когда я по юношеской дури запалил коня, напоив его, разгорячённого в реке, разве не Вырникуш пощупал коню храпы и чрево, достал из сумки какие-то корешки, пошептал - и конь словно и не хворал! Говорил Вырникуш, что отец мой его от смерти спас, потому он нам служит. Но когда и как было дело спасения, в такие подробности не вдавался. И отец молчал. Возможно, не стоит интересоваться, - завершил Юрий рассказ. - Так что у меня только Вырникуш и еще один человечек. А денщик мне из нестроевых солдат полагается. Но в доме у Майского прислуга для тебя найдется.
        Так что не прошло и часа, как я оказался в доме не то поручика Майского, не то его тети-путешественницы.
        Сразу после приезда в Петербург я от волнения, избытка новых впечатлений и в ожидании бала и встречи с Анной Клингой почти не воспринимал окружающее. Теперь же, когда денщик Смилянича вез меня в бричке, я уже смог кое-что осмотреть. Меня поразило, что Петербург совсем не был похож на город, а представлял собою как бы отдельные усадьбы, находившиеся, словно в деревне, в близком соседстве. Может, так было не во всем Петербурге, но другого я не помнил.
        Дом, где я собирался квартировать, оказался большим, но деревянным. Мы поднялись на скрипучее крыльцо под высоким козырьком, и денщик Смилянича постучал тяжелым бронзовым кольцом на двери. Стучать пришлось долго, но, в конце концов, меня впустил хромой слуга и даже взял у денщика мои вещи. Я еще подумал, что встречал много хромых и вообще инвалидов. Из-за турецкой войны их столько? Потом к нам присоединилась сварливая ключница Маланья, и мы поднялись на второй этаж. В доме пахло плесенью и мышами.
        Маланья определила меня в комнату, показала, где что, а потом застелила огромную, как футбольное поле, постель с помощью какого-то хитрого приспособления в виде длинной палки с крючками на ней. Девчонка лет десяти доставила мне тазик, керамический горшок с ручкой и большой кувшин с водой. Я не сразу сообразил, для чего должен служить горшок. Только после поисков уборной и воспоминаний о малолетнем племяннике, понял, что это и есть унитаз.
        Потом та же девчонка принесла пирог с рыбой и кружку пива.
        А через некоторое время и Вырникуш появился.
        Я как раз повесил в огромный, как небоскреб, шкаф два дареных костюма и рассматривал свой дорожный, приведенный Беренклау в частичную негодность. Кафтан, камзол и рубашка всего лишь потеряли свой свежий вид, но штаны злодей умудрился порвать на самом видном месте, и Марфушкина штопка его не спасала.
        Вырникуш вошел, поклонился, представился. Был он невысоким, загорелым, жилистым и носил темные висячие усы с сильной сединой. Голова его, когда он снял смушковую шапку, оказалась бритой. Сказал Вырникуш, что Юрий прислал его спросить, хорошо ли я устроен. Я сказал:
        -Да, хорошо, но вот этот костюм…
        Он осмотрел швы, галун и дырку.
        -Можно распороть и опять зашить.
        -Можно, - вздохнул я, - если потом в глухую ночь надевать. Ведь ты пойми: мы в столице!
        И я многозначительно посмотрел на Вырникуша: поколдуй! Почему-то после рассказа Юрия я поверил в его магические возможности. Но Вырникуш или не понял взгляда, или для холодного оружия и лошадей у него волшба была, а по одежде он не силён. Да и по оружию… Сколько я не намекал, что мне не помешало бы новое ружьё вместо тяжёлого мушкета, который мне дал Юрий, Вырникуш даже усом не повёл. Только сказал:
        -Это точно, мы в столице. Денежки в окно летят.
        -Сегодня я был на балу, там люди в бархате, хорошем сукне и золотом шитье. А тут штаны с дырой, - пожаловался я и вздохнул. - Нет, бери их себе или выброси. - Читал я или в кино видел, что слугам одежду давали с барского плеча.
        Вырникуш осмотрел штаны, по-хозяйски встряхнул их и сказал:
        -А пан Смилянич с вами так хорош, может, он что придумает? Через неделю пришлют ему деньги, тогда попросите у него и новый костюм сошьёте.
        Сказал он это так уверенно, что я покраснел до ушей. Вырникуш уехал, а я все не мог успокоиться. Паразит я, стало быть, и нахлебник, а не важный князь. Грустно…
        Походил по комнатам, вынес в коридор частично наполненный горшок, чтоб не вонял, сел на огромную кровать и призадумался.
        Верно, да, сижу я у Юрия на шее, и даже мысли об этом до сих пор у меня не появлялось. Как-то само собой все произошло. То я был уверен, что кино снимается, то от Анны Клинги голову потерял.
        Но все больше убеждаюсь: не шутил солидный мужчина Аркадий Матвеевич, я действительно послан подкорректировать деятельность баб-императриц. Хотя я совершенно не понимаю, как же я могу с тогдашними людьми так свободно говорить. Хоть в истории я ни в зуб ногой, но все же знаю, что тогда говорили и писали по-другому. Ладно, предположим, меня как-нибудь хитро подготовили. Но кроме старой коняги ничего своего у меня нет, даже деньги как-то быстро разошлись.
        И тогда ситуация вырисовывается нешуточная: за выполнение задания я получу большие деньги, но сейчас у меня нет даже на хлеб. Если бы не Смилянич, не знаю, что я бы делал. Та сумма, что князь Дмитрий Прозоровский выручил за остатки батюшкиного имения, оказалась недостаточной для появления в столице, где велась совсем другая жизнь и требовалась другая экипировка. А Юрий тоже, судя по всему, не был богачом, к тому же я непонятно почему начал опасаться этого человека. Он за просто так и здорово живешь привез меня в Петербург, взял в денежное дело, познакомил со своей родственницей, красавицей Анной…
        Ах, Анна, Анна!
        Но все-таки, отчего это у Юрия такое расположение ко мне вдруг открылось? Оно вроде и хорошо, что открылось, сам я даже не дотащился бы до Петербурга. Нищий и беспомощный ты, князь Дмитрий, разве не так? Вдруг до слёз стало жаль себя. Лучше умереть, чем не попасть на очередной бал! Но этот прилив слёз сейчас же пропал. Его сменила бешеная улыбка: достану документы у курьера, стану гвардейцем!
        И тут мои кисло-сладкие размышления прервались странными звуками, которые меня сначала немного испугали. Где-то очень близко кто-то плакал, по-детски всхлипывая.
        Я почему-то был уверен, что в этом крыле никто, кроме нас с ключницей и девчонкой-служанкой, не проживает. Они мне показались не склонными к распусканию нюней. И тут - на тебе. Честно говоря, я невольно подумал о привидениях. Дом был большой, мрачный, даже снаружи производил неприятное впечатление. Если бы мне было где жить в этой старинной столице, я бы сюда и носа не сунул.
        Выглянул в коридор - звуки плача стали громче. Какое, к черту, привидение? Наверняка у этого гуляки-поручика есть семья, и его маленькая дочь плачет от страха в своей мрачной комнате.
        Я пошел на звуки и сказал:
        -Эй, кто тут?
        Плач стих, слышались только сморкания и тихая икота.
        -С тобой все в порядке? - спросил я.
        -Да, - ответил мальчишеский голосок.
        Понятно, в эту часть мрачного здания забрел маленький сынишка поручика.
        -Ну и хорошо, - сказал я. - Не плачь, я сейчас.
        И вошел в комнату, из которой слышались всхлипы.
        -Ничего я не плачу. А если и плачу, то вам какое дело?
        Я в очередной раз чуть не раззявил рот. Потому что это был совсем не маленький сынишка, а совсем даже взрослая девушка. Рыженькая, с белесыми бровями и ресницами, с веснушками так густо покрывавшими ее личико, что они казались выпуклыми, словно гречневая крупа. Унылая была малышка… вернее, не совсем уж малышка, потому как всего на полголовы меня ниже. А платьице на ней было тускло-серое с заплатками на локтях. Служанка? Вполне может быть, а от мрачного дома и неприветливой ключницы заплачешь.
        -Да мне вроде как и не дело, - сказал я, - только ты, наверное, боишься темноты?
        Она рассмеялась:
        -Как такое вам в голову пришло?
        Отвечала мне гордо, приподняв остренький подбородок, и я вдруг подумал, что это не служанка, а какая-нибудь родственница поручика или родственница его знакомых, которую он, как меня, согласился поселить у себя.
        -Извините, - сказал я, - вы плакали так грустно, вот я и пришел.
        Она посмотрела на меня и вдруг кивнула, а слезы так и брызнули из синих глаз:
        -Почему я не могу плакать? Разве это запрещено?
        -Нет, - сказал я, - не запрещено. Но, может, я вам помогу и…
        Она коротко рассмеялась:
        -Да чем же вы мне поможете, если вы вроде меня?
        -Вроде вас? - растерялся я.
        -Так ведь тетка Маланья мне рассказала, что вы приехали из глухой деревни, что отец ваш помер, все его знакомые в опале, и вас тут никто не знает.
        Я ощутил горячее желание придушить тетку Маланью и вырвать ее злой язык.
        -Не сердитесь, - сказала девушка, - она добрая женщина. Если бы не она, вы бы спали на сырой постели и голодный. В этом гадком городе прислуга добрее господ - вот вам крест!
        Раз она так хорошо знала все обо мне и Петербурге, я без церемоний принялся ее расспрашивать. Во-первых, мне все равно нечего было делать, во-вторых, полезно было завести в «этом гадком городе» знакомство с такой информированной и разговорчивой личностью.
        Александра Намыстынка или Леся, как звали её когда-то дома, оказалась не такой капризной и заносчивой, как ослепительная Анна, и охотно рассказала мне историю своей жизни.
        Ещё весной жила она у южной границы, на тихом хуторе возле берега маленькой речки и думать не думала о столице. Старый отец отдыхал от прежней бранной жизни, принимал гостей - таких же ветеранов. Только изредка Леся могла поехать в городок поблизости, когда справляли чьи-то именины, играли свадьбу, происходили крестины или на похороны. Не слишком весёлые бывали поводы её поездок, но и то хлеб. Виделась с родней и кумовьями отца, танцевала с равными молодцами и простыми дивчатами и парубками.
        Здесь, на севере, девушки сидят взаперти и бисером вышивают рассказы о своей доле. Ни побегать, ни повеселиться на свободе. А замуж выходят - как за высокую стену: следи за домом, веди хозяйство, воспитывай детей да покоряйся мужу.
        В той стороне, что за западной границей, девушки пляшут на всяких праздниках, ездят на охоту, даже мужей иные сами выбирают, а королями управляют метрессы-фаворитки.
        На востоке женщины не хуже мужчин по лесам-степям промышляют зверя и птицу, надолго в глухие места уходят, чтоб драгоценные камни добывать.
        А на юге всего понемногу намешано: и свободы, и затворничества.
        Леся тряхнула головой.
