Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Крейс Эдгар / Сыскарь Из Будущего : " №03 Посол Петра Великого " - читать онлайн

Сохранить .
Посол Петра Великого Эдгар Крейс
        Сыскарь из будущего #0
        Оперативник МУРа Николай Бельский вновь в водовороте колеса времени. Теперь он предлагает свои услуги царю Петру. Но для получения новой должности необходимо пройти тест на профпригодность. Для чего потребуется спасти государя от покушения и вычислить заговорщиков.
        Петр Алексеевич высоко оценил способности своего нового сотрудника и поручает ему найти нового союзника в войне со Швецией и сделать так, чтобы Великое посольство в Европу стало трамплином для технического прорыва, гарантирующим России выход к Балтийскому морю.
        Эдгар Крейс
        Посол Петра Великого
        
        Пролог
        Всешутейший, Всепьянейший и Сумасброднейший Собор настоятельно сообщает всем подданным его государева величества, а также приезжим гостям, что в присутственных местах, а также ошобливо - на ашамблеях и машкарадах, учинённых государем для отдохновения и поднятия духа его подданных, горячительные напитки принимать в меру своего опыта и разумения, но, в то же время, относиться с почтением ко всяческим просьбам государевой особы и не отказываться от оной, прежде трижды не подумавши. Всяк, проявивший опосля пития оных напитков излишнюю говорливость и вредность поведения свого, может быть допрошен нашим князем-кесарем с особым пристрастием и усердием, дабы мы могли уразуметь истинные и искренние намерения сего человека. За причинённые тому вследствии оных действий князя-кесаря различных вредностей по здоровью али вредности для самой его жизни - ни члены Всешутейного, Всепьянейшего и Сумасброднейшего Собора, ни тем паче государева особа ответственности нести не могут и любые притязания князем-папой и князем-кесарем будут с негодованием и всяческой суровостью отклонены, как крайне излишние и особо вредные
государю нашему и государству оному
        Глава 1
        Другая Москва
        - Ну, заходи-заходи, будь моим гостем! Не боись - я пока ещё не кусаюсь! - весело произнёс Пётр Алексеевич, распахнул дверь своего кабинета и хитро усмехнулся.
        Николай оглянулся на оставшихся в соседнем зале друзей и Марфу и переступил порог. Он оказался не в государевом кабинете, а скорее даже в просторной столярной мастерской. Остановился и удивленно осмотрелся. В нос бил острый запах свежей древесной стружки. Рядом с окном стоял широкий стол плотника с ящиком для инструментов, а в центре его - незаконченный макет большого парусного корабля. С противоположной стороны находился ещё один стол с письменными принадлежностями, ворохом исписанных бумаг и морскими картами. На подоконнике соседнего окна - ещё один макет большого трёхмачтового корабля. Стены кабинета выглядели довольно своеобразно, ибо обиты были обоями с гравюрами самых разных заморских городов. По большей части на них изображались порты и европейские верфи и морские просторы с множеством больших и малых парусных кораблей.
        - Сейчас проверим, не набрехал ли ты мне, что по морю на кораблях ходил да навыки кое-какие морские имеешь!
        Царь удовлетворённо посмотрел на удивлённого гостя, а затем широким, быстрым шагом подошёл к большому макету трёхмачтового парусника, указал пальцем на его среднюю мачту и хитро щурясь спросил:
        - Это что?
        - Мачта, - пожал плечами Николай, мысленно радуясь, что за время плавания с англичанами не терял даром время и из врождённого любопытства излазил весь корабль вдоль и поперёк, выспрашивая у матросов и офицеров об его устройстве и назначении элементов конструкции и особенностях управления парусами.
        - Сам знаю, что это мачта! - нетерпеливо повысил голос Пётр Алексеевич. - Я тебя спрашиваю: как она называется по морской терминологии?!
        - Грот-мачта, - также спокойно ответил испытуемый.
        - Правильно! - тут же успокоился царь.
        По внешнему виду было заметно, что ответ гостя его обрадовал, но он тут же быстро указал на следующую мачту.
        - А эта?
        - Фок-мачта.
        - А вот эта?
        - Бизань-мачта.
        - Тоже верно! Тогда вот это что?
        - Такелаж.
        - А точнее? - вновь прищурившись, хитро спросил царь.
        - Стоячий такелаж. Предназначен для крепления рангоута судна. Кроме него, есть подвижный такелаж для управления парусным оснащением. В отличие от стоячего такелажа, который крепят при постройке судна раз и навсегда, канаты подвижного такелажа не смолят, так как они постоянно находятся в работе и, будучи смазанными, станут неудобными для действий экипажа.
        Пётр Алексеевич удивлённо посмотрел на Николая, будто бы заново увидел его. Затем подскочил, порывисто обнял и трижды расцеловал. Но тут же на шаг отступил от гостя, ещё раз осмотрел его и торжественно произнёс:
        - Теперь верю, что ты не в одних кабаках пропадал в ихнем Лондоне да пиво пил, а должным образом учился уму-разуму. На верфях и мануфактурах побывать успел?
        - За время своего путешествия мне много где удалось побывать. Бывал и на верфях, и на мануфактурах. Довелось близко изучать у них способы производства пушек. Целый год по их мануфактурам лазил. Изучал, как и с каким качеством они свой товар делают. Объездил почти всю Англию, пришлось побывал и в Ирландии. Это место, откуда они отправляют свои корабли для освоения Северной Америки, - ответил Николай, вспомнив про английскую чопорность и бюрократическую тягомотину, с которой ему по поручению Иоанна Васильевича пришлось столкнуться при проверке качества английского товара и при его отгрузке.
        Глаза царя загорелись от любопытства и от нетерпения разузнать обо всём побольше и поподробнее.
        - Давай, садись и рассказывай мне всё по порядку, да смотри - ничего от меня не утаивай!
        И Николаю пришлось рассказать всё, что он знает про корабли и кораблестроение; про литьё пушек - чугунных и медных; про технологию изготовления мушкетов и ружей. Не рассказал только про то, каким образом он попал в Англию, а также про свои долгие беседы с английской королевой да поиски убийцы её фаворита. Про всё это он, конечно, благоразумно умолчал.
        Когда Николай закончил своё повествование, Пётр уже буквально весь кипел от желания увидеть и пощупать собственными руками европейское производство, корабли, технику. Самому с головой окунуться в процесс изготовления, досконально изучить все его тонкости. В его глазах даже проскользнула некая поволока зависти к человеку, который это уже всё видел и ощутил на себе. Но поволока зависти была весьма недолгой. Она моментально исчезла, как только царь вновь загорелся своей идеей осуществить масштабное посольство в Европу. Пётр Алексеевич вскочил на ноги и заметался по мастерской. Пробежав пару раз из угла в угол, он резко остановился возле Николая и порывисто произнёс:
        - Понимаешь, Николай, у меня всё решено! По моему повелению люди уже готовятся к поездке в Европу! А ты только лишний раз подтвердил верность хода моей мысли! Всё, едем в Европу, и - как можно быстрее! Время уже совсем не ждёт! Будем там со всяческим усердием и рвением перенимать их опыт и знания на пользу родного Отечества! А как у тебя самого-то с наукой? Географию, я так чувствую, если ты по морям ходил, то как-то ещё знаешь, а вот цифирь, геометрию и другие науки изучал? - подозрительно поглядев в глаза гостя, спросил царь.
        - А то, Пётр Алексеевич! И дважды два, и пятью пять тоже знаю, сколько это будет! - рассмеялся Николай.
        Но Пётр Алексеевич не прореагировал на шутку гостя и тут же решил его проверить на знание дробей. С тем умыслом, что если тот дроби знает, то и с простыми числами легко справится.
        - А тогда скажи мне, мил человек, если четверть с осьмушкой вместе сложить - сколько будет?
        Простые дроби Николай ещё со школы не очень любил. Более привычными и удобными для него были десятичные дроби, но тем не менее вспомнил про приведение дроби к общему знаменателю и без запинки ответил:
        - Три восьмых. Это даже ежу понятно!
        - Кому-кому понятно? Ежу, говоришь! - рассмеялся Пётр и задорно хлопнул Николая по плечу. - Молодец, что перед царём не дрогнул да льстить мне совсем не пытаешься! А дроби у нас даже ещё не всякий князь знает! Да что там дроби - буквы и те не все молодые бояре да князья распознают. Многие только свою подпись поставить умеют. Их отцы и деды считают, что все науки от бесовских извращений ума происходят и людей в греховные искушения вводят, дабы отдалить сим учением народ подальше от Бога! Но нишо! Придёт время, и у нас на земле российской всяк человек, от мала до велика, будет знать и цифирь, и буквицу, и Бога! Я школы во всяких селениях понастрою! В городах академий и училища великое множество открою! Науки разовью так, что Европа нам завидовать будет! Учиться к нам будут ехать! Без науки и знаний никак нельзя нашему государству! Не будет величия у него, ежели мы науки не освоим лучше всяких самых умных заморских учёных! Понимаешь меня?
        Пётр Алексеевич с горящим нетерпением во взгляде уставился на Николая, ожидая от него немедленной поддержки в своих замыслах. Николай знал, через что России нужно будет пройти, чтобы стать сильной страной в той самой Европе. Европе, которая и сейчас смотрит на русских с презрительным высокомерием, считая их тёмной, неумелой массой людей, неспособной достичь вершин цивилизации. Массе, которой лишь по какой-то несправедливой случайности достались обширные и богатейшие земли. Образованная Европа хоть сейчас не прочь поделить меж собой сей лакомый кусок, а население России обратить в рабство.
        - Очень хорошо тебя понимаю, государь, потому что представляю, что может произойти с государством нашим, если нам в самые короткие сроки не удастся поднять науку, сталелитейное дело, мануфактуру; не сможем освоить добычу металлов и других полезных ископаемых. Понимаю, что произойдёт, если мы не сумеем хорошо вооружить и обучить регулярную армию. Знаю, что если вовремя мы всё это не сделаем, то наша Россия просто исчезнет с лица Земли, её просто не станет как государства. Её съедят и не подавятся.
        - Верно, по-государственному мыслишь! У нас есть лён, меха, воск - но нет выхода к морю. А без моря какая может быть торговля между странами? Есть у нас Белое море, но то большую часть года льдами сковано, а значит, и не пригодно к толковому использованию. Опять же, по северным путям далеко скандинавов огибать, дабы в ту же Европу попасть. Нужно нам Чёрное море, но там турок сильный сидит и не пускает нас. На Балтийском море - швед окреп дюже сильно. Опять же, нас не хотят пускать! Поэтому войны нам никак не избежать. Готовиться к ней нужно со всей тщательностью да с десятикратным усилием! Мне бы вытащить на свет Божий погрязших в прошлых обычаях и привычках князей да бояр, а заодно и святых отцов заставить служить на благо государству, а не усердно прибирать себе земли российские, а в это же время людей против меня смущать! Вот для этого и хочу набрать пригодных к обучению молодых людей разного сословия да отправить их на учёбу в Европу! Пускай мир посмотрят да уму-разуму получше поучатся! Ведь они дальше своего двора-то - никогда не выходили и ничего не видывали, а главное - и не хотят ведь! На
учёбу мне с боем их у их же родителей отвоёвывать приходится! Я хочу им знания дать, ремеслу обучить, а они все вместе, стар и млад, гуртом на меня ополчилися! Вот и приходится мне людей наших, - для их же блага - ломать через колено, а что тут поделаешь! Другого пути, как стать сильным государством, видно, нам Богом не дадено! Мне для должного освоения наук всяческих много учёных людей надобно! Очень много! Тем, кто на государеву службу придёт, ещё и языки заморские знать потребно и как можно больше знать, дабы у них была способность постигнуть эти науки! Ты-то языки знаешь?
        - Французский и английский языки для меня почти как родные, а на латыни более-менее общаться тоже могу.
        - Это хорошо, но немецкий и голландский ты подучи! Зело полезно знать много языков! Значит, решено! Ты тоже непременно должен будешь со мной в Европу поехать, но вот жёнку свою ты это - дома оставить должен будешь! Понял меня?
        - Это, конечно, понятно, Пётр Алексеевич, я и не возражаю вовсе! Раз надо - значит, надо. Но пока мы с моими товарищами были в Европах, то остались без крыши над головой.
        - Как так, без крыши над головой? - удивился царь.
        - Больно уж долго нас не было в местах родных, обетованных. Род Бельских совсем захирел, а земли наши отошли более расторопным людям.
        - А где это твои земли были-то раньше, в каких краях? Сказывай!
        - У моих друзей в Москве были свои большие, добротные дома, а вот моя земля под Тверью находилась. Она ещё самим Иваном Васильевичем была дадена за заслуги перед государем и Отечеством.
        - По твоим речам можно подумать, что сам Иоанн Васильевич лично тебе земли подарил! - рассмеялся государь.
        Николай немного стушевался от проницательности ума царя, но промолчал про свои встречи с Иваном Васильевичем и произнёс:
        - Сам не сам, а подарок его именной я с руки своей никогда не снимаю.
        - Покажь мне его немедля! - повелел Пётр Алексеевич.
        Николай снял с пальца массивный перстень, дарованный ему предыдущим владыкой земель московских Иоанном Васильевичем, и протянул нынешнему государю. Пётр Алексеевич осторожно взял его в руки, внимательно осмотрел и заметил на ободке надпись: «Дарующему благо, да воздастся честь по заслугам его!»
        - Видно, что не простой сей перстень старинный, да и похож он сильно на тот, что есть у меня, только вот надпись на нём у меня другая! Сам приказал сделать мне такую.
        Пётр Алексеевич посмотрел на свой перстень, который как две капли воды был похож на перстень Николая, только что камнем отличался да надписью, которая гласила: «Аз бо есмь в чину учимых и учащих мя требую» и продолжил:
        - Знать, действительно велики были заслуги твоих предков, коль сам Иоанн Васильевич даровал сей перстень. Носи же с честью сей дар, как символ заслуг рода своего и не допусти опозорить их память.
        Царь вернул Николаю обратно перстень, а тот захотел встать и поклониться государю, но Пётр Алексеевич понял его намерения, поморщился и тоном заговорщика произнёс:
        - Да ладно тебе расшаркиваться передо мной! С детства не переношу все эти церемонии. Ещё с тех пор, когда нам со сводным братом Иоанном приходилось на двуместном троне сидеть, а позади у нас моя сводная сестрица Софья в специальном углублении сидела да шёпотом указывала нам: как нам на поклоны подданных и иноземцев разных отвечать надобно да какое выражение лица при этом нам с братом держать полагается! Я эти нравоучения и церемонии с того времени возненавидел до глубины души своей и всячески теперь их не приемлю! А что ты про спутников своих скажешь? Грамоте они тоже должным образом обучены? Али не ведомы им науки разные?
        - Знакомы им науки, Пётр Алексеевич, и обучены хорошо! Алексей Никифорович может быть весьма полезен по военному делу. У него большой опыт и знания по организации военных действий; захвата и обороны крепостей; отлично знаком со всяким вооружением; может достойно готовить солдат и офицеров к предстоящим боевым действиям. А Андрей Яковлевич по посольскому делу зело грамотен; бывал в разных странах; чрезвычайно хорошо знаком с военным делом. Оба мои товарища весьма знающие люди в разных науках.
        - Проверю, непременно их проверю, но если всё будет так, как ты мне говоришь, то это прямо дар Божий! Ведь у меня работы предстоит вельми много, а толковых и грамотных людей у меня пока ещё крайне мало! Зови их обоих немедля сюда, погляжу на них получше да потолкую о делах военных, про науки поспрашиваю да по вопросам посольским проверю твоего товарища! Но учти - головой передо мной за их верность отвечать будешь!
        - Не сомневайся, Петр Алексеевич, не подведём тебя!
        - Только попробуйте! У меня на этот случай князь Ромодановский имеется! Быстро уму-разуму любого научит да дурь разную из головы вмиг повыбивает! Так что предавать меня да заговор чинить - никому не советую! Не обижайся, шучу я… пока! - рассмеялся царь.
        Пётр Алексеевич был весьма доволен беседой с друзьями Николая. Они и впрямь оказались людьми, не только знающими науки, но и хорошо владеющими фортификационным делом, тактикой ведения боя, да и пушки и ручное оружие тоже отменно знали, а Андрей Яковлевич, вдобавок ко всему, ещё и прекрасно разбирался в тонкостях посольской службы и в вопросах ведения разведки, да к тому же знал многие языки и хитрости посольской скрытой переписки.
        Друзья уже не один час говорили с царём. Как вдруг дверь комнаты без стука распахнулась, и на пороге её появился молодой человек с шустрым, цепким взглядом. Было видно по нему, что он чем-то недоволен и очень торопится. Пришедший быстро оглядел гостей, оценивающе посмотрел на царя. Затем, слегка поклонившись его величеству, торопливо произнёс:
        - Мин херц, я тебя уже совсем заждался на дворе, а ты всё не идёшь да не идёшь! Уже четыре часа, нам пора ехать! Ведь стемнеет ужо скоро! - И подозрительно покосившись на гостей, спросил: - А это кто у тебя здесь? Что-то ранее я не встречал при тебе таких людей!
        - Вот, знакомься, Алексашка! Это князь Николай Бельский и бояре Алексей Никифорович да Андрей Яковлевич на службу ко мне просятся! Решил взять их! Полагаю, что сгодятся нам!
        Пётр Алексеевич представил гостей и, указав на молодого человека дымящейся трубкой, с лукавой усмешкой произнёс:
        - А это - Алексашка Меншиков! Камердинер мой, а попросту - денщик! Ты уж прости меня, Алексашка, с делами своими совсем забыл про нашу сегодняшнюю поездку!
        - Как можно, мин херц, забывать про такое! Нас уже давно ждут во дворце у Лефорта, а люди твои совсем заждались на морозе! Благо, что шубы у них хоть есть, а то бы околели бы все прямо вусмерть!
        - Ты себе представить, Алексашка, не можешь! У меня время до поездки к Лефорту ещё было вполне достаточно. Так дай, думаю, поработаю в мастерской - свой корабль попытаюсь доделать, а тут слышу какие-то голоса за дверью. Выхожу, а там незнакомцы и говорят мне, что приехали издалека и хотят на службу ко мне устроиться! Сказались, что в Европах учились да многое чего достигнуть смогли! Я изрядно поговорил с ними и вот что скажу тебе: таких учёных людей, как эти, я доселе только в Немецкой слободе видал, и те у нас были лишь наездом. И сдаётся мне, что вот эти люди имеют познания по наукам более всяких там немцев и голландцев, что в Немецкой слободе у нас проживают. Сознаю - моих познаний в науках не хватает, чтобы всё разумно да с умом у моих новых знакомцев разузнать! Нужно будет, чтобы гости наши поговорили с Лефортом и Брюсом, а ещё лучше - в Европу с нами поехали и там с разным учёным людом поговорили бы, а я поприсутствовал! Если, те все тоже скажут, что у них знания вполне предостаточны, - думаю, их к себе на службу великую непременно определить! Да на должности высокие назначить, чтобы
довольствие было изрядное, дабы все видели полезность освоения знаний и стремились к оному! Только вот есть одна закавыка - больно они долго в этих Европах прожили, да так долго, что и без жилья да земель своих совсем остались. Представляешь, приехать домой, а крыши над головой нет?! Ушлые людишки уже увели у них земельку!
        - Подумаешь! Эка невидаль, мин херц, ещё одни безземельные выискались! Сколько таких к тебе уже из Европы понаприехали, да наших ты принял на службу к себе? Ты же царь! Найди уклоняющихся от податей землевладельцев да на дыбу их за недоимки, а землю вместе с закреплённым за ней народом - отдай полезным людям, и пусть они тогда дальше сами обустраиваются на новом месте да кормятся с земли! Мало ли вокруг тебя врагов найдётся, мин херц? Хватит им жировать, давно прошло их время, пора им уже и поделиться своим наворованным богатством, - решительным тоном произнёс Ментиков и с безразличным видом махнул рукой. - Ладно, пойдём, Пётр Алексеевич, пора нам уже! А то Лефорт, поди, нас уж заждался совсем!
        - Подожди, Алексашка, ты считаешь, что уже прошло их время? - задумчиво спросил царь. - Но Софья-то ещё жива, и она в любой момент стрельцов на бунт подбить может али непотребство ещё какое иное вредное может учинить!
        - Тебе виднее, Пётр Алексеевич! Ты у нас государь - тебе и думать! А мне-то почём гадать? Я же всего-то что - Алексашка. Откуда я могу знать, что на сегодня у нашей бывшей регентши в голове? Но по-любому, мин херц, она уже теперь и не царица вовсе, да и в монастыре под прочным замком сидит. Кому она теперь нужна и что она сможет нам вредного учинить? Брось ты, мин херц, об этом даже думы думать! Потом решишь, как тебе с враги своими лучше поступить да как сделать, дабы и волки наши были сыты да овцы чужие целы! Лучше переодевайся, государь, и поехали, а то эти нехристи заморские в Кокуе-слободе всё вино без нас во дворце Лефорта вылакают да еду сожрут и не подавятся, обжоры! Да ещё скажут, что так всё и было! С них станется!
        Николай и его друзья вышли из дворца, и их тут же просто оглушила какофония самых различных звуков. Тут были и разноголосый рёв труб, и звонкая трель бубенчиков, и крики ярко наряженных карликов да гомон собравшейся в поход публики. И всё это - на фоне заполошного визга и хрюканья свиней, дикого рёва медведей, раздражённого лая собак. Все животные были запряжены во множество саней, а сидящая в них развесёлая публика на разные голоса, зачастую совершенно невпопад и не к месту, но в то же самое время крайне искренне и от всей души орала богохульные вирши. А впереди всего этого балагана, верхом на бочке, положенной на полозья, сидел «пресвятой отец», прозванный Петром Алексеевичем - Всешутейшим и Всепьянейшим князем-папой, а полное его звание при Всепьянейшем Соборе было - великий господин, святейший кир Ианикита, архиепускуп Прешпурский и всея Яузы и всего Кокуя патриарх. Это был всем известный Никита Зотов. Эдакий хитрый пройдоха, он же думский дьяк, а ещё и заядлый пьяница, но одновременно и выборный духовный предводитель в Всешутейшем, Всепьянейшем и Сумасброднейшем Соборе. Вот такой вот
винегрет. Когда-то он у младого Петра Алексеевича выполнял роль наставника.
        Импровизированное средство передвижения князя-папы было запряжено двенадцатью лысыми мужиками в рваных обносках. Самого его облачили в ризу вышитую из настоящих игральных карт, на голову ему водрузили митру из жести с изображением Бахуса, а в правой руке он держал посох с Адамом и Венерой на набалдашнике. Следом за князем-папой в сутанах верхом на быках сидели и размахивали бутылками с булькающим в них вином «кардиналы его святейшества».
        Бесцеремонно оттолкнув Николая в сторону, с крыльца вместе со своим верным денщиком Александром Меншиковым спустился Пётр Алексеевич. Царь уже успел переодеться в костюм голландского моряка. На нём была лишь лёгкая шерстяная курточка да треугольная шляпа. Для морозного дня весьма лёгкое одеяние, но государь был очень доволен произведённым на людей эффектом. Помахал собравшимся рукой и направился к экипажу, находившемуся в самом центре колонны. В его сани были запряжены три огромных медведя. Немного не дойдя до своего экипажа, Пётр обернулся и спросил у остолбеневшего от непривычного зрелища Николая:
        - Ну, что ты там застыл, прям как истукан на погосте! Давай садись вместе со своей Марфой ко мне в сани! Пока едем, потолкуем по дороге про дела, а товарищи твои пусть определяются к кому-нибудь в сани! Пущай там потеснятся! В тесноте, да не в обиде! - зычно крикнул государь и рассмеялся.
        Когда все расселись по местам, Пётр Алексеевич махнул рукой да повалился на медвежью шкуру, которая была постелена поверх сена. Завернулся в неё да радостно заулыбался. Определился он аккурат между Николаем, который был одет в шитую серебряными нитками бархатную ферязь синего цвета, и Александром Меншиковым в простом холщовом одеянии простолюдина, поверх которого был надет овчинный зипун да прохудившийся колпак из войлока. Марфа в дорогой соболиной шубе скромно расположилась рядом с мужем. Так государь в простой одежде, полулёжа, с озорным, залихватским видом да топорщащимися от удовольствия усами и ехал, абсолютно не беря во внимание контрастирующее различие с богатым одеянием гостей, прибывших, что называется с корабля на бал, и своим видом простолюдина.
        Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич, как и Николай, были одеты в дорогие одеяния, как и положено отцу невесты и почётному гостю княжеской свадьбы. Они расположились в соседних санях, сразу за царскими. Оба уже почти двадцать пять лет прожили во времени Ивана Васильевича, и теперь им было интересно сравнить ту Москву с Москвой петровских времён. Раньше им даже в голову не приходила мысль, что когда-то удастся вырваться из временного капкана, в который они угодили по воле судьбы.
        Царский кучер время от времени лихо пощёлкивал над спинами медведей кнутами да весело покрикивал на зевак, собравшихся на обочине улицы, чтобы те пошустрее убирались прочь. Животные на удары кнута отвечали недовольным рыком, распугивали неосторожных зевак, но тем не менее подчинялись ловкому кучеру и ускоряли бег.
        - Ну, Николай, как тебе тут у нас в Москве? Изменилась небось, пока ты живал-поживал за морями далёкими? - с интересом полюбопытствовал царь. - Сознайся, ведь скучно тебе было в ихнем Лондоне! Ни тебе широкого размаха русской души, ни бесшабашной удали, ни веселья на весь день да до упаду! У них же вся жизнь, должно быть, основана на одной логике, всё делают с расчётом наперёд и большой для себя выгодой. Днями напролёт небось думают: кабы чего худого у них не вышло да убытку себе не учинить! А у нас, - у нас всё как раз наоборот! Народ - бесшабашный, искренний, весёлый! Все помыслы идут от порывов широкой души русской! Если мы кого полюбим, то любим - до самого до беспамятства, а если ненавидим, то так, что и чертям в аду будет тошно от нашей ненависти! И не дай бог кому-либо добиться этой нашей ненависти, да ещё в это время попасть нам под горячую руку! Ведь правда, Марфа?! Вот ты своего мужа любишь до беспамятства, али тебе родители любить его приказали? - усмехнулся царь и пристально посмотрел на розовощёкую молодую раскрасавицу.
        Та даже поначалу и не расслышала вопроса государя. Девушка с любопытством и интересом разглядывала москвичей, которые столпились по краям улицы, чтобы подивиться на чудной царский поезд. В городе праздновали Масленицу. На площадях теснилось множество больших и маленьких лавок со всяческой снедью. Они гуртом теснились то тут, то там. Меж людьми блуждали лотошники да кричали чуть ли не на всю первопрестольную. Каждый из них расхваливал свой товар и старался перекричать конкурентов.
        - Калачи, горячие калачи с зайчатиной, рыбой, кашей, требухой. Баранки сдобные - для народа съедобные! Во рту тают - желудок набивают! Не зевай - налетай, покупай! С пылу с жару, из печи - раскупайте калачи! Покупайте, денег не жалейте, душу поскорей согрейте!
        - Сколько хочешь за свои калачи? - озорно крикнул Пётр Алексеевич весело кричавшему лотошнику.
        Царь уже хотел было соскочить с саней, но Меншиков упредил его желание и кубарем скатился наземь да тут же рысью метнулся к лотошнику. Быстро снял с его шеи лямку лотка, одел его на себя. Сунул растерявшемуся торговцу алтынник и, не обращая внимания на то, что тот возмущённо кричит ему вслед, побежал обратно к саням царя.
        - Калачи! Горячие калачи! Кому калачи с зайчатиной и требухой? Только что по лесу скакал, да к царю на обед прибежал! - громко закричал Меншиков, наклоняясь пониже, чтобы государь мог получше разглядеть да выбрать себе самый румяный из калачей.
        - Из самого лучшего сдобного теста деланы, мин херц!
        Денщик старался бежать вровень с ходом саней, на которых вальяжно возлегал царь. Пётр Алексеевич весело хохотал. Ему явно понравилась забавная выходка Меншикова.
        - Почём нынче твои калачи, лотошник? - спросил царь, вытирая выступившие от смеха слёзы.
        - Для тебя, мой дорогой мин херц, всё задаром отдам! - воскликнул Меншиков и споткнулся о выступавший на дороге камень, но изловчился, не уронил товар с лотка и лишь дурашливо раскланялся, делая вид, что всё так и было задумано.
        - Э-э, нет! Так дело не пойдёт! - ответил Пётр Алексеевич и сунул в руку Меншикова такой же алтынник, какой пройдоха дал булочнику.
        Зоркий глаз царя успел приметить - сколько заплатил лотошнику его ушлый камердинер. Только после уплаты он взял с лотка сразу десяток калачей и по парочке отдал Николаю и Марфе, а остальные с аппетитом стал жевать сам, не предлагая их Меншикову. А тот уже успел запрыгнуть обратно в сани, не церемонясь взял с лотка горячий калач и не торопясь жевал да по сторонам поглядывал.
        - Голодные, небось? - участливо спросил у Николая царь. - Держите, жуйте, пока ещё что-то есть! А то Алексашка быстро всё сам без вас сожрёт! Скоро приедем к Лефорту, а там и выпить, и поесть вдоволь всего найдётся! А ты чего это, Алексашка, булочника-то обидел? Все пироги вместе с лотком у него за бесценок отобрал. Аль уже совсем забыл, как сам так же, как он, с лотком на шее запаренный по Москве бегал?
        - Как же, такого обидишь! Он сам кого хочешь вокруг пальца обведёт! - ответил Ментиков, сидя подле царя, дожёвывая очередной калач.
        При этом совершенно не стесняясь того, что только что обманул человека. Камердинер улыбался, показывая всем слегка почерневшие от начинающегося кариеса передние зубы.
        - Тю-ю! Да у тебя же, Алексашка, никак зубы уже портиться начали! Небось жрёшь втихаря от меня в три пуза что ни попадя - вот они у тебя и портятся! Как заболят - дай мне знать. Я их тебе вмиг вырву! Охнуть не успеешь!
        Царь вновь расхохотался, а верный денщик лишь болезненно поморщился, будто уже сейчас ему предстоит рвать зубы. Тут раздались крики зазывал, предлагающих залезть на обледенелый столб и достать с его макушки пару новых сапог. Кто-то уже пытается забраться наверх. Даже свои рваные поршни скинул и поставил аккурат рядом со столбом, а теперь залез до середины, а дальше пыжится-пыжится, но тщетно! Столб оказался слишком скользким, и мужик, проклиная всё на свете, под смех собравшейся толпы заскользил вниз.
        На праздник люди старались надеть на себя что получше да поновее. Но по лохмотьям, которые то тут, то там мелькали в толпе, было видно, что далеко не всех в этой жизни коснулась своим крылом госпожа удача родиться в богатой семье.
        Шум-гам, смех, веселье! После патриархальной Москвы Ивана Васильевича для Марфы всё происходящее вокруг неё было одновременно и чудно, и интересно. Даже как-то немного страшновато находиться в таком большом скоплении народа. В своей прежней Москве она не так часто покидала отцовский двор, а если и покидала, то всё больше по церковным праздникам, когда всё происходило без особой суеты и шума, чинно и благородно, в семейной обстановке. На самостоятельные гуляния отец её ещё ни разу не отпускали из дома. Николай ранее пытался объяснить Марфе, что они сейчас находятся в совершенно другом времени. Девушка искренне пыталась умом понять суть вещей, но сердцем - никак не могла принять, что такое действительно возможно.
        Наконец, краем уха услышав обращённый к ней повторный вопрос царя, Марфа покраснела и мельком взглянула на Николая. Муж, как и она сама, с не меньшим любопытством рассматривал Москву Петра Первого. Ведь ни в одном туристическом бюро, ни за какие деньги не сможешь приобрести путёвку по прошлому своей страны, а здесь - вот оно, пожалуйста: рассматривай, щупай, пробуй на вкус. Николай оторвался от созерцания праздничной Москвы и посмотрел на хитро улыбающегося Петра Алексеевича, а затем на скромно потупившую взор жену и ответил за неё:
        - Ясное дело, что по любви! Иначе же никак, Пётр Алексеевич.
        - Ну-ну, дай-то Бог, чтобы так у всех было. Хотя ведь в жизни оно по-разному бывает! Не так ли, Марфа?
        Вопрос царя ещё больше обескуражил и смутил девушку, но она ещё не успела ничего ответить, как царь, едва дожевав последний калач, резво вскочил с телеги и закричал:
        - Смотри, народ, слободские наших горожан на реке на кулачках бьют!
        - Мин херц, ты куда это! Нас в Немецкой слободе адмирал уже давно заждались! - недоумённо всплеснул руками Меншиков и в отчаянии снял с шеи пустой лоток. - Вот так всегда! Увидит что-то и тут же загорится идеей, и пусть тогда хоть весь мир его ждёт! - огорчённо пожаловался гостям денщик царя.
        Государь увидел на реке идущих стенка на стенку в кулачном бою горожан и слободчан и тут же решил присоединиться к горожанам, которые в это время как раз отступали под давлением мощного клина пришлых. Ещё немного - и стенка горожан будет прорвана. Царь подбежал и, не церемонясь, выкинул из рядов горожан самого маленького по росту бойца. На что тот обиженно засопел, забормотал чего-то себе под нос, но шибко протестовать не стал. Видимо, понял, с кем имеет дело. Не так и много найдёшь в Москве людей с таким царским ростом. Пётр Алексеевич азартно закричал, ломанулся вперёд, а верный денщик обиженно откинул лоток на землю и недовольно крикнул кучеру:
        - Стой, шельмец! Не видишь, что ли: наш царь решил себя народу показать!
        Развесёлая колонна царских бездельников остановилась и всей толпой повалила к реке, посмотреть на дерущихся кулачным боем людей. Князь-папа попытался слезть с бочки, но, видимо, Бахус его в это время чем-то отвлёк и… координация «его святейшества» подвела. Зотов с оглушительным грохотом, кубарем скатился с бочки. Растянулся на снегу подле полозьев саней и слабым, жалобным голосом стал призывать хоть кого-нибудь к себе на помощь. Только два карлика подошли к князю-папе и попытались поднять с земли его огромную тушу. После нескольких неудачных попыток они отчаялись, махнули на него рукой и бросили предводителя веселья отдыхать на снегу, а сами шустро засеменили вслед ушедшим к реке сотоварищам по кутежу.
        Остальные пассажиры шутовского поезда не обращали на него совершенно никакого внимания. Многие из них сами неуверенно стояли на ногах, но всё-таки настойчиво шли к своему государю, который в это время с азартом руководил кулачным боем.
        - Давай! Навались, бей их, криворуких! - азартно кричал на реке Пётр Алексеевич, подзатыльниками подгоняя своих.
        И тут же царь уже схватился с кем-то из слободских и почём зря месил того и в хвост и в гриву. Благодаря его стараниям горожане получили возможность надавить на своих соперников, и теперь каждый из них был занят важным делом: отчаянно лупил попавшегося ему под руку строптивого супротивника.
        Неподалёку остановился священник в тёмной рясе. Оглядел столпившийся на реке беснующийся народ, бьющегося на кулачках царя, валяющегося у бочки с вином «святого отца» - перекрестился, затем недовольно сплюнул наземь, резко отвернулся и пошёл прочь, про себя предавая проклятию и анафеме языческое веселье.
        - Подарил же нам Бог царя! Прости меня, Господи, за слова мои грешные! Не по злобе ведь говорю. Сердце кровью обливается, глядя на свершаемые против Твоего учения непотребства. Ну ничего, мы ещё найдём управу на этого богоотступника-еретика!
        Священник вздрогнул от мысли, что от нахлынувшей на него обиды заговорил вслух слишком громко, и нервно оглянулся по сторонам. Но люди не слышали произнесённого им проклятия. Народ вообще не обращал на него никакого внимания. Люди глазели на свиту царя и их дивные экипажи да громко смеялись, тыкая в животных пальцем. А кто-то из них уже побежал поглазеть на дерущегося Петра Алексеевича. Не каждый же день увидишь своего государя в кулачном бою. Царь на голову возвышался над самыми рослыми бойцами, и со стороны всё это действо выглядело так, будто бы взрослый дядька обучает подростков уличной драке. Священник с крыльца церкви еще раз взглянул на царя, на толпу зевак да на стоявших неподалёку стрельцов в красных кафтанах и тяжело вздохнул:
        - Не смогли вы нашу благоверную правительницу Софью поддержать, ироды! Предали! Теперь вот - глазейте да радуйтесь на непотребства свого нового царя-батюшки! Тьфу на вас всех, предатели! Не будет вам радости в жизни! Попомните меня, когда кровавыми слезами вдоволь умываться будете!
        Дверь церкви с резким стуком захлопнулась, а с валявшегося на снегу лотка, с оставшимися на нём крошками от калачей, в небо вспорхнула целая стая ворон и, нервно, громко крича, закружила над золочёным куполом церкви.
        Николай, несмотря на протесты зевак, вместе со всей развесёлой компанией протиснулись в самый первый ряд. Теперь стал хорошо виден бой, а он явно уже подходил к концу. Горожане, руководимые государем, успели сильно потеснить слободчан. Несмотря на то, что тем вначале удалось разгадать маневр городских, Пётр Алексеевич втихаря приказал сменить набившую оскомину тактику, а затем быстро и жёстко зажал противника с обоих флангов, оставив им только узкий коридор для позорного побега с поля боя. Слободчане растерялись от странного манёвра царя, но всё равно пытались стойко сопротивляться. Кое-как у них получилось сдерживать яростную атаку городских не так уж и долго. Наконец всё же слободчане дрогнули, и сначала один боец, а потом другой-третий начали понемногу отступать. Горожане радостно закричали, подбадривая себя и пугая противника громким боевым кличем. Прошло ещё немного времени, и бой был окончен. Городские окончательно сломили слободчан, и те были вынуждены признать своё поражение. Но тем не менее слободские после боя ещё долго махали своему противнику кулаками и грозились отыграться в следующем
году, когда в их рядах уже не будет царя.
        Пётр Алексеевич, раскрасневшийся и запыхавшийся, в немного разорванной курточке, но сильно довольный, не спеша подошёл к Меншикову. Забрал у того треуголку, одел на голову и, повернувшись к Николаю, с озорным блеском в глазах спросил:
        - Не хочешь сразиться в честном бою? Ведь найдутся среди горожан бойцы, кто и «сам на сам» сейчас с удовольствием выйдут! Видел, как мы «стенка на стенку» друг друга лупили? Любо-дорого посмотреть на бой было, но моя всё-таки взяла! Мы наголову разбили слободчан, а теперь ты попробуй свою силушку! Небось в своих Англиях совсем подрастерял её?
        Николай пожал плечами. Ему ещё ни разу не приходилось участвовать в кулачных боях, а оттого и их правил он не знал. В это время подбежал Меншиков и на плечи разгорячённого государя накинул свой овчинный тулуп, но царь заметил недовольно косившегося на него низкорослого бойца, которого он ещё совсем недавно выкинул из стенки горожан да занял его место. Пётр Алексеевич скинул овчинный тулуп с плеч на снег и подозвал к себе обиженного бойца. Тот подошёл неспешным шагом и принципиально отвернулся.
        - Ты пачто не смотришь на меня?! - повысил голос Пётр Алексеевич. - Подошёл к царю - не отводи взора аки подлый вор! Али и впрямь подлое что задумал супротив меня?!
        - Я, Пётр Алексеевич, у тебя ничего не крал! Это ты у меня своровал моё место в бойцовской стенке! Я целых два месяца готовился сам и друзей своих к бою с слободчанами, а теперь что? Вся моя подготовка коту под хвост! Победитель теперь ты! Так што ты у меня победу украл, а значит, не я вор, а ты! - недовольно ответил боец. - У нас же всё обговорено было, и складчина у нас была! Али ты думашь, что у меня есть лишние деньги, шобы за просто так, за здорово живёшь их отдавать?
        - Ты смотри, какой он у нас гордый! Видите ли, место я у него отнял! - рассмеялся Пётр Алексеевич, посмотрел на Меншикова, а затем снова на недовольно надувшегося мужичка. - А ежели ты остался бы в рядах городских бойцов, думаешь, что с твоей помощью они бы одолели слободчан?
        - Да! И деньги были бы моими!
        - Всё равно бы ты свои деньги проиграл! А я ни полушки не взял из вашей складчины! - теперь уже возмутился царь.
        Низкорослый боец ничего не ответил, но снова отвернулся. Меншиков тут же поддержал царя смехом и словом:
        - Ты с кем это споришь, недоумок! Супротив царя пошёл?! Посмотри на себя! Какой ты, а какой Пётр Алексеевич! Ты ж росточком всего - от горшка два вершка! Тебя вот ткни пальцем - ты и завалишься! Выиграть он, видишь ли, надумал! Лучше иди подобру-поздорову, пока наш царь сильно не осерчал! - закончил Меншиков, посмотрел на государя и многозначительно усмехнулся.
        - Мал золотник, да дорог, а в голом поле да за высоким кустом - сам знашь, што делают! - гордо ответил боец и недовольно посмотрел на царёва камердинера.
        - Ты посмотри - какой он у нас наглый! Да я тебя сейчас в капусту покрошу за слова твои дерзкие и неуважительные!
        Руки у Меншикова были заняты овчинным тулупом, который он только что поднял со снега и сейчас не знал, куда его деть, чтобы выхватить из ножен саблю. Пётр Алексеевич удивлённо посмотрел на малорослого бойца.
        - Тебя как зовут-то, храбрец?
        - Васькой с утра ещё кликали! А шо?
        - А ну-ка, давай, Васька, мы с тобой силой померимся, раз ты в себе так серьёзно уверен! Кто победит - тот и прав! Победишь меня - отплачу тебе то, что ты в складчину поставил, да ещё сверху свой серебряный рубль в придачу тебе отдам! Ну а проиграешь - тебя высекут за слова твои дерзкие да ещё ты мне серебряный рубь будешь должен! По рукам? - предложил Пётр Алексеевич.
        - Согласен, - немного подумав, пробурчал боец.
        - Тогда - сходимся, - снисходительно приказал царь и, не сгибаясь, в открытую пошёл на соперника.
        Коротышка сразу пригнулся, ловко увернулся от выставленных перед ним лапищ царя да сразу ушёл ему в ноги. Захватил его под колени и опрокинул на спину. Пётр Алексеевич отлетел в сторону и с размаху упал в глубокий сугроб.
        - Ты это что, гадёныш такой, с царём самым наглым образом вытворяешь! - наконец решившись и бросив тулуп на снег, зло выкрикнул Ментиков.
        Теперь ему наконец-то удалось выхватить из ножен саблю и рвануть к обидчику царя. Боец же не убегал. Напротив, он покорно стоял на месте, даже слегка наклонил голову. Тем самым как бы добровольно подставляя шею под удар острой сабли царского денщика. Но тут за спиной Меншикова раздался громогласный окрик государя:
        - Стой, Алексашка! Он честно бился, не смутился за правду постоять и победил! Уговор - есть уговор! Не смей его трогать!
        Меншиков так с обнажённой саблей и остановился на полпути к абсолютно спокойно стоящему бойцу. Оглянулся на вылезавшего из сугроба царя, от отчаяния сплюнул и бросился помогать тому выбираться, при этом вполголоса поругиваясь:
        - Ну и добрый же ты, Пётр Алексеевич! Я бы на твоём месте его бы в капусту покрошил и не задумался! Это ж надо - так царю дерзить!
        - Поэтому ты и не на моём месте, а на своём, что наперёд думать не хочешь аль не можешь! Царь должен беречь свой народ, а не рубить его почём зря по всякому поводу, как капусту на засолку! И учись отличать лизоблюдов от достойных и честных людей!
        Государь наконец выбрался из сугроба, небрежно отряхнулся и неторопливо подошёл к бойцу, который продолжал скромно стоять с понурой головой. Протянул ему честно заработанный серебряный рубль и задумчиво спросил:
        - Сколько в складчину поставил?
        - Полтинник, - пробурчал коротышка.
        - Во, держи рубь с полтиною! - весело сказал царь и повернулся к Меншикову. - Впредь мне наука будет, Алексашка. Нельзя себе людей только по росту подбирать! Умение да сноровку тоже нужно верно оценивать и тщательно проверять их, особливо, если в дальнейшем сильно понадеешься на человека.
        Затем Пётр Алексеевич вновь посмотрел на гордого бойца и спросил:
        - А ты, Васька, пойдёшь ко мне служить в Преображенский полк?
        - А платить-то мне сколько будешь, государь?
        - Во, деловой мужик! Своего нигде не упустит! - усмехнулся царь. - Двенадцать рублей в год да бесплатная чарка вина для плезира! Годится?!
        - Двенадцать рублей - это, конечно, хорошо, а подумать можно?
        - Думай! Кто ж тебе думать запретить может? Распоряжаться твоими думами даже царь не в силах! - рассмеялся Пётр Алексеевич, а вслед ему вся его разношёрстная компания. - Ну, Николай, а ты не передумал ещё с кем-нибудь «сам на сам» побиться? Али оробел, на меня глядючи, и моего конфуза себе не желаешь? Я вон не испугался поваляться в снегу, хоть и царь, а теперь вот стою перед тобой да только посмеиваюсь!
        Николай посмотрел на государя, затем на хитроватого малорослого крепыша и согласно кивнул головой.
        - Вот и ладненько! Значит, веселье наше продолжается! Кто супротив моего бойца на деньги желает биться? - громко крикнул Пётр Алексеевич и обвёл лукавым взглядом всех собравшихся любителей кулачного боя. - Вот, от меня царский серебряный рубь в общую казну!
        Не каждый же день можно увидеть, как царь дерётся на равных с простолюдинами, поэтому на берегу реки собралось много горожан. Люди всё шли и шли. Кто мимо проходил; кого покликали родственники да знакомые; зеваки всякие переходные; ну и, конечно, участники недавно закончившегося кулачного боя. Они тоже не спешили расходиться, а кто-то из них уже задумал подзаработать себе вовсе и не лишнюю для семьи денежку. Когда ещё за свой здоровый кулак сможешь получить столько денег?
        - Ну, смелее! Ставлю на моего бойца к положенному мною рублю ещё один серебряный рубль! Не робей, кулачники! Выходи по-честному биться!
        - Я не против, штоб подзаработать! - вызвался Василий. - Жене и детям одёжи новой понакупим, старая-то совсем уже посносилась! Теперь на тряпки только что и сгодится!
        Пётр Алексеевич с удовольствием взял на себя роль судьи кулачного боя и весело спросил:
        - Как биться желаете, люди добрые? «Сам на сам» али «сцеплялка-свалка»? Что вам милее по сердцу, то и будет!
        - А давай, государь ты наш дорогой, пусть будет «сцеплялка-свалка»! Так победившему денег поболее достанется! - произнёс крепыш и оценивающе осмотрел Николая. - Держи, Пётр Алексеевич, мою долю. Вот тебе рупь серебром. Жёнке и детишкам берёг, да, ладно - была не была! Можа, и отыграю более, чем вложил!
        - А полтину чего зажал? - улыбаясь спросил царь.
        - Жёнке и детям на всякий случай приберегу. Вдруг шо не так пойдёт!
        - Ты смотри, какой хитрый! Всё ж боишься проиграть?
        - Не боится только дурень, а я ешо пока головою не тронулся! - пробурчал коротышка под заливистый смех Петра Алексеевича.
        Народ вновь одобрительно загудел. Василий подал царю обратно его же серебряный рубль и с важным видом встал в сторонке.
        - Каждый боец ставит за себя сколько может! Никого не неволю! Но думайте: чем больше денег сдадите в складчину тем больше сможет получить победитель, ибо он заберёт себе все деньги - и это будет честно! Так что у каждого из вас имеется возможность получить столько денег, сколько все вы положите в общую казну! Ну а в придачу к деньгам победитель получит ещё и славу лучшего бойца города Москвы да от меня подарок! - задорно и весело крикнул Пётр Алексеевич. - Выходи кто биться желает и подходи по одному ко мне с деньгами. Я сегодня буду вашим судьёй, а заодно и казну вашу хранить буду! Доверяете мне, люди?
        Толпа в азарте одобрительно закричала, и к царю по одному стали подходить бойцы, желающие сегодня попытать удачу. Когда последний желающий биться внёс свой вклад в общую кассу, Пётр Алексеевич подошёл к Николаю.
        - Давай и ты свою долю, гость мой любезный!
        Николай снял с пояса кошель и достал оттуда английскую серебряную монету. Царь принял её, внимательно рассмотрел профиль Елизаветы II и сказал:
        - Ты смотри - какая у тебя после путешествия монета в закромах твоих завалялась. Значит, видно, и вправду не врёшь, что в Англии побывал. Сейчас, помнится, у них брат Вильгельм правит, но серебро у твоей монеты доброе, примесей посторонних мало, поэтому принимается! Всё, кулачники! Деньги на ваш бой все собраны, можно начинать «сцеплялку-свалку»!
        Николай отступил к Меншикову который стоял за спиной государя, и тихо спросил у него:
        - А какие правила у этой самой «сцеплялки-свалки»?
        - Тю! - удивлённо произнёс камердинер царя. - Так ты, видать, совсем в своих Европах одичал. Простых вещей уже совсем не помнишь? Так там те же правила, что и «сам на сам». Только тебе придётся по очереди на кулачках биться со всеми вызвавшимися кулачниками, до своей полной победы или до полного изнеможения и поражения. И тогда тебя обязательно побьют, ну а ежели всё же устоишь супротив их усех - тогда твоё счастье! И будет тебе слава на целый год, а главное - это деньги, что в складчину собрали, все твои будут, а нет - тогда не обессудь, сам вызвался биться! Хотя разве это деньги, что в бойцовскую казну царь сейчас собрал? - фыркнул Меншиков. - Я бы за такие деньги биться никак не стал бы, а тем более, я смотрю, уже целая дюжина здоровяков, желающих супротив тебя выйти, уже поднабралась! Так что могу только тебе посочувствовать! Ох и намнут же они твои бока, князь! Чую, совсем не до веселья и праздника тебе сегодня у Лефорта будет. Ну да ладно, иди уж, заждались тебя, родимые! Во как они глазищами тебя ощупывают! Прямо жуть какая-то!
        Меншиков залился смехом, а Марфа, стоявшая в толпе неподалёку от мужа, услышала объяснение камердинера царя и тихо охнула, но тут же закрыла рот ладошкой и умоляюще посмотрела на Николая. Тот молча подошёл к ней, подмигнул, потрепал за плечо, отдал кошель и шпагу да вернулся в круг.
        Разыграли очередность. Для смягчения удара все бойцы надели толстые рукавицы, и пошла-поехала свалка-махалка. Первого соперника Николай одолел довольно легко. Тот попытался свалить его размашистым, лихим ударом в ухо, но - бывший опер подставил скользящий блок и нанёс запястьем ладони удар в подбородок. Соперник как пуля отлетел назад и упал на спину, на лёд. С трудом встал на четвереньки, усиленно затряс головой. Его друзья-соперники тут же обрадовались уменьшению числа конкурентов.
        - Всё, Мишка! Иди к жене домой, пусть она тебя пожалеет! - громко смеясь, кричали «доброхоты».
        Поверженный боец начал было оправдываться, что, мол, случайно поскользнулся и не заметил удар, но его всё равно дружно уговорили идти домой. Каждый последующий боец мотал на ус ошибки предшественников и старался действовать более осторожно и на хитрости Николая не попадаться. Это им помогло держаться против него несколько дольше.
        С одиннадцатым соперником пришлось изрядно повозиться. Прям какой-то медведь попался. Никакие удары Николая на него будто бы и вовсе не действовали. После каждого пропущенного удара тот только упрямо мотал головой и снова шёл вперёд. Здоровый мужик, на полголовы ниже Николая ростом, но чуть ли не в два раза шире его. О таких говорят: «Косая сажень в плечах». В то же время удары здоровяка были прям что выпущенные из пушки чугунные ядра. Мощные, аж всё тело после них сотрясалось. У Николая уже все руки были отбиты, и они нещадно болели, но поставленная на кон честь бойца была для него в тот момент превыше неприятности болевых ощущений. Он терпел боль, пытаясь уходить от ударов соперника и выматывая его постоянным движением и угрозами. Толпа недовольно улюлюкала, ибо со стороны это выглядело так, будто бы Николай уклоняется от схватки. Но царь не вмешивался в поединок, а лишь внимательно наблюдал за действиями своего нового знакомого. Наконец помаленьку боец-гора всё-таки стал сдавать. Сказалось то, на что и рассчитывал Николай. Физическая сила зачастую даётся природой за счёт некоторой потери общей
выносливости организма, если её специально не подтягиваешь до нормы.
        Здоровяк начал уставать, и это стало заметно даже зрителям. Они нетерпеливо покрикивали на своего любимца, требуя, чтобы тот собрался, немедленно пошёл в атаку и добил чужака. Но их кумир стал всё чаще промахиваться, а заодно и открываться, получать неприятные удары. В конце концов он пропустил коварный удар под сердце. Николай постарался бить дозированно, чтобы не погубить такого замечательного бойца. Силач удивился странному удару, усмехнулся, сказал: «Нишшо…» - и рухнул на лёд как подкошенный. Народ заревел на здоровяка. Люди возмущались и кричали, требуя от него, чтобы тот встал и продолжил бой. Они не понимали, что на самом деле произошло. Всем им хотелось немедленно наказать чужака за то, что тот «нечестно» тянул время, но гора мышц лежала на льду реки без движения. Помаленьку галдёж затих, и народ уже стал беспокоиться о том, жив ли их лучший московский кулачный боец? Пётр Алексеевич с удивлением, подозрительно покосился на Николая и, расталкивая скопившуюся вокруг тела здоровяка публику, подошёл к нему; присел на корточки и, будто бы настоящий лекарь, стал прощупывать на руке пульс своего
пациента. Через некоторое время удовлетворённо кивнул головой и облегчённо произнёс:
        - Жив!
        - Через пять минут придёт в себя, - прокомментировал Николай.
        - А ты почём это знаешь? - вновь закралось подозрение у государя, и он тихо, чтобы не слышали остальные, спросил: - Ворожбой в драке пользуешься?