        Тут о нарядах нужно думать, а не о географии. На хуторе у неё таких забот не было, на чердаке пять сундуков со старыми одеждами стояли. Ах, какие чудные платья, кафтаны, шали и кружевные косынки! Но когда раззолоченные кареты остановились у дома папенькиной кумы, заметила Александру, что стояла у дороги, разинув рот, важная дама, генеральша, у которой не было детей и которой девушка понравилась. Была та дама дальней родичкой кумы, еще при первом императоре Петре освоилась в северной столице. Она пообещала Лесиному отцу заниматься девицей, воспитать по-столичному и вывозить в свет. Какой отец станет поперёк счастью дочери?
        Но когда Леся хотела взять с собой сундуки с чердака, то генеральша Загряжская отмахнулась:
        -В столицу везти сельские тряпки? И не думай!
        Только в Петербурге оказалось совсем не так хорошо, как обещала генеральша. Она целыми неделями ездила по гостям, а Лесю оставляла одну в своём доме. Прислуга с воспитанницей не считалась, на её просьбы никто не обращал внимания, иногда ей приходилось самой топить печь, чтобы согреть воды или приготовить себе поесть. Только Маланья была к Лесе добра. От жалоб воспитанницы генеральша отмахивалась:
        -Ах, умей себя поставить со слугами, умей приказать!
        И уезжала, забыв оставить Лесе денег на жизнь.
        А из дому пришли худые вести: отец умер, на хуторе теперь жила его престарелая сестра. Леся осталась у генеральши. В последний свой приезд та сообщила Лесе, что скоро будет бал у какого-то вельможи, на который девушку повезёт подруга генеральши. И опять упорхнула, не подумав, что у Леси нет нарядного платья.
        -Что же делать? - грустно спросила себя Леся, перебирая вещи в сундучке, что позволили ей взять из дому. - Продать что-то? Нечего продавать… Ой, что это?
        На самом дне сундука лежала маленькая деревянная кукла в пышном наряде и с золотистыми косами. Откуда она здесь? Сундук собирала старая няня, неужели она думала, что Леся в шестнадцать лет станет играть в дочки-матери?
        Но все же это была память о родном доме.
        Леся схватила куклу и прижала к груди. Да, конечно, это та самая кукла, которую ей дала мама перед смертью. Она, наверное, хотела утешить дочку и потому сказала ей:
        -Береги эту умницу-разумницу, она будет тебе помощницей и советчицей. Если трудно будет или совет понадобится, дай кукле поесть, и она тебе поможет.
        Леся тогда очень горевала, потом кукла куда-то завалилась, где-то затерялась. Но нянюшка всё-таки нашла.
        Слёзы потекли у Леси по щекам. Никого у неё нет на свете, кроме этой куклы и доброй нянюшки. Но няня далеко…
        Вот и достала Леся из буфета кусок чёрствого пирога, которым собиралась пообедать, и, посадив куклу на стол перед собой, подала ей угощение, сунула в рот.
        -Поешь со мной, не так одиноко будет.
        -Спасибо, - ответила кукла. - Чего изволите?
        Леся уронила пирог.
        Вот такая чертовщинка.
        Я с улыбкой покивал:
        -Ну вот, а вы плачете… э-э-э… милая барышня. Не все так плохо. И платье уж как-нибудь можно раздобыть. И куколка милая.
        Леся посмотрела на меня своими синими глазищами:
        -Да платьев тут в шкапах столько, что весь Петербург одеть можно. Я с тех пор уже себе два перешила. Очень даже неплохо получилось, никто и не подумает, что они старые. Я вот чего боюсь.
        Дрожащим пальцем она указала на маленькую, размером с пупса, куклу в нарядном платье и кружевной шляпке, что лежала на столе.
        -Не понял, - проговорил я.
        Леся достала из застекленного шкафчика булку и с видимой неохотой подошла к столу. Потом прижала еду ко рту игрушки.
        -Ешь, дорогая куколка, - тихо сказала она.
        Что я за десяток часов ни пережил, но тут у меня волосы на голове явно стали торчком. Такого я не ожидал. Кукла защелкала челюстями и скрипучим голоском сказала:
        -Спасибо. Чего изволите?
        Глава 5
        ОХОТА ЗА БУМАГАМИ
        Нервы мои за весь этот безумный день так истрепались, что я чуть-чуть не выскочил за дверь. Хотя чего бояться? Обыкновенная говорящая кукла. У моего племянника есть говорящий мишка. Правда, у мишки в пузе какая-то электроника на батарейках, а здесь об электричестве не слыхали. Но Левша, говорят, блоху подковал, так почему не сделать и говорящую куклу?
        -И много вы у нее просили?
        Леся покрутила головой:
        -Ничего. Только вчера ее нашла. Страшно мне чего-то.
        Я взял булку и поэкспериментировал с куклой. Стало понятно, что «разговор» ее включался не едой, а нажатием на рот. У мишки, помнится, нужно было нажать на животик. И говорила кукла только «Спасибо. Чего изволите?», да и то очень невнятно, если бы Леся мне об этом не рассказала, я ничего бы не разобрал.
        -А что-нибудь еще она говорит?
        -Не слышала.
        Ну, все понятно: покойная мама хотела дочку успокоить, подарила ей говорящую игрушку. Что-то из детских желаний могло исполниться само собой, а Лесе было бы легче жить без мамы.
        -Ай, неланно.
        Леся покраснела, как обычно краснеют рыжие, - всем лицом.
        -Как та мозно? Барысня и кавалер любезничают, - женщина строго кривила скуластое лицо.
        Блин! Как же я забыл, что здесь старина и всякие глупые обычаи? Вон и Анна на бал без компаньонки не могла пойти, хорошо еще говорить мы могли с ней наедине. А сейчас наверняка генеральшу не ко времени принесло. Или еще кого. Жаль, я о стольком хотел Лесю расспросить.
        Пришлось извиниться, сказать, что заявился посмотреть на говорящую куклу. Но Леся так краснела, а «генеральша» так морщилась, что я поскорее ушел к себе в комнату.
        И обрадовался, когда добрался до огромной постели. Никакие мрачные привидения меня не беспокоили, спал я крепко. Да так разоспался, что не сразу понял, где я и почему, когда меня разбудил Юрий.
        -Ну и здоров ты спать, князь, - сказал он с улыбкой, но что-то в его поведении показало мне: ему не до смеха. - Скорее завтракай, а я пока расскажу.
        Он сел за стол, на котором стояли три тарелки, накрытые металлическими крышками, чашки, кофейник и блюдце с несколькими кусочками сахара. Юрий налил себе кофе и начал говорить:
        -Беренклау до курьера не добрался, его по пути ранили. Не тяжело, но ехать дальше он не смог. Напали какие-то оборванцы, может, это и случайность. А если не случайность, то ясно, что смертные случаи саксонцам не нужны.
        -Значит, за курьером едем мы?
        -Да. Только не за курьером, он еще не выехал. Поедешь на Ямбург, как и Беренклау. Вот, бери, от майора Даревского деньги на все про все. И ехать будешь ты не один, а в кампании с двумя купцами, они с пустыми повозками за товаром едут. Едут неспешно, ты их быстро догонишь. У купцов охрана, вряд ли кто на такой обоз успешно нападет.
        -А почему ты думаешь, что еще раз нападут? Нас кто-то выдал? - заволновался я.
        -Нет, не думаю, тогда мы в самом Петербурге пострадали бы. Ничего они не знают, но боятся похищения бумаг. Вот и будут подозревать любого дворянина, кто едет в ту сторону.
        -А почему дворянина? Разве на перехват не могут послать простого человека.
        -Не могут! Дело щекотливое, политика. Для подлого ума малопонятное.
        Я чуть было не спросил, причем тут подлость, но вспомнил, как Беренклау говорил о «подлом народе». Они имели в виду простых людей. Вот заносчивая «белая кость и голубая кровь»! Но я ж и сам радовался, что выступаю в роли князя… Настроение мое было испорчено, и Юрий это мигом заметил, но понял по-своему:
        -Небось, князь, ты бумаги заберешь не в схватке, а хитростью. Сейчас я тебе все объясню…
        Вот так и получилось, что когда под вечер того же дня курьер саксонского посланника Богут подъехал к крыльцу единственного приличного постоялого двора на дороге в Ямбург, я уже поджидал его. Был это смуглый красивый брюнет невысокого росточка, с пышными усами. Но, как и Юрий, на первый взгляд казался человеком бедовым. Почему-то особенно неприятное впечатление произвели на меня именно усы, хотя в последнее время я тоже собирался их отпустить.
        Богут явно проголодался и спросил у хозяина постоялого двора, входя и принюхиваясь к запаху жареного мяса:
        -Есть у вас поесть горячего? Щей, каши? - По-русски он говорил уверенно, но с каким-то непонятным выговором, смягчая шипящие звуки и букву «г».
        -Та только что обоз у нас останавливался, и все подчистую съели, - с гордостью за свою готовку ответил хозяин-чухонец.
        -Неужели нет хотя бы супа, - расстроился Богут. - Я с утра не ел ничего горячего.
        -Та супа нет! - ответил хозяин, с сожалением разводя руками.
        -А мяса или курятины?
        -Та мяса нет. Последнюю курицу съели.
        -А яиц?
        Хозяин опять развел руками:
        -Та только хлеб. Нам самим попоститься придется. Все подчистую съели, только сено, дрова и воду в колодце оставили. Даже щавель и репу на огороде прибрали.
        -Да что вы мне сказки рассказываете, милейший, ведь на плите жарится мясо!
        В это время из-за стоявшего в углу стола поднялся я и с приятной улыбкой подошел к Богуту. Уже пару часов нетерпеливо поджидал его с ужином и вином. На постоялом дворе был только я и заболевший купец.
        -Он вас не обманывает, уверяю вас. Но вы, как видно, забыли, что по нашим дорогам нужно всегда ездить с запасом. Вот мой запасец и шкворчит на сковороде. Позвольте с вами познакомиться.
        Я проговорил это с вежливыми поклонами и, как видно, произвел большое впечатление на Богута. Он добродушно улыбнулся, поклонился и назвал себя.
        -А моя фамилия… Дмитриев, - в последнюю минуту я сообразил, что лучше солгать. - Если не побрезгуете, разделим скромный ужин и бутылку хорошего вина.
        И я приказал хозяину, чтобы тот достал второй столовый прибор и отнес его и приготовленные блюда в отдельную комнату.
        У меня были заготовлены ветчина, которая шкворчала на сковороде, яичница, которую должны были поджарить на ветчине, сладкий пирог и не одна, а целых три бутылки вина. Ради драгоценных бумаг майор позволил бы угостить курьера отличным обедом, но боялся, что в таком случае даже простак, а не то что курьер, заподозрит неладное!
        Богут с удовольствием принял предложение и от души поблагодарил. Но прежде попросил разрешения привести себя в порядок после целого дня в дороге. Щербатая девчонка принесла ему умыться и чистое полотенце.
        -Вы этому господину понравились, - сказала она, сливая Богуту на руки. - До вас пять человек проехали. А только вас угощает. Это хорошо, я потом со сковороды весь жир хлебом соберу и съем, - простодушно добавила она.
        Я чуть не стукнул ее. Не могла попросить меня по-человечески, я бы ее угостил! К счастью, из-за выпавших передних зубов она страшно картавила, и вряд ли Богут что-то понял. А если понял?
        -Дуреха, стал бы я кого-то угощать сырой едой! - огрызнулся я.
        Ужин начался. Чтобы сбить Богута с толку, мне пришлось шумно разговаривать, не слушая того, что говорил он мне, и не заботясь о том, слушают меня или нет. А сам я потихоньку подливал и подливал в стакан гостя. Вино, которым я его угощал, оказалось по-настоящему хорошим.
        Но я не просто хотел напоить курьера, чтобы выкрасть документы. Позже я собирался пустить в ход свое главное, надежное средство: снотворный порошок, чтобы Богут не сразу опомнился и не бросился отбирать документы назад.
        Еще только съели яичницу и перешли к сладкому пирогу, а курьера от сытной еды и вина разморило. Слишком много сегодня проехал верхом. Временами он дрожащими руками ощупывал лежавшую возле него сумку, как бы не доверяя своим глазам и желая убедиться, что она еще тут. Я давно уже приглядывался к этой сумке, чувствуя, что в ней-то и лежат нужные мне документы.
        Пора было использовать снотворное. Я достал из шкафа еще бутылку и вдруг принялся ни с того, ни с сего хвалить Богута, потом рассуждать о магии, магических вещах, показал амулет, который якобы дает удачу в карточной игре.
        -Я вам его дарю, - сказал я. - Владейте!
        -Да я не играю…
        -А теперь будете играть и выигрывать! Почему вы не пьете?
        Но у курьера оказалась определенная мера, которую он, несмотря ни на какие обстоятельства и уговоры, не перебирал никогда. А я не мог с этим, якобы, смирится. С притворным огорчением говорил, что не знаю, чем заслужил такую обиду, ведь никто не может сказать, что я сделал что-то не так. Однако Богут был непреклонен, тем более, что от усталости готов был заснуть прямо на стуле.
        Мы съели пирог и еще немного поговорили о пустяках. Тут курьер закрыл глаза и откинулся на спинку стула с самым пьяным видом. Я воровато посмотрел на него. Спит. Даже голову от стола отвернул. И тихонько похрапывает. Я поспешно всыпал в его стакан из кулака сонный порошок.
        -Ты спишь, что ли? - потряс его за плечо.
        Богут невнятно забурчал и опять захрапел.
        -Эй, выпьем, приятель. Последний стакан и на боковую!
        В ответ услышал бормотание и глупый смех. Курьер шарил по столу в поисках стакана.
        Я привстал, чтобы сунуть стакан ему в руку, и вдруг мои ноги подкосились. Глаза сами собой закрылись, мысли в голове стали уплывать куда-то. Я сполз назад на стул, уронил голову на стол. «Неужели так подействовало вино? Юрий обманул меня, усыпил вместе с курьером… сам отвезет майору бумаги, а я буду не при чем…»
        А мне так хотелось самому завладеть бумагами, что я уже убедил себя, что никто и не получит их, кроме меня.
        Глава 6
        ПОПУТЧИКИ И РАЗБОЙНИКИ
        Когда я проснулся, то обнаружил себя в постели. Голова трещала от вчерашней попойки, а, может, и от того зелья, что мне подмешали. Было досадно и стыдно. Вот тебе и отобрал бумаги, вот и прошляпил гвардейское звание! Да и не было бы никакого звания, врал мне все Юрий, был я для них с майором «шестеркой». Но даже если все правда, тогда обманул меня Богут: усыпил и спокойно поехал дальше.
        А что если попробовать его догнать?
        Я вспомнил о своих кавалерийских качествах и тяжело вздохнул. Уже день, вон как высоко стоит солнце. Нет, ничего не получится…
        Кое-как я сполз с постели, опохмелился квасом, заботливо поставленным кем-то на столе, и опять задумался.
        При инструктаже Юрий говорил, что он и Вырникуш будут неподалеку и станут следить за нами с Богутом. Так что он наверняка уже знает: ничего у меня не вышло. И теперь пытается забрать документы сам. Только я об этом подумал, как обнаружил заткнутую за перевязь бумажку. Развернул ее: «Не расстраивайтесь, князь, они тоже не дураки. Теперь моя очередь, а вы возвращайтесь в Петербург. Но только не в одиночестве. Ю. С.».
        Я окончил одеваться и вышел из комнаты. Хозяин стоял посреди коридора с мрачным видом. Но относилось его настроение не ко мне.
        -Купчине-то хуже, - сказал он. - Лихорадка все сильнее. Что делать, ума не приложу?
        -А врача? То есть, лекаря?
        -Та лекарь куда-то уехал. А другой живет очень далеко.
        Жалко было мне больного человека, но чем я мог помочь? Да и не мое это дело.
        Я отказался от завтрака, хотя хозяин уже успел добыть продукты. Но мне даже думать о еде было противно. Купил только литровую флягу (баклагу, как назвал ее хозяин) кваса и стал ожидать попутчиков в столицу. Но хозяин, который пожелал узнать, почему я сижу и смотрю на дорогу не евши, обрадовал меня:
        -Недавно здесь проезжали две кареты, ехали медленно, как раз нагоните.
        Я торопливо взгромоздился на лошадь и поспешил по дороге в Петербург.
        К счастью, кареты двигались неторопливо, я скоро догнал путешественников. Всадники, которые сопровождали кареты, посмотрели на меня подозрительно, но я назвал себя, да и одет был прилично, это их успокоило.
        -Можно ли ехать с вами? - спросил я. - Мне говорили, что здесь напали на какого-то офицера и даже ранили его.
        -Неужели?
        В окошко кареты, запряженной парой красивых лошадей, выглянул человек средних лет с лицом круглым, как полная луна. Он был в бархатной фиолетовой шапке, повязанной белым кисейным платком.
        -Да, так сказал мне хозяин постоялого двора.
        -Ну, нас-то много, и мы вооружены, - сказал один из всадников.
        -Да-да-да, - покивала фиолетовая шапка и скрылась в карете.
        -Это очень ученый человек из дальних стран, - понизив голос, сказал мне разговорчивый всадник. - Когда узнал, что у меня болит зуб, снял боль. Всего лишь заставил меня поспать немного. Ну и чудеса!
        -Так он лекарь?
        -Может, лекарь, а может, и волшебник. У него целый чемодан книг.
        Я вспомнил о больном купце. Постоялый двор был еще недалеко, и я решился. Подъехал к карете, назвал себя и, торопясь и сбиваясь, принялся рассказывать о больном. Ученый никак не реагировал на мои просьбы и объяснения. Может, он думал, что я мошенник? Тогда я упомянул Юрия и майора Дарского, как моих хороших знакомых. После этого отношение ко мне резко изменилось. Ученый человек принялся так внимательно меня рассматривать, что будь это при других обстоятельствах, я рассердился бы.
        -Хорошо, сударь, - сильно картавя, сказал вдруг он. - Мы вернемся к вашему больному.
        Купцу повезло. Ведь он был без сознания, когда мы приехали. Ученый выслал всех из комнаты, а примерно через полчаса позвал меня и предъявил спокойно спящего человека. Еще через пару часов купец проснулся и сказал, что хочет есть и вполне здоров. И тут же заказал сытный обед. Но ученый посоветовал ему все же пару дней полежать в постели и быть поосторожнее в еде.
        -Да мне бы скорее в Петербург, - заволновался купец. - Надо телегу нанять.
        Ученый улыбнулся:
        -Что ж, если я взялся сделать хорошее дело, то нужно довести его до конца. Вас растрясет в телеге. Но до Петербурга, как мне сказали, всего несколько часов езды, поэтому вы не стесните меня в карете.
        Больной долго благодарил его, а потом щедро заплатил своему врачевателю.
        Но когда мы вышли из комнаты, ученый вложил деньги в мою ладонь. Я покраснел и возмущенно стал отказываться, но ученый строго сказал:
        -Ведь это вы его спасли, вы догнали меня и уговорили.
        -Но я делал это не ради денег!
        -Вот если бы вы сделали это ради денег, то я их вам и не отдал бы. Кстати, вы мне представились, а я до сих пор не назвался. Меня зовут Джуз Флорентийский. Постараюсь видеться с вами в столице.
        -Откуда вы знаете, что я туда еду?
        -Знаю, - слегка улыбнулся Джуз Флорентийский. - Я многое знаю, такова моя планида. Привяжите свою лошадь к карете и тоже садитесь с нами. Вы не привыкли ездить верхом, и это заметно.
        От такого предложения мне трудно было отказаться, за вчерашний день я здорово отбил себе зад. Сказывался и ужин с Богутом.
        Джуз принялся расспрашивать меня о Петербурге. Я со смущением признался, что сам только-только очутился в столице и толком ничего не знаю. Больше сведений дал ему купец, он оказался человеком бывалым.
        -А вы из Индии, господин Джуз? - вклинился я в их разговор. Почему-то мне вспомнились слова Юрия о Вырникуше.
        -И оттуда тоже, - загадочно ответил ученый человек.
        -Интересная страна?
        -Все страны по-своему интересны.
        Но все же он рассказал пару историй, но не об индийских йогах, а об африканских пиратах, которые гнались за кораблем, на котором он плыл. Я чуть было не сказал: «В Африке и в наше время пиратствуют», но вовремя прикусил язык. Хорош бы я был с этим «нашим временем»!
        Под впечатлением от его рассказа я даже не очень удивился, когда вдруг раздался свист, перекатился по лесу, ему ответил другой, кусты зашевелились, кто-то кинулся к карете. Два верховых охранника схватились за пистолеты, но купец вдруг крикнул еще слабым голосом:
        -Мишека? Ты как сюда попал? Озоруешь?
        Два человека метнулись назад в заросли, а широкоплечий и высокий бородатый мужчина с зеленом кафтане и с пистолетами за поясом принялся кланяться:
        -Простите, ваши благородия. Я не узнал вас, батюшка Иван Данилович. Да и не убивцы мы, ничего такого не было бы.
        -Да, - сердито сказал купец, - не убивцы, только наши карманы потрясли бы. Не так ли? Как же тебе не боязно грех на душу брать?
        -Все мы грешны, - вздохнул Мишека. - А, может, без меня-то тут куда хуже было бы.
        -Может, и так… Эй, кучер, поехали!
        Но я вспомнил о Юрии.
        -Погодите, спросите его, не нападали ли они сегодня или вчера на всадников.
        -Слышишь, что ли? Отвечай! - приказал Иван Данилович.
        Разбойник почесал в затылке:
        -Было такое.
        -На двоих напали?
        -На одного.
        -Убили?
        -Кто же убивать станет? Как всегда, все подходящее у него отобрали, ну, а потом вынесли к дороге и положили.
        -И ты не врешь? Всегда так делаешь?
        -Всегда.
        -А каков он из себя?
        -Невысокий и чернявый. По-малороссийски все ругался.
        -Усатый?
        -Усатый.
        -Где он?
        -Да вон там, дальше по дороге, под елками лежит.
        -Показывай! - приказал купец, понимая мой интерес.
        Через пару сотен метров я выскочил из кареты и пошел за Мишекой. И правда, издалека услышал крик о помощи. Но увидев меня, Богут даже зашипел от досады. Я открыл его сумку и забрал пакет, который не заинтересовал разбойников. А потом попросил Мишеку:
        -К вечеру вы его развяжите, не то скандал будет большой, вам же хуже: все леса прочешут. Он иностранный курьер.