        - Нет, выверенной техникой смертного боя.
        - Апосля меня научишь всем своим подлым хитростям, а затем и некоторых людей моих. Посмотрим, как это у тебя получится. Мне нужно крепкое войско, и всякое умение да ловкость моих солдат и офицеров на поле боя вельми может пригодиться нашему Отечеству.
        Николай лишь согласно кивнул головой, а царь обратился к коротыпгу-крепышу Ваське:
        - Ну что, сразу сдаёшься али помучаться ещё немного желаешь?
        Крепыш только ещё больше насупился и с вызовом в голосе пробасил:
        - Можно трохи ящо и помучиться!
        - Сам сказал. Я тебя за язык не тянул, так что потом мне не жалуйся, ежели вдруг тебя мой боец ненароком покалечит.
        Крепыш лишь пожал плечами и насупившись пошёл на Николая. Снова завязалась упорная схватка. Васька не зря всё это время простоял в сторонке и внимательно наблюдал за действиями своего будущего противника. Ему казалось, что теперь ему будет гораздо легче биться, к тому же Николай несколько притомился от только что проведённых одиннадцати боёв. Василий настоль расхрабрился, считая, что его противник уже почти полностью выдохся, что даже стал иногда пробовать применять только что увиденные, но должным образом не отработанные приёмы и, естественно, делал это весьма неуклюже.
        - А ты, я смотрю, больно уж глазастый мужик, - констатировал факт сыскарь.
        - А ты думашь, што ежели мы простые мужики, а не князья какие-то, то значит, и совсем дурашки беспросветные? - с вызовом в голосе произнёс крепыш. - Научился за морем всяким премудростям бойцовским и полагаешь, что всех тут…
        Резко оборвав себя на полуслове, Васька рыбкой, шустро поднырнул под руки стоящего в стойке Николая и хотел произвести ему удар снизу, «в душу», или, как сейчас бы сказали, - удар в «солнечное сплетение». Боец попытался воспользоваться преимуществом своего небольшого роста, но… Николай тут же резко опустил вниз руки, отбив предплечьями коварный удар, а заодно отвёл обе руки соперника в сторону и с разворота правым локтем нанёс свой удар в подбородок противника. Удар получился мощный. Глаза крепыша тут же остекленели, и он как мёртвый, бревном упал на лёд. Николай даже заволновался: не убил ли он парня почём зря? Тут из толпы вдруг выскочил ещё один Васька. Абсолютная копия того, что сейчас лежал на льду. Лицо у парня потемнело, руки тряслись мелкой дрожью.
        - Убили! Как есть убили мого брательника, изверги бездушные! - истерично закричал неизвестно откуда взявшийся близнец и, упав на колени, приложил ухо к груди брата.
        Пётр Алексеевич, как и Николай, с тревожным чувством выжидали. Прошла томительная минута, и человек просветлел лицом.
        - Не-е, живой ящо мой брательник. Сердце у него стучит, но чего это он не встаёт? - вновь встревожился брат и стал отчаянно трясти Ваську. - Вставай! Ты живой аль нет?! Поднимайся же ужо!
        Голова крепыша безвольно моталась из стороны в сторону. Николай уже хотел остановить бессмысленную тряску человека, но тут Василий внезапно пришёл в себя. Открыл глаза и осипшим голосом спросил:
        - Где это я?
        Но заметил лицо брата и весьма удивился:
        - Ты, Сенька, чаго это слёзы льёшь? Обидел тебя хто? Ты мне только скажи! Я сейчас его проучу!
        Васька уже хотел подняться на ноги и снова ринуться в бой. Даже сел, но… тут его зашатало. Лихой боец ойкнул и вновь повалился на лёд.
        - Всё! - удовлетворённо произнёс Пётр Алексеевич. - Твой брат сегодня больше не кулачник. Проиграл он свои денюжки, не повезло ему!
        - Как же так? Он же свому хозяину восемь Рублёв как должон. Брательник обещал тому их сягодня апосля кулачного боя ужо вернуть! Оттого тот его и отпустили сюды на потеху побиться. Хозяин же Ваську теперь батогами всяго изобьёт до смерти, ежели тот хоть часть денег ему не отдаст! А у брата ящо и жена шибко прихворала да детей ужо совсем кормить почти нечем! - со слезами на глазах зачастил Сенька. - А я же сам помочь-то ему ничем не могу! У меня целых пять Рублёв долгу накопилося, и в бою я не такой ловкий, как мой братишка!
        - Молчи! - еле слышно цикнул на близнеца лежащий на льду Василий. - Сейчас вот маленько полежу, оклемаюсь, а там и решать будем: как мы с тобой дальше жить намереваемся!
        В полной тишине Пётр Алексеевич молча передал Николаю его выигрыш. Получилось те самые восемь рублей, что так были нужны Василию, да ещё и с хвостиком. Никто из собравшихся не кричал здравицу победителю, не хватали его на руки и не подкидывали до небес. Николай молча забрал у царя деньги и пошёл к жене. В большинстве своём бедный народ недобро смотрел ему вслед. Ведь как же, судя по одежде богатый задавака отобрал у их бедолаги последнюю надежду откупиться от хозяина.
        Николай взял у Марфы кошель, достал из него пять золотых монет и прибавил их к своему выигрышу. Затем подошёл к лежащему на льду крепышу и вложил деньги ему в руку.
        - Вот возьми, Василий! От чистого сердца отдаю тебе их! Ты хороший кулачник и честно заслужил свой выигрыш. Считай, что это - мой подарок тебе за то, что достойно со мной бился!
        Было видно по глазам Васьки, что ему очень нужна сейчас помощь. Сильно зажатый кулак с деньгами говорил сам за себя. Некоторое время он так и держал его сжатым, но затем протянул деньги обратно Николаю и гордо произнёс:
        - Забери их себе, ты победил! Значит, это твои деньги!
        - Хорошо, если ты такой гордый, то будем считать, что эти деньги тебе дали впрок за вашу с братом будущую службу в царском полку. Вы же хотите расплатиться и уйти от своего хозяина? Пётр Алексеевич вам службу в Преображенском полку предлагает, а я вас там настоящему кулачному бою научу! Тогда уж точно с вами не всякий сможет справиться!
        Услышав такие слова, Пётр Алексеевич с интересом посмотрел на Николая и спросил у Васьки:
        - Кто у тебя хозяин?
        - Боярин Хворостин. У нас единый с братом хозяин. Он и послал меня за ним, дабы мой брательник обратно побыстрее вертался. Там коровий навоз на поля развозить надобно. Боярин ужо ругается матерно, а тут с Васькой такое вот горе приключилось. Я ужо подумал всё - хоронить мне теперь маво братишку, а на гроб и тот у меня денег совсем нетути, - ответил за себя и за брата Сенька.
        - Сейчас пойдёте в Преображенское село! Найдёте там генерала Головина - скажете, что я вас прислал, а вашему боярину я потом бумагу отпишу, что забираю я вас у него вместе с вашими семьями! Раз такие сильные - будете у меня пушкарями служить! Всё, пошли! - приказал Пётр Алексеевич, особо выделяя при этом слово «боярин». Уж, видно, очень они его достали эти «бояре да князья».
        Весёлая свита царя направилась обратно к своему шутовскому поезду, по дороге воспевая хвалебную оду Николаю. Тот шёл, скромно опустив голову, а Марфа не шла, а плыла подле него и гордо поглядывала на своего суженого.
        Князь-папа сладко спал у своей бочки с вином, завернувшись в толстую бобровую шубу. Проходя мимо него, царь остановился, оглядел спящего дьякона и пнул того под зад. Затем нагнулся и закричал прямо в ухо:
        - Пожар! Горим! Спасайся кто может!
        Мирно спавший на снегу предводитель потехи громко засопел, заворочался, неловко приподнялся на ноги и уже был готов бежать куда глаза глядят, но Пётр Алексеевич, давясь от смеха, схватил его за руку, сделал строгое лицо и приказал своему окружению:
        - Помогите ему, братцы, забраться обратно на бочку и поехали дальше! Впереди нас всех ждёт развесёлая ночь! Столы уже ломятся от еды и выпивки!
        Через десять минут процессия снова тронулась в путь, а в Немецкой слободе генерал-адмирал Франц Яковлевич Лефорт уже совсем заждался своих дорогих гостей.
        Глава 2
        Кузница кадров
        Уже начинало темнеть, когда царский шутейный эскорт прибыл в Немецкую слободу Экипажи ехали по ровным и прямым как стрела улицам, вдоль которых располагались чистенькие, опрятные дома иностранцев. Такие аккуратные домики с обязательным палисадником или небольшим садиком. Самих жителей слободы на улицах почти что не было. Они считали, что будет благоразумнее отсидеться в своих добротных жилищах, подальше от опасных зверей, которые тащили сани развесёлой, шумной компании царя. Самые храбрые из них осторожно, с опаской подглядывали через окна из-за занавесок.
        Николай с любопытством наблюдал за Петром Алексеевичем, который с горящим взором оглядывал всё вокруг. Весь его вид свидетельствовал о том, что государю здесь действительно нравится. Царь обернулся и с азартом в голосе спросил:
        - А скажи-ка мне, Николай, будет ли твой Лондон больше Кукуя?
        - Смотря сколько жителей в твоём Кукуе наберётся, государь?
        - Алексашка, ты здесь раньше жил у Лефорта в услужении! Сколько этих самых немцев у нас в Кукуе уже поселилось? - спросил Пётр Алексеевич у своего камердинера.
        - Его светлость Лефорт утверждал, что уже сотни две тыщ человек наберётся, и не меньше того, ежели всех их считать вместе с семьями и детьми! А эти немцы из Европы к нам всё едут и едут! Как будто у нас здесь мёдом намазано! - без запинки ответил камердинер.
        Пётр Алексеевич с довольным видом похлопал по плечу Меншикова и гордо произнёс:
        - Что ни спроси у моего Алексашки - всё знает, ежели ему кто-то, когда-то, чего-то сказал! Даже всякую ерунду, и ту буквально на лету запоминает. Ему и записывать даже без надобности - всё помнит, бестия! Хотя сам он только что свою фамилию на бумаге поставить и умеет! Веришь, он мне иногда эту самую бумагу и заменяет тем, что запоминает всё, что я ему говорю, слово в слово! Одним словом - молодец! Запоминает, а заодно и сам кое-чему учится. Ведь никогда наперёд не знаешь какое тебе знание в жизни может пригодиться. А по сему - чем больше знаешь али какие навыки полезные освоил и ремёсла, тем лучше и тебе самому и семье твоей будет, да и немалая в том государству польза!
        - Если так, государь, то Лондон вроде твоего Кокуя будет. У тебя ещё Москва есть. Так что, Кокуй и Москва вместе по числу жителей с английским главным городом может и потягаться! А так в Европе очень много городов гораздо меньше Кукуя будут, - ответил Николай.
        - Во! Слыхал, Алексашка! В Европе в их самых больших и важных городах жителей не больше нашего Кукуя, а учиться всяким наукам нам приходится к ним ездить! Никуда такое не годится! Непорядок это! Надо нам сделать так, чтобы Европа к нам учиться ездила, а не мы к ней с поклоном да просьбами всякими ползли!
        Пётр Алексеевич хотел ещё что-то сказать, но тут загрохотали выстрелы, и всё небо над Немецкой слободой озарили вспышки фейерверка. Огненные всполохи разрывались в начинавшем темнеть небосводе и ярким светом освещали восхищённое лицо царя. Внезапно к грохоту канонады присоединился рёв испугавшихся животных. Запряжённые в экипаж шутовского кортежа звери просто сходили с ума: визжали свиньи, лаяли собаки, ревели медведи в царской упряжке. С каждым выстрелом нервозность зверей всё возрастала и возрастала. Царский кучер с огромным трудом криками и кнутом пытался удержать мощные порывы медведей вырваться на свободу. Животные хотели убежать, чтобы спрятаться подальше в лесу от этого бедлама. Наконец прозвучал завершающий аккорд салюта в честь прибытия в Немецкую слободу царской особы. Он оказался самым сильным и зрелищным. На фоне самых ярких звёзд, сумевших проступить на фоне ещё достаточно светлого неба, появился пылающий вензель Петра Алексеевича в виде буквы «П». По замыслу организатора он символизировал его власть над раскинувшимися под небесами московскими землями. Государь нисколько не обращал
внимания на рёв ошалевших животных. Он любовался красотой и мощью фейерверка. Для него самым важным было умение и чёткая слаженность действия пушкарей при проведении залпов орудий и запуске ракет.
        - Молодец, сукин сын, Лефорт! Красотища-то какая! Награжу его! Непременно награжу! - восторженно закричал государь.
        Прямо в санях вскочил на ноги и гордо оглядел собравшуюся толпу людей. В это время где-то совсем рядом раздался ещё один оглушительный залп. Царские сани резко рванули с места. Кучер попытался удержать перепуганных медведей, но теперь уже тщетно. Звери оказались совершенно неуправляемы. Они понеслись по улицам, волоча за собой сани с государем. Расхрабрившиеся жители слободы, рискнувшие показаться на глаза царственной особе и посмотреть на красивый фейерверк, с громкими криками испуганно прятались по домам.
        Пётр Алексеевич потерял равновесие и завалился на сани поверх Меншикова. Тот заполошно заорал. То ли мощные царские телеса поломали ему там что-то, то ли что-то защемили, но казалось, что вопли денщика перекрывали рёв медведей, те от обуявшего их не на шутку страха понеслись ещё быстрее. Николай тоже потерял равновесие и повалился рядом с Марфой. Лицо девушки было белее мела от ужаса, но она старалась держаться и, когда Николай упал подле неё, только легонько пискнула.
        - Лежи и не вставай! - прокричал Николай и на четвереньках рванул к облучку кучера.
        Того уже в санях не было. Лишь где-то далеко позади раздавался его испуганный крик. Благоразумный кучер посчитал, что для него будет лучше, если он не станет проявлять никчемный героизм, а просто свалится в первый попавшийся сугроб. Своя шкура для него всё-таки оказалась ближе к телу. Тут уж не до жиру, а быть бы живу и совершенно не до спасения царя!
        Николай тем временем подхватил свободно болтающиеся вожжи и попытался остановить взбесившихся медведей. Да куда там! Сил не хватало. Медведи несли как ошалелые напролом: через кустарники, овраги, при этом абсолютно не разбирая перед собой дороги. В любую секунду сани могли опрокинуться или их могло занести на крутом повороте да крепко ударить как о придорожный камень, так и об угол любого попавшегося на пути дома. Нужно было во что бы то ни стало что-то предпринять, и незамедлительно. Решение к Николаю пришло тут же. Если у пациента болит зуб, то у него удаляют именно зуб, а не всю челюсть. Сыскарь пошарил рукой в сене под облучком - и не просчитался. Запасливый кучер всегда при себе имеет средства для починки внезапно сломавшейся телеги или саней. Да и от лихого человека оборониться ими сподручно. Нащупав холодный металл да деревянную рукоять, Николай вытащил острый топор и тут же стал рубить кожаную упряжь, в которую были запряжены взбесившиеся медведи. Кожа легко поддалась. В разные стороны полетели её ошмётки, но это не помогло решить проблему. Оставалась ещё упряжь на шее медведей, а
подобраться к ней поближе было затруднительно. Звери продолжали тянуть за собой сани. Их теперь стало ещё больше подбрасывать на неровностях дороги, кидать из стороны в сторону. Казалось, ещё мгновение - и гибель экипажа уже была бы просто неминуема. Тогда Николай решил рубить оглобли. Не с первого раза, но всё же ему удалось приноровиться; и с третьей или пятой попытки, но всё же перерубил их. Медведи наконец вырвались на свободу, да так и поволокли за собой обрубок оглобли. Николай для пущей острастки ещё громко крикнул им вслед и замахнулся топором на оглянувшихся зверей. Те побежали ещё шустрее и уже более не оглядывались. Лихо пересекли по льду реку да, ломая попадавшиеся на пути кустарники, бежали, пока не скрылись в густом лесу из виду.
        Сани по инерции ещё некоторое время катились под гору, но наконец-то замерли у самой кромки крутого обрыва. Прямо над рекой. Ещё немного - и они могли бы опрокинуться вниз, а дальше через острые камни летели бы прямо в реку на ненадёжный лёд. Остался ли Пётр Алексеевич жив, если бы сани вовремя не остановились, - никому не известно.
        Николай вытер свободной рукой со лба пот, выступивший то ли от такой шальной мысли, то ли - от суеты и волнения, да так, с топором в руке, и обернулся с раскрасневшимся лицом к лежащему в санях царю. Петр Алексеевич, увидев Николая с занесённым над собой топором, мгновенно изменился в лице. Ему показалось, что стрелец занёс над ним огромный бердыш. Кровь отхлынула от лица государя, оно стало абсолютно белым; губы сжались в узкую полоску, и царь задрожал всем телом противной, мелкой дрожью. Сознанием вновь овладели жуткие детские картины воспоминаний о кровавом стрелецком бунте, о жестокой расправе обезумевшей толпы над безоружными людьми.
        В тот день разъярённые стрельцы сбросили на колья Матвеева и Долгорукова-младшего, а затем ошалевшая от вида крови толпа ворвалась в Кремль и стала убивать всех, кто был так или иначе связан с семьёй Нарышкиных. Поэтому, кроме самих Нарышкиных, были убиты: Долгорукий, Ромодановский, Черкасский, Салтыков, Языков и многие другие бояре. В тот день в Кремле человеческая кровь лилась рекой. Поговаривали, что после этих трагических событий долго ещё по ночам в палатах Кремля были слышны стон и плач людской. Тогда-то у самого Петра Алексеевича жизнь висела на тонкой, совсем слабенькой ниточке, и лишь провидение спасло его самого и мать от неминуемой погибели.
        Меншиков, не раздумывая, тут же всем телом прижал собой государя к саням, не давая ему вырваться. Одновременно он стал беспрестанно гладить его по голове да что-то тихо нашёптывать на ухо. Николай растерялся. Денщик поднял голову, зло посмотрел на него и грозно цыкнул:
        - Топор спрячь, дурак!
        Сыскарь понял свою оплошность и быстро запрятал топор обратно в сено под облучок. Затем беспомощно оглянулся на Меншикова. Тот всё ещё успокаивал царя. Но тут неожиданно послышались приближающийся топот копыт, лошадиное фырканье да громкое гиканье наездников. Из-за поворота улицы выскочила кавалькада вооружённых пистолями всадников. Николай насторожился и быстро потянулся за пистолетом, который, как всегда, находился у него в кобуре, под левой рукой. Вспомнил, что мог применить оружие против медведей, но решил, что всё сделал правильно. Ибо раненый зверь намного хуже испуганного и непредсказуем в поведении, а промахнуться при такой тряске и суете было проще простого. Да и дикий зверь не виновен в человечьей дурости.
        Меншиков недовольно обернулся и увидел приближающегося верхом «турецкого султана» в расшитом золотом халате и чалме с пером жар-птицы да в окружении свиты, с пистолей в руке. Камердинер тут же просиял лицом. Приподнял голову царю и указал на многочисленную кавалькаду.
        - А вот, мой дорогой мин херц, и сам адмирал Лефорт со своей свитой к нам на подмогу пожаловал!
        - Как там царь?! - взволнованно воскликнул подъехавший «султан» и ловко спрыгнул с лошади на землю.
        Затем, всем видом показывая озабоченность, поспешно подбежал к царским саням, упал перед государем прямо в снег на колени и умоляюще произнёс:
        - Не вели меня казнить, Пётр Алексеевич! Ради твоей потехи всё организовал! Удивить тебя очень хотел самым лучшим фейерверком, да один из пушкарей мал-мал перестарался и от излишнего волнения слишком пальнул не ко времени, а за ним с дуру и остальные палить начали! Я, как только понял, что случилось, так тут же к тебе на выручку бросился! Никак не хотел я тебя подвести, мой любимый владыка! Это только лишь неловкая конфузия, мой государь! Все мои думы были исключительно о том, чтобы только лишь обрадовать тебя. Я ведь знаю, что ты безумно любишь огненные забавы! А всех пушкарей я непременно накажу по всей строгости! Будь уверен: каждый из них получит по пятьдесят ударов плетью, а хочешь - я вообще велю их всех казнить к чёртовой матери!
        Приступ у Петра Алексеевича уже закончился. Он недоверчиво оглянулся по сторонам. Увидел лицо растерянного Николая и стал внимательно всматриваться в его глаза. Долго молчал, что-то обдумывая. Меншиков боялся, что царя вновь может одолеть нервный приступ, но он внезапно заразительно рассмеялся и повернулся к Лефорту.
        - Высеки пушкарей хорошенько плетьми, но не убивай и не калечь! На их обучение деньги из казны были немалые потрачены, а хорошо обученные люди нам ещё пригодятся в будущих военных компаниях! - приказал Пётр Алексеевич и повернулся к Николаю. - Вот, познакомься, Лефорт! Перед тобой прямо на санях стоит лучший кулачный боец Москвы, а теперь ещё и мой спаситель! Его зовут Николай… Как твоего батюшку-то звали, царский спаситель?
        - Все Иваном кликали, - скромно опустив голову, ответил Николай.
        - Значит, ты будешь Николаем Ивановичем Бельским! Прошу тебя, Франц, сего человека любить и жаловать всеми соответствующими почестями, как государева спасителя! Думаю, что ты с ним подружишься! Кстати, он и на твоём французском языке умеет хорошо изъясняться. Можешь при случае проверить его познания в языках!
        Пётр Алексеевич уже совсем пришёл в себя. Будто бы и не было приступа тяжёлого недуга. Он весело оглядывался по сторонам, улыбаясь слез с саней. Подошёл к краю обрыва, заглянул вниз. До реки было саженей шесть, да весь берег внизу был усыпан торчащими из снега острыми камнями. Лишь следы убежавших прочь медведей вели на противоположный берег реки, в густой лес. Царь удивлённо присвистнул. После чего повернулся к продолжающему стоять в санях Николаю. Подошёл, крепко схватил и легко приподнял почти стокилограммовую тушу сыскаря с саней, а затем поставил перед собой на землю да трижды смачно расцеловал. Снова рассмеялся, озорно ткнул кулаком в грудь спасителю и произнёс:
        - Теперь по моему указу неотлучно будешь подле меня, а в подарок за храбрость твою и моё спасение отпишу тебе деревню подле Москвы заместо той, что твой род потерял, а в самой Москве - справный дом тебе подыщу!
        Царь оглянулся на всё ещё сидевшую в санях Марфу. Она уже отошла от страха. Щёки вновь заалели, указывая на молодость и здоровье.
        - А что, хороша у тебя девка! Если бы не твоя была да ты был бы не мой спаситель, может, даже и отбил бы её у тебя!
        От таких слов Марфа засмущалась, покраснела и скромно опустила голову. Она не смела посмотреть в сторону молодого царя.
        - Во, какая скромница! Сразу видно: русская! Немки - они не такие! Стыда в них гораздо менее нашего!
        Пётр Алексеевич громко рассмеялся, а когда он замолк, за его спиной внезапно раздался надменный женский голос с нотками недовольства:
        - А какие они - эти немки, ваше величество?
        Этот голос был прекрасно знаком государю.
        Он резко обернулся, но сразу не смог определить, от кого он идёт. Верхом на лошадях сидели одни солдаты. Зазвучал заливистый смех, и только тогда государь обратил внимание на сидящего позади всех верхом на лошади молодого всадника в длинной накидке. Не по размеру шапка надвинута на самые глаза. Всадник медленно развязал завязку на тонкой шее, и плащ из грубой ткани соскользнул на снег. Вслед за ним на снег полетела чёрная треуголка. Теперь всем стало хорошо видно, что перед ним верхом на лошади сидит не солдат, а молодая дама. Она была не по сезону легко одета. В ярко-красном шёлковом платье с зауженной талией и с весьма фривольным, глубоким декольте. Царь засмотрелся на белоснежный блеск шёлка кожи улыбающейся девицы. Она весьма хорошо смотрелась в ярком свете луны. Девица громко засмеялась и протянула царю правую руку предлагая тем самым помочь ей слезть с лошади. Пётр Алексеевич бегом подскочил к даме.
        - Здравствуй, Анна! Никак не ожидал тебя здесь встретить! А ты прекрасно выглядишь верхом на лошади, прямо как амазонка с заморской картины.
        Пётр Алексеевич словно пушинку подхватил девушку с лошади и поставил её перед собой. Внимательно оглядел, прижал к себе и страстно расцеловал.
        - Ты думаешь, что я брошу своего большого русского медведя? - томным голосом произнесла красавица, не делая попыток вырваться из крепких рук государя.
        Она слегка повернула голову и вызывающе посмотрела на незнакомку, сидящую в санях. Пётр Алексеевич отследил направление её взора. Марфа в это время с любопытством разглядывала обнимающуюся пару. Для неё это было в диковинку. В Москве Иоанна Васильевича за такое прилюдное, безнравственное деяние можно было бы дорого поплатиться.
        - Кто это? - надменно спросила Анна, указав недовольным взглядом на продолжающую в присутствии царя сидеть в санях девушку.
        - Да так, не обращай внимания. Жена одного из моих новых слуг! - пожал плечами царь и ещё крепче сжал в своих объятиях всадницу. - Представляешь, ему сегодня удалось спасти мою жизнь! А я ведь мог до тебя и не доехать!
        Анна лишь глухо ойкнула да недовольно посмотрела на государя. Затем отстранилась и фыркнула:
        - Ты мне делаешь больно, русский медведь!
        Тут подъехала карета, установленная на полозья, покрытая лаком и богато отделанная золотом. На её двери красовался золочёный вензель Лефорта. Владелец кареты, опережая своего кучера, стрелой метнулся к двери, открыл её и - широким жестом пригласил государя сесть на мягкие, ярко-красные бархатные сиденья:
        - Прошу, мой государь! Во дворце уже всё готово к встрече!
        Пётр Алексеевич взял под руку Анну и не торопясь повёл её к карете. Та в это время сравнивала оттенок цвета обивки сидений в карете с цветом своего наряда. Оттенки совпали идеально, и дама удовлетворённо улыбнулась. Она хорошо помнила, с кем каталась в этой карете и почему цвет обивки так подходит к её платью.
        Проходя мимо Лефорта, царь приостановился и сурово посмотрел на своего фаворита. Отчего тот стал белее недавно выпавшего снега. Наступила полная тишина. Казалось, что даже шумящий в вершинах елей ветер смолк. Пару минут царь сурово смотрел на адмирала, с которым ещё совсем недавно вместе отбивал у турок крепость Азов. Но вдруг громко рассмеялся, отпустил руку Анны и схватил в объятия Лефорта.
        - А всё-таки порадовал ты меня своим фейерверком, дружище! От души порадовал! Умеют же европейские черти праздники красиво оформлять! А у нас сегодня Масленица, а значит, и праздник для Всешутейшего, Всепьянейшего и Сумасброднейшего Собора! Посему всех приглашаю принять самое непосредственное участие в торжествах! Приказываю пить, веселиться и радоваться всем! Кого замечу в неискренности отмечания нашего праздника - будет лично мною наказан штрафной из «Двуглавого Орла»!
        Пётр Алексеевич задорно рассмеялся и внимательно оглядел своих соратников. Те понимающе заулыбались. Они прекрасно знали объём сего царского штрафного сосуда.
        - Прости ещё раз, государь, что своим фейерверком твоих зверей распугал! - низко склонившись в поклоне, произнёс Лефорт. - Сейчас же прикажу немедленно сыскать твоих сбежавших медведей и вернуть их тебе!
        - Что дикие звери, мой дорогой Франц! Главное - это чтобы мои люди в трудный для меня момент зверьми не оказались. Не струсили да не сбежали бы от меня, а тем паче - не впились бы мне зубами в горло со звериной злобою и не разорвали бы на части!
        Пётр Алексеевич резко сменил выражение лица. Он перестал улыбаться и с суровым видом осмотрел собравшихся. Никто не посмел и слово молвить в своё оправдание. Все лишь склонили в почтении головы, давая понять царю, что они в полной его власти. Анна сразу же отвела взгляд в сторону, будто бы и не расслышала речь царя. Она стала рассматривать растущую на берегу реки высоченную ель. Там кукушка пристраивалась в чьём-то заброшенном гнезде. Немка усмехнулась, посмотрела в глаза царя и - поспешно сделала глубокий реверанс, будто бы ненароком показывая тому выступающие из декольте округлые груди. Усы Петра Алексеевича тут же затопорщились, и он оглянулся. Но никто, кроме него, не смотрел на выставленные напоказ прелести Анны. Его свита продолжала стоять, почтенно склонив головы. Царь довольно крякнул и приказал:
        - Едем во дворец! Гулять сегодня будем до упаду! Как-никак, а у нас праздник Всепьянейшего Собора!
        Посадив Анну в карету и уже поставив ногу на ступеньку, он спохватился и дёрнул за рукав направившегося к лошади Лефорта:
        - Как остальные мои люди? Все живы?
        - С остальными твоими людьми ничего страшного не произошло, Пётр Алексеевич. Думаю, что сейчас они уже все во дворце. В отличие от твоей упряжки, их «скакуны» были не столь ретивы, как твои, и далеко убежать не успели. Мои люди поймали их всех.
        Пока царь замешкался, Меншиков уже успел протиснуться в карету и теперь с довольным видом выглядывал в открытую дверь и тайком показывал Николаю язык. В нём взыграло чувство собственника на право быть первым подле государя. Теперь он таким образом показывал конкуренту на свой высокий статус и на то, что хоть Николай и князь, но ему ещё очень далеко до истинной власти царского камердинера.
        Лефорт распорядился отдать Николаю лошадь, на которой приехала Анна. А сам в качестве десятника царского эскорта ускакал вместе с государем, оставив сыскарю для сопровождения одного из своих солдат.
        Лошадь у Николая была лишь одна, и пришлось посадить Марфу перед собой. Девушка робела. Она первый раз в жизни ехала подобным образом, но её одновременно распирало от чувства гордости, что именно её муж оказался вновь столь ловким и спас жизнь не только её, но и царя. В этом странном путешествии многое для неё было удивительным и впервые.
        Путь на лошадях оказался не столь долгим, и вскоре они уже подъезжали ко дворцу адмирала Лефорта. Это было весьма помпезное сооружение, хотя ещё и не вполне достроенное до конца. Архитектор наметил целый комплекс строений, уникальный для всей Москвы, ибо построены они были в новом европейском стиле, что для России того времени являлось ещё великой редкостью. Многие горожане приходили в Немецкую слободу, чтобы увидеть своими глазами это архитектурное чудо, в котором жил один из самых богатых фаворитов царя. Он был швейцарцем по происхождению, а именно - Женева была тем городом, где родился сей амбициозный человек, имевший великую тягу к авантюрному стилю жизни, а также - к роскоши и ко всему прекрасному, начиная с женского пола и заканчивая дорогими вещами. Ну и, конечно, он безумно любил дворцы. Именно он познакомил Петра Алексеевича с Анной Моне, дочкой простого немецкого винодела. Девушкой весьма богатой внешними данными, но из низов. Что тем не менее не мешало ей довольно прохладно относиться к притязаниям государя, а вместе с тем управлять им. Она уступала Петру Алексеевичу и одновременно
оставалась для него недоступной. Царя это и расстраивало, и в то же самое время неистово заводило. Он не отпускал её от себя, хотя ему и передавали ползущие по городу сплетни про его немецкую пассию. Горожане шушукались, что она, дескать, околдовала царя, тем самым отвадив того от настоящей жены, и отвернула государя от исконно русских обычаев и главное - от веры православной. Люди считали, что оттого Петр Алексеевич и глумится над священниками всякими несуразными выходками, хотя на деле причина сего поведения Петра Алексеевича крылась совсем в другом. Несмотря на все разговоры, государю хотелось безмятежно верить, что эта женщина его всё-таки любит. Но кто из мужчин может сказать, что он до конца понял свою женщину? Если вы себя считаете таковым, то трижды подумайте, прежде чем об этом ей заявить. Поговаривают, что Анна Моне, до того как стать первой фрейлиной царя, имела весьма тесную связь с Лефортом.
        Что сейчас на самом деле в это мгновение происходило в очаровательной головке Анны - никто не знал. Но когда Николай с Марфой вошли в приёмный зал, то увидели её сидящей за столом подле царя, который был в одежде голландского моряка, а в противоположность простому виду государя его избранница была одета в дорогое платье и с короной на голове, украшенной настоящими бриллиантами.
        В зале творился самый настоящий балаган. Бегали и кувыркались с бубенцами в руках клоуны; отпускали остроты шуты; прямо по столу, между тарелками и бокалами, расхаживали карлики и подливали всем участникам Всешутейного, Всепьянейшего и Сумасброднейшего Собора вино из сосудов, напоминавших огромные фаллосы. Николай немного смутился и посмотрел на Марфу, у которой вновь зарделись щёки, и она стала усердно разглядывать мозаичный пол, который, как и весь дворец Лефорта, был просто великолепен. Что Николая ещё больше удивляло, так это то, что царь сидел вместе со всеми, а во главе стола находился человек, который в весёлом царском поезде ехал верхом на бочке с вином. Он сидел на троне, который возвышался над всеми сидящими за столом. В ризе и митре с Бахусом. В одной руке посох с Адамом и Венерой, а в другой - полная вина огромная чаша с тем самым «Двуглавым Орлом». Князь-папа время от времени потягивал из чаши вино. А подле «его святейшества» стояла бочка с вином. Та самая, на которой духовный пастор Всепьянейшего Собора приехал на праздник. Карлики регулярно подходили к бочке и наполняли вином
стеклянный «мужской сосуд», из которого затем разливали живительное зелье собравшимся за столом. Друзья Николая сидели аккурат напротив царя и его «царицы» и о чём-то беседовали. Тесть помахал Николаю рукой и хотел предложить ему и Марфе расположиться рядом с ними, но, посмотрев на встающего с кресла царя, передумал.
        - А, наконец-то, пришёл, мой спаситель?! - громко, чтобы заглушить неимоверный шум-гам, прокричал из глубины необъятного зала Пётр Алексеевич. - Давай, проходи, не стесняйся и садись подле меня, по правую руку! Алексашка сегодня у нас не гордый - может и подвинуться! Не каждый же день ему подле меня сидеть да из моей чаши вино приворовывать!
        Меншиков обиженно заворчал. Стал оправдываться, что он, мол, вино вовсе и не ворует. Но, несмотря на ворчание, всё-таки пересел и уступил место не только для Николая, но и для Марфы. Проходя мимо него, Николай шёпотом спросил, указывая глазами на Анну:
        - Она что, настоящая царица?
        - «Кокуйская царица»! - также шёпотом ответил Меншиков и, отвернувшись, усмехнулся.
        Николай не стал переспрашивать: что значит - «Кокуйская царица»? Его отвлекли карлики. Они уже успели принести ему с Марфой здоровенные бокалы, а теперь со смехом да с прибаутками наливали им вино из своеобразного сосуда. Когда бокал до краёв наполнился, Николай встал со своего места, с бокалом в руке, и посмотрел на Петра Алексеевича. Тот во все тридцать два зуба улыбался, глядя на стеснительный вид Марфы, которая подозрительно косилась на стеклянный «фаллос», из которого карлик доливал ей вино.
        - Не бойся, красавица! Эта штуковина не заразная! Так что пей до дна! У нас не принято оставлять недопитое вино в бокалах! Посмотри на штрафную с двуглавым орлом в руке князя-папы и трижды подумай, прежде чем отставлять бокал!
        При упоминании о красавице сидящая рядом с ним Анна громко фыркнула, а царь на то лишь непринуждённо рассмеялся. Собравшиеся в зале дружно подхватили смех своего повелителя. «Кокуйская царица» обиженно отвернулась, а Пётр Алексеевич примирительно погладил её по руке, но та лишь нервно отдёрнула её.
        - Тихо, благородные мои братья, члены Всешутейного, Всепьянейшего и Сумасброднейшего Собора! Не видите, что ли: человек слово нам сказать хочет! - прервал их Пётр Алексеевич, громко стуча по опустевшему бокалу из венецианского стекла обглоданной куриной костью.
        Николай набрал полную грудь воздуха, плавно выдохнул его и произнёс:
        - Действительно, государь, хочу тебе сказать…
        Пётр Алексеевич прервал его на полуслове и, подняв палец правой руки, назидательно произнёс:
        - Ты у нас человек новый, а поэтому все наши обычаи ещё твёрдо не знаешь, и на первый раз тебя прощаем за твои необдуманные словеса, но за следующие ошибки будешь у нас пить «штрафные»! Так вот, Всешутейший, Всепьянейший и Сумасброднейший Собор - это наше маленькое государство. Есть у нас свой «патриарх», он же «князь-папа» - это Зотов Никита Моисеевич. Есть и «пресветлое царское величие», это - Ромодановский Фёдор Юрьевич. Он у нас «князь-ксендз», а я здесь всего лишь скромный протодьякон, и только! Так что, ежели с какой высокой просьбой решил к Собору обратиться, то прошу к «его святейшеству» али «государю нашему» обращаться.
        На «троне» пьяно икнул и гордо посмотрел на Николая «его святейшество» «князь-папа».
        - А заодно, да будет тебе известно, что Ромодановский Фёдор Юрьевич в нашем Преображенском полку главой розыскных дел служит. Так что теперь это твой глава. Слушайся его указов, аки моих собственных! Будешь под его рукой, но под моей командой! - весело рассмеялся Пётр Алексеевич.
        На Николая с полным бокалом в руке да с хитрой улыбкой на устах посмотрел «князь-ксендз» - весьма крепкий на вид мужчина, в телесах да тёмном одеянии.
        - Не дай тебе Бахус прогневить его «пресветлое царское величие», - продолжил Пётр Алексеевич. - Будешь наказан так, что неизвестно, когда ещё очухаешься и в себя придёшь. А я здесь, как и ты, всего лишь ничтожный холоп среди этих высочайших и достойных всяких почестей, чинов и званий членов Собора. Так что будь смирен и прими свою долю с должным достоинством, а Собор присмотрит за тобой и твоими деяниями и оценит их, как тому должно быть, а затем уже решит: достоин ли ты быть принятым во Всешутейший, Всепьянейший и Сумасброднейший Собор али нет! Ведь я правильно объяснил новичку наши уложения, «святейший патриарх»?
        Человек на «троне» одобряюще икнул и, обессилив от борьбы с Бахусом, уронил голову на грудь. Пётр Алексеевич сделал смиренное лицо, встал из-за стола и низко поклонился в сторону уснувшего «патриарха». Как тот умудрялся сидя спать на высоком «троне» и не упасть с него да в то же самое время держать нерасплёсканным «Двуглавого Орла» посох - для Николая было настоящей загадкой. Видимо, сказывался весьма большой опыт сего человека в деле борьбы с Ивашкой Хмельницким.
        Царь так и простоял чуть ли не целую минуту с низко опущенной головой в сторону «святого отца». Николай уже было подумал, что Пётр Алексеевич тоже уснул. Оглянулся, но никто в зале не обращал на них никакого внимания. Все пили вино из «особых» сосудов и ели не менее загадочную пищу с серебряных тарелок. Марфа брезгливо ковырялась в своей порции. Николай же мучился загадкой: то ли дальше стоять, то ли садиться? Он уже хотел спросить об этом Меншикова, который спорил с соседом по поводу цены на молодого арабского скакуна, но тут Пётр Алексеевич внезапно ожил и посмотрел на продолжающего стоять на ногах сыскаря.
        - Садись, Николай, и выпей за здравие всех здесь присутствующих, за успех нашего общего дела и за нашу удачную поездку в Европу! Мы скоро отбываем, а это наш прощальный Собор перед дальней дорогой!
        В это время зазвучала плавная восточная музыка, открылись боковые двери, и из них вышел хозяин дворца в том же самом наряде турецкого султана. За ним, на шаг отставая, по бокам шли две девушки в восточных одеждах. Их лица скрывала чёрная шёлковая чадра, обшитая тонкой серебряной нитью, а тела прикрывали лишь полупрозрачные шаровары да коротенькие курточки из того же материала. Девицы не сильно скрывали от окружающих свои округлости и даже оставили поджарые, обнажённые животы на всеобщее обозрение. На некотором отдалении от них семенил слуга в турецком колпаке с кисточкой и с толстым ковром, который он нёс на плече. Дойдя до середины зала, Лефорт остановился. То же самое сделали и девицы, а слуга быстро развернул ковёр позади своего господина. Лефорт с важным видом сел на него, по-турецки скрестил ноги, а слуга засеменил обратно и вскоре скрылся за тёмно-синей занавеской, на которой серебряными нитями были вышиты луна и звёзды. Девицы встали по бокам у Лефорта. Тот вытащил из-за пазухи халата тоненькую дудочку. Приложился к ней губами, и под сводами зала полилась воистину нежная райская восточная
мелодия. Танцовщицы, повинуясь аккордам, выгибали свои тела, заводя мужскую часть зала. Собравшиеся за столами смолкли, зачарованно глядя на девушек.
        Только сейчас Николай обратил внимание, что в глубине зала есть ещё один стол, за которым сидели «монахини» в тёмных одеяниях. Для них карлики тоже разливали вино из сосуда хитрой формы, но по всему было видно, что монахинь это нисколько не смущает. Они были весьма довольны и веселы. Смеялись, шумно переговаривались и часто указывали на стол, где сидели мужчины.
        А музыка тем временем продолжалась и становилась всё темпераментней и темпераментней. Танцовщицы уже без стеснения извивались вокруг невозмутимо сидящего Лефорта. Наконец, темп дошёл до пика. Внезапно Пётр Алексеевич вскочил из-за стола и, бросив свою «Кокуйскую царицу», подбежал к одной из танцовщиц. Она была подобна невесомой кукле-игрушке перед великаном-медведем. Царь подхватил её на руки и легко закружился вместе с нею по залу.
        - Танцевать всем! - приказал он, всё теснее прижимая к себе танцовщицу.
        Пьяные слуги Всешутейшего, Всепьянейшего и Сумасброднейшего Собора попытались встать из-за стола. У кого-то это получилось, а у кого-то ноги никак не хотели повиноваться приказам головы и они так и остались сидеть за столом. Царь продолжал кружить с танцовщицей на руках, одновременно внимательно наблюдая за танцевальными потугами своей свиты.
        - Кто не танцевал, тому по «штрафному»! - крикнул Пётр Алексеевич.
        Карлики с довольными физиономиями спешили исполнить волю государя, а Николай тем временем как умел танцевал с Марфой и размышлял: «Так кто здесь всё-таки главный в этом Соборе? Спящий на троне «князь-папа», приплясывающий с «монахиней» «князь-кесарь», или всё-таки царь лукавит и главный в этом сонме самых великих обжор, пьяниц и балагуров несомненно был он сам, несмотря на все его отрицания. Только вот для чего ему весь этот балаган?»
        Музыка внезапно оборвалась, и добрая половина танцующих в изнеможении упала на пол. Пётр Алексеевич с восторгом и изумлением посмотрел на Лефорта. Поставил на пол танцовщицу и бросился расцеловывать сидящего на расшитом золотыми нитями толстом персидском ковре адмирала.
        - А я и не знал, Франц, что ты умеешь на дудке так замечательно играть! Аж иногда за сердце дюже хватала твоя игра! Ноги прямо сами в пляс шли! Дай я тебя ещё раз расцелую!
        - Сиё скромное действо я дарю тебе как напоминание о взятом тобой Азове, Пётр Алексеевич! А ты меня действительно простил за конфуз со зверями? - в промежутках между поцелуями успевал вставлять Лефорт. - Кстати, та девица, которую ты сейчас таскал на руках, является сестрой твоей «Кокуйской царицы» Анны.
        Царь прервал поцелуи. Оглянулся на скромно стоящую недалеко от него танцовщицу и, дыхнув стойким перегаром в ухо Лефорта, тихо спросил:
        - И она тоже так же хороша, как и Анна?
        - Они обе сёстры, а какая из них лучше - решать уж тебе, мой государь. Самые большие комнаты, с самыми лучшими спальнями, широкими кроватями да мягкими перинами в моём дворце в полном твоём распоряжении!
        Пётр Алексеевич вскочил на ноги. Широким шагом быстро подошёл к танцовщице, приподнял её чадру так, чтобы её лицо видел только он сам, и внимательно вгляделся в тонкие черты, а затем страстно поцеловал девушку в губы. Та нисколько не сопротивлялась. Насытившись, царь отстранился, посмотрел в её большие глаза и шепнул на ухо:
        - Где-то после трёх ночи придёшь ко мне. Скажешь слугам Лефорта, чтобы проводили тебя до меня. Они покажут тебе, куда надо идти!
        Пётр Алексеевич направился к сидящей за столом Анне. Уселся рядом с ней, ещё раз оглянулся на танцовщицу и неожиданно поцеловал в губы «Кокуйскую царицу». Та попыталась сопротивляться, но её воля была быстро сломлена медвежьей силой царя. Оторвавшись от сочных губ дамы, он крикнул смиренно сидящему на ковре Лефорту:
        - Ты окончательно прощён, мой друг, но требую от тебя фейерверка, и прямо сейчас!
        Лефорт тут же вскочил на ноги. Галантно раскланялся перед царём и быстро пошёл к выходу. Когда он проходил мимо тёмно-синей занавески с вышитыми серебряными нитями луной и звёздами, из-за неё выскочил его слуга и пошёл следом за своим господином, на ходу пряча за пазуху флейту. Ту самую, звуки которой только что звучали под сводами дворца.
        Вскоре за окнами вновь зазвучали раскаты салюта, и те, кто еще мог хоть как-то стоять на ногах, пошли смотреть на огненное представление, а оно того стоило. На вбитых кольях, шипя и извергая снопы искр в разные стороны, крутилась целая вереница огненных дуг. Многоствольные, диковинные конструкции запускали в небо ракеты: скопом и по одиночке. Некоторые из них взрывались огненными шарами, а другие пронзали небо множеством ярких стрел.
        Николай с его друзьями и Марфа стояли в стороне и с интересом наблюдали за развернувшимся феерическим спектаклем. В это время под грохот выстрелов, несмотря на свой огромный рост и хорошее подпитие, совершенно неслышно подкрался Пётр Алексеевич. Он встал позади куста сирени и стал прислушиваться к тому, о чём говорят его гости. Николай его уже заранее заприметил и незаметно толкнул в бок своего тестя Алексея Никифоровича, а тот предупредил Андрея Яковлевича. Разговор мужчин со стороны самым естественным образом перетёк на технические темы: орудия, корабли, производство оружия, организация боя и захват фортификационных сооружений противника. Но Марфа не замечала присутствие постороннего и внезапно наивно спросила:
        - А зачем они столько много пьют?
        - Нравится им, наверное, - пожав плечами, как можно равнодушнее ответил Николай.
        Голова от выпитого вина у него гудела как пустой чан. Неимоверно клонило ко сну, но бывший опер стойко старался держаться и не ударить в грязь лицом перед своими товарищами. Крёстный Николая вместе с другом были свежи и бодры. Сыскарь с удивлением посмотрел на свою супружницу, которая была прямо аки стёклышко. Точь-в-точь, как её отец. Даже не похоже на то, что Марфа была сильно пьяна. Николай только удивился: «Надо будет потом выведать - как она это проворачивает. Вроде пили с ней на равных. Наверное, в батяню своего пошла. Шибко стойкая к горячительным напиткам оказалась у меня жена!» Какая-то ещё мысль полезла в голову Николая, но его мыслительный процесс перебил Андрей Яковлевич.
        - Дело вовсе не в том, что «нравится» или «не нравится», мой друг! Всё это действо называется «сплочение коллектива». Не путай с бессмысленным и вредным для дела спаиванием людей. Помню, это ещё называлось «культурный досуг» и кое-где и кое-кем широко практиковалось. Не знаю, как это теперь происходит. Тебе, Николай, это лучше известно, но компании типа «пьянству бой» зачастую приводят к самым тяжёлым последствиям и плохо заканчиваются для организатора этой компании. И к тому же ты должен знать: то, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Как ты у человека по-другому его думы выведаешь? Говорят, что для того, чтобы узнать человека, нужно с ним пуд соли съесть. В день человек съедает меньше половины чайной ложки. А теперь посчитай сколько времени потребуется, чтобы познать ближнего. Только где его взять - это самое «время», если его всё время катастрофически не хватает?
        Опытный дипломат хитро улыбнулся и подмигнул Николаю. А в это самое время из-за куста неспешно вышел Пётр Алексеевич. Теперь он топал и сопел как стадо слонов, идущих дружной толпой по саванне к водопою.
        - А я вот тут совершенно нечаянно мимо проходил. Дай, думаю, на фейерверки погляжу, посмотрю, как народ радуется, а тут вы стоите. Разговоры всякие интересные, значит, разговариваете. Ежели вы вдруг убежать вздумали и надумали не пить вместе с нами, то это зря! По всему дворцовому саду у меня стоят солдаты Преображенского и Семёновского полка и никого без моего приказа отсюда не выпустят. Им строго велено никого из дворца не выпускать, а коли такие смельчаки найдутся, то ко мне немедля их доставлять для сурового допроса и применения «штрафных наказаний», - хитро улыбнулся Пётр Алексеевич. - Ведь как иначе своих людей к порядку приучишь? Так об чём вы тут так ладно беседовали?
        - Да нет, государь, о побеге мы и не помышляли. Говорили про то, что можно увеличить подвижность и скорострельность наших пушек; упростить их технику наведения на цель; заранее рассчитать траекторию полёта ядер с различным весом, откалибровать порции порохового заряда; на ружьях и пушках сделать прицелы, что будет помощью для бомбардиров при осадах крепостей и в морских сражениях, - начал отец Марфы. - Таким образом, можно в целом увеличить силу и точность русского оружия, а значит, и общую боеготовность нашей армии. Опять же, полагаем, что требуется переделать ручное стрелковое оружие. Сделать пищали более удобными и безопасными в использовании. Увеличить их кучность и дальность стрельбы. Корабли требуется оснастить навигационным оборудованием. Вдобавок к этому нужно, чтобы хотя бы на главном линейном корабле были и метеорологические приборы, чтобы можно было, например, силу и направление ветра измерять не на глазок по слюнявому пальцу, а точно по прибору. Тогда будет легче управляться с парусным вооружением даже менее опытному главе корабля.
        - Что-то вы мне больно много всего за раз накидали. А ну-ка, пойдём ко мне в мою залу. Обмозгуем всё это дело со всеми подробностями. Обговорим - что да как и на бумагу перенесём, дабы не забылись дельные мысли. Перо-бумагу нам Лефорт прикажет принести. Он у меня вельми знатный, опытный вояка. Вот пусть сам с нами посидит, послушает наши разговоры да своим намётанным глазом на всё посмотрит. Чем больше умных голов соберём для нашего дела, тем лучше будет для государства нашего. Чует моё сердце, что мы с вами ещё множество славных дел сумеем сделать. Европа ещё узнает, что такое сильная и учёная Россия!
        - Но уже полночь близится, государь? - осторожно спросил Николай. - Тебе, наверное, уже пора отдыхать. Может, завтра всё обговорим?
        - Нишо! Для толковой работы на часы смотреть нечего! Надо работать тогда, когда работа идёт в охотку, а не по времени, на часы постоянно глядючи, портки свои просиживать в присутственных местах да деньги за ничегонеделанье с народа драть! Пошли работать!
        Царь широким шагом направился ко дворцу. Стоявшие на посту солдаты при виде государя уважительно вытягивались во фрунт. Но тот даже не замечал их. Он уже загорелся новыми идеями преобразования государства. Государь буквально взлетел по парадной лестнице. Лакеи предусмотрительно открывали перед ним парадные двери. Пётр Алексеевич остановился на пороге и нетерпеливо обернулся. Марфа с отцом и Андреем Яковлевичем еле поспевали за ним. Добежав до государя, они остановились рядом с ним и стали ждать Николая.
        - Ну где он там? Время же нас ждать не будет! - нетерпеливо спросил царь.
        - Сейчас, ваше величество, сейчас Николай придёт. У него это… - начала объяснять Марфа.
        Пётр Алексеевич понимающе усмехнулся и стал неспешно набивать табаком курительную трубку. Николая в это время не по-детски, совершенно не вовремя скрутило. Он убежал в те же самые кусты сирени, в которых ещё совсем недавно прятался царь. Все сивушные масла тут же запросились наружу. Через мгновение сыскарю стало значительно легче. «Бутылочку минералки бы сейчас!» - подумал он и даже попытался вяло улыбнуться. В это время с парадной лестницы, прямо как с трибуны на митинге, зычным голосом вещал царь:
        - Если мы за короткий срок не успеем подготовиться к военным действиям, то Швеция сговорится с европейскими королями и пойдёт на нас войной, дабы захватить и ограбить государство наше, а потом с той же самой Европой будут нагло делить наворованное, а из народа нашего рабов своих сделают! Мы не должны давать им такой возможности ни под каким предлогом! Мы должны опередить шведов - во что бы то ни стало! Но и на юге нашем неспокойно. Турки тоже сабельки свои точат вострые супротив нас. Хотят наш юг к своим рукам прибрать. Вот и выбирай - куда прежде идти нам надобно: на Юг или всё-таки на Север.
        Наконец Николай с виноватым выражением лица подошёл к Петру Алексеевичу. Тот внимательно посмотрел ему в глаза и расхохотался.
        - В кулачном-то бою ты, конечно, мастер! Там тебя никто не смог одолеть, а вот Ивашка Хмельницкий легко справился с моим неуязвимым бойцом! Но я ещё над этим вопросом поработаю с тобой и тогда тебя ужо ни один враг больше никогда врасплох не возьмёт! Даже ежели будешь под Хмельницким!
        Царь от всей души, можно даже сказать, любовно врезал Николаю по спине, и тот - мгновенно оказался во дворце. Лакеи на дверях еле-еле успели вовремя отскочить в стороны и распахнуть перед царским сыскарём вторую дверь. Наконец растерявшийся Николай затормозил подле перил. Пётр Алексеевич проскочил мимо него и буквально взлетел по широкой лестнице на второй этаж. Лефорт откуда-то уже знал, что царю необходимы писчие принадлежности. Его слуга с бумагой и пером стоял перед дверьми царской опочивальни.
        - Большой стол принеси! Мы работать будем! - приказал царь.
        - Уже, ваше величество! - сияя, словно начищенная золотая монета, улыбался Лефорт.
        - Молодец! - крикнул Пётр Алексеевич, входя в комнату. - Тебе приказываю: присоединиться к нам! Да, и скажи своим людям - пусть они позовут сюда: Меншикова, Возницына и Головина! Хватит им там водку без толку пьянствовать! Пусть другим оставят, а сами лучше поработают на благо Отечества!
        - А остальные гости?
        - А что - остальные гости? Что они, без тебя напиться не сумеют? «Князь-папа» и «кесарь» за ними присмотрят - не дадут от пьянства отлынивать! Пусть они делают то, что умеют, а нам всем вместе хорошенько поработать надобно! Забирай у слуги бумагу и перья с чернилами да давай присоединяйся к нам!
        Собравшаяся компания работала не покладая рук до утра. Марфа уже давно уснула в соседней комнате и видела десятый сон, а они всё спорили до хрипоты, обсуждая волнующие царя вопросы. А его интересовало буквально всё и вся. Он вникал в каждую мелочь и интересовался всеми тонкостями, самой сутью проблемы. Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич всё рассказывали и рассказывали. Как-никак оба окончили военные училища, имели опыт боевых действий в разных временных эпохах, и им было чем поделиться с нынешним правителем России. Николай больше рассказывал об политическом устройстве западных государств, преимуществах и недостатках их системы управления, а также про их законы. Но эти вопросы государя мало интересовали. У него было другое видение методов государственного управления, и он считал, что у Европы нужно перенять лишь технические и научные разработки, а уж как управлять - мы сами придумаем. Пётр Алексеевич оживился, когда Николай перешёл к вопросу об организации добычи военных и технических секретов в европейских государствах.
        - А вот это ты теперь дело говоришь, Николай Иванович! Всё, что ты мне сейчас молвил, получше продумай, дабы ничего важного нам не упустить! Весь спрос за недогляд и вовремя не узнанное в Европе с тебя будет, и по всей строгости! Я должон знать все их военные хитрости, все до единой! Мне надобны чертежи, со всеми цифирями и геометрией, нужны материалы, из чего они делают корабли, пушки, самопалы, пробы лучшего ихнего пороха и всё, что они там ещё успели понапридумывать! Для быстрого пробуждения России от глубокого сна сейчас нам всё пригодится. Так что весь сыск по технической части в Европах будет за тобой, Николай! Покупай, подкупай, обманывай и кради у них все самые новые выдумки и смотри, не купись на подлый обман! Латиняки - они горазды за хорошие деньги всяким дуракам старьё подсовывать!
        Николай слушал да мотал на ус. Ему показалось, что он понял задумку государя. Великое посольство должно было служить лишь вычурным прикрытием для самого Великого государственного промышленного шпионажа за всю историю человечества, а объявленная заранее во всеуслышание цель - поиск союзников для войны с Турцией - лишь несколько неуклюжая дипломатическая ширма. Формально такой союз в Европе уже существовал и именовался Священный союз. Понял Николай и свою личную миссию: за время европейского вояжа ему необходимо было купить или выкрасть все самые актуальные знания и технические наработки, чтобы потом, у себя, можно было организовать их производство, чтобы Россия имела самую передовую технику и вооружение, а затем, чтобы всё это, при необходимости, можно было использовать против той же Европы. Нужно было массово вербовать людей на самом верху властных структур для того, чтобы быть в курсе всех намерений государей всех стран. Таким образом создавать свою разведку и агентуру влияния. Нужно в огромном количестве переманивать из-за границы самых лучших специалистов и учёных. Коварно, конечно, но - это
лишь практический закон выживания для любого государства. В отношениях между правителями нет честных или нечестных методов. Все способы хороши, если на кон поставлен вопрос выживания родного государства.
        Под конец собравшиеся начали прорабатывать общие вопросы будущего «Великого посольства». Высокие напольные часы в очередной раз отбили прошедший час.
        - Ух ты! Уже пять часов, как мы с вами работаем, а я и не заметил, как быстро пролетело время! Ну, какой вопрос у нас ещё остался нерешённым? - весьма бодро произнёс Пётр Алексеевич.
        - А ты, государь, аки всю ночь почивал! Бодр и весел! - рассмеялся Николай.
        - Нишо! Если надо для дела, я и месяц не смыкая глаз трудиться буду!
        - Сомневаюсь, что тебе удастся выдержать месяц, Пётр Алексеевич!
        - Ну, я-то покрепче тебя буду! Ты-то против Ивашки сразу раскис! Но хватит о пустом! Значит, так, вот вам моё решение! Лефорт будет главой Beликого посольства. За ним организация переговоров с иноземцами. Он знает европейцев и умеет с ними говорить. В помощь ему отдаю Головина и Возницына. Они весьма опытные в делах посольских. Нужно всю Европу расположить к нам так, чтобы они сами были готовы отдать и показать все, что нам нужно. Андрея Яковлевича назначаю к Головину и Возницыну советниками по посольским делам, а по военным вопросам Францу Яковлевичу будет советником Алексей Никифорович. Ну, а на тебе, Николай, организовать добычу у европейцев всего того, что они сами не захотят нам отдать или показать, а заодно я поручаю тебе организовать охрану нашего Великого посольства, и не дай бог, пока мы будем в Европах, чтобы хоть один волос упал с головы хоть у кого из наших людей. Меншиков останется при мне на поручениях.
        - Кстати, а Меншиков где?
        - А ты, государь, кем же будешь, ежели Лефорт всеми нами в Европе командовать будет? - проигнорировав вопрос про царского денщика, поинтересовался Возницын.
        - А я, Алексей Данилович, буду Петром Михайловым, урядником Преображенского полка! Всего лишь обычным волонтёром, учеником. Вот под таким именем меня прошу любить и жаловать. Да передайте всем, чтобы как-либо иначе меня в Европах и звать не смели! И ещё…
        Пётр Алексеевич не успел закончить предложение, как в дверь осторожно постучались.
        - Кого ещё там нечистый к нам ночью несёт?! - недовольно рявкнул царь.
        Дверь бесшумно открылась, и на пороге появилась хорошо знакомая Петру Алексеевичу «восточная танцовщица», с которой он недавно танцевал и пригласил к себе в спальню. Девица во все глаза глядела на царя, даже не смущаясь, что на ней лишь одна полупрозрачная шёлковая накидка.
        - Ты чего припёрлась сюда, дура? Да ещё и голая! Не видишь - тут люди работают, а не танцы в постелях танцуют!
        Девица чего-то ещё пыталась пролепетать слабым, дрожащим голосом, но царь уже бесцеремонно схватил её за плечо и вытолкнул за дверь. Когда та с грохотом захлопнулась за её спиной, девушка опустила голову и заплакала. В это время напротив царской опочивальни тихонько закрылась дверь соседней комнаты, за которой быстро скрылась Анна. По её лицу проскользнула довольная улыбка.
        Только царь закрыл дверь и хотел продолжить совещание, как через короткое время вновь постучались. Пётр Алексеевич недовольно покосился на дубовые двери и рявкнул:
        - Мне дадут сегодня, в конце концов, поработать или нет?! Али кто-то на дыбу посреди ночи захотел?!
        И тем не менее, несмотря на грозный крик, дверь снова открылась, и на пороге показалась молодая миловидная девица. Она скромно потупила глазки и стояла не шелохнувшись, даже казалось, что совершенно не дышала.
        - А это ещё что такое?! - возмущению государя не было предела. - Здесь что, блудоутешительное заведение, что ли, открыто? Видимо, все девицы в Кокуе, имеющие нестерпимый зуд, с чего-то решили, что у меня сегодня приёмная ночь! Занят я, пошла вон и закрой за собой дверь!
        Царь хотел уже и эту девушку схватить и выпроводить за дверь. Но подойдя к ней поближе, увидел бегущего к нему пропавшего Меншикова. Переведя дух, денщик стал сбивчиво объяснять:
        - Мин херц, не изволь гневаться, выслушай меня! Это моя девица, и она пришла во дворец вместе со мной!
        - Твоя?! - Царь удивлённо вытаращил на него глаза. - Ты в своём уме, что же это ты удумал, блудень ты эдакий! Тебя ищут, найти не могут, а ты пропадаешь где-то с девкой и даже меня об этом не известил! А теперь ещё и в моей спальной зале решил свой блуд почесать, паршивец же ты несусветный?! Мало тебе сеновала, куда кухонных девок таскать, так сюда притащить её удумал?! Вот, я тебе сейчас задам! Думал, пока я в парадной зале водку пьянствую, самому поразвлечься с девицей на царской кровати?! Сейчас же выпороть тебя велю!
        - Прошу тебя, успокойся, мин херц! Ты не так всё понял! Эта девица слышала…
        - Слышала, - что? - немного сбавил тон царь.
        - Про заговор против тебя, мой государь! - тихо произнёс Меншиков. - Я уже успел немного подсуетиться и кое-чего разузнать у неё.
        Пётр Алексеевич, вновь услышав про заговор, изменился в лице и растерянно оглянулся на продолжающую стоять в двери девку. Потом лицо его покраснело от гнева, и он неожиданно резко схватил её за плечо и, сжав его до того, что та чуть не закричала, наклонился к искажённому от боли лицу девушки и зло выкрикнул:
        - Говори что знаешь и не смей ничего от меня скрывать! На дыбу немедленно отправлю! Там с тебя с живой шкуру сдерут - во всём сознаешься, да ужо поздно будет!
        - Не вели казнить меня, государь! Я всего лишь ненароком слыхала разговор тяти свого с чужим человеком!
        Царь немного ослабил захват, но продолжал цепко держать за плечо свидетельницу.
        - И что эти тяти продажные такого говорили про меня?
        - Чужой человек сказал, что огненных змеев нужно непременно пускать заранее, когда ты, государь, ещё в санях будешь и ко дворцу не подъедешь. Он говорил тяте, что лучше всего это сделать, когда сани ещё не остановились, дабы медведи, что в твои сани запряжены будут, попущее испугалися бы и понесли их вместе с тобой, а там наверняка разъярённые звери тебя перевернут, ну а потом и загрызут до смерти!
        Услышав о возможности быть растерзанным медведями, Пётр Алексеевич изменился в лице. Его крепкие пальцы до крови вонзились в тело девушки. Ещё немного - и затрещат её хрупкие кости. К нему тут же подскочил Меншиков и попытался успокоить царя.
        - Мин херц, она совершенно ни при чём! Она лишь слышала разговор своего отца о готовящемся на тебя покушении и поведала о нём мне. Поэтому она сейчас здесь.
        Пётр Алексеевич успокоился и отпустил плечо девушки. А у неё от боли слёзы из глаз хлынули полновесным ручьём. Девушка всхлипывала и прижимала руку к повреждённому плечу.
        - Откуда ты её знаешь или тоже замешан в подлом заговоре? - сурово глядя на Меншикова, спросил царь.
        - Понимаешь, мин херц, мы с этой девахой до того были, как тебе сказать…
        Денщик замолчал, стал непонятно водить из стороны в сторону руками и морщить лицо, словно проглотил кислый ревень.
        - Ты что, сейчас спал с ней на сеновале? - догадался царь.
        - Ага! - облегчённо выдохнул Меншиков. - Ну, она во время этого всё что слышала и рассказала мне.
        - Ну, пройдоха, Алексашка, ни одной бабы нигде не упустит! Даже во время пьянки и то у него это работает! - рассмеялся Пётр Алексеевич, и все облегчённо вздохнули. - Ладно, Франц, это твои люди - ты и разбирайся с ними сам! В твоих интересах сыскать всех ворогов прямо немедля, а ежели я передам сыск Ромодановскому, то тебе самому несдобровать будет. Ты повадки князя-кесаря хорошо знаешь! Сыщи мне всех, кто причастен к заговору, и приведи их ко мне сейчас же, али сам будешь вместо них отвечать передо мной за подлый заговор!
        Адмирал тут же пулей выскочил за дверь и вместе с солдатами побежал во двор. Пётр Алексеевич подошёл к креслу и медленно опустился в него. Тяжело посмотрел на собравшихся в комнате соратников и грустно произнёс:
        - Спокойно поработать не дадут, паршивцы! Небось снова моя сводная сестричка Софья и тут постаралась!
        Наступила гнетущая тишина. Тут жалобно всхлипнула девица и сквозь слёзы дрожащим от страха голосом робко спросила.
        - А мне теперь что делать?
        - Ждать, когда твой хозяин Лефорт придёт ко мне со всеми ворогами! Мне нужно знать: кто на самом деле задумал сей паскудный заговор! А покуда всем ждать его возвращения! - приказал царь и устало закрыл глаза.
        Глава 3
        Странное покушение
        Прошло не менее часа, пока Лефорт вернулся в опочивальню царя. Всё это время государь безмятежно спал в кресле. Его соратники разместились кто-где сумел и просидели всё это время в абсолютной тишине. Они даже боялись пошевелиться, чтобы не потревожить сон государя. Когда дверь комнаты негромко скрипнула, царь моментально открыл глаза и подозрительно осмотрелся. Заметил на пороге вернувшегося Лефорта.
        - А, это ты уже вернулся, - тяжело вздохнул Пётр Алексеевич. - Ну, привёл изменников?
        - Нет, ваше величество! Отца девки нигде нет. Я лично со своими людьми излазил все возможные места, где бы он мог быть, но найти мне его так и не удалось!
        - Значит, плохо искал! - гневно прикрикнул царь на Лефорта и стукнул кулаком по ручке вычурного кресла.
        Та предательски хрустнула, и обломки с грохотом полетели на пол. Пётр Алексеевич удивлённо посмотрел на них, затем на свой кулак и усмехнулся. Лефорт стоял поодаль от царя с кислым выражением на лице. Кресло, как и пол, были сделаны из ценных пород дерева, привезённых для хозяина дворца из далёких заморских земель, и ему было искренне жаль чудесной вещицы. Пётр Алексеевич уловил настроение своего адмирала, встал с кресла и небрежно бросил:
        - Не жадничай, Франц, новое кресло себе закажешь! Не хуже прежнего, аль я тебе мало денег из казны плачу?
        Пётр Алексеевич исподлобья, хитро посмотрел на Лефорта, но тот лишь благоразумно промолчал, а государь уже потерял к нему интерес и подошёл к Николаю.
        - Ты мне ранее сказывал, что искусству сыска лихих людей тебе пришлось за время пребывания в Европе научиться. Вот и проверим: не врёшь ли ты мне о своём полученном умении! Ранее я уже наказывал тебе продумать, как будешь охранять людей в моём Великом посольстве, но это всё потом, а пока приказываю тебе незамедлительно начать розыск заговорщиков. Выявишь их всех, до последнего человека. После чего подробно доложишь мне обо всём, что узнаешь: где, как, кто и зачем принял участие в этом непотребном деле? А затем я приму решение об их судьбе! Не выявишь - значит, ты ничему не научился в Европе, а лишь бесцельно проводил время в кутежах аль ты не тот человек, за кого себя передо мной выдаёшь! А это - уже весьма нехорошо, ежели обманом решил в моё доверие втереться! Намёк мой понял?
        - Понял, Пётр Алексеевич, как же тут не понять? Нужно немедленно принимать все меры, чтобы найти зачинщиков. Но у меня нет никаких бумаг, подтверждающих, что мне тобой даны права на чрезвычайный сыск преступников. Кто ж из бояр без твоей бумаги всерьёз поверит, что именно ты уполномочил меня на розыск? - сокрушённо закончил Николай.
        - Ежели ты так просишь, то будет тебе от меня такая бумага! Будет тебе и указ на сыск да выпытывание правды у изменников всеми способами! Будешь искать их по всей Москве и в других потребных для таких дел местах! Но помни: времени у тебя осталось совсем мало! Нам уезжать уже скоро, а оставлять на это время в Москве зачинщиков - совсем негожее дело! А можа, этот ворог в Европу со мной рядом вознамерился ехать, дабы всадить мне нож в спину! Непременно найди мне изменников, и всех до единого! У меня ещё столь много дел задумано для государства нашего сделать, что глупо терять свою жизнь в самом начале такого большого пути! Перо и чернила мне, живо! - резко приказал царь.
        Указ написать много времени не требуется. Гораздо сложнее его выполнить. Дабы не обидеть Лефорта своеволием в его доме, решил поговорить с ним, а заодно и свой французский царю продемонстрировать. Ведь отношения с человеком можно очень легко испортить, гораздо труднее их потом восстановить.
        - Месье Лефорт, не согласились бы вы оказать мне небольшую помощь в поисках преступников? Мне нужна комната, где я мог бы без помех переговорить со свидетелями и подозреваемыми. Я полагаю, что вы имеете такой же интерес в скорейшем завершении сего неприятного инцидента, как и я. Это позволит мне снять с вас даже самую малейшую тень подозрения, которая, я полагаю, всё же может возникнуть у его величества. А мне - продемонстрировать Петру Алексеевичу свои способности сыскаря.
        Обращение на родном языке, с хорошо поставленным произношением у Лефорта вызвало состояние, близкое к шоковому. Ещё никто из русских, за всё время его пребывания в России, так красиво и правильно не разговаривал с ним по-французски. Он удивленно посмотрел на Николая.
        - Конечно, месье Бельский! Я сам, как и мой дворец, полностью к вашим услугам! Я прекрасно понимаю, что это не только в моих личных интересах, но и в интересах государства и лично Петра Алексеевича.
        Николай учтиво склонил голову, а Пётр Алексеевич из всего сказанного понял лишь «Пётр Алексеевич», но этого было вполне достаточно, чтобы он встрепенулся и подозрительно покосился на мирно беседующих Николая и Лефорта.
        - Говорите на понятном мне языке или не говорите вообще! - сурово сведя брови, произнёс царь. - Иначе и вас приму за заговорщиков! Ты это учти, Николай, что до твоего приезда таких «шуток» с медведями у меня ещё никогда не было и от этого у меня могут тоже возникнуть нехорошие мысли!
        - Мой государь, ты накануне предлагал, чтобы адмирал Лефорт проверил мои знания французского языка. Я лишь хотел твоему ближайшему сподвижнику именно сейчас предоставить такую возможность. Можешь поинтересоваться у него: не обманул ли я тебя в познании французского и не сказал ли ему чего лишнего? - стал объяснять Николай.
        - Ну, что ты, Франц, скажешь? Знает Николай французский? - нетерпеливо махнув рукой, резко спросил государь.
        - Во-первых, скажу, что зря ты на меня напраслину возводишь, Пётр Алексеевич. Я тебе предан всей своей душой! Если и было покушение на тебя в моём дворце, то я к этому делу не имею никакого отношения! А во-вторых, Николай Бельский чудесно разговаривает по-французски, разве что его произношение немного странновато и непривычно для моего слуха. Я так и не смог точно определить: в какой именно провинции Франции так говорят. Хотя, возможно, я ещё не успел познакомиться с подобным диалектом.
        - Что он тебе говорил? - нервно перебил Лефорта царь.
        - Говорил, что ему будет нужна комната для пыток! - не задумываясь, ответил адмирал.
        - И это всё, что он тебе сказал?
        - Николай говорил довольно длинно и витиевато, прямо как истинный француз, но в этом состоит весь смысл его фразы.
        - М-да! Но у тебя же во дворце есть пыточная? Так отдай её ему, и пусть он с должным пристрастием поговорит с ворогами! Если князь Ромодановский ещё будет стоять на ногах, то я потом прикажу ему помочь нашему сыскарю правильно спрашивать, дабы те слишком долго не запирались. Он хорошо знает, как языки недругам можно быстро развязывать! - небрежно бросил царь и продолжил: - Бельский пусть сейчас же, немедленно приступает к сыску разбойников, а мы пока все дружно пойдём к гостям в залу. Что-то мне снова захотелось веселья, да и Анна, должно быть, по мне уже сильно соскучилась!
        Лефорт отдал необходимые распоряжения солдатам и оставил некоторых из них в распоряжении Николая. А развесёлая компания, во главе с государем, отправилась в зал, где Всепьянейший Собор ни на минуту не прекращал шумное застолье.
        Свидетельница с тоской в глазах смотрела вслед Меншикову, но тот даже не взглянул на неё. Он бежал впереди царя и рассказывал очередной анекдот или действительный случай из собственной жизни. В любом случае царю явно понравился его рассказ.
        - Девку в пыточную определить, ваше высочество, али как? - обратился к Николаю один из солдат.
        Свидетельница, услышав про пыточную, вся сжалась в комок, задрожала, упала перед сыскарём на колени и стала умолять пощадить её.
        - Не виноватая я, господин хороший! Я только случайно подслушала разговор свого тятеньки с каким-то чужаком! Это всё ненароком случилось! Пошла искать его и, как всегда, подле кабака и нашла. С незнакомцем тятенька тогда говорил, про убийство царёво. Ему за это чужак денег обещал на выпивку. Пьёт мой тятенька! Как деньги заимеет, так и пьёт до самого беспамятства. Совсем змий проклятущий попутал его и с лихими людьми связаться заставил. Не надо мне палача, господин хороший! Я сама всё что знаю тебе расскажу, без малейшей утайки!
        Девка снова надрывно заревела, упала на пол и стала пытаться поцеловать сапоги Николая, но тот попятился от неё как от прокажённой и приказал солдатам поднять её. Те долго не церемонились. Один схватил за длинную косу и, приподнял её с пола, а второй - дал пару звонких пощёчин. Жёстко, но слёзы сразу прекратились. Теперь девица стояла с опущенной головой и лишь изредка горестно всхлипывала. Можно было приступать к допросу. Солдаты ещё пару раз порывались сбегать за мастером заплечных дел, но Николай каждый раз отказывался от такой помощи. Он предпочитал работать своими методами.
        - Кабак, возле которого ты отца нашла, где находится? - поинтересовался сыскарь.
        - Так здесь он! Совсем недалече от Ляфортова дворца!
        - А почему раньше об услышанном никому не сказала?
        - Так боязно сильно за себя и за тятю было, - потупив глаза, ответила девица. - Думала, что всё и так обойдётся.
        - Тогда почему сейчас не испугалась: пришла и всё рассказала?
        - Так не обошлось же! А мой тятенька теперяча совсем пропал. Вот я и подумала, что можно Александру Меншикову обо всём подробно рассказать. Вдруг он поможет мне тятеньку сыскать, а потом и страшно мне совсем стало! А Меншиков - он жениться на мне обещал! Но наказал, чтобы я вначале к царю сама пришла и всё как было обсказала. Вот я сама и пришла к государю нашему.
        - А Меншикова откуда знаешь?
        - Так он к нам на кухню али в прачечную всё время заходит. Как к нашему хозяину Лефорту приедет, так и заходит. Так у нас, почитай, на кухне и в прачечной девок много, самых разных: и чернявых, и белявых. Вот он и быват у нас частенько! Как сюда токма приедеть, так и сразу к нам. Я на кухне - посуду мою, да и другое, что попросят, тоже делаю.
        - Значит, ты решила Меншикова заинтересовать подслушанной историей? Знала, что он при царе служит?
        - А кто же не знат, что тепереча Алексашка при царе нашем состоит? Он же раньше при Ляфорте сызмальства состоял, как и я. Мы давно друг дружку знаемо, а тепереча - вона, - Алексашка совсем в люди выбился! У царя служит! А я всё тута же, у Ляфорта на кухне. Мы и раньше с ним тоже иногда того. Так уж получилось у нас с ним, - грустно вздохнула девица и замолкла.
        «По всему выходит, что знакомая Меншикова не имела никакого отношения к покушению на царя, а где сейчас находится её папаша, она тоже понятия не имеет. Лишь знает, что после визита незнакомца у отца появились деньги и он пропил их в кабаке, который находится недалеко от дворца Лефорта. Значит, не исключено, что накануне её отец получил задаток от заказчика покушения. Девица впервые видела этого незнакомца в слободе, а у отца побоялась о нём расспрашивать. Ну что же, спросим, что знает про незнакомца владелец кабака», - рассуждал Николай.
        Сыскарь говорил и одновременно следил за психологическим состоянием свидетельницы, её поведением. Он всё больше убеждался в невиновности девушки. Единственно, что она сделала неверно с точки зрения законности, - это сразу не сообщила о готовящемся покушении на царя. Что в любом случае будет для неё большим минусом. Но, с другой стороны, её поведение вполне понятно: в деле был замешан её родной отец, и не каждый ведь решится предать собственного отца.
        Солдаты хорошо знали сей кабак и подсказали, что тот ещё закрыт. Рано ещё. Пришлось подождать. Заодно Николай узнал у девицы имя и приметы её отца и его собеседника и кое-какие другие детали и подробности.
        Когда за окном начало светать, сыскарь отправился в кабак, оставив солдат сторожить девку, как ценного свидетеля. Заодно попросил служивых сказать друзьям и Марфе, чтобы они дожидались его во дворце. Николай пошёл без сопровождения солдат. Ему не хотелось идти по Немецкой слободе под охраной. Со стороны это выглядело бы слишком уж вызывающе, а он любил всё делать по-тихому, чтобы без особой необходимости не привлекать к себе лишнего внимания людей.
        Несмотря на раннее утро, дверь кабака была уже открыта, и в зале за столом сидели двое мужиков. В руках у них было по большой кружке с пивом. Николай обратил внимание на то, что пили они без закуски. «С бодуна, что ли, ребята?» - подумал Николай, но ход его мысли перебил вышедший из кухни хозяин кабака. Немец, непрерывно раскланиваясь, быстро заговорил на своём языке, а потом тут же перешёл на смесь немецкого и русского. Видимо, кабатчик посчитал, что гость занимает весьма высокое положение при царском дворе. Его явно смутил богатый наряд Николая, в котором он так и остался после своей свадьбы с Марфой и ещё не сумел сменить его на более простую одежду.
        - Guten Morgen, mein Herr! Здравствуте, господин! Что ви есть желать?
        - Доброе утро! Для начала - кружку кваса и бутерброд с хорошим мясом! - добродушно ответил Николай.
        - Я-я, есть хороший какчеств бутерброт с мясом! У меня есть зер гут копчёный ветчина и ваш национальный напиток - квас! Я есть хорошо изучить ваш рецепт!
        - Годится, и прикажи: пусть несут еду, а ты - садись рядом со мной. Поговорить с тобой желаю.
        - У меня много работы, господин, и я есть сильно занят! - ответил немец и попытался улизнуть, но Николай быстро схватил его за шиворот и усадил рядом с собой на широкую скамейку.
        - Нехорошо от радушного приглашения отказываться! У русских так не принято!
        Николай погрозил пальцем надувшемуся немцу и не торопясь достал из кошеля пару серебряных монет. Увидав деньги с барельефом королевы Англии, немец притих и уважительно посмотреть в глаза гостя.
        - Ви есть приехать из далёкий Англия?
        - Из Англии-Англии. Ты про еду-то не забудь! - приказал Николай и оглянулся на двоих мужиков.
        Выпивохи увидели блеск серебряных монет и пухлый кошель да так и застыли с поднятыми кружками пива, словно изваяния. Как только он отвернулся и снова заговорил с хозяином, те тут же разом понимающе посмотрели друг на друга и вновь приложились к оловянным кружкам. Они стали жадно пить своё пиво, но их глаза продолжали неотрывно следить за человеком в богатой одежде. Мужики внимательно прислушивались к разговору хозяина кабака с гостем, а между тем сыскарь пил принесённый для него квас да закусывал ароматной копчёной немецкой ветчиной со свежевыпеченным белым хлебом и выспрашивал кабатчика про то, как идёт торговля, много ли посетителей, а потом, как бы между делом, спросил: не знает ли тот одного из солдат Лефорта, по имени Афанасий? Оказалось, что знает, так как тот после получения очередного жалования не забывает заглянуть в его кабак.
        - А вчера вечером он тоже был здесь? - спросил Николай.
        - Ja-ja, конесно! Он бить с другом и в осень весел!
        - А его друга ты знаешь?
        - Nein, mein Herr! Этот селовек есть первый раз появляться у нас, Немецкий слобода.
        - Как он выглядел, этот человек?
        - Осень большой, рыжий лицо и большой, рыжий борода. Это селовек мне есть сильно топать своим большим сапогом, и он есть не захотеть хорошо вытирать свой нога. Пришлось много убирать пол! Я люблю, стобы бил всюду хороший порядок!
        - А когда Афанасий с этим человеком у тебя были? До фейерверка или после него?
        - Это било есть до фейерверк, mein Herr! Но Афанасий есть потом приходил ещё. Это бить после фейерверк, и он есть отсень сильно напиться. Прямо как плохой, толстый свинья!
        - И снова приходил со своим знакомым?
        - Nein, mein Herr, он есть приходить совсем один!
        - А ушёл Афанасий во сколько?
        - Бил уже десять часов, совсем Abend, и я есть хотеть закрывать свой таверна. У меня есть должен бить хороший порядок, а если нет порядок, то нет деньга! Я Афанасий осень тяжело прогонять домой!
        - Про порядок мне успеешь ещё рассказать. Ответь, пожалуйста, а часто ли солдаты Лефорта - вот так по кабакам запросто ходят?
        - Nein, mein Herr, не есть састо! Солдат нет много денег, стобы пить водка. Но веера Herr Лефорт разрешил это делать, потому сто приехать ваш царь к нам Немецкий слобода. После приезда ваш царь Herr Лефорт давать солдат немного денег и разрешить выпить здоровье Пётр Алексеевич!
        - Значит, Афанасий пил ещё до того, как получил жалование от Лефорта. А когда ты выгонял из кабака Афанасия, не приметил, куда тот пошёл?
        - У меня во всём есть порядок, и я всё есть примесать! Он пошёл в сторону река. Я ему много крисать, что он есть путать дорога, солдат меня не есть слушать! Его дом есть другая сторона, но тот есть махать рука и не слушать мой совет! Он бил мне крисать, сто ему теперь всё равно куда есть идти! Он бил говорить, что жизнь его есть теперь не ломаный денег! Я ничего не понимать его слов!
        - А может, в той стороне у него живут знакомые?
        - Nein, mein Herr! Там есть жить два богатый мельник, и они есть во двор никого к себе не пускать. Я есть покупать у них хлеб и всё знать про них. Тсужой тселовек они не есть пускать.
        Николай поблагодарил хозяина за помощь; допил квас; доел хлеб с ветчиной и расплатился. Дал даже немного больше денег, и кабатчик был так доволен, что даже вышел проводить своего гостя. Опер попросил немца показать - куда именно пошёл Афанасий, и направился в том направлении. Оказалось, что идти пришлось туда же, куда его вместе с царём на санях утащили взбесившиеся от грохота фейерверка медведи. Николай шёл, внимательно поглядывая по сторонам. Неширокая дорога шла между аккуратных немецких домиков. Встречавшиеся на пути иностранцы снимали перед ним шляпу и вежливо здоровались. Николай отвечал им лишь лёгким кивком. Дорога сделала резкий поворот, и он вышел за околицу слободы. Дальше она шла через лес к берегу реки. Очередной раз оглянувшись, Николай приметил идущих следом за ним двух мужиков. Они шли от него на некотором расстоянии, и это были как раз те ребята, которых он видел в кабаке. Сообразив, что их увидели, мужики не стали больше прятаться, а шли следом за ним теперь в открытую, угрожающе помахивая подобранными на дороге толстыми дубинами - обломками сухих сосновых веток. Выглядели мужики
весьма внушительно - прямо настоящие разбойники с большой дороги. Вороги посчитали, что кругом лес, глубокий снег и богатенькому городскому-неумехе в дорогой одежде теперь уже некуда от них деться. Для него остаётся только два пути: либо бежать от татей дальше по дороге к реке, либо поворачивать обратно, и тогда неминуемо попадаешь им прямо в лапы.
        «Ситуёвина! - подумал Николай и всё же решил продолжить свой путь и осмотреть реку. - Ведь по рассказу немца выходит, что солдат понял, что из-за неудавшегося покушения ему теперь недолго жить осталось: либо царь казнит, либо заговорщики убьют. Может, действительно пошёл к реке сводить счёты с жизнью? Что тут гадать? Дойду - узнаю, а эти двое всё равно пойдут следом за мной, раз уж прошли такой путь от слободы. Теперь уже точно никуда не денутся. А заодно и спросим у них: кто такие и отчего по лесу шатаются. Не в гости же к медведям они прогуляться вышли!» Впереди показалась скованная льдом река. Николай оглянулся. Мужики явно прибавили ход. Всё же испугались потерять дорогого «клиента».
        - Кто-то от нетерпенья не доживёт до дня варенья! - скаламбурил сыскарь.
        Остановившись, совсем немного не доходя до речки, Николай огляделся, отбросил носком сапога подальше в сторону большую еловую шишку. Вроде под ногами больше ничего не осталось. Теперь можно было встречать гостей. Стало уже совсем светло, даже солнечные лучи сквозь тучи с трудом, но пробивались. Может, даже сегодня и солнце выглянет. Любопытная белка пристроилась почти на самом краю ветки сосны, чтобы получше разглядеть, что там такое внизу творится. А внизу два мужика настойчиво просили «милостыню» у третьего, но тот почему-то им упорно отказывал в подаянии.
        - Что ты нам такое сказал? - недовольно спросил у Николая мужичок, что был поменьше ростом.
        - Хотел у вас спросить: когда день рождения справлять намереваетесь?
        - А тобе нашо понадобилось наши дни рождения? - подозрительно покосился на шпагу богача долговязый тать.
        - Буду хоть знать - какие даты на вашем надгробье написать! - весело ответил Николай и потянулся за шпагой.
        - Ты это брось, паря, свою тыкалку не трошь, да не балуй мне тут! А то вмиг тебя зашибу! Лучше сразу давай нам свой кошель, и расстанемся с тобой с миром! - рявкнул короткий, пригрозив Николаю внушительной дубиной, а затем, криво ухмыляясь, добавил: - Мы тут люди случайные, почти что калики перехожие. Ты нас не знашь - мы тебя не знам! Так что дюже не томи нас, путник, и отдавай нам свой кошель. Тогда, можа, ещё и останешься цел да до дома как-то доковыляешь!
        - Ага! Давай сюды кошель, и пошустрей! - поддакнул долговязый. - А то смотри у нас! Как дам сейчас тобе по твоей башке дурной - совсем не возрадуешься тады у меня!
        Терпение у долговязого татя быстро иссякло. Замахнувшись дубиной, набычившись, подбежал к Николаю и хотел уже наотмашь со всей дури огреть по голове, но тут на него закричал рассерженный коротышка:
        - Куда поперёк батьки в пекло лезешь, дурень!
        Но было уже слишком поздно. Николай мгновенно ушёл вниз от летящей ему в голову дубины. Присел на колено и, не мешкая, нанёс мощный удар в «солнечное сплетение». Долговязого закрутило от пустого замаха дубиной, а тут ещё - удар под дых. Тать отлетел в сторону на несколько метров, ударился головой о ствол стоящей рядом толстой ели, выронил из рук дубину и повалился на снег бездыханным. Всё произошло быстро. Коротышка лишь успел сопроводить взглядом полёт своего товарища. Глаза у него округлились от нахлынувшей ярости, и он с раздирающим слух отчаянным криком, бестолково размахивая дубиной, бросился на Николая. Но тот уже ждал его и из нижней позиции вращением сделал подсечку. Коротышка неудачно скрючился и упал прямо на свою же дубину Ещё немного, и остался бы без глаза.
        - Повезло тебе, разбойничек! Значит, помрёшь ты зрячим и ещё увидишь свои весёлые похороны! - радостно сообщил ему Николай, беря на рычаг руку татя и прижимая лицом к земле.
        Коротышка снова заорал, но теперь уже от боли в руке. Сыскарь буквально чуть ли не с корнем вырвал его кушак и крепко-накрепко связал им руки неудавшегося воришки. Быстро обыскал его, но нашёл только кошель да нож. Кошель его не интересовал, а вот нож на всякий случай отобрал.
        Оставив лежать лицом вниз одного связанного татя, он подошёл к другому. Тот уже начинал потихоньку очухиваться. Открыл глаза, увидел перед собой свою «жертву» и тут же от страха зажмурился и болезненно застонал.
        - Ой, худо мне! Ой, худо! Помираю я что-то! Люди добрые, по-мо-оги-ите-е!
        Николай не обращал никакого внимания на крики татя. Он лишь потуже завязал на запястьях рук его же пояс, а затем отобрал холодное оружие. После чего не сильно, но чувствительно пнул разбойника в бок и, приставив к горлу нож, вкрадчиво спросил у визжащего не столь от боли, сколь от страха татя:
        - Афанасия вы вдвоём вчера убили?
        - Не знам мы никакого такого Афанасия, и вовсе не бували мы вчера тутати!
        - А если хорошенько подумать? - произнёс Николай и слегка прижал нож.
        На шее у вора получился тонкий надрез, абсолютно не опасный для его здоровья, но визгу от татя было не меньше, чем от свиньи, которую режут на самом деле. У Николая даже уши слегка заложило. Он встал и пнул под зад долговязого, чтобы тот замолк.
        - Богом клянусь, мил человек, Васька сущую правду тобе грит! Не были мы с ним здесь вчерась, вовсе! - отозвался коротышка на «страдания» своего подельника.
        - Про Бога - это ты сейчас вовремя вспомнил. Помирать вам теперь уже совсем скоро, господа разбойнички! Вот-вот, и на Божий суд вдвоём предстанете. Про жизнь свою подробненько, без утайки будете всё рассказывать: как людей грабили, как убивали, как измывались над ними. Расскажите и про то, как забыли про священные Заветы, что в Библии прописаны для таких как вы! А там ведь что сказано? «Не убивай! Не кради! Не лги!» А вы что делали? Убивали тех, в ком есть божья искра! Обкрадывали да лгали всем без зазрения совести! Думаете - там, наверху, вас простят? Мне кажется, что Господь подумает-подумает да определит вас обоих под землю, в огненную преисподнюю, к хозяину Ада. Дьявол посмотрит на ваш длинный список прегрешений да выберет для вас самую большую сковородку да самый жаркий огонь! Сначала вы эту сковородку языками лизать будете, пока они хорошенько поджарятся. Ну а потом Дьявол посадит вас на неё голышом и прибавит жару. Сначала немного, потом всё больше и больше. Кожа начнёт на вас дымиться, а затем - трескаться…
        Николай посмотрел на притихших татей. Коротышка от таких слов нервно подёргивался, а долговязый от страха закатил глаза и завизжал как резаный.
        - Не мы, не мы, мил человек, убили яго!
        - Что-то уж больно вы расшумелись, разбойнички! Нервишки у вас действительно - ни к чёрту! Вы пока подумайте, может, и вспомните чего полезного. Может, видели - кто убил, а я пойду пока посмотрю - удобно ли вам будет падать с крутого обрыва. Помнится, внизу было множество острых камней. Что-то мне кажется, что вам должно понравиться! Ну а ежели чего вспомните, то - зовите!
        Воришки вновь нервно заскулили, предвкушая свою скорую погибель, а сыскарь подошёл к краю обрыва. Заглянул вниз и чуть не ахнул. На реке, в полынье, лежал труп в форме солдата европейского образца, в такой форме, которую носили солдаты Лефорта. По приметам - погибший аккурат подходил под описание внешнего вида Афанасия.
        - Как я и думал! Вот и ваша жертва на берегу реки лежит бездыханная, тати вы мои дорогие!
        - Не мы это! - хором, истошно завопили воры. - Богом клянёмся - не мы его убивали! Нас вчерась вообще здеся в Кокуе не было! Кого хошь спроси! Не мы это!
        - Значит, открещиваетесь от убийства солдата. Посмотрим-посмотрим! - безразличным тоном констатировал Николай.
        Но от такого его безразличия разбойничкам стало совсем жутко. Легко приговаривать к смерти других - страшно, когда приговаривают к смерти тебя самого.
        Николай решил спуститься вниз и осмотреть место происшествия. Но для начала в поисках улик прошёлся по обрыву сверху. Почти над тем местом, где на реке лежал труп Афанасия, на снегу были чётко видны следы сапог большого размера с широкой подковкой. «Жаль, что мой сотовый давно сдох! Можно было бы сфотографировать», - задумчиво произнёс Николай, теребя пятернёй затылок. Так ему лучше думалось. Достал из-за пазухи кусок бумаги и карандаш. Аккуратно перерисовал, как выглядит отпечаток сапога, и верёвкой с узелками снял его размеры. Получился примерно сорок третий - сорок четвёртый.
        Осмотрел обувь братцев-разбойничков, которые лежали на земле со связанными за спину руками и тихо наблюдали за странными действиями незнакомца. На ногах у татей были поршни, да и размером поменьше. Подков, конечно, на их обуви вообще никогда не было. Но это ещё ничего не значило. Не исключено, что они могли что-то видеть или сами каким-то боком могли быть причастны к убийству солдата. «Отпускать их пока нельзя. Во дворце допрошу получше!» - решил Николай и по крутому склону осторожно спустился к реке. Подошёл к трупу Афанасия. Он наполовину находился в ледяной воде. Видимо, при падении с обрыва труп пробил лёд, а за ночь образовавшаяся полынья успела покрыться новым, тонким льдом. Под сапогами он хрустел и крошился. Благо, у берега оказалось не очень глубоко. Николай присел у закоченелого трупа на корточки и стал внимательно его осматривать. Заметил на виске рваную рану и засохший кровоподтёк; на руках свежие ссадины, а пальцы правой руки зажаты в кулак. «Скорее всего, перед смертью солдат дрался, - сделал предположение опер. - А в кулаке у него что?» Николай с большим усилием разжал окоченевшие
пальцы. Там оказался клок рыжих волос. «Точно, дрался! Причём с рыжеволосым, и умер не сам!» Теперь Николай уже был уверен, что это убийство. Ноги стыли от холода, и он решил на время выйти из ледяной воды, а пока внимательно обследовать каждый участок берега. Сыскарь был вознаграждён за своё терпение. Под одним из камней лежала испачканная землёй скуфья - головной убор священника.
        - Вот это уже становится совсем интересно! Откуда он здесь? Погибший перед падением с обрыва сорвал скуфью с головы священника, а тот побоялся спускаться за ней?
        Вопросов появлялось всё больше и больше. Николай решил для окончания осмотра ещё раз войти в ледяную воду. Нужно было перевернуть труп. Он был уверен, что солдат погиб не от раны на виске.
        Именно так всё и получилось. На спине у погибшего, как раз в районе сердца, оказалась колотая рана. Только какой-то странной формы. Входное отверстие было узкое и круглое. Совсем не похожее на след от лезвия ножа.
        «Возможно, стилет, но откуда в этих местах могут быть стилеты? Это же в манере рыцарей закалывать из “милосердия” умирающего от ран врага оружием, похожим на длинное шило. Придётся пока оставить “найдёныша” здесь и идти в слободу за помощью, а по пути ещё раз всё хорошенько обдумать», - решил Николай.
        Забрав с собой скуфью и прядь рыжих волос, полез наверх. Там, к его удивлению, никого уже не было. Воры не стали его дожидаться. Господа-разбойнички просто-напросто сбежали. Сыскарь посмотрел по сторонам - никого. Толстый слой снега в лесу не потревожен.
        «Внизу, вдоль берега реки, они бы незаметно не прошли. Значит, воришки могли убежать только по дороге в сторону Немецкой слободы. Ну что же, придётся пробежаться! Дурная голова ногам покоя не даёт!» - мысленно выругал себя Николай за то, что не связал ворогам ноги.
        Сыскарь припустил по лесной дороге. Рациональный и быстрый бег - это то, чему его долго и упорно учили. В своё время изнурительные тренировки и неоднократные победы на соревнованиях дали ему хорошие результаты и звание кандидата в мастера спорта. Но у воров была фора, минут десять.
        - Врёшь! Не уйдёшь! - теперь уже вслух подбодрил сам себя Николай и увеличил скорость.
        Трудно тягаться с профессиональным спортсменом в беге, особенно, если у тебя связаны руки и вот-вот грозят упасть портки. Руки-то у татей были связаны кушаками, которыми не только подвязывают рубахи. Они заодно очень часто держат штаны их владельца.
        Не прошло и пяти минут, как Николай увидел фигурки беглецов. Они торопились добежать до слободы, надеясь спрятаться там в каком-нибудь из дворов. Тати были готовы отдать хозяевам за укрывательство все свои деньги, которые у них сейчас были. Благо, странный пленитель не покусился на них. Но тут они услышали позади себя равномерный топот ног. Воришки разом обернулись и обомлели. Их размеренно и верно нагонял здоровенный верзила. Этот страшный человек с кривой ухмылкой на лице вытаскивал на ходу из ножен шпагу. Долговязый от испуга заранее истошно заорал во всё горло.
        - A-а! Убивають!
        - Умолкни и прибавь ходу, дурень! - прикрикнул на подельника коротышка. - Сподобил же меня Господь связаться с недоумком! Осталось-то совсем немного! Можа, кто из немцев и поможет нам укрыться от этого злыдня!
        Но тщетно тати пытались убежать от пятиборца. Вскоре оба получили по мощному пинку под зад и почти разом дружно повалились на снег. Николай не спеша ходил вокруг них кругами, успокаивая дыхание. Шпагу он не торопился прятать в ножны. Так оно вернее будет. Заодно он мысленно прикидывал: кто именно убил солдата? Могли ли эти оборванцы столь утончённым оружием убить Афанасия? По всему выходило, что для таких проще, не мудрствуя лукаво, забить жертву дубиной или, на худой конец, пару раз пырнуть ножом. Но стилет… Это оружие явно не для них. Здесь нужен точный, выверенный удар человека, который неплохо разбирался в анатомии, а эти - даже у себя сердце с трудом найдут. К тому же ни один, ни другой не рыжие. Всё говорит о том, что убивали не они. Но воры истолковали молчание Николая по-своему, и долговязый тихонечко, тоскливо заскулил. Через минуту ему басом подвывал коротышка.
        - Цыц, нехристи! Пойдёте со мной! - рявкнул на них Николай и пинками поднял их с земли. - А ну, быстро встали и пошли! Шаг влево, шаг вправо - приравнивается к попытке к бегству и признанию своей вины! Всё поняли?!
        Воры отчаянно закивали в знак согласия. Обратный путь во дворец с двумя связанными, которые то и дело спотыкались и теряли портки, был ещё тот. Но где-то через пару часов они всё-таки дошли. Под конец сыскарь уже жалел, что опрометчиво отправился в путь пешком. Мог ведь попросить у Лефорта коня, но что теперь на своей голове волосы драть? Пригодятся!
        Николай ещё издали услышал беспорядочную пальбу со стороны дворца да крик-шум и нескончаемую ругань. Забеспокоился - всё ли там в порядке у царя? Но когда подошёл к воротам, всё прояснилось. Оказывается, Пётр Алексеевич решил устроить Всепьянейшему Собору «военный смотр». Впереди «войска» верхом на свинье ехал князь-кесарь, он же - генералиссимус, он же - князь Фёдор Ромодановский. Свинью под специально сделанные уздцы, придерживали двое слуг Лефорта, а вслед за генералиссимусом маршировало неуверенной походкой временно рекрутированное «войско» - члены Всепьянейшего Собора. Государь стоял на верхней ступени лестницы и требовал от своих «воинов» держать строй, но это у них крайне плохо получалось. Ноги у них ходили плохо, а голова отчего-то соображала.
        - Левой! Левой! Левой! - кричал на своё войско Пётр Алексеевич. - Не шататься мне, сучьи дети! Прямо идти, кому сказал! Не шататься! Я вас научу, как строем нужно ходить! Я из вас всю дурь напрочь повыбиваю! Будете у меня по нужде все строем по команде «левой» ходить!
        Лефорт стоял подле царя и увлечённо громко бил в барабан, задавая марширующим темп. А Пётр Алексеевич время от времени в азарте палил из пистолей, которые ему тут же перезаряжал Меншиков. Свинья под князем-кесарем пугалась грохота выстрелов и с визгом бросалась подальше от этого балагана. Двое слуг никак не могли удержать здоровенного борова, и Ромодановский раз за разом слетал на землю, а растянувшись на ней, пьяно матерно ругался, требуя, чтобы его немедленно вновь посадили на «боевого коня». «Потешное войско» после падения князя-кесаря в замешательстве останавливалось, а слуги Лефорта тут же бросались ловить сбежавшую свинью. Когда её отлавливали, генералиссимуса торжественно усаживали обратно на неё верхом и всё начиналось сначала. «Солдаты» лихо, с упоением топали и кричали богохульные вирши, а предводитель «войска», мерно пошатываясь, гордо ехал впереди них. «Воины» наматывали круги по саду возле дворца, безжалостно вытаптывая заснеженные адмиральские цветочные клумбы. Хозяин дворца стоял на лестнице рядом с царём и с невозмутимым видом смотрел на всё это безобразие. Благо на земле ещё лежал
снег и клумбы не сильно страдали от нашествия царёва воинства, да и садовник по весне, опять же, без дела не останется. Позади Петра Алексеевича столпились члены Всепьянейшего Собора, которые не удосужились чести быть «рекрутированными» в сиюминутное «потешное войско». Они восторженно кричали бравым солдатам «Аллилуйя!» и требовали немедленного начала баталий. Николай вместе с пойманными ворами так и застыли с раскрытыми от удивления ртами.
        Пётр Алексеевич заметил застывшего в воротах сыскаря, бросил командовать своим «потешным войском» да так с заряженной пистолей в руках бегом сбежал с лестницы и широкими шагами направился к Николаю. Меншиков со второй пистолей бежал вслед за царём. И вот уже весь Всепьянейший Собор в полном составе двигался к сыскарю и татям. Весёлая компания бросила лежать на земле своего бравого генералиссимуса. Оставленный всеми, тот вновь не удержался верхом на «боевом скакуне», скатился с него и теперь взывал о помощи да грозно матерился, предавал всех «предателей» командующего анафеме и немедленным наказаниям, но на него никто не обращал ни малейшего внимания.
        Тати, увидев несущегося на них огромного роста человека с пистолетом в руках, а следом за ним ещё и целую толпу непонятно одетых людей, так перепугались, что хотели броситься бежать прочь, но Николай столь грозно рявкнул на них, что те от обуявшей их паники пали на колени на землю и, не имея возможности из-за связанных рук креститься, лишь бились о неё лбом да причитали молитвы. Тати неистово просили Бога спасти их, грешных, от этого вселенского ужаса.
        - Ну, поймал заговорщиков! - хищно поглядывая с двухметровой высоты на связанных ворогов да размахивая из стороны в сторону пистолей, крикнул царь.
        Он немедля схватил попавшегося ему под руку долговязого мужика и начал трясти его как грушу да тыкать ему в разные места дулом пистоли.
        - Сказывай, ирод, кто тебя надоумил царя жизни лишать?!
        Петр Алексеевич в очередной раз взмахнул пистолей и тут, неожиданно, раздался оглушительный выстрел. Он прогремел прямо над ухом татя. Тот тут же побелел от страха, потерял сознание да и обмяк в огромных лапищах государя.
        - Чего это он? - удивился царь, посмотрел на дымящийся ствол пистоли и разжал кулак.
        Один тать с глухим стуком упал на землю, а государь уже метнулся к другому. Схватил того за шиворот, поднял над землёй, но его рубаха треснула, и второй тать тоже упал на землю, как раз рядом со своим подельником, и тут же подкатил глаза.
        - В подвал их обоих и палача к ним, немедля! Пусть сейчас же пытает у них: кто зачинщики на моё убийство?!
        Меншиков подошёл к царю и на ухо шепнул, что палач вдрызг пьян и сейчас без памяти валяется во дворце под столом, так что совершенно не может двигаться. Ромодановский же уснул в обнимку со свиньёй и тоже неподвижен.
        - Пытать некому! - сделал вывод Меншиков.
        - Тогда сам их по всей строгости допроси! - рявкнул на камердинера царь и повернулся к ловцу воров: - Вот, Алексашка, смотрите на моего сыскаря и учитесь, как нужно верно служить государю! Приказал - и тут же всё исполнено! Все вороги тут же налицо, все пойманы и доставлены во дворец!
        Меншиков ревниво посмотрел на Николая. Но уже подбежали солдаты, схватили под руки ворогов и поволокли ко дворцу. Царский камердинер с пистолей в руке шёл следом за ними и хищно сверлил их спины взглядом. Пришёл его час показать государю своё умение и преданность. Пётр Алексеевич посмотрел им вслед, затем обернулся к Николаю, крепко обнял его да трижды поцеловал. Тот хотел что-то возразить, но царь нетерпеливо перебил его:
        - Потом всё мне обстоятельно расскажешь! А теперь - все во дворец, и пить: за моё здоровье и за здоровье моего лучшего сыскаря!
        Собравшиеся члены Всепьянейшего Собора вновь закричали «Аллилуйя!» и «Многие лета государю!» - и толпа направилась обратно во дворец. Пётр Алексеевич шёл впереди всех в окружении своей свиты, и Николаю уже было никак не подобраться к нему. Шум, крики! Сыскарь растерянно смотрел вслед уходящему царю и думал про найденный им окоченевший труп солдата Афанасия на берегу реки.
        Подошли его друзья, вслед за ними и Марфа. Она восторженно глядела на своего мужа-героя. Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич одобрительно похлопали Николая по плечу, а тот лишь тихо шептал:
        - Это не они!
        - Кто - «не они»? - непонимающе спросил тесть.
        - Тати не виновны в покушении на царя. Это не они!
        - А кто они тогда? - спросил Андрей Яковлевич.
        - Это те, кто покушались на меня, но не на царя! - воскликнул Николай.
        Марфа испуганно пискнула, теснее прижалась к мужу и осторожно переспросила:
        - Но они ведь хотели тебя убить?
        - Так не убили же! А их сейчас пытать будут!
        - А тогда где тот, кто хотел убить царя? - уточнил Андрей Яковлевич.
        - Лежит бездыханный на берегу реки с пробитой головой и колотой раной! - ответил Николай.
        - Значит, всё-таки ты его нашёл! - обрадовался тесть за своего зятя. - Пошли немедля во дворец к царю, и там ты ему всё объяснишь!
        - Но я же ещё зачинщиков не вычислил!
        - Ничего! Ещё вычислишь и найдёшь, а сейчас - идём! - почти хором ответили друзья, а Марфа уверенно кивнула головой.