        -Ишь ты? - испугался разбойник. - Ну, господин хороший, спасибо вам за добрый совет.
        Я дал ему рубль и в самом отличном настроении вернулся к карете. Будущее сулило одно только благополучие. В самом деле, цель - похищенные бумаги - была достигнута и достигнута благодаря лично мне.
        Несколько минут все в карете молчали. Затем Джуз вопросительно посмотрел на Ивана Даниловича. Тот все еще сердито хмурил брови и теребил небольшую бородку.
        -Промысел, которым, занимается Мишека, беглый солдат, - пробормотал он, - в наше время далеко не из ряда вон выходящих.
        -Под самым Петербургом, у центра власти? - задумчиво спросил Джуз.
        -И тут «шалят», как говорится, преспокойно орудуют целые шайки, а об остальной России и говорить нечего. Но и солдат понять можно. Вот этому Мишеке прапорщик прохода не давал, драл сильно за неправильную речь, а Мишека-то из лифляндцев, откуда у него речь возьмется? Всякая вина у бедняги была в строку, грозились его сослать. А потом удивляются разбойникам…
        Я вспомнил солдата-инвалида, над которым хотел издеваться Беренклау. Ой, повезло мне появиться здесь князем!
        Глава 7
        ЭКСКУРСИЯ
        Общий разговор постепенно стих, Джуз Флорентийский задремал, купец смотрел в окно и покачивал иногда головой как бы не от сильной тряски на плохой дороге, а в такт своим мыслям. И хотя ехать в карете на мягких сидениях, с подложенными под спину и бока подушками, было куда приятнее, чем верхом, я вдруг вспомнил о его болезни:
        -Иван Данилович, вы бы прилегли на сидение, ведь вы еще не совсем здоровы.
        Купец посмотрел на меня отсутствующим взглядом, будто не совсем понимал, о чем я говорю.
        -Ваша светлость, князь Дмитрий, вы очень добры, - наконец заговорил он. - Да за что же меня Даниловичем величаете?
        Мне стало неловко. Формально с купцом мы друг другу не представлялись, я только слышал, как его назвал Мишека. Неужели плохо расслышал? Так ему и сказал.
        -Батюшка мой Данила - это верно, в крещении - Даниил, - ответил купец, поглядывая на меня немного искоса. - Но вы меня, ваша светлость, как благородного по отчеству называете, в смущение привели. Не по чину мне Даниловичем называться, а есть я московский купец Иван сын Данилов.
        Опять у меня ошибочка вышла. Но спасибо хоть Иван Данилов сразу все объяснил, и я перед другими не выдал себя, не показал, что таких подробностей об этом веке не знал. И вспомнился вдруг Иван Данилович Меншиков, он тоже вроде не благородным был, кажется до встречи с Петром Первым пироги продавал, а все же его Даниловичем, как благородного называли. Но он же вроде графом стал потом или князем, так что все правильно по их понятиям.
        -Но спасибо, - продолжал Данилов, - я и впрямь прилягу, потому что мне опять разболеться нельзя, дел много.
        Он опять замолчал, закрыл глаза, как Джуз, а я, через некоторое время, тоже последовал примеру своих спутников.
        Ну, и как всегда спал так крепко, что проснулся оттого, что меня трясли за плечо. Делал это Иван Данилов, любезно приговаривая:
        -Ваша светлость, князь Дмитрий, проснитесь! Мы уже в Петербурге. Проснитесь, сделайте божескую милость! Да что ж он не просыпается? Что ж с ним делать, куда везти?
        Я сел, протирая глаза:
        -Где мы?
        -На Васильевском острове.
        -На острове?
        -Мы в Петербурге. Этот иноземный граф позволил нам с вами его каретой воспользоваться. Куда вас везти прикажете?
        Это было очень кстати, потому что сам я в два счета заблудился бы. Поэтому принялся искать бумажку с адресом дома, где квартировал Смилянич, которую на всякий случай дал мне Юрий. Шарил и по карманам, и за голенищем сапог, наконец вспомнил, что Юрий посоветовал засунуть ее за обшлаг-отворот рукава кафтана.
        -Знаю, где это, - обрадовался Данилов.
        Он дал какие-то распоряжения кучеру, сел в карету, мы поехали.
        -А вы, кажется, приезжий, ваша светлость? - со скромным видом, но с любопытством в глазах спросил Данилов.
        Я кивнул, не хотел подробно рассказывать о себе малознакомому человеку. И так уж то и дело делал ляпы.
        Но купец не настаивал. Отдохнув в дороге на мягких подушках, он выглядел бодрее и вдруг принялся показывать мне город и рассказывать о местах, по которым мы проезжали.
        -Вот, изволите видеть, это - Исаакиевский мост, - говорил он, - мост через реку Неву. Мост деревянный, на плашкоутах.
        С моста мы въехали на большую, но не мощеную и поросшую травой площадь. Напоминала больше луг с протоптанными по нему тропинками, чем площадь столичного города.
        -Налево Адмиралтейство, - сообщил Данилов. - Вон верфи.
        А я видел только валы и какие-то деревянные здания вроде складов с подъемными мостами и высоким деревянным же забором. Каменных домов почти не наблюдалось, я вспомнил, что и дом, где жил Юрий был деревянным, и дом, в котором я квартировал у поручика Майского. Каменным был дворец Бирона, где на балу он виделся с Анной Клингой.
        -А вот дом - бывший Меншикова.
        -Князя?
        -Да, светлейшего. А теперь в нем живет Миних.
        -Миних? - переспросил я, не в силах вспомнить такое имя.
        -Да, фельдмаршал Миних. Хоть и немец, а предводитель наших войск против турок. - Данилов посмотрел в другое окно и показал на начатое строительство: - А это вот новый Исаакиевский собор строится.
        -Собор?
        -Да, новый. Старый, деревянный - вот там, - показал он на маленькую деревянную церковь впереди.
        Карета объехала церковь и свернула направо, на длинную и оживленную улицу, уходившую вдаль, с деревьями по обеим сторонам её. Колеса громко застучали, нас тряско подбрасывало на сидениях, потому что аллея была вымощена бревнами, на это Данилов обратил мое внимание, как на большое благоустройство на случай дождей. Возможно, без этих бревен в дождь ездить было нельзя, но сейчас было очень тряско. Местами бревна расшатались, подымались торчком и шлепали, как клавиши на пианино.
        -Невская першпектива, - продолжал экскурсию Данилов.
        Перспектива? Я огляделся. Неужели это Невский проспект?!
        Никогда не был там наяву, но, кажется, видел в фильмах и передачах, и представлялся мне даже в старину более солидным, что ли.
        А этот… Во-первых, вдоль него тянулись длинные-длинные заборы. Изредка попадались каменные дома, но чаще всего деревянные домики и даже небольшие избушки. Больше домов было строившихся, чем уже оконченных.
        -Это после пожаров все строятся, - рассказывал Данилов.
        -Да ну?
        Что мог я сказать. Из истории помнил, что в Москве горел Кремль, из газет - что лет сто назад в Америке горел Чикаго. Но Петербург…
        -Когда я впервые приехал сюда три года назад, то почти весь город был в головешках, - рассказывал купец. - Большие пожары были. Строят теперь много.
        Но главной особенностью Петербурга показалось мне не строительство. А вода, малые и большие корабли и верфи, кроме действительно огромного Адмиралтейства на площади у Исаакиевского моста. Не жилые дома и торговые заведения, а именно они привлекали внимание. Куда ни посмотри, всюду торчали паруса, мачты. Поэтому леса вокруг строящихся домов казались тоже какими-то кораблями, только сухопутными.
        Стены домов и заборы были забрызганы засохшей грязью. От тесноты карет, возов и телег с дровами и сеном карета ехала все медленнее, но от этого ее трясло как будто сильнее. Теснота и давка экипажей смешивалась с шумящей толпой, которая плевала на движение и не признавала никаких дорожных правил. Чуть ли не под колесами сновали торговцы с висевшими на плече большими коробками и корзинами, вдоль домов виднелись ряды будок, ларьков под парусиновыми навесами и даже шалашей из кольев, волновалось море народа. Вся эта толпа напоминала какой-то исторический фильм, где герои приезжают на ярмарку.
        Только ярмарку иностранную, потому что, к своему удивлению, я слышал почти все время иностранную речь, даже торговцы кричали чаще всего не по-русски. И, словно в голове у меня щелкнуло, он вспомнил бал, говорливую и танцующую толпу. А ведь только мы с Анной Клингой, да стоящие рядом с ней четыре-пять дам и Беренклау на том балу говорили на русском языке.
        Власть в Петербурге принадлежала иноземцам. Они были полными хозяевами столицы.
        Мы проехали по берегу Фонтанной, как сказал Данилов, мимо Летнего сада. Старательный гид сообщил, что там великолепные фонтаны, статуи и гроты, и почтительно и понизив голос добавил, что по ту сторону сада, на берегу Невы, стоит дворец ее императорского величества Анны Иоанновны с цельными зеркальными окнами, чудо что такое! Я смотрел в окно, но не видел ничего впечатляющего.
        Зато мне понравился Царицын луг. На самом деле это был не луг, а симпатичный сад, засаженный красивыми деревьями с разбитыми между ними клумбами и цветущими кустами.
        -За Царицыным лугом устроены канал и широкий бассейн. Это место называется Па-де-Кале, понимаете? Вот начинается Греческая улица…
        Данилов неожиданно замолчал и быстрым взглядом, не поворачивая головы, посмотрел по сторонам.
        -И что тут, на Греческой улице? - рассеянно указал я ему на какой-то дом.
        -А тут живет принцесса Елисавета, дщерь Петрова, - почти шепотом ответил купец.
        Я живо вспомнил разные фильмы и решил хоть раз показать себя информированным человеком:
        -Вот если бы она правила, так настоящее правление было бы.
        Хотел сказать еще что-то, но выражение даже не лица, а глаз Данилова меня смутило. Так смотрят, если хотят сказать: «Это, конечно, так, но говорить об этом громко и в открытую не рекомендуется».
        Поэтому я замолчал, только остановился подольше глазами на доме, где жила дочь Петра Великого. Дом казался безлюдным, но ведь через какое-то время та, что здесь обитает, будет держать в своих руках державу и скипетр своего отца. Здесь, сейчас никто этого еще не знает, но каждое русское сердце может сочувствовать ей, а многие могут с досадой думать: «Неужели она так и примирится со своим униженным положением?»
        А Данилов торопливо указывал мне на дом Густава Бирона, брата всесветлейшего герцога.

«Это тот, у кого был бал, - подумал я. - Или не тот?»
        Скоро мы уже были на месте. Но когда я протянул бумаги Смиляничу, он отрицательно покачал головой:
        -Отдашь герцогу сам. Он посмотрит и на бумаги, и на тебя. Язык особо не распускай, но и не бойся. Герцог сейчас не слишком уверен в себе. Государыне часто неможется, она не вечна, а герцог в открытой вражде с Анною Леопольдовною и ее мужем, а также Андреем Ивановичем.
        -С Андреем Ивановичем?