        - Точно, Николай! Найдёшь! Непременно найдёшь! Когда ты ворогов не находил? Помнишь, заговорщика против Иоанна Васильевича, ведь ты его тоже нашёл, и убийцу царёва посланника в Лондоне - тоже нашёл!
        Пётр Алексеевич вновь сидел за столом на своём старом месте. Кресла рядом с ним были свободными. Меншикова за столом не было. Царь тут же закричал:
        - Чего остановился, сыскарь! Давай к столу! Мы уже успели выпить за успешную поимку заговорщиков! Ты пропустил мой тост, так что за тобой штрафная!
        Пётр Алексеевич с довольным выражением лица поднял бокал, а вместе с ним и все, кто сидели за длиннющим столом. Собравшиеся ждали, когда к ним присоединится «виновник торжества». Николай посмотрел в глаза царю и твёрдым голосом произнёс:
        - Это не они замышляли твоё убийство, государь! Они не виновны в том, в чём их пытаются обвинить!
        После сказанных слов наступила жуткая тишина. Даже князь-папа, до того мирно храпевший на своём «троне», проснулся и непонимающим взглядом уставился на Николая.
        - Как это - не они?! - опасно прошелестел голос царя в наступившей тишине. - Обманом решил моё доверие себе купить, а теперь испугался, что Меншиков всю правду мне откроет?!
        Пётр Алексеевич раздражённо оттолкнул в сторону кресло и медленно пошёл к Николаю. Казалось, что государь взглядом прожигает своего сыскаря насквозь. Ещё немного - и он бросится на Николая с кулаками, но тот выставил вперёд руку и произнёс:
        - Я нашёл человека, который действительно покушался на тебя, Пётр Алексеевич, но - не смог его сюда доставить. А те двое - обыкновенные тати, грабители с большой дороги. Они в лесу меня хотели убить!
        - А тебя-то за что? - остановившись, удивлённо спросил царь. - И отчего заговорщика не привёл во дворец?
        - Потому что тот мёртв, а мне сани нужны, чтобы привезти его сюда.
        - Так в чём же дело? Бери их у Лефорта и вези его сюда! - безразличным тоном приказал государь и как ни в чём не бывало пошёл обратно к столу.
        - А что будет с теми людьми, кто на меня покушался?
        Пётр Алексеевич молча дошёл до стола, повернулся к Николаю и произнёс:
        - Сходи в подвал и позови сюда Меншикова!
        - Меня не надо звать, мин херц! Я уже сам к тебе иду! - раздался весёлый голос камердинера. - Заговорщики во всём уже сознались, Пётр Алексеевич, и даже назвали имя главного заговорщика! Это снова Софья! Я сейчас только ополосну руки, а то они у меня в крови, и сразу приду! Кушать-то неудобно с окровавленными руками! Чистыми - оно гораздо приятнее будет!
        Меншиков ушёл в сопровождении слуги Лефорта, а в зале вновь зазвучали весёлые голоса членов Всепьянейшего Собора. Как будто ничего и не произошло. Из стеклянных «фаллосов» снова рекой потекло вино, зазвенели дорогие венецианские бокалы. Пётр Алексеевич руками разрывал на части тушку хорошо прожаренного в собственном соку молочного поросёночка, который лежал посреди гречневой каши на большом серебряном блюде. Адмиралу Лефорту нравилась дорогая посуда, хорошая мебель, шикарный дворец, а царю - бывать у него в гостях.
        - Ну, что застыл, сыскарь! Вези сюда труп! Хочу посмотреть - кто это меня убить намеревался! - властно приказал Пётр Алексеевич, в это же время чокаясь бокалами с «Кокуйской царицей». - Твоё здоровье, моя прелестница!
        - Твой здоровье, мой повелитель! - ответила Анна, не отводя взора от испытующего взгляда государя.
        Девица сделала большой глоток вина и продолжила:
        - А ты помнишь, государь мой, про данное тобою обещание?
        - Про что это ты? - непонимающе спросил царь.
        - Про деревеньку и холопов, что ты мне обещал! Ты же совсем ещё недавно говорил, что подаришь их мне! Совсем забыл, что ли?
        Николай посмотрел на капризное выражение лица «Кокуйской царицы», резко повернулся и пошёл к выходу.
        - Мы поедем с тобой, Николай! Тебе одному будет не справиться! - произнёс Андрей Яковлевич и пошёл вслед за ним.
        - И я с тобой! - воскликнула Марфа.
        - Мы повезём размокший от долгого лежания в мёрзлой воде труп. Вороны над ним уже успели позабавиться. Так что выглядит он очень плохо и пахнет весьма неприятно, - попытался остановить Николай порыв жены. - Может, тебе всё же лучше с отцом остаться во дворце, а мы с Андреем Яковлевичем возьмём у Лефорта пару солдат и съездим без тебя?
        Но все уговоры оказались тщетны. Жена сыскаря оказалась крепким орешком. Она была из тех женщин, решение которых было твёрдым и не менялось - ни при каких обстоятельствах. Её отец не вмешивался в разговор молодых, а только наблюдал со стороны и хитро улыбался.
        И снова в путь уже по хорошо знакомой дороге. На улицах слободы теперь было побольше народу, чем в ранние утренние часы. В сторону Москвы двигались сани с товаром, а вот в сторону речки желающих ехать не оказалось. Так что Николай со своими спутниками были одни на дороге.
        Труп Афанасия так и лежал на берегу реки. Только вороньё снова начало пристраиваться к нему. Они готовились к продолжению пиршества. Сыскарь поднял со снега одну из оставленных ворами дубин и запустил в пернатых. Те с недовольными криками разлетелись в разные стороны. Марфа из-за спины мужа осторожно поглядывала с высокого обрыва на лежащий в воде труп и морщилась.
        - У тебя уже есть мысли: кто его так? - спросил тесть.
        - Есть, конечно, - глядя на труп, ответил Николай. - Скорее всего, его убил посредник. Если заказчик высокая фигура, то сам светиться в грязном деле не будет. Найдётся целая вереница посредников, и, как всегда в таких случаях, после неудачного покушения тщательно заметают следы, то есть - убирают исполнителей, а потом и посредников, чтобы понадёжнее обрубить концы.
        - И ты можешь предположить, кто заказчик?
        - Is fecit cui prodest, - пожав плечами, ответил Николай на латыни. - Или, как говорили древние, «Тот сделал, кому это выгодно!» Нужно будет идти по цепочке, а пока могу сказать только то, что убийца солдата - это довольно крепкого телосложения мужик, рыжеволосый, носящий обувь где-то сорок четвёртого или сорок пятого размера с хитрой подковкой на каблуке, и, по всей вероятности, он может быть священнослужителем. Убийца, вероятно, хотел сымитировать самоубийство раскаявшегося виновника неудачного покушения на царя, но что-то у них пошло не так. Не исключаю, что погибший в последний момент передумал добровольно уходить из жизни. Стал сопротивляться - и вот такой вот финал.
        - Уже не так и мало, - удовлетворённо хмыкнул Андрей Яковлевич. - Только вот зачем были медведи? Гораздо проще и надёжнее отравить или зарезать.
        - Заказчик, думаю, рассчитывал, что гибель царя из-за медведей спишут на случайность, а тогда и розыска не будет и можно будет рассчитывать на то, что возвращение сводной сестры Петра Алексеевича на престол произойдёт естественным путём. Отравление или убийство более рискованные способы, и тут сразу пахнет преступлением, а звери - они и есть звери. Случайная и печальная гибель царя от разъярённого медведя. Церковная верхушка и придворные состроили бы скорбное выражение лица да тут же благословили бы на трон новую-старую владычицу Софью, а для себя получили бы «теплые» местечки. Так что мотив у заговорщиков, скорее всего, политический, а именно: неприязнь к реформам царя и желание вернуть жизнь в стране на круги своя. Личный мотив в этом покушении считаю весьма маловероятным.
        - Неужто священник может убить человека? - поразилась Марфа.
        - Разве священники не люди? - спросил у неё отец. - А человеку, как известно, ничего человеческое не чуждо!
        - А как с этим делом были связаны те двое, которых ты привёл во дворец? - продолжал любопытствовать тесть.
        - А никак! Они случайно под горячую руку царя попались. Они видели меня в кабаке, а потом следом увязались. Пограбить меня маленько решили, бедолаги.
        - Тебе их жалко? - спросила Марфа.
        - Почему-то да, жалко! Не от хорошей жизни они это делают и поплатились за это слишком сурово - и не по суду.
        - Размечтался! В этом времени да о честном суде заговорил! Его-то и в нашем времени не всегда сыщешь, а тут… - развёл руками Андрей Яковлевич. - Когда он ещё будет - этот справедливый суд? Кто бы мог ответить на этот вопрос?
        - Ладно рассуждать о несбыточном, помощнички, давайте за работу! Али об покойника испачкаться боитесь, а оттого и зубы мне усердно дружно заговариваете! - пошутил Николай.
        - Мы с Андреем Яковлевичем больше твоего покойников за свою жизнь повидали да перетаскали тоже их не мало! Так что лучше сам от нас не отставай! - воинственно ответил тесть и первым пошёл к реке.
        Спустя пару часов сани со скорбным грузом въезжали во двор дворца Лефорта. Подъехали к парадной лестнице. Николай не знал, что дальше делать с трупом, и пошёл к царю. Тот веселился. Вместе с Анной задорно отплясывал какой-то новый европейский танец. Выряженные в различные непотребные наряды, члены Всепьянейшего Собора на пару с «монахинями» пытались в танце повторить за государем хитрые «па». У них это не совсем ловко получалось, тем более, что за то время, пока Николай отсутствовал, они и не думали протрезветь, а даже наоборот - пили не расслабляясь. Царь, напротив, был бодр, весел, и его весьма забавляла неуклюжесть своих подданных. Увидев Николая в сопровождении его друзей, Пётр Алексеевич резко остановился.
        - Привёз изменника? - резким тоном спросил он.
        - Привёз, государь! - ответил опер.
        - Веди, показывай! Хочу его самолично видеть!
        Николай направился во двор к саням. Царь бросил посреди зала недовольно сморщившуюся Анну и последовал за сыскарём.
        - Вот он! - произнёс Николай и сдёрнул с трупа грубое покрывало.
        Царь с интересом стал изучать останки солдата. Члены Всепьянейшего Собора высыпали на лестницу и теперь сверху наблюдали за происходящим. Пётр Алексеевич потрогал почерневшую рану на виске закоченевшего трупа.
        - От этой раны он умер? - полюбопытствовал царь.
        - Нет, государь, его закололи, - ответил опер и перевернул убитого. - Вот от этого ранения солдат скончался.
        - Зачем его убили? - спросил Пётр Алексеевич.
        - Чтобы не нашли истинных зачинщиков, мой государь.
        - Тогда найди мне их всех и особо - ихнего главаря, а этого… - царь брезгливо указал на убитого солдата, - четвертовать! Его голову насадить на кол и выставить на всеобщее обозрение подле стены Кремля, дабы замышляющие против меня подлость знали, что моя месть настигнет каждого из них, как бы хорошо они ни прятались. Я уничтожу всех, кто мне будет мешать в обустройстве государства нашего. Ибо каждая помеха лишь отдаляет день величия и приближает погибель его! По-другому с этими людьми никак нельзя! Дай им волю - они всё загубят, до чего только смогут дотянуться! Ты всё понял, Николай?
        - Я найду тебе главаря зачинщиков! - ответил сыскарь и в знак уважения склонил голову перед государем.
        - Хорошо, а теперь все едем в Москву! Хватит балагурить! Попили, порезвились и достаточно! Нас всех впереди ждут неотложные дела! Делу время, а потехе - час!
        Обратно уже вся честная компания ехала на санях, но они были теперь запряжены, как и положено, лошадьми. На этот раз царь ехал в окружении своей ближайшей свиты, а Николай - со своими друзьями и Марфой отдельно от них. Друзья ехали последними в царском поезде, и, когда проезжали мимо церкви, Николай решил остановиться, чтобы поставить за упокой замученных пытками воров поминальные свечи. Сыскарь считал, что с ними всё-таки несправедливо поступили и часть вины, в том что вовремя не смог прояснить ситуацию царю, лежит на нём.
        Место было знакомое. Ещё вчера на льду реки, которая хорошо видна со ступеней церкви, бились на кулачках мужики. Сейчас на реке народу не было. Праздники закончились. Только изредка мимо церкви проезжали сани да проходили люди. Они приостанавливались, трижды осеняли себя крестным знаменем и двигались дальше. Николай первым поднялся по ступеням церкви и открыл дверь, пропуская вперёд себя Марфу и друзей. Затем снял шапку перекрестился на висящую над входом икону вошёл в храм. У Николая за время пребывания в прошлом уже выработалась привычка креститься. Хотя он был и не очень-то верующим человеком, скорее, даже атеистом, живя в окружении искренно верующих людей, невольно сам проникаешься их образом жизни и привычками.
        В помещении было сумрачно, душновато и пахло ладаном. Прикупили у служки несколько восковых свечей, бросили в чашу пару серебряных монет на пожертвование. Марфа пошла ставить свечку Пресвятой Богородице. Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич - Николаю Чудотворцу, а тёзка святого Николая направился в угол, где не было медного постамента для свечей. На неказистом деревянном столе стояла большая прямоугольная коробка с углублениями для свечей. Над ней возвышался крест с распятым на нём Иисусом Христом. Свечей в коробке было очень много. Видно, много покинувших сей мир родственников и знакомых у прихожан этой церкви.
        Николай ещё раз перекрестился и зажёг две купленные им свечи от уже горящих. Поставил их в углубление, проверил, чтобы надёжно держались, и снова перекрестился. Он хотел уже идти прочь, как увидел стоящего в противоположном углу алтарника, который внимательно наблюдал за происходящим в зале. Николай пригляделся к нему и понял, почему его сознание автоматически зафиксировалось именно на нём. Внешность! У алтарника были рыжая борода и конопатое лицо. Николай неспешно подошёл к служке и с виноватым видом спросил:
        - Мне бы покаяться, святой отец.
        Алтарник стоял на возвышении и снисходительно сверху вниз посмотрел на просящего.
        - Святой отец сейчас занят, приходи позже, - важно ответил рыжебородый и отвернулся.
        Николай незаметно сунул ему в руку монету. Молодой алтарник встрепенулся, оглянулся по сторонам - не заметил ли кто. Но увидев, что прихожане усердно молятся перед иконами, успокоился.
        - Жди здесь! - приказал служитель Господа и не торопясь удалился.
        Ждать пришлось не очень долго. Вышел седовласый старец и грозно посмотрел на прихожанина. Алтарник что-то шепнул ему на ухо. Тот слегка кивнул головой, и младший служка удалился прочь.
        - Ты, что ли, покаяться в грехах своих имеешь желание, раб божий? - раскатистым басом спросил протоиерей.
        - Я, святой отец, - смиренно ответил Николай и склонился в поклоне.
        - Услаждал ли ты в последние дни чрево своё языческой пищей?
        - Каюсь, святой отец, услаждал! - повинно опустил голову сыскарь.
        - Плохо, поститься надобно перед отпущением грехов!
        - Но на мне грех крови, святой отец! Ко мне каждую ночь приходит убиенный и просит меня покаяться.
        - Сам участвовал в убийстве али со стороны его видел? - продолжал любопытствовать протоиерей.
        - Не сам я! Другой это был, но я не помог убиенному, хотя мог это сделать. Испугался я за жизнь свою, святой отец, и убежал, - немного покривил душой Николай.
        - Пойдём со мной, раб божий! Расскажешь мне всё в подробностях!
        Николай последовал за полным человеком в темной рясе. Зашли в небольшое помещение, которое было обвешано иконами. Протоиерей повернулся к просящему и приказал встать на колени.
        - Говори!
        - Я видел, как накануне на Яузе реке был убит солдат, и убил его церковный служка или человек, вырядившийся в церковные одежды! Он кричал этому солдату, что это наказание ему за то, что тот не смог выполнить его приказ и погубить царя нашего. Мне стало страшно, святой отец! Я поспешно убежал! Что мне теперь делать? Посоветуй, отче!
        - Ты правильно сделал, раб божий, что пришёл ко мне. Я отпускаю твоё прегрешение, ибо сделал ты сей грех не со злого умысла, а по слабости души своей! Укрепляй себя и волю свою усердными молитвами да ежедневно кайся, ибо нельзя жить во грехе! Бог видит все наши проступки, и на Великом суде будет каждому всё предъявлено, и не попросивший прощения - не будет прощён во веки веков! Ты вовремя покаялся, раб божий, и я буду молиться за освобождение души твоей от греха тяжкого! Я накладываю на тебя обет молчания, и ты не можешь больше кому-либо исповедоваться! Ты меня хорошо понял, раб божий?
        - Понял, святой отец! Как не понять! Скажи такое кому ещё, и меня самого на дыбу отправят, но я же покаялся, отче! Неужто меня теперь казнят?
        - Усерднее молись за душу свою, раб божий! Славь Господа нашего, и тебе воздастся! - пробасил протоиерей. - Сейчас время неспокойное, поэтому веди себя разумно и во всём слушай меня!
        - Хорошо, святой отец, я послушаюсь твоего совета! - с трепетом в голосе чуть громче произнёс Николай, перекрестился и поклонился до самого пола.
        - Потише! - прошипел священник. - Покаяние только я должен слышать! Ты, случаем, не разглядел лик убийцы солдата?
        - Лица его я не разглядел. Стоял далеко, святой отец, но одёжу церковную точно видел, и борода у него была необычная - яркая, прямо как у вашего служки, - с наивным видом произнёс Николай.
        Протоиерей стал поспешно заканчивать процедуру покаяния. Положил руку на голову, быстро прочитал молитву, трижды перекрестил прихожанина и строго наказал:
        - Ступай, раб божий! Тебе отпущены все твои грехи, но помни: никому ни слова о нашем с тобой разговоре!
        Николай поднялся с пола, поблагодарил священнослужителя и вышел из церкви. Друзья и Марфа уже сидели в санях и ждали его. Ушлый Андрей Яковлевич успел приметить, куда он ушел.
        - Зачем ты к протоиерею ходил?
        - Удочку закинул! - усмехнулся Николай. - Теперь рыбку будем ждать, и если я не ошибаюсь, то сегодня ночью она обязательно приплывёт к нам.
        - А от царя по макушке нам не достанется за твоё своевольство?
        - Привезём ему «большую рыбку» - будет государь к нам милостив, а может, и наградит чем?
        - Жди, наградит он нас, как же! - засомневался тесть.
        - Так за своё спасение он уже обещал дать мне землю и дом в Москве! - рассмеялся Николай. - Если не землю, то хоть какой-то дом, может, даст. А то мы с вами пока еще в этом времени как есть - «бомж» naturalis ordinaria, или «бомж» натуральный, обыкновенный! Четыре штуки. Получите, распишитесь! Хорошо хоть, пока деньги у нас ещё есть!
        - Обещанного, как известно, три года ждут! Так что поживём - увидим, как оно будет дальше! - возразил тесть и прикрикнул на переминающуюся с ноги на ногу лошадь. - Пошла, родимая!
        Но тут же спохватился.
        - А куда нам ехать-то?
        - До ближайшего постоялого двора. Ночевать там будем. Думаю, что поживём там, пока другого жилья себе не сыщем! - громко закончил фразу Николай, увидев, что дверь церкви приоткрылась и из неё выглянул старый знакомый - рыжебородый церковный служка.
        - Приезжие, значит, они! - удовлетворённо хмыкнул служитель церкви и снова закрыл дверь.
        Лошадь рванула сани с места и легко покатились по Москве. Весна уже была на пороге, но по её заснеженным улицам этого ещё было не сказать. Друзья смотрели налево и направо, выискивая подходящее место, где можно было бы хорошо перекусить, а затем и переночевать. Вскоре они нашли именно то, что искали.
        Постоялый двор оказался довольно обширным. На первом этаже - обеденный зал, а на втором - комнаты для постояльцев. Свободные комнаты тоже были в наличии. Пока кушали - половой приготовил друзьям две комнаты по соседству. Их просьба выглядела вполне естественно: приехала молодая пара со своими товарищами.
        Николай осмотрел комнаты и выбрал себе поменьше. Марфа обрадовалась, что теперь они будут спать одни, но Николай объяснил ей, что эта совсем не та ночь, о которой она думает. Друзья волновались за Николая и стали предлагать свою помощь. Они настаивали, чтобы в комнате вместе с ним был либо Алексей Никифорович, либо Андрей Яковлевич, но бывший опер категорически отказался от их помощи. Он боялся, что «рыбка» испугается лишних свидетелей и сорвётся с крючка. Еле-еле уговорил тестя излишне не перестраховываться и дать ему возможность остаться в комнате одному. Алексею Никифоровичу с другом и дочерью пришлось коротать ночь всем вместе в соседней комнате. На всякий случай они договорились об условном сигнале - внезапный приступ кашля. Проверили - слышно было неплохо. Видно, хозяин экономил на толщине стен и между комнатами были доски, а не брёвна.
        Наступила ночь. Сквозь маленькое слюдяное оконце свет в комнату почти не проникал. Было темно и относительно тихо. Лишь иногда было слышно, как внизу кто-то топал сапогами и тихо поругивался. Это новые постояльцы договаривались с владельцем двора о цене. С ночных гостей тот брал двойную таксу. Постояльцы были сильно возмущены, что поставлены перед выбором: ночевать на улице или платить большие деньги. Но обычно побеждала ночь. На улице, в телеге, богатым купцам ночевать не хотелось. Для этого охрана у них нанята. Поэтому новым постояльцам приходилось соглашаться на условия хитрого хозяина постоялого двора.
        Николай лежал на кровати рядом с заранее заготовленным муляжом «человека» и ждал. Внизу вновь всё затихло. Только была слышна возня мышей на чердаке да иногда его покусывали вредные клопы - вечная проблема постоялых дворов. Ещё в Москве Иоанна Васильевича Николаю с ними вдоволь пришлось намучаться. Он отвлекся на очередной варварский укус, и в это время послышался скрип половиц на лестнице. Это уже кто-то поднимался на второй этаж. Осторожные шаги в коридоре замерли как раз напротив дверей его комнаты. Николай затих. Даже забыл про кровососов. Слышно было, как ночные «гости» тихонько шушукаются, но их слов сыскарь не разобрал. В слабо светящуюся от неверного света в коридоре дверную щель тихонько просунулось тонкое лезвие ножа, и почти бесшумно откинулся с петли крючок. Дверь с едва слышным скрипом открылась. «Гости» тут же замерли на пороге. Стали прислушиваться к звукам в комнате. Николай «безмятежно захрапел». Вороги вошли в комнату, тихо закрыли за собой дверь и снова замерли. Выжидали, пока их глаза привыкнут к темноте. Наконец «гости» немного освоились. Заметили кровать, которая стояла в
самом углу комнаты. Она находилась вдали от маленького слюдяного оконца, и от того там было плоховато видно. Два здоровых битюга осторожно подкрались к ней на цыпочках. Один из них бросился на ноги жертвы, а второй - шустрым движением вырвал из-под головы подушку и принялся душить «спящего». Всё бы у них удалось на славу, если бы не одно «но»: их «жертва» ещё до покушения тихонечко соскользнула с кровати, оставив на ней лишь «куклу». Николай затаился в тёмном углу рядом с татями, где его совсем не было видно. Когда «гости» поняли, что на кровати лежит не живой человек, а какая-то скатка тряпок, было уже слишком поздно. Теперь уже убийцы превратились в жертву своей «жертвы». Николай недолго думая рукоятью «Макарова» от души огрел по голове одного «гостя» и, не давая сообразить, что произошло в кромешной темноте, «отключил» второго. Зажёг свечу и связал обоих заранее приготовленной верёвкой. Не торопясь засунул им в рот кляпы и только тогда «отчаянно закашлял».
        Друзья ворвались в комнату, едва не сорвав с петель дверь. Оба стояли на пороге с ножами в руках, а в это время Николай, сложив ногу на ногу, сидел на табуретке, а у его ног лежали оба «гостя». За спинами друзей стояла Марфа с кочергой в руках. Откуда она её выискала - Николай не мог себе и представить, но его очень позабавил воинственный вид жены-защитницы, и он рассмеялся.
        - Да ну тебя! - обиженно воскликнула Марфа и бросила на пол кочергу. - Я тут за него переживаю до самой жути, а он, видите ли, расселся тут, да ещё и смеётся!
        Девушка убежала, а её отец укоризненно посмотрел на Николая и тихо произнёс:
        - Ты у нас ну прямо как актёр на сцене Большого театра! Не хватает только софитов и зала с благодарными аплодирующими зрителями!
        - Так получилось, - сконфуженно произнёс Николай и указал на рыжебородого, который успел очухаться, а теперь зло вращал глазищами и пытался выплюнуть изо рта кляп, но у него это не получалось. - Посмотри, Алексей Никифорович, какое интересное «шило» я нашёл в сапоге у этого служителя Господа, а потом взгляни на подковы, что на каблуке его сапог. Да и за рыжую бороду его уже «кто-то» успел изрядно потягать. Так что вот он - убивец Афанасия, солдатика Лефорта.
        Глава 4
        Заговорщики
        Протоиерей с нетерпением ждал скорейшего возвращения алтарника. Он даже из церкви не уходил. Решил, что в окружении святых икон ему будет спокойнее и безопаснее. Одетый в длинную чёрную ризу до самых пят, священник стоял на коленях перед иконой Иисуса Христа и молился о благополучном исходе дела. На кону теперь уже стояла его собственная жизнь.
        Но шло время, а его посланника всё не было и не было. Шёл уже третий час ночи. Неверный свет лампад освещал церковные иконы, с которых на протоиерея смотрели святые старцы. Неверный, слабый свет от сквозняка в сумрачном зале постоянно колебался. Он то затухал, то разгорался с новой силой. Оттого то тут, то там на иконах образовывались то тени, то световые блики, и тогда протоиерею казалось, что лики святых старцев на иконах оживали и они смотрят на него осуждающе. В эти мгновения священнику становилось особенно страшно, и тогда он молился ещё усерднее, выпрашивая у Бога прощения за свои грехи, прошлые и нынешние. Ибо он убеждён, что все деяния его идут во благо Господа, а сам Всевышний возложил на него священную миссию - спасти бедный народ Руси от быстро набирающего силу Антихриста.
        Протоиерей волновался ещё оттого, что именно сей ночью важные люди с нетерпением ждали от него сообщения о благополучном исходе дела. Святой отец сам настоял на том, чтобы убить царя при помощи разъярённых зверей. Бояре же предлагали устроить в день приезда царя во дворце Лефорта пожар. Всем была известна его любовь спасать людей, и заговорщики хотели сыграть на этом. В суматохе убить царя и бросить его тело в огонь. Но протоиерею показалось, что этот вариант полон рисков. Слишком много людей во время пожара будут во дворце, и нельзя быть полностью уверенным, что кто-то чего не заметит, а тогда уж Ромодановский наверняка доберётся до всех участников заговора. Что-что, а выбивать показания глава Преображенского сыска умеет очень хорошо. Поэтому решили натравить на царя взбесившихся от грома фейерверков медведей. Но не так всё гладко получилось, как заговорщики дружненько судили-рядили, и теперь святому отцу приходилось срочно заметать следы. Нужно было убрать случайного свидетеля убийства солдата, а затем подумать об алтарнике и его подельнике.
        - Ну, где же они запропастились?! Давно уже должны были вернуться! - в сердцах вслух воскликнул священник и вскочил на ноги.
        Он стал нервно ходить вдоль амвона от одного клироса до другого. Даже несколько раз выходил на паперть, но улица была пустынна. Ни одного прохожего не было видно. Московский люд давно уже спал. Одни тёмные избы вокруг, да лишь изредка громко брехали собаки. Протоиерей надеялся, что те учуяли его людей. Но вновь тянулось время, а алтарника с подельником всё не было и не было.
        Святой отец зря так усердно ждал своих посланных на дело людей. Они уже не могли к нему вернуться, ибо уже были во власти Николая. Он уже успел вытрясти из них нужные сведения, сбегать вниз к владельцу постоялого двора, чтобы попросить у него одежды попроще. После чего запер того на втором этаже и приказал под страхом казни сидеть там тихо. За помощника хозяина постоялого двора сыскарь поставил переодетого Андрея Яковлевича, а сам для надёжности под видом пьяницы сел в общем зале, среди немногих постояльцев, которые решили поесть да выпить на ночь глядя. Николай знал, что протоиерей или тот, кто организовал покушение, сейчас с нетерпением ждут своих людей обратно. Долгое время оставаться в неизвестности они никак не смогут и непременно пришлют кого-либо узнать: отчего не возвращаются алтарник и его подельник?
        Так оно и вышло. Только Николай уладил все свои неотложные дела и уселся за стол с бутылью в обнимку, как на пороге постоялого двора появился протоиерей. Он подозрительно огляделся вокруг, но, увидев в зале мирно жующих людей да в стельку пьяного мужика, успокоился. Тут к нему буквально пулей навстречу вылетел «помощник хозяина» и стал рьяно приглашать отведать горячих щей с мороза или распаренной каши с жареным цыплёнком.
        - Всё, что только изволите, батюшка! Всё вмиг принести вам прикажу! Стол самый лучший велю для вас белой скатертью сейчас же накрыть. А может, горячей медовухи?
        - Не части! - кисло поморщился протоиерей. - Ты сам-то кто такой здесь будешь?
        - Андрюшкой меня кличут! Хозяин совсем недавно поставил меня к себе в помощники!
        - Ты мне лучше вот что скажи, Андрюшка! Сюда накануне рыжебородый верзила в красной косоворотке со своим другом захаживали?
        - А как же, батюшка! Комнату они изволили снять у нас наверху. Попросили принести вина…
        - Так где, ты говоришь, их комната будет?! - нетерпеливо перебил священник и быстро пошёл к лестнице.
        «Помощник хозяина» кинулся за ним следом. Подхватил протоиерея под руку, стал помогать ему подняться по крутой лестнице, но на полпути внезапно остановился.
        - Ты чего это встал-то? - пробурчал недовольным голосом святой отец, остановился и сурово нахмурил брови. - Ну, говори, что там у них делается!
        - Так у них тама это… молодая девица, значит, в одной комнате с ними двоими. Они, батюшка, там того… этого… значит, - скромно потупив глаза, ответил «помощник владельца» постоялого двора.
        - Что значит «того-этого»?! - покраснел от злости протоиерей. - Я им сейчас покажу «того и этого»! Всем чертям враз тошно станет! Ишь, развёл тут богохульное заведение! Я тебя самого на дыбу отправлю за потакание срамным делам!
        Священник от злобы чуть не исходил дымом. Казалось, что ещё мгновение и - загорится ярким пламенем от переполнявшего его возмущения. Грозно сверкнув глазищами, он повернулся и чуть ли не побежал наверх по лестнице, придерживая длинные полы ризы.
        - Сюды, пожалуйте, батюшка! Сюды!
        «Помощник» хозяина постоялого двора быстренько догнал протоиерея, склонился в поклоне перед ним и услужливо распахнул дверь утлой комнатки. Увиденное там святого отца не успокоило, а напротив - ещё больше разозлило. Прямо на дощатом полу, у ног вальяжно сидящей на кровати девицы, валялись оба его человека. На столе же стояли две пустые бутыли, а третья, наполовину пустая, пристроилась в винной луже между алтарником с оловянной кружкой в руке и его подельником с ещё одной полупустой бутылкой в руке. В комнате стоял устойчивый, специфический запах винных паров да раздавался мощный храп.
        - Пошла вон отсюда, блудница-распутница! - крикнул на Марфу протоиерей. - Я с тобой ещё потом поговорю!
        Девушка пулей выскочила из комнаты, а святой отец с грохотом захлопнул перед носом «помощника хозяина» дверь. Он ещё раз внимательно осмотрел безмятежно валяющихся на полу подельников, обстановку в комнате, брезгливо поморщился и только тогда наклонился к алтарнику. Попытался привести его в чувство. Ему не терпелось узнать: успел ли тот разобраться со свидетелем убийства. Священник присел на корточки. Стал так и этак теребить за мочки ушей спящего служку; хлестал того по щекам; кричал в ухо, но тот лишь бормотал что-то бессвязное. Святой отец бросил свои попытки привести в чувство алтарника. С негодованием посмотрел на его безмятежно храпящего подельника. От обоих шёл отвратительный запах. Протоиерей снова брезгливо поморщился, но возобновил свою попытку привести кого-нибудь из них в чувство. Внезапно алтарник слабо пошевелил рукой, открыл глаза и с глупой улыбкой на лице уставился на своего наставника да заплетающимся языком произнёс:
        - A-а, эт-то ты, святой отец, а я вот… отдыхаю здесь…
        - Ты сделал то, что я тебе приказал? - рьяно затряс за грудки священник своего подельника и громко зашипел тому на ухо. - Свидетеля ты убил, идиот?!
        - Кто? - с непонимающим видом спросил алтарник.
        - Ты свидетеля убил?!
        - Н-нет! - ответил подельник и вновь отключился.
        - Почему?! - нервно затряс его протоирей.
        Но голова алтарника лишь беспомощно болталась из стороны в сторону. Подельник вновь безмятежно уснул. В это время дверь в комнату неожиданно, открылась. Протоиерей резко обернулся. На пороге стоял тот, которого он приказал убить. Приговорённый к смерти «добродушно» улыбнулся заказчику своего убийства, прямо как профессиональный актёр перед камерами многочисленных журналистов на пресс-коференции. За его спиной стояли «помощник» хозяина постоялого двора, он же - Андрей Яковлевич, вместе со своим другом и тоже улыбались. Протоирей оглядел стоящих на пороге людей, и ему что-то стало сильно не по себе от их «добродушных» улыбок. Он ведь сразу признал того, кому ещё вчера отпускал грехи, хотя тот «грешник» был одет вовсе не как сегодня. Протоиерей схватился за сердце и грузно осел на пол.
        - Здравствуй, святой отец! - продолжая улыбаться, произнёс Николай. - Как успехи с допросом твоих подельников? Всё ли они тебе успели рассказать про то, как исполнили твой наказ убить меня? Я уже не говорю про то, что они по твоему указу покушались на царя!
        Протоиерей закатил глаза и бревном рухнул на пол, старательно изображая обморок, но ресницы его глаз предательски подрагивали. Он понял, чьи это люди.
        - Оказывается, какие мы чувствительные натуры! Ты прямо настоящий артист, святой отец! Браво!
        Николай пару раз хлопнул в ладони. Затем, не торопясь, скинул на пол скрывающую ферязь хламиду и, вытащив из ножен шпагу, приставил её к горлу протоиерея. У того тут же, как по мановению волшебной палочки, открылись глаза. Они панически забегали из стороны в сторону и протоиерей истерично замахал руками.
        - Отвезу-ка я тебя к царю. К нему сейчас как раз князь Ромодановский приехал. Вот ты на дыбе и покажешь им, как красиво умеешь падать.
        - Это всё не я! Это не я всё замыслил! Не я! Меня подло заставили под страхом смерти! Я всё скажу!
        - Кто тебя заставил? - холодно спросил Николай.
        - Это всё придумка бывшего стрелецкого полковника Ивана Циклера! Он ныне думным дворянином пристроился! Но он лишь только шкуру сменил, а нутро своё поганое оставил всё как было! Это он мне угрожал! Он со своими дружками всё организовал, а меня под страхом смерти принудил исполнять свою паскудную волю!
        - Проверим! - спокойно ответил сыскарь и спрятал шпагу обратно в ножны. - Вставай с пола, святой отец! Хватит без толку валяться, а то, не дай бог, ещё простудишься, а ты нам пока ещё здоровенький нужен! Сейчас поедем к твоим заговорщикам! Там всё про них мне подробно и расскажешь!
        - А эти как? - Протоиерей указал на лежащих рядом с ним мертвецки пьяных подельников.
        - Сонное зелье да вино ещё до рассвета на них будут действовать. Мы успеем обернуться, а Марфа послушает из соседней комнаты, как вороги себя ведут! Ежели что - кочергой их по голове хорошенечко огреет, а я их обоих свяжу для надёжности. Правда, Марфушка, присмотришь за нехристями? Кстати, где кочерга твоя?
        Щёки у девушки вспыхнули румянцем. Она нахмурила брови, грозно топнула ногой и убежала в соседнюю комнату. Николай же, не обращая внимания на реакцию жены, крепко связал алтарника и его подельника по рукам и ногам. Воткнул им в рот по кляпу, чтобы те не шумели, да закрыл дверь комнаты на замок. Ключи забрал с собой, а настоящему хозяину постоялого двора приказал, несмотря ни на что, не пытаться открыть дверь ворогам. Даже если тати будут кричать и угрожать тому всякими земными и небесными карами.
        - Узнаю, что своевольничал, прикажу тебя повесить, а постоялый двор уйдёт в царскую казну! - пригрозил Николай. - Когда вернусь, я с ворогами сам управлюсь!
        Хозяин двора больше испугался за своё имущество, нежели за то, что его повесят. Двор - это кормилец не только его самого, но и всей его семьи. Лишиться кормильца - значит всей семье погибать от голода и холода или в холопы продаваться.
        Уходя, Николай заглянул в комнату Марфы. Та сидела на бельевом сундуке с кочергой в руках, но отвернувшись от двери. Сыскарь подошёл к ней, присел на корточки рядом и взял за руку.
        - Большое спасибо тебе за помощь в разоблачении татей, Марфуша. Я хотел, чтобы наш святой отец сам признался в содеянном. Ведь сведи их на допросе друг с дружкой - протоиерей всё отрицать будет. А так ты мне сильно помогла, и я благодарен тебе за это. Мы все вместе сделали большое дело без лишнего шума и пыли! Поверь, на этот раз будет гораздо лучше, Марфуша, если ты останешься на постоялом дворе и приглядишь за порядком! Ведь на хозяина постоялого двора сейчас никак нельзя положиться! - твёрдо произнёс Николай и пошёл прочь, так и не заметив, как жена обернулась, грустно посмотрела ему вслед и перекрестила его.
        На дворе было ещё темно и морозно. Дворовый мальчишка за уздцы подвёл к крыльцу запряжённую лошадь. Сыскарь бесцеремонно вытолкнул через порог грузного протоиерея и указал ему на сани. Святой отец осторожно сошёл по ступеням, подошёл к саням и неловко сел в них да стал зябко кутаться в полушубок. Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич вплотную сели рядом с ним, зажав его с двух сторон и многозначительно посмотрели ему в глаза. Священник всё понял без слов и обречённо склонил голову. Его спутники завязали ему рот, чтобы тот не смог криком предупредить заговорщиков, а чтобы не сбежал - связали ноги. Николай лихо запрыгнул в сани, дал подбежавшему мальчишке денежку и, щёлкнув кнутом в воздухе, задорно крикнул:
        - Но-о! Пошла, родимая!
        Мальчишка, радостно улыбаясь, открыл ворота, и сани выехали со двора. Сыскарь обернулся к протоиерею и, погрозив тому здоровенным кулаком, басом произнёс:
        - Очень тебе не советую обманывать меня, а по приезде на место заранее каким-либо образом поднимать шум и предупреждать зачинщиков! Любые твои неразумные действия могут очень плохо отразиться на твоём здоровье! Перевести на более простой язык или и так всё понял?
        Протоиерей только горестно вздохнул и указал головой направо, куда и нужно было ехать.
        - Смотри, каким понятливым становится наш святой отец, когда того захочет! - усмехнулся Николай и повернул лошадь направо.
        Теперь Андрей Яковлевич следил за вращениями головы пленника и его кивками и, подобно суфлёрам немого кино, транслировал сыскарю направление движения. Подъехали к одному из множеств похожих московских домов. В темноте они очень были друг на дружку похожи. Казалось, что в доме нет ни одной живой души: так тихо там было. Даже собак во дворе не было, хотя соседские разлаялись на всю округу, извещая всех о приезде чужаков. Николай не стал останавливаться напротив указанного протоиереем дома, а проехал дальше. Повернул за угол забора и только тогда остановился. Соскочив с саней, сыскарь вернулся обратно и осторожно выглянул из-за угла. Чёрный дом, куда они с друзьями хотели проникнуть, так и оставался внешне абсолютно безжизненным. Не скрипнула дверь, и в щелях забора не осветились окна. Даже дым из печной трубы не шёл. «Может, соврал нам протоиерей про заговорщиков или это вовсе не тот дом?» - подумал Николай. Он хотел уже вернуться к саням, чтобы посоветоваться с друзьями, но тут неожиданно услышал осторожный скрип калитки. Это открывалась калитка того самого чёрного дома. Из неё вышел мужичок в
простой одежде. Он был совершенно не похож на сановитого заговорщика-боярина, задумавшего государственный переворот.
        Незнакомец немного постоял посреди улицы, опасливо осмотрелся и пошёл в противоположную от Николая сторону. Сыскарь крадучись двинулся следом, время от времени прячась за деревьями и выступами заборов. Пройдя пару улиц, человек остановился у такого же тёмного, безжизненного дома, вновь оглянулся по сторонам и - хитрым стуком постучался в калитку. Николай был совсем рядом, прячась в чёрной как смоль тени от дерева. Слушал и на всякий случай запоминал пароль. Яркая луна, как на грех, задумала вылезти из-за туч, и теперь если сыскарь выйдет из своего укрытия, то будет виден как на ладони. Но ждать, пока луна снова спрячется за тучами, было никак нельзя - и только калитка открылась, так Николай молнией подлетел сзади к мужичку. Изъеденный молью колпак не помог спасти голову заговорщика от короткого, но точного удара. Незнакомец рухнул на землю, а в проёме открывшейся калитки стоял человек в форме стрельца, удивлённо смотрел на неизвестно откуда взявшегося человека. Пока тот не закричал, быстрый удар под дых, а когда стрелец напополам согнулся - сложенными руками по затылку. «Два - ноль! Убираем за
собой и идём дальше», - подумал Николай и шустро заволок обоих мужичков во двор. Связал руки и складировал их возле поленницы сухих дров. Дверь в сени дома была приоткрыта. Сыскарь осторожно стал подниматься по лестнице на крыльцо, но тут одна из досок предательски заскрипела. За дверью в комнату тут же послышался начальственный бас:
        - Прошка! Где ты там, чёрт лысый, запропастился! Вечно тебя ждать надобно! Иди сюды поскорее да веди к нам посыльного!
        Николай вынул из кобуры пистолет, передёрнул затвор, заскочил в сени и резко открыл дверь в комнату. За столом, с вытянутыми от удивления лицами, сидели трое знатных людей в шубах и высоких меховых шапках. Вековая традиция не позволяла им и в такой обстановке снять с себя ненужную одежду, чтобы не париться в жарко протопленной избе. За одним столом с гражданской знатью сидели ещё двое стрельцов. То ли сотники, то ли тысячные. Николай не знал их, но похоже, что это был кто-то из стрелецкого начальства.
        - Ты кто такой?! - зычно закричал на вошедшего сидящий во главе стола боярин. - Прошка где?
        - Я сегодня за него, господа хорошие! - усмехнувшись, ответил Николай. - Дружно, без стеснения называемся: кто такие и откуда да почто здесь ночью все вместе, как тати какие-то, затаились?!
        - А кто ты сам такой, чтобы нас об чём-то спрашивать? - поднялся из-за стола сидевший с краю стола человек и угрожающе приподнял посох с увесистым набалдашником.
        - Князь Бельский. По государеву указу Петра Алексеевича уполномочен вести сыск и дознание по делам о государевой измене. А потому имею возможность и желание вас всех схватить и препроводить на честный суд! Могу показать государев указ!
        Николай похлопал себя по груди, указывая место хранения указа, но тем временем продолжая держать их на мушке и внимательно следить за действиями заговорщиков.
        - Ты это что? В одиночку пришёл к нам? - спросил, по всей видимости, главарь заговорщиков и хитро подмигнул подельникам. - Самый смелый выискался, что ли?
        - Спецназ - он и в одиночку спецназ! - усмехнулся Николай, нисколько не смущаясь насмешек бояр и стрельцов.
        Но заговорщики пропустили мимо ушей последнюю фразу сыскаря. Они привыкли брать числом и совершенно не приняли в расчёт не то что его слова, но и пистолет. Для них тот выглядел совершенно безобидной детской игрушкой. Ну, пальнёт один раз. Даст Бог - промахнётся, а там его толпой можно и свалить. Получается что-то вроде русской рулетки. Один из них может, конечно, погибнуть, но остальные выживут, расправятся с самонадеянным царёвым посланцем, а там и в бега можно будет податься.
        - А вы чего сидите-то, люди добрые! Он же и в сам деле один! Бейте его - и бежим отседа!
        Сидящие за столом словно проснулись, вскочили, загалдели. Бояре привели в «боевое положение» свои тяжёлые посохи и, толкаясь и суетясь, кинулись к Николаю, а стрельцы потянулись за саблями, но не торопились первыми вступать в схватку. Храбрые стрелецкие начальники ждали, что бояре первыми нападут на чужака. Возможно, они не верили Николаю, что тот пришёл один, и ещё обдумывали своё положение. Оказывать сопротивление или сразу сдаться на царскую милость. Сыскарь, видя их замешательство и что у его двух ближайших противников в качестве оружия только посохи, решил брать их бескровно, живьём, а со стрельцами решить позже, по обстоятельствам. Спрятал пистолет обратно в кобуру.
        - Ладно, палить в вас не буду! Чай, живые вы больше чего сможете рассказать Петру Алексеевичу! - произнёс сыскарь и не спеша переступил порог в просторную горницу.
        Снял с себя шапку и только засунул её за пояс, как первым вставший боярин подскочил к нему с увесистым, длинным посохом. Замахнулся и хотел было ударить незваного гостя, но сыскарь ушёл вниз и с разворота сделал подсечку. Посох ударил по стене за спиной Николая, а в это время его выпрямленная нога била аккурат под обе коленки нападавшего. Элементарные «ножницы» - и боярин замахал руками да, путаясь в своей длинной шубе, с грохотом повалился на пол. Николай быстро вскочил на ноги. Теперь у него в руках был посох. Пару раз попробовал его в замахе.
        - А что, даже вовсе и ничего себе штуковина! По лбу даст - не возрадуешься! - удовлетворённо хмыкнул сыскарь и угрожающе пошёл на заговорщиков.
        Оставшиеся в живых бояре, увидев ловкие действия чужака, резко приостановились. Шустро ходящий в руках неизвестного им человека посох испугал их гораздо больше, чем маленький чёрный пистолет. Стрельцы с саблями осторожно стали заходить к чужаку сразу с двух сторон. Николай вертел в руках посох, подобно мельнице, перед собой и выжидал, но тут за спиной Николая скрипнула дверь. Он быстро обернулся. На пороге стоял человек в форме стрельца с пищалью в одной руке и бердышом в другой. Выражение лица у стрельца было слегка растерянное. Он не мог решить: то ли стрелять, то ли бердышом поработать? Не привыкли стрельцы к работе в помещениях с ограниченным пространством.
        - В высокого стреляй из пищали, дурень! Чего медлишь?! - крикнул ему один из заговорщиков-стрельцов.
        Заговорщик, валявшийся на полу, тоже закричал на стрельца, одновременно пытаясь встать и уйти подальше от его пищали, но в суете он никак не мог совладать с полами своей длинной шубы. Боярин злился, ругался на застывшего в дверях стрельца, на Николая, на царя. Все у него в этот момент были во всём виноваты. А стрелец наконец определился, что будет стрелять и в кого. Поставил бердыш в качестве опоры. Стал устанавливать на неё пищаль. Заговорщики теперь боялись приближаться к чужаку чтобы самим не попасть под пулю.
        Николаю внезапно возникшее замешательство оказалось только на руку. Он, подобно олимпийцу на стадионе, мощным броском запустил в цель посох, аки копьё, и тут же упал на пол. Грохнул выстрел. Дым окутал стрельца, и раздался жуткий вой. Сыскарь быстро посмотрел на проём двери, где стоял вооружённый пищалью стрелец. Но тот уже лежал на полу с торчащим из глазницы посохом. А в проёме двери вместо него с пистолетами в руках стояли Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич.
        - Мы, кажется, что-то интересное пропустили, Андрей Яковлевич! - усмехаясь, произнёс тесть, водя из стороны в сторону стволом пистолета, словно решая: а кого бы из заговорщиков ему бы сейчас подстрелить. - Ну как ты тут, герой? Наша помощь, смотрю, тебе уже и не нужна?
        - Да, ничего вроде! Справляюсь потихоньку! - улыбнулся, вставая с пола, Николай. - А святой отец-то где?
        - Да, где ему быть? В санях он! Связанный по рукам и ногам там лежит! - махнул рукой Андрей Яковлевич.
        И друзья разом пошли связывать застывших от неожиданности заговорщиков. Внезапное появление ещё двух царёвых людей парализовало их волю к сопротивлению. Одного из сотников стрельцов уже вязать не было никакого смысла. Стрелец попал в грудь своему начальнику с первого выстрела.
        - Вяжем ворогов и пока оставляем здесь. Потом их заберём вместе с остальными! Похоже, что хитрые заговорщики решили в том доме, который мы предусмотрительно проехали, на всякий случай засаду устроить. Нужно их посыльного расспросить, сколько там стрельцов нас ожидают. А своего подельника-протоиерея они о засаде даже не известили! Значит, заговорщики не очень-то ему доверяли. Ведь так, вороги государственные? - спросил Николай и, усмехнувшись осмотрел связанных заговорщиков, но те лишь отводили в сторону глаза и не хотели встречаться взглядом с Николаем. Они уже и без царёвой бумаги сразу поняли, чей он человек.
        Друзья оставили в доме крепенько повязанных заговорщиков да вышли во двор. Оказалось, что посыльный, который Николаем был уложен возле поленницы, так ещё до сих пор и лежал вместе со стрельцом без сознания.
        - Поаккуратнее с «языками» работать нужно, сыскарь! - с укором произнёс тесть.
        - Не подумал, что они нам ещё смогут пригодиться, - ответил Николай и осторожно приложил палец к артерии на шее посыльного. - Жилка пульсирует. Значит, жив, курилка!
        - Вот и хорошо! - миролюбиво произнёс тесть, хотел ещё что-то сказать, но заметив, что у посыльного приоткрылись глаза, резко схватил того за шиворот. - Жить хочешь, паскуда?! Быстро говори: сколько в твоём доме стрельцов спряталось?!
        Мужичок после длительного транса ещё не успел толком очухаться, а тут увидел над собой злую, незнакомую, бородатую физиономию, и его чуйка подсказывала ему, что на этот раз молчанка добром может и не кончиться. Его непослушный язык с трудом смог выговорить лишь цифру: «шесть».
        - Минус один, - прокомментировал Николай, вспомнив про убитого стрельца. - Пойду перед походом в гости подберу себе подходящий стрелецкий кафтан.
        - Лады! - ответил тесть и отпустил мужичка, которого он до сих пор держал за шиворот.
        Посыльный упал наземь, ударился головой и, болезненно поморщившись, ойкнул, но на его страдания никто уже не обращал внимания. Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич ещё только успели проверить, хорошо ли связаны пленники, когда Николай вышел к ним в красном стрелецком кафтане да лихо завёрнутой набекрень шапке и с пищалью в руке. Друзья посмотрели на него и разом заулыбались.
        - Хорош! Нечего сказать - хорош! Настоящий стрелецкий полковник! Только вот кафтан на тебе что-то уж больно коротковато сидит, да и застёгивать его надо. Где ты видел стрельца в расстёгнутом нараспашку кафтане? А ну-ка, повернись к нам спиной.
        Николай послушно повернулся, а Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич тут же рассмеялись.
        - Застегнуться ты, конечно, теперь можешь попробовать. Только вот - спиной к стрельцам не поворачивайся. Вмиг тебя разоблачат! - наконец, немного успокоившись, произнёс Андрей Яковлевич.
        - Ну, лопнул сзади кафтан, но ведь почти что совсем немного! А я что, виноват, что у них они все такие маленькие? - стал оправдываться сыскарь.
        - Ладно, будешь ты у нас как Луна: как ни верти, а видна только одна сторона! Но в гости к стрельцам идти тебе придётся первым! У тебя «вражеский маскхалат»! - иронично добавил тесть.
        Оставив пленных, друзья направились к первой избе, где должна была находиться стрелецкая «группа захвата». По дороге распределили меж собой роли. У высокого забора Николай подсадил друзей, и они беззвучно проникли на территорию противника. Тут же взяли дом в клещи и стали подстраховывать товарища. Николай запахнул на груди кафтан, сгорбился, чтобы хоть как-то уменьшить свой рост, и, как запомнил, условным стуком громко постучал в запертую калитку. Та почти что сразу распахнулась, и недовольный голос проворчал:
        - Тебя только за смертью посылать! Где посыльный?
        - У бояр остался! - глухо ответил Николай и прямым ударом в челюсть уложил стрельца наземь.
        Тесть с другом разом выскочили из-за угла и взяли под прицел вход и два окна дома. Но пока было тихо. Никто из стрельцов больше не выскочил из дома и из окон палить не стал. Николай пошёл к двери. Только хотел её открыть, как та открылась сама, и он лицом к лицу встретился с ещё одним стрельцом. Тот держал в руке пищаль и настороженно смотрел на пришедшего. Луна как раз снова ушла в тучи, и теперь был виден только силуэт Николая в стрелецкой одежде. Сыскарь ещё наклонился, чтобы войти в низенькую дверь дома, и это ему здорово помогло. Оттого в нём сразу не признали чужака.
        - Ну, что бояре тебе сказали? - после небольшой паузы заговорил стрелец. - Долго нам ещё здесь в засаде сидеть? Скоро ужо светает, пора и уходить, пока ещё темно!
        - Сказали, что потерпеть ещё трохи нужно, - глухо ответил Николай, стараясь скрыть свой рост.
        Десятник хотел ещё что-то сказать, но заметил у ворот лежащего на земле человека и истошно закричал:
        - Изме-наа!
        Он тут же стал отступать обратно вглубь сеней, чтобы разорвать дистанцию с противником и заодно снять с предохранителя пищаль. Но Николай мгновенно ушёл немного в сторону от направления выстрела и быстро метнулся на него. Захватил руку десятника с пищалью коротким ударом по кисти выгнул её, и стрелец даже не успел ойкнуть, как его оружие уже перекочевало к сыскарю, а сам десятник от болевого захвата выгнулся дугой и, выполнив замысловатый «танец», оказался лицом к двери в комнату. В это время она открылась, и оттуда осторожно выглянул стрелец с саблей в руке. Но увидев перед собой своего собственного десятника с перекошенной от боли физиономией да дуло пищали чуть ли не у своей груди, тут же ретировался обратно в комнату. Лишь через мгновение он понял, что пищаль направляет на него не десятник, а неизвестный высокий мужик в стрелецком кафтане.
        - Изме-наа! Свои нас предали! - истошно заорал стрелец.
        Он уже хотел захлопнуть дверь, но в её проём вставил ногу Андрей Яковлевич и не дал закрыть, а тут же ударом кулака отключил горланящего не по делу стрельца. Тот рухнул, а опытный Андрей Яковлевич мгновенно отскочил от двери под защиту стены из толстых брёвен. Николай так же среагировал на действия товарища: оттолкнул в сторону десятника и тоже ушёл под укрытие стены. Раздались два оглушительных выстрела. Это оставшиеся в избе стрельцы разом пальнули из пищалей. Они целились во входную дверь, надеясь тем самым остановить неизвестно откуда взявшихся нападавших. Картечь могла и десяток чужаков скосить, но им не повезло. Картечь лишь разворотила дверь, а за ней и… тело их десятника. Пару раз вздрогнув, тот медленно сполз на пол. Дверь заклинило. Николай с тестем быстро отволокли убитого в сторону. Андрей Яковлевич распахнул дверь и быстро заглянул в комнату. Там стрельцы поспешно перезаряжали разрядившиеся пищали. Не так быстро было подготовить их к повторному выстрелу. Совершать это на поле боя - одно, за спинами изготовившихся к стрельбе товарищей: там и до врага далеко, и не так и страшно. Совсем
другое дело заряжать пищаль, когда враг находится в соседнем помещении и дышит тебе чуть ли не в лицо. Тут и руки могут задрожать от нервного напряжения, и глазомер подвести. У более молодого стрельца порох из мешочка просыпался мимо полки. А пожилой и опытный боец отбросил свою пищаль в сторону и схватился за бердыш.
        - Бросай свою пукалку, молокосос! Не поможет она тебе уже! Хватай бердыш и давай за мной! - крикнул он на молодого стрельца, подбегая к двери и замахиваясь на Андрея Яковлевича. - Руби царскую сво…
        Стрелец не успел закончить фразу. Раздался глухой хлопок. К его удивлению, сознание успело заметить, что от выстрела из непонятной штуковины не было такого привычного облака дыма. Что-то внезапно больно обожгло ему грудь, и стрелец будто налетел на преграду. Приостановился, споткнулся о выпавший из его рук бердыш да неуклюже завалился на бок. Молодой стрелец испуганно глядел на то, как падает тело убитого товарища. Потом посмотрел на троицу бояр с пистолетами в руках. Это непонятное маленькое чёрное «что-то» только что убило его наставника. Теперь он понял, что это неказистое «что-то» - ужасно смертельное оружие, которое теперь может легко убить и его самого. Молодой стрелец упал перед чужаками в дорогих одеждах на колени и громко заголосил. Ему стало очень страшно. Это был первый в его жизни бой, он же оказался и последним.
        Потребовалось некоторое время, чтобы распределить по саням всех оставшихся в живых заговорщиков. Одних саней, на которых приехал Николай с товарищами, оказалось мало. Пришлось реквизировать в обоих домах боярские и стрелецкие сани. Заехали на постоялый двор за Марфой. Забрали заодно подельников святого отца и в путь, в Кремль. Но в Кремле Петра Алексеевича не оказалось. Николай обнаружил его на окраине Преображенского села, где тот вместе с Лефортом проводили смотр Семёновского и Преображенского полков. Командовал полками генерал Головин. Вскоре государь со свитой отбывал в Европу, и ему хотелось перед поездкой быть уверенным в том, что он оставляет свою гвардию в полной боеготовности, и при необходимости та сможет в его отсутствие достойно противостоять стрельцам. Он не верил старой армии, чувствовал, что она не только не готова к войне, но и от неё можно ещё ожидать предательства. Сейчас убрать стрельцов он пока не мог. Для этого нужно применить новый подход в формировании и в подготовке регулярной армии, а затем получить хотя бы формальный повод для расформирования стрельцов. Пётр Алексеевич
готовил верную себе армию и выжидал, проявляя в этом деле воистину царское терпение.
        За селом Преображенское стоял неимоверный грохот орудий. На широком поле то тут, то там появлялись облака дыма, окутывая пушки. Они стояли на левом фланге. Там оттачивали своё мастерство бомбардиры, а на правом - Лефорт проверял готовность фузилёров. Это тех же стрельцов, только своих, выращенных Петром Алексеевичем собственноручно из когда-то «потешного войска». Это были полки, которые вместе с ним штурмовали Азов, в надёжности которых он мог быть полностью уверен.
        На расстоянии пятидесяти шагов от выстроившейся шеренги стрелков установили фигурные мишени в рост человека. Лефорт подавал команду взмахом платка. Раздавался слаженный, дружный выстрел то пулями, то картечью, и деревянных мишеней щепы разлетались в разные стороны. Солдаты учились стрелять. Выкашивать косой смерти шеренги противника.
        Государь же очень любил пушки. Он лично бегал от орудия к орудию, чтобы убедиться, что бомбардиры всё делают верно. Иногда Пётр Алексеевич от нетерпения вырывал из рук солдата банник, сам драил ствол орудия. Собственноручно заряжал его ядром и порохом, выверял угол наклона, а затем брал раскалённый пальник и прикладывал его к запальному фитилю. Гремел выстрел, ядро с шипением вылетало из ствола, и через мгновения деревянная цель разлеталась в щепы. Пётр Алексеевич с довольным видом отдавал обратно пальник бомбардиру и гордо говорил:
        - Вот как надо! Понял?!
        И тут же метровыми шагами быстро шёл к другому орудию, чтобы вновь внимательно наблюдать за работой бомбардиров. Те старались делать своё дело хорошо и не робеть под внимательным взглядом государя. Если выстрел действительно был хорош, царь радовался с искренностью ребёнка и от души хлопал широкой ладонью удачливого бомбардира по плечу Тот старательно терпел медвежьи удары, чтобы не вызвать недовольство государя.
        Пётр Алексеевич как почувствовал, что за ним кто-то следит. Он обернулся и увидел в конце поля, на дороге, несколько саней с людьми. Прямо напрямик по заснеженному полю к нему шёл Николай. Государь нетерпеливо махнул ему рукой, чтобы шёл ещё быстрее. Сыскарь перешёл на бег. Получился бег по пересечённой местности. Правда, обувь совершенно неспортивная. Сапоги с абсолютно гладкой подошвой из толстой воловьей кожи раз за разом скользили по рыхлому снегу. Хоть немного, но помогали держаться невысокие каблуки с набойками. Так что кое-как, но добежал по нетоптаному снегу.
        - Доброе утро, государь! - радостно поздоровался Николай, абсолютно не выказывая недовольства, усталости и сбитого дыхания.
        - И тебе не хворать! - задорно ответил Пётр Алексеевич и подозрительно покосился на своего нового соратника. - Ты это где пропадаешь, Николай? Да и сияешь весь, как медный таз! Небось всю ночь с молодой жёнкой в постели прокувыркался, в то время как мы тут с Лефортом и Головиным аж с самого утра всё поле чуть ли не на пузе излазили? Усталые и голодные, как сами черти! Вот, Меншикова послал в деревню за провизией! Но кто его знает, когда он ещё вернётся? Его пошлёшь по одному делу так он десять мест заодно излазит, но выгоду для себя и меня обязательно отыщет! Ладно, пошли, покажешь мне - чему тебя твои англичане научили!
        Царь, не дожидаясь ответа и не оборачиваясь, чтобы проверить, идут ли за ним или нет, широкими шагами направился обратно к пушкам. Он был уверен, что ослушаться его никто не посмеет. И он был прав. Николай, приноравливаясь к темпу государя, шёл вслед за ним. Подойдя к только что отстрелявшейся пушке, Пётр Алексеевич без особых церемоний оттолкнул в сторону бомбардира.
        - Дай сюда и отойди подальше! - приказал царь и забрал у растерявшегося солдата банник.
        С довольным выражением на лице государь повернулся к Николаю и торжественно вручил ему орудие труда. Николай нисколько не смутился и пошёл чистить ствол пушки. Делал он это тщательно, так как не хотел стать жертвой собственной лености, да и пожить ещё охота. Зарядил пушку. Фитиль вставлен, а пальник уже разогрет. Остаётся только произвести выстрел. Но хитрый Пётр Алексеевич за то время, пока сыскарь занимался орудием, отослал солдат, чтобы те перетащили мишень на другое место. Николай стал прицеливаться. Он уже успел запомнить предыдущее положение мишени и сделал предположение, что та уже была пристрелена. Теперь расстояние несколько увеличилось, а значит, и угол возвышения ствола тоже необходимо увеличить. Вопрос только - насколько. Пришлось сделать в уме необходимые расчёты. Они были, конечно, весьма ориентировочные, но лучше что-то сделать, чем вообще ничего не делать. Многих параметров орудия и заряда Николай просто не мог знать, но… всё-таки. Риск - благородное дело.
        Пётр Алексеевич, заложив руки за спину исподлобья наблюдал за действиями новоиспечённого бомбардира и никак их не комментировал. Не порывался он и что-либо исправить. Бомбардиры других орудий тоже ревностно наблюдали за новичком в княжеской одежде. Над учебным полем стало как-то особенно тихо, будто бы и людей на нём вовсе не было. Только одна из оставленных на дороге лошадей призывно заржала, но никто из людей у пушек не обратил на неё внимания.
        Николай поднёс к фитилю раскалённый пальник. Раздался оглушительный грохот. Клубы дыма на время закрыли видимость так, что никак нельзя было разглядеть мишень. Николай волновался, прямо как на защите диплома в университете, но виду не подавал. Наконец дым рассеялся, и все увидели, что мишень разнесена в щепы. Пётр Алексеевич даже вначале не поверил своим глазам. Да и сам Николай тоже не мог поверить своей удаче, хотя в корабельных баталиях англичан с испанцами ему уже пришлось повоевать в составе расчета орудия и наводить пушки на цель. Царь в восторге сбежал с возвышения, на котором стояли орудия. Пробежал ещё немного вперёд, обернулся и закричал:
        - Ты её поразил! Ты разбил мишень, Николашка! Молодца! Точно поразил!
        Пётр Алексеевич быстро вернулся обратно и от радости расцеловал нового бомбардира. Затем с гордым видом посмотрел на идущих к ним Лефорта и Головина.
        - Вот поглядите на него, други мои! - Царь крепко приобнял Николая. - Теперь будем вместе бить наших врагов, откуда бы они ни повылазили! Оказывается, научился чертяга всё-таки в своих Англиях бомбардирскому делу, причём - самым достойным образом! Только что лично сам проверил и при всех заявляю, что отныне Николай Бельский - бомбардир Преображенского полка со всем причитающимся жалованием и обмундированием! Сам тебе лично его выдам!
        - А вот за это - можно и выпить! - громко крикнул подъезжающий на санях Меншиков. - Я твой голос, Пётр Алексеевич, ещё с того конца поля хорошо слышал! А за что пьём-то?
        Молодой краснощёкий парень с довольным видом спрыгнул с саней и тут же приказал слугам стелить толстые персидские ковры прямо на снег. Он умудрился откуда-то привезти даже целых два ковра.
        - Пришлось, мин херц, кое-кого ограбить по дороге, а то как-то неуютно, да и холодно нам на снегу сидеть своими голыми задами!
        Пётр Алексеевич расхохотался на грубую шутку камердинера и толкнул локтем в бок сыскаря.
        - Что я тебе говорил, Николай? Видал довольную рожу Меншикова? Знаешь, отчего она у него такая? Снова небось украл, плут эдакий, и, наглец, не скрывает того!
        - Мин херц! - сделал обиженное лицо камердинер. - Для тебя же из всех силов стараюсь! Себя ни днём ни ночью не жалеючи, и всё ради тебя одного!
        - А себя ты тоже не забываешь, Алексашка! - грозно рявкнул царь и отвесил подзатыльник своему хитрому камердинеру - Что ещё сегодня такого украл? Немедля говори мне!
        Меншиков почесал затылок, лукаво улыбнулся, но ничего не ответил и как ни в чём не бывало стал лихо командовать слугами, разворачивающими посреди заснеженного поля огромную царскую скатерть-самобранку. Одни из них уже расставляли на расстеленный ковёр холодные закуски и посуду, а другие разводили огонь под жаровней, чтобы запечь в ней свежего горячего мяса. Пётр Алексеевич ещё раз грозно покосился на своего камердинера, шумно вздохнул, уселся на ковёр и махнул рукой остальным, чтобы те присоединялись к нему. Алексашку долго упрашивать не пришлось. Он быстро пристроился рядом с государем. Отрезал большой кусок буженины и отдал его царю:
        - Мин херц, буженинки не желаешь отведать? Сам для тебя самую что ни на есть наисвежайшую нашёл! Попробуй?
        Пётр Алексеевич забрал у камердинера кусок копчёностей и повернулся к сыскарю.
        - А что же это твои друзья к нам не идут, Николай? - удивился царь, дожёвывая мясо и забирая у Меншикова луковицу, которую тот только что хотел откусить. - Али боятся, что я их тоже по воинскому делу проверять буду?
        - Да нет, Пётр Алексеевич, они заговорщиков стерегут, чтобы те не убежали от нас! А то уж дюже мы намаялись за ночь, пока их всех отловили! Не хочется снова за ними бегать!
        - Что? Поймал всё-таки моих недругов и скромно молчишь об этом? - подскочил с ковра царь. - Ай да молодца, и к тому же - скромник! Вдвойне порадовал ты меня сегодня, Николай! И из пушки стрелять мастер, и ворогов ловить не промах! Так беги же и веди их быстрее сюда!
        - Их там много, этих ворогов, Пётр Алексеевич, да и связаны они все.
        - Тогда пошли сами к ним! Мы не гордые - можем и подойти!
        Государь бросил еду и помчался смотреть на заговорщиков. Николай широкими шагами шёл рядом, а вся свита царя была вынуждена по примеру царя бросить еду, встать и бежать за ними вдогонку. Один Меншиков остался сидеть на ковре да по-быстрому откусывал большие куски ароматного мяса и так, не особо жуя их, торопливо глотал. Запил прямо из горла бутыли несколькими глотками вина и потихоньку проворчал:
        - Вот так всегда! Только выполню поручение государя; всё вроде хорошо; все довольны, можно вроде как и отдохнуть, и на тебе - беги снова спотыкаясь да сломя голову туда, куда его величество изволит тебе приказать!
        Но тем не менее, как ни ворчал Меншиков, встал и засеменил догонять царя, не забыв прихватить с собой целый кусище поспешно отрезанной свежей буженины. Хоть он и хотел спокойно посидеть и поесть, но ему было крайне любопытно посмотреть: кого это там поймали? Лишь царская прислуга осталась готовить горячие блюда. Она точно знала, что война - войной, а обед у государя должен быть готов строго по расписанию. Ну а будет ли он его есть - это уже совершенно другой вопрос.
        Чуть ли не бегом подбежав к саням, Пётр Алексеевич в первую очередь метнулся к боярам. На кого те уповают и кто их подговорил - царь и так знал. Кто ещё, кроме его сводной сестрицы Софьи, которая денно и нощно спит и видит себя на троне царицей, может мечтать о его погибели? Но его распирало нетерпение заглянуть изменникам в глаза, узнать, чьи они будут, узнать: что подвигло их на предательство?
        - A-а, как же, как же - узнаю! Святая троица: Циклер, Соковнин и Пушкин! Чем же я вас так обидел, что супротив меня пошли? А? Почто вы такое лихое дело решили затеять? Али тебе, Циклер, воеводство, которое я тебе на Азове отписал, маловато показалось?
        Главный зачинщик лежал, как бревно, связанный по рукам и ногам, в санях молча и старался не встречаться взглядом с царём. Вместе с ним гуртом лежало ещё двое связанных зачинщиков. Их глаза тоже не знали покоя и блуждали туда-сюда. Вид взбешённого царя их пугал чуть ли не до обморока.
        - Это когда я тебя помиловал и одарил постами всякими апосля того, что ты там втихаря с Софьей лихое супротив меня замышлял? С Соковниным мне всё понятно. Он притаившийся раскольник, а тебе, Пушкин, чего не хватало? Денег тебе мало было! Сына твоего с собой в Европу учиться забираю! Понимаешь? Учиться он там будет! Уму-разуму великого наберётся! Науки всяческие постигнет! Вернётся домой - гордиться им должон будешь! А ты туда же - в вороги подался! Супротив меня пошёл!
        Пётр Алексеевич взволнованно ходил вдоль закрутившихся в шубы заговорщиков, которые искоса поглядывали на него из-под глубоко надвинутых на брови высоких медвежьих шапок. Пушкин не выдержал и взорвался нервной речью:
        - У нас самих ума - поболе будет, чем у всех твоих немцев! Что здеся в Кокуе, что в ихней Европе! Нечего моему сыну в этих самых Европах алатыниваться и душу свою губить за ни про что! Пусть лучше здеся, на своей земле, живёт да нашему Богу усердно молится да прощения за свои всяческие грехи просит, а ум - я ему и свой в евоную дурную голову вобью! Будет повумнее твоих немецких антихристов во сто крат! Так что, когда придёт достойный и умный правитель, то он и пост ему хороший даст, и почётом не обидит, да и уважение от высоких людей за труды свои получить будет!
        - Так ты что, поганая твоя рожа! Меня, значит, глупее себя считаешь! Решил, что я царствовать не достоин?! Софью возмечтал на троне увидеть?! Думаешь, я по самодурству али из скудости ума своего детей боярских да дворянских учиться в Европу отправляю?! Так, что ль, по-твоему? - закричал в лицо бунтовщика царь и схватил смутьяна за длинную бороду. - Софью, значит, со своими подельниками захотели обратно на трон посадить?!
        Царь резко оттолкнул от себя Пушкина, а затем ткнул тому прямо в лицо большой кукиш.
        - Не выйдет! Вот вам, а не Софья!
        Пушкин жутко испугался бешеного взгляда царя. Отвернулся в сторону и быстро опустил глаза, но всё же, морщась от боли, процедил:
        - Время нас ещё рассудит, Пётр Ляксеевич! Погодь только ящё нямного!
        Царь ударил кулаком по лицу заговорщика и зло приказал:
        - Сейчас же доставьте сих подлых ворогов в Преображенское к Ромодановскому. Он сейчас там должон быть и небось водку без моего ведома трескает непомерно, вместо того чтобы работать усердно да ворогов искать! Пусть лучше делом займётся и изменников по всей строгости допросит, а я к нему позже подъеду.
        Вскоре Петром Алексеевичем была созвана Боярская дума, на которой сами бояре приговорили к казни бояр, а вместе с ними и остальных участников заговора. Всех, кого Николай и его друзья поймали той ночью, да тех, на кого сумел после найти улики глава тайного сыска Фёдор Ромодановский. Семьи зачинщиков покушения на Петра Алексеевича приговорили к ссылке. Среди них оказались и родственницы царицы - Лопухины: отец супруги царя и его братья. Это было государево предупреждение собственной жене и её обширной родне. Он давал понять, что даже родственная близость к нему не спасёт их от наказания за измену государственным интересам.
        Сумрачным мартовским утром в Преображенском собралось достаточно много народу. Почти в самом центре села был наспех построен эшафот, на котором установили широкую деревянную плаху. Над ней возвышалась огромная фигура палача. Экзекутор стоял, опираясь на длинную ручку топора, абсолютно неподвижно и с безразличным лицом взирал вниз, на собравшийся подле эшафота народ. На поле были люди не только из Преображенского села, но и из многих окрестных сёл. Приехали также и бояре из Москвы. Они расположились поодаль от черни и тихо переговаривались меж собой.
        Народ тоже шушукался, оглядывался по сторонам. Время от времени люди опасливо косились на застывшего на эшафоте палача. Его вид наводил на них неприятное чувство страха, но вместе с тем этот же страх держал их и не давал уйти. Все с нетерпением ждали начала казни заговорщиков. Но время шло, а приговорённых всё никак не везли. Накал страстей постепенно нарастал. Народ начал потихоньку роптать. Стали раздаваться недовольные крики то ли дурней, то ли просто провокаторов. Один из них громко закричал:
        - Обманули нас, народ, ня будя сягодня казни! Можа по домам расходиться! Царь помиловал бунтовщиков!
        Но тут неожиданно послышался крик-пгум, поросячий визг да резкое щёлканье кнутом. Никто вначале ничего не понял: при чем здесь визг свиней? Люди стали от любопытства вытягивать шеи и вертеть головами, в надежде что-то получше разглядеть. Задние ряды стали давить на передние. Им тоже хотелось увидеть, что это за непонятный шум. Но тут первые ряды вдруг неожиданно попятились назад. Люди испуганно закричали. Некоторые бросились врассыпную, и тогда те, кто так рвался вперёд, увидели что-то невообразимо ужасное. Прямо на них ехали сани, на которых лежал замшелый и слегка подгнивший гроб. Видимо, его только совсем недавно откопали. Сани тащила упряжь свиней, а верхом на закрытом гробе с кнутом в руках сидел здоровенный мужик и деловито управлял свиньями. Сзади за гробом на санях сидела парочка одинаковых с лица. Прямо вылитые братья-близнецы. Оба ухмылялись, видя искажённые страхом лица людей. Женщины, пришедшие на казнь с малыми детьми на руках, закрывали тем ладонями глаза, поспешно крестились и с криками, полные ужаса, убегали прочь с лобного места. Старухи стали рьяно креститься, а мужики потихоньку
плевались и про себя ругались:
        - Креста на людях ужо совсем нету! Конец света уж верно совсем вот-вот прийдет! Погибнем мы все от грехов наших! Сгорим в геенне огненной от безбожного поведения свого! Что только деится на белом свете?! Что деится! Слышится поступь Антихриста!
        Сани с гробом подъехали к эшафоту и остановились. Свиньи бесновались, а близнецы деловито стащили с саней полусгнивший гроб. Топорами сбили с него крышку и потащили его прямо так, в открытом виде, с полуразложившимся трупом, мимо притихшей толпы, прямо под эшафот.
        - Гляньте-ка, боярина Ивана Милославского потащыли! И куды это они его, ироды? - заволновался народ.
        Все были так увлечены происходящим, что даже не заметили, как вокруг собравшегося люда уже успели выстроиться солдаты Преображенского и Семёновского полков. Между тем открытый гроб с мощами боярина Милославского пристроили точно под плахой, на которой должны будут рубить головы заговорщиков. Снова по толпе пошли волнения:
        - Смотри! Ведут, ведут заговорщиков! - стали раздаваться тут и там крики из толпы.
        На эшафоте теперь стояли двое: палач и его помощник. Они хладнокровно ожидали, когда им приведут первого приговорённого. Но первым на помост вошёл царский глашатай и объявил государеву волю: главных зачинщиков измены Циклера и Соковнина четвертовать, а Пушкину и ещё двум стрелецким пятидесятникам, кои тоже участвовали в заговоре против царя, отрубить головы! Затем на помост стали по одному заводить приговорённых к казни. Размеренные, точно выверенные удары хорошо тренированного палача, и Циклер лишился сначала рук и ног, а потом и головы. Кровь стекала по жёлобу с плахи прямо в гроб, орошая ещё тёплой, липкой массой полуразложившийся труп боярина Ивана Милославского. Дикие крики разносились с лобного места. На эшафот завели Соковнина, и вся процедура казни повторилась. Пушкину и стрельцам отрубили лишь головы. Жертвенная кровь потоком текла сквозь щели помоста в открытый гроб. Собравшийся народ молча смотрел на происходящее. Казалось, что даже дыхание толпы замерло. Люди ещё никогда в своей жизни не видели ничего подобного. Уходили с казни, раздавленные увиденным, без единого слова. Побывавшие на
казни даже не смели посмотреть друг другу в глаза, будто только что были палачами и сами рубили головы приговорённым.
        В тот же день трупы казнённых доставили в Москву на Красную площадь. Там был сооружен для них каменный столб, в который были вделаны пять железных шестов. Каждой голове по шесту, а трупы сложили подле столба. Так они там и пролежали аж до июня месяца.
        Циклер, накануне казни объявил, что в свое время Софья и боярин Иван Милославский подговаривали его убить государя. Пётр Алексеевич решил отомстить преждевременно ушедшему в недосягаемый мир ненавистному Ивану Милославскому. Человеку, по приказу которого пролито немало человеческой крови. Хитрому интригану удалось уйти из жизни раньше приговора и таким образом уйти и от наказания за свои прошлые деяния. В кровавой реке по наущению Ивана Милославского стрельцы утопили многих людей. Все они были близки Петру Алексеевичу и его матери Наталье Кирилловне Нарышкиной. И всё это делалось только ради того, чтобы семейный клан Милославских через незаконное коронование Софьи смог закрепиться на царском троне. Боярин Иван Милославский надеялся таким образом обескровить род конкурентов - род молодого царевича Петра Алексеевича. Сделать его слабым и беспомощным. Но, став царём, Пётр Алексеевич нашёл достойный ответ. Он восполнил утерю родной крови через сподвижников. Сумел найти и подготовить себе таких людей, которые были готовы принять и без возражений выполнять все его замыслы.
        Политика - она во все века была весьма грязным и кровавым делом, а путь к высшей власти никогда не был устлан лепестками благоухающих роз. По колючим шипам приходилось лезть к высотам власти для того, чтобы через власть служить Отечеству. Это была самая главная и высшая цель жизни Петра Алексеевича, и он всеми силами старался, чтобы и его соратники ставили выше своих интересов интересы государства. «Царь - есть первый слуга государства!» - так любил говорить Великий реформатор. Но люди - они всегда люди, а потому работать ему приходилось с теми, кто в это время был с ним рядом.
        Глава 5
        Начало Великого посольства
        В начале марта всё было готово к отъезду царя Петра Алексеевича вместе с Великим посольством в Европу. Пара десятков дворян и более трёх десятков добровольцев, или, как их именовали волонтёров, да и множество другого люда с самыми разными жизненными навыками, а всего числом более двухсот пятидесяти, - отправлялись в далёкий путь, в неведомые для них края. Посольский поезд в тысячу саней тянулся более чем на полверсты. Он оказался настоль велик, что, когда первые экипажи уже были в дороге, последние - ещё только прощались со своими родственниками. Те их провожали к латынякам как провожают человека в последний путь. Поездка за границу для русских бояр и дворян была весьма редким делом. Их родственники уже и не надеялись больше свидеться с уезжающими. Рёв мамаш, которые не могли оторваться от своих родимых чад, стоял просто неимоверный. Бородатые отцы семейства сурово покрикивали на своих благоверных, чтобы те умолкли, но и сами нет-нет, да и смахивали втихаря предательски выкатившуюся скупую мужскую слезу Не православное это дело - к латынякам жить и учиться ездить.
        В отличие от провожающих и отъезжающих, Пётр Алексеевич сегодня был весел и непринуждён в обращении. Он подтрунивал над приунывшими дворянскими сыновьями, которые, в большинстве своём, отправились в дорогу не добровольно, а по его же указу. Сам же государь мысленно был уже в Европе. Ему не терпелось поскорее добраться в Амстердам. Вволю поработать на верфях, про которые ему так много рассказывали многочисленные приезжие голландцы. Его душа рвалась туда, где строятся большие корабли для морских держав всего мира. Ему хотелось поскорее взглянуть на мануфактуры, на которых отливались пушки, ткали парусину, пообщаться с учёным людом. Руки чесались помахать топором и от начала до конца самому построить огромный корабль. Научиться его рассчитывать, чертить на бумаге, чтобы затем воплотить свой замысел из дерева, железа, пеньки и парусины.
        Ехал в дальний путь Пётр Алексеевич на санях вместе со своим неотлучным денщиком - Александром Меншиковым. На царе была простая, немудрёная одежда голландского моряка. Никто бы в подобном наряде не признал царя огромной России, если бы его не выдавал большой рост. Гигант, силач, царь всея Руси числился в составе Великого посольства всего лишь урядником Преображенского полка - Петром Михайловым. С собой в дорогу государь взял только пару сундуков. В одном была сменная одежда да книги, а во втором - плотницкий инструмент да немного разной мелочи. Меншиков же собрался в поездку в Европу самым основательным образом. У него было чуть ли не два десятка сундуков, которые везли в отдельных санях. Чего только в них не было: самая разнообразная одежда на все случаи жизни, множество пар обуви, посуда, еда и выпивка да и ещё много-много чего другого. Но ему ещё было ой как далеко до Лефорта, у которого только одной серебряной посуды было целых шестнадцать сундуков.
        Николаю согласно уговору с государем пришлось оставить Марфу в Москве. Правда, Пётр Алексеевич не забыл про своё обещание и перед самым отъездом в Европу подарил молодым дом, упомянув при этом, что по поводу земли он ещё подумает после возвращения Великого посольства. Государь даже успел выплатить Николаю два годовых жалования бомбардира Преображенского полка. Так что Марфа осталась жить в Москве, в новом доме и при деньгах. Правда, дом был не такой богатый, который они с Николаем ставили в Москве, во времени Иоанна Васильевича, но всё-таки, как никак, это был их собственный дом в новом для них времени, что тоже было хорошо. Николай с тестем даже успели найти Марфе помощницу. Смышлёную девочку-подростка, готовую за кров и еду пойти в услужение к новым хозяевам. Её отец умер от оспы, и хозяин большого прока от осиротевшей девки уже не видел. Считал, что она приносит ему одни убытки. Оттого с радостью согласился продать девчонку но потребовал от Николая погасить долг её отца. Марфе девчушка сильно приглянулась: шустрая, работящая, но - с постоянной грустью в больших, серых глазах. В них никак не
могла угаснуть сильная тоска по безвременно ушедшему отцу, и теперь девчушке остро не хватало в жизни крепкой опоры и защиты, а Николай показался ей именно той самой надёжной защитой от произвола старого боярина. Наличие живой души в доме не умаляло тоску Марфы по уехавшему в дальние края мужу, но государю ведь не возразишь. Так что нужно было помаленьку начинать привыкать.
        В отличие от бояр и дворян, которые уютно расположились в крытых санях, Николаю пришлось почти всю дорогу ехать верхом на лошади. На него была возложена организация охраны длинного поезда Великого посольства. Под его руку были отданы тщательно подобранные придворные гайдуки. Царь сам, лично, отбирал их по внешним данным. Брал самых рослых и сильных, но Николай всё равно, оказался выше всех своих подчинённых, и гайдукам это было явно по душе. Они весьма уважительно относились к рослому, сильному главе отряда охраны, но снисходительно поглядывали на низкорослых калмыков. Гордые степные воины-лучники тоже были отданы под руку Николая для усиления охраны Великого посольства. И те и другие ещё больше зауважали своего командира, когда тот начал проводить с ними занятия. Николай показывал гайдукам, как лучше стрелять из пистолетов, которые они постоянно носили за широкими поясами. Учил их эффективному обращению с холодным оружием и бою без оружия. Ротмистр гайдуков до встречи с Николаем считал, что лучше его биться на саблях никто не умеет, но ошибался. Новый глава охраны довольно легко мог одолеть его,
но - не стал унижать старого вояку перед его же товарищами и свёл показательный поединок к ничьей. Ротмистр прекрасно понял уловку главы охраны и оттого зауважал его ещё больше. Калмыков поразила точность и скорость, с которой стрелы, выпущенные рукой их командира, летели точно в цель. Они постигали искусство владения луком с детства, а оказалось, что русский воин стрелял нисколько не хуже их. И гайдуки, и калмыки поняли, что царь поставил Николая над ними не за дорогие княжеские одежды и знатность рода, а за опыт и знания. За умение охранять вверенных им людей. Для обеспечения глубинной разведки по всему маршруту продвижения Великого посольства Николай поручил Алексею Никифоровичу и Андрею Яковлевичу создание двух спецотрядов. Но он замечал, что его друзья исподволь готовили не просто разведывательные отряды. Они прививали вверенным им калмыкам не только навыки разведчиков, но основы диверсионной работы в тылу противника. А когда Николай любопытствовал: «Зачем?» - улыбаясь отвечали: «А вдруг нам пригодится!»
        Потекли нудные и скучные дни пути по бескрайним, заснеженным русским просторам к границе со Швецией. Волонтёрам, к коим себя причислил Петр Алексеевич, можно было спокойно дремать в санях. Под скрип полозьев, равномерный стук копыт лошадей да завывание ветра, но кипучая, жизнедеятельная энергия у него выплёскивала через край. Государю не сиделось на месте. Он не мог проводить время просто так, безо всякого дела. Нужно было постоянно в чем-то разбираться, изучать, что-то делать. Оттого в длительном походе он не сидел просто так, а занимал свои могучие руки и голову делом. Пётр Алексеевич то читал книги, а то - вырезал различные деревянные поделки. Как раз во время резки по дереву Меншиков флегматично поглядывал на работу ловких рук царя, потягивал прямо из бутыли венгерское вино и рассуждал:
        - Вот ты, мин херц, всё книжки разные умные читаешь, работаешь, мастеришь что-то там такое, а вот скажи: какой толк от всех твоих поделок? Ведь всё, что ты сейчас выстругиваешь, на любом базаре в воскресный день у простого мужика за пол копейки купить можно! Зачем тебе так себя утруждать, ежели у тебя денег самых разных: и наших, и не наших, и золотых, и серебряных - да драгоценностей всяких столько, что хоть сам с головой закопайся в них! Даже запросто утопнуть можно! Покупай на них что душа твоя изволит! А ты вона - вырезаешь деревянную ложку! И кому она нужна?
        - Дурак ты, Алексашка! - аккуратно снимая стружку с черенка ложки, беззлобно ответил Пётр Алексеевич. - Я же всё это делаю для повышения своего разумения! Купить-то, конечно, оно всегда проще, и много ума для этого не надобно! А ты вот попробуй всё это сам, своими руками сделать да разобраться до тонкости: что к чему, да как это делается? Во-о где она, хитрость-то, зарыта! Хорошие руки - они ведь дела просят! Большого дела, а я, пока большого дела нет, свои руки малым сейчас займу! Пусть они не отвыкают от труда, да ловкость и навыки свои не теряют; да ум мой опять же работает! А когда придёт большое дело, так вот они - руки мои! Вновь готовы трудиться, родимые. Не отвыкли трудиться и сноровку свою не растеряли, а голова моя - новое постигать готова!
        - Всё равно не понимаю, мин херц! Иметь такую большую власть и так много денег - и самому трудиться! Глупости всё это! Ты вот только прикажи любому, и тебе сто таких же ложек сделают! А ты их сейчас в этой тряске вырезаешь, мучаешься, глаза свои портишь! Вон, свечей сколько задарма по ночам на книжки перевёл! - пожал плечами Меншиков и вновь приложился к бутыли с вином.
        - Дай сюда! - потребовал государь и отобрал у камердинера бутылку.
        Тот обиженно посмотрел на то, что осталось в ней, но Пётр Алексеевич лишь усмехнулся и зараз выпил всё её содержимое. Оторвался от бутылки и укоризненно произнёс:
        - Хватит пить, Алексашка! Ещё сопьёшься, пока мы с тобой до Европы доберёмся! Кто тогда подле меня вместо тебя останется? А? Ты подумал об этом?! Да и ум весь свой по дороге от безмерного пития растерять не боишься? Мне бестолковый денщик не нужон!
        Меншикова предположение царя даже несколько озадачило и расстроило. Ведь и правда: кто будет подле царя, если его самого не будет? В это время снаружи раздались крики, и царский экипаж остановился. Пётр Алексеевич выглянул из возка. К нему как раз на коне подъехал Николай.
        - Остановка на ночлег, государь! Лошадям требуется отдых, да и люди притомились, долго без дела сидючи в санях! Телеса у них, поди уж, совсем затекли от долгой несменяемости положения!
        - А чего это они всю дорогу в санях сиднем просто так и безо всякой пользы штаны просиживают? Я вон не чураюсь делом в пути заняться! Пущай и они каким-нибудь делом займутся! Тогда и время с пользой для них проходить будет! Утомление же будет не от тунеядства, а от работы рук и ума. Одно лишь бестолковое времяпрепровождение ещё никому и никогда прока не приносило! Дело постоянное и полезное людям надобно иметь! Только тогда толк будет! Вот так вот, сыскарь!
        Царь с задорным видом ткнул кулаком в грудь Николая и бодро продолжил:
        - Как у нас обстановка? Всё ли спокойно? Как гайдуки и калмыки службу несут? Слушаются тебя?
        - Да вроде пока всё в порядке, государь, а гайдуки слушаются. Куда они от меня денутся? Сейчас приехали в предпоследнее русское селение. Завтра остановимся в Псковско-Печёрском монастыре. За его стенами спокойнее ночевать нам будет, а дальше уже Швеция. Мои люди заранее путь осмотрели. У шведов пока всё спокойно, в этом селе посторонних нет, а монахи пока готовятся к встрече посольства. Гайдуки всю дорогу подле твоего возка неотлучны были. Сейчас я пару человек оставлю возле возка, чтобы приглядывали, пока ты отсутствовать будешь. Остальным гайдукам поручу нести ближний посменный караул вдоль посольского поезда. Калмыки возьмут селение в кольцо. Никого постороннего без досмотра и проверки вовнутрь не пропустят. Для надёжности я послал разведчиков на два часа ходу пройтись вокруг нашей стоянки, чтобы внимательно ещё раз всё осмотрели. От зоркого глаза степного воина ведь ничего не утаится. Как только первые разведчики вернутся обратно - сразу доложу тебе обстановку. Так что пока можно всем спокойно отдыхать, Пётр Алексеевич.
        - Хорошо, Николай! Так телеса, говоришь, у наших бояр от дальней дороги притомились? Это дело мы сейчас быстро поправим! Разомнём, значит, телеса наших людишек! Посольство меньше чем две недели в пути, а они - уже успели притомиться!
        Меншиков было высунулся из возка и с любопытством оглядывал деревянные дома села, в котором остановился посольский поезд, но услышав слова царя про разминку тела, тут же залез поскорее обратно, накрылся овчинным полушубком и прикинулся спящим. Пётр Алексеевич заглянул в открытую дверь возка, потряс за ногу денщика, но тот лишь пробурчал в ответ что-то невразумительное.
        - Уже успел напиться, собака, а его безмятежный сон теперь ещё и гайдуки посменно охранять будут! - всплеснул руками царь и громко крикнул: - А ну, все вылазь из своих повозок! Щас мы разминать вас будем!
        Кухарок и пекарей царь быстро отправил на постоялый двор готовить обед, а вот с дворянами и боярами решил заняться вплотную. Грозный крик государя далеко был слышен. Некоторые пассажиры посольского поезда всё ещё спали, но их разбудил внезапно возникший шум-гам. Они спросонок даже и не поняли - что это такое случилось. Высунув из возков сонные физиономии, они пытались сообразить: где находятся и что происходит? Но сообразить им не дали. Царь сам, лично, подбегал к возкам - и по одному вытаскивал за шиворот замешкавшихся пассажиров на улицу. Когда последнего соню достали из тёплого укрытия, Пётр Алексеевич, заложив руки за спину, прошёлся вдоль всего посольского состава.
        - Алексей Никифорович! - позвал царь. - Возьми своего друга Андрея Яковлевича и пойдите сюда.
        Те сразу и не поняли, что это за очередное представление решил показать царь-батюшка, а когда подошли, Пётр Алексеевич задал неожиданный вопрос:
        - Помнится, ты, Алексей, что-то мне говорил о пользе… Забыл, как это там называется? Та, что для тела зело полезнительна была?
        - Ты, верно, про гимнастику говоришь, Пётр Алексеевич?
        - Вот-вот, точно - химнастика! Именно ею давай и займись с нашими людьми, а Алексей пусть тебе поможет совладать с этим сбродом бестолочей! Будем понемногу начинать из них лепить настоящих, деловых и полезных людей!
        Увидев сомнение в глазах бывших десантников, Пётр Алексеевич усмехнулся и продолжил:
        - Согласен, работа с людьми - зело сложная штуковина, но начинать-то когда-то нам надо и лепить из того материала, который у нас сейчас есть, а не уповать на то, что нам с неба свалятся готовые мастера и учёные! Так почему бы это не начать делать именно сейчас? А после обеда пущай они, опять же, не дрыхнут без толку! Бестолковый сон - он для головы вреден и только пузо даёт человеку отращивать. Пусть, пока ещё есть на то время, лучше займутся цифирью, геометрией да грамотой! А то два плюс два для многих из них - это уже целая наука! Приедем в Европу с такими людьми, как эти, - точно опозоримся! Вся Голландия смеяться над нами будет! А мне шибко не хочется на чужой земле краснеть из-за явной глупости своих подданных!
        Пётр Алексеевич замолк, исподлобья осмотрел притихших людей и закончил:
        - Так что повелеваю вам всем: слушаться этих двух бояр, аки меня самого! Они будут заниматься вашей учёбой во время стоянок. И не дай бог, ежели я увижу, что кто-то не желает проявлять усердие в науках или этой… в химнастике!
        Бояре и дворяне с постными минами на лице слушали речь царя. Наука из-под палки их мало прельщала, и многие из них ехали в Европу лишь из-за страха за своих отцов и дядек. Ослушаться царя - значит впасть в немилость и разом потерять все привилегии для семьи, а то и быть отправленными в ссылку. Бояре Великого посольства не знали ни Алексея Никифоровича, ни Андрея Яковлевича и шибко слушать их не хотели. Они до сих пор всё ещё продолжали втихаря меряться старшинством рода, хотя местничество отменил ещё батюшка Петра Алексеевича. Взоры паломников в Европу больше привлекал дым, который пошёл из трубы постоялого двора, чем затеянное государем членовредительство и занятие наукой. Их больше прельщала еда. Царские кухарки и пекари были заняты своим делом, а значит, через час-другой будет и обед. Но тут раздался зычный, хорошо поставленный ещё в военном училище голос Алексея Никифоровича:
        - Так, бояре, дворяне и иже с ними всякие волонтёры, и так же все прочие! Нам всем придётся ещё долго вместе ехать, пока мы прибудем в Голландские штаты, где остановимся на более длительный срок, дабы там обучаться разным ремёслам и обрести полезные для нашей Отчизны навыки и умения. С сегодняшнего дня по указанию Петра Алексеевича во время стоянок начинаем делать физические упражнения, дабы кровь в ваших головах и суставах не застаивалась да не портилась раньше времени. Это значит, что и головам вашим будет легче мыслить, а тело за долгую дорогу не потеряет силу и гибкость. Как делать упражнения, я вам всем сейчас покажу, а Андрей Яковлевич будет подходить к каждому и исправлять ошибки. После обеда я с вами займусь цифирью и геометрией, а Андрей Яковлевич - вашей грамотой. Потом будут ещё начала физики, химии и основы военного дела.
        Друзьям приходилось изо всех сил сохранять серьёзное выражение лица, когда они наблюдали за тем, как бояре в шубах и высоких меховых шапках пытаются выгибаться, наклоняться, поднимать руки и ноги. Они теряли шапки, путались в полах длинных шуб, шатались и падали, а затем - ругались, проклинали тот день, когда поехали в это посольство, но кое-как вставали и снова пытались повторять за Алексеем Никифоровичем упражнения. Они знали: царь шутить не будет, да и на руку уж больно скор.
        В начале физических занятий бояре были категорически против того, чтобы снимать с себя шубы и шапки. Они считали, что таким образом нанесут урон своему боярскому роду. Дворянам в какой-то мере было даже легче. У них и шапки были поменьше да кафтаны и зипуны покороче, но тем не менее всем им стало жарко. В тёплой одежде долго руками и ногами не намахаешься. Поэтому исподволь, как бы само собой так получилось, но вскоре все уже посольские занимались без тёплой одежды - в одних рубахах, портках да сапогах. Единственным неудобством оставались зеваки, которые собирались поглазеть на странных путешественников. Хоть и охрана старалась оттеснить людей, но желающих поглазеть в каждом селе или городе было хоть отбавляй.
        С того дня, когда Николай случайно обронил фразу о «затёкших телесах» у бояр, дворян и добровольцев, начались весёлые деньки, как, впрочем, и у всех остальных участников Посольского поезда. После каждого многочасового этапа пути на санях - физическая разминка во время стоянки. После обеда - занятия по математике, геометрии, физике природных явлений, начальной химии и военному делу. Когда бояре требовали для себя послеобеденный сон, Пётр Алексеевич резко отвечал:
        - Вы все и так безо всякого толку спите всю дорогу! Так что обойдётесь! Ум должно наращивать, а не толстые щёки, жирную шею да круглые животы!
        Государь сам взял себе за правило посещать занятия Алексея Николаевича и Андрея Яковлевича и был на них самым прилежным учеником. Заодно он следил, дабы бояре не отлынивали от учёбы, ибо он сам признал эти занятия весьма полезными. Особенно государя интересовало фортификационное и артиллерийское дело, а также тактика ведения боя. Не скучал он и на математике. К сожалению, морские науки бывшие друзья-десантники не знали, и это весьма огорчало царя. Лишь Николай в свободное от несения службы время рассказывал ему о своих морских приключениях; разрушительных штормах; кораблекрушении, из которого сыскарю повезло благополучно выбраться живым. Рассказывал Николай и о разыгравшейся морской баталии с испанцами, про Англию и Ирландию, земли за морями и океанами. Государь слушал рассказы Николая с превеликим вниманием, и казалось, что старался запомнить всё - до самого последнего слова. Он требовал от него всё новых и новых рассказов и объяснений. Порой государь Николаю казался гигантской губкой, способной поглотить любые знания в любом количестве и никогда ими до конца не пресытиться.
        Посольский поезд помаленьку двигался вперёд по пути в Европу. Охранная служба под чутким руководством Николая без проколов и замечаний вела посольство самым безопасным путём. На шведской земле, на расстоянии нескольких вёрст от границы, Великое русское посольство встретили официальные представители от рижского генерал-губернатора Эрика Дальберга. Сама встреча произошла довольно сухо и формально. Далее ехали в сопровождении шведов вдоль Западной Двины, пока к концу марта не показался первый крупный иноземный город - Рига.
        Русскую делегацию препроводили и определили на захудалый постоялый двор Мермана, который не отличался особыми удобствами, да и располагался довольно далеко от Ратушной площади. Фактически он находился уже за чертой города, в Ластадии. Пётр Алексеевич был вне себя от гнева. Он стоял у окна, смотрел на мощный ледоход на Западной Двине и время от времени стучал кулаком по оконной раме. Стоящим за его спиной Лефорту, Головину и Возницыну казалось, что ещё чуть-чуть - и хрупкие стёкла вылетят из ненадёжной конструкции.
        - Что эти шведы себе такое позволяют?! Их комендант Дальберг даже не соизволил принять меня у себя в Ратуше! Я уже не говорю о фейерверке, который он просто обязан был запустить в честь прибытия в Ригу русского царя и его Великого посольства! А ихние цены? Вы видели цены, которые рижские купцы запросили за продукты для нашего посольства? Это просто воровские цены! Я приказал Меншикову искать более дешёвые товары, и надеюсь, что ему это удастся сделать! Ежели не сможет их найти, то мы все довольно скоро в этой Риге будем сыты только одними глазами! Ихний генерал-губернатор к нам даже носа своего не кажет! Одни эти вороватые рижские купцы вокруг нас и вертятся! Но эти шельмы готовы содрать с нас три шкуры. Намедни стали мы с кучером наши добротные сани им продавать. Так рижские купцы за каждую копейку с нами матерно лаются и клянут нас, а как продавать нам что-то, так уже три копейки с нас требуют! Ежели мы в Риге не продадим свои сани, то куда же мы их девать-то будем?! В Голландские штаты за собой по зелёной траве потащим?! А эти собаки зело понимают наше паскудное положение - вот и пользуются
этим! - негодовал Пётр Алексеевич.
        - Ничего, государь, не сокрушайся ты так! Скоро мы накажем шведов за их гордыню и неуважение к России! Достаточно скоро Рига будет нашей! - ответил Николай и тихо добавил: - Не пройдёт и двадцати пяти лет, как эти самые шведы будут вынуждены сдать тебе Ригу на милость победителя!
        Лефорт, Головин и Возницын обернулись и удивлённо посмотрели на до этого тихо сидящего в сторонке Николая, а Пётр Алексеевич мгновенно успокоился и буквально в два шага подлетел к нему Присел на корточки, схватил за плечи и исступлённо затряс:
        - Что ты нам сейчас сказал? Немедленно повтори это мне ещё раз! Когда Рига будет нашей?!
        - Ещё при твоей жизни всё это и свершится. Всё произойдёт под твоим началом, Пётр Алексеевич! Я понимаю, что сейчас нам жизненно нужно Балтийское море! Это для России самый короткий путь в Европу. А Швеция - она сама виновата в том, что нагло отобрала наш путь к Балтийскому морю. Нужно готовиться к войне со Швецией за свои земли, Пётр Алексеевич. Другого пути я просто не вижу! А то, что генерал-губернатор Дальберг не принял тебя в рижской Ратуше как царя России, - этим он от имени своего короля фактически выказал нам своё презрение. Мы должны принять брошенный нам вызов. Швеция с нами не хочет считаться, думает, что мы сейчас слабы и ничтожны перед ними! Тогда надо сделать так, чтобы она была вынуждена считаться с нашими естественными интересами на Балтийском море. А для этого нам нужно хорошенько подготовиться к тяжёлой войне.
        Пётр Алексеевич внимательно, без вопросов выслушал до конца Николая, медленно выпрямился и не спеша вернулся к окну. За паршивыми, дешёвыми стёклами была еле видна Двина и маленький кусочек шведской крепости. Некоторое время царь смотрел на ледоход на реке и размышлял, а затем зло посмотрел на этот маленький, корявый кусочек крепости и медленно, но твёрдо произнёс:
        - Ты прав, Николай! Подлые времена смуты дорого обошлись государству нашему! Шведы забрали наши земли у Балтийского моря, но мы вернём их обратно! Непременно вернём! Нам чужих земель не надобно, но и своих оставлять недругам своим мы не намерены! Двадцать пять лет, что ты мне назвал, - это предельный срок! За это время либо мы сомнём их, либо - они нас! Третьего нам уже не дано! Но сначала мы будем учиться строить и воевать! Мы будем лучшими из учеников у европейских учителей, а затем - мы построим свои многочисленные мануфактуры, да в таком большом количестве, что Европа будет закупать у нас товар, а не мы у неё! Мы произведём достаточное количество хороших пушек, самого отменного пороха и всякого другого оружия, по нашей необходимости! Мы построим огромный флот из могучих морских кораблей с многими пушками! Лучший флот в Европе! Во сто крат лучше, чем у шведов! Обучим должным образом великое множество солдат и моряков. И тогда - тогда мы вернёмся обратно в Ригу, но к этому времени, в этом городе уже не будет шведского коменданта! Мы, а не шведы станем здесь законными хозяевами!
        Пётр Алексеевич успокоился, даже заулыбался, и теперь ледоход на Двине, из-за которого Великое посольство в Риге задерживалось на неопределённый срок, насыщенный ненавистью к русским шведский губернатор, а также ошалевшие со своими ценами рижские купцы - уже так не расстраивали его. Государь принял решение и обрёл ближайшую цель. Теперь внутри него был холод спокойствия, от которого расплавится любая, даже самая ярая ненависть самого сильного врага. Появилась цель, которую ему необходимо было достигнуть ещё при жизни, и Пётр Алексеевич не хотел перекладывать сию Великую задачу на плечи своих будущих потомков. Чего бы это ему самому не стоило, но он должен это сделать сам, и только сам!
        После обеда, чтобы не терять даром время, пока Двина закрыта из-за ледохода, друзья решили сделать вылазку к рижскому замку. Ведь прошло уже два дня, но ни Пётр Алексеевич, ни послы Великого посольства, не говоря уже о прочих участниках поездки, так и не побывали не то чтобы в здании Ратуши, но даже на площади, где это здание стоит. Их по пятам преследовали шведские солдаты и шпики Дальберга. Это делало прогулку по городу совершенно невозможной. Генерал-губернатор нарочно приказал своим караульным ходить следом за русскими и не подпускать их близко к стенам крепости, а также к другим важным местам. Дальберг требовал: не давать русским останавливаться даже на минуту а не то чтобы разглядывать крепость и другие сооружения города. Исключений шведский наместник не делал никому из Великого посольства - даже Петру Алексеевичу. Хотя Дальберг, несмотря на инкогнито русского царя, прекрасно знал - кто этот высокий простолюдин в одежде голландского матроса.
        Николаю очень хотелось излазить крепость, подробно изучить её устройство и вооружение гарнизона. Он понимал, что эти знания в дальнейшем весьма пригодятся Петру Алексеевичу. После короткого совещания решили идти вчетвером: Николай, Лефорт, Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич. Лефорт и Николай изображали из себя французов, а Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич - англичан. Если для Лефорта французский был фактически родным языком, то для Николая - практически. Для Андрея Яковлевича говорить по-английски не такая уж большая проблема, ибо в десантном училище, выпускником которого он являлся, достаточно неплохо преподавали язык потенциального противника, а позже, будучи на службе у Иоанна Васильевича главой посольского приказа, он имел дело с английскими послами и торговым людом из туманного Альбиона. У Алексея Никифоровича опыта общения на английском было значительно меньше - только школа и училище, но для имитации разговора и этих знаний было вполне достаточно. Для похода в гости к шведам пригодились обширные запасы одежды Лефорта, которые он привёз с собой в многочисленных сундуках. Ведь он не
терял надежды побывать на родине, в Женеве, и увидеться со своими родственниками. Поэтому чего-чего, а европейской одежды у него было в избытке. Правда, пришлось из-за роста Николая немного повозиться с обновками и немного перешить их. Но в царском поезде были люди на все случаи жизни. Так что без особых проблем подогнали под его рост и комплекцию камзол и штаны. Локоны парика и европейская одежда буквально преобразили внешний вид друзей, а бритые лица делали их неузнаваемыми для шведских соглядатаев, привыкших к бородатым русским. Главное - это было незаметно для шпиков Дальберга уйти с постоялого двора.