        -С Остерманом. Благополучное разрешение Анны Леопольдовны будет для Бирона сильным ударом. Он и сейчас стал так задумчив, что никто не смеет к нему подойти без важного дела.
        Я соображал туго. Юрий, как видно, это понял и повторил все еще раз, но понятнее:
        -Если Анна Леопольдовна благополучно родит ребенка, то он и будет императором или императрицей. А это для Бирона прямой зарез, потому что они в сильных неладах.
        -А как же Елизавета? - спросил я. - Ведь именно она…
        Юрий небрежно махнул рукой:
        -У принцессы Елизаветы ветер в голове. Если кто ее за руку на престол втащит, то, может, она подчинится. Но сейчас ей не до этого: одни амуры и охота. Ну, хватит лясы точить, поехали к герцогу!

«Герцог Бирон? Ладно, - подумал я. - Но что же с ним потом было? Правила императрица Елизавета, по фильмам точно помню, но куда подевались Бироны? И еще эта вторая императрица Анна, где она? Ладно, Аркадий Матвеевич в меня верил, так что нечего труса праздновать. Бумаги саксонские кто добыл? Так и с императрицами справлюсь!»
        Если бы тогда рядом был Джуз Флорентийский и предсказал мне, что я натворю…
        Глава 8
        ЕЩЕ ОДНО ПРЕДСКАЗАНИЕ
        Пока мы тряслись по Петербургу в бричке, Смилянич помалкивал, а я продолжал изучать Петербург и в очередной раз соображать. Теперь я ломал голову, как же я подкорректирую поведение императрицы Анны Иоанновны (не говоря уже об Анне Леопольдовне, которая еще не императрица), если не знаю, в какую сторону его корректировать.
        Вот показался и большой дом Бирона, на который указал Юрий, я не узнал его, не мог понять, здесь был на балу, или нет. В этот раз кучер смело подъехал почти к самому входу. Смилянич соскочил на землю и стал о чем-то говорить с нарядно одетым не то часовым, не то привратником у дверей. Скоро он вернулся, и приказал кучеру:
        -Поезжай вокруг дома.
        Как оказалось, герцог и несколько его гостей прогуливались в так называемом саду. Это был не совсем сад, а просторный двор с несколькими чахлыми деревцами и кое-где кучками мусора. Но его постарались украсить, расставив тут и там кадки с цветущими деревцами, в некоторых из которых я узнал лимонные.
        Узнал я и нескольких гостей.
        Одним был Джуз Флорентийский - и когда успел? - но не в фиолетовой шапке и дорожной мантии, а в темно-синем бархате и шелке, на голове у него был парик, на поясе - небольшая шпага в позолоченных ножнах, на пальцах, шее и башмаках сияющие алмазы. Он держался в стороне от остальных, рядом с ним ходил только Беренклау, но этого было достаточно, чтобы я насторожился и сказал о нем Юрию.
        -Да ну, не удивительно, - хмыкнул он. - Где ему еще удачу искать?
        Другой была Леся Намыстынка, но не в платье с заплатками, конечно, а в красивом золотистом наряде из ткани, расшитой белыми узорами, и в странной шляпке. Леся стояла возле той самой невысокой женщины, которая ворчала на нас с ней: «Барысня и кавалер любезничают». Теперь и генеральша сменила свой балахон на красивое серое платье, парик и шляпу, а в руках держала палку с серебряным шаром на конце. Тут же обретались еще два мужчины и пожилая женщина.
        Герцога Бирона я бы и не заметил, но Смилянич осторожно не указал мне на него. Герцог курляндский в скромной, по сравнению с остальными, одежде разговаривал в тенистом закутке из нескольких деревьев в кадках. Собеседником был неприятного вида пожилой офицер, очень нарядно одетый, но с желтым лицом, которое мне кого-то напомнило. Я уже заметил, что в этом веке многие люди в возрасте имеют общее: желтоватый или желтый цвет лица.
        Одновременно меня осенило, что сам я даже не переоделся с дороги, помят и покрыт пылью. Так и сказал Юрию.
        -Ничего, - коротко усмехнулся тот, - зато герцог увидит твое усердие к его делам. Ага, он на нас смотрит… Пошли.
        Но мы не присоединились к Бирону и его собеседнику, потому что герцог сказал собеседнику: «Хорошо, фон Беренклау», выбрался из закутка и что-то небрежно проговорив гостям, зашагал к дому. Я только успел удивиться, что и тут свой Беренклау, обменяться взглядами с Лесей, и Юрий потянул меня за Бироном.
        Вот когда я понял кто такой Бирон.
        Двор, да и дом снаружи выглядели всего лишь большими, но неаккуратными и серыми. Когда же мы оказались внутри дома, то глаза у меня разбежались. Даже коридоры, которыми мы шли, были украшены нарядными статуями, занавесями и множеством блестящих вещей, которые я просто не успевал осмотреть. Но когда мы попали, наконец, в просторную комнату, наверное, его кабинет, то я чуть ли не разинул рот: красивые обои на стенах, бархатные и узорчатые занавеси, обитая бархатом и шелком мебель с резными прибамбасами, золотые подсвечники на столах и по углам, где они представляли из себя фигуры, держащие свечи, картины в тяжелых рамах… Мне хватило бы рассматривать на час…
        -Достали? - отрывисто спросил Бирон.
        Смилянич сказал: «Да» и подтолкнул меня к герцогу. Я подал пакет. Бирон достал по очереди несколько бумаг, и лицо его просияла сладкой улыбкой.
        -Хорошо, - сказал он, картавя. - Вы достойны доверия, князь Дмитрий. Я не забуду. А сейчас приглашаю вас к столу, остальные гости уже в павильоне. Это вам я помешал, - добавил он тоном притворного извинения.
        Мы вернулись к гостям, которые, как шепнул мне по дороге в павильон Смилянич: «Явились повертеться на глазах у человека, от которого многое могло зависеть для них».
        Поэтому почти все сидели с застывшими лицами и только изредка бормотали что-то подхалимски. Но мало-помалу, особенно после нескольких тостов за здоровье его высококняжеской светлости владеющего герцога курляндского ложки бодро застучали о тарелки, и гости оживились. Заиграли музыканты, возник разговор, потом он стал громче, послышался смех.
        Леся сидела напротив меня, робела слегка, но явно наслаждалась, принимая участие в обеде «с настоящими гостями, хотя и с людьми мало знакомыми ей», как пробормотала мне. Это было ее первое появление в свете. Джуза же посадили возле хозяина, который, к моему удивлению, называл его «князь» и вел с ним разговор о Персии и еще каких-то заморских странах.
        -Князь, вы такой ученый человек, - вдруг сказала очередная желтолицая дама. - Я думаю, вы знаете все.
        -Кое-что знаю, - сдержанно кивнул Джуз.
        -И настоящее, и будущее?
        -Вас это удивляет?
        -Знать будущее, как это можно!
        -А что в этом удивительного? И прошлое, и будущее в книгах написано, и по ним так же просто читать о предстоящем, как и о минувшем. Вся разница в том, что читать о будущем умеют избранные.
        Как я понял, Джуз подразумевал себя. Так же это поняли и остальные.
        -И вы прямо сейчас можете прочесть? - спросил Бирон.
        -Быть может.
        Сидевшие за столом притихли, даже музыканты замолчали.
        -Вот как? - продолжал Бирон. - Всем было бы занятно послушать вас, узнать не совсем обыкновенные вещи.
        Джуз, хотя все на него смотрели не отрываясь, абсолютно не смутился, наверное, он давно привык к такому вниманию. Вызвавшая его на разговор дама заговорила смелее:
        -Ну, а если мы усомнимся в вашем уменье читать будущее?
        -Как вам угодно.
        -Но я ожидала, что вы предложите показать свое искусство!
        -В самом деле, - сказал Бирон. - Я тоже прошу вас.
        Джуз тут же с готовностью поклонился и обвел гостей взглядом. И, как обычно перед всякими фокусами, они растерялись и начали смущенно переглядываться.
        -Ну что ж, - решил Бирон, - тогда спрошу я. Скажите, князь, как вы думаете, что ждет в будущем самую юную нашу гостью?
        Герцог указал на Лесю, и все уставились на нее. Она смутилась и густо покраснела под этим общим, обращенным на нее взглядом, покраснела, как я уже видел в доме Майского, не только лицом, но и шеей.
        -Ей надо поменьше играть в куклы! - невозмутимо ответил Джуз.
        Леся, как и я, не ждавшая таких слов, испуганно ахнула. Неожиданность изумила и меня. А гости заметили ее страх, хотя, конечно, не могли понять, что эти слова имели для нее значение, которое она тщательно скрывала от других. Но все явно почувствовали восторг перед Джузом и перед его всеведением и проникновением в чужую судьбу. Ведь вышло так, как будто он сразу отгадал чужую тайну. Никто не знал, какими именно куклами играет Леся, но каждый видел, что произошло с ней, и все принялись таращить глаза теперь уже на Джуза. Наверное они думали, как и я: «Вдруг ему известно и мое будущее?»
        -Слушай, не нужно бояться, - тихо сказал я Лесе.
        Она благодарно посмотрела на меня и слабо улыбнулась. А я скосил глаза на Смилянича, сидевшего рядом со мной. Он смотрел на предсказателя с не менее глуповато-восторженным видом, чем остальные гости, но я уже немного знал характер Юрия и поэтому заметил в его глазах не восторг, а и большое любопытство.
        -Ай да Джуз, - прошептал он. - Интересно, на что ему эти куклы?
        Я был поражен. После его замечания слова Джуза действительно понялись мною совсем иначе. До сих пор я видел и понял только, что князь на глазах гостей смутил Лесю предсказанием. Теперь мне вдруг пришло в голову, что он мог сказать ей что угодно: о женихе, например, о балах. И обязательно попал бы в точку, нагадал без всякого труда то, что нравится любой девушке. Но он сказал о кукле. Зачем? А может, он хотел узнать, есть ли она у Леси? Опять непонятно. Механическая говорящая игрушка, зачем она иностранному лекарю и фокуснику?
        Тем временем Джуза засыпали вопросами, на которые он важно отвечал, но, как я заметил, вполне обтекаемыми фразами, которые можно было понять, как угодно. Гостям это понравилось, и когда мы встали из-за стола, Джуз был тесно окружен любопытными, ловившими уже каждое его слово. Да и фон Беренклау, который раньше разговаривал с Бироном, все время не отпускал его от себя и нянчился с ним.
        Зато сам Бирон опять подошел к нам с Смиляничем и коротко сказал:
        -Идите со мной.
        И мы второй раз прошли по двору с кадками и многочисленным коридорам. Бирон молчал, только раз бросил отрывисто: «Одобряю план майора», и я заметил, хоть и в полумраке, как широко раскрылись глаза Юрия, но тут же опять заслонились веками. Я понял, что он доволен словами герцога.
        В конце пути мы оказались уже не в том кабинете, что первый раз, а в небольшой комнате, хотя и украшенной не менее нарядно. И только там Бирон заговорил:
        -Это мысль. Конечно, граф Линар не мальчишка, его чувства подчиняются полезному корыстолюбию. Но ваша кузина способна совершить чудо, согласен.