        Для пущей верности и формального очковтирательства Николай предложил написать «официальные» бумаги. На английском писал Андрей Яковлевич, а на французском Николай написал сам. После чего поставил печать и, не мудрствуя лукаво, скромно подписался автографом Людовика XIV, который аккуратно срисовал с письма французского короля, адресованного Петру Алексеевичу.
        - Ну, как-то так! - произнёс Николай, ставя размашистую подпись. - Авось французский король на меня не сильно обидится, а если что - то наш государь за меня заступится перед обиженным французским монархом. Одно ведь общее, государственное дело все вместе делаем. Верно, Пётр Алексеевич?
        - Надо было тебя ко мне писарем назначить! Больно уж ты пишешь лепо на разных языках! Али послом тебя во Францию к Людовику XIV отправить? - рассмеялся Пётр Алексеевич, любуясь на новенькую «подпись» своего «французского коллеги».
        - У меня к тебе просьба есть, государь. Нужно приставленного к нам соглядатаем капитана и его солдат на какое-то время отвлечь чем-то, дабы мы смогли незаметно уйти с постоялого двора.
        - Отвлечь соглядатаев генерал-губернатора, говоришь! - хитро подмигнул Пётр Алексеевич. - Это можно. На такое дело мне даже денег не жалко! Есть у нас в посольской казне и соболя, и деньги для разных подарков и презентов по всяким случаям. Да и анисовой водочки у нас тоже найдётся. Так отчего ж хорошему капитану не найти подарок для того, чтобы у него душа так возрадовалась, чтобы он позабыл обо всем на свете! А к его солдатикам мы тоже непременно ключик надёжный подберём! Они же с нами денно и нощно маются, сердешные! Вот мы их сегодня и отблагодарим - хорошенечко!
        И вот, в хмурое, промозглое утро запоздалой балтийской весны у Карловских ворот города Риги появляется четвёрка напыщенных франтов с ручными моноклями. Некоторые знания оптики - и Николай сделал из них небольшие складные подзорные трубы. При необходимости можно было получше рассмотреть то, куда шведы близко никого подпускать не хотят. Друзья разговаривали на французском и английском, даже не обращая внимания на стражу, которая пыталась их остановить и не дать пройти в город. Николай всю дорогу проверялся на предмет возможности появления шведских солдат или шпионов, но их не было. По всей видимости, Пётр Алексеевич всё-таки нашёл, чем достойно занять время приставленных к посольству шведов.
        - Ты посмотри, мой друг, на этих олухов с алебардами! Они их скрестили и пытаются тем самым преградить дорогу самому послу его величества Людовика XIV! - надменно произнёс Николай на французском и пренебрежительно скосился на шведского солдата.
        Лефорт же надменно задрал подбородок и даже отвернулся. Андрей Яковлевич выругался на английском и добавил:
        - Непременно сообщу его величеству королю Вильгельму III о бескультурье и хамстве шведского гарнизона в Риге! Посла его величества короля Англии и Ирландии даже осмеливаются не пускать в город, чтобы нанести визит вежливости генерал-губернатору крепости. Это просто с его стороны какое-то возмутительное невежество!
        Один из солдат что-то крикнул на шведском, и из караульной вышел офицер с мушкетом за поясом. Он подозрительно посмотрел на помпезно одетых модных господ и даже повертел головой. Видимо, разыскивал карету, на которой прибыли столь напыщенные гости. Но не найдя её, удивлённо спросил на плохом немецком:
        - Вы разве прибыли сюда пешком, господа?
        Вот тут Николай и понял, что прав был Пётр Алексеевич, когда на первой же их встрече заявил, что нужно знать не только английский, французский и латынь, но хотя бы ещё немецкий и голландский. Отличное знание языков - это мощное оружие разведчика. Хоть оно и не стреляет, но при умелом использовании часто бывает помощнее пистолета, а иногда и залпа целой батареи пушек. Но каково же было удивление сыскаря, когда Алексей Никифорович тут же свободно заговорил со шведом на немецком. Оказалось, что, будучи многие годы главой Москвы при Иоанне Васильевиче, ему частенько приходилось общаться с приезжающими в Немецкую слободу иноземцами. Вот и выучился. Причём весьма прилично:
        - Да, действительно, мы пришли в город пешком из таверны, офицер! Мы приехали в город вместе с посольством царя Петра. А что вы хотите от этих диких русских? Представляете, у них даже нет собственных карет! Одни только сани! Но кому нужны эти русские сани в Европе? Я и мои французские коллеги еле-еле уговорили русского царя взять нас с собой в Европу. Ведь мы срочно вызваны для консультаций нашими правителями, а дороги в этой Богом забытой, ужасной России буквально кишат чудовищными разбойниками! Там, в России, если хотите остаться в живых, лучше ехать одной большой командой! Вот вы так скептически на нас смотрите. Удивляетесь, наверное, что перед вами французы и англичане вместе. А что поделать? Когда в лесу появляется медведь, то и лисе с волком приходится дружить, а то и образовать против хозяина леса союз, и всё это только ради того, дабы выжить и не быть съеденными хищником! Против русского медведя нам, англичанам, и французам нужно объединяться, или мы погибнем. Так что ничего удивительного в этом нет! Мы всего лишь послы, а не солдаты, офицер! Наше дело - убеждать словом, а не бряцать друг
перед другом оружием!
        При этих словах Андрей Яковлевич многозначительно покосился на алебарды солдат, а затем на мушкет офицера.
        - При нас только простые шпаги, но это всего лишь дань нашему высокому положению послов королевских величеств, и только! Мы своим визитом хотели выразить почтение шведскому генерал-губернатору. Ведь просто неприлично как-то: проезжать мимо, и не повидаться, и не обменяться любезностями и подарками, а всё из-за каких-то пустых, глупых формальностей. Придётся нам так и доложить нашим правителям, ну а они, я более чем уверен, найдут возможность выразить вашему королю Швеции своё недовольство по поводу ужасающего хамства и унижения, которое вытерпели наши делегации послов их величеств.
        «Английский посол» с лёгким вздохом умолк и посмотрел на своих «французских коллег».
        - О, Ja-Ja! Ми найдём управу на всякий грубиян! Большой кнут есть хороший воспитатель! - многозначительно произнёс Лефорт и согласно кивнул.
        Оказывается, он понимал, о чём говорит Алексей Никифорович, но придуривался. Шведский офицер не так хорошо говорил по-немецки, но всё-таки тоже понял общий смысл сказанного. Сконфузился от того, что ему было трудно принять самостоятельное решение в отношении высокородных послов. Не далее как сегодня генерал-губернатор отдал дополнительное распоряжение о том, чтобы русских в город больше не пускать ни под каким предлогом, но эти люди и по языку, и по одежде, и по манере поведения были совершенно не похожи на русских. Те даже двух слов на иностранном связать не могут, а тут такое произношение. Шведский офицер от смущения с запинками произнёс:
        - Может, у вас найдутся с собой какие-нибудь верительные грамоты. Или что-нибудь подобное, чтобы я мог хоть как-то удостовериться в искренности ваших слов?
        - Нет проблем, офицер! - великодушно ответил Андрей Яковлевич и из-за пазухи достал вчетверо сложенный пергамент.
        Это было подобие той самой бумаги, которую Николай сочинил на «французском». Только текст шёл на английском языке, несколько отличался от французской версии, и под грамотой стояла подпись короля Вильгельма III. Офицер пробежал глазами по бумаге. Видно было, что английский - не его конёк. Лефорт небрежно протянул свою верительную грамоту. Шведский офицер и её просмотрел, но, французский для него был ещё более тёмным лесом. Служивый только взглянул на печать и подпись да тут же вернул Лефорту обратно бумагу. «Французский посол» снова смерил пренебрежительным взглядом молодого офицера и показательно отвернулся. Швед совсем сконфузился и вызвался проводить гостей в Ратушу, чтобы хоть как-то смягчить вынужденное напряжение и окончательно прояснить обстановку.
        Но в Ратуше, как на зло для шведского офицера, генерал-губернатора Дальберга не было. Секретарь сказал, что его высочество ушли осматривать строительные работы в рижской крепости, но где именно он сейчас их осматривает - никто не знает. Узнав, что модно одетые гости - высокие послы Франции и Англии, тут же предложил им за чашечкой хорошего кофе подождать, пока генерал-губернатор не вернётся с инспекции, а пока - поболтать о том, о сём. Ему очень хотелось узнать, как живут эти дикие медведи на ледяных просторах промёрзшей России.
        - Мне столько много страшных историй рассказывали про этих диких восточных барбар! - томным голосом воскликнул секретарь и кокетливо поправил локоны своего пышного парика. - Говорят, что они на завтрак едят маленьких детей!
        Швед многозначительно посмотрел на великана Николая. Но Андрей Яковлевич перехватил его взгляд, лишь криво усмехнулся и тут же командным голосом на немецком объяснил, что высокие послы своим визитом к генерал-губернатору лишь хотели выказать честь шведскому королю Карлу XII и что они сильно торопятся, потому что боятся, что непредсказуемый русский медведь может сбежать в Европу без них. Секретарь ещё раз томно посмотрел на Николая, который по случаю был чисто выбрит, в пышном парике и одет в модную европейскую одежду. Секретарь опустил глаза, ещё раз томно вздохнул и не стал более задерживать гостей, а распорядился, чтобы офицер сопроводил иностранцев и помог господам послам как можно быстрее найти генерал-губернатора.
        Но великого перестройщика Рижской крепости нигде не было видно. Все говорили, что он вот только что был здесь, но ушёл куда-то ещё, а куда именно - им неизвестно. И так - везде. Дошли до трёхгранных равелинов, которые, словно гигантские волноломы в морской бухте, окаймляли стены крепости. Николай и его товарищи уже знали, что для армии, надумавшей атаковать стены рижской крепости, подготовлено целых четыре подобных «волнолома». Это они уже успели рассмотреть, пока разыскивали коменданта крепости, который точно должен был знать, где сейчас находится его начальник - генерал-губернатор Дальберг. Пока искали коменданта, заодно осмотрели бастионы и их узкие бойницы, а вместе с ними и изучили типы пушек, которые там были установлены. Заодно узнали их калибр и возможную зону обстрела. Потом уже вместе с комендантом вместе искали генерал-губернатора и совмещали полезное с приятным: изучали устройство эскарпов - укреплённых брустверов с глубокими рвами, которые должны были затруднять вражеской армии штурм крепости. Как бы между прочим, поговорили с некоторыми шведскими офицерами, которые знали немецкий
язык. Выяснили особенности конструкции стен крепости: их толщину, высоту, сколько защитников одновременно могут на ней разместиться. Мысленно подсчитали примерное количество солдат и офицеров в рижском гарнизоне. От коменданта узнали ещё кое-какие подробности про недавно реконструированную Цитадель и то, что Дальберг собирается сносить гору Куббе, которая была выше самой высокой точки крепости. С неё вся Рига за стенами крепости была видна как на ладони, а для пушечного обстрела города - это самое то, что надо. В общем, экскурсией по рижской крепости Николай был вполне доволен. Можно было бы и уходить, но вот так просто покидать хозяев совесть ему не позволяла, да и для посторонних глаз как-то подозрительно выглядело бы поспешное бегство иностранных послов. Нужно было всё-таки нанести визит вежливости фактическому хозяину города - генерал-губернатору Эрику Дальбергу. А то это как-то больно уж совсем по-воровски выходит, а не элегантно - по-дипломатически. Иначе вроде как и побывали в доме хозяина; всю еду из холодильника съели, а «спасибо» так и не сказали. Короче, нехорошо получается!
        Как всегда, то, что ты ищешь поблизости, находится в самом дальнем от тебя углу. Генерал-губернатор Дальберг уже давно находился на своём рабочем месте в Ратуше. Пока друзья искали его в Рижской крепости, он успел вернуться и благополучно трудился над уточнением плана строительных работ в своём любимом детище, ибо Рижская крепость с ним практически слилась в единое целое. Он вложил в её обустройство множество сил, таланта и средств, что не отделял себя от неё. Так что Дальберг теперь подобно злому Кощею из детской сказки трясся над секретами рижской крепости и панически боялся, что враг эти секреты у него каким-то способом выведает.
        Друзьям вновь пришлось возвращаться обратно в Ратушу. Алексей Никифорович поблагодарил шведского офицера за его любезность и потраченное на них время, а заодно пообещал, что во время визита к генерал-губернатору обязательно замолвит за него словечко. Молодой офицер весь засветился от счастья и долго благодарил уважаемых «послов». Секретарь, он же адъютант генерал-губернатора, куда-то отлучался. Он не ждал столь скорого возвращения своего начальника и по возвращении был немного смущён. Адъютант Дальберга уже совсем по-дружески, как своих старых добрых знакомых, поприветствовал «иностранных послов», особенно Николая. Но сыскарь в сердцах лишь сплюнул, а на лице изобразил кривую ухмылку. Была бы другая обстановка, он бы совсем по-другому поговорил с озабоченным шведским секретарём, но дело для Николая сейчас было важнее личной неприязни.
        Секретарь попросил гостей немного подождать в приёмной, а сам пошёл в кабинет к Дальбергу с докладом. Долго его не было. Видимо, начальство тщательно вникало в суть происходящего и отчитывало его за отлучку с рабочего места. Но затем Николай и его друзья услышали громкую ругань. Это генерал-губернатор, видимо, высказывал всё, что у него накопилось, обиженный визг секретаря. И тут что-то с грохотом упало на пол и разбилось. «Иноземные послы» понимающе переглянулись. Через полминуты они были уже на Ратушной площади и быстрым шагом, но вместе с тем таким, чтобы не слишком сильно вызывать подозрение у горожан и солдат, направились прочь от Ратуши. Благо, она находилась не так и далеко от тех самых ворот, по которым они вошли в город. Каких-то полверсты, но… каких полверсты.
        Николай обернулся и понял, что маскироваться им уже совершенно ни к чему. За ними от Ратуши, расталкивая зевак, бежало пятеро солдат. «Иностранные послы» решили прибавить ходу, но из-за угла соседнего дома выбегала ещё троица солдат во главе с офицером. Дальберг же стоял на высоком крыльце Ратуши и командовал захватом вражеских лазутчиков. Он и подумать не мог, чтобы враг мог так беззастенчиво и нагло вторгнуться в его собственные владения.
        - Живьём их хватайте, олухи! Мне они живыми нужны! И решётку на Карловых воротах немедленно опускайте! - кричал генерал-губернатор.
        - Живьём, значит, говорит, нас замуровать хочет, гад! - крикнул на ходу Алексей Никифорович и тут же ушёл в сторону от укола штыком.
        Это шведский солдат проявил рвение и с ходу налетел на бывшего десантника, но… не тут-то ему было. Ружьё полетело в одну сторону, а швед с разбитым носом - в другую. Набежала ещё четвёрка шведов, но уже подключился и Андрей Яковлевич, и Лефорт. Завязалась нешуточная схватка. «Послы» вытащили из ножен шпаги и стали дружно отбиваться от наседавших на них шведов.
        Тут и на Николая налетели сразу двое солдат. Они усердно размахивали палашами, пытаясь напугать и задержать лазутчика, чтобы не дать ему уйти через ворота, которые вот-вот должны были закрыться, но, к счастью друзей, что-то хвалёная шведская механика подвела генерал-губернатора. Видно, давно ею не пользовались. Решётка на этих воротах лишь наполовину закрылась и заклинила. Было слышно, как кто-то наверху, в надвратном помещении, отчаянно гремит молотом. Рано или поздно, но решётка упадёт и тогда закроет путь к отступлению из города. Так что нужно было поторопиться вовремя уйти из вражеского города.
        А в это время сзади на сыскаря набегал ещё один солдат, но на этот раз с алебардой наперевес. Николай быстро оглянулся, сделал подкат, и храбрый шведский воин зацепился за ногу Николая, перелетел через него и… с ходу насадил на пику одного из своих соплеменников. Второй швед на мгновение растерялся, но этого было вполне достаточно, чтобы Николай уже был тут как тут да эфесом шпаги врезал ему аккурат по переносице. Швед рухнул как подкошенный и выронил из рук палаш. Николай быстро поднял его и теперь уже двумя руками отбивался от вновь наседавших на него противников.
        - Ну, подходите! Ближе-ближе! - уже не скрываясь, кричал Николай по-русски и рубанул по руке самого настырного вояку.
        Им оказался унтер-офицер. Он хотел личным примером увлечь за собой в атаку солдат, но был наказан за излишнюю самонадеянность. Дальберг потерял всякое терпение и сам уже бежал к лжепослам. Он лично решил проявить доблесть и захватить в плен ненавистных русских. Ведь за их поимку ко всему ещё можно получить вознаграждение от короля, а потом - отрезать пленникам языки, чтобы они не смогли кому-либо поведать о тайнах крепости, и продать их в рабство. А это - снова денежки. Генерал-губернатор так замечтался, что лишь в последний момент увидел унтер-офицера с покалеченной рукой. Он резко остановился и закричал, чтобы немедленно поднимали мост да быстрее чинили решётку на воротах. Теперь генерал-губернатор был уже точно уверен, что к нему в ловушку попались его злейшие враги - русские шпионы.
        Между тем друзья без дела тоже не стояли. Они шпагами и отобранными у шведов палашами отбивались от натиска наседавших врагов и потихоньку отходили к воротам. Шаг за шагом их шеренга двигалась, оставляя за собой лежащими на брусчатке шведских солдат и офицеров. Но противник был многочисленнее и, несмотря на понесённые потери, продолжал наседать на русских лазутчиков. Правда, среди шведов ещё не было ни одного убитого. Друзья решили минимизировать дипломатические издержки, которые непременно должны возникнуть после их «посольского» визита в рижскую крепость. Поэтому они пока выводили из строя противника, но не убивали его. Не время ещё. Придёт настоящая война со шведами - вот тогда будут совсем другие счёты. Но шведский гарнизон не дремал, и уже со всех улиц, примыкающих к Ратушной площади, бежали всё новые и новые солдаты. Дальберг, видя, что русские хорошо отбиваются, решил загнать их в ловушку - между решёткой на воротах и поднявшимся мостом. Как выдающийся инженер, он любил хитроумные, сложные решения. Ему очень не хотелось просто так убивать попавшихся в капкан русских лазутчиков. Ведь за
хорошего, крепкого раба ему хорошо заплатят.
        Друзья заняли круговую оборону и помаленьку отходили. Генерал-губернатор приказал своим солдатам взять лазутчиков живьём, и это значительно осложнило им задачу обезвреживания проникшего в крепость врага. Больно уж шустрые русские им попались. Шведы старались не давать лазутчикам слишком быстро отступать, тянули время, чтобы успеть поднять мост, а затем опустить поломавшиеся ворота. Так они помаленьку заставляли отходить храбрую четвёрку к воротам, но сами старались держаться от них на безопасной дистанции. На брусчатке уже и так лежало где-то десятка два выведенных из строя шведских солдат и офицеров.
        Наконец Дальберг решил, что хватит жертвовать своим гарнизоном, и выпустил вперёд гренадёров. Гранаты у них были наготове, и теперь осталось только дождаться команды генерал-губернатора, чтобы запалить фитиль. Позади них сгрудились шведы с алебардами наперевес. Дальберг выжидал, когда поднимут мост, а затем он хотел опустить решётку, чтобы посередине надёжно запереть наглых русских. Он всё ещё не хотел отказываться от мысли взять лазутчиков в плен живьём и посадить их в импровизированную клетку. Гренадёры ему были нужны лишь для оказания психологического давления и осуществления контроля над опасными врагами. Шведы шли полукольцом, но тут внезапно они остановились и расступились, пропуская вперёд солдат с сумками.
        - Гренадёры! - крикнул опытный Лефорт, ещё на несколько шагов отступил к воротам и парировал удар шпаги какого-то офицера.
        Ворота были уже совсем близко. Нужно было только вырваться из наседавшего на них круга солдат Дальберга. Но сверху послышались громкий удар молота и скрип железа. Шведы стали опасливо оглядываться на решётку ворот, которая вот-вот должна была рухнуть вниз. Их строй нарушился, и Николай, воспользовавшись моментом, рванул к воротам, как спринтер на короткой дистанции. Здесь медалей не давали. Наградой была собственная жизнь и жизнь твоих боевых товарищей. Добежал до ворот, и… в это время над его головой вновь громко заскрипело ржавое железо. Он поднял голову. Похоже, что решётка наконец-то стала двигаться вниз. Послышался ещё один удар молота. Сверху полетели песок и мелкие камни. Ещё чуть-чуть и решётка ворот упадёт и тем самым наглухо закроет его самого и друзей в крепости. Решение пришло мгновенно. Он с силой под углом вогнал палаш в углубление в стене, по которому, как по рельсам, должна была двигаться решётка.
        - Давайте быстрее! - крикнул Николай товарищам.
        Он глядел, как вырываются из окружения его товарищи, мысленно молил: «Только бы сталь палаша выдержала!», а сам для надёжности встал под вот-вот грозящую упасть решётку и поднял кверху руки, чтобы не дать воротам окончательно закрыться, пока его друзья в опасности, Дальберг глядел на него с пригорка и лишь криво ухмылялся. Для него ловля русских лазутчиков превратилась в увлекательнейшую игру. Он был уверен в том, что уже зажал четверых зверей и они вот-вот угодят в хорошо подготовленную ловушку. Правда, один из них по своей глупости может сейчас погибнуть под тяжестью решётки, но это уже издержки охоты. Хотя такого крепкого раба можно было бы продать на галеры за весьма хорошие деньги! Жаль, пропадёт неплохой товар, но, видно, не судьба. На лицах шведских гренадеров промелькнула гримаса презрения. Они тоже не могли понять: зачем этот русский медведь рискует жизнью ради других? Зачем ему стоять под воротами, которые ему так и так не удастся удержать, если он может попытаться просто убежать из крепости?
        И тут раздался страшный лязг и грохот. Ворота наконец освободились от погнувшегося металлического прута и пошли вниз. Молотобоец, что бил сверху по заклинившему механизму, сделал своё дело, и в это время удалось вырваться из окружения русским лазутчикам.
        - Николай! - закричал подбегавший первым к воротам Алексей Никифорович.
        Он сбил сыскаря с ног и протолкнул его вперёд. Николай с тестем ещё лежали на брусчатке, когда под летящие вниз ворота к ним кубарем покатились Лефорт и Андрей Яковлевич. И тут ворота жалобно лязгнули и остановились в ладони над ещё катящимся по брусчатке Лефортом.
        - А всё-таки сработало! - удовлетворённо констатировал Николай, с любопытством поглядывая из-за тестя на то, как палаш заклинил ворота крепости.
        Лезвие палаша всё-таки не выдержало и обломилось, но зато его рукоять каким-то чудом, но удержала ворота. Лефорт осторожно вытащил ногу из-под ворот и подполз к друзьям. И тут генерал-губернатор, потерявший от удивления дар речи, ожил. Он увидел, что мост ещё только начади поднимать, и заорал, как ошпаренный круто сваренным кипятком. Его подчинённые сделали всё наоборот. Решётка закрылась быстрее, чем поднялись ворота.
        - Гранаты зажигайте, остолопы! - крикнул генерал-губернатор своим гренадёрам.
        Те, не мешкая, выполнили команду начальника. Фитили на гранатах зашипели. Ещё мгновение, и они полетят в лазутчиков. Друзья вскочили на ноги.
        - Гренадёры, вперёд к решётке! - командовал Дальберг. - Гранаты кидать только под прутья! Первый десяток с ружьями на стену! Стрелять только по моей команде!
        Гранатомётчики развёрнутой шеренгой побежали к частично закрывшимся воротам. Теперь за спиной у храброй четвёрки была решётка ворот, отделяющая их от врагов, а впереди - поднимающийся мост, под которым был ров с ледяной водой.
        - Вперёд! Должны успеть! Делай как я! - крикнул Николай и разбежался по мосту, как по трамплину. Добежав до края, он оттолкнулся с упором на выступающий край и… прыгнул.
        В это время с надвратной башни раздались выстрелы, и две пули ударили в то самое место, где только что стоял сыскарь. Дальберг понял, что живьём ему русских уже не взять, и приказал мушкетёрам стрелять, чтобы не давать лазутчикам уйти живыми из крепости. Щепы от досок полетели в разные стороны, а по продолжающемуся медленно и торжественно подниматься мосту уже бежали Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич. Вспомнили свою десантную молодость, и вот - они уже в воздухе. Приземление на противоположном берегу канала с переходом в лихой, гасящий инерцию кувырок. Друзья тут же достали пистолеты и стали отстреливаться, прикрывая оставшегося на мосту товарища. На вражеском берегу в нерешительности стоял лишь один Лефорт. Он явно боялся прыгать. Такие фортели ему ещё не приходилось выкидывать даже во время штурмов турецкой крепости на Азове. Там хоть и тоже стреляли, но использовали штурмовые лестницы, чтобы одолеть стены крепости.
        - Давай, Франц! Не трусь! - крикнул ему Николай на французском.
        Царский адмирал оглянулся на решётку ворот, которая зависла на расстоянии в пол-локтя над землёй. Там, в узкую щель, уже протискивались с гранатами самые ретивые гренадёры. Они боялись кидать сквозь решётку, так как был велик шанс угодить в один из её прутьев, и тогда граната отскочит от него и взорвёт самих гренадёров. Можно теперь было, конечно, и просто пристрелить беглеца, но очень умный генерал-губернатор на этот раз слишком здорово перемудрил. У гренадёров не было мушкетов, а гранаты уже были запалены. Они хотели дружно катнуть их под решёткой в сторону беглеца - и тут рукоять палаша, которая заклинила ворота, не выдержала, и обитая железом деревянная решётка ворот рухнула вниз, придавив двух самых ретивых гренадёров. Они пытались выделиться и получить награду от генерал-губернатора, но вместо награды раздался глухой хруст рёбер. Раздался режущий слух крик покалеченных шведов. У одного гренадёра граната закатилась под него самого, а другая - покатилась в сторону Лефорта. И тут адмиралу то ли стало стыдно от слов Николая, то ли страшно от того, что граната вот-вот рванёт, но он побежал, всё
быстрее и быстрее набирая скорость. Но время было уже упущено. Мост успел подняться на такую высоту, что расстояние от его края до противоположного берега для Лефорта было уже слишком велико. Он не долетел до своей цели, можно сказать, что совсем немного. За его спиной раздался двойной взрыв, а за ним вновь крики раненых шведов.
        Лефорт в полёте дотянулся руками до обложенного камнем берега и заскользил по нему вниз. Он никак не мог зацепиться за мокрый камень и… с громким плеском вошёл в ледяную воду. Лефорт пытался держаться на плаву, беспомощно махал руками, но его борьба была недолгой. Через мгновение он уже скрылся под водой. Оказалось, что адмирал совсем не умеет плавать.
        - Прикройте меня! - попросил Николай, отдал свой пистолет Алексею Никифоровичу и рыбкой прыгнул с обрыва рва в воду.
        Шведы теперь горохом высыпали на стену крепости. Началась перестрелка между гарнизоном крепости и беглецами. Друзья пытались выжить в закрутившейся заварушке. Прицельная дальность стрельбы у шведов и русских не сильно отличалась, но вот в скорострельности мушкеты, конечно, уступали пистолетам Макарова, и Алексей Никифорович со своим другом вовсю пользовались своим преимуществом.
        А Николай в это время нырял за Лефортом. Он хорошо запомнил то место, где адмирал ушел под воду. Раз за разом сыскарь погружался в темень весенних ледяных вод и искал, и искал. Благо, течение в канале было достаточно вялое, поэтому хоть и разглядеть под водой что-либо было практически невозможно, но Николаю удалось всё же найти тело адмирала. И сколь мог быстро вытащил его на поверхность воды. Лефорт ещё был в сознании, но сильно ослаб. Он слишком много попусту растратил сил, пока пытался удержаться на воде, и успел порядочно наглотаться воды. Николай лёг на бок и, придерживая голову адмирала над водой, поплыл к берегу. В это время наверху гремели выстрелы. Пули одна за другой с визгом ударялись о берег, выложенный камнем. В то время как другие с глухим чмоком уходили в сырую землю. Друзья Николая, несмотря на тактические неудобства открытого боя, всё-таки заставили шведов спрятаться за стены крепости. Тем ещё никогда не приходилось встречаться со скорострельным ручным оружием.
        - Давай его! - крикнул тесть.
        Изловчившись, Алексей Никифорович завис на самом краю берега и уже был готов принять Лефорта. Николай подсадил своего спасеныша. Совместными усилиями адмирала кое-как, но удалось вытащить на берег. Алексей Никифорович отволок Лефорта на безопасное расстояние и стал поспешно делать ему искусственное дыхание. А пока Андрей Яковлевич меткими выстрелами заставлял прятаться за крепостную стену настырных шведов, но их было много. Слишком много на одного русского.
        В ледяной воде ещё остался Николай. Неожиданно со стороны берега выстрелы из «Макарова» прекратились, а вместо них стали раздаваться более громкие одиночные хлопки да звонко запищали стрелы. Это на помощь друзьям пришли гайдуки и калмыки. Шведы теперь перестали даже пробовать высовываться из-за крепостных стен. Они лишь изредка стреляли из мушкетов через амбразуру надвратных башен, но угол обзора для них был неудобен, а оттого и выстрелы их были бессмысленные. Пару раз грохнули на стенах крепости пушки. Ядра перелетали ров и шлёпались где-то далеко. Но это уже была пальба от отчаяния и практически лишь бестолковая «стрельба по воробьям». Отважным лазутчикам всё-таки удалось выскользнуть из капкана крепости, и теперь стрельба гарнизона крепости была лишь как скулёж обиженной и побитой шведской собаки.
        Лефорт от умелых реанимационных действий Алексея Никифоровича довольно быстро пришёл в себя. А Николай пока ждал помощи в ледяной воде, чтобы выбраться на крутой берег канала, и она пришла. Гайдуки и калмыки дали возможность Андрею Яковлевичу помочь сыскарю. Он выбрался из ледяной воды и оказался на берегу. Вместе они побежали к адмиралу и Алексею Никифоровичу Подхватив Лефорта в охапку они стали отступать, а их отход прикрывали гайдуки и калмыки. Над головами вереницей летели пули, стрелы. Царские охранники не давали шведам ни одного шанса на ведение прицельного огня. Наконец все беглецы отошли на безопасное расстояние. Их окружили радостные лица соратников. Рядом уже стоял Пётр Алексеевич и грозно махал кулаком в сторону крепости. Шведский генерал-губернатор был на стене крепости и видел в подзорную трубу перекошенное яростью лицо русского царя. Ему стало не по себе. Он тут же оторвался от окуляра трубы и заорал на своих солдат и офицеров. Но было уже слишком поздно выражать свой гнев. Русские лазутчики ушли от него совершенно безнаказанно, а генерал-губернатору теперь предстояло ремонтировать
сломанную решётку ворот и повреждённый взрывом гранат мост. О раненых и погибших солдатах он уже и не думал. Дальберг размышлял о том, какую сумму ему придётся взять из выделенного королём бюджета на покрытие нанесённого русскими ущерба. «А ведь ещё мне нужно будет отчитываться перед его величеством!», - подумал Дальберг и от досады врезал по физиономии стоявшему рядом с ним офицеру.
        - Ну, дали вы шведу хорошую взбучку! - возбуждённо кричал Пётр Алексеевич. - Надолго запомнят они наш визит в Ригу, а то ишь - фейерверка в честь нашего прибытия пожалели давать! Так вот, нате вам, заполучите фейерверк пушками с крепостных стен!
        Пётр Алексеевич посмотрел на еле стоящего на ногах Лефорта в мокрой одежде. Затем на стоявшего рядом с ним мокрого Николая и спросил:
        - Это где же вы так употели, братцы вы мои?! Неужто от шустрого бега от шведа?
        Все вокруг расхохотались. Николай с Лефортом лишь натянуто улыбнулись. Смехом у людей снималось оставшееся после боя высокое напряжение, но Николай и Лефорт были слишком уставшими, чтобы что-либо чувствовать. Сыскарь лишь ответил как мог:
        - Да вот, государь, что-то жарко нам стало в шведской Риге. Вот мы с Францом Яковлевичем и решили окунуться в их вонючий ров.
        Царь тоже расхохотался. Хлопнул Николая по плечу и сквозь смех произнёс:
        - Так Лефорт же плавать не умеет! Он у нас единственный адмирал, который плавать не умеет, али ты его сегодня научил без моего ведома?
        Царь весело посмотрел на дрожащего от холода Лефорта. У бедняги зуб на зуб не попадал, и оттого он стал путаться в русских словах:
        - Ты би первым об этом узнать, ежели я бы научился плавать, Пётр Алексеевич! Сорвался я в этот злосчастный каналь, да чуть не утоп в нём, а Николай меня вытащить! Так что благодаря его чрезвычайной решительности я пока есть жив! Закончил Лефорт и тут же надрывно раскашлялся.
        - Так ты, верно, простудился, адмирал! - заволновался Пётр Алексеевич и достал из кармана флягу. - На, скорее выпей вина, согрейся!
        Царь снял с себя овечий полушубок и накинул на плечи Лефорта. К Николаю тут же подошёл ротмистр гайдуков и уважительно протянул снятую с себя отороченную мехом накидку.
        - Не побрезгуй, князь! Мне самому не холодно! У нас в горах гораздо промозгл ее воздух бывает!
        - Спасибо! - с уважением принял Николай накидку и охотно набросил её на плечи.
        Бережёного, конечно, Бог бережёт, но самому о себе иногда тоже нужно позаботиться, а не дожидаться помощи Всевышнего. Ведь намёрзнуться Николай в ледяном канале успел порядочно. Пётр Алексеевич, увидев внимание гайдука к своему новому главе охраны, только удивлённо хмыкнул, пригладил усы и протянул Николаю флягу с вином. Государь знал, что гайдуки - это царская охрана и никого, кроме царя, они не признают, а тут такое…
        - Ладно, хватит, братцы, со шведами воевать! Ещё успеем! Теперь всем обратно на постоялый двор! Промокшим немедля переодеваться в сухое да греться горячительным, дабы зародыш хвори из тела разом вышибить! Прикажу лекарю осмотреть вас обоих! - сказал Пётр Алексеевич, обращаясь к Николаю.
        Адмирала усадили на коня, а для подстраховки рядом с ним пешком пошёл один из гайдуков, внимательно приглядывая за тем, чтобы тот случайно не свалился наземь. Николай с друзьями молча шли рядом. Шведы больше не предпринимали попыток атаковать русских. А Дальберг, прищурив от злобы глаза, смотрел им вслед и мысленно подсчитывал размер контрибуции, которую он затребует с русских на починку своей любимой крепости.
        Лефорта внесли на руках в комнату. Адмирал порывался идти сам, но уже начинал весь гореть. Быстро его, однако, простуда взяла. Наскоро переодели, уложили на кровать и накрыли полушубком. Пришёл лекарь.
        - Где есть больной? - важно произнёс толстощёкий немец в высоком напудренном парике, хотя он прекрасно видел на кровати начинающего бредить Лефорта.
        Николай скептически посмотрел на лекаря и подошёл к стоявшему недалеко от него Меншикову.
        - Откуда этот немец здесь взялся?
        - А пёс его знает! Петру Алексеевичу кто-то его посоветовал перед отъездом в Европу. По слухам, большие деньги за свои услуги дерёт, зараза!
        Между тем лекарь осмотрел у больного язык, глаза, уши, пощупал живот и важно изрёк:
        - Больной есть купаться, и ему через воздух проникать грязь в организм! Нужно пускать кровь, чтобы этот организм есть очищаться!
        - Александр, а ты можешь здесь, в Риге, найти некоторые травы? - слушая одним ухом немца, продолжил Николай.
        - Нет ничего такого, что я бы не нашёл за деньги! - с равнодушным видом ответил Меншиков. - Всё зависит от того, сколько и кто платит!
        Николай уже давно прослышал про способности и манеры царского камердинера и поэтому не обращал никакого внимания на его показную напыщенность. Знал, что Меншиков сейчас лишь цену себе нагоняет, но он хоть дело знает, а немцу сыскарь совершенно не верил. Быстро достал из кошеля пять золотых монет и произнёс:
        - Мне будут нужны пучки сушёной травы: мать-и-мачеха, подорожник, корень солодки, шалфей, почки сосны, ромашка, багульник, фиалка, мята, календула. И ещё будут нужны малина, мёд и молоко!
        Меншиков увидел блеск монет, и его флегматичный вид как ветром сдуло. Тут же, как по мановению волшебной палочки, появился деловой и внимательный человек.
        - Понял, жди! Самое большое - через час у тебя всё это будет! - заявил он и, на лету подхватив монеты, тут же исчез.
        - Куда это мой Алексашка так шустро удрал? - спросил подошедший к сыскарю Пётр Алексеевич.
        - За травами послал! Лефорта лечить буду!
        - Вообще-то это мой денщик и я им распоряжаюсь, ну да ладно, раз это для пользы дела нужно! Лишь бы Лефорт поправился и встал на ноги. Он глава посольской делегации, и без него нам будет очень трудно в Европе. А травы ты откуда знаешь?
        - Бабушка меня так лечила, когда я у неё в деревне простужался, купаясь в холодной речке.
        - Она что, колдунья у тебя была? - недобро усмехнулся царь.
        - Не колдунья, а знахарка! То бишь та, которая знает суть явлений природы!
        - А чем же тебе наш немецкий лекарь не угодил?
        - Шарлатан он, а не лекарь, государь! - зло бросил Николай и покосился на немца, который уже распоряжался завесить тёмной материей все окна, а собравшимся людям выйти вон, ибо они ему мешают сосредоточиться на лечении больного.
        - И ты сможешь вылечить Лефорта? - засомневался царь.
        - По крайней мере, я буду стараться это сделать, государь, а не надувать щёки и делать вид, что я лечу!
        - Хорошо, но если Лефорт умрёт, я прикажу тебя казнить за обман! - резко ответил Пётр Алексеевич.
        Государь ещё раз посмотрел на мечущегося на подушке больного и, резко развернувшись, пошёл прочь из комнаты, но на пороге остановился и поманил пальцем к себе лекаря. Тот вскочил со стула, стал расшаркиваться, делал всевозможные реверансы, кланялся, пытаясь угодить царю.
        - Ну что ты, как Петрушка на верёвочках, весь дёргаешься?! Аж смотреть противно! - крикнул на него Пётр Александрович. - Пошёл вон отсюда, бестолочь!
        - Но государь! - заголосил немец. - Я есть лечить больной! У меня диплом университет!
        - Без тебя и твоего университета тут разберутся! Вон, я сказал!
        Царь подошёл к застывшему от неожиданной отставки лекарю, схватил его за шкирку и как нашкодившего кота выволок из комнаты. Тот визжал то ли от страху, то ли от возмущения, но Пётр Алексеевич не обращал на него никакого внимания.
        - А спирт, то есть водка, у нас есть?! - запоздало крикнул Николай, когда комната уже почти опустела.
        Вслед за царём ушли и все остальные. Только друзья Николая были рядом и готовы были помочь чем могли, но они не знали, где спрятана посольская водка. В это время в комнату буквально ввалился Меншиков с ведром молока в одной руке и холщовым мешком в другой и важно заявил:
        - Всё что просил, принёс! Алексашка Меншиков, прошу любить и жаловать!
        - Ещё бы водки, Александр, - попросил Николай.
        - Выпить хочешь? - поинтересовался расторопный камердинер.
        - Не мне! Лефорту!
        - Ему-то зачем? Он же сейчас ничего не понимает! Да и не сможет он пить водку!
        - Так есть у нас водка или нет? - резко спросил Николай. - Растирать его буду!
        - Да хоть залейся! Этого добра у нас всегда было навалом!
        - Так что стоишь? Неси, или Лефорт сейчас умрёт!
        Лицо Меншикова исказилось от страха. Он часто затряс головой и помчался по лестнице куда-то вниз. Через минуту он уже бежал обратно с огромной бутылью в руках.
        - Анисовая подойдёт? - испуганно глядя на Лефорта, спросил камердинер.
        - Годится, Александр! А теперь принеси тёплой воды, чистых тряпок! - приказал Николай, снимая при помощи друзей с Лефорта уже в который раз промокшее насквозь исподнее.
        Война с болезнью шла не один день. Она то отступала, то вновь пыталась отвоевать утраченные позиции. Николай, несмотря на собственную простуженность, денно и нощно был подле Лефорта. Только изредка его подменяли друзья, которым он давал строгие инструкции: когда, что и сколько. Отвары делал всегда сам и именно так, как «на всякий случай» учила его бабушка. И вот этот самый «на всякий случай» настал, и от верности действий врачующего, от силы организма больного и лишь совсем немного - от удачи теперь зависел исход большого дела. Николай заодно лечил и сам себя, но у него недомогание прошло гораздо быстрее. Сила крепкого, молодого, тренированного организма, однако. Пётр Алексеевич по несколько раз в день навещал Лефорта и своими глазами видел, что больному с каждым днём становится всё лучше и лучше.
        - А ты горло тоже можешь лечить? - однажды во время визита к своему захворавшему фавориту спросил царь.
        - Если ты хочешь лечиться, тогда изволь подойти к окну и показать мне своё горло, государь, - нисколько не смутившись, ответил Николай. - После осмотра я уж решу, чем я смогу тебе помочь.
        Царю понравился быстрый и честный ответ. Пётр Алексеевич незамедлительно подошёл к окну и широко разинул рот. Николай заглянул. Покраснение, припухшие гланды, да и пахло изо рта государя, конечно, совсем не комильфо.
        - Так у тебя ангина, Пётр Алексеевич. То бишь - воспаление гланд. Есть такие органы у человека в горле. Да и зубы не помешает чистить, хотя бы расщеплёнными веточками от яблони. Лучше всего - два раза в день: с утра и вечером. Грязные зубы - это разносчик заразы. А вот горло и рот пока необходимо полоскать отваром ромашки и шалфея. Пусть твой повар заварит травки, что я назвал, а тебе останется только каждый час полоскать и через пару дней, думаю, у тебя всё будет в порядке.
        - Смотри, ты как в организме человеческом разбираешься. И это всё твоя бабушка-знахарка знала? - засомневался царь.
        - Она же училась в университете на лекаря.
        - Женщина училась в университете?! - поразился Пётр Алексеевич.
        - Что тут поделаешь - это Европа, государь, - с самым невозмутимым видом тут же ответил Николай.
        - Ты смотри, как далеко ушла Европа! Женщины в университетах у них там учатся! Надо и мне об этом будет подумать по возвращении из посольства по Европам! А насчёт отвара - лучше уж ты сам сделай мне его. Вижу что Лефорту ты своим зельем хорошо помогаешь! Значит, и мне помочь сможешь! - решительно произнёс государь.
        Пётр Алексеевич ушёл, а Николай тихо про себя выругался. Чуть не спалился с бабушкиным университетом. Но вроде как пронесло. Пришлось сыскарю взять на себя ещё и изготовление отвара для царя. Через пару дней к нему снова пришёл Пётр Алексеевич, с загадочным выражением на лице встал у окна и разинул рот.
        - Смотри, целитель мой! Твоя взяла! Не болит горло у меня больше!
        Николай подошёл, осмотрел царское горло. Действительно, опухоль на гландах пропала, но осталось лишь небольшое покраснение гортани. Сыскарь, ставший по собственной дурости на время личным лекарем государя, снискал в его глазах авторитет учёного человека. Царь стал прислушиваться к советам Николая, а время от времени и спрашивать их у него. И вот наконец наступил день, когда новоиспечённый лекарь разрешил тяжело простудившемуся адмиралу после вынужденного «плавания» в ледяной воде встать с постели.
        - Я тебе дважды обязан своим спасением, Николай, а если считать решётку на воротах, то трижды! - сокрушённо признался Лефорт, обращаясь к сыскарю, который вновь колдовал над настойкой. - Ты, оказывается, самый лучший лекарь из тех, которые мне встречались в моей жизни! Даже больному кровь не пускаешь, как это обожают делать наши лекари. Мне никогда не вернуть тебе свой долг!
        - Брось, Лефорт! Мы же друзья, а друзьям не положено считать, кто и кого сколько раз спас! А насчёт лечения - не такой я и хороший лекарь. Есть кто и гораздо лучше меня лечит. Образования медицинского у меня не хватает, вот в чём проблема. Бывал на вскрытиях, неплохо знаю анатомию человека, бабушка у меня была врачом, то есть лекарем, как говорится, от Бога. Кое-чему меня успела научить, но всего этого мало, чтобы быть достойным врачевателем. На лучше, выпей настойки! Поможет! - Николай протянул больному кружку с тёплой тёмно-коричневой жидкостью.
        Лефорт беспрекословно выполнил указание «лекаря». Хотя и сильно морщился от сильно горькой настойки, но выпил всё, до последней капли.
        - Ничего, Николай, вот приедем в Европу - непременно пойдёшь учиться в университет! Там хорошие профессора. Не будешь лениться - обязательно выучишься на хорошего медикуса. У тебя это уже неплохо получается, а выучишься - у тебя отбоя от желающих полечиться не будет! Богатым станешь!
        - Я бы лучше на геолога пошёл учиться! Для будущего России сейчас это более важно! Нам железо, медь, коксующийся уголь, олово, свинец, золото, серебро, алмазы нужны. А то железо до сих пор из германских земель да шведского королевства возим, а нам всё своё нужно иметь. Металлургические, оружейные мануфактуры пора строить в большом количестве. Да, столько много всего, что так просто и не перечесть.
        - Тебе виднее, Николай! А мне можно сегодня выйти на улицу?
        - Теперь тебе это не только можно, но и нужно, Франц!
        Из-за болезни адмирала Лефорта, урегулирования спора о компенсациях с генерал-губернатором рижской крепости да всё ещё не прекращающегося ледохода на Двине время отъезда из Риги затянулось, и Великое посольство уехало из города только к концу первой декады апреля. При всей своей нелюбви к русским, Дальберг всё же побоялся своевольничать и каким-либо образом осложнять отъезд русского царя в Европу. Случай в рижской крепости договаривающиеся стороны в конце концов решили списать на взаимное недоразумение. Сколько Петру Алексеевичу стоило это «взаимное недоразумение», Николай так и не узнал. Но русский царь в результате «недоразумения» получил план рижской крепости, а шведский генерал-губернатор - постоянную головную боль: «А не идут ли русские войной на Ригу?» Хитрого немецкого лекаря Николай больше так и не встречал. Пропал куда-то проходимец, а куда именно - неизвестно, да и царь молчит, не хочет говорить об этом. Поговаривают, что прогнал он его обратно домой без копейки и без штанов, дабы ему и другим подобным людям врать русскому царю больше никогда не повадно было.
        Перед самым отъездом Пётр Алексеевич не смог отказать себе в удовольствии на прощание обозреть Ригу с самой высокой точки - с горы Куббе, которая расположена совсем недалеко от неприступных стен Рижской крепости. Царь стоял в окружении своих соратников и в подзорную трубу разглядывал узенькие улицы города. Он видел и Ратушу, в которой именно сейчас находился Дальберг. Гонец уже доложил генерал-губернатору, что русский царь с горы Куббе обозревает его город. Шведскому наместнику очень хотелось приказать выстрелить из пушек по наглому русскому царю, но он этого не сделал. Побоялся.
        Глава 6
        Польская партия
        Седьмого мая Пётр Алексеевич по морю на корабле «Святой Георгий» прибыл в Кенигсберг, при этом он значительно опередил Великое посольство, которое добиралось по суше. Чтобы не тратить попусту время, государь под руководством главного инженера прусских крепостей изучает артиллерийские науки и успевает к прибытию Великого посольства получить диплом бомбардира.
        Целый месяц у послов ушёл на подготовку союзного договора с Бранденбургским курфюрстом Фридрихом III. Правда, некоторую заминку вызвал всего лишь один вопрос, но он был весьма важным как для Петра Алексеевича, так и для курфюрста. Это пункт о взаимной помощи при нападении на одну из сторон. В этом вопросе Пётр Алексеевич не хотел заранее давать повод шведскому королю для беспокойства. Вначале нужно было сформировать постоянную армию и подготовить её должным образом, снабдить необходимым количеством вооружения и подписать мирный договор с Турцией. Ведь без спокойствия на Юге России нельзя было начинать войну на Севере.
        Фридрих III буквально из кожи вон лез, чтобы угодить своему именитому гостю, дабы пункт о взаимопомощи был обязательно включен в договор. Курфюрст выглядел словно разукрашенный бантиками домашний кот с претензией на роль грозного льва и мечтал, чтобы его именовали не меньше и не больше, как король. Даже в договоре указал, чтобы русский царь в официальных бумагах подтвердил сей надуманный титул. Но зачем русскому царю накануне переговоров было преждевременно ссориться с цесарем Священной Римской империи? Курфюрст хоть и имел дворец не хуже, чем у французского короля Людовика XIV, но был всего лишь вассалом австрийского цесаря. Ну а пускать пыль в глаза своим богатством он мог до тех пор, пока гости не проедутся по его герцогству и не посмотрят, как живёт его народ.
        Петр Алексеевич старался всячески соблюдать приличия дипломатического этикета и тактично отвергал все необоснованные притязания курфюрста Бранденбурга. Протокол не позволял вольностей и импровизации в поведении, но государю невыносимо хотелось поскорее уехать и приступить к строительству больших кораблей на голландских верфях, а оттого ему с каждым днём всё больше и больше надоедали многочисленные балы, приёмы, слащавость и жеманство общества курфюрста и курфюрстинок, напыщенная неискренность пустой болтовни. Русскому царю хотелось простоты в общении с людьми и дельной, полезной работы. Но было и ещё одно и весьма неотложное для Петра Алексеевича дело, которое было воистину вопросом жизни и смерти для принятия решения о начале похода на Швецию. Нужно было решить вопрос с междуцарствием в Польше. И решить его - в пользу России. Это была ещё одна причина, по которой Пётр Алексеевич задержался в гостях у курфюрста Фридриха III, и пока терпел балы и многочисленные, ни к чему не обязывающие встречи. Ведь от Кёнигсберга до границы с Великим княжеством Польским было совсем рукой подать.
        Бесконечные залпы орудий подле богато оформленного дворца курфюрста не смолкали уже целых полтора часа. Фридрих III расстарался на славу, чтобы угодить русскому царю. После грандиозного обеда в честь высокого гостя он решил поближе к вечеру устроить не менее грандиозный фейерверк. Такого великолепия огня красок в ночном небе Петру Алексеевичу действительно ещё не доводилось видеть. В его чёрных как смоль глазах отражались вспышки всё новых и новых разноцветных шаров, звёзд, замысловатых огненных сплетений. Казалось, что эта красота будет бесконечной, но раздались последние аккорды грандиозного представления, и над головой царя всея Руси в германском небе вспыхнула надпись: «Виват, царь и Великий князь Пётр Алексеевич!», а вместе с приветствием появился двуглавый орёл с тремя коронами. Но это было ещё не всё! По воде дворцового пруда, к удивлению Великого князя, шла его «азовская флотилия». Это были копии петровских боевых кораблей, но установленные на больших плотах. Пётр Алексеевич был крайне непосредственен и от восторга обнимал и целовал всех, кто стоял рядом с ним. Он долго благодарил за
внимание курфюрста Фридриха III, а тот с важным видом поглядывал по сторонам на своих подданных: все ли они видят, как высокий гость оценил его старания.
        - Благодарю, ваше высочество, за высокую оценку моего скромного подарка, - раскланялся курфюрст. - Я был чрезвычайно рад преподнести его вам, но сейчас я вынужден на время вас оставить. Мне необходимо отдать кое-какие распоряжения насчёт предстоящего торжественного ужина.
        Ещё раз раскланявшись, хозяин дворца важной походкой в сопровождении свиты покинул гостей, а Пётр посмотрел на противоположный берег пруда, где бомбардиры зачехляли стволы больших и маленьких пушек и пушечек.
        - Ты видал, Николай, что они вытворяют, эти немецкие огнестрелы? - Это же красотища-то какая! Нужно будет непременно переманить нам к себе хотя бы одного, а лучше - парочку таких умельцев. Пусть они наших бомбардиров научат сему красивому делу.
        - Обязательно сделаем, Пётр Алексеевич! Будет и у тебя свой хороший огнестрельный художник.
        - Ладно, это всё потом! А пока давай, Николай, пройдёмся немного по немецкому парку, поглядим, как он у нашего немецкого курфюрста устроен, а заодно и потолкуем о делах наших. Есть у меня для тебя что важное сказать.
        Меншиков тоже хотел идти с ними, но царь его остановил лишь одним взмахом руки. В огромном парке дворца было не так уж и трудно уединиться, если бы не вездесущие шпионы. Одного такого Николай уже в прошлый раз спровадил, когда тот пытался подслушивать беседу Петра Алексеевича с курфюрстом. Этим шпионом оказался венецианский посол. Пришлось его немного отвлечь от выполнения своих служебных обязанностей, правда, пока Николай всего лишь побеседовал с ним о… погоде. Вот и сейчас соглядатай снова вертелся буквально в десяти шагах от русского царя. Николай даже кивнул назойливому шпиону и помахал ему рукой. На что тот, со слащавой улыбкой на лице, ответил ему тем же. «Во наглец! Прилип к нашему царю - прямо как банный лист к заднице!» - ругнулся про себя Николай.
        - По-моему, Пётр Алексеевич, нам не дадут здесь спокойно поговорить без лишних ушей!
        - А что такое? - простодушно спросил царь.
        - Оглянитесь, государь. За нами неотступно ходит следом венецианский посол. Ему очень не терпится услышать, о чём мы с тобой говорим.
        Пётр Алексеевич остановился. Медленно обернулся и стал внимательно разглядывать любителя подслушивать чужие беседы. Потом показательно, не торопясь стал набивать табаком свою длинную голландскую трубку и как бы между прочим принялся вслух рассуждать:
        - А как ты думаешь, Николай, если я расскажу курфюрсту, что венецианский посол ходит за мной по пятам, дабы выбрать удобный момент для того, чтобы убить меня, - Фридрих мне поверит?
        Николай тоже пристально посмотрел на посла, прячущегося в тени раскидистого дерева. Тот упорно делал вид, что разглядывает «азовский флот» и никоим образом не слушает беседу Николая с царём, но было видно, с каким напряжением он прислушивается к беседе русских.
        - Думаю, мой государь, что Фридриху III доставит большое удовольствие вновь угодить тебе. Ведь все уже успели заметить, что ради тебя он сейчас готов сделать всё что угодно. Один фейерверк и торжественный обед курфюрста чего стоят! Так что, думаю, что Фридрих III с радостью отдаст этого пронырливого посла своим подземельным мастерам, чтобы они по душам поговорили с ним.
        - Я тоже думаю, что мы с Фридрихом всегда поймём друг друга, а курфюрст уже потом найдёт, что рассказать дожу Венеции про его пронырливого посла.
        Николай и царь почти синхронно отвернулись от соглядатая и пошли дальше по аккуратной песчаной дорожке. Множество ярких факелов освещали парк так, что вокруг было видно всё как днём. Сыскарь незаметно оглянулся, но венецианского соглядатая уже и след простыл.
        - Ну что, убежал слухач? - усмехнулся Пётр Алексеевич.
        - Не видно его больше.
        - Вот и хорошо. Тогда слушай и запоминай, Николай Иванович. Завтра с рассветом ты поскачешь в Варшаву. Отвезёшь польским магнатам написанную мною грамоту. В ней я предлагаю им выбрать королём польским курфюрста саксонского Фридриха Августа II, выражаю ему свою особую поддержку как будущему королю Польского княжества и обещаю некоторые земельные преференции. На словах - передашь магнатам и остальным шляхтичам, что я уже отдал приказ о выдвижении русских полков к границе Польского княжества, под командованием князя Ромодановского. Это - чтобы им лучше думалось - кого выбрать себе королём. Для Августа главный противник - это французишка принц Конти. Делай в Варшаве что хочешь, но этот Конти никоим разом не должен стать королём Польского княжества. И учти: французы - это союзники Турции, а мне нужно, чтобы поляки стали нашими союзниками, а не турецкими! Польское княжество ни при каких условиях не должно выйти из Священного союза против Турции! Нам скоро будут нужны союзники в войне со Швецией, и я питаю большие надежды на союз с Польским княжеством. Для надёжности возьми с собой своих товарищей. Ты
всё понял?
        - Понял тебя, государь, - ответил сыскарь.
        - Вот и хорошо, что понял. Я на тебя очень надеюсь, Николай! Помни: мне не нужен Людовик XIV в компании с Турцией на Западе России. Хватит нам и одной Турции на Юге. По поводу людей, на которых ты сможешь в Варшаве быть в надёже, - это с ты Головиным подробно обговори. У него много в каких странах есть свои люди. Я ему уже дал все указания насчёт тебя.
        Ещё только начало светать, а Николай вместе с друзьями были в седлах и мчались по направлению к Варшаве. В конце мая дороги уже успели хорошо подсохнуть, и лошади шли легко и споро, но впереди ещё было триста вёрст пути. Трое суток скачек по землям Бранденбургского курфюрста, и вот - граница Речи Посполитой. Царская подорожная грамота легко открывала все двери перед послами, но, конечно, не без сторонних косых взглядов. Только Николай с друзьями поехали дальше, и тут же, окольными путями, да так, чтобы не заметили русские гости, в Варшаву уже поскакал гонец от иезуитов. Их шпионская сеть в Польше работала безукоризненно. Никто не мог проникнуть в страну и выехать из неё так, чтобы они об этом не узнали, а тем более в такой важный для страны момент, как выборы нового короля. Да и о совсем недавней войне России и Польши там тоже никто не забывал, хотя между государствами был заключен «Вечный мир».
        Погода благоприятствовала путешественникам. Тёплое, солнечное утро. Слева - серебристая, извивающаяся путеводная нить неширокой реки. Справа - жиденький, по сравнению с Русью, лесок. Радовало лишь пение птиц, которые прямо надрывались от бесконечных трелей. Самцы хвастались перед своими будущими избранницами только что построенными гнёздами. Они рьяно старались перепеть своих соплеменников, чтобы получить шанс на продолжение рода. Ведь самый простой закон жизни гласит: пустое гнездо ведёт к гибели рода.
        - Эх, хорошо-то как! - воскликнул Алексей Никифорович, мерно покачиваясь в седле лошади. - Чувствую себя - ну прямо как в отпуске! Ещё бы баночку пива, так вообще было бы замечательно!
        - По утрам пьют только аристократы и дегенераты! - усмехнувшись, отозвался Андрей Яковлевич, заодно неспешно проверяя готовность двух мушкетов, которые он хранил у себя за поясом.
        - Ну, если мы с тобой бояре, то я выбираю первый вариант! - рассмеялся Алексей Никифорович.
        - Смотрите! Впереди что-то неладное творится! По-моему, кого-то самым бессовестным образом среди белого дня грабят! - воскликнул Николай и указал на виднеющуюся вдали карету, вокруг которой копошились какие-то люди.
        - М-да, видно, не дадут нам сегодня с утречка спокойно отдохнуть! Ты прав, Николай, действительно грабят какого-то бедолагу! - воскликнул Алексей Никифорович и, пришпорив коня, помчался вперёд.
        Грабителей было чуть более десятка. Они озабоченно суетились вокруг богатой кареты. Выносили из неё всё мало-мальски ценное. Спешно распрягали лошадей. Кто-то, непонятно зачем, отрывал от двери кареты позолоченный вензель. Возле её колеса, прислонившись к нему спиной, на земле сидел владелец кареты. Голова опущена на грудь. Похоже, что человек без сознания, а рядом с ним лежат тела перебитой охраны или слуг.
        - Брось ты эту побрякушку! Разбей топором двери кареты, и хорош! Главное, чтобы было хорошо видно побольше разгрома! - командовал грабителями дородный мужчина в шапке с лисьим хвостом и в дорогом одеянии.
        Главарь разбойников резко оглянулся на гулкий топот множества лошадиных ног, увидел летящих прямо на них троих чужаков на конях и раздражённо крикнул остолбеневшим помощникам:
        - Пся крев! За оружие, бездельники! Староста, пошевели их поскорее!
        Мужик с топором бросил ковырять дверь кареты и стал пинками да руганью выстраивать людей против несущейся конницы, но холопам было весьма далеко до выучки и оснащённости профессиональных пикинеров.
        Перед скачущими друзьями вкривь и вкось выстроились около десятка крестьян с топорами и ножами. Николай уже опередил тестя и теперь летел впереди своих товарищей. Главарь шайки разбойников возвышался на лошади позади своих людей и спешно вытаскивал из-за пояса кремневый пистолет. Затем он так же поспешно стал снимать его с предохранителя, но в это время раздался выстрел и его пистолет упал наземь. Исступлённо закричав от боли, главарь прижал раненую руку к груди, ещё раз выругался, пришпорил коня и умчался прочь, бросив на произвол судьбы своих испуганных холопов. Те толпились возле телеги с награбленным и опасливо посматривали на подъезжающих чужаков. Часть из них бросилась врассыпную, а староста с топором в руке побежал на Николая и уже хотел рубануть его по ноге, но сыскарь опередил противника и шпагой нанёс ему резкий удар по руке. Разбойник взвизгнул и от боли и неожиданности разжал кулак. Топор упал прямо на ногу нападавшему. Правда, ему повезло, что ударил не остриём, а обухом. Но хватило и этого. Кисть руки была рассечена и обильно кровоточила, а пальцы на ноге, похоже, тоже прилично
пострадали. Староста, сильно прихрамывая, отступил назад к телеге и спрятался за спины крестьян. В это же время из-за разорённой кареты стрелой, верхом на лошади вылетел ещё один всадник. Молоденький пацанёнок. Он оглянулся, что-то крикнув по-польски, и неожиданно выстрелил в сторону внезапно появившейся троицы. Прицелиться у него времени не было, поэтому пуля лишь попала Николаю в треуголку, не задев голову. И тут же пацанёнок, прижавшись своей головой к голове коня, на бешеной скорости поскакал прочь, продолжая время от времени оглядываться назад. Он опасался погони, но друзья не стали его преследовать, и отчаянный всадник умчался догонять своего главаря. Николай спрыгнул с коня. Поднял с земли повреждённую шляпу, просунул в дырку палец и с сокрушённым видом произнёс:
        - Ну вот, снова придётся покупать себе новую шляпу!
        - Хорошо, что не голову, - обеспокоенно глядя на своего зятя и крестника, отозвался Алексей Никифорович.
        - Тоже верно, - ответил Николай и, водрузив дырявую шляпу на голову, пошёл к связанному пленнику.
        В это время Алексей Николаевич и Андрей Яковлевич держали под прицелом столпившихся у телеги поляков. По всему было видно, что это действительно были всего лишь наспех собранные крестьяне. У них даже оружия, кроме ножей и топоров, другого не было.
        - А ну-ка, побросали топоры и ножи на землю и отошли в сторону! - приказал Алексей Николаевич.
        Крестьяне потихоньку ворчали, но, несмотря на то что приказ был отдан на русском, поняли его смысл и послушно побросали топоры и ножи. Но остались стоять на своих местах.
        - Отошли в сторону на двадцать шагов! - повторил приказ тесть Николая и продублировал его стволом мушкета.
        Теперь его поняли, и крестьяне отошли в сторону от валявшихся на земле ножей и топоров. Андрей Яковлевич и Алексей Никифорович на лошадях и с мушкетами наготове блокировали дорожных разбойников, а Николай уже склонился над незнакомцем. У того была разбита бровь и заплыл глаз, руки связаны за спиной, а во рту торчал кляп из грязной тряпки. Первым делом сыскарь вытащил изо рта кляп. Поляк открыл глаза и испуганно уставился на Николая.
        - Как вас зовут? - спросил сыскарь его на русском.
        Но никакой реакции в глазах молодого пленника, кроме жуткого страха, не было. Повторил вопрос на французском - и тут произошло чудо. Глаза незнакомца ожили, пропал страх, и он на весьма приличном французском спросил:
        - Вы француз, месье?
        - В какой-то мере, - уклончиво ответил Николай, сразу не сообразив, какой ответ в этой ситуации будет самым верным.
        Сыскарь развязывал руки пленника, а пока спешно размышлял о своей будущей линии поведения с поляком.
        - А я только вот, только что вернулся из Парижа, - продолжал откровенничать пленный. - По воле своего дяди ездил учиться в их университет. Вот, отучился четыре года. Стал магистром. Решил вернуться в Польшу. Думаю применить свои знания у себя, на Родине. Только сегодня пересёк границу и, - такая вот после долгой разлуки «радостная» встреча на родной земле. Большое спасибо вам и вашим товарищам за моё освобождение и премного извиняюсь, что сразу вам не представился: Леопольд Чарторыйский, племянник князя Казимира Чарторыйского.
        - Князь Бельский Николай Иванович, посол его величества царя и Великого князя Петра Алексеевича, - скромно отрекомендовался сыскарь. - А это мои друзья и соратники: бояре - Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич.
        Друзья Николая почтенно кивнули пленнику. А Леопольд, едва лишь Николай развязал его, тут же неловко вскочил на ноги и постарался вежливо поклониться, но охнул, скривился от боли и тут же снова присел обратно на землю. Мышцы ног за время неудобного сидения на земле затекли, и они остро, неприятно щипали да плохо слушались своего владельца.
        - Так вы всё-таки русский, Николя, а говорили, что вы француз! - укоризненно произнёс бывший пленный. - Я вначале даже испугался. По-русски я очень плохо понимаю. Думал, что меня снова будут грабить, а может, даже и убьют.
        - Вы действительно выглядели таким напуганным, Леопольд, что я и не знал, как вам лучше ответить, - улыбнулся в ответ сыскарь. - И отнюдь мы не грабители, а как раз наоборот. Едем к вам в Польшу с письмом от русского царя о мире, дружбе и с предложением совместной защиты вашей страны от турок и шведов.
        - С этим вопросом вам непременно нужно ехать к моему дяде. Он у нас в семье политик, заседает в сейме, а я всего лишь хочу стать польским учёным.
        - А что за люди на вас напали?
        - Понятия не имею, - пожал плечами Леопольд.
        - Тогда сейчас узнаем! Будешь у меня переводчиком!
        Николай подошёл к старосте, который только ещё недавно бросался на него с топором. Тот с угрюмым видом сидел на земле. Уже успел оторвать от своей рубахи подол и перевязать себе руку, а теперь снял сапог и рассматривал покалеченные пальцы ноги. Староста неприязненно посмотрел на подошедшего к нему русского и со злобой плюнул тому под ноги. Стоявшие рядом с ним поляки лишь боязливо косились на мушкеты захвативших их в плен русских.
        - Смотри, какой ты у нас храбрый! - усмехнулся Николай и спросил: - Значит, не струсишь мне назвать имя своего хозяина?
        - Пшол вон с нашей земли, подлый русский! - крикнул в ответ староста.
        Крестьяне одобряюще загудели. Леопольд же смиренно перевёл всё сказанное старостой, а, заодно извинился за своего земляка. Николай не стал обострять конфликт и примиряющим тоном произнёс:
        - Мы прибыли к вам по поручению царя России. Пришли с миром и хотим предложить вашей стране в обмен на дружбу свою помощь в защите от турок и шведов. Я и мои товарищи сейчас торопимся в Варшаву, и нам некогда вести с вами долгие разговоры, поэтому вашего старосту мы забираем с собой, а все остальные свободны и могут идти домой! Но сначала я задам вам один вопрос:
        - Кто убил слуг князя Чарторыйского?
        Леопольд снова всё пунктуально перевёл. Крестьяне вначале обрадовались свободе и что их отпускают без наказания, но, услышав вопрос русских, потупили головы и стали косо поглядывать на старосту. Тот лишь недобро покосился на земляков и Николая, да тут же вскочил и, бросив сапоги, прихрамывая, босиком побежал к перелеску. Андрей Яковлевич, не мешкая, рванул с места в галоп. Вскоре догнал беглеца и на ходу, со всего замаха - стегнул того плашмя по голове шпагой. Староста завалился на землю, схватился за голову, залился кровью и заголосил. Страх обуял его, и он стал сбивчиво выталкивать из себя слова:
        - Это всё мой хозяин! Я не хотел, но он мне сказал, что, если я не послушаюсь его, скормит меня своим собакам! Он всё может! Он настоящий зверь! Я не убивал никого! Это всё он и его малолетний сын! Он его тоже приучает убивать людей! Для них обоих убить человека - это одно лишь развлечение! Не убивайте меня!
        Сыскарь лишь чертыхнулся. То поляк гордо кричит, чтобы русские убирались вон с его земли, то слёзно жалуется на своего злого изверга хозяина.
        Стоявший недалеко от Николая крестьянин пальцем указал на лежащие на земле топоры и ножи и что-то сказал. Николай догадался, что тот просит разрешения забрать свои железки.
        - Вы использовали ваши орудия труда как орудия грабежа и убийства, а посему я забираю его у вас! Сейчас перегружаете всё награбленное вами обратно в карету, и вы свободны! Мы сообщим князю Чарторыйскому о действиях вашего хозяина, и пусть он сам разбирается с ним.
        Твёрдый отказ чужака вернуть орудия труда огорчил крестьян сильнее, чем угроза сообщить о происшествии князю Чарторыйскому, но они всё же повиновались приказу Николая, а когда перегрузили обратно в карету награбленное, то понурой толпой пошли вслед за телегой. Телегу и лошадь Николай разрешил им забрать. Гордого поляка он забрал с собой, а по дороге тот выдал имя своего хозяина и то, что к тому накануне приезжал некто пан Сапега.
        Дядя Леопольда, князь Казимир Чарторыйский, встретил племянника после долгой разлуки радушно в большом дворце в центре Варшавы. Это была его инициатива, чтобы молодой отпрыск рода Чарторыйских учился в Париже. По его лицу было видно, что он доволен успехами племянника. Князь с благоволением относился к личности Людовика XIV и поддерживал идею приглашения на трон польского короля французского принца, чтобы попытаться прервать жесткий политический и экономический кризис, разразившийся в Польском королевстве. Он хотел поставить на трон именно того, которого Николаю ни при каких обстоятельствах нельзя было допускать до коронации. Вот в такой переплёт попал наш сыскарь, и у него уже стали появляться шальные мысли, что он зря вмешался и спас племянника князя. Но что сделано, то сделано.
        - Как вам жареные воробьи, господин посол? - надменным тоном спросил князь Чарторыйский по-французски, с хрустом перемалывая крепкими зубами тонкие косточки пташки. - В Париже, при дворце Его Величества Людовика XIV, это блюдо сейчас пользуется большим успехом.
        Николай с флегматичным видом держал в руке вилку. Она была совершенно чиста, ибо он так ещё и не дотронулся до крохотной тушки воробья. Его друзья принципиально не смотрели в сторону тарелок с едой. Вместо этого они рассматривали картины, которыми были увешаны все стены обеденного зала дворца.
        - Смотрю, ваших товарищей заинтересовали мои картины? - перемалывая зубами очередную косточку поинтересовался Чарторыйский. - Это оригиналы модных сейчас во Франции художников. Да вы что-то совсем не едите? Наверное, в России на обед едят только одних медведей?
        - Русские медведи, в отличие от французских воробьёв, сами кого хочешь съедят! - усмехнулся Николай и иронично посмотрел на своё блюдо.
        Князь с интересом взглянул в глаза русского посла и лукаво улыбнулся.
        - Я искренне благодарен вам за спасение моего племянника. Кстати, он извинялся и просил вам передать, что не сможет побывать на нашем ужине. За пленённого вами старосту - спасибо. Он уже успел нам рассказать кое-что интересное, но это всё уже наши внутренние, польские проблемы, и вас, господин посол, они никоим образом не касаются.
        - Насчёт пленного - это, конечно, ваше внутреннее дело. Но вот с вашим племянником я бы с удовольствием ещё раз встретился и поговорил о Франции, - с таким же лукавым видом усмехнулся Николай.
        - Мне понятно ваше настроение, господин посол! Но наши магнаты, да и остальная шляхта совершенно не желают видеть вашего протеже - саксонского курфюрста Августа I на польском троне. Сейм большинством голосов не утвердит его ни при каких обстоятельствах. Наши магнаты против вашего протеже, и этим уже всё сказано!
        - Вы считаете, что Франция - именно та страна, которая сможет вам обеспечить безопасность от посягательств Турции? - спросил Николай.
        - Я лишь считаю, что Его Величество Людовик XIV не допустит территориальных ущемлений для своего союзника и договорится с Турецким султаном, если на то возникнет особая необходимость. Ведь Франция и Турция - это стратегические союзники.
        - У нас на этот счёт есть совершенно другие сведения - о турецких планах в отношении вашего государства, князь. От наших послов в Стамбуле мы получаем сообщения, что Турция вовсе не собирается отказываться от территориальных претензий к вашему государству, и кроме того, вы не учитываете возрастающие аппетиты шведского короля Карла XII. При таких обстоятельствах мы не исключаем заключения Турцией и Швецией взаимовыгодного договора о разделе территории Речи Посполитой. Россия имеет возможность в короткий срок предоставить кандидату на трон польского короля, курфюрсту Саксонии Августу I, для защиты от внешних врагов достаточное количество войск, если, конечно, он вступит на престол Великого Княжества Польского. У нас уже готово шестидесятитысячное войско, а сколько может дать французскому принцу Конти Людовик XIV? У него вся армия насчитывает сто десять тысяч. У вас будет хороший аргумент в споре с Турцией и Швецией, если примете нашу сторону.
        Князь перестал жевать, тяжело посмотрел на Николая и отложил в сторону вилку. Тут же стоявшие у него за спиной слуги сменили ему блюдо.
        - Нашим гостям тоже поменяйте блюда! Они не едят французских воробьёв! - нервно сжав тонкие губы, приказал князь Чарторыйский.
        - Это верно, князь! Воробьи - это не наша пища. Кстати, болотных лягушек русские тоже не употребляют в пищу В России народ не настоль голоден, чтобы ловить и есть лягушек да воробьёв, подобно французам! - невозмутимо улыбнулся Николай и посмотрел на две тоненькие ножки да листочек какой-то специи на огромной тарелке.
        Это слуги успели сменить блюдо, и Николай подозревал, что эти две тонкие ножки когда-то принадлежали одной французской болотной жабе. Дверь зала бесшумно открылась. Седовласый человек в темном, наглухо застёгнутом камзоле с высоким воротником подошёл к князю; прошептал что-то ему на ухо и, поклонившись, бесшумно удалился.
        - Есть новости, господин посол. Только что французский посланник заявил нашим вельможам в Сейме, что турецкий султан обещает заключить с Польшей отдельный мирный договор и возвратить нам Каменец-Подольский. При условии, если королем будет избран французский принц Конти. Меня интересует: что на это может ответить русский царь Пётр?
        - Наш государь, царь и Великий князь Пётр Алексеевич может дать вам гораздо больше, чем турецкий султан может только предложить. Его Величество даёт вам возможность вернуть обратно Подолье. Более подробно предложение изложено в письме, которое наш государь адресовал вашему Сейму и мне бы хотелось зачитать это письмо лично вашим магнатам и всей остальной шляхте, а заодно и объяснить им позицию России по отношению к Речи Посполитой и те преимущества, которые польское государство получит от добрых отношений с Россией.
        - Даже не знаю, - пожал плечами князь Чарторыйский, - как отреагируют наши люди в сейме на появление там русского посла? Ибо практически все магнаты и вся шляхта будут голосовать именно за французского принца Конти. Я бы не советовал вам появляться в здании сейма, потому что я не смогу гарантировать вашу безопасность, а инциденты с послами перед выборами короля мне совершенно не нужны. Я извиняюсь, но меня уже ждут в сейме, где я непременно озвучу вашу позицию перед присутствующими там магнатами и шляхтой. Может, вы всё же отдадите письмо вашего царя мне, а я его лично зачитаю в сейме, а позже мы ещё раз встретимся, и я вам расскажу о том, как отреагировали на него представители польского народа?
        - Я бы просил вас всё-таки подумать о возможности моего личного выступления в сейме! - повторил свою просьбу Николай и встал из-за стола. - Буду ждать вашего решения, оставаясь в Варшаве!
        Вместе с послом русского царя из-за стола поднялись и его друзья. Князь неторопливо промокнул губы и лишь тогда встал. Тут же в зал вошёл человек в тёмном камзоле.
        - Мой секретарь проводит вас, господин посол, до гостиницы. Комната в ней для вас уже заказана. Правда, всего лишь одна, но достаточно просторная. Думаю, что вы будете не в обиде, господин посол. Да и спать в чужой стране, когда рядом охрана, - это гораздо безопасней. У нас сейчас в Польше крайне неспокойно, и я предлагаю вам, опять же исключительно для вашей же безопасности, господин посол, постарайтесь не слишком долго задерживаться в Варшаве. Сегодня уже поздно, а завтра перед отъездом вы сможете походить по городу и осмотреть его. Хотя Варшава и не Краков, но тоже очень красивый город, так что - рекомендую. Был рад знакомству с вами, господин посол, и передайте мою благодарность за предложения вашему царю Петру, но мы поступим так, как это выгоднее Польскому королевству!
        Секретарь провёл друзей до гостиницы. За всё время пути он не произнёс ни единого слова. Исключительно лишь жесты, которые обозначали направление движения. Друзья неспешно ехали верхом, а провожатый князя шёл впереди них. Оказалось, что в Варшаве всё находится буквально рядом. Здание гостиницы было совсем маленьким и неказистым. Недалеко от входа в неё Николай заметил человека в чёрном капуцине. Иезуиты уже были здесь. Оказывается, они заранее знали о том, куда поведут русских послов. Друзья оставили коней у привязи и в сопровождении секретаря князя зашли в гостиницу. Переговорив с владельцем гостиницы, секретарь ушёл, даже не попрощавшись с послами.
        - Поляк, а ушёл по-английски - не прощаясь, - усмехнулся Андрей Яковлевич.
        - Ни тебе - здрасьте; ни тебе - до свидания; ни тебе - толкового обеда! Гостеприимство, конечно, у поляков прямо бьёт фонтаном! - продолжил Алексей Никифорович. - Так ведь и отощать можно!
        - Сейчас, надеюсь, что мы поедим! - ответил Николай и повернулся к наблюдавшему за ними хозяину гостиницы.
        Тот тоже не выказывал к гостям особого расположения. Просто стоял, смотрел на них и молчал.
        - Поесть что-нибудь у вас найдётся? - спросил сыскарь по-русски.
        Хозяин не отреагировал. Андрей Яковлевич спросил по-немецки. Тоже - в ответ тишина. Английский - молчок. По-французски - отрицательное вращение головой. Что странно, но когда Николай заговорил на латыни, владелец гостиницы удивлённо посмотрел на гостя и спросил:
        - Вы католик, пан?
        Пришлось сыскарю сделать страшные глаза и указать ими на своих друзей, которые стояли за его спиной. Хозяин гостиницы понимающее кивнул и сообщил, что уже поздно, скоро ночь, а из горячего ничего не осталось. Может лишь предложить холодную говядину, пиво, хлеб и лук. Николай перевёл.
        - Да хоть бы что! Лишь бы не тощие воробьи да не болотные жабы, - чуть ли не хором ответили друзья и пошли к столу.
        Попросив хозяина гостиной позаботиться о лошадях, сыскарь тоже пошёл к сидевшим за столом друзьям. Подали всё, что было обещано, а так как последний раз они кушали лишь рано утром, то съели всё, что принесли, и с огромным удовольствием.
        - Ну, что? Теперь можно и на боковую. Утро вечера ведь мудренее! - с довольным видом произнёс Андрей Яковлевич, дожёвывая последний кусок мяса.
        - Есть у нас ещё одно дело. Нам нужно как можно быстрее встретиться с нашим человеком в Варшаве…
        Николай прервался, так как подошёл хозяин гостиницы, забрал плату за ужин и поинтересовался, на сколько ночей его новые постояльцы рассчитывают снимать комнату.
        - На пять ночей, - немного подумав, ответил Николай.
        Пришлось отдать деньги не только за еду, но и за пять ночей, что они проведут в Варшаве.
        - Во князь жмотяра! Мы ему племянника, можно сказать, даже от смерти спасли, а его за одну ночь гостиницу оплатить жаба задушила, - вздохнул Алексей Никифорович.
        - Теперь привыкай к западной культуре общения! - хлопнул друга по плечу Андрей Яковлевич. - А то в своей средневековой Москве гостей встречал хлебом-солью? Теперь отвыкай! Это тебе не тут! Каждый сам за себя! Короче говоря, человек человеку волк, волчище и волчара!
        Неожиданно двери гостиной отворились, и Николай увидел на пороге Леопольда. Тот радостно заулыбался, лишь только увидел знакомую ему компанию друзей.
        - Привет, Николя!
        - Привет-привет! - ответил Николай подходящему к столу Леопольду. - Садись, холодное мясо будешь? Правда, мы уже всё съели. После обеда у князя Чарторыйского мы что-то сильно проголодались! Сейчас тебе закажем!
        - Нет, не надо! Я уже сыт! Я пришёл ещё раз вас поблагодарить и сказать, чтобы вы не обращали внимания на моего дядю. Он вообще-то, добрый человек, но сейчас я даже и не знаю - какая его муха укусила? Может, это из-за выборов в сейме? Я только что вернулся домой из Франции. Почти пять лет отсутствовал и поэтому ещё толком ничего не понимаю, что происходит!
        - А почему ты на обед не пришёл?
        - Дядя запретил мне с вами встречаться!
        - А ты?
        - А что я? Я вот он - здесь, как видишь! У меня есть свои способы, как удрать из замка. Ещё в детстве отработаны! До сих пор действуют!
        - Не боишься, что тебе влетит от дяди?
        - Нет, не боюсь! Я уже вырос, а пока учился во Франции, успел привыкнуть к самостоятельности и к тому же считаю, что он несправедливо с вами обошёлся. Я вижу, что русские вовсе не такие и плохие ребята, как нам здесь пытаются это внушить.
        - А французского принца на польском королевском троне хочешь видеть?
        - Если французский принц желает установить абсолютную монархию, то я против этого!
        - Про абсолютную монархию я тебе ничего сказать не могу но то, что он приведёт в Польшу турок или шведов, а может, и тех и других - это я точно могу тебе гарантировать! - усмехнулся Николай.
        - Тогда он мне совершенно не нужен на польском троне! - весело ответил ему Леопольд.
        - Только тебе такой король не нужен или остальным полякам он тоже не нужен?
        Парень немного подумал и ответил:
        - Мне что-то кажется, что это только магнаты имеют какой-то особый интерес к французскому принцу, а простому народу он совершенно не нужен! Народу справедливость нужна, да кто ему её даст? Кто из тех, кто сидят на верху, будет считаться с интересами простого народа? Сейм к народу Польши имеет такое же отношение, что и Луна к Солнцу.
        Николай подмигнул друзьям и весело произнёс:
        - А всё-таки мы его не зря спасали! Чую, что польза у нас с ним будет взаимная! Пойдём, на сон грядущий прогуляемся, а по дороге обсудим - как народ сможет высказать своё мнение власть имущим депутатам сейма!
        Николай решил пока отложить свою встречу со связником и сходить к знакомым Леопольда, с которыми тот вместе учился до отъезда в Париж. Оказалось, что место встречи бывших и нынешних студентов почти совсем рядом. Минут пять ходьбы, не больше. Вечерний город со множеством костёлов и каменных домов был по-своему красив, но слишком пустынен. С наступлением сумерек людей на улицах было очень мало. Скоро наступит ночь, и тогда жители попрячутся по своим домам, а на улицах останется лишь стража. Вскоре Николай заметил «хвост». Тот же самый человек в капуцине, которого он до того приметил рядом с гостиницей. Может, человек и другой, но капуцин очень похожий.
        - Прикройте меня, за углом я отстану, - тихо шепнул Николай друзьям и глазами указал себе за спину.
        После первого поворота сыскарь укрылся за углом и стал поджидать иезуита. Тот прошёл мимо него и не заметил затаившуюся в темноте опасность. Николай бесшумно подкрался сзади и ударом кулака по голове отключил шпиона. Леопольд обернулся на непонятный шум.
        - Чего застыл! Да не убил я его! - дёрнул за рукав растерявшегося поляка Николай. - Быстро пошли, пока он не очнулся!
        Через пару минут они уже были в дешёвом кабаке, который был битком забит молодыми людьми. Только они вошли, как к Леопольду подбежал какой-то парень и стал его радостно обнимать да что-то быстро говорить по-польски. По отдельным их репликам можно было догадаться, что старые знакомые принялись вспоминать свою студенческую жизнь. Наконец Леопольд представил другу своих новых знакомых. Но встретили поляки Николая и его друзей вначале весьма настороженно, если не сказать, что даже как-то враждебно. И всё-таки после третьей или шестой бутыли вина да задушевной беседы до самого утра расстались с молодыми студентами почти что лучшими друзьями. Леопольд ушёл к себе во дворец, а Николай с друзьями вернулись в гостиницу. Их встретил хозяин и с порога заявил, что возвращать им деньги за неиспользованный ночлег не собирается.
        - Брось ты всё про свои деньги талдычить, - добродушно произнёс Николай заплетающимся языком. - Мы хорошо отдохнули и претензий к тебе никаких не имеем!
        Хозяин гостиницы облегчённо вздохнул и даже предложил своим постояльцам поесть, но те отказались. Николаю нужно было хотя бы немного поспать, а затем встретиться со связным. В это время возле гостиницы вновь появился человек в чёрном капуцине. Но иезуитскому шпиону пришлось ждать целых три часа, пока на пороге гостиницы не появилась троица друзей. «Хвост» они засекли ещё из окна гостиницы и на выходе - сразу определились с задачами. К связнику пошёл Николай, а его друзья включили эффект распределённого внимания. Когда каждый из друзей пошёл в свою сторону, человек в капуцине вначале растерялся. Он остался стоять у гостиницы, не зная, за кем ему идти. В конце концов иезуит решил, что идти нужно за самым рослым русским, но его манёвр уже отследили друзья Николая и пристали к нему с бутылкой. Старый, как мир, приём: «Дядя, купи кирпич!» Человек в капуцине пытался отнекиваться, хотел как-то обойти их, но Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич были тёртыми калачами. В этом деле на мякине так просто их было не провести. Иезуит старался и так и эдак, но его отпустили с руганью только тогда, когда Николай
уже скрылся из виду. Шпион быстренько засеменил через площадь. Метнулся к одной улице, к другой, но было уже поздно. Высокого человека нигде не было видно, а в это время Николай уже входил в мясную лавку. Дождавшись, когда покупатели разошлись, он подошёл к толстощёкому мяснику и на ломаном польском произнёс условную фразу. Получил ожидаемый ответ, после чего они поздоровались и на место торговца встал его сын, а сыскарь и хозяин лавки ушли вглубь дома.
        - Долго с вашей стороны людей не было, - с акцентом, но по-русски произнёс мясник.
        - Бережём вас, но сейчас случай особый, и поэтому я здесь. Мне нужна связь с нашим резидентом, - ответил Николай.
        - Мы с Никитиным уже наслышали о вашем появлении в Варшаве.
        - И что говорят о нас люди?
        - В целом в городе о вас люди хорошо говорят. Ставят вам в заслугу спасение от разбойников племянника князя Чарторыйского. На общем фоне бездействия властей ваш поступок имеет вес. Но люди пока не знают истины. Никитин говорит, что покушение на собственного племянника устроил сам князь Чарторыйский через своего соратника Сапегу.
        - Выходит, что люди князя знали о времени нашего перехода границы?
        - Сеть агентов иезуитов работает очень хорошо, в этом им не откажешь. Они, видать, и сообщили князю дату вашего приезда.
        - Но тогда выходит, что о моём отъезде им сообщили из Кенигсберга, - неприятно удивился Николай.
        - Не удивлюсь, если люди иезуитов есть и при дворе курфюрста Бранденбурга.
        - М-да, дела, - вздохнул сыскарь.
        - Это ещё не всё. Князь Чарторыйский знал не только о дате вашего приезда, но и о том, что вы приедете в Варшаву с предложением к польскому сейму от русского царя по поводу своего кандидата на польский трон, и поэтому решил сыграть на опережение. Если бы вы не сорвали планы князя Чарторыйского, то вас бы просто не выпустили из Польши. Последовало бы обвинение в убийстве племянника и его слуг, а затем вас бы казнили. Россия бы стала злейшим врагом для Польши, и сюда гарантированно пришла бы Франция, а следом за ней и Турция. Вы просто родились в рубашке, коли сама Святая Мария сделала так, чтобы вы приехали раньше к месту разворачивающейся трагедии и спасли Леопольда. Этот мальчик совершенно ни при чём, но он мог оказаться очень удобной фигурой в тёмной игре своего дяди.
        Известия от связника не очень обрадовали Николая, но нужно было продолжать работать. Дело закручивается одновременно и хуже, и лучше. И всё же для Николая ещё остаётся поле для политического манёвра.
        Где-то через час он был снова в гостинице, но его тяжёлый заплечный мешок был пуст. Иезуит дежурил у входа в гостиницу но Николай теперь уже не скрывался. Друзья с нетерпением и волнением ждали его возвращения.
        - Ну давай, не томи - рассказывай! - попросил Алексей Никифорович.
        - Мясник сказал, что Никитин уже сегодня будет у магнатов и передаст им деньги. Надеется, что те помогут организовать для меня выступление перед голосованием в сейме.
        - Будем верить, что магнаты просчитают свою выгоду от дружбы с нами! Теперь дело за листовками и организацией народной поддержки нашего кандидата.
        - Листовки, которые нам обещали напечатать студенты, будут готовы уже сегодня вечером. Останется только их расклеить по городу. А вот по поводу организации народной поддержки курфюрста Августа нужно будет сегодня ещё раз переговорить с нашими добровольными помощниками и уточнить некоторые детали! Необходимо торопиться к студиозам в их кабаке, пока князь Чарторыйский не придумал нам новую пакость.
        - А в чём дело? Ты узнал что-то новое? - поинтересовался Андрей Яковлевич.
        Николай рассказал им про неудавшийся коварный замысел князя Чарторыйского, который по удачному стечению обстоятельств им удалось сорвать, и про затаившегося шпиона во дворце курфюрста Бранденбурга или, что значительно хуже, - про шпиона среди людей Петра Алексеевича. Но это всё потом, а пока друзья решили дождаться вечера, чтобы начать действовать, но на выходе из гостиницы их снова ожидал сюрприз. Человек в капуцине теперь был уже не один. По крайней мере, визуально их можно было насчитать троих.
        - Упс! - произнёс Николай чуть ли не на самом пороге гостиницы и быстренько ретировался обратно.
        Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич шли вслед за ним и еле-еле успели посторониться.
        - Ты чего? Ноги нам чуть своими лапищами не отдавил! - возмутился тесть.
        - Наши соглядатаи уже на посту! - ответил сыскарь и тут же скомандовал: - За мной!
        Хозяин гостиной с интересом наблюдал за странным поведением русских, но когда в руке Николая сверкнуло серебро, то без лишних слов провёл их до запасного выхода и объяснил, как пройти дворами до соседней улицы. Друзья, не мешкая, одолели запутанный лабиринт дворовых переходов и оказались у запертой на навесной замок калитки. Хозяин гостиной предусмотрительно дал им ключ, но за это тоже пришлось платить серебром. Тихо открыв замок, сыскарь осторожно выглянул наружу. Никого. Вышли, прикрыли за собой калитку, ещё раз осмотрелись и быстрым шагом пошли в студенческий кабак.
        Все вчерашние посетители были на месте, даже Леопольд был здесь. Они с нетерпением ждали Николая и его друзей. Удивительно, но все студенты сегодня были трезвые! Друзья поздоровались - и сразу к делу. Обговорили, как и кто будет собирать людей; дату и время выхода; вопросы финансирования. Если со вторым и последним пунктом всё было довольно просто, то первый вызывал у Николая тревогу. Ему нужно было много народа на площади перед зданием сейма аккурат в день его выступления, а за день до этого - в Варшаве должны были появиться листовки с предложением русского царя польскому народу. Николай решил, что в листовках, которые развешают по городу, не нужно делать акцент на шляхте. Демократия - это решение всего народа. На это и нужно давить, агитируя людей на улицах Варшавы. Все вместе против турок, а значит, и все вместе - против французского принца Конти!
        Вернулись в гостиницу тем же путём, как и ушли. Поднялись на второй этаж, выглянули в окно. Те же три шпиона всё ещё дежурили у входа в гостиную. Так, в суете и под бдительным оком иезуитов, проходили все дни подготовки к выборам нового короля в сенате. У магнатов аппетит разгорелся, и они затребовали ещё денег. Хорошо, что у Николая на этот случай был предусмотрен резерв. Снова отнёс связнику мешок с золотом. За это время студенты уже успели подготовить листовки. Николай достаточно плотно поработал с активистами групп. Объяснил: что и как лучше делать в спокойной обстановке, а что - в случае появления стражи.
        Уж что-что, а бузить за справедливость - это уже в крови у всех студентов. Тем более, что обстановка внутри страны во время междуцарствия во всей Речи Посполитой была крайне неспокойная. Власти собирали сеймы, но толку от них не было никакого. Вся болтовня князей о политических реформах уходила в песок, ибо они сами боялись этих реформ пуще огня пожара, хотя государство нуждалось в срочных реформах. Магнаты продолжали за бесценок скупать у обедневших князей их земли. Тихим нахрапом становились крупными латифундистами и фактическими хозяевами жизни, а народ в это время стремительно нищал. Князья боялись реформ, а потому мечтали о сильной руке из Франции, которая наведёт в их доме порядок, а мелкая шляхта пока драла со своих подданных в три шкуры. Еда и одежда дорожали день ото дня, а на дорогах страны всё больше и больше появлялось грабителей и убийц. Суды брали взятки, но ничего не делали, чтобы хоть как-то улучшить ситуацию в стране. Одна надежда осталась у народа - выбор сильного короля, который сможет обуздать ситуацию и взять разваливающуюся страну под свою властную руку и навести порядок.
Таким образом, и князьям, и магнатам, и народу нужна была сильная рука, но и у князей, и у магнатов, и у народа были свои представления о сильной руке. Теперь всего лишь одна капля могла склонить весы выбора в одну или другую сторону.
        Николай пришёл именно туда и именно тогда, когда это было нужно, и именно он должен был стать той самой каплей, которая должна была решить будущую судьбу Польши. Он очень удачно использовал прозвище курфюрста Саксонии Августа II - «Сильный». Август II действительно был физически сильным человеком: ломал подковы, связывал в узел кочергу, скатывал в трубочку серебряную тарелку. Но мало того, по слухам, он уже собрал на свою коронацию десять миллионов золотом. Правда, деньги давали заинтересованные банкиры, но это уже не так важно. Важно, что для обнищавшего польского государственного бюджета эта колоссальная по тем временам сумма - была просто подарком небес. Всё это и попросил Николай отразить в листовках, которые появились в городе аккурат накануне голосования в сейме. Связник подал сигнал о том, что завтра надёжные люди будут ждать Николая и его друзей в условленном месте. Всё было готово, чтобы дать послу России выступить перед польскими депутатами.
        Наступила ночь. Хотя Николай очень волновался и раз за разом мысленно прокручивал в голове свою предстоящую речь в сейме. Но как только он посчитал, что удалось подобрать нужные слова для выступления в сейме, как тут же уснул безмятежным сном. Последней, затухающей мыслью была мысль о переводе с французского на польский - справится ли Леопольд с ролью переводчика-синхрониста? И забавно: русский посол будет агитировать против французского кандидата на польский трон на французском!
        Внезапно Николай проснулся посреди ночи от того, что отчего-то стал задыхаться. Он открыл глаза и тут же сильно закашлялся. В комнате было темно, а под дверью и за окном метались странные всполохи огня. «Пожар!» - сообразил Николай, вскочил с кровати и бросился к товарищам. Еле-еле привёл их в чувство. Они проснулись, сели на кровати и тоже стали надрывно кашлять. Николай оторвал куски ткани от простыни, смочил их из кувшина водой и, разорвав на повязки, раздал их непрерывно кашляющим друзьям.
        - Сорок пять секунд на сборы! Одевайтесь быстрее! - закричал Николай, разбил стекло на окне и стал тоже быстро одеваться.
        Вначале стало немного легче дышать, но потом дым из-за сквозняка повалил из-под двери в комнату ещё сильнее. Благо, влажные повязки помогали хоть как-то дышать, но едкий дым стал сильно щипать глаза. Они безбожно слезились, но время на сборы было уже выиграно, и теперь друзья были одеты и втроём старались открыть дверь. Почему-то у них это не получалось. Или кто-то её успел основательно подпереть, или там за дверью что-то упало и зажало её. Пытались с разбегу высадить, но - тоже безрезультатно. Крепковата оказалась дверь, да и, похоже, что с той стороны она уже занялась огнём. Метнулись к окну, высадили раму. Стёкла и её остатки полетели вниз. Выглянули наружу, но и там тоже уже вовсю полыхали многочисленные сараи с дровами и всякой рухлядью. Перепрыгнуть бушующее пламя уже было нереально. Какой-то ад в миниатюре. Огонь яростно бушевал на первом этаже гостиницы и снаружи здания. Путь вниз был отрезан. Совсем скоро должен был запылать и весь второй этаж.
        - Приплыли! - хладнокровно констатировал сей скорбный факт Андрей Яковлевич. - Давай, Николай, открывай нам запасной выход. Будь что будет - хоть к динозаврам в пасть, но жарится здесь мне больше неохота! Думаю, что вы возражать мне не будете!
        Николай молча вытащил из кожаного мешочка, который вроде талисмана висел у него на шее, золотой слиток в форме грецкого ореха. Вспомнил про потерявшего руку в пожаре английского алхимика, который ему подарил его во время поездки в Англию, и решительно чиркнул «орешком» по дымящейся стене, сквозь щели меж брёвен которой уже повалил чадящий дым. Стена плавно растворилась, и друзья увидели чей-то служебный кабинет. Книжный шкаф, письменный стол, а на нём… телефонный аппарат. Друзья понимающе посмотрели друг на друга и разом перешли в незнакомую комнату. Стена за ними спустя мгновение восстановилась. Единственное, что теперь напоминало о пожаре, - это остатки запаха дыма.
        - Интересно, где это мы и в каком времени? - с любопытством спросил Алексей Никифорович и подошёл к письменному столу.
        Огромное кожаное кресло; настольная лампа с зелёным абажуром; записная книжка и телефонный аппарат. Причём старый, массивный, с дисковым номеронабирателем.
        - Ребята, а буквы-то русские, - удивлённо произнёс Андрей Яковлевич, заглядывая из-за спины друга. - Со страной разобрались, а в каком городе?
        - Чего не знаю - того не знаю, - ответил Николай и рассмеялся.
        - Ты это чего? - спросили друзья и поглядели на него, но тут же сами прыснули от смеха.
        Всё лицо Николая было в чёрной саже. Блестели лишь одни глаза, а рот и нос ещё до сих пор закрывала тёмно-серая повязка. Прямо бандиты какие-то с большой дороги. Друзья разом сняли повязки и облегчённо вздохнули. Где-то далеко раздался знакомый звон курантов.
        - Москва! - чуть не закричал Николай, но вовремя спохватился.
        - Уже поняли, но это нам ничем не поможет, - грустно вздохнул Алексей Никифорович.
        Куранты умолкли, и тут внезапно раздалось: «Бом! - Бом! - Бом!»
        Все разом повернули головы и посмотрели на громоздкие напольные часы. Их малая стрелка указывала на три часа.
        - Какие-то сволочи поспать спокойно не дали в гостинице! - возмущённо произнёс Андрей Никифорович. - И кому это вздрямилось нас поджигать посреди ночи? Неужто это снова князь Чарторыйский? Чёрт его возьми!
        - Вернёмся в Варшаву - узнаем! Кому это невмоготу нас поскорее на тот свет отправить! - ответил Николай и уютненько пристроился на кожаном диване.
        - Ты что это? Спать здесь собираешься? - возмутился тесть.
        - А что? Пусть там, в гостинице, всё пока без нас догорит, а завтра у меня или уже сегодня… ответственный…
        Предложение оборвалось и тут же раздалось безмятежное сопение. Николай уснул аки младенец в люльке.
        - Смотри, и правда спит. Ну ты только погляди на него! Настоящий путешественник во времени. Спит при первой же возможности, в любой обстановке и в любое время дня и суток. Пойду хоть дверь проверю: закрыта ли она? А то сдуру ломанётся к нам кто-нибудь в гости!
        Алексей Никифорович подошёл к обитой коричневой кожей двери. Осторожно открыл её и быстро выглянул наружи. За ней оказался длинный коридор, а в конце его за столом сидел военный в фуражке с синим верхом. Тесть быстро ретировался и закрыл за собой дверь и тут же тихонечко повернул торчащий в замке ключ. Развернулся лицом к Андрею Яковлевичу и загадочным голосом произнёс:
        - А хочешь, я скажу тебе, где мы находимся?
        - Ну и где?
        - На Лубянке! И, скорее всего, годика так тридцать седьмого. Сам бы ни за что бы сюда не пошёл! Ни за какие коврижки! Так вот - зять, спасибочки, поспособствовал, а сам спит без задних ног и в ус не дует!
        Друзья разом посмотрели на мирно спящего Николая, грустно вздохнули и пристроились в креслах подле него. Уснули тут же, практически мгновенно. Нервы у старых солдат оказались ещё те. Хоть и ворчат, но дело своё знают туго. Друзья спали и не слышали, как часы отбили: четыре часа, пять, шесть, семь… Но когда кто-то за дверью стал к ним ломиться, то Алексей Никифорович с Андреем Яковлевичем вскочили разом, а Николай… продолжал рассматривать подробности, наверное, уже десятого или двадцатого сна. Спросонок Алексей Никифорович не сразу разобрал, где он находятся, а в это время за дверью командный голос требовал навести порядок.
        - Дежурный! Это почему дверь в моём кабинете закрыта? Я её специально вечером не запирал, чтобы с самого утра связист смог проверить мой телефонный аппарат!
        - Никак не знаю, товарищ майор! - отозвался молоденький голос.
        - А кто тогда знает, если дежурный по этажу не в курсе, что у него на вверенном ему участке делается! - угрожающе рявкнул майор.
        И тут ещё на столе надрывно зазвонил телефон. В итоге получился самый настоящий кавардак: в дверь настойчиво ломится нервный майор, дежурный орёт по телефону на слесаря, а телефон в кабинете этого же самого майора - надрывно звонит и звонит.
        - Буди Николая! Сматываться пора! - громко зашипел Андрей Яковлевич.
        Они разом принялись трясти Николая, а тот как на грех так крепко спал сладким сном и никак не мог проснуться. Он только сонно отмахивался от них, как от надоедливых мух. Видимо, всё-таки сказалась неделька напряжённой подготовки к голосованию в польском сейме.
        - Там кто-то есть! - взволнованно закричал за дверью майор. - Выбивай замок! Дежурный, да где ж ты, твою мать! Слесаря давай сюда скорее! Ай, вас дождёшься, когда нужно, - вечно чёрт знает где шатаетесь!
        В дверь перестали ломиться. Раздался характерный звук передёргивания затвора пистолета и почти сразу же подряд - два выстрела. Пули разорвали древесину рядом с замком. Дверная ручка двери снова лихорадочно задёргалась. Но надёжная советская дверь не поддавалась. Снаружи снова выругались, и тут Николай вскочил как ошпаренный.
        - Я же в сейм проспал!
        Снова с гулким эхом прокатился по длинному коридору звук от двух выстрелов, и дверь резко распахнулась. На пороге стоял майор НКВД в форме, фуражке и с пистолетом «ТТ» в руке, а перед ним, в его личном кабинете, трое каких-то «ряженых» в странных одеждах, да ещё и со шпагами на поясе. Офицер остолбенел от неожиданности. Он ожидал увидеть в кабинете что угодно и кого угодно, но только не «ряженых». В это время к нему подбежал молоденький солдатик, а за ним, еле-еле поспевая, семенил пожилой слесарь с тяжёлым чемоданом с инструментами.
        - Товарищ майор… - начал было отчитываться дежурный, но его прервал офицер.
        - Дежурный, твою мать! Под трибунал у меня захотел? Это что у тебя за цирк в моём кабинете?!
        - Никак не знаю, товарищ майор! Вот, еле-еле нашёл слесаря! А в кабинет ваш, как вы его закрыли вчера вечером, так он и стоял до вашего прихода! Никто в него не входил! - отчитывался дежурный по этажу.
        - А это тогда - кто, по-твоему? Святая троица или святой дух? - грозно рявкнул чекист и гневно посмотрел на поникшего дежурного.
        Николай не стал выяснять, какой именно «цирк» имеет в виду майор НКВД, а пока тот спорил со своим подчинённым, повернулся к стене, через которую они попали в его кабинет, и провёл по ней золотым «грецким орехом». Стена исчезла. За спиной у Николая раздался тяжёлый удар об пол, потом зазвенел металл и раздался испуганный старческий голос:
        - Боже, сохрани меня! Боже, сохрани меня!
        Это слесарь от страха выронил из рук тяжёлый картонный чемодан с инструментами. Слабенький замок не выдержал, инструменты высыпались из него, а слесарь стал быстро-быстро креститься. Стена за «ряжеными» вновь восстановилась, а люди за ней пропали. С майора спала пелена наваждения, забежал в кабинет, стал метаться по нему, выискивая пропавших «ряженых». Не найдя их, остановился и совершенно невпопад закричал: «Стоять! Стрелять буду!» - нервно затряс пистолетом, но стоять уже было некому Чекист растерянно оглядел свой кабинет. На пороге замерли с такими же растерянными лицами солдат и слесарь, а на кожаном диване лежали грязные тряпки. Ровно три штуки. Именно столько, сколько в его кабинете было странных людей…
        - Или привидения? - тихо произнёс майор.
        Он первый раз в своей жизни перекрестился, а затем медленно, грузно сел на диван рядом с уже никому не нужными тряпками. Тяжело вздохнул и тихо произнёс:
        - Что теперь со мной будет?
        Рядом с ним, с круглыми от удивления и страха глазами, стоял бледный как мел молоденький дежурный по этажу и всё ещё продолжающий креститься седовласый слесарь.
        В это время друзья оказались на чудом сохранившемся фрагменте второго этажа их гостиницы в Варшаве. Обугленные стены ещё дымились, стоял отвратительный запах, и друзья снова тяжело закашлялись.
        - Там кто-то ещё есть! - раздались голоса под наполовину сгоревшей стеной.
        Николай посмотрел вниз. Под ними с баграми наперевес стояли трое мужиков. Они, высоко задрав головы, с удивлением и страхом смотрели, как на единственном целом бревне балансировала троица в чистой, дорогой одежде со шпагами на боку, но с чёрными от копоти лицами. Поляки могли поклясться, что ещё мгновение назад там, наверху никого не было. Мужики разом перекрестились, дружно громко воскликнули:
        - Matka boska! - и тут же разом упали на колени перед возникшей ниоткуда «святой троицей».
        Хотя друзья и кричали им сверху чтобы те поскорее встали и помогли им спуститься вниз, но до сознания мужиков было не так и просто достучаться. Они долго ещё крестились и не могли поверить, что перед ними самые обыкновенные, живые люди.
        Николай всё же не опоздал. «Чудесное» воскрешение «святой троицы» богобоязненные поляки отнесли ко «Знаку свыше», и толпа чуть ли не на руках принесла всех троих друзей в здание Сейма. Выступление русского посла состоялось вовремя и имело огромный успех, ибо почва среди магнатов и поддерживающей их шляхты победнее до того уже была заранее хорошо удобрена золотом.
        Леопольд отработал переводчиком-синхронистом на все сто. Даром, что ли, разве провёл в Париже почти пять лет? Плакаты по всему городу с портретами курфюрста саксонского Фредерика Августа II и с обещанием подарить Польше десять миллионов золотых тоже внесли свою неоценимую лепту в общее дело. Собравшиеся в Сейме депутаты втихаря показывали друг другу листовки и мысленно прикидывали: сколько каждому из них достанется от этой фантастической суммы - в случае их «правильного» голосования. За окнами Сейма тысячная толпа народу скандировала: «Август-Сильный!» Нам нужен «Август-Сильный!» Депутаты не могли отказать себе в удовольствии показать себя истинными поборниками демократии и даже во время дебатов апеллировать к «мнению народа», чего ранее за избранниками Сейма никогда не наблюдалось.