        -Она тем более постарается совершить это чудо, что Линар и сам по себе хороший приз, - поклонился Смилянич.
        -Тогда отправьте их немедленно. А мы уж проследим за милой племянницей и ее почтой, - добавил Бирон с такой интонацией, что стало ясно: «мы» он говорит о себе.
        Смилянич поклонился еще раз, бросив на меня предостерегающий взгляд. Я понял его и тоже поклонился, хотя больше всего мне хотелось спросить их обоих: а я тут причем?
        На этот вопрос ответ я получил сразу же за дверями.
        -Ну что ж, князь, пора вам отправляться в Саксонию, - сказал Юрий и, заметив мое изумление, улыбнулся. - Будешь сопровождать Аннетку. Возьмешь Вырникуша и еще одного моего человека. Вот только кого же мне ей в компаньонки дать?
        -А разве у нее нет? - вспомнил я желтую даму на балу.
        -Такая доходяга, что и границу не переедет, - поморщился Юрий. - А эта барышня, которую фокусник смутил… Неужели она родня Загряжским? Уж больно бедно одета.
        -Она не родня, а… да, воспитанница, - вспомнил я.
        -Воспитанница, - задумчиво повторил Юрий. - Так, я думаю, генеральша не против будет доверить ее нам.
        -В каком смысле? - насторожился я.
        -А чем она плоха в роли компаньонки? Судя по всему, девушка здоровая, вести себя умеет и, в то же время, красотой не блещет. Думаю, она рада будет побывать за границей, все они об этом мечтают.
        -Ну, не знаю, - пробормотал я. - Наверное.
        -Тогда поговорим с генеральшей сейчас же, - заявил Юрий.
        Я хотел сказать ему, что Леся, может, и слыхала о графе Линаре, но я-то не в курсе, пора бы меня информировать. Но потом решил не портить сценарий своими репликами.
        Я все еще думал, что снимаюсь в фильме.
        -Послушай, я ведь могу, уйти в шайку Мишеки и послать все это к черту, - заявил я Юрию, когда мы тряслись в бричке на обратном пути.
        -Не получится, - хладнокровно возразил он. - Мишека едет с вами, а остальные разбойники тебя зарежут.
        -Ну, так найду другую банду…
        -Ты не ерепенься, а прямо говори - что тебе не нравится, - сказал Юрий уже более теплым тоном.
        Но я вот именно не мог ничего сказать. Почему-то как раз в этот момент я заметил то, что должен был обнаружить уже давно: несовпадение звуков и артикуляции.
        Еще когда я играл свои незатейливые роли в пьесах соучеников Миши Пыжевского, меня научили одному из главных умений артиста: совпадению звука и артикуляции. Дело в том, что в каждом языке для произнесения одних и тех же звуков существуют разные артикуляции, то есть, движения языка, губ и прочих частей говорительного аппарата и других частей тела. Даже говоря на диалекте или сленге (жаргоне) одного и того же языка человек двигается по-другому. Поэтому у артистов есть некие нормы этих самых движений. Ты можешь произносить слова, как заправский интеллигент, но если движения твои малограмотного дяди, то зрители этого дядю и услышат. Ты играешь самого кондового русака, но если двигаешься, как, скажем, немец или житель села Прибышки, то зритель услышит немецкий акцент или прибышковские интонации. Миша мне говорил, что разведчиков часто ловили именно на этом, а вот Зорге, например, повезло, - он был немец, поэтому японцы его русскую артикуляцию не вычислили.
        Так вот, я вдруг заметил, что, слушая Юрия, я слышу одно, а вижу другое, очень и очень другое. И сразу в моей ослиной голове заработали нейроны и другие детальки, заведующие умственными способностями человека разумного, и я начал соображать.

«А почему это, - подумал я, - в этом историческом фильме, который тут снимается скрытой камерой, персонажи говорят языком, не приближенным к языку эпохи? Понятно, что человека этого века мой современник поймет со скрипом. Но какие-нибудь словечки для создания духа, привкуса того времени любой сценарист и режиссер вставил бы. А мы с Юрием, Лесей, Бироном и иже с ними шпрехаем на среднестатистическом русском языке даже не начала двадцать первого века и даже не литературном. Но тот же Смилянич двигает губами совсем не по «среднестатистическому», и вычитываются из этих движений словечки типа «токмо», «мочно», «ежели» и прочие, которые я в страшном сне не произнесу, а в веке Юрия, возможно, они очень даже уместны. Это что же, мне переводчик встроили в мозги? Куда же еще, ведь я не раз переодевался. Но только с артистом ли я разговариваю?»
        Это было первое здравое рассуждение, от которого меня затрясло, как в ознобе. Потому что какой же режиссер будет снимать фильм, в котором как минимум один из исполнителей говорит по-таковски, что его никто и понять не может.
        Второе озарение мое было не лучше. Я вдруг сообразил, что тот же Смилянич, конечно, со мной не откровенничает, но даже по делу ему приходится говорить о семье его, родственниках, слугах. Я же торчу в этом чужом времени уже не один день, а ни одной такой мыслишки у меня не появляется. Ну, то есть, о Мише Пыжевском я вспоминаю или, скажем, о двух мужиках, которые меня сюда пристроили. Но ведь у Саши Егорова не только Миша Пыжевский и последние работодатели в жизни были!
        У всякого олуха моих лет и папа с мамой имелись, и друзья, и приятели, и девушки с женщинами всякие, учителя, враги, соседи… короче говоря, толпа людей, о которых я почему-то не вспоминаю и не думаю.
        Не вспоминаю даже сейчас, когда эту несообразность уразумел.
        После таких оглушающих мыслей, мою рожу так перекосило, что даже выдержанный Юрий заметно вздрогнул и торопливо прошептал: «Хорошо-хорошо, черт с тобой, все расскажу, только не сейчас, а дома». Это было хорошее решение, хотя он просто кучера опасался. Оно дало мне возможность еще немного заняться своими проблемами.
        Прежде всего я попытался вспомнить маму. И обнаружил в памяти зияющую пустоту. С папой и другими родственниками было не лучше. Черт побери, неужели меня вырастили в детском доме и так накачивали психотропными препаратами, что мне память отшибло?
        Но тогда почему я четко помню однокомнатную квартиру в центральной части города и обучение в университете? Какой-то я очень зажиточный детдомовец. Учился на археолога (это была одна из прогорающих специальностей, на которую брали - не шучу! - даже не умеющих читать), но курс был платным, и деньги я вносил вовремя, хотя никаких спонсоров-меценатов рядом со мной не было. И вообще, из своей жизни я помню только Мишу Пыжевского и трех безымянных студентов его учебного заведения, в пьесах которых мне удалось сыграть.
        Блин! Но я же нормально развитый парень! Не сморчок, не калека. На лошади сколько ездил и зад не слишком отбил, болтаю, не заикаясь, значит, и в двадцать первом веке был не слабаком и тютей. И половая жизнь у меня, судя по всему, происходила нормально. Почему же я не помню ни одного женского лица… ладно, ни одного тела? Какая-то у меня одуванчиковая память: не ел, не пил, не дрался, не ухаживал, не совокуплялся, даже археологию свою не зубрил. Раз - и появился возле телефона, когда зазвенел звонок.
        В общем, когда Юрий сказал мне: «Теперь поговорим», я от радости чуть не бросился ему на шею. Оставаться наедине с моими открытиями было равносильно падению в «черную дыру».
        Глава 9
        САША ЕГОРОВ
        Ничего особенного Юрий мне не сообщил, а может, у меня создалось такое впечатление из-за общей малограмотности.
        Оказывается, нынешняя императрица Анна Иоанновна, любовником и фаворитом которой был герцог Бирон, вот-вот должна была упокоиться в бозе, то есть, помереть, хотя и вела очень добродетельный и здоровый образ жизни. Наследовал престол еще не родившийся ребенок ее племянницы Анны Леопольдовны. Но эта племянница была такая причудливая особа, что управлять ею мог разве что Остерман.
        Кто таков?
        Юрий уставился на меня, как на полоумного.
        -Я, между прочим, из деревни сроду не выезжал, - пришлось напомнить.
        Он тут же кивнул и прочел мне краткую лекцию. Остерман сделал карьеру при Петре Первом, свалил Меншикова и руководил внутренней и внешней политикой империи при нынешней императрице, а также назначил себя канцлером. Зная о возможном будущем Анны Леопольдовны, особенно если она родит императора, он уже сейчас приобрел на нее влияние и…
        В этот момент Юрия перебили. В окошко кареты заглянул какой-то человек и сказал:
        -Слово и дело!
        Я чуть было не стряхнул его на мостовую, но кучер так поспешно остановил бричку, что мне стало понятно - это неприятные слова.
        Правда Смилянич особо не волновался, только приказал кучеру:
        -Вези, куда скажет.
        -А что? А куда? - спросил я.
        -Из Тайной канцелярии, - тихо объяснил Юрий. - Опять Ушаков либо Шешковский что-то напутали. Но не можем же мы открыто не подчиниться. Вот идиоты!
        Тогда я не знал куда нас завернули, это позже я узнал о Тайной канцелярии. При одном упоминании об этом учреждении приходили в ужас не только простые люди того времени, но и высокопоставленные лица, имевшие доступ к самой государыне.
        О Тайной канцелярии ходило множество слухов. Об ужасах, творившихся там, говорили с опаской. Рассказывали, что там пощады не дают никому. Истязали, мучили людей, вытягивали на дыбе, жгли огнем и драли плетьми… Если бы я был в курсе, куда мы едем, выпрыгнул бы из брички. А Юрий, не подозревавший, что князь Прозоровский не ведает того, о чем знает последний мужик в его бывшей деревеньке, наверняка поражался моей выдержке.
        Но все же, когда нас ввели в большую, низкую комнату с кирпичным полом, освещенную тусклым фонарем с огарком сальной свечи, мне стало очень не по себе. Зато Смилянич был очень раздражен и зло посмотрел на сидевших за столом двух человек.
        Один из них, пожилой, с бритым лицом и в немецком парике, нюхал табак из золотой табакерки. Другой был гораздо моложе и противнее на вид. Их звали Ушаков и Шешковский, и многие графья и князья падали им в ноги. Но Юрий подошел вплотную к столу, сердито фыркнул и спросил:
        -Со своими дыбами хотите познакомиться?
        На сидящих перед нами это не произвело впечатления, арестованные бывало вначале куражились. Но Юрий говорил по существу.
        -Наше дело не только государынино, а и ради герцога, а вы палки в колеса ставите, внимание посторонних к нам привлекли? Ужо я вас! «Слово и дело» на вас самих, межеумков!
        -Смилянич? - спросил пожилой.
        -Да.
        -Прозоровский?
        -Да.
        -Удавить растяпу «языка», - сказал пожилой более молодому. - А вы, господа, понимать должны: лес рубят - щепки летят, - и он ловким движением достал откуда-то и подвинул через стол к Юрию увесистый мешочек. Смилянич молча взял его, кивнул мне на дверь, и мы покинули страшное заведение.
        -Мздоимцы чертовы, - усмехнулся Юрий. - Всех по себе меряют. Мерзкие деньги, а не возьми я их, даже герцог бы во мне усомнился.
        -Они тебе взятку дали! - догадался я.
        -Ясное дело. А бедолагу, что нас сюда завернул, уже прикончили, чтоб не сболтнул где об их провинности. Эх, жизнь… Ну ладно, на чем я прервался? Да, на Остермане. Итак, Остерман императрицей и ее племянницей вертит, а вот дочь Великого Петра, принцесса Елизавета, Остермана терпеть не может. Действует он всегда не сам, а с помощью других. На ту же Анну Леопольдовну влияет посредством графа Линара.
        Юрий посмотрел на меня с сомнением и рассказал о Линаре. Этот граф был саксонским посланником и весьма приятным для дам мужчиной, работавшим в одной упряжке с послом Австрийской империи. В них для племянницы нынешней императрицы сильная поддержка. А вот Бирону по душе Елизавета Петровна как более предсказуемая государыня. Но она заигрывает с гвардией, а гвардейцы, если посадят ее на трон, Бирона не потерпят. Даже сторонники Анны Леопольдовны его уничтожат, а Петрова дочь - тем паче.
        -Поэтому и нужно нейтрализовать Анну Леопольдовну и сделать все, чтобы императрицей стала принцесса Елизавета, но с подачи Бирона.
        -И поэтому мы везем Анну Линару, - с вздохом сказал я.
        Юрий кивнул.
        -Ты особо не печалься, - с неприятной усмешкой проговорил он. - Негоже мне, как родичу, такое молвить, но с Анной я никого сводить бы не стал. Пустая она, жестокая, корыстолюбивая. Хочешь всю правду? Очаровывала тебя только по моей просьбе. И только потому меня слушает, что я ей Линара, а в будущем и короля Августа пообещал. Ты не косись на меня, не косись, князь Дмитрий, я к тебе хорош не только потому, что ты полезный мне человек. У тебя душа светлая, славный ты, сердечный. И пропал бы в Петербурге ни за грош.
        -Но почему ты так за Бирона переживаешь? - спросил я. - Он что, лучше этих послов?
        -Если будет Бирон, я сделаюсь семиградским володарем.
        -А я? - Подумалось, что светлодушевный князь тоже должен быть чуточку корыстолюбивым, дабы не выглядеть полным идиотом.
        -Дева Мария, я разве тебе не сказал? Ты ж теперь посланник в Саксонии.
        -Упс… приплыли - суши весла, - пробормотал я. - Какой из меня посланник? Ни ступить, ни молвить не умею.
        -А чего там уметь? Обещай Линару императрикс Елисавет, и льсти графу Брюлю. На остальных можно внимания не обращать.
        -Императрикс я понял. А кто такой граф Брюль?
        -А это, дорогой мой князь Дмитрий, самый опасный человек при саксонском и польском дворе.
        -И польском?
        -Так ведь король Август именно в Польше король, а в Саксонии он так… незначительный правитель. Нам главное Брюля переиграть. Он там всё и все… Тс-с, вот она!
        Я невольно оглядел улицу, не понимая, кто заставил заволноваться хладнокровного Смилянича. И сразу увидел ее. Она ехала верхом в мужской одежде. Но даже в штанах была стопроцентной женщиной, которую нельзя не заметить: рослой и крупной, с высокой грудью. На ее пышных волосах не было пудры, а лицо ее разрумянилось не от краски, которой здешние женщины густо малевались. Большие голубые глаза сияли, лицо было властное, гордое и самоуверенное.
        -Принцесса Елизавета, - подсказал незнайке князю Дмитрию Смилянич, но я вот именно так и подумал, что это не Анна Леопольдовна или другая царственная особа, а дочь Петра Первого, которую мы собирались посадить на престол. И эта принцесса тоже смотрела на меня. Точнее, она посматривала и на Юрия, но так, между прочим, а главной целью ее взглядов был я. Мне даже стало приятно, что такая женщина, у которой и из-за ее внешности, и из-за происхождения кавалеров наверняка хватает, обратила внимание на мою скромную особу. Ведь рядом был, например, Юрий, а я самокритично понимал, что он куда красивее меня. Но раз она все-таки смотрела на князя Дмитрия, а не на будущего семиградского володаря, я привстал и кое-как раскланялся с ней. А она подъехала к нашей бричке.
        -Давай-давай, - прошипел Юрий.
        -Что?
        -Постарайся ей понравиться.
        -Зачем?
        -Дурак.
        Тут принцесса оказалась возле нас, и блиц-инструктаж прервался.
        -На променаде? - спросила она.
        -Уи, дюшесса, - ответил Смилянич, когда ни принцесса, ни он не дождались от меня даже звука. Я понимал, что выгляжу ослом, но почему-то из головы вылетели все слова. Красивые женщины всегда действуют на меня парализующе.
        -Все в беспокойстве из-за самочувствия государыни, даже на охоту не с кем поехать, - проговорила принцесса Елизавета, продолжая смотреть на меня.
        -А я не умею охотиться, - выпалил я. - Но в теннис играю. Хотите научу? То есть, хотите, принцесса?
        -В теннис?
        -Это такая игра с небольшим мячиком.
        -Ах, знаю, мне Лесток рассказывал. Вы во Франции бывали?
        -Я вообще нигде не бывал, даже в Петербург только на днях приехал.
        -Но герцогу курляндскому уже визит нанесли, - многозначительным тоном проговорила она.
        -А как я мог отказаться?
        Она тихо рассмеялась.
        -Да, верно, никак, - слегка кивнула. - Ну что ж, приходите нынче же вечером, учите меня игре в мяч.
        И рассмеялась опять, удаляясь от нас.
        -Ну, князь, не быть тебе посланником, - сказал Смилянич, провожая принцессу взглядом. - Какая удача!
        -В смысле?
        -Будешь ее любовником.
        -Любо… Ты за кого меня принимаешь?
        -За мужчину. А у тебя с этим что-то не так?
        -У меня все в порядке, но нельзя же просто…
        Юрий выразительно пожал плечами:
        -У тебя, князь Дмитрий, привычка все усложнять. Женщина сама назначила тебе свидание, а ты ломаешься.
        -Я не ломаюсь, но что я ей скажу?
        -Боже, - поднял Смилянич глаза к небу, - ты это видишь и слышишь? Так почему ты молчишь? Ну, хорошо, князь, слушай и запоминай, а то действительно заставишь бедную принцессу в мячик играть.
        -А если узнает эта… как ее… государыня? Не рассердится?
        -Обрадуется! Кто ты? Заморский принц или сын Петра? Обычный бедный князь даже без имения и видов по службе. Ей именно такие полюбовники для Елизаветы Петровны и нужны.
        -Ну, спасибо.
        -Ты спросил - я ответил.
        -Я не о том. Вернее, именно о том. Чтоб за ней ухаживать, нужно богатым быть. У меня денег даже на цветы нет! Вернее, на цветы есть, двести рублей я еще не потратил. Но она ведь принцесса, любит дорогие подарки.
        Юрий вздохнул.
        -Я когда тебя слушаю, князь Дмитрий, всегда внутренне смущаюсь. Насколько же ты, чисто по-человечески, лучше меня. Нет, действительно, любому, кто к ней в случай бы попал, такая мысль и в голову бы не пришла. С принцессы бы тот обормот деньги тянул, хоть у нее их не так уж и много. А ты вона как - цветы.
        Он достал из кармана мешочек с взяткой из Тайной канцелярии:
        -А об этом забыл? Тут, я думаю, не медные грошики, а кое-что повесомее. Держи! Деньги мерзкие, но пойдут на хорошее дело.
        Я взял мешочек. В голове поднялась такая кутерьма, что уже ничего не соображал.
        -Так что же, мне и правда к ней вечером ехать?
        -Даже если бы обычная женщина пригласила, отказаться невежливо. А тут - принцесса.
        -Невероятно! Странно как-то! Почему ты ей не понравился?
        Юрий мечтательно улыбнулся:
        -Я и сам гадаю - почему? Ты оглянись.
        Я огляделся.
        -Ну?
        -На людей смотри.
        Я посмотрел.
        -И что?
        -На мужчин глянь.
        Я глянул.
        -Ну и что? Красивые и военные. И что?
        Юрий уже откровенно смеялся:
        -Во-о-от! Красивые и военные. Самое то, что любит принцесса Елизавета. Но она увидела тебя и не посмотрела больше ни на кого. Действительно, странно! Но нам эта странность на руку.
        -А если она до вечера посмотрит еще на кого-нибудь? - засомневался я.
        -Не посмотрит, это серьезно, мне со стороны видней. И я не помню, чтобы она на людях так улыбалась, а тем более, смеялась.
        Я опять огляделся. И вдруг заметил, что красивые военные поглядывают в нашу сторону. Некоторые из них - те что при шпагах и другом холодном оружии - как бы машинально поглаживали рукоятки. Кажется, они разделяли мнение Смилянича и это им не нравилось.
        -Слушай, Юрий, научил бы ты меня фехтованию. Тут, я вижу, без этого не обойдешься. Да и принцесса, если узнает, какой из меня вояка, засмеет.
        Не мог же я прямо сказать, что по-настоящему испугался. Но мысленно тут же пообещал себе купить пистолеты и кинжал, с ними тем или иным способом, но разберусь быстрее.
        Вот так я не поехал в Европу. Но обо всем, что происходило при саксонском и польском дворах мне подробно рассказала Леся. Уж она-то если и была детонатором, то детонатором с головой покрепче, чем у меня.
        А я подружился с Елизаветой Петровной.
        Того, о чем любят читать эротоманы, на первом моем свидании с принцессой не произошло. И на втором тоже, и на десятом. Смилянич оказался прав, принцесса меня полюбила, а настоящая любовь вначале стыдлива. Поэтому тридцатилетняя страстная женщина краснела, как девчонка, и меня тоже вгоняла в краску. От смущения я сболтнул, что не умею фехтовать, и она… принялась меня обучать. В общем, это были самые изматывающие свидания в моей жизни, даже Смилянич как-то не выдержал:
        -Да ты, князь Дмитрий, похудел. Ну и пылкая же баба!
        А когда я рассказал ему, что устаю не от любви, а от фехтовальных упражнений, он хохотал, как сумасшедший:
        -Вот это я понимаю - принцесса! Мне бы такую!
        В общем, царила вокруг тишь да гладь, которую нарушали только наши с Елизаветой Петровной уроки, да мои стрелковые тренировки на задах дома генеральши Загряжской. Все - и мы со Смиляничем в том числе - ждали разрешения от бремени племянницы государыни, ведь только тогда можно будет определиться: кто, с кем и за кого.
        На самом деле только так говорится: тишь да гладь.
        Продолжали кричать «слово и дело», после чего обвиненных тащили в Тайную канцелярию допрашивать и пытать.
        На придворных куртагах, то есть приемах, куда имели доступ только придворные и генералы, императрица Анна Иоанновна выходила с герцогом Курляндским и ближайшей свитой, одаряя всех милостивой улыбкой или с плаксивым выражением своего толстого, отекшего лица. Государыня садилась в кресло и беседовала с Бироном или подзывала к себе по очереди тех, кого желала осчастливить своим разговором. Остальные старались улыбаться и делать вид, будто говорят между собой. На самом деле они внимательно следили за тем, что делалось возле кресла, тревожно водили глазами и старались угадать, кто нынче в милости, чтобы повертеться возле него, и на кого нынче смотрят косо. Как всегда одинокая, избегаемая всеми, стояла отдельно гордая Елизавета Петровна, дочь Петра Великого.