        Князя Казимира Чарторыйского появление русского посла в зале под дружное скандирование толпы на улице: «Святой! Свято!» - привело к полной потере дара речи. У Николая сложилось такое впечатление, будто бы князь увидел перед собой живое привидение. Чарторыйский так и не смог произнести ответную речь, хоть маршалок сейма давал ему возможность выступить с опровержением.
        Так двадцать третьего июня тысяча шестьсот девяносто седьмого года сейм утвердил королём Речи Посполитой курфюрста саксонского Августа II, а уже в августе в Кракове прошла его коронация. Саксонский курфюрст стал Августом I Сильным. Пётр Алексеевич же получил именно то, что он и хотел. А шпиона в рядах Великого посольства так и не нашли. По всей видимости, особенности строения дворца курфюрста Бранденбурга позволили недругам подслушать разговоры русских послов. В те времена частенько даже в спальнях царствующих особ имелись тайные слуховые окна. Прокол, однако, со стороны русских послов, но хорошо всё, что хорошо кончается.
        Глава 7
        Голландский дебют
        Ещё три века назад Амстердам был лишь небольшой рыбацкой деревушкой в устье реки Амстел, недалеко от места её впадения в залив Зюйдерзее на Северном море. Само название деревни означает - «дамба на реке». Так как именно с её строительства люди начали в этих местах отвоёвывать жизненное пространство у сурового северного моря. Трудолюбие, неприхотливость и предприимчивость позволили голландцам построить притягательный для европейцев торговый город, в который в большом количестве стали прибывать иностранцы в поисках удачи в торговле и личного счастья. Религиозные гонения гугенотов во Франции давали Голландии новую рабочую силу, а из соседней Англии уезжали в Голландию католики. Получалась эдакая Мекка народов и религий. В Европе возник новый центр негоцианства, промышленности и банкиров. На месте болот появился испещрённый каналами город. Его построили на множестве искусственных островков и островов, которые соединились между собой целой вереницей больших и малых мостов. Увиденное так поразило Петра Алексеевича, что впоследствии он построит на бескрайних, гнилых болотах свой город. На берегу Невы, по
такому же принципу, что и Амстердам, возник красавец город Петра Великого, в возможность строительства которого не верили не только его современники, но даже ближайшие соратники.
        Но пока Петра Алексеевича даже больше интересовал морской флот голландцев, а он был больше, чем весь флот Европы, вместе взятый. Каждый четвёртый корабль из пяти, которые бороздили северные моря, были голландскими. А с площади Дам в Амстердаме можно было одновременно видеть более тысячи парусников, пришедших сюда со всех краёв света. Их мачты и снасти образовывали такой густой лес, что за ним даже трудно было разглядеть яркое дневное солнце. Огромная вереница огромных пакгаузов, отстроенных поблизости от порта, служила складами для товаров со всей Европы. Один из путеводителей тех времён называл их «складами Вселенной». Сюда стекались самые разнообразные вещи и продукты из Индии, Индонезии, Америки и, конечно, из самой Европы. Даже для соседней Англии не делалось исключения. Для того чтобы товар с туманного острова попал во Францию, нужно было не просто пересечь разделяющий государства пролив Ла-Манш, а плыть сначала в Голландию, там товар разгружать в амстердамские пакгаузы, платить голландцам пошлину, а затем уже они сами, на своих кораблях, везли товар во Францию и вновь платили пошлину, но уже
французам. Таким образом, для англичан товар становился значительно дороже. Они возмущались, протестовали, но ничего пока сделать не могли.
        Что ещё интересовало Петра Алексеевича в Голландии - это различные механизмы. Он любил технику и прекрасно понимал, что без неё не будет должного ускоренного развития России. В той же самой Голландии благодаря высокой механизации производительность труда была значительно выше, чем в сопредельных государствах. На голландских кораблях матросов служило чуть ли не в два раза меньше, а там, где в других странах на верфи ещё трудились люди, у голландцев работали механизмы. Соседи Голландии тратили на строительство своих кораблей месяцы, а голландцы - лишь две-три недели, и их корабли были гораздо дешевле. Оттого многие страны покупали в Голландии корабли, а попавшие в кораблекрушение купцы за пару недель получали от голландцев и новое судно, и новый товар. Пётр Алексеевич ещё раньше знался со многими голландцами, которые приезжали на заработки в Россию. Они трудились на верфях, работали кузнецами, плотниками. Оттого он так и стремился в Голландию, причём делал это осознанно, ибо считал, что именно здесь он сможет постигнуть все тайны инженерных знаний настоящего корабела. Пётр Алексеевич знал и язык
простого народа Голландии. Правда, у него была эдакая портовая смесь немецкого с голландским, но его прекрасно понимали и матросы, и мастера на верфи. Голландская элита же предпочитала говорить на французском.
        В начале августа государь во главе восемнадцати волонтёров прибыл в Амстердам. Но устраиваться на работу он решил на Саардамскую судостроительную верфь. Голландцы, которые жили в России, рассказывали ему, что это самая лучшая верфь в Голландии. Для Петра Алексеевича начиналась подготовка к настоящему делу, которое он любил и всегда боготворил, - это строительство больших морских кораблей. В Саардаме он случайно встретил кузнеца Геррита Киста, с которым был знаком ещё по строительству Азовской эскадры. Разговорились. Кузнец пригласил русского царя к себе домой, а Пётр Алексеевич не чурался маленького, простенького домика. Он нашёл себе в Саардаме бесплатный кров над головой, и его сей факт в немалой степени обрадовал. Совсем крохотный домик, но наш царь был без претензий на излишнюю роскошь, тем более что он теперь вновь стал обыкновенным волонтёром Петром Михайловым. В первый же день русский царь сам, на свои деньги купил необходимые для работы инструменты и вместе с Николаем и Меншиковым отправились на верфь. Царь первый раз в своей жизни на строительстве кораблей видел такое изобилие
вспомогательной техники, и это вызывало у него воистину детский восторг и любопытство. Пётр Алексеевич с удивлением наблюдал за работой механических пил, которые сами, без людской помощи, распиливали брёвна на доски.
        - Смотри, Николай, что эти заморские черти понапридумывали! Ты это записывай всё, записывай и срисовывай потщательнее! Да, подробно, чтобы понятно было, что да как у них работает, дабы потом нам всё, что у них полезное есть, так же само можно было сделать! - старался перекричать шум от многочисленных молотков и механизмов Пётр Алексеевич.
        - Уже сделано, государь!
        - Ладно, тогда пора нам и топориками помахать!
        Махание топориками проходило с утра до вечера, но Петру Алексеевичу это было только в радость. Вскоре благодаря знакомству с бургомистром Амстердама, удалось перейти на верфь «Ост-Индской компании», расположенной прямо в этом же городе. Оказалось, что российские голландцы немного обманули Петра Алексеевича и в Саардаме строились исключительно маломерные гражданские корабли. Вся военная флотилия и большие купеческие корабли строились исключительно в Амстердаме.
        Переезд из Саардаме в Амстердам оказался только на пользу Николаю. Теперь после работы он мог учиться в университете. Несмотря на то, что в нём в ту пору было всего лишь два факультета: философии и торговли, Николаю удалось найти профессора, француза по происхождению, который ранее у себя на родине занимался вопросами геологии и картографии, но был вынужден оттуда уехать по личным мотивам. Вместе с учёным французом сыскарь до ночи штудировал минералы и геологию. Профессор был рад единственному своему ученику который согласился изучать геологию. Потому что в Амстердаме молодые люди, кроме торговли и банковского дела, ничего не хотели знать. Торговлей жили все голландцы, они были просто помешаны на торговле и банковском деле. Николай регулярно платил за своё образование, и профессор был рад появлению стабильного дохода. И снова Николаю здорово помогло превосходное знание французского и латыни. Поэтому и обучение у него шло гораздо быстрее, а профессор был весьма рад общению на родном языке. Параллельно геологии Николай мало-помалу на верфи постигал практический голландский, ибо там все термины и
указания мастера давались только на этом языке.
        Возвращаться из университета часто приходилось уже далеко за полночь. Идти по тёмным улицам Амстердама, когда все порядочные люди видели уже не первый сон. Городская стража попадалась на пути не часто, так что каждый ночной бродяга был фактически предоставлен сам себе. Твоя жизнь - в твоих руках.
        Любой ночной город - это совершенно другая реальность. Тем более город, который почти полностью расположен на воде и испещрённый многочисленными каналами. Город с множеством возможностей скрыть, хотя бы на время, следы очередного убийства. Город, переполненный неприжившимися чужаками в не меньшей степени, чем той же самой водой. Так что ночной Амстердам с его многочисленными лодками, в которых бездомные ночевали целыми семьями, и узенькими, тёмными улицами, где прямо на земле находили своё пристанище кланы воинствующей нищеты, было ещё то место.
        - Дядя, дай гульден. Так кушать хочется, что аж переночевать негде! - раздался жалобный мальчишеский голос из-под моста, по которому в это время проходил Николай.
        Мост был узким, буквально на одну телегу. Николай остановился у перил и хотел заглянуть вниз, но почувствовал, что с двух концов моста к нему уже неторопливой, вальяжной походкой подходили два «добрых» молодца.
        - Ну, что смотришь, дядя? Помоги малому! Тебя же просят! Ведь не обеднеешь, если ребёнку подашь! Ишь, как сам вырядился, а как бедному подать милостыню, то сразу жаба душит! - на ломаном голландском, с насмешкой произнёс тот, что справа.
        Сыскарь быстро оценил противников. Оба были низкорослыми, но крепкими парнями. Скорее всего, портовые грузчики. Различались меж собой лишь только цветом волос: один рыжий, а другой чернявый.
        - Решили ночью подзаработать, «добрые» люди? - с такой же насмешкой ответил Николай.
        - Джо, он над нами издевается или нам это только послышалось? - спросил рыжий.
        - Он явно не любит детей, Билли! А таких нужно учить, и учить серьёзно! - произнёс чернявый и выхватил из-за спины нож.
        То же самое сделал и его напарник. Так, с ножами в руках, ночные грабители с кривыми ухмылками на лицах стали приближаться к своей жертве. Они старались прижать Николая к перилам, чтобы тот не сумел от них сбежать. Сыскарь молчал и внимательно отслеживал действия воров, а пока доставал из ножен шпагу. И тут рыжий резко метнул в него здоровенный нож. Целился прямо в лицо. Может, даже в глаз, а чернявый, под отвлекающий манёвр подельника, сразу бросился к Николаю с надеждой побыстрее всадить тому в живот кривой нож. Теоретически расчёт грабителей был верен, но в том случае, если бы их жертва была безоружна и физически не подготовлена к подобным ночным встречам. Но ворам не повезло. Николай мгновенно отбил гардой летящий в него нож и тут же приставил лезвие шпаги к горлу вора, уже готового посадить его на перо.
        - Стоять, не двигаться! - приказал Николай рыжему, который, по бычьи наклонив голову, шёл в атаку. - Не то насажу твоего дружка на шпагу, как толстую навозную муху!
        Вор не захотел повиноваться, и сыскарю пришлось проделать небольшое акробатическое шоу. Не выпуская чернявого из зоны поражения шпагой, быстро перекинуть её из правой руки в левую и тут же правой ногой с разворота, ударом носка сапога по виску, остановить наглого рыжего. Тот ещё по инерции пролетел немного наискось вперёд и затих, ударившись лицом о брусчатку моста. Чернявый нутром понял, что случилось непоправимое, истошно закричал и, уже не глядя на шпагу пошёл на Николая. Он ничего не соображал, а потому сам себя насадил на остриё. Она пронзила его в самое горло. Подкатив глаза, вор упал на колени и завалился на бок.
        - Вот и ста-анет на у-улицах ти-ише! - пропел вполголоса сыскарь на мотив песни закрытия Олимпийских игр в Москве в таком далёком восьмидесятом году и задумался, что московская Олимпиада была не в далёком прошлом, а ещё будет в далёком будущем.
        - Дядя, вы ещё не ушли? - вдруг снова раздался голос мальчишки из лодки.
        - Пока ещё нет.
        - А бандиты ушли?
        Николай посмотрел на двух лежащих на мосту воров, и ему стало как-то неловко за ту поспешность, с которой он решил их судьбу. Заглянул в лодку, но было темно и совершенно не разобрать, кто там находится.
        - Можно сказать и так. Теперь они от нас с тобой очень далеко.
        - Это хорошо, что далеко! А мог бы ты меня развязать, пока их нет?
        - Во чёрт, так они тебя ещё и связали? - удивлённо спросил Николай.
        - Я у них по ночам приманкой для ловли припозднившихся прохожих работаю. Отвлекаю внимание, а за это время воры делают своё дело. Ты уж не обижайся на меня. Мне действительно есть очень хочется, а они мне за заманенного прохожего давали немного еды. Днём под мостом связанный с кляпом во рту сидел, а ночью кляп вытаскивали и под страхом смерти заставляли «работать».
        Сыскарь теперь уже не жалел убитых упырей. Быстро вытер лезвие шпаги об одежду ближайшего из них. Приценился, как удобнее будет спуститься в лодку. Она была привязана к средней опоре моста, но так, чтобы её нельзя было достать ни с одного, ни с другого берега. Судя по голосу там, на дне лодки, лежал мальчонка лет девяти. Он был привязан к лодке, и расчёт был явно на то, что если и развяжется, то уйти с лодки ему всё равно будет некуда: кругом вода, а над ним - гладкая, мокрая опора, по которой так просто, без посторонней помощи, на мост не заберёшься.
        - Подожди, я сейчас! - крикнул мальчишке Николай, перелез через перила и осторожно спустился по мостовой опоре в лодку.
        Спускаться с моста было не так и сложно. Оказавшись в лодке, сыскарь не мешкая ножом перерезал верёвку и освободил мальчишку. От близости воды и от длительного неподвижного состояния тот замёрз и теперь у него зуб на зуб не попадал. Николай снял с себя голландский шерстяной камзол и укутал в него «спасёныша».
        - Спасибо, - произнёс мальчишка.
        - Тебя как зовут-то?
        - Петрус.
        - Николай, - ответил сыскарь и протянул мальчишке руку.
        - А лет сколько?
        - Не знаю, - пожал плечами мальчишка.
        Маленькая ладошка Петруса, которому действительно на вид было где-то около девяти, утонула в мощной лапище нового знакомого, но глаза светились от счастья. Его уважали и здоровались с ним, как со взрослым.
        - А ты иностранец?
        - Как видишь и слышишь. Я ещё только учусь вашему языку, - скромно ответил Николай.
        - У тебя не так и плохо уже получается, - важно ответил «спасёныш».
        - Ты действительно живёшь в этой лодке?
        - А куда мне деваться? Родителей у меня нет. Братьям и сёстрам не до меня. У них самих жизнь на мою похожа. Я уже убегал от бандитов, но они меня ловили, избивали и снова заставляли «работать» на себя.
        - Невесёлая у тебя была жизнь, - вздохнул Николай. - Ну, давай выбираться на берег, а то мы с тобой в этой лодке посреди ночи как-то очень странно смотримся.
        Николай подсадил мальчишку, и тот довольно ловко забрался на мост. Сыскарь закинул следом камзол, чтобы не мешал забираться наверх. Лезть по мокрой опоре это действительно было сложно, но с таким ростом, как у Николая, ему удалось всё же ухватиться за перекладину и подтянуться. А дальше уже дело техники. Не прошло и несколько минут, как Николай тоже был на мосту. Мальчишка стоял у перил в накинутом на плечи камзоле. Тот был длинный, совершенно не по размеру, и оттого фигурка «спасёныша» на фоне яркой ночной луны выглядела весьма трогательно. Что удивительно, мальчишка не обращал никакого внимания на лежащие рядом с ним трупы воров. Он больше беспокоился за своего нового знакомого, чтобы тот не сорвался и не упал в воду.
        - Осторожно! - закричал он, когда сыскарь подтянулся, чтобы выбраться на мост.
        - Согрелся? - спросил Николай, беря мальчишку за руку.
        - Ага, спасибо!
        - Ну, тогда пойдём!
        Петрус даже не спросил: «Куда?» Его детская интуиция была спокойна, и он полностью доверился великану.
        - А ты русский царь? - спросил мальчугашка, пытаясь угнаться за широкими шагами великана.
        - Почему ты так решил?
        - Но ты же большой! А я знаю, что к нам в город приехал огромный русский царь!
        - Русский царь ещё больше меня! - назидательно произнёс Николай.
        - Да ну-у! - воскликнул Петрус и от неожиданности резко остановился.
        Ещё раз внимательно оглядел своего нового знакомого и с сомнением произнёс:
        - Врёшь!
        - Спорим! - ответил Николай.
        - А на что?
        - Если ты мне проиграешь, то будешь меня слушаться и учиться!
        - А давай! Всё равно ты мне проиграешь. Потому что я никогда в жизни не видел таких высоких людей, как ты!
        До гостиницы добрались за полчаса. За это время Петрус рассказал о себе практически всё. Всё, что помнил. Николай тоже поделился, но, понятно, далеко не обо всём. У сыскаря был собственный ключ от входной двери, который он получил по особому распоряжению Петра Алексеевича. Царь одобрял стремления Николая к знаниям и всячески поощрял его студии. Открыли дверь, умылись, тихонько поели под дружный храп волонтёров, который раздавался из разных комнат, и пристроились на боковую. Петрус прижался к своему новому знакомому, согрелся и быстро уснул. Николай погладил спящего мальчишку по голове и не заметил, как тоже отключился. Намаялся, однако, за день.
        - Это что здесь за ночлежка такая?!
        Николай с трудом открыл глаза и увидел стоящего над ним Петра Алексеевича. Тот грозно смотрел на прижавшегося к сыскарю мальчишку.
        - Тише, Пётр Алексеевич, пусть Петрус ещё поспит, а я тебе на кухне пока расскажу его историю.
        - Петрус? Пётр, что ли? - удивился царь.
        - Получается, что так. Он голландец. Хороший и, по-моему, очень смышлёный мальчишка! Не смотри, что маленький, а чую, будет толковый! - представил царю нового жильца Николай и прикрыл спину спящему мальчишке одеялом.
        Впервые в жизни Петрус почувствовал себя в безопасности и оттого спал буквально «без задних ног». Пётр Алексеевич принял «найдёныша» и разрешил ему жить вместе с российским посольством. С лёгкой руки сыскаря Петруса за глаза иногда называли «Голландчёнком Петра Великого». Пока Николай был на учёбе, царь после работы на верфи лично занимался с мальчишкой цифирью и русской буквицей. Остальными науками с ним занимались Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич. Петрус не спорил, не пытался сбежать от учёбы. Он проиграл спор и честно терпел все трудности учёбы. К тому же у него перед глазами был пример Николая, который был занят целый день. С раннего утра на верфи, а потом до позднего вечера - в университете. Через три месяца Петрус уже весьма бойко говорил по-русски. К тому времени волонтёры закончили строительство своего первого фрегата «Пётр и Павел». Петрус тоже чем мог помогал на верфи, а по окончании строительства принимал участие в торжественном спуске корабля на воду. Глядя, как величавое судно первый раз закачалось на волнах, он про себя дал зарок: стать самым главным на таком же большом
корабле. Мальчонка быстро стал своим среди русских и искренне привязался к ним. Привыкли к нему и посольские. Теперь они стали для Петруса, или, как его теперь частенько называли, Петрушки, его новой большой семьёй.
        Через знакомства в университете Николаю удалось выйти на многих интересных и полезных для интересов посольства людей, а через них - получить чертежи самых разных технических приспособлений. Пётр Алексеевич радовался каждому новому чертежу и всё больше и больше задумывался о школе инженеров в России и об Академии наук. Без подготовленных людей эти чертежи так и останутся всего лишь никчёмными листами бумаги. Поэтому параллельно с добычей различных полезных сведений шла активная вербовка специалистов. Набрали уже больше тысячи человек, и это ещё был не предел. Хорошие заработки в России привлекали многих, но люди всё шли и шли. Формировались команды, и на кораблях их увозили в Архангельск, а оттуда уже дальше, в глубь России.
        Пётр Алексеевич в свободное от работы на верфи время посещал самые различные мануфактуры, вникал во все тонкости процесса производства; бывал в госпиталях, на операциях и вскрытиях. Необходимо было основывать в России и военную медицину, и царь лично вникал в науки, чтобы быть на равных с любым специалистом. Он терпеть не мог командовать людьми, если не понимал саму суть процесса.
        Но, что было интересно, в Голландии - стране корабелов - суда мастера строили в основном по личному опыту и на глазок. Даже самые лучшие из них не могли рассчитывать параметры корабля, его осадку; обосновать пропорции формы корпуса; вычислить требуемую площадь парусов; определить будущую грузоподъёмность судна. А когда Петр Алексеевич просил мастера показать и разъяснить элементы конструкции кораблей на чертежах, то тот терялся и не мог квалифицированно ответить на вопрос. Это и злило, и расстраивало царя. Пока в один из дней Николаю благодаря приличному знанию английского не удалось познакомиться с английскими купцами, которые поведали, что у них в Англии все корабли строятся по чертежам и их параметры заранее рассчитываются инженерами. После того как английские дипломаты подтвердили полученные сведения, Пётр Алексеевич через посольскую службу связался со двором короля Англии Вильгельмом III, который «по совместительству» был и штатгальтером Голландских штатов. Узнав об интересе русского царя к кораблестроению, он дарит Петру Алексеевичу в подарок изящную, богато отделанную скоростную яхту,
которая была вооружена двадцатью медными пушками.
        Подарок обрадовал государя. Ему захотелось побыстрее увидеть яхту. Но именно возможность обрести инженерные знания в области кораблестроения для Петра Алексеевича стала мощным стимулом непременно посетить Англию, а прекрасная яхта лишь раззадоривала его любопытство. Король Англии Вильгельмом III присылает за русским царём две яхты и три корабля, и девятого января тысяча шестьсот девяносто восьмого года Пётр Алексеевич под выстрелы салюта отбывает в Англию.
        Двое суток в пути, и вот уже набивший оскомину вид постоянно волнующегося северного моря сменяется очертаниями береговой линии, а затем на горизонте появляется дельта реки Темзы. Ещё проходит немного времени - и с борта яхты «Транспорт Роял» открывается прекрасный вид на Лондон, если, конечно, не заглядывать за его архитектурную ширму и не поинтересоваться: как там выглядят улицы Лондона? Но не будем об этом говорить подробно. Поверьте, вас бы не обрадовал вечерний променад по ним, если вы, конечно, не поклонник экстрима.
        Все города мира строились на берегах рек, и по замыслу архитекторов именно с реки - вид города должен был поразить прибывающих гостей. Лондон не был исключением из правил. Даже королевский замок Тауэр стоит на реке Темза так, чтобы произвести максимальное впечатление. Николай находился вместе с Петром Алексеевичем и его свитой на верхней палубе яхты, когда она проходила мимо дворца. Глаза царя вновь горели любопытством и нетерпением. Ему хотелось побыстрее пощупать Лондон своими могучими руками, попробовать его на вкус. Ведь только тогда можно будет понять: что он значит и для чего он ему?
        Так Николай в составе посольства Петра Алексеевича снова прибыл в Лондон. «Сколько же для меня прошло лет? Пять, десять или уже все сто пятнадцать? Создателя волшебного «грецкого ореха» алхимика Рональдо уже давно нет в живых, но кто-то же сейчас живёт в доме, подаренном мне банкиром Его Величества королевы Елизаветы I Томасом Грешема, да и чей он сейчас, этот дом?» - размышлял Николай, глядя на удаляющийся Тауэр. Визит Петра Алексеевича в Англию был неофициальным. Оттого торжественной встречи делегации протоколом не предусматривалось, как и остановка яхты подле дворца.
        - А ты мне, Николай, говорил, что ихний Лондон маленький?! - восторженно произнёс Пётр Алексеевич, с любопытством вглядываясь в каменные строения на берегах Темзы.
        - Так это когда ещё было? - с наивным видом ответил Николай. - Уже сколько лет я здесь не был?
        - Не-е, видать, их город не меньше моей Москвы будет! А где у них здесь верфи и мануфактуры, помнишь?
        Николай мысленно почесал затылок. Ведь за сто с лишним лет здесь всё могло сильно измениться.
        - Плоховато помню, Пётр Алексеевич. Меня тогда возили по верфям и мануфактурам, отчего я и дорог-то их чётко не запомнил.
        - Видать, опять тебя Ивашка Хмельницкий тогда здорово одолел, вот сейчас и страдаешь оттого слабоумием? - царь хитро посмотрел на Николая и рассмеялся. - Ладно, не мучь свою голову! Вижу, что зараз работа на голландской верфи и учёба в университете тебе даром не далися! Чай, провожатые на верфи у них найдутся да толковых людей на мануфактуры, дабы объяснили нам, что да как, тоже найдут. Дабы мы смогли здесь в ихней Англии всё получше разглядеть и разузнать поболе и поподробнее! А ты пока отдохнёшь от учёбы, глядишь, к тебе память возвернётся!
        Вслед за царём рассмеялся и Меншиков, а за ним и остальная свита Петра Алексеевича. Николай лишь сконфуженно смотрел на удаляющийся Тауэр. Там, недалеко от королевского дворца, находился или всё еще находится его дом.
        Начиналось четырёхмесячное пребывание Петра Алексеевича и его свиты в Лондоне и Дептфорте. Николай, чтобы не прерывать своего образования по геологии, пошёл учиться, причём в колледж Грешема, на факультет геологии. Того самого Томаса Грешема, королевского банкира, с которым ему довелось познакомиться во время прежнего посольства в Англии.
        В один из дней Николаю с большим трудом, но удалось вырваться из суматошной круговерти общений, посещений, учёбы и бесед. Ему ещё, вдобавок ко всему, приходилось работать личным переводчиком Петра Алексеевича. Но сегодня царь со своими слугами развлекался ввиду дурной лондонской погоды, а Николай отпросился побродить по городу. До Тауэра нанял экипаж, а там решил пройтись пешком по местам своей былой боевой славы. Казалось, что за сто лет так ничего и не изменилось. Даже Великий пожар обошёл эти улицы стороной. Трёхэтажное, тёмное каменное здание, те же двери, а из них выходит…
        - Рональд! - крикнул Николай.
        Молодой человек оглянулся и удивлённо посмотрел на хорошо одетого, высокого незнакомца со шпагой на боку.
        - Извините, разве мы с вами знакомы, сэр?
        - Прошу прощения, но вы очень похожи на человека, который ранее жил в этом доме. Его звали Рональд.
        - Это был мой прадед, и он действительно жил в этом доме! А кто вы, сэр?
        - Меня зовут Бельский Николай.
        - Как вы сказали вас зовут - Бельский?
        Молодой человек остановился и отчего-то стал вглядываться в черты лица Николая. А буквально через мгновение весь просиял.
        - Поразительно! Прямо как на портрете! Действительно, вы - тот самый сэр Бельский! Извините, что сразу не представился. Меня зовут Джованни. Я правнук Рональда. Но как вы всё-таки похожи на своего предка!
        - Вы тоже очень похожи на Рональда, - ответил Николай.
        - Но откуда вы могли знать, как именно выглядел мой прадед? - с сомнением в голосе спросил Джованни.
        - Родовая память позволяет нам помнить очень многое. Нужно только уметь ею надлежащим образом пользоваться, - ответил Николай.
        - Говорят, что мой прадед тоже очень замысловато говорил. Вы, наверное, хорошо бы поняли друг друга! - А впрочем, что мы стоим на улице? Идёмте в дом! Это же, в конце концов, ваш дом! У меня все бумаги на имя Бельского Николая Ивановича сохранены, и в мэрии, в архиве, они тоже имеются. При желании можете всё проверить! У меня и отчёт за все годы в полном порядке.
        Джованни провёл Николая в комнату бывшего владельца этого дома, которого Николай отправил через стенку в гости к динозаврам и птеродактилям. Сейчас он как раз стоял рядом с ней. Даже письменный шкаф в противоположном углу - тот же самый.
        - Вы, наверное, только недавно приехали из России? - спросил Джованни, доставая из шкафа бухгалтерские книги.
        - Где-то месяц назад. Я приехал с посольством, вместе с царём России - Петром Алексеевичем.
        - Садитесь к столу, сейчас я попрошу заварить нам чай, а пока можете посмотреть отчёт с тех пор, как ваш прадед приобрёл этот дом.
        Джованни положил толстые книги с записями на стол перед Николаем, а сам ушёл в соседнюю комнату, но быстро вернулся.
        - Вот и ваш прадед тоже у нас в Лондоне был с русским посольством, - с порога продолжил Джованни, расставляя перед Николаем две чашки и пару блюдец, которые он принёс с собой. - Ваш прадед даже имел честь общаться с Её Величеством королевой Елизаветой! Но я отвлёкся от дела. Сейчас постояльцев в доме стало гораздо меньше, а оттого и доходы не столь велики. Но, я думаю, что это временное явление и в следующем году станет лучше. Если пожелаете, то могу перед вами отчитаться за все сто семнадцать лет! Все деньги, накопленные за это время, лежат в банке на вашу фамилию, все до последнего фартинга. Я готов хоть сейчас отдать вам всё, что наша семья успела собрать! Для себя мы брали только минимально необходимое на жизнь и поддержку здания в нормальном состоянии.
        - Спасибо, Джованни, я как-нибудь позже посмотрю ваши записи, - ответил Николай, откладывая подальше от себя большую стопку толстых тетрадей.
        Молча и бесшумно в комнату вошла уже немолодая женщина. Поставила на стол горячий чайник, бисквитное печенье и так же бесшумно удалилась.
        - Моя мама. Она мне помогает по дому. Вам чай с молоком или предпочитаете чёрный?
        - Лучше чёрный.
        - И возьмите к чаю печенье. Моя мама его сама очень хорошо печёт. Попробуйте!
        Джованни разлил по чашкам чай. Николай не спеша помешивал ложечкой сахар и смотрел на противоположную стену, где висел его портрет. Очень даже недурно написан. «А сто лет назад я гораздо лучше выглядел!», - мысленно улыбнулся Николай. - «А кстати, про сто лет!»
        - Джованни, а как лаборатория вашего прадеда? Она ещё цела?
        - Конечно, сэр Бельский! Мы даже решили в честь нашего уважаемого предка сделать что-то вроде памятной комнаты! Там всё осталось так, как было при прадеде. Он до последнего дня работал в своей лаборатории!
        - И её можно сейчас осмотреть?
        - Я буду рад, если вы таким образом почтите память Рональда!
        Лаборатория недоучившегося студиоза действительно сохранилась, но в последний раз Николай видел её после пожара, а сейчас она была аккуратно прибрана. Стол цел и уставлен склянками и реактивами. Рядом лежит тетрадь с какими-то записями и перо. Кажется, что хозяин лаборатории лишь на минутку вышел и вот-вот вернётся.
        - А я могу где-то часик побыть в этой комнате один? - поинтересовался Николай у стоящего в дверях Джованни.
        - Конечно! Вы же хозяин этого дома! Я даже оставлю вам ключ от лаборатории. Перед встречей с вами я имел желание сходить к пекарю, а затем к молочнику. Мне нужно с ними рассчитаться за продукты. Так что как раз этого часа мне вполне хватит, чтобы уладить все свои дела. Но если вы надумаете покинуть лабораторию раньше, чем я вернусь, то вот вам ещё один ключ от комнаты, в которой мы с вами только что были.
        Джованни ушёл. Николай закрыл за ним дверь на ключ и подошёл к стене, через которую он уже один раз ходил со своими друзьями в свою Москву. Достал золотой «грецкий орех» и провёл им по стене. Заколебался воздух, стена стала размываться, пошла волнами и исчезла. Перед Николаем появилась та самая подмосковная пещера, с которой у него началось путешествие в Москву Иоанна Васильевича. Но нужно было идти дальше. Сыскарь вошёл в пещеру. Света не хватало, ибо путь освещали свечи, стоящие на лабораторном столе, но нужная стена была всё-таки видна. Николай быстро подошёл к ней и снова провёл «грецким орехом». Вот и стена в мир Николая стала плавно исчезать.
        Через мгновение он увидел чуть ли не с детства знакомый парк, а за ним - многоэтажки. В Москве Николая, в отличие от Лондона времён Петра, светило солнце, но оно уже низко висело над домами и клонилось к закату. Вот-вот спрячется за них. «Значит, в Москве уже больше семи, и Ленка, наверное, уже дома и что-то кухарит у себя на кухне. Готовит ужин! Что-то давненько я не ел вредной пищи. Только натуральное, свежее и даже ни разу не мороженное!» - усмехнулся Николай и перешагнул через остатки стены. Ему нужно было найти любое интернет-кафе. Сыскарь пошёл по дорожке парка, и ему было плевать, что одежда на нём совершенно не соответствует времени. Переодеться теперь уже негде и не в чего. Старая московская квартирка была заложена жулью ещё при прошлом посещении. Вовремя не выкупил. Что с ней сейчас и кто в ней хозяин - неизвестно. Хотя все эти бандюганы вскоре были арестованы. «Ладно, может, когда-то и разберусь с квартирой!» - подумал Николай на выходе из парка. Интернет-кафе, должно быть, как раз через улицу - напротив него. Вспомнил про шпагу. Быстро ретировался под сень раскидистого дерева. Снял с
себя камзол и замотал в него холодное оружие. Лето, в большом городе жара, а на Николае надета тройка. Лондонский этикет высшего света, однако. Ну а в Москве двухтысячных на этикет не смотрели. Особенно, что касается одежды. Поэтому Николаю вполне хватало и того, что на нём была рубашка, а поверх неё что-то вроде нынешней жилетки. Подошёл к перекрёстку. Стал терпеливо ждать зелёный свет светофора. Стоявшие рядом москвичи искоса поглядывали на ноги Николая. Их заинтересовали его короткие штаны, чулки, гетры и странная обувь. Но тут красный сменился на зелёный, и всем сразу стало не до чудаковатого молодого человека. А вот и интернет-кафе. Николай уже взялся за ручку, когда услышал своё имя. Он оглянулся и застыл. К нему бежала Ленка. Она как раз выходила с пакетом из соседнего продуктового магазина.
        - Привет! А я смотрю и дивлюсь: какой странный наряд у парня, а потом пригляделась - а это ты! Ты откуда такой чудной взялся?
        «Чего не ждал - того не ждал! Лишь только подумал на выходе из пещеры о том, что Ленка что-то готовит на кухне, и вот она - с пакетом съестного!» - мысленно усмехнулся Николай и ответил:
        - Привет, подруга! Сколько лет, сколько зим, а ты всё такая же симпатичная!
        Девушка немного смутилась, даже слегка покраснела, но лишь небрежно махнула рукой.
        - А ты всё тот же! Как был балагур - так им и остался! Видно, карма у тебя такая - балагуром по жизни быть. Чего вырядился так?
        - A-а, съёмки у меня! Понимаешь, пригласили на одну из главных ролей. Мой типаж режиссёру очень понравился. Сейчас исторический сериал снимается про времена Петра Первого, а я там у царя помощником работаю.
        - Вот оно как! Значит, артистом стал! Зазнался и забыл про старых друзей! Александр Сергеевич вообще думал, что тебя убили в тот вечер, когда мы с тобой «на живца» рецидивистов ловили. Искали тебя, но не смогли найти. Но когда ты ему среди ночи позвонил и сообщил о складе с оружием под Москвой, то у нашего старика сразу отлегло на сердце. Когда он сам увидел этот склад, то вообще хотел тебя к премии представить, но ты как в воду канул. Кстати, те бандиты, которых мы с тобой задержали в парке, во всём сознались и раскаялись в содеянном. Правда, странные они какие-то. Мы даже на медицинскую экспертизу их отправили. Думали, что у них с головой не всё в порядке, но врачи сказали, что всё в норме, только диковатые они и необразованные.
        - Это хорошо, что сознались. Они и вправду в школе не учились. Ты, Ленка, привет передавай Александру Сергеевичу и извинись перед ним за меня, что я так внезапно исчез. При случае обязательно ему всё потом объясню.
        - Хорошо бы, он будет рад, что ты его хоть не забываешь. Но всё равно как-то странно ты пропал в тот вечер!
        - Слушай, Ленка, я тебе тоже всё потом объясню, а пока ты не можешь меня выручить? Пить страшно охота! Мне на съёмках дали деньги того времени, а наших у меня с собой совсем нет!
        - Конечно, тебе сколько надо?
        - Если не жалко, то двести.
        Ленка достала из сумочки кошелёк и протянула пятьсот одной бумажкой.
        - Больше у меня нет. Всё остальное в магазине оставила. Последняя.
        - А зарплата, значит, ещё не скоро?
        - Сам знаешь, по каким числам нам с тобой зарплату выдавали. Может, всё же ко мне зайдёшь? Я ужин приготовлю…
        - Ленка, огромное тебе спасибо! Но режиссёр у нас - просто зверь! Не дай бог, опоздаю на съёмку! Я и так еле-еле у него отпросился! Пока он с артистами водку хлещет, а я, сама знаешь, чуть пригублю - и сразу на боковую. Дай, думаю, пока они квасят, заскочу в кафе за водичкой. На вот, держи! На память о нашей встрече! - Николай достал из кошелька несколько золотых гиней и отдал их Ленке. - Золотые! Настоящие! У нас режиссёр строгий - бутафорию на съёмочной площадке терпеть не может! Деньги будут нужны, найди толкового коллекционера. Он тебе приличную сумму за них даст!
        - Болтун ты, Колька! Где ты видел на съёмках настоящие деньги? А съёмки-то у вас где?
        - Да-а вон, за парком, - неопределённо махнул рукой Николай. - Извини, Ленка, но я действительно очень тороплюсь. Чес слово, сожрёт меня режиссёр, если я вовремя не вернусь на съёмочную площадку!
        - Ты хоть позвони мне! У меня номер не изменился!
        - При случае обязательно! Пока! - крикнул Николай, скрываясь за дверью кафе.
        Ленка с грустью посмотрела на закрывшуюся дверь и тихо произнесла: «Пока!» Разжала кулак, и там была целая горстка монет с силуэтом Карла II. Их только что дал ей Николай.
        - Надают же артистам всякой бутафории! - в сердцах произнесла обиженная девушка и выбросила золотые гинеи на газон, в траву Ленка гордо поняла голову и пошла домой готовить себе ужин. Она не видела, как два бомжа заметили, как выбросили блестящие монеты. Они на четвереньках излазили весь газон. Осмотрели под каждой травинкой. Собрали все до единой и долго потом ещё спорили: настоящие они или всё же нет. В конце концов решили отнести их в скупку.
        А в это время Николай уже плавал по просторам Интернета. Он выискивал всё, что может пригодиться Петру Алексеевичу и ему самому, чтобы открыть по новой для петровской России неисчерпаемые богатства, что находятся по ту строну Большого Камня - Урала. Чертежи кораблей, пушек, ружей, пистолетов девятнадцатого века; различные карты России. Всё выводилось через принтер на бумагу. Особенно Николая интересовали карты залежей месторождений на Урале и в Сибири. В зале был полусумрак. Так что на Николая особо никто и не обращал внимания. Распечатал последний лист. Получилась увесистая стопка бумаг.
        - У вас пакетик для распечаток не найдётся? - поинтересовался Николай у администратора.
        Тот полез в ящик стола и достал полиэтиленовый пакет с цветастой рекламой «ГУМа».
        - Пойдёт?
        - Годится, - ответил Николай и хотел уже забрать пакет, как на него легла волосатая рука администратора.
        - Десять рублей.
        Николай только что отдал ему единственную пятисотку на которой был изображён Петр I. Тащить несколько сотен листов бумаги без пакета совершенно неинтересно. Николай снова полез в кошелёк, достал серебряную крону и положил на стол. Администратор лишь криво покосился на монету.
        - А наших у тебя нет?
        - Последние пятьсот я тебе уже отдал. Бери, настоящая. Гораздо дороже десяти рублей стоит.
        Администратор взял монету. Вертел её и реверсом, и аверсом; лазил по Интернету, даже попробовал на зуб. Наконец подтолкнул Николаю полиэтиленовый пакет.
        - Бери, сегодня я добрый. А ты чего так вырядился-то? Реконструктор, что ли?
        - Да кино мы снимаем.
        - A-а, артист, значит!
        - Артист-артист, - ответил Николай, сложил бумаги в пакет и, засунув шпагу с камзолом под мышку, пошёл к выходу.
        Обратный путь был значительно короче. На этот раз у светофора долго стоять не пришлось, и Николай быстро снова оказался в парке. Ещё нужно немного пройти по дорожке до заброшенного здания, и путь обратно в петровское время открыт.
        - Гражданин! - вдруг раздался за спиной сыскаря резкий, повелительный голос.
        Даже не оборачиваясь, Николай знал, кому он может принадлежать. Родная московская патрульно-постовая служба. «Сразу стрелять не будут, а родной домик уже виден!» - прикинул сыскарь и дал дёру Взял старт прямо, как на соревновании. Настоящий спурт.
        - Стой! Куда! - закричали растерявшиеся служивые.
        Так резво от них ещё никто не убегал. До стены оставалось ещё метров сто, а за спиной раздавался слаженный топот ног. «Двое!» - на слух определил Николай и ещё прибавил скорость. Правда, обувь была, как всегда, не для скоростного бега. Николай оглянулся. Постовые постепенно отставали от него. Побоялись, что уйдёт. Стали доставать на бегу табельное оружие.
        - Стой! Стрелять будем! - хором закричали они.
        Даже короткая пробежка полицейским явно давалась тяжело. Но вот уже стена. Николай кинул на землю пакет. Камзол со шпагой под мышкой сильно не мешал, и он стал поспешно расстёгивать ворот рубашки, чтобы достать из небольшого кожаного мешочка на шее «золотой орех». Быстро обернулся, но… уже поздно вытаскивать «талисман» перемещения. Постовые уже передёргивают затворы пистолетов.
        - Не двигаться! - раздаётся приказ буквально с десяти метров, а это уже верная зона поражения.
        Николай так и повернулся к подбегающим полицейским, с поднятыми вверх руками. В правой он держал камзол со шпагой. «Совсем чуть-чуть не успел!» - промелькнула у него в голове немного грустная мысль.
        - Кто такой, почему так быстро бегаем? - спросил подбежавший худощавый полицейский.
        - Документы предъявляем, гражданин! - догнав своего напарника, тяжело дыша, потребовал второй.
        - Нет у меня документов! - ответил Николай. - Я только что со съёмок, а все мои документы остались в гримёрной.
        - Артист, значит? - усмехнулся полицейский «на седьмом месяце беременности», продолжая держать Николая на мушке. - А бежал-то чего?
        - Испугался, - пожал плечами Николай.
        - Сейчас проверим, что ты за артист! Сань, посмотри - что у него там в пакете!
        Молодой полицейский осторожно подошёл поближе. Напряжённо держа в правой руке пистолет, наклонился к пакету, и в это время Николай резко кинул камзол в лицо «беременного» полицейского и одновременно ушел с линии огня. Сыскарь оказался совсем рядом с молоденьким полицейским. Захватил его руку с пистолетом на болевой, забрал оружие и ударом ребра ладони по сонной артерии отключил его. «Беременный» уже успел со страху сделать пару выстрелов по летящему ему в лицо камзолу, но там была ещё и тяжёлая шпага. Она оказалась проворнее камзола и угодила полицейскому в глаз. Тот закричал от боли и, бросив пистолет, схватился за него. Николай метнулся к «беременному» полицейскому, пока тот закрыл себе руками обзор. Короткий, но сильный удар под дых. Полицейский загибается от боли и нехватки воздуха, и тут же удар сверху по голове сложенными руками. «Беременный» полицейский падает, а Николай забирает у него наручники и надевает на руки. То же самое он делает и с его молодым напарником.
        Сыскарь быстро осмотрелся. Где-то вдали шли люди. Они совершенно не обращали внимание на то, что делается в глубине парка, а шум города заглушал для них все посторонние звуки. Николай подобрал с земли шпагу, вынул её из ножен. Чистое, ровное лезвие отразило красноватые лучи заходящего солнца. Оглянулся на Ленкин дом. «А поужинать вредной пищей мне так и не довелось!» - подумал Николай и со щелчком вогнал шпагу обратно в ножны. Прицепил на пояс, поднял с земли камзол. На нём красовались две дырки. «Смотри-ка, попал даже! - огорчённо вздохнул Николай. - Только недавно купил! Почти что новенький был!»
        Забрал у полицейских запасные магазины и зажигалки. Рации думал не брать, но потом надумал отвезти их друзьям. Может, чего с их питанием вместе придумаем, а в походе на Урал, на разведку месторождений полезных ископаемых могли бы пригодиться. С этой мыслью забрал и фонарики. Покидал всё реквизированное богатство вместе с пистолетами в пакет с чертежами и картами, провёл по стене заброшенного здания золотым «грецким орехом» и ушёл из своего времени, оставив лежать на земле уже приходивших в сознание полицейских.
        Когда Николай вернулся в комнату бывшего владельца дома, Джованни уже с нетерпением ждал его и держал в руке совсем крохотную шкатулку, опечатанную сургучной печатью.
        - Вот, сэр Бельский, это для вас оставил мой прадед. Согласно нашей семейной легенде, перед своей кончиной мой прадед наказал своему сыну ждать русского по имени Бельский, который, по его словам, обязательно должен вернуться. А чтобы мы не перепутали, Рональд нарисовал портрет Бельского. Человеку, благодаря которому не иссяк наш род, потому что именно Бельский в самый трудный момент жизни дал моему прадеду деньги, работу и кров. В благодарность мой прадед просил отдать тому из Бельских, который первым придёт к нам, вот эту шкатулку и сказать, что то, что в ней лежит, у него получилось вместо обещанного сэру Бельскому «Камня счастья». Только я не понимаю: о каком именно «Камне счастья» говорил мой прадед?
        Николай знал, о чём говорит правнук Рональда, но не стал ему пояснять. Он осторожно взял шкатулку и с любопытством посмотрел на печать и осторожно открыл ее.
        - Шкатулку никто не вскрывал. Всё осталось именно так, как оставил мой прадед! - взволнованно произнёс Джованни и продолжил, заглядывая в открывшуюся шкатулку: - Мне просто интересно, что там лежит?
        - Мне и самому интересно! - ответил Николай и тоже стал присматриваться к содержимому шкатулки.
        А на её дне лежал совсем маленький, «сморщившийся», словно изюм, кусочек золота. Джованни разочарованно вздохнул.
        - Такой маленький кусочек золота - за такое большое дело для всей нашей семьи?
        - А что с ним делать, твой прадед не объяснил? - осторожно держа золотую «изюминку» между двумя пальцами, спросил Николай.
        - По этому поводу Рональд, к сожалению, ничего не упоминал, а мы и подумать не могли, что к содержимому этой шкатулки нужно пояснение. Отдавая её, он произнёс очень странную фразу: «Теперь мы с сэром Бельским ещё увидимся».
        Эта фраза Николаю ничего не объясняла. Он ещё раз заглянул в шкатулку, перевернул её и заметил выгравированную надпись на латыни: «Non est parva pars magna!»
        - «Малое - есть часть большого!» - перевёл Джованни на английский.
        Николай ещё раз посмотрел на «изюминку», встал и подошёл к той самой стене, за которой прятался Юрский период. Немного подумал и провёл ею по стене, но… ничего не произошло.
        - Странно, - обмолвился сыскарь.
        - Что именно странно, сэр?
        - Да нет, ничего, Джованни, я, пожалуй, уже пойду. У меня ещё много дел, а время близится к вечеру.
        - А ваши деньги, сэр? Может, мы вместе с вами сходим в банк и заберём их? Они положены на имя Бельских. Вы в любой момент сможете их забрать, независимо от моего желания!
        - Ничего, Джованни, пусть пока деньги полежат в банке. Может, когда и пригодятся мне на что-то дельное, - ответил Николай, поблагодарил Джованни за шкатулку, попрощался и пошёл прочь, даже не осмотрев до конца свой дом.
        - Сэр! У вас камзол на спине порвался! - раздался обеспокоенный голос Джованни.
        Сыскарь в ответ лишь небрежно махнул рукой. Он утолил жажду ностальгии. Кусочек прошлого лёг на своё место, найдя собственное место в его сознании, и стал единым фрагментом мозаики времени. Он больше уже не беспокоил его. Теперь сыскарь был готов к новым походам по времени.
        Англичанин всё смотрел вслед странному русскому. Он точно помнил, что тот приходил к нему в целом камзоле, без мешка из непонятного материала и с рисунком симпатичного здания, но врождённая скромность не позволила ему задавать хозяину дома, где он живёт, неудобные вопросы. Ведь у господ свои причуды далеко не всегда объяснимые с точки зрения банальной эрудиции рядового горожанина.
        Подарок английского алхимика - золотую «изюминку» - Николай положил в мешочек с золотым «грецким орехом» и вскоре благополучно забыл про неё, потому что вначале не мог найти для неё практического применения, потом не до неё было. Пока она оставалась для него всего лишь странной и непонятной штуковиной.
        Двадцать пятого апреля Николай вместе с Петром Алексеевичем и остальными сопровождающими царя покинул Англию. А вместе с русской делегацией в Россию, согласно путевому журналу отбывало «…множество морских капитанов, поручиков, лоцманов, строителей корабельных, мачтовых и шлюпочных мастеров, якорных кузнецов, компасных, парусных и канатных делателей, мельнишных строителей и многих учёных людей, также архитекторов гражданских и воинских»[1 - Прокопович Ф. Слова и речи. Ч. 2. СПб., 176, 1 С. 127, 131.], а в царских бумагах вместе с ними - и договор на десять тысяч бочек табака весом в полмиллиона фунтов. Сей договор сильно расстроил голландских купцов, но весьма обрадовал Петра Алексеевича.
        Эпилог
        Вернувшись обратно в Голландию, Пётр Алексеевич получил весьма неприятное сообщение, которое касалось английского короля Вильгельма III. Его коварно предал тот, кому он верил и кого боготворил ещё с самых младых лет. В Москве, вдали от Европы, для него лоск европейских королевских домов виделся совершенно по-другому За время Великого посольства просвещённая Европа преподнесла русскому царю предметный урок двурушничества её правителей, а заодно и разрушила Кокуйские иллюзии Петра Алексеевича.
        На словах английский король всецело поддерживал русского царя. Устраивал ему светские приёмы и показывал морские баталии с участием самых лучших боевых кораблей королевского флота; пускал в Лондоне в мануфактуры, парламент, университеты, Монетный двор и всюду, куда бы Пётр Алексеевич только ни попросил. В это же время за его спиной тайно вёл посреднические переговоры между Османской империей и Священным союзом. Более того, стало известно, что и Голландские штаты тоже посредничали в переговорах султанского двора с Австрией и Венецией. Бургомистры Амстердама откровенно врали русским послам и всячески изворачивались, но когда они были прижаты к стенке конкретным вопросом об их участии в сепаратных переговорах, бургомистры ссылались на свою «неинформированность».
        Так на высокой дипломатической ноте и было завершено Великое посольство в Голландии. Петр Алексеевич в Вене предпринял ещё одну попытку договориться с правительством цесаря, чтобы всё же сохранить Священный союз, но и там он встретил холодный приём и переговоры тоже не увенчались успехом.
        Европа готовилась делить огромное испанское наследство, и она была абсолютно глуха к интересам России. Пётр Алексеевич остался один на один с Османской империей. Выход к Чёрному морю для России теперь оказался окончательно закрыт, а чтобы начать военный поход за выход к Балтийскому морю, крайне необходим был мир с Турцией. Теперь Петру Алексеевичу нужно было искать новых союзников для войны против Швеции.
        Одного такого союзника, правда пока ещё неофициального, Россия получила благодаря собственным стараниям. Это посаженный усилиями Николая на польский престол курфюрст саксонский Август I. Получивший после коронации титул Август II Сильный. Но этого мало. Нужны были ещё союзники.
        Во второй половине июля Пётр Алексеевич торопится обратно в Москву. Он не спит день и ночь - почти трое суток подряд, одолев двести девяносто четыре версты, пока его не нагоняет курьер с депешей, что бунт стрельцов в Москве подавлен. Можно продолжить Великое посольство. Посол Головин предлагает посетить Венецию, где ранее было запланировано изучение процесса изготовления боевых галер, но… Пётр Алексеевич решает, что бунтарские корни в России ещё до конца не искоренены. Дух Милославского всё ещё витает над Русью, и нужно браться за дело самому. В противном случае все попытки Петра Алексеевича произвести реформы в стране - обречены на провал.
        По пути домой государь заезжает в Раве, чтобы заключить с только что коронованным на польский престол Августом II Сильным договор о Вечной дружбе. Знакомство с польским королём вылилось в обоюдную симпатию, а ведение переговоров происходит без утомительной чопорности венского двора, что тоже весьма импонирует Петру Алексеевичу. Правда, позже Август II ещё покажет свою непоследовательность и изворотливость, но это уже будет потом.
        А пока Август II Сильный чередует дела с пирушками, а показные военные баталии - с безрассудными развлечениями. И вот во время одной из таких пирушек незаметно для окружающих пропадает глава царской охраны Николай Бельский. «Разгневанный» Пётр Алексеевич объявляет Николая изменником и предателем. А через пару месяцев бывший глава его охраны неожиданно появляется в Париже, при дворе Людовика XIV. Вместе с ним в столице враждебного России французского королевства оказываются и Алексей Никифорович, и Андрей Яковлевич.
        Французский королевский двор празднует маленькую победу над «уязвлённым» самолюбием Петра Алексеевича. Но долго ли Людовик XIV будет радоваться своей крохотной «победе» над соперником, который до этого провёл длительное время в Европе, азартно впитывая её знания и культуру, сумев понять гнилую сущность «подковёрной» политики европейских правителей, а оттого, несмотря на ослепляющий «блеск» их дворцов и «сладость» речей, пожелал до конца своей жизни остаться русским во всём?
        notes
        Примечания
        1
        Прокопович Ф. Слова и речи. Ч. 2. СПб., 176, 1 С. 127, 131.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к