        По Невской першпективе, по бревенчатой мостовой катили кареты с позолотой, на высоких стоячих рессорах, с зеркальными стеклами, запряженные четверкой, а то и шестеркой лошадей. Всегда с форейторами, которые криком и кнутом прокладывали богачам дорогу. Им уступали путь кареты попроще - берлины и брички. А вот просто телеги и обозы с кладью, товарами и зерном иной раз и перегораживали мостовую несмотря на ругань с барских экипажей.
        По обеим сторонам першпективы двигалась пестрая толпа, где уже привыкли кроме русских и европейских лиц видеть халаты татар, персов, чалмы турок и даже наряды китайцев.
        Благородные дамы и барышни, хотя и не сидели затворницами, как в допетровскую эпоху, пешком по улицам не ходили. Они ездили в экипажах и гуляли в Летнем саду, на Царицыном лугу, среди цветов и кустов, и в собственных садах. Бывало шустрая горничная или слуга приносили им записки от кавалеров, что уже не считалось нарушением хорошего тона.
        За Фонтанкой, за исключением самого берега реки, вдоль которой располагались дворцы богачей, гулял по кабакам простой, как называли его тогда, подлый народ, иногда «буйствовал», то есть, безобразничал. В трактиры и рестораны того времени, заведения «почище», называвшиеся со времен Петра Первого гербергами. Приезжали туда баре в кафтанах немецкого покроя, что служило признаком очевидной солидности, и шалопутные модники того времени, которые носили французские фасоны. Не пропускали герберы офицеры в своих высоких ботфортах, треугольных шляпах и мундирах с красными отворотами. Там не было простонародного «буйства», а только благородные «шкандалы».
        По сторонам дорог, рос густой лес, где «шалили» разбойники.
        И твердо уверенный, что снимаюсь в кино, и уже подозревающий правду, я конечно, не все видел в этом июле тысяча семьсот сорокового года, а еще меньше о нем знал. Догадывался: это не постановка, не игра в том смысле, что могу переодеться в свою прежнюю одежду и отправиться домой, в свой родной город, если он у меня был.
        Но зачем тогда меня сюда поместили? Какая польза от парня, который сведений из учебников об этом времени помнит мало, а в реалиях и интригах здешних разбирается хуже, чем… да что говорить. То есть, какие-то телодвижения я делал и делаю, бумаги у саксонского курьера забрал, с дочерью Петра Первого общаюсь. Но все это под руководством Смилянича. Сначала с увлечением и в святой уверенности, что импровизирую, как артист, а в дальнейшем только потому, что мне деваться некуда.
        Ну, хорошо, предположим, так и надо. Допустим, в этом и заключается мое задание здесь - осуществлять чужие планы.
        Но ведь тот же Аркадий Матвеевич может сказать:
        -Егоров, вы не справились. Задание вы не выполнили, и по нашему договору вам ничего не полагается. Мы его расторгаем, можете быть свободны.
        Я начну что-то бормотать об отсутствии полноценного инструктажа, о том, что только успел поставить подпись, как оказался на, так сказать, рабочем месте, и никто ничего мне больше не сообщал. Что «известный и богатый дворянин» оказался бедным князюшкой на побегушках. А они мне «врежут»:
        -Кто вам виноват, что сразу же не поинтересовались подробностями и конкретностями. Никто не обязан лезть вам в голову и разбираться, что вы знаете, а что - нет. Работа не выполнена. Прощайте.
        Короче говоря, скажут все, что говорит в таких случаях начальство.
        И это еще полбеды. Но ведь я не знаю, сколько проторчу в этом одна тысяча семьсот сороковом году!
        А если останусь здесь и в сорок первом, и в сорок втором? Пока житье мое здесь не худо, но, как я уже понял, это просто чудо. О чудесах позже. Но о житье своем в двадцать первом веке я не позаботился, никого не предупредил, что какое-то время буду отсутствовать. Что будет с моей квартирой, что будет с моими временными, но подработками в музейных фондах? Что будет вообще с гражданином Александром Егоровым?
        Никаких пунктов об этом я не помню, тогда мое внимание было сосредоточено только на вознаграждении. Я не воспринимал слова Аркадия Матвеевича буквально. Под влиянием телефонного разговора, заманившего меня в театр «Палитра», я сочинил и сам себе потом рассказывал сказочку о съемках фильма. Кроме пунктов о вознаграждении, я ничего из договора не помню! А что если там нет больше никаких обязательств по отношению ко мне, зато в случае неудачи я обязан выплатить большую сумму штрафа или неустойки?! А что если я должен возвращаться отсюда за огромную плату или вообще своим ходом?!
        Весь в холодном поту я вскочил с постели. Было темно, издалека доносился шум из крыла дома, где куролесил поручик Майский. В углах голосили сверчки и скреблись мыши. А я стоял, ослепленный открывшейся мне хрустальной ясностью.
        Саша Егоров был чужой в этом дне, месяце, году, веке. Но до сих пор его мало волновали бытовые, моральные и прочие здешние отличия от времени, из которого он стартовал. Иногда он их замечал, но чаще всего они скользили по поверхности его восприятия, давая ему невероятную возможность находиться в незнакомой среде и обстановке, не отвлекаться испуганно и напряженно на каждую мелочь, неважную для его миссии.
        Он понимал язык и не удивлялся, что воспринимает его в переводе на не слишком правильный литературный русский конца двадцатого - начала двадцать первого века. Он разумел, что очень хорошее отношение к нему Смилянича и Елизаветы Петровны ничем особым в нем не вызвано, но его это мало трогало. Он даже не боялся заболеть в этом веке без антибиотиков и болеутоляющих средств и умереть, например, от холеры.
        Он почти ничего не помнил из своей жизни в двадцать первом веке.
        Теперь я все это осознал.
        Так было до сих пор и так будет в дальнейшем. Мне обеспечена максимальная психологическая и физическая безопасность, чтобы успешно выполнить странное задание: подчиняться обстоятельствам, которые зависят от других людей, но незаметно для них и для себя быть веткой в течении ручья, пылинкой в точном механизме, банановой кожурой под каблуком.
        Я изменю ход событий, даже не заметив этого, не задумываясь, и меня невероятно щедро вознаградят.
        Нащупав в полумраке на столе кувшин с молоком, я сделал несколько глотков. Потом шикнул на сверчков и мышей, вернулся в постель и спокойно заснул.
        Глава 10
        ПЛАНЫ РЕЗКО МЕНЯЮТСЯ
        А вот наша «делегация в Европу» переживала такие трудности и повороты судьбы, которые не смогли предусмотреть ни Бирон, ни Смилянич.
        Реальная жизнь отличается от спланированных интриг тем, что происходят не только плановые события, но и другие, которые первыми порождаются.
        Познакомить Линара с Анной Клингой было можно, но при дворе короля Августа III ничего не делалось без того, чтобы об этом не узнал граф Брюль, когда-то очень бедный дворянин родом из Тюрингии, последний и самый младший из четырех братьев Брюль фон-Ганглоффс-Земмерн, а ныне первый министр, который имел намного больше реальной власти, чем его величество. И хотя целью поездки барышни Янкович было пребывание на водах, но не успела карета пересечь границу, как Брюлю доложили и куда барышня действительно едет, и с какой целью, и кто она такая, и… Ни Смилянич, ни я не проболтались, информация ушла от приближенных Бирона. Возможно, они искали себе новых хозяев на случай падения герцога.
        На Брюля эти сведения не произвели особого впечатления, любовные похождения графа Линара его никак не затрагивали.
        Но в то же самое время о поездке Анны узнал и прежний фаворит короля Августа, которого Брюль незадолго до того свалил и отправил в изгнание практически против желания короля.
        -Клинга? - сказал себе граф Александр Сулковский. - Этой Клингой[4 - Напоминаем, что «клинга» переводится на русский язык как «клинок, лезвие».] я кое-кому снесу голову.
        Если перевести с эзопова языка на общежитейский, это означало:
        -Почему бы ни заменить правление Брюля и жены короля Жозефины правлением моим и Анны Янкович? Вторая появится не скоро, но даже если прежняя душа теперь смирившейся Козель и возродится в Анне - пусть так, лишь бы свалить Брюля и приструнить надменную королеву.
        И Сулковский немедленно выехал в Данциг для встречи с Анной.
        За свергнутым фаворитом велась слежка. Шпион послал депешу в Дрезден. Узнав, куда едет Сулковский, Брюль вдруг мысленно представил себе путь барышни Янкович и побелел от злости. Как же он, умный и предусмотрительный Брюль, не догадался, как можно ее использовать!
        Пометавшись по кабинету, что для этого сдержанного человека было равносильно истерике, он понял: нужно схватить или уничтожить Сулковского или Анну. Но с Сулковским он не смог этого сделать даже тогда, когда тот был полностью в его власти. Да и не будет Сулковского, так явится другой ловкач. Нет, причина неприятностей была в барышне Янкович, значит, уничтожить нужно было именно ее. Заточи он ее в любой тюрьме, правда об этом выйдет наружу, представит его в невыгодном свете, а Анну только сделает романтической принцессой в башне. И где гарантия, что даже покорный ему Август III в один прекрасный день из чистого любопытства не явиться за ней. Да и высокородные родственники Анны, которым до сих пор до нее не было дела, по политическим мотивам вполне могут развязать из-за нее свару.
        Нет-нет, только ее незаметная смерть - от руки мародера, которых сейчас много - могут возвратить ему, Брюлю, спокойствие и уверенность.
        Участь Анны Янкович, казалось, была решена.
        Так планировал Брюль.
        Но он не знал, что Сулковский едет не в Данциг, а в Мариенбург, что лежит раньше на трассе путешествия.
        А что же Анна Янкович?
        Она беззаботно болтала с Лесей и как-то вдруг вспомнила:
        -Так же когда-то ехала в Дрезден и Козель.
        -Кто? - спросила Леся.
        -Фаворитка Августа II, отца нынешнего саксонского курфюрста и польского короля, графиня Козель. Он заточил ее в тюрьму, в страшный черный замок.
        И Анна вдруг задумалась. Какое странное совпадение имен: ее и графини? А ведь Козель еще жива и, говорят, так и осталась в Столпене, не захотела покидать свою тюрьму, и та стала ее домом. Говорят, она погрузилась в мир мечтаний и тайных наук и действительность ее не интересует. Ах, если бы сделать ее своей союзницей! Зачем тогда нужен граф Линар, хитроумные планы кузена Смилянича?
        Тогда прямая дорога к трону.
        notes
        Примечания

1
        Герой серии фильмов, по профессии археолог, по манерам - киборг-разрушитель.

2
        Клинга - по-польски клинок, лезвие.

3
        Черкас - малороссиянин, житель Малороссии, Украины.

4
        Напоминаем, что «клинга» переводится на русский язык как «клинок, лезвие».

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